Печать Джа. Том первый (СИ) [Артем Углов] (fb2) читать онлайн

Печать Джа. Том первый.

Глава 1. Танцы с Жанетт

Коты крайне опасные животные. И речь здесь идет не о питомцах богатых домов, раскормленных до состояния меховых шариков, а о поджарых, вечно голодных крысоловах. Я подозревал, что на борту «Оливковой ветви» будет парочка подобных тварей. И даже рассчитывал с ними договориться, но не вышло. Дикие завывания переполошили моряков, дежуривших в трюме.

Меня поймали, скрутили и ткнули носом в пол. В доски, пропитанные морской солью и мышиным пометом. Здесь все воняло солью, но дерьмом все-таки больше.

- Ленни, кто там у нас? Очередной безбилетный пассажир? – раздался голос над головой.

- Крысеныш… Вот капитан обрадуется.

Парочка крепких рук подняла мое тело с дощатого пола.

- Паря, даже не рыпайся.

Я и не думал. Смысл бежать, когда за бортом на многие лиги вокруг океан.

Меня потащили вперед, к большой лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Под улюлюканье и свист оживившихся моряков. Самих их я не видел, лишь пятна босых ног, мелькающих перед глазами.

Болезненный удар прилетает под ребра.

- Шевели лапками, крысеныш!

Сложно подниматься наверх по крутой лестнице, когда кисти скручены за спиной, а сам ты находишься в позе танцовщицы Таалийского балета.

- Слышь, Ленни, ты на ручки его возьми.

- Бабы нет, так хоть мужика потаскаешь.

- Приголубь мальчонку, Ленни!

Шутки и прибаутки неслись со всех сторон, нервируя и без того раздраженных конвоиров. Наконец один из них догадался ослабить хватку, позволив выпрямиться. Другой помог задрать голову, оттянув волосы на затылке.

Худо-бедно меня подняли на один пролет, приложив лбом то ли о поперечную балку, то ли об очередную ступеньку. В глубине коридора мелькнул тусклый свет – если не изменяет память, именно там находился камбуз. Там же складировалась часть съестных припасов, перенесенных из трюма по причине повышенной влажности. А если развернуться…

- Шевелись! – тяжелый кулак бьет в грудь, сбивая дыхание. Я заваливаюсь на спину, готовый скатиться вниз по лестнице, где шею свернуть – дело случая, ну или пары секунд. От падения уберегает один из конвоиров, тот что находится по левую руку, пропахший дешевым табачным дымом. Он успел перехватить мое тело, едва не выдернув кость с жилами.

- Ленни, ты чего творишь. Какая каракатица тебя укусила?

- Да потому что достало…

- Тебя капитан достанет, если мы вместо живого человека труп приволочем.

- Тебя чё, всерьез волнует здоровье этой сухопутной крысы?

- Ленни, иди отдохни.

- Зак…

- Ленни, кому сказано, пшёл.

И Ленни пошел. Я услышал скрип досок под ногами, и очередную порцию скабрезных шуточек, отпускаемых в адрес незадачливого конвоира.

- Паря, ты же не будешь творить глупости? – снова этот дружелюбный, располагающий к себе голос. Такие типы опаснее всего - бьют сразу в печень или ножом в горло. Уж лучше нервный и суетливый Ленни.

- Паря, мы договорились?

- Да…

- Тогда давай – вперед.

Чужие руки отпускают запястья. Я выпрямляюсь в полный рост и наконец вижу выход на верхнюю палубу. Всё та же крутая лестница из потемневшей от времени древесины. В широком проем виднеется кусок ночного неба, усыпанного звездами. Хватаюсь за перила и медленно, без лишних движений начинаю подъем наверх.

На палубе столпилась куча народа. Слишком много лиц, чтобы удалось кого-то разглядеть или запомнить. Лишь одна фигура выделялась на общем фоне - капитан, обряженный в синий сюртук с массивными позолоченными пуговицами. Круглое лицо наполовину скрыто густой бородой и бакенбардами, мохнатыми, что дворовые псы Алтанской породы. Столь же мохнатыми и кучерявыми оказались брови, нависшие над глазами.

Меня вытолкнули в центр живого круга, слишком плотного, чтобы попытаться сбежать. Да и куда бежать, если на тысячу лиг вокруг сплошной океан. Лишь в одном месте кольцо разрывалось – именно там, где и стоял капитан. В полном одиночестве, не считая высокой фигуры по правое плечо. Сухое, ничем не примечательное лицо, все тот же синий сюртук, но уже с оловянными пуговицами - либо боцман, либо квартирмейстер. Скорее всего второе, потому как приметная серьга в ухе отсутствовала.

Капитан поднял руку и голоса мигом смолкли. Тишина… лишь одному океану было плевать на приказ, поэтому он продолжал биться о борт судна.

- Вот, безбилетника поймали.

Толчок в спину, и я делаю два вынужденных шага вперед.

- В трюме прятался, за бочками с солониной.

- Кто обнаружил? - голос у капитана был тяжелый и скрипучий.

- Фартовый... Он как его учуял, принялся орать и шерсть дыбом. Вахтовых внизу переполошил.

- Фартовый, значит… Давненько он таких крыс не ловил, больших и…, - капитан с сомнением посмотрел на меня. Наверное, хотел сказать жирных, но передумал, учитывая торчащие под рубахой ребра. – Как же тебя на мое судно занесло, доходяга? Неужто на Новый Свет захотел посмотреть?

Молчу… Толку от разговоров, когда и так все понятно.

- Да-а, - разочарованно протянул капитан, – хоть бы раз что-нибудь новенькое. И что ж вас туда тянет, будто медом намазано. Думаете, жизнь в сахар превратится? А жизнь, она везде одинаковая, что по одну сторону океана, что под другую… Сколько тебе годков, крысеныш?

- Шешнадцать.

По окружившей нас толпе пронеслись смешки.

- Ну надо же, аж цельных шешнадцать, а мозгов так и не нажил… Давай, снимай одежду.

Я недоверчиво уставился на капитана. Может ослышался, причем здесь моя…

- Кому сказано, сымай!

Стоящий за спиной конвоир с силой дернул за рубаху, так что швы затрещали, а сам я едва не оказался на палубе, чудом удержавшись на ногах.

- И портки скидывай. Не заставляй ждать капитана.

Через несколько секунд я стоял голый в окружении десятка людей. В голове тут же начали роиться воспоминания о многочисленных сплетнях, слышанных в порту. О том, как проворовавшихся матросов обмазывали рыбьим жиром и привязывали голышом к бушприту. Бедолаги умирали долгой мучительной смертью из-за чаек, терзающих клювами плоть.

Мышцы сжались, а тело задрожало то ли от страха, то ли от холодного морского ветра, пробравшего до самых печенок.

- Глянь, есть на нем какие отметины?

Чужие пальцы с силой схватили за плечо.

- Стой и не дергайся, - пробормотали над самым ухом. Я узнал голос того самого Зака, только не осталось в нем ничего от былого дружелюбия, лишь безмерная усталость человека, выполняющего свою работу.

- Чист, капитан - ни одной отметки. А вот шрамов у парня, будь здоров, словно через мясорубку пропустили.

- И откуда ты у нас такой взялся?

Чужая рука ложится на плечо – намек, понятный без лишних объяснений, поэтому тороплюсь ответить на вопрос:

- Из Ровенска.

- И где ж такое находится?

- Глушь восточная, - выкрикнул кто-то из толпы, - три недели пути от Лядного.

- Надо же, далеко забрался, - капитан в удивлении покачал головой. – И чем промышлял, как на хлеб зарабатывал?

- По-всякому выходило… где за скотиной ухаживал, где товар помогал разгружать.

- Шрамы откуда взялись? Тюком придавило или на колесо телеги намотало?

Толпа охотно разродилась смехом, словно только и ждала всеселой шутки от главного.

- Лихие люди напали.

- Жалость какая, - протянул капитан. И по голосу было понятно, что плевать он хотел. Так обыкновенно жалеют случайную муху, прихлопнутую кружкой в таверне. – От лихих людей нигде спасения нет: ни на суше, ни на море… Слушай, а может это не они лихие, а ты лихой? Может деревенские за воровство поймали, да оприходовали батогами, чтобы не повадно было чужое красть?

- Я человек честный.

- Честный, говоришь…

На судне воцарилась тишина. Я печенкой почувствовал, что сейчас будет решаться моя судьба. Без схода старшин, без брошенных на чаши весов камней, без слов в защиту и против. На корабле, где существует только один король и бог. И именно он сейчас смотрел на меня, пытаясь понять правду.

Почему медлит, почему глаза щурит, словно арбалетчик, изготовившийся к выстрелу? Неужели…

- Что скажешь, Джефферсон? Верить ему или нет? - обратился капитан к стоявшему рядом помощнику. Лицо квартирмейстера не выражало никаких эмоций. В возвышающейся рядом мачте и то больше жизни было, чем в этом длинном, сухопаром человеке.

- Я бы не стал рисковать. Путь впереди долгий, команда проверенная, а этого крысеныша первый раз видим. Кто знает, что у него за душой лежит.

- А ты что скажешь, Вудсон?

- Согласен с Джефферсоном, уж больно дикий мальчонка, - раздался голос из толпы. До того раскатистый и басовитый, что перекрыл шум волн за бортом. – Я такую породу за лигу чую. Плетью обуха не перешибешь, тут только Жанетт перевоспитает.

Зрители, почуяв запах крови, одобрительно загудели. До ушей долетели отдельные слова, брошенные сухопарым помощником про «репутацию» и про то, что «надо поддерживать».

Похоже, плохи мои дела, совсем плохи. Ни одного голоса «за», даже дружелюбно настроенный Зак за спиной и тот помалкивал.

- По поводу репутации это ты хорошо сказал, - капитан задумчиво посмотрел в мою сторону. – Знаешь, доходяга, почему в последние два года на «Оливковой ветви» не было ни одного безбилетного пассажира? А потому что мы их вешали, несмотря на возраст и пол. Каждая собака в порту знает, что если капитан Гарделли кого поймал, пощады не жди.

Тут же на мои плечи навалилась тяжесть, пригибая к земле. Запястья за спиной стянули крепкой веревкой, а на голову накинули холстину, пропахшую рыбой. До ушей долетел довольный гомон – толпа радовалась, предвкушая зрелище.

Сколько раз я находился среди них. Сколько раз смотрел на дергающиеся в петле тела, на отрубленные головы, кочаном капусты скатывающиеся по помосту. Все думалось, что они чувствуют, когда смерти смотрят в лицо. Когда умирать приходится не в пьяной драке или в бою, а вот так вот, на потеху публике. Как бы я повел себя на их месте? И вот довелось…

- Пускай спляшет!

- Станцует с Жоржеттой.

- Да, к Жоржетте его!

Какая к шантру Жоржетта, о чем они?

Я понял это, лишь когда меня подтащили к самому краю. Едва не сбросили вниз, дав почувствовать босыми пятками деревянный уступ. Под ногами плескались черные волны. Я не мог их видеть из-за накинутого на плечи мешка, зато прекрасно слышал недовольный рокот океана, жаждущего получить в свои объятия очередную жертву. Чувствовал запах большой воды сквозь ткань, провонявшую рыбой.

- Тебе сюда, крысеныш.

Под завывание и улюлюканье толпы меня вытолкнули на узкий выступ. Нет, не выступ – доску, торчащую над океанской бездной. Так вот что такое Жоржетта…

- Танцуй, танцуй! - неслось со всех сторон.

И я невольно задвигал тазом, пытаясь сохранить баланс, чтобы не рухнуть вниз. Судя по довольным воплям именно этого танца от меня и ждали. Проклятое морячье, забери вас шантру, совсем умом тронулись, если подобное развлечение вам по душе. Я повернул было назад, но что-то острое, похожее на кончик шпаги, уперлось в голый живот.

- За проезд не оплачено, - прокричал чей-то веселый голос, – тебе в другую сторону крысеныш.

Без шансов… Сколько я еще смогу простоять на доске, пружинящей от малейшего движения? Попытаться замереть и затаить дыхание, только толку, когда сам корабль раскачивается на волнах.

Эх, были бы развязаны руки… А почему бы и нет? Помнится пару раз, удавалось провернуть фокус с веревкой. Я повел плечами, едва не потеряв равновесие - гребаная бечевка да боли впилась в запястья, мешая освободиться.

- Танцуй, танцуй! - неслось отовсюду, в то время как мои мысли лихорадочно метались в голове.

Сумею выкрутиться, чай не впервой. Главное, чтобы от удара о воду не выбило воздух, а дальше как-нибудь приспособлюсь, протащу под собой связанные руки. Догоню корабль, заберусь наверх и перегрызу глотку каждому живому существу, начиная от капитана и заканчивая сучьим котом по кличке Фартовый.

- Доходяга-то у нас ловкий, вона как вертится. Этак мы до шестой рынды здесь проторчим. Может того, подгоним его, капитан?

Все, ждать больше нельзя. Пока есть возможность, надо прыгать ногами вперед, иначе подсобят и полечу пузом в раскоряку.

Втягиваю ноздрями холодный морской воздух и делаю шаг вперед… От удара о твердую поверхность подгибаются ноги. Я падаю и качусь по доскам, сопровождаемый хохотом моряков. Сердце бешено колотится, мешая нормально соображать. Веревку, надо стащить веревку и плыть вдогонку кораблю. Извернуться, растягивая сухожилия, вцепиться в узел зубами.

Даже когда с моей головы сорвали мешок, я не сразу сообразил, что случилось. Вместо воды потрескавшиеся доски палубы, вместо рыб – довольные физиономии моряков. В небе белым полотнищем трепыхался большой парус.

На корты по соседству присел здоровый детина. Кинул мне одежды и уже знакомым дружелюбным тоном произнес:

- Малец, заканчивай причиндалами светить, ундин на ночь глядя приманивать. Надевай портки, пришла пора знакомиться с кораблем.

Обещанное знакомство состоялось с помощью ведра воды и половой тряпки. Все лучше, чем кормить рыб или болтаться с веревкой на шее. Как объяснил здоровяк по имени Зак, такие перспективы были вполне возможны. Капитан терпеть не мог беглых каторжников и бандитов, пытающихся укрыться от правосудия на его корабле, потому и заставлял раздеваться до гола, в поисках всевозможных отметин и татуировок.

- И много таких попадалось? – не выдержав, поинтересовался я.

- За последние два года ты первый, кого не вздернули на рее.

Заметив мою кислую физиономию, Зак улыбнулся:

– Не бзди, малец, ничего бы с тобой не случилось. У капитана нюх на лихих людей.

Выходит, хреновый нюх, если я до сих пор живой.

Целыми днями только и делал, что драил палубы. Сначала верхнюю, самую чистую и вылизанную до блеска яиц Фартового. Потом, грязную среднюю, где находился пропахший кислой капустой камбуз, и вечно воняющий потом кубрик. И наконец нижнюю, самую темную и опасную. Здесь водились крысы и непонятные насекомые, а один раз я отыскал целую кладку яиц, величиной с ноготь. Склизкие горошины целой гроздью повисли за балкой. Как оказалось, невылупившиеся детеныши ядовитого паука.

- Треска говяжья, это ж крестовик, - ругался боцман, вызванный по такому случаю. Кладку велел соскоблить и выкинуть за борт.

Я долго возился с пахнущей прелой листвой склизкой массой, ожидая, что притаившаяся мамаша захочет отомстить за деток. Свесится с потолка на тонкой паутине и вопьется в шею ядовитыми жвалами. Хвала Всеотцу, обошлось…

После случившегося меня еще два дня трясло. Спать толком не мог, а команда, словно почуяв страх, подтрунивала:

- Жди, Танцор, придет за тобой мамаша.

- У самки крестовика память хорошая. Отложит яйца под кожу и выйдет как с косоглазым Джеки в прошлом году.

Я долго мучался, а потом не выдержав, поинтересовался у рябого матроса по прозвищу Рябина:

- А что случилось с косоглазым?

- С Джеки-то? Скверная вышла история. Мы тогда фрукты перевозили с Галийский островов, весь трюм забив под завязку. А косоглазый при камбузе числился, за сохранность товара отвечал. Спускался вниз и проверял бочки, чтобы значицца, ничего не подгнило, да тля не завелась. Потом чесаться начал, словно шелудивый пес. Левая нога опухла, пятнами пошла. Кок касторовое масло прописал, только не помогло оно - кожа чернеть стала. Тогда влили в глотку Джеки крепкого рома, чтобы значицца, не орал, и оттяпали ногу по самое колено. А оттуда, мать честная, вместе с кровью на палубу мелкие червячки хлынули: все из себя белые, на опарышей похожи. Джеки после этого совсем плохой стал. Впал в беспамятство, бредил, никого не узнавал. А тело все пятнами пошло и маленькие бугры под кожей ползали, да шевелились.

- Ерунда, – не поверил я, - не бывает таких болезней.

На что матрос лишь устало вздохнул:

- Поплавай с наше, паря, и не такое увидишь.

Рябина не смог меня убедить, но страху нагнал изрядно. Поэтому спускаясь вниз, я теперь всегда обматывал ноги холстиной, так на всякий случай…

Работа на корабле была тяжелой. Меня гоняли по любому поводу: то бочки помочь перекатить, то провизию перебрать, то за Фартовым убрать, у которого начался период гона, и который по такому случаю гадил, где хотел. С тряпкой не расставался, за пару недель успев излазить судно вдоль и поперек. На «Оливкой ветви» осталось всего три места, где не удалось побывать и все они считались каютами. В первой жил и работал достославный капитан Гарделли. Его я практически не видел, он то орал на шканцах на нерасторопных матросов, то сидел за закрытой дверью, периодически вызывая к себе квартирмейстера или боцмана, или обоих сразу.

В двух других каютах жили обыкновенные пассажиры. Первым и самым примечательным из них был барон Дудиков: молодой человек, явно изнывающий от скуки. Путешествие настолько достало его светлость, что к концу второй недели наплевав на социальный статус, он перезнакомился со всеми матросами, ну или с большей частью из них. Особенно же был дружен с теми, кто предпочитал проводить свободное время за азартными играми, и кто готов был рискнуть, поставив на кон пару монет.

- Барончик-то наш дурной, если так дальше дело пойдет, в Новый Свет без портков явится, - высказался по данному поводу Зак, и я был с ним полностью согласен. Играть с хитрожопыми матросами на деньги, себе дороже. Видел я, как один из них ловко менял кости, всего лишь одним движением пальцев. Конечно, не Ленька-Вторак, за тем даже я уследить не мог, но для пьяного барона и такой фокус сгодится.

Боцман на подобные нарушения смотрел сквозь пальцы, а то и сам присаживался сыграть партийку-другую, когда на ночное небо высыпали звезды и в каюте капитана гас свет.

Пассажиром второй каюты был невзрачный тип в дорожном сюртуке безликой серой расцветки и вечной шляпе, надвинутой на лицо. Он редко не появлялся на палубе, предпочитая прогулкам на свежем воздухе тесноту стен. Имени его никто не знал, может быть окромя капитана, а поскольку капитан знаниями своими делится не спешил, то все называли его «сей сударь» ну или просто «пассажир».

Род его деятельности так же вызывал ряд сомнений. Станет ли человек с достатком ходить в скромных одеждах, полагающихся больше приказчику? А ежели он небогатый, тогда откуда деньги на проезд взялись?

- Писарь он, - заявил всезнающий Рогги, – вы его пальцы видели?

- Причем здесь пальцы? – не понял Зак.

- Такими сподручно перо держать и по бумаги словеса умные выводить, закорючки разные.

- Ха! – не сдержавшись, воскликнул матрос по прозвищу Бабура. Волосатый дядька с идеально круглым пузом, словно ядро проглотил. – Может он виолончелист?

- Это еще кто будет? - заинтересовался Ленни, услыхавший незнакомое слово. - Вроде графьев?

- Вроде на уроде… Ты где должен быть по распорядку? Почему не на рангоуте?

И тут же парню влетает звонкий подзатыльник.

- А ну бегом на мачту!

Ленни в команде не любили, вечно подтрунивая и издеваясь. Я было решил, что дело в его молодости – судя по внешнему виду пацан был немногим меня старше, но все оказалось куда проще. Он просто не умел поставить себя в коллективе. Есть такая порода людей, только и способных, что заискивать и пресмыкаться, готовых угождать по малейшему поводу. В нашей банде таковым считался Тишка. Но у Тишки мозги были, он понимал, что ежели стелешься перед сильными, только они о тебя ноги вытирать и будут, а ежели стелешься перед каждым…

Все не любили Ленни, а Ленни не любил меня. С самого первого дня, когда поймали безбилетным пассажиром за бочками. И вместо того, чтобы вздернуть на реи, оставили в качестве трюмной обезьянки - самой низкой из должностей в иерархии торгового судна. Работа из разряда «подай-принеси» для тринадцатилетних мальчишек, мечтающих стать юнгами. До моего появления обезьянкой на корабле служил Ленни. Он долгих полгода проплавал на «Оливковой ветви», и казалось, должен был быть рад переходу в ранг матросов, но не сложилось. Для команды Ленни навсегда остался мальчиком на побегушках, той самой трюмной обезьянкой. Его так и звали Ленни-мартышка, а то и вовсе забывали про первую часть имени, упоминая лишь обидное прозвище.

Обидно Ленни было вдвойне, потому как зеленого новичка мартышкой никто не величал. Иногда Крысенышем, но чаще Танцором, благодаря моим выкрутасам на доске. Матросы с удовольствием вспоминали тот злополучный вечер: дразнили, подкалывали, но делали это по-свойски, не зло. Тот же кок после каждой уборки на камбузе, довольно щерился и шутил:

- Поди соскучился по Жоржетте? Ты не смотри, что она плоская - дама хоть и с характером, но ловкачей вроде тебя любит.

А потом давал мясных обрезков наравне с Фартовым, что уж совсем было удивительно, потому как кок никого на судне не признавал, окромя хвостатой скотины и капитана.

Ленни все это примечал и злился. А поскольку человек был маленький, то и пакостил по мелкому: то ведро с водой опрокинет, то проход загородит, когда с тяжеленым тюком наверх поднимаешься. Под конец и вовсе подзатыльники стал отвешивать, без особой на то причины.

После очередного тычка ко мне подошел Зак и лениво, словно нехотя поинтересовался:

- Танцор, ты чего терпишь?

- Ну… Ленни член команды.

- И что?

- И старше по званию.

Зак задумался, погонял жвачку из табака под верхней губой, а после выдал:

- Океан стихия суровая – ошибок не прощает, потому моряки иерархию чтут. Командир здесь бог и царь, а боцман заместо отца родного. Все так, Танцор, все так… Но есть одна вещь, которую на корабле ценят превыше всего, и поперек которой ступать не смеют. Ежели наш кок начнет мышиный помёт в еду добавлять, то его быстро к Всеотцу отправят. И боцмана следом за пустые зуботычины, и даже капитана не пожалеют, вздумается тому дурковать, потому как справедливость на море есть высшая мера. Подумай об этом, Танцор.

Я подумал, и когда в следующий раз получил пинок от проходящего мимо Ленни, терпеть не стал. Ударил коротко, без замаха, оставив противника корчиться на влажной после уборки палубе. Никто и слова не сказал, а дежуривший у леера матрос, так и вовсе отвернулся, делая вид, что ничего не произошло.

После случившегося Ленни отстал, но обиду затаил, такую же мелкую, как и он сам. Дня не проходило, чтобы я не ловил на себе взгляд маленьких озлобленных глазок. Он ждал, когда представиться случай отомстить, явно забыв о том, что в эту игру могут играть двое. И я дождался первым.

На двадцать шестой день пути разыгралась непогода. Не переставая, лил дождь, корабль вовсю качало, так что позеленевший барон Дудиков был вынужден скрыться в каюте. Штурман долго маневрировал, пытаясь подладиться под сильный боковой ветер. Зычный бас боцмана, отдающий команды вперемешку с матом, доносился то с правого борта, то с кормы. Пару раз на палубе показывался капитан без привычной на голове треуголки: он хмурился, и ничего не говоря, уходил.

- Убрать паруса!

Десяток полураздетых матросов ловкими обезьянами принялся карабкаться по вантам. Среди них выделялась одна, наименее ловкая и прыткая. В то время как первые достигли грот-реи, Ленни продолжал трепыхаться внизу, запутавшись в веревочной лестнице, что муха в паутине. Ох и матерился боцман, поминая родственников косорукой мартышки до пятого колена. Еще больше он матерился, когда Ленни трусливо полз по перекладине, то и дело замирая и вжимая голову в плечи. Я понимал парня, трудно быть смелым, когда корабль кренится то вправо, то влево, а под ногами бушующий океан.

- Встать! Встать, сучье отродье! – орал, надрываясь боцман.

Лени поднялся на трясущихся коленках. Попытался схватиться за натянутый рядом трос, но промахнулся и ухнул вниз. Парню повезло, что корабль в этот момент взобрался на гребень очередной волны, иначе упал бы прямиком на палубу, а не в темные воды океана.

- Человек за бортом, человек за бортом! – разнеслось по кораблю.

А я уже мчался на всех порах вперед. Вскарабкался по вантам, и только очутившись наверху понял, насколько тяжело приходилось матросам. Рея была не только мокрой от дождя, но качалась, то и дело норовя ускользнуть из-под пяток. Пару раз приходилось сгибаться, а один раз так и вовсе упасть, судорожно вцепившись в дерево руками. Совру, если скажу, что было не страшно. Но это был тот самый шанс, подняться по ступеньке иерархии наверх. Я справился, помог убрать парус на грот-матче, а потом…

Потом меня отвели в сторону носовой части, окружили толпой и принялись пинать. Надо отдать должное мужикам, били несильно, явно жалея силы. По голове так и вовсе ни разу не прилетело. Усердствовал один лишь Ленни, которого к тому времени успели извлечь из воды. Продрогший после купания, напуганный и одновременно злой, он нанес заключительный удар по заднице, угодив ровнехонько в копчик. Больно было настолько, что сидеть толком не мог. Поэтому лежал у борта, и смотрел в покачивающееся над головой небо, глотая слезы обиды вперемешку с дождем.

Через пару минут ко мне подошел Зак, и присев рядом, произнес:

- Справедливость на корабле - ценят, честное отношение к делу – уважают, а выскочек не любят нигде. Запомни, Танцор, подняться на мачту – это не просто работа, её еще заслужить нужно.

- Но я же сделал…

Зак тяжело вздохнул, словно приходилось иметь дело с идиотом. Привычно заработал челюстями, пережевывая листья Галийского табака.

- Я помог убрать парус!

- Кто тебя так узлы учил вязать?

- Но веревка же держит.

- Во-первых, не веревка, а канаты, а во-вторых, дуй-ка вниз. В трюме воды набралось, боцман велел убраться.

На двадцать восьмой день пути, уставшая от долгого перехода команда заметно оживилась. До первой остановки – клочка суши под названием острова Святой Мади, оставались сутки плаванья. По такому поводу свинцовые тучи расступились, обнажив брюхо белесого неба, а наш кок в кои-то веки расщедрился, выдав порцию бочковых огурцов. Давно пора, а то добрая половина команды страдала хроническими запорами от твердокаменных галет.

В порту должны были выгрузить половину имеющегося груза, в связи с чем капитан Гарделли запланировал длительную остановку, а наш квартирмейстер принялся составлять список вахт и увольнительных на берег. Споров было… кое-кто даже подраться успел, и заработать пару дежурств вне очереди. Я вперед не лез, памятуя о недавней взбучке, устроенной командой. Хотя чего таить, на землю сойти хотелось. Пройтись по улицам заморского города - почувствовать под ногами твердую поверхность, а не вечно качающуюся палубу.

В кубрике только и разговоров было, что о борделях, да количестве спиртного, ожидающего бравых мореплавателей в таверне.

- Танцор, ты чего нос повесил, - спросил Бабура, когда я поднимался на палубу, постукивая пустым ведром. – Будет тебе увольнительная, не переживай.

Как в воду глядел. На следующий день зачитали списки, в которых даже трюмной обезьянке по прозвищу Танцор нашлось место. Выделили четвертый день стоянки и половину серебрушки в награду.

- Считай это авансом, в счет будущей службы, - заметил Джефферсон. А в собравшейся толпе аж присвистнули от удивления, явно не ожидая подобной щедрости от капитана. Щедрости условной, потому как на половину серебрушки особо не разгуляешься. Если только пару кружек дешевого пива в таверне опрокинуть, и резиновый стейк сжевать с тарелкой переваренной фасоли.

- Да, Танцор… шлюху за такие деньги не снимешь, если только посмотреть, - посочувствовал один из матросов по имени Яруш. Тот, кто чаще других зависал в вороньем гнезде, будучи самым зорким из команды. А еще он был азартным игроком, поэтому тут же предложил. – Хочешь испытать удачу? С куцей серебрушкой на берегу все равно ничего не светит. А тут, глядишь, повезет - с двумя золотыми в бордель завалишься.

Яруш раскрыл ладонь, демонстрируя лежащие в них кости. Зашевелил пальцами и те принялись перекатываться, издавая заманчивый перестук.

Повезет… ага, как же, ищи дураков в другом месте. Того же барона Дудикова, коего каждый вечер обдирал, как липку. Нельзя играть с человеком, у которого две пятерки на гранях. Сие правило заучил крепко, еще на рыночных площадях Ровенска, где местные каталы обдуривали доверчивый народ. Поэтому покачал головой, и взяв ведро с тряпкой, отправился драить трюм, где в очередной раз нагадил истосковавшийся по кошкам Фартовый. Блохастое отродье…

Сколько себя помнил, всегда спал чутко. Половица скрипнет, вскакивал с кровати, выхватывая припрятанный под матрасом нож. Иногда это уберегало от неминуемой взбучки, а порою спасало жизнь, поэтому на море привычкам своим не изменил, разве что острого лезвия под рукой не имелось.

В ночь перед сходом на берег, очнулся, заслышав посторонний шум. Обыкновенно на корабле скрипело все, начиная от поперечных балок, и заканчивая поясницей Бабуры, но в этот раз звуки были другие. Уж слишком ритмично постанывали доски, будто кто-то тяжелый, крадучись, пробирался на выход. Открыл глаза и точно – густая тень промелькнула в проеме.

Вставать среди ночи в гальюн за преступление не считалось. Тогда какой смысл таиться? Имелся за мной грешок, от природы был крайне любопытен, потому и не стал вылеживать, а тихонечко встал и направился следом.

Поднялся по трапу наверх и очутился на палубе, привычно пустой для позднего времени суток. Над головой слабо трепыхался парус, возле борта лениво переговаривались вахтовые. Гальюн располагался в районе носовой части, но преследуемый не стал туда сворачивать. Вместо этого он пригнулся, и стараясь держаться тени, поспешил в сторону кормы, где располагалась каюта капитана.

Не понял… А что там забыл Яруш, служивший на судне обыкновенным матросом? Его дело – сидеть в вороньем гнезде и наблюдать за далеким горизонтом.

Мне бы вернуться обратно - в кубрик, провонявший запахом пота и сырости, досыпать остатки сладкого сна. Но любопытство, чтоб его…

Фигура матроса миновав открытое пространство, добралась до пассажирских кают. Поскреблась в крайнюю правую - тихо и осторожно, стараясь не привлекать внимание дежурных на юте. Некоторое время ничего не происходило, а после дверь приоткрылась, бросив узкую полоску света на палубу. Таящийся Яруш тут же юркнул внутрь, и каюта закрылась с легким щелчком.

Так вон оно что… Пару дней назад капитан озверел, увидев дорогой перстень на пальце одного из баковых матросов. Приказал вернуть украшение поигравшемуся в пух и прах барону, а боцману велел прекратить азартные игры на корабле. Точнее, запретил вовлекать в них наивных пассажиров. Дескать, внутри команды, обдирайте друг друга как хотите, а его светлость трогать не смейте.

На свою беду барон Дудиков был натурой увлекающейся, крайне охочей до игр. Он целый месяц изнывал от скуки не зная, куда себя деть. Сначала слонялся по палубе, зевая и пялясь в горизонт. Потом принялся приставать с разговорами к капитану и квартирмейстеру, но быстро тем надоел и был культурно послан. После чего был вынужден переключиться на свободных от вахты матросов, но и там не сложилось, поскольку моряки народ простой, великосветским беседам не обученный. Кости уравняли всех. Им было плевать, малец ты или старец, убеленной сединами, хулиган с подворотни или барышня, утянутая корсетом. Знай себе, делай ставки и бросай.

Барон и бросал с лихорадочным блеском в глазах, проигрывая крону за кроной, снимая драгоценные перстни с пальцев, пока не наступил запрет. Ох, его светлость и шумел: ругался, матерился, топал ногами по палубе. Он так и не понял, что капитан Гарделли пытался спасти его карманы, поэтому закрылся в каюте и принялся делать единственное, что оставалось - бухать.

А теперь значит это… Ох и хитер Яруш, ох и рисковый. Если капитан прознает про ночные игры, то велит высечь и выгонит без денег в ближайшем же порту. Стоит ли того золотой перстень?

Наверху послышались громкие хлопки, и я дернулся, пригибаясь к палубе. Всего лишь чайки, пернатые предвестники суши на горизонте. Тело устало и просило сон, но разум… Разуму было любопытно, поэтому я прокрался следом и замер у двери, ведущей в каюту.

Сквозь замочную скважину доносился пьяный лепет барона, перемежаемый стуком костей, то и дело бросаемых на поверхность столешницы. Яруш все больше молчал, лишь изредка издавая звуки удивления или восторга. Я начал скучать, и уже было решил податься обратно, как вдруг:

- … Печать Джа.

Послышалось или барон сказал про…

- Простите господин, но я не верю. Слишком редкая вещица для наших земель, - судя по тону сказанного, Яруш тоже сомневался.

- Для ваших земель может и редкая, а там куда мы плывем, дело обычное. Хочешь глянуть одним глазком?

- Не смею просить.

Барон издал довольное фырканье, словно лошадь увидевшая лохань овса. Послышались шорохи… Неужели действительно, Печать Джа?! Я приложил глаз к замочной скважине, пытаясь разглядеть происходящее внутри. Бесполезно, слабые отсветы лампы позволили увидеть лишь гуляющие тени по стенам каюты.

Постукивание, шум отодвигаемого саквояжа, щелчок, а следом разочарованный вздох Яруша.

- Я-то думал, он светится.

Дудиков аж всхрапнул от удовольствия.

- Экая деревенщина, кто же тебе Печать Джа в чистом виде хранить будет. Слышал про божественное проклятие?

- Разъедающее кожу и превращающее внутренности в кисель?

- Это все слухи, меньше глупцов слушай… Кожу не разъедает, вместо этого появляются шелушащиеся пятна, знаешь, как у людей, обгоревших на солнце. Постоянно тошнит, волосы вылазят, а есть и такие у которых глаза лопаются.

- Прямо лопаются!?

- Ну лично не видел, - после небольшой запинки признался барон, - знающие люди говорят, что вытекают.

- Страх-то какой… А то что мы сейчас рядом сидим, ничего не будет?

- Вот для этого и нужен защитный кожух, сделанный из специально материала. Хочешь посмотреть, что внутри?

Я буквально кожей ощутил бурю эмоций, охватившую Яруша. Он и боялся, и желал краешком глаза взглянуть на запретную вещицу, овеянную мифами и легендами.

Барон это тоже понял, поэтому загоготал во всю глотку, а отсмеявшись, довольно произнес:

- Не переживай, если глянуть по-быстрому, ничего не случится. Печать проклятия ложиться только на жадных людей: кто глаз от красоты отвести не может, пялясь часами, и кто на богохульство решится, прикоснувшись к священной реликвии голыми руками. Готов?

- Я… я не знаю, - залепетал перепуганный смотровой.

Шорох, а после раздался восхищенный вздох, лучше всяких слов говорящий об увиденном. Как же мне хотелось лицезреть божественное чудо, хотя бы краешком глаза, но увы, одни лишь тени, трепещущие в свете лампы.

От напряжения выступили слезы. И без того мутная картинка подернулась рябью, но я продолжал вглядываться в темноту, надеясь увидеть отблески мистического пламени. И вдруг хлопок! Резкий и громкий, словно некто раздраженный захлопнул крышку ларца. Я дернулся от неожиданности, едва не завалившись на пятую точку, а из-за двери послышался раздраженный голос барона:

- Кому сказано – не трогать!

- Но оно же такое красивое…

- Знаю, потому и предупреждал. Ты что же, жизни надумал лишиться, избрав наихудший из имеющихся способов?

Ярушу было плевать на собственное здоровье. Он словно не слышал сказанных слов, пролепетав заплетающемся языком:

- За одну частичку Печати Джа дают тысячу полновесных крон. Сколько здесь?!

- Здесь-то? Здесь три кило чистого веса. Достаточно, чтобы встретить безбедную старость. И еще детям твоим с внуками достанется.

- А можно еще глянуть, хотя бы разок, - Яруш заговорил быстро и торопливо, словно жаждущий напиться с дороги путник. Но воды так и не получил, ни капли.

Барон, пребывавший до того в благостном расположении духа, вдруг стал злым и раздраженным.

- На сегодня хватит!

- Господин, не смею о многом просить. Всего лишь приоткройте крышечку, на чуть-чуть.

- Пшел вон! Убирайся к шантру, песий сын! – хозяин каюты заорал так, что смолкли, стоявшие на юте матросы.

Устроенный его светлостью шум можно было списать на проявления горячечного бреда. Барон последние дни только и делал, что крепко пил. Блевал и снова пил, а потом выходил на палубу и начинал ругаться со всеми подряд. Особенно доставалось чайкам, облюбовавшим реи и гадившим на снующих внизу людей. Птицы они что - твари глупые, людской родословной не разумеют.

Пьяный барон снова бушевал - кажется, вахтенные, так и решили, поэтому не стали дергаться с проверкой. Я же нырнул в густую тень, сочтя за лучшее удалиться. Не стоит испытывать терпение госпожи удачи, она дама переменчивая, может и наказать.

Без происшествий добравшись до кубрика, свернулся клубком на тюфяке и попытался заснуть – какой там: мысли роились в голове, заставляя вертеться и крутиться. Старая солома колола бока, душа же ликовала и пела: Печать Джа… Печать Джа!!!

Впервые я услышал о божественном артефакте от красномордого лудильщика Батуры. Днем тот ходил по дворам, починяя дырявые сковородки, а вечером спускал заработанное в таверне. Мочил редкую бороденку в крепком ячменном пиве и рассказывал про путешествия, про заморские страны и их странные обычаи. Как они наряжаются, перед кем спину гнут и каким богам молятся. Рассказывал сначала собутыльникам за столом, а потом и пацанве, дежурившей неподалеку.

Потому мы Батуру никогда не трогали. За все время ни одной монетки из карманов не стащили. Ждали, когда тот выйдет из дверей, пройдет до улицы Кирпичников, пошатываясь и пугая припозднившихся встречных матрон. Свернет за угол к пустырю, поросшему чертополохом, и сядет на поваленный ствол, набивать черную от времени трубку.

Мы окружали лудильщика, рассаживаясь по сторонам. Те, кто постарше – рядом, а мелюзга, где придется: на корточках, на траве, прямо на голой земле, посыпанной осколками битых кирпичей.

- Дядька Батур, дядька Батур, расскажи, как Олаф Златокудрый великана победил, - просили одни.

- Лучше про то, как воин сермяжный демона осьмипалого одолел, - требовали другие.

- Про войну Северную давай, про походы, - кричали третьи.

Порою дело доходило до драк и пущенной из носов вьюшки, настолько каждому про свое послушать хотелось. Шумели всем гуртом, но стоило лудильщику открыть рот и пацанва тут же смолкала. Ловила каждое слово и слушала, затаив дыхание: про дракона и отважного рыцаря, про скупого торговца и ловкого скомороха, способного обставить самого хитрого из королей. Каждому мнилось, что это он бьется с хвостатым чудовищем, избавляя жителей деревни от страшной напасти. Не Тишка, и не Ленька-Вторак – конопатый дрищ в штопанной рубахе, а великий воин, в позолоченном шлеме и алом плаще, развивающимся за спиной.

Мне же больше всего нравилось слушать про Новую Землю, открытую двести лет назад. Место, где каждый может стать бароном, а может быть даже и графом, если повезет. Где рыбы и зверья водится в избытке, а золото лежит прямо в горах, дожидаясь своего хозяина.

Однако главным чудом Нового света считались Печати одновременно проклятого и благословенного Джа - могучего нефилима, восставшего против Всеотца, и подарившего людям лучезарные камни. Сына смертной женщины и бога, так и не сумевшего смириться с вопиющей несправедливостью. В то время, как властители небесных чертог пребывали в вечной неге, предаваясь пирам и веселью, люди были вынуждены влачить жалкое существование далеко внизу, на забытой и брошенной всеми земле.

В один из дней Джа прокрался мимо стражей - осьмипалых демонов, с головой льва и телом ящерицы. Сбил замки с небесных складов и озарился свод вспышками, и посыпался на землю благодатный дождь из священных камней. Люди находили их многими сотнями, лежащими прямо на голой земле, и светящимися таинственным пламенем. Самые прозорливые быстро смекнули, что за мощь таится внутри Печатей. Было достаточно одного камня, чтобы осветить улицы целого города, а холодной зимой согреть дворцы и замки.

Наступила великая Эра Благоденствия, когда не было ни голодных, ни бедных, не было войн и конфликтов, а люди жили в миру и достатке, вознося молитвы отважному Джа. Тогда разгневался Всеотец на сына, что похитил камни из небесных чертогов, но больше всего на созданий своих, забывших Творца и ныне возносящих молитвы другому. И тогда затрясло землю, поднялись гигантские волны из пучин морских, а божественный пламень принялся сочиться сквозь земные разломы, заливая жарким огнем города и пашни. Печати же, некогда благословленные, стали приносить болезни и страдания. Проклял Всеотец украденные дары, и всякого, кто отваживался к ним прикоснуться, ждала неминуемая смерть.

Одно у людей было спасение, вновь обратится к Творцу, суровому и карающему. И тогда появилась Церковь, где каждый день возносили молитвы богам небесным, умоляя простить сынов и дочерей неразумных, забывших Всеотца. И успокоился мировой океан, и вернулся божественный пламень в недра земные. Некогда благословенные Печати оказались под строгим церковным запретом. Каждому нашедшему их, следовало немедленно сообщить в ближайший храм. А вздумавшие ослушаться незамедлительно объявлялись еретиками, подлежащими гонению и смерти.

Сколько казней отступников я видел, не сосчитать. На городских площадях Ровенска еретиков обыкновенно вешали, а Ленька баял, что в соседнем Борцево жгли живьем. Может и так, сам не видел, а Леньке верить… Любил мой товарищ приврать, чего уж там.

История, рассказанная устами Церкви, сомнению не подлежала, поэтому рассказы лудильщика о том, что далеко за океаном существует земля, где Печать Джа всего лишь горный минерал, казались ересью. Неужели такое возможно, чтобы божественные артефакты в открытую добывали и продавали? Принимали за каменную породу, заключавшую внутри себя невиданную доселе силу?

Старшаки сочли сказанное бредом перепившего лудильщика. Многие и вовсе предпочли держаться подальше от дядьки Батура, боясь навлечь гнев Церкви, а еще больше Всеотца. Мне же было интересно, послушать про места, где люди набивают животы досыта, где не мерзнут зимой и где экипажи ездят без лошадей.

Я ни разу в своей жизни не встречал Печать Джа. Не знал, как она выглядит, на что похожа и какой имеет цвет. И вот теперь, лежа в пропахшем сыростью трюме, пытался переварить услышанное. Прямо здесь на корабле, палубой выше хранилась великая ценность, стоящая огромных денег в Новом Свете. Теперь понятно, чего барон Дудиков пустился в плаванье. Ради такого куша можнобыло и жизнью рискнуть. У его светлости хватило ума пройти таможню и оказаться на судне, а вот мозгов промолчать…

М-да, спиртное и не такое вытворяет с людьми. Тот же дядька Батур разбился в смерть, поскользнувшись на ступеньках любимой таверны. Молод барончик и глуп. Это лишь вопрос времени, как скоро Яруш доберется до припрятанного в каюте: в лучшем случае украдет, а в худшем… а в худшем убьет и украдет.

Я повернул голову, и уставился в противоположный угол, где должен был спать смотровой. Яруш пару раз возвращался и снова уходил, возбужденный от всего увиденного. Наверняка строил планы по будущей жизни, полной радости и богатства. Думает, поймал птицу удачи за хвост. И того не знает, что сегодняшней ночью рука судьбы перевернула песочные часы. Побежали крупинки, потекли тонким ручейком, отмеряя оставшиеся дни. Выявляя, кто из нас двоих окажется шустрее и быстрее. Кто окажется первым.

Эх, Яруш, Яруш… Воровать – это тебе не в вороньем гнезде торчать и не пьяного барона в кости обыгрывать. Здесь наука нужна и опыт, нарабатываемый годами. Как бы вместо феникса не дернул ты деревенскую кобылу за хвост. Лошади животные строптивые, могут и лягнуть.

Глава 2. Острова Святой Мади

К вечеру следующего дня «Оливковая ветвь» бросила якорь близ острова Святой Мади. На самом деле островов было пять, расположенных в зоне прямой видимости друг от друга. Три из них оказались совсем уж мелкими, и кроме скал, да вечно гадящих чаек ничем похвастаться не могли. На четвертом находилась гора, заросшая густыми джунглями и, если верить всезнающему Рогги, небольшой поселок в три десятка дворов.

Тоже мне, небольшой… Сразу видать, что Рогги городской житель и в сельской местности отродясь не бывал. У нас три двора рядом поставь – целая деревня выйдет, с названием и старостой. Под Ровенском подобных селений развелось, что блох на бездомном псе, где все друг друга знали, и каждый другому если не брат, так уж сват - точно.

На острове пятом располагался город. Многочисленные строения облепили пологий склон, что гроздья разросшегося виноградника. Сплошные черепичные крыши и стены домов, от разноцветия которых рябило в глазах, как в далеком детстве, когда тайком любуешься стеклышками, собранными в банку из-под леденцов. Порою казалось, что здания наползали друг на дружку, норовили подвинуть, соседа, а то и вовсе забраться наверх. Оно и понятно – кругом океан, теснота.

На холме возвышалась громада форта, вмурованная в скалу. Слишком унылая и серая для города, раскинувшегося внизу. Черные прорехи бойниц, ощетинившиеся дулами многочисленных орудий. Огромные лафеты на зубчатых стенах, рядом с которыми даже самый высокий человек казался букашкой. Форт был готов к бою.

- Говорят, весу в одной бомбарде, как в пятидесяти лошадях, - не удержавшись, выдал очередную справку Рогги-всезнайка.

- Это же как они бьют? - невольно вырвалось у меня.

- Знамо как - больно, - пробубнил стоявший рядом Бабура.

- И прицельно, - добавил Зак.

Вся команда столпилась на верхней палубе. Собралась вдоль борта и смотрела на город, раскинувшийся перед глазами. Завлекательная вышла картинка на фоне закатного неба и первых огней, осветивших извилистые улочки города. Завлекательная и очень уютная, особенно когда стоишь на гуляющей под ногами палубе, а дубовая от соли рубашка липнет к телу.

- Там тебе и таверны с пивом ржаным, и бордели с девками грудастыми, - мечтательно проговорил один из матросов.

- Будет вам и пиво, и девки грудастые, а ну марш работать, шаромыжники портовые!

Голос у боцмана, что армейский горн, был слышен в грузовом трюме, а может даже на берегу. Старый морской волк как никто другой понимал тоску матроса по земле, поэтому дал вдоволь налюбоваться прелестями острова, а после взялся гонять. Мы весь вечер поднимали бочки и тюки с товаром на палубу, стаскивали к мачте и грузили с помощью лебедки на спущенные шлюпки. Медленно и аккуратно, чтобы упаси Всеотец, не окунуть поклажу в соленую воду. Ежели что, убыток капитан Гарделли грозился покрыть за счет платы, причитающейся команде. А что могло быть хуже, когда бордель вот он - рукой подать, а в карманах ни медяка. Поэтому старался каждый, от трюмной обезьянки до рулевого.

Мы работали весь вечер, а потом всю ночь напролет, управившись лишь к предрассветному серому небу. К тому времени трюмы «Оливкой ветви» наполовину опустели, а последняя лодка с товаром отчалила в сторону берега.

Не хотелось возвращаться в душный кубрик, поэтому я, как и большая часть команды, остался на палубе. Рухнул без сил возле борта, мечтая только об одном, как бы поскорее забыться. Мышцы стонали и ныли, каждая косточка отзывалась болью, напоминая о количестве перенесенного груза. Но хуже всего становилось от слов, сказанных Заком:

- Через семь дней будем грузиться.

- Как? - невольно вырвалось у меня.

- А ты что думал, до Нового Света порожняком пойдем? Моряк из нашего квартирмейстера может и никудышный, а вот торговец хоть куда. Не зря Джефферсон первым рейсом отправился на остров. Как пить дать, забьет трюмы по новой.

- Лучше всего вином, - подал голос лежащий неподалеку матрос, – а то с этих фруктов проку никакого: половина сгниет по пути, а оставшаяся будет стоить сущие медяки.

- Эко ты хватил, братец… вином. Для того чтобы, виноградный нектар Святой Мади перевозить, знаешь какие подвязки иметь нужно? Это только церковникам позволено, а мы торговцы простые: дашь мандарины – мандарины повезем, а не дашь так и вовсе пустыми отчалим.

- Зачем мандарины, когда есть хурма. Считай, килограмм в три раза дороже стоит.

- Шибко ты умный, братец, как я погляжу. Для хурмы лицензия нужна – специальная грамота, а без нее тебе ни один купец финиковых слив не отгрузит, даже самых залежалых.

Моряки лениво переругивались, а я лежал и думал о своем. И не было мне никакого дела до того, чем будут трюмы забиты: вином или хурмой. Пару золотых в кармане разницы не сделают, в отличии от той драгоценности, что хранилась неподалеку. Печать Джа настойчиво звала и манила. Только бы добраться…

Барон Дудиков одним из первых сошел на берег вместе с квартирмейстером и группой счастливчиков из числа моряков. Казалось бы, вот он, шанс проникнуть в неохраняемую каюту, но увы, на палубе постоянно отирался народ. После того, как «Оливковая ветвь» бросила якорь, работы у экипажа заметно поубавилось. Вахты неслись с заметной ленцой, а изнывающие от безделья моряки даже не спускались вниз, предпочитая пялиться на город и считать часы до увольнительной. Океан всем осточертел, и каждый ждал своей очереди.

Я тоже ждал своего часа. Терпеливо и настойчиво, одним взглядом приглядывая за каютой, а другим за Ярушом. Наш смотровой заметно нервничал. Ему явно не хотелось сходить на берег и оставлять столь великую ценность. Я буквально физически ощущал душевные терзания матроса, особенно когда тому пришлось сесть в шлюпку. Унылая физиономия Яруша столь явно выделялась на фоне остальных лиц, что я не сдержался и помахал рукой. Плыви-плыви, дельфин сраный…

Следующей же ночью мне представился шанс: в предрассветные часы, самые трудные для караульных и самые сладкие для сна. Миновав шканцы, я юркнул к двери каюты. Достал имеющийся инструмент и принялся ковыряться в замке. Три стопорных штифта приподнять сумел, а вот на четвертом споткнулся. Слишком толстой и неповоротливой оказалась проволока, которую добыл, сломав один из фонарей в трюме. С этим светильником целая история приключилась. Кто же знал, что у боцмана каждый гвоздь учтен. Пришлось списать потерю на Фартового, окончательно тронувшегося рассудком. Кот шипел и кидался на всех подряд, не признавая даже любимого кока. Хватался зубами за канаты, за чужие задницы и ляжки, завывая и требуя себе самку, так почему бы фонарю не пострадать. Боцман после долго матерился, грозясь отправить блохастую сволочь в море, а пропавшей проволоки из крепежного элемента так и не хватился.

Я долго ковырялся в замке и в конце концов был вынужден сдаться. Для работы требовались более тонкие инструменты, но где же их взять? Была бы барышня на корабле…Стоп, а почему обязательно на корабле, когда целый остров в моем распоряжении, с женщинами и лавками, торгующими всякой мелочевкой, в том числе и столь необходимыми заколками. Осталось только дождаться своей очереди и сойти на берег.

- Танцор, ты там того… Жанетт не изменяй.

- Она дама хоть и плоская, но своенравная. Может и отомстить.

Под веселый гогот матросов я покидал «Оливковую ветвь». Весла с глухим стуком ударились о борт, оттолкнув прочь шлюпку, и споро заработали, поднимая в воздух веер брызг.

Берег приближался с каждой минутой, а заветная мечта отдалялась. Мечта о сытом будущем, о собственной крыше над головой и мягкой постели. Часы перевернулись, и песчинки заскользили вниз, с каждой пройденной минутой уменьшая шансы на успех.

Теперь я был в шкуре Яруша, в полной мере переживая то, что он пережил днем ранее. Может зря осторожничал? Может зря не стащил багор и не выломал дверь, выкрав заветную Печать? И плевать, что переполошил бы полкоманды. Куда хуже осознавать, что тебя могут опередить. Если уже не опередили…

От мыслей таких только сильнее вцепился в борт шлюпки, раскачивающейся на волнах. Мои дерганья не остались незамеченными для окружающих. Сидящий на банке Бабура оскалился в улыбке:

- Боисся, Танцор? А ты не боись, доставим в лучшем виде.

Знал бы он, чего я боюсь на самом деле.

На берегу нас уже ждали. Партия отгулявших матросов готова была вернуться на корабль. Причем готова во всех смыслах слова – трезвых среди них не наблюдалось, а парочка так и вовсе прикорнула на пирсе. Яруш ничем не отличался от прочих: вонял спиртом, словно потекшая бочка рома, а глаза… Этот лихорадочный блеск в глазах. Только попробуй успеть раньше, гаденыш.

- Танцор, не тормози! – дружеский тычок Бабуры едва не отправил меня в воду. Я сделал несколько шагов по пирсу и понял - земля кружится. От такого открытия, аж присел на корточки, схватившись за деревянный помост. Но мир не отпускало, продолжая шатать.

Народ в шлюпке заржал, а благодушно настроенный Бабура посочувствовал:

- Это оно с непривычки, Танцор, но ничего, скоро отпустит. Пройдись малясь, прогуляйся по городу… Заодно в бордель загляни.

- Но-но, никаких шлюх, Танцор.

- Помни о даме сердца!

- Она ждет твоего возвращения.

Ох уж эти шуточки про Жанетт. С количество монет, покоящихся в моих карманах, про бордель можно было забыть. Тут бы на ужин в трактире хватило.

В отличии от меня, сошедшая на берег партия матросов была полна энтузиазма и надежд. Заправлял всем всезнающий Рогги. Он уже бывал раньше на острове, поэтому на правах опытного возглавил гомонящую ватагу. Живой вихрь подхватил меня, потащил вслед за собой. Настолько стремительно и быстро, что пришлось приложить усилия, дабы вырваться наружу.

- Танцор, ты чего? – удивился Рогги. - Айда с нами.

- На счет денег не переживай, мы угощаем, - добавил громогласный Бабура. - И девочку в борделе снимем самый сок, как увидишь – пар из ушей пойдет. Правильно я говорю, мужики?

Моряки зашумели, поддерживая товарища. Разумеется, не обошлось и без шуток про Жанетт. Дескать, хранить верность доске – глупо, к тому же жениться на ней не обещал.

Пришлось отбиваться от разудалых матросов клятвенно заверив, что к вечеру непременно присоединюсь к всеобщей пьянке в таверне… Песий сын знает, как она называется. Я даже адреса запомнить не удосужился, настроенный совсем на другие дела.

- Ты это, парень… ты не смотри, что городок тихий и мирный, - предупредил Рогги на прощанье. - Поверь, это только на первый взгляд. Кошельки здесь воруют и по ночам режут ровно так же, как и везде. И нашего брата, сошедшего на берег, да готового спустить деньгу, чуют за милю. Держись подальше от глухих улочек и от девок готовых отдаться за медную монетку. Особенно от последних, если не хочешь, чтобы стручок твой отсох навсегда.

Ничего нового Рогги не сообщил. Я с рождения постиг науку городских улиц и шкурой чувствовал, куда ходить можно, а куда нельзя. И шлюх с экземами на пол лица насмотрелся, беззубых и с запахом протухшей рыбы под платьем. Уж лучше в помойное ведро стручок свой засунуть, чем в таких.

Матросы направились к ближайшей таверне, я же свернул на широкую улицу, ведущую прямиком на рыночную площадь.

Город мне не понравился. Казавшийся красивым с корабля, вблизи он выглядел, как обыкновенный портовый клоповник. Разноцветные стены порядком облупились и потрескались, помои стекали по улочкам вниз - прямо в гавань, пропахшую тиной, тухлятиной и дерьмом. Поверхность некогда синего моря покрывала сплошная пленка из мусора и отходов. В нос сшибало так, что близ расположенных кварталах нечем было дышать. И даже свежий морской бриз не мог исправить ситуации.

Понятно, что местные старались здесь не селиться. Возле порта располагались хозяйственные постройки: склады, ремонтные мастерские, разделочные цеха. А те редкие жилые дома, что все же имелись, принадлежали отбросам - воняющим, как и все вокруг.

Заморский город… Стоило плыть целый месяц, чтобы увидеть знакомую до боли картину? Словно и не покидал Лядово, где ошивался последние полгода в поисках подходящего корабля.

Новый Свет обязательно будет другим. Он должен быть другим, я в это верю! Люди сумевшие обойти запрет Всеотца, и справиться с проклятием Печати, разве будут они строить очередной гадюшник?

Я настолько погрузился в мысли, что не заметил хвоста. Похоже, вели меня с самого порта. Увидели, что сошедший на берег матрос отделился от товарищей, и решили поживиться. Глупцы, рассчитываете на карманы полные серебра? А горсти медяков в глотку не хотите?

- Матросик, такой молодой, такой славный, куда торопишься? Остановись, поговори со мной. Слышал про ночь любви, которую способны подарить смуглые южанки? О да, мы горячи, как горячи самые жаркие ночи Адалии.

А вот и обещанная Рогги шлюха, страшная, как рыба-демон, извлеченная из воды. Побитая, вонючая и возможно даже смуглая, только под слоем грязи этого не разглядеть. Над верхней губой скопились прозрачные пузырики – верный признак «плохой» болезни. Я не собирался с ней спать, а остановился лишь по одной причине - изучить улицу за спиной.

Сколько же вас, сколько… Вроде бы один - ошивается на углу дома. Причем делает это столь неумело, что даже шлюха обратила внимание на сутулую фигуру оборванца. На профессионального грабителя не похож, а это значит есть шанс, что он работает в одиночку. Да и не станут банды потрошить вновь прибывших матросов. Никому это не выгодно: ни купцам, ни лихим людям, ни городу. Всегда найдется легальный способ обобрать пьяного матроса, самого готового расстаться с деньгами – ты только помани. Значит типчик залетный, решил руки погреть на жару.

- Эй, матросик, подожди. А как же ночь любви? – послышался за спиной разочарованный голос шлюхи. – Ты куда?

Куда-куда, под ближайшую арку, поросшую сухим плющом. По всем понятиям внутри должен был быть тупик: дворик, окруженный стенами или глухой закоулок. Оказалось второе – что ж, так даже лучше: меньше свидетелей.

Внутри навалена куча мусора, бывшая когда-то стройматериалами, но за давностью лет превратившаяся в труху. Гнилые доски, солома, битый кирпич и остатки черепицы - все это когда-то давно имело цену, а теперь превратилось в хлам, который жалко выкинуть – авось пригодится. Замираю у стены здания напротив и за неимением лучшего изучаю ветвистую трещину. Прореху пытались заделать глиной, но та потрескалась, местами покрошилась, обнажив ломаные края кирпичной кладки. В Ровенске за подобное рукожопие давно бы на смех подняли, а здесь ничего - сойдет, потому как климат мягкий на многое позволял смотреть сквозь пальцы.

Позади раздались быстрые шаги – а вот и мой преследователь. Он явно торопился, спеша захлопнуть ловушку. Даже бежал, судя по сбивчивому дыханию. И вот теперь единственный выход в виде арки располагался за его спиной.

- Кидай монеты на землю!

Мои глаза делаются круглыми от испуга. Во всю таращусь на оружие, зажатое в чужом кулаке. Что это нож или заточка? Никак не пойму – рука клиента постоянно дергается, мешая рассмотреть.

- Кому сказано, вытряхивай… Порежу!

Трясущимися пальцами лезу в карман. Зачерпываю горсть монет и швыряю грабителю под ноги. Медные кругляши россыпью падают на землю, утопая в густой пыли.

Взгляд у мужика становится жадным, словно у голодного путника, дорвавшегося до еды. Он переводит взгляд с монеты на монету, беспрестанно бормоча:

- Еще, еще давай… Карманы проверю… порежу. Все вытряхивай, все.

В конце концов разум его не выдерживает и начинает плыть от вида богатства, валяющегося под ногами. Горе-грабитель присаживается на корточки и начинает шарить ладонью по земле. Про угрозу не забывает, выставив руку с ножом вперед. Только толку от него, когда взгляд вниз направлен.

Делаю пару быстрых шагов вперед и что есть мочи пинаю опущенную голову. Незадачливый грабитель валится на спину, издав странный звук, больше похожий на всхлип ребенка. Дергается, пытаясь шевелиться, но пропущенный удар слишком силен. Все - клиент выбыл из строя, по крайней мере на ближайшие десять минут. Этого должно хватить чтобы обшмонать тело и скрыться. Первым делом берусь за нож и матерюсь в расстроенных чувствах. Это даже не заточка – всего лишь шило, с потрескавшейся деревянной рукоятью. И на что я рассчитывал, на откидной нож с клеймом гарденских оружейников?

Вот незадача… С досады вгоняю погнутое шило в ладонь мужичка. Тот мигом приходит в себя, открывает рот, чтобы издать громогласный вопль. Пришлось заткнуть несостоявшегося грабителя, коротким ударом отправив в беспамятство.

Быстро собираю разбросанные по земле монеты. В карманах жертвы нахожу еще пару медяков. На многое и не рассчитывал, а вот нож… жаль. В Ровенске ни один уважающий себя шкет без лезвия на дело не выйдет. Это как клинок у рыцаря или золотая цепь на теле дородного купца – вещь статусная. Свои же засмеют, если будешь с шилом в кармане разгуливать. В лучшем случае, а в худшем – это же шило в задницу и засунут, и выгонят взашей, чтобы банду не позорил.

Я вынырнул из-под арки, отряхивая грязные ладони. Пыли вокруг собралось - немерено, что в заброшенном сарае. Не выдерживаю, и начинаю громко чихать, привлекая внимание шлюхи. Да и плевать, пускай смотрит. Никто не будет искать залетного матроса с вновь прибывшего корабля. Город большой, а лежащий в глухом закоулке человек – маленький. Отброс, которому глотку перережь, никто не заметит, а то и вовсе спасибо скажут.

Поэтому отворачиваюсь и быстрым шагом начинаю подниматься вверх по улице – рынок ждет.

Торговая площадь Святой Мади удивила размерами. Я ожидал от заокеанского города чего-то более грандиозного, а в итоге получил уменьшенную копию базара в Лядово. Все те же палатки с крикливыми торговцами, зазывающими покупателей. Сладкие дыни, пузатые арбузы, пахнущий хвоей маранг. Были и совсем уж фрукты диковинные, которые до сей поры видеть не приходилось, не то что попробовать.

- Вкусный спелый хаштым, только-только с берегов юга. Нежный, как руки любящей матери, и сладкий, что медовая патока. Молодой человек, не проходите мимо, попробуйте. Вкусите первую ягоду, и вы уже никогда не сможете отказаться от столь изысканного лакомства.

Чему жизнь меня научила, так это не тянуть в рот всякое непонятное. Особенно то, к чему вырабатывается стойкая привычка. А ну как заморский фрукт окажется хуже опия? И буду потом валяться в грязи, пуская слюни. Нет уж, за другим сюда пришел, значит и другое искать буду.

Обойдя весь рынок, но так и не найдя нужного, свернул на узкую улочку, идущую вверх по склону. Здесь и дома побогаче, и вони поменьше и стража на глаза попадаться стала. Пару раз меня останавливали, интересуясь кто такой и с какой целью направляюсь в верхнюю часть города. Пришлось признаться, что ищу подарок девушке, какие-нибудь безделушки, вроде заколок. А еще хороший качественный нож, который купить средства не позволяли, если только стащить. Впрочем, о последнем я благоразумно умолчал.

Усатый стражник направил меня на соседнюю улицу – красивую, с ленточными фонарями, переброшенными через крыши. Первые этажи домов оказались заняты всевозможными магазинчиками. Череда выдраенных до блеска витрин, покрытых красивыми надписями и рисунками. В некоторых горели огни несмотря на светлое время суток. И не просто горели – мигали, отбивая беззвучный ритм.

Я тренькнул дверным колокольчиком и зашел внутрь, пораженный увиденным. Маленькие лампы подмигивали мне, гасли, а потом вновь загорались. Бежали друг за другом, проносились из одного угла помещения в другой, словно луговые светлячки.

- Удивлены? – хозяин магазина был явно доволен произведенным эффектом.

- Это… это магия? – только и смог, что выдавить.

- Можно и так сказать. Перед вами выставочный образец, привезенный с самого Нового Света - называется гильянда.

- Гиль-ян-да, - повторил я, пробуя незнакомое слово на вкус, – а на чем оно работает?

- Угадайте.

- На жиру?

- Нет.

- На светильном газу?

- О, я смотрю вы человек образованный, про газовые фонари уже знаете.

Не то чтобы знал… Купец Хнычкин в позапрошлом году решился выставить новинку на площади. Ну народ и ломанулся со всех сторон, посмотреть на невиданное чудо света. Бока друг другу намяли, кто-то кошельков лишился, а кое-кто и жизни, затоптанный любопытной толпой. Больше тот фонарь на площади не появлялся, а купец Хнычкин по слухам выставил целый сундук золота в качестве повинной. Только сомневаюсь я, что был сундук. Кто же за жизнь простого горожанина больше двух крон даст. А их там погибло от силы полсотни. Вот и выходит, что не сундук, а маленькую шкатулку, из которой половину городской казне причитается в качестве налогов.

- Не догадались, молодой человек? - продавец хитро прищурился.

Других вариантов в голове не имелось. Я уже готов был признать поражение, как вдруг озарение вспышкой пронеслось в голове:

- Печать Джа?!

- Не то чтобы Печать, - старик, явно расстроился. Его можно было понять: стоял, скучал за прилавком, и тут случай подвернулся, подразнить ротозея из числа тупой матросни. Кто же знал, что матрос окажется догадливым. – Всего лишь маленькая частица, невидимая для невооруженного взгляда.

Всего лишь крупинка и такой результат. А сколько крупинок можно наколупать из трехкилограммового слитка, что хранится в каюте барона? Это же охренеть можно!

Я по-новому взглянул на доселе неведомую гильянду. Если верить рассказам лудильщика, Печать – это не что иное, как сосуд для огромного количества божественной энергии. Чтобы ее выкачать, нужны были особые инструменты и специальная веревка. Вон она, черная и гладкая, словно аспид, водящийся в развалинах старого замка. Именно по ней бежала небесная сила, заставляя гореть и мигать маленькие фонари. Интересно, а что находится внутри светильников? Что за пламя создает столь ровный и мягкий свет?

Я спросил у старика, но тот лишь поморщился.

- Молодой человек, вы будете покупать товар?

Я бы купил, только нахрена на корабле фарфоровые чашки?

- Мне бы заколку дамскую.

- Дальше по улице, третий магазин слева, - пробормотал недовольный старик и вернулся за стойку, всем своим видом демонстрируя нежелательность дальнейших расспросов. Жаль, очень уж хотелось узнать про гиль-ян-ду, работающую на магической силе.

Я вышел наружу, явно озадаченный увиденным. Почесал затылок и посмотрел наверх - вся торговая улица была накрыта сеткой, сотканной из веревок аспидного цвета, с множественным вкраплением в виде фонарей. Светильники были погашены по причине дневного времени суток, но до чего же красиво должно быть ночью, когда сотня маленьких светляков, наполненных божественной силой, загорается над головой. И тут меня озарило…

Гильянда в только что оставленном магазине, уличные фонари, и даже витрины – всё это было связано в длинную цепь, черпающую силу из одного источника. Печать Джа освещала торговый квартал, а может даже целый район. Точнее не Печать, а её маленькая песчинка – кроха, которую и глазом-то не разглядеть по заверениям продавца.

На счет последнего я сильно сомневался, потому как верить торговцам, что шлюхам, расхваливающим мужскую силу - всё сделают, лишь бы клиент остался доволен. Невидимая песчинка – это же надо такое ляпнуть… Чем пилить её будешь, старче, коли в мире подобных лезвий не существует.

Наслушался я в своей жизни фантазеров, которые сами ничего не видели, зато с чужих слов такого понарасскажут - хоть стой, хоть падай. Невидимая… то же мне. Да кто ж его, старого к божественному чуду подпустит? Это только барон-лопух без охраны небесные артефакты перевозит, а люди умные наверняка замки понавешали, да круглосуточную охрану выставили.

Весь оставшийся путь до магазина прокручивал недавний диалог с продавцом. И сам не пойму, чем он меня так зацепил, но вот злился, и все тут. Особенно когда вспоминал подслеповатые глаза старика. Надо было стащить с прилавка фарфоровую чашку, чтобы впредь неповадно было людей за лохов держать. Я может и не силен в знаниях, но это же не повод в открытую потешаться.

Колокольчик над головой звякнул, и я оказался внутри очередной лавки. Здесь обошлось без гильянд, и слава Всеотцу, а то наслушался.

- Чего изволите? – из-за прилавка показался угодливый юноша.

- Мне бы заколку для барышни.

- Дамские заколочки, понятненько-понятненько. А какие изволите, в виде змейки или бублика? Зажим, клюв или банан? Диковинные восточные в виде палочек или классический гребень? Настоятельно рекомендую полумесяц, он сейчас, знаете ли, в моде. Прекрасно держится в густых волосах, придавая прическе дополнительный объем.

- Покажите эту, - ткнул я пальцем в витрину.

- Шпильку?

- Да, покажите мне шпильку.

- С россыпью алых бусинок или ту, что в виде прекрасной гортензии?

- Нет, эту! - я снова ткнул пальцем.

Продавец разочарованно вздохнул, и полез под прилавок за дощечкой с выставленными образцами. Нехотя достал товар – самый обыкновенный двузубец без лишних украшательств.

Я взял шпильку, покрутил в пальцах, оценивая прочность металла. Еще не хватало, чтобы внутри замка обломилась.

- Смею предположить, сей товар вы покупаете в подарок, - продавец принялся прощупывать почву. Наклонился и доверчиво зашептал: - поверьте, дамы нашего города весьма избалованны мужским вниманием. И что бы их удивить, потребуется нечто большее, чем простая безделушка. В салоне мадам…

- Сколько? – перебил я парня.

- Восемь пенсов.

- А если в кронах?

- В аларнийских или…

- В восточных.

Продавец на миг задумался, наморщив лоб. Забормотал неразборчивое про одну восьмую доли, а после выдал:

- С вас двенадцать медных монет.

На рыночном развозе в Лядово подобная мелочь дороже пяти медяков не стоила, а этот накрутил больше, чем в два раза. Ну да и хрен с ним, пускай подавится. Нет времени цену сбивать или искать, где подешевле.

- Уважаемый, наши дамы любят щедрых, - донеслось в спину.

Хотел на прощанье дверью хлопнуть, но сдержался. Никогда не любил торгашей – они хуже уличных катал, вечно надурить готовы. А еще самых умных из себя строят, словно умудренные знаниями книгочеи. Прощелыга в магазине украшений с чего-то решил, что я подарок для шлюхи подбираю. Словно у сошедшего на берег матроса не может быть других целей. Может я замок хочу вскрыть и добраться до такого куша, о котором ему даже в самых сладких снах не снилось. А шлюхи… А шлюхи подождут, никуда не денутся.

Обернув приобретенный товар в тряпицу, я спустился с крыльца. Задрав голову, посмотрел на циферблат, прикрепленный к фонарному столбу. Стрелки показывали шесть часов вечера. До возвращения на борт оставалась уйма времени - вся ночь впереди. И чем теперь заняться?

Я засунул руки в карманы, пересчитать мелочь. Н-да,на оставшиеся монеты особо не разгуляешься, но набить пузо хватит, особенно в припортовой части города, где и еда попроще и ценник пониже. Туда и пошел, про себя решив, что непременно вернусь в торговые районы, когда стемнеет. Хотелось глянуть одним глазком, как будут гореть огни божественного пламени. Целая улица, залитая светом Печати Джа.

Наши церковники пошли бы красными пятнами, узнай о подобной ереси. В Ровенске за меньшее на костер отправляли, вешали на столбах, да глаза выжигали. Здесь же на острове у чернецов имелось лишь небольшое представительство. Местный губернатор даже часовню запретил построить и, надо сказать, правильно сделал. Потому как церковная братия подобна тараканам - стоит парочке завестись и глядь, через месяц уже сотня будет.

Засунув руки в карманы, я зашагал вниз по булыжной мостовой. Пропетлял мимо небольшой площади с фонтанчиком, где остановился послушать уличных музыкантов. Грустная серенада о вечной любви разделенных сердец. Рядом всплакнула почтенная матрона, а франтоватого вида мужчина бросил пару монеток в оставленный на тротуаре футляр. Он явно красовался перед спутницей и правильно делал, потому как девки щедрых любят.

Народу на улице заметно прибавилось. Город ожил, заговорил на сотни голосов, запестрил разношерстными нарядами. Кого здесь только не было: почтенных граждан и оборванцев, людей служивых и ротозеев, шляющихся без толку, чтобы просто время убить. Пару раз ловил на себе цепкие взгляды щипачей, но те быстро теряли интерес к трезвому матросу, предпочитая более легкую и жирную добычу.

Через пару кварталов повеяло большой водой. В нос ударил тошнотворный запах протухшей рыбы, а под ногами захлюпали ручейки помоев – приближался порт. Почтенная публика становилась все менее почтенной. Стали попадаться прохожие и откровенно разбойного типа с соответствующими знаками отличий в виде татуировок, перстней и колец.

А нож так и не удосужился стащить. Хожу без острого лезвия, словно голый по улицам.

- Танцор! – долетел до ушей знакомый голос. Из проулка прямо на меня вывалился Рогги. Дохнув парами алкоголя, перемешанными с запахом чеснока, возмущенно заявил: - ты чего трезвый?

Пришлось пожать плечами.

- Послушай мою науку, парень, - протянул Рогги. Облапил за плечи рукою, наклонился ближе и забубнил: - мы еще месяц плыть будем. Целый месяц, понимаешь? Не-а, нихрена не понимаешь. Иначе не разгуливал бы по улицам на трезвую голову. Что, думаешь, капитан от щедрот великих, велел каждому монет отсыпать и на берег отправить? А вот нихрена… Это чтобы матросы с ума не сходили, и бросаться друг на друга не стали, да зубами грызть, как треклятый Фартовый. Всеотец, забери душу злобной твари, - Рогги с досады сплюнул на землю.

Ответить всезнающему матросу я не успел. Чужая рука подтолкнула в спину по направлению к таверне. Будь я менее ловким, непременно бы споткнулся и распластался на пороге, а так пришлось подстраиваться: быстро перебирать ногами и поворачивать корпус, уходя от столкновения со встречным пьянчужкой, чтобы в самом конце вписаться в дверной проем.

- Как есть, Танцор! – раздался за спиной восхищенный голос Бабуры. Это он меня толкнул, едва не впечатав в стену. Мог и зашибить ненароком – силы в руках здоровяка было немерено.

Появление Танцора в таверне не осталось незамеченным. Приветственный хор голосов тут же наполнил помещение, пропахшее табаком и дымом, а еще пивом, что текло рекою. Мне всучили кружку пенного и усадили за стол, точнее за три стола, объединенных в один большой. Сошедшему на берег экипажу «Оливкой ветви» требовалось пространство, дабы отметить событие с размахом. Здесь были все, даже Дудиков, которого каким-то чертом занесло к пьяной матросне.

- Пей-гуляй, Танцор, барон угощает, - прогремело над самым ухом.

Интересно, что здесь забыл благородный господин? Неужели не смог найти более достойного занятия, чем сидеть в захудалой таверне, да напиваться дешевым пойлом? В портовом городе сыщется множество развлечений, начиная от игорных домов и заканчивая шлюхами на любой вкус и цвет, были бы деньги. У барона они точно водились… Холеная ладонь высыпала на столешницу очередную порцию золотых монет и с десяток луженых глоток разразился благодарственными криками.

- Танцор, чего застыл, словно девка красная перед грот-мачтой. Сказано же, барон угощает.

Пришлось сделать пару глотков. Напиваться не входило в мои планы, а вот поесть... В желудке мигом заурчало, стоило увидеть блюдо с жаренным мясом по центру стола.

Я схватил пару куриных ножек – ароматных, пахнущих чесноком и специями. Принялся рвать мясо зубами – податливое и такое нежное. Как же я по нему соскучился, Всеотец… От треклятой солонины кишки в узел свернулись. Сейчас бы еще похлебки наваристой с зеленым лучком – густой, со сметанкой, чтобы ложка колом стояла.

С глухим звуком стукнулись деревянные кружки - пьяные матросы разразились очередной порцией криков, а я вновь схватился за мясо, набивая голодный желудок.

- Смотри, как Танцор метёт, только зубы о кости стучат.

- Танцор, может пива?

- Отстаньте от парня, пускай отъедается, а то смотреть страшно – сплошные ребра.

- Это порода такая.

- Какая к шантру порода, когда ребра к позвоночнику приросли. Жрать надо больше, вот и весь сказ.

- Глянь, как челюстями работает… упустишь Жанетт, Танцор. Она сама дама стройная, только худых и любит.

Мне все эти разговоры были побоку – смеются и хрен с ним. Когда еще выпадет шанс поесть от пуза, так чтобы вдоволь: с сытой отрыжкой и жиром, стекающим по подбородку. А пиво… а пиво было откровенно паршивым – разбавленное, со странным привкусом древесины и кислым запахом половой тряпки.

Дудиков к стоящей перед ним кружке даже не притронулся. То и дело морщился, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Все эти здравницы в его честь, жрущие и пьющие матросы – вызывали стойкое отвращение у его светлости. Что же ты здесь забыл, господин барон?

Мысль это не покидала меня, она застряла в мозгах, словно камешек в ботинках. Я тайком наблюдал за ним, когда тянулся за очередной порцией мяса или когда обгладывал кости. Барон был не из числа людей, умеющих скрывать эмоции. Неприязнь, раздражение, брезгливость – то и дело проявлялись на лице благородного господина, но самым главным из них был страх. Я слишком хорошо знал это чувство, чтобы не распознать его по напряженной позе, по бегающим глазам. Нет, он боялся не матросов, скорее наоборот, искал среди них защиты. В большой шумной толпе, надеясь укрыться от неведомой угрозы.

В чем причина твоего страха, барон? Успел проиграться в пух и прах в игорном доме? Это вряд ли, иначе не сорил бы кронами направо и налево, проставляясь за выпивку. Может успел наставить рога местному аристократу? Или причиной всему трехкилограммовый артефакт, запертый в каюте? Ох как не хотелось об этом думать: до сцепленных пальцев, до жжения в груди. Именно так ощущал себя, когда видел золото, до которого способен дотянуться. Награду, которую могу получить, украсть или отнять силой. Крайне опасное проявление азарта, когда легко потерять контроль над собой и натворить глупостей.

Я уже ощущал внутренние позывы все бросить и пуститься до корабля вплавь. Вскрыть замок, отыскать заветную Печать и скрыться на одном из пяти островов. Затеряться в джунглях и ищите меня потом всем экипажем…

Всеотец, до чего же глупо! Неужели пару глотков дешевого пойла способны затуманить голову? Или все дело в проклятии, нависшем над небесным артефактом? Пришла пора выйти на улицу освежиться, а лучше всего отлить, о чем последние минут десять твердил переполненный мочевой пузырь.

Поднявшись с лавки, я зашагал по направлению к нужнику, располагавшемуся прямо под лестницей на второй этаж. И конечно же он вонял. Смрадный дух окутал угловую часть зала со столиками. Что за дикость? В Ровенске отхожие места питейных заведений обустраивались во дворе. Никому и в голову не могло прийти поставить туалет в помещении. Толпа пьяных посетителей, они же как свиньи - все засрут и все загадят.

Так оно по итогу и вышло. Даже у меня, привыкшего ко всякому, невольно заслезились глаза. Пол был покрыт склизким слоем экскрементов, и чем ближе он был к дыре, тем толще становился. Теперь понятно, что Рогги делал на улице, когда я на него наткнулся. Моряк банально отливал у стены, не в силах вдохнуть пары сего зловонного места.

Выдав струю на расстоянии, я завязал портки и с облегчением выбрался наружу. Мокрые подошвы заскользили по деревянному полу. Может выйти, почистить ботинки…

Стоп, а где его светлость? Я замер, вглядываясь в толпу гуляющих матросов. Кое-кто успел набраться и сползти под лавку, парочка лежала на столе, другие орали, зазывая шлюх и требуя больше выпивки. Ничего не изменилось, кроме одного – пропал барон. Раньше он сидел у стены, а теперь его не было. Внутри заныло от тревоги: нет, не за Дудикова, хрен бы с ним, за Печать!

Схватив Рогги за плечи, я попытался добиться от того ответа, но пьяный матрос лишь бормотал бессвязно.

- Барон-то? Барон ушел, - пришел на выручку Бабура.

- Куда ушел?

- Да пес его забери. С ним парочка наших была, Жедяй и этот, как его там, - косматая голова склонилась, то ли предавшись воспоминаниями, то ли погрузившись в сладкий сон.

- Танцор, айда к нам.

- Баб-то щупал за вымя? Знаешь они какими сладкими бывают.

- Давай, выпей якорную.

Многоголосица неслась со всех сторон, но я уже не слушал: толку от них, все равно ничего не знают.

Распахнув дверь, вывалился в теплую южную ночь. Голова закружилась от свежего воздуха. Некогда вонючие улочки благоухали по сравнению с душным залом таверны.

