Запретная одержимость (ЛП) [М. Р. Джеймс] (fb2) читать онлайн

Он широко улыбается Анике, когда она бежит к нему, хватает ее и поднимает в воздух. На одно короткое мгновение у меня возникает воспоминание о той холодной спальне на конспиративной квартире, Макс входит в дверь, а я забиваюсь внутрь с Аникой и Еленой, закрывая уши от любых звуков, которые могут просочиться. Я помню, как он попятился, когда Аника побежала к нему, пряча от нее свои окровавленные руки, и как, в конце концов, он все равно поднял ее, когда она звала его, подняв в воздух…

— Саша?

Я просто не могу перестать сегодня размышлять. Так много для того, чтобы наплевать на то, что прошел ровно год. Я смотрю на лицо Макса, прищуренное от беспокойства точно так же, как раньше было у Катерины, и заставляю себя улыбнуться.

— Просто немного не в себе сегодня, вот и все. Должно быть, я плохо спала прошлой ночью.

Что-то мелькает на его лице, что я не могу понять, но это быстро превращается в кривую полуулыбку, когда он разворачивает Анику и ставит ее обратно на землю.

— Что ж, надеюсь, сегодня ты будешь спать лучше.

Он не знает, какой сегодня день. Но, конечно, он не знает, нет причин, чтобы это запечатлелось в его памяти так, как это запечатлелось в моей. Ему незачем знать, что в это время год назад я дрожала от шока и страха в одном из кабинетов Виктора, только что увидев, как у меня на глазах за несколько минут до этого застрелили человека. Я был рада, что человек, который причинил мне боль, был мертв. Но это не изменило того, тем не менее, каково это, видеть, как кто-то превращается из живого, рыдающего и умоляющего, в безжизненного в мгновение ока. Увидеть так, как никогда раньше даже не представляла, как быстро может погаснуть искра жизни.

— Ты придешь к нам в дом на ужин? — Вопрос слетает с моих губ прежде, чем я успеваю себя остановить, но Макс уже качает головой.

— Это была долгая поездка из Бостона. Я, наверное, просто разогрею что-нибудь, а потом посплю. — Он снова одаривает меня своей кривой улыбкой, его красивое лицо становится еще красивее, его карие глаза мерцают, когда он уступает мольбам Аники и снова кружит ее.

Он прекрасно ладит со всеми детьми Виктора и Катерины. На самом деле, это похоже на своего рода космическую шутку, что он, одновременно так потрясающе красив и так хорошо ладит с детьми, учитывая тот факт, что ему суждено было стать священником, давая обет безбрачия до конца своей жизни, без партнера или семьи, и учитывая, что даже сейчас он, кажется, убежден сохранить эти клятвы.

Он не говорил со мной об этом напрямую. На самом деле, он всегда был очень осторожен, чтобы не сказать в мою сторону ни слова, что могло бы намекнуть на романтический или сексуальный интерес, даже если иногда я видела в его глазах что-то похожее на жар, когда он смотрит на меня, страстное желание, которое не имеет ничего общего с дружбой. Но я знаю из того, что рассказала мне Ольга, о чем шептались другие девушки из персонала, что Макс когда-то давным-давно дал обеты, и, несмотря на отсутствие священнического воротничка, он намерен их соблюдать.

Даже если это не имеет смысла ни для кого, кроме него.

— Мы собираемся спуститься к озеру и подняться наверх. — Елена тянет меня за руку, готовая идти дальше. — Давай, увидимся…

Я замолкаю, надеясь, что он как-то возразит. Но он просто улыбается, возвращая Анику мне.

— Конечно. Увидимся.

Когда? Я хочу спросить, но сдерживаюсь. Я не хочу казаться прилипчивой, или нуждающейся, или навязчивой. Я не хочу, чтобы он знал, как много я о нем думаю, потому что я уверена, что он не думает обо мне столько же. Я друг, но тот, кого он держит на расстоянии вытянутой руки с тех пор, как мы вернулись из России. Он сказал, что его почти не было дома из-за взрывных событий в Бостоне, которые произошли вскоре после этого, длинной череды домино, последствия которых все еще ощущаются у Ирландских Королей, но я думаю, что это что-то другое. Я думаю, это связано с той ночью, с тем, что он сделал, и что это заставило его почувствовать.

Что это заставило его почувствовать ко мне.

4

САША

Последствия того, что я почувствовала, увидев Макса, сохраняются даже после того, как мы возвращаемся в дом, и даже больше, когда я вхожу с девочками и вижу, что Виктор только что вернулся домой. Он рядом с Катериной на диване, воркует с Викторией, и при виде того, как они, прижавшись друг к другу головами, играют со своим ребенком, у меня в горле встает комок. Это такая милая домашняя сцена, на которую я и представить себе не могла, что Виктор способен год назад. И все же с тех пор я увидела его совсем с другой стороны, особенно с тех пор, как мы все вернулись из России.

Возможно, у них с Катериной было трудное начало, но нельзя отрицать, насколько безоговорочно они влюблены друг в друга сейчас. Видя их вместе, я всегда испытываю боль за то, что у них есть, вплоть до того, что даже начинаю подумывать о том, чтобы последовать совету моего психотерапевта и окунуться в неизведанный мир свиданий.

Я хочу этого для себя… быть любимой и лелеемой кем-то настолько безраздельно. Но я также и боюсь этого. Я видела так мало хорошего от мужчин и так много ужасов, которые они готовы причинить. Со временем Виктор стал положительным примером хорошего человека. Я встречала и других людей из его окружения, других лидеров мафиозных семей, хороших по-своему, плохих по-другому, но всегда готовых сделать то, что необходимо для их семей. Но ни один из них не тот мужчина, которого я бы хотела для себя. Они достаточно красивы и с любовью преданы своим женам, но от них исходит собственническая, хищническая аура, которая меня пугает. Лиам был ближе всего к тому, чтобы стать кем-то, к кому я чувствовала искру, но он никогда не был в сфере возможного. Он принадлежал Ане с того момента, как увидел ее. Все они пугают меня, по крайней мере немного. Только Макс никогда не заставлял меня чувствовать страх. И не только это, но я не могу себе представить, насколько неловко и неуверенно я буду чувствовать себя на свидании. У меня нет опыта романтики и секса по обоюдному согласию. Меня никогда не целовали и не прикасались с желанием, только похоть и насилие. Мне трудно доверять кому-либо, особенно за пределами того маленького безопасного круга, который я здесь для себя создала. Я даже не завела друзей, кроме Катерины и других женщин, с которыми она дружит. Другие женщины из совета фонда Сирши, мои самые близкие друзья: София, Сирша, Ана и Мэгги.

Макс — единственный мужчина, которому я по-настоящему доверяю без колебаний. Единственный мужчина, с которым я могу представить себя, когда пытаюсь. Это всегда его красивое лицо, его теплые карие глаза и его манящая улыбка. Я не хочу хотеть никого другого, но и вечно оставаться одной я тоже не хочу. Однажды все дети вырастут и разойдутся, чтобы жить своей собственной жизнью. Тогда Катерина и Виктор все еще будут друг у друга, но кто будет у меня? Кому я отдам всю свою любовь, когда Андреевы в ней больше не будут нуждаться?

— Как прошел день, Саша? — Виктор поднимается с дивана, оглядываясь, чтобы увидеть, что я вошла, в то время как Аника и Елена сломя голову бегут за своим отцом, перебивая друг друга на ходу. Он повышает голос, чтобы его было слышно поверх них, улыбается и обнимает своих дочерей. — Как город?

— Загазованный и шумный, как обычно. Но я зашла в кофейню, которая мне нравится. — Я закатываю рукава рубашки, подхватывая Дмитрия на руки, прежде чем он успеет отползти слишком далеко от своего игрового коврика. — И в церковь Святого Патрика.

— О? — Виктор приподнимает бровь. — Не совсем обычное место для тебя. — Он очень хорошо знает, что мои самые нелюбимые воскресенья, это те, когда они с Катериной решают отвезти детей в церковь Святого Николая. Иногда они решают справиться сами, просто чтобы избавить меня от неприятных воспоминаний, которые это навевает.

— Мне это стало нравиться больше. — Я пожимаю плечами, отметая любой намек на то, почему я нахожу собор Святого Патрика успокаивающим. — Это тихое место, где можно посидеть.

— В последнее время здесь не очень-то тихо, это точно, — говорит Виктор со смешком, быстро целуя Катерину и вставая. — Мне нужно заняться кое-какими бумагами в моем кабинете, но зайди за мной перед ужином, любимая. — Он подмигивает ей, и Катерина краснеет, но на ее губах играет едва заметная улыбка.

Он думает, что ведет себя сдержанно, но я точно знаю, чем они будут заниматься в его кабинете, пока я собираю детей на ужин. Поскольку Катерина после беременности чувствовала себя достаточно хорошо, Виктор не мог оторваться от нее. Это часто заставляло меня чувствовать крошечный укол ревности, на который, я знаю, не имею права, но в глубине души я хочу знать, каково это, когда кто-то испытывает ко мне такое желание, и не в состоянии оторвать от меня свои руки, нуждаться во мне таким голодным, волчьим взглядом, которым Виктор иногда смотрит на Катерину, когда думает, что больше никто этого не видит. На что бы это было похоже, если бы кто-то, кому я доверяю, смотрел на меня с таким голодом? Заставило бы это меня тоже почувствовать желание, а не страх? Заставило бы это меня почувствовать ту глубокую, ноющую потребность, которую я так сильно хочу испытать?

Есть только один мужчина, который когда-либо заставлял меня чувствовать это, и он единственный, кто никогда не ответит взаимностью. Это кажется несправедливым.

Ужин уже подан к тому времени, когда появляются Виктор и Катерина, держась за руки и перешептываясь друг с другом, что только усиливает боль в моем и без того наболевшем сердце. Я не должна чувствовать себя одинокой, не тогда, когда я возвращаюсь домой, в место, где я всегда чувствую себя в безопасности и счастливой, но сегодня я так себя не чувствую. Отстраненность Макса после возвращения из Бостона усилила это, возможно, даже стала причиной этого, но я не хочу признаваться в этом самой себе.

— Ты опоздала, — поддразниваю я Катерину, когда она садится, убирая прядь темных волос с лица, и благодарит Ханну за то, что та принесла с кухни ее тарелку, накрытую и теплую.

— У Виктора были кое-какие данные, которые он хотел, чтобы я просмотрела, — чопорно говорит она, но уголки ее губ дергаются, когда она тянется за вилкой.

— В конечном итоге у тебя будет еще один ребенок, если ты не будешь осторожна. — Я со смехом смотрю на нее, говоря достаточно тихо, чтобы Аника и Елена не услышали. — И тогда нам обеим понадобится помощь.

— О боже, нет, — говорит Катерина с коротким смешком. — В любом случае, мне говорили, что нельзя забеременеть, пока кормишь грудью. — Она украдкой бросает взгляд на Виктора. — Надеюсь, это правда, — добавляет она.

Ради нее самой, я тоже на это надеюсь. Она говорила мне раньше, что, хотя она полюбила Анику и Елену с того момента, как встретила их, она была не совсем готова стать мачехой в тот момент, когда переступила порог дома Виктора. И она также не ожидала, что ее первая беременность обернется близнецами.

— София потрясена только одним ребенком, — добавляет она со смехом. — Я не знаю, что бы я делала без тебя, Саша, правда. Ты наше чудо.

Год назад я, возможно, разозлилась бы на это. Это, в частности, то, над чем я долго и упорно работала в терапии, жгучее, противоречивое чувство, что я здесь счастлива, любима и ценна, и частые разговоры Катерины, что она не знает, что бы она делала без меня, в совокупности с осознанием ужасных обстоятельств, без которых у меня никогда бы не было шансов вообще оказаться здесь. Я знаю, что никто не рад тому, почему я здесь, только тому, что я здесь. Но не всегда легко помнить, что в плохой ситуации можно найти хорошее. Видеть, что все обернулось к лучшему, и не обижаться на то, как все начиналось.

— Я рада, что я здесь, — тихо говорю я ей. — И я рада, что мы вернулись.

Катерина, по крайней мере, помнит, какой сегодня день. Это тоже произошло в один из самых тяжелых периодов ее жизни, хотя, по большому счету, и не самый тяжелый. Она нежно касается моей руки, мило улыбается и возвращается к своему ужину. Остаток ночи я не могу избавиться от меланхолии. Я рано ложусь спать, лежу в темноте, и мои мысли снова возвращаются к Максу.

Я знала, что он был там, в церкви, еще до того, как он заговорил. Я почувствовала запах его одеколона, аромат его кожи позади меня, и я поняла. Я никогда не чувствовала себя с кем-то так близко, как с ним, и все же, он, кажется, полон решимости установить дистанцию между нами.

Это несправедливо.

Его улыбка, когда я увидела его сегодня, всплывает передо мной в темноте, и я чувствую ту глубокую, ноющую пульсацию желания, которая возникает только тогда, когда я думаю о нем. Я никогда не знала, каково это, чувствовать прикосновение чьих-то губ к своим, чувствовать нежные руки на своем теле, но я провожу указательным пальцем по нижней губе, представляя, что это руки Макса. Представляю его улыбку на его лице, когда он наклоняется, его тело медленно прижимается к моему, грудь, живот, бедра, все его твердые мускулы прижимаются к моей мягкости. Я позволяю своей руке скользнуть вниз по моему телу, по моей мягко изогнутой груди, делая небольшой вдох от острого ощущения удовольствия, которое я испытываю, когда кончик моего пальца касается моего напрягшегося соска. Я медленно провожу пальцами по ткани майки, в которой ложилась спать, представляя, что это рука Макса исследует меня.

Это не совсем секс, о котором я фантазирую, когда вот так трогаю себя в темноте, представляя его. Вспоминая механику секса в том единственном контексте, в котором я с ней знакома, я каждый раз замираю. Вместо этого я думаю о более мелких ощущениях; прикосновении рук к коже, давлении кончика пальца, тепле ладони, скользящей по мне. Звук, который может издать Макс, низкий и нуждающийся, когда прижимается ко мне, когда чувствует, как сильно я его хочу.

Представлять его — единственный безопасный способ исследовать это, просунуть руку под мягкий хлопок трусиков и просунуть кончик пальца между складочками, медленно проводя им по клитору, представляя, как Макс прикасается ко мне, доставляет мне удовольствие, исцеляет меня. Он никогда бы не причинил мне боли. Он бы остановился, если бы я попросила его об этом. Он делал это медленно, возбуждая меня до тех пор, пока я не могла думать только о нем, все плохие воспоминания были задушены одеялом тепла и удовольствия.

— Макс… — шепчу я его имя в темноту, выгибаясь, мои бедра раздвигаются шире, когда я наклоняюсь навстречу удовольствию, напрягая мышцы, разогревая кровь. — Макс, пожалуйста, позволь мне кончить для тебя…

Я могу представить его грубый стон мне в ухо, побуждающий меня, его низкие стоны ободрения. Я чувствую, как покалывание начинает распространяться по моей коже, он намекает на более безмерное удовольствие, чем то, что я испытываю даже сейчас, обещание чего-то, что заставит меня трещать по швам. И затем, как раз в тот момент, когда у меня перехватывает дыхание и учащается пульс, все меняется.

Низкий стон у меня над ухом — это больше не Макс, нежно подталкивающий меня, сдерживающий свое желание, пока я не кончу. Это ворчание мужчины позади меня, его твердая рука ложится мне между лопаток, когда он наклоняет меня над штабелем ящиков, расщепленное дерево впивается мне в щеку. Это боль и резкие разрывы, страх, холодом разливающийся по моей крови, замораживающий любую возможность наслаждения, когда воспоминание о том единственном разе, когда мужчина все-таки прикоснулся ко мне, стремительно возвращается. Я отдергиваю руку между бедер, содрогаясь.

Я сильно прикусываю нижнюю губу, пытаясь прогнать воспоминания, но они не уходят. На ощупь я включаю лампу рядом с кроватью, позволяя свету заливать комнату и напоминать мне о том, где я нахожусь. Я заставляю себя сесть, обхватываю колени руками и сглатываю, борясь с подступающей тошнотой.

Я не могу сделать это в одиночку. Я не говорила об этом со своим психотерапевтом, слишком застенчива и смущена, чтобы обсуждать что-то столь личное, как мастурбация, но это еще одна вещь, которая заставляет меня чувствовать себя сломленной, как будто я никогда не стану нормальной. Как будто я никогда не узнаю не только ту любовь, но и то удовольствие и желание, из-за которых Катерина опоздала к ужину, розовощекая и улыбающаяся, с раскрасневшимся от удовлетворения лицом. Если я не могу дать это даже себе сама, как я когда-нибудь позволю это кому-то еще?

Будет ли кто-то когда-нибудь достаточно терпелив со мной, чтобы попытаться?

5

МАКС

Ее мягкие, светло-рыжие волосы падают мне на лицо, щекоча щеки и ключицы, когда ее губы касаются моих, ее тихое, прерывистое дыхание согревает мой рот. Ее руки прижаты к моей груди, тонкие кончики пальцев изогнуты внутрь, касаясь моей кожи, почти царапая, но не совсем. Намек на боль, который мог бы возникнуть, заглушался блаженным, опьяняющим удовольствием от того, что она оседлала меня, тугая и влажная, сжимающаяся вокруг меня, когда она скользит вверх по моему члену и снова вниз, подталкивая меня к краю все быстрее и быстрее. Я чувствую, как она близко, и ее язык скользит в мой рот, когда я чувствую, как выгибается ее спина, как ее бедра прижимаются ко мне, когда она сжимается вокруг меня еще сильнее, горячая и влажная, и это лучше, чем все, что я когда-либо чувствовал…

— Кончи для меня, Макс, — шепчет она мне в губы, ее аромат кофе и ванили наполняет мой нос, когда ее бедра двигаются быстрее, и я понимаю, что потерялся.

Я хватаю ее, крепко удерживая на своем члене, когда я вхожу в нее, слыша ее крик удовольствия, затерявшийся в нашем поцелуе, когда она начинает сильно кончать, ее груди прижимаются ко мне, и я знаю, что больше нельзя сдерживаться, больше нельзя продлевать это…

Я просыпаюсь, задыхаясь, мое сердце бешено колотится, дыхание перехватывает в горле, руки сжимают потные простыни. Мое тело содрогается от остатков воображаемого удовольствия, и когда я переворачиваюсь, я чувствую, как простыня прилипает к моим бедрам, влажная на моей коже.

Блядь.

Застонав, я сажусь, сбрасываю с себя простыню и бросаю взгляд на будильник рядом с кроватью. Сейчас пять утра, и меня разбудил эротический сон.

Конкретно о Саше.

Второй раз за неделю.

Стыд, горячий и неистовый, затопляет меня вместо удовольствия, которое я испытывал всего мгновение назад. Что, черт возьми, со мной не так? мой разум рычит на меня, напрягая мышцы, когда я включаю прикроватную лампу и свешиваю ноги с кровати, глядя на свои голые бедра. Я заснул голым, без чистой одежды после поездки и слишком измученный, чтобы закидывать белье в стирку. Теперь, вместо влажных трусов-боксеров, я наслаждаюсь видом своих покрытых спермой бедер, моего члена, все еще наполовину затвердевшего между ними и истекающего остатками моего стыда.

Это неправильно. Грех. Постыдный.

Когда я учился в семинарии, а позже стал священником, нас учили, что со всеми сексуальными влечениями нужно бороться. Самоудовлетворение было таким же грехом, как секс вне брака, расточительством и слабостью. Если мы проигрывали битву с искушением, даже если наше тело проигрывало невольно, нам говорили искать причину, по которой наша слабость одолела нас, наказывать себя аскетическим поведением, чтобы обратить наш разум к более святым вещам.

Я справлялся с этим немного по-другому.

С того момента, как я поступил в семинарию, я пообещал себе, что буду избегать всех телесных удовольствий, а не только тех, которые связаны с другим человеком. Казалось глупым поощрять свои желания, удовлетворяя их самостоятельно, мучить свое тело и разум фантазиями и возможностями, которые я никогда не смогу реализовать дальше, и соблюдать свои клятвы, а я относился к ним серьезно. Другие, кого я знал, этого не делали. Некоторые не соблюдали обет безбрачия, незаметно наслаждаясь обществом женщин, а другие просто заботились об этом сами, считая это конкретное правило архаичным и, честно говоря, как я часто слышал, нелепым.

Я сдержал свою клятву отказывать себе во всех удовольствиях. Даже сейчас у меня не было непроизвольного оргазма более десяти лет. Однако я очень хорошо знаю, что любой, кто знал об этом, сказал бы, что я сумасшедший, по крайней мере, за то, что не давал себе разрядки. Но та же причина остается в силе до сих пор, если у меня нет намерения нарушать свой обет безбрачия, зачем мучить себя меньшим удовольствием? Но иногда мое тело бунтует. И, как я делал в бытность свою священником, я знаю только один способ противодействовать потребности в удовольствии, несмотря на все мои усилия предотвратить это.

Боль.

Я тянусь вниз, моя рука обхватывает кожаный ремень, лежащий рядом с моей кроватью. Я сжимаю его в кулаке, страшась того, что последует дальше, но как еще я могу приучить свой разум ассоциировать спазматическое, острое удовольствие от оргазма с чем-либо, кроме наказания, которое последует за этим. Я пытался десять лет. Если бы это должно было сработать, разве это не сработало бы уже сейчас?

Я игнорирую шепчущий голос, который называет себя разумом, вместо этого резко перекидываю ремень через плечо. Кожа трескается о мою кожу, причиняя боль. Еще, и еще, еще тверже, и мой наполовину твердый член становится мягким, устраиваясь между моих бедер, как будто ему тоже стыдно за то, что произошло сегодня вечером. Из всех женщин, о которых можно мечтать подобным образом, я выбрал ее? Я заслуживаю еще большего наказания за это. Мне должно быть стыдно за себя.

Я не должен думать о Саше в таком ключе. Она заслуживает моей защиты, моей дружбы, а не моей грязной похоти. Тот факт, что это была она, о которой я мечтал, вызывает у меня еще больший стыд, чем отсутствие контроля над своим телом, но даже когда я натягиваю ремень на плечи и оборачиваю его вокруг талии, над бедрами, стегая себя, пока кожа не начинает покрываться рубцами и приподниматься, сон возвращается в реальность. Мое сознание снова играет со мной.

Ее мягкие, сладкие губы касаются моих, дыхание перехватывает у моего рта, когда она опускается на меня, вбирая каждый дюйм моего члена…

Вопреки всему, мой предательский член пульсирует, снова начиная твердеть, когда я снова прижимаю ремень к своей плоти.

Ее груди прижимаются к моей груди, ее бедра прижимаются ко мне, когда она стонет от давления моего члена, входящего в нее…

— Блядь! — Я кричу в отчаянии, сильно ударяя ремнем по бедру, и кожа цепляется за кончик моего члена, когда он твердеет, подпрыгивая в воздух. Горячая боль пронзает меня, я скрежещу зубами и наклоняюсь вперед, фантазия улетучивается, растворяясь в ночи. — Это то, что нужно? — Шиплю я, думая о боли, которую причинит использование этого метода, чтобы заставить мое тело подчиниться. — Это должно прекратиться.

Я блядь не могу полностью держаться от нее подальше. Она безвозвратно стала частью моей жизни, пока я нахожусь под защитой Виктора. И отказ от этой защиты вполне может означать мою смерть. Я хочу обуздать свою похоть, но это не значит, что я хочу умереть. До сих пор я очень старался остаться в живых. Творить добро там, где могу, заглаживать свои грехи.

Я мог бы снова уехать из Нью-Йорка. Наверняка есть какая-то причина, которая заставила бы меня вернуться в Бостон, подальше от Саши. Между нами стало бы больше пространства, больше времени, когда мы не виделись бы, но даже когда я думаю об этом, я знаю, что это бесполезно. Даже это пространство, кажется, больше не помогает. Я думал о ней почти все дни, пока был в Бостоне. В ночь после свадьбы Найла и Изабеллы я проснулся от другого сна, похожего на сегодняшний, только стесняющийся разрядки, пульсирующий и такой твердый, что я думал, мой член взорвется, просто от того, что провел вечер, глядя на Сашу в длинном шелковом вечернем платье, которое она надела. Я жажду ее больше, чем когда-либо прежде, чем больше проходит времени.

Отбрасывая ремень в сторону, я встаю с кровати и направляюсь в ванную. Я включаю воду достаточно горячую, чтобы обжечься, мое дыхание с шипением вырывается сквозь зубы, когда я вхожу в нее и чувствую, как горячая вода обжигает свежие рубцы на моих плечах, спине и бедрах. Это всегда было моей обычной практикой, чтобы прочистить мозги, но сегодня вечером это работает не так хорошо, как я привык. Даже несмотря на боль, я продолжаю думать о ней, о том, как она близка, как легко было бы пойти к ней.

Самое сложное в том, что я не уверен, что она бы мне отказала.

Я стою под водой, пока моя кожа не краснеет, и я чувствую головокружение от жары, мои волосы мокро прилипли к черепу. Когда вода, наконец, начинает остывать, я выключаю ее, грубо вытираюсь полотенцем и заставляю рубцы снова саднить, прежде чем вернуться в спальню, чтобы снять верхнюю простыню с кровати. Когда я комкаю ее и бросаю в корзину, на прикроватной тумбочке звонит мой телефон. Раздраженно хватаюсь за него, видя, как на экране появляется имя Левина.

Блядь.

Он бы не написал мне так рано без причины. Я провожу пальцем вверх по экрану, открывая его сообщение, короткое и по существу, как обычно у Левина.

Встретимся у меня в офисе. Я буду там в шесть. Нам нужно поговорить.

***

Возвращаться в постель не было смысла. Из-за продолжающейся боли от рубцов и загадочного сообщения Левина я не стал утруждаться. Вместо этого я надел черные джинсы и черную футболку вместо своих обычных брюк-чинос или слаксов на пуговицах и направился к своей машине.

Небо начинает сереть, когда я выезжаю на шоссе, в машине тихо, если не считать шума ветра, проносящегося снаружи. Мои мысли возвращаются к тому, о чем в данный момент я могу думать только как о доме, к мысли, что Саша, скорее всего, уже встает, одевается, чтобы помочь Катерине с детьми. Мне требуется вся сила самообладания, которой я обладаю, чтобы выбросить из головы мысль о том, как она снимает одежду, в которой спала, представляя, как выглядело бы ее стройное обнаженное тело, когда она копалась бы в своей одежде выбирая что надеть.

Я стискиваю зубы, сильнее сжимая руль. Это выходит из-под контроля. Мне становится стыдно за себя каждый раз, когда я думаю о ней так непристойно, но, кажется, я не могу остановиться. Я знаю, что сказали бы Левин, Лука, Виктор, любой из мужчин, которых я знаю сейчас в своей жизни, если бы я рассказала им, не то, чтобы я когда-либо обсуждал что-то настолько личное, за исключением тех случаев, когда они дразнили меня за то, что я игнорирую заинтересованных женщин, когда мы гуляем. Просто иди и подцепи женщину. Любую женщину. Даже нескольких из них. Выбрось всю чушь из головы, постоянно дразнят они. Но из всех решений это абсолютно исключено. После стольких лет я не собираюсь заводить роман на одну ночь в свой первый раз. И я в равной степени полон решимости вообще не нарушать свою клятву, после того как так долго ее соблюдал.

Я нахожу Левина там, где он сказал, что будет, в его кабинете на первом этаже кондоминиума, где размещены новые подопечные Виктора. Двенадцать из них, если быть точным, в этой первой группе, отправлены к печально известному Левину Волкову для обучения в качестве убийц, шпионов и телохранителей. Я полагал, что пяти или около того хватит. Оценка Левина была ближе к трем, в итоге двенадцать.

— Макс. — Он поднимает взгляд от своего стола, отодвигая стопку бумаг в сторону. — Нам нужно поговорить.

— Так ты и сказал. — Я сажусь, потирая рукой затылок. Лицо Левина серьезнее, чем обычно, и я чувствую, как напряжение пробегает по моей спине. — Виктор просил тебя поговорить со мной?

— Виктор еще не знает. — Левин опирается локтями на стол, его губы поджимаются. — В последнее время у него много забот. Я подумал, что сначала должен обсудить это с тобой. В любом случае, это новая информация. Бет связалась со мной вчера, еще до того, как я узнал, что ты вернулся в город.

— Бет? — Я приподнимаю бровь. Бет Ван — хакер, одна из лучших, базирующаяся где-то в Вашингтоне. Лиам был тем, кто познакомил ее с другими своими коллегами, и с тех пор она не раз делилась полезной информацией. Однако я не уверен, какое она может иметь отношение ко мне и моей ситуации.

Левин смотрит на меня, как будто оценивает мою реакцию на что-то.

— Она отслеживает несколько текущих проблем для нас, — спокойно говорит он. — Одна из них связана с твоими прошлыми делами.

— Ты имеешь в виду Анджело. — Хмурюсь я. — Это не новость, что его брат хочет моей смерти. Вот почему я нахожусь под защитой Виктора в первую очередь, чтобы семья Асти не охотилась за мной.

— Что ж, похоже, что этот брат в последнее время уделяет меньше внимания правилам защиты. — Левин хмурится. — Он спрашивал о тебе. Отслеживает твои передвижения. Похоже, он может прийти сюда. Бет нашла запись о том, как он покупал билет на самолет до Чикаго несколько дней назад. Возможно, у него там просто какой-то свой бизнес. Тем не менее, учитывая приближающуюся годовщину смерти его брата, выбор времени кажется немного неслучайным, тебе не кажется?

— Да, блядь, так и есть. — Я бросаю взгляд на скриншот, который Левин вывел на своем планшете, без сомнения, присланный Бет. — Я думаю, он чертовски устал ждать, пока доброжелательность Виктора иссякнет.

— Чего, конечно, не произойдет. — Левин бросает на меня взгляд. — Если только твое присутствие не начнет подвергать опасности его семью, в этот момент он вполне может решить, что привилегия держать тебя на поверхности должна быть передана кому-то другому… или вообще отнята. — Он выключает планшет, экран становится черным. — Виктор хочет помочь тебе. Мы оба это знаем. Но ты знаешь так же хорошо, как и я, особенно после России, что Виктор не потерпит, чтобы какая-либо опасность снова приблизилась к его жене или детям.

— Вот почему ты ему еще не сказал. — Я прикрываю рот рукой, размышляя. — Если брат Анджело начнет посягать на границы Виктора, то это будет проблемой Братвы. Он не пройдет мимо солдат Виктора, если им прикажут сделать его врагом номер один.

— Если Виктор готов рискнуть этим. — Левин приподнимает бровь. — Он не в курсе, что у тебя есть мощные рычаги воздействия, которые ты не используешь, Макс, и ты полагаешься на его добрую волю, в то же время растрачивая часть своей собственной.

— Мы уже говорили об этом. — Моя челюсть сжимается, раздражение быстро нарастает. Левин мой друг, но, насколько я понимаю, он близок к тому, чтобы перейти черту. — Виктор прекрасно понимает, почему я не пошел по этому пути.

— Возможно, он не будет так благоразумен, если это приведет к опасности у его порога.

— Он знал о риске, когда предлагал мне защиту. — Я стискиваю зубы, пытаясь заставить себя сохранять спокойствие. Обычно я лучше разбираюсь в своих эмоциях, чем сейчас, но сон и последовавшее за ним утро выбили меня из колеи. Я не был готов справиться с этим.

Левин качает головой, глубоко выдыхая.

— Это глупость, Макс, и ты это знаешь, — тихо говорит он. — Как мужчина мужчине, как друг другу, я говорю тебе это. У тебя есть наследство, на которое ты отказываешься претендовать, имя, которое ты отказываешься использовать. Это имя, которое когда-то имело такой же вес, как Андреев, Росси или Макгрегор. Ты мог бы занять свое место среди них, вместо того чтобы выпрашивать у них крохи защиты, выполняя поручения Виктора, чтобы он был счастлив. И все же ты цепляешься за клятвы, которые больше не имеют значения.

— Они важны для меня. — Слова выходят резкими, скрежещущими сквозь зубы. — Это все, что у меня осталось.

— От твоей прошлой жизни. — Левин пожимает плечами, его голубые глаза пристально смотрят на меня. — Вместо этого у тебя мог бы быть целый новый мир, Макс вместо того, чтобы цепляться за пыльные доктрины и наполовину нарушенные клятвы. Они быстро выбросили тебя, когда ты переступил черту. Когда ты встал на путь верности своей собственной крови, а не Богу, который тебя не знает и которому все равно.

— Дело не в религии. — Я качаю головой. — Дело в том, чтобы сдержать свое слово. Месть за моего брата, это одно. Это было решение, которое я принял, и я не могу сказать без греха лжи, о котором сожалею. Но ради моей собственной жизни? Ради богатства, или власти, или…

— Или другого вида любви? — Пристальный взгляд Левина тяжело опускается на меня. — Ты обрек себя на жизнь, полную одиночества и опасностей, Макс, оглядываясь через плечо на каждом шагу, когда не на кого опереться, и снова… ради чего? — Он испускает долгий вздох. — Ты знаешь, какой я сейчас с женщинами, но когда-то я очень сильно любил кое-кого. Это изменило меня к лучшему.

Я пристально смотрю на него.

— И что с ней случилось?

Тишину, повисшую, между нами, можно было бы разрезать ножом. Левин отодвигает свой стул, вставая, и я понимаю, что разговор окончен.

— Тебе решать, хочешь ли ты поговорить об этом с Виктором или хочешь оставить это. Но я не собираюсь долго сидеть сложа руки. Я не хочу рисковать своим местом здесь и его доверием, даже ради тебя. — Его голубые глаза остро блестят, устремленные на меня. — Подумай об этом, Макс. Никто, кроме тебя, не придает такого большого значения данным тобой клятвам. Пришло время подумать о том, почему ты так крепко за них цепляешься и что, по твоему мнению, произойдет, если ты отпустишь их.

Уходя, я киплю от гнева, но его слова не выходят у меня из головы. Впервые я чувствую колебание, проблеск сомнения. Когда я все еще был частью священства, я бы воспринял это как знак того, что нужно еще глубже зарыться в землю, подтвердить свою приверженность и не поддаваться искушению дрогнуть. Но теперь, когда я достаточно отдалился от этого, чтобы эти проблески остались, я не могу не задавать себе те же вопросы. Что произойдет, если я отпущу это? Если я начну все сначала, без каких-либо атрибутов моей прежней жизни?

Что произойдет, если я откажусь от всего этого?

Перед моим мысленным взором мелькает лицо Саши, и я так же быстро отталкиваю его. Даже если бы я отказался от того, что осталось от моих клятв, даже если бы я решил забрать то, что принадлежит мне по праву, и стал жить другой жизнью, она все равно никогда не смогла бы стать ее частью. Саша заслуживает лучшего, чем я.

Что бы ни изменилось, я никогда не смогу быть таким человеком.

6

САША

Я сказала Катерине, что мне не нужна вечеринка по случаю дня рождения, или вообще что-то из ряда вон выходящее, на самом деле, но в типичной для Катерины манере она меня не послушала. А это значит, что я проснулась в свои обычные шесть утра только для того, чтобы спуститься вниз с волосами, собранными в пучок на макушке, в леггинсах и свободной футболке, готовая помочь ей с завтраком для детей только для того, чтобы найти на столе стопку булочек с корицей и свечой в центре, накрытый обеденный стол, кофе уже приготовлен, и все ждут меня.

— С днем рождения! — Катерина приветствовала меня, когда я вошла, Аника и Елена фальшиво пели рядом с ней, в то время как Виктор по-отечески улыбался со своего конца стола, держа одного из младенцев на коленях, пока Катерина баюкала другого. — Садись, Саша. Ты сегодня не работаешь.

Я начинаю открывать рот, чтобы возразить и настоять на том, что моя обычная повседневная жизнь на самом деле не является для меня работой, но Катерина бросает на меня взгляд, который говорит мне, что это будет пустой тратой времени. Катерину воспитывали для того, чтобы устраивать вечеринки, и мало что ей нравится больше.

— Обожаю Сашин день рождения, — объявляет Аника, протягивая руку за самой большой, покрытой глазурью булочкой с корицей из стопки, в то время как Катерина пронзает ее очередным взглядом.

— Сначала дай ей задуть свечу, — упрекает Катерина. — И она должна получить первую булочку.

— Все в порядке. — Я смеюсь, сидя рядом с Аникой, закрываю глаза и готовлюсь задуть свечу на свой день рождения.

— Загадай желание! — Кричит она рядом со мной, и мое сердце слегка замирает в груди, вспоминая прошлую ночь.

Что бы я пожелала? Лицо Макса мгновенно всплывает в моей голове, и я говорю себе не быть смешной. Желание на свече не заставит его захотеть меня, если он этого еще не сделал. Но эта мысль не покидает меня, когда я задуваю свечу и открываю глаза, чтобы увидеть смеющиеся лица Аники и Елены, с нетерпением ожидающих свои булочки с корицей, в то время как Катерина садится напротив меня рядом с Еленой и начинает их раскладывать.

— Сегодня вечером у нас вечеринка, — твердо говорит Катерина. — Я знаю, ты сказала, что не хочешь ее, но твой день рождения нужно отпраздновать. Рэйчел собирается прийти и присмотреть за девочками, чтобы ты могла насладиться своим днем, Саша.

Рейчел — дочь еще одного сотрудника, повара Андреевых Ханны. Она присматривает за детьми, когда я не в состоянии, если у меня выходной или если мы с Катериной в Бостоне по делам фонда Сирши. Ее тетя Патрис — домработница, нанятая после того, как прежняя домработница Ольга была убита в России. Аника и Елена были близки с Ольгой, как бабушка или старшая тетя. Катерина и Виктор изо всех сил старались продвигать по службе сотрудников, которых девочки уже знали вместо того, чтобы приводить в дом незнакомых людей.

Обе девочки оказались на удивление стойкими после тех ужасающих событий, но это не меняет того факта, что Катерина и Виктор оба делали все возможное, чтобы вернуть хоть какую-то нормальность в свою жизнь. Это и детский психолог, которого они обе посещают два раза в неделю в школе, проделали долгий путь к тому, чтобы убедиться, что у них нет длительной травмы от случившегося, не то, чтобы ее можно было полностью стереть. Елена поправилась лучше, несмотря на свою природную нервозность, поскольку была слишком мала, чтобы понимать многое из происходящего. Аника же, получила огнестрельное ранение, которое все еще заживает, и она поняла кое-что из того, что Алексей запланировал для всех нас, помимо простого страха быть похищенной и увидеть, как пострадают ее отец и мать. Она счастливее всего, когда она с Катериной или со мной, и это отчасти объясняет, почему я всегда так не решаюсь оставлять ее или ее сестру в чьих-либо руках. Но я знаю, что время от времени мне приходится брать выходной. И я полагаю, что мой день рождения — такая же веская причина, как и любая другая.

После завтрака Катерина выгоняет меня из кухни и гостиной. Я слышу, как она внизу здоровается с Рейчел, когда поднимаюсь в свою комнату, немного неуверенная в том, чем хочу заняться в свой свободный день. Я выпиваю вторую чашку кофе, которую принесла с собой, и заканчиваю тем, что устраиваюсь в кресле у окна, читая книгу, которую купила, когда была в городе в последний раз. Это тайна о семье в старом прибрежном доме, собравшейся, чтобы зачитать завещание их умершей матери, и я на некоторое время теряюсь в ней.

Незадолго до обеда я откладываю книгу в сторону, чувствуя, как в животе скручивается от беспокойства по поводу сегодняшней вечеринки. Я могу догадаться, кто там будет, все друзья, которых я знаю по связи с Катериной. Впрочем, это не ее вина, это лучшее, что она может сделать, когда у меня на самом деле нет своих друзей. Отчасти поэтому я с самого начала не хотела устраивать вечеринку по случаю дня рождения. Это просто напоминает мне, что, в отличие от большинства девушек, которым исполняется двадцать, у меня нет компании друзей, с которыми я могла бы гулять по городу, ходить по барам с поддельными удостоверениями личности, или в самый модный новый ресторан, или на танцы. Моя жизнь ненормальна, и мне кажется, что такой она никогда не была и никогда не будет.

— Тебе нужно чаще бывать в мире. Бери больше выходных. Ходи на свидания, заводи друзей, путешествуй. Я уверена, что твои работодатели позволили бы тебе.

— Я на самом деле не чувствую, что Катерина и Виктор мои работодатели. Они мои…

— Они не твоя семья, Саша. Они заботятся о тебе, но это с определенной целью, чтобы компенсировать то, что с тобой случилось, и потому что это помогает и им тоже. Тебе нужна жизнь вне их.

