Неминуемый крах советской экономики [Милетий Александрович Зыков] (fb2) читать онлайн

Николай Москвич Неминуемый крах советской экономики

Прошло 15 месяцев войны между Великой Германией и большевистским Советским Союзом Масштабы этой войны не имеют в истории примеров. Германия возглавила и повела на борьбу за уничтожение большевистского кошмара народы всей Европы, Советский Союз попытался опереться на помощь своих «союзников» — государства еврейско-капиталистической плутократии — Англию и Соединенные Штаты Америки. Невиданные в истории массы людей, вооруженные невиданной в истории военной техникой второй год с огромным упорством сражаются на необъятных просторах грандиозного фронта, простирающегося от вечной мерзлоты Заполярья до суб-тропиков Кавказа.

В современной войне огромную роль играет мощность экономики воюющих сторон. Каждый день войны требует миллионов тонн металла для патронов, снарядов, винтовок, пулеметов, орудий, танков, самолетов, требует горючего для работы моторов и масел для их смазки, угля и электроэнергии для работы промышленности, транспорта для перевозки громадного количества грузов, хлеба, мяса и других сельскохозяйственных продуктов необходимых для того, чтобы прокормить войска на фронте и рабочих в тылу. Ученые подсчитали, что в современной войне, чтобы вывести из строя одного солдата противника, затрачивается в среднем столько металла, сколько этот солдат весит, а для того, чтобы один солдат на фронте имел все необходимое для ведения войны — в тылу должно работать не меньше семи человек. Мощность экономики в значительной степени решает исход войны. От того, на чьей стороне окажется более мощная и лучше организованная экономика, — в огромной степени зависит исход войны.

Мы говорим — в огромной степени, ибо схоластики-материалисты, какими являются большевики, считают, что от состояния экономики полностью зависит ход военных действий и конечный итог войны. Они забывают, что, как показала печальная для Советского Союза действительность, даже имея в том или ином случае, на том или ином участке фронта, превосходство в материалах и технике, большевистская армия проигрывала сражения, терпела жестокие поражения, так как люди, в руках у которых находилась техника, не умели и не хотели вести войну. Фактор воинского духа, морального подъема, готовности и способности вести войну не менее важен для ее исхода, чем фактор экономический. Это положение не нуждается в доказательствах, но оно ни в коем случае не дает оснований для умаления значения экономики в современной войне.

Большевистская пропаганда, пытаясь скрыть правду от широких масс народов Советского Союза, пытаясь отвести внимание от внутреннего экономического положения СССР, в многочисленных статьях, брошюрах, лекциях и листовках стремится доказать, что Германия находится в тяжелом экономическом положении и что она, мол, «проиграет войну из-за слабости ее экономики». Эта ложь, на все голоса распеваемая большевистской пропагандой, и не нуждалась бы в опровержении, если бы не тот факт, что именно криками о слабости экономики Германии большевистская печать стремится отвлечь внимание от несомненной слабости экономики Советского Союза, которая в настоящий момент, под влиянием крупных поражений и потери жизненно-важной территории, находится в катастрофическом состоянии.

Чтобы обмануть преследователей, вор истошным голосом кричит:

— Держи вора!..

Это прием давно известный. На сей раз «фокус» не удастся. Широкие массы населения СССР, на свой шее испытавшие «силу» советской экономики, без труда разберутся, кто является действительным вором. Крах экономической базы сталинского режима, его неминуемая скорая катастрофа настолько очевидны, что мы позволим себе остановиться очень коротко на наиболее существенных вопросах.

Как большевики готовили экономику СССР к войне

На протяжении многих лет большевики готовили захваченную ими страну к войне за мировое господство или, как они это называли, «за мировую революцию». С упорством маниаков они стремились использовать огромные пространства и сырьевые ресурсы России для создания такого экономического могущества, которое обеспечило бы им победоносную войну с окружающими странами.

Путем невиданного в истории массового террора, буквально на крови и костях рабочих и крестьян, создавало сталинское правительство большевиков гигантские фабрики и заводы не только в старых индустриальных районах, но и в обширных и мало заселенных просторах Зауралья, Сибири, Казахстана. Всему населению СССР памятны годы так называемых «пятилеток», когда миллионы трудящихся, волею большевистской партии и с помощью ГПУ-НКВД, поднимались с родных мест и переселялись в пустынные районы Урала, Сибири, Заволжья, Казахстана для строительства «гигантов социалистической индустрии». В это же самое время другие миллионы людей, в том же принудительной порядке, были собраны для строительства других «гигантов» в старых промышленных районах России.

Пренебрегая потребностями населения в товарах широкого потребления, пренебрегая тем, что огромное большинство жителей страны остро нуждалось в самом необходимом — в белье, платье, обуви, нитках, мыле и т. д. — большевистская партия и советское правительство, неумолимо расстреливая всех, кто поднимал голос за расширение промышленности широкого потребления, все силы и средства вкладывали в строительство необходимой для ведения современной войны тяжелой индустрии и военной промышленности. Вся пресловутая идея «индустриализации страны», все так называемые «сталинские пятилетки» были фактически осуществлением грандиозного плана подготовки экономики страны к войне за мировое господство. Нищая, голодающая, раздетая и гибнущая от холода страна, с помощью широко разветвленного аппарата принуждения и пропаганды, с помощью террора и обмана, вынуждалась к принесению новых жертв, ради подготовки войны.

На территории Донбасса, Украины, Ленинградской, Московской, Воронежской и других областей Европейской части СССР ценой огромных жертв, ценой неслыханной эксплоатации народа, большевикам удалось, несмотря на бескультурье руководителей строительств, построить многочисленные горные, металлургические и машиностроительные предприятия, создать сеть электростанций, организовать выплавку стратегически важных металлов, расширить сеть угледобывающих, коксо-химических, нефтедобывающих и нефте-перерабатывающих предприятий. Одновременно с этим, предвидя, что промышленность Европейской России может попасть в зону действия авиации стран, на которые подготовлялось нападение, большевики, ценою еще больших жертв со стороны населения, создали, хотя и менее значительную, чем в центре, но, все же, весьма крупную сеть индустриальных предприятий на Урале, в Сибири, в Казахстане.

Строительство всех этих предприятий сопровождалось бесплановостью и бесхозяйственностью, вопиющей растратой сил и средств, неописуемой жестокостью в отношении самих строителей и окрестного населения. Все эти недостатки строительства не являлись результатом чьей-нибудь злой воли или неумения отдельных людей (что тоже имело место), а непосредственно вытекали из беспочвенности и противоречивости самого плана, из порочности самой идеи, из порочности всей системы большевизма. Именно порочность системы, а не случайность отдельных недостатков, приводила к тому, что попытки исправить в ходе строительства недочеты планов ничего не давали. Они и не могли ни к чему привести, так как порок заключался не в частностях, а в принципе. Идея «сверх-индустриализации» в «сверх-сжатые сроки» была идея бредовая, и именно ее принципиальная беспочвенность неизбежно должна была привести (и действительно привела) к тем невиданного масштаба недостаткам, которые хорошо известны каждому участнику или свидетелю строек. Противоестественность идеи «сверх-индустриализации», проводимой без учета сил и средств, материальных и людских возможностей страны, особенно остро сказалась в момент, когда заканчивалось строительство того или иного предприятия, комбината, и надо было включать его в строй. Новые и реконструируемые предприятия, в лучшем случае, работали «со скрипом», как правило не достигали проектной мощности, выпускали огромное количество брака, вели производство за счет неимоверно быстрого износа оборудования и за счет неизвестной в цивилизованных странах эксплоатации рабочих. Во многих случаях уже достроенные или почти достроенные предприятия «консервировались», так как эксплоатация их по тем или иным причинам оказывалась невозможной или хозяйственно нецелесообразной.

При всем этом, хотя сталинско-крепостническому режиму и не удалось осуществить свои планы, хотя темпы строительства, а тем более темпы пуска в ход, новых предприятий далеко отставали от проектов, хотя бредовая идея «догнать и перегнать» оказалась навеки похороненной, — при всем этом целый ряд крупных и крупнейших заводов, фабрик, рудников, электростанций и других предприятий тяжелой индустрии был построен и кое-как пущен на территории Европейской и Азиатской части России. Как это и вытекало из всей политики большевизма, породившей идею сверх-индустриализации, вся эта новая индустрия, как, впрочем, и старая, была поставлена исключительно и безраздельно на службу подготовки к войне за мировое господство. Каждое предприятие строилось и пускалось в ход только для войны и в интересах войны. Этим, в частности, объясняется тот факт, что положение рабочего в «большевистском раю» с пуском каждого нового предприятия, с осуществлением каждого нового плана, не улучшалось, как это было обещано и как это должно было бы быть по здравому смыслу, а, наоборот, ухудшалось.

Если все промышленное строительство большевистского правительства было как и работа всей действующей промышленности, подчинено интересам подготовлявшейся войны, то вся политика в отношении сельского хозяйства и крестьянина, как основной и главной его фигуры, определялась стремлением полностью подчинить его интересам бессмысленно-грандиозного строительства и все той же войне, которой бредил кровавый Сталин и его менее крупные, но не менее кровавые приспешники. Политика сплошной коллективизации, которая с такой жуткой жестокостью была проведена Сталиным, ставила перед собой следующие задачи: резкое повышение товарности сельского хозяйства за счет решительного сокращения потребления сельскохозяйственных продуктов крестьянством; освобождение для каторжного труда на предприятиях и стройках рабочей силы; возможность бесконтрольно и с минимальным сопротивлением со стороны крестьянства распоряжаться огромными массами сельскохозяйственных продуктов, производимых на необъятных полях России. Эти задачи, для разрешения которых и проводилась принудительная коллективизация, опять-таки вытекали из основной, так сказать, генеральной, идеи сталинского правительства — подготовки к мировой войне. Выкачать из деревни как можно больше рабочих для военной промышленности, заставить людей голодать и в городе, и в деревне для создания военных запасов, полностью подчинить сельское хозяйство воле административного аппарата, в интересах подготовки военной экономики, — таковы были задачи, поставленные Сталиным. И надо сказать, что Сталин в ходе неумолиможестокого разрешения этих задач не остановился ни перед чем, в том числе и перед горой трупов.

