Трофей для братьев (СИ) [Лада Отрадова] (fb2) читать онлайн

Трофей для братьев

Пролог

Ночь после пиршества

Девушка погрузилась в сон, в котором переплелись её воспоминания и желания. Огненная горячка не отступала даже сейчас, и ощущения прикосновений братьев захлестнули её с головой и погрузили в омут из кажущихся низменными мечтаний.

Прикосновения старшего из братьев были уверенными, даже грубыми, но этой самой грубостью они разжигали в ней искры бущующего и дикого огня. Мия помнила, как его сильные, покрытые мозолями руки касались её, оставляя красные следы на коже и неизгладимые — в памяти. Эти животные глаза, знающие, чего хотят, эти напористые руки, не дающие никакого пространства для сомнений... почему она первыми подумала о них, едва только сомкнула глаза?

Ласки младшего брата тут же ворвались в её грёзы, вот только вся их природа была совершенно противоположной первым касаниям, грубым и не знающим терпения. Второй мужчина всем своим видом излучал мягкость, нежность, ласку, которые окутывали её подобно тёплым материнским объятиям. Каждое его прикосновение было наполнено только одним — искренним ощущением того, что её любят и лелеют, словно она — хрупкий цветок или хрустальная ваза. Мия вспомнила, как он бережно проводил кончиками пальцев по её коже и вызывал тем самым лёгкую дрожь.

Во сне, всё ещё сгорая от лихорадки, девушка словно разрывалась между этими двумя полюсами.

С одной стороны, она жаждала страсти и несгибаемой воли старшего брата, один только взгляд которого разжигал в ней огонь, заставляя чувствовать себя податливой и мягкой, будто плавящийся воск свечи.

С другой — никогда она ещё не знала такой заботы, которую давал ей второй викинг. Его бережная ласка дарила ощущение любви и абсолютной защищённости, как будто Мия и правда была самым ценным для него человеком на свете.

* * * * *

Несколько недель назад. Германские земли, город Бремерхафен

Вопли и стоны раненых сливались с завываниями ветра в причудливую и пугающую мелодию, лежащие же на улицах трупы укрывал белый саван первого снега — крупные хлопья его медленно и торжественно падали с небес на грешную землю. Холодало.

Деревянные стены предместья становились пищей для прожорливых красных языков пламени, от смерти в пожаре или же от рук захватчиков прятались по углам плачущие женщины и дети.

Процветающие окраины архиепископского города вмиг превратились в место, где отныне поселились боль, разорение и смерть. В устье реки Везер стаей диких зверей вошли они — длинные, быстрые ладьи с головами ужасных чудовищ на носах.

Аскеманны, люди ясеня — так называли пришельцев из Норгевии в этих землях за верхнюю обшивку и мачты военных кораблей, изготовленные из этого дерева — за несколько часов прорвали оборону немногочисленного отряда и разграбили поселение, унося с собой всё, что можно было унести — золотые иконы, украшения, церковную утварь... и будущих рабов.

Сигурд, сын Атли и властитель Хордаланна (1), с хищной улыбкой напевал себе под нос старинную песнь:

— Виллеман шёл к реке,

К самой красивой липе.

Там хотел он поиграть на золотой арфе,

Потому что руны обещали ему удачу.

Широкоплечий, высокий — одним словом, ладно сложенный молодой ярл — вытер со щеки чью-то кровь и сверкнул хищными, глубоко посаженными серыми глазами на воинов, что выносили из церкви золотую патену (2) и калеж (3) из серебра и полудрагоценной яшмы.

Отвага и стремление к завоеваниям передались обладателю тёмно-русой косы от его отца. В десятилетнем возрасте он начал сопровождать воинов в сражениях и походах, в шестнадцать же унаследовал титул ярла от сгинувшего на поле брани родителя. Раздор за добычу, междоусобные стычки за клочки северных земель и битвы с окружающими племенами закалили его подобно стали и сделали привычкой недоверие ко всему и всем. Единственными своими товарищами считал он верный меч и не уступающий ему в остроте ум.

Прошедший через десятки сражений, он железной рукой правил пожалованными конунгом землями и продолжал дело отца, вселяя страх в недругов и защищая родной народ.

— Мастерски мог он на золотой арфе играть,

Он играл на ней нежно,

Он играл на ней хитро.

И птица была тиха на зелёном дереве.

Слева от могучего Сигурда шёл его младший брат, Свенельд. С вечно мечтательными, отрешёнными голубыми глазами и светлыми волосами цвета пшеницы, он лишь самую малость уступал родичу в своей силе и умении обращаться с мечом, зато был выше ростом. В руке он сжимал короткий метательный топорик — своё излюбленное оружие.

Блондин улыбнулся брату и хором продолжил с ним петь, следуя вместе с нагруженными трофеями товарищами к драккару.

— Он играл на ней нежно, он играл на ней громко,

Он играл Магнхилд, свободный от рук тролля.

Потом поднялся тролль из глубин озера,

Он громыхал в горах и грохотал в облаках.

Белой птицей боевая песнь братьев взмыла вверх и растаяла где-то высоко над горящими стенами городка. Ветер приносил с берегов Везера промозглую ноябрьскую сырость, под которую, плача и покорно склоняя свои головы, к пришвартованным кораблям шагала вереница молодых пленниц и детей.

Предсказание не подвело — набег прошёл на славу, а стены Бремерхафена оказались такими же хлипкими, как и мускулы его защитников.

Аскеманны грузили все богатства поселения на свои корабли, и главным из трофеев было будущее городка — десятки подростков и молодых дев, которых оно лишалось и обрекалось на то, чтобы стать местом, где теперь царят старость и белоснежный саван из укрывшего пылающие улочки снега.

— Тут разбил он арфу со всей своей силой,

И отнял так у тролля его славу и мощь!

Примечания автора:

1. Хордаланн (Hordaland ) — область на юго-западе Норвегии, большую часть занимают водопады и ледники.

2. Патена — блюдо для католической литургии.

3. Калеж — сосуд для католического богослужения.

Глава I: Трофей ᚠ

ГЛАВА I: ТРОФЕЙ ᚠ

ᚠ Fé vældr frænda róge;

føðesk ulfr í skóge.

Богатство причиняет раздор в роду;

волк подрастает в лесах.

— Живо тащи эти побрякушки на корму, поторопись! Пока у нас попутный ветер, надо скорее отплывать, — огрызнулся Сигурд на одного из воинов, что нёс на своей сгорбленной спине мешок, полный церковной утвари.

И добыча мигом оказалась на палубе, по соседству с позолоченными шкатулками и крестами.

Личный драккар Сигурда был длиннее остальных и помимо ясеневых обводов укреплялся ещё из более прочными, дубовыми. Нос его венчал череп огромного оленя с ветвистыми рогами — первой добычи мужчины с тех пор, как он получил титул ярла, символ его власти и могущества.

Как обычно это бывает после успешных рейдов, все его люди уже заняли свои места; кто-то из них делил богатую добычу, кто-то же просто отдыхал или перевязывал раны. Сигурд было тоже хотел подняться на борт боевого корабля и присоединиться к подсчитывающему драгоценные иконы брату, как внимание его отвлекло громкое улюлюканье викингов с другого судна и истошный девичий крик.

Обернувшись на громкие звуки, ярл Хордаланна стал невольным свидетелем любопытного зрелища. На пристани, неподалёку от драккаров, пятёрка бывалых варягов окружила несчастную девушку и всячески издевались над ней: щипали за ноги, поднимая подол сарафана, пытались оголить грудь и просто мерзко хохотали.

Будущая рабыня закрывалась от них руками, отбивалась, вопила, но — безуспешно. До тех пор, пока не выдернула из хватки одного зазевавшегося викинга увесистую дубину и не взмахнула той в опасной близости от нападавших.

Удивлённые мужчины отпрыгнули назад и пуще прежнего стали насмехаться над потерявшей силы пленницей: оружие оказалось слишком тяжёлым, чтобы её тонкие руки сумели удерживать его дольше нескольких секунд, и дубина осталась лежать на земле — поднять во второй раз девица её, как ни старалась, не смогла.

— Погляди-ка, брат, — усмехнулся Свенельд, похлопав Сигурда по плечу и показав пальцем на девушку. — Какая строптивая! С такой бы побороться, да только в постели!

— Ещё как! Если никто пока не предъявил своё право на неё, — прищурился ярл, рассматривая воинственную деву и вспоминая древний обряд — каждый из воинов мог первым забрать себе что-то из награбленного, но только одно, не делясь с этим товарищами по оружию, — то тогда станет она нашей наложницей!

Пусть незнакомка и была молодой и привлекательной, выглядела она, признаться, плачевно. От приставаний воинов одежда её истрепалась и кое-где порвалась, русые волосы, что доходили до поясницы, торчали в разные стороны и спутались между собой. Колено на левой ноге и вовсе было разодрано докрасна, и это — не говоря о синяках, оставшихся от щипков викингов.

Разбитая губа истекала кровью, а миловидное лицо, побледневшее, испачканное сажей и пылью, только что приняло на себя ещё один удар — от звонкой пощёчины, нанесённой беззубым норвежцем, девица едва ли не потеряла равновесие.

Но не потеряла самообладание!

Попытавшись ещё раз — вдруг повезёт? — взять тяжёлую дубинку, она на мгновение подняла её на какие-то сантиметры от земли и с яростным криком бросила на ноги своему обидчику. Тот разом заверещал от боли, но мгновение спустя замолчал — на пристани появился Варди, старый корабел правительницы Ругаланна (1), и его сын Йохан.

— Прекратите её истязать! В ваших трюмах и без того полно тех пленниц, которых вы уже успели во всех смыслах познать. Живо отойдите — а не то встретите мой гнев! — Варди решительно встал между заплаканной девицей и её обидчиком.

— Варди, старый волк, и на что сдалась тебе эта чумазая дохлячка? — спросил его низкий и широкоплечий викинг из людей Сигурда. — В ней и человека признать тяжело, а с этими хилыми ручонками ни в домашнем хозяйстве, ни на рудниках от неё пользы не будет.

