Горевание. Фазы и возможности психологического процесса [Каст Верена] (pdf) читать онлайн

Верена Каст

Горевание

Фазы
и возможности
психологического
процесса

Верена Каст

Горевание
Фазы и возможности
психического процесса
Издание второе, стереотипное

Центр гуманитарных инициатив
Москва-Санкт-Петербург
2020

УДК 159.942.5
ББК 88.3
К 28

Verena Käst. Trauern. Phasen und Chancen des psychischen Prozesses
©2015 38. Auflage, Kreuz Verlag ist der Teil des Verlages Herder GmbH
Перевод с нем. языка M.Булычевой, Н,Каневской, Н.Серебренниковой
Редактор Н.Серебренникова
Книга публикуются по инициативе и финансовой поддержке Москалец М.,
Новгородовой Ю.

Каст. В.
К28

Верена Каст. Горевание. Фазы и возм ож ности психологического процесса.

Центр гуманитарных инициатив, M.-СПб., 2020 — 158 с.
ISBN 978-5-98712-508-3
Перед Вами книга-исследование о той роли, которую играет горевание
в терапевтическом процессе. П риведены разборы различных
сновидений , которы е подсказывают, как справляться с гореванием.
Автор описывает трудности в прож ивании известных фаз горевания и их
необходимую важность. Книга будет интересна не только психологам, но
и всем людям, столкнувш ихся с этой непросто стадией ж изни.
Эта книга мож ет быть полезна как специалистам, так и всем тем,
кто интересуется психологией.

Все авторские права защищены. Книга в полном объеме и любые ее части не
могут быть воспроизведены или переданы ни в какой форме и никакими
способами (электронными или механическими), включая фотокопирование,
запись с использованием любых средств хранения и воспроизведения инфор­
мации, без письменного разрешения издателя, за исключением цитирования
в незначительном объеме при рецензировании.

УДК 159.942.5

ББК 88.3

ISBN 978-5-98712-508-3

Copyright ©2015 Verlag Herder GmbH, Freiburg im Breisgau
©2017 Москалец M„ Новгородова Ю.

Верена Каст ■ Горевание

Со всеми сердцами,
Уже погребенными, теми, что любили меня,
в холоде, среди мрачных мук —
я погребен вместе с ними.

Со всеми сердцами,
Уже блаженными, теми, что любили меня,
просиявшими золотом, —
мне светло вместе с ними.

Хуан Рамон Хименес1

1 Пер. Н, Серебренниковой.

Содержание
Введение к обновленному изданию................................................................ 7
Предисловие...................................................................................................... 9
Переживание смерти любимого человека (пер. Н. Каневской)............. 11
Переживание смерти и скорбь в зеркале серии сновидений
(пер. Н. Каневской, Н. Серебренниковой)........................................ 21
Сновидения как проводники в работе скорби
(пер. М. Булычевой)...................
49
Фаза отрицания...................................................................................... 51
Фаза прорыва эмоций......................
52
Фаза поиска и расставания.................................................................... 55
Фаза нового отношения к себе и к миру.............................................. 59
Проблемы подавленного и отсроченного горевания
(пер. М. Булычевой).............. ...............
65
Проблемы в фазе отрицания утраты..................................................... 66
Проблемы, возникающие в фазе прорыва эмоций.............................. 73
Невыраженный гнев......................................................................... 73
«Вечное» чувство вины.................................................................... 75
Проблемы, возникающие в фазе поиска и расставания......................81
Супруги..........................................................................
....87
Симбиоз и индивидуация (пер. М, Булычевой).................
97
Умирание ради жизни: «установка на прощание»
(пер. М. Булычевой)................................
111

Приложение (пер. М.Булычевой)........... .................................................. 133
Осложненное горе......................................................................................... 135
Отделение от «самости отношений»
и возвращение к «индивидуальной самости»...................................... 137
Депрессия вместо горя..............................
141
Заключительные размышления о психотерапии....................................... 151
Литература.............................
...................... 155

5

Введение

Я рада тому, что издательство «Кройц» выпустило обновленное
издание этой книги. Эта книга — свидетельство определенного —
и завершенного — периода моей творческой работы, Я очень рада
тому, и тронута этим, что эта книга все еще интересует столь многих
людей. Для меня это большой дар.
Мы с д-ром Карин Вальтер из издательства «Эрдер/Кройц»
пришли к выводу, что к этой книге необходимо добавить раздел,
посвященный осложненному гореванию. Ранее осложненное горе
называли патологическим, теперь все чаще можно услышать термин
«пролонгированное горе». В этом разделе книги я описала свое пони­
мание осложненного процесса горевания и связанный с ним много­
летний терапевтический опыт.
Горюющие люди сегодня более заметны, о них заботятся, и это
хорошо. «Сопровождение при горевании» стало более распростра­
ненным. И именно это сподвигло меня больше всего остального
добавить раздел, посвященный осложненному горю. Важно понимать,
когда бывает достаточно психологического сопровождения при
горевании, а когда необходима психотерапия горя. В определенных
случаях рекомендуется именно терапевтическое сопровождение,
в таких ситуациях даже самое благонамеренное психологическое
консультирование по поводу горя может ничем не помочь, а иногда
может и навредить. Оно будет стоить многих сил и времени и может
привести к разочарованию.
В связи с психотерапией я привожу свои аргументы с глубинно­
психологической точки зрения юнгианского психоаналитика, но,
конечно, существует большое разнообразие заслуживающих внима­
ния терапевтических подходов к этой теме.

Санкт-Галлен, март 2013

Верена Каст

7

Предисловие

Это исследование той роли, которую играет горевание в тера­
певтическом процессе, возникло из опыта, полученного в моей
практике в качестве психотерапевта. В течение последних десяти лет
в ходе психотерапии многих депрессивных людей мне снова и снова
бросалось в глаза то, что переживание утраты слишком редко сопро­
вождалось гореванием, скорее, утраты становились факторами
возникновения и усиления депрессивных расстройств.
В последние годы табу вокруг темы умирания смягчилось, об
умирании уже стало можно говорить. В какой-то момент мне пока­
залось, что табу снято — значит людям стало можно и нужно горевать.
Уже в 1915 году Фрейд писал о большой потребности в «работе
горя» — это его термин. Но до сих пор горевание, скорбь и траур
слишком мало освещаются в психологической литературе, несмотря
на их огромное значение для нашего психического здоровья,
В течение десяти лет я собирала материал по теме горевания,
в том числе материал сновидений, и попыталась изложить его систе­
матически, чтобы показать, как бессознательное подталкивает нас
к тому, чтобы мы горевали. Мои выводы, в основном, согласуются
с результатами недавних публикаций.
В своих исследованиях я в первую очередь обращала внимание
на следующие важнейшие аспекты:
— Наше понимание самих себя возникает, в основном, из отно­
шений с окружающими людьми, и привязанности являются сущност­
ными аспектами нашего отношения к себе, поэтому после смерти
любимого человека потрясено все наше прежнее понимание себя
и мира. Скорбь — это эмоция, с помощью которой мы расстаемся,
прорабатываем проблемы прерванных отношений, и насколько это
возможно, интегрируем что-то из отношений и качеств партнера,
так чтобы в итоге прийти к новому пониманию себя и мира.
— В наших сновидениях мы можем обнаружить ценные
подсказки и указания по поводу горевания, и я попыталась это
показать на примере серии сновидений. При сравнении с фазами

9

горевания, знакомыми нам по психологической литературе, вы
заметите, что я, в соответствии со своими данными, кое в чем их
модифицировала.
— Каждая из фаз горевания несет в себе специфические труд­
ности при попытках справиться с утратой, и здесь я освещаю эти
трудности на примерах из своей практики.
— Я много раз замечала, что потребность в симбиотических
отношениях противостоит тем требованиям, которые предъявляет
к человеку процесс сепарации. В крайних случаях тоска по симбиозу
приводит к длительному слиянию с умершим. Я утверждаю, что
ритмичная смена симбиоза и индивидуации очень существенна
не только для маленьких детей, но и для взрослых людей, При этом
мне кажется важным сопоставить и увязать с трансцендентностью
симбиоз в его интерперсональном аспекте.
—■ Смерть любимого человека — это экстремальное переживание,
которое категорично требует скорби. Перед лицом глубинных изме­
нений такое переживание становится огромным испытанием лично­
сти в контексте ее самореализации. Именно горевание может во
многом способствовать самореализации. Не только для такой погра­
ничной, предельной ситуации, но и для многих других ситуаций
в более смягченной форме верно то, что смерть всегда вторгается
в жизнь, снова и снова принуждая людей к большим и малым изме­
нениям, связанным с ощущением утраты, и поэтому о них нужно
горевать. Раз уж мы смертны, мы должны существовать с «установ­
кой на прощание», которая связана со скорбью, болью и с возмож­
ностью заново переформулировать свою ситуацию, и после расста­
вания и прощания раскрыть себя по-новому. Вот почему горевание
неизбежно.
Впервые эта книга появилась на свет в виде докторской диссер­
тации под названием «Значение скорби в терапевтическом процессе»,
которую я защитила в Цюрихском университете, В этой связи я хотела
бы сердечно поблагодарить профессора Детлева фон Услара за его
вдохновляющее и поддерживающее взаимодействие со мной.
Также я хотела бы поблагодарить всех моих анализандов, кото­
рые дали разрешение на использование и публикацию их материала.

Санкт-Галлен, 1982

10

ВеренаКаст

Переживание смерти
любимого человека

Переживая смерть любимого человека, мы познаем, что такое
смерть. Это переживание смерти настигает нас, встречает нас, застав­
ляет нас сомневаться в себе и во всем том, что до сих пор мы считали
само собой разумеющимся. Смерть расшатывает не только наше
понимание себя и мира, она также заставляет нас измениться, хотим
мы этого или нет.
Когда умирает любимый человек, в его смерти мы не только
предвосхищаем свою собственную смерть, но также, известным
образом, умираем вместе с ним, Вряд ли когда-нибудь еще мы осоз­
наем также глубоко, как после смерти близкого человека, то, в какой
степени мы понимаем и переживаем себя в наших отношениях
с другими людьми и вещами, в какой степени смерть таких отноше­
ний может нас надломить и потребовать поиска новых ориентиров.
Такие переживания стары как само человечество. Из длинной
череды свидетельств по этому поводу я хочу привести здесь описание
того, как молодой Августин переживал смерть одного из своих друзей
(Исповедь IV2):

«Какою печалью омрачилось сердце мое! куда бы я ни посмотрел,
всюду была смерть. Родной город стал для меня камерой пыток,
отцовский дом — обителью беспросветного горя; всё, чем мы жили
с ним сообща, без него превратилось в лютую муку. Повсюду искали
его глаза мои, и его не было. Я возненавидел всё, потому что нигде его
нет, и никто уже не мог мне сказать: «Вот он придет», как говорили
об отсутствующем, когда он был жив. Стал я сам для себя великой
загадкой и спрашивал душу свою, почему она печальна и почему так
смущает меня, и не знала она, что ответить мне. И если я говорил
«надейся на Бога», она справедливо не слушалась меня, потому что
2 Augustinus, А.: Confessiones IV, 4,9; 6,11.

11

человек, которого я так любил и потерял, был подлиннее и лучше,
чем призрак, на которого ей велено было надеяться. Только плач был
мне сладостен, и он наследовал другу моему в усладе души моей...
Во мне же родилось какое-то чувство совершенно этому проти­
воположное; было у меня и жестокое отвращение к жизни и страх
перед смертью. Я думаю, что чем больше я его любил, тем больше
ненавидел я смерть и боялся, как лютого врага, ее, отнявшую его
у меня. Вдруг, думал я, поглотит она и всех людей: могла же она
унести его.
В таком состоянии, помню, находился я. Вот сердце мое, Боже
мой, вот оно — взгляни во внутрь его, таким я его вспоминаю. Надежда
моя, Ты, Который очищаешь меня от нечистоты таких привязан­
ностей, устремляя глаза мои к Тебе и «освобождая от силков ноги
мои». Я удивлялся, что остальные люди живут, потому что тот,
которого я любил так, словно он не мог умереть, был мертв: и еще
больше удивлялся, что я, его второе «я», живу, когда он умер. Хорошо
сказал кто-то о своем друге: «половина души моей»! (Гораций. «Оды»,
1, 3, 8) И я чувствовал, что моя душа и его душа были одной душой
в двух телах, и жизнь внушала мне ужас: ведь я не хотел жить поло­
винной жизнью. Потому, может быть, и боялся умереть, чтобы
совсем не умер тот, которого я так любил».

В этом небольшом тексте Августин отразил целый ряд аспектов
поведения человека, страдающего от большой утраты: расшатывается
то миропонимание, на которое он ранее полагался, и теперь он муча­
ется этим. Смерть будто омрачила все, что было раньше, даже внеш­
ние вещи — например, дом отца. Теперь стало очевидным то, как
отношения между двумя людьми создают общий для них мир, и пере­
живание смерти приносит с собой знание того, что этого совместного
переживания мира больше нет. Одним из аспектов работы скорби
также должно быть создание нового отношения к миру. Как это
обычно бывает в первой фазе переживания большой утраты,
у Августина и речи нет о том, чтобы строить новое, искать новое;
напротив, он ищет умершего друга. Линдеманн3 очень впечатляюще
описывает неприкаянность людей, страдающих от тяжелой потери:
стремлению что-то делать, быть в поиске чего-либо противостоит
Lindemann, Е.: The Symptomatology and Management of Acute Grief. Am. J. Psychiat. 101,
144. 1944.

12

нехватка целеполагания. Паркес4 не считает такое поисковое пове­
дение бесцельным и указывает на то, что оно направлено на обрете­
ние заново только что потерянного партнера. Похоже, что Августин
переживал это очень осознанно.
В ходе горевания также может быть достигнуто понимание этой
неприкаянности и того ее смысла, который направлен на восстанов­
ление прежнего мира и прежней структуры отношений, которая
разрушилась при переживании смерти. Можно понимать неприка­
янность как сопротивление глубинным изменениям, которых настой­
чиво требует жизнь.
Августин описывает свое состояние как печальное, смутное,
«жестокое отвращение к жизни и страх перед смертью», и его един­
ственным облегчением были рыдания. Он ненавидел смерть и в то
же время боялся ее.
В его отвержении жизни проявляется то, что смерть друга очень
сильно расшатала его понимание мира и себя: если друг больше
не живет, для чего тогда жить ему самому?
Однако, страх смерти уравновешивает эти суицидальные мысли
и, в конечном счете, ту мысль, что уже умерший друг умрет полностью,
если не сможет жить дальше в чьей-либо памяти.
Мне также кажется очень важным слышать эту ненависть к пере­
живанию скорби — в частности, у Августина речь идет о ненависти
к смерти. В своей терапевтической практике я вижу, что эта ненависть
часто направлена на божественную инстанцию или на покинувшего
партнера или ребенка. Суицидальные мысли являются очень частым
явлением при значимых утратах; самоубийство могло бы «решить»
многие проблемы, которые одна за одной возникают при потере.
Однако, по исследованиям Боулби5, количество людей, которые
действительно совершают самоубийство после смерти близких, неве­
лико; напротив, существует тенденция облегчать свое горе приемом
разного рода наркотиков.
«Выдержать печаль, омрачившую сердце», быть печальным
и растерянным, страдать от отвержения жизни и одновременно от
страха смерти, задаваться одним- единственным вопросом — все это
1 Parkes, С.М.: Vereinsamung. Die Lebenskrise bei Parnerverlust. —- Rowolt Taschenbuch
7130, Hamburg 1978.
5 Bowlby, J.: Loss, Sadness and Depression. Hogarth Press, London 1980. Боулби обследовал
60 человек, потерявших партнера, по прошествии трех лет с даты этого события. За это
Время только один человек совершил самоубийство (с. 151 и далее).

13

показывает, насколько расшатанным оказалось у Августина не только
понимание мира, но и понимание самого себя. Августин говорит:
«моя душа и его душа были одной душой в двух телах, и жизнь
внушала мне ужас: не хотел я ведь жить половинной жизнью», и мы
понимаем, что он потерял себя. Для человеческой жизни характерно
то, что переживание самого себя, по сути, возникает в отношениях
с другими людьми; то, что мы часто переживаем как свое, создано
тем, к чему нас побуждали и продолжают побуждать другие люди.
Отношения с другими людьми, особенно любовные отношения,
оставляют заметный след на наших отношениях со своей глубиной,
со своим глубинным Я. Таким образом, любимые нами люди стано­
вятся «нашей половиной», то есть существенной частью нашей души,
вместе с нами определяя наше жизнеощущение и наш взгляд на
жизнь. При этом ощущение, что нами манипулируют из-за того, что
мы подпустили их так близко к себе, что они являются нашей частью,
не возникает. Если нас настигает потеря таким образом связанного
с нами человека, то мы отчасти умираем вместе с ним.6 Габриэль
Марсель7 говорит об этом: „Единственно важная проблема —
конфликт любви и смерти».
Таким образом, смерть того, кого мы любим, пожалуй, является
и проблемой смерти, и переживанием смерти. Нам приходится иметь
с этим дело, нам приходится выдерживать и это, и нашу жизнь с нашей
собственной смертью. Эта ситуация «на пределе сил» может разру­
шить нас или сделать свободным наш взгляд на то, что действительно
важно.
От того, насколько правильно мы понимаем, что значит горевать,
по сути, зависит то, удастся ли нам привнести новые перспективы
в свое переживание мира и самого себя, осознать смерть как один из
аспектов самосознания, или мы разрушимся, горюя патологическим
образом и больше никогда не выходя из скорбного круга. Горевание
больше нельзя рассматривать как «слабость», напротив, — это психо­
логический процесс наивысшей важности для здоровья человека.
Ибо кого минуют потери? Даже если мы не имеем дело со смертью
любимого человека, в жизни немало других расставаний, которые
вызывают реакции на утрату, сходные с тем, как если бы мы теряли
любимого человека.
6 Ср. Wiplinger, Е: Der personal verstandene Tod. Alber, Freiburg 1980.
7 Marcel, G.: Gegenwart und Unsterblichkeit. Knecht, Frankfurt а. M. 1961, c. 287.

14

Мне кажется важным задуматься о том, как внезапно может
измениться жизнь человека при переживании смерти спутника жизни,
и о том, что покинутый человек столкнется в связи с этим с бесчи­
сленными трудностями, которые он почти не может решать в таком
психическом состоянии.
Давайте попытаемся еще раз представить себе круг возникающих
проблем.
Например, жизнь внешне изменяется, потому что жена стано­
вится вдовой и вынуждена бороться с финансовыми проблемами,
с необходимостью воспитывать детей одна, или она начинает искать
нового партнера. Если вдова — пожилая женщина, то теперь она
вдруг должна проводить «вечер» своей жизни в одиночестве,
возможно, не обладая некоторыми практическими навыками, так
как прежде ее муж брал все на себя. Жизнь внешне изменяется, еще
и потому что человек находится в трауре и его окружение вдруг
начинает обращаться с ним иначе: в худшем случае на него наклады­
вается табу, почти как на саму смерть, а в лучшем — окружающие
не избегают его, но обращаются с ним «осторожно», неестественно.
Никто не знает наверняка, как нужно обращаться с горюющим чело­
веком. В большинстве случаев эта проблема решается так, что от
такого человека держатся подальше. И таким образом к скорби,
к переживанию утраты, добавляется одиночество и чувство, что он
больше никому не нужен, и т.д. В своей книге «Отчуждение.
Жизненный кризис при потере партнера» Паркес8 описывает резуль­
таты исследования того, что происходит с молодыми вдовами,
и упоминает многие из этих социальных факторов.
Мир встречает горюющего человека прямо противоположным
образом тому, как он встречает людей, которые не переживают горя.
Чем сильнее в обществе вытесняются скорбь и смерть, тем менее
естественно это общество обходится с горюющими людьми, и тем
вероятнее, что оно потребует, чтобы человек побыстрее покончил
со своей скорбью.
Однако не только мир встречает горюющего по-другому: сам
горюющий переживает мир иначе. Он страдает от потери и полностью
поглощен своей проблемой, которая, разумеется, тянет за собой
много других проблем. Все другое его мало интересует, у него нет
сил на что-то другое. Он не может приближаться к людям, даже если
8 Parkes, там же.

15

очень в них нуждается, так как именно тепло других людей могло бы
помешать ему потерять доверие к жизни. Если же другие люди
не приближаются к нему — а такое может происходить в нашем,
обществе, так как ритуальная скорбь у нас отсутствует в том виде,
как, например, у верующих евреев’ — тогда он также может не прибли­
жаться к другим людям, которые к тому же ожидают, что горюющий
продолжит жить «нормально». Он еще больше отчуждается от них
в своей печали и переживает мир, с которым он больше не справля­
ется, почти как враждебный. Так начинается и замыкается круг
изоляции, страха, отчуждения от мира, в котором новое миропони­
мание либо плохо выстроено, либо совсем отсутствует. Вскоре начи­
наются и паранойяльные реакции.
Скорбящий человек теперь больше не понимает не только мир,
часто он больше не понимает и своей судьбы. Именно у людей, «умер­
ших раньше своего срока», возникает вопрос о смысле жизни. Перед
лицом смерти он всегда встает неизбежно и беспощадно: это вопрос,
на который в такой ситуации едва ли может быть дан какой-либо
ответ. Банальные ответы, которые так или иначе возникают, звучат
для скорбящего издевательски, и, по меньшей мере, ничем не помо­
гают. Это также относится и к скорби: выдерживать ли это отсутст­
вие смысла и продолжать жить в надежде, что смысл слова проявится,
или лишь вспоминать о том, что когда-то жизнь была наполнена
смыслом? Или же, собравшись с духом, продолжать жить в полном
сомнении в смысле, в существовании, в Боге и в людях, то есть, по
меньшей мере, с глубинной неуверенностью в том, что скорбящий
готов еще раз заплатить ту цену, что платится при утрате отношений
с другим человеком.
Однако не только эти сомнения в смысле «бытия здесь» сотрясают
скорбящего, он сам чувствует себя действительно потрясенным,
сильно изменившимся. Его жизнеощущение стало совсем другим,
и переживание самого себя не является больше прежним.
Пятидесятилетний мужчина, который потерял свою жену после
долгой болезни сердца, так описывал свое состояние: «Я думал, что
был готов к потере, ведь для этого у меня было достаточно много
времени. Теперь, когда она умерла, я чувствую, что все опять же
9 Шив’а — семь печальных дней, которые соблюдаются после смерти родственника
в доме умершего. Они сидят и молятся, говорят об умершем, снимают с основного
скорбящего все повседневные обязанности. Окружающие дают ему почувствовать их
тепло и заботу.

16

выглядит не так, как я себе представлял. Это настолько непопра­
вимо... Я чувствую величие смерти, я понял, что важно, а что — нет.
Но зная это, я больше не могу жить среди людей, я буду чудаком.
И я уже чувствую себя очень неуверенно: она столь много моего взяла
с собой в могилу, что иногда я сомневаюсь, хватит ли мне того, что
осталось, чтобы жить дальше.»
Сорокапятилетняя женщина, потерявшая своего мужа в авто­
катастрофе, сказала: «Его будто оторвали от меня без всякого преду­
преждения, и я чувствую себя сильно раненой. Я вся — открытая
рана, я истекаю кровью и боюсь, что истеку ею до конца. Но ничего
с этим не поделать, тогда я тоже умру...» Естественно, возникает
мысль о том, что эта супружеская пара была очень симбиотической,
и эта женщина отказалась от собственной личности. Однако такие
высказывания встречаются так часто, что в соответствии с этим либо
все люди находятся в симбиотических партнерских отношениях,
либо мы в своем самоощущении настолько зависим от тех, кого мы
любим, что вынуждены переживать смерть как «пропасть в себе»,
как «растерзанность всей своей личности».
Каковы бы ни были причины того, что смерть другого человека
так сильно влияет на наше переживание себя, со временем горюющему
нужно снова прийти к целостному переживанию самого себя.
Вероятно, в любых жизненных ситуациях предпосылкой того, чтобы
это произошло, является наша способность переживать себя чело­
веком, идентичным самому себе. Именно эта хрупкость нашего
переживания самих себя перед лицом потери любимого нами человека
показывает, насколько мощно в нашем самопереживании участвуют
отношения с нашими близкими. Однако это не в меньшей степени
определяется ядром личности и коренится в нашей связи с собст­
венной глубиной или с глубинной самостью.
Наше переживание самих себя — это результат не только ранних
отношений с близкими, какими бы важными они ни были, но и
остальных отношений. Расшатывание самоощущения очень тяжело
выдерживать; но кажется, что именно скорбь о потере отношений,
впускание в сознание различных эмоций, которые с этим связаны,
в том числе всеохватывающей бессмысленности, страха и ярости
делают возможным то, что устанавливается новое переживание самих
себя. Вероятно, скорбь — это эмоция, которая в жизни человека,
пережившего потрясение, может создавать новый порядок, новое
переживание себя и мира.

17

Психологически необходимо, чтобы люди помогали друг Другу,
и тогда можно будет допустить скорбь и пережить ее по-настоящему,
преодолеть потерю и прийти к новому пониманию себя и мира. Кун10
описывает чувства скорбящего человека как вытолкнутого из мира —
не умерший вытолкнут, а скорбящий, или другими словами, он
вытолкнут вместе с умершим. Это состояние «совместной» изгнан­
ное™ приводит к тому, что скорбящий поглощен, главным образом,
прошлым и тем самым еще больше выталкивается из реального мира.
Мы должны суметь увидеть скорбь как нечто сущностное, а не
просто как нечто патологическое; мы должны суметь заново научиться
печалиться друг рядом с другом. Прежде всего, для этого нам нужно
преодолевать свой большой страх перед скорбью и меньше от нее
защищаться. Нам также нужно как-то снова посмотреть в глаза
реальности и переживать нашу смертность и тот факт, что наша
жизнь отмечена чередой расставаний, которые остаются внутри нас
и причиняют боль. К этому также относится понимание, что мы
вообще невероятно хрупки, зависимы от бесконечного множества
факторов нашего благополучия, на которые мы не можем повлиять;
с другой стороны, мы в состоянии выдержать скорбь, можем пережить
предельные ситуации и при этом укрепиться. Мы также должны
заново научиться сопереживать скорбь. Мы едва ли сможем просто
возродить ритуалы, которые для нас больше не имеют силы. Нам
придется найти новые ритуалы. Такие ритуалы кое-где возникают
сами собой; очевидно и несомненно, что люди нуждаются в них.
В сборнике «Одиночество» Шульц11 пишет, что после смерти его жены
многие люди целыми днями находились с ним, и они говорили с ним
об умершей, Это было похоже на «ритуал», который удовлетворяет
потребность горюющего.
Совсем другое приближение к новому «ритуалу» я пережила на
семинаре, в котором речь шла о душе и смерти. В большой группе,
состоящей примерно из 120 человек, возник очень серьезный разго­
вор о смерти, потере, страхе смерти, страхе потери, мужестве перед
лицом смерти. В группе распространилась атмосфера общей взвол­
нованности, которая не становилась мучительной; каждый мог
идентифицироваться, когда он хотел и где он хотел, с тем, что его
касалось, в связи с встречами со смертью. В конце семинара у меня
IC Kuhn, R„ цит. по Parkes, там же, с.115.
11 Schultz, Н. J., Hrsg.: Einsamkeit. Kreuz, Stuttgart 1980.

18

было впечатление, что мы все вместе горевали друг с другом, вероятно,
как раз потому что мы, собственно, были «чужими» друг другу; это
было даже особенно хорошо, так как каждому стало ясно, что смерть
является тем, что действительно играет значительную роль в жизни
каждого, что каждый должен обходиться с ней по мере своих возмож­
ностей, и что, вероятно, мы чувствуем себя часто наиболее одинокими
как раз в том, в чем мы не так одиноки. Найдется много скорбящих
вместе с нами, если мы их к себе подпустим.

19

Переживание смерти и скорбь
в зеркале серии сновидений

Известно12, что при переживании смерти сновидения возникают
очень интенсивно и бессознательное помогает нам перерабатывать опыт
смерти. Я собираю сновидения скорбящих в течение десяти лет, и оказа­
лось, что бессознательное задает направление скорби, а затем выстра­
ивается новая идентичность скорбящего. Я могла бы привести множе­
ство примеров, но хочу показать лишь на примере серии сновидений
одной молодой женщины то, как бессознательное изображает потрясе­
ние, вызванное смертью горячо любимого мужчины, и как из сновиде­
ний исходят существенные импульсы для переработки этой утраты. Эта
серия сновидений является очень наглядной, но по необходимости
я буду дополнять ее примерами сновидений других скорбящих.
Эта серия сновидений принадлежит двадцатипятилетней снови­
дице, которую я буду называть Еленой. На тот момент Елена была
студенткой, сильно интересующейся тем, как можно взаимодействовать
с бессознательным, но она не была пациенткой психотерапевта. Серия
сновидений началась перед смертью ее друга, которого я буду называть
Георгом. Георг перенес инфаркт миокарда и умер через три недели после
первого инфаркта, вероятно, от второго инфаркта. Как первый инфаркт,
так и его смерть оказались неожиданными. Ночью перед тем, как Георг
перенес свой первый инфаркт, Елене приснилось такое сновидение:
«Альпийский ландшафт. Мне надо прийти в определенное место.
Вместе со мной идет робкая юная девушка лет шестнадцати. Мы
идем вдоль цепи высоких снежных гор, но оказываемся на зеленом лугу.
Пригревает солнце.
Вдруг с вершины горы с грохотом сходит лавина и обрушивается
на долину. Лавина увлекает за собой камни, несколько деревьев, внизу
сдвигает пастушьи хижины. Мы находимся всего в нескольких метрах
12 Ср. также у Parkes, там же, с. 77,

21

от ее языков, опасности нет, но я чувствую себя как бы парализованной.
Солнца уже нет, альпийские склоны вдруг стали какими-то странными,
серыми. Мы идем к одной из хижин, которая еще стоит и выглядит
обжитой. Мы должны сообщить обо всем в спасательную службу».
Это сновидение говорит о стихийном бедствии, против которого
ничего нельзя предпринять, ведь оно внезапно врывается в этот
прекрасный альпийский ландшафт. Сама сновидица не находится
в непосредственной опасности, но тем не менее потрясена зрелищем
лавины. Это отражается в образах смены погоды: сначала она теплая,
прекрасная, вокруг все зеленое, и это указывает на психическое
состояние тепла, радости, связанной с развитием. После схода лавины
солнца уже нет. Вероятно, похолодало, радости уже тоже нет, она
уступила свое место серому, тусклому, унылому настроению. Нужна
спасательная команда. Сновидение необязательно сообщает о смерти,
когда речь идет о лавине — но лавины также называют «белой смер­
тью». Когда Елена была маленькой девочкой, однажды она чуть
не попала под лавину, и с тех пор она очень их боялась. Сон сообщает
о стихийном бедствии, которое влечет за собой сильное изменение
эмоционального состояния.
С «альпийским ландшафтом» Елена ассоциировала то, что
в Альпах она очень хорошо себя чувствовала, что она всегда бывала
там, когда хотела приблизиться к себе самой, что она нигде так не пере­
живала целостность своей личности, как в Альпах и на море. Затем
она также упомянула о недавних каникулах, которые она провела
с Георгом в Альпах, однако, по ее словам, ландшафт во сне был ей
совсем не знаком. Даже место, куда они шли во сне, наяву больше
не казалось ей знакомым, хотя во сне и путь, и цель были ей известны.
Если собрать вместе все эти ассоциации, то сон сообщает
о «стихийном бедствии», то есть о катастрофе, в которой люди едва
ли виноваты, о катастрофе, возникающей задолго до этого момента
и приходящей издалека. Сновидица сталкивается с чем-то катастро­
фическим в чем-то самом важном и сокровенном, в «целостности»
ее личности. Эта природная катастрофа может иметь или не иметь
отношения к Георгу. Из сна неясно, что именно было, собственно,
погребено под этой лавиной. Сновидение, скорее, изображает втор­
жение стихийного начала, конечно, смертоносного, но прежде всего
приносящего холод, и нужна спасательная команда. Сновидице
понадобится помощь, и она сама тоже способна помогать.

22

Елена сказала, что после этого сна чувствовала себя так, будто
вскоре ей придется умереть, будто ее жизни угрожала непосредствен­
ная опасность. Сначала она не поняла этот сон. Она только поняла,
что ее жизнь и жизнеощущение находятся под угрозой. Кроме того,
она была полна сочувствия к себе и к той шестнадцатилетней девочке,
которую она не знала, но у нее было впечатление, что та только начи­
нает жить.
Она рассказала этот сон Георгу, и он счел, что ее чувства преу­
величены. Хотя кое-что катастрофическое произошло, ее жизнь
никоим образом не была в опасности, и жизнь ее спутницы тоже.
Той же самой ночью, еще до инфаркта, Георгу снилось следующее:
«Швейцарская армия. Я должен сдать все свое снаряжение, так как
мне предстоит длительная поездка за границу. Я должен сдать даже
сигареты, зажигалку и начатую рукопись. Я возражаю, ведь это личные
вещи. Офицер, которому я должен сдать их, пожимает плечами и гово­
рит: они знают, что делают, приказ есть приказ. Я радуюсь этой
поездке, но, в конце концов, снова происходит нечто непредвиденное.
Лошади тянут сильно нагруженную телегу. Внезапно — я имею
никакого понятия о том, кто или что явилось причиной этому —
лошади высвобождаются, телега останавливается, катится назад,
натыкаясь на дерево, и лошади уносятся прочь. Я рад тому, что
лошади освободились. Они бегут через поля, никому не мешая».

Первая часть сновидения говорит о подготовке к очень большому
путешествию. Швейцарские военные сдают знаки воинского отличия,
только если они собираются жить в другой стране. Странно, что
личные вещи также нужно сдать — вероятно, это те вещи, которые
тогда были очень важны для Георга. Итак, он должен оставить все
и отправиться в длительную поездку; он радуется тому, что, наконец,
будет переживать нечто другое.
Относительно второй части сна Георг сразу припомнил изречение
из китайской книги мудрости «И-Цзин»: «Лошадь с телегой разлуча­
ется, кровавые слезы проливаются». В комментарии к этому изрече­
нию сказано, что оно намекает на трудности, в ходе которых человек
опускает руки и прекращает борьбу. Затем он сразу же отклонил свою
интерпретацию, обосновав это тем, что его эмоции были совсем
другими. Он радовался тому, что лошади снова вернули себе свободу.
Георг понимал сон так, что однажды он должен освободиться от своих

23

обязательств и обязанностей и действительно совершить путешествие.
О телеге, которая наталкивается на дерево, он не думал. Он понимал
сон как призыв к существенной перемене своей жизненной ситуации.
Вполне возможно понимать такие сны и таким образом, ведь
пока человек жив, вряд ли он попытается увидеть в сновидении намек
на смерть, хотя дальнее путешествие неизвестно куда, для которого
больше не нужны личные вещи, также может быть символом умира­
ния. С той же вероятностью это может быть призыв найти в себе
что-то совсем новое. В этих снах Георга заметно то, что я уже видела
в разных вариантах в снах тех людей, которые стояли на пороге
смерти. Их сновидения говорят о чем-то новом, часто даже предвос­
хищаемом, иногда боязливо ожидаемом — без даже приблизительного
понимания, означает ли это новое смерть или просто еще что-то
новое в этом мире.
Елена и Георг пытались найти взаимосвязь между двумя снови­
дениями. Георг думал, что его сон довольно ясно показывает, что он
вновь должен встряхнуться, совершить большое путешествие,
возможно даже без Елены. Ему даже казалось, что это лучше сделать
без Елены. Конечно, это было бы для нее катастрофой. На это Елена
сухо ответила: «Вполне возможно, что катастрофой, но не стихийным
бедствием». Она боялась, что с ним что-то случится, что он может
заболеть. На это Георг задумчиво сказал, что сегодня чувствует себя
по-особенному, даже странно, но ему необходимо лишь отдохнуть.
Следующий сон, который Елена помнит, приснился ей спустя три
дня после инфаркта Георга, когда он еще был жив:

«Я стою у порога. На этом пороге должен быть убит теленок,
и при этом нельзя чтобы кровь текла на пол, всю кровь нужно
собрать. Я очень тщательно стараюсь собрать всю кровь в таз.
Крови очень много. Она течет и течет. Я мучаюсь все больше, мне
становится плохо.
Я просыпаюсь.»

Елена и так уже очень сильно беспокоилась о Георге, хотя врачи
заверяли ее, что непосредственной опасности больше нет, а после этого
сна она почувствовала себя «измученной, как еще никогда в своей
жизни». Она чувствовала себя бессильной, перегруженной... Затем
она добавила, что сон обладал каким-то «странно сакральным» свой­
ством. Серьезность, с которой она собирала кровь в таз, и собственная

24

тщательность напоминала ей священнодействие. Но это было лишь
ощущение; предчувствие приближения беды было гораздо более выра­
женным и очень мучительным, поэтому она, вероятно, проснулась.
Порог указывает на переход. Здесь «стоять у порога» означает «быть
на пределе». Во время этого перехода должно состояться убийство
теленка, теленок должен быть принесен в жертву. Эта картина напоми­
нает о животной жертве, о которой мы также знаем из Ветхого завета.
В соответствии с древним представлением в крови живет душа.
Ее нельзя терять, так как она принадлежит Богу. Но форма, в которой
душа находилась, должна быть убита, принесена в жертву, должно
произойти преображение. Сновидица связывает «теленка» с жизне­
радостностью, витальностью, независимостью, наивной радостью
от «бытия здесь». Теленок указывает на молодость. (Еще Лютер гово­
рил: «Внутри вас еще много «телятины»!») Елена должна принести
в жертву эту молодую, беззаботную форму существования, полную
витальности и радости от «бытия здесь», иначе ее суть — кровь —
может быть утрачена. От сновидицы требуется огромная жертва.
Неудивительно, что ей при этом будет «плохо». Жертва потребует
всех ее сил. Текущая кровь показывает изобилие ее большой, теплой
эмоциональности, которая утекает и должна быть собрана. Собирание
крови в таз казалось Елене «странным образом сакральным». Такое
сохранение сути по воле того, кто не упомянут — Елена просто знает,
что так должно быть — имеет не только характер почти невыполни­
мой задачи, но обладает сакральным свойством. Это имеет некий
смысл, даже если сновидица не может напрямую его понять.
В сновидении показано, что Елена должна переступить порог, что
от нее требуется шаг в сторону большей зрелости, который ей очень
тяжело дается, так как он связан с принесением большой жертвы в виде
молодости, витальности, сексуальности, теплой оживленности. В дейст­
вительности все это нельзя утратить, ведь оно принадлежит ее самой
глубинной сути, но все это должно проживаться в другой форме.
Елена поняла это сновидение как реакцию на ее полностью изме­
нившуюся жизненную ситуацию: любимый мужчина находится
в больнице в смертельной опасности. Она понимала, что должна
повзрослеть и ее отношения с ним должны измениться. Кроме того,
тогда она еще подумала: — странно, что это ей давалось так тяжело,
как это выражал сон. Затем она добавила: «Собственно, из-за этого
сна можно подумать, что я буду тем, кто умрет». Конечно, этот сон
указывает на изменение, которое от нее требуется, но ее сновидящее

25

эго не умирает, оно терпит, принимает участие в действиях относи­
тельно зарезанного теленка, кровь которого должна быть собрана,
относительно смерти. Сон также содержит указание на будущее; если
бы речь шла только о смерти, то кровь могла бы утекать.
За три дня до смерти Георга ему приснилось следующее:
«Я вижу лес, на который, должно быть, обрушилась буря. Елки лежат
вдоль и поперек. Здесь находятся лесорубы. Они грузят упавшие деревья
и увозят их. Меня удивляет то, что лес, который, кажется, стоял
в полной силе, не смог выстоять в бурю. Я печально смотрю на это.»

В этом сновидении мы снова встречаемся с разрушительной силой
стихии, которая на этот раз обрушилась на лес. И лес — который,
казалось, стоял в полной силе, точно так же как казалось, что Георг
был в расцвете сил — был весь переломан. Падающее дерево может
быть, помимо прочего, также образом умирающего человека. По
меньшей мере, это образ разрушенной витальности. Георг сам зада­
вался вопросом, не хочет ли этот сон сообщить ему о приближающейся
смерти. Однако он сразу подумал, что этот сон также может значить,
что необходимо «навести порядок», что остаточные проявления его
болезни должны быть устранены, чтобы он затем смог жить по-новому.
Обе интерпретации возможны, но все-таки Георг принимал как
более вероятную возможность то, что сон мог сообщать ему о смерти.
В своей интерпретации Георг дал понять, что для него возможна как
смерть, так и дальнейшая жизнь.
В сновидении он печально смотрит на это. Кюблер-Росс13 пишет,
что определенные фазы, которые проживает скорбящий после смерти
близкого, умирающий также переживает перед своей смертью. Этот
процесс скорби не был полностью прожит Георгом, ведь ему остава­
13 Kübler-Ross, Е.: Interviews mit Sterbenden. Kreuz, Stuttgart 1980. Кюблер-Росс описывает
в своей книге пять фаз, которые переживает человек, узнающий о смертельной
болезни:
1. Отрицание
2. Гнев
3. Торг
4. Депрессия
5. Принятие
Кюблер-Росс описывает, что в фазе депрессии больной прощается и печалится, потому
что ему приходится прощаться очень со многим. Мне кажется, что фазы, описанные
Кюблер-Росс, могут быть аналогичными у тех, кто переживает утрату.

26

лось на этоочень мало времени. У него проявилась фаза отрицания,
которая показана как в первом описанном здесь сне, так и в его
реакции на сновидение Елены о стихийном бедствии, Здесь, в этом
сновидении, скорбь была очень важна для него. Когда он рассказывал
свой сон Елене, то говорил, что сон наполняет его безмерной скорбью,
и заговорил о прощании. При этом он был очень взволнован и пере­
числял, что еще ему хотелось бы сделать, на кого он сильно злился,
с кем был несправедлив. Он также говорил, насколько прекрасной
была жизнь, и рассказывал эпизоды из своей жизни, ради которых
стоило жить. Даже если для Георга вряд ли было возможно перера­
ботать встречу со смертью так, как это может быть возможным для
людей, которые приближаются к смерти не так быстро, мне кажется,
что проявились первые фазы работы скорби.
В ночь перед смертью Георга Елене приснился сон:

«Я вижу экран, В верхней половине он светлый, в нижней он
темнее. По этому экрану справа налево бегут три луча света. Когда
один из лучей пробегает треть экрана, он исчезает. Он будто гаснет.
Затем я обнаруживаю, что он продолжает свой путь внизу, в более
темной половине. Я подумала о Георге и ужаснулась. Второй луч света
начинает мерцать, затем выравнивается. Кто-то говорит, это —
луч света госпожи X. (некоторое время тому назад у этой женщины
был инфаркт миокарда, но она поправилась). Третий луч света также
начинает мерцать и исчезает на краю экрана.»
Елена, конечно, сразу подумала о Георге, чья функция сердца
в течение длительного времени была видна на экране [медицинского
оборудования — прим.ред.\. Однако ей было ясно, что это сновидение
изображает не буквальные признаки остановки сердца Георга, а что-то
другое; прекращение света означало для нее смерть человека, который
был ее «светом». Сновидение говорит не о падении в пустоту, а о резком
перемещении в другую сферу, в которой луч света продолжает свое
движение, уже невидимое для нас. Луч света также был увязан с госпо­
жой X, что подтверждает тот факт, что сновидение посвящено пробле­
мам смертности.
Елена сказала, что знала, что Георг вот-вот умрет. С другой
стороны, она вопреки всему также думала, что сновидение говорило
ей, что смерть — это не просто смерть, что свет жизни продолжается,
но только мы едва ли можем воспринимать его в своем сознании.

27

Это сновидение в течение длительного времени утешало Елену.
Ранее она даже говорить не хотела на тему жизни после смерти и считала
размышления по этому вопросу бездоказательной попыткой и деше­
вым способом совладать с тревогой. После этого сновидения она вдруг
стала убеждена, что человек, которого любят, вообще не может умереть,
что он продолжает жить каким-то иным способом, непостижимым
или почти непостижимым для нашего ограниченного сознания.
Если мы взаимосвязанно рассмотрим три сновидения Елены перед
смертью Георга, то станет очевидно, что эти сновидения готовили ее
к большому расставанию, которое представлено как катастрофа,
и указывали на то, какое огромное изменение потребуется ей пережить.
Эмоциональная реакция Елены на первые два сновидения — ощуще­
ние угрозы смерти — достаточно ясно дает понять, насколько мы «тоже
умираем», когда умирает наш любимый человек. Сновидения немного
утешают тем, что указывают на то, что Елена не погибнет, что она
все-таки способна выдержать такое вторжение чего-то ужасающего.
Вероятно, для Елены также было еще одним небольшим утешением
то, что она могла переживать собирание крови не только как ужасное,
но и как «странно сакральное», что ей был виден определенный смысл
этого. Последнее сновидение указывало на то, что пришло время
умереть, но и оно содержало в себе нечто утешительное для Елены.
Оно позволило ей выстроить такое мировоззрение, согласно которому
мертвые продолжают быть с нами — хотя это теперь нелегко постичь.
Конечно, это сновидение подчеркивает неизбежность судьбы, но уже
заранее «вовлекает» в оплакивание. Тот факт, что у сновидицы возник
первый образ жизни после смерти, направляет к поисковому поведе­
нию, которое всегда проявляется после утраты.14
После смерти своей жены Каролины в 1809 году Шеллинг напи­
сал работу «О взаимосвязях природы и духовного мира» (1810/1811).
Боль, которую ему причинила смерть его жены, заставила его заду­
маться о смерти, и он писал: «Больше ничто не может меня ни увлечь,
ни утешить, лишь только взаимодействие с объектами высшего мира,
и только с ними я выдерживаю болезненное расставание». И в ходе
своих размышлений он заключает, «что в самой своей глубине мы
остаемся едины с умершими!»15
11 Ср. Parkes, там же, с.55 и далее; Bowlby, там же, с.85.
15 Письмо о смерти Каролины от 2,10.1809 было отправлено Иммануилу Нитхаммеру.
Изд, J.L,Döderlein, Stuttgart-Bad Cannstatt 1975. Цит. по: Scherer, G.: Das Problem des
Todes in der Philosophie. Wisenschaftl. Buchgesellschaft, Darmstadt 1979, c.79.

28

Похоже, что Габриэль Марсель зашел в своих мыслях еще дальше:
«Существо, которое я люблю, всегда все еще здесь, даже если оно
умерло.»16
Отсюда легко сделать вывод, что человек, которого мы любили,
все еще продолжает жить с нами, пока мы о нем помним; это никуда
не девается, даже если его физическое отсутствие полностью изменило
отношения. Даже если горюющий пытается остаться в контакте
с умершим с помощью какой-либо идейно-религиозной системы или,
например, с помощью спиритических сеансов, тот самый факт, что
умерший физически отсутствует, всегда приносит с собой очень
болезненные воспоминания и подчеркивает фундаментальное отли­
чие от того, что было при его телесно-воплощенном существовании.
В ночь после смерти Георга Елене приснилось следующее:
«Я обнимаю Георга и чувствую очень большую близость с ним,
меня переполняют нежные чувства. Внезапно я ощущаю, что он все
больше холодеет, и умирает у меня на руках. Я в полном отчаянии.
Я знаю, что ничто не вернет его ко мне, что я больше никогда не смогу
обнять его, не смогу ощутить.»

В этом сновидении Елена очень мощно переживает смерть. При
этом сплетение тел первоначально изображено как прекрасное, затем
в сновидении показано, что именно такая физическая близость
больше не является возможной. Сон также показывает, как Елена
именно поэтому понимает, что Георг умер. Может быть, это снови­
дение компенсирует фантазии Елены, которые возникли по поводу
ее последнего сновидения об исчезающем луче света, фантазии,
которая в известном смысле была о том, что умерший продолжает
существовать. Теперь это сновидение четко говорит: но не в теле. Это
сновидение может также компенсировать бодрствующее состояние
Елены вскоре после смерти Георга: как и все люди, она хотела отрицать
эту смерть. Сразу после смерти Георга она как бы оцепенела, онемела,
она делала то, что нужно, как автомат и твердила себе снова и снова,
что она, должно быть, спит и все это, конечно, — лишь ужасный сон,
и в то же время она знала, что это был не ужасный сон, когда можно
проснуться, но ужасная реальность, из которой однажды придется
«проснуться».
16 Marcel, там же, с.238. Критический комментарий у Wiplinger, Е, там же, с.102 и далее.

29

Эту фазу отрицания, оцепенения, бесчувственности, как правило,
называют первой фазой после утраты.1718
Кстати, эту первую фазу
горевания переживают те, кто узнал, что он, по всей вероятности,
неизлечимо болен.13
Сновидение могло «сработать» так, что привело сновидицу на
путь принятия утраты. Конечно, в то время Елена еще не могла
принять утрату, но мне кажется, что сновидение указывало на то,
что смерть придется принять, что придется считаться с фундамен­
тальным изменением в этих отношениях, а именно с физическим
отсутствием. Большинство авторов, которые пишут о смерти и горе­
вании, согласны в том, что если утрата действительно принята, и,
может быть, в ней даже удалось увидеть какой-то смысл, то процесс
горевания завершен.19
Через два дня после смерти Георга Елене приснилось следующее:

«Я получаю целую охапку писем. Это письма, которые я писала
Георгу. Я знаю, что это далеко не все письма, еще есть те, которые
мне придут потом. Среди них есть и письмо от Георга. Он пишет:
«Ты не можешь себе даже представить, как замечательно было, когда
я последовал за этим стягом.» Он нарисовал этот флаг: синий флаг
с короной и огонь под короной.
С одной стороны, я была рада письму, с другой стороны, мне было
грустно, но прежде всего, я была очень сердита, потому что он поки­
нул меня из-за этого стяга.»

В отношениях Елены и Георга письма играли очень важную роль;
оба любили писать друг другу маленькие записки на каждый день.
Елена часто писала Георгу, иногда по нескольку раз в день — особенно
в то время, когда он был в больнице.
Елене возвращаются письма, которые она передавала Георгу — ее
сообщения, выражение ее любви и их отношений. Она все еще полу­
чает письма, ведь эта любовь не может сразу умереть вместе с парт­
нером. Она должна еще раз осознать то, что было важно для них
обоих, то, что было очень существенным для нее лично; ведь именно
она писала эти письма.
17 Ср. Bowlby, там же, например, с.85; Parkes, там же, например, с.2ОЗ.
18 Kübler-Ross, там же.
19 Ср. у Freud, S.: Trauer und Melancholie. In: Psychologie des Unbewussten. Studienausgabe
Bd III, Conditio Humana, Fischer, Frankfurt a.M. 1975, с.194 и далее.

30

Очевидно, что возвращение писем в этой части сна является
символом прекращения отношений из-за смерти. Елена получает
не все письма, еще есть те, которые идут, при этом подчеркивается
то, что опять-таки ей придется осознать, что было для нее важным
в этих отношениях, а также то, что любовь, которая была выражена
в этих письмах, не совсем утрачена. В этом есть некоторое соответ­
ствие с «кровью» в сновидении о теленке, которая не должна течь на
пол, чтобы ее не стало меньше.
Георг сообщает, что он последовал за стягом. Кажется, он после­
довал за чем-то очень важным для него. Здесь выражено нечто
рыцарское: следовать за стягом — быть на службе у идеи, притом
безоговорочно — вот что выражено в образе стяга. Но что за идея
выражена в нем?
Синий фон стяга может указывать на духовную подоплеку, на нем
горит огонь, символ согревающего и пожирающего пристрастия к чемуто, Можно сказать, что такое пристрастие к духовному доминировало
в его жизни — и, возможно, также означало кульминацию его жизни,
Этот индивидуально сформированный «стяг», за которым он следовал,
кажется, указывает на его индивидуальную судьбу, за которой он
последовал. Для сновидицы эта часть сновидения выражала то, что
смерть для Георга была действительно его судьбой — что это была его
смерть, что она имела смысл. Для Елены это было посланием как с того
света, сообщением, которое сразу сделало ее очень счастливой. Однако
с тем же основанием можно сказать, что эта часть сновидения является
интуитивным пониманием со стороны ее собственной психики того,
какова была подоплека этой смерти, и теперь ее психика ищет в этом
смысл. Елена хочет понять эту смерть, но пока она ее не понимает.
В этом сновидении для Елены также существенны эмоции, кото­
рые были в нем пережиты и остались с ней даже после пробуждения:
радость, печаль, гнев. Радость — потому что отношения не так просто
разорвать, чего Елена боялась после сновидения прошлой ночью;
грусть, потому что Георг все-таки умер; гнев на то, что он ее покинул,
потому что следовал своему предназначению, даже с радостью он
следовал за стягом. С этого сновидения началась фаза, в которой
сновидица стала очень сильно переживать все эти эмоции, особенно
гнев на то, что он ее покинул, хотя она также придерживалась миро­
воззрения, что обязательно нужно следовать собственному предназ­
начению. Это было значимым для нее, понятно, что теперь она не может
осуждать это «следование-своему-предназначению», которое ей так

31

нравилось в Георге, пока он был жив. Тем не менее, она была сердита
и печальна. Таким образом, это сновидение внесло существенный
вклад в то, что она завершила первую фазу после смерти Георга — фазу
абсолютного оцепенения, которое сопровождалось отрицанием того,
что он умер, — и вступила во вторую фазу горевания, в которой могут
быть выражены такие эмоции как печаль и гнев.
В этот период Елена часто бывала в кругу друзей, знавших их
обоих, и обратилась к ним за помощью. Много раз велись разговоры,
в которых присутствующие пытались говорить о покойном и повлиять
на Елену, чтобы ей было не слишком просто идеализировать Георга,
чтобы она могла видеть те его стороны, которые могли бы ее рассердить,
например, его отстраненность, чтобы, как он думал, следовать своему
предназначению, при этом он оставлял без внимания отношения
с Еленой. Эти разговоры показали, что не так-то легко говорить об
умершем человеке «плохо», что в нас глубоко укоренилась максима
«О мертвых плохо не говорят». Даже полностью осознавая то, насколько
вредно это убеждение, как оно мешает выдержать конфронтацию
с умершим, мы все же склонны идеализировать умерших. Круг ее
друзей почти пристрастился говорить о покойном, о его подвигах, его
идиосинкразии и т.д., так как при этом они как бы не теряли его полно­
стью. Такие разговоры об умершем после его смерти, кажется, решают
целый ряд задач: с одной стороны, эмоции, связанные с умершим,
сильны и могут, даже должны быть выражены. Затем могут быть пере­
работаны проблемы, которые все еще существуют в связи с умершим,
в том числе могут быть выражены гневные чувства по поводу того,
что умерший покинул горюющего. Похоже, что такие разговоры также
помогают «найти» умершего. Ведь если скорбящий «ищет» умершего —
и это естественно, что мы, люди, реагируем на утрату поиском — то
фаза поиска означает, что он еще не справился с утратой.
После того, как Елена — по крайней мере, внешне — приняла,
что Георг умер, она очнулась от оцепенения, и у нее чередовались
«приступы» гнева на судьбу, нападки на жизнь за то, что она только
может убивать свои создания, и фазы очень тихого горя. Она сама
замечала, что почти не контролирует себя. Конечно, это так и было,
но это является хорошим знаком при переживании утраты. Чего
у Елены не было — по сравнению с большинством процессов горе­
вания — так это чувства вины. Это может быть связано с тем, что
в отношениях между Еленой и Георгом совершенно открыто обсу­
ждалось то, когда тот или другой партнер ощущал себя «жертвой».

32

кроме того, обоим было ясно, что не бывает таких отношений, чтобы
один партнер не был ни в чем виноват перед другим. Упреков и напа­
док па самих себя было немного. Елена считала, что они сделали все,
что могли, все, что только в этой ситуации можно сделать.
Елена производила впечатление того, кто взял себя в руки. Однако
в дневнике она сделала запись: «Я очень рада помощи друзей, у меня
есть ощущение, что мне нужны люди вокруг, которые «удерживают»
мое тело, иначе оно развалилось бы на части.» Таким образом, Елена
нее еще ощущала очень большую угрозу единству ее личности, ей
нужно было тепло людей, чтобы противостоять этой угрозе.
Через неделю после похорон Георга Елене приснился сон, с помо­
щью которого она обнаружила, что она что-то берет от того, кто
пи мертв, ни жив:

«Я жду Георга. Он появляется и садится на скамью под деревом.
Он протягивает мне лист, на котором что-то написано коричневым
цветом, зеркально отраженными буквами. Это концепция исследо­
вательской работы. Я надеюсь, что смогу это прочитать. Кроме
того, Георг дает мне резиновую ленту. Я несколько озадаченно смотрю
на него и спрашиваю: И что мне делать с этим наследием? Когда
я это сказала, я очень рассердилась на свою наглость, ведь я напомнила
ему о его смерти. На протяжении всего сна я знаю, что мы его похо­
ронили. Но я же вижу, что он очень даже живой.»

Похоже, что в этом сновидении, действительно, речь идет
о наследстве мертвых: научная концепция, которая не может быть
просто перенята, а должна быть отражена в зеркале — отрефлексирована, чтобы она стала читабельной, а значит, и постижимой.
Елена понятия не имела, чего могла бы касаться эта концепция.
Также вызывает интерес коричневый цвет шрифта. Коричневый — это
цвет земли, материнского, а в связи с темой смерти — конечно, это
цвет земли, покрывшей гроб. Указывает ли этот листок на то, что это
не просто одна из концепций, которые до сих пор окружают Георга
и о которых можно подумать, что Георгу хотелось бы, чтобы они
были доработаны тем, кто знал его намерения, или это, действительно,
концепция, связанная с его смертью? Елене было ясно, что сновиде­
ние сообщает, что Георг играл необычайно стимулирующую роль
в ее жизни и может продолжать играть эту роль «с того света», но она
не должна просто принимать эти призывы, она должна над ними

33

рефлексировать и перенести их в сферу человеческих отношений.
Она также пришла к выводу, что посмертный мир мог бы быть
зеркальным отражением нашего мира. Она поняла образ резиновой
ленты как возможность дальнейшей связи; можно быть хотя и связан­
ной, но «эластичной» связью, в отличие от фиксированной связи.
В это время Елена была склонна понимать образ Георга в снови­
дениях как объективную, реальную фигуру, которая пытается отпра­
вить ей сообщения из мира мертвых. Эти ночные встречи с Георгом
ее очень утешали, но в то же время снова и снова подталкивали
к гореванию. В сновидениях также видно, что ее сновидящее эго
также стремится к отделению: она снова и снова вспоминает, что
Георг мертв. При этом она вспоминает себя так, что она все еще нахо­
дится лишь в изменившихся отношениях.
Если посмотреть на это сновидение со стороны, то можно пони­
мать образ Георга как репрезентацию того, что выросло в ней самой
в ходе отношений с ним. Тогда сновидение выражает то, что, хотя он
мертв, но выросшее в ней остается активным, стимулирует ее, а также
передает ей чувство связанности с ним, даже если буквальный контакт
прекратился. Очень похоже, что это сновидение передает эту двой­
ственность: с одной стороны, знание, что связь оборвана, а с другой
стороны — опыт, что то, что оживлялось в их отношениях, продол­
жает действовать и хочет быть реализованным. С этой точки зрения
было бы также полезно, если бы Елена рассмотрела некоторые
«концепции» насчет Георга и, таким образом, преобразовала бы роль
вдохновителя, спроецированного на него, в собственные вдохнов­
ляющие возможности.
В этом сновидении, как мне кажется, все еще происходит поиск
Георга, поиск, который можно, наконец, рассматривать не только как
сопротивление принятию утраты. Вероятно, он также имеет тот
смысл, что ей нужно найти в самой себе то, что становилось в отно­
шениях с умершим, чтобы увидеть то, что скрывалось за чем-то
уникальным в этих отношениях. Это могло бы стать важнейшим
аспектом самопонимания, которое действительно должно быть
выстроено заново. Это неправда, что, когда человек умирает, то время,
прожитое вместе с ним, просто исчезает. Напротив, время, прове­
денное вместе с человеком, часть жизни, прожитая или не прожитая
вместе с ним, после смерти этого человека становится очевидной.
В тот период Елена понимала фигуру Георга в сновидениях как
реальное явление с того света, и это показывает, что для нее поиск
34

все еще оставался на самом реальном уровне, не совсем с целью
сохранения старых отношений, но по-прежнему с целью сделать
трансформацию настолько минимальной, насколько вообще только
можно ввиду смерти.
Такое поведение типично. Боулби и Паркес упоминают различ­
ные процессы горевания, при которых умершего супруга в фазе
поиска воспринимают как реального, даже если его явного присут­
ствия не ощущается, или, по крайней мере, как человека, который
хоть и находится сейчас на том свете, но может общаться с кем-либо
в любое время. Такой опыт не терпит ничьих возражений, и никто
не претендует на то, чтобы делать высказывания общего характера
о том свете. Покау скорбящего человека продолжаются интенсивные
отношения с умершим, пока умерший еще очень жив в его душе, так
что с ним возможны даже диалоги, скорбящий никогда не удовлет­
ворится тем, что это просто память или фантазия, пусть даже бесцен­
ная для него. Это не сравнить с разговорами с партнером, имевшими
место до того, как он умер. Присутствие умершего — это нечто
радикально иное, даже если это переживается лишь как присутствие.
Именно такое радикальное изменение должно быть постепенно
принято горюющим. При этом всегда есть опасность того, что скор­
бящий попытается спастись в привычках, которые всегда готовы
сохраниться. Это может очень сильно утешать на данный момент,
но задержит процесс горевания.
Через три недели после похорон Георга Елене приснилось:
«Георг написал мне письмо. Он просит меня навестить его,
и назвал мне место встречи — пограничную железнодорожную стан­
цию. Я встречаюсь с ним. Мы находимся в поезде вместе с другими
людьми. В определенном месте мы все должны выйти, и только Георг
может и должен ехать дальше. Я пытаюсь добиться у наивысшей
инстанции того, чтобы мне тоже можно было ехать дальше, чтобы
мне можно было ехать с Георгом. Все бесполезно. Эта наивысшая
инстанция меня даже не слышит.
Мы нежно прощаемся, я как оглушенная. Теперь я должна искать
себе поезд, который едет обратно. Я ищу бесконечно долго, меняются
вокзалы, я чувствую, что потрачу на это всю ночь. Наконец, я —
а поезде, который едет обратно. В нем много людей, я их боюсь —
к тому же там нет места для меня. Я стою в тамбуре между двумя
вагонами. Я просыпаюсь совершенно измученной...»

35

Теперь Елена должна еще более радикально отделиться от Георга,
и такое расставание происходит сразу после их встречи. В том, чтобы
встретиться и все-таки снова расстаться, похоже, скрыта вся амби­
валентность этой фазы горевания: нам приходится иметь дело с умер­
шими. Также очень важно позволить себе почувствовать что-то
хорошее, продолжать ощущать взаимосвязь, которая в то же время
постепенно приближает грядущее окончание мучительного процесса
поиска. Когда в сновидениях возникают такие свидания, это может
очень заметно улучшать состояние скорбящих.30 Одновременно мы
должны держать дистанцию по отношению к мертвым, действительно
принять ситуацию прощания. Вероятно, мы можем сделать это, только
когда начинаем видеть умершего как внутреннюю фигуру.
Расставание происходит на пограничной станции — это место
показано в сновидении. Граница должна быть преодолена еще раз.
Георг должен зайти в этом преодолении дальше, чем все остальные.
Сновидица хотела бы разделить с человеком, которого она любит,
смертельное путешествие, путь на тот свет. В то время Елена ощущала
очень сильную тягу «туда»; не то чтобы она активно хотела покончить
со своей жизнью, но она была невероятно безразлична к любым
угрозам ее жизни. Как утверждает Боулби, это — типичная тяга
у скорбящих, по крайней мере, в первой фазе горевания20
2122
. Чем еще
ценна для нее жизнь, если любимый умер? Мне кажется, это отражает
большое потрясение для бытия ее самости: зачем мне вообще «моя»
жизнь после такой утраты?
Однако в сновидении Елене приходится вернуться. Ей нелегко
найти подходящий поезд. Поначалу она вообще не хочет возвра­
щаться; она обращается к «наивысшей инстанции», чтобы ей можно
было ехать дальше. Эта «наивысшая инстанция» напомнила Елене
книгу Казак «Город за рекой»23, которую она когда-то прочитала.
В этой книге, как и в сновидении Елены, говорится о путешествии
за реку в мир мертвых. Кроме того, в этой книге нужно получить
разрешение на пребывание на том свете от таинственного «верховного
комиссара». Елена вспомнила, что в этой книге было описано, как
одного еще живого человека позвали в этот город за рекой управлять
20 Паркес указывает, что вдовы, у которых были сновидения, в которых они встречались
со своими партнерами, страдали от существенно меньших нарушений сна, чем те,
у кого таких сновидений не было. Ср. Parkes, там же, с.75.
21 Ср. ßowlby, там же, например, с. 151,182.
22 Kasack, Н.: Die Stadt hinter dem Strom. Sulirkamp, Frankfurt 1947,1972.

36

архивом, в котором хранится все духовное наследие человечества.
Ей также вспомнилось, что при этом архивариус может продолжать
любовные отношения со своей умершей женой, но в конце концов,
он возвращается, едет в одном вагоне по всей стране, разговаривая
с людьми, которые хотят его послушать. Она знает, что в книге напи­
сано, что чем больше люди узнают о смерти и мертвых, тем больше
у них возникает доверия к жизни.
Кажется, Елена довольно сильно идентифицировалась с тем
архивариусом. Она просто хотела умереть или хотела зайти поглубже
в смерть вместе с любимым человеком, а потом вернуться и расска­
зать людям то, что она узнала, как тот архивариус? Похоже, за этим
желанием скрыто стремление к чему-то великому. Оно также выра­
жается в том, что ей было необходимо задать вопрос наивысшей
инстанции, до которой не получается добраться. Потребность пере­
живать нечто великое легко понять, если учитывать, что она чувст­
вовала себя растерзанной. Переживание великого может внезапно
привести к новому самоощущению. Но пока Елена на границе должна
повернуть обратно.
Обратный путь труден. В сновидении Елена чувствует себя очень
небезопасно по отношению к людям — именно так она и чувствовала
себя в реальности. Время, когда друзья могли ей помогать горевать,
прошло. В этой фазе Елена больше не решалась просить о помощи;
она считала, что должна, наконец, снова справляться самостоятельно.
Но это у нее пока не получалось. Елена имела дело со смертью, с вопро­
сами, касающимися жизни после смерти. Она воспринимала сооб­
щения от Георга в сновидениях как информацию, которую он ей
передает с того света. Из-за такого взаимодействия у нее возникала
сильная тоска по миру иному, а контактом с живыми людьми она
стала пренебрегать.
Однако сновидение указывает на возвращение к живым людям,
хотя ей пока нет места среди них. Елена находится «в тамбуре между
вагонами», снова в переходном состоянии, а поезд все-таки едет
обратно. Такая тоска по миру иному, желание умереть должны быть
принесены в жертву. Она должна отпустить Георга; она должна позво­
лить ему идти своим путем, тем путем, который все больше удаляет
его от нее, который идет в прямо противоположном направлении,
и она тоже должна идти своим путем. Ей следует встретиться
с Георгом, порадоваться этому, попрощаться, погоревать об этом —
и только тогда она сможет отделиться.

37

Похоже, что такое движение всегда проявляется при горевании:
воспоминания об умершем оживают, заново переживается радость,
а затем гнев, страх и печаль. Именно поэтому можно сделать еще
один шаг прочь от умершего как от реального человека. В то же
время в собственную психику эмоционально и более сознательно
интегрируется то, что связывало скорбящего с этим человеком,
теперь — уже как собственный опыт, которого больше невозможно
лишиться, даже со смертью.
После этого сновидения Елена чувствовала себя очень плохо.
Она считала его очень ясным по смыслу. Она переживала наяву то,
что переживала во сне — она не знала наверняка, каким образом ей
следует заново возвращаться к людям. У них не было ничего, что ее
интересовало бы или связывало бы ее с ними. Мир живых людей
казался ей тривиальным. Она вяло занялась учебой, но через
несколько недель удивила своих друзей, объявив, что записалась на
выпускные экзамены.
Примерно через год она заговорила о том, насколько важным
и спасительным оказалось для нее это сновидение; насколько важным
для нее было пережить эту «пограничную ситуацию». В тот момент,
когда она увидела этот сон, она чувствовала себя полностью отверг­
нутой, но с течением времени заметила, что теперь она могла ясно
понимать свою жизненную перспективу, что вдруг она смогла очень
четко различать важное и неважное для нее.
Конечно, этот сон являлся критически важным, ведь он возвра­
щал Елену обратно в ее мир. После смерти любимого человека пони­
мание мира и себя самого разрушено — у Елены все это произошло
настолько мощно, что она была готова отдать свою жизнь. Однако
такое сновидение показывает намерение бессознательного выстроить
заново понимание мира и себя самого, уже не зависящее от человека,
которого она утратила. В то же время ее реакция на это сновидение
указывает на то, что при таком предельном переживании жизнь вдруг
принимает другой оборот и из нее может исчезнуть многое случай­
ное или вторичное.
Затем последовал период, когда Елена с большим усердием гото­
вилась к экзаменам. В остальном она продолжала сталкиваться
с утратой Георга, и соответствующие чувства переполняли ее — иногда
после какого-нибудь сновидения, иногда после того, как что-то
в реальной жизни напоминало ей о нем. Тогда она поддавалась присту­
пам печали и скорби. Сновидения в этой фазе содержали в себе много

38

воспоминаний о Георге; проблемы, которые были у нее в отношениях
с ним, вдруг снова стали в сновидениях очень яркими, будто Георг
был все еще жив.
Примером может послужить сновидение, возникшее в той фазе:

«Мы с Георгом сидим в машине. Он едет как безумец, но в то же
время рассуждает о том, как можно лучше использовать дороги.
Доказывая свою концепцию, он размахивает руками и ногами.
Я прихожу в ярость и убеждаю его, что лучше бы он обратил внима­
ние на дорогу, сосредоточился на этом, иначе ему придется размыш­
лять о том, как лучше обращаться с жертвами дорожных аварий.
Георг смеется и едет еще быстрее. Я начинаю гладить его, тогда он
едет медленнее. Я очень сердита на его упрямство и горда тем, что
могу его утихомирить.»
Этот сон освещает проблему, которая была в отношениях Елены
и Георга. Георг любил ужасно быстро ездить и у него была привычка
во время быстрой езды рассуждать о каких-либо концепциях, прояс­
нять философские вопросы и т.д, Елена считала, что все это чересчур,
и очень этого боялась. Поведение во сне соответствовало их реаль­
ному поведению: сначала она ругала его, но это никогда не имело
никакого эффекта, затем она пыталась утихомирить его, становясь
нежной. Елена всегда считала такое его поведение безответственным,
даже суицидальным.. Свое поведение она также осуждала, потому
что из-за своей беспомощности она манипулировала им.
Сновидения такого рода подталкивали Елену к тому, чтобы
пересмотреть заново ее отношения с Георгом, в том числе свое пове­
дение по отношению к нему, Со временем она видела Георга все более
реалистично, со всеми его преимуществами и недостатками.
Конечно, можно задаться вопросом, не нужно ли понимать такие
сновидения на субъектном уровне23: тогда Георга можно было бы
интерпретировать не как реального Георга, каким он был, а как один
25 О толковании сновидений на субъектном и объектном уровнях у Юнга говорится так:
«Я называю толкованием на объектном уровне любое толкование, когда образы сно­
видений могут быть соотнесены с реальными объектами. Такому толкованию проти­
воположно то, в котором любая часть сновидения, например, все действующие лица,
имеют отношение к самому сновидцу. Такой подход я называю толкованием на субъ­
ектном уровне.» Jung C.G.: Versuch einer Darstellung der psychoanalytischen Theorie
(Jahrbuch für Psychoianalytische und Psychopathologische Forschung, Band V, 1913, c.152153). Отдельное издание Rascher, Zürich 1955.

39

из аспектов личности Елены. Вероятно, было бы уместно понимать
сновидения как на субъектном, так и на объектном уровне, в том
числе как переработку отношений.
Однако мне кажется, что именно при интерпретации сновидений
людей, переживающих утрату, особенно важно не слишком быстро
переходить на субъектный уровень, на котором партнер понимается
как один из аспектов сновидца, иначе отношения с умершим могут
остаться недостаточно осознанными. При выработке нового само­
понимания мне также кажется значимым, что скорбящий видит,
каким образом он вел себя в недавних отношениях. Ведь поведение
горюющего также формировало эти отношения, и отсутствие парт­
нера позволяет видеть свое поведение с небывалой ясностью.
Примерно через три месяца после смерти Георга Елене присни­
лось следующее:
«Георг лежит в деревянном гробу, верхняя часть которого
открыта. Я могу видеть, как он там лежит — он будто спит.
Я должна положить рядом с ним какие-то целительные травы. Врачи
также находятся там — они деловито носятся туда и сюда, держа
подмышками истории болезней, но это ничего не дает. Когда я спро­
сила, чего же они ждут, они ответили, что Георг может проснуться
в любой момент.
Я с любопытством, даже завороженно смотрю на гроб. Георг
действительно начинает медленно двигаться и поворачивается на
спину. Он протирает глаза, видит меня, приветствует и говорит:
«Ты знаешь, это было совсем не весело.» Очевидно, он имел в виду
время, проведенное в гробу. Он встает, успокаивает врачей и говорит,
что прямо сейчас хочет прогуляться со мной по лесу.
Мы уходим. Я слышу музыку, которая играла большую роль
в нашей общей истории. Я иду рядом с ним и размышляю, не дух ли
это Георга и почему дух такой воплощенный. Георг говорит: «Теперь
я могу остаться с тобой.» Я радуюсь этому, но замечаю, что наши
отношения очень изменились, я ощущаю, что он — часть меня. На
прогулке мы встречаем моих друзей, идем все вместе, и нас все больше.»

В сновидении о пограничной станции речь шла о прощании,
о подлинном принятии того, что умерший человек идет иным путем,
чем те, кто остались в этом мире. В этом сновидении опять говорится
о сближении, однако, на новый лад. «Наши отношения очень изме­

40

нились, он — часть меня.» То, что Георг лежит в гробу, может быть
указанием на то, что Елена по-настоящему приняла факт смерти
Георга. Открытый деревянный гроб можно толковать так, что она
может «смотреть в лицо» мертвым, что она действительно может
выдержать эту смерть.
В Швейцарии деревянные гробы также называют «деревом
мертвых». При этом выявляется взаимосвязь «гроба» со стволом
дерева с выдолбленной серединой: гроб, который сделан из дерева,
становится укрывающей материнской полостью, которая принимает
в себя умершего — и это можно толковать как указание на транс­
формацию.
В этом сновидении происходит трансформация, надежда на
которую сразу видна — что еще может сподвигнуть сновидящее эго
класть в гроб травы, если не надежда на трансформацию? Также
и медики с историями болезней надеются на трансформацию; собст­
венно, они и говорят о ней. Для сновидицы это было бы несомненно
целительным, если бы этот мужчина вновь ожил. Я имею ввиду, что
медики волнуются о сновидящем эго, как минимум, настолько же,
насколько о Георге.
В сновидении происходит воскрешение, которое можно понимать
двояко. Елена поняла это так, что мертвый Георг преодолел первый
этап преображения и поэтому может снова быть ближе к ней. Такое
объяснение невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Однако тот,
кто потерял кого-то, вероятно, воспринимает появление умершего
в сновидениях как реальное.
Такое воскрешение можно также расценить как начало новой
фазы траура Елены по Георгу. «Ты знаешь, это было совсем не весело...»
Это верно и для Елены: время, в течение которого Георг был для нее
в гробу, то есть действительно мертвым, было для нее очень трудным.
Среди прочего, в сновидении о поезде было выражено то, что она
просто хотела, чтобы Георг был с ней, и то, что ей придется его отпу­
стить, однако это сновидение показывает, что теперь ей можно опять
быть ближе к нему. Может быть, именно потому, что она уже не так
льнула к нему, ей стали доступны отношения другого рода, которые
далее выражены в сновидении через музыку, через символ их чувства
сопричастности. «Теперь я могу остаться с тобой» может означать,
что теперь Елена сама обладает тем, чем был для нее Георг, имеет это
в себе, чтобы жить самой и быть с этим в контакте. При этом, прежде
всего, речь идет о сфере чувств.

41

После этого становится возможным переориентирование
в жизни — не в том смысле, чтобы она забыла свои отношения и горе,
возникшее из-за них — в том, чтобы эти отношения стали частью ее
самой. Новые ориентиры проявляются в сновидении в том, что,
оказывается, у нее есть друзья, и что путь к другим людям снова
становится возможным — совсем не так как в сновидении о поезде,
в котором она боялась людей.
Сновидения, в которых мертвые восстают из гроба, видимо,
являются типичными. У меня была возможность обнаружить такие
сновидения с некоторыми вариациями у 12 человек, которые потеряли
кого-то близкого, Конечно, может быть такое, что христианская идея
воскрешения также играет свою роль; но это не умаляет индивиду­
альное значение этих снов. Это означает, что такие мысли о воскре­
шении неотъемлемы от нашей психики.
Еще одно сновидение на эту тему увидела женщина, которой на
тот момент был пятьдесят один год:
«Я пытаюсь припарковаться на станции Энге. Выходя из машины,
я замечаю метрах в двадцати от меня открытый гроб. Я знаю, что
внутри находится Хельмут. Он уже пятьдесят дней как умер и,
должно быть, уже разложился, но я должна еще раз посмотреть на
него. Мне страшно. Я подхожу поближе, и это уже больше не гроб,
но Хельмут лежит здесь в своем длинном темно-зеленом домашнем
халате. Я не вижу его лица, или, может быть, я неуверена в себе, но я
хочу коснуться тела. Он шевелится и поворачивается таким обра­
зом, как делал только он один. Мы смотрим друг на друга, не говоря
ни слова, затем я куда-то уезжаю со смешанным чувством — печаль­
ная и довольная.»
Как и в сновидении Елены, «отвернувшийся» от своей жены
покойник снова поворачивается к ней; важным оказывается само­
наблюдение. Вероятно, здесь речь идет о восприятии новой ситуации.
Паркес24 приводит в своей работе аналогичное сновидение:

«Он лежал в гробу, на котором не было крышки, и совершенно
неожиданно он оказался живым и вышел оттуда. И я была так
безмерно рада от мысли, что он вернулся, что после пробуждения
а Parkes, там же, с. 78.