Принудительная коллективизация вызывала массовое противодействие крестьянства, понимавшего, что обобществление земли, рабочего и продуктивного скота, сельскохозяйственного инвентаря, неизбежно приведет к лишению его возможности вести даже нищенское, полуголодное существование. Это противодействие было особенно сильным в среде наиболее работоспособного, привыкшего к труду, трудолюбивого среднего крестьянства — главной фигуры русской деревни. Возникали массовые восстания, захватывавшие порой целые районы. Однако, эти восстания не имели единого плана и программы, были разрозненны и стихийны и сталинскому правительству сравнительно легко удалось потопить их в крови. Вслед за подавлением восстаний было проведено невиданное в истории, по своим масштабам и жестокости, террористическое мероприятие — так называемая «ликвидация кулачества как класса, на базе сплошной коллективизации». Под именем «кулаков» и «подкулачников» все, кто в какой-либо степени был причастен к сопротивлению коллективизации или мог быть причастен к сопротивлению или, по тем или другим причинам, мог в будущем оказаться способным к сопротивлению — все наиболее живое и сознательное в деревне было «ликвидировано», часто не в переносном, а в прямом значении этого слова. Свыше 10 000 000 (десяти миллионов!) человек, включая женщин и детей, было поднято с насиженных, веками обжитых мест и, после расстрела всех, кто хоть в какой-либо степени сопротивлялся, переселено на дальний Север, в Сибирь, в Казахстан, в специальные чудовищные концентрационные лагери в неосвоенных человеком районах.

В результате всего этого в стране резко сократилось поголовье скота, сократилась урожайность полей, резко упал валовой ежегодный прирост сельскохозяйственной продукции. Но это не смущало сталинское правительство — ведь еще более резко сократилось потребление сельскохозяйственных продуктов в городе и деревне, ведь все, что производилось, оказывалось непосредственно в руках административного аппарата власти и, таким образом, за счет массового голода стало возможным из уменьшенного валового сбора продукции урывать львиную долю для строительства военной экономики, для подготовки войны.

Из сказанного видно, что на протяжении всего времени своего существования правительство кровавого Сталина и в отношении промышленности, и в отношении сельского хозяйства, как, впрочем, в отношении транспорта, торговли, образования, здравоохранения и т. д. вело политику подготовки к войне за овладение миром. Оно создавало военную экономику. Полностью осуществить свои планы ему не удалось. Однако, весьма значительный военный потенциал воинствующий иудо-большевизм все же создал.

Военный потенциал СССР и его ставка на длительную войну

Демагогически рекламируя свою, якобы, мирную политику, сталинский Советский Союз готовился к войне и не просто к войне, а именно к войне наступательной. Это видно не только из всей международной политики СССР за последние годы, не только из общеизвестного лозунга «бить врага на его территории», не только из того, что было громогласно провозглашена «наступательная доктрина красной армии», но и из структуры экономики страны.

Сталинское правительство стремилось создать в стране не просто военную промышленность, но военную промышленность, способную обеспечить большую наступательную войну. Именно поэтому особое внимание уделялось строительству предприятий автомобильных, танковых и авиационных, как способных снабдить армию техникой, необходимой для наступления Несмотря на огромный моральный износ, которому подвергается в настоящий момент военная техника (самолеты, танки, пушки «стареют» в связи с изобретением более совершенных и становятся непригодными, не побывав в бою), в стране систематически накапливались огромные массы вооружения, чтобы быть готовым к наступательной войне в любой момент, как только для этого сложится благоприятная международная обстановка. Для этой же цели в стране накапливались сырьевые и, в первую очередь, продовольственные запасы.

Размещение промышленности по территории страны также носило характер подготовки именно наступательной войны. Основная масса военной промышленности, которая должна была обеспечить ведение войны на Европейском фронте, была сконцентрирована в старых промышленных районах Европейской части России, в то же время вспомогательная, вторая, военно-промышленная база создавалась на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке и в Казахстане на случай войны против Японии, а также на случай, если авиация предполагаемого противника (таким, бесспорно, была Германия) сможет воздействовать на промышленность европейских районов.

Вся политика сталинского правительства, и в том числе его экономическая политика, была рассчитана на то, чтобы, пользуясь раздробленностью Европы, пользуясь накопленным вооружением и подготовленной армией, внезапно напасть на ничего не подозревающего противника, сломить его сопротивление и установить в побежденной стране советскую власть. Отсюда, из этой ставки на наступление, вытекал расчет на быструю, короткую войну.

Этот расчет на короткую войну вытекал и из международного и из внутреннего положения СССР. В области международной было необходимо быстро поставить на колени свою жертву, чтобы не дать опомниться народам окружающих стран, не дать объединиться им для борьбы против большевизма за свою независимость. В области внутренней — быстрая война была необходима в силу ненадежности тыла, многолетнего, с каждым годом усиливающегося, голода и огромных перебоев в работе промышленности.

Экономика СССР никогда не строилась в расчете на длительную войну. Тем более экономика Азиатской части России никогда не строилась в расчете на существование, изолированное от остальной части СССР. Об этом говорит размещение отдельных отраслей промышленности. В Азиатской, например, части СССР производится до 40 % всей, выпускаемой в стране, стали, много чугуна, расположен ряд танковых заводов. Однако, до 90 % производства специальной стали, без которой танка не выпустишь, было сконцентрировано в Европейской части страны. Там же было расположено до 70 % производства алюминия, без которого не могут обойтись авиационные предприятия Заволжья. В Ленинграде была сконцентрирована оптическая промышленность, необходимая для выпуска пушек, минометов и т. д. В Ленинграде, Москве и Ярославле собрана вся авто-резиновая промышленность, в Москве сконцентрировано все производство шарико-подшипников, в европейской части страны расположено свыше 80 % химической промышленности и т. д.

Все это показывает, что при создании промышленной базы на Востоке даже не ставилась перед ней задача самостоятельной работы изолированно от промышленности Европейской части СССР. Речь шла о самой тесной кооперации, при чем первенство в этой кооперации должно было бесспорно принадлежать старым промышленным районам. Именно такое распределение промышленности по огромным пространствам страны, при крайне слабом развитии транспорта и исключительно плохой его работе, при необходимости производить переброски огромных масс грузов встречными потоками, в значительной степени предопределяло ставку сталинского правительства на быструю, стремительную войну. Каждому грамотному (да и неграмотному!) жителю СССР, а тем более его правителям всегда было ясно, что промышленность и транспорт, дающие такие перебои в мирных условиях, длительной войны выдержать не могут.

Еще в меньшей степени была рассчитана на длительную войну сельскохозяйственная экономика страны. В мирных условиях система принудительного изъятия сельскохозяйственной продукции могла быть еще применена с помощью самого разнузданного террора, для создания военных резервов для короткой войны. Но рассчитывать на бесперебойное действие этой системы в условиях длительной войны было совершенно невозможно не только из-за несомненного многократного роста противодействия крестьянства, но и потому, что коллективное земледелие базировалось на автомашине и тракторе, на дефицитных горючем и маслах, на работе тракториста, шофера и механика, а все это, начиная с автомашины и кончая трактористом, должно было быть изъято (и фактически было изъято!) из колхоза в первый же день войны. Короткую войну можно было вести за счет уже накопленных (вернее — уже награбленных) запасов, но на ведение войны длительной, которая немыслима без нормального функционирования сельского хозяйства, даже рассчитывать было невозможно.

Всем понятна роль в современной экономике кадров промышленных и сельскохозяйственных рабочих и специалистов, На протяжении всего своего существования вопроса кадров не мог разрешить большевизм. В основе этой беспомощности в таком решающем вопросе, как кадры, лежит, опять-таки, не злая воля отдельного лица или звена сталинского аппарата, не просчет, и даже не неуменье (хотя всего этого — и злой воли, и просчета, и неуменья — достаточно много в советской действительности), а порочность системы. Принудительный труд никогда не мог быть творческо-продуктивным — это было бесспорной истиной еще во времена рабства и крепостного права. Всякая попытка в условиях современного сложного производства решить вопрос промышленных и сельскохозяйственных кадров на основе принудительного, подневольного и почти неоплачиваемого труда — обречена на провал. Блестящее этому доказательство — печальный опыт большевизма. Несмотря на драконовские меры террористического порядка, несмотря на использование труда многих миллионов лагерных и тюремных заключенных, ни в промышленности, ни в сельском хозяйстве большевизму рабочих кадров создать не удалось. Низкая, даже при стахановско-потогонной системе, производительность труда, текучесть рабочих и специалистов, низкая их квалификация — все это, вместе с непрерывно растущим политико-моральным противодействием, исключало возможность ставки Сталина на длительную войну.

Таким образом, можно констатировать, что большевистские заправилы готовили нищую и голодную страну к войне наступательной, к войне короткой и что соответствующим образом готовилась вся экономика СССР — как в отношении индустрии, так и в отношении сельского хозяйства и кадров. Откуда же тогда пропагандируемая сейчас Сталиным и иже с ним ставка на длительную войну? Откуда уверения в том, что именно длительная война, к которой СССР никогда не готовился и сейчас меньше всего готов, призвана спасти большевизм?

Ответ на этот вопрос лежит в анализе изменений, произошедших в советской экономике под влиянием огромных потерь, которые она уже понесла под ударами Германской армии. И этот анализ убедительно показывает, что лозунг длительной войны — ни что иное, как очередной трюк таких опытных лжецов и демагогов, какими являются Сталин и его подручные. Трюк, который никак не подкреплен экономическими основаниями.

Военные поражения большевизма и изменения в советской экономике в ходе войны

Война началась совсем не так, как этого хотели правители Советского Союза. Сталин считал, что Германия, ведущая войну с Англией, не сможет одновременно начать войну против СССР, и что, поэтому, у него есть время для дальнейшей подготовки наступательной войны, для развертывания и вооружения армии. Сталин предполагал, что ему будет представлена возможность самому выбрать наиболее благоприятный момент для нападения на Германию, и что этот момент настанет в то время, когда силы Германии истощатся в войне с Англией. Этот план оказался построенным на песке — он недоучитывал мощи Германии и дальновидности ее Фюрера Адольфа Гитлера. Предвидя неизбежность нападения большевизма на Германию, Фюрер сам выбрал момент для начала воины против страны иудо-большевизма и объединил в этой войне все народы Европы. 22 июня 1941 года войска Германии и ее союзников перешли границу и с первых же дней начали наносить тяжелые поражения красной армии.

Эти поражения привели к уничтожению целого ряда большевистских армий и к потере крупнейших и важнейших для военной экономики СССР территорий. Они навсегда похоронили так долго вынашивавшиеся Сталиным планы наступательной короткой войны и вынудили его сменить широко пропагандировавшиеся до этого лозунги «войны на чужой территории». Волк принужден был изобразить из себя овечку, что, впрочем, для Сталина вовсе не являлось новым делом. Выбитый наступлением германских войск из сталинских рук козырь короткой наступательной войны был поспешно заменен козырем длительной оборонительной войны.