Сын корабела нахмурился — ни к чему сейчас ему была ссора с воином из личной охраны правителя соседней области. Ругаланн и Хордаланн и без того связывала долгая вражда, и лишь смерти обоих прежних ярлов и железная рука конунга Норвегии сумели примирить обе земли. Правил теперь в Хордаланне Сигурд, сын Атли; в Ругаланне же восседала на троне, пока не вырастет её малолетний сын, Гуда — жена погибшего от чахотки властелина Вигге.

Новые ярлы оказались мудрее прежних и попытались забыть старые разогласия — и теперь даже выступили в совместный рейд по берегам Германии, чтобы дать воинам то, чего они так страстно желали с начала времён — крови, богатств и хорошеньких невольниц.

— Отец прошу тебя... Давай уйдём отсюда. Скоро попутный ветер наполнит наши паруса, а девица эта и впрямь нескольких дней в плавании не продержится живой, не то что в пути до самого Ругаланна, — с беспокойством обратился к Варди Йохан.

— Она отправится с нами. Домой, — крепко схватил за руку испуганную девицу старик и сверкнул зелёными как изумруды глазами на всех присутствующих. — Я провозглашаю её как свой трофей, отныне она — моя собственность!

Варди тотчас же вешает на запястье девушки свой янтарный браслет. Теперь она помечена принадлежащей корабелу вещью, а значит, законно становится имуществом его семьи.

По тому, как страстно отец защищал несчастную, по его горящему взгляду Йохан, кажется, понял, в чём дело: пленная слишком напоминала своими большими глазами и пухлыми щеками его младшую сестру Мию, что утонула в свои четырнадцать. И теперь старый морской волк подарит рабыню своей жене и его матери — чтобы поседевшей Ингеборге было, о ком заботиться и вместе с кем прясть и стирать.

В конце концов, сестра всегда была любимицей обоих родителей, а завести новую дочурку престарелые, даже если бы очень постарались, уже никак не сумели бы. Что ж, пусть поднимается она вместе с ними на борт, если поможет старикам залатать раны в их потухших сердцах.

Когда все приготовления и подсчёт награбленных богатств были завершены, возглавлявшие поход ярл Хордаланна Сигурд и племянник правительницы Ругаланна Ульв объявили о том, что возвращаются на родину. Выйдя из широкого устья реки, драккары оказались в открытом море.

Варди с сыном и рабыней попали на тот же корабль, что и правящие Хордаланном Сигурд и Свенельд. Тщетно морской волк старался вытереть кровоподтёки невольницы и напоить её водой — она, словно статуя, неподвижно сидела на обдуваемой ветрами корме судна и глазела на родные берега, что с каждой минутой становились всё дальше и дальше.

— Что, подобрал себе новую игрушку, корабелов сын? — рассмеялся светловолосый Свенельд. — Смотри, чтобы ветер её за борт не сдул — она еле на ногах держится.

— Не моя игрушка это, а отцова кукла... — вздохнул, приветствуя обоих братьев, Йохан. — Решил он, что на старости лет девчонка будет радовать матушку и станет для неё отдушиной, заменой моей сестрёнки. Он даже торгов дожидаться не стал — объявил её своим трофеем, хотя лучше бы взял ту икону в окладе из яшмы и золота!

— Проклятье! — стиснув зубы, выкрикнул Сигурд.

— Что такое? — вопрошающе посмотрел на ярла сын Варди.

— Думал я отдать её Свенельду в дар, да и сам позабавиться... — переводит взгляд на младшего обладатель тёмных волос и орлиного носа. — если, конечно, позволит он своему старшему брату. Но раз уж согласно обычаю сделал свой выбор Варди — найдём мы для утех других красавиц. Ты, Свен, согласен?

— Ещё бы. Будет по хозяйству помогать Ингеборге и радовать вас уютным домом, старая уже давно сама не справляется с рутинной работой, — кивнул Сигурду Свенельд.

* * * * *

Дорога к скалистым северным берегам Норвегии заняла больше девяти дней и прошла без каких-либо потрясений: Один сжалился над храбрыми воителями и не столкнул корабли ни с бурями, ни с другими искателями лёгкой наживы.

Всю дорогу до первой их остановки, столицы Ругаланна — Эгерсунна, Сигурд каждый день сидел на носу драккара и молча наблюдал за выходящей на палубу невольницей. Лишь на второй день она начала пить воду, на третьи сутки стала принимать еду и перестала дрожать от напряжения и страха. Ссадины и царапины на лице девушки понемногу заживали, так что чем ближе они были к родине, тем красивее делалась германская рабыня.

Уже в путешествии Варди принялся заботиться о своём трофее словно о родной дочери: старый морской волк то укутывал её в шерстяное одеяло, стремясь защитить от промозглых ветров, то расчёсывал её волосы костяным гребнем и заплетал косы. Рабыня, привыкнув к единственному, кто относился к ней здесь не как к скоту или вещи, даже начала учиться у корабела их языку. Плотник показывал ей пальцами на разные предметы или явления, например, солнце и мачту, и повторял их названия на скандинавском, девица же запоминала каждое и кивала, но сама не произносила ни единого слова.

Немая или же просто молчит?

И пока каждое утро Сигурд сверлил её орлиными глазами, сама невольница часами могла просто наблюдать за всплесками сизых волн, что пенились и ударялись о борт военного корабля. Взгляд незнакомки лишился страха и ужаса, но вместе с этими чувствами её голубые глаза словно потеряли и все прочие; выражение лица девицы превратилось в обречённое и отрешённое. И пусть на разбитых губах до сих пор чувствовался привкус железа, повреждённое колено напоминало о себе неприятными ощущениями при каждом шаге, а синяки на ногах из пурпурных стали грязно-зелёными, никакой боли, кроме душевной, она не чувствовала.

Девушку подташнивало и мутило, и не от морской болезни, а осознания своего положения. Несколько дней тому назад она молила Бога от спасении от клинков жестоких викингов, сейчас же горько жалела, что ей выпала участь остаться вживых. Если и была у неё какая-то судьба, то беззавидная и жалкая.

Отныне она невольница, рабыня, такой же скот, как корова или овца, который можно продать... а можно и вовсе убить себе на потеху. Оказавшись на борту драккара, она потеряла в глазах окружающих статус равного им человеческого существа и превратилась в беправную игрушку, имущество.

Порочную цепь размышлений оборвал Сигурд. Высокий, похожий на хищную птицу ярл Хордаланна бесшумно подлетел к ней и сорвал с пояса кожаный мешочек, что протянул рабыне с плотоядной улыбкой белоснежных зубов.

— Сухопутная крыса, а смотришь на море чаще, чем на мужчин вокруг? Зря — есть среди них и очень привлекательные, — викинг ткнул ей в лицо мешочком и, не сводя пронзительных глаз с испуганной невольницы, захохотал. — Что молчишь?

Девушка в ужасе отпрянула от воина и едва не поскользнулась на влажных досках — хорошо, что рядом оказался поймавший её в свои сильные руки Варди. Старый корабел нахмурился и, прижав дрожащую рабыню к груди, огрызнулся на правителя соседней области:

— Зачем ты пугаешь несчастное дитя? Она и без того пережила потери и кошмары. Оставь её в покое или реши все вопросы со мной, как с её владельцем!

— Хотел поделиться вяленой рыбой, что ношу с собой, только и всего, — оскалился Сигурд. — Ей полезно больше есть, а то и одной зимы не продержится. Того и гляди, порывом ветра вышвырнет за борт.

Оставшись несолоно хлебавши, ярл вернулся к носу корабля и встретил приближающиеся берега холодным как сталь взглядом. Там, где сизое море и серое ноябрьское море соприкасались в поцелуе, показались деревяные башни Эгерсунна, столицы заклятых врагов его отца.

Там, в гавани, уже во всеоружии были встречающие совместный флот Ругаланна и Хордаланна жители. Кто-то размахивал красными отрезами ткани, кто-то трубил в охотничий рог и таким образом оповещал селение о возвращении из рейда стаи хищных драккаров. Ругаланнцы столпились на пристани, высматривая на палубе быстроходных судов своих близких, любимых и родных, да и неприятелей тоже.

Один за другим драккары пристали к берегу. Соскучившиеся по родным землям бравые воители проворно спрыгнули в воду, не желая терпеть, когда корабли как следует пришвартуют.

На берегу, совиными глазами глядя на возвращенцев, гордо стояла регент малолетнего ярла, Гуда, окружённая десятком стражников. Рыжие волосы царственной женщины были заплетены в сотню мелких косичек, кончик каждой из которых увенчивали золотые заколки. На руках её — янтарные браслеты; сама правительница облачена в тёмно-зелёное шерстяное платье, а на плечах вдовы устроилась согревающая от ноябрьских морозов накидка из лисьих хвостов. Рядом с ней стоял и маленький сынишка, что потянул свои ручонки к двоюродному брату, едва только он оказался на твердой земле.

— Ульв, племянник мой, хвала богам, что вернулся целым и невредимым в родные края! — тепло, по-матерински обняла тётка своего ближайшего сподвижника и помощника. — Как ты?

— Боги подарили нам богатую добычу, каждому из жителей достанется своя доля! — широко улыбнулся Ульв. — От золота и оружия и до невольников мы привезли с собой разного добра — трюмы так и ломятся от трофеев!

Поблизости показались они: когда-то сыновья недруга, а теперь — союзники по морским рейдам и грабежу прибрежных земель. Темноволосый, хищный Сигурд и белокурый спокойный Свенельд — в каждом из них она видела отдельные черты бывшего ярла Хордаланна, что из семени Атли проросли в этих мужественных, сильных воителях.

— Ярл Сигурд, Свенельд — добро пожаловать в славный Эгерсунн, мой стольный град! Рада, что наше совместное мероприятие увенчалось таким успехом, — поприветствовала она обоих. Гуда прекрасно понимала, что, несмотря на перемирие, силы соседней области и по числу воинов, и по флоту превышали её собственные, а значит, не стоило доверять ни единому слову или улыбке потомков Атли. Особенно сейчас, когда сын её только научился ходить, а власти женщины и её племянника, в котором нет благородной крови, даже соотечественники не слишком-то рады.