Куда же ты направился, барон? Глаза забегали, пытаясь вычленить из толпы знакомую фигуру. Девка, обряженная в застиранную одежду служанки, господин в сером сюртуке: то ли мелкий чиновник, то ли распорядитель по хозяйству, блюющей на углу выпивоха. Ага, а вон вдалеке мелькнула знакомая матросская форма. Если барон ушел с кем-то из наших…

Ноги сами собой понесли вниз по улице. Бежать в толпе та еще наука, здесь опыт нужен и чуйка, что у сторожевого пса. Ошибешься, в какую сторону перепуганный купчик дернется, и впишешься прямиком в мягкое пузо. А ежели за тобой погоня, а в руках чужой кошель горит? Могут и забить до смерти.

Я с малолетства постиг сию науку: через пот, синяки в половину тела и разбитое в кровь лицо, потому скользил сквозь людской поток, что раскаленный нож сквозь масло.

А вот и перекресток. Идущая вперед дорога вела к гавани и раскинувшему до горизонта темному океану. Справа находилась та самая улочка с приставучей старой шлюхой и глухим закоулком, где остался лежать незадачливый грабитель, а напротив… Напротив был лес или как его именовали местные жители – джунгли. Город здесь обрывался, дальше шли заброшенные хозяйственные постройки и дикая земля. За каким лешим барон туда поперся? Он и еще три провожатых из числа команды «Оливковой ветви».

Слишком плохое место они выбрали для ночных прогулок. Уличного освещения нет, лишь пару фонарей на облупившихся стенах домов: подрагивают неровным светом, пытаясь справиться с наступившей темнотой. Прохожие отсутствовали, как и городская стража, обязанная бдеть за общественным порядком. Кругом глухие стены перекошенных складов, да полуразрушенных амбаров.

Просто отличное место для всяческого отребья, скрывающегося от закона. Я бы и днем сюда не сунулся, не говоря уж про ночное время суток. Но барон-то, барон…

Мысли закрутились стремительным вихрем, сотканным из противоречий. С одной стороны понимал, что у благородного господина не может быть с собой артефакта, потому как лично его провожал, наблюдая с борта корабля, как тот садился в шлюпку. Тугой кошель болтался на поясе, как и шпага, поднимающая полы камзола. Драгоценные перстни на пальцах, толстая цепь на шее, инкрустированная каменьями и пачка документов во внутреннем кармане. Я даже успел заметить угол белого конверта, когда гуляющий ветер распахнул края господской одежды. Чего точно не было, так это трехкилограммового слитка. Предмета самого по себе объемного и тяжелого, а с учетом специального кожуха, защищающего от божественного проклятья, так и вовсе.

Печать Джа хранилась в каюте корабля – в том не было никаких сомнений. Тогда зачем лезу в глухую дыру, зачем рискую собственной шкурой? Разумного ответа не нашлось, лишь лихая чуйка продолжала нашептывать: «вперед-вперед, не упусти». Словно жизнь барона и артефакт были связаны таинственным образом. Исчезни его светлость и Печать тут же испариться, вместе с надеждой на светлое будущее. Этого я допустить не мог… никак не мог, слишком близко подобрался к верному шансу, способному изменить жизнь.

Вдохнул и выдохнул… Скользнул в густую тень, отброшенную серой стеной дома. В ноздри ударил запах прелой соломы, хотя, казалось бы, откуда ей взяться – крыши вокруг черепичные. Так обыкновенно пахло на конюшне у плохого хозяина или в животном дворе, по уши заросшем в грязи.

Миновав заколоченную дверь, добрался до разрушенной стены. Быстро заглянул в проем – кровать из тюков, следы костра, собранная из веток тренога. Ага, понятно, значит здесь организовал лежбище лихой люд или бродяги, что порою без разницы. Стоянка заброшенная, как и все остальное вокруг. Костра давно не разводили, а возле вспоротого тюка копошились крысы. Даже знать не хочу, чего они там отыскали.

Быстрым шагом миновав пролом, замираю. Мелькающие впереди силуэты были хорошо заметны, спасибо полной луне и высыпавшим на небо звездам. Особенно выделялась фигура барона в камзоле. Дудиков был явно выше матросов, телосложением худощав и шел походкой прямой и ровной, а не в раскорячку. Вот он остановился и до ушей долетели голоса, заглушаемые звуками города. Слишком далеко, слов не разобрать, лишь общие интонации. Барон и его провожатые о чем-то яростно спорили. Дудиков не стеснялся жестикулировать, а вот матросы замерли неподвижными скалами, взяв благородного в кольцо.

«Как пить дать, убьют», - мелькнула в голове заполошная мысль. И ладно если из-за золотых крон, что лежат в кошеле, а если знают про Печать Джа? Сколько народа в курсе о той вещице, что хранится в каюте? Может статься, что полгорода, учитывая болтливость глупого барона.

Темные силуэты впереди качнулись, но ожидаемой атаки не случилось. Фигуры лишь свернули в проулок, всеглубже погружаясь в трясину района, настолько заброшенного, что до сих пор не встретилось ни единой живой души. Не считая тех крыс, что копошились в подгнившем сене.

Добегаю до перекреста, где полминуты назад стоял барон с провожатыми. Осторожно заглядываю за угол дома – улица пуста. Учитывая неторопливый шаг, они не могли далеко уйти, а значит свернули. Вот только вопрос - куда?

Додумать я не успел: странные звуки наполнили ночной воздухе – серия громких щелчков, словно кто-то ловкий бил кнутом, стегая непослушную лошадь. Короткий жалобный вскрик, а потом все смолкло.

Источник шума был совсем рядом, за тем большим складом, что темной громадой высился через улицу. Стоит лишь нырнуть под арку и… столкнуться нос к носу с неизвестностью, может статься, даже с убийцей. Грохнул Жедяй с сотоварищами барона, а тут я весь такой красивый. И что они сделают со свидетелем преступления?

Недолго думая, я выбрал самый безопасный и сложный маршрут из имеющихся. Скинул тяжелые ботинки и пересек улицу, ощущая под ступнями холодный камень мостовой. Подбежал к стене и принялся карабкаться на плоскую крышу. Выступов хватало благодаря выщербленную кирпичу, образовавшему для ног удобные ложбинки. Не лестница, конечно, но тоже сойдет.

Повиснув на карнизе, я принялся осторожно подтягиваться. Оперся на руку и, закинув ногу, одним движением перевалился через край. Оказавшись наверху - замер, прислушиваясь к посторонним звукам: ничего… ни голосов, ни вскриков, ни щелчков кнута. Обыкновенно так работали профессиональные душегубы, затыкая жертвам рты и перерезая горло. Но уж точно не пьяные матросы, привыкшие драть луженые глотки, потому как по-другому в океане не докричишься, особенно когда висишь на рее, а за бортом бушует вода.

Странно это все... Уличная жизнь приучила держаться стороной от всего непонятного, и я бы непременно это сделал, но Печать Джа… Артефакт раскаленным жаром отзывался в груди, маня к себе. Может я уже попал под божественное проклятье, если думаю о нем не переставая?

Крадучись, словно Фартовый по камбузу, перебрался на другую сторону. Доски под ногами скрипят, шатаются, напоминая о возрасте строения. Дерево местами растрепалось, ощетинилось занозами, что лесной еж иглами. Одну из них и подцепил, наполовину загнав в пятку. Пришлось прикусить губу, чтобы не взвыть от боли.

Тихо - главное, не шуметь. Ложусь на живот и, приподняв голову из-за края карниза, начинаю осматриваться. Вижу небольшой дворик со старой повозкой в углу. Колеса давно сняли, как и борта, а вот длинные оглобли остались. Две палки уперлись в стену, словно рога невиданного животного, брошенного и обреченного навечно бодаться.

В углу черные силуэты бочек, чуть дальше груда ящиков и строительный мусор – все это знакомо и неоднократно видено, только по другую сторону океана. Измени окрас стен, добавь черепичную крышу со скатом и хмурое небо над головой – получится один в один район Кирпичников, столь же заброшенный и дикий. Приподнимаюсь на локтях и два светлых пятна сразу бросаются в глаза – тела матросов с «Оливковой ветви». Чуть дальше распростерся еще один, но где же барон?

Его светлость лежал у стены: прямиком подо мною, уткнувшись лицом в песок. Но если все мертвы, тогда кто же…

Звериное чувство опасности охватило тело. Я уткнулся носом в руки и затих, вслушиваясь в собственное дыхание. Оно казалось невыносимо громким, куда громче стрекота цикад и звуков ночного города. Кто-то очень опасный находился рядом. Настолько, что смог одолеть трех крепких матросов и одного барона, который даже шпагу извлечь не успел. Меньше, чем за минуту, без криков и лишнего шума, только череда странных звук, похожих на щелчки кнута.

Я ждал, но неизвестный так и не объявился. Он словно растаял в ночи, ничем не выдав собственного присутствия. А может и не было никого? Может драка закончилась Фаверсийским финалом, когда все участники дуэли мертвы? Бывает же такое…

Присев на корты, снова огляделся. Картина не изменилась: все та же повозка без колес, груда ящиков в углу и четыре мертвых тела. Очень захотелось сбежать, обратно в город с его ночной жизнью, но еще больше захотелось понять – что же, подери шантру, здесь случилось? Какая нечистая сила прокралась в глухой закоулок и убила людей? И как это может быть связано с Печатью Джа? Последнее важнее всего, потому как если бы не божественный артефакт, хрен бы я сюда сунулся. Не стал бы свешиваться с карниза, прыгать вниз и обыскивать тела.

Как и ожидалось, матросы оказались пустыми: на троих не набралось и серебряной монеты, а вот барон порадовал: семь полновесных крон золотом и дюжина серебром. Два перстня и одно кольцо, сидевшее столь плотно, что пришлось рубить вместе с пальцем, благо у одного из матросов нашелся острый нож. В кармане барона оказался конверт и документы, удостоверяющий личность Его Светлости Алекса Дудикова, урожденного барона Астрийского. Письма разобрать не смог, уж слишком темно было, да и вязь букв диковинная. Одно дело читать печатные буквы, а когда идет пропись с вензелями и закорючками… тяжело, одним словом.

Документы я решил прихватить, как и богатый улов в виде монет и украшений, а вот моряцким ножом… не то, чтобы побрезговал. Уж слишком приметным он был, а ну как на корабле опознают, начнут задавать неудобные вопросы. Да и тяжелым он был, в ладони плохо лежал. Для разделки рыбы может и сойдет, а вот для дел более тонких, где требуется острота реакции и ловкость рук - увы, нет.

Пока опустошал чужие карманы, успел приглядеться к ранам. Красные точки на спине, на груди, а у барона так и вовсе по центру лба. Это же какой силищей нужно обладать, чтобы лезвие загнать в черепушку. Точно не шпага, и не арбалетный болт, уж слишком ровными оказались края раны. Может быть копье? Снова нет, у них обыкновенно наконечники плоские с расширением по центру, а тут отверстие круглое, толщиной с указательный палец.

Я в последний раз глянул на распростертые тела и дал ходу. Пускай стража разбирается с мертвецами, это их прямая обязанность. Мне же пора была валить и чем скорее, тем лучше.

Прощайте, Его Светлость, господин барон…

Глава 3. Паруса на горизонте

На следующий день в означенное время мы были на пирсе. Мы – это тела пьяных матросов и те, кто был еще способен держаться на ногах. Всю ночь напролет экипаж «Оливковой ветви» кутил, захватив местную таверну. Пиво текло рекой по заросшим щетиной подбородкам, а огромное блюдо с мясом не покидало наш стол. Бордель находился кварталом ниже, поэтому многие пирующие возвращались и уходили, и снова возвращались, не в силах сделать окончательный выбор между крепким пивом и сладкими устами чаровниц.

Не всем подобные мытарства оказались по силам: были и те, кто отрубился в процессе. Их тела пришлось собирать по дороге: кого – лежащего у обочины, кого – притуленного к стене. Cложнее всего пришлось с Рогги: корабельного всезнайку стаскивали с постели, где он прикорнул в обнимку со шлюхой - страшной, что осьминогий демон, охраняющий врата в небесную обитель. Даже Бабура, на что моряк прожжённый и опытный, и тот Всеотца помянул, сотворив знак отвода злобных чар. Он же и спеленал матерящегося Рогги, грозящего пустить на дно морское дырявую посудину, по одному лишь недоразумению называемую кораблем. Рогги дрался, Рогги просил, Рогги умолял оставить его, а после умаялся и заснул – прямо на голых досках пирса.

- С ним всегда так, - жаловался Бабура, – по трезвянке не найти другого человека, который настоль был бы влюблен в море, а как выпьет – проклясть готов. В каждую шлюху готов вцепиться, лишь бы не плыть.

Судя по хмурым физиономиям моряков, Рогги был не одинок в своих чувствах. Никто не горел желанием возвращаться на опостылевший за долгие дни плаванья корабль, никто кроме одного единственного человека. И этим человеком был я. У меня буквально в пятках свербело, настолько хотелось пройтись по палубе. Увидеть дверь, ведущую в заветную каюту и вновь почувствовать близость к цели.

Сердце защемило, стоило лишь увидеть знакомый силуэт парусника – голые мачты на фоне синего неба. Мы наблюдали, как спускались шлюпки, как споро работали веслами матросы, пеня воду и поднимая вверх брызги.

- Не понял… что за дьявольщина? - первым почуял неладное матрос по прозвищу Зычник. Он и вправду был похож на весеннюю пташку, такой же носатый и взъерошенный. А еще обладал крайне острым зрением, потому и работал сменщиком Яруша в вороньем гнезде.

Следом заволновались остальные: забубнили на разные лады, наполняя воздух запахом перегара и чеснока. Я долго вглядывался в силуэты людей, находящихся в шлюпке, но так и не смог понять причину переполоха, пока Бабура не выдохнул обреченно:

- Капитан…

Капитан Гарделли без веской причины каюту не покидал. Он даже на берег сходил лишь раз, вынужденный по долгу службы решать бюрократические вопросы. Все давно привыкли к отсутствию главного и вдруг тот объявился. Плывет, возвышаясь гальюнной фигурой на носу шлюпки. Опершись на выставленную вперед ногу, и зорко вглядываясь в лица столпившихся на пирсе матросов. Может обойдется? Может бумаги в порту подписать забыл, или проволочку с товаром уладить? Да мало ли какие заботы могли возникнуть у капитана на берегу… Не обошлось.

Вода продолжала стекать по задранным вверх веслам, а капитан уже расхаживал по дощатому настилу.

- Где Жедяй? – накинулся он на первого подвернувшегося под руку матроса. Глаза грозно сверкали, некогда аккуратная борода встопорщилась, что шерсть на загривке Фартового. Понятно, что допрашиваемый растерялся. Похмельное утро не отпускало, а тут капитан пальцем в грудь тычет, чего-то требует.

- Где Жедяй, спрашиваю?! – заорал Гарделли на второго, выпучившего глаза то ли от страха, то ли от какого другого напряжения.

- Я это… когда мы, значицца, сидели… А я им говорю, зачем пошли – не ходите… А они, значицца, пошли.

Капитан на подобное безобразие лишь рукой махнул. Прошелся по пирсу и замер напротив массивной фигуры Бабуры.

- Ты! Докладывай, кто отсутствует.

Если Бабура и нервничал, то никоим образом этого не показал. Наоборот, вытянулся по струнке, словно заправский солдат перед строевым знаменем, и четко с расстановкой озвучил имена отсутствующих. Обычное дело - после каждой увольнительной пропадало несколько матросов, подгулявших и потому задержавшихся на берегу. Проштрафившихся наказывали собачьей вахтой и звонкой монетой, а особо ретивым Боцман читал лекции на тему, почему важно соблюдать морской устав. Обычное дело, только не в этот раз.

- Барон был с вами?

- Да, его светлость в таверне сидел, изволил пивом угощал.

- И?

- И ушел.

- Куда ушел, с кем?! – вдруг рявкнул капитан. Да так ловко у него это вышло, что даже чайки умолкли на берегу. - Отвечай, шантру тебя задери.

Напускная бравада мигом слетела с лица здоровяка. Захлопав глазами, Бабура выдал расстерянное:

- Его светлость с Жедяем ушел… вроде бы.

- Так вроде бы или ушел?

С Бабурой приключился ступор - оно и понятно, поди упомни всех в хмельной пирушке, когда куча народа шныряла туда-сюда, а ты усы мочишь в ржаном пиве.

- Песье племя, - зло выругался капитан, и тут же обратился к стоявшему за спиной боцману. - Всех доставить на борт, обыскать и допросить. О подозрительном доложишь мне лично.

Обыскать… От сказанного неприятно засосало под ложечкой. Хорошо, хватило ума прикопать украденное, в том числе побрякушки барона, в глухом закоулке, но вот грамота. Какая нечистая дернула её с собой прихватить, спрятав за пазухой. Нахрена она сдалась на корабле? Уж лучше бы монеты золотые с собой взял, все меньше подозрения было, чем от документов, удостоверяющих личность его светлости.

Первым порывом было броситься бежать: мимо растерявшихся пьяных матросов, мимо опешившего капитана - прямиком в джунгли, раскинувшиеся за городом.

Я бы непременно так сделал, но проклятая Печать Джа... Она звала, она манила к себе, обещая светлое будущее. Будущее, о котором всегда грезил и от которого не мог отказаться. Риск огромный, но разве когда-нибудь было иначе? Чем выше ставка, тем опаснее игра – правило, известное любому босяку с улицы. Именно поэтому я был готов ввязаться в очередную авантюру, рассчитывая на авось, на лихую удачу, да на все что угодно, лишь бы схватить с чаши весов заветный камень, а то что на другой чаши качалась моя жизнь… Толку от неё, вечно голодной.

Корабль встретил наше возвращение непривычной тишиной. Скучающие без дела матросы не ошивались на палубе: никто не смеялся, не бубнил, рассказывая очередную байку. Не стучали кости по палубе, не неслись заунывные песнопения с бака.

Только у каюты барона торчал матрос, подперев плечом стену. Я даже не сразу понял, что он там делает, а когда сообразил …

Кишки скрутило от нехорошего предчувствия. Да так, что захотелось немедля броситься в океан, пустившись вплавь до острова. Мысли перепуганными пташками заметались в голове. Капитан выставил пост охраны, но зачем? Что успело случится за недолгие сутки отсутствия? Они узнали про Печать, про убийство барона?

Давать ответы никто не спешил. Вместо этого вновь прибывших разделили на две части: первую отправили на обыск к квартирмейстеру, другой же занялся Зак.

Марсовый не стеснялся лично выворачивать карманы, а с Рогги так и вовсе стянул штаны, в поисках неизвестного.

Когда пришла моя очередь, юлить не стал. Вытряхнул на пол горсть мелочи, купленную заколку в тряпице и… затаив дыхание, бумагу.

В голове же прикинул спасительный маршрут до кормы. Если случится шухер, добежать успею, а там сигану в воду и ловите меня. Пока соберут матросов, пока спустят шлюпки на воду, может и успею доплыть.

- Это что? – против ожидания Зак обратил внимание на заколку. Повертел в руках, разглядывая дешевенький дамский атрибут.

- Подарок барышне, чтобы волосы лучше держались.

- Танцор, ты тут не умничай, без тебя знаю, для чего вещица надобна. Лучше другое скажи, нахрена с собою притащил? Или у нас на корабле барышни завелись?

Стоявший рядом Рогги пьяненько хихикнул. За что тут же огреб:

- Какого шантру до сих пор здесь отираешься? Надевай портки и вали отседова. И подмыться не забудь, а то несет как от портовой шлюхи.

Когда качающаяся фигура матроса скрылась, Зак обратил внимание на грамотку. Развернул и, сощурив глаза, попытался прочитать увиденное:

- Это что за каракатица?

- Буковица, - не моргнув глазом соврал я.

- Буковица?

- Она самая. Купил, чтобы грамоте обучаться.

- Слыхал про такое и даже в руках держал, но в виде книги - увесистой, на полсотни страниц, а здесь один листочек.

- Так буковицы разные бывают. Я купил, что подешевше.

- Подешевше, - передразнил меня Зак, – развелось умников. Вали отседова, Танцор! И буковицу свою прихвати, чтобы глаза не мозолила. Скоро продыху от вас не будет, грамотеев.

Не веря собственной удачи, я схватил грамоту и пулей вылетел на палубу. Первым желанием было выкинуть бумагу за борт, но пробежавшись немного и подуспокоившись, решил, что торопиться не стоит.

Документ следует спрятать. Повезло, что марсовый грамоте не обучен, а если лжебуковицу увидит Джефферсон или, не приведи Всеотец, капитан? Второго свидания с Жанетт могу и не пережить.

Спрятать… спрятать, но куда? Личное пространство на корабле было предусмотрено для ограниченного количества человек, включая пассажиров, капитана и квартирмейстера. У каждого из них имелись апартаменты, а у Гварделли так и вовсе целый рабочий кабинет с дубовым столом и шкафами. Во все же остальные места можно было попасть, даже на тот же камбуз, откуда кок нещадно гонял голодную матросню, грозя разделочным ножом и карами небесными.

В трюме имелись укромные уголки, в виде многочисленных балок, перекрытий и бочек. Но вот беда - стоило кораблю угодить в шторм, как трюм моментально заливало. Океанские потоки водопадами хлестали с потолка, не оставляя сухого места и пока помпа справится, пока лишнее откачают... Короче, для бумаги не вариант. Оставался гальюн – самое посещаемое и одновременно самое недоступное место. Никому и в голову не придет совать руку в дырку нужника и щупать поверхность под сиденьем. А там, между прочим, удобная выемка была, куда не только грамотку, но и кошель с золотом положить можно.

Припрятав опасный документ, я со спокойной душой вернулся в кубрик, где вынуждены были сидеть матросы.

- Капитан совсем озверел, - жаловался голос из темноты, – вчера еще ничего был, даже не орал толком, а сегодня с утра, словно с цепи сорвался. Грозил полкоманды перевешать на реях, ежели вора не сдадим. А как его сдать, коли ничего не украдено.

Не было необходимости приставать с расспросами. Скучающие матросы сами все разболтали: про вскрытую ночью каюту барона, в которой все перевернули вверх дном и из которой ничего не пропало. Ну как не пропало: монеты и дорогие побрякушки остались лежать на месте, а вот Печать Джа…

Холодные пальцы стиснули грудь, так что стало трудно дышать. Захотелось немедленно выбраться наверх, распахнуть дверь каюты и лично убедиться, что божественный артефакт никуда не исчез. Слишком слабый проблеск надежды - я уже знал, что камень украли. Ради него и вломились в каюту, оставив кошели на месте. Кому нужны жалкие крохи, когда на руках великая ценность, стоящая тысячи сундуков, под завязку набитых золотом.

Окончательно все запуталось, когда моряки поведали о визите городской стражи, случившейся в тот же день. Оказывается неизвестные ворвались в гостиничной номер барона на острове. Устроили кавардак, прирезали местного служку и двух любопытствующих постояльцев, обративших внимание на шум. Дудикову повезло, сам он это в то время спускал кроны в местном игорном доме. Повезло условно, поскольку следующую ночь его светлость не пережил. Так вот чего ты боялся господин барон, поэтому прятался в таверне среди пьяной матросни?

Проклятая Печать Джа… Мои мечты умирали, в мучительной агонии скрутив кишки. Захотелось выйти на палубу и заорать в бездушное небо, срывая связки. Ударить кулаком о мачту, а лучше придушить кого-нибудь. Найти крайнего, и забить насмерть, вымещая злость, боль и обиду на несправедливость. Я был так близок к цели… на расстоянии одного стопорного штифта, заблокировавшего замок. Гребаная заколка, почему так поздно попала в мои руки? Толку теперь от бесполезного украшения.

Я сложил шпильку в узел: заплел концы и зашвырнул в угол. Лишь бы не видеть болезненного напоминания об утраченных мечтах. Прощай камзол из парчи, прощай рябчик в яблоках.

Своего лица я видеть не мог, но думаю, оно было не многим лучше бледной физиономии Яруша. Смотровой даже с гамака не вставал, безвольно свесив ноги. В другой раз непременно бы поглумился над неудачливым матросом, что замахнулся на непосильное. Только теперь получается, мы с ним в одной лодке – два дурака, оставленных с носом. Слишком велик был куш и слишком болтлив оказался барон. За что и поплатился.

Мы до вечера проторчали в душном кубрике, а потом с острова вернулся капитан. С ним пузатый дядька в форменном сюртуке – то ли местный чиновник, то ли дознаватель, в сопровождении десятка воинов из числа городской стражи.

Нас по очереди вызывали наверх - в каюту капитана, переоборудованную для такого дела в допросную. Со стола убрали все лишнее, оставив лишь письменные принадлежности. Большое окно с видом на залив прикрыли тяжелой тканью. Завесили и угол с кроватью, где хранились личные вещи Гарделли.

Сам капитан все больше молчал, изредка вставая, чтобы пройтись из угла в угол. Вопросы же задавал пузатый господин с острова. Был он до подозрительности угодлив и радушен, но глаза… Такие глаза не спрячешь – цепкие и колючие, абсолютно не вязавшиеся с образом доброжелательного чиновника.

- Назови свое имя.

- Сига из Ровенска, но здесь кличут Танцором.

- Погоди-погоди, - пухлая ладонь поднялась вверх. - Если ничего не путаю, сига – это маленькая рыбешка?

- Обыкновенная верхоплавка, их еще силявками в Борцево кличут, а в Заречье уклейками.

- Это что же получается, тебя матушка в честь рыбы назвала?

Не выдержав, я улыбнулся:

- Помилуйте, сударь, какие родители? Сколько себя помню, на улице рос, там имя и дали.

- Допустим, - чиновник подвинул к себе исписанный листок. – А поведай-ка мне, Сига из Ровенска, как на «Оливковую ветвь» попал?

Я бросил быстрый взгляд на капитана и тот едва заметно кивнул. Мол, рассказывай все как есть, без утайки.

Ну я и рассказал, как полгода ошивался в порту Лядово, ожидая подходящий корабль. Как всучил чернецу из числа таможенных взятку в сотню золотых крон - целое состояние по меркам улицы. И конечно же пузатый чиновник моментально прицепился к моим словам.

- Откуда такое богатство? С твоих слов выходит, что работал…, - пухлый палец уперся в строку с едва успевшими подсохнуть чернилами.

Чиновник явно не собирался продолжать, ожидая повторных показаний. Он меня что, за лоха держит? Рассчитывает поймать в столь простецки состряпанную ловушку? Я прекрасно помнил то, о чем говорил пять минут назад – имена, даты, потому как ничего не выдумывал, а даже если бы сочинил, непременно бы отметку в памяти оставил. Другие в районе Кирпичников не выживали.

- Работал грузчиком на верфи братьев Савватеевых. И помощником конюшего при дворе купца Трошина.

- Неужели торговцы достославного города Лядово, столь богаты, что готовы платить грузчику золотом?

- С чего вы взяли?

- Как с чего? Ты же сам только что сказал, что за полгода заработал сто золотых.

И улыбка такая добрая, что у душегуба, медленно вонзающего нож в тело.

- Сударь, додумывать за меня не надо, и утверждать то, чего я не говорил, тоже не следует.

- Уточни.

- Чего здесь уточнять? Озвученная сумма была вручена чернецу в качестве взятки, чтобы провел на борт корабля и помог спрятаться. А уж как она была заработана – отдельная история.

- Позвольте-позвольте.

- Вам как, с самого начала?

На радушной физиономии чиновника появилось озадаченное выражение.

- Сударь, эти деньги я зарабатывал сколько себя помню, с раннего детства. Откладывал по медяку, вот и сложился капитал. А откуда конкретно каждая монетка взялась, уж простите, ответить не смогу – учета не вел.

- То есть ты утверждаешь, что рос на улице и все это время добросовестно зарабатывал на жизнь? Ни разу не воровал, не разбойничал?

Вот ведь гнида чиновничья - копает и копает, в надежде услышать любое неосторожно сказанное слово. За которое будет повод зацепиться и потащить, словно рыбу, угодившую на крючок. Терпеть не могу сию братию, потому как успел навидаться за короткую жизнь. Ему не истина нужна, а дело раскрыть, повесив преступление на маленького человечка. Вот только не выйдет ничего, не той закалки кирпич сломать пытаетесь, господин законник.

Я так и сказал, прямо и без утайки:

- Кражу повесить хотите?

- Отчего же кражу… С учетом числа жертв тянет на разбойное нападение.

- Какого нападения?

- Известно какого, - пухлые пальцы чиновника перестали суетливо подергиваться, и вытянулись, словно у кота, выпустившего острые когти. – Третьего дня на гостиничный номер его светлости Алекса Дудикова был совершен налет, в ходе которого было убито трое человек: двое постояльцев и один охранник.

- Промашечка вышла, господин чиновник. В день налета я находился на борту корабля – это каждый подтвердить сможет.

- Как удобно получается, куда не кинь взгляд, всюду железное алиби. Когда каюту барона прошлой ночью вскрывали, тебя на борту уже не было.

- Не было, - подтвердил я, - у любого спросите, я в таверне пивом заливался.

- Спросим, обязательно спросим, - пальцы законника вновь ожили, доставая на свет очередную бумагу. – Свидетели утверждают, что прошлой ночью ты отлучался.

Свидетели утверждают… Да большинство из этих свидетелей к полуночи лыко не вязало, а Зычник так и вовсе красавицу ундину в кустах увидел, когда по малой нужде ходил.

- Да, отлучался и что? Хотите сказать, я вплавь добрался до корабля, незаметно поднялся на борт, вскрыл замок каюты и вернулся обратно? Бред какой-то…

- Матросы утверждают, что ты ловкий малый.

- Я может быть и ловкий, но не фокусник. Провернуть подобный трюк силёнок не хватит.

- А на что хватит? – тут же ввернул чиновник. Да так ловко у него это получилось, словно Сига с Кирпичного только что признался в воровском прошлом.

- Сударь, вы мне голову не морочьте. Если подозреваете в чем-то, так прямо и скажите, предъявив доказательства, а нет – отпустите с миром.

Сударь соизволил промолчать.

- У вас кражи нет, - продолжил я свое наступление. - Побрякушки остались лежать в каюте, и даже монет не тронули. Тогда чего вы добиваетесь? Пытаетесь понять, зачем понадобилось ломать замок? Ну так это не ко мне, ищите виновников в другом месте, а ежели…

Договорить не успел - чиновник кивком указал на дверь и меня схватили за шкирку, словно нашкодившего кутенка. Поволокли к выходу, так что едва успевал перебирать босыми пятками. Петли протяжно скрипнули и мое тело вышвырнули наружу. За спиной раздался усталый голос чиновника:

- Капитан, это не мое дело, но я бы этого ловкача ссадил на берег, а лучше вздернул на рее.

Дослушать не дали – дверь в каюту капитана резко захлопнулась.

Ссадил бы он на берег… Да с удовольствием, тем более что припрятанного добра, снятого с убитого барона, хватит на долгие месяцы сытой жизни.

Я всерьез задумался над бегством с корабля, но здраво рассудив, решил не торопить события. Да, Печати Джа на борту больше нет – драгоценная награда оказалась украдена другими, куда более ловкими и расторопными. Такое случается, чай не впервой. Жизнь на этом не заканчивается, и солнце по-прежнему встает на востоке, а раз так, то следует вспомнить об изначальной цели путешествия, о той самой Земле Обетованной.

Мне, кровь из носа, нужно было попасть в Новый Свет - в мир равных возможностей и справедливости, где закон един для всех и где каждому дается шанс начать сначала. А закопанные монеты… Сколько их еще будет.

Острова Святой Мади экипаж корабля покидал в приподнятом настроении. И даже команда «поднять паруса» прозвучала по-особенному, словно «Оливковую ветвь» впервые спустили на воду, и та поплыла белым лебедем, величаво и торжественно.

Экипажу порядком поднадоело торчать в кубрике, ходить на допросы и видеть хмурые физиономии стражников. Моряки терпеть не могли чужаков на борту, а уж таких как эти – втройне, поэтому искренне радовались, наблюдая, как далекие острова тают в предрассветной дымке. Как вместе с ними исчезает суетливый чиновник, его светлость барон Дудиков, и три матроса, тела которых так и не нашли. А еще в одном глухом закоулке остались лежать прикопанные драгоценности. Они тревожили душу, но не так, как упущенная Печать Джа, потому как золото оно везде золото, его и по то сторону океана добыть можно, а вот божественный артефакт…

- Чего пригорюнился, Танцор? Поди по девкам соскучился? - рядом возникла коренастая фигура марсового и в воздухе запахло горьким табаком.

Ох уж эти слухи… Интересно, кто первым выдумал историю о якобы имевших место приключениях Танцора в борделе. Дескать, девок щупал забесплатно, одной даже под платье умудрился залезть, за что и был изгнан. Казалось бы, на этом приключения незадачливого новичка должны были закончиться, но нет – безудержная фантазия пьяных матросов не знала границ. Они вдруг вспомнили, что Танцор ловкий малый, поэтому вернулся в бордель. Пролез через окно и дело свое сделал с одной из барышень, пока та с завязанными глазами лежала, в ожидании нерасторопного клиента. То-то он удивился, когда вернулся в комнату, а оплаченная девица под другим извивалась. Нашлись даже свидетели, утверждавшие, что видели мою худосочную задницу в ночи, как я ловко сиганул со второго этажа без порток, но с довольной физиономией.

С каждым днем история обрастала подробностями. Матросы, бывшие тогда в стельку, начинали «припоминать», выдумывая одну нелепицу краше другой, и я не пытался переубедить их: во-первых, все равно бы не поверили, а во-вторых, кто я такой, чтобы лишать людей веры. Вот верит Зычник, что ундину в кустах полюбил, ну так и пускай. У человека может другой радости в жизни не осталось. Лиши её и станет он раздражительным и злобным, словно осьмипалый демон, охраняющий врата небесных чертогов. Будет гонять с тряпкой до самого посинения. Нет уж, лучше пускай болтают.

Я уставился на горизонт и тут же заработал строгий выговор от марсового.

- Танцор, на землю долго таращиться не след.

- Чего это?

- Примета плохая. Выходит, что прощаешься с ней навсегда.

Все-таки странный народ – моряки, настолько суеверный, что до смешного доходит. Например, нельзя прикуривать троим от одной трубки, иначе крайний обязательно помрет. А ежели поскрести грот-мачту и произнести специальный заговор, то ветер наполнит паруса. Слышал я, как боцман нашептывал чепуху про четырех сыновей, коих отец в разные стороны света отправил. Вроде бы взрослые люди, а ведут себя…

Один раз я огреб за свист – кто же знал, что он шторм призывает. Другой раз влетело за то, что яблоко грыз, да кожуру на палубу сплевывал. Ох и намяли тогда бока.

- Танцор, ты пойми, - объяснял после взбучки Рогги, - корабль для моряка, как святыня, как мать родная. Ежели она родимая обидится, не вывезет из беды, тогда все на дне морском сгинем.

А то, что Ленни-козел харкал прямо на палубу, не считается? Он это в тихую делал, чтобы никто не видел. Прямо перед моим носом, когда драил тряпкой доски. До чего же обидно было плевки подтирать, а Ленни щерился, обнажая поломанные резцы. Велико было желание встать и доломать оставшиеся зубы или плеснуть в рожу грязной водой. Я понимал, что добром это не кончится, потому и не вступал в драку. Ленни, он кто - матрос, полгода отслуживший на «Оливкой ветви», а я всего лишь трюмная обезьянка – безбилетный пассажир с темным прошлым. Один раз уже огреб, за то что сунулся не по делу, второй раз могут не пожалеть. И петля имелась для реи, и доска для прогулки над водой, поглоти морская бездна гребанную Жанетт.

Почему на торговом судне царили столь суровые порядки, мне объяснил Рогги-всезнайка:

- Нашел, чему дивиться, Танцор. Мы не речная рыбешка, что промеж двух берегов плавает, а птица высокого полета. Считай, по два месяца земли не видим. Океан стихия суровая, ошибок не прощает, вот и стараемся соответствовать.

Плохо стараетесь, если такой козел, как Ленни, оказался на корабле. В районе Кирпичников этого урода давно бы вывели на чистую воду, а здесь приходиться терпеть, вечно оглядываясь.

На да ничего, дави лыбу, щербатый, пока есть время. В порту Нового Света, попрощаюсь с тобой, как положено – горячо и по-свойски, так что капитану Гарделли придется искать очередного матроса.

На сорок седьмой день плаванья на горизонте показался неизвестный корабль. Сидевший в вороньем гнезде Яруш, первым узревший опасность, завопил во всю глотку:

- Черные паруса слева по борту! Черные паруса!

Матросы забегали по палубе, засуетились встревоженными муравьями, пытаясь увидеть то, что увидел глазастый смотровой. Сложно это было, потому как у Яруша помимо прочего имелась подзорная труба, а у матросов кроме слезящихся от ветра глаз и не было ничего. Разве что богатая фантазия.

- Большой корабль, трехмачтовый.

- Фрегат, не иначе.

- Какой же это фрегат. Фрегат тяжелый, как слон, а у этой ход, словно у перышка.

- Перышко – ха! Ты на посадку его посмотри, бортами воду черпает.

- Но летит-то как… летит.

- По ветру и пятимачтовый барк полетит с пятьюдесятью пушками на борту.

- Где ты ветер увидел, балда?

Со всех сторон доносился возбужденный гомон. Встретить в открытом океане другое судно – событие крайне редкое, потому и толпились матросы, перебивая друг друга.

Из каюты показался капитан в сопровождении сухопарого квартирмейстера. Поднялся на шканцы и замер, вглядываясь в далекий горизонт.

Всех вокруг волновал тип судна, меня же не на шутку встревожил цвет. Ни одному королевству, герцогству или княжеству не дозволялось плавать под черными парусами. Только верные псы Всеотца имели право пользоваться сим грозным атрибутом. У них и знамена были цвета ночи и одежда, и краска на лице для проведения специальных ритуалов.

Только что здесь забыли чернецы? Их порядки распространялись на старый материк, а вот в океане, как и в Новом Свете Всеотца не жаловали. Пираты так и вовсе плевать хотели на отлучение от Церкви, используя паруса и флаги соответствующей раскраски. Может быть это они?

Мое предположение вызвало смех у стоящих рядом матросов. А один из них терпеливо пояснил:

- Какие пираты, очнись, Танцор. У отребья сроду больших кораблей не водилось. Они все больше на утлых лодчонках ходят. Подкарауливают у берега груженые тихоходки и нападают стаей. Чернецы это, зуб даю.

- А как же Ястреб Двухвостый? – вспомнил я историю про легендарного капитана морских разбойников. - У него же самый быстрый корабль.

- Ястреб – ха! – рядом, словно по волшебству возник Рогги-всезнайка. Где звучали вопросы, там обязательно появлялся и он. – Да будет тебе ведомо, малец, что Джордж Барталамью Уинкок, в простонародье именуемый Двухвостым Ястребом, никто иной как капер.

- Пираты… каперы, а в чем разница? - не понял я.

- Настоящие пираты – голожопые голодранцы, а господин Уинкок, подданный её величества, королевы Астрийской. Военный офицер, грабящий исключительно Дарнийские караваны.

- Но если грабит, значит пират?

На это заявление Рогги лишь развел руками, а стоящий по левую руку Зак проговорил:

- Это политика, сынок… большая и грязная.

Через полдня черные паруса нас догнали. Вывесили красные флажки, требуя замедлить ход, и капитан Гарделли нехотя повиновался. Трудно спорить, когда у тебя на борту нет ни единой пушки, а у противника целых двадцать. И скорость в узлах на порядок выше. «Оливковая ветвь» при всех усилиях больше десяти не выжимала, и то при условии полупустых трюмов. Чернец же парил, что чайка над водой, выдавая честных семнадцать узлов. Невиданная скорость для корабля большого водоизмещения.

- Не иначе, по воле Всеотца Всемогущего, - пробормотал напуганный Зычник, коснувшись лба и сотворив небесный знак о трех сторонах.

Не отличающиеся высокой набожностью матросы, подоставали из запасников нательные персты – цепочки с символами Церкви. Но больше других отличился боцман, повесив в кубрике икону с изображением Святого пламени, снисходящего с небес.

Корабли до позднего вечера выравнивали курс, подстраиваясь друг к другу. Перекинули швартовые, подтянув борта, а когда последовали сходни, всех ротозеев капитан велел загнать в кубрик.

Последнее, что я успел разглядеть - фигуры чернецов, бездвижно замерших на палубе. В пику бытовавшему мнению, служители церкви не были облачены в сплошь черные одежды. Многое зависело от ранга и сферы деятельности. К примеру, преподобный Динисий из собора, что на главной площади Ровенска, обряжался в золотистые цвета, а брат по вере Мафиил в багрянец. Все потому, что первый проводил торжественные богослужения, а второй выносил обвинительные вердикты.

Стоявшие на палубе были в неброских серых одеждах, крайне удобных для дальних путешествий. Вместо просторных ряс – крепкие штаны, да рубахи с кожаным нагрудником. На плечах каждого черная накидка с капюшоном, обыкновенно надеваемая по непогоде, а в иные времена подвязываемая за спиной. Материал оной пропитывался специальными маслами, делающими ткань непромокаемой, а еще непомерно тяжелой, так что даже сильный ветер не мог растрепать её.

Сколько раз я видел эту накидку… слишком много раз - не счесть. Для Церкви не существовало запретных улиц – её воины ходили по самым опасным местам, будь то район Кирпичников или спуск на Завальное. Никто не брался противостоять им, потому как всем известно – нет в мире лучше бойцов, чем земная армия Всеотца. Или скорее гончих Церкви, преследующих еретиков. Их так и называли Псами.

Свое прозвище они заслужили целиком и полностью, не только из-за особенностей работы. У многих служителей на поводке сидели опасные зверюги Ротейры - гладкошёрстные тупорылые собаки, донельзя злые и кусачие. Приученные убивать и калечить, способные в одиночку растерзать здорового мужика. Они помогали выслеживать и загонять изменников веры, однако главной их обязанностью считался поиск артефактов. Тех самых Печатей Джа, некогда в изобилии разбросанных по уголкам света.

Ходили легенды, что первых псов служителям Церкви подарил сам Всеотец, спустившийся с небес и обернувшийся дряхлым старцем. Словно мало ему было того проклятия, что успел наложить на камни. Так еще злобных тварей прислал, помесь шантру и осьмипалых демонов.

Спрятавшись на чердаках, мы частенько наблюдали за снующими туда-сюда фигурами в черных капюшонах. Как псы тянули поводки до предела, как водили обрубками морд, вынюхивая воздух в поисках божественных артефактов. И вот теперь здесь…

Сгрудившиеся в кубрике моряки недоумевали, что сподвигнуло чернецов заплыть столь далеко. Пересечь половину океана, чтобы остановить торговое судно? Только два человека знали истинную причину случившегося: я и забившийся в угол смотровой. На Яруше лица не было, настолько он побледнел от страха. Боялся и правильно делал, потому как доподлинно известно, что проклятые псы чуют не только Печать, но и изменников веры, к ней прикасавшихся, и даже рядом сидевших.

Мы долго томились в неведенье, прислушиваясь к звукам наверху. Казалось, сотни ног топали по доскам, а огромные псы подвывали, скребыхая когтями палубу. Воздух в кубрике сгустился настолько, что стало трудно дышать

- Помяните мое слово, не пройдет и дня как нашего брата вздернут на рее, - пробубнил Зычник и тут же схлопотал увесистый подзатыльник. Не удержавшись, слетел с гамака, глухо ударившись об пол.

- Есть еще желающие беду накликать? – Зак обвел взглядом присутствующих. Не забыл и про Зычника, потирающего ушибленные колени. – Ну раз нет, тогда заткнулись и дали поспать.

Матросы поворчали для порядка и стали расходиться, занимая свои гамаки. Мне, как самому младшему по званию гамака не полагалось. Вместо него был тюк, набитый соломой: достаточно мягкий, чтобы не болели бока и слишком дырявый, чтобы в эти самые бока колоть. Клопы не кусали и то ладно.

Я откинулся на спину и закрыл глаза, прислушиваясь к звукам наверху. О том, чтобы заснуть, речи не шло. Трудно чувствовать себя в безопасности, когда палубой выше ходят злобные Ротейры с лоснящимися под солнцем боками. Старшаки говорили, что у церковных псов железная хватка: вцепятся зубами и держат, пока жертва кровью не истечет или не скончается от невыносимой боли. Зверюг хоть палками бей, хоть ножом коли – бесполезно. Они даже дохлыми не отпустят.

Спрашивается, какой тут отдых? Не я один мучался бессонницей: матросы в кубрике кряхтели, вздыхали, время от времени тихонько переговариваясь. Все ждали новостей…

Вскоре шум наверху стих, а вслед за этим в кубрик пожаловал боцман. Застыв в проеме, он несколько секунд вглядывался во встревоженные физиономии моряков, потом ткнул пальцем в первых попавшихся:

- Ты и ты, бегом наверх.

- А чё это? – залепетал один из них: покрытый оспинами крепыш по прозвищу Рябина.

- Кому сказано, бегом или пинками гнать?

Помощи не потребовалось, потому как общеизвестный факт, нет хуже демона на корабле, чем рассвирепевший боцман.

- Чего там, Вудсон? - поинтересовался Зак, до той поры притворявшийся спящим.

- Шантру побери, что творится, - признался боцман, после чего присел на топчан, вытянув ноги. Извлек из кармана потертую от времени табакерку. Высыпал понюшку и дернул красным носом, жадно втягивая содержимое с мозолистого пальца. Мотнул кудлатой головой, так что качнулась массивная серьга в ухе, и задумчиво произнес:

- Нечистое дело с барончиком нашим… Перевернули его каюту вверх дном, псы эти…, - боцман с трудом удержался от брани. С подозрением покосился на иконку с изображением Святого пламени, им же самим и повешенную. Сотворил оберег о трех сторонах, после чего продолжил: - псы церковные только что не выли, а один так и вовсе клыками в край постели вцепился. Трое с трудом оттащили. Палками к палубе прибили, поводок закрутили - душат его, а тот знай свое зубы скалит, рычит. И как они с этаким отродьем справляются, ума не приложу.

- Знамо как, палками, - вставил Рогги свой медный грошик.

Боцман на это ничего не ответил, лишь глянул красными глазами из-под кустистых бровей. После махорки они у него завсегда такими были, навыкате и в прожилках.

- Чего хотят-то, чего говорят?

- Да пес их…, - боцман снова умолк, покосившись на потолок. И правильно сделал, потому как подобные слова можно было счесть за оскорбление Церкви.

На кубрик опустилась давящая тишина: невыносимая, не обещающая ничего хорошего. Кто схватился за перст на цепочки, а кто принялся неистово двигать рукою, вычерчивая в воздухе фигуру о трех сторонах.

- Вудсон, не томи, чего там? – наконец не выдержал один из матросов.

- Ничего хорошего. Их главный занял каюту капитана и велел по одному вызывать на допрос.

- Опять дознание, да сколько можно? - возмутился голос из темноты. И следом словно плотину прорвало. Со всех сторон посыпалось:

- Все барон проклятущий виноват.

- А я говорил, не жди добра от благородных, особенно когда щедрые.

- Его светлость на островах в картишки режется, а мы тут страдаем.

- Пускай бы барончика и хватали, а мы здесь причем?

Томившимся от неизвестности матросам необходимо было выговорится, они это и сделали, выплеснув все тревоги, что успели накопиться за день. Пошумели, а после умолкли - толку от пустых разговоров. Боцман что ли виноват в случившемся или капитан? На Церковь язык не поворачивался ругаться, зато его светлости досталось по полной. Так барон в одночасье из любимчиков команды превратился в главное зло.

Ему желали пудовых кальмаров в задницу. Якорь туда же и раскаленного свинца в глотку. Ругали на все лады, даже не подозревая, что Дудикову было глубоко плевать. Мертвые глухи к проклятьям живым.

Вскоре с допроса вернулся Зычник. Бледный, с трясущимися руками, он пару раз сотворил оберег от злых чар, и только после этого ответил:

-Поспрошали маленько и отпустили. А что я… я человек маленький, простой, противу Церкви плохого не замышляющий. Всеотца Всеблагого по праздникам почитаю и вообще…

Что подразумевалось под словом вообще, Зычник не уточнил.

Следующая партия матросов отправилась на дознание в более приподнятом настроение духа. У каждого поверх рубахи серебрился перст, а у кого перста не было, одалживал у приятеля. На лицах застыло благостное выражение, словно в кубрике не дубленое ветром морячье собралось, а матроны на воскресную службу.

Когда наступила моя очередь тоже всучили знак. Зак чуть ли не силой вложил в ладонь, велев застегнуть цепочку на шее. Треклятый палец, вылитый в металле и указующий в небеса. Будто ему было дело до копошащихся внизу людей.

Я высказал свои сомнения по данному поводу, за что и огреб:

- Кто тебя здесь спрашивает? Неверующий он… Танцор, это не вопрос веры, а вопрос выживания. Давай, иди уже.

И я пошел. Поднялся по трапу и оказался на верхней палубе. Солнце успело опуститься за горизонт, лишь слабые отблески заката напоминали о минувшем дне. Несколько фонарей горело у каюты капитана, как бы намекая – парень, тебе сюда. Посторонних не было видно, лишь в районе носовой части мелькнула тень, отдаленно напоминающая собаку.

Наверное, я слишком долго раздумывал, потому как тьма впереди колыхнулась, и от грот-мачты отделился силуэт в наброшенном на голову капюшоне. Пришлось дать ходу от греха подальше.

Перед каютой капитана поправил сползшую набок цепочку с перстом. Я теперь вроде прихожанина во время воскресного богослужения. Осталось только знак Всеотца сотворить, прочертив в воздухе невидимый треугольник и тогда врата в чертоги небесные обязательно распахнуться.

Рука поднялась, но так и не смогла изобразить божественный символ. Может поэтому передо мною открылись не сады дивные, полные неги и блаженства, а всего лишь дверь в каюту капитана. На пороге возникла массивная фигура одного из Псов Церкви. Без привычного капюшона на голове, абсолютно лысого, с замысловатой вязью рисунка на шее. Татуировка тянулась от самой мочки уха вниз. Выцветшие линии петляли и закручивались меж собой, спускаясь вниз за воротник. Обыкновенно боевые Псы себя не метили. Истинно верующим запрещено было вносить изменения в тело, подаренное Всеотцом Всемилостивым. И даже хна для волос считалась проступком, достойным осуждения.

Стоящий передо мною верзила даже не думал скрывать позорные пятна. Он выставлял их напоказ, словно хвастаясь предоставленной свободой. И взгляд такой нехороший, оценивающий, как у мясника в лавке, изучающего очередную тушу для разделки.

- Проходи, - поторопил голос из глубины каюты, и я с облегчением выдохнул. Хвала небесам, татуированный здесь не главный.

За столом капитана сидел мужчина средних лет, в скромном дорожном камзоле, местами потертом и побелевшем от соли. Лицо самое обыкновенное – столкнись мы где-нибудь на улице, ни за что бы не признал в нем служителя церкви. За чиновника – да, приказчика мелкопоместного дворянина - возможно, но не за человека, командующего сворой церковных собак. В моем представлении те были огромными и страшными, в черных одеждах, расшитых золотыми перстами и островерхих капюшонах, напоминающих колпак палача. У этого же не было никаких украшений: ни колец, ни цепочки с божественными символами. Абсолютно безликий человек, невидимый среди прохожих.

Он не стал ходить вокруг да около, с ходу спросив:

- Имя?

- Танцором кличут.

- Я не спрашиваю прозвище - имя!

- Сига, - заметив, сколь нехорошо сощурились глаза человека, сидящего напротив, я поспешил добавить, - Сига из Ровенска, с района Кирпичников. Меня все так кличут, с самого детства, а другого имени не знаю, потому как сирота.

- С Ровенска значит?

- Точно так.

- И как поживает отец Диорент? По-прежнему страдает подагрой?

- Диорент? Не знаю никого с таким именем. Ежели вы спрашиваете про отца Динисия, наставляющего заблудшие души при главном храме Всемилостивейшего, то никакой подагры у него нет. Только охромел малясь, на левую ногу.

Я не стал уточнять причину недуга настоятеля, потому как была она самая обыкновенная. Не демоны треклятые были тому виной и не ворог скрытый, подосланный королевой Астрийской, а всего лишь церковное вино, потребляемое отцом Динисием в непомерных количествах. Вот и зашиб коленку о крыльцо по пьяни.

Впрочем, моего собеседника подобные мелочи не интересовали. Обычная проверка на вшивость, которую он даже не пытался замаскировать. Сейчас спросит название главных улиц Ровенска и про приметные места.

Но я ошибся, проверка биографии не входила в цели беседы. Да и кто такой Сига - вша подзаборная, грязь которую хочется поскорее соскрести. А уж из Ровенска она или из какого другого города, не важно. Вопрос про настоятеля, господин дознаватель задал для порядка, словно блохастый пес почесался по привычке.

- Как попал на корабль?

- Подкупил одного из братьев на таможне, тот меня и провел.

- Имя?

- Сига.

- Не твое, балда… таможенника.

- Так это, Михайлой назвался. Только, думаю, липовое это имя, специально придуманное, чтобы в случае чего, я не смог его выдать. Могу описать, ежели хотите. Морда длинная такая, грива лошадиная, до плеч. И родинка, значицца, небольшая имеется на скуле…

Я не заметил, как фигура татуированного колыхнулась в темноте и в следующую секунду два железных пальца обхватили горло, да так ловко, что даже пикнуть не успел. Только засипел, вытаращив глаза от натуги.

- Достаточно.

Чужие пальцы отпустили, и я тяжело задышал, растирая ноющую шею.

- Впредь будешь говорить только то, о чем тебя спрашивают. Коротко и по существу – это ясно?

Торопливо киваю головой.

- Тогда продолжим… Барон Алекс Дудиков, это имя тебе о чем-нибудь о говорит.

- Его здесь каждая соба… каждый знает. Добрый господин, в таверне пивом угощал. Но только на судно он не вернулся, видать загулял на островах Святой Мади.

- Когда впервые с ним встретился.

- Так на борту... Его светлость от скуки любили гулять.

- Приятельствовал с бароном, вел беседы?

- Нет.

- Может быть в кости играли или пили вместе.

- Так я же говорю, его светлость проставился. Когда четвертого дня отпустили на берег, мы с ним за одним столом сидели в таверне… название не вспомню. Ну да в южной части города, ближе к порту будет.

Тень татуированного колыхнулась и я счел за лучшее заткнуться, памятуя об угрозе.

- Ты убил барона?

«Откуда они знают, что барона убили? Неужели тело нашли? Или не нашли, а просто пугают?», - мысли стаей перепуганных воробьев пронеслись в голове. Вот только думать было некогда, потому округлив глаза от испуга, я залепетал:

- Нет, что вы, я не душегуб какой. Поклясться готов, на чем скажете. Чужое брал, было дело, но чтобы жизнь человеческую...

- Кто убил барона, видел?

- Н-нет.

- Может быть слышал?

- Нет.

- Труп его светлости обыскивал?

На понт берет… Они не могут знать, они не видели. Тому нет никаких свидетельств.

- Ничего не знаю, сударь. Мы в ту ночь в таверне гуляли, у кого хотите, спросите.

- Значит по хорошему не хочешь?

- О чем вы, я не…

Язык прилип к небу, превратившись в кусок вяленого мяса. Прямо передо мною на столешнице лежала грамотка, та самая, снятая с тела покойного барона и спрятанная в нужнике.

- Узнаешь… По глазам вижу, что узнаешь, - сидящий напротив церковник расплылся в довольной улыбке. - А теперь рассказывай, Сига из Ровенска, как обстояли дела.

Глава 4. Окунь и медведь

Вранье – обычное дело для человека. И не важно, матрона ты степенная, солидный купец, или шкет с переулка. Обманывать и врать умел каждый: учился сей нехитрой науки с малолетства и пользовался ею по сто раз на дню, порою даже не задумываясь.

«Какие ваши годы», - говорит молодая жена свекрови. А про себя думает: когда же ты сдохнешь, карга старая. Давно на свечи заупокойные дышишь, а все с советами своими лезешь.

Или, к примеру, разговорились отцы почтенных семейств:

«Как ваш отпрыск поживает? Неужели приказчиком трудится у купца Сичкина? Какое счастье, как я рад за вас», - и радостно жмет руку, а у самого кошки на душе скребутся, потому как родной сын оболтус, который год сидит на шее.

То ложь пустая - житейская, а бывает такая, что отбитых почек может стоить или того хуже – головы. И здесь лучше не играть, не пытаться мухлевать, в надежде вытащить козырь. Особенно когда напротив сидит длань руки божьей, пес из псов, чьей основной задачей было карать. Жизнь у меня одна, потому и рассказал все без утайки: про подслушанный разговор барона с Ярушем, про случайную встречу в таверне. Про то, как следил за его светлостью и еще тремя матросами, плутая по ночным улицам города и про то, как обнаружил мертвые тела. Рассказал и про украденные ценности, что прикопал на пустыре.

Пускай лучше за воровство судят, чем за убийство. Душегубов сразу на виселицу отправляют, а я помаюсь на каменоломне годика три и освобожусь.

Дознаватель, назвавшийся братом Серафимом, слушал мой рассказ не перебивая. Лишь в одном месте потребовал уточнить:

- Опиши раны убитых.

- Раны странные, такие специально не сделаешь. Края ровные и круглые, а сами отверстия толщиной с мизинец или того меньше.

- Может от рапиры?

- Может и от рапиры, только где же это видано, чтобы тонким клинком черепушку пробить? У барона дырка аккурат по центру лба шла, где кость самая толстая.

Брат Серафим кивнул: то ли со своим мыслями, то ли соглашаясь со мной. В отличии от прошлого дознавателя он ничего не записывал, лишь постукивал пальцами по столу.

Когда история подошла к концу, я умолк, вытирая вспотевшие ладони о штаны. Только бы не вздернули, только бы не вздернули… Неужели так и не увижу Новый Свет? Правы были старшаки, когда говорили о проклятии Печати. Даже думать о ней не смей, если только не хочешь несчастье накликать. Дурак ты, Сига с Кирпичного, как есть дурак, замечтавшийся о несметных богатствах.

- Я понимаю, почему ты перстни с барона снял, - наконец произнес брат Серафим, - а бумаги-то зачем стащил?

Глупцом был, вот и стащил. Хрен бы меня вычислили, если бы не они. Только кто же знал, что чернецы мастаки по отхожим местам лазить.

- Вы про грамотку-то? Возникла одна мысль, когда содержимое прочитал. Не поймите неправильно, ничего плохого я не хотел.

Правая бровь брата Серафима едва заметно дернулась.

- Ты что же, за барона себя выдать удумал?

- Если и выдать, то совсем немножко, - затараторил я, чувствуя, как незримая петля затягивается на шее, - пыль барышням в глаза пустить или денег под залог взять – малясь, чтобы голодным пузом не маяться.

Против ожидания дознаватель ругаться не стал. Наоборот, хитро улыбнулся и даже подмигнул.

- Не зря про тебя говорят, что ловок. Теперь и сам вижу… По росту подходишь, лицо и тело без особых отметин, нос с горбинкой, разве что цвет радужки отличается. Как с глазами выкручиваться думал? Ростовщики народ прожжённый, докопаются до мельчайших деталей.

- Это в комнате радужка серая, а ежели на солнце долго находиться, можно и голубые оттенки заметить, и зеленые. Глаза – они же как камни драгоценные, могут разными цветами переливаться.

- Не поспоришь, - согласился брат Серафим, – а грамоте где обучался?

- Друг закадычный в Ровенске был – Ленькой звали, он и показал, как отдельные буковы в словеса складывать.

- А Ленька откуда узнал?

- Так у него семья была – отец с матерью. Он даже в школу настоящую ходил при храме.

- Семья – это хорошо… А с тобой почему отирался? - слова брата Серафима прозвучали донельзя обидно, словно я не человек, а пес шелудивый, от которого следует держаться подальше.

- Батя у Леньки уж больно лютый был, мог зашибить по пьяни. Вот и сбегал к пацанве.

Вышесказанное было правдой лишь отчасти. Да, Лёнькин батя дурковал, но не более остальных. Бывало, снимет кожаный ремень и отходит по заднице за пропущенные занятия. Не кулаком в морду и то ладно. Куда больше Леньке доставалось от сверстников: то деньги отнимут, то отлупят за пустырем. Прикинул Ленька, что лучше пацанве с Кирпичного отдавать половину, чем одноклассникам выгребать все до монетки. Через что дружбу с нами и свел.

- Врешь, - задумчиво протянул брат Серафим. – По глазам вижу, что врешь, а впрочем… неважно. Ты мне лучше другое скажи, как барончика играть думал?

- А чего там играть? Спину выпрямил, словно кол проглотил и морду поважнее сделал.

- Ну?

- Чё ну? – не понял я.

- Продемонстрируй.

- Прямо здесь?

- А что тебе мешает?

- Одёжка не позволяет. Какой из меня барон в обносках, - я расставил руки, демонстрируя заношенную рубаху, или скорее холщовый мешок, натянутый поверх тощего тела.

- А ты без дорогого камзола попробуй. Вообрази, будто он на тебе есть.

Легко сказать – вообрази, когда сидишь в допросной, и ощущаешь себя даже не человеком - крысой, загнанной в угол.

Я встал, и прикрыв глаза, попытался представить двери «Астрийской розы» – ресторана, в котором мечтал побывать, и с крыльца, которого меня вечно спускали. В руках гладкая трость из темного дерева, на голове фетровый котелок. Иду легко и свободно, поблёскивая начищенными сапогами. Поднимаюсь по лестнице и даже не смотрю в сторону привратника, угодливо согнувшего спину. Сколько таких было и сколько таких будет – тля мелкая. Двери заведения гостеприимно распахиваются перед носом и…

- Достаточно, - голос брата Серафима оборвал сладкие мечтания. – С пластикой у тебя полный порядок, и копируешь неплохо – видно, что взгляд наметанный. Для мелкопоместного дворянчика с Восточных земель сойдет. Будешь у нас бароном Дудиковым.

- Но…

Брови брата Серафима изогнулись в притворном удивлении:

- Есть возражения?

Да какие уж тут возражения - попал я, что кур во щи. И не выкрутиться никак, если только через петлю на шее.

На следующий день на борту «Оливковой ветви» приключилась новая история. Фартовый, до поры до времени прятавшийся среди такелажа, вдруг возомнил себя лепардом. Накинулся на одного из псов и располосовал тому морду. Эх и скулежу было, а больше всего рыку. Товарки пострадавшей скотины лаяли, задрав морды к небу, а наглый котяра шипел, забравшись на верхнюю рею. Кто-то из братии пустил арбалетную стрелу, пытаясь сбить пушистого наглеца на землю. Но Фартовый на то и Фартовый, только уши прижал, пропуская острый наконечник.

Слева и справа послышались звуки натягиваемой тетивы - никто не собирался спускать обиду. Быть бы Фартовому пришпиленным к мачте, но тут из каюты показался брат Серафим. Оглядел строгим взором творящееся безобразие и дал команду к отплытию.

Корабль церковников поднял сходни и, распустив черные паруса, скрылся за горизонтом. На палубе остался лишь экипаж «Оливковой Ветви», да завывающий от пережитого кот.

- Что это было? – протянул озадаченный Зычник.

Я знал ответ, но счел за лучшее промолчать. А вскоре про случившееся забыли и остальные - жизнь на борту вернулась в прежнее русло: капитан скрылся в каюте, боцман принялся орать, а спустившийся с мачты Фартовый навалил кучу.

Я до ночи драил загаженную палубу, прокручивая в голове состоявшийся разговор. И чем дольше тёр, тем хуже на душе становилось. Церковной братии был для чего-то нужен живой барон. Точнее человек, способный сыграть его роль – своего рода приманка. Я догадывался о незавидной судьбе мяса в капкане. Его сохранность мало заботила охотника, главное – это заманить и поймать хищника, а уж что останется лежать в ловушке, дело десятое.

- Мы будем ждать твоего прибытия в порт, - обрадовал напоследок отец Серафим, – а чтобы не вздумалось дурковать, оставим на борту брата Изакиса. Он за тобою присмотрит.

Слово-то какое выбрал – «присмотрит». Скорее уж отконвоирует до места назначения, передав с рук на руки. Потом меня обрядят в одежды благородного и выпустят прогуляться в город. Может и походный саквояж всучат, с якобы хранящейся внутри Печатью Джа.

Вот только для чего? Божественный камень не был целью чернецов, другое дело - конечный покупатель. У Церкви под носом наладили канал поставки запрещенных артефактов. С помощью подсадной утки, то бишь барона они планировали его раскрыть. Увы, его светлость оказался слишком глуп, не справившись с ролью простого перевозчика. Теперь его требовалось срочно заменить, но кем? Правильно, тем кого не жалко, и кого вряд ли стану искать. Отработают материал и прикопают в ближайшем лесочке. Или даже заморачиваться не станут, прирежут прямо в номере гостиной, а местная стража спишет все на обыкновенный грабеж.

Бежать, нужно бежать, но куда? Еще этот брат Изакис - вечно торчавший на шканцах и нервирующий команду.

- Как голову подниму, он на меня смотрит, – жаловался матрос по кличке Рябина. – И взгляд такой нехороший, будто грехи мои чует.

- Кому ты нахрен сдался, с грехами своими, - не выдержал Бабура. - То, что дочку пекаря позапрошлой весной обрюхатил, не считается.

- Как же не считается, кто же её бедняжку теперь замуж возьмет?

- Так её и до тебя никто не брал, уж больно страшна девка: морда в крапинку, над губой натурально усы растут, а голос, ровно нашему боцману яйца прищемили. Потому не грех ты сотворил, а великое благо. Без тебя сгнила бы девка с тоски, а с ребёночком глядишь и обретет счастье.

Не один Рябина побаивался грозного чернеца. Матросы продолжали носить перста на цепочках, а стоило фигуре в плаще показаться на шканцах, как принимались истово чертить обереги. Даже боцман ругался меньше прежнего, то и дело косясь в сторону брата Изакиса.

Знали бы они, по чью он здесь душу.

Я не знал, что океан может настолько обрыгнуть. Вместо земли - вечно качающаяся палуба, вместо жратвы - твердокаменные галеты, солонина и безвкусная вязкая жижица, называемая кашей. К концу второго месяца я тихо ненавидел всех, готов был шипеть и дыбить шерсть, не хуже ополоумевшего Фартового. Да покусают крысы сию зловредную тварину.

В родном районе Кирпичников у меня имелось три лёжки: всегда было куда пойти и где спрятаться. Или просто побыть в одиночестве, когда все опротивело. Всеотец до чего же я устал от людей!

«Оливковая ветвь» представляла собою огромную бочку, набитую горластой матросней. Даже темные закутки трюма не спасали от боцманского рёва. И гальюн, место отхожее, был вечно полон народа: как не заглянешь, то один сидит, в носу ковыряется, то другой трубку курит. Я начинал завидовать смотровым, которые хоть иногда могли побыть в одиночестве.

- Танцор, проверь бочки с зерном.

- Танцор, подотри на шканцах.

- Танцор, почему вода в трюме?

Да потому что – хотелось заорать в ответ. Она всегда там, хоть каждый день помпой откачивай, а потом поднимайся наверх и убирай за нагадившим Фартовым. И не приведи Всеотец, кто-нибудь наступит на кучу, и разнесет дерьмо по палубе.

Никогда в своей жизни столько не работал. Руки мои были приучены к тонкой работе, здесь же сплошные мозоли, постоянно сдираемые и кровоточащие.

- Запомни, Танцор, этот узел называется рифовым. Его можно связывать и затягивать обоими концами. Обыкновенно применяется для закрутки парусов и крепления малых грузов.

Слушал я Бабуру, а у самого злоба внутри поднималась. Так и хотелось найти что-нибудь потяжелее и тюкнуть здоровяка по голове. Только вот беда, на корабле просто так ничего не валялось: оно или было убрано, или привязано на семь узлов.

Проклятые узлы… морячье совсем с ними рехнулось. Один Бабура знал сто способов плетения веревки. Скажите на милость, нахрена столько выдумывать?

Я умел терпеть. Умел сносить подзатыльники и беспрекословно выполнять приказы. Умел слушать одни и те же истории, делая вид, что интересно, когда невыносимо скучно. Умел смеяться над дурацкими шутками, повторяемыми каждый день. Умел молча кивать и соглашаться с любой произнесённой вслух ерундой. Я многое, что умел. Главное, не забывать считать дни до прибытия в Новый Свет, и тогда сразу становилось легче.

Второй месяц подходил к концу. Если верить всезнающему Рогги до появления чаек, предвестниц земли, оставалось меньше недели. Каждый истосковался по берегу и даже второй пассажир, вечно скрывающийся в каюте, стал появляться на палубе. Он подолгу замирал у борта, вглядываясь в горизонт.

Странный он был. Хотя Рогги и признал в нем писаря, я его таковым не считал. Длинные холеные пальцы - не показатель. Они могут быть у людей разных профессий: не только у тех, кто привык иметь дело с бумагами или музыкальными инструментами, но и у воров. Мне ли этого не знать.

Второй пассажир многим не нравился: своей молчаливостью и отстранённость. Не нравился он и брату Изакису. Чернецу никто не нравился, но за этим господином он приглядывал особо. Тот на шканцы и церковник следом за ним. Тот за едой на камбуз, глянь, а брат и там ошивается, отсвечивая лысым черепом. Может его не только за мной приглядывать оставили? Не настолько Сига из Ровенска значимый человек.

Блин, до чего же муторно… Голова начинала болеть, стоило подумать обо всем об этом. А виной всему треклятая Печать Джа.

Божественный артефакт не отпускал, накрепко вцепившись в душу. Не важно, драил ли я палубу, вязал с Бабурой узлы или проверял товар - мыслями постоянно возвращался к небесному камню. Может и правду легенды говорят: Печать настолько проклята, что одно желание обладать ею вызывало приступы одержимости.

А еще этот Ленни, данный Всеотцом в наказание. С каждым днем пацан наглел все больше и больше, придумывая новые способы развлечения. Один раз кашу передал с расплывшимся поверх пятном слюны. Другой раз говно Фартового по палубе размазал, да так ловко подгадал, что вышедший на вечернюю прогулку квартирмейстер вляпался. Устроил взбучку боцману, а тот мне - за то, что не уследил.

Иногда Ленни устраивал засады. Ждал специально, когда пройду мимо, чтобы с оттяжкой харкнуть в спину или на тряпку наступить, когда палубу драю. А один раз ведро с водой на голову опрокинул, прямо с верхних ступенек лестницы, которую я мыл. Было одновременно обидно и больно, деревянной бадьей по макушке получить.

Ленни свои пакости устраивал втихую, чтобы никто не видел. Явно нарывался на конфликт, только я знал, чем это закончится. Не выйдет никакой драки, после первого же удара этот козел свалится на палубу и заблажит, призывая небеса во свидетели. Тут же прибежит боцман, и устроит мне взбучку, а Ленни как продолжал гадить, так и продолжит.

Нет, в открытую в драку лезть не стоит. Я ждал… я умел ждать. И вот в один прекрасный вечер, когда драил палубу возле юта вновь показался Ленни. По довольной физиономии стало понятно, что он задумал очередную подлянку. И точно, уходить Ленни не спешил. Вместо этого облокотился о стену и принялся наблюдать, как я тряпкой по палубе вожу.

Подождал, когда два матроса пройдут мимо. Бросил по сторонам быстрые взгляды, а после начал с шумом собирать сопли. Долго пыжился и, наконец, накопив достаточно, выхаркнул комок слизи: густой и зеленой, медленно расплывающейся перед глазами.

Вот ведь сука! Я бросил тряпку и поднялся с четверенек. Уставился в наглую физиономию, демонстрирующую щербатую улыбку.

- Мало тебе по зубам били.

- Да-а? - протянул тот. - А ты попробуй, рискни.

- А че пробовать? Плюй, сколько хочешь.

- Да-а? - снова протянул Ленни, явно удивленный моей покорности.

- Да, можешь плевать… Слюна не моча, высохнет – не заметишь.

Я не думал, что провокация сработает. Каждому в Ровенске была известна сказка про глупого медведя и хитрого окуня. Долго хищник думал, что делать с рыбешкой: то ли выпотрошить и съесть, то ли на берегу оставить, а окунь знай свое бормотал: только не бросай меня обратно, только не в воду. В итоге в воду и угодил. Махнул на прощанье хвостом и поминай как звали. Сказка известная, но Ленни то ли не знал её, то ли не уловил смысла.

- Моча, говоришь? – довольно осклабившись, он принялся расстёгивать портки.

Я аж опешил, не веря собственным глазам. Молча стоял, и наблюдал, как тонкий ручеек журчит, стекая мне под ноги.

Ленни был придурком, и не только потому, что не слушал в детстве сказки. Если уж взялся творить дурь - убедись, что у твоего представления не будет лишних зрителей. Парень огляделся, и даже голову задрал, зыркнув в сторону вороньего гнезда, а вот под ноги посмотреть не догадался. На растянутые тени, отброшенные заходящим солнцем.

На палубе четко выделялись перила и овал головы. На возвышении, буквально в паре метров от нас находился человек. Он не мог нас видеть, зато слышал прекрасно… должен был слышать. На всякий случай я напряг связки и запричитал, словно перепуганный окунь из сказки.

- Ты чего творишь, ты зачем на палубу ссышь? Так же нельзя.

Щербатая улыбка Ленни стала еще шире.

- Мне можно… Давай, вытирай крысеныш. Вставай на колени и драй, чтобы даже запаха не осталось, иначе капитан с тебя три шкуры спустит. Ну, чего застыл?

До Ленни начало доходить, что твориться что-то неладное. Он опустил взгляд следом за мною и увидел, как тень на палубе колыхнулась, увеличиваясь в размерах. Она росла и ширилась, пока не приобрела очертания человека. Человека, опершегося на перила, и внимательно изучающего происходящее внизу. А посмотреть было на что: на расстегнутые портки, на растекающуюся под ногами лужицу.

Серьга в ухе грозно сверкнула, не предвещая ничего хорошего.

- Я тут молодого воспитываю, совсем от рук отбился, - запричитал Ленни, пряча хозяйство и спешно завязывая шнурки.

Будь то Рябина или Бабура, парень отделался бы простой зуботычиной, но только не в случае с боцманом. Всякому известно, что Вудсон - номер один на палубе корабля. Не капитан, выступающий в роли бога, который вроде бы есть, и которого никогда не видно. Не квартирмейстер, вечно погруженный в бумаги и столбцы цифр, а именно боцман. Этот дядька отвечал за порядок среди команды и делал это твердой рукою: по-другому с матросней не управишься.

Вудсон говорил редко. Все больше орал, заглушая шум ветра, ну или сурово молчал. Он и в этот раз ни сказал ни слова. Схватил побледневшего Ленни за шиворот и потащил в сторону фальшборта. Босые пятки юнги заскользили по мокрой палубе. Пацан даже не сопротивлялся, лишь сипел, выпучив округлившиеся от страха глаза. Он безропотно позволил подтащить себя к краю, и столь же безропотно улетел за борт, не издав ни малейшего крика. Я даже плеска воды не услышал, словно канул Ленни в небытие.

- Чего зенки вылупили, каракатицы морские, или работы нет? – заорал боцман на подтягивающихся к месту происшествия матросов. – А ну разошлись по местам!

Я от греха подальше схватился за тряпку. Опустился на корточки перед лужицей мочи, но вытереть не успел – рядом возникла грозная тень.

- Ушел отсюда.

- Но я хотел…

- Кому сказано, пошёл вон! – взревел боцман армейским горном.

Вскочив на ноги, я побежал в сторону трюма. Не пошел, а именно побежал, подальше от разъяренного боцмана. Последнее что успел увидеть: грузную фигуру, опустившуюся на колени. Она поглаживала темные доски палубы, нашептывая слова: то ли молилась богам, то ли просила прощения у оскверненного корабля.

Про Ленни старались не вспоминать, словно не существовало никогда человека с таким именем. Оставшиеся вещи в виде изношенных ботинок и узелка матросы распределили промеж собой, мне же достался гамак. Наконец удалось покинуть тюфяк, набитый залежалой соломой.

Кроме шмоток остались обязанности Ленни. Я все ждал, когда меня переведут из трюмной обезьянки в юнги, но капитан не спешил заполнить пустующую вакансию. А ведь в команде с учетом пропавших на острове матросов, отсутствовало четыре человека. И как теперь будут распределены нагрузки?

Это стало понятно на следующий день, когда кряжистый боцман поднялся на рею. Сделал это легко и по-молодецки, сбросив на ходу добрый десяток лет. Куда до него Ленни, вечно путавшемся в вантах.

Яруш поселился в вороньем гнезде, и кажется, спал там и ел, а его сменщик Зычник перешел в распоряжение марсового.

Бабура перестал донимать меня морской наукой. Раньше заставлял зубрить дурацкие названия и вязать узлы, таскал с собою в трюм, проверять надежность крепления грузов. Теперь же я делал это в одиночку, два раза в день совершая обход. И не приведи Всеотец, во время качки покатится хотя бы одна из бочек. Бабура лично обещался шкуру спустить, и только после этого отдать на расправу боцману.

Еще вчера я не придавал этим угрозам значение: для матроса выругаться, что блохастому псу почесаться. Порою эта привычка раздражала, а чаще забавила, уж больно ловко выходило сквернословить у некоторых. Забавила ровно до тех пор, пока я не увидел летящего за борт Ленни. Без положенного собрания, без свидетельств и брошенных в защиту камней.

Оказывается, угрозы вышвырнуть в океан на пропитание голодным акулам или вздернуть на рее были реальностью. Два месяца назад, меня вполне могли заставить станцевать последний танец с Жанетт. Зак тогда сказал, что мне повезло, что у капитана было хорошее настроение. Кто же знал, что он не шутит.

Случившееся меня не напугало, скорее удивило. На улице и не такое видеть приходилось: лихой народ за неосторожно сказанное слово готов был перо под ребро вогнать. Но то бандиты прожженные, здесь же солидное торговое судно, а замашки…

Может прав был Ленька, когда говорил, что право сильного везде в приоритете. Что судьи только для виду поставлены, а законы писаны для богатых, чтобы простой люд проще было в узде держать. Аристократы те же самые бандиты, только словесам красивым обучены и моются по два раза на дню. Сними с такого камзол, помори два дня голодом, и увидишь, как его светлость за краюху хлеба в глотку вцепится готов.

Не верил Ленька в Новый Свет. Не верил в людскую способность создать лучший мир. Он прямо так и говорил:

- Ты здесь никто, и там будешь пустое место. Для того, что мир стал справедлив, ты должен родиться с золотой монетой во рту или наворовать столько, чтобы остальные завидовали.

Может и прав Ленька… Что про людей говорить, если сами боги творят беспредел. Взять того же Всеотца, проклявшего родного сына. За что он наказал Джа? За то, что тот пожалел несчастных людей, вынужденных влачить жалкое существование под небом? За то, что подарил им частичку божественной силы в виде Печатей? Джа хотел блага для человечества, а Всеотец? Чего он хотел, чтобы ему поклонялись и приносили жертвоприношения? Тогда чем он отличается от земных властителей: аристократов или купцов, обожавших мзду, угодничество и лесть? Тем, что в отличии от них живет на небесах?

Такого бога можно бояться, можно ненавидеть, но любить не за что. Сомневаюсь, что на это были способны даже чернецы – верные псы на службе хозяина. Работающие за сладкую косточку, брошенную со стола.

Я думал об этом в редкие минуты, выдававшиеся свободными. Когда можно было застыть на баке, вглядываясь в далекий горизонт в надежде, а вдруг промелькнет полоска земли.

Но ее все не было: ни полоски, ни долгожданного крика смотрового. Даже птицы - пернатые предвестники суши, и те не кружили над кораблем.

- О чем задумался, Танцор? – Зак подошел и встал рядом. В последнее время от добродушного настроения марсового не осталось и следа. Вот и сейчас недовольно поводив бровями, он достал горсть шариков и загнал под верхнюю губу.

- Шестьдесят седьмой день в пути, - произнес я в отчаянии, - а земли не видно.

- Чего ты хотел, Танцор? Сначала в порту застряли из-за барона, забери демоны его душу. Потом угодили в мертвый штиль, и эти еще в довесок, - марсовый покосился в сторону юта, на котором безмолвной статуей возвышался брат Изакис.

Да уж, корабль с черными парусами заставил внести изменения в расписание: пока допросили экипаж, пока собаки облазили каждый закуток. Все это время «Оливковая ветвь» стояла со спущенными парусами.

- Рогги говорит, на неделю опаздываем, - повторил я недавно услышанное в трюме.

- Меньше слушай нашего всезнайку. Океан – это тебе не проселочная дорога с рассчитанным по часам маршрутом. Здесь на обочину не съедешь и лошадей по пути не поменяешь. Кругом стихия, а мы лишь щепка в ее руках. Угодно будет ветру стихнуть и «Оливковая ветвь» еще полдня потеряет.

В памяти всплыла фигура кряжистого боцмана, нежно, будто ребенка поглаживающего палубу корабля. Может потому моряки и суеверный народ, что не в силах совладать с водной стихией? Поневоле начнешь верить в заговоры, когда увидишь надвигающуюся бурю. Благо, небо сейчас было чистым, только полоска облаков кучковалась на горизонте.

- Танцор, это я тебя церковникам сдал.

Широкие ладони марсового буквально впились в планширь. Он помолчал немного, а потом повторил:

- Я это сделал… Надо быть полным кретином, чтобы не суметь отличить буковицу от проезжей грамоты. Может в вашем Ровенске подобные документы в диковинку, а я много, где успел побывать и многое видел… Ну, чего молчишь? Хотя бы удивись для порядка.

- Я и удивлен, только другому. Почему раньше не сдал? Почему не рассказал капитану про найденную во время обыска грамоту?

Зак не удержался и хмыкнул.

- Ну вздернул бы тебя Гарделли, и кому от этого легче стало?

- Всем… Может это я барона порешил, чтобы бумагами завладеть тайно.

- Выходит, баронская грамотка.

- Да разве в этом дело? – начал я злиться. – Не боишься, что среди ночи проснусь и половину команды перережу.

- Не боюсь.

- Почему?