42

подумала, куда же он делся. Это было так ясно, что я лишь могла
одновременно и плакать, и смеяться. Я посмотрела на него, и он
открыл рот. Я сказала: «Он жив, он жив!» Я подумала: «Слава Богу,
теперь мы с ним снова можем разговаривать.»
Паркес склоняется к тому, чтобы видеть такое типичное снови­
дение как исполнение желания. Мне кажется, это слишком широкое
толкование. Даже если бы в нем было изображено исполнение жела­
ния, мне кажется, что важно рассматривать такие сновидения на
субъектном уровне; важно видеть, что они возникают в то время,
когда завершается фаза горевания, и в них сообщается, что с умершим
теперь можно «жить рядом» на новый лад.
Разница между сновидениями Елены и этой вдовы из Лондона
состоит в том, что Елене уже во сне совершенно ясно, что теперь между
ней и ее умершим партнером возникли другие отношения. Также
и жена Хельмута уходит — печальная и довольная — от «воскресшего»
Хельмута. Речь явно не идет о восстановлении прежних отношений.
Мне кажется, что всякий раз, когда возникает такое типичное
сновидение, — это поворотный момент в переживании смерти близ­
кого человека. Сновидец чувствует, что жизнь может продолжаться;
новое понимание себя и мира установилось заново. Это означает,
что многое из того, что казалось утраченным со смертью любимого
человека, по крайней мере, отчасти живо в том, кто остался в этом
мире, и также может быть реализовано им самим, Раньше скорбящему
казалось, что со смертью любимого человека ничего больше нет,
а теперь он обнаруживает, что многое из того, что было ранее «вовне»
и проживалось в отношениях, теперь может и должно найти свое
место внутри него как собственная возможность.
Это, конечно, может происходить, только если горевание25,
процесс скорби «удается». Если горевание «удается», то смерть близ­
кого человека может внести значительный вклад в становление
личности, в индивидуацию. Эта смерть заставляет, так сказать,
ощутить и обнаружить, что именно свое собственное проживалось
лишь в отношениях.
Фрейд описывает работу скорбя так: «Как же работает скорбь? .. .принцип реальности
показал, что любимого объекта больше не существует, и теперь требуется отвлечь все
либидо от связей с этим объектом. ...Каждое отдельное воспоминание или ожидание,
в которых либидо прочно связано с объектом, прекращается, перезамещается, и про­
исходит ослабление либидо.» Freud, там же, с.198 и далее,

43

Через полгода после смерти Георга Елена увидела следующее
сновидение:
«Я нахожусь в лечебном бассейне. Я с трудом могу ходить, потому
что моя правая нога была сломана. На ней есть раны, которые теперь
заживают. Я подумала, что, должно быть, я оказалась под лавиной,
и действительно странно то, что я не погибла совсем.
Картина во сне меняется: по-прежнему я там, в теплой воде,
и Георг тоже здесь, мы спорим о смысле. Я утверждаю: не может быть,
чтобы жизнь имела смысл, если люди, которых мы любим, умирают,
а те, кого мы не любим, живы. Георг пытается убедить меня, что
именно из-за смерти жизнь имеет смысл. Я сердито говорю ему, что
это лишь пустые слова; в тот момент, когда он умер, жизнь виделась
мне не стоящей того, чтобы продолжать жить, она выглядела как
проклятое бремя, которое я должна тащить из последних сил.
Я ныряю и уплываю.
Внезапно я понимаю, что каждому человеку в жизни дано нечто,
что выходит далеко за рамки повседневного существования. Это
невозможно выразить в словах, и меня вдруг наполняет сильное
чувство, через которое мне как бы передается смысл.
Я выхожу из бассейна. Пожилая женщина говорит мне: «У вас
вдруг так сильно изменились глаза.» «Да, — говорю я, — нечто во мне
умерло.» Я говорю это с сияющим лицом. Она несколько озадаченно
смотрит на меня.»

В то время Елена пыталась, насколько это было возможно, жить,
как обычно. Она встречалась с друзьями, закончила свою учебу. Для
тех, кто знал ее ближе, она казалась несколько безрадостной, напря­
женной, депрессивной и совершенно бесстрашной. Она вела разго­
воры, которые часто вращались вокруг темы смысла жизни.
Сначала это сновидение говорит, что сновидице все ещенужно
исцеление в лечебном бассейне. Бассейны напоминают о пребывании
в материнской утробе, о блаженстве в теплой воде; целительно именно
то, что такая регрессия доступна.
Дезинтеграция и раны, которые Елена получила вследствие
смерти Георга, изображены как переломы костей и раны на правой
ноге. Ногами мы стоим на полу, они дают нам надежную опору
и возможность передвижения. У Елены не стало ни устойчивости,
ни подвижности. Правую сторону часто соотносят с миром, с созна­

44

нием, и именно эта сторона страдает, прежде всего, в таких ситуациях.
Когда мы рассматриваем сны Елены, становится ясно, что ее связь
с собственными глубинами не только не была разрушена, но даже
укрепилась после утраты; но ее контакт с миром был нарушен.
Интересно, что это сновидение снова поднимает тему лавины из
самого первого сновидения; круг должен быть завершен.
Во втором образе сновидения становится ясно уже на другом
уровне, что именно должно быть исцелено: не только нога, но и отча­
яние в связи с вопросом о смысле.
То, что говорит Георг, звучит как-то абстрактно: перед лицом
смерти я могу радоваться хотя бы тому, что я жив; но я не могу радо­
ваться тому, что я жив, если рядом со мной умирает тот, с кем я тесно
связан. Мысли о смерти, даже о совместной смерти звучат гораздо
сильнее, чем радость от бытия здесь.
Такая амбивалентность кажется мне типичной в ситуациях, когда
утрачен кто-то близкий, лишь в пределах той фазы горевания, в кото­
рой утрата уже может быть принята: жизнь становится не только
бременем, жизнь снова может быть очень разнообразной, стоящей
того чтобы жить, когда приходится противостоять смерти.
Одновременно скорбящий знает, что он отчасти умер вместе с покой­
ным и что скорбящий должен заново родиться, возродиться к жизни.
В этом сновидении очень значимым выглядит изменение место­
положения: в первой части сна сновидица просто находится в бассейне,
во второй части говорится о теплой воде; затем она уплывает, ныряя,
и переживает ощущение того, что любая жизнь выходит далеко за
рамки повседневного существования — может быть, под этим подра­
зумевается присутствие переживаний в связи со смертью в ее собст­
венной жизни; затем она выныривает — явно, возрожденная. В этом
погружении и выныривании выражается ее трансформация — смерть
и возрождение.
И вот результат: у нее изменились глаза. В глазах мы легко заме­
чаем эмоциональные изменения. Это подтверждает и сама сновидица,
когда говорит, что нечто в ней только что умерло. Она ныряла в воду
с мучительным ощущением бессмысленности и утратила его; это
ощущение «умерло». Вместе с этим Елена «умерла» ради жизни; ведь
переживание смысла эмоционально означает обретение заново дове­
рия к жизни, и именно к той жизни, в которой сплошь и рядом есть
место смерти, и она знает об этом на собственном очень болезненном
опыте. Теперь она может — снова изменившаяся — выйти из бассейна.

45

Процесс исцеления завершился. Конечно, ей еще нужно будет что-то
доделать в своем исцелении, но, по сути, важнейший этап исцеления
произошел в тот момент, когда сновидица оказалась в потоке ощуще­
ний при переживании смысла.
Этот сон прибавил Елене новой радости в жизни. У нее было
ощущение, что она сделала какое-то большое дело. Она, действи­
тельно, проделала большую работу. Она была в процессе горевания
и в результате может продолжать жить, снова может радоваться
жизни; более того, осознание смерти стало в ее жизни одним из
аспектов самосознания.
Эта серия сновидений кажется мне такой примечательной, потому
что процесс горевания находился как бы под управлением сновиде­
ний и потому что на примере этих сновидений можно выявить общие
закономерности горевания. Кажется, что эти сны «красиво» ведут
Елену через горевание, так что, в конечном счете, после смерти люби­
мого человека и переживания этой утраты такой опыт открыл в ее
жизни сущностное измерение, но нам не следует упускать из виду
то, что поначалу Елена переживала эту смерть как катастрофу и сама
стояла на краю смерти. Только когда она выдержала катастрофу,
вынесла это потрясение, она подошла к трансформации. Катастрофа
и трансформация — это неотъемлемые части переживания смерти
человека, которого мы любили. Если мы видим в смерти только аспект
катастрофы, то мы вынуждены его вытеснять, поскольку он слишком
ужасает нас. Кроме того, мы вынуждены вытеснять скорбь, потому
что это слишком ужасает нас — и это приводит к различным психо­
логическим проблемам, которые будут обсуждаться ниже. Если мы
видим только аспект катастрофы, то мы бежим от нее в «деловитость
вопреки смерти»26 или больше не можем вообще ничего «отпустить»
или позволить. Если мы видим в смерти только аспект трансформа­
ции, то забываем, какую огромную боль и сомнения она может вызы­
вать; при этом мы бываем слишком романтичными и даже очаро­
ванными смертью, и способствуем — в переносном смысле — тому,
чтобы все поскорее закончилось.
То, что здесь было сказано о смерти, конечно, относится не только
к переживанию полной смерти человека. Мы переживаем смерть во
многих аспектах: это вообще любые потери, разочарования, неудачи,
26 Scheier, М.: Tod und Fortleben, Ges. Werke, Bd.IO, Schriften aus dem Nachlass, Bd.l, Bern
1957.

46

расставания, уходы, пиковые моменты, стремление к тому, чтобы
нечто длилось как можно дольше, и многое другое. При этом мы
всегда, по сути, имеем дело со смертью. Но, прежде всего, прекраще­
ние отношений может вызвать такое отчаяние, может так потрясти
наше самоощущение, как это бывает при реальной смерти партнера.
Конфликт любви и смерти всегда присутствует — но при реальной
смерти он становится радикальным.
По сути, жизнь всегда находится под влиянием того факта, что
расставания необходимы. И если мы хотим, чтобы прощания, какими
бы они ни были, укрепляли нас, нам придется научиться горевать,
нам придется иметь дело с постоянными прощаниями.

47

Сновидения как проводники
в работе скорби

Сновидения Елены запускали процесс работы скорби, и конец
серии сновидений означал успешное окончание горевания. Мне
хотелось бы на материале этих сновидений выделить признаки работы
скорби, установить их связь с теми сведениями о горевании, которые
нам известны, в первую очередь, из работ Боулби и Паркеса27, и сделать
из этого анализа выводы, которые пригодились бы нам на практике
при работе с горюющими.
В бессознательном Елены «разворачивается» катастрофа (ей
снится лавина), которая угрожает самой сути её существования.
Сначала во сне ей кажется, что она сама должна погибнуть. Это же
чувство повторяется и в сновидении о теленке, которого должны
заколоть. Бессознательное Елены подсказывает ей, что ее ждет корен­
ное изменение жизни, для преодоления которого ей понадобятся все
её силы, Однако в этом же сновидении она ощущает, что у всего
происходящего есть какое-то «сакральное» значение, что возможно
переживание трансцендентности и смысла, но эти аспекты по-насто­
ящему раскрываются для неё только в ассоциациях к сновидению.
Первое, что сообщает Елене её бессознательное в связи с угрозой
потери любимого мужчины: смерть — это катастрофа.
Сновидения, в которых угроза смерти любимого человека или
разрыв отношений предстают как ситуация катастрофы, встречаются
довольно часто. В качестве ещё одного примера мне хотелось бы
привести сновидение сорокапятилетнего мужчины, чья жена была
больна раком. На этой стадии заболевания никто не ожидал ее смерти.
Ему снилось:

«Я нахожусь в своем саду. Сижу с женой за садовым столиком,
как обычно. Мы о чем-то беседуем, неважно о чем. Вдруг становится
2 В owlby, там же, Parkes, там же.

49

темно. До этого было светло, и вдруг стало совершенно темно, как
глубокой ночью. Я не понимаю, что происходит, и не могу найти
жену. Я зову её. Ответа нет. Я хочу сходить за свечкой, но не могу
найти дорогу, не могу вспомнить, где вход в дом. Я зову на помощь.
Никто не приходит. Я в отчаянии.»
Мужчина ассоциировал наступление темноты с «концом света»,
внезапным закатом посреди дня. Несколько дней спустя его жена
совершенно неожиданно скончалась.
Мне представляется важным прорабатывать аспект катастрофы,
когда мы имеем дело с людьми, которым пришлось пережить такую
утрату. Мы должны попытаться осознать весь ее масштаб. Сам человек,
переживший утрату любимого, сможет сделать это, только если не будет
защищаться, в случае если он сам, вероятно, смог справиться со своей
потерей. Учитывая эти особенности, мы можем при определённых
обстоятельствах помочь тому, кому предстоит потерять любимого
человека, ещё до его смерти. В своей книге «Интервью с умирающими»,
которую мы уже цитировали, Кюблер-Росс28 пишет, что на последнем
этапе жизни, когда больной уже принял свою смерть, он просто лежит
в её ожидании и уже не хочет, чтобы его обременяли проблемами
внешнего мира, родственники нуждаются в поддержке больше, чем
сам умирающий. Помощь в этой ситуации, вероятно, может заклю­
чаться в том, чтобы объяснить близким, почему умирающий держится
«отчужденно», и дать им почувствовать, что рядом с ними есть кто-то,
кто разделяет их чувства и тоже проходит через это. Когда я постоянно
говорю о том, как лучше всего «помочь» горюющим в тех или иных
фазах, ни в коем случае я не имею в виду, что можно как-либо обес­
ценивать боль от переживания смерти. Я полагаю, что человеку, нахо­
дящемуся в этой запредельной ситуации, мы можем дать лишь возмож­
ность не чувствовать себя совершенно одиноким, хоть немного лучше
понять себя и таким образом лучше справляться с утратой. Ни в коем
случае речь не идёт о том, чтобы какими-либо утешающими поступками
недооценивать утрату, приглушать её. Речь идёт о том, чтобы показать
человеку, что с этим можно справиться. И в случае с близкими умира­
ющего речь также идёт о том, чтобы они не обременяли его последние
часы собственными переживаниями и страхами. Если они не будут
чувствовать себя совершенно одинокими в своём отчаянии, им удастся
28 Kübler-Ross, там же, с.99 и далее.

50

лучше справиться с переживанием умирания близкого, что значительно
повлияет и на их представления о своей собственной смерти. Важно,
чтобы тот, кто помогает, знал, какое огромное потрясение предстоит
тем, кто останется жить после смерти близкого человека.
Фаза отрицания

Первую фазу горевания, наступившую после получения Еленой
сообщения о кончине мужа, можно назвать фазой бесчувствия. Елена
не верила в смерть Георга, сама ощущала себя мертвой, оцепеневшей.
Похожим образом первая фаза скорби описывается в литературе,
причем в случае внезапной смерти эта фаза длится дольше. Боулби29
пишет, что она может длиться от нескольких часов до нескольких дней.
Те, кто помогает горюющему, должны во время этой фазы быть
готовы взять на себя повседневные заботы и большую часть всего,
что связано с организацией похорон. Важно дать почувствовать
скорбящему, что он не один, при этом не опекая его чрезмерно,
не «связывая по рукам и ногам». В общении со скорбящим нужно
всегда помнить, что, с одной стороны, ему необходимо человеческое
тепло, но с другой стороны, ему нужно жить дальше самостоятельно,
общаться с друзьями, соседями, и так далее. Необходимо найти
оптимальное соотношение близости и дистанции, чтобы у скорбя­
щего не возникло ощущения, что ему дают невыполнимые обещания.
Важно, чтобы скорбящий чувствовал, что он может оставаться в этом
застывшем, бесчувственном состоянии столько, сколько потребуется,
что никто его не осудит за то, что в данный момент он не может
плакать. Ведь такое отсутствие всяких эмоций возникает не из-за
черствости человека, а от состояния эмоционального шока.
Скорбящий «оцепенел» из-за переживания одного, но сильнейшего
чувства. По моему мнению, такую бесчувственность, сопутствующую
фазе отрицания утраты, нужно рассматривать не только как вытес­
нение неприятного известия, но и как совладание с иным чувством,
слишком сильным, чтобы быть в состоянии справиться с ним.
Различные прорывы эмоций в процессе горевания я считаю
раскрытием этого первого сильного чувства. Бывает полезно, если
сам терапевт не будет сдерживать собственных чувств, позволит себе
плакать, если в этом есть потребность.
29 Bowlby, там же.

51

Фаза прорыва эмоций
За фазой бесчувственности следует фаза прорыва эмоций:
у Елены это была ярость, скорбь и радость. Боулби30 в этой связи
упоминает также вспышки гнева, Паркес31 — приступы страха, беспо­
койства, Страхи у Елены были заметны не очень сильно. Но они
обнаруживаются у многих скорбящих, как, например, у сорокапяти­
летнего мужчины, которому снился «конец света». Фазу, наступившую
после «оцепенения», он описывал так:
«Мне пришлось выйти из оцепенения, ведь были же ещё дети.
Я должен был позаботиться и об извещении о смерти для газеты. Но мной
овладел такой жуткий страх, я боялся, что вообще не смогу составить
это объявление, не смогу и дня выдержать вместе с детьми, я был словно
парализован страхом. Я думал, что не смогу дальше жить. Тогда мой
12-летний сын взял меня за руку и сказал: «Мы-то ведь еще здесь»,
Этот страх потом возвращался снова и снова. Иногда, совер­
шенно без повода, возникало ощущение, что я совершенно бессилен
перед всем этим. Я весь холодел, бросало в дрожь.»

Этот мужчина сам по себе, ещё до смерти жены, был довольно
тревожным человеком. Елена тревожной не была, она скорее была
склонна к вспыльчивости. Похоже, что после фазы «оцепенения»
прорываются те эмоциональные реакции, которые свойственны
характеру скорбящего.
Конечно, прорывы ярости и гнева перемежаются периодами
глубокой подавленности.
Видимо, гнев может быть направлен двояко. Паркес и Боулби32часто
цитируют вдов, которые обвиняют врачей или родственников в том,
что те что-то упустили. На самого супруга гнев обращался редко. Они,
таким образом, в своем гневе искали виновного в смерти, в своем
горе. Найдя его, они, по-видимому, испытывали некое облегчение —
пусть и ненадолго. Те, кто сердились на супруга, покинувшего их,
нашли виновного в нем самом. Этот вид гнева кажется мне более
непосредственным, чем гнев, выливающийся на врача, и я задаюсь
w Bowlby, там же, с.85.
51 Parkes, там же, с.2ОЗ.
52 Parkes, там же, Bowlby, там же, с.90.

52

вопросом, не является ли злость на врача, медсестер и так далее
«смещенным гневом», когда человек просто не осмеливается злиться
на скончавшегося. Ведь все-таки он покинул любимого человека, это
он оставил его с множеством трудно решаемых проблем. Но, возможно,
это и просто реакция на изменившиеся условия существования. Ведь
в крайне редких случаях человек сам выбрал смерть. В семьях само­
убийц гнев близких более прямо направлен на самого умершего.
Но и тогда, когда человек не выбирал смерть, получается, что он
показал своим близким, как мало нужно, чтобы в корне изменить всю
их жизненную ситуацию, насколько мы, люди, тленны и хрупки, как
мы бессильны перед этой тленностью. И такие реакции, как страх,
ярость, бессилие, гнев от осознания этого бессилия переносятся как
раз на того, кто оказывается «под рукой». Поиск виновного, если он
увенчается успехом, вероятно, должен показать и доказать, что мы
все-таки не так уж бессильны. Мне кажется, в основе такого поведе­
ния — гнева, ярости, подавленности — лежит как раз наша реакция
на бессилие, которое мы испытываем перед лицом смерти другого
человека, и которого боимся, когда думаем о собственной смерти.
Нам сложно признаться себе в том, что мы бессильны перед
смертью. Если же мы сердимся, если пытаемся найти виновных,
зачастую с примечательным упорством, то мы как будто разыгрываем
из себя кого-то не такого уж беспомощного. И, возможно, эта «игра»
даже помогает нам мобилизовать свои силы, чтобы жить дальше.
Возможно, мы должны позволить себе эту небольшую ложь. Если
бы, найдя виновного, мы почувствовали, что смертью руководит
не судьба, не случай, а что «просто» кто-то допустил ошибку, то,
возможно, смерть потеряла бы долю своей жестокости, которую мы
приписали бы конкретному человеку.
Не всегда, конечно, виновного ищут только среди других, чело­
век может чувствовать себя виноватым в смерти. В этой фазе горе­
вания прорывается, помимо прочего, и чувство вины. Гроф и Галифакс33
выдвигают тезис о том, что продолжительность горевания — а я бы
еще добавила, вид горевания и даже его «успешность» — в значи­
тельной степени зависит от того, какого рода конфликты возникали
между умершим и его близкими. Эти авторы доказывают, что чувство
вины у близких выражено гораздо слабее, если общение между теми,
кто остался здесь, и умершим было хорошим, если они смогли
” Grof, S., Halifax, J.: Die Begegnung mit dem Tod. Klett/Cotta, Stuttgart 1980, c.157.

53

по-настоящему проститься с ним, успели обсудить свои проблемы.
И если чувство вины не было слишком сильным, то и период траура
был ограничен по времени.
Если же близким не удавалось обсудить свои проблемы с умира­
ющим перед его смертью, то потом они оставались под давлением
чувства вины и своей агрессии, которая была направлена на умершего,
а затем странным образом уходила в никуда. В терапии важно отно­
ситься к этому чувству вины очень серьезно, как к выражению реаль­
ных проблем, которые не удалось высказать при жизни партнера.
Конечно, было бы желательно, чтобы между умирающим и близкими
поддерживалось общение, чтобы близкие могли с ним проститься;
к этому следует приложить все усилия.
Возможно, наши предки лучше умели умирать. В литературе34
часто рассказываются истории о том, как перед смертью старик-отец
хочет поговорить со всеми своими близкими, с каждым что-то выяс­
няет, говорит прощальные слова — кому-то слова заботы, кому-то
слова признательности и любви, которые прежним поколениям,
вероятно, давались еще труднее, чем нам. Он встречается с друзьями
и врагами, пытается уладить раздоры — и потом умирает.
Мощные прорывы гнева, ярости и чувства вины чаще наблюда­
ются в случаях преждевременной35 или внезапной смерти близкого.
Смерть кажется еще более непостижимой, и выяснение отношений
уже невозможно. Помощникам важно знать, что проявление таких
эмоций даже желательно. Они проявятся с большей вероятностью,
если говорить об умершем, а не отвлекать от мыслей о нем. Отвлекать,
может быть, иногда и полезно, но в целом это лишь способствует
вытеснению ситуации. Горюющий может не позволить отвлечь себя
от своей потери, и это к лучшему — суметь встретить проблему лицом
к лицу и говорить об умершем. Бессмысленно также пытаться убедить
горюющего в том, что он ни в чем не виноват. Нужно просто выслушать
его, принять его чувство вины к сведению и не пытаться ни усугубить
его, ни смягчить. В более поздней фазе, по крайней мере, в рамках
психотерапии, уже будет необходимо прорабатывать те проблемы
отношений, которые вызывали и продолжают вызывать это чувство
вины. Но, как правило, большая часть чувства вины рассеивается
сама и не требует конфронтации со стороны психотерапевта.
34 Aries, Ph.: Geschichte des Todes. Hanser, München 1980, с.24 и далее.
35 Gorer, G.: Death, Grief and Mourning, Camelot Press, London 1965.

54

Елена говорила о том, что сон, в котором она получила назад
свои письма, вызвал в ней, в том числе, чувство радости оттого, что
ей что-то осталось, что отношения с умершим партнером хотя бы
в каком-то виде сохранились. И мы постоянно наблюдаем, что помимо
гнева, ярости и печали горюющие испытывают глубокое чувство
радости оттого, что эти отношения вообще существовали, что они
были той частью их жизни, которую никто не отнимет, даже смерть.
В этой связи я вспоминаю одну пятидесятидвухлетнюю женщину,
которая совершенно внезапно потеряла своего супруга и впала в глубо­
кую депрессию. Она рассказала мне, каково ей было, когда умер ее
муж. Она рассказывала подробно, монотонным голосом; она сказала,
какой бессмысленной она теперь себе кажется, как она уничтожена,
И вдруг ее глаза загорелись, она будто ожила и сказала: «Нам было
так замечательно вместе, он был таким интересным, добрым челове­
ком! Этого у меня никто не отнимет!». Еще какое-то время она мечта­
тельно улыбалась. Постепенно тень снова набежала на ее лицо, и она
сказала мне, что потеряла так много, что теперь ей все безразлично.
Радость за пройденный вместе жизненный путь — это такая же
часть горевания, как и переживание проблем и прежних разногласий,
Неправильно видеть только конфликты или только гармоничные
аспекты отношений,
Тот, кто помогает горюющему, должен быть готов к тому, что в этой
фазе гнев, злость скорбящего может излиться и на него, особенно,
если он выскажет другое мнение относительно чего-то в прошлом или
в настоящем. В данной фазе важно просто разделять переживания
горюющего, то есть слушать и по-настоящему присутствовать, и ни
в коем случае не приводить в пример собственный опыт горевания.
Чтобы горевание принесло свои плоды, то есть, чтобы разруши­
лись старые паттерны поведения и возникли новые, по-видимому,
нет другого пути к возможностям жить и быть в новых отношениях,
кроме как продержаться, выдержать весь этот хаос сменяющих друг
друга эмоций. Эмоциональный хаос — это образ хаоса как такового,
в котором исчезает старое и зарождается новое.
Фаза поиска и расставания

Боулби считает, что гнев и чувство вины служат процессу поиска:
пока я еще сержусь на кого-то, он в той или иной мере присутствует
в моей жизни. Я полагаю, что злость и гнев говорят скорее о том, что

55

в отношениях что-то осталось непроясненным. Они, конечно, дают
возможность снова искать и обрести умершего, но, как мне кажется,
не только для того, чтобы потом окончательно с ним проститься.
Это — еще и возможность строить отношения, возможность рассма­
тривать умершего как аспект самого себя. В этом поиске я вижу
не только вытеснение смерти, но и попытку включить то, что умерший
значил для человека, в возникающую новую модель жизни.
В чем же выражается такой поиск? У Елены было сновидение
о рукописи, которое сначала дало ей ощущение того, что она снова
обрела Георга. Она искала и нашла его в том действии, которое он на
самом деле хотел бы совершить. Паркес36 описывал процесс такого
поиска у лондонских вдов, которых он опрашивал. У многих горю­
ющих этот поиск выглядел очень реальным. Например, Паркес пишет,
что одна из вдов высматривала покойного мужа в супермаркете,
другая постоянно посматривала влево, потому что муж обычно ходил
слева от нее. Женщина, о которой я уже упоминала (52 года), посто­
янно прислушивалась к звукам автомобилей на улице. Если она вдруг
слышала «шум автомобиля мужа», то сразу начинала нервничать,
хотела бежать на кухню, чтобы приготовить ему поесть, и лишь потом
замечала, что это абсурд, что шумы автомобильных моторов больше
не могут иметь отношения к ее мужу. Сорокапятилетний мужчина,
которому снился конец света, в каждой женщине, которую видел,
бессознательно искал телесные сходства с его женой. Например,
однажды он поймал себя на том, что, как завороженный, уставился
на прическу какой-то женщины, а также «изучал» ее губы.
В основном, внимание направляется на места и виды деятельности,
которые любил умерший, и так далее. Иногда это может зайти так
далеко, что горюющие полностью перенимают образ жизни умершего,
хотя это им совершенно не подходит. Нужно сказать, что в таком
случае поиск оборачивается попыткой спасти старые привычки,
противостоять значительным переменам. С другой стороны, я все-таки
считаю, что поиск также может быть попыткой снова и снова сопри­
касаться с человеком, который был утрачен. Воображаемое обнару­
жение, однако, сокрушает скорбящего именно тем, что он нашел то,
что искал, и поэтому вновь должен страдать от утраты, снова быть
в эмоциональном хаосе. Мне кажется, что такое поисковое поведение
постепенно готовит человека к тому, чтобы принять утрату и продол56 Parkes, там же, с.63 и далее.

56

жать жить без умершего, при этом не просто отпустив все, а пережи­
вая эти отношения во всей их значимости как часть своей жизни.
Поиск и неизбежность расставания возвращает скорбящего к самому
себе и приближает его к тому, чтобы присвоить заново те черты харак­
тера и способности, которые он делегировал своему партнеру,

В этой связи один восъмидесятилетний прадедушка рассказывал
мне, что перед Рождеством всегда «искал» свою жену рядом с магази­
ном игрушек. Она просто должна была там быть. Вдруг ему послы­
шалось, что она ему говорит: «Старый дурак, теперь ведь ты должен
выбирать подарки правнукам». Он попытался мысленно поговорить
с ней. Он хотел объяснить ей, что на протяжении пятидесяти пяти
лет все подарки покупала она, и ему просто непонятно, как теперь
делать это самому, Его жена как бы посмеялась над этим и сказала:
«Если ты до сих пор этому не научился, то сейчас самое время».
Потом он рассказал, что он переживал, когда впервые со времен своей
молодости пошел за подарками, как поначалу ему было трудно сообра­
зить, что для того, чтобы купить подарок кому-то, нужно почув­
ствовать этого человека, что для него было трудно проникнуться
желаниями другого, итак далее.

Поиск часто выражается во внутреннем диалоге, который позво­
ляет снова найти того, кто утрачен, еще раз поговорить с ним. Многим
горюющим, особенно в пожилом возрасте, тяжело переживать отсут­
ствие того, с кем можно поговорить. И внутренний диалог, с одной
стороны, заменяет собеседника, а с другой — позволяет еще раз
объясниться. В большинстве случаев, которые я наблюдала, этот
внутренний партнер затем существенно меняется, появляется новый
внутренний собеседник, не похожий на утраченного партнера,
но горюющий теперь ведет разговоры именно с ним. Поэтому мне
кажется, что именно такой внутренний диалог позволяет найти нового
партнера. А развитие этого диалога приводит к расставанию с тем
партнером, каким тот был при жизни.
Однако в процессе внутреннего диалога человек может начаться
цепляться за него, повторять его снова и снова, не давая ему возмож­
ности развиваться, и тогда, конечно, никакого расставания с умершим
партнером не происходит. Наоборот, человек привязывается к нему,
таинственным образом связывает себя с ним, в результате чего
не может завязать никаких новых отношений в дальнейшей жизни.

57

Поиск происходит непроизвольно. На мой взгляд, работу скорби
можно считать удавшейся, если за «обретением» умершего следует
понимание необходимости расстаться с ним, оставить его, и человек
принимает это расставание.
Цикл «поиск — обретение — расставание» позволяет в чем-то
противостоять партнеру, обнаружить в себе нечто, связанное с умер­
шим, но при этом ощутить, что старые жизненные обстоятельства —
больше не в счет, что самопонимание должно быть перестроено.
У Елены это обретение и расставание были ясно выражены
в сновидении о пограничной станции. Кроме того, здесь ее психика
тоже провела четкую границу: теперь она должна отпустить любимого
мужчину, и поиски ни к чему больше не приведут. Елене также стало
ясно, насколько сильно поиск может быть связан с готовностью отка­
заться от собственной жизни. Это имеет двоякое значение: с одной
стороны, поиск не направлен на собственные возможности дальней­
шей жизни, он ориентирован не на будущее, а на прошлое, на сохра­
нение старых привычек. А с другой стороны, еще более конкретно
поиск указывает на то, что собственная жизнь больше не кажется
ценной или что перемены кажутся ей слишком тягостными. Само
собой, что в фазе поиска и расставания, как и во всех остальных фазах
горевания, то и дело возникают периоды отчаяния, депрессии или
апатии, во время которых горюющему кажется, что его жизнь никогда
не будет прежней, никогда не обретет былую ценность; возникают
мысли о смерти как о выходе из такого состояния.
Согласно Боулби, фаза поиска и расставания может длиться от
нескольких недель до нескольких лет, при этом, исходя из моего
опыта, поиск ослабевает по мере того, как горюющему удается выра­
жать свои хаотические эмоции. Чем больше ему удается понимать
«обретение» не только как нечто внешнее, но и как внутреннее обре­
тение ценностей, присущих отношениям, и собственных возможно­
стей, которым отношения помешали реализоваться, тем больше
вероятность того, что эти возможности, ранее «принадлежавшие»
умершему, могут быть заново «присвоены».
Общаясь с горюющими, находящимися в этой фазе, важно
не заставлять их прекратить свои «бессмысленные» поиски, и, таким
образом, принять окончательную потерю. Конечно, если человек спустя
два года после утраты продолжает накрывать стол на двоих, ему можно
сказать, что поиску пора принять иную форму. Помощникам иногда
может быть трудно слушать одни и те же истории об умершем — это

58

тоже одна из форм поиска и обретения. Тяжело постоянно выслуши­
вать и фантазии о том, где может быть умерший, если он вдруг на
самом деле не умер. Часто люди предаются фантазиям о том, что близ­
кого похитили спецслужбы и подложили вместо него другой труп, или
о том, что мужа увела любовница, живущая где-то далеко. Такие
фантазии возникают чаще при внезапной смерти. Особенно яркими
они бывают в отношении тех, кто пропал без вести на войне. Поскольку
здесь действительно невозможно с уверенностью утверждать, погиб
человек или нет, его близкие могут бесконечно и безудержно преда­
ваться фантазиям о его нынешнем местонахождении. Эти фантазии
поддерживают связь с пропавшим без вести, и, если он не вернется,
то разрыв этой связи будет отсроченным и может наступить намного
позже — а может и не наступить вообще. Пересказывать истории,
рассказывать о своих фантазиях для горюющего очень важно, поскольку
эти процессы постоянно будят его эмоции.

Фаза нового отношения к себе и к миру

Когда фаза поиска и расставания доходит до того, что эти
процессы перестают захватывать все мысли и фантазии горюющего,
тогда может начаться фаза нового отношения к себе и к миру. Условием
для этого является то, что умерший становится «внутренней фигу­
рой»: например, горюющий переживает умершего как некоего
внутреннего спутника, который может изменяться, или скорбящий
ощущает, что многое из того, что было пережито в отношениях, стало
его собственными возможностями. У Елены переход в эту фазу был
выражен в сновидении, в котором Георг восстает из своего деревян­
ного гроба, и она, конечно, «восстает» вместе с ним. Георг заново
становится ее спутником, но совсем иначе, чем раньше, и появляется
много других людей — новых друзей. На этом завершается первая
часть работы скорби. Чем лучше у горюющего получается освоиться
в новых ролях, которые возникают в его жизни, тем лучше он пони­
мает, в том числе в связи с этими ролями, какие новые человеческие
качества он может в себе развивать, и тем быстрее к нему возвраща­
ется доверие к себе и самоуважение. В этой фазе горюющий может
отказываться от общения с теми, кто ему ранее помогал. Эти люди
могут вдруг стать препятствием, если они не принимают новой само­
стоятельности и значительных перемен в горюющем. Возможно, они
слишком сильно хотят задержать его в беспомощном положении,

59

а сами — оставаться великими помощниками. При плодотворном
горевании скорбящий значительно изменяется и вследствие этого,
естественно, вступает в новые отношения.
Восприятие умершего как «внутренней фигуры», внутреннего
спутника может также иметь необычные и болезненные последствия
в том случае, если горюющий просто играет роль умершего: делает
то, что делал умерший, думает также, как думал тот, увлекается тем
же, что и он, не замечая при этом по-настоящему своих собственных
возможностей и желаний. Умерший в таком случае «накладывается»
на горюющего как вторая личность. Конечно, при этом невозможно
выстроить новое отношение к себе и к миру. Интеграцию возмож­
ностей, которые олицетворял собой умерший, и осознание их как
собственных всегда необходимо видеть во взаимосвязи с собствен­
ной личностью, необходимо проверять, действительно ли они
принадлежат ему.
Новое отношение к себе и к миру проявляется в том, что утрата
теперь принята, что многие жизненные паттерны, которые сложились
в связи с умершим человеком, «обветшали» и на их место вышли
новые паттерны, но умерший при этом не забыт.
В течение этой фазы также можно ожидать повторяющихся
возвратов к уже пройденным фазам горевания, что связано с сомне­
ниями в себе. Они происходят именно тогда, когда несколько спадает
эйфория, часто возникающая в связи с началом этой фазы нового
отношения к себе и к миру. Например, Гвидо (чья жена умерла после
сновидения о конце света) переживал ярко выраженную эйфорию
после того, как поддался своим хаотическим эмоциям, много
размышлял о паттернах отношений между ним и женой и стал
намного больше осознавать свои собственные качества и возмож­
ности именно в сфере отношений. Он возобновил отношения,
которые не мог поддерживать раньше, потому что жена ревновала
его ко всему, что он предпринимал вне брака, и ему от этого теперь
было очень хорошо. У него завязался нежный роман с одной женщи­
ной, но она засомневалась, смогут ли они выстроить стабильные
отношения. В этот момент вся его эйфория испарилась, появилось
чувство, что он снова страдает от огромной потери. Он воспринял
слова этой женщины не как правомерные сомнения, о которых
можно поговорить и которым нужно дать время на разрешение,
а как однозначный отказ, и снова скатился в хаос горевания, проходя
вновь через все его фазы. Кажется, что люди, потерявшие любимого,

60

длительное время после его смерти очень сильно реагируют на
любые «утраты» других людей, так сказать, переживают рецидив
и должны заново пройти весь процесс горевания, Однако в боль­
шинстве случаев это происходит уже менее интенсивно, чем перво­
начальное переживание смерти.
Браун, Хэррис и Коуплэнд37 доказывают, что дети, потерявшие
мать в возрасте до 10 лет, особенно склонны в дальнейшем реагиро­
вать на утраты острее, чем остальные дети. Мне кажется, что это
наблюдение можно перенести и на старший возраст. Если кто-то
утратил очень значимого для него человека, то он будет реагировать
на другие потери и расставания сильнее, чем тот, кто еще не испытал
утраты. Ведь переживание смерти — это сильный эмоциональный
опыт и нагрузка. Паркес говорит3®, что это — самый сильный стресс,
который вообще может испытывать человек.
Сильные эмоциональные переживания могут снова возвращаться,
когда человек попадает в похожую ситуацию, при этом происходит
подмена новой ситуации «старой», в результате чего человек ведет
себя так же, как во время прошлого стресса и переживает те же
эмоции. Если происходит сдерживание эмоций и старые паттерны
поведения анализируются и тормозятся, то такое «навязчивое повто­
рение» ослабевает. Это верно при проработке любого мощного
комплекса39, особенно при проработке переживания смерти. Вот
почему важно, чтобы горюющий и те, кто его окружают, знали, что
нужно учитывать «рецидивы», и при этом понимали, что это не реци­
див как таковой, а, в большей степени, возможность снова прорабо­
тать переживание большой утраты.
Это очень впечатляет в тех случаях, когда через несколько лет
после утраты человек снова кого-то теряет. Тогда в процессе скорби
эти две утраты смешиваются. При каждом новом переживании смерти
человеку кажется, будто он опять теряет каждого из тех, кого он уже
потерял. Однако теперь ему помогает знание того, что однажды он
уже выдержал работу скорби. Горюющий вспоминает, как это было,
и, возможно, его отчаяние становится не таким сильным, как в первый
раз. Фаза, в течение которой скорбящий считает, что он не сможет
57 Brown, G. W, Harris, Т„ Copeland, J. R.: Depression and Loss. Brit. J. Psychiat. 130,
118,1977.
3" Parkes, там же, например, с.50.
39 Käst, V.: Das Assoziationsexperiment in der therapeutischen Praxis. Bonz, Fellbach/
Stuttgart 1980, с.15 и далее.

61

пережить потерю, обычно длится намного меньше, ведь он «знает»,
что однажды уже ее пережил. Тяжелее приходится тому, кто после
первой потери подавлял работу скорби. Такой человек чаще всего
впадает в тяжелую депрессиЕо, ио об этом речь еще зайдет позже.
На завершение работы скорби у Елены, вероятно, указывало
сновидение о целебном бассейне. Говоря о «завершении», мы не имеем
ввиду, что Елена в дальнейшем никогда больше не будет горевать
или реагировать на расставания острее, чем до этой утраты. Под
завершением понимается то, что у Елены снова возникло ощущение
настоящей радости от жизни, несмотря на то, что случилась смерть.
Она снова смогла вступать в отношения — несмотря на то, что знала,
что смерть подстерегает всегда.
Перед лицом смерти остро встает вопрос о смысле. Для того
чтобы жить дальше, Елене, очевидно, было мало того, что она смогла
интегрировать отношения с Георгом в свою личность, приобрела
новые возможности и новое самосознание, в котором осознание
смерти заняло свое место. Ей также было необходимо пережить то,
что жизнь — даже перед лицом смерти — имеет смысл. Сновидение
изображает такое переживание смысла как то, что «пришло» к ней
после того, как она исцелилась в бассейне.
В работе с другими горюющими я заметила, что переживание
смысла вновь становилось доступным, когда действительно созревало
новое отношение к себе и миру, когда приходило осознание того, что
смерть близкого не только отняла у скорбящего многое, но и многое
ему дала. Это осознание приходит в самом конце «успешного» горе­
вания, но при этом не обесцениваются боль, отчаяние, изнеможение,
истерзанность, лишенность физической близости, которые принесла
с собой смерть любимого человека.
Для того, чтобы горевать по-настоящему, проработать утрату,
необходима готовность горюющего и тех, кто его окружает, принять
смерть и горе. Необходимо принять все это жуткое отчаяние как
таковое и суметь видеть его в соответствии с жизненной ситуацией.
Кроме того, необходимо выдержать все свои хаотические эмоции,
в особенности, гнев. Это дается легче, если человек осознает, что этот
эмоциональный хаос необходим для разрушения прежнего паттерна
отношений и старых привычек и для выстраивания новых возмож­
ностей. Также очень важно, чтобы никакие переживания в отноше­
нии умершего не замалчивались, а, наоборот, проговаривались, даже
если некоторые из них кажутся «странными».