— Благодарю Вас, Гуда, — на лице ярла появилась лукавая улыбка, а глаза его блеснули плотоядным пламенем. — Для меня честью было сражаться бок о бок с Ульвом. Надеюсь, однажды и твой сынишка и наследник покажет мне, на что способен в бою! Ведь отец его был яростным, отважным витязем.

— Однажды он продемонстрирует вам с братом мощь своих рук и остроту меча, — не то угрожая, не то соглашаясь, ответила Гуда. — Вечером мы празднуем в медовом зале (2) возвращение наших людей, если вы почтите нас своим присутствием — это выступит символом того, что наши земли начали всё с чистого листа и отныне союзники, а не враги.

— Я и брат мой обязательно посетим ваше пиршество! — рассмеялся и похлопал по плечу маленького сына Гуды Свенельд. — Пусть мёд и пиво льются рекой в честь нашей победы!

— Это куда лучше, чем кровь, — облизнулся Сигурд, глядя на Гуду — та была ещё стройна и хороша собой, хоть и перевалила за тридцать. — Да будет так.

Оба брата после небольшой беседы с регентшей удалились куда-то с Ульвом, её племянником, дабы обсудить разгрузку драккаров; с одного из них как раз спустились на землю и старый корабел с сыном и пленной девицей.

Варди командовал строительством флота Ругаланна ещё при муже Гуды, да и сам приложил руку к созданию некоторых военных кораблей; Йохан не унаследовал плотницких талантов отца, но зато мастерски орудовал боевым топором и поверг не один десяток неприятелей с его помощью.

— Сегодня ветра принесли на родные земли моих дорогих друзей, — правительница с нескрываемой радостью заключила в объятия Варди, затем она обняла и его сына.

Не видавшиеся несколько недель товарищи начали долгий разговор, делясь друг с другом новостями о походе и произошедших за время их отсутствия в Эгерсунне событиях, и пленница почувствовала себя сейчас как никогда одинокой.

Люди вокруг шутили, разговаривали, обменивались рукопожатиями и улыбками, она же призраком стояла на краю промозглой гавани. Словно никто и не видел её, не замечал, не обращал своего внимания. Да и разве не так должны обходиться с вещью, которой отныне она является?

Вместе с тёмными холодными волнами на неё накатил приступ отчаяния. Без имени, без родных, она стала пленницей этого сурового края и дикарей, не знающих христианского милосердия и какой-либо человечности.

С каждым ударом воды о скалистый берег она делала шаг вперёд, погружённая в свои мысли. Уже темнело, и свежий промозглый ветер крепчал. Начинался прилив.

Бесплодные и скованные морозами земли Ругаланна станут её клеткой.

Примечание от автора:

ᚠ ("феху") — руна, обозначающая "скот, движимое имущество, богатство".

1. Ругаланн ( Rygjafylke, Rogaland) — прибрежная область на юго-западе Норвегии, известная многочисленными фьордами, пляжами и островами.

2. Медовый зал — длинный дом с единым пространством, использовался правителями для пиршеств и праздников, а также в качестве резиденции.

Глава II: Град ᚻ

ГЛАВА II: ГРАД ᚻ

ᚻ er kaldakorn

ok krapadrífa

ok snáka sótt.

Град — холодное зёрнышко,

и льдинок поток,

и змеиная бо́лесть.

Ночь готовилась укрыть землю тонким бархатным одеялом, но горизонт пока ещё догорал последними сполохами алых, золотых и багряных огней заходящего солнца. Улочки Эгерсунна пустели и становились тише, торговцы в спешке закрывали свои лавки, воины же из жилищ выходили наружу.

И стар, и млад сегодня был приглашён в медовый зал жилища правителей Ругаланна — от имени своего малолетнего сына Гуда угощала всех в честь успешного завершения похода. Впрочем, не все из его участников торопились в длинный дом; некоторые спешили сначала увидеться с семьёй в родных стенах. В их числе были и Варди с Йоханом.

Добротный дом старого корабела лежал на окраине столицы, у мыса, где встречались холодное северное море и сосновый лес. С учётом дела всей жизни морского волка, подобное расположение было как никогда удачным, поэтому здесь же обосновалась и небольшая верфь, где плотник вдыхал жизнь в своих детей — стаи хищных быстроходных дракаров. От ясеневых и сосновых брёвен до законченных судов, чьи носы украшали внушающие во врагов ужас головы чудовищ, Варди видел весь процесс их творения и хорошо помнил каждого из собственных "отпрысков".

Соседство с лесом имело и другие преимущества: своими дарами в виде ягод, грибов, кореньев, пушнины и дичи он давал семье корабела всё самое необходимое для пропитания и выживания, море же щедро вносило свою лепту в хозяйство викинга, загоняя в сети мужчины рыбу и моллюсков.

Всю дорогу до нового жилища невольница молчала и с опаской наблюдала за окружающими пейзажами: рассказы о кровожадных человеческих жертвоприношениях асеманнов и путь сквозь тёмный лес, переплетясь в её голове воедино, рождали не одну кошмарную картину того, что с ней могли сделать эти жестокие люди.

К счастью, Варди и его сын к таковым не относились.

Едва только трофей викингов оказался в жилище кораблестроителя, его жена, седая и долговязая Ингеборга, обомлела. На пороге она словно увидела свою родную дочь, свою любимую Мию, чью жизнь у неё отняли суровые боги и холодный омут пролива.

— Это же...

— Невольница, привезена из нашего похода в Бремерхафен, — перебил мать Йохан. — Отец решил, что теперь она будет жить с нами и помогать тебе.

— Неужто Фрейя сжалилась над своей рабыней! — в слезах произнесла Ингеборга и кинулась гладить волосы и лицо нового члена семьи. — Как тебя зовут, прелестное дитя?

Оторопевшая от подобного ласкового обращения — каждое прикосновения, каждое слово старухи были пропитаны любовью — девушка и сама прослезилась, но так ничего и не ответила.

— Может, немая она... — вздохнул Варди, глаза его от счастья супруги также стали влажными. — За всё плавание не проронила ни единого слова.

— Тогда буду звать тебя Мией, дитя. Так ты похожа на мою дочку! — запричитала женщина и, взяв рабыню за запястье и схватив какой-то небольшой холщовый мешочек, повела её за собой во двор. Так они и оказались в бане.

— Я Ингеборга, не пугайся меня, милая. Твои страдания закончены, будешь помогать мне тут по хозяйству и развлекать старую. Можешь забыть про все ужасы и лишения, что пережила во время нападения и плавания. Такая красивая... и такая худая... Если эти голодные животные сворой набросились на тебя там, чтобы удовлетворить своё желание...

Русоволосая девица лишь прикусила губу и помотала головой, едва сдерживаясь от того, чтобы не зарыдать: пусть к ней на корабле не притрагивались, одни только воспоминания о последних неделях вызывали в её груди острую как клинки викингов боль.

— Поняла. Тем лучше для них — а то каждого я бы избила веслом от лодки Варди! — рассмеялась Ингеборга и раздела свою приёмную дочь, что стыдливо прикрыла груди руками. — Сейчас я смою с тебя всю грязь и плохие воспоминания, а потом займусь ранами.

От столь бережного материнского обращения плотину чувств Мии прорвало, и она прижалась к пожилой женщине в своём беззвучном плаче. Крупные слёзы, которым словно и не было конца, потекли по щекам девушки, руки же мелкой дрожью затряслись от волнения.

Ингеборга ещё крепче обняла слабое, истощённое тело невольницы.

— Отныне, Мия, никто не причинит тебе вреда, пальцем не тронет, если не захочет неприятностей. Мой муж — лучший корабел в Ругаланне и приближённый правительницы Гуды! С нашей семьёй шутки плохи: супруг и сын опытные воины, да и сама я, хоть и стара, но не робкого десятка.

Женщина, зачерпнув тёплой воды деревянным ковшом, начала мыть длинные волосы девушки и запела тихим, убаюкивающим голосом:

— Косы русые я заплету в ночь Йоля (1),

Колесо всеотца поверну — зиму прогоню,

Косы русые я распущу в Мидсоммар (2),

Ягод соберу и принесу их в дар огню.

Пожилая Ингеборга, закончив мыть свою приёмную дочь, оставила её наедине с собой и принесёнными одеждами, что когда-то принадлежали её утонувшей Мии: пусть лучше они не пылятся в сундуке, а принесут пользу и хоть немного порадуют невольницу.

Сама жена Варди уже вовсю готовилась к ужину в длинном доме и прихорашивалась. Женщина надела на себя зелёное платье из плотной ткани, поверх которого набросила уютную меховую накидку из беличьих шкурок, а на шею норвежки легла тяжёлая золотая цепь — когда-то, ещё будучи молодым, в набеге её отхватил супруг и подарил своей суженой на свадьбу.

Старый корабел и их сын также приоделись, поэтому осталось подумать над тем, взять с собой рабыню или же оставить её в стенах дома одну. Пусть относились здесь к ней как к родной дочери, кто знал, какие мысли могут прийти в светлую голову этой немой девушки?

Со скрипом дверь в дом приоткрылась, но Мия, не решаясь войти внутрь, так и осталась стоять на пороге. Ингеборга, улыбнувшись, тут же взяла девушку за руку и провела внутрь, ближе к теплу очага.

— Не стесняйся, наш дом отныне и твой дом, голубушка.

Едва только девушка переступила порог, как приковала к себе взгляды обоих Варди и Йохана.

Пусть Мия и была небольшого роста, благодаря изящному телосложению и завязанному чуть выше талии поясу она казалась чуть выше. Тонкие бледные руки, что уже почти зажили, заканчивались длинными и нежными пальцами, что словно не знали тяжёлой домашней работы: не было на них ни мозолей, ни уколов от швейных иголок. Словно была она принцессой или другой дамой благородных кровей — вот только что такая могла позабыть в Бремерхафене у резиденции епископа?