- Поживешь с мое, научишься в людях разбираться. И никакая грамотка для этого не нужно. Видел я потомственных аристократов, проливающих чужую кровь, что водицу, и видел нищих, благородных духом. Тебе до благородства далеко, ты вор и мошенник, Танцор, но не убийца… Или так, или Заккари Олсон нихрена не смыслит в жизни.

- Тогда почему церковникам сдал?

- Разве не очевидно? – Зак снова хмыкнул, едва не выронив шарики гутки из-под верхней губы (прим. автора: гутка – жевательный табак, аналог насвая, приготовленный из измельченного ореха, листьев табака, парафина и сладких ароматизаторов). - С Псами церкви шутки плохи. Когда брат Серафим выложил грамотку на стол, я сразу признал в ней ту самую, которую ты намедни за буковицу выдал. Ну и рассказал все, как на духу.

- Испугался, - констатировал я.

- А ты бы не испугался?

Пришлось согласно кивнуть.

- То-то и оно, Танцор… то-то и оно.

Мы некоторое время простояли молча: Зак катал шарики под губой, а я вглядывался в бегущую за бортом волну и все думал, как церковники смогли отыскать грамотку. Долго думал, в конце концов не выдержал и спросил.

Реакция у марсового получилась неожиданной. Он долго хохотал, пока остатки гутки не вылетели изо рта вместе с пеной слюны. Густой и зеленой, словно свежескошенная трава на лужайке.

- Где, говоришь, спрятал?

- В нужнике, - повторил я обиженно, – чего здесь смешного?

- Скажи, Танцор, ты когда в чужой дом вломишься, где в первую очередь золото искать станешь?

- Глядя чей дом. Ежели купеческий, то у них несгораемые шкафы есть, а ежели хозяйство попроще, мелкого чиновника или какого приказчика, то обязательно под матрас загляну.

- Вот! А теперь представь, что гальюн на корабле вроде матраса. На заре мореплаванья многие там прятали, умельцы даже специальные полочки под дырой приспособили. Но то было давно, а теперь даже последний лох в отхожем месте контрабанду перевозить не станет, потому как знает, куда сунутся носы таможенников.

Всеотец, какой же я дурак! Ещё повезло что церковники первыми грамотку отыскали, а не капитан или того хуже – боцман. У последнего разговор короткий – за борт и всех делов.

- Танцор, на будущее советуйся с умными людьми. А лучше вообще не связывайся с контрабандой, дольше проживешь.

- Спасибо за совет, - съехидничал я.

- Да не за что, - ответил Зак вполне серьезно. И помолчав немного, добавил: - капитан просил поговорить с тобой, предложить остаться юнгой на корабле. Уж больно ловким ты ему показался. Договор стандартный с оплатой по ставке младшего матроса. Пока только на обратный рейс до Лядово, а дальше, как проявишь себя. Что скажешь?

А что я мог сказать? Пока от чернецов не избавлюсь, в решениях своих не волен. И фигура брата Изакиса, торчащего на шканцах, тому лучшее свидетельство.

Странно, что марсовый об этом не спросил. Даже не попытался узнать, чем закончился наш разговор с Псами, и на каких условиях меня отпустили. Счел за лучшее не совать нос в церковные дела? Мудрый выбор, жаль только, у меня он отсутствует.

- Думай, Танцор… Времени тебе до прибытия в порт.

- А сам что посоветуешь?

Не знаю, зачем спросил. При любых раскладах оставаться на корабле не планировал, и даже не потому, что не мог – попросту не хотел, но вот дернул нечистый за язык.

Марсовый тянуть с ответом не стал:

- Держись от «Оливковой ветви» подальше.

- Что?

- Что слышал, Танцор. Держись подальше от этого корабля, нехорошее здесь творится.

- Ты про случай с Ленни?

- Не только… Слишком много плохих предзнаменований: грузы сами по себе отвязываются, мертвый штиль, Фартовый с ума сходит, орет сутками напролет. В добавок ко всему пропавшие члены экипажа, барон еще этот, задери шантру его светлость. Когда в Лядово прибудем, первым делом корабль сменю. Не будет «Оливковой ветви» удачи, помяни мое слово.

Марсовый хлопнул на прощанье по спине и ушел, а я еще долго стоял на палубе. Вглядывался в темные воды океана, пока на палубе не появился боцман.

- Ох ты ж вяленый кальмар… Никак на нашем корабле особа романтическая завелась, морем любуется. Барышня, может вам зонтик вручить от солнышка? А то не приведи боги, обгорите.

- Не надо зонтика.

- Раз не надо, тогда какого хера наверху отираешься, треска говяжья! Бегом вниз, помпу качать…. Бегом, я сказал!

Ор боцмана долго гремел по палубам, подгоняя нерасторопных матросов.

Следующей ночью я долго не мог заснуть. Состоявшийся разговор с Заком не отпускал. И дело тут вовсе не в советах марсового – без того знал, что на корабле мне не место. Тревожила душу таинственная загадка контрабанды. Ведь как-то же они ее перевозят?

В конце концов не выдержал и отважился спросить у Рогги, которому помогал крепить грузы. Ящики с хурмой не выдержали качки и упали, рассыпав содержимое на доски. Пока ползали и собирали фрукты, я завязал разговор.

- Рогги, ты вроде матрос опытный. Вот скажи мне, если бы потребовалось перевезти запрещенный товар, куда бы ты его спрятал?

- А что у тебя? – тут же заинтересовался он.

- Да это я так… на будущее.

- Ну если на будущее, то много зависит от объема. Ежели сверток небольшой, то лучше всего спрятать в вороньем гнезде. Нет надежнее места на корабле, чем эта бочка. Туда окромя смотровых и не лазит никто, уж больно высоко падать.

- А как же сами смотровые?

- Придется договариваться.

- На счет вороньего гнезда я понял. А другие места есть?

- В трюме полно темных уголков, на да ты и сам это знаешь. Можешь прятать, ежели крестовика не боишься, - Рогги хитро улыбнулся, припоминая давний случай с пауком. Посмотрел бы я на этого смельчака, когда бы ему приказали паучью кладку соскоблить. Страшно было до усрачки… Рассерженная мамаша до сих в кошмарах являлась, со жвалами, истекающими зеленым ядом.

- Трюм водой постоянно заливает, как в нем прятать?

- Купи водостойкую ткань.

- Так она же дорогая.

- А контрабанда в целом штука не дешевая, - тут Рогги перестал щерится и уже серьезно добавил: - паря, забудь об этом, если не хочешь закончить с петлей на шее.

- Но я…

- И даже думать не смей. Наш боцман людей на сквозь видит, ежели что неладное почует, долго разбираться не станет - без капитана на тот свет отправит… Раньше было легко, а нынче контрабанда дело сложное, без верных людей и связей никак не обойтись. Поэтому хорош голову ерундой забивать, тебе еще на камбуз идти.

Сначала на камбуз – вынести шесть ведер помоев, потом убраться за паршивцем Фартовым, нагадившем у бушприта, а потом… много чего было потом. Кружился я до поздней ночи, а потом еле-еле дополз тюфяка и рухнул без сил, забыв о том, что мне теперь вроде как гамак положен. Я бы и на досках палубы заснул, будь на то моя воля.

Следующее утро разбудило топотом многочисленных ног. Напуганный шумом, я выбежал из трюма и подхваченный живым потоком взлетел вверх по ступенькам. Хорошо, что перед балкой голову успел пригнуть.

- Справа по борту земля! Вижу землю! – орал Яруш, надрывая глотку.

Матросы тараканами высыпали на палубу. Облепили ограждения, и принялись до рези в глазах вглядываться в темную полосу на горизонте. Вышли все, даже скрывавшийся доселе пассажир второй каюты. Гарделли занял положенное место на шканцах, гордо по-капитански расправив плечи. За его спиной длинной тенью замаячила фигура вечно недовольного квартирмейстера. А где же брат Изакис? Я огляделся и обнаружил лысину чернеца у мачты. Он стоял в гордом одиночестве, даже не пытаясь протиснуться к фальшборту. Казалось, церковнику нет никакого дела до темной полосы на горизонте. Куда больше его интересовала личность второго пассажира. Именно с нее он и не сводил глаз.

- Земля, Танцор… Земля!!! – широкая ладонь Бабуры опустилась на мои плечи.

Шестьдесят восемь дней в открытом океане и вот наконец суша. Неужели доплыли?

Оказалось, что радовался я рано. «Оливковая ветвь» добрых пять дней курсировала вдоль береговой линии, потом два дня стояла на якоре, дожидаясь своей очереди.

Я в жизни не видел такой огромной гавани, даже в Лядово – крупнейшем порту восточных земель. Корабли большие и малые, с раздутыми боками, как пивной бочки и поджарые, словно церковные псы. Целый лес матч выстроился перед глазами. Их было настолько много, что они заслоняли собою горизонт.

А поглядеть очень хотелось: на заморские улочки, на диковинные здания, на золотые шпили, тонкими иглами пронзающие небесную твердь. Жаль, что город стоял на равнине, а не карабкался по склону, как это было на островах Святой Мади. Улиц толком не разглядеть, но даже от тех крох, что увидеть все же удалось, захватывало дух.

Дома в три, а то и в четыре этажа – уму непостижимо. Это ж сколько человек друг у дружки над головой живет. И ведь не боятся, что этакой тяжестью сверху придавит.

- Что… внушает, Танцор? – спросил стоящий рядом Рогги.

- Внушает, -признался я.

- Тогда туда посмотри, - обгрызенный ноготь ткнул в сторону большого пятимачтового фрегата. Красивого, с высоко задранной кормой и фигурой полуобнаженной русалки под бушпритом. – Да не на корабль гляди, балда, левее… Вон на те маленькие точки, что снуют вдоль домов.

- Повозки?

- Повозки, - протянул Рогги, удовлетворенный моей догадливостью. - А лошадей видишь?

Я напряг зрение, но кроме черных точек разглядеть ничего не смог.

- Хорош над парнем издеваться, - пробубнил стоявший по левую руку Бабура. – Не мучайся, Танцор, не пяль зенки, все равно лошадей не увидишь, потому как повозки самодвижущиеся.

- Неужели…, - слова про Печать Джа едва не сорвались с моего языка. Я вовремя заткнулся, вспомнив про брата Изакиса, безмолвной тенью маячившего за спиной. Понятно, что у церкви здесь не было власти, но поди разбери этих чернецов. А ну как достанет кинжал из-под полы плаща, и начнет кромсать поддавшуюся ереси матросню направо и налево.

Рогги тоже это понимал, потому ответил осторожно:

- Да, Танцор, она самая. В городе гужевой транспорт запрещен, чтобы не гадили. У них, почитай, кругом булыжная мостовая, а центральные улицы специальной плиткой выложены.

- Как в аристократических домах? – не поверил я. – Она же тонкая, побьется вся.

- Балбес, кто ж тебе декоративную плитку в общественных местах класть станет. Говорю же, специальная… Толщиной с моих два пальца будет. По такой повозка проедет и хоть бы хны.

- Ты ври-ври, да не завирайся, - встрял в разговор Зычник. - В центре города проезд транспорта запрещен, потому и не бьется.

- Это я-то вру? – возмутился Рогги и тут же протянул ладонь. - Хочешь, на спор забьемся, что разрешен. Тяжелый грузовой не пускают, а ежели в пассажирском путешествуешь - один, али с дамой какой, тогда пожалуйста.

- Кто же тебя драного, в приличное место пустит, еще и со шлюхой в обнимку? Хорош чесать, Рогги, ты своего носа дальше порта не высовывал.

Матросы сцепились, а я уставился на величественный город. Видят боги, не так представлялось мое появление в Новом Свете. Уж точно не под всевидящим оком Церкви.

Но да недолгой будет власть чернецов, чай не в Ровенске. При первой же возможности задам стрекача, а там целый мир передо мною. Чудный новый мир – земля обетованная.

На третий день портовые власти Баненхэйма дали «Оливковой ветви» добро. Но прежде запустили на борт команду таможенников. Дюжину рослых парней в синих мундирах. Те с ленцой прошлись по палубе, особо не усердствуя заглянули в трюм, в кубрик, а про камбуз и вовсе забыли. Главный их заперся в каюте с капитаном и о чем-то долго беседовал.

- Ох и не к добру это, - протянул Зычник. И точно, капитан вышел наружу белее снега. Дал приказ швартоваться и снова скрылся за дверью.

Ох, не к добру…

На пирс я сходил под жестким надзором брата Изакиса. Слышал, как скрипели сходни под массивной фигурой. Прошел мимо местных стражников, которым не было никакого дела до вновь прибывших. Сколько матросни шляется целыми днями - устанешь считать.

Стражи даже не глянули в мою сторону, а вот я успел их рассмотреть. Высокие, чисто выбритые, без железных кирас и других элементов защиты. В чудной форме темно-синей расцветки: вроде штанов, заправленных в сапоги и странного сюртука, слишком короткого, чтобы таковым называться, еще и застёгнутого на все пуговицы. На плечах каждого красовалась нашивка в виде двух перекрещенных клинков. Самих мечей я не разглядел, зато успел заметить узкие кожаные сумки на поясе, с торчащими наружу изогнутыми рукоятями. Неужели настоящие пистоли?

- Танцор, держись нас. Тут потеряться не мудрено, - крикнул Бабура и тут же исчез.

Меня вытолкнули с пирса в бурлящий живой поток. Народа кругом было, что на площади Ровенска в ярморочный день. От разнообразия цветов в глазах зарябило, а от многочисленных запахов закружилась голова. В океане привыкаешь к вони потных человеческих тел, сырого дерева и кошачьего дерьма, побери шантру спятившего Фартового. Здесь же в ноздри ударил сладкий дамский парфюм, аромат восточных специй, ну и куда без вони протухшей рыбы. Порт оставался портом, даже в заокеанских землях.

Голоса, зазывающие, приказывающие, умоляющие, радостные и угрожающие – все это слилось в один сплошной гомон, как и мелькающие перед глазами лица. Людская толпа с многочисленными потоками и течениями была для Сиги из Ровенска родной стихией – я чувствовал себя в ней, словно рыба в воде. Вот он, представившийся случай - тот самый шанс, которого ждал. Нужно рвать когти - смешаться с публикой и скрыться в любом переулке. Благо в порту их было предостаточно.

Я повернул плечо, проскользнув между дородным господином и двумя дамами. Ускорил шаг, еще быстрее - обогнал грузчика с груженной доверху тележкой и свернул налево, за длинный ряд бочек, пропахших соленой рыбой. Главное, не терять темпа, оседлать нужную волну, позволив ей вынести тебя, куда угодно. Хотя бы в этот боковой проулок, оказавшийся вдруг слишком узким. Я едва не завалил груду ящиков, скопившиеся на входе. Юркнул в темноту, с трудом сдерживая внутреннее ликование. Вот она, долгожданная свобода!

В ноздри ударил затхлый запах, а под ногами захлюпала влажная земля. Кажется, это место никогда не видело солнечных лучей. Зеленые следы плесени на стенах тому лучшее свидетельство.

Бегом-бегом, прочь отсюда навстречу дивному новому миру. Вместе с ликованием от скинутых оков пришло странное чувство. Началось оно как тепло, разливающееся промеж лопаток. Но постепенно нарастало, пока не превратилось в невыносимое жжение, словно горящий факел поднесли к спине.

Я не успел толком испугаться, как мир вокруг завертелся и рухнул, а вместе с ним упало мое тело.

Ноги не почувствовали удара, они вообще ничего не чувствовали - отнялись, как у последнего калеки. Что за ерунда? Неужели виной всему долгое пребывание в море? Едва не плача от досады, я пополз вперед, волоча за собой бесполезные конечности.

Поднял голову – выход слишком далеко. Едва виднеется светлым пятном, зажатым промеж высоких стен. В другое время я бы обязательно успел добежать, но только не сегодня. Сзади послышались звуки шагов, приглушенные влажной землей. Свобода была так близко… Нет, нельзя сдаваться, нельзя отступать… Я продолжаю ползти вперед, перебирая руками, цепляясь ногтями, пока чужая подошва не наступает на голову, вдавливая лицо в грязь. Это произошло столь стремительно, что я едва успел повернуть шею. Иначе сломал бы нос и задохнулся в собственной крови, перемешанной с черноземом.

Сверху раздался голос брата Изакиса:

- Я говорил тебе, чтобы было без глупостей? Говорил… Я предупреждал, что пожалеешь, если вздумаешь бежать? Предупреждал… Ну вот теперь не обижайся.

До ушей долетел звук характерного щелчка. Перед глазами мелькнуло лезвие длинного ножа.

- С какого пальца начнем, малец?

Глава 5. Дивный новый мир

Я сидел на кровати и тупо пялился на окровавленную повязку – отрубленный палец болел. Брат Изакис по поводу случившегося утешал как мог:

- Не переживай, Танцор - это всего лишь фаланга мизинца. В человеческом теле полно выпирающих частей. Закончится мизинец возьмемся за другой. Закончатся пальцы, перейдем на зубы. Не станет зубов, отрежем уши, а если и после этого не дойдет - оскопим.

Я в брате Изакисе не сомневался. Про то, что чернецы горазды людей калечить, много историй ходило, особенно преуспели в этом Псы церкви, выбивающие признательные показания из еретиков.

- Я вор, а мои руки - рабочий инструмент.

- И что? – удивился чернец. – Думаешь меня это волнует?

Действительно, чего это я… Совсем поплыл от боли и расстройства. Тяжело прощаться с куском собственной плоти, пускай и столь незначительным, величиной чуть больше ногтя.

- Запомни, парень, твоя задач не воровать. Твоя задача достоверно сыграть барона Дудикова. А без пальца его светлость будет, без руки или без глаз – дело десятое. Ты все понял?

- Да.

- Что ты понял?

- Я должен изобразить барона.

- А что еще?

- Беспрекословно выполнять приказы.

Брат Изакис повел шеей. Была у него такая привычка, больше похожая на нервный тик. В такие моменты линии татуировки, выглядывающие из-под ворота рубахи, оживали и начинали скользить по коже маленькими змейками. Я понимал, что это всего лишь иллюзия, но до чего же достоверная.

- В соседней комнате бадья с теплой водой, в шкафу чистая одежда. Помойся и приведи себя в порядок. Я скоро вернусь, - чернец замер на пороге.

Я было решил, что он снова станет угрожать, но нет - брат Изакис соизволил проявить несвойственную для него заботу.

- На столе мазь - обработай рану, если не хочешь сдохнуть в горячечном бреду.

Дверь за чернецом закрылась, и я остался сидеть один в пустом доме. Не так Сиге из Ровенска представлялось прибытие в Новый Свет, совсем не так. В мир равных возможностей и сытого желудка… Бежал за лучшей долей, и в итоге лишился единственного, что имел – свободы. Хотя нет, оставалась еще жизнь. Вот только надолго ли?

Я с тоской посмотрел на калечный палец, обмотанный грязной тряпицей. Если задуматься, это не самое страшное, что могло случиться. Брат Изакис продемонстрировал силу и сделал это наиболее гуманным способом, разумеется, с точки зрения Пса. Он даже пошутить соизволил, мол теперь меньше ногтей стричь придется. Смешно… прямо обхохочешься.

По улицам Ровенска ходили слухи о могучем заклятии чернецов. В случае бегства еретика, возносилась молитва к Веотцу и где бы отступник не находился, он тут же падал замертво, или лишался зрения, или способности ходить, как в моем случае. Хорошо, что действие молитвы имело обратный ход: после наложения ладони брата Изакиса на мой вспотевший лоб в ногах закололо, а через пару минут я уже мог худо-бедно передвигаться. Жаль только, мизинец не отрос.

Раньше был уверен, что все эти разговоры про заклятия - дурацкие сплетни, распространяемые матронами во время воскресной службы или дворовыми девками с целью душу «похолодить». Страшилки о том, что Псы обладают магическими знаниями: целым набором ритуалов, самым опасным из которых по праву считался «аркан».

Принцип действия заклятия был в следующем: на человеческую кожу наносилась божественная отметина в виде татуировки. Иногда на грудь, иногда на руки, но чаще всего на спину. Круглая, переплетённая шипастыми ветвями лоза, она ничем не отличалась от прочих татуировок. Посмотришь со стороны – темно-синие контуры рисунка, но стоило чернецу прочитать специальную молитву, призвать Всеотца покарать отступника, и она тут же загоралась алым пламенем, выжигая кожу. Что после этого происходило с несчастным? Тут слухи разнились: кто-то говорил, что человек сгорал в мгновение ока и даже горстки пепла не оставалось, другие утверждали, что жертвы слепли и глохли, третьи – что покрывались струпьями. Размеры наказания зависели от тяжести прегрешения человека перед Всеотцом, ну или от пожелания самого чернеца.

Ленька-Вторак рассказывал, что рисунок аркана наносился на кожу самых злостных еретиков. Их даже в клетки не сажали, дозволяя разгуливать на воле. Только какая же это воля, когда сделаешь шаг в сторону и вспыхнешь факелом или ноги откажут. И будешь лежать ждать, когда чернецы соизволят отыскать, а ежели не соизволят, то будешь доживать отведенный век калекой. Уж лучше сразу сдохнуть, чем вот так.

Я подошел к пыльному зеркалу, висящему у входа. Задрал края рубахи и принялся разглядывать кожу на спине. Ничего не видно, нет даже небольшого покраснения, хотя я прекрасно помнил ощущение жжения промеж лопаток. Ровно за несколько секунд до того, как отказали ноги. Аркан? Нет, бред какой-то… Во-первых, отсутствуют следы татуировки, а во-вторых, откуда им взяться? Наконечник иглы, забивающий краску под кожу – это тебе не ласковое поглаживание, такое не забудешь.

Но если не аркан, тогда что? Его магическая разновидность? Брат Изакис был к этому причастен, тут к ведунье не ходи. Он знал, что у преследуемого откажут ноги, как знал и то, что через десять минут способность ходить снова вернется. Сначала легким покалыванием, потом болью в отбитых коленях.

Я смутно помнил, что случилось после… Брат Изакис утверждал, что отрезанный мизинец - сущие пустяки, маленький кусочек плоти. Посмотрел бы на него, когда живьем кромсают палец. Сука!

Я с досады хлопнул ладонью по стене – не калечной, перевязанной тряпкой, а другой, пока еще целой… Чернец дал понять, что случившееся - только начало. Теперь за любое прегрешение от меня будут отрезать куски. Ровно до тех пор, пока не останется от Сиги бесполезный обрубок.

И никуда не деться, никуда не сбежать. Не получится, пока не разберусь, что за херня приключилась и как от нее можно избавится. Был бы в Ровенске, обратился за советом к пацанам, к тому же Леньке-Втораку или сразу к ведунье, живущей в конце столярного переулка. А здесь? Здесь я был чужаком, который даже не знал толком, куда идти.

Мечтал о лучшей доли? Так вот она – возьми и черпай полной ложкой. Ты же так этого хотел: новая жизнь, новые шансы, новые возможности. Что, горько стало? А Ленька предупреждал…

Проглотив комок, подкативший к горлу, я отошел от зеркала. Толку себя жалеть, что случилось, то случилось - прошлого не вернуть и принятых решений не отменить, как бы этого не хотелось. Сейчас главное – не злить чернецов, уж больно скор на расправу брат Изакис.

Скинув одежку, я открыл дверь и зашел в помывочную. По центру возвышалась деревянная бадья, тут же стояли ведра с успевшей остыть водой. Я быстро забрался внутрь и вылил первую порцию себе на плечи. Принялся активно растирать кожу - боги, до чего же хорошо! Настолько, что забыл о приключившихся неприятностях.

Я даже не понимал, насколько успел соскучиться по пресной воде: по самой обыкновенной, которую легко отыскать в любом озерце или речушке. Поэтому драил тело, насквозь пропитанное морской солью. Тер и тер, вместе с грязью сдирая ссохшиеся, огрубевшие слои кожи.

А потом пришло время облачаться в одежду, оставленную братом Изакисом. На спинке стула висела белая сорочка, чуть великоватая в плечах, и обыкновенные брюки. Они тоже оказались не по размеру, поэтому пришлось подвернуть края, и затянуть ремень потуже. Сверху накинул сюртук - черный и безликий, со стоячим воротничком, столь популярным среди аристократов. Выходит, мода просочилась через океан. Я снова подошел к зеркалу и полюбовался обновками – вполне себе. Не графье какое, но за сына баронского сойду, особенно ежели его светлость в путешествии. Осталось состричь отросшие лохмы и сбрить торчащую на скулах волосню: назвать это недоразумение бородой язык не поворачивался.

Обуть сапоги не успел - входная дверь хлопнула и в комнате появился брат Серафим в сопровождении брата Изакиса. Главный из псов избавился от накидки и прочих атрибутов церковника, превратившись в респектабельного горожанина. Даже украшениями успел обзавестись в виде перстней и золотой цепочки от часов. На такого посмотришь и не скажешь, что защитник праведной веры или палач, калечащий ни в чем неповинных людей.

Он оглядел меня с ног до головы и поморщился, словно от зубной боли.

- Пройдись!

Я выпрямил спину и зашагал по комнате важной птицей, из-за одного угла в другой.

- Кажется, мы ошиблись, - задумчиво протянул брат Серафим.

- Ничего вы не ошиблись, - затараторил я, чуя к чему все идет. – Это потому, что пол холодный, а я без сапог - пальцы помимо воли поджимаются. И волосы отросли, их просто подравнять нужно и пригладить, - я спешно завозил ладонями по макушке. – Вот, теперь видите, вылитый барон Дудиков.

Брат Серафим лишь покачала головой.

- Не в прическе дело и даже не в походке. Рожа у тебя бандитская и взгляд прощелыги, который только и думает, как бы чужой кошелек стащить.

- Так это можно исправить. Вы погодите…

Я собрался и выдал лучшее из имеющегося в арсенале – рожу купца Сичкина. Помнится девки дворовые со смеху валились, когда я его изображал. Говорили, один в один похож, но брат Серафим снова остался недовольным:

- То была рожа бандитская, а теперь наглая, как у зарвавшегося малолетки.

- Может ему пальцы подравнять, - предложил брат Изакис.

- Не надо! Не надо ничего ровнять! Вы только скажите, чего желаете?

- Я желаю видеть человека, похожего на его светлость, чтобы он вел себя как барон, говорил как барон. Пока же передо мною жалкая подделка.

Быть похожим на его светлость… Я попытался вспомнить покойного Дудикова, выражение лица, когда тот общался с матросней - этакая брезгливая маска отвращения, или когда он задумчивый прогуливался по палубе, не зная, чем себя занять.

- Стоп!

Я замер в испуге, перестав дышать.

- Верни, как было.

- Куда верни?

- Что за балда, - возмутился брат Изакис. – Перестань таращиться и верни выражение лица, которое было до этого.

- Так не было никакого выражения.

- Вот его и верни.

Я вздохнул и прикрыл глаза, вспоминая его светлость, стоящего у фальшборта, абсолютно отрешенного и безразличного ко всему происходящему. Даже в эти минуты его лицо не теряло надменности: слегка приподнятый подбородок, поджатая нижняя губа. Он был выше всего… Выше дрянного корабля, на котором был вынужден находиться, выше команды оборванцев, с которыми волею судьбы делил одну палубу, и выше океана, пенящегося за кормой. Возможно, он даже считал себя выше неба, вот только небесам было глубоко плевать на него. Сколько аристократов родилось, и сколько осталось гнить под палящими лучами солнца, в том числе и барон Дудиков.

Брат Изакис вопросительно уставился на брата Серафима.

- Пойдет, - вынес тот свой вердикт, - все равно лучше не будет.

После полез в кармашек жилета и извлек наружу часы. Щелкнул крышкой, задумчиво уставившись на циферблат.

- Времени пол четвертого, сегодня не успеем… Пригласишь в дом цирюльника, кого-нибудь из портовых, но поприличнее: из числа тех, кто стрижет, не задавая лишних вопросов.

- Как скажешь, брат.

- И пусть что-нибудь сделает с его ногтями, а то смотреть страшно.

Брат Изакис снова кивнул. Проводил старшего до двери, а через час в дом пожаловал обещанный цирюльник: состриг лишние лохмы, до скрипа побрил подбородок, покрыв кожу густым кремом. Пахнущим до того вкусно, что захотелось слизнуть с губ.

В пустом животе заурчало, но я продолжал сидеть и терпеливо ждать. И чем им мои ногти не угодили? Ну да, местами забилась грязь – делов-то на пару минут: кончиком ножа поработать или щепой выскоблить. Зато обгрызены они были идеально – ровным полукругом, такое не у каждой девки встретишь. Для баб это обычная блажь, для меня же важная необходимость, обусловленная работой. Обломанные ногти имели привычку цепляться за ткань в карманах зазевавшихся прохожих.

Цирюльник тщательно обработал каждый палец, обрезая щипцами заусенцы. Когда же дошел до покалеченного мизинца… Я специально развязал тряпку, демонстрируя недавно затянувшуюся рану. Из чисто хулиганских побуждений: уж очень мастер докучал своею угодливостью.

«Позволите ли… не соизволите ли… мое почтение» – эти слова так часто слетали с его губ, что захотелось хорошенечко вдарить, прямо по напомаженной физиономии.

Поэтому в глубине души порадовался, наблюдая за тем, как побледнело его лицо. Он буквально глаз не мог оторвать от раны. Жаль только в комнату вернулся брат Изакис и закончил веселье, велев забинтовать мизинец.

Когда цирюльник удалился, мы приступили к еде. Точнее ел я один, а брат Изакис мерил шагами комнату. Периодически подходил к окну и замирал, изучая улицу.

- Ты жри-жри, - подгонял он, словно в том была необходимость.

Копченые колбаски и сдобные булочки ушли влет, даже крошек на столе не осталось. Отвалившись на спинку стула, я сыто рыгнул, а брат Изакис недовольно поморщился. Подошел и отвесил такого леща, что я едва головой о столешницу не приложился.

- Чегой это?

- А тавой. Ты барон или шантропа подзаборная?

- Так мы же не начали.

- Кто тебе сказал?

- Но…

Рука угрожающе качнулась, и я счел за благо заткнуться.

- Ты Алекс Дудиков, урожденный барон, подданный её величества королевы Астрийской. Только так и никак иначе, запомнил?

- Да.

- Повтори.

Да что же у церковников за привычка такая. Вечно требуют повторить, словно я попка-дурак безмозглый, а не человек.

- Алекс Дудиков, урожденный барон, подданный её величества королевы Астрийской.

- Как ведут себя бароны за столом.

«По-разному», - хотелось сказать. Я всякого навидаться успел и всякого наслушаться. Бывало, что господа блевали прямо на себя, и в портки мочились, не вставая с лавки. Вот только чернец ждал другого, поэтому я выпрямил спину и положил ладони на стол. Взял лежащую рядом салфетку и аккуратно промокнул губы, но брат Изакис все равно остался недоволен.

- Больно тощ, - пробормотал он, – физиономия осунувшаяся и одежда висит, что на огородном пугале. Надо было откормить тебя еще на корабле.

Надо было, кто же против.

- Если кто спросит про худобу, скажешь - болезнь морская приключилась.

- А кто спросит?

- Неважно.

- Послушайте, я помогать не против. Родную церковь всячески почитаю и уважаю, но как это сделать, ежели тыкаюсь по углам, словно слепой кутенок. Может приоткроете завесу тайны, хотя бы самую малость, хотя бы чуть-чуть. Чего от меня ждёте?

- Завтра, Танцор. Все завтра…

Брат Изакис не обманул, на следующий день убрав лишнее со стола, расстелил карту города. Качество бумаги удивило: тонкая и прочная, такую легко сложить и засунуть в карман, а не таскать неудобным свитком.

Не удержавшись, я провел пальцем по шершавой поверхности: смял уголок, потер краску - чернила не пачкались. Посмотрел на раскинувшуюся перед глазами схему: сплошные прямоугольники и квадраты, ни одной кривой загогулины. Я вспомнил родной Ровенск, как он выглядел с крыши часовни – самого высокого здания в городе. Улицы петляли и извивались меж собой, словно выпущенные в корзину змеи, а виной всему был торговый люд. Любили купцы достраивать родовые гнезда, прихватывая соседние участки вместе с дорогами, делая их узкими, а то и вовсе перекрывая.

- Запоминай, - палец брата Изакиса ткнул в нижний квадрат, - мы находимся здесь: Фонарный переулок, дом семь. Каждый понедельник будешь приходить по указанному адресу с отчетом, с трех до пяти пополудни и только попробуй опоздать.

- А если возникнут обстоятельства непреодолимой силы? – вспомнил я умную фразу из купеческого уложения, прочитанного когда-то давно.

- Сделай так, чтобы они не возникли. Ты же ловкий малый, вот и крутись… Пойдем далее, - палец чернеца переместился в центр карты. - Номер снимешь в гостином доме на улице генерала Брабиуса. За комнату заплатишь на неделю вперед.

- В центре города поди дорого, откуда столько денег возьму?

- О деньгах не волнуйся, это наша забота - брат Изакис повернул голову, и татуировка на его шее ожила, забегала тонкими линиями. - Это не значит, что ты будешь тратить сколько душе заблагорассудится. Каждая банкнота будет выдаваться подотчет.

- Банкнота? – повторил я незнакомое слово, но чернец и не подумал объяснять.

- Смотри сюда, Танцор! - палец требовательно застучал по карте. – Каждое утро будешь выходить в город: посещать кафешки, магазинчики, знакомиться с новыми людьми. Твоя задача засветиться как можно в большем количестве мест. Только не переусердствуй, не сообщай каждому встречному, что ты Алекс Дудиков – прояви смекалку. К примеру, купленный товар с собою не таскай, а закажи доставку в гостиный двор на имя его светлости. Расширяй зону действий, закупайся в разных лавках, используй посыльных мальчишек. Горожане Баненхэйма должны знать, что в их город с визитом прибыл барон Астрийский.

- Понятно, - ответил я и захрипел. Это брат Изакис схватил за грудки и подтянул к себе. Уставился черными как смоль зрачками прямо в лицо.

- Что тебе понятно? – прошипел он.

- Что… скажете, то и будет… понятно.

Пальцы разжались, и я отступил назад, с трудом переводя дыхание. Пока приходил в себя, чернец чеканил каждое слово:

- Никаких шлюх, никаких знакомств с сомнительными типами и левых подработок. Все что ты делаешь – это праздно шатаешься по городу и ждешь. Повтори!

- Шатаюсь и жду, - послушно просипел я, расстегнув ставший вдруг узким ворот сорочки.

- Чего будешь ждать?

- Чего прикажете.

- Умница, - брат Изакис похлопал меня по щеке, словно хозяин понятливую собаку, - быстро учишься, Танцор. Помяни мое слово, мы еще сделаем из тебя верного служителя Церкви. Не пройдет и месяца.

Целый месяц… Сильно сомневаюсь, что столько протяну.

Чернец до обеда зачитывал вводную, заставляя повторять одно и тоже по несколько раз. План церковников был прост до безобразия: выпустить лжебарона в город и ждать, когда клюнет покупатель, тот самый, кому предназначалась Печать Джа.

Я с самого начала сомневался, что Дудиков действовал в одиночку, тем более смог организовать канал поставки. Уж слишком молод был и глуп, а еще чрезмерно болтлив. Тот, кто нанял его на работу, то ли не знал об этой особенности, то ли понадеялся на вечное «авось».

Странно это все, учитывая сколько сил потребовалось, чтобы пронести божественный артефакт на борт. Дежурившие в порту чернецы с Ротейрами на поводках обнюхивали каждый уголок. Им было плевать на безбилетных пассажиров, на украденные драгоценности или дурман-траву. Все что они искали – Печать Джа, чтобы ни грамма проклятого камня ни покинуло старый континент. Дудикову это каким-то образом удалось, точнее тем людям, что за ним стояли.

- Они знают барона в лицо? - задал я вполне резонный вопрос.

- Сильно сомневаюсь, - брат Изакис покачал головой, – тот максимум, который у них есть – словесное описание.

- Но…

- Что но, Танцор? Ты же сам утверждал, что вы с с бароном похожи.

Похожи, как породистый пес и уличная дворняжка. Чего только не сболтнешь, пытаясь остаться в живых.

- А вдруг меня раскусят? Что делать тогда?

Брат Изакис недобро усмехнулся:

- Ты же ловкий малый, как-нибудь выкрутишься. Приведешь их к нам или нас к ним… без разницы.

Разумеется, им было плевать, как плевать рыбаку на судьбу червячка, насаженного на крючок. Главное, чтобы клюнула рыба.

Чернец долго тыкал в карту, рассказывая, какие заведения я обязан посетить в первую очередь. Среди них были известные рестораны, магазины и бары, даже имелись игорные заведения. Вот только в трате денежных средств я был ограничен, как и в употреблении алкоголя. Не более одного бокала красного в день.

- А не боитесь, что увлекусь игрою в кости?

- Я? - брат Изакис искренне удивился. – Это ты должен бояться – твои же пальцы, не мои.

Калечный мизинец отозвался ноющей болью. Проклятый чернец…

За всеми разговорами мы провозились до обеда, когда же пришло время набивать живот, брат Изакис указал на дверь.

- Проваливай, Танцор. В следующий понедельник придешь с отчетом.

- А деньги? – возмутился я.

- Ах да, деньги, - чернец сделал вид, что запамятовал. Вытащил из внутреннего кармана сюртука стопку бумажек и протянул мне.

Я взял в руки и принялся разглядывать яркие рисунки: с портретами людей на одной стороне и зданиями на оборотной. Была еще замысловатая вязь из разноцветных линий и волн, складывающаяся в цифры: на синей бумажке - пятьдесят, на зеленой - двадцать пять, на красной – десять.

- Что за фантики?

- Это деньги.

- Очень смешно, - я полез в карман и вытащил на свет медную монету. – Вот это настоящие деньги, имеющие вес и цену, а то что ты мне дал – разноцветные бумажки.

Брат Изакис продолжал молчать и не было в его взгляде даже намека на иронию.

- Серьезно? Они самые? – не поверил я, и снова уставился на лежащее в руках богатство. И кому в голову такое могло прийти: заменить монеты фантиками. Да – красивыми, да - сделанными на очень тонкой бумаге, но все же… - Можно заменить медь, можно заменить олово, а как быть с серебром, с золотом? Неужели сыщется дурак, согласный обменять полновесную золотую крону на цветную обертку?

Чернец продолжал молчать.

- Но это же немыслимо. Может в них вшита серебряная нить или напыление из частичек Джа? Точно, в них заключена какая-то магия.

Брат Изакис покачал головой.

- Насколько я знаю, при изготовлении банкнот колдовства не применялось. Только сложное оборудование и специальная краска в качестве защиты от подделки.

То ли чернец не знал, то ли не хотел рассказывать. Никогда бумажка не будет стоить дороже золота – так было, так есть и так будет. Простая истина, не требующая доказательств.

Я больше не стал приставать к чернецу с расспросами. Зачем лишний раз искушать судьбу? Вместо этого засунул увесистую пачку местных денег в карман и переступил через порог. Пришла долгожданная пора знакомства с Новым Светом.

Помню, как рассказывал Леньке о первом дне в Новом Свете. Как сойду франтоватой походкой на берег, привлекая внимание местных красоток заморским видом. А что, пускай знают пацанву с Кирпичного. Как запишусь в горнодобытчики и с киркой наперевес найду первый самородок – увесистый и чистый. Как продам его и набью карманы звонкой монетой. Пошью сюртук из парчи, сяду в двойку, запряженную гнедыми, и прокачусь по центральным улицам, собирая восхищенные взгляды встречных прохожих. Так мне мечталось, а по итогу оказался я валяющимся в заброшенном переулке с обездвиженными ногами и сапогом чернеца на голове. Хреновая перспектива вырисовывалась, если задуматься. Меня убьют… обязательно убьют - не те, так другие, а главное бежать некуда. Для наложенного заклятия не существует препятствий, будь то расстояния или толстые стены. Брат Изакис сначала обездвижит, а потом найдет и отрубит оставшееся.

В подавленном настроении я вышел на улицу и… Город целиком и полностью захватил воображение, так что от горьких мыслей не осталось и следа. Он удивлял - нет, не размерами домов, и не людьми, одетыми в диковинные платья: скажите на милость, кому в голову придет носить короткие штаны, чтобы носки наружу торчали? Или высокую клоунскую шляпу, куда зайца можно спрятать, а то и двух?

Улицы поражали чистотой. Ручейки помоев не сбегали по булыжной мостовой, а нос не сшибала кисло-прелая вонь отбросов. В противоположность моим ожиданиям пахло ароматами цветов, парфюма и специй, а еще нагретым солнцем камнем. Здесь все было выполнено из кирпича, самого разного вида и свойства, уж я-то в этом разбирался. Был здесь обожженный железняк, из которого в Ровенске выкладывали колодцы, в том числе центральный у рынка: двести лет стоит, и до сих пор воду держит. Был стекловидный кровельный, и дешевый легкий, прозванный в простонародье плавающим. Он и вправду не тонул, потому как изготавливался из смеси глины, угольного порошка, опилок и торфа. Был и белоснежно белый, уважительно величаемый «королевским»: не из-за цвета - из-за цены. В Ровенске такой не обжигали, и даже в столичном Лядово имелась всего одна мастерская. Здесь же большинство стен выложено из него. Спрашивается и откуда такие деньжища?

Мне очень хотелось полюбопытствовать: подойти поближе, рассмотреть, а может даже пощупать шершавую поверхность, но увы, статус обязывал. Я теперь не просто Сига с Кирпичного – вошь подзаборная и простолюдин, у которого глаза разбегаются от увиденного, а его светлость господин барон – вечно скучающий, как и положено аристократу.

Потому и продолжил лениво вышагивать по мостовой, изображая пресыщенного зрелищем человека. У самого же внутри все бурлило. Был бы здесь Ленька-Вторак, непременно бы помер от удивления. Идешь вдоль высоченного дома в четыре этажа, идешь себе такой и идешь, а он не заканчивается. Все тянется, аж до следующей улицы. Я попытался сосчитать шаги, но сбился, едва не угодив под повозку.

- Куда смотришь, баран! - заорал усатый мужик, высунувшийся из окна. Я не сразу сообразил, что это кучер. Где это видано, чтобы возничий сидел не на козлах, а внутри экипажа: длинного, с многочисленными шторками на окнах, отдаленно напоминающего пассажирские линейки, курсирующие между Ровенском и Лядово. Вот только на Старой Земле впереди бежала пара запряженных лошадей, у этой же ничего не было.

«Самодвижущаяся повозка», - пронеслась мысль в голове, - «неужели та самая, работающая на осколках Печати Джа»?

Очень захотелось спросить, но я вовремя вспомнил, кем являюсь. Сделав морду кирпичом, отвернулся и продолжил шагать по улице. Слишком низко для господина барона, связываться со всякой шелупонью, вроде кучера. Совсем они здесь распоясались, на благородных орут. У нас в Ровенске за проявленное неуважение давно бы плеткой огреб, но здесь Новый Свет, другие порядки. Об этом предупреждал брат Изакис, настоятельно рекомендовав не ввязываться в конфликты.

- Наблюдай и мимикрируй, - произнес он в качестве напутствия.

- Мими… что?

- Не выделяйся на общем фоне. Не они к тебе приехали в гости - ты к ним, поэтому перенимай правила поведения.

- Но я барон.

- Ты очередной благородный оболтус без связей и больших денег. Знаешь, сколько таких шляется по улицам Баненхэйма? Слишком много, чтобы обращать внимание. Если преступишь закон, не жди снисхождения. Судить будут по местному своду наравне с простыми работягами, а то и того хуже, потому как они граждане, а ты чужак, приплывший на корабле.

Получается, чтобы иметь равные права, я должен получить документы на жительство, или как выразился чернец, гражданство? Бред какой-то, к чему такие сложности. На Старой Земле ежели ты барон, то по умолчанию стоишь выше простолюдина, здесь же сплошные заморочки. Брат Изакис пояснил, что Новый Свет – это мир многотомных правил и сводов, толкуемых специально обученными законниками, где у каждой гильдии свои преимущества, а аристократ аристократу рознь. И где, спрашивается, обещанное равенство?

Ничего другого не остается, как ми… мими… мимигрировать.

Свернув за угол, я оторопел. Ожидал увидеть очередную улицу, но это было нечто иное, слишком просторное для глаз. Кажется, на карте это место называлось Центральным проспектом. Оно и на бумаге выглядело внушительно, а уж вживую: две полноводные реки, две дороги, наполненные вечно снующим транспортом. Были здесь и ранее виденные пассажирские экипажи со шторками на окнах, и грузовые, набитые тюками и бочками. Вытянутые и кургузые, красные и желтые, с колесами большими и малыми. А еще они бесконечно трендели и гудели, добавляя новых звуков и в без того наполненную шумом улицу.

- Сенсация-сенсация! – прокричал звонкий голос поблизости. - Совершен налет на золотой поезд. Конфедерация готова объявить войну. Читайте только на страницах «Трибуны»! Сезон спектаклей мадам Трюжон под угрозой срыва.

Мелкий пацан, совсем еще мальчишка, стоял у стены, размахивая кипой бумаг над головой. Заметив мое внимание, он прокричал:

- Господин, купите газету! Свежий номер «Трибуны», совсем горячий, только-только с печатных станков.

Свежую рыбу видеть доводилось, а вот свежей бумаги… Я сделал шаг навстречу и поинтересовался:

- Почем?

- Два кредита, господин. Дешевле не бывает.

Я замер, подсчитывая в голове имеющиеся средства. Чернецы на житье-бытье выделили сумму в размере тысячи. Только непонятно, много это или мало, с учетом полного незнания местных реалий. Брат Изакис предупредил, что нумер в гостином дворе обойдется в двести кредитов в неделю. Итого остается восемьсот, а еще нужно харчиться и рожей светить в лавках.

- Господин, всего два кредита за свежие новости.

Вот ведь зараза! Я полез в карман и извлек наружу бумажку с цифрой десять – меньше не нашлось. Протянул мальцу и тот ловко выхватив деньгу из рук, всучил взамен увесистую пачку листов.

Признаться, не ожидал, что «хазета» окажется настолько толстой. Это же сколько всего читать, неужели скопились новости за целый год? В нашем Ровенске, бывало, месяцами ничего не происходило. Да даже если и случалось, никому в голову прийти не могло, выпускать такое на бумаге. Зачем расходовать дорогой материал, когда пошел на городской рынок и все сплетни узнал. Да и печатного стана у нас не имелось, лишь с десяток писарей при градоначальнике.

«Три-бу-на», - прочитал я жирные заглавные буквы. Развернул бумагу – мама дорогая, до чего же большая. Стоящего передо мною пацаненка можно было с головой накрыть. Кстати, о мальце… Я дал десятку, а «хазета» - стоит два кредита, где разница? Его светлость не настолько богаты, чтобы деньгами сорить.

- Сдачу давай.

Малец шмыгнул носом, сделав жалостливый вид.

- У меня нету.

- Кому сказано, сдачу гони!

- Господин, нету мелких. До вас покупатели подходили, все с большими деньгами. На размен ничегошеньки не осталось.

- А если карманы выверну? – не выдержал я, повысив голос. Терпеть не могу, когда за лоха держат. Сам неоднократно изображал сироту, заморенного судьбой-злодейкой. Выбивал слезу и звонкую монету у особо жалостливых мамаш. Стоящий передо мною прохвост действовал по схожей схеме, даже носом захлюпал для большей убедительности.

- Господин, пожалейте сиротку. Знаете, сколько нужно продать экземпляров, чтобы на хлеб заработать? Сто штук. А как это сделать, когда через дорогу еще два продавца?

- Меня мало заботят твои проблемы. Где деньги?

- Хорошо-хорошо, будут вам.

Малец нагнулся к земле, но вместо того, чтобы вернуть разницу, задал стрекоча. Да так ловко у него это вышло, что не выронил ни единой бумажки из стопки, прижатой к груди. Вихрем сорвавшись с места, он полетел вниз по улице, уворачиваясь от встречных прохожих.

Я бы догнал наглеца и вытряс все до единой монетки. Сига с Кирпичного непременно бы так и сделал, но вот беда: я не Сига, а урожденный барон Дудиков – человек важный и степенный.

И что теперь делать? Да ничего, такова доля благородных. Тяжело вздохнув, я засунул «хазету» подмышку и зашагал вдоль мостовой, ощущая невыносимую легкость в оскудевших на восемь кредитов карманах.

Через пару часов неспешной прогулки по улицам города в животе заурчало. Обыкновенно он готов был терпеть сутки напролет, но сытый завтрак его разбаловал. Был свежий хлеб с маслом, была ветчина с сыром - надо отдать должное брату Изакису, на еду тот не поскупился.

В карманах водилась деньга, поэтому раздумывал я не долго. Против прежних планов выбрал не роскошный ресторан с широким крыльцом и играющей огнями вывеской, а маленькую закусочную на улице. Захотелось тишины и покоя после наполненного впечатлениями дня.

Так оно и получилось. Половина столов пустовало по причине опустившейся на город вечерней прохлады: абсолютно пустяковой для выходцев из Ровенска, но заставляющей дрожать и кутаться в одежды местных жителей. Бедолаги, это они еще настоящей зимы не видели, так что брови покрывались инеем, а деревья трещали и лопались от мороза.

Стоило выбрать столик, как ко мне подлетел угодливый половой, в выглаженной рубашке и полотенцем, переброшенным через руку.

- Чего изволите? - проговорил он с натянутой улыбкой. Согнулся в полупоклоне и протянул книжицу в кожаном переплете. Поймав мой удивленный взгляд, пояснил: - это меню.

Да уж понятно, не глупее прочих будем. В «Астрийской розе» такое чудо тоже подавалось, правда на одном листе, наспех исписанном чернилами. Здесь же была буквенная печать, как в настоящей книге.

Название заморских блюд я осилил, куда сложнее оказалось разобраться с содержимым.

Ланейская заливная – это рыба? А какая, морская или речная и чем заливали, соусом или холодцом? Воздушный омлет с трю-фе-ля-ми… Что за чудо такое трюфеля? За вычурным названием могла скрываться обыкновенная свинина или диковинка, вроде моллюска в раковине, похожего на высморканную соплю.

Я решил не рисковать здоровьем, поэтому заказал жаренной картошки с грибами, пирог с капустой и кофе. Долго сомневался на счет последнего, но уж больно хотелось попробовать сей заморский напиток. В Ровенске за одну чашку драли пол золотого, здесь же кофе стоил сущие пустяки: за всё про всё отдал пять кредитов.

Пирог размерами не порадовал, его и не было толком, лишь отрезанный ломтик. А вот порция жаренной картошки удалась на славу, как по вкусу, так и по объему, заполнившему желудок.

С трудом удержавшись, чтобы не отрыгнуть, как-никак человек благородный, я взялся за чашку с черным напитком. Аккуратно, двумя пальцами, скопировав позу седобородого господина за соседним столиком.

Вдохнул аромат – до чего же божественный запах. Как же давно я хотел тебя попробовать. Закрыл глаза и… едва не выплюнул горечь изо рта – экая дрянь. И это называется элитарным напитком для богатеев?

Моему разочарованию не было пределов. Может что-то не так делаю? Чтобы убедиться, проследил за седобородым господином – тот пил маленькими глотками, морщась от удовольствия. И какой в этом кайф? Давиться ужаснейшей на свете гадостью, по вкусу напоминающей паленый сапог? Не то чтобы я жевал…

Вдоволь насладившись кофе, сосед взялся за стопку бумаги, лежащей на столе - развернул. «Трибуна» - увидел я знакомое название. У них здесь что, принято читать на улице, на глазах у всех?

В Ровенске книгочеев не любили. Могли и накостылять за то, что возомнил себя самым умным. Дескать сидишь тут, кичишься знаниями, а мы люди простые.

Я потому и прятался на чердаке, читая книги тайком, чтобы не приведи Всеотец, свои не прознали. И Ленька обучал грамоте за городом, в специально оборудованном схроне в виде шалаша. Чудный новый мир… или точнее чудной.

Я решил последовать примеру седобородого господина. Открыл первый лист, но не смог прочитать и слова. Странные ощущения охватили душу, словно прилюдно спустил штаны, выставив причинное место на всеобщее обозрение. И до того стало неловко, что не допив кофе, поспешил покинуть сие гостеприимное заведение. Пришла пора позаботиться о ночлеге.

Улица генерала Брабиуса находилась в пяти минутах ходьбы от места, где я ужинал. Прямая как мачта, и хорошо освещенная, поэтому не пришлось напрягать глаза в поисках нужной таблички. А вот и цифра двенадцать на углу здания.

«Матушка гусыня» - гласила вывеска над входом. А для особо непонятливых внизу красовался рисунок в виде упитанной птицы в передничке. Интересно, почему чернецы выбрали именно этот двор? Судя по внешнему виду, заведение вполне приличное: белоснежные стены с гипсовыми цветами над окнами, подсветка в виде многочисленныхфонариков, декоративный заборчик с орнаментом. Может хотели тем самым подкрепить мой баронский статус? Лучше бы денег побольше выдали, дали добро на выпивку и шлюх. Тогда бы сразу стало понятно, что город посетила его светлость, а не чучело огородное, обряженное в сюртук, как изволил выразиться брат Изакис.

Поднявшись по ступенькам, я толкнул дверь и вошел внутрь. Первое, что удивило – просторная прихожая. У нас в Ровенске тоже имелся гостиный двор - один единственный на весь город. Как-то довелось побывать в нем по случаю: закопчённый потолок, грязный пол и оконца, загаженные мухами. Здесь же все было не в пример чище и опрятнее. На входе вежливый служка, поинтересовался, чего желаю.

- Мне бы комнату снять.

- Извольте, - мужчина открыл лежащую перед ним книгу, – на какое количество персон?

- На одного… один я буду.

- Количество комнат?

- Один… в смысле одна - плачу за неделю вперед.

- Одна на неделю, - повторил служащий, водя пальцем по странице, - воду заказывать будете?

После кофе во рту неприятно горчило, поэтому я сказал:

- Можно лимонаду.

- Простите? – мужчина оторвал взгляд от книги.

- Это такая сладкая вода.

- Сладкая?

- Ну да, с газом.

- Ах, это… Прошу прощение за недоразумение. Я имел в ввиду совсем другую воду, для принятия ванны.

- Э-э, - протянул я, чувствуя себя совсем уж глупо, – и почем ведро?

И снова дурацкая пауза.

- Какое ведро?

Да что за место-то такое, что не скажешь – все мимо.

- Как у вас воду в нумера доставляют? – решил я уточнить, чтобы не выглядеть совсем глупо.

На губах мужчины за стойкой заиграла улыбка: не издевательская или высокомерная, какой могла бы показаться, а вполне себе дружелюбная. Будь на моем месте настоящий барон, даже он не нашел бы причин для скандала.

- Прошу прощения, как к вам обращаться, господин…

- Алекс Дудиков, урожденный барон.

- Я вас понял, господин барон. Смею предположить, вы недавно в нашем городе, поэтому не знаете всех тонкостей. В «Матушке Гусыне» работает замкнутая система водовода. По одним трубам вода поступает в номера, по другим уходит на слив, поэтому не возникает нужды в томительном ожидании. Все очень просто и удобно. Хотите, я вам продемонстрирую?

Конечно же я захотел, но перед этим пришлось расписаться в специальной книжице, выложив сто восемьдесят кредитов на стол. Пальцы дрогнули, взявшись за необычное перо.

- Первый раз видите ручку? – догадался мужчина, представившийся странным именем Портье. – О, поверьте, в принципах её работы нет ничего сложного. Чернила заправлены внутрь металлического корпуса. Нет нужды постоянно обмакивать кончик, вы просто водите пером по бумаге и всё.

То, что казалось простым на словах, на деле вышло сложным. Я не только осваивал непривычный инструмент, но и пытался вспомнить подпись господина барона. Чернецы почему-то упустили сей факт из вида.

До чего же неудобно… С трудом изобразив размашистую закорючку, я отложил ручку в сторону и принялся разминать сведенные от напряжения пальцы.

- Господин барон, вы можете предоставить бумаги, удостоверяющие личность… любые, - последнее слово Портье выделил особо, как бы намекая: мне все равно, хоть клочок лопуха покажи, не расстроюсь.

Пришлось лезть в карман и доставать грамотку. Заодно успел сверить личную подпись барона на документе со свежеоставленной в книге. Кажется, закорючка вышла похожей, по крайней мере Портье остался довольным.

- О-о, подданный её величества, королевы Астрийской, - произнес он, пробежав глазами по бумаге. – Всегда рады в нашем отеле, всегда… Долгие лета королеве-матери.

- Во славу страны, во имя народа, - ответствовал я фразой, неоднократно слышанной от выходцев Империи. Хотя какая там Империя, клочок земли – осколок великой державы, созданной далекими предками ныне правившей династии.

Меня всегда смешил пароль – отзыв, а уж сколько анекдотов ходило по данному поводу, не счесть. Ленька-Вторак утверждал, что даже в отхожем месте, услыхав фразу про «долгие лета», подданный обязан был вытянуться в струнку и, вытаращив глаза, ответствовать «во славу», ровно попка-дурак на жердочке. Сколько раз издевался над этим, и вот сподобился. Что поделать, ежели нет теперь Сиги с Кирпичного, а есть господин барон.

Я поднялся следом за Портье на второй этаж и дошел до двери в дальнем конце коридора. Прогремев связкой ключей, служащий первым вошел в комнату.

- Любые удобства к вашим услугам, - произнес он нараспев, в странной манере. И принялся перечислять очевидные вещи, словно будущий постоялец был не способен увидеть шифоньер, кровать и тумбочку подле неё. Он даже коврик не забыл упомянуть.

- Постельной белье меняется каждую неделю, - продолжал заливаться соловьем Портье. – Услуга входит в стоимость номера, но я все же рекомендовал бы вам оставлять чаевые на тумбочке, одного кредита будет достаточно… А вот здесь, позвольте, - служащий щелкнул шнурком и за неприметной дверью загорелся свет, - здесь у нас ванна.

Я очутился в небольшой комнатке, пахнущей благовониями. И конечно же в центре на небольшом постаменте возвышалась ОНА - не какая-нибудь деревянная бадья, а сделанная из фарфора ванна, как это было принято в лучших купеческих домах. Я подошел и постучал пальцем по краю. В ответ раздался глухой металлический звук. Неужели железо, покрытое странной белой глазурью?

- Господин барон, прошу обратить внимание… с помощью синего крана открывается вода, - рука Портье приподняла рычажок. Вместо обещанной воды из недр донеслось пугающее сипение, словно сказочный великан отправился к Всеотцу, испустив последний вздох на прощанье. – Сейчас трубы пустые, но после оплаты в семь кредитов в вашем распоряжении будет объем, равный размерам ванны.

Нихрена себе всего… Этой дай чаевые, тут за воду заплати, а его светлости еще харчиться нужно. И не где-нибудь на ходу, а в местах приметных, чтобы рожу засветить.

- Вода нагревается с помощью специальных элементов, - Портье присел на корточки, демонстрируя тонкие металлические пруты, облегающие дно. – Когда ванна наполнится, вы просто нажмете на этот красный рычажок. Легко и удобно, но будьте осторожны, не в коем случае не прикасайтесь к нагревающим элементам. Можете получить серьезный ожег.

- Сколько? - тут же поинтересовался я.

- Всего лишь пять кредитов.

- За неделю?

- За однократное использование.

Нормально они устроились: семь кредитов за воду, пять за нагрев – итого двенадцать. Но и этого оказалось мало.

- Это туалэт, - с гордостью произнес Портье, словно речь шла не о сральнике, а о медали за отвагу. После чего продемонстрировал сиденье под названьем унитаз. Суть его действия сводилось к следующему: все наваленное дерьмо плавало на поверхности и воняло. Не хочешь нюхать, будь добр, плати кредит и смывай водой из приспособленного сверху бочка.

Да это же натуральный грабеж! Я лучше под дерево буду ходить, чем каждый раз отстегивать кредиты. Теперь понятно, почему постояльцев не слышно: с конскими ценами за каждый пук здесь ни один нормальный человек жить не останется. И я бы не остался, если бы не братья-чернецы.

Стараясь казаться равнодушным, я огляделся. Присел на корточки рядом с ванной и провел пальцем по дну.

- Скажите, милейший, а по какому принципу работают сии нагревательные пруты?

- Силовые камни.

Внутри тревожно звякнул колокольчик.

- Вы имеете в виду Печать Джа?

- Да, так их называют в Старом мире. У нас существует несколько научных терминов, определяющих данный источник энергии. Все зависит от специфики применения.

- Силовые камни, - задумчиво повторил я. Звучало странно, словно магический предмет кастрировали , лишив таинственной ауры. Всего лишь булыжник…

- О, не волнуйтесь, - поспешил заверить меня Портье, - их использование совершенно безвредно. Здесь все работает на камнях: свет в помещениях и на улицах, насосы, подающие воду, движители автомобилей и даже печи в пекарнях. На этом выросло не одно поколение и как видите, ничего страшного не случилось, наоборот, крайне удобно. Поверьте, скоро и вы оцените преимущества использования сего природного чуда.

Не божественного, а природного… Я не стал поправлять служащего: пускай братья-чернецы занимаются богохульниками – это их прямая задача. Вот только и они вряд ли осмелятся: другой мир - другие законы.

За воду я все-таки заплатил. После недолгих раздумий решил шикануть и принять горячую ванну. Надоело вечно экономить, когда-то же надо начинать жить. Особенно когда жизни этой отмерено… слишком мало, если не придумаю, как соскочить с крючка чернецов.

Я долго скоблил кожу, пытаясь стереть невидимое заклятье. Осматривал тело в поисках татуировки или любой другой отметины, способной вызвать подозрение – ничего. Даже новой родинки не появилось. Но ведь как-то же брат Изакис на меня воздействовал?

Полный раздумий, я вылез из ванны и еще долго ходил по комнате, пытаясь привести мысли в порядок. Нет, один не справлюсь, тут особые знания нужны, как у деревенской бабки-ведуньи. В Ровенске знал одну такую, она Тишку от заиканья вылечила, правда не полностью. Болезнь периодически проскакивала, особенно когда тот пытался сказать «па-па-пацаны», но все лучше, чем раньше. Всякому известно, что бабки на деревне первая помощь: они и от сглаза избавят и больные зубы заговорят. Может потому их церковь не трогала.

Ведунья… и где же я такую найду в незнакомом городе. Надо будет аккуратно разузнать у Портье, вдруг чего знает. Почему аккуратно? Да потому что шантру разберет этих местных, как у них дела с колдовством обстоят. Во Всеотца не верят, а за дела с бабкой могут запросто на костер отправить.

Я подошел к окну и откинул шторку. Пустынная улица была залита светом фонаря, освещавшим стену дома напротив и фигуру, притаившуюся в тени. Может ждал кого, поглядывая на окна гостиного двора, а может...

Калечный мизинец напомнил о себе ноющей болью. Пришлось опустить шторку и вернуться в кровать. Пахнущая свежестью простыня, взбитая подушка – в прошлой жизни о таком только мечталось. Да и сам я был чист и свеж, с набитым едой желудком. Вот только не было в том никакой радости - трудно улыбаться с поводком на шее, готовым в любую секунду превратиться в петлю.

Глава 6. Ведунья Вельфирина

Была у меня в Ровенске одна полюбовница – дворовая девка Влашка. Я частенько к ней захаживал, чтобы душу отвести, заодно выслушивал всякие сплетни о том, кто сколько зарабатывал, и кто с кем спал. Почему лето выдалось жарким и отчего в соседнем дворе сдохла корова.

Но особенно любила Влашка жаловаться: на жизнь трудную, на молоденького приказчика, переставшего в гости захаживать, и на меня оболтуса этакого, только и способного, что сиськи мять. Нет, чтобы серебряное колечко подарить, приглянувшееся на прошлой неделе.

- Ох, и до чего тяжело по утрам вставать, - плакалась она, – страх, как не хочется выбираться в холод из теплой постели. Хозяйка у нас уж больно строга, требует чистых полотенец к завтраку.

Строга, как же… У других девок руки от работы почернели, а у Влашки кожа мягкая, словно у великосветской барышни. А все потому, что лицом вышла и формами аппетитными. Заглядывали в её комнатку то приказчики купеческие, то сами купцы, ну и я вне очереди проскальзывал, под покровом ночи.

Пока мял большие полукружия с торчащими сосками, Влашка рассуждала, уставившись в потолок:

- Вот скажи, к чему такая напасть? Зачем людям вставать спозаранку, будто они птички певчие? С утра самые сладкие сны являются, когда хочется лежать и нежиться в теплой постели. Вот ты как по утрам встаешь?

Как-как… бодро. Летом еще ничего, а зимой, бывало, такие морозы ударят, что всю ночь у костра просидишь, дрожа и кутаясь в рванину. А еще желудок, данный Всеотцом в наказание, работал прожорливой топкой: что в него не кидай - все мало. С утра просыпаешься не от пения птичек, а от того, что кишки скрутило от голода. Настолько, что готов толченую кору жрать, лишь бы избавиться от боли.

Не думал, что когда-нибудь смогу понять Влашку и вот довелось. Открыв глаза, я долго пытался сообразить, где нахожусь и отчего так мягко. Почему не скрипят доски, не качается потолок, а до ушей не доносится раскатистый храп Бабуры.

Всеотец, до чего же хорошо! Неужели так можно жить, в тепле и уюте, не думая о хлебе насущном? Я бы продолжил валяться в постели, щурясь в светлеющее за окном небо, но тут запульсировал болью мизинец, напомнив поставленных братьями-чернецами задачах.

Хорошее настроение в миг улетучилось. Пришлось вставать - облачаться в одежды его светлости. Заодно посетил отхожее место, сэкономив деньгу. Все потому, что после вчерашнего купания затычку из ванны не вынул. Зачерпнул ведром грязной воды и смыл за собою. Её там еще предостаточно осталось – хватит, чтобы вечером помыться.

Этому дай деньгу, за то заплати, за это – а вот хрен вам! Сига из Ровенска не какой-нибудь там лопух, которого обдирать можно.

Я уже собрался выйти из комнаты, но тут на глаза попалась вчерашняя газета. Не справившись с любопытством, сел на кровать и расправил большие листы.

Ох ты ж, треска говяжья! С первой страницы на меня смотрела самая настоящая фотокарточка! То, что вчера принял за темный квадрат, оказалось снимком поезда. Раньше про такое чудо только слышать приходилось, дескать есть в Астрийской империи движительные повозки из дерева и железа, что ходят по специальной колее и грузы из шахт перевозят. Настолько мощные, что за раз могут тонны руды доставить.

Зернистая картинка не отличалась четкостью, но некоторые детали разглядеть всё же удалось. К примеру, многочисленные трубки, оплетающие дутый корпус головной повозки и большой фонарь впереди, должный освещать путь. Вот только зачем он, когда всякому известно: поезд может идти лишь по специально выложенной колее. Неужели боятся свернуть не туда?

Внизу снимка расположилась группа людей, взобравшихся на насыпь. Судя по униформе из числа военных или стражей охраны порядка. В укороченных сюртуках и штанах с лампасами, заправленных в высокие сапоги. На поясах болтались сабли, а стоящий впереди человек сжимал в руках длинную палку. Я долго щурил глаза, пока не признал ружье.

Как же знаем: имелось одно такое в торговой лавке Ровенска. Продавалось который год, но покупателей все не находились. Толку от него в нашей местности: грабителей, которым вздумается в дом залезть, не напугаешь, и на медведя не пойдешь. Пока зарядишь, пока прицелишься, косолапый сто раз задрать успеет. Механизм уж больно ненадежный, заедает периодически, и пулька толстую кожу не пробьет. Короче, сплошное недоразумение, а не оружие.

Может в Новом Свете ситуация с огнестрелом обстояла иначе? Научились же возводить каменные дома о четырех этажах, на которые снизу посмотришь, голова закружится. И фотокарточки в газетах печатают.

Я провел пальцем по шершавой поверхности, вглядываясь в расплывчатое изображение. Кому скажешь, не поверят… Увы, на следующих страницах снимков не обнаружилось, лишь несколько рисунков: тарелка с дымящимися окорочками, аккуратный домик с забором, да пузатый дядька, обмахивающийся веером из листов бумаги. Особенно понравилось изображение полуобнаженной девицы с флаконом. От одного взгляда на которую внизу принималось зудеть.

«Покупайте целебные лосьоны «Зеленой долины», только в сети магазинов Ашурум» - гласила надпись под рисунком, а дальше шла целая колонка рекламы товаров и услуг. И на следующей странице тоже. Оказалось, половина газеты забита подобной чепухой.

Вдоволь начитавшись про скребки и целебные мази, я вернулся к первой странице. Вновь полюбовался снимком, прочитав жирный заголовок:

«Разбойное нападение на «Золотой поезд». И снова конфедераты!»

Уважаемые читатели «Трибуны», благодаря статьям наших авторов, вам уже известно о многочисленных налетах на пассажирские составы, курсирующие по западной ветке. Подогреваемые властями Конфедерации шайки бандитов потеряли всякий страх, раз за разом грабя мирных, ни в чем неповинных граждан. На сей раз они зашли слишком далеко. Набрались наглости и напали на состав, перевозящий наше с Вами достояние – золотой резерв государственного банка. Благодаря храбрым действиям солдат восьмого гвардейского корпуса, нападение удалось отбить. Понеся значительные потери, противник был вынужден отступить. По словам сержанта Доусона, представленного за проявленную доблесть к награде, среди нападавших были замечены как обыкновенные бандиты, так и профессиональные солдаты, обученные тактике ведения боя…

В кишках утробно заурчало, и я был вынужден отложить чтение. Надо сказать, не самое захватывающее: пронырливые конфедераты, отважные сержанты… С какой вдруг стати золото стало нашим? Чай, не бесхозная бадья во дворе, валяющаяся без присмотра. Золото – это такой товар, у которого обязательно должен быть владелец. Желательно единоличный, иначе дело обязательно закончится дракой. Может потому и воюют с неизвестными конфедератами?

Изобразив на лице надменное выражение, я закрыл за собою дверь и спустился на первый этаж. За стойкой скучал новый служка. Завидев меня, он тут же расплылся в улыбке и поинтересовался: не нужно ли чего?

Два кредита за совет, три за улыбку, а пять, чтобы рядом постоять? Нет уж, спасибо, мы как-нибудь сами.

Парень представился звучным именем Портье. И этот тоже... Неужели в Баненхейме настолько туго с фантазией?

- Господин барон, к вашим услугам в гостинице работает прачечная. Если изволите чего постирать, выгладить или накрахмалить.

- Не изволю, - сделал я рожу кирпичом и вышел наружу. До чего приставучий служка попался. Пока на десятку другую кредитов карман не облегчит, не успокоится. И чего вдруг прачечную взялся рекламировать?

На всякий случай поднял рукав и принюхался – вроде нормально. Да и откуда запаху взяться, когда в обновке всего второй день хожу. Солнце на улице не печёт, а под вечер так и вовсе прохладно становится благодаря ветерку с гавани.

Я задрал подбородок и посмотрел в чистое небо. Сразу вспомнилась палуба «Оливковой ветви». Вот где жарило нещадно, особенно когда подплывали к островам «Святой Мади». В кубрике стоял едкий запах пота, от которого даже у меня, ко всему привычного, слезились глаза. Толпе полураздетых матросов было далеко до ароматов луговых цветов: они постоянно отрыгивали и пердели, а еще воняли прогорклым маслом, особенно когда боцман давал команду обслужить элементы железного такелажа, вроде цепей или колец. Если бы не гуляющий всюду ветер, точно бы сдох от удушья.

Интересно, как они там? Зак говорил, что корабль пробудет в порту целый месяц. Ну да оно и понятно: Баненхайм – не какой-нибудь мелкий остров, затерянный посреди океана, а один из крупнейших городов Торгового Союза. Тут только чтобы пришвартоваться, необходимо отстоять положенную очередь. Может еще доведется встретиться с мужиками: молчаливым Заком, всезнающим Рогги и здоровенным Бабурой. Поди удивятся, когда увидят вора и доходягу Танцора в господских одеждах. Подумают, что украл - спросят, а я хитро улыбнусь и…

Меж лопаток неприятно зазудела кожа, словно Всеотец прочитал мысли смертного. Дернул за поводок аркана, лишний раз напомнив о предстоящих задачах.

Нет, надо будет сыскать бабку-ведунью, обязательно сыскать, но для начала завтрак.

Я открыл дверь с изображением булочки на стекле и зашел внутрь заведения: то ли ресторанчика, то ли закусочной.

Заказал яичницу с беконом и сыром, а от предложенного кофе отказался – хватило вчерашних опытов. Пускай сами пьют невыносимо прогорклую жидкость. Вместо неё взял привычного чаю с лимоном и пару булочек.

- Скажите, милейший, у вас доставка работает?

- Разумеется, - охотно отозвался служка за стойкой, – только скажите, куда?

- Гостиный двор «Матушки Гусыни», знаете такой?

- В двух кварталах на восток, на улице генерала Брабиуса?

- Да, он самый. Доставьте с десяток свежих эклеров к вечеру на имя барона Дудикова… Алекса Дудикова.

- Будет исполнено господин барон, - служка сделал запись в тетрадь. – С вас девять кредитов.

Еще не доставили, а уже требуют деньги. Что за народ…

Расплатившись и позавтракав, я вышел наружу. На улице заметно потеплело, а сытый желудок лишь добавил хорошего настроения. Мысли о мстительном Боге сами собой выветрились из головы, и я зашагал уже знакомым маршрутом, вниз по улице к оживленному проспекту, раскинувшемуся посреди города.

И конечно же вчерашний пацаненок стоял на месте:

- Сенсация-сенсация! Читайте в свежем номере «Трибуны»! Конфедерация устроила провокацию на западной границе. Чем ответит Торговый Союз? – звонкий мальчишеский голос с трудом пробивался сквозь шум улицы, забитой людьми и вечно гудящими повозками. – Интервью с всемирно известной Адель, читайте только в сегодняшнем выпуске. Великая танцовщица прибыла в город с недельным визитом. Господин, не проходите мимо, купите га…, - мальчишеский голос осекся.

Паренек узнал меня и собрался было задать стрекоча, но в этот раз я оказался быстрее. Схватил мелкого проныру за плечо и подтянул к себе.

- Господин, я закричу… я буду звать на помощь, - пацаненок задергался, пытаясь вывернуться из хватки. Только держал его не мягкий изнеженный барончик, а Сига с Кирпичного.

- Зови, - согласился я.

И паренек как-то сразу обмяк. Захлюпал носом, а на глазах выступила влага.

- Господин, не обижайте, - запричитал он тонким голосом. - Работаю задарма, считай бесплатно. Только с каждого десятого номера падает кредит. И тот старшие забирают, а кушать очень хочется. Господин, пожалейте сироту.

Безусловный талант, может даже больше, чем у Тишки - первого попрошайки в Ровенске. Дня не проходило, чтобы тот монетки не заработал.

Подтянув пацаненка поближе, я наклонился к уху и почти шепотом произнес:

- Меня не жалели… никто и никогда. Так с чего я должен?

Увидев страх в округлившихся глаза мальчишки, разжал пальцы, предварительно вытащив газету из стопки.

- Ты мне все еще должен шесть кредитов.

Засунул бумагу за пазуху и зашагал дальше, весело насвистывая похабную песенку. Ежели у пацаненка хватит мозгов, то к завтрашнему дню он сменит точку торговли, а ежели не хватит… что ж, долг сам себя не покроет.

До обеда я шлялся по улицам, заглядывая то в один магазинчик, то в другой. Следуя указаниям братьев-чернецов, заказал пару безделушек с доставкой. В лавке, торгующей женскими мелочами, купил набор заколок, а в галантерее щетку и гуталину для сапог.

У местных жителей было странное, порою доходящее до крайности отношение к внешнему виду обуви. То и дело на глаза попадались чумазые мальчишки, готовые за пару кредитов начистить ботинки до блеска. И что самое удивительное, желающие находились. На высоких стульях сидели господа: кто вальяжно покуривая трубку, кто морща лоб и читая газету. И ко мне приставали, предлагая услугу. Ну уж нет… Чтобы Сига из Ровенска позволил чужим людям прикоснуться к его сапогам, да еще и за деньги? Тоже мне, велика наука.

Окончательно устав и притомившись, я свернул во вчерашнюю забегаловку. Увидел знакомого седобородого старичка и тот, тоже признав меня, кивнул в знак приветствия. Он снова читал газету, откинувшись на стуле и потягивая ароматный, но крайне вонючий на вкус кофе: медленно и неторопливо, глоток за глотком.

Дождавшись, когда я расправлюсь с порцией картошки, он подошел и представился:

- Артуа Женевье, полковник третьего кавалерийского в отставке, вы позволите?

- Разумеется, - я кивнул на стоящий рядом стул. – Барон Алекс Дудиков, подданный её величества королевы Аустрийской, к вашим услугам.

- О так, значит я не ошибся, вы действительно из-за океана. Долгие лета королеве-матери.

- Во славу страны, во имя народа, - произнес я заученную фразу, от которой уже начинало порядком подташнивать.

Гость, кряхтя, присел за столик и к нему тут же подлетел половой. Принял заказ на очередную чашечку кофе и удалился, оставив нас наедине.

- Вы уж простите старика, молодой человек. В мои годы остается слишком мало места для радостей. Дети с внуками разъехались по городам, жена умерла, а я вот здесь, - гость развел руками, словно извиняясь перед покойной супругой.

Я невольно посмотрел на ладони гостя: морщинистая кожа, покрытая пигментными пятнами. На указательном пальце серебряная печатка. Тут же прикинул в голове её стоимость. По всему выходило, что дешевая: за подобный товар в ломбардах Ровенска полновесной кроны не дадут, а то и вовсе взять откажутся. Уж больно приметна гравировка была на профиле, в виде лошадиной головы с перекрещенными шпагами. Если только сдать ювелиру на переплавку.

- Признаться, я вам завидую, молодой человек. В столь юном возрасте успеть повидать мир, - продолжал рассуждать старичок. Делал он это крайне неторопливо: порою замирал в задумчивости, отпуская чашку с кофе и тогда морщинистые пальцы начинали мелко дрожать. – Просторы величественного океана, экзотические острова с пальмами и местный аборигенки - я тоже обо всем этом мечтал. О ветре странствий над головой, о старом континенте, овеянном легендами. Говорят, у вас восьмилапые демоны в лесах водятся?

- Нагло врут.

- Я так и думал, - старик тяжело вздохнул. Взялся за чашку с черным напитком, сделал пару глотков.

«Может полковник в отставке и есть клиент барона?» - вдруг промелькнула заполошная мысль в голове. Тот самый покупатель, кому предназначалась Печать Джа? Нет, быть того не может… Я вчера невзначай на него наткнулся и сегодня - дело случая, что заглянул. Больше похоже на то, что старичок являлся завсегдатаем сего заведения и просто скучал, не зная, чем еще себя занять.

- Как вы догадались, что я с другого материка? По одёжке? - спросил и тут же поправился, придав слову менее просторечный характер. – По покрою сюртука?

- В нынешние времена по одежде не судят. Уж простите старика за ворчанье, но современная молодежь одевается, кто во что горазд. Это раньше следовали этикету, правилам, а сейчас? Где это видано, чтобы женщина в брюках ходила, курила трубку и ругалась, словно распоследний портовый грузчик. А все она, эмансипация виновата. Вздумалось некоторым барышням, из числа особо продвинутых, объявить себя равными в правах мужчинам. Нет, вы только вдумайтесь, они уже и за сабли взяться готовы. А кто детей рожать будет, а кто их воспитанием займется? Вы или может быть я? Ребенку заботливая мать нужна, мужу - любящая супруга, а не воинствующий демон в юбке, - полковник отпустил чашку и пальцы его вновь задрожали. Видать и вправду допекли старика новые веяния.

- Но как вы догадались, что я прибыл недавно?

- О-о, ответ весьма прост – ваша походка. Организму требуется время, чтобы привыкнуть к твердой земле после палубы, а еще загар.

- Загар? – удивился я.

- Он у вас особого шоколадного оттенка. Уверяю, на восточном побережье так не загорите. Да и не будет барон, человек благородный добровольно сушить кожу под солнцем. Вы же не какой-нибудь портовый грузчик.

Пришлось признать, что нет - не портовый.

- Добавим сюда нездоровую худобу, присущую людям, вынужденным терпеть нужду или болезнь. В вашем случае смею предположить, что морскую. К тому же этот ярко выраженный акцент: грозно рычащее «р-р», твердокаменное «дэ» и «тэ». Когда впервые обратились к официанту, я сразу понял – парень издалека. И как видите не ошибся. Ну расскажите, не томите старика, как поживают граждане Астрийской империи? Неужели и до вас добралась проклятущая эмансипация?

Знать бы еще, что это такое эман… эмансифация. Теперь главное не спалиться, не показать любопытствующему старичку, что имею весьма слабое представление о вымышленной родине. Я слышал, что в Астрии который год правит королева-мать, а еще вкусно и дорого кормят - вот, пожалуй, и все. Придется досочинять легенду на ходу.

Сделав вид, что погрузился в воспоминания, я взялся за чашку и отпил черную горечь. Треклятый кофе заполнил рот вкусом жеваного сапога. И ведь не заказывал – подарок от заведения, шантру задери угодливого полового.

- Я слишком давно не был на родине, поэтому вряд ли смогу удовлетворить ваше любопытство, полковник. Мои родители по роду службы много путешествовали: Лядово, Борцево, Заречье. Вам о чем-нибудь говорят эти названия?

Старик отрицательно покачал головой.

- Это восточная окраина бывшей Империи, редкая глухомань. Не каждый на материке знает о её существовании. Только представьте, многие дома тамошних городов до сих пор возводятся из древесины, а улицы вместо булыжников мостятся стволами.

- И что, надолго хватает? – удивился старик.

- Да какой там, одну бы распутицу пережить. Деревьев в лесу немерено, вот и рубят кажный… каждый год. В чаще крупный зверь водится: медведи, лоси и секачи, в холке доходящие до лошадиного брюха. Севернее Борцево обитают дикие кошки, хитрые и опасные твари.

- Неужели опаснее медведя?