Расчеты, из которых исходило сталинское правительство при этом радикальном пересмотре планов, в основном сводились к следующему: территории Советского Союза огромны и германские войска не сумеют быстро ими овладеть, людские ресурсы красной армии так велики, «серой скотинки» в России так много, что образующиеся во фронте дырки можно будет длительное время затыкать живым человеческим пушечным мясом; для позиционной войны не нужно такого большого количества техники, как для войны маневренной и с производством этой техники СССР справится с помощью поставок из Англии и Америки; народы «большевистского рая» настолько привыкли к лишениям, что под недремлющим оком НКВД выдержат военные лишения даже длительное время. Своими союзниками в этой длительной войне Сталин не без основания считал необъятные просторы страны, ее бездорожье и непроходимость целого ряда районов для механизированных средств войны и, наконец, климат страны, с его дождливой осенью и нестерпимо холодной зимой. Что же касается экономики страны в этой длительной войне, то большевистское правительство не только и не столько рассчитывало на экономику собственную, сколько на производственную мощь США и Англии. Расчет был таков — если, мол, нам удастся избежать быстрого поражения, то Америка сумеет развернуть грандиозное по масштабам производство военных материалов и обеспечит, вместе с Англией, снабжение красной армии всем необходимым. Для этого надо только любой ценой недопустить быстрого разгрома, затянуть войну.

Иудо-большевизм рассчитывал, что по мере роста военно-производственной мощи США и Англии и по мере увеличения их поставок России, будет снижаться экономическая мощь Германии, промышленность которой находится в зоне действий английской авиации и экономика которой, якобы, не была рассчитана на длительную войну Последнее соображение основывалось на проведении аналогии с войной 1914–1918 гг., когда Германия, мол, проиграла войну под влиянием экономического истощения.

Таковы были официальные и неофициальные обоснования лозунга длительной войны, выдвинутого сталинским правительством под влиянием поражений, начавшихся в первые дни войны и продолжающихся до сих пор. Что касается экономики Германии в этой войне против иудо-большевизма, то на этом вопросе мы коротко остановимся в заключительной главе настоящей брошюры, сейчас же отметим те решающие изменения, которые произошли в экономике СССР под влиянием поражений 15 месяцев войны и потери огромной территории с населением, достигающим 90 миллионов человек

В настоящий момент войска Германии и ее союзников полностью оккупировали Украину, включая Донбасс, Крым, Молдавию, Белоруссию, Литву, Латвию, Эстонию и ряд важнейших, в экономическом отношении, областей РСФСР — Смоленскую, Курскую, Орловскую, Брянскую, Ростовскую. Ворошиловградскую. Частично оккупированы Воронежская, Тамбовская, Тульская, Калининская, Ленинградская, Сталинградская, Кубанская области и Карелия. В этих республиках и областях, по самым минимальным подсчетам, производилось не менее 60 % добываемого в СССР угля, 65 % чугуна, 55 % стали (в том числе до 80 % качественной стали), 75 % алюминия, 90 % паровозов, 30 % тракторов, 70 % станков, 60 % искусственного (синтетического) каучука, 90 % сахара, 60 % товарного хлеба, 50 % продуктов животноводства и т. д. Здесь были расположены крупнейшие предприятия танкостроения, самолетостроения, электрооборудования, вагоностроения, сельскохозяйственных машин, химической промышленности, текстильной, кожевенной и деревообрабатывающей промышленности, сахарной, мукомольной и спиртоводочной промышленности и т. д.

Вся эта промышленность выпала из экономического баланса СССР. Однако, этого мало. Из экономического баланса страны выпала вся промышленность Ленинграда, отрезанного от остальной части СССР — а ведь здесь было сосредоточено немногим менее половины всего производства авто-резины, почти вся оптическая промышленность, значительная часть судостроения и т. д. Выбыла, по существу, из баланса и промышленность Москвы — она не столько пострадала от авиационных бомбардировок, сколько от эвакуации в дни, когда Москве угрожало падение. Огромнейшие заводы этого города были фактически разрушены бегущими в страхе большевистскими заправилами. На огромнейшем, например, заводе тяжелого самолетостроения № 22, ценнейшие импортные станки были уничтожены пущенными по ним тракторами, изломано было множество станков на заводе «Каучук», на «Шарико-подшипнике», комбинате «Красная Роза» и многих других важнейших предприятиях столицы. Сказанное в отношении Москвы может быть полностью отнесено и к промышленности целого ряда других центров, над которыми нависала угроза оккупации. Так, была разрушена поспешной и бестолковой эвакуацией промышленность Рыбинска, Ярославля, Владимира, Иваново и т. д.

Слов нет, многие из предприятий оккупированных и прифронтовых районов были эвакуированы на Восток. Однако, восстановить на новом месте сталинскому правительству удалось до сих пор лишь очень немногие из них, а остальные вообще вряд ли удастся пустить из-за отсутствия помещений, энергетической базы, водо-канализационной системы и рабочих кадров.

Можно констатировать, что в результате понесенных красной армией поражений, Советский Союз стал непосредственно перед пропастью экономического краха. Победы Германской армии на Северном Кавказе уже лишили СССР такого источника нефтеснабжения, как «Майкопнефть» и нарушили пути транспортировки грозненской и бакинской нефти. Призрак экономического краха стал реальностью, угрожающей большевикам в недалеком, и очень недалеком, будущем.

В условиях такого ухудшения и без того тяжелого положения экономики СССР, выдвинутые Сталиным лозунги длительной войны являются ни чем иным, как очковтирательством, так для него характерным, очковтирательством, которое вызвано к жизни надеждами на помощь со стороны экономики американской. Недаром в большевистской печати все чаще стали появляться ссылки на богатство «американского дядюшки». Слов нет — богат этот дядюшка, да ведь говорит русская народная мудрость, что «за морем телушка — полушка, да рубль перевоз». Но об этом — в особой главе.

Безотрадное «сегодня» советской экономики

Каково действительное положение советской экономики сейчас, после пятнадцати месяцев войны? Мы остановимся на сегодняшнем положении СССР в отношении индустрии, энергетики, транспорта, сельского хозяйства, системы денежного обращения и рабочих кадров. Думаем, что и краткий беспристрастный анализ этих основных разделов экономики страны убедительно докажет неизбежность близкого краха базы дальнейшего сопротивления.

а) Энергетика.

Прежде всего, рассмотрим положение советской энергетики, сложившееся на сегодняшний день. Промышленность центральных областей СССР всегда базировалась на угле Донбасса. Фабрики и заводы Москвы и Московской области работали на привозном высоко-калорийном донецком угле, равным образом, на донецком угле работало большинство электростанций московского кольца. В среднем одна только Москва потребляла в зимние месяцы в сутки от 15 до 18 тысяч тонн донецкого угля. Проблема замены донецкого топлива подмосковным в промышленности и электростанциях Московской, Ярославской, Ивановской, Горьковской и других областей центра России давно стояла перед большевистской промышленностью, так как производство Донбасса не удовлетворяло потребностей промышленности центра, выросших без всякого соответствия с ростом энергетической базы. И, главное, из рук вон плохо работающий транспорт не был в состоянии перевезти из Донбасса необходимое количество угля. Еще до войны важнейшие предприятия находившейся в привилегированном положении Москвы месяцами простаивали из-за отсутствия топлива, а в то же время уголь Подмосковного бассейна не находил спроса и зачастую горел в огромных штабелях, от стихийно возникавших пожаров на пристанционных площадках и в рудничных отвалах. Переход на подмосковный уголь требовал замены топок и переоборудования котельных, что, в условиях советской действительности, было невозможно и в мирное время Попытки сжигать многозольное мало-калорийное топливо в топках, рассчитанных на донецкий антрацит, ни к чему, естественно, не приводили.

Зимой 1941-42 года, когда часть Донбасса еще находилась в руках сталинского правительства, принимались драконовские меры, чтобы доставить донецкий уголь в Москву. В Донбасс и на соответствующие железные дороги назначались уполномоченные и сверх-уполномоченные, пачками расстреливались должностные лица, ответственные за добычу, погрузку и продвижение маршрутов с углем. И несмотря на все это — электростанции и важнейшие предприятия Москвы безнадежно стояли из-за отсутствия топлива, было остановлено отопление в большинстве жилых домов, и даже в университетской клинике имени Пирогова, где расположен один из крупнейших хирургических госпиталей Москвы, температура в феврале опускалась до 7 градусов ниже ноля по Цельсию.

Так называемая «правительственная комиссия по топливу», которая ведала топливоснабжением Москвы, пыталась поставить вопрос о снабжении столицы кузбасским углем, который равен донецкому по калорийности. В Москву даже было доставлено в качестве опыта два или три угольных маршрута из Кузбасса, но, как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло. Ведь до Кузбасса 3500 километров! А по дорогам, связывающим Кузбасс с центром России, идет (и плохо идет!) снабжение всем необходимым всего фронта. Где уж тут было хромающему на обе ноги ведомству Кагановича справиться с добавочной нагрузкой по перевозке кузбасского угля!

Если промышленность и электростанции Центральных областей СССР из-за отсутствия топлива были парализованы начиная с зимних месяцев 1941 года, когда в распоряжении сталинского правительства находилась еще значительная часть Донбасса, то легко себе представить, что будет происходить в грядущую зиму, когда, после потери Донбасса и нарушения связи с кавказской нефтью, в распоряжении промышленности центральных областей остается лишь разрушенный и до сих пор не восстановленный Подмосковный бассейн, с его многозольным низкокачественным углем, И немногочисленные торфяные болота. Оставшиеся «живыми» после панической эвакуации предприятия центральной части СССР уже сейчас стоят и зимой будут полностью остановлены из-за отсутствия топлива, а жилые здания заморожены — в этом не может быть никакого сомнения, ибо надежды на кузбасский уголь продолжают оставаться утопией — ведь с прошедшей зимы ничего не изменилось (по крайней мере к лучшему!), Кузбасс не стал ближе к Москве и количество железных дорог не выросло! Неизвестно еще, как справится Каганович вообще с движением поездов в европейской части России на кузбасском угле — ведь, чтобы привезти маршрут угля за 3500 километров, паровоз сжигает примерно столько же угля, сколько он привозит!

Не лучше обстоят дела в промышленности районов Волги, которая также целиком базировалась на донецком топливе. На причинах тяжелого положения энергетики промышленности Татарской республики, Куйбышевской, Саратовской, Сталинградской, Чкаловской (Оренбургской) областей можно подробно не останавливаться — они совершенно аналогичны тем, какие привели к безвыходному положению промышленность центра. Кузнецкий или карагандинский уголь сюда также трудно (вернее, невозможно) привезти, как и в Москву, а донецкий уголь, как известно, сталинское правительство безвозвратно потеряло. Здесь нет даже подмосковного угля, на который могут рассчитывать хотя бы немногие предприятия Москвы. Таким образом, энергетика этих районов, а следовательно и их промышленность, находится в положении катастрофическом. И, что надо подчеркнуть, в катастрофическое положение попали также фабрики и заводы, эвакуированные в эти районы из областей, занятых немецкими войсками. А эвакуировано сюда предприятий отнюдь не мало.