Длинные русые волосы после расчёсывания и мытья заструились слегка непослушными волнами до самого пояса, в нескольких местах невольница перевязала их простыми льняными ленточками небесно-голубого цвета. И разве не чудесное совпадение, что платье погибшей дочери Ингеборги пришлось ей в пору? Даже с учётом того, что василькового цвета наряд отличался скромным фасоном, фигуры рабыни он не скрывал, а лишь умело намекал на все её достоинства плотным обхватом тонкой талии и небольшим вырезом, слегка открывающим взгляд на высокие, налитые молодостью груди.

Лицо, до этого бывшее фарфорово-бледным, после бани наконец-то обрело здоровый розовый румянец, как и тонко очерченные губы цвета спелой вишни. Больше всего, однако, приковывали взгляды старого корабела и его сына глаза девицы — большие, напоминающие по форме миндаль, с густыми чуть завитыми ресницами, они казались более схожими с очами дикой лани или юного оленёнка, нежели обычного человека.

Сейчас в этих глазах все присутствующие видели смесь из любознательности и замешательства.

— Да ты просто красавица, наградила тебя Фрейя всем, чем положено! — расплылся в улыбке муж Ингеборги и посмотрел на супругу: та просто сияла от счастья. — Отныне никто и ничто тебе не угрожает, под крышей моего дома ты в полной безопасности, накормлена и согрета. И принадлежишь ты только моей жене, Ингеборге. Сейчас мы собираемся в медовый зал к правительнице Гуде, дабы отметить завершение похода.

— Чего тебе одной в четырёх стенах горевать, пойдём с нами? — с нежностью в голосе добавила пожилая женщина. — Впрочем, если захочешь остаться тут, я не буду серчать, воспоминания о всех этих воинах и разграблении твоего города — соль для незатянувшейся сердечной раны.

Мия тотчас же сомкнула обе ладони в жесте, полном мольбы, и принялась мотать головой: оставаться тёмной ночью одной, в незнакомом доме и наедине со своими воспоминаниями ей было куда страшнее, нежели отправиться на приём к тем, кто сжёг её родной город. По крайней мере, там рядом с ней будут заботливые Варди и Ингеборга.

— Успокойся, дитя, всё хорошо. С нами отправишься! — радостно кивнул ей корабел.

В глубине души старина Варди ликовал: его впавшая в хандру с момента смерти дочери супруга наконец-то нашла себе кого-то, о ком сможет заботиться и посвящать в свои женские штучки. Разве не достойна была Ингеборга такой награды?

Пусть женщина прольёт тёплый дождь из объятий и любви на эту богами забытую невольницу, что стала настоящим спасением и утешением — живая игрушка для Ингеборги в глазах его стоила куда дороже, чем всё золото и драгоценности, добытые в германских землях, особенно, если сможет утолить старые печали его суженой.

Когда все приготовления завершились, из своего жилища на окраине Эгерсунна отправились они в длинный дом, где уже началось торжество. Медовый зал буквально трещал от количества гостей, и неспроста: собралась в его стенах чуть ли не вся столица!

Мудрая Гуда уже открыла пир своей пламенной речью, поэтому сейчас сидела за столом и о чём-то беседовала со своим племянником и правой рукой — отважным Ульвом. На руках правительницы устроился маленький сынишка, что с аппетитом обсасывал косточку от запечённой перепëлки.

Напротив госпожи Ругаланна своё место заняли правители соседнего Хордаланна — Сигурд и его младший брат Свенельд со своими воинами. Молодой ярл в честь праздника выбрал весьма яркий и богатый наряд: удлинённая алая туника из шёлка с обрамлёнными золотой вышивкой рукавами и воротником, золотая фибула с рубином, плащ из лисьих хвостов и серебряные заколки в виде птиц, что устроились в его тёмных, заплетённых в две косы волосах, без лишних слов говорили о занимаемом им положении. Похожий на коршуна благодаря глубоко посаженным хищным глазам и слегка загнутому носу, сейчас Сигурд пил уже седьмой по счёту кубок с мёдом — и не сводил глаз с Гуды, земли которой так мечтал присвоить себе, несмотря на перемирие между их кланами.

Свенельд, брат его, тоже переоделся, но весь его наряд был противоположен какому-то плотоядному, агрессивному и отчасти излишне чопорному одеянию ярла: выбор блондина пал на лазурную рубаху, кожаный пояс с серебряной бляшкой, а также длинный плащ из шерсти. Викинг отвлёкся от своих дум, когда в дверях длинного дома оказались новые посетители — Варди и его семья.

Не остались они незамеченными и для Гуды. Правительница встала со своего места и жестом пригласила старого друга занять свободные лавки по правую руку от себя.

— Варди, мой любимый товарищ и строитель нашего славного флота, доброго вечера тебе!

— И Вам, госпожа моя, — поклонился ей плотник и вместе со спутниками поспешил присоединиться к торжеству.

Хищный взгляд уже хмельного Сигурда мгновенно почуял добычу и переместился на юную рабыню, что опустила глаза и словно испуганный котёнок вцепилась в запястье пожилой Ингеборги.

— Это что, обещанный мной подарок для брата? — захохотал ярл, продолжая рассматривать невольницу. — Свенельд, ты посмотри, как он похорошел!

— Не что, а кто, она не вещь тебе, — сверкнула на него глазами Ингеборга. — И зовут её теперь Мия.

— В честь дочери нарекла? Что ж, иного я от тебя и не ждал... но постаралась ты на славу, её теперь и не узнать, — присвистнул Сигурд. — Совсем расцвела, не боишься, что кто-то сорвёт и украдёт эту розу из твоего сада?

Хотела было Ингеборга ответить, но промолчала: мягкое прикосновение мужа к руке дало ей понять, что вступать в спор с пьяным воином сейчас — не лучшая затея. Пир продолжился, и под звуки музыки гости Гуды веселились, наслаждались трапезой и пивом.

— Госпожа моя, тётя, — наклонился над ухом рыжеволосой регентши Ульв. — Я хочу отправиться прямо завтра в новый поход, не сидится мне на месте. Да и воины наши почувствовали вкус богатств и не хотят надолго задерживаться дома.

— Войско моё с золотом куда послушнее, чем без него, однако... вернулись вы совсем недавно и нужны здесь, в родном Эгерсунне. Позволь нашим викингам побыть с детьми, насладиться ласками своих жён и приготовленной матерями домашней пищей, зачем так торопиться? Да и людей у нас не так много, лучше поберечь их жизни.

— О людях можешь не беспокоиться, тётушка, к нам присоединится дружина Свенельда. Вместе с ним мы закончим начатое и дойдём не только до Бремерхафена, но спустимся против течения и возьмём Бремен, чьи сокровищницы ломятся от золота!

— С сыном нашего старого врага, со Свенельдом? — ещё больше нахмурилась похожая на сову Гуда. — А его брат?

— Ярл Сигурд вряд ли согласится, а вот со Свеном мы в последнем плавании сдружились и оба не против того, чтобы наполнить карманы звонкой монетой! Да и раз ни ему, ни мне не стать ярлами — у него есть старший брат; я же, хоть и знатного рода, всего лишь твой племянник и нет во мне, в отличие от твоего сына, крови прежнего правителя — то только войной и трофеями мы сможем добиться, чтобы о нас сочинили саги певцы!

— Я рада, что у моего любимого племянника появился ещё один товарищ, но как ты можешь ему доверять? Неужели не помнишь ты, какие кровопролитные войны вёл его отец с нами? Не видишь, как застилают зависть и месть глаза его старшему брату, несмотря на договоры и союзы?

— Я помню о каждой обиде и слезе, что принесли в эти стены жители Хордаланна. И никогда не забуду о павших воинах, — осушил кубок с пивом Ульв. — Но Свенельд совершенно не такой, как его старший брат, нет у него ни злых помыслов, ни желания властвовать — только неуёмная воинская доблесть!

— Даже если так, Ульв, — продолжала не соглашаться с ним правительница Эгерсунна. — Разве не воспользуется отсутствием нашего воинства и тебя Сигурд? Не захочет взять Эгерсунн, о котором так мечтал ещё его вероломный отец?

— Так его люди присоединятся к Свенельду, тётушка. О чём ты так печёшься? Это уже похоже на навязчивые мысли, на умопомрачение...

— Тебя либо стукнули по голове чем-то в походе, либо ты растерял последние капли ума от хмеля, — выхватила из рук племянника кубок женщина и вздохнула. — У Сигурда людей вчетверо больше, чем у нас, кораблей — втрое. Ничего не мешает Свенельду обратиться против тебя и прямо в море утопить всё наше войско, а затем повернуть к беззащитному Эгерсунну!

— Свенельд поклялся мне именем Одина, что не предаст, — в пьяной улыбке расплылся Ульв. — Не нарушит он своего слова!

— И ты так наивно этому веришь? — удивилась Гуда.

— Он дважды спас меня в бою, тётушка, рискуя собственной жизнью. И делом, а не словом доказал нашу дружбу.

Пока мудрая Гуда пыталась вразумить племянника, уже как десять минут беседовал с братом и Свенельд — он утащил ярла на улицу, подальше от шума пиршества и любопытных ушей ругалланцев. Хмельной Сигурд, несмотря на количество выпитого пива, всё ещё был способен не только стоять на ногах, но даже мыслить и говорить — и никто не мог с ним в этом таланте тягаться.

Холодный ветер, что дул с моря, сейчас стал обжигающим, морозным, а с тёмно-синего бархата небес начали падать крупные снежные хлопья. Солёная морская вода у доков схватилась дыханием зимы и покрылась прозрачной и тонкой ледяной коркой.

— Брат мой, ярл мой, я бы хотел попросить у тебя благословения... — не зная, как начать разговор, решил сразу выложить все карты Свенельд. — Мы с Ульвом хотим отправиться в новый поход и завершить начатое, разграбив Бремен!

— Не посоветовавшись со мной ты это решил? Это хитрая змея Гуда вам обоим нашептала? — хмель в крови ярла моментально испарился, и место его заняла огненная ярость. — Йормунганд (3) тебя за задницу укусил?!

Не дожидаясь ответа, старший брат схватил за грудки блондина и впечатал его в стену длинного дома. Пусть Свенельд был выше Сигурда, сил в могучих руках и убитых ими — голыми — противников у второго было куда больше.

— Зачем тебе это? Ты моя кровь, моя плоть, мой брат — и забыл данное мной отцу на смертном одре обещание? Что заберу я Эгерсунн, который по праву должен принадлежать нам, а если кто-то смеет этому воспротивиться — даже сам конунг — то не сносить ему головы!

— Это твоё обещание для отца, не моё, — ответил ему брат. — Не нужны мне земли и месть, достаточно будет лишь славы храброго воина и пары сочинённых обо мне саг! И быть убитым конунгом за предательство, за непризнание установленных им порядков я тоже не желаю. Достаточно крови, которой много лет назад все мы умылись и едва ей не захлебнулись. Не лучше ли сотрудничать, а не враждовать? Да, у Гуды меньше людей, но драккары руки Варди быстрее и проворнее, и у Хордаланна, и у Ругаланна есть свои таланты, свои особенности — вместе благодаря им мы преумножим наши богатства и победы!

— Ты всё ещё мальчишка, а не взрослый муж, — огрызнулся на него брат, но, успокоившись, отпустил из своей крепкой хватки. — Раз ты решил — так и будет, возьмёшь тех моих воинов, кто захочет без передышки променять родные земли на морскую гладь.

— Благодарю тебя, брат, — обнял брюнета Свенельд. — А какие у тебя планы на будущее?

— Продолжу хлестать пиво! — захохотал Сигурд и, нащупав за своим поясом заранее припасённый пузырёк с какой-то мутной жижей, переместил вторую руку на возбуждённый пах. — И укрощу свою плоть, не то порву штаны — а они дорогие!

С этими словами оба брата вернулись в медовый зал. Праздник продолжался, однако число поддатых воинов уже успело подскочить, а многие из гостей покинули свои места за столами и рассредоточились по помещению маленькими кучками, делясь последними новостями и сплетнями.

— Эй, чудище, — подозвал Сигурд к себе косую и рябую невольницу, что подавала вино и пиво гостям. — Наполни-ка мой кубок, да поскорее.

Держа свою чашу, в которой теперь плескалось пиво, ярл встал из-за стола и зычным голосом продолжил:

— Славные воины нашего соседнего Ругаланна! Мои свирепые товарищи из Хордаланна! Мой горячо любимый братишка хочет отправится в новый поход вместе с вашим военачальником Ульвом уже завтра, вдвоём они намерены дотла сжечь Бремен и забрать всё саксонское золото себе. Кто из храбрецов хочет влиться в их ряды? Кто готов взять в руки мечи и пролить кровь этих трусливых христиан, что прячутся за толстыми стенами и боятся вступить в честную битву?

Стены длинного дома тут же зарокотали от громких выкриков викингов из обеих земель, что выражали одобрение и поддержку речи ярла Хордаланна. Один за другим мужи принялись поднимать руки или бить себя в грудь, давая согласие на новый поход и своё участие в нём.

— Я присоединюсь к тебе, Свен, — обратился к брату ярла Варди, что для храбрости залпом выпил целый кубок. — Пусть это станет моим последним походом, хочу растрясти старые кости перед тем, как одряхлеть в родном доме. Или же — как распорядится судьба — отправиться в Вальхаллу!

Старый корабел отправился в сторону Ульва, вокруг которого уже начали собираться желающие стать частью его со Свенельдом армии воины, корабела же бросились догонять его сын и ошарашенная подобным решением жена.

Оставшаяся за столом совсем одна Мия почувствовала подступающие к глазам слёзы итенью выскользнула из дверей на улицу. Почему эти жестокие люди живут грабежами и чужими смертями? Почему не могут взять в руки плуг или охотничий капкан вместо окровавленных мечей? Снова кто-то на её родине ощутит горечь потерь и станет либо окоченевшим телом, либо рабом для этих северных варваров.

Приветливые лица жителей Бремерхафена, смех детей, песни во время воскресной службы — всё это поглотила разрушительная война, и останавливаться викинги не желали. Сможет ли она терпеть их дикую, бесчеловечную натуру дальше? Слушать их рассказы о сотнях убитых мужчин, изнасилованных женщин, проданных на невольничьих рынках Кордовы, Константинополя или Новгорода сирот?

В момент отчаяния набатом в её голове прозвучала лишь одна мысль: вырваться из плена этих жестоких варваров и найти утешение в ледяных объятиях моря. Снегопад на улице превратился в град, и мелкие ледяные горошины стали ударять по её телу, однако боли она не чувствовала, слыша лишь далёкий шум волн, которые предалагали быстрое избавление от полной страданий жизни.

Мия вышла к пристани, и её дрожащая от мороза хрупкая фигура замерла на фоне похожих на чудовищных драконов кораблей. Холодная вода от ударяющих о пристань волн забрызгала её лицо, солёная морская вода смешалась с такими же слезами.

Девушка сделала глубокий вдох — и шагнула в холодную и тёмную бездну, с головой провалившись в морскую пучину. Однако желанию рабыни не суждено было сбыться: сильная рука схватила её тонкое запястье, что показалось над серыми волнами, и потянуло за него назад, вверх.

Русые мокрые волосы прилипли к лицу, и Мия, оказавшись на берегу и прокашлявшись, открыла глаза и в ужасе прижалась к деревянной пристани всем своим телом. Над ней огромным медведем склонился Сигурд, чьи глаза в ночи горели подобно пламени костра.

— Пей, — не дожидаясь решения невольницы, произнёс он и влил ей в рот какую-то обжигающую и до судорог горькую мутную жижу, после чего взял на руки. — Пей, это зелье согреет тебя. А ты — меня.

Град усиливался и продолжал стучать по крышам медового зала и жилищ простых обитателей Эгерсунна, пока громадная фигура ярла несла несчастную в дом — вовсе не её хозяев, а в его собственное пристанище.

Примечание от автора:

ᚻ ("хагалаз") — руна, обозначающая "град" (погодное явление). Некоторые также связывают её с богиней Хель, правительницей царства мёртвых.

1) Йоль — название дня зимнего солнцестояния у скандинавов;

2) Мидсоммар — летнее солнцестояние у скандинавов;

3) Йормунганд — огромный морской змей из мифологии викингов.

Глава III: Горячка ᚲ

ГЛАВА III: ГОРЯЧКА ᚲ

ᚲ Cen byþ cƿicera gehƿam, cuþ on fyre

blac ond beorhtlic, byrneþ oftust

ðær hi æþelingas inne restaþ.

Факел известен каждому живому человеку

у него бледное, яркое пламя; он всегда горит

там, где сидят князья.

Неизвестно, сколько времени прошло, но очнулась она, продрогшая с головы до пят, в мокром платье и с сильным головокружением, на ложе посреди небольшой комнатки. На краю кровати сидел Сигурд, что взял её одной рукой за подбородок, другой же потянулся к зелью.

— Пей до дна, это согреет тебя, девочка. И разогреет тоже.

Он пристально посмотрел на неё, и что-то внутри Мии невольно шевельнулось. Мужчина требовательным движением влил ей в рот остатки того, что он называл "лекарством для разогрева", и бросил стеклянный пузырёк на пол.

Флакон отразил от себя отблески пламени очага, и Мия ощутила, как по всему её телу разливается жар, а низ живота принимается скручиваться и ныть. Голова с каждым вдохом тяжелела, а сами вдохи становились всё более жадными и прерывистыми, будто находилась она сейчас не в обычном жилище, а в полной раскалённого пара бане Ингеборги.

Сигурд приблизился к ней и усмехнулся, наблюдая со стороны над тем, как начинает терять контроль над собой его жертва. Изготовленное травником-карликом из русских земель зелье, в составе которого были вино, десяток трав и кровь оленихи, проходящей через первую течку, работало безотказно: предыдущие две порции он уже успел потратить на юную монашку из Шотландии и дочь безземельного ярла, последний же флакон викинг хранил на особый случай, которым и оказалась не ставшая его трофеем германская рабыня.

Одной рукой Сигурд гладил своё вздыбившееся в штанах пространство между ног, другой сжимал колено уже поплывшей Мии, что пребывала в какой-то безумной лихорадке.

Девушка почувствовала на себе плотоядный взгляд норвежца и нервно сглотнула, тотчас же отведя глаза в сторону. Кого она больше боялась, жестокого воина или же внезапно нахлынувших на неё столь незнакомых чувств и желаний?

Рука хозяина Хордаланна поползла вверх по её ноге, всё ещё с внешней стороны синего платья, но уже от этих прикосновений тело девушки стало таять, словно восковая свеча от зажжёного пламени. Мия простонала, тут же испугавшись своей реакции и затаив дыхание, а её лицо и шея начали краснеть от крови, вместе с которой в её голову приливало и какое-то животное желание.

Не могла же она так быстро простыть от ледяных морских волн? Или горячка столь быстра на расправу с ослабленным долгими странствиями телом?

Неожиданно спасший её от смерти воин наклонился вперед, уткнувшись лицом во всё ещё влажную от морских волн шею, а его губы коснулись тонкой кожи. Мия сомкнула веки, и по её позвоночнику пробежали мурашки, что растворились и эхом отозвались где-то внизу её таза.

Тёплое дыхание Сигурда будоражило и щекотало, и в ответ на это её собственные губы едва приоткрылись, а жар в глубине тела невольницы стал ещё сильнее. В этот самый момент она наконец-то осознала, чего хочет на самом деле, и одна лишь мысль об этом вызывала ужас.

На долю секунды она будто бы протрезвела от наваждения, но тут требовательные губы Сигурда вновь сомкнулись на шее девушки, и он, дразня её, провёл своим влажным языком от мочки левого уха до впадинки у ключицы, заставив Мию встрепенуться.

— Мне стоит завидовать тебе, брат, — неожиданно нарушил тишину голос Свена, что вернулся после пира домой и теперь застыл в дверях, наблюдая за тем, как старший гладит волосы привезённой ими из набега разгорячённой невольницы.

— Ни к чему ревность, ты всегда можешь присоединиться к веселью, — расхохотался Сигурд и посадил рабыню в мокром до последней нитки платье себе на колени. — В конце концов, я хотел сделать тебе подарок!

Не раздумывая над заманчивым предложением и минуты, блондин сел на край ложа, и рука его мягко легла ей на ногу, приподняв сарафан до щиколотки и подушечками пальцев заиграв на ней, словно на арфе.

— Ммм, — только и сорвалось с её губ мычание.

Мия была потрясена настолько ласковыми и любящими прикосновениями пальцев младшего из правителей, но куда больше пленницу удивила сильная, немедленная реакция её тела. Жар внутри девичьего стана мог бы сейчас тягаться с горнилом в кузнице, и Мие столь отчаянно захотелось, чтобы сильная рука Свенельда двигалась так же плавно и нежно ещё выше и коснулась тех мест, что пока были скрыты платьем дочери Ингеборги.

Внезапно руки Сигурда оказались на её бедрах, и старший викинг поднял её так, что она невольно оседлала его, чудом не запутавшись в длинном подоле. От головокружения и опьянения она немного пошатнулась, думая, что вот-вот может упасть, но сильные руки удержали её там, где ей нужно было быть.

Шершавым указательным пальцем Сигурд коснулся её носа и погладил края губ, а его младший брат, наклонившись над девушкой, обдал её шею горячим дыханием и прикусил мочку уха. Два сладостных ощущения одновременно были тем, чему она больше не имела сил сопротивляться.

Темноволосый воин снова погладил её, на этот раз чуть сильнее, а затем засунул указательный палец ей в рот: он, провалившись сквозь сдавшиеся уста, тут же оказался плотно сомкнут ставшим сухим от желания ртом девушки. В это же время руки светловолосого переместились ниже и схватили её сарафан за плечо, то же самое проделал и Сигурд, что кивнул родственнику.

Не останавливая своих порывов, братья ухватились за рукава и синхронно потянули за них в разные стороны, разорвав платье прямо по центру и внезапно обнажив груди Мии, которые в полумраке, из-за игры света и тени, казались ещё сочнее и крупнее.

Мия широко раскрыла глаза, не ожидая от братьев такого обращения, но что-то в этом движении — то, что Сигурд не мог идти терпеливым путем, то, как он прямо получал то, чего хочет и своей властностью заставлял отойти на второй план даже более крупного брата — заставило её сделать жадный вдох и струной вытянуться от очередного прилива возбуждения.

— Мы купим тебе новое платье, — прорычал Сигурд и начал стягививать с неё одежду.

Воин взял в руки её груди, словно они были виноградными гроздьями, и властно сжал их, любуясь округлыми формами юного тела. Его младший брат тоже переместил внимание туда и зажал оба её потвердевших соска между пальцев, отчего Мия стала извиваться и покрываться градом из пота.

Внутри девушки возникло странное чувство, что она должна поблагодарить братьев за их ласки и отплатить чем-то, но в данный момент она и понятия не имела, что делать, да и едва могла здраво рассуждать из-за подчинившей её сладострастной лихорадки.

Когда Свен в очередной раз принялся перекатывать между пальцами её чувствительные розовые соски, она ощутила, как низкий гул её возбуждения перерастает в рёв боевых барабанов.

Более нетерпеливый Сигурд нырнул рукой под остатки платья, просунул большой палец между её ног и начал исследовать влажную, скользкую от желания плоть.

— Я знал, что сорвал большой куш, но чтобы трофей оказался таким, — с полуулыбкой прорычал он и чуть надавил на чувствительную горошину, которая в один момент стала сосредоточением всего удовольствия девушки.

— К ней раньше никто не прикасался? — удивлённо спросил Свенельд, на что получил утвердительный кивок старшего брата, что погрузил большой палец глубже, до самой последней фаланги.

Мия хотела было отстраниться — никогда ещё она не позволяла кому-либо трогать её там, но вместо этого этот палец ярла начал энергично двигаться, потирая те области внутри неё, о которых она никогда не подозревала.

Казалось, перед её глазами вспыхнул божественный свет, и она автоматически выгнула спину — всё что угодно, только бы приблизиться к пальцу Сигурда, который дарил ей одну за другой волны страсти, в которых ей хотелось утонуть с головой.

— Я думаю, ей это нравится, иначе бы она уже давно сопротивлялась, — усмехнулся Сигурд и ещё раз посмотрел на брата. — Знай старуха, что её рабыня способна на такое, то не привела бы в дом. А то вдруг с Варди случится... как это там говорят?

— Седина в бороду, бес — в ребро, — закончил фразу Свенельд, всё ещё дразня руками её соски. — Кстати... если она невинна, то разве не должен быть твой палец орошён её девственной кровью?

— Это вовсе необязательно, особенно, если делать всё правильно. Я же делаю всё правильно, девочка?

Мия кивнула и почувствовала под собой что-то большое и твёрдое, что-то, что становилось с каждой секундой ещё громаднее и обретало несгибаемость дамасской стали. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что это был мужской орган Сигурда.

Конечно, она давно знала о половых отношениях. Мия не была идиоткой, но на самом деле она никогда не рассматривала плотские утехи как нечто, в чём она могла бы участвовать по собственной инициативе: она думала о соитии как о чём-то, что случается с женщинами, что им не очень-то самим нравится, но зато нужно мужчинам и приводит к деторождению.

Она понятия не имела, что взрослые отношения могут быть... развлечением!

Всё ещё извиваясь с пальцем ярла Хордаланна внутри неё, она скользнула одной рукой под себя и схватила длинный твердый цилиндр под его штанами.

Сигурд сквозь зубы зашипел, низкое рычание вырвалось откуда-то из глубины его груди.

— Ты когда-нибудь трогала мужчину там? — спросил он низким и притягательным от желания голосом.

В ответ Мия лишь неуверенно помотала головой — такого опыта у неё не было.

Сигурд вытащил из неё блестящий от влаги палец, и на мгновение она разочаровалась, но потом почувствовала что-то ещё более широкое, тыкающее в неё, пытающееся пройти внутрь. От удивления она широко распахнула веки, но... под подолом всё ещё была только рука мужчины.

— Это всего лишь два моих пальца, — сказал он низким, но дразнящим тоном. — Когда он окажется внутри тебя, ты это точно почувствуешь и ни с чем не перепутаешь.

Рука Свенельда тем временем оставила её грудь и двинулась вниз по напрягшемуся животу, чтобы присоединиться к ласкающей девушку длани брата.

Вместо того, чтобы проникнуть внутрь, пальцы Свена остановились на восхитительном маленьком своде над её пещеркой. Он медленно и плавно очертил вокруг выступа круг, но самого утолщения не касался.

От таких манёвров бёдра Мии сжались, а сама она запрокинула голову назад, накрыв лицо Свенельда копной своих волос. Блондин с наслаждением вдохнул их аромат и, прикусив нижнюю губу, подушечкой пальцев коснулся горошинки.

Оба мужчины усмехнулись. Затем Сигурд добавил к указательному и большому пальцу средний, и троица усердных работников проскользнула внутрь. Мия вдруг стиснула зубы, наполовину от наслаждения, наполовину из-за искры боли, которую она ощутила, когда старший вошёл и принялся растягивать стенки её нутра.

Дискомфорт как рукой сняло, когда нежные, трепетные подушечки пальцев Свена стали ритмично стучать по восхитительному комку плоти над сводами её женского естества.

Братья стали работать всеми четырьмя руками в унисон, отправляя девушку на вершины блаженства, которых она никогда раньше не знала: пока правые взяли на себя пространство между ног девушки, левые уделяли внимание груди и соскам. Мие казалось, что она вот-вот взорвётся, или загорится, или что-то ещё — она даже не знала, что. Эти накрывающие её ощущения казались ей чем-то странным, похожим на сердечный приступ, но она не хотела, чтобы это прекращалось.

Это было похоже на молнию, пробегающую по её телу от головы до самого низа, быструю, сильную и невыносимо приятную. На глазах девушки выступили слёзы, и она беззвучно повернула голову сначала к одному, а затем к другому мужчине, словно вопрошая, что происходит.

Свен тут же остановился и взволнованно стал дышать, а вот куда более опытный Сигурд лишь рассмеялся и похлопал брата по плечу.

— Всё в порядке, она просто ни разу не заканчивала. Доверься нам, ты не пожалеешь, — сказал он, и оба мужчины с удвоенным рвением продолжили своё занятие.

— Встань, — прорычал внезапно старший викинг через несколько минут и отдал девушке приказ, которому она не могла противиться.

Брюнет поставил её на ноги на лежащую среди пола медвежью шкуру, и разорванные остатки платья лохмотьями упали к её ступням, полностью обнажая молодое изящное тело. Ярл крепко поцеловал её и проник жаждущим языком внутрь. Тут же Свенельд притянул её к себе от лица брата, посмотрел на девушку голубыми блюдцами глаз, что наполнились похотью, и нежно коснулся её губ своими.

— Я как старший обычно делаю это первым, но боюсь, что со мной тебе не совладать сразу. Подготовь её... — бросил взгляд на снимающего рубаху брата Сигурд. — И будь нежным.

Когда длинноволосый бородатый блондин освободился и от ставших тесными штанов, Мия удивлённо открыла рот и застыла на месте. Она знала, что во время соития мужчине следует вложить это в нутро женщины, но чтобы оно... было таким огромным и едва ли обхватываемым пальцами руки?!

Тем не менее, когда она встретилась взглядом с лазурными глазами Свенельда и скользнула вниз по его широкой загорелой груди и плоскому животу, её плоть отчаянно принялась молить о чём-то большем, нежели пальцы. Безусловно, ей нравилось ощущение рук братьев на себе и в себе, но во рту Мии пересохло от одной только мысли о том, что внутри неё окажется это.

И пока рот и губы были подобны высушенной зноем земле, где-то внизу невольницы, казалось, разверзлись хляби небесные.

Свенельд ещё раз вдохнул аромат её русых волос, взял своими сильными руками за бёдра, потянув назад. Словно дразня неспособную противиться желанию девушку, светловолосый норвежец игриво постукал кончиком своего напряжённого орудия по её влажной плоти и низким голосом прорычал:

— Если и будет больно, то лишь на мгновение.

В предвкушении рабыня застыла и поймала на себе взгляд сидящего на кровати и ласкающего себя Сигурда: тот из охваченного сладостной поволокой вмиг превратился в удивлённый... и даже испуганный?!

Полным ненависти и необузданной ярости движением Свенельд пинает замеченный им опустошённый флакончик, и он, ударившись с громким звуком о камин, разлетается на миллион стеклянных осколков. Вдребезги рассыпается и всё сладострастие Мии, которая от разбившегося пузырька и последовавшего за этим животного крика приходит в норму... и обнаруживает себя совершенно нагой в компании двух возбуждённых мужчин, что сожгли её родной город!

— Что это?! — взревел Свенельд и рукой указал на осколки. — Снова эта дрянь?! Ты обещал, что больше не будешь тратить свои деньги на афродизиак, тем более, что и без этого зелья достаточно желающих раздвинуть перед тобой ноги!

— Ты не понимаешь, это другое, брат, — нагло ухмыльнулся Сигурд, что сейчас не обращал никакого внимания на охваченного злобой младшего и любовался мелко дрожащей Мией, которая принялась беззвучно плакать. — Это наслаждение иного порядка, настоящая власть. Видишь её слёзы, её стыд, её разочарование собой? Ещё минуту назад все они были стёрты одним лишь желанием, чтобы ей всецело обладали!

— И после всего этого ты ещё смеешь считать себя достойным дела нашего отца?! — Свенельд одним рывком сорвался с места и ударил брата кулаком по лицу, на что тот лишь сплюнул кровь от разбитой губы и улыбнулся того шире.

Невольница же, воспользовавшись склокой между братьями, в каком-то полузабытии накинула на себя меховой плащ одного из них и незаметно выскользнула прочь из этого проклятого богом дома.

Так быстро она ещё никогда не бежала, казалось, что в ноги её вселилась молниеносная серна. Не ощущая ни холода, ни усталости, она пробежала несколько сотен метров по пустым улицам ночного Эгерсунна, прежде чем инстинктивно проникла в чей-то хлев и, потеснив сонных кур, полностью залезла внутрь стога с сеном и закуталась в меховую накидку.

Примечания от автора:

ᚲ ("кеназ") — руна, обозначающая "факел, язва, воспаление"

Глава IV: Плач ᚢ

ГЛАВА IV: ПЛАЧ ᚢ

ᚢ er skýja grátr

ok skára þverrir

ok hirðis hatr.

Морось — это плач облаков,

растворитель кромки льда,

то, что ненавидит пастух.

В Эгерсунне вовсю заканчивали приготовления к грядущему походу: всего на одну ночь отдохнувшие драккары снова стали шевелиться, когда на них погрузили провиант и оружие храбрые воины. Впереди была только морская гладь и богатая добыча, все были готовы к отплытию.

Не хватало лишь Свенельда, который после ночного пиршества как сквозь землю провалился!

Остальные уже собрались в гавани, провожая в новое опасное приключение своих родных и друзей. Ингеборга с заплаканными глазами — женщина всю ночь не могла сомкнуть своих очей — стояла рядом с Йоханом и Варди.

— Пусть боги пошлют вам удачу, — проговорила она, обняв поочерёдно мужа и сына. — А мне вернут мою Мию!

— Матушка, не печалься, она обязательно найдётся. Эгерсунн не так велик, кто-то обязательно её видел, — попытался успокоить сердобольную старушку Йохан. — Да и некуда ей идти.

Ингеборга за долгие годы уже успела привыкнуть к постоянным разлукам с мужем и сыном, ведь всю свою жизнь мужчины — те, кому повезло родиться без увечий и болезней — проводили в плаваниях. С момента гибели дочери она оставалась в пустом жилище одна, и о любимых воинах ей напоминали лишь их одежды да пустующая верфь... С появлением рабыни всё должно было измениться, но напасти словно не хотели оставлять несчастную норвежку, и даже подаренная невольница теперь пропала.

Пока правительница Гуда наставляла своего племянника, а люди его наперебой спорили, кто привезёт больше красавиц и сокровищ из Бремена, в гавань прибыл сам ярл Хордаланна со своей личной гвардией. Туда входили лишь самые отважные и опытные воины, которые сражались рука об руку не один раз и прошли вместе сквозь лишения, кровавые сражения и пиры с льющимся рекой мёдом.

Орлиное лицо Сигурда выражало абсолютное спокойствие, но что-то в нём казалось противоестественным, словно это мнимое затишье скрывало настоящую бурю, готовую подняться в любой момент.

— Ну-с, желаю вам лёгкой руки да тяжёлой добычи, мои храбрецы! — обратился он к той части своих людей, что решили отправиться в поход, и тёмными глазами с хищным прищуром начал искать в толпе брата. — Свенельд, где Свенельд? Вы его не видели?

— Нет, я думал, что он с тобой, — вскринул одну бровь Ульв, который вот-вот готовился дать команду работать вёслами — оставалось дождаться лишь светловолосого хордаланнца. — Разве нет?

— Наверняка валяется где-то пьяный, я его не видел после длинного дома, — покачал головой Сигурд. — Что ж, пойду и продолжу свои поиски в городе. Если явится сюда и отплывёте до того, как я вернусь на пристань — передай Свену мой пламенный привет.

Усмехнувшись, старший торопливо зашагал прочь от гавани по узким улочкам Эгерсунна: перед ним стояла непростая задача одним камнем убить сразу двоих зайцев, найдя и сбежавшую игрушку, и вздумавшего учить его жизни глупого братца.

* * * * *

Мия, замотавшаяся в какое-то найденное посреди сена и вил тряпьё и меховую накидку одного из братьев, выскользнула из хлева и оказалась на улицах столицы Ругаланна. Девушка принялась блуждать по незнакомым ей лабиринтам одинаковых домишек... пока не заметила вдалеке парящего плотоядным коршуном Сигурда, который словно выискивал кого-то своим взглядом.

Рабыня зашагала ещё быстрее на дрожащих ногах, ощущая, что ярл Хордаланна заметил беглянку и следует за ней по пятам. Для чего она ему? Закончить то, о чём ей даже вспоминать стыдно? Вкус дрянного зелья всё ещё оставался во рту... Или же просто убить как ненужного свидетеля его забавы? В конце концов, в Эгерсунне и без неё есть множество женщин, готовых разделить ложе со знатным и богатым викингом. Она же — всего лишь невольница, трофей корабельщика Варди, скот, о котором никто не станет горевать и плакать, кроме, пожалуй, старой и несчастной Ингеборги.

Мия пыталась прогнать из своей головы мысли о скорой гибели, но она воочию видела всю нечеловеческую жестокость и извращённый ум этого правителя соседней области. То, как он находил удовольствие в опьянении невинного ягнёнка, готового запрыгнуть в пасть голодному волку... То, как играючи, рутинно делал с ней вещи, которые рабыня и представить раньше не могла — словно таких как она у него были десятки или сотни...

Быстрым шагом, почти бегом, она доковыляла до сердца города. Оставалось совсем немного, и в толпе людей на рынке она потеряется и спрячется от ястребиного взгляда Сигурда. Мия обернулась и облегчённо вздохнула: преследователя не было видно, должно быть, он отстал или вовсе решил прекратить свои бесплодные поиски.

Как же она ошибалась!

Направо, налево, прямо по улице, поворот между двумя покосившимися низким крышами — и вот он, рынок! Эгерсунн за время правления Гуды, предпочитавшей войне мир, из крошечного городишки превратился в крупный центр торговли и ремёсел. Теперь пытливый взгляд посетителя мог отыскать здесь сокровища и редкие товары со всех четырёх сторон света. По морским путям приплывали сюда купцы, предлагающие разнообразные заморские специи, дорогое вино, оливковое масло, породистых скакунов и шёлковые ткани в обмен на местные оружие, меха, древесину и, в особенности, рабов.

Отведя взгляд от выставленных на продажу людей в цепях — это были жители родного Бремерхафена, она натянула меховую накидку на волосы, прикрывая своё лицо и дрожа от страха. Несчастная будто вновь почувствовала себя преследуемой жертвой, в спину которой смотрел взгляд разгорячённого погоней зверя. Этот страх был каким-то первобытным и пробирающим до самого нутра.

И она была права: маневрирующий между хаотично раскиданными домишками и торговыми рядами Сигурд неотрывно следовал по её следу и не упускал свою добычу из виду ни на секунду. Её отчаянные попытки затеряться в толпе или спутать его планы даже забавляли викинга и будоражили его охотничьи инстинкты.

Поворот, ещё один — и у лавки с заморскими фруктами и маслом его кто-то окликнул по имени!

— Ярл Хордаланна, великий Сигурд!

Мужчина обернулся и увидел Инга Трёхпалого, сидящего на бочонке с маслом и уплетающего сладкий плод инжира. Бастарда умершего от чахотки мужа Гуды прозвали так не зря: на обеих его руках указательный и средний пальцы срослись друг с другом так же, как и мизинец с безымянным, поэтому казалось, что всего перстов у того было всего лишь три. В остальном, за исключением чрезмерно пухлых губ и оттопыренных ушей, внешность старшего сына прежнего ярла была обычной, но это врождённое уродство согласно законам уже лишало его возможности претендовать на трон и даже участвовать в военных походах.

Получить увечье в бою было величайшей честью и даже даром свыше, меткой Одина; родиться же с ним означало проклятье со стороны богов и неполноценность как достойного мужа. В глазах остальных он считался не только незаконорожденным сыном рабыни, но и лишь наполовину мужчиной, наполовину человеком.

— Так и куда ты так бежишь, ярл Хордаланна? Если брата проводить, то гавань — в противоположной стороне, — усмехнулся шестнадцатилетний Инг.

— Инг... Старший наследник Ругаланна, ты возмужал и вырос, — предпринял попытку отговориться и продолжить свой путь Сигурд, но почувствовал, как бесцеремонно схватил его за запястье своей лягушачьей лапой ублюдок ярла Вигге.

— Я его видел не так давно, он, весь разъярённый и мокрый от пота, искал кого-то, а потом направился к пристани, — улыбнулся Трёхпалый. — Но не об этом речь, я как раз хотел побеседовать с тобой.

— И о чём нам с тобой говорить, калека?! — сверкнул на него орлиными глазами ярл и прикусил губу: меховой плащ Мии уже нырнул за очередной поворот и теперь догнать девушку будет сложнее. — Расскажешь мне о своей убогой жизни?

— Нет, о том, что я был бы рад угодить тебе и оказаться полезным, — лукаво, по-кошачьи, прикрыл очи Инг Трёхпалый и с аппетитом проглотил плод смоковницы. — Стало интереснее, правда?

— Продолжай, не томи, — буркнул в ответ Сигурд.

— Я хочу превратить в ад жизнь Гуды и её сосунка. Медленно, мучительно лишить её всего, что дорого её сердцу — а потом убить. Поможешь? — пожал Трёхпалый плечами.

— Что-то не вижу я рядом с тобой ни отважной дружины, ни быстроходных драккаров, — рассмеялся, осмотревшись по сторонам, темноволосый викинг. — Что ты сможешь дать мне в обмен на моё содействие?

— Я хочу отомстить Гуде за то, что она убила мою мать... А мне после смерти отца не выплачивала никакого довольства, заставив бродяжничать по всей Норвегии и перебиваться подножным кормом да подаянием... А ведь во мне — благородная кровь Вигге и его семя! — прошипел Трёхпалый. — Разве это — поведение справедливой правительницы? Разве это — следование заветам моего отошедшего в мир иной отца?

— Что мне твоя месть, калека? Не пристало яснооким орлам помогать падальщикам-воронам, орлы парят высоко и глядят не под ноги, а на новые горизонты и перспективы.

— Отобрав власть и честь Гуды, я отдам весь Ругаланн тебе. Ты присоединишь его к своей вотчине и станешь владельцем самых обширных земель и богатств во всей Норвегии — вторым после конунга. Разве не это твоя мечта? Я же всё равно не смогу стать ярлом, как бы мне не хотелось — жестокие боги отняли у меня это право. Даже с половиной твоей армии, отплывшей на взятие Бремена, у Хордаланна всё ещё больше воинов, чем у Гуды.

— Предложение... любопытное, — потёр он подбородок. — Но мне стоит переговорить и обсудить эту возможность со своей гвардией и свободными викингами Хордаланна. К тому же, началась зима, и море в это время неспокойно и опрокидывает корабли во время бури как деревянные игрушки.

Несбыточные мечты бастарда вызвали у Сигурда отвращение, но не потому, что он не желал сделать частью своих владений Ругаланн, а лишь из-за того, что в его планах свержение Гуды выстраивалось по-другому. Прямо сейчас начинать кровопролитие ярл отказывался, подобно опытному следопыту он выжидал, пока наступит момент максимальной слабости его добычи — и тогда умертвить её будет проще простого.

— Как и говорят, ты столь же умён, как и безжалостен, — подобострастно поклонился мужчине калека. — Да, сейчас... ещё рано. Пока ещё рано. Дай мне время, и я тебя не разочарую: соберу воинов и, быть может, раздобуду корабли — за время скитаний я познакомился с другими неприятелями Гуды, и их, поверь мне, достаточное количество. Даже больше, чем я мог представить!

— Тогда жду тебя в гости через два полнолуния, Инг Трёхпалый. В конце концов, до моей столицы отсюда — всего три дня пути, если в твоё путешествие не вмешаются боги и шторм, — кивнул бастарду Сигурд. — Договорились?

— Договорились! — с горящими от предвкушения мести глазами ответил ему незаконорождённый сын Вигге.

— А, кстати... Инг! — едва только сделав несколько шагов в сторону, обернулся и состроил растерянное лицо темноволосый правитель Хордаланна. — Не подскажешь мне, в какой стороне тут старая верфь Варди и его дом? Пусть они с Йоханом уже отплыли, поговорю по душам хотя бы со старухой Ингеборгой, она обещала рассказать, какие паруса — самые крепкие.

— Раз вы поладили, то ты и без меня наверняка бывал у них в гостях.

— Вылетело после вчерашнего пира из головы — совсем пропил свою память! — засмеялся Сигурд, нервно сжимая руку в кулак и надеясь на то, что его блеф сработает.

— Они давно уже поселились на окраине Эгерсунна. Ступай в гавань, оттуда держи свой путь к сосновому лесу, где и увидишь протоптанную тропку. Там будут верфь и рыбацкие сети, а ещё дальше увидишь их добротный старый домик.

— Благодарю, — ухмыльнулся ярл. — И не забывай, что я буду ждать тебя, своего дорогого гостя!

— Через два месяца, через пару полнолуний. Помню, — прошептал, глядя в спину удаляющемуся прочь ярлу, Инг Трёхпалый. — И ты тоже запомнишь.

Хитро улыбающийся Сигурд оставил попытки отыскать девчонку на рынке и направился в сторону гавани: если шестое чувство его не подводит и она окажется слишком трусливой, чтобы принести себя в жертву морю, то непременно вернётся в единственное безопасное место во всём городе — дом Варди и Ингеборги.

Провожающие воинов эгерсуннцы уже разошлись по своим домам, и об отплывших в сторону германских земель викингах во главе с Ульвом и Свенельдом напоминала лишь дюжина драккаров, которые вот-вот должны были скрыться за горизонтом.

Пусть не заполучил он вчера ту рабыню из Бремерхафена... Пусть не успел встретиться с покинувшим гостевой дом после драки братом, Сигурд знал, что несмотря на сиюминутную ненависть и отвращение, Свенельд не предаст его и никому не расскажет о случившемся. Не расскажет и немая невольница, а если что-то и покажет жестами да слезами, это всегда можно списать на помешательство после попытки утопиться. Наглоталась холодной воды, выпила для согрева вина — и началась белая горячка.

А ещё встреча с Ингом оказалась судьбоносной, и его предложение союза грело ярлу душу обещанием расширения своих владений. Все цели, к которым двигался Сигурд, становились с каждым шагом ближе и ближе, и для их достижения нужно было запастись лишь терпением.

Терпеть и ждать он умел лучше кого-либо.

— Ульв и Свенельд вернутся в совершенно другой Эгерсунн, — хищно оскалился ярл, провожая совместный флот Ругаланна и Хордаланна. — У меня же есть и другие дела. Пора навестить старушку Ингеборгу.

* * * * *

Эгерсуннский рынок был скоплением товаров и людей со всего света. От блеска янтарных бус на прилавках и звуков речи на всевозможных языках у Мии становилось счастливым сердце, а глаза разбегались в разные стороны — всё хотелось потрогать и посмотреть!

Отдалённо торговые ряды напоминали ей о Бремене, куда она иногда выбиралась из предместья города за покупками. Девушка, сбросив с себя паранойю по поводу преследования Сигурдом, вдохнула свежий воздух с моря полной грудью и продолжила свою прогулку по базару.

Видимо, глаза её были такими жадными и голодными, а внешний вид — жалким, что сердобольный пожилой торговец, приняв рабыню за побирушку, протянул ей свежеиспечённый ячменный хлеб. Поблагодарив его немым кивком и принявшись жевать горячую краюшку, Мия и сама не заметила, как ноги привели её в соседний с рынком квартал, а день начал клониться к вечеру.

В этой части города находились склады с товарами, стойла с многочисленными лошадьми и прочим скотом, а также кузницы. Увидев привязанного посреди улицы белоснежного жеребца, рабыня не смогла сдержать своего восхищения и подошла к нему поближе. Такого красавца мог позволить себе только кто-то очень богатый: ярл, опытный купец или воин-ветеран, которому везло в походах.

Тонкими бледными пальцами она погладила коня по тёплой удлинённой морде, на что он довольно фыркнул и уткнулся влажными губами в её щёку, будто целуя.

В первый раз с момента, когда викинги вторглись в родной город и погрузили её вместе с прочей добычей на корабли, Мия искренне улыбнулась. Прекрасный конь принёс ей на мгновение какое-то простое счастье и радость, которых ей всё это время недоставало.

Засмотревшись на жеребца и любуясь его шелковистой гривой, Мия и заметить не успела, как из кузницы на улицу вышел один из ковалей. Высокий, плечистый, с густыми рыжими волосами и огромным молотом в руках, он на мгновение показался ей ожившим воплощением Тора из преданий этого северного народа — пока она не узнала его лицо, оказавшееся уже ранее виденным.

Кузнец присутствовал на вчерашнем пиршестве в медовом зале и, более того, обсуждал с уже подвыпившим сыном Варди то, каким образом лучше подковывать коней. Значит... он сможет показать ей дорогу до жилища корабельщика!

— Ты... ты же помощница по хозяйству старой Ингеборги, верно? Вчера тебя увидел, точно! — заметив на запястье девушки браслет из янтаря, ранее принадлежавший Варди, расплылся он в улыбке. — Только не могу припомнить, как твоё имя, совсем запамятовал! Я-то — Олсен!

Тёмно-зелёные, будто мох, очи кузнеца изнутри сверкали каким-то мягким и успокаивающим светом, и это заставило рабыню довериться мужчине. Жаль, сказать о своём имени, будь то настоящее или данное ей пожилой хозяйкой, она не могла.

— Ммм, — только и промычала, хлопая ресницами, пленница. — Мммм!

— Точно, нема ты. Прости, если обидел, — тотчас же он перевёл взгляд на коня, что забавно начал жевать одну из прