Последний крестовый поход (ЛП) [Ксавье Элари] (fb2) читать онлайн

Annotation

25 августа 1270 года, король Франции, Людовик IX умер в лагере армии крестоносцев, недалеко от древнего Карфагена. Покинув порт Эг-Морт в начале июля, бароны и рыцари, принявшие крест вслед за французским королем, через несколько недель высадились в Тунисе. Парализованные постоянно откладываемым прибытием короля Сицилии и измученные жарой тунисского лета, крестоносцы были быстро ослаблены болезнью, которая унесла жизнь короля и нескольких высокопоставленных лиц. После нескольких сражений с неприятелем, крестоносцы в ноябре эвакуировались из Туниса. Уничтожение штормом флота у сицилийского побережья не позволило экспедиции продолжить путь в Святую Землю. У выживших не было другого выбора, кроме как вернуться во Францию. Предпринятый с большими затратами, предваряемый многочисленными приготовлениями всех видов, восьмой и последний крестовый поход оказался полным провалом. Эта книга рассказывает историю катастрофы от принятия креста Людовиком IX в 1267 году до возвращения крестоносцев весной 1271 года. Катастрофа, о которой следует поразмышлять в наше время напряженности и конфронтации.

Ксавье Элари

Введение

1

Повторное принятие креста

Короли Франции и крестовый поход

Святая Земля в опасности

Урбан IV и Климент IV: призывы на помощь Святой Земле

Завоевание Сицилийского королевства (1265–1266)

Французское рыцарство, крестовый поход и Святая Земля

Европейский крестовый поход?

2

Легат

Сбор церковной десятины

Завещания, выкупы и пожертвования

Ресурсы домена

Подготовка Альфонса де Пуатье

Подготовка Роберта II, графа Артуа

Эг-Морт

Флот

Поставки

Простые крестоносцы

3

Людовик IX в 1270 году

Королевство в покаянии

Королевские дети

Посещение церквей

Маргарита Прованская

Регентство

Движение к Эг-Морт

4

Крестоносцы

На службе у короля

Рыцари, оруженосцы и солдаты

Конные арбалетчики и пехотинцы

Другие контингенты

Цифры

Опыт войны

Умереть за веру?

Структура армии

5

Кальяри

Тунисский халифат

Надежда на обращение

Роль Карла Анжуйского

Генуэзцы

Роль легата

В направлении Туниса

6

Высадка

На Карфаген

Взятие Карфагена (24 июля)

Ожидание Карла Анжуйского

В лагере крестоносцев

Набеги и стычки

Жизнь в лагере

7

Эпидемия

Прибытие Карла Анжуйского

Успехи крестоносцев

Первые распоряжения нового короля

Армия Карла Анжуйского

Возобновление боевых действий

Взятие лагеря халифа (2 октября)

Начало переговоров

Заключение договора

Суждение современников

8

Отъезд и шторм

Конец крестового похода

Великие итальянские города

Переход через Альпы

Похороны Людовика

Чудеса, совершенные Людовиком

Заключение

Приложение

Примечание об источниках и библиографии

Источники

Библиография

Список сокращений

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

150

151

152

153

154

155

156

157

158

159

160

161

162

163

164

165

166

167

168

169

170

171

172

173

174

175

176

177

178

179

180

181

182

183

184

185

186

187

188

189

190

191

192

193

194

195

196

197

198

199

200

201

202

203

204

205

206

207

208

209

210

211

212

213

214

215

216

217

218

219

220

221

222

223

224

225

226

227

228

229

230

231

232

233

234

235

236

237

Ксавье Элари

Последний крестовый поход

Людовика IX в Тунис. 1270

Введение

В понедельник, 25 августа 1270 года, в лагере армии крестоносцев, недалеко от руин древнего Карфагена, король Франции находится при смерти. Став жертвой эпидемии, которая уже унесла много жизней среди его спутников, Людовик IX был прикован к постели более трех недель. В ночь со 2 на 3 августа появились первые симптомы заболевания — сильная боль в желудке. Скорее всего, это была не чума, как говорили позже, а цинга, тиф или дизентерия. Состояние короля сразу же оценили как тяжелое. 3 августа ему даже не стали сообщать о смерти одного из его сыновей, Жана, графа Неверского, 20 лет от роду, который тоже умер от болезни. Только через неделю, когда состояние короля ненадолго улучшилось, доминиканец Жоффруа де Болье, один из его духовников, сообщил ему эту печальную новость. "Господь наш дал его мне, Господь наш взял его у меня. Да будет благословенно имя Господа нашего", — ответил король, и если он и был огорчен как отец, то, как сказал позже один из свидетелей, он был бесстрастен как мудрец. Последующие дни подтвердили медленное ухудшение состояния Людовика. У этого 56-летнего мужчины и раньше было слабое здоровье. Тяготы и лишения оставили на нем свой след, и тот уход, который оказывали ему врачи, уже не мог ничего изменить. В Тунисе в августе жара стоит очень сильная, всепоглощающая, хотя близость моря, несомненно, немного смягчает ее. Один из королевских клерков, Пьер де Конде, находившийся там, писал одному из своих адресатов: "Многие считают, что никто не может сохранить свое здоровье в стране Тунис, где сильные и крепкие мужчины, заболевшие там, скорее томятся, чем живут в этой проклятой земле, и это неудивительно. Солнечный зной так силен, пыль так всепроникающая, ветер так порывист, воздух так испорчен, запах трупов так заразителен, и еще столько неудобств, что даже здоровые люди иногда испытывают там отвращение к жизни".

В течение нескольких дней, несмотря на то, что он был прикован к постели, Людовик сохранял командование над армией. Он оставался властным и авторитарным королем, каким всегда был после смерти своей матери, Бланки Кастильской. В ночь с 23 на 24 августа его состояние резко ухудшилось. В воскресенье 24-го, в день святого Варфоломея, Людовик отправился на молитву, но во время ее периодически терял дар речи. "Господи, сделай так, чтобы мы ради Тебя презрели богатства мира сего и не боялись никаких бедствий", — умолял он. Очевидно, что Людовик знал, что он близок к смерти. Брат Жоффруа де Болье совершил над ним последнее елеосвящение. С начала своей болезни Людовик уже несколько раз исповедовался, как делал это на протяжении всей своей жизни. У подножия креста, который он водрузил в своем шатре, король все еще мог читать псалмы и литанию святых. С особой силой он молится Сен-Дени (Священно мученику III века Дионисию Парижскому), первому епископу Парижа, защитнику династии Капетингов и королевства Франция, и Святой Женевьеве, покровительнице Парижа. "Будь, Господи, освятителем и хранителем народа Твоего", — повторял он несколько раз, полный заботы о всех тех, кого он привел с собой к берегам Африки. Этими словами начинается молитва Святому Иакову Великому. Очень популярный во Франции, святой также являлся matamore, истребителем сарацин, которого постоянно упоминали в войнах, которые вели христиане в Испании. Королю напомнили о его главной цели и он сказал дважды: "О Иерусалим!". Утром 25 августа лихорадка спала и Людовик почувствовал себя немного лучше. Он даже смог встать с постели и снова принять причастие. Ему сообщили, что корабль с его братом, королем Сицилии Карлом Анжуйским, которого крестоносцы ждали с середины июля, когда они сами высадились у Карфагена, вот-вот прибудет. Но вскоре лихорадка вернулась. Примерно в девять часов утра Людовик окончательно потерял способность говорить и впал в бессознательное состояние. Очнулся он только в три часа дня. На ложе из пепла в форме креста, с устремленными на небо глазами, он все еще имел силы произнести строчку из псалма: "Я войду в дом Твой, я преклонюсь в святом храме Твоем". За тем он добавил: "Я исповедую имя Твое". И умер^[1].

Это рассказ о смерти Людовика, оставлен нам теми, кто был ее свидетелем. 4 сентября Пьер де Конде, духовник короля, упомянутый выше, написал своему адресату всего несколько слов, а три недели спустя Тибо, король Наварры и граф Шампани, зять Людовика, описал смерть Людовика в письме кардиналу Эду де Шатору. Основные линии сюжета уже были намечены, в частности в письме, в котором новый король Франции Филипп III сообщил духовенству своего королевства о смерти отца и собственном воцарении. Несколько лет спустя два приближенных короля, оба монахи-доминиканцы, Жоффруа де Болье и Гийом де Шартр, написали житие короля Людовика. Оба помогали королю в его последние минуты жизни. Их рассказ совпадает с рассказом Тибо Наваррского. Они также старались описать смерть святого человека, находящегося в процессе канонизации. Это уже тогда было намерением короля Наваррского, и это, несомненно, было намерением двух доминиканцев. Как только был поднят вопрос о канонизации, фактически в конце 1271 года, Папа Григорий X немедленно начал процедуру, которая приведет к тому, что однажды, в августе 1297 года, король Франции будет возведен в святые^[2].

Смерть Людовика — самый известный эпизод Тунисского крестового похода. Следуя примеру свидетелей и агиографов, хронисты концентрируют внимание на агонии святого короля, отбросив свидетельства остальных участников экспедиции в безвестность. Историки нашего времени поступают также. Первая часть крестового похода, до смерти Людовика, наиболее изучена, и великие историки, такие как Жак Ле Гофф и Жан Ришар, каждый по-своему, рассказали, о жизни и правлении короля крестоносцев. Выбор Туниса в качестве цели крестового похода породил многочисленные попытки объяснения этого решения. О второй части экспедиции, самой продолжительной, поскольку она длилась с конца августа до ухода крестоносцев из Туниса в середине ноября, известно немного. Общепринято лишь то, что неудача великого проекта Людовика ознаменовала конец заморских экспедиций и предварила скорое падении последних христианских оплотов в Святой Земле — Акко (Акра, Сен-Жан-д'Акр) и Тир пали в 1291 году, чуть менее чем через два столетия после триумфа Первого крестового похода^[3].

Тунисский крестовый поход был единым целым, и цель этой книги — рассказать его историю, начиная с отплытия крестоносцев из Эг-Морт, 1 июля 1270 года, и заканчивая возвращением оставшихся в живых во Францию, весной 1271 года. На самом деле, история должна начинаться с принятием креста Людовиком в 1267 году и охватывать огромные дипломатические, финансовые, материальные и духовные приготовления, которыми король Франции руководил в течение трех лет, предшествовавших его отъезду. Все королевство было мобилизовано. Если Людовик через пятнадцать лет после жестокой неудачи своей первой заморской экспедиции решил снова отправиться в крестовый поход, то это, конечно, было итогом его духовного пути, о котором мы можем только догадываться. Но, без сомнения, крестовый поход был также политическим проектом, который являлся частью царствования, очень важного для истории Франции.

1

На пути к новому крестовому походу

После своего возвращения во Францию в 1254 году мечтал ли Людовик о возвращения в Святую Землю? Ведь его первая заморская экспедиция закончилась катастрофой. Отправившись из Эг-Морт в июле 1248 года, армия крестоносцев перезимовала на острове Кипр, а затем отправилась в Египет, который в то время был главной державой в арабо-мусульманском мире. Военная кампания началась довольно успешно. В первых числах июня 1249 года крестоносцы захватили порт Дамиетта (Думьят) обеспечив себя ценной тыловой базой, которой Людовик решил воспользоваться, совершив поход на Каир, столицу Египта. 8 февраля 1250 года уничтожение авангарда армии крестоносцев в деревне Мансура стало первым серьезным ударом. Там был убит безрассудный Роберт д'Артуа, один из братьев короля. В последующие недели Нил разлился, что привело армию крестоносцев к катастрофе. Окруженные египтянами, крестоносцы вскоре не имели другого выбора, кроме как капитулировать в начале апреля. Многие были убиты, особенно больные и раненые. Выжившие, включая короля и главных баронов, были освобождены через несколько недель в обмен на сдачу Дамиетты и выплату колоссального выкупа. Потерпев поражение и лишившись большей части своей армии, Людовик мог вернуться во Францию. Однако он решил навсегда поселиться в том, что осталось от Иерусалимского королевства, королевства без короля, лишенного своей столицы и всякого доступа к Святым местам, к тому же ослабленного внутренними распрями. В течение четырех лет король Франции провел несколько ограниченных по масштабу военных операций, но его главной целью было укрепление обороны города Акко и других мест, которые оставались под контролем христиан. Только весной 1254 года Людовик решил вернуться в свое королевство после шестилетнего отсутствия^[4].

Повторное принятие креста

Несмотря на работу, которую он проделал во время своего долгого пребывания в Сирии, несмотря на пример, который он подал другим христианским королям, несмотря на ухудшающееся здоровье, Людовик не смирился с неудачей своей первой экспедиции. По словам хрониста, он считал, что его крестовый поход "нанес больше позора и вреда королевству Франции, чем чести и пользы Церкви Иисуса Христа и Святой Земле". Как можно было исправить этот ущерб, если не путем повторного принятия креста?

25 марта 1267 года Людовик объявил о своем решении. Он долго размышлял над этим, возможно, с помощью своих духовников, но в величайшей тайне. Ранее Людовик просто сообщил о своем плане Папе Клименту IV. По словам духовника короля, Жоффруа де Болье, и хрониста из Сен-Дени, Гийома де Нанжи, Папа лишь неохотно согласился с решением короля, предположительно потому, что знал о состоянии его здоровья^[5]. Эти два человека, король и Папа, давно и хорошо знали друг друга. До своего избрания Папой Ги Фулькуа Ле Гро долгое время занимался юриспруденцией, в результате чего он попал на службу к брату короля, Альфонсу де Пуатье, а затем, с 1254 по 1257 год, служил самому Людовику. Затем Ги стал последовательно епископом Ле-Пюи (1257), архиепископом Нарбона (1259), в 1261 году был возведен в кардиналы, а в 1264 году был избран Папой. Не будучи креатурой короля Людовика, он был тесно связан с ним, а также с его братьями Альфонсом, графом Пуатье и Тулузы, и Карлом, графом Анжуйским, Прованским и королем Сицилии^[6].

Публичное обнародование решения о принятии королем креста, которое долгое время держалось в секрете, и было тем более впечатляющим. Людовик даже сделал его объектом настоящей театрализованной инсценировки. Дата была выбрана не случайно. В христианском календаре 25 марта — праздник Благовещения, который отмечается в память о том, как ангел сообщил Марии о ее чудесной беременности. За несколько недель до этого король созвал на эту дату "Парламент", то есть собрание знатных баронов и прелатов. Собрание получилось довольно многолюдным, так как в Париж были вызваны все сеньоры с годовым доходом от 300 турских ливров и выше. Цель встречи не сообщалась. Когда Жан, сеньор де Жуанвиль и сенешаль Шампани, прибыл за день до открытия, он не нашел никого, кто мог бы сообщить ему о намерениях его друга, короля. На следующее утро, разыскивая Людовика, он наконец встретил его в Сент-Шапель, занятого выносом бесценных реликвий из церкви, где они хранились^[7]. Эти реликвии были теми самыми, которые Людовик приобрел в 1238 году. Самая драгоценная из них — Терновый венец, который мучители в насмешку надели на Христа в день его Страстей. Долгое время хранившийся в императорском дворце в Константинополе, Терновый венец был заложен венецианцам латинским императором Балдуином II де Куртене, которому постоянно не хватало денег. Родившись в младшей ветви семьи Капетингов, Балдуин был дальним кузеном Людовика. Французский король немедленно воспользовался возможностью и выкупил престижную реликвию. Терновый венец был с триумфом доставлен в королевство, и вскоре к нему присоединились другие реликвии Страстей Христовых. А сам Терновый венец был помещен в церковь Сент-Шапель, которую Людовик построил рядом со своим дворцом на Иль-де-ла-Сите именно для этой цели. Таким образом, Париж стал одним из духовных центров христианства и даже, по словам одного из священнослужителей того времени, "новым Иерусалимом"^[8].

На самом деле, подготовка короля к собранию в день Благовещения не ускользнула от внимания его окружения. Утром в день собрания, находясь в Сент-Шапель, Жуанвиль подслушал разговор двух рыцарей из ближайшего окружения короля. "Если король примет крест, — сказал один, — то это будет один из самых горестных дней для Франции. Ибо, не приняв крест, мы утратим любовь короля, а приняв — лишимся любви Господа, поскольку примем крест не ради него, а из страха пред королем". Если Людовик и хранил тайну своих намерений, то возможное принятие им креста было у всех на уме^[9].

В тот день, в праздник Благовещения, перед драгоценными реликвиями, выставленными на всеобщее обозрение, Людовик лично открыл собрание. Будучи христианским королем и искусным рыцарем, он говорил о позоре и бесчестии, которые сарацины наносили христианам, занимая Святые места. Представитель Папы, легат Симон де Бри, в свою очередь тоже взял слово. Он, несомненно, основал свою проповедь на напоминании о страданиях Христа, которые Терновый венец олицетворял в глазах всех верующих, и которые в то время было принято связывать с повторным завоеванием Святой Земли. Окончание церемонии было самоочевидно. Король торжественно принял крест от легата.

Выбор даты, повестка дня, хранившаяся в тайне, демонстрация реликвий Страстей Христовых, несколько помпезное вручение креста легатом, ничто не было оставлено на волю случая. Тем не менее, благовещенское собрание не было полностью удачным. Сыновья короля, его брат Альфонс, граф Пуатье, его племянник Роберт II, граф Артуа, и его кузен Альфонс де Бриенн, граф Э и камергер Франции, приняли крест вслед за королем, как и несколько знатных баронов: графы Бретонский и Вандомский, а также Ги де Дампьер, граф Фландрский, и его мать Маргарита Константинопольская. Тем не менее, даже если все они были благосклонны к решению короля, современные хронисты поражаются нежеланию многих знатных баронов стать крестоносцами. "Многие бароны не приняли креста в нынешнем собрании, — рассказывает Примат, монах из Сен-Дени (Primat de Saint-Denis), — потому что все они не одобряли [это решение], и потому что король объявил о нем внезапно, никого не предупредив". Несколько лет спустя агиографы короля Жоффруа де Болье и Гийом де Шартр попытались смягчить аспект самостоятельного решения короля и нарисовали картину единодушного принятия креста всеми участниками собрания. Но лучше в этом вопросе довериться Жуанвилю. Что касается большинства баронов, похоже, что Людовик хранил полную тайну о своем решении. Тем самым, король нарушил правило, к которому эти великие феодалы оставались очень чувствительны. Ведь именно прислушиваясь к их советам король должен был управлять королевством. В крайнем случае, возможно, он мог решать неотложные вопросы сам. Но перед этим он должен спросить совета у своих баронов, даже если это нужно было сделать только для видимости. Поскольку с ними заранее не посоветовались, великие бароны выказали свое недовольство, воздержавшись от принятия креста вслед за Людовиком^[10].

Однако нежелание баронов принять крест было не только результатом их неудовольствия. Есть все основания полагать, что рвение к крестовому походу в Святую Землю было уже не так сильно, как раньше. Все помнили катастрофу Египетского похода и расправу над крестоносцами. Среди баронов и рыцарей было мало тех, у кого отец, кузен, родственник или друг не погиб во время первой экспедиции Людовик. Воспоминания Жуанвиля ничего не скрывают о несчастьях этого крестового похода: унижение побежденных, крики раненых и больных, мрачное зрелище раздувшихся трупов, плавающих в водах Нила.

Не вызвало всеобщего энтузиазма и первое принятие креста королем, в 1245 году. Самому же королю пришлось столкнуться с недовольством своей матери, Бланки Кастильской. И чтобы убедить своих баронов, ему пришлось прибегнуть к хитрости, по крайней мере, по мнению английского хрониста Матфея Парижского. В разное время года короли имели обыкновение раздавать одежды высшим офицерам, рыцарям и клеркам своего двора. В канун Рождества 1245 года, перед утренней мессой, Людовик совершил эту обычную процедуру, а получатели подарка вскоре поняли, что их провели, так как на каждом плаще был нашит крест и все они были отправлены в Святую Землю. Таким образом к 1245 году нежелание участвовать в крестовых походах укоренилось гораздо глубже, чем можно было подумать^[11].

На следующий день после благовещенского собрания 1267 года неоднозначная реакция его баронов стала для короля разочарованием, но, вероятно, не неожиданностью. Зачем ему понадобилось планировать такое представление, если не для того, чтобы навязать свое решение собранию? Почему он не допустил предварительного обсуждения среди баронов, если не потому, что боялся, что не одержит верх? В любом случае, Людовик знал, что вскоре представится еще одна возможность получить согласие своих баронов. Его старший сын, будущий Филипп III, родился в 1245 году. В 22 года его уже давно было пора посвящать в рыцари и, возможно, что Людовик намеренно откладывал эту церемонию, которая была одновременно торжественной и вдохновляющей. По традиции рыцарские турниры проходили в праздник Пятидесятницы, который в 1267 году выпал на 5 июня. В этот день в Париже Людовик посвятил в рыцари своего сына Филиппа, племянника Роберта д'Артуа, сыновей герцога Бургундского и графа Фландрского, графа Дрё и сеньора де Бурбон, а также около шестидесяти молодых дворян. Для всех этих молодых людей это событие стало переходом во взрослую жизнь. Вопреки очень простым привычкам, которые он установил для себя, Людовик хотел устроить пышную и полностью рыцарскую церемонию. Отчет о расходах, понесенных по этому случаю, показывает роскошь тканей, качество украшений, стоимость лошадей и снаряжения. Ночь перед посвящением будущие рыцари провели в молитвах в соборе Нотр-Дам. А днем им было предложено продемонстрировать свое мастерство владения оружием — даже крестьяне вокруг Парижа, чьи посевы были уничтожены рыцарской кавалькадой, должны были получить от короля компенсацию. В честь короля и его наследника парижане, как богатые, так и бедные, устроили большой праздник, украсив главные улицы шелками и атласом, а затем, одетые в новые одежды, прошли длинной процессией, каждый со свечой в руке, "устраивая праздник, какого никогда не было в Париже"^[12].

На фоне всеобщего ликования король, конечно же, не упускал из виду истинную цель этого празднества. Он пригласил легата Симона де Бри и архиепископа Руанского Эда Риго проповедовать в Королевском саду, который примыкал к дворцу на Иль-де-ла-Сите. Неизвестно, было ли это эффектом от их проповеди или атмосферы праздника, но многие люди приняли крест в тот день, включая многих достойных прелатов, таких как влиятельный аббат Сен-Жермен-де-Пре. Перед своей проповедью архиепископ Руанский сам принял крест от легата, и хотя он и присутствовал на собрании в день Благовещения, этот близкий друг Людовика тогда воздержался от того, чтобы последовать примеру короля. Среди баронов и знатных сеньоров, принявших крест в тот день, мы находим имена Тибо, короля Наваррского и графа Шампанского, зятя короля, графа де Дрё и сеньора д'Аркура, а также ряд менее значительных имен. Дело было сделано. Даже если потребовалось две попытки, крестовый поход был начат. Людовику удалось повести за собой большинство великих баронов и, по крайней мере, часть рыцарства королевства^[13].

Однако оставался еще один человек, которого королю так и не удалось убедить: его друг Жан де Жуанвиль. Несколько лет спустя, когда Жан надиктовывал воспоминания о своем общении с Людовиком, он обвинил во всем окружение Людовик. "Великий грех совершили те, кто посоветовал ему тронуться в поход при его сильной телесной слабости; ведь он не мог перенести ни езду в повозке, ни верхом", — утверждал Жуанвиль, прекрасно понимая, что решение принимал только король. Мучимый угрызениями совести, Жуанвиль чувствовал себя обязанным объяснить причины своего нелегкого выбора. По его словам если он и сопротивлялся, давлению Людовика и своего прямого сюзерена, графа Шампанского, то только потому, что, вернувшись домой в 1254 году, он с неудовольствием обнаружил злоупотребления, которые сержанты короля совершали в его землях в его отсутствие. Однако Жуанвиль полон сожалений. Почему он так настаивает на физической слабости короля, если не для того, чтобы сказать, что эта новая экспедиция обречена на провал? Зачем он рассказывает о двух рыцарях из королевского Совета, которые очень неохотно приняли участие в новом крестовом походе, если не для того, чтобы показать, что не только он один не одобрял эту экспедицию? "В конце его жизни, — с тоской замечает Жуанвиль, — меня не было рядом". Угрызения совести за то, что он не был рядом с Людовиком в последние дни его жизни, остались навсегда^[14].

Короли Франции и крестовый поход

Для Людовика возвращение к кресту стало кульминацией личной духовной эволюции, о которой мы можем только догадываться. Помимо воспоминаний о неудаче в Египте, его разум был наполнен очень сильной верой, тревогой за судьбу Святой Земли и осознанием своей ответственности как первого из королей Запада. По материнской линии Людовик являлся родственником королей Кастилии, которые были героями борьбы с исламом на Пиренейском полуострове. В 1212 году Альфонсо VIII Кастильский, дед Людовика, разбил армию магрибского халифа Мухаммада ан-Насира из династии Альмохадов в битве при Лас-Навас-де-Толоса. В 1236 году двоюродный брат Людовика Фернандо III Кастильский отвоевал Кордову, которая, в далекие времена славы Аль-Андалуса, долгое время была столицей могущественного халифата Омейядов. Наконец, в 1247 году, когда Людовик готовился отправиться в крестовый поход, Фернандо после осады взял Севилью. Эти вечные крестоносцы, короли Кастилии и другие испанские государи, были образцом для Людовика. Умирая, король обратился вместе с Святыми Дени и Женевьевой к Святому Иакову, покровителю Реконкисты ^[15].

Однако именно из традиции своих предшественников, королей из династии Капетингов, Людовик черпал свое чувство ответственности за Святую Землю. В 1095 году именно в Клермоне, в Оверни, Папа Урбан II — шампанец по рождению, бывший монах из Клюни — выступил с призывом, который привел крестоносцев в Иерусалим. Начиная с Первого крестового похода и далее, французы последовательно возглавляли эти заморские экспедиции. Хотя король Филипп I (1060–1108), который был надолго отлучен от церкви, не смог принять участие в Первом крестовом походе, его представлял его брат Гуго де Вермандуа. Людовик VII, а затем Филипп II Август лично отправились за море. Родной отец Людовика, Людовик VIII, скоропостижно скончался, возвращаясь из крестового похода на юг Франции для борьбы с еретиками катарами. Изабелла, сестра Людовика, отправила десять рыцарей в Святую Землю на деньги, оставленные ей отцом, Людовиком VIII. Таким образом для Людовика крестовый поход был семейной традицией^[16].

К этому следует добавить неразрывную связь между королевством Франция и государствами Святой Земли. Короли Иерусалима почти все были выходцами из высшей знати королевства Франции. В 1208 году именно Филипп Август подыскал королеве Марии Монферратской ее мужа Иоанна де Бриенна, самого младшего члена этой семьи из Шампани. Короли Кипра из династии Лузиньянов, были пуатевинцами и хотя они были вассалами английских Плантагенетов, они признавали прежде всего превосходство короля Франции, естественного защитника Святой Земли. Император Священной Римской империи и король Сицилии, Фридрих II, некоторое время пытался вытеснить французов из Святой Земли. В 1229 году он даже добился, в результате переговоров с египетским султаном Аль-Камилем, передачи Иерусалима христианам. Но не этот отлученный от церкви государь мог долго угрожать верховенству королей Капетингов в Святой Земле. В письме к Бланке Кастильской, Папа Гонорий III был прав, охарактеризовав Святую Землю как "новую Францию"^[17].

То же самое можно сказать и о государствах, образовавшихся в результате Четвертого крестового похода. В 1204 году французские и венецианские крестоносцы взяли штурмом Константинополь и основали на руинах Византийской империи Латинскую империю, которая признавала власть Папы и первым императором которой стал великий французский барон Балдуин, граф Фландрии и Эно. После смерти Балдуина в болгарском плену, в следующем году, его сменил на троне брат, Генрих Фландрский (1205–1216), а затем муж их сестры, Пьер де Куртене, кузен французского короля (1216–1219). Два сына Пьера де Куртене наследовали ему сменяя друг друга: сначала Роберт (1219–1228), а затем Балдуин II (с 1228), который, как было сказано выше, передал Терновый венец венецианцам. В 1261 году Балдуин был изгнан из Константинополя Михаилом Палеологом, который ранее восстановил власть Византии в части Малой Азии. Во время своего недолгого существования Латинская империя постоянно находилась в опасности со тороны своих соседей и только Папы и Людовик пытались, как могли, ей помочь.

Кроме того, в 1204 году на территории современной Греции крестоносцы основали два государства, которые были вассалами латинского императора. Шампанские бароны из рода Виллегардуэн управляли принципатом (княжеством) Ахайя до конца XIII века, а уроженец графства Бургундия, Оттон де Ла Рош и его потомки были герцогами Афин до 1308 года. Среди этих принцев французского происхождения, даже если они со временем постепенно эллинизировались, всегда сохранялось чувство верности королю Франции. В 1248 году герцог Бургундский, Гуго IV, счел для себя естественным перезимовать в Морее, прежде чем присоединиться к армии крестоносцев на Кипре, ему также удалось убедить Гийома де Виллегардуэна, принца Ахайи, присоединиться к крестовому походу. Принц привел 24 корабля и 400 всадников в армию Людовика и не покидал французского короля, пока тот не был освобожден из плена и не отплыл в Сирию. Когда в 1258 году возник конфликт между герцогом Афин, Ги де Ла Рош, и его сюзереном, принцем Ахайи, франкские бароны Греции сочли предпочтительным передать дело на арбитраж королю Франции^[18].

Таким образом, во многих отношениях король Франции представал как сюзерен христианского восточного Средиземноморья. Жуанвиль приводит ценную историю, иллюстрирующую душевное состояние короля в отношении Святой Земли. Находясь в Сирии в период с 1250 по 1254 год, Людовик имел неплохие отношения с султаном Дамаска. Последний даже был готов разрешить ему отправиться в Иерусалим. Король, говорит Жуанвиль, "держал большой совет", что означает, что он долго обдумывал это предложение с членами своей свиты. И в конце концов отказался от него только тогда, когда ему рассказали следующую историю. Ричард I Львиное Сердце во время Третьего крестового похода сам отказался от возможности увидеть Иерусалим. "Добрый мой Господь Бог, — сказал Ричард, — прошу тебя, не допусти того, чтоб я увидел твой святой град, ибо не могу я вырвать его из рук врагов твоих". "Королю привели этот пример затем, — добавляет Жуанвиль, — что если он, величайший христианский государь, отправится в паломничество, не освободив города от врагов Господа, то и все прочие короли и паломники, что придут после него, совершат паломничество так же, как и он, французский король, и не будут прилагать усилий к освобождению Иерусалима"^[19].

Святая Земля в опасности

В период между 1250 и 1254 годами усилия Людовика по укреплению обороны дали передышку христианским поселениям в Святой Земле. Но после его отъезда их положение продолжало ухудшаться. В 1260-х годах появились новые угрозы в результате политических и военных потрясений на Ближнем Востоке. Монголы пришедшие из глубин Азии сметали все на своем пути. Смерть их предводителя Чингис-хана в 1227 году не остановила завоеваний. В 1258 году они взяли Багдад и уничтожили Аббасидский халифат. Халиф был казнен или умер в плену, а древняя столица арабо-мусульманского мира разграблена. Багдадские халифы уже давно были лишены реальной власти, но они олицетворяли собой преемственность, восходящую к середине VIII века, и связывающую их с Пророком Мухаммедом и ранними годами ислама. Что касается монголов, то Папа и европейские государи долгое время колебались между страхом быть завоеванными и надеждой на возможный союз с ними. Инициатива сближения исходила от монгольского хана Хулагу, а затем от его преемника Абаги. Что можно было сделать, если бы христиане и монголы объединили свои усилия, чтобы взять мусульман в клещи! Некоторое время планировалось, что Хайме I Завоеватель (1208–1276), король Арагона, должен был высадиться в Киликии, в Малой Азии. Оттуда, присоединившись к хану и заручившись поддержкой константинопольского императора Михаила Палеолога, он мог бы отправиться на отвоевание Иерусалима. Но этот проект с его чудесными перспективами, конечно, не был осуществлен.

^{Карта 1. Средиземноморье в конце XIII века}

Несколькими годами ранее, зимой 1248–1249 годов, находясь на Кипре, Людовик принял посланника от того, кого Жуанвиль называл "королем татар" — так тогда называли монголов на Западе. Последний сообщил французскому королю, что он "готов помочь ему завоевать Святую Землю и освободить Иерусалим из рук сарацин", после чего состоялся обмен посольствами. После неудачи египетской кампании, находясь в Сирии, Людовик отправил хану походную часовню, в данном случае шатер из драгоценной ткани, на которой был вышит своего рода катехизис. На стенках шатра были изображены великие моменты жизни Христа, от Рождества до Страстей, не забывая о Благовещении, сделанном Ангелом Марии, Вознесении и Сошествии Святого Духа. Людовик также отправил хану необходимые предметы культа и литургические книги, вместе с двумя монахами-проповедниками, которые проводили мессы и пытались наставлять хана в таинствах христианской веры. К сожалению, по словам Жуанвиля, подарки, отправленные Людовиком в надежде побудить монголов к обращению в христианство, были восприняты ханом не как приглашение к сотрудничеству, а как дань, которой французский король признавал свое подчинение ему^[20].

Поэтому непонимание между двумя мирами было велико — и могло ли быть иначе? Монголы не отказались от своих притязаний на вселенский суверенитет, а Папа и христианские короли надеялись на их обращение в истинную веру. Однако было бы неправильно недооценивать реальность долгосрочных контактов, поддерживаемых западными правителями и сменявшими друг друга монгольскими ханами. В 1269 году монгольские посланники встречались с Людовиком, а другие прибыли в лагерь крестоносцев под Карфагеном после его смерти. В 1292 году послы от хана, должным образом рекомендованные Папой Николаем IV, посетили Филиппа IV Красивого и короля Англии Эдуарда I. Обе стороны питали надежду на союз, но расстояния, как географические, так и культурные, делали его в значительной степени нереальным^[21].

Более того, даже в очень маловероятном случае, если бы западным христианам и монголам удалось скоординировать свои усилия, вряд ли им удалось бы одержать окончательную победу. Бесспорный триумф монголов на Ближнем Востоке был недолгим. Взятие Багдада датируется январем 1258 года. А два года спустя, 3 сентября 1260 года, мамлюкский полководец с большим будущим, Бейбарс, нанес монголам впечатляющее поражение в битве при Айн-Джалуте, которая предшествовала повторному завоеванию Сирии египтянами. Свергнув египетского султана и заняв его место, Бейбарс считал себя восстановителем ислама. Разве он не приютил в Каире выжившего представителя рода Аббасидов, которого он сделал новым халифом? Чтобы укрепить образ, который он себе создал, Бейбарс решил положить конец существованию франкских государств, возникших в результате крестовых походов. В 1260-х годах он захватил Кесарию (1261), Арсуф (1265), Яффу и Сафет (1266). Район вокруг Акко, главного города, который все еще находился в руках христиан, был опустошен в 1267 году. В следующем году падение Антиохии поставило под угрозу выживание того, что осталось от христианского присутствия в Святой Земле. Города и крепости, которые Людовик укреплял ценой больших затрат во время своего пребывания в Сирии, почти все пали перед врагом^[22].

Перед лицом растущих угроз христиане Сирии разделились. После падения Антиохии в Святой Земле осталось только два автономных государства: Иерусалимское королевство, лишенное своей столицы с 1187 года, и, к северу от него, графство Триполи. К этому следует добавить располагавшееся на южном побережье Малой Азии, Киликийское армянское царство, населенное потомками переселенцев из исторической Армении. После смерти Фридриха II (1250 г.) в Иерусалиме больше не было признанного всеми короля. По разным причинам потомки Фридриха II, Конрад IV (ум. 1254) и Конрадин (ум. 1268), не смогли отстоять там свои права. Короли Кипра претендовали на этот титул, но их легитимность была сомнительной. В 1270-х годах Карл I Анжуйский, король Сицилии, также претендовал на титул короля Иерусалима, выкупив, весьма гипотетические, права на него у принцессы Святой Земли, Марии Антиохийской.

Отсутствие признанного короля парализовало то, что осталось от Святой Земли. Могущественные военные Ордена, тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев, вместо того чтобы объединить усилия, остро соперничали друг с другом. Граждане богатых итальянских морскихгородов, генуэзцы, пизанцы и венецианцы, были широко представлены в Святой Земле, целыми городскими кварталами, и прилагали столько же усилий для процветания собственной торговли, сколько и для препятствования торговле своих конкурентов. Дворянство Иерусалимского королевства, происходившее из всех стран Запада и создававшееся на протяжении многих поколений, было слишком малочисленным и к тому же обедневшим в результате завоеваний Бейбарса. Разделенная и постоянно находящаяся на грани гражданской войны, "Святая Земля обетованная" испытывала острую нехватку защитников. Перед отъездом домой Людовик поручил одному из своих доверенных людей, Жоффруа де Сержину, отряд из нескольких десятков рыцарей, которых он содержал за свой счет. Но другие государи Европы не поддержали его пример, и люди короля Франции остались одни. Христианские поселения в Святой Земле казались обреченными и только новый крестовый поход мог их спасти.

Урбан IV и Климент IV: призывы на помощь Святой Земле

Плохие новости из Сирии, в основном, стали быстро и широко известны на Западе. Представители короля Франции на месте, а также магистры двух главных военных Орденов, тамплиеров и госпитальеров, в регулярных письмах информировали западных государей о двойной угрозе для Святой Земли, которую представляли монголы и сарацины^[23]. Папы не оставались в бездействии. В августе 1261 года француз Жак Панталеон Кур-Пале, бывший патриархом Иерусалимским в течение шести лет, был избран Папой. Этим, вероятно, кардиналы хотели показать, какое значение они придают спасению Святой Земли. И действительно, новый Папа, принявший имя Урбан IV, умножил свои обращения к государям, приказал взимать сотую часть с церковных доходов по всему христианскому миру и поручил нищенствующим монашеским орденам проповедовать новый крестовый поход. Во Франции координация проповеди была возложена на провинциала доминиканского ордена Пьера Тарентского. Для этого ему была предоставлена большая свобода действий и значительные полномочия. Климент IV, ставший Папой осенью 1264 года, проводил в этой области ту же политику, что и его предшественник. В апреле 1265 года он обратился ко всем клирикам, светским и монахам, с просьбой проповедовать крестовый поход и его призывы повторялись в течение всего следующего года, обращенные к королю Франции, королю Наварры, Альфонсу де Пуатье, а также к немецким князьям^[24].

В первой половине 1260-х годов главным проповедником крестового похода во Франции был архиепископ Тирский Жиль де Сомюр. Как и Климент IV, как Симон де Бри и как некоторые другие высокопоставленные лица Церкви, он также входил в свиту Людовика. В течение нескольких месяцев, с лета 1249 года по весну 1250 года, он был архиепископом Дамиетты, египетского города, который крестоносцы взяли сразу же после высадки. После неудачного завершения кампании он последовал за королем в Святую Землю и стал хранителем его печати, а затем был назначен архиепископом Тира. Через несколько лет Жиль возглавил посольство, за помощью к Урбану IV. Папа отправил его во Францию в сопровождении Жана де Валансьена, сеньора де Кайфас (ныне Хайфа). С титулом "исполнитель дела креста" (executor negocii crucis), наделенный непомерными полномочиями, Жиль де Сомюр в течение нескольких лет трудился над тем, чтобы пробудить энтузиазм верующих к предстоящему passage général (всеобщему переходу) — так современники называли грядущий Великий крестовый поход^[25].

Завоевание Сицилийского королевства (1265–1266)

Тем не менее, до тех пор, пока король не принял крест, папство было более или менее бессильно. На самом деле, проповеднические кампании, поощряемые Урбаном IV и Климентом IV, похоже, не привели к массовому отъезду людей в Святую Землю. К тому же, у Пап были и другие насущные заботы, кроме освобождения Гроба Господня. Несколькими годами ранее, в середине века, в ходе длительного конфликта, печально известный император Фридрих II, он же король Сицилии и Иерусалима, выступил против предшественников Урбана IV и Климента IV. Смерть императора в 1250 году и трудности с его престолонаследием на некоторое время облегчили ситуацию. Его сын Конрад IV царствовал недолго и скоропостижно скончался в 1254 году, оставив маленького сына, Конрадина. В Сицилийском королевстве Манфред, сын Фридриха, сумел оттеснить Конрадина и узурпировать королевский титул. Папство было решительно настроено свергнуть Манфреда, этого последнего отпрыска династии Гогенштауфенов, который из своей столицы в Неаполе представлял серьезную угрозу для владений Святого Петра в центральной Италии. Сначала Папа Александр IV (1254–1261) обратился к английскому двору, предложив корону Сицилии, которая папством считалась вакантной, сыну короля Генриха III. Переговоры надолго затянулись, но в конце концов пришлось признать, что король Англии, запутавшийся в своих распрях с баронами, вряд ли был в состоянии поддержать завоевание Сицилийского королевства.

Затем был предложен другой кандидат — Карл, самый младший из братьев Людовика IX. Посмертный сын Людовика VIII, Карл был изначально был предназначен для церковной карьеры, но надо сказать, что у него к этому совсем не было стремления. Его брат-король, который был старше Карла на тринадцать лет, не хотел принуждать его к той жизненной стезе, которую тот не выбирал. Поэтому в 1247 году Карл получил в качестве апанажа графства Анжу и Мэн. Людовик также благоволил его браку с Беатрисой, младшей дочерью графа Прованского, Раймунда-Беренгера V, и, согласно любопытному обычаю графства, его наследницей. Уже будучи графом Анжуйским, Карл стал графом Прованским, а значит, и князем Священной Римской империи, поскольку Прованс тогда и до конца XV века находился за границами королевства Франция. Карл мог бы довольствоваться управлением этими богатыми владениями, но это был человек другого масштаба. Вернувшись из крестового похода в конце 1251 года, он попытался заполучить графство Эно, но был вынужден отказаться от него по просьбе своего брата, который вернулся во Францию в 1254 году. Когда Урбан IV через легата Симона де Бри предложил ему корону Сицилии, Карл колебался недолго. Людовика же было убедить труднее, но перспектива получить базу в Средиземноморье для будущего крестового похода, в конце концов, привела короля к согласию.

Но Манфреда все еще предстояло победить в бою. Папство без колебаний объявило крестовый поход против сына Фридриха II — это был не первый случай, когда понятие крестового похода, который должен был характеризовать экспедицию по освобождению Святой Земли, было использовано Папами для обслуживания своей итальянской политики. Климент IV попросил своего легата во Франции Симона де Бри, прелатов королевства и французских провинциалов из нищенствующих орденов проповедовать крестовый поход против сына Фридриха II. Тем, кто уже принял крест с намерением отправиться в Святую Землю, даже разрешалось смягчить данные обеты, чтобы, присоединившись к армии Карла Анжуйского, они могли пользоваться теми же преимуществами, как если бы пересекли море, чтобы сражаться в Святой Земле. В феврале 1266 года Папа сообщил Жоффруа де Сержину, душе христианского сопротивления в Святой Земле, что Святой Престол не придет ему на помощь, пока Манфред не будет смещен. Коронованный 6 января 1266 года в Риме, Карл Анжуйский и его крестоносцы одержали победу над войсками Манфреда в битве при Беневенто, 26 февраля. Сам Манфред пал в бою. "Бедовый ребенок", по выражению Жака Ле Гоффа, теперь был полноправным королем Сицилии. Во Франции легат Симон де Бри, до тех пор отвечавший за проповедь крестового похода против Манфреда, вскоре получил приказ проповедовать поход в Святую Землю (апрель 1266 года)^[26].

Французское рыцарство, крестовый поход и Святая Земля

Накануне нового принятия креста Людовиком идея крестового похода еще не исчезла из мира французского рыцарства. Многие откликнулись на призыв Карла Анжуйского — правда, для этих крестоносцев довольно специфического типа существовала перспектива добычи и земель, которые нужно было захватить, и южная Италия не была Сирией или Египтом. Но, по крайней мере, время от времени Святая Земля продолжала привлекать некоторых баронов и рыцарей. В октябре 1265 года один из сыновей герцога Бургундского, Эд, граф Неверский, прибыл в Акко с пятьюдесятью рыцарями. В предыдущем году Гуго, граф де Бриенн в Шампани и граф де Лечче в Сицилийском королевстве, претендовал на регентство над Иерусалимским королевством, а затем и на саму корону, и женился на вдове одного из главных сеньоров Мореи и дочери герцога Афинского Изабелле де Ла Рош. Во Франции тех, кто посвятил себя защите Святой Земли, превозносили как настоящих героев. В Париже трувер Рютбёф воспевал подвиги и добродетели Жоффруа де Сержина (ум. 1269), человека французского короля в Святой Земле, пример христианского рыцаря, который "очень любил Бога и Святую Церковь" и который, как и сам король, хотел "отомстить за Божий позор". Жуанвиль упоминает о храбрости Жоффруа, который во время разгрома армии крестоносцев в Египте последним защищал Людовика от наступавших ему на пятки сарацин. Другие французские рыцари, шампанец Эрар де Валлери, а также уроженец Лангедока Оливье де Терм, были тем более знамениты во Франции, что их примеру не последовали. Как таковой, крестовый поход иногда становился предметом критики или, по крайней мере, к нему проявляли скептицизм. Около 1262 года Рютбёф отмечает, например, что по мере накопления угроз "можно благоговейно слушать проповедь, / Но у креста никто не хочет протянуть руку"^[27].

Однако победа Карла Анжуйского при Беневенто позволила Клименту IV возобновить проповедь нового крестового похода, на этот раз в Святую Землю. Огромные усилия проповедников, направленные на завоевание Сицилийского королевства, теперь были направлены на проповедь крестового похода за море. В течение 1266 года граф Пуатье, граф Фландрии, один из сыновей графа Бретонского и еще несколько баронов приняли крест, точнее, планировали это сделать, попросив перед этим субсидию у Папы и легата Симона де Бри. За пределами Франции многие немецкие правители также приняли крест. Оставалось надеяться, что вновь начнется "крестовый поход баронов", подобный тому, который стартовал во Франции в 1239 году. Альфонс, граф Пуатье, старший из братьев Людовика, был главной надеждой папства, именно на него Урбан IV, а затем Климент IV рассчитывали возложить командование новой экспедицией. К нему же обращался Рютбёф, чтобы пробудить рвение французских баронов, а Роберт ле Клерк, поэт из Арраса, возлагал все свои надежды на молодого графа Артуа, племянника Людовика и Альфонса^[28].

Однако, несмотря на то, что Папы и поэты старались распространить дух крестового похода среди рыцарства Западной Европы, и особенно среди рыцарства Французского королевства, только король из династии Капетингов был в состоянии, в военном и финансовом отношении, организовать экспедицию большого масштаба. Ни его братья, ни его племянник, ни любой барон не могли сделать это за него. Это означает, что принятие креста Людовиком в марте 1267 года было событием чрезвычайной важности. До этого времени лишь несколько великих баронов проявили желание поехать за море, но их желание было обусловлено тем, что Святой Престол выделил им субсидию. Теперь, когда сам король Франции взял на себя ответственность за будущую экспедицию, дело приобрело совершенно иной масштаб. Готовилось грандиозное мероприятие.

Европейский крестовый поход?

Людовику теперь оставалось убедить других королей, принцев и знать всей Европы присоединиться к нему. Но это была непростая задача. Третий крестовый поход, начавшийся в 1189 году, был подготовлен императором Фридрихом I Барбароссой, королем Франции Филиппом Августом и королем Англии Ричардом Львиное Сердце. Это был последний раз, когда несколько королей согласились отправиться в крестовый поход вместе. Результат был не очень успешным, так как соперничество между королями Франции и Англии в значительной степени препятствовало экспедиции. С тех пор все усилия были напрасны. Перед тем как отправиться в свой первый поход, Людовик попытался привлечь на свою сторону других королей, включая норвежского короля Хокона IV (1204–1263). Но за ним никто не последовал. После второго принятия креста он снова попытался убедить европейских королей пойти с ним. Но добился не большего успеха.

Следует сказать, что королевство Франция наслаждалось стабильностью и процветанием, не имевшими аналогов в остальной современной Европе. Германия была разделена на множество владений: императора, князей, прелатов и городов. После смерти наследника Фридриха II, Конрада, в 1254 году, титул Короля римлян, который соответствует титулу Короля Германии, оспаривался между Ричардом Корнуоллским, братом английского короля Генриха III, и Альфонсом X, королем Кастилии. Оба соперника были слишком заняты попытками добиться осуществления своих предполагаемых прав, чтобы отправиться в Святую Землю, тем более что король Кастилии был одним из предводителей Реконкисты на Пиренейском полуострове. В июне 1268 года Климент IV поручил кардиналу Оттобони, по возвращении из своей миссии в Англии, проехать через Испанию, чтобы убедить короля Кастилии присоединиться к крестовому походу Людовика, но из этого ничего не получилось. В 1269 году король Арагона и он же граф Барселоны, Хайме I, вместо того чтобы присоединиться к Людовику, предпочел начать свой собственный крестовый поход и, как уже было сказано, даже заключил договор с монголами. Но небольшой флот, который ему удалось собрать, получил сильные повреждения во время шторма, и Хайме был вынужден высадиться в Эг-Морт, а затем с сожалением вернуться в Барселону. "Это было большим позором для него и большим поводом для упреков", — говорится в хронике Святой Земли^[29]. Королю Англии, со своей стороны, мешал длительный политический кризис внутри страны, который в период с 1258 по 1265 год поддерживали английские бароны во главе с Симоном де Монфором, графом Лестер. Кроме того, говорили, что у английского короля слабое здоровье и несмотря на поддержку, оказанную ему Людовиком против баронов, на Генриха III нельзя было рассчитывать^[30]. Короли Богемии, Венгрии и Польши были ослаблены монгольским нашествием, и Людовик имел с ними мало контактов, по крайней мере, насколько нам известно.

Это, конечно, не относилось к его брату, Карлу Анжуйскому, который стал королем Сицилии благодаря помощи своего брата. Весной 1267 года к нему прибыло, отправленное Людовиком, посольство с длинным списком просьб и требованием присоединиться к нему в будущем крестовом походе. Теоретически, у последнего не было другого выбора, кроме как согласиться. Однако его власть должна была достаточно прочно укрепиться в его Сицилийском королевстве, что не было само собой разумеющимся. Летом 1268 года Карлу пришлось столкнуться с вторжением в Италию Конрадина, внука Фридриха II, которого он с трудом разбил в битве при Тальякоццо (23 августа). Кроме того, у Карла были собственные амбиции, которые побуждали его к воссозданию сферы влияния, которой пользовались его нормандские, а затем швабские предшественники на сицилийском троне. Так Карл отправил посольства в Тунис, чтобы потребовать возобновления выплат денег, которые местный правитель платил Фридриху II и Манфреду. Карл также распространил свое влияние на принципат Морея в Греции, находившийся в руках Виллегардуэнов, и взял под свою защиту своего кузена Балдуина Куртене, латинского императора Константинополя, который был изгнан из своей столицы в 1261 году. И наконец, Карл обратил свое внимание на Святую Землю, где он, вероятно, уже присматривался к короне короля Иерусалима. При всем этом он почти не нуждался в помощи своего брата и непримиримость Людовика могла даже стать для него помехой. На самом деле Карл был прагматиком. Разве он не обменивается посольствами с султаном Египта, как это делал до него его ненавистный предшественник Манфред? Папа не питал иллюзий относительно роли, которую сицилийский король мог сыграть в будущем крестовом походе: "На словах, — писал он легату Симону в мае 1267 года, — и когда он придерживается общих понятий, он проявляет в отношении Святой Земли величайшее рвение, но, когда доходит до дела, мы не можем добиться от него ничего конкретного. Что касается отправки галер, он не хочет делать того, что обещал, поэтому мы очень опасаемся, что, взявшись за столько дел разом, он в итоге не добьется результатов ни в одном". На самом деле, только в мае 1270 года, когда Людовик уже направлялся в Эг-Морт, Карл в свою очередь принял крест^[31].

Справедливости ради, следует заметить, что Сицилийское королевство было не единственной западной державой, поддерживавшей дипломатические отношения с султаном Бейбарсом. Это касалось и короля Кастилии Альфонсо X, который был очень заинтересован в султане, и тем более таких морских городов, как Венеция, Марсель и Генуя, чье процветание во многом было обусловлено торговлей с арабо-мусульманским миром^[32]. Действительно, мог ли Людовик рассчитывать на поддержку итальянских республик? Нет ничего менее определенного. Несмотря на усилия французского короля, который даже предложил выступить в качестве арбитра для урегулирования постоянно возобновляющихся споров между ними, ни Пиза, ни Венеция не стали участвовать в крестовом походе, организованном Людовиком, а Венеция даже утверждала, что ее торговля слишком сильно пострадает от войны с султаном Египта^[33].

А как насчет королей и князей латинского Средиземноморья? Столкнувшись с Бейбарсом, король Кипра, который также претендовал на титул короля Иерусалима, оказался на острие борьбы с мусульманами и в 1268 году, ведя переговоры с Бейбарсом, он попросил приостановить действие запланированного договора в случае нового крестового похода, чтобы он мог к нему присоединиться. Послы Бейбарса, естественно, отказались согласиться на такое условие, и представляется вероятным, что король Кипра имел в виду крестовый поход, который в то время активно готовил Людовик, хотя нет ни одного документа, который бы конкретно подтвердил существование постоянных отношений между королями Франции и Кипра. То же самое можно сказать о принце Ахайском и герцоге Афинском, оба из которых перешли под власть Карла Анжуйского. В целом, в любом случае, далеко не факт, что король Франции вообще советовался о своих намерениях с франкскими королями и князьями, а также с другими правителями в Сирии, военными Орденами и итальянскими городами. Людовик любил принимать решения в одиночку.

Скорее король искал поддержки се стороны князей империи. План выдать свою дочь Маргариту замуж за герцога Брабантского, Иоганна I, вероятно, был направлен на то, чтобы вовлечь этого могущественного государя в крестовые походы. Но, хотя брак состоялся в феврале 1270 года, герцог Брабантский был осторожен и не последовал за своим тестем^[34]. Граф Голландии, граф Гельдерна, бароны Рейнланда также не проявляли большего рвения. Два князя империи, граф Бар и граф Люксембург, все же присоединились к крестовому походу. Их участие было данью тому рвению, которое Людовик постоянно проявлял к восстановлению мира между ними. Именно король Франции разрешил конфликт между этими двумя людьми. За десятилетие, с 1260 года, Людовик заключил множество арбитражных соглашений, чтобы установить мир между европейскими правителями. Его советники иногда высказывали мнение, что для Франции было бы лучше, если бы ее соседи постоянно воевали друг с другом, но Людовик не обращал на это внимания. Rex pacificus magnificatus est (король, заключивший мир, будет возвеличен): это были первые слова проповеди, произнесенной Папой Бонифацием VIII в церкви миноритов в Орвието 11 августа 1297 года, во время провозглашения канонизации Людовика^[35].

В конце концов, единственными принцами, которых Людовик смог склонить к участию в крестовом походе, были три его английских племянника, Эдуард и Эдмунд, сыновья короля Англии Генриха III, и Генрих, сын Ричарда Корнуоллского. Три принца приняли крест в День Святого Иоанна Крестителя в 1268 году в Лондоне вместе с сотней рыцарей. Это была серьезная поддержка для Людовика. Принц Эдуард, родившийся в 1239 году, был отличным военачальником и умным человеком. У него было мало денег, но французский король был достаточно богат, чтобы одолжить ему 70.000 турских ливров, которые позволили бы небольшому английскому контингенту подготовиться^[36].

Климент IV, со своей стороны, также пытался заинтересовать христианских государей в предприятии французского короля. В мае 1267 года он написал королю Армении и императору Михаилу VIII Палеологу, чтобы сообщить им о планах французского короля. Папа попросил императора трудиться над воссоединением латинской и греческой Церквей, которые оставались разделенными со времен раскола 1054 года. Похоже, что усилия Папы были напрасными. Более того, трудно себе представить, чтобы византийский император присоединился к армии крестоносцев. Всего за несколько лет до этого он изгнал французов и венецианцев из Константинополя, города, который в 1204 году штурмом взяли другие крестоносцы, участники Четвертого крестового похода. Как уже упоминалось выше, латинский император Балдуин II де Куртене бежал на Запад, и неоднократно обращался с просьбами к своим кузенам, королям Франции и Сицилии, помочь ему вновь завоевать Константинополь. Герцогу Бургундскому Балдуин обещал Салоникское королевство, а королю Наваррскому и графу Шампанскому — четверть империи — при условии, конечно, что эти государи поддержат его в войне против греков^[37]. Легко понять, почему Михаил Палеолог очень настороженно относился к французским приготовлениям.

В своем письме королю Армении Климент IV говорил о "всеобщем волнении", которое вызвало на Западе принятие креста Людовиком, но реальность была более неоднозначной. Однако Людовик вряд ли был впечатлен сдержанностью других государей. 20 мая 1267 года Климент IV передал земли короля Франции и всех тех, кто принял крест, под защиту Святого Петра. В самом королевстве епископу Байе и аббату Сен-Дени было поручено следить за соблюдением традиционных привилегий, предоставленных крестоносцам и, в частности, королю. В последующие недели Папа распространил эту меру на всех великих баронов, последовавших за королем, таких как Ги де Дампьер, граф Фландрии. 9 февраля 1268 года, пока шли приготовления, король вновь созвал собрание своих баронов и прелатов. Отправление армии крестоносцев было назначено на весну 1270 года. Через несколько месяцев, 29 ноября 1268 года, Климент IV умер. Несмотря на настоятельные требования христианских королей, кардиналам потребовалось почти три года, чтобы выбрать его преемника. Когда Людовик покинул Эг-Морт, престол Святого Петра был еще вакантен^[38].

2

Подготовка

Для подготовки к предстоящей экспедиции Людовик мог полагаться на опыт, полученный им перед первым походом в 1248 году. Требовались деньги, флот, лошади, припасы и оружие. Потребности были огромны, но все говорило о том, что король Франции преуспевает в подготовке этого очередного крестоносного предприятия.

Легат

Желанный и благословленный Церковью, крестовый поход был не только экспедицией, направленной на борьбу с врагами веры, но и паломничеством, и там, где мы говорим о крестоносцах, хроники того времени говорят о паломниках. Именно этот сугубо религиозный аспект оправдывал присутствие в походе папского легата, то есть посланника Папы. В XIII веке это чаще всего был кардинал, который обладал очень широкими полномочиями, предоставленными ему Папой. В ряде случаев легаты играли главенствующую роль в крестовых походах. Так было с Адемаром Монтейльский, епископом Ле-Пюи, во время Первого крестового похода, который привел крестоносцев в Иерусалим (1099), или с кардиналом Пелагием, который оспаривал у Иоанна де Бриенна, короля Иерусалима, руководство Пятым крестовым походом (1217–1221). Однако по большей части легат оставался на заднем плане. Во время Египетского крестового похода, легат Эд де Шатору много проповедовал крестоносцам, но его роль в определении стратегии и проведении операций, похоже, была минимальной. Во время сражений, приведших к капитуляции армии крестоносцев, его заметили только тогда, когда он бежал на лодке в Дамиетту, а позже, когда Людовик прибыл в Святую Землю и решал, какое направление дать своему крестовому походу, легат однозначно высказался за возвращение во Францию, тогда как король в конце концов решил остаться. Будучи искусным и убедительным проповедником, Эд де Шатору, по-видимому, все же не оказывал на Людовика большого влияния^[39].

В 1260-х годах, как мы уже видели, два кардинала сменили друг друга в должности папского легата в королевстве Франция. Жиль, архиепископ Тирский, носил титул не легата, а "исполнителя дела креста". За некоторое время до смерти Жиля его сменил Симон де Бри. Именно он вручил крест Людовику в день Благовещения в 1267 году, и именно он проповедовал вновь посвященным рыцарям во время Пятидесятницы. Однако в последние месяцы 1268 года Симон был отозван Климентом IV и заменен Раулем де Гроспарми. Как и два предыдущих легата, новый был бывшим советником короля Франции. Возможно, он был даже очень близок к королю, поскольку следовал за ним в его первой заморской экспедиции. В качестве хранителя печати короля (1253–1259) он был избран епископом Эврё, а в 1262 году Урбан IV назначил его кардиналом. Когда он вернулся к Людовику в качестве нового легата, Рауль де Гроспарми, кардинал-епископ Альбано, был одной из главных фигур в Священной коллегии, группе кардиналов, окружавших Папу. Он также только что отличился в другой легации, во время которой эффективно помогал Карлу Анжуйскому в умиротворении Сицилийского королевства и в частности, ему пришлось приводить к покорности местное духовенство, которое далеко не всегда враждебно относилось к Манфреду. Несомненно, именно опыт, полученный им в этой деликатной миссии, побудил Людовика попросить его присутствия рядом с собой. Более спокойный чем Симон де Бри, Рауль де Гроспарми, казалось, обладал всеми необходимыми качествами, чтобы представлять Римскую Церковь перед королем накануне крестового похода. Однако его положение было шатким. Поскольку Климент IV умер в конце ноября 1268 года, а нового Папу еще не избрали, влияние легата неизбежно уменьшилось^[40].

Одной из главных задач легата была координация проповеднических усилий в пользу крестового похода. Необходимо было неустанно проповедовать, чтобы убедить новых крестоносцев. Симон де Бри, а затем Рауль де Гроспарми объехали весь север королевства. Однако на самом деле легат не мог только сам справляться этой задачей. На местах его поддерживало светское духовенство — епископы и приходские священники — и монахи из орденов доминиканцев и францисканцев. В ноябре 1267 года Симон де Бри поручил проповедь крестового похода в церковной провинции Нарбон, хранителю францисканского монастыря Андюз. Архиепископ Руана, Эд Риго, также регулярно проповедовал в своей церковной провинции, которая охватывала епархии Нормандии. Последствия проповедей трудно оценить, но можно представить, что они были не нулевыми. Крестовый поход не ограничивался пределами королевства, поскольку проповедовался по всей Западной Европе. В хронике Фрисландии сообщается, что после того, как Людовик принял крест, нищенствующие монахи-проповедники активно действовали по всему региону. В церквях выставляли специальные сундуки для сбора пожертвований, а жертвователям причиталась пятидневная индульгенция^[41].

Сбор церковной десятины

Наряду с проповедью, роль легата заключалась также, и, возможно, прежде всего, в надзоре за сбором церковной десятины (décime). Как только он официально узнал, что король Франции принял крест, Климент IV даровал ему десятину, то есть налог в размере 10 %, который должен был взиматься с церковных доходов, превышающих 15 турских ливров. Еще Четвертый Латеранский собор в 1215 году определил условия этого вклада Церкви в крестовые походы. Епископы, каноники, приходские священники — все должны были платить десятину сборщикам, назначенным легатом. Монастыри, часто наделенные очень богатыми владениями, были важными вкладчиками. Сбор десятины действовал в течение трех лет, то есть выплачивается в течение трех лет подряд. Разумеется, он затрагивал епархии королевства, прилегающие к нему епархии — Льеж, Мец, Туль и Верден, а также часть церковной провинции Лион, расположенные за пределами королевства, — облагались по более низкой ставке, одной двадцатой части с доходов, чего было недостаточно, чтобы успокоить споры по этому поводу.

Сбор десятины был поручен легату Симону де Бри, которого позже сменил Рауль де Гроспарми. Мероприятия по сбору налога не должны были быть слишком сложными, поскольку налоговая база была определена во время предыдущих сборов. Таким образом, каждый примерно знал, сколько он должен заплатить. Из огромной массы счетов и документов всех видов, которые должны были образоваться в результате сбора десятины, в архивах почти ничего не сохранилось, и можно только представить себе, как представители легата передвигаются от монастыря к приходской церкви, чтобы получить суммы, причитающиеся в каждой епархии. Орден цистерцианцев добился выплаты единовременной суммы в 20.000 турских ливров, а расходы, понесенные на сбор, в данном случае свелись к нулю. Что касается многочисленных женских монастырей, то они не имели ничего своего и поэтому не были обязаны платить десятину. Были и другие исключения. Основанный Бланкой Кастильской, монастырь Мобюиссон был наделен богатой вотчиной, но он был освобожден от уплаты десятины, а королевские клирики, несмотря на богатые пребенды (доходы) в соборах и королевских коллегиальных церквях, также были освобождены от этого. Похоже король не во всем подавал пример своим подданным^[42].

Более того, в то время как дух крестового похода ослабевал в умах рыцарей, прелаты и аббаты не желали платить. Следует сказать, что Первый крестовый поход Людовика, а затем поход Карла Анжуйского в Италию уже привели к взиманию многолетней десятины по каждому случаю, и что папство в 1263 году также ввело centième, налог, эквивалентный 1 % с дохода. Это для церковников было уже через чур. Когда Папой было объявлено об уступке десятины Людовику, церкви Реймса, Санса и Руана выразили протест Клименту IV, который принял его с отвращением. Для Папы, в то время как крестоносцы были готовы умереть за освобождение Святой Земли, жадность клириков было трудно принять. Поэт Рютбёф насмехался над епископами: "Прелаты, не ропщите, чтобы заплатить десятую часть, / но молите Иисуса Христа, чтобы он подумал о погашении вашего долга" — то есть долга, возникшего в результате их греховного состояния^[43].

Завещания, выкупы и пожертвования

Король также получал средства, предусмотренные в завещаниях для Святой Земли, а также суммы, выплаченные за невыполнение взятых обетов. Когда мужчина или женщина, принявшие крест, не могли отправиться в паломничество, Церковь позволяла, ему или ей, искупить свой обет. Например, 2 апреля 1267 года легат согласился освободить, Беатрису Брабантскую, от крестоносного обета в обмен на отправку вооруженных людей или в обмен на финансовый взнос, размер которого должен был определить приор доминиканцев Лилля. Такие суммы могли быть очень большими. В 1261 году Ангерран, сеньор де Куси, обязался заплатить 12.000 турских ливров, чтобы освободиться от обязательства, наложенного на него Людовиком, отправиться за море в наказание за совершенное преступление. В целом, откуп от клятвы крестоносца не являлся чем-то позорным. Более того, в некоторых случаях откуп даже поощрялся. В 1267 году патриарх Иерусалимский Вильгельм II Аженский попросил Папу не разрешать пересекать море тем, кто не может сражаться, "бедным, старым и невооруженным", потому что они будут скорее мешать, чем помогать и станут бесполезными ртами, которые нужно кормить. С другой стороны, тем, кто не исполнял свой обет или не откупился от него, было обещано отлучение от Церкви^[44].

За всем этим должен был следить легат. 13 июня 1269 года Рауль де Гроспарми поручил аббату Сен-Пьер д'Овиллер напомнить крестоносцам в графствах Шампань и Бри о приближении срока, установленного королем Франции для их отъезда — первой недели мая 1270 года. Те, кто не мог уехать, или те, кто предусмотрительно оставил себе возможность откупиться от обета, должны были выплатить причитающуюся сумму в руки аббата. Аббат должен был с особой тщательностью вести список тех, кто откупался от своего обета. Четыре месяца спустя, 16 октября, аббат обратился к архиереям и сельским деканам епархий, в юрисдикции которых находились графства Шампань и Бри (Реймс, Шалон-сюр-Марн, Суассон, Мо, Париж, Санс, Осер, Лангр и Труа). Они сами должны были созвать подведомственных им приходских священников и попросить их назвать имена всех тех, кто принял крест в их приходе, а также имена наследников и душеприказчиков тех, кто, приняв крест, умер в течение прошедших трех лет. На основании решения легата Симона де Бри, те, кто публично отказался от обета, должны были быть отлучены от Церкви, и на приходских священников возлагалась обязанность огласить этот приговор. Таким образом выстраивалась вертикаль: Папа делегирует свои полномочия легату, легат задействует аббата Сен-Пьер д'Овиллер, который созывает приходских священников, которые должны составить список крестоносцев в своем приходе. Организация крестового похода была серьезным делом^[45].