В несколько лучшем положении находятся предприятия Урала, Сибири, Северного Казахстана и Средней Азии. Предприятия Северного Казахстана базируются на угле местного Карагандинского бассейна, также как на местных угольных месторождениях основывается энергетика промышленности Средней Азии. Однако, следует иметь в виду, что уровень производства в этих угольных районах крайне низок и ни в какой степени не рассчитан на обеспечение топливом огромного количества новых предприятий, переброшенных сюда из эвакуированных районов. Поднять же быстро уровень производства здесь не представляется возможным по целому ряду причин: отсутствие разведанных промышленных запасов, а тем более подготовленных пластов, недостаток машин и, главное, рабочих кадров.

Кузнецкий каменноугольный бассейн, как это часто случалось в «плановом» хозяйстве большевиков, до войны не находил спроса на свой уголь. Объясняется это тем, что темпы роста запроектированной для работы на кузбасском угле промышленности значительно отстали от динамики роста добычи угля в Кузбассе. Очутившись в положении предприятия, продукция которого переживает своеобразный «кризис сбыта», Кузбасс за последние два довоенных года свертывал производство и не вел никаких подготовительных и промышленно-изыскательных работ. Рассчитывать на быстрое (а нужно немедленное!) расширение производства угля в Кузбассе нет, таким образом, никаких оснований. Без немедленного же увеличения объема производства Кузбасс не может удовлетворить возросших потребностей прежних предприятий Урала и Сибири, не говоря уже о потребностях новых, эвакуированных сюда фабрик и заводов. Кроме того, в мирных условиях на предприятиях Урала нередко возникали грандиозные «угольные прорывы», происходившие из-за перебоев в снабжении углем по вине железных дорог (вернее — железной дороги, так как Урал с Кузбассом связывает одна железная дорога). Приходилось прибегать к переброске маршрутов угля из Донбасса, так как практически оказывалось быстрее и проще перебросить уголь на большее расстояние с юга, чем на меньшее расстояние из Кузбасса. Ведь из последнего надо везти уголь по единственной дороге в условиях жестоких 50–60 градусных морозов, когда все, в том числе рабочие в местах погрузки и паровозы в пути, неукоснительно замерзают. Да и близость Кузбасса к предприятиям Урала весьма относительна — как ни как, она определяется 2000 (двумя тысячами!) километров. Если транспорт не мог обеспечить ограниченные потребности Урала в угле в мирное время, легко можно себе представить, насколько реальна надежда, что он обеспечит возросшие потребности Урала в военное время. Да и фантазировать здесь особенно не надо — достаточно вспомнить опыт прошедшей зимы, когда многие предприятия Урала безнадежно стояли из-за отсутствия топлива. А ведь тогда на их складах лежало огромное количество так называемого резервного топлива (фонды «УГР» — управления государственных резервов). Сейчас этих фондов нет, предприятия работают с перебоями даже в летние месяцы, и само собой понятно, что никаких ни объективных, ни субъективных условии для улучшения положения с доставкой топлива на Урал нет и не может быть.

Однако, если для промышленности районов центра России и Заволжья решающим вопросом, определяющим катастрофичность их положения, является отсутствие угля, то для промышленности Урала и Сибири таким решающим вопросом является отсутствие электроэнергии. В 1937 году был расстрелян секретарь Уральского краевого комитета большевистской партии Кабаков. Он в течение многих лет был полновластным правителем Урала, сталинским сатрапом и чем-то вроде Сталина в масштабах Урала. Официальным объяснением его расстрела была экономическая контрреволюция, заключающаяся в том, что на Урале, якобы, сознательно тормозилось строительство электростанций. Мы не знаем, за что в действительности Сталин расстрелял своего сатрапа, нам неизвестно также, кто в действительности виноват в том, что строительство новых предприятий на Урале и в Сибири резко оторвалось от темпа проектирования и строительства необходимых для их работы электростанций. Верней всего, что виновата здесь не чья-нибудь злая воля, а сама система советского планирования. Но факт остается фактом уже в 1937 году на Урале, как и в Сибири, как и в Средней Азии, резко сказался недостаток электростанций, которые не только не были построены, но и не были запроектированы в необходимом количестве. По этой причине был законсервирован целый ряд строек, а некоторые уже выстроенные предприятия не смогли вступить в число действующих. Пока занялись планированием дополнительных электростанций, подысканием для них строительных площадок и так далее, правительство стало на путь полумер — строительства временных энергетических установок при каждом предприятии. Устанавливались маломощные турбины, в большинстве своем снимавшиеся с других фабрик и заводов, устаревшей конструкции, с большим износом. Предполагалось, что установка этой рухляди — дело временное, но с этими «временными» электростанциями предприятия Урала и Сибири дожили до нынешнего времени и нет сомнения, что отсутствие энергетической базы явится одной из решающих причин невыполнимости фантазерских мечтаний большевиков о скоропалительном расширении промышленности в восточных районах. Отлично зная о недостатке электроэнергии на Урале и в Сибири, сталинское правительство пытается сейчас выйти из тупика путем переброски в эти районы из центральных промышленных областей мелких заводских электроустановок. Сколь реальны эти расчеты, легко себе представить и не будучи специалистом-энергетиком.

Картина состояния энергохозяйства оставшейся еще под игом сталинского режима части России будет неполной, если не остановиться на положении, сложившемся в области снабжения страны жидким топливом На жидком топливе работает целый ряд крупных электростанций СССР. В частности, на мазуте работает одна из наиболее мощных электростанций московского кольца (МОГЭС), Костромская ЦЭС (центральная электрическая станция), Кинишемская ЦЭС и целый ряд других в заволжских районах и на Урале. Очень велико дизельное хозяйство фабрик и заводов, а также рудников Кузбасса и Караганды, потребляющее моторную нефть. Между тем, в восточных районах России добывается лишь 8 % общего количества нефти (Эмба, Ишим), при полном отсутствии в этих районах крекинговых установок 92 % нефти добывается в районах Баку, Грозного и Майкопа. Последний изних уже находится в руках Германии, а связь с первыми двумя перерезана. — железнодорожная полностью, а водная (по Каспийскому морю и Волге) находится под действием германской авиации. К этому надо прибавить, что весьма мало развитая в СССР выработка заменителей натурального бензина (бензола, толуола и т. д.) была почти полностью сконцентрирована на коксохимических заводах Донбасса. Сколько-нибудь серьезные, промышленного масштаба, запасы жидкого топлива в СССР отсутствуют. Положение с нефтью и продуктами нефти в СССР стало по-истине катастрофическим и это уже сейчас парализует не только работу дизельного хозяйства и нефтяных электростанций, что составляло бы еще пол-беды, но и огромного парка тракторов, автотранспорта и авиации Совершенно очевидно, что в существующих условиях все жидкое горючее, какое еще сможет наскрести сталинское правительство, будет строжайше закреплено за армией (ведь армии без горючего в современной войне грозит полный, неминуемый и быстрый крах!), и промышленность, ее энергетика, моторной нефти и мазута не получит. Таким, же, если не более острым, будет положение со смазочным маслом, острый недостаток которого уже сегодня — всем очевидная реальность.

Таково состояние советской энергетики. Не ясно ли, что с таким положением в области угля, нефти и электричества нелепо говорить о сколько-нибудь устойчивой экономике и о ее пригодности для ведения длительной войны?!

б) Индустрия.

Каждому известно, что состояние и перспективы работы индустрии прежде всего определяются наличием металла — чугуна и стали. В приказе № 227 от 28 июля Сталин заявил, что в настоящий момент, в связи с потерей южного промышленного района, СССР лишился 10 000 000 тонн металла ежегодно. У нас нет оснований спорить со Сталиным относительно цифры — ему видней…

Положение оставшейся части СССР в отношении выплавки чугуна и стали выглядит не менее катастрофическим, чем положение в области энергетики. Мы уже говорили, что в районах, оккупированных германскими войсками, выплавлялось до 60 % чугуна и 55 % стали, в том числе не менее 80 % качественной стали. К этому надо добавить потерю чугунно- и стале-литейной промышленности Липецкой группы Воронежской области (комбинат «Свободный сокол» и др.) и, что особенно важно, прекращение работы из-за отсутствия электроэнергии московского завода «Электросталь», снабжавшего военную промышленность сталью специальных марок. Выплавка чугуна и стали в Магнитогорске и Кузнецке и на старых, отчасти реконструированных, предприятиях Урала (Тагил, Нижний Тагил, Златоуст и т. д.) в общем обеспечивала в довоенных условиях металлообрабатывающую, машиностроительную и станкостроительную промышленность Урала и Сибири в среднем на 80 %. С юга и из центра ввозилось в среднем 20 % поковочного чугуна и до 30 % стали — почти исключительно высоких марок. В этих условиях попытки создать на Урале и в Сибири некую «автономную» промышленность, могущую самостоятельно существовать, — кажутся бредом людей экономически элементарно неграмотных. Это ясно и советским экономистам. Именно поэтому возникли проекты покрытия потребностей уральских и сибирских военных заводов за счет импорта спецстали из Америки. Сам по себе такой проект делает честь мудрости сталинских горе-плановиков, которые с таким же расчетом могли бы планировать импорт с луны — и то и другое почти одинаково утопично. Однако, о несостоятельности надежд на американского дядюшку — в следующей главе.

Из сказанного видно, что за счет производства чугуна и стали на Урале и в Сибири может быть, да и то далеко не полностью, а по специальной стали с катастрофическим прорывом, обеспечено снабжение металлом лишь прежней промышленности этих районов. О покрытии потребности новой, переброшенной сюда, промышленности и речи быть не может. Выход из катастрофического положения большевистские руководители хозяйства видят в том, чтобы полностью остановить все предприятия, потребляющие металл на нужды, без удовлетворения которых армия хоть как-нибудь может обойтись. Таких предприятий немного и вряд ли их остановка может дать большую экономию металла. А главное, от всей этой «хирургической операции» ресурсы особенно дефицитных специальных металлов ни в какой степени не возрастут.

Еще более безвыходным представляется положение промышленности, расположенной за Волгой и в Средней Азии. Эта промышленность всегда пользовалась металлом и полуфабрикатами Донбасса. Замена донецкой базы урало-сибирской невозможна по двум причинам: во-первых, как мы уже видели, Уралу и Сибири самим не хватает металла, а, во-вторых, транспортировка металла с Урала и из Сибири на Волгу и в Среднюю Азию, по меньшей мере, трудна из-за отсутствия надлежащей транспортной сети и дальности расстояния. Делались, правда, попытки использовать для переброски грузов с Урала водную магистраль Волги, но эти попытки уже оказались несостоятельными из-за недостатка волжского тоннажа, не налаженности грузооборота и сложности для архи-неорганизованного советского транспорта перегрузок с железных дорог на воду и обратно.

Таким образом, оставляя на весьма подмоченной совести Сталина правильность исчисления недостающего советской промышленности металла, мы должны отметить, что недостает именно того металла, без которого не может работать военная промышленность, а целые промышленные районы вообще остаются без металла из-за невозможности к ним его подвезти.

Таково положение в советской экономике с чугуном и сталью. Еще хуже положение на востоке СССР с алюминием и рядом других редких и цветных металлов, без которых не может работать военная промышленность. Рассчитывать на нормальную работу промышленности только с помощью запасов этих металлов не приходится уже потому, что такие запасы в СССР никогда не создавались — готовясь к короткой наступательной войне Сталин ведь не ожидал, что ему придется обороняться на Урале и Волге.

В безрадостном «сегодня» советской экономики отнюдь не одни металлы составляют темное пятно. Даже и при наличии металлов промышленность востока никак не может восполнить ни потерю Украины и других завоеванных немецкой армией областей, ни разоренных собственными руками заводов и фабрик Ленинграда, Москвы, Тулы, Ярославля, Иваново. В самом деле — что из себя представляет промышленность востока СССР с точки зрения ее направления? Каков характер этой промышленности, почти целиком выросшей в годы господства в России большевиков?

До революции уральская промышленность была характерна мелкими металлургическими предприятиями, использовавшими местную руду и древесное топливо и выплавлявшими высококачественную сталь. Конкурировать с возникшими в конце прошлого века крупными предприятиями юга России им, понятно, было трудно, и «сила» их заключалась в дешевизне и высоком качестве продукции. Да еще сила их — и не малая — заключалась в гибкости, свойственной малым предприятиям, в отношении перехода от одной марки стали к другой, от одной к другой модели. Сибирь же сколь-нибудь значительной промышленности, равно как Заволжье и Средняя Азия, не имела. Мелкая металлургия Урала большевиками была признана нестоящей внимания и почти полностью обречена на слом. Новая же промышленность строилась под знаком столь излюбленного большевиками плохо понятого «американизма» — строились обязательно «сверх-гиганты» и, притом, «сверх-специализированные». Возникали такие действительно грандиозные по мощности, по занимаемой площади, по проектному выпуску продукции и столь же грандиозные по безалаберщине и неуклюжести предприятия, как Магнитогорский металлургический комбинат, как Челябинский тракторный завод, как Орский медеплавильный комбинат, как Ново-Тагильский сталелитейный завод и т. д. Все эти «гиганты» и «сверх-гиганты» тяжко болеют неслаженностью внутризаводского механизма и целым рядом очень серьезных болезней, в основном возникавших в результате трудности управления столь сложными предприятиями в условиях бюрократического советского аппарата, и носят на себе черты, характерные для всей бюрократической советской системы. Так, грандиозные станкостроительные заводы, возникшие на базе магнитогорского металла, выпускают только определенные станки весьма ограниченного назначения и, по масштабам негибкого производства, внедрение новой модели требует коренной перестройки штампов и даже цехов, многомесячного времени. Гораздо более гибкие в отношении освоения новой машины, нового станка, новой модели заводы юга давали много очков вперед этим пресловутым гигантам, качество продукции которых, к тому же, всегда было весьма низким. Узко специализированные заводы востока выпускали продукцию крайне ограниченной номенклатуры и совершенно не изготовляли таких «мелочей», как электрооборудование, радиооборудование, оптические приборы, шарико-подшипники и т. д. Челябинскй тракторный гигант, например, выпускал многосильные гусеничные тракторы, но прежде чем эти тракторы сдвинутся с места, над ними должна была основательно поработать промышленность Ленинграда, Москвы, Харькова, чтобы снабдить их теми «мелочами», без которых ни один трактор работать не может. Эта гигантомания и мания сверхспециализации, психоз подражания, вопреки здравому смыслу, американской моде — наложил отпечаток на всю новую промышленность востока СССР и служит сейчас непреодолимым препятствием для удовлетворения многогранных нужд войны и экономики страны в целом. Эта «сверхспециализация» восточных промышленных «гигантов», из-за которой они способны выпускать только определенные, строго ограниченные, виды продукции и возникшая отсюда зависимость от предприятий юга и запада не позволяют большевикам рассчитывать на возможность нормального существования промышленности востока в отрыве от промышленности других районов страны. А этих-то «других» районов у большевистского правительства, в результате понесенных военных поражении, не существует.

В оставшихся под властью Сталина районах совершенно отсутствует промышленность искусственного шелка, синтетического каучука (заводы «СК-1», «СК-2» и другие были расположены в Воронежской, Орловской, Брянской областях), оптических приборов, авто-резины, электрооборудования, паровозо- и вагоностроения (Тагильский и Томский вагоностроительные заводы еще не закончены), химическая промышленность и многие другие отрасли производства, без которых современная экономика долгое время существовать не может, а в военное время не может существовать вообще. Нам могут возразить — Урал, мол, и Сибирь пока существуют не изолированно, а в Московской и других областях центра, еще остающихся в руках большевиков, есть и химическая, и шарико-подшипниковая, и многая другая промышленность, которая выше зачислена в разряд несуществующей в экономике большевиков. Это возражение неосновательно — промышленность авто-резины в СССР покоилась на работе четырех «китов» — заводов «Треугольник» (Ленинград), «Богатырь» и «Каучук» (Москва) и Ярославском. Все эти четыре гиганта в настоящий момент полностью разорены эвакуацией. Точно также разорены бобриковский химический комбинат и крупнейший Дорогомиловский химический завод («Дорхимзавод»), московский шарико-подшипниковый завод имени Кагановича, крупнейший в СССР завод электрооборудования «Динамо», московские автозаводы имени Сталина и «КИМ», и так далее. Промышленности центральных областей, по-существу, не существует — она либо разорена в порядке эвакуации, либо парализована отсутствием топлива.

Сталинское правительство и само понимает невозможность изолированного существования промышленности востока, а равно и невозможности ее кооперации с промышленностью центра. Именно этим объясняется столь решительная и в то же время такая бестолковая работа по эвакуации промышленности из центральных областей на восток. Тут действовало не только желание спасти промышленные предприятия от стремительно продвигающихся войск противника, но и попытка исправить однобокость экономики восточных районов за счет использования промышленности оккупированных и находящихся в зоне действия немецкой авиации областей. Для того, чтобы выяснить эффективность этого мероприятия, нам надо коротко остановиться на том, как эвакуация была проведена.

Эвакуация огромной массы Московских предприятий была проведена в рекордно-короткий срок — в дни с 14 по 18 октября прошлого года. Это были дни, которые москвичи называют «днями великого драпа», днями, когда все происходило под знаком паники и сплошного бегства. За эти дни усердные не по разуму большевистские хозяйственники разорили абсолютное большинство наиболее важных для экономики страны московских предприятий. Мы уже говорили, что крупнейший авиационный завод № 22 был уничтожен «усовершенствованным» способом — по его огромным, покрывающим площадь в несколько гектаров, цехам были пущены гусеничные тракторы, которые ломали ценнейшие, часто уникальные, импортные и отечественные станки. Примерно также был «эвакуирован» танковый завод № 72, многие цеха завода «Каучук», завод «Авиапром» и многие другие. Но и на тех предприятиях, где не ломали станков преднамеренно, никакого порядка в демонтаже и эвакуации оборудования не было. Да и каждому рабочему, не говоря уже об инженере, понятно, что за 3–4 дня демонтировать оборудование крупнейшего завода невозможно. Речь шла не о демонтаже, а об уничтожении оборудования по принципу — лишь бы не досталось немцам. Когда опасность для Москвы на время миновала и начали пытаться разобраться в хаосе запрудивших станции вагонов с наваленными в беспорядке машинами, станками, приборами, моторами, то оказалось, что это представляется почти невозможным. Многие из так называемых эвакуированных предприятий по-существу перестали существовать и вообще не могут быть восстановлены — ни в Москве, на прежнем месте, ни на востоке, на новом месте.

Мы остановились подробно на примере эвакуации московской промышленности потому, что этот пример характерен для методов эвакуации промышленности всех других районов. Как абсолютное правило, она проходила беспланово и бесхозяйственно, в спешке и в сумятице. Когда непосредственная опасность для Москвы миновала, для руководства эвакуацией промышленности была создана специальная правительственная комиссия под председательством Микояна. Этот ближайший сталинский соратник на заседании комиссии заявил, что «за четыре месяца бомбардировок немецкая авиация не нанесла московской промышленности таких разрушений, какие были нанесены в результате эвакуации», и что «легче восстановить фабрику, разрушенную несколькими фугасными бомбами, чем подвергшуюся эвакуации». К этим утверждениям Микояна мы присоединяемся. Когда было решено восстановить ряд предприятий, то оказалось, что для этого требуются по меньшей мере месяцы, а некоторые предприятия и вообще восстановить невозможно без изготовления заново значительной части их оборудования.

Прекрасно учитывая, что во время эвакуации предприятия понесли огромный, часто непоправимый ущерб, советское правительство на-ходу начало «клеить» из 2–3 и более заводов один, с тем, чтобы хоть как-нибудь пустить в ход уцелевшее оборудование. Часто шли просто на то, пробы эвакуированное оборудование монтировать на уже существующих однотипных предпряятиях, с тем, чтобы повысить выпуск их продукции. Но тут на сцену выступили новые факторы — отсутствие готовых помещений, отсутствие электроэнергии, водоснабжения, рабочих кадров и так далее. Эвакуировалось же оборудование фабрик и заводов абсолютно без учета всех этих вопросов. Единственный в своем роде, например, комбинат «Красная Роза», производящий парашютный шелк и ряд других важных для обороны страны тканей, был эвакуирован из Москвы в Чкалов (Оренбург), где ему для восстановления было предоставлено здание… рыночных лабазов, построеннных еще во времена Екатерины II. Разместить сложное оборудование комбината в этом «историческом» здании оказалось невозможным Но, если бы удалось преодолеть это препятствие, то все равно комбинат работать бы не смог из-за отсутствия электроэнергии и воды. Тогда его решили вернуть обратно в Москву. Но и здесь на его восстановление потребовалось несколько месяцев и в июле 1942 года он еще подготовлен к пуску не был. История этого комбината весьма характерна. Можно к ней добавить только, что в аналогичных условиях оказался крупнейший и старейший в СССР паровозостроительный завод имени Ворошилова в Ворошиловрграде (Луганске). Разница заключалась только в том, что, когда оборудование этого первоклассного гиганта вернули в Ворошиловоград, к городу подошли германские войска и его, вместе с только что возвращенным после долгого странствования по СССР оборудованием, большевикам пришлось взорвать

Из сказанного видно, что промышленность Востока, если даже отбросить проблему топлива и энергетики, не может существовать самостоятельно, что, в то же время, эвакуация на восток промышленности из районов центра, запада и юга пока реальной пользы экономике Востока не принесла, да и вообще представляется сомнительным, чтобы из этой эвакуации удалось извлечь реальную пользу в ближайшем будущем.

Таково положение советской индустрии. Разве не ясно, что нельзя говорить о ее устойчивости и пригодности в качестве базы для ведения длительной войны?!

в) Сельское хозяйство.

В том же приказе № 227, в котором Сталин говорит о потерянных Советским Союзом 10 000 000 тонн металла, он сообщает и о том, что в результате территориальных потерь страна лишилась ежегодного сбора 800 000 000 пудов хлеба Мы, опять-таки, не станем оспаривать цифр — дело не в них Нам важно, что даже Сталин признает огромные продовольственные трудности, перед которыми очутилась страна в результате потери наиболее хлебородных районов России. Впрочем, как этих трудностей не признать? С потерей Украины, Дона и Кубани СССР лишился не менее 60 % всего товарного хлеба, имевшегося в довоенное время в стране. Если к этому добавить потерю Белоруссии и ряда областей центрально-черноземной полосы, то процент этот еще увеличится. Но дело ведь не только в хлебе. Вместе с Украиной, Курской и Воронежской областями большевизм потерял свыше 90 % сахара. Потеряно свыше 50 % товарной продукции животноводства, свыше 70 % льна и конопли, больше половины товарного овощеводства, почти весь табак и около трех четвертей сбора махорки и т. д. В то же время в сельском хозяйстве оставшихся под владычеством Сталина районов произошли такие изменения, которые должны на продовольственном балансе страны сказаться не менее болезненно, чем потери, произошедшие в результате военных поражений.

Каково было положение сельского хозяйства СССР к моменту начала войны? Недоброкачественная обработка полей, характерная для подневольного и безалаберного колхозно-совхозного производства, вместе с неблагоприятными климатическими условиями привели к тому, что в течение последних трех лет заготовительные органы СССР систематически не добирали намеченного планом количества зерна. Крестьяне не добирали, разумеется, больше, чем заготовительные органы — разрыв между запланированной урожайностью и фактическим валовым сбором хлебов был катастрофически велик, и из года в год увеличивался. Происходило это потому, что подневольный труд, нехватка рабочих рук и плохая работа тракторного парка приводили к нарушениям агротехнических правил и к огромным механическим потерям. Меры принудительного порядка (а на них большевики не скупились) не помогали. План зяблевой пахоты срывался из года в год, с севом запаздывали, так как из-за недостатка осенней вспашки приходилось сеять по весенней пахоте, несли огромные потери из-за несвоевременной уборки и т. д. Все это вытекало из системы крепостнического хозяйства, в котором никто не был заинтересован в результатах хозяйственного года, в котором каждый отлично знал, что, каковы бы ни были итоги работы, а он, крестьянин, останется без хлеба.

Еще более плачевны результаты большевистского хозяйствования в области животноводства. Поголовье скота систематически снижалось, начиная с 1937 года, после кратковременного и весьма робкого подъема, происходившего в 1935-37 гг. за счет индивидуального хозяйства колхозников. Это также вытекло из системы сельскохозяйственного производства, социалистического по названию, а крепостнического по существу ― колхозник боялся увеличивать количество скота в индивидуальном пользовании, да это было и невозможно, так как государство искусственно создавало нехватку кормов. А в увеличении обобществленного поголовья колхозник не был заинтересован, так как никакой реальной выгоды от этого не имел.

Все это привело к тому, что последние предвоенные годы в СССР были годами массового недостатка продовольствия как в городе, так и в деревне, вызванного деградацией сельского хозяйства. Положение стало настолько серьезным, что правительство вынуждено было сначала ввести систему привилегированного снабжения для ряда городов (Москва, Ленинград, Киев и немногие другие) и запретить продовольственные посылки, а затем приступило к созданию закрытой сети снабжения. Вновь, как в былые годы, возродились всякие золотопродснабы, торфпродснабы, углепродснабы и т. д., ― призванные хоть как-нибудь обеспечить продовольствием рабочих наиболее важных отраслей промышленности. Население городов систематически недоедало, многие районы голодали.

С первого дня войны правительство вынуждено было ввести карточную систему. Однако, и карточная система не спасла положение, так как правительство оказалось не в состоянии сдержать своих обязательств и выдать рабочему все, что ему полагается по карточке. Виноваты тут были не только нехватка продовольствия на государственных складах, но и целый ряд других обстоятельств — плохая работа транспорта, негибкость распределительного аппарата, вся бюрократическая система «большевистского рая». Но факт остается фактом — даже в снабжавшейся гораздо лучше всех других городов Москве рабочий по карточке ничего кроме хлеба с первого дня войны получить не мог. Да и хлеб он мог получить только после многочасового стояния в очереди. В таких промышленных центрах, как Горький, Казань, Свердловск очереди за хлебом выстраивались у магазинов и булочных с вечера. Одновременно резко сократилось снабжение системы общественного питания — средняя стоимость, например, одного блюда в общественных столовых текстильной промышленности снизилась с 1 р. 70 к. в довоенное время до 20 копеек в августе-сентябре 1941 года. А это значило, что рабочий по специальной карточке в августе мог получить в общественной столовой лишь блюдо стоимостью в 20 копеек, то-есть похлебку без всякого признака жиров.

Это резкое ухудшение продовольственного положения в городах, даже по сравнению с весьма тяжелым довоенным положением, явилось результатом потери хлебопроизводящих районов, а также потери огромной части хлебных запасов, хранившихся на складах и элеваторах районов, оккупированных германской армией. Эти запасы, как правило, вывезены не были и либо попали в руки оккупационных властей, либо были уничтожены при поспешном отступлении. Сталинское правительство пыталось эвакуировать из прифронтовых районов скот, хотя бы обобществленные стада. Но и это в массе не удалось — его либо вообще не сумели угнать до прихода немецких войск, либо, если угнали, то он погибал в дороге. Например, из огромного поголовья скота (овец и крупного рогатого), эвакуированного осенью прошлого года из Большекрепинского района Ростовской области в Калмыкию, погибло от бескормицы и холодов 92 %. И пример этот характерен для всей эвакуационной практики страны. Если такие потери нес крупный рогатый скот и овцы, то поголовье свиней, которыми так богаты Белоруссия и западные области, понятно, совсем уже не выдерживало перегона на большие расстояния.

Довоенная посевная площадь СССР превышала 100 000 000 гектаров, при чем наиболее урожайные земли, при наименьшей относительной плотности сельского населения, находились на Украине, Дону, Северном Кавказе. Именно в этих районах производилась львиная доля государственных заготовок зерна. Колхозы Средней Азии зерновых посевов вообще почти не производили. Здесь, на землях, годных для выращивания хлопка, большевики на протяжении многих лет всеми мерами искореняли зерновое хозяйство. Исторически сложившаяся система междурядных посевов хлебных культур была запрещена под страхом репрессий в интересах якобы повышения урожайности хлопка. Также с помощью репрессий была резко сокращена площадь богарных (не поливных) посевов зерновых культур. Вся Средняя Азия жила на привозном хлебе, и большевики считали это выгодным, ибо легче было в таких условиях заставить узбека, туркмена, таджика выполнять каторжную работу на хлопковых полях и сдавать за бесценок хлопок государству. Чем, однако, теперь кормить население — сельское и городское — Средней Азии? А ведь количество жителей городов Средней Азии резко возросло в результате массовой эвакуации из оккупированной зоны и прифронтовых районов. Население, например, Ташкента возросло больше чем втрое и превысило в середине июня 1942 года 1 500 000 человек.

Зерновые посевы Западного, Восточного и Южного Казахстана настолько ничтожны, что о них можно не говорить. Колхозы же Сибири и Северного Казахстана, на долю которых приходятся весьма значительные площади зерновых посевов, находятся в полной зависимости от состояния механического тягла. В недалеком прошлом советское правительство, в качестве образца полной механизации сельского хозяйства, рекламировало колхозы и совхозы именно этих районов, где поголовье рабочего скота было сведено к ничтожной цифре, а масштабы хозяйства были доведены до таких грандиозных размеров, при которых и объехать поля агроном, например, не мог, не имея автомобиля. Этим не так давно хвастались. А теперь? Ведь тракторный парк из машинно-тракторных станций изъят для нужд фронта, немногие оставшиеся тракторы не могут быть отремонтированы из-за отсутствия запасных частей (их и до войны не хватало), а даже способный к работе парк тракторов не будет работать, так как нет горючего, смазочных материалов и кадров специалистов. Отлично понимая невозможность в нынешних условиях базироваться на механизированных средствах обработки земли, сталинское правительство всемерно пропагандирует сейчас простейшие машины и ручной труд. Но ведь средний размер колхозного полеводства в Северном Казахстане превышает 2000 гектаров! Где уж тут говорить о возможности скосить такую площадь вручную! А ведь еще недавно простейшие машины здесь «искоренялись» всеми мерами и все, кто пытался возражать против стопроцентной уборки хлеба комбайнами (в интересах уменьшения потерь от осыпания и сохранения яровой соломы для нужд животноводства), немедленно объявлялись вредителями с последующими весьма неприятными выводами.

Почти в таком же положении находится хозяйство Урала и Заволжья, с той только разницей, что товарный хлеб дают лишь немногие районы Урала (там преобладают «специализированные» большевиками животноводческие районы), а сельское хозяйство Заволжья, носящее все черты гигантомании, в последние годы очень тяжело пострадало от так называемых суховеев — горячих восточных ветров

Таково положение сельского хозяйства в основных районах, оставшихся в руках у большевиков. Весенний сев нынешнего года прошел повсеместно с огромными трудностями. Еще большие трудности предстоят в период уборки и связанных с ней гораздо более трудоемких работ. Достаточно вспомнить, что в мирных условиях на Урале, в Сибири и в Северном Казахстане значительная часть хлеба не молотилась до весны. Большевики с этим примирились и лишь требовали правильного скирдования хлеба. Но ведь тогда было достаточно машин и сравнительно много рабочих рук. Легко себе представить, что будет сейчас, когда ни машин, ни рабочих рук нет! О животноводстве этих районов мы и говорить не будем. Каждому жителю СССР известно, каким массовым убоем скота сопровождаются сейчас в оставшихся под сталинским владычеством районах проникающие, несмотря на многочисленные рогатки, сведения о поражениях на фронтах Но ведь население «большевистского рая» привыкло обходиться без продуктов животноводства.

Крайне тяжелое состояние сельского хозяйства советских районов России определяется отсутствием живого и механического тягла, катастрофическим недостатком рабочих рук и отсутствием личной заинтересованности крестьянства в успешном проведении сельскохозяйственных работ. Потребность городского населения в хлебе статистическими органами сталинского правительства в марте текущего года определялась в 825 000 000 пудов в год (включая армию). Таким образом, Сталин, называя цифру потери хлеба в связи с лишением огромных территорий, говорит о недоборе такого количества хлеба, которое необходимо для снабжения по карточкам всего городского населения в течение года.

Можно ли говорить о способности сталинского правительства вести длительную войну при таком состоянии сельского хозяйства?!

г) Транспорт.

Железнодорожный и водный транспорт СССР всегда были наиболее уязвимым местом советской экономики. Транспортные затруднения во многих случаях вызывали перебои в работе промышленности, нарушали снабжение городского населения продовольствием, приводили нередко к тому, что целые армии оставались без боеприпасов и погибали, несмотря на все необходимое, выделенное для этих армий в тылу. С потерей Украины и ряда основных производительных районов европейской части России, транспорт лишился паровозостроительной и паровозоремонтной базы, вагоностроительных заводов, нефтяного и каменоугольного топлива и, наконец, почти половины всего протяжения железнодорожных путей.

Надо напомнить, что в довоенное время транспорт получал для своих нужд 72 000 тонн донбасского угля ежедневно. На этом угле работали паровозы не только европейской части СССР, но и Урала, Казахстана (исключая Турксиб), Заволжья, Средней Азии. Легко себе представить, что возместить потерю донбасского угля за счет Кузбасса и Караганды в ряде районов представляется вообще невозможным. Огромные потери паровозного и вагонного парка также не могут быть покрыты из-за отсутствия соответствующих заводов в районах, занимаемых еще большевиками. Потеря ряда важнейших узловых станций нарушила нормальную связь между отдельными районами страны. В результате частых бомбардировок, увеличенной нагрузки и, соответственно, увеличенного износа железнодорожного полотна, во много раз возросла потребность в ремонте полотна и подвижного состава. И удовлетворить эту потребность ведомство Кагановича не в состоянии. А, между тем, условия современной войны требуют от железных дорог все большего и большего объема перевозок. Один из наиболее авторитетных советских экономистов, профессор Минц подсчитал в статье, опубликованной в журнале «Большевик» (1942 г.), что для наступления армии в 100 000 человек ей необходимо в сутки 800 вагонов различных грузов. Не входя в обсуждение этой цифры, мы можем констатировать, что проигрыш целого ряда решающих сражений произошел, в частности, и потому, что разрушенный транспорт большевиков не мог обеспечить армию всем необходимым даже в тех случаях, когда это необходимое у большевиков имелось. Еще меньше вероятия, что сейчас этот транспорт сумеет, наряду с обеспечением нужд фронта, справиться с грандиозными перебросками грузов, без которых не может существовать промышленность далеко отстоящих друг от друга экономических районов страны.

Даже мало искушенный в экономических вопросах человек без труда поймет, что в надвигающемся сейчас на деспотию Сталина неминуемом экономическом крахе разруха транспорта сыграет немалую роль.

д) Денежное обращение.

Едва ли не самым доказательным для наступающего краха советской экономики явлением может служить полное нарушение системы денежного обращения, вызванное обесценением советского рубля. Между установленными правительством государственными ценами и ценами черной биржи (называем так условно подпольные рынки, кое-где сохранившиеся еще в советских городах) существует разрыв, невероятный на взгляд европейского жителя. В государственной булочной, проведя пол дня в очереди, можно купить по карточке хлеб по цене 1 р. 60 к. за килограмм. Килограмм того же хлеба можно купить в г. Горьком из-под полы за 150–180 рублей. Государственная цена на картофель — 40 копеек за килограмм; ни по каким карточкам его даже в Москве не выдают. На подпольном же рынке кило картофеля стоит 70 рублей. Стакан махорки в Горьком зимой стоил 100 рублей. Кило масла весной можно было с трудом купить под Москвой (в Москве его вообще купить было невозможно) за 400 рублей — больше среднего месячного заработка квалифицированного рабочего.

Однако, и по этим ценам купить что-либо весьма трудно, так как крестьянин вообще отказывается от советских денег. По всей необъятной территории страны развернулась столь знакомая по первым годам революции «меновая торговля» — обмен старого тряпья, еще имеющегося у городского населения, на сельскохозяйственные продукты. При этом, старые сапоги прошедшей весной «котировались» в деревнях Рязанской области, куда чаще всего ездили жители многострадальной Москвы, в пуд пшена.

Катастрофическое падение стоимости рубля, почти полное его обесценение и, вызванное этим, нарушение денежной системы, объясняется с одной стороны безудержной эмиссией бумажных денег, а с другой стороны — небывалым даже в «большевистском раю» товарным голодом. На советский рубль нечего купить! Разрушенная система денежного обращения, как мы уже говорили, наиболее яркий и неопровержимый показатель экономического краха, но в то же время обесценение денег неизбежно самым тягчайшим образом бьет по экономике. Тут действует столь излюбленная большевиками диалектика — рожденная экономическим крахом, разрушенная денежная система, в свою очередь, является причиной дальнейшего развала экономики. Она лишает крестьянина последнего стимула производить и продавать сельскохозяйственные продукты, лишает рабочего стимула в его работе. Все это неизбежно приближает окончательный крах экономики в целом.

Крах в денежном обращении в СССР уже наступил и это является неопровержимым доказательством катастрофического состояния всей советской экономики.

е) Кадры.

Последний вопрос, на котором мы останавливаемся при анализе современной советской экономики, это ее кадры. Это вопрос, хотя и последний в нашем анализе, но отнюдь не последний по своему значению. В СССР принято хвастаться тем, что там в армию удалось мобилизовать свыше 15 % населения — рекордный процент, признаваемый невозможным в большинстве стран Европы. Но это «торжество» большевиков неизбежно должно было привести, и фактически привело, к неизбежному оголению промышленности и сельского хозяйства.

Необходимо вспомнить, что квалифицированных промышленных кадров в достаточном количестве никогда не удавалось создать в СССР и что это был один из наиболее «больных» вопросов советской экономики на протяжении осуществления всех «сталинских пятилеток». Сколько раз Сталин провозглашал лозунги «кадры решают все», «кадры, овладевшие техникой, решают все»! Сколько советских руководителей сломало себе голову на вопросе подготовки кадров! А воз оставался, по русской поговорке, «и ныне там» — квалифицированных кадров не хватало во всех звеньях промышленности и механизированного сельского хозяйства. Это приводило к массовой ломке станков, к невообразимо быстрому износу оборудования, к простою машин, к систематическому невыполнению планов и проектных заданий, к массовому браку, достигавшему таких «рекордов», какие, поистине, неизвестны промышленности других стран.

Война разрушила и то немногое, что удалось большевикам сделать в области подготовки кадров. Еще в довоенное время соответствующими органами были разработаны по каждой отрасли промышленности специальные списки с указанием номенклатуры рабочих, подлежащих бронированию на предприятиях при проведении всеобщей мобилизации. Однако, уже с первых дней войны военные комиссариаты не считались с этими списками и забирали в армию рабочих даже самых дефицитных профессий. Затем были проведены такие мероприятия, как организация «рабочего ополчения», организация «отрядов истребителей», «отрядов особого назначения» и т. д. в которые зачисляли людей без всякого учета насущнейших нужд производства. Наконец, по мере гибели многочисленных дивизий, корпусов и армий, началась вообще сплошная отмена «броней» и изъятие из производства всех способных носить оружие. Это даже получило характерный термин — «подчистка». Во время этой «подчистки» в армию забирали кочегаров, квалифицированных токарей, механиков, химиков и других рабочих, заменить которых быстро женским трудом не представлялось возможным. Зимой 1941-42 года были случаи, когда предприятия Москвы, даже имея уголь, не могли работать, так как не имели кочегаров. А кочегары эти сплошь и рядом выполняли работу чернорабочих в многочисленных «рабочих колоннах», созданных для эвакуации промышленности, для расчистки завалов после бомбардировок и т. д.

Еще более тяжелая, если это возможно, картина создалась в деревне. Нужно иметь в виду, что замена лошади трактором, которая так настойчиво проводилась большевиками в течение ряда лет, привела к тому, что тракторист, комбайнер, шофер, механик стали такой фигурой в сельском хозяйстве, без которой оно уже существовать не могло Не менее 90 % рабочих этих квалификаций составляли мужчины, главным образом, и почти исключительно призывного возраста. Легко представить себе, что произошло в сельском хозяйстве, когда в один прекрасный день всех этих людей призвали в армию — ведь никаких броней для рабочих сельского хозяйства в СССР не существует. Оказавшись в катастрофическом положении, сталинское правительство в июне текущего года принуждено было возвращать квалифицированных трактористов, имеющих опыт работы на гусеничных тракторах, из армии, в том числе и из полков фронтовой линии.

Нельзя не остановиться на таком моменте — в «социалистическом раю» не менее 15 000 000 человек сейчас находится в концентрационных лагерях — это ведь тоже люди, «выпавшие» из нормального баланса рабочей силы! А люди, занятые в самом бюрократическом в мире и самом многолюдном в мире аппарате партийного, советского, профсоюзного, хозяйственного, кооперативного и иного управления? Ведь и они «выпадают» из баланса рабочей силы! В последнее время сталинским правительством издан ряд драконовских законов о мобилизации для нужд промышленности и сельского хозяйства всего городского женского и даже детского (школьного возраста) населения, Сам факт издания таких законов свидетельствует о том, что недостаток кадров хватает за горло советскую экономику и большевистские заправилы не видят средств, способных облегчить положение.

Так обстоят дела в советской экономике с кадрами, которые, по определению самого Сталина, «решают все». Такова безотрадная действительность советской экономики сегодня, после 14 месяцев войны.

Надежда на «союзников» и ее несостоятельность

Прекрасно понимая безвыходное положение советской экономики, потерявшей в результате военных действий наиболее важные районы, советское правительство, в качестве универсального средства, способного излечить от всех болезней, говорит о помощи со стороны «союзников» — Англии и Америки. «Американский дядюшка» должен помочь и самолетами, и танками, и орудиями, и пулеметами, и автомашинами, и станками, и специальной сталью, и дефицитными металлами, и каучуком, и всем другим, чего нехватает дохозяйствовавшимся большевикам. Однако, — насколько реальны эти надежды? Могут ли действительно Америка и Англия снабдить всем необходимым сталинскую Россию?

Прежде всего надо констатировать, что перестройка американской промышленности на военные рельсы идет настолько неудовлетворительно, что она, при всем желании, не может удовлетворить колоссальных нужд СССР. Особенно, если принять во внимание, что, что бы там ни говорили Черчилль и Рузвельт о первоочередном снабжении России, огромного количества военных материалов требуют и фронт в южной части Тихого океана, и фронт в Африке, и нужды самой Англии в метрополии. В то же время сама американская промышленность испытывает острый недостаток в целом ряде редких и цветных металлов, в каучуке и нефти.

Но главное заключается в невозможности транспортировки грузов в Советский Союз — даже тех грузов, которые «американский дядюшка» может выделить «от щедрот своих». Огромные водные пространства отделяют Советский Союз от американского континента. Эти водные просторы Атлантики давно уже перестали быть английской вотчиной. Германские подводные лодки установили свой неослабный контроль за каждым километром водного пути из Америки в Европу. В воздухе этот контроль поддерживается безраздельно господствующей германской авиацией. Решительные и умелые действия германских подводного и воздушного флотов привели к тому, что очень немногие корабли, выходящие с военными материалами из американских портов, достигают берегов Европы. Тем более трудным, а часто и невозможным, оказывается путь к северным портам России — Мурманску и Архангельску, единственным портам, через которые возможен еще (через Архангельск — только летом) импорт из Англии и Америки. Пути через Северное и Баренцево моря бдительно контролируются германскими авиацией и подводным флотом; здесь, кроме того, действует и надводный флот Германии. Официальные заявления руководителей английского и американского правительств подтверждают огромные потери их транспортных кораблей на просторах Атлантического океана, ставшего огромным театром военных действий. Сообщенные ими цифры потерь тоннажа, по понятным причинам далеко отстающие от фактических потерь англо-американского торгового флота, наглядно рисуют картину гибели большей половины грузов, отправленной из США в Европу. Процент гибели грузов, предназначенных для СССР, принимая во внимание более дальний и более опасный путь, гораздо выше среднего процента потерь отправляемых из Америки материалов.

В таких технических условиях Советская Россия может рассчитывать лишь на более или менее случайную помощь своих союзников, а никак не ожидать капитальногоучастия американской и английской промышленности в укреплении или, вернее, спасении от неминуемой гибели советской экономики. Между тем, и те эпизодические грузы, которые достигают советских берегов, подвергаются систематическим налетам германской авиации, так как Мурманский порт находится в зоне ее действий. Затем эти грузы подвергаются бомбежке в пути от Мурманска до места их использования, так как северные железные дороги, связывающие порты СССР с центральными областями, находятся также под ударом могучего германского воздушного флота. В результате всего этого, к местам, где может быть использована и где так нужна помощь «американского дядюшки», приходят, после многомесячного, требующего гигантских затрат, необычайно тяжелого пути, только крохи того, что этот дядюшка отправляет. А отправляет он, в свою очередь, лишь крохи того, в чем нуждается полностью обанкротившийся «племянничек». Эти крохи с американского стола также с жадностью подхватываются в стране, где и крохи в большой цене. Но каждому грамотному человеку понятно, что крохами гибнущую экономику Советского Союза спасти нельзя.

Сталинское правительство рассчитывало на прибытие в СССР из союзных стран различных грузов в количестве, исчисляемом миллионами тонн. Мы должны оговориться — и такое количество грузов не спасло бы от краха советскую экономику, которая сгнила заживо и, как мы видели, нуждается решительно во всем, что составляет основы хозяйства страны. Но вместо миллионов тонн Сталин получает тысячи тонн, да и то с перебоями, возрастающими из месяца в месяц. Можно ли на этом жалком фундаменте строить расчеты укрепления расползающейся экономики?!

Сейчас уже нет нужды гадать на кофейной гуще, уже можно делать практические выводы из почти годового опыта поставок англо-американских грузов в советские порты. Этот опыт позволяет категорически констатировать — надежды недальновидных экономистов и политиков на англо-американскую помощь несостоятельны.

Не ясно ли, что, с провалом этих надежд, нет у большевиков никаких путей, по которым они могли бы убежать от надвигающегося и уже начавшегося экономического краха?!

Крах советской экономики неизбежен

Есть такая старинная русская сказка — как хотела синица море зажечь. Бедная глупая синица, как и следовало ожидать, после тщетных попыток утонула в морской глади. То же случилось с большевиками — хотели наделенные недюжинной фантазией преступники покорить мир, но ничего из этого не получилось. Только занятия сказочной синицы были безобидными и никому вреда, кроме нее самой, не принесли, а иудо-большевики залили кровью Россию.

На протяжении всего своего существования, как партии, большевики считали себя наиболее сведущими в мире экономистами. Но оказалось, что именно в области экономики они полные профаны. Дилетантски построенная по неграмотным планам экономика не выдержала серьезного испытания. Под ударами германской армии не только дрогнула и побежала красная армия, но и экономика, на которой должна была основываться мощь армии, поползла по всем швам. Экономическая база большевизма была шаткой и в довоенных условиях, а после 15 месяцев войны, принесшей Сталину такие поражения, каких со времен татарского нашествия не видала Россия, она оказалась перед пропастью экономического краха, готового поглотить всю преступную большевистскую державу. И беда заключается только в том, что в эту пропасть кровавые деспоты стремятся увлечь за собой миллионы и миллионы ни в чем неповинных людей.

Видя неизбежность начавшегося уже экономического краха, Сталин пытается, с помощью казенной своей печати и многочисленных других форм пропаганды, уверить рабочих, крестьян, бойцов красной армии и все население Советского Союза, что Германия скорей чем СССР окажется жертвой экономического краха и что она, поэтому, проиграет войну. Житель России на протяжении всего времени существования большевистской власти был отделен от внешнего мира такой высокой и непроницаемой стеной, перед которой знаменитая китайская стена — детская забава. Он ничего не знал о том, как живет население цивилизованных стран Европы. Этим и пользуется сейчас большевистская пропаганда. Она говорит русскому рабочему и крестьянину: ты живешь очень плохо, тебе, невероятно тяжело, но трудящийся Германии живет еще хуже, он не может вынести дальнейших тягот войны! Она говорит далее — наши экономические дела неважны (скрыть ведь этого невозможно!), но экономическое положение Германии много хуже нашего. Продержись, протерпи непереносимые тяготы еще несколько месяцев и ты выиграешь войну, потому что Германия потерпит крах под ударами экономической катастрофы.

Для придания правдоподобности всей этой чепухе советская пропаганда вытягивает из архива данные о поражении Германии в первую мировую войну. Вот, мол, в войну 1914-18 гг Германия была побеждена в результате экономического краха. То же, мол, будет и сейчас — Германия не выдержит…

На этот бред, основанный на лжи и подтасовках, можно было бы и не отвечать, но русский читатель никогда не слыхал ни слова правды о действительном положении Германии и нам приходится, поэтому, очень коротко остановиться на основных положениях советской пропаганды.

Да, войну 1914-18 года Германия, после непрерывных блестящих побед, проиграла в результате экономического краха и удара с тыла, нанесенного ей иудо-политиками, воспользовавшимися экономическими трудностями страны. Чем тогда был вызван этот экономический крах? Германия тогда была, по-существу, одна в войне против всего мира. Она была полностью блокирована и с суши и с моря. На континенте Европы она была окружена непреодолимым барьером фронтов, а на океанских просторах ей противостоял англо-франко-итало-японо-американский военный флот. В тылу же у нее не было полного единства, оставалась лазейка для преступников, спешивших в интересах поражения Германии использовать каждую трудность. И в этих условиях Германия вела войну 4 года, и громила своих врагов, и воевала на чужой территории. И пала жертвой удушения и предательства.

Но что общего это имеет с сегодняшним положением Великогермании?! Воссозданная своим вождем — Адольфом Гитлером, Германия едина в своем стремлении создать новый справедливый порядок в Европе. Порядок, при котором мог бы чувствовать себя свободным и счастливым трудящийся каждой страны. Германия едина, ибо весь ее народ, которому Фюрер обеспечил счастливую и материально-обеспеченную жизнь, беззаветно предан делу, за которое борется Адольф Гитлер, а евреи и политики, способные действовать в интересах международной англо-американской плутократии, Фюрером обезврежены.

Германия не одинока в своей борьбе, как это было в прошлую мировую войну Она объединяет все народы Европы для борьбы за новый порядок. Могучая экономическая база всей Европы поставлена на службу этому благородному делу. Победа Германии сегодня куется не только ее народом, но и народами Италии, Франции, Норвегии, Румынии, Венгрии, Болгарии, Испании и других европейских стран, понявших подлинные свои интересы. Сегодня, в отличие от прошлой войны, ничто не ограничивает Германию на континенте Европы. Но и на море сегодня не Англия блокирует Германию, а могучие подводный и воздушный флоты Германии блокируют Англию. Так можно ли ставить знак равенства между Германией 1914 года и Великогерманией сегодняшнего дня?! Не есть ли это бессовестная подтасовка, призванная одурачить людей, не имеющих возможности читать ничего, кроме большевистской пропагандистской литературы?!

Военная мощь Великогермании доказана одержанными ею победами над всеми ее противниками, в том числе и многочисленными победами над красной армией. Грандиозные победы, одержанные за 15 месяцев в войне против СССР, дали Германии не только свыше 5 000 000 (пяти миллионов!) пленных, но и огромные территории, наиболее важные для СССР с точки зрения экономической. В последнем своем приказе № 227 от 28 июля Сталин вынужден признать, что каждая германская победа, каждая пядь захваченной ею территории, не только ослабляет Советский Союз, но и усиливает Германию. Из уст великого лжеца и лицемера вырвалась правда. В войне против СССР Германия усилилась и продолжает усиливаться за счет поражений большевизма, усиливаться и политически, и экономически. Усиливается почти в такой же мере, в какой слабеет большевизм, слабеет и политически и экономически.

Таково подлинное положение вещей. Не понятно ли каждому, что разговоры о якобы близком экономическом крахе Германии основаны на лжи и подтасовках и нужны большевистским заправилам только для обмана народных масс, исстрадавшейся под их игом России?!

Раздетую, голодную, измученную пытками застенков НКВД и концентрационных лагерей, истекающую кровью Россию Сталин бросил в кровавую авантюру войны и теперь несчастная страна пожинает плоды этого преступления. Однако, наступает час расплаты. Он близок, этот час неминуемой бесславной гибели Сталина и его иудо-большевистской партии.

И предвестником этого грозного для них часа является пропасть экономического, краха, уже разверзшаяся перед большевиками.

Октябрь 1942

Оглавление

Как большевики готовили экономику СССР к войне

Военный потенциал СССР и его ставка на длительную войну

Военные поражения большевизма и изменения в советской экономике в ходе войны

Безотрадное «сегодня» советской экономики

Надежда на «союзников» и ее несостоятельность

Крах советской экономики неизбежен