- Куда как… Косолапый он что, зверь по натуре добродушный, первым в драку не полезет, если только опасность не почует или жира к зиме не запасет. А пятнистые лепарды готовы играться с человеком ради одной забавы. Залягут высоко в ветвях, скроются меж листвой и ждут, когда кто-нибудь мимо пройдет. Долго ждать могут: часами, не шевелясь.

Я говорил и говорил, а старик внимательно слушал, лишь изредка прерывая рассказ уточняющими вопросами. Один раз подозвал официанта и сделал заказ. Две порции столь полюбившейся жаренной с мясом картошки и треклятущего кофе. Но на халяву, как известно, и горчица сойдет.

Когда на улице заметно похолодало, а соседние столики заполнились людьми, я был вынужден распрощаться. Сослался на незаконченные дела, поблагодарив старика за компанию.

- Что вы, юноша, это я вам должен сказать спасибо. Знаю, сколь непросто молодым людям общаться со старшим поколением. Мы порою ворчим и брюзжим, а куда деваться, издержки возраста.

Странно, но мне состоявшийся разговор не показался в тягость, наоборот, ощутил необычайную легкость, словно скинул с души тяжелый груз. Может все дело в умении старика слушать, а может я слишком давно не говорил, чтобы вот так вот, по-человечески. Полгода, проведенные в Лядово вспоминались с тоской, да и палуба «Оливковой ветви» не располагала к задушевным беседам. Вроде бы с людьми был, а по факту всегда один.

- Возьмите, - полковник протянул кусочек бумаги.

«Артуа Женевье – военный инспектор», - прочитал я жирные буквы на плотной бумаге. Поднял глаза и вопросительно уставился на старика.

- Это визитка с адресом, - уточнил он. – В случае необходимости вы всегда сможете отыскать меня. Мало ли какие проблемы возникнут на новом месте, а я человек опытный. Смею надеяться, смогу помочь: если не делом, то уж советом точно.

- И один совет потребуется прямо сейчас, - набрался я наглости. А смысл теряться, если человек сам предложил. – Не подскажете, где в городе смогу найти ведунью?

- Ведунью? - переспросил Артуа. – Вы имеете в виду колдунью? Никогда не сталкивался с представительницами столь специфической профессии. Можете посмотреть объявления в «Трибуне», наверняка что-нибудь найдется. Но мой вам совет, юноша, держитесь от них подальше. Гадалки, целители, заклинательницы всех мастей – это люди одной породы. Шарлатаны чистой воды, только и думающие о том, как бы поглубже забраться в кошельки доверчивых граждан.

Я спорить не стал, поблагодарив отставного полковника за совет. Сколько раз имел дело с ведуньями, и точно знал, на что они были способны. Когда позапрошлой весною коликами в животе мучался, только отвар из целебных трав и помог.

Нужное объявление нашлось на предпоследней странице. Потомственный маг в пятом поколении Вельферина за умеренную плату обещала избавить от любой напасти. Ничего себе, аж пятого поколения… должно быть сильная ведунья. Вот к ней-то и отправлюсь. Лучше прямо сейчас, не мешкая, пока невидимый аркан не затянулся петлей на шее.

Баненхайм был большим городом и для того, чтобы это понять, достаточно было открыть карту. Я специально купил её в одном из местных магазинчиков. Долго водил пальцем по линиям, вчитываясь в названия, но так и не смог отыскать Поморский переулок. Буквы двоились и наползали друг на друга, а от количества квадратов рябило в глазах. Их было много, слишком много.

Пришлось обратиться за помощью к половому. Тот указал на неприметный закуток в западном районе. Это была противоположная окраина города – место, где еще не доводилось бывать. Угодливый служка порекомендовал воспользоваться услугами транспорт. Увы, ценность сего совета я осознал лишь к исходу второго часа, когда от усталости загудели ноги, а от избытка прохожих на улице и городского шума в ушах закружилась голова. Боги, как же замаялся… Я не был привычен к людскому муравейнику. В родном Ровенске можно было из одного конца в другой пройти и не встретить ни одного человека, здесь же толчея, что на рынке воскресным утром. А еще эти расстояния, шантру побери художника, рисовавшего карту. На бумаге все выглядело столь близким…

Западная окраина Баненхайма оказалась на редкость низкорослой. Здесь все чаще попадались двухэтажные строения с земельными наделами, огороженными высоким забором. Громко лаяли цепные псы, а дующий в сторону океана ветер доносил отчетливый запах навоза.

Чем дальше я шел, тем беднее выглядели строения. Появились срубы и дома, сделанные наполовину из кирпича. Всё как в далеком Ровенске: знакомые скаты крыш, почерневшие от времени брусья. Встречались и совсем причудливые фасады: гармошкой или ребристые, с полукруглыми навесами, свойственные для жителей южных островов. И окна к верху закругленные.

Булыжная мостовая давно закончилась, под подошвой сапог заклубилась пыль грунтовой дороги. На обочине появились дикие заросли кустарника, усыпанные незнакомой ягодой. Я с детства знал, как отличить съедобное растение от непригодного в пищу. Если растет у всех на глазах, и никто не рвет, значит плохое. Вона, сады в Заречье обдирали в начале лета, не давая яблокам налиться алым цветом. С них потом и дристали всем Кирпичным районом, усевшись по семеро в ряд. Зато халява.

Я сорвал подозрительную ягоду с куста. Поднес к носу и принюхался – ничего необычного, но попробовать не рискнул. Кинул через забор в черепичную крышу и зашагал дальше.

Указанный в объявлении дом долго искать не пришлось. На заборе висела специальная табличка: потомственный маг Вельферина. Странно, в Ровенске ведуньи в дополнительных указателях не нуждались. Любой встречный мог показать, где находится дом местной знахарки. А здесь целая вывеска с вензелями и рисунком в виде остроконечной шляпы и клюки. Палка-то к чему? Может бабка хромая?

Я постучал в ворота раз-другой, собрался было и в третий, но тут за забором раздался недовольный мужской голос:

- Звонок есть, чего тарабанить…

Лязгнул замок и сквозь приоткрытую щель показалась хмурая физиономия.

- Тебе чего?

- Я по объявлению.

- По объявлению? - повторил мужик, явно туго соображая. – Ну если по объявлению, тогда проходи.

Странный у него говор: тягучий и напевный, словно у странствующего сказителя. И кожа ярко выраженного коричневого оттенка, особенно на руках и голом торсе, выглядывающим из-под расстёгнутой рубахи.

Он махнул рукой, мол айда за мной, и первым направился в сторону дома, стоящего в глубине сада. Я не стал закрывать ворота: если уж хозяин не удосужился побеспокоиться, то мне какой смысл волноваться. Да и не баронское это дело, работать привратником в чужом доме, особенно когда двое парней на скамейке сидят. Один завалился на бок, прикрыв глаза, другой наклонился вперед, сплевывая густую зеленую слюну. Не иначе, забористой гуткой закинулись. Зак с «Оливковой ветви» тоже любил шарики под губу закатывать, но никогда с них не плыл. Еще и по вантам лазить умудрялся.

Провожатый поднялся по ступенькам скрипучего крыльца. Открыл дверь и выдал громкую тираду на незнакомом языке. Подождал с пару секунд и заорал вновь. Наконец из глубины дома ответил визгливый женский голос. Я слов не разобрал, но понял одно - ведунья к встрече гостей не готова.

- Жди здесь, - мужчина указал на лавку в сенях.

Ждать так ждать. Я сел, вытянув гудящие от долгой ходьбы ноги. Огляделся кругом, ожидая увидеть склянки с настоем или пучки сушеной травы, подвязанные к потолочной балке, но это была какая-то неправильная ведунья. Вместо лекарственных растений на верёвках висели доселе невиданные амулеты, выполненные из железа и разноцветных камешков. Пол оказался заваленным старой обувью и грудой тряпья, отдаленно напоминающей одежду. На полках белели черепа всех форм и размеров. Некоторые я узнал, тот же коровий доводилось видеть неоднократно. А вот какому чуду принадлежал вытянутый, с двумя наростами по бокам, больше похожими на пробивающиеся рожки?

Нельзя дома хранить кости умерших животных, в Ровенске об этом знал каждый ребенок. Особенно черепа - это считалось дурным знаком, способным навлечь беду. Неужели Вельфирина настолько могучая ведунья, что не боится силы мертвых? Пятое поколение, оно и понятно.

Половицы скрипнули и в проеме показалась женская фигура. Я аж вздрогнул от неожиданности, настолько она напоминала братьев-чернецов: в темном балахоне до пола и с накинутым на голову капюшоном. Я сощурил глаза, пытаясь разглядеть лицо. Против ожидания Ведунья оказалась молодой женщиной, а не древней старухой с клюкой. Симпатичной, с ярко выраженными зелеными глазами.

- Ты тот, кто пришел искать помощи Вельфирины? - пропела она бархатным голосом.

- Да.

- Проходи, гость… не бойся.

Легко сказать, не бойся. От одного только вида ведуньи по коже пробирал мороз и начинал ныть калечный мизинец. Проклятые братья-чернецы мерещились повсюду.

В соседней комнате царила темень: пахло благовониями и травами. Занавеси на окнах были плотно задернутыми. И зачем, спрашивается, когда на улице светло? Не проще ли расшторить? На круглом столе горели свечи, а по центру на специальной подставке покоился прозрачный шар с пляшущими внутри светлячками. Неужели духи умерших животных - те самые, чьи черепа покоились в сенях?

Ведунья, вытянув вперед руку, провела ладонью над поверхностью шара и огоньки откликнулись, загорелись пуще прежнего

- Вижу, приключившуюся с тобою беду… Большую беду, грозящую погасить искру жизни.

- Точно, - пролепетал я, завороженный зрелищем танцующих духов.

- Алкуа поют о смертельном проклятии. От него я смогу избавить тебя.

Вздох облегчения сорвался с моих губ. Неужели долгожданная свобода? Наконец-то смогу сбросить петлю церковного аркана.

- Для этого тебе нужно…

Месяц поститься и не есть мяса. Не думать о женщинах, не стричь волосы, читать часовые молитвы Всеотцу и…

- … заплатить сто кредитов.

- Чего? – не понял я.

- Сто кредитов, таковы мои расценки, - голос сидящей напротив ведуньи утратил былую напевность. Стал вдруг резким и неприятным, как у рыночной торговки.

Признаться, я поначалу растерялся. Не то, чтобы ведуньи родного Ровенска работали забесплатно, но чтобы вот так в открытую требовать денег? Целительство считалось даром небес, который негоже выставлять на продажу. За него нельзя было расплачиваться звонкой монетой, как нельзя было уйти из дома ведуньи, не отблагодарив. Мясо и яйца, ткань и кожа, плетеные корзины и чугунки – каждый нес, что имелось и что моглось. А ежели в карманах совсем было худо, то помогали по хозяйству. Тишка неделю воду таскал и грядки от сорняков полол, пока бабка сама не выгнала, сказав, что хватит. Я забор правил на пару с плюгавеньким мужичком из числа бобылей, живущих на окраине. Помогали ведунье всем миром, потому как знали, случись что, и некому будет спасти. Молодая ученица сил толком не набралась, а другая знахарка жила в Заречье. Пока на подводах доберешься, да по распутице, сто раз помереть успеешь.

- Сто кредитов! – требовательно повторил женский голос.

Делать нечего, я распахнул сюртук и отсчитал требуемую сумму. Попытался положить деньги на стол, но ведунья перехватила мою ладонь. Плюнув на пальцы, пересчитала разноцветные бумажки. Спрятала их за пояс и приобрела загадочный вид. Вот только одна беда – на меня он уже не действовал.

Потеря в сто кредитов на редкость быстро привела в чувства. Я тут же заметил артель пустых бутылок, скопившихся в углу комнаты - явно не из-под лекарственных средств. А еще длинную веревку аспидного цвета, тянущуюся к столу. Столь неумело замаскированную, что удалось разглядеть даже в дрожащем свете пламени свечи. Так вот откуда взялись пляшущие светлячки в шаре. Никакие это не духи, а могучая сила Печати Джа, преобразованная в очередное световое шоу.

- Вижу девушку, красивую и горячую, что сердце твое забрала, - долетел до ушей певучий голос.

- Сердце? Да я вроде не влюблен.

Колдунья оторвала взгляд от шара и строго посмотрела на меня. Пришлось заткнуться.

- Вижу черные семена приворота в твоей груди. Покуда не напитались они силою молодого тела, не дали всходов своих, потому и не чувствуешь влечения к роковой красавице. Погубит она тебя, высушит досуха и обречет душу на вечные страдания. После смерти обернешься бесплотной тенью, вынужденной скитаться в поисках утраченной любви.

- Что за девица?

Руки ведуньи заскользили над гладкой поверхностью шара, разгоняя скопившихся светляков.

- Вижу молодую и красивую, чье дыхание жарче южной ночи, а в глазах отражение полной луны. Бойся её, ибо хитра она и коварна, а речи её льстивы.

Отражение полной луны – серьезно? Ленька-вторак на что рифмоплет паршивый, и тот бы образ получше придумал. И про горячее дыхание загнула… Я не знал ни одного человека, у которого оно было бы холодным.

- Можно поконкретнее?

Глаза колдуньи недовольно зыркнули из-под капюшона.

- Я вижу лишь то, что показывают мне духи. Не требуй большего юноша, не зли алкуа - это крайне раздражительные создания, способные принести многие беды в них не верящему… Та девушка, о которой идет речь. Вы виделись с ней недавно.

- Насколько недавно?

Я все-таки разозлил духов, потому как стоящий на столе шар замигал алым цветом, а некогда певучий голос ведуньи стал тонким и пронзительным:

- Алкуа не служат глазами слепцу. Открой свой разум, вспомни всех юных особ, с которыми общался последних два месяца. Сердцеподскажет.

Как оно может подсказать, если последние два месяца Сига из Ровенска провел в компании полуголых мужиков? Нет, была одна женщина – старая шлюха на острове Святой Мади, готовая отдаться за ломаный медяк. Вот только сомневаюсь, чтобы она стала меня привораживать. Как и далекая, почти забытая Влашка, порвавшая со мною из-за очередного старого купца, прельстившегося спелыми формами.

Да и не любил я ее. Уж больно сварлива была девка и склочна по характеру. Хаживал к ней душу отвести, а так чтобы жениться. Ни-ни…

- Мамаша, мне ваш цирк с конями порядком надоел. Деньги вертайте.

Свет внутри шара вспыхнул красным.

- Ты осмелился злить алкуа? – взвизгнул женский голос.

Прав был пожилой полковник, когда советовал держаться подальше от местных ведуний. Только кто ж знал.

- Мамаша, не стоит истерить. Деньги на стол и расходимся по-хорошему.

- Грабить меня вздумал!

«Мне чужого не надо, мне бы свое вернуть», - хотел я сказать, но не успел. Чужая рука обхватила за шею и принялась натуральным образом душить. Балбес… прошляпил охранника. Знал же, что во дворе ошивается трое мужиков. Знал и прослушал звуки шагов, заглушенных визгом ведуньи. Она что-то орала и требовала на незнакомом языке, а схватившая сзади рука продолжала душить. В глазах потемнело… Ладони отчаянно зашарили по столу в поисках чего-нибудь острого, но нащупали лишь магический шар.

Пальцы обхватили гладкую поверхность – подняли. Мышцы напряглись и я, размахнувшись, что было силы ударил назад. Попасть в голову было немудрено, охранник буквально навалился на плечи, коснувшись щеки колючей щетиной. А еще от него воняло гуткой – густой аромат южных благовоний заполнил ноздри.

Удар… еще удар - хватка противника ослабла. Я дернулся и завалился на пол вместе со стулом. Что-то громко хрустнуло, кажется, деревянная спинка. Некогда размышлять, некогда думать – вскакиваю на ноги, встречая противника лицом. Это был тот самый мужик, открывший ворота: с мутным взором и в распахнутой до пупа рубахе. На желтой ткани появились первые капли крови. Он ошалело уставился на меня, потом на темные потеки, словно не веря в случившееся. Поднес пальцы к разбитой брови… а дальше я ждать не стал. Схватил выпавший из ладони шар и попытался замахнуться - не вышло. Что-то мешало, словно тысяча разгневанный духов вцепилось в мерцающую красным поверхность.

Ну конечно же, веревка! Магический предмет был связан с божественным артефактом через специальную нить. Дернув раз-другой, и не добившись результата, я бросил бесполезный шар под ноги. Развернулся, ожидая увидеть изготовившегося к атаке противника, но тот лишь тупо мотал головой. Гутка – она такая, до добра не доведет. Особенно если жрать в непомерных количествах.

Тогда я поднял ногу и ткнул каблуком сапога в волосатый живот. Именно что ткнул, для хорошего удара не хватило разбега. Но мужику оказалось достаточно: он покачнулся и начал заваливаться назад. Опрокинул подвернувшийся по пути стул и с глухим звуком встретился с деревянным настилом. Кудлатая голова аж подпрыгнула от удара.

- Хатари-и-и! – высоко, на одной ноте завыла женщина. И столько тоски и отчаяния было в голосе, что у меня мурашки забегали по коже.

Заткнуть бы её, а лучше схватит за грудки и вытрясти деньги… МОИ ДЕНЬГИ! Сто гребаных кредитов, выкинутых на ветер!

Я бы непременно так и сделал, но время… его оставалось слишком мало. Во дворе сидело двое мужиков, тех самых, что попеременно сплевывали зеленую слюну, а еще соседи, способные прийти на выручку. Потому мешкать не стал: склонился над поверженным противником и зашарили по поясу в поисках оружие. Схватился за рукоять и вытащил наружу нож: широкий и изогнутый, больше похожий на топорик для разделки мяса.

- А-а-ы-ы-ы, - выла забившаяся в угол колдунья.

Не обращая внимания на вопли, я развернулся и выбежал в сени. Бросил быстрый взгляд во двор – пусто, по крайней мере в той его части, что видна из окна. Толкнув входную дверь, вылетел на крыльцо и перемахнул через перила. Густая трава мягко спружинила под ногами.

А вот и первый клиент. Летит прямо на меня с перекошенной то ли от злости, то ли от страха физиономией. Рука отведена назад, а пальцы сжимают кривой нож. В отличии от противника я не стал чертить в воздухе полукружья. Ускорился навстречу и рубанул что было мочи, всадив лезвие в подставленную шею. Там его и оставил. Развернулся вокруг оси - под каплями густо брызнувшей крови и дал ходу. Вперед к распахнутой створке ворот.

«Второй, должен же быть второй», - стучала мысль в голове. Его удаляющуюся спину я увидел, когда выскочил на улицу. А затем услышал дикий животный вопль:

- На-а-атэ, хатари, хатари-и-и!

Цепные псы, почуяв неладное, зашлись в хриплом лае. Надо срочно убираться отсюда, пока они всю округу не переполошили, а скрывшийся за поворотом противник не вернулся с подмогой.

Я долго бежал, не жалея дыхания и новехоньких подметок на сапогах. Вскоре появились первый камни мостовой, а до ушей долетели звуки улицы с её вечно гудящими повозками. Убедившись в отсутствии погони, я свернул в проулок и только после этого сбавил шаг.

Сто кредитов… СТО, СУКА, КРЕДИТОВ!!! Хорошо, пацанва не видела, как Сигу из Ровенска облапошили…, развели, словно распоследнего деревенского лопуха. Это же надо было так лохануться: самому прийти и добровольно отдать деньги. Поверил печатному слову… Нет, чтобы пройтись по округе, людей поспрошать, вызнать информацию. Дома всегда был осторожен, а здесь словно шантру вселился, гонит незнамо куда. Хотя почему это незнамо – невидимый аркан чернецов все сильнее жег кожу меж лопаток. Я словно чувствовал пляшущие огоньки невидимого пламени под сорочкой. Понимал, что мерещится, но ничего поделать не мог. Слишком уж велик был страх перед неизвестным заклятием, способным лишить не только ног, но и жизни.

Люди от меньшего сходили с ума, я это понимал. Понимал, что нужно было отвлечься, но как, если брат Изакис запретил выпивку и шлюх.

Было одно послабление, больше похожее на издевательство – бокал красного вина в день. Толком не напиться, не захмелеть… Эх, была бы порядочная бабка-ведунья, в миг бы от поводка избавила. А так только зря деньги потратил.

СТО КРЕДИТОВ!!! Гребаная шаромыжница!

«Матушка-гусыня» встретила привычной тишиной, а за стойкой крутился очередной служка.

- Господин барон, вам посылка! – возвестил он, едва завидев меня.

Прибыли две коробки с заказанными ранее эклерами и набором для чистки обуви. Я теперь никому не доверял, поэтому прежде, чем взять посылку, открыл крышку и проверил содержимое. Все лежало на своих местах, а от свежих пирожных исходил приятный до одури аромат.

- Будете заказывать воду?

- Благодарю, уже намылили.

- Простите?

Хотелось нагрубить служке, но я сдержался. Посмотрел в горящие желанием угодить глаза и неожиданно для себя спросил:

- Как ваше имя, милейший?

- Вишек к вашим услугам, господин барон.

Ну да, конечно, следовало сразу догадаться, что портье - это всего лишь занимаемая должность. Не прошло и суток…

- Будет одна просьба, уважаемый. Если вдруг кто вздумает интересоваться личностью барона Дудикова: тайно или нет - не важно, ты мне тут же сообщишь, а я уж, будь уверен, отблагодарю.

- Как скажете, господин барон… Что-то еще?

Я постоял, в задумчивости разглядывая коробку с пирожными.

- И чаю в номер.

- Черного или зеленого? С мятой, с долькой лимона или может сухого манго, - принялся перечислять портье.

- Просто чаю. И это… не сахарите его, не надо.

А то жопа слипнется от такого обилия эклеров.

Остаток вечера я провел, листая пухлую Трибуну. Большое количество незнакомых слов затрудняло чтение: биль о правах, стачки, контрибуция. Сказания про Олафа Златокудрого были куда интереснее скучных, набивающих оскомину новостей. Целая страница о сверхважном ан-ти-мо-но-поль-ном законе, который долго рассматривали и приняли в третьем чтении. Спрашивается, почему только в третьем? Неужели с первых двух попыток не дошло? Что за тугодумные чиновники работают в Новом Свете.

Ближе к середине газеты началось интересное. Местная криминальная хроника баловала разнообразием: убийства, кражи, воровство, налеты.

Пьяная драка в баре на улице Печатников переросла в массовые беспорядки, а некая госпожа Торнсон была задержана по подозрению в отравлении мужа, четвертого по счету. Теперь следствие изучало возможные причины смерти трех предыдущих, а проку.. прокурор потребовал провести эксгу… экс-гу-ма-цию останков. Не иначе, обряд какой.

В заброшенных помещения сталелитейного цеха была обнаружена подпольная мастерская по изготовлению фальшивых банкнот. Инспектор Густав Колми сообщил, что ранее подделки столь высокого качества не попадались. Все дело в специальной бумаге, используемой для печати денежных знаков. Такую в кустарных условиях не изготовишь, поэтому следствие рассматривало разные версии, в том числе подрывную деятельность иных государств с целью нанесения непоправимого вреда местной экономики.

В прочитанном абзаце глаза зацепились за знакомое слово. Инспектор… инспектор, где-то я уже его встречал. Совсем недавно, кажется, сегодня… Точно!

Пальцы извлекли из внутреннего кармана кусок плотной бумаги:

«Артуа Женевье – военный инспектор».

Я вспомнили седобородого старичка, аккуратно потягивающего кофе за столиком. Получается, что инспектор - это вроде десятника стражи в Ровенске? То-то он столь ловко распознал приезжего: и про загар спросил, и про звонкую «р-р» в речи. Выходит, старичок из местной охранки будет, называемой в Новом Свете «Корпусом». Но тогда причем здесь «военный»? Солдатам воевать положено, а не поимкой воров заниматься. Не понимал я местных реалий, слишком все запутано.

Хотел было отложить газету в сторону, но тут на глаза попалась очередная заметка:

«… арестован капитан Гарделли, подозреваемый в перевозке контрабанды на сумму более четырехсот тысяч кредитов. Заключен под стражу и старший помощник Джон Джефферсон. По словам следствия именно старпом был причастен к разработке и осуществлению преступного плана.

Хочу напомнить нашим читателям, что это далеко не первый случай, когда судно из Старого Света уличено в перевозке запрещенной продукции. В прошлом месяце при попытке нелегального ввоза «ифрила» был задержан трехмачтовый барк «Ласточка», а его капитану был вынесен судебный приговор - семь лет тюремного заключения, без права дальнейшего обжалования.

По словам главы министерства деловых отношений графа Патерсона, суммарные потери экономики от действий контрабандистов превысили все разумные пределе.

«Пора что-то решать, - заявил он на специальном брифинге для журналистов, - «против нас развязана настоящая война. Враг не дремлет, предпринимая любые действия, с целью подорвать финансовую безопасность Торгового Союза. Вы спрашиваете меня про западного соседа, а я вам скажу: восемь из десяти портов Конфедерации закрыты для пиратов старого континента, в то время как ворота нашей гавани распахнуты настежь. Как думаете, куда направятся караваны судов с контрабандой. Чьи города будут заполнены низкосортной продукцией отсталых земель? На чьи улицы хлынут наркотики, убивающие детей… Наших детей! Пришла пора решительных действий!

«Пираты старого континента» - это он про кого? Про нас?! Что за бред… Мы ни на кого не нападали, не грабили. У нас холодного оружия на борту толком не было, не говоря уж про пушки. Ножи и шпаги запирались в специально отведенной камере и выдавались в случае прямой опасности или при сходе на берег. И про наркотики он зря приплел: сроду в наших землях снотворный мак не водился. Опиум завозили с южных островов, а уже потом торговыми караванами развозили городам. Случалось, отрава и в Ровенск попадала, но крайне редко, потому как наш народ больше к спиртному был привычен: к медовухе там или бражке.

«… заполнены низкосортной продукцией» - что за наглая ложь? Я пару мандаринов умыкнул, когда бочка в трюме треснула и часть фруктов высыпалась наружу. Плоды оказались вкусными и сочными, а не та кислятина, что обыкновенно продавалась на рынках Лядово или Ровенска. Какой им еще сорт нужен? Чтобы скулу от сладости сводило? Так не бывает таких…

Без того плохое настроение окончательно испортилось, и даже оставшиеся эклеры не смогли исправить ситуацию.

Я допил остатки чая и принял ванну холодной воды, оставшейся после вчерашнего. После недолгих раздумий решил не вынимать пробку из днища. Я хоть и барон, но не настолько богатый, чтобы каждый раз монеты отсыпать или, как принято здесь говорить, банкноты отстегивать. Еще и с учетом последних потерь… СТО, МАТЬ ЕГО, КРЕДИТОВ!!!

Случись дело в Ровенске, обязательно бы нагрянул в гости с пацанвой. Обобрал до нитки, забрав последнее, а дом спалил вместе с хозяйкой, чтобы не повадно было уважаемых людей разводить. Хотя какой я к шантру теперь уважаемый. Прав был Ленька, когда говорил, что лучше быть первым на деревне, чем тысячным в городе. Не послушал друга, через что пальца и лишился. А в скором времени, может статься, и жизни.

Сон ожидаемого облегчения не принес. Всю ночь за мной гонялись чернецы и рычали спущенные с поводков Ротейры.

Ополоснувшись остатками воды, я вышел из номера в прескверном расположении духа. Внизу дежурил вчерашний портье: свежий и выбритый, несмотря на ночное дежурство. Заметив меня, он расплылся в фальшивой улыбке:

- Приятного дня, господин барон!

К шантру такие приятности.

- Помнится, вы просили доложить, если вдруг станут интересоваться вашей личностью. Так вот приходил один.

Выжидающий взгляд Вишека уставился на меня. Пришлось отстегнуть пару банкнот из изрядно похудевшей после вчерашних событий пачки.

Получив причитающуюся плату, портье заговорил:

- Спрашивал мужчина глубоко за сорок, роста высокого. Одет прилично, но не сказать, чтобы богато. Фабричный костюм серого цвета… у меня на такие вещи взгляд наметанный: одежду, сшитую на заказ, определяю сходу.

- Что за костюм?

- Брюки свободного кроя и однобортный пиджак.

- «Пинджак»?

- Это что-то вроде вашего сюртука, только короткий и материал более…, - парень на мгновенье задумался, видимо подбирая замену слову «качественный», - более тонкой работы.

- Внешность?

- На лице аккуратные усики, правая бровь рассечена шрамом: тонкая такая полосочка, едва заметна. Я бы и внимания не обратил, если бы не разделенная пополам бровь. Других примечательных черт нет, разве что…

- Не тяни, милейший, – поторопил я задумавшегося Вишека.

- Сложилось впечатление, что он из числа бывших военных или законник в отставке. Поверьте, я этого народу перевидал. Уж слишком манеры похожи.

В голове всплыл образ седобородого полковника, скучающего за соседним столиком. Что-то везет мне в последнее время на отставных военных.

- Чем интересовался?

- Многим… когда изволили заехать, надолго ли остановились, кто из посетителей в гости заходил.

- И ты конечно же рассказал?

Кого другого подобный вопрос смутил бы, но только не служку за стойкой.

- Господин барон, вы не обещали платить за молчание, - и тут же спешно добавил: - не подумайте, в этом нет ничего предосудительного. Обычная практика в сфере услуг. Если не я, то кто-нибудь другой обязательно бы проболтался.

В родном Ровенске трепачей хватало, готовых за десяток яиц выложить все как на духу. Вот только признаваться в этом было непринято, считалось делом постыдным и наказуемым.

Я едва сдержался, чтобы не заехать по улыбающейся физиономии портье. Вышел на крыльцо и остановился, призадумавшись.

Пугающе другим оказался Новый Свет, живущий по иным законам. Интересно, понимают ли это братья? И если понимают, то какую игру они затеяли, и главное – какую роль отвели мне? Агнца на заклании или наживки без шансов вырваться на свободу?

Сплошные вопросы без ответов... Тяжело вздохнув, я спустился вниз по лестнице. Пришла пора набивать кишку или, как принято говорить у людей благородных, время завтракать.

Глава 7. Дама бубей

Народная молва утверждала, что у Всеотца имелась куча детей, рассыпанных по небосводу звездами. Что и говорить, плодовитым оказался верховный бог, а еще на редкость похотливым. Дня не проходило, чтобы от него не понесла земная женщина. И не важно, то дворовая девка была или купчиха дородная, баба в самом соку или молодуха, повязавшая синюю ленточку. Никем не брезговал Всеотец.

Заглянул он однажды и в наш захудалый городок, после чего в семействе Пантелеймона случился страшный скандал. Ребеночек у жены родился рыжий и конопаты, совсем не похожий на чернявого пекаря. Народ в неверии своем принялся распускать слухи, что виною всему не похотливый бог, а служка, работающий на мельнице и развозящий муку на подводах. Уж больно многое сходилось: и огненный цвет волос, и то радушие, с которым хозяйка пекарни привечала парня. Пантелеймон как новорожденного сына увидел, так и взялся за топор. Дело чуть до смертоубийства не дошло, пришлось вмешаться церкви. Отец Дисиний ребеночка осмотрел и молвил, что «чадо сие, ни что иное, как благословение небес, и потому ему, Пантелеймону, отпрыска следует признать, а не гневить Всеотца». Ибо всякому известно, сколь грозен бывает небесный правитель в ярости своей.

Делать нечего, почесал Пантелеймон затылок и сына признал, а рыжий служка с тех пор в городе не появлялся. И правильно делал, потому как боги богами, а земные страсти никто не отменял.

Много было детей у верховного бога и самым известным из них по праву считался Мареу, или считалась… короче, темная вышла история. Перепил однажды Всеотец браги хмельной из небесных запасов. Упал на землю полный плотских желаний и обрюхатил первую подвернувшуюся - старую шлюху, страшную, что лысый шантру в безлунную ночь. От той связи родилось на свет странное существо, названное именем не мужским и не женским. На лицо посмотришь - дева прекрасная с грудью высокой, а между ног сплошная срамота - корень мужской до колена болтается.

Всеотец нехотя сына признал… или дочь, и отправил с глаз долой. Лишенное родительской ласки семя взошло злобным отродьем, что повадилось лазить по чужим снам, да насылать кошмары.

Всякому было известно, ежели проснулся среди ночи от собственного крика, значит посетил тебя Мареу. Он никого не жалел, преисполненный лютой злобы. Находил потаенный страхи, спрятанные глубоко в сердцах, и насылал кошмары.

К примеру, за Тишкой осьминогие демоны гонялись, желавшие полакомиться нежнейшей человеческой плотью. Влашке снилось, что стала толстой и настолько уродливой, что хозяйка отправила на работы в поля. А мне? Мне не снилось ничего… Существовал лишь краткий миг забытья между двумя желаниями: пожрать и пожрать снова. Что может быть хуже пустого желудка?

От того и не понимал страхов перед ночными кошмарами. Они казались глупыми и детскими, ровно до той самой поры, пока с самим не случилось. Пять минут назад лежал в теплой постели и вот уже стою в круге, очерченном мелом. Под сводами храма звучат голоса чернецов, нараспев читающих слова молитвы. Я вглядываюсь в лица под капюшонами и узнаю брата Серафима, брата Изакиса, и Леньку-вторака. Какого осьмилапого моего дружищу сюда занесло?

Хочу спросить, но язык словно онемел: прирос к небу и не двигался, как не двигались и прочие члены тела. Моргнуть глазами - и на то оказался не способен. Только стоять и смотреть на покачивающиеся в такт фигуры.

Хор голосов звучит все громче и громче. Слова гулким эхом разносятся по закоулкам старого храма, и я понимаю, что никакая это не молитва, а заклинание – аркан, сковавший тело грешника, то бишь моё… Проклятие горячим дыханием обжигает кожу в поисках врат, через которые можно проникнуть в душу человеческую. И наконец находит участок промеж лопаток. Линии невидимой татуировки вспыхивают алым пламенем. Кожа лопается, пузырится волдырями, причиняя невыносимую боль. Мне бы заорать благим матом: надсаживая грудь и срывая связки, но чернецы лишили даже такой малости, как тихий стон.

Жаркое пламя охватывает тело, плавит черты лица, словно свечной воск. Через глотку проникает внутрь, затекает расплавленным свинцом. Все глубже и глубже, и…

… я просыпаюсь в липком поту.

Сердце бешено колотится, а руки трясутся, будто у запойного пьяницы. Сползаю с постели и на ватных ногах подхожу к зеркалу. Долго изучаю спину, пытаясь разглядеть линии магического рисунка. И снова ничего, ни малейшего намека на татуировку.

Приснится же такое… Шлепаю босыми пятками по полу и погружаюсь в ванну с холодной водой. Несколько минут лежу неподвижно, приводя мечущиеся мысли в порядок. Что за напасть? Сроду кошмары не мучали и вдруг взялись. Может чернецы дернули за невидимый поводок аркана, напоминая, кто у кого на цепи сидит? А может виной всему десяток жирных эклеров, которыми давился, с трудом запихивая в рот? Из-за них в кишках до сих пор бродило.

Я долго лежал в ванне, пока не начало потряхивать и знобить. Тогда выбрался наружу и забрался обратно в постель. Долго ворочался с бока на бок, но только под утро смог забыться, когда за окном окончательно рассвело и воздух наполнился шумом улиц.

Будь моя воля, никуда бы не ходил. Так бы и валялся целыми днями, ощущая щекой мягкую подушку, но треклятые чернецы… Вдруг сон – это не просто сон, а послание, в котором ясно дали понять, что будет грозить в случае неповиновения. Может прознали о местной колдунье, к которой столь «удачно» сходил, просадив СТО, МАТЬ ЕГО, КРЕДИТОВ!!!

Я кое как оделся и спустился вниз, к скучающему за стойкой портье. Видимо мой помятый вид вызывал вопросы, потому служка участливо поинтересовался:

- Господин барон, с вами все в порядке?

- В полном… Меня никто не спрашивал?

- Нет.

- Если вдруг…

- О, не извольте беспокоится, господин барон, Вишек предупредил. Если личностью вашей светлости будут интересоваться, я всенепременнейше сообщу.

- Будь любезен.

На том и распрощались: портье остался скучать за стойкой, а я вышел на улицу, полный нехороших предчувствий. Погода словно почуяла мое настроение: нахмурилась серым небом, а со стороны океана задул холодный ветер.

Подняв воротник сюртука, я зашагал по улице знакомым маршрутом. В кои-то веки живот не урчал, поэтому прошел мимо пустующей забегаловки и направился прямиком в центр, к оживленному проспекту.

- Сенсация-сенсация! Только в свежем номере «Трибуны»! Известная танцовщица Адель прибыла с визитом в город - звонкий мальчишеский голос пробивался сквозь шум улицы. – Читайте только у нас! Очередная провокация Конфедерации на границе, быть большой войне!

- Танцовщица Адель, серьезно? – я не выдержал и подошел к пацаненку. - Что же ты, прохвост, вчерашние новости за сегодняшние выдаешь. Поди еще и газетами старыми торгуешь.

Надо отдать должное пацаненку, не убежал. Лишь насупился, обхватив тонкими руками стопку бумаги.

- Хочу и торгую, вам какое дело? Шли бы своей дорогой, господин-хороший.

- Шесть кредитов, - напомнил я.

Пацаненок вытащил одну из газет и молча протянул мне.

- Нахрена мне вчерашний номер? – не понял я.

- Так другого нет.

И тут до меня дошло. Сам же читал на обложке, что Трибуна выходит два раза в неделю: по понедельникам и четвергам, потому и торгует пацан старыми новостями. И будет продолжать торговать, пока не выйдет свежий номер.

- И как, берут? – поинтересовался я.

- Берут и брали бы еще больше, если бы некоторые господа не отвлекали от работы.

- Ну-ну, торгуй… я в понедельник вернусь.

Пацаненок в ответ лишь шмыгнул курносым носом. Задрал худую руку с газетой и принялся звонко кричать:

- Сенсация-сенсация…

Судя по пухлой пачке нераспроданных номеров, дела у паренька шли неважно. Только мне до него какое дело, тут бы со своими проблемами разобраться.

До вечера ходил по многочисленным лавкам и магазинам. Эклеров больше не покупал, желание есть сладкое отбило напрочь, а вот лезвие для бритья, помазок и мыло заказал. Причем мыло не простое, а пенящееся, чтобы легче было щетину соскребать. По крайней мере так объяснил продавец, а еще этот подлец всучил крем. Долго расписывал, как он пахнет и что благодаря ему кожа меньше раздражаться будет.

На счет кожи не знаю, а вот то, что прощелыга за прилавком довел до раздражения меня самого – факт. И главное, столь ловко развел. Специально ради меня открыл тюбик, кожу на щеке помазал, дескать, ощущаете свежесть? А как ее не ощутить, когда на улице с самого утра непогодица. Тут чем не намажься, все холодить будет.

Короче, не смог я отказаться от покупки, да и кто бы смог, когда ради него товар распечатывают. Заказал доставку и вышел на улицу под мелко накрапывающий дождик.

Над головами прохожих один за другим стали появляться зонты. И если господа пользовались исключительно темными цветами, то дамы были кто во что горазд: желтые и зеленые, красные и фиолетовые. От обилия красок зарябило в глазах, словно угодил на праздничную ярмарку.

В наших краях не принято было носить зонты. Что дождь – вода, высохнет - не заметишь. Особенно если мелкий моросит, который с лица вытер и побежал дальше. Купцы брезговали сим аксессуаром, как и приказчики, и люд попроще. Лишь великосветские барышни Ровенска имели зонты, и то больше от солнца, потому как всякой красавице было известно: загар – удел девок дворовых, вынужденных целыми днями работать.

До чего же удивительный мир был вокруг. Каждый раз замечал что-то новое: мелкие детали, ранее ускользавшие от внимания. К примеру, лужи не скапливались на дороге, а стекали по специальным желобкам в решетки. Не требовалось листать ученые книги, чтобы понять, куда потом вода девалась - уходила самотеком в сторону океана. До чего же простое и одновременно толковое решение. Жаль, что в Ровенске из-за отсутствия естественного уклона подобную инженерию применить было нельзя.

Я много размышлял, пережидая непогоду в одной из забегаловок. Это Сига из Ровенска мог носится в дождик по улицам, а барон Дудиков человек благородный, потому и потягивал чай, удобно расположившись за столиком. Рядом сидели другие господа: кто лениво переговаривался, кто шуршал газетой.

Вот он другой мир, похожий на наш и одновременно другой. Больше трехсот лет назад корабли с первыми поселенцами отправились на другой материк: в пугающую неизвестность за бесконечным океаном. Кто же знал, что им удастся такое чудо отгрохать. Неужели все дело в Печати Джа? В заключенной внутри божественной энергии, позволившей возвести каменные города, придумать перо, заправленное чернилами и пухлую газету. В родном Ровенске бумага береглась и ценилась, а здесь ей чуть ли не задницу подтирали. Даже деньги и те умудрялись печатать на цветастых обертках. Чего греха таить, уж больно красивых. Особенно пришлась по нраву дама на банкноте в пятьдесят кредитов. С диадемой на голове и колье, украшенным многочисленными каменьями. Я иногда доставал бумажку и любовался портретом женщины: красивыми чертами лица, тонкой изящной шеей. Сразу видать, не дворовая девка и даже не рода купеческого - урожденная аристократка.

Как говаривал дядька Батур: хорошую породу за версту видно. Их таких веками сводили, словно щенков ценной породы, чтобы не приведи Всеотец, густую кровь водицей не разбавить. У баронов с этим дела обстояли проще, бывало, и от простолюдинок детей приживали, а вот у графьев и князьев строго. Моментально лишали титулов и фамилий, возникни хоть одна капля сомнения в чистоте крови.

Я не удержался, и вновь извлек потертую купюру, полюбоваться профилем красивой дамы - вот бы живьем довелось увидеть. Интересно, сколько ей сейчас: сорок, пятьдесят? А может и вовсе к Всеотцу отправилась.

Увидав крупную деньгу в руках клиента, тут же подлетел половой:

- Чего изволите?

Я спрятал банкноту в карман сюртука, не без удовлетворения отметив погасшие огоньки в глазах служки.

- Скажите, милейший, а игорные дома поблизости имеются?

- Ниже по улице «Бубновая дама», - неохотно ответил тот.

- Ниже, это насколько?

Половой потерял всякий интерес, вот только поди отвяжись от клиента, особенно такого настойчивого, как я.

- В паре кварталов отсюда.

- Точнее?

- Точнее не скажу, это вам лучше по карте посмотреть, рядом с доходным домом Страхового общества.

- Что за доходный дом?

Я бы непременно довел служку до нервного тика, но тут в разговор вмешался господин, до сей поры молча куривший папиросу.

- Не слушайте вы его, юноша. «Бубновая дама» – самый настоящий притон, раковая опухоль на теле города. Недели не проходит, чтобы кого-нибудь не прирезали. Мой вам совет, держитесь подальше от заведений, принадлежащих братьям Моретти.

Я поблагодарил участливого старичка за совет, а про себя решил, что загляну непременно. Уж очень захотелось побывать в местных притонах.

Доходный дом отыскался быстро - серое четырехэтажное здание, вытянувшееся вдоль улицы. От него прямо-таки веяло мрачностью и безнадегой, а узкие окна-бойницы, облепившие фасад здания, что потревоженные муравьи, лишь усиливали эффект.

Осталось отыскать игорный дом… Я несколько раз прошелся по улице в поисках вывески. Открыл карту, но и она не смогла ничем помочь. Встречные прохожие на вопрос о местоположении «Бубновой дамы» лишь разводили руками. Другие прибавляли шаг, делая вид, что не слышат и не видят, словно перед ними не человек стоял, а фонарный столб. Обычная практика для больших городов. Я когда впервые попал в Лядово, долго привыкал к сей особенности, а потом ничего, даже по нраву пришлось. Для людей воровской профессии самое то. В Ровенске каждая собака знала щипача Сигу, а на новом месте я был никто: один из тысячи, представитель безликой толпы.

Вновь принялся накрапывать мелкий дождик. Холодные капли сползали за шиворот, неприятно щекоча кожу. Со стороны океана налетел промозглый ветер, пришлось поднять воротник и втянуть голову в плечи. Может ну её к шантру, эту «Бубновую даму»? Я уже собрался бросить бесполезное занятие, но тут подошел мужичок затрапезного вида: лицо помятое, сам весь какой-то всклокоченный, со стойким запахом перегара. В верхней части города подобные типы встречались редко, но чем ближе был порт, тем больше сомнительных личностей попадалось навстречу.

- Поспособствуйте ветерану, дайте на лечение, - пробормотал попрошайка, протянув ладонь.

- Знаешь заведение под названием «Бубновая дама»?

- Как не знать – знаю, но и вы не пожалейте пару кредитиков.

Я извлек из кармана медную монетку – остаток аванса, выданный некогда капитаном Гарделли. Покрутил у пьянчужки перед носом:

- Получишь крону за информацию.

- Ч-чего?

- Зарубежная деньга, стоит десять ваших кредитов.

Глаза попрошайки округлились от удивления:

- И что я с ней делать буду?

- Не мои заботы. Если не все мозги пропил, найдешь возможность обменять.

Мужичок сомневался недолго. Видимо решив, что непонятная монетка все же лучше, чем ничего, произнес:

- Ладно, будь по-твоему… Видишь тот проулок, - скрюченный палец указал в сторону узкого прохода, зажатого меж стенами домов. – Зайдешь внутрь, там и будет «Бубновая дама».

Я подкинул большим пальцем монетку, не стоившую и четверти кредита. Описав дугу, та проскользнула меж подставленных пальцев пьянчужки и со звоном покатилась по мокрой мостовой. Воздух наполнился отборной бранью, а я зашагал в указанном направлении.

Странное место братья Моретти выбрали для игорного дома. В том же Лядово увеселительные заведения стояли в лучших местах: на рыночных площадях или возле питейных заведений. И кому придет в голову соваться в узкий проулок?

Я ожидал увидеть загаженный пятачок, полный мусора и копошащихся в нем крыс, но оказался приятно удивлен. Внутри царила чистота, а над дверью горела вывеска в виде девицы, игриво спустившей ножку. На обнаженном плечике прелестницы красными огоньками светилась татуировка – дама бубей.

Никаких охранников на входе, никакой парадной лестницы - простая деревянная дверь. Хотя, насчет простой я погорячился. Подойдя ближе, оценил и железные петли, и полотно, вырезанное из прочного ясеня. Дернул за ручку, толкнул в одну сторону, в другую – заперто. Неужели рано пришел? Если задуматься, шесть часов вечера – детское время для игорных домов.

Особо не рассчитывая на успех, поднял кулак и отбил костяшками ритм песенки про развратницу Гвинет. Некоторое время ничего не происходило, а потом за дверью послышались шаги. Смотровое окошко распахнулось и на меня уставились настороженные глаза.

- Здесь в покер играют?

- Может и здесь, - глаза в окошке моргнули, - входная такса - сто кредитов.

По поводу таксы я не понял, а вот слова про «сто кредитов» прозвучали до боли знакомо. Настолько, что появилось желание развернуться и уйти. Но уж больно хотелось взглянуть на местный притон, что за чудо он из себя представлял. Да и братья-чернецы рекомендовали засветиться в одном из игорных домов.

Я вздохнул и полез во внутренний карман за банкнотами. Попытался просунуть в оконце, но против ожидания денег с меня не взяли. Щелкнул замок, и тяжелая дверь беззвучно открылась. Я оказался в заполненном тусклым светом коридоре. Справа имелось небольшое помещение, судя по наличию громил – комната охраны. Дальше шла прихожая, внешним видом напоминающая магазин с прилавком.

Угодливый служка расплылся в улыбке:

- Доброго дня, уважаемый. Вы впервые у нас? О, тогда позвольте объяснить правила: никакого оружия, никаких драк и никаких угроз нашим посетителям. Попытки ловчить и жульничать строго пресекаются. В случае нарушения любого из озвученных правил мы будем вынуждены просить покинуть наше заведение, а ваша фамилия попадет в черные списки. Вы больше не сможете попасть ни в один из игорных домов Баненхайма. Надеюсь, это понятно?

Я молча кивнул.

- Тогда позвольте ваши документы.

Не думал, что грамотка пригодится. Хорошо, что прислушался к совету брата Изакиса, и не оставил в номере.

Увидев предложенную бумагу, служка заметно удивился. Растерянно уставился на буквы, потом на меня, потом снова на буквы.

- Его светлость Алекс Дудиков?

- Да.

- Урожденный барон Астрийский?

- Что за дурацкие вопросы, в грамотке все указано.

Служка пропустил замечание мимо ушей.

- Вы прибыли в наш город недавно?

- Какое отношение это имеет к игре? – начал я закипать.

- Простите. Мне нужно отлучиться, всего лишь на пару минут.

Служка скрылся за занавесью, оставив меня на пару с охранником. Верзила замер у стены, прикинувшись мебелью. Я же принялся мерять комнату шагами, прокручивая в голове возможные причины задержки. По всему выходило, что местные жители недолюбливали представителей старого континента. Если верить газетам, мы для них сплошь пираты и контрабандисты. Только какое отношение это имеет к покеру? Здесь игорное заведение, а не школа благородных девиц. Были бы деньги…

Служка вскоре вернулся с довольной улыбкой на физиономии.

- Все в порядке, - сообщил он мне, - с вас сто кредитов.

Принял положенную сумму, а взамен выдал горсть кругляшей, выполненных из легкого металла.

- В нашем заведении принято играть на фишки. В конце вечера вы сможете обменять выигрыш на настоящие деньги в размере один к одному. Надеюсь, правила имперского покера вам знакомы? На старом континенте он еще называется Дарнийским.

Я кивнул.

- Отлично, тогда прошу сдать имеющееся оружие и следовать за мной.

Оружия у меня не было, но стоящий за спиной охранник сказанному не поверил. Прощупал карманы, пояс, даже не поленился похлопать по ногам, в поисках засапожного ножа.

- В «Бубновой даме» три зала, - принялся объяснять служка, пока мы шли по коридору. - Первый зал предназначен для новичков, вроде вас. В двух оставшихся играют завсегдатаи и уважаемые в городе люди. Там и ставки выше и предъявляемые требования строже.

Что за требования, служка не уточнил, а я не стал переспрашивать. Мне и одного зала за глаза хватит.

- Прошу.

Безликая дверь распахнулась, и я замер на пороге. Признаться ожидал увидеть нечто большее, чем комнату со столами. В Лядово игорные дома представляли собою солидные учреждения, где публика прекрасно проводила время: играла струнная музыка, на широких подносах разносилась еда и напитки. Для мужчин были оборудованы курительные комнаты, а для дам специальные гардеробные. Паркетные полы выстилались дорожками и коврами, всюду мебель из дорогих пород дерева, на стенах картины в позолоченных рамах. Желающие всегда могли выйти во внутренний дворик, прогуляться и подышать свежим воздухом.

А что в Новом Свете? Голые стены и светильники на низком потолке. Внизу восемь круглых столов с сидящими игроками. В углу бар – простенький и без изысков, как в любом питейном заведении среднего пошиба. И никаких украшательств… Окна и те отсутствовали, навевая не самые приятные ассоциации с тюрьмой.

Служка, неверно растолковав возникшую паузу, наклонился и прошептал в самое ухо:

- За пятым столиком есть свободное место.

Пятый, так пятый… Я спустился по ступенькам и пересек комнату. Произнес привычное «господа», но от дальнейшего представления решил отказаться. Слишком велика честь светить титулом перед первыми встречными. Да и господа оказались мутными. Будь я всамделишным бароном, ни за что бы не сел за один стол с этаким отребьем.

Прерванная мои появлением партия подошла к концу, после чего сидящий напротив игрок объявил:

- Банк - пять кредитов.

Я вслед за остальными участниками выложил фишки на стол. Пронаблюдал, как тип бандитской наружности раздает карты. Рукава закатаны по локоть, пальцы голые без перстней. На местного каталу не похож, уж больно руки грубые для тонкой работы. В движениях отсутствует легкость, привычная для людей данной профессии. На указательном пальце правой руки мозоль, как у плотника от рубанка.

По правую сторону сидит пацан с рассеянным взглядом. Ну да этот не игрок… И точно, стоило раздачи сделать круг, как парень слился, а его место занял усатый господин.

Тот сразу взял быка за рога, взвинтив ставку до двадцати. Но хорохорился недолго: пару раз оказавшись пойманным на блефе, тут же успокоился, и игра вернулась в прежнее русло.

По левую руку тяжело дышал красномордый мужчина. Бардовый оттенок лица намекал на серьезные проблемы со здоровьем, но вместо похода к ведунье сей господин предпочел стакан крепкого пойла и карты. Глупый выбор для человека, успевшего разменять пятый десяток. Он больше боролся с собственным давлением чем следил за игрой. Пасовал раз за разом и давно бы слился, но под конец ему подфартило: пришло три короля, а потом и вовсе червовый набор.

Что же касаемо меня, то я не спешил, приглядываясь к соседям: брал положенное и без нужды не рисковал. Обыкновенно подобная тактика приносила плоды, позволяя оставаться при своих, ну или как минимум, не проиграть много. Игра, отточенная долгими зимними вечерами, когда особо делать нечего – только сидеть и греть пальцы у костра. Эх и бесился Тишка… Как он меня только не называл: и червем ползучим, и слизняком трусливым.

- Сига, чё за фигня?! – кричал он, проиграв очередную монетку. – Ты по жизни пацан рисковый, а играешь, как робкая барышня. Откуда чё берется?!

Самому бы понять... Мне нравился убаюкивающий ритм игры, медленно затягивающий в круговерть: шелест карт, звон монет и ловко сдающие пальцы - я словно впадал в магический транс. В какой-то момент в руках вместо колоды оказывалась гитара. Колок натягивал невидимые струны на грифе и те дрожали, ритмично подергиваясь с каждой вновь взятой картой. Ты начинал слышать музыку – странную, без мотива и слов. Едва уловимую, как легкий ветер в летний зной. Главное, в такие моменты не перечить ей, не включать голову. Пускай мелодия звучит, отдаваясь ритмом в кончиках пальцев.

Увы, в Ровенске покер не жаловали. Большинство предпочитало кости, где не было ни ума, ни волшебного транса - знай себе дуй в кулак и тряси кубики в надежде, что птица Хумай пролетит по небу, выронив перо удачи.

- Пас, - красномордый бросил карты на стол и схватился за стакан, на моей памяти третий по счету. Кубики льда внутри давно растаяли, превратив некогда густой янтарный напиток в водицу желтоватого оттенка, напоминающего мочу. Судя по тому, как скривилась, физиономия пьющего, не только по цвету, но и по вкусу.

Я звякнул фишками, забирая банк. Сложил подле себя стопочку, произведя в голове нехитрые расчеты. По всему выходило, что был Сига из Ровенска в плюсе. Пускай и небольшом, но стабильном. Признаться, на многое не рассчитывал.

«Это только новичкам везет, и везенье сие краткий миг перед падением в бездну», - любил говаривать дядька Батур. Уж кто-кто, а старый лудильщик в этом разбирался.

На втором часу игры в нашу компанию затесался прыщавый юнец с легким пушком над верхней губой. Взял подряд шесть партий, изрядно проредив горку моих фишек. На седьмой партии все слил, устроив бессмысленную зарубу с плотником. Спрашивается, нахрена, если настолько все очевидно. Его противник не любил бессмысленный риск, а если и шел на него, то больше двадцати кредитов не ставил. Когда сумма в банке достигла двухсот, стало понятно, что на руках у плотника минимум масть. Так оно в итоге и оказалось.

Верхняя губа юнца задергалась, на глазах выступили слезы. Он начал просить дать в долг, но соседи остались глухи к мольбам. Тогда он перекинулся за другие столики, обещая, что все непременно вернет с первого выигрыша. Сколько их таких было, внутри серых стен подвального помещения. Дюжий охранник схватил паренька за шкирку и выволок прочь, после чего игра продолжилась.

Происшествие с незадачливым юнцом нарушило магический транса. Кончики пальцев перестали чувствовать струны, и в последующие полчаса я слил большую часть имеющихся фишек. Оставалось жалких семь кредитов, а потом пришла пара тузов и скоморох, взял свое на трех девятках, и проигранная было игра вернулась в прежнее русло.

- А вы крайне живучий, молодой человек, - отметил усатый господин.

- Может везучий? - хмыкнул плотник.

- Нет, удача здесь ни причём. Перед нами образчик классической математической модели. Помяните мое слово, господа, через пару часовнас оставят без штанов.

На подобное заявление «господа» лишь хмыкнули. Красномордый заказал очередную порцию янтарного напитка, и игра продолжилась.

Как показало время, усатый ошибся в прогнозах. Без штанов никто не остался, а я к имеющимся ста кредитам добавил восемьдесят семь сверху. Неплохой прибыток к концу пятого часа.

Из-за долгого сидения за столом принялась затекать шея. Пару раз напомнил о себе голодный желудок, и я уже начал подумывать о том, чтобы закруглиться, но тут подошел служка. Наклонился ко мне и прошептал:

- Барон, вас хотят видеть.

Мышцы некогда расслабленных рук напряглись, а мысли заметались пойманной в силки птахой.

- Кто? – спросил я севшим голосом.

- Господин Моретти, хозяин сего заведения.

Владельцы игорных домов сурово обходились с умниками, вздумавшими обманывать посетителей. Их калечили, избивали до смерти, оставляя гнить распухшие трупы в придорожных канавах. Но я-то не ловчил, тогда откуда такой интерес?

Поднявшись на негнущихся ногах, я отправился следом за служкой. Желание дать деру пропало, стоило вспомнить о дюжих парнях, дежуривших у входа. Если поймают, точно не пожалеют.

Мы поднялись по ступенькам, и я снова оказался в глухой кишке без окон. За спиной забухали тяжелые ботинки охранника. Коридор вильнул направо, потом повел прямо и снова направо, под тусклый свет лампочек.

Я ожидал, что кабинет хозяина «Бубновой дамы» окажется на последнем этаже, с прекрасным видом на город, но все оказалось куда прозаичнее. Безликая дверь, ничем не отличающаяся от прочих: ни таблички, ни позолоченной ручки. Разве что у входа стояла парочка охранников. Эти обыскивать не стали, а молча расступились, пропуская внутрь. Ох и не понравились мне ребятки. В отличии от неповоротливого здоровяка, топающего за спиной, эти напоминали поджарых Ротвейров, готовых вцепиться в глотку по воли хозяина: быстрые, сильные, ловкие…

Дверь распахнулась, и я переступил порог. Внутри оказался искусно обставленный кабинет, ничего лишнего, все на своих местах: высокий шкаф до потолка, заставленный книгами, у стены кожаный диван, на вид мягкий и дорогой, напротив два кресла с маленьким столиком. Имелся и большой письменный стол, перетянутый зеленой кожей. За ним сидел молодой человек лет двадцати пяти. Сразу видать, что человек серьезный, за внешностью своею следит. На голове ни одного торчащего волоска: все подстрижено аккуратно и ровно. Пальцы холеные, усыпанные перстнями. Верхние пуговицы сорочки расстёгнуты, обнажая волосатую грудь и цепочку, естественно золотую. На серебро сей господин не разменивался. Квадратные пуговицы жилетки и те отливали позолотой.

- О, господин барон! - воскликнул он, словно встретил старого знакомца. Встал, широко раскинув руки, но против ожидания обниматься не полез. - Как принято говорить у вас: долгие лета королеве.

Королеве-матери… Но поправлять радушного хозяина я не стал. Ответил привычное «во имя народа…» и застыл на пороге.

- Барон, вы проходите-проходите, не стесняйтесь. Присаживайтесь, куда будет угодно. Да вот хотя бы в кресло.

Я не стал ломаться и уселся в то, что стояло ближе к выходу. Кожаная обивка приятно заскрипела под телом.

- Когда еще доведется пообщаться с выходцем из старого континента, да еще столь благородным, - господин Моретти вышел из-за стола. Кивнул служке, и тот мигом подлетел ко мне. Составил с подноса два бокала, бутылку неизвестного вина и чашу, полную зеленого винограда. Я столь крупный и ни ел никогда.

Хозяин кабинета не поленился самолично наполнить бокалы. Один вручил мне, а другим шутливо отсалютовал.

Шутливо… Да, точно! Я понял, что это все напоминает: балаган во дворе купца Хнычкина. Любил почтенный торговец представления разыгрывать из свадьбы дворовых. Девок обряжал в барышень, а мужиков в господские одежды. Лично подносил чарки с вином молодым, произносил здравницы, а потом нажирался до поросячьего визга и ладно, если сразу падал мордой в стол. Широкой души был человек, многое в ней вмещалось: и любовь большая, и лютая злоба. Пять минут назад обнимался с человеком, глядь – уже колотит. Бывало, до смертоубийства дело доходило.

Балаган и шутовство - так и здесь… Не читалось в глазах хозяина кабинета уважения. Скорее насмешка над гостем, даже издевка, но легкая, в границах приличий. Другой может быть и не обратил внимания, но только не Сига из Ровенска. Я и охранника краем глаза отслеживал, что зашел следом, прикрыв дверь.

- Чем обязан столь неожиданному вниманию, господин…

- Моретти… Матео Моретти к вашим услугам, - хозяин уселся напротив, картинно раскинув руки на спинке дивана. Вытянул ноги и уставился на меня, словно разглядывал диковинную зверушку.

- Может пропустим вступительную часть и перейдем к сути дела?

- Барон, я слышал, что на вашей родине принято вести долгие беседы. Интересоваться погодой, здоровьем маменьки с папенькой…. а, впрочем, вы правы. В Новом Свете время летит куда быстрее, потому и ценится несоизмеримо выше. Вы кушайте-кушайте виноград.

- Спасибо, я сыт.

Моретти приподнял ладонь, дескать воля ваша, было бы предложено. Сделал глоток вина из бокала.

- Приоткройте завесу тайны, барон… Когда вы прибыли на наш континент?

- Недавно.

- Насколько недавно?

И почему кажется, что меня допрашивают. Нет, формально у нас дружеская беседа: сидя в уютном кресле, с вином и фруктами. Вот только нутром чую, стоит дернутся в сторону и от дружелюбного тона не останется и следа.

- Третьего, может четвертого дня.

- Если не ошибаюсь, на судне под названием «Оливковая ветвь».

Я медленно кивнул, прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Неужели он и есть тот самый таинственный получатель Печати?

- Видите ли в чем дело, барон… Я это судно ждал… давно ждал, больше года. На нем должна была прибыть одна важная посылочка. Представьте степень моего разочарования, когда вдруг выяснилось, что корабль арестован, а товар задержан таможней и конфискован.

- Простите, но чем я могу помочь?

- Имя Жедяй вам о чем-нибудь говорит?

Я сделал вид, что задумался, хотя черного от загара матроса помнил прекрасно. Того самого, что сопроводил настоящего Дудикова в последний путь и остался лежать рядом, в виде мертвого тела.

- Жедяй отвечал за сохранность моего груза на корабле, - продолжил тем временем Моретти. – И вдруг я узнаю, что он исчез - испарился. Среди сошедших на берег его имя не значилось, среди оставшихся на борту тоже. Но как же так? Я человек деловой, не привык пускать дела на самотек, а уж тем более терпеть убытки, поэтому отправил надежных ребят в порт, разузнать что к чему. Проблем с этим не возникло: оставшийся без работы экипаж корабля охотно поделился нужной информацией. Выяснилось, что Жедяей и еще парочка матросов не вернулась с острова Святой Мади. Но что самое интересное, - тут Моретти наклонился вперед и по-заговорщицки зашептал, - что самое интересное, вместе с ними пропал некий пассажир, барон по фамилии Дудиков. «Ладно», – сказал я себе, - «ребята упились вусмерть и стали жертвами местных бандитов, с кем не бывает». Внутренне смирился с потерей товара, как вдруг приходит сообщение, что в моем казино играет Дудиков. Да-да, тот самый Алекс Дудиков, что по утверждениям очевидцев бесследно испарился на острове. Человек, имя которого не значилось в списке прибывших в порт Баненхайма. Так кто же вы: святой дух, путешествующий по воде, аки посуху, а может быть призрак? Откройте истину, не томите.

Вот ведь, треска говяжья… Я взялся онемевшими пальцами за кисть винограда, отщипнул несколько ягод и запихнул в рот. Вкуса не почувствовал, только податливую мякоть, заполнившую рот.

Удовлетворенный произведенным эффектом, Моретти откинулся на спинку дивана. Снова пригубил вина из бокала и принялся ждать. Я знал, что надолго его терпения не хватит, максимум - на пару глотков, потому решил не испытывать кирпичи судьбы на прочность.

- Сига из Ровенска к вашим услугам.

- Сига? – Моретти на миг задумался, нахмурив лоб. – Не тот ли ты безбилетник, что тайком проник на борт?

- Ваша информированность внушает уважение.

- А чего ты хочешь – у меня товаров просрано на полмиллиона, поневоле начнешь вникать, - маска гостеприимного хозяина на миг спала с лица, обнажив реальный облик: решительный и злой. - Значит Сига… Странное имя для человека, скорее на кличку похоже.

- Так она и есть. Я сирота, имени своего не имею.

- Ну тогда рассказывай, Сига из Ровенска, что за херня приключилась на корабле.

Ложь - это настоящее искусство, которому нужно учиться. Я долго набивал шишки пока не выяснил идеальную рецептуру: большие куски правды, очищенны от мелких деталей и приперченные толикой лжи. Данное блюдо можно было подавать бродягам на улице и маститым купцам и холеным бандитам, вроде хозяина «Бубновой Дамы».

Я рассказал все честь по чести, опустив некоторые нюансы: уж извините, не придал им значение или попросту забыл. Так Моретти не узнал про подслушанный разговор Яруша и барона в каюте, про мертвые тела, обнаруженные в заброшенном районе. Сига из Ровенска всю ночь гулял в таверне - спросите кого хотите, а ежели отлучался, то только по великой нужде.

- А документы на имя барона откуда взялись? - задался вполне резонным вопросом Моретти.

Я с самого начала знал слабые места повествования, поэтому искал варианты ответа. Все то время, что говорил, отхлебывая вино или делая вид, что наслаждаюсь ягодами. Виноград и вправду был вкусный, вот только пропихивать мякоть в глотку приходилось с трудом.

- Откуда грамотка-то? Грамотку я стащил.

- Неужели барон ничего не заметил? – в словах собеседника прозвучало плохо скрываемое сомнение.

- Трезвым может быть и заметил, но после того, как капитан ввел запрет на азартные игры, барон принялся чудить. Мог целыми днями в каюте сидеть, не высовывая носа наружу, а ежели выйдет - обязательно скандал устроит: то марсового на дуэль вызовет, то возжелает искупаться. Сколько раз его светлость полуголого на шканцах ловили, норовящего сигануть за борт. Барон одёжку прямо по палубе раскидывал, а я за ним бегал и собирал. Вот тогда-то документы из кармана камзола и стащил… Ну и монет по мелочи.

Моретти согласно кивнул:

- Наслышан о его чудачествах.

- Я и говорю, где же это видано, чтобы его светлость с пьяной матросней дружбу водил, да еще и пивом угощал забесплатно. Ладно на корабле, когда особого выбора не имеется, но на острове-то зачем? В городе, где полно других развлечений?

Хозяин кабинета откинулся на спинку дивана и принялся созерцать потолок, явно что-то обдумывая. Я же покрепче обхватил бокал, пытаясь унять дрожь в пальцах. За все время половины не выпил, цедя вино буквально по каплям.

- Сам-то что думаешь, почему барон с ума сошел?

- Может океанские просторы в печенку въелись, а может…, - я повернул голову и с большим сомнением посмотрел в сторону охранника.

- Можешь говорить, здесь все свои, - мигом отреагировал Моретти.

- Сдается мне, нечисто дело с барончиком нашим. Иначе зачем чернецы за «Оливковой ветвью» погнались? Всех в трюм посадили и принялись по одному на допрос вызывать, про Дудикова выспрашивать.

- И каюту баронскую неизвестные вскрыли, - задумчиво добавил Моретти

- И налет на гостиничный номер устроили, перевернув все вверх дном, - добавил я. Наклонился вперед и, опершись локтями о колени, зашептал. – Тут и дураку понятно, что они искали. Ротейры, как на палубу попали, словно белены объелись: глаза на выкате, слюна из пасти капает.

- Ротейры?

- Псы церковные, натасканные на поиски божественных артефактов. Их еще называют Печатями Джа, - я сотворил рукой отвод от злых чар. - Да убережет Всеотец Всемилостивейший от вечного проклятия.

- Монополь, - произнес Моретти задумчиво. Допив остатки вина, отставил бокал в сторону. Встал с дивана и медленным шагом прошелся по комнате. – А что, может быть… может быть…

- Только имеется в деле одна заковырка, - спешно добавил я. – Как барон смог протащить на борт корабля божественный артефакт? Чернецы на таможне зверствуют: каждую утлую лодчонку проверяют, не говоря уж про большие корабли. И помогают в том церковные псы, способные крупинку Печати за милю учуять.

- Крупинку? – Моретти хмыкнул. - Я слышал, на старом континенте находили куда более весомые слитки.

- Всякое говорят, только лично никто не видел, а ежели и видел… Сами понимаете, чем подобное признание может грозить.

- Да уж, чернецов трудно обвинить в нерешительности, - хозяин кабинета хмыкнул. Открыл верхний ящик и извлек наружу небольшой предмет. Я и глазом моргнуть не успел, как он кинул его в мою сторону. Едва поймать успел.

- Ловок, - с одобрением заметил Моретти. – Здесь ровно две тысячи кредитов.

Это деньги? Я поднес к глазам свернутые в трубочку банкноты, пытаясь убедить себя в обратном. Но нет, они даже запах имели специфический - тяжелый.

- Настоящие, не сомневайся. Семья Моретти хорошо платит тем, кто умеет быть полезен.

- Но две тысячи?

Матео благосклонно улыбнулся.

- О, поверь, это такие мелочи. Две тысячи, десять - их может быть гораздо больше. Разумеется, при условии, что сможешь проявить себя. Мы щедры к членам нашей семьи.

Слово семья неприятно резануло слух. Они что, хотят усыновить меня? Бред какой-то… С чего бы уважаемым людям брать под опеку отбросов общества, вроде Сиги? Нет, тут скорее речь идет о местных понятиях. Называют же чернецы друг друга братьями, таковыми не являясь.

- Помоги нам, Сига из Ровенска. Раздобудь информацию, которая поможет выйти на монополь или, как принято говорить у вас, Печать Джа.

- А если она осталась на островах?

- Хоть на островах, хоть утопленная в порту - мы заплатим за любую имеющуюся информацию. А если она окажется очень полезной, - Матео сделал ударение на предпоследнем слове, - мы примем тебя в семью. Даю слово Моретти.

Я всегда мечтал о семье. Сколько раз мелким пацаненком представлял, как придет за мною мама - красивая королева из сказки, и папа – благородный рыцарь. Как обнимут они меня и заберут домой. В место, где будет мягкая постель и крыша над головой. И где не буду пытаться заснуть, мучаясь от боли в пустом желудке.

Матео Моретти ни разу не походил на представления о семейном счастье. Да чего там, он даже на знакомца не тянул. Скорее на хитрого расчетливого лиса из сказки, которому палец в рот не клади. Поэтому, когда он указал на дверь, я с облегчением поднялся.

- Напомните, господин барон, где вы остановились? – прозвучал голос, стоило подойти к порогу.

- В «Матушке Гусыне».

- Дорогая гостиница, - после некоторой паузы ответил хозяин кабинета, – очень дорогая.

Жилистая рука охранника опустилась на дверную ручку, перегородив проход. Стало не по себе, настолько, что от внезапного приступа страха скрутило кишки.

- Так это… говорю же, когда документы у барона стащил, заодно и монеты прикарманил.

- В гостинице чем расплачивался, монетами?

Бежать… срочно бежать, но куда? В глухом подвале даже окон не имелось, зато были поджарые охранники, с хищным взглядом пятнистого лепарда.

Проглотив подкативший к горлу ком, я затараторил:

- Почему монетами, я их на бумажные обменял. Когда в порт прибыл, тогда и обменял. У одного местного перекупщика.

- Что за человек?

- Не знаю, стоял там какой-то. Все интересовался - чего привезли и не хотим ли продать.

- Обменял по какому курсу?

- За золотую крону тысячу кредитов, за серебрушку двести.

- Обманули вас, господин барон, - с издевкой произнес голос за спиной, - раз в десять.

- Так это, монеты не полновесные были, ежели бы…

- До встречи, господин барон.

Дверь распахнулась и меня выпустили: пока не на свободу, всего лишь в длинный коридор. Тут же подлетел угодливый служка, ожидавший за дверью.

- Если желаете продолжить игру, только скажите. Господин Моретти предоставил доступ ко второму залу…

К осьмипалым демонам гребаный покер – наигрался на годы вперед.

Если бы утром сказали, что я останусь недовольным выигрышем в восемьдесят семь кредитов, рассмеялся бы в лицо. И подарок в две тысячи душу не грел.

Шантру разбери, что творится вокруг потерянной Печати. Сначала церковники аркан на шею накинули или скорее на спину, теперь вот местные бандюганы заинтересовались. Именно, что бандюганы… Не ввели в заблуждение ни красивая одежда, ни утонченные манеры господина Моретти. Навидался я таких: благородных из себя корчат, а у самих руки по локоть в крови. Виноградом угощают, вино подливают, сладкими речами потчуют про то, как сладко будет, коли на службу к ним решишься пойти. Только ложь все это – от начала до конца. Не будет сладкой жизни ни от церковников, ни от уголовников. Добьются своего, а потом избавятся от Сиги, как от старой клячи, отпахавшей положенный срок.

Я зашел в первую попавшуюся забегаловку. Заказал кусок баранины в яблочном соку. Обглодал мясо до косточки, но даже вкуса не почувствовал. Вся прелесть жизни куда-то испарилась. Не радовали больше красивые здание и широкие улицы, диковинные повозки и платья местных барышень, кокетливо обнажающих плечи. Цвета мира поблекли под тяжестью проблем. Петля затягивалась все туже и туже, и я уже не видел возможности вырваться на свободу. Прикончат… точно прикончат, не одни так другие.

Не помню, как взбежал по ступенькам крыльца. Распахнул створки дверей и оказался в прихожей «Матушки Гусыни». Быстрым шагом миновал стойку, но подняться на второй этаж не успел.

- Господин барон, господин барон, к вам посетитель, - раздался голос портье.

Я остановился, опершись рукой о перила. Чернецы, местные уголовники – кого еще не хватает для полноты счастья?

Вишек подбежал ко мне и тихо заговорил:

- Пришел и снял гостевую комнату на три часа… Тот самый с рассечённой бровью, что вчера вашей личностью изволил интересоваться. С ним молодая дама: одетая элегантно, украшения – чистое золото, приправленное драгоценными каменьями. Явно фамильное, работы старых мастеров. Уж поверьте, я в этом разбираюсь.

- Только двое?

- Да, мужчина и женщина. Дама из числа благородных, а этот с рассеченной бровью при ней вроде охранника.

- С чего взял, что благородная?

- Так я же говорю, украшение фамильное. Такое на улице не купишь. И манеры… сами знаете, породу не спрячешь.

Я извлек из кармана банкноту и, не глядя, сунул в подставленную ладонь. Судя по округлившимся глазам портье, цифра на бумажке оказалась немаленькой. Да что уж теперь мелочиться.

- Проводи.

Служка зашагал впереди - я за ним, засунув пальцы за пояс. В тысячный раз пожалел, что не озаботился покупкой ножа.

Мы прошли через дверь под лестницей, миновав длинную залу, напоминающую общественную приемную при кабинете важного чиновника: ряд стульев вдоль стены, несколько столов по центру. Не хватало лишь портретов важных господ и загаженного пола от плевков многочисленных посетителей.

Подошли к двери, покрытой незамысловатой вязью рисунка. Портье положил пальцы на изогнутую ручку и замер в ожидании дальнейших распоряжений. Вон как старается за деньгу. Интересно, если сверху сотню накинуть, подошву сапог вылежит?

- Погоди, - я засунул руку в карман и извлек на свет очередную банкноту. – Здесь на горячую ванну, а что останется, местным девкам раздашь за уборку номера.

Портье схватился за цветастую бумажку, дернул, но так и не смог вытащить из моих пальцев.

- Местным девкам, ты понял? – повторил я. И только дождавшись ответного кивка, отпустил край банкноты. – А теперь открывай.

Двум смертям не бывать, так чего бояться?

Глава 8. Дорогая сестрица

- Его светлость барон Алекс Дудиков, - провозгласил служка, первым зашедший в комнату. Сделал это торжественно, словно являлся не портье в гостином дворе, а распорядителем званого вечера в благородном доме. Только что палкой об пол не ударил, привлекая всеобщее внимание.

Ожидающие в гостевой люди к подобному представлению отнеслись спокойно. Сидящая в кресле дама даже головы не соизволила повернуть, а мужчина одарил долгим изучающим взглядом. Он дождался, когда дверь за портье закроется и только после этого поднялся на встречу.

Вишек вполне точно описал его: высокий рост, щеголеватые усики и рассечённая на две неровные части бровь. Едва заметная полоска шрама начинала свой путь от правого глаза и терялась в густой шевелюре, изрядно побитой сединой. Что же касаемо манер, и здесь портье не ошибся: в каждом движении гостя чувствовалась военная выучка и дисциплина.

Он отмерил шаги и замер напротив, не испытывая к барону, то бишь ко мне дружелюбных намерений. Прищурил глаза, словно выбирая в какую скулу ударить.

- С кем имею честь разговаривать? - выдавил я с заметной ленцой, пытаясь копировать манеру покойного барона. Но вместо приветственного слова услышал:

- Руки поднял.

- Чего?

Я не ошибся, господин все же ударил, но в качестве мишени выбрал не лицо, а живот. Резкая боль заставила согнуться пополам. Пока хватал губами воздух, меня быстро обыскали: вытащили из кармана расстегнутого сюртука грамоту и пачку банкнот. Впрочем, последнее господина с военной выправкой не заинтересовало – деньги оказались брошенными на пол, а документы он передал барышне.

- Что за херня… - попытался я возмутиться и тут же крепкая ладонь схватила за волосы. С силой дернула, заставив задрать лицо к потолку. Вот только потолка я не увидел, вместо него на меня уставились наполненные холодной яростью глаза.

- Скажешь хоть слово, и местные слуги устанут оттирать пятна крови.

Я лишь заморгал в ответ, чувствуя, как от боли начинают слезиться глаза.

Из глубины комнаты долетел шорох разворачиваемой бумаги. Спустя мгновенье женский голос произнес:

- Документы выданы на имя Алекса Дудикова. Подпись его, по крайней мере похожа и гербовая печать министерства… Гаскинс, не могли бы вы посмотреть.

- Только попробуй дернуться, - произнес мужчина и отпустил волосы. Я тут же схватился за шею, и принялся разминать занывшие от напряжения позвонки. Вот ведь, шантру… С виду благообразный господин, а судя по замашкам сущий разбойник. Едва голову не свернул.

Пока приходил в себя - мужчина, названный именем Гаскинс, подошел к столу: взялся за грамоту и принялся изучать. Даже на свет поднял, пытаясь разглядеть невидимые знаки. Ходили слухи, что документы подданных Аустрийской империи имели специальные магические символы. Только ложь все это. Сколько раз я разглядывал бумаги: и под лучами солнца и под разными светильниками. Нет там ничего, кроме древесных волокон и помятостей.

- Похоже на оригинал, - наконец произнес он. Посмотрел на меня, на прислоненную к камину трость с железным набалдашником, потом снова на меня.

- Не надо, - прошептал я, – мы же цивилизованные люди, обо всем сможем договориться.

- А кто сказал, что мы собираемся договариваться? – тяжелая трость оказалась в руках мужчины. Такой черепушку проломить, проще пареной репы.

И тогда я рванул к оставшейся за спиной двери. Дернул за ручку и понял, что та заперта. Вишек – продажная душонка… Интересно, за сколько кредитов он согласился щелкнуть замком с той стороны? Ну ничего, я еще доберусь до твоей глотки, если в живых останусь…

Тень за спиной увеличивалась в размерах. Я развернулся, готовый встретить противника лицом, но покачивающаяся в ладонях трость мигом лишила решимости. Путь к единственному окну оказался перекрыт, поэтому я бросился налево, в сторону небольшого столика. Сбил по пути стул, сам едва не упал, с трудом сохранив равновесие. Схватил со столешницы подсвечник, оказавшийся на удивление легким. Покачал вновь приобретенным оружием в ладони, примериваясь для броска.

Мужчина в ответ многообещающе улыбнулся. Постучал набалдашником по открытой ладони. Расстояние между нами разделял лишь декоративный столик – сомнительное препятствие, учитывая невеликие размеры. А что если…

- Гаскинс, достаточно, - женский голос прозвучал неожиданно громко.

- Баронесса, вы же не собираетесь его отпустить?

- Я сказала хватит.

И Гаскинс послушался, нехотя опустив трость.

- А тебе, - шляпка качнулась в мою сторону, - предлагаю все честно рассказать. И поверь, другого шанса не предвидится.

Ну надо же, какие мы грозные, а голосок-то дрожит. Не от страха, скорее от волнения.

Я помялся для вида и произнес:

- Какие будут гарантии?

- Гарантии? Тебе нужны гарантии, щенок?! – завелся притихший было мужчина. Двинулся вперед и снова был остановлен:

- Гаскинс, здесь я говорю!

Тот пробурчал нечто невразумительное, но спорить не стал.

- Баронесса, какой у вас непослушный слуга.

Дама предпочла не заметить отпущенной колкости, а вот изуродованная бровь мужчины дернулась. Давай, понервничай-понервничай, цепной пес. Насмотрелся я на таких: пока хозяйка не велит, будешь стоять и помалкивать.

- Моего слова в качестве гарантии хватит? – произнесла женщина.

- Прошу всемилостивейше простить, а вы, собственно, кто?

Широкие поля шляпки вновь качнулись.

- Баронесса Дудикова. Этого достаточно или нужно поклясться?

Что за чепуха? Откуда здесь, в три девять земель за мировым океаном взялся еще один Дудиков, точнее взялась. Обманывает? Нет, не похоже… ни к чему ей это. И без того весь расклад на руках. Это я заперт с подсвечником в углу, а она сидит в кресле, прямая как стрела. Жаль, что глаз не видно: широкополая шляпа скрывала половину лица.

- Вы супружница барона?

- Тебя это не касается, - резко оборвали меня. – Так что? Принимаешь данное мною слово или продолжишь бегать по комнате?

Я поставил подсвечник обратно на стол. Улыбнулся замершему Гаскинсу и развел ладони, демонстрируя миролюбивые намерения. Пришлось цепному псу госпожи повиноваться и освободить проход.

- Только попробуй, - прошептал он, когда я проходил мимо. Чего пробовать, Гаскинс не уточнил, но сжатая в кулаке трость не оставляла простора для фантазии. Прибьет, как пить дать - прибьет, дай только повод.

Я пересек комнату и уселся в пустующее кресло. Сидящая напротив дама приподняла голову и мне удалось разглядеть её лицо. Тонкие, чуть поджатые губы, прямой нос - не маленький, но и не большой, с едва заметной горбинкой, придающей внешности аристократические черты. Излишне светлая кожа могла быть как подарком природы, так и результатом неумеренного использования белил. Но особенно впечатлил взгляд: острый и внимательный, не оставляющий желания шутить. Что и говорить, дама далека от образа легковесной кокетки, столь свойственного девушкам её возраста - она была молода. Трудно сказать, насколько, но если и старше меня, то немногим.

За креслом послышались шаги – Гаскинс занял позицию за спиной. Я буквально затылком чувствовал его присутствие, но оглядываться не стал. Ни к чему лишний раз дергаться, демонстрируя неуверенность. Вместо этого предпочел одарить баронессу лучшей из имеющихся в арсенале улыбок. Увы, девушка осталась холодна к оказанным знакам внимания.

- Потрудись объяснить, кто ты такой и откуда у тебя документы моего брата?

Все-таки брата…

Я вздохнул, приведя мысли в порядок и начал самозабвенно готовить куски поджаренной правды, сдобренные специями недосказанности и обильно политые соусом лжи. По всему выходило, что Сига из Ровенска несчастная жертва обстоятельств. Грамотку не крал, а получил от церковников: точнее её всучили силой, приказав играть роль барона. И попробуй тут откажись, когда на спине горячим клеймом горит заклятье аркана.

Получилась вполне удобоваримая стряпня, которую проглотишь в один заход и не поморщишься, но сидящая напротив баронесса осталась недовольна.

- Ты ему веришь, Гаскинс?

- Ни единому слову.

- Подождите-подождите, - затараторил я, затылком ощущая нависший набалдашник трости. – Вы скажите, что не устраивает?

- Твоя ложь!

- Нет никакой лжи, я говорю чистейшую правду. Если хотите, можете проверить.

- И как, по-твоему, я должна это сделать? Сотворить магию? Сжечь благовония в полную луну, водить пассы руками, приговаривая заклятие на мертвом языке? - баронесса хмыкнула. - Юноша, рассказы про злобных чернецов можешь оставить доверчивым дурочкам, а я дама науки, верю в природу материи и цифр, а не в ваш этот… аркан.

- Не понимаете, - обреченно вздохнул я.

- Не понимаю, - призналась девушка и широкие поля шляпки покачнулись. - Что за сила способна обездвижить человека на расстоянии? Гаскинс, ты слышал о подобной чепухе?

- Яд южных змей может вызвать паралич дыхательной мускулатуры. Если им смазать кончики стрел или дротиков для духовой трубки.

- О, тогда может в тебя стреляли из лука? Срочно добавь новые подробности в рассказ, чтобы он стал выглядеть чуточку правдоподобней.

Я промолчал, понимая, что спорить бесполезно. Скепсис неверующих неизлечим, им хоть самого Всеотца предъяви в доказательство, всё равно останутся при своем.

- Как там тебя зовут - Сигма? Так вот признай, Сигма из глубокой дыры, что эти документы, - девушка демонстративно покачала грамотой, - никто силой не вручал. Не было грозных братьев в черных балахонах - ты их выдумал, а бумаги украл.

- И каким образом?

- Самым обыкновенным, стащил с мертвецки пьяного тела. О, поверь, я прекрасно знаю Алекса. Мой непутевый братец снова загулял, забыв обо всем на свете. Умудрился застрять на затерянных в океане островах. Ну ничего, через пару недель, когда закончатся деньги – он непременно очухается и сядет на ближайший корабль до Баненхайма.

- Если только его не прирезал, - добавил стоящий за спиной Гаскинс. – Ваша светлость, вы на рожу его бандитскую посмотрите.

- Что за поклеп?! – возмутился я. – Да я вор, и что с того? Щипачи уважаемая профессия и к душегубам никоим образом не причастна. Наше главное оружие – ловкость пальцев. Или думаете, убить человека столь же просто, как и чихнуть?

- Для тебя да, - снова подал голос Гаскинс, а на губах баронессы заиграла презрительная улыбка. Глумятся, но ничего сейчас я сотру ухмылочку с одного прелестного личика.

- Вот вы здесь сидите, умную из себя строите, а до элементарных вещей додуматься не смогли. Устроили за мною слежку, а экипаж «Оливковой ветви» почему не допросили? Они который день в порту сидят – квасят. Готовые за пару кружек пива все рассказать.

- У меня нет времени на пьяную матросню.

- Конечно, мы все из себя такие благородные, - я попытался наклониться вперед, но пальцы Гасконса тут же вцепились в плечо и с силой вернули обратно. – А хотите, я еще одну вещь расскажу? О том, что перевозил ваш братец?

Боги, до чего же приятно наблюдать за изменениями в лице баронессы. Тревога, удивление и даже подобие испуга промелькнуло на миленькой мордашке.

- Вы не обратили внимание на ту часть рассказа, которая касалась черных парусов. Знаете, для чего церковникам псы?

Её светлость нахмурила брови, а невидимый Гаскинс ответил из-за спины:

- Чтобы загонять еретиков.

- Не только. Их основная обязанность в том, чтобы находить божественные камни, называемые Печатями Джа.

- Какая несусветная чушь. Собаки не способны учуять объекты, не имеющие стойкого запаха.

И вот тут я по-настоящему завелся. Ловить на лжи, ещё куда не шло, но подвергать сомнению истину?

- Профаны! - закричал я. – Сразу видать, все из себя благородные. Что, пьяную матросню происхождение допросить не позволяет? Брезгливые больно? Если уж взялись заниматься контрабандой, то будьте любезны вываляться в грязи. Это вам не великосветский раут, здесь чистенькими остаться не получится.

Пальцы Гаскинса железной хваткой впились в ключицу, и я вынужден был заткнуться. Хотя многое не успел рассказать: и про умные книжки, которые читать мало, и про мир, который стоит своими глазами увидеть, если уж людям на слово не верите.

- Делайте, что хотите, - прошипел я, вынужденный подчиниться. Бессильно откинулся на спинку кресла и затих, ожидая чужого вердикта. Плевать, все равно убьют: не те, так другие. Нет спокойной жизни, пока заклятье аркана начертано на спине.

Баронесса вопросительно уставилась на Гаскинса.

- Что с рукой? - поинтересовался тот.

- Я же сказал – чернецы.

- Покажи!

Пришлось разматывать тряпицу, демонстрируя укороченный мизинец.

- Рубец свежий, не больше недели, - констатировал мужчина, – допустим в этом ты не соврал.

Он допускает, надо же…

- Может ваша светлость хочет убедиться?

Баронесса спешно отвела глаза, не желая лицезреть искалеченный палец. Я же получил сильный удар тростью по вытянутой руке. До чего же больно - Гаскинс, сука…

Пока скрипел зубами от злости, потирая ушибленное предплечье, баронесса с подручным перекинулись парой слов.

- Воришка утверждает, что в этом деле замешаны чернецы, и им хватило наглости поселиться в городе.

- Предлагаете посетить их?

- Ваша светлость, я не вижу другого выхода. Из всех имеющихся зацепок эта единственная, что осталась.

- Хорошо, - девушка бросила быстрый взгляд на наручные часы. – Девять вечера, еще не слишком поздно. Мы успеем…

- Нет, госпожа, я поеду один. Точнее вот с этим..., - набалдашник трости коснулся моего затылка.

- Но это может быть опасно?

- Баронесса, неужели вы полагаете, что я не управлюсь с обряженными в рясы фанатиками?

Девушка на мгновенье задумалась, но все же кивнула:

- Я буду ждать вашего возвращения, Гаскинс.

Боги, до чего же трогательно… аж тошнит.

От «Матушки Гусыни» до переулка, где остановилась на постой церковная братия, было сорок минут ходьбы. Я нацелился на долгую прогулку, но Гаскинс поступил проще – он вызвал экипаж.

Так я впервые очутился в самодвижущейся повозке: с отбитой рукой и упершимся в бок дулом.

- Знаешь, что такое револьвер? – тихо произнес мой сопровождающий. – Стоит нажать на крючок и не один шаман не спасет никчемную воровскую жизнь.

- Ведунья, - поправил я спутника.

- Что? - не понял тот.

- Шаманы живут на южных островах, а на старом континенте ведуньи. Книжки нужно читать.

В Гаскинсе раздражало всё, начиная от одежды и заканчивая манерами. Его запредельная надменность и невежество, граничащее с глупостью. Дурацкая трость и рассечённая бровь, а ещё щегольские усики в солидном возрасте, когда каждому уважающему себя мужчине положено носить бороду.

«Обряженные в рясы фанатики» - надо же такое ляпнуть. Справится он с ними, как же… Псы Церкви - это не изнеженные храмовники в золотых одеяниях, читающие скучные проповеди по выходным. Псы Церкви - это воины. Их готовили в закрытых школах, сызмальства обучая тактике ведения боя: на кулаках, на мечах, на копиях. Самая сильная армия на континенте принадлежала именно Церкви, а не Астрийской империи, как некоторые ошибочно полагали. И вздумай чернецы захватить мир… они и так им владели, густой тенью за спинами властителей. По слухам сама королева-мать, на что женщина властная, и та была вынуждена считаться с мнением Церкви, дабы не закончить, как Карл Беспутный.

Сей муж царствовал полвека назад и прославился тем, что вышвырнул чернецов из королевства, объявив вне закона. Через год его не стало, а некогда могучая страна, раздираемая внутренними противоречиями, развалилась на множество баронств. Семейное древо великого правителя было выкорчевано под корень, не осталось никого из ближайших родственников, вплоть до третьего колена. Вот так действовала церковная братия, где хитростью и интригами, а где и прямой силой. Видел я, как чернецы работают. Видел, потому и не желал переступать им дорогу, даже здесь - за миллионы лиг от старого континента. Для Церкви большая вода не проблема, надо будет и через океан достанут: длинным ножом, ядом или магическим заклятием.

Гаскинс, всю жизнь проживший в Новом Свете, этого не знал. Он слишком полагался на «ревульвер», толком не понимая, какой силе противостоит. Не толпе религиозных фанатиков, а хорошо сплоченной организации, созданной тысячи лет назад. Ходили слухи про огромные подземные залы, забитые книгами. Библиотеки, где хранились манускрипты, когда-либо написанные человечеством, в том числе и запретные магические. Никто в целом мире не обладал подобными знаниями, а наивный Гаскинс верил в пистоль. И кто я такой, чтобы его разубеждать. Муха сама летит в паутину, где её поджидал жирный паук. Мне же оставалось только надеяться , что чернецы останутся довольны исполненным поручением.

«Нас не волнует выбор средств, который ты будешь использовать для достижения цели», - внушал брат Изакис. – «Приведи нас к покупателю или покупателя к нам.

«И тогда вы меня отпустите?»

«Ты сначала приведи, а там посмотрим…»

Уйдя с головой в воспоминания, я и не заметил, как мы прибыли на место. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, мечтал насладиться поездкой в самоходной повозке. Воображал себя сидящим в кожаном кресле, где ветер треплет волосы, а встречные девицы ахают и охают от восхищения, завидев заморского щеголя в дорогом костюме. Кто же знал, что первая поездка выйдет под дулом пистоля.

- Фонарный переулок, как и просили, - провозгласил сидящий впереди возница, – с вас двенадцать кредитов.

Гаскинс сунул бумажку в протянутую ладонь и кивнул мне «мол давай, на выход». Я спрыгнул на мостовую и огляделся. Странно, но в прошлый раз это место показалось другим, более престижным что ли. Может причина была в плохом ночном освещении, а может в том, что успел погулять по городу и теперь была возможность сравнить.

Фонарный переулок находился в промышленном районе города, ближе ко порту. Здесь всё было утыкано мастерскими и коробками складов, огороженными уродливыми заборами. А еще имелись жилые дома, больше похожие на деревянные лачуги, пахнущие прелым деревом и дерьмом. К ним не прилагалось ни дворика, ни участка, лишь одинокие лавочки жались к стенам, словно дрожащие псы, испугавшиеся громады складов через дорогу. Судя по зачищенной неподалеку площадке, скоро и от них ничего не останется. Дельцы скупали припортовую землю, снося ветхие строения.

И вот в столь «прекрасном» уголке снимали дом братья-чернецы. Они могли позволить себе все что угодно, начиная от номера в гостином дворе и заканчивая роскошными апартаментами в центре города. Но отчего-то выбрали полуразваленную лачугу на окраине.

Ствол пистоля толкнул в бок.

- Показывай, который дом.

- А чего показывать - вон он, с табличкой номер семь.

- Двигай!

Гаскинс заметно нервничал: бисеринки пота, выступили на его лбу.

- Сударь, вы бы «ревульвер» убрали от греха подальше, а то невзначай нажмете на крючок.

- Кому сказано, пошёл.

Каков глупец… Я сто раз мог сбежать, когда ехали в повозке. Сигануть за борт труда не составляло и попробуй тогда, попади в движущуюся мишень, ежели солнце опустилось за горизонт, а света фонарей недостаточно. Даже на центральных улицах хватало темных закоулков, что уж говорить про окраину.

Я обошел расплывшуюся на мостовой лужу и зашагал прямиком к дому. На первом этаже горел свет. Сквозь плотно задернутые занавески проступали расплывчатые тени, вроде растений в горшочке.

- Без шуток, - напомнил голос за спиной.

Да какие уж тут шутки.

Подошел к двери и постучал. Прислушался, но кроме шума далеких улиц ничего не услышал. По соседству забрехал старый пес: лениво, без азарта. Я постучал и вновь - тишина. Собрался постучать раз в третий, но тут не выдержал Гаскинс - протянул руку и нажал на неприметный выступ возле косяка. Неприятная трель резанула по ушам.

Всё время забываю про здешние приспособления. В домах Ровенска колокольчики над порогом висели и то не у всех, а в Новом Свете – звонки. Проделки шантру, не иначе. Порою они издавали столь отвратные звуки, что хотелось заткнуть уши, и слышимость на пять домов окрест.

За дверью раздались шаги. Я спиною почувствовал, как напрягся Гаскинс, точнее ребрами, в которые вдавили ствол.

- Кто? – раздался дребезжащий старушечий голос.

- Доброго вечерочку, милейшая. Мы к вашим жильцам в гости пришли.

Замок щелкнул и сквозь прореху показалось морщинистое лицо: темное, с пигментными пятнами на дряблых щеках. Подслеповато сощурив глаза, женщина уставилась на нас:

- Вам чего, комнату снять? На ночь али как?

- Бабуля, вы неправильно поняли. Нам бы с жильцами переговорить: с теми, кто у вас второй этаж снимает.

- Нет никого.

- Как нет? – удивился я.

- Так нет… Вчера расплатились и съехали.

- Подождите, бабуля, вы чего-то путаете. Не могли они просто съехать. Квартировалось два человека: один лысый такой с татуировкой на шее, другой важный весь из себя.

- Вот который лысый, тот и расплатился, - подтвердила старушка. – Постоянно мальчонок к себе водил, то одного притащит с улицы, то другого: тощих голодранцев, аж страшно глядеть. – Водянистые глаза хозяйки подозрительно сощурились. Она окинула нас долгим взглядом, после чего недовольно произнесла: – тоже поди из этих?

- Из каких? - не понял я.

- Двадцатка за ночь и не кредитом меньше.

- Бабуля, мы не хотим снимать комнату.

Зря я по поводу аренды заговорил. Зловредная старушка, потеряв всяческий интерес, с силой захлопнула дверь. Защелкали замки и многочисленные засовы.

- Нам бы только узнать, - закончил я фразу в пустоту.

Признаться, разного ожидал, вплоть до смертоубийства, но чтобы братья съехали не предупредив… И как теперь быть с клиентом, которого требовалось привести? А со мною? Кто снимет проклятый аркан со спины? Или продолжать ходить собачкой на привязи, в любую секунду ожидая наказания?

Я затарабанил в дверь, не жалея костяшек.

- Проваливайте, пока полицию не вызвала, - послышался из-за двери раздраженный старушечий голос. – Повадились тут ходить, мужеложцы.

Но я продолжал стучать, пока дуло пистоля не уперлось в спину.

- Заканчивай цирк.

Я оперся ладонью о шершавую поверхность двери. Калечный мизинец отозвался ноющей болью, а из разбитых костяшек выступила кровь. Темный ручеек побежал по руке, пачкая обшлаг сюртука и рукав некогда белоснежной сорочки.

Словно пес на привязи, забытый хозяевами. Сравнимые чувства: и самому не вырваться и не кому отвязать.

- Двигай!

Я послушно оторвался от двери и, подталкиваемый все тем же пистолем, вышел на дорогу.

«И что теперь?» - колыхнулось в голове. Совсем уж лениво, под толстым слоем равнодушия. Наверное, япроизнес мысли в слух, потому как Гаскинс отреагировал.

- Поедешь со мной.

Я с тоской вспомнил о горячей воде, заказанной в номер. Кто знает, когда теперь вернусь в «Матушку Гусыню» и доведется ли вообще. Перед глазами промелькнула физиономия продажного портье, но против ожидания не вызвала никаких эмоций. Мне было все равно…

Понуждаемый тычками, я забрался в очередную самоходную повозку. Всю дорогу только и делал, что пялился в спину извозчика. Где-то там, на краю сознания шумела улица: множеством голосов разговаривала толпа, кричали зазывалы, тренькал проносящийся мимо транспорт. В Ровенске с заходом солнца жизнь замирала, бодрствовали лишь подгулявшие мужички и стражники. Другое дело заокеанский город. Казалось, люди в Баненхайме только того и ждали, когда опустится солнце и можно будет выйти на улицу, подышать свежим воздухом.

В одном месте и вовсе запруда случилась – живой поток перегородил дорогу. Народ то ли шел куда, то ли наоборот – возвращался. Нервный возница долго гудел и матерился, даже выбрался из кабины, в тщетных попытках справиться с людской стихией. Но в конце концов вынужден был смириться, развернув повозку.

- Сделаем крюк, - пояснил он свои действия. И тут же выматерившись, добавил: - известная певичка в город прибыла, Адель эта… Народ, словно с ума посходил, ломится. А куда, спрашивается, ломится, посидеть за пару сотен в дальнем углу? Нет уж спасибо, я своим деньжатам иное применение найду. А если захочу чужого пения услышать, жену попрошу, она у меня еще та мастерица языком работать. Если вы понимаете, о чем я, – возница довольно хохотнул.

О том, что она много болтает или о том, что хороша в постели? Судя по недовольной физиономии Гаскинса, верно было второе. Остаток дороги он продолжал морщится, а возница все трещал и трещал без умолку: про прохожих, не уступающих глупостью целому стаду твердолобых баранов и городских управителей, только и мечтающих, как бы попроворнее забраться в карман простого работяги.

Я слушал краем уха, полностью погруженный в собственные проблемы:

«И что теперь? Кто снимет проклятие аркана? Или так и ходить до конца дней своих с ощущением зуда промеж лопаток. Что там братья-чернецы говорили по поводу запретов: никаких женщин, никакой выпивки? Уж лучше сразу в петлю, чем так жить».

Конечным пунктом поездки оказался престижный район города. Про него еще брат Изакис рассказывал, когда вводил в курс дела.

Добро пожаловать в «Восточные Холмы» - гласила надпись на плакате. Странное название для места, расположенного строго на севере. Рядом была изображена семья: мама, папа и сын – все счастливые, с белозубыми улыбками. Вот бы и мне так… улыбаться.

Когда пришло время сходить, я с трудом выбрался наружу. В глаза ударил яркий свет множества фонарей, цепочкой вытянувшихся вдоль улицы. Редкий транспорт проносился мимо, стараясь лишний раз не шуметь. По дорожкам, выложенным из плитки, прогуливались степенные граждане. Никто никуда не спешил и не торопился. Время словно замерло в этом месте, давая возможность насладиться жизнью: красивыми фасадами домов, подстриженными кустами и сочными лужайками.

В центральном районе из растительности была лишь чахлая трава, да и та с трудом пробивалась сквозь нагромождения из кирпича и бетона. В «Восточных холмах» ситуация обстояла иначе. Здесь улицы буквально утопали в зелени, куда не кинь взгляд, кругом лужайки и деревья. Встречались и настоящие исполины, вроде раскидистого дуба, росшего через дорогу. Могучий, покрытый трещинами ствол внушал уважение. Сразу видно, что старичок успел пережить не одно поколение снующих под кроною людей.

- Двигай! - пистоль подтолкнул меня по направлению к неприметному дому, спрятанному в глубине сада. Скромное двухэтажное строение с флигелем из темной древесины, отстоящим чуть в стороне. Обыкновенно в таком жила прислуга или гости. Я было направился туда, но ствол пистоля снова уперся в мои ребра.

- Налево! - приказал Гаскинс.

Пришлось безропотно повиноваться. Я зашагал по дорожке, покрытой красным крошевом, похожим на битый кирпич. Первым поднялся по ступенькам и замер на крыльце, ожидая дальнейших распоряжений.

- Как там тебя зовут? – поинтересовался голос за спиной. – Сига? Так вот, Сига, я бы на твоем месте не дергался. Будь паинькой, если хочешь остаться в живых.

Наивный… Он даже не представлял, что за страшное оружие притащил в дом. Каждому в Ровенске была известна легенда про горную крепость князя Полеского.

Живший без малого двести лет назад правитель взбунтовался против Церкви. Поссорился с одним из местных храмовников, отказавшись платить налоги. Тогда согнали чернецы армию и взяли крепость в осаду, считавшуюся до сей поры неприступной. Её стены возвышались на скалистом уступе, окруженные с одной стороны обрывом, с другой - бурными потоками горной реки. Лишь узкая тропа вела к центральным воротам. Незаметно не подберешься, числом не возьмешь. Да и не собирались чернецы идти в лобовую атаку.

Уже через несколько дней раздался громкий взрыв, обрушив часть каменной кладки. Защитники не знали, куда бежать: то ли гасить пожары, вспыхнувшие одновременно в разных местах, то ли драться с чернецами, ринувшимися на штурм. В итоге не сделали ни того, не другого. Некогда неприступное гнездо князя Полеского сгорело дотла, а те несчастные, кому довелось выжить, испытали всю тяжесть церковного гнева: начиная от кольев и дыбы и заканчивая залитым в глотку свинцом.

Многое учел мятежный князь: и высокие стены, и запасы провизии. Про одно он не знал: про количество слуг, носящих клеймо аркана на спине. Один из них вспыхнул факелом возле бочек с порохом, другой под сводами крыши, вопя от ужаса и разнося жаркое пламя.

Может Сиги из Ровенска тоже уготована участь живого факела? А ну как переступит порог дома и займется огнем.

Сорочка сделалась насквозь мокрой из-за выступившего пота. Кожа меж лопатками засвербела в ожидании неизбежного. Боги, до чего же страшно…

Я толком не понял, как оказался внутри. Мир вокруг кружился и плыл, а звуки сделались глухими и далекими, словно доносились из-под толщи воды. До ушей долетели обрывки диалога Гаскинса со слугой:

- … просила зайти, как только освободитесь.

- Где сейчас баронесса?

- Изволит ужинать.

- Передайте её светлости, через десять минут буду.

О боги, молю вас, только не всепоглощающий огонь. Уж лучше в петле болтаться или танцевать с Жанетт, чем ощущать языки жаркого пламени, облизывающего кожу. До чего же страшная и мучительная смерть.

- Двигай вперед! - приказал голос, и я повиновался. Перед глазами замелькали стены коридора: разноцветные пятна картин в рамах, витиеватые узоры на обоях.

- Куда рванул - медленнее, еще медленнее… Стоп, здесь остановись… Головой не вертеть, взгляд в стену. Будь паинькой.

Небольшая дверца в стене открылась. Сильный толчок в спину, и я лечу в темный проем. Болезненный удар в плечо, кувырок, снова удар – я чудом голову не разбил, скатившись вниз по ступенькам. Если бы не природная ловкость…

- Осторожно, здесь лестница, - прозвучал издевательский голос. Дверь с шумом захлопнулась, и я оказался в кромешной тьме: лежащим на полу с задранными вверх ногами.

Гаскинс – гнида великосветская… Перед глазами всплыл образ холеного мужчины с тонкими усиками. Вона как перед баронессой выслуживается: тростью размахивает, пистолем угрожает. И невдомек ему, лихому вояке, что под смертью ходит. Что пожелай Сига, сто раз смог бы порешить. Уж больно медлительным оказался подручный «сестрицы». Пусть скажет спасибо братьям-чернецам с их запретами. Даже ценой собственной жизни Сига из Ровенска не имел права калечить, а уж тем более убивать главную цель. Это была исключительно прерогатива церкви.

Оживят аркан на спине одного неудачливого воришки и спалят вместе с домом. Лучше предупреждения не придумаешь, особенно для тех, кто в теме, и кто способен прочитать послания. А для тех, кто не сумеет, что ж… пускай земля им будет пухом.

Внутри не было ни злости, ни гнева. Ничего не осталось, поэтому я продолжил валяться на полу, безропотно дожидаясь своей участи.

Время шло: тихими голосами, едва слышимыми за дверью, поскрипыванием пола над головой и шорохами в темном углу. Когда вместо жаркого пламени пришел подвальный холод и тело зазнобило, пришлось подняться. Проверил конечности на наличие сломанных костей: вроде цело, не считая опухшей руки - Гаскинс постарался, зараза.

Осторожно переставляя ноги, я начал обход камеры. Вытянув вперед ладони, продвигался на ощупь, скользя пальцами по шершавой поверхности кирпичей. От ледяной кладки закололо в кончиках пальцев. Но это все мелочи, подумаешь, холод. Куда больше заботили голые стены: не было ни многочисленных полок с хозяйственной мелочью, не вбитых в кладку гвоздей со всякой ерундой, вроде веревки. Я и сам толком не понимал, чего ищу. Просто двигался по периметру, ощупывая поверхность.

Помещение оказалось небольшим - вытянутый прямоугольник: двенадцать шагов в длину, шесть в ширину. Никаких закутков и закоулков, только лестница ведущая наверх. Покончив с изучение стен, я переключился на пространство между ними.

Подошва зашкрябала по бетонному полу, поднимая в воздух залежалую пыль. Я чихал, делал мелкий шажок и снова чихал, вытирая выступившие слезы. Хоть бы раз в год поручали слугам прибраться.

Но уже через пару минут я благодарил небеса за всех нерадивых служащих, что существуют на свете. Под ногами звякнул металл, оказавшийся на поверку сломанным фонарем. Я уселся на корточки и принялся копошиться в хламе. Погнутый корпус, острые края разбитого стекла – осторожно… Пальцы наткнулись на проволоку, некогда служившую крепежным элементом. Прекрасно, просто великолепно. Она была настолько тонкой, что попадись в свое время на борту «Оливковой ветви», и не пришлось бы сходить на берег в поисках заколки. Кто знает, как бы тогда все повернулось. Уж точно не сидел бы сейчас на карачках, запертый в темном подвале.

Поднявшись по лестнице, я приложил ухо к двери и прислушался: за стенкой отчетливо тикали часы.

Свет в коридор погашен, поэтому сквозь замочную скважину многого не разглядеть: лишь кусок стены напротив, да контуры висящей картины. Снова сделал паузу, обратившись в слух. Необходимые меры предосторожности в воровском деле. Это только для полных профанов возня с замком кажется тихим делом. Щелчки, металлический скрежет, лязг – слишком громкие звуки в спящем доме. Мне ли этого не знать.

Потому и не тороплюсь. Делаю пару пробных заходов, поднимая один из стопорных штифтов. Замираю, вслушиваясь в тишину, и вновь принимаюсь за дело.

Устройство замка оказалось до того простым, что стало неудобно за беспечного Гаскинса. Хоть бы руки связал для приличия, прежде чем запихивать в подвал.

Механизм сработал и дверь с глухим щелчком открылась. Я осторожно выглянул в коридор. По правую сторону располагалась зала – полукруглое помещение с большими окнами, выглядывающими в сад. Лунный свет очерчивал контуры комнаты, играя бликами на лакированной поверхности мебели. Я даже смог разглядеть подробности, вроде щита над камином и вазы с фруктами на столе.

По левую сторону была темнота. Пускай и не такая непроглядная как в подвале, но все же... Где-то в глубине располагалась прихожая дома с дубовой дверью, ведущей на выход. Верный шанс вырваться на свободу… Хотя какой к осьмипалым демонам шанс. Не подвал держал меня взаперти, и даже не стены дома. Проклятый аркан, невидимым клеймом отпечатавшийся на челе.

Я сделал шаг по направлению к выходу, и нога предательски дрогнула. Кажется, или первые огоньки пламени заплясали на спине? От страха я свалился на пол, свернувшись клубком. Схватился пальцами за первое подвернувшееся: за ножку стула, словно в ней искал спасение. Стиснул зубы, чтобы не завыть от отчаяния, зажмурился и… отпустило. Жаркое покалывание ушло, а я остался валяться на полу, обливаясь ручьями пота.

Проклятые чернецы, играют со мною, что кошка с мышкой. Вам были нужны покупатели – так вот они, приходите и забирайте! Отчего медлите, почему не вламываетесь в дом и не устраиваете погром? Не валите на пол жильцов, не избиваете в кровь, превращая лица в месиво? Куда вы делись, гребаные братья?!

Я с трудом поднялся на дрожащие ноги. Ладонью нащупал спинку стула и судорожно в нее вцепился. Бисеринки пота продолжали скользить по телу. Боги, до чего же страшно, сдохнуть в муках от жаркого пламени. Сам я этого не видел, зато Тишка рассказывал во всех подробностях, как легко занимается тело огнем. Как плавится свечным воском кожа, обнажая шкварчащую человеческую плоть. Как вспыхивают факелом длинные волосы, а лишенные век глаза превращаются в бельма. Сколь быстро обугливаются кости, становясь золой в потухшем костре.

- Если бы поволокли на костер, чтобы ты сделал? – спросил я однажды у Тишки.

- Па-просил па-па…

- П-повесить? – передразнил я заику.

-… па-па…

- По щам отхлестать?

- Д-ду-рак, - привычный к насмешкам Тишка даже не обиделся. – Перед казнью п-положено желание. Я бы медовухи литр па-просил.

- Нахрена? – не понял я.

- Пьяным умирать легче, - ответил за вечно заедающего Тишку Ленька.

- Ерунда…

- А ты вспомни Остапку, ученика лекаря из Борцево. Что он делал, прежде чем больной зуб дернуть?

- Интересовался, водится ли деньга в карманах.

- И чарку наливал, потому как всякому известно - вино боль притупляет.

Притупляет... точно! А если нахлестаться до беспамятства, то и вовсе будет плевать.

Я развернулся в противоположном направлении и побрел в залу. Нашел шкаф, открыл стеклянные дверцы и принялся извлекать графины. По очереди снимать крышки и нюхать содержимое, пока не дошел до чего-то крепкого, напоминающего по запаху бражку. Глотнул прямо из горлышка, почувствовав, как тепло разливается по кишкам. Снова глотнул, дернув кадыком. Фух-х, кажись отпустило.

Добрел до стола, схватил первый попавшийся фрукт из вазы и закусил сладкой груши. Сок обильно потек по подбородку, капая на паркет. В Ровенске обыкновенно яблоки хорошо росли, а еще малина в середине лета. Груши же были мелкими и кислыми, нечета заморским.

Проглотив остатки мякоти, я снова приложился к графину. Хороша оказалась настойка в заначке у баронессы, мягко шла по глотке, не обжигая. И привкус не бражки какой, а напитка благородного, годами выстоянного в дубовой бочке.

В голове зашумело и я, покачнувшись, рухнул в объятия мягкого кресла. Закинул ноги на стол, едва не скинув вазу. Отхлебнул божественного нектара, который закусывать не хотелось - боги, до чего же хорошо… И почему раньше боялся?

«Златокудрая Гвинет – знойная красавица», - пронеслись в голове первые строчки похабной песенки. - «Всех накормит напоит – каждому достанется».

Пальцы сами того не желая принялись отбивать ритм, а в голове зашумел хор из голосов:

- Стоит мужу за порог – двери открываются. Всех утешит приютит – добрая красавица.

И мнилось мне, что десятки ног притоптывают в такт. Требуют продолжения веселья, и я продолжал, надрывая глотку:

- И под осень и весной, и лютой-лютой зимушкой. Любит весь честной народ – ласковую кумушку.

Где-то в глубине дома раздался грохот, словно незрячий человек налетел на стойку с посудой, и многочисленная утварь посыпалась на пол. Сверху послышались шаги - промелькнула тень, дернулась, да так и застыла у перил.

Мне не было нужды поворачивать голову. Зачем, когда и так хорошо… Только надо не забывать прикладываться к горлышку графина.

- Златокудрую Гвинет – знает каждый в городе…

Яркий свет под потолком вспыхнул, и я зажмурил глаза, а когда открыл, то увидел стоящего напротив мужчину.

- О-о-о, етить твою мать, Гаскинс! Иди сюда, выпей заздравную за её светлость.

Гаскинс моего весёлого настроения не разделял, а потому поднял пистоль. Черное дуло уставилось прямиком в грудь.

- Кто тебя выпустил?

- Гаскинс, что ты, ей богу… перестань размахивать игрушкой. И не стой в проходе, присаживайся, потолкуем о том о сем, обсудим сложившуюся ситуацию. И баронессу заодно позови, а то бедняжка замерзнет наверху торчать.

- Повторяю вопрос, кто тебя выпустил?

Я был вынужден отставить полупустой графин в сторону и вздохнуть.

- Гаскинс, ты непроходимый болван. Ну кому это могло понадобиться? Баронессе, испытавшей внезапный прилив жалости? А может быть слугам, с которыми не перекинулся и словом, не говоря уже о том, чтобы деньги всучить. Я сам… я сам себя освободил. В вашем подвале на редкость паршивый замок: два прямых штифта и скважина размером с большой палец. С такой преградой не то, что профессиональный вор, дитё малое управится. Не веришь? Так сходи, убедись - проволочка у порога валяется.

Гаскинс бросил быстрый взгляд в сторону замершей наверху девушки.

- Не переживай, с милой баронессой ничего не случится.

- Я не милая, - раздался сверху строгий женский голос.

- Как скажете, дорогая сестрица.

- И я вам не сестрица.

Баронесса Дудикова принялась спускаться по ступенькам. Наверное, я был слишком пьян, поэтому девушка предстала передо мною в образе лесной нимфы: закутанная в халат, со всклокоченными волосами и темными кругами под глазами. А еще у нее не было груди. Точнее, кое-какая была, но уж совсем маленькая, с кулачок. Я это еще в прошлый раз отметил, когда баронесса в платье была. Тишка обыкновенно таких плоскодонками дразнил. То ли дело пышногрудая Влашка, к которой прижмешься и от сладости помереть охота.

- Ноги убрал! – грозный окрик нимфы вернул к реальности.

Я нехотя стащил сапоги со стола, по пути зацепив вазу. Фрукты с глухим стуком покатились по полу, а одно из яблок оказалось возле ножки кресла: на вид сочное и вкусное. Не удержавшись, я перегнулся через подлокотник и подобрал. Обтер об обшлаг рукава, но надкусить не успел.

- Что ты себе позволяешь!

- Прости, сестрица… вечно забываю о манерах. Поверь, виной всему долгий переход на Олифф… на Олив…, кругом грубая матросня, и поговорить толком не с кем… Не желаете отведать? - я протянул яблоко девушке, но та лишь грозно сверкнула очами.

- Паяц!

- Зачем же так грубо, сестренка.

- Какая я тебе сестренка!

Рядом с фигурой всклокоченной нимфы возник Гаскинс.

- Энрика, позвольте решить эту проблему.

- Нет, Гаскинс, достаточно, вы уже нарешали… Теперь я займусь нашим «гостем».

- Но…

- Я сказала, достаточно.

- Да, Гаскинс, пшёл прочь! – я не смог отказать себе в удовольствии указать пальцем на дверь. - У нас намечается серьезный семейный разговор, не для посторонних ушей. Что нынче за слуги пошли.

Баронесса, закутавшись в пушистый халат, уселась в кресло. Гаскинс против ожидания не ушел, а разместился за спиной девушки. Пистоль свой опустил и то ладно.

- Эфрика? Серьезно?! Дорогая сестрица, почему слуга называет тебя по имени или между вами…, - я закрутил пальцем в воздухе, изображая расплывчатую фигуру. – Прости, сестренка, не хочу лезть в личную жизнь, но папа с мама хватит удар, если узнают… Да и я, признаться, буду против неравного брака. Посмотри на него: мало того, что простолюдин, так и еще и стар в добавок.

- Ты закончил?

Я с сожалением посмотрел на полупустой графин, отставленный слишком далеко. И вынужден был признать: что таки да, закончил.

- Прекрасно. А теперь говори.

- Я?

- Ну не я же устроила весь этот балаган. Ты мог сто раз сбежать, но почему-то решил остаться. Есть что предложить? Так предлагай, я тебя внимательно выслушаю.

Не мы, а я… Первоначальное предположение оказалось верным: дуболомный Гаскинс выступал в качестве помощника или верного слуги, а рулила процессом её светлость. Что ж, так даже проще.

- Первое, - поднял я указательный палец, – мне требуется постой. Согласен на любую комнатку, даже самую простую во флигеле. Сразу предупреждаю, подвал исключается. Терпеть не могу замкнутые пространства, а судя по шорохам у вас еще и крыса завелась.

Баронесса соизволила промолчать.

- Второе, - отогнул я следующий палец. – Мои услуги стоят две тысячи кредитов в неделю… авансом. Желательно мелкими бумажками, а то с разменом проблемы возникают.

Баронесса продолжила молчать, тогда я набрался наглости и озвучил:

- И наконец третье… её светлость Эфрика Дудикова, урожденная баронесса Астрийская, признаете во мне родственника, то бишь брата. Согласен и на сводного.

- Каков наглец! – с трудом сдерживая гнев, процедил Гаскинс.

Против ожидания девушка не возмутилась. Она смотрела на меня, не отводя глаз. И до того мне пьяному стало неловко, что не придумал ничего лучшего, чем грызть яблоко. Плод оказался на редкость безвкусным. Такой лошадям на конюшне подавать, но уж точно не гостям в уважаемом доме.

- Анриетта.

- Чё?

- Мое полное имя Анриетта, сокращенно – Энрика. Будь добр запомнить.

- Как скажешь, - пожал я плечами и снова захрустел яблоком, чтобы хоть чем-то себя занять. А ещё этот внимательный изучающий взгляд…

- Прежде чем принять решение, я должна понять, какую пользу ты сможешь принести.

- Вам нужен артефакт?

- Допустим.

- Я помогу его найти.

Впервые за время беседы в глазах девушки промелькнуло нечто похожее на интерес.

- Ты знаешь, где он находится?

- Без понятия.

- Тогда как ты сможешь помочь?

- Информация.

Гаскинс не выдержал:

- Ваше светлость, позвольте, я вышвырну наглеца на улицу.

- Ты уж определись, чего хочешь: то ли в подвале запереть, то ли наружу выкинуть. Не хватает тебе цельности, Гаскинс… Нервный ты какой-то и суетливый. Может на минеральные воды съездить, подлечиться?

- Щенок, да я тебя…

Повелительный жест баронессы остановил готового броситься в атаку мужчину. Ну точно цепной пес. Везет мне на собак в последнее время.

- Ты находишься в моем доме, поэтому будь добр, относись с уважением к моим людям.

- А много ли у вас людей? Неужели кроме Гаскинса и пары слуг в доме никого нет.

- Это проблема?

- Разумеется, дорогая сестрица, именно в этом и кроется причина ваших неудач. Вы столкнулись с серьезной проблемой и теперь не знаете как её решить. Действуете с прямолинейностью вышибалы в придорожном трактире. Оно и не удивительно, учитывая советчика. Ну схватили вы меня, а дальше что? Стали бы держать сутками напролет в подвале, надеясь на чудо?

- Ты бы поступил иначе.

Я важно кивнул и захрустел безвкусным яблоком. Давно бы выкинул, но сработала привычка забивать живот всякой ерундой.

- Объясните на милость, зачем заявились в «Матушку Гусыню»? Чья это была идея, Гаскинса? Очень умно, поздравляю… А вам не пришло в голову, что лжебарон - это наживка для лохов? И вы её не просто заглотили, а умудрились притащить в дом. Выгляните в окно, может увидите чернецов или людей Моретти. Да-да, не ослышались - Матео Моретти или думаете, вы единственные, кто заинтересовался фигурой барона? Просто остальным хватило ума не высовываться.

- И сколько этих остальных? - внезапно севшим голосом проговорила девушка.

Ответить я не успел.

- Ты веришь этому мелкому воришке? – возмутился Гаскинс. – Да у него же на лице написано, что врет.

- Может и врет, но я хочу знать, - резко обрезала баронесса, и обратившись ко мне, повторила: - так сколько?

- Без понятия, - признал я. - Может три человека, может десять. Ваш брат оказался на редкость болтливым. Неужели нельзя было найти другой объект для ценного груза?

Впервые за время беседы баронесса отвела взгляд. Уставилась под ноги, растерянно пробормотав:

- У меня не было выбора.

- Что ж, поздравляю, теперь он у вас есть: можете продолжить искать потерянную Печать, а лучше бегите из города. Я бы на вашем месте так и поступил: жизнь дороже любого артефакт.

Все же сказалось действие крепкого алкоголя, раз начал раздавать ценные советы. Проклятье, до чего же муторно… Громкая отрыжка вырвалась из глотки, но девушка даже не поморщилась. Она теребила длинные полы халата, глубоко задумавшись.

- У меня будет еще одна просьба. И не хмурьтесь так, Гаскинс, уверяю, она вам придется по нраву. Если вдруг мое тело займется пламенем, то вы не раздумывая нажмете на крючок. Цельтесь прямо сюда, в голову… Слышите меня, Гаскинс?

- Пьяные бредни.

- Дайте слово, что сделаете.

- С превеликим удовольствием.

Я откинулся на спинку кресла, ощущая, как начинают расслабляться задеревеневшие мышцы. Если уж не волен в своей жизни, то способ умереть выберу сам. Малость, но до чего приятная.

Глава 9. Кто ходит в гости по ночам

Судя по тяжелому утру мне все же удалось напиться. Голова невыносимо гудела, во рту словно кошки нагадили и Гаскинс, зараза такая, сдернул с кровати. Силой вытащил во двор и окатил ледяной водой. С-сука…

Пока я потерянный ползал по траве, он успел вернуться из дома. Бросил под ноги кучу одежды, велев одеваться.

- З-зачем? - выдавил я дрожащими от холода губами.

- Неужели забыл?

- Ч-что забыл?

- Ты обещал помочь раздобыть информацию. Помнишь?

Я помнил, но слабо… Отдельные образы то и дело всплывали из глубин небытия. Вот сестрица в шляпке с длинными полями - сидит в пол-оборота, глубоко призадумавшись. Вот хмурый Гаскинс, вечно тыкающий пистолем под ребра. И чернецы, съехавшие в неизвестном направлении. А еще было падение с лестницы в темном подвале и горящая огнем спина.

Я попытался нащупать кожу меж лопаток: вывернул руку - вроде цела… Из повреждений разве что опухшее левое предплечье – спасибо трости Гаскинса. А еще кровоподтек на правом боку – спасибо пистолю того же Гаскинса.

И что же такого успел наговорить вчера, что эта сволочь стоит и ухмыляется. В отличии от меня он выглядел молодцом: чисто выбритый, если не брать в расчет тонкой полоски усиков, в хрустящей от свежести сорочке и накинутом поверх сюртуке. Гаскинс терпеливо ждал, пока я попаду ногой в штанину.

Шантру, до чего же хреново… Меня вырвало прямо на лужайку: сплошной бурой массой – все что успел съесть и выпить за вечер. Глаза уставились на нитки слюны, свисающие со рта.

Рядом с глухим стуком появилось ведро – не иначе, милость богов… Я опустил ладони в ледяной холод и сделал пару глотков. От невыносимой стужи в зубах заломило. Еще воды…

Я долго умывался, пытаясь привести себя в порядок. И все это время Гаскинс терпеливо ждал. Пару раз из дома показывался старый слуга - интересовался: «не нужно ли чего молодому господину», и вновь исчезал.

Господин? Это что же получается, в Сиге из Ровенска признали родного брата?

- Не обольщайся, - словно прочитав мысли, высказался Гаскинс, – баронский статус выдан на время. Поможешь вернуть Печать и снова станешь тем, кем являешься: вором, мошенником и плутом.

Вернуть артефакт, серьезно? Я точно вчера был пьян, если пообещал подобное. Печать Джа канула в небытие еще на островах «Святой Мади». Может до сих пор там находится, а может на дне морском. Кто же теперь разберет.

- Оклемался? – в голосе Гаскинса не было и намека на участие.

Я молча поднялся, на негнущихся ногах прошелся по лужайке. Вроде нормально, жить можно. И голова не сильно кружится.

Память медленно возвращалась, подкидывая все новые образы. Вот я сижу, пьяный в кресле и ору, надрывая глотку:

«Златокудрая Гвинет – знойная красавица».

Вытянутый палец перед глазами и звучащее на фоне:

« … платите две тысячи кредитов в неделю».

Это второй палец, но был еще и первый. Кажется, я требовал постой в доме и пристрелить себя любимого в случае… Вот ведь треска говяжья!

- Вспомнил? - усики-щеточки изогнулись в подобии улыбки.

- Ты за память мою не переживай. Лучше скажи, где обещанные деньги?

- Какие деньги?

- Гаскинс, дурака не валяй. Мы насчет двух тысяч уславливались, авансом.

Гаскинс покачал головой:

- Плохо ты вспомнил. Не двух тысяч, а одной, и не авансом, а по окончании недели. Баронесса озвучила своё решение, и ты согласился.

- А выделенная комнатка, а постой?

- Ночевать здесь не останешься, - Гаскинс был категоричен.

Боги, неужели настолько был пьян, что позволил благородной дамочке диктовать условия. Прогнули Сигу из Ровенска, обвели вокруг пальца, как последнего лопуха. Что же такое умудрился наобещать взамен?

Это выяснилось вскоре, стоило сесть в подъехавший экипаж.

- Гони в порт, - приказал Гаскинс вознице. И повернувшись ко мне, добавил: - надеюсь, там мы отыщем твоих друзей.

Это он на матросов «Оливковой ветви» намекал. Я слишком долго и упорно разглагольствовал о важности сбора информации, вот ко мне и прислушались. Теперь будем ходить по кабакам в поисках бывшей команды, в надежде услышать что-нибудь новенькое. Пустая трата времени…

Экипаж летел по запруженным улицам города. Возница не щадя сил давил на клаксон, и тот гудел, отдаваясь болью в затылке. А еще меня порядком растрясло, поэтому когда выбрался наружу, первым делом очистил желудок от остатков еды.

- К чему такая спешка? – пожаловался я, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Неужели нельзя было подождать до вечера?

- Сам сказал, что нужно действовать срочно.

- Я?

- Местные уголовники прознали про Печать, поэтому мы должны быть на шаг впереди, - процитировал Гаскинс эпизод из забытых воспоминаний.

Неужели я сморозил подобную глупость? Какое нахрен впереди? Моретти и его люди сто раз успели допросить экипаж «Оливковой ветви». И не только они одни… Не удивлюсь, если к делу подключилась местная стража, а обвинение в контрабанде и арест корабля всего лишь предлог.

- Ерунда, - вырвалось из меня помимо воли.

- Полностью согласен, но баронесса в тебя верит. Твердит, что своему они расскажут куда больше, чем постороннему.

Это я-то свой? Трюмная обезьянка, тайком проникнувшая на борт корабля?

- Передайте баронессе мою глубочайшую благодарность, - все что смог выдавить я.

А дальше начался поход по кабакам.

Забегаловок в порту Баненхайма оказалось больше, чем блох на дворовом псе. И все они несмотря на ранний час работали.

«Морской конёк», «Бережок», «Морячка» - вывески сменяли одна другую. Местные художники поработали на славу в попытке привлечь посетителей. Где-то был намалеван краб с выпученными глазами, а где обнаженная девица, стыдливо спрятавшая грудь. Особенно понравился рисунок корабля, упершегося бушпритом в один край стены, кормою - в другой, а гигантские белые паруса колыхались под самой крышей.

Единственное, что оставалось неизменным – содержание. В сизом тумане прокуренных помещений мельтешили тени. Посетители продолжали сидеть и пить. Слабые духом отгуляли еще ночью, поэтому на ногах оставались самые крепкие: те кто был способен бухать сутки напролет.

Кругом царила вонь, смрад и грязь. Приходилось переступать через тела лежащих в проходах. Держаться подальше от столиков, залитых дурнопахнущей жижей и лишний раз за ручку не браться, пинком отворяя дверь.

Я был привычен к подобному, а вот Гаскинс брезгливо морщился. Вел себя крайне вызывающе, словно принц, пожаловавший в трущобы. Мешал общаться с завсегдатаями, встревал в беседы, хамил и грубил. В конечном итоге, мы нарвались.

На выходе из очередного кабака нас подкараулила троица подвыпивших мужиков. Судя по внешнему виду они могли быть бандитами или работниками местной верфи, а может и тем, и другим одновременно. Бывает же такое, днем человек бревна стругает, а ночью прохожих.

- Сдается мне, папаша, ты филёр, - процедил самый тощий из них. Извлек из-за пояса нож и поиграл им, перекатывая меж пальцами. Так обыкновенно делали циркачи на рыночной площади. Вот только стоящий напротив мужичок был мало похож на ярмарочного зазывалу.

Я быстро огляделся. Это было плохое место для драки: дорога впереди перекрыта, а по бокам высокие стены. Оставался единственный путь - назад, через двери только что покинутого заведения. Нам там точно будут не рады, уж больно злобными взглядами провожали местные завсегдатаи. А виной всему Гаскинс с прямолинейной манерой вести переговоры. Просил же не лезть…

- Что, язык проглотил? - тощий продолжал издеваться. – А был такой разговорчивый, щебетал птичкой певчей. Не боись… я хоть и не «дохтур», но верное средство от немоты знаю. Запоешь и ты, и дружок твой.

Плохо, ой как плохо… Я невольно сделал шаг назад, а вот спутник мой отступать не намеревался. Вместо этого засунул руку в карман, где покоился пистоль.

В воздухе раздался короткий щелчок и тело тощего первым повалилось на землю. Снова щелчок и рухнул крепыш, по-бабьи всплеснув руками. Третий кинулся бежать, но Гаскинс никого отпускать не собирался: вытянул руку, прицелился и фонтанчик брызг вылетел из бритого затылка.

- Уходим!

Матушки-батюшки…

- Эй, как там тебя? Сига?!

Чужая рука дернула за рукав, и я моментально пришел в себя. Нагнулся и первым делом подобрал выпавшее из рук тощего оружие. Увы, очередной нож оказался дешевой поделкой. Потянулся было к поясу в поисках кошеля и застыл. Взгляд уперся в рану, прямо над правой бровью тощего. Круглые и ровные края - кровь толчками сочилась наружу.

Тело господина барона лежало на земле, освещенное яркой луной. Из дырки по центру лба вытекала кровь. Темный ручеек пульсировал и извивался живой лентой. И края раны слишком ровные…

Ох ты ж, треска говяжья!

Оцепенение спало в следующее мгновенье. Гаскинс рта не успел раскрыть, как я уже сорвался с места. Вылетел в узкий проулок, заставленный бочками, и ринулся вперед: в сторону виднеющегося впереди прохода. Сзади тяжело забухали сапоги.

Вскоре улица закончилась, и я оказался на перекрестке. Огляделся в поисках возможной погони, но ничего подозрительного не заметил. А потом, держась за бок появился Гаскинс. Последнюю часть дистанции он даже не бежал – шел, держась за бок.

- Притомился, папаша?

Гаскинс, отпущенную шутку проигнорировал. Оперся рукой о стену и принялся тяжело дышать.

- Я так понимаю, с обходом питейных заведений на сегодня покончено?

Гаскинс промолчал. Постоял еще с минуту, а когда пришел в себя - направился к ряду самоходных повозок, выстроившихся вдоль обочины. Перебросился парой слов с возничим и уже спустя минуту мы летели вверх по улице, покинув столь негостеприимно встретивший нас припортовый район.

И снова «Добро пожаловать» и снова «Восточные холмы». Спустя полчаса быстрой езды мы прибыли к дому баронессы.

Совсем сестрица за собственностью не следит. Бурые от старости стены особняка были покрыты то ли мхом, то ли плесенью. Крышу давно не чинили, как и накренившийся водосток. Скат над левом крылом частью лишился черепицы и теперь напоминал улыбку древней шлюхи - примерзкое зрелище…

Крыльцо подгнило и требовало замены, но хозяйка отчего-то решила, что и так сойдет. Лишь приказала обновить перила, выкрасив рассохшееся дерево в зеленый цвет. Тоже самое касалось и оконных рам. Кое-где виднелись щели толщиною с палец, наспех забитые паклей. Не дом, а развалина.

На дверной звонок никто не откликнулся. Пришлось Гаскинсу идти во флигель за запасной парой ключей.

Внутри особняка царил полусумрак. И без того прикрытые листьями окна оказались плотно задернуты. День на дворе, а её светлость сидит взаперти, боясь показаться наружу, словно бабайка из детской сказки.

На камине толстый слой пыли, дрова свалены в кучу, что за слуги… Ну хоть следы вчерашней пьянки удосужились убрать и то ладно.

- Побудь здесь, а я пока доложусь баронессе, - приказал Гаскинс.

- Уверен?

Рассечённая бровь вояки дрогнула в удивлении.

- Уверен, что стоит тревожить её светлость? – повторил я снова. - Баронессе нужен результат, а не доклады по малейшему поводу.

На лице Гаскинса промелькнула презрительная гримаса. Настолько раздражающая, что пришлось взять себя в руки и попытаться растолковать дуболомному вояке очередную истину:

- Гаскинс, ты отличный стрелок. И пистоль, делающий три выстрела без перезарядки… я такого раньше не встречал. Но все эти чудеса не помогут добыть информации.

- Мнением ворья никто не интересовался.

- Гаскинс, да послушай же… Ты действуешь слишком прямолинейно. На войне это может быть и хорошо, а вот в общении с бродягами становится помехой. Что ты знаешь о жизни городского дна? Отбросы, достойные всяческого презрения? С таким подходом ты ничего добьешься. С людьми надо по-людски.

И снова полный презрения взгляд.

- Гаскинс, ты тупой! – не выдержал я.

Трость орехового дерева поднялась в воздух. Вот ведь треска говяжья, а я забыть успел о её существовании.

- Повтори, - глухо процедил вояка.

- Какую часть конкретно? Про хорошего стрелка или непроходимого тупицу?

Пространство между нами разделял стол. Именно он и помешал Гаскинсу нанести удар, а может избить до бессознательного состояния. Кто знает, что сидело в голове дуболомного вояки.

Пару раз железный набалдашник мелькнул в воздухе, а потом мы принялись бегать кругами. Честное слово, словно забытая игра в салки, только гонялся за мной не ребенок, а взбешённый мужик.

Мы опрокинули кресло, рассыпав фрукты по полу. Уронили статуэтку коня, вставшего на дыбы. А один раз набалдашник промахнулся, и заместо моей головы оставил вмятину на и без того видавшей виды столешнице.

- Повтори! – рычал, впавший в бешенство Гаскинс, и я охотно слушался.

- Тупорылое создание… тупорылый тупарь.

Вены на лбу вояки вздулись от напряжения, шея побагровела. От сердечного удара бедолагу спасло появление баронессы:

- Что здесь происходит? Гаскинс, извольте объясниться.

Тот остановился, и с трудом переведя дыхание, выдавил:

- Виноват.

- Гаскинс, вы же обещали держать себя в руках.

- Виноват.

- Толку от ваших извинений, - баронесса вздохнула. Вошла в комнату и остановилась напротив окна. Тусклый свет упал на лишенное красок лицо хозяйки.

Почему она за собой не следит? Безликое серое платье, явно надетое второпях. О приличной прическе даже речи не шло: растрёпанные волосы напоминали скорее воронье гнездо.

Тонкие пальцы отогнули шторку, и глаза девушки зажмурились от яркого света. Боги, до чего же бледна. Прошлый раз обстоятельства нездорового вида списал на чрезмерное увлечение косметикой. Выходит, ошибался – баронесса от природы обладала белой, почти прозрачной кожей.

- Солнце в зените, - задумчиво произнесла девушка.

Она вообще в себе? Я вопросительно уставился на Гаскинса, но у того на лице не было ничего кроме слепой преданности и готовности служить.

- Как успехи в нашем деле? – поинтересовалась она.

- Работаем.

- Гаскинс, мне нужен монополь. Именно этот и никакой другой… Добудьте его, прошу вас.

- Обещаю, ваша светлость, что приложу все усилия.

Приложит он… Полчаса назад нас едва не прирезали на пороге таверны, а он стоит тут и распинается: «да, моя госпожа… будет исполнено, моя госпожа». Не было больше сил выслушивать бессмысленные диалоги, потому я решил вмешаться:

- Одних усилий недостаточно…

- Твоим мнением никто не интересуется, щенок, - Гаскинс тут же наградил меня злым взглядом.

- Хорошо, пускай будет щенок… делайте, что хотите, - пожал я плечами. – Засим считаю наше небольшое соглашеньице расторгнутым. Госпожа баронесса, всего наилучшего.

Но не успел сделать и шагу, как из кармана Гаскинса показался знакомый ствол.

- Куда это ты собрался?

- На выход.

- А ну стоять.

- Иди в жопу, Гаскинс.

- Ах ты ж…, да я тебя, щенок, - щегольские усики задергались.

- Стреляй! Один хрен с тобой убьют, так какая разница.

Сжимающая пистоль рука, вытянулась в мою сторону. Я замер и с неожиданным хладнокровием уставился в темное дуло. Отчего-то был уверен, что все обойдется, так оно по итогу и вышло.

- Прекратить!

- Ваша светлость, позвольте…

- Тебя это тоже касается, Гаскинс! Ведёте себя, словно мальчишка. Неужели и без того мало проблем, - длинные пальцы принялись усиленно тереть виски. – Боги, до чего я устала.

- Прошу простить за несдержанность, ваша светлость, - мужчина склонил голову в полупоклоне. Что же касается меня - сроду Сига из Ровенска манерами не отличался. Не имел привычки кланяться: ни богам, ни господам, потому и остался стоять, засунув руки в карманы.

Баронесса наконец пришла в себя. Отняла руки от головы и посмотрела в мою сторону:

- Тебя не устраивает мой компаньон?

Компаньон, о как… Понять бы, что еще это значит.

- Не устраивает.

- И чем конкретно, позволь спросить?

- Кажный должен заниматься своим делом. Пекарь – печь пироги, Гаскинс - охранять вас, а я - ходить по кабакам и говорить с нужными людьми.

- С отбросами.

- Можно обзывать их, как угодно, только сути дело это не меняет. Гаскинс, ты раздражаешь людей одним своим присутствием, не говоря уж о манере общения. Нас скорее прирежут, чем согласятся помочь.

- Хорошо, - недолго думая, согласилась девушка, - тогда я пойду с тобой.

- Исключено, - в один голос возмутились мы.

- Баронесса, одну вас не отпущу, - принялся горячо убеждать Гаскинс. - Вы даже не представляете, какой в порту клоповник.

- Почему же одна, со мной пойдет Сигма.

- Сига, - поправил я, но вновь остался не услышанным.

- Вы хотите довериться мошеннику и плуту?! Да будь моя воля, я бы на порог дома его не пустил, а лучше запер в подвале.

- Будь ваша воля, вы бы и меня заперли, - девушка уставилась в окно. И чуть тише добавила: – я и без того никуда не хожу.

Возникла неловкая пауза, которой я решил воспользоваться.

- Баронесса, в кои-то веки соглашусь с Гаскинсом. Нечего вам делать в нижней части города. В припортовый кабак не каждая шлюха зайти отважится, а вы так и вовсе дама благородная.

- Сомнительное сравнение, - девушка грустно улыбнулась. – Тогда какие будут предложения?

- Во-первых, мы пересмотрим ранее достигнутое соглашение. Вчера малясь перебрал… короче, тысяча крон к концу недели не устраивает. Мне еще харчиться нужно.

- Сколько?

- Две.

- Хорошо.

- Авансом.

- Будет авансом.

Я запнулся, не ожидая столь легкой победой. Эх, надо было просить три, но кто же знал.

- Что-то еще?

- По поводу комнаты.

- Исключено.

- Согласен науголок во флигеле.

- Не обсуждается.

Пришлось вздохнуть:

- Ладно, поживу в гостинице.

- И про баронский статус забудь. Пока я закрою глаза на подлог, но как только найдется монополь и вернется мой непутевый брат…

Хрена с два он вернется: тело Алекса Дудикова давно распухло под лучами жаркого солнца. И артефакта баронессе не видать, как собственных ушей. Получается, ходить Сиге из Ровенска под баронской личиной до конца жизни? Вариант хороший, меня устраивающий, поэтому согласно кивнул:

- Теперь касаемо дела… Предлагаю перераспределить обязанности. Пускай Гаскинс отвечает за прикрытие, раз уж неплохо стреляет, а переговоры буду вести я.

- На место главного метишь? - моментально встрепенулся тот

- Да, - признал я, а чего скромничать. – Поисками должен заниматься человек, знакомый с жизнью отбросов, а не весь из себя чистенький и благородный. Пока я буду перетирать с нужными людьми, ты будешь сидеть в уголке и не отсвечивать.

- Хорошо.

- Но баронесса?!

Девушка проигнорировала возмущенный возглас компаньона.

- Согласна, но при одном условии: Гаскинс должен слышать каждое сказанное слово. Сам понимаешь, доверия тебе никакого.

- Можно попробовать, но существует проблема, - я с сомнением посмотрел на ухоженную физиономию напарника, - рожа у Гаскинса уж больно приметная, так и просится… короче, в портовом районе не оценят, потому предлагаю сбрить усы.

Усики-щетки недовольно задергались.

- И одёжку сменить на попроще, и от палки избавиться… Где это видано, чтобы в питейный кабак с тростью заваливались, да еще из дорогого орехового дерева. Гаскинс, нахрена она тебе, ты даже не хромаешь. Перед дамами красуешься, а может перед баронессой?

- Закрой пасть, щенок, пока я сам её не захлопнул.

- Тихо! - и вновь длинные пальчики принялись массировать виски. – Раз не можете договориться, сделаем следующим образом, - острый ноготок указал в мою сторону, - минус сто кредитов.

- С чего это? - возмутился я.

- Будет впредь наука. Прежде подумаешь, чем Гаскинса доводить… А ты, мой дорогой друг, - взгляд баронессы устремился в противоположную сторону, - будешь слушаться Сигму.

- Усы не сбрею, - нахмурился тот.

- Обещаю, я что-нибудь придумаю.

И придумала. Ближе к вечеру Гаскинс обзавелся шикарными накладными усами. Потертый сюртук отыскался в запасниках дома, а поношенные ботинки одолжил старый слуга. Баронесса настолько увлеклась преображением своего подручного, что взялась за косметику. Поработала кисточкой, вследствие чего лицо Гаскинса утратило привычный лоск, превратившись в хмурую физиономию.

- Сестрица, да у вас талант, - похвалил я девушку. Последняя была слишком увлечена работой, поэтому не обратила никакого внимание на фамильярное обращение. Словно маленькая девочка, дорвавшаяся до любимой куклы. – А можешь его походку изменить?

- А что с ней не так? – удивилась девушка.

- Ходит, будто в жопу палку засунули.

Зря я это сморозил. И хрен бы с ним с Гаскинсом, грозящим снова пристрелить. Куда жальче было потерять очередные сто кредитов, уплаченные в качестве штрафа. Баронесса вела строгий учет в голове, поэтому вместо положенных двух тысяч выплатила полторы.

- Позвольте, - возмутился я, – откуда еще триста набежало.

- Графин коньяка, который имел удовольствие выхлестать ночью, стоил двести пятьдесят. Плюс разбитая ваза.

- Какая ваза?

- С фруктами.

Я посмотрел на стол и убедился, что названная ваза действительно отсутствовала. И когда только успел?

- Милая сестрица, вам никто не говорил, что вы крайне прижимистая?

Баронесса улыбнулась в ответ:

- Кто-то же должен быть экономным. Не все тебе деньги транжирить, дорогой братец.

Закончив обмен любезностями мы перешли на серьезную тему или как выразился Гаскинс: планирование операции. Не понимаю, к чему все эти грозные названий. Чего там планировать? С утра надо было думать, когда сдернул похмельного человека с постели и силком потащил в порт. Тоже мне, великий стратег…

Целый час корпели над картой, определяясь, в какие кабаки следует пойти в первую очередь и с суммой денег, необходимой для подкупа особо несговорчивых. А еще, как должен вести себя Гаскинс, чтобы лишний раз не нарываться.

Баронесса жаждала действий. Она хотела, чтобы мы немедленно отправились в порт. Пришлось осадить её светлость:

- Дня через три, а лучше через неделю.

- Почему так поздно? - девушка недоуменно уставилась на меня, а я в свою очередь на Гаскинса. Тот помялся, но все же ответил:

- Возникло легкое недопонимание с местной публикой.

- Насколько легкое?

- Поверьте, вам лучше не знать.

- Гаскинс, вы от меня снова что-то скрываете!

Тот принялся мямлить невразумительное о том, что случившееся сущий пустяк, не заслуживающий упоминания. Нихрена себе пустяк: три трупа, оставленные на пороге заведения. Нет, ну может быть по местным меркам действительно мелочь. Это в родном Ровенске жителей наперечет: ежели одного убьют – вся округа знать будет. Здесь же народу тьма тьмущая.

На щеках разволновавшейся девушки проступил румянец. Она подошла к Гаскинсу и решительным жестом вытянула руку:

- Покажите револьвер!

Тот опустил взгляд в пол.

- Ну же, я жду!

- Энрика, не стоит.

Девушка все поняла. Не стала больше требовать и отступила, замерев безликим силуэтом на фоне окна.

- Гаскинс, вы мне обещали.

- Поверьте, у меня не оставалось выбора. Ситуация вышла из-под контроля.

- Вы дали слово…

В лишенном дневного света доме повисло тягостной молчание. Из коридора донеслось громкое тиканье часов. М-да, в склепе веселее, чем в этом мрачном жилище. Я не выдержал, взял яблоко и захрустел. Вышло громко, потому как плечи баронессы вздрогнули, а Гаскинс недовольно уставился на меня.

- Кажется, нашему гостю пора.

- А пханигование опегации?

- Позже.

Возразить не дали, да и трудно это было сделать с набитым щеками. На звон колокольчика откликнулся слуга. Вынырнул, словно шантру из подземных чертогов, и замер в ожидании.

- Проводи, - указал Гаскинс в мою сторону. – И этот, как тебя там… Сига, не вздумай съезжать с «Матушки Гусыни». На днях загляну и тогда обсудим детали.

Мне ничего не оставалось, как последовать за слугой. Благообразный старик всячески выражал свое презрение, словно я был не ближайшим родственником её светлости, а шелудивым псом, забравшимся внутрь и нагадившим на любимый ковер. Он даже входную дверь поленился открыть передо мною.

Обидно… Я хоть и фальшивый, но все же барон. Подобного отношения стерпеть не смог, потому и высказался:

- В приличных домах гостей положено кормить.

- Это если гости приличные.

До чего же зловредный старикан.

- У тебя на лужайке наблевано, - бросил я на прощанье. И переступив порог, покинул «сию мрачную обитель духа».

Долгих три часа я возвращался в «Матушку Гусыню». Можно было управиться и в более короткие сроки, но уж больно погода располагала к прогулкам: ласковый ветер, яркое солнце над головой. Прошелся вдоль богатых особняков, дивясь причудливости фасадов. Заглянул в городской парк с ухоженными дорожками и ажурными лавочками, выкованными из металла. На последних успел посидеть, вытянув гудящие от долгой ходьбы ноги.

В центре парка расположился пруд с перекинутыми мостиками. Столпившаяся у перил детвора громко смеялась и крошила мякиш плавающим внизу уткам. Птиц было много, сытых, лоснящихся… Среди них особой упитанность выделялся один селезень. Весь из себя важный, он даже плавал с заметной ленцой, не торопясь к месту кормежки. Эх, такого бы зажарить на медленном огне. Жирненького, вскормленного на белом хлебе…

Я вдруг понял, что проголодался. У баронессы накормить не удосужились, вот фантазия и разыгралась. Благо, заведений в парке, способствующих сытости желудка, имелось предостаточно.

Долго ходить и выбирать я не стал, свернув в первое попавшееся. Несколько столиков расположилось прямо на лужайке под открытым небом. Посетителей было немного: важный господин, читающий газету, и парочка смешливых дам, по внешнему виду совсем девчонок.

Та, что светленькая, было очень даже ничего. Я гоголем уселся напротив, распахнув полу сюртука. Помнится, в Ровенске появление Сиги вызывало сердечный трепет у противоположного полу. Всегда находилась особа, готовая разделить со мною постель. Не за деньги или подарки в виде побрякушек, как случалось для многих, а лишь за тепло и жаркие объятия.

Увы, за океаном любовные чары развеялись: темненькая бросила пару быстрых взглядов в мою сторону и забыла, а светленькая и сей малости не удостоила.

Пришлось общаться с услужливым половым. Заказать жаренной свинины и картошки с замудрёным названием, которое не то что запомнить, выговорить не удалось. Пришлось ткнуть пальцем в строчку меню. В итоге принесли тарелку с вареными клубнями, посыпанными зеленью и политыми соусом. И чего, спрашивается, выпендривались: картоха, она и в Баненхайме картоха.

От предложенного кофе отказался, а сладкого чаю выпил с удовольствием. Откинулся на спинку стула и уставился в подернутую мелкой рябью поверхность пруда. Хорошо, когда хорошо - когда сыт и никуда спешить не нужно. Мир сразу представился в ином свете.

Чернецы сбежали - хорошо? Хорошо… И аркан сегодняшней ночью не сработал, а мог бы, с учетом нарушенного запрета на алкоголь. Я не просто выпил, а нажрался до беспамятного состояния. Наговорил, шантру разбери что, и остался в живых. Может снова попробовать?

Девичье веселье за соседним столиком невольно привлекло мое внимание. Смеялась светленькая: звонко и чисто, запрокинув голову. В великосветском обществе подобное считалось за дурную манеру. И что уж совсем немыслимо, девушка забыла прикрыть ладошкой рот. Влажные от выпитого сока губы слегка приоткрылись, словно умоляя о поцелуе. Легкий пушок волос на шее и бархатная кожа, жаждущая прикосновений.

Да, отвык Сига из Ровенска от женской ласки. Считай, полгода прошло с последнего раза. Случилось то с супружницей кровельного мастерового из Лядово. Пока ейный муж в отъезде был, мы в подсобке кувыркались, точнее кувыркался я подле неё. Уж больно объемной в теле вышла тётка. Встала как скала, задрала юбку – давай мол, работай. Аж семь потов сошло, пока управился.

Девушка вновь засмеялась и мурашки пробежали по коже: не от страха, от предвкушения. Решено – сегодня же завалюсь в бордель и сниму шлюху помоложе. К осьмипалым демонам запреты чернецов. Хотели бы наказать, давно наказали.

С этими мыслями допив остатки чаю, я поднялся со стула. Предстоящая ночь обещала выдаться жаркой.

«Матушка Гусыня» встретила привычным отсутствием посетителей и скучающим за стойкой портье.

- Вишек, - протянул я радостный с порога, - ах ты ж сукин сын!

Тот аж с лица спал. Щеки втянулись, а и без того большие глаза сделались круглыми от страха.

- Г-господин барон?

- Что, не ждал? А мы вернулись.

Перепуганный портье сделал шаг назад, упершись спиной в стену.

- П-почему не ждал – ждал. Мы постельное белье заменили, и воду выделили, как вы просили.

- И девкам местным за уборку номера деньгу передал. Передал, ведь так?

Служка усиленно закивал, но по бегающим глазкам стало понятно – врет прохвост. Но ничего сейчас всю деньгу вытрясем, вплоть до последней бумажки.

Я подошел к стойке и тяжело облокотившись на край, уставился в бледное лицо портье.

- За сколько сдал меня, пёс!

- В-вы что-то путаете, господин барон.

- Сколько заплатили, чтобы ты дверь в гостевую закрыл.

- Поверьте, я не закрывал! Она сама собою захлопнулась… Старые проблемы с замком, спросите кого хотите.

- А вот сейчас поглядим.

Вишек шмыгнул в сторону, пытаясь скрыться в служебном проходе, вот только я оказался быстрее. Одним махом перелетел через стойку и схватил улепётывающего портье за шкирку.

Тот пронзительно завизжал и забился перепелом, угодившим в сети. Попытался ударить, замахал беспорядочно кулаками, но ручки у служки оказались слабыми, словно у изнеженной барышни. Оно и понятно, целыми днями за стойкой стоять.

- Не имеете права, я буду жаловаться!

- Кому? – сразу заинтересовался я. – Хозяину гостиной? Замечательно, пойдем вместе. Полагаю, ему будет интересно услышать историю об одном ушлом портье, продававшем информацию о клиентах на сторону. Как думаешь, ему понравится? Насколько сильным будет удар по репутации гостиницы, если про это прознают другие?

Вишек рванул в сторону. Пришлось вдарить не в меру прыткого портье по печени: не сильно, больше для острастки, чтобы лишний раз не дергался.

- Не надо, не бейте… пожа-алуйста.

Вишек натуральным образом зарыдал, сжавшись в комок. Хватило одного удара, чтобы сломать человека: то ли трусом оказался из последних, то ли просто никогда не били.

Я прижал безвольное тело парня к стойке и зашарил по карманам в поисках денег. Улов оказался невелик: сотня кредитов мелочью.

- Смотри сюда, пёс! - пальцы поднесли смятые банкноты к кончику носа Вишека. – Этого недостаточно! Обеспечишь номер водой на месяц.

В горле портье забулькало.

- Не слышу!

- … да, господин.

- Что да?

- Обеспечу водой… месяц.

- Вот и ладушки.

Я похлопал паренька по мокрой от слез щеке. Тот вздрогнул всем телом и зажмурился, ожидая очередного удара. Что за слабый народ живет за океаном. Тишка, на что трус из последних, и тот бы не раскис от пары тычков. А этот… жалкое зрелище.

- Если обманешь - вернусь, - пообещал я, отпустив ворот рубахи.

Хорошая ткань идет на пошив униформы для местных служащих. И нитки крепкие… Как говорится, таскай – не хочу.

Не успел я сделать и шагу, как краем глаза заметил движение. Тонкая девичья фигурка дернулась в темном проеме и застыла, поняв, что обнаружена.

Это была одна из местных служанок, привлеченная шумом и рискнувшая высунуть не в меру любопытный носик наружу. Большие от страха глаза уставились на меня. Надо отдать должное девчонке: та не побежала и не закричала, призывая на помощь.

Я подошел ближе и одарил служанку самой шикарной из имеющихся в арсенале улыбок. Взял узкую девичью ладонь, вложив горсть смятых банкнот.

- Это тебе за будущую службу. Я оставлю грязную одежду за порогом. К вечеру постираешь и принесешь. Поняла?

Девушка согласно кивнула.

- До двенадцати управишься? Ну вот и умничка.

Я отпустил липкую от страха ладонь и зашагал к лестнице. Губы сами собой принялись насвистывать похабную песенку про златокудрую Гвинет. Боги, до чего же хороший день, а должен стать еще лучше.

Оказавшись в нумере, первым делом разделся догола. Связал грязное тряпье кулем и выставил за дверь. Привычно проверил спину на наличие татуировки и прочих признаков аркана. Не обнаружив оных, полез в ванну, предварительно слив остатки грязной воды.

Как там подогрев включается? Кажется, красный рычажок. В воздухе щелкнуло и облегающие ванну пруты налились жаром. Боги, до чего же хорошо. Я погрузился в воду и откинулся назад, наслаждаясь теплом.

В какой-то момент снизу стало горячо. Я уже хотел выбраться наружу, чтобы не оказаться в роли курицы, угодившей в кастрюлю, но механизм вновь щелкнул и нагревательные элементы отключились. До чего же удобно. И никаких тебе ведер с кипятком, которые еще поди натаскай - нажал на рычаг и готово. Вот что значит небесная сила!

Интересно, почему Церковь столь яростно ей сопротивлялась? Ведь если задуматься, сколько добра она может принести: самоходные повозки, свет в домах и на улице, отопление в лютые морозы. Ради одного этого стоило рискнуть пойти против божественной воли. Всеотец высоко и далеко, куда ему до нужд смертных. Поди куролесит ночи напролет, пьет вино и забавляется с грудастыми прелестницами, а днем отсыпается. Если бы я был всемогущим, я бы так и поступил.

Перед глазами возник образ мужчины, облепленного нагими женскими телами. Ох, сегодня и покуражусь в борделе. Закажу сразу двух, нет – трех прелестниц. Чтобы у одной кожа была белой, как молоко, а волосы цвета спелой пшеницы. Другая непременно смуглянка с южных островов, глазами черными – черней самой ночи, а третья… А с третьей я еще не определился. Знаю только, что грудь у неё будет полная, колышущаяся от малейшего движения, которую мять – одно удовольствие

Вода нежила тело, убаюкивая ласковым теплом. Звала и манила к себе… И до того расслабился, что погрузился в нее с головой, оставив один нос торчать наружу, ну еще и руку с калечным мизинцем. Последний, зараза, воду не любил: ни горячую, ни холодную. Сразу принимался пульсировать болью.

Я долго лежал и отмокал, пока до ушей не долетел приглушенный звук. Сначала было решил, что это сердце бухает в груди, а потом промелькнула тень. Я увидел её сквозь прикрытые веки. Вынырнул наружу и замер от неожиданности.

Прямо напротив стоял незнакомец в безликой темной одежде и котелке, сдвинутом на затылок. Нож в руках не оставлял сомнений в намерениях, как и холодный взгляд человека, умеющего им пользоваться. Он мог в любую секунду прирезать меня, но отчего-то медлил.

Я бросил быстрый взгляд в сторону выхода. Сколько всего гостей пожаловало: один, два, а может быть трое? Из комнаты не доносилось ни звука, лишь шум улицы из приоткрытого окна.

Но как он незаметно прокрался внутрь? Я точно помнил, что закрывал дверь на замок. Вишек, пес поганый… В следующий раз ударом в печень не отделается. Рожей по брусчатке буду возить, и передний зуб выбью, чтобы стыдно было перед девками улыбаться.

- Приятно познакомится, господин барон, - произнес незнакомец, и длинное лезвие заплясало в пальцах. – А может лучше сказать Танцор или Сига из Ровенска?

- Чё надо?

Мужчина покачал головой.

- Здесь я задаю вопросы.

- Ну так задавай, чего пялишься? Или на голых мальчиков потянуло?

Щека незнакомца едва заметно дернулась. Надо же, какие мы ранимые.

- К тебе вчера приходили люди… Кто они?

Ага, это он про баронессу с Гаскинсом интересуется. Я сделал вид, что задумался.

- Люди? Да самые обыкновенные: два глаза, два уха и кажется нос. Точно, был еще нос!

Нож в руках незнакомца застыл, прекратив безумную пляску.

- Думаешь, я здесь шутки шуткую?

- Кто же вас мужеложцев разберет. Все у вас через задницу.

Эко гостя зацепило, теперь вместе с щекой принялась дергаться бровь. Неужели и вправду из этих?

- Последний раз спрашиваю, кто они?

- Поцелуй меня в жопу! Хотя нет, не стоит… Боюсь, в твоем случае это прозвучит как приглашение.

Рожу мужика перекосило от злости. Он сделал два быстрых шага к ванне и выкинул руку с ножом. Трудно сказать, что входило в его планы: просто попугать, а может покалечить. Времени на раздумье не оставалось, поэтому я выбрал самый простой из имеющихся вариантов: скользнул вниз, уйдя под воду. Лезвие блеснуло – тень руки промелькнула над головой. А потом застыла - на доли секунды, но этого оказалось достаточно. Я вынырнул, перехватив чужое запястье. С силой дернул, увлекая незнакомца вниз. Нож с глухим стуком врезался в стенку ванны, а владелец приложился головой о край. Увы, не достаточно сильно, чтобы вырубиться. Пришлось обхватить шею и потянуть под воду.

Мужик сопротивлялся, бился гигантским сомом, выкинутым на берег. Но уж больно позиция оказалась неудобной - головой в ванне. Под ногами заскользила мокрая плитка, а на шее мертвым грузом повис я. Обвился вокруг тела, еще и ногу на спину закинул, чтобы сподручней было держать под водой.

Ванна заходила ходуном, и в какой-то момент, оказавшись на двух ножках, едва не опрокинулась. Если бы в запасе у незнакомца оказалось чуть больше времени… Но человек, как известно, не рыба, долго обходится без воздуха не умеет. Тело незнакомца дернулось раз-другой и обмякло.

Фу-х, еле-еле управился. Ну и силен же ты оказался, приятель.

Я с трудом выбрался наружу, и первым делом подобрал нож, оставивший глубокую борозду на стенке ванны. Попробовал лезвие на прочность – вот это другое дело, вот это хорошая сталь. Не работы гарденских мастеров, но все лучше той дряни, что попадалась в последнее время.

От созерцания ножа отвлекли шаги в коридоре. Я сразу догадался, что гостем был не Вишек, того с потрохами выдавала суетливая походка. И не из числа служанок, уж слишком отчетливым был звук, словно передвигался кто-то массивный.

Прошлепав по мокрому полу, я замер. Остановился прямо у проема, ведущего в комнату и принялся ждать. Входная дверь с щелчком открылась, запустив внутрь сквозняк. Легкий ветерок пробежался по полу, захолодил распаренные пятки.