В октябре 1268 года Папа распространил индульгенции, предусмотренные для крестоносцев, на тех, кто отдаст королю Франции значительную часть своих доходов для подготовки его заморской экспедиции. Эти люди как бы лично уходили уходили в паломничество. Во время проповеди похода в Бретани один доминиканец получил пожертвований на сумму 700 ливров. Как видим собранные таким образом суммы были далеко не ничтожными. Поступления от десятины, завещаний, откупов от обетов и пожертвований на крестовый поход трудно оценить суммарно. Но несомненно, они представляют собой огромную сумму. По оценкам, от 200.000 до 250.000 турских ливров — это годовой доход от десятины, взимаемой с Церкви во Франции. За три года король мог рассчитывать получить от 600.000 до 750.000 ливров, к которым следует добавить суммы, выплаченные по завещаниям и откупам или для получения эквивалента статуса крестоносца. Вряд ли будет ошибкой предположить, что общая сумма составила 800.000 или 900.000 турских ливров. Эту оценку следует сравнить со стоимостью первого крестового похода Людовика в Египет: 1.500.000 турских ливров, и с некоторыми конкретными данными ― жалованье рыцаря за год составляло 160 ливров, боевой конь среднего качества стоил от 50 до 100 ливров^[46].

Ресурсы домена

Во второй половине XIII века еще было живо убеждение, что "король должен жить за счет своих владений", то есть, доходов со своего домена. Король при династии Капетингов все еще оставался феодалом. Не существовало не только налогов в масштабах всего королевства, но и король получал доход только с тех земель, над которыми имел непосредственный контроль. Поэтому нужно было сделать все, чтобы извлечь из этого максимальную пользу.

Среди обычаев, составлявших "феодальное право", существовало обязательство вассалов и зависимых людей выплачивать помощь (aide) своему сюзерену в четырех случаях: отъезд в крестовый поход, плен, посвящение в рыцари старшего сына, замужество старшей дочери. Людовик отправлялся в крестовый поход, выдал замуж старшую дочь (в 1255 году!) и посвятил в рыцари принца Филиппа, старшего из своих сыновей. Таким образом, помощь была востребована во всем королевском домене, но не без протестов. В первые годы правления Филиппа III Парижскому Парламенту пришлось разрешить множество споров, возникших в связи с выплатой этой помощи. Принцип был общепринятым, но сумма, подлежащая выплате, не была установлена обычаем а агенты короля договаривались о ней с каждой общиной. В целом, однако, деньги поступали исправно. Как показал американский историк Уильям Джордан в отношении Египетского крестового похода, именно города внесли наибольший финансовый вклад в подготовку этой экспедиции^[47].

Подготовка Альфонса де Пуатье

Альфонс, граф Пуатье, был вторым во Франции человеком после короля. После гибели Роберта I д'Артуа в сражении при Мансуре, Альфонс стал старшим из оставшихся в живых братьев Людовика. Самый младший брат, Карл, граф Анжуйский, Мэнский и Прованский, стал королем Сицилии в 1266 году и хотя он внимательно следил за тем, что происходит при французском дворе, он был занят своими собственными великими проектами. Более того, огромные владения Альфонса сделали его самым влиятельным и богатым принцем во Франции, уступающим лишь королю. В 1241 году он получил графство Пуатье в качестве апанажа, а в 1248 году, после женитьбы на Жанне, единственной наследнице Раймунда VII, стал графом Тулузы. Хотя большую часть времени он проживал в Иль-де-Франс, в его владениях от его имени действовала строгая администрация, о чем свидетельствуют сохранившиеся документы. Логично, что именно о подготовке этого "скупого и жадного, недоверчивого, коварного, и в целом несимпатичного" принца, говоря словами его историка Ива Досса^[48], мы знаем лучше всего.

Нет никаких сомнений в личном участии Альфонса в подготовке похода. Хотя обычным языком его канцелярии была латынь, письма, которые он адресовал своим офицерам о крестовом походе, были на французском. По его словам, у него было "намерение лично помочь Святой Земле", сенешалю Тулузы он пишет о "большой нужде в Святой Земле", "задаче поспешной, потому что приближается дата отъезда". Принц ревностно готовился к предстоящему крестовому походу, для которого ему пришлось применить "боль, заботу и усердие, чтобы раздобыть деньги".

Крестовый поход в Египет стоил Альфонсу больших денег. В 1261 году, когда он собирался вернуться в Святую Землю, граф Пуатье добился от своих подданных на юге Франции выплаты фуажа (fouage), налога, взимаемого с каждого домохозяйства в каждой деревне, которым его тесть Раймунд VII уже пользовался несколькими годами ранее. Несмотря на этот прецедент, Альфонс, похоже, не был очень уверен в своей правоте, и поэтому решил договориться с каждым городом о размере его взноса, что привело к длительным задержкам. Альфонс выдал общие инструкции всем своим офицерам, чтобы помочь им в проведении переговоров. Одним из главных аргументов, который необходимо было выдвинуть, являлся тот факт, что граф впервые просит о таком сборе, в то время как король и другие бароны уже два или три раза просили об этом своих подданных. Представителям графа рекомендовалось проявлять максимальную гибкость. В городах, зависимых от вассалов графа, требовалось согласие последнего, городам, желающим выплатить единовременную сумму, разрешалось это сделать, а процедура взимания фуажа оставалась на усмотрение жителей.

В мае 1267 года, официально приняв крест вслед за своим братом, Альфонс приказал сенешалю Тулузы собрать по всему своему округу налог, положенный ему как крестоносцу убывающему в Святую Землю, и как можно быстрее передать вырученные средства в Парижский Тампль. Другие его офицеры, сенешали Ажене, Керси, Венессена, Пуату, Сентонжа, Руэрга и коннетабль Оверни, получили аналогичные приказы. Город Мийо внес 1.200 ливров, Риом — 4.000. Тулуза пообещала 6.000 ливров, но взамен попросила гарантий, что этот платеж будет выполнен исключительно из милости и без дальнейших обязательств. Тем не менее, тулузцы очень неохотно расставались со своими деньгами, и Альфонсу пришлось несколько раз напоминать им об их обязательствах. В апреле 1268 года горожане Сен-Жан-д'Анжели предложили графу 1.000 ливров. "Мы удивляемся тому, что они сделали такое маленькое предложение, — сказал Альфонс, — для такой великой задачи и для такого великого дела, как задача освобождения Святой Земли".

Евреев задерживали для получения выкупа, несомненно, по образу и подобию того, что происходило в королевских владениях и таким образом финансовые мотивы смешивались с моральными соображениями, осуждающими незаконную прибыль от ростовщичества. Но каждый житель так или иначе должен был внести свой вклад. Сервам (serfs, крепостным) предлагалось получить полную свободу в обмен на плату, а тех, кто отказывается, все равно облагали налогом. Имущество полученное или приобретенное церквями и монастырями, которое ранее находилось в руках светских владельцев, и было обложено рядом сборов и поборов, было освобождено от них, попав в церковное достояние. Чтобы компенсировать это, церкви должны были платить пошлину, известную как амортизация (amortissement), которая соответствовала доходу за два или три года. Агенты графа стремились собрать и эти пошлины.

Этот обширный поиск денег затронул все категории вассалов и зависимых от Альфонса людей из Пуатье. Но следует отметить, что граф также урезал свои расходы и без колебаний пожертвовал частью своих владений. Таким образом, продажа участков лесных угодий принесла большие деньги, но не без сокращения текущих ресурсов графа, так что после 1271 года Филипп III, наследник графства Тулуза, по завещанию своего дяди выкупил леса, проданные несколькими годами ранее^[49].

Наряду с Сикардом Аламаном и Жилем Камелином, занимавшимися финансовыми вопросами, Тома де Ла-Нёввиль был одним из агентов графа в Тулузе. Он отвечал за сбор налога, причитавшегося с сервов, которые не хотели платить за своеосвобождение, сбор амортизации, причитавшейся с францисканского монастыря Тулузы и госпитальеров Ордены Святого Иоанна Иерусалимского, а также заставил тех, кто принял крест во времена Раймунда VII, не побывал в Святой Земле, откупиться от своих обетов. Помимо сбора средств на Тома были возложены и другие обязанности. Альфонс также попросил его организовать облавные охоты, так как солонину из кабана предполагалось взять на борт кораблей. Тома также должен был собрать оружие и арбалетные болты для предстоящей экспедиции. Он закупил 191.300 болтов за 1.957 турских ливров и перевез их из Тулузы в Эг-Морт. Он же должен был позаботиться о щитах и элементах доспехов для лошадей, и, наконец, о железе и гвоздях, которых так много потребляла рыцарская армия. Ведь подковы у лошадей приходилось менять каждые 45 дней, и для этого требовались тонны металла. Все это необходимо было предусмотреть еще до отправления.

Подготовка Роберта II, графа Артуа

Людовик посвятил в рыцари своего племянника Роберта — сына безрассудно погибшего при Мансуре брата — одновременно с принцем Филиппом, в день Пятидесятницы 1267 года, а также освободил его от опеки его отчима, Ги де Шатийона, графа Сен-Поль, и торжественно передал ему графство Артуа. Молодому графу была суждена долгая карьера полководца, которая закончилась 11 июля 1302 года в битве при Куртре. Будучи еще молодым человеком, Роберт, несомненно, был взволнован перспективой крестового похода. Но ему для этого нужны были деньги. Графство Артуа было богатым, особенно благодаря своим городам, Аррасу, Сент-Омеру, Эру, Лансу, Эдену и Бапому, но графу все еще не хватало опыта в общении с городской буржуазией. Для руководства племянником в переговорах с эшевенами городов Людовик послал ему своего ближайшего советника Пьера ле Шамбеллана и одного из своих клерков, магистра Жана де Труа, архидьякона Байе. Король не преминул напрямую попросить власти городов проявить великодушие к своему графу, который решил отправиться с ним за море. Граф Артуа также был озабочен спасением своей души. Между 1268 и 1270 годами несколько монастырей в его владениях обещали ему служить мессы. Важно отметить, что молитвы должны были произноситься не только за нынешнего графа Артуа, а также за его отца Роберта I, который погиб в сражении при Мансуре во время крестового похода в Египет^[50].

Эг-Морт

Как только проект крестового похода был запущен, первым вопросом, который пришлось решать Людовику, стала транспортировка его армии. У короля Франции не было постоянного флота. Если у него и были свои корабли, то, скорее всего, на побережье Ла-Манша или Атлантического океана. В Средиземном море у королей из династии Капетингов был только один порт — Эг-Морт. В 1190 году для участия в Третьем крестовом походе Филипп Август отправился за море из Генуи, а Ричард Львиное Сердце выбрал для этого Марсель. В Эг-Морт король Франции был полноправным хозяином. К востоку от Роны находилось графство Прованс, фьеф Священной Римской империи а к западу — сеньория Монпелье, разделенная между епископом Магеллона и королем Арагона. Немного южнее, находился Нарбон, чей порт был известен с римских времен, но в 40-х годах, когда Людовик готовился к своему первому отъезду за море, город все еще зависел от графа Тулузы, Раймунда VII. Поэтому выбор у Людовика был небольшой. Поскольку он должен был иметь свой собственный порт отправки, он выбрал Эг-Морт.

Рельеф местности там не был идеальным, но в целом он был не лучше и не хуже многих других важных средиземноморских портов, включая Венецию и Тунис. Песчаные отмели и болота защищали порт от внешних атак, а две лагуны, были достаточно глубокими и вместительными, чтобы в них могли поместиться большие корабли крестоносцев и легко сообщались с открытым морем. С остальной частью королевства довольно легко было связаться через рукав близлежащей дельты реки Рона, который вел в Сен-Жиль, место паломничества и важный коммерческий центр. Несмотря на свое название, вызывающее в памяти болота и застойные воды, место Эг-Морт (Aigues-Mortes, Мертвая вода) было давно известно и использовалось. Однако именно Людовик сделал его главным королевским портом Средиземноморья. С соседним аббатством Псалмоди офицеры короля договорились о передаче собственности. Так был основан новый город, наделенный, как и бастиды на юго-западе, важными политическими и фискальными привилегиями. В 1248 году, когда Людовик отправился в свой первый крестовый поход, город был еще далек от завершения и нет уверенности, что даже в 1270 году его двадцать больших башен, десять ворот и десятиметровые стены были закончены. Только знаменитая "Башня Констанции", построенная, вероятно, еще в 1248 году, возвышалась над окружающим ландшафтом. В 1270 году, будучи слишком многочисленными, чтобы вместить их всех в строящемся городе, крестоносцы разошлись по окрестностям, от Сен-Жиль до Марселя. С другой стороны, портовые сооружения были готовы к приему флота, который должен был доставить крестоносцев и паломников по назначению^[51].

Флот

Необходимо было еще приобрести флот, так как именно по морю Людовик намеревался достичь своей цели. Не похоже, что этот вопрос вообще обсуждался, хотя Людовик VII, напротив, колебался между морским и сухопутным маршрутом, прежде чем решил выбрать последний. В западном Средиземноморье только несколько морских городов могли предоставить такой большой флот: Венеция, Генуя, Пиза и Марсель. Поэтому, можно сказать, был объявлен тендер.

Для своей первой заморской экспедиции Людовик связался с Марселем и Генуей. Два города предоставили ему двадцать и двенадцать больших кораблей, соответственно, по цене 1.300 марок за судно. Генуя также оснастила четыре малых корабля по цене 1.100 марок за каждый. Марсель предложил десять галер сопровождения бесплатно. Генуя не была столь щедра, но все же получила дополнительный заказ: три корабля для короля и его свиты. У баронов были свои собственные корабли. Гуго де Шатийон, граф Сен-Поль, нанял корабль в Шотландии, а Эльнар де Селингем, рыцарь из Артуа, аж в Норвегии! Когда флот отправился с Кипра в Дамиетту, он насчитывал, по словам Жуанвиля, 1.800 кораблей^[52].

В 1267 году Венеция впервые предложила предоставить пятнадцать больших кораблей к июню 1270 года. Двенадцать из них могли перевозить по 1.000 человек, а остальные три, самые большие, вдвое больше, то есть 2.000 — таким образом, могла быть перевезена армия в 18.000 человек. Если бы крестоносцы своим ходом отправились в Венецию, то в этом случае республика должна была за свой счет предоставить пятнадцать военных кораблей на один год. Предложение было привлекательным, поскольку планируемый крестовый поход был бы предпринят совместно королем Франции и Венецией. Такой способ уже был опробован в 1204 году, когда крестоносцы заключили аналогичное соглашение с венецианцами. Результат, надо признать, был не очень блестящим. Задавленные финансовыми требованиями своих союзников, крестоносцы были вынуждены штурмовать Зару, христианский город на Адриатическом побережье, который не желал подчиняться венецианцам, а сама экспедиция закончилась захватом и разграблением Константинополя.

В любом случае, в 1267 году, венецианцы поспешили отказаться от своего предложения, так как их торговля с мамлюкским Египтом, по их мнению, слишком сильно пострадала бы от участия в крестовом походе, готовящимся французским королем^[53]. Однако проект договора с Венецией содержит интересную информацию о характере и размерах кораблей, а также о количестве людей и провизии, перевозимой на борту. Каждого рыцаря сопровождали два сержанта, конь и паж (именно в таком порядке). На каждого человека приходилось по одной мере пшеницы, по полторы четверти парижской меры вина и воды на каждый день. На каждую лошадь — четыре меры ячменя, тюк сена, девять футов в окружности и пять футов в длину, и пятнадцать четвертей парижской меры воды. Все это нам мало о чем говорит, но мы должны помнить, что предварительные обсуждения договоренностей о перевозках проходили с большими подробностями.

Венецианцы снялись с торгов, а Марсель и Генуя остались в претендентах. Смета, представленная марсельцами, была признана слишком высокой — 800 марок (2.200 турских ливров) за аренду судна, перевозящего 1.000 паломников. Предложение генуэзцев было более умеренным — 700 марок. Таким образом они выиграли контракт, учитывая, что король Франции имел традиционные связи с великим лигурийским портом. Именно отсюда, как уже было сказано, Филипп Август отправился в Третий крестовый поход в 1190 году, именно генуэзцы перевезли Людовика в 1248 году и, наконец, именно им, король передал строительство в Эг-Морт, в лице знатного горожанина Гильельмо Бокканегра.

Договоры, подписанные с Генуей осенью 1268 года и весной 1269 года, были скопированы в реестр, который сейчас хранится в Национальном архиве. Гвидо Корриджа, подеста — то есть главный администратор городской коммуны — и городской совет гарантировали выполнение договоров, заключенных агентами французского короля, либо с самой коммуной, либо с частными судовладельцами. В общей сложности генуэзцы обязались поставить не менее дюжины кораблей, не считая всех мелких судов и барок, которые их должны были сопровождать. Корабли Paradis, Bonaventure, Saint-Esprit и Saint-Sauveur были большими судами, так как их длина составляла около двадцати пяти метров, и они могли перевозить до ста лошадей, а Montjoie, флагман флота, вероятно, был около сорока метров в длину. Некоторые корабли были куплены королем, другие просто зафрахтованы. Жалованье матросам (их требовалось несколько десятков на корабль) и расходы на такелаж были включены в стоимость. Для приобретения большого корабля требовалось 7.000 турских ливров, но король также разрешил судовладельцам, в счет уплаты, брать необходимую древесину из его лесных угодий. Выплаты производились частями и большинство из них проходило через Парижский Тампль, штаб-квартиру Ордена тамплиеров во Франции, который служил банком короля. Корабли были очень разнообразны. Наряду с большими кораблями были наняты галеры и знаменитые huissiers (l'huis — дверь) — суда, имеющие двери на корме, чтобы легче было загружать и выгружать лошадей, и щели которых перед отплытием конопатили паклей. Также было нанято множество барок и других небольших судов.

Для Генуи победа в крестовом походе была выгодной сделкой. Это означало занятость для ее арсенала, мастеров, моряков и, по мнению некоторых современников, перспективу воспользоваться союзом с королем Франции для восстановления прав, которых республика была лишена несколькими годами ранее в Акко. До начала июля 1270 года генуэзцы считали, что Святая Земля с ее главным городом Акко является целью экспедиции, до такой степени, что некоторые из них весной обязались вернуть в Акко займы, которые они сделали в Генуе^[54].

В переговорах с генуэзцами окончательные договоренности были достигнуты весной 1269 года. Сбор был назначен на 8 мая 1270 года в Эг-Морт, предусматривалась возможность остановки флота в таком-то и таком-то порту или на таком-то и таком-то острове на неопределенный срок, который мог растянуться на всю зиму. Но один момент был сформулирован очень четко — все генуэзцы должны были подчиняться королю Франции, от простого матроса до капитанов.

Поставки

В целом, за исключением переговоров с генуэзцами, о подготовке Людовика к своему второму крестовому походу известно немного. В одном отчете бухгалтера говорится о покупке дестриэ (destriers), то есть дорогостоящих породистых боевых коней^[55]. Готовясь к своему первому крестовому походу, Людовик собрал большое количество продовольствия на острове Кипр, о чем свидетельствует известный отрывок из мемуаров Жуанвиля.

Когда мы прибыли на Кипр, король был уже там, и мы нашли великое изобилие сделанных для короля запасов: а именно вина, денег и хлеба; запасы королевского вина были таковы, что люди сложили на ровном месте на берегу моря огромные горы бочек с вином, купленных ими за два года до приезда короля; и они их поставили одну на другую так, что видя их перед собой, казалось, что это амбары.

Что до пшеницы и ячменя, то их насыпали в поле грудами; и при виде их казалось, что это холмы, ибо от дождя, долгое время поливавшего зерно, оно проросло сверху так, что видна была только зеленая трава. Когда же его собрались везти в Египет, то сняли верхнюю корку с зеленой травой и нашли пшеницу и ячмень такими же свежими, как если бы их недавно обмолотили^[56].

Для своей второй экспедиции Людовик сначала объявил о своем намерении остановиться в Сиракузах, одном из портов Сицилии, во владениях своего брата Карла Анжуйского. Последний приказал подготовить небольшой флот ко дню Святого Иоанна Крестителя (24 июня) 1270 года. Еще весной Карл приказал своим офицерам запастись продовольствием на острове в ожидании прибытия армии крестоносцев и запретил любой его экспорт^[57].

Документы, содержащиеся в реестрах Канцелярии Карла Анжуйского, позволяют проследить миссию, возложенную на мастера Оноре, которого попеременно называли то "мастером машин короля Франции", то "плотником короля Франции". В последние месяцы 1269 года Людовик отправил его в Сицилийское королевство "для изготовления машин и других военных приспособлений". Карл приказал своим офицерам принять его хорошо и оказать ему всяческое содействие, в частности, они должны были показать мастеру Оноре все леса, находящиеся в их юрисдикции, и позволить ему брать столько древесины, сколько он захочет. Через несколько месяцев, в феврале 1270 года, Оноре получил от Карла деньги на покупку канатов и других вещей, необходимых для изготовления осадных машин для французского короля, ему также были предоставлены телеги для перевозки леса.

Людовик был не единственным, кто посылал агентов в Сицилийское королевство. Альфонс де Пуатье прислал лошадей, мулов, соленое мясо и все остальное, необходимое для заморского путешествия и его посланники, конечно, также находились под защитой короля Сицилии. В начале 1270 года остров Сицилия все еще считался первой остановкой на пути в Святую Землю^[58].

Простые крестоносцы

Если шаги, предпринятые королем и принцами перед отправлением, достаточно хорошо известны, то труднее себе представить, как бароны и простые рыцари могли подготовиться к крестовому походу. На развороте Cartulaire de Saint-Maur-des-Fossés известного как Черная книга мы видим "рыцаря-крестоносца готового отправиться в паломничество в заморские края", делающего пожертвование "для спасения своей души" соседнему монастырю, как это сделал мелкий сеньор из Иль-де-Франс Жан д'Эври в отношении монастыря Сен-Мор-де-Фоссе в мае 1270 года^[59]. Был ли это просто подарок? Не заплатили ли ранее монахи Жану д'Эври какую-то сумму, чтобы помочь ему в его приготовлениях? Несомненно, Жану нужно было купить нового коня, проверить свою кольчугу и упряжь для лошадей, а также позаботиться об экипировке слуг, которые будут сопровождать его в этом приключении.

Иногда целая группа людей сопровождала господина более важного, чем Жан д'Эври. Например, когда Жан де Жуанвиль отправился в крестовый поход в Египет, его сопровождали священник, камергеры и капелланы. За Ги де Дампьером, графом Фландрии, последовала большая часть его домочадцев, включая менестрелей, среди которых был поэт Адене ле Руа, один из самых известных в то время^[60].

Приготовления Жуанвиля перед его отъездом в 1248 году достаточно хорошо известны и должны были быть более или менее такими же, как у любого важного крестоносца. Жуанвиль пришел к соглашению со своим кузеном, Жаном, сеньором д'Апремон, графом Саарбрюккен. Каждый из них набирал по девять рыцарей, а также некоторое количество клерков, слуг, конюхов и ремесленников, без которых невозможно было ни путешествовать, ни воевать. Чтобы перевезти людей и лошадей, два кузена отправили своих агентов в Марсель, чтобы нанять корабль в преддверии отплытия. Представьте себе переговоры, составление контракта, внесение залога и множество деталей, которые необходимо было уладить. Для покрытия всех этих расходов, Жуанвиль отправился в Мец, чтобы заложить большую часть своих сеньориальных владений, ведь в то время земли принадлежавшие лично ему приносили доход не более 1.000 турских ливров в год. На следующей неделе после Пасхи 1248 года Жуанвиль созвал своих вассалов и зависимых людей в свой замок. Первые несколько дней были посвящены празднованиям, поскольку с понедельника по четверг его самые важные вассалы каждый по очереди устраивали ему пир, так как Великий пост только что закончился празднованием Пасхи в предыдущее воскресенье. В пятницу дела приняли более серьезный оборот. Перед своими людьми Жуанвиль заявил: "Сеньоры, я отбываю за море и не знаю, вернусь ли. Подойдите же; если я нанес вам какой-либо ущерб, я, как обычно, возмещу его поочередно всем, кто пожелает что-либо потребовать от меня или моих людей". Затем он покинул зал и предоставил своим вассалам самим оценить претензии каждого из них. "Я заплатил, сколько они, собравшиеся все вместе, порешили", — пишет Жуанвиль. Отправляясь в Святую Землю, важно было не оставить после себя никаких обид.

Теперь, когда он почувствовал, что находится в хороших отношениях со всеми, Жуанвиль получил от аббата соседнего монастыря Шеминон знаки отличия паломника, в его случае суму и посох (bourdon). Вместо того чтобы отправиться непосредственно в Эг-Морт, Жуанвиль начал свое путешествие с паломничества к мощам двух местных святых. Оружие, доспехи, припасы, все, что много весило, отправили на телегах в город Осон, где погрузили на корабль, который проследовал по реке Сона до Лиона, а затем вниз по реке Роне до Эг-Морт. Коней же отправили по дороге.

"Я отправился в Блекур и Сент-Юрбен, поклониться святым мощам, что там находятся. И направляясь в Блекур и Сент-Юрбен, я ни разу не позволил себе обратить взор к Жуанвилю, дабы прекрасный замок и двое моих детей, которых я покидал, не растрогали мое сердце". Жуанвиль, как мы знаем, отказался сопровождать Людовика в его втором крестовом походе. Возможно, это объясняется тем, что спустя несколько десятилетий он сохранил острое воспоминание о своем отъезде в 1248 году^[61].

3

Из Парижа в Эг-Морт

(январь-июнь 1270 года)

Людовик IX в 1270 году

Людовик IX родился в апреле 1214 года, в 1270 году ему было 56 лет, и он правил Францией с 1226 года. Здоровье короля всегда было шатким. В 1244 году тяжелая болезнь, дизентерия или малярия, угрожала лишить его жизни, и именно по этому случаю он впервые принял крест. Во время египетской кампании он заразился тем, что Жуанвиль называет "армейской болезнью", возможно, цингой. Болезнь, говорит Жуанвиль, "была такова, что усыхали все мышцы ног, кожа на икрах покрывалась черными, как старый сапог, землистого цвета пятнами, а десны начинали гнить; и никто не мог излечиться от этого недуга, разве что умереть. Признаком наступавшей смерти было то, что из носа начинала идти кровь". Жуанвиль преувеличивает, и хотя они оба пострадали от болезни, а короля, кроме того, поразила сильная диарея, им обоим удалось спастись, отчасти благодаря помощи египетских врачей. За несколько недель, проведенных в плену у мамлюков, Людовик подвергся многочисленным мучениям. Ему угрожали пытками, а его тюремщики даже обещали предать его смерти, если он не примет ислам. Однако, согласно Жуанвилю, который утверждает, что услышал это от самого короля, сарацины хотели прежде всего заставить Людовика сдать крепости, принадлежащие военным Орденам, тамплиерам и госпитальерам, в Святой Земле и для этого они были готовы подвергнуть его пытке bernicles (раковина), "самой жестокой пытке, какую только можно претерпеть; это две сложенные доски, утыканные по краям зубьями; они входят одна в другую и связаны по концам ремнями из бычьей кожи. И когда в нее хотят поместить человека, его кладут набок и помещают ноги между шипами; а потом сажают человека на доски; после чего не остается и половины ноги, кости которой не были бы совершенно раздроблены". Людовик, всегда бывший во всем образцом, как говорят, просто ответил сарацинам, "что он их пленник и что они могут делать с ним все, что захотят". К последствиям болезни и шока от плена следует добавить, после возвращения в королевство, лишения и унижения, которым Людовик подвергал себя как вечный кающийся — несмотря на предупреждения своих духовников, которые советовали ему, например, есть мясо по понедельникам, когда он уже не принимал его по пятницам. Таким образом король был человеком преклонного возраста, страдающим болями в правой ноге, периодической глухотой, с расшатанными зубами, иногда настолько слабым, что его нужно было поддерживать при ходьбе^[62]. Жуанвиль с умилением вспоминал короля, которого он знал в юности: "Никогда я не видел более красивого человека при оружии, ибо он выделялся высотой своих плеч над всеми своими людьми с золотым шлемом на голове и немецким мечем в руке". Двадцать лет спустя красивый 35-летний рыцарь, который в июне 1249 года отплыл на своем корабле, чтобы сразиться с сарацинами, стал не более чем далеким воспоминанием^[63].

Однако этот человек по-прежнему производит впечатление. Один из его агиографов, Гийом де Шартр, отмечает, что многие были поражены, увидев "человека столь скромного, столь кроткого, без силы в теле, без суровости в обращении, способного спокойно управлять таким королевством". В ходе расследования добродетелей Людовика брат Симон дю Валь, настоятель доминиканского монастыря в Провене, уточнивший, что он сам посещал великих людей мира, королей, принцев и прелатов, вспоминает, что никогда не был в присутствии Людовика "без большого почтения и страха, как если бы посещал святого". Этот король, который близко общался к бедными и больными, который прикасался к золотушным и кормил прокаженных, озадачивал окружающих и восхищал своих современников, как в королевстве, так и за его пределами, в том числе в арабо-мусульманском мире. "Он обладал рассудительностью, твердостью и религиозностью в понимании франков, которые очень доверяли ему и у него был прекрасный рост", — так говорит один египетский историк, современник Египетского крестового похода^[64].

При дворе Людовика было мало развлечений. Король отказывался говорить о ком-либо плохо и запретил кому-либо сквернословить Бога или Деву Марию. Жоффруа де Болье сообщает, что, например, он приказал прижечь нос и губы парижскому горожанину, который богохульствовал. Правда, столкнувшись с непониманием, которое многие в его окружении и в других местах проявили к его суровости, Людовик объяснил, что с радостью согласился бы "быть заклейменным каленым железом при условии, что в его королевстве не будет мерзкой божбы". Однажды, Людовик был подвергнут тайному бичеванию духовниками, чтобы искупить свои грехи в пятницу, день памяти смерти Христа. В этот день, каждую неделю, король даже запрещает себе смеяться. В Страстную пятницу он запретил своим детям носить головные уборы "из любви к Иисусу Христу, Который в этот день был увенчан терновым венцом". Его благочестие также отражалось в его скрупулезном посещении богослужений, которое даже его агиографы считали чрезмерным, поскольку этот человек, который был весьма авторитарным, буквально навязывал свой ритм жизни окружающим. Его дети должны были слушать мессу, канонические часы на которыми разбит день и регулярно слушать проповеди, большим поклонником которых был их отец. Более того, он предназначил двух сыновей, родившихся у него во время первого его крестового похода, Жана и Пьера, к монашеской жизни. Один должен был стать доминиканцем, а другой францисканцем — но оба выбрали другой путь, против которого их отец в общем-то не возражал. Людовик также хотел, чтобы его родственники омывали ноги бедным и у его сыновей не было выбора, но Жуанвиль, также приглашенный на это упражнение в смирении, согласился более чем неохотно!

При королевском дворе трезвость была в порядке вещей. Людовик позволял своим поварам решать выбор подаваемых к королевскому столу блюд, но что еще хуже, он подливал воду в соусы, чтобы ослабить вкус. После возвращения из Святой Земли король больше не носил драгоценных тканей и украшений, ни беличьих мехов, ни тонкого сукна, не использовал ни золотых стремян или шпор. "Его одеяния были из грубой неокрашенной или синей ткани", — говорит Жуанвиль. "Меховая отделка его одеяний и мантий была из замши, заячьего или бараньего меха и вся его одежда была темная, черная или синяя", — сообщает его духовник Жоффруа де Болье. То, что король не тратил на свою одежду, питало его неиссякаемую щедрость к бедным и внимание к больным^[65].

Однако Людовик не отказался от пышности когда это было необходимо. Хотя сам он придерживался строжайшей трезвости, его винный погреб содержался в порядке. Когда он собирал своих баронов и рыцарей или принимал короля или посольство, Людовик знал, как показать свою щедрость, неотъемлемую королевскую и рыцарскую добродетель. Он также велел своим сыновьям заботиться о своей одежде, "дабы жены ваши сильнее вас любили, а ваши люди больше уважали", — говорил он им, согласно Жуанвилю^[66].

Королевство в покаянии

Аскетизм, который король налагал на себя, отражался на его семье и окружении. Все королевство должно было покаяться. В 1240-х годах, готовясь к своему первому отъезду в Святую Землю, Людовик отправил по королевству следователей, чтобы проверить поведение своих офицеров и получить жалобы от своих подданных. В 1254 году Людовик опубликовал амбициозный указ о реформе королевства, призванный обеспечить "мир и спокойствие подданных, без которых нет покоя самому королю". Целью реформы было как усиление контроля за честностью королевских бальи, сенешалей и прево, так и морализация общества путем максимального ограничения ростовщичества, богохульства, проституции и азартных игр. Как часто отмечают историки, "дух реформ" Людовика был формой искупления его грехов, которые стали причиной неудачи его крестового похода^[67].

Негативная реакция баронов на объявление о повторном принятии креста показывает, что Людовик принимает решение единолично. "И кажется, что когда ему излагали что-либо, он не говорил: «Я об этом посоветуюсь», но видя ясную и очевидную правоту, тут же отвечал сам". Жуанвиль лукавит, что видит в этом несомненное качество короля, ведь этот крупный барон, привязанный к обычаям своего сословия, вряд ли мог одобрять личный режим правления, который ввел Людовик. Однако именно так король понимал свою функцию как правителя. Только король несет ответственность за управление своим королевством. "И он сказал, что никто не может быть добрым правителем на земле, если не умеет еще и отказать, смело и твердо, равно как и давать"^[68].

Действительно, нет никаких сомнений в том, что Людовик был очень высокого мнения о королевском предназначении. Во время переезда из Святой Земли во Францию корабль, на котором он путешествовал, налетел на камень или песчаную отмель. Плотники находившиеся на судне сумели починить его, но пассажиры всерьез опасались за свою жизнь. На следующий день король прокомментировал этот эпизод Жуанвилю: "Сенешаль, ныне Бог, явил нам долю великого могущества; ибо один из тех малых ветров, что столь слабы, что едва могут называться ветрами, чуть было не утопил короля Франции, его детей, жену и его людей". Несмотря на то, что он тоже находится в руках Божьих, быть королем Франции — это ответственная задача^[69].

Королевские дети

Людовик привил эту концепцию королевского предназначения и своим детям, в первую очередь своим сыновьям. Своему старшему сыну Людовику, который умер в 1260 году, он объяснял: "Дорогой сын, я прошу тебя, сделай так, чтобы тебя полюбили жители твоего королевства. Ибо я бы предпочел, чтобы из Шотландии явился шотландец и хорошо и справедливо управлял народом королевства, чем чтобы вы управляли им плохо". Для Филиппа, второго из своих сыновей, призванного после 1260 года стать его преемником, Людовик надиктовал знаменитый текст Поучений (Enseignements). Это было руководством для идеального христианского короля. Король должен чтить Бога, защищать церкви и поступать справедливо с бедными, с величайшей осторожностью выбирать своих советников, служащих и духовника, любить добро и ненавидеть зло. Также следует избегать войны с другим христианским королем, если на то нет веской причины, но все же, мир предпочтительнее. В общем, ничего оригинального, но благодаря своему автору Поучения широко распространилось во Франции и других странах. Хронисты и агиографы благочестиво переписывали текст. Чтобы еще больше усилить его значимость, говорили, что Людовик продиктовал его на своем смертном одре, в лагере под Карфагеном, за некоторое время до своей смерти^[70].

Несмотря на опасность экспедиции, было вполне естественно, что сыновья короля, Филипп, Жан и Пьер, сопровождали его в крестовом походе. В предыдущие годы Людовик предоставил им земельные владения. Он был менее щедр к своим сыновьям, чем его собственный отец. Людовик VIII предназначил Артуа — Роберту, Пуату — Альфонсу, Анжу и Мэн — малолетнему Жану, которого заменил Карл. Если не считать Нормандии, то завоевания Филиппа Августа были распределены между членами королевской семьи. Через поколение поколение распределять было уже нечего, так как королевский домен за это время почти не увеличился. В ожидании наследования трона своего отца старший Филипп, посвященный в рыцари в 1267 году, получил Орлеан и ряд земель в Гатине и Пуасси. Второй из сыновей Людовика, Жан, родился в 1250 году в Дамиетте, когда его отец был в плену у мамлюков и обстоятельства его рождения дали ему прозвище Тристан. Ему Людовик подарил графство Валуа. Благодаря своему браку Жан также стал графом Неверским. Третий сын, Пьер, получил графство Алансонское. Только у последнего из рожденных, Роберта, еще ничего не было. Но в марте 1270 года, перед самым отъездом, отец подарил ему замок Клермон в Пикардии, который должен был стать резиденцией графа^[71].

Из четырех братьев только Филипп был посвящен в рыцари, в то время, когда для принца, как и для любого молодого дворянина, посвящение в рыцари означало совершеннолетие. Так что остальные королевские сыновья все еще считались несовершеннолетними. Это означает, что они имели небольшой вес в окружении своего отца и, вероятно, не входили в его Совет. Насколько можно судить, Людовик был одновременно суров и отстранен по отношению к ним. Жуанвиль сообщает, например, что за время, проведенное с ним в Святой Земле, он ни разу не слышал, чтобы король говорил о детях, которых он оставил во Франции. После его возвращения дела обстояли не намного лучше. Когда Людовик пригласил их сесть рядом с ним у входа в его часовню, его сын Филипп и зять Тибо Наваррский не осмелились сесть так близко к королю. Ответ короля, по словам Жуанвиля, был язвительным: "Вы впрямь поступили дурно, когда, будучи моими сыновьями, не выполнили с первого раза то, что я повелел; смотрите же, чтобы впредь этого с вами не случалось"^[72].

Что касается дочерей, то они имели меньшее значение, но Людовик регулярно интересовался их жизнью. Своей дочери Изабелле он прислал ларец из слоновой кости, в котором лежала железная цепочка (discipline), которой она должна была бичевать себя в наказание за грехи, по образу и подобию своего отца. Как и для Филиппа, для Изабеллы он также составил Поучение, приспособленное к ее положению королевской принцессы. Образ этого озабоченного, впечатлительного и сурового отца возможно слишком очернен, ведь по-своему он был любящим и всегда стремился поступать правильно.

Брак дочерей короля был дипломатическим вопросом. В феврале 1270 года Маргарита вышла замуж за герцога Брабантского, Иоганна I. Говорят, что Людовик надеялся, что герцог также примет крест. Но из зятьев Людовика только Тибо, король Наваррский и граф Шампанский, который женился на старшей из дочерей короля, Изабелле, в 1258 году, пошел за своим тестем. Ни герцог Брабантский, ни Фернандо, сын кастильского короля Альфонсо X, в 1268 году не последовали за ним. Младшая дочь, Агнесса, родившаяся в 1260 году, была еще слишком молода, чтобы выйти замуж^[73].

Посещение церквей

Недели, предшествовавшие отъезду Людовика, стали временем для посещения различных религиозные учреждения. Некоторые из них были королю особенно дороги. Монастырь Мобюиссон, Нотр-Дам-ла-Руаяль, был основан Бланкой Кастильской недалеко от Понтуаза в 1241 году. Именно здесь, среди цистерцианских монахинь, королева решила быть похороненной. Людовик побывал там в последний раз в марте 1270 года. В документе, в котором он списал все долги монахинь, Людовик напомнил, что монастырь был основан "его дорогой дамой и матерью, Бланкой, некогда королевой Франции", и что он прибыл поприветствовать монахинь в последний раз перед своим очередным отъездом за море. Несомненно, Людовик также приехал, чтобы посетить гробницу своей матери, которая умерла в ноябре 1252 года, когда он был в Святой Земле. Жоффруа де Болье сообщает о сильной боли и печали, охвативших короля, когда он услышал эту новость^[74].

Другим монастырем, который посетил Людовик по мере приближения своего отъезда, был монастырь, основанный его сестрой в Лоншане. Изабелла была единственной девочкой в семье мальчиков. Но ее характер был не менее сильным, чем у ее братьев. Она была предназначена в жены сыну императора Фридриха II. Но отказалась выйти замуж, поклявшись Богу в своей девственности и получила разрешение основать монастырь Бедных Клариссинок, женскую ветвь ордена Святого Франциска, известного во Франции как Кордельеры. Не приняв пострига, она поселилась в келье в монастыре и руководила жизнью и деятельностью монахинь. Ее смерть, 23 февраля 1270 года, стала поводом для последнего визита короля в Лоншан, ведь он был хорошо знаком с этим местом. Мы можем только догадываться о чувствах, которые посетили Людовика перед могилой его сестры. Не подозревали ли его современники в том, что он поддался искушению отречься от трона, чтобы вступить в один из нищенствующих орденов? Жалел ли он о том, что не принял посвящение? Неизвестно. В любом случае, Людовик не преминул обратиться за помощью к Клариссинкам. Стоя на коленях в комнате, где проходил их капитул, он попросил их помолиться перед его отъездом за море^[75].

Посещение Мобюиссона и Лоншана было чисто семейным делом. Также как поездка Людовика в Сен-Дени, где были похоронены его отец, Людовик VIII, его дед, Филипп Август, а также большинство его предшественников, начиная с Гуго Капета и даже раньше. Сен-Дени (Святой Дионисий) являлся покровителем династии Капетингов и всего королевства. Каждый год, 9 октября, в день праздника святого, Людовик отправлялся в аббатство. Преклонив колени перед алтарем, он подносил ко лбу четыре золотых безанта, которые тут же клал на алтарь аббатства. Этот ритуал, повторявшийся каждый год, напоминает нам о том, что король Франции является "рабом" Сен-Дени, его зависимым человеком. В 1260-х годах Людовик переставил гробницы, чтобы более четко обозначить преемственность королей Франции со времен Карла Лысого (840–877). Несомненно, Людовик знал, что его королевство во второй половине XIII века уже имело многовековую историю.

Аббатство Сен-Дени также являлось местом, где хранилось драгоценное знамя — Орифламма (Золотое пламя). С начала XII века короли из династии Капетингов, перед тем, как возглавить свою армию, имели привычку отправляться в Сен-Дени, чтобы поднять этот красный штандарт, который, как говорят, принадлежал Карлу Великому, и упоминание о котором можно найти в Песне о Роланде. Для монахов Орифламма являлась также собственным штандартом аббатства, а его знаменосцем был король Франции, поскольку он являлся вассалом Сен-Дени по графству Вексен. В XIV веке мы уже видим целую церемонии принятия Орифламмы, основы которой, должно быть, были заложены во времена Людовика. После торжественной мессы аббат благословлял знамя, прежде чем передать его королю, который проводил до этого ночь в монастыре. Реликварии с мощами Сен-Дени и его спутников, святого Рустика и святого Элевтера, по этому случаю помещались на главный алтарь. Именно под их надежной защитой король и принимал Орифламму. Как и в 1248 году, Людовик также получил от аббата суму и посох паломника, ведь рыцарь, отправляющийся в крестовый поход, также являлся христианином, направляющимся в паломничество к Святым местам. Так как ничто не должно было быть упущено, Людовик в конце концов был благословлен аббатом самыми драгоценными реликвиями хранившимися в монастыре, гвоздем от Истинного Креста и Святым венцом, который содержал шип от Тернового венца Христа. Монахи из Сен-Дени явно не хотели, чтобы их вытеснили каноники из Сент-Шапель, у которых хранился сам Терновый венец и несколько частей Истинного Креста^[76].

Завершившийся принятием Орифламмы, визит в Сен-Дени состоялся 14 марта 1270 года. В течение нескольких недель, как и в 1248 году, Людовик не преминул посетить другие заведения, связанные с династией Капетингов. Это была настоящая экскурсия по монастырям и благотворительным заведениям столицы. Были посещены монастыри нищенствующих орденов, лепрозории и богадельни. Каждый раз король собирал монахов или больных и стоя перед ними на коленях, в присутствии членов своего двора, просил их молиться за него. Если благочестие Людовика не вызывает сомнений, то демонстрация харизмы, присущей королям Франции, была не менее важна. В некотором смысле, Людовик создавал эффект преемственности, воссоздавая свой собственный отъезд в 1248 году, как и отъезд своего прадеда Людовика VII за сто двадцать лет до этого, который произошел при схожих обстоятельствах^[77].

Маргарита Прованская

Людовик начал свое паломничество с Сен-Дени и после посещения религиозных и благотворительных заведений Парижа первый этап был завершен и привел короля в близлежащий Венсен, одну из любимых резиденций Капетингов. Там Людовик встретил свою жену, Маргариту Прованскую. В начале своего брака молодая пара была очень влюблена друг в друга. В одной из своих самых известных историй Жуанвиль не без иронии рассказывает о препятствиях, которые Бланка Кастильская ставила на пути свиданий супругов. Когда Людовик отправился в свой первый крестовый поход, Маргарита поехала вместе с ним. Пока армия крестоносцев шла на Каир, она оставалась в Дамиетте, египетском порту, захват которого так эффектно последовал за высадкой крестоносцев на побережье. Неудачи кампании, капитуляция армии и пленение Людовика не ослабили ее решимости. Не зная чем все закончится, она умоляла одного рыцаря, охранявшего ее, предать ее смерти, чтобы она не попала живой в руки сарацин. Поскольку мамлюки предпочли, о сдаче Дамиетты, вести только переговоры, Маргарита избежала худшего и в течение четырех недель плена Людовика она взяла на себя всю инициативу по ведению дел. Следующие четыре года Маргарита провела с королем в Святой Земле. Насколько известно, связь между супругами постепенно ослабевала, несмотря на десять или около того беременностей Маргариты. Став старше, ранее хрупкая молодая девушка, преследуемая своей свекровью, не осталась равнодушной к искушению властью. По словам Жоффруа де Болье, Людовик говорил с женой о возможности отречься от престола и вступить в один из монашеских орденов, францисканский или доминиканский. Для женатого мирянина выбор монашеской жизни был действительно возможен, но для этого было необходимо согласие жены, и она сама должна была принять постриг. Маргарита Прованская отказалась наотрез. В 1262 году она заставила дать клятву своего сына Филиппа, которому тогда было 17 лет, подчиняться ей до его тридцатилетнего возраста. Папа Урбан IV, по просьбе короля Франции, был вынужден лично освободить молодого человека от такой неосторожной клятвы.

Одно из положений этой клятвы запрещало Филиппу оказывать помощь своему дяде, Карлу Анжуйскому. Своего деверя Маргарита Прованская откровенно ненавидела и преследовала со всей своей мстительностью. В 1246 году Карл женился на Беатрисе, самой младшей из четырех дочерей Раймунда Беренгера V, графа Прованского. В отсутствие наследника мужского пола, Беатриса была назначена по обычаю наследницей графства. Таким образом, Карл Анжуйский и стал графом Прованса. Несомненно, он мог бы смягчить горечь своих своячениц, предложив им какую-либо компенсацию. Но это было не в характере Карла, который четко осознавал свои права и проявлял некоторую жадность. Из трех старших сестер Беатрисы Маргарита, жена Людовика, кажется, проявила наибольшее упорство в осуществлении своей мести, увлекая за собой Элеонору, королеву Англии (ум. 1291), и Санчу (Санцию), королеву римлян (ум. 1261). Именно эта враждебность к Карлу Анжуйскому объясняет, почему Людовик предпочел оставить свою жену во Франции, однако, не доверив ей регентство. Что бы ни думали о планах, задуманных Людовиком, несомненно, что рано или поздно они включали активное сотрудничество с его братом. Поэтому Маргарите было трудно присоединиться к армии крестоносцев, хотя присутствие женщин в армии не было невозможным, ведь принца Филиппа, например, сопровождала его жена, Изабелла Арагонская, а сама Маргарита, как уже было сказано, доехала аж до Египта. Что касается того, чтобы позволить Маргарите осуществлять управление королевством во время отсутствия мужа, то об этом не стоило и думать. Это означало бы риск того, что эта властная женщина, которая не всегда была склоннак двуличию, компенсировала бы себе убытки, которые она ранее понесла, конфисковав графства Анжу и Мэн или захватив графство Прованс, хотя в то время оно не входило в состав французского королевства. Так, 15 марта 1270 года в Венсене, месте счастливых воспоминаний, Людовик попрощался с Маргаритой, которая уже не могла причинить никакого вреда^[78].

Регентство

В истории династии Капетингов уже случалось, что король покидал свое королевство на неопределенный срок. В 1147 году Людовик VII поручил регентство аббату Сен-Дени, знаменитому Сугерию, и графу Неверскому. Поскольку последний решил удалиться в монастырь Гранд-Шартрез, Сугерий остался один руководить делами во время отсутствия короля (1147–1149). Когда Филипп Август отправился в Третий крестовый поход, его мать Адель Шампанская и ее брат, архиепископ Реймсский Гийом Белые Руки, взяли на себя ответственность за управление королевством (1190–1191). До своего отъезда на юг Франции в 1226 году Людовик VIII, похоже, не создавал специальной системы правления, но два его великих офицера, Бартелеми де Руа, камергер Франции, и Матье де Монморанси, коннетабль, возможно, сыграли свою роль во время отсутствия короля. В 1248 году Людовик совершенно естественно передал управление королевством своей матери, Бланке Кастильской. Помимо уз, связывавших сына с матерью, выбор был очевиден, ведь Бланка уже выполняла подобные обязанности в годы после скоропостижной смерти своего мужа Людовика VIII в 1226 году. После смерти Бланки (ноябрь 1252 года), старший сын короля Людовик (ум. 1260), который под руководством своих дядей, Альфонса де Пуатье и Карла Анжуйского, отосланных Людовиком во Францию летом 1250 года, представлял королевскую власть, но без титула "первенец [сын] короля Франции" (primogenitus regis Francie).

В 1270 году матери Людовика уже не было в живых, а его жена, по причинам, указанным выше, вряд ли могла осуществлять регентство, что касается его сыновей, то трое старших сопровождали его в крестовом походе, как и его родной брат Альфонс. Поэтому Людовик принял решение, принятое его прадедом, оставив управлять королевством знатного церковника и знатного барона: аббата Сен-Дени, Матье де Вандома, и Симона де Клермона, сеньора де Нель^[79].

Это, конечно же, были два человека, которым король полностью доверял. Матье де Вандом, ставший аббатом Сен-Дени в 1256 году, несколько меркнет по сравнению с Сугерием, с которым его объединяет лишь скромное происхождение. В отличии от своего выдающегося предшественника, Матье не оставил после себя ни одного произведения, которое было бы столь же значительным. Однако есть все основания полагать, что он в полной мере сыграл роль, ожидаемую от аббата Сен-Дени, роль высокопоставленного сановника Церкви королевства и привилегированного советника короля Франции.

Симон де Клермон более известен. Этот знатный барон происходил из рода древних графов Клермон-ан-Бовези, его двоюродным дедом был Рауль, граф Клермонский, коннетабль Франции, который умер в Акко в 1191 году во время Третьего крестового похода. Через свои семейные союзы Симон был тесно или отдаленно связан с большинством аристократических родов северной Франции, от Пикардии до Фландрии и от Иль-де-Франс до Нормандии. Он также был близким соратником Людовик, и его имя часто можно встретить в счетах королевского двора или среди членов Парижского Парламента. Его сын, Рауль, впоследствии станет коннетаблем Франции, а затем погибнет в битве при Куртре, но пока же он только что был посвящен в рыцари, на Пятидесятницу 1267 года, вместе с будущим Филиппом III и молодыми дворянами подрастающего поколения^[80].

Для удобства использовались термины регентство или регент, но официальный титул Матье де Вандома и Симона де Клермона делал их "теми, кто занимает место короля", (tenentes locum regis) то есть, буквально, его местоблюстителями. Это был первый случай, когда функции заместителей (лейтенантов) короля были охарактеризованы подобным образом и получили конкретное название. Их полномочия были очень широки. Они должны были председательствовать на заседаниях Парламента, назначать бальи и сенешалей, заслушивать и проверять отчеты королевских чиновников, следить за соблюдением прав короля, содействовать отправке денег королю за границу и обеспечить любые долги короля, которые могли возникнуть у итальянских банкиров или тамплиеров. Члены королевского Совета давали клятву при вступлении в должность, но за несколько дней до отплытия Людовик отменил эту клятву и приказал своим заместителям принести новую при свидетелях^[81].

В прошлый раз, уехав весной 1248 года Людовик вернулся во Францию только через шесть лет, в 1254 году. Когда в марте 1270 года Матье де Вандом и Симон де Клермон приступили к своим обязанностям, ничто не говорило о том, что они не выполняли бы их в течение нескольких лет. Был предусмотрен и вариант их собственной смерти до возвращения короля. В этом случае аббата Сен-Дени заменил бы Филипп, епископ Эврё, а Жан де Нель, сеньор де Фальви, сменил бы Симона де Клермона. К двум регентам был добавлен Этьен Тампье, епископ Парижский. В его обязанности входило обеспечение вакантных бенефиций, то есть церковных должностей, назначение на которые осуществлялось королем. Но Этьен должен был действовать совместно с канцлером Парижской Церкви, опекуном францисканского монастыря и настоятелем доминиканского монастыря в столице и если бы он умер, его место должен был занять аббат Сен-Дени^[82].

В 1248 году Бланка Кастильская все еще носила титул королевы Франции (или, по-латыни, regina Francorum, королевы Франков) и похоже, что она использовала только свою личную печать, ведь по сути, ей не требовалось ничего другого, чтобы придать полную законность изданным ей указам. В 1270 году этот вопрос встал в ином свете. Будут ли заместители короля использовать свои соответствующие печати для подтверждения государственных актов, изданных от их имени королевской Канцелярией? Станут ли они скреплять печатями документы, один как аббат Сен-Дени, другой как сеньор де Нель? В XIII веке королевская Канцелярия по-прежнему использовала только одну печать, называемую sceau de majesté (печать величия), поскольку на ней был изображен король, восседающий троне, с короной на голове, скипетром в левой руке и флер-де-лис (геральдической лилией) в правой. Естественно, король взял с собой в поход и королевскую печать, так как сохранилось множество актов, датированных его пребыванием в Эг-Морт или лагере под Карфагеном скрепленных этой печатью. Для заместителей, оставленных королем, была изготовлена другая печать — sceau à la couronne (коронная печать). Поле печати занимает корона, с зубцами в виде флер-де-лис, прекрасно символизирующая абстрактную сущность королевской власти, которую во время отсутствия короля осуществляют его заместители. Корону окружает легенда: Sceau de Louis, par la grâce de Dieu, roi des Francs, en action dans les régions d'outre-mer (Печать Людовика, милостью Божьей, короля франков, пребывающего в заморских землях) и в легенде, таким образом, не упоминаются его заместители, так как они действуют только по поручению короля^[83].

Печать, использовавшаяся регентами королевства в 1270 году. Вверху — сама печать: корона с зубцами в виде флер-де-лис и легендой S\ignum\ Ludovici Dei gr[aci\a Francor[um\\ reg[is], in partibus transma-rinis agentis (Печать Людовика, милостью Божьей, короля франков, пребывающего в заморских землях). Внизу — оборотная сторона печати, которую специалисты называют контр-печатью: щит с несколькими флер-де-лис.

Перед своим первым отъездом в 1248 году Людовик собрал в Париже баронов, которые оставались дома, чтобы те поклялись хранить верность ему и его детям во время его отсутствия. Не похоже, что Людовик сделал то же самое в 1270 году. Несомненно, положение изменилось. В 1248 году воспоминания о первых годах правления короля и спорного регентства Бланки Кастильской были еще свежи, как и война с Плантагенетами. Двадцать лет спустя королевская власть значительно укрепилась, и Парижский договор 1259 года урегулировал конфликт с королем Англии. Так что Людовик мог уехать со спокойной душой.

Заместители короля не были предоставлены сами себе. Из Эг-Морт, а позже из Туниса, Людовик поддерживал с ними регулярную переписку, насколько позволяли расстояния. 19 мая, находясь в Ниме, король, например, попросил их позаботиться о назначении новых комиссаров для урегулирования разногласий между духовенством и горожанами Лиона. Находясь в отъезде король-крестоносец продолжал наблюдать за своим королевством. Как и в 1248 году, он даже взял с собой реестр, содержащий документы, необходимые для функционирования королевской Канцелярии, образование которой восходит к Филиппу Августу^[84].

Движение к Эг-Морт

Во время принятия Орифламмы в Сен-Дени, а затем в Венсене, во время прощания с королевой, хронист Примат описывает сильные эмоции, охватившие собравшихся. "Была большая тоска, и было пролито много слез, как дворянами, так и простыми людьми, которые там были", — пишет он о благословении, полученном королем и его сыновьями в Сен-Дени. Было "много рыданий, вздохов и слез", и несколько дней спустя, в Венсене, во время прощания с королевой. В обоих случаях эмоции, безусловно, были искренними, но нельзя не увидеть в них продолжение попытки драматизации, которую мы наблюдаем с момента принятия креста в день Благовещения в 1267 году. Разве король не стоял на коленях у подножия кресла аббата в Сен-Дени, перед тем как монахи собрались на капитул? Не просил ли он, стоя на коленях, молитв монахов или монахинь в различных монастырях, которые он посещал? Такое показное смирение граничит с чистейшей гордыней, но следует признать, что Людовик умел это красиво подать^[85].

Теперь ему предстояло отправиться в путь. Часть его маршрута нам известна: Вильнев-Сен-Жорж, Мелён, Санс, Осер, Везле, Клюни, Макон и Лион. Согласно исследованиям Мишеля Молла дю Журдена, путешествие включало почти столько же посещений мес паломничества, сколько и этапов пути. 24 апреля 1267 года, между собранием в день Благовещения и посвящением в рыцари сына, Людовик уже ездил в Везле, чтобы присутствовать на поднятии мощей Марии Магдалины. В Лионе Людовик уже не был у себя в королевстве, так как в 1270 году город все еще оставался городом империи. В феврале король и легат достигли арбитражного соглашения о восстановлении мира между духовенством и горожанами — шаг в медленном процессе, который привел бывшую столицу галлов в королевство Франция. Далее путешествие продолжалось по левому берегу реки Рона, через Вьенну, и кажется только в Бокере, Людовик снова пересек реку. Эта вылазка за пределы его королевства может показаться необычной, но это был традиционный маршрут, по которому шли армии Альбигойского крестового похода 1209 и 1215 годов, а также той, которой командовал отец Людовика, Людовик VIII, в 1226 году. Где останавливался король Франции и его свита? Кто его встречал и принимал? Без сомнения, нельзя было оказать плохой прием армии крестоносцев, даже если те, что предшествовали ей, оставили после себя не только хорошие воспоминания.

В Бокере, Людовик снова оказался в своем королевстве, в сенешальстве, которое первым было создано Капетингами на юге Франции. Король воспользовался своим предстоящим отъездом, чтобы объехать регион, о котором он мало что знал. 12 мая он был в Ниме, куда вернулся 23-го, а затем снова в июне. 1 и 2 июня он находился в Вовере, недалеко от Эг-Морт^[86].

Говорят, что по прибытии в Эг-Морт Людовик сказал епископу из своей свиты о своем разочаровании по поводу малого количества сил, собранных для "нужды креста". В действительности, в Эг-Морт и его окрестностях, была собрана значительная армия. Согласно тому же хронисту, первоначальное разочарование Людовика было смягчено притоком паломников и крестоносцев в последующие недели, "как баронов и знатных людей, так и простых людей, среднего класса и богатых".

По мере приближения времени отплытия Людовик мог считать, что он выполнил задуманное. Вокруг него были его сыновья, принц Филипп, младшие Жан и Пьер; его брат, Альфонс, граф Пуатье и Тулузы; его зять, Тибо, король Наварры и граф Шампани; его племянник Роберт, граф Артуа. Присутствовали и другие знатные бароны: Ги де Дампьер, граф Фландрии, обязанный своим титулом именно Людовику, Ги де Шатийон, граф Сен-Поль, Жан де Бретань, граф Ричмонд, зять Генриха III, короля Англии. Таким образом, вокруг короля собралось исключительно блестящее общество.

В назначенный срок, в начале мая, не все корабли, которые должны были перевезти армию, были готовы. В ожидании кораблей бароны разъехались по окрестностям Эг-Морт. Альфонс де Пуатье и его жена остановились в Эмарге, где каждый из них составил свое завещание. Сам же король обновил свое еще в феврале, перед отъездом из Парижа. Людовик отпраздновал Пятидесятницу в Сен-Жиле, где даже устроил торжественный суд, как было принято в этот день. После отъезда из Парижа королевские нотариусы продолжали рассылать приказы и письма короля — стоит себе представить сцену, как они по вечерам составляли акты, заверяли их у хранителя печати и скрепляли государственной печатью^[87].

Однако не следовало задерживать посадку на корабли слишком долго. В Эг-Морт простые люди, предоставленные сами себе, стали ссориться и дело доходило до стычек. В жестокой драке каталонцы и провансальцы, с одной стороны, сошлись с французами, с другой. Погибло около ста человек. Примат и Гийом де Нанжи описали настоящее сражение, которое продолжалось на кораблях, стоявших на якоре. Король немедленно предпринял меры по восстановлению порядка. Он вернулся из Сен-Жиль, расположенного примерно в тридцати километрах, чтобы провести расследование и повесить лидеров беспорядков или тех, кого сумели поймать. Помимо одержимости дисциплиной в армии, безусловно, именно характер предприятия как крестового похода подтолкнул Людовик к безжалостности. "Он отомстил им за оскорбление, нанесенное Иисусу Христу", — отмечает Примат. Армия Христа, собранная для освобождения Святых мест, должна была быть образцовой. Во время своего первого крестового похода и последующего пребывания в Святой Земле Людовик уже проявил свой несгибаемый характер. На корабле, который вез их из Египта в Сирию, он упрекнул своего брата Карла за участие в азартной игре, а в Сирии он приказал прогнать проституток из лагеря крестоносцев и предложил выбор рыцарю, который был пойман за попыткой воспользоваться услугой одной из них: "либо пусть развратница проведет его по лагерю в рубахе за веревку, привязанную к гениталиям, либо он лишится своей лошади и вооружения и будет изгнан из войска". Рыцарь предпочел оставить своего коня и доспехи и покинуть лагерь^[88].

25 июня король направил свои последние рекомендации аббату Сен-Дени и сеньору де Нель. Он не преминул напомнить своим заместителям о великих принципах, которыми руководствовался в своих действиях после возвращения из Святой Земли в 1254 году: защита прав короля, поддержка бедных, запрет богохульства, искоренение проституции.

Еще не поздно было проявить последнюю щедрость по отношению к церквям. Таким образом, Людовик увеличил доходы Сент-Шапель, которую он построил во дворце на Иль-де-ла-Сите для хранения реликвий Страстей Христовых. Альфонс де Пуатье поступил иначе и пожаловал большое поместье Бедным Клариссинкам из Монтобана, несомненно, рассчитывая на молитвы сестер-монахинь о предстоящей экспедиции.

Крестоносцы из Фрисландии, района на территории нынешних Нидерландов, обещали присоединиться к армии Людовика и заручились обещанием короля ждать их до дня Святого Иоанна Крестителя (24 июня). Фрисландцы вышли в море 28 марта на пятидесяти кораблях, но из-за отсутствия ветра были вынуждены остановиться почти на три недели. Когда они прибыли в Эг-Морт, король уже давно уехал. К концу июня все корабли были загружены и готовы к отплытию^[89]. Альфонс де Пуатье, со своей стороны, вместе с другими баронами отплыл из Марселя. Было решено встретиться в гавани Кальяри, на юге Сардинии.

4

Армия крестоносцев

В мае и июне 1270 года в Эг-Морт и его окрестностях собралась большая армия. Принцы, бароны и рыцари, всадники и пешие, воины, купцы и слуги, мужчины и женщины — всех их объединяло то, что они носили знак креста, нашитый на их одежду^[90].

Крестоносцы

В своих призывах к походу в Святую Землю Папы всегда напоминали о статусе крестоносцев, определенном Четвертым Латеранским Вселенским собором, состоявшимся в 1215 году под председательством Папы Иннокентия III. Крестоносцы имели особый статус, отличавший их от обычных верующих. В обмен на обязательство отправиться в Святую Землю крестоносцы получали ряд привилегий, за соблюдением которых следил папский легат. Долги, которые они наделали, больше не подлежали оплате, их имущество во время их отсутствия находилось под защитой Церкви и, конечно, участие в крестовом походе давало им надежду на прощение всех грехов. "Все, что мы сделали плохого, / Будет прощено, если мы примем крест, / Давайте не будем отказываться от такого дара", — так воспевал Рютбёф^[91].

Хорошо известны условия, на которых Людовик принял крест, за которым, последовали принцы, прелаты и бароны. Предполагается, что членам его семьи и двора было предложено принять крест в подражание своему господину, точно так же, как это сделали бароны и дворяне, по случаю посвящения в рыцари принца Филиппа на Пятидесятницу в 1267 году или после особенно трогательной проповеди легата. Но как насчет тысяч других мужчин и женщин, собравшихся в Эг-Морт весной 1270 года? И как насчет генуэзских моряков? Несмотря на молчание источников, мы, несомненно, должны представить себе массовые церемонии под председательством легата или другого прелата, во время которых происходило принятие креста. Как упоминалось выше, приходские священники должны были знать, кто в их приходе стал крестоносцем и король, вероятно, тоже вел список тех, кто обязался следовать за ним, из числа баронов, его вассалов и членов его семьи. Однако, хотя нет сомнений в том, что Людовик проявлял рвение к крестовому походу, и что бароны, скорее всего, тоже, мы можем задаться вопросом о степени вовлеченности рыцарей и особенно простых людей, которые составляли большинство армии. Все ли они были так же убеждены, как король и принцы?

На службе у короля

Если возникает этот вопрос, то это потому, что большинство крестоносцев, собранных Людовиком, находились у него на службе. Это относится, прежде всего, к рыцарям. Поскольку это был крестовый поход, Людовик не мог требовать феодальной службы от своих вассалов. Более того, в неоднородном и разрозненном наборе обычаев, составлявших "феодальное право", обязательства вассалов всегда были очень ограничены. Ни о каком следовании за господином в течение периода, превышающего несколько недель (часто сорок дней), или о том, чтобы покинуть четко определенную территорию, не могло быть и речи. Крестовый поход не вписывался в эти рамки, что объясняет огромные мобилизационные усилия, предпринятые совместно королем и легатом.

Даже если Людовику удалось убедить баронов и рыцарей последовать за ним, он все равно должен был материально обеспечить условия для их отъезда. Для баронов и крупных сеньоров он мог довольствоваться финансовой помощью, например, попросить Папу или легата выделить им часть доходов от десятины. Однако в большинстве случаев ему приходилось с самого начала брать их на службу. Механизм этого достаточно хорошо известен. Король заключал с каждым важным сеньором контракт, то есть соглашение, в котором были оговорены обязательства обеих сторон. Во время правления Филиппа IV Красивого королевский клерк скопировал около тридцати таких контрактов, заключенных в преддверии крестового похода, который Филипп III должен был возглавить в 1275–1276 годах, они дают хорошее представление о контрактах, заключенных Людовиком десятилетием ранее.

Возьмем на пример Эрара де Валлери, маршала графства Шампань. Он обещал служить королю в течение года во главе тридцати рыцарей. Король обязался выплатить ему 8.000 турских ливров двумя частями, в начале года и через шесть месяцев, компенсировать стоимость лошадей, которых Эрар и его люди потеряют на службе королю (в Средние века это называлось restaur — восстановление) и предоставить место на корабле. Год, в течение которого Эрар должен был служить королю, начинался не с момента посадки на корабли, а с момента высадки армии на берег в пункте назначения и если необходимо было где-то перезимовать, прежде чем достичь цели, то год службы начинался с начала зимовки. На корабле, который их вез, тридцати рыцарям было разрешено иметь только по одной лошади, так как место на судне было сильно ограничено. Только рыцарям-баннеретам было разрешено иметь двух лошадей. Баннереты — это рыцари, имевшие право вести в бой группу людей под собственным знаменем с изображением своих собственных геральдических символов. Одна или две лошади — это было не так много для этих опытных всадников, которые привыкли иметь для себя гораздо больше лошадей. Каждый баннерет мог взять с собой на корабль пять человек, а pauvre homme (бедняк), то есть простой рыцарь, только двух. К ним, вероятно, следует добавить garçon (конюха), прикрепленного к каждой лошади. Кроме конюхов, нелегко определить статус этих людей. Кем они были — воинами, конными или пешими, или слугами? В любом случае, важно помнить, что группа из тридцати рыцарей на самом деле составляла около ста двадцати человек.

Как и король, такие принцы, как Альфонс де Пуатье и Роберт д'Артуа, набирали собственные дружины воинов. Например, молодой граф Артуа нанял своего тестя, Ги де Шатийона, графа Сен-Поль, а также простых рыцарей. Он даже пообещал некоему Перро де Вайли, который еще не был рыцарем, посвятить его во время экспедиции. В ноябре 1268 года Тибо, граф Шампани, привлек к походу графа де Дрё, за 14.000 турских ливров, а последний обещал следовать за ним во главе сорока рыцарей.