Как всегда, я слышу голос моего психотерапевта, гремящий у меня в голове, как ангел на моем плече. Это расстраивает, потому что, как бы сильно я ни хотела получить больше от еженедельных занятий, я чувствую, что меня подталкивают к чему-то, в чем я не уверена, что хочу.

Я могу признать, что моя жизнь ненормальна, что это даже не то, что люди моего возраста обычно считают желательным, но я действительно не знаю, как бы я функционировала в более “нормальном” контексте. Как бы я, человек, который рос в одной приемной семье за другой, у которого даже не было друзей, который едва достиг девятнадцати лет, был похищен, продан в рабство и изнасилован,который в прошлом году пережил еще одно травмирующее событие, пытаясь оправиться от первого, вписался к любой “нормальной” группе друзей моего возраста? Как бы я поддерживала разговор о парнях, если я не знаю, каково это встречаться, если не считать навязчивой влюбленности в мужчину почти на десять лет старше меня, как бы разговаривала о социальных сетях, макияже, моде или колледже? Я никогда не жила одна, не ходила на свидания и никуда не выезжала, кроме нескольких экскурсий по Бостону с Катериной и ее подругами. Мысль о том, чтобы попытаться найти общий язык с другими девушками моего возраста, так же ужасает, как и идея встречаться.

Я спускаюсь вниз, чтобы пообедать. У Ханны наготове мясная нарезка и мои любимые сэндвичи с куриным салатом, по ее секретному рецепту. Катерина отказывается сообщать мне какие-либо подробности о том, что может повлечь за собой сегодняшняя вечеринка, за исключением того, что сообщает, что ее личный покупатель пришлет ей на дом платье, которое будет готово для меня в семь. Она прогоняет меня из-за стола после обеда, Рейчел загоняет девочек в гостиную, и я снова предоставлена сама себе.

На улице тепло, так что в конце концов я переодеваюсь в бикини и иду полежать у бассейна. Маленькая часть меня надеется, что Макс может пройти мимо и увидеть, как я втираю в кожу лосьон для загара или растягиваюсь в шезлонге, продолжая читать свою книгу, но я не вижу даже намека на него. В доме тихо, и кажется нелепой роскошью находиться здесь в середине дня, когда все работают, а я загораю и читаю. Но это расслабляет, и я неохотно признаю, что, возможно, Катерина была права, возможно, мне это было нужно.

Я возвращаюсь в дом около шести, намереваясь смыть с себя лосьон для загара, пот и хлорку. Конечно же, к тому времени, как я выхожу из душа, на кровати меня уже ждет сумка для одежды и несколько маленьких коробочек.

Я разглядываю коробки, любопытствуя, что бы это могло быть, и натягиваю гладкие трусики телесного цвета, не утруждая себя лифчиком, пока не узнаю, какое платье выбрала для меня Катерина. Должна признаться, когда я стою в ванной, сушу феном свои длинные волосы и слегка завиваю их на концах, я чувствую себя более расслабленной, чем когда-либо. Такое чувство, что часть напряжения покинула мои мышцы, и я тихонько вздыхаю, направляясь в спальню, чтобы расстегнуть молнию на сумке с одеждой. Возможно, сегодняшний день был не такой уж плохой идеей, в конце концов.

Внутри шелковистое клубнично-розовое платье-комбинация на тонких бретельках и со слегка заниженным вырезом. Оно выглядит коротким, но мое сердце слегка замирает при мысли о том, что я надену его сегодня вечером, и Макс увидит меня. Он там будет? Я беру платье, представляя, что он может подумать.

Оно идеально подходит, как я и ожидала, и цвет идеально сочетается с моей кремово-розовой кожей и рыжевато-светлыми волосами. К счастью, бирки сняты, я не знаю, смогла бы я выдержать, зная, сколько, вероятно, стоит это платье, даже если я прекрасно понимаю, что для Катерины и Виктора оно ничего не стоит. Но когда я открываю одну из коробок и вижу внутри туфли, у меня немного отвисает челюсть. Они могут себе это позволить, Саша. Ты заслуживаешь, чтобы к тебе хорошо относились после того, что с тобой случилось. Чтобы тебя немного побаловали. Голос моего психотерапевта эхом звучит у меня в голове, когда я смотрю на золотые босоножки Valentino из рафии с фирменными заклепками. Я видела их в магазине в Бостоне и обратила внимание на них, и на аховый ценник. Я не могу поверить, что Катерина вспомнила, что они мне понравились, или что она купила их мне вместе с этим платьем в подарок на день рождения. Над коробкой с обувью есть коробка поменьше, и я вздрагиваю, разрываясь между волнением по поводу подарков и ноющим чувством вины.

Внутри небольшая коробочка от Cartier, и когда я открываю ее, то вижу пару колец из розового золота с тонкими полосками по всей длине петель. Весь наряд дорогой и достаточно броский, чтобы подойти девушке моего возраста, но при этом не выглядеть слишком девчачьим. Я легко могу представить, как Катерина выбирает что-то подобное для одной из своих дочерей, когда они подрастут, или для сестры или близкой подруги. Именно так она о тебе думает, говорю я себе, даже когда чувство вины нарастает. Это не потому, что она чувствует, что должна это сделать.

Я с трудом сглатываю, вдевая кольца в уши. Мои уши не были проколоты до того, как меня похитили, а в начале прошлого года, перед событиями в России, Катерина предложила проколоть мне уши, когда Аника умоляла свою мать позволить ей проколоть свои. Мы пошли все вместе, и я держала Анику за руку, пока мастер делал свою работу, и я притворялась, что нервничаю, чтобы она могла все спокойно перенести.

Почему я не должна чувствовать, что они моя семья? Почему я не могу сама решать, как я отношусь к людям, с которыми в итоге оказалась? Не то чтобы моя настоящая семья хотела меня. Это постоянный спор с моим психотерапевтом. Я считаю фундаментальным, что я должна сама выбирать, как я отношусь к своей ситуации и как я справляюсь, а мой психотерапевт думает, что меня заставляют чувствовать себя здесь в безопасности.

Но это не так.

Вздохнув, я иду в ванную, чтобы нанести макияж, предварительно сунув ноги в туфли на великолепных каблуках с ремешками. Что бы я ни должна или не должна была чувствовать, сегодня вечером для меня устраивают вечеринку.

И, если повезет, Макс будет там.

7

САША

Вечеринка, как оказалось, состоится в модном испанском тапас-баре в центре Манхэттена, который Катерина арендовала для нас на ночь.

— Это уже слишком, — шепчу я ей, когда водитель подъезжает к обочине. — Платье, туфли, вечеринка…это уже слишком. Тебе не нужно было так напрягаться…

— Это не проблема, — настаивает Катерина. Сегодня вечером она тоже выглядит изысканно великолепно, вероятно, впервые с тех пор, как появились малыши, у нее появилась возможность принарядиться. Ее темные волосы распущены и завиты вокруг лица, и на ней платье такого же покроя, как у меня, но темно-синее с разрезом сбоку и длиннее. — Двадцать лет — важный день рождения. Ты должна отпраздновать его стильно и с размахом.

— Я думала, двадцать один год это самый важный, — говорю я со смехом, когда мы выскальзываем из машины, и Катерина ухмыляется.

— Когда ты молод, все твои дни рождения важны.

— Ты ненамного старше меня! — Восклицаю я, и она печально смеется.

— Может, и нет, но я чувствую, что приближаюсь к тридцати.

Я могу это понять. Катерина тоже через многое прошла, и я определенно не чувствую себя так, будто мне всего двадцать. Большую часть времени я чувствую себя по меньшей мере на пять лет старше, как будто то, через что я прошла, значительно состарило меня, и трудно примирить это с тем, как, по мнению всех остальных, я должна себя вести. Но, по крайней мере, сегодня вечером, в моем новом платье, туфлях и украшениях, я чувствую себя молодой и прекрасной, и я стараюсь позволить себе чувствовать это, не думать ни о чем, кроме вечеринки, которую Катерина была так любезна устроить для меня.

Как и ожидалось, все гости — люди, которых я знаю через Катерину и Виктора. Здесь София и Лука, причем София выглядит одинаково довольной проведенным вечером, а также множество других женщин и их мужей, с которыми я встречалась в прошлом. Это больше похоже на званый ужин в честь Андреевых, чем на что-либо еще, но не похоже, что было кого-то еще приглашать. Если бы я составляла список, он был бы очень коротким. На самом деле, кроме Катерины, Виктора, Софии и Луки, в нем был бы только один человек.

Тот, кого я вижу сейчас, и он стоит у стойки бара.

С бьющимся в горле сердцем я набираюсь смелости подойти к нему, чувствуя, как в моем животе порхают бабочки. Он выглядит необычайно красивым, его волосы искусно растрепаны каким-то средством, он одет в свои обычные черные брюки и черную рубашку на пуговицах, но две верхние пуговицы расстегнуты, чтобы был виден лишь намек на темные волосы и тонкую золотую цепочку с висящей на ней медалью святого.

— Спасибо, что пришел на мою вечеринку. — Я прислоняюсь к барной стойке и смотрю на него, разглядывая его красивое, точеное лицо с легкой темной щетиной, черные волосы и длинный нос, его карие глаза и стройное мускулистое тело, прежде чем он успевает заметить, что я разглядываю его. — Это больше похоже на праздник мафии и братвы, но я думаю, что в этом нет ничьей вины, кроме моей собственной.

— Каким образом? — Макс поворачивается ко мне, и хотя мне, возможно, это показалось, я могу поклясться, что заметила легкую заминку в его дыхании, когда он увидел меня: короткое платье, длинные голые ноги и высокие каблуки, моя прическа и макияж уложены так, как обычно никогда не бывает. — И я бы, конечно, не пропустил это, Саша. Не каждый день тебе исполняется двадцать.

— Я никогда и не знала, что кого-то так сильно волнуют вечеринки по случаю двадцатилетия. И это моя вина, потому что у меня на самом деле нет друзей моего возраста, которых я могла бы пригласить. Так что Катерина сделала все возможное из того, что у нее было.

Макс пристально смотрит на меня, протягивая руку за напитком, который передает ему бармен.

— Все заботятся о тебе, Саша. И вряд ли это твоя вина.

— Так продолжает говорить мне мой психотерапевт. — Я наклоняюсь к бару, бросая взгляд на лежащее передо мной меню напитков, напечатанное на плотной льняной картонке плавным почерком с описанием напитков, которые я даже не думала пробовать. Мне не совсем законно пить, но, учитывая, что Виктор выкупил это заведение на ночь, полагаю, я могу это сделать. И вряд ли кто-то станет с ним спорить. — Что мне попробовать?

Макс наклоняется к меню, и его плечо касается моего. На мгновение я полной грудью вдыхаю его аромат… его одеколон с лимоном и солью, как на средиземноморском пляже, смешанный с теплым мускусом его кожи и сосновым ароматом его шампуня. На мгновение у меня кружится голова, меня обдает жаром, от которого кровь стынет в жилах. Я рада, что прислоняюсь к барной стойке, потому что на мгновение мне кажется, что у меня подкашиваются колени.

— Ну, а что ты обычно любишь?

— Я никогда не пила ничего, кроме вина, — признаюсь я. — И пару бокалов "маргариты со льдом", тусуясь с Катериной и Софией. Хотя я бы не прочь попробовать что-нибудь новенькое.

— Ну, есть сангрия… — Макс открывает меню, где я вижу описание напитка на основе вина с фруктовой начинкой.

— Что-нибудь кроме вина. Раз уж я пила его раньше. — Я хмурюсь. — Хотя мне нравятся напитки послаще. Что ты пьешь? — Я киваю на его бокал, и Макс ухмыляется.

— По старинке. Не думаю, что тебе это понравится.

— Дай-ка я попробую. — Я протягиваю руку, ухмыляясь, и Макс смеется, прежде чем передать напиток мне.

— Держи, но я не думаю…

Он замолкает, когда мои губы касаются стакана там, где мгновение назад были его губы. От его рта исходит легкое тепло, и бабочки у меня в животе совершают круговерть, когда я вижу, как его глаза колеблются, затем опускаются туда, где к ним прижимаются мои матовые розовые губы, как будто он пытается не смотреть.

Но он ничего не может с собой поделать.

Я не хотела его дразнить, на самом деле, нет, но внезапно мне кажется, что напряжение между нами можно разрезать ножом. Янтарная жидкость касается моего языка, горячая и острая, наполняя рот дымчатым привкусом с легким привкусом апельсина… и обжигает насквозь.

Я кашляю, возвращая ему стакан.

— Это виски?

— Так и есть, — подтверждает Макс, выглядя так, словно изо всех сил старается не рассмеяться. Какое бы сексуальное напряжение ни было мгновение назад, оно исчезает, когда он забирает стакан обратно, и я промокаю губы, стараясь не размазать помаду.

— Не думаю, что мне нравится этот напиток.

— Тогда попробуй это. — Он жестом подзывает бармена, который мгновенно подходит с выжидательным видом. — Цветок фиалки.

— Звучит заманчиво. — Я заглядываю в меню. — Джин, цветы бузины, крем де-виолетта и… яичный белок?

— Это будет вкусно, я обещаю. Немного травяного, немного сладкого, немного цветочного. Тебе понравится.

Я не так уверена. Но когда бармен передает мне бокал для мартини с моим напитком, и я подношу его ко рту, я снова чувствую на себе взгляд Макса. Это все, что мне нужно, чтобы набраться смелости и попробовать его, и когда первый глоток касается моего языка, я понимаю, что он прав. Мне действительно нравится.

— Ого, действительно вкусно! — Я делаю еще глоток, наслаждаясь довольным выражением лица Макса не меньше, чем вкусом напитка.

— Что ж, я думаю, тогда джин может стать твоим любимым ядом. — Он полусидит на одном из барных стульев с кожаной столешницей, снова просматривая меню. — Возможно, ты захочешь саке…

— Ты пытаешься меня напоить? — Дразня спрашиваю я его, облокачиваясь на барный стул рядом с ним, и снова подношу бокал с мартини к губам, на котором остался крошечный след моей помады.

В одно мгновение все его поведение меняется. Я чувствую, как он напрягается, его плечи напрягаются, и расслабленная, поддразнивающая манера, которая была у него до этого, полностью исчезает.

— Конечно, нет, — твердо говорит он, поднимая свой бокал. — И если бы это было так, я бы убедился, что Катерина и Виктор благополучно доставили бы тебя домой, прежде чем вернуться к себе домой. — Он оглядывает ресторан, кивая. — Только что вошел Левин. Я должен пойти поздороваться. Извини меня… и с днем рождения, Саша.

К своему ужасу, я чувствую, как слезы подкатывают к уголкам моих глаз. Мне приходится сдерживать их, мои бабочки мгновенно ныряют носом от внезапного перехода от тепла к холоду, поскольку Макс за секунду опроверг мои намеки. Я хотела немного подразнить его, но его реакция была похожа на отказ, простой и понятный.

С днем рождения меня.

Я допиваю коктейль, заглядывая в меню.

— Мне саке с кислинкой, — говорю я бармену, который мгновение спустя услужливо пододвигает ко мне стакан, наполненный новым, более цитрусовым напитком. С жидким мужеством в руке я иду пообщаться, демонстративно избегая Макса, когда иду за едой, разложенной по буфету, пока я была в баре.

Это разнообразные испанские тапас, разложенные на изящных маленьких тарелочках. Я беру одно, в котором гребешки и креветки на зелени в легком апельсиновом соусе, и, покусывая его, оглядываю зал. Все собрались в разные группы, разговаривая и общаясь, и я внезапно чувствую себя лишней на своей собственной вечеринке.

Это моя вина, что я нахожусь на том, что кажется бизнес-тусовкой, вместо того чтобы танцевать в каком-нибудь клубе с девушками моего возраста, говорю я себе в тысячный раз, чтобы подавить чувство разочарования, скручивающее мой желудок, и это кажется неблагодарным, учитывая, на что пошла Катерина, чтобы добиться своего, чтобы убедиться, что я хорошо провела ночь. Но… на самом деле я ни о чем таком не просила.

Ты никогда ни о чем не просишь.

Я доедаю свою тарелку, беру другую с маленькими кусочками говядины и горчичным соусом и прохожу по комнате, мечтая, чтобы Макс снова подошел и поговорил со мной. Он увлечен разговором с Левином и Виктором, нахмурив брови, и я не осмеливаюсь их беспокоить. Вместо этого я прислоняюсь к барной стойке, поочередно ковыряясь в еде и потягивая напиток, пока ко мне не подходит высокий блондин в темном костюме с заинтересованной улыбкой на резко красивом лице.

— Я слышал, вы та леди, которая собрала нас всех здесь сегодня вечером, — говорит он, стоя передо мной и взбалтывая свой напиток, прозрачный, с плавающей в нем лимонной цедрой, смотря на меня сверху вниз пронзительными голубыми глазами.

— Я думаю, технически это Катерина. — Я храбро делаю глоток своего напитка, про себя думая, что предпочитаю джин саке. — Она все это организовала. Я только что появилась.

— Но ведь у тебя день рождения, да? — В уголках его глаз появляются небольшие морщинки. — Я удивлен, что Виктор до сих пор не представил тебя никому из нас.

— Кому? — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, мою кожу слегка покалывает. У этого мужчины тот хищный вид, который так часто отталкивает меня, и я ловлю себя на том, что снова хочу Макса, с которым мне всегда так легко. Даже напряженность, возникшая между нами ранее, не вызвала у меня желания сбежать, как это делает этот человек.

— Адрик Лебедев. Один из бригадиров Виктора. И не женат. — Он улыбается мне, и я вздрагиваю, слегка отодвигаясь в сторону.

— Я не какая-то важная персона, — быстро говорю я. У этого человека такой взгляд, как будто я подопечная Виктора, которую нужно выдать замуж ради политической выгоды. — Просто няня.

Он по-волчьи ухмыляется.

— Просто няня, хм? Неплохая вечеринка для прислуги по дому. Отличный наряд.

Его взгляд скользит по мне, и внезапно платье, которое мне так нравилось раньше, кажется слишком коротким и обтягивающим, слишком много моего выставлено напоказ. Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, бабочки в животе превращаются в осколки льда, заставляя меня пожалеть, что я выбрала второй напиток. Я вообще редко пью, и сейчас у меня немного кружится голова, как от близости этого мужчины, так и от алкоголя, и не в хорошем смысле.

Он не прикоснулся ко мне, но я чувствую прикосновение рук к своей коже, горячее дыхание в ухо, и у меня возникает внезапное, дикое желание убежать.

— Адрик. — внезапно раздается голос Макса, успокаивающий меня. — Виктору бы не понравилось, что ты пугаешь почетного гостя, тебе не кажется?

Адрик корчит гримасу.

— Я не пугаю ее, священник. Просто веду беседу.

— Ну, Саша, похоже, не особо наслаждается разговором. Так что двигайся дальше, да?

Адрик ощетинивается, но, взглянув на мое бледное лицо, уступает.

— Хорошо, — выдавливает он, пробираясь сквозь толпу, и я выдыхаю, когда мои колени слабеют во второй раз за сегодняшний вечер, но по совершенно другой причине.

— Вот. — Макс немного выдвигает один из барных стульев. — Садись. — Он машет бармену. — Не могли бы вы принести мне стакан воды для нее, пожалуйста?

— Я в порядке. — Я дотрагиваюсь до своего лба, потрясенная тем, что он немного влажный, а мой макияж липкий на ощупь. — Правда, я в порядке.

— Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь в обморок. — Макс берет стакан с водой и пододвигает его ко мне. — Пей. Я настаиваю.

Я слабо улыбаюсь ему, с трудом сглатываю и тянусь за стаканом воды.

— Я в порядке, клянусь. Просто небольшое посттравматическое стрессовое расстройство, вот и все.

— На что ты имеешь право, после всего, что тебе пришлось пережить. — Макс бросает взгляд в сторону длинного стола-буфета и исчезает на мгновение, только чтобы вернуться с тарелкой различных мясных нарезок и сыров, дополненных маленькими солеными огурчиками и какими-то приправами. — Вот. Немного соли и белка придадут тебе сил.

Я смотрю на него, снова чувствуя себя сбитой с толку переменой в его поведении. Теперь, когда между нами нет накала страстей, он снова стал дружелюбным, заботливым Максом, которого я так хорошо знаю, рад поговорить со мной и оказать помощь, если это необходимо. Но все, что потребовалось, это намек на флирт, и он закрылся.

Должно быть, я действительно его совсем не интересую.

Но это не имеет смысла. Я наивна, но я не глупа, и я провела достаточно времени в присутствии возбужденных мужчин, чтобы знать признаки того, что человек испытывает желание. Я видела, как взгляд Макса скользит по моему рту, по мне, несмотря на все его усилия в остальном. Я знаю, что он, по крайней мере в некоторые моменты, хочет меня. К сожалению, я уже знаю ответ на вопрос, почему он так старается притворяться, что это не так. Просто…не все сходится.

Он действительно планирует соблюдать целибат до конца своей жизни, хотя он больше не священник? Даже я не хочу этого для себя, настолько травмирована сексом, насколько я есть. Но пока мы сидим там в тишине, я откусываю от еды, которую принес Макс, и пью маленькими глотками воду, мне приходится смириться с мыслью, что это может быть либо одно, либо другое. Возможно, я смогу подружиться с Максом или вообще не подружусь, если не смогу удержаться от флирта с ним. Возможно, мне придется смириться с тем фактом, что, кто бы ни был в моем романтическом будущем, это будет не он.

Неважно, как сильно я хочу, чтобы было иначе.

— Вот. — Макс протягивает руку, слегка касаясь моего лба, и я чувствую, как моя кожа мгновенно нагревается, несмотря на мои мысли минуту назад. Его пальцы касаются моего лба так легко, как я представляла их прошлой ночью, и я изо всех сил стараюсь не сделать глубокий вдох, который сделал бы мою реакцию очевидной. — Ты выглядишь так, будто чувствуешь себя лучше.

Если честно, я бы упала в обморок на месте, если бы подумала, что это будет означать, что он продолжит прикасаться ко мне. Но он убирает руку, как только выясняет, что пытался выяснить, и мое разочарование ощущается мгновенно.

— Да, — отвечаю я ему вместо этого, потягивая воду. — Спасибо за помощь. Может быть, Адрик больше не будет меня беспокоить.

— Лучше бы ему этого не делать, — говорит Макс, и резкость в его тоне заставляет мое сердце снова подпрыгнуть. — Я бы не позволил ему и пальцем тебя тронуть, Саша. Уверяю тебя. И Виктор тоже не позволил бы.

Ты единственный, кто хочет защитить меня. На мгновение я почти боюсь, что сказала это вслух, но даже если бы и сказала, Макс уже встал и снова смешался с толпой, оставив меня здесь, в баре, уверенный, что я в безопасности. Я уверена, что он будет присматривать, чтобы убедиться, что ни Адрик, ни кто-либо другой больше не приблизится ко мне подобным образом, но вспышка разочарования возвращается.

Я хотела, чтобы он остался. Но совершенно очевидно, что он хотел чего-то другого, пространства, в частности, от меня… и, вероятно, того, что я заставляю его чувствовать.

***

К тому времени, как вечеринка подходит к концу, я основательно устаю и сильно навеселе, что Катерина отмечает, когда мы садимся в машину.

— Итак, ты нашла свой любимый напиток, а? — Поддразнивает она меня, когда мы едем обратно. Я пытаюсь храбро поддерживать с ней разговор, не желая показаться неблагодарной после всех ее усилий. Однако на полпути она, кажется, замечает, насколько я вымотана, и разговор замедляется, когда машина сворачивает к дому.

Однако, оказавшись там, я, кажется, не могу заснуть. Я лежу без сна на своей кровати, уставившись в потолок, снова и снова прокручивая в голове вечеринку. Платье повешено на спинку стула, рядом с ним босоножки с заклепками, и я смотрю на них с чувством неловкости, которого давно не испытывала. Впервые с тех пор, как я поселилась здесь и обрела чувство принадлежности, я чувствую, что оно ускользает от меня. Я не подхожу этим людям, на самом деле. Мы с Катериной нашли общий язык, и я поладила с ее друзьями, но, в конце концов, я не принадлежу этому миру. Сегодняшняя вечеринка только напомнила мне об этом.

Выбитая из колеи, я встаю и спускаюсь по лестнице в пижамных штанах и майке. Я прохожу через тихий, темный дом, выхожу через стеклянную дверь в задней части дома в сад. Приятное тепло, надо мной почти полная луна, и я иду по мощеной дорожке, ощущая легкую влажность в воздухе и вдыхая ее, пытаясь избавиться от некоторых дурных предчувствий, которые, кажется, поселились во мне. Я огибаю решетку из вьющихся розовых кустов как раз вовремя, чтобы услышать голос, доносящийся из темных глубин беседки, и останавливаюсь как вкопанная.

— Не спалось?

Это Макс, конечно. Я не удивлена, обнаружив его здесь, в конце концов, он тоже здесь живет, но звук его голоса так неожиданно заставляет мое сердце трепетать в груди.

— Да. — Я пытаюсь казаться беспечной, зависая на краю беседки. — А тебе?

— То же самое. — Он сидит на скамейке, все еще одетый в ту же одежду, что и раньше. Я вдруг чувствую себя ужасно раздетой в своих бледно-голубых пижамных штанах в клетку и черной майке. Я скрещиваю руки на своей маленькой груди, несмотря на темноту, внезапно осознавая, что на мне нет лифчика. — Думаю, у меня слишком много забот.

Смешно надеяться, что я могу быть чем-то, что у него на уме, но это все равно мелькает у меня в голове.

— Я подумала, прогуляться по садам. Хочешь пойти со мной?

Я вижу, что он колеблется, но он кивает, встает и проводит руками по бедрам.

— Конечно, — небрежно говорит он, спускаясь по ступенькам беседки и присоединяясь ко мне на дорожке, которая вьется среди кустов и растений, заполняющих сад.

— Мы должны завтра улетать в Бостон. — Я смотрю на звездное небо, стараясь не замечать, как близко он стоит ко мне, как мне кажется, что он может коснуться меня в любой момент. — Одно из собраний фонда. Катерина не была уверена, стоит ли ей оставлять детей, но Виктор убедил ее, что ей нужно немного отдохнуть.

— Я уверен, что это пойдет ей на пользу. — Макс бросает на меня взгляд. — Тебе нравится Бостон?

Я пожимаю плечами.

— Мне и здесь достаточно хорошо, но мне нравится там встречаться с Анной, и Сирша с Мэгги достаточно милые. Я не могу сказать, что мне прям очень нравится, но нам там весело. — Я делаю паузу, чувствуя, как во мне снова вспыхивает это тревожное чувство. — Мне здесь очень нравится. — Здесь, с тобой, хочу сказать я, но не делаю этого. Момент между нами прекрасен, и я не хочу говорить или делать ничего такого, что могло бы его испортить.

— Мне тоже. Это одна из причин, почему я оставался здесь так долго. — Мы доходим до арочной части дорожки, вокруг нас раскинулись цветущие кусты, а впереди открывается великолепный вид на звезды, нависающие над оранжереей. — Иногда, я думаю, здесь немного похоже на рай, так уютно вдали от города. Как в безопасном, приватном пузыре.

— Я тоже так чувствую, — тихо говорю я, снова ощущая, как его плечо почти касается моего, ощущая исходящее от него тепло. — Иногда мне кажется, что я никогда не захочу уходить.

— Ты думаешь, тебе придется? — Он поворачивается ко мне, его карие глаза слабо мерцают в темноте, и я чувствую, как мое сердцебиение замирает в горле. — Я имею в виду, уйти.

— Надеюсь, что нет. — Мой голос понижается до шепота, как будто кто-то еще может нас услышать, как будто я говорю что-то, чего говорить не следует, хотя в том, что я говорю, вообще нет ничего необычного. — Я не знаю, иногда мне кажется, что я должна хотеть этого. Что я должна хотеть заниматься чем-то другим.

Макс слегка пожимает плечами.

— В семьях есть помощницы по хозяйству, которые постоянно живут в их домах. В этом нет ничего особенного. И я знаю, что Катерина ценит тебя.

Я знаю, он не это имеет в виду, но его слова ранят, напоминание о том, что, в конце концов, Андреевы — мои работодатели, как постоянно твердит мне мой психотерапевт, а не друзья. Не моя семья.

— Я продолжаю слышать, что я должна… выбраться отсюда. — Я машу рукой в направлении "прочь", неопределенно в сторону города. — Познакомиться с другими людьми, сделать что-нибудь еще.

— Ты сделаешь это, когда будешь готова. Нет необходимости спешить.

Он все еще смотрит на меня, его тело повернуто ко мне, так близко, что я могла бы протянуть руку и коснуться его, если бы захотела. Чувство тоски, которое внезапно охватывает меня, настолько сильное, что на мгновение у меня кружится голова. Мне приходится бороться, чтобы держать руки по швам, не протянуть их и не прижать к его груди, не запустить пальцы в его рубашку и не почувствовать прикосновение волос к ним, тепло его кожи.

Невозможно не чувствовать его.

Я снова чувствую этот легкий запах его одеколона, лимона и соли. Его рот полный и твердый, и с новой головокружительной волной желания я могу представить, как он прижимается к моему, его руки на моей талии, сначала так же легко, как он касался моего лба ранее, а затем сжимая меня крепче, притягивая к себе…

— Ты в порядке? — Макс хмурится, вырывая меня из моих фантазий. — Ты выглядишь раскрасневшейся.

Из-за тебя, я хочу сказать. Из-за того, как близко ты сейчас ко мне, из-за того, как я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, поцеловал меня, показал мне все, чего мне не хватало. Потому что ты единственный мужчина, которому я могу доверять.

— Просто на улице немного жарковато. — Я смеюсь, стараясь, чтобы это прозвучало утвердительно. — И я не привыкла пить.

— Ну, это была твоя вечеринка. Ты заслуживаешь немного расслабиться. — Макс прочищает горло, отступая назад. — Мне, наверное, стоит вернуться и попытаться немного поспать. Я надеюсь, ты тоже сможешь, Саша.

У меня перехватывает дыхание при звуке моего имени на его губах, но он уже отворачивается.

— Я тоже на это надеюсь, — тихо говорю я, но не заканчиваю предложение, наблюдая, как он уходит, и внезапно ощущая холод, несмотря на теплую ночь.

Ты будешь мне сниться.

8

САША

Как и ожидалось, мне действительно снится Макс, но не те пикантные, приятные сны, на которые я надеялась. Вместо этого я возвращаюсь в бар, меня снова и снова отвергают, когда я флиртую с ним только для того, чтобы он отверг меня и ушел к кому-то другому. Я просыпаюсь с головной болью, чувствую себя усталой, с затуманенными глазами и совсем не готовая встретить новый день.

Однако я полна решимости не показывать этого Катерине и не давать ей повода думать, что прошлая ночь каким-либо образом расстроила меня. Я опрыскиваю лицо водой, чтобы скрыть покраснение глаз, собираю волосы в высокий хвост и надеваю джинсы и рубашку без рукавов, прежде чем спуститься вниз, чтобы помочь с завтраком.

— Хорошо спала? — Спрашивает Катерина, когда я ее вижу. Этим утром она уже за столом, без Виктора, у которого, вероятно, были какие-то неотложные дела, из-за которых он не смог насладиться семейным завтраком. — Похмелье?

Ее голос слегка дразнит, и мне приходит в голову, что моя головная боль может быть вызвана чем-то другим, а не просто плохим сном.

— Может быть? — Вопросительно говорю я, и она смеется, пододвигая ко мне тарелку с сырными яйцами, тостами с изюмом и беконом.

— Это должно помочь, — твердо говорит Катерина. — Сыр и бекон действительно помогают.

Мы едим в дружеской тишине, я слежу за тем, чтобы Аника и Елена доели свои завтраки, пока Катерина кормит малышей. Как только мы заканчиваем, и девочек отправляют в школу, я извиняюсь и поднимаюсь наверх, чтобы собрать вещи для поездки, в которую мы отправляемся сегодня позже.

Я не увижу Макса несколько дней. Мое разочарование ощутимо, но я говорю себе, что, возможно, это к лучшему. Ясно, что отношения становятся однобокими, и, возможно, уединение пойдет мне на пользу.

— Нужна помощь? — Катерина заходит в мою комнату, открывает шкаф, чтобы посмотреть, что там висит. — Мы пробудем в Бостоне несколько дней, может, соберем что-нибудь для хорошего ужина? Сирша упомянула об открытии ресторана, в который она хотела пойти, места с дресс-кодом. — Она перебирает мои платья, вытаскивая шелковое зеленое платье на бретельках. — Ты могла бы надеть его со своими новыми туфлями.

Я беру его, аккуратно кладу в чехол для одежды, прежде чем достать босоножки с заклепками и положить их в свой чемодан.

— Знаешь, тебе действительно не нужно было так много делать на мой день рождения. — Я искоса смотрю на Катерину. — Это был всего лишь день.

— Я знаю. — Она печально улыбается мне, присаживаясь на край кровати. — Просто… я знаю, что никто никогда не придавал большого значения твоему дню рождения. В прошлом году, когда тебе исполнилось девятнадцать, мы едва знали друг друга. Все было в смятении, и вскоре после этого…

Вскоре после этого Катерина и Виктор отправились в командировку, но Катерина была похищена соперничающими членами Братвы, которые, как оказалось, работали с одним из лучших бригадиров Виктора, чтобы предать его. Эти события в конечном итоге привели к тому, что все мы оказались на конспиративной квартире в России, что, в свою очередь… Я дрожу, несмотря на тепло в комнате. Я не хочу думать о том факте, что мне исполнилось девятнадцать вскоре после худшего дня в моей жизни только для того, чтобы вскоре ситуация обострилась в геометрической прогрессии.

— Все в порядке, — просто говорю я ей. — Как ты и сказала, тогда мы едва знали друг друга. Я была всего лишь еще одной горничной. Но сейчас все по-другому. Прошлое не имеет значения.

Катерина поджимает губы, поигрывая вышивкой на одеяле.

— Может быть, и нет, когда речь заходит о том, что мы с тобой чувствуем друг к другу сейчас, — мягко говорит она. — Я чувствую, что сейчас мы ближе, чем друзья, как сестры, и я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Мы через многое прошли вместе. Но прошлое имеет значение для других вещей. Как и твое будущее.

Я чувствую, как напрягаюсь, когда запихиваю косметичку в чемодан.

— Что ты имеешь в виду? — Я стараюсь говорить как можно беззаботнее, но не могу справиться с ощущением страха внизу живота. Мне невыносима мысль о том, что Катерина, возможно, не хочет, чтобы я оставалась здесь так долго, как я надеялась, и она хочет все изменить. — Я довольна тем, как здесь обстоят дела.

Что-то мелькает в глазах Катерины.

— Конечно, — мягко говорит она. — Но я не могу представить, что ты хочешь вечно быть няней. У тебя должно быть что-то еще, чем ты хочешь заниматься, о чем ты думаешь.

Я качаю головой.

— Не совсем. — Это правда, когда мой психотерапевт посоветовал мне подумать о колледже или другой работе, я не могу придумать, чем бы я хотела заниматься. Я не могу представить степень, которую я действительно хочу получить, что могло бы заставить меня просиживать часы на лекциях вместо того, чтобы активно заниматься чем-то или кем-то, как это делаю я, когда забочусь о детях. Всегда есть чем заняться, чему учить, чем наслаждаться вместе с ними. У меня редко бывают моменты, когда мой разум занят чем-то другим, кроме того, что им нужно или они хотят сделать, что, я знаю, само по себе является защитным механизмом, способом избежать мыслей о прошлом. Но это не значит, что это кому-то вредит.

— Мне нравится моя жизнь здесь. Я люблю Анику, Елену и малышей. Мне нравится быть здесь, и я с нетерпением жду возможности увидеть, как они растут, помогая тебе…

— Саша, я не выгоняю тебя, — говорит Катерина с легким смешком. Я осознаю, что мой голос встревоженно повысился, как будто меня беспокоило именно это. — Я не говорю, что что-то меняется. Я просто говорю… тебе следует подумать о том, чего еще ты хочешь, когда не проводишь время с нами. Тебе следует подумать о том, чтобы больше отдыхать, выходить в свет и встречаться с людьми. Даже если ты счастлива здесь, тебе не обязательно отказываться от любви и собственной семьи. — Она медленно выдыхает, продолжая играть с вышивкой. — Ты знаешь, у меня тоже были проблемы с мужчинами. Ты знаешь, что мой первый муж причинил мне боль многими способами, включая те, с которыми ты знакома. И ты знаешь, что мужчины в России сделали со мной… что Алексей сделал со мной.

Я знаю. Со временем Катерина поговорила со мной об этом, хотя ей потребовалось время, чтобы полностью признать, что с ней происходило в те ночи, когда Алексей забирал ее. Я знаю, что она страдала от того же, что и я, в некотором смысле даже хуже.

— Я знаю, что на выздоровление требуется время, — тихо говорит она. — Мне повезло в том, что после России мне не нужно было ходить на свидания, если я хотела быть с кем-то. Я уже была замужем. С Виктором мне было легче вылечиться, он был рядом и помогал мне. После Франко было намного тяжелее, когда мне пришлось выйти замуж за кого-то другого. Я знаю, каково это, хотеть прожить всю свою жизнь без того, чтобы мужчина снова прикоснулся к тебе, и я знаю, каково это, когда твой единственный опыт, быть с кем-то, кто не заботится о твоем удовольствии. — Она колеблется. — Но с Франко так было не всегда. Я не знаю, каково это, в первый и единственный раз, познать мужчину, подвергаясь такому откровенному насилию. Я не могу представить, как это должно быть тяжело…

— Все в порядке. — Я с трудом сглатываю, боясь, что могу расплакаться. — Правда… я… нам не обязательно говорить об этом.

— Чем дольше ты позволяешь этому оставаться таким, чем больше ты отстраняешься, тем тяжелее это будет. — Катерина смотрит на меня, в ее взгляде явно беспокойство. — Ты можешь получить и то, и другое, Саша. Ты можешь быть здесь, с нами, помогать нам, быть частью нашей семьи, и однажды завести свою собственную, если ты этого захочешь. Но прямо сейчас ты кажешься очень одинокой. Я могу понять почему. Но я не хочу, чтобы это продолжалось вечно.

Я знаю, что она права, и от этого у меня болит сердце.

— Так трудно понять, как найти кого-то, кому я могу доверять, — тихо говорю я. — Я даже не знаю, с чего начать. Так много мужчин… — Я втягиваю воздух, вспоминая прошлую ночь. — Как тот мужчина, Адрик, который разговаривал со мной на вечеринке…

Рот Катерины кривится, как будто она попробовала что-то неприятное.

— Поверь мне, Виктор поговорит с ним, — твердо говорит она. — И ему это не понравится. Но, Саша, не все такие. Особенно мужчины твоего возраста. Тебе не обязательно встречаться с кем-то из нашего круга, на самом деле, я бы настоятельно не советовала этого делать. Они из тех мужчин, которые обеспечат твою безопасность, но в некотором смысле я не уверена, что тебе бы это понравилось. — Она замолкает, потирая руками обтянутые джинсами бедра, и вздыхает. — Мы никогда не говорили об этом, Саша. Но то, как ты смотришь на Макса, и то, как он смотрит на тебя…

Я вскидываю голову, а сердце бешено колотится в груди.

— Как? — Спрашиваю я, зная, что вопрос задается быстрее, мой голос звучит с придыханием, чем следовало бы. — Как он смотрит на меня?

На лице Катерины появляется намек на сочувствие.

— Как будто он хочет тебя, — просто говорит она. Но прежде, чем я успеваю почувствовать проблеск надежды, который почти дарят мне ее слова, она продолжает. — Но из этого никогда ничего не выйдет, Саша.

Я думаю, она видит разочарование на моем лице, потому что продолжает говорить.

— Я знаю Макса уже довольно давно, — мягко говорит она. — Он хороший человек, Саша, и он мужчина. У него есть потребности и желания, такие же, как у любого другого. Но он предпочитает заставлять себя игнорировать их. Независимо от ситуации, независимо от возможностей, он заставляет себя сопротивляться искушению, хотя почти все вокруг утверждают, что это больше не имеет значения. Но для него это важно. И я не вижу ничего, что заставило бы меня думать, что для него это когда-нибудь изменится. Он думает… — она колеблется. — Он думает, что это искупит то, что он натворил. Той ночью в России…

Мое сердце на мгновение замирает в груди.

— Что произошло в России?

Лицо Катерины становится тщательно непроницаемым.

— Это не мне рассказывать, — медленно произносит она. — Но я была там, когда они убили Алексея. Тебя там не было. Я видела, что они с ним сделали. Это… такого рода вещи, которые останутся с тобой навсегда, Саша. Радуйся, что ты этого не видела.