- Бран, чего там?

Я лишь сильнее вжался в стену, лопатками ощутив шершавую поверхность. Потревоженный мизинец принялся пульсировать и ныть. Тоже мне, нашел время…

Тяжелые шаги раздались внутри комнаты. Гость даже не пытался красться или другим образом скрывать свое присутствие. Он завалился в нумер, словно к себе домой, с трудом переводя дыхание. Запыхался бедолага, с чего бы? С лестницы на второй этаж?

- Долбанный портье… Бран, заканчивай возиться, у нас время… Шеф сказал, чтобы хватали мальчишку и…

В полоске света на полу появилась тень. Она росла и ширилась в размерах, пока ноздри не уловили едкий запах пота, перемешанный с ароматом одеколона.

- Бран? Какого хера…

Пора! Я отлип от стены и шагнул вперед, выкинув руку с ножом. Удар пришлось скорректировать, подняв кисть чуть выше. А все потому, что гость оказался тучным верзилой с массивным тройным подбородком. Вот под него-то лезвие и вогнал. Бил снова, и снова, пока толстяк не захрипел, пустив изо рта красную пену. Он зажал рану, пытаясь заткнуть бьющую фонтаном кровь, и на короткий промежуток времени ему это удалось. По толстым волосатым пальцам заструились темные ручейки, а потом глаза закатились и массивное тело рухнуло на пол. От удара жалобно звякнули баночки гуталина. Что и говорить, обувным кремом запасся на славу, но так ни разу и не воспользовался, продолжая разгуливать в грязных сапогах. Теперь может и не доведется.

Подбежав к окну, я осторожно выглянул наружу. Напротив центрального входа в гостиный двор стояла повозка. И все бы ничего, но подле терся подозрительный тип. Лица толком не разглядеть, лишь огонек папиросы в сгустившихся сумерках.

Конечно, это мог быть случайный извозчик, поджидающий очередного клиента. Вот только чуйка подсказывала, что это далеко не так, и двумя визитерами дело может не обойтись.

Что, дружок, расслабился, размечтался о подвигах в борделе? В итоге оказался загнанным в угол, еще и без порток: грязная одежда осталась за порогом. Наверняка расторопная служанка успела её забрать. И что теперь, бегать по улице голым?

Я бросил взгляд в сторону лежащих тел, прикинув размеры. Толстяк сразу исключался, а вот на счет второго…

Нет… нет времени на переодевания. Новые гости могли оказаться более расторопными, а еще куда более ловкими и менее беспечными, с пистолями вместо ножей. Один раз довелось увидеть, как Гаскинс палил от пояса, не целясь: сразу тремя пулями, выпущенными за короткий промежуток времени. Даже если от одной увернусь, вторую обязательно словлю или голой задницей, или бестолковкой. Нет, надо драпать.

Я подбежал к приоткрытой двери и выглянул наружу. Комка грязной одежды у порога не оказалось, лишь отпечатки подошв на коврике.

В коридоре стояла тишина: не громыхала посуда, не звучали голоса за стенкой. Что и говорить, «Матушка Гусыня» известна отсутствием постояльцев. Перехватив поудобнее нож, я прокрался к лестнице и перегнулся через перила. Стойки отсюда не разглядеть, лишь самый краешек выглядывал из-за стены. За ней была дверь, ведущая в служебные помещения. Именно туда таскали мешки с мусором и тюки с грязным постельным. А еще простая житейская мудрость подсказывала о наличии черного хода. В любом уважающем себя заведении он имелся, а чем «Матушка Гусыня» хуже?

Быстро спустившись по ступенькам, я пересек прихожую. Возле стойки царил беспорядок: по всюду разбросаны бумаги, связка ключей валялась на полу. Дорожка из темных капелек вела в место, за которым обычно стоял дружелюбный портье. Я и пошел по ним, пока не наткнулся на лежащее ничком тело. Что за неудачный день для бедолаги Вишека: сначала от меня огреб, а после неизвестный перерезал глотку.

«Что же такого ты умудрился натворить, чтобы заслужить смерть?»

Портье, в кои-то веки промолчал. На бледном лице вместо дежурной улыбки застыла маска ужаса. Скрюченные в предсмертной судороге пальцы сжимали бумажку. Я опознал в ней банкноту в пятьдесят кредитов. Ту самую с изображением аристократки, которой в тайне любовался. Гордый профиль с чуть приподнятым подбородком, длинные волосы, ниспадающие на плечи. Красивая барышня, а еще ценная…

Я попытался разжать кулак, но жадный Вишек даже после смерти не желал расставаться с деньгами.

«Моё!» - кричал его перепуганный взгляд.

- Треска говяжья, - прошипел я, понимая, что надо валить, но пятьдесят кредитов… Такие деньги на дороге не валяются. Поднес лезвие к окоченевшим пальцам и тут тренькнул колокольчик над входной дверью.

Хорошо, что длинная стойка прикрывала голый зад от любопытствующих взоров. Пока вплотную не подойдешь, не увидишь.

Судя по звукам шагов, посетителей было двое. Они дошли до центра прихожей и остановились.

- И снова Бран, - произнес грубый мужской голос. Я словно увидел его обладателя, как тот недовольно морщится, процеживая слова сквозь зубы. - Сказано же было, работать быстро и аккуратно. Где он до сих пор шляется?

- Режет барончика на лоскутки? - предположил второй.

В ответ послышались ругательства. Длинная тирада на полузнакомом языке: то ли местном наречии, то ли жаргоне. Когда поток слов иссяк, второй осторожно поинтересовался:

- Может проверить?

- Проверь. И заодно предупреди, если барончик в машине кровью изойдет, я его самого на лоскуты порежу.

Что же делать? Что делать… Я застыл, прижавшись голой спиной к стойке. До служебной двери незамеченным не доберусь. Слишком много открытого пространства между столом и лестницей.

Взгляд невольно уперся в тело, распростертое под ногами. Кажется, или мертвый Вишек улыбался? Протягивал пятьдесят крон, зажатых в кулаке: «нате мол, ваша светлость, возьмите».

Ступеньки заскрипели под весом человека. Сейчас второй зайдет внутрь номера и обнаружит трупы. Поднимет шум, начнутся поиски и тогда мне точно несдобровать. Значит, выбора не остается – нужно идти в прорыв.

Поудобнее перехватив рукоять ножа, я рванул в сторону столь желанного служебного выхода. Рванул слишком сильно: мокрые ступни заскользили по полу, и если бы не природная ловкость… Чудом удалось сохранить равновесие, ухватившись за косяк.

Сзади раздался грозный окрик, только кто же станет слушаться. Я рыбкой нырнул в проем и оказался в небольшой комнате с диванчиком. Помещение предназначалось для отдыха работников, о чем свидетельствовали пустые кружки на столе и остатки еды. Сейчас здесь никого не было, лишь фартук служанки, брошенный в спешке на пол.

Оттолкнув подвернувшийся под ноги стул я бросился в единственную дверь. В потёмках налетел на что-то мягкой, и кубарем полетел вниз. Больно ударился коленками, но тут же перекувыркнулся и вновь вскочил на ноги. Это был склад: кругом валялись тюки и мешки, забитые грязным тряпьем. А еще в углу располагалась огромная ванна и механизм, напоминающий вилы, с опущенными вниз лезвиями. В другой раз я бы непременно заинтересовался, но не когда из-за спины доносится топот ног.

На выход вело две двери, и я ломанулся в ту, что была распахнута настежь. Наверняка, дело рук убегавшей служанки. А раз так, то и мне лучше последовать за ней. Насколько бы испуганной девчонка не была, вряд ли бы она выбрала тупик.

Узкий коридор резко вильнул в сторону. Я перепрыгнул через рассыпавшиеся по полу коробки, оттолкнулся рукой от стены. И снова коридор, на этот раз куда длиннее первого. В конце показалась очередная дверь. Вот он – черный ход!

Я не пробежал и половины пути, как ведущая на свободу дверь открылась. В проеме показалась фигура коренастого мужчины. Заметив меня, тот застыл. В руке мелькнула короткая дубинка, обмотанная вокруг ладони завязками. Такой обыкновенно куски говядины отбивали, чтобы мясо после жарки оставалось мягким и нежным. Ну или неугодных людей.

Вот ведь, треска…

Я развернулся в обратную сторону, но отступать было поздно.

- И кто тут у нас такой шустрый? – вышедший из-за угла мужчина улыбнулся. Я узнал голос, тот самый грубый, что остался недовольным возникшей заминкой. И вот теперь его обладатель веселился, разглядывая меня. – Голых девиц ловить приходилось, а вот голых баронов… Да ты не дергайся, парень, лишать жизни тебя никто не собирается. Просто отвезем в одно место и поговорим.

Ага, знаю я такие места, где по весне трупы всплывают. Не оставят меня в живых, особенно после того, как парочку ихних порешил. Сначала выбьют нужную информацию, а после убьют. И ладно если кончат быстро, без мучений и разделки на лоскуты. Вона как лыбится, чует предстоящую забаву.

- Барончик, не дури, брось нож. Мы ребятки понятливые, если с нами по-хорошему, то и мы проблем не создадим.

Я нагло ощерился в ответ. Толку тратить время на разговоры, особенно с теми, кого собрался убивать. Прочертил кончиком лезвия кривую, разминая кисть. Хорошо рукоять легла, как влитая. Может по весу чутка тяжеловата, ну да это мелочи.

Судари, подходите по одному, будем танцевать.

Глава 10. Инспектор Колми

- Бояться нормально, - любил говаривать дядька Батур, - страх он что… он заложен в натуре человеческой, наравне с чувством голода и жажды.

- Неужели все боятся, – недоверчиво переспросил Ленька, – и Олаф Златокудрый?

- И Олаф, и другие герои из легенд.

Волна возмущения прокатилась по нестройным рядам слушателей, обступивших старого лудильщика. Больше прочих возмущался Тишка, даже ладонью ударил по худющей коленке.

- Быть того не может, ты что-то напутал дядька Батур. Как Олаф мог выйти на бой с драконом огнедышащим, ежели струсил?

Подслеповатые глаза старика хитро сощурились:

- А кто сказал, что струсил?

- Но-но, - растерянно залепетал Тишка, - ты же сам про страх говорил - все слышали.

Он осмотрелся в поисках поддержки, но пацаны молчали. Каждому щеглу в Кирпичном было известно, что нет лучшего сказителя, чем дядька Батур. Уж в нашем далеком захолустье, так точно. Он не просто пересказывал однажды услышанное. Он наполнял старые легенды новыми смыслами, скрытыми столь глубоко, что не каждый книгочей додумается.

- Любой испытывает страх: и герой из сказок, и обыкновенный мальчишка с улицы - повторил старый лудильщик, - тут другой вопрос, сумеешь ли ты с ним справиться. Поддашься панике и побежишь или встретишь опасность лицом.

- А не задом, - вставил рыжий пацаненок с Гончарного, вызвав волну смеха. Каждому в городе было известно, что Тишка трус, ежели что случается - он первым даёт деру, только пятки сверкают, ну или задница.

- Тоже мне, велика наука, - пробормотал тот растерянно. – Стоит один раз сбежать и все слабаком считают.

Против ожидания дядька Батур общего веселья не разделил. Морщинистое лицо старика разгладилось и стало вдруг необычайно серьезным:

- Неважно, что думают другие, куда важнее, кем сам себя считаешь. Можешь сто раз сбежать по делам пустяковым, а на сто первый остаться. В самый ответственный момент, когда окружающие товарищи пали духом и не видят надежды. Всё забудется, всё простится, и останется в памяти людской только один этот случай.

Пацаны кругом замолчали, а дружище мой - Ленька, добавил:

- И наоборот.

- И наоборот, - легко согласился Батур. – Человек бывает смел, когда речь заходит о делах мелких, вроде воровства яблок из сада или обыкновенной драке с мальчишками из соседнего района, а когда доходит до главного…

Пацаны умолкли, задумавшись о словах лудильщика. Вроде ничего мудреного не сказал, а когда перевернешь их, да иной раз в голове обкатаешь – замысловато выходит.

- А как понять, когда главное наступит? - прозвучал вопрос в наступившей тишине. Все ожидали очередного витиеватого ответа, но ошиблись: старик оказался на редкость немногословным.

- Не знаю.

- И даже ты, дядька Батур?

- Ни я, ни Олаф Златокудрый, ни даже умудрённый сединами книгочей из королевской библиотеки. В том и заключается сложность: жить и помнить, что каждый твой поступок может оказаться тем самым - решающим.

Дядька Батур, конечно, загнул. Я с мудрствованиями лукавыми не согласился, потому как уже тогда понимал - геройства только в сказках хороши. Одно дело слушать побасенки долгими зимними вечерами, когда от зевоты разрывается рот. И совсем другое, пытаться воплотить их в жизнь.

Тишку убили ранней весною, когда в воздухе повеяло долгожданным теплом, а под ноздреватым снегом проступили первые комья голой земли. Залетные мужички решили позабавиться с местной молодухой, а Тишка-дурак вступился. Полез один против троих, ну и получил перо в бок. С девки что станется – отряхнула подол порванного платья, поплакала чутка и дальше пошла жить, а Тишка с концами… своё отгеройствовал.

И главное, ради чего? Почему дядька Батур не рассказал, что жизнь – единственная ценность, по-настоящему имеющая значение. Ни полковое знамя, ни неведомая девчонка, ни друзья-товарищи, а жизнь твоя и только твоя. И защищать её ты должен отчаянно, когда нужно – драпать, а если не оставляют выбора – драться, разрывая глотку противника зубами. Это и было главное, тот самый решающий сто первый случай, что приключился со мною, запертым в служебном коридоре «Матушки Гусыни».

- Барончик, не дури, брось нож.

Я лишь крепче сжал рукоять, выставив перед собою лезвие.

«Через кого прорываться, кто окажется слабее?» - метались мысли пойманной птахой. На первый взгляд ответ был очевиден: у стоящего за моей спиной крепыша имелась дубинка, а у мужика впереди пустые ладони. Нужно лишь ускориться и выбросить руку, полоснув по горлу. Так-то оно так, только чуйка твердила другое. Она стонала и плакала, советуя держаться от безоружного незнакомца подальше.

Шантру подери, что же делать… что делать?

- Остынь, парень, мы просто хотим поговорить.

Мужчина издевательски улыбнулся, лишний раз демонстрируя пустые ладони. Сделал шаг навстречу и вдруг упал... Точнее сполз по стене, хватая воздух губами. Руки зашарили по груди, то ли пытаясь ослабить ворот сорочки, то ли сорвать с шеи невидимую удавку, но так и не смогли. Он какое-то время продолжал хрипеть, выпучив переполненные ужасом глаза в потолок, а после затих.

Я обернулся назад и убедился, что крепыша с дубинкой постигла не менее печальная участь. Агонизирующее тело подергивалось на полу, а над ним монументальной фигурой возвышался брат Изакис. Сердце так и прыгнуло в пятки. Захотелось немедленно сбежать, но вот беда, из-за угла навстречу вышел брат Серафим. Ткнул кончиком сапога труп, словно желая убедиться, что тот действительно помер. Спрятал отливающий серебром предмет в карман, и только после этого обратил на меня внимание:

- Да, Сига из Ровенска, заставил ты нас побегать.

- Я… я ничего плохого не сделал… чем хотите поклянусь. Покупателей артефакта нашел и одного к дому на Фонарном доставил, всё как и приказали. А выпил всего лишь разочек – полграфинчика… шантру попутал, честное слово.

- Т-с-с, - брат Серафим приложил палец к губам.

Вот и смертушка моя пришла. Сто второй случай по классификации дядьки Батура, когда геройства не предусмотрено, и все что остается – это смиренно ждать. Рука с ножом опустилась.

- Танцор, чего застыл или думаешь, тебя на ручках понесем, - голос брата Серафима вывел из оцепенения. - Бегом, пацан, у нас времени мало!

Дважды повторять не пришлось: я развернулся и припустил за братом Изакисом. Перепрыгнул через труп крепыша, лежащего поперек прохода, и оказался на крыльце - внутри дворика, укрытого от посторонних глаз высокими стенами. Несмотря на звездную ночь рассмотреть подробности не получилось. Уж слишком густую тень отбрасывали соседние дома.

Несколько фигур промелькнуло в темноте. Пространство вокруг двигалось и дрожало, будто переполненная крысами помойка. Да сколько же здесь церковников?

Заскрипели распахиваемые настежь створки ворот, а следом во двор въехала повозка. Сделала полукруг и затормозила подле, обдав теплым воздухом.

Брат Изакис распахнул дверцу и первым залез внутрь - я следом, ощутив ступней ребристую поверхность подножки. Нырнул в темноту и сел на что-то крайне неудобное.

- Куда голым задом! – возмутился чернец. Отпихнул прочь, заодно подзатыльник отвесил, от которого зашумело в ушах.

Пока тряс головой и приходил в себя, брат Серафим забрался следом. Захлопнул дверцу и велел трогать. Так и сказал вознице - «трогай», хотя никаких лошадей в упряжке не имелось. Одна лишь могучая сила запретного артефакта под капотом.

За окном замелькал ставший привычным ночной пейзаж: залитые светом фонарей дома, прогуливающаяся публика. Полноводный поток жизни бурлил, и ни что не могло нарушить его течение, в том числе несколько трупов, оставленных в гостином дворе. Слишком незначительное событие для крупного города.

Повозка свернула на боковую улочку, и брат Серафим задернул шторку.

- Дай ему что-нибудь, - кивнул он в мою сторону.

Изакис нагнулся и извлек из-под сиденья ком тряпья, по итогу оказавшийся старым одеялом.

- На вот, прикройся.

Я послушно закутался в теплую ткань, пропахшую прогорклым маслом, один нос остался снаружи. Тело принялся бить озноб: нет, не от холода – все дело в обыкновенном отходняке. Напряжение ушло, вот руки-ноги малясь и потряхивало.

Из-под надвинутого одеяла я уставился на хмурые физиономии чернецов. По всему выходило, что убивать меня не собирались. Брат Изакис даже не соизволил свой нож достать, но мой конфисковал, припрятав в одну из многочисленных складок одежды.

И что теперь? Будут бить или отрежут остатки злосчастного мизинца?

- А ты и вправду ловким оказался, Танцор, - произнес брат Серафим, изучая меня пристальным взглядом. – Успели похоронить, а ты ничего - выкрутился.

Ага, выкрутился… Крепко меня зажали в том коридоре, и если бы не братья-чернецы, быть беде. В лучшем случае – порешили, а в худшем огрели бы по затылку и отвезли к местному мастеру-кожемяке, настрогать новых ремней из ловкача Сиги. Получается, выручили меня церковники - спасли. Вот только для чего, не понятно. Добрых слов наговорить? Уж лучше бы взялись угрожать, так оно привычнее будет.

- Нашел ваших клиентов, - пробурчал я из-под надвинутого одеяла.

- Знаем, - кивнул брат Серафим.

- Заодно адресок выяснил, по которому проживают.

- И это знаем.

- Ну раз знаете, тогда зачем я вам сдался? Может отпустите? Пожалуйста… - глупо было надеяться, но я все же попытался вымолить свободу.

Увы, брат Серафим остался непреклонен:

- Ситуация получила иное развитие… совсем не то, на которое мы рассчитывали, поэтому будет для тебя новое задание, точнее цель - её светлость, баронесса Анриетта Дудикова.

- Эта бледная скумбрия? – удивился я. – И что мне с ней делать?

- Втереться в доверие и узнать про имеющиеся планы на Печать.

- В доверие это как - трахнуть?

- Тащить в постель не обязательно, но я бы не стал исключать подобный вариант развития событий. Влюбленные дамы крайне доверчивы и болтливы, только есть здесь одно важное «но». Анриетта уже до беспамятства влюблена.

- В дуболома Гаскинса?

- Гораздо хуже - баронесса одержима наукой. И поверь, одержима – это не красное словцо для вящего эффекта. Она настолько увлечена миром чисел, что не замечает ничего вокруг.

Мне сразу вспомнились растрепанные волосы барышни, черные круги под глазами. И вправду, не замечает. Даже себя любимую запустила до состояния замухрышки. И что же это за наука такая, превратившая аристократку в неряху? Допустим, цифирь и я складывать умею. Книжной грамоте обучен, а больше чего?

- Твоя основная задача – втереться в доверие к баронессе.

- Я постараюсь.

Пальцы брата Серафима отыскали в складках одеяла мой подбородок и задрали вверх, заставив посмотреть прямо в глаза.

- Не постараюсь, а сделаю всё возможное. Ты понял меня?

- Д-да, понял.

Пальцы разжались, и я с облегчением опустил голову. Глаза главного пса из псов - зрелище не для слабонервных. Не зря народ поговаривал, что у чернецов души нет. Что тела их - лишь оболочка: пустой сосуд, наполненный божественной волей. И нет в них ни любви, ни жалости, ни прочих чувств, одно лишь неуемное желание служить Всебогу.

- Вопросы?

- Есть один, - соврал я. На самом деле вопросов была тьма тьмущая, только вряд ли чернецы пустятся в объяснения. Того гляди поколотят за излишне проявленное любопытство. – Что на счет ограничений?

- Каких ограничений? - не понял Серафим.

- Ну касаемо выпивки и женщин… Мне по-прежнему запрещено или маленько можно?

Братья-чернецы переглянулись.

- Можно, но не в ущерб основному делу, - ответил за старшего Изакис. - Помни о той задаче, которую перед тобой поставили: не разозлить баронессу, не вывести из себя, а войти в доверие. Возможные варианты реализации плана на твое усмотрение.

Неужели так просто? Не будет угроз и холодного блеска лезвия перед глазами? Признаться, от бритоголового Изакиса ожидал иного подхода, а тот по-человечески разговаривает, да ещё и «на моё усмотрение».

- Раз с главным покончено, перейдем к деталям, - продолжил брат Серафим. – Слухи о божественном артефакте просочились в город, поэтому возникли некоторые трудности.

- Вы о тех людях в гостином двор?

- Не только… Не стану забивать голову лишней информацией, просто запомни, что необходимо соблюдать осторожность.

- А вдруг они снова заявятся?

- Не переживай, мы позаботимся о подославшем их человеке.

- Но есть и другие, вы сами говорили. Тот же Моретти.

Интуиция подсказывала, что чернецы знали о состоявшемся разговоре с хозяином «Бубновой дамы». И неошибся – брат Серафим спокойно отреагировал на прозвучавшую фамилию, даже счел за нужное пояснить:

- Матео Моретти в первую очередь умный и осторожный делец. Он не станет действовать силой там, где можно договориться, поэтому на его счет можешь не волноваться. Если вновь предложит встретиться – соглашайся. Выражай готовность к сотрудничеству, но лишнего не болтай, особенно про нас.

- А ежели про Печать спросит?

- Про Печать, - брат Серафим удивился, - а ты разве не рассказал все, что знал?

От пронзительного взгляда чернеца тело затрясло пуще прежнего

- Я не хотел… не оставалось выбора, он… он сам обо всем догадался.

- Успокойся, тебя никто ни в чем не обвиняет. Более того, в сложившейся ситуации ты проявил себя наилучшим образом, поэтому и сидишь здесь.

«… а не лежишь в канаве с перерезанным горлом», - закончил я мысленно за него.

- Сложные ситуации будут возникать и впредь, поэтому повторю ранее сказанное: варианты решения проблем оставляем за тобой. Действуй исходя из обстановки.

«… но помни о треклятом аркане».

- Из «Матушки-Гусыни» лучше съехать и подыскать новое место для ночлега, - продолжил рассуждать брат Серафим. – Деньги не экономь, выбери гостиный двор поприличнее. И не вздумай селиться на окраинах или в припортовом районе. Лучше всего договорись с баронессой и сними комнату в особняке.

- Я попытался, но сестрица категорически отказывается пускать на постой. Еще и Гаскинс – зараза такая, подливает масло в огонь.

- С Гаскинсом ты уж сам разбирайся, нас волнует лишь конечный результат. Добьёшься успеха - отпустим на все четыре стороны, а провалишься - не обессудь.

Брат Серафим не стал тратить время на перечисление всевозможных кар. Вместо этого отодвинул шторку и вгляделся в пейзаж за окном.

- Подъезжаем, - задумчиво произнес он.

- Куда?

- К центральному отделению городской стражи.

Я улыбнулся, приняв сказанное за неудачную шутку, но чернецы остались на редкость серьезными.

- Не забывай, Танцор, что мы в другом мире и вынуждены играть по их правилам, - пояснил брат Изакис. Он успел избавится от шляпы и теперь блестел лысым черепом, под светом мелькающих за окном фонарей.

- В местной охранке проблем возникнуть не должно, - подтвердил брат Серафим, - если исполнишь в точности так, как мы скажем. Продержат пару дней, согласно заведенного порядка и отпустят на волю.

- Без штанов? - ляпнул я от растерянности. Да и как тут не растерятся, когда пихали силком в логово к лепарду. Не такому страшному, как сами чернецы, но тоже приятного мало. У каждого уважаемого вора начинался нервный зуд при одном упоминании стражей. А тут не просто упомянули, а пытались подбить на добровольную явку. Хотелось надеяться, без повинной.

Штаны мне таки выдали, как и прочую одежку. Сюртук оказался изрядно поношен и великоват - висел на плечах, что тряпка на пугале. Да и сапоги, судя по истертым подметкам, переживали не лучшие времена. Не дырявые и то ладно. Про застиранную сорочку лучше даже не упоминать: дешевый материал стоял колом и с трудом гнулся, словно вытащенный прямиком с лютого мороза.

- Чего нос воротишь? – высказался по данному поводу брат Изакис. – Неделю в баронах походил и сразу важным себя почувствовал? Может напомнить, в каком тряпье по палубе корабля бегал?

Освежать память не пришлось. Тем более, что согласно разработанной наспех легенде, одёжка была не моя, а сворованная: из мешков с грязным тряпьем, хранившимся в прачечной.

Меня высадили в квартале от здания местной стражи, официально величаемой Корпусом Охраны Порядка или сокращённо КОП. Служители её соответственно называли копами. Был еще целый ряд жаргонных и потому обидных прозваний. Я из любопытства поинтересовался, однако брат Изакис высказался в том духе, что лишние знания воришке ни к чему. Ему бы основное запомнить.

А чего там запоминать? Зайти внутрь, найти дежурного и поведать о случившемся преступлении, то бишь налете на «Матушку Гусыню». Разумеется, не всю правду, а лишь её часть, с заранее обговоренными правками, исключающими вовлеченность чернецов.

Напоследок брат Серафим произнес:

- Местная система правопорядка прогнила насквозь, но в случае громких преступлений она действует на редкость эффективно. Налет на гостиный двор из числа последних.

- А чего там громкого? – удивился я. - Ну подумаешь, прирезали местного служку.

- Скоро сам все узнаешь, - и брат Серафим многообещающе улыбнулся.

Значение той улыбки я понял лишь, когда переступил порог здания с красными буквами «КОП» на фасаде. Дежурный стражник – молодой парень с заспанными глазами, к рассказанной истории отнесся серьезно. Вызвал подмогу и дюжие ребята сопроводили меня в камеру. Сделали это на редкость культурно: по голове не били, руки не выкручивали, лишь пару раз пихнули кулаком в бок.

- Вы не понимаете, я здесь жертва! - прокричал я в закрывшуюся за спиной железную дверь. Пару раз ударил кулаком, а сапогом не решился. Уж слишком хлипкими оказались подметки на обновке.

В зарешеченном оконце показалась усатая ряха стражника:

- Хочешь пошуметь?

- Не особо.

- Тогда лягай и не отсвечивай… Инспектор во всем разберется.

Так Сига из Ровенска оказался в местной каталажке: небольшой комнатке без окон, но с деревянной лавкой и нужником в виде дырки в полу. На удивление мочой не воняло, если только не подойти близко и не принюхаться. Зато отчетливо потягивало плесенью вперемешку с заржавелым железом.

И никаких тебе матрасов, никаких тюков, набитых соломой. Я ко многому был привычен, потому свернул сюртук под голову и лег на лавку. Успел было задремать, когда замок щелкнул и на пороге возникла знакомая ряха:

- Подымайся давай. Тебя к инспектору.

На сей раз обошлось без тычков. Стража в числе двух человек сопроводила в очередную комнатку и усадив за стол, скрылась. Я ждал минут десять, пока на пороге не появился помятый мужчина. Точнее сначала возник крепкий табачный запах, а потом появился он – Густав Колми, инспектор по особо важным поручениям. Представился и бросил стопку бумаги на стол. Железные набойки стула противно заскрипели по полу.

- Барон Дудиков?

- Он самый. Алекс Дудиков, подданный её величества королевы Астрийской.

- Астрийской…, - задумчиво пробормотал инспектор, переложив несколько бумажек. - И что же такое вы учудили барон? Зачем людей порезали?

- Я? Это они меня!

- Они вас? Позвольте не согласится: в гостинице три трупа, а вы здесь - живой и здоровый, и даже не одной царапины.

Я понимал, что это чистой воды провокация, что работа у дознавателя такая – вывести подозреваемого из себя, авось что и ляпнет на эмоциях. Потому медленно выдохнул и принялся рассказывать все по порядку. Как мылся в ванной, как приперся незнакомый мужик и едва не прирезал – пришлось утопить. Как следом в нумер завалился толстяк. Ну да с ним управился не в пример быстрее… После голышом спустился на первый этаж и обнаружил тело портье. Выскочил через служебный вход, по пути разжившись шмотками из прачечной. Про двух налетчиков, коих укокошили сами братья – велено было молчать, потому и не сказал. Добавил лишь концовку истории о том, как очутился во внутреннем дворике, а уже оттуда через ворота на улицу – бегом до корпуса местной стражи.

Вроде нормальным рассказ получился, толком нигде не соврал, но инспектор все равно остался недоволен. С недоверием осмотрел мое тощее тело, после чего заключил:

- Хочешь сказать, ты в одиночку справился с двумя мордоворотами?

- Мордоворотами – громко сказано. Толстяк еле-еле по лестнице поднялся, а второй просто дурным оказался: кидался с ножом, что баран на новый забор.

- Сцену преступления воссоздать сможешь?

- Сценку - это чего, сыграть что ли, - не понял я, – как в театре?

- Как в театре, - подтвердил инспектор и оказался недалек от истины.

Самоходный экипаж с золотистым гербом в виде двух перекрещенных клинков доставил до «Матушки Гусыни». Густав не стал цеплять на ноги заключенного колодки. Ограничился лишь устным внушением и парочкой крепких ребят из числа стражей.

В ранние часы народ на улицах было немного, поэтому долетели с ветерком, точнее со сквознячком: из приоткрытого окна заметно тянуло.

На крыльце гостиного двора нас встретил очередной стражник. Увидав инспектора, вытянулся по струнке, придав заспанной физиономии придурковатое выражение:

- За время вашего отсутствия никаких происшествий не зафиксировано.

Колми на это лишь махнул рукой. Вошел в широко распахнутые двери, я следом в сопровождении двух крепышей. Внутри здания стражников оказалось еще больше. Их легко было определить по примечательной форме темно-синей расцветки и золотистым нашивкам на рукаве. До чего странный герб, причем здесь клинки? Сабель я так не увидел, зато у каждого на поясном ремне имелась специальная дубинка: тонкая и вытянутая. Сразу понятно, что инструмент не из мясной лавки. Таким сподручно людские туши отбивать, дабы лишний раз не сопротивлялись при аресте.

Мы поднялись на второй этаж и зашли в номер. С ночных событий здесь мало что изменилось, разве что успели вынести трупы. И некто скорый на руку успел изъять баночки с гуталином. Оставалось надеяться, что сей ловкач не обнаружит отошедший плинтус под кроватью и припрятанные за ним банкноты. Не хотелось лишаться увесистой стопки кредитов, тем более что братья-чернецы вопрос дальнейшего финансирования оставили открытым, дескать, поглядим… Куда они смотреть собрались, брат Серафим при этом и не уточнил.

- Чего застыл, давай лезь в ванну, - голос инспектора вывел из задумчивости. Рука потянулась к пуговицам сюртука.

- Эй, ты чего удумал?

- Вы же сами сказали, в ванну лезть.

- Я сказал лезть, а не принимать. Или думаешь, мы здесь собрались прелестями купающегося барона полюбоваться:

По лицам собравшихся стражников забегали улыбки – смешно им. А я ничего такого не думал. Я вообще не понимал, чего от меня хотят, поэтому забрался в ванну как был: в сапогах и одежде. Благо, воду успели спустить.

- Доблестный сержант Дорбет исполнит роль ночного визитера, твоя же задача – продемонстрировать свои таланты. Показать, каким образом смог управиться с нападавшим. Точь-в-точь, до малейших деталей.

- Точь-в-точь не получится, - я с сомнением посмотрел на ухмыляющегося верзилу. – Уж больно здоровый.

- А ты постарайся.

Я поудобнее устроился в ванне, откинулся назад и вытянул руки. Дорбет истуканом замер возле края.

- Ну, чего умолк, - послышался раздраженный голос инспектора, - подсказывай сержанту, что делать дальше.

Я с сомнением посмотрел на деревянную заготовку, сжимаемую в кулаке стражника. По всему выходило, что болванка должна изображать нож. Убить не убьет, но если попадет, будет больно.

- Мужик подошел к ванне и ударил ножом.

- Куда конкретно?

- В область груди.

- Замахом сверху или тычком от пояса?

- От пояса.

И сержант ударил – я едва увернуться успел. Одно дело скользить по дну переполненной ванны голяком, и совсем другое – на сухую, в великом не по размеру сюртуке.

Болванка с глухим звуком ударилась в стенку и пришла моя очередь. Я схватился за вытянутую руку и дернул нападавшего вниз. Получилось откровенно плохо. Тело сержанта было напряжено, как натянутая тетива лука. Он явно ожидал атаки и был готов к сопротивлению. А еще он оказался высоким и широкоплечим, так что даже закинутая на спину нога не помогла. Я попытался придушить сержанта, но тот втянул голову. Форменный китель сполз с плеч прикрыв шею, поэтому пришлось хвататься, за что придется.

Мы некоторое время возились, наполняя комнату сопением. Кажется, я завернул бедолаге ухо, потому как тот дернулся. Застонал, пытаясь выпрямиться вместе с висящем на плечах грузом. Силища в сержанте оказалось немерено, и он бы непременно это сделал, но тут не выдержала ванна. Сначала покачнулась на двух ножках, а когда Дорбет уперся ладонями, то и вовсе опрокинулась на бок. Он аж взвыл от боли, когда края тяжеленой ванны ударили по ногам. Похоже, бедолаге переломало кости, потому как подняться самостоятельно он уже не смог. Матерящегося и проклинающего всё на свете сержанта унесли на руках.

- М-да, - процедил расстроенный инспектор. Вытащил из кармана портсигар, покрутил в пальцах, но открывать не стал, спрятав обратно.

- А я предупреждал, что ваш сержант слишком здоровый. Тот, который по всамделишному нападал, был не в пример легче.

- М-да, - повторил инспектор. Задумчиво прошелся от стены к стене. – А толстяка где прирезал?

- В проходе, где сейчас стоите. Показать?

- Не надо… уже показал.

Я думал, что на этом всё закончится, но дознаватель имел иное мнение на сей счет. Он велел повторить маршрут побега, начиная от двери номера и заканчивая крыльцом. Заодно потребовал давать пояснения по поводу предпринимаемых действие.

Мы спустились по лестнице на первый этаж, миновав стойку. Труп уже успели унести и следы крови на полу – все что осталось от бедолаги-портье.

- Почему не выбежал через центральный вход? - задал вполне резонный вопрос инспектор.

- Сами как думаете?

- Барон, ты часом не охренел или всерьез рассчитываешь, что я стану твои шарады разгадывать?

- Не кипишуйте, инспектор. Нет здесь никаких загадок. Я же не знал, сколько всего нападавших было. Подумал, что на входе могут поджидать, потому и выбежал через заднюю дверь.

- Целая группа захвата, - выдал задумчивое инспектор. – Ничего не хочешь рассказать, барон? Например, чем успел насолить местным?

- Помилуйте, я законопослушный человек - целыми днями только и делал, что гулял по городу, наслаждаясь местными красотами.

- Красота в Баненхайме? – Колми по-настоящему удивился.

- А что здесь такого? Фасады домов имеют необычный вид, особенно для жителей старого континента.

- Ну-ну… Показывай, куда дальше побежал, любитель архитектуры.

Через служебный вход мы попали в комнату для отдыха персонала. Обстановка внутри не изменилась: всё те же грязные стаканы на столе и тарелки с остатками еды.

Миновав короткий коридор, мы дошли до прачечной и вот тут инспектор остановился:

- Говоришь, из номера голышом сбежал?

Я осторожно кивнул, подозревая скрытый подвох.

- И одежду из тюка с грязным тряпьем взял? Ну, чего застыл? Показывай, из какого мешка брал.

Надо было быть полным дураком, чтобы не догадаться, к чему клонил дознаватель. Одежда в прачечной предварительно сортировалась: по типу ткани, по принадлежности, а может еще по каким условиям. Стоило не туда ткнуть пальцем, и на руках у местной охранки окажется лишний козырь. Посему торопиться с ответом не стал: походил для порядка туда-сюда, наморщил лоб и наконец признался:

- Не помню.

- Совсем ничего?

- Не до того было. Руки от страха тряслись и глаза будто пелена застила. Помню только, что долго копошился, пока нужного не отыскал.

- Странно, - инспектор вновь извлек портсигар. Достал папиросу и постучал по отсвечивающей серебром крышке. – Говоришь, копошился, а тюки ровно стоят, и одежда по полу не разбросана. Обыкновенно впавшие в панику люди не склонны к проявлениям аккуратизма.

Что и говорить, загнал инспектор в угол. И главное, достойного ответа в голову не приходило, потому и ляпнул первое попавшееся:

- Я барон, у меня воспитание.

- Оно и видно, - Колми помял папиросу в пальцах. Засунул в рот, но против ожидания прикуривать не стал, лишь пожевал кончик губами. - Может хоть вспомнишь, возле которой стены тюк стоял? Неужели и здесь запамятовал? Беда-беда… Вам бы голову проверить, ваша светлость.

Дальнейший маршрут оказался пустой формальностью. Мы миновали пустой коридор и оказались на крыльце. Теперь я понял, почему братья-чернецы избавились от последних трупов - уж больно глазастым оказался инспектор. Смерть двух человек носила явный магический характер, и могла вызвать лишь новые подозрения.

Мужчина медленно сползает по стене. Подошвы ботинок шкрябают по поверхности пола, бешенные на выкате глаза… Пальцы отчаянно рвут ворот сорочки, в надежде на каплю драгоценного воздуха.

Интересно, чем их так приголубили братья - секретным заклятием? Больше похоже на сердечный приступ.

Мы спустились по ступенькам и оказались во внутреннем дворике. При свете дня он не выглядел таким уж большим – узкий пятачок, окруженный глухими стенами. Окон в них не имелось, разве что под самой крышей имелись чердачные отверстия, заколоченные досками.

Потянуло табачным дымком. Я повернул голову и увидел стоящего рядом Колми. Судя по прикрытым глазам, инспектор испытывал неимоверное наслаждение. Сизые клубы дыма вырывались изо рта, словно передо мною был не дознаватель, а волшебный дракон из сказки, обращенный в человека при помощи заклятия.

- Проклятая привычка, - пожаловался инспектор неизвестному кому: то ли мне, то ли проплывающим в вышине облакам, – никак не могу избавится. К кому только не обращался, даже на модное нынче иглоукалывание ходил. Проклятые садисты всю спину искололи, а я вышел на улицу и первое что сделал – достал папиросу и затянулся. Вот такие дела.

Инспектор бросил тлеющие остатки под ноги.

- Барон, а у тебя есть вредные привычки?

Ох уж эти разговоры с дознавателями. Не доведут они до добра – истина, известная каждому вору.

Поколебавшись с мгновенье, я все же ответил:

- Люблю поесть.

- Ты и еда? – инспектор издал хриплый смешок. – Никогда бы не подумал… Как там у вас за океаном говорят: не в лошадь овёс?

- Не в коня корм, - поправил я.

- Ну да, ну да… Это хорошо, когда дурная привычка на здоровье не отражается. Считай себя везунчиком, парень. К примеру, полковник наш тоже большой любитель вкусно поесть. И чем жирнее пища, тем ему лучше. Уже в дверь с трудом протискивается. Пытался на диетах сидеть, да все бестолку: с каждым годом только сильнее разносит. Ты знаком с Лео Моретти?

Переход с одной темы на другую был столь резким, что я растерялся:

- Матео?

- Нет, Матео - это второй брат. Я говорю про старшего - Леонардо Моретти.

- Знакомая фамилия, кажись слышал.

От добродушной физиономии инспектора не осталось ни следа. Схватив меня за грудки, он притянул к себе. Верхняя губа задралась, обнажив ряд желтых зубов. В нос дыхнуло мерзким зловонием.

- Кого надуть пытаешься, светлость. Хотя какой ты к демонам барон, у тебя же на роже написано - уголовник. Я таких проходимцев за три квартала вижу и сажаю по три раза на дню.

- Отпусти.

- Иначе что, пожалуешься? А не кому жаловаться, мы здесь только вдвоем, - пропахшие табаком пальцы только сильнее стиснули ворот. – В каких отношениях состоишь с Лео Моретти. Отвечай – быстро, и не вздумай соврать, иначе…

- Да пошел ты!

Сильный удар заставил согнуться. Хорошим получился: отработанным и плотным. Таким обыкновенны владели вышибалы в придорожных тавернах, где мордобой – обычное дело. Пока ползал по земле, выплевывая сгустки слюны, инспектор продолжал давить:

- Бран и толстый Весельчак были людьми Лео Моретти. Почему они пришли за тобой? Чего хотели?

- Н-не знаю.

- Кто убил старшего брата?

- А?

- Вчера в собственной спальне был найден мертвым старший Моретти. Следов насильственной смерти не обнаружено, но я нюхом чую, что-то не так. Уж слишком странно все складывается… Сначала его люди устраивают ночной налет на гостиницу в поисках неизвестно чего и убивают местного служку. Той же ночью в Корпус является заморский барон и рассказывает фантастическую историю о том, как за ним охотились. Следующим днем умирает сам Моретти, а несколько доверенных лиц бесследно исчезают. Ты случайно не в курсе, куда делся Лусио?

- Без понятия.

- А я уверен, что знаешь. Свидетели видели, как ко входу в гостиницу подъехали машины, забитые людьми. Почему всего два трупа, куда делись остальные? На кого работаешь, светлость?

Слишком много вопросов… Я внутренне сжался, готовый к очередному удару, но тот не последовал. Покрытый пылью кончик ботинка инспектора замер прямо перед носом.

- Какое ко всему этому отношение имеет судно под названием «Оливковая ветвь»? Молчишь? Молчишь… А хочешь я расскажу, как на самом деле обстояли дела? Некто неизвестный, для простоты повествования назовем его мистер Альфа, занимался ввозом запрещённой продукции в достославный Баненхайм. Прямо под носом у таможни и старшего из братьев Моретти. Бизнес был налажен, но на прошлой неделе что-то пошло не так: судно с грузом арестовали в порту. Официальные власти устроили свою проверку, а неофициальные в лице Лео свою. Таким образом вышли на тебя. Я нигде не ошибся?

- Я не имею никакого отношения к контрабанде.

- Имеешь, иначе за тобой бы не пришли. Тут другой вопрос возникает: почему барон до сих пор живой. Если существует цепочка, связывающая Дудикова с загадочным мистером Альфа, то её просто обязаны разрубить. Так положено по законам логики. Или ты настолько ценная фигура? Чего молчишь, барон?

- Бред.

- Может и бред, - неожиданно легко согласился инспектор. До ушей долетел звук захлопнувшейся крышки портсигара, а затем шелест сминаемой папиросы. – Прошлой ночью я отправил запрос в таможенную службу по делу «Оливковой ветви». Вот и поглядим, что ты за птица такая, барон Алекс Дудиков.

Трудно считать дни, находясь внутри бетонной клетки, лишенной окон. Если только тебя не кормят по распорядку, а охрана не сменяется каждые двенадцать часов. По всему выходило, что провел я взаперти два дня.

Ел не то чтобы сытно, но пузо набить хватало. Поминал недобрым словом чернецов, втянувших в очередную передрягу, и переворачивался с бока на бок. А что еще оставалось – только и делать, что спать.

На третий день за мной пришли. Я ожидал, что отведут в допросную или того хуже, в пыточную. Если даже в захолустном Ровенске она имелась, то что говорить про переполненный жителями Баненхайм.

Но я ошибся… Вместо прибитых к стене кандалов и набора щипцов меня встретила обычная комната со скудной меблировкой. За столом помимо инспектора сидела гостья: шляпка с длинными полями, неестественно бледная кожа – я сразу узнал её.

- Это мой брат, - произнесла баронесса тусклым голосом.

- Вы уверены?

- Абсолютно.

- Приглядитесь получше, может просто похож.

- Нет нужды, инспектор.

- То есть вы подтверждаете?

- Да, это мой родной брат – Алек Дудиков. Сколько можно повторять?

Не такого ответа ожидал дознаватель. Костяшки застучали по крышке стола, отбивая неровный ритм.

- Что же вы родственника в гостинице держите, имея в распоряжении целый особняк?

- Не ваше дело.

Инспектор аж крякнул от удивления. Потянулся было за портсигаром, но наружу не извлек. Лишь потеребил полу форменного сюртука.

- У вас имеются еще вопросы или будем сидеть и молчать?

- Уважаемая баронесса, вопросов с каждой минутой становится все больше. И если раньше они касались исключительно фигуры вашего брата, то теперь возник интерес и к вам. Скажите, как давно вы покинули Старый континент?

- Не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

- А вам и не нужно понимать. Вы либо сотрудничаете со следствием, либо…

Настойчивый стук в дверь оборвал речь дознавателя. Спустя секунду та открылась и на пороге появился стражник:

- Господин инспектор, вас желают видеть.

- Пошли их в жопу! Или не видишь, я работаю! - рявкнул тот.

- Господин инспектор, это срочно. Прибыл человек из комиссии.

- Из какой такой комиссии? - проворчал Колми, но больше для порядка. Тяжело поднялся и вышел за порог, оставив нас баронессой наедине.

Долгое время мы продолжали молчать: я раскачивался на стуле, а баронесса делала вид, что упорно не замечает. Смотрела куда угодно, только не в мою сторону. В конце концов игра в молчанку надоела:

- Милая сестрица, как я рад вас видеть.

В ответ сестрица обожгла ненавистным взглядом, словно перед ней сидел не родной брат, а прикинувшийся им проходимец. Хотя, о чем это я, так оно по факту и было.

- Как изволите поживать, все ли в порядке с вашим здоровьем? Как старина Гаскинс, по-прежнему злится?

- Милый братец, если не соизволишь заткнутся, то злиться начну я.

Делать нечего, я вздохнул и откинулся на спинку стула. Забросил руки за голову и сладко потянулся. Странное дело, последние пару суток только и делал, что спал. Должен был выспаться на годы вперед и все равно, стоит закрыть глаза, тело тут же окутывала сладкая дрема. Я был ровно медведь из сказки, которого на какой бок не положи, все захрапеть норовил.

Сестрица, напротив, нервничала. Принялась теребить неизвестно откуда взявшийся платочек. Длинные пальцы бессмысленно перебирали кусок вышитой ткани. Потом поднялась и стала ходить от одного угла к другому. Сразу видать, человек впервые в застенках.

Мерное цоканье каблучков убаюкивало, и я бы непременно задремал, если бы не огненные взгляды, то и дело бросаемые в мою сторону. Будь Сига стогом сухого сена, давно бы воспламенился.

Спустя десять минут дверь открылась и в комнату вошел Колми.

- Свободны, - бросил он коротко.

Баронесса, шелестя юбкой, поспешила покинуть комнату.

- Тебя это тоже касается.

Покачивающийся на двух ножках стул едва не опрокинулся от неожиданности.

- Проваливай, барон!

Дважды повторять не пришлось. Я вскочил на ноги и заспешил следом за сестрицей. Однако спокойно уйти мне не дали – дорогу перегородил все тот же инспектор. Обдав зловонным дыханием, он прошипел прямо в лицо:

- С сегодняшнего дня я буду следить за тобой. И дай только повод.

Вниз живота ткнулось что-то острое. Я опустил взгляд и обнаружил прямоугольник знакомой расцветки.

- Визитка на имя Артуа Женевье, - подтвердил мои подозрения инспектор, – что она делала у тебя в номере?

- Лежала.

Каков вопрос, таков и ответ – простой принцип общения с шибко умными дознавателями. Я бы продолжил играть в эти игры, но уж больно на волю хотелось, потому вынужден был пояснить:

- С одним старичком на днях разговорился, он и вручил.

- Ты же понимаешь, что это легко проверить?

Я улыбнулся самой добродушной из имеющихся улыбок:

- Так в чем же дело – проверяйте, а меня ждет милая сестрица и кусок сочного бекона на обед. Или что там сейчас на дворе – ужин? И еще одно, инспектор: почистите наконец зубы, а то запах стоит… как только от вас барышни не шарахаются.

За сим, полностью удовлетворенный, я покинул стены негостеприимного заведения.

Погода на воле стояла замечательная и была бы еще лучше, водись в карманах деньга. Я знал, как решить данную проблему, поэтому первым делом направился в «Матушку Гусыню».

Путь до гостиного двора оказался не близким. За час пешей прогулки я успел не только устать, но и порядком проголодаться. Ненасытная утроба принялась урчать.

- Да будет тебе, чай не впервой - пробормотал я, но живот на этом не успокоился, лишь пуще прежнего разболелся. Оставалось надеяться, что припрятанных под кроватью кредитов не обнаружили.

За стойкой «Матушки Гусыни» стоял знакомый портье – сменщик покойного Вишека. Увидев меня, тот порядком удивился и даже сбледнул с лица.

- Господин барон, оплата за номер закончилась. Если желаете продлить…

- Я желаю забрать вещи и съехать.

- Вещи?

- Да, свои вещи. В нумере осталась всякая мелочевка, вроде баночек с гуталином, чистящих щеток и бритвенных принадлежностей. А еще, помнится, я сдавал одёжку в прачечную. Как она там поживает, постиралась поди?

- Сейчас проверю.

- Проверь, и заодно ключ от нумера принеси.

- Вы не оплатили в срок положенной суммы, поэтому согласно установленным правилам не можете…

- Будешь мне тут рассказывать, что я могу, а что нет? Внутри мои вещи! А ну ложь ключ на стойку!

Забрав из дрожащих пальцев портье связку, я поднялся наверх. Щелкнул замком и переступил порог. Надо же, а они успели прибраться: свежая простыня на кровати, вычищенные от крови полы. Вот только от глубокой царапины, оставленной на стенке ванны, избавится не удалось.

Пыль всюду протерта: на зеркале и даже в дальнем углу, где раньше стояли баночки с гуталином. Все подчистили, ничего не осталось – купленную газету и ту забрали.

С тяжелым грузом на душе я нырнул под кровать. Подобрался к плинтусу и отогнул дощечку – есть, деньги на месте! В небольшом углублении лежали свернутые в трубочку банкноты. Весьма удобный способ хранения, ранее подсмотренный у Моретти. Нет опасения, что бумажные края могут завернуться, а то и вовсе оторваться.

Развязав тесемку, пересчитал имеющуюся наличность. Всё верно - три с лишнем тысячи, ни кредита не пропало. Глаза поневоле задержались на банкноте с изображением аристократки - хороша, демоница! Ради такой и тысячи золотом не жалко.

Довольный достигнутым результатом, я выбрался из-под кровати и вышел в коридор. Спустился вниз в прихожую, где меня уже ждал портье вместе со здоровенным верзилой. Неужели хозяин гостиницы сделал выводы из случившегося и сподобился нанять охрану?

- Нам проблемы не нужны, - произнес мордоворот.

- Так они и мне ни к чему, - согласился я с разумным доводом. Вернул ключи на стойку и вопросительным взглядом уставился на портье. Тот, не говоря ни слова, протянул сверток.

Памятуя о пронырливости местных служек, я не поленился проверить содержимое: в ноздри пахнуло ароматом утренней свежести, а под пальцами захрустело от чистоты. Вся одежка была на месте, вплоть до нательного белья. Удовлетворенный результатом, я убрал сверток и уставился на портье.

- А сапоги?

- К-какие сапоги? – запнулся тот от страху.

- Самые обыкновенные, из свиной кожи.

- Вы их не сдавали на чистку, они… они, наверное, в номере.

- Нет их там.

Мы молча обменялись взглядами: сначала с перепуганным портье, потом с верзилой охранником. Последний словно просил меня: «парень, уходи подобру-поздорову, не доводи до греха».

- Понятно, значит пропали сапоги, как и баночки с гуталином. Хорошее у вас заведение: тихое и спокойное, а главное - честное. Обязательно порекомендую знакомым.

- Спасибо, - не понятно зачем ляпнул портье.

- Носи на здоровье. Обувка хорошая, еще не один год прослужит.

Засунув сверток подмышку, я вышел на улицу. Спустившись с крыльца, первым делом направился перекусить, в уже знакомую забегаловку, расположенную рядом с гостиницей. Стоило лишь пройти по улочке, и завернуть за угол.

Посетителей оказалось на удивление много и мне пришлось постараться, дабы отыскать свободное место. Усевшись за дальний столик, пробежался взглядом по лицам присутствующих, в надежде увидеть недавнего знакомца – благообразного старичка по имени Артуа Женевье. Слишком много вопросов накопилось про местное житье-бытье, да и просто хотелось поболтать. Шантру, как же я соскучился по нормальному общению. Может потому и разговорился с подлетевшим к столику половому.

От него узнал, что в городе сегодня праздник - день Патрициуса Благородного: первопроходца, принявшего мученическую смерть от лап местных дикарей. Всё-таки странные люди живут в Баненхайме: в богов не верят, а святых мужей почитают.

Я захотел узнать подробности гибели и в чем конкретно заключается святость, но половой сослался на занятость. Принес запотевшую кружку пенного и заверил, что мясо вскоре будет готово.

От холодного пива заломило в висках, но я глотал не переставая, пока не показалось дно. Только тогда, отвалившись на спинку стула, довольно рыгнул. Повел бы себя подобным образом настоящий барон? Мне было плевать, как и плевать большинству окружающих. Титулы и звания старого мира здесь ничего не значили. Тебя могли запросто упечь в кутузку и оставить гнить до конца дней, потому как бесправный негражданин. А раз так, то и защитника в местном суде не полагается, достаточно выводов следствия. У которого, как известно, одна цель – засадить подозреваемого за решетку.

Нет, нужно срочно заняться оформлением документов. Обратиться за помощью, но к кому? Чернецы ясно дали понять, чтобы на них не рассчитывал и выкручивался самостоятельно. И кто остается? Здравая мысль мелькнула в голове и тут же забылась, стоило появится на столе тарелке с исходящей соками отбивной. От ароматных запахов закружилась голова и я под это дело заказал очередную кружку пива. А потом еще одну, и еще…

Перед глазами плясал хоровод из лиц встречных прохожих. Красочный плакат гласит: Добро пожаловать в«Восточные Холмы». Вдоль темной улицы тянется длинная цепочка фонарей. Слишком яркий свет - до рези в глазах. И вот уже потрескавшаяся кора могучего дуба, затмившего раскидистой кроной половину неба. Под подошвой хрустят залежалые желуди - знакомая дверь…

Дребезжащий звук ударил по ушам. Палец долго жал кнопку звонка, пока на пороге не показалась знакомая фигура.

- О-о-о, етить твою мать, Гаскинс!

Меня схватили за грудки и мир вокруг завертелся. Он и до того не стоял на месте, а после вмешательства земля с небом и вовсе поменялись местами. Я оказался лежащим на траве, с гудящей головой и тошнотворным комом, норовящим подкатить к горлу.

- Гаскинс, какого хера?!

- Убирайся!

- У нас договоренности.

- Нет больше никаких договоренностей. Проваливай, пока не пристрелил.

- По какому праву?

- По праву вторжения в частную собственность, слышал о таком? Ах да, забыл… ты же у нас ворюга, для которого понятие «собственности» в принципе не существует.

- Гаскинс, ты на редкость чванливый и самовлюбленный болван.

Ладонь мужчины скрылась в кармане и спустя мгновенье на свет появился знакомый «ревульвер». Черное дуло уставилось промеж моих глаз.

- Советую убраться с лужайки, иначе пожалеешь. Считаю до десяти…

Я откинулся на спину и уставился в звездное небо над головой. Хотел было послать Гаскинса, а потом вдруг понял, что не испытываю злости. Что взять с дуболомного вояки, у которого всего одна извилина в голове и та, как известно, прямая.

- Р-раз.

Единожды довелось увидеть мозги в анатомическом театре столичного Лядово. Они хранились заспиртованными в большой стеклянной банке. На вид серые и невзрачные, с поверхностью, сплошь испещренной извилинами, что у земляного ореха. Видать умным был их обладатель.

- Два.

Интересно, а я бы согласился, чтобы мои мозги выставили на всеобщее обозрение? За тысячу кредитов точно нет, а за десять может быть и подумал. Мертвецу плевать, что с телом после смерти станется.

- Три.

Жаль, что анатомический театр церковники прикрыли. Сначала разрешили, а потом за директором пришли, заодно уничтожив все имеющиеся экспонаты. Даже сморщенного младенца с двумя головами не пожалели. Вот где жуть была настоящая.

- Четыре.

А еще была шестипалая рука. Лишний палец торчал сбоку ладони и казался маленьким. Ленька утверждал, что при жизни он не двигался и мешал хозяину, словно большая бородавка на подбородке. Может и мешал, а может, наоборот, помогал зарабатывать, демонстрируя уродство любому желающему за пару медяков.

- Пять.

Ежели задуматься, к чему лишний палец? Чтобы ложку в руках держать - трех будет достаточно, а нож крутить и четырьмя можно. Взять, к примеру мой случай. Отрезали фалангу мизинца и что - хуже стало? Вполне рабочая рука, только порою простреливает и воду не любит до жути: ни холодную, ни горячую.

- Шесть.

У человеческого тела есть много лишних частей, об этом директор театра рассказывал. Называл их атавизмами и рудиментарными пережитками, доставшимися от далеких предков. Почему наши предки были шестипалыми, спросить не успел. Директора через три дня после открытия увезли, а больше никто и не знал.

- Семь.

Если бы была возможность, я бы от волос отказался. Те, что на голове, пускай растут, а на спине не хотелось бы. Ходить волосатым медведем, как Мармыш с Кузнечного переулка, ну нафиг. Зимой толком не греет, а летом пацанва у реки задразнит. Станет требовать, чтобы скинул шубейку, прежде чем в воду лезть

- Восемь.

И подмышкам лишние заросли ни к чему. От пота волосы покрываются соляной коростой и становятся похожими на белесых червячков, поселившихся в протухшем мясе. Ох, и ругала меня Влашка, требовала стричь кусты, прежде чем в гости являться.

- Что здесь происходит? – раздался знакомый голос с порога. Я поднял тяжелую голову и попытался свести глаза в кучу. Картинка плыла и двоилась, но девичью фигуру все же удалось рассмотреть.

- Любезная сестрица, как рад вас видеть… А Гаскинс грозился меня пристрелить.

- Гаскинс, вы с ума сошли! – тут же накинулась на него баронесса.

- Я лишь пытаюсь избавить вас от проблем.

- И каким это образом, позвольте спросить? Тем, что убьете человека возле моего дома? Опустите револьвер, немедленно! Гаскинс, я вам приказываю!

- Как скажете, ваша светлость.

- Правильно, так его. Знай своё место, Гаскинс… а то совсем распоясался без пригляда, людям оружием грозить. И не просто людям - ближайшим родственникам.

Я с трудом поднялся на ноги. Мир вокруг кружился и плыл, а вместе с ним раздваивался образ любезной сестрицы.

- Уходи и не вздумай возвращаться, - произнесли две баронессы одновременно. - Из-за твоих выкрутасов возникли проблемы с Корпусом Охраны. Пришлось врать и теперь неизвестно, чем вся эта история закончится.

- Из-за меня? – искренне удивился я. – А не ты ли всему виной, дорогая сестрица? Хотя да, откуда тебе знать, если даже местная охранка не в курсе. Сига из Ровенска язык за зубами держит крепко и лишнего не болтает в отличии от настоящего Дудикова.

- Вас роднит другое – непомерное увлечение алкоголем, - бледные словно моль близняшки улыбнулись.

- Глумишься, а зря, потому как налет на гостиный двор затеяли по твою душу. Леонардо Моретти – знакомое имя?

- Снова Моретти, – нахмурилась девушка, – ты уже говорил о нем.

- Кто же виноват, что их развелось, как собак нерезаных. Я говорил о Матео – втором брате, а этот старший среди них. Получал информацию через портье в гостином дворе и выразил крайнюю заинтересованность двумя визитерами: одной дамой в широкополой шляпке и дуболомным воякой. Послал людей потолковать, вот только разговор у нас не сложился. Не люблю, когда ножом в рожу тычут.

- Баронесса, не слушайте вы этого проходимца, ему соврать ничего не стоит.

Зря Гаскинс волновался. В глазах девушки читалось плохо скрываемое сомнение, изрядно приправленное издевкой. Какой же я дурак, зачем нажрался? А с другой стороны – был бы трезвым, можети вовсе не отважился на серьезный разговор. Не верил, что смогу переубедить своенравную сестрицу, так оно по итогу и вышло. Теперь все что оставалось - пожать плечами и уйти.

Я развернулся, но не успел сделать и шагу.

- Минус сто кредитов, милый братец, а если еще раз увижу в невменяемом состоянии, то выйдет вся тысяча.

- Чего?

- Спать будешь на первом этаже, в бывшей складской. Конечно, комнатка не из лучших: завалов из старой мебели хватает, да и грязи немеренно, но тебе же не привыкать?

Мой рот открылся и беззвучно захлопнулся. А что еще оставалось сказать человеку, планировавшему провести эту ночь под открытым небом?

Глава 11. Новый дом

Встречать утро похмельным стало входить в привычку. С трудом продирать веки и шевелить куском вяленого мяса во рту, проверяя – все ли зубы на месте… Вроде все.

Картина вчерашнего дня медленно всплывала из небытия: бесконечная череда лиц, брошенные невпопад слова… и Гаскинс, зараза такая, опять пристрелить норовил. Тыкал стволом промеж глаз, ну да это картина привычная.

Я приподнял голову и огляделся. Кругом возвышались горы из завалов, кое-как прикрытых тряпками. Сплошной хлам, который в хозяйстве не сгодится, и который выкинуть жаль. Прямо напротив головы торчала обломанная ножка стула с острыми краями. Чуть выше вырисовывался край столешницы, а может секретера - так сразу не определишь, пока ткань не сдернешь.

Лежащая на полу рука дернулась и в воздух взметнулись клубы пыли: тысячи песчинок закружились в хаотичном танце, особенно заметных в лучах солнца, робко пробивающихся сквозь неплотно задернутые занавеси.

В носу помимо воли зазудело, и я разразился целой чередой чихов. Матушки-батюшки, до чего же здесь грязно! Кажись, названную складской комнату не подметали со времен постройки, а влажную уборку так и вовсе никогда не проводили.

Я поднялся и подошел к окну, обогнув по пути множество препятствий. Опрометчиво дернул край занавеси и вновь зашелся в кашле. Воздух в помещении буквально пропитался застоялой пылью. Она была повсюду, за что не возьмись, даже простой взмах руки поднимал в воздух миллионы песчинок.

В горле невыносимо запершило, а мир перед глазами поплыл от количества выступивших слез. Не помня себя, я нащупал оконную ручку. Опустил вниз и дернул с такой силой, что задрожали стекла. Плохо смазанные петли заскрежетали, пропуская внутрь поток долгожданного воздух.

Всеотец, до чего же хорошо! И эти одуряющие ароматы зелени… В центре города все больше жарким камнем тянуло и прогорклым маслом, особенно у проезжей части. А в пригороде красота!

Я зажмурился, пряча глаза от настырных лучей солнца, что пробивались сквозь густую крону деревьев. Растянул рот в сладкой зевоте. Сейчас бы картошечки жареной да с лучком, да с подливой из животного жира. На худой конец и печеная репа сойдет.

Пока мечтал, средь кустов мелькнула знакомая фигура и вскоре показался слуга – тот самый вредный старикан, что отнесся к Сиге из Ровенска, ровно к шелудивому псу, забравшемуся в дом без спроса.

- Эй, любезный, когда будем завтракать?

Любезный не откликнулся. Прошествовал мимо, не соизволив даже повернуть головы. Ну ничего, мы и не таких обламывали. Дай только сроку…

Несмотря на солнце, высоко поднявшееся по небосклону, старый особняк продолжал безмолвствовать. Я вышел в коридор и спустился в большую залу, не претерпевшую особых изменений. Разве что фруктов в вазе прибавилось.

С похмелья безумно хотелось пить, поэтому я схватился за самое большое яблоко и с наслаждением впился в сочную мякоть зубами. Захрустел, проглатывая большие куски.

Фрукты - это хорошо, но хотелось более основательного завтрака, сдобренного мясом. Обыкновенно в господских домах принято было вкушать по расписанию. Интересно, как обстояли дела здесь? Я бы спросил, но сестрицы что-то не было видно, а попавшийся на встречу слуга,оказался крайне несговорчивым.

Может отыскать кухню и приготовить самостоятельно? Чай не графья какие, всего лишь бароны – смогём. Я уже собрался приступить к осуществлению плана, как входная дверь щелкнула и в залу вошел Гаскинс. До тошноты прилизанный, в свежей сорочке и начищенных до блеска туфлях. Пуговицы на сюртуке и те сверкали. Интересно, это металл такой или он их специально каждое утро натирает.

Не здороваясь, Гаскинс прошел в центр комнаты. Прислонил трость к камину и бросил газету на стол.

- Читай! – приказал он.

То же мне выискался… командир. В другое время я бы непременно послал дуболомного вояку, но сейчас самому стало интересно. Что же такого волнующего он обнаружил?

Взял газету в руки и расправил листы. Первое что бросилось в глаза - фотография пятимачтового судна, окруженного ликующей толпой. Подпись внизу гласила: спуск на воду пятимачтового баркаимени третьего канцлера Торгового Союза – Карла фон Цуберга.

«Шестнадцатого числа сего года со стапель судостроительной верфи Баненхайма, в присутствии высокопоставленных лиц сената, министерств и ведомств, а также…»

- Читай на пятой странице, - сбил меня Гаскинс, - второй заголовок сверху.

Шурша бумагой, я принялся листать и наконец добрался до означенной статьи.

«Вчера вечером в спальне собственного дома было обнаружено тело Леонардо Моретти. По словам представителей Корпуса Охраны причина смерти сорокатрехлетнего мужчины носит естественный характер и не имеет никакого отношения к профессиональной деятельности.

Покойный был известен не только как крупный бизнесмен и меценат, вкладывающий огромные средства в развитие города, но и как человек, замешанный в теневых схемах. Согласно официальным данным, покойному принадлежало до двадцати пяти процентов акций судостроительной компании Баненхайма, а также большое количество складских площадей в припортовой зоне. Если же верить неофициальным источникам - до двух третей всей контрабандной продукции приходилось на структуры, подчинённые старшему Моретти. А это миллионы и миллионы кредитов ежемесячно. Согласитесь, слишком жирный кусок пирога, чтобы долго оставаться без владельца.

«И чем это грозит рядовому жителю?» - спросите вы.

«Ростом уличной преступности», - отвечаю наши специалисты. – «Передел сфер влияния в преступном мире еще никогда не проходил мирно. И вряд ли данный случай станет исключением».

Но официальные власти продолжают успокаивать встревоженную общественность, раз за разом утверждая, что криминогенная обстановка в городе находится под их полным контролем».

Я опустил газету и уставился на Гаскинса.

- Смотрю, ты не удивлен новостью, - произнес тот, внимательно наблюдая за моей реакцией.

- С чего бы?

- Леонардо Моретти скончался.

- Разве я вчера об этом не упомянул?

- Ты лишь сказал, что в гостиный двор приходили его люди, - взгляд Гаскинса стал острым, как острие ножа. – Каким образом Сига из Ровенска связан с его смертью?

- Связан? Что за бред? В газете ясно написано: причина смерти была естественной.

- Существует масса «тихих» способов убийства человека. Таких, что даже самый зоркий из анатомов не догадается. К примеру, яд или тонкое лезвие спицы, пропущенное через носовое отверстие.

- Гаскинс, какой к шантру яд? Вы уж определитесь, кто я: обыкновенный вор, мошенник или профессиональный душегуб?

- Теперь и сам не знаю, - признал тот. – Умудриться убить двух налетчиков голышом.

- В этом деле не одежка нужна, а сноровка и быстрота реакции… И к тому же, Гаскинс, как я смог убить старшего из Моретти, будучи заключенным в кутузку?

Мы некоторое время просидели в тишине. Гаскинса одолевали тяжелые раздумья – это легко угадывалось по его нахмуренной физиономии, я же озаботился куда более насущными проблемами. Проглоченные яблоки нагнали зверский аппетит.

- Гаскинс, в сей мрачной обители полагается завтрак?

- Баронесса завтракает, когда встанет.

- А я?

- Без понятия. Комнату тебе выделили, а кормить никто не обещал.

Что за люди, всё у них… не по-людски. Вечно норовят кукиш показать или еще какую подлость умудрить. Неужели так трудно накормить человека? Сиге из Ровенска многого не надо, он согласится и на тарелку пустой каши: без масла, безо всего. Но даже такой малости в доме сестрицы не ожидалось.

Я догрызал последнее яблоко из вазы, когда задумчивый Гаскинс вдруг ожил:

- С сегодняшнего дня планы изменились. Заниматься поисками матросов с «Оливковой ветви» будешь в одиночку.

Вот те раз! Я аж закашлялся от неожиданности, выплюнув попавшее не в то горло семечко.

- А баронесса в курсе?

- Я сам доложу её светлости.

- Не боишься угодить в немилость?

- Боюсь, - неожиданно честно признался Гаскинс, - но у нас не остается выбора. Слишком много всего происходит вокруг: арест судна, налет на гостиный двор, братья Моретти, а теперь еще инспектор Колми взялся вынюхивать. Я всерьез опасаюсь за жизнь Энрики, поэтому остаюсь при ней, твоя же задача остается прежней – добыть информацию.

«А как же быть с недоверием?» - очень хотелось спросить, но я не стал. Вместо этого устроил аттракцион неслыханной глупости, выдав по истине ценный совет:

- Вам нужно уехать из города.

- Думаешь я этого не понимаю? Энрика упрямая, не согласится. Да и не сможет она просто взять и бросить…

Кого бросить или чего? Увы, окончание фразы не прозвучало. Гаскинс умолк, превратившись в скорбную скульптуру духа-хранителя, которую обыкновенно ставили в фамильном склепе над гробом покойного. И в без того мрачном особняке стало совсем уж тоскливо.

- Может людей для охраны нанять?

Гаскинс грустно усмехнулся.

- Ты в курсе местных расценок или думаешь, мы здесь в роскоши купаемся? Оглядись вокруг, что ты видишь? Разруху и запустение? Вот то-то и оно, мы даже хороших слуг себе позволить не можем.

Откровение Гаскинса ввело меня в некоторое замешательство. Не то, чтобы не подозревал о финансовых проблемах сестрицы. Просто в благородном обществе считалось за дурной тон признаваться в подобном. Они до последнего строили из себя гордых павлинов, тратя оставшиеся крохи на дорогие подарки и угощения, а когда приходила пора платить по счетам - вешались. Или сначала пускались в бега и только потом вешались, потому как трудно выживать, имея ветер в карманах. Особенно тем, кто ранее о нужде не знал.

За сим наша беседа с Гаскинсом подошла к концу. Вояка остался сидеть в кресле, а я, накинув на плечи пыльный сюртук, вышел на улицу. Одними разговорами сыт не будешь, поэтому и отправился на поиски ближайшей забегаловки.

Дошел аж до самого плаката «Добро пожаловать…», но так ни одной «кормёжной» и не обнаружил. По обоим сторонам улицы стройными рядами шли особняки. Разными они были: порою попадались настоящие дворцы с остроконечными башенками и полукруглыми лестницами, поднимающимися к главному входу. С баллюстрадами и фонтанами, да полуголыми великанами, удерживающими скат крыши. А были и такие, как у баронессы, покрытые от старости мхом.

- Уважаемый, не подскажете, где здесь можно перекусить, - обратился я к благообразному господину, неспешно прогуливающемуся вдоль улицы.

Тот недовольно уставился на меня. Осмотрел с головы до ног, но все же ответил:

- В «Восточных холмах» ресторанов нет. Если есть желание перекусить, спустись в средний город.

Спустись… Сказал так, словно предстояло путешествие в клоаку.

Хотел я поблагодарить благообразного горожанина за совет, но увидев удаляющуюся спину, передумал. Непомерная гордыня, густо перемешанная с высокомерием. Хоть в чем-то наши миры схожи.

По пути в забегаловку, я решил заглянуть в оружейную лавку. Прав был Гаскинс, обстановка в последние дни накалилась. Слишком много всего произошло, потому пришла пора задуматься о защите. Не было у меня ничего кроме быстрых ног и кулаков, а столь понравившийся трофейный нож, принадлежавший ранее утопленному Брану, изъяли чернецы.

Я долго изучал стойку с образцами, пока не подошел местный служка и не поинтересовался:

- Чего изволите?

- Хочу пятизарядный пистоль. Такой, чтобы пули не через ствол вставлялись, а в специальное круглое приспособление.

- Барабан, - подсказал продавец. – Вам нужен револьвер, работающий на принципах магнитного импульса. Увы, у нас такие не продаются.

- А где тогда?

- Нигде, - огорошил он новостью. – Согласно законодательству, стрелковое вооружение импульсного типа изъято из свободной продажи. Говоря простым языком, запрещено.

- А как же тогда покупают? Я на днях у одного знакомого такой видел.

- Если речь идет о военном, то здесь возможно несколько вариантов. К примеру, револьвер был получен в качестве наградного оружия за боевые заслуги или выслугу лет. Все зависит от того, в каких частях служил ваш знакомый, и в каком звании ушел на гражданку.

- А другие способы имеются?

- О, их много - обо всех сразу и не упомнишь. Если заинтересовались данной тематикой, то я бы порекомендовал вам изучить законодательство со всеми принятыми дополнениями. Может и найдете лазейку.

Я гляделся и не обнаружив других посетителей, тихо спросил:

- А купить из-под полы? Если что, деньги имеются.

- Да что вы такое говорите, я законопослушный гражданин – искренне возмутился служка. И тут же добавил: - разумеется, есть черный рынок, но без связей и протекции с вами никто разговаривать не будет. Да и цены там, сами понимаете… кусаются.

По итогу пришлось купить нож. Я долго мучал продавца, заставляя доставать то один образец с прилавка, то другой. Каких здесь только лезвий не имелось: и обыкновенных прямых с долом, ошибочно именуемым в народе кровостоком, и изогнутых на манер лепардова когтя, и волнистых, будто кучерявый волос. Были и совсем уж выдающиеся экземпляры, к примеру с рукоятью, вырезанной из слоновьего бивня. Спрашивается, к чему такое чудо? Всякому же известно, что главная ценность ножа – это лезвие, а переплачивать семь тысяч кредитов ради красоты? Отродясь в кармане лишних денег не водилось, потому и взял простую модель: с плотной рукоятью из клена и лезвием длиною чуть меньше ладони. Не работы гарденских мастеров, но для защиты вполне сгодится.

Заодно прикупил чехол на пояс. Дрянное вышло приобретение, не пойми из какой кожи сделанное: тонкое, грозящее разойтись по шву при первой же непогоде. Ну и плевать, не на всю жизнь беру.

Укрыв нож полой сюртука, я остался довольным: и деньжат сэкономил, и защитой обеспокоился. Для полноты счастья оставалось лишь набить утробу.

Забегаловка обнаружилась по соседству, стоило лишь выйти из оружейной лавки и свернуть за угол.

Подлетевшему служке заказал знакомое блюдо из вареной картошки с мясом. Откинулся на спинку стула, и копируя местных завсегдатаев, принялся потягивать чай.

В небе никуда не торопясь проплывали облака и мои мысли под стать им, лениво шевелились в голове.

Верно в народе говорят, что утро вечера мудренее. Еще вчера не знал, что буду делать, а сегодня сам собою родился план. Пускай не такой мудреный, как в иных сказаниях про хитрого скомороха, но уж каков есть. Все лучше, чем плыть по течению, рассчитывая на капризную птицу Хумай.

Расплатившись за поздний завтрак, я поднялся и направился в сторону городского центра. По пути заглянул в пару магазинчиков, но от дальнейших покупок решил отказаться. И без того порядком поиздержался, отвалив за новенький нож с чехлом пять сотен кредитов.

Главный проспект встретил привычной толчеей и шумом проносящихся мимо повозок. Все куда-то спешили, бежали, и только горластые мальчишки стояли на месте, размахивая стопкой листов.

- Сенсация-сенсация, ужаснейшее торнадо обрушилось на западные регионы Конфедерации. Разрушены целые города и села, в краю тысячи погибших и обездоленных, - надрываясь во всю, голосил мой старый знакомец. - Читайте только в свежем номере Трибуны! От сердечного приступа скончался хозяин судоверфи. В городе грядет большой передел.

Заметив меня, он тут же умолк. И уставился по-детски смешно, нахмурив белесые брови.

- А-а, приперлись господин-хороший. Я уж надеялся, что вы того - померли от непомерной жадности. Нате вот, держите.

Я молча посмотрел на протянутую газету.

- Не надо? А чего тогда голову морочите честным людям? Шли куда-то, ну вот и идите своей дорогою.

- Денег заработать хочешь?

Мальчишка принялся изучать меня. Долго присматривался, пока не пришел к одному ему известному выводу. Потрескавшиеся губы исказила ехидная улыбка:

- Из глиномесов будете?

- С чего это? – удивился я. Сроду Сигу из Ровенска за гончарных дел мастера не принимали. Все больше за ворье, коим по факту и являлся.

- Уж больно вы мутным выглядите, господин-хороший. Все ходите, чего-то вынюхиваете. Так вот знайте – я не по этим делам. Если покуражиться надо, то тогда вам прямая дорога в бордель. Здесь ловить нечего, а станете приставать – мигом старших свистну. И тогда…

Я не выдержал и отвесил звонкий подзатыльник. Покрытая светлыми волосами голова мотнулась в сторону, будто спелый цветок подсолнуха на тонком стебле. Большие глаза испуганно уставились на меня.

- Больно много болтаешь, щегол.

- Я не щегол, - произнес тот с затаённой обидой. Пальцы принялись теребить волосы на отбитом участке.

- До другой птицы пока не дорос… Тебе деньги нужны или будешь обиженного строить?

- Вы толком скажите, чего делать.

- Ничего сложного, - успокоил я пацана. – Плачу сто кредитов за информацию о местонахождении экипажа «Оливковой ветви». Слышал про такое?

Мальчишка на миг задумался.

- Это название судна со старого континента, которое на днях в порту арестовали.

- Верно.

- А капитана ихнего посадили.

- Мне не капитан нужен, а простые матросы. Уверен, что сидят они по кабакам и пропивают последние кроны. Вот только найти их в большом городе сложно.

- Так зачем в городе искать, в порту они. Куда еще матросне податься, особенно если не местные - со старого континента.

- Вот и займись делом - поспрашивай у своих, разузнай, а я за оплатой не постою.

Пацаненок на миг задумался:

- Маловато будет сто кредитов. Придется с другими делиться.

- Слышь, щегол, я что - похож на человека, которого заботят чужие проблемы? Мое дело предложить работу, а уж как будешь крутиться – дело десятое. Хочешь - других привлекай, хочешь – сам по кабакам бегай.

- Тогда аванс заплатите. С вас пятьдесят кредитов, – узкая ладонь вытянулась ко мне в ожидании.

- Щегол, ты часом не оборзел? Сначала информация, потом деньги.

- А вдруг обманите?

- Из нас двоих ловчил только ты. Или забыл, как попытался кинуть со сдачей?

- Ничего я не ловчил, - протянутая ладонь, не получив желаемого, скрылась в широком рукаве.

- Слышь, щегол, ты эти сказки другим рассказывай. Не удивлюсь, если ваш брат половину заработка делает на обмане. Так что, будем сделку заключать или мне других поискать, посговорчивее.

Пацан посопел-посопел, да и согласился.

- Будь по-вашему. Только чур цену не снижать за количество найденных матросов.

- Ты хотя бы одного сыщи, - ответил я, понимая, что там, где - один, будут и остальные.

Распрощавшись с нахальным пацаненком, перешел на другую сторону улицы и направился прямиком к уродливому зданию с узкими окнами-бойницами. Доходной дом меня заботил мало, в отличии от спрятавшегося в проулке игорного заведения.

Узкий пятачок, окруженный стенами, и прочная дверь из ясеня. Над входом горела знакомая вывеска: девица с татуировкой на обнаженном плечике в виде ромба – «Дама Бубей».

Откликнувшаяся на звонок охрана пропустила внутрь, а дежурно улыбающийся служка поинтересовался:

- Впервые у нас?

- Нет, я был на днях… барон Дудиков моя фамилия.

Портье сверился с записями и после небольшой заминки, вновь улыбнулся:

- Господин барон, вам открыт доступ во второй зал со ставками свыше тысячи кредитов. Желаете начать игру?

- Не надо новой залы… Меня старая вполне устраивает, - я полез в карман за наличностью, но был остановлен.

- Для уважаемых гостей господина Моретти входной таксы не существует.

- А как же без фишек играть буду?

- Не волнуйтесь, вам всё выдадут в качестве бонуса от заведения.

Служка не обманул: спустя минуту в моем распоряжении оказались две коробочки, внутри каждой набор из ста фишек. До чего же приятная тяжесть. После улаженных формальностей охранник проводил в уже ставшую привычной подвальную залу: голые стены без окон, светильники на низком потолке.

Из восьми столов половина пустовала, видимо сказывался ранний час. Игроки лениво, без особого азарта перекидывались картами. Меня подсадили к двум старичкам и одному весьма тучному господину, потевшему то ли от избытка веса, то ли от недостатка свежего воздуха.