Несколько прелатов Церкви приняли крест и решили последовать за Людовиком за море. В этом списке фигурируют: Жан де Куртене, архиепископ Реймса, Эд Риго, архиепископ Руана, Мерен, архиепископ Нарбона, Венсан де Пирмиль, архиепископ Тура и другие прелаты. Каждый из них должен был также иметь несколько рыцарей свиты. Этот факт подтвержден для Ги Женевского, епископа Лангра, и весьма вероятен для остальных. Поэтому армия крестоносцев была действительно слаженной. Насколько можно судить, большинство рыцарей должны были оставаться на жаловании у короля, принцев или прелатов^[92].

Действительно ли все те, кто обещал служить в крестовом походе, отправились в путь? В отсутствие данных об их количестве, сказать трудно. Но есть все основания полагать, что король, принцы и прежде всего духовные лица позаботились об этом. В меморандуме, составленном непосредственно перед отъездом в Тунис, мы находим указание на то, что "все контракты рыцарей и сержантов, которые должны отплыть с господином графом [Пуатье], помещены вместе в сундук, чтобы быть взятыми за море"^[93]. Как видим Альфонс де Пуатье позаботился о том, чтобы сохранить при себе контракты, заключенные с рыцарями и сержантами, которые обязались сопровождать его. В его завещании также упоминается обязательство его душеприказчиков выплатить "рыцарям, сержантам и другим людям, которые отправляются с нами на помощь Святой Земле" то, что им еще причитается^[94]. Хотя почти вся бухгалтерская документация не сохранилась, нет сомнений, что она была очень обширной.

Счета, относящиеся к экспедиции, были утеряны довольно быстро, так как в 1320 году королевские клерки уже не знали, где их искать. Случайно в Trésor des Chartes (Сокровищнице хартий) сохранились некоторые расписки, подтверждающие, что некоторые рыцари регулярно получали жалованье от короля. Счета двора Ги де Дампьера, также частично сохранившиеся, указывают в том же направлении. По крайней мере, в некоторых случаях король мог заменить собой барона, который заключив контракт со своими людьми и не был в состоянии им заплатить. Так, в ноябре 1270 года рыцарь по имени Оливье де Лиль получил от бухгалтеров короля обещания во исполнение соглашений, заключенных с графом Вандомским, который умер в августе. Король полностью взял на себя роль главы армии^[95].

Рыцари, оруженосцы и солдаты

Поэтому большая часть армии крестоносцев находилась на службе у короля Франции и баронов. Некоторые рыцари вступили в армию по собственной инициативе, как, например, рыцарь из Эно Николя де Лален, которому впоследствии помогло чудесное исцеление, приписываемое Людовику, но они, конечно, были исключением.

Хотя рыцари были острием копья армии, не только они сражались верхом на лошадях. К ним присоединялись оруженосцы и рядовые бойцы. Как правило, будущий рыцарь сам является сыном рыцаря. Если его средства или средства его семьи позволяли, его посвящали в рыцари в возрасте 18 или 20 лет. Вопреки сложившемуся сегодня представлению, посвящение в рыцари — это скорее светская, чем религиозная церемония. Самое престижное посвящение в рыцари, к которому стремились молодые люди, ищущие острых ощущений, — это то, которое получали в утро решающей битвы, в напряжении предстоящего боя. Если посвящение в рыцари было знаменательным событием, то это потому, что рыцари составляли отдельное сословие. В хрониках их имя всегда предваряется титулом dominus (господин), на латыни. Во Франции XIII века, рыцарство все еще было полностью светской элитой общества. Сам король посвящался в рыцари, самое позднее — в день своей коронации, как это было в случае с Людовиком, который был посвящен в рыцари в возрасте 12 лет, когда он получил и помазание, сделавшее его королем Франции. Тем не менее, все больше и больше сыновей рыцарей больше не стремились получить посвящение. Если рыцарь — это титул, который делал честь его носителю, то это было также и бремя для тех, кто постепенно обеднел в течение XIII века в результате кризиса дворянских вотчин. Когда-то посвящение в рыцари было естественным для сына рыцаря, но постепенно оно стало более избирательным.

Сыновей рыцарей, не получивших посвящение, не следует путать с простыми оруженосцами. Для их обозначения на севере Франции постепенно утвердился термин écuyer, в то время как на юге использовались слова donzels или damoiseaux. В военном отношении оруженосцы имели меньше обязательств, чем рыцари. Не ожидалось, что у них будет несколько лошадей или целая свита воинов, так как их престиж был не так высок, как у рыцарей. Рассказывая о событиях египетской кампании, Жуанвиль упоминает только имена рыцарей и за некоторыми исключениями, он никогда бы не подумал заинтересовать читателя судьбой оруженосцев, а тем более простых воинов.

Наряду с рыцарями и оруженосцами существовала третья категория вооруженных всадников. Это были простые hommes d'armes (люди при оружии), которые не являлись ни рыцарями, ни оруженосцами. Но кем они были и откуда брались? Сказать очень трудно. Некоторые из них, должно быть, происходили из среды мелкого дворянства, из которого они вышли через несколько поколений. Другие происходили из сельской местности или городов и, должно быть, были отмечены за свои физические качества или умение ездить верхом. В обычные времена крупному сеньору обязательно требовалось несколько человек в свите или для охраны замка или поместья. Когда ему приходилось отправиться в крестовый поход, именно этих людей он мог призвать для комплектации своего штата.

Конные арбалетчики и пехотинцы

Король и принцы нанимали и других воинов. В дополнение к своим рыцарям граф Пуатье нанял конных арбалетчиков. Сикард Аламан, один из его главных советников, получил очень точные инструкции по этому вопросу. Каждый арбалетчик должен был быть обеспечен лошадью и ее снаряжением, получать 5 турских су жалования в день, которые должны были использоваться для оплаты его питания и других необходимых расходов. Для него и его лошади должно было быть зарезервировано место на корабле, а норма возмещения стоимости потерянных лошадей должна была соответствовать норме, установленной королем Франции для его собственных конных сержантов. Хроники говорят нам только о корпусе "арбалетчиков двора", безусловно, более многочисленном, чем двадцать пять арбалетчиков, которые обычно были нормой для крупного барона. Создается впечатление, что несколько сотен человек составляли эту элиту крестоносной пехоты. Роль арбалетчиков могла быть важной, так во время высадки у Дамиетты, в 1249 году, именно они прикрывали своим огнем рыцарей высаживающихся на берег. Среди пехотинцев были также каталонцы и провансальцы, которые участвовали в стычке со своими французскими коллегами в Эг-Морт, за несколько дней до отправки. Вполне вероятно, что сенешали Бокера и Каркассона получили от короля задание набрать контингенты пехотинцев для подготовки к будущему крестовому походу, даже за пределами границ королевства — в графстве Прованс территории империи, и Каталонии — части королевства Арагон. Возможно, даже, что агенты короля не слишком следили за качеством набранных солдат. По прибытии в Тунис генуэзские моряки также были задействованы в боевых операциях и именно они, например, взяли Карфаген, что стало первым подвигом в кампании^[96].

Другие контингенты

Помимо французских рыцарей, основной контингент был представлен генуэзскими моряками. В Annales de Gênes (Анналах Генуи), почти официальном источнике, упоминается цифра в 10.000 генуэзцев, служивших на 55 крупных кораблях и множестве других мелких судов. 10.000 — это, скоре всего, и слишком много, но генуэзцев было, бесспорно, много. Как и другие жители морских республик, генуэзцы привыкли жить вдали от дома и самостоятельно организовывать свою жизнь. Во время тунисской кампании были избраны два консула, которые отправляли правосудие от имени генуэзской коммуны и в начале сентября генуэзские власти отправили в Тунис некоего Франческо де Камила, которому было поручено взять под свою власть генуэзцев в армии крестоносцев.

Граф Шампанский также является королем Наварры и трубадур Гийон Анелье восхваляет доблесть наваррских рыцарей в армии крестоносцев, которые с боевым кличем Navarre! (Наварра!) отражали нападение сарацин. Хроника монаха Менко столь же категорична в отношении присутствия контингента из Фрисландии, но фризы должны были прибыть только летом или ранней осенью. После завершения крестового похода в Тунисе, 500 фризов покинули Сицилию и добрались Акко следующей весной. Также небольшая группа рыцарей сопровождала английского принца Эдуарда, его брата Эдмунда Ланкастера и их кузена Генриха Алеманского, но англичане настолько отстали от графика, что прибыли в Тунис только после окончания военных действий. Во время кампании в Тунисе упоминаются рыцари-госпитальеры, то есть члены военного Орден Святого Иоанна Иерусалимского. И если госпитальеры участвовали в походе, то мы можем быть уверены, что их великие соперники, рыцари-тамплиеры, тоже там были^[97].

Цифры

Сколько воинов возглавлял Людовик в двух своих крестовых походах? Для крестового похода в Египет в 1248–1250 годах Жуанвиль оценивает количество рыцарей в 2.500 или 2.800 человек. В письме, отправленном Жаном де Бомоном, камергером Франции, Жоффруа де Ла Шапелю, хлебодару Франции, вскоре после высадки в Египте в июне 1249 года, говорится, что в армии было 1.800 рыцарей из королевства Франции, к которым следует добавить еще 700 рыцарей, прибывших из Сирии, Кипра и Мореи или принадлежавших к контингентам тамплиеров и госпитальеров, и еще 500 рыцарей, что в сумме дает 3.000 рыцарей. В среднем на одного рыцаря приходилось два всадника (конные оруженосцы или сержанты), то есть 5.000 — 6.000 сержантов, и три-четыре пехотинца на одного рыцаря, то есть 10.000 — 12.000 пеших сержантов. Поэтому можно предположить, что армия, высадившаяся в Египте, насчитывала от 17.000 до 20.000 человек. Тунисский крестовый поход должен был мобилизовать такое же количество людей. Во время переговоров о предоставлении своего флота Венеция предложила пятнадцать больших судов, на которых могли разместиться 18.000 человек или 4.000 лошадей и 10.000 воинов.

Хроники того времени мало помогают в оценке количества человек в армии. Они часто приводят завышенные цифры, довольствуясь лишь восхвалением численности армии, как это делает Примат, по словам которого крестоносцев было так много, "что не было никого, кто мог бы их сосчитать". В хронике Святой Земли говорится о 19.000 всадников и очень большом количестве пехотинцев (gens de pied), к которым следует добавить 16.000 генуэзцев. В Хронике мэров Лондона упоминаются 1.800 рыцарей, 400 из которых погибли во время экспедиции. Возможно, наиболее правдоподобным свидетельством является хроника Пьера Кораля, в которой говорится, что во время экспедиции погибло 340 баронов, имевших право распускать знамя. В целом, кажется несомненным, что две армии Людовика, в 1248 и 1270 годах, были достаточно многочисленными, особенно если соотнести их численность с логистическими возможностями того времени. Более того, ни одна хроника не объясняет неудачу экспедиции недостаточным количеством воинов. В 1270 году, как и в 1248 году, значительная часть рыцарства королевства и его окраин согласилась следовать за Людовик, ценой больших потерь^[98].

Опыт войны

Если Людовик привлек тамплиеров и госпитальеров в свою армию, то не только для того, чтобы увеличить ее численность, но и потому, что члены из этих военных Орденов были профессиональными воинами и специалистами по войне с мусульманами. Двое из них сыграли важную роль в экспедиции: Амори де Ла Рош и Филипп д'Эгли. Оба были сановниками своих Орденов, и оба были связаны как с Людовиком, так и с Карлом Анжуйским. Филипп д'Эгли был приором госпитальеров во Франции, а Амори де Ла Рош — прецептором тамплиеров, то есть они отвечали за братьев своего Ордена в королевстве Франция. Оба также воевали на Святой Земле. В 1266 году Карл Анжуйский попросил Папу перевести их к нему: несомненно, он думал о том, что они помогут ему в умиротворении только что завоеванного им Сицилийского королевства и будут надзирать за тамошними членами военных Орденов, некоторые из которых, несомненно, были связаны с его предшественником, королем Манфредом. В то время как Амори де Ла Рош оставался в Святой Земле, Филипп д'Эгли играл важную роль на службе Карла Анжуйского, особенно на острове Сицилия, о чем упоминает хронист Бартоломео де Неокастро^[99].

В целом, король Франции позаботился о том, чтобы окружить себя множеством опытных воинов. На самом деле, в 1270 году большинство молодых рыцарей никогда не принимали участия ни в каких боях, кроме как друг против друга на турнире. Многие даже не имели и такой возможности, так как Людовик тщательно следил за соблюдением церковного запрета на эти развлечения, которые были так популярны среди рыцарей, как молодых, так и старых. Кроме того, в десятилетия между 1250 и 1260 годами королевство Франция находилось в состоянии мира. Для большинства рыцарей и оруженосцев, собравшихся весной 1270 года, Тунисский крестовый поход стал их первым опытом войны. Поэтому Людовик не преминул пригласить к себе рыцарей, которые знали о войне не только по рыцарским романам, которые были в моде у молодых дворян.

Оливье де Терм — хороший пример таких ветеранов войн в Святой Земле. Этот сын вассала графа Тулузского Раймунда VII, сначала воевавший против французского короля на юге Франции, в 1240-х годах окончательно перешел на его сторону. Он принял крест вслед за Людовиком в 1244 году и достаточно отличился во время Египетского крестового похода, чтобы король приказал вернуть его земли, которые были конфискованы из-за его участия в мятеже. Оливье спокойно мог бы жить дома, однако его призванием было сражаться в Святой Земле. В 1260-х годах он совершил две поездки в Акко, где находился еще в конце 1269 года. По мере приближения отплытия армии крестоносцев он отправился в Сицилийское королевство, а в конце июля присоединился к Людовик в Карфагене, привезя послание от Карла Анжуйского. Во время сражений лета 1270 года он несколько раз упоминался за знание методов ведения войны сарацинами, что позволило крестоносцам не попадать в расставленные для них ловушки^[100].

Эрар де Валлери представляет аналогичный случай. Этот рыцарь из Шампани также последовал за Людовиком в Египет, а в 1260-х годах воевал в Святой Земле. Летом 1268 года, по возвращении из Акко, он отправился в южную Италию и сыграл важную роль в трудной победе, одержанной Карлом Анжуйским в битве при Тальякоццо. Вполне естественно, что он был включен в число людей, с мнением которых считались во время крестового похода.

Оливье де Терм и Эрар де Валлери были близки к королю, чьи подвиги были известны хронистам и воспеты Рютбёфом. А вот Пьер Пиллар был простым рыцарем с севера Иль-де-Франс. В 1270-х годах он был брошен в тюрьму за темную историю с кражей лошадей. В своей мольбе к Филиппу III о благосклонности он рассказывает об экспедициях, в которых принимал участие: крестовый поход в Египет (1248–1250), осада Марселя (1262), завоевание Сицилии (1265–1266) и "осада Туниса" (1270). В отличие от большинства тех, кто был с ним в Эг-Морт, этот малоизвестный рыцарь имел большой опыт ведения войны^[101].

Другие случаи более удивительны. Рауль Л'Эскот (Шотландец) — не был рыцарем. Он был "сержантом при оружии", одним из тех конных воинов, которые служили вместе с рыцарями и оруженосцами. Вероятно, он участвовал в первой экспедиции Людовика. Как и многие другие, он попал в плен в апреле 1250 года и был не единственным, кто сумел выкрутиться из сложившейся ситуации. Жуанвиль сообщает, что во время пленения Людовика к королю явился человек и заговорил с ним по-французски рассказав, что он родился в Провене и прибыл в Египет с армией Пятого крестового похода (1217–1221), приняв ислам, он нажил себе состояние и не желал возвращаться в Шампань и христианскую веру. Людовик, конечно, был в ужасе от этой встречи, но этот случай, должно быть, повторялся не раз. Что касается Рауля Л'Эскота, то некоторое время он служил в армии султана Бейбарса, поэтому весьма вероятно, что он принял ислам. Впрочем подробности неизвестны. Но затем Рауль вернулся на Запад, снова принял христианскую веру и в 1270 году присоединился к армии крестоносцев. Его знание арабского языка и мусульманских методов ведения войны было бесценным, и именно по этой причине хронист Примас упоминает о нем^[102].

Умереть за веру?

Конечно, трудно оценить степень религиозного рвения крестоносцев в экспедициях, в которых они участвовали, и, в частности, их отношение к смерти. В хрониках их истории, как правило, подчеркивают то, что мы назвали бы суицидальным поведением. Во время Египетского крестового похода Жуанвиль сообщает, что епископ Суассона Жак де Кастель, "который имел большое желание прийти к Богу, не хотел возвращаться в страну, где он родился, но спеша соединиться с Богом, пришпорил коня и один бросился на турок, которые убили его своими мечами и привели его в компанию Бога, среди мучеников". В 1269 году новый глава контингента, оплаченного королем Франции, только что прибыл в Святую Землю, его звали Роберт де Кресек и был он "высоким человеком" и знатным сеньором. Во время схватки с сарацинами под Акко, Оливье де Терм, который был вместе с Робертом, убеждал его отступить под защиту городских стен, так как враг был более многочисленным. Говорят, что Кресек ответил, что "он пришел с другого берега моря, чтобы умереть за Бога в Святой земле, и что он все равно пойдет в бой" и повел на смерть двести всадников. В 1282 году Карл Анжуйский дал показания прелатам, которым было поручено исследовать добродетели Людовика с целью его канонизации и засвидетельствовал, что Роберт д'Артуа, убитый при Мансуре, 8 февраля 1250 года, искал мученичества. Но следует помнить, что намерением короля Сицилии было показать, что три его брата, Людовик, Роберт и Альфонс, умершие во время крестового похода, были потенциальными святыми^[103].

Однако, следует проявлять осторожность и не интерпретировать эти эпизоды слишком поспешно. Поведение Роберта де Кресека с большим неодобрением оценивается автором хроники, повествующей о его смерти. Пуланы, христиане Святой Земли, в конце концов, стали опасаться прибытия контингентов из Европы, которые не знали местных реалий и слишком часто были склонны к экзальтации. Жуанвиль не критикует впрямую смерть епископа Суассонского, но он явно не одобряет его поведение. Весь его рассказ о египетской кампании показывает, что он считал себя храбрым, но ни в коем случае не безрассудным рыцарем и что у него не было стремления к смерти, таким образом. В апреле 1250 года, сам Людовик предпочел сдаться, чем погибнуть в бою. Некоторое время спустя, находясь в Акко, Людовик распространил по всему городу прокламацию в которой запрещалось преследовать христиан, которые, будучи в плену, вынуждены были принять ислам, но при первой же возможности вернулись к христианской вере. Ему самому, напомним, угрожали смертью и если он и устоял, то должен был знать, что искушение спасти жизнь, отрекшись от своей веры, было велико. С другой стороны, что было недопустимо для Людовик, так это поведение того шампанца, который предпочел комфорт, который он приобрел, став мусульманином, возвращению к христианской вере. Если в контексте крестового похода рыцари и другие могли сознательно стремиться к мученичеству, то, скорее всего, этоне было главенствующей чертой в армии. Пример первого графа Артуа, убитого при Мансуре, является наиболее показательным. В отличие от более поздних показаний Карла Анжуйского, все современные свидетельства говорят о том, что в своей последней битве Роберт д'Артуа стремился прежде всего отличиться, показать себя новым Роландом, встав в первый ряд и приковав к себе все взгляды окружающих, даже если это означало нарушить приказ Людовика. Роберт не собирался умирать, хотя и знал, что смерть возможна^[104].

Структура армии

Именно потому, что его брат был убит за неподчинение его официальным приказам, Людовик, как кажется, был таким одержимым дисциплиной в армии. Мы видели это в связи с потасовками в Эг-Морт в июне 1270 года и мы увидим это снова во время боевых действий в тунисской кампании. В Египте рыцарь по имени Готье д'Отреш в одиночку сражался с врагами, не надеясь получить мученическую смерть, а просто чтобы доказать свою значимость. К несчастью, его лошадь сбросила его на землю, и египтяне нанесли ему смертельные ранения. В тот же вечер, узнав о судьбе рыцаря, Людовик сказал, что ему не нужна тысяча таких, как он, если только они не захотят выполнять его приказы, как сделал этот^[105].

Тех в армии, кто отвечал за надзор за войсками, было относительно мало. Коннетабль Франции был первым из них, у него были sergents à masse, которые выполняли его приказы, в том числе и на поле боя (их отличительным знаком была булава). С 1267 по 1285 год коннетаблем был Гумберт де Боже, барон, тесно связанный с королевской семьей. Ему помогали два маршала Франции. Маршалы Готье де Немур и Рено де Пресиньи умерли во время тунисской кампании, и их пришлось заменить. За пехоту отвечал Великий магистр арбалетчиков и в Тунисе им был рыцарь Тибо де Монлеар.

Конница крестоносцев состояла из рыцарей, оруженосцев и воинов, набранных королем, принцами, баронами, прелатами и несколькими отдельными рыцарями, присоединившимися к экспедиции. Столкнувшись с врагом, эти тысячи кавалеристов должны были выстроиться в боевом порядке, другими словами, они должны были быть разделены на баталии, согласно термину, использовавшемуся в то время, "армейские корпуса", как мы бы сказали сегодня, которые были сопоставимого размера. В Тунисе было семнадцать баталий, что позволяет предположить, что каждый из этих корпусов состоял примерно из 100–200 рыцарей. Коннетаблю и маршалам предстояло составить баталии из различных контингентов, возглавляемых королем, принцами и крупными баронами, объединив при этом и рыцарей, которые по двое или по трое присоединялись к крестовому походу. Каждая баталия также должна была иметь своего командира. Монах Менко, который рассказывает о подвигах фризских крестоносцев, своих соотечественников, указывает, что когда они прибыли в лагерь, их поместили в баталию графа Люксембурга, но многие бароны хотели видеть их у себя, настолько доблестными они были!^[106]

Такова была армия, которую Людовик собрал для своего крестового похода. Рыцари составляли элитную кавалерию, в которую также входили оруженосцы и простые солдаты. Хотя хронисты отодвигают пехоту на второй план, тем не менее, она была многочисленна и незаменима. Большинство из них были выходцами из королевства Франция, но иностранцы, как это естественно для армии крестоносцев, также нашли в ней свое место. Штаб был небольшим, но не было сомнений в том, кто стоит во главе армии, и это был король Франции.

5

Почему Тунис?

Во вторник, 1 июля 1270 года, на рассвете Людовик отслужил мессу, а затем взошел на свой корабль Montjoie. Название корабля было выбрано не случайно: Montjoie! издавна было боевым кличем королей из династии Капетингов, а корабль, на котором король пересек море во время своего первого крестового похода, носил тоже имя. Флот отплыл только на следующий день, рано утром и к тому времени все паломники уже заняли свои места. Пьер, граф Алансонский, плыл на одном корабле со своим отцом, Филипп и Жанн, двое старших сыновей короля, имели свой собственный корабль, как и их кузен Роберт, граф Артуа. Гийом Бон-и-Бель, генуэзец, чье имя было офранцужено, командовал кораблем короля. Четыре главных нефа (фр. nef, от лат. navis — корабль) — короля, принца Филиппа, графов Неверского и Артуа — стали флагманами. Трудно оценить общее количество кораблей: около тридцати или сорока больших кораблей, галеры, несколько десятков других более меньших кораблей, и, несомненно, множество лодок и судов всех видов, особенно торговых. С вершины башни Констанции, которая возвышалась над Эг-Морт и побережьем, зрелище должно было быть грандиозным^[107].

Среди крестоносцев многие, или даже большинство, вероятно, никогда ранее не плавали на корабле. Нельзя сказать, что все они были в восторге от перспективы провести в море в лучшем случае несколько дней, а возможно, и несколько недель. В 1254 году Людовику потребовалось десять недель, чтобы вернуться из Акко в Йер в Провансе. У Жуанвиля остались смешанные воспоминания об этом путешествии. В старости, когда он вспоминал об этом, он ничего не скрывал от своих слушателей о тех муках, которые испытывал человек на корабле, "ибо засыпаешь вечером и не знаешь, не окажешься ли утром на дне морском". Его мнение, вероятно, разделяло большинство французских рыцарей, отправившихся в путешествие с Людовиком в 1270 году^[108].

Местом сбора флота было определено Кальяри, на Сардинии, и все отправились в том направлении. Но с пятницы по воскресенье на флот обрушилась непогода, когда тот пересекал залив Льва, названный так, по словам Примата, "потому что море там бурное и жестокое, независимо от погоды". Несколько кораблей были повреждены, причем точный характер повреждений не известен, но в любом случае, флот разделился. В пятницу, чтобы успокоить бурю, король отслужил четыре мессы. Эта практика была обычной, и король уже использовал ее во время своей первой заморской экспедиции^[109].

Недоверие вскоре ухудшило отношения между французскими крестоносцами и генуэзскими моряками. И это неудивительно. В долгой истории крестовых походов отношения между французами и итальянцами всегда были непростыми. Французские рыцари славились своими боевыми навыками, но их опасались за легкомыслие и импульсивность, итальянцев же, незаменимых хозяев моря, считали торгашами, готовыми на все ради успеха своего дела, и не всегда очень разборчивыми в выборе средств достижения цели. И те и другие нуждались друг в друге, но эта взаимная зависимость не обязательно приводила к большой привязанности. Однако в некоторых случаях итальянцам и французам удавалось объединить усилия. Так было, в частности, в 1204 году, когда венецианцы и крестоносцы захватили Константинополь и уничтожили древнюю Византийскую империю. Венецианцы тогда, кстати, проявили свои военные таланты, а французы наоборот — хитрость и жадность.

^{Карта 2. Западное Средиземноморье}

Все это объясняет, почему французские принцы и генуэзские моряки смотрели друг на друга с недоверием. Вечером в воскресенье 6 июля в свите короля сочли, что переход по морю слишком затянулся. За четыре дня, при ветре, который постоянно дул с момента выхода из Эг-Морт, флот уже должен был достичь Кальяри. Вскоре компетентность генуэзцев, а возможно, и их рвение, была поставлена под сомнение, поскольку коммерческие связи между ними и мусульманами были хорошо известны. Ведь не было ли замечено во время шторма, разбросавшего флот, что корабль, которым командовал сын капитана королевского нефа, генуэзец, обогнал остальных и поплыл к берберскому побережью? Недоверие нарастало… Капитаны должны были доказать свою добросовестность, представив королю морскую карту — и это один из первых засвидетельствованных примеров использования морских карт. Вскоре после этого принц Филипп послал одного из своих рыцарей, Жильбера де Вильерса, к отцу на лодке, чтобы точно узнать, отклонился ли флот от курса. Генуэзцы снова были вызваны к королю, но их объяснений было достаточно, чтобы убедить Людовика. Однако в море, у побережья Сардинии, король добавил к своему завещанию codicille (дополнение). Ведь никогда не знаешь, что может случиться в море^[110].

Кальяри

Наконец, в понедельник, 7 июля, флот прибыл в Кальяри. Из-за течений или ветра крестоносцам приходилось довольствоваться тем, что они встали на якоре в море. Эти первые шесть дней в море были не очень радостными. Пришлось противостоять шторму, возникли сомнения в лояльности генуэзцев, к тому же обнаружилось, что запасы воды на борту кораблей испорчены и уже появились больные, а возможно, и умершие. Пока флот стоял на якоре, можно было получать пресную воду и пищу из аббатства на побережье Сардинии, недалеко от Кальяри. На следующий день, через неделю после отплытия, во вторник 8 июля, флот подошел к порту, но из-за встречного ветра опять пришлось встать на якорь. Затем адмирал Арнуль де Курферран на малом корабле попытался добраться до Кальяри.

Хотя место встречи было назначено капитанами судов при выходе из Эг-Морт, не похоже, что жители Кальяри были предупреждены о том, что крестоносцы будут там останавливаться. Причиной тому были опасения крестоносцев, что их планы будут раскрыты противникам. В 1249 году, покидая Кипр, командирам кораблей было приказано только тогда, когда они окажутся в море, вскрыть запечатанные пакеты с инструкциями, данными им перед отплытием. Мы уже упоминали о подозрении, что генуэзский корабль пытался отделиться от флота, чтобы достичь побережья Магриба. Этот история, конечно, совсем не правдоподобна и просто иллюстрирует постоянный страх крестоносцев перед тем, что их цели станут известны их противникам. На самом деле, это не всегда были надуманные опасения, ведь весной 1270 года султан Египта Бейбарс, был прекрасно осведомлен о сборе крестоносного флота у Эг-Морт и приказал оборонять египетское побережье и построить наплавные мосты через Нил, чтобы облегчить передвижение войск^[111].

В этих условиях неудивительно, что реакция жителей Кальяри на появление флота крестоносцев была довольно сдержанной, а то и откровенно враждебной. Адмиралу было отказано в доступе в крепость, возвышающуюся над городом. Ему едва разрешили уплыть с "небольшим количеством свежей воды, травами и небольшим количеством хлеба". Дело не только в том, что власти Кальяри были вполне обоснованно расстроены тем, что их не предупредили о визите целой армии. Кальяри тогда зависел от Пизы, а крестоносцы использовали флот генуэзцев, давних конкурентов пизанцев. Более того, брат Людовика, Карл Анжуйский, завоевав Сицилийское королевство, положил глаз и на Сардинию и даже провозгласил одного из своих сыновей королем острова. В результате жители Сардинии выполняли указаниями своих пизанских хозяев максимально ограничить помощь французскому королю. Несомненно, жители Кальяри опасались разграбления города и как только они узнали о приближении флота крестоносцев, то попрятали свои самые ценные вещи. Это был не первый случай, когда армия крестоносцев захватывала христианский город. Разве в 1202 году Четвертый крестовый поход не начался с нападения на Зару, христианский город на далматинском побережье, восставший против Венеции, и не закончился завоеванием Константинополя? Комментируя враждебное отношение жителей, хронист Примат почти сожалел, что город не был взят силой, и добавляет, что если бы Карл Анжуйский увидел "такой мятежный народ, он бы в один миг уничтожил и людей, и город". На королевском нефе некоторые советовали Людовику захватить Кальяри. Король просто ответил, что покинул Францию не для того, чтобы воевать с другими христианами. Но не все в его окружении были такого же мнения.

Утром в среду 9 июля Людовик отправил новое посольство, чтобы договориться о вывозе больных в нижний город и продаже товаров по ценам, действовавшим до прибытия флота. Посланникам короля было предписано быть одновременно твердыми и доброжелательными. Смущенные, жители в конце концов обратились к королю с просьбой о защите от генуэзцев, своих врагов. Людовика, конечно, мало заботили ссоры обеих сторон, и его представителям было поручено заверить жителей, что он не намерен захватывать город, и что "ему не нужны их замки и крепости", как выразился Примат. Его заботили больные из его армии, которых было довольно много. Власти Кальяри неохотно согласились принять их в монастыре Братьев Миноритов за стенами города. На берег было свезено около сотни больных, многие из которых, как отметил Пьер де Конде, вряд ли выживут. Король назначил двух придворных слуг, Гийома ле Бретона и Жана д'Обержанвиля, присматривать за ними.

Несмотря на обещание властей Кальяри продавать продовольствие по ценам, действовавшим до прибытия французов, местные купцы все же воспользовались этим случаем. Курица, которая ранее продавалась за четыре денье, возросла в цене до двух су, или двадцати четырех денье. Купцы также играли на курсах обмена между турским ливром и местной валютой, и конечно, в ущерб первому.

Шли дни, и ситуация, наконец, немного улучшилась. Власти Кальяри даже заявили, что готовы позволить королю высадиться на берег со своей свитой. Но, всегда стремясь показать пример, Людовик намеревался разделить тяготы всех крестоносцев и остался на своем корабле в ожидании легата и баронов. Примечательно, что в письме, которое он продиктовал аббату Сен-Дени несколько недель спустя, 25 июля, король не упомянул о менее чем прохладном приеме, оказанном ему в Кальяри. Для Людовика это были сущие пустяки, не стоящие внимания. Напротив, в письме Пьера де Конде к приору Аржантея содержится полный отчет о неудачах, постигших крестоносцев в Кальяри.

В пятницу 11 июля прибыли остальные корабли экспедиции, отправившиеся из Эг-Морт или Марселя, с главными баронами на борту: Тибо, королем Наварры, Альфонсом де Пуатье, графом Фландрии, и Жаном, старшим сыном графа Бретани. Через два дня, в воскресенье 13 июля, к ним присоединились легат и граф Бретани. Затем Людовик созвал военный Совет, на котором объявил о своем решении идти в Тунис. Согласие легата и баронов было необходимо, но оно было чисто формальным, ведь решения короля не обсуждались. Людовик немедленно проинформировал своем решении Карла Анжуйского, вероятно, через Амори де Ла Роша, сановника Ордена тамплиеров, который хорошо знал обоих королей и находился в свите Людовика в течение нескольких недель^[112].

Тунисский халифат

С XIX века историки всячески пытаются объяснить почему Людовик выбрал именно Тунис целью крестового похода, но современники были удивлены не меньше. Спустя всего два или три года после экспедиции Жоффруа де Болье счел нужным ввести в текст несколько абзацев, завершающих его Vie de Saint Louis (Жизнь Святого Людовика), которые посвящены именно Тунисскому крестовому походу: "В этот момент, по нашему мнению, очень необходимо изложить конкретные причины, которые привели короля к этому решению, из-за удивления и жалоб многих, которым казалось, что он должен был сразу же отплыть на помощь Святой Земле". Гийом де Нанжи, хронист из Сен-Дени, также смущен, когда говорит об "изумлении и слухах" (admiratio et murmuratio), которые вызвало этот решение^[113].

На самом деле, по мнению современников, экспедиция против Туниса не была необходимостью. Во всем арабо-мусульманском мире, вероятно, не было государства, менее враждебно настроенного к христианам, чем Тунис. Древняя римская провинция Африка была завоевана в VII веке арабами, не без ожесточенного сопротивления берберов. Затем регион был быстро исламизирован, и берберы активно участвовали в завоевании Вестготского королевства на Пиренейском полуострове (711 год). После основания Кайруана и Махдии Ифрикия стала процветающей провинцией Аббасидского халифата. Начиная с X века, современный Тунис, как и большая часть Магриба, признавал власть Фатимидского халифата в Египте, который соперничал с Багдадом. В 1150-х годах Абд аль-Мумин правитель Марокко завоевал Ифрикию и объединил под своей властью Северную Африку. Одной из его заслуг было изгнание нормандцев. Нормандцы обосновавшиеся на юге Италии и Сицилии, несколькими годами ранее захватили остров Джерба и заняли побережье от Суса до Триполи.

В новом халифате Альмохадов Ифрикия пользовалась определенной автономией. В 1207 году ее правителем был назначен бербер Абд аль-Вахид ибн Аби Хафс, который дал свое имя династии Хафсидов, сформированной его преемниками. Его отец был одним из ближайших сподвижников Махди Ибн Тумарта, основателя идеологии Альмохадов. После смерти последнего Абд аль-Вахид сыграл ключевую роль в провозглашении Абд аль-Мумина аль-Куми, старшего ученика Махди, первым альмохадским халифом. После смерти первого Хафсида в 1221 году, один из его сыновей, Абу Закария, сумел добиться признания себя в качестве правителя. В XIII веке кризис Альмохадского халифата, потрясенного поражениями в Испании, позволил Абу Закарии принять титул эмир и получить относительную зависимость. После этого город Тунис пережил расцвет, в нем были построены мечеть, базары и дворец эмира.

Хотя Ифрикия была интегрирована в халифат Альмохадов и являлась оплотом идеологии Махди во всей его строгости, она поддерживала очень тесные связи с портами на другом берегу Средиземного моря. Уже в 1157 году между Тунисом и Пизой был заключен договор. Парадоксально, но сами Альмохады не относились враждебно к торговле с христианами, и Тунис выиграл от соглашений между халифами и великими итальянскими морскими городами, Венецией, Генуей и Пизой, а также с нормандским Сицилийским королевством. Пизанцы и генуэзцы открыли торговые фактории в Тунисе, а за ними вскоре последовали марсельцы. Иногда эти торговые фактории представляли собой настоящие анклавы, fondouks, отведенные для проживания иностранцев, с часовнями и кладбищами. В Тунисе они располагались к востоку от города. Жизнь там для христиан была относительно свободой. Хотя там запрещалось разводить свиней, но, по крайней мере, можно было продавать вино, в том числе мусульманам, а в некоторых случаях, правда, очень редких, можно было даже оснащать церкви колоколами и звонить в них. На протяжении XIII века договоры регулировали торговые отношения и поселение христиан в различных портах восточной Берберии. Пизанцы были в наибольшем выигрыше, поскольку им было разрешено проживать за пределами самого Туниса, в Беджае, Боне (Аннабе), Махдии, Сфаксе, Габесе и Триполи, а их консулы имели право раз в месяц требовать аудиенции у эмира или губернатора. В 1240-х годах между эмиром Абу Закарией и Фридрихом II сложились прекрасные отношения. В качестве короля Сицилии он назначил консула в Тунисе и добился ценза (cens), ежегодно выплачиваемого Хафсидами. Вопреки общепринятому толкованию термина ценз как дань (tribut), это не было явным признанием подчинения тунисского эмира сицилийскому королю, а скорее налогом, дававшим ифрикийцам право торговать с Сицилийским королевством, и особенно покупать у него пшеницу. Однако христиане без колебаний восприняли это как настоящую дань, обозначающую вассальную зависимость эмира. Выплата ценза логично стала одним из вопросов крестового похода 1270 года.

Когда Абу Закария умер в 1249 году, его преемником стал один из его сыновей, Абу Абд Алла Мухаммед, который недолго довольствовался титулом эмира. Вскоре его стали называть султаном, а в 1253 году он был признан "командующим верующих" (амир аль-му'минин) и, таким образом, халифом, с лакабом (прозвищем) Аль-Мустансир Биллах (тот, кто ищет помощи Аллаха). Несмотря на неудачи в первой половине XIII века, престиж титула халиф в исламе оставался огромным и он всегда рассматривается как преемник Пророка. Поэтому, теоретически, халиф должен быть только один, но с X века этот титул оспаривали одновременно несколько претендентов. В 1250-х годах два других халифа были не очень успешны: халифат Альмохадов угас в 1269 году после долгой агонии, а в 1258 году монголы взяли Багдад и положили конец почтенному халифату Аббасидов, который обладал в исламском мире самой сильной легитимностью. В целом же, халиф Туниса находился не в самом худшем положении.

В 1259–60 годах легитимность Аль-Мустансира была даже ненадолго признана в Египте и Хиджазе, пока новый мамлюкский султан Каира, всемогущий Бейбарс, не сделал выжившего представителя рода Аббасидов новым халифом, который был полностью предан ему и принял тот же лакаб, что и Хафсид. На самом деле Хафсиду было далеко до великих амбиций Бейбарса, и он не претендовал на всеобщее господство. Более того, халиф непосредственно правил только частью современного Туниса, а берберские племена, контролировавшие пустынные оазисы, конечно, признавали его сюзеренитет, но держались от него на безопасном расстоянии. Аль-Мустансир, казалось, не был слишком обеспокоен этим. Он посвятил себя прежде всего своей столице и резиденции, окруженный многочисленными учеными, которых успехи Реконкисты изгнали из Аль-Андалуса. Все это было далеко от строгой альмохадской набожности, благодаря которой Махди добился такого успеха в предыдущем веке.

Аль-Мустансир уделял большое внимание поддержанию хороших отношений с христианскими державами с противоположного берега Средиземного моря. В 1250 году был заключен новый договор с Генуей, сроком на десять лет. В следующем году венецианцы добились большего, заключив договор сроком на сорок лет, а пизанцам не пришлось продлевать договор, заключенный в 1234 году на тридцать лет, что также пошло на пользу флорентийцам. С каталонцами отношения стали более тесными. Начиная с 1252 года, подданные Арагонской короны также имели свой анклав в Тунисе. Король доверил управление им, в обмен на выплату денег, консулу, который назначался на два года. Между дворами Туниса и Барселоны часто происходил обмен посольствами. Соглашение было настолько удачным, что каталонские рыцари и воины, возможно, до нескольких сотен одновременно, находились на службе у халифа, а король Арагона, как граф Барселоны, получал процент от их жалования. В 1246 году последний даже попросил Папу Иннокентия IV дать "королю Туниса" (такой титул был признан на Западе за Хафсидами, как до, так и после их принятия титула халиф) гарантии сохранения мира, так как возможно, подготовка Людовика к его первой заморской экспедиции беспокоила тунисский двор. В отношениях между халифом и королем Арагона, безусловно, были напряженные моменты и несколько раз возникала угроза разрыва, но в целом, похоже, коммерческие интересы с обеих сторон определяли взаимовыгодный мир.

То, что верно в отношении подданных короля Арагона, верно и в отношении подданных других европейских держав. Так, в 1262 году в Тунис отправилось норвежское посольство. Вторжение Карла Анжуйского в Южную Италию и Сицилию не изменило коренным образом положение Хафсидского халифата. После смерти Фридриха II Аль-Мустансир больше не платил ценз, который его отец Абу Закария ранее отправлял императору. Его отношения с Манфредом, сыном Фридриха, который сменил его на сицилийском троне, были, тем не менее, сердечными. В, 1266 году, в короткой войне между Карлом Анжуйским и Манфредом, Аль-Мустансир, вероятно, склонялся на сторону последнего. При дворе халифа также находились два кастильских принца, Энрике и Фадрике, которые в 1260 году бежали туда от своего брата Альфонсо X. Фадрике поддерживал связи с Манфредом и даже покинул Тунис, чтобы сражаться на его стороне. После поражения он вернулся в Тунис в сопровождении нескольких других сторонников свергнутого короля, включая своего родственника Федерико Ланча. В смутные времена после победы Карла Анжуйского халиф предложил гостеприимство тем, кто был недоволен триумфом французов в Италии. Один из самых злейших противников Карла Анжуйского, неаполитанский дворянин Конрад Капече, даже предпринял, в августе 1267 года, с помощью пизанцев, нападение на Сицилию из Туниса. В следующем году внук Фридриха II, молодой Конрадин, попытался отвоевать Сицилийское королевство. Но он потерпел поражение в битве при Тальякоццо и вскоре после этого был казнен. Смерть последнего претендента на трон положила конец надеждам на реставрацию Гогенштауфенов — по крайней мере, временно. Халиф быстро осознал последствия. Аль-Мустансир был осторожен, и не желал напрямую становиться на сторону Манфреда. Если он и не выгнал сторонников Манфреда, укрывшихся в Тунисе, но, тем не менее, начал сближение с новым господином Сицилийского королевства. Именно с разрешения Карла Анжуйского Фадрике Кастильскому, осажденному французами в Агридженто, было разрешено вернуться в Ифрикию.

Таким образом, около 1270 года, Тунисский халифат был реальной силой в западном Средиземноморье, но довольно мирной, решительно ориентированной на торговлю и относительно веротерпимой. По крайней мере, мы можем сказать, что Аль-Мустансир был кем угодно, но только не угрозой для христианской Европы. Что же собирался делать Людовик в Тунисе? Зачем нападать на государство, которое было так безопасно, так терпимо к христианам и так далеко от Святой Земли? Причиной тому могло быть элементарное незнание географии. Людовик мог подумать, что путь из Туниса в Египет не так уж и долог. Но можно ли принять этот аргумент, учитывая, что Людовик провел шесть лет в Средиземноморье, между 1248 и 1254 годами, и что его консультировали генуэзцы? Каким-то образом он все же должен был иметь представление о положении различных стран по отношению друг к другу^[114].

Надежда на обращение

При жизни Людовика письма, отправленные из лагеря армии крестоносцев, не давали никакого обоснования выбранной цели похода. 12 сентября в письме, в котором Филипп III объявил о смерти своего отца несколькими днями ранее, новый король лишь сообщил, что Людовик высадил армию "в порту Туниса, у входа в Африку, которую он хотел, если Господь позволит ему, посвятить христианскому богослужению, как только грязь сарацинских и берберских народов будет изгнана и уничтожена". Что это значит? В какой-то степени, через два или три года после крестового похода, Жоффруа де Болье делает явным намерение, переданное покойным королем его сыну. Людовик, объясняет он, еще до принятия креста обменялся посольствами с королем Туниса. Кроме того, некие доверенные люди, показали Людовику доброе расположение тунисского короля к христианской вере, объявив, что он легко станет христианином, если только сможет воспользоваться подходящим моментом и удержаться на троне, не боясь своего народа. "Ах, если бы я только мог видеть, как это произойдет, если бы я мог быть крестным отцом и защитником такого сына!", — сказал тогда Людовик. За несколько месяцев до своего отъезда, в день Сен-Дени (9 октября) 1269 года, король посетил торжественную мессу, отслуженную в аббатстве в честь покровителя королевства. Церемония, по словам Жоффруа де Болье, ознаменовалась важным событием. В тот день крестили "известного" еврея (к сожалению, имя его не сохранилось) и среди его крестных родителей был сам король и другие великие люди королевства (в Средние века крестных родителей всегда было несколько). За несколько дней до этого посланники халифа прибыли к королевскому двору и присутствовали на церемонии. Очень тронутый, король, как говорят, попросил их доложить своему господину, что он, король Франции, охотно согласится провести всю свою жизнь в сарацинской тюрьме и никогда больше не увидеть солнца, если король Туниса и его народ станут христианами. Жоффруа де Болье добавляет, что желание короля в этом отношении было тем сильнее, что когда-то христианская вера процветала в этом регионе Африки, особенно в Карфагене, во времена святого Августина, и могла процветать снова, а затем распространиться во имя чести и славы Иисуса Христа. Людовик считал — и это всегда повторял его духовник — что если великая армия крестоносцев прибудет в Тунис, то король города воспользуется возможностью обратиться в христианство, чтобы избежать не только собственной смерти, но и гибели всего своего народа.

Мог ли Людовик действительно верить в осуществление плана, который в ретроспективе кажется нам таким неправдоподобным? Это был не первый случай, когда предвзятая идея привела армию или народ к катастрофе. Но Жоффруа де Болье на этом не останавливается. В конце концов, продолжает он, король Туниса все еще мог отказаться от обращения (что он, очевидно, и сделал), но его город было легко взять, как и всю окружающую область, а Тунис был полон золота и серебра и наполнен бесконечным богатством. Взятие Туниса означало бы завладение сокровищами, которые были бы очень полезны для финансирования отвоевания Святой Земли. Наконец, для убедительности Жоффруа добавляет, что король Туниса оказывал султану Египта важную помощь, так что победив его, Людовик таким образом все равно помог бы Святой Земле. В любом случае, поход в Тунис не противоречил обету, данному в 1267 году, который предусматривал проход в Святую Землю, напротив, взятие Туниса должно было подготовить отвоевание Святых мест. Если все сложилось не так, как планировалось, заключил Жоффруа де Болье, следует винить в этом грехи крестоносцев и уповать на волю Божью^[115].

Роль Карла Анжуйского

До недавнего времени историки не слишком доверяли объяснениям — несколько надуманным, надо признать — духовника короля Жоффруа де Болье. На самом деле, предположить, что халиф, придерживавшийся ортодоксальной альмохадской догмы, рассматривал возможность обращения в другую веру, сегодня кажется демонстрацией полного незнания реальности. Более чувствительные к интересам власти, чем к вопросам веры, многие историки подвергали сомнению роль брата Людовика, Карла Анжуйского. Так поступал великий историк Шарль-Виктор Ланглуа и многие его коллеги, возможно, под влиянием колониальной экспансии конца XIX века, когда Французская республика получила в свои руки Тунис и построила собор Людовика на холме Бирса, сердце древнего Карфагена^[116]. Предшественники Карла на сицилийском троне, как мы уже видели, обложили тунисского халифа цензом, смысл которого по-разному воспринимался тем, кто его платил, и тем, кто его получал. Аль-Мустансир прервал выплату, когда Манфред пал. Всегда заботившийся о своих правах, Карл Анжуйский потребовал восстановления выплат, и его посланники с этой целью посещали двор халифа. Разве Карл не убедил бы своего брата силой вырвать то, что его послам не удалось получить от хафсидского правителя путем переговоров?

В действительности Карл Анжуйский не проявил особого рвения к новому крестоносному проекту Людовика. С одной стороны, связь между двумя братьями, между которыми было тринадцать лет разницы, никогда не была такой сильной, как вероятная привязанность, которую Людовик испытывал к двум другим своим братьям, особенно к Роберту д'Артуа, погибшему при Мансуре. Несколько раз Людовику приходилось умерять амбиции Карла, в частности, когда в 1254 году он заставил его отказаться от претензий на графство Эно, которое тот пытался захватить. По словам Гийома де Сен-Патюса, одного из агиографов Людовика, король охотно напоминал своему брату, что во Франции есть только один король, и даже брат короля должен ему подчиняться. Это знаменитое утверждение Людовика о королевской власти очень правдоподобно, тем более что оно подтверждается другими свидетельствами. Так на предложение Папы выдвинуть претендентом на трон императора одного из его братьев, Роберта, Людовик, как говорят, ответил, что тому достаточно быть братом короля Франции^[117].

Историки сходятся во мнении, что в 1265 году Людовик не хотел разрешать Карлу выступать в поход для завоевания Сицилийского королевства, несмотря на настоятельные призывы Папы сделать это. Хотя доказательств этому нет, Людовик, должно быть, думал, как и многие его современники, что сицилийский крестовый поход будет в ущерб крестовому походу в Святую Землю, а тех, кто погибнет на службе Карла Анжуйского, сражаясь с другими христианами, будет не хватать при отвоевании Иерусалима. Однако, приняв решение, Людовик всегда поддерживал брата. Следует отметить, что экспедиция Карла не могла состояться если бы Людовик не согласился одолжить ему крупные суммы денег с весьма неопределенной перспективой возврата. Многие из армии, завоевавшей Сицилийское королевство, были приближенными к Людовика, начиная с его самого близкого советника Пьера ле Шамбеллана и коннетабля Франции Жиля Коричневого, сеньора де Трасинье. В целом, король разрешил баронам и рыцарям покинуть королевство и последовать за Карлом и это решение имело далеко идущие последствия. Более того, экспедиция была крестовым походом, провозглашенным Папой, проповедуемым легатом, финансируемым церковной десятиной и наделенным теми же привилегиями, что и заморская экспедиция. Даже когда, после побед при Беневенто и Тальякоццо, все угрозы были устранены Людовик сохранил это благожелательное отношение к своему брату. В сентябре 1269 года Карл Анжуйский поручил своему советнику Жану де Клари набрать 1.000 рыцарей и воинов во Франции. И даже готовя свой собственный крестовый поход, Людовик не возражал против этого^[118].

Для короля Франции главным оставалось то, что Сицилийское королевство станет удобной перевалочной базой на пути в Святую Землю. В ожидании прибытия армии крестоносцев на острове велись подготовительные работы. Как мы уже видели, король Франции сам отправил мастера Оноре с заданием изготовить осадные и метательные машины, которые понадобятся армии. Контракт, заключенный 29 мая 1269 года на аренду генуэзского корабля, и письмо Людовика своему брату от 23 июля того же года явно указывают на Сиракузы, расположенные на юго-востоке Сицилии, как на место сбора армии. В то время, по крайней мере официально, целью Людовик был Египет или Святая Земля^[119].

Однако 1 июля 1270 года, перед тем как покинуть Эг-Морт, когда Людовик сообщил своим баронам следующее место встречи кораблей флота, он указал не сицилийский порт, где было бы естественно и легко остановиться, а Кальяри на Сардинии, город, удерживаемый пизанцами, власти которого он не поставил в известность и отношение которых, как мы уже видели, оказалось откровенно враждебным. В этот момент Людовик знал не только то, что он направляется к берберскому побережью, но и то, что его брат не одобрит его план. Остановиться в Кальяри, а не в Сиракузах, Палермо или Трапани, и из Кальяри сообщить Карлу, что он выбрал целью Тунис, означало поставить короля Сицилии перед свершившимся фактом.

Людовик знал, что его брат в это время размышляет над другими проектами, и что заморский крестовый поход отошел на второй план перед его огромными амбициями. Став королем Сицилии, Карл взял под свою защиту принца Ахайи Вильгельма Виллегардуэна и должен был поддержать его в Греции в борьбе с Византией. Кроме того, Константинополь, вероятно, был главной его целью. Как только византийцы будут разбиты, Карл вернет город и восстановит на троне своего другого протеже, императора Балдуина де Куртене. После этого и Иерусалим должен был быть вновь завоеван. 7 сентября 1269 года из своего дворца в Фоджа Карл Анжуйский торжественно объявил о своем намерении помочь Балдуину де Куртене и дожу Венеции с целью восстановления их прав, так как венецианцы были изгнаны из Константинополя в 1261 году вместе с французами. В первые месяцы 1270 года король Сицилии отдал приказ ускорить подготовку к предстоящей экспедиции в Грецию. 5 мая он потребовал, чтобы все имеющиеся в Апулии корабли были сосредоточены в порту Бриндизи, а 12 мая заявил, что хочет вскоре прийти на помощь принцу Ахайи, и приказал подготовить для этой цели несколько десятков кораблей^[120].

В любом случае, в июле 1270 года, Карл был далек от желания присоединиться к своему брату и находился не в Сицилии, а в Апулии, готовый пересечь Адриатику и отправиться в Грецию, чтобы соединиться с войсками принца Ахайского. Поддержка, которую он намеревался оказать Людовику, была в основном логистической: порт, припасы, корабли и, возможно, некоторое количество воинов. Карл не собирался сам принимать участие в крестовом походе. Ему было очень трудно отказаться от своих планов в Греции. И снова 11 сентября, когда он наконец прибыл в Карфаген, Карл Анжуйский отдал распоряжения относительно флота, который должен был отправиться на помощь принцу Ахайи^[121]. Византийский император Михаил VIII Палеолог, кроме того, отлично знал об угрозе исходящей от Карла. В августе, как мы увидим, прибыло посольство, чтобы встретиться с Людовиком в его лагере под Карфагеном. С какой целью, если не для того, чтобы еще раз умолить короля Франции отговорить своего брата от войны против Константинополя?

Напротив, у Карла Анжуйского не было агрессивных замыслов в отношений халифа Туниса, которого в акте от лета 1269 года назвали "нашим преданным" (devotus noster). Тот же акт объявил офицерам Карла о прибытии посольства, посланного халифом, которое должно было быть принято с почестями^[122]. Более того, 22 апреля 1270 года, за три месяца до высадки своего брата, король Сицилии рекомендовал своим офицерам кандидатуру брата Беренгера, доминиканца, которому он поручил возглавить посольство к халифу, вероятно, по поводу восстановления выплаты ценза^[123]. Все это делает крайне маловероятным, то что Карл Анжуйский желал военной экспедиции против Туниса.

Вот почему Людовик предупредил брата о своем плане только в последний момент, когда он изменил место сосредоточения флота с Сиракуз на Кальяри.

Генуэзцы

Поскольку у сицилийского короля не было заинтересованности в нападении на Тунис, стоит ли нам обратиться к генуэзским капитанам и морякам? Хотели ли они взять под контроль Тунис? Ничто не может быть менее вероятным. Как и Карл, генуэзцы были поставлены перед свершившимся фактом. В хрониках генуэзской коммуны недвусмысленно описывается оцепенение, охватившее город, когда было объявлено о нападении на Тунис:

Когда об этом узнали в Генуе, весь город охватила жестокая скорбь, и все были поражены изумлением. Ибо все мудрые считали, что войска короля Франции и крестоносцев должны пересечь [море] для спасения Святой Земли и отвоевания гроба Господня, который, к великому стыду христиан, которым он должен принадлежать по наследственному праву, сарацины непочтительно удерживали. И причиной этого горя было то, что не только мудрым, но даже почти всем было известно, что эта армия ничего не сможет сделать в Тунисе, и что ничего похвального из этого не выйдет, как и оказалось впоследствии.

Автор хроники продолжает в том же духе, стремясь снять ответственность с генуэзцев за это нападение. Халиф же в свою очередь не стал притеснять их многочисленных соотечественников, оказавшихся в Тунисе, а поместил их в "прекрасный дворец", поскольку знал, что они не имеют никакого отношения к нападению крестоносцев. На самом деле, трудно представить, чтобы могущественный морской город рекомендовал атаковать одного из своих главных торговых партнеров. Выбор Кальяри, порта, принадлежавшего пизанцам, в качестве первой остановки флота, возможно, был знаком желания Людовика помешать генуэзцам связаться со своей метрополией^[124].

Роль легата

Совсем недавно историк Паскаль Монтобен представил другую версию. По его мнению именно папский легат, Рауль Гроспарми, сыграл ключевую роль в выборе Туниса. Как мы видели выше, этот бывший советник Людовика был важным прелатом, который эффективно помогал Карлу Анжуйскому в умиротворении Сицилийского королевства, и тем не менее, следует отметить, что легатом, сопровождавшим армию Карла в 1265–66 годах, был Ги де Мелло, епископ Осерский, который лично участвовал в битве при Беневенто, а Рауль Гроспарми прибыл только позже.

В конце 1268 года, незадолго до смерти Климента IV, Гроспарми был переведен во Францию, с перспективой поддержки французского короля в его будущем крестовом походе. Причины смещения Симона де Бри, предыдущего легата, несколько загадочны, но можно предположить, что благодаря опыту, накопленному при Карле Анжуйском, Гроспарми считался более способным вести армию в поход. Кроме того, как уже говорилось, Людовик взял с собой несколько ветеранов войн за Святую Землю и Сицилию и Гроспарми был одним из них. Паскаль Монтобен идет дальше и считает, что именно Рауль Гроспарми убедил Людовика напасть на Тунис, чтобы устранить угрозу, которую Хафсиды представляли для Сицилийского королевства, вассала Святого Престола. Несмотря на твердость аргументов Монтобена, его гипотеза наталкивается на три элемента, которые ограничивают ее вероятность. С одной стороны, с точки зрения Святого Престола, в рамках экспедиции, благословленной Церковью, легат действительно был одним из двух лидеров армии, наравне с королем Франции. В действительности, несомненно, в глазах всех участников был только один человек, которому следует повиноваться, и это, конечно, был Людовик, а не его бывший советник, даже если он стал кардиналом и легатом. Кроме того, эта крестоносная армия была ни чем иным, как королевской армией, полностью находящейся в руках Людовика. Более того, каким бы благочестивым ни был последний, как бы благоговейно он ни относился к священникам в вопросах веры, Людовик всегда очень опасался возможных посягательств Папы и прелатов на права королевской власти и баронов. Жуанвиль с восторгом рассказывает об отпоре, который прелаты неоднократно получали от Людовика. Даже в конце своей жизни, и особенно ради такой важной цели, как крестовый поход, Людовик вряд ли позволил бы легату манипулировать собой или даже руководить армией, и согласился бы направить крестоносную армию к цели, которую он выбрал или одобрил не сам.Наконец, Римская Церковь все же могла проявлять некоторую озабоченность по поводу потенциальной угрозы со стороны Туниса, но кардиналы, управляющие церковью в отсутствие Папы, также хорошо знали о большой веротерпимости халифа и его меркантильных интересах, и опять же король Сицилии, находившийся в тесном контакте с кардиналами, был совершенно непричастен к выбору Туниса. Поэтому, в любом случае, трудно возложить на Рауля Гроспарми ответственность за отклонение крестового похода в сторону Туниса. Легат, несомненно, консультировался с королем, хотя мы вряд ли можем предположить содержание их бесед. Наши источники говорят лишь о том, что Гроспарми заявил в Кальяри, в тот момент, когда король объявил о своем решении, что нападением на Тунис будет исполнено желание крестоносцев, как если бы они шли в Святую Землю. На этом заканчивается то, что мы знаем о роли легата^[125].

В направлении Туниса

Из различных объяснений, выдвинутых в разное время, сегодня остается только то, которое кажется наиболее маловероятным. Мы должны попытаться представить себе образ мыслей Людовика. Для этого горячо верующего человека Аль-Мустансир был не военачальником верующих, чем-то средним между Папой и императором, а "королем Туниса", государем, которого можно склонить к христианству. Есть все основания полагать, что Людовик был искренне убежден, что сможет обратить последователей другой религии в свою веру. Во время своего пребывания на Кипре зимой 1248 года он верил, что обращение монгольского хана, "царя татар", возможно, и послал ему вышитую часовню-шатер и двух доминиканцев. Во время его плена у мамлюков, весной 1250 года, один эмир предложил освободить его, если Людовик согласится сделать его рыцарем. Людовик согласился, но при условии, что эмир станет христианином и последует за ним во Францию, где он даст ему землю, а затем сделает его рыцарем. Также во время его пленения, согласно рассказу, переданному королем Жуанвилю, египетские эмиры предложили сделать его новым султаном, и, как отмечает Жуанвиль, "он сказал мне, что, конечно, не отказался бы", несомненно, потому, что в таком случае он мог бы заняться их обращением в христианство^[126]. Согласно английскому хронисту Матфею Парижскому, Людовик после своего пленения, когда султан спросил его о его настроении, как говорят, выразил всю печаль, которую он чувствовал. "Дело в том, что я не получил того, чего больше всего желал, — объяснил король, — того, ради чего я покинул мое милое королевство Францию и мою еще более дорогую мать, которая взывала ко мне, того, ради чего я подверг себя морским и военным опасностям". "Я беру в свидетели Всемогущего Бога, что не желаю никогда возвращаться в мое королевство Францию, если только я завоюю вашу душу и души других неверных Богу, и да будут они прославлены"^[127]. Согласно Жоффруа де Болье, в течение четырех лет, проведенных им в Святой Земле, Людовик охотно принимал мусульман для крещения, а затем привез их с собой во Францию. А согласно Гийому де Сен-Патюсу, король просил щадить женщин и детей сарацин в бою в надежде привести их к обращению.

Отношение Людовика к евреям было аналогичным. Его глубокая враждебность к ним вряд ли вызывает сомнения, ведь ее приписывает королю даже один из его агиографов, Гийом Шартрский. С каким бы неодобрением ни относились сегодня к этой черте личности Людовика, мы не должны забывать о контексте его антиеврейской политики. В отличие от современного антисемитизма, основанного на расовых спекуляциях, в Людовике преобладали цель и надежда на обращение евреев. На протяжении всего своего правления он постоянно поощрял крещение евреев в своем королевстве, крестным отцом одного из которых он стал сам, и в то же время увеличивая трудности для тех, кто оставался в своей вере. Кульминацией антиеврейских мер Людовика стал указ обязывающий евреев носить rouelle — кусок ткани, пришитый к их одежде, чтобы отличать их от христиан. Именно 18 июня 1269 года, за год до своего запланированного отъезда, Людовик издал этот указ по инициативе Поля Кретьена, обращенного еврея, который вступил в доминиканский орден. Можно сказать, что это был вопрос применения Людовиком решения, принятого Четвертым Латеранским собором в 1215 году. Но спустя более чем полвека после Собора и пока папский престол был вакантен, в принятии такой меры, вероятно, не было никакой срочности, если только это не было частью более широкого плана, стремления поощрить обращение всех евреев в королевстве и изгнать непокорных. Фактически, в тот же день, 18 июня 1269 года, король приказал бальи и сенешалям заставить евреев слушать проповеди, которые читал для них их бывший единоверец Поль Кретьен^[128].

Последний элемент подкрепляет гипотезу о конверсии. Доминиканцы и францисканцы были многочисленны в окружении Людовика, и современники, такие как Рютбёф, достаточно упрекали его за это. Углубление веры верующих и обращение неверных составляли две части их призвания, которое выражалось в проповеди, специалистами которой были нищенствующие монахи. Не посетил ли Святой Франциск султана Египта во время Пятого крестового похода? До самого его конца монахи окружали Людовика. Магистр Ордена отправил целый контингент доминиканцев вслед за армией крестоносцев. На смертном одре, по словам Жоффруа де Болье, Людовик сказал несколько добрых слов в адрес Ордена, что также оправдывало выбор Туниса в качестве цели крестового похода. "Ради Бога, давайте трудиться, чтобы католическая вера была проповедана и посеяна в Тунисе", — сказал он королю. Конечно, свидетельство Жоффруа де Болье, который сам был доминиканцем, было заинтересовано в том, чтобы отстоять престиж своего Ордена перед королем. Но значит ли это, что мы должны отвергать то, что он говорит?

На самом деле, нищенствующие ордена прочно утвердились в Тунисе. В 1219 году там был замучен один францисканец, а в последующие годы другие монахи продолжали проповедовать. Доминиканская община была основана в Тунисе около 1250 года. Это была даже studium (школа), предназначенная для изучения языка и верований мусульман в надежде облегчить их обращение. Насколько нам известно, деятельность монахов-проповедников не имела оглушительного успеха, но их энтузиазм, похоже, не ослабевал. Среди монахов, проживавших в Тунисе, было несколько деятелей Ордена доминиканцев, в том числе Раймунд де Пеньяфорт, генеральный магистр Ордена до 1240 года. Андре де Лонжюмо, имевший тесные связи с Людовик, также долгое время проживал в Тунисе. Именно он в 1238 году вел переговоры о передаче венецианцами Тернового венца королю, а затем отправился с посольством от имени короля к монгольскому хану (1249). По словам Жоффруа де Болье, Людовик на смертном одре призвал "некоего брата из ордена монахов-проповедников, который был известен королю Туниса". В Grandes chroniques de France (Больших французских хрониках) приводится имя этого доминиканца, и это не кто иной, как Андре де Лонжюмо. Из монахов тунисского studium Рамон Марти также поддерживал связь с Людовиком. В 1269 году Марти покинул монастырь в Тунисе и присоединился к королю Арагона, который собирался отплыть в Святую Землю. После катастрофы, постигшей флот короля Арагона, Марти отправился в Эг-Морт и вскоре объявился в свите Людовика. Все это дает нам основания полагать, что он сопровождал короля в Ифрикию. Не следует ли видеть в этих двух доминиканцах, Андре де Лонжюмо и Рамоне Марти, удостоенных доверия Людовика, хороших знатоков Туниса и хафсидского государя, зачинщиков выбора, сделанного королем? Не поддерживали ли они, прямо или косвенно, его в мысли, что халиф готов перейти в христианство? Ведь несколько десятилетий спустя, в 1314 году, Абу Яхья Закария аль-Лихьяни, один из преемников Аль-Мустансира на посту правителя Туниса, заставит наивного Хайме II Арагонского поверить в возможность своего обращения в христианство, причем современники не сочтут эту ситуацию шокирующей!^[129]

Решающие доказательства, конечно, отсутствуют. Но вполне вероятно, что именно это убеждение — каким бы неправдоподобным оно ни казалось нам сегодня — подтолкнуло Людовика к выбору Туниса, как цели крестового похода. Его харизма и способ управления, к которому он приучил свое окружение, позволили ему навязать баронам свое решение. Генуэзские капитаны, конечно, были удивлены, но и они не дрогнули. В понедельник, 14 июля, флот приготовился к отплытию в сторону Берберии, которое было запланировано на следующий день.

6

Высадка и первые операции

Во вторник 15 июля, к большому облегчению жителей Кальяри, весь крестоносный флот отплыл в Тунис. Опасаясь, что в последний момент крестоносцы отомстят за оказанный им прохладный прием поджогом города, жители предложили королю двадцать бочек греческого вина. Людовик вежливо отказался от этого запоздалого подарка и просто попросил позаботиться об оставленных им больных^[130].

Высадка

В четверг 17 июля крестоносный флот прибыл к тунисскому побережью. Путь от Кальяри был недолгим — немногим более 200 километров. Тунис расположен на берегу лагуны, Тунисского озера, которое сообщается с морем только через узкий пролив. Озеро неглубокое, но со слов Идриси, арабского географа на службе короля Сицилии Роджера II (XII век), известно, что был прорыт канал, чтобы большие корабли могли войти в озеро и укрыться там. Канал доходил до самого города Тунис. Эта часть озера была глубже, чем остальная, но передвигаться там можно было только на плоскодонных судах. В результате на входе в озеро товары и все тяжелые грузы перегружали с глубоководных судов на эти мелководные лодки для перевозки в Тунис. Во времена Идриси, за полтора века до прибытия Людовика, проход в озеро перекрывался цепью и был защищен крепостью. Если в источниках, относящихся к крестовому походу, действительно упоминается tour (башня), то в них ничего не говорится о цепи, перекрывающей проход. С другой стороны, контроль над Тунисским озером был осенью 1270 года одним из главных вопросов, поставленных на карту в ходе боевых действий^[131].