Я думаю, она хотела этим оттолкнуть меня, заставить по-другому относиться к Максу. Но это не так. Про других мужчин мысль о том, что они совершили насилие, отталкивает, даже пугает, но в Максе это только заставляет меня чувствовать, даже сильнее, чем я уже чувствую, что он защитит меня любой ценой. Что с ним я могу быть в безопасности.

— Тебе нужно оставить всякую надежду на это, — мягко говорит Катерина, как будто она может прочитать мои мысли по моему лицу и, возможно, так и есть. — Макс хороший человек, красивый мужчина, и ты далеко не первая девушка, которая хочет его, Саша. Но он отверг всех остальных. Он не собирается нарушать эту клятву ни ради кого. — Она грустно улыбается мне. — Я не хочу причинять тебе боль. Но ты не будешь той, кто изменит это. Я говорю тебе это только для того, чтобы потом не было еще больнее, и чтобы, возможно, вы двое могли продолжать оставаться друзьями. Я думаю, его дружба и руководство пошли тебе на пользу.

Возможно, она и не хотела причинить мне боль, но эти слова жалят, потому что она, конечно, права. Я фантазировала, что из всех женщин, которых встречал Макс, я была бы той, кто, наконец, заставил бы его отказаться от своего настойчивого целибата, что я была бы той, перед кем он не смог бы устоять. Признавая это, я чувствую себя маленькой, наивной девочкой, глупо думать, что я настолько отличаюсь от кого-либо другого.

— На свете есть хорошие мужчины, — успокаивающе говорит Катерина. — Если или когда ты решишься на что либо, это зависит от тебя, Саша. Но тебе не нужно чувствовать, что рядом нет никого, кто могбы заставить тебя чувствовать себя в безопасности, цельной или любимой.

Я хочу ей верить. Я правда хочу. Но я не могу себе этого представить. И это, похоже, является камнем преткновения, который мешает мне двигаться дальше.

***

Я не вижу никаких признаков Макса, пока водитель не приходит за нашими сумками. Я прощаюсь с Аникой, Еленой и малышами, и Катерина целует их всех, еще раз повторяя инструкции Рейчел, прежде чем мы уезжаем. Когда мы с Софией идем к машине, я вижу, как Виктор прижимает ее к себе, его рука скользит по ее волосам, а другой рукой он сжимает ее талию.

— Я буду скучать по тебе, любимая, — слышу я его шепот. Я чувствую знакомую боль в груди, которая возникает из-за того, насколько мне незнакомы подобные вещи.

Я заставляю себя не думать об этом, а главное, не представлять, как Макс целует меня вот так, и называет меня cara mia (итал. Моя любимая), как я часто слышу, как Лука шепчет Софии. Вместо этого я напоминаю себе о том, что Катерина сказала ранее, и что она говорила это с любовью, а не с обидой. Она хочет видеть меня счастливой, и я знаю, что это правда. Вместо этого я пытаюсь сосредоточиться на предстоящей поездке.

Я не думаю, что мне когда-нибудь надоест путешествовать на частном самолете. Год назад такое было бы немыслимо, а теперь это мой ожидаемый вид транспорта, когда мы направляемся в Бостон. Это еще одно напоминание о том, насколько лучше стала моя жизнь сейчас во многих отношениях. Я говорю себе это, когда мы с Катериной устраиваемся на обитых маслянистой кожей сиденьях и стюардесса приносит нам шампанское.

— Я уже скучаю по своим детям, — со вздохом говорит Катерина, делая глоток. — Но приятно провести несколько дней вдали от дома, наедине с вами, девочками. У меня не было такого с тех пор, как родились Дмитрий и Виктория.

— Ты этого заслуживаешь, — твердо говорю я ей. — И мы хорошо проведем время, даже если половина из этого — встречи.

— Даже встречи не такая уж тяжелая работа, — говорит София со своего места через проход. — У меня тоже не было времени побыть одной, только с вами, девочками, с тех пор как родился Джио. Я буду скучать по нему и Луке, но мне будет приятно восстановиться.

Я тоже с нетерпением жду возможности провести время вдали от дома, даже если я скучаю по детям так же сильно, как если бы они были моими собственными. Приятно потягивать шампанское и грызть фрукты, когда самолет взлетает, свернувшись калачиком на мягком, удобном сиденье, пока я заканчиваю свою книгу во время двухчасового перелета в Бостон.

На взлетно-посадочной полосе нас ждет машина, чтобы отвезти в поместье Макгрегоров, и мы втроем садимся в нее, пока наши сумки несут к машине. Я никак не могу привыкнуть к тому, как много для меня делается, когда я не выступаю в роли няни Андреевых. Я не убираюсь, не готовлю себе еду сама, никуда не езжу сама и не ношу свой багаж. Мы с Софией сблизились из-за этого, поскольку она тоже не росла с такими вещами, даже если у нее было более нормальное детство и юность, чем у меня, и она тоже ненамного старше меня. Катерина привыкла к этому, и меня всегда поражало, как кто-то может так прожить всю свою жизнь. Для меня это невообразимо, и я всегда стараюсь не слишком привыкать к этому на случай, если однажды это у меня отнимут.

Когда мы добираемся до поместья Макгрегоров, Сирша ждет, чтобы поприветствовать нас.

— Я так счастлива, что вы здесь! — Она целует Катерину и Софию в щеку и быстро обнимает меня. — Анастасия наверху, но она спустится через несколько минут. Я думаю, у нее возникли проблемы с укладыванием Бриджит. — Она улыбается. — Няня даст мне знать, когда Шон проснется, так что вы, наконец, сможете с ним познакомиться! Но сейчас, если вы хотите подняться наверх, Вики приготовила те же комнаты, что и раньше.

Первые пару раз, когда мы прилетали на собрания фонда, мы все останавливались в отеле. Но после того, как несколько месяцев назад Сирша попала в больницу из-за взрыва заминированного автомобиля, Лиам и Коннор настояли, чтобы мы все останавливались в поместье, где много комнат для гостей и лучшая охрана. Это вызвало небольшое напряжение, поскольку Ана и Катерина в наши дни не самые лучшие подруги, после того как Катерина поделилась своим открытием о происхождении дочери Аны с Сиршей в попытке уладить вопрос о наследстве королей. Но Ана теперь достаточно мудра, чтобы разобраться в обычаях мафиозных семей, чтобы понимать, что держать обиду на Катерину ничего не изменит и только вызовет раздор, который в конечном итоге перекинется на ее семью. Возможно, сейчас между ними не все в порядке, но общие цели их семей, ее дружба с Софией и фонд Сирши — это тот клей, который не дает отношениям между ними полностью разрушиться.

— Мы скоро отправимся на ужин — кричит Сирша с нижней площадки лестницы. — Тот новый ресторан, о котором я тебе рассказывала, Катерина, если вы все хотите освежиться самое время.

Катерина выглядит взволнованной, и я стараюсь выглядеть так, как будто чувствую то же самое. Я вымотана из-за плохого сна и вчерашней вечеринки, и я действительно надеялась вздремнуть. Но я не хочу, чтобы казалось, будто я не хочу проводить время с другими. Ресторан действительно звучит неплохо, даже если подобные прогулки напоминают мне о том, что без Катерины я бы никогда не смогла позволить себе пойти куда-нибудь в подобное место.

Когда мы втроем расходимся по своим комнатам, я плюхаюсь обратно на похожую на облако кровать королевских размеров, на мгновение закрываю глаза и пытаюсь снять напряжение. Тебя не будет дома несколько дней. Постарайся насладиться этим.

***

В итоге я надеваю зеленое шелковое платье на бретелях, которое выбрала для меня Катерина, босоножки с заклепками и обручи из розового золота. Платье — отличный выбор, оно подчеркивает зелень моих глаз. Я стараюсь делать макияж, чтобы усилить этот эффект, накладывая тени цвета шампанского и розы на веки и обводя их темно-коричневым карандашом. Я завиваю волосы и собираю их в высокий, упругий хвост, снова, как обычно, подкрашиваю матово-розовые губы и наблюдаю за эффектом в зеркале.

Жаль, что Макс не видит меня такой.

Как будто это что-то изменит.

Словно ангел и дьявол у меня на плече, мой голос и голос моего психотерапевта воюют друг с другом, заставляя меня чувствовать себя немного подавленной, в основном потому, что после предостерегающей речи Катерины ранее я знала, что это, вероятно, ничего бы не изменило. Макс, возможно, оценит, как я выгляжу сегодня вечером, и, возможно, даже возбудится от этого, но, в конце концов, он уйдет точно так же, как и прошлой ночью, если я попытаюсь флиртовать или если он начнет что-то чувствовать.

Не думай об этом, говорю я себе, спускаясь вниз, чтобы присоединиться к остальным. Просто не думай. Нет смысла портить себе поездку.

Остальные ждут в большой гостиной Сирши и Аны, радуга элегантно одетых женщин. Я всегда удивляюсь, как Сирша и Ана, обе такие непохожие друг на друга и когда-то бывшие враги, умудряются делить поместье. Поместье Макгрегоров огромно, это правда, но я удивлена, что оно достаточно велико для того, чтобы они обе могли жить, не выцарапывая друг другу глаза. Сейчас они достаточно хорошо ладят, чтобы быть обеим в совете фонда, больше из-за того, что Лиам настаивал на том, чтобы его жена была включена, чем из-за чего-либо еще, и разделение имущества является частью соглашения братьев разделить правление своей семьей. У Аны и Лиама апартаменты в части поместья, полностью оборудованной для их персонала и жилых помещений. У Сирши и Коннора есть другая часть, также с местами общего пользования, совсем как в гребаном Букингемском дворце, с усмешкой думаю я про себя.

Сирша одета в мягкое боди в рубчик с открытыми плечами молочно-кремового цвета, которое подходит к ее цвету лица и рыжим волосам, поверх него широкие брюки и туфли на каблуках несмотря на то, что она родила не так давно. В ушах, на шее и запястьях у нее бриллианты, огненные волосы уложены в элегантную прическу, и создается впечатление, что она немного выпендривается, королева группы мать ее. Но она всегда была такой, воспитанная как современная ирландская принцесса, замужем за старшим из ирландских королей, и я не испытываю к ней неприязни за это. Я просто чувствую себя… неуютно с ней, и она не особо мне нравится.

Рядом с ней остальные выглядят прелестно, но не так по-королевски… вычурно. На Ане красивое шелковое платье-комбинация черного цвета с разбросанными по нему огромными акварельными розами и ее обычные туфли на плоской подошве, светлые волосы распущены вокруг лица. Она выглядит уставшей, как обычно, я слышала, Бриджит не самый легкий ребенок сейчас, но она выглядит счастливой от воссоединения с Софией, которая одета в красную шелковую рубашку без рукавов того же цвета, что и розы на платье Аны, черную юбку-карандаш и туфли на каблуках, а ее темные волосы распущены. На Катерине макси-платье из шифона цвета клюквы на тонких бретельках, волосы собраны в небрежный пучок, на лице легкий макияж. Все они выглядят расслабленными и сияющими, наслаждаясь временем, проведенным вдали от своих детей и мужей.

Я не могу не чувствовать себя странно, не рожденной в этой жизни и не вышедшей замуж за мужчину живущем этой жизнью, как София. Я надеюсь, что на ужине будет Мэгги, единственный другой член правления, который также не принадлежит к мафиозной аристократии и не замужем ни за кем, кто является ее частью, на самом деле, она, как и я, очень одинока. Она в совете директоров как подруга Сирши и для того, чтобы изложить более приземленную точку зрения, она работает учительницей в Бостоне и прекрасно понимает потребности местных женщин и детей, а я в совете директоров как представитель другого направления деятельности Фонда Сирши, касаемой торговлей женщинами.

Кем, нравится мне это или нет, я и являлась.

Мы все забираемся в машину, где для нас приготовлено охлажденное шампанское, женщины смеются и болтают. Я присоединяюсь, особенно когда Ана спрашивает об Анике и Елене, рассказывая ей, как у них дела.

— Чем мальчики занимаются сегодня вечером? — Озорно спрашивает Катерина, и Сирша смеется.

— Ну, Коннор воспользовался этим как шансом пойти и напиться с Джейкобом и остальной частью его старой банды. Он также будет веселиться с ними завтра вечером, поскольку я планирую, что мы устроим небольшую собственную вечеринку в поместье. А Лиам с Найлом. Они пошли на какой-то бой, а потом пойдут выпить пива.

— Изабелла встретится с нами? — Спрашивает София, и выражение лица Сирши тут же мрачнеет.

— Нет, — категорически отвечает она, и никто больше не поднимает эту тему.

Мы все хорошо знаем, как Сирша относится к Изабелле, жене Найла, и никто из нас не уверен, насколько это устойчиво. Найл — лучший друг Лиама, и теперь у него есть место за королевским столом, благодаря его успешному заключению союза с мексиканским картелем. Все это гораздо более сложная политика, чем я себе представляю. Тем не менее, я слышу обрывки того, о чем говорят Виктор и Катерина, особенно за обеденным столом. Я знаю, Сирша думает, что может навсегда исключить Изабеллу из тусовки, поскольку она не видит в Найле никого значимого, просто “верного пса” Лиама, как она однажды назвала его, хотя сейчас ее чувства к нему, как чувства отвергнутой любовницы, что не имеет смысла если она счастлива с Коннором. У них двоих был короткий роман, и он закончился для них плачевно, что вероятно не совсем устроило Сиршу, так как Найл перестал ее боготворить.

Но сейчас Найл, некто больший, к нему прислушиваются, он безумно счастлив в своей любви и просто носит на руках свою жену и дочь, что не может не вызывать зависть, у такой королевской особы как Сирша, привыкшей, что ей покланяются, и я не раз слышала, как Катерина говорила, что Сирше придется проявить к Изабелле должное уважение, иначе за королевским столом произойдут новые потрясения, потрясения, которые никто из них на данный момент вынести не сможет, их уже и так было слишком много.

Мэгги, как я и надеялась, ждет нас в вестибюле ресторана, одетая в облегающее белое боди и узкие черные брюки-сигареты в туфлях на плоской подошве, ее каштановые вьющиеся волосы растрепались вокруг лица, и на ней почти нет макияжа. Тем не менее, она излучает жизненную силу, которая делает ее потрясающе красивой даже рядом с другими, более привлекательными женщинами. Она одна из самых счастливых, энергичных, и в то же время дерзких женщин, которых я когда-либо встречала, и, если быть до конца откровенной, я обожаю ее, и многие недоумевают, как она столько лет дружит с Сиршей. Если бы в группе и был кто-то, с кем я хотела бы подружиться больше всех, чем я уже есть, то это была бы она.

— Саша! — Она приветствует меня с волнением, от которого у меня замирает сердце, и быстро обнимает за талию, пока остальные входят. — Я так рада, что ты тоже здесь.

— Я всегда прихожу на эти встречи, когда здесь, — говорю я со смехом, как будто есть какой-то шанс, что я могла их пропустить.

— Что ж, в один прекрасный день ты найдешь себе мужчину, и тогда у тебя будут дела поважнее, — говорит Мэгги, хихикая и шевеля бровями, к большому ужасу Сирши.

— Я не думаю, что это произойдет в ближайшее время, — бормочу я, когда Сирша возвращается к тому, чтобы назвать безупречно одетой хозяйке свое имя для нашего бронирования. — Может быть, никогда.

— Почему нет? — Мэгги смотрит на меня. — Ты великолепна, и тебе едва за двадцать. Весь мир у твоих ног.

— Это… сложно. — Я поджимаю губы, не желая вдаваться в подробности, и Мэгги понимает намек. Она дерзкая, но не грубая, и она немного знает о моем прошлом. Не все было изложено, но она знает, почему у меня есть место в совете директоров, и что я была жертвой торговли людьми и что я избежала этого исключительно потому, что моя “ценность” как товара была украдена человеком, который должен был охранять меня.

Человеком, чьи мозги я видела разбрызганными по складским докам вскоре после этого.

Она не знает мельчайших деталей, на самом деле никто не знает, кроме Катерины и моего психотерапевта, но она никогда не выпытывала у меня ничего. Тем не менее, я знаю, что если бы мне когда-нибудь понадобилось ухо, она бы была рядом, и ее непринужденный подход к моим свиданиям заставляет меня относиться ко всему этому немного легче. Я могу только представить, что бы она сказала, если бы я сказала ей, в кого я на самом деле влюблена.

Ужин, как и ожидалось, получился невероятным. Нас угощают меню на выбор от шеф-повара с винными парами, составленными честным сомелье, который описывает каждую бутылку в мельчайших деталях, прежде чем разлить ее по бокалам. У меня не такой изысканный вкус, как у некоторых других, мы с Мэгги шутим над этим, сидя бок о бок в конце круглой бархатной кабинки вокруг огромного круглого стола, но вино насыщенное и бархатистое, и лучше, чем все, что я когда-либо пробовала раньше, даже дома или на различных семейных мероприятиях мафии, на которых я была в прошлом году. Блюда еще вкуснее; морские гребешки, слегка обжаренные в сливочном масле, карпаччо из баранины, говяжьи сердечки на гриле и глазированные на шпажке, тонкие ломтики утки, тушенной в апельсиновом соусе, и список маленьких тарелочек, которые попадаются на наш стол, можно продолжать и продолжать. На десерт — сырная тарелка и множество экстравагантно украшенных конфет, а рядом со мной Мэгги стонет в голос, откусывая кусочек мусса из темного шоколада, который воздушным пузырем вздувается на ее крошечной фарфоровой тарелочке.

— Забудь, что я говорила ранее, — серьезно говорит она, откусывая еще кусочек. — С такой едой кому нужно ходить на свидания? На сегодня все в порядке.

Сирша закатывает глаза, но я вижу легкую усмешку в уголках ее губ. Мэгги немного смягчает ее, как и вино, делая ее менее похожей на королеву и больше похожей на обычного человека. Они с Катериной о чем-то тихо разговаривают, и хотя Ана сегодня вечером сказала Катерине не так уж много слов, они, по крайней мере, не игнорируют друг друга так, как это было на свадьбе Найла и Изабеллы.

Когда мы заканчиваем ужинать, мы возвращаемся в поместье и сидим в гостиной, болтая. Мэгги ушла домой, сославшись на то, что завтра у нее родительское собрание, прежде чем она должна быть на заседании совета директоров, но остальные из нас свернулись калачиком на мягких плюшевых диванах в главной гостиной на первом этаже, потягивая из бокалов еще одну бутылку вина, которую открыла Сирша.

— Это было безумием с тех пор, как родился Шон, — тихо говорит она Катерине и Софии. — Даже с няней я чувствую, что это первый раз, когда у меня появилась возможность вздохнуть полной грудью. И Коннор уже хочет еще одного, как только мы сможем попробовать еще раз…

— О, черт возьми, нет, — со смехом говорит София, делая еще один глоток вина. — Я сказала Луке, что еще как минимум два года. У него есть сын, и я хочу просто насладиться временем с Лукой и Джио, прежде чем у меня родится еще один ребенок. Большинство женщин моего возраста еще даже не думают о детях. Я, конечно, не думала, что буду беременна прямо сейчас, или что у меня будет ребенок. Я знаю, что вы двое ожидали этого, она указывает на Катерину и Сиршу. — Но я определенно этого не ожидала. И это была корректировка. Как бы сильно я ни любила Джио, я бы хотела, чтобы сначала у меня было больше времени только для нас с Лукой.

Слушая их разговоры, я не могу не задаться вопросом, как бы я себя чувствовала, окажись на их месте. Я каждый день помогаю Катерине с детьми, но они не мои. В конце концов, даже если Аника, Елена, Дмитрий и Виктория чувствуют себя со мной родными, я всегда очень четко осознаю тот факт, что они мне не родные дети, скорее младшие братья и сестры или племянники. Я не могу вполне представить себе своего собственного ребенка, которого я родила сама, так же как не могу представить мужчину, с которым у меня был бы этот ребенок.

Правда в том, что я вообще не могу представить свое будущее вне дома Андреевых. И такие вечера, как этот, с этой группой женщин, у каждой из которых своя, очень яркая жизнь, только подчеркивают это еще больше. В какой-то момент что-то должно измениться. Прошел год, но моя жизнь не может быть такой вечно.

Я знаю это.

Я просто не знаю, как найти в себе волю двигаться вперед.

9

САША

Встреча на следующее утро назначена на обеденное время, для нас готовят еду в местном гастрономе, пока мы сидим за длинным столом для совещаний, обсуждая новейшие инициативы Сирши. У нее есть планы на еще один гала-ужин по сбору средств, на котором она хочет, чтобы мы все присутствовали. Она просит Мэгги обсудить со школьным советом не только то, каким образом они могли бы захотеть внести свой вклад в фонд, который она создает, но и обсудить, как лучше всего использовать этот фонд в городе.

— Мы хотим создать два отдельных фонда, — объясняет она, указывая на презентацию PowerPoint, которую она показывает на проекторе. — Один на более макроуровне, для оказания помощи жертвам торговли людьми как в национальном, так и в глобальном масштабе. В меньшем масштабе мы также хотим изучить способы оказания им непосредственной помощи в обеспечении жильем и образованием, особенно тем, кто пострадал в наших Срединно-Атлантических или Северо-восточных регионах. А на микроуровне мы хотим создать фонд для решения проблем, с которыми сталкиваются женщины и дети с более низким уровнем дохода здесь, в Бостоне.

— Здесь я могу больше помочь на микроуровне, — говорит Мэгги со своего места, снова одетая в свою обычную нерабочую униформу: джинсы, белую футболку и ботинки. — Я довольно хорошо знакома с тем, какие районы города больше всего нуждаются в помощи, и мы также можем сотрудничать с некоторыми католическими благотворительными организациями. Они, конечно, знакомы с Королями и были бы рады помочь жене одного из Макгрегоров с ее инициативами.

Достаточно упоминания о католичестве, чтобы мои мысли вернулись к Максу. Несмотря на выпитое вчера вечером вино, мне удалось выкинуть его из головы настолько, чтобы нормально выспаться прошлой ночью. Теперь его красивое лицо снова всплывает в моей голове, заставляя мою грудь болеть от тоски по нему.

Ты не видела его лишь день. Не будь такой жалкой.

Я возвращаюсь к предстоящей встрече, отвечая на некоторые вопросы Сирши о том, что, по моему мнению, могло бы быть наиболее полезным для фонда помощи жертвам торговли людьми, но большая часть встречи проходит мимо моей головы. Это не самое большое дело, поскольку я здесь скорее как представитель определенной цели, чем как один из самых важных членов правления. Тем не менее, я все равно чувствую себя неловко из-за того, что позволяла себе так часто отвлекаться.

— Нам действительно нужно поговорить кое о чем другом, — наконец говорит Катерина, и резкость в ее голосе ясно говорит о том, что она знает, что это станет предметом спора.

— Да? — По выражению лица Сирши также ясно, что она знает, к чему все идет, но она позволяет Катерине продолжать.

— Нам нужно поговорить о месте для Изабеллы здесь. — Катерина проталкивается вперед, прежде чем Сирша успевает что-либо сказать, несмотря на выражение ее лица. — Найл теперь король. Возможно, у тебя и раньше были аргументы за то, чтобы исключить ее, основываясь на ранге ее мужа, довольно слабом, учитывая, что здесь Мэгги и Саша, но у тебя больше нет этого оправдания. У Найла есть место за столом, и он захочет, чтобы его жене уступили ее место.

— Мэгги и Саша здесь, потому что у них либо полезные связи, либо жизненный опыт в отношении того, что мы пытаемся здесь сделать, — говорит Сирша немного раздраженно. — Изабелла…

— У нее тоже есть подобный опыт, или ты забыла ту часть, где ее отправили к мужчине, предназначенному исключительно для того, чтобы заставить ее стать покорной женой? — Катерина качает головой. — Я понимаю личные разногласия между вами двумя, но у всех нас есть некоторые проблемы, которые мы должны преодолеть. — Она многозначительно смотрит на Ану, прежде чем продолжить. — Если ты продолжишь пренебрежительно относиться к Изабелле, Найл воспримет это как прямое оскорбление. Он пойдет к твоему мужу и Лиаму, и это отразится на королях. Ты знаешь, что им сейчас нужен мир, а не новые конфликты, и Виктор с Лукой скажут тебе то же самое. — Она хмурится. — Твоя работа как жены Коннора заключается в содействии установлению мира. Этот фонд в такой же степени является средством достижения общей цели для всех нас, как и для совершения добрых дел. Изабелла теперь часть этого, и ей нужно отдать ее место по праву.

Сирша хмурится.

— Я поговорю об этом с Коннором, — раздраженно говорит она. — Я не говорю, что ты неправа. Но я не собираюсь принимать это решение сегодня.

Ясно, что у Катерины есть еще мысли по этому поводу, но пока она не обращает на это внимания, к большому облегчению остальных из нас, которые все чувствуют растущее напряжение. Впрочем, мы все знаем, что она права. Все дело в том, что Сирша тоже придет в себя и поймет это, но пока она играет в отвергнутую любовницу, что в принципе не имеет логики, но надо знать Сиршу.

Как только собрание заканчивается, мы все возвращаемся в поместье, без Мэгги, которая обещает быть там в восемь к ужину и последующей вечеринке, и все мы снова оказываемся в гостиной, воркуя над Бриджит и Шоном. Бриджит явно не из легких деток, через чур активная, и неудивительно, что Ана выглядит такой усталой, как сейчас. Шон же в основном тихий ребенок, с копной рыжих волос, которые выглядят ярче, чем медно-рыжие волосы Сирши или более каштановые волосы Коннора. У него зеленые глаза его матери, и Сирша клянется, что у него уже есть веснушки, хотя она абсолютно все выдумала. Однако приятно видеть в ней больше нежности, материнской стороны. С Шоном она другая, мягче. Они с Анной, кажется, сблизились, по крайней мере, из-за своих детей, расстояние между ними тает, когда они сидят бок о бок на диване со своими малышами. Катерина на седьмом небе от счастья, что наконец-то увидела Шона, а София души не чает в Бриджит. Даже если бы Катерина не сказала Сирше об отце Бриджит, все бы знали, я не могу не думать об этом, глядя на очаровательную крошечную девочку на руках Софии. Ее голубые глаза достались ей от матери, но темные волосы не могли достаться от блондинки цвета кукурузного шелка как у Аны, ни от огненно-рыжего Лиама. Нет сомнений, что она не кровная дочь Лиама, хотя я очень мало знаю об этой истории. Но также ясно, что Ане все равно. Она смотрит на свою дочь со всей любовью и обожанием, на которые только может надеяться ребенок, и я знаю со слов Катерины, что Лиам чувствует то же самое. Может, он и не биологический отец Бриджит, но он ее отец во всех отношениях, которые имеют значение.

Этим деткам очень повезло, что у них есть родители, которые так сильно их любят и оберегают. Все они столкнутся с трудностями позже в жизни, будучи детьми мафиозных семей, рожденными от отцов, которые по своей сути являются преступниками. Но их, по крайней мере, любят. А их матери, которые все знают, что значит подчиняться прихотям мужчин, не потерпят, чтобы их использовали в качестве пешек, особенно дочерей.

Коннор и Лиам оба ненадолго заезжают домой, чтобы повидаться со своими женами и поздороваться с Катериной и Софией, прежде чем вернуться к тому, что они затевают с парнями сегодня вечером. Тем временем, пока мы отдыхаем в гостиной, болтаем и играем с малышами, в доме кипит подготовка к сегодняшней вечеринке.

Сирша никогда не была из тех, кто делает что-либо наполовину. В одном из ее любимых заведений в городе подают суши, а также мясную нарезку и много алкоголя. Около восьми, как и было обещано, Мэгги появляется как раз вовремя, чтобы поцеловать малышей на ночь, прежде чем няни унесут их наверх, и дом на ночь в нашем распоряжении, никто нас не отвлекает.

— Я голосую за то, чтобы мы напоили Сашу сегодня вечером, — говорит Мэгги с ухмылкой, размахивая бутылкой текилы, которую она принесла с собой. — Разве тебе только что не исполнился двадцать один год?

— Двадцать, — отвечаю я ей с легкой усмешкой, смеясь вместе с другими женщинами, которые находят комментарий Мэгги забавным.

— Без разницы. — Мэгги сует мне бутылку. — У меня была самая тяжелая неделя на работе, так что я готова расслабиться. — Она направляется к еде, кладет на тарелку несколько кусочков рыбы и бросает взгляд в сторону кухни. — Кто хорош в приготовлении маргариты?

София улыбается.

— Я думаю, я, вероятно, не утратила хватку, хотя Ана…

— У тебя лучше получаются коктейли. — Ана пожимает плечами, присаживаясь на краешек дивана. — София, приготовь нам что-нибудь фруктовое.

Женщинам требуется некоторое время, чтобы найти все необходимое для приготовления напитков, они почти никогда не заглядывают внутрь своих кухонь, но довольно скоро, когда мы заходим на кухню, на столешницах расставлены блендеры, алкоголь, миксеры и фруктовые гарниры. Кухня достаточно большая, чтобы стать полноценной квартирой сама по себе, оформлена в зеленых, золотых и кварцевых тонах. Те из нас, кто не занимается приготовлением "маргариты", прислоняются к стойкам, ожидая, когда нам подадут напитки.

Первая порция получается крепче, чем все, что я когда-либо пробовала в своей жизни.

— Ты не должна использовать всю бутылку сразу! — Мэгги кричит на Софию, смеясь, когда та делает глоток своей арбузной "маргариты" и кашляет. — Хотя это неплохо. Трудно испортить текилу с верхней полки.

Мы расправляемся с ними в рекордно короткие сроки, также как и со второй порцией. К тому времени, когда мы приступаем к третьей порции, мы все в приподнятом настроении и смеемся, обиды между женщинами по большей части забыты в атмосфере товарищества, когда мы выпиваем и поддразниваем друг друга. Почти все они в тот или иной момент были друзьями, их конфликты носили косвенный характер, и легче отложить их на некоторое время в сторону за теплым сиянием текилы и сахара.

— На что ваша интимная жизнь похожа после рождения детей? — Спрашивает Сирша, плюхаясь обратно на диван самым неэлегантным образом, который я когда-либо видела. — Я еще не знаю, а Коннор вообще не хочет, чтобы я к нему прикасалась, он говорит, что это нечестно, когда он не может ответить взаимностью. Но я умираю. Я чувствую, что у нас едва ли было время насладиться настоящим желанием после свадьбы до того, как появились все симптомы беременности. — Она вздыхает и делает еще один большой глоток своей "маргариты". — Я даже пыталась тайком пробраться к нему в душ на днях, когда застукала его… он занимался своими делами, если вы понимаете, о чем я. И он выгнал меня! Он сказал, что готов ждать, и что мне нужно больше времени на восстановление.

— Виктор не может оторваться от меня, — фыркает Катерина, наполняя свой бокал из кувшина, который София поставила на кофейный столик. — На самом деле нам не нужно красться тайком, не то, чтобы наш дом был недостаточно большим, чтобы просто подняться в спальню так, чтобы дети не услышали или не вошли, но я думаю, ему это нравится. — Она хихикает. — Как будто ему нравится тайком затаскивать меня в свой кабинет, как будто нас могут застукать или что-то в этом роде.

— Лука тоже без ума от меня. — София качает головой. — Мне это нравится, но он уже так сильно хочет еще одного ребенка. Мы принимаем меры предосторожности, но все его грязные разговоры сводятся к тому, чтобы снова обрюхатить меня.

— Лиам — полная противоположность. — Ана слегка краснеет, осторожно делая глоток своей "маргариты". — Он боится, что я снова забеременею, после того, какими трудными были роды Бриджит. Он не… вы знаете… — она оглядывается по сторонам, как будто кто-то, кроме женщин, уже обсуждающих свою сексуальную жизнь, может услышать. — Он не кончает в меня. Он так беспокоится, что я снова забеременею, считая, что еще слишком рано для меня. И он такой нежный. У нас в спальне все еще жарко, но я не могу дождаться, когда он снова станет немного грубее, понимаете?

— Видите, вот почему я не спешу заводить детей, — говорит Мэгги, качая головой и допивая свой напиток. — По крайней мере, в течение шести месяцев твоя сексуальная жизнь кипит, а потом, есть все, что происходит после рождения ребенка. Нет, спасибо. Я пока буду развлекаться.

— У тебя даже нет серьезных отношений! — Поддразнивает Сирша, подталкивая Мэгги ногой. — Как будто тебе нужно беспокоиться о том, чтобы заводить детей прямо сейчас.

— Я имею в виду, несчастные случаи случаются! — Мэгги смеется, делая большой глоток из своего бокала. — Я просто пытаюсь убедиться, что этого не произойдет, все еще совершая тур по Бостону, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Тебе следует приехать в Нью-Йорк, — говорит София, хихикая. — Там так много мужчин, которые влюбились бы в тебя.

— О боже, да, — говорит Ана, разражаясь собственным смехом. — Они бы испугались. Но им бы ты понравилась.

— О, прекрати. — Мэгги фыркает, но ясно, что идея ей нравится. — Но кто знает? Возможно, поездка в Нью-Йорк намечается скорее раньше, чем позже. — Она опрокидывает свой бокал, допивая напиток. — А что насчет тебя, Саша? — Она приподнимает бровь. — Твоя личная жизнь не может быть такой скучной, как ты говорила ранее, конечно…

— Мэгги! — Восклицает Катерина, но я машу ей, давая понять, что все в порядке. Обычно это могло бы вывести меня из себя, особенно учитывая то, как я себя чувствовала в последнее время, но у меня достаточно кайфа, чтобы воспринимать это в том духе, в котором, я думаю, это задумано. И, учитывая, что все остальные женщины сплетничают о своей личной жизни, это, по крайней мере, справедливо.

— Она именно скучная — с сожалением говорю я ей, протягивая руку за кувшином клубничной "маргариты". — В смысле, я никогда не была на свидании. Так что, к сожалению, мне нечего добавить к этому разговору.

Глаза Мэгги округляются.

— Никогда. Девочка, ты слишком сексуальна для этого. Ты чертовски великолепна. К тебе должны выстраиваться парни в очередь…

— Она влюблена в Макса, — говорит София, и Катерина сверлит ее взглядом, который ясно говорит, что мы говорили об этом наедине, а не для того, чтобы ты рассказывала об этом на девичнике.

— София! — Катерина шипит, но, повторяю, я просто достаточно навеселе, чтобы разозлиться из-за того, что кто-то обсуждает мои секреты. Однако я немного смущена, когда все взгляды обращаются ко мне, и я краснею.

— Подожди… — Мэгги хмурится. — Разве это не тот священник…

— Бывший священник, — услужливо подсказывает Ана. — Но он все еще ведет себя как священник. И тебе не нужно выглядеть такой смущенной, Саша. Любой из нас, кто хоть немного времени провел с вами в одной комнате, знает, что вы оба по уши влюблены друг в друга.

Почему-то эта информация поражает меня сильнее, чем что-либо другое. Катерина упомянула, что видела, как Макс смотрит на меня, но другие заметили, что это заставляет мое сердце замирать в груди. Если люди, которые не находятся рядом с нами каждый день, видят это, разве это ничего не значит?

— О, милая. — Мэгги смотрит на меня сочувственно, мгновенно отметая любую мысль, которая могла у меня возникнуть о том, что другие могут поощрять мою влюбленность в Макса вместо того, чтобы препятствовать этому, как Катерина. — Священник? Это действительно сексуально и все такое… поверь мне, мы, бостонские ирландские католички, понимаем это как никто другой, но это звучит как тупик. Особенно, если он придерживается целибата.

Внезапно мне захотелось чего-нибудь покрепче "маргариты" с текилой, что бы это ни было.

— Мой психотерапевт продолжает говорить мне, что мне нужно попробовать ходить на свидания, — бормочу я. — Но это кажется действительно пугающим, и…

— Ты пробовала приложения для знакомств? — Мэгги приподнимает бровь. — Большую часть времени они дерьмовые, но, по крайней мере, в основном это позволяет отсеять бесполезных, прежде чем ты действительно потратишь свое время впустую.

— Нет, я…

— Окей, иди сюда. — Она отодвигается на диване в сторону, поближе к Сирше, и похлопывает по пространству, внезапно образовавшемуся между ней и Софией. — Дай мне посмотреть твой телефон.

— Что! Нет, я…

— Это будет весело! — София хихикает. — Мы с Анной проходили это, когда она встречалась в Нью-Йорке! Она просматривала со мной парней, и мы делали из этого целую игру. Это не обязательно должно быть серьезно, просто развлечение.

— Это действительно было весело, — соглашается Ана. — Ты могла бы, по крайней мере, посмотреть, кто там! Какой твой типаж может быть…

Я бросаю взгляд на Катерину, задаваясь вопросом, будет ли она той, кто станет голосом разума, но она просто пожимает плечами и мягко улыбается.

— Это могло бы быть забавно, Саша. Лучше, чем пытаться разобраться в этом самостоятельно.

Нервы скручиваются в комок у меня в животе, но я, наконец, киваю, усаживаюсь на диван между ними и достаю свой телефон из кармана. После того, как я разблокировала его, я протягиваю его Мэгги, которая мгновенно заходит в App Store и загружает Tinder. Я чувствую, как мое сердце подкатывает к горлу, испытывая смутную панику, но в глубине души я знаю, что это неплохая идея. Лучше сорвать пластырь здесь, с друзьями, превратив это в игру, чем в одиночестве нервничать в своей комнате, где я, вероятно, все равно никогда не наберусь смелости.

Мэгги начинает создавать мой профиль, просматривая фотографии в моем телефоне, чтобы найти подходящую для моей аватарки.

— Хорошо, нам нужно найти фотографию без детей… есть! — Она показывает селфи, которое я сделала прошлой осенью во время прогулки по Центральному парку, когда снаружи все выглядело особенно великолепно. Мои волосы распущены вокруг лица, и на мне совсем немного макияжа, но я должна признать, что на снимке я действительно выгляжу счастливой, симпатичной и расслабленной.

— Интересы? — Пальцы Мэгги зависают над клавиатурой.

— Эм… — я пытаюсь вспомнить, чем мне нравится заниматься в те дни, когда я в городе или свободна от детей. — Чтение? Йога?

— Я могу с этим поработать. — Мэгги тратит несколько секунд на то, чтобы яростно печатать биографию, в то время как Сирша и София вытягивают шеи вокруг нее, чтобы посмотреть, что она пишет. Она устанавливает мое местоположение на Манхэттене, и секунду спустя, когда она заканчивает заполнять анкету, на экране появляется первый парень.

— Ооо. — София шевелит бровями, глядя на темноволосого, впечатляюще точеного мужчину, который, кажется, забыл свою рубашку на каждой фотографии. — Мне нравится этот Грег.

— Это потому, что Грег похож на Луку, — говорит Катерина, смеясь, глядя на экран. — Или, по крайней мере, его уменьшенная версия.

— Саша? — Мэгги смотрит на меня, ухмыляясь. — Справа или слева?

Я молча качаю головой, внезапно чувствуя, как бешено колотится мое сердце, как будто все это действительно что-то значит. Мэгги резко поворачивает налево, и появляется другой мужчина, на этот раз чуть менее устрашающий, с вьющимися каштановыми волосами и видом туриста.

— Он выглядит забавно, — говорит Сирша, глядя на экран, но я качаю головой. Я также накладываю вето на парней номер три, четыре и пять, пока Мэгги не вздыхает, глядя на меня.

— Ты не можешь ненавидеть их всех, Саша.

— Я не испытываю к ним ненависти. — Внезапно я чувствую, что мне нужна еще одна "маргарита". — Я просто не могу представить, как пойду на свидание с кем-нибудь из них.

— Ладно, хорошо… — Мэгги проходит мимо еще пары парней, которые явно настроены отрицательно, прежде чем остановиться и наклонить экран в мою сторону.

— А что насчет него?

Парень на экране, бесспорно, красив, немного грубоват со своей коротко подстриженной бородкой и темными волосами, в рубашке с расстегнутым воротом. Судя по всему, его зовут Ник, и ему двадцать четыре, что ненамного старше меня. Я колеблюсь, и Мэгги бросает на меня взгляд.

— Ты не подпишешь контракт кровью, чтобы пойти на свидание с этим парнем, Саш, — мягко говорит она. — Просто прояви небольшой интерес.

Я с трудом сглатываю.

— Хорошо, — говорю я ей. — Проведите пальцем вправо.

Все женщины взрываются радостными возгласами, и я краснею, когда Мэгги улыбается, нанося удар прямо по Нику. Преодолев это первое препятствие, я в целом чувствую себя немного лучше и могу немного больше наслаждаться игрой, комментируя, что мне нравится, а что нет, когда мы проводим пальцем влево по большинству игроков. К тому времени, когда мы все начинаем успокаиваться, мы просматриваем еще троих, и мне кажется, этого более чем достаточно.

— Ты проснешься с полным почтовым ящиком, — со смехом говорит София, и Мэгги издает смешок.

— И еще чего-нибудь сытного, если ей повезет. — Мегги похотливо, пьяно подмигивает мне, и я ярко краснею.

— Ладно, ладно, — говорит Катерина, выхватывая мой телефон из рук Мэгги и возвращая его мне. — Давайте дадим Саше передохнуть. Нам, наверное, все равно стоит начать прибираться. Я думаю, у нас закончилась текила.

Мы уничтожили и еду, и алкоголь, и все мы основательно пьяны. После того, как мы пожелали друг другу спокойной ночи, я, спотыкаясь, поднимаюсь в свою комнату, у меня немного кружится голова. Я снова открываю Tinder, переодеваюсь в пижаму и плюхаюсь обратно на кровать, глядя на четверых парней, на которых мы все набросились.

Все они красивы, все они выглядят достаточно интересно, и все они всего на несколько лет старше меня. Но независимо от того, сколько раз я просматриваю их профили, все, что я чувствую, это холодный комок страха в животе, когда я думаю о том, чтобы пойти на свидание с кем-либо из них. Не потому, что я думаю, что кто-то из них причинил бы мне боль, а потому, что я не могу представить, о чем бы мы говорили. Я не знаю, как бы я вела разговор о финансах, серфинге, домашних животных или лыжах. Если кто-нибудь из них спросит о моем прошлом, что и должно быть на хорошем свидании, или о том, чем я занималась в своей жизни последние несколько лет, все, что у меня есть, это либо расплывчатые ответы, либо крайне депрессивные. Если они спросят, чем я хочу заниматься, у меня вообще нет ответов.

Закрывая приложение, я думаю, что мне пока не с кем встречаться. Я знаю, что все остальные, включая моего психотерапевта, думают, что это просто отговорка, но я не чувствую, что мне есть что кому предложить, и я даже на самом деле не знаю, чего я хочу.

Единственный мужчина, который заставляет меня чувствовать себя по-другому, это Макс.

В тот момент, когда он всплывает в моей голове, я не могу от него избавиться. Я лежу, вспоминая, как столкнулась с ним в саду, как хорошо от него пахло, как близко он стоял ко мне, и мое сердце учащенно бьется. Внезапно я начинаю скучать по нему с глубокой яростью, которая, я знаю, не совсем рациональна, и я просто достаточно пьяна, чтобы сделать то, чего, как я знаю, мне делать категорически не следует.

Я открываю свой телефон, чтобы найти его контакты, и отправляю ему сообщение.

Привет. Ты еще не спишь?

Его ответ приходитчерез несколько минут, как раз в тот момент, когда я начинаю думать, что это, возможно, была плохая идея, что он может расстроиться из-за того, что я ни с того ни с сего написала ему смс.

Нет. Ты в порядке?

Что-то в том факте, что его первой мыслью было убедиться, что со мной все в порядке, заставляет меня чувствовать тепло до глубины души, по причинам, которые не имеют ничего общего с тем, сколько я выпила. Я быстро печатаю ответ, чувствуя, как мой пульс немного учащается.

Да. Я в поместье Макгрегоров. Я колеблюсь, а затем продолжаю печатать. Сирша устроила вечеринку.

Проходит несколько секунд, и я вижу, как он начинает отвечать.

Вечеринка? Одна из этих скучных сетевых мероприятий, а?

Я смеюсь, прикрывая рот, чтобы приглушить звук, и быстро печатаю ответ.

Нет, вовсе нет. Девичник. Много маргариты.

На этот раз я знаю, что он намеренно медлит с ответом.

Ты хорошо провела время?

Да. Мэгги тоже была здесь. Она уговорила меня загрузить приложение для знакомств.

Я секунду смотрю на свой телефон после отправки сообщения, мое сердце подскакивает к горлу. Я не знаю, зачем я ему это написала. На самом деле я не хотела заставлять его ревновать, если бы я вообще могла, но по какой-то причине я подумала, что это хорошая идея. Я не должна была этого делать, думаю я, чувствуя легкую панику. Писать ему было плохой идеей. Последнее, чего я хочу, это разрушить мою дружбу с Максом, но, похоже, я не могу позволить, чтобы все ограничилось только этим.

10

МАКС

Я действительно не знаю, что чувствовать, глядя на последнее сообщение Саши. Я никогда не думал, что Саша из тех, кто попытается заставить меня ревновать, или даже что у нее есть какие-то причины знать, что она может заставить меня ревновать, но, перечитывая текст, это все, что я чувствую.

Раскаленная добела, неуместная ревность.

Я с трудом сглатываю, стискивая зубы от этого чувства. Я не имею права ревновать. Я взял за правило пресекать любые попытки Саши заигрывать в зародыше, прежде чем они успеют начаться. Я был осторожен и не поощрял ее, когда она была пьяна. Я сделал все, что мог, чтобы убедиться, что у нее нет причин думать, что я навязываю ей свои желания, независимо от того, насколько сильно я ее хочу. Но, Боже, помоги мне, я не могу придумать ни одного продуктивного способа ответить на это гребаное сообщение.

Я уверен, что ты многим понравилась, наконец отвечаю я, думая, что это достаточно уклончиво. Возможно, это даже конец разговора, что было бы к лучшему, хотя больше всего на свете мне хотелось бы продолжить разговор с ней.

Каждое мгновение, проведенное с Сашей, для меня как подарок. Она не только красива, обладает острым умом и проницательностью. Она нечто большее. Я знаю, что она прошла через ужасные вещи, немыслимые вещи, и все же она всегда является светом для всех, кто ее окружает. Она счастлива и позитивна, заставляя себя пережить самые мрачные времена, оставаясь сильной для всех вокруг. Она заслуживает кого-то, кто может стать ее силой. Больше, чем мое физическое влечение к ней, больше, чем что-либо еще, я хотел бы быть таким для нее. Но я знаю, что все, что я сделал бы, это подверг бы ее еще большей опасности.

Наверно это так, она отвечает тем же. А потом, секундой позже, возможно, это пошло и мне на пользу.

Острая, жгучая ревность снова пронзает меня, но я сдерживаю ее. Почему? Я печатаю в ответ, заставляя себя игнорировать то, что я чувствую из-за этого. Если Саше нужно поговорить об этом, то я хочу быть рядом с ней, даже если мысль о том, что она смотрит на других мужчин и находит их возбуждающими или интересными, вызывает у меня желание выследить их всех и сбросить в Гудзон.

Мой психотерапевт продолжает говорить мне, что мне нужно ходить на свидания. Но я так и не смогла собраться с духом, чтобы попробовать. Это облегчило задачу.

Неважно, насколько ревнивым заставляет меня быть эта мысль, я знаю, что это правда. Саша заслуживает счастливой, полноценной жизни, и это включает в себя поиск мужчины, который будет любить ее и относиться к ней так, как она должна быть любима. Я просто не хочу думать об этом…Впервые в жизни я хотел бы, чтобы это был я.

Как думаешь, ты действительно пойдешь на свидание с кем-нибудь из них?

Я не знаю. Секундное колебание, а затем еще одно сообщение. Один из них уже ответил мне. Парень по имени Ник. Но я не ответила пока.

Прежде чем я успеваю напечатать ответ, приходит третье сообщение.

Должна ли я???

У меня внутри все сжимается. Каждой клеточкой своего тела я хочу сказать ей "нет". Я хочу, чтобы у этого мужчины, этого Ника, кем бы он ни был, никогда не было шанса даже взглянуть на нее. Но я знаю, что это неправильный ответ, особенно когда я сам не готов сделать шаг вперед и быть тем, кто ей нужен.

Ты хочешь этого?

Это все, что я могу придумать, чтобы сказать, не выдавая того, что я на самом деле чувствую по поводу ситуации. Саше требуется какое-то время, чтобы ответить, почти достаточно долго, чтобы я подумал, что она, возможно, заснула. И тут у меня жужжит телефон.

Не совсем. Единственный парень, с которым я хочу пойти на свидание, не хочет меня.

Она говорит обо мне? Я думал, что проделал хорошую работу, скрывая от нее свое желание. Я никогда не хотел, чтобы она думала, что между нами есть шанс на большее, чтобы вести ее за собой или заставлять ее чувствовать давление или страх каким-либо образом. Я хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Это каким-то образом заставило ее захотеть меня?

Интересно кто?

Я знаю, что сообщение, вероятно, только ухудшит ситуацию, но я, честно говоря, не знаю, как еще ответить. У меня самого был долгий день, и в голове у меня все перепуталось из-за новостей Левина и других забот. Я не ожидал, что начну этот разговор сейчас, или когда-либо, на самом деле.

Я думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос.

Сообщение Саши подтверждает все, чего я опасался, но затем мой телефон снова оживает, прежде чем я успеваю ответить и найти какой-нибудь способ удержать ее. Я открываю его, ожидая другого сообщения, но вместо этого мой пульс внезапно подскакивает к горлу.

Это ее фотография, на которой она обнажена по пояс в тусклом освещении своей комнаты, одетая лишь в тонкую майку, с растрепанными светлыми волосами, обрамляющими лицо, и поднятым телефоном, чтобы сделать селфи.

Я знаю, что не должна этого делать. Но я лежала здесь и думала о тебе.

Возбуждение, охватывающее меня, мгновенно, разогревает мою кровь и напрягает мой член прежде, чем я успеваю подумать. Это даже не особенно сексуальное фото, но она выглядит просто великолепно, и все, о чем я могу думать, это о том, как сильно я хочу быть в этой постели рядом с ней… и что бы я отдал, чтобы лежать там, прикасаясь к ней. Все… кроме моих клятв.

Саша, ты просто выпила лишнего.

Я отправляю сообщение прежде, чем успеваю сказать что-то, чего не должен, наклоняюсь и сильно сжимаю свой член, пытаясь заставить свою эрекцию подчиниться. Я чувствую возможность того, что все выйдет из-под контроля, что я скажу что-то, чего не должен был говорить, соскользну по пути, которого я так отчаянно желаю и которого так отчаянно пытаюсь избежать. Я хочу ее, и с каждым мгновением, когда она пытается приблизиться, сопротивляться становится все труднее и труднее.

Это не меняет моих чувств.

Я стискиваю зубы, пытаясь заставить себя мыслить разумно. Это честный ответ, если она чувствовала себя так какое-то время, то… то, что она была пьяна, означает только то, что это придало ей смелости сказать мне что-то по этому поводу. Но это также не меняет другого факта… мне нужно прекратить это, пока все не вышло из-под контроля.

Даже если так, Саша, нам не следует говорить об этом.

Ее ответ почти мгновенный, как будто она долго думала о том, что хотела сказать.

Почему нет? Все остальные, кажется, думают, что ты смотришь на меня так, будто хочешь меня. Не так ли?

Блядь. Ложь — это грех, это точно, но я ловлю себя на том, что пытаюсь решить, будет ли честность здесь большим грехом. Чего можно добиться, сказав ей правду, кроме как причинить ей боль, когда это ни к чему не приведет? Конечно, я хочу ее. Мой член пульсирует от одной только мысли, ноющий и твердый, мои яйца так напряжены, что я чувствую, как они прижимаются к моему стволу. Я ничего не хочу больше, чем ее, но, сказав ей об этом, она только удивится, почему я не хочу идти дальше.

Макс?

Я выдыхаю сквозь стиснутые зубы, изо всех сил стараясь не обращать внимания на свое возбуждение и пытаясь сосредоточиться на том, чтобы напечатать связный ответ.

Нам не следует продолжать, Саша. Ты пьяна, и это может плохо кончиться уже утром.

Это не ответ. Молниеносно приходит ответ.

Это единственный ответ, который я могу дать тебе сегодня вечером.

Когда я пишу это последнее предложение, мне кажется, что это немного убивает меня изнутри. Мне кажется резким, почти неправильным так резко обрывать ее, но я не знаю, что еще сказать. Если я расскажу ей о своих чувствах или позволю этому продолжаться, в конце концов будет только хуже. Я не хочу лгать ей и не хочу вводить ее в заблуждение. И то, чего я хочу больше всего на свете, я не должен и не могу иметь.

Когда проходит достаточно времени, и я понимаю, что Саша не собирается отвечать на мое последнее сообщение, я отбрасываю телефон в сторону и закрываю глаза. Мне пора спать. Но мой член пульсирует, когда я думаю о Саше в постели, о ее волосах, спутанных вокруг лица, умоляющих провести по ним пальцами, и мое разочарование, наконец, становится слишком сильным, оно выплескивается наружу.

Так или иначе, этот разговор и вызванные им расстроенные эмоции стали последней каплей, которая сломила мой самоконтроль. Я не могу заполучить ее, но мне кое-что нужно. После многих лет, когда я заставлял себя идти по пути самоотречения с помощью молитв и медитаций, наказывая себя за свои невольные слабости, нить, наконец, обрывается.

Я забираюсь под одеяло, одной рукой грубо стягиваю боксеры, а другой сжимаю свой набухший член. Мгновенного прикосновения плоти к плоти достаточно, чтобы я издал шипение удовольствия сквозь зубы, мои бедра дернулись вверх, упираясь в ладонь, и предварительная сперма мгновенно потекла по моему стволу. У меня под рукой нет другой смазки, но это не имеет значения. Я не думаю, что все равно смог бы остановиться. Когда я решаю позволить себе хотя бы это, мое возбуждение нарастает, захватывая мои чувства настолько полностью, что я теряюсь во внезапном море удовольствия.

Нет никаких шансов, что это продлится долго. Моя рука дергается вдоль моего члена, в бессмысленных движениях желания, мой рот приоткрывается, и долгий, низкий стон наполняет комнату. Мои пальцы сжимаются и перекручивают ткань нижнего белья, все мое тело содрогается от давно забытых ощущений, которые последние десять лет я испытывал только во сне.

Саша непрошено заполняет мою голову, ее мягкие губы и прекрасное лицо, ее стройное тело, к которому моим рукам так хочется прикоснуться, погладить и почувствовать. Я хочу обнять ее, попробовать на вкус, изучить ее тело, как она изучает мое, и открыть для себя все способы дарить и получать удовольствие вместе с ней. Ни одна другая женщина никогда не заставляла меня так тосковать, не заставляла меня так нуждаться в вещах, от которых, как я думал, я мог бы с радостью отказаться.

В ту давнюю ночь, когда та девушка пыталась пригласить меня на заднее сиденье своей машины в выпускном классе, я думал, что, никогда не испытав удовольствия, я никогда не буду жаждать его. Я держался так долго, но…

Теперь мне кажется, что мой мир рушится вокруг меня.

Я задыхаюсь, когда мой член твердеет в моем кулаке, ощущения намного сильнее, чем я помню их с того момента, когда я в последний раз доводил себя до конца, целую жизнь назад. Мое тело поглощено этим, каждый мускул напряжен, каждая частичка меня пульсирует, когда весь мой мир сосредотачивается на моем набухающем члене и напряженных яйцах, внезапном приливе удовольствия, которое, кажется, исходит из моей сердцевины, мой член дергается в моем кулаке, и горячая сперма льется на мой сжимающий, поглаживающий кулак.

Стон удовольствия, срывающийся с моих губ, звучит почти болезненно, наполняя комнату, я выгибаюсь и вздрагиваю, трахая свою руку, когда сильно кончаю. Это лицо Саши, Сашины губы, которые я вижу, когда кончаю, и удовольствие, которое пронзает меня, кажется почти невыносимым.

Боже мой, на что был бы похож настоящий секс?

Толчки проходят сквозь меня, заставляя задыхаться, а сердце колотиться так, словно вот-вот разорвется, но блаженство длится недолго. Оно отступает почти так же быстро, как и появилось, оставляя меня с липкими от улик ладонями и бедрами, и меня захлестывает стыд. Не только из-за самого действия, но и из-за той, о ком я думал, когда делал это.

Как я мог быть таким эгоистом?

Чувство вины прожигает меня насквозь, когда я отдергиваю руку, отбрасываю одеяла и, спотыкаясь, направляюсь в ванную. Я знаю, через что прошла Саша, что она вынесла. То, что я мог сексуализировать ее таким образом, вожделеть ее ради собственного удовольствия, заставляет меня чувствовать такой стыд, что я даже не могу смотреть на себя, когда мою руки, оттирая следы, пока моя кожа не станет грубой и розовой.

Саше нужен кто-то, кому она может доверять. И я знаю, что передо мной стоит выбор.

Я могу быть таким для нее, или я могу держаться от нее подальше.

Эти два варианта — все, что есть.

11

САША

Как только мы возвращаемся в Нью-Йорк, все становится тяжелее, чем когда-либо за долгое время. После вечеринки прошло несколько дней, а я до сих пор не перезвонила Нику или кому-либо из других мужчин, которые, конечно же, откликнулись на игру в Tinder. Все, о чем я могу думать, это о ночном разговоре с Максом, о том, как мне неловко и как сильно я хотела бы взять свои слова обратно. Особенно после того, как он так старался избежать ответа на мой вопрос, что само по себе является ответом.

Я не видела его несколько дней с тех пор, как мы вернулись, и это тоже похоже на ответ… как будто он избегает меня. Больно думать, что я, возможно, навредила нашей дружбе какими-то ночными пьяными сообщениями, и я больше всего на свете надеюсь, что это не так, что он просто дает мне немного пространства, как бы сильно я этого на самом деле не хотела.

По пути домой Катерина убеждала меня подумать о том, чтобы на самом деле поговорить с одним или несколькими мужчинами, с которыми я познакомилась в приложении для знакомств несмотря на то, что все начиналось как игра. Но каждый раз, когда я думаю об этом, мне кажется, что я не смогу. Это заставляет меня чувствовать беспокойство, и мои ночные кошмары вернулись в полную силу, с новым оттенком.

Теперь, когда мне снятся грубые руки, толкающие меня через ящик, рвущаяся на мне одежда, когда мужчина, лишивший меня девственности, сорвал ее, царапанье веревки по моим запястьям, когда Алексей тащил меня в спальню, чтобы избить, или холод в комнате, присоединилась и спальня на конспиративной квартире в России, где есть и другие мужчины издевающиеся надо мной. Затем мне снится, как я иду на свидание с мужчинами из приложения для знакомств, сажусь напротив них в кабинке ресторана или рядом с ними в кинотеатре только для того, чтобы они превратились в безымянного мужчину, который украл мою невинность на складе, или Алексея, и так все по кругу.

Как я могу пойти на свидание с кем-то, о ком мне уже снятся кошмары, и это даже не их вина?

Я спросила об этом своего психотерапевта сегодня утром во время нашего сеанса, и она сказала, что мне важно отпустить все, и я должна увидеть, что эти мужчины не те, кто причинял мне боль раньше. Что не каждый неизвестный мужчина — монстр.

— Есть хорошие мужчины, Саша. Ты просто должна дать им шанс, каким бы страшным это ни было.

Все хотят, чтобы я попробовала. Чтобы дать этому шанс. И вот, уходя со своей встречи, я обнаруживаю, что направляюсь в доки, где я не была с тех пор, как Виктор и Михаил увезли меня с места казни моего насильника. Я специально избегала этого места, не желая вспоминать. Мне говорили, что оно выглядит по-другому, склад и прилегающая территория изменились, чтобы разместить реальные партии и грузы, а не людей, но я не думаю, что это имело бы большое значение. Я помню, что здесь произошло, так ясно, как будто это было вчера, и как только я оказываюсь в пределах досягаемости соленого рыбного запаха, все возвращается на круги своя.

Я останавливаюсь на месте, чувствуя головокружение и как будто хочу убежать. Я не могу этого сделать, думаю я про себя, но, если я даже не могу вернуться в какое-то место, как я вообще смогу двигаться дальше? Я заставляю себя двигаться вперед, переставляя одну ногу за другой, пока не оказываюсь лицом к складу, направляясь к двери.

Я не могу войти, но мне и не нужно. Я помню все это очень отчетливо, даже стоя здесь, снаружи склада, воспоминания нахлынули болезненным потоком. Я думала, что буду наказана за то, что была изнасилована, поскольку охранник обвинил меня в том, что я соблазнила его ради своей свободы, хотя на самом деле все было совсем не так. Он сказал мне, что если я буду вести себя тихо и позволю ему делать то, что он хочет, он найдет способ вытащить меня. На самом деле я ему не верила, но у меня была крошечная надежда, и какое это имело значение, в любом случае? Он собирался взять то, что хотел, несмотря ни на что. Я не ожидала, что мне поверят, когда я скажу, что это не моя вина, что человек, имени которого я до сих пор не знаю, заставил меня.

Я ожидала, что такой человек, как Виктор, обвинит меня. Но он этого не сделал. Он воспринял мои слова как доказательство, когда я описала черную родинку на яйцах мужчины, то, с чем я была на одном уровне глаз как раз перед тем, как он засунул свой член мне в рот. Я не была уверена, что этого будет достаточно, уверена, что истории мужчины о том, что я его соблазнила, поверят, но это было совсем не так.

Я была шокирована, услышав, как Виктор сказал, что я стою миллионы, и в равной степени шокирована, услышав, что смертный приговор, который он вынес, был не только за потерю этих миллионов, но и за преступление, связанное с насилием надо мной. Кодекс Виктора в те дни, возможно, не всем нравился, но для меня, привыкшей к мужчинам вообще без кодекса, это было неожиданно.

Еще более неожиданным было то, что он позволил мне увидеть.

Я знаю, это должно было привести меня в ужас. Меня должно было затошнить от запаха мочи и крови и от вида человека, который из живого и кричащего превращается в ничто за секунду… время, необходимое пуле, чтобы пройти сквозь череп. Но все, что я чувствовала, было чувством справедливости. Радости от того, что он был мертв, а я жива, и что перед смертью он испытал тот же ужасающий страх, что и я. Что он знал, каково это, быть вынужденным раздеться, и чтобы с его телом обращались против его воли, знать, что надвигается что-то ужасное, а он бессилен это остановить, и что он познал весь ужас того, что его судьба была полностью в чьих-то руках.

Я была злобно, интуитивно рада.

Иногда я задаюсь вопросом, что бы подумал Макс, если бы узнал. Если бы он увидел, что под милой, счастливой внешностью, которую я пытаюсь показать всем окружающим, скрывается та, которая когда-то давным-давно наблюдала, как кровь пропитывает дерево у моих ног, и была этому более чем рада.

Все кончено, говорю я себе, глядя на дверь склада. Тела этого человека давно нет, оно разлагается под землей. О нем забыли все, кроме меня, и он вообще не заслуживает того, чтобы его помнили. Он не заслуживает того, чтобы все еще влиять на мою жизнь таким образом, что она практически приостановлена, в застое страха и неуверенности.

Конечно, не только он причинил мне боль. Это был еще и Алексей, еще больше страха, травм и жестокого обращения вдобавок к тому, от чего я уже исцелялась. Но Алексей тоже мертв. Мужчины, которые причинили мне боль, ушли, убиты Виктором, Максом, Левином, Найлом и Лиамом, мужчинами, которые объединились, чтобы защитить других женщин, о которых они заботились, и меня. Доказательство того, что зло может быть сильнее добра.

Мне больше не нужно бояться.

— Саша?

Голос позади меня принадлежит Максу. Я знаю это, не оборачиваясь, и с удивлением осознаю, что стою неподвижно посреди причала, мои руки сжаты в кулаки по бокам. Я оборачиваюсь и вижу, что он стоит рядом, засунув руки в карманы, и смотрит на меня с озабоченным выражением на лице.

— Саша, ты в порядке?

Я киваю, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.

— Я… — я проговариваю это, нервно облизывая губы, когда смотрю на него. — Да, я в порядке. У меня была назначена встреча в городе этим утром, и я просто…я приехала сюда подумать.

Макс кивает, как будто понимает, его взгляд устремляется на дверь склада, как будто он знает, что я вспоминаю что было внутри и, возможно, так оно и есть. Он знает, что произошло, даже если ему неизвестны все кровавые подробности.

— У меня была встреча с Виктором, — говорит он, прочищая горло, неловко переминаясь с ноги на ногу, как будто ему нужно, чтобы я знала, что у него были другие причины быть здесь, внизу, что он не следит за мной. — А потом мне показалось, что я увидел тебя, и я хотел… я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Я киваю, воспоминание о нашем последнем текстовом разговоре возвращается и заставляет мои щеки вспыхнуть.

— Да, я…я в порядке. Спасибо.

Его карие глаза на секунду задерживаются на мне, и я снова поражаюсь тому, какой он красивый, стройный, мускулистый, с темной щетиной на подбородке, по которой мне до боли хочется провести руками, притягивая его для поцелуя.

Меня никогда раньше не целовали, и я так сильно хочу, чтобы это был он.

Но после того разговора я совершенно уверена, что этого не будет. И я чувствую себя виноватой за то, что вообще подняла этот вопрос.

— Послушай, Макс… — я нерешительно делаю шаг к нему, потом еще один, пока между нами не остается расстояние вытянутой руки. — Насчет той ночи…

— Нам не обязательно говорить об этом. — В уголках его глаз появляются морщинки, как будто он пытается успокоить меня.

— Я не хотела тебя расстраивать. — Я прикусываю губу, чувствуя, как снова поднимается тревога. — Я выпила, и…

— Саша. — Он подходит ближе ко мне, и я чувствую, как мое сердце подпрыгивает к горлу, аромат его одеколона окутывает меня и заглушает соленый запах доков. — Все в порядке. Мы не обязаны говорить об этом…

— Я не хочу терять тебя. — Слова вырываются из меня прежде, чем я успеваю их остановить, когда стою лицом к нему. Невольно я подхожу ближе, мои руки снова сжимаются в кулаки по бокам. — Я…

— Саша…

Когда он произносит мое имя на этот раз, это не то же самое. Это звучит почти как мольба, молитва, и я чувствую, как он наклоняется ко мне, как будто он испытывает ту же потребность, то же страстное желание, что и я. На мгновение мне кажется, что он собирается потянуться ко мне и поцеловать, но как только я чувствую, что он придвигается ближе, он отдергивается, его челюсть сжимается.

— Ты еще долго здесь пробудешь? — Он кивает в сторону доков. — Если нет, я могу подвезти тебя домой или проводить до водителя…

Я снова чувствую приступ разочарования в животе и слабый укол того, что кажется отказом, но я пытаюсь не обращать на это внимания.

— Я отослала водителя обратно, я не знала, как долго меня не будет, и я подумала, что смогу позвонить ему, когда закончу.

— Тогда давай я подвезу тебя обратно. — Макс приветливо улыбается мне, как будто пытается смягчить отношения между нами.

— Той ночью…

— Нам не нужно беспокоиться об этом, Саша, — мягко говорит он, и я знаю, что он дает мне выход, шанс притвориться, что этого не произошло.

Проблема в том, что я не хочу выхода. Я хочу его.

— Подвезти домой звучит неплохо. — Я улыбаюсь ему, пытаясь отогнать эти мысли в сторону. — Спасибо.

— Ты готова идти? — Он делает паузу, давая мне шанс сказать, что мне нужно больше времени, но я этого не делаю. Что бы это место ни могло устроить для меня, я думаю, это уже сделано. Если я останусь, лучше не станет.

Я киваю.

— Да, думаю, что да.

— Тогда ладно. Я припарковался в нескольких кварталах отсюда.

Мы начинаем идти в дружеском молчании, и меня поражает тот факт, что даже когда между нами все должно быть на грани, мы все равно чувствуем себя комфортно вместе. Мне с ним хорошо, и я не могу не думать, что он, должно быть, тоже это чувствует. Если нет, то почему он продолжает приходить, чтобы найти меня? Не то чтобы у него были какие-то обязательства заботиться обо мне или защищать меня. Даже наша дружба не означает, что он должен обеспечивать мою безопасность так, как, кажется, всегда.

Я так погружена в свои мысли, что не замечаю движения в переулке, пока не становится слишком поздно. Макс отворачивается, отпирая свою машину прямо перед нами, когда чья-то рука внезапно обхватывает мою руку, пальцы впиваются в мою плоть.

У меня есть только одна секунда, чтобы выкрикнуть его имя, прежде чем меня потащат назад, в темноту переулка.

— Макс!

12

САША

Я слышу приближающиеся шаги, когда меня тащат в конец переулка. Все, что я чувствую, это запах мусора, грязной воды и мочи, и я закрываю глаза в отчаянной молитве, пока мой похититель пытается увести меня, прежде чем Макс сможет нас догнать.

Это не то место, где я хочу умереть…

— Убери от нее свои грязные гребаные руки! — Голос Макса звучит очень близко, и мое сердце замирает в груди от звучащей в нем грубой ярости, чего я никогда раньше от него не слышала. — Не трогай ее, черт возьми…

Я чувствую, как меня отбрасывает в сторону, когда кто-то хватает нападавшего на меня, вероятно, Макс, но сначала я не успеваю хорошенько разглядеть, так как натыкаюсь на стену переулка, нога скользит по мокрому мусору и чуть не сбивает меня с ног. Я хватаюсь за стену, желудок скручивает от ощущения сырости, но когда я поднимаю глаза и пытаюсь дышать сквозь бешено колотящееся сердце, я вижу то, чего никогда раньше не видела.

Макса… в драке.

Он выглядит таким злобным, каким я его никогда не видела, его челюсти сжаты, а губы скривились, когда он замахивается на мужчину, который схватил меня. Другой мужчина пригибается, нанося удар Максу в живот, но Макс бросается вперед, захватывает другого мужчину в захват за голову и яростно сцепляется с ним. Я смотрю на двух дерущихся мужчин, не в силах полностью примирить то, что я вижу на мгновение.

Это та сторона Макса, которую я никогда раньше не видела. Меня не было там, когда он помогал Виктору и другим расправиться с Алексеем, но я слышала, что он был там, что он тоже принимал участие в насилии, прежде чем он поднялся, чтобы забрать меня и девочек из спальни, где мы прятались. Что на его руках тоже была кровь Алексея. Я не была уверена, что смогу в это поверить, что мягкий, добрый бывший священник, которого я знала, был способен на такое насилие. Но я вижу это сейчас. На его лице злоба, в глазах ярость, когда он швыряет другого мужчину в стену напротив меня, принимая удары, которые наносит другой мужчина, и тут же отбрасывая их назад… это должно меня ужаснуть. Это доказательство, которое я никогда раньше не видела так ясно, что Макс способен на те же кровавые поступки, что Виктор и другие мужчины в его мире, но это меня не пугает. Во всяком случае, это заставляет меня хотеть его больше, чем когда-либо.

Он защищает меня. Защищает меня. Видя дикую ярость на его лице при мысли о том, что кто-то может поднять на меня руку, прибегая к насилию, что-то пробуждает во мне, первобытную потребность вознаградить за эту преданность, превратить адреналин, бурлящий в нас обоих, во что-то другое. Я хочу Макса. Я никогда не осознавала это так ясно, как в этот момент. И нет никого, кто мог бы сравниться с ним.

Мужчина наносит Максу еще один удар в челюсть, но Макс хватает его за рубашку и швыряет в стену с такой силой, что голова мужчины отскакивает от нее. Он надвигается на него, прежде чем тот успевает опомниться, в его глазах убийство. Я в зачарованном ужасе наблюдаю, как он снова ударяет мужчину головой о стену, кровь заливает кирпич, когда Макс поворачивается ко мне.

Его губа и нос кровоточат, и я смотрю на мужчину, привалившегося к стене, когда Макс тянется ко мне.

— Он…

— Он не умер, — быстро говорит Макс. — Просто вырубился. Но пошли. Нам нужно уходить, пока не пришел кто-нибудь еще.

Я молча киваю, следуя за ним, когда он выводит меня из переулка к своей машине, торопливо проверяя сиденья и днище, прежде чем открыть для меня пассажирскую дверь. Я забираюсь внутрь, чувствуя, как меня начинает охватывать шок, когда Макс заводит машину и быстро отъезжает от бордюра.

Как только мы выезжаем на шоссе, он бросает на меня взгляд.

— Ты ранена? — Спрашивает он, и я смотрю на него, с моих губ срывается почти истерический смешок, что заставляет его посмотреть на меня с едва скрываемым беспокойством.

— Прости, — выдавливаю я, прикрывая рот рукой. — В основном я в порядке. Немного побаливает рука, я думаю. Но у тебя из носа идет кровь, и ты спрашиваешь меня…

Я быстро тянусь к бардачку в машине, роюсь в нем, пока не нахожу несколько салфеток. Я хватаю их, наклоняясь над центральной консолью, чтобы осторожно прижать их к носу Макса, стараясь не задеть его распухшую губу или челюсть. Он протягивает руку, его ладонь касается моей, и этого прикосновения достаточно, чтобы по мне пробежала дрожь. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание, когда он берет салфетки и прижимает их к носу, пока ведет машину.

— Я могла бы продолжать делать это, чтобы ты мог вести машину, — бормочу я, и Макс искоса смотрит на меня с намеком на улыбку.

— Я знаю, — говорит он, его слова теперь звучат немного громче из-за разбитого носа и рта. — Но все в порядке, Саша. Сядь поудобнее, я не думаю, что ты в таком порядке, как утверждаешь.

Теперь, когда он упоминает об этом, я чувствую, как боль распространяется по моему плечу и руке в том месте, где мужчина схватил меня, и еще больше синяков с другой стороны, там, где меня швырнуло в стену. Я все еще не думаю, что это и близко похоже на травмы, полученные Максом.

Он больше ничего не говорит, пока мы едем домой, и я не могу не задаться вопросом, злится ли он на меня. Я не обращала внимания вокруг, и в итоге меня протащили половину переулка, в то время как Максу пришлось прийти мне на помощь. Я не думала, что мне надо беспокоиться, но после всего, что произошло, разве я не должна знать лучше, что нельзя терять бдительность?

Смогу ли я когда-нибудь почувствовать, что могу безопасно ходить где угодно?

Как раз в тот момент, когда я начала чувствовать, что, возможно, испытываю пределы своего исцеления, задаваясь вопросом, смогу ли я переступить эти границы и попробовать что-то новое, выйти в мир, найти друзей, даже пару свиданий, мне резко напомнили о том, что только что произошло, и каким опасным может быть мир. Это все еще опасно для меня, потому я настаиваю на том, чтобы оставаться с людьми, которые живут бок о бок с опасностью.

Я испускаю тихий раздраженный вздох. Я устала слышать голос моего терапевта в своей голове, критикующий, говорящий мне оставить позади единственные якоря, которые, как мне кажется, у меня есть.

— Ты в порядке? — Макс бросает на меня взгляд, и я вырываюсь из своего головокружительного хода мыслей, быстро кивая.

— Да, я в порядке. — Я понимаю, что мы проезжаем мимо особняка, и с любопытством смотрю на Макса.

— Я не хочу, чтобы Катерина видела меня таким и волновалась, — объясняет он. — Просто позволь мне привести себя в порядок у себя дома, и я провожу тебя обратно в главный дом.

У меня вертится на кончике языка сказать ему, что я могу вернуться сама, что я не так уж сильно пострадала. Я не хочу причинять ему еще больше неудобств. Тем не менее, любопытство заставляет мой язык замолчать, а сердце подпрыгивает от осознания того, что Макс приглашает меня в свой дом. Я никогда не была в маленьком каменном гостевом домике, где живет Макс. Я снова чувствую, как бабочки порхают у меня в животе, когда он останавливает машину перед ним, все еще прижимая пропитанные кровью салфетки к носу, когда он обходит вокруг, чтобы открыть мою дверь, как всегда, джентльмен несмотря на то, что у него по лицу течет кровь.

Я выскальзываю и вижу, что он слегка пошатывается, как и я. Не задумываясь, я протягиваю руку, чтобы схватить его за руку, и его тепло накатывает на меня волной, когда он на мгновение прислоняется ко мне.

— Спасибо, — бормочет он, доставая ключ от дома, чтобы отпереть дверь.

— Не говори так. — Мой пульс учащается, и я не хочу отпускать его руку, но я делаю это, чтобы мы оба могли зайти внутрь. Это место явно холостяцкое, аккуратно обставленное и скудно украшенное произведениями искусства, которые, вероятно, были здесь до того, как Макс переехал. Я, не задумываясь, следую за ним бросая взгляд на темные кожаные диваны и изящную маленькую кухню, прежде чем с удивлением осознаю, что последовала за ним в его спальню.

Он ничего не говорит, явно больше сосредоточенный на своих травмах, и направляется прямиком в ванную, оставляя меня здесь осматриваться по сторонам. Последнее, что я могла себе представить, это то, что окажусь в спальне Макса, и я чувствую, как бабочки снова порхают друг над другом при мысли о том, что могло бы произойти.

Здесь так же опрятно, как и во всем остальном доме, кровать застелена серым пуховым одеялом с рисунком и подушками в тон, кожаное кресло с подголовником у окна и мебель из темного дерева. У закрытой дверцы шкафа стоит корзина, и все это выглядит ухоженно и просто, почти в точности так, как я себе это представляла.

И я определенно это себе представляла, независимо от того, насколько я знаю, что не должна.

Из ванной доносится тишина, и я осторожно стучу в дверь, беспокоясь о том, все ли там в порядке с Максом или нет. Я не уверена, насколько сильно его ударили, но выглядело так, будто другой мужчина нанес несколько хороших ударов ему по голове.

— Макс? Ты в порядке?

— Я в порядке. — Его голос на удивление резок. — Не входи.

— Я не буду… но я могла бы помочь подлатать тебя, если тебе это нужно… — Мое сердце снова немного подпрыгивает в груди при мысли о Максе без рубашки… или голым, там.

Повисает пауза, а затем я слышу вздох Макса.

— Мне, наверное, не помешала бы небольшая помощь. Дай мне секунду.

Я слышу шорох и чувствую легкую вспышку разочарования при мысли о том, что он, вероятно, снова надевает рубашку. Это не первое, о чем мне следует беспокоиться прямо сейчас, но это такое близкое, что я впервые могла бы увидеть Макса без рубашки.

— Ты можешь войти, — зовет он, и я открываю дверь, чтобы увидеть его склонившимся над раковиной в расстегнутой рубашке. Я успеваю мельком увидеть его оливковую кожу, рельефные мышцы пресса и темные волосы, растущие на верхней части груди и сужающиеся в дорожку, которая спускается по его прессу и исчезает за поясом его черных брюк, прежде чем я отвожу глаза, не желая, чтобы он заметил, что я разглядываю его, и сказал бы мне чтобы снова уйти. Но мое сердце бешено колотится в груди, тепло разливается по мне и покалывает кожу, когда я украдкой бросаю еще один взгляд… и замечаю кое-что еще.

— Он попал тебе в бок? — Я указываю на то, что выглядит как заживающий рубец на талии Макса, больше похоже на след от хлыста, чем на удар или царапину. Я знала, у меня их было много на бедрах после того, как Алексей избил меня на глазах у Катерины, чтобы заставить ее уступить ему.

Макс вздрагивает, плотнее натягивая рубашку и продевая несколько пуговиц в отверстия.

— Возможно, — говорит он, его голос звучит резче, чем раньше, и он не смотрит мне в глаза, прижимая к носу свежий комок марли, из которого все еще сочится кровь.

Я в замешательстве относительно того, почему он так странно себя ведет по этому поводу, но я не хочу расспрашивать его слишком подробно и заставлять его сказать мне уйти.

— С чем тебе нужна помощь? — Вместо этого я тихо спрашиваю, прислоняясь к стойке.

— Ублюдок сломал мне нос. — Макс гримасничает, глядя в зеркало. — Если ты сможешь придержать марлю, я смогу вернуть его на место.

Я чувствую, что немного бледнею от этой мысли, но храбро киваю.

— Конечно, — выдавливаю я, протягивая руку к кусочку марли, который он прижимает к верхней губе. — Я могу это сделать.

— Ты уверена? — Макс смотрит на меня с намеком на усмешку. — Ты выглядишь так, будто увидела привидение.

— Я в порядке, — упрямо говорю я ему, все еще удерживая марлю на месте. — Просто сделай это уже.

Макс фыркает.

— Говорит та, кому не нужно вправлять нос. — Он морщится, зажимая его между пальцами. — Ладно. Раз, два…

Он рывком возвращает его на место, звук заставляет меня вздрогнуть, поскольку я крепко удерживаю марлю на месте. Макс издает низкий стон боли, хватаясь за стойку, прежде чем потянуться, чтобы оттолкнуть мою руку. Когда его кожа касается моей, я снова чувствую этот толчок, мой пульс немного учащается от прикосновения.

— Спасибо, — выдавил он с кривой улыбкой, вытирая нос. — Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть.

Я моргаю, глядя на него.