Я с ходу взял две партии, а потом волшебная птица Хумай неведомо за что обиделась и пошла у Сиги из Ровенска черная полоса неудач. А может виной всему внутреннее волнение. Мне никак не удавалось нащупать струны игры, впав в особое состояние магического транса. Потому за без малого час умудрился спустить большую часть фишек. Ладно хоть не из личного кармана. Я уже собирался поставить на кон последнее и закончить на сегодня с покером, когда ко мне подошли.

- Господин барон, с вами готовы встретиться.

Вот оно и случилось - то, ради чего пришел и одновременно боялся.

Я извинился перед соседями за ту поспешность, с коей был вынужден закончить партию. Поднялся из-за стола и в сопровождении служки направился в сторону кабинета владельца. У дверей нас встретила уже знакомая парочка поджарых охранников – тех самых, похожих на церковных псов. Они ловко обыскали меня, только после этого позволив войти.

Господин Матео Моретти устал. Нет, он по-прежнему выглядел безупречно: темно-бархатный жилет без единой пылинки, идеально выглаженная сорочка. Цвет лица ровный и свежий, без помятостей, свойственных страдающему от недосыпа человеку, но вот движения… Движения выдавали всё. Складывалось ощущение, что хозяина кабинета поместили в гигантский аквариум под толщу воды. Уж слишком заторможенным он выглядел.

А еще письменный стол владельца, склонного к акуратизму. Прошлый раз он удивил чистотой и порядком, сейчас же на поверхности царил истинный хаос: гора сваленных в кучу папок, письменные принадлежности разбросаны, в дальнем углу нашла приют грязная коробка со следами потеков.

- Господин барон, признаться, не ожидал вас увидеть столь скоро, - внимательные черные глаза уставились на меня.

- Да какой к шантру я барон.

- Нет уж, любезный вы наш, раз уж примерили чужую шкуру, будьте добры соответствовать. И я стану Алексом величать, уж не обессудьте… Так чем могу помочь, господин барон?

- Возникли некоторые непонятки с вашим братом.

Выщипанные брови хозяина кабинета пришли в движение, направившись к переносице.

- Что за жаргон? Дудиков, вы ли это?

Прав Моретти, тут с какого бока не погляди. Раз уж взялся, нужно играть роль до конца. Вона один раз расслабился на допросе у дознавателя и едва не угодил в переплет. Еще не известно, чем все эта оплошность закончится. Инспектор Колми ясно дал понять, что теперь будет приглядывать.

Я барон… барон Дудиков. Спина выпрямилась, подбородок чутка приподнялся, а руки покинули столь удобные карманы.

- Не просьба о помощи привела к вам, господин Моретти. Я не люблю оставлять за спиной нерешенные вопросы.

- А они есть? – искренне удивился тот.

- Ваш брат.

- Вы-то здесь причем, барон? Согласно медицинскому заключению смерть Леонарда наступила по естественным причинам. Сорок лет – это не тот возраст, когда следует пренебрегать здоровьем. Увы, мой брат слишком любил женщин, наркотики и алкоголь - вот сердце и не выдержало.

- Я пришел обсудить не смерть вашего родственника, а налет на гостиный двор.

Моретти молчал, а я продолжал стоять пугалом посреди огорода, не зная куда деть руки. До чего же неудобно держать их где-то еще, помимо карманов. Вот если бы хозяин пригласил сесть. Но он отчего-то этого не сделал, а сам я не решился на своеволие, памятуя о том, кто здесь главный и что за человек Матео Моретти

- Прошу простить за…, - договорить мне не дали.

- Барон, вам не следует извиняться. У нас с братом сложились непростые отношения. Большие деньги и власть не способствую крепости семейных уз, особенно после дележки общего бизнеса. Всеобщее недоверие и подозрительность… В моем хозяйстве завелась крыса – жирная такая… Она и донесла о существовании таинственного груза на судне со старого конинента и некоем бароне, с ним связанным. Увы, мой брат никогда не отличался терпением. На правах старшего он привык получать все и сразу, вот и в этот раз поспешил, - Моретти вдруг улыбнулся. – Ну до чего же ловким оказались, барон. Признаться, не ожидал от вас этакой прыти - столь легко сбежать от Лусио Липкого.

- Легко не было.

- Охотно верю. Свое прозвище он получил отнюдь не за потные ладони… Кстати, вы не в курсе, что с ним случилось? Лусио, Бран, Весельчак и еще несколько доверенных лиц брата буквально испарились после той злополучной ночи: ни следов, ни трупов.

Мне оставалось лишь пожать плечами.

- Вот и я не знаю, - задумчиво произнес Матео. Ухоженные пальцы погладили край столешницы. – Не стану вас больше задерживать, барон. Да и дел поднакопилось в связи с последними событиями.

Я развернулся, а по спине пробежался неприятный холодок. Вдруг вспомнился прошлый визит, когда голос хозяина кабинета остановил на пол пути и принялся задавать неприятные вопросы. Увы, он и в этот раз не изменил своим привычкам:

- Напомните, бароне, где вы остановились?

Жилистая рука охранника легла на дверную ручку, преградив путь. Вот ведь треска говяжья… По степени въедливости ничем не уступает инспектору.

- Я остановился в особняке баронессы Дудиковой. Точный адрес не скажу, но то ли восьмой, то ли девятый дом по левую руку, если считать от поворота. Там еще старый дуб растет через дорогу.

- Парковая семнадцать, - поделился знаниями Моретти. – И как только сестра пустила переночевать? Неужели и вправду родную кровь признала.

- Я пообещал помочь с поисками небесного артефакта.

- Это вы молодец, ловко придумали. И какими будут первые шаги?

Трудно разговаривать с человеком, стоя спиной. Но еще труднее было заставить себя развернуться.

- Я планирую найти и расспросить матросов с «Оливковой ветви».

- Ловко, - снова повторил Матео. – Успехов вам в ваших начинаниях, господин барон. Я крайне заинтересован в том, чтобы потерянный монополь нашелся и обрел своего истинного хозяина.

- Я помню о заключенной сделке, господин Моретти.

- Рассчитываю на это. Всегда выгодно иметь в союзниках сильную сторону, способную помочь не только деньгами, но и советами. Не так ли, господин барон? И вот вам первый из них: попробуйте поискать бывших коллег в «Жемчужнице» - это забегаловка в южной окраине. И вот вам сразу второй – не ходите в припортовую зону ночью, сейчас для этого не самое лучшее время. Местная судоверфь лишилась одного из владельцев - грядут большие перемены.

- Спасибо за совет.

Моретти кивнул, и жилистая рука охранника опустилась, освобождая проход.

Быстро покинуть «Даму бубей» не удалось: на самом выходе меня остановил служка. Всучил пухлую стопку банкнот со словами:

- От хозяина на будущие расходы.

А господин Моретти не разменивается по мелочам. Прошлый раз было две тысячи кредитов, теперь вот три. Странное дело, но увесистая пачка денег сердце не грела. Моретти не похож на доброго дядюшку, балующего внучка. Скорее уж на прожжённого дельца, способного выжать десятикратную прибыль с каждой вложенной монетки. Не хотелось бы угодить под его пресс.

Остаток дня я слонялся по городу, занимаясь откровенным бездельем. Перекусил лепешками с клиновым сиропом в одной из кафешек. Снова заглянул в парк, посмотреть, как шумная мелюзга кормит разжиревших от хлеба уток.

Прогулялся по длинной пешеходной улице, прозванной горожанами «Аллея». По моему разумению вдоль аллеи должны деревья расти, здесь же окромя небольших домов и не было ничего. Никакой зелени, даже увядшей травы.

Первые этажи зданий были занятыми магазинами - всюду горели витрины и вывески, а над головой висела иллюминация в виде множества крошечных фонариков. Мне сразу вспомнились далекие острова «Святой Мади» и гладкие аспидные веревки, тянущиеся от дома к дому. Так вот как должна была выглядеть та улица. Черная сетка в сумерках превращалась в яркий полог, укрывающий с головой. И на душе сразу становилось хорошо и уютно, а еще празднично.

Кругом гуляли люди – без всякого смысла, просто наслаждаясь теплым вечером. Были здесь и умудренные сединами господа, степенно прохаживающиеся вдоль ярких витрин, были и молодые. Последние громко шутили, смеялись, заполонив большими компаниями лавочки. В Ровенске ночные гуляния тоже случались, но не каждый день и не в таких масштабах. Вот если бы нацепили осветительную сетку над центральной площадью…

Я не справился с искушением и заглянул в несколько лавок. Купил вкусно пахнущие пирожные в форме корзинок с ягодами, покрытые шоколадной глазурью. Заодно приобрел бритвенные принадлежности, а то редкие волосы, торчащие с подбородка, стали доставать. Срам один, а не растительность.

- На днях прибыла партия «Стрел Лагорна», настоятельно рекомендую, - местный продавец разливался соловьем. Еще бы ему не быть довольным, покупатель без малого двести крон спустил на бритву, да на крема разные.

- Зачем мне стрелы? У меня и лука-то нет.

- О, вы неправильно поняли. Речь идет о мужском парфюме с наитончайшими ароматами мускуса и можжевелового куста. Одеколон порадует своего владельца высокой стойкостью, быстро угасающей резкостью и мягким шлейфом, сводящим с ума самых стойких дам.

Последний аргумент был как нельзя кстати. Исчезло мужское очарование Сиги, растаяло дымкой тумана по утру. Сколько я не улыбался местным прелестницам, так и не смог найти ответного отклика. Может новый аромат поможет решить проблему?

Загруженный покупками я вышел на крыльцо магазина. Вдохнул полной грудью воздух, пропитанный ароматами цветов и моря, и понял, что в бордель сегодня не пойду. Шлюхи известны своей вороватостью, а у меня руки заняты свертками, и карманы забиты наличностью – не приведи Всеотец, упрут. Как-нибудь в следующий раз…

До особняка баронессы добрался, когда от оранжевого заката не осталось и следа. Солнце давно скрылось за горизонтом и миллионы звезд высыпали на черный небосвод.

Вместо слуги дверь открыл Гаскинс. Повел носом и недовольно произнес:

- Чем это воняет?

- Не воняет, а пахнет можжевельником, мускусом и этой, как её бишь… пачулей. Сразу видать, Гаскинс, что ты человек дикий, в веяниях моды не разбирающийся. «Стрелы Лагорна» - новинка сезона, пользующаяся большой популярностью среди молодых.

Твердолобый вояка спорить не стал и отступил в сторону, пропуская внутрь. В особняке стояла удушающая атмосфера склепа: пахло старостью и тленом. Особенно это бросалось в глаза, точнее в ноздри после наполненного свежестью уличного воздуха.

Оставив коробку с пирожными в зале, я прошел в отведенную мне комнату и тут же принялся чихать. В тусклом свете лампы водила хоровод пыль. Я и забыл, до чего здесь… не прибрано.

Пришлось срочно открывать окно, а после, закатав рукава, приняться за влажную уборку. Соответствующие принадлежности нашлись во флигеле. Слуга по началу долго кочевряжился, не желая открывать дверь, а когда открыл, то зажал ведро с тряпкой. Пришлось сослаться на выдуманное распоряжение сестрицы, заодно пожурить нерадивого старика.

- Как же ты убираешься, милейший, ежели особняк весь в говне, кругом мухи засрали. Полы в родимом флигелёчке скрипят от чистоты, а бедная баронесса скоро помрет от чахотки. Ты бы хоть веничком ради приличия прошелся.

- Госпожа не жалуется, - ответствовал тот с гордо задранной головой и захлопнул дверь.

Вот ведь зараза… Госпожа витает незнамо где, потому и не замечает ничего вокруг, но у других-то глаза имеются. Почему живут, словно в хлеву? Стол в зале сверкает от чистоты, а про полку каминную забыли. Как и про темные углы, и подоконники, закрытые массивными шторами. Там такой слой пыли скопился, что пальцем провести страшно.

Понятно, что баронесса стеснена в средствах, но разве это повод запускать хозяйство? Не следить за элементарными вещами, такими как чистота и порядок в доме.

Выделенная во владение комната находилась в дальнем конце коридора: небольшая, но плотно заставленная. Не зря из уст сестрицы прозвучало слово - складская. Чего здесь только не было: старой мебели, забитых ветошью тюков, и даже кирпичей, выстроившихся в ряд у стены. С какой целью решили сохранить битые осколки, оставалось загадкой.

Грязь, грязь – кругом грязь. Вода в ведре моментально становилась черной, стоило один раз опустить тряпку. От поднявшегося мусора першило в горле, на глазах выступили слезы. Нет, ну это надо же так запустить… На палубе корабля с полусотней матросов было и то не в пример чище.

Когда я в очередной раз шел обновить воду, в гостиной бледной тенью появилась баронесса. Замерев возле стола, девушка задумчиво произнесла:

- А чем это пахнет?

Сидящий в кресле с газетой Гаскинс, не преминул высказаться по данному поводу:

- С вашего позволения, дорогая Энрика, воняет новинкой сезона с ароматом пачули. Наш новый постоялец буквально купается в одеколоне.

- Постоялец? – удивилась баронесса и тут же столкнулась со мной взглядом. – Ах да, у нас постоялец… Я про другое, Гаскинс. Что за коробка стоит на столе?

- Пирожные «корзинка» из наисвежайшего песочного теста, наполненные натуральными ягодами ежевики и смородины, покрытые глазурью, - процитировал я продавца в кондитерской. – Угощайтесь!

- Ну надо же… Откуда аттракцион столь неслыханной щедрости?

- Всё оттуда, - постучал я по груди, – всё от чистого сердца. Или не может родной брат побаловать милую сестрицу.

- Баронесса, я бы на вашем месте не стал…

Но баронесса уже не слушала. Распахнув крышку, она взяла первое попавшееся пирожное и осторожно надкусила. Стон удовольствия сорвался с губ, перепачканных кремом. Он был настолько сладострастным, что я поневоле «загорелся». Пришлось спешно покинуть залу, дабы не попасть впросак с торчащим в штанах хозяйством. Из комнаты донеслись голоса:

- М-м-м, пальчики оближешь… Гаскинс, попробуйте, это просто объеденье.

- Я бы воздержался принимать угощения от столь мутного типа.

- Ну полноте вам ворчать, юноша проявил обычную вежливость.

- Энрика, не забывайте, что этот как вы изволили выразиться «юноша» - плут и мошенник.

- Попробуйте кусочек, невыносимый вы ворчун.

Дверь захлопнулась, и я вышел крыльцо, с трудом скрывая торжествующую улыбку – сработало. Кто в первую очередь баронесса - девчонка, и только потом её светлость, ученая дама и хозяйка особняка. А чтобы завоевать расположение девицы, особого ума не требовалось, главное - правильный подход: завалить подарками, наговорить кучу комплиментов. Проще говоря, оказывать знаки внимания. На дворовой девке Влашке это сработало, а баронесса чем хуже? Тем более, что в постель её светлость тащить никто не собирался. Требовалось лишь добиться доверия и развязать язык.

Переполненный собственным довольством я едва не сверзился со ступенек. Рассохшиеся от времени доски торчали, вот о них ногой и зацепился. В очередной раз спасла природная ловкость: тело повисло на перилах, а тяжелое ведро - громыхая, укатилось вниз, расплескав по пути грязную воду.

Ну что за хозяйство…

За оставшееся время домыл полы и устроил в углу спальное место. Баронесса по такому поводу велела выдать матрас. Тот хоть и выглядел старым, но гнилью не пах, и насекомые табунами не бегали. А большего и не требовалось.

На следующий день проснулся отдохнувшим и в хорошем расположении духа. В открытое окно задувал свежий ветерок, шелестела листва - день обещал быть прекрасным.

Я вышел в зал и первым делом столкнулся с баронессой. Та бледной молью сидела в углу, читая книгу. Признаться, не сразу заметил её, а потому вздрогнул от неожиданности, услыхав голос:

- Вы сегодня припозднились, дорогой братец.

Я взглянул на циферблат настенных часов – большие стрелки показывали двенадцать. То-то показалось, что солнце высоко стоит.

- Как продвигаются наши дела? – баронесса отложила в сторону книгу. Растрепанные волосы, бледное осунувшееся лицо с черными кругами под глазами - до чего же ты страшна, мать.

- Дела-то? Нормально продвигаются.

- Напоминаю, если в течение недели не будет результатов, денег ты не получишь.

- Нет нужды пугать, дорогая сестрица. Результаты обязательно будут, вот только пузо набью… Что за дом, хоть бы краюху хлеба предложили.

Девушка проигнорировала последнее высказывание, вновь взявшись за книгу.

Вот же ж зараза, не хотел припираться, совсем другое было в планах. Откашлявшись, я изобразил на физиономии самое милое из возможных выражений и с придыханием произнес:

- Прекрасно сегодня выглядите, баронесса.

- Что?

- Я говорю, хорошо выглядите.

Тонкие брови девушки нахмурились:

- Если это шутка, то крайне глупая. Благодаря зеркалу в ванне я знаю, как выгляжу, поэтому попрошу избавить от неуместных острот!

Признаться, не ожидал столь резкой отповеди, поэтому растерялся и промямлил нечто невразумительное о том, что ни какая это не шутка и не хотел никого обидеть.

- Тогда еще хуже. Я ни уличная профурсетка, испытывающая нужду в дешевых комплиментах.

М-да, тут просто не будет. Ошибся я малость вчера, сравнив баронессу с дворовой девкой. Придется поломать голову, подыскивая нужную отмычку для сердечного замка. С этими мыслями и покинул особняк.

Пообедал в кафешке, неподалёку от гостиного двора. Разместился за свободным столиком, повесив сюртук на спинку стула. Вспотевшая от плотной ткани спина почувствовала легкий ветерок, дующий со стороны океана.

Подлетевший половой, улыбнулся, как старому знакомцу и спросил:

- Вам как обычно?

Я не стал мудрствовать лукаво, заказав вареной картошки с мясом. Увы, военного инспектора в отставке среди посетителей заведения не наблюдалось. Пропал Артуа Женевье, канул в небытие, а вместе с ним испарились шансы узнать… Что узнать, и сам толком не понимал, но отчего-то чувствовал, что сей благообразный господин может оказаться полезным. Не зря инспектор Колми пришел в возбуждение, увидев визитку с его именем. Был там указан и адрес, но я решил не торопить события, по крайней мере до тех пор, пока не решу вопрос с бывшими коллегами по палубе.

Покончив с едой и допив остатки чаю, я направился в сторону Центрального проспекта.

- Сенсация-сенсация! Из-за напряженной ситуации на границе железная руда поднялась в цене, - звонкий мальчишеский голос прорывался сквозь шум улицы. – На фабриках господина Уолесса грядут массовые сокращения, к чему это приведет? Читайте только в свежем номере Трибуны.

Завидев меня, пацан опустил тощую руку, держащую пачку газет. Рот ощерился в наглой ухмылке, обнажив прореху в нижнем ряду – уже успел где-то зуб потерять. Ну да на улицах это дело не хитрое, что здесь, что в далеком Ровенске.

- Думал, сегодня не придете, господин-хороший.

- Я плачу не за то, чтобы ты много думал. Узнал, что просил?

Худая рука вытянулась в мою сторону в явном ожидании кредитов, и тут же дернулась обратно.

- Эй, чего деретесь? – зашипел мальчишка, потирая ушибленную ладонь.

- Руку будешь тянуть, когда я скажу. А теперь говори.

- Нашли дурака… я вам сейчас солью информацию, а вы возьмете и деньги зажмете. Дайте хотя бы авансу, кредитов пятьдесят.

- Условия вздумал ставить, щегол? Никаких авансов – или говоришь, где они, или я разворачиваюсь и ухожу.

- Хорошо-хорошо, будет вам угрожать - в «Жемчужнице» ваши матросы. Раньше в «Морском коньке» собирались, но после устроенной драки хозяин их погнал.

А пацан-то не врет. И Матео Моретти на счет «Жемчужницы» советовал.

Я засунул руку в карман и извлек наружу две банкноты, номиналом пятьдесят каждая. В глазах мальчишки вспыхнул жадный огонь. Он словно не веря, посмотрел сначала на меня, потом на демонстрируемое богатство. Быстро выхватил деньги и кинулся бежать, прижимая то и дело норовящую разлететься стопку газет.

Совсем дурной малец попался. И чего, спрашивается испугался? Думал, я кредиты покажу и обратно спрячу? Какой в этом смысл?

Полный недоумения, я поправил полу сюртука. Стряхнул прилипшую к рукаву грязь и отправился в припортовый район. Пришла пора навестить бывших коллег.

Против ожидания долго плутать в поисках «Жемчужницы» не пришлось. Первый же пьянчужка указал верное направление, предварительно выпросив пару кредитов на опохмел.

Улочки в южном районе были тем еще лабиринтом. Не прямые и ровные, как в центре города, а извилистые, то и дело норовящие завести в тупик, словно вернулся в порядком подзабытый Ровенск.

Припортовая зона Баненхайма казалась соткана из противоречий. Здесь яркие фасады домов сменялись серым массивом складских помещений. Из-за угла тянуло ароматами жаренного мяса и тут же протухшей рыбой, сладким запахом одеколона вперемешку с вонью нечистот.

Место нищеты и кичливых витрин, частью разбитых и заколоченных досками. Уверен, здесь у каждого продавца был припрятан «ревульвер» под прилавком, а то и не один. С хмурыми рожами местных поневоле озаботишься личной безопасностью.

Что удивительно среди прохожих попадались и солидные господа: кто с охраной, а кто и в одиночку. Но вот опять же, лица… Стоило только взглянуть на физиономии, и все становилось на свои места. Не зря в народе говорят: сколько не обряжай волка в овечью шкуру, всё равно тот останется хищником. Под внешней благообразностью примерных горожан скрывались те еще бандиты. И лишний раз подумаешь, стоит ли подходить за золотым перстеньком, заманчиво поблескивающим на пальцах, или лучше по другой стороне улицы обойти, от греха подальше.

Я понял, что меня ведут, когда до цели оставались считанные метры.

«Жемчужница» - гласила невзрачная вывеска над входом. Был еще и пояснительный рисунок в виде ракушки, неумело намалеванный поверх кирпичной кладки. Художник был или сильно пьян, или находился под воздействием дурман-травы. Где это видано, чтобы створки моллюска имели лазурную расцветку? Они были маслянисто-черными или грязными, но уж точно не светло-голубыми.

Впрочем, мазня на фасаде заботила сейчас меньше всего. Тощий пацан в надвинутой до бровей кепи шел по пятам уже третью улицу. Явно по мою душу - уж слишком старался не попадаться на глаза, от того и дергался, суетясь не по делу.

Интересно, кто и с какой целью подослал? Может стражи правопорядка во главе с инспектором Колми организовали слежку, а может чернецы озаботились деятельностью подопечного? Стоило вспомнить о церковниках, как кожа меж лопатками засвербела. На счет последних – это вряд ли: не станут братья размениваться по мелочам, когда есть поводок в виде аркана. Больше похоже на местное хулиганье, надумавшее пощипать кармана залетного господина. Их даже не смутил мой потрепанный вид.

Плохо… очень плохо, ну да об этом чуть позже. Я распахнул двери и вошел внутрь пропахшего табачным дымом помещения. Забегаловка ничем не выделялась среди прочих: все те же грубо сколоченные столы, тусклый свет ламп под потолком и стойка у дальней стены.

На дворе стоял разгар дня, поэтому посетителей было немного. Я быстро пробежался по лицам и не обнаружив искомые, подошел к трактирщику, протирающему грязной тряпкой посуду.

Я еще по Ровенску помнил, что сия братия не склонна к беседам по душам, потому как любопытствующий рано или поздно свалит, а заведение останется. А ну как после случившихся откровений лихой люд обидится, да и спалит в отместку трактир. Это только снаружи дома кирпичные, а изнутри занимаются ой как хорошо.

Осторожными были их владельцы, что и говорить. Поэтому не стал тратить времени на хмурого трактирщика – заказал две кружки пенного и подсел к местному забулдыге, одиноко устроившемуся за дальним столом. Тот гостю обрадовался, а больше всего угощению, и принялся трепать языком: о плохом здоровье, заглубленном на красильной фабрике, о разбавленном пиве, и о творящемся в городе беспределе. Шумно стало в последние дни в припортовой зоне. После смерти господина Моретти должность теневого владельца южным районом осталась вакантной. Сынуля евонный - сопля зеленая, слишком мал, чтобы таким жирным куском владеть, а оставшиеся братья промеж собой никак договорится не могут. Нехорошие нынче дела в порту творятся, ой – не хорошие: то этому башку проломили, то того прирезали. Второго зама таможенной службы нашли повешенным в собственном кабинете. На морде явные следы кровоподтеков, а копы с расследованием не спешат, боятся соваться в гудящее осиное гнездо. Но что хуже всего – это только начало.

Мужичок болтал, и я ему не мешал. Когда пиво в кружке закончилось, поделился своим, а когда и оно подошло ко дну, сходил за новой порцией пенного: на редкость паршивого, сильно разбавленного, но не утратившего способности развязывать языки.

Направить разговор в нужное русло оказалось несложно. Стоило лишь закинуть удочку по поводу корабля, прибывшего из-за океана, как фабричный красильщик сам все рассказал: и про арест ихнего капитана с помощником, и про неприкаянных матросов, вынуждены оставаться на берегу. Не было у них разрешительных документов, потому и не смогли устроиться на работу на местные суда. Бедолаги были вынуждены пропивать последнее, подрабатывая, где придется.

- Сейчас рано… они обыкновенно к вечеру являются. Один здоровенный такой детина, плечи в-о-о, - мужичок двинул рукой, едва не смахнув пустую кружку со стола. – Другой тощий и клюв у него, как у птицы, а третий… третий больно много умничает. Ему на днях рожу начистили…

Дальше можно было не слушать. Я поднялся из-за стола, а красильщик все болтал и болтал без умолку, так и не поняв, что лишился единственного слушателя.

Сопровождаемый суровым взглядом трактирщика, я вышел на улицу.Огляделся, и не обнаружив ничего подозрительного, быстро зашагал по мостовой. Рассчитывал в кратчайшие сроки добраться до порта, но увы, моим планам не суждено было сбыться.

Стоило свернуть в узкий проулок, как дорогу перегородила шпана. Самому старшему было от силы лет пятнадцать, остальные так и вовсе мелюзга. Глаза наглые, смотрят с прищуром, а у главного в зубах незажжённая папироса торчит. Видать для статуса.

Плохо… очень плохо… Со взрослыми дядьками проще договориться – те цену жизни знают, а вот молодняк обыкновенно дурной, творит всякую дичь по беспределу. Я это точно знал, потому как раньше и сам был таким.

Быстро пробежался взглядом по лицам. Узнал пацаненка в кепи, того самого, что вел до входа в «Жемчужницу», а ещё щегла, торгующего газетами. Последний стоял чуть в стороне, отсвечивая свежим фингалом. Так вот кто на меня навел: на господина-хорошего, платящего большие деньги за информацию. Потому и подкараулили возле входа, знали куда направлюсь.

Ладонь легла на рукоять ножа, укрытого полой сюртука. Ну что, окропим красненьким булыжники мостовой? Заодно и вчерашнюю покупку обмоем: негоже лезвию долго без работы скучать. Оно того и гляди… заржавеет.

Глава 12. Старые знакомцы

«Плачь ты – не плачь, а деньги не прячь», - так обыкновенно приговаривала пацанва с Кирпичного, освобождая карманы граждан от тяжелых монет. Этих присказок было сотни, если не тысячи. Они словно фирменное клеймо на клинке оружия, по которому легко распознать: с какого человек района, в какой банде состоит и насколько серьезно настроен. Ими гордились и бахвалились, как аристократы родовым гербом, передавали по цепочке молодым, чтобы помнили и чтили. Нет, не законы… Это примерные горожане чтили многотомные своды, писанные в угоду аристократам и купцам, а у голытьбы с улицы были свои Заветы. Негласные правила помогали поддерживать порядок и дисциплину, а порою сильно мешали, ибо нет ничего проще, чем вычислить Мастера по его клейму.

На моей памяти городская стража дважды зачищала Кирпичный. Первый раз это случилось ранней весною, когда молодняк по неопытности убил купца Ряхина. Наговорил изрядно, да еще и свидетелей в живых оставил. Вот по словам нас тогда и нашли: перетрясли целый район, сунулись в каждый закоулок. Пришлось нашему брату покинуть насиженные места и на долгие полгода залечь в Заречье. Как тогда Старшаки со стражей договорились, никто не знал, но награбленное добро пришлось вернуть, а пятеро молодых, участвовавших в том злополучном налете – испарились. Шестой бежал в столицу, да там и сгинул.

Второй раз случился перед самым моим отъездом. Мужичкам из Борцево вздумалось шутки шутковать. Устроили налеты на аптеки с известным на весь Ровенск кличем: «мордашки на пол, кубышки на стол». Очень зря… Нельзя лепить фирменное клеймо на левые клинки, гильдия мастеров не поймет. Их тогда силами местных банд быстро изловили и натурально кожу живьем содрали – впредь будет другим наука. По итогам все остались довольны: зачистки в Кирпичном прекратились, аптекарям вернули добро, а псы с окраин получили мясо в виде сброшенных в выгребную яму трупов.

Такие были дела… Поэтому пацанва в серьезных делах клеймом не светила, стараясь работать молча. Иначе свои же на корм пустят. Совсем другое дело – обобрать случайного прохожего на улице. Тут и поиграть можно, и покрасоваться, разбрасываясь фирменными фразочками.

Я все ждал чего-нибудь эдакого – залихватского и был крайне разочарован, услышав банальное:

- Кошель гони!

Что за скука… Напротив стояло полтора десятка человек, самому младшему из которых от силы было лет десять. С одной стороны пустяки, а с другой это как посмотреть. Нет ничего хуже толпы безбашенных малолеток, особенно когда у одного из них есть нож – не зарежут, так стадом затопчут.

- Чё умолк - язык в задницу засунул? Кому сказано, кошель гони.

Я откинул полу сюртука и демонстративно извлек из чехла недавно приобретенный нож. Лезвие блеснуло под лучами солнца, заиграло бликами на облезлой штукатурке, на испуганных лицах мелюзги. Ну теперь понадобится кто-то смелый и отважный – тот, кто решится сделать первый шаг. Стоящий впереди заводила на эту роль не годился. Конопатое лицо дрогнуло, изобразив неуверенность. Кому первому захочется рисковать, даже имея за спиной численный перевес. Шкура - она одна единственная и новую взамен продырявленной никто не выдаст.

- Ну чё, малышня, так и будем стоять или разойдемся по-хорошему, - предложил я, для убедительности покрутив пальцами ножик. Вроде ерунда, но на пузатую мелочь подобные фокусы действуют. Вон как заволновались – зашептались.

Секунды бежали неторопливо. Лучи солнца продолжали играть на начищенном до зеркального блеска лезвии… И вдруг я почуял неладное. Нет, не воровской чуйкой – вещью насколько легендарной, настолько же и капризной. У возникшей тревоги имелось разумное объяснение - напряженные взгляды мелюзги. Они имели одно четкое направление, поэтому складывалось впечатление, что за моей спиной кто-то был.

Увы, полуденное солнце лишало возможности читать по теням. И глаз на затылке у меня не имелось, но зато были уши и были звуки: едва различимые шорохи. Некто неизвестный пытался остаться незамеченным.

Решили с тыла зайти – суки! Всё, медлить больше нельзя. Я поудобнее перехватил рукоять и резко развернулся. На ходу, краем глаза уловил невысокую фигуру и ударил первым. Метил в район шеи, в неё и попал, заставив тощего шкета вскрикнуть. Толстая, перемотанная тряпками дубинка с глухим стуком упала на булыжную мостовую, а сам он в отчаянии зашарил руками, пытаясь… Один шантру разберет, чего он там пытался сделать: то ли выцарапать мои глаза, то ли перехватить нож. Только поздно уже, когда лезвие по рукоять вошло в горло.

Я повернул голову, с удовлетворением отметив страх на лицах присутствующих. Для вящего эффекта, довернул нож, позволяя ручейкам крови хлынуть наружу. Худое тело попыталось завалиться назад, но я попридержал его, предлагая в полной мере насладиться зрелищем. У некоторых гибель товарища вызывает яростное желание отомстить, но это если товарищи нормальные, а если шпана подзаборная, лишь проводящая вместе время, то и толку не будет.

Первыми дрогнули задние ряды, где стояли самые мелкие - рванули так, что только пятки засверкали. Следом побежали и остальные… Конопатый хотел что-то сказать, но не отважился. Лишь сплюнул с досады и легкой рысью припустил за другими: как бы не торопясь, в попытке сохранить остатки былой важности. Что за шут гороховый.

Сбежал и мой недавний знакомец – продавец газет. Потолковать бы с ним – узнать подробности случившегося, зачем навел. Неужели ста заплаченных кредитов показалось мало? Или в другом дело? Мне сразу вспомнился подбитый глаз пацана. Свежий фингал, можно сказать только-только из печки. И такое случается… Засветил большую деньгу, где не положено, вот в остальных азарт и проснулся. Заставили рассказать, где такое богатство надыбал.

Я наклонился и обтер грязное лезвие о рубаху убитого. Спрятал нож в чехол, прикрыв полой сюртука. Вот и сгодилась покупка – дня не прошло.

Теперь оставалось понять, что же делать дальше. Если верить местному пьянчужке, матросы раньше вечера в «Жемчужнице» не появятся, выходит времени в запасе уйма. Прикинув варианты, я решил отправиться в порт: и до забегаловки недалеко и район побезопаснее будет.

Когда жил в Лядово, то часто спускался вниз - к причалам, поглазеть на пузатые бока кораблей, облепленные ракушками, на высокие мачты со спущенными парусами. При особом везении можно было увидеть военные корабли, типа фрегатов или барков. Увы, орудийные порты всегда были задраены. А так мечталось увидеть отливающие чернотой пушки, во всем своем великолепии. Когда тридцать стволов в два ряда смотрят в одном направлении. От одного орудия уши закладывало, а что будет, когда этакое количество бабахнет одновременно?

В порту стоял шум и гам, извечная толчея людного места. Я попытался пробраться ближе к воде, но был остановлен стражниками.

- С какой целью направляетесь к причалу? – спросил тот, кто был помоложе.

Я честно ответил, что никакой цели не имею - гуляю и любуюсь красотами от безделья. Стражников такой ответ не устроил: сначала они потребовали документы, удостоверяющие личность, а после сопроводили в специально отведенную комнату, где пришлось битый час объясняться, что не соглядатай и не шпион, что на конфедератов не работаю, и никаких злонамеренных мыслей в голове не держу.

- Что же вы барон, других мест для прогулок не нашли? Или два месяца, проведенных на корабле показалось мало? Снова на океанские просторы потянуло?

Пришлось признаться, что сглупил, проявив излишнее любопытство к местным красотам. Службисту из таможни подобное покаяние пришлось по душе. Он даже предложил чаю, а на будущее посоветовал быть более осмотрительным.

- Городской порт является важным стратегическим объектом не только для региона, но и для страны в целом, а вы в закрытую зону поперлись, прямо под запрещающие знаки. В следующий раз читайте, что написано, если не хотите оказаться убитым при попытке проникновения.

Я читал, только кто же знал, что словосочетание «красная зона» подразумевает под собой «вход воспрещен». Так бы и написали, а не выдумывали цветовую дифер… дифевер... Короче, сложное слово употребил таможенник, общий смысл которого был прост – под красное не ходить.

Помучив с час, меня отпустили на волю. Увы, настроение любоваться стоящими у причалов кораблями испарилось, тем более что и не разглядеть ничего. Океанские виды частью загораживала снующая толпа, а частью близстоящие судна. Для лучшего обзора нужна была верхотура, но от мысли забраться на крышу я отказался. Хватило и одной беседы с таможенником.

Времени до вечера оставалось предостаточно, поэтому я принялся делать то, что умел лучше всего – маяться бездельем. Прошелся вдоль торговых рядов, заваленных рыбой. Посмотрел на работу грузчиков, перетаскивающих тяжелую поклажу. Разговорился со старичком, изнывающим от скуки.

- Раньше в порту был порядок – да, порядок… Каждый знал свое место, а сейчас посмотри - кто-куда, кто-куда… сплошной бардак, - шамкал дедок беззубым ртом. Служил он то ли боцманом на рыболовецком судне, то ли обыкновенным моряком. Много знал, но из-за преклонного возраста в воспоминаниях своих путался. Из-за чего выходил не рассказ, а сплошной винегрет.

В другой раз непременно бы ушел, но сейчас этот забытый всеми старик согревал душу. Было что-то родное в сгорбленной фигуре, в том как он подслеповато щурил глаза, вглядываясь в далекий горизонт.

Я сходил и купил пару мандаринов. А потом сидел и наблюдал, как старик дрожащими пальцами снимает шкурку. Как ломает на дольки и очищает от прозрачной пленки мякоть. Как запихивает в рот и тщательно пережёвывает голыми деснами.

- Скажи, отец, а отчего на кораблях в качестве движущей силы монополь не используется? – задал я давно мучавший меня вопрос.

- Как это не используется? – удивился дедок. – Используется, да еще как, только тут вот какая штука… Знаешь сколько стоит грамм монополи? Вот то-то и оно… Его и не найти в свободной продаже, только через специализированные конторы, подконтрольные государству или военным. А знаешь, сколько требуется вещества, чтобы сдвинуть этакую махину, как корабль? Да проще город осветить, чем заставить три тыщщи тонн по волнам бегать. Не забывай, что энергию эту в движительную силу еще преобразовать требуется. А для этого моторы нужны, не такие как на автомобилях стоят, а куда объемнее и сложнее, чтобы лопасти крутились. Помнится, лет десять назад спустили на воду один фрегат … как бишь он назывался? - старческие глаза выжидающе уставились на меня.

Пришлось пожать плечами.

- Ну да и хрен с ним - тут другое важно. После двух дней в пути мотор у фрегата намертво заклинило. Пришлось ставить корабль в доки и долгие недели ковыряться в сложном механизме. Починили и в плаванье - а он возьми и снова сломайся: на сей раз в районе Кабоновых островов. Места там дикие: ни мастеров, ни специального оборудования. Пришлось судну до порта приписки своим ходом добираться. Целых полгода плыл.

- Чего же так долго, – удивился я, – если есть ветер и паруса?

- Толку от парусов, когда судно под силу монополя конструировалось. Во внутренностях столько металла сидит, что даже самому сильному ветру сдвинуть не под силу. Вот и выходит, что не выгодно их содержать. Источник энергии дорогой, механизмус громоздкий и ненадежный, требующий особого обслуживания. А для этого в портах нужно строить новые доки… И зачем, спрашивается? И так весь центр застроили, дышать невозможно. У местных властей в планах высотки возводить под десять этажей. Представляешь, десять этажей! Это же какая усталость металла. А если не выдержит и сверху на людей рухнет? Вот я и говорю, Фредди, нельзя так…

Краткий миг прозрения закончился и старика снова понесло. Не знаю, за кого он меня принимал: то ли за ближайшего родственника, то ли за друга. Я не стал разубеждать дедка: пускай называет, как душе угодно. Хуже от этого точно не станет.

Мы просидели до позднего вечера, а потом старик вдруг затих. Согнулся, склонив плешивую голову к груди. Я на всякий случай проверил дыхание – вроде живой, дышит. Хотя в его случае лучшим исходом было бы помереть. Беспомощным старикам здесь не место…

Ночная «Жемчужница» встречала гостей праздничным гомон. И куда делось то неприметное заведение пятичасовой давности? Над входом горели яркие фонари, выхватывая из темноты облезлый фасад и обшарпанную, лишенную части булыжников мостовую. Смрад, от стоящей за углом помойки испарился - на смену ему пришел не менее едкий, но куда более приятный табачный аромат. Я открыл двери и погрузился в сизые клубы тумана. Поди сыщи в этакой-то дымке нужных людей.

Отовсюду неслась многоголосица. Гремели тосты во славу, произносилась здравница, перемежаемая проклятиями и угрозами расправы. Судя по глухим ударам в углу кого-то били… Не удивлюсь если головой об стол.

Чужая ладонь вынырнула из тумана и вцепилась в предплечье, а следом показалась потная физиономия владельца. Уставилась на меня осоловелым взглядом и задумчиво изрекла:

- Ты не Бобби.

Я попытался ослабить хватку, но грязные пальцы крепко держались за край сюртука.

- А где Бобби?

- За твоей спиной, милейший.

- А? – доверчивый пьянчужка обернулся, а я дернул руку вниз, слегонца довернув запястье. Сделал это по возможности быстро, так что даже сидящие рядом собутыльники ничего не заподозрили. Мужичок всхрапнул возбужденным конем. Он бы и копытом ударил, имейся оно, но вместо этого пустил сопли из носа. Пока пьянчужка тряс головой, пытаясь сообразить, что же случилось, пока тер горящее огнем запястье, я скрылся в дымке тумана. Лезть на рожон не входило в сегодняшние планы.

Люди, кругом толпы людей. Я дошел до стойки, облепленной посетителями, что навозная куча насекомыми в жаркий день. Не встретив знакомых лиц, повернул направо. Обошел лежащее на полу тело и дернулся, заметив надвигающуюся тень. Она была слишком огромной, заполонив собою всё пространство: от пола до потолка. По крайней мере так показалось, а потом огромные ручища облапили меня:

- Танцор - котяра ты облезлая!

Сдавили так, что воздух с сипеньем вырвался из легких.

- Живой!

Сроду за нашим шкотовым ласковости не водилось, а тут встретил, словно родного. Только что не облобызал на радостях.

- Ты как… ты откуда?

- Пусти.

Бабура словно опомнившись, разжал объятия. Давление на ребра ослабло, и я наконец задышал в полную силу. От пропитанного куревом воздуха кружилась голова.

- На вот, выпей.

Я и сам не понял, как оказался за одним столом с Бабурой, Зычником и Рогги. Последний отсвечивал свежими ссадинами на лице и то и дело морщился, когда приходилось улыбаться. А улыбались мужики много. Видать и вправду были рады видеть Танцора.

Матросы говорили, а я сидел и слушал многочисленные рассказы о злоключениях экипажа «Оливковой ветви». Гарделли после схода на берег никто не видел. По всему выходило, что арестовали капитана в городе, еще в первый день. Как и квартирмейстера, попытавшегося бежать и угодившего в лапы местной охранки. По слухам Вудсона искали до сих пор. Ну да боцман мужик прожжённый: его ни на море, ни на суше так просто не возьмешь.

Простые матросы отделались тремя сутками в местной тюрьме. Кормили сносно, били в меру, периодически таская на допросы. А когда отпустили на волю, даже деньги вернули. Правда от тех монет практически ничего не осталось, ну да чего уж теперь горевать. Будет день – будут новые заботы, а пока пей, гуляй - веселись душа.

Я попытался узнать, в чем заключалась причина ареста капитана, но матросы сами толком не знали. Даже всеведущий Рогги вынужден был признать:

- Пес разберет, - и чуть подумав, добавил: - после островов «Святой Мади» все наперекосяк пошло. Будто порчу на нас навели местные шаманы. Сначала Жедяй сгинул с парнями, потом барон этот… забери шантру его душу.

- От лихого барона все несчастья, - подтвердил Зычник. – Надо было аристократишку до конца плаванья в каюте запереть, только капитан наш уж больно мягким становится, когда на борту денежные пассажиры.

- Да причем здесь барон! – громыхнул голос Бабуры откуда-то сверху из дымки тумана. – Вы вспомните, чего дурачок Ленни учудил. Это же надо было додуматься, чтобы нужду справить прямо на палубу. Попытался боцман скверну от корабля отвести, да видать уж сильно боги прогневались.

- А я тебе говорю, барон это, - не унимался Зычник. – Лучше вспомни церковников, по чью душу чернецы на корабль явились? В чьей каюте Ротейры рычали, пуская пену. Вот то-то и оно. Не зря поговаривают, что барон не простым оказался. Печать он перевозил…

- Тихо ты, - одновременно прицыкнули на парня Бабура и Рогги.

- А чего такого сказал, - обиделся тот, - все же об этом болтают.

- Болтают может и все, а проблемы у нас будут. Или давно в камере не сидел, хлебая прокисшую баланду? О том, что барон в саквояже перевозил, пускай голова у местных властей болит. А с нас чего взять, мы люди маленькие, в больших делах не участвуем.

- Поговаривают, барон живой, - не унимался Зычник. За что и схлопотал подзатыльник от Рогги. После чего обиженно умолк, погрузив заросший подбородок в пенную шапку.

- Как живой? – насторожился я.

- Танцор, ты его не слушай. Один дурак где-то сболтнул, другой уши развесил. Слухи все это: про то, что барона в городе видели и про Печать…, - Бабура вовремя остановился. Прикрыв глаза, сотворил левой рукой размашистый оберег. За подобное святотатство чернецы точно плетей бы всыпали. Запрещено небесные знаки левым перстом творить, да еще и в прихлёбку с пивом.

- Кто барона видел? – не успокоился я на этом.

- Говорю же, никто… Знаешь как оно бывает со слухами.

- Про барона может и слухи, - согласился Рогги, - а вот по поводу камня, я бы не стал торопиться с выводами. Сам подумай, уж больно гладко все складывается. И черные паруса, и Ротейры на палубе и Жедяй… Помнишь, о чем он болтал, прежде чем с бароном из таверны выйти?

Бабура глянул из-под лохматых бровей, но ничего не ответил. Тогда Рогги продолжил:

- А говорил Жедяй, что скоро разбогатеет. Что когда прибудет домой, купит корабль и станет заниматься перевозками. Целый, мать его, корабль… Спрашивается, на какие барыши? – матрос огляделся и, склонившись над столом, зашептал. – А я тебе скажу, на какие. Той ночью решил он порешить барончика, а небесный камень себе забрать, но что-то пошло не так. Уверен, лежит он сейчас с корешами и разлагается под лучами жаркого солнца. Как и его светлость.

- Кто убил? – в миг пересохшим горлом переспросил я. Вот тебе и Рогги, вот и всезнайка. Видать не зря прозвище дали, раз додуматься смог.

- Многие про тот артефакт слышали. Теперь концов не найдешь, что и кому барон сболтнул по пьяни. Могли наши кончить, а могли и местные постараться.

- И где теперь этот камень? – спросил я, особо не рассчитывая на успех. Откуда было знать простому матросу про секретные дела. Но Рогги в очередной раз сумел удивить.

- Помнишь второго пассажира? – спросил он вдруг.

- Это который тихий и неприметный, ни с кем не разговаривал?

- Он самый, - Рогги удовлетворенно кивнул. – Ты правильно его описал: тихий и неприметный. Как показывает жизнь такие люди самыми опасными бывают. Скрываются до поры до времени в тени, а потом раз – и козырной валет. Не зря чернецы того лысого с татуировками на борту оставили. Ох, не зря… За ним он присматривал, как пить дать.

- Опять ты за свое, - возмутился Бабура. – Сколько можно воду в ступе толочь.

- Ничего не воду. Лучше вспомни, сколько саквояжей в руках у тихони-пассажира было, когда в порту сходил? Два! А когда на судно грузился? Молчишь… а я тебе скажу – один у него был. Один! Тогда откуда прибытку взяться?

- Может «тихоня» на островах товарами закупился?

- А ты уверен, что он на берег сходил, а не просидел все это время в каюте?

- Да чего ты докопался, - возмутился Бабура. - Делать мне больше нечего, как за пассажирами следить. Не знаю, откуда у него второй саквояж, понял?! Не знаю, и знать не хочу. Мне от этих разговоров ни холодно, ни жарко – сплошная головная боль. Еще не приведи Всеотец, местная стража прознает, про что мы тут за кружечкой пива судачим, тогда точно двумя днями кутузки не отделаемся.

Второй пассажир… А вот и зацепка, будет о чем сестрице поведать. Может и чернецы заинтересуются новостью. Не зря же брат Изакис остаток пути приглядывал за подозрительным «тихоней». Интересно, кто он такой и откуда взялся?

Не успел я порадоваться удачи, как вдруг замер, поражённый догадкой. Она была настолько простой, что первые секунды не решался «притрагиваться», словно опасаясь, что та истает в табачной дымке. Застыл с кружкой пива в руках, пялясь в остатки густой пены, что стекала по краям.

Сообщить чернецам новость… А они вообще об этом просили? Печатью был одержим смотровой Яруш. Ещё братья Моретти проявили глубокую заинтересованность. И милая сестрица с Гаскинсом готовы были рискнуть жизнью ради куска камня. Да чего уж греха таить, я сам попал под чары небесного артефакта. И только церковникам было наплевать. Складывалось впечатление, что они с самого начала знали, у кого находится камень.

Задери шантру проклятых чернецов, это же настолько очевидно. Настолько, что даже не удобно признаваться в собственной глупости. Брату Серафиму и брату Изакису была нужна не легендарная Печать – та самая гребаная Печать, лишавшая жизни на старом континенте. Им был нужен человек, им была нужна баронесса – бледная моль, у которой даже денег не имелось на поддержание особняка. Да какое там хозяйство, когда она за собой уследить не могла. По дому ходила, что растрепанная кукла и только при выходе в свет более-менее приводила внешность в порядок.

В чем твой секрет, сестрица?

«Анриетта до беспамятства влюблена, - всплыли в памяти слова брата Серафима. - Баронесса одержима наукой. И поверь, одержима – это не красное словцо для вящего эффекта. Она настолько увлечена миром чисел, что не замечает ничего вокруг».

Ученая дама… Что же такого интересного ты знаешь, милая сестрица, что отборная команда чернецов примчалась через океан.

Последние кусочки недостающего пазла складывались в картину. И так, барон Алекс Дудиков по поручению дорогой сестрицы взялся доставить в порт Баненхайма опасный груз. Редкостная бестолочь и остолоп этот барон, но Анриетта сама призналась, что других вариантов не было. Дальше… чернецы про перевозку запрещенного груза узнали. Они с самого начала вели барона, позволив беспрепятственно пройти таможню и оказаться на борту «Оливковой ветви». Не удивлюсь, если среди команды корабля был их человек. Может даже тот самый пресловутый пассажир-тихоня.

Все шло по плану церковников, пока барон не заскучал от долгого плаванья, в следствии чего увлекся азартными играми и алкоголем. Открыл свой не в меру болтливый рот и начались проблемы. Неизвестно, кто порешил Дудикова, но точно не братья, потому как их планы оказались под угрозой срыва. Как выйти на конечного покупателя, когда товар канул в небытие, а перевозчик убит? Пришлось подыскивать срочную замену барону и вот тут на сцене появился я. Такой себе вариант, но за неимением лучшего…

С помощью Сиги из Ровенска они отыскали заказчика, но против ожидания убивать не стали. Перед чернецами не стояло задачи разрушить канал поставки небесных артефактов. Ибо нельзя уничтожить то, что не существовало изначально. Была лишь разовая поставка. Именно этим объясняется большое количество шероховатостей… Но тогда почему? Почему баронесса нужна чернецам? Что за знания таятся в голове у этой взбалмошной не от мира сего особы? И почему Анриетта столь упорно ищет именно этот камень?

Я вдруг отчетливо понял, что меня убьют. Раньше существовала надежда на благоприятный исход дела – маленькая капелюшечка. Я тешил себя ей, словно дворовая девка мечтами о принце. Церковники на многое могут закрыть глаза: на кражу, на мошенничество и откровенное плутовство, но когда речь заходит об опасных знаниях… За это лишают жизни не раздумывая.

- Танцор, ты чего не пьешь… ты пей давай, - огромный кулак пихнул под ребра. Да так, что остатки кислятины расплескались по столу. Лишь пена ошметками рваных облаков плавала на дне.

- Бабура, ну чего ты до парня докопался, - вступился Рогги. – Не видишь, человека тошнит от твоего пива.

- Чего это моего? – обиделся шкотовый. Насупился и положил на стол огроменный кулак. – Давно рожу не чистили?

Судя по синякам на лице всезнайки – чистили, и совсем недавно. Другой бы испугался и отступил, но Рогги был не из трусливых. Положил поверх столешницы свой кулак, куда более скромных размеров и грозно заявил:

- Этакой дрянью только свиней в хлеву поить.

Я ожидал драки, но Бабура неожиданно отступил. Могучие плечи поникли, а сам здоровяк тихим голосом произнес:

- Ты уж не взыщи, Танцор, угощаем чем можем. Через неделю и на эту кислятину денег не хватит.

- На счет недели ты загнул, - вновь вставил монетку Рогги. – Уже через пару дней жрать будет нечего. В океан не берут, даже на самую задрипанную шхуну. Требуют документы, а как их оформить, когда бывший работодатель арестован? Из-за нужных бумажек даже грузчиком в порту не устроишься. Сплошная засада – куда не сунься. Вот и выходит, что мы тут вроде нелегалов.

- Мне грузчиком нельзя, у меня спина сорвана, - известил Зычник трубным гласом со дна кружки.

Рогги на это лишь махнул рукой.

- Короче, хреновы наши дела, Танцор… Без гражданства в Баненхайме делать нечего. Думаем за город податься, в деревню. Сам знаешь, на земле рабочие руки всегда нужны - мужики крепкие в помощь по хозяйству. Что крестьянам эти документы – они поди такие же безграмотные, как и наши. В деревне что главное – не отлынивать и честно трудиться. Две руки есть, голова на плечах тоже имеется, а значит на краюху хлеба заработаем.

- Или вдовушку какую на селе найдем, - вновь подал голос Зычник из кружки.

- Или так, - согласился Рогги, – но с бабами как повезет.

Расстался я с мужиками на тоскливой ноте. Вроде и никто они мне, а все равно чувствовал себя паршиво. Еще и денег зажал, гуляя на халяву. Не то что бы из жадности, просто лежали банкноты глубоко в кармане, свернутые в трубочку. Чтобы одну бумажку достать, пришлось бы светить остальные, а после объяснять мужикам, откуда такое богатство.

- Можешь у нас переночевать, - предложил Бабура. – Ты не подумай… условия не хуже, чем на корабле.

Это он про полуподвальное помещение в местном клоповнике. Матросы ютились в одной комнатке на троих, настолько маленькой, что даже мебели не имелось. Спали на полу вповалку, питались чем придется, а денег… А денег катастрофически не хватало, и при этом они продолжали бухать.

Другой бы на моем месте попытался прочитать нотации. Только кто я такой, чтобы взрослых мужиков жизни учить. Тут бы со своими проблемами разобраться. А что касаемо выпивки… Порою она выступала в роли защитной прокладки на механизме. Забери её и оборудование мигом выйдет из строя. Полетят шестеренки и колесики, одолеет душу черная тоска и останется у человека только одна дорога - на тот свет. Поэтому бухают зачастую в предупредительных целях, чтобы меньше о петле думалось и о той серой безнадёги, что окружает.

Распрощался я с троицей возле самой «Жемчужницы», на прощанье уточнив адрес коморки, где их можно найти.

- Танцор, ты учти, что через пару дней съедем и…, - Зычник неопределенно махнул рукой. В сторону противоположную от океана, где по его разумению находились деревни и богатые вдовушки, только и ждущие мужского внимания.

- Может лучше к нам, переночуешь до утра, - вновь предложил Рогги. – А то в порту последние дни неспокойно.

- Шумят, - вздохнув, добавил Бабура. И покрепче перехватил Зычника, перепившего и по причине оной утратившего всякую связь с землей.

- Не, мне в город надо. Как-нибудь доберусь проулками.

- Ну смотри, твоя шкура - тебе и решать, - вздохнул здоровяк.

- А чего решать, это же Танцор. Он в отличии от нас крутиться по жизни умеет, -возразил Рогги. - Помнишь, в каких обносках с корабля сходил? И теперь глянь – на сюртук заработал и новые сапоги где-то раздобыл.

От сказанной фразы внутри неприятно заныло. Разве это новые? Вот раньше была обувка – всем сапогам сапоги: подметка крепкая, толком не истертая, и кожа скрипит. Пока одна сволочь не спёрла, вместе с баночками гуталина. Ну да чего уж теперь…

Матросы пошли своей дорогою, а я своей. Свернул в узкий проулок и вместо того, чтобы продолжить путь по плохо освещенной улице, подошел к бирже (примечание автора: в данном контексте то же самое, что и стоянка) автомобилей.

Любили местные всему свои названия давать, а чего, спрашивается, выпендриваются? Дескать все из себя прогрессивные и умные. Как у народа простого повелось, ежели есть четыре колеса, то выходит повозка: с лошадью - обыкновенная, без оной - самоходная. И все, точка! Но нет, давайте мы их автомобилями прозывать станем.

Один такой как раз стоял на углу магазина. На капоте серебрилась фигурка вставшего на дыбы коня. Возницы в салоне не оказалось - тот медленно прогуливался вдоль бортов, то и дело постукивая носком сапога по колесам.

- Милейший, до Восточных Холмов подкинешь?

Возница нехотя оторвался от своего несомннено важного занятия. Некоторое время изучал мой прикид, а после озвучил:

- Двадцать кредитов.

Я аж чуть не поперхнулся от возмущения.

- Чего так дорого?

- Времена нынче непростые, потому в ночное время двойная такса.

Ага, непростые… Этим только дай повод. Что торговцы на рынке, что извозчики - вечно цены задирают, стоит людской беде случится. Пришлось торговаться и скинуть первоначально озвученную цифирь до двенадцати.

Всё равно дороговато выходит поездочка, пешком не в пример дешевле… Взвесив все «за» и «против», я решил не испытывать удачу. Хумай, как известно, птица непостоянная: а ну как махнет крылом и улетит в другую сторону. Одно дело разбираться с бандой мелких молокососов, перед которыми пусти кровь – мигом разбегутся, и совсем другое – прожжённые уголовники. Тут каким бы ловким не был – окружат и забьют на смерть.

Заплатив положенное, я забрался на заднее сиденье. Поднял воротник от холодного ветра и думал подремать, но возница оказался на редкость разговорчивым. Поведал о надвигающейся непогоде, о напряженности на границе и помянул недобрым словом перекупов, задирающих цену на масло.

Я долго слушал болтающего обо всем на свете мужичка. И когда дождался паузы, вставил давно интересующий вопрос:

- Эта машина на монополи работает?

- А то, - возница довольно хмыкнул, дескать чего взять с деревенщины необразованной. Когда каждому в городе известно, что ежели нет впереди кобылы, значит под капотом небесный артефакт. Дураком показаться не страшно, куда страшнее им быть.

- И каков принцип работы сего устройства?

- Принцип простой. Силовой камень с помощью специального привода передает энергию на колеса и те крутятся.

- То есть вставил любой монополь и механизм заработаеь? – уточнил я.

- Если бы было все так просто, как ты говоришь, парень. Каждый камень требует предварительной калибровки, в зависимости от места назначения. К примеру, монополь в отопительной системе для автомобиля не подходит, а оружейный так и вовсе будет опасен: либо взорвётся, разнеся к шантру половину квартала, либо начнет притягивать к себе все металлическое в радиусе полста метров: гвозди, водосточные трубы, люки. Из-за чего машина превратится в груду покореженного железа.

- А калибровка это что?

- Это вроде тонкой настройки камня. Его обтачивают, выдерживают в кислой среде, и размагничивают с помощью специальных приспособлений.

- В кислоте-то зачем?

Возница задумался, но вскоре вынужден был признать, что не знает.

- Этим ученые в секретных лабораториях занимаются, а простым смертным туда хода нет. Почитай, вся экономика на силовых камнях держится: и заводы, и фабрики. Если с их энергией что-то случится - страна развалится.

- Прямо-таки развалится, - удивился я.

- Видать, ты совсем издалека, парень, раз элементарных вещей не понимаешь. Хоть раз дым над городом видел?

- В Восточных холмах есть дома с камином.

- Так то у богатеев – и то, скорее дань традициям, чем действительная необходимость. А ты вспомни центр города, видел хоть раз печную трубу? Вот то-то и оно… Замаешься дровами топить и шахта на всю округу одна, поэтому угля в городе днем с огнем не сыщешь. Да и зачем, когда проще и дешевле хозяину дома заплатить за тепло, производимое монополем. Все на них держится, парень… Весь мир.

Хотел я возразить, что это далеко не так, что за океаном люди умудряются выживать без помощи небесных артефактов. Но здраво рассудив, решил промолчать. Еще сочтет за опасного дикаря.

- А что, милейший, каков размер монополи в движители?

- В моторе-то? Да пёс его разберет… Посторонним внутрь соваться строго запрещается. Если простая поломка случается, вроде полетевшего колеса – чиним сами, а если что посерьезнее - обращаемся в специализированную мастерскую.

- И надолго энергии монополя хватит?

Возница от подобного вопроса рассмеялся:

- Ты лучше спроси, надолго ли хватит машины. Шарниры изнашиваются, железо ржавеет, а камень лежит себе спокойно в коробочке. Деду моему служил, отцу верой и правдой и вот теперь мне достался. Пять автомобилей сменил, и до сих пор вырабатываемой энергии хватает, чтобы тянуть.

- Это что же получается, монополь по наследству передается? – не поверил я.

- Раньше передавался, а когда дефицит энергии возник, сенат провел закон о национализации и каждый силовой камень на учет поставил, присвоив инвентарный номер. Теперь не продать, не передать его не получится. Я хоть и числюсь по бумагам владельцем, а по факту никто – пустое место. Возжелай государство, в любой момент монополь изъять сможет, с трактовкой «для нужд армии и коммунального хозяйства». В лучшем случае одну десятую часть от рыночной стоимости выплатят.

- А в худшем? – не выдержав, поинтересовался я.

Возничий вздохнул, ничего не ответив. А чего лишний раз воздух сотрясать, когда и так все понятно. Обдирали простой люд прикрываясь благими целями, что у нас, что за океаном. Помнится, глава городской управы пять лет обводную дорогу строил от Ровенска до Борцево. Пять лет народ дурил, приговаривая: «не себе в карман – для общего дела». И ладно бы тряс за мошну купцов зажиточных, которым проезд был нужен. Так нет, каждый горожанин был вынужден платить взносы в казну: и цветочница, и часовых дел мастер. По итогу все закончилось ожидаемо. Бывший глава управы по истечению срока службы укатил в Лядово, где в личное пользование приобрел целый особняк, а построенная на треть дорога оказалась заброшенной. Заросла ковылем, и оказалась разбита весеннем половодьем. С тех пор окромя диких животных по ней никто не бегал. Новый градоначальник забыл про замыслы предшественника, увлекшись очередными прожектами. Только в памяти людской нет-нет да и всплывали воспоминания о грабительских налогах тех лет.

На самом подъезде к «Восточным холмам» возница вновь оживился и принялся жаловаться на жизнь. Досталось и глупым пешеходам, что норовят под колеса автомобиля кинутся, и чиновникам, выпускающим в свет дурацкие законы.

- Вот ты говоришь, слишком большую цену заломил. А как выживать, когда до сорока процентов выручки от монополи в казну идёт. Половину, считай… А мне еще семью прокормить надо.

Не знаю, чего пытался добиться возничий. Если сочувствия, то напрасно. Как в таком случае принято говорить: «своя сорочка ближе к телу».То, что он с пассажиров втридорога дерет никакой жалости не вызывало. Семью ему кормить… Мне тоже по семь раз на дню жрать охота. И что теперь?

Не заладился у нас разговор, потому и к пункту назначения подъехали в полной тишине.

Возле особняка сестрицы царило необычайное оживление. Из флигеля, расположенного в дальнем конце сада, пара мужиков вытаскивала носилки. Я сразу догадался, что под черной тканью покоилось тело мертвеца. Отслужил свое старый слуга…

На редкость вредный был старикан, но толку плохое вспоминать. С мертвыми только глупцы, да трусы воюют. Рука сотворила знак отвода от злых чар, а губы помимо воли прошептали молитву. Имени Всеотца терпеть не мог - меня от него корежило, словно шантру на свету, а вот поди ж ты, порою накатывало и слова поминальной сами собой всплывали из памяти.

Баронесса бледной тень замерла на крыльце в молитвенном покаянии. Точнее, так показалось издалека. Прижатые к груди ладони – обыкновенный бабий жест, свойственный как аристократкам, так и простым селянкам. И не было в нем ничего религиозного.

Подле баронессы стоял верный Гаскинс. Бросив хмурый взгляд в мою сторону, он тут же отвернулся, продолжив наблюдать за похоронной процессией. Несуразной та получилась: ни многочисленных родственников, ни профессиональных плакальщиц. Тело старика погрузили в повозку и захлопнув черную дверцу, увезли в неизвестном направлении. Вот и всё, сломался слуга - подавай нового.

- … срочно нужен повар, - долетел до ушей голос милой сестрицей.

- Какими средствами я могу располагать?

- Гаскинс, вам известно о нашем тяжелом финансовом положении, поэтому попробуйте найти человека по минимальной ставке… можно без рекомендательного письма.

- А как же горничная?

- Обойдемся без лишнего персонала, - сестрица вздохнула. – Трудно будет найти замену Дрэксону: и дворецкий, и садовник, и повар в одном лице. Он успевал повсюду.

Я не выдержал, и подошел к стоящей на крыльце парочке. Изобразив шутливый полупоклон, произнес:

- То-то у вас хозяйство в запустении, дорогая сестрица. Когда за всем один старик приглядывал.

- А вот и братец заявился, - баронесса повернула в мою сторону уставшее лицо.

- И снова пьяный, - не преминул вставить шпильку Гаскинс. – Еще не все деньги пропил?

- Пара кружек пива не считается, особенно когда для дела.

- Какие у тебя могут быть дела, ты…, - лицо Гаскинса скривилось в пренебрежительной гримасе. – Украсть, что плохо лежит?

- Да уж лучше воровать, чем целыми днями в особняке сидеть, под бабьей юбкой.

Зря я это сказал, потому как Гаскинс моментально набычился. Вены на лбу вздулись, а шея под белым воротничком налилась багровым цветом.

- Ты… ты, шваль подзаборная. Будешь меня, гвардейского капитана в отставке в трусости обвинять?! Да я таких как ты, щенок, в бараний рог скручивал.

Он было сделал шаг вперед, но тут между нами выросла белая тень.

- Достаточно! – приказала баронесса. Гаскинс нервно выдохнул, но ослушаться не посмел. Лишь проворчал нечто невразумительное, словно старый цепной пес, получивший пинок под зад и вынужденный убраться в конуру. - Теперь ты, - тонкий пальчик указал в мою сторону, – надеюсь у тебя была веская причина напиться. Иначе про обещанную плату в конце недели можешь забыть.

- Какой напиться, всего две кружечки.

Взглядом баронессы можно было испепелять. Я решил не искушать судьбу, и вывалил ранее полученную информацию про «тихого» пассажира, что зашел на борт с одним саквояжем, а вышел с двумя. Да и вообще вел себя крайне подозрительно.

- Имени его ты конечно же не знаешь, - высказался по поводу услышанного Гаскинс.

- Простые матросы подобной информацией не владеют, если только пассажиры сами не проболтаются.

- Хорошо… И кто тогда может знать?

- Капитан и старшие по званию.

Гаскинс нахмурился:

- Насколько я помню, капитан и квартирмейстер «Оливковой ветви» арестованы.

- Есть еще боцман, только он скрывается в неизвестном месте.

- Умно придумано, - отставной гвардии-капитан с усмешкой взглянул на баронессу. – Теперь этот прощелыга три месяца будет искать боцмана, и еще полгода таинственного пассажира. Вытянет все деньги, и по итогу мы окажемся с пустыми руками.

- У меня нет столько времени, - недовольно произнесла баронесса. Я напрягся, но против ожидания, недовольство её оказалось направлено против другого человека. – Не вы ли, дорогой Гаскинс, отказались сопровождать Сигму, под предлогом грозящей мне опасности. А теперь отказываетесь верить? Тогда какой во всем этом смысл?

- Ваше светлость…

- Что ваша светлость? Кто всё утро пытался убедить, что подобное разделение обязанностей будет во благо? Молчите? Я так устала каждый день выкраивать свободные часы, пытаясь совместить научные изыскания с навалившимися проблемами. Тут вы еще со своими разборками… Деретесь и жалуетесь друг на друга, словно малые дети.

- Я пытаюсь защитить вас.

- Гаскинс, ваша опека чрезмерна. Она не помогает, она душит – неужели вы этого не понимаете? И давайте будем честны, если меня пожелают убить или взять в заложники, один вы не справитесь. Сколько пуль в барабане – шесть? А если захватчиков окажется больше?

- Пуль хватит на каждого, - процедил тот сквозь зубы. Баронессе оставалось лишь всплеснуть руками.

- Гаскинс, да поймите вы, не о том речь. Если мы хотим добиться успеха, то необходимо изменить стратегию. Нам нужны люди и нам нужно доверие. Один за всем не уследите.

- Доверять вот этому, - Гаскинс бросил презрительный взгляд в мою сторону. –Может стоит напомнить, баронесса, из какой щели выползло создание, назвавшееся вашим братом. Да оно ради лишней тысячи продаст с потрохами.

- Тогда мы должны предложить больше. Разумеется, не сейчас, а в отдаленном будущем, когда получиться реализовать задуманное, - баронесса грустно улыбнулась. – Ты готов рискнуть, Сигма?

- Смотря ради чего, - осторожно ответил я.

- Речь идет об очень больших суммах и, пожалуй, это все, что тебе следует знать. Остальные подробности будут чуть позже.

- Насколько больших?

- О поверь, тебе хватит до конца жизни.

Слишком расплывчатое обещание, подходящее скорее мошеннику, чем баронессе. Поэтому, прежде чем согласится, я сделал вид, что глубоко задумался: поморщил лоб для порядка, почесал подбородок. И наконец выдал:

- Хотелось бы гарантий.

Гаскинс зло нахмурился, а баронесса весело рассмеялась, совсем как девчонка, запрокинув голову вверх. Впрочем, тут же опомнилась, прикрыв ладонью рот.

- Милый мой братец, мы находимся в равных условиях. Мне тоже хочется гарантий, что Сигма из Ровенска не предаст и не воткнет нож в спину. Но увы, обстоятельства сложились таким образом.

- Баронесса, я категорически против. Поверьте моему жизненному опыту, нельзя полагаться на плутов и мошенников.

- Я услышала вас, Гаскинс… А что скажет Сигма?

- Алекс.

- Что?

- Моё имя Алекс Дудиков или запамятовали, дорогая сестрица.

- Хорошо… Алекс. Так что по поводу сделки?

- Не один купец не станет подписывать бумаги в слепую. Поэтому для начала предлагаю заключить договор о намерениях. Присмотримся друг к другу, притремся, а после о более серьезных делах поговорим.

- Он нам еще условия будет ставить, - возмутился Гаскинс. И снова завел свою привычную шарманку про мошенников, которым веры ни на грош.

Я терпеливо выслушал эмоциональный всплеск. Сделал короткую паузу и веско заметил:

- Да, я буду ставить условия. Разумеется, если речь идет о полноправном партнерстве. В рабы или слуги не нанимался, работаю за туманные перспективы и рассчитываю, что в ближайшем будущем они приобретут более четкие очертания. Надеюсь, это понятно… милый Гаскинс?

Не было бы здесь баронессы, отставной гвардии-капитан меня бы точно кончил. Достал свой «ревульвер» и нажал на спусковой крючок – прямо на крыльце. Об этом говорил взгляд бешенных на выкате глаз. Один в один цепной пес, вынужденный пускать пену из пасти, пока расшалившаяся детвора бросается яблоками из-за забора.

Но увы, долго дразнить собаку чревато, особенно когда ейная хозяйка рядом. Поэтому пришлось притворится покладистым:

- Вот моя добрая воля, сестрица… Вы ищите слуг и охранников, но испытываете стеснение в средствах? Я придумал, как решить данный вопрос.

- Даже так, – удивилась баронесса, и некогда нахмуренные брови расправились в два крыла.

- Для начала предлагаю войти в дом, и обсудить имеющуюся проблему за чашкой горячего чая. И не волнуйтесь по поводу отсутствующего слуги. Так и быть, сегодня я побуду за покойного старика: при условии, что Гаскинс поможет на кухне. А к утру следующего дня ситуация разрешится... Это я вам обещаю.

Глава 13. Заманчивое предложение

Во вранье главное – не запутаться. Когда врешь много и складно, важно помнить каждую мелочь, каждую деталь потому как на них – на деталях обыкновенно и палятся.

Я проблемами с памятью не страдал, выдав матросам укороченную версию последних злоключений Сиги, где нужно - присочинив, а где-то попросту смолчав. Дождался открытых ртов и округлившихся в удивлении глаз, после чего озвучил главное, ради чего пришел.

Признаться ожидал большего энтузиазма от бывших коллег. Ибо не каждый день предлагают переехать из гадюшника в припортовой зоне во флигель в престижном районе, но вместо этого…

- Барон? – Бабура отказывался верить услышанному. Пялился на меня, словно на возникший из воздуха призрак.

А вот Рогги оказался куда более сообразительным. Он сразу взял в толк - что к чему, высказав восхищенное:

- Ну и ловок же ты, Танцор. Выдал себя за мертвого барона, да еще и баронессу убедил признать. Ловок, как тысяча шантру!

Зычник же не сказал ничего. Свернувшись клубком в углу, парень отсыпался после вчерашней пьянки. Может свернулся бы и в другом месте, но окромя углов и стен в арендуемой конуре ничего не было. Гадюшник, одним словом.

- Ты барон? – вновь повторил ошарашенный Бабура, - барон… А грамотку на имя Дудикова когда умудрился стащить?

Во вранье главное – не запутаться. Но беда в том, что врал я об одном и том же в разных вариациях: милой сестрице, дотошному инспектору Колми, опасному Моретти, теперь вот матросам с «Оливковой ветви». Тут самому ловкому запутаться немудрено.

Я набрал воздуха в легкие и понял, что устал. Заколебался заново придумывать одну и ту же историю.

- Мужики, вам крыша над головой нужна? Ну тогда чего сидим - пошли.

Представление новых работников прошло успешно. Даже Гаскинс против ожидания не стал бросать палки под ноги. Он лишь внимательно слушал, возвышаясь безмолвной статуей за спиной баронессы.

Каждый из матросов отрекомендовался, коротко рассказав чего умеет, как зовут и где довелось служить. Так я узнал, что Бабура вовсе не Бабура, а Бабурин Михайло из Северца-Озерного. По профессии плотник, а в матросы угодил случайно, позарившись на богатые посулы столичного рекрута. Рогги оказался Рогуславом из столичного Лядово, а Зычник… Туго соображавший после вчерашней попойки парень возьми, да и ляпни:

- К вашим услугам, баронина.

- Баронина? – брови девушки удивленно поднялись вверх. – Почему баронина?

- Ну дак это… граф – графиня, барон – баронина.

- Балда, - стоящий по соседству Рогги, ткнул в бок страдающего похмельем бедолагу, а девушка неожиданно рассмеялась. Не наигранно, как любят некоторые великосветские барышни, а вполне искренне. Забыв о приличиях и обнажив зубки.

- Даже боюсь представить, как будут звучать остальные титулы, - отставной военный покачал головой.

- Да полно вам, Гаскинс… Не свинина и то ладно, - отсмеявшись, возразила девушка. И уже более серьезным тоном добавила. - Надеюсь, наш общий знакомый сообщил условия найма?

- Работаем за еду и крышу над головой, - ответил за всех Рогги.

- А что будет входить в ваши обязанности?

- Помогать по хозяйству, следить за порядком и охранять, если потребуется.

- Какими видами вооружения владеете? - уточнил Гаскинс.

Честное слово, лучше бы промолчал. Ну каким оружием может владеть матросня? «Всем что режет и бьет», – здоровяк Бабура прямо так и ответил. Хорошо, что у Гаскинса хватила ума не уточнять.

За сим стороны разошлись, вполне довольные друг другом. Баронесса на прощанье напомнила, что не потерпит пьянки и незваных гостей, а Рогги заверил, что даже в мыслях подобного не держали.

- Удивил, милый братец, - призналась девушка. – Я ожидала увидеть закостенелых уголовников, а тут вполне приличные люди. Немного неотёсанные, ну да и мне не званые вечера устраивать.

- Сразу видно, что матросы с торгового судна, приученные к порядку, - влез со своим мнением Гаскинс. - Люди порядочные, не чета некоторым…

Под некоторыми подразумевался конечно же Сига. С трудом сдержавшись, дабы не нахамить возомнившему о себе отставнику, я развернулся и вышел во двор. Постоял на крыльце, подышал свежим воздухом и недолго думая направился прямиком во флигель.

Надо отдать должное хозяйственности бывших матросов. Они быстро распределили обязанности и принялись наводить порядок. Через час у порога скопилась коллекция гнилых тряпок, собранная прежним слугой. Сломанные стулья и швабры, кусок отколотого стекла и целая артель бутылок с мутной жидкостью - много интересных вещей имелось в запасниках у покойного. Под шкафом сыскалась амбарная книга, где старик с необычайной для своего возраста педантичностью вел учет, в каком размере и когда сумел обдурить хозяйку. Это было легко, учитывая полное незнание баронессой расценок. Из ста кредитов, положенных на закупку продуктов, пятая часть уходила в карман слуги.

- Вот прощелыга! - листавший страницы Рогги не смог сдержать восхищенного возгласа. - И ведь как ловко дела обстряпывал. На зерновых накручивал по минимуму. Знал, подлец, что цены по городу одинаковые, и в случае чего, попасться будет легко. Зато на мясе отрывался по полной. Поди разберись, какую говядину баронесса изволила откушать: фабричную или с дворового хозяйства. Мясо оно завсегда мясо, а вкусовые качества легко забить специями и сильной обжаркой. Ох и ловок был, подлец.

Да какая к шантру ловкость? Баронесса вечно витала в облаках и даже не помнила, что ела на завтрак, а Гаскинс - дуболомный вояка, был далек от тонкостей вкуса. Вот старый слуга и пользовался моментом, складывая в кубышку сворованное добро. Оставалось лишь понять, где припрятаны деньги.

Другие задались схожим вопросом. Бабура принялся обшаривать верхние полки, стряхивая на наши головы вековые залежи пыли, а Зычник предложил вскрыть пол. Даже рассудительный Рогги поддался общему настрою и взялся за лопату, с мыслью перекопать сад. Пришлось выступить голосом разума в бушующем океане страстей.

- Мужики, какая нахрен лопата, какие доски? Вы о чем вообще? Слуга - старый дед: ни согнуться толком, не подняться высоко. Ищите деньги в доступном месте: в какой-нибудь выемке или полости, скрытой от глаз.

Так оно по итогу и вышло: металлическая коробка из-под дорогого печенья хранилась под подоконником. Открыв крышку, Рогги аж присвистнул от удивления: кубышка старого слуги оказалась доверху забита банкнотами.

После долгих подсчетов была установлена точная сумма найденного богатства: девяносто шесть тысяч четыреста восемьдесят пять кредитов - целое богатство по меркам нищих матросов. Да и у меня, признаться, глаза загорелись от увиденного. Огоньки жадного пламени заплясали внутри, предвкушая добычу.

Рогги разложил банкноты аккуратно по стопочкам, исходя из их номинала. Самой высокой получилась башня из купюр красного цвета с цифрой десять на одной стороне и усатым дядькой на обороте. То ли слуга их по-особенному ценил, то ли просто так получилось.

Четыре головы склонились над найденным богатством.

- Как делить будем? - первым нарушил молчание Рогги.

- А чего тут думать? - удивился Зычник. - На равные доли, каждому по двадцать четыре тысячи, а хвостик можно пропить.

Озвученная сумма не внушала столь благоговейного трепета… То ли дело - девяносто шесть! Жадные огоньки пламени поползли по кишкам, заполняя внутренности.

Кажется, не меня одного охватил азарт. У бедолаги Зычника аж руки затряслись, настолько захотелось получить свою долю, а может и того больше. Я вдруг вспомнил про лопату, лежащую подле Рогги и по спине, пробежал неприятный холодок. Бывало, что и за медяк убивали, а здесь без малого сто тысяч.

Бабуре даже дополнительных инструментов не понадобится. Своими могучими ручищами он передушить присутствующих, как кутят. При условии, что я нож достать не успею.

Мысли лихим ветром пронеслись в голове, раздувая и без того жаркое пламя. Ладонь помимо воли потянулась к рукояти, укрытой полами сюртука. И вдруг…

- Мы не возьмем эти деньги, - громкий голос Бабуры окатил ушатом холодной водой. Мы с Рогги удивленно подняли головы, а опешивший Зычник переспросил:

- Как не возьмем?

- Это чужие деньги.

- Но мы их нашли!

- Мы нашли то, что было украдено. А раз так, то деньги следует вернуть хозяйке.

- Да она про них слыхать не слыхивала, и думать забыла. Если бы Рогги книжку не открыл и не вник в записи, а Танцор не нашел спрятанную коробку…, - защебетал Зычник. Сейчас он больше всего напоминал лесную птаху, с большим носом заместо клюва. И столько шума было от него, что не выдержавший Бабура, рявкнул:

- Угомонись!

- А чего ты его затыкаешь? - вмешался в разговор Рогги. - Парень прав, баронесса не обеднеет, если деньги себе приберем. Еще неизвестно, когда на нормальную работу устроимся. Или тебе нравится перспектива вкалывать за еду?

- Это воровство, - продолжил гнуть свою линию Бабура.

- Да какое нахрен воровство? Кто узнает?!

- Боги все видят. Или напомнить, что приключилось с Сарбо в прошлом году, когда деньги решил стащить у пассажира? А с Гленом в порту Аларнии? А с Жидяем, позарившимся на небесный камень? Сам сгинул, и товарищей вслед за собой утащил.

- Это еще бабка надвое сказала. Мертвым-то его никто не видел, - пробормотал растерянный Зычник. Ох, как он заблуждался…

Четыре пары глаз уставились на лежащее перед ними богатство. Боги карают за присвоение чужого добра, только где эти могущественные существа? Сидят себе на небе, вечно занятые делами, а деньги – вот они, прямо на полу, аккуратно разложенные по стопочкам.

- Предлагаю проголосовать, - высказался Рогги, – это будет самым верным способом решить проблему. Возражения есть?

Возражений не последовало.

- Тогда кто за то, чтобы вернуть деньги хозяйки?

Рука Бабуры взметнулась вверх, да там и застыла в гордом одиночестве. Остальные молча переглянулись.

- Полагаю, вопрос можно считать закрытым.