Через генуэзцев или каким-то другим способом Людовик получил точное представление о географии этой местности? В 1249 году нападение на Дамиетту, вероятно, было легко спланировано, поскольку город уже был ранее взят, в 1219 году, королем Иерусалима Жаном де Бриенном, а сам Людовик несколько месяцев пробыл на Кипре, где у него было достаточно времени для планирования операции. Когда он прибыл к берегам Туниса, знал ли Людовик, чего ожидать, включая существование озера, которое защищало Тунис? Или он был разочарован тем, что не смог сразу высадиться, чтобы начать штурм города? Мы охотно склоняемся к первой гипотезе. Даже если генуэзцы не были посвящены в выбор цели крестового похода, они, тем не менее, были хорошо знакомы с берберским побережьем и дорогой на Тунис и должны были сообщить об этом королю.

В любом случае, адмирал Арнуль де Курферран был послан в качестве разведчика, возможно, вместе с магистром арбалетчиков Тибо де Монлеаром. Они вошли в Тунисское озеро и встав на якорь, обнаружили там только два пустых мусульманских корабля и несколько генуэзских торговых судов. Увидев, что на косе, закрывающей Тунисское озеро (tombolo, томболо, как говорят географы), нет защитников, адмирал без промедления высадился на берег. Эта инициатива не понравилась Людовик, который всегда был недоволен, когда его приказы нарушались. Последовавшее за этим заседание военного Совета было бурным. Как это часто бывает в подобных обстоятельствах, были высказаны разные мнения и на этот раз не без определенной доли откровенности. В итоге было решено послать Филиппа д'Эгли, рыцаря Ордена госпитальеров, и магистра арбалетчиков, чтобы оценить ситуацию, и в зависимости от того, что они увидят, они должны были либо эвакуировались уже высадившихся, либо отправить еще сержантов на берег в течение ночи. Согласно их отчета всех высадившихся вернули на борт^[132].

На следующее утро, в пятницу 18 июля, высадка произошла по плану, то есть по приказу короля, который снова смог навязать всем свою волю. Предупрежденные, ифрикийцы занявшие ночью оборону были быстро рассеяны. Тем не менее, Пьер де Конде отметил, что сотни решительных бойцов было бы достаточно, чтобы серьезно затруднить высадку, что, возможно, было сдержанным способом критики позиции короля. Ведь, чтобы заставить всех подчиниться себе, он потерял потенциально драгоценное время. Примат и Гийом де Нанжи были того же мнения. Корабли держались на расстоянии, особенно huissiers — большие суда, перевозившие лошадей и имевшие двери на корме. Для переправки людей и лошадей на берег использовались галеры и барки, то есть плоскодонные суда. Для того чтобы воины могли одновременно высадиться в достаточном количестве, необходимо было собрать множество плоскодонных судов и распределить между ними людей — эта задача возлагалась на адмирала, коннетабля или маршалов. На некоторых барках должны были находиться арбалетчики, готовые стрелять по врагу, чтобы прикрыть высадку. Лодка, на которой плыл король, причалила первой. Несмотря на свою физическую слабость, Людовик, несомненно, был при оружии. Поверх кольчуги (haubert) он надел тунику (cotte), украшенную геральдическими лилиями (fleur-de-lis), чтобы все могли его опознать. Как и в 1249 году, когда он атаковал Дамиетту, Людовик намеревался показать всем пример, хотя в обоих случаях он ждал, пока первая волна десанта достигнет берега, прежде чем высадиться самому.

В наших источниках нет упоминания о Орифламме, которую везли на лодке впереди всех барок при Дамиетте и ее знаменосца которого король высадил на берег первым. В 1249 году король также попросил легата нести на виду у всех Истинный крест, то есть реликварий в форме креста, содержащий фрагменты, предположительно принадлежащие Кресту Христа, который Людовик приобрел несколькими годами ранее. Можно предположить, что и в 1270 году эти реликвии также присутствовали. Однако одно можно сказать наверняка. Как только крестоносцы высадились на тунисском побережье, Людовик приказал провозгласить по всей армии ban, то есть торжественное воззвание, в котором он представлял себя слугой Иисуса Христа. По словам одного из королевских агиографов, это воззвание, провозглашенное по всей армии, произвело сильное впечатление на всех крестоносцев. Несомненно, Людовик обладал умением мобилизовать своих людей^[133].

После того, как войска закрепились на берегу, необходимо было перебросить туда некомбатантов и припасы. Все это требовало времени. В субботу 19 июля большинство лошадей еще находилось на кораблях, что серьезно ограничило первые операции. К тому же некоторые из уже высаженных лошадей с трудом восстанавливались после морского путешествия — традиционная проблема, с которой Вильгельм I Завоеватель уже сталкивался в 1066 году после пересечения Ла-Манша. На данный момент крестоносцы завладели лишь участком земли, замыкающим Тунисское озеро, quasi-île (квазиостровом), как говорят хронисты. Место было стратегически важным, но удержаться на нем было трудно, потому что оно было узким, и там не хватало питьевой воды. На следующий день после высадки, в субботу, слуги, отправившиеся поискать воду в близлежащих водоемах, были застигнуты врасплох и перебиты ифрикийцами.

На Карфаген

Поэтому крестоносцам необходимо было занять более удобную позицию. Хотя выбор у них был ограничен. Войска должны были направиться к руинам Карфагена, которые возвышались над равниной. По дороге туда находилась башня или крепость, скорее всего, та самая, о которой упоминал географ Идриси, и которую гораздо позже назовут la Goulette.

Ифрикийцы были ошеломлены, когда увидели христианский флот у своего побережья. Есть все основания полагать, что халиф не имел ни малейшего представления о грозящей ему опасности. "Считается, что [сарацины] совершенно не знали о нашем прибытии", — сообщал Пьер де Конде одному из своих адресатов^[134]. Хотя Людовик не бросал вызов халифу и не объявил ему войну — так не было принято между христианами и мусульманами, — ифрикийцам не потребовалось много времени, чтобы понять намерения флота, прибывшего в порт Туниса.

Много позже Ибн Хальдун будет утверждать, что именно халиф Аль-Мустансир на военном Совете в своей столице решил позволить христианам высадиться возле хорошо защищенного Туниса, вместо того, чтобы сильным сопротивлением заставить их направиться в другое место, другой город, который было бы легче взять^[135]. Прославленного историка можно заподозрить в том, что он несколько приукрасил события, но так или иначе сопротивление вторжению было организовано. В ночь с 17 на 18 июля, как уже было сказано, некоторое количество воинов халифа заняли оборону на берегу, покинутого людьми адмирала. Легко рассеянные на следующий день, они оставались поблизости и атаковали и перебили слуг, отправившиеся искать воду.

В субботу 19 июля башня, стоящая на пути к Карфагену, стала объектом ожесточенных боев. Группа крестоносцев наконец-то взяла ее, но вскоре их окружили прибывшие ифрикийские подкрепления, которые попытались поджечь башню. Только на следующий день осажденные были освобождены группой крестоносцев под командованием двух маршалов Франции и магистра арбалетчиков^[136]. Хотя Пьер де Конде говорил об "очень большом сражении" (maximus conflictus), это была всего лишь стычка. Со стороны крестоносцев было убито несколько пеших солдат, а один рыцарь потерял своего коня. Со стороны тунисцев также было всего несколько погибших. Более того, в качестве меры предосторожности башня была эвакуирована в тот же вечер.

В целом, высадка прошла успешно, но главное еще предстояло сделать. Коса, отделяющая Тунисское озеро от моря, вела к обширному полуострову с тремя подходящими для военного лагеря местами. Одно из них, доступное непосредственно на выходе с косы, было занято руинами древнего города Карфаген, другое, в нескольких километрах от него, называлось Сиди-Бу-Саид, третье, дальше на север, — Камарт. Равнина занимала большую часть центра полуострова, но все три места располагались на возвышенностях. Холм Бирса был не выше пятидесяти метров и вместе с двумя соседними холмами образовывал своеобразный конус, спускающийся к морю. Сиди-Бу-Саид, напротив, возвышался на 130 метров, и его скалы доминировали над береговой линией.

В воскресенье 20 июля была проведена разведка в направлении Карфагена. На следующий день, несмотря на ифрикийцев, пытавшихся противостоять им, король приказал разбить главный лагерь армии в une vallée (долине), где было множество колодцев, выкопанных местными крестьянами для орошения своих полей. Где именно крестоносцы разбили свой лагерь? Источники говорят о долине, расположенной ниже Карфагена. Письма, отправленные королем во Францию, всегда датировались после этого "лагерем около Карфагена" или "лагерем перед Карфагеном". Это конечно ценно, но не позволяет нам устранить неясности. Хотя три вещи несомненны: крестоносцы не расположились в самом Карфагене, они также не оставались в непосредственной близости от берега и по долине легко можно было достичь якорной стоянки. Поэтому мы можем предположить, что лагерь находился либо под холмом Бирса — сердцем древнего Карфагена — на равнинной стороне, либо немного дальше на север, в Мегаре, "пригороде Карфагена, в садах Гамилькара". Этот древний сельский пригород Карфагена, состоящий из садов, огородов и полей, действительно мог привлечь крестоносцев, из-за простора для себя и своих лошадей. Но если сложить вместе топографические подробности, приведенные в письме Пьера де Конде своему адресату и хронисту Примату, то можно сделать только один бесспорный вывод: лагерь находится недалеко от древнего Карфагена и недалеко от озера, потому что мутная вода, которая наполнит ров, вырытый Людовиком вокруг лагеря, придет именно оттуда. С другой стороны, крестоносцы, видимо, обосновались за пределами древнего города, и даже на некотором расстоянии от него, поскольку, как мы увидим, его вскоре пришлось брать штурмом. Следует признать, что источники вряд ли позволяют нам с точностью определить местоположение лагеря крестоносцев^[137].

^{Карта 3. Полуостров Карфаген}

Перенос лагеря крестоносцев решил важнейший вопрос питьевой воды, но привел к разделению сил. Флот оставался на якоре на некотором расстоянии от лагеря, возможно, у косы, которая закрывала Тунисское озеро. Большие суда стояли на якоре в море, а барки и другие десантные суда были вытащены на берег. Крестоносцы могли бы использовать древние гавани Карфагена, торговый и военный порт, которые были гордостью древнего города и очертания которых хорошо видны и сегодня, но, возможно, глубина там была недостаточной для осадки больших генуэзских кораблей.

В любом случае, часть воинов должна была быть направлена на защиту кораблей, и, скорее всего, для этого должен был быть построен вспомогательный лагерь. Якорная стоянка считалась такой же безопасной, как и лагерь под Карфагеном и именно там обычно отдыхали жены принца Филиппа и графа Артуа, Изабелла Арагонская и Амиция де Куртене^[138]. Башня — назовем ее башней la Goulette, даже если это название является анахронизмом — также находилась в руках крестоносцев и она позволяла им следить за окрестностями и обеспечивать безопасность подвоза продовольствия с якорной стоянки в главный лагерь.

Взятие Карфагена (24 июля)

Французские хроники любят вспоминать о древности Карфагена и его былой славе. Этот город, говорит Примат, "ныне сведенный впавший в ничтожество, был очень знатным и богатым городом, его основала Дидона, которая была царицей всей Африки, и этот город был настолько силен, что несколько раз побеждал римлян"^[139], прежде чем был окончательно разгромлен и стерт с лица земли. Конечно, трудно представить, как выглядел, в 1270 году, древний пунический, а затем римский город, население которого в III веке нашей эры составляло 200.000 человек. Но мы можем прибегнуть к свидетельствам двух арабских географов, Аль-Бакри (конец XI века) и, уже упомянутого, Идриси (середина XII века). Они с восхищением описывают древнеримские здания, включая амфитеатр и акведук, которые до сих пор стояли, но уже не использовались. Этот город, объясняют они, был прежде всего доступной каменоломней, кажущейся неисчерпаемой, куда люди приходили, чтобы обзавестись мраморными плитами, колоннами и всевозможными украшениями. "Все это было сделано идеально, с самой удивительной техникой и самой искусной изобретательностью", — объясняет Идриси. По его словам, только верхняя часть города все еще была обитаема и это был холм Бирса, сердце древнего города. Окруженный глинобитной стеной, он принадлежал племени Бану Зияд. Мимоходом отметим, что Идриси говорит: "Вокруг Карфагена раскинулась равнина, покрытая возделанными полями, и различными культурами"^[140].

Для Людовик захват Карфагена был первоочередной задачей. В четверг 24 июля по их просьбе генуэзские моряки, усиленные пятью сотнями пеших и конных арбалетчиков и четырьмя рыцарскими баталиями (Бокер, Каркассон, Перигор и Шалон), взяли Карфаген, точнее, как выразился Примат, "замок Карфагена". Сгруппированное на холме Бирса, в древних зданиях, поселение было защищено стенами, вероятно, сделанными из глины, как во времена Идриси, но достаточно высокими, так как крестоносцам потребовались штурмовые лестницы. Сам король с остальными рыцарями, организованными в семнадцать баталий, прикрывал штурм, чтобы предотвратить любую атаку со стороны ифрикийцев, которые, вышли из Туниса на помощь Карфагену^[141]. Согласно Annales de Gênes (Анналам Генуи), именно генуэзские моряки взяли город и они же установили на крепостных стенах знамя Генуэзской коммуны. Примат косвенно подтверждает этот факт, но уточняет, что на стенах также были установлены знамена короля и французских баронов.

По словам Пьера де Конде, крестоносцы уничтожили всех, кого нашли в городе, мужчин, женщин и детей^[142]. Триста сарацин, укрывшихся в подземельях, задохнулись от возникших в городе пожаров. Многие жители, к счастью для них, смогли убежать, забрав с собой свой скот. Французские рыцари видели, как они покидали город, но распоряжения были очень строгими, и никто из них не должен был покидать город без приказа. Операция прошла полностью успешно. Пьер де Конде сообщил, что с христианской стороны погиб "только один бедный моряк". К сожалению крестоносцев, в захваченном городе нашлось только много запасов ячменя, и это было все. И если они рассчитывали захватить богатую добычу, то сильно просчитались^[143].

Стоит отметить еще один момент. Автор Annales de Gênes (Анналов Генуи) подчеркивает роль генуэзских моряков в захвате Карфагена. Но он отмечает, что в самые первые дни в Тунисе они оставались на кораблях и сошли с них только для того, чтобы предложить королю взять Карфаген. Следует ли рассматривать это как нежелание участвовать в боевых действиях с их стороны? Сначала, после отъезда из Кальяри, они могли ограничиться перевозкой крестоносцев, согласно условиям контрактов, заключенных с французским королем, не чувствуя себя обязанными принимать непосредственное участие в военных действиях, начатых последним против одного из их важнейших торговых партнеров. Только с течением времени они прониклись атмосферой крестового похода и проявили инициативу предложив взять первую из главных целей кампании^[144].

Любопытно, что Людовик не стал переносить свой штаб в Карфаген, а лишь оставил там гарнизон из рыцарей и пятисот арбалетчиков и пеших солдат. После очистки города от трупов, гниющих на солнце (на момент написания Пьером де Конде своего письма приору Аржантея, 27 июля, эта задача еще не была выполнена) здесь был организован лагерь для уже имевшихся больных и будущих раненых. В августе, когда военные действия практически прекратились, король приказал, по словам Пьера де Конде, отремонтировать стены, "на французский манер". Но не похоже, что армия крестоносцев когда-либо полностью размещалась в руинах Карфагена, вопреки тому, что писал в следующем веке хронист Ибн Хальдун, который следовал местной традиции. Мы можем предположить, что часть древнего города, возможно, холм Бирса, была занята крестоносцами. Именно на этом холме археолог и капеллан Альфред Делатр (1850–1932), из миссионерского общества Белых отцов, нашел в 1880-х годах несколько предметов, значки с флер-де-лис и турские денье, которые были потеряны или брошены во время крестового похода 1270 года. Но вряд ли возможно, чтобы крестоносцы когда-либо контролировали все руины, кроме того, во время боев в начале октября бежавшие ифрикийцы прятались в "пещерах" и "гротах", которые на самом деле были полуразрушенными древними зданиями^[145].

Взятие Карфагена было важной победой. Как говорилось в письме Карла Анжуйского одному из его адресатов в Римской курии, несколько недель спустя, город находился под "особой защитой сарацин". По словам Пьера де Конде, кто был хозяином Карфагена, тот был хозяин всего региона. Впрочем Пьер не испытывал сильного оптимизма. Сарацины были так многочисленны, объясняет он, что дважды в день крестоносцам приходилось вооружаться против них, а те каждый раз отказывались от сражения^[146].

Ожидание Карла Анжуйского

Столкнувшись с неожиданным нападением крестоносцев, Аль-Мустансир объявил священную войну против христианской армии. В последующие недели его армия пополнилась войскам из Марокко, Сахеля и района Кайруан. Халиф разбил свой собственный лагерь всего в нескольких километрах от лагеря крестоносцев, на полпути к Тунису. В городе Аль-Мустансир заключил в тюрьму всех генуэзцев, а также других христиан, в частности доминиканцев. Только каталонцы, прочно обосновавшиеся в Тунисе, нисколько не пострадали. Их квартал, продолжал жить спокойно. Видимо, это правда, что каталонские воины являлись одним из элитных корпусов армии халифата. Были также венецианцы и другие испанцы, так 19 сентября в Валенсии рыцарь Фадрике Кастильского Гонсальво Перес д'Алькоба получил от короля Арагона сумму, необходимую для поездки в Тунис с двенадцатью людьми. И эти добрые христиане собирались не присоединиться к крестовому походу, а пополнить армию халифа с благословения кастильского принца и короля Арагона. По словам Ибн Хальдуна, дон Фадрике был среди приближенных халифа, в шатре Аль-Мустансира, среди тех, кто советовал ему как вести войну против армии крестоносцев^[147].

После взятия Карфагена халиф отправил к королю Франции двух посланников, кастильских рыцарей, которых он взял к себе на службу. Им было поручено сообщить Людовику, что если он будет упорствовать в желании осадить Тунис, то халиф прикажет истребить всех христиан, находящихся под его властью, но если крестоносцы отступят, то он освободит всех пленников. По словам Примата, король ответил, что "чем больше вреда будет нанесено христианам, тем больше их (крестоносцев) будет"^[148].

Через неделю после высадки встал вопрос, что же делать дальше? В это время цели Людовика нам не яснее, чем в Кальяри. Если он надеялся, что его прибытие вызовет волну обращений в христианство и в первую очередь самого халифа, то он, должно быть, был разочарован. Хотел ли он взять Тунис? Для этого ему нужно было разгромить армию халифа, а затем взять город штурмом. Задача не была такой уж легкой, и каждый прошедший день, еще больше, ставил ее выполнение под угрозу. В любом случае, мощная армия крестоносцев была парализована ожиданием прибытия короля Сицилии.

Из Кальяри, 13 июля, Людовик отправил своему брату известие о принятом им решении направиться в Тунис. Выполнив свою миссию перед Карлом Анжуйским, тамплиер Амори де Ла Рош присоединился к армии крестоносцев, которая тем временем высадилась в Тунисе. Тамплиер привез послание в котором говорилось, что король Сицилии вот-вот прибудет, и, что в его отсутствие не следует предпринимать никаких решительных действий. 27 июля Пьер де Конде написал своему адресату: "Наши люди ждут сражения с сарацинами вместе с королем Сицилии, который должен прибыть со дня на день". Была надежда, что Карл прибудет в течение недели. 29 июля из Сицилии прибыл Оливье де Терм. Король Карл, по его словам, "находится в порту, готовый сесть на свой корабль, чтобы отплыть" и будет в Тунисе в течение трех дней. Три недели спустя, 21 августа, в письме аббату Сен-Дени Пьер де Конде все еще выражал надежду, что король Сицилии не будет больше задерживаться^[149].

В лагере крестоносцев

Ифрикийцы, в свою очередь, не собирались оставлять все как есть. Их тактика была проста: отказаться от битвы на равнине между Карфагеном и Тунисом, так как там, скорее всего, перевес будет на стороне тяжелой французской рыцарской конницы, а нападать на крестоносцев внезапно, как только они покинут свой лагерь, и таким образом поддерживать постоянное состояние напряженности, используя частые наскоки. В субботу, 26 июля, тунисцы напали на крестоносцев во время еды. На следующий день, в воскресенье, три "сарацинских рыцаря" — так их представляют французские хроники — появились возле лагеря крестоносцев с поднятыми руками и заявили, что хотят креститься. Дозор в лагере поочередно несли различные баталии, и в этот день лагерь охраняли два брата де Бриенн, Альфонс, граф д'Э, камергер Франции, и Жан д'Акр, виночерпий Франции. Жан д'Акр привел сарацин в свой шатер, а затем отправился на поиски короля. Когда он вернулся на пост, появились еще сто ифрикийцев, также просивших крещения. Но это был лишь отвлекающий маневр. В то же время другие ифрикийцы атаковали и, воспользовавшись эффектом неожиданности, оттеснили крестоносцев в общей суматохе. Шестьдесят пехотинцев крестоносцев остались на поле боя, а мусульмане бежали не преследуемые. "Жестокая злоба неверующих и удивительное простодушие верных христиан", — прокомментировал этот эпизод Примат.

Этот эпизод нелегко истолковать, тем более что три ифрикийца, которых Жан д'Акр привел в свой шатер, во время стычки все еще находились там. Жан д'Акр обвинил их в том, что они устроили ловушку, а доминиканец, знавший арабский язык, переводил его вопросы и ответы трех сарацин. Самый главный из них утверждал в свою защиту, что он не имеет никакого отношения к этому делу, и что, наверное, один из его соперников в лагере халифа воспользовался тем, что он находился в лагере крестоносцев, чтобы напасть, и тем самым обречь его на гибель. И если ему и двум его спутникам будет позволено уйти, они вернутся на следующий день с двумя тысячами человек и припасами для подкрепления армии крестоносцев. Узнав об этом, король приказал изгнать этих троих из лагеря без лишних слов. Упустил ли Людовик возможность использовать возможные разногласия в окружении халифа? Или он был прав, как считает Примат, изгнав из лагеря предполагаемых перебежчиков, которые приехали только для того, чтобы шпионить и причинить как можно больше вреда? Примат откровенно сожалеет, что этих людей не предали смерти. Читая рассказ хрониста, трудно составить четкое представление о намерениях трех ифрикийцев, которые добровольно пришли в логово льва. Собирались ли они пожертвовать собой, чтобы облегчить атаку войск халифа? Или они действительно планировали подчиниться французскому королю? В любом случае, похоже, что они сделали несколько признаний лично королю. Примат позже отмечает, что "некоторые сарацины сказали королю, что [король Туниса] придет на следующий день, полностью готовый к битве", что действительно и произошло.

Людовик явно сомневался в искренности намерений этих трех сарацин. Это довольно удивительно, если вспомнить, что надежда на обращение в христианство, вероятно, объясняет выбор им Туниса. С другой стороны, тот факт, что ифрикийцы выступили с просьбой о крещении, пусть даже только для отвода глаз, говорит о том, что они знали, что этот аргумент может понравиться крестоносцам. Можем ли мы тогда предположить, что в этом направлении были сделаны предложения, и что Людовик, например, призвал халифа и его народ обратиться в христианство? В отсутствие каких-либо доказательств это было бы, пожалуй, слишком натянуто, но не исключено, что эта тема так или иначе муссировалась в обоих лагерях.

Неудачи последних дней убедили Людовика, что лагерь крестоносцев должен быть лучше защищен, пока его брат еще не прибыл на помощь. Окрестности были небезопасны. Когда слуги ходили за водой к колодцам, они всегда подвергались опасности нападения. Примечательно, что именно Амори де Ла Рошу король поручил окружить лагерь рвом. Именно этому вассалу Карла Анжуйского пришлось взять на себя задачу, навязанную задержкой его господина^[150].

Набеги и стычки

На следующий день, в понедельник 28 июля, вокруг лагеря копали ров. Как сообщили королю предполагаемые перебежчики, ифрикийцы собирались в большом количестве. Но их целью был не лагерь крестоносцев, а якорная стоянка и созданный там второй лагерь, где хранились припасы. Состоялось сражение, в котором отличился племянник Людовика, молодой граф Артуа, которому помогали Амори де Ла Рош и Пьер ле Шамбеллан во главе примерно тридцати рыцарей. Их план был прост: поймать сарацин в клещи, между собой и защитниками второго лагеря. Это был успех, хотя и незначительный: тринадцать сарацин были убиты, но с французской стороны также были убиты рыцарь Жан де Россельер, кастелян Бокера и сержант короля. Услышав весть о сражении, Людовик приказал готовиться своим рыцарям и вооружился сам. Не настало ли время сразиться, раз его противник, похоже, решил это сделать? На военном Совете, который созвал король, выступил рыцарь, некий Саке де Сакенвиль, и снова Амори де Ла Рош. Оба посоветовали Людовик подождать своего брата. Это решение должно было дорого обойтись королю Франции, а также окружавшим его рыцарям, потому что всем им не терпелось сразиться с насмехавшимися над ними сарацинами^[151].

На самом деле, ожидание короля Сицилии оказалось особенно мучительным. Не имея возможности провести какую-либо масштабную операцию, крестоносцы были ограничены своими позициями: главным лагерем, руинами Карфагена, башней la Goulette и вторым лагерем, защищавшим якорную стоянку. С другой стороны, тунисцы умножили свои нападения, чтобы подтолкнуть крестоносцев к безрассудным действиям. Примат хорошо описывает используемую ими тактику: "Сарацины привыкли каждый день появляться перед лагерем, чтобы метать дротики и копья. Когда им удавалось застать трех или четырех [крестоносцев] или десять или двенадцать, отдельно от остальных, они убивали их, если же они видели, что к ним приближаются сто или двести человек, они немедленно бежали. Такова их манера ведения войны". Когда ифрикийцы нападали, то в полную силу били в барабаны и трубили в рожки, и прежде всего, как отмечает Примат, они "выкрикивали" по-арабски оскорбления в адрес крестоносцев. В Египте Жуанвиль, напротив, восхищался мамлюкскими бойцами, "прекрасными на вид людьми", хотя у него все еще стоял в ушах "грохот, который они производили своими nacaires [литаврами] и сарацинскими рожками, ужасный для слуха". Французские рыцари были тем более обескуражены таким поведением, что им было запрещено вызывать сарацин на бой или решительно идти на Тунис, который находился всего в нескольких километрах. Ко всему этому следует добавить ветер, "сильный и ужасный, с огромными вихрями песка и пыли в воздухе, который слепил французов, так что они не знали, в какую сторону идти" и лучше было не отходить от лагеря, так как они не смогли бы легко найти дорогу назад. Ветра следовало опасаться тем более, что ифрикийцы имели привычку намеренно поднимать песок и пыль, чтобы помешать рыцарям-крестоносцам и дезориентировать их. Несмотря на свою простоту, эта уловка, к которой французы не привыкли, произвела на них глубокое впечатление. Почти все хроники ссылаются на это, а Жан де Мен, комментируя перевод трактата Вегеция О военном деле, который он сделал около 1284 года, все еще ссылается на этот прием^[152].

Самые последние дни июля и первые дни августа прошли в мелких стычках. 4 августа Оливье де Терм, недавно прибывший из Сицилии, отличился тем, что убил четырнадцать тунисцев. В последующие два дня новые стычки обернулись также в пользу крестоносцев — по крайней мере, так гласят французские хроники. По словам Примата, сами они потеряли всего десять человек убитыми и ранеными, в то время как сарацин было убито двести. 7 августа новая атака тунисцев была сорвана, пятьдесят из них были убиты, тридцать взяты в плен, а двадцать шесть лошадей захвачено. Позже, вечером того же дня, десять сарацин были убиты и двадцать лошадей захвачены. О захвате лошадей всегда сообщалось отдельно, несомненно, потому, что они были одновременно ценной и полезной добычей для рыцарской армии.

С середины августа тунисцы, казалось, были полны решимости усилить свое давление на крестоносцев. Узнали ли они, что Карл Анжуйский вот-вот прибудет? Знали ли они, что французы измотаны жарой и что их лагерь уже опустошен болезнями? Прибыли ли новые контингенты, посланные племенами к халифу? Как бы то ни было, нападения становились все более интенсивными и даже переросли в более крупные операции. Французским рыцарям было все труднее не поддаться искушению вступить в бой. 17 августа рыцари баталии принца Филиппа, которые в тот день отвечали за охрану лагеря, снова подверглись нападению. Принц был болен и прикован к постели. Измученные ожиданием, его рыцари не могли больше терпеть. Как раз в тот момент, когда они собирались покинуть лагерь, чтобы вступить в бой с тунисцам, Пьер ле Шамбеллан вернулся с задания по разведке местности и поспешил предупредить о готовящемся короля. Хотя он был уже очень болен, Людовик призвал всю армию к оружию. Поддержанные таким образом, рыцари баталии принца Филиппа оттеснили мусульман к их лагерю, расположенному примерно в лиге от лагеря крестоносцев, и начали его грабить. Тут началась песчаная буря и французы лишь благодаря Эрару де Валлери и Оливье де Терму, двух ветеранов войн в Святой Земле, избежали попадания в ловушку и резни.

В последующие дни происходили другие сражения, но уже меньшего масштаба. Например, 18 августа несколько королевских арбалетчиков под командованием своего магистра и в компании еще трех десятков сержантов отошли далеко от лагеря и оказались под угрозой окружения. Они спаслись бегством, но пять сержантов были убиты. Магистр арбалетчиков подвергся резкой критике в лагере за то, что разрешил эту неосмотрительную вылазку^[153].

Настоящее сражение едва не состоялось 21 августа. За день до этого сарацины снова напали на лагерь у якорной стоянки флота, который был под охраной Оливье де Терма. Оливье находился неподалеку, но в тот день он был болен, истекал кровью, и не смог помешать сарацинам убить семерых моряков. Устыдившись, он отомстил им на следующий день. Ифрикийцы напали тем же путем. Но на этот раз Оливье де Терм поджидал их и двенадцать врагов были убиты. Но позже в тот же день ифрикийцы отправились в боевом порядке, чтобы атаковать порт или вернуть Карфаген. Их было так много — 20.000, по словам Примата, — что даже можно было подумать, что они стремились к обеим целям. Крестоносцы вооружились и вышли из лагеря, готовые к бою. В тот самый момент, когда казалось, что две армии вот-вот вступят в бой, в дело снова вмешался Амори де Ла Рош, человек Карла Анжуйского. По словам Примата, он заявил: "Господа, почему вы хотите выйти в поле? Вы так долго ждали благородного господина, короля Сицилии, который должен приехать через два-три дня, а теперь хотите сражаться с сарацинами? Этонеправильно, и король Сицилии умоляет короля [Франции] и всех баронов не сражаться за сарацинами, пока он не приедет. Поэтому и были выкопаны рвы, чтобы мы могли ожидать в безопасности". Амори де Ла Рош снова оказался убедительным и рыцари вернулись в лагерь. Несколько сарацин насмехались над ними, приближаясь ко рвам, а затем и они все отступили.

На следующий день Ланселоту де Сен-Мар, маршалу Франции, удалось предотвратить новую атаку на порт. Раненный в глаз, "через шлем", он был обязан своим спасением только вмешательству коннетабля, а пятьсот сарацин (именно такое число приводит Примат) были отбиты^[154].

Жизнь в лагере

Трудно представить, как мог выглядеть лагерь крестоносцев. Его окружал ров и, возможно, также были возведены палисады. В караул по очереди заступали разные баталии рыцарей. Рютбёф восхваляет то, как король Наварры следил за лагерем: "Когда наступала его очередь нести вахту, / все были в безопасности, / как в крепости, / потому что вся армия была как бы окружена стенами, / никто не тревожился, / потому что его вахта была как стена"^[155]. Во время Египетского крестового похода, в лагере возле Дамиетты, шатер короля была красным — цвет власти, и возможно, так было и в 1270 году. Знамена и с флер-де-лис должны были напоминать о присутствии короля. Для баронов и прелатов также были установлены шатры и, как мы уже видели, их самих окружали капелланы, слуги и даже менестрели. Многие из крестоносцев были не столь обеспеченными, и лагерь, скорее всего, напоминал современные трущобы, чем обустроенный римский лагерь. Возникает вопрос, не была ли эпидемия, опустошавшая армию, вызвана общим унынием, порожденным жарой, отсутствием гигиены и близостью гниющих трупов.

День крестоносцев был отмечен тревогами, стычками, постоянной неуверенностью и криками "К оружию!". Несмотря на эти трудности необходимо было организовать повседневную жизнь, тем более что экспедиция должна была продлиться около четырех месяцев. Многочисленные доминиканцы проводили службы, исповедовали больных и хоронили умерших. Вопреки своему приказу, отданному через несколько месяцев после взятия Дамиетты, Людовик не стал возрождать бывшую епархию Карфагена, по крайней мере, насколько нам известно, возможно, он не успел сделать это до смерти легата. Можно представить себе повседневную жизнь внутри лагеря: мясников разделывающих мясо, которые, случалось, могли и подраться друг с другом, ремесленников занимающихся ремонтом палаток, строительством хижин, возведением палисадов, женщин, которые занимались своими делами, принцесс, прачек и, возможно, "беспутных женщин", то есть проституток, хотя Людовик наверняка отдал строгий приказ, запрещающий их присутствие. Эти тысячи людей, собравшиеся в одном месте, были подвержены влиянию слухов и известий, исходящих из королевского шатра. Люди короля должны были регулярно оглашать важные новости, которые затем быстро распространялись от одного человека к другому, вызывая надежду, оцепенение или тревогу.

Запертые в лагере, крестоносцы могли покидать его только с величайшей осторожностью, поскольку враг всегда был рядом. На самом деле Тунис находился всего в нескольких километрах, и армия, собранная халифом, разбила свой лагерь между лагерем крестоносцев и столицей халифата. Примат отмечает, например, что волы сарацин мирно паслись в четырех лигах от лагеря.

Однако припасы нужно было доставлять из второго лагеря в главный, а из главного — на холм Бирса, где возвышался "замок Карфагена". Если в воде недостатка не было, благодаря колодцам, расположенным поблизости или даже внутри лагеря, то еда начинала заканчиваться. Для тысяч людей и тысяч лошадей и тягловых животных, собранных вокруг Карфагена, ежедневно требовалось тонны продовольствия. Жара не способствовала сохранению продуктов, которые крестоносцы привезли из Франции. Уже во время перехода по морю пришлось признать, что вода стала протухать. Более того, припасы, которые Карл Анжуйский хранил в Сиракузах, все еще были там, поскольку Людовик сделал остановку в Кальяри.

К счастью для них, как позже отметил Ибн Хальдун, христиане контролировали море. Корабли приходили из портов Сардинии и, прежде всего, Сицилии, доставляя припасы для армии крестоносцев. Например, в воскресенье, 10 августа, из Сицилии прибыл корабль, груженный свиньями и домашней птицей. Но потребности были огромны, и, вероятно, корабли, которые совершали челночные рейсы, были недостаточно многочисленны. Чтобы улучшить ситуацию, на тунисском побережье проводились рейды по отгону овец и волов. Так, 14 августа четыре рыцаря и сотня моряков совершили дерзкий набег, высадившись с галеры, они захватили несколько десятков голов крупного рогатого скота, овец, волов и телят^[156].

Король Сицилии был не единственным, кто снабжал армию крестоносцев. Весной 1270 года власти крупных портовых городов Средиземноморья дали разрешение купцам на вывоз пшеницы. В Нарбоне, 5 апреля 1270 года, архиепископ и виконт, разделявшие власть над городом, объявили, что каждый может свободно вывозить пшеницу в Эг-Морт, Монпелье и Акко. Фактически, купцы последовали за флотом в Карфаген. Купец из Брюгге, Бодуэн Ванделар, ссудил графу крупную сумму денег, сначала в лагере под Карфагеном, а затем еще раз на Сицилии, которую ему вернули через несколько недель в Витербо, на обратном пути. Есть сведения о некоем Ламберте, торговце оружием, который весной 1271 года потребовал плату за одеяла, проданные им под Карфагеном. Некоторые приезжали издалека, так в 1273 году король Сицилии приказал арестовать двух купцов с Адриатического побережья, одного из Зары, другого из Барлетты, которые обманули одного из рыцарей короля во время крестового похода. Подробности этого дела до нас, к сожалению, не дошли^[157].

7

Прибытие Карла Анжуйского

Эпидемия

С начала августа болезни стали опустошать армию крестоносцев. 3 августа, скончался от болезни (дизентерии, цинги или тифа) один из сыновей короля, Жан Тристан, граф Неверский. Как только он заболел, его отнесли на корабль, возможно, из-за страха заразиться, возможно, из-за того, что жара там была менее сильной. В ночь со 2-го на 3-е у самого короля начались первые приступы болезни, а принц Филипп страдал от лихорадки. Граф Алансонский не решился объявить королю о смерти графа Неверского. 7 августа легат Рауль Гроспарми, а затем, 19 августа, архиепископ Реймса Жан де Куртене также были унесены эпидемией. 23 августа поочередно умерли Бушар, граф Вандомский, и Гоше де Немур, маршал Франции. Еще 20-го числа умер хранитель королевской печати, архидиакон Парижа Гийом де Рампилье, которого сменил Гийом де Шартр, будущий агиограф короля. В течение нескольких недель умерли Альфонс де Бриенн, граф д'Э, Гуго де Лузиньян, граф де Ла Марш, сеньоры Фьенн и Монморанси, камергер Матье де Вильбеон и шотландский лорд, граф Атолл^[158]. Учитывая количество смертей среди военачальников и приближенных короля, становится ясно, что крестоносцы сильно пострадали, и что болезни унесли гораздо больше жертв, чем боевые действия. Хронист Примат даже сетует, что граф Вандомский и Готье де Немур умерли от болезни, а не "в горсти войны [в ближнем бою] или в решающем сражении с врагами". Из одного из писем Пьера де Конде мы узнаем, что больные люди были эвакуированы во Францию вместе с одним из королевских врачей, неким мэтром Мартеном. Но пережили ли они переход через Средиземное море?^[159]

Смерть Рауля Гроспарми создала юридическую проблему, поскольку легат занимал видное положение рядом с королем. Перед смертью кардинал назначил на свое место монаха доминиканца Бартелеми де Ла Кур. Но имел ли он на это право? Разве это было не право Папы назначить нового легата? Людовик решил отправить двух своих клириков, Фулька де Лаона и магистра Жоффруа дю Тампля, в Римскую курию, чтобы ускорить назначение нового легата — и нового Папы, поскольку Климент IV, умерший в ноябре 1268 года, почти за два года до этого, все еще не был заменен^[160].

Что касается Людовика, то, хотя он и был прикован к постели, он продолжал осуществлять командование и полномочия короля. Так он принял посланников константинопольского императора Михаила Палеолога. Как мы уже видели, послы пытались убедить короля помешать Карлу Анжуйскому начать наступление, которое он готовил в Греции, в поддержку принца Ахайи Вильгельма Виллегардуэна. Как отмечает греческий историк Георгий Пахимер, французский король "был братом Карла по рождению, но совсем не братом по нравам". К сожалению, говорит Пахимер, "король, не способный ни к чему, то больной, то занятый войной, откладывал рассмотрение их дела и занимался своим лечением". Однако за несколько дней до смерти он все-таки принял византийских послов, продемонстрировав, продолжает Пахимер, "свою склонность к миру и готовность поддержать его всеми силами, если он выживет". Примат говорит совсем другое. По его словам, Людовик не принял послов императора, которые удалились, удрученные и даже плачущие, как женщины — традиционный образ по отношению к византийцам^[161].

В течение августа Людовик также приказал своим заместителям во Франции взять заем в размере 100.000 турских ливров, по залог дохода от десятины, а также от доходов с королевского домена. Король явно исчерпал финансовые резервы, с которыми он начинал свое предприятие. Чтобы вознаградить своего сына Пьера, графа Алансонского, за его достоинства, он увеличил его апанаж ежегодной рентой в 2.000 турских ливров. Людовик также позаботился о том, чтобы заменить двух своих душеприказчиков, графа Вандомского и архидиакона Парижа, которые слегли от болезни, деканом Сен-Мартен-де-Тур и Пьером Барбе, архидиаконом Дюнуа^[162]. Однако конец был не за горами, несмотря на заботу врачей, окружавших его, включая метра Дюдона, который несколько месяцев спустя стал одним из первых свидетелей чуда, приписываемого Людовику. Приняв церковные таинства, король Франции умер в понедельник 25 августа.

Прибытие Карла Анжуйского

Именно в момент смерти своего брата король Сицилии наконец-то высадился на побережье Туниса, а один из его кораблей прибыл несколькими часами ранее, принеся радостную весть^[163]. Если смерть Людовика вызвала смятение в лагере крестоносцев и большую радость среди тунисцев, то прибытие его брата восстановило равновесие. Карл Анжуйский, как и его брат, любил театрализованные действа, даже если они были в несколько ином стиле. Чтобы впечатлить публику зрелищем своей силы, он приказал, чтобы при его высадке звучали трубы и другие музыкальные инструменты, рассчитывая, что армия крестоносцев воспримет объявление о его прибытии с воодушевлением! Естественно, мучения умирающего короля и общее положение армии делали атмосферу в лагере крестоносцев довольно мрачной, и прибытие армии Карла было не таким триумфальным, как ожидал Сицилийский король.

Как только ему сообщили о смерти брата, Карл принял решение вести себя бесстрастно, чтобы не усиливать волнения, которые он ощущал в армии. Только когда он оказался перед телом брата, его глаза наполнились слезами. По словам Пьера де Конде, он сокрушался причитая, целуя ноги умершего: "О мой господин! О мой брат!". "Но, ― говорит Гийом де Нанжи, ― потом он вспомнил, что плакать свойственно только женщинам, встал и огляделся вокруг так гордо, как будто был ничуть не тронут смертью брата". Не время было опускать руки^[164].

Что надлежало делать с останками короля? Для большинства погибших во время крестового похода погребение в тунисском песке, вероятно, являлось единственным вариантом. Возможно, легат и многие присутствующие священнослужители освятили кладбище для погребения останков погибших. Однако же тела важных людей или, по крайней мере, их кости должны были быть возвращены на родину. Филипп де Монфор, сеньор де Кастр, умер 28 сентября и один из его рыцарей похоронил его внутренности и плоть в лагере и привез кости и сердце обратно в Кастр, где они были захоронены в церкви Сен-Венсан почти год спустя, 9 сентября 1271 года. Кости легата Рауля Гроспарми были доставлены в Трапани. Что касается короля и его сына, то они обязательно должны были быть похоронены во Франции. Останки Людовика, конечно же, должны были отправились в Сен-Дени, королевскую усыпальницу, Жан Тристан, напротив, должен был быть похоронен в аббатстве Ройомон, поскольку его отец решил, что отныне в Сен-Дени будут хоронить только королей.

Но тела еще нужно было подготовить. Тогда принято было варить их в смеси воды и вина, чтобы плоть отделилась от костей — поэтому требовался большой чан. Перед варкой из тела удаляли сердце и внутренности. После варки кости короля и его сына очистили, отбелили и поместили в два ларца с шелковой обивкой, наполненных специями^[165].

Многие в армии не сомневались, что однажды Людовика канонизируют. По праву близкого родства, Карл Анжуйский получил сердце и внутренности своего брата, потенциальные реликвии, которые должны были служить напоминанием о связи между королем Франции и королем Сицилии. Карл немедленно отправил их в Монреале (Королевская гора), бенедиктинское аббатство недалеко от Палермо. Первоначально кости почившего короля были доверены Жоффруа де Болье для транспортировки по морю во Францию. Но Карл Анжуйский убедил своего племянника, нового короля Франции Филиппа III, оставить их в армии. Тут можно только восхищаться мастерством Сицилийского короля, который, будучи прекрасным руководителем, хорошо знал, что может укрепить боевой дух армии, оказавшейся в гуще опасностей^[166].

Успехи крестоносцев

Смерть короля Франции и легата с разницей в несколько дней лишила крестовый поход двух лидеров. Но смерть Людовика стала самым серьезным ударом. Говорят, что после посещения останков своего брата Карл Анжуйский обратился к баронам и армии: "Мы потеряли одного господина, но обрели другого". Новым королем, по факту, стал принц Филипп, который раньше всегда находился в тени отца и матери. О появлении нового короля стало известно всему лагерю. 27 августа он принял оммаж (вассальную присягу) великих вассалов, в таком порядке: его дяди, Альфонс, граф Пуатье, и Карл Анжуйский, затем его зять король Наварры, его кузен граф Артуа, графы Фландрии и Бретани, и "все остальные, как графы, так и бароны, один за другим". Признания баронов, символизированное принесением оммажа, было достаточно для установления легитимности нового короля без необходимости в коронации^[167]. Однако 25 августа и в последующие недели здоровье Филиппа, по-прежнему, вызывало беспокойство.

Каким бы ни было состояние короля Франции, с прибытием Карла Анжуйского крестовый поход обрел нового лидера. Всем было ясно, что именно король Сицилии взял на себя фактическое командование армией. Только что получив известие о смерти Людовика, Карл, еще до того, как отдать дань уважения останкам последнего, поговорил с другим их братом, Альфонсом де Пуатье, а затем отправился к своему племяннику Филиппу, новому королю Франции. Покинув шатер, где было выставлено тело Людовика, Карл наконец-то добрался до шатра другого своего племянника, графа Артуа и воспользовавшись этим, доверил своих детей графине Артуа, Амиции де Куртене. Как видим, Карл предусмотрительно заручился поддержкой всех принцев из рода Капетингов. И именно Пьер ле Шамбеллан, главный советник Людовика, ввел Карла в шатер, где лежало тело покойного короля. Все, кто имел значение, молчаливо признали его превосходство^[168].

Популярность короля Сицилии также была очень сильна и в лагере крестоносцев. Выиграв две битвы, при Беневенто и Тальякоццо, Карл Анжуйский стал признанным полководцем. Возможно, он не обладал такой харизмой, как Людовик, но его слава во французском рыцарстве была велика, и ему, возможно, больше доверяли вести войну. Важно отметить, что Карл разбил свой лагерь перед лагерем крестоносцев, на полпути к лагерю мусульман и таким образом действительно взял на себя инициативу^[169].

Первые распоряжения нового короля

На самом деле, похоже, были некоторые сомнения в способности нового короля Франции лично принять командование над войсками. Хотя Филиппу было уже 25 лет, Примат настаивал на том он еще был слишком молод и был "ребенком благородного происхождения", "который еще не был экспертом в вопросах сражений". Филиппа также сильно подкосила болезнь и все это, продолжает Примат, "заставляло усомниться в том, что он способен быть государем в ситуации такой большой нужды". Когда Карл Анжуйский сообщил ему о смерти отца, Филипп, по слухам, упал в обморок, за что присутствующие бароны сильно обвиняли его. В своем письме кардиналу Эду де Шатору, Тибо Шампанский заявляет, что "мы очень надеемся, что наш господин будет великим prud'homme, если это будет угодно Богу". Быть prud'homme — значит достичь идеала, состоящего из мудрости и твердости души, к которому должен стремиться король-рыцарь. Однако на данный момент, похоже, ничего такого Филиппом окончательно достигнуто не было^[170].

Хотя он был еще слишком слаб, чтобы принимать участие в сражениях, Филипп III смог принять свои первые решения в качестве короля. Он оставляет при себе Пьера ле Шамбеллана, которого его отец удостоил своим доверием и который выступал в качестве его главного советника. 12 сентября Филипп также утвердил регентов, назначенных его отцом, Матье де Вандома и Симона де Нель, и попросил их принять от его имени присягу его офицеров и придворных, оставшихся в Париже. Во втором письме он просил их прислать ему как можно больше денег и выполнить платежные поручения, которые он и его отец дали Парижскому Тамплю, служившему банком для королевской семьи. Также, 12 сентября, Филипп III обратился к духовенству Франции с просьбой помолиться за его отца. Вновь, 4 октября, в письме, отправленном на тот случай, если посланники с первым письмом, Жоффруа де Болье и Гийом де Шартрез, не добрались до Парижа, Филипп III утвердил регентов, поручил им охранять границы королевства и повторил свой приказ о погашении займов, предоставленных его отцу и ему самому.

В лагере Филипп беседовал с монгольским и армянским послами, прибывшими после смерти Людовика. Похоже, что из этих переговоров ничего не вышло. Цель, которую преследовали эти посланники, похоже, была плохо определена. Узнав о смерти Людовика при высадке, они два дня оставались на берегу, прежде чем добрались до лагеря и когда Филиппу III сообщили об этом, он приказал их встретить и принять как можно роскошнее^[171].

Филипп также озаботился вопросами, связанными с его возможной смертью. 2 октября он составил два акта по этому поводу. В одном из них он поручает опеку над своими детьми и управление королевством своему брату, графу Алансонскому, при содействии регентского Совета. Другим было его первое завещание, документ первостепенной важности, поскольку он проливает свет на душевное состояние, в котором оказался новый король через несколько недель после смерти отца. Его преданность программе и идеям отца видна в каждой строчке. Филипп предписывает, что долги его отца и его собственные долги, как за границей, так и во Франции, должны быть урегулированы, расследования, начатые его отцом, должны быть продолжены и все распоряжения, принятые им, должны быть соблюдены. Король завещал 20.000 турских ливров Святой Земле, 3.000 турских ливров должны были быть распределены между его придворными, 10.000 турских ливров были зарезервированы для раздачи бедным и для приданного бедным девушкам, которые должны выйти замуж. Более любопытное и, возможно, более личное упоминание касается выделения 2.000 турских ливров на восстановление ущерба, нанесенного в местах, где он обычно бывал, что является первым свидетельством известного пристрастия к охоте, которое Филипп разделял с королями и рыцарями своего времени^[172].

Армия Карла Анжуйского

25 августа король Сицилии высадился на тунисском побережье с небольшой армией. Его сын, 16-летний принц Салерно, сопровождал его, как и несколько великих французских баронов, которые помогали ему в завоевании Сицилийского королевства в 1265 году. Так Роберт де Бетюн, женатый на одной из дочерей Карла, встретился, в лагере армии крестоносцев, со своим отцом, Ги де Дампьером, графом Фландрии. Балдуин де Куртене, император Константинополя, изгнанный из своей столицы в 1261 году Михаилом Палеологом, также последовал за королем Сицилии в Тунис, где у него в лагере крестоносцев было много родственников и друзей, начиная с Филиппа III^[173]. По крайней мере, три представителя рода де Монфор, которые очень любили приключения, входили в близкое окружение Карла Анжуйского. Симон IV, сеньор де Монфор-л'Амори, был наиболее известен, поскольку стал лидером Альбигойского крестового похода и возведен в титул графа Тулузского и герцога Нарбонского. Но его брат Ги поселился в Святой Земле, где стал регентом графства Сидон, одного из главных городов, удерживаемых христианами. В Тунисе внук этого Ги, Филипп, сеньор де Кастр, и сын последнего, Жан, были в свите Карла Анжуйского, как и их кузен Симон Младший, граф Авеллино. Последний был внуком лидера Альбигойского крестового похода, а его отец, другой Симон, сделал карьеру в Англии, где он бросил вызов королевской власти, возглавив восстание баронов против Генриха III. При Кале Анжуйском были и другие французские знатные сеньоры. Все они были обязаны своим состоянием королю Сицилии, как Жан Брито, сеньор из Шампани, получивший звание коннетабля Сицилии, или Адам Морье, получивший звание маршала Сицилии. Из великих офицеров Сицилийского королевства за Карлом последовал магистр арбалетчиков Раймунд Изард. Некоторые сеньоры из Иль-де-Франса или графств Анжу и Мэн, владений Карла во Франции, также приехали в Тунис, хотя неизвестно, прибыли ли они из Сицилии или уплыли из Эг-Морт. Упоминаются имена Жака де Бурсона, Эрве де Шевреза, Дю Плесси-Масе и Гийома де Сие.

Поэтому прибытие анжуйской армии стало поводом для воссоединения королевской семьи. Король Франции, его два дяди Альфонс и Карл, его брат Пьер, его двоюродные братья Карл, принц Салерно, и Роберт, граф Артуа и дальний кузен Балдуин де Куртене, потомок Людовика VI, собрались в одном месте. В свитах принцев, элите обеих армий, было то же самое. Коннетабль Сицилии Жан Брито был одновременно и хлебодаром Франции и таким образом принадлежал к придворным короля Франции, также как короля Сицилии.

При завоевании Сицилийского королевства Карл Анжуйский опирался на активную поддержку провансальской знати, и Бертран де Бо и Фульк де Пюи-Ришар последовали за своим графом и королем в Тунис. Наконец, сеньоры из Сицилийского королевства, вероятно, также присутствовали в свите Карла, но их число трудно оценить, а графы Ачерра и Лорето, возможно, были самыми важными из них.

Карл Анжуйский взял с собой и духовных лиц, таких как Жоффруа де Бомон, его канцлер, и Гийом де Фаронвиль, декан Орлеанского капитула и постоянный участник дипломатических миссий.

Что касается пеших воинов в армии Карла, то они, похоже, были не очень многочисленны. В то время было принято, чтобы коннетабль и маршалы получали плату за каждого воина в армии. Жан Брито, коннетабль Сицилии, получил всего 25 парижских ливров за 500 арбалетчиков и даже если предположить, что были и другие пешие сержанты, не похоже, чтобы Карл прибыл со всей своей мощью. Несколько сотен рыцарей и оруженосцев, несколько сотен пеших воинов: это примерно все, что смог собрать король Сицилии для своего похода в Тунис. 3 октября 1270 года король Сицилии попросил одного из своих офицеров на острове нанять 300 опытных моряков, выдать им месячное жалование и отправить к нему, а 31 октября следующего года все еще шли разговоры о 500 моряках, которые должны были пополнить армию и чье жалование будет выплачивать архидиакон Палермо, француз Жан Дю Мениль^[174].

Возобновление боевых действий

Однако необходимо было подумать о продолжении операций. Разумеется, после смерти Людовика крестоносцев больше некому было удерживать в Тунисе. Тем не менее, нужно было найти способ спасти то, что можно было спасти. Насколько можно судить, план Карла Анжуйского был довольно прост: нанести удар, а затем начать переговоры и как можно быстрее покинуть Тунис. Первым шагом было заставить армию противника вступить в битву — то, что она всегда отказывалась делать. В письме, которое он написал несколько недель спустя Пьеру де Монбрену, апостольскому камергеру, король Сицилии сообщал, что летом все берберские вожди собрались, чтобы прийти на помощь Аль-Мустансиру, "со своими верблюдами, [несущими] своих идолов и призывающими имя Мухаммеда". И теперь, когда он сам прибыл в Тунис, настало время для решающей битвы^[175].

Все еще больной, Филипп III попросил своего дядю подождать до полного своего выздоровления, прежде чем вступать в сражение. Но терпение не было добродетелью Карла, и то немногое, что он имел в этой области, подверглось испытанию наскоками, которые ифрикийцы умножили, верные тактике, которая доказала свою ценность с момента прибытия крестоносцев. Примат отмечает, что король Сицилии "не привык, чтобы его враги подходили так близко к его шатрам без возможности сразиться"^[176]. На самом деле, Карл вполне мог атаковать врага и издалека.

Карл вполне мог бы обойтись и без своего племянника. Если верить Пьеру де Конде, то в четверг, 4 сентября, он воспользовался первой представившейся возможностью и вступил в бой с врагом. Первой целью Карла было взять под контроль Тунисское озеро, которое, казалось, все еще находилось в руках людей халифа. Король Сицилии переправил туда легкие плоскодонные суда, которые несколькими неделями ранее использовался для высадки войск. Люди халифа прекрасно понимали намерения Карла Анжуйского. Как только последний установил бы контроль над озером, ему оставалось только перевести армию крестоносцев через Карфагенскую равнину и разбить лагерь перед Тунисом, чтобы осадить город. Ифрикийская армия не была бездеятельной, но до сих пор она не решалась вступить в решающую битву. Смогут ли легковооруженные всадники Аль-Мустансира противостоять тяжелой французской кавалерии?

Чтобы помешать крестоносцам захватить озеро, ифрикийцы собрались в большом количестве, одни на суше, другие в лодках на озере. У короля Сицилии появилась возможность дать первое крупномасштабное сражение. Он тайно вооружил своих людей и предупредил баронов в главном лагере, чтобы они присоединились к нему, каждый в своей собственной баталии, со своими рыцарями^[177].

Впереди двигался граф Артуа, за ним — король Сицилии с Филиппом де Монфором. По словам Примата, три рыцаря, Гуго и Ги де Буссэ и Рено де Пресиньи (последний недавно получил звание маршала Франции) зашли дальше, чем следовало. Карл Анжуйский был явно менее щепетилен в вопросах дисциплины, чем Людовик. Несмотря на то, что эти трое сильно оторвались, Карл призвал своих рыцарей поступить также, что и принесло победу. Примас позже назвал Карла "львом Сицилии", но не забыл отметить заслуги Филиппа де Монфора. По словам их соотечественника, монаха Менко, именно фризы сыграли решающую роль в боевых действиях. Последовавшая битва, возможно, единственное масштабное сражение за всю экспедицию, обернулась в пользу крестоносцев благодаря хитрости Карла Анжуйского. Когда он почти настиг ифрикийцев, которые, согласно их обычной тактике, уклонялись от сражения, Карл Анжуйский развернул своих рыцарей назад. Полагая, что у них появился шанс, ифрикийцы, в свою очередь, начали преследовать крестоносцев. Этого и ждал король Сицилии. Согласно плана, который наверняка был разработан заранее, крестоносцы быстро развернулись и контратаковали. Началась настоящая резня. Крестоносцы "окружили сарацин и с мечами и стальными кинжалами в руках бросились на них, как волк бросается на овец и убили их так много, что тела врагов во множестве остались посреди полей, и казалось, что это овцы, лежащие на земле, а [сарацины] ужасно кричали и завывали на своем языке". Ифрикийцы, говорят французские хроники, насчитали тысячи погибших. Эта новая победа укрепила престиж сицилийского короля, тем более что сарацины попали в собственную ловушку: "Так христиане отомстили своим врагам благодаря уму и хитрости сицилийского короля"^[178]. Многие ифрикийцы утонули в озере, а экипажи кораблей, высадивших их, сбежали. Примат выдвигает цифру, конечно, завышенную — 10.000 убитых сарацин, а Гийом де Нанжи довольствуется только 3.000. Пьер де Конде говорит о 500.000 погибших (quingenta milia) — без сомнения, это ошибка переписчика — но он подтверждает высокую долю утонувших среди них. Со стороны крестоносцев несколько рыцарей, которые слишком далеко забрались вперед, были застигнуты врасплох и убиты. Среди погибших в тот день были три рыцаря, которые оторвались от своих, два брата Буссэ и Рено де Пресиньи, а также Арнуль де Курферран, адмирал, который был убит в пылу сражения^[179].

Крестоносцы также взяли пленных, которые предоставили информацию о состоянии сил халифа. Не исключено, что разногласия разделили окружение Аль-Мустансира. Действительно, если послушать пленных, то получается, что халиф и его советники были убеждены, что христиане все мертвы или больны, и что их можно легко захватить или заставить убраться на родину^[180].

Как ни важна была победа французов, 4 сентября, под командованием Карла Анжуйского, она была далеко не решающей. Ее основной эффект был, несомненно, психологическим. После нескольких недель бездействия, после смерти короля и многих других людей, эффективное возобновление боевых действий, за которым последовал явный успех, вероятно, придало крестоносцам новый оптимизм.

Взятие лагеря халифа (2 октября)

Не желая умалять заслуги Карла Анжуйского, не исключено, что французские источники несколько преувеличили успехи, достигнутые благодаря его талантам. Весь сентябрь прошел без особых изменений в военной ситуации. 24 сентября Тибо Наваррский все еще надеялся, что дело, начатое его тестем, может быть завершено^[181]. На самом деле, вполне вероятно, что король Сицилии ждал выздоровления своего племянника, чтобы предложить ему организовать сражение, которое укрепит его скомпрометированное положение в армии. 4 сентября, в день, которым было датировано письмо Пьера де Конде казначею Санлиса Сен-Фрамбо (или Сен-Фрамбуру), Филипп III еще не совсем оправился от болезни, так как его дважды одолевала лихорадка.

В течение сентября король Сицилии стремился установить полный контроль над Тунисским озером. Однако, согласно письму Пьера де Конде, а также более позднему свидетельству Ибн Хальдуна, похоже, что ифрикийцы все еще могли переходить озеро вброд, чтобы нападать на армию крестоносцев. Прислушавшись к советам баронов, Карл Анжуйский решил построить крепость, которая не позволит тунисцам переправляться. Из крепости, поддерживаемой барками, патрулирующими озеро, можно было перехватывать и конвои, которые приходили для снабжения лагеря армии халифа из Туниса.

К сожалению, нам не хватает деталей, чтобы получить более точное представление о топографии этого места. Мы должны поверить на слово Пьеру де Конде, когда он указывает, что снабжение лагеря армии халифа, расположенного под Тунисом, всего в нескольких километрах от лагеря крестоносцев, было значительно затруднено из-за решений Карла, но так или иначе, линии коммуникаций тунисцев были прерваны. Во всей этой операции главную роль, вероятно, играли арбалетчики, которые, расположившись на вершинах стен крепости, а также на барках, обстреливали вражеские суда даже с большого расстояния^[182].

В начале октября Филипп III выздоровел, а Карл Анжуйский все еще с нетерпением ждал начала настоящей войны. 2 октября король Франции приказал привести армию в боевой порядок. Филипп жаждал проявить себя после болезни, которая отвлекала его от боевых действий. Именно тогда он составил свое первое завещание и акт, определяющий возможное регентство, так как знал, что может не вернуться живым из битвы.

Под Орифламмой Сен-Дени была развернута вся армия крестоносцев. Впереди шли арбалетчики и пехотинцы, за ними — рыцари, разделенные на баталии. Порядок, в котором баталии будут вступать в бой, был спланирован заранее, коннетаблем и маршалами. Графу Алансонскому, одному из братьев Филиппа III, было поручено охранять лагерь вместе с "шевалье де л'Опиталь", то есть контингентом, предоставленным военным Орденом госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского.

Затрубили трубы. Первая баталия рыцарей отправилась в направлении противника. Но все эти прекрасные построения были напрасными. Ифрикийцы снова отказались от сражения и отошли к своему лагерю, расположенному на небольшом расстоянии. Но на этот раз благоразумное отступление превратилось в разгром для воинов халифа. Они без боя покинули свой лагерь и укрылись в местности, полной руин, "в щелях и развалинах старых обвалившихся стен, в ямах и пещерах, во всех местах, где они могли спрятаться", — говорит переводчик Примата. Порой безрассудные, французы также умели быть благоразумными, когда это было необходимо. Вместо того чтобы отправиться на развалины старых окраинных районов Карфагена, они решили, что лучше полностью разграбить вражеский лагерь. Хронисты не скрывают радости, с которой рыцари и пешие воины громили шатры и павильоны лагеря ифрикийцев — раненых и больных, всех, кто не успел вовремя покинуть это место, истребляли без пощады. После окончания грабежа все, что могло гореть, включая трупы сарацин, было собрано в одном месте и подожжено. Армия крестоносцев вернулась в лагерь, сожалея о не состоявшемся сражении, но с удовлетворением от богатой добычи. День 2 октября оказался настоящей отдушиной для напряжения^[183].

Начало переговоров

Крестоносцам все же необходимо было срочно принять решение. Они добились некоторых успехов, но в целом их положение не улучшалось. После перерыва в несколько недель на лагерь крестоносцев, как и на лагерь их врагов, обрушилась новая эпидемия огромных масштабов. По словам Примата, этот был "смертельный мор", вызванный употреблением гнилого мяса и "порчей воздуха и воды", унесший несколько тысяч человек, не пощадив и сарацин^[184].

С мусульманской стороны также опасались эпидемии, и по мере приближения зимы отряды кочевников уже подумывали об отступлении. Согласно Ибн Хальдуну, халиф даже испытывал искушение покинуть Тунис и укрыться в Кайруане^[185]. Действительно, могла ли его столица выдержать полномасштабную осаду? У крестоносцев были осадные машины, изготовленные мастером Оноре по заказу Людовика. Поскольку флот крестоносцев остановился в Кальяри, а не в Сиракузах, машины остались в сицилийском порту, откуда Карл Анжуйский переправил их в Тунис. Теперь, когда лагерь халифа был уничтожен, а Тунисское озеро контролировали легкие суда крестоносцев, не было причин, почему бы им, с помощью своих осадных машин, не предпринять надлежащую осаду самого города Туниса. Согласно различным свидетельствам, которыми мы располагаем, включая свидетельство Ибн Хальдуна, именно эта перспектива подталкивала халифа к переговорам.

Со своей стороны, у короля Франции и его дяди, короля Сицилии, заканчивались деньги, а поставки продовольствия все еще были затруднены. Наступал зимний сезон. Как долго смогут ходить корабли между Сицилией и Тунисом? По этой же причине, если всем придется отступить, это должно было быть сделано без промедления, так как большие генуэзские корабли рисковали попасть в шторм, который часто случался в этих местах зимой. И кроме того, что было делать с Тунисом, если бы даже он бы взят? Хронист Гийом де Пюилоран сообщает о спорах среди предводителей армии крестоносцев. Должны ли они провести там зиму, когда запасы на исходе? Должны ли они оставить там гарнизон и двинуться в Святую Землю? Разрушить город? Но даже это заняло бы много времени^[186]. Только Людовик и, возможно, легат знали, чего они хотели, возглавляя крестовый поход в Тунис. Но их больше не было.

Описывая душевное состояние Филиппа III в момент прибытия гонца от халифа с предложением мира, Примат пишет: "Тогда король Франции решил, что он не получит почти никакой выгоды от своего пребывания в этом месте, что он потратит свое время впустую, и что врагов нельзя просто уничтожить, так как они не хотят сражаться с нашими людьми в битве, а ведут себя как собаки, лающие издалека, и преследуют наших людей, и нападают, прежде чем быстро убежать и укрыться в холмах"^[187]. Очевидно, что обе стороны были готовы к достижению соглашения. Переговоры начались тем легче, что король Сицилии, как только прибыл на место, тайно принял посланников от халифа. Контакты должно быть продолжались в течение всего сентября, ведь не зря Карл разбил свой лагерь между лагерем армии крестоносцев и лагерем Аль-Мустансира. Это не должно рассматриваться как свидетельство двуличия с его стороны, а просто как подтверждение того, что он не имел никакого отношения к выбору Туниса как цели крестового похода, и что он, напротив, был естественным посредником, чтобы положить конец этой экспедиции.

В письме, отправленном 18 ноября 1270 года аббату Сен-Дени, Пьер де Конде прямо напомнил, что король Сицилии просил крестоносцев не предпринимать никаких масштабных операций, "по моему мнению, только потому, что между ним и этим королем шли мирные переговоры о дани, которую должен был выплатить король Туниса, как я узнал от рыцаря короля Сицилии, который дважды посылался с этой целью к королю Туниса"^[188]. Пьер де Конде говорит, что переговоры были прерваны неожиданным прибытием Людовика. До этого момента они терпели неудачу из-за чрезвычайных требований Карла Анжуйского. Халиф был готов выплатить задолженность по цензу за годы правления Карла, но последний потребовал в дополнение ценз, за период правления Манфреда, во время которого выплата была приостановлена.

В любом случае, переговоры легко было возобновить, ведь, несомненно, что между Аль-Мустансиром и Карлом Анжуйским происходил обмен посланиями. Король Сицилии передал предложения халифа своему племяннику. Филипп III собрал Совет в своем шатре. В порядке старшинства принцы и бароны изложили свои мнения. Некоторые выступали за продолжение кампании до захвата и полного разрушения Туниса. Вслед за Карлом Анжуйским и Тибо Наваррским, остальные советовали принять предложения халифа и покинуть это место как можно скорее. В итоге Совет согласился с королями Сицилии и Наварры. На самом деле, кажется, что французских баронов было не очень трудно убедить. С другой стороны, рядовым крестоносцам, как мы увидим, было труднее принять заключение мира^[189].

Заключение договора

В четверг 30 октября обе стороны достигли соглашения^[190]. С одной стороны, упоминается только халиф, с другой — короли Франции, Сицилии и Наварры, к которым в конце текста были добавлены те, кто считался главными фигурами в армии крестоносцев: император Константинополя, Балдуин де Куртене, лишенный трона с 1261 года, Альфонс, граф Пуатье, дядя Филиппа III, Ги де Дампьер, граф Фландрии и граф Люксембурга. Можно было ожидать упоминания других имен, таких как брат Филиппа III, граф Алансонский, кузен, граф Артуа, или Иоанн, граф Бретани, но возможно, они не были сочтены достаточно важными — если только они не были против заключения договора? Несколько особый случай представлял собой английский принц Эдуард, который до сих пор в Тунис не прибыл, но который заранее был включен в договор. Одобрение епископов и священников, присутствовавших в армии, также постулировалось, но ни один из них не упоминался по имени. Надо сказать, что большинства из них уже не было в живых: легат Рауль Гроспарми, а также архиепископы Реймсский и Турский были унесены эпидемией в августе.

До нашего времени дошла только та версия договора, которая была скреплена печатью Аль-Мустансира. Но наверняка, существовала версия на латинском или французском языках и короли Сицилии и Наварры, вероятно, получили свои копии. В письме, отправленном из Туниса Пьером де Конде, пункты договора изложены очень подробно, более или менее в том порядке, в котором они существуют в версии для Аль-Мустансира. Это означает, что в лагере крестоносцев циркулировала версия на латыни или французском языке. Хранящийся в Trésor des Chartes (Сокровищнице хартий), ядре Национального архива, договор от октября 1270 года написан на арабском языке, в соответствии с дипломатическими формами, использовавшимися при дворе Саладина и его потомков, Айюбидов. Но он написан на листе пергамента, предоставленном крестоносцами, а печать халифа висит на красных и зеленых шелковых нитях, то есть с соблюдением метода скрепления печатью, использовавшегося в Канцелярии королей из династии Капетингов^[191].

В основном, договор, заключенный на пятнадцать лет, был направлен на восстановление прежнего состояния дел. Его первые положения касаются защиты, которую будут получать подданные халифа, отправляясь в земли, находящиеся под властью христианских королей, и если мусульманин подвергнется там нападению, государи обязались возместить ему все понесенные им убытки. В свою очередь, подданные христианских королей, которые останутся с "командующим правоверных" (таков был один из официальных титулов халифа), должны были пользоваться его защитой. В случае кораблекрушения найденные на берегу товары возвращались их законным владельцам. Священники и монахи могли поклоняться богу и проповедовать публично — предположительно в своих анклавах (fondouks) и толькохристианам, но это прямо не указано. Далее было несколько моментов, более непосредственно связанных с войной, которая только что произошла между крестоносцами и ифрикийцами. В ближайшее время должны были быть освобождены пленные, взятые обеими сторонами. Христианские короли обязались покинуть Тунис со всеми своими войсками, а их имущество храниться под надзором халифа, пока они не пришлют за ним. Они не должны были принимать в своих владениях врагов халифа. И наоборот, ифрикийцы должны были изгонять тех, кто находится в подданстве христианских королей — в данном случае, в основном, противников Карла Анжуйского, Фадрике Кастильского, Федерико Ланча и их последователей, всех бывших сторонников Манфреда и Конрадина (но этот пункт, введенный королем Сицилии, похоже, так и не был выполнен)^[192].

Наконец, два пункта, которые больше всего поразили умы современников, тоже, были согласованы. Халиф обязался выплатить королям 210.000 унций золота, то есть 525.000 турских ливров, половину сразу, другую половину двумя частями, в День всех святых 1271 года и в День всех святых 1272 года, которые должны были быть выплачены от имени халифа христианским купцам, торгующими в Тунисе. Более того, ценз был восстановлен в пользу короля Сицилии, а его размер был даже удвоен по сравнению с тем, что получал "император", то есть Фридрих II, император и король Сицилии, умерший в 1250 году. И последнее: ценз за пять лет, который халиф задолжал Карлу Анжуйскому, когда тот был королем Сицилии с 1265 года, был ему выплачен, однако нет уверенности, что Карл получил и тот, который не выплачивался в период правления Манфреда.

Жоффруа де Бомону, канцлеру Сицилии, одному из ближайших советников Карла Анжуйского, было поручено принять клятву халифа, которая, вероятно, состоялась уже 31 октября^[193].

Суждение современников

Очевидно, что халиф купил, причем дорогой ценой, уход армии крестоносцев и установление хороших отношений с королем Сицилии. Существует мало свидетельств о том, как мусульмане восприняли известие о заключении договора. Султан Бейбарс, как говорят, написал Аль-Мустансиру письмо с резкими осуждением. Согласно более позднему свидетельству Ибн Хальдуна, халиф ввел налог на население, чтобы возместить расходы, которые он понес, избавляя страну от присутствия крестоносцев и по словам историка, этот налог был выплачен "с готовностью", так как, надо понимать, подданные халифа с облегчением восприняли уход христианской армии^[194].

С другой стороны, в лагере крестоносцев было много тех, кто резко критиковал соглашение, заключенное с халифом. По словам Примата, рядовой состав армии сожалел о добыче, которую он мог бы получить при захвате Туниса. Будучи ярым сторонником Карла Анжуйского, Примат высоко оценил договор о мире и отверг любые подозрения в адрес своего героя. Он едва признает, что король Сицилии уже давно поддерживал контакты с халифом, поскольку тот, как он указывает, был его данником — однако, если быть точным, Аль-Мустансир стал им только после переговоров осенью 1270 года^[195].

Возможно, спор принял менее прозаический оборот, чем простое сожаление о добыче. По словам тулузского поэта Гийома Анелье, архиепископ Нарбонский даже проповедовал в лагере против заключения договора, "на том основании, что продавался крест, / и договор был позорным, / потому что за гроши отдавался крест Христа, / от чего все христианство угодит а ад"^[196]. Если прелат действительно обличал договор, то, вероятно, не потому, что ему было жаль, что он не сможет принять участие в разграблении столицы халифа, скорее, он считал, что крестоносцы должны идти до конца, без какого-либо возможного компромисса с мусульманами, и уж точно не позволять им купить свой уход. В любом случае, похоже, что популярность Карла Анжуйского в лагере крестоносцев, которая была очень сильна в момент его прибытия, затем значительно снизилась. По словам Гийома де Нанжи, "крестоносцы использовали в своих разговорах окольные выражения и обидные аллюзии, чтобы пожаловаться на короля Сицилии. Они часто повторяли, что хитрость победила замыслы мудрого Ахитофела (в Библии — советника царя Давида), имея в виду, что поспешно заключенный договор с королем Туниса оказался приемлем, как только король Карл стал уверен в восстановлении дани, причитающейся Сицилии от Тунисского королевства". Итальянский хронист Саба Маласпина, Estoire d'Éraclès (История Ираклия), хроника, написанная в Святой Земле, а также лимузенский хронист Пьер Кораль, явно ставят под сомнение жадность христианских королей, и особенно короля Сицилии^[197]. Нет сомнений в том, что Карл Анжуйский покинул Тунис более богатым, чем прибыл туда. Но разве заключение мира с халифом Туниса не было единственным выходом из ловушки, в которую Людовик загнал армию крестоносцев?

8

Возвращение

За заключением договора последовало своего рода братание, что было довольно удивительно, учитывая тяжелые бои, продолжавшиеся между двумя сторонами в течение четырех месяцев. Некоторые ифрикийцы посещали лагерь крестоносцев, и Примат с удовлетворением отмечает их изумление качеством лошадей и снаряжения французских воинов. Также состоялся обмен информацией о достижениях каждой из сторон. Так крестоносцы узнали о подвигах, совершенных 4 сентября несколькими храбрыми рыцарями, маршалом Рено де Пресиньи и Гуго и Ги де Буссэ, которые были отрезаны от остальной армии песчаной бурей. Они дорого продали свои жизни, прежде чем уступили числу врагов. Похоже, что ифрикийцы понимали, как удовлетворить гордость и, возможно, даже тщеславие французов^[198].

У крестоносцев больше не было причин задерживаться в Тунисе. Людовик и легат, вероятно, единственные два человека, которые верили в актуальность нападения на Тунис, были мертвы. Регенты, аббат Сен-Дени и сеньор де Нель, призывали нового короля вернуться в свое королевство. В лагере снова возникла угроза эпидемии, а снабжение по-прежнему было затруднено, хотя крестоносцы теперь могли покупать продовольствие у ифрикийцев. Пора было сворачиваться и уезжать, но куда? В Святую Землю, что, несомненно, было главной целью Людовик? Пьер де Конде в письме, которое он написал аббату Сен-Дени 18 ноября, сообщает о колебаниях крестоносцев. По его словам, предполагалось, что часть армии с графом Пуатье и Пьером ле Шамбелланом отправится в Святую Землю, а остальные последуют за королем Сицилии против императора Михаила Палеолога — версия, которая, безусловно, удовлетворила бы Карла Анжуйского, и которая, прежде всего, подтверждала приоритет, отдаваемый королем Сицилии его планам на Константинополь. Филипп III, со своей стороны, отправился бы прямо во Францию с останками своего отца. По словам Примата, молодой король буквально разрывался между своим обетом помочь Святой Земле, тяжелыми условиями, в которых оказалась армия крестоносцев, и спасением королевства Франция, королем которого он теперь являлся. Не без колебаний и по совету своих дядей и баронов Филипп действительно решил вернуться в свое королевство после остановки на Сицилии. По словам анонимного хрониста, король Франции, после того как он, следуя совету своего дяди и отчасти под влиянием своей жены, заключил мир с халифом Туниса, хотел вернуться во Францию, чтобы короноваться. Чтобы это возвращение не было истолковано как отречение от креста, короли и бароны крестоносцев дали торжественную клятву, что при первой же возможности отправятся в Святую Землю, но они прекрасно понимали, что будут сурово осуждены на родине, и, по сути, клятва ничего не изменила^[199].

10 ноября принц Эдуард, которого тщетно прождали несколько месяцев, наконец, высадился на побережье Туниса. Выйдя из Дувра 20 августа, он пересек все королевство Франция и прибыл в Эг-Морт 29 сентября, а 4 октября он отправился в путь по морю, чтобы через пять недель присоединиться к армии. В лагере крестоносцев, где новости распространялись через официальных гонцов и купцов, люди начали интересоваться, что замышляют англичане. 21 августа Пьер де Конде написал из лагеря Матье де Вандому, аббату Сен-Дени, что распространились слухи о том, что принц Эдуард находится в Эг-Морт (на самом деле он только что покинул Дувр), и что он ждет только благоприятной погоды, чтобы присоединиться к армии крестоносцев. Но говорят также, продолжает Пьер де Конде, что он встречался с королями Кастилии и Португалии. Неясно, какова была цель этой таинственной конференции, но, похоже, что в армии крестоносцев принцу Эдуарду не особенно доверяли. Понятно, что встреча была напряженной. Измученные пребыванием в Тунисе и полные подозрений по отношению к принцу, крестоносцы были встревожены его задержкой, в то время как последний был расстроен договором, который только что был заключен с халифом и в пунктах которого он был упомянут, без согласия с ним^[200].

^{Карта 4. Обратный путь из Карфагена в Сен-Дени}

Отъезд и шторм

8 ноября Карл Анжуйский приказал своим офицерам на Сицилии подготовить порт Трапани и собрать большое количество продовольствия, так как крестоносцы должны были встретить Рождество на Сицилии. Во вторник днем, 18 ноября, Филипп III и бароны добрались до своих кораблей. Посадка на корабли была завершена на следующий день под охраной отряда под командованием коннетабля, одного из маршалов и Пьера ле Шамбеллана. Опасности почти не было, так как халиф направил часть своих войск, христиан и мусульман, для защиты отхода армии крестоносцев от возможных нападений, а точнее, без сомнения, от попыток разграбления лагеря. Король Сицилии остался, чтобы собрать отставших. Крестоносцы оставили большое количество осадных машин: 90, согласно Ибн Хальдуну. Карл Анжуйский забрал их позже, а халиф, похоже, тщательно охранял их, так как последние из них были вывезены только в 1272 году^[201].

В четверг 20 ноября король Франции отдал приказал на отплытие. На следующий день Карл Анжуйский на быстроходной галере прибыл в Трапани, расположенный в 250 километрах от Туниса. Филипп III присоединился к нему только в субботу, около полудня. Во время перехода не удалось избежать неприятностей. В воскресенье 23 ноября сильный шторм, продолжавшийся два дня и одну ночь, привел к гибели восемнадцати больших кораблей, которые, по выражению Пьера де Конде "затонули, как камни". В результате катастрофы утонуло около 4.000 человек. С корабля епископа Лангрского, на борту которого находилось несколько сотен человек, только прелату Ги Женевскому и одному из оруженосцев удалось добраться до берега. Большое количество малых судов, перевозивших лошадей или припасы, также пошли ко дну^[202].

Неизвестно, восприняли ли крестоносцы и паломники, возвращавшиеся из Туниса, пережив сражения и эпидемию, это новое несчастье как божественное наказание. В письме, которое Пьер де Конде отправил приору Аржантея, он старался не представлять ситуацию в таком свете. Но многие современники без труда поняли, что произошло. Уничтожение флота было проявлением Божьего гнева за заключении договора с халифом Туниса. Тулузский поэт Гийом Анелье хорошо отражает это настроение:

Печально известный крестовы поход распался,

Оказавшись вершиной греха и предательства

За что пришло на участников проклятие Божие

И когда они плыли в Трапани, корабли и весла

Были разбиты и поломаны яростным ветром

Из-за этого в порт добрались немногие

А много людей погибло, и было бы правильно

Если бы все они сгинули.

Анелье был далеко не единственным, кто видел в этой катастрофе вмешательство Провидения. Согласно Annales de Gênes (Анналам Генуи), корабли с Эдуардом и его свитой были пощажены, потому что принц отказался от золота агарян (арабов). Поэт Бодуэн де Конде, писавший вскоре после этого события, придерживался того же мнения, интерпретируя бурю как справедливое наказание за жадность крестоносцев, принявших "великое сокровище" от врагов. Приближенный к королевскому двору хронист без колебаний пишет, через несколько лет после этого события, что крестоносцы "остановились в порту Трапани на Сицилии, где по воле Бога, которому это возвращение было не угодно, случилось так, что на море поднялась сильная буря". Даже Примат, хронист Сен-Дени, рассказывает, что корабль французского короля порвал швартовы в результате шторма, и его отнесло в Тунис, откуда халиф приказал отправить его обратно на Сицилию. Эта история вряд ли правдива, но акцент Примата на ней показателен. Как это можно рассматривать иначе, как не скрытое осуждение?^[203]

Конец крестового похода

Катастрофа при Трапани сделала невозможным возобновление кампании весной. Возобновив клятву, данную в лагере под Карфагеном, короли и бароны поклялись встретиться снова через три года, в день Святой Марии Магдалины (22 июля 1274 года), готовыми отправиться в Святую Землю. На самом деле, клятва была весьма условной, так как в ней оговаривалось, что только если король Франции пойдет в поход лично, то и остальные присоединятся к нему. Принц Эдуард предусмотрительно перечислил все условия, при которых он мог бы отказаться от участия в походе: если новый Папа (которого еще предстояло избрать) запретит ему уезжать, если он сам будет болен, если умрет его отец, король Генрих III, и если в Англии начнется гражданская война. Но, несмотря на все эти оговорки, Эдуард, перезимовав на Сицилии, весной 1271 года отправился в Святую Землю, где он оставался с английским контингентом и несколькими французскими рыцарями до сентября 1272 года^[204].

Во вторник 25 ноября крестоносцы принесли торжественную клятву. После четырех месяцев тунисской кампании выжившие после шторма остались на две недели в Трапани, чтобы отдохнуть. Несмотря на потери, их все равно было слишком много, чтобы разместиться в городе, поэтому пришлось рассредоточиться по окрестностям. Карл Анжуйский приказал доставить необходимые припасы, и даже подарил своему племяннику дорогого коня. Так как Филипп III был озабочен пополнением походной казны, то 1 декабря король Сицилии приказал своим офицерам в Мессине отчеканить 400 золотых марок от имени короля Франции. При отъезде с Сицилии представлялось целесообразным избавиться от запасов пшеницы, которые армия крестоносцев привезла из Туниса, и 21 декабря из Палермо король Сицилии уполномочил двух слуг короля Франции продать эту пшеницу без уплаты пошлин, которые обычно взимались при такого рода сделках^[205].

Однако испытания крестоносцев еще не закончились, и траурная атмосфера, которая, должно быть, царила в армии крестоносцев, вряд ли была совместима с празднованиями, о которых упоминает хроника во время перехода через Сицилийское королевство. 4 декабря, в Трапани, Тибо, король Наварры и граф Шампани, скончался от лихорадки, которую он подхватил в Карфагене, а его жена Изабелла, старшая дочь Людовика, умерла в Марселе несколько месяцев спустя, 23 апреля 1271 года^[206]. После смерти короля Наварры армия крестоносцев — или то, что от нее осталось — смогла, около 7 декабря, двинуться в путь. Одна часть, с королем Франции, отправилась по суше в Палермо, примерно в 70 километрах от Трапани, в то время как другая часть армии добралась до города по морю. Вероятно, это был способ распределения бремени снабжения тысяч людей и лошадей и несомненно, именно громоздкое снаряжение перевозилось по морю, как предполагает Гийом де Нанжи^[207].

Альфонс, граф Пуатье, решил перезимовать в южной Италии, а следующей весной отправиться в Святую Землю. Очевидно, он был очень решительно настроен пересечь Средиземное море, хотя его брат Карл пытался его отговорить. Учитывая его решимость, король Сицилии все же предоставил ему Адама Фуррье, одного из своих верных сторонников, в качестве проводника, который должен был позаботиться о переходе контингента графа Пуатье с Сицилии на континент. Но Альфонс умер в августе 1271 года, не успев исполнить свой обет. Вскоре после его смерти умерла и его жена Жанна, дочь Раймунда VII Тулузского. Эта двойная смерть передала их огромные владения в руки их наследника, короля Франции Филиппа III, который поспешил завладеть ими^[208].

Тем временем, все еще находясь на Сицилии, Филипп III передвигался короткими переходами. Прибыв в Палермо, он оставался там две недели. Принятый в древней столице нормандского королевства "с великой честью и радостью", он воспользовался своим пребыванием, чтобы посетить близлежащее аббатство Монреале, куда несколькими неделями ранее были доставлены сердце и внутренности его отца. После смерти Людовика, как уже было сказано, Карл Анжуйский выпросил у своего племянника эти драгоценные реликвии. Когда крестоносцы проходили через Монреале, там уже вовсю совершались чудеса^[209].

Далее Филипп отправился в Никозию, находившуюся примерно в 100 километрах от Палермо, а затем добрался до Мессины, где пробыл несколько дней. В первых числах января он пересек пролив, который тогда называли Phare de Messine (Мессинский маяк), и высадился на континенте, в Реджо. Карл сделал все возможное, чтобы облегчить проход армии крестоносцев, приказав своим офицерам в Мессине собрать необходимые корабли^[210]. Однако, по неизвестным нам причинам, сам Карл оставался на острове еще несколько дней. 14 января 1271 года он все еще находился в Мессине, когда напомнил своим офицерам, что они должны пропустить крестоносцев без взимания пошлин, предусмотренных законами Сицилийского королевства. В приказе Карла Анжуйского были подробно расписаны свиты главных лиц армии: король Франции имел при себе 500 лошадей, королева Франции — 153, а брат короля, Пьер, граф Алансонский, — 150. В последующие дни Карл отдал аналогичные распоряжения относительно лошадей и мулов графов Фландрии и Суассона, но ему пришлось отдать специальное распоряжение о возмещении графу Сен-Поль, своему кузену, 15 турских ливров, которые тот должен был заплатить стражникам Phare de Messine за проезд своих лошадей. Свита графа Фландрии и его сына Роберта де Бетюна была очень большой и насчитывала почти 500 лошадей. У графов Суассона и Руси было 98 и 58 лошадей соответственно, примерно столько же сколько у коннетабля Франции — 55. Все эти несколько сотен лошадей участвовали в кампании в Тунисе. Это было все, что осталось от кавалерии крестоносцев? Или они были куплены на Сицилии, где существовали знаменитые конные заводы?^[211]

Даты приказов, которые король Сицилии адресовал своим офицерам, позволяют предположить, что армия крестоносцев была разделена на несколько частей, которые двигались следуя друг за другом на одних и тех же этапах или выбирая разные маршруты. Как показывают достаточно хорошо сохранившиеся счета его двора, относящиеся к экспедиции в Тунис, Ги де Дампьер, граф Фландрии, не следовал точно по тому же маршруту, что и Филипп III. Хронист Салимбене де Адам Пармский прямо говорит, что граф Фландрский оставался в Реджо со своими людьми еще неделю после отъезда французского короля^[212].

Прибыв на континент, Филипп III продолжил свой путь на север через Калабрию. Оставшись на Сицилии, Карл Анжуйский передал свои полномочия на континенте герцогу Бургундскому Гуго IV, деду своей жены, который прибыл несколькими месяцами ранее, чтобы поддержать его усилия по умиротворению королевства. Все это оставалось делами семейными, поскольку герцог Бургундский был великим вассалом короля Франции, а другая из его внучек вышла замуж за Жана Тристана, брата Филиппа III. В связи с этим герцог Бургундский приказал юстициарам Базиликаты, Отранто, Бари и Беневенто отремонтировать мосты и дороги в своих округах, подготовить необходимые припасы для короля Франции и его свиты и оказать им теплый прием, чтобы поддержать честь короля Сицилии. В своем письме герцогу Бургундскому Карл Анжуйский сообщил, что он отправится в путь не позднее следующего понедельника, то есть 19 января, чтобы присоединиться к своему племяннику королю Франции. Поскольку Калабрия в это время года была пустынна, Карл посоветовал герцогу Бургундскому сопроводить короля Франции в Таранто. Однако не похоже, что французский король сделал это крюк^[213].

На самом деле Филипп III проехал через Монтелеоне, Никастро и Мартирано, прежде чем прибыть в Козенцу. По словам Примата, каждый этап пути длился всего одни сутки. Возможно, потому что трудно было найти припасы, а возможно, потому что крестоносцы просто торопились попасть домой после и без того долгого путешествия. Армия прибыла в Козенцу в воскресенье 11 января. До или после Козенцы, по-видимому, около Мартирано, при переправе через реку, королева Изабелла Арагонская, беременная жена Филиппа III, упала с лошади и получила тяжелые травмы. Перед смертью она родила мертворожденного ребенка. Изабелла, "больная телом, но здравая умом" (infirma corpore, sana tamen mente), успела составить завещание, датированное 19 января. Говорят, что горе короля было так велико, что окружающие опасались за его жизнь. В последующие годы он приказал построить гробницу в Козенце, куда поместили сердце и внутренности королевы, но ее кости были доставлены в Сен-Дени. Комментируя этот эпизод, Пьер де Конде добавил, что мало кто, как в армии, так и в семье короля, был пощажен смертью. Через несколько недель, 21 февраля 1271 года, Пьер ле Шамбеллан, несомненно, самый близкий советник Людовика, также умер, хотя обстоятельства его смерти неизвестны^[214].

30 января, после этой новой трагедии, тот же Пьер де Конде закончил письмо, которое он написал приору Аржантея, заявив, что армия может вернуться во Францию к Пятидесятнице. Далее путь крестоносцев пролегал через Фоджу, Трою и Беневенто, в Апулии, затем, через Капую и Сан-Джермано, у подножия Монте-Кассино, и, наконец, через Чепрано, в Кампании. Крестоносцы могли находиться в Капуе 25 февраля, поскольку именно в этот день и в этом городе Карл Анжуйский объявил своим подданным о своем намерении посетить вместе с племянником в Римскую курию и назначил своего старшего сына, принца Салерно, лейтенантом континентальной части королевства на время своего отсутствия. Неизвестно, где и когда Карл присоединился к своему племяннику. Любопытно, что нет уверенности в том, что крестоносцы останавливались в Неаполе, столице королевства^[215].

Остановка в Ферентино предшествовала прибытию в Рим, где Филипп III "посетил апостолов", то есть побывал у мощей Святого Петра в Ватиканской базилике и Святого Павла в церкви Святого Павла за стенами. Перед прибытием в Рим армия крестоносцев прошла через Ананьи, где между людьми короля Франции и жителями вспыхнула драка, о которой сохранилось мало сведений^[216]. Курия покинула Рим, чтобы обосноваться дальше на севере, в Витербо, где климат был лучше. После смерти Климента IV, в ноябре 1268 года, кардиналы так еще и не смогли договориться об выборе нового Папы. Часть 1270 года власти Витербо продержали их взаперти во дворце, крыша которого была частично разобрана. Но ничего не помогло. Прибыв в Витербо во время Великого поста, возможно, 9 марта, Филипп III слушал выступления кардиналов, а его дядя, король Сицилии, который был очень заинтересован в этих выборах как вассал Святого Престола и властелин итальянской политики, конечно же, сопровождал своего племянника. Поцеловав каждого из кардиналов в знак мира, король Франции призвал их принять поскорее решение. 14 марта король смог объявить своим заместителям, аббату Сен-Дени и сеньору де Нель, что он посетил кардиналов и умолял их избрать Церкви главу. Тем не менее, кардиналы только 1 сентября 1271 года избрали Папой Теобальдо Висконти, принявшего имя Григорий X. Этот архидиакон из Льежа ранее планировал присоединиться к крестовому походу Людовика, но его подготовка слишком затянулась. Наконец, весной 1271 года он все таки отправился в Святую Землю с принцем Эдуардом, а когда кардиналы выбрали его Папой, он все еще остался в Акко^[217].

13 марта, когда крестоносцы собрались во всех церквях города, чтобы послушать мессу, Ги де Монфор, молодой французский сеньор, убил Генриха, двоюродного брата принца Эдуарда. Этот Генрих был сыном Ричарда Корнуоллского, брата английского короля Генриха III. Ричард некоторое время претендовал на титул "короля римлян", что было эквивалентно титулу "короля Германии", поэтому его сына Генриха принято называть Алеманским. Генрих сопровождал своего кузена принца Эдуарда в Тунис. По какой-то причине он решил не зимовать с Эдуардом на Сицилии, а вернуться в Англию вслед за армией крестоносцев. В 1260-х годах Англия находилась в глубоком политическом кризисе, а английские бароны во главе с Симоном де Монфором, сыном предводителя Альбигойского крестового похода, находились в яростной оппозиции к королю Генриху III и его сыну принцу Эдуарду. После многих успехов и неудач Симон был побежден и убит в битве при Ившеме, а его тело ужасно изуродовано. Его сыновья Ги и Симон смогли бежать и нашли убежище у Карла Анжуйского, который всегда приветствовал молодых господ, искавших приключений. Эти два молодых человека не забыли смерть своего отца и надругательства над его телом. В Витербо Карла Анжуйского встретил его викарий, то есть его представитель, в Тоскане не кто иной, как Ги де Монфор. Последний узнав о присутствии Генриха Алеманского, увидел в этом возможность отомстить и не проявил милосердия, даже когда его жертва искала спасения у алтаря. Ги заколол английского принца до смерти, после чего скрылся. Сначала его неохотно искали люди Карла Анжуйского, но потом он быстро вернул себе в расположение последнего^[218].

Вполне вероятно, что Филипп III был в ужасе от убийства, совершенного почти в его присутствии, во время или после мессы. В хронике города Пьяченца говорится, что "король Филипп оплакивал и был опечален этой смертью, так как это был его кузен, и он не мог осуществить месть". В той же хронике говорится, что Эдуард "рекомендовал" Генриха Филиппу, то есть передал его под его защиту и ответственность. Это не исключено, так как уже на следующий день король Франции написал Ричарду Корнуоллскому письмо, в котором сообщил ему о смерти сына и попросил не возлагать на него ответственность за эту трагедию. В напряженной обстановке, вызванной задержкой приезда принца Эдуарда, убийство Генриха Алеманского еще больше усугубило сложные отношения между королевскими семьями Франции и Англии, которые, тем не менее, были очень близки по кровным узам. Крестовый поход продолжал собирать кровавою жатву^[219].

Великие итальянские города

Покинув Витербо, Филипп продолжил свое путешествие по Тоскане через Монтефьясконе, Орвието, Монтеварки, а затем Флоренцию. В Монтефьясконе 18 марта Карл Анжуйский заявил, что его племянник, король Франции, получит оммаж от его жены, Маргариты Бургундской, за земли, которыми она владеет от него в королевстве Франция, а Филипп III освободил самого Карла от принесения оммажа за эти же земли. Именно после Монтефьясконе короли Франции и Сицилии расстались. Перед тем как покинуть их, Карл Анжуйский сделал новые подарки своему племяннику и французским рыцарям — по крайней мере, это была одна из причин, по которой перед его подданными оправдывались взимание нового налога^[220].

Затем король останавливался в Болонье, Модене, Реджо-нель-Эмилия и Парме. В Реджо Филипп III был принят в доме епископа города, Гильельмо Фольяно. Францисканский хронист Салимбене де Адам упоминает о двух чудесах, совершенных у мощей Людовика. Первый случай произошел в Реджо, где один горожанин был избавлен от мучившей его подагры. Затем, в Парме, молодая девушка была излечена от опухоли, которая был на ее руке в течение многих лет. Салимбене, несомненно, получил эту информацию от епископа Сполето. Позже сам епископ Сполето займется расследованием чудес, приписываемых Людовику. Он рассказал Салимбене, что по возвращении из Франции он проезжал через Реджо и собрал 74 документально подтвержденных свидетельства произошедших чудес. Упоминание о этих же двух чудесах, о которых сообщает Салимбене, можно найти у Гийома де Сен-Патюса, который черпал свои сведения из официального расследования^[221].

Пребывание в Парме послужило поводом для еще одного эпизода, несомненно, достаточно неожиданного, чтобы о нем упомянула местная хроника. Филипп III выплатил компенсацию жителям Калерно, расположенного между Реджо-нель-Эмилия и Пармой, "по собственной воле". Пятнадцать домов там были фактически сожжены людьми французского короля и последний оплатил их восстановление^[222].

С другой стороны, согласно местной хронике, Филипп III не пошел через Пьяченцу из-за войн, которые опустошали город, и потому что опасался коммуны Павии — но больше об этом ничего не известно. Затем король переправился через реку По и вошел в Кремону, где 5 апреля отпраздновал Пасху. По словам Примата, прием там был довольно прохладным. Королевские камердинеры, которым было поручено заранее подготовить жилье для короля и крестоносцев, попросили власти города предоставить им место для ночлега. Но их просьба была отклонена, поэтому король нашел прибежище в монастыре Миноритов. Затем делегация городских властей явилась с извинениями и король простил их дурные манеры. Тем не менее, эпизод любопытен тем, что показывает конкретные условия путешествия армии крестоносцев, или того, что от нее осталось. От города к городу раз за разом приходилось договариваться о въезде, пребывании и снабжении нескольких сотен человек и несомненно, власти каждого города сообщали друг другу новости о продвижении этой армии, которой они, возможно, немного опасались. В хронике одного из городов, через которые проезжал король, отмечается, что его свита насчитывала 600 лошадей и около 400 рыцарей, и с ним были останки его отца, брата, жены, короля Наварры, Генриха Алеманского, а также всех баронов, графов и маркизов, погибших в "армии под Карфагеном". В другой хронике говорится, что ларцы с костями его отца, брата и жены везли с большим уважением. Можно представить себе, как колонна короля Франции, узнаваемая по знаменам с флер-де-лис, въезжает в каждый город, следуя за лошадьми, везущими ларцы с костями, через толпы собравшихся по этому поводу жителей. На ночью эти ларцы помещались в церквях, а в Реджо, даже в кафедральном соборе. Для всех, как итальянцев, так и французов, они уже были реликвиями, а ларец с ними — святыней. Все стремились подойти поближе и прикоснуться к нему^[223].

После остановки в Сончино король добрался до Милана. В столице Ломбардии крестоносцев приняли очень хорошо. Посланная властями процессия встретила французского короля на подъезде к городу. В ратуше Филиппу предложили в подарок двенадцать богато снаряженных коней и попросили взять город под свое покровительство. Но король мудро попросил одного из своих духовных лиц, магистра Фулька де Лаона, ответить, что он благодарит миланцев, но не может принять ни коней, ни честь, которую они ему оказали. Последние, по словам Примата, были удовлетворены комплиментами, адресованными им советником короля. На самом деле, ответ Филиппа III был именно таким, какого они ожидали^[224].

Переход через Альпы

Когда армия отошла от Милана, маркиз Монферратский вышел ей навстречу и предоставил себя в распоряжение Филиппа III. В его компании путешествие продолжается через Аббиатеграссо, Верчелли и Сузу. В Верчелли король остановился на два дня, затем на три в Сузе, чтобы отдохнуть перед переходом через Альпы, "с большим трудом и сложностью" через перевал Мон-Сени. На другой стороне гор он остановился в Ланс-ле-Бур. В рассказе о замке Монмельян упоминается о том, что на встречу с Филиппом III был отправлен бальи де Морьенн, офицер графа Савойского. В Шамбери и Эгбеле, согласно рассказа кастеляна Шамбери, королю Франции, "который только что вернулся из Туниса" были преподнесены обычные дары, на этот раз рыба и вино. Вероятно, сам граф Савойский, Филипп, бывший архиепископ Лиона, принимал короля и баронов, хотя, следует отметить, что графство Савойское тогда еще не было частью королевства Франция^[225].

Из Савойи Филипп III вскоре прибыл в Лион. После того, как в предыдущем году Людовик попытался примирить каноников и горожан, ситуация там едва ли улучшилась. В городе даже было запрещено проводить мессы и совершать таинства. Но во время прохождения крестоносцев и провоз костей Людовика запрет был приостановлен — еще одно доказательство эмоций, вызванных прибытием крестоносцев^[226].

После отъезда из Лиона Филипп III уже находился в своем королевстве. В Бургундии он останавливался в Шалон-сюр-Сон и Маконе, а также в Эзе-ле-Дюк и Клюни, где он был 6 мая 1271 года. В клюнийском аббатстве он попросил доминиканцев помолиться за его отца, жену, брата и сестру, а также за ее мужа, короля Наварры. В Шампани король останавливался в Труа и Провене. Именно в этом городе он похоронил останки Тибо Наваррского, в монастыре Бедных Клариссинок, который тот основал за некоторое время до своего отъезда в Эг-Морт.

После Провена Филипп III прибыл в деревню Пти-Пари. Для Примата это был момент, когда король вступил в этот "столь желанный район Франции", то есть, в Иль-де-Франс, сердце его домена и королевства^[227].

Похороны Людовика

Услышав, что король приближается к Парижу, горожане отправились встречать к его к Кретею. Во главе процессии шли главы городских гильдий, поскольку им предстояло обсудить с королем дело чрезвычайной важности: ссору из-за земельного участка возле ворот Бодуайе. Для Филиппа III это было началом повседневных дел, которые ему теперь предстояло улаживать.

Вскоре королевская процессия въехала в столицу, встречаемая собравшейся в печали толпой, как говорит Примат. Окончание путешествия было символически отмечено религиозными церемониями. Сначала в Париже, в соборе Нотр-Дам и Сент-Шапель, в четверг 21 мая 1271 года. Затем, на следующий день, "с огромной торжественностью", в церкви аббатства Сен-Дени Филипп III предал останки своего отца земле и отслужил заупокойную мессу. Монахи в процессии, "в коптах, со свечами и большим светильником", вышли навстречу королевской свите. Смешной и немного нелепый эпизод ознаменовал начало церемонии. Монахи отказались открыть ворота монастыря, пока архиепископ Санский и епископ Парижский не удалятся, опасаясь, что эти два прелата воспользуются своим присутствием, чтобы попрать привилегии, которыми пользовалось аббатство в своем подчинении только Папе. В результате оба прелата были вынуждены остаться вне юрисдикции могущественного аббатства. Останки Людовика были захоронены, а у подножия его могилы были помещены останки Пьера ле Шамбеллана, одного из его ближайших советников. Как камергер короля, он должен был спать возле короля, чтобы присматривать за ним и сохранил эту привилегию и после смерти^[228].

Все, что оставалось сделать Филиппу III, — это короноваться. 15 августа 1271 года, в праздник Успения Девы Марии, король отправился в Реймс, чтобы быть помазанным на царство епископом Суассона, так как архиепископ Реймса умер в Тунисе, а его преемник еще не был назначен^[229].

Чудеса, совершенные Людовиком

Ко всему этому следует добавить сверхъестественную атмосферу, в которую армия крестоносцев была погружена с момента своего ухода из Туниса. Трагедия следовала за трагедией, от Трапани до Витербо, но мощи Людовика пробуждали пыл верующих и умножали чудеса.

В день похорон Людовика в Сен-Дени слепая женщина внезапно прозрела. Среди присутствующих на церемонии похорон был мэтр Дюдон, каноник Парижа, один из врачей Людовика, который проделал весь путь из Туниса вместе с армией. В последующие дни Дюдон последовал за Филиппом III в его резиденцию в Сен-Жермен-ан-Ле. В день Пятидесятницы, который выпал на 24 мая, он заболел. На следующий день он с большим трудом вернулся в Париж и в отчаянии пошел помолиться у гробницы Людовика. Последний предстал пред ним наяву и мэтр Дюдон был исцелен. Позже он объяснил, что причиной его болезни было то, что он не выполнил обет, который дал, находясь в Тунисе, где торжественно пообещал совершить паломничество к Святому Николаю в Бари, но, несмотря на то, что на обратном он был недалеко от города, он не выполнил свой обет, и вот к счастью, его бывший господин смог вылечить его от поразившей его болезни.

Некий Гийо, известный как ле Потентье, из Варангебека, в епархии Кутанс, страдал от нескольких гнойных язв на правой ноге. Врачи предлагали ему операцию, а первое паломничество к Святому Элигию в Нуайон не принесло облегчения, но когда он узнал, что мощи Людовика на один день будут помещены в Сент-Шапель, а на следующий день перенесены в Сен-Дени, он поспешил в церковь, но вход во дворец был перекрыт. После того как мощи были захоронены в Сен-Дени, он отправился туда опираясь на свой potences (т. е. на костыль, из-за которого он и получил свое прозвище). У гробницы он собрал немного пыли и прикладывал ее к ранам на ноге. Когда он вернулся в город, то почувствовал себя намного легче: ему больше не нужен был костыль, раны закрылись, а для ходьбы стало достаточно трости. Исцеление не было полностью завершено, но оно все же было зафиксировано.

Чудеса начались очень рано, уже в сентябре 1270 года. В Париже, вероятно, в конце месяца, одной женщине было видение: Людовик в ореоле света, облаченный в пурпурную мантию, входит в Сент-Шапель, за ним следует множество людей, затем он склоняется над алтарем с сложенными руками, а рядом с ним находится сын короля, Жан Тристан. Как только это видение прошло, муж этой женщины, слуга королевского двора в Париже, сообщил ей новость о смерти короля и Жана. Как следует понимать, женщина видела Людовика и всех крестоносцев, погибших вместе с ним, в процессии мучеников, идущих в рай.

Еще более впечатляющими являются чудесные исцеления, которыми отмечен перенос внутренностей и сердца Людовика из Туниса на Сицилию, в аббатство Монреале, в начале сентября 1270 года. Сидя у подножия креста на перекрестке дорог, рыцарь увидел проходящую процессию. Заинтригованный знаменами с флер-де-лис, украшающими повозки, он спросил, что они везут в таком большом экипаже. Получив ответ, он предложил переночевать в его усадьбе. Прежде чем последовать за Карлом Анжуйским на завоевание Сицилии и получить от победителя вотчину, он участвовал в крестовом походе в Египет и во время удач и неудач кампании он должен был если не знать короля Франции, то хотя бы мельком видеть его. Так случилось, что с его женой случилась какая-то неприятность во время беременности и она вот уже три дня не могла говорить. На следующее утро, когда процессия снова отправилась в путь, женщина внезапно обрела дар речи и попросила отнести ее в комнату, где ночью находился ларец с королевскими останками. Как только она оказалась там, она сразу родила, да еще и сына!

Аббат Монреале тяжело заболел и из-за этого был вынужден оставить свой пост, но он остался в своем монастыре. Когда процессия прибыла в аббатство, он добился от своего преемника, разрешения совершить заупокойную мессу за душу Людовика. Затем ларец с мощами поместили в яму, вырытую в полу церкви и по мере того, как он погружался эту яму, бывший аббат внезапно почувствовал облегчение. Как только об этих двух чудесах стало известно, они привлекли в Монреале всех больных острова. Так, письмо, отправленное Тибо, королем Наварры, кардиналу Эду де Шатору, 24 сентября 1270 года, указывает на то, что вокруг останков французского короля уже совершались чудеса.

То же самое относится и к маршруту, пройденному королевской армией через Сицилию, Италию и Францию. Как уже упоминалось, Салимбене де Адам сообщил о чудесах в Реджо, а затем в Парме. В Лионе молодой глухонемой, которого на время приютили в отеле графа Осера, был оттуда изгнан служанкой и присоединился к процессии с мощами Людовика, которая в то время проходила через город. Он последовал за ней в Сен-Дени, живя, без сомнения, как и многие другие, на милостыню от короля и окружающих его дворян и оказывая взамен небольшие услуги. Когда король покинул Сен-Дени, молодой человек несколько дней жил на милостыню монахов. У гробницы Людовика он лишь подражал паломникам, прибывшим ее посетить. Внезапно, "пораженный и потрясенный", он услышал первые в своей жизни звуки и вскоре его стали учить говорить, при необходимости поколачивая, "как бьют детей в школе, когда они не знают уроков". До сих пор у него не было имени, но человек, приютивший его, когда он был глухонемым, сказал ему: "Я хочу, чтобы тебя звали Людовик в честь Людовика, короля Франции, который тебя исцелил".

В Кретее, недалеко от Парижа, королевскую процессию ожидала женщина из Бургундии. Она пришла с ребенком, обезображенным двумя опухолями на лице. Когда прибыли мощи Людовика, она прибилась к процессии и просила, чтобы ее сыну позволили прикоснуться к ним. Один из сержантов короля взял ребенка на руки и поднес к святыне. Гной из опухолей на лице ребенка немедленно вышел, и и он тут же выздоровел^[230].

Впоследствии, когда мощи Людовика были захоронены в Сен-Дени, его гробница стала центром настоящего паломничества. "Почитая эту гробницу, — говорит Жоффруа де Болье, — многие, пораженные различными и разнообразными болезнями, исцелились благодаря заслугам Святого короля". В течение нескольких недель после похорон по меньшей мере пятнадцать чудесных исцелений были приписаны заступничеству Людовика — то есть они были признаны прелатами, которым Папа поручил провести расследование добродетелей французского короля, а до этого они были тщательно записаны монахами. С самого начала аббат Матье де Вандом не пренебрег тем, чтобы установить при гробнице смотрителя, который также должен был отмечать чудесныеисцеления, свидетелем которых он становился^[231].

Эта длинная череда чудес и атмосфера ажиотажа вокруг мощей Людовика сделали возвращение армии необыкновенным событием. Только представьте себе: сначала путешествие из Парижа в Эг-Морт, затем пересечение Средиземного моря, высадка на берег, впечатляющие руины Карфагена, сражения, эпидемия, страдания, столько смертей, переход через Сицилию, долгий путь по Италии, от Сицилийского королевства до Альп, паломничество в Рим, визит к кардиналам в Витербо, и все эти города северной Италии, независимые и так отличающиеся от французских городов. Смена ландшафта, климата, политических систем: можно только удивляться, как Филипп III и другие крестоносцы переживали такую череду смена декораций — и такую череду драм.

Заключение

Очевидно, что Тунисский крестовый поход потерпел полное фиаско. Однако подготовка к крестовому походу была проведена с особой тщательностью. Крестоносцы были достаточно многочисленны, хорошо экипированы и обеспечены достаточным количеством конницы. Припасы, несомненно, были подготовлены настолько хорошо, насколько позволяли материально-технические условия того времени. Генуэзцы снарядили качественный флот, а церковная десятина, доходы королевского домена и, в особенности, помощь городов обеспечили необходимые финансовые средства. На протяжении всей кампании власть Людовик как главы армии была единодушно признана и уважаема, а в рядах самой армии царила дисциплина.

Эта методично подготовленная экспедиция, тем не менее, имела катастрофический итог, и в этом фиаско трудно не винить Людовика лично. Какую бы гипотезу ни принять для ее объяснения, выбор цели, с нашей точки зрения и с точки зрения многих современников, являлся абсурдом. Даже если бы город Тунис был взят, трудно понять, как облегчилось бы положение франков в Святой Земле. На самом деле, если сравнить его с султаном Египта Бейбарсом, победителем монголов и палачом христиан, халиф Аль-Мустансир кажется весьма умеренным, и больше заинтересованным в процветании своей столицы, чем в своем титуле "военачальника верующих". Важно отметить, что договор, который он заключил с королями крестоносцев, был направлен, прежде всего, на немедленное восстановление торговых отношений. В годы после экспедиции Людовика, великие итальянские морские республики во главе с Генуей, а также Арагонское королевство поспешили возобновить ранее заключенные соглашения с Хафсидами. Что касается короля Сицилии, то он не переставал скрупулезно собирать ценз, который договор 1270 года восстановил в его пользу, а халиф Туниса даже стал одним из его самых верных союзников. Тем не менее, Аль-Мустансир сровнял руины Карфагена с землей^[232].

Если со стратегической точки зрения выбор Туниса кажется труднообъяснимым или даже просто не понятным, то боевые действия были проведены столь же небезупречно. Даже если мы примем, что Тунис был подходящей целью, решение высадиться в середине июля, в период сильнейшей жары, очевидно, является серьезной ошибкой, однако, менее серьезной, чем решение держать всю армию в бездействии после многообещающего начала, в ожидании прибытия короля Сицилии. В этом вопросе, как и в случае с выбором цели похода, следует упрекнуть Людовика, власть которого становилась все более авторитарной. Если бы Карл Анжуйский был предупрежден заранее о намерениях своего старшего брата, он был бы лучше подготовлен к тому, чтобы присоединиться к нему в Тунисе. Находясь на расстоянии и, без сомнения, даже с подозрением относясь к Людовику, Карл прибыл в лагерь только для того, чтобы отдать дань уважения трупу своего брата — и все же спасти то, что еще можно было спасти из армии, оказавшейся в тяжелом положении. Со всех точек зрения, как тактических, так и стратегических, необходимо смириться с тем, что Людовик был плохим военачальником. Ошибки, которые он совершил в Тунисе, были того же порядка, что и те, которые привели к гибели армии крестоносцев в Египте двадцатью годами ранее. Летом 1249 года Людовик решил подождать своего брата Альфонса де Пуатье, а в 1270 году он повторил ту же ошибку, надеясь на прибытие Карла Анжуйского. Его ошибки усугубились в 1270 году тем, что он, похоже, извлек из своей египетской неудачи парадоксальные выводы, что он должен решать все только сам и что он может игнорировать советы своих баронов и многочисленных ветеранов войн в Святой Земле и Италии, которыми он себя окружил. В целом, египетская кампания, похоже, продвигалась лучше, даже если ее завершение было еще более катастрофическим, чем в 1270 году. В Тунисе кто-то другой, кроме Людовика, возможно, и не справился бы лучше, но хуже сделать было трудно.

Неудача измеряется, прежде всего, масштабами человеческих потерь. Людовик повел за собой на смерть тысячи крестоносцев и паломников, начиная с нескольких членов своей семьи и свиты: своего сына Жана Тристана и дочь Изабеллу, зятя Тибо Наваррского и невестку Изабеллу Арагонскую, к которым можно добавить брата короля Альфонса де Пуатье и его жену Жанну Тулузскую, умершую годом позже в Италии, а также его ближайшего советника Пьера ле Шамбеллана, хранителя печати Гийома де Рампилье, легата Рауля Гроспарми и нескольких видных прелатов. А сколько рыцарей, сержантов, паломников, мужчин и женщин так и не вернулось домой! Конечно, Людовик не намеренно привел свою армию к катастрофе. В свои последние минуты он все еще искренне выражал свою боль за людей, которых он привел через Средиземное море. Даже если современники видели в нем потенциального святого, возможно, еще при его жизни, и даже если они таким образом смягчали критику, которая обрушилась бы на кого-то другого, они не ошиблись в результатах двух его крестовых походов. Жуанвиль, друг короля, был самым суровым из них.

Насколько мне известно, он родился в день святого Марка Евангелиста, после Пасхи. В этот день во многих краях устраиваются процессии и носят кресты, а во Франции их называют черными крестами: и они словно предрекали, что великое множество людей погибнет в двух крестовых походах короля, то есть в крестовом походе в Египет и в следующем, во время которого он умер в Карфагене, отчего великая скорбь поразила сей мир и великая радость была в раю из-за погибших в этих двух паломничествах истинных крестоносцев.^[233].

"Великая радость в раю", несомненно, ожидала всех тех крестоносцев, которые умерли вместе со Людовиком. Но так ли сильно был в этом убежден сам Жуанвиль? Возможно, не очень, если вспомнить, что он отказался следовать за Людовиком в 1270 году и перспектива "великой радости в раю" казалась ему несколько принудительной.

Более того, если смотреть на это с точки зрения крестоносцев, то кампания 1270 года была особенно разочаровывающей. Болезни были основной причиной потерь, если только шторм, уничтоживший флот, стоявший на якоре в порту Трапани, не причинил еще больше смертей. Однако Церковь считала мучениками только тех крестоносцев, которые погибли в бою и даже Людовик не был признан таковым. Эта мелочность разгневала Жуанвиля, "особенно потому, что [Людовик] последовал за Господом нашим на крест; ведь если Бог умер на кресте, то и король тоже, потому что он был крестоносцем, когда умер в Тунисе". С этим ничего не было сделано. Церковь причислила Людовика к исповедникам, то есть к образцовым христианам, но не к мученикам. После 1270 года крестоносцы, вернувшиеся из Ифрикии, все еще считались связанными клятвой и в глазах Святого Престола эта клятва не была выполнена тунисской экспедицией, которая не достигла Святой Земли^[234].

Помимо погибших, под угрозой оказалось спасение того, что осталось от франкских владений в Святой Земле. Людовик уже с трудом убедил своих баронов и рыцарей принять крест. За пределами Французского королевства дух крестового похода серьезно угас, если не в его собственном контексте, то на Пиренейском полуострове или в борьбе против язычников на восточных окраинах империи. После неудачи в Тунисе, несмотря на желание некоторых, ни один правитель не взялся за подготовку новой заморской экспедиции. В период с 1274 по 1276 год Филипп III был на пороге отъезда в поход, но был вынужден отказаться из-за трудностей, с которыми столкнулись короли Кастилии и Арагона. Поэтому главным последствием экспедиции 1270 года было то, что она отвратила преемников Людовика и других европейских королей от нового крестового похода, если только ошибки, совершенные Людовиком, не послужили оправданием их сдержанности. Остатки Иерусалимского королевства продержались еще двадцать лет, так как только в 1291 году мамлюки уничтожили последние следы франкского присутствия в Святой Земле. Но падение Акко в том году не вызвало особых эмоций на Западе, и королевские дворы Франции и Англии были мало озабочены окончательным триумфом мамлюков. Будучи последней заморской экспедицией под руководством французского короля, Тунисский крестовый поход стал, таким образом, последним крестовым походом в полном смысле этого слова, и не зря в современной нумерации ему присвоен номер восемь — последний. Будут и другие экспедиции, чтобы спасти Святую Землю, а затем, после падения Акко, попытки вновь закрепиться там. На протяжении XIV века проекты крестовых походов процветали, превратившись в литературный жанр. Однако армия и флот, собранные Людовиком, остались последним крупномасштабным мероприятием, предпринятым западными королевствами для сохранения франкского присутствия на Востоке^[235].

Следует признать, что в определенной степени современники смогли извлечь уроки из неудачи Тунисского крестового похода, хотя бы потому, что увидели в нем конец военной экспансии. За десятилетия после смерти Людовика те, кто, подобно знаменитому Пьеру Дюбуа, по поручению Филиппа Красивого рассматривал вопрос о том, как вновь завоевать Святую Землю, выступали за создание постоянно действующих контингентов для обеспечения длительной обороны христианских поселений. В этом отношении военно-монашеские Ордена казались наиболее подходящими. В надежде создать достаточные силы, в 1300-х годах появилось несколько проектов по объединению Орденов тамплиеров и госпитальеров, против которых упорно выступали сановники обоих Орденов. Большие экспедиции в несколько тысяч человек были не только бесполезны, но даже вредны, поскольку крестоносцы, сходящие с кораблей, совершенно не знали местных реалий. Другое предложение теоретиков крестовых походов заключалось в воссоздании сильной королевской власти в Святой Земле. Регулярно выдвигалась идея сделать одного из европейских принцев новым королем Иерусалима, который посвятил бы все свои силы защите отвоеванного королевства. С этой точки зрения выделяется модель, представленная Людовиком во время его пребывания в Святой Земле в период с 1250 по 1254 год, когда король Франции смог осуществить там свою власть над христианами и удержать мусульман на расстоянии^[236].

В итоге от провала крестового похода выиграла только французская королевская семья. Конечно, в таком представлении вещей есть элемент цинизма. Но смерть короля на ложе из пепла, у подножия креста, в три часа дня, в разгар экспедиции против сарацин, дала династии Капетингов первого святого и грозное оружие в утверждении первенства королевства Франции в Западной Европе: Людовика, короля крестоносцев, короля Тернового венца и Сент-Шапель, короля бедных и прокаженных, короля Христа. Провозглашенная в августе 1297 года канонизация Людовика полностью утвердила его внука Филиппа Красивого в качестве rex christianissimus (наихристианнейшего короля), превосходящего всех других западных правителей и готового играть на равных с императором и Папой. Филипп Красивый не преминул воспользоваться своим престижным происхождением, и культ Святого Людовика в различных его центрах, в Сен-Дени, Сент-Шапель, монастырях Мобюиссон, Ройомон, Лис или Пуасси, процветал, а сам Жуанвиль, увидев во сне своего друга-короля, посвятил Святому Людовику часовню в своем замке^[237]. В этом отношении, как и во многих других, фигура Людовика является одной из тех, которые заложили основу для формирования чувства принадлежности к великому королевству Франция.

Приложение

Состав коллекции писем, относящихся к Тунисскому крестовому походу

Два рукописных свидетеля

BnF, lat. 9376, fol. 61–72v (recueil factice constitué par Dom Brial); ce cahier provient du BnF, lat. 11867 (formulaire du XIVe siècle, conservé avant la Révolution à Saint-Germain-des-Prés).

Bibliothèque Bodléienne, "lat. Misc. b 13, fol. 47–53v" (cote fausse donnée par Louis Carolus-Barré — la cote exacte n'ayant pas été retrouvée, il n'est pas possible pour l'instant de consulter ces fragments).

Сокращения

L. d'Achéry: dom Luc d'Achéry, Spicilegium sive collectio veterum aliquot scriptorum, t. III, nouv. éd., Paris, 1723.

R. Sternfeld: Richard Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, 1270, und die Politik Karls I. von Sizilien, Berlin, 1896, p. 359–363.

J. Richard: Jean Richard, "Un recueil de lettres sur la huitième croisade", Bulletin de la Société des Antiquaires de France, 1960, p. 182–187 (avec une addition de L. Carolus-Barré).

L. Carolus-Barré: Louis Carolus-Barré, "Un recueil épistolaire composé à Saint-Denis sur la croisade (1270–1271)", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, 1966, p. 555–568.

Composition du recueil

Correspondance, n° 1. Préambule (mutilé, seulement présent dans les fragments de la bibl. Bodléienne).

Éd. Jean Richard, "Un recueil de lettres", p. 184–185.

Correspondance, n° 2 [1270 n. st., après le 25 mars — avant le 11 avril. Vincennes].

Désignation par Saint Louis des deux régents, Mathieu, abbé de Saint-Denis, et Simon, seigneur de Nesle (acte très mutilé, seulement présent dans les fragments de la bibl. Bodléienne).

Éd. J. Richard, "Un recueil de lettres", p. 185.

Correspondance, n° 3 et 4 [au moins deux autres lettres figuraient dans le recueil, mais le texte en est très mutilé; Jean Richard et Louis Carolus-Barré ont pu y reconnaître une lettre prévoyant les modalités du scellement des actes en l'absence du roi et, sans doute, une notification à tous les fidèles du roi de la désignation des deux régents].

Correspondance, n° 5. 1270, 25 juin. Au camp d'Aigues-Mortes.

Lettre de Saint Louis aux régents du royaume leur ordonnant de veiller au châtiment des blasphémateurs et de faire rendre bonne et prompte justice, surtout aux pauvres gens.

Éd. d'Achéry, Spicilegium, t. III, p. 663–664.

Correspondance, n° 6. 1270, 25 juillet. Au camp devant Carthage.

Lettre de Saint Louis à Mathieu de Vendôme, abbé de Saint-Denis, lui faisant savoir qu'après un conseil tenu à Cagliari, où avait été fixé le point de concentration, la flotte a gagné Tunis, et que l'armée a débarqué sans dommage; un post-scriptum annonce la prise du château de Carthage.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 664; R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug, no XXV, p. 338–339 (d'après d'Achéry, mais avec des corrections).

Correspondance, n° 7. 1270, 27 juillet. Au camp devant Carthage.

Lettre de Pierre de Condé, clerc du roi, à son ami le prieur d'Argenteuil, racontant la traversée, le débarquement et la prise de Carthage.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 664–666.

Correspondance, n° 8. 1270, 21 août. Carthage.

Lettre de Pierre de Condé à l'abbé de Saint-Denis Mathieu de Vendôme, lui annonçant que Saint Louis a fait réparer les murs de Carthage et l'informant du ravitaillement en vivres, de l'arrivée de renforts, mais aussi de la mort du prince Jean et du légat, et de la maladie qui frappe le roi et son fils aîné.

Éd. Léopold Delisle, Instructions adressées par le Comité des travaux historiques et scientifiques aux correspondants du ministère de l'Instruction publique et des Beaux-Arts, Littérature latine et Histoire du Moyen-Âge, Paris, 1890, p. 73–75.

Correspondance, n° 9. 1270, 4 septembre. Au camp devant Carthage.

Lettre de Pierre de Condé à son ami le trésorier de Saint-Frambaud de Senlis [Nicolas d'Auteuil], annonçant la mort de Saint Louis, l'arrivée de Charles d'Anjou, divers combats et la convalescence de Philippe III.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 667.

Correspondance, n° 10. 1270, 12 septembre. Au camp devant Carthage.

Lettre de Philippe III aux régents du royaume Mathieu, abbé de Saint-Denis, et Simon de Nesle, confirmant les pouvoirs qu'ils ont reçus de Saint Louis, et leur ordonnant de conserver le même sceau, en y changeant le nom du roi.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 666.

Correspondance, n° 11. 1270, 12 septembre. Au camp devant Carthage.

Lettre de Philippe III à tous les archevêques, évêques, ducs, comtes, barons et à ses autres fidèles du royaume, leur faisant savoir qu'il confirme la confiance accordée par son père à l'abbé de Saint-Denis et au seigneur de Nesle, et leur enjoignant de leur obéir comme à lui-même.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 666.

Correspondance, n° 12. 1270, 12 septembre. Au camp devant Carthage.

Lettre de Philippe III aux régents du royaume, leur réclamant le plus d'argent possible, leur ordonnant d'honorer les dettes contractées par le roi son père, et authentifiant auprès d'eux le nouveau sceau royal, dont se sert frère Guillaume de Chartres [nouveau garde du sceau].

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 667.

Correspondance, n° 13. 1270, 12 septembre. Au camp devant Carthage.

Lettre circulaire de Philippe III au clergé de France, demandant des prières pour son père.

Éd. André Du Chesne, Historiae Francorum Scriptores coetani, t. V, 1649, p. 440–441 (sans doute d'après un autre témoin, ex ms. exemplari Nicolai Camusati, canonici Trecensis).

Correspondance, no 14. 1270, 24 septembre. Dans l'ost près de Tunis.

Lettre de Thibaud de Champagne, roi de Navarre, à Eudes de Châteauroux, évêque de Tusculum et doyen du Sacré Collège, racontant en détail la mort de Saint Louis, donnant la liste de nombreux croisés morts au combat, et annonçant que le nouveau roi donne les plus grandes espérances.

Éd. Antoine-Jean Letronne, "Sur l'authenticité d'une lettre de Thibaud, roi de Navarre, relative à la mort de Saint Louis", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 5, 1844, p. 105–117, aux p. 110–113.

Correspondance, n° 15. 1270, 4 octobre. Au camp devant Carthage.

Lettre de Philippe III aux régents du royaume Mathieu, abbé de Saint-Denis, et Simon de Nesle: dans la crainte que les lettres portées par Geoffroy de Beaulieu et Guillaume de Chartres ne leur soient pas parvenues, il leur confirme à nouveau leurs pouvoirs et leur mande de renforcer les frontières du royaume et d'assurer sur le trésor du Temple les paiements ordonnés par son père et lui-même.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 666.

Correspondance, n° 16. 1270, 4 octobre. Au camp devant Carthage.

Lettre de Charles d'Anjou, roi de Sicile, à Pierre de Montbrun, camérier et notaire du Saint-Siège, annonçant les succès des croisés et attendant avec impatience l'élection d'un nouveau pape.

Éd. L. Delisle, op. cit., p. 75–77.

Correspondance, n° 17. [1270], [18 novembre]. In recessu a portu Tunis.

Lettre de Pierre de Condé à Mathieu, abbé de Saint-Denis, annonçant la paix conclue avec le roi de Tunis, certaines conditions du traité et le rembarquement de l'armée vers les ports de Sicile.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 667–668.

Correspondance, n° 18. 1271, 30 janvier. Cosenza.

Lettre de Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, faisant le récit des événements survenus depuis le rembarquement (la tempête à Trapani, la mort de Thibaut de Champagne et de la reine Isabelle), et annonçant la décision du roi de visiter la curie romaine à Viterbe, son retour en France étant prévu aux alentours de la Pentecôte.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 668–669.

Correspondance, n° 19. [1271], 11 février. Valleto.

Lettre de Philippe III, portée par son chapelain Vivien Du Bois, à l'abbé et aux moines de Saint-Denis, énumérant les deuils de la famille royale et demandant des prières pour eux.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 669.

Correspondance, n° 20. [1271], 14 mars. Viterbe.

Lettre de Philippe III aux régents du royaume Mathieu abbé de Saint-Denis et Simon de Nesle, les informant qu'il a rendu visite au Sacré Collège en compagnie de son oncle le roi de Sicile, pour prier les cardinaux de mettre fin rapidement à la vacance du siège apostolique.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 670.

Correspondance, n° 21. S.l.n.d.

Lettre des régents du royaume au roi, le suppliant de revenir le plus vite possible.

Éd. d'Achéry, op. cit., p. 670.

Les cinq lettres de Pierre de Condé (nos 6, 7, 8, 16 et 17) ont par ailleurs été traduites par le duc de Lévis-Mirepoix, Saint Louis, roi de France, Paris, 1970 (Le Mémorial des siècles), p. 219–235.

Примечание об источниках и библиографии

Как и для двух моих предыдущих книгах (Courtrai, 11 juillet 1302, Paris, Tallandier, 2012, и L'Armée du roi de France, Paris, Perrin, 2012), материал для этой книги взят из моей докторской диссертации L'Ost de France. La guerre, les armées, la société politique (fin du règne de Saint Louis — fin du règne de Philippe le Bel), защищенной в декабре 2004 года в Университете Париж-Сорбонна. Я не могу не отметить, что я в долгу перед моим руководителем диссертации Жаком Верже и членами моего жюри Филиппом Контамином, Элизабет Лалу, Жан-Мари Моглином и Малкольмом Вейлом. Будет справедливо добавить Доминика Бартелеми и Филиппа Сенака, с которыми мне посчастливилось работать в Университете Париж-Сорбонна, а также Фредерика Лашо, профессора Университета Меца. Я также рад поблагодарить моего коллегу Николя Каррье, профессора Университета Жан-Мулен Лион III. В моем переходе от диссертации к трем книгам основополагающую роль сыграл Николя Грас-Пайен.

Несмотря на то, что я, в свою очередь, постарался ознакомиться с доступными источниками, эта книга во многом обязана многим историкам, изучавшим Тунисский поход с конца XIX века. Книга Рихарда Штернфельда Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, 1270, und die Politik Karls I. von Sizilien, Berlin, 1896, остается единственным всесторонним и глубоким исследованием Тунисского крестового похода. Три книги, посвященные Людовику, Жана Ришара (Paris: Fayard, 1983), Жерара Сивери (Paris: Tallandier, 1983) и Жака Ле Гоффа (Paris: Gallimard, 1996), сильно различающиеся по своему подходу, но также незаменимы. К ним следует добавить работы американского историка Уильяма Честера Джордана, в частности, его переосмысление правления Людовика через деятельность трех его советников, Men at the Center. Redemptive Governance under Louis IX, Central European University Press, Budapest and New York, 2012. Его же исследование о королях Капетингах и евреях также является классическим (The French Monarchy and the Jews: from Philip Augustus to the Last Capetians, Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 1989). Его первая книга, написана на основе диссертации и посвящена подготовке первого крестового похода Людовика, который привел его в Египет, а затем в Сирию (Louis IX and the Challenge of the Crusade: a Study in Rulership, Princeton, Princeton University Press, 1979). Также очень важным является исследование М. Сесилии Гапошкиной, The Making of Saint Louis. Kingship, Sanctity and Crusadein the Later Middle Ages, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2008.

Можно также ознакомиться с объемным исследованием Эли Бергера, Les dernières années de Saint Louis d'après les layettes du Trésor des chartes, Layettes du Trésor des chartes, Paris, Plon-Nourrit, t. IV, 1902, p. III–LXXV, даже если отстаиваемые там идеи уже не совсем актуальны. Правление Людовика и управление своими владениями его брата Альфонса де Пуатье являются предметом недавних и продолжающихся работ Гаэля Шенара, Мари Дежу и Жана-Франсуа Муффле (ссылки на эти работы приведены в библиографии). Я хотел бы поблагодарить Ж.-Фр. Муффле, куратора Национального архива, за то, что он предоставил мне доступ к нескольким оригинальным документам. В рамках выставки, проходившей в Консьержери зимой 2014–2015 годов, был выпушен великолепный каталог (Pierre-Yves Le Pogam [ed.], Saint Louis. Catalogue de l'exposition à la Conciergerie 8 octobre 2014 — 11 janvier 2015), Paris, Centre des Monuments nationaux — Éditions du Patrimoine, 2014).

Несколько статей посвящены вопросу выбора Туниса в качестве цели крестового похода: Michel Mollat, "Le "passage" de Saint Louis à Tunis. Sa place dans l'histoire des croisades", Revue d'histoire économique et sociale, t. 50, 1972, p. 289–303; Jean Longnon, "Charles d'Anjou et la croisade de Tunis", Journal des savants, 1974, p. 44–61; Jean Richard, "La croisade de 1270, premier 'passage général'?", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, 1989, p. 510–523. В преддверии анонсируемой им книги о Тунисском крестовом походе очень полезны статьи Майкла Лоуэра, приведенные в библиографии; основополагающей является его статья "Conversion and Saint Louis's last crusade", Journal of Ecclesiastical History, vol. 58, 2007, pp. 211–231. В рамках масштабного исследования роли легатов в XIII веке, Паскаль Монтобин недавно обратил внимание на ранее недооцененную роль Рауля Гроспарми, легата крестового похода Людовика. Хотя он не приводит убедительных доказательств, его гипотеза заслуживает внимания ("L'homme-clé de la croisade de 1270: le légat Raoul Grosparmi, cardinal-évêque d'Albano", in Maria Pia Alberzoni and P. Montaubin [eds], Legati, delegati e l'impresa d'oltremare [secoli XII–XIII]. Papal Legates, Delegates and the Crusades [12-13th Century], Turnhout, Brepols, 2014, pp. 327–364). Несколько лет назад Янн Потин посвятил очень познавательное исследование двум эпизодам ― пленению Людовика в Египте и его смерти в Тунисе, рассмотренным в долгосрочной перспективе, с XIII по XX век ("Saint Louis l'Africain. Histoire d'une mémoire inversée", Afrique et histoire, 2003, № 1, pp. 23–74).

Для того чтобы понять ситуацию сложившуюся в Тунисе около 1270 года, я опирался в основном на диссертацию Роберта Бруншвига, La Berbérie orientale sous les Hafsides des origines à la fin du XVe siècle, Paris, 1940, vol. I, pp.1–110, особенно на сведения в отношении Тунисского крестового похода, на pp. 49–69. Для обозначения титула Аль-Мустансира, которого христианские источники называют "королем Туниса", я, как правило, использую титул халиф, хотя в библиографии чаще всего используется гораздо менее престижный титул эмир. Что касается Туниса того времени, то я придерживаюсь общепринятой практики историков, называя его Ифрикия, а ее жителей — ифрикийцами.

Двумя другими действующими лицами Тунисского крестового похода, помимо короля Франции, были: Генуэзская республика, хорошо описанная в работе Жоржа Жежеля, Les Génois en Méditerranée occidentale (fin XIe-début XIVe siècle). Ébauche d'une stratégie pour un empire, Université de Picardie, Centre d'histoire des sociétés, 1993; и Карл Анжуйский, брат Людовика, которому посвящена работа Жана Данбабена, Charles I of Anjou. Power, Kingship and State-Making in Thirteenth-Century Europe, London, Longman, 1998, и The French in the Kingdom of Sicily, Cambridge, Cambridge University Press, 2011.

Ситуация на Ближнем Востоке, с мусульманской стороны, также известна из многочисленных работ. Исследование Петера Торау является одним из наиболее полных (Sultan Baibars I. von Ägypten: ein Beitrag zur Geschichte des Vorderen Orients im 13. Jahrhundert, Wiesbaden, Reichert, 1987; я использовал перевод на английский P. M. Holt, The Lion of Egypt: Sultan Baybars I and the Near East in the Thirteenth Century, London and New York, Longman, 1992). С христианской стороны можно полагаться на книгу Жана Ришара, Le Royaume latin de Jérusalem, Paris, Presses universitaires de France, 1953, и работу Мишеля Балара, Les Latins en Orient. XIe-XVe siècle, Paris, Presses universitaires de France, coll. "Nouvelle Clio", 2006.

Ход событий Тунисского крестового похода относительно хорошо известен, в основном благодаря письмам, отправленным несколькими людьми из окружения Людовика, включая Пьера де Конде, духовника французского короля, аббату Сен-Дени, Матье де Вандому, который в то время был регентом королевства. Есть также письмо, отправленное Карлом Анжуйским Пьеру де Монбрену, камергеру апостольского престола. Собранные вместе в коллекцию, вероятно составленную в Сен-Дени, вместе с несколькими другими письмами Людовика и Филиппа III, эти письма известны сегодня только по копиям, сделанным в стиле начала XIV века (BnF, lat. 9376). Все они давно опубликованы (Андре Дю Шен, Historiae Francorum Scriptores coetani, т. V, 1649, с. 440–441; Дом Люк д'Ашери, Spicilegium sive collectio veterum aliquot scriptorum, т. III, nouv. éd., Paris, 1723, с. 663–670; Леопольд Делисль, Instructions adressées par le Comité des travaux historiques et scientifiques, Paris, 1890, с. 73–75). Также, фрагменты оригинальной коллекции были найдены в переплете более поздней рукописи, хранящейся в Bodleian Library в Оксфорде, где они, к сожалению, были утеряны (Jean Richard, "Un recueil de lettres sur la huitième croisade", Bulletin de la Société des Antiquaires de France, 1960, pp. 182–187; Louis Carolus-Barré, "Un recueil épistolaire composé à Saint-Denis sur la croisade [1270–1271]", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, 1966, pp. 555–568; X. Hélary, "L'épistolaire politique" au XIIIe siècle: autour d'un recueil de lettres relatives à la croisade de Tunis [1270]", in Bruno Dumézil and Laurent Vissière [eds], Épistolaire politique, t. I, Gouverner par les lettres, Paris, Presses universitaires de Paris-Sorbonne, 2014, pp. 199–213; подробности о письмах и документах, содержащихся в коллекции, можно найти на рр. 209–213). Одно из писем особенно привлекло внимание историков: оно адресовано Тибо, королем Наварры и графом Шампани, кардиналу Эду де Шатору (Antoine-Jean Letronne, "Sur l'authenticité d'une lettre de Thibaud, roi de Navarre, relative à la mort de Saint Louis", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 5, 1844, p. 105–117). Эти письма, написанные по мере развития событий, особенно интересны и напоминают длинное послание, отправленное Жаном Сарразеном, другим духовником короля, во время Египетского крестового похода (Alfred L. Foulet [ed], Lettres françaises du XIIIe siècle. Жан Саррасин. Lettre à Nicolas Arrode [1249], Paris, Champion, 1924). Удобный, но иногда неверный перевод этих писем дан герцогом Левис-Мирепуа, Saint Louis, roi de France, Paris, Albin Michel, 1970, на рр. 157–208 (Жан Сарразен), рр. 209–218 (письмо Людовик, 1250 г.) и рр. 219–235 (Пьер де Конде).

Некоторые из этих писем были использованы Приматом, монахом из Сен-Дени, для составления своего длинного рассказа о крестовом походе (R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, 1270, ouvr. cit., pp. 372–378). Оригинальный латинский текст Примата, к сожалению, утрачен, но он сохранился во французском переводе, сделанном братом Жаном Дю Винье в начале XIV века (Recueil des historiens des Gaules et de la France, vol. XXIII, pp. 39–89). Другой великий хронист из Сен-Дени, Гийом де Нанжи, в различных версиях своего труда, на латыни и на французском языке, во многом зависел от своего предшественника Примата (Gesta Ludovici regis и "Vie de Saint Louis", RHGF, t. XX, p. 438–465; латинская версия более точная и более достоверная). Французская версия его рассказа была позже включена в сборник Grandes chroniques de France (Jules Viard, Grandes chroniques de France, t. VII, Louis VIII et Saint Louis, Paris, 1932). Следует, однако, учитывать различия в изложении событий, которые иногда бывают важными, как, например, рассказ о принятии креста Людовиком.

Что касается взгляда с французской стороны, то очень жаль, что в Livre des saintes paroles et des bons faits de notre saint roi Louis Жана де Жуанвиля, сенешаля Шампани, не включен рассказ о Тунисском крестовом походе, настолько увлекателен оставленный им рассказ об экспедиции в Египет и Сирию. Явно предвзятое, свидетельство Жуанвиля, тем не менее, имеет важное значение для понятия причин повторного принятия креста его другом королем (Joinville, Vie de Saint Louis, éd. Jacques Monfrin, Paris, Classiques Garnier, 1995). "Анонимная хроника, заканчивающаяся 1286 годом", лучший повествовательный источник о правлении Филиппа III (1270–1285), не добавляет ничего нового о тунисской экспедиции, но, с другой стороны, ее решительно роялистский уклон не лишен интереса (RHGF, t. XXI, p. 85–86). Точно так же анонимное продолжение хроники Сигеберта из Жамблу содержит мало информации о ходе операций, но оно ценно для периода от принятия креста Людовиком до его отъезда (RHGF, vol. XXIII, pp. 212–222).

Хотя они не были увлечены деталями крестового похода, агиографы, ответственные за написание жития Людовика в рамках подготовки к его канонизации (которая была провозглашена в 1297 году), все включили в него рассказ о смерти короля. Первый из них — один из его духовников, доминиканец Жоффруа де Болье, посвятил длинный отрывок своего рассказа агонии своего подопечного (Recueil des historiens des Gaules et de la France, vol. XX, pp. 3–26). Другой, Гийом де Шартр, был еще одни монахом-доминиканцем. Как и Жоффруа де Болье, он входил в свиту Людовика, и последовал за королем в Тунис. Его, король тоже в основном интересовал как человек и святой, а политические аспекты правления — лишь вскользь (RHGF, т. XX, с. 28–41). Гийом де Сен-Патюс, который долгое время был духовником королевы Маргариты Прованской, а затем Бланки, одной из дочерей Людовика и Маргариты, написал, около 1302–1303 годов, житие Людовика, дополненное сборником чудес, приписываемых ему. Эти два текста особенно ценны, так как они основаны на официальных документах, подготовленных следственной комиссией для канонизации Людовика, которые сейчас в значительной степени утрачены (RHGF, т. XX, с. 121–189; Henri-François Delaborde, Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint-Pathus, confesseur de la reine Marguerite, Paris, 1899; Percival B. Fay [ed], Guillaume de Saint-Pathus, confesseur de la reine Marguerite, Les Miracles de Saint Louis, Paris, Champion, 1932). Классической работой о канонизации Людовика является посмертно опубликованный труд Le Procès de canonisation de Saint Louis (1272–1297), essai de reconstitution (Rome: École française de Rome, 1994), к нему следует добавить более современное исследование Сесилии Гапошкиной, The Making of Saint Louis. Kingship, Sanctity and Crusade in the Later Middle Ages, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2008. C. Гапошкина, Ларри Филд и Шон Филд выполнили перевод на английский житий Жоффруа де Болье и Гийома де Шартра (The Sanctity of Louis IX. Early Lives of Saint Louis by Geoffroy of Beaulieu and William of Chartres).

Множество хроник, написанных по всей Западной Европе, с разной степенью подробности упоминают Тунисский крестовый поход. Наиболее интересными являются те, авторы которые проявляли интерес к походу из-за того, что в экспедиции принимали участие их соотечественники. Это особенно верно в отношении "Annales Génoises" (G. H. Pertz [ed.], Annales Januenses, Monumenta Germaniae Historica, Scriptores, vol. XVIII, pp. Генуэзцы предоставили транспорт для армии крестоносцев и сыграли важную роль в экспедиции; более того, поскольку между Генуей и Тунисом были очень активные торговые связи, генуэзцы, похоже, критиковали выбор цели похода, в которой они не были заинтересованы. Следует также упомянуть хронику Менко, фризского монаха, поскольку она содержит интересные подробности об успехе проповеди крестового похода во Фрисландии, подготовке фризского контингента и его маршруте в Эг-Морт (Chronique de Menko, Monumenta Germaniae Historica, Scriptores, vol. XXIII, pp. 554–555). Другие рассказы, например, мэтра Гийома де Пюилорана, не лишены интереса (Jean Duvernoy [ed. and trans.], Guillaume de Puylaurens. Chronique [Chronica magistri Guillelmi de Podio Laurentii], Paris, Éditions du CNRS, 1976, pp. 198–201). Никогда не цитируемый, рассказ на окситанском языке Гильельма Анелье, поэта из Тулузы, тем не менее очень важен (Francisque-Michel, Histoire de la guerre de Navarre en 1276 et 1277 par Guillaume Anelier de Toulouse, Paris, Imprimerie impériale, 1856). Хроника, написанная в Англии, очевидно, в окружении мэров Лондона, позволяет узнать о новостях, которые достигали английской столицы и в целом, эта хроника кажется удивительно соответствующей версии французских хроник, что, несомненно, объясняется тем, что все они имеют одни и те же источники, в данном случае письма, отправленные из Туниса (Thomas Stapleton [ed.], De Antiquis legibus liber. Cronica maiorum et vicecomitum Londoniarum, London, Camden Society, 1846).

Из-за отсутствия необходимых навыков я не смог провести всеобъемлющее исследование арабских хроник. Традиционно считается, что наиболее интересный рассказ о крестовом походе можно найти у Ибн Хальдуна (1332–1406), который жил и писал много позднее, но, видимо, мог использовать рассказами или источниками, которые сейчас утеряны или не опубликованы, и несмотря на некоторую путаницу, его версия экспедиции часто подтверждает рассказы прямых свидетелей (Histoire des Berbères et des dynasties musulmanes de l'Afrique septentrionale, trad. par le baron de Slane, nouv. éd. par Paul Casanova, Paris, 1969, aux p. 359–369). Другие отрывки были переведены во времена Реставрации Жозефом-Туссеном Рейно, в четвертом томе Bibliothèque des croisades Жозефа-Франсуа Мишо. Можно также обратиться к Chroniques arabes des croisades, edited by Francesco Gabrieli, Paris, Sindbad, 1977 (Storici arabi delle Crociate, Turin, Giulio Einaudi Editore, 1963, перевод с итальянского Вивианы Паке), где на рр. 331–332 можно найти самое близкое свидетельство об этих событиях — свидетельство Макризи.

Поскольку Карл Анжуйский представлял для них реальную угрозу, византийцы были заинтересованы в предприятии Людовика, о чем свидетельствует отрывок, посвященный Георгием Пахимером посольству, отправленному Михаилом Палеологом к королю Франции и посетившему последнего в Тунисе (Relations historiques, II, Livres IV–VI, ed. and notes by Albert Failler, trans. by Vitalien Laurent, Paris, Les Belles Lettres, 1984, pp. 462–467).

Поэтому хроники являются одновременно и достаточно обширными, и точными в отношении хода крестового похода. Того же, к сожалению, нельзя сказать об административной и особенно бухгалтерской документации. Все счета, связанные с подготовкой экспедиции, бесследно исчезли, хотя их должно было быть внушительное количество. Мы можем получить представление об их характере, просмотрев немногочисленные отчеты, которые велись для Арагонского крестового похода, организованного Филиппом III в 1285 году. Утеря всей этой документации является делом давним и, в любом случае, произошедшим до пожара в архиве Счетной палаты в 1737 году. В описи счетов Счетной палаты, которую он составил около 1330 года, Роберт Миньон не упоминает ни одного, касающегося двух крестовых походов Людовика или Арагонского крестового похода. До нас дошло всего несколько расписок, выданных в Тунисе, хотя их должно было быть тысячи. Единственными документами, которые приблизительно относятся к утраченным счетам, являются три списка рыцарей, которые долгое время приписывались Тунисской экспедиции. Но, помимо того, что в них приводится всего несколько десятков имен, не все из трех этих списков относятся к крестовому походу 1270 года. Мне посчастливилось найти оригиналы двух из этих списков, которые считались утерянными и были известны только по старым изданиям. В настоящее время ведется более детальное исследование.

Что касается обеспечения флота для перехода армии крестоносцев, следует отметить реестр, в котором записана расшифровка контрактов на nolis (перевозку), заключенных представителями Людовика с генуэзскими судовладельцами (Arch. nat., J 456, № 24). За расшифровку и изучение регистра отвечал Огюст (Огюстен) Жаль (ред.), "Pacta naulorum des années 1246, 1268 et 1270", в J.-J. Champollion-Figeac (ред.), Documents historiques inédits des collections manuscrites de la Bibliothèque royale et des archives ou des bibliothèques des départements, Paris, Typographie de Firmin Didot, 1841, t. I, no. XXII, pp. 507–615 (с многочисленными примечаниями). Там также содержится краткое резюме предложений, сделанных марсельцами (pp. 609–614). Именно к этому Огюсту Жалю следует обратиться для интерпретации данных, представленных в этих контрактах: Archéologie navale, Paris, A. Bertrand, 2 тома, 1840; Glossaire nautique: Répertoire polyglotte de termes de marine anciens et modernes, Paris, Firmin Didot, 2 т., 1848–1850, пересмотр которого был начат CNRS, Nouveau glossaire nautique d'Augustin Jal, Paris, CNRS Éditions, 11 volumes parus à partir de 1970. Несомненно, публикация реестра J 456, № 24, должна быть полностью пересмотрена в соответствии с современными критериями и именно это предлагает нам сделать Рене Бастар де Пере, "Navires méditerranéens du temps de Saint Louis", Revue d'histoire économique et sociale, vol. 50, 1972, pp. 327–356, на р. 332, note 12.

Переписка между королем и его чиновниками, особенно бальи и сенешалями, позволила бы хотя бы частично компенсировать исчезновение счетов. К сожалению, от этой "административной переписки" мало что сохранилось, поскольку в Канцелярии того времени не было принято копировать приказы, отправленные королевским правительством. Однако эта практика не была чужда современникам. Один из братьев Людовика, Альфонс де Пуатье, приказал скопировать приказы, которые он посылал офицерам своих обширных владений, в реестры (Auguste Molinier, Correspondance administrative d'Alfonse de Poitiers, Paris, Imprimerie nationale, t. I, 1894 и t. II, 1900; Pierre-François Fournier and Pascal Guébin, Enquêtes administratives d'Alfonse de Poitiers. Arrêts de son parlement tenu à Toulouse et textes annexes, 1249–1271, Paris, Imprimerie nationale, 1959). Что касается королей Франции, то акты, за период до 1270 года, сохранившиеся в Trésor des chartes (нынешняя серия J Национального архива), были опубликованы (Élie Berger [ed.], Layettes du Trésor des chartes, Paris, Plon-Nourrit, t. IV, 1902). С другой стороны, поздние акты остаются в основном неопубликованными, что усложняет задачу определения сроков окончания экспедиции и возвращения крестоносцев во Францию. В Trésor des Chartes можно найти несколько документов, представляющих большой интерес, например, первое завещание Филиппа III, которое не было опубликовано. Самым важным документом, конечно же, является написанная на арабском языке копия договора, заключенного халифом Туниса с предводителями армии крестоносцев (J 937, № 1). Переведенный и изученный в 1831 году великим историком и ученым Антуаном-Исааком Сильвестром де Саси ("Mémoire sur le traité fait entre le roi de Tunis et Philippe le Hardi en 1270", Mémoires de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, t. IX, p. 448–477), текст договора вскоре станет предметом нового перевода Сесиль Бреск, которой я особенно обязан. В настоящее время проводится углубленное изучение этого договора по аналогии с книгой Анри Бреска и Юсуфа Рагиба об аналогичном договоре, заключенном в 1339 году, Du traité de paix au pacte secret. Le sultan mérinide Abu L-Hasan 'Alî et Jacques III de Majorque, Cairo, Institut français d'archéologie orientale, 2011 (Cahiers des annales islamologiques, 32).

Когда Карл Анжуйский, младший из братьев Людовика, стал королем Сицилии в 1265 году, он унаследовал практику нормандской Канцелярии. Архивы Неаполя были одним из самых прекрасно сохранившихся документальных собраний, но они были сожжены немцами в 1943 году. Неаполитанские архивисты немедленно занялись их восстановлением на основе документов, которые были опубликованы или скопированы до их уничтожения (Jean Longnon, "Les registres de la chancellerie angevine de Naples et leur reconstitution", Journal des savants, 1959, p. 27–40; 1970, p. 128; 1974, p. 291–292; Jole Mazzoleni, Storia della ricostruzione della cancelleria angioina, Naples, Accademia Pontaniana, t. XXXVII, 1987). Ренато Лефевре собрал большое количество документов из утраченных реестров, относящихся к крестовому походу в Тунис (La Crociata di Tunisi del 1270 nei documenti del distrutto Archivio Angioino di Napoli, Rome, Istituto italo-africano, 1977). Сборники, составленные Аленом де Буардом на основе оригинальных документов, по-прежнему очень полезны (Actes et lettres de Charles I, roi de Sicile, concernant la France (1257–1284), Paris, De Boccard, 1926; Documents en français des archives angevines de Naples (règne de Charles Ier), Paris, De Boccard, t. I (Les Mandements aux trésoriers), 1933, and t. II (Les Comptes des trésoriers), 1935.

Архивы баронов-крестоносцев в основном не сохранились. В Аррасе, в серии А архива департамента Па-де-Кале, несколько документов из бывшего хранилища хартий графов Артуа содержат много информации о подготовке, к крестовому походу, Роберта II Артуа, племянника Людовика (Alain Provost [ed.], Les Comtes d'Artois et leurs archives. Histoire, mémoire et pouvoir au Moyen Âge, Arras, Artois Presses Université, 2012). Существует также рассказ о том, что при дворе Ги де Дампьера, графа Фландрии, находилась часть документации о экспедиции в Тунис (Jan Buntinx [ed.], Het Memoriaal van Jehan Makiel klerk en ontvanger van Gwijde van Dampierre [1270–1275], Brussels, Palais des Académies, 1944).

До самой своей смерти 29 ноября 1268 года Папа Климент IV внимательно следил за принятием креста Людовиком и первыми приготовлениями к экспедиции под руководством французского короля, которую он должен был курировать. Логично предположить, что реестры папской канцелярии являются одним из основных источников в этом отношении, так как многие буллы, направленные Климентом IV королю Франции и баронам-крестоносцам, до сих пор хранятся в архивных хранилищах, таких как Национальный архив (Édouard Jordan [ed.), Les Registres de Clément IV [1265–1268], Paris, Bibliothèque des Écoles françaises d'Athènes et de Rome, Albert Fontemoing, 1904; Bernard Barbiche, Les Actes pontificaux originaux des Archives nationales de Paris, t. II, 1261–1304, Citta del Vaticano, Biblioteca Apostolica Vaticana, 1978). После смерти Климента IV кардиналы изо всех сил пытались выбрать его преемника, который все же был избран только в 1271 году. Тем временем, особенно когда крестоносцы находились в Тунисе, именно Священная коллегия кардиналов должна была заменять Папу. Несомненно, между кардиналами и королем Франции велась обширная переписка, но от нее сохранились лишь отрывки (Jean Porcher, "Lettres émanant de la cour pontificale à l'époque du conclave de Viterbe", Mélanges d'archéologie et d'histoire, vol. 40, 1923, pp. 123–134). Андреас Фишер недавно осветил роль Священной коллегии в период вакансии папского престола (Kardinäle im Konklave: die lange Sedisvakantz der Jahre 1268 bis 1271, Tübingen, Niemeyer, 2008).

Подготовка Тунисского крестового похода, больше чем сама экспедиция, возбудила пыл некоторых поэтов-современников, прежде всего Рютбёфа, который посвятил несколько своих произведений призыву к крестовому походу (Michel Zink [ed. and trans.], Rutebeuf, Œuvres complètes, Paris, Classiques Garnier, 2 t.), 1989–1990; Edmond Faral and Julia Bastin, Onze poèmes de Rutebeuf concernant la croisade, Paris, 1948); в Complainte du roi de Navarre (Жалобе короля Наварры), кроме того, Рютбёф вспоминает благородное поведение Тибо Шампанского в Тунисе (éd. M. Zink, т. II, с. 381–389). Мы можем также упомянуть Бодуэна де Конде, который оставил "conte dou Pel", также называемый, в рукописи № 2142 библиотеки Арсенала, "Dit de Tunis", потому что поэт критикует paresse (медлительность) [sic] крестоносцев под Тунисом и их жадность, которая была жестоко наказана бурей, уничтожившей флот у Трапани (Aug. Scheler, Dits et contes de Baudouin de Condé et de son fils Jean de Condé, t. I, Baudouin de Condé, Brussels, Comptoir universel d'imprimerie et de librairie, 1866, part № I, p. 1–16). В рукописи № 3142 Арсенала стихотворение сопровождается изображением осады Туниса. Эти литературные произведения не предоставляют никакой информации о ходе экспедиции, но они дают некоторое представление о реакции современников (David Trotter, Medieval French Literature and the Crusades [1100–1300], Geneva, Droz and Paris, Champion, 1987). В этом же ключе можно вспомнить загадочного Роберта ле Клерка, который призывал графа Артуа принять крест вскоре после возвращения крестоносцев во Францию (Robert le Clerc d'Arras, Les Vers de la Mort, ed. and trans. Annette Brasseur et Roger Berger, Genève, Droz, 2009).

Источники

Для удобства источники расположены в алфавитном порядке фамилий их научного редактора.

Dom Lucd'Achéry, Spicilegium sive collectio veterum aliquot scriptorum, t. III, nouv. éd., Paris, 1723.

Bernard Barbiche (éd.), Les Actes originaux des Archives nationales de Paris, t. II (1261–1304), Citta' del Vaticano, Biblioteca Apostolica Vaticana, 1978 (Commission internationale de diplomatique. Index actorum Romanorum pontificum ab Innocentio III ad Martinum V lectum, II).

Julia Bastin et Edmond Faral (éd.), Onze poèmes de Rutebeuf concernant la croisade, Paris, 1946 (Documents relatifs à l'histoire des croisades publiés par l'Académie des inscriptions et belles-lettres, I).

Élie Berger, "Requête adressée au roi de France par un vétéran des armées de Saint Louis et de Charles d'Anjou", Études d'histoire du Moyen Âge offertes à Gabriel Monod, Paris, Léopold Cerf et Félix Alcan, 1896, p. 343–350.

— (éd.), Layettes du Trésor des chartes, t. IV, Paris, Plon-Nourrit, 1902 (ministère de l'Instruction publique et des Beaux-Arts. Inventaires et documents publiés par la Direction des Archives).

Théodore Bonnin, "Lettres de saint Louis, constatant les adieux que ce roi fit aux religieuses de Maubuisson en partant pour la croisade", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 18, 1857, p. 265.

Colonel Borelli de Serres, "Compte d'une mission de prédication pour secours à la Terre sainte (1265)", Mémoires de la Société de l'histoire de Paris et de l'Île-de-France, t. 30, 1903, p. 243–280.

Alain de Bouärd, Actes et lettres de Charles Ier, roi de Sicile, concernant la France (1257–1284), Paris, De Boccard, 1926.

—, Documents en français des archives angevines de Naples (règne de Charles Ier), Paris, De Boccard, t. 1. Les Mandements aux trésoriers, 1933; t. 2. Les Comptes des trésoriers, 1935.

Annette Brasseur et Roger Berger (éd. et trad.), Robert le Clerc d'Arras. Les Vers de la Mort, Genève, Droz, 2009 (Textes littéraires français, 600).

Henri Bresc et Annliese Nef (présentation et notes), Idrîsî. La première géographie de l'Occident, traduction du chevalier Jaubert, revue par A. Nef, Paris, GF Flammarion, 1999.

Jan Buntinx (éd.), Het Memoriaal van Jehan Makiel klerk en ontvanger van Gwijde van Dampierre (1270–1275), Bruxelles, Palais des Académies, 1944 (Académie royale de Belgique. Commission royale d'histoire).

Léon Cadier, "Bulles originales du XIIIe siècle conservées dans les Archives de Navarre", Mélanges d'archéologie et d'histoire, t. 7, 1887, p. 268–338.

Claude Cahen, "Une source pour l'histoire des croisades: les Mémoires de Sa'd ad-Dîn Ibn Hamawiy Juwaini", Bulletin de la faculté des lettres de Strasbourg, XXVIII, n° 7, 1950, p. 320–337; repris dans Les Peuples musulmans dans l'histoire médiévale, Damas, Institut français de Damas, 1977, p. 457–482.

Louis Carolus-Barré, "Un recueil épistolaire composé à Saint-Denis sur la croisade (1270–1271)", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, 1966, p. 555–568.

—, "Le testament d'Isabelle d'Aragon, reine de France, épouse de Philippe III le Hardi (Cosenza, 19 janvier 1271)", Annuaire-Bulletin de la Société de l'histoire de France, 1983–1984, p. 131–137.

Paul Casanova (nouvelle édition publiée sous la direction de), Ibn Khaldoun. Histoire des Berbères et des dynasties musulmanes de l'Afrique septentrionale, traduite de l'arabe par le baron de Slane, Paris, Librairie orientaliste P. Geuthner, t. II, 1969.

M. Chazaud, "Inventaire et comptes de la succession d'Eudes, comte de Nevers (Acre, 1266)", Mémoires de la Société nationale des Antiquaires de France, 4e série, t. II, Paris, 1871, p. 164–206.

Mario Chiaudano, La finanza sabauda nel sec. XIII, t. I, I rendiconti del dominio dal 1257 al 1285, Turin, 1933 (Biblioteca della Società Storica subalpina, CXXXI. Coll. Corpus Chartarum Italiae — Fonti e Studi di storia sabaudia).

Pierre-François Daunou et Joseph Naudet (éd.), Geoffroy de Beaulieu. Vita et sancta conversatio piae memoriae Ludovici, quondam regis Francorum, Recueil des historiens des Gaules et de la France, Paris, Imprimerie Royale, t. XX, 1840, p. 3–26.

— (éd.), Guillaume de Chartres. De vita et actibus inclytae recordationis regis Francorum Ludovici et de miraculis quae ad ejus sanctitatis declarationem contigerunt, Recueil des historiens des Gaules et de la France, Paris, Imprimerie Royale, t. XX, 1840, p. 28–41.

— (éd.), Gesta sanctae memoriae Ludovici regis Francorum, auctore Guillelmo de Nangiaco, dans Recueil des historiens des Gaules et de la France, Paris, Imprimerie royale, t. XX, 1840, p. 312–465 (avec en regard une traduction française de la fin du XIIIe ou du début du XIVe siècle).

— (éd.), Gesta Philippi regis Francorum, auctore Guillelmo de Nangiaco, dans Recueil des historiens des Gaules et de la France, Paris, Imprimerie royale, t. XX, 1840, p. 466–539 (avec en regard une traduction française de la fin du XIIIe ou du début du XIVe siècle).

Henri-François Delaborde (éd.), Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint-Pathus, Paris, Picard, 1890 (Collection de textes pour servir à l'étude et à l'enseignement de l'histoire).

—, "Fragments de l'enquête faite à Saint-Denis en 1282 en vue de la canonisation de Saint Louis", Mémoires de la Société de l'histoire de Paris et de l'Île-de-France, t. 23, 1896, p. 1–71.

— (éd.), Layettes du Trésor des chartes, Paris, t. V, Plon-Nourrit, 1909 (ministère de l'Instruction publique et des Beaux-Arts. Archives nationales. Inventaires et documents publiés par la Direction des Archives).

Léopold Delisle (éd.), Le Cartulaire normand de Philippe-Auguste, Louis VIII, Saint Louis et Philippe le Hardi, Caen, Hardel, 1852.

—, Instructions adressées par le Comité des travaux historiques et scientifiques aux correspondants du ministère de l'Instruction publique et des Beaux-Arts. Littérature latine et histoire du Moyen-Âge, Paris, Ernest Leroux, 1890.

Yves Dossat, Saisimentum comitatus Tholosani, Paris, Bibliothèque nationale, 1966 (Collection des documents inédits de l'histoire de France, série in–8°, volume 1).

Louis Douët d'Arcq, "Supplique d'un chevalier contre un déni de justice; pièces du XIIIe siècle", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 9, 1848, p. 405–411.

Paul Durrieu, Les Archives angevines de Naples. Étude sur les registres du roi Charles Ier, Paris, Ernest Thorin, 2 t., 1886–1887 (Bibliothèque de l'École française de Rome, vol. 51).

Jean Duvernoy (éd. et trad.), Guillaume de Puylaurens. Chronique (Chronica magistri Guillelmi de Podio Laurentii), Paris, Éditions du CNRS, 1976 (Sources d'histoire médiévale publiées par l'Institut de recherche et d'histoire des textes).

Albert Failler (éd.), Georges Pachymérès. Relations historiques, trad. Vitalien Laurent, Paris, Les Belles Lettres, 5 vol., 1984–2.000 (Corpus fontium historiae Byzantinae, t. XXIV / 1).

Percival B. Fay (éd.), Guillaume de Saint-Pathus, confesseur de la reine Marguerite, Les Miracles de Saint Louis, Paris, Champion, 1932 (Les Classiques français du Moyen Âge).

Sean Field (éd.), The Writings of Agnes of Harcourt. The Life of Isabelle of France and the Letter on Louis IX and Longchamp, Notre Dame, University of Notre Dame Press, 2003.

Larry Field (trad.), The Sanctity of Louis IX. Early Lives of Saint Louis by Geoffroy of Beaulieu and William of Chartres, éd. et intro. M. Cecilia Gaposchkin et Sean Field, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2014.

Riccardo Filangieri (éd.), I registri della Cancelleria Angioina, Naples, nombreux volumes à partir de 1949.

Alfred L. Foulet, Lettres françaises du XIIIe siècle. Jean Sarrasin. Lettre à Nicolas Arrode (1249), Paris, Champion, 1924 (Les Classiques français du Moyen Âge).

Pierre-François Fournier et Pascal Guébin, Enquêtes administratives d'Alfonse de Poitiers, 1249–1271, Paris, Imprimerie nationale, 1959.

Francesco Gabrieli (éd.), Chroniques arabes des croisades, Paris, Sindbad, 1977 (Storici arabi delle crociate, Turin, Giulio Einaudi Editore, 1963, traduction de l'italien par Viviana Pâques).

Pierre Garrigou-Grandchamp, "Documents divers relatifs à la croisade de Saint Louis contre Tunis (1270)", Revue tunisienne, 1912, p. 384–405.

Henri Géraud (éd.), Chronique latine de Guillaume de Nangis de 1113 à 1300, avec les continuations de cette chronique de 1300 à 1368, Paris, J. Renouard, t. I, 1843.

Benjamin Guérard (éd.), Cartulaire de l'église Notre-Dame de Paris, Paris, Impr. de Crapelet, t. I, 1850.

Olivier Guyotjeannin, Salimbene de Adam, un chroniqueur franciscain, Turnhout, Brepols, 1995 (Témoins de notre histoire, 5).

Albert Henry, Les Œuvres d'Adenet le Roi, t. I, Biographie d'Adenet. La tradition manuscrite, Bruges, De Tempel, 1951 (Rijksuniversiteit Te Gent. Werken uitgegeven door de Faculteit van de Wijsbegeerte en Letteren, 109e Aflevering).

Auguste Jal (éd.), "Pacta naulorum des années 1246, 1268 et 1270", dans Champollion-Figeac (dir.), Documents historiques inédits des collections manuscrites de la Bibliothèque royale et des archives ou des bibliothèques des départements, Paris, Typographie de Firmin Didot, 1841 (Collection des documents inédits sur l'histoire de France. Mélanges historiques), t. I, no XXII, p. 507–615.

Maurice Jusselin, "Documents financiers concernant les mesures prises par Alphonse de Poitiers contre les Juifs", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 68, 1907, p. 130–149.

Walter Koller et August Nitschke (éd.) Die Chronik des Saba Malaspina, Hanovre, 1999 (Monumenta Germaniae Historica, Scriptores, t. XXXV).

Charles-Victor Langlois (éd.), Pierre Dubois. De recuperatione Terre sancte, Paris, Picard, 1891 (Collection de textes pour servir à l'étude et à l'enseignement de l'histoire).

—, Inventaire d'anciens comptes royaux dressé par Robert Mignon sous le règne de Philippe de Valois, Paris, Imprimerie nationale, 1899 (Recueil des historiens de la France. Documents financiers, t. I).

—, "Les papiers de Guillaume de Nogaret et de Guillaume de Plaisians au Trésor des chartes", Notices et extraits des manuscrits de la Bibliothèque nationale, t. XXXIX, 1re partie, 1908, p. 211–254.

Renato Lefevre, La Crociata di Tunisi del 1270 nei documenti del distrutto Archivio Angioino di Napoli, Rome, Istituto italo-africano, 1977.

Première continuation de la chronique de Géraud de Frachet, dans Jean Lemoine (éd.), Chronique de Richard Lescot, religieux de Saint-Denis (1328–1344), suivie de la continuation de cette chronique (1344–1364), Paris, Renouard, 1896, p. 179–202.

Louis-Sébastien Lenain de Tillemont, Vie de Saint Louis, roi de France, publiée d'après le manuscrit de la Bibliothèque nationale et accompagnée de notes et d'éclaircissements par J. de Gaulle, Paris, 6 t., 1847–1851.

Antoine-Jean Letronne, "Sur l'authenticité d'une lettre de Thibaud, roi de Navarre, relative à la mort de Saint Louis", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 5, 1844, p. 105–117.

Ludovici noni mansiones et itinera, Recueil des historiens des Gaules et de la France, t. XXI, p. 406–423.

Louis de Mas-Latrie (éd.), Traités de paix et de commerce et documents divers concernant les relations des chrétiens avec les Arabes de l'Afrique septentrionale au Moyen Âge, Paris, Plon, 1866.

Louis de Mas-Latrie et Gaston Paris, Académie des inscriptions et belles-lettres, Recueil des historiens des croisades. Documents arméniens, t. II. Documents latins et français relatifs à l'Arménie, Paris, Imprimerie nationale, 1906, p. 653–872.

Paul Meyer, "Les derniers troubadours de la Provence, d'après le chansonnier donné à la Bibliothèque impériale par M. Ch. Giraud", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 30, 1869, p. 245–297.

Joseph Michaud (dir.), Bibliothèque des croisades, quatrième partie, Chroniques arabes, éd. et trad. Joseph Reinaud, Paris, Imprimerie royale, 1829.

Francisque-Michel, Histoire de la guerre de Navarre en 1276 et 1277 par Guillaume Anelier de Toulouse, Paris, Imprimerie impériale, 1856 (Collection de documents inédits sur l'histoire de France).

Jacques Monfrin (éd. et trad.), Jean de Joinville. Vie de Saint Louis, Paris, Garnier, 1995.

— (dir.), avec le concours de Lucie Fossier, Documents linguistiques de la Belgique romane, t. II, Reine Mantou (éd.), Chartes en langue française antérieures à 1271 conservées dans les provinces de Flandre orientale et de Flandre occidentale, Paris, Éditions du Centre national de la recherche scientifique, 1987 (Documents, études et répertoires publiés par l'Institut de recherche et d'histoire des textes).

David O'Connell, Les Propos de Saint Louis, Paris, Gallimard, coll. "Archives", 1974.

Georg Heinrich Pertz (éd.), Annales Januenses, dans les Monumenta Germaniae Historica, Scriptores, t. XVIII, p. 267–268.

Joseph Petit, avec MM. Gavrilovitch, Maury et Teodoru, Essai de restitution des plus anciens mémoriaux de la Chambre des comptes de Paris, Paris, Félix Alcan, 1899, avec une préface de Ch.-V. Langlois (Université de Paris, Bibliothèque de la faculté des lettres, VII).

Philippi tertii mansiones et itinera, Recueil des historiens de la Gaule et de la France, t. XXI, p. 423–430.

Gaston Raynaud (éd.), Les Gestes des Chiprois, recueil de chroniques françaises écrites en Orient aux XIIIe-XIVe siècles, Genève, 1887 (Publications de la Société de l'Orient latin, série historique, V).

Paul-Édouard Riant, "Déposition de Charles d'Anjou pour la canonisation de Saint Louis", Notices et documents publiés pour la Société de l'histoire de France à l'occasion du cinquantième anniversaire de sa fondation, Paris, Renouard, 1884, p. 154–176.

Jean Richard, "Un recueil de lettres sur la huitième croisade", Bulletin de la Société des Antiquaires de France, 1960, p. 182–187 (avec une addition de L. Carolus-Barré).

—, Au-delà de la Perse et de l'Arménie. L'Orient latin et la découverte de l'Asie intérieure. Quelques textes inégalement connus aux origines de l'alliance entre Francs et Mongols (1145–1262), Turnhout, Brepols, 2005.

Gustave Servois, "Emprunts de Saint Louis en Palestine et en Afrique", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 19, 1858, p. 113–131 et 283–293.

Thomas Stapleton (éd.), De Antiquis legibus liber. Cronica maiorum et vicecomitum Londoniarum, Londres, Camden Society, 1846.

Jules Viard (éd.), Les Grandes Chroniques de France, Paris, t. VII et VIII, H. Champion, 1934.

Natalis de Wailly (éd.), "Chronique de Primat traduite par Jean Du Vignay", Recueil des historiens des Gaules et de la France, Paris, Imprimerie nationale, 1876, p. 5–106.

Библиография

Priscille Aladjidi, Le Roi, père des pauvres (France, XIIIe — XVe siècle), Rennes, Presses universitaires de Rennes, 2008.

Anne-Hélène Allirot, "Isabelle de France, sœur de Saint Louis: la vierge savante (une étude de la Vie d'Isabelle de France écrite par Agnès d'Harcourt, suivie de l'édition intégrale du texte)", Médiévales, t. 48, 2005, p. 55–98.

—, Filles de roy de France. Princesses royales, mémoire de Saint Louis et conscience dynastique (de 1270 à la fin du XIVe siècle), Turnhout, Brepols, 2011 (Culture et société médiévales, 20).

Marie-Thérèse d'Alverny, "La connaissance de l'islam au temps de Saint Louis", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 235–246.

Henri d'Arbois de Jubainville, Histoire des ducs et des comtes de Champagne, Paris, Aug. Durand, t. VI, 1866.

Jean-Marie Augustin, "L'aide féodale levée par Saint Louis et Philippe le Bel", Mémoires de la Société pour l'histoire du droit et des anciens pays bourguignons, comtois et normands, t. 38, 1981, p. 59–81.

Michel Balard, Les Latins en Orient. XIe-XVe siècle, Paris, Presses universitaires de France, coll. "Nouvelle Clio", 2006.

John Baldwin, Philippe Auguste et son gouvernement, Paris, Fayard, 1991 (traduction française de The Government of Philip Augustus. Foundations of the French Royal Power in the Middle Ages, Berkeley et Los Angeles, University of California Press, 1986).

Dominique Barthélemy, "Le servage et ses rites", dans La Mutation de l'an mil a-t-elle eu lieu? Servage et chevalerie dans la France des Xe et XIe siècles, Paris, Fayard, 1997, p. 93–171.

—, Nouvelle histoire des Capétiens. 987–1214, Paris, Le Seuil, coll. "L'Univers historique", 2012.

René Bastard de Péré, "Navires méditerranéens du temps de Saint Louis", Revue d'histoire économique et sociale, t. 50, 1972, p. 327–356.

Robert-Henri et Anne-Marie Bautier, "Contributions à l'histoire du cheval au Moyen Âge", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, 1978, p. 9–75.

Robert-Henri Bautier, "Les aumônes du roi aux maladreries, maisons-Dieu et pauvres établissements du royaume", Assistance et assistés jusqu'à 1610. Actes du 97e congrès national des sociétés savantes. Nantes, 1972, Paris, Bibliothèque nationale, 1979, p. 37–105.

—, "Un grand pape méconnu du XIIIe siècle: Clément IV", Bulletin du Club français de la médaille, no 81, 1983, p. 34–42.

Colette Beaune, Naissance de la nation France, Paris, Gallimard, coll. "Bibliothèque des histoires", 1985 (rééd. Folio, 1991).

—, "La légende de Jean Tristan, fils de Saint Louis", Mélanges de l'École française de Rome. Moyen Âge, Temps modernes, t. 98, 1986, p. 143–160.

Bruce Beebe, "The English Baronage and the Crusade of 1270", Bulletin of the Institute of Historical Research, t. 48, 1975, p. 127–148.

Élie Berger, Saint Louis et Innocent IV. Étude sur les rapports de la France et du Saint-Siège, Paris, Ernest Thorin, 1893.

—, Histoire de Blanche de Castille, reine de France, Paris, Ernest Thorin, 1895.

—, "Le titre de régent dans les actes de la chancellerie royale", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 61, 1900, p. 413–425.

—, "Les dernières années de Saint Louis d'après les layettes du Trésor des chartes", Layettes du Trésor des chartes, Paris, Plon-Nourrit, t. IV, 1902, p. III–LXXV (ministère de l'Instruction publique et des Beaux-Arts. Archives nationales. Inventaires et documents publiés par la Direction des Archives).

Jules Berger de Xivrey, "Notice d'un manuscrit grec du XIIIe siècle, conservé à la Bibliothèque nationale et renfermant le Nouveau Testament", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 24, 1863, p. 97–118.

Nicole Bériou, "La prédication de croisade", Cahiers de Fanjeaux, t. 32, La Prédication en pays d'Oc, Toulouse, 1997, p. 85–109.

—, L'Avènement des maîtres de la parole. La prédication à Paris au XIIIe siècle, Paris, Institut d'études augustiniennes, 2 vol., 1998 (Collection des études augustiniennes. Série Moyen Âge et Temps modernes, 32).

André Berthier, "Les écoles de langues orientales fondées au XIIIe siècle par les dominicains en Espagne et en Afrique", Revue africaine, t. 73, 1932, p. 89–103.

Marc Bloch, Les Rois thaumaturges. Étude sur le caractère surnaturel attribué à la puissance royale, particulièrement en France et en Angleterre, Strasbourg, Imprimerie alsacienne, 1924 (Publications de la faculté des lettres de l'université de Strasbourg, fascicule 19); réédition, Paris, Gallimard, coll. "Bibliothèque des histoires", 1983.

Alberto Boscolo, "Cagliari fra Genovesi e Pisani nella crociata di Luigi IX", dans Studi in memoria di Paola Maria Arcari, Milan, A. Giuffré, 1978, p. 73–80 (Università di Cagliari. Pubblicazioni della Facoltà di Scienze politiche).

Edgard Boutaric, "Marguerite de Provence, son caractère, son rôle politique", Revue des questions historiques, t. 3, 1867, p. 417–458.

—, Saint Louis et Alphonse de Poitiers. Étude sur la réunion des provinces du Midi et de l'Ouest à la Couronne et sur les origines de la centralisation administrative, d'après des documents inédits, Paris, Plon, 1870.

Louis Bréhier, "Une ambassade byzantine au camp de Saint Louis, devant Tunis (1270)", Mélanges offerts à M. Nicolas Iorga par ses amis de France et des pays de langue française, Paris, Gamber, 1933, p. 139–146.

Elizabeth A. R. Brown, "Taxation and Morality in the Thirteenth and Fourteenth Centuries: Conscience and Political Power and the Kings of France", French Historical Studies, t. 8, 1973, p. 1–28.

—, "Royal salvation and needs of state in late Capetian France", dans William C. Jordan, B. Mac Nab et T. F. Ruiz (dir.), Order and Innovation in the Middle Ages. Essays in Honor of Joseph R. Strayer, Princeton, Princeton University Press, 1976, p. 365–383.

—, "Philippe le Bel and the remains of Saint Louis", Gazette des Beaux-Arts, 6e série, 122e année, t. 95, 1980, p. 175–182.

—, "The chapels and cult of Saint Louis at Saint-Denis", Mediaevalia, t. 10, 1984, p. 279–331.

—, "Louis Le Blanc, Estienne Le Blanc and the defense of Louis IX's crusades, 1498–1522", Traditio, t. 55, 2.000, p. 235–292.

—, Saint-Denis. La basilique, Paris, Zodiaque, 2001.

Robert Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides des origines à la fin du XVe siècle, Paris, Librairie d'Amérique et d'Orient Adrien Maisonneuve, 2 t., 1940 (Faculté des lettres de l'université d'Alger).

Daniel S. Buczek, "Medieval Taxation: the French Crown, the Papacy and the Cistercian Order, 1190–1320", Analecta cisterciana, t. 25, 1969, p. 42–106.

Ludwig Buisson, "Saint Louis, justice et amour de Dieu", Francia, t. 6, 1978, p. 127–150.

Marie Luise Bulst-Thiele, Sacrae Domus Militiae Templi Hierosolymitani magistri. Untersuchungen zur Geschichte des Templerordens 1118/19–1314, Göttingen, 1974 (Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften in Göttingen, 86).

—, "Templer in königlichen und päpstlichen Diensten", dans Peter Classen et Peter Scheibert (dir.), Festschrift Percy Ernst Schramm zu seinem siebzigsten Geburstag von Schülern und Freunden zugeeignet, Wiesbaden, F. Steiner, 1964, t. 2, p. 289–308.

Michel Bur, Suger, abbé de Saint-Denis, régent de France, Paris, Perrin, 1991.

Pascal Buresi et Mehdi Ghouirgate, Histoire du Maghreb médiéval, Paris, Armand Colin, coll. "Cursus", 2013.

Robert I. Burns, "Christian-Muslim confrontation in the West: the thirteenth-century dream of conversion", American Historical Review, t. 76, 1971, p. 1386–1434.

—, "Renegades, adventurers and sharp businessmen: the thirteenth-century Spaniard in the cause of Islam", Catholic Historical Review, t. 58, 1972, p. 341–366.

Claude Cahen, "Saint Louis et l'Orient", Journal Asiatique, 1970, p. 3–12.

André Callebaut, "La deuxième croisade de Saint Louis et les Franciscains (1267–1270)", La France franciscaine, t. 5, 1922, p. 282–288.

Gerard J. Campbell, "The attitude of the monarchy toward the use of ecclesiastical censures in the reign of Saint Louis", Speculum, t. 35, 1960, p. 535–555.

—, "The protest of Saint Louis", Traditio, t. 15, 1959, p. 405–418.

—, "Temporal and spiritual regalia during the reigns of Saint Louis and Philippe III", Traditio, t. 20, 1964, p. 351–383.

Fanny Caroff, "La croix prêchée et la croix du croisé. Le moment de la prise de croix dans les manuscrits enluminés du XIIIe au XVe siècle", Revue Mabillon, n. s., t. 12 (= t. 73), 2001, p. 65–96.

Louis Carolus-Barré, "Un recueil épistolaire composé à Saint-Denis sur la croisade (1270–1271)", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1966, p. 555–568.

—, "Le prince héritier Louis (1244–1260) et l'intérim du pouvoir royal de la mort de Blanche de Castille (novembre 1252) au retour de Saint Louis en France (juillet 1254)", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1970, p. 588–595.

—, "Saint Louis dans l'histoire et la légende", Annuaire-Bulletin de la Société de l'histoire de France, années 1970–1971, p. 37–49.

—, "Les enquêtes pour la canonisation de Saint Louis", Revue d'histoire de l'Église de France, t. 57, 1971, p. 19–29.

—, "La grande ordonnance de réformation de 1254", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1973, p. 181–186.

—, "La grande ordonnance de 1254 sur la réforme de l'administration et la police du royaume", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 85–96.

—, "“Aventures de mer” et naufrages en Méditerranée au milieu du XIIIe siècle", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1974, p. 612–626.

—, "Objets précieux et monnaies retrouvés dans le port de Trapani en 1270, dont 21 écus d'or de Saint Louis", Revue numismatique, 6e série, t. 18, 1976, p. 115–118.

—, "Saint Louis et la translation des corps saints", dans Études d'histoire du droit canonique dédiées à Gabriel Le Bras, Paris, Sirey, 1985, t. II, p. 1087–1112.

—, "Raoul d'Estrées, maréchal de France (1269–1283)", Bulletin de la Société nationale des Antiquaires de France, année 1985, p. 224–240.

—, "Guillaume de Saint-Pathus, confesseur de la reine Marguerite et biographe de Saint Louis", Archivum Franciscanum Historicum, t. 79, 1986, p. 142–152.

—, "Robert de France, sixième fils de Saint Louis, comte de Clermont en Beauvaisis et sire de Bourbonnais, 1256–1318", dans Autour du donjon de Clermont, témoin de l'histoire. Actes du colloque de Clermont, organisé les 10–11 octobre 1987, Paris, GEMOB, 1989, p. 42–63.

—, Le Procès de canonisation de Saint Louis (1272–1297). Essai de reconstitution, Rome, École française de Rome, 1994 (Collection de l'École française de Rome, 195).

Damien Carraz, "Causa defendende et extollende christianitatis. La vocation maritime des ordres militaires en Provence (XIIe-XIIIe siècles)", dans Michel Balard (dir.), Les Ordres militaires et la mer, 130e congrès national des sociétés historiques et scientifiques (La Rochelle, 21 avril 2005), Paris, Comité des travaux historiques et scientifiques, 2009, p. 21–46.

Jean-Christophe Cassard, 1180–1328. L'Âge d'or capétien, Paris, Belin, 2011 (Histoire de France, sous la direction de Joël Cornette).

Raymond Cazelles, "Une exigence de l'opinion depuis Saint Louis: la réformation du royaume", Annuaire-Bulletin de la Société de l'histoire de France, 1962–1963, p. 91–99.

Alexis Charansonnet, "Du Berry en curie. La carrière du cardinal Eudes de Châteauroux (1190? — 1273) et son reflet dans sa prédication", Revue d'histoire de l'Église de France, t. 86, 2.000, p. 5–37.

—, "Les grands laïcs lèguent-ils leur spiritualité à leurs enfants? Le cas des Montfort au XIIIe siècle", dans Dominique Rigaux, Daniel Russo et Catherine Vincent (dir.), Expériences religieuses et chemins de perfection dans l'Occident médiéval. Études offertes à André Vauchez par ses élèves, Paris, Académie des inscriptions et belles-lettres, 2012, p. 355–373.

Nicole Chareyron, "Représentation du corps souffrant dans la Vie et les Miracles de Saint Louis", Cahiers de recherches médiévales, t. 4, 1997, p. 175–187.

Gilbert et Colette Charles-Picard, La Vie quotidienne à Carthage au temps d'Hannibal (IIIe siècle avant Jésus-Christ), Paris, Hachette, 1958.

Gaël Chenard, "L'administration d'Alphonse de Poitiers en Poitou et en Saintonge (1241–1271)", dans École nationale des chartes. Positions des thèses soutenues par les élèves de la promotion de 2008 pour obtenir le diplôme d'archiviste-paléographe, Paris, École nationale des chartes, 2008, p. 65–73.

—, "L'exécution du testament d'Alphonse de Poitiers (1271–1307)", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 167, 2009, p. 375–390.

—, "Les enquêtes administratives dans les domaines d'Alphonse de Poitiers", dans Thierry Pécout (dir.), Quand gouverner, c'est enquêter. Les pratiques politiques de l'enquête princière (Occident, XIIIe-XIVe siècles). Actes du colloque international d'Aix-en-Provence et Marseille, 19–21 mars 2009, Paris, De Boccard, coll. "Romanité et modernité du droit", 2010, p. 157–168.

—, "Les Juifs et les marchands: le financement des croisades d'Alphonse de Poitiers", dans Paul Salmona et Juliette Sibon (dir.), Saint Louis et les Juifs. Politique et idéologie sous le règne de Louis IX, Paris, Éditions du Patrimoine, Centre des Monuments nationaux, Paris, 2015, p. 125–134.

Sarah Chennaf et Odile Redon, "Les miracles de Saint Louis", dans Les Miracles, miroirs des corps, Saint-Denis, Presses et publications de l'université de Paris VIII–Vincennes à Saint-Denis, 1983, p. 53–85.

Bernard Chevalier, Les Bonnes Villes de France du XIVe au XVIe siècle, Paris, Aubier-Montaigne, 1982.

Nikolaos H. Chrissis, Crusading in Frankish Greece. A Study of Byzantine-Western Relations and Attitudes, 1204–1282, Turnhout, Brepols, 2011 (Medieval Church Studies, 22).

Pierre-Vincent Claverie, "Un nouvel éclairage sur le financement de la première croisade de Saint Louis", Mélanges de l'École française de Rome, t. 113, 2001, p. 621–635.

—, "De l'entourage royal à l'entourage pontifical: l'exemple méconnu de l'archevêque Gilles de Tyr († 1266)", dans Alain Marchandisse et Jean-Louis Kupper (dir.), À l'ombre du pouvoir. Les entourages princiers au Moyen Âge, Genève, Droz, 2003, p. 55–76 (Bibliothèque de la faculté de philosophie et lettres de l'université de Liège, fascicule 283).

Penny Cole, The Preaching of the Crusades to the Holy Land, 1095–1270, Cambridge (Mass.), 1991.

Jean Combes, "Origine et passé d'Aigues-Mortes", Revue d'histoire économique et sociale, t. 50, 1972, p. 304–326.

Philippe Contamine, L'Oriflamme de Saint-Denis aux XIVe et XVe siècles. Étude de symbolique religieuse et royale, Nancy, Université de Nancy II, Institut de recherche régionale, 1975.

—, La Guerre au Moyen Âge, Paris, Presses universitaires de France, coll. "Nouvelle Clio", 6e édition, 2010 (1re édition 1980).

—, "Le combattant dans l'Occident médiéval", dans Le Combattant au Moyen Âge, Paris, Société des historiens médiévistes de l'enseignement supérieur public, Publications de la Sorbonne, 1995 (Histoire ancienne et médiévale, 36), p. 15–23.

—, "Joinville, acteur et spectateur de la guerre d'outre-mer", dans Jean Dufournet et Laurence Harf (dir.), Le Prince et son historien. La Vie de Saint Louis de Joinville, Paris, Champion, 1997, p. 33–49.

—, "Aperçus sur la propagande de guerre de la fin du XIIe au début du XVe siècle: les croisades, la guerre de Cent Ans", dans Paolo Cammarosano (dir.), Le forme della propaganda politica nel due et nel trecento, Rome, École française de Rome, 1994, p. 5–27 (Collection de l'École française de Rome, 201); repris dans Pages d'histoire militaire médiévale (XIVe-XVe siècles), Paris, Diffusion De Boccard, 2005, p. 141–160.

— (dir.), Histoire de la France politique, t. I: Le Moyen Âge. Le roi, l'Église, les grands, le peuple, 481–1514 (en collaboration avec Régine Le Jan et Olivier Guyotjeannin), Paris, Le Seuil, coll. "L'Univers historique", 2002; rééd., coll. "Points", 2006.

Élisabeth Crouzet-Pavan, Enfers et paradis. L'Italie de Dante et de Giotto, Paris, Albin Michel, 2001.

Adam J. Davis, The Holy Bureaucrat. Eudes Rigaud and Religious Reform in Thirteenth-Century Normandy, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2006.

Marie Dejoux, Les Enquêtes de Saint Louis. Gouverner et sauver son âme, Paris, Presses universitaires de France, coll. "Le Nœud gordien", 2014.

Henri-François Delaborde, Étude sur la constitution du Trésor des chartes et sur les origines de la série des sacs, dite aujourd'hui Supplément du Trésor des chartes, dans, du même, Layettes du Trésor des chartes, t. V, Ancienne série des sacs dite aujourd'hui Supplément, Paris, Plon-Nourrit, 1909, p. I–CCXXIV.

Étienne Delaruelle, "L'idée de croisade chez Saint Louis", Bulletin de littérature ecclésiastique, t. 4, 1960, p. 241–257.

Alfred-Louis Delattre, Souvenirs de la croisade de Saint Louis trouvés à Carthage, Tunis, Imprimerie française B. Borrel, 1894.

Léopold Delisle, "Mémoire sur les opérations financières des Templiers", Mémoires de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, t. XXXIII, seconde partie, Paris, Imprimerie nationale, 1889.

Sophie Delmas, Un franciscain à Paris au milieu du XIIIe siècle. Le maître en théologie Eustache d'Arras, Paris, Le Cerf, 2010.

Alain Demurger, Chevaliers du Christ: les ordres religieux-militaires au Moyen Âge, XIe-XVIe siècle, Paris, Le Seuil, 2002.

—, Les Templiers: une chevalerie chrétienne au Moyen Âge, Paris, Le Seuil, 2008.

—, Les Hospitaliers, de Jérusalem à Rhodes, 1050–1317, Paris, Tallandier, 2012.

Noël Denholm-Young, Richard of Cornwall, Oxford, Blackwell, 1947.

Joseph Depoin, "Recherches sur quelques maréchaux de Philippe Auguste et de Saint Louis", Bulletin historique et philologique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1912, p. 187–198.

Sirarpie Der Nersessian, "The Kingdom of Cyprus, 1191–1291", dans Kenneth M. Setton (dir.), History of the Crusades, Robert Lee Wolff et Harry Hazard, t. II, The Later Crusades, Philadelphie, University of Pennsylvania Press, et Madison, University of Wisconsin Press, 1962, p. 599–629.

Dom Devic et dom Vaissète, Histoire générale de Languedoc, édition revue par Auguste Molinier, Toulouse, Privat, t. VI, 1877.

Yves Dossat, "Les deux serments de fidélité des consuls de Toulouse en septembre 1271", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1960, p. 703–711; repris dans, du même, Évolution de la France méridionale, 1249–1328, Londres, Variorum Reprints, 1989 (Collected Studies Series, CS 295), article VII.

—, "Alfonse de Poitiers, Thomas de La Neuville et la bastide de Novilla (Villenouvelle)", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1963, p. 545–560; repris dans, du même, Évolution de la France méridionale, 1249–1328, Londres, Variorum Reprints, 1989 (Collected Studies Series, CS 295), article III.

—, "Un don d'Alphonse de Poitiers aux clarisses de Montauban (mai 1270)", Moissac et sa région. Actes du XIXe congrès d'études régionales tenu à Moissac, le 5 et 6 mai 1963, Fédération des Sociétés académiques et savantes (Languedoc-Pyrénées-Gascogne), Albi, 1964, p. 122–128.

—, "Guy Foucois, enquêteur réformateur, archevêque et pape", Cahiers de Fanjeaux, t. 7, 1972, Les Évêques, les Clercs et le Roi (1250–1300), p. 23–58.

—, "Alphonse de Poitiers et la préparation financière de la croisade de Tunis: les ventes de forêts (1268–1270)", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 121–132; repris dans, du même, Évolution de la France méridionale, 1249–1328, Londres, Variorum Reprints, 1989 (Collected Studies Series, CS 295), article V.

—, "Restauration du domaine du roi par Eustache de Beaumarchais", Actes du 93e congrès des Sociétés savantes (Toulouse, 1971). Section de philologie et d'histoire jusqu'à 1610, t. I, Paris, 1978, p. 261–290, repris dans, du même, Évolution de la France méridionale, 1249–1328, Londres, Variorum Reprints, 1989 (Collected Studies Series, CS 295), article VIII.

Bernard Doumerc, Venise et l'émirat hafside de Tunis (1231–1535), Paris, L'Harmattan, coll. "Histoire et perspectives méditerranéennes", 1999.

Charles-Emmanuel Dufourcq, L'Espagne catalane et le Maghrib aux XIIIe et XIVe siècles. De la bataille de Las Navas de Tolosa (1212) à l'avènement du sultan mérinide Abou-l-Hasan (1331), Paris, Presses universitaires de France, 1966.

—, "Les consulats catalans de Tunis et de Bougie au temps de Jacques le Conquérant", Anuarios de Estudios medievales, 3, Barcelone, 1966, p. 469–479; repris dans, du même, L'Ibérie chrétienne et le Maghreb, éd. Jacques Heers et Georges Jehel, Aldershot, Variorum, 1990 (Collected studies series, CS 328), article IV.

—, La Vie quotidienne dans les ports méditerranéens au Moyen Âge (Provence — Languedoc — Catalogne), Paris, Hachette, 1975.

—, "Vers la Méditerranée orientale et l'Afrique", dans Jaime I y su epoca: X Congreso de historia de la Corona de Aragon (Zaragoza 1975), Saragosse, Institución "Fernando el Católico", 1979, p. 7–90; repris dans, du même, L'Ibérie chrétienne et le Maghreb, éd. Jacques Heers et Georges Jehel, Aldershot, Variorum, 1990 (Collected studies series, CS 328), article VII.

Jean Dunbabin, Charles I of Anjou. Power, Kingship and State-Making in Thirteenth-Century Europe, Londres, Longman, 1998.

—, The French in the Kingdom of Sicily, Cambridge, Cambridge University Press, 2011.

Pierre Duparc, "Un péage savoyard sur la route du Mont-Cenis aux XIIIe et XIVe siècles: Montmélian", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1960, p. 145–188.

Anne-Marie Eddé, "Saint Louis et la septième croisade vus par les auteurs arabes", Cahiers de recherches médiévales, t. I, Croisades et idée de croisade à la fin du Moyen Âge, 1996, p. 65–92.

Lorenz Enderlein, Die Grablagen des Hauses Anjou in Unteritalien. Totenkult und Monumente, 1266–1343, Worms, 1997 (Römische Studien der Bibliotheca Hertziana, XII).

Alain Erlande-Brandenburg, "Le tombeau de Saint Louis", Bulletin monumental, t. 126, 1968, p. 7–36.

—, "La priorale Saint-Louis de Poissy", Bulletin monumental, t. 129, 1971, p. 85–112.

—, Le Roi est mort: étude sur les funérailles, les sépultures et les tombeaux des rois de France jusqu'à la fin du XIIIe siècle, Paris, Arts et Métiers graphiques, et Genève, Droz, 1975 (Bibliothèque de la Société française d'archéologie, 7).

L'Europe des Anjou. Aventure des princes angevins du XIIIe au XVe siècle, Paris, Somogy éditions d'art, 2001.

Henri de Faget de Casteljau, "La maison de Mello en Bourgogne", Annales de Bourgogne, t. 52, 1980, p. 5–42.

M'hamed Hassine Fantar, Carthage. La cité punique, Paris, CNRS Éditions, coll. "Patrimoine de la Méditerranée", 1995.

Jean Favier, "Les finances de Saint Louis", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 133–140.

Robert Fawtier, L'Europe occidentale de 1270 à 1380, t. 1, De 1270 à 1328, Paris, Presses universitaires de France, 1940.

Sean L. Field, Isabelle of France. Capetian Sanctity and Franciscan Identity in the Thirteenth Century, Notre Dame, University of Notre Dame Press, 2006.

Jean Filliozat et Pierre Huard, "Les épidémies au temps de Saint Louis. La mort du roi", Journal asiatique, t. 38, 1970, p. 35–42.

Andreas Fischer, Kardinäle im Konklave: die lange Sedisvakantz der Jahre 1268 bis 1271, Tübingen, Niemeyer, 2008 (Bibliothek des Deutschen Historischen Instituts in Rom, 118).

Jean Flori, Prêcher la croisade. XIe-XIIIe siècle. Communication et propagande, Paris, Perrin, 2012.

Robert Folz, "La sainteté de Louis IX d'après les textes liturgiques de sa fête", Revue d'histoire de l'Église de France, t. 57, 1971, p. 31–45.

Alfred Foulet, "Jehan Tristan, son of Saint Louis, in history and legend", Romance Philology, 1959, p. 235–240.

La France de Saint Louis. Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Exposition nationale organisée par le ministère des Affaires culturelles avec la collaboration du ministère de l'Éducation nationale (Salle des gens d'armes du Palais, Paris, octobre 1970-janvier 1971), Paris, 1970.

Joann Freed, "Le père Alfred-Louis Delattre (1850–1932) et les fouilles archéologiques de Carthage", Histoire, monde et cultures religieuses, t. 8, 2004, p. 67–100.

Danielle Gaborit-Chopin, Le Trésor de Saint-Denis. [Catalogue de l'exposition] Musée du Louvre, 12 mars–17 juin 1991, Paris, Réunion des Musées nationaux, 1991.

Victor Gaillard, Expédition de Gui de Dampierre à Tunis en 1270, Gand, Imprimerie et lithographie de L. Hebbelynck, 1853.

Bruno Galland, Deux archevêchés entre la France et l'Empire. Les archevêques de Lyon et les archevêques de Vienne du milieu du XIIe siècle au milieu du XIVe siècle, Rome, École française de Rome, 1994 (Bibliothèque des Écoles françaises d'Athènes et de Rome, 280).

M. Cecilia Gaposchkin, The Making of Saint Louis. Kingship, Sanctity and Crusade in the Later Middle Ages, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2008.

—, "Louis IX, crusade and the promise of Joshua in the Holy Land", Journal of Medieval History, t. 29, 2008, p. 245–274.

—, "Place, status and experience in the Miracles of Saint Louis", Cahiers de recherches médiévales et humanistes, t. 19, 2010, p. 249–266.

—, "The place of the crusades in the sanctification of Saint Louis", dans Thomas F. Madden, James L. Naus et Vincent Ryan (dir.), The Crusades. Medieval Worlds in Conflict, Farnham, Ashgate, 2011, p. 195–209.

—, "Louis IX in captivity", Questiones Medii Aevi Novae, t. 18, 2013, p. 85–114.

Marguerite Gastout, Béatrix de Brabant, Landgravine de Thuringe, reine des Romains, comtesse de Flandre, dame de Courtrai (1225?–1288), Louvain, 1943 (Université de Louvain. Recueil de travaux d'histoire et de philologie, 3e série, 13e fascicule).

Patrick Gautier-Dalché, "Les savoirs géographiques en Méditerranée chrétienne (XIIIe siècle)", Micrologus, t. 2, Le scienze alla corte di Federico II, 1994, p. 75–99.

—, "Cartes, réflexion stratégique et projets de croisade à la fin du XIIIe et au début du XIVe siècle. Une initiative franciscaine?", Francia, t. 37, 2010, p. 77–95.

Michel Gavrilovitch, Étude sur le traité de Paris de 1259, Paris, Bouillon, 1899 (Bibliothèque de l'École des hautes études. Sciences historiques et philologiques, 125).

Patrice Georges, "Mourir, c'est pourrir un peu… Intentions et techniques contre la corruption des cadavres à la fin du Moyen Âge", Micrologus, t. 8, Il Cadavere, 1999, p. 359–382.

Gérard Giordanengo, "Machinationibus callidis ou le bout de l'oreille du jus commune (Paris, 1254)", dans Bernard Durand et Laurent Mayali (dir.), Excerptiones iuris. Studies in Honor of André Gouron, Berkeley, Robbins Collection Publications — University of California at Berkeley, 2.000, p. 291–309 (Studies in Comparative Legal History).

Quentin Griffiths, "New men among the lay counselors of Saint Louis' Parlement", Mediaeval Studies, t. 32, 1970, p. 234–272.

Pascal Guébin, "Les amortissements d'Alphonse de Poitiers", Revue Mabillon, t. 15, 1925, p. 80–106, 133–144 et 293–304, et t. 16, 1926, p. 27–43.

Bernard Guenée, "Les Grandes Chroniques de France. Le Roman aux roys (1274–1518)", dans Pierre Nora (dir.), Les Lieux de mémoire, II, La Nation, vol. 1, Paris, Gallimard, NRF, 1986, p. 189–214.

—, Comment on écrit l'histoire au XIIIe siècle. Primat et le Roman des rois, Paris, CNRS Éditions, 2016.

Elizabeth Hallam, "Philip the Fair and the cult of Saint Louis", Studies in Church History, t. 18, 1982, p. 201–214.

Edward B. Ham, "Rutebeuf and the Tunis crusade", Romance Philology, t. 9, 1955, p. 133–138.

Louis Hambis, "Saint Louis et les Mongols", Journal asiatique, t. 38, 1970, p. 25–34.

Xavier Hélary, "Servir? La noblesse française face aux sollicitations militaires du roi (fin du règne de Saint Louis — fin du règne de Philippe le Bel)", Cahiers de recherches médiévales, n° 13, 2006, p. 21–40.

—, "Les rois de France et la Terre sainte de la croisade de Tunis à la chute d'Acre (1270–1291)", Annuaire-Bulletin de la Société de l'histoire de France. Année 2005, 2007, p. 21–104.

—, "Les relations entre Philippe III et Charles Ier d'Anjou dans la décennie 1270", L'Espace politique méditerranéen [édition électronique]. 128e congrès national des Sociétés savantes. Bastia, 2003, sous la direction de Jean Duma, Paris, Éditions du CTHS, 2008, p. 33–46.

—, "Un problème d'équilibre européen? La première maison d'Anjou et les rois de France (1265–1309)", dans Michel Pauly, avec la collaboration de Martin Urhmacher et Hérold Pettiau, Gouvernance européenne au bas Moyen Âge. Henri VII de Luxembourg et l'Europe des grandes dynasties. Quinzièmes journées lotharingiennes, p. 325–349, Luxembourg, 2009 (Publications de la Section historique de l'Institut grand-ducal, CXXIV — Publications du CLUDEM, 27).

—, "Le “dégoût” de la noblesse française à l'égard de la croisade", dans Martin Nejedly et Jaroslav Svatek (dir.), La Noblesse et la Croisade à la fin du Moyen Âge (France, Bourgogne, Bohême), Toulouse, FRAMESPA, 2009, p. 17–30.

—, "Les liens personnels entre les cours de France et d'Angleterre sous le règne de Philippe III, 1270–1285", Thirteenth Century England. Proceedings of the Gregynog Conference, éd. Janet Burton, Philip Schofield et Bjorn Weiler, XII, Woodbridge, The Boydell Press, 2009, p. 75–89.

—, "“Vous êtes du poil du loup”. Genèse du récit de défaite, de Mansourah (8 février 1250) à Courtrai (11 juillet 1302)", dans Jean-Claude Cheynet et Dominique Barthélemy, Guerre et société, Byzance-Occident (VIIIe-XIIIe siècle), Paris, 2010 (Centre de recherche et d'histoire et civilisation de Byzance, 31), p. 185–200.

—, "La cour de Philippe III", dans La Cour du prince. Cours de France, cours d'Europe (XIIe-XVe siècle), sous la direction de Murielle Gaude-Ferragu, Bruno Laurioux et Jacques Paviot, Paris, Honoré Champion, 2011 (Études d'histoire médiévale, 13), p. 39–51.

—, "Robert II, comte d'Artois. Qu'est-ce qu'un chef de guerre à la fin du XIIIe siècle?", Rivista di storia militare, t. 1, 2012, p. 71–84.

—, Courtrai. 11 juillet 1302, Paris, Tallandier, 2012.

—, L'Armée du roi de France. La guerre de Saint Louis à Philippe le Bel, Paris, Perrin, 2012.

—, "L'“épistolaire politique” au XIIIe siècle: autour d'un recueil de lettres relatives à la croisade de Tunis (1270)", dans Bruno Dumézil et Laurent Vissière (dir.), Épistolaire politique, I, Gouverner par les lettres, Paris, Presses universitaires de Paris-Sorbonne, 2014, p. 199–213.

Peter Herde, Karl I. von Anjou, Stuttgart, Berlin, Cologne, Mayence, Kohlhammer, 1979.

Margaret Howell, Eleanor of Provence. Queenship in Thirteenth-Century England, Oxford, Blackwell, 1998.

Georges Jehel, Aigues-Mortes, un port pour un roi: les Capétiens et la Méditerranée, Lyon, Horvath, 1985.

—, Les Génois en Méditerranée occidentale (fin XIe-début XIVe siècle). Ébauche d'une stratégie pour un empire, Université de Picardie, Centre d'histoire des sociétés, 1993.

—, Charles d'Anjou (1226–1285), comte d'Anjou et de Provence, roi de Sicile et de Jérusalem. Un Capétien en Méditerranée, Amiens, Centre d'archéologie et d'histoire médiévales des établissements religieux, 2005 (Histoire médiévale et archéologie, 18).

Adrian Jobson, The First English Revolution. Simon de Montfort, Henry III and the Barons' War, Londres, Bloomsbury, 2012.

William Chester Jordan, "Supplying Aigues-Mortes for the Crusade of 1248: the Problem of Restructuring Trade", dans Order and Innovation in the Middle Ages. Essays in Honor of Joseph R. Strayer, éd. William C. Jordan, B. McNab et T. F. Ruiz, Princeton, New Jersey, 1976, p. 165–172.

—, Louis IX and the Challenge of the Crusade: a Study in Rulership, Princeton, Princeton University Press, 1979.

—, "Communal Administration in France 1257–1270; problems discovered and solutions imposed", Revue belge de philologie et d'histoire, t. 59, 1981, p. 292–313.

—, "Persona et Gesta: the image and deeds of the thirteenth-century Capetians, 2. The case of Saint Louis", Viator, t. 19, 1988, p. 209–217.

—, The French Monarchy and the Jews: from Philip Augustus to the Last Capetians, Philadelphie, University of Pennsylvania Press, 1989.

—, "Cutting the Budget: the impact of the crusades on appropriations for public works in France", Revue belge de philologie et d'histoire, t. 76, 1998, p. 307–318.

—, "The struggle for influence at the court of Philip III: Pierre de La Broce and the French aristocracy", French Historical Studies, t. 24, 2001, p. 439–468.

—, A Tale of Two Monasteries. Westminster and Saint-Denis in the Thirteenth Century, Princeton et Oxford, Princeton University Press, 2009.

—, "Anti-corruption campaigns in thirteenth-century Europe", Journal of Medieval History, t. 35, 2009, p. 204–219.

—, Men at the Center. Redemptive Governance under Louis IX, The Natalie Zemon Davis Annual Lectures, Central European University Press, Budapest et New York, 2012.

Maurice Jusselin, "Documents financiers concernant les mesures prises par Alphonse de Poitiers contre les Juifs (1268–1269)", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 68, 1907, p. 130–149.

Richard W. Kaeuper, Guerre, justice et ordre public. La France et l'Angleterre à la fin du Moyen Âge, traduit de l'anglais par Nicole Genet et Jean-Philippe Genet, Paris, Aubier, 1994 (éd. orig., War, Justice and Public Order. England and France in the Later Middle Ages, Oxford, Clarendon Press, 1988).

Richard P. Kinkade, "Alfonso X, Cantiga 235, and the Events of 1269–1278", Speculum, t. 67, 1992, p. 284–323.

Jacques Krynen, L'Empire du roi. Idées et croyances politiques en France, XIIIe-XVe siècle, Paris, Gallimard, coll. "Bibliothèque des histoires", 1993.

Edmond-René Labande, "Saint Louis pèlerin", Revue d'histoire de l'Église de France, t. 57, 1971, p. 5–17.

—, "Quelques traits de caractère du roi Saint Louis", Revue d'histoire de la spiritualité, t. 50, 1974, p. 135–146.

Élisabeth Lalou, "Le fonctionnement de l'hôtel du roi du milieu du XIIIe siècle au milieu du XVe siècle", dans Jean Chapelot et Élisabeth Lalou (dir.), Vincennes aux origines de l'État moderne, Paris, Presses de l'École normale supérieure, 1996, p. 145–155.

Serge Lancel, Carthage, Paris, Fayard, 1992.

Charles-Victor Langlois, Le Règne de Philippe III le Hardi, Paris, Hachette, 1887.

—, Saint Louis, Philippe le Bel et les derniers Capétiens directs, t. 3/2 de l'Histoire de France des origines à la Révolution, sous la direction d'Ernest Lavisse, Paris, Hachette, 1901; plusieurs rééd.

—, "Doléances recueillies par les enquêteurs de Saint Louis et des derniers Capétiens directs", Revue historique, t. 92, 1906, p. 1–41.

—, "Notice sur le château du Plessis-Macé", La Province d'Anjou, no 32, novembre-décembre 1931, p. 309–323, no 33, janvier-février 1932, p. 3–23, et no 34, mars-avril 1932, p. 96–115, et à part, Angers, Société anonyme des Éditions de l'Ouest, 1932.

Xavier de La Selle, Le Service des âmes à la cour. Confesseurs et aumôniers des rois de France du XIIIe au XVe siècle, Paris, École des chartes, 1995 (Mémoires et documents de l'École des chartes, 43).

M.-H. Laurent, Le Bienheureux Innocent V (Pierre de Tarentaise) et son temps, Rome, Biblioteca Apostolica Vaticana, 1960 (réimpression de l'édition de 1947).

Marc-Antoine de Lavis-Trafford, "Études sur les voies transalpines dans la région du Mont-Cenis depuis l'Antiquité classique jusqu'au début du XIIIe siècle", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1960, t. I, p. 61–91.

Albert Lecoy de La Marche, "La prédication de la croisade au XIIIe siècle", Revue des Questions historiques, 1890, p. 5–28.

—, "Saint Louis, sa famille et sa cour d'après les anecdotes contemporaines", Revue des Questions historiques, t. 22, 1877, p. 465–484.

Jacques Le Goff, "Saint de l'Église et saint du peuple. Les miracles officiels de Saint Louis entre sa mort (1270) et sa canonisation (1297)", Histoire sociale, sensibilités collectives et mentalités. Mélanges Robert Mandrou, Paris, Presses universitaires de France, 1985, p. 169–180.

—, Saint Louis, Paris, Gallimard, coll. "Bibliothèque des Histoires", 1996.

Émile Léonard, Les Angevins de Naples, Paris, Presses universitaires de France, 1954.

Pierre-Yves Le Pogam (dir.), Saint Louis. Catalogue de l'exposition à la Conciergerie 58 octobre 2014 — 11 janvier 2015), Paris, Centre des Monuments nationaux — Éditions du Patrimoine, 2014.

Georges Lesage, Marseille angevine, Paris, De Boccard, 1950 (Bibliothèque des Écoles françaises d'Athènes et de Rome, 168).

Paul Lemerle, "Saint Louis et Byzance", Journal asiatique, t. 38, 1970, p. 13–23.

Louis-Sébastien Lenain de Tillemont, Vie de Saint Louis, roi de France, éd. Julien-Philippe de Gaulle, 6 volumes, Paris, 1847–1851.

Andrew Lewis, Le Sang royal, la famille capétienne et l'État, France, Xe-XIVe siècle, préface de Georges Duby, Gallimard, Paris, 1986 (traduction française par Jeannie Carlier de Royal Succession in Capetian France. Studies on Familial Order and the State, Harvard, Harvard University Press, 1981).

Lester K. Little, "Saint Louis' involvement with the Friars", Church History, t. 33, 1964, p. 125–148.

Simon Lloyd, "The Lord Edward's Crusade, 1270–1272. Its setting and significance", dans John Gillingham et James C. Holt (dir.), War and Government in the Middle Ages. Essays in Honour of J. O. Prestwich, Cambridge, Boydell Press et Barnes and Noble, 1984, p. 120–133.

Julien Loiseau, Les Mamelouks. XIIIe-XVIe siècle, Paris, Le Seuil, coll. "L'Univers historique", 2014.

Auguste de Loisne, "Diplomatique des actes de Robert d'Artois (1266–1302)", Bulletin historique et philologique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1916, p. 184–224.

Jean Longnon, Les Français d'outre-mer au Moyen Âge. Essai sur l'expansion française dans le bassin de la Méditerranée, Paris, Perrin, 1929.

—, L'Empire latin de Constantinople et la principauté de Morée, Paris, Payot, 1949.

—, "Charles d'Anjou et la croisade de Tunis", Journal des savants, 1974, p. 44–61.

—, "Les vues de Charles d'Anjou pour la deuxième croisade de Saint Louis: Tunis ou Constantinople?", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 183–195.

Michael Lower, The Barons' Crusade. A Call of Arms and Its Consequences, University of Pennsylvania Press, 2005.

—, "Tunis in 1270. A case study of interfaith relations in the thirteenth century", The International History Review, t. 28, 2006, p. 504–514.

—, "Conversion and Saint Louis's last crusade", Journal of Ecclesiastical History, t. 58, 2007, p. 211–231.

—, "Louis IX, Charles of Anjou and the Tunis crusade of 1270", dans Thomas F. Madden, James L. Naus et Vincent Ryan (dir.), The Crusades. Medieval Worlds in Conflict, Farnham, Ashgate, 2011, p. 173–193.

—, "Ibn al-Lihyani: sultan of Tunis and would-be Christian convert", Mediterranean Historical Review, t. 24, 2009, p. 17–27.

—, "The Papacy and Christian mercenaries of thirteenth-century North Africa", Speculum, t. 89, 2014, p. 601–631.

Bryce D. Lyon, From Fief to Indenture. The Transition from Feudal to Non-Feudal Contract in Western Europe, Cambridge (Massachusetts), Harvard University Press, 1957.

J. R. Maddicott, "The Crusade taxation of 1268–1270 and the development of Parliament", Thirteenth Century England, t. 2, 1988, p. 93–117.

Jean-Berthold Mahn, L'Ordre cistercien et son gouvernement, des origines au milieu du XIIIe siècle (1098–1265), Paris, De Boccard, 1945 (Bibliothèque des Écoles françaises d'Athènes et de Rome, 161).

Christopher T. Maier, Preaching the Crusades. Mendicant Friars and the Cross in the Thirteenth Century, Cambridge, Cambridge University Press, 1994.

—, "Civilis ac pia regis Francorum deceptio: Louis IX as Crusade Preacher", dans Michel Balard, Benjamin Z. Kedar et Jonathan Riley-Smith (dir.), Dei Gesta per Francos. Études sur les croisades dédiées à Jean Richard, Ashgate, 2001, p. 57–63.

Georges Marçais, La Berbérie musulmane et l'Orient au Moyen Âge, Paris, Aubier, coll. "Les grandes crises de l'histoire", 1946.

Christopher J. Marshall, "The French Regiment in the Latin East, 1254–1291", Journal of Medieval History, t. 15, 1989, p. 301–307.

Louis de Mas-Latrie, Histoire de l'île de Chypre sous le règne des princes de la maison de Lusignan, Paris, Imprimerie nationale, 1852–1861.

—, Relations et commerce de l'Afrique septentrionale ou Magreb [sic] avec les nations chrétiennes au Moyen Âge, Paris, Firmin-Didot, 1886.

François Menant, Hervé Martin, Bernard Merdrignac, Monique Chauvin, Les Capétiens, histoire et dictionnaire, 987–1328, Paris, Robert Laffont, coll. "Bouquins", 1999.

—, L'Italie des communes, 1100–1350, Paris, Belin, 2005.

Chiara Mercuri, "San Luigi e la crociata", Mélanges de l'École française de Rome. Moyen Âge, Temps modernes, t. 108, 1996, p. 221–241.

Ronald A. Messier, "The Christian community of Tunis at the time of St. Louis' crusade, A. D. 1270", dans Vladimir P. Goss et Christine Verzar Bornstein (dir.), The Meeting of Two Worlds: Cultural Exchange Between East and West During the Period of the Crusades, Kalamazoo, Medieval Institute Publications, 1986, p. 241–255 (Studies in Medieval Culture, XXI).

Paul Meyvaert, "An unknown letter of Hulagu, Il-Khan of Persia, to king Louis IX of France", Viator, t. 11, 1980, p. 245–254.

Tanja Michalsky, Memoria und Repräsentation. Die Grabmäler des Königshauses Anjou in Italien, Göttingen, Vandenhoeck et Ruprecht, 2.000 (Veröffentlichungen des Max-Plancks-Instituts für Geschichte, 157).

Robert-André Michel, L'Administration royale dans la sénéchaussée de Beaucaire au temps de Saint Louis, Paris, Picard, 1910 (Mémoires et documents publiés par l'École des chartes, 9).

Auguste Molinier, Étude sur l'administration de Louis IX et d'Alphonse de Poitiers, Toulouse, Privat, 1878.

Michel Mollat, "Le “passage” de Saint Louis à Tunis. Sa place dans l'histoire des croisades", Revue d'histoire économique et sociale, t. 50, 1972, p. 289–303.

Jacques Monfrin, "Joinville et la prise de Damiette", Comptes rendus des séances de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, 1976, p. 268–285.

Pascal Montaubin, "Raoul Grosparmi, l'intime normand de Saint Louis (années 1254–1262)", De part et d'autre de la Normandie médiévale. Recueil d'études en hommage à François Neveux, Cahier des Annales de Normandie, no 35, 2009, p. 417–438.

—, "Un alter ego aux pouvoirs contenus: le légat pontifical dans le royaume de France au XIIIe siècle", dans Agnès Bérenger et Frédérique Lachaud (dir.), Hiérarchie des pouvoirs, délégation de pouvoir et responsabilité des administrateurs dans l'Antiquité et au Moyen Âge. Actes du colloque de Metz, 16–18 juin 2011, Metz, 2012 (Centre de recherche universitaire lorrain d'histoire, 46), p. 389–410.

—, "L'homme-clé de la croisade de 1270: le légat Raoul Grosparmi, cardinal-évêque d'Albano", dans Maria Pia Alberzoni et P. Montaubin (dir.), Legati, delegati e l'impresa d'oltremare (secoli XII–XIII). Papal Legates, Delegates and the Crusades (12th–13th century). Atti del convegno internazionale di studi Milano, Universita Cattolica del Sacro Cuore, 9–11 marzo 2011, Turnhout, Brepols, 2014, p. 327–364 (Ecclesia Militans, 3. Histoire des hommes et des institutions de l'Église au Moyen Âge).

Jean-Daniel Morerod, "Taxation décimale et frontières politiques en France aux XIIIe et XIVe siècles", dans Jean-Philippe Genet (dir.), Aux origines de l'État moderne. Le fonctionnement administratif de la papauté d'Avignon, Rome, École française de Rome, 1990, p. 329–350 (Collection de l'École française de Rome, 138).

Jean Morize, "Aigues-Mortes au XIIIe siècle", Annales du Midi, t. 26, 1914, p. 313–348.

William Mendel Newman, Les Seigneurs de Nesle en Picardie, XIIe-XIIIe siècles. Leurs chartes et leur histoire, 2 vol., Paris, Picard, 1971 (Bibliothèque de la Société d'histoire du droit des pays flamands, picards et wallons, 27).

Marie-Adélaïde Nielen, "Du comté de Champagne aux royaumes d'Orient: sceaux et armoiries des comtes de Brienne", dans Damien Coulon, Catherine Otten-Froux, Paule Pagès et Dominique Valérian (dir.), Chemins d'outre-mer. Études d'histoire sur la Méditerranée offertes à Michel Balard, Paris, Publications de la Sorbonne, t. II, 2004, p. 589–606 (Université Paris I — Panthéon-Sorbonne. Byzantina Sorbonensia, 20. Centre de recherches d'histoire et de civilisation byzantine).

Ludovic Notte, "Les écuries de Robert II, comte d'Artois (vers 1292–1302)", Revue du Nord, t. 81, 1999, p. 167–188.

—, "Le marché du cheval vers 1300. Données tirées des archives de Robert II et de Mahaut d'Artois", Histoire et archéologie du Pas-de-Calais, t. 18, 2.000, p. 15–42.

François Olivier-Martin, Études sur les régences. Les régences et la majorité des rois sous les Capétiens directs et les premiers Valois (1060–1375), Paris, Librairie du Recueil Sirey, 1931.

Agostino Paravicini Bagliani, Morte e elezione del pape. Norme, riti e conflitti, Viella, Rome, 2013 (La Corte dei Papi, 22).

Michèle Perret, "… À la fin de sa vie ne fuz-je mie", Revue des Sciences humaines, no 183, 1983–1984, p. 17–37.

Ernest Petit, Histoire des ducs de Bourgogne de la race capétienne, Paris, Thorin, t. 5, 1895.

Charles Petit-Dutaillis, Étude sur la vie et le règne de Louis VIII (1187–1226), Paris, Bouillon, 1894 (Bibliothèque de l'École des hautes études. Sciences philologiques et historiques, 101e fascicule).

Christophe Picard, La Mer des califes. Une histoire de la Méditerranée musulmane, Paris, le Seuil, coll. "L'Univers historique", 2015.

Yann Potin, "Saint Louis l'Africain. Histoire d'une mémoire inversée", Afrique et histoire, 2003, n° 1, p. 23–74.

Frederick Maurice Powicke, "Guy of Montfort", Transactions of the Royal Historical Society, 4e série, t. 18, 1935, p. 1–24.

Michael Prestwich, Edward I, Londres, Methuen London, 1988.

—, War, Politics and Finance under Edward I, Londres, Faber and Faber, 1972.

Régis Rech, "Charles d'Anjou et le Limousin", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 158, 2.000, p. 443–473.

Yves Renouard, "Routes, étapes et vitesse de marche de France à Rome au XIIIe et au XIVe siècle", Studi in onore di Amintore Fanfani, Milan, t. III, 1962, p. 405–428.

Jean Richard, Le Royaume latin de Jérusalem, Paris, Presses universitaires de France, 1953.

—, Les Ducs de Bourgogne et la formation du duché du XIe au XIVe siècle, Paris, Les Belles Lettres, 1954 (Publications de l'université de Dijon, XII).

—, "La fondation d'une Église latine en Orient par Saint Louis: Damiette", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 120, 1962, p. 39–54.

—, "La politique orientale de Saint Louis. La croisade de 1248", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 197–208.

—, La Papauté et les missions d'Orient au Moyen Âge (XIIIe-XVe siècle), Rome, École française de Rome, 1977 (Collection de l'École française de Rome, 33)

—, "Une ambassade mongole à Paris en 1262" Journal des savants, 1979, p. 295–303.

—, Saint Louis, roi d'une France féodale, soutien de la Terre sainte, Paris, Fayard, 1983.

—, "L'adoubement de Saint Louis", Journal des savants, 1988, p. 207–217.

—, "La croisade de 1270, premier “passage général”?", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1989, p. 510–523.

—, "Le transport outre-mer des croisés et des pèlerins (XIIe-XVe siècle)", Quellen und Darstellungen zur Hansischen Geschichte, neue Folge, 34, 1989, p. 27–44; repris dans Croisades et États latins d'Orient. Points de vue et documents, Aldershot, Variorum, article VII (Collected Studies Series, CS 383).

—, "Les itinéraires de Saint Louis en Île-de-France", dans Jean Chapelot et Élisabeth Lalou (dir.), Vincennes aux origines de l'État moderne, Paris, Presses de l'École normale supérieure, 1996, p. 163.

—, "Les conseillers de Saint Louis. Des grands barons aux premiers légistes: au point de rencontre de deux droits", dans Alain Marchandisse et Jean-Louis Kupper (dir.), À l'ombre du pouvoir. Les entourages princiers au Moyen Âge, Genève, Droz, 2003 (Bibliothèque de la faculté de philosophie et lettres de l'université de Liège, fascicule 283), p. 135–148.

E. Richemond, Recherches généalogiques sur la famille des seigneurs de Nemours, du XIIe au XVe siècle, Fontainebleau, Impr. M. Bourges, 2 vol., 1907–1908.

Jonathan Riley-Smith, Atlas des croisades, trad. de l'anglais par Camille Cantoni, Paris, Autrement, coll. "Atlas/Mémoires", 1996.

Michel Riquet, "Saint Louis roi de France et les Juifs", dans Louis Carolus-Barré (dir.), Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 345–350.

Ana Rodriguez-Lopez, "Quod alienus regnet et heredes expellatur. L'offre du trône de Castille au roi Louis VIII de France", Le Moyen Âge, t. 105, 1999, p. 109–128.

Reinhold Röhricht, "Études sur les derniers temps du royaume de Jérusalem. A. La croisade du prince Édouard d'Angleterre (1270–1274)", Archives de l'Orient latin, t. I, p. 617–632.

—, "Der Kreuzzug des König Jacob von Aragonien 1269", Mitteilungen des Institut für österreichisches Geschichtsforschung, t. 11, 1890, p. 372–395.

Salvatore Romano, "I Siciliani alla guerra di Tunisi dell'anno 1270", Archivio Storico Siciliano, n. s., t. 22, 1897, p. 375–389.

Jean-Paul Roux, Histoire de l'Empire mongol, Paris, Fayard, 1993.

Steven Runciman, "The Crusader States, 1243–1291", dans Kenneth M. Setton (dir.), History of the Crusades, Robert Lee Wolff et Harry Hazard, t. II, The Later Crusades, Philadelphie, University of Pennsylvania Press, et Madison, University of Wisconsin Press, 1962, p. 557–598.

Saint Louis à la Sainte-Chapelle. Exposition organisée par la Direction générale des Archives de France, Paris, 1960.

Arturo G. Sambon, "Monete d'oro coniate da Carlo I d'Angiò a Tunisi", Rivista Italiana di Numismatica, t. 6, 1893, p. 341–346.

Danielle Sansy, "Saint Louis et la rouelle des Juifs", dans Paul Salmona et Juliette Sibon (dir.), Saint Louis et les Juifs. Politique et idéologie sous le règne de Louis IX, Paris, Éditions du Patrimoine, Centre des Monuments nationaux, Paris, 2015, p. 75–83.

André-Émile Sayous, Le Commerce des Européens à Tunis depuis le XIIe siècle jusqu'à la fin du XVe siècle. Exposé et documents, Paris, Société d'éditions géographiques, maritimes et coloniales, 1929.

—, "Les mandats de Saint Louis sur son trésor et le mouvement international des capitaux pendant la septième croisade (1248–1254)", Revue historique, t. 157, 1931,p. 254–304.

Sylvia Schein, Fideles Crucis. The Papacy, the West, and the Recovery of Holy Land, 1274–1314, Oxford, Clarendon Press, 1991.

Lydwine Scordia, "Le roi doit vivre du sien." La théorie de l'impôt en France (XIIIe-XVe siècle), Paris, Institut d'études augustiniennes, 2005 (Collection des études augustiniennes, Série Moyen Âge et Temps modernes, 40).

Gustave Servois, "Emprunts de Saint Louis en Palestine et en Afrique", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 19, 1858, p. 113–131 et 282–293.

Joseph Shatzmiller, La Deuxième Controverse de Paris, Paris et Louvain, Éditions E. Peeters, 1994 (Collection de la Revue des études juives).

Elizabeth Siberry, Criticism of Crusading, 1095–1274, Oxford, Clarendon Press, 1985.

Gérard Sivéry, "Le mécontentement dans le royaume de France et les enquêtes de Saint Louis", Revue historique, t. 269, 1983, p. 3–24.

—, Saint Louis et son siècle, Paris, Tallandier, 1983.

—, L'Économie du royaume de France au siècle de Saint Louis, Lille, Presses universitaires de Lille, 1984.

—, Marguerite de Provence, Paris, Fayard, 1987.

—, Les Capétiens et l'argent au siècle de Saint Louis, Presses universitaires du Septentrion, Lille, 1995.

—, Philippe III le Hardi, Paris, Fayard, 2003.

Caroline Smith, "Martyrdom and Crusading in the Thirteenth Century: Remembering the Dead of Louis IX's crusades", Al-Masâq: Islam and the Medieval Mediterranean, t. 15, 2003, p. 189–196.

Gabrielle M. Spiegel, "The Cult of Saint-Denis and Capetian Kingship", Journal of Medieval History, t. 1, 1975, p. 43–69.

—, The Chronicle Tradition of Saint-Denis. A Survey, Brookline (Mass.) et Leyde, Classical Folio Editions, 1978.

—, Romancing the Past. The Rise of Vernacular Prose Historiography in Thirteenth-Century France, Berkeley, University of California Press, 1993.

Harvey Stahl, Picturing Kingship. History and Painting in the Psalter of Saint Louis, University Park Pennsylvania, The Pennsylvania State University Press, 2008.

Carl Stephenson, "Les “Aides” des villes françaises", Le Moyen Âge, t. 24, 1922, p. 274–328.

Richard Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis 1270 und die Politik Karls I. von Sizilien, Berlin, Ebering, 1896 (Historische Studien, 4).

Joseph Reese Strayer et Charles H. Taylor, Studies in Early French Taxation, Cambridge (Mass.), Harvard University Press, 1939.

—, "Defense of the realm and royal power in France", Studi in onore di Gino Luzzato, 4 t., Milan, A. Giuffré, 1949, t. 4, p. 289–296; repris dans Medieval Statecraft and the Perspectives of History. Essays by Joseph Strayer, with a Foreword by Gaines Post, Princeton, Princeton University Press, 1971, p. 291–299.

—, "The crusades of Louis IX", dans Kenneth M. Setton (dir.), History of the Crusades, Robert Lee Wolff et Harry Hazard, t. II, The Later Crusades, Philadelphie, University of Pennsylvania Press, et Madison, University of Wisconsin Press, 1962, p. 487–518.

—, "France: the Holy Land, the Chosen People and the most Christian king", dans Theodore K. Rabb et Jerrold E. Seigel, Action and Conviction in Early Modern Europe. Essays in Memory of E. H. Harbison, Princeton, Princeton University Press, 1969, p. 3–16.

—, On the Medieval Origins of the Modern State, Princeton, Princeton University Press, 1970; trad. fr. par Michel Clément, Les Origines médiévales de l'État moderne, Paris, Payot, coll. "Critique de la politique", 1979.

—, "La conscience du roi: les enquêtes de 1258–1262 dans la sénéchaussée de Carcassonne-Béziers", dans Mélanges Roger Aubenas. Recueil de mémoires et travaux publié par la Société d'histoire du droit et des institutions des anciens pays de droit écrit, Montpellier, 1974, p. 725–736.

Thomas Tanase, "Jusqu'aux limites du monde." La papauté et la mission franciscaine, de l'Asie de Marco Polo à l'Amérique de Christophe Colomb, Rome, École française de Rome, 2013 (Bibliothèque des Écoles françaises d'Athènes et de Rome, 359).

Julien Théry, "Une hérésie d'État. Philippe le Bel, le procès des “perfides templiers” et la pontificalisation de la royauté française", Médiévales, t. 60, 2011, p. 157–185.

Peter Thorau, Sultan Baibars I. von Ägypten: ein Beitrag zur Geschichte des Vorderen Orients im 13. Jahrhundert, Wiesbaden, Reichert, 1987; traduction anglaise par P. M. Holt, The Lion of Egypt: Sultan Baybars I and the Near East in the Thirteenth Century, Londres et New York, Longman, 1992.

Salah-Eddine Tlatli, La Carthage punique. Étude urbaine, Paris, Librairie d'Amérique et d'Orient Adrien Maisonneuve, 1978.

John V. Tolan, Le Saint chez le sultan. La rencontre de saint François et de l'islam. Huit siècles d'interprétation, Paris, Le Seuil, 2007.

Marie-Noëlle Toury, "Raoul de Soissons: hier la croisade", dans Yvonne Bellenger et Danielle Quéruel (dir.), Les Champenois et la croisade, Actes des quatrièmes journées rémoises (27–28 novembre 1987), Paris, Aux amateurs de livres, 1989, p. 97–108.

Jean-Paul Trabut-Cussac, "Le financement de la croisade anglaise de 1270", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 119, 1961, p. 113–140.

David Trotter, Medieval French Literature and the Crusades (1100–1300), Genève, Droz, et Paris, Champion, 1987.

Malcolm G. A. Vale, The Origins of the Hundred Years War, 1250–1340. The Angevin Legacy, Oxford, Clarendon Press, 2e édition, 1996.

Dominique Valérian, Bougie port maghrébin, Rome, École française de Rome, 2006 (Collection de l'École française de Rome, 328).

André Vauchez, "Beata stirps: sainteté et lignage en Occident aux XIIIe et XIVe siècles", Famille et parenté dans l'Occident médiéval. Actes du colloque de Paris (6–8 juin 1974) organisé par l'École pratique des hautes études (VIe section), en collaboration avec le Collège de France et l'École française de Rome, sous la dir. de Georges Duby et Jacques Le Goff, Rome, 1977 (Collection de l'École française de Rome, 30), p. 397–406.

—, La Sainteté en Occident aux derniers siècles du Moyen Âge d'après les procès de canonisation et les documents hagiographiques, Rome, École française de Rome, 1981 (Bibliothèque des Écoles françaises d'Athènes et de Rome, 241).

Inès Villela-Petit, 1204. La quatrième croisade: de Blois à Constantinople et éclats d'empires. Catalogue d'exposition. Musée-Château de Blois et Paris, Bibliothèque nationale de France, musée du Cabinet des médailles, octobre 2005-janvier 2006, Revue française d'héraldique et de sigillographie, t. 73–75, 2003–2005.

Daniel H. Weiss, Art and Crusade in the Age of Saint Louis, Cambridge, Cambridge University Press, 1998.

Robert Lee Wolff, "Mortgage and redemption of an Emperor's son: Castile and the Latin Empire of Constantinople", Speculum, t. 29, 1954, p. 45–84.

Charles T. Wood, The French Apanages and the Capetian Monarchy, 1224–1328, Cambridge (Mass.), Harvard University Press, 1966 (Harvard Historical Monographs, 59).

Georgia Sommers Wright, "The royal tomb program in the reign of Saint Louis", Art Bulletin, t. 56, 1974, p. 224–243.

Michel Zink, La Subjectivité littéraire. Autour du siècle de Saint Louis, Paris, Presses universitaires de France, 1985.

—, "Joinville ne pleure pas, mais il rêve", Poétique, t. 33, 1978, p. 28–45.

Список сокращений

Annales Januenses: Georg Heinrich Pertz (éd.), Annales Januenses, dans les Monumenta Germaniae Historica, Scriptores, t. XVIII, p. 267–269.

Correspondance, suivi du n°: voir p. 257–261 la composition du recueil de lettres relatives à la croisade de Tunis.

Joinville, suivi du numéro du paragraphe: Joinville, Vie de Saint Louis, éd. Jacques Monfrin, Paris, Classiques Garnier, 1995.

Lefevre, La Crociata di Tunisi, suivi du n°: Renato Lefevre, La Crociata di Tunisi del 1270 nei documenti del distrutto Archivio Angioino di Napoli, Rome, Istituto italo-africano, 1977.

Nangis, p.: Guillaume de Nangis, Recueil des historiens des Gaules et de la France, t. XX, suivi du numéro de la page.

Primat, p.: chronique de Primat traduite par Jean du Vignay, Recueil des historiens des Gaules et de la France, t. XXIII, suivi du numéro de la page.

RCA, suivi du numéro du tome et du numéro: I Registri della Cancelleria Angioina.

RHGF, t. et p.: Recueil des historiens des Gaules et de la France, suivi du numéro du tome et de la page.

notes

Примечания

1

Основные сведения о смерти Людовика: письмо Пьера де Конде казначею Сен-Фрамбур-де-Санлис от 4 сентября 1270 г. (Correspondance, n° 9); письмо Филиппа III духовенству Французского королевства (Correspondance, n° 13, 12 septembre 1270); письмо Тибо Наваррского Эду де Шатору(Correspondance, n° 14, 24 septembre 1270); Primat, p. 57 et 59; Guillaume de Nangis, p. 460–463 (в котором рассказывается о Жоффруа де Болье); H. Géraud, Chronique latine de Guillaume de Nangis, Paris, 1843, t. I, p. 236–237, et RHGF, t. XX, p. 562–563; Geoffroy de Beaulieu, RHGF, t. XX, p. 23; Guillaume de Chartres, RHGF, t. XX, p. 36–38; Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 152–155; Joinville, § 759 (cf. aussi § 70); Geoffroy le Moine, RHGF, t. XX, p. 57; brève chronique de Saint-Denis, RHGF, t. XXIII, p. 144; Girard de Frachet, RHGF, t. XXI, p. 5; Salimbene de Adam, Cronica, éd. G. Scalia, t. II, p. 703.

2

О канонизации, Людовика: Carolus-Barré, Le Procès de canonisation de Saint Louis (1272–1297). Essai de reconstitution, Rome, École française de Rome, 1994, et Cecilia Gaposchkin, The Making of Saint Louis. Kingship, Sanctity and Crusade in the Later Middle Ages, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2008.

3

Только Шарль-Виктор Ланглуа рассказал историю второй части экспедиции (Le Règne de Philippe III le Hardi, Paris, Hachette, 1887); ценным, классическим исследованием является труд Richard Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis 1270 und die Politik Karls I. von Sizilien, Berlin, Ebering, 1896; Jean Richard, Saint Louis, roi d'une France féodale, soutien de la Terre sainte, Paris, Fayard, 1983; Jacques Le Goff, Saint Louis, Paris, Gallimard, coll. "Bibliothèque des Histoires", 1996.

4

Лучшими источниками о первом крестовом походе Святого Людовика являются, с одной стороны, длинное письмо, в котором Людовик описывает несчастья экспедиции своим подданным (Акко, август 1250 года), переведенное David O'Connell, Les Propos de Saint Louis, Paris, Gallimard, 1974, p. 163–172; и подробный и часто пронзительный рассказ Жуанвиля об экспедиции, Vie de Saint Louis, éd. J. Monfrin, § 106–654, p. 55–325; Все источники, переведенные на английский язык, можно найти в книге Peter Jackson (éd.), Седьмой крестовый поход, 1244–1254 гг.: Sources and Documents, Aldershot, 2009; l'étude classique est celle de William Ch. Jordan, Louis IX and the Challenge of the Crusade: a Study in Rulership, Princeton, Princeton University Press, 1979; мы также должны отметить Joseph Reese Strayer, "The crusades of Louis IX", dans Kenneth M. Setton (dir.), History of the Crusades, Robert Lee Wolff et Harry Hazard, t. II, The Later Crusades, Philadelphie, University of Pennsylvania Press, et Madison, University of Wisconsin Press, 1962, p. 487–518, aux p. 487–508 для крестового похода в Египет; J. Richard, Saint Louis, ouvr. cit., deuxième partie, "La septième croisade, charnière du règne", p. 155–272; Jacques Le Goff, Saint Louis, Paris, Gallimard, p. 181–208; sur la captivité de Saint Louis, C. Gaposchkin, "Louis IX in captivity", Quaestiones Medii Aevi Novae, t. 18, 2013, p. 85–114.

5

Primat, p. 39; Geoffroy de Beaulieu, RHGF, t. XX, p. 20; Nangis, p. 438–441, 458 et 459.

6

О Клименте IV: Yves Dossat, "Guy Foucois, enquêteur réformateur, archevêque et pape", Cahiers de Fanjeaux, t. 7, 1972, Les Évêques, les clercs et le roi (1250–1300), p. 23–58; Robert-Henri Bautier, "Un grand pape méconnu du XIIIe siècle: Clément IV", Bulletin du Club français de la médaille, t. 81, 1983, p. 34–42; L. Carolus-Barré, "La grande ordonnance de réformation de 1254", Comptes rendus de l'Académie des Inscriptions et Belles-Lettres, année 1973, p. 181–186, который показывает, что Ги Фукуа, будущий Папа Климент IV, стоял за ординациями, составленными весной 1253 года для владений графа Пуатье, а также за двумя длинными мандатами, изданными Людовиком по возвращении в королевство в пользу жителей Босера и Нима. (p. 184–185); см. также Gérard Giordanengo, "Machinationibus callidis ou le bout de l'oreille du jus commune (Paris, 1254)", dans Bernard Durand et Laurent Mayali (dir.), Excerptiones iuris. Studies in Honor of André Gouron, Berkeley, Robbins Collection Publications — University of California at Berkeley, 2.000, p. 291–309; je remercie Jacques Chiffoleau de m'avoir signalé cette référence.

7

Joinville, § 730–737; Geoffroy de Beaulieu, p. 21; une chronique normande anonyme (RHGF, t. XXIII, p. 217); это хроника Saint-Martial de Limoges в которой говорится, что были созваны все бароны королевства с доходом в 300 ливров (RHGF, t. XXI, p. 774).

8

Jean Longnon, L'Empire latin de Constantinople et la principauté de Morée, Paris, Payot, 1949, p. 185; Jannic Durand et Marie-Pierre Laffitte (dir.), Le Trésor de la Sainte-Chapelle [catalogue d'une exposition tenue au musée du Louvre], Paris, Réunion des Musées nationaux, 2001, notamment p. 37–41 et 98–112; Paul Riant, Exuviae sacrae Constantinopolitanae, Paris, Éditions du CTHS, 2 t., 2004 (воспроизведение оригинального издания, Genève, Impr. Fick, 1877); Daniel H. Weiss, Art and Crusade in the Age of Saint Louis, Cambridge, Cambridge University Press, 1998; Alexis Charansonnet et Franco Morenzoni, "Prêcher sur les reliques de la Passion à l'époque de Saint Louis", dans Christine Hediger (dir.), La Sainte-Chapelle de Paris. Royaume de France ou Jérusalem céleste? Actes du colloque (Paris, Collège de France, 2001), Turnhout, Brepols, 2007, p. 61–99; M. C. Gaposchkin, "Louis IX, crusade and the promise of Joshua in the Holy Land", Journal of Medieval History, t. 29, 2008, p. 245–274. Жерар де Сен-Квентин придумал фразу о том, что Париж ― это "новый Иерусалим", как цитирует J. Durand, Le Trésor de la Sainte-Chapelle, p. 39.

9

Joinville, § 733.

10

О торжественной церемонии: Geoffroy de Beaulieu, § 38, RHGF, t. XX, p. 21; Primat, p. 39–40; Nangis, p. 440 et 441; RHGF, t. XXIII, p. 217–218; Eudes Rigaud le mentionne dans le registre de ses visites pastorales, RHGF, t. XXI, p. 592; Имена, указанные хронистами, подтверждаются письмом Климента IV кардиналу Сен-Лорана в Люцине от 9 мая 1267 года, в котором названы имена трех сыновей короля, графов Артуа, Бретани, Фландрии и Э (Registres de Clément IV, no 1194).

11

Matthaei Parisiensis Chronica Majora, éd. Henry R. Luard, Londres, t. IV, 1877, p. 502–503; о нежелании участвовать в крестовом походе, W. Jordan, Saint Louis and the Challenge of the Crusade, ouvr. cit., p. 3–13, et X. Hélary, "Le “dégoût” de la noblesse française à l'égard de la croisade", dans Martin Nejedly et Jaroslav Svàtek, La Noblesse et la croisade à la fin du Moyen Âge (France, Bourgogne, Bohême), Toulouse, 2009, p. 17–30.

12

Филипп родился в апреле 1245 года и был вторым сыном (и четвертым ребенком) Людовика и Маргариты Прованской; его старший брат Луи, родившийся в феврале 1244 года, умер в 1260 году. (L. Carolus-Barré, "Le prince héritier Louis [1244–1260] et l'intérim du pouvoir royal de la mort de Blanche de Castille [novembre 1252] au retour de Saint Louis en France [juillet 1254]", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1970, p. 588–595). О церемонии на Троицу 1267 года с различными подробностями сообщается в нескольких хрониках того времени: la Vie de Saint Louis par Guillaume de Nangis, RHGF, t. XX, p. 428 et 429; une chronique normande anonyme (RHGF, t. XXI, p. 218; cf. Léopold Delisle, "Notes sur quelques manuscrits du Musée britannique", Mémoires de la Société d'histoire de Paris et de l'Île-de-France, t. 4, 1877, p. 183–238, à la p. 188.

13

Принятие креста Эдом Риго и проповедь Симон де Бри, Chronique anonyme finissant en 1286, RHGF, t. XXI, p. 85, et surtout registre des visites pastorales d'Eudes Rigaud, t. XXI, p. 592; однако вполне вероятно, что король Наварры объявил о своем решении принять крест до Пятидесятницы, поскольку Климент IV взял его под свою защиту с 9 июня следующего года. (Layettes, t. IV, no 5287). Об иконографии снятия с креста, Fanny Caroff, "La croix prêchée et la croix du croisé. Le moment de la prise de croix dans les manuscrits enluminés du XIIIe au XVe siècle", Revue Mabillon, n. s., t. 12 (= t. 73), 2001, p. 65–96, particulièrement aux p. 79–81.

14

Joinville, § 730, 733 et 737; W. Jordan, Louis IX and the Challenge of the Crusade, ouvr. cit., p. 214; et Michèle Perret, "… À la fin de sa vie ne fuz-je mie", Revue des sciences humaines, no 183, 1983–1984, p. 17–37.

15

Élie Berger, Histoire de Blanche de Castille, reine de France, Paris, Ernest Thorin, 1895; Ana Rodriguez-Lopez, "Quod alienus regnet et heredes expellatur. L'offre du trône de Castille au roi Louis VIII de France", Le Moyen Âge, t. 105, 1999, p. 109–128.

16

Sean Field (éd.), The Writings of Agnes of Harcourt. Жизнь Изабеллы Французской и письмо о Людовике IX Longchamp, Notre Dame, University of Notre Dame Press, 2003, p. 64.

17

Выражение "новая Франция", nova Francia, встречается в письме Гонория III к Бланке Кастильской: Ibi noviter quasi nova Francia est creata (É. Bertaux, "Les Français d'outre-mer en Apulie et en Épire au temps des Hohenstaufen d'Italie", Revue Historique, 1904, p. 225–251, à la p. 226).

18

Joinville, § 427; J. Longnon, L'Empire latin de Constantinople, ouvr. cit., p. 218–222.

19

Joinville, § 554–557.

20

См. письмо Jean Sarrasin à Nicolas Arrode (Alfred L. Foulet, Lettres françaises du XIIIe siècle. Jean Sarrasin. Lettre à Nicolas Arrode (1249), Paris, Champion, 1924, p. 2–3; Joinville, § 133, 471 et 490–492.

21

В целом, о монголах: Jean-Paul Roux, Histoire de l'Empire mongol, Paris, Fayard, 1993; J. Richard, Au-delà de la Perse et de l'Arménie. L'Orient latin et la découverte de l'Asie intérieure. Quelques textes inégalement connus aux origines de l'alliance entre Francs et Mongols (1145–1262), Turnhout, Brepols, 2005; Thomas Tanase, "Jusqu'aux limites du monde." Папство и миссия францисканцев: l'Asie de Marco Polo à l'Amérique de Christophe Colomb, Rome, École française de Rome, 2013; о потенциальном союзе с монголами и проекте Хайме Арагонского: J. Richard, "La croisade de 1270, premier passage général", p. 510–523, aux p. 518–523; и Louis Hambis, "Saint Louis et les Mongols", Journal asiatique, t. 38, 1970, p. 25–34.

22

Peter Thorau, Sultan Baibars I. von Ägypten: ein Beitrag zur Geschichte des Vorderen Orients im 13. Jahrhundert, Wiesbaden, Reichert, 1987; Перевод с английского P. M. Holt, The Lion of Egypt: Sultan Baybars I and the Near East in the Thirteenth Century, Londres et New York, Longman, 1992, particulièrement p. 120–219; sur les Mamelouks, Julien Loiseau, Les Mamelouks. XIIIe-XVIe siècle, Paris, Le Seuil, 2014.

23

Bulletin de la société de l'histoire de France, t. I–2, p. 1–10; Paul Riant, "Six lettres relatives aux croisades", Archives de l'Orient latin, t. I, lettre no V, p. 390–391; Charles-Victor Langlois et Charles Kohler, "Lettres inédites concernant les croisades (1275–1307)", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 52, 1891, p. 46–63; Ch.-V. Langlois, "Lettre à Charles d'Anjou sur les affaires de Terre sainte (Acre, 22 avril 1260)", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 78, 1917, p. 487–490.

24

Élie Berger, "Les dernières années de Saint Louis d'après les layettes du Trésor des chartes", Layettes du Trésor des chartes, Paris, Plon-Nourrit, t. IV, 1902, p. VIII–XV, XXV–XXVI, XLVIII–L. Полномочия, предоставленные Папой провинциалу Франции: Layettes, t. IV, nos 4753, 4760–4765 et 4767.

Для общего (и апологетического) обзора: A. Lecoy de La Marche, "La prédication de la croisade au XIIIe siècle", Revue des questions historiques, t. 48, 1890, p. 5–28 (особенно в трактате Humbert de Romans, генерального магистра доминиканцев, специально посвященном проповеди крестового похода); сравнительно недавно, Christoph T. Maier, Preaching the Crusades. Mendicant Friars and the Cross in the Thirteenth Century, Cambridge, 1994; Jean Flori, Prêcher la croisade. XIe-XIIIe siècle. Communication et propagande, Paris, Perrin, 2012.

25

J. Richard, "La fondation d'une Église latine en Occident par Saint Louis: Damiette", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 120, 1962, p. 39–54; Pierre-Vincent Claverie, "De l'entourage royal à l'entourage pontifical: l'exemple méconnu de l'archevêque Gilles de Tyr († 1266)", dans Alain Marchandisse et Jean-Louis Kupper (dir.), В тени власти, свиты принцев: Moyen Âge, Genève, Droz, 2003, p. 55–76.

26

É. Berger, "Les dernières années", p. L; Jacques Le Goff, Saint Louis, p. 272.

27

Rutebeuf, Œuvres complètes, éd. Michel Zink, Paris, Classiques Garnier, t. I, p. 115–125 ("Complainte de Geoffroy de Sergines") et p. 355–367 ("Complainte de Constantinople"), цитата на p. 362; t. II, p. 325–337 ("Complainte du comte Eudes de Nevers"); Joinville, § 309; Gestes des Chiprois, p. 191; sur Hugues de Brienne, J. Richard, Le Royaume latin de Jérusalem, p. 321; l'expédition du comte de Nevers, M. Chazaud, "Inventaire et comptes de la succession d'Eudes, comte de Nevers (Acre, 1266)", Mémoires de la Société nationale des antiquaires de France, 4e série, t. 2, 1871, p. 164–206; о критике крестового похода: Elizabeth Siberry, Criticism of Crusading, 1095–1274, Oxford, Clarendon Press, 1985.

28

Об амбициях Альфонса де Пуатье: Histoire générale du Languedoc, t. VI, p. 850–851, 876 et 893, et les éléments réunis par A. Brachet, Pathologie mentale des rois de France, p. 358–361; желание Ги де Дампьера, графа Фландрии, принять крест (Thesaurus novus anecdotorum, t. II, col. 382, no 349); то же самое для Пьера, сына Жана, графа Бретани. (col. 389, no 326, août 1266). Rutebeuf, Œuvres complètes, éd. M. Zink, t. II, p. 391–399 ("Complainte du comte de Poitiers"); Robert Le Clerc d'Arras, Les Vers de la Mort, éd. et trad. Annette Brasseur et Roger Berger, Genève, Droz, 2009.

29

Письмо Климента IV к кардиналу Оттобони цитируется у André Callebaut, "La deuxième croisade de Saint Louis et les Franciscains (1267–1270)", La France franciscaine, t. 5, 1922, p. 282–288, à la p. 284; Reinhold Röhricht, "Der Kreuzzug des König Jacob von Aragonien 1269", Mitteilungen des Institut für österreichisches Geschichtsforschung, t. 11, 1890, p. 372–395; P. Thorau, The Lion of Egypt, p. 199–201 et notes 70–74, p. 215.

30

É. Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. XVI–XXIII; Charles T. Wood, "The Mise of Amiens and Saint Louis' Theory of Kingship", French Historical Studies, t. 6, 1970, p. 300–310; Adrian Jobson, The First English Revolution. Simon de Montfort, Henry III and the Barons' War, Londres, Bloomsbury, 2012, p. 93–105.

31

Весной 1267 года послы Людовика представили королю Сицилии меморандум, который сейчас хранится в Национальном архиве и был опубликован в издании R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, ouvr. cit., p. 320–324, и в Layettes, t. IV, no 5286 bis; выдержка из письма Климента IV своему легату Симону де Бри, датированного 23 мая 1267 года, в переводе É. Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. LXIII.

32

P. Thorau, The Lion of Egypt, p. 128 et note 57 p. 133 (Посольство Карла к Бейбарсу, известное только из мусульманских источников); p. 195 et note 48, p. 214 (обмен посольствами между Карлом и Бейбарсом); p. 162–164 и примечания 20–33, p. 181–182 (сообщение Бейбарса Манфреду о взятии Арсура у франков в 1265 году; отношения между Бейбарсом и Альфонсо X, а также с Марселем и Генуей.); p. 195 и примечания 49 p. 214 (посольства, отправленные Альфонсо X Кастильским и Яковом I Арагонским Бейбарсу); см. также p. 193–194, Посольство Конрадина к Бейбарсу, когда тот начал кампанию против Карла Анжуйского; о переговорах между Бейбарсом и королем Кипра, p. 195.

33

Об усилиях, предпринятых Людовиком, Annales Januenses, p. 260–264.

34

Письма, связанные с этим браком, хранятся в Trésor des Chartes: Layettes, t. IV, nos 5639–5642.

35

RHGF, t. XXIII, p. 152–153, à la p. 152; о решениях, принятых Людовиком, Joinville, § 680–683 et É. Berger, "Les dernières années", p. XVI–XLVII.

36

Reinhold Röhricht, "Études sur les derniers temps du royaume de Jérusalem. A. La croisade du prince Édouard d'Angleterre (1270–1274)", Archives de l'Orient latin, t. I, p. 617–632; J.-P. Trabut-Cussac, "Le financement de la croisade anglaise de 1270", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 119, 1961, p. 113–140; Simon Lloyd, English Society and the Crusade, chapitre 4, p. 113–153; Michael Prestwich, Edward I, chapitre 3, "The Crusader", p. 66–86.

37

Registres de Clément IV, nos 1201–1202; Ernest Petit, Histoire des ducs de Bourgogne de la race capétienne, Paris, Thorin, t. 5, 1895, p. 72 et 294; J. Richard, "La croisade de 1270, premier “passage général”?", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1989, p. 510–523, aux p. 517–518; J. Longnon, L'Empire latin de Constantinople, ouvr. cit., p. 228.

38

Commotio generalis (Registres de Clément IV, no 1202); папская защита крестоносцев во Французском королевстве и назначение епископа Байе и аббата Сен-Дени (Layettes, t. IV, no 5283 et t. V, no 810); папская булла, направленная графу Фландрии (Viterbe, 4 août 1267); éd. Jan Buntinx, Het Memoriaal van Jehan Makiel klerk en ontvanger van Gwijde van Dampierre (1270–1275), Bruxelles, Palais des Académies, 1944, p. 128–129; заседание от 9 февраля 1268 года (chronique normande anonyme, RHGF, t. XXIII, p. 220; без указания даты, Primat, p. 40; Nangis, p. 441); Людовик, несомненно, отправил несколько посольств к кардиналам, одно из которых возглавляли два францисканца, Эсташ д'Аррас и Ламберт де Ла Кутюр (Sophie Delmas, Un franciscain à Paris au milieu du XIIIe siècle. Le maître en théologie Eustache d'Arras, Paris, Le Cerf, 2010, p. 17).

39

Joinville, 146 ("les pèlerins"); § 421 (1250, легат был недоволен тем, что король остался в Святой земле.); о Эде де Шатору, Alexis Charansonnet, "Du Berry en curie. La carrière du cardinal Eudes de Châteauroux (1190? — 1273) et son reflet dans sa prédication", Revue d'histoire de l'Église de France, t. 86, 2000, p. 5–37.

40

Extrait d'une chronique normande, RHGF, t. XXIII, p. 218 (именно по просьбе Людовика Рауль Гроспарми был назначен легатом вместо Симона де Бри); Journal des visites pastorales d'Eudes Rigaud, RHGF, t. XXI, p. 593 (Отъезд Симона де Бри в Италию, 8 января 1269 года); об институте легатов во Франции XIII века см. фундаментальные работы Паскаля Монтобина, две из которых посвящены именно Раулю Гроспарми: "Raoul Grosparmi, l'intime normand de Saint Louis (années 1254–1262)", De part et d'autre de la Normandie médiévale. Recueil d'études en hommage à François Neveux, Cahier des annales de Normandie, no 35, 2009, p. 417–438; "L'homme-clé de la croisade de 1270: le légat Raoul Grosparmi, cardinal-évêque d'Albano", dans Maria Pia Alberzoni et P. Montaubin (dir.), Legati, delegati e l'impresa d'oltremare (secoli XII–XIII). Papal Legates, Delegates and the Crusades (12th–13th Century), Turnhout, Brepols, 2014, p. 327–364, notamment p. 333–339 для легации в Сицилийском королевстве; мы также должны взглянуть на первое резюме, представленное тем же автором: "Un alter ego aux pouvoirs contenus: le légat pontifical dans le royaume de France au XIIIe siècle", в Agnès Bérenger et Frédérique Lachaud (dir.), Hiérarchie des pouvoirs, délégation de pouvoir et responsabilité des administrateurs dans l'Antiquité et au Moyen Âge. Actes du colloque de Metz, 16–18 juin 2011, Metz, 2012, p. 389–410.

41

Nomination du gardien d'Anduze (Layettes, t. IV, no 5339); prédication d'Eudes Rigaud, RHGF, t. XXI, p. 593; Chronique de Menko, MGH, Scriptores, t. XXIII, p. 554.

42

Протесты церквей в Реймсе, Сансе и Руане, RHGF, t. XXIII, p. 219–220; папский ответ, Registres de Clément IV, no 595 (14 сентября 1267 года), et no 852, та же дата (Реймс); B. Barbiche, no 1415 et 1416 (5 мая 1267 года); о взимании налога в сотых и десятые доли с доходов, É. Berger, "Les dernières années du règne de Saint Louis", p. XIII–XIV et LV–LVI; Jean-Daniel Morerod, "Taxation décimale et frontières politiques en France aux XIIIe et XIVe siècles", в Jean-Philippe Genet (dir.), Aux origines de l'État moderne. Le fonctionnement administratif de la papauté d'Avignon, Rome, École française de Rome, 1990, p. 329–350; о цистерцианском ордене и выплате десятины, Jean-Berthold Mahn, L'Ordre cistercien et son gouvernement, des origines au milieu du XIIIe siècle (1098–1265), Paris, 1945, p. 159–162; Daniel S. Buczek, "Medieval Taxation: the French Crown, the Papacy and the Cistercian Order, 1190–1320", Analecta cisterciana, t. 25, 1969, p. 42–106.

43

Élie Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. LV–LVI; RHGF, t. XXIII, p. 218–220; Rutebeuf, Œuvres complètes, éd. M. Zink, t. II, p. 311 ("Dit de Pouille").

44

О Беатрисе Брабантской: M. Gastout, Béatrix, p. 57, et note 32, p. 237; Kervyn de Lettenhove, "Béatrix de Courtray", Bulletin de l'Académie royale de Belgique, classe des lettres, t. XXI, 2e partie, 1854, p. 403 et suiv., et t. XXII, 1re partie, 1855, p. 382 et suiv., ici t. XXI, p. 408; о сеньоре де Куси: Layettes, t. IV, no 4697; просьба патриарха Иерусалимского, в G. Servois, "Emprunts de Saint Louis en Palestine et en Afrique", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 19, 1858, p. j. no V, p. 293.

45

Layettes, t. IV, no 5545 et no 5585.

46

Registres de Clément IV, nos 464 et 465 (5 мая 1267 года); Layettes, t. IV, no 5417 (9 октября 1268 года); смета доходов от годовой десятины, около 1290 года, RHGF, t. XXI, p. 540–545 et p. 545–556.

47

Carl Stephenson, "Les “Aides” des villes françaises", Le Moyen Âge, t. 24, 1922, p. 274–328, notamment p. 316–317 (Бурж); W. Jordan, Saint Louis and the Challenge of Crusade, ouvr. cit., p. 78–104; Lydwine Scordia, "Le roi doit vivre du sien". La théorie de l'impôt en France (XIIIe-XVe siècle), Paris, Institut d'études augustiniennes, 2005;

48

Ив Досса (1911–1992) ― историк французского юга в средние века, инквизиции и ереси.

49

Обзор финансирования Альфонсом крестового похода 1270 года можно найти в É. Berger, "Les dernières années du règne de Saint Louis", p. LIX–LXI; dans l'Histoire générale du Languedoc, t. VI, p. 899–900 et 906–909; et dans Pascal Guébin, "Les amortissements d'Alphonse de Poitiers", Revue Mabillon, t. 15, 1925, p. 80–106, 133–144 et 293–304, et t. 16, 1926, p. 27–43; à compléter par Y. Dossat, "Alphonse de Poitiers et la préparation financière de la croisade de Tunis: les ventes de forêts (1268–1270)", Septième centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des colloques de Royaumont et de Paris (21–27 mai 1970), Paris, Les Belles Lettres, 1976, p. 121–132; перепечатано в книге того же автора, Évolution de la France méridionale, 1249–1328, Londres, Variorum Reprints, 1989, article V; le même Y. Dossat a également étudié le rachat des forêts après 1271 dans son article, "Restauration du domaine du roi par Eustache de Beaumarchais", Actes du 93e congrès des Sociétés savantes (Toulouse, 1971). Section de philologie et d'histoire jusqu'à 1610, t. I, Paris, 1978, p. 261–290, repris dans le recueil cité plus haut, Évolution de la France méridionale, article VIII; pour Thomas de La Neuville, voir, du même Y. Dossat, "Alfonse de Poitiers, Thomas de La Neuville et la bastide de Novilla (Villenouvelle)", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1963, p. 545–560, aux p. 555–557; repris dans le même recueil, Évolution de la France méridionale, article III. L'ouvrage ancien et à bien des égards obsolète d'Edgard Boutaric, Saint Louis et Alphonse de Poitiers. Étude sur la réunion des provinces du Midi et de l'Ouest à la Couronne et sur les origines de la centralisation administrative, d'après des documents inédits, Paris, Plon, 1870, n'a pas été remplacé, mais la publication de la thèse de Gaël Chenard sur l'administration d'Alphonse en Poitou apporterait beaucoup; voir en attendant le résumé de sa thèse d'École des chartes, "L'administration d'Alphonse de Poitiers en Poitou et en Saintonge (1241–1271)", dans École nationale des chartes. Positions des thèses soutenues par les élèves de la promotion de 2008 pour obtenir le diplôme d'archiviste-paléographe, Paris, École nationale des chartes, 2008, p. 65–73. La somme versée par Millau (Histoire générale du Languedoc, t. VIII, col. 1668–1669); celle promise par Riom (Actes du parlement de Paris, no 1891). О политике графа Пуатье в отношении евреев: Maurice Jusselin, "Documents financiers concernant les mesures prises par Alphonse de Poitiers contre les Juifs (1268–1269)", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 68, 1907, p. 130–149; G. Chenard, "Les Juifs et les marchands: le financement des croisades d'Alphonse de Poitiers", в Paul Salmona et Juliette Sibon (dir.), Saint Louis et les juifs. Politique et idéologie sous le règne de Louis IX, Paris, Éditions du Patrimoine, Centre des Monuments nationaux, Paris, 2015, p. 125–134.

50

Провозглашение совершеннолетия графа Артуа Людовиком, É. Berger, "Les dernières années", p. LXVII; письмо Сен-Луи городам графства Артуа (Arch. dép. Pas-de-Calais, A 16, no 24, 6 juillet 1268); обязательство Ордена Троицы молиться за графа Артуа от 22 апреля 1268 года (Arch. dép. Pas-de-Calais, A 16, no 18); бенедиктинского аббата Маршиенна (A 18, no 6), цистерцианского аббата Серкампа (A 18, no 7); письмо от настоятельницы Нотр-Дам-дю-Вивье (no 32); о графе Артуа, X. Hélary, Courtrai. 11 июля 1302 года, Paris, Tallandier, 2012; "Robert II, comte d'Artois. Qu'est-ce qu'un chef de guerre à la fin du XIIIe siècle?", Rivista di storia militare, t. 1, 2012, p. 71–84.

51

Jean Combes, "Origine et passé d'Aigues-Mortes", Revue d'histoire économique et sociale, t. 50, 1972, p. 304–326; Georges Jehel, Aigues-Mortes, un port pour un roi: les Capétiens et la Méditerranée, Lyon, Horvath, 1985; Jean Morize, "Aigues-Mortes au XIIIe siècle", Annales du Midi, t. 26, 1914, p. 313–348; sur Marseille, Georges Lesage, Marseille angevine, Paris, De Boccard, 1950.

52

Mathieu Paris, Chronica majora, t. V, p. 92 (Корабль Гуго де Шатийона); Joinville, § 493 (Эльнарт де Селингем).

53

Registres de Clément IV, no 412 (17 сентября 1268 года).

54

Текст был опубликован A. Jal, "Pacta naulorum des années 1246, 1268 et 1270", Collection des documents inédits tirés des collections manuscrites de la Bibliothèque royale et des archives ou bibliothèques des départements, t. I, no XXII, p. 507–615; Очень ценное в своем нынешнем состоянии, издание Jal можно было бы время от времени пересматривать, как уже предлагал, "Les dernières années de Saint Louis", p. LXVIII et note 5; о генуэзских притязаниях в Акко: Gestes des Chiprois, § 372, p. 193–194; René Bastard de Péré, "Navires méditerranéens du temps de Saint Louis", Revue d'histoire économique et sociale, t. 50, 1972, p. 327–356; обязательство генуэзских моряков выплатить свои займы Акко, G. Jehel, Les Génois en Méditerranée occidentale, p. 83; и о генуэзском флоте во всех его аспектах, p. 243–303.

55

Félix Bourquelot, "Études sur les foires de Champagne", Mémoires présentés par divers savants à l'Académie des inscriptions et belles-lettres, 2e série, t. V, p. 303; R.-H. et A.-M. Bautier, "Contributions à l'histoire du cheval au Moyen Âge", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, 1978, p. 9–75. Ludovic Notte, "Le marché du cheval vers 1300. Données tirées des archives de Robert II et de Mahaut d'Artois", Histoire et archéologie du Pas-de-Calais, t. 18, 2000, p. 15–42.

56

Joinville, § 130–131.

57

R. Lefevre, La Crociata di Tunisi del 1270, nos 27, 65, 110, 115 et 116.

58

R. Lefevre, nos 42, 59–61, 70, 83–84 (Магистр Оноре); no 73 (отправлен Альфонсом де Пуатье).

59

Cartulaire de Saint-Maur-des-Fossés dit le Livre noir, Arch. nat., LL 46, fol. 91v.

60

Адене (фр. Adenet) — старофранцузский поэт XIII века, получивший у современников прозвище ле Руа (фр. le Roi — король), что подразумевало "король трубадуров".

Albert Henry, Les Œuvres d'Adenet le Roi, t. I, Biographie d'Adenet. La tradition manuscrite, Bruges, De Tempel, 1951 (Rijksuniversiteit te Gent. Werken uitgegeven door de Faculteit van de Wijsbegeerte en Letteren, 109e Aflevering).

61

Joinville, § 109–123.

62

"Медицинское досье" Людовика представлено Auguste Brachet, Pathologie mentale des rois de France, p. 353–409, обобщено Jean Filliozat et Pierre Huard, "Les épidémies au temps de Saint Louis. La mort du roi", Journal asiatique, t. 38, 1970, p. 35–42 (к этим двум исследованиям следует относиться с осторожностью); Joinville, § 291 (описание "армейской болезни"; cf. aussi § 10), 299 (Жуанвиль поражен болезнью), 303 (крики больных людей, изо рта которых цирюльники удаляют мертвую плоть.), 306 (король болен), 340–341 (Людовик в плену); Geoffroy de Beaulieu, § 25 (врачи султана лечат Людовика во время его плена); Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 22–24 (Людовик в плену), 56 et 112 (шатающиеся зубы); p. 116 (Людовик страдает от глухоты; его правая нога распухла, покраснела и болит); см. также Paul-Édouard Riant, "Déposition de Charles d'Anjou pour la canonisation de Saint Louis", Notices et documents publiés pour la Société de l'histoire de France à l'occasion du cinquantième anniversaire de sa fondation, Paris, Renouard, 1884, p. 154–176.

63

Geoffroy de Beaulieu, § 18 (его духовники советуют ему не есть мясо по понедельникам); Joinville, § 8 (король прыгает в воду, чтобы как можно быстрее высадиться на египетский берег); 226 (цитата).

64

Guillaume de Chartres, § 27; Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 124–125 (Брат Симон, настоятель Провена); цитата взята из Claude Cahen, "Une source pour l'histoire des croisades: les mémoires de Sa'd ad-Dîn Ibn Hamawiy Juwaini", Bulletin de la faculté des lettres de Strasbourg, XXVIII, no 7, 1950, p. 320–337; включённый в Les Peuples musulmans dans l'histoire médiévale, Damas, Institut français de Damas, 1977, p. 457–482, à la p. 475; См. также, toujours du côté arabo-musulman, ce qu'en pense le cadi et historien Ibn Wasil, dans Francesco Gabrieli (éd.), Chroniques arabes des croisades, Paris, Sindbad, 1977, p. 326–327; et aussi Maqrizi, p. 332: "Ce roi de France était un homme intelligent et un rusé matois."

65

Geoffroy de Beaulieu, § 7 (Людовик не сквернословит); 8 (скромная, темная одежда, которую он носит); 9 (он омывает ноги бедным); 13 (посещение богослужений и запрет на ношение головных уборов в Страстную пятницу); 14 (Жан и Пьер, предназначенные для монашества); 16 (соблюдение дисциплины); 19 (щедрость по отношению к бедным); 33 (искалеченный горожанин Парижа); Joinville, § 22 (Людовик не говорит о зле); 22–23 (Людовик и его повара); 25 (его одежда); 29 (он омывает ноги бедным); 54 (он посещает несколько служб в день); 685 (искалеченный горожанин Парижа); Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 26–27 et 148–149 (запрет богохульства и наказание богохульников), p. 63 (Людовик омывает ноги бедным вместе со своими сыновьями Филиппом и Пьером); 93–99 (уход за больными), 111 (его одежда), 120 (он доливает воду в соусы); 123 (помощь ему пройти пешком от Ножан-л'Эрембер до Шартра для паломничества к Деве Марии); Chronique anonyme finissant en 1286, RHGF, t. XXI, p. 84 (темная одежда); Priscille Aladjidi, Le Roi, père des pauvres (Франция, XIII–XV век), Rennes, Presses universitaires de Rennes, 2008; R.-H. Bautier, "Les aumônes du roi aux maladreries, maisons-Dieu et pauvres établissements du royaume", Assistance et assistés jusqu'à 1610. Actes du 97e congrès national des sociétés savantes. Nantes, 1972, Paris, Bibliothèque nationale, 1979, p. 37–105.

66

Geoffroy de Beaulieu, § 19 (королевские торжественные церемонии); Joinville, § 38 (Людовик и его сыновья); 726 (щедрость короля).

67

L. Carolus-Barré, "La grande ordonnance de réformation de 1254", art. cit.; W. Jordan, Louis IX and the Challenge of the Crusade, ouvr. cit., particulièrement aux p. 127–133; W. Jordan est revenu sur ce point dans une étude récente, "Anti-corruption campaigns in thirteenth-century Europe", Journal of Medieval History, t. 35, 2009, p. 204–219 et dans l'épilogue de Men at the Center. Redemptive Governance under Louis IX, p. 101–109; Marie Dejoux, Les Enquêtes de Saint Louis. Gouverner et sauver son âme, Paris, Presses universitaires de France, 2014.

68

Joinville, § 669 et 662.

69

Joinville, § 40.

70

C'est ce que dit Guillaume de Nangis, qui en reproduit le texte, p. 456–460; D. O'Connell, The Teachings of Saint Louis: a Critical Text, Chapel Hill, University of North Carolina Press, 1972; Святой Людовик оставил своей дочери Изабелле эквивалентный текст, опубликованный и изученный D. O'Connell, The Instructions of Saint Louis: a Critical Text, Chapel Hill, University of North Carolina Press, 1979 (Romance Languages and Literatures, 216). Pour la postérité des enseignements en Angleterre au XIVe siècle, Frédérique Lachaud, "The knowledge and use of the Teachings of Saint Louis in Fourteenth Century England", dans Hannah Skoda, Patrick Lantschner et R. L. J. Shaw (dir.), Contact and Exchange in Later Medieval Europe. Essays in Honour of Malcolm Vale, Woodbridge, Boydell, 2012, p. 189–209.

71

É. Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. LXV–LXVI. Le surnom de Jean Tristan est expliqué par Joinville, § 398–399 et par Primat, p. 84–85; см. Alfred Foulet, "Jehan Tristan, son of Saint Louis, in history and legend", Romance Philology, 1959, p. 235–240; Colette Beaune, "La légende de Jean Tristan, fils de Saint Louis", Mélanges de l'École française de Rome. Moyen Âge, Temps Modernes, t. 98, 1986, p. 143–160; предоставление замка Клермон Роберту: Martène, Thesaurus anecdotorum, t. I, col. 1225–1226.

72

Joinville, § 37 (Людовик, его сын и зять).

73

É. Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. LXVI–LXVII; Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 63 (отправка discipline Изабелле).

74

A. Dutilleux et J. Depoin, Cartulaire de l'abbaye de Maubuisson, Pontoise, 1890, no XXXVII, p. 25–26 (текст уже был опубликован Théodore Bonnin, "Lettres de Saint Louis, constatant les adieux que ce roi fit aux religieuses de Maubuisson en partant pour la croisade", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 18, 1857, p. 265, pièce no XIII); Горе Людовика при известии о смерти матери: Geoffroy de Beaulieu, § 28, et Joinville, § 603–604; Сердце Бланки Кастильской было помещено в Нотр-Дам-дю-Лис, недалеко от Мелена, в другом цистерцианском аббатстве, но неизвестно, ездил ли туда Людовик в 1270 году.

75

Sur Isabelle, Anne-Hélène Allirot, "Isabelle de France, sœur de Saint Louis: la vierge savante (une étude de la Vie d'Isabelle de France écrite par Agnès d'Harcourt, suivie de l'édition intégrale du texte)", Médiévales, t. 48, 2005, p. 55–98; Sean L. Field, Isabelle of France. Capetian Sanctity and Franciscan Identity in the Thirteenth Century, Notre Dame, University of Notre Dame Press, 2006, particulièrement p. 130–131.

76

Primat, p. 40; Nangis, p. 440 et 441; о принятии знамени, Philippe Contamine, L'Oriflamme de Saint-Denis aux XIVe et XVe siècles. Изучение религиозной и королевской символики: Nancy, Université de Nancy II, Institut de recherche régionale, 1975; Gabrielle M. Spiegel, "The Cult of Saint-Denis and Capetian Kingship", Journal of Medieval History, t. 1, 1975, p. 43–69; Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 44 (ритуал с четырьмя золотыми безантами; см. в этой связи: Dominique Barthélemy, "Le servage et ses rites", Servage et chevalerie dans la France des Xe et XIe siècles, Paris, Fayard, 1997, p. 93–171); sur Saint Louis et Saint-Denis, Georgia Sommers Wright, "The royal tomb program in the reign of Saint Louis", Art Bulletin, t. 56, 1974, p. 224–243; Andrew Lewis, Le Sang royal, la famille capétienne et l'État, France, Xe-XIVe siècle, préface de Georges Duby, Gallimard, Paris, 1986, p. 156–159; для полного представления, Elizabeth A. R. Brown, Saint-Denis. La basilique, Paris, Zodiaque, 2001, p. 360–393; о реликвиях, которыми владело аббатство, гвоздь и "святой венец", Danielle Gaborit-Chopin, Le Trésor de Saint-Denis. [Catalogue de l'exposition] Musée du Louvre, 12 mars–17 juin 1991, Paris, Réunion des Musées nationaux, 1991, p. 239–241 (святой венец) и указательный палец (ноготь).

77

Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint-Pathus, p. 57; и, для первого выезда, en 1248, p. 40.

78

Le récit en est fait par Primat, p. 40; Nangis, p. 440 et 441; sur Marguerite, Edgard Boutaric, "Marguerite de Provence, son caractère, son rôle politique", Revue des questions historiques, t. 3, 1867, p. 417–458; Gérard Sivéry, Marguerite de Provence. Une reine au temps des cathédrales, Paris, Fayard, 1987; о возможном вступлении Людовика в один из монашеских орденов сообщает Geoffroy de Beaulieu, § 12.

79

É. Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. LXIX–LXX; du même, "Le titre de régent dans les actes de la chancellerie royale", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 61, 1900, p. 413–425; F. Olivier-Martin, Études sur les régences, I, Les Régences et la majorité des rois sous les Capétiens directs et les premiers Valois (1060–1375), Paris, Librairie du Recueil Sirey, 1931, p. 96–98; L. Carolus-Barré, "Le prince héritier Louis (1244–1260) et l'intérim du pouvoir royal", art. cit.; о управления королевством во время отсутствия Людовика VII: Michel Bur, Suger, abbé de Saint-Denis, régent de France, Paris, Perrin, 1991, p. 271–296; во время правления Филиппа Августа: John Baldwin, Philippe Auguste et son gouvernement, Paris, Fayard, 1991, p. 142–145; Ch. Petit-Dutaillis, Études sur le règne de Louis VIII, p. 338, не так напорист, как G. Sivéry, Louis VIII, Paris, Fayard, 1995, p. 374. В целом, о свите Людовика: J. Richard, "Les conseillers de Saint Louis. Des grands barons aux premiers légistes: au point de rencontre de deux droits", dans A. Marchandisse et J.-L. Kupper (dir.), В тени власти, свиты принцев: Moyen Âge, Genève, Droz, 2003, p. 135–148.

80

William Mendel Newman, Les Seigneurs de Nesle en Picardie (XIIe — XIIIe siècle). Leurs chartes et leur histoire, Paris, Picard, 2 t., 1971, t. I, p. 50–58, и генеалогическая таблица в конце тома; несколько важных документов, относящихся к Симону де Клермону, можно найти в Brigitte Pipon, Le Chartrier de l'Abbaye-aux-Bois (1202–1341), Paris, École des chartes, 1996; W. Jordan, Men at the Center, ouvr. cit., p. 71–99 (Симон де Клермон); тоже, A Tale of Two Monasteries. Westminster and Saint-Denis in the Thirteenth Century, Princeton et Oxford, Princeton University Press, 2009, à l'index.

81

Correspondance, no 5 (25 июня 1270, Эг-Морт).

82

Письма, в которых Матье де Вандом и Симон де Нель назначались заместителями короля, вероятно, были отправлены Канцелярией, но они не сохранились. С другой стороны, сохранились письма, в которых король назначал их возможных заместителей, избранного епископа Эврё и графа Понтье. (Layettes, t. IV, nos 5662 et 5663 et R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, ouvr. cit., no XX, p. 332–333), а также письма, относящиеся к Этьену Темпье (Layettes, t. IV, no 5664 et R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug, ouvr. cit., no XIX, p. 332).

83

По-видимому, известна только одна печать Бланки Кастильской, воспроизведенная на сайте Marie-Adélaïde Nielen, Les Sceaux des reines et des enfants de France, Paris, Archives nationales, 2011, p. 75–76 (Corpus des sceaux français du Moyen Âge, t. III). О печати "регентов" 1270 года: Martine Dalas, Les Sceaux des rois et de régence, Paris, Archives nationales, 1991, p. 158, no 78 et 78 bis; сохранился только один оттиск этой печати (Arch. nat., J 726, no 47); легенда гласит на латыни: S. Ludovici Dei gratia Francorum regis, in partibus transmarinis agentis; après la mort de Saint Louis, la matrice est modifiée pour indiquer le prénom du nouveau roi (Philippi remplaçant Ludovici); эта печать оставалась в употреблении до возвращения Филиппа III во Францию весной 1271 года.

84

Joinville, § 114 (клятва, которую Людовик потребовал от своих баронов перед первым отъездом); о Парижском договоре: Michel Gavrilovitch, Étude sur le traité de Paris de 1259, Paris, 1899; É. Berger, "Les dernières années", p. XLIV–XLV; Claude-François Ménestrier, Histoire civile ou consulaire de la ville de Lyon, justifiée par chartres, titres, chroniques, manuscrits, autheurs anciens et modernes et autres preuves, Lyon, Chez Jean-Baptiste et Nicolas de Ville, 1696, Preuves, p. 5, col. 2 et p. 6, col. 2; реестр, о котором идет речь, является рукописью BnF, lat. 9778; это копия реестра брата Герена (Arch. nat., JJ 26), составленного в 1247 году в преддверии отъезда Людовика в крестовый поход в Египет.

85

Primat, p. 40; Saint Louis assis au pied des six degrés du siège de l'abbé, Nangis, p. 440 et 441; поездка из Парижа в Эг-Морт, Histoire générale du Languedoc, t. VI, p. 915–916; и Ludovici Noni Mansiones et Itinera, RHGF, t. XXI, p. 423.

86

Sens (Layettes, t. IV, no 5650); Auxerre (Layettes, t. IV, no 5651); Cluny, Lyon, Vienne, Beaucaire, Aigues-Mortes (Primat, p. 40; Nangis, p. 440 et 441); Vienne (Layettes, t. IV, no 5697); Nîmes (L. Ménard, Histoire de Nîmes, t. I, p. 299–300); Vauvert (Layettes, t. IV, no 5700); Ernest Petit, Histoire des ducs de Bourgogne de la race capétienne, Paris, Thorin, t. 5, 1895, p. 98 et 306; цитата из M. Mollat, "Le «passage» de Saint Louis à Tunis", p. 290; о арбитраже короля и легата в Лионе: É. Berger, "Les dernières années", p. XLII–XLV; о церемонии в Везеле: L. Carolus-Barré, "Saint Louis et la translation des corps saints", Études d'histoire du droit canonique dédiées à Gabriel Le Bras, Paris, Sirey, t. II, p. 1087–1112, aux p. 1104–1110.

87

Primat, p. 40–41; Guillaume de Nangis, RHGF, t. XX, p. 443–445; завещания Альфонса де Пуатье и Жанны Тулузской, переданы в Aimargues (Layettes, nos 5706 et 5712; Histoire générale du Languedoc, t. VI, p. 916–919); завещание Людовика (Layettes, no 5638).

88

Primat, p. 40–41; Nangis, p. 444 et 445; Joinville, § 505 (эпизоды из первого крестового похода Людовика).

89

Инструкции Людовика своим заместителям (Correspondance, no 5, 25 juin 1270, Aigues-Mortes); дар Людовика Сент-Шапель (Layettes, t. IV, no 5710); Y. Dossat, "Un don d'Alphonse de Poitiers aux clarisses de Montauban (mai 1270)", Moissac et sa région. Actes du XIXe congrès d'études régionales tenu à Moissac, le 5 et 6 mai 1963, Fédération des Sociétés académiques et savantes, Albi, 1964, p. 122–128; фризские крестоносцы: Chronique de Menko, MGH, Scriptores, t. XXIII, p. 554.

90

Pour ce chapitre, je permets de renvoyer à L'Armée du roi de France, Paris, Perrin, 2012, notamment le chapitre 4, "Sous le signe de la croix: les armées de Saint Louis", p. 88–110.

91

É. Berger, "Les dernières années de Saint Louis", p. XII–XIII: текст декрета Ad liberandam Terram Sanctam, взятый из регистров Иннокентия III, был вставлен в буллу, в которой Урбан IV обратился к прелатам и нищенствующим Орденам с просьбой о проповеди в защиту Святой Земли (март 1263 года); Rutebeuf, Œuvres complètes, éd. M. Zink, t. II, p. 299 ("Chanson de Pouille").

92

Gallia Christiana, t. XIV, col. 112; о архиепископе Руанском: Adam J. Davis, The Holy Bureaucrat. Eudes Rigaud and Religious Reform in Thirteenth-Century Normandy, Ithaca et Londres, Cornell University Press, 2006, p. 168–170; о архиепископе Нарбонском: Gallia Christiana, t. VI, col. 78; о епископе Лангрском: E. Petit, Histoire des ducs de Bourgogne, t. V, p. 99.

93

Layettes, t. III, no 4310 (с неверной датой, около 1256 года) и для корректировки даты, t. IV, no 5722.

94

Layettes, no 5712.

95

Расписки, выданные Оливье де Лислом, рыцарем, Пьеру Мишелю и Пьеру Барбе, сержантам короля, за 200 турских ливров каждому (1270, 11 ноября, в лагере под Карфагеном; 13 декабря, Palerme, Arch. nat., J 473, nos 291 et 2); другие расписки даны Гумбертом де Боже, коннетаблем Франции, на 310, 400 и снова 310 ливров (первые две ― 1270 год, август, в лагере под Карфагеном, третья ― 15 марта 1271 года и т. д., Viterbe, J 270, nos 2, 3 et 4); Ангерраном де Байолем, рыцарем, тем же двум, за 300 и 290 ливров (1270, 1 октября, в лагере под Карфагеном, и 1271, 3 января, в Мессине, J 475, nos 77 et 77 bis); Луи де Боже, сеньором де Монферран, тем же двум за 400 ливров (1270, 9 ноября, J 473, no 30); Амори де Меланом, рыцарем, Пьеру Мишелю за 670 ливров (1271, 19 января, J 474, no 32).

96

E. Boutaric, Saint Louis et Alphonse de Poitiers, p. 115 (арбалетчики, набранные Альфонсом де Пуатье); письмо Жана Сарразена Николя Арроде, A. Foulet (éd.), Lettres françaises du XIIIe siècle, ouvr. cit., p. 5 (арбалетчики во время высадки); Primat, p. 47 (захват Карфагена).

97

Sur le contingent génois, Annales Januenses, p. 267–268; sur les Frisons, Chronique de Menko, MGH, Scriptores, t. XXIII, p. 554; Estoire d'Éraclès empereur, dans Recueil des historiens des croisades. Historiens occidentaux, Paris, t. II, Imprimerie impériale, 1859, p. 458; Première continuation de la chronique de Géraud de Frachet, dans Jean Lemoine (éd.), Chronique de Richard Lescot, religieux de Saint-Denis (1328–1344), suivie de la continuation de cette chronique (1344–1364), Paris, Renouard, 1896, p. 179–202, aux p. 182–183;о британском контингенте, Reinhold Röhricht, "Études sur les derniers temps du royaume de Jérusalem. A. La croisade du prince Edouard d'Angleterre (1270–1274)", Archives de l'Orient latin, t. I, p. 617–632.

98

Joinville, § 147; A. Foulet, Lettres françaises du XIIIe siècle, ouvr. cit., p. 20; Primat, p. 41; Geste des Chiprois; chronique de Pierre Coral: RHGF, t. XXI, p. 776; Thomas Stapleton (éd.), De Antiquis legibus liber. Cronica maiorum et vicecomitum Londoniarum, Londres, Camden Society, 1846, p. 131.

99

О карьере Амори де Ла Рош я отсылаю вас к моей диссертации "L'Ost de France". La guerre, les armées, la société politique (fin du règne de Saint Louis — fin du règne de Philippe le Bel), t. I, p. 66–71; Marie Luise Bulst-Thiele, Sacrae Domus Militiae Templi Hierosolymitani magistri. Untersuchungen zur Geschichte des Templerordens 1118/19–1314, Göttingen, 1974, p. 245–246; Marie Luise Bulst-Thiele, "Templer in königlichen und päpstlichen Diensten", Festschrift Percy Ernst Schramm, 2, 1964, p. 289–308, aux p. 303–304; цитата из Bartolomeo de Neocastro, Historia sicula, RIS², t. XIII/3, p. 7. Как правило, по приказу военных, Alain Demurger, Chevaliers du Christ: les ordres religieux-militaires au Moyen Âge, XIe-XVIe siècle, Paris, Le Seuil, 2002; Les Templiers: une chevalerie chrétienne au Moyen Âge, Paris, Le Seuil, 2008; Les Hospitaliers, de Jérusalem à Rhodes, 1050–1317, Paris, Tallandier, 2012.

100

Sur Olivier de Termes, RHGF, t. XXII, p. 311 et 331; Estoire d'Éraclès, p. 449, 458 et 459; о своем участии в Тунисском крестовом походе, Primat, p. 51, 54 et 55; в общих чертах, Histoire générale du Languedoc, t. VI, p. 786, 815, 853, 855–856, 866, 873.

101

Arch. nat., J 1024, no 80; éd. Louis Douet d'Arcq, "Supplique d'un chevalier contre un déni de justice; pièces du XIIIe siècle", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 9, 1848, p. 405–411, à la p. 411.

class="book"> 102

Joinville, § 395–396 (отступник Шампенуа); Primat, p. 51 (Рауль Л'Эскот, который был убит в ходе боевых действий).

103

Joinville, § 393 (епископ Суассона); Geste des Chiprois, p. 183–184; P.-Éd. Riant, "Déposition de Charles d'Anjou pour la canonisation de Saint Louis", art. cit.

104

X. Hélary, "“Vous êtes du poil du loup”. Genèse du récit de défaite, de Mansourah (8 février 1250) à Courtrai (11 juillet 1302)", dans Jean-Claude Cheynet et Dominique Barthélemy, Guerre et société, Byzance-Occident (VIIIe-XIIIe siècle), Paris, 2010 (Centre de recherche d'histoire et civilisation de Byzance, 31), p. 185–200.

105

Joinville, § 174–177.

106

Chronique de Menko, MGH, Scriptores, t. XXIII, p. 554–556.

107

Correspondance no 6 (Saint Louis à Mathieu abbé de Saint-Denis, 25 juillet 1270); Primat, p. 40–41; Nangis, p. 442–445; Ибн Хальдун упоминает цифру в триста человек, как больших, так и малых (Histoire des Berbères, t. II, p. 365); в 1249 году 1800 кораблей покинули Кипр, чтобы атаковать Дамиетту, пишет Joinvillle, § 146; название Montjoie корабля, на котором король пересек Средиземное море во время своего первого крестового похода, приводится в письме Жана Сарразена к Николя Арроде (A. Foulet, Lettres françaises du XIIIe siècle, ouvr. cit., p. 1.

108

Joinville, § 127.

109

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 41–42; Nangis, p. 444 et 445; четыре мессы совершенные в честь Богоматери, ангелов, Святого Духа и умерших.

110

Primat, p. 42; Nangis, p. 444 et 445; кодификация к завещанию, опубликованная в Layettes, t. IV, no 5730. Об эпизоде с морской картой, составленной генуэзскими капитанами: Patrick Gautier-Dalché, "Cartes, réflexion stratégique et projets de croisade à la fin du XIIIe et au début du XIVe siècle. Une initiative franciscaine?", Francia, t. 37, 2010, p. 77–95, aux p. 77–79.

111

P. Thorau, The Lion of Egypt, ouvr. cit., p. 203–204 et notes 86–87, p. 216; Тот факт, что инструкции, данные капитанам, должны были быть вскрыты только в море, можно найти в Récits d'un ménestrel de Reims, источнике, который следует принимать с осторожностью, но трудно понять, почему на него нельзя полагаться в данном случае. (N. de Wailly, Récits d'un ménestrel de Reims, p. 192, § 373).

112

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 41–44; Nangis, p. 444–447.

113

Nangis, p. 446.

114

Весь отрывок, посвященный Тунису и халифу аль-Мустансиру, взят из статьи Robert Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides des origines à la fin du XVe siècle, Paris, Librairie d'Amérique et d'Orient Adrien Maisonneuve, 2 t., 1940, p. 1–55; об отношениях между Тунисом и королевствами Пиренейского полуострова: Charles-Emmanuel Dufourcq, L'Espagne catalane et le Maghrib aux XIIIe et XIVe siècles. De la bataille de Las Navas de Tolosa (1212) à l'avènement du sultan mérinide Abou-l-Hasan (1331), Paris, Presses universitaires de France, 1966, p. 95–104; du même, "Les consulats catalans de Tunis et de Bougie au temps de Jacques le Conquérant", Anuario de Estudios medievales, 3, Barcelone, 1966, p. 469–479; Pascal Buresi et Mehdi Ghouirgate, Histoire du Maghreb médiéval, Paris, Armand Colin, coll. "Cursus", 2013, chapitre 7, "Les Hafsides d'Ifriqiyâ", p. 93–105; Ronald A. Messier, "The Christian community of Tunis at the time of St. Louis' crusade, A. D. 1270", dans Vladimir P. Goss et Christine Verzar Bornstein (dir.), The Meeting of Two Worlds: Cultural Exchange Between East and West During the Period of the Crusades, Kalamazoo, Medieval Institute Publications, 1986, p. 241–255; Robert I. Burns, "Renegades, adventurers and sharp businessmen: the thirteenth-century Spaniard in the cause of Islam", Catholic Historical Review, t. 58, 1972, p. 341–366; Michael Lower, "The Papacy and Christian mercenaries of thirteenth-century North Africa", Speculum, t. 89, 2014, p. 601–631; et bien sûr, pour Bougie, voisine de Tunis, Dominique Valérian, Bougie port maghrébin, Rome, École française de Rome, 2006.

115

Geoffroy de Beaulieu, RHGF, t. XX, p. 21–22; repris par Guillaume de Nangis, p. 446–449.

116

Charles-Victor Langlois, Le Règne de Philippe III, p. 165; Louis de Mas-Latrie, Histoire de l'île de Chypre, t. I, 1861, p. 433, et Henri Wallon, Saint Louis, Paris, 1878, t. II, p. 439–444, étaient du même avis; sur le contexte de la fin du XIXe siècle, Yann Potin, "Saint Louis l'Africain. Histoire d'une mémoire inversée", Afrique et histoire, 2003, no 1, p. 23–74.

117

RHGF, t. XX, p. 115–116; Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint-Pathus, p. 141.

118

Chronique anonyme finissant en 1286, RHGF, t. XXI, p. 87 (разрешение, данное Людовиком, на то, чтобы бароны покинули королевство и последовали за Карлом Анжуйским); R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, no 32 (миссия Жана де Клари).

119

J. Richard, Saint Louis, ouvr. cit., p. 560.

120

Déclaration de Foggia, 7 septembre 1269, J. Longnon, "Charles d'Anjou et la croisade de Tunis", Journal des savants, 1974, p. 44–61, à la p. 53; о подготовке экспедиций в Грецию, предпринятых Карлом Анжуйским в 1269 и 1270 годах, см. документы, составленные R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, p. 24; actes nos 51, 53–55, 57, 66, 68–70, 95, 106, etc.; о флоте: Willy Cohn, "Storia della flotta siciliana sotto il governo di Carlo I d'Angio", Archivio storico per la Sicilia orientale, 2e série, t. 25, 1929–1930, p. 351–392.

121

RCA, t. VI, p. 9–10.

122

R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, no 29 (18 августа 1269 года); cf. Robert Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides, ouvr. cit., t. I, p. 54–55; J. Longnon, "Charles d'Anjou et la croisade de Tunis", art. cit., p. 54.

123

R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, p. 26 et nos 82 et 84; J. Longnon, "Charles d'Anjou et la croisade de Tunis", art. cit., p. 58. 2 июня 1269 года король Сицилии приказал доминиканцам Апулии предоставить ему спутника по их выбору для миссии, которую он должен был выполнять за границей; возможно, это уже была миссия в Тунис, но более вероятно, что это было посольство к султану Египта (R. Lefevre, nos 45, 330–333, 374).

124

Annales Januenses, p. 268; Michel Mollat, art. cit., p. 296; G. Jehel, Les Génois en Méditerranée occidentale, p. 61–70; Паскаль Монтобин отметил, что выбор Кальяри не позволил генуэзцам сноситься со своими властями в Генуе.

125

P. Montaubin, "L'homme-clé de la croisade de 1270: le légat Raoul Grosparmi", art. cit.; Primat, p. 44 (легат заявил, что нападение на Тунис означает выполнение клятвы, данной за Святую землю); Joinville, § 61–64 (недоверие Людовика к притязаниям прелатов после споров графа Бретани с епископами, которые отлучили его от церкви, после чего он был окончательно осужден Папой).

126

Joinville, § 366–367.

127

D. O'Connell, Les Propos de Saint Louis, ouvr. cit., p. 81.

128

W. Jordan, The French Monarchy and the Jews: from Philip Augustus to the Last Capetians, Philadelphie, University of Pennsylvania Press, 1989, notamment p. 149–161; Joseph Shatzmiller, La Deuxième Controverse de Paris, Paris et Louvain, Peeters, 1994 (avec p. 35–36 l'édition et la traduction des mandements relatifs à Paul Chrétien); Danielle Sansy, "Saint Louis et la rouelle des Juifs", dans Paul Salmona et Juliette Sibon, Saint Louis et les juifs. Politique et idéologie sous le règne de Louis IX, Paris, Éditions du Patrimoine, Centre des Monuments nationaux, Paris, 2015, p. 75–83.

129

Здесь я использую: Michael Lower, "Conversion and Saint Louis's last crusade", Journal of Ecclesiastical History, t. 58, 2007, p. 211–231; того же автора: Michael Lower, "Louis IX, Charles of Anjou and the Tunis crusade of 1270", в Thomas F. Madden, James L. Naus et Vincent Ryan (dir.), The Crusades. Medieval Worlds in Conflict, Farnham, Ahsgate, 2011, p. 173–193; et Robert I. Burns, "Christian-Muslim confrontation in the West: the thirteenth-century dream of conversion", American Historical Review, t. 76, 1971, p. 1386–1434; Geoffroy de Beaulieu, § 27 (Людовик крестит мусульман во время своего пребывания в Святой Земле); то же самое: Primat, p. 65, et chez Guillaume de Saint-Pathus, Vie de Saint Louis, p. 20–21, 25 (эмир, который хочет стать рыцарем); Guillaume de Chartres, § 21 (враждебное отношение Людовика к евреям) et 37 (желание распространять христианскую веру в Африке); André Callebaut, "La deuxième croisade de Saint Louis et les Franciscains (1267–1270)", La France franciscaine, t. 5, 1922, p. 282–288, особенно в отношении "Chronique d'Erfurt", p. 285; M.-H. Laurent, Le Bienheureux Innocent V et son temps, p. 96 et note 134 (доминиканцы в армии крестоносцев); Ch.-E. Dufourcq, L'Espagne catalane et le Maghrib, ouvr. cit., p. 106–110; о присутствии доминиканцев в Тунисе, André Berthier, "Les écoles de langues orientales fondées au XIIIe siècle par les dominicains en Espagne et en Afrique", Revue africaine, t. 73, 1932, p. 89–103; О возможном обращении правителя Туниса в 1310-х годах см. также, M. Lower, "Ibn al-Lihyani: sultan of Tunis and would-be Christian convert", Mediterranean Historical Review, t. 24, 2009, p. 17–27. О встрече Святого Франциска и султана Египта, John V. Tolan, Le Saint chez le sultan. Встреча Святого Франциска и ислама. Huit siècles d'interprétation, Paris, Le Seuil, 2007.

130

Primat, p. 44–45; Nangis, p. 448–449.

131

Idrîsî, La Première Géographie de l'Occident, présentation et notes par Henri Bresc et Annliese Nef, traduction du chevalier Jaubert, revue par A. Nef, Paris, GF Flammarion, 1999, p. 188.

132

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 45; Nangis, p. 450 et 451; les Annales Januenses, p. 267, официально заявляют, что генуэзские купцы, оказавшиеся на рейде Туниса, не знали о прибытии армии крестоносцев.

133

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 45–46; о знамени, которое сопровождало войска при высадке у Дамиетты, Joinville, § 155 et 162; о Истинном Кресте, письмо от Jean Sarrasin à Nicolas Arrode, A. Foulet, Lettres françaises du XIIIe siècle, p. 4, где также упоминается "le gonfanon de monseigneur saint Denis"; только Гийом де Сен-Патюс упоминает этот ban, который Людовик, как говорят, продиктовал своему секретарю Пьеру де Конде, и, к сожалению, приводит только первые слова: "Je vous dis le ban de Notre Seigneur Jésus Christ et de son serviteur Louis, roi de France" (Я говорю вам о воззвании нашего Господа Иисуса Христа и его слуги Людовика, короля Франции). (Vie de Saint Louis, p. 28 et 111); похоже, что во время пребывания Карла Анжуйского в Тунисе были отчеканены монеты с легендой Karolus servus Christi. ("Charles, serviteur du Christ", Arturo G. Sambon, "Monete d'oro coniate da Carlo I d'Angiò a Tunisi", Rivista Italiana di Numismatica, t. 6, 1893, p. 341–346). О гербе короля см. Joinville, § 261: после гибели графа Артуа, брата Людовика, при Мансуре египетский эмир выставил этот герб, утверждая, что это герб короля, несомненно, потому, что герб графа Артуа (флер-де-лис, с замками Кастилии) был очень похож на герб короля (флер-де-лис).

134

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 46.

135

Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 363–365; По словам этого историка, аль-Мустансир приказал собрать припасы в Тунисе, отремонтировать стены города и отправить посольство к Людовику, который принял переданные посланниками деньги, сообщив при этом, что планируемая им экспедиция действительно будет направлена против Туниса; это вряд ли заслуживает доверия, да и самому Ибн Хальдуну трудно поверить в такой цинизм.

136

Primat, p. 46; Nangis, p. 448–451.

137

Correspondance, no 6 (Saint Louis à Mathieu de Vendôme) et no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 46; M'hamed Hassine Fantar, Carthage. La cité punique, Paris, CNRS Éditions, coll. "Patrimoine de la Méditerranée", 1995; Salah-Eddine Tlatli, La Carthage punique. Étude urbaine, Paris, Librairie d'Amérique et d'Orient Adrien Maisonneuve, 1978; Gilbert et Colette Charles-Picard, La Vie quotidienne à Carthage au temps d'Hannibal (IIIe siècle avant Jésus-Christ), Paris, Hachette, 1958; Serge Lancel, Carthage, Paris, Fayard, 1992.

138

Correspondance, no 6 (Saint Louis à Mathieu de Vendôme); Изабелла, дочь Людовика и королева Наварры, очевидно, проживала "в башне у берега", где также находились жена Карла Анжуйского, Маргарита Бургундская, и невестка Карла, Мария Венгерская (Primat, p. 59); После заключения договора Примат указывает, что главный лагерь был оставлен, и что все отошли "в порт перед Карфагеном, где королева и графини и вся женская компания остались под охраной рыцарей и сержантов" (Primat, p. 80).

139

Primat, p. 47–48.

140

El-Bekri, Description de l'Afrique septentrionale, trad. M. Guckin de Slane, édition revue et corrigée, Paris, Adrien Maisonneuve, 1965, p. 93–96; Idrîsî, La Première Géographie de l'Occident, p. 189–190; M'hamed Hassine Fantar, Carthage. La cité punique, ouvr. cit.

141

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Primat, p. 47; Nangis, p. 452–45.

142

Correspondance, no 6 (Saint Louis à Mathieu de Vendôme, 25 juillet 1270).

143

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil) et no 8 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, abbé de Saint-Denis, 21 août); Primat, p. 47; согласно Annales Januenses, p. 268, генуэзцы взяли Карфаген в одиночку; когда каталонские и провансальские моряки увидели их успех, они тоже сошли со своих кораблей на берег, но город был взят до их прибытия.

144

G. Jehel, Les Génois en Méditerranée occidentale, ouvr. cit., p. 84.

145

Ibn Khaldoun, p. 365; Alfred-Louis Delattre, Souvenirs de la croisade de Saint Louis trouvés à Carthage, Tunis, Imprimerie française B. Borrel, 1894; об этом белом Отце, Joann Freed, "Le père Alfred-Louis Delattre (1850–1932) et les fouilles archéologiques de Carthage", Histoire, monde et cultures religieuses, t. 8, 2004, p. 67–100.

146

Speciale Sarracenorum presidium, говорится в письме Карла Анжуйского Пьеру де Монбрену, камергеру и нотариусу Святого Престола. (Correspondance, no 16); Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil).

147

R. Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides, ouvr. cit., t. I, p. 60 et, о организации армии: t. II, p. 75–94; о заключение в тюрьму христиан и генуэзцев: Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil); Nangis, p. 448–449; Géraud d'Auvergne, RHGF, t. XXI, p. 217; согласно Annales Januenses, p. 267, генуэзцы были заперты в "прекрасном дворце", султан был убежден, что не по их совету армия направилась в Тунис; о каталонцах: Ch.-E. Dufourcq, L'Espagne catalane et le Maghrib, ouvr. cit., p. 122; о присутствии венецианцев в ополчении халифа: B. Doumerc, Venise et l'émirat hafside, p. 17; обязательства кастильского рыцаря: Ch.-E. Dufourcq, "Vers la Méditerranée orientale et l'Afrique", в книге Jaime I y su epoca: X Congreso de historia de la Corona de Aragon (Zaragoza 1975), Saragosse, Institución "Fernando el Católico", 1979, p. 7–90; повторяющий, L'Ibérie chrétienne et le Maghreb, éd. Jacques Heers et Georges Jehel, Aldershot, Variorum, 1990, article VII, p. 69, document no 130; Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 367.

148

Primat, p. 48; Nangis, p. 452 et 453.

149

Correspondance, no 7 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 27 juillet) et no 8 (Pierre de Condé à l'abbé de Saint-Denis, 21 août); Primat, p. 50–51; Nangis, p. 454–457.

150

Primat, p. 48–50; Nangis, p. 452–455.

151

Primat, p. 50–51; Nangis, p. 454–457.

152

Joinville, § 148; Nangis, p. 468–469; Chronique latine de Guillaume de Nangis, éd. H. Géraud, t. I, p. 237–238; Ulysse Robert, L'Art de chevalerie, traduction du De re militari par Jean de Meun, Paris, 1897, p. 107.

153

Primat, p. 51–54 (с именами трех из пяти сержантов: Пьер д'Отей, Жан де Суассон и Мартин де Трапп).

154

Primat, p. 55.

155

Rutebeuf, Œuvres complètes, éd. M. Zink, t. II, p. 387 ("Complainte du roi de Navarre").

156

Цвет шатра Людовика в лагере у Дамиетты (F. Gabrieli, Chroniques arabes des croisades, p. 312); Correspondance no 8 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 21 août 1270); Primat, p. 52–53; Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 366; роль мясников в лагере у Дамиетты в 1249 году, Joinville, § 274; J. Richard, "La fondation d'une Église latine en Orient par Saint Louis: Damiette", art. cit., p. 39–54; многочисленные упоминания о снабжении армии крестоносцев из Сицилии в R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, ouvr. cit.

157

R. Lefevre, nos 324 et 390; cri public à Narbonne, Arch. mun. Narbonne, AA, p. 141: AA 109, 9e thalamus; о Бодуэне Ванделаре, Jacques Monfrin, Documents linguistiques de la Belgique romane, t. II, Chartes en langue française antérieures à 1271 conservées dans les provinces de Flandre orientale et de Flandre occidentale, Paris, 1987, no 72, p. 89

158

23 августа по данным Primat, p. 56; Не датированное письмо Тибо Наваррского кардиналу Эду де Шатору (Correspondance, no 14, 24 septembre 1270); Гуго XIII де Лузиньян, граф Ла Марш, умер, вероятно, в конце августа, сразу после Людовика: Primat, p. 61.

159

О смерти Жана Тристана и легата: Primat, p. 51; Nangis, p. 460, Annales Januenses, p. 268; Geoffroy de Beaulieu, p. 23; Estoire d'Éraclès, p. 459; Correspondance, no 14 (Thibaud de Champagne au cardinal Eudes de Châteauroux, 24 septembre); о болезни будущего Филиппа III, добавьте Joinville, § 738, который получил свои сведения от Пьера, графа Аленсонского; о графе Вандомском и Готье де Немуре: Primat, p. 56–57; о смерти архидиакона Парижа и замене его Гийомом де Шартр в качестве хранителя печати, письмо Пьера де Конде к Матье де Вандому (Correspondance, no 8, 21 août 1270); Гийом де Шартр был сохранен на своем посту Филиппом III, о чем свидетельствует письмо, отправленное королем регентам 12 сентября. (Correspondance, no 12); о Жане де Куртене: Pierre Desportes, Fasti Ecclesiae Gallicanae, t. 3, Diocèse de Reims, Turnhout, Brepols, 1998, p. 165–166.

160

Correspondance, no 8 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 21 août 1270); Primat, p. 52.

161

Louis Bréhier, "Une ambassade byzantine au camp de Saint Louis devant Tunis (août 1270)", Mélanges offerts à M. Nicolas Iorga, Paris, 1933, p. 139–147. Греческий историк Жорж Пахимерес дал, возможно, предвзятый, но достаточно подробный и достоверный отчет об этом посольстве: Georges Pachymérès, Relations historiques, II. Livres IV–VI, éd. et notes par Albert Failler, trad. par Vitalien Laurent, Paris, Les Belles Lettres, 1984, p. 462–467; et Primat, p. 73.

162

Кредит в размере 100.000 турских ливров: Layettes, t. IV, no 5735; G. Servois, "Emprunts de Saint Louis en Palestine et en Afrique", Bibliothèque de l'École des chartes, t. 19, 1858, p. 113–131, pièce justificative no VII, à la p. 131; и R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, ouvr. cit., no XXVIII, p. 346–347; о увеличении аннуитета, предоставляемого графу Аленсону: Layettes, t. IV, no 5733; о назначении двух новых душеприказчиков: Layettes, t. IV, no 5734.

163

Correspondance, no 8 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 21 août 1270); Primat, p. 57.

164

Correspondance, no 9 (Pierre de Condé au trésorier de Saint-Frambaud de Senlis, 4 septembre 1270); Primat, p. 57–58; Nangis, p. 466–469.

165

Histoire générale du Languedoc, t. VI, p. 924–925 (Филипп де Монфор); Primat, p. 51 (Жан Тристан), 52 (Рауль Гроспарми) et 58–59 (Людовик); Nangis, p. 456–457; Georges Pachymérès, Relations historiques, II. Livres IV–VI, ouvr. cit., p. 466. Именно Пьер де Конде сообщил в письме, которое он отправил казначею Сен-Фрамбуру де Санлис, "что король не хочет, чтобы он [Жан Тристан] был похоронен в церкви Сен-Дени, в которой хоронят только королей"; на самом деле, в Ройомоне уже был похоронен один из братьев Людовика, Филипп Дагоберт (ум. 1235), и двое его детей, Бланка (ум. 1243) и Жан (ум. 1248). Во время раскопок, которые он проводил в 1880-х годах на холме Бирса и в окрестностях, отец Делатр обнаружил скелеты, покрытые известью, которые, по его предположению, были останками крестоносцев (Alfred-Louis Delattre, Souvenirs de la croisade de Saint Louis trouvés à Carthage, ouvr. cit).

166

Correspondance, no 9 (Pierre de Condé au trésorier de Saint-Frambaud de Senlis, 4 septembre 1270; Primat, p. 58; Nangis, p. 466–469; Geoffroy de Beaulieu, § 46 (Карл Анжуйский убеждает своего племянника оставить мощи отца в армии, а не отправлять их сразу во Францию).

167

RHGF, t. XXI, p. 16; Primat, p. 61.

168

Primat, p. 57–58.

169

Primat, p. 57 (популярность Карла в армии); 73 (расположение лагеря Карла).

170

Primat, p. 61; Correspondance, no 14 (Thibaud de Champagne à Eudes de Châteauroux).

171

Primat, p. 73.

172

Correspondance, nos 10 et 11: письмо Филиппа III регентам, за которым последовало письмо архиепископам, епископам, герцогам и графам, а также всем его подданным с уведомлением об утверждении двух регентов. Эти два письма должны были отвезти Жоффруа де Болье, духовник Людовика, и Гийом де Шартр, хранитель печати, после смерти несколькими днями ранее архидиакона Парижа. (Ordonnances des rois de France, t. I, p. 295); первое завещание Филиппа III (Arch. nat., J 403, no 8).

173

О Роберте де Бетюне: R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, no 243.

174

Жак де Бурсон (R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, no 422); Эрве де Шеврез (R. Lefevre, no 385); Жоффруа де Милли (R. Lefevre, no 390); Маке дю Плесси (Charles-Victor Langlois, "Notice sur le château du Plessis-Macé", La Province d'Anjou, no 32, novembre-décembre 1931, p. 309–323, p. 315); R. Lefevre, nos 206 (Раймон Изард), 243 (Роберт де Бетюн), 370 (Бертран де Силле), 239 (Бертран де Бо и Фульк де Пюи-Ришар), 220 (королевские особы), 372 (гонорары, собранные Жаном Брито), 231 (3 октября), 253 (31 октября). Карл Анжуйский воспользовался своим пребыванием в Тунисе, чтобы сочетать браком Жана и Симона де Монфор с двумя дочерьми Пьера де Бомона, камергера Сицилийского королевства (R. Lefevre, no 395).

175

Correspondance, no 16 (Charles d'Anjou à Pierre de Montbrun, 4 octobre 1270).

176

Primat, p. 74.

177

Примат, p. 74, и Пьер де Конде дают понять, что крестоносцы получили приказ вооружаться тайно; дата указана в письме Карла Анжуйского к Пьеру де Монбрену, Correspondance, no 16 (4 октября 1270 года); о плане, которому следовали крестоносцы: Première continuation de la chronique de Géraud de Frachet, dans Jean Lemoine (éd.), Chronique de Richard Lescot, religieux de Saint-Denis (1328–1344), suivie de la continuation de cette chronique (1344–1364), Paris, Renouard, 1896, p. 179–202, aux p. 181–182.

178

"Ainsi se venguerent les crestiens de leurs anemis par le sens et par la cautelle au roy de Cecille", Grandes chroniques, t. VIII, p. 10–11.

179

Primat, p. 76 (без даты); с датой, 5 сентября, письмо Тибо Шампанского кардиналу Эду де Шатору (Correspondance, no 14, 24 septembre 1270).

180

Primat, p. 74–75; Nangis, p. 470–471; Correspondance, no 9 (Pierre de Condé au trésorier de Saint-Frambaud de Senlis, 4 septembre); о роли фризов: Chronique de Menko, MGH, Scriptores, t. XXIII, p. 556.

181

Correspondance, no 14.

182

Correspondance, no 9 (Pierre de Condé au trésorier de Saint-Frambaud de Senlis, 4 septembre 1270); Primat, p. 77; Nangis, p. 470–473; Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 366–367.

183

Письмо Карла Анжуйского к Пьеру де Монбрену (Correspondance, no 16, 4 octobre 1270); Primat, p. 77–79; Nangis, p. 472–475; временный захват лагеря султана подтверждается у Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 367.

184

Primat, p. 79.

185

R. Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides, ouvr. cit., t. I, p. 61; Ibn Khaldoun, p. 367–368.

186

Jean Duvernoy (éd. et trad.), Guillaume de Puylaurens. Chronique, Paris, Éditions du CNRS, 1976, p. 198–200.

187

Primat, p. 80; Nangis, p. 474–477.

188

Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270).

189

О послании, отправленном халифом королю Сицилии сразу после прибытия последнего, Pierre de Condé, Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270).

190

Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270).

191

Договор можно найти в Archives nationales, sous la cote J 937, no 1; она появляется в инвентарной описи Пьера д'Этампа, одного из первых известных управляющих Trésor des Chartes, а затем в инвентарной описи Жерара де Монтегю, около 1370 года. (A. Teulet, t. I, p. XXXVIII et XXXIX; également dans H.-F. Delaborde); о заключении договора: Primat, p. 80; Nangis, p. 476–479.

192

Не похоже, что каталонско-арагонское ополчение перестало служить султану, напротив, 14 февраля 1271 года в Валенсии был подписан договор между королем Арагона и султаном Туниса (Ch.-E. Dufourcq, L'Espagne catalane et le Maghrib, ouvr. cit., p. 123–124).

193

Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270); R. Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides, ouvr. cit., t. I, p. 62.

194

P. Thorau, The Lion of Egypt, p. 210; Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 369.

195

Primat, p. 80.

196

Anelier, v. 473–477, "E ladoncs l'arcevesque, om molt religios, Qui era de Narbona, fe per l'ost moltz sermos, que la cros se vendia, e'l plait era ontos, quar per dines se dava la crotz del Glorios, dont tot Christianisme n'anava al dejos".

197

RHGF, t. XX, p. 476; Это перевод, сделанный Луи де Мас-Латри, Traités de paix et de commerce et documents divers concernant les relations des chrétiens avec les Arabes de l'Afrique septentrionale au Moyen Âge. Louis de Mas-Latrie, Traités de paix et de commerce et documents divers concernant les relations des chrétiens avec les Arabes de l'Afrique septentrionale au Moyen Âge, Paris, Plon, 1866, p. 136; Saba Malaspina, traduit par L. de Mas-Latrie, p. 136–137; Pierre Coral, RHGF, t. XXI, p. 776; Estoire d'Éraclès, p. 459; Gestes des Chiprois, § 373, p. 194; voir aussi la Chronique anonyme finissant en 1286, RHGF, t. XXI, p. 86.

198

Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270); Primat, p. 76–77 et 82.

199

Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme) et no 21 (регенты при Филиппе III); Primat, p. 80–82; Nangis, p. 478 et 479; le chroniqueur anonyme se trouve en RHGF, t. XXI, p. 86.

200

Correspondance, no 8 (lettre de Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 21 août 1270); Annales Januenses, p. 269; об отношении принца Эдуарда: M. Prestwich, Edward I, p. 73–74.

201

В пути: Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270) et no 18 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 30 janvier 1271); Primat, 80; Nangis, p. 478–479; инструкции Карла Анжуйского своим офицерам: RCA, t. VI, p. 36–37, no 124; R. Lefevre, no 260; о военных машинах: Ibn Khaldoun, Histoire des Berbères, t. II, p. 369; записи анжуйской канцелярии показывают, какое внимание Карл уделял своим машинам, которые он вывез на Сицилию между 1270 и 1272 гг. (R. Lefevre, nos 375, 386 et 388).

202

Correspondance, no 17 (Pierre de Condé à Mathieu de Vendôme, 18 novembre 1270) et no 18 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 30 janvier 1271); Primat, p. 82–83; Nangis, p. 478–481; Annales Januenses, p. 269; l'Estoire d'Éraclès, p. 459, оценивает количество потерянных кораблей в 40; Карл Анжуйский быстро очистил порт и вернул все крестоносцам. (L. Carolus-Barré, ""Aventures de mer" et naufrages en Méditerranée au milieu du XIIIe siècle", Comptes rendus de l'Académie des inscriptions et belles-lettres, année 1974, p. 612–626, aux p. 618–623; включённый в "Objets précieux et monnaies retrouvés dans le port de Trapani en 1270, dont 21 écus d'or de Saint Louis", Revue numismatique, 6e série, t. 18, 1976, p. 115–118); с другой стороны, он конфисковал имущество генуэзцев, с которыми находился в конфликте.

203

Anelier, v. 480–487; Annales Januenses, p. 268; Aug. Scheler, Dits et contes de Baudouin de Condé et de son fils Jean de Condé, t. Ier, Baudouin de Condé, Bruxelles, Comptoir universel d'imprimerie et de librairie, 1866, pièce no I, p. 1–16, aux v. 281–293; RHGF, t. XXI, p. 86; Primat, p. 81.

204

M. Prestwich, Edward I, p. 74.

205

Дата присяги: Correspondance, no 18 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 30 janvier 1271); пребывание крестоносцев в Трапани: Primat, p. 84–85; Nangis, p. 478–479; Annales Januenses, p. 269; подарок коня Карлом Анжуйским: R.-H. et A.-M. Bautier, "Contributions à l'histoire du cheval au Moyen Âge", art. cit., à la p. 72; приказы Карла Анжуйским своим офицерам: RCA, t. VI, p. 162, no 834 et p. 185, no 963 et 964, et R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, no 347.

206

О празднествах, организованных Карлом Анжуйским в честь своего племянника: Chronique anonyme finissant en 1286, RHGF, t. XXI, p. 86; после смерти короля Наварры: Correspondance, no 18 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 30 janvier 1271); Primat, p. 84–85 et Nangis, p. 482–483; Annales Januenses, p. 269; Henri d'Arbois de Jubainville, Histoire des ducs et comtes de Champagne, t. IV, première partie, Paris, 1865, p. 420–425. хронисты редко упоминают о смерти Изабеллы, хотя она была дочерью Людовика; см. однако Primat, p. 84–85, Nangis, p. 482–483; l'Estoire d'Éraclès, p. 459, определяет местоположение смерти королевы Наварры "в Эс-ан-Провансе в де Тюнс"; H. d'Arbois de Jubainville, ouvr. cit., p. 425–428.

207

Primat, p. 85; Nangis, p. 484–485.

208

R. Lefevre, no 347; об Альфонсе и крестовом походе: Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint-Pathus, p. 15–16; по этому вопросу, Сен-Патюс, вероятно, был вдохновлен изложением Карла Анжуйским, которое было сохранено и опубликовано: P.-Éd. Riant, "Déposition de Charles d'Anjou pour la canonisation de Saint Louis", art. cit.; о смерти Альфонса хроники расходятся во мнениях: Nangis, p. 488 et 489; Estoire d'Éraclès, p. 460; хронист Гийом де Пюйорен, бывший капеллан Раймонда VII, p. 201, с горечью говорит о смерти Альфонса и Жанны: "И вот, если в графстве Тулузском была хоть какая-то надежда на будущего наследника, она была полностью уничтожена, так что этот род казался полностью уничтоженным и стертым" (J. Duvernoy, éd. et trad.), Guillaume de Puylaurens. Chronique, ouvr. cit., p. 201; о захвате графства Тулуза королевскими агентами в 1271 году: Y. Dossat, "Les deux serments de fidélité des consuls de Toulouse en septembre 1271", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1960, p. 703–711; et, du même, Saisimentum comitatus Tholosani, Paris, Bibliothèque nationale, 1966.

209

Primat, p. 85; Nangis, p. 484 et 485; об этих первых чудесах: Primat, p. 68–69; Geoffroy de Beaulieu, p. 24; о всем обратном путь: Philippi Tertii Mansiones et Itinera, RHGF, t. XXI, p. 423–424.

210

R. Lefevre, no 285; RCA, t. VI, p. 160, no 824.

211

Приказы, отданные королем Сицилии своим агентам: R. Lefevre, nos 309, 316 et 321; R. Sternfeld, Ludwigs des Heiligen Kreuzzug nach Tunis, ouvr. cit., no XXXV, p. 349–350.

212

J. Buntinx (éd.), Het memoriaal van Jehan Makiel, klerk en ontvanger van Gwijde van Dampierre, ouvr. cit.; Victor Gaillard, Expédition de Gui de Dampierre à Tunis en 1270, Gand, Imprimerie et lithographie de L. Hebbelynck, 1853; Salimbene de Adam, éd. MGH, t. 32 (O. Holder-Egger), p. 484.

213

О приказах Карла Анжуйского: R. Lefevre, nos 307 et 320; малоизвестно, пребывание Гуго IV в Италии не ускользнуло от внимания J. Richard, Les Ducs de Bourgogne et la formation du duché du XIe au XIVe siècle, Paris, Les Belles Lettres, 1954, p. 304, note 3.

214

Correspondance, no 18 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 30 janvier 1271) (qui donne la date du 11 janvier); Primat, p. 85 (с путаницей вокруг личности королевы Изабеллы); Nangis, p. 484 et 485; Annales Januenses, p. 269 (королева падает с лошади во время переправы через реку); L. Carolus-Barré, "Le testament d'Isabelle d'Aragon, reine de France, épouse de Philippe III le Hardi (Cosenza, 19 janvier 1271)", Annuaire-Bulletin de la Société de l'histoire de France, 1983–1984, p. 131–137; о гробнице Изабеллы Арагонской частично сохранившейся в соборе Козенцы: Alain Erlande-Brandenburg, Le Roi est mort. Étude sur les funérailles, les sépultures et les tombeaux des rois de France jusqu'à la fin du XIIIe siècle, Genève-Paris, 1975, p. 168–170; Lorenz Enderlein, Die Grablegen des Hauses Anjou in Unteritalien. Totenkult und Monumente 1266–1343, Worms, 1997, p. 15–17; Tanja Michalsky, Memoria und Repräsentation. Die Grabmäler des Königshauses Anjou in Italien, Göttingen, 2000, p. 247–250; о Пьере ле Шамбеллане: E. Richemond, Recherches généalogiques sur la famille des seigneurs de Nemours, t. II, p. 115–124.

215

Correspondance, no 18 (Pierre de Condé au prieur d'Argenteuil, 30 janvier 1271); заезд в Фоджу, возможно, был вызван желанием повидаться с герцогом Бургундским, который 24 января все еще находился в Барлетте (R. Lefevre, no 320); объявление Карла Анжуйского: RCA, t. VI, p. 183, no 950; Ги де Дампьер действительно проезжал через Неаполь, что конечно не говорит о том, что так сделал и Филипп III. (Victor Gaillard, Expédition de Gui de Dampierre à Tunis en 1270, Gand, Imprimerie et lithographie de L. Hebbelynck, 1853).

216

Primat, p. 86; Nangis, p. 484–485; о произошедшей потасовки известно только благодаря письму Карла Анжуйского к властям в Ананьи (Viterbe, le 22 mars 1271; RCA, t. VI, p. 274, no 1476).

217

Письмо Филиппа III регентам: Correspondance, no 20 (14 марта 1271 года); Primat, p. 86; Annales Januenses, p. 269 et 271; в отношении даты 9 марта мы должны полагаться на Lenain de Tillemont, Histoire de Saint Louis, t. V, p. 198; также эта дата используется, без указания ее источника: Noël Denholm-Young, Richard of Cornwall, Oxford, Blackwell, 1947, p. 150; о положении кардиналов в Витербо: Agostino Paravicini Bagliani, Morte e elezione del pape. Norme, riti e conflitti, Viella, Rome, 2013, p. 33–34; Я хотел бы поблагодарить Алексис Шарансонне и Жюльена Тери за предоставленную мне ссылку.

218

Primat, p. 86; Annales Januenses, p. 271; Annales Placentini Gibellini, p. 550; Frederick Maurice Powicke, "Guy of Montfort", Transactions of the Royal Historical Society, 4e série, t. 18, 1935, p. 1–24; N. Denholm-Young, Richard of Cornwall, ouvr. cit., p. 150–151; Alexis Charansonnet, "Les grands laïcs lèguent-ils leur spiritualité à leurs enfants? Le cas des Montfort au XIIIe siècle", dans Dominique Rigaux, Daniel Russo et Catherine Vincent (dir.), Expériences religieuses et chemins de perfection dans l'Occident médiéval. Études offertes à André Vauchez par ses élèves, Paris, Académie des inscriptions et belles-lettres, 2012, p. 355–373.

219

Annales Placentini Gibellini, p. 550; Th. Stapleton (éd.), De Antiquis legibus liber, éd. cit., p. 133; X. Hélary, "Les liens personnels entre les cours de France et d'Angleterre sous le règne de Philippe III, 1270–1285", Thirteenth Century England. Proceedings of the Gregynog Conference, éd. Janet Burton, Philip Schofield et Bjorn Weiler, XII, Woodbridge, The Boydell Press, 2009, p. 75–89.

220

Primat, p. 86; Annales Januenses, p. 271; le passage à Orvieto est signalé par les Annales Urbevetani, éd. G. Pertz, MGH, t. XIX, p. 270; декларация Карла Анжуйского относительно оммажа его жены и его собственного отказа от оммажа: Arch. nat., J 513, no 46 et RCA, t. VI, p. 206, no 1098; 28 мая 1271 года, находясь в Трани, Карл Анжуйский включил в обоснование просьбы о деньгах подарки, которые он сделал рыцарям-пилигримам, возвращавшимся во Францию, и которые потратили много денег "на служение Богу" (in servitiis divinis, RCA, t. VI, p. 226–227, no 1205, et p. 253, no 1353).

221

Ces quatre étapes sont données par les Annales Placentini Gibellini, p. 550; О визите Филиппа III в Болонью упоминает и летописец города, Petrus Cantinellus (Petri Cantinelli Chronicon, 1228–1306), éd. Francesco Torraca, Citta di Castello, 1902 (Rerum Italicarum Scriptores, t. XXVIII, 2e partie, p. 10); Salimbene de Adam, éd. O. Holder-Egger, MGH, t. 32, Hanovre, 1903, p. 484–486; Cronica, éd. Giuseppe Scalia, t. II, Turnhout, 1999, p. 735; о чудесах, о которых сообщает Салимбене, также сообщает Гийом де Сен-Патюс (miracles no LXIV et LXV, p. 193–195); chronique du notaire de Reggio Albertus Miliolus, éd. O. Helder-Ogger, MGH, Scriptores, p. 537.

222

Sponte et sua propria voluntate, Annales Parmenses Majores, p. 683.

223

Annales Placentini Gibellini, p. 550; Annales Parmenses Majores, p. 683; Primat, p. 86; Nangis, p. 484–487; о городах Северной Италии, Élisabeth Crouzet-Pavan, Enfers et paradis. L'Italie de Dante et de Giotto, Paris, Albin Michel, 2001, et François Menant, L'Italie des communes, 1100–1350, Paris, Belin, 2005.

224

Primat, p. 86–87; Nangis, p. 486 et 487.

225

О маркизе Монферратском: Primat, p. 87; Nangis, p. 486 et 487; отчет о кастелянстве Монмельян: Archives départementales de la Savoie, dans le fonds des "Archives camérales", le compte de la châtellenie de Montmélian a été montré à l'exposition Saint Louis de la Sainte-Chapelle (mai-août 1960); il figure sous le numéro 83 du catalogue, Saint Louis à la Sainte-Chapelle. Exposition organisée par la direction générale des Archives de France, Paris, 1960, p. 57; рассказ о кастеляне из Шамбери был опубликован Mario Chiaudano, La finanza sabauda nel sec. XIII, t. I, I rendiconti del dominio dal 1257 al 1285, Turin, 1933 (Biblioteca della Società Storica subalpina, CXXXI. Coll. Corpus Chartarum Italiae — Fonti e Studi di storia sabaudia), p. 149–152. Этой информацией я обязан M. Sylvain Macherat, étudiant en master à l'université Jean-Moulin Lyon III, которого я хотел бы сердечно поблагодарить; Pierre Duparc, "Un péage savoyard sur la route du Mont-Cenis aux XIIIe et XIVe siècles: Montmélian", Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques, année 1960, p. 145–188, не упоминает о переходе армии крестоносцев.

226

Bruno Galland, Deux archevêchés entre la France et l'Empire. Les archevêques de Lyon et les archevêques de Vienne du milieu du XIIe siècle au milieu du XIVe siècle, Rome, École française de Rome, 1994, p. 448.

227

Primat, p. 87; Nangis, p. 486 et 487; Дата 26 апреля для пребывания Филиппа III в Лионе указана Lenain de Tillemont; pour le passage à Aisey-le-Duc, aujourd'hui Aisey-sur-Seine (Côte-d'Or, arr. Montbard, cant. Châtillon-sur-Seine, Arch. nat., JJ 30, no 598); Письмо Филиппа III доминиканскому Ордену было опубликовано Martène, Thesaurus anecdotorum, t. IV, col. 1761–1763; Petit-Paris, Seine-et-Marne, arr. Provins, cant. Nangis, c. Jouy-le-Châtel.

228

Primat, p. 87–88; Nangis, p. 488–489; Geoffroy de Beaulieu, RHGF, t. XX, p. 25; на гробнице Святого Людовика, Alain Erlande-Brandenburg, "Le tombeau de Saint Louis", Bulletin monumental, t. 126, 1968, p. 7–36; E. Brown, Saint-Denis. La basilique, p. 393–398.

229

Primat, p. 88; Nangis, p. 488 et 489.

230

Primat, p. 68–69 (чудеса на Сицилии); Guillaume de Chartres, § 44 (видение у женщины в Париже); § 45 (исцеление слепой женщины); § 48 (Мэтр Дюдон); Percival B. Fay (éd.), Guillaume de Saint-Pathus. Les Miracles de Saint Louis, miracle no XV, p. 50–55 (молодой глухонемой); no XXXVIII, p. 113–117 (Мэтр Дюдон); no LXIV, p. 193–194 (Бернардин, в Парме); no LXV, p. LXV, p. 194–196 (горожанин из Реджо); n°LVI, p. 173–175 (ребенок с двумя опухолями).

231

О чудесах, приписываемых Людовику: Nicole Chareyron, "Représentation du corps souffrant dans la Vie et les Miracles de Saint Louis", Cahiers de recherches médiévales, t. 4, 1997, p. 175–187; Sarah Chennaf et Odile Redon, "Les miracles de Saint Louis", dans Les Miracles, miroirs des corps, Saint-Denis, Presses et publications de l'université de Paris VIII–Vincennes à Saint-Denis, 1983, p. 53–85; C. Gaposchkin, "Place, status and experience in the Miracles of Saint Louis", Cahiers de recherches médiévales et humanistes, t. 19, 2010, p. 249–266; J. Le Goff, "Saint de l'Église et saint du peuple. Les miracles officiels de Saint Louis entre sa mort (1270) et sa canonisation (1297)", Histoire sociale, sensibilités collectives et mentalités. Mélanges Robert Mandrou, Paris, Presses universitaires de France, 1985, p. 169–180.

232

L. de Mas-Latrie (éd.), Traités de paix et de commerce et documents divers concernant les relations des chrétiens avec les Arabes de l'Afrique septentrionale au Moyen Âge, Paris, Plon, 1866, p. 140–141; R. Brunschvig, La Berbérie orientale sous les Hafsides, ouvr. cit., p. 63–67; R. Lefevre, La Crociata di Tunisi, p. 36, подробно описывает отношения между королем Сицилии и халифом Хафсидом в 1270-х годах: восстановление ценза, обмен послами, интенсивные торговые отношения, открытие анклава для сицилийцев, приобретение арабских книг и т. д. (со ссылкой на каталог актов); о разрушении руин Карфагена: Ibn Khaldoun, p. 369.

233

Joinville, § 69.

234

Joinville, § 5.

235

О планах Филиппа III и отношении к этому Филиппа IV Красивого: X. Hélary, "Les rois de France et la Terre sainte de la croisade de Tunis à la chute d'Acre (1270–1291)", Annuaire-Bulletin de la Société de l'histoire de France. Année 2005, 2007, p. 21–104.

236

Charles-Victor Langlois (éd.), Pierre Dubois. De Recuperatione Terre sancte. Traité de politique générale, Paris, Picard, 1891.

237

Joinville, § 766–767; Colette Beaune, Naissance de la nation France, Paris, Gallimard, coll. "Bibliothèque des histoires", 1985; rééd. Folio, 1985, p. 173–225; Elizabeth A. R. Brown, "Philippe le Bel and the Remains of Saint Louis", Gazette des Beaux-Arts, 6e série, 122e année, t. 95, 1980, p. 175–182; de la même, "The chapels and cult of Saint Louis at Saint-Denis", Mediaevalia, t. 10, 1984, p. 279–331; et, de la même, Saint-Denis. La basilique, p. 402–404; Alain Erlande-Brandenburg, "La priorale Saint-Louis de Poissy", Bulletin monumental, t. 129, 1971, p. 85–112; C. Gaposchkin, The Making of Saint Louis. Kingship, Sanctity and Crusade in the Later Middle Ages, ouvr. cit.; de la même, "The place of the crusades in the sanctification of Saint Louis", dans Thomas F. Madden, James L. Naus et Vincent Ryan (dir.), The Crusades. Medieval Worlds in conflict, Farnham, Ahsgate, 2011, p. 195–209; Julien Théry, "Une hérésie d'État. Philippe le Bel, le procès des “perfides templiers” et la pontificalisation de la royauté française", Médiévales, t. 60, 2011, p. 157–185; Michel Zink, "Joinville ne pleure pas, mais il rêve", Poétique, t. 33, 1978, p. 28–45.