62

Воспоминания о пережитом вместе с умершим необходимы для
того, чтобы отношения с ним остались важной частью жизни горю­
ющего, чтобы удался процесс интеграции этого в собственную
психику. Серия снов Елены, описанная здесь, демонстрирует, какую
важную роль играют сновидения при проработке утраты, как они
направляют работу скорби. Это подтверждает тезис Юнга о саморе­
гуляции психики40. Бессознательное задает импульсы, необходимые
для того, чтобы жизнь могла продолжаться. Серия снов Елены —
не единственный пример. Мне известны несколько случаев, когда
серии сновидений сопровождали начало важнейших фаз горевания.
Большинство таких сновидений легки для понимания.
Значительное место в сновидениях занимает как раз фаза поиска,
обретения и расставания, Все авторы, которые упоминали такие
сновидения, говорят о том, насколько важна именно эта фаза. В таких
сновидениях умерший часто предстает горюющему живым и даже
здоровым, но при этом горюющий во сне понимает, что говорит
с мертвецом, то есть, что ему снова придется с ним расстаться41.
В этом контексте ярким примером для меня служит сновидение
семидесятивосьмилетнего мужчины, у которого месяц назад умерла
жена. Изначально он хотел умереть вслед за ней. Он считал, что они
столько пережили вместе, что должны были бы и умереть вместе.
Однако вскоре после ее смерти он увидел сновидение, в котором жена
была такой живой, такой полной жизни, какой он давно ее не видел.
Она сказала ему: «Я могу постоянно приходить к тебе, но ты ко мне
не торопись». Этот сон был для него большим утешением: несмотря
на то, что он чувствовал в нем дистанцию между собой и женой, эта
дистанция воспринималась как имеющая смысл. Этот мужчина был
из тех, кто не придает большого значения своим снам, но после утраты,
по его словам, они стали для него очень важны, и он каждую ночь
ждал встречи с женой, чтобы она «помогала ему жить». Мне кажется,
лучшей формулировки и не придумать: сновидения в таких ситуациях
действительно помогают жить. Они не обязательно бывают утеша­
ющими. Для многих они могут быть очень болезненными — не успеет
любимый человек появиться, как уже снова исчезает. Но эта боль
Служит тому, чтобы жизнь продолжалась. Важно не только то, что
сновидец получает утешение, но и способность справиться с новыми
® Jung, С. G.: Die transzendente Funktion. In: Dynamik des Unbewussten. GW8, Rascher,
Zürich 1967, с.91. Опубликовано впервые в 1916 г,
41 Ср. Parkes, там же, с.77; Bowlby, там же, с,97; Gorer, там же.

63

жизненными обстоятельствами. Сновидения во время этих фаз чаще
всего очень яркие и очень реалистичные, их без затруднений пони­
мают даже те, кто слабо разбираются в толковании символов.
В Англии42 существуют группы самопомощи для горюющих, и в
них, по-видимому, хорошо удается поддерживать работу скорби.
Люди, находящиеся в похожих жизненных ситуациях, могут помочь
друг другу, как минимум, поддерживая друг друга в выражении
эмоций. Однако трансформация во всей ее длительности должна
быть пройдена самостоятельно, и разделить ее с другими можно лишь
до определенной степени.

Parkes, там же, с. 187.

64

Проблемы подавленного
и отсроченного горевания

В течение любой из фаз горевания есть риск «застрять», выбрать
путь назад и остановить работу скорби. В терапии мы часто имеем
дело с людьми, которые когда-либо потеряли близкого человека и не
горевали в достаточной мере, ведь зачастую в нашем обществе
способность быстро «преодолеть» скорбь даже считается признаком
силы. Такое вытеснение горя может приводить к депрессиям, кото­
рым человек никак неможет найти объяснение. Если вникать
в причины этих депрессий, то часто обнаруживаются незавершенное
горевание, вытесненное горе и так далее. Триггером такого рода
депрессий может послужить смерть другого человека, даже не самого
близкого, или достижение того возраста, в котором умер любимый
человек, а также годовщина его смерти, в общем, ситуации, которые
с ним тесно связаны.
Еще Фрейд заметил связь между скорбью и меланхолией43,
поскольку они схожи друг с другом в своих проявлениях и следуют за
утратой любимых объектов. Фрейд описывал скорбь как нормальную
реакцию, а меланхолию — как патологическую. Разницу между скор­
бью и меланхолией он видел в том, что скорбящий знает, что он поте­
рял, страдающий меланхолией знает, кого он потерял, но не то, что
он потерял, то есть, у него нет полного осознания утраты объекта44.
Другое отличие, по Фрейду, заключается в том, что у скорбящего уста­
новлена простая связь с объектом, а у того, кто подвержен меланхолии,
присутствует амбивалентный конфликт, то есть, когда в отношении
утраченного объекта он одновременно испытывает любовь и ненависть.
Якобсон45считает, что при понимании взаимосвязи скорби
и меланхолии по Фрейду депрессивное настроение понимается, по
сути, как патологическое. Она придерживается иного мнения —
■” Freud, там же.
*• Freud, там же, с. 199.
1,5 Jacobson, Е.: Depression. Suhrkamp, Frankfurt 1977.

65

депрессивные эмоциональные состояния могут возникать в преде­
лах нормальной эмоциональной жизни и необязательно являются
патологическими. Мы же не считаем патологическим любое припод­
нятое настроение. Но депрессивные состояния, по Якобсон, возни­
кают также «из-за агрессивных импульсов и поэтому являются
выражением конфликтной ситуации, невротического или психо­
тического конфликта, либо конфликта с реальностью»46. Настроения
такого рода несут в себе патологический потенциал; это значит, что
депрессия может стать патологической, если запускаются регрес­
сивные процессы, или если в конфликте задействованы большие
нерешенные проблемы. Эта позиция Якобсон кажется мне очень
убедительной и совпадает с моими наблюдениями за депрессивными
пациентами.
Горе может приобретать депрессивный характер в том случае,
если по отношению к умершему присутствует враждебность и агрес­
сивные чувства, которые при этом ощущаются как недопустимые.
Поскольку в каждом процессе горевания присутствует гнев —
например, гнев на то, что человека покинули, вынудили смириться
с утратой и устраивать жизнь по-новому — и поскольку необходимо
прорабатывать отношения с умершим, то неизбежно возникают
агрессивные побуждения. С другой стороны, у нас не принято плохо
говорить о мертвых, что вынуждает нас вытеснять агрессивные
чувства, и это способствует «застреванию» в скорби и создает усло­
вия для депрессивных реакций. Чем сильнее переживание утраты
и вытеснение связанной с ней агрессивности, чем больше нерешен­
ных конфликтов и чем меньше эго способно выдерживать конфликты,
тем патологичнее будут эти реакции.
Далее я покажу проблемы подавленных и отложенных процессов
горевания на примерах из психотерапевтической практики.

Проблемы в фазе отрицания утраты

Если эта фаза затягивается, то мы имеем дело с человеком, вытес­
няющим утрату и связанные с ней сильные эмоции. Он живет, как
будто почти ничего не случилось, но полностью вытеснить утрату
любимого человека невозможно. Распространенная форма такого
вытеснения — побег в «деловитость».
46 Jacobson, Е., там же, с,123,

66

Одна сорокалетняя предпринимательница, потерявшая мужа
в аварии, рассказывала: «Раз его здесь больше нет, значит, я должна
взять все в свои руки». Она вообще не позволяла себе никаких слабостей;
она говорила своим детям, что отец был бы очень разочарован, увидев
их слабыми и плачущими. Он хотел бы, чтобы они были храбрыми
как солдаты. Вся семья ощущала себя большими героями, ведь они так
мужественно продолжали дело отца, и все вокруг восхищались, посто­
янно восхваляя их мужество. Со временем их героизм поблек: окружа­
ющие привыкли к тому, что эта семья такая храбрая, постепенно
выцветала и память об умершем. Тогда женщина пошла по врачам
с целым рядом психосоматических жалоб. Ее отправили к психоте­
рапевту. Она рассказывала о своей жизни и с гордостью говорила, что
утрата мужа «ееукрепила»: «Все шло, как будто он был с нами, совер­
шенно ничего не изменилось!» Я с удивлением спросила: «Совсем ничего?»
Задумавшись, она ответила, что бывало тяжело продолжать вести
бизнес без чьей-либо поддержки, что бывало тяжело от того, что ей
больше никогда не ощутить его нежности. Зато все это нивелирова­
лось приятным чувством, что она может поддерживать все в порядке
и без мужа, всем управлять, воспитывать детей без отца. Ее беспо­
коило только то, что теперь ее тело не служит ей так, как раньше.
Намой вопрос, как же она все-таки себя чувствует, она сказала, что
отучила себя что-либо чувствовать, что каждый день выполняет
свои обязанности и благодаря этому чувствует себя хорошо.
Эта женщина сумела избежать вторжения переживаний в свое
самосознание и мировоззрение, попросту погрузившись в мир покой­
ного мужа, «соединив» свою жизнь с его делом. Осознанного горева­
ния по утрате у нее не было. На мой вопрос, не скучала ли она когдалибо по мужу, она ответила, что да, но каждый раз, когда она начинала
по нему скучать, она прикладывала к его бизнесу еще больше усилий.
Ей было трудно объяснить, что психосоматические жалобы,
особенно жалобы на сердце, связаны с потерей супруга. Она думала,
что все это уже давно в прошлом — с момента смерти мужа прошло
четыре года — и последствия должны были сказаться раньше. Но она
согласилась проработать отношения с умершим супругом, если это
принесет успех. Я попросилась ее принести фотографии их совмест­
ной жизни. Она принесла, начала рассказывать о нем, многое вспо­
минать и со временем смогла пройти через процесс горевания. После
очень долгой фазы, в течение которой она находила слова, вспоминая

67

его, она наконец-то призналась себе, что в отношениях с ним, есте­
ственно, было много трудностей. Несмотря на это, ей очень хотелось
бы его вернуть, потому что она чувствует себя покинутой и одинокой.
После этого она стала видеть сны. Вот первое сновидение, о котором
она рассказала:
«По всему миру пересылают труп в гробу, и никто не знает, чей
это труп. Никто не хочет иметь с ним бело. Я вижу гроб и вспоми­
наю, что он похож на гроб моего покойного мужа. Я распоряжаюсь
захоронить его.»
Таким образом, она призналась себе в том, что муж умер, и взялась
позаботиться о том, чтобы его похоронили, и проблема была решена.
Сновидение также ясно показывает, что этот мертвец, даже если она
о нем не вспоминала, все же существовал и его «пересылали» по
всему миру.
Вдруг обнаруженный мертвец, который не был похоронен, —
довольно частый мотив. Такие сновидения необязательно говорят
о том, что человек не хочет поверить в смерть близкого; они могут
также означать, что что-то в нас самих стало безжизненным,
возможно, тоже умерло и не было захоронено и оплакано. Когда мы
теряем того, кого любили, это потрясает сами основы нашего отно­
шения к себе и к миру, и работа скорби крайне необходима. Она
также очень нужна и тогда, когда мы теряем нечто, имевшее для нас
большое значение.
В 1937 году Хелен Дойч47 первой описала четыре случая, когда
пациенты в детстве потеряли близкого человека и не оплакали эти
утраты. Позднее они страдали от депрессии различной глубины
и сталкивались с разнообразными трудностями в жизни. Только
в процессе психотерапии выяснилось, что причинами их страданий
были те неоплаканные потери. В каждом случае эмоциональная жизнь
была из-за этого события отщеплена. Дойч пишет, что на такое поло­
жение дел снова и снова указывают многие психотерапевты. При
этом необязательно, что утрата произошла в детстве, это может
случиться и во взрослом возрасте48. Люди, которые упускают возмож­
Deutsch, Н.: Absence of Grief. Psychöanälyt. Quart. 6, 12-22,1937.
w Ср. исследования у Volkan, V.: Typical Findings in Pathological Grief. Psychiat. Quart. 44,
231-250,1970.

68

ность осознанно горевать, всегда выглядят уверенными в себе. Они
гордятся своей независимостью и способностью держать все под
контролем, не привыкли выражать свои чувства, а слезы восприни­
мают, как неуместную слабость, и, потеряв кого-то, продолжают
жить, как будто ничего не произошло. Такое описание, которое Боулби
дает со ссылкой на Дойч, Волкана и других, совпадает и с моими
наблюдениями. Такие люди избегают воспоминаний об умерших,
не хотят, чтобы о них говорили — а если и говорят, то только чтобы
подчеркнуть, как хорошо они справляются со своей утратой.
Боулби49также описывает, что такой тип людей часто имеет склон­
ность к психосоматическим жалобам, особенно к головным болям
и бессоннице, в отдельных острых случаях — к злоупотреблению
алкоголем, Боулби подчеркивает, что к отщеплению скорбных пере­
живаний, конечно, могут привести самые разные причины. Однако
можно считать доказанным, что именно те, кто держится особенно
«храбро», вытесняют скорбь, которая затем настигает их в форме
депрессий или состояний подавленности, которые, возможно, еще
«не дотягивают» до депрессии.
В этой связи мне представляется также важным осмыслить, какую
роль в жизни женщин (и мужчин!) играет потеря нерождённых детей.

Ко мне обратился тридцатишестилетний мужчина, который
часто страдал от бессонницы и в целом чувствовал себя подавленно.
Он сказал, что на то нет никакой причины, что у него приличная
работа, которая ему нравится, хороший брак, он любит жену и двоих
детей, а в его молодости не происходило ничего особенного — и все
таким и казалось. Я спросила его, не потерял ли он любимых бабушку
и дедушку. Но нет, его бабушка с дедушкой еще были живы, им было
уже много лет. Его родители также были живы. Он ни разу в жизни
никого не потерял. Произнеся эти слова, он немного помедлил и доба­
вил, что вообще-то у его жены пару лет назад был выкидыш, она
потеряла ребенка на третьем месяце беременности. Он очень хотел
того ребенка, но ведь у них есть двое здоровых детей, да и вообще,
эмбрион — это же не человек... Когда ему удалось осознать, как много
для него значил тот ребенок, как он уже радовался его предстоящему
рождению, ему стало ясно, что выкидыш у жены эмоционально был
для него настоящей утратой, по которой можно и нужно горевать.
** Bowlby, там же, с. 153.

69

Я вижу большую трудность в том, что у нас есть некие представ­
ления о том, когда нам можно горевать, а когда нет, и как долго
подобает длиться этому процессу. Этот мужчина сначала сказал: «Но
нельзя же горевать по эмбриону, как по взрослому человеку, с кото­
рым ты долго прожил». Эта мысль кажется разумной. Но стоит
подумать, как важен был для него этот эмбрион, сколько фантазий
с ним уже было связано, как он уже «вплел» его в свою жизнь, и это
его суждение перестает казаться таким уж правильным. Нет никаких
правил, как долго и кого именно нам следует оплакивать: чем сильнее
у нас с кем-либо эмоциональная связь, тем больше нам приходится
по нему горевать.
Приведу еще один пример истории неоплаканного эмбриона:
Ко мне обратилась тридцативосьмилетняя женщина, которая
стала искать психотерапевта, поскольку постоянно чувствовала
себя уставшей, и ни один врач не мог понять, из-за чего. Она была
замужем, но детей не было. Она сказала, что они с мужем не хотели
иметь детей. Вообще она считает, что от детей много беспокойства,
и они требуют больших затрат. В ходе разговора она рассказала,
что когда-то сделала аборт. Она упомянула об этом, потому что
день консультации случайно совпал с годовщиной аборта. Она упомя­
нула об этом вскользь, но я обратила внимание на то, что она в прин­
ципе обмолвилась об этом эпизоде, и что она помнит про годовщину.
Она рассказывала, как была рада «избавиться» от того ребенка.
Я сказала — тоже вскользь — что иногда мы испытываем разные
чувства по отношению к одной и той же ситуации. Она защищалась
и утверждала, что испытывала только радость, даже чувства вины
не было. На следующей консультации она сказала, что очень разо­
злилась на меня в прошлый раз, потому что я, по ее мнению, пыталась
внушить ей чувство вины за аборт. Больше она об этом говорить
не хотела и вместо этой темы заговорила об одной актуальной
проблеме, которую назвала срочной. И месяца через два, на одной из
консультаций, она вдруг расплакалась и сказала, как ужасно обрадо­
валась тогда беременности, ребенку, который рос в ней, как вдруг
почувствовала себя плодородной пашней, как все ее тело наполнилось
совершенно новым чувством, как изменилось ее восприятие себя как
человека и как женщины. Но немоглаже она изменить своему реше­
нию прервать беременность, не говоря уж о том, что ей казалось,
что она будет «невозможной матерью».

70

В случае с этой женщиной видно, что она не осознавала, что для
нее значил аборт: отказ от чего-то, что казалось ей очень важным
в жизни, о чем говорит ее метафора про плодородную пашню. Решив
сделать аборт, она не позволила этой пашне принести урожай. Правильно
она поступила или нет — не в том вопрос, но ей было необходимо
осознать, что для нее это была утрата, и по ней нужно горевать. Кроме
того, ей нужно было разобраться с агрессивными эмоциями, связан­
ными с этой жизненной ситуацией: она злилась на «ребенка», который
якобы вынудил ее пойти на убийство. После того, как ей открылся
доступ к собственной агрессивности, она смогла признаться и в чувстве
вины и — соразмерно ситуации — принять его.
Другая форма отрицания может выражаться в том, что человек
начинает заботиться о ком-то, кто потерял близкого человека, и таким
образом опосредованно совершает собственную работу скорби. Один
священник мне рассказывал, что у него особенно хорошо получается
заботиться о душах тех, кто потерял партнера. Несколько лет назад
у него самого умерла жена. Он говорил: «Пока я помогаю тем, кто
потерял близкого человека, у меня все хорошо. Когда же эти люди
перестают во мне нуждаться, то мне становится очень грустно, и я
начинаю и вспоминать свою жену, ио ведь я не должен печалиться,
я же знаю, что она ждет меня там!»
Этот священник, помогающий многим совершать работу скорби,
себе самому в ней отказывает, поскольку считает, что ему не нужно
грустить, раз его жена теперь с Богом.
Здесь я вижу еще одну трудность: есть такие люди, которые
полагают, что им нельзя горевать, исходя из своих убеждений. При
этом они упускают из вида, что, несмотря ни на что, они все же
пострадали от тяжелой утраты, которая изменила всю их жизнь,
причем поначалу — в худшую сторону. То, что этот священник заме­
тил в себе — что он чувствует себя хорошо до тех пор, пока может
поддерживать другого в его горе, говорит о том, что пока он сопро­
вождает другого человека в работе скорби, он идентифицируется
с ним и тоже горюет. Когда другие перестают в нем нуждаться, то
ему приходится горевать самому, а он себе этого не разрешает. У тех,
кто при горевании идентифицируется с другими, — а такая возмож­
ность всегда есть именно у помогающих профессионалов — есть
риск «сломаться», когда рядом не будет никого, о ком они могли бы
заботиться. Еще, конечно, возможно то, что при таком идентифи­
цированном горевании они начнут излишне «опекать» другого

71

человека, не давая ему самостоятельно заново наладить жизнь.
Горевание, осложненное идентификациями — это процесс, при
котором человек проецирует на других людей то, что в нем самом
требует безотлагательной работы скорби, и тем самым временно как
бы помогает себе. Конечно, люди ведут себя так не только при необ­
ходимости горевать50. Но при горевании для этого возникает больше
возможностей, поскольку помощь человека, который тоже испытал
утрату, принимается с большей охотой, ведь он знает, что происхо­
дит при этом в душе.
Еще одна разновидность «застревания» в фазе отрицания выра­
жается в том, что люди говорят о невероятной «пустоте», которая
образовалась внутри после переживания утраты, о пустоте, которую

невозможно ничем заполнить, и они живут теперь как бы «на авто­
мате». Зонн описывает в своей статье «Горевание и метод
символдрамы»51 одну мать, которая — случайно — переехала свою
дочь трактором и в результате страдала от депрессий, которые
обострялись с началом осени, поскольку осенью была годовщина
гибели дочери. Эта женщина говорила, что она не может горевать
и чувствует себя опустошенной. К психотерапевту она обратилась
потому, что из-за этого осложнились ее отношения со вторым ребен­
ком. Зонн пишет, что предложил ей представить мотив «Ручей», а на
другой сессии
мотив «Путь к могиле». Женщина начала при этом
плакать, и этот плач, по-видимому, стал началом работы скорби.
К сожалению, статья очень краткая, и трудно понять, что на самом
деле происходило в терапии. Зонн пишет, что после нескольких сессий
с использованием метода символдрамы ее депрессивные состояния
значительно смягчились, и, по моему мнению, это произошло как
раз из-за того, что запустился процесс горевания.
' Ср. Schmiedbauer, W.t Die hilflosen Helfer. Rowohlt, Hamburg 1977.
S1 Szonn, G.: Trauerarbeit mit dem Katathymen Bilderleben. In: Leuner,H„ Hrsg/ Katathymes
Bilderleben. Huber. Bern/Stuttgaril980, с.263-271. Симводдрама (кататимное пережива­
ние образов) — это разработанный Х.-К. Лейнером метод «сновидений наяву». Пациенту,
находящемуся в расслабленном состоянии, предлагают представить в своем вообра­
жении определенный образ, в который он погружается и позволяет образу изменяться.
Как правило, пациент эмоционально сильно вовлекается в этот процесс. Чем более
расслаблен пациент, тем более оживленно и красочно изменяются его имагинативные
образы, тем сильнее эмоциональная вовлеченность. Лейнер и его коллеги используют

«стандартные» мотивы, например, «Луг», «Ручей», «Дом» и т.д. Конечно, их можно
дополнять другими мотивами, как это делал Зонн в работе с женщиной, которая не мо­
гла горевать.

72

Мне кажется, что метод символдрамы может быть очень полез­
ным при незавершенной работе скорби, особенно, когда человек
чувствует себя внутренне «пустым».
Проблемы, возникающие
в фазе прорыва эмоций

Предположительно, за всеми описанными выше трудностями
стоят попытки избежать стадии прорыва эмоций. И все-таки мне
кажется, что те, кто застрял во второй фазе, производят иное впечат­
ление и находятся на совершенно другой стадии процесса, чем те,
кто застрял на первой фазе. Те, кто застряли на первой фазе, хотят
полностью избежать горевания. Те, кто застрял во второй фазе — это
люди, которые не могут найти выход из горевания, и оно становится
хроническим. Они тоже производят впечатление депрессивных, но не
потому, что вытесняют боль, а потому, что затоплены и поглощены
своей болью. Им приходится постоянно думать о ней и они не знают,
что делать дальше. Тем не менее, они тоже так или иначе блокируют
процесс горевания и не поддаются процессу трансформации, хотя
со стороны кажется, что он идет полным ходом.

Невыраженный гнев
Гансу девятнадцать лет, два года назад он потерял отца. Он —
старший из троих детей — вдруг стал главой семьи. У матери вошло
в привычку обращаться к нему с теми же вопросами, с которыми
раньше она обращалась к его отцу. Ганс — школьник, скоро будут
выпускные экзамены, и он столкнулся с большими проблемами
с концентрацией внимания. Он считает, что это связано с тем, что
он плохо спит. До того, как отец умер, он очень хорошо учился, а после
этого его успеваемость снизилась. В первое время после смерти отца
учителя относились к этому снисходительно, но теперь они уже
не дают ему поблажек и считают, что он слишком подавлен и должен
уже как-то преодолеть утрату. Священник, к которому он обратился
за советом, отправил его к психотерапевту.
На мой вопрос, как он вообще пережил смерть отца, он ответил,
что отец очень долго болел, и эта болезнь нависала, как тень, над
всей семьей. Вообще-то, все обрадовались, когда он умер. У него были
хорошие отношения с отцом, особенно в последнее время — они много

73

общались у постели больного, это были хорошие, беседы. Отец также
просил в чем-то его заменить, и Ганс с радостью это делал, ему это
нравилось. Но menepti он чувствует, что перегружен и ему едва
удается видеться с друзьями.
Все это выглядело очень разумно. Ганс говорил почти монотонным
голосом, казался очень серьезным, значительно старше своих лет. Перед
нами пример того, как может измениться жизнь человека вследствие
смерти его близкого. Школьник неожиданно стал «главой семьи» и чувст­
вует — вполне обоснованно — перегруженность этим положением.
Это была одна сторона его проблемы. Другой аспект заключался
в том, что его гнев относительно смерти отца так и не нашел своего
выражения. Ганс рассказывал, что с того времени ему стали сниться
странные сны: в этих снах он всегда очень злится на то, что отец умер,
и обвиняет его в этом.
Я спросила его, как у них в семье проходил траур по отцу. Как это
обычно бывает, когда человек долго болеет, большую часть горевания
родственники переживают еще до его смерти. Паркес называет такое
опережающее горевание «переработкой с помощью заботы»52. Мы часто
опережаем большие изменения в нашей жизни, фантазируя о том, как
это будет. Но такая переработка с помощью заботы не может заменить
горевание, поскольку фантазия о том, что человека больше не будет
рядом, — это совсем не то же самое, что его реальное отсутствие, ради­
кальное и беспощадное, которое заранее представить себе невозможно.
Некоторые моменты, связанные со смертью отца, тем не менее, были
решены в семье Ганса еще при его жизни, и сам он, кажется, прошел
через значительный процесс прощания с жизнью и семьей, в течение
которого и плакали, и горевали. Но в ходе этого «предварительного»
процесса также не нашлось выражения для гнева. Я спросила Ганса,
неужели он никогда не злился на свою судьбу. Он сказал, что злился,
ведь он и девушку потерял из-за того, что не мог больше быть вместе
с ней, но что толку злиться на «удары судьбы». Я пыталась ему объяс­
нить, что совершенно естественно гневаться из-за того, что на него
теперь свалился такой груз — при всей любви и сочувствии к отцу,
который не смог закончить жизнь так, как ему хотелось бы. Я также
сказала ему о том, что можно гневаться и на то, что его отцу пришлось
столько страдать, что даже при жизни можно было от этого сойти с ума.
“ Parkes, там же, с.91.

74

Я попросила Ганса попытаться вспомнить как можно больше
«гневных снов». Он так и делал, записывал их, привел на консульта­
цию своего брата, чтобы они могли вместе рассказать об этих снах.
Ганс правильно понял, что в ходе горевания гнев был заблокирован
и что мать все еще очень сильно идеализировала отца. Дети переняли
эти идеализированные представления, несмотря на то, чтоб их отно­
шениях с отцом, конечно, бывало всякое. Например, Ганс все больше
осознавал, что отец бывал очень эгоистичен, еще до того, как заболел,
и дети сильно страдали от его эгоизма. На это Ганс теперь тоже злился.
После девяти таких «сеансов гнева» Ганс рассказал, что теперь ему
гораздо лучше спится, ему не так страшно засыпать, но, главное,
стало меньше вспышек гнева. Только на этом этапе он рассказал мне,
что «взрывался» из-за каждой мелочи и его мама очень огорчалась
из-за того, что он так изменился. Это неудивительно, ведь в нем
«сидел» гнев и, кроме того, страх. Поскольку гнев должен был быть
подавлен, он прорывался именно тогда, когда Ганс чувствовал, что
перегружен. А чувствовал он это, конечно, часто, и не только из-за
реальной внешней нагрузки, но и из-за того, что считал, что ему
нельзя выражать свой гнев и недовольство. Из-за этого он не мог
разобраться с менее приятными чертами личности отца.
За гневом скрывался, очевидно, и страх смерти. Почему же еще
он так боялся засыпать, если не из-за того, что видел связь между
погружением в дремоту и беспробудным сном? Уверенность Ганса
в завтрашнем дне была подорвана болезнью и смертью отца, с болью
он осознал, что человек смертен. При этом родители, видимо, воспри­
нимали болезнь как «удар судьбы», принимая его, как данность, и не
протестуя против этого. Но для восемнадцатилетнего молодого
человека это невозможно, ему необходимо позволить себе бунтовать
против смерти, чтобы иметь смелость жить дальше.
«Вечное» чувство вины

В процессе горевания неизбежно просыпается чувство вины,
и это нормально, ведь никто не мог бы сказать про себя, что никогда
ни в чем не провинился перед близкими. Перед лицом смерти чувство
вины обостряется, становится более жестоким; его не смягчить ника­
кими разговорами, прежде всего, из-за того, что ничего уже нельзя
поправить. Все теории о поправимое™ беды и улучшения отношений
рушатся, ведь покойного здесь уже больше нет. Конечно, можно

75

постараться осознать, в чем вы были неправы, и в отношениях
с другими людьми избегать этого. Но вины не избежать, и когда
умирает человек, в отношении которого присутствует чувство вины,
приходит понимание того, что это означает на экзистенциальном
уровне: быть человеком, который ощущает вину, но все еще думает,
что сможет ее избежать.
В психотерапевтической практике мне очень часто приходится
иметь дело с людьми, испытывающими чувство вины по отношению
к умершему, У некоторых оно проявляется настолько сильно, что
человек просто не находит себе места, а у других это чувство бывает
подавлено и присутствует в латентной форме, постоянно нарушая
психическую жизнь.
Мне кажется, чувство вины тесно связано с тем, что осталось
не проясненным в отношениях с умершим, и, конечно, с тем пред­
ставлением об идеале, которое было у человека, и тем, как развивались
эти отношения в реальности. Чувство вины бывает соразмерным
у тех людей, кто старался выяснять отношения, кто — и это кажется
мне важным — признался друг другу, что снова и снова во многом
был или остается виноватым перед другим, несмотря на все свои
усилия, у тех, кто признался друг другу, что их силы ограничены.
Такое чувство вины касается только определенных ситуаций и не
подрывает жизненные основы человека на экзистенциальном уровне.
Мужчина, чья жена долгие годы болела раком, использовал это
время, чтобы поговорить с ней об их долгой тридцатилетней совмест­
ной жизни, чтобы вновь пережить радости и обсудить разочарования,
даже если обоим это бывало трудно. Через пару недель после смерти
жены он сказал, что очень благодарен ей за все эти разговоры, кото­
рые им удалось вести. Единственное, из-за чего он испытывал чувство
вины, было связано с тем, что он не уступил ее желанию переночевать
с ней в больнице, потому что боялся конфликта с персоналом боль­
ницы. Теперь он часто об этом думает, теперь ему хотелось бы посту­
пить иначе, но это невозможно. В итоге, он считает себя бессердечным.
Однако это чувство вины не сравнится по своей силе с чувством
вины другого мужчины пятидесяти пяти лет, который обратился за
помощью из-за тяжелых депрессивных состояний.
На первой консультации он рассказал мне, что постоянно испы­
тывает чувство вины — с тех пор, как пять лет назад потерял жену.
Затем он испытующе посмотрел на меня и сказал: «Господин Х„ психи-

76

amp, который направил меня к Вам, полагает, что это чувство вины
совершенно безосновательно, но это не так». И он стал рассказывать,
каким черствым он был по отношению к жене, что он держал ее за
прислугу, которая время от времени еще должна была играть роль
«образцовой хозяйки дома». Он якобы никогда не был с ней нежен,
постоянно упрекал ее в том, что она не исполняет свой супружеский
долг, говорил ей, что она ни на что не годится, хотя она умела очень
многое. Он был уверен, что своим отношением загнал ее в гроб. Он
с ужасом осознал это через неделю после ее смерти, когда вдруг обна­
ружил, что именно он потерял, и ничего уже не изменить. Он спросил
у своих уже взрослых детей, верно ли, что он действительно так ужасно
обращался с их матерью. Дети ему это подтвердили. С тех пор он
был сам не свой, у него не было ни минуты покоя, он чувствовал себя
жалким — и виноватым, попросту виноватым. Он сходил к священнику,
тот пытался его утешить, но это не помогло. Жить с такой виной
было ужасно, и он задумался, не лучше ли ему было бы покончить с собой.
Но ему не хотелось этого делать, потому что тогда детям пришлось
бы жить не только с тем, что их отец — жестокий человек, но и с тем,
что он — еще и самоубийца. К тому же, ему не хватило бы на это
духу. Как-то раз он даже зарядил пистолет, но струсил. Если бы он
просто убил кого-то, то мог бы отправиться сейчас в тюрьму, но он
«убивал» жену психологически, и теперь не мог искупить свою вину.
Он рассказал, что ему постоянно снится один и тот же сон, что
он стоит перед домом и высматривает жену. Он зовет ее, но она
не появляется.

Я сказала этому мужчине, что не смогу избавить его от чувства
вины, но могу попытаться прояснить его отношение к покойной жене.
Возможно, после этого чувство вины ослабнет. Ксавер принял мои
слова о том, что я не избавлю его от чувства вины. Он был готов
последовать моему предложению поработать с его сновидениями
и постараться прояснить отношения с женой. Правда, он полагал, что
мало что помнит о них. В этом он сильно ошибался. Ксавера часто
одолевало чувство вины, когда жена еще была жива. Он тонко чувст­
вовал психические процессы, происходящие вокруг него, но всегда
был готов приписывать все жене и проецировать свою вину на нее.
Когда ее не стало, вся вина вернулась и обрушилась на него. Кроме
того, он также нагружал себя виной, которая могла принадлежать его
жене. Так не бывает, что в отношениях виноват лишь один партнер.

77

Я предложила ему рассказать всю историю его супружества. На
тот момент сновидений у него не было, за исключением тех, в которых
он искал и не находил жену. В процессе рассказывания мы пытались
понять проблемы, которые, конечно, всегда существовали в их отно­
шениях. Он осознал, что его черствость очень часто была ответной
реакцией на то, что жена подрывала его уверенность в себе, всегда
в нем сомневалась. Разговоров друг с другом они вообще никогда
не вели. Поэтому я предложила Ксаверу, вспоминая о жене, представ­
лять себе ее и говорить с ней так, как если бы она была жива. Ему это
показалось несерьезным, но он согласился, и часто входил в роль своей
жены. Так мы прорабатывали их отношения, и жена все больше оживала
в его воспоминаниях. Он понял также, что она не была ни ангелом,
как ему казалось после ее смерти, ни ведьмой, какой он считал ее при
жизни. Он перестал казаться себе неудачником, но увидел, что многое
упустил в жизни и во многом остался виноват перед женой и перед
собой. При этом он осознал, что вина лежит не на нем одном. Когда

после тридцати двух сессий мы дошли до воспоминаний о болезни
жены, проявилась переработка с помощью заботы, а когда Ксавер
рассказал о ее смерти — начался процесс горевания, как будто его
жена умерла только что. Началась фаза интенсивного диалога с женой
«на том свете». Он начал идеализировать отношения, которые у них
теперь развивались, стал даже писать ей письма на тот свет. Во мне
росла растерянность, я не знала, что делать с этой симбиотической
фазой. Очевидно, он испытывал потребность идеализировать их отно­

шения, испытывать любовные чувства. Кстати, его жена, когда ему
хотелось проявить «романтичность», набрасывалась на него, обвиняя
в «бабском» поведении. Теперь же он наслаждался возможностью
проявлять свои слабые стороны в воображаемых отношениях с женой.
ЭI и идеализированные фантазийные отношения продолжались около
четырех месяцев. Потом он сказал мне, что жена в его воображении
изменяется все больше и больше, приобретая его собственные черты,
и это сильно его удивляло. Я объяснила, что это большой прогресс
в ходе горевания, и сказала, что такое его чувственное самовыражение
означало возможность стать собой, что работа скорби завершается
и он сможет жить дальше с этой новой возможностью.
С одной своей соседкой он начал отношения, которые обоим
принесли много удовольствия. Он приходил на встречу со мной раз
в год и рассказывал, как обстоят дела с чувством вины. Он до сих
пор находится под сильным впечатлением от того, каким виноватым

78

он тогда себя чувствовал, теперь он более реалистично видит, в чем
действительно была его собственная вина и полностью способен
принять ее. Проработка отношений с покойной женой сделала это
чувство вины не таким глобальным.
Во время терапевтической работы с этим мужчиной мне пред­
ставлялось важным вообще не пытаться утешить его или уменьшить
его чувство вины. Вместо этого я дала ему возможность самому
установить, в чем собственно была его вина. Часто в процессе тера­
пии мне приходило в голову, что было бы лучше, если бы он был
верующим христианином, тогда он мог бы покаяться и поверить
в прощение — но он никак не мог.
Люди, которые обращаются за помощью к психотерапевту в связи
с утратой и чувством вины по отношению к умершему, зачастую
не могут верить в прощение.
Если в процессе горевания эмоциональный хаос проживается
неполностью, если некоторые его составляющие — гнев или чувство
вины — сдерживаются, то горюющий, как мне кажется, застревает
в этой фазе, и эмоциональные бури снова и снова бушуют внутри.
Часто такие люди прибегают к лекарствам, поскольку эмоциональный
хаос становится невыносимым53.
Однако именно чувство вины может задерживать скорбящего на
этой стадии горевания, даже если вина не вытесняется. Это чувство,
по всей видимости, способно потрясти основы самовосприятия чело­
века до такой степени, что он просто перестает понимать, как жить
дальше. Если человек испытывает чувство вины такой силы, то без
посторонней помощи ему не обойтись. Я согласна здесь с Паркесом по
поводу медикаментов: в таких случаях они, конечно, облегчают бессон­
ницу, но не могут решить проблему. Если горевание — это процесс,
в котором необходимо расстаться с привычками, сложившимися
в отношениях с любимым человеком, то и чувство вины, связанное
с этими отношениями и бывшее частью модели поведения в нем, также
необходимо прорабатывать и прекращать, даже если поначалу это очень
болезненно и может задеть самую суть существования человека.
Остается под вопросом то, насколько такое чувство вины можно
в некоторых случаях интерпретировать как замаскированное желание
смерти партнера еще при его жизни. В случае Ксавера можно рассма­
тривать вину таким образом, но при этом нужно учитывать, что
33 Parkes, там же, с.190-193.

79

желание смерти необязательно означает, что партнер должен умереть.
Оно может также означать, что должна измениться нынешняя форма
отношений. Это особенно заметно у очень симбиотических партнеров.
Но я считаю, что даже если и нет желания смерти, чувство вины
неотъемлемо от отношений, потому что невозможно прожить отно­
шения идеально, потому что всегда найдется то, в чем мы виноваты.
По моему опыту, чувство вины в процессе горевания связано,
чаще всего, с тем, что отношения с умершим остались невыясненными,
а также с тем, что многие аспекты собственной жизни, которые
должны были быть прожиты, не могли быть прожиты в этих отно­
шениях. Чувство вины часто рассматривают только в связи с умер­
шим, но здесь речь идет не только о жизненных возможностях,
которые были упущены и были связаны с умершим, но и о собствен­
ных упущенных возможностях, относящихся только к личности
горюющего. В этом случае некоторым людям кажется, что упущенное
можно определить через чувство вины перед покойным и тогда нере­
ализованные возможности символически выражаются в том, что
нечто упущено навсегда и непоправимо.
Особенно ярким примером такого явления мне представляется
история одной пациентки, чей психоаналитик покончил с собой54.
У нее развилось очень сильное чувство вины, ей казалось, что в этом
самоубийстве виновата только одна она. Конечно, здесь сыграли свою
роль ее фантазии о собственном величии и некоторый героизм, пусть
и «негативный». Она переживала очень интенсивный перенос на
него, поэтому его смерть означала для нее сильнейшую угрозу, и чтобы
вообще суметь существовать дальше, ей пришлось создавать фанта­
зии о собственном величии. Она испытывала чувство вины не из-за
того, например, что она якобы была слишком сопротивляющейся
пациенткой (она такой и не была), или что ее случай был настолько
безнадежным, что оказался не под силу аналитику и он потерял
рассудок из-за своей работы — вовсе пет. Ее чувство вины было
направлено на то, что она якобы довела его до самоубийства тем, что
не реализовала свое желание получить еще одно образование. Она
возвела целое «здание» вины вокруг этой темы и с мельчайшими
подробностями рассказывала мне, каким образом это довело его до
смерти. По ее мнению, он, видимо, решил, что она находится в безвы­
и Ср. Lord, R„ Ritvo, S., Solnit, A. J.: Patients’ Reaction to the Death of the Psychoanalyst. In:
Int. J. Psycho-Anal. 59,189,1978.

80

ходном положении. Другое обоснование вины она соорудила вокруг
возможных отношений с одной женщиной, на которые она не отва­
жилась, несмотря на то, что ее аналитик явно поощрял ее в этом, или,
по крайней мере, не удерживал ее от этого. Кроме того, по ее мнению,
часть ее вины в его самоубийстве заключалась в том, что она не так
часто загорала, как он ей советовал. Конечно, ее чувство вины можно
связывать с ее идентификацией с аналитиком. Пациентка, очевидно,
считала себя частью его личности и пыталась понять, насколько она
виновата в том, что он себя убил. Но если приглядеться к тому, в чем
она видела свою вину, то становится ясно, что ее объяснения касались
решений, которые она не приняла или приняла лишь отчасти, не так
радикально, как ей на самом деле хотелось. Все эти моменты касались
ее собственной жизни, и эти возможности не были утрачены так
безвозвратно, как уходит из жизни человек. И такие моменты в реаль­
ности едва ли могли привести кого-то к самоубийству.
В случае с этой пациенткой ясно прослеживается то, что я заме­
чаю в связи с чувством вины у других горюющих: с одной стороны,
вина связана с тем, что было упущено в отношениях, за что человек
чувствует себя виноватым, но, с другой стороны, вина может быть
связана с решениями и упущенными возможностями, которые каса­
ются только собственной жизни горюющего.

Проблемы, возникающие в фазе поиска и расставания
Сильва, чей психоаналитик наложил на себя руки, проходила
через интенсивную фазу поиска. Она говорила, например, что просто
его жена его куда-то спрятала, вероятно, из ревности. Однажды она
навестила вдову, чтобы проверить, не осталось ли от него чего-нибудь.
Сильва ходила на его могилу, чтобы посмотреть, не сможет ли она
там почувствовать его присутствие. Она искала его в его любимом
кафе в том месте, куда он уезжал в отпуск. Она никогда не позволила
бы себе такого преследования при его жизни. Теперь же, когда он
умер, Сильва стала по-настоящему одержимой и не останавливала
себя в этом поиске. Ей удавалось найти его только в сновидениях.
Он являлся ей вежливым, сдержанным, немного скованным и выслу­
шивал ее. В одном из снов она его спросила, как ей его вернуть. Он
помахал ей рукой и исчез. Сильва растолковала этот сон как призыв
аналитика тоже покончить с собой. Она выстроила целую теорию
о том, что это единственная возможность быть с ним.

81

Она строила эту теорию, искала его и даже не думала переходить

к расставанию, хотя этот аспект тоже присутствовал в ее сновидениях,
па что я пыталась обратить ее внимание. По ходу дела она сформи­
ровала перенос на меня. Когда ее теория была полностью сформули­
рована, она вдруг сказала на одной встрече: «Вся эта теория больше
не имеет смысла. Если я последую за ним, то потеряю Вас. А еще
и этого я не вынесу».
Мне кажется, что в этой фазе поиска опасность совершить само­
убийство сильнее всего. В действительности люди крайне редко идут
на эю после смерти кого-то из близких, но я все равно считаю, что
в этой фазе опасность принять решение умереть следом за близким
действительно очень велика. Под желанием «умереть вслед за кем-то»
я понимаю то, что смерти ничто не противопоставляется. У Паркеса
есть исследование, в котором он приводит данные, что в первые
полгода после смерти жены вдовцы умирают на 40% чаще, чем сооб­
щает статистика55. Вероятно, это говорит о том, что в такой ситуации
жизнь воспринимается менее привлекательной, чем смерть, и при
определенных обстоятельствах это может привести к суициду. Браун
и Харрис ’ обнаружили, что люди, потерявшие в подростковом возра­
сте кого-то из родителей, впоследствии склонны более остро реаги­
ровать на потерю партнеров, и при определенных обстоятельствах
скорее могут совершить самоубийство, чем те, чья жизнь не была
омрачена переживанием ранней утраты. Это многое объясняет. Кому
пришлось рано пережить потерю кого-то из родителей или друзей
детства, тот очень рано понял, что на жизнь положиться нельзя, что
все преходяще. При переживании следующей утраты эти чувства
снова прорываются, что может привести к искушению испытать,
не является ли смерть более надежной, чем жизнь.
Сначала Сильва очень обижалась на меня за то, что я не мужчина.
Она думала, что, будь я мужчиной, ей не пришлось бы так сильно

горевать по своему психоаналитику, она бы просто «заменила» его
мной. Но она не могла этого сделать и была вынуждена горевать.
Однако она все равно пыталась так или иначе заменять его мной,
и именно это помогло нам понять ее отношения с предыдущим анали­
тиком. Он, очевидно, сам был очень депрессивным человеком,
" Parkes, С. М„ Benjamin, В., Fitzgerald, R. G.: Broken Heart: A Statistical Study of Increased
Mortality Among Widowers, Brit. med. j. 1,740-743,1969.
Brown, G. W, Harris, T„ Copeland, J. R„ там же. Исследование подробно пересказано вBowlby, там ясе, с.250-262.

82

а Сильваобратилась к нему, помимо прочего, потому что страдала
от депрессивных настроений. Она привыкла каждый раз подолгу
расспрашивать его о его состоянии, пытаясь приподнять ему настро­
ение во время его депрессии.
Я крайне фрустрировала ее тем, что объяснила, что я не хочу,
чтобы она меня подбадривала, что я намерена работать с ней над ее
собственными проблемами. Она сочла меня грубой и бесчувственной.
Однако она смогла увидеть, какие стратегии она применяла по отно­
шению к своему аналитику, как она пыталась играть роль «сильной»,
как тщательно ей для этого приходилось скрывать свои слабости.
Сильва также поняла, насколько изнуряющим все это было. Внешне
она как бы просила помочь ей, но затем пыталась сделать все, чтобы
навязать аналитику роль нуждающегося в помощи. Эту стратегию
она применяла не только в аналитических отношениях. С помощью
такого поведения Сильва все время пряталась от себя самой, но при
этом ощущала себя перегруженной и страдала от различных психо­
соматических симптомов. Хотя и в этой ситуации она не допускала,
чтобы другие позаботились о ней, но, тем не менее, позволяла родным
беспокоиться о ней и сочувствовать. Теперь она не только осознала
эти свои стратегии, но и поняла, каким терпеливым и принимающим
был ее предыдущий аналитик, и как ее всегда восхищают ситуации,
когда кто-то умеет принимать поддержку: не бросаться сразу на
помощь, а позволить помочь себе самому. Мы сошлись с ней во
мнении, что это качество ее аналитика ей можно попытаться осознать
в самой себе. Некоторые сновидения подкрепили нашу идею, и она
попыталась действительно проникнуться этим. Она ощутила неве­
роятный подъем, когда почувствовала, что может проживать эти
стороны своего характера; частично, разумеется, но в ощутимой мере.
У Сильвы была отсрочена фаза расставания, поскольку проис­
ходил перенос на меня, но она неизбежно наступит, и ее нужно будет
выдержать.
Поисковое поведение присутствует у всех — когда кто-то погру­
жается в процесс горевания, он ищет утраченного человека сам, без
чьего-либо побуждения со стороны; возможно, и обретает его. Как
мне кажется, в этой фазе опасность кроется в том, что зачастую
расставание дается трудно.
В терапии горевания может произойти такая ситуация, что работа
скорби «стопорится» именно в тот момент, когда горюющий должен
расстаться с покойным.

83

Филипп, мужчина тридцати лет, потерял мать. У них были
близкие отношения, он жил с ней. Он был ее единственным сыном,
и мать, очевидно, относилась к нему слишком по-матерински, опекала
его до самой своей смерти. Все думали, что он остро отреагирует на
потерю, будет в трауре. Но реакции горевания не последовало вообще.
Первым делом он уехал в Новую Зеландию. Будучи коммерсантом, он
мог при этом продолжать работать представителем своей фирмы.
Сначала он покатался по свету, казалось, он наслаждался свободой;
затем он приступил к работе в Новой Зеландии. В один прекрасный
день, никого не предупредив, он сел на самолет в Европу и по своей
инициативе лег в психиатрическую клинику. Он обосновал это тем,
что больше не может делать свою работу, что оставил должность,
чтобы не дожидаться, пока его вышвырнут. Он больше не способен
думать, не может сосредоточиться, ничто его больше не радует,
никого у него нет в целом свете, ему все надоело. В клинике ему
не понравилось — по его словам, ему там не хватало покоя. Психиатр
посоветовал ему обратиться ко мне, и он пришел. Как выяснилось,
отца он потерял, когда ему было пять лет. Его сестрам тогда было
десять и двенадцать. Отец умер в возрасте шестидесяти семи,
матери тогда было тридцать девять. Единственное, что он помнил
об отце — как тот подарил ему мяч за то, что он вел себя очень
хорошо и тихо и не мешал папе читать газету. Про себя он говорил,
что он вообще очень спокойный человек, никогда никого не задевает.
Все, на кого он работал, его ценили. Работал он, пожалуй, прилежно,
но без особого рвения, хорошо подходил как раз для средних позиций,
ему это известно, а большего ему и не хотелось. С сестрами у него
сейчас очень поверхностные отношения. Они якобы видели в нем
младшего брата, которым можно командовать. А ему не нравилось,
когда им командуют. Мать им не командовала. В остальном он ничего
о матери не помнит, он потерял все воспоминания, когда сел на само­
лет. Это ведь теперь в прошлом. Теперь он хочет познакомиться
с кем-нибудь и жениться. Он хочет жить в доме матери — сестры
поддерживали там порядок, пока он был в Новой Зеландии. Там все
так же, как и до смерти матери, так что он мог бы снова поселиться
в своей комнате. На мой вопрос, не хотел бы он сменить обстановку
в доме, он сказал, что в этом нет никакой необходимости, ему там
очень хорошо и нужно только жениться на женщине, которой там
тоже будет хорошо.

84

Мне было ясно, что передо мной сидит человек, не прошедший
через горевание. Мне было бесконечно тяжело найти к нему подход.
Он ничего не чувствовал, хотел лишь найти жену, он не приносил
снов, не фантазировал. У него не было никаких проблем. Он сидел
на стуле и вежливо ждал, что я буду с ним что-то делать.
Я начала говорить с ним об отце. С помощью старых детских
фотографий он начал вспоминать его черты. Филипп все больше ожив­
лялся, рассказывая о нем. Он начал спрашивать об отце у друзей своих
родителей, у сестер. Он выяснил, что отец, видимо, был очень зага­
дочным человеком — у всех о нем были разные представления. Он
начал записывать разные стороны его характера, а также представлять
его в своих фантазиях. В них он путешествовал с ним, спорил о поли­
тике. Он выяснил, кстати, что отец был членом партии, которую он
сам глубоко презирал. Филипп мог часами внутренне дискутировать
с отцом, и взгляды, которые «выражал» отец, воспринимал как совер­
шенно настоящие, реальные. Было видно, что с ним происходят силь­
ные перемены: он стал активным, вступил в разные общества, сделал
перестановку в квартире, начал убирать в подвал мебель, которая ему
не очень нравилась. Мне было очень трудно найти правильный момент,
чтобы сказать, что отец, с которым у него были такие интенсивные
отношения, на самом деле •— его собственная внутренняя фигура, что
настоящий отец умер, и, вероятно, ему нужно будет скорбеть о нем.
С одной стороны, мне казалось, что с точки зрения терапии очень
важно, чтобы этот молодой человек, у которого никогда не было
отношений с отцом, и никто ему его не заменил, теперь выстроил
в своем воображении отношения с ним. Он смог идентифицировать
себя с ним и сам стал намного увереннее в своем самосознании.
С другой стороны, я понимала, что это состояние не могло продол­
жаться до бесконечности, что должно произойти расставание, чтобы
он вернулся к самому себе, и мы смогли, наконец, проработать ситу­
ацию с его матерью. О матери мы вообще еще не говорили.
На помощь пришло сновидение. Филипп, которому редко снились
сны и который всегда описывал их очень расплывчато, однажды
утром позвонил мне и сказал, что должен сейчас же приехать ко мне,
так как ему приснился ужасный сон:
«Я нахожусь рядом с отцом. Я ужасно люблю его и выражаю это
тем, что прижимаюсь к нему и нежно обнимаю. Отец говорит: ладно,
парень, все хорошо, но теперь ты должен снова позволить мне уйти».

85

Филипп плакал, рассказывая конец сновидения, и сказал мне,
что ему казалось, будто отец умер этой ночью. Но еще у него было
чувство вины, поскольку слова отца звучали так, как будто он ему
докучал, как будто его отношение к нему уже давно должно было
измениться.
Я объяснила ему, что теперь уже точно пришло время для
расставания, что теперь он, вероятно, пройдет через фазы горева­
ния, о которых я ему рассказывала. Ему полегчало оттого, что я,
очевидно, знала, что с ним происходит. Правда, он не совсем придер­
живался моего примерного алгоритма горевания. Фазы отрицания
не было, а фаза эмоционального хаоса длилась очень долго,
поскольку он пытался снова погрузиться в воображаемые отноше­
ния с отцом, а потом снова выйти их них, потому что чувствовал,
что все-таки такого рода отношения для него уже невозможны.
Я пыталась ему показать, что отец, с которым он так долго путеше­
ствовал по миру фантазий, на самом деле был частью его собствен­
ной личности. Через девять месяцев после этого сновидения он
начал это понимать и стал спокойнее. По-настоящему «поверить»
в это он смог только тогда, когда один из друзей его родителей сказал
ему, что он становится все больше похожим на своего отца. Тогда
он начал интенсивно рассматривать себя через сходства с отцом,
но при этом —и через призму особенностей, которые его от отца
отделяли и отличали. При этом постоянно возникали яркие прояв­
ления идентификации с отцом. Он знал, что отец в первый раз
женился в тридцать пять лет. Теперь Филипп был убежден, что тоже
женится в тридцать пять. Он также безоговорочно решил, что будет
дважды женат, как и его отец.
Уже здесь мы столкнулись с затруднениями при его отделении
от покойного отца. «Отделиться» означало перестать воспринимать
жизнь отца как жизненный план для себя самого. Когда мы анало­
гичным образом начали разбираться в отношениях с покойной
матерью, стало действительно крайне тяжело. Он же полностью
вычеркнул ее из своей жизни. «Это в прошлом» — так он отмахнулся
от потери матери, но ему давно уже стало ясно, что его поездка
в Новую Зеландию была связана с ее смертью и что его психический
срыв также был следствием того, что он избегал горевания.
Сначала у Филиппа был большой «прогресс» в восстановлении
воспоминаний о матери. Ему в голову приходило все больше мыслей
о ней. Он начал понимать, как она им командовала: намного тоньше,

86

чем сестры, и, конечно, отдавая намного больше любви — и требуя
любви намного больше, чем они. Он погружался в продолжительные
фантазии о ней, упрекал ее, заверяя при этом, что никогда ее не бросит
и женится только на такой же, как она. Филипп отыскал фотографии
времен молодости его матери и стал присматриваться к девушкам,
которые походили на нее. Но эти девушки не хотели иметь с ним
ничего общего. Я сказала ему, что, возможно, это говорит о том, что
невозможно искать девушку, руководствуясь таким требованием
и условием, что лучше ему просто спросить себя самого, нравится
ли ему та или иная женщина. Когда у него завязались отношения,
недели через четыре Филипп пришел к выводу: «Она опять не такая,
как хотелось бы моей маме», И еще: «Когда я провожу в своем вообра­
жении вечер с мамой, то чувствую себя лучше, чем когда я провожу
вечер с девушкой, даже несмотря на сексуальное влечение», Я пони­
мала, что Филипп хочет и дальше жить с матерью, быть с ней
по-прежнему одним целым, и его попытки найти девушку, похожую
на мать, никогда не приведут к осмысленным отношениям. Благодаря
разрушению отношений с девушками он мог продолжать жить
в симбиозе с матерью.
Я рассказала ему одну сказку, полагая, что она покажет ему, как
зацикленность на том, кто уже умер, может вырвать человека из
жизни.

Супруги
Жили-были муж и жена. Жили они в мире и согласии и так любили
друг друга, что сильнее и быть не могло. Так они и жили, и как-то раз
беседовали они друг с другом, и муж сказал жене: «Если я умру, ты
найдешь себе другого мужа». А жена ответила: «И ты возьмешь другую
в жены, холостым не останешься». Но они не поверили друг другу. Тогда
они договорились, что ни он, ни она не захотят больше вступать
в брак. И вот жена умерла. Сначала муж жил один, потому что вообще
не хотел больше жениться. Но когда прошло время, он подумал: «Что
толку по ней горевать? Женюсь снова». И нашел другую женщину.
И вот он уже вел ее под венец, как вдруг подумал: «Эх, схожу-ка я к
жене проститься, попрошу у нее прощения». Он пошел на ее могилу
и склонился над ней: «Прости меня! Я иду под венец, я снова женюсь».
Тогда могила открылась. Пока он навещал покойную жену, невеста
в это время ждала у церкви. Жена позвала его к себе: «Подойди, подойди,

87

не бойся, иди сюда!». Она позвала его в могилу и сказала: «Разве ты
не помнишь, что мы пообещали друг другу, что оставшийся на этом
свете не женится снова?» И она усадила его на гроб. «Выпьешь вина?» —
спросил она из могилы. Она дала ему бокал, и он выпил. Затем он хотел
уйти. Но она попросила: «Останься еще здесь, поговорим по душам!»
Она налила второй бокал, и муж снова выпил. Затем он снова встал
и хотел идти, но она опять сказала: «Давай еще поболтаем!» И муж
остался, и говорил с ней. А дома в это время служили молебен, потому
что все думали, что мужчина умер. Невеста ждала его, ждала, и,
в конце концов, вернулась к родителям. Жена дала ему третий бокал
и снова попросила остаться. Наконец она его отпустила: «Ну, теперь
иди!» — сказала она, и он ушел. Он пришел к церкви, но священника
там уже не было, никого больше не было, а сам он был сед, как лунь,
ведь он просидел в могиле тридцать лет5755“.
Филипп погрузился в раздумья, когда я рассказала ему эту сказку.
«Вы хотите сказать, что я тоже уже поседел?» — с грустью спросил
он. Затем он вдруг понял, что вообще не может вспомнить о похо­
ронах, так что абсурдно думать, что он сидит в могиле матери. Он
даже ни разу не был на ее могиле и даже не знает, может, сестры
просто спрятали мать. Он обиделся на меня за то, что я рассказала
эту сказку, и стал активно выяснять, как вообще проходили похороны.
Он даже сходил с одной из своих сестер на могилу матери; однако он
решил, что она «пустая», что его матери там точно нет.
Пришло время отпусков. За несколько недель до этого я готовила
Филиппа к тому, что у меня будет отпуск. Учитывая его сепарацион­
ные проблемы, я ожидала, что перерыв в терапии будет для него
очень неприятным. Поначалу он реагировал с пониманием; мы обсу­
дили, как он может связаться со мной в случае чего, и он уверил, что
выйдет на связь только в случае крайней необходимости.
На последней неделе перед моим отпуском он пришел на встречу
в очень подавленном и плаксивом состоянии. Он вдруг заявил: «Я
запрещаю Вам уходить в отпуск! Если Вы все-таки уйдете, то предо­
ставьте мне другого терапевта, точно такого же, как Вы». Я сразу
поняла: он хотел, чтобы жена была точно, как мать, и что теперь он
перенес образ матери на меня. Теперь он хотел оставаться в симбиозе
57 551 Финские и эстонские сказки. В сб.: Märchen der Weltliteratur, Diederichs-Verlag,
Köln-Düsseldorf 1962.

88

со мной, мне было запрещено его бросать, это расставание не должно
было произойти, если только я не предложу ему возможность быть
в «равноценном» симбиозе. Я также поняла, что он был обижен на
мать за то, что она не подготовила ему «равноценной» замены себе,
что она умерла, не обеспечив ему возможности вступить в симбио­
тические отношения с женщиной, которая имела бы для него такую
же ценность. Он ожидал чего-то от своей матери тогда, и сейчас все
еще ожидал от нее, уже покойной, что она сможет исполнить его
желание. С другой стороны, он ожидал от меня как терапевта, что
я буду вести себя так, как следовало вести себя его матери. Мне было
нельзя уходить от него, и, возможно, он теперь хотел от меня, чтобы
я нашла ему женщину.
Мы обсудили запрет уходить в отпуск, который ему тоже пока­
зался немного абсурдным. Филипп сам дошел до понимания, что
не хотел со мной расставаться, потому что ему в своей жизни слиш­
ком часто приходилось расставаться с людьми. Он сразу добавил,
что если когда-нибудь найдет жену, то им нельзя будет разлучаться
ни на секунду. Я попыталась объяснить, что его страх расставания —
это страх того, что я могу тоже вдруг уйти от него, умереть, и он снова
останется один. На этот случай я, по его мнению, должна заранее
позаботиться о том, чтобы предоставить ему равноценную замену
себе. Я постаралась ему объяснить, что он отсрочил и перенес на
меня свое желание симбиотических отношений с матерью. Тогда он
сказал с сарказмом: «Ну мы хотя бы сидим друг с другом не в могиле,
а в Вашем кабинете. Это уже прогресс». Я ответила, что поскольку
я все-таки не «жена из могилы», я все же уйду в отпуск. Он вздохнул
и сказал, что если бы я осталась здесь из-за него, он чувствовал бы
себя очень виноватым. Тогда я поняла, что его потребность в симби­
озе связана с сильным чувством вины. Похоже, он сам ощущал, что
эта потребность мешает ему жить.
После отпуска он сказал мне, что понял, что очень хорошо
обходился без меня. Ситуация, как она была представлена в сказке,
теперь разрешилась, и он подумывал, не закончить ли ему терапию.
Я спросила его, не видит ли он параллели между своим отъездом
в Новую Зеландию после смерти матери и желанием оборвать тера­
пию сейчас. Он ответил, что да, видит, но это не совсем так, иначе
он бы снова уехал в Новую Зеландию сразу, как только начался мой
отпуск, или ему пришлось бы оборвать терапию. Однако он этого
не сделал, зато много думал об этой сказке, и еще все это время

89

очень злился из-за того, что с «женой» опять ничего не получалось.
Так что теперь он будет вести себя уже не совсем так, как раньше,
уж как-нибудь получше, В этом я с ним согласилась и упомянула,
что агрессия по отношению ко мне — это тоже что-то новое, ведь
по отношению к матери он не позволял себе никакой агрессии. Его
желание оборвать терапию — это тоже агрессия. В любом случае,
он должен спросить себя, действительно ли на этот раз «Новая
Зеландия» ему доступна. Мы сделали ее символом нового начала,
земли, отвоеванной у бессознательного, новой почвы, на которую
можно ступить и использовать как опору. Я сама ощущала сильное
внутреннее сопротивление тому, чтобы сейчас прекращать терапию,
к тому же мне казалось очевидным, что этот его импульс был реак­
цией типа: «Я покину тебя до того, как ты опять покинешь меня».
Я сказала ему об этом и дала понять, что мне было бы очень непри­
ятно, если бы он сейчас оборвал терапию, что я хотела обязательно
решить с ним проблему симбиоза, но, конечно, я не могу заставить
его делать это. Филипп был явно удовлетворен моими словами. Он
расслабился, откинулся в кресле и сказал, что подумает обо всем
еще раз. Если бы я предложила ему решить проблему отсутствия
отношений с женщиной, ему бы, наверное, не потребовалось время
на размышления.
Затем я завела разговор о том, что он, наверное, упрекал свою
мать в том, что она не искала ему жену, и что теперь он злится вместо
нее на меня за то, что я не нашла ему женщину. Он глубоко задумался
над этим. Он признался, что в самолете постоянно твердил одну
непонятную ему самому фразу: «Найдешь мне жену, и я вернусь».
Может быть, это было связано с его бессознательным ожиданием,
что мать должна найти ему жену. Он, между прочим, все еще думал
о том, что она могла бы подать ему какой-нибудь знак с того света.
Но от меня он на этот счет многого не ждал, ведь я снова и снова
подчеркивала то, как важно принимать решения самому.
На следующих встречах он больше не говорил о том, что хочет
оборвать терапию, а напротив, упрекал меня в том, что я его покинула.
С другой стороны, он вдруг снова заинтересовался сказкой про супру­
гов. Его очень мучило то, что в сказке вообще нет ни намека на
возможность спасения. Я пыталась навести его на мысль, что такой
симбиоз возник из-за того, что оба супруга заранее договорились
избегать любых изменений в жизни и совсем не были готовы принять
смерть как важнейшее изменение в жизни. Он сухо ответил: «Со мной

90

тоже такое было». Мы стали говорить о том, что агрессия в отноше­
ниях, показанных в сказке, была полностью выхолощенной — потом,
правда, она нашла выражение в фантазиях о смерти. Мы также сделали
акцент на том, что агрессия важна как возможность установить
дистанцию, отграничить себя от другого и заявить о своих собствен­
ных потребностях. Филипп выдохнул с облегчением. Агрессия на
тот момент в нем уже присутствовала.
Сказка описывает начало процесса горевания: оставшийся на
этом свете супруг горюет и, в конце концов, обращает свой интерес
к новой женщине. Затем он был захвачен воспоминаниями, появля­
ется чувство вины, потому что он изменился, потому что не смог
сдержать данного когда-то обещания. Затем следует откат назад,
регрессия, которая доводит его до могилы. Умершая не может быть
мертвой, живой не может жить, а то, что уже прошло, не может
остаться в прошлом; агрессия как решительное поведение отсутствует.
И «верный» супруг просиживает свои годы «в могиле». Он разрушает
свою жизнь вместо того, чтобы попрощаться, по-настоящему попро­
щаться, и взять на себя вину за то, что он стал теперь другим и думает
по-другому.
Филипп рассказал, что, на самом деле, он хотел совершить
такое прощание с помощью поездки в Новую Зеландию, но оказа­
лось, что он ошибся в этом. Прощание получилось лишь внешним,
а должно было произойти и внутри тоже, но, конечно, тогда он так
и не смог этого сделать из-за своей интенсивной связи с матерью.
Он рано потерял отца и не оплакал эту утрату, поэтому ни иден­
тификация с отцом, ни отделение от него не могли состояться.
В итоге он был несамостоятелен и оставался под «сенью материн­
ской опеки».
Затем последовала фаза, в которой Филипп был очень печальным.
Он очень ясно осознал, что его мать действительно умерла, что ее
больше не было с ним, и она больше не могла помочь ему найти жену.
Он также понял, что найти женщину, такую же как его мать, ему
не удастся. На опыте расставания со мной он узнал, что. прощание
не означает, что другой человек умрет. Постепенно он стал больше
доверять тому, что жизнь и отношения обладают определенной
непрерывностью. Он часто видел сны о женщине, обладающей мате­
ринскими качествами, но не идентифицировал ее напрямую со своей
матерью. В качестве примера его сновидений, указывавших на эту
тенденцию, можно привести следующий:

91

«Я сижу на камне и напряженно думаю о чем-то. Каждый раз,
когда мне кажется, что я до чего-то додумался, я опять забываю,
о чем речь. Тут подходит старушка, старше моей мамы, со старо­
модной прической. Она дает мне поесть хлеба, и я совершенно не пони­
маю, зачем вообще надо было так напряженно о чем-то раздумывать».

Напряженно раздумывать ему приходилось потому, что за это
время он нашел девушку, и у них завязались довольно непринужден­
ные отношения. Они снова активировали всю проблематику симби­
оза с матерью. Сначала он испытывал чувство вины, потому что
этими отношениями нарушил «верность» матери и мне, затем чувство
вины прошло — после того, как ему приснилось, как отец и мать
поздравляют его с выбором девушки. После этого он попал в очень
симбиотические отношения с этой девушкой. Это проявлялось,
прежде всего, в том, что он запрещал своей подруге быть где-то без
него даже пару дней. Он был невероятно ревнив и, как только они
расходились во мнениях, на несколько дней погружался в сомнения
и размышления о том, подходит она ему вообще или нет.
Мне кажется, сновидение давало ему ответ на этот вопрос,
поскольку показывало, что ему следует меньше раздумывать и больше
«есть хлеб», принимать то питательное, что есть под рукой, и воспри­
нимать его, впускать вовнутрь. Я понимаю образ старушки-матери
как возможность отнестись к себе по-матерински поддерживающим
образом, вместо того, чтобы терзать себя размышлениями. Идею
«поесть хлеба» Филипп связал с тем, что его мать, бывало, говорила
о каких-то простых вещах, что сделать это — так же легко, как «поесть
хлеба». Это выражение и эмоциональное содержание сновидения
придали Филиппу уверенности в том, что озабочен слишком сильно,
что он может больше позволить себе доверять. Я постаралась объяс­
нить ему, что, с учетом его жизненной истории, у него всегда будет
склонность симбиотически «цепляться» за свою спутницу жизни,
ожидать от нее всего возможного и невозможного, и поэтому ему
всегда нужно быть готовым к тому, чтобы суметь отделиться от парт­
нерши, если придет время расставания.
После того, как Филипп женился и получил предложение о работе
в другом городе, мы решили завершить терапию. На этап заверше­
ния мы отвели три месяца, поскольку было вполне предсказуемо,
что человеку с таким «комплексом прощания» будет нелегко
расстаться с терапевтом. Это было понятно по его сепарационной
92

тревоге перед отпуском, а также, в меньшей степени, по его сепара­
ционным трудностям в конце встреч, которые проявлялись в том,
что Филипп пытался «затягивать» встречи, поднимая под конец
какой-нибудь очень важный вопрос.
Поначалу Филипп был очень печален и жаловался, что в его
жизни вечно происходит одно и то же: завязываешь отношения,
а потом опять приходится расставаться, и вообще, лучше бы он
покончил с собой в Новой Зеландии. Но потом он рассмеялся
и сказал, что это было бы уж слишком странно, ведь теперь в его
жизни стало намного больше радости, у него даже есть жена. Затем
он высказал претензии, что я не помогала ему в поисках жены так,
как он себе это представлял. Между прочим, продолжал он, он очень
страдал еще и оттого, что на время терапии не мог просто поселиться
у меня. Вот чего ему бы хотелось: жить у меня, проводить отпуск со
мной. В этой связи мы еще раз поговорили о том времени, когда он
перенес на меня свое отношение к умершей матери, и о том, как это
было для него трудно — и одновременно важно. Он нашел слова,
чтобы выразить свое разочарование из-за того, что я так и не выка­
зала готовность, как он выразился, «спасать» его в любой ситуации,
как сына. Он рассказал о ситуациях, когда я злила его, потому что
«обращалась с ним, как с ребенком». С другой стороны, он жаловался
на то, что иногда я требовала от него слишком многого. Но каждый
раз он думал, проецирует ли он свою мать на меня, или это дейст­
вительно я его разочаровывала. Я не стала умалчивать о том, как
я сама переживала те ситуации, и сказала, в чем, как я считала,
я допустила ошибки. Теперь он мог без труда выдержать то, что
я тоже ошибалась, казалось, он даже этому обрадовался. Он научился
смотреть на меня, как на реального человека, обладающего своими
собственными возможностями и ограничениями. Мимоходом он
упомянул, что теперь ему удается лучше терпеть те слабости, кото­
рые есть у его жены.
Мы заново вспоминали все фазы терапии, причем фазу отсро­
ченного траура по отцу упомянули только мимоходом. Мы погово­
рили о том, что терапия ему принесла, а что — нет: Филипп по-преж­
нему был склонен выстраивать симбиотические отношения, в том
числе, с начальством, а потом требовать от этого начальства слишком
многого. Филипп ожидал, что по окончании терапии станет челове­
ком, «которого ничто не сможет потрясти». В конце терапии он
научился хорошо справляться со своими потребностями в симбиозе,

93

сепарационными страхами и проблемами отделения, но, конечно,
он остался очень чувствительным в этом отношении и видел «расста­
вание» в том, в чем никому другому и в голову не приходило видеть
разлуку. Например, очень тяжелым днем для него был день рождения,
потому что он должен был расстаться со «старым» годом жизни. Как
только он замечал, что к нему подкрадывается печаль, то сразу думал,
что попал в ситуацию сепарации. Он осознанно горевал, бывал
в ярости на непостоянство жизни, а потом его настроение улучшалось.
Важным результатом терапии для Филиппа было чувство, что
он может расстаться со мной, а именно — его уверенность в том, что
в действительности он меня не потеряет, ведь он чувствовал, что
терапия стала частью его жизни, что он сделал своим собственным
наш способ подходить к его проблемам во время терапии и задаваться
различными вопросами. Но еще важнее для него было то, что благо­
даря своим сновидениям, иногда очень впечатляющим сновидениям,
которые он видел в трудных жизненных ситуациях, он понял, что
не всегда.должен решать все один, Ему не нужно сбегать от слишком
большой ответственности и перегруженности в симбиотические
отношения. В своих сновидениях он переживал те новые аспекты
самого себя, которые приобрели для него большое значение и озна­
чали для него невероятную открытость — и способствовали ей. Они
дали Филиппу почувствовать, что его собственная глубина поддер­
живает его намного больше, чем то, что могла бы дать ему мать или
я в качестве терапевта.
Эта фаза осмысления терапии и прощания для нас обоих была
пропитана скорбью и печалью. Мне казалось, что мы с Филиппом
проделали долгий путь, Я много узнала от него о горевании, о том
парализующем чувстве, которое охватывает человека, который
не может горевать. Он вынуждал меня снова и снова иметь дело
с симбиозом и искать пути, которые могут из него вывести. Окончание
терапии было для меня жертвой, которую необходимо было прине­
сти, поскольку процесс был завершен.
Для Филиппа — сильнее, чем для кого-либо из других моих
пациентов — окончание терапии было связано с переживанием
умирания. Оно было испытанием: сможет ли он выдержать и отпу­
стить человека, который для него что-то значил. При этом ему было
нужно не потерять себя, а, наоборот, еще более осознанно переживать
себя как того, кто, несмотря на неизбежность расставаний, все равно
хочет связей с людьми, хочет дальше жить в отношениях с другими,

94

вообще хочет жить — даже если смерть всегда будет играть в жизни
важную роль. Только смелость начать новые отношения — подтвер­
ждение того, что процесс горевания состоялся.
Я рассказала более подробно об этой финальной фазе терапии,
потому что мне кажется, что окончание терапии находится в глубо­
кой взаимосвязи с прощанием, с умиранием в самом широком смысле.
Ей нужно уделять особое внимание при работе именно с теми людьми,
у которых есть проблемы с гореванием и расставанием. Важно, чтобы
окончание терапии не стало вновь переживанием того, что человек
лишь теряет кого-то — и вместе с тем самого себя.

95

Симбиоз и индивидуация

В процессе горевания любой человек всегда надеется обрести
умершего или каким-либо образом пытается слиться с ним, чтобы
продолжалась жизнь, которая в первое время после переживания
утраты стала невыносимой. Другие люди соединяются с покинувшим
их человеком, выбирая смерть или погружаясь в фантазии о ней.
В любом случае, речь идет о слиянии с тем, кого они потеряли,
о попытке «отменить» утрату и продолжить жить так, как будто
ничего не произошло.
У Филиппа такое стремление к симбиозу было очень заметным
по отношению к матери, а затем проявилось в переносе на меня.
Описывая свой метод краткосрочной терапии тех, кто не прожил свое
горе и из-за этого страдает от депрессивных состояний, психосома­
тических и психотических реакций, Волкан5® указывает, что в первой
фазе терапии особенно важно стараться различить то, что относится
к личности умершего, и то, что характерно для личности горюющего,
чтобы прекратить симбиотическое слияние и отделиться от умершего.
Под «симбиозом» я понимаю слияние одного человека с другим,
или с группой людей, объединенных определенными идеями, или со
страной, или с умершим и т.д. Такое слияние может заходить настолько
далеко, что кажется, будто отличий нет вообще; человек полностью
отдается общему и не допускает ничего, что могло бы его нарушить.
Такое единение с другим и воображаемая изначальная защищенность
является мнимой, требующей постоянного личностного вклада в нее,
чаще всего ценой тотального приспособления. В конкретном случае
симбиоза горюющего с умершим партнером это означает, что после
его смерти якобы ничего нельзя менять, что горюющий якобы нако­
нец-то может превратить отношения, которые при жизни партнера
не могли быть полностью симбиотическими, в полный симбиоз,
поскольку умерший партнер больше не может предъявлять свои
претензии и возражения.
58 Volkan, V.: A Study of a Patient’s »Re-Grief-Work«. In: Psychiat. Quart. 45/1, 255-273,1971.

97

По моим наблюдениям, к слиянию с умершим склонны не только
те горюющие, которые были расположены к симбиотическим отно­
шениям с партнером еще при его жизни. Стадия тяги к симбиотиче­
скому слиянию возникает практически у всех горюющих после смерти
партнера, и они должны пройти через это.
Естественно, в связи с этим возникает вопрос, насколько после
такого сокрушительного воздействия на отношение горюющего к себе
и к миру сильна его потребность переживать себя как нечто «целое».
Тяга человека к «единению», будь то с собой, с чем-то божественным,
с космосом — мы с некоторым удовольствием проецируем ее на
партнеров, — в этой ситуации разрыва полностью направлена на
умершего. Кажется, будто этим достигнуто немало: умерший может
жить вместе с горюющим, переживание «единения» с самим собой
и с партнером длится некоторое время, в жизни ничего не приходится
менять. Но именно из-за этого процесс горевания замирает, и это
приводит к различным психическим проблемам, прежде всего,
к депрессивным состояниям59.60
61
Вероятно, сравнение с фазой «нормального симбиоза» в жизни
человека подскажет нам, каким образом может быть прекращено
затянувшееся симбиотическое «переплетение» с умершим. Малер®
неоднократно описывала фазу «нормального» симбиоза младенца,
которая начинается примерно со второго месяца жизни, когда он
ведет себя, будто он и мать «представляют собой всемогущую
систему — двойственность внутри общего контура». За фазой симби­
оза в развитии младенца следует фаза сепарации, внутри которой
снова происходит сближение. То, что Малер описывает в отношении
младенца, на мой взгляд, отражает всеобщий жизненный ритм: за
фазами усиленного стремления к симбиозу снова и снова следуют
фазы сепарации и индивидуации. Под «сепарацией» Малер, Пайн
и Бергман® понимают выход из слияния, а под «индивидуацией» —
активное развитие индивидуальных черт, Внутри фазы сепарации
часто также наступает фаза повторного сближения, слово человек
хочет убедиться в том, что путь назад все еще существует. На следу­
ющем уровне развития, на который человек попадает, «отвоевав»
’’ Ср. Volkan, там же; Bowlby,TaM же; Brown, Harris, Copeland, там же.
60 Mahler, М.: Symbiose und Individuation. Kielt, Stuttgart 1972, с.14. Пер. цитаты
М.Булычевой.
61 Mahler, M„ Pine, F, Bergman, A.: Die psychische Geburt des Menschen. Fischer, Frankfurt
a. M. 1978.

98

индивидуальные черты, снова возникает потребность в симбиозе.
Необходимо позволить человеку прожить ее как оптимальный
симбиоз, как предпосылку к возобновлению сепарации и индивиду­
ации, и это касается не только младенческого возраста.
Тенденции к симбиозу в нашей повседневной жизни так разно­
образны и часты, что мы можем рассматривать симбиоз не только
как патологию. Мы можем признать, что симбиотическое состояние,
с одной стороны, и выход из него в направлении индивидуации,
с другой, действительно соответствуют жизненному ритму. Вот почему
мне кажется важным не избегать симбиоза, а попытаться прожить
его оптимальным образом. Уже к младшему дошкольному возрасту
ребенка становится ясно, что оптимальный симбиоз является пред­
варительным условием оптимального отделения и индивидуации.
В связи с нашей темой встает вопрос, является ли горюющий,
который хочет находиться в симбиозе с умершим, таким человеком,
которому в жизни не удалось пережить какую-либо форму опти­
мального симбиоза, или его потребность в симбиозе возникла только
из-за сильнейшего потрясения. Похоже, что обретение все большего
количества новых индивидуальных качеств может сделать человека
отдельным и самостоятельным, но именно эта индивидуация и пробу­
ждает в нем тягу к симбиозу. Тогда понятно, почему переживание
утраты любимого человека вынуждает сделать шаг в направлении
индивидуации, и таким образом вызывает тягу к симбиозу. Поскольку
этот шаг к расставанию не был добровольным выбором и собствен­
ным побуждением, нужно быть готовым к тому, что сначала будет
сделан шаг назад.
Интересно, что наши коллективные представления о «том свете»
тесно связаны с нашими представлениями о симбиозе. Например,
рай, в котором все живут в мире друг с другом может быть образом,
который стоит за нашей тягой к симбиозу, или такие выражения, как
«войти в Царствие Небесное», «быть взятым на небеса», «быть как
у Христа за пазухой». За коллективными представлениями о «том
свете» и тягой к симбиозу стоит желание быть «под покровом», под
защитой, в покое, в слиянии с чем-то большим, что примет нас цели­
ком, Мне кажется, этот аспект сохранился даже в экзистенциалист­
ском мировоззрении, согласно которому после своей смерти человек
становится «вещью среди вещей»62.
ei Simone de Beauvoir: Une mort tris douce. Galiimard, Paris 1964.

99

Видимо, мы можем терпеть мысли о смерти, только если однов­
ременно представляем себе, что смерть даст нам возможность слиться
с чем-то превосходящим нас. Поэтому неудивительно, что при пере­
живании смерти близкого и в состоянии скорби нас тянет к симбиозу.
Тем не менее, разные люди скорбят по-разному. Не будем забы­

вать, что тот, кто понимает горевание как процесс, может выйти из
фазы симбиоза в направлении нового этапа индивидуации и благо­
даря этому снова может быть в отношениях. Другой же может застрять
в состоянии симбиоза и становиться при этом все более печальным
и утратившим смысл, поскольку симбиотическая связь может дать
силу и защиту только в нужный момент и на определенное время.
Чтобы подробнее рассмотреть эти вопросы, необходимо, на мой

взиыд, прояснить понятие «оптимального симбиоза». Симбиоз явля­
ется «оптимальным», когда человек может переживать такое слияние,
которое его укрепляет, так что человек может встретиться с изменя­
ющимися жизненными условиями, используя новые модели поведе­
ния и новое самоощущение.
Оптимальную форму симбиоза мы обнаруживаем, например,
у мистиков. Мистическое переживание — это слияние мистика с боже­
ственным, возвышение в великом целом. Между прочим, такое стрем­
ление мистиков часто описывается как влечение к смерти. Мистик
стремится приблизиться к смерти, чтобы быть ближе к своему богу.
Тем не менее, это не мешало многим мистикам — несмотря на их связь
с богом или как раз благодаря ей — быть автономными личностями
в психологическом смысле, без страха быть среди людей. Это было
возможно именно потому, что они обладали опытом такого слияния,
дающего им чувство защищенности, значимости, ясности сознания.
Апостол Павел так пишет в послании к филиппийцам63: «Влечет меня

то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому
что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас».
В этой связи мне также кажется ярким примером Тереза Авильская,
которая описывает свой мистический опыт таким образом64:
«Я собиралась начать распевать гимн «Приди, Дух животворя­
щий», когда мной овладел такой восторг, что почти лишил меня
чувств; переживание, в котором я совершенно не могу усомниться,
63 Apostel Paulus: Brief an die Philipper 1, 23-24,
64 Teresa von Avila: Vita 24, 7.

100

поскольку все было, словно наяву. При этом я услышала слова:
«Я не хочу, чтобы ты и дальше была с людьми, будь лишь с ангелами».
Это повергло меня в ужас».
В этом мистическом опыте я вижу переживание слияния, наряду
с искушением застрять в симбиозе («Я не хочу, чтобы ты и дальше была
с людьми»). Похоже, что ужас вернул Терезу в мир людей и, вероятно,
также показал ей разницу между ее мистическим слиянием и задачами,
которые она ставила перед собой на этом свете и которые она решала
с невероятной энергией и целеустремленностью. Мы не можем упрек­
нуть Терезу в том, что она осталась в симбиозе и не индивидуировала.
Возможно, мистики переживали симбиоз таким образом, что он
делал их жизнь очень интенсивной, возвышал их над человеческой мало­
стью и уязвимостью. С другой стороны, слишком долгое пребывание
в нем было невозможно, поскольку религиозный опыт и переживание
божественного по сути своей не поддается никакой фиксации, не пред­
ставляя, таким образом, никакой угрозы восстановлению границ и инди­
видуации. Ведь мистик также стремится в соответствии со своим видением
открыть этот мир своему богу, сделать его «прозрачным» и изменить его.
Таким образом, оптимальный симбиоз может переживаться тогда,
когда человеку удается обратить свою младенческую тоску по матери
в стремление к трансцендентности и в возможность слиться с транс­
цендентностью, какое бы название она ни носила, почерпнуть оттуда
силу, чтобы затем действовать в повседневной реальности настолько
автономно, насколько это возможно. Вероятно, потребность в фанта­
зиях о собственном величии и в грандиозности, которая так сильно
подчеркивается в дискуссии о нарциссизме65, можно понимать как
потребность в симбиотическом слиянии с трансцендентным, которое
могло бы придать человеку «природное» величие, в котором он нужда­
ется перед лицом своей смертности. При таком слиянии с трансцен­
дентностью человеку не приходится обосновывать свою грандиозность
и страдать оттого, что его притязания не исполняются. Он сопричастен
ббльшему, от которого он, тем не менее, себя отличает.
Оптимальный симбиоз также может переживаться в сфере эротики
и сексуальности. Речь идет о слиянии с другим человеком, о выходе
за пределы своего Я, о раскрытии себя в большей целостности.
65 Kohut, Н-: Narzissmus. Suhrkamp, Frankfurt 1973. Kohut, H.: Die Heilung des Selbst.
Suhrkamp, Frankfurt 1979. Kernberg, 0.: Borderline Störungen und pathologischer Narzissmus.
Suhrkamp, Frankfurt 1978.

101

в мистическом и в эротическом опыте, а также в опыте отчуж­
дения Майер66 видит фантазии, предвосхищающие смерть, так как
речь идет об утрате границ своего Я, расшатывании эго-идентичности,
прекращении потока времени. Такие переживания, иногда сопрово­
ждающиеся ужасом, иногда — восторгом, переживаются как расши­
рение сознательной личности67. Майер разделяет мнение Жоржа Батая68
о том, что такие реалии как смерть и индивидуальность вносят в жизнь
человека момент разрыва, в то время как тяга к непрерывности, наобо­
рот, нарастает перед лицом преходящей жизни. Именно эта непре­
рывность достигается в эротическом и мистическом опыте. При этом
растворение и восстановление границ должны ритмично сменять
друг друга. Этопереживание непрерывности и единения, которое
я называю оптимальным симбиозом, Майер соотносит со смертью,
тем самым указывая на великую тему, которая проходит через всю
мировую литературу: любовь и смерть69. В момент глубочайшего
переживания целостности, величайшего ощущения себя живым также
чувствуется и присутствие смерти, ведь переживание целостности
было бы невозможно, если бы жизнь и смерть не ощущались в нем
одновременно. Рильке выражает этот опыт в стихотворении «Эпилог.»70:

«Смерть велика.
Мы — отблески
улыбки на ее устах.
Пока нам кажется — мы в середине жизни,
Уж в нашей середине
смерть
заставляет плакать нас.»
66
67
68
fi9

Meyer, там же, с, 34.
Meyer, там же.
Bataille, G.: Der heilige Eros, Luchterhand, Darmstadt 1963.
Тема любви и смерти доминирует, например, в творчестве Ингеборги Бахман:
Есть торжество любви и смерти торжество,
вот этот миг — и миг, пришедший после,
и лишь у нас с тобой нет ничего.
Есть лишь закат светил. Блеск — и молчанья гнёт.
Но песнь, она потом над горсткой праха
через меня с тобой перешагнёт.
(Пер. Л. Гмембы)
Ingeborg Bachmann, Werke. Hrsg.: Koschei, Ch., von Weidenbaum, J., Münster, C, Piper,
München 1978. Стих из 15й Песни в »Lieder auf der Flucht«, ltd. 1, с. 147.
7 Rilke, R, M.: Werke in 3 Bänden. Insel Verlag, Frankfurt 1966, Bd. 1, с.233. Пер. H.
Серебренниковой.

102

Подобные предельные переживания, сравнимые с эротическим
или мистическим слиянием, могут также, по мнению Майер, возни­
кать совершенно спонтанно, например, в сновидениях71. Юнг назвал
бы их переживанием Самости72, при этом Самость понимается как
единство и целостность личности, выходящая далеко за пределы
сознательного переживания, и которая в особые моменты, во сне или
в определенной ситуации наяву, может познаваться как растворение
границ Я, как чувство полноты, а также как прекращение потока
времени: все прошлое и все будущее присутствует здесь и сейчас,
в этом моменте, переживаемом вне времени.
Такое переживание полноты создает торжественное чувство,
и возникает состояние захваченное™, значительности. «Пробуждение»
из этого состояния не нивелирует его, но одиночество и «отброшенность» Я к самому себе теперь могут переживаться болезненно.
Начинается горевание по состоянию полноты, тоска по исчезнувшей
полноте чувств, с которой также связана тоска по смерти как един­
ственной возможности снова обрести утраченную полноту. Одна из
основополагающих идей юнгианской психологии состоит в том, что
существует напряжение между переживанием Самости, полноты,
состояния слияния с чем-то, что превосходит меня, что придает
значение, захватывает, заставляет чувствовать себя захваченным,
и ощущением смертности и нецелостное™ своего Я. При этом нашему
Я, которое должно находиться в отношениях с Самостью, нельзя
позволить себе быть парализованным ее очарованием, даже просто
поддаться стремлению к смерти, ведь Я может и должно реализовы­
вать себя в жизни. Мне кажется, по этой причине Юнг не выдвигал
идею о влечении к смерти, как это делал Фрейд. Можно было бы,
наверно, сказать, что в этой концепции Самости объединяются силь­
нейшее повышение либидо, сильнейшая жажда жизни и пережива­
ние «смерти».
В этом отношении интересны работы Грофа и Галифакса. Они
занимались психотерапией пациентов, неизлечимо больных раком,
и исследовали воздействие на них ЛСД. Они установили, что у тех
пациентов, которые под воздействием наркотика «переживали смерть
Я, возрождение и единство с космосом»73, происходили сильнейшие
71 Meyer, там же, с.49.
Jung, С. G.: Psychologische Typen. Rascher, Zürich 1921, 1960, с.512 и далее.
” Grof, Halifax, там же, с. 155.

103

перемены в их представлениях о смерти и в их отношении к ней. При
этом смерть выглядела менее ужасной, стала мыслимой возможность
продолжения существования после смерти, у них «формировалась
крепкая вера в конечное единство всего мирозданья»74.
Такие «космические видения», вероятно, можно сопоставить
с переживанием Самости, которое Юнг многократно описывал.75*
Симбиоз с Самостью имеет, таким образом, целительный и смысло­
образующий аспект. Путь из этого симбиоза найти легко, ведь мы
снова и снова невольно оказываемся вне его, так же, как и вне рели­
гиозного переживания. Но именно поэтому тяга к такому симбиозу
может быть опасной. Я вижу в наркомании именно такую тягу
к симбиозу с Самостью.
Однако симбиоз переживается не только в тех ситуациях, в кото­
рых я считаю его оптимальным, когда он дает ритмичную смену
симбиотического существования, выхода из него и дальнейшего
саморазвития. Мы в гораздо большей степени переносим нашу тягу
к симбиозу на всевозможные отношения. Но и в этом случае я не
считаю ее ложной. Она становится проблематичной лишь тогда, когда
не происходит отделения. Чаще всего это случается из-за того, что
человеку кажется, что в симбиозе он недополучил энергии для жизнен­
ного подъема — возможно, потому что притязание на полноту
не могло быть реализовано в рамках симбиоза.
Выход из симбиоза осложнен также для тех людей, кому никогда
не было позволено побыть в симбиозе. У ребенка, которому не дают
слиться с матерью, будут трудности и в развитии его самостоятель­
ности, так же, как и у ребенка, мать которого не хочет отпускать его
из симбиоза'6. В будущем такой опыт будет оказывать влияние на
переживания расставания и на стремление к самостоятельности.
Поскольку стремление к симбиозу, с одной стороны, и к сепарации
и индивидуации, с другой, всегда представляет собой постоянно
существующий ритм психического развития человека, движение
к индивидуации всегда осложнено, если человеку недостаточно
позволялось быть в симбиозе. Это также может означать, что он будет
искать симбиоз не там, где нужно. Бывает, что мы хотим, чтобы наши
симбиотические потребности удовлетворял только один человек,
Grof, Halifax, там же, с. 155.
ж Ср. Jung, С. G.: Mysterium Coniunctionis. Rascher, Zürich 1968, GW 14/1 и 14/2,
особенно 14/2, с.324 и далее.
и Ср. Mahler, там же.

104

и таким образом проецируем потребность в слиянии с чем-то транс­
цендентным на своего партнера. Безусловно, именно через пережи­
вание любви можно постичь слияние с трансцендентным. Однако
не партнер должен удовлетворять эту потребность, а отношения
с ним могут «проявить» трансцендентный опыт. Если же мы рассма­
триваем партнера как человека, который должен удовлетворить нашу
потребность в симбиозе, то мы требуем от него такого величия
и абсолюта, которые ему не по силам77. При этом нарушается ритмич­
ная смена симбиоза, сепарации и индивидуации, поскольку в таком
случае периоды сепарации, то есть, дистанцированности от партнера,
то есть периоды, в которые могут открываться новые собственные
качества, воспринимаются лишь как периоды дефицита. Но именно
они могут создать условия для того, чтобы по-новому открыть транс­
цендентное в прежнем партнере.
Таким образом, когда человек ожидает удовлетворения симби­
отических потребностей не там, где нужно, может быть затруднено
достижение фазы сепарации и индивидуации. Естественно, встает
вопрос, протекает ли процесс горевания у тех, кто может вступать
в оптимальный симбиоз, без каких-либо осложнений. Насколько
я знаю, исследования на эту тему еще не проводились.
Еще одной причиной пребывания в симбиозе с умершим парт­
нером может быть страх перед будущим. Переживание горя означает
сильное и глубокое изменение отношения к себе и к миру, и в этом
нет никаких сомнений, особенно если подумать, насколько хаотиче­
ские эмоции испытывает горюющий. Неудивительно, что сначала
человек «отступает» в симбиоз. За этим стоит очень верный импульс:
если в нашем самоощущении мы переживаем симбиоз с трансцен­
дентным как чувство полноты, чувство принятия и значительного
прибавления жизненных сил, то искать этого состояния можно
и нужно, чтобы потом было легче выдержать процесс горевания.
Благодаря симбиотическому слиянию горюющий может убедиться
в том, что в соответствии со своими человеческими возможностями
он может где-то обрести защиту и поддержку, фундаментальную
поддержку, что жизненный подъем возможен, и теперь, когда он
попал в водоворот горестных чувств, он должен расстаться и попро­
щаться, расстаться с бесконечно милыми ему привычками. Но и в
77 Ср. Rank, О.: Beyond Psychology. Dover Publications, New York 1958, с.196. Впервые
опубликовано в 1941.

105

этом случае может оказаться, что человек ищет симбиоза не там, где
нужно, то есть симбиоза с умершим, с жизнью, которая осталась
в прошлом. Как если бы в поисках объекта, с которым мы могли бы
симбиотически слиться, мы всегда обращаемся к тому, что есть «под
рукой», и, конечно, всегда остаемся неудовлетворенными.
Еще одна проблема, из-за которой человек может «застревать»
в симбиотических отношениях с умершим, связана с тем, что прежде
этому человеку слишком часто приходилось переживать расставания.
Филипп объяснял свое нежелание отпускать меня в отпуск тем, что
он слишком часто в своей жизни расставался с людьми. Браун
и Харрис78 в одном исследовании, как уже упоминалось, доказывают,
что те, кто в детстве потерял близких людей, впоследствии острее
реагируют на другие утраты и расставания, и у них намного чаще
развиваются невротические симптомы, прежде всего, депрессивные
состояния. Из-за пребывания в симбиозе с умершим человек как бы
не должен и не может вступать в новые отношения, что «уберегает»
его и от новых расставаний. То есть, появляется страх утраты, и чело­
век в страхе цепляется за то, что уже потеряно. При этом человек
эмоционально иссушен, его жизнь пустеет, теряет смысл. Есть ли
выход из симбиотических отношений, которые больше не дают ника­
кого жизненного стимула, а лишь держат в заключении, как тюрьма,
и не допускают никакого развития?
Симбиотические отношения с умершим становятся «тюрьмой»,
как внутренней, так и, чаще всего, внешней, поскольку социальная
изоляция нередко возникает из-за того, что окружающий мир
не принимает эту симбиотическую связь, так что люди, запертые до
такой степени в своем горе, ищут помощи. Квартиры, в которых
ничего не менялось после смерти близкого человека, олицетворяют
собой замершую жизнь горюющего. Как и в любых симбиотических
отношениях, в такой ситуации выталкивание из симбиотической
ситуации происходит, на мой взгляд, именно за счет того, что симбиоз
становится чрезмерным. Чтобы оставаться в симбиозе с умершим,
его, чаще всего, очень сильно идеализируют. Из-за этого отщепляется
агрессия, горюющий становится депрессивным и ищет помощи.
В процессе поиска помощи в его симбиотическую систему входит
другой человек. В таких случаях помощь, как правило, ищут у психо­
терапевтов. Терапевт может попробовать самые разные подходы.
78 Brown, Harris, Copeland, там же.

106

Волкан, специалист в области «отложенного горя», проводит работу
в рамках краткосрочной терапии (около 32 сеансов в течение двух
месяцев) и уделяет внимание тому, чтобы уже в первой фазе пациент
смог провести различие между умершим и самим собой. Для этого
он сам привносит в процесс некоторую долю агрессии, радикально
требуя такого разрыва.
Филипп перенес симбиоз с матерью на меня. Я не вела себя так,
как он от меня ожидал — как «замещающая мать», поэтому у него
высвободилось много агрессии. Он также столкнулся с теми своими
аспектами, которые не мог прожить в ситуации. Это было вызвано
тем, что я — просто другой человек, не похожий на его мать,
с другими ожиданиями, другими ценностями. В случае Филиппа
было очень важно, чтобы он сначала почувствовал себя по-мужски
сильнее — с помощью идентификации с отцом. Его выход из симби­
оза был трудным и долгим, поскольку он и без того имел склонность
к пребыванию в симбиозе из-за чересчур сильной связи с матерью.
Ранняя смерть отца, вероятно, усилила эту склонность, возможно
еще и из-за того, что к ней добавилось желание матери держать сына
рядом с собой вместо его отца и «обрубать» его стремление к само­
стоятельности,
У некоторых пациентов я отмечала, что в фазе поиска, обретения
и расставания наступала короткая фаза симбиоза с умершим парт­
нером. Он становился внутренним собеседником, но со временем
все больше изменялся и становился внутренней фигурой «спутника»,
с которой горюющий тоже мог снова вступить в симбиоз. Особенно
яркий пример этого я наблюдала при терапии сорокадвухлетней
женщины, которая была очень сильно привязана к отцу, ухаживала
за ним до самой его смерти и ни разу ни с кем не вступала в отноше­
ния. Ее направил ко мне врач из-за «жалоб на сердце», для которых
не удалось выявить никаких физиологических причин. Она жила
в убеждении, что ее отец заботится о ней с того света, что ее жизнь
может продолжаться, как раньше, и что просто смешно о чем-то
горевать. Тем, кто горюет, по ее словам, просто не хватает вообра­
жения, чтобы поддерживать отношения после смерти. В ее сновиде­
ниях появлялся отец, которого все чаще сопровождала молодая
женщина, которая хоть и была похожа на горюющую, но представляла
собой нечто вроде ее противоположности, ведь она вела себя так,
как сама пациентка никогда не стала бы себя вести. Эта женщина из
сновидений спорила с ее отцом, страстно танцевала, флиртовала

107

с мужчинами — в общем, делала все, что дочь в память об отце и из
любви к нему, не делала никогда. Эта женщина излучала силу и стала
очень важным персонаже,м для сновидицы. Она привела горюющую
в те сферы жизни, которые ранее были ей незнакомы из-за симбио­
тических отношений с отцом. «Дочь» стала «женщиной», симбиоти­
ческая связь с отцом прекратилась. И тогда она почувствовала, что
теперь действительно потеряла отца, но при этом открыла для себя
невероятно многое в жизни.
Эти внутренние спутники, как правило, бывают того же пола,
что и горюющий, и часто привносят в его жизнь ту ее часть, которой
он или она избегали в ситуации симбиоза. Они вызывают страх,
но одновременно заметно оживляют. Это те стороны жизни, которые
им не было позволено прожить; сначала они появляются в сновиде­
ниях в виде впечатляющих образов, а потом могут увлечь за собой
в жизнь. В этих фигурах сокрыта невероятная мощь. Эти внутренние
спутники напоминают волшебных помощников из сказок79, или
оказываются братьями, какими стали, например, Гильгамеш
и Энкиду80. Эти волшебные помощники, которые в сказках часто
сначала представляются как мертвецы, которые остались в чем-то
виноваты перед живущими и потому не упокоились, становятся
помогающими персонажами, как только появляется тот, кто их высво­
бождает и заботится о том, чтобы как только появится возможность
отделиться, мертвец мог умереть по-настоящему. В благодарность за
это они вовлекают героя в жизнь, помогают ему значительно расши­
рить его личность — и тогда в них перестают нуждаться. С одной
стороны, они представляют те аспекты личности героя, которые
поначалу были исключены из его жизни, но они также явно знают,
чего судьба хочет от героя. Они представляют собой аспекты, выхо­
дящие далеко за рамки человеческой обыденности, и воспринимаются
как судьбоносные.
Таким же образом эти фигуры переживаются и в сновидениях.
Они способны вовлечь сновидца именно в те жизненные сферы,
которых он раньше избегал. Чаще всего они дают возможность вести
себя по-новому, пойти на риск и здоровую агрессию, ощутить радость
от ощущения себя живым, от собственного тела. Все это, естественно,
79 Ср. Сказки благодарных мертвецов, например, «Рыжий-Зеленоглазый», Сказки
Курдистана в: Märchen der Weltliteratur; Diederichs 1978.
™ Das Gilgamesch-Epos. Rcclam, Stuttgart 1958.

108

углубляет эмоциональную связь с самим собой, благодаря чему умень­
шается потребность постоянно искать пути обратно к симбиозу.
Пробужденный или освобожденный мертвец становится в сказке
«благодарным мертвецом», помогающим спутником. Это происходит
и в сновидениях, и наяву, в повседневности.
Часто в образы этих внутренних спутников вплетается и личность
аналитика. В таких случаях мне кажется важным, чтобы завершаю­
щая фаза терапии воспринималась и проводилась с особой тщатель­
ностью. Необходимо, чтобы пациент мог переживать расставание
с терапевтом как укрепление своих сил, чтобы он смог порадоваться
тому, что стал таким самостоятельным, что может снова справляться
с жизнью без чьей-либо помощи. Но также важно, чтобы сновидец
увидел в этом внутреннем спутнике такую фигуру, временной зада­
чей которой является вовлечение его в жизнь и таким образом его
развитие. Однако этот образ — психическая реальность, которой
невозможно просто обладать, ведь она тоже исчезнет, с которой тоже
необходимо будет расстаться. Можно с уверенностью сказать, что
такие внутренние фигуры проводников возникают снова и снова,
когда мы в них нуждаемся, но при этом мы не можем заставить их
всегда являться нам в одном и том же образе. Но именно это пытается
сделать тот, у кого есть сильная потребность в симбиозе. Такие люди
хотят слиться в симбиозе и с этими фигурами тоже, что на какое-то
определенное время очень правильно и приносит жизненный подъем.
Но если такой человек не хочет допускать никаких перемен, то
и внутренний спутник, бывший изначально полным жизни и силы,
становится безжизненным образом, который привносит в жизнь
лишь многочисленные предписания и правила.
При этом также необходимо ритмичное чередование симбиоза,
сепарации и индивидуации.
Ни в коем случае нельзя рассматривать симбиоз лишь как опас­
ность для горюющего «застрять», остаться с тем, что уже в прошлом,
что уже невозможно и не нужно менять. В значительной степени
горюющий ищет в симбиозе защиту от больших перемен в жизни.
Страх перед постоянными изменениями, перед постоянной необхо­
димостью прощаться, перед постоянной «необходимостью умирать»
заставляет нас искать нечто неизменное, что мы хотим сохранить
для себя без изменений. Этот страх заставляет нас искать симбиоти­
ческих отношений, которые якобы «спасут» нас от естественного
ритма жизни.

109

С экзистенциальной точки зрения, мне кажется, что склонность
горюющих возвращаться в симбиотические отношения с утраченным
партнером наиболее отчетливо показывает, что радикальной необ­
ходимости перемен мы противопоставляем затянувшееся пребыва­
ние в симбиотической ситуации, которую мы часто хотим создать
с неподходящим «хозяином». Вот почему крайне необходимо суметь
найти тот оптимальный симбиоз, который действительно позволит
нам расширить свою личность и таким образом повысить жизнеспо­
собность, а не приведет к замкнутости, которую часто приходится
терпеть при адаптации к симбиотической ситуации.

ПО

Умирание ради жизни:
«установка на прощание»

До настоящего момента я размышляла о скорби, прежде всего,
в контексте горевания в связи с утратой любимого человека. Однако
я считаю, что люди переживают умирание не только в такой ради­
кальной форме, но в бесконечно разнообразных формах, и что горе­
вание необходимо всякий раз, когда нас касается какая-либо утрата,
когда нам приходится с чем-либо расставаться. Многие авторы
сходятся во мнении, что блокированное или подавленное горе приво­
дит к тому, что мы воспринимаем мир бессмысленным, собственное
существование — ничего не стоящим, а будущее — безнадежным.
В результате возникают различные расстройства депрессивного типа.
Когда умирает любимый человек, мы «умираем» вместе с ним,
и процесс горевания вместе со связанными с ним эмоциями дает нам
возможность заново обрести себя — отделенными от умершего,
но связанными с его историей. Если же мы по каким-то причинам
отказываемся от этого процесса горевания, то остаемся людьми,
не ощущающими больше своей «целостности», людьми, которые
живы лишь отчасти. Это опять-таки сказывается на нашем отноше­
нии к себе и, соответственно, на самооценке. Естественно, что в этой
ситуации нас тянет назад, в симбиотические отношения, к тому, что
было раньше, и мы избегаем горя или вообще отказываемся продол­
жать занимать то место в мире, которое нам принадлежит. В книге
Митчерлиха «Неспособность горевать»81 цитируется меткое выска­
зывание уЧёвенфельда о том, «что нарушенное горевание ограничивает
душевное развитие индивида, его межличностные отношения, и его
спонтанные и творческие способности»82, В статье «О ситуации,
запускающей депрессию» Ута Дикман33 описывает, как группа психо­
B1 Mitscherlich, А. und М.: Die Unfähigkeit zu trauern. Piper, München 1967.
M Mitscherlich, A. und M., там же, с. 9.
M Dieckmann, U.: Ein archetypischer Aspekt in der auslösenden Situation der Depression. In:
Analyt. Psychol, 5,1974,97-112.

Ill

аналитиков, занимавшихся этим вопросом, обнаружила, что «при
прорыве депрессивного состояния речь всегда идет о непроработанной утрате». Браун84 и его коллеги указывают на то, что люди, и без
того обладающие низкой самооценкой, не могут переносить утраты,
поскольку они еще больше угнетают чувство собственной значимо­
сти, и что из-за низкой самооценки у этих людей проявляются депрес­
сивные реакции. Прямую связь между утратой и депрессией эти
исследователи видят только у тех, кто потерял свою мать или того,
кто о них заботился, в возрасте до десяти лет.
Действительно, смерть является реальностью, и в жизни нам
постоянно приходится расставаться и прощаться. Мы вынуждены
отпускать не только других людей, когда за ними приходит смерть,
нам приходится также отпускать любимых, которых уводит жизнь,
отпускать их к другим людям. Когда приходит время, нам приходится
также позволять умирать некоторым аспектам нас самих. Нам прихо­
дится отказываться от того, что мы полюбили в жизни, когда его
время прошло. Если мы не делаем этого, то остаемся в прошлом, то
есть закрываемся от будущего, и перестаем жить по-настоящему.
Поэтому мы должны научиться «умирать» ради жизни и научиться
обходиться с этой формой умирания.
Прекращение отношений, не вызванное смертью партнера,
может вызвать такое же отчаяние, потрясти наше отношение к себе
в той же мере, как реальная смерть. Отчетливее всего мне это
видится в случае супругов, которые разводятся после многих лет
брака. Как и при любой другой утрате, здесь прослеживаются все
моменты потери; здесь так же меняется отношение к себе и к миру,
там, где раньше были отношения или хотя бы ссоры, остается
пустота. Социальные перемены бывают очень заметными: окру­
жение разведенного признает за ним право горевать еще меньше,
чем за овдовевшим человеком. Он якобы должен радоваться, что
теперь с «этим» покончено, и радостно шагать в будущее. Другие,
в свою очередь, считают, что развод сам по себе неприличен, что
за него придется «расплачиваться». Разведенных не то что не поддер­
живают в их горе, их наказывают презрением, если они начинают
горевать. А ведь эти люди действительно потеряли своего партнера.
Даже если есть перспектива того, что возможно когда-нибудь с ним
будут установлены дружеские отношения, время супружеских
м Brown, Harris, Copeland, там же.

112

отношений для большинства все же безвозвратно ушло. К этому
добавляется еще и переживание неудачи, с которым тоже прихо­
дится справляться.

Одна тридцативосьмилетняя женщина подала на развод после
двадцати лет брака с алкоголиком, потому что просто не могла
больше выносить того, что ей приходилось работать, а он лишь
пропивал деньги. Кроме того, он ее бил, но в трезвом состоянии был
очень нежным человеком, полным чувства вины и стыда, и постоянно
ей обещал, что все наладится. Детей у них не было. После развода
женщина становилась все более подавленной. Ее друзья не понимали,
как такое возможно, думали, что она должна быть рада, что все это
осталось позади. Но она не была рада. Она считала, что этот развод
совсем вырвал ее из жизни, она больше не знала, зачем ей жить дальше.
Она думала только о том, что жизнь с мужем была невыносима, но не
могла вынести и жизнь без него.
Она рассказала сон, в котором ее муж умер, и она очень горевала
по нему. Я сказала ей, что в действительности ее муж в каком-то
смысле тоже умер, и мы решили все-таки горевать об этих отноше­
ниях. Женщина охотно рассказывала о своей жизни с этим мужчиной,
не только о многочисленных ужасных сценах, но и о многих очень
счастливых часах. Она была склонна идеализировать своего мужа,
и это снова и снова компенсировалось либо в сновидениях, в которых
он появлялся совсем не идеальным, или событиями реальной жизни,
когда она мгновенно понимала, что выдумала его идеальный образ.
Мне удалось ей показать, какая психическая динамика существовала
между ними: по сути, ей хотелось иметь слабого мужа, чтобы быть
той, кто ему помогает; но из-за этого она испытывала также чувство
вины и безнаказанно сносила его садистские порывы. Мы попытались
посмотреть на ее мужа как на ее собственную внутреннюю фигуру,
на черту ее характера. Это было для нее очень плодотворно и очень
болезненно. Благодаря тому, что жизнь с этим мужчиной стала для
нее «понятной», она смогла заметить ее позитивные стороны, увидеть
эту жизнь как уникальную и ценную, Благодаря тому, что она поняла,
что в какой-то мере ей самой была присуща эта сторона, нуждавша­
яся в помощи, которая при разочаровании хваталась за бутылку или
еще как-либо подавляла тоску, она смогла примириться с этим пери­
одом своей жизни и с его окончанием после развода. В этой связи

113

мне кажется важным, что ее работа скорби привела к тому, что у этой
женщины не будет необходимости переносить опыт отношений
с мужем на всех остальных мужчин. Во время этой терапии, конечно,
речь шла не только о работе горя. Мы также уделили внимание причи­
нам ее обусловленного комплексами выбора такого партнера.
Требование «умереть, чтобы жить» может быть радикальным,
если оно вызвано сновидением о себе самом. Одна пятидесятилетняя
женщина обратилась ко мне со следующим сновидением — «напу­
ганная до смерти», как она мне сказала:

«Я нахожусь на работе, сижу в своем офисе и, как и в действи­
тельности, являюсь начальницей. Я открываю письмо со старомод­
ной печатью. В письме написано, что я приговорена к смерти. Я знаю,
что с этим уже ничего не поделать. Я страшно напугана и быстро
начинаю отдавать всевозможные распоряжения по делам фирмы,
чтобы потом не возникло слишком большого хаоса. Вдруг я в совер­
шенном ужасе откидываюсь назад и думаю: ты завтра умрешь,
и ничего лучше не придумала, кроме как улаживать дела фирмы.
Я просыпаюсь, полная страха смерти и ужаса от себя самой, что
не смогу ничего сделать за предоставленный срок».
В начале нашего разговора о ее сновидении женщина сказала
мне, что никогда не испытывала нужды в психотерапии. Но вместе
с этим сновидением у нее появилось чувство, что она ей необходима,
потому что теперь она приговорена к смерти, и, очевидно, ничего
не может с этим поделать. Мне казалось, что сновидение выражает
то, что она — как и мы все — «приговорена» к смерти и должна
задуматься об этом напрямую. Я сочла сновидение напоминанием
о том, что жизнь не длится бесконечно. У женщины было чувство,
что это послание пришло из другого мира, и в любом случае, это была
очень старомодная вещь. Я подумала о какой-то властной фигуре
и размышляла о том, могло ли сновидение быть также выражением
агрессии, которую она направляет на себя. Тогда мысль о том, что
мы находимся под угрозой того, что мы конечны, даже в возрасте
этой женщины, показалась мне все же осмысленной. То, что смерть
старомодна, — безусловно, справедливо. И, конечно, она обладает
властью. Естественно, женщина боялась, что она больна какой-нибудь
неизлечимой болезнью, о которой она еще не знает — но вообще-то
у нее было очень хорошее здоровье. Затем мы говорили об ее ужасе

114

оттого, что она не знала, чем ей еще заняться, кроме как устраивать
дела фирмы. Выяснилось, что эта женщина жила своей работой, все
остальное было задвинуто на второй план. Она неоднократно завя­
зывала дружеские отношения с людьми, но поскольку она больше
интересовалась своей фирмой, чем отношениями, эти связи остава­
лись поверхностными. Женщина была напугана тем, что многие
аспекты жизни она явно недооценивала, а свою фирму при этом
переоценивала. Мы согласились с ней, что в широком смысле это
сновидение обращало ее внимание на то, что и она смертна. Скорейшее
изменение, вывод, который она должна была сделать из понимания
своей смертности на данный момент, состоял в том, что «лишь началь­
ница» должна умереть, что ей следует обращать внимание и на другие
стороны своей жизни. Когда я сказала это, женщина сама начала
излагать идеи, что она могла бы сделать. У нее была потребность
в контакте с людьми, с природой, и т.д. Вопрос о смертельной болезни
мы просто оставили открытым — как возможность, которая присут­
ствует всегда. Женщина, кстати, не была больна; до сих пор, пять лет
спустя, она радуется своему хорошему здоровью.
Это сновидение кажется мне типичным — требующим от чело­
века отказаться от своей односторонней позиции, немного «отойти»
от себя самого, чтобы могли развиваться другие черты личности,
которые до сих пор оставались неразвитыми. Конечно, и в случае
этой женщины не обошлось без скорби. Ведь ей все-таки пришлось
провести полную переоценку своих ценностей, узнать себя саму
в ситуациях, к которым она была значительно меньше готова. Кроме
того, ей нужно было вести дела так, чтобы фирма все же могла удер­
жаться на рынке, но при этом не идентифицируясь с ней до состояния
полного симбиоза.
Бывают сновидения, в которых еще более прямо говорится
о собственной смерти. Одному тридцатилетнему мужчине приснилось:
«Я лежу в свой кровати. Вся семья собралась вокруг меня.
Я подумал: наверное, я умираю. Я наблюдал, как я умирал. Я чувст­
вовал, как кровь отливает от моего лица, и как все вокруг начинают
рыдать. Так вот оно как, — подумал я и почувствовал облегчение
из-за горестной реакции семьи. Вдруг я увидел, что я также стою
у кровати, в вельветовых брюках, которые так не нравились моей
матери, и смотрю на то, как я умираю. Я был совершенно сбит
с толку, начал плакать и проснулся».

115

Необычно в этом сне то, что сновидящее эго представлено двой­
ственно: как тот, кто умирает и немного гордится этим, и как тот, кто
наблюдает за этим, будучи в вельветовых брюках. То, что сновидец
упоминает вельветовые брюки, показывает, что они что-то значат.
Уже пересказывая сон, он говорит, что это брюки, которые не нрави­
лись его матери. Эти брюки (то, что он в них), могут выражать своего
рода самоутверждение в мире, который не нравится его матери и чужд
ей. Эти брюки были символом его собственного решения, ведь это
были первые брюки, которые он купил против воли матери. Молодой
мужчина, который не чужд матери и которого хорошо принимают
в кругу семьи, умирает.
Это сновидение, на мой взгляд, указывает на внутриличностное
изменение, а также на то, что пациенту важно «уйти по-хорошему» и что
он любит находиться в центре внимания. Возможно, именно это жела­
ние находиться в центре внимания, связанное с его приспособлением
к семье, вплоть до одежды, которую он носит, и должно теперь ради­
кально измениться. Даже если это сновидение звучит не так уж трагично,
и остается ощущение, что смерть не так уж сильно его напугала, раз
у него есть еще время оценить то, как горюют члены его семьи, мы
не должны заблуждаться на этот счет, ведь в сновидении используется
образ умирания, то есть радикального расставания, и оно связано со
страхом, который одолевает нас всех, когда мы думаем о смерти. Так
что, возможно, его очень расстраивает это внутриличностное измене­
ние, которое, на мой взгляд, уже произошло — и ему уже больше ничего
для этого не нужно предпринимать. Семья сновидца очень сильно
обособлялась от внешнего мира, при этом поддерживая сильный контакт
внутри, друг с другом. Не разрешалось именно быть открытым чему-то
внешнему. Этот «семейный котел», безусловно, со временем очень сузил
его возможности, и в реальности как для него, так и для семьи было
крайне болезненно развивать самостоятельность. Мать даже говорила
о том, что она потеряла сына. Сын же переживал глубокий кризис иден­
тичности, когда перестал бесспорно идентифицироваться с ценностями
и взглядами семьи. Отделение было для него очень болезненным.
Такое радикальное отделение может быть представлено в снови­
дениях и по-другому. Одному тридцатилетнему мужчине снилось:
«Идет отпевание. Я нахожусь в церкви. Приглашенные проходят
мимо меня. Я стою с женой и своими тремя детьми, а мой отец где-то
там, братья с их женами где-то здесь. Я ищу свою мать и не нахожу

116

ее. Я спрашиваю, где она. Мне говорят, что она же умерла, ее отпе­
вают, она умерла от сердечного приступа. Я очень опечален, но думаю,
что это все же прекрасная смерть».
Сновидения о том, что мать и отец умерли и по ним скорбят, очень
распространены. В общем и целом — это сновидения об отделении,
которые показывают, что фаза «бытия сыном» или «бытия дочерью»
прошла. То, что отцы или матери должны умереть, чаще всего пока­
зывает, что у сыновей и дочерей очень сильна тяга назад, так что выбор
радикального образа прощания действительно необходим.
Этот сновидец был мужчиной, сильно привязанным к матери.
Мать эмоционально привязала его к себе угрозой, что она заболеет
или даже умрет, если он отвернется от нее, Несмотря на это, мужчина
осмелился жениться, да еще и на женщине, которая не особенно нрави­
лась его матери. Поскольку с его братьями было то же самое, его это
не особенно впечатляло. Когда он принес сновидение о смерти матери,
он уже два года был в терапии по поводу своих тревожных состояний
и проблем с его работоспособностью. Ситуация с его матерью при
этом интенсивно обсуждалась. Больше всего его злило то, что матери
все еще удавалось вызывать в нем тревогу, когда она грозилась заболеть,
если он не приедет к ней тогда, когда она хочет, Когда мы обсуждали
сон о похоронах его матери, мужчина сразу сказал, что если бы сон
был реальностью, то он избавился бы от шантажа и стал бы чувство­
вать себя намного лучше. Он был удивлен тому, что смерть матери во
сне хоть и тронула его, но нисколько не «добила», как ему всегда каза­
лось, когда он поддавался шантажу. Он так прокомментировал его:
«Если бы моей матери не стало, то мы, мужчины, могли бы наконец
повзрослеть. Нам пришлось бы повзрослеть».
Мы пришли с ним к согласию, что главное послание его снови­
дения состоит в том, что он может и должен повзрослеть. При этом
он утешал себя тем, что внезапная смерть — прекрасная смерть. Так
что можно было бы также поразмышлять, как далеко зашло его
желание смерти матери и насколько его при этом мучает совесть, так
что он, по крайней мере, дает ей умереть «прекрасной смертью». Этот
аспект определенно присутствует в сновидении. Кроме того, нельзя
забывать, что совершается отпевание, то есть коллективный ритуал,
и это для него было важно. Тут у меня возникает вопрос, не было бы
важно иметь ритуал перехода из положения «сына» к положению
отца и супруга — он ведь подчеркивает, что его семья рядом с ним.

117

Однако ритуал во сне в большей степени касается смерти его матери,
чем его инициации в качестве мужчины. Хотя эти вещи вряд ли
можно разделить.
Иногда бывают ситуации, когда должны умереть какие-то части
личности, даже сущностные аспекты человека, и их нужно похоро­
нить. Одной тридцатичетырехлетней женщине снилось:
«Я нахожусь в своей квартире. Вдруг я слышу: Пеппи Длинный
чулок умерла, Пеппи Длинный чулок умерла. Меня охватывает неве­
роятная печаль. Это же невозможно, не может быть правдой, ведь
Пеппи Длинный чулок бессмертна. Я просыпаюсь в полной растерян­
ности. Мне кажется странным, что смерть Пеппи Длинный чулок
так взволновала меня. Я снова засыпаю...
...Речь идет о том, что Пеппи Длинный чулок нужно похоронить.
Кто-то сказал, что нужно сделать это очень умело, иначе она точно
восстанет из мертвых. Я спросила, разве это было бы плохо? Мужчина,
говоривший это, — солидный, спокойный мужчина — сказал: «Она
подвергает опасности браки и любовь».

О Пеппи Длинный чулок эта женщина сказала, что она для нее —
очень важная фигура. Это символ девочки, которая может делать
все, что угодно, у которой все всегда получается, которая полна
неслыханной наглости — но, тем не менее, мало кому приходит
в голову назвать ее нахалкой. Но она также очень мягкосердечная
и готова помочь, хотя при этом ее невозможно заставить что-либо
сделать; она стремится к абсолютной свободе. Все это ее очень заво­
раживало. Однако ее муж находил в этой стороне ее личности мало
восхитительного, кроме того, она — никакая не Пеппи Длинный
чулок, и каждый раз, когда она опять пыталась быть ею, что-то шло
наперекосяк.
Таким образом, эта сторона ее личности умирает в сновидении,
и сновидице очень грустно из-за этого. Ее женственная сторона,
по-детски всемогущая, играющая со всем и всеми, умирает, и она
должна отказаться от нее. Серьезность этого, на мой взгляд, подтвер­
ждает второе сновидение в ту же ночь. Недостаточно, чтобы Пеппи
Длинный чулок умерла, она также должна быть похоронена, она
должна быть полностью предана земле. Здесь требуется еще большее
расставание, чем в первом сне. Теперь уже известно, что сделать это
нужно очень умело, поскольку высока опасность того, что она снова

118

вернется к жизни. Это также очевидно из вопроса сновидицы. Она
явно не видит ничего плохого в том, если Пеппи Длинный чулок
снова вернется к жизни. Плохим это считает солидный, спокойный
мужчина, про которого сновидица сказала, что не знает его, но эта
спокойная манера невероятно ей понравилась. Мужчина кажется
противоположностью Пеппи Длинный чулок, покровителем брака
и любви. Сновидение убедило женщину, что она должна попрощаться
со своей Пеппи Длинный чулок. Ей также было ясно, что Пеппи
воплощала в себе очень детскую и иногда даже ребяческую черту ее
характера. В ответ на сновидение у нее возникло чувство, как будто
умерла часть ее самой. Она горевала, и месяца через три ей снова
приснилась Пеппи Длинный чулок, которая при этом была намного
старше «настоящей» и в которой от «настоящей» сохранилась, прежде
всего, спонтанность.
Каждое значительное изменение в нашей жизни может быть
символизировано образом смерти, а иногда еще и образом возро­
ждения, в зависимости от того, какой аспект более значим,
Одной двадцатидвухлетней девушке приснилось в ночь перед
свадьбой:

«Я иду в своем подвенечном платье в церковь. Там никого нет,
и мне становится страшно. Меня ведет под руку темная женщина,
во всей церкви — непроглядная тьма. Она указывает мне, чтобы
я легла. Я замечаю, что я должна лечь в гроб. Мне очень страшно, но я
не решаюсь перечить. Мне страшно, что она станет меня хоронить.
Я закрываю глаза и думаю: «Подожду, пока придет Роман (будущий
муж)». Я засыпаю.
Я просыпаюсь (во сне), звучит органная музыка, и я шагаю под
руку с Романом к алтарю. У меня такое чувство, как будто я проспала
целую жизнь — со вчерашнего дня до сегодняшнего».
Сновидица рассказала, что в гробу она была очень опечалена,
действительно ощущала страх смерти, и одновременно она чувство­
вала, что с этим уже ничего не поделать.
На мой взгляд, сновидение ясно указывает на то, что свадьба для
этой женщины была переходом в совершенно новую жизненную
ситуацию. Переход выражается требованием лечь в гроб, то есть,
лечь туда, куда кладут покойников. Она еще и засыпает в гробу —
затем просыпается и восстает, чтобы соединиться с мужем.

119

Это сновидение можно рассматривать как психическую иници­
ацию в супруги: посвящение проводит темная женщина, оно проис­
ходит в церкви и гробу, там, где угадывается укрывающий аспект
пещеры, то есть, в конечном счете, лоно Великой Матери. Эта иници­
ация связана с огромным страхом. В сновидении особенно четко
показано, что прежняя жизненная ситуация покинута, при этом
новая — еще не обозрима: Роман появляется только тогда, когда
женщина уже приняла свою возможную смерть.
Когда невеста увидела этот сон, она не была в терапии, и расска­
зала о нем в день своей свадьбы, добавив, что явно недооценивала
то, насколько теперь изменится ее жизнь. Мне тоже кажется, что
сновидение указывает на то, что она должна серьезно отнестись
к началу нового периода в жизни и что ей можно было бы осознанно
немного погоревать об окончании предыдущего жизненного этапа.
Мы прощаемся не только с жизненными этапами, с фигурами
родителей и аспектами нашей личности. Мы также прощаемся
с эго-идеалами и жизненными планами. Вероятно, это пережива­
ние знакомо каждому: в молодости человек создает свои идеалы,
не имея четкого представления о том, что для него достижимо,
а что нет. У людей, склонных к неврозам, между поставленными
целями и имеющимися возможностями часто зияет огромная
пропасть. Цель терапии при этом заключается в том, чтобы прибли­
зить друг к другу цели и возможности их достижения. Зачастую
этот очень болезненный процесс сопряжен с большой скорбью
из-за того, что человек не достигает того, что замышлялось или
что представлялось идеалом.
Например, один тридцатилетний мужчина всю свою жизнь
занимался тем, что получал очень много знаний, не задумываясь
о том, чтобы довести до конца какое-либо профессиональное обра­
зование, поскольку полагал, что однажды «все его силы выстрелят
одновременно», все его знания сольются в такое познание, которым
не обладал еще ни один человек. И вот он увидел такое сновидение:
«Александр Великий умер. Я совершенно поражен этим сообще­
нием, я плану и веду себя так, как будто умер я сам».

Мужчина явно все еще находился в потрясенном состоянии,
когда рассказывал мне об этом сновидении. Александр Великий был
для него фигурой, с которой он любил идентифицироваться. Таким

120

он и хотел бы быть: философом, полководцем, государственным
мужем. В фантазии сновидца Александр обладал и многими другими
качествами, которых у него, возможно, и не было. Это «величие»
умирает в сновидении, что, вероятно, означает, что этафантазия
о величии, идентификация с Александром Македонским должна
умереть. Для сновидца это было очень болезненно. Безусловно, он
ощутил и облегчение, когда прочувствовал, что больше не должен
стремиться быть Александром Великим. Но он также почувствовал
себя намного менее значимым.
Смерть всегда вторгается в жизнь. Мы постоянно что-то теряем,
вынуждены отпускать, отказываться от чего-то, расставаться друг
с другом, что-то бросать, Снова и снова жизнь меняется и нам прихо­
дится покидать то, что было нам привычно, принимать вызов пере­
мен. Но мы не только теряем, мы также и приобретаем. Поток жизни
дает нам возможность — именно благодаря множеству перемен —раскрывать и разворачивать нашу суть. Одновременно мы должны
снова и снова оставлять в прошлом некоторые аспекты нашей лично­
сти и открывать в себе новые. Конечно, полностью оставить что-либо
позади невозможно, даже когда нам приходиться расстаться с чело­
веком, который умер. Жизнь с ним, пережитое с ним остаются в наших
воспоминаниях в настоящем, принадлежат нам, составляют часть
нашей жизни. Переживание скорби по этому человеку тоже остается
частью нашей жизни, тоже принадлежит нам. Если мы умеем горевать,
то, возможно, это даст нам возможность узнать нечто существенное
о самом себе.
На мой взгляд, решающую роль играет то, что во время работы
скорби мы узнаем, что можем не только переносить расставания,
но благодаря гореванию можем заново переживать самих себя и свои
новые ценности. Мы можем увидеть себя как человека, которого
не сломали разлуки, которого внутри что-то всегда поддерживает,
который, будучи потрясенным, вновь может опереться на что-то
сущностное в себе. Смерть любимого человека — это переживание
предельной ситуации. Эта предельная ситуация касается только нас,
мы никем не можем себя в ней заменить. Поэтому она является таким
моментом в жизни, в котором наше «бытие здесь» (Dasein) испыты­
вается величайшими крайностями, и становится осязаемым.
Несмотря на то, что смерть неизбежна и всегда сопровождает нас,
наша жизнь, наши связи с людьми, наша история — так же несом­
ненны, как и смерть.

121

Смерть врывается в нашу жизнь в образе постоянного изменения.
Перед лицом смерти мы вынуждены проживать жизнь, «прощаясь»;
мы должны всегда быть готовы к прощанию, к изменению самих
себя, а также позволить своей истории быть мерцающей историей
бесконечных изменений, разворачивания нашей идентичности.
Вайшедель85 пишет: «Установка на прощание — это адекватный
ответ скептика (того, кто во всем сомневается — В.К.) перед лицом всего
преходящего, которое определяет и управляет всем действительным». 86
«Установка на прощание» по Вайшёделю означает способность
постоянно расставаться с тем, в чем человек застревает87. При этом
Вайшедель размышляет о двойственности этой установки: в отно­
шении самого себя и в отношении мира. «Установку на прощание»
как базовую внутреннюю установку человека перед лицом того, что
мы смертны, Вайшедель ставит в один ряд с базовыми установками
на «открытость» и «ответственность». В его понимании «открытость»
предполагает правдивость, целесообразность, принятие и толерант­
ность, а «ответственность» включает в себя солидарность, справед­
ливость и верность. Согласно его концепции, эти базовые установки
опираются на следующие внутренние решения.
Человек решается на скептицизм (все подлежит сомнению), на
свободу («Обладание «игровым» пространством для того, чтобы
суметь выбрать, так что внутри этого пространства человек может
сам для себя определяться»88). Он также решается на «бытие здесь»
(скептик не уклоняется путем самоубийства от ставшего сомнитель­
ным мира) и на формирование своего «бытия здесь» (не «плыть по
течению», а влиять на формы своего бытия).
Вайшедель полагает, что «установка на прощание» включает в себя
некоторую общую дистанцированность человека от самого себя и от
мира. Насколько мне нравятся его мысли о прощании, мысли о посто­
янном преобразовании, насколько во мне откликается идея о том,
что «установка на прощание» предполагает способность дистанци­
роваться, настолько же мало я верю в то, что постоянное дистанци­
рование помогает жить перед лицом необходимости умирать. Без
готовности вступать в связи с людьми расставание и способность
прощаться кажутся мне ненужными. И когда Вайшедель говорит, что
85 Weischedel, W.: Skeptische Ethik. Suhrkamp, Frankfurt 1980.
86 Weischedel, там же, c. 196.
87 Weischedel, там же, с. 194,
Weischedel, там же, с. 137.

122

человек, существующий с «установкой на прощание», не будет мечтать
о вечности и бессмертии89, мне кажется, что ни в коем случае это
не искусственная выдумка, но, скорее, он описал свою мечту. Здесь
он, как минимум, покидает уровень риторических вопросов, который
является условием его выводов. Будучи скептиком, он и свою концеп­
цию должен оставить открытой и небесспорной. Именно при серь­
езном отношении к «установке на прощание», в человеке проявляется
тяга к «длительности», к симбиозу, к чему-то неизменному, Даже если
я переживаю себя в постоянном становлении и знаю, что буду меняться
бесконечно часто, я никогда не стану воспринимать себя как кого-то
другого, а только как «себя», за исключением патологических состо­
яний. Мне все-таки кажется, что переживание своей идентичности
можно признать несомненным. Что касается расставаний, я также
считаю, что потребность человека во взаимосвязях с другими является
непреходящей. Существует не только смерть, существует еще и любовь.
Когда вопрос об «установке на прощание» встает так радикально,
то взаимосвязи тоже должны быть важны, и, кроме того, важно,
чтобы человек знал, что ему есть на что опереться: возможно, он
научился в течение жизни включать в свой внутренний мир поддер­
живающее и принимающее его окружение, и теперь оно стало тем,
что исходит из его собственной личности. Возможно, он даже знает,
что его психика превосходит его самого, что он укоренен в транс­
цендентности и может быть в симбиозе с ней, и это дает ему жизнен­
ный подъем. Расставаться умеет тот, кто полагается на новые взаи­
мосвязи в будущем, кто может существовать с установкой на
прощание, кто знает, что всегда может «бросить якорь». Здесь можно
представить себе образ кочевника: кочевник, который снова и снова
уходит, но снова и снова на какое-то время разбивает лагерь. Однако
то, что является для него жизненно необходимым, он берет с собой.
Существование с «установкой на прощание» дается нам тяжело.
Нам тяжело снова и снова принимать расставания. Мы сопротивляемся
переменам, пытаемся их отрицать, когда они давно уже наступили.
Сопротивляемся ли мы смерти? Проникновению смерти в жизнь?
Смерть же при этом никуда не исчезает. Чтобы избавиться от необ­
ходимости видеть ее, мы отрицаем ее и ее спутника — изменение ■—
и тогда мы вдруг оказываемся мертвы. Беккер90 пишет по этому поводу:
89 Weischedei, там же, с. 196,
90 Becker, Е.: Die Dynamik des Todes. Walter, Olten 1976, c.310,

123

«Человек должен расплачиваться жизнью, он каждый день должен
быть готов умереть, подвергаться рискам и опасностям этого мира,
позволять миру поглощать и расходовать себя. Иначе человек в конце
концов сам окажется будто мертвым, потому что он отчаянно
пытался избегать жизни как смерти. Так современные психиатрыэкзистенциалисты интерпретируют депрессию».

Беккер ссылается на текст Медарда Босса91. Если человек не готов
к жить с «установкой на прощание», не готов впустить смерть в жизнь,
то ему угрожает депрессия. Беккер тоже связывает неспособность
переносить утраты и перемены со склонностью к депрессии. Поэтому
снова и снова необходимо жертвовать тем, чего, как нам кажется, мы
достигли, и чем стали, чтобы в жизнь опять могло войти нечто новое.
Но мы также должны обладать уверенностью в том, что всегда можем
повлиять на наше «бытие здесь», что, несмотря на постоянные изме­
нения, мы можем быть креативными, и что именно эти изменения
и дают проявиться нашей креативности. При этом нам также необ­
ходимо чувство непрерывной идентичности самому себе, чтобы
иметь мужество снова и снова дистанцироваться от самого себя и с
доверием подпускать к себе неизвестное.
Такую идентичность мне хотелось бы определить, как чувство
единения с самим собой как с состоявшимся и становящимся чело­
веком; она снова и снова формируется из открытости его Я внутрен­
нему и внешнему мирам. Каждое из этих новых формирований —
дополнение к уже существующему, еще одна модель поведения,
которую можно наблюдать и переживать в себе самом, и на которую
можно опереться. Идентичность предполагает отношения с самим
собой, с телом, с собственной глубиной и со своим окружением.
Отношения с другими людьми, наши взаимосвязи — это существен­
ный аспект нашей идентичности, которую я назвала бы «идентич­
ностью, возникающей в отношениях», поскольку она предполагает,
с одной стороны, вовлеченность во взаимосвязи с другими людьми,
а с другой — способность эти взаимосвязи устанавливать92.
Таким образом, для того, чтобы существовать с «установкой на
прощание», нам необходима взаимосвязь с самим собой, с трансцен­
дентным истоком внутри нас, на который мы можем опереться; нам
91 Boss, М.: Psychoanalyse und Daseinsanalytik. Huber, Bern 1957.
92 Краткое изложение по Käst, V.: Weibliche Werte im Umbruch — Konsequenzen für die
Partnerschaft. Analyt. Psychol. 10,133-151.1979.

124

нужно знание о том, что мы способны быть во взаимосвязях с людьми,
которым мы доверяем, а также вера в нашу собственную силу влияния
на свое «бытие здесь». Что же удивительного в том, что мы предпо­
читаем отказаться от «установки на прощание», даже если жизнь тогда
обернется против нас? Конечно, есть и противоположная жизненная
философия: мы будем ускользать от жизни, ведь мы же знаем, что
существует смерть, Тогда уже ничто по-настоящему не важно, все
«мимолетно», влияние на свое «бытие здесь» не привлекательно.
Существует множество защит от нашей бренности, как, напри­
мер, «деловитость вопреки смерти», которую Шелер93 особо выделяет
в своей концепции того, что люди заменили веру в вечную жизнь
верой в прогресс — прогресс ради прогресса. Другие виды защит
можно увидеть, например, в том, что мы пытаемся преодолеть смерть
и надеемся однажды действительно победить ее, или, наоборот,
в нежелании вообще вливаться в жизнь, то есть когда мы остаемся
на детском уровне развития. Еще одна возможность — это иденти­
фикация со смертью как с «несокрушимым разрушителем». Я хотела
бы остановиться на этом аспекте защиты от смертности, а также на
взаимосвязанной с ней тенденции к обесцениванию всего живого.
Мэри Вильямс94 предлагает интересное утверждение, что садома­
зохизм можно рассматривать как «метод» борьбы со страхом смерти.
В садизме она видит контрфобическую (изгоняющую страх) иденти­
фикацию со смертью как разрушителем. Жертва смертна, а мучитель
может переживать себя в экстазе бессмертности. Садист идентифи­
цирует себя со смертью как с «несокрушимым разрушителем», смерт­
ность проецируется на жертву. Мазохист идентифицирует себя со
смертной жертвой и проецирует на партнера роль неуязвимого разру­
шителя, спасителя, который избавит его от смертности. Вильямс видит
в мазохизме контрфобическую реакцию на бессознательный садизм.
Садизм и мазохизм она описывает как наиболее извращенный паттерн
отношений.
Это утверждение Вильямс вносит некоторую ясность. Конечно,
остается под вопросом, что же должно произойти, чтобы человек
был вынужден идентифицироваться с «несокрушимым разрушите­
лем» ради того, чтобы вынести мысль о собственной смертности.
Это должен быть человек с сильно нарушенным переживанием своей*91
93 Scheier, там же.
91 Williams, М.: The Fear of Death. В: J. Analyt. Psychol. 3,157-165,1958.

125

идентичности, возможно, вызванным именно расставаниями, с кото­
рыми он не смог справиться. Садисты, как правило, страдают от
мощного страха оказаться беспомощным, который компенсируют
властным поведением. В конце концов, перед смертью мы все
бессильны. Отсюда возникает искушение идентифицироваться
с «несокрушимым разрушителем».
Мне кажется, гипотеза Вильямс может быть очень полезной
и облегчающей терапию людей с мощным садистическим суперэго.
Если за этим садистическим суперэго скрывается страх смерти, то
личностная проблема становится проблемой общечеловеческой,
приобретая крайнюю остроту. Я задаюсь вопросом, насколько подоб­
ная идентификация со смертью как разрушителем является источ­
ником общей деструктивности.
Указывая на садомазохизм как на паттерн отношений, Вильямс
целиком затрагивает проблему вытеснения смерти в ходе отношений.
Она утверждает, что при сильном вытеснении смерти со стороны
обоих партнеров развивается садомазохистская модель отношений,
в которых один партнер — разрушитель, а другой — разрушаемый.
Вероятно, роли могут меняться.
Вилли95 утверждает, что «анально-садистический сговор» —
наиболее распространенная в нашем обществе форма супружеских
конфликтов. Садомазохистский сговор является одним из его вари­
антов. Под сговором Вилли понимает взаимодействие партнеров,
у которых присутствует один и тот же непреодоленный базовый
конфликт. В соответствии с гипотезой Вильямс, при этом речь идет
о вытеснении смерти. Партнеры разыгрывают свои роли, как будто
действительно дополняют друг друга, При этом каждая из ролей — это
лишь вариант другой, чаще всего, поляризованный, то есть расще­
пленный на противоположности вариант. В нашем случае у обоих
речь идет о бессмертии и смертности; садист идентифицируется
с «несокрушимым разрушителем» и проецирует смертность на жертву,
у жертвы — все наоборот. Базовая проблема у обоих одна и та же.
Но из-за того, что базовая проблема — одна и та же, может быть так,
что определенное поведение партнера, даже если человек сам исклю­
чил его для себя (в надежде, что партнер таким образом сможет спасти
его от базового конфликта), прорывается как собственное поведение
ss Willi, J.: Die Zweierbeziehung. Rowohlt, Hamburg 1975, с.107. Сходное описание сговора
у Willi, с.59 и далее.

126

именно из-за того, что оно так долго вытеснялось. Тогда фантазия
о взаимном спасении больше не может поддерживаться, и приходится
намного сильнее прорабатывать базовый конфликт, в данном случае
возникающий из реальной смертности и желанного бессмертия.
В садомазохистском сговоре речь идет о господстве и подчине­
нии, о власти, овладении и позволении распоряжаться собой. Встает
вопрос, можно ли распространить гипотезу Вильямс на все проблемы,
связанные с авторитетом и властью. Интересно, что Вильке96 выдви­
нул гипотезу, что при анализе людей, страдающих от проблем с авто­
ритетами, особенно важно разобраться с вопросами смерти и смерт­
ности. Опыт того, что никакая власть не удержится перед смертью,
делает ее относительной; опыт того, что человек и сам смертен, делает
относительным его самого. Если попытаться понимать власть как
борьбу со смертностью, по крайней мере, как попытку идентифици­
роваться со смертью, то это может объяснить, почему стремление
к власти так сильно, а также почему потеря власти переживается так
болезненно: власть и «установка на прощание» несовместимы, власть
стремится к овладению, к удержанию того, что было достигнуто.
Если представлять себе власть как концепцию, противоположную
«установке на прощание», то с потерей власти мы теряем не только
влиятельность, деньги и т.д.: она напоминает о том, что жизнь прохо­
дит, что нет ни одного надежного «средства против смерти».
В похожей связи со смертью я вижу обесценивание, будь то
обесценивание самого себя или обесценивание мира, жизни в целом.
Оно кажется мне регрессивной формой попытки завоевать власть
над другим или даже власть над миром и над жизнью, обесценивая
другого и мир. Это делает меня могущественным. Это не сопернича­
ющая, деятельная форма усиления своей власти, это форма власти,
которая накладывает на себя и других вуаль «недостойности». За
этим тоже стоит идентификация со смертью как разрушителем;
с другой стороны, за этим также скрывается проблема того, что чело­
век не видит в жизни новых возможностей, которые воспринимаются
как следствие осознания смертности человека.
Если этот аспект прощания воспринимается исключительно как
болезненная утрата, то прощальное настроение покрывает жизнь,
словно корка льда, и все становится банальным и относительным.
96 Wilke, Н. J.: Autoritätskomplex und autoritäre Persönliclikeitsstruktur. In: Analyt. Psychol.
8.33-40, 1977.

127

Противоположность обесценивания — идеализация, имеет те же
корни. Если в основе обесценивания лежит знание о том, что все
конечно, и из него не делаются выводы о необходимости жить, будучи
«готовым попрощаться», и таким образом уйти от искушения сделать
жизнь банальной, то в основе идеализации в той же мере лежит
знание о том, что жизнь преходяща. При этом человек отчаянно
пытается всему и каждому придать значение, которым они не обла­
дают. Придавая значимость, человек, по крайней мере на какое-то
время, избавляется от страха обветшания.
Глядя на защиты от смерти, мы понимаем, что жить с готов­
ностью прощаться было бы уместно, учитывая, что жизнь ограни­
чена, но это пугает нас и приводит к тому, что мы ищем для себя
какую-либо «надежную» позицию — вплоть до идентификации со
смертью как с «несокрушимым разрушителем». Здесь снова стано­
вится видно, как сильно мы ищем слияния с чем-то трансцендент­
ным. При слиянии со смертью как с «несокрушимым разрушителем»
происходит слияние только с одним аспектом смерти, с «разруши­
телем». В этом случае смерть во многом лишается своей трансцен­
дентности и сокращается до «обозримого», Тяга к симбиозу с транс­
цендентным может способствовать такому слиянию со
смертью — «разрушителем»; поскольку смерть при этом «редуци­
руется», то переживание симбиоза не может быть переживанием
«растворения» границ. Поэтому симбиоз в этом случае хоть и может
давать ощущение «власти», но не создает ощущения витальности,
защищенности.
Установка по отношению к жизни, возникающая из этого (напри­
мер, садомазохизм), чаще всего, губительна и включает в себя пристра­
стие к насилию и к неживому.
Эрих Фромм-'-' в этой связи говорит о некрофилии как о таком
жизненно ориентировании, при котором человек любит не живое,
а мертвое, не рост, а разрушение:
«Некрофилия представляет собой основополагающее ориенти­
рование, она является как раз тем ответом на жизнь, который
находится в полном противоречии с жизнью; она является наиболее
болезненным и опасным среди всех жизненных ориентирований, на
которые способен человек. Она является настоящей перверсией: хотя
Fromm, Е.: Die Seele des Menschen. Deutsche Verlagsanstalt, Stuttgart 1979, c.41.

128

некто жив, он любит не живое, а мертвое, не рост, а деструктив­
ность. Если некрофил отважится дать себе отчет в собственных
чувствах, то лозунг своей жизни он выразит в словах: «Да здравствует
смерть!»93.

Если мы задумаемся о том, сколько депрессивных людей стра­
дают от своего садистического суперэго, то поймем, что необходимо
рассматривать рост депрессивных заболеваний необходимо в том
числе с учетом частичной идентификации со смертью как разру­
шителем.
Проблема слияния со смертью как с несокрушимым разруши­
телем состоит в том, что творческие силы, которые ему противо­
поставляются, не могут быть продуктивно использованы. Фромм
противопоставляет некрофилии человека биофилию. Биофил — это
человек, который любит жизнь, кто скорее творит нечто новое, чем
бережет старое, который скорее отважится на приключения, чем
будет искать безопасности. Конечно, мало кто является в чистом
виде некрофилом или биофилом. Быть только биофилом тоже озна­
чало бы обесценивать смерть. Тем более, что многие творческие
достижения тоже сопровождаются разрушением, ведь они устанав­
ливают новые ценности и, таким образом, разрушают старые, будь
то в коллективном или индивидуальном переживании.
При творческом отношении к жизни мы целиком и полностью
отдаем должное смерти: принимаем перемены, претерпеваем неиз­
вестность, стараемся «отпускать» и ждать появления новой идеи,
соединяя ее с тем, что нам известно, таким образом, чтобы известное
расширялось или трактовалось иначе — вот сущностные аспекты
творческого отношения. Это также сущностные аспекты вообще
искусства жить".
Поэтому неудивительно, что для Юнга цель терапии заключалась
в том, чтобы сделать человека творческим*
100. Другие терапевты,
например, Роджерс101 и Ландау, тоже придавали большое значение
креативности в терапии.
5Я Пер. В. Закс, 2006 •— прим, перса.
” Gordon, R.: Dying and Creating. A Search for Meaning. rIhe Soc. of Analyt. Psychol., London
1978.
‘“Jung, C. G.: Praxis der Psychotherapie. GW 16, Walter, Olten 1957,1971, с.49.
101 Rogers, С. R.: Towards a Theory of Creativity. In: Anderson, H. (ed.): Creativity and its
Cultivation. McGraw Hill, New York 1959.

129

В своей книге «Умирание и созидание»102 Гордон верно постули­
рует, что психологическая установка, делающая возможным «хоро­
шее» умирание, одновременно является установкой, поощряющей
творческую работу. Эта позиция заключается в том, чтобы быть
готовым снова и снова расставаться с привычным, горевать и пола­
гаться на то, что снова появится что-нибудь новое.
Проблема смерти важна в каждой терапии. Наше отношение
к смерти, наши страхи, наши защитные механизмы, наши образы
смерти, то символическое значение, которым она обладает и кото­
рое мы ей придаем, влияют на нашу жизнь. Все это, вероятно,
верно и в отношении коллективной психологии. Данн103 выдвигает
гипотезу, что египетская культура так долго существовала и была
такой стабильной, потому что мысли о смерти ни в коей мере
не вытеснялись, потому что человек жил, постоянно думая
о смерти, а именно — в надежде на помощь богов и на блаженство
на том свете.
Когда мы говорим о смерти, мы должны говорить и о скорби.
Горевание по человеку, которого мы любили — это экстраординарное
вторжение смерти в жизнь, которое может яснее всего дать нам
понять, как сильно смерть может изменить нашу жизнь, как сильно
она разрушает наше понимание себя и мира, как сильно требуется
от нас «готовность прощаться» — и сколько боли все это причиняет.
Но такой крайний случай также показывает нам, что расставания,
как бы тяжело они нам ни давались, означают не только утрату, но и
призыв к наибольшей возможной самореализации.
Сновидения подталкивают нас к проработке утраты. После
завершения работы скорби человек способен снова вступать в новые
связи, несмотря на знание о том, что смерть в любой момент может
снова забрать у него любимого.
Такой крайний случай утраты, крайний случай встречи со смер­
тью обостряет наше восприятие того, как смерть проникает в обыден­
ную жизнь, когда мы должны измениться или принять потери.
Смерть — это не единичное событие, она постоянно вторгается
в жизнь, всегда требует перемен. Жизнь с «готовностью прощаться» —
вот ответ на ее требования. «Установка на прощание» подразумевает
знание собственной истории, внутренней идентичности, знание
1И Gordon, там же.
103 Dunne, J. S,: The City of Gods, Sheridan Press, London 1974.

130

о том, что в симбиозе с трансцендентностью мы можем переживать
полноту, непрерывность существования; в конце концов, знание того,
что мы можем противопоставить всему преходящему творческое
созидание.
На мой взгляд, и в наших повседневных встречах со смертью
важно горевать, иначе мы будем недооценивать ее значимость и нашу
травму. Как бы парадоксально это не звучало, но такая эмоция как
скорбь может «оздоровить» нас, поскольку она способствует транс­
формации.
Мы можем понимать смерть как властную силу, которая посто­
янно побуждает нас меняться. Идея трансформации может быть
чарующей, но у трансформации есть своя цена — расставание, потеря.
Если мы упустим это из виду, в том числе, в психотерапии, где транс­
формации придается такое большое значение, то трансформация
вряд ли произойдет. Ведь только эмоция скорби способствует транс­
формации, позволяет попрощаться по-настоящему и таким образом
готовит человека к новым отношениям.

131

Приложение

Осложненное горе

Процесс горевания — это естественный трудный процесс транс­
формации. Он отягощен тем, что одновременно связан со своеобраз­
ным чувством полноты жизни и с ощущением конфронтации с глав­
ными переживаниями в жизни человека: с жизнью и смертью, а также
с вопросами смысла, то есть того, что нас фундаментально поддер­
живает в жизни. С психологической точки зрения, в процессе горе­
вания мы отделяемся от самости отношений и заново концентриру­
емся на себе самом. Любовь, которую мы переживали и все еще
ощущаем, доброжелательность и защищенность — все это можно
снова отдавать другому человеку, снова становится возможным
уделять внимание другим людям и по-новому обмениваться друг
с другом положительными эмоциями, Растет мужество, позволяющее
снова глубоко привязываться к другим людям, несмотря на то, что
всегда есть вероятность их потерять.
Этот естественный процесс может быть затруднен, а также может
приводить к хроническим психическим проблемам. При естественном
горевании человек снова начинает уделять внимание другим людям
и миру, и отношения с умершим изменяются, но при этом остаются
важным периодом собственной биографии. Напротив, при ослож­
ненном горе только утрата продолжает определять жизненный настрой
более, чем год: она все еще всецело владеет мышлением. Отчаяние
из-за утраты, которая никоим образом не принимается, болезненная,
безутешная тоска по прежней жизни с умершим сочетается с неспо­
собностью испытывать даже кратковременную радость. Более того,
горюющие постоянно чувствуют дисфорию, очень часто страдают от
низкой самооценки, чувствуют себя печальными и изнуренными, их
мучает чувство вины. Они демонстрируют признаки депрессии, кото­
рая связана с другими проблемами, которые еще предстоит выявить.
Осложненное горе также называют пролонгированным горем,
ранее его также называли патологическим горем.
Что же может привести к осложненному гореванию?

135

Отделение от «самости отношений»
и возвращение
к «индивидуальной самости»

Если мы теряем человека, то теряем важные для нас отношения,
у которых есть история, которые оба партнера надеялись развивать
в будущем. К этой истории можно было бы вместе обратиться в воспо­
минаниях, а будущее можно было бы вместе планировать и вместе
реализовывать. Человек теряет себя как часть этих отношений.
«Самость отношений» — это самость, которая возникает между
обоими партнерами: это интроецирование динамики проживаемых,
вовлекающих отношений. С ней связано постепенное пробуждение
различных частей личности друг друга104. Эта самость отношений
динамична, меняется со временем и по мере развития отношений.
Каждый переживает ее, исходя из своей собственной перспективы,
несмотря на то, что она переживается «сообща». Конечно, существуют
такие части самости, на которые даже близкие отношения влияют
очень слабо или не влияют вообще.
Эту самость отношений формируют переживаемые отношения
«Я-Ты», особенно взаимное восприятие и связанное с этим, хоть
и почти не осознаваемое, но значимое укрепление идентичности
каждого в его развитии: так, как видел нас этот умерший человек,
как именно он смотрел на нас — с любовью, ласково, критично,
знающе — так нас не видит никто другой, так нас больше уже
не увидит никто другой. В отношениях «Я-Ты» выстраивается друг
с другом повседневная жизнь, разделяются интересы, есть дела, кото­
рые совершались вместе, совершаются, и которые все еще хочется
совершать. Этими «делами» могут быть дети, проекты, которые вместе
создавались и воплощались, и при этом мы друг друга вдохновляли,
раздражали, испытывали на прочность. Чаще всего в отношениях
возникает возможность сделать то, что в одиночку было бы
не сделать — но, с другой стороны, остаются неиспользованными
|М Käst, V.: Paare. Wie Phantasien unsere Liebesbeziehungen prägen. Kreuz, Stuttgart 2009.

137

другие возможности. Конечно, есть и такие дела, и проекты, которые
зарождаются в собственной самости и в которых партнер практиче­
ски не задействован, например, когда один партнер очень интересу­
ется чем-то, что не интересует партнершу. Тогда ее участие состоит
в том, чтобы не подавлять эти интересы и, возможно, относиться
к ним благосклонно.
Самость отношений позволяет проекциям сохраняться без изме­
нений на протяжении многих лет, не вызывая необходимости отка­
зываться от них. Муж, убежденный в том, что его жена — жадная,
после ее смерти выясняет, что это он сам непомерно жаден. То же
касается и делегирования ответственности: негласно или более-менее
осознанно партнеры договариваются, кто за что отвечает, и это
распределение остается без изменений. Только после смерти партнера
другой может узнать, что умерший «руководил» такой сферой жизни,
к которой он сам вообще-то был более способен.
На более бессознательном уровне к самости отношений относятся
не только проекция и делегирование ответственности, но и те черты
личности и их развитие, которое пробуждалось друг в друге благодаря
отношениям и взаимной любви105. Этот аспект самости отношений
возникает в период влюбленности, то есть в той фазе отношений, когда
люди видят друг в друге идеальные жизненные возможности и загля­
дывают в возможное будущее — из такого видения произрастает
самость отношений. Даже если многое идеализируется, в нем угады­
ваются возможности развития, которые могут отчасти реализоваться
благодаря отношениям друг с другом. Конечно, в ходе отношений
оживают, «прорываются» те качества, которые воспринимаются как
менее положительные: женщина может утрачивать доверие к другим,
потому что ее много раз обманывали, и стать из-за таких отношений
глубоко недоверчивой. Естественно, в самости отношений также нахо­
дят свое выражение трудности взаимодействия друг с другом.
Если мы теряем тесно связанного с нами человека, наверное, мы
также теряем «доверенное лицо» — человека, которому мы доверяли
и с которым обменивались тяжелыми переживаниями, от которого
чувствовали поддержку. Мы теряем самость отношений в том смысле,
что она больше не сможет развиваться. Будущее теперь придется
планировать одному, и воспоминаниями больше не с кем поделиться.
Это волнующее «А помнишь...?» повисает в воздухе.
105 Käst, К.: Paare, там же, с.11.

138

Мы должны реорганизовать себя так, чтобы отойти от самости
отношений и подойти к собственной самости, по возможности, так,
чтобы перенять и принять то, что было выращено в отношениях,
в свою собственную жизнь, сделать частью собственного опыта.
Естественный процесс горевания как длительный, эмоционально
значимый процесс трансформации позволяет нам вернуться от само­
сти отношений к своей собственной самости, причем так, что многое,
что было пережито в самости отношений может быть преобразовано
и интегрировано в собственную жизнь. Этому сопутствует принятие
утраты, когда позади остается благодарность, боль и грусть, вызван­
ная тоской по умершему человеку, но при этом она уже не мешает
радоваться жизни и созидать. Может быть, даже так: раз уж человек
жив, ему хочется быть настолько живым, насколько возможно.

Истоки осложненного горя
Реакция осложненного горя возникает у людей, у которых затруд­
нен сознательный контакт с собственной самостью, например, если
они по каким-то причинам слишком сильно «вовлекались» в отно­
шения.
Люди, реагирующие осложненным горем, зачастую переживали
значительные потери в детстве и юности, или неоднократно пережи­
вали смерть близких и другие утраты. Люди не привыкают к пере­
живаниям утрат: это слишком глубокий опыт, который каждый раз
заново потрясает нашу идентичность.
Люди, которые в детстве ни с кем не переживали надежной
привязанности 106, не могут допустить, что они могут быть в довери­
тельных отношениях, что они ценны как таковые и что их право
«быть здесь» бесспорно. Когда они находят человека, которого могут
полюбить и который любит их, они могут почти без оглядки привя­
заться к нему. Он дал им оправдание их существования. Если такой
человек умирает, вместе с ним сразу исчезает оправдание существо­
вания. При такой ненадежной привязанности может быть трудно
выдерживать аффекты, внутренне перерабатывать конфликты,
представлять их решения в воображении, чтобы впоследствии
осуществлять в отношениях с другими людьми. Если человек не может
представить варианты своего поведения в воображении, то аффект
'“Käst, V.: Zuversicht. Wege aus der Resignation, Herder, Freiburg 2012, с.21 и далее.

139

не интегрируется, а отреагируется вовне: озлобленный человек
вынужден нападать на кого-то, не задумываясь о последствиях.
У горюющих это может приводить к тому, что в связи с горем их
одолевают различные эмоции, и они мало что могут сделать, чтобы
вернуть самообладание. За их самообладание нес ответственность
умерший человек.
Кроме того, осложнить горевание может то, как именно человек
умер: внезапная смерть, насильственная смерть, смерть, в которой
горюющий отчасти (фактически или мнимо) виноват, смерть близкого
человека в результате самоубийства, отсутствие трупа после смерти,
стремительное, переживаемое как жестокое, протекание болезни —
все это может отягощать горевание и вызывать осложненное горе.
При таких обстоятельствах переживание смерти может также воспри­
ниматься как травма.
Социальная ситуация тоже влияет на горевание: людям, не связав­
шим себя отношениями с другими людьми — зачастую потому, что
они практически полностью замкнулись на умершем, — конечно,
приходится тяжелее. Со смертью могут быть связаны и другие ослож­
няющие явления, как, например, финансовые проблемы, проблемы
с детьми, которые тоже горюют, трудности с родными, собственная
болезнь, болезнь важных родных и так далее. Это затрудняет прора­
ботку утраты и по понятным причинам сеет отчаяние и чувство того,
что в одиночку больше невозможно справиться с жизнью, особенно
если умерший человек был одним из «доверенных лиц» или вообще
единственным таким лицом, которому человек доверял свои пере­
живания в трудных жизненных ситуациях.
В такой ситуации важен доступ к ресурсам, то есть, к поддержи­
вающим привязанностям, к материальным возможностям, но также
и к внутренним ресурсам — заботе о самом себе и способности при
необходимости обратиться за помощью.

140

Депрессия вместо горя

Осложненное горе можно рассматривать как форму депрессии,
часто сопряженной с дополнительными особенностями горевания.
Если в отношениях слишком мало познавалась и проживалась собст­
венная самость, может быть затруднено интроецирование самости
отношений и вместе с ней того, что было выращено за время жизни
с умершим человеком. Собственная самость может стать ощутимой
и развиваться в процессе глубинно-ориентированной психотерапии,
что позволит горюющему больше освободить себя для собственной
жизни. Речь идет о психотерапевтической работе над депрессивной
структурой.

Депрессивная структура
Депрессивная структура характера, связанная со слишком силь­
ным приспособлением к партнеру или вообще к другим людям, может
вести к слишком слабому контакту с собственной самостью.
«Структура» в этой связи означает, что отношения между Я и окру­
жающими выстраиваются всегда в схожей манере, так, что это стано­
вится привычной установкой. Чаще всего люди обладают разными
паттернами отношений, то есть, разными структурами. Если у человека
преобладает депрессивная структура, это не означает, что он депрес­
сивен, но на переживания утраты он может реагировать депрессией.
Что понимается под депрессивной структурой?
Мы, люди, живем, будучи индивидами, вместе с другими людьми.
Мы должны быть справедливы по отношению к себе, а также к требо­
ваниям окружающих, и, в конечном счете, к миру. Мы хотим быть
самостоятельными, стремимся к индивидуальному, но также хотим
ощущать свою принадлежность к другим людям. Мы заботимся
о нашей идентичности в отношениях с другими. Проблема адаптации
и автономии — одна из базовых проблем человеческого бытия,
и каждый раз приходится находить заново баланс между ними. Чаще
всего это происходит бессознательно, и только когда баланс наруша­
ется, мы узнаем об этом и ищем решение.

141

Людей с выраженной депрессивной структурой можно узнать
по тому, как они приспосабливаются к «миру», к потребностям
других людей и при этом теряют из виду себя. Определяющим для
них является то, чего от них хотят другие и что они видят своей
обязанностью, то, чего от них ожидают. Из этого даже может
развиться своеобразная идеология: такие люди кажутся самоот­
верженными — они «всегда» здесь для других и «никогда» — для
себя. На первый взгляд это кажется благородным, не таким эгоцен­
тричным. Тем не менее, самоотверженность также может означать,
что человек забывает о своей самости, будто ее и не было. Однако
мы знаем, что в процессе горевания человек должен найти возмож­
ность реорганизовать себя так, чтобы вернуться от самости отно­
шений к индивидуальной самости. Именно это вызывает трудно­
сти у человека с депрессивной структурой, потому что сверхценность
адаптации к другим, к «Ты», приводит к тому, что собственные
желания, собственные планы на будущее, способность спрашивать
и требовать отступают на задний план. Это может зайти настолько
далеко, что такие люди больше уже не знают, чем они сами инте­
ресуются, но очень хорошо знают, чем интересуются их партнеры.
Первоначальные собственные желания перестают ощущаться.
Желания других, особенно партнера должны исполняться. Зачастую
эти желания угадываются до того, как другой их сформулирует.
Человек надеется, что благодаря такой адаптации он заслужит
любовь, которой ему всегда хотелось, а также ощущение несом­
ненного права на существование, которое у него отсутствует и кото­
рое он хочет пережить. Из-за этих надежд человек готов в значи­
тельной мере отказываться от самого себя — отказываться
устраивать свою собственную жизнь. Однако часто ожидаемое
признание или даже любовь не наступают, ощущение оправданного
существования, на которое человек надеялся, не появляется. Это
вызывает злость, которую, однако, нельзя допускать, потому что
иначе его будут любить еще меньше. Поэтому человек ищет вину
в самом себе: если бы он лучше приспосабливался, то получил бы
ожидаемую любовь. Но это означает, что мир становится все более
требовательным к нему. К тому же, человеку становится не по себе,
еще и потому что «внутренний мир» тоже становится требователь­
нее, появляется притязание на автономию, а самооценка занижена,
потому что собственной жизни уделяется слишком мало внимания,
слишком мало переживания собственного влияния на свою жизнь.

142

В этой ситуации можно приспосабливаться еще больше, но при
этом все больше теряется связь с самим собой, человек страдает
от чувства вины. Хоть такие люди и полагают, что виноваты в чем-то
перед другими, в первую очередь они виноваты перед собой: их
собственная самость проживается в отношениях с другими
важными людьми.

Депрессия

Если человек, который адаптировался к другому настолько, что
потерял самого себя, утрачивает этого человека, он может отреаги­
ровать на это депрессией. Не у всех людей с депрессивной структурой
в ответ на значимую утрату наступает депрессия, но происходит это
довольно часто.

Одна сорокадвухлетняя женщина чуть более двух лет назад
потеряла мужа — он умер от инфаркта. Она обратилась к психо­
терапевту, потому что чувствовала себя уставшей, безрадостной,
ничто ее не интересовало, она боялась будущего, ее дети (десяти
и двенадцати лет) стали ей «невмоготу», ей все хуже спалось. Она
не понимала, почему ее муж умер и почему она стала такой «беспо­
мощной».
По ее словам, они «растворялись друг в друге» — поэтому теперь
ей так трудно снова найти «ритм в жизни». Ее дети нетерпеливы,
они считают, что их мать могла бы уже снова быть такой, какой
она была раньше. Какой она была раньше? Полностью обращенной
к мужу, «я обеспечивала ему тыл, у нас были одинаковые интересы,
я была живой».
Она жаловалась, что знакомые упрекали ее в том, что она идеа­
лизировала мужа и их брак. Но это не так, у нее есть письма, кото­
рые это могут доказать. Ее муж часто разъезжал «по свету», бывал
в разных концах Земли, и они писали друг другу. Можно ли ей принести
письма?
Она зачитывает некоторые из своих писем вслух: они полны
участия, восхищения, заботы. Ее самой и детей касается обычно
одна единственная фраза: «У нас все хорошо». Они были полны само­
отвержения — она это подтверждает. «Конечно, я часто чувствовала
себя одиноко, часто мне было страшно — но я не хотела осложнять
ему жизнь». Как звучали его письма? С одной стороны, он с увлечением

143

рассказывал, что с ним происходило, что ему опять удалось, о каких
проектах он думал теперь. «У тебя очень успешный муж». Затем
в письмах были поручения, что ей нужно было организовать до его
возвращения, и наставления: «Ты должна думать позитивно, тогда
ты будешь счастливее. Тебе нужно не фильмы смотреть, а учить
французский, он же тебе так нравится. Если будешь больше учиться,
станешь более уверенной в себе».
Она прочитала вслух много писем, и при этом ей становилось
все яснее, что муж давал ей лишь «предписания». Она все больше
осознавала, что они хоть и переписывались, но диалога между ними
не было. Были ли все эти инструкции проявлением заботы или опеки?
Она разозлилась, в том числе и на себя: «Я же все время только
и делала, что ждала его. Конечно, он этого и ожидал».
Через какое-то время она пришла к выводу, что ей нужно пере­
писать ее письма. Так она и сделала.
В них она формулировала такие предложения, как: «Меня совер­
шенно не устраивает, что ты постоянно пишешь о своей работе
и о своихуспехах. Мне хотелось бы, чтобы ты интересовался нами».
Сначала она еще думала, что письма ее мужа должны остаться
такими, как были, но в итоге пришла к выводу, что переписка, по
крайней мере, отчасти, должна быть переписана с обеих сторон.
И в этих заново написанных письмах, которые она все больше адре­
совала потенциальному новому партнеру, появлялись диалоги. При
этом прояснялось, чего ей хотелось бы, чем она интересовалась,
что планировала на будущее. Если в начале этой работы над пись­
мами она идеализировала партнера, то чем больше росла ее само­
оценка, чем живее она становилась, тем больше ей удавалось
вспоминать о действительно счастливых моментах, о тех каче­
ствах умершего партнера, которые ей очень нравились. Она гово­
рила об очаровании их первой влюбленности, как чудесно она себя
тогда ощущала: такой успешный мужчина хотел ее, и только ее!
Она увидела и свою роль в динамике отношений в их паре, увидела,
что она тоже провоцировала его на то, чтобы он все делал для нее,
как «ее папочка». Затем на передний план вышли отношения с ее
отцом и нужно было их осмыслить. Новая самостоятельность,
в том числе, в отношениях с отцом, принесла ей много радости.
«Хорошо то, что он давал мне чувство того, что я очень, очень
важна для него. Эту убежденность я ощущаю в себе: я могу быть
для людей очень важной».

144

Горе и депрессия: различие

Люди горюющие и люди депрессивные отличаются друг от друга.
Даже если горюющие то и дело чувствуют себя депрессивно, испы­
тывают мало подъема, предпочитают поспать, они заметно отлича­
ются от людей, находящихся в депрессии. Это отличие важно: люди,
которые горюют, ощущают себя на своем месте, им идет на пользу
поддержка окружающих. Люди, реагирующие депрессией, нуждаются
в психотерапии; по моему мнению, в первую очередь — глубинно­
ориентированной психотерапии, которая направлена на развитие
собственной самости и углубляет личность.
Большое различие проявляется в том, как переживаются и прояв­
ляются эмоции и чувства: горюющие переживают быструю смену
многих различных эмоций, и даже если скорбь еще очень сильна,
в определенных ситуациях они в состоянии испытывать радость,
При воспоминаниях также то и дело возникают ситуации, когда
глаза загораются, горюющий человек вспоминает себя счастливым —
а за этим, конечно, следует эмоциональный прорыв: близкого чело­
века больше нет. Люди с депрессией печальны и измождены, эмоци­
онально устойчивы в своем депрессивном состоянии. Они
практически не испытывают радости. В то время как горюющим
открыт доступ к гневу, гнев депрессивных незаметен, но часто
ощутим. Горюющие часто плачут, депрессивные плачут редко.
Горюющим часто снятся оживленные сновидения, они их ждут
и интересуются ими, особенно если в них речь идет об умершем
человеке. Людям в депрессии мало доступны сновидения. В то время
как горюющие упрекают себя за то, что мало заботились об умершем,
чувство вины депрессивных может упорно вращаться вокруг того,
что они были недостаточно хороши. Упреки сосредоточены на собст­
венной личности.
Имитация, идентификация и интроекция умершего

Осложненное горе, которое чаще всего сопряжено с депрессией,
может иметь несколько характерных черт. В такой ситуации человек
отчаянно пытается каким-либо способом «удержать» умершего. При
этом горюющие осложненным образом поначалу демонстрируют
поведение, которое характерно для любого естественного процесса
горевания.

145

Если человек обладает сходствами с умершим, он может подчер­

кивать эти сходства, возможно также имитировать его манеру пове­
дения, например, так же поглаживать бороду, как это делал отец.
Характерные черты умершего человека, которые можно обнаружить
у его потомков, в течение некоторого времени утрируются, умершего
намеренно имитируют, а затем имитация забывается.
Идентификация означает, что человек приравнивает себя к умер­
шему: я такой же, как умерший, а не просто веду себя так же. Умирает
любимый отец и дедушка, у которого была небольшая деформация
стопы, из-за чего он обладал довольно специфической походкой. На
поминках выясняется, что у маленького внука явно есть такая же
деформация. Присутствующие тронуты тем, что умерший явно
«продолжает жить». В результате внук усиливает свою небольшую
аномалию походки, «я как дедушка», — говорит он и гордится этим.
Через пару недель он об этом забывает и снова ходит нормально.
При осложненном горе такие идентификации остаются, а также

присутствуют интроекции. Интроекции означают, что человек в неко­
тором смысле «воплощает» в себе умершего и хранит внутри его
образ, так что ему не приходится расставаться с ним. Нередко этому
сопутствует появление симптомов.

Во время похорон отца его тридцатидевятилетний сын, у кото­
рого с ним были сложные отношения, простудился, у него появилась
реакция в виде сильного кашля. Отец перед смертью, будучи больным
карциномой легких, тоже страдал от безудержного кашля. Кашель
сына не прекращался, на что он отреагировал сильным страхом — он
боялся, что у него тоже карцинома легких — и решил обратиться ко
врачу. Спустя длительное время, после многочисленных обследований
он случайно встретился с домашним врачом своего отца, и тот обра­
тил его внимание на то, что его кашель может быть вызван «труд­
ностями горевания». Сначала пациент этого вообще не понял_ по
его мнению, утрата не потрясла его. Родители ведь умирают. А вот
кашель да, он его доканывал. К тому же он полагал, что не так уж
и любил своего отца — и тот его тоже —, так что горевать ему, по
его мнению, и не нужно было. Это самое настоящее заблуждение:
именно те люди, в отношениях с которыми были трудности, вызы­
вают у нас особое беспокойство. В таких случаях не наблюдается
тоска по умершему, но воспоминания о том, что осталось не улажено,
об обидах и непонимании снова и снова оживают, и могут даже стать

146

навязчивыми. В ходе глубинно-ориентированной психотерапии его
горевание шло по «обходному пути»: он представлял себе такого отца,
какого он хотел иметь, и представлял себе, как бы он развивался,
будучи сыном этого отца. Поскольку он, по своим ощущениям, получал
мало поддержки от своего отца, он фантазировал об отце, который
его во всем поддерживал, и рисовал в своих фантазиях то, как это
укрепляло бы его самооценку. Чем дольше он развивал такие фантазии,
тем отчетливее понимал, что ему при этом чего-то не хватает. По
его мнению, все, чего он достиг в профессии, он сделал только благодаря
себе: «Это повышает мне самооценку, я этим горжусь». Он перестал
желать себе идеализированного отца и стал по-новому вспоминать
о детстве со своим собственным отцом. Конечно, он говорил о ситу­
ациях, когда отец обращался с ним крайне холодно, но он также все
время рассказывал о том, как они с отцом ходили в замечательные
походы по лесу, по крайней мере, когда он был маленьким. Его терзала
мысль, что он не успел поговорить с отцом перед его смертью107. Одно
сновидение показало ему, что теперь он может «отпустить» отца.
От кашля он давно избавился. Ему снилось:
«Я вижу отца в одежде, которую он носил, когда был молодым.
Но на нем также надета шляпа, которую он носил во время болезни.
Он готовится к отъезду, к странствию, думаю я. Я машу ему рукой
и говорю: «Счастливого пути!». Мне грустно, но я доволен».
Его комментарий: «Во сне я почувствовал, что больше не увижу
его — и это по-своему неплохо. Я могу позволить ему уйти».

На интроекцию симптомов следует обращать внимание, если
у потомков или у партнера проявляются схожие симптомы. Иногда
трудно различить, идет ли речь о проблемном горевании или о собст­
венной болезни, потому что телесно могут быть сходные «слабые»
места. Однако прежде, чем затевать масштабные обследования, стоит
подумать о проблематике горевания.
Мумификация и «связующие объекты»

Эта форма осложненного горя также развивается из поведения,
свойственного естественному процессу горевания. Когда человек теряет
кого-то, поначалу он хочет, чтобы ничего не менялось. Одежда остается
10?Kast, V.: Wenn wir uns versöhnen. Kreuz, Stuttgart 2005.

147

там, где была, ничего нельзя менять в интерьере. Бывает и наоборот:
все, что напоминает об умершем, «утилизируется» как можно скорее,
в надежде, что тогда не придется постоянно думать об утрате. Но давайте
остановимся на тех, кто сначала хочет, чтобы все оставалось без изме­
нений — таких людей много. Через какое-то время человек чувствует,
что что-то изменилось, и придает этой перемене зримую форму: одежда
сортируется и раздаривается, на письменном столе постепенно наво­
дится порядок. Жилье становится все больше собственным жилым
пространством, но чаще всего все еще сохраняет признаки совместной
жизни. Символически это является формой реорганизации себя, возвра­
щения от самости отношений к индивидуальной самости, к идентич­
ности женщины / мужчины, которая или который потеряли важного
человека в своей жизни и снова вступает в жизнь после этой утраты.
Если в течение длительного времени эта перемена не наступает,
то говорят о «застывшем горе», или о мумификации. Жизнь оказыва­
ется, так сказать, «заморожена» на моменте смерти близкого человека.
Семидесятивосьмилетний вдовец оказался в психологическом
кризисе из-за того, что в его квартире должны были делать ремонт.
При этом выяснилось, что со смерти его жены двенадцать лет назад
в квартире все по-прежнему оставалось «на своем месте». Это давало
ему ощущение, что «она могла в любой момент вернуться». Теперь он
чувствовал себя «совершенно загнанным в угол». Он не мог ни съехать —
об этом вообще не могло быть речи —, ни допустить, чтобы в квар­
тире что-то изменилось. Кризисное консультирование стало психо­
терапией, которая была, по сути, терапией горевания. Эмоционально
он реагировал так, как будто его жена умерла только что. В процессе
психотерапии он заново обрел детей и внуков, а потом решился пере­
ехать в дом престарелых. Решение любой ценой сохранить квартиру
в первоначальном состоянии можно расценить как акт мумификации,
но его можно также рассмотреть с точки зрения того, что квартира
заменила ему умершую жену, стала «связующим объектом»108.

Еще один пример «связующего объекта» — ситуация шестиде­
сятитрехлетней женщины, потерявшей мужа три года назад.
Домашний врач посоветовал ей подумать насчет психотерапии,
™ Volkan, V.: The »linking objects« of pathological mourners. Archives of General Psychiatry,
27,215-221,1972.

148

поскольку женщина становилась все более одинокой. Она пришла,
с охотой рассказывала о своей жизни с мужем, при этом чаще всего
она делала это так, что муж находился в центре ее рассказов: жизне­
радостный, зачастую превосходящий ее мужчина, обладавший беско­
нечными идеями, которые он воплощал. Участвовала ли она в этом
тоже? Да, конечно. Но затем она снова говорила о том, что ее муж
сказал, сделал, как он выделялся на фоне других. Себя она упоминала
редко, и мы попытались осветить и ее роль. Это удавалось с трудом.
В целом я считала, что ее терапия недостаточно эффективна.
Тогда я как раз прочитала статью Волкана о «связующих объектах»
(linking objects), то есть, об объектах, которые горюющие берегут,
как тайну, и которые репрезентируют умершего человека, препят­
ствуя процессу горевания. Я рассказала об этом пациентке. В ответ
на это она отменила следующую встречу. Когда она отменила еще
одну, оставив сообщение на автоответчике, я позвонила ей и спро­
сила, не встревожила ли я ее. Я попросила ее прийти, чтобы мы
вместе могли разобраться с этой проблемой. Тогда она пришла
с огромными пакетами, поставила их в кабинете на пол и сказала:
«Вот Ваши ‘переходные объекты’» (такя тогда их называла). И она
рассказала мне о подушках, на которых умер ее муж. С тех пор она
их не стирала. Когда она тосковала по мужу, то обнимала подушки,
если же не хотела больше его присутствия, то убирала их в шкаф.
Теперь она решилась отдать их в чистку. Это было началом эмоци­
ональной работы скорби, во время которой она горевала о тех
сторонах жизни, которые не были прожиты в этих отношениях,
и решила осуществить столько своих изначальных желаний, сколько
еще было для нее возможно.

При естественном процессе горевания мы тоже чаще всего благо­
говейно храним вещи умершего человека, очень часто ими бывают
предметы одежды, Оии напоминают об умершем, могут также его
символизировать — например, часы символизируют умершего
дедушку. Но они также могут заменять умершего человека. И в этом
случае речь идет о «linking objects». С ними можно избежать отделе­
ния от умершего, с ними связана магическая власть над умершим —
можно вернуть его или ее к жизни, например, взяв в руки подушку.
Или им можно «позволить умереть», заперев подушку в шкафу. Так
удается в воображении получить некоторый контроль над тем, что
вообще не поддается контролю — над смертью.

149

Шарлье109 указывает на то, что люди, которые контролировали
утрату с помощью «связующих объектов», часто сами жили, словно
такие объекты: не позволяли себе быть теми, кем они были, иметь
свою собственную жизнь, потому что они, например, должны были
замещать умершего ранее ребенка. Им также не позволялось разви­
вать свою собственную самость. Их любили лишь тогда, когда они
соответствовали фантазиям, которые родители связывали с умершим
ребенком. Это еще один аспект «связующих объектов». В терапев­
тической практике это встречается очень часто, и не только в тера­
пии горевания — конечно, в различных масштабах. Терапия направ­
лена на то, чтобы освободить собственную самость, найти дорогу
к собственным жизненным силам и собственным интересам.
Собственные интересы так важны потому, что в них, и, прежде всего,
в найденных формах их проявления наш внутренний мир встреча­
ется с внешним: через сформулированные интересы мы с радостью
формируем самих себя.

1М Charlier, Т>: Über pathologische Trauer. Psyche, 41(10), 865-882,1987.

150

Заключительные размышления
о психотерапии

Люди, страдающие от осложненного горя, ощущают себя на
пределе возможностей. Они приходят к психотерапевту не из собст­
венных побуждений, нередко их «присылает» домашний врач. Они
надеются, что им можно помочь, но уже не особенно в это верят,
Важно знать, что для того опыта утраты, который они пережили,
характерно неохотное сближение с другими людьми — или, наоборот,
они отдаются в руки другому человеку, желая передать ему ответст­
венность за собственную жизнь. Для терапевта это совершенно
особенная ситуация, которая требует еще более чуткого сопрово­
ждения, чем обычно в психотерапии, причем психотерапевт должен
внушать доверие, быть надежным, скромно оставаясь при этом на
втором плане, и отвечать на приближение горюющего в терапевти­
ческих отношениях в той мере, насколько это для него приемлемо.
Нельзя забывать: горюющие хотят вернуть умершего. И они знают,
что мы не можем этого для них сделать. Нужно также помнить, что
горюющие оказались в процессе глубочайшей трансформации —
и никто их не спрашивал, хотят ли они этого. Поэтому понятно, что
иногда они бывают немного неподатливыми и даже упрямыми. Из-за
депрессивной структуры, которая есть у многих из них, они также
пытаются понравиться психотерапевту. Если они видят сновидения
и терапевту удается пробудить к ним интерес горюющего, то это
очень помогает: им легче услышать требование к самому себе, идущее
изнутри, нежели снаружи.
Еще важнее, чем в других видах терапии, суметь увидеть ресурсы
и обозначить их. Необходимо так их выделить, чтобы горюющий
смог их воспринять, но при этом не испугался бы того, что его боль
не воспринимают всерьез, или не решил бы, что он уже поправился.
Важно видеть и понимать обе стороны: есть неопровержимая боль,
но есть также и ресурсы. И то, и то правильно и важно. Отчасти
ресурсы можно обнаружить в повседневной жизни, с которой горю­
ющие справляются, несмотря на трудные жизненные условия. Как

151

они обходились и обходятся с самим собой, так что смогли пережить
утрату? Как они заботятся о себе? Или как позволяют заботиться
о себе другим людям? Что идет им на пользу? У людей множество
повседневных ресурсов, которые они не ценят в такой ситуации, их
переоценка должна прийти извне. Другие ресурсы обнаруживаются
во время воспоминаний. При осложненном горевании воспоминания
о совместной жизни и об умирании тоже находятся в центре внима­
ния. При этом я считаю особенно важным, чтобы горюющий расска­
зывал о совместной жизни как можно более наглядно, как можно
более эмоционально. Важна не информация, а драматизированное
повествование: представьте себе, мы как-то раз провели вместе
в Италии целую неделю совершенно без денег. И вот возникает чудный
рассказ о молодой паре, которые работали, только чтобы у них был
ужин, зато постоянно целовались. Из сострадания к этому безумию
их угостили замечательным ужином, который они ничем не заслу­
жили. Но это вызвало зависть. Им пришлось сбежать ночью, потому
что другие мужчины тоже посчитали женщину такой привлекатель­
ной, что, не переставая, пели серенады...
Такой рассказ, во время которого человек в воображении снова
оказывается в Италии, снова эмоционально переживает то, что было
тогда, представляет собой большой ресурс. Такое воспоминание
никто у него не отнимет, только он сам может забрать его у себя110,
Воспоминания о периоде болезни и смерти, конечно, тоже важны:
иметь возможность еще раз рассказать о том, что человек пережил,
что в нем происходило, со всеми эмоциями и страхами, в присутст­
вии человека, который эмоционально поддерживает и понимает.
Хорошо, если горюющий рассказывает эмоционально: наглядное
эмоциональное повествование, которое слушают, позволяет перестать
рассказывать постоянно одно и то же. Ведь тогда можно рассказывать
и о другом. Хорошие воспоминания. Конечно, пробуждаются
и множество болезненных воспоминаний, воспоминаний о трудно­
стях и разочарованиях, которые переживались вместе, а затем и воспо­
минания о болезни и смерти. Вспоминание о трудностях в отношениях
приводит к тому, что человек рефлексирует собственное поведение
в отношениях, к тому, что горюющий обнаруживает, что для него
непременно было бы существенным в новых отношениях. Даже если
преобладают трудные воспоминания, терапевтично спрашивать
110 Käst, V.: Was wirklich zählt, ist das gelebte Leben. Kreuz, Freiburg 2010.

152

о моментах радости, о ситуациях, в которых человек ощущал себя
живым. Радость — один из величайших ресурсов, которыми мы
обладаем”1, в радости мы находимся в согласии с собой, с миром
и обладаем хорошей самооценкой, окрылены — даже если при этом
и печальны. Иногда радость бывает сокрыта в сожалении: «Эх, мы
с мужем до и дело готовили для большой компании — и это было
так весело». А потом возникает вопрос: а что, без мужа разве не полу­
чится? Мог бы кто-то другой готовить со мной? И вот появляется
хотя бы мысль о планах на будущее.
Работа с людьми, проходящими через осложненное горевание, —
трудная задача для психотерапевта. Ведь здесь речь идет о смерти
и о том, чтобы помочь человеку быть настолько живым, насколько
это возможно — невзирая на смерть.

111 Käst, V.: Freude, Inspiration, Hoffnung. Patinos, Düsseldorf 1991, 2008.

153

Литература
Abraham, К.: Psychoanalytische Studien II. Fischer, Frankfurt a. M. 1971.
Anderson, H.: Creativity and its Cultivation, McGraw Hill, New York 1959.
Apostel Paulus: Briefan die Philipper 1, 23 f. — [Рус.изд.: Послание ап.Павла
к филиппийцам.]
Aries, Ph.: Geschichte des Todes. Hanser, München 1980.
Augustinus, A.: Confessiones IV, 4,9; 6,11; Dreizehn Bücher Bekenntnisse, übertr.
von Carl Johan Perl, mit Anm. von Adolf Holl. 2. Aufl. Paderborn 1964. — [Pye.
изд.: Аврелий Августин. Исповедь. — М,: Гендальф, 1992. — Пер. М. Е.
Сергиенко.]
Bataille, G.: Der heilige Eros. Luchterhand, Darmstadt 1963. — [Рус.изд.: Батай
Ж. Из «Слез Эроса». В сб: Танатография Эроса: Жорж Батай и француз­
ская мысль середины XX века. — СПб.: Мифрил, 1994, с. 271-308.]
Beauvoir, S. de: Une mort tres douce. Gallimard, Paris 1964. — [Рус.изд.: де Бовуар
С. Очень лёгкая смерть. Пер. с фр. Н. Столяровой. М.: Республика, 1992.]
Becker, Е.: Die Dynamik des Todes. Walter, Olten 1976.
Boros, L.: Mysterium Mortis. Walter, Olten 1962.
Boss, M.: Psychoanalyse und Daseinsanalytik. Huber, Bern 1957.
Bowlby, J.: Trennung. Kindler TB 217 1, München 1976.
Bowlby, J.: Loss, Sadness and Depression. Hogarth Press, London 1980.
Brown, G. W., Harris, T., Copeland, J. R.: Depression and Loss. Brit. J. Psychiat.
130,1-18,1977.
Charlier, T.: Über pathologische Trauer. Psyche, 41(10), 865-882,1987.
Deutsch, H.: Absence of Grief. Psychoanalyt. Quart. 6,12-22,1937.
Dieckmann, U.: Ein archetypischer Aspekt in der auslösenden Situation der
Depression. Analyt. Psychol. 5,97-112, 1974,
Döderlein, J. L. (Hrsg.): Brief Schellings über den Tod seiner Frau Caroline an
Immanuel Niethammer. Stuttgart-Bad Cannstatt 1975. Zit. in: Schwerer, G.:
Das Problem des Todes in der Philosophie. Wissenschaftliche Buchgesellschaft,
Darmstadt 1979.
Dunne, J. S.: The City of Gods. Sheridan Press, London 1974.
Feifel, H. (Ed.): The Meaning of Death. McGraw Hill, New York, 1959,1965.
Franz, M. L. von, Frey, L., Jaffi, A.: Im Umkreis des Todes. Daimon Verlag, Zürich
1980.
Freud, S.: Trauer und Melancholie. In: Psychologie des Unbewussten. Studienausgabe
Bd. III. Conditio Humana. Fischer, Frankfurt 1975. — [Рус.изд.: Фрейд 3.
Скорбь и меланхолия. Пер. с нем. Додельцев Р.Ф., Кессель А.М. В сб:
Художник и фантазирование. — М.: Республика, 1995. С, 252-259]

155

Fromm, E.: Die Seele des Menschen. Deutsche Verlagsanstalt, Stuttgart 1979. —
[Рус.изд.: Фромм Э. Душа человека. М,: Республика, 1992.]
Gilgamesch-Epos. Reclam, Stuttgart 1958. — [Рус.изд.: Эпос о Гильгамеше («О
все видавшем») / Пер. с аккадского И. М. Дьяконова. — М,—Л.: Изд-во
АН СССР, 1961. —221 с.]
Gordon, R.: Dying and Creating. A Search for Meaning. The Soc. Of Analyt. Psychol.,
London 1978.
Gorer, G.: Death, Grief and Mourning. Camelot Press, London 1965 Grof, S.,
Halifax, J.: Die Begegnung mit dem Tod. Klett/Cotta, Stuttgart 1980.
Heimann, P.: Bemerkungen zum Arbeitsbegriffin der Psychoanalyse. Psyche 20,
321 ff., 1966.
Herzog, E.: Psyche und Tod. Rascher, Zürich 1960.
Jacobson, E.: Depression. Suhrkamp, Frankfurt 1977.
Jung, C. G.: Versuch einer Darstellung der psychoanalytischen Theorie. Jahrbuch
für Psychoanalytische und Psychopathologische Forschung, Band V, 1913.
Rascher, Zürich 1955. — [Рус.изд.: в сб.: Избранные труды по аналитической
психологии. Цюрих: изд-во психологического клуба, 1939.]
Jung, С. G.: Psychologische Typen. WW6. Rascher, Zürich 1921. — [Рус.изд.: Юнг
К.Г. Психологические типы. Пер. с нем. С. Лорие. М.: Прогресс-Универс,
СПб: Ювента, 1995; перепечатано Мн.: Попурри,1998]
Jung, С. G.i Praxis der Psychotherapie. WW 16. Walter, Olten 1957,1971. — [Pye.
изд.: Юнг К.Г. Практика психотерапии. М.: ACT — СПб,:Университетская
книга, 1998.]
Jung, С. G.: Die transzendente Funktion. In: Dynamik des Unbewussten. WW8.
Rascher, Zürich 1967. — [Рус.изд.: Юнг К.Г. Трансцендентная функция.
Рефл-Бук — Ваклер, 1997; Трансцендентная функция. Пер. с нем. В.
Бакусева. М.; Академический проект; Структура и динамика психического.
М.: Когито-центр, 2008.]
Jung, С. G.: Mysterium Coniunctionis. WW 14/1 und 14/2. Rascher, Zürich 1968. —
[Рус.изд,: Юнг K.EMysterium Coniunctionis. M.-К.: Рефл-Бук — Ваклер, 1997.]
Kasack, H.: Die Stadt hinter dem Strom. Suhrkamp, Frankfurt 1947, 1972.
Käst, V.: Weibliche Werte im Umbruch — Konsequenzen für die Partnerschaft.
Analyt. Psychol. 10,133-151,1979.
Käst, V.: Das Assoziationsexperiment in der therapeutischen Praxis. Bonz, Fellbach/
Stuttgart 1980.
Käst, V.: Wenn wir uns versöhnen. Kreuz, Stuttgart 2005.
Käst, V.: Freude, Inspiration, Hoffnung. Patmos, Düsseldorf 1991,2008.
Käst, V.: Paare. Wie Phantasien unsere Liebesbeziehungen prägen. Kreuz, Stuttgart
2009.

156

Käst V.: Was wirklich zählt, ist das gelebte Leben. Kreuz, Freiburg 2010.
Käst, V.: Zuversicht. Wege aus der Resignation. Herder, Freiburg 2012.
Kernberg, O.: Borderline Störungen und pathologischer Narzissmus. Suhrkamp,
Frankfurt 1978,
Kohut, H.: Narzissmus. Suhrkamp, Frankfurt 1973.
Kohut, H.: Die Heilung des Selbst. Suhrkamp, Frankfurt 1979. — [Рус.изд.: Кохут
X. Восстановление самости. — М.: «Когито-Центр», 2002.]
Koschcl, Ch„ von Weidenbaum, J., Münster, C. (Hrsg.): Ingeborg Bachmann,
Werke. Piper, München 1978.
Kübler-Ross, E.: Interviews mit Sterbenden, Kreuz Verlag Stuttgart, 13. Aufl. 1980.
Landau, E.: Psychologie der Kreativität. Reinhardt-Verlag, München, Basel 1969.
Landau, E.: Sterbehilfe mit dem Katathymen Bilderleben, In: Leuner, C. (Hrsg.):
Katathymes Bilderleben. Huber, Bern/Stuttgart 1980.
Leuenberger, R.: Der Tod. Theologischer Verlag, Zürich 1971.
Leuner, H.: Katathymes Bilderleben. Huber, Bern/Stuttgart 1980. — [Рус.изд.:
в сб.: Симводдрама. Под ред. Я.Обухова, — М.: 2004,]
Lindemann, Е.: Hie Symptomatology and Management of Acute Grief. Am. J.
Psychiat. 101, 144,1944.
Lord, R„ Ritvo, S„ Solnit, A. J.: Patients’ Reaction to the Death of the Psychoanalyst.
In: Int. J. Psycho-Anal. 59,189,1978.
Mahler, M.: Symbiose und Individuation. Klett, Stuttgart 1972.
Mahler, M„ Pine, E, Bergman, A,: Die psychische Geburt des Menschen, Fischer,
Frankfurt a. M. 1978.
Marcel, G.: Gegenwart und Unsterblichkeit. Verlag Knecht, Frankfurt a. M, 1961. —
[Рус.изд.: Марсель Г. Присутствие и бессмертие. Избранные работы/ Габриэль
Марсель: Институт философии, теологии и истории св. Фомы. — М„ 2007]
Märchen aus Kurdistan, Märchen der Weltliteratur. Diederichs 1978.
Meyer, J. E.: Tod und Neurose. Vandenhoeck und Ruprecht, Göttingen
Meyer, J, E,: Todesangst und das Todesbewusstsein der Gegenwart. Springer, Berlin
1979.
Mitscherlich, A. und M.: Die Unfähigkeit zu trauern, Piper, München
Parkes, С. M., Benjamin, B„ Fitzgerald, R. G.: Broken Heart: A Statistical Study of
Increased Mortality Among Widowers. Brit. Med. J. 1,740-743,1969.
Parkes, С. M.: Vereinsamung. Die Lebenskrise bei Partnerverlust. Rowohlt ТВ
7130, Hamburg 1978.
Pincus, L.: Bis dass der Tod euch scheidet. Zur Psychologie des Trauerns. Deutsche
Verlagsanstalt, Stuttgart 1977.
Rank, O.: Beyond Psychology. Dover Publications, New York 1958. (Erstmals
publiziert 1941).

157

Rilke, R. M.: Werke in 3 Bänden. Insel Verlag, Frankfurt 1966.
Rogers, C. R.: Towards a Theory of Creativity. In: Anderson, H. (ed.): Creativity
and its Cultivation. McGraw Hill, New York 1959.
Scheier, M.: Tod und Fortleben. Ges. Werke, Bd. 10. Schriften aus dem Nachlass,
Bd. 1. Bern 1957.
Scherer, G.: Das Problem des Todes in der Philosophie. Wissenschaftliche
Buchgesellschaft. Darmstadt 1979.
Schmidbauer, W.: Die hilflosen Helfer. Rowohlt, Hamburg 1977.
Schultz, H. J. (Hrsg.): Einsamkeit. Kreuz Verlag, Stuttgart 1980.
Schwartländer, J. (Hrsg.): Der Mensch und sein Tod. Vandenhoeck und Ruprecht,
Göttingen 1976.
Steinmeyer, L. M.: Depression. Kohlhammer, Stuttgart 1980.
Szonn, G.: Trauerarbeit mit dem Katathymen Bilderleben. In: Leuner, H. (Hrsg.):
Katathymes Bilderleben. Huber, Bern/Stuttgart 1980.
Volkan, V: Typical Findings in Pathological Grief. Psychiat. Quart. 44, 231-250,
1970.
Volkan, V: A Study of a Patient’s »Re-Grief-Work«. Psychiat. Quart. 45/1,255-273,
1971.
Volkan, V: The »linking objects« of pathological mourners. Archives of General
Psychiatry, 27, 215-221, 1972.
Weischedel, W: Skeptische Ethik. Suhrkamp, Frankfurt 1980.
Wilhelm, R. (Hrsg.): I Ging. Das Buch der Wandlungen. Diederichs, Düsseldorf
1970. — [Рус.изд.: Классическая китайская «Книга перемен». Пер. с кит.
Ю.Шуцкого. — Ростов н.Д.: Феникс, 1998.]
Wilke, Н. J.: Autoritätskomplex und autoritäre Persönlichkeitsstruktur. Analyt.
Psychol. 8, 33-40,1977.
Willi, J.: Die Zweierbeziehung. Rowohlt, Hamburg 1975.
Williams, M.: The Fear of Death. J. Analyt. Psychol. 3,157-165,1958.
Wiplinger, E: Der personal verstandene Tod. Alber, Freiburg 1980.
Wittkowski, J.: Tod und Sterben. Ergebnisse der Thanatopsychologie. Quelle und
Meyer UTB 766, Heidelberg 1978.

158

ВЕРЕНА КАСТ

Психотерапевт, преподаватель,
супервизор Института К.Г. Юнга
в Цюрихе, профессор,
председатель Международного
общества глубинной психологии
НОВАТОРСКАЯ КНИГА

«Процесс горевания - это естественный трудный процесс
трансформации. Он отягощен тем, что связан одновременно
со своеобразным чувством полноты жизни и с ощущением
конфронтации с главными переживаниями в жизни челове­
ка: с жизнью и смертью, а также с вопросами смысла, то есть
того, что нас фундаментально поддерживает в жизни».
Берена Каст
Автор демонстрирует возможности преодоления хаоса
эмоций и проработки утраты любимого человека.

ISBN 1i7a-5-4A7ia-50a~3