— Ты спас меня, — тихо говорю я. — И это не в первый раз. Я всегда сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

Макс замирает, его рука опускается, когда он вытирает остатки крови из носа и отбрасывает марлю в сторону.

— Я не спасал тебя в России, Саша, — мягко говорит он. — Виктор, Лиам и Левин сделали это. Мы с Найлом только что вызвали подкрепление.

— И все же, тебе даже не нужно было этого делать. — Я качаю головой, глядя на него снизу вверх. — Ты всегда был рядом со мной, по какой-то причине, с того момента, как мы встретились. Ты не должен был, но ты был. И я не знаю почему.

— Я… — Макс колеблется, поворачиваясь ко мне. Он почти касается меня, мы двое так близки, как никогда раньше, комната внезапно кажется очень маленькой. — Я был нужен тебе, — просто говорит он, его голос очень низкий, почти шепот. — Я не смог бы быть в стороне. Даже если бы я знал…

— Знал что? — Слова, как шепот, сердцебиение душит меня. Я так сильно хочу его, боль наполняет мои кости, мою кровь, бьющуюся в моих венах, как второе биение сердца. Его глаза полны внезапной тоскливой грусти, и я знаю, я знаю с уверенностью, которой у меня никогда раньше не было, что он нуждается во мне так же сильно, как и я в нем.

— Что это заставит меня захотеть чего-то, чего я никогда не смогу иметь. — Его слова тихие и полные боли, и они пробирают до костей.

Я вижу шанс и впервые им пользуюсь, даже если это пугает меня.

— Что, если бы ты мог? — Шепчу я. И затем, когда он смотрит на меня сверху вниз своими теплыми карими глазами, я поднимаюсь на цыпочки. Мои руки прижимаются к его груди, как я и представляла, пальцы задевают мягкие темные волосы, и очень нежно я касаюсь губами его губ.

Мой первый поцелуй.

13

МАКАС

Я ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬ ЕЕ.

Я должен сказать ей нет.

Боже, помоги мне, я не могу.

Прикосновение ее губ к моим — легчайшее из прикосновений, едва ли это поцелуй, но для меня это все. Ее руки прижаты к моей груди так, как я мечтал, кажется, сотню раз или даже больше, ее пальцы слегка касаются моей кожи, поцелуй нерешительный, но полный такой потребности, что у меня перехватывает дыхание, пронзая меня вспышкой желания, которое я бессилен остановить.

Десять лет самоотречения вспыхивают во мне, десять лет того, чего у меня никогда не было, год с того, что я хочу этого впервые в жизни. Мой член мгновенно становится твердым, напрягаясь за ширинкой, и я не могу оторвать от нее руки. Я знаю, что должен, но сейчас это невозможно, как будто ее прикосновение запустило цепную реакцию, которая закончится только взрывом желания.

Мои руки тянутся к ее талии, сжимая, притягивая ее ближе. Она издаеттихий, нуждающийся стон, который отдается прямо в моем члене, ее губы все еще едва касаются моих, как будто она боится причинить мне боль.

Я уже забыл, что моя губа распухла и немного кровоточит и что поцелуй должен быть болезненным. Все, о чем я могу думать, это о том, как хорошо она ощущается, ее стройное тело выгибается навстречу мне, а ее руки вцепляются в мою рубашку, притягивая меня ближе, давая мне понять, что она хочет этого так же отчаянно, как и я. Не задумываясь, я поднимаю ее, сажаю на край стойки и становлюсь между ее раздвинутых ног, так естественно, как будто делал это раньше сотни раз. В некотором смысле, так и было, каждый раз, когда я мечтал о ней. Я мечтал взять ее вот так, сидя на столешнице или склонившись над ней, на кровати, на полу, на диване, сверху на мне, подо мной и со мной позади нее, всеми способами, которые только может придумать мой спящий разум, чтобы сделать все с единственной женщиной, которую я когда-либо любил, мечтая, чтобы она полностью принадлежала мне.

Ее ноги мгновенно обхватывают мои бедра, притягивая меня к себе, и я стону ей в губы, когда моя рука скользит по ее волосам. Она издает еще один из тех тихих стонов, когда мои пальцы запутываются в ее волосах, наматывая на них ее шелковистые пряди, сильнее прижимаясь губами к моим, когда я углубляю поцелуй.

— Макс! — Выдыхает она у моих губ, и я напрягаюсь. — Твои губы…

— Мне все равно. — Я почти рычу эти слова, положив другую руку ей на бедро, притягивая ее к себе, когда мой язык скользит по ее нижней губе, и ее рот открывается для моего. Это кажется естественным, плавным, как будто мы оба инстинктивно знаем, чего хочет другой, несмотря на то, насколько это ново для нас обоих, и ничто в мире не смогло бы убедить меня в том, что я должен остановиться.

Саша на вкус такая сладкая, как я и представить себе не мог. Я не думал, что могу стать еще тверже, но тихий вздох, который она издает, когда мой язык скользит в ее рот, говорит мне, как я ошибаюсь. Мой член болит, такое чувство, что он может выскочить из штанов от того, насколько я тверд, но я игнорирую это. У меня нет намерений заходить дальше этого и полностью нарушать свою клятву, но сейчас я не могу перестать целовать ее.

— Макс… — Она шепчет мое имя у моих губ, когда ее рука поднимается, чтобы запутаться в моих волосах, пробегая по ним, и на этот раз она углубляет поцелуй, переплетая свой язык с моим. Каждый раз, когда ее губы прижимаются сильнее или ее нос соприкасается с моим, меня пронзает острая боль, но я почти не замечаю этого. Весь дом мог бы обрушиться вокруг нас, а я все равно, вероятно, не заметил бы.

Весь мой мир на данный момент… это она.

Я не знаю, как долго мы так стоим, ее рука блуждает по моим волосам, гладит мое лицо, щетина цепляется за ее мягкую ладонь, пока мы продолжаем целоваться, горячо и задыхаясь, целуясь, как подростки. В какой-то момент я сжимаю ее бедра обеими руками, из-за лихорадочного желания ощутить ее изгибы в своих руках, и в то же время, чтобы удержать ее от того, чтобы притянуть меня ближе своими бедрами и потереться о мой член. Я не уверен, что продержался бы, если бы она так поступила, и я не хочу все испортить. Больше всего на свете я не хочу, чтобы это заканчивалось. Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал, и часть меня чувствует, что мне было бы все равно, если бы мы никогда не делали большего, чем это, если бы я мог просто продолжать целовать Сашу вечно.

Ее руки снова на моей груди, и на мгновение я не замечаю, что одна из них опускается ниже, ее пальцы скользят по выступам моего пресса и спускаются ниже пояса, пока впервые чья-то другая рука не прижимается к моему члену, только ткань отделяет мою плоть от ее.

— О боже, — стонет Саша мне в губы, ее ноги сжимаются вокруг меня, пытаясь притянуть ближе. — Ты такой твердый…

Я почти смеюсь. Я тверже, чем когда-либо в своей гребаной жизни, и мои предательские бедра упираются в ее ладонь, мой член ничего так не хочет, как быть свободным и в ее руке. Но собрав все остатки самообладания, которыми я обладаю, я отстраняюсь от нее, задыхаясь, когда высвобождаюсь из ее ног и пытаюсь отдышаться.

— Мне жаль. — Я качаю головой, видя потрясенное выражение на лице Саши и воспринимая его как выражение человека, которым я воспользовался. Я должен был оттолкнуть ее с самого начала. Я не должен был позволять этому зайти так далеко…

Саша прикусывает нижнюю губу, и, клянусь, я вижу, как на ее глаза наворачиваются слезы, хотя она быстро их смахивает.

— Я не понимаю, — шепчет она. — За что ты извиняешься?

Я стискиваю зубы, пытаясь думать сквозь пелену вожделения. Как кому-то удается что-то делать, чувствуя себя так? Я не могу думать, не могу подобрать правильные слова, чтобы сказать. Все, что я чувствую, это непреодолимая, первобытная потребность сократить расстояние между нами, сорвать любую одежду, разделяющую нас, и впервые погрузиться в горячее, тесное, влажное тепло, чтобы сделать ее своей.

Это то, что я почувствовал в переулке, когда дрался с человеком, который посмел поднять на нее руки. Не только то, что Саша нуждалась в защите, но и то, что она моя.

Но это не так — не совсем так. И никогда не сможет быть.

— Я не должен был позволять этому случиться. — Я качаю головой, видя обиженное выражение на ее лице. — Ты была в доках, чтобы попытаться оправиться от того, что с тобой случилось, верно? Вернуться и пережить это заново, попытаться примириться с этим, и я предложил проводить тебя домой, и вот что случилось. — Я указываю на столешницу с плохо скрытым отвращением к себе. — Я отнесся к тебе так, как будто ты моя, и я имею право желать тебя, но то, как я прикасался к тебе, непростительно…

У Саши отвисает челюсть.

— Макс. — Она качает головой, спрыгивает со столешницы и снова сокращает расстояние между нами, ее рука нежно тянется, чтобы коснуться моей груди, как будто она пытается успокоить дикое животное. — Ты все это неправильно читаешь…

— Разве не поэтому ты была там?

— Так и было, но…

Я прерывисто выдохнул.

— Ты не моя, чтобы вот так прикасаться к тебе, Саша, чтобы…

— Что, если я хочу быть твоей? — В ее глазах появляется вызывающий блеск, когда она смотрит на меня.

— Ты не должна. Мы не должны…

— Я тоже тебя не остановила. — Она вздергивает подбородок, пристально глядя на меня. — Я не какая-то беспомощная девица в беде, Макс. Я не чувствую себя обязанной что-либо делать. Я хотела поцеловать тебя. Я хотела, чтобы ты поцеловал меня в ответ. А теперь… — Ее пальцы скользят вниз по моей груди, в ее глазах появляется озорной блеск, которого я никогда раньше не видел. — Ты можешь сказать мне остановиться, если хочешь. Я так и сделаю, если это действительно то, чего ты от меня хочешь. Но я думаю, ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя, Макс. Так что либо скажи мне нет, либо давай перестанем бороться с тем, чего мы оба хотим.

Я смотрю на нее, неуверенный в том, что она собирается сделать. Она наклоняется вперед, снова касаясь своими губами моих.

И затем, пока я в шоке наблюдаю за ней, она опускается передо мной на колени.

14

САША

Я совершенно уверена, что это самый смелый поступок, который я когда-либо совершала. Я жду "нет" от Макса, отказа, который, я уверена, последует, но он смотрит на меня сверху вниз, как будто никогда раньше меня не видел, его глаза расширяются от шока, когда я опускаюсь перед ним на колени.

Этот поцелуй был всем, чего я когда-либо могла желать, и даже больше, всем, о чем я когда-либо мечтала, или даже не думала себе представлять. Меня переполняет желание, голова кружится от того, как он поднял меня, посадил на стойку и поцеловал, несмотря на распухшую губу, вкус его губ и медный привкус крови все еще ощущаются, когда я опускаюсь на колени на кафельный пол.

Я хочу от него большего, и я знаю, что для того, чтобы это произошло, чтобы мы пошли дальше, я должна быть тем, кто спровоцирует это. Я бы мгновенно остановилась, если бы он сказал мне нет, и я ожидаю этого, но он вообще ничего не говорит, когда я поднимаю руки к его поясу, расстегивая его дрожащими пальцами, в то время как его руки сжимаются в кулаки по бокам, как будто он борется с чем-то внутри себя.

Я никогда не делала этого раньше, не по своей воле, и я беспокоюсь, что я неуклюжая. Я хочу, чтобы ему было хорошо, и мое сердце бешено колотится, когда я расстегиваю молнию на его рубашке, желая увидеть его.

Я потрясенно ахаю, когда его член высвобождается, длинный, толстый и твердый, и больше, чем я думала. Особенно с моей точки зрения, он выглядит огромным, и я чувствую легкую нервозность при мысли о том, чтобы взять его в рот… или куда-нибудь еще.

Медленно я протягиваю руку, обхватывая его. Он издает долгий, низкий стон, его глаза закрываются. Я позволяю себе на мгновение насладиться просто ощущением прикосновения к нему, ощущением напряженной, бархатистой плоти, каким твердым он ощущается, горячо пульсируя под моей ладонью. Я провожу рукой вверх, поглаживая на пробу, и Макс вздрагивает, когда я это делаю, его бедра дергаются вперед.

На одно короткое мгновение у меня мелькает воспоминание: другой мужчина, дородный и злой, с членом поменьше, прижимает мою руку к себе, когда он ставит меня на колени. На эту долю секунды раскаленное желание, разливающееся по мне, сменяется холодным, тошнотворным страхом и чувством отвращения, но я сдерживаю его, мысленно отталкивая обеими руками. Я не хочу думать об этом! Отчаянно думаю я, пытаясь прогнать это воспоминание. Я не хочу ассоциировать прикосновение к Максу с какими-либо ужасами моего прошлого. Я не хочу, чтобы все было испорчено.

Я хочу преодолеть эти ментальные блоки, почувствовать себя нормальной, преодолеть свое посттравматическое стрессовое расстройство и наслаждаться чем-то таким простым, как прикосновение к мужчине, с которым я хочу быть, и изучение его. Я тоже не хочу, чтобы Макс знал, что я борюсь с этим, потому что я знаю, что он немедленно остановил бы меня, хотел он этого или нет.

И я не хочу останавливаться.

Я провожу большим пальцем для пробы по бархатистой головке его члена, скользя им по скользкой жидкости, стекающей с него. Макс издает шипение сквозь зубы, когда его бедра снова дергаются. — Надеюсь, я не причиняю ему боли, — со страхом думаю я, но в равной степени боюсь спросить и разрушить чары.

Я хочу попробовать его на вкус. Я провожу рукой вниз по всей длине, слегка поглаживая, когда наклоняюсь вперед, касаясь губами кончика его члена, мой язык высовывается, чтобы скользнуть по нему. Его реакция мгновенна. Макс хватается за столешницу, постанывая, когда его голова откидывается назад, его бедра подаются вперед, когда мое осторожное облизывание превращается в кружение вокруг кончика, пробуя его текстуру, и солоноватый вкус, когда я втираю его в мягкую плоть под ним.

Макс теперь стонет всерьез, его тело дрожит, когда я прижимаюсь губами к кончику, и теперь нет сомнений, что он наслаждается мной. Я чувствую прилив горячего желания, а вместе с ним и головокружительное чувство власти, которого я никогда раньше не испытывала, прикасаясь к мужчине. В первый раз я была бессильна, этот акт использовался как способ унизить и сломить меня, но теперь это потому, что я этого хочу. Удовольствие Макса буквально в моих руках, его тело в моей власти, когда я скольжу по нему губами и беру его член в рот.

Когда он стонет надо мной, я на мгновение задумываюсь, не в первый ли это раз для него. Надеюсь, что так и есть, думаю я про себя, глядя на него снизу вверх, когда беру в рот еще один дюйм его члена, и еще один, поглаживая его теперь сильнее, когда начинаю лизать и посасывать. Я чувствую, как мои зубы несколько раз царапают его, изо всех сил стараясь засунуть его в рот, не задевая зубами кончик, когда я пытаюсь пошевелиться, но он, кажется, не замечает. Его челюсть сжата, костяшки пальцев побелели на столешнице, на лице маска удовольствия, когда я делаю ему то, что, я почти уверена, должно быть неуклюжей первой попыткой минета, но он выглядит так, словно испытывает самый невероятный экстаз в своей жизни.

Я снова обвожу его языком, наслаждаясь его солоноватым вкусом, тем, как он пульсирует у меня во рту. Я снова слышу, как он стонет, подергивает бедрами, и внезапно у него перехватывает дыхание.

— О боже, Саша, я собираюсь…

Желание захлестывает меня, и я чувствую ответную пульсацию между бедер, когда понимаю, что он вот-вот кончит. Я знаю, что это мое предупреждение остановиться, прежде чем он заполнит мой рот, но я хочу попробовать его на вкус. Я хочу почувствовать, на что это похоже, и я снова скольжу ртом по всей длине его члена, позволяя кончику коснуться задней стенки моего горла, когда Макс издает горловой звук удовольствия, который, кажется, исходит из самых глубин его души.

— О, Саша, черт возьми, Саша…

Звук, с которым он стонет мое имя, когда его бедра вздрагивают, а член набухает у меня во рту, вызывает во мне такое возбуждение, какого я никогда раньше не испытывала. Я стону рядом с ним, поглаживая его быстрее, пока сосу, желая его сперму, желая попробовать ее на вкус…

— Саша, блядь! — Первая горячая струя обволакивает мой язык, густая и соленая. Я автоматически сглатываю, все еще облизывая нижнюю часть его члена, когда он кончает мне в рот, струя за струей густой спермы, так много, что часть ее соскальзывает с моих губ, когда я не могу проглотить достаточно быстро. Он смотрит на меня сверху вниз с выражением ошеломленного удовольствия, пока я сосу и глотаю, как будто он никогда не видел меня раньше. Я продолжаю переживать каждую пульсацию его члена и подергивание бедер, пока он, наконец, не вздрагивает и не отстраняется.

— Это так поразительно чувствительно… Черт, Саша, ты должна остановиться…

Я немедленно отстраняюсь, завороженная эротическим зрелищем мужчины, которого я так долго хотела, стоящего здесь, дрожащего, прислонившись к стойке, его наполовину твердый член все еще торчит наружу и мокрый от моей слюны, дрожащий от последствий удовольствия из-за меня.

Что бы я почувствовала, если бы он сделал это со мной?

Макс тянется ко мне, осторожно помогая подняться с пола. Он быстро натягивает штаны, прислоняется к стойке и притягивает меня к себе, его пальцы гладят мои волосы.

— Боже, я никогда не чувствовал ничего подобного, — стонет он, положив подбородок мне на макушку. Я прижимаюсь к нему, желая быть ближе, моя щека прижимается к мягким темным волосам на его груди. От него так хорошо пахнет теплом и цитрусовыми, и я хочу остаться здесь, в кольце его объятий навсегда.

— Это был твой первый раз? — Я с любопытством поднимаю на него взгляд. — Ну с девушкой…? — Мой желудок сжимается, пока я жду его ответа, и я понимаю, насколько сильно я хочу быть у него первой. Катерина и другие так много говорят о том, как им нравится иметь опытных мужей, когда они знакомили их со всевозможными дикими, грязными вещами, о которых они никогда бы не думали. И все же, мне вдруг очень сильно захотелось быть единственной у Макса. Я хочу быть его первой, когда он испытывает все это.

Макс хихикает.

— Да, — говорит он со смехом. — Точнее и не скажешь.

Меня захлестывает волна счастья, и я прижимаюсь к нему еще теснее. Так приятно просто быть в таких объятиях, быть так близко к нему в первый раз. Я не могу не надеяться, что это означает, что что-то изменилось… что он передумал.

— Я рада, — тихо говорю я, поворачиваясь в его объятиях так, что прижимаюсь к его груди, моя грудь прижимается к нему через тонкую рубашку, когда я приподнимаю подбородок. — Мне было интересно, было ли у тебя… раньше…

Макс пожимает плечами, глядя на меня сверху вниз с кривой улыбкой.

— Могло быть — признает он. — До того, как я поступил в семинарию. У меня были шансы. Но я действительно не видел в этом смысла. Я знал, куда ведет мой путь, к тому времени, когда по-настоящему начал обращать внимание на девушек, в моей семье было традицией, чтобы младший сын становился священником. Мой младший брат сбежал со службы, когда ему не исполнилось пятнадцати, сбежал в Милан, когда мне было шестнадцать, и поэтому мне выпало заняться этим. Я подумал, зачем позволять себе знать, чего мне будет не хватать?

Я с любопытством смотрю на него, пораженная новой информацией. Я не знала, как он в итоге стал священником, только то, что раньше он им был.

— Ты был расстроен из-за этого? Как будто тебе в чем-то отказывали?

Макс колеблется, затем качает головой.

— Честно? Нет. В моей школе было много симпатичных девушек, много таких, которые тоже были бы счастливы подцепить кого-нибудь, но я не чувствовал такого драйва. Я подумал, что, возможно, это к лучшему, что это выпало на мою долю, поскольку это было бы огромной жертвой для моего брата, вот почему он сбежал. Я не возражал отказаться от удовольствий, богатства или чего-либо еще, чего требовала от нас Церковь. Я также не чувствовал, что нуждаюсь в этом после того, как уехал, пока…

Он колеблется, но мне кажется, я знаю, что он собирался сказать, что он не чувствовал этого, пока не встретил меня, и еще одна волна счастья захлестывает меня, когда я прижимаюсь к нему.

— Ты единственный, кого я хочу, — тихо говорю я, протягивая руку, чтобы коснуться его щеки, и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его.

К моему шоку, он отстраняется.

— Саша, нет, — мягко говорит он, отстраняясь от меня, и я прикусываю губу.

— Прости, — я вспоминаю, что он только что кончил мне в рот, и чувствую, что краснею. — Я не подумала о том, что ты не захочешь после того, как ты…

— Дело не в этом, — мягко говорит Макс. — Меня это не волнует. Мы не можем этого сделать, Саша.

Слова поражают меня, как удар, и мне требуется секунда, чтобы ответить, чувствуя, что я не могу отдышаться. Я и раньше готовилась к отказу, но не ожидала этого сейчас, не после…

— Макс, я…

— Я дал обет, Саша. — Он печально смотрит на меня, на его лице застыло страдальческое выражение, которое мне больно видеть. — Возможно, я совершал поступки, из-за которых больше не могу носить воротничок священника и выступать в официальном качестве, но, когда я давал эти обеты, я имел в виду их. Я не могу продолжать нарушать их. То, что я сделал…

Он испускает долгий, прерывистый вздох, решительно отстраняясь от меня и начиная застегивать рубашку.

— На моих руках кровь, Саша. Я поклялся не совершать насилия, не лишать жизни, не проливать кровь и не участвовать в насилии. Я нарушил все это, ради моего брата, ради тебя, ради Катерины, Софии и Аны. Я не жалею об этом. Но все, что я могу сейчас сделать, это попытаться сохранить то, что у меня осталось. Сегодня я перешел черту, и я… мы не можем сделать это снова. Не важно, как сильно я хочу. — Его глаза ищут мои, умоляя меня понять. — Вот так я раскаиваюсь в том, что сделал, Саша. Отказывая себе в удовольствии, которое могло бы прийти с тем, от чего я был вынужден отказаться. Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты поняла.

Я чувствую, что вот-вот расплачусь. Мои губы дрожат, и я крепко сжимаю их, пытаясь заставить себя не заплакать. Я чувствую себя смущенной и обиженной, и все, что я могу сделать, это выдавить из себя сдержанный кивок, прежде чем развернуться на каблуках и выбежать из ванной и из дома Макса, прежде чем смогу унизить себя еще больше.

Мне кажется, я слышу, как он зовет меня по имени, но я не останавливаюсь. Я не могу. Я продолжаю бежать всю дорогу до главного дома, поднимаюсь в свою комнату и бросаюсь на кровать, зарываясь лицом в подушку.

Только тогда, когда я уверена, что никто не слышит, я позволяю себе разрыдаться.

15

МАКС

О чем, черт возьми, я думал?

Я ругаю себя снова и снова, срывая с себя рубашку, как только слышу, как Саша хлопает за собой дверью, мое сердце бешено колотится в груди. Я все еще чувствую отголоски удовольствия, которое она подарила мне, удовольствие, которое я никогда не думал, что испытаю, и оказывается, я был прав с самого начала, отказывая себе. Я никогда не буду прежним теперь, когда знаю, каково это, чувствовать ее губы вокруг себя, ее язык, поглаживающий мой член, наполнять ее рот моей спермой.

Мой член пульсирует, снова твердея от одной только мысли, и я издаю рык разочарования, выдергивая ремень из петель и сжимая его в руке.

Грязный, слабый лжец.

Я слаб. Я поддался своей потребности, своей похоти вместо того, чтобы поднять ее с пола в тот момент, когда она опустилась на колени, и сказать ей нет. Я никогда не должен был позволять ей так прикасаться ко мне, и мне нет оправдания. Я понял, что она делает, в тот момент, когда она опустилась на колени, и я мог бы остановить ее. Я должен был остановить ее.

Но я этого не сделал. Я слишком сильно этого хотел.

Она выглядела такой красивой, стоя на коленях здесь, на кафеле, ее милые, широко раскрытые зеленые глаза смотрели на меня с таким горячим желанием. Желанием меня, моего члена у нее во рту. Я никогда не испытывал такого раньше, и это было слишком для моего пошатнувшегося самообладания, испытываемого снова и снова на грани срыва.

Как только она прикоснулась ко мне, все обрушилось в новых красках.

Я снова возбужден, испытываю боль, и все, о чем я могу думать, это о том, как легко было бы снова вытащить свой член, обхватить его рукой и довести себя до еще одной быстрой, жесткой кульминации, когда воспоминания о ее горячем, влажном рте все еще свежи в моей памяти, о том, как это ощущалось, когда она отсасывала мне, и когда я кончал сильнее, чем когда-либо в своей жизни.

Вот почему все это запрещено. Как только испытаешь это, невозможно не захотеть этого снова. Это поглощает тебя целиком.

Я перекидываю ремень через плечо, сначала один, потом другой, кожа трескается о старые рубцы, которые едва зажили. Когда я оборачиваю его вокруг талии, я чувствую, как один из них лопается, теплая струйка крови стекает по моей коже, но я не останавливаюсь. Я заслуживаю этого. Я заслуживаю боли, а не удовольствия. Я воспользовался ею. Я должен был быть сильнее.

Я не должен был быть таким слабым.

Другой рукой я расстегиваю брюки, стаскивая их вместе с боксерами, так что я стою обнаженный в ванной. Мой член торчит передо мной, твердый и пульсирующий. Я стегаю себя ремнем по бедрам, кожа скручивается и трескается, когда я избиваю себя им до красноты, пытаясь заглушить пульсирующую потребность горячей, жгучей болью.

Когда ремень захватывает кончик моего члена, я дергаюсь вперед, хватаясь за стойку и рыча от боли, головка все еще слишком чувствительна из-за мягкости рта Саши. Даже удара ремнем недостаточно, чтобы смягчить мою эрекцию при воспоминании об этом, о том, как ее язык скользил по мне, ее зеленые глаза жадно смотрели на меня, когда она глотала мою сперму…

— Хватит! — Кричу своему отражению в зеркале, с силой втягивая ремень между ног, кожа трется о мой член и яйца, и я падаю на колени на кафель от боли, которую никогда раньше не испытывал. — Я должен… остановиться…

Я отбрасываю ремень в сторону, сгибаясь пополам от боли, как внешней, так и внутренней. Есть только одна вещь в мире, которую я когда-либо хотел для себя, и жестокая шутка всего этого в том, что теперь я знаю громко и ясно, как только могу, что любовь, которую я хочу от нее, она готова, и хочет дать мне взамен. Саша хочет меня, и не только ради удовольствия. Я помню, как она уткнулась мне в грудь, как прижималась щекой ко мне, как доверчиво позволяла мне обнимать себя. Я мог бы делать это каждый день. Я мог бы просыпаться рядом с ней каждое утро, держать ее в своих объятиях, растворяться в ней, и она с радостью дала бы мне это.

Если бы только я мог принять это, не чувствуя сокрушительной вины за свои нарушенные клятвы.

***

В какой-то момент мне удается подняться с пола, я возвращаюсь в свою комнату, чтобы одеться. Виктор попросил меня встретиться с ним и Левином в его кабинете в особняке, и я вздрагиваю, гадая, увижу ли Сашу. Мое намерение состоит в том, чтобы избегать ее как можно больше, пока не пройдет достаточно времени, чтобы ей не было так больно, и чтобы я мог безопасно изгнать воспоминания о том, что мы делали здесь сегодня.

Я быстро доберусь до кабинета и обратно, говорю я себе. Я знаю, Виктор захочет, чтобы я остался на ужин, прошло много времени с тех пор, как я присоединялся к ним, и мне больно думать о том, что я упускаю это время с семьей, которая стала казаться мне родной. В этом нет ничьей вины, кроме моей собственной.

Мое наказание за потерю контроля.

В доме тихо, когда я вхожу, и я направляюсь прямиком в кабинет Виктора. Он ждет внутри, Левин развалился в одном из кожаных кресел перед его столом, и он поднимает взгляд, когда видит, что я вхожу.

— Макс. Рад тебя видеть. — Он хмурится. — Ты в порядке?

Я предполагаю, что он говорит о моем разбитом носе и распухшей губе, а не о легкой хромоте, с которой я хожу из-за ушибленных яиц.

— Я встретил Сашу в доках ранее. Я провожал ее до своей машины, чтобы подвезти домой, когда на нас напали. — Я осторожно сажусь, проводя рукой по волосам. Моя губа пульсирует, сейчас она распухла сильнее, чем была раньше после моего яростного поцелуя с Сашей в моей ванной.

Мой член тоже пульсирует при этом воспоминании, и я вздрагиваю, когда его попытка затвердеть вызывает во мне вспышку боли. Это один из способов обеспечить мой самоконтроль.

— Напали? — Левин наклоняется вперед, его лоб озабоченно сморщен. Он бросает взгляд на Виктора. — Это, должно быть, как-то связано с тем, о чем мы говорили ранее, о том, что брат Анджело находится в Штатах…

Виктор хмурится.

— Мы не должны делать поспешных выводов, но да, это чертовски удачное совпадение. — Он испускает долгий вздох, вытирая рот рукой. — Как я уже говорил ранее, Макс, когда я предлагал тебе защиту, я знал, что это может привести к опасности на моем пороге. Но ты должен быть готов взять на себя некоторую ответственность за это.

— Я могу уйти. — Выдохнул я. — Я же сказал тебе, что сделаю это, если понадобится. Я не хочу подвергать никого здесь опасности…

— Уход ничего не исправит, во всяком случае, пока. Если он идет за тобой, значит, он уже знает о нашей связи. Макс, я… — Виктор поджимает губы, на его лице ясно читается разочарование. — Я не поднимал этот вопрос раньше, потому что полагал, что тебе нужно время. Я знал, как важно было для тебя отказаться от своей фамилии, и я подумал, что, возможно, со временем угроза рассеется. Но ясно, что это не так. И теперь нам нужно решить насущную проблему…существует огромный вакуум власти, образовавшийся из-за отсутствия Агости, претендующего на наследство, оставленное одному из вас.

— Это никогда не должно было принадлежать мне. — Я разочарованно выдавливаю слова. Виктор и Левин оба хорошо осведомлены о моей позиции по этому поводу, но ясно, что они давно со мной не согласны.

— Сейчас, когда твой старший брат мертв, это должно принадлежать тебе, — устало говорит Виктор. — Макс, ты снова и снова видел, как многие из нас, в семьях, делают то, чего мы не хотим, чтобы сохранить наше наследие и безопасность тех, кто нас окружает. Мы вступаем в брак по расчету. Мы начинаем войны и заключаем союзы, меняем деловые соглашения и золотим пальмы. Мы делаем то, что должны. И вот что, Макс… теперь эта обязанность легла на тебя. До тех пор, пока твое поместье в Италии и твое наследство останутся невостребованными, найдутся те, кто захочет причинить тебе вред из-за этого.

— Но это и нечто большее, — вставляет Левин. — Это его месть тебе. Если они охотятся за Сашей, это потому, что они знают, что она тебе небезразлична. Они будут использовать ее против тебя. И прежде, чем ты скажешь, что ты не с ней или что ты увеличишь дистанцию между вами, сейчас это не имеет значения. Если на нее сегодня напали, значит, он знает. Тот, с кем он работает, знает. Итак, тебе нужно принять решение. Есть сила, которой ты можешь обладать, если ты ее возьмешь, но ты отбрасываешь ее обеими руками. — Левин качает головой. — Ты мой друг, чувак. Ты знаешь, что это так. Но я не могу согласиться с тем, что ты здесь делаешь. Честно говоря, я думаю, что ты ведешь себя глупо. Ты цепляешься за клятвы, которые не имеют значения, и в результате теряешь все, что мог бы иметь. Не только свое собственное будущее, но и уважение окружающих. — Он резко встает, отодвигая свой стул. — Ты знаешь, где я буду, если понадоблюсь тебе, Виктор.

Он уходит, плотно закрыв за собой дверь, а я остаюсь сидеть лицом к Виктору, который ничего не говорит. Ему это и не нужно. Я вижу по его лицу все, о чем он думает.

И ничего хорошего в этом нет.

16

САША

Неделю спустя я оказываюсь в кабинете своего психотерапевта, и на сердце у меня так же тяжело и разбито, как и тогда, когда я уходила от Макса.

— Ты не хочешь рассказать мне, что произошло между вами двумя? — Мой психотерапевт, доктор Браунинг, пристально смотрит на меня в ответ на то, что я за мгновение до этого тупо упомянула, что мы с Максом перешли черту. Ее седые волосы сегодня собраны в пучок, отчего она выглядит более чопорной, чем обычно; очки сняты и лежат на маленьком столике рядом с ней. — Когда ты сказала, что вы перешли черту, что именно это значит?

Я поджимаю губы, чувствуя, что краснею. На моих сеансах мы почти не говорили о сексе, во всяком случае, вне контекста того, что случилось со мной год назад, и возможности попробовать это в будущем. Не было никаких причин говорить об этом в непосредственном контексте, и мысль о том, чтобы сделать это сейчас, заставляет меня чувствовать себя неловко. Но если я не могу говорить об этом здесь, я не знаю, где я смогу это сделать.

— После моего последнего сеанса… — я делаю глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие. — Я спустилась к складским докам, где это произошло. Мое… нападение.

— И зачем ты это сделала? — Мой терапевт склоняет голову набок, хотя я подозреваю, что она уже знает. — Как ты думала это тебе поможет?

Я пожимаю плечами.

— Я подумала, что это может помочь мне переварить это. Ты всегда используешь это слово, перевари, а меня не было там с тех пор, как это случилось. — Я с трудом сглатываю. — С тех пор, как я познакомилась с этими мужчинами в Tinder, они были в моих снах, и не в хорошем смысле. Я чувствовала себя такой виноватой, видя эти ужасные сны о мужчинах, которых я даже не знаю. Я подумала, что если пойду туда, то смогу напомнить себе, что те, кто причинил мне боль, мертвы. По крайней мере, я свободна от них. Эта часть моей жизни осталась в прошлом.

— И это помогло? — Доктор Браунинг смотрит на меня сочувственно. — Ты вообще почувствовала себя лучше? Стала более способной к восприятию информации?

Я качаю головой.

— Я не знаю. Может быть, если бы то, что случилось после… не случилось. Я думаю, я почувствовала себя лучше. Возможно, немного виноватой за то, как я рада, что мои обидчики мертвы, напоминая себе, что это в прошлом. Но потом появился Макс.

— И? — Хмурится доктор Браунинг. — Ты разговаривала с ним после тех сообщений?

— Нет. Я этого не делала. И когда я попыталась поднять эту тему, он сказал, чтобы я не беспокоилась об этом. По сути, меня это устроило. Я была готова забыть об этом, даже если бы хотела поговорить об этом, ради нашей дружбы. Он предложил проводить меня до своей машины и подвезти домой, чтобы мне не пришлось ждать водителя, и мы возвращались пешком…

— И тогда пересечена эта черта?

Я качаю головой, обхватывая себя руками. В комнате тепло, несмотря на кондиционер, но мне вдруг становится очень холодно. До сих пор я не позволяла себе думать о том, насколько ужасным могло быть нападение, куда этот человек, возможно, планировал отвезти меня или что он мог со мной сделать. Я заблокировала это, и я рада, что сделала это, потому что даже сейчас, в кабинете моего психотерапевта, я чувствую, что у меня вот-вот начнется приступ паники, первый за долгое время.

— Все в порядке, Саша, — мягко говорит доктор Браунинг. — Просто дыши. Ты можешь сказать мне, когда будешь готова, спешить некуда.

Мне требуется минута, чтобы успокоиться настолько, чтобы произнести эти слова.

— Кто-то напал на нас, — медленно произношу я, чувствуя, что мне требуется усилие, чтобы говорить. — Мы были почти у машины, и кто-то в переулке схватил меня. Я не знаю, кто это был, я его не узнала. Он затащил меня в переулок, и Макс погнался за нами.

— И он помог тебе?

Я киваю, чувствуя дрожь, потирая руки, жалея, что не захватила кофту. Я не ожидал, что почувствую такой холод.

— Он отбивался от этого человека. Я…я никогда раньше не видела его с этой стороны. То, как он дрался… он знал, что делал. Это было так жестоко, и…

— Это напугало тебя? — Услужливо предлагает доктор Браунинг. — Ты испугалась его? Макса?

Я моргаю, качая головой.

— Нет, я… — Я с трудом сглатываю, неуверенная в том, что она подумает обо мне, когда я признаю правду. — Это заставило меня захотеть его еще больше. Видеть, как он вот так защищает меня… это завело меня, честно. Это заставило меня почувствовать себя в безопасности.

Доктор Браунинг кивает, делая пометку о чем-то в своем блокноте. Больше всего я всегда ненавижу это, гадать, что она записывает, откладывая на потом. Однажды я спросила, и она сказала, что это просто для того, чтобы она могла вспомнить, о чем мы говорили, но это не избавило меня от беспокойства, что она записывает что-то конкретно обо мне, что-то, что, по ее мнению, я не должна знать.

— Итак, он спас тебя, — спокойно говорит она, откладывая блокнот. — От этого нападавшего. И что потом?

— Он отвез меня домой. Ну, обратно туда, где он живет, в гостевой домик на территории Виктора. Я никогда раньше не была внутри. Он не хотел рисковать, чтобы Катерина или дети увидели его в таком виде, пока у него не будет возможности привести себя в порядок.

— Он был ранен?

Я киваю.

— У него была разбита губа, а нос сломан. Он попросил меня зайти в ванную и помочь ему с носом. Я так и сделала, а потом…

Доктор Браунинг ждет, пока я закончу, с выжидательным выражением на лице.

— Он сказал… — я делаю глубокий вдох, мое сердце снова сжимается при воспоминании о том, что Макс сказал мне. — Он сказал, что не смог устоять перед тем, как сильно я нуждалась в нем с самого начала. Даже несмотря на то, что это заставило его захотеть того, чего он никогда не смог бы иметь, и я знала, что он имел в виду меня.

— Он так и сказал?

Я качаю головой.

— Но я знаю, что именно это он имел в виду.

Доктор Браунинг делает еще одну маленькую пометку в своем блокноте, и я чувствую, как напрягаюсь.

— Что случилось потом, Саша? — Мягко спрашивает она, и я прикусываю губу.

— Я поцеловала его, — признаюсь я так тихо, что это едва слышно в комнате из-за шума кондиционера и города снаружи.

— И он тебя не остановил? — Доктор Браунинг хмурится. — Это не очень похоже на то, как он вел себя раньше. Что изменилось?

— Я не знаю. — Я прикусываю нижнюю губу, чувствуя беспокойство. — Я думаю, он почти сделал это. Но это было похоже… как будто он не мог остановиться. Как будто он хотел меня слишком сильно.

— И что ты от этого почувствовала?

— Мне стало хорошо, — признаюсь я, чувствуя, что снова краснею. — Это заставило меня почувствовать себя желанной. Как будто для меня все могло быть по-другому.

— Это то место, где ты чувствуешь, что была пересечена черта?

Я качаю головой, чувствуя, как растет беспокойство при мысли о том, что придется говорить обо всем остальном.

— Мы… мы целовались какое-то время. Он поднял меня и посадил на стойку в ванной, ему это тоже понравилось. Не то чтобы я на него давила. Он пошел дальше. Я подумала, что мы могли бы сделать больше, чем просто поцеловаться, а потом он отстранился и сказал, что нам нужно остановиться. Он чувствовал вину… и использовал термин “вожделение ко мне”, мол не имеет на это право, в то время как я в доках, пыталась справиться со своей травмой. Но дело в том, что я чувствую, что те двадцать минут поцелуев в ванной, или как бы долго они ни длились, помогли мне справиться с этим больше, чем стояние там, в доках. Это заставило меня почувствовать себя нормальной. — Я снова обхватываю себя руками. — Как любая девушка, которая целуется с парнем, который ей нравится, в первый раз.

— И ты сказала ему об этом?

Я качаю головой.

— Тогда я не знала, как это объяснить. Это просто пришло мне в голову, правильные слова, чтобы описать это. Но я хотела большего. И я попросила его сказать мне, если он хочет, чтобы я остановилась. Я… — Я снова прикусываю губу, сцепляя руки на коленях. — Я накинулась на него. — Слова вырываются в спешке, как будто я боюсь, что не смогу продолжать говорить, если не скажу все это сейчас. — Он не сказал мне остановиться. Он кончил мне в рот. Мне понравилось и сильно, каждая секунда этого. А потом он обнял меня на минуту, и я подумала, что все в порядке, что после этого все будет по-другому, а потом я попыталась поцеловать его, и он оттолкнул меня, и сказал, что мы перешли черту. Что ему нужно сдержать свои клятвы, которые он дал, чтобы загладить то, что он сделал в прошлом. И я… — Я качаю головой, мои глаза горят при воспоминании. — Я выбежала из дома, прежде чем он успел сказать что-нибудь еще.

Доктор Браунинг кивает.

— Это был твой первый раз, когда ты занималась этим с мужчиной, которого хотела, верно? — Она смотрит на меня сочувственно. — Я полагаю, это была не та реакция, которую ты хотела.

— Все было идеально, пока он не сказал это… последнюю часть. Он мог сказать нет, но он не смог остановиться… и тогда он отверг меня. Это было больно…

— Я уверена, что так и было, — мягко говорит она. — У него это тоже было в первый раз?

Я моргаю, глядя на нее.

— Откуда вы знаете…

— Обоснованное предположение, основанное на прошлом Макса. — Доктор Браунинг вздыхает. — Саша, вот почему я не поощряю эти отношения. Вы с Максом оба сталкиваетесь с очень разными проблемами и типами травм. Твоя реакция на это, искать связь с единственным человеком, с которым ты чувствуешь себя в безопасности. К сожалению, тот же самый человек реагирует на свою травму, отказывая себе в связи, чтобы почувствовать искупление. У Макса есть глубоко укоренившиеся убеждения и ценности, которым его научили, которые укоренились в нем, и независимо от того, правильно или нет, вписываются ли они в его новую жизнь или нет, поколебать их будет нелегко. Если бы он собирался попытаться преодолеть это, было бы проще всего с кем-то, у кого не было собственной травмы. Пытаясь продвигать отношения вперед, очень высока вероятность того, что один из вас или вы оба причините другому эмоциональную боль, Саша. — Она откладывает блокнот и смотрит на меня с выражением, которое, как мне кажется, должно быть сочувственным, но очень похоже на жалость. — Вот почему я призываю тебя ходить на свидания с другими мужчинами и исследовать другие отношения, — мягко говорит она. — Тебе не нужно вступать с ними в физический контакт, если ты этого не хочешь. Тебе не нужно ходить на вторые свидания, если ты не чувствуешь искры. Но простое изучение отношений с этими другими мужчинами покажет тебе, что есть варианты и за пределами Макса. Возможно, ты даже поймешь, что то, что, как тебе кажется, ты чувствуешь к Максу только потому, что он — единственный вариант, который ты себе предоставила.

— Я не думаю, что это сработает, — шепчу я.

— Я знаю. Но как ты узнаешь наверняка, если не попробуешь? — Доктор Браунинг бросает взгляд на часы. — Я не могу заставить тебя что-либо делать, Саша, и никогда бы не стала. Но я предлагаю тебе перед нашей следующей встречей попробовать сходить на свидание с кем-нибудь другим. Если это не доставит тебе удовольствия, ты можешь подождать некоторое время, прежде чем попробовать снова. Но посмотрим, как ты себя почувствуешь. Это моя рекомендация. — Она улыбается мне. — Мы поговорим об этом подробнее на следующей неделе.

Когда я выхожу из кабинета, я открываю свой телефон и открываю Tinder. Там, в разделе "Мои сообщения", красивое лицо Ника, улыбающееся мне в ответ:

Привет, красавица. Я ничего о тебе не слышал, но подумал, что стоит сделать еще одну попытку. Если ты не ответишь, я буду считать, что ты нашла кого-то другого. Но я свободен в эту среду вечером, если ты захочешь выпить кофе, поужинать… все, что захочешь, правда.

Я колеблюсь, чувствуя комок в горле. Мне не нужен никто, кроме Макса. Но я вспоминаю неделю молчания, прошедшую после встречи в его доме, и то, как он так твердо сказал мне, что между нами больше ничего не может произойти.

Я не могу продолжать давитьна него. Мой психотерапевт прав насчет этого, это только навредит нам обоим. И в глубине души я знаю, что не хочу быть одинокой вечно. Я не знаю, справедливо ли по отношению к Нику использовать его в качестве эксперимента такого рода, но что такое свидания на самом деле? Разве все это не просто серия экспериментов, чтобы увидеть, что работает, а что нет? Он уже дважды обращался ко мне, так что он явно заинтересован. Нет ничего плохого в том, чтобы прощупать почву и убедиться, так ли это. И что, если доктор Браунинг права? Что, если я хочу Макса только потому, что он, это все, чего я позволяю себе хотеть?

Я ни на секунду не верю, что это правда. Я думаю, что связь между мной и Максом реальна, независимо от того, получится из этого что-нибудь или нет. Но мой психотерапевт прав в том, что есть один способ выяснить это.

С трудом сглотнув, я начинаю печатать ответ.

***

В среду вечером я оказываюсь возле шикарного французского ресторана в центре Манхэттена, стою на обочине, пока мой водитель отъезжает, с напоминанием написать ему, как только мне понадобится помощь. Мне потребовалась целая вечность, чтобы выбрать то, что я хотела надеть, не желая выглядеть слишком сексуально, но и не старомодно, не имея ни малейшего представления о том, что на самом деле кто-то надевает на подобное свидание. Катерина, наконец, сжалилась надо мной и позволила позаимствовать одно из ее платьев, изумрудного цвета с шелковой юбкой и шифоновым лифом, которое завязывается на шее в стиле холтер и доходит мне чуть выше колен. Присборенный шифон намекает на декольте, не показывая его, и придает мне немного формы, не будучи слишком коротким. Я сочетала его со своими босоножками с заклепками и обручами из розового золота, позаимствовав кожаный клатч-коробочку у Катерины. Теперь я смотрю на позолоченную входную дверь ресторана, размышляя, не стоит ли мне просто позвонить своему водителю, чтобы он отвез меня прямо сейчас. Но это перечеркнуло бы цель сегодняшнего вечера, и я слышу разочарование Катерины, даже просто думая об этом.

В конечном счете, это подталкивает меня к выходу. Я сразу же вижу Ника, ожидающего в вестибюле, такого же красивого, как на фотографии, с зачесанными назад каштановыми кудрями и подмигивающими мне зелеными глазами.

— Саша? — Спрашивает он таким тоном, который наводит на мысль, что он совершенно ошеломлен, увидев меня, и я должна признать, что это действительно приятно.

— Это я! — Я выдавила нервную улыбку и тут же возненавидела себя за это, но Ник, похоже, и глазом не моргнул. Он сообщает хозяйке, что мы готовы сделать заказ, и она проводит нас через тускло освещенный ресторан к столику на балконе второго этажа под люстрой, освещенной свечами.

Все очень романтично и выглядит очень дорого, и я рада, что в моей сумочке есть кредитная карта. Мой банковский счет пополнен, у меня редко бывает много возможностей потратить деньги, которые Виктор и Катерина платят мне за присмотр за детьми. Тем не менее, я могу только представить, во что мне может обойтись еда здесь, и я хочу, по крайней мере, предложить заплатить за свой ужин.

— Итак, расскажи мне немного о себе, — говорит Ник, когда мы устраиваемся за нашим столиком, просматривая меню напитков. — Я буду "Манхэттен", — добавляет он официанту. — А ты?

— Джин с тоником, — быстро говорю я, выбирая то, что кажется знакомым.

— Хороший выбор, — говорит Ник с усмешкой. — Так что?

Я колеблюсь, чувствуя себя так, словно у меня берут интервью впервые в жизни.

— Я… эм… ну, я работаю помощницей по хозяйству в русской семье. Я живу с ними, недалеко от города.

— Похоже, это хорошая работа. — Он ухмыляется. — Ты русская? Твоя фамилия Федорова, верно?

Я киваю.

— Это так. И да. Хотя я не имею к этому особого отношения.

— У тебя все же есть акцент. — Его глаза слегка мерцают, и мне кажется, я замечаю в них намек на тепло. — Значит, ты не могла пробыть здесь долго.

— Год. — К счастью, как раз в этот момент официант приносит наши напитки, и я делаю глоток своего, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

— Всего год? Ты прибыла сюда ради работы?

О, черт. Я не хочу лгать этому мужчине, который кажется достаточно милым, хотя немного переутомлен и странно возбужден моим акцентом. Но я не могу представить себя говорящей через пять минут после встречи с ним: ну, я была приемным ребенком в России, и я… Год назад я оказалась здесь жертвой торговли людьми. Единственная причина, по которой я сейчас не стою на коленях перед каким-нибудь миллиардером или саудовским принцем, заключается в том, что меня изнасиловали, и, следовательно, вся моя ценность была утрачена. Честно говоря, это кажется слишком большим, чтобы сразу заявлять об этом. У меня есть доля секунды, чтобы принять решение, и я слышу, как говорю:

— Да, верно. По работе.

Что ж, теперь уже слишком поздно не врать. Я же не собираюсь выходить за него замуж или что-то в этом роде.

— Это, должно быть, был настоящий культурный шок.

Ты даже не представляешь.

— Да, — говорю я бодро, может быть, даже чересчур. — Но мне здесь действительно нравится. И я люблю семью, в которой работаю.

— Сколько детей? — Спрашивает Ник, когда официант подает на стол блюдо с улитками и тартаром из говядины. Я смотрю на обе тарелки, не уверенная в том, как я отношусь к улиткам и сырому мясу, но я изо всех сил старалась быть предприимчивой в еде, пока жила с Виктором и Катериной, и пока это не сбило меня с пути истинного.

— Четверо, — говорю я ему, накладывая ложкой одну из маслянистых улиток с травами на свою тарелку. — Двое из них совсем малыши. На самом деле близнецы.

Ник приподнимает бровь.

— Вау. Четверо детей, да? Это много. Ты хочешь детей?

Я колеблюсь, чувствуя, что разговор продвигается немного быстрее, чем мне бы хотелось.

— Может быть. — Я уклоняюсь. — Я не знаю. Работа няней в некотором роде заставляет меня чувствовать, что мне и так хорошо, но кто знает? Возможно, однажды я захочу завести своего собственного ребенка. Я никуда не спешу.

Я можно сказать девственница по эту сторону баррикад, думаю я, так что мне предстоит пройти долгий путь, прежде чем я захочу детей.

— У меня три брата и сестра, — говорит Ник с усмешкой. — Я всегда хотел детей. Но только пару, понимаешь? — Его взгляд скользит по мне. — У нас были бы хорошенькие малыши.

О, боже. Я заставляю себя улыбнуться, отправляя в рот еще одну улитку, чтобы не отвечать. Это на самом деле вкусно, и я делаю глоток своего джина с тоником, прежде чем спросить:

— А как насчет тебя? Чем ты занимаешься?

— О, я менеджер хедж-фонда. — Он выглядит очень гордым собой, когда говорит это. — Это отнимает много времени, но оно того стоит, понимаешь? У меня есть квартира с видом на город, визитная карточка компании и такие ужины вне дома, когда я захочу. Все, что девушка может желать от парня, верно?

И снова я уклоняюсь от ответа, откусывая кусочек тартара из говядины. Это не мое любимое блюдо, но это лучше, чем пытаться придумать ответ. Я хочу сказать, что на самом деле меня все это не волнует, но я не думаю, что он воспримет это очень хорошо, и я действительно не знаю, что я должна делать в подобной ситуации.

— У меня похожая ситуация, — выдавливаю я из себя после того, как мы отдали официанту заказ на первые блюда и попросили вторую порцию напитков. — Комната в особняке, водитель, который отвезет меня, куда я захочу, приглашения на вечеринки, которые устраивают мои работодатели. Иногда это слишком. До этого я привыкла к более простой жизни.

— Но светская жизнь — это правильный путь, верно? — Он улыбается мне. — Я понял. Ты мне очень нравишься, Саша.

Нет, ты совершенно не понял, что я пыталась сказать. Я заставляю себя улыбнуться, но внутренне я просто скучаю по Максу. Даже при наших недопониманиях по поводу того, какими каждый из нас хочет видеть наши отношения, или какими мы позволяем им быть, когда мы разговариваем, все течет гладко. Это никогда не ощущается так … неуверенно и неловко, как будто мы говорим мимо друг друга.

— И что, тебе нравится твоя работа? — Осторожно спрашиваю я, ковыряясь в своем первом блюде, утке с гарниром, который я не совсем узнаю. — Это то, чем ты всегда хотел заниматься?

Ник пожимает плечами.

— Ну… когда я был ребенком, я хотел быть пожарным. Но они зарабатывают не так уж много денег. — Он подмигивает мне. — Не могу сказать, что мне это нравится, но льготы того стоят. Кстати, у меня есть ложа в оркестре, если ты захочешь пойти…

— На самом деле мне бы этого хотелось, — говорю я, прежде чем у меня появляется шанс по-настоящему задуматься о последствиях второго свидания и о том, действительно ли я хочу провести еще один вечер с этим парнем. Казалось, это то, что я должна была сказать, и слова вырвались прежде, чем я смогла их остановить. — На самом деле я знакома с первой скрипачкой, Софией Романо. Она только что вернулась после родов, они с мужем дружат с моими работодателями.

— Ну, посмотрите на нее. — Ник ухмыляется, отправляя в рот кусочек стейка. — Я думаю, из нас с тобой получилась бы хорошая пара. По-настоящему сильная пара, особенно когда ты уйдешь из бизнеса помощницы по хозяйству. Чем еще ты хочешь заниматься? Модельный бизнес? Я слышал, многие помощницы по хозяйству пытаются этим заняться. С такой внешностью ты действительно могла бы далеко продвинуться. — Он задумчиво улыбается. — Я мог бы встречаться с моделью. Русской моделью. Мои приятели в фирме позавидовали бы.

Мне приходится прилагать усилия, чтобы заметно не поморщиться, и я искренне сожалею, что приняла его предложение о втором свидании. Я задаюсь вопросом, есть ли какой-нибудь способ избежать этого, поскольку официант возвращается, чтобы забрать наши тарелки, и вскоре возвращается с десертом: фруктово-сырной тарелкой и шоколадным муссом. Я чувствую на себе взгляд Ника, когда откусываю кусочек, и поднимаю на него взгляд.

— Ты, конечно, можешь поглощать много еды для такой худенькой девушки. Впечатляет. — Он улыбается, как будто это комплимент, и внезапно я не могу дождаться окончания свидания.

Может быть, я действительно попытаюсь отказаться от этого второго свидания. Но даже когда я думаю об этом, я слышу, что скажут все остальные:

Он просто нервничал. Дай ему шанс. Может быть, второе свидание будет лучше.

После этого я не сохраняю большую часть разговора, так как Ник оплачивает счет прежде, чем я успеваю предложить, и ждет меня, пока я достаю свой телефон.

— Мне просто нужно отправить сообщение моему водителю, — объясняю я, когда мы спускаемся по лестнице, и он присвистывает.

— Круто, — говорит он с усмешкой. — Я подожду с тобой.

Я бы хотела, чтобы он этого не делал, тем более что я могу представить, чего он ждет, но у меня действительно не хватает смелости сказать ему нет. Вместо этого я жду, пока не увижу, что снаружи подъезжает машина, и Ник идет со мной туда, где водитель придерживает для меня открытую дверь.

— Увидимся на следующей неделе? — Спрашивает он, и я киваю, уверенная теперь, что не смогу отвертеться. Я вижу, как он начинает наклоняться для поцелуя, и поспешно ныряю к машине, проскальзывая внутрь с улыбкой.

— Увидимся позже, — выдавливаю я. — Спасибо за вечер.

Я не хочу видеть выражение его лица, когда машина отъезжает, но мне также на самом деле все равно. Я откидываю голову на кожаное сиденье, чувствуя, что борюсь со слезами. Если это должно было показать мне, каковы мои настоящие чувства к Максу, то этого я добилась. Все, что это показало мне, это то, насколько Макс по-настоящему добрый, заботливый, порядочный и уважительный, и как сильно я действительно хочу его, как сильно он мне нравится, и за тот год, что мы знаем друг друга, он стал мне нравится все больше и больше.

Предполагалось, что все наладится, но когда машина въезжает в пробку, чтобы отвезти меня домой, все, о чем я могу думать, это о том, что все кажется намного хуже.

17

САША

Я боюсь завтрака, потому что точно знаю, о чем будет разговор. Еще хуже то, что, когда я спускаюсь вниз, усталая, с кругами под глазами от недосыпания, с волосами, собранными в неряшливый пучок, одетая в кроссовки для бега трусцой и футболку, Макс сидит за столом.

Блядь. Это действительно полный отстой.

— Саша! — Катерина отрывается от выкладывания яичницы-болтуньи на тарелку для Елены, на ее лице застыла понимающая улыбка. — Как прошло твое свидание?

Взгляд Макса устремляется прямо на меня, и я чувствую, как румянец поднимается от шеи к щекам.

— Все прошло хорошо, — бормочу я, садясь рядом с Аникой. Я чувствую на себе его взгляд и с трудом сглатываю, поднимая взгляд на Катерину. — Вообще-то, нет. Это было отстойно. Но так или иначе, я согласилась на второе свидание, сама того не желая.

Катерина смотрит на меня сочувственно.

— В самом деле? Что случилось?

Я вздыхаю, протягивая руку, чтобы наполнить свою тарелку едой.

— У него было много комментариев по поводу моей внешности, он говорил о том, сколько денег он зарабатывает, предложил мне стать моделью, а затем рассказал о том, как завидовали бы его приятели, если бы он встречался с моделью. И, кажется, ему действительно понравился мой акцент.

— Мне тоже нравится твой акцент! — Аника умолкает, и я улыбаюсь ей.

— Спасибо, дружище, — говорю я ей, взъерошивая ее волосы. — Мне тоже нравится. Только не тогда, когда странные парни комментируют это.

— Судя по всему он не сильно отличается от многих мужчин моего круга, — говорит Виктор, и Катерина бросает на него взгляд.

— Именно поэтому Саша ни с кем из них не встречается, — сладко говорит она. — Они не в ее вкусе.

Он усмехается.

— Что ж, это справедливо. Они, как правило, бывают немного резкими, например, как как Адрик тогда вечером.

Я вздрагиваю при этом воспоминании, все еще стараясь не смотреть на Макса.

— Что за второе свидание, на которое ты должна пойти? — С любопытством спрашивает Катерина.

— В оркестровую ложу. — Я кладу кусочек тоста на тарелку Аники. — Он был очень впечатлен тем, что я знаю Софию.

— Что ж, может быть, это свидание пройдет лучше, — ободряюще говорит Катерина. — Может быть, он просто нервничал. Мы с Софией завтра идем за покупками, пойдем с нами, подберем что-нибудь новенькое для свидания. По крайней мере, это будет весело!

Вот оно. Я заставляю себя улыбнуться, киваю и сосредотачиваюсь на своем завтраке, надеясь, что тема перекинется на другие вещи. Так и есть, и я надеюсь, что Макс уйдет до того, как я останусь с ним наедине. Последнее, о чем я хочу говорить после недельного молчания, это о моем свидании с другим мужчиной.

Конечно же, все происходит не так. Кажется, что он специально задерживается после того, как Виктор уходит, а Катерина выводит детей. Я встаю, наконец заставляя себя посмотреть на него, пока он неловко стоит у двери. Он выглядит грустным. Это единственное слово, которое я могу придумать для выражения его лица, как будто мой поход на свидание расстроил его. Но он ничего не говорит, пока я не начинаю уходить.

— Я рад, что ты решилась, — внезапно говорит он, и я оборачиваюсь, подняв брови.

— Ты рад? — Я не могу сдержать недоверия в своем голосе и вижу вспышку эмоций в его глазах, его губы сжимаются.

— Да, — твердо говорит он. — Это хорошо для тебя, Саша. Даже если этот парень был придурком, хорошо, что ты выбираешься куда-то.

Я знаю, что должна уйти и принять это. Но это причиняет боль. После того, что произошло между нами, мысль о том, что он рад, что я встречаюсь с кем-то другим, вызывает у меня желание наброситься на него.

— Серьезно? — Огрызаюсь я, понизив голос, чтобы никто больше не услышал. — После того, что мы делали на днях? Так, я полагаю, это было все? Год дружбы, тебе наконец отсосали, и теперь ты рад, что я двигаюсь дальше?

Выражение лица Макса становится явно обескураженным.

— Саша, нет. Ты знаешь, я не это имел в виду, я не хотел, чтобы мы…

— Ну, мы это сделали. И с тех пор ты со мной не разговаривал.

— Я пытался дать тебе пространство…

— Я не хочу пространства! — Шиплю я, стараясь не расплакаться. — Я хочу тебя. Это все, чего я хочу. Я не хочу идти на еще одно свидание с Ником. Я вообще не хочу больше ходить ни на какие свидания. Это просто показало мне, как мне повезло познакомиться с тобой, какой ты хороший парень, и заставило меня увидеть гораздо больше того, чего я упускаю. Что бы это ни было. — Я жестом указываю на пространство между нами. — Так что не говори мне, что ты рад, потому что я нет.

— Саша, пожалуйста… — Макс тянется к моей руке, но я отдергиваю ее. — Я пытаюсь не причинить тебе боль. Я пытаюсь не навредить никому из нас.

— Ну, у тебя фигово это получается, — огрызаюсь я, чувствуя, как эмоции поднимаются и забивают мне горло. — Мне нужно идти.

Если он и говорит что-то, когда я ухожу, я этого не слышу. Я отворачиваюсь, чувствуя, как болит мое сердце, как будто оно вот-вот расколется, и смахиваю подступающие слезы.

Я не хочу снова плакать из-за него.

***

В итоге на следующий день я отправляюсь за покупками с Катериной и Софией и решаю немного побаловать себя. Как бы приятно ни было получить подарки от Катерины на свой день рождения, я никогда не покупала себе ничего дорогого, и я знаю, что могу себе это позволить. Жизнь в бедности до того, как я приехала сюда, превратила меня в человека, который почти патологически экономит деньги, но быстрая проверка моего банковского счета и почти нулевого баланса на кредитной карте говорят мне, что я определенно могу позволить себе дать повод с нетерпением ждать свидания, поскольку это определенно никак не будет относиться к Нику.

— Он был впечатлен, что ты меня знаешь? — София смеется, когда мы идем по улице к магазину Версаче, качая головой. — Это странно впечатляюще.

— У меня сложилось впечатление, что ему просто нравится, когда его видят с кем-то, у кого есть связи, — сухо говорю я ей, когда мы входим и останавливаемся у витрины с сумочками-клатчами.

— Тебе следовало сказать ему, что твой работодатель пахан Братвы, — хихикает София. — И что мой муж Дон нью-йоркской мафии. На таких мужчин всегда больше производят впечатление титулы других мужчин.

— Честно говоря, я думаю, что он бы описался в штаны — говорю я ей со смехом, беря в руки черный стеганый клатч с элегантным филигранным V-образным вырезом спереди.

— Ну, это дало бы тебе повод не идти на второе свидание, — невозмутимо отвечает Катерина, и мы все смеемся.

Поскольку все знают, что на самом деле я не хочу идти на это свидание, день превращается в мероприятие, чтобы убедиться, что я получу как можно больше удовольствия, выбирая для него свой наряд. Меня уговорили купить клатч, несмотря на мой ужас от того, что я трачу больше тысячи долларов только на сумочку, но я должна признать, что это едва ли отразится на моем балансе. Все мои счета за проживание, питание и медицинское обслуживание оплачиваются в дополнение к щедрой зарплате. Как только я справляюсь с трепещущим сердцем, когда впервые покупаю себе что-то настолько дорогое, я обнаруживаю, что действительно приятно немного побаловать себя. Даже если у меня нет намерения превращать это в привычку.

Мы выбираем мне платье перед тем, как остановиться на ланч: черное облегающее платье с открытыми плечами, длиной до середины икры и разрезом чуть выше колена. После обеда в любимом итальянском бистро Софии мы отправляемся за ювелирными изделиями, они убеждают меня купить пару изумрудных сережек — капелек… и обувь.

— Я хочу что-нибудь, в чем я буду казаться немного опасной, — говорю я им со смехом. — Просто чтобы он был немного застигнут врасплох.

В итоге это вылилось в пару черных туфель на каблуках от Louboutin с разбросанными по ним шипами, которые я бы обычно не купила, но когда я примерила их к платью, эффект получился именно таким, на какой я надеялась.

Это также то, на что я надеялся, когда встретил Ника за пределами оркестра, и его взгляд одобрительно скользнул по моему телу, вплоть до туфель. Я вижу, как его глаза расширяются от изумления.

— Это… — Он прочищает горло. — Круто.

— Тебе нравятся? — Я улыбаюсь ему, просовывая руку ему под локоть, и он делает все возможное, чтобы быстро прийти в себя.

— Это те дорогие туфли с красной подошвой, верно?

Я мило улыбаюсь.

— Лабутены? Они самые.

— Мило. — Он улыбается, его шок от стиля мгновенно смягчается ценой.

Второе свидание лучше, только если в силу того факта, что поход в оркестр означает меньше времени на то, чтобы слушать выступление Ника. К сожалению, я поставлена в тупик относительно того, хочу ли я выпить кофе после этого, и в очередной раз сдаюсь перед лицом необходимости отказаться лично. В итоге мы оказываемся в маленьком итальянском кафе недалеко от театра, и я заказываю макиато и фисташковое печенье, просто в ответ на комментарии Ника о моих предпочтениях в еде. На этот раз он ничего не говорит, но я не могу забыть наш первый разговор.

В целом, я не думаю, что он плохой человек, просто не тот, с кем я хотела бы встречаться. Все, что он говорит — о своей работе, семье, о том, чего он хочет от жизни, просто служит напоминанием мне о том, насколько мне нравится взгляд Макса на вещи и насколько комфортнее я чувствую себя с ним. Я не могу представить, как откроюсь Нику о своем прошлом и расскажу ему правду о том, что со мной случилось. Честно говоря, я не думаю, что он знал бы, что сказать, а если бы и попытался, это определенно было бы неправильно.

— Могу я увидеть тебя на следующей неделе? — Спрашивает он, когда мы выходим на улицу, и я отправляю сообщение своему водителю.

— Я… — я колеблюсь, заставляя себя не соглашаться на третье свидание, которого я определенно не хочу, из чистой неловкости. — Я думаю, мы все уезжаем из страны на следующей неделе. Импровизированное путешествие по Европе. Я не знаю точных дат, когда мы вернемся, но я свяжусь с тобой, когда вернусь! — Все это полностью выдумано, но я чувствую себя не так уж плохо. Я не думаю, что он воспринял бы правду, что я просто не хочу его больше видеть, так спокойно.

Ник наклоняется, чтобы попытаться поцеловать меня, и я отстраняюсь, глядя в сторону улицы.

— О, я думаю, это мой водитель, — быстро говорю я, хотя на самом деле еще не вижу машину. — Тебе не нужно ждать. Я напишу тебе!

Я быстро ухожу, прежде чем он успевает ответить, не заботясь о том, сочтет ли он это грубым или нет. От мысли о поцелуе с ним у меня внутри все переворачивается, особенно когда я думаю о том, какие чувства вызвал у меня мой первый поцелуй с Максом. Я не думаю, что что-то могло бы заставить меня чувствовать себя так, когда-либо снова, если только это не было с Максом.

Неужели мне просто придется довольствоваться меньшим?

Я всматриваюсь в поток машин, надеясь, что Ник не последует за мной. Где моя машина? Пробок много, но обычно моему водителю не требуется так много времени, чтобы добраться до меня. Чья-то рука обхватывает мою руку, и я оборачиваюсь, думая, что это Ник, который подходит попытать счастья с поцелуем.

— Я не хочу… — начинаю говорить я, но затем слова замирают у меня на губах, когда я вижу странного курносого мужчину с темными волосами, стоящего передо мной, его рука сжимает мою руку, когда он начинает уводить меня с тротуара. — Остановитесь! — Я вырываюсь из его хватки, оглядываясь по сторонам, когда люди расступаются и проходят мимо нас. — Помогите! Уберите от меня свои руки!

Я слышала об этой истории, о девушке, на которую напали, и сколько бы она ни кричала, никто не пришел на помощь. Я не верила в это, что кто-то может пострадать на виду у других, и ни один человек не придет ей на помощь, но, во всяком случае, люди вокруг нас, кажется, двигаются быстрее, когда он тащит меня в переулок, как будто они хотят убежать от нас.

— Пошел вон! — Кричу я, пытаясь вырваться или волочить ноги, но это бесполезно. Он продолжает тащить меня вперед, в переулок, и я пытаюсь ударить его коленом по яйцам, отчаянно пытаясь помешать ему отвести меня туда, куда он пытается затащить.

— Ты маленькая сучка! — Рычит он, сильно ударяя меня по лицу. Я отшатываюсь назад, его ногти впиваются в мою кожу, и я издаю тихий вскрик, когда мы проходим половину переулка. Я начинаю пытаться нанести удар, хотя, по-моему, толку от этого будет немного, когда в голову приходит другая идея.

Я закидываю ногу за спину, хватаю одну из своих туфель и стаскиваю ее, когда он отворачивается. Я вздрагиваю, когда моя босая нога касается чего-то мокрого, но у меня нет времени испытывать отвращение к этому. Я пинаю его по лодыжке, и когда он разворачивается, чтобы ударить меня снова, я бью его по лицу туфлей с острыми шипами так сильно, как только могу.

Это работает. Шипы цепляются за его кожу, оставляя кровавые борозды, когда я провожу ими по его лицу, и шок от этого заставляет его отпустить меня на долю секунды, ровно настолько, чтобы я успела скинуть вторую туфлю, поджать хвост и убежать.

Пожалуйста, будь там, отчаянно думаю я, когда бегу по переулку, слыша, как мужчина ругается позади меня, пытаясь догнать. Я не могу достать свой телефон, моя сумочка потерялась в потасовке, и я лихорадочно осматриваю тротуар в поисках знакомой машины.

Есть. Я вижу ее ближе к кафе и бегу сквозь толпу, расталкивая всех вокруг, не заботясь о том, кто сердится на меня за это. Я не осмеливаюсь оглянуться и вижу потрясенное выражение на лице моего водителя, когда проталкиваюсь к машине и запрыгиваю в нее, когда он закрывает дверь.

— Поехали! — Кричу я, когда он открывает свою дверь. — Поторопись! — Я вижу курносого мужчину в нескольких футах от себя, он близок к тому, чтобы добраться до машины. Мое сердце подскакивает к горлу, когда водитель отъезжает от бордюра, машина вливается в поток машин как раз в тот момент, когда рука мужчины касается боковой стороны моей дверцы.

Я съеживаюсь на сиденье, дрожа, все еще сжимая окровавленный ботинок. Мое сердце бешено колотится, слезы подступают к горлу, тихие всхлипывания вырываются из-за плотно сжатых губ, когда я отчаянно пытаюсь не впасть в приступ паники. Одно нападение могло быть совершено просто ограблением, каким-то парнем, который думал, что может ограбить или напасть на меня. Но второе, в этой череде… что-то происходит. Что-то плохое, и я понятия не имею что.

Мужчина, который изнасиловал меня, мертв. Алексей мертв. Кто мог хотеть причинить мне боль сейчас? Я ни для кого ничего не значу, просто девушка-иммигрантка, которая сейчас работает няней. Даже если кто-то хотел навредить Андреевым, зачем им приходить за мной? Я знаю, что я что-то значу для Катерины и Виктора, тем не менее, никто бы не предположил этого, как и не предположил бы, что любой другой сотрудник что-то значит для них. Если бы кто-то хотел причинить им боль, было бы разумнее напасть на Катерину или детей. Возможно, они охотятся и за ними, но даже это не имеет смысла. Я не была с семьей, я была на свидании, если только нападавший не планировал заставить меня выдать какую-то информацию. И все же, как бы я это ни крутила, ничего не сходится. Я прокручиваю события снова и снова, как первое нападение, так и второе, но даже к тому времени, когда машина подъезжает к особняку, я не могу придать им смысла.

Медленно я выхожу из машины, немного прихрамывая, направляюсь в дом. Уже достаточно поздно, чтобы все должны были лечь спать, а это значит, что, по крайней мере, мне не придется отвечать ни на какие вопросы до утра… я надеюсь.

Мне не так повезло.

Едва я вступаю в освещенный коридор, ведущий в гостиную, как слышу голос, зовущий меня по имени… голос, который я, конечно, знаю.

— Саша? — Я слышу шаги Макса, приближающиеся к дверному проему, и вздрагиваю, пытаясь отвернуться, пока он не увидел, но он выходит на свет раньше, чем я успеваю. — Саша, что, черт возьми, произошло?

В одно мгновение он оказывается передо мной, его лицо искажено гневом и беспокойством.

— Кто это с тобой сделал? Это был Ник? Клянусь Богом, если этот ублюдок прикоснулся к тебе…

Внезапный, порочный гнев в его голосе, это тот же самый тон, который я слышала в переулке, когда Макс отбивался от нападавшего. Как и тогда, это вызывает во мне острую потребность, чувство, что он защищает меня, даже отомстит за меня.

— Если он прикасался к тебе, я…

— Это был не он, — устало говорю я. — Это был кто-то другой. Другой мужчина, который пытался схватить меня, как тот, от которого ты отбивался, но это был не тот же самый мужчина. Я…я не знаю, кто это был.

— Как тебе удалось сбежать? — Взгляд Макса блуждает по мне, как будто он пытается оценить, насколько я ранена.

Уголок моего рта приподнимается в печальной улыбке, когда я поднимаю окровавленный каблук с шипами.

— Туфли. Я ударила его по лицу.

Улыбка, которая расплывается на лице Макса, почти гордая.

— Хорошая девочка, — говорит он, и волна жара, накрывающая меня, настолько внезапна, что я чувствую, как у меня подгибаются колени.

Макс видит это и мгновенно интерпретирует как что-то другое.

— Давай, я помогу тебе подняться наверх. — Он нежно берет меня за руку, видит, как я вздрагиваю, и немедленно кладет ладонь мне на поясницу. Мою кожу покалывает от его прикосновения, и как бы я ни злилась на него, как бы я ни была уверена, что смогу самостоятельно добраться до своей спальни, я не могу устоять перед возможностью снова быть рядом с ним, наслаждаться его прикосновениями вот так.

Как только мы заходим в мою комнату, и он закрывает за нами дверь, я поражаюсь интимности происходящего, ведь это первый раз, когда Макс в моей комнате. Он подводит меня к кровати, мягко уговаривая присесть на краешек, и включает свет, глядя мне в лицо.

— Он дал тебе пощечину? — Гнев в его голосе ощутим, и я медленно киваю, борясь с желанием расплакаться теперь, когда я в безопасном месте, с кем-то, таким родным. — Гребаный ублюдок…

Я не уверена, что когда-либо слышала, чтобы Макс ругался так много раз подряд.

— Я в порядке, — выдавливаю я, пытаясь сдержать слезы. — Он ударил меня не так сильно…

Слезы начинают литься, несмотря на все мои усилия, и Макс опускается передо мной на колени, осторожно протягивая руку, чтобы вытереть их.

— Шшш, — мягко говорит он, его ладонь касается невредимой части моего лица. — Теперь ты в безопасности, Саша. Кто бы ни пытался причинить тебе боль, мы найдем их. Я никому не позволю тебя обидеть, я обещаю. Больше никогда.

Я киваю, прикусывая губу, борясь с новой волной слез. Макс через мгновение встает и идет в ванную, возвращаясь с аптечкой первой помощи. Он снова опускается передо мной на колени и осторожно промокает порезы на моем лице, тщательно очищая их, колеблясь, когда я издаю резкое шипение от боли от укола перекиси.

— Я почти закончил, — мягко говорит он, вытирая остатки. — Все не так плохо, как выглядело, шрамов не должно быть. Они неглубокие. Будет просто синяк и немного больно.

— Вот почему я никуда не хожу, — говорю я между всхлипываниями, пытаясь пошутить, но Макс явно воспринимает это иначе, поскольку смотрит на меня, нахмурившись.

— Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности, Саша. — Его руки нежно ложатся на мои ноги, одна из них касается обнаженной кожи через разрез платья. Меня снова охватывает покалывание, в животе разливается жар, и я хочу его так сильно, что это причиняет боль.

— С тобой я чувствую себя в безопасности, — шепчу я. — С тобой так всегда.

Выражение его лица почти страдальческое. Я вдруг снова отчетливо осознаю, что мы в моей комнате, единственный свет исходит от моей прикроватной лампы, в доме вокруг нас тишина и неподвижность. Его руки сжимаются на моих бедрах, и я чувствую, как напряжение волнами исходит от него.

— Саша… — Мое имя в его устах звучит почти как молитва, когда он стоит передо мной на коленях, его лицо почти умоляющее. — Чего ты хочешь от меня?

Мое сердце подпрыгивает в груди, пульс внезапно учащается, кожа горячая и слишком тугая для моего тела.

— Тебя, — шепчу я, слово застревает у меня в горле. — Я хочу тебя.

Его руки напрягаются, скользя вверх по моим ногам, дюйм за дюймом задирая платье.

— Мы не должны…

— Пожалуйста. — Мои глаза закрываются, тело выгибается навстречу ему. — Макс, пожалуйста…

Я чувствую, как он борется с этим, волна желания угрожает утянуть нас на дно. Я чувствую, что он хочет, чтобы я остановила его, сказала ему нет, и я знаю, что должна хотя бы для того, чтобы мы не покалечили друг друга, когда столкнемся, но я слишком сильно хочу его, и я так же бессильна против этого, как и он.

В тусклом свете лампы он выглядит еще красивее, отблески играют на его высоких скулах и темных тенях от щетины, золото в его карих глазах играет на свету. Его сильные руки с длинными пальцами приподнимают мою юбку еще немного, и я позволяю своим ногам раздвинуться, желая, чтобы он подошел ближе, дал мне что-то, чему я даже не могу дать названия, но я знаю, что он поймет, что это такое.

Он всегда так делает.

— Боже, Саша… — стонет он, его руки сжимают мою юбку в кулаки, задирая ее. — Я не могу остановиться, когда я с тобой. Прости меня, черт возьми. Я не могу остановиться…

Я вижу, как сжимаются его челюсти, как содрогается его тело, а затем моя юбка задирается до верха бедер, черные кружевные трусики под ней обнажаются перед его глазами, и я вижу, как дергается маленький мускул на его челюсти, когда он впервые заглядывает мне между ног.

— Я мечтал об этом, — хрипло бормочет он, его грубые ладони скользят вверх по мягкой внутренней стороне моих бедер, раздвигая меня шире, когда он встает на колени между ними.

— О чем? — Дрожащим голосом шепчу я, чувствуя, как моя кровь разгорается, пока не начинает гореть в венах, каждый нерв в моем теле пробуждается от его прикосновения. — Что ты хочешь сделать, Макс?

Я хочу услышать, как он произносит это, когда он раздвигает мои ноги шире, его руки скользят вверх по бокам моих бедер, а пальцы задевают край моих трусиков. Я хочу услышать, как он скажет мне, чтобы не было сомнений, что он хочет этого так же сильно, как и я, что он так же влюблен в меня, как и я в него. Что я нужна ему так же сильно, как я всегда нуждаюсь в нем.

— Я хочу попробовать тебя на вкус, — стонет Макс, поворачивая голову так, что его губы прижимаются к внутренней стороне моего бедра, посылая дрожь по моему телу, когда я стону. — Я хочу поклоняться твоей киске своим языком, стоя перед тобой на коленях. Это то, о чем я, блядь, мечтаю, Саша. Это то, что сводит меня с ума от желания. Я не хочу сейчас, чтобы ты стояла передо мной на коленях, или чтобы мой член был внутри тебя, хотя одному Богу известно, как сильно я всегда этого хочу. Я так жаждал попробовать тебя на вкус, все это время. — Его губы скользят вверх по внутренней стороне моего бедра, и я чувствую, как возбуждение разливается у меня между ног, пропитывая меня, пока он говорит мне, что хочет со мной сделать. — Я хочу, чтобы ты кончила на мой язык, Саша.

Я тихонько ахаю, когда он цепляется пальцами за край моих трусиков, стягивая их вниз по бедрам.

— Откинься назад, — бормочет он, отбрасывая их в сторону, его руки раздвигают меня шире с уверенностью, которая противоречит тому факту, что это его первый раз.

Это и мой тоже, и я понятия не имею, чего ожидать.

— Я хочу тебя видеть, — хрипло говорит он, его руки крепко лежат на моих бедрах. С кем-нибудь другим я бы смутилась от мысли, что кто-то смотрит на меня так интимно. Я чувствую, какая я мокрая, моя киска набухла и болит, и я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне так сильно, что это причиняет боль.

— Пожалуйста… — шепчу я, неуверенная в том, что именно я умоляю его сделать, но Макс двигается с уверенностью, которая рассеивает все мои сомнения. Он притягивает меня к краю кровати, его пальцы поглаживают внутреннюю поверхность моих бедер, и я чувствую его горячее дыхание на своей влажной плоти, когда его губы нежно касаются моих складочек.

— О боже, — стонет он, и его пальцы нежно раздвигают меня, поглаживая мою чувствительную внутреннюю плоть, в то время как его язык скользит вверх от моего входа к клитору, и мир растворяется вокруг меня. — Ты чертовски хороша на вкус, — стонет он, его язык снова скользит по мне, горячий и влажный, и поглощает мое возбуждение, как будто он изголодался по мне, обводит края моих складочек, прежде чем углубиться в мой вход, скользя внутри меня, как будто он хочет трахнуть меня своим языком. Мои бедра уже дрожат, мои руки вцепились в одеяло, когда я вцепилась в край кровати, едва в состоянии осознать удовольствие, которое испытываю. Так ли это было для него, когда я делала это? У меня кружится голова, я поражаюсь, что он смог продержаться так долго. Я уже чувствую, что нахожусь на грани того, что, должно быть, является оргазмом, тугое чувство в животе угрожает разверзнуться, мое тело сотрясается, когда Макс вонзает в меня свой напряженный язык, как крошечный твердый член, втирая его внутрь меня, пока мне не кажется, что я сойду с ума, умоляя о большем, балансируя на краю. — Так хорошо, — стонет он, его язык скользит вверх, к моему пульсирующему клитору, и я отпускаю кровать достаточно надолго, чтобы прикрыть рот рукой и заглушить свой крик удовольствия, когда его пальцы раздвигают мои складочки, подставляя мой клитор натиску его языка, когда он начинает проводить им по твердому бутону. — Боже, я мог бы есть тебя всю ночь…

Я бы не стала тебя останавливать, головокружительно думаю я, постанывая, выгибаясь под напором его языка, его жар сводит меня с ума, когда он кружит вокруг моего клитора, ослабляя непосредственное ощущение ровно настолько, чтобы удержать меня на грани, прежде чем он снова проведет по мне языком.

— Откуда ты знаешь, как это делать? — Я стону, мои слова сливаются воедино, когда мои бедра раздвигаются в стороны, мои бедра выгибаются навстречу его рту. — О боже, Макс… Макс…

Он останавливается ровно настолько, чтобы посмотреть на меня снизу вверх, его глаза лукаво блестят, губы и подбородок блестят от моего возбуждения.

— Я представлял себе это достаточно, чтобы знать, что бы я сделал, — мрачно говорит он, его голос горячий и грубый, когда он наклоняет голову, его язык атакует мой клитор с новой силой. Я чувствую, что несусь к краю, навстречу удовольствию, которого я никогда не знала и не испытывала, и я вцепляюсь в кровать, извиваясь под его языком.

— Я собираюсь кончить… — я задыхаюсь, мои бедра дергаются, когда я трусь о его язык. — Макс, я собираюсь…

— Хорошо, — рычит он, прижимаясь к моей разгоряченной плоти. — Моя хорошая девочка.

Это все, что нужно. Еще одно прикосновение его языка, и мой мир трещит по швам, удовольствие настолько сильное, что я прижимаю кулак ко рту, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Я чувствую, как возбуждение изливается из меня, когда я кончаю, мои бедра сжимаются вокруг его головы, когда я прижимаюсь к его лицу, но он не останавливается ни на секунду. Я трепещу, пульсирую, мое сердце бешено колотится, выходя из-под контроля, когда волны удовольствия захлестывают меня. Я не могу себе представить, как что-то может быть лучше, как кто-то может пережить это. Я стону его имя в кулак, вскрикивая, когда он лижет мой клитор во время оргазма, и как раз в тот момент, когда по мне пробегают толчки, его руки хватают меня за бедра, сильно прижимая к кровати.

— Давай еще, — рычит он, его глаза горят от вожделения, когда он поднимает взгляд с того места, где стоит на коленях между моими бедрами, и засасывает мой клитор в рот.

— О боже, Макс! — Я выкрикиваю его имя, мои бедра прижимаются к его лицу, каждый мускул в моем теле снова напрягается, когда он немедленно погружает меня в новый оргазм, моя киска глухо сжимается, когда я кончаю для него сильнее, чем в первый раз. Я чувствую, как будто теряю контроль, мой разум тает под напором наслаждения, которое снова и снова сотрясает мое тело, его язык ласкает мой клитор, когда он снова отправляет меня по спирали в рай.

Мне требуется мгновение, чтобы прийти в себя. Когда я прихожу в себя, я понимаю, что Макс лежит рядом со мной на кровати, осторожно перемещая меня так, чтобы я лежала на подушках.

— Не уходи, — хрипло шепчу я, и он колеблется, но мгновение спустя ложится лицом ко мне, тоже опираясь на подушки, и вытягивается рядом со мной. — Пожалуйста, не уходи…

— Я здесь, — бормочет он, и, прежде чем я успеваю остановиться, я придвигаюсь ближе, прижимаюсь к нему и беру его лицо в ладони.

Здесь, в своей постели, я прижимаюсь губами к его губам и молю Бога, чтобы он не попросил меняостановиться.

18

МАКС

Мне кажется, я умер и попал на небеса. И хотя я знаю, что это еще одна черта, которую мне не следовало переступать, и я на шаг ближе к тому, чтобы навсегда нарушить еще одну клятву, я мысленно оправдываю это, говоря себе, что это было для ее удовольствия, что это не имело ко мне никакого отношения.

Конечно, это неправда. Я получил от этого столько же удовольствия, сколько и она. У меня болит от ее вкуса на языке, я тверд как камень от ощущения ее спермы на своем лице. Я говорил правду, когда говорил, что мечтал об этом снова и снова. Больше всего, даже чем опыт отсасывания ею моего члена, больше, чем мысль о сексе, я жаждал узнать, каким будет ее вкус, каково это, лизать ее сладкую киску, исследовать ее, чувствовать, как она кончает под моими руками и языком. Это было лучше, чем я мечтал, как гребаный рай на земле, и теперь, когда я лежу рядом с ней, ее губы на моих, я знаю, что снова уйти будет в тысячу раз труднее.

Ее руки зарываются в мои волосы, притягивая мой рот ближе, ее тело выгибается навстречу моему. Я знаю, чего она хочет, и я хочу этого так же сильно, но я знаю, что эту черту мы не перейдем сегодня вечером, независимо от того, насколько близки мы будем. Я не могу этого допустить.

— Макс… — Саша стонет мое имя в поцелуе, ее руки скользят вниз, обхватывая мое лицо, когда она углубляет поцелуй. Ее бедра прижимаются к моим, ее стон переходит в судорожный вздох, когда она чувствует тяжесть моей эрекции, прижимающейся к ней. Мы прижимаемся друг к другу, как старшеклассники, наши руки ощупывают одежду, а рты лихорадочно прижимаются друг к другу, пытаясь быть как можно ближе друг к другу, не пересекая этой последней границы. — Я хочу тебя, — шепчет она, ее рука скользит вниз по моей груди, туда, где пульсирует мой член, я жажду ее прикосновений. — Пожалуйста, Макс…

— Не сегодня, — шепчу я ей в губы, как будто когда-нибудь настанет ночь, когда мы сможем пройти весь путь до конца, как будто я когда-нибудь смогу позволить себе зайти так далеко. Мои бедра выгибаются вперед, когда она прижимает ко мне руку, как будто у них есть собственное мнение, и Саша издает еще один тихий, задыхающийся стон, когда ее пальцы играют с моей молнией. — Саша…

— Позволь мне хотя бы прикоснуться к тебе. — Ее губы снова касаются моих, полные и мягкие, ее язык обводит мою нижнюю губу, посылая еще один толчок ощущений по моему позвоночнику. Она нужна мне так, как я никогда ни в чем не нуждался, и я не могу помешать ей расстегнуть молнию и вытащить мой член, обхватив теплой ладонью мою напрягшуюся плоть, когда она начинает поглаживать меня. — Я тоже хочу доставить тебе удовольствие.

— Боже… — я прижимаюсь своим лбом к ее лбу, это слово наполовину проклятие, наполовину молитва, когда я снова завладеваю ее ртом, мой язык переплетается с ее языком, когда я провожу пальцами по ее волосам. — Это так приятно…

Любое ее прикосновение было бы для меня блаженством, даже простое поглаживание ее руки вверх и вниз по всей длине моего члена, игра со мной, когда она исследует меня. Она опускает мои штаны еще ниже, пока мы целуемся, ее пальцы слегка играют с моими яйцами, пока я не стону и не дергаюсь под ее рукой, так близко к краю.

— Такого школьного опыта у меня никогда не было, — тихо говорит она, смеясь, когда возвращается к поглаживанию меня, ее рука скользит вдоль моего члена, когда она проводит ладонью по моей влажной головке, наслаждаясь тем, как я дергаюсь и вздрагиваю от ее прикосновений. — Дурачимся, как подростки.

Я смеюсь, запечатлевая ее губы в очередном поцелуе, и толкаюсь в ее руку.

— Я подумал о том же, — шепчу я ей в губы. — Так приятно прикасаться к тебе. Пробовать тебя на вкус…

Саша улыбается мне в губы, другой рукой проводит по моей щеке, поддерживая устойчивый ритм другой руки, подталкивая меня к краю кульминации.

— Нам так хорошо вместе, Макс, — шепчет она, все еще поглаживая меня, ее тело выгибается навстречу моему, так что ее груди касаются моей груди, ее нога скользит по моей, чтобы я был ближе к ней. — Ты мой защитник, — ее рука сжимается, быстро-быстро поглаживая мой кончик, прежде чем снова соскользнуть к основанию, отпуская, чтобы на мгновение обхватить мои яйца ладонью. — Ты заставляешь меня улыбаться.

Ее губы снова касаются моих, когда она возвращается к поглаживанию, большим пальцем поглаживая набухшую головку. Я задыхаюсь напротив ее рта, напрягаясь, мои бедра снова толкаются, когда я изо всех сил пытаюсь сдержаться, чтобы это продлилось еще немного.

— Я хотела, чтобы это был ты с тех пор, как мы встретились, Макс, — шепчет она, крепче обнимая меня. — Только ты, и никто другой.

Она углубляет поцелуй, ускоряя движения.

— Кончи для меня, — шепчет она, и я не смог бы остановиться, даже если бы попытался. Ее язык переплетается с моим, заглушая мой стон, когда я чувствую, как содрогаюсь от удовольствия, которое пробирает меня до костей, мой член пульсирует в ее кулаке, когда я взрываюсь между нами. Я чувствую, как стекаю по ее руке, пачкая ее пальцы, ее платье и свою рубашку, когда кончаю сильнее, чем когда-либо, поглаживая свой собственный член. Она продолжает целовать меня, шепча, что хочет моей спермы. У меня внезапно возникает яростное, первобытное желание перевернуть ее на спину и вонзить в нее свой все еще бьющийся в судорогах член, вливая остатки своей спермы глубоко в ее лоно. Вместо этого я удерживаюсь там, прижимаясь лбом к ее лбу, и содрогаюсь в ее объятиях, со стоном произнося ее имя у ее губ.

Я быстро снимаю рубашку, приводя в порядок беспорядок, пока Саша переводит дыхание, ее бедра сжаты вместе таким образом, который говорит мне, что это возбудило ее так же сильно, как и меня.

— Вот, — тихо говорю я, потянувшись к ее молнии. — Давай я помогу тебе с платьем. — Я вздрагиваю, глядя на полосы на нем. — Прости, если я все испортил.

Саша смеется.

— Я уверена, что в химчистке точно будут знать, что произошло, — говорит она с ухмылкой. — И я уверена, что это не останется незамеченным. — Она сбрасывает рукава, когда я расстегиваю молнию, и когда в поле зрения появляется бледная линия ее спины, я чувствую, как мой член каким-то образом дергается, как будто я не кончил всего несколько секунд назад.

Единственная причина, по которой я вообще осмелился раздеть ее, это потому, что я был уверен, что у меня не получится снова так быстро возбудиться. Я не ставил на то, что у Саши не будет лифчика под платьем. В тот момент, когда я мельком замечаю мягкий изгиб ее груди и намек на розовый сосок, я быстро отворачиваюсь, застонав, когда мой член снова начинает твердеть.

— Что…о, — тихо говорит она, прижимая платье к груди. — Подожди, я возьму рубашку.

В ее голосе слышится нотка разочарования, и я хотел бы, чтобы она знала, как физически больно не смотреть, как отчаянно я хочу увидеть ее обнаженной, насладиться видом ее идеальной груди, ее идеального тела, каждым ее идеальным дюймом. Я знаю, что нет смысла отворачиваться от этого после того, как я увидел ее киску, прикоснулся к ней ртом и почувствовал вкус ее возбуждения, когда я лизал ее до двух оргазмов. И все же что-то подсказывает мне, что если я увижу ее обнаженной, я не смогу остановиться. У меня уже наполовину встал, и я знаю, что Саша нас не остановит.

Это должен быть я, кто не даст этому зайти дальше, чем оно уже зашло.

— Хорошо. — Она бросает мне рубашку безразмерного размера, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, что на ней тоже такая же, достаточно длинная, чтобы доходить до середины бедра. Она начинает снимать свои украшения, сидя на кровати со скрещенными ногами, край рубашки едва прикрывает верхнюю часть ее бедер. Я с болезненной уверенностью знаю, что под ней нет трусиков.

Я натягиваю рубашку и начинаю отворачиваться от кровати, но Саша издает тихий огорченный звук.

— Пожалуйста, не уходи пока, — мягко говорит она. — Не делай этого, не уходи снова.

Я колеблюсь, логика и желание борются друг с другом. Я точно знаю, как трудно будет остаться здесь подольше и не кончить в нее. Я хочу ее так сильно, что это причиняет боль, но в то же время мне кажется неправильным позволять своим желаниям так сильно контролировать меня. Если она хочет, чтобы я был рядом с ней, после того, что она пережила сегодня вечером, то я, по крайней мере, могу контролировать свое возбуждение достаточно долго, чтобы дать ей это.

— Хорошо, — уступаю я, снова опускаясь на кровать рядом с ней. Мы снова лежим лицом к лицу, и я позволяю своей руке мягко опуститься ей на талию, прижимая ее достаточно близко, чтобы мы почти касались друг друга, но не совсем. — Что ты имела в виду раньше… — Тихо спрашиваю я, опуская голову на подушку рядом с ней. — Когда ты сказала, что хотела, чтобы это был я. Ты имела в виду то, что мы делали сегодня вечером?

Саша прикусывает нижнюю губу, ее зеленые глаза встречаются с моими.

— И это тоже, — мягко говорит она. — Но я имела в виду… я хотела, чтобы ты был всем. Тем, кто действительно мой первый, первый кому я отдалась сама. Я не девственница, но это был не мой выбор. Я никогда не была с кем-то, кого хотела. И я всегда хотела, чтобы это был ты. — Она колеблется, глядя на меня из-под длинных опущенных ресниц. — Я не знала, что ты тоже никогда ничего не делал раньше. Я подумала, может, ты занимался этим, когда был моложе, до того, как стал священником. Я пойму, если ты не хочешь меня из-за этого, потому что я не…

Мои глаза расширяются, и я качаю головой, притягивая ее ближе, вопреки здравому смыслу.

— Ни в коем случае, Саша, — твердо говорю я ей, проводя пальцем под ее подбородком, чтобы приподнять его, чтобы она не могла отвести от меня взгляд. — Это не имеет к этому никакого отношения. Ты меня слышишь? Я девственник не ради того, потому что я думаю, что это делает меня лучше или хуже, чем кого-либо другого. Это был выбор, который я сделал, зная, что буду лишать себя чего-то на всю оставшуюся жизнь, и предпочитая не знать, чего мне будет не хватать, например, иметь единственный шанс съесть шоколад, зная, что тебе никогда не позволят попробовать его снова. Я подумал, что лучше никогда не знать. Но мне было бы все равно, была ли ты с одним мужчиной, или с дюжиной, или с двумя дюжинами, или вообще ни с кем. Для меня это не имеет значения.

Саша вздыхает, на ее лице появляется намек на поражение, как будто она действительно надеялась, что так оно и есть.

— Значит, это действительно просто твоя клятва? — Тихо спрашивает она. — Ты больше не священник, но собираешься продолжать лишать себя всего, даже несмотря на то, что больше нет правил?

Моя рука сжимается на ее талии вопреки моему желанию, отчаянно желая скользнуть ниже, погладить изгибы ее бедра и попки, закинуть ее ногу на свою и толкнуться в нее. Я хочу ее, каждая частичка меня жаждет этого, но я загоняю желание обратно, заставляя себя оставаться очень неподвижным.

— Я дал обещание, Саша, — тихо говорю я ей. — И я имел это в виду. Если я нарушу клятву, такую искреннюю, такую важную, клятву, которую я намеревался соблюдать до конца своей жизни, как ты сможешь снова поверить хоть чему-нибудь из того, что я скажу? Как я могу стоять здесь и слышать, как ты говоришь мне, что я хороший человек, зная, что я пожертвовал своей честностью ради мгновения удовольствия?

— Это было бы не просто мгновение, — шепчет Саша, ее глаза блестят в свете лампы. — Я хочу тебя, Макс. Не только на одну ночь. Я хочу тебя каждый день, каждую минуту, вечно. Как насчет такой клятвы? Разве это ничего не значит?

Услышав ее слова, мое сердце сжимается так, как я никогда раньше не чувствовал, от боли, которую я никогда не испытывал. Как Ева в саду, я вижу, как она борется с искушением, с тем, чего я хочу больше всего на свете. Но я не знаю, как я смог бы принять это и жить в ладу с собой.

— Никто не прикасался ко мне после тех мужчин, которые причинили мне боль, — тихо говорит она. — Все, чего я хочу, это чтобы ты был тем, кого я выбираю несмотря ни на что.

Я протягиваю руку, нежно убирая волосы с ее лица.

— И именно поэтому я не могу им быть, — говорю я ей, больше всего на свете желая перестать быть причиной боли в ее глазах. — Я только снова причиню тебе боль, когда в конце концов не смогу дать тебе то, чего ты хочешь. Когда мне придется уйти, зная, что я предал себя, и причинил боль тебе. Мы не можем быть вместе. — Тихо говорю я ей, но когда она наклоняется ко мне, в уголках ее губ собираются слезы, я не могу удержаться и позволяю ей поцеловать себя. Что такое еще один поцелуй? Говорю я себе, когда ее губы скользят по моим, нежные и интимные. Я ловлю себя на том, что жажду этого, как воздуха, как воды… еще одного поцелуя, еще одного прикосновения. В какой-то момент я выключаю свет и лежу, обнимая ее, и касаясь губами друг друга, мы наконец засыпаем.

19

САША

Впервые я просыпаюсь утром рядом с кем-то другим, в одной постели со мной. Макс спит рядом со мной, его темные ресницы падают на щеки, он тихо похрапывает, когда я открываю глаза. Я смотрю на часы, видя, что до того, как должен зазвенеть мой будильник, осталось полчаса, и я осторожно встряхиваю его, зная, что ему, вероятно, следует уйти до того, как проснутся остальные в доме. Дело не в том, что кому-то было бы не все равно, просто мы бы никогда не услышали конца, если бы Макс спустился вниз в рубашке, явно отличающейся от той, что он обычно носит, очевидно, только что проснувшись.

— Макс, — шепчу я его имя, слегка касаясь его губ своими. — Макс, проснись.

Он стонет, переворачиваясь на спину, его глаза открываются мгновение спустя. Я чувствую волну грусти, потому что знаю, что через мгновение он встанет, и нет никакой гарантии, что мы сделаем это снова. На самом деле, более вероятно, что мы этого не сделаем.

— Что не так? — Он поворачивается ко мне, мельком замечая выражение моего лица. — Саша?

Я прикусываю губу, отворачиваясь.

— Я просто… — Я делаю глубокий вдох, внезапно чувствуя себя очень усталой, до мозга костей. — Я чувствую, что для меня невозможно быть нормальной. Оба моих свидания прошли ужасно, у меня нет никакого желания когда-либо видеть его снова, и нет причин думать, что с кем-то другим все будет по-другому. На меня дважды нападали в течение нескольких дней, и я понятия не имею, кто это и почему они хотят причинить мне боль. — Я прижимаю ладони к глазам, чувствуя, как меня начинает захлестывать чувство отчаяния. — Я хочу исцелиться, и мне кажется, что это невозможно. Все, чего я хочу, это просто…

— Мне жаль, — тихо говорит Макс, садясь позади меня. — Я сожалею о своей роли во всем этом…

— Нет! — Я выплевываю это слово, поворачиваясь к нему с внезапной волной разочарования. — Ты все еще не понимаешь этого, не так ли? Ты единственный, кто делает это лучше, единственный, кто помогает. С тобой я чувствую себя в безопасности и цельной, и… — Я наклоняюсь к нему, желая поцеловать его снова, но он мягко отстраняется, останавливая меня.

Я разочарованно выдохнула.

— Мы возвращаемся к этому?

— Саша. — Голос Макса почти строгий, в его тоне тоже слышится разочарование. — Ты знала, что прошлой ночью все было именно так. Я же говорил тебе…

— Я знаю. — Я провожу руками по волосам, впервые за долгое время жалея, что у меня нет выходного дня, что я не могу просто свернуться калачиком в своей комнате и остаться здесь, спрятаться от всего мира. — Я знаю.

— Я хочу помочь. — Макс беспомощно смотрит на меня. — Я забочусь о тебе, Саша. Ты знаешь, что я забочусь. Что я могу…

У меня внезапно появляется идея, и я смотрю на него, нервно кусая губу.

— Пригласи меня на свидание. Как друга, — быстро добавляю я, когда вижу выражение его лица. — Я хочу знать, каково это, быть на свидании, которого ты действительно ждешь. У меня определенно пока не было ни одного такого.

Я вижу нерешительность на его лице, но через мгновение он кивает.

— Я никогда не был в баре на свидании, — говорит он с легким смешком. — Если не считать походов в бар с Левином.

— Я тоже, — твердо говорю я ему, и улыбка расплывается по его лицу.

— Тогда хорошо, — соглашается он. — Дружеское свидание.

***

Я бы солгала, если бы не сказала, что надеялась, что это перерастет во что-то другое. Но даже если свидание было только дружеским, я все равно с нетерпением ждала ночи с ним. На подготовку у меня ушло больше времени, чем на любое из свиданий с Ником, я примеряла платье за платьем, пока, наконец, не остановилась на полуприлегающем зеленом платье-майке и босоножках с заклепками, вдела в уши изумрудные серьги. Мой клатч, который я уронила, когда меня затащили в переулок, был безнадежным делом, как и мой телефон, на замене которого настояла Катерина. Я согласилась с одним условием, я сменила свой номер, чтобы у Ника не было шансов связаться со мной.

Я нанесла легкий макияж и провела щеткой по волосам, оставив их прямыми и блестящими по спине, а затем направилась вниз по лестнице, чтобы найти Макса. К моему удивлению, когда я увидела его у подножия лестницы, он был одет в темно-серую рубашку на пуговицах вместо своего обычного черного, хотя его брюки-чинос были такими же черными, как обычно.

Он ухмыльнулся, увидев, как расширились мои глаза.

— Я подумал, что немного что-то поменяю, — пробормотал он мне, затем взял меня за руку и повел к своей машине. — И да, у меня есть пара рубашек, которые не черные.

Сейчас мы находимся в той части центра города, где я раньше не была, с множеством бутиков и книжных лавок, которые выглядят так, будто я могла бы провести весь день, просто просматривая их. Макс паркуется в гараже в конце улицы и обходит, чтобы открыть мне дверь, бросив взгляд на мои туфли.

— Ты можешь немного пройтись в них? — Спрашивает он, и я киваю, беря его под руку, когда мы выходим из гаража. К моей радости, он не отстраняется, позволяя нам идти рука об руку по улице, пока я заглядываю в витрины магазинов.

— Есть ли что-нибудь, чего бы тебе хотелось съесть? — Спрашивает он меня, оглядываясь, когда мы начинаем приближаться к ряду ресторанов, от которых доносятся умопомрачительные запахи. — Или может на что-то аллергия?

— Насколько я знаю, нет. И я стараюсь быть предприимчивой и пробовать новые блюда, я пока не нашла ничего, что мне не понравилось бы, хотя тартар из говядины не мое любимое блюдо точно. — Я не могу удержаться, чтобы не сравнить Макса в этот момент с Ником, который выбрал ресторан, не потрудившись задать мне ни одного из этих вопросов, и заказал все, кроме моего любимого блюда, не спросив, что я хочу.

— Ну, здесь есть ресторан рамена, который мне нравится. — Макс кивает в сторону ресторана с красными стенами и патио под открытым небом, откуда доносятся аппетитные запахи. — Ты пробовала рамен раньше? Я имею в виду настоящий рамен.

Я качаю головой.

— Наверно нет.

— Что ж, тебя ждет вкусное угощение. — Он открывает для меня калитку во внутренний дворик, выдвигая стул, пока мы садимся и ждем официанта. Когда она приходит с меню, я поражаюсь, увидев, насколько недорого все в меню, и втайне радуюсь и печалюсь одновременно. Это просто еще одно напоминание о том, насколько мы с Максом подходим друг другу… и что, в конце концов, если не произойдет чего-то радикального, из этого ничего не выйдет.

Я не хочу, чтобы кто-то пытался угощать меня вином и впечатлять изысканными ужинами, дорогими подарками и предметами роскоши. Я могу получить это, если захочу, там, где я живу сейчас. Катерине нравится баловать меня, как если бы я была ее младшей сестрой, а на затянувшемся чувстве вины Виктора можно было бы сыграть все, что угодно, хотя я бы никогда этого не сделала. Я хочу кого-то, кто заставляет меня смеяться, с кем я чувствую себя в безопасности, кто приносит мне счастье во все маленькие моменты, которые мы проводим вместе, независимо от того, где мы находимся или что мы делаем.

Я хочу Макса. И я не знаю, найду ли я когда-нибудь такого, как он, снова.

Когда официант подходит за заказом на напитки, он просит "Саппоро", а я заказываю холодное саке, перебирая вкусы, пока не останавливаюсь на "цветущей вишне". Список видов рамена длинный, но Макс помогает мне выбрать то, что, по его мнению, может мне понравиться. Сейчас мы сидим во внутреннем дворике, теплым ранним летним вечером с нашими напитками, и на краткий миг мне кажется, что я никогда в жизни не была так счастлива.

— Знаешь, — говорит Макс непринужденно, поглядывая на меня, — я всегда удивляюсь тому, насколько хорошо ты, кажется, умеешь ориентироваться в жизни.

Я удивленно смотрю на него.

— Что ты имеешь в виду?

Он пожимает плечами, делая глоток пива.

— Я имею в виду… с тобой случались ужасные вещи. Вещи, которые большинство людей не смогли бы пережить. Никто не стал бы винить тебя, если бы ты просто замкнулась в себе и сдалась, и в тебе не осталось бы ни капли света. Но ты полная противоположность. Несмотря ни на что, ты по-прежнему смотришь на мир так, как будто в нем так много хорошего. Посмотри, что ты сделала с Виктором, ты не только простила его, но и теперь заботишься о его детях. Ты находишь счастье там, где большинство людей вообще не смогли бы его найти. Это действительно вдохновляет. — Он смотрит на меня, слабо улыбаясь. — Мне повезло, знать тебя, Саша.

Я сильно прикусываю губу, заставляя себя не расплакаться, не испортить момент слезами.

— Я чувствую то же самое по отношению к тебе, — мягко говорю я ему. — Я не знаю всех деталей того, что ты сделал, но я знаю, что ты с этим борешься. Я знаю, что быть священником много значило для тебя, что ты посвятил этому свою жизнь, а теперь этого больше нет. Но ты продолжаешь пытаться творить добро, делать то, что лежало в основе того, почему ты стал священником, и это впечатляет. — Я тихонько вздыхаю, делая глоток саке. Оно легкое и сладкое, идеально для вечера. — Я знаю, что между нами есть разногласия по поводу того, кем мы должны быть друг для друга, и что я хочу большего, чем ты готов дать прямо сейчас… может быть даже когда-либо. Но тот факт, что ты потерял свой воротничок и все еще пытаешься придерживаться того, что обещал, это действительно впечатляет. Так много людей окунулись бы в другую жизнь, были бы злыми и обиженными и потакали бы всему, в чем им было отказано. — Я улыбаюсь ему, протягивая руку, чтобы постучать своим бокалом по его бокалу. — Мне повезло, что я тоже тебя знаю, Макс. Ты хороший человек, возможно, лучший из всех, кого я когда-либо знала до сих пор.

Официант приносит нашу еду, в воздухе поднимается пар, когда он ставит ее перед нами. Я нерешительно делаю глоток бульона, мои глаза расширяются.

— Боже мой, это потрясающе!

— Я же говорил тебе, — говорит Макс с ухмылкой. — Теперь ты тоже захочешь приходить сюда постоянно.

— Только если это будет с тобой.

Он замолкает, когда слова слетают с моих губ, его глаза встречаются с моими.

— Что ж, тогда, может быть, мы сможем прийти сюда снова, — тихо говорит он, и я чувствую, как напряжение в воздухе между нами сгущается.

Мы должны быть здесь как друзья, но я думаю, мы оба знаем, что это нечто большее. Каждое мгновение, проведенное с Максом, только укрепляет то, что я уже знаю, что я уже чувствую. Судя по тому, как он смотрит на меня, я не могу не думать, что он чувствует то же самое.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, чем ты хочешь заниматься, когда перестанешь быть няней? — С любопытством спрашивает Макс. — Или настанет момент, когда ты не захочешь этого делать?

Я качаю головой, пробуя еще восхитительного рамена.

— У Дмитрия и Виктории есть время, прежде чем им не понадобится няня, — смеюсь я. — Но нет, не совсем. Я не хочу загадывать так далеко вперед. Чуть больше года назад моя жизнь была совершенно другой. Я никогда бы не думала, что окажусь там, где я сейчас. Я не хочу забегать слишком далеко вперед. — Я делаю паузу, откладываю ложку и тянусь за своим сакэ. — Худшее, что, по-моему, могло когда-либо случиться со мной, уже случилось, — тихо говорю я, прекрасно понимая, что могу произнести это вслух только потому, что это Макс. Нет другого мужчины, с которым я могла бы пойти на свидание и поговорить об этих вещах. — Так что, как я вижу, все может стать только лучше. Я не хочу ничего конкретного, я просто… хочу быть счастливой.

Макс слабо улыбается мне.

— Я тоже этого хочу.

— Чтобы ты был счастлив или я? — Поддразниваю я, и он смеется.

— Мы оба.

Мы могли бы быть счастливы вместе. У меня вертится на кончике языка сказать это, но я не хочу портить момент. Поэтому вместо этого мы вместе доедаем рамен, а затем, после того как Макс оплачивает счет, он снова берет меня под руку.

— Хочешь немного прогуляться? Это хороший вечер для прогулок.

— Я бы с удовольствием. — Последнее, чего я хочу, — чтобы эта ночь закончилась. Я хочу остаться здесь с ним навсегда, или где угодно, лишь бы мы были вдвоем. Мне все равно, где мы находимся.

Мы недалеко от Центрального парка, поэтому ловим такси и едем туда, выходя в теплую ночь. Здесь мы почти видим звезды, и мы идем по мосту, останавливаясь, чтобы посмотреть на небо. В этот момент больше всего на свете мне хочется наклониться и поцеловать его, но я обещала, что мы проведем сегодняшний вечер как друзья, и я не хочу нарушать это обещание. Я не хочу, чтобы он останавливал меня. Я хочу притвориться, что если бы я попыталась, он бы мне позволил.

— Я не думал, что Нью-Йорк понравится мне так сильно, как сейчас, — тихо говорит Макс, когда мы прислоняемся к перилам моста. — Я думал, что здесь будет слишком шумно. Я думал, что буду ужасно скучать по Италии. Но как только я оказался здесь, я понял, что мне здесь нравится. Здесь так ярко, так полно жизни. — Он смотрит на меня, его кончики пальцев касаются моих. — Это все напоминает мне о тебе.

Как ты можешь говорить такие вещи, а потом заявлять, что мы не можем быть вместе? Я хочу прокричать это, прокричать в небо, но я этого не делаю. Вместо этого я улыбаюсь ему, наслаждаясь тем, насколько мы близки и насколько комфортно это ощущается.

— Я вообще не думала, что пробуду в Нью-Йорке долго, — тихо говорю я, глядя на звезды. — Предполагалось, что это будет просто остановка, прежде чем меня отправят к тому, кто меня купил. Я не думала, что в конечном итоге это станет моим домом, но это произошло. И я рада. За мое короткое время пребывания здесь у меня было больше впечатлений, чем за всю мою предыдущую жизнь.

Мы остаемся там еще немного, гуляем, прежде чем взять такси обратно в гараж, где припаркована машина Макса.

— Давай зайдем выпить кофе, — предлагаю я, затаскивая его в кафе, когда мы проходим мимо, и он смягчается, смеясь, когда мы заходим внутрь.

— Ты не собираешься спать, — дразнит он, но я просто пожимаю плечами, заказывая для нас обоих и расплачиваясь.

— Ты можешь решить, хочешь кофеин или нет, — говорю я ему, протягивая его напиток, когда мы выходим. Он просто улыбается, делает глоток и кивает.

— Это стоит проблем со сном, — говорит он, делая еще один глоток. — Мне нравится находить такие маленькие отдаленные кофейни.

— Мне тоже. Мое любимое занятие в выходной — просто посидеть и почитать за чашечкой кофе. — Я оглядываюсь по сторонам, когда мы заходим в гараж, всматриваясь в проходы. — Я не могу вспомнить, где ты припарковался.

— Я тоже не могу. Я думаю, это было здесь… — Макс поднимает ключи, нажимая кнопку разблокировки, чтобы мы могли увидеть, как вспыхивают огни.

Это происходит так быстро, что какое-то мгновение мы ничего не замечаем. В какой-то момент мы стоим там, высматривая в мерцающем свете его машину. Затем из нас высасывают воздух, не наполняя его ничем, кроме ревущего звука, и я чувствую, как обжигающий жар разливается по моей руке, когда нас отбрасывает назад по воздуху.

20

МАКС

На долю секунды все, что я чувствую, это боль. Все мое тело ноет от удара спиной о бетон, а кожа саднит там, где на меня брызжет горячий кофе. В ушах звенит, зубы ноют, и я чувствую обжигающий жар, исходящий от…

Блядь.

— Саша! — Я переворачиваюсь, не обращая внимания на свое кричащее тело, хватаю ее за плечо. Она выглядит шокированной, но ее глаза открыты, и ее чашка с кофе тоже пролилась рядом с ней. — Саша, вставай!

Моя машина, та, в которой была бомба, взорвалась, и теперь она в огне. Как только огонь перекинется на другие машины, это место превратится в серию взрывов зажигательных бомб, и я сомневаюсь, что нам так повезет во второй раз.

— Саша, нам нужно идти!

Она стонет, пытаясь приподняться, и я тянусь к ней, поднимая на ноги. Я не хотел поднимать ее слишком быстро, опасаясь, что могу причинить ей такую боль, от которой она быстро не оправится, если у нее есть какие-то внутренние повреждения, но это не будет иметь значения, если мы все еще будем здесь через несколько минут.

Я перекидываю ее руку через плечо, крепко прижимая к себе, и так быстро, как только могу, направляю нас обоих ко входу в гараж. Мое сердце бешено колотится, и все мое тело напряглось, ожидая нового взрыва в любой момент, но каким-то образом мне удается перевести нас на другую сторону улицы и пройти почти квартал, прежде чем я слышу следующий.

Вокруг нас воют сирены, и я нащупываю свой телефон, все еще держа Сашу, когда нахожу Левина в своих контактах. Он отвечает после первого гудка, и я перекрикиваю шум и приближающиеся машины скорой помощи.

— Левин! У нас кое-какие неприятности, в машине была бомба. Думаю, мы оба в основном в порядке, мы были достаточно далеко, но мне нужно, чтобы ты приехал за нами. Быстро, пока нас здесь не зажали. Я не думаю, что Виктор хочет, чтобы нам приходилось отвечать на какие-либо вопросы. Я пришлю тебе наше местоположение.

Я продолжаю идти, стараясь увести нас достаточно далеко, чтобы нас не заметили, зная, что Левин сможет проследить за геолокацией, которую я ему отправил. Саша начинает приходить в себя, слегка постанывая, когда выпрямляется, пошатываясь на ногах.

— Черт возьми, что случилось? — Шепчет она, глядя на меня остекленевшими глазами. Я оглядываюсь по сторонам, помогая ей прислониться к стене, пока осматриваю ее на предмет очевидных травм.

— Бомба в машине, — коротко говорю я ей, беспокойство обостряет мой тон. — Как ты себя чувствуешь?

— Вся в синяках и ссадинах, но… я думаю, все в порядке? — Ее глаза расширяются, когда она понимает, насколько близко мы подошли к чему-то гораздо более серьезному. — Боже мой — бомба?

Я киваю, странное чувство охватывает меня. Глядя на Сашу, на ее бледное лицо и трясущиеся руки, на ее исцарапанное лицо, я понимаю, как близок был к тому, чтобы потерять ее навсегда, после одной из лучших ночей в моей жизни. Одно дело, лечь с ней в постель, пробовать ее на вкус, целовать ее и наслаждаться ее прикосновениями ко мне, но сегодняшняя ночь была даже лучше этого. Я бы отказался от чего угодно, если бы это означало, что она будет в безопасности, счастлива, и со мной.

Даже от обещаний, которые я дал?

Искушение кажется ближе, чем когда-либо, его труднее игнорировать. Но в тот же момент я понимаю, что это из-за меня с ней все это происходит. Бомба предназначалась мне. Кто бы за нами ни охотился, он хочет причинить мне боль. Она — сопутствующий ущерб.

Я должен держаться от нее как можно дальше, а не ближе.

Я вижу, как к нам подъезжает машина Левина, и обнимаю Сашу за талию, помогая ей дойти до машины. На лице Левина мрачное выражение, когда я сажусь внутрь, и он прищуривает на меня глаза, отъезжая от бордюра.

— Виктор наверняка захочет поговорить об этом, — резко говорит он. — Это проблема. Сначала нападавшие на улице, а теперь чертова бомба? Это зашло слишком далеко.

— Мне жаль… — начинает говорить Саша, и Левин бросает на нее сердитый взгляд в ответ.

— Это не твоя вина, — многозначительно говорит он. — Это было направлено не на тебя. Тебе не за что извиняться.

— Тогда что… — глаза Саши встречаются с моими в зеркале, и я вижу, как она немного бледнеет, но, к ее чести, выражение ее лица не меняется.

Когда мы въезжаем во двор дома, дверь распахивается, и мое сердце замирает, когда я задаюсь вопросом, не случилось ли чего-нибудь еще, пока нас не было. Когда мы выходим из машины, к нам направляется высокий, мускулистый, темнокожий мужчина с короткой стрижкой, которого я узнаю, поскольку видел раньше в новой тренировочной программе Виктора, которую возглавляет Левин.

— Нико. — Левин кивает ему, заглядывая через массивное плечо мужчины. — Что случилось?

— Сработала сигнализация, — мрачно говорит Нико. — Я приехал сюда, как только смог, так как был на дежурстве по реагированию. Никого не видно, но Виктор в бешенстве. Вы захотите попасть к нему, вы оба.

Я напрягаюсь, следуя за Левином, когда мы входим, только чтобы увидеть Виктора, стоящего в гостиной с грозным видом.

— Отведи девочек наверх, — слышу я, как он говорит Катерине, которая кивает и начинает подталкивать их к лестнице.

— Ничего страшного, — слышу я, как она говорит им, и мельком вижу их испуганные лица, травма от того, что произошло в России, вероятно, возвращается внезапно. — Просто ложная тревога. Ваш отец, Нико и Левин собираются во всем разобраться. Нам просто нужно подняться наверх, чтобы они могли заняться своей работой, хорошо?

Саша начинает подниматься по лестнице вместе с Катериной, но я хватаю ее за руку.

— Виктор тоже захочет с тобой поговорить, — мягко говорю я ей и вижу, как она вздрагивает, но кивает.

— Макс. — Выражение лица Виктора мрачнеет, когда мы входим. — Не хочешь рассказать мне, что, черт возьми, здесь происходит?

— Я знаю не больше, чем ты, — осторожно говорю я. — Но на данный момент мне ясно, что мне нужно уйти. Опасность слишком близко к дому, и я подвергаю этой опасности всех, потому что кто-то преследует меня. По выражению твоего лица я могу сказать, что ты согласен, — добавляю я, видя, как ярость на лице Виктора усиливается.

— Кто-то пытается причинить боль и мне тоже, — внезапно говорит Саша, подходя и становясь рядом со мной. — Так что я не вижу, что хорошего в том, чтобы отослать Макса.

У меня болит грудь, потому что я знаю, что она пытается удержать меня здесь, с собой. Она снова и снова повторяла, что я тот, с кем она чувствует себя в безопасности, и я знаю, что в этот момент она отчаянно не хочет оставаться одна, без единственного человека, которого она считает своим защитником.

Но чего она не понимает, так это того, что я тоже проблема.

Губы Виктора поджимаются.

— Кто-то пытается причинить тебе боль, Саша, потому что они знают, что Макс заботится о тебе. Брат человека, которого он убил, причина, по которой он находится под моей защитой, ищет его. Каким-то образом он понял, что ты важна для Макса. Макс забрал того, кого любил он, и теперь он хочет сделать то же самое.

Саша моргает, глядя на меня, а затем на Виктора.

— Но Макс не…

Виктор нетерпеливо машет рукой.

— Платонически или романтически, Макс заботится о тебе, и, следовательно, ты — мишень. У нас нет времени спорить о семантике этого. Макс прав в одном, находиться здесь небезопасно ни для кого, но если он уйдет, а ты останешься, это не изменит того, что ты мишень.

— Так что ты предлагаешь? — Напряженно спрашиваю я, чувствуя, что мои собственные нервы на пределе. Сегодня я был ближе, чем когда-либо хотел, к тому, чтобы потерять Сашу, и я тоже не хочу, чтобы семья Виктора пострадала из-за меня.

— Ты отвезешь Сашу в свое поместье в Италии, — просто говорит Виктор. — Завтра. Ты останешься там, пока мы не сможем выследить этого человека и устранить его. Мы отправим тебя туда, откуда он приехал, в качестве приманки и подмены. Пока он будет искать, где вы здесь залегли, отвлекаясь, вы оба будете в стороне, пока мы приближаемся.

Я слышу, как Саша ахает от удивления, и качаю головой. Нет. Ни в коем случае. Я не только не хочу, чтобы Саша была так близка к моему прошлому и секретам, которыми я с ней не делился, но я знаю, что оставаться с ней наедине в поместье, это быстрый путь к уничтожению того, что осталось от моих усилий не стать с ней ближе, чем следовало бы. В конечном итоге мы не просто переспим, в конечном итоге мы будем… вместе.

И, в конце концов, я разобью ей сердце.

— Это не очень хорошая идея, — категорически говорю я, изо всех сил стараясь не обращать внимания на выражение лица Саши. — В любом случае, будет лучше, если мы разделимся. Распредели цели. Я поеду в Италию, как ты предлагаешь, а Саша может переехать в одно из твоих убежищ здесь, пока мы во всем не разберемся.

— Нет! — Слово вырывается из Саши, как выстрел, ее глаза расширяются от паники, когда она переводит взгляд с нас двоих на меня. — Я не хочу оставаться одна в безопасном доме. Я не могу… я не могу сделать это снова. Я…

— Ты бы не была одна, Саша, — терпеливо говорит Виктор, явно обдумывая мое предложение. — Там у меня есть охрана. Ты была бы в безопасности…

— Это еще хуже. — Ее глаза наполняются слезами, лицо белое как кость. — Наедине с незнакомцами? Твоими мужчинами? Макс, пожалуйста… — Она тяжело сглатывает, начиная заметно дрожать. — Я не хочу быть одна, вдали от всех. Пожалуйста, не надо…

— Хорошо. — Я тянусь к ней, притягивая ближе к себе, пытаясь унять ее панику. — Послушай, мы поговорим об этом утром. У нас только что было серьезное столкновение со смертью. Давай я отведу Сашу наверх, устрою поудобнее, и мы поговорим об этом, как только эмоции немного улягутся. Хорошо? — Я адресую вопрос Виктору, который неохотно кивает.

— Первым делом утром мы примем решение, — коротко говорит Виктор. — Левин, пойдем со мной. Мы собираемся организовать охрану вокруг дома. Пусть Нико пойдет и соберет еще людей…

Когда его голос затихает, я веду Сашу к лестнице.

— Давай уложим тебя в постель, — мягко говорю я ей. — Сначала не помешал бы горячий душ. Утром у тебя будет меньше болеть.

Мне удается отвести ее в ванную, и я жду в соседней комнате, пока она принимает душ. Когда она выходит, завернутая в махровый халат, с мокрыми волосами, она выглядит менее хрупкой, чем раньше, по крайней мере, менее бледной. Но ее глаза расширены и покраснели, и она идет ко мне с неуверенным видом, когда садится на кровать рядом со мной.

— Я хочу поехать с тобой в Италию, — наконец говорит она, глядя на свои сжатые руки. — Я подумала об этом, и это то, чего я хочу.

— Саша…

— Нет. — Она с трудом сглатывает, глядя на меня снизу вверх. — Послушай меня. Ты единственный, кому я безоговорочно доверяю, Макс, единственный мужчина, с которым я всегда чувствую себя в безопасности, несмотря ни на что. Мне все равно, если это потому, что кто-то охотится за тобой. Я все еще чувствую себя в безопасности с тобой. Я знаю, что если и есть кто-то в этом мире, кто может защитить меня, то это ты. Я не хочу быть запертой в безопасном доме, с охраняющими меня мужчинами, которых я не знаю, и гадать, что с тобой происходит. — Ее зубы впиваются в нижнюю губу, и я могу сказать, что она пытается не заплакать. — Пожалуйста, Макс, пожалуйста, не оставляй меня.

Что-то в этих последних словах, в том, как она их произносит, разрывает что-то во мне. Глядя на нее, я вижу только то, как я чуть не потерял ее сегодня, и в этот момент нет ничего важнее, чем дать ей понять, что больше всего на свете я хочу, чтобы она была со мной.

Одна ночь, говорю я себе, поворачиваясь к ней. Я могу хранить клятву всю оставшуюся жизнь, если у меня будет эта единственная ночь. Только один раз на случай, если случится худшее. Ради нее, не ради себя, рассуждаю я. Дать ей то, в чем она нуждается больше всего на свете.

В глубине души, конечно, я знаю правду.

Мне это нужно так же сильно, как и ей.

Но сегодня вечером я совершу еще один грех, который добавляется к растущему списку. Я лгу себе, наклоняясь вперед и беря ее лицо в свои ладони, о том, почему я это делаю. О том, почему я решаю нарушить еще одну клятву.

И когда мои губы встречаются с ее губами, я забываю обо всем остальном.

21

САША

То, как Макс целует меня, заставляет меня думать, что сегодняшний вечер будет другим. Он почти решительно тянется ко мне, притягивая к себе, его губы жадно прижимаются к моим. Нет никаких колебаний, никакого притворства, что это всего лишь один поцелуй. Я чувствую, как потребность пробегает по нему от одного его прикосновения, от того, как его язык скользит по моей нижней губе, побуждая мой рот открыться для него, и я не колеблюсь.

Я не знаю, изменил ли он свое мнение полностью или только на однуночь, но мне все равно. Или, скорее, мне не все равно, но даже если это всего на одну ночь, я не собираюсь ему отказывать. Я бы предпочла, чтобы мое сердце было разбито завтра, чем упустить сегодняшний вечер с ним.

Я могла потерять его сегодня. Я все еще могу потерять его.

Все в том, как Макс целует меня, заставляет меня думать, что он думает о том же. Нас вместе отбросило назад этим взрывом. Еще немного ближе, и мы могли бы получить серьезные ранения, еще ближе, и мы бы погибли. Бомба — это еще не конец. Тот, кто хочет причинить нам вред, все еще приближается, и они не собираются останавливаться.

Я хочу, чтобы мы оба были в безопасности, но я не хочу, чтобы он оставлял меня. Мысль кажется невыносимой, и это только разжигает мою потребность в нем, когда я наклоняюсь в поцелуе, протягивая руку, чтобы провести пальцами по его волнистым темным волосам, когда он углубляет поцелуй, его язык скользит по моему.

Жар, охватывающий меня, мгновенный, но я не спешу. Я позволяю ему двигаться в его собственном темпе, целуя меня медленно и глубоко, в то время как его пальцы пробегают по моим волосам, вниз по подбородку и шее, изучая меня. Он стонет, когда кончики его пальцев скользят по моим ключицам и вниз по верхней части груди, задерживаясь над ложбинкой. Я снова вспоминаю, что это его первый раз, даже в большей степени, чем мой. Это мой первый выбор, но и для него он полностью первый.

Его руки резко опускаются на мою талию, крепко хватая меня, когда он поднимает меня, и я задыхаюсь, когда он укладывает меня обратно на подушки, наклоняясь надо мной. Его рука снова скользит по моим волосам, когда он целует меня, медленно и неторопливо, и я чувствую, как нарастает желание, заставляя меня броситься вперед. Я хочу, чтобы он был внутри меня, я жажду этого, и жажду так долго, но я напоминаю себе, что нет никакой гарантии, что после сегодняшнего вечера… даже сегодняшней ночи, он передумает. Я хочу запомнить это, и я хочу, чтобы это продолжалось.

— Ты такая красивая, — выдыхает он мне в губы, его рука снова скользит вниз по моей груди. На этот раз он распахивает мой халат, его пальцы легко скользят по бокам моей груди, и я чувствую, как он стонет у моих губ, когда впервые прикасается ко мне там. — Такая идеальная…

Все происходит медленно и осторожно, и к тому времени, когда он расстегивает пояс моего халата, позволяя ему полностью распахнуться, я задыхаюсь от желания. Его рот скользит вниз по моему горлу, пока он делает это, не глядя на мои обнаженные груди, его рука скользит вверх, чтобы обхватить одну, его большой палец скользит по напрягшемуся соску.

— Макс… — я стону его имя, выгибаясь под ним, когда прижимаю свою грудь к его руке. — Ты сводишь меня с ума…

Он отстраняется, глядя на меня сверху вниз с оттенком юмора в своих карих глазах.

— Как только я окажусь внутри тебя… — Его губы дергаются, когда его большой палец снова касается моего соска. — Я не думаю, что продержусь долго. Я хочу, чтобы тебе было хорошо до этого. Затем его взгляд скользит по моей груди, впервые замечая ее, и я вижу, как он резко втягивает воздух, его глаза горят голодом, которого я никогда раньше не видела. — Я хочу убедиться, что ты испытаешь все удовольствие, которое я могу тебе доставить, Amante (итал. Возлюбленная). Итальянский плавно соскальзывает с его губ, и звук прозвища заставляет меня вздрогнуть, тепло разливается по мне, когда он опускает губы к моей груди, его рука прижимает ее вверх, а язык скользит по моему чувствительному соску. Я стону, выгибаясь навстречу ему, мои пальцы запутываются в его волосах, когда я задыхаюсь.

— О боже, это так приятно, — Это невероятно, еще одно новое ощущение. Я закрываю глаза, наслаждаясь этим, пока он облизывает и нежно покусывает один сосок, затем другой, его руки скользят вниз по моей талии, чтобы отодвинуть еще больше моего халата, полностью обнажая меня.

Я стряхиваю его с себя, тянусь к пуговицам его рубашки, мои пальцы становятся все более неуклюжими по мере того, как растет мое возбуждение.

— Ты слишком разодет, — поддразниваю я его, задыхаясь, чувствуя, как сильно бьется мой пульс в горле при мысли о том, что наконец-то увижу его полностью обнаженным. Я так много раз представляла себе это, представляла, как бы он выглядел вот так, склонившись надо мной, когда он двигался между моих ног и делал меня своей.

Реальность намного лучше. Я дергаю за пуговицы, расстегивая их в страстном порыве, когда стягиваю с него рубашку, проводя руками по его мускулистой груди и рукам.

— Нравится то, что ты видишь? — Спрашивает Макс низким и опасным тоном, улыбка дразнит уголки его рта, когда он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня.

— Ты знаешь, что да, — шепчу я ему в губы, выгибаясь вверх, когда мои лодыжки обхватывают его, и я вожусь с его ремнем. — Теперь я хочу увидеть остальное. Все это.

Каждый дюйм Макса столь же великолепен. Когда он, наконец, полностью обнаженный, наклоняется надо мной, и мои ноги обхватывают его икры, я вижу глубокие v-образные линии, ведущие вниз от его пресса, мускулистых бедер и задницы, а между ними толстый, твердый член, с которым я уже знакома, и хотела бы быть гораздо больше. Я опускаю руку и провожу пальцами по его напряженной длине, так сильно, что кончик задевает его пресс, и Макс с шипением втягивает воздух.

— Полегче, — стонет он, отталкивая мою руку. — Или это закончится слишком скоро.

Его рот снова скользит вниз по моему горлу, слегка посасывая чувствительную плоть там, его руки держат меня за бедра, пока я извиваюсь и задыхаюсь под ним. Он продолжает, его язык скользит по моим ключицам, зубы задевают меня там, прежде чем его язык снова смывает жжение, а затем опускается еще ниже. Он обхватывает мои груди обеими руками, сжимая их с одобрительным стоном, когда втягивает в рот сначала один сосок, а затем другой. Затем его губы касаются верхней части моего живота, скользя все ниже и ниже, туда, куда, как я уже подозревала, он собирался.

— Я хочу снова попробовать тебя на вкус, — бормочет Макс, его язык скользит по моей тазовой кости, зубы задевают ее так же, как они это делали с выступом моей ключицы, легкое, восхитительное покалывание. — Я хочу почувствовать, как ты кончаешь мне на язык.

Его рука раздвигает мои бедра, и я охотно раздвигаю их, жаждая его прикосновений. Я такая влажная, что внутренняя поверхность бедер кажется липкой от этого, пропитанная возбуждением к нему, и я чувствую, что краснею от легкого смущения, пока не слышу глубокий, возбужденный стон Макса.

— Моя хорошая девочка, — бормочет он, проводя кончиками пальцев по моим влажным складочкам. — Ты уже такая влажная для меня.

Я беспомощно стону, когда он раздвигает меня пальцами, его язык погружается внутрь меня, прежде чем подняться вверх, обводя мой клитор. Мы делали это раньше всего один раз, но он очень хорошо помнит, что мне нравится, ритм его языка немедленно подхватывает то, что заставляло меня так сильно кончать раньше.

— О боже, Макс… — Это так приятно. Как что-то может быть настолько приятным? Как вообще кто-то встает с постели? Его язык ощущается как волшебство, горячий и влажный, он гладит меня именно так, как надо, с нужным нажимом, чтобы за считанные секунды подтолкнуть меня к краю, мои бедра дрожат, когда я выгибаюсь навстречу его лицу. На этот раз я не так боюсь удовольствия, теперь, когда я знаю, что произойдет. Я позволяю себе погрузиться в него с головой, теряясь в изысканном ритме его языка, в то время как мои руки вцепляются в одеяло, и я откидываю голову назад.

— Я… я… — у меня даже нет времени предупредить его. Оргазм обрушивается на меня сильно и быстро, и я заглушаю свой крик рукой, дико дергая бедрами, когда я поднимаюсь на его языке к пику своего удовольствия, безумно извиваясь. Он хватает меня за бедра одной рукой, удерживая на месте, и каким-то образом это только усиливает ощущение, посылая еще один взрыв во мне, когда я выкрикиваю его имя из-под ладони.

Я уверена, что сейчас он остановится. Он был тверд как скала, прежде чем начал, и я знаю, что ему, должно быть, до боли хочется оказаться внутри меня. Но он этого не делает, его язык все еще скользит по моему трепещущему клитору, когда я чувствую, как он прижимает два пальца к моему входу.

— Я не хочу причинять тебе боль, — бормочет он, глядя на меня снизу вверх. — Я хочу убедиться, что ты готова, прежде чем мы…

Я вскрикиваю, когда его пальцы скользят внутрь меня, и он замирает.

— Ты в порядке? — Спрашивает он низким и глубоким голосом, и я отчаянно киваю.

— Да… — я выдыхаю это слово, мои бедра выгибаются под его рукой. — Пожалуйста, не останавливайся…

Макс издает низкий горловой звук, почти рычание, его карие глаза пристально смотрят на меня, когда он двигает пальцами глубже, медленно вводя их внутрь меня. Это ощущение, все, что мне было нужно, полнота, которой мне не хватало раньше. Я стону, прижимаясь к его руке, когда он снова опускает свой рот к моей киске и проводит языком по моему клитору.

— О боже! — Я громко вскрикиваю, снова зажимая рот рукой, когда начинаю скользить по его пальцам и языку, я уже близка к очередному оргазму. Я боялась, что у меня возникнут воспоминания о том, что со мной сделали в первый раз, но Макс так умело возбудил меня, что в моей голове нет ничего, кроме него и нас, и того, что он заставляет меня чувствовать. Это во всех отношениях отличается от травмы, которую я пережила раньше, и я теряюсь в удовольствии, все остальное стирается пальцами и языком Макса, когда он подталкивает меня ко второму оргазму.

Когда он втягивает мой клитор в рот, как делал раньше, перекатывая его языком, я вижу звезды. Моя спина выгибается так сильно, что я чуть не слетаю с кровати, бедра прижимаются к его рту, когда я сильно кончаю, и мои бедра сжимаются вокруг его головы. Смутно я слышу, как выкрикиваю его имя, содрогаясь и извиваясь, волна за волной удовольствия накатывает на меня, когда Макс толкает свои пальцы глубже, сжимая их внутри меня и поглаживая меня во время оргазма, его язык не останавливается ни на секунду.

Я безвольно откидываюсь на подушки, и только тогда он отстраняется, поднося пальцы ко рту. Его пристальный взгляд удерживает мой, когда он скользит ими между своих губ, со стоном слизывая мое возбуждение.

— Мне нравится, какая ты на вкус, — бормочет он, наконец наклоняясь ко мне, другой рукой нежно убирая волосы с моего лица. — Я мог бы оставаться между твоих ножек всю ночь. Вот только… — его голос становится глубже, низкий и хриплый от желания. — Ты нужна мне, Саша. Мне нужно…

Он колеблется, как будто не может закончить предложение, и я иду ему навстречу. Я хотела этого так же сильно, так же долго, и я обхватываю ногами его бедра, притягивая его ближе.

— Ты тоже нужен мне внутри, — шепчу я. — Не имеет значения, как долго это продлится. Я просто хочу чувствовать тебя.

Макс стонет, его глаза закрываются, когда его лоб прижимается к моему, его губы ищут мои.

— Скажи мне, если будет больно, и я перестану, — бормочет он. — Неважно, когда. Я обещаю…

Его слова обрываются, когда головка его члена скользит между моих бедер, прижимаясь к моему мокрому входу. Он втягивает воздух, его тело содрогается от одного этого прикосновения.

— О боже, — стонет он. — Это так приятно…

Я выгибаюсь, поощряя его, моя киска сжимается от потребности, чтобы он был внутри меня, заполнил меня. Его пальцы были такими приятными внутри, и я хочу большего от него, всего его. Я чувствую, как он толкается во мне, просто его набухшая головка толкается внутрь, растягивая меня, и когда я рефлекторно сжимаюсь вокруг него, Макс издает звук, в котором наполовину удовольствие, наполовину боль.

— О, черт, Саша… — Его руки сжимаются на подушках, тело содрогается. — В тебе так хорошо. Я уже так близко…

— Все в порядке, — успокаиваю я его, слова превращаются в стон, когда его бедра дергаются, погружая его немного глубже. — Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты наполнил меня…

Макс стонет, его член проскальзывает в меня еще на дюйм, твердый и толстый, и столько, сколько, я думаю, я бы никогда не смогла вынести. Моя киска снова сжимается вокруг него, пробегая рябью по всей длине его члена внутри меня, и его бедра непроизвольно дергаются, толкая его внутрь меня еще глубже. Я настолько мокрая, что его выгибающийся вверх член проходит остаток пути, пока он не погружается по самую рукоятку, и мы оба замираем, глядя друг на друга с напряженным выражением чистого удовольствия.

— Ты в порядке? — Его голос напряжен, все его тело напряглось от усилий сдержаться. — Это…

— Это очень приятно, — шепчу я, обхватывая его ногами и прижимаясь бедрами так сильно, как только могу. — С тобой так хорошо…

Его губы прижимаются к моим, наши звуки удовольствия смешиваются, теряясь в поцелуе, когда он начинает двигаться. Я слышу, как он задыхается, все его тело содрогается от силы ощущений, и он снова напрягается, его член пульсирует внутри меня, когда он прерывает поцелуй.

— О боже, Саша… — лицо Макса напрягается, его бедра снова сильно толкаются, так глубоко, как он только может. — Я…

— Кончи для меня, — шепчу я, обвивая руками его шею и притягивая к себе, мои губы снова находят его губы и поглощают звуки, когда он внезапно прижимается ко мне, все его тело содрогается от силы оргазма. Я чувствую горячий прилив, и волна удовольствия захлестывает и меня тоже, еще одна меньшая кульминация, когда я чувствую, как он заполняет меня, сильно толкаясь, когда впервые входит в женщину.

— О боже мой, — бормочет Макс, прижимаясь ко мне, перекатываясь наполовину набок, в то время как я остаюсь в его объятиях, его член все еще внутри меня. — О черт.

— Тебе было хорошо? — Дразняще шепчу я, утыкаясь носом в его шею, и отстраняюсь достаточно надолго, чтобы увидеть, что один глаз у него приоткрыт, и он смотрит на меня, когда я краду еще один поцелуй.

Мы лежим так несколько долгих мгновений, пока я не прижимаюсь к нему и не чувствую, как он снова начинает твердеть внутри меня. Не говоря ни слова, Макс переворачивается на спину, его руки на моих бедрах, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, более чем готовая снова.

— На этот раз я продержусь дольше, — обещает он, шепча слова мне в губы, и я смеюсь, углубляя поцелуй, когда его член снова полностью твердеет, твердый и толстый внутри меня, и я начинаю скакать на нем.

Я знаю, что могу получить это только сегодня вечером. Я знаю, что завтра все может измениться.

Я планирую извлечь из этого максимум пользы.

22

САША

Утром я снова просыпаюсь рядом с Максом, на этот раз счастливее, чем когда-либо, несмотря на наши обстоятельства. Я очень хорошо знаю, что прошлая ночь, возможно, была единственным разом, когда мы спали вместе, и от этой мысли у меня тяжело на сердце. Но я не жалею об этом. Я хотела этого больше всего на свете, чтобы он был первым мужчиной, с которым я решила переспать, и я знаю, что он принял решение, по крайней мере частично, имея это в виду. Он подарил мне это самое мгновение, давая понять, как сильно я ему небезразлична, и что бы ни случилось дальше, это что-то значит.

Я томно потягиваюсь в постели рядом с ним, ощущая приятную болезненность во всем теле, особенно между бедер. Прошлой ночью мы закончили тем, что занимались сексом еще дважды, один раз, когда я была сверху, а затем еще раз в миссионерской позе, из-за которой я хотела подразнить его, но воздержалась. Последнее, чего я хотела, это напоминать ему о клятве, которую он нарушил, клятве, за которую я понятия не имею, планирует ли он продолжать цепляться. Во второй и третий раз он продержался дольше, как и обещал, хотя все равно было ясно, что он был ошеломлен новыми ощущениями… как и я. Я кончала так много раз, что сбилась со счета, и это только усилило приятную боль, которую я испытываю сейчас, когда переворачиваюсь и прижимаюсь к нему.

Он просыпается медленно, утыкаясь носом в мою шею, когда просыпается, только чтобы сразу же напрячься.

— Черт, — бормочет он, выглядывая в окно, чтобы увидеть, что на улице уже совсем светло. — Виктор хотел, чтобы мы встали пораньше.

Мой желудок сжимается, нервы мгновенно захлестывают меня и вытесняют теплое послевкусие, с которым я проснулась. Макс не давал никаких обещаний прошлой ночью, и я прекрасно понимаю, что он, возможно, все еще хочет поехать в Италию без меня.

Пожалуйста, не оставляй меня.

Я не произношу этого вслух, ожидая, что произойдет дальше. Он медленно садится, потирая лицо руками. Я могу сказать, что он о чем-то думает, и у меня перехватывает дыхание в ожидании услышать, что он собирается сказать.

Наконец, он смотрит на меня.

— Я возьму тебя с собой в Италию, — тихо говорит Макс. — Но Саша…

Его прерывает сильный стук в дверь.

— Саша? — Голос Виктора доносится из-за двери, а затем замолкает. — И Макс, если ты там. Я приготовил самолет. Но мне нужно знать, куда вы направляетесь, каждый из вас.

Я вскакиваю, накидывая халат, мои щеки вспыхивают от мысли, что Виктор догадался, что мы с Максом провели ночь вместе. Но мне недолго осталось смущаться. Я снова успеваю мельком увидеть обнаженное тело Макса, прежде чем он натягивает одежду, один раз оглядываясь на меня, чтобы убедиться, что я в порядке, прежде чем он откроет дверь.

— Мы летим в Италию…вдвоем, — хрипло говорит он. — Мне нужно двадцать минут, чтобы собрать свои вещи, и я уверен, что Саше нужно то же самое.

— Двадцать минут, — соглашается Виктор. — Я сообщу пилоту.

И тут меня словно ударили под дых. Я ухожу. Оставляю Катерину, Анику, Елену и малышей. Я рада, что еду с Максом, а не в безопасное место, где я была бы наедине с незнакомцами, но я совсем не хочу уезжать. Особенно когда я понятия не имею, когда вернусь. На самом деле я даже не знаю, что взять с собой. Я бросаю одежду в сумку, переодеваюсь из халата в леггинсы и эластичный укороченный топ, кроссовки и легкий кашемировый кардиган на случай, если в самолете будет прохладно. Сосредоточение на подобных мелочах, это все, что помогает мне сохранять спокойствие, подавляя растущую панику, угрожающую закупорить мне горло, когда я застегиваю молнию и хватаю сумку.

Катерина ждет меня внизу с девочками, держа на руках Дмитрия, в то время как Рейчел держит Викторию. Рейчел мне очень нравится, она немного моложе меня, но мы дружим. Однако мне больно видеть ее сейчас, знать, что она займет мое место, пока меня не будет. Катерина искоса смотрит на меня, когда я спускаюсь по лестнице, и я мгновенно улавливаю, о чем она мне сигнализирует, заставляя себя улыбнуться, когда смотрю на Анику и Елену, которые уже выглядят расстроенными.

— Я просто собираюсь в путешествие, — твердо говорю я им. — У меня не было отпуска целый год. Вы можете в это поверить?

Аника хмурится, явно не совсем купившись на мою историю.

— Куда ты едешь? — Многозначительно спрашивает она, и я опускаюсь до ее уровня, как будто рассказываю ей секрет.

— Дядя Макс везет меня показать, где он вырос. Я привезу вам сувениры, обещаю.

— Когда ты вернешься, Са-ша? — Спрашивает Елена, и в ее голосе появляются характерные жалобные нотки, которые говорят мне, что она близка к тому, чтобы разрыдаться.

— Скоро, — обещаю я ей. — Мы оставили это открытым, так что это может быть весело и спонтанно! Взрослым иногда нравится это делать. Когда ты вырастешь, ты тоже так сможешь.

— Когда я вырасту, ты возьмешь меня с собой в отпуск? — Требует Аника, и все, что я могу сделать, это сдержать слезы, которые наворачиваются на глаза.

— Да, — твердо обещаю я ей. — Обязательно. И на этот раз я сделаю много снимков, так что, когда я вернусь, будет почти похоже, что ты все-таки была со мной.

Я вижу, как Макс входит через заднюю дверь, и быстро обнимаю их обоих, стараясь не делать из этого большого спектакля, чтобы они не поняли, что что-то не так. Катерина оставляет их с Рейчел, когда они с Виктором провожают нас на улицу. Лицо Катерины морщится, как только мы выходим из дома.

— Позаботься о ней, Макс, — шепчет она, крепко сжимая меня. — Возвращайся, как только сможешь.

— Мы вернемся, — обещает он, забирая мою сумку и передавая ее водителю. — Давай, Саша. Нам нужно идти.

— Будь осторожен, — говорит Виктор, его лоб наморщен от беспокойства, когда мы с Максом направляемся к машине.

Ни Макс, ни я ничего не говорим по дороге к самолету. Моя паника резко возрастает, и я не могу избавиться от беспокойства, что он не хочет, чтобы я была здесь, что я убедила его против его воли взять меня с собой, обвинив его в этом. К тому времени, как мы садимся в самолет, я близка к настоящей панической атаке, на мой взгляд, все это слишком напоминает полет на конспиративную квартиру в России.

— Эй… — Макс поворачивается ко мне, и прежде, чем я успеваю осознать это, он притягивает меня в свои объятия, прижимает к груди, когда мы стоим в проходе самолета. — Ты в порядке. Все не так, как раньше. Никто не приедет за тобой в поместье. Мы будем спрятаны и в безопасности, никто не узнает, что мы там, кроме Виктора и Катерины. И мы ненадолго, я обещаю. Виктор знает, как с этим справиться.

Я киваю, с трудом сглатывая, борясь со слезами, и меня внезапно захлестывает волна эмоций, из-за которых я чувствую, что нетвердо стою на ногах. Все это время Макс был рядом со мной. На каждом шагу он утешал меня, защищал и спасал. Он пролил за меня кровь. Нарушил свои клятвы ради меня. Каждое мгновение, проведенное с ним, доказывает все больше и больше, что он именно тот человек, которым я его считаю, человек, которому я доверяю больше всего на свете.

— Я люблю тебя, — шепчу я, глядя на него снизу вверх, не в силах сдержать слова. Они срываются прежде, чем я успеваю подумать, подходящий сейчас момент или нет, но я не уверена, что это имеет значение. Это правда, и что бы ни случилось дальше, я хочу, чтобы он это знал.

Больше всего я хочу, чтобы он сказал это в ответ. Но его лицо напрягается, его руки ослабевают вокруг меня, когда он отступает, и я знаю, что его ответ будет не тем, что я хочу услышать.

— Ты не можешь любить меня, Саша, — тихо говорит он. — Я тебе не подхожу, и никогда не подойду.

— Я… — начинаю говорить я, но он качает головой, поднимая руку, чтобы я дала ему закончить.

— Я несостоявшийся брат, Саша. Несостоявшийся священник, несостоявшийся человек. — Его глаза выглядят усталыми, темными и печальными. — Сейчас я нарушил все клятвы, кроме одной, и когда мы доберемся до Италии, это будет все, что я смогу сделать, чтобы меня не убедили нарушить последнюю. — Медленно он делает шаг ко мне, но не протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне. — Я буду защищать тебя ценой своей жизни. Это единственное обещание, которое я все еще могу сдержать, но Саша… — Он втягивает воздух, его челюсти плотно сжаты. — Я не могу снова прикоснуться к тебе, и ты не можешь любить меня. Ты просто… ты не можешь. В конце концов ты только пожалеешь об этом.

Что-то разрывается внутри меня, тяжелое и давящее на меня, когда вся боль прошедшего года обрушивается разом с этим последним разочарованием, почти невыносимым.

— Это не то, что можно исправить, — тихо говорю я ему, смаргивая слезы. — Я полюбила тебя с тех пор, как ты был рядом со мной вскоре после того, как я присоединилась к семье Виктора. Я любила тебя в России, и я полюбила тебя в первый раз, когда поцеловала тебя, и я любила тебя прошлой ночью. Я любила тебя каждое мгновение между ними. Я… — я качаю головой, с трудом сглатывая, когда смотрю на него снизу вверх, глаза наполняются слезами, которые я не могу сдержать. — Ты можешь установить дистанцию между нами, ты можешь сказать, что мы не более чем друзья, и так и должно быть, но я не могу перестать любить тебя. И что бы ни случилось дальше, я никогда никого не буду хотеть больше, чем тебя.

Его лицо выглядит потрясенным, но прежде, чем он успевает заговорить, я слегка приподнимаюсь на цыпочки и нежно целую его в губы. Я закрываю глаза, снова наслаждаясь прикосновением его губ к моим.

А потом, не говоря больше ни слова, я иду по проходу в спальню, одна.

23

МАКС

Я позволю Саше надолго остаться одной. Я испытывал боль и горе на протяжении многих лет. Когда-то я думал, что ничто не может ранить так сильно, как предательство моего младшего брата, а затем потеря моих родителей. Потеря моего старшего брата соперничала с этим, горе было настолько глубоким, что я думал, что никогда не оправлюсь от него.

Это другое.

Я никогда раньше не был влюблен. В меня никогда никто не был влюблен. Я ожидал, что всю свою жизнь проживу без этого, и задолго до этого осознание того, что я был на грани влюбленности в Сашу, было частью того, что удерживало меня. Я знал, что это может закончиться только разбитым сердцем, но я не понимал, что она уже прошла точку невозврата.

Прошлая ночь была ошибкой.

От этой мысли у меня болезненно сжимается грудь. Я не хочу видеть это таким образом. Прошлая ночь была чем-то за пределами моих самых смелых фантазий, удовольствие настолько переплеталось с эмоциями, пронизывающими нас, что это было больше, чем просто секс, больше, чем просто мой первый раз. Я не хочу сожалеть об этом. Но я не могу не думать, что ей не было бы так больно сейчас, если бы мы не зашли так далеко.

Она не может любить меня. Опасность, которая надвигается на нас, это моя вина, и даже если Виктор справится с этим, всегда могут быть другие. Я часть этого мира, часть мира Семей, мафии, Братвы и королей, якудзы и картеля, и это тот мир, от которого Саша должна быть свободна.

Она и так достаточно настрадалась.

Когда проходит достаточно времени, и я уверен, что она спит, я иду по проходу в спальню, осторожно приоткрываю дверь, чтобы заглянуть к ней. Она свернулась калачиком на боку, ее щеки липкие от слез, лицо раскраснелось, волосы спутались. Я так сильно хочу подойти к ней, протянуть к ней руку и прикоснуться к ней, успокоить ее, но я знаю, что этого делать нельзя. Если я это сделаю, в конце концов, это только все усложнит.

Я знаю, что время, проведенное в Италии, только вдвоем в поместье, где нет никого, кроме нашей охраны, будет пыткой. Я буду хотеть ее так сильно, как никогда, и с этим тоже придется бороться…и с тем, что мы чувствуем друг к другу, но не можем уступить. Но я должен обеспечить ее безопасность. Скорее всего, это будет означать, что перед концом на моих руках будет еще больше крови. Но я сделаю все, чтобы защитить ее.

Даже от самого себя.

Я возвращаюсь по проходу к креслу, оставляя спальню для нее. Я откидываюсь назад, закрываю глаза, и мне снятся прерывистые сны о неоне и дожде, умоляющем мужском голосе и крови на моих руках. И сквозь все это голос Алексея шепчет, преследуя меня: — Разве ты не боишься своего Бога?

Ответ всегда один и тот же, в момент, когда я отрезаю ему палец: — Я бы испугался, если бы думал, что Бог находится в этой комнате.

Во сне дождь продолжает лить. Но кровь на моих руках никогда не смывается.

***

Когда мы приземляемся в Италии, Саша появляется, ее лицо свежевымытое, волосы собраны в конский хвост, и она переоделась в чистую одежду. Выражение ее лица старательно бесстрастно, когда она присоединяется ко мне, выглядывая в окно, но оно резко меняется, когда она видит Италию за ним.

— О боже, — шепчет она. — Как прекрасно.

Нас ждет машина, и я придерживаюсь первоначального плана, отвезти ее пообедать в деревню, прежде чем мы продолжим путь в поместье. Стоит великолепный летний день, и я чувствую, как напряжение покидает ее, пока мы едем с опущенным верхом, а тепло солнца заливает нас обоих.

— Я всегда хотела путешествовать, — говорит Саша со смехом. — Я думаю, сейчас самое подходящее время для начала.

Ее смех немного успокаивает меня, заставляя думать, что, возможно, все будет не так плохо, как я боялся. Я вижу, как она расслабляется, чем дольше мы едем. Когда я сворачиваю на мощеные улочки, ведущие в причудливую деревушку за пределами поместья, я вижу, как округляются ее глаза.

— Здесь невероятно, — шепчет она, пристально глядя на меня. — Это то место, где мы собираемся остановиться?

— Ну, мы будем в поместье недалеко отсюда, — говорю я ей, смеясь. — Но это ближайшая цивилизация, да.

Я паркую машину и, обходя ее, чтобы открыть дверцу, не могу избавиться от чувства неловкости. Я говорю себе, что это просто паранойя, что единственной целью приезда сюда было то, чтобы никто не узнал. Просто странно возвращаться сюда после стольких лет. Мне было восемнадцать, когда я уехал, и я возвращался всего дважды, оба раза на похороны. После смерти моего отца я не был уверен, что когда-нибудь вернусь.

После смерти моего брата я был уверен, что не сделаю этого. Но я ошибался.

Я веду Сашу вниз по улице в кафе, которое я помню, и мы садимся на солнышке. Я делаю заказ для нас обоих на беглом итальянском и вижу, как ее глаза округляются, в них появляется намек на желание, но я пропускаю это мимо ушей. Я полон решимости не поддаться искушению здесь, чтобы убедиться, что я больше не совершу тех же ошибок. Чтобы убедиться, что я сосредоточен на защите ее, а не на том, чтобы хотеть ее.

— Сможем ли мы здесь все исследовать? — Спрашивает Саша, оглядывая площадь. — Это место такое красивое…

— Может быть, немного, как только мы устроимся. Нам надо по большей части оставаться в поместье в уединении. Сегодня все в порядке, пока мы просто едим, а затем уйдем, но я не хочу, чтобы слишком много людей знало, что мы здесь.

— В этом есть смысл, — соглашается она, но я слышу нотку разочарования в ее тоне.

— Тебе понравится поместье, — обещаю я ей. — Оно прекрасно. Там столько всего нужно тебе показать.

Она немного оживляется, на ее лице появляется легкая улыбка, когда официант приносит ей салат и бокал вина.

— Я не могу дождаться, когда увижу его, — тихо говорит она, ее глаза встречаются с моими всего на мгновение, а затем она быстро отводит взгляд. Это похоже на укол в грудь, но я игнорирую резкий укол боли, говоря себе, что это к лучшему.

Со временем она тоже это поймет. Особенно когда узнает обо мне больше. У меня нет иллюзий, что здесь я смогу сохранить от нее все свои секреты. Они выйдут наружу, еще одна причина, по которой я не решался взять ее сюда с собой, и когда это произойдет…

Она поймет, почему я был так уверен, что у нас никогда не получится.

Мы едим в почти дружеской тишине, и когда я оплачиваю счет, мы возвращаемся к ожидающей машине. Саша выглядит усталой, и я краем глаза наблюдаю за ней, пока веду машину, наблюдая, как она откидывает голову на спинку сиденья.

— Ты в порядке? — Я бросаю на нее взгляд, и она кивает, не открывая глаз.

— Думаю, просто смена часовых поясов. Я к этому не привыкла. — Она сглатывает, ее пальцы подергиваются на коленях, но через мгновение кажется, что она засыпает.

Я позволяю ей вздремнуть, пока мы не сворачиваем на подъездную дорожку, ведущую к поместью. Я нежно касаюсь ее бедра, слегка встряхивая, пока еду по длинной извилистой подъездной дорожке, обсаженной деревьями.

— Мы на месте, — говорю я ей и вижу, как ее глаза немного расширяются, остекленевшие и усталые, когда я завожу машину в огромный внутренний двор с фонтаном в виде двух львов в центре.

— Здесь нет воды, — говорит Саша, тихо смеясь, и я ухмыляюсь.

— Ну, давненько никого по-настоящему не было дома. — Я глушу машину, выхожу, чтобы обойти и открыть ей дверь, замечая, что она немного нетвердо стоит на ногах, когда я помогаю ей выйти. — Как только мы войдем внутрь, ты сможешь немного прилечь, если захочешь.

— Хорошо, — бормочет Саша, слегка опираясь на меня, пока мы идем к длинным ступеням, ведущим к большому особняку. Я указываю на него жестом, чувствуя капельку гордости, когда смотрю на него, даже если на самом деле это не мое, и никогда не должно было быть моим.

Это все еще намного больше, чем она когда-либо думала, что у меня было раньше.

— Добро пожаловать домой, — подшучивая говорю я ей, поворачиваясь к ней только для того, чтобы увидеть, что ее лицо внезапно побледнело, стало болезненно молочно-белым, она покачивается на ногах, а глаза остекленели еще больше, чем раньше.

— Макс… я… — Она с трудом сглатывает, на ее лице внезапно появляется тень страха. — Я плохо себя чувствую…

И затем, когда я смотрю на нее, мое сердце подскакивает к горлу… Саша падает передо мной прямо в мои объятия.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Переводчик TG канал themeofbooks — t.me/themeofbooks