Но не успел он договорить, как еще одна рука поднялась вверх.

- А ты-то куда лезешь, Танцор? Лишние деньги не нужны или за сестрицу обидно? – удивился Зычник.

Деньги нужны всегда, только толку от них мертвецу. А именно таковым я и стану, если не выполню поставленной чернецами задачи. С возвращенными баронессе деньгами втереться в доверие станет куда легче, потому и пришлось придушить собственную жадность.

- Танцор, ты уверен?

- Уверен.

Рогги затянул паузу в надежде, что я передумаю, но вскоре вынужден был признать:

- Два на два - равенство. И как поступим?

- Решающий голос должен быть за Танцором, - громыхнул сверху Бабура. Зычник попытался было протестовать, но раскатистый бас шкотового моментально его заглушил. – Это Танцор привел нас сюда, поручившись перед баронессой. Ему и решать.

- Это… это не честно… Танцор уже решил отдать найденное, - Зычник едва не плакал от расстройства. Тяжело расставаться с внезапно обретенным богатством, особенно когда успел подержать его в руках. - Рогги, ну чего молчишь? Скажи им? Скажи, разве будет по справедливости отдать наши деньги?

Лицо корабельного всезнайки застыло каменной маской. Вдруг левая щека дрогнула, а черты лица исказились, словно их обладатель испытывал невыносимые муки.

- Гори оно…, - Рогги разразился целой серией проклятий. Вскочил на ноги, и направился к выходу.

- Ты куда? – растерянно проблеял Зычник. – А как же деньги?

- Делайте, что хотите.

- Но…

- Пропади оно все! Глаза бы мои вас не видели.

Дверь с шумом захлопнулась, но ругань Рогги еще долго доносилась до наших ушей.

Вечером того же дня мы вернули баронессе деньги. Мы - это я и Бабура. Остальные решили отказаться от столь почетной миссии: расстроенный Зычник представлял жалкое зрелище, а Рогги свалил в город.

- Вернется он, - ответил Бабура на невысказанные сомнения. – Попсихует малясь и вернется. Уж я-то этого всезнайку знаю. Нет у него средств, чтобы обиженную барышню строить.

Бабура как в воду глядел. К вечеру нагулявшийся вдоволь Рогги вернулся во флигель. Но до того мы имели разговор с сестрицей.

Начался он с немой паузы, когда пальцы баронессы открыли крышку металлической коробки, а потом долго перебирали разноцветные купюры. Бабура, как зачарованный следил за плавными движениями аристократки, я же любовался выражением лица Гаскинса. Шантру подери, оно того стоило... Сто тысяч гребанных кредитов, чтобы увидеть, как вытянется физиономия гвардии-капитана в отставке. Что, выкусил?!

- Ничего не понимаю, - баронесса больше всего походила на растерянную девчонку: хлопающую ресницами и растерянно переводящую взгляд. - Как он мог? Пожилой слуга с солидной репутацией, с рекомендательными письмами и… и пасть так низко, - пальцы с отвращением захлопнули крышку.

- Я бы не сказал, что мелко, - возразил Бабура, – без малого сто тыщ. Старик явно знал свое дело.

Баронесса словно не услышала сказанного, продолжив повторять:

- Создала все условия… Выделила целый флигель, помогла с переездом, относилась как… как… Слова плохого не сказала, не попрекнула ни разу. Гаскинс, почему?

- Сам удивлен, ваша светлость. С виду профессиональный служащий, учтивый и воспитанный, и вдруг такая подлость.

- Да потому что люди – не печенье, чтобы по внешнему виду судить, - не выдержал я царящей вокруг глупости. Ну надо же какая беда приключилась, обманули доверие. Как будто в первый раз… И главное расстраиваются столь искренне, что у самого на душе лепард скребется.

- Сигма, ты уверен, что именно Дрэксон украл эти деньги? – глаза баронессы с надеждой воззрились на меня. – Может ты что-то напутал? Может он откладывал заработанное на дожитие?

- Ваша светлость, а вы книжечку записную полистайте. Там все четко расписано: в какой день, какую сумму. Старый хрен был настолько уверен в собственной безнаказанности, что даже текст не шифровал.

- Столько лет служить… Нет, я не могу в это поверить, он не мог.

- По вопросам веры – это к церковникам. Я лишь констатирую имеющиеся факты... Баронесса, мы пойдем, парням еще флигель обустраивать нужно.

- Погоди, - остановила девушка и протянула коробку, - возьми.

- Всю? – не поверил я собственным глазам.

За спиной девушки дрогнул верный Гаскинс. Нагнулся и громко зашептал:

- Ваша светлость, хочу напомнить о покупке химикалиев. И необходимо заплатить за прошлую поставку… ждать не любят.

Рука баронессы дрогнула.

- Хорошо. Сколько здесь, сто тысяч?

- Девяносто шесть, - уточнил я.

- По закону пятая часть средств, возвращенных в казну, полагается в качестве награды. И таковой будет ваша доля.

Гаскинс попытался возразить, но баронесса не слушала. Она позволила отсчитать двадцать тысяч, а после с благодарностью вручила.

Бабура, рассовав купюры по карманам, вышел первым. Меня же задержали у самого порога.

- Вы удивили меня, братец, - взгляд баронессы был долгим и внимательным, словно девушка очнулась от долгого забытья, впервые заметив, что рядом есть ещё кто-то кроме Гаскинса. – Может раньше вы были мошенником и совершали много недостойных поступков, но сейчас… вы поступили очень благородно. Спасибо!

- Да ладно, чего там… подумаешь деньги.

- А я не за деньги благодарю.

Ледяные девичьи пальцы коснулись моей руки, и я вздрогнул. Нет, не от холода - просто не ожидал подобных нежностей от баронессы. Сама подошла, сжала ладонь… Длилось прикосновение всего лишь мгновенье, но странное дело – даже спустя час я чувствовал на коже легкое, едва ощутимое покалывание.

Доставшиеся в награду деньги разделили тем же вечером. Нагулявшийся вдоволь и получивший причитающуюся долю Рогги, ворчать меньше не стал.

- Могли бы иметь в пять раз больше, - заявил он, пряча деньги за пояс.

- А могли бы вообще ничего не получить, - возразил Бабура. - Сидели бы сейчас в таверне и пропивали последнее. Судьба жадных не любит: особенно тех, кто разевает рот на чужой кусок пирога.

- Я всё слушаю и ни как в толк взять не могу. Может у тебя в роду церковники были? Михайло, ты прямо скажи… Нет? Тогда откуда взялась страсть к проповедям о судьбе-судьбинушке и грозных богах, что непременно накажут? Ты лучше Танцору сказки на ночь рассказывай, он парень молодой, послушает с удовольствием. А я вдоволь успел нагорбатиться, чтобы каждой монетке цену знать.

- Чужой монете, – тут же не преминул добавить Бабура.

- Я эти деньги не крал!

- Если присвоил ворованное – то считай, тоже самое, что и украл.

- Если бы я не открыл книгу, и не вник в записи, никто бы про эти деньги не узнал.

- Значит так было угодно богам.

- Причем здесь боги? Я!!! Я нашел эти деньги, понимаешь! Если бы не залез под шкаф и не отыскал книгу…

- А если бы баронесса не впустила во флигель?

- Какой же ты б..ть, душный! – не выдержав, закричал Рогги. Выбежал на улицу, но спустя пару секунд вернулся, чтобы вновь проорать: - гребаный проповедник!

И уже тогда от души хлопнул дверью.

Они продолжали ругаться два дня и только на третий буря стихла. Рогги окончательно смирился с финансовыми потерями, лишь изредка вспоминая про тот случай.

Зычник так и вовсе про него забыл, стоило увидеть свою долю. На следующий же день он щеголял в обнове – высоких ботинках на модной нынче шнуровке.

- Дурья твоя башка, зачем коричневые взял, - отчитывал парня Бабура. – Они же не практичные нихрена. И кожа тонкая, как у бабской сумочки. Вот, попробуй, помни на сгибе - чуешь? И узкие, хрен нога влезет.

- Продавец сказал, что «лодочка» - новый модельный ряд, весьма популярный у слабого полу.

- Мозги у тебя слабые… Лучше скажи, сколько денег спустил на подобное «чудо»?

Зычник не признался и правильно сделал, потому как с Бабуры сталось бы всю оставшуюся неделю читать проповеди об экономии. Удивительное дело, но бывший шкотовый, в миру Михайло Бабурин, оказался на редкость хозяйственным мужиком. До морской жизни была у него небольшая лесопилка под Северец-Озерным и целая мастерская по изготовлению мебели. Что со всем этим добром сталось, Бабура не рассказывал - сразу мрачнел лицом и требовал сменить тему. Оно и понятно, что ничего хорошего. Не от лучшей жизни подался в моряки.

На корабле пространства было мало – особо не развернешься, вот и прятал здоровяк деятельную натуру. А стоило ступить на твердую землю, как внутри заиграло.

Уже на третий день Бабура взялся за крыльцо. Нашел в сарайчике доски и принялся пилить и колотить. Не только ступеньки заменил, но и перила исхитрился вырезать в виде стеблей и листьев неведомых растений.

- Это что за водоросли? – удивился Зычник, впервые увидав подобное чудо.

- Какие водоросли, дурья твоя башка. Или окромя воды ничего не видел? Это же лианы.

- Ну не знаю, - засомневался парень, – у лиан вроде стебли тонкие.

- Вроде у бабки в огороде. Ты все купил, что я тебя просил?

Пока Бабура занимался строительными работами, Зычник бегал на посылках: то материалов по мелочи прикупить, то съестного на кухню. А если этого не было нужно - занимался уборкой. Благо пыли в особняке скопилось на годы вперед. Парень по началу роптал, дескать почему именно он должен заниматься столь неблагодарной работой. Тогда Бабура предложил на выбор крышу латать или кашеварить. Больше вопросов не возникало.

С обязанностями сухопутного кока неплохо справлялся Рогги. Большую часть времени корабельный всезнайка предпочитал возится на кухне, громыхая посудой. Все дулся на нас с Бабурой, за то что лишили найденного богатства. Заодно наводил порядок в подотчетном хозяйстве, пришедшем в запустение после смерти старого слуги.

Каждый нашел занятие, только один я слонялся без дела. Обещал сестрице узнать информацию про второго пассажира, а сам страдал бездельем: кушал в уличном кафе, наблюдая за прохожими, совершал послеобеденный променад, улыбаясь милым дамам. Одним словом, вел себя как настоящий барон.

В один из вечеров заглянул в местный бордель, подсвеченный множеством разноцветных фонарей. Заказал грудастую блондиночку и оказался крайне разочарован предоставленными услугами. Шлюха явно скучала, отрабатывая положенный номер. Сначала изучала отражение в зеркальном потолке, а когда перевернул на живот - принялась грызть ногти.

- Ты хоть поохай для приличия, - не выдержал я.

- Может еще спеть? - из-под накладных ресниц на меня уставился тупой до одури взгляд.

- Петь не обязательно. Ты хоть сделай вид, что тебе интересно… Сосредоточься на процессе.

- Тебе надо ты и сосредотачивайся.

Это был мой первый поход в бордель. Раньше никогда не испытывал проблем в общении с женским полом, потому и нужды не возникало. Только с чужих пересказов слышал, как там хорошо, да как сладко. А когда самому довелось столкнуться, то разочарованию не было конца.

Я и раньше подозревал, что для баб это работа, но чтобы настолько опостылевшая… Зычник и тот с большим энтузиазмом протирал пыль, чем шлюхи раздвигали ноги. Сомнительное сравнение, да уж какое нашлось. Я слишком хорошо помнил горячие объятия Влашки, требовавшей ласки и любви. А эта бл..ть корабельной доской лежит и из зубов остатки еды выковыривает.

Сделав дело, я натянул портки и покинул бордель в наихудшем расположении духа. Даже запотевшая кружка пенного не смогла исправить ситуации. Я выпил бы больше, но сестрица терпеть не могла алкогольный запах. Ей даже чуять его было необязательно. Зачем, когда для слежки и наблюдений был приставлен верный Гаскинс.

На следующий день он пригласил меня в гостиную, где уже сидела баронесса. По-прежнему бледная, с изможденным выражением лица. Длинные пальцы держали чашку с ароматным кофейным напитком, а на блюдце лежало нетронутое пирожное.

«Корзиночка», - отметил я про себя. Ровно такое же, что покупал в подарок. Видать понравилось.

- Сигма из Ровенска, надеюсь, ты помнишь условия заключенного договора, - начала девушка официальным тоном. – Скоро конец недели, а результатов нет.

- Это вы так намекаете, что денег я не увижу.

- Почему намекаем – говорим открытым текстом, - ответил Гаскинс заместо баронессы. А у самого глаза блестят, что у кота, обожравшегося сметаны.

Вчера было все нормально, и сестрица казалась вполне довольной жизнью. Так что же случилось? Не иначе, работа отставного гвардии-капитана. То-то у него рожа светится.

- Погодите, я разыскал парней с корабля, узнал информацию о втором пассажире.

- Этого недостаточно.

- Я продолжаю работать… Невозможно успеть всего за одну неделю.

Брови баронессы нахмурились, а голос сделался до одури сладким:

- Бедняжка не успевает. А ходить по кварталу развлечений время есть.

Вот же ж Гаскинс, сука такая – заложил… И как только прознал.

- Попрошу не лезть в мою личную жизнь. И чтобы вы знали, одно другому не мешает.

- Надо же, - притворно удивилась баронесса. – Тогда позволь узнать, как далеко продвинулись твои поиски? Что успел сделать за последние четыре дня.

- Не имею привычки попусту языком молоть. Когда будет результат, тогда и доложусь.

- Вот как будет результат, тогда и получишь деньги, Сигма.

- Я Сига!

Баронесса недовольно сморщила носик.

- Не важно. Можешь идти…

Вот ведь зараза. Только-только отношения с баронессой стали налаживаться и вдруг такой облом. Вряд ли Гаскинс или нанятые им люди устроили слежку. Я подобные вещи за квартал чую – специфика воровской работы. Но если не «хвост», тогда что остаётся? Чей-то длинный и не в меру болтливый язык?

Круг претендентов был крайне узок, поэтому я не стал откладывать разборки на потом. Быстрым шагом пересек двор и буквально влетел во флигель. В тот самый момент, когда Рогги громыхал половником. От разлитого по тарелкам супа исходил приятный грибной аромат.

- Танцор, ты вовремя, - лесным филином проухал Бабура, - садись, откушай с нами.

- Не буду я за одним столом со стукачами сидеть.

Добродушное лицо Бабуры мигом нахмурилось.

- Танцор, ты говори-говори, да не заговаривайся. Отродясь среди нашего брата трепачей не водилось. Правильно я говорю, мужики?

Мужики недовольно переглянулись.

- Сказки можете баронессе рассказывать или Гаскинсу. Хотя, о чем это я? Один из вас именно это и сделал. Признавайтесь, какая сволочь напела про мой визит в бордель?

- С чего ты решил, что это мы? – осторожно спросил Зычник.

- С того, что кроме вас троих об этом никто не знал.

- И что? – раздраженный Рогги бросил половник в кастрюлю. – Я могу перечислить тысячу способов, как раздобыть нужную информацию. У тебя доказательства есть?

Прав был Рогги, зря я вообще все это затеял. В Кирпичном районе за пустую предъяву можно было и перо в бок схлопотать. Хорошо, что у матросов с «Оливковой ветви» были другие привычки.

На следующий день ко мне в комнату заявился Бабура. Спозаранку, когда дом продолжал спать. Ввалился в комнату и позвал на прогулку. Пришлось накинуть сюртук и выйти следом. На улице оказалось необычайно свежо: предрассветный воздух холодил кожу - не спасал даже поднятый воротник. Пальцы, и те зябли в карманах.

Мы миновали двор и свернули на боковую дорожку, усыпанную желудями. Лучшего места для разговора не придумаешь: с одной стороны полотно дороги, с другой – зеленая лужайка. Желающему подслушать и спрятаться было негде: кругом открытое пространство.

Покрутив головой, первым заговорил здоровяк:

- Зря ты вчера это затеял.

- Знаю.

- Ты пойми, Танцор, парни тебе благодарны, что из такой задницы вытащил. Работа пускай и не за деньги - все лучше, чем прозябать в трущобах, пропивая последнее.

- А как же вдовушки в деревне? – не выдержал я.

- Какие там вдовушки, - Бабура с досады махнул рукой, - пьяный треп от безнадеги. В деревне отношение к чужакам еще хуже, чем в город. Здесь хоть какая-то возможность заработать есть... Как не крути, выручил ты нас, Танцор. И парни это понимают.

- Сомневаюсь.

- А ты не сомневайся. Я поболее твоего на свете пожил и знаю, о чем говорю. Только вчерашнее добро легко забывается, когда творится несправедливость.

- Это какая же? - возмутился я. – Обиделись, что деньги баронессы вернул?

- Не только… Месяц назад ты был частью команды: ел, спал, работал вместе со всеми, а нынче в бароны заделался.

- Завидно?

- Все сложно, Танцор… но парней тоже можно понять. Пока одни вынуждены горбатиться – другие слоняются без дела по кафе, да по борделям. А потом заявляются во флигель и жалуются на местных шлюх, не способных должным образом ублажить. Понимаешь, о чем я? Одни назовут это чувством зависти, другие жаждой справедливости.

- Ты оправдываешь стукачей?!

- Нет, я просто пытаюсь вставить мозги на место одному зарвавшемуся пацану. Ты зачем про бордель рассказал? Какие эмоции хотел вызвать у Рогги, проторчавшего пол дня у плиты или у Зычника, набегавшегося до кровавых мозолей? Ты чем думал?

Не хотелось признавать, но Бабура был прав. Я слишком зациклился на собственных проблемах, и упустил из виду остальное. Получается, что зря, потому как Гаскинс моментально этим воспользовался.

- И что дальше?

- Не знаю, - признался здоровяк. – Я поговорю с парнями, только не уверен, что это поможет. На корабле было не в пример проще… Ты попробуй поменьше мельтешить без дела - глядишь и наладится.

Нихрена не наладится. В кои-то веки сытый желудок и мягкий матрас сыграли злую шутку, заставив позабыть о простой истине. Истине - выбитой на камне, возрастом в тысячи лет: человек человеку волк, хищник и конкурент. За лучшую долю готов в глотку вцепится и подгадить, лишь бы другим хуже было. В закрытых сообществах вроде банды в Кирпичном или экипажа корабля люди вынуждены сосуществовать ради выживания. Они принимают правила, играя в дружбу и братство, но стоит оказаться в открытом мире, где каждый сам за себя и старые связи рвутся подобно волокнам гнилого каната.

Я вспомнил, как заблестели глаза Рогги при виде найденного богатства. Окажись мы в лесу, да ещё и без великана Бабуры, превосходящего каждого из нас в силе, как бы тогда он поступил? Согласился поделить деньги на равные доли или пустил в ход нож? А Зычник? Вот то-то и оно… Я и сам, чего греха таить, не был уверен в собственных действиях. Уж слишком большой куш оказался на кону, почитай сто тысяч.

Да, зажрался Сига из Ровенска, совсем нюх потерял, но ничего, время покажет у кого хватка крепче и зубы острее.

Когда мы возвращались в особняк, я все же не выдержал и сказал:

- Будь моя воля, с удовольствием поменялся местами - с любым из вас.

- Я знаю.

- Откуда?

Бабура пожал плечами.

- Наверное опыт… В жизни халявы не бывает. Вопрос лишь в цене, которую придется заплатить. Я один раз позарился на чужое и потерял все что имел: жену, детей, хозяйство, доставшееся по наследству.

- А если окромя жизни нечего терять?

Бабура остановился и удивленно посмотрел на меня.

- А разве этого мало?

Следующая неделя мало чем отличалась от предыдущей. Я по-прежнему слонялся без дела, не зная, как расположить её светлость. И чем дольше тянул, тем хуже ситуация становилась. Гаскинс работал по полной, нашептывая всякие гадости. Это становилось заметно по тому выражению лица, с которым баронесса меня встречала.

- И снова никаких новостей, - говорила она неизменно, проходя мимо. Словно забыла, кто вернул кучу денег, и кто нашел заместо умершего слуги трех новых, готовых работать за еду. Называется, не делай добра…

Бабура к концу второй недели закончил с крыльцом. Заменил ступеньки, выкрасил новые перила лаком и перешел на крышу. Здесь фронт работы предстоял не в пример больше. Потребовались дополнительные руки, в том числе Зычника и Рогги. Целыми днями бывшие матросы пилили, строгали, стучали молотками. А я после того случая ни с кем толком и не общался. Во флигель больше не заглядывал, предпочитая проводить свободное время за пределами особняка.

Нужны были любые зацепки по второму пассажиру. Но увы, все те кто мог назвать его имя, оказались недоступны: капитан и квартирмейстер за решеткой, а боцман растворился в большом городе, как капля воды в океане.

Бабура подкинул мысль по поводу записей в судовом журнале. Согласно морским правилам старший помощник обязан был фиксировать списки членов экипажа и пассажиров. Вот только вряд ли это сможет помочь. Вся документация корабля после ареста была изъята и хранилась под замком в недрах таможенной службы.

Я долго мучался, пытаясь отыскать хоть какую-то лазейку, пока в один прекрасный день из кармана не выпала визитка Артуа Женевье – разговорчивого старичка, подсевшего за столик. Казавшегося на тот момент добродушным, но подпись под фамилией лишала всяческих иллюзий - инспектор. Это вроде старшего стражника на местный манер. К примеру, таковым являлся Густав Колми, три дня продержавший меня в каталажке. Он же ясно дал понять, что знаком с Артуа. И, судя по всему, знакомство это было далеко не дружеским. Может причиной всему второе слово – военный?

Довелось по случаю приобрести одну книгу «О государственном устройстве» и чего-то там. Повелся на красивую обложку с изображением скрещенных мечей. Думал, будет про войну, а на деле оказалось на редкость скучное чтиво о бюрократическом аппарате, его структуре и механизмах работы. Имелись даже графики со стрелочками. Благодаря им я и узнал, что сразу несколько ведомств могли выполнять схожие задачи. Например, Корпус Охраны Порядка и таможня, а еще отдел безопасности при штабе армии и министерство по защите государства, именуемое контрразведкой. Согласно авторам произведения – подобное разделение таило в себе великую опасность. Только отлаженный бюрократический аппарат с системой сдержек и противовесов мог принести пользу. В противном случае стране грозил внутренний конфликт, а при наихудшем варианте развития событий смена власти и даже распад.

Вот и получается, что инспектор инспектору рознь. Один следил за порядком в городе среди гражданского населения, другой – в армии. Разные ведомства, но пересекающийся функционал – чем не повод к соперничеству и конкуренции, а может даже к вражде.

Наплодили чиновников, что блох на уличном псе. Спрашивается, к чему такие сложности? На старом континенте на протяжении многих веков политикой заправляла Церковь. Делала это вполне успешно – пускай только попробуют вякнуть, мигом устроит народные волнения и бунты. Потому правители сидели тихо, и в обучающих книгах со схемами нужды не возникало.

Я без труда отыскал адрес, указанный на визитке. Дом отставного инспектора находился в престижном районе города. Здесь даже искусственный канал имелся, соединяющий водохранилище с водопроводной системой. Настоящая река с бетонными берегами и перекинутыми поверх мостиками. Внизу плавали лодки, специально оборудованные для пассажиров. Деревянные скамейки были подбиты мягким войлоком, а у некоторых имелись высокие спинки с зонтиками. Не понимаю, чем любовались пассажиры: высоким синим небом, а может каменной кладкой канала, покрытого тиной и пахнущего соответственно? Сомнительное удовольствие, за которое еще и платить.

Я постоял на мостике, наблюдая за проплывающей внизу лодкой. Наряженный в разноцветную рубаху гребец никуда не торопился: лениво работал веслами и сладко позевывал, пригретый солнцем. Оно и понятно, клиенты платили за комфорт, а не за скорость передвижения. Кому понравится быть забрызганным мутной водой.

Сразу за мостом располагался нужный мне дом – красивое двухэтажное здание с большими окнами. Входная дверь, выполненная из дорогих пород дерева, скорее внушала уважение к денежному благополучию местных жильцов, чем обеспечивала защиту. Для последнего здесь имелась охрана и служка.

- Чем могу помочь? - откликнувшийся на звонок парень расплылся в улыбке.

- Могу я увидеть господина Артуа Женевье.

- Вам назначено?

- Нет, но меня приглашали в гости. Вот визитка, - я извлек из кармана карточку.

- Как вас представить? - парень даже не удосужился взглянуть на неё.

- Барон Алекс Дудиков - молодой человек, с которым господин Женевье соизволил отобедать. Кажется, это было на позапрошлой неделе, в одном из уличных кафе неподалеку от «Матушки Гусыни».

От большого количества информации улыбка слуги погасла. Что поделать, старик мог и запамятовать, посему напомнить о себе лишним не будет.

- Прошу прощения, какой матушки?

- Гусыни.

- Хорошо, я передам.

Дверь захлопнулась прямо перед носом. Обескураженный подобным приемом, я спустился с крыльца. Огляделся в поисках места, где можно присесть, но так и ничего не обнаружив, остался стоять на ногах. Походил туда-сюда, посмотрел на молоденьких барышень, прогуливающихся вдоль улицы. Одной улыбнулся, но увы – с прежним успехом. Магия очарования, некогда действовавшая безотказно, за океаном вдруг испарилась.

Спустя пять минут дверь открылась и на пороге вновь появился служка.

- Вас ждут!

Когда зашел в гостеприимно распахнутые двери, то в первые секунды растерялся. На полу распластался разноцветный ковер, в углу кадка с растениями, всюду занавески и салфетки - каждая мелочь создавала ощущение уюта и тепла, словно угодил в жилую комнату. Но я-то знал, что это вроде прихожей в гостином дворе или как принято говорить у местных – холла.

И до чего же чисто… Отсутствие пыли бросалось в глаза, особенно после особняка баронессы.

- Вам по лестнице на второй этаж. Апартаменты номер семь, - вывел из задумчивости голос служки.

Я с сожалением посмотрел на грязную обувь. Потом на лестницу, укрытую ковром, потом снова на сапоги. Чего уж теперь – натопчем. Кто им виноват, что развели в прихожей красоту. Она на то и прихожая, чтобы плевать, сморкаться и грязь об ступеньки счищать.

Поднявшись наверх, я без туда обнаружил искомую дверь. Замер в нерешительности, пытаясь собраться с мыслями.

- Да входите уже, - послышался раздраженный голос. - Или на старом континенте принято по долгу расшаркиваться? Я слишком стар, чтобы тратить время на подобную чепуху.

На счет возраста старичок загнул. Да, кожа была морщиниста и суха, а волосы изрядно побиты сединой, но двигался он весьма живо: сам достал чашки с верхнего шкафа, ловко распечатал упаковку с набором свежих печений и заварил чаю.

- Я еще прошлый раз заметил, что кофе вам не по нраву, - прокомментировал он свои действия.

- Слишком резкий вкус… никак не привыкну.

- О, поверьте, даже не стоит пытаться. Модные веяния не несут никакой пользы для здоровья. Взять, к примеру дамские сигареты с фильтром, что рекламируются на каждом углу. «Мы избавим ваши легкие от черноты», - говорят они. Что, серьезно? Кусок гофрированной бумаги способен очистить табачный дым? Какая несусветная чушь… Единственное, что избавит легкие от болезни – это чистый воздух, другого не дано. Но современные барышни столь легко ведутся на красивые слова. Они и во времена моей молодости страдали подобным недугом, - тут старик хитро подмигнул, - а уж во времена нынешние, так и подавно. Везде лезут со своей эмансипацией, на каждом углу кричат о равных правах, а у самих мозгов не хватает понять, что сигаретный фильтр – обман. Очередная уловка фабрикантов, чтобы побольше продать.

Старичок поднес к губам чашку и, зажмурившись от удовольствия, сделал глоток.

- Но если кофе вредно, почему сами пьете? - задался я вполне резонным вопросом.

- Людям свойственны слабости. Порою они мешают и вредят, а порою способны скрасить часы одиночества. Сами поймете, когда доживете до моего возраста.

Нет уж, спасибо… Я планировал раньше умереть. Не хотелось превратиться в старую развалину, пускающую сопли и прудящую в собственные портки. Сорок лет - срок вполне достаточный, чтобы насладиться всеми прелестями жизни, а дальше начиналось дожитие - в мире, где старикам не место.

- Признаться, я вас ждал. На прошлой неделе заглянул в гости один наш общий знакомый: Колми – его фамилия… инспектор Густав Колми. Вижу, вы не удивлены, молодой человек.

- Инспектор крайне дотошен в работе.

- О-о, кому как не мне об этом знать, - старик зашелся в каркающем смехе. – Он был моим студентом в институте.

- Вы его учили?

- Учил, громко сказано. Уже тогда Колми представлял из себя несносного выскочку, полагающего, что правила писаны для других. А еще он считал себя самым умным на потоке, поэтому прогуливал занятия, спорил на лекциях и допускал непозволительные обороты речи при личном общении. Хам и наглец.

- И зачем же он к вам пришёл?

- Узнать при каких обстоятельствах произошло наше знакомство. Не было ли в нем чего-нибудь... необычного.

- А оно было?

Старик вновь разразился кашляющим смехом. После чего был вынужден взять салфетку и вытереть влажные губы.

- Предлагаю покончить с обсуждениями моего бывшего ученика и перейти к главному - цели вашего визита.

- Нет особой цели, просто…

- Просто перестаньте морочить голову и скажите прямо – зачем пришли? - голос Женевье вдруг стал резким и уверенным. Но больше всего поразили глаза: до того времени казавшиеся водянистыми, они приобрели необычайную ясность, наполненную отблеском холодной стали.

- Мне нужна информация.

- Вот так бы сразу, - голос старика расслабился, приобретя былую мягкость.Словно старый кот спрятал когти, превратившись в прежнего мурлыку. – И какого рода информация вас интересует?

- Мне нужен список пассажиров «Оливковой ветви» - судна, арестованного на прошлой неделе.

- Две недели назад, если быть точным, - поправил старик.

- Так вы в курсе?

- За кого вы меня принимаете, молодой человек? Конечно же я в курсе. После нашей последней встречи навел справки через знакомых, и кое-что узнал про одного юношу и корабль, на котором тот приплыл.

Ох и не понравился мне этот прищур. И без того морщинистое лицо приобрело дополнительные складки. Сразу стало видно, что передо мною сидел не страдающий от безделья старик, а настоящий дознаватель. Я навидался их за прошлую жизнь, и мог отличить по повадкам, как бывалый охотник одного хищника от другого. Не знаю в каких частях сей полковник служил, но уж точно не в действующей армии. Слишком хитрожопый для вояки.

- Я успел изучить интересующий вас список. И должен сказать, интригующее получилось чтиво, весьма интригующее… К примеру, вы знали, что некий барон Дудиков покинул судно еще на архипелаге «Святой Мади», и обратно на борт не вернулся?

Возникла неловкая пауза, в ходе которой я проверил рукоять ножа, а старик успел сделать аккуратный глоток, и даже промокнуть губы салфеткой.

- Перестаньте нервничать, юноша. В мои планы входит отнюдь не война, а сотрудничество, основанное на обоюдных интересах… Вы заинтересованы?

- Да.

- Прекрасно-прекрасно… И хватит теребить полу. Что у вас там спрятано - нож? Очень глупо с вашей стороны.

Я поднял ладонь, вынужденный признать доводы старика. Действительно, глупо… Если бы мне хотели навредить, то давно это сделали, а не угощали чаем, сидя за одним столом.

Старик вновь взялся за чашку.

- Значит вам нужны записи… Забавно, что инспектор Колми приходил со схожей просьбой. Смежники из таможенной службе отказались выдать судовой журнал, поэтому он решил действовать неофициальными методами. Наивный, столько лет прожил, а все никак не запомнит, что у всего есть своя цена.

- И какую цену вы озвучили?

- О-о, в его случае эта цена весьма высока - беспомощность. Обожаю наблюдать за умниками вроде Колми, мечущимися по кругу, и не способными разрешить ситуацию с помощью «блестящего ума». Хорошо иметь светлую голову, но куда важнее проявлять почтительность при общении с другими людьми. Особенно если они старше вас по званию и по возрасту, не находите?

Я не стал отвечать на вопрос старика, да он в этом и не нуждался. Вновь сделал глоток черного как смоль напитка, и морщинистое лицо исказила гримаса удовольствия.

- А какую цену назовете мне?

- Хороший вопрос… правильный. Так уж повелось, что люди издревле оказывают друг другу услуги. Сей товар не менее ценный, чем золото или кредиты, а может и подороже будет, особенно когда карта в масть… Вы слышали про Адель – певицу, что прибыла в наш город.

- Читал в газете.

- Так вот, один господин совершил опрометчивый поступок, находясь под впечатлением от её несомненно выдающегося голоса. Ох уж эта молодежь: вечно спешат и только потом думают. Быть скомпрометированным в кругах высшего света – сродни самоубийству.

- И что требуется от меня?

- О, ничего сложного – всего лишь вернуть ранее подаренную вещицу.

- Украсть?

- Термины здесь не важны, юноша. Они придают не нужный эмоциональный окрас происходящим событиям. Просто верните семейную реликвию прежнему владельцу, и тогда я назову вам имена пассажиров, - старик на миг замер, словно раздумывая над чем-то важным. Опустил пустую чашку в заботливо подставленную миску. Лязгнул ложечкой и все же добавил: - их было двое. Один лысый, с татуировкой на шее, согласно судовому журналу сел на борт во время стоянки на архипелаге «Святой Мади», а вот второй – фигура куда более занимательная. Уверен, назови имя сейчас, и оно вам вряд ли поможет.

- Фальшивка? – предположил я.

- Как и многое другое в этом мире, как и многое другое… Я стараюсь играть по правилам, поэтому предупреждаю заранее.

- Тогда какой смысл оказывать вам услугу?

Старик улыбнулся, продемонстрировав полный рот зубов. Несомненное достижение для его возраста.

- О-о, так уж получилось, что я знаю настоящее имя второго пассажира. И даже подскажу адрес, где его искать… Заинтересованы? Тогда скрепим джентельменское соглашение рукопожатием или вам требуется время подумать?

Подумать, конечно, не помешает. Интересно, в какую вонючую дыру меня пытаются запихнуть на этот раз? Эх, Сига-Сига… сидел бы ты в своем Ровенске, и не дергался в поисках земли обетованной. Здания здесь может выше, и повозки передвигаются без лошадей, но и дерьма хватает. Причем таких сортов, что пока не распробуешь – не определишь: конфета перед тобой лежит или чего похуже. Куда же ты влез, Сига…

Глава 14. На дело

«Золотое Сияние» - лучшая гостиница на всем восточном побережье!» - утверждал рекламный проспект, не скупясь на красочные описания. Чего там только не было: мраморные лестницы и ковры, горный хрусталь и позолота, внутренняя отделка из ценнейших пород дерева. К услугам постояльцев в любое время суток предоставлен вышколенный персонал, а безопасность гарантировала многочисленная охрана из числа бывших сотрудников Корпуса.

«В системе жизнеобеспечения задействовано более двух килограммов монополя» - неслыханная цифра в масштабах одного здания. В том же проспекте утверждалось, что гостиница была способна работать в автономном режиме долгие месяцы, случись то тайфун или крупная коммунальная авария с одновременным выходом из строя всех городских энергостанций.

Целых два килограмма… И куда уходит этакая прорва энергии? Увы, листы рекламы об этом умалчивали, а Артуа Женевье дал расплывчатое объяснение в духе «бумага и не такое стерпит». Дескать, на то она и реклама, чтобы слегка преувеличивать.

Что точно было правдой, так это комплекс элитных парных, расположенных на цокольном этаже. Весьма популярное место среди местной публик. Любители хорошего пара съезжались в гостиницу со всей округи, и каждому здесь были рады. Ты главное – плати. И люди платили, выкладывая кругленькие суммы за позолоченные краны и алазийскую плитку в купальнях. А еще за осознание того, что прикоснулись к элитному.

Дела у владельцев гостиничного комплекса явно шли в гору. Они быстро смекнули, что к чему, и пользуясь старинным принципом «деньга к деньге», открыли дополнительные предприятия, вроде цирюльни и массажных салунов. Я только одного не мог понять: как под одной крышей уживались курильня и лечебница?

Навидался в свое время притонов, где лежали тела одурманенных маковым молочком. Грязные, изможденные, покрытые язвами и вшами – они подыхали прямо на пестрых лежаках. Валялись трупами среди живых до тех пор, пока не начинали разлагаться и пахнуть. Тогда их собирали и отвозили за город в специально отведенное место, прозванное среди местных «Ямой». Оно по факту таковым и являлось – огромный котлован, где сжигались никому ненужные тела. Гарь стояла на всю округу, привлекая тучи каркающего воронья.

- Разве дурман не запрещен?

От прозвучавшего вопроса Женевье сморщился, словно залежалый сухофрукт на солнце.

- Юноша, не путайте приличные салоны и притоны для всяческого отребья. В первых имеются доктора и обученный персонал, следящий за чистотой и порядком, а также за качеством поставляемой продукции.

- И что, от этого меньше вреда здоровью?

Старик тяжело вздохнул, словно приходилось иметь дело с неразумным внучком.

- Несомненно меньше. Больше того скажу, в определенных пропорция опиаты полезны. Они снимают боль и тревожность, способствуют крепости сна.

Не понимал я местных законов. Один и тот же продукт мог одновременно считаться легальным лекарственным средством и запрещенным к продаже товаром. Все зависело от пропорции дурманящего вещества, фасовки, а главное – продавца. Если реализуют из-под полы – злой наркотик, а ежели через крупную аптекарскую сеть – успокоительное. Дескать, на фабриках его выпаривают по специальной технологии, делая безвредным для организма. По мне так бред… Дурман всегда остается дурманом, его как не вымачивай и в какой упаковке не продавай.

Женевье не стал вступать в дискуссию, предложив перенести разговор на следующую неделю. Признаться, я не ждал многого от новой встречи, но старикан в очередной раз сумел удивить, раздобыв схему этажей «Золотого Сияния». Точнее одну из многочисленных копий, что хранилась в залежах городского архива.

Большие листы плотной бумаги пахли застоялой плесенью. Я долго смотрел на расплывшиеся от времени синие линии, пытаясь сообразить, что к чему. И чем дольше пялился, тем больше путался. Нарисованные фигуры наползали друг на друга, мешались меж собой, отказываясь складываться в цельную картину.

- Беда с вашим воображением, - сокрушался Женевье, - вы совсем не умеете читать планы.

Если бы это был план… Скажите на милость, к чему рисовать лишние детали, вроде пунктирных кривых и загогулин. Может для построивших здание имело значение, где проходит водовод, а где энергетические жгуты, но мне-то к чему?

- Попроще схемы не найдется? – спросил я в надежде, но вместо ответа получил очередной раздраженный вздох.

В конце концов с местоположением номеров мы разобрались. Известная певичка снимала апартаменты на четвертом этаже: целых три комнаты с просторным холлом и ванной. Вместо балкона имелась большая площадка в форме полукруга, выходящего далеко за пределы здания.

- Почему смотровая? – не понял я, прочитав подпись под схемой.

- О-о, отсюда открываются замечательные виды. Можно любоваться архитектурой старого города и заливом, особенно шикарным в лучах заходящего солнца. На перилах имеется оптическое приспособление - стереоскоп, способный многократно увеличить масштабы.

- Может бинокль? – уточнил я.

- Стереоскоп!

Что я успел уяснить за время знакомства с бывшим инспектором, так это нежелательность всяческих споров. Старик становился неимоверно раздражительным, стоило сказать хоть слово поперек. Потому приходилось молча кивать и соглашаться.

- Как можете видеть на схеме, площадка велика в размерах. Здесь имеется столик для завтрака, лежаки с зонтиками и небольшой сад.

Старик долго расписывал прелести смотровой, словно назойливый продавец, пытающийся втюхать залежалый товар. И только к исходу получаса я понял, что к чему. В гостиничных коридорах было полно охраны, поэтому единственный способ проникнуть внутрь номера, виделся старику извне.

- Вы хорошо лазаете, молодой человек?

Следующий день выдался на редкость пасмурным. С утра моросил мелкий дождь, но ближе к вечеру распогодилось, и в нависшей над городом пелене появились редкие просветы.

«Золотое сияние» полностью оправдывало свое название, исторгая клубы яркого света в сгустившийся сумрак. Красивый эффект, достигнутый за счет цветных фонарей, во множестве своем прикрепленных к фасаду.

Возле центрального входа царило необычайное оживление. Бесконечная вереница автомобилей подвозила все новых и новых гостей: выряженных в вечерние платья дам, сопровождающих их галантных кавалеров. Посетители стекались волнами, отнюдь не за тем, чтобы зарезервировать номер. Сегодня в большом зале гостиницы выступала обладательница бархатного меццо-сопрано, сладкоголосая южная дива – Адель.

Забавно, что и визит обыкновенного вора из Ровенска, был приручен к сему знаменательному мероприятию. Хозяйка шикарных апартаментов будет гарантированно отсутствовать, так чем не возможность?

Я поднялся по ступенькам, оказавшись в длинной очереди. В ноздри ударил аромат духов - настолько яркий, что захотелось чихнуть. А тут еще стоящая впереди дамочка, то и дело щекочущая нос длинными перьями. На голове не шляпка, а целый павлин.

- Ой, я так волнуюсь, так волнуюсь, - щебетала барышня своему спутнику. – Неужели услышу «Адалийские напевы» в живую? О-о, я вся изнываю от нетерпения.

Головка на изящной шее завертелась и павлинье перо едва не угодило мне в глаз.

- Лиция, дорогая моя, стоит ли испытывать столь сильное волнение? Не скажется ли это на вашем здоровье и без того подорванном бессонницей. Может перед началом стоит заглянуть в ресторан, заказать по фужеру красного. Я слышал, они подают неплохое крепленое пятилетней выдержки.

- О-о, негодник, вам лишь бы выпить, - дамский веер кокетливо ударил кавалера по кончику носа. – Я вся горю… я в нетерпении, поэтому никаких ресторанов – сразу в зал.

Признаться, меня тоже малясь потряхивало перед делом. Может причиной всему витающая в воздухе сырость? До чего же промозглая погода.

Очередь двигалась быстро и уже спустя десять минут я стоял перед служкой, обряженным в ярко-желтую ливрею – униформу местного персонала.

- Ваш билет, - произнес он заученным тоном. Некоторое время изучал корешок протянутой бумажки и наконец, спросил:

- Золотая карта?

- Золотая.

- В парную?

- Да.

Столь незамысловатый диалог вызвал оживленную дискуссию среди публики. За спиной недовольно зароптали:

- Нашел время, когда париться… из-за таких как он, опаздываем.

Людей можно было понять. И без того длинная очередь была растянута за счет посетителей баров и ресторанов, любителей лечебных и оздоровительных процедур, ну и конечно же завсегдатаев курильни.

Согласно схеме только в центральном корпусе гостиницы существовало девять отдельных входов. Однако управляющий задействовал лишь два из них, создав ненужную толчею. Именно он и был истинным виновником неразберихи, но люди продолжали ругаться в мой адрес:

- Приспичило ему… дома надо мыться, чистюля.

Слуга на входе наконец ожил, вернув карточку.

- Проходите.

Я не стал заставлять повторять дважды - быстрым шагом миновал крыльцо, войдя внутрь здания. Хорошо - тепло...

Глаза поневоле сощурились, пытаясь привыкнуть к обилию света. Казалось, внутри не существовало поверхности, на которую можно было смотреть без выступающих слез. Все сияло, горело, светилось – настоящее торжество роскоши.

В другой раз я бы обязательно осмотрелся, но время поджимало - на всё про всё два часа. Именно столько продлится выступление Адель, а дальше кто знает: надумает певичка остаться на банкете, устроенном в её честь или сославшись на усталость, вернется в номер.

Два часа - это только кажется много. Не стоит слишком полагаться на время, когда впереди сплошной туман. Женевье здорово помог, раздобыв копию плана этажей и поддельную членскую карточку, но на этом его участие и закончилось.

- Дальше думайте сами, - произнес он короткую речь в качестве напутствия, – но я бы на вашем месте воспользовался грузовым лифтом. Обыкновенно он занят в дневные часы, поэтому к вечеру там должно быть спокойно.

- А если подняться по лестнице?

- Не рекомендовал бы. На каждом этаже имеется охрана плюс обслуживающий персонал, знающий постояльцев в лицо.

- Каждого? – не поверил я.

Старик усмехнулся:

- Уж поверьте, юноша, от этого зависит размер их чаевых.

- А как же золотая карта?

- Она дает возможность на беспрепятственный вход в гостиницу и спуск на цокольный уровень - больше ничего. И не вздумайте по ней парится: карточка, хоть и качественно выполненная, но все же подделка. При должном внимании обман легко вскроется и тогда…

Что будет тогда, старикан не уточнил, но настоятельно рекомендовал не попадаться.

- Уясните одну простую мысль, юноша: у старика Женевье остались связи в Корпусе, еще со времен преподавательской деятельности. Будете много болтать, не протянете в камере и суток.

Чуйка подсказывала, что в случае ареста я нежилец при любых раскладах. И не важно: открою рот или буду молчать - благообразный старичок избавится от ненужного свидетеля. Лихой дядечка, что и говорить. Порою от взгляда водянистых глаз мурашки пробегали по телу. Куда до него Густаву Колми, тот хоть орал и бил, но и вполовину не был так страшен, как сей благообразный господин.

Главной целью моего «визита» было каскадное колье. Дорогая побрякушка, состоящая из сотни бриллиантов с вкраплениями кроваво-красных рубинов барийской породы. Основа из золота наивысшей пробы, ни капли серебра, но даже не в этом заключалась основная ценность - украшение являлось фамильной реликвией древнего рода. Оно просто не могло покинуть пределы гнезда, но так уж случилось, что один молодой балбес влюбился…

Старичок не стал уточнять обстоятельств происшествия: было ли это сделано по пьяни или в слепой надежде склонить избранницу сердца к замужеству. Он лишь показал несколько фотографий, на которых были изображены дамы разной степени красоты и возраста. Всех их объединяло одно - массивное украшение на шее: колье, сотканное из водопада драгоценных камней. Возможно, в кругах ценителей оно считалось настоящим произведением искусства: по исполнению, по огранке, но я лишь видел бриллианты, стоящие баснословных денег. Увы, по отдельности: продавать цацку целиком чревато - уж слишком приметной вышла вещица.

- Если хотя бы один камень пропадет – сделка не состоится, - старик словно прочитал мои мысли. – Но вы можете прибрать к рукам остальное – всё, что найдете в номере. Более того, я настоятельно требую это сделать, чтобы у следователя не возникло подозрений.

Требует он… Не учи кузница лошадь ковать, старче. Я и без того планировал обчистить нумер. У обласканной вниманием дамочки, наверняка найдется много вкусностей. Один колье подарил, другой цепочку золотую, третий – колечко.

Я для таких дел специальную сумку прикупил, с помощью пары ремней превращающуюся в рюкзак. Сейчас в неё были напиханы разные тряпки, вроде полотенца, халата и чистого исподнего. Понятно, что для видимости…

Я ожидал проверки, но суетящийся за стойкой служка лишь попросил карту. Занес данные в раскрытую книгу и переключился на следующего посетителя. Стоящий рядом охранник кивнул: «мол, проходи, не задерживай очередь».

А старик-то гений! Лучшего времени для «дела» не придумаешь, когда кругом аврал и персонал буквально разрывался на части, пытаясь справиться с нахлынувшим потоком посетителей.

Закончив с проверкой, я вышел в холл. Первым делом необходимо было свернуть в западный коридор. Дойти до лестницы, ведущей на уровень цокольного этажа, а дальше… Дальше начиналось самое сложное. Золотая карта - ценное приобретение, но даже она не позволяла ходить, где угодно: к примеру, заглянуть в зону служебных помещений. А мне туда нужно, очень нужно, если хочу добраться до грузового лифта.

После шумного холла в коридоре царила тишина. Пару раз навстречу попались постояльцы и паренек из числа местной обслуги. Последний не обратил на меня никакого внимания, торопясь по своим делам. Всё же хорошее дело – аврал.

У меня мелькнула мысль попробовать в наглую подняться наверх, но стоило подойти к лестнице, как от неё пришлось отказаться - на межэтажной площадке дежурил охранник. Прислонившись к стене, он то и дело позевывал, пустым взглядом провожая прохожих.

Я был прекрасно знаком с подобного рода безразличием. Пока не заступишь на вверенную цепному псу территорию, тот будет дремать, изредка подергивая ухом. Но стоит попытаться подняться по лестнице, и тут же возникнет куча вопросов:

«Вы куда, молодой человек?»

«А зачем, молодой человек?»

«Являетесь ли вы нашим постояльцем?»

Как все было бы просто, будь я последним. Но увы, гостиничный фонд был раскуплен на месяц вперед, а на те редкие номера, что высвобождались, стояла очередь из проверенных клиентов. Куда до них иностранцу с сомнительными документами.

Я прошел по коридору до самого конца, пока не уперся в дверь с надписью: «вход для персонала». Для особ безграмотных на полу имелась жирная красная линия. После происшествия в порту я прекрасно знал, что означает сей цвет - большие проблемы.

Быстро оглядевшись и не обнаружив никого поблизости, осторожно приоткрыл дверь. Внутри служебного помещения царил полумрак. Скудная обстановка с длинной чередой шкафчиков, выстроившихся вдоль стены: узких и одновременно высоких. Дверца одного из них оказалась распахнута, демонстрируя забитое чистящими средствами нутро.

Я сделал несколько шагов и замер, вслушиваясь в тишину. Ничего подозрительного: ни малейшего шороха, если не считать гула водоводной трубы в углу.

Согласно плану дверь налево вела в складские помещения, а напротив располагался даже не лифт – грузовая площадка. Вещь крайне необходимая для высотного здания. Помнится, в центральном храме Лядово, таковой тоже имелся. Вот только работал он с помощью лебедки и грубой физической силы. Здесь же кругом мощь небесных камней. Она заставляла гореть лампы под потолком, она гнала воду по трубам: наполняя ванны и согревая в непогоду. И именно из-за нее я влип в историю.

Убедившись в отсутствии персонала, я свернул в нужный коридор. Вот она, изнанка великолепия «Золотого сияния». Никакой красоты – кругом серые бетонные стены, покрытые паутиной трещин. Пахло ржавым железом и сыростью. Мне сразу вспомнилась местная каталажка с глухими стенами. Не самое хорошее сравнение, но что поделать, коли так оно и есть.

Кругом темень, лишь металлическая решетка в конце коридора подсвечивалась тусклым светом фонаря. А вот и тот самый лифт. Неужели настолько все просто?

Стоило один раз дернуть решетку, чтобы убедится в обратном – закрыто на замок. Благо, я подготовился заранее, соорудив целый набор отмычек. Опустился на одно колено и извлек из кармашка сумки твердый пенал.

Что тут у нас, посмотрим: обыкновенный навесной, с широким отверстием. Края цилиндра чутка выступают. Подойдет пятерка и шестерка… Осторожно толкаю проволоку, одновременно нащупывая выемку – есть первый штифт. Чуть дальше второй и третий, и… отмычка упирается в перегородку. Вы издеваетесь? Подсунули элементарную ловушку с ложным выступом? Да любой вор-самоучка справится с ней за пять минут. Возвращаюсь назад, поворачиваю по оси, чутка надавливаю - стоп, теперь дальше… Инструмент в пальцах реагирует на малейшие колебания, словно смычок в руках музыканта. Главное, не сбиться с ритма.

Вдалеке хлопнула дверь, а следом послышались голоса. Шантру вас побери… Пришлось прятаться в глухой арке, и ждать, когда служки уйдут. А потом начинать все сначала: браться за смычок-отмычку и ловить нужный ритм.

У каждого замка своя мелодика. Порою получалась целая симфония со скрипичными, духовыми и гулким барабаном на заднем фоне. Приходилось быть талантливым дирижером, чтобы управиться с этакой оравой: вычленить каждую волну по отдельности и свести воедино, заставляя звучать одним гармоничным произведением. Помнится, в покоях купца Лопатина довелось сыграть четыре части с обязательной экспозицией, разработкой и кодой. Провозился я до первых петухов, в надежде добраться до содержимого сундучка, но вместо желанного золота получил мешочек серебра и кучу деловых бумаг, бесполезных для обыкновенного вора.

Это было мое лучшее произведение. Здесь же обошлось простой попевкой – два притопа, три прихлопа. Щелчок и дужка ослабла, позволяя открыть замок.

Откуда у Сиги из Ровенска столь великие познания в музыке? Все благодаря одной купеческой дочки. Ейный папенька с тщательностью, достойной лучшего применения, подбирал будущего зятя, а девка который год томилась на выданье. В светлое время суток музицировала от отчаяния, а по ночам привечала одного воришку. Всякого я наслушался, прижимаясь к горячему женскому телу. Заодно книжки таскал из купеческой библиотеки. Попадались все больше «бабские», про принцев и про любовь, но были и ученые. Кто же знал, что музыка имеет столь сложное устройство? Это тебе не просто – сел за рояль и давай жать клавиши. Тут цельная структура выстроена: с нотной грамотой, созвучиями и переходами. Я быть может тоже научный том написал, как нужные отмычки подготовить и замки открывать, но увы, не имел склонности к сочинительству.

Решетчатая дверца с металлическим лязгом распахнулась, и я оказался внутри шахты. Ступил на площадку и огляделся в поисках возможных рычагов, способных привести механизм в действие. Женевье ничего не рассказывал о принципах сего устройства, а я и не спрашивал. Думал, чего сложного может быть: поднял рычаг - поехал вверх, опустил - поехал вниз. Чай не самоходной повозкой управлять на запруженной транспортом улице. Как же я заблуждался…

На панели управления имелась дюжина кнопок и очередная замочная скважина. Попробовал понажимать: бестолку – лифт не работал. Может все дело в замке с необычным круглым отверстием? Настолько широким, что мог запросто поместиться большой палец.

Я потратил кучу времени, но так и смог нащупать штифты. Кончики крючков то упирались в сплошную стенку, то проваливались в пустоту. Да что же за ключ здесь может быть? Какой такой формы?

Без знаний внутреннего устройства о лифте можно было забыть, а значит оставался единственный путь наверх. Я задрал голову и посмотрел на трос, теряющийся в темноте.

Главный корпус гостиницы насчитывал пять надземных уровней, но от понимания этого легче не становилось, потому как этаж этажу рознь, а с учетом высоты потолков «Золотое сияние» считалось одним самым высоких зданий города. Уж в старой его части так точно.

К третьему этажу я понял, что устал. Дело было вовсе не в сумке, болтающейся на плече. Её я заранее опустошил, выкинув ненужный хлам вроде полотенец и халата. Гребаный трос… из-за него ладони жгло нестерпимым огнем. Даже перчатки из толстой кожи не спасли ситуацию.

До чего же трудный подъем. От напряжения последних минут ломило в суставах. Одно дело, карабкаться по пеньковому канату, и совсем другое, по сплетенному из множества металлических нитей тросу. Гладкая поверхность то и дело норовила выскользнуть из-под пальцев, потому приходилось затрачивать неимоверные усилия. Я полз и полз, как червяк по облитой маслом веревке. Ругаясь сквозь стиснутые зубы и поминая недобрым словом Женевье. Понятно, что старикан не мог предугадать всего - он лишь заказчик, оплачивающий работу. Заботливый заказчик, сумевший раздобыть схему этажей и копию золотой карты, что обеспечивала беспрепятственный проход внутрь гостиницы. Я это понимал, но все равно злился.

Сквозь закрытую решетку заманчиво горели огни коридора. Именно здесь располагались апартаменты певички Адель и именно здесь было сконцентрировано больше всего охраны. Что поделать, коли четвертый этаж – элитная гостевая зона. Апартаменты со смотровой площадкой, ванной комнатой размером со спальню, и спальней размером с холл. Только очень богатые люди могли позволить себе подобную роскошь. Ну или известная дива.

Женевье сразу дал понять, что проникновение в номер со стороны коридора невозможно.

- Разумеется, если не захочешь поднять охрану на уши, - добавил он, чуть погодя.

Такого счастья я не хотел, потому прикусив губу, продолжил подъем: по бесконечному стальному тросу, теряющемуся в темноте. Правая рука, левая рука - подтягиваю тело и упираюсь ступнями в небольшой узелок. Эти «бугорки» попадались через каждые полметра, по всей длине переплетенных нитей. Уж не знаю, был ли это дефект, или так и было задумано, но именно благодаря им я отдыхал, не соскальзывая вниз при малейшей оплошности. Поднимал голову, и вновь правая рука, левая...

Лифтовая шахта закончилась служебной надстройкой на крыше, забитой механизмами вроде шестеренок, блоков и рычагов. Особенно внушали два барабана лебедки, занимающие треть от всего пространства. Это же сколько тонн грузов они способны поднять? Железо пахло прогорклым машинным маслом и почему-то кислятиной, словно бросили в углу грязную тряпку. Мне сразу вспомнилась захудалая таверна на островах: горланящие во всю глотку матросня и нервничающий барон. Вот где воняло схожим образом… Шантру, как же давно это было.

Дверь на крышу оказалась запертой: пришлось провозиться с замком, затратив кучу усилий. Дело было не в его сложности: подумаешь, классический цилиндр с тремя штифтами. У меня устали руки… Боги, да они просто тряслись, стоило взяться за отмычку. В сумраке я не сразу заметил, что левая перчатка порвана и сквозь прореху сочилась кровь. Рана пустяковая, уже через неделю я о ней забуду. Да и сейчас смогу ложку держать, но вот с тонкими манипуляциями возникли проблемы.

Поочередно поминая шантру и осьмипалых демонов, я одолел замок. Потянув за ручку, аккуратно высунул нос наружу. После прошедшего дождя поверхность крыши была усеяна лужами, в скудном освещении больше похожими на маслянистые пятна.

Прямо по курсу горела полноводная река - Центральный проспект, значит слева по борту находилась старая часть города и апартаменты певички. Туда и дорога.

Тьма – большой друг вора, но лишь при условии, что ты хорошо знаком с местностью, в противном случае жди неприятных сюрпризов. Вроде торчащего кончика трубы, укрытого конусной шляпкой на манер гриба. Я споткнулся и упал на влажную после дождя поверхность. Долго валялся на боку, поминая хитромудрых строителей и одного невнимательного воришку.

Хорошо, что слушателей вокруг не оказалось. Женевье предупреждал об охранниках на крыше, но за все время пути мне не встретилось ни единой живой души: то ли инспектор ошибся, то случившийся аврал привлек все имеющиеся силы. Лишь одни треклятые грибки торчали из крыши.

Достигнув края, я перегнулся через бортик и, мать честная… в животе моментально запорхали бабочки. Раньше никогда не боялся высоты. Бывало, в Ровенске забирался на крышу самого высокого здания - местного храма. Болтал голыми пятками и грыз яблоко, любуясь панорамой города. Без страха карабкался на грот-мачту и бегал по рее в непогоду, а тут вдруг проняло. Да так, что отпрянул назад, с трудом переводя дыхание. Редкие прохожие казались внизу муравьями, а земля… земля была так далеко. Потребовалось немало усилий, чтобы заставить себя подойти к краю и вновь глянуть вниз.

Апартаменты Адель были вторыми, если считать с краю. А вон и балкон, именуемый смотровой площадкой. В живую он выглядел гораздо больше, чем на потертой от времени бумаге.

Вижу стереоскоп на высоких перила и корзины с цветами. Вся поверхность балкона была усыпана ими – настоящая клумба. Что и говорить, баловали поклонники певичку.

Площадка внизу не казалось столь уж далекой в отличии от укрытой тенями земли, поэтому я без страха перелез через бортик и начал спуск. Ребристая поверхность фасада складывалась в удобную лесенку, и все, что оставалось – не терять концентрации. Перебирать конечностями, словно гигантскому пауку, ползущему к жертве.

Когда ноздри защекотал яркий аромат соцветий, я понял, что достиг цели. Отодвинул носком мешающую ступить корзинку - та покачнулась и завалилась на бок, рассыпав содержимое.

Пока одни дарили шоколад и шампанское, другие баловали ювелирными изделиями. Я вдруг почувствовал небывалый азарт, словно завзятый рыбак во время поклевки. Это же сколько у нее воздыхателей? Богатых, способных раскошелится на более серьезные вещицы, а не мелочёвку вроде корзин с цветами. Женевье рекомендовал обчистить апартаменты… ну что ж, с превеликим удовольствием.

Балконная дверь оказалась приоткрыта, поэтому я без труда проник внутрь. Огляделся, прикидывая предстоящий фронт работы. Пожалуй, стоит начать со спальни. Представительницы слабого полу обыкновенно не страдали разнообразием, пряча наличность под матрас, а золото и камни в прикроватной тумбочке.

Случай с Адель оказался сложнее... От вида вмонтированной в стену дверцы руки сами собой опустились. Спрашивается, нахрена давать кучу информации, умолчав о самом главном – о сейфе. Или под расплывчатым вопросом «умеешь вскрывать замки» подразумевалось и это?

Нет, не умею… Проще выколупать металлический ящик из стены и забрать с собою, чем крутить колесики, в слепой надежде угадать комбинацию.

Сроду в Ровенске сейфов не водилось, потому и не возникало нужды вникать в их устройство. Даже в столичном Лядово несгораемые шкафы считались за великую редкость. А тут даже не финансовое учреждение, всего лишь гостиничный номер…

Прибывая в растерянности, я провел пальцами по контуру, пытаясь определить размеры. О том, чтобы долбить кирпичные стены, речи не шло. Проще было проорать, извещая охрану о своем присутствии.

Ну что ж, если нет возможности добраться до содержимого сейфа, обчистим остальное.

Первой жертвой была выбрана прикроватная тумбочка. Я отодвинул верхний ящик и… матушки-батюшки, до чего же прекрасный вид - внутренности оказались забиты украшениями. Они свалялись в один сплошной ком из золота, серебра и каменьев. Так сразу не разберешь, где заканчивалось одно ожерелье и начиналось другое.

Получается, вот она - другая часть подарков: дорогих, и потому удостоившихся более завидной судьбы, чем быть выставленными на улицу. Сколько же здесь всего? Я не стал разбираться в спутавшихся меж собой украшениях, сгреб в кучу и бросил в распахнутый зев сумки. Провел ладонью по дну, выскребая остатки.

Открыл следующий ящик и едва сдержался, чтобы не присвистнуть от восхищения: очередная куча-мала. От обилия золота в глазах зарябило: тиары и диадемы, браслеты и кулоны, серьги с дивными перьями. Я сгребал добро не глядя, пока не уколол палец о торчавшую заколку. Беззвучно выругался и, выдернув ящик, высыпал остатки содержимого.

Увы, порадовать большим тумбочка не смогла. В следующих отделениях не было ничего интересного – обыкновенные бабские мелочи, вроде пудрениц и флаконов с блестками.

Заглянул под подушку, поднял широченный матрас, залез под кровать в поисках добычи. Подергал плинтус, но так и не обнаружил секретного тайника. Да и какой в нем прок, когда за стеной разгуливает охрана, а в номере целый сейф. Эх, взглянуть бы одним глазком на его содержимое. Уж если золоту с бриллиантами места не нашлось…

Следующим на очереди оказался вытянувшийся в длину стены платяной шкаф. В зеркальной поверхности дверцы отражался темный силуэт.

«Здравствуйте, господин барон. Вас и не узнать из-за лихорадочного блеска в глазах. Что, давненько жирной добычи не приваливало? У барышень в Ровенске все больше дешевая бижутерия по шкатулкам распихана: бусины из цветного стекла, да оловянные сережки».

Когда разбогатею, куплю особняк в «Восточных холмах», непременно с фонтаном и бассейном на заднем дворе, в котором будут плескаться голые девицы. Кухню завалю всевозможными яствами, вроде копченой грудинки с красным перчиком, шоколадным десертом и пирожными «корзинка» с начинкой из свежей ежевики. А лужайку перед крыльцом выстелю…

Отражение в зеркале дернулось, и иллюзия развеялась дымкой тумана по утру. Братья-чернецы - как я мог о них забыт. Эти жизни спокойной не дадут, пока не выполню обещанного и не войду в доверие к сестрице.

Работать, нужно работать… За ширмой из нарядов я обнаружил коробки. Их было много: больших и маленьких, разных форм и расцветок. В самой верхней хранился золотой кулон искусной работы: с цепочкой из тонких звеньев и драгоценным камнем, утопленным в бахрому. Кажется, сапфир.

Не сумев сдержаться, я присвистнул от восторга. А вот и третья часть подарков: наиболее дорогих и потому удостоившихся самого почетного места хранения – в платяном шкафу. Тут поневоле зауважаешь хозяйку апартаментов. Весьма расчетливая барышня: рассортировала подарки исходя из стоимости. Не удивлюсь, если в сейфе хранятся золотые слитки и перетянутые нитью стопки банкнот, номиналом не ниже пятидесяти кредитов. Шикарная барышня, на такой и жениться не грех.

Я принялся высыпать в сумку содержимое, особо не всматриваясь. И только когда в руках оказалась деревянная коробка, покрытая гравировкой в виде вставшего на дыбы льва, невольно замер. Предчувствие не обмануло: внутри оказалось то самое фамильное колье, ради которого все и затевалось. Оно действительно выглядело старым, с потускневшим от времени золотом и утратившими былой блеск бриллиантами. Но даже годы были не в силах совладать с мастерством ювелира.

Я провел ладонью поверхности, отдавая должное искусной работе. Нет, такое вытряхивать нельзя: не приведи небеса, что-нибудь оторвется или сломается. И ящик слишком тяжелый, чтобы целиком запихивать в сумку. Пришлось подыскать более подходящую по размеру коробку, благо под рукой их имелось предостаточно.

В гостиной воровская удача мне изменила: на всю комнату нашлось лишь пару колечек и мелкая наличность в комоде. Подававший надежды секретер оказался забит письмами. Хозяйка непременно бы их выбросила, но вот беда мусорные корзины оказались переполнены. Барышня даже ленилась вскрывать конверты, отправляя в утиль хвалебные оды и наполненные любовным томление строки.

А певичке-то не угодить. С таким количеством поклонников дама донельзя избалованна. Ох и портит баб мужское внимание. Взять ту же Влашку, была обыкновенной дворовой девкой: в меру вредной, в меру капризной, а как пошли ухажеры – начались проблемы. Не то сказал, не то подарил и пахнет, как от козла. Бывало, что и пышную грудь помять не давала, куда там до главного.

Обыскав гостиную, я перешел в обеденную залу с длинным столом и кожаным диваном. Судя по разбросанным тетрадям именно здесь Адель предпочитала работать. Из любопытства открыв одну из них, я обнаружил нотный стан с пометками.

Почерк у хозяйки ужасный: символы, закорючки, непонятные слова и сокращения. В самом низу была пририсована рожица с рожками: шантру – не иначе. Бросив бесполезную тетрадь, я продолжил поиски. Проверил подоконник, прощупал спинку дивана на наличие потайных кармашков.

Дойти до ванны не успел – вдруг щелкнул замок. Уж этот звук я бы ни с каким другим не перепутал, потому и упал на пол. Подтянул сумку с награбленным добром и притаился за диваном.

«Два часа… у тебя в запасе будет два часа», - убеждал старый инспектор. Но и где обещанное время? Вот же ж вляпался, зараза.

Входная дверь открылась и в апартаменты вошли двое.

- Корзину поставь на стол.

- Как скажете, ваше сиятельство.

Жалобно звякнуло стекло.

- Осторожней, балда! Внутри красное Адалийское трехлетней выдержки. Если разобьётся хотя бы одна бутылка, вычту из жалованья.

- Как скажете, ваше сиятельство.

Я буквально сжался в комок, ощущая острую необходимость коснуться рукояти ножа. Если замершая у стола фигура повернет голову или сделает шаг в моем направлении…

- Оставь меня.

- Как скажете, ваше сиятельство.

- И не забудь про условный сигнал.

- Будет исполнено.

Фигура слуги послушно развернулась и зашагала в сторону выхода. Щелкнул дверной замок и вновь воцарилась тишина. Впрочем, длилась она недолго: оставшийся в одиночестве сиятельство принялся петь:

- И был отважным он героем, что вишенки любил срывать. Не те, что в парке на деревьях, а в жэн-пажэ у милых дам.

Он не только фальшивил, сбиваясь с заданного ритма, но и постоянно забывал текст. Тогда вместо положенных слов звучало неразборчивое «трам-парам» или «бурум-турум». Чепуха – одним словом, однако его сиятельство сей факт нисколько не смущал. Он некоторое время провозился подле стола, выставляя содержимое корзины. Заодно успел осушить пару фужеров принесенного вина. После чего в прекрасном расположении духа перешел в соседнюю комнату.

- Те персики я ем на завтрак, а вот клубнику на обед, - долетели из спальни слова песенки. На редкость похабной, сравнивающей женские прелести с фруктами. В ней многому нашлось место: грушам и яблокам, сливам и абрикосам, дыням и даже арбузам одной дородной аптекарши.

Периодически завывания прерывались восторженными возгласами:

- Да… вот каков я! Вот таков!

Певец окончательно вошел в роль обольстительного любовника, потому нахваливал себя, не стесняясь. Он настолько увлекся этим занятием, что даже не обратил внимания на учинённый беспорядок, вроде разбросанных по полу коробок. А еще была смятая постель и выдвинутые ящики прикроватной тумбочке… Другой давно бы заметил, но только не его сиятельство. Пребывая в состоянии возбужденного жеребца, тот разве что копытом не бил: издавал резкие вскрики, прыгая с разбегу на кровать.

Повезло певичке с любовником – горяч. Но мне-то как сбежать отсюда? Дорога через входную дверь сродни самоубийству - в коридоре тут же скрутит охранка. Через окно в гостиной тоже не вариант, потому как фасад снаружи голый, что череп брата Изакиса.

Единственный орнамент, напоминающий уступы лесенки, имелся над смотровой площадкой. Тот самый путь, по которому и пришел, только вот незадача, проход к нему преграждал перевозбудившийся любовник. Я прождал долгих десять минут в надежде, что его сиятельство соизволит покинуть спальню. Отправится в туалет или ванную: помыться перед свиданием с дамой. Увы, прождал напрасно: то ли герой был чист, то ли барышня предпочитала запах потного жеребца.

Отведенное время таяло на глазах. Дальше медлить было нельзя, иначе возвратившаяся с концерта хозяйка устроит такой переполох, что мало не покажется.

Я извлек из чехла нож, но поразмыслив, все же спрятал его обратно. Для успокоения разошедшегося кавалера подойдет и менее смертоносное оружие. Тяжелое и одновременно удобное, что-то вроде подсвечника. Ага, вот и оно! Я подошел к накрытому для романтического свидания столу. Его сиятельство потрудился на славу: вывалив гроздь винограда на поднос, открыл бутылку вина и разлив содержимое по фужерам. На этом его старания закончились. Он даже пустую корзину поленился убрать. Зато посыпал лепестками роз столешницу и поставил свечи. Романтик, млять…

Перехватив поудобнее «оружие», я направился в сторону спальни. Таиться и красться не имело смысла, ибо его сиятельство пребывало в превеликом блаженстве. Стояло перед кроватью, запрокинув голову и разведя руки в стороны. Похоже на позу пастыря, читающего проповедь. Вот только перед ним была вовсе не паства, а смятая простыня, усеянная лепестками цветов. А сам служитель успев скинуть одежды, явил миру заплывшие жиром бока и плоские ягодицы.

Его сиятельство покачивалось маятником, не преставая бормотать: нечто невразумительное, больше похожее на горячечный бред. Плешивый затылок представлял собою отличную мишень, играя бликами в свете лампы. Грех отказываться от такой возможности.

Япересек комнату и одним коротким замахом ударил по голове. Ни вскрика, ни всхлипа - тело грузным мешком осело на пол. Из разбитой черепушки выступили капли крови – потекли первые ручейки, складываясь в причудливые узоры. Я жду пару мгновений и бросаю на пол, ставший бесполезным подсвечник. Замечаю странные на выкате глаза жертвы. Они буквально налились красным, как у страдающего от боли быка. Между ног флагштоком торчал возбужденный член.

Что же такое вы приняли, ваше сиятельство? Может потому и прыгали резвым жеребчиком, что одним спиртным дело не ограничилось. Решили барышню мужской неутомимостью впечатлить? Тогда извиняйте, сегодняшний вечер обойдётся без ласк.

Перепрыгиваю лежащее на полу тело и бегу в сторону балкона. Едва не падаю, спотыкаясь о многочисленные корзины. Развели цветник, мать вашу… Поминаю плохим словом тупоголовых поклонников, заваливших певичку подарками. Неужели они действительно верят, что их старания оценят. В лучшем случае выставят на улицу, а в худшем – выкинут в мусорное ведро, как те записки с признаниями в любви. Лишь дорогие подарки достойны внимания.

Пинком избавляюсь от огромной корзины с тюльпанами, перегородившей путь. А вот и лестница… Хватаюсь за выступы и начинаю подъем наверх. Ремни висящей за спиной сумки тяжелым грузом давят на плечи, но движения не сковывают. Я долго её подбирал, обошел несколько магазинов, пока не отыскал нужную. Сумка-рюкзак рыболова стоила каждого уплаченного за неё кредита. В отличии от перчаток, превратившихся в хлам.

Перебинтованная ладонь саднила, ощущая шершавую поверхность кладки. Ничего, не страшно… Болеть будет позже, когда успокоится бурлящая в жилах кровь и наступит пора разбирать награбленное. А сейчас вверх, мимо пятого этажа на крышу.

Переваливаюсь через бортик и некоторое время лежу, вслушиваясь в собственное дыхание. Эка разленился, баронская шкура. Последние недели только и делал, что набивал пузо, да гулял, таращась на проходящих мимо барышень. Не зря в народе говорят: «к хорошему быстро привыкаешь». Вот и я привык, обленился и как следствие подрастерял в силе и ловкости. Обросли мясцом торчащие ребра.

Сумка за спиной сбилась на бок, поэтому на всякий случай проверил застежку – ничего ли не вывалилось. Перетянул ремешки, и только после этого продолжил свой путь.

В прорехе черного неба показалась плошка луны. Серебристый свет осветил маслянистые пятна луж, ветвистые трещины на бортиках крыши и даже лежащие в углу палки: длинные, высотой в два, а то и в три человеческих роста. Сразу стало неуютно, словно свет сотни фонарей направили в мою сторону. Не хватало только выкриков: «вор! держи вора!»

Голоса столь явственно прозвучали в голове, что я поневоле прибавил шагу. До служебного помещения почти добежал, благо лунный свет освещал дорогу. Распахнул дверь и буквально влетел внутрь. Здесь все было по-прежнему: пахло прогорклым маслом и кислятиной. Металлический трос лебедки намотан на катушку в несколько слоев.

Стоп, почему так много? Помнится, в прошлый раз барабан был практически пустой. Полный нехороших подозрений, я заглянул в шахту.

Так и есть, грузовая площадка поднялась на четвертый этаж. Я даже сумел разглядеть пульт управления с кнопками и круглым замочным отверстием.

Всё… путь вниз заказан. Зазоры между краями платформы и стеной слишком узкие, чтобы можно было надеяться пролезть. Ствол шахты оказался заблокирован и теперь единственной возможностью к отступлению оставались коридоры. Такой себе вариант, учитывая наличие охраны. Могут пропустить, а могут и документы потребовать. С моей-то везучестью и подозрительной сумкой за спиной. Как не крути, не похож Сига из Ровенска на господина, снимающего элитные апартаменты. Скорее на вора, способного их обчистить.

Я вновь заглянул в шахту в надежде, что озарит светлая мысль. Но увы, ничего толкового на ум не приходило. Дождаться, когда вновь воспользуются лифтом? Так можно и до утра просидеть, а концерт у певички вот-вот закончится. Зайдет та в номер, увидит лежащего на полу кавалера, и тогда такой шум поднимется.

Что же делать, что делать? По стене не спуститься: фасад шел лесенкой до четвертого этажа, а дальше голая поверхность, за которую не зацепится. Может вернуться в номер и связать из тряпья веревку? Замечательная идея, учитывая оживленные улицы вокруг гостиницы. Одно дело спускаться с крыши до апартаментов, будучи прикрытым широкой смотровой площадкой, и совсем другое - на виду у зрителей до земли. Там еще и яркая подсветка имелась из целого скопления фонарей.

Что же делать, что делать… Я прошелся вдоль бортиков крыши, осматривая окрестности. Промозглый ветер пробирал до костей, пришлось поднять воротник и спрятать озябшие пальцы в карманы.

Вдалеке плескалась темная туша океана. Она была прекрасно видна с южной стороны здания, как и площадь перед входом в гостиницу – круглая, с высокой стелой посредине. Северная часть крыши смотрела на Центральный проспект. Для того чтобы в этом убедиться, не обязательно было перегибаться через бортик – бесконечный поток повозок гудел и днем, и ночью. Западная сторона выходила на старый город, считавшийся у местных за великую достопримечательность. Черепичные крыши квадратных домов и узкие проходы, в которых двум прохожим не разойтись.

А вот восточная сторона… Я замер, вглядываясь в крышу соседнего здания. Слишком далеко, чтобы всерьез рассчитывать перепрыгнуть, и слишком близко, чтобы об этом задуматься. Всего лишь несколько метров… Увы, но нет. Даже скинув тяжелую сумку я не смогу покрыть это расстояние.

Вспомнилось далекое детство и прыжки на песочном пляже. Тогда на кону стояло целое богатство – горсть медных монет. Все думали, что победит дылда по кличке «Гвоздь». Он был на голову выше остальных, а некоторых мальков вроде Тишки, так и на целых три. Мы долго прыгали, взметая в воздух горячий песок, пока не выявили победителя – Зорьку с Гончарного переулка. Парень вечно бегал у бати на посылках: то в Заречное, то в Житяги – соседнюю деревню, вот и накачал ноги.

А потом мы прыгали через «Говнюшку» - ручей за городом, куда местные жители сливали помои. Вечно вдоль берегов свиньи хрюкали, тыкаясь пятачками в самую грязь. И воняло так, что проходящим мимо жителям приходилось затыкать носы. Особенно когда сливались кожевенные отходы.

По весне «Говнюшка» наполнялась водой и тогда вонь стояла аж до самых торговых рядов. Широкий бурлящий поток нес все накопленное за долгую зиму. Такой легко не перепрыгнешь, вот и мы и приспособились делать шесты. На самом деле это были обыкновенные палки, обструганные и обмотанные тряпицей, чтобы сподручнее было держаться. Бывало, разбежишься, воткнешь шест по центру ручья и взмываешь в небеса птицей. Аж дух захватывало, до чего волнительно было.

А что если… Я снова перегнулся через край, осматривая местность. Козырек под крышей имелся – самое место для упора. Эх, сюда бы шест подлиннее, да только откуда ему взяться, на пустой крыше, где окромя луж и нет ничего.

И вдруг меня осенило - длинные палки, что лежали в углу… Рядом с бортиком, через который поднялся. Чем не шанс выбраться на волю?!

Полный нетерпения и надежды я домчался до места. Вот только палки оказались вовсе не палками, а обрезками труб. Я поднял одну из них и покачал в руках, пробуя на вес. Не так уж и плохо: куда тяжелее обычной деревяшки, но гораздо легче, чем представлялось. Металл легкий и прочный… Попробовал согнуть одну из них, и та со скрежетом подалась, образовав дугу. Правда для этого пришлось навалиться всем телом, воткнув свободный конец в зазор между плитами.

Нормально, на один прыжок должно хватить. Теперь осталось определиться с точкой опоры. Помнится, в далеком детстве проблем с этим не возникало - илистое дно «Гавнюшки» держало все, что в него ни воткнешь. Сколько раз бедолага Тишка застревал. Говорили ему, разбег делать сильнее, а он прыгнет чуть ли не с места, а потом болтается посредине ручья, моля о помощи. Только кому же захочется по доброй воли в «Гавнюшку» лезть.

Я перегнулся через бортик, и принялся изучать обнаруженный ранее козырек. Ширины вполне достаточной, чтобы можно было пройтись. Другой вопрос, а шестом-то смогу в него угодить? Не промахнусь и не полечу в пустоту следом за палкой?

Прошелся по крыше туда-сюда, привыкая к тяжести импровизированного шеста. Попробовал попасть другим концом трубы в выступ - получилось неплохо. Но то прогулочным шагом, а как оно выйдет на скорости? Я ведь не с места буду прыгать, а предварительно разбежавшись. Вот где удача нужна.

Глаза помимо воли уставились в нависшее над головой небо. Нет, Сига из Ровенска не собирался молится Всеотцу. Старому хрену, только и знающему, что девок земных портить, да вино в небесных чертогах лакать. Другое дело птица Хумай, роняющая перья на макушку редких везунчиков. Где ты, крылатая предвестница удачи?

Ладони сжали обжигающий холодом металл. Конец шеста нацелился в подбрюшье черного небо. Ну что, Сига, вот и настал поворотный момент в твоей судьбе. Сколько их было и сколько еще будет при условии, что не распластаешься лепешкой по булыжной мостовой. Последнее не так уж и плохо, с учетом прочих обстоятельств.

Всего лишь жизнь…

«А разве этого мало?» - прозвучал в голове голос Бабуры.

Для графа или баронессы может и много, а для воришки из Ровенска – разменная монета. В мире, где набитый живот за счастье, а метка чернецов была готова вспыхнуть алым пламенем в любую секунду. В мире, где счастливчики не доживают до сорока. В мире, где справедливости не существует. В земле обетованной, оказавшейся выдумкой старого лудильщика.

Всего лишь жизнь… Разве это так много?

Я вздохнул полной грудью и начал разбег.

Оглавление

Глава 1. Танцы с Жанетт

Глава 2. Острова Святой Мади

Глава 3. Паруса на горизонте

Глава 4. Окунь и медведь

Глава 5. Дивный новый мир

Глава 6. Ведунья Вельфирина

Глава 7. Дама бубей

Глава 8. Дорогая сестрица

Глава 9. Кто ходит в гости по ночам

Глава 10. Инспектор Колми

Глава 11. Новый дом

Глава 12. Старые знакомцы

Глава 13. Заманчивое предложение

Глава 14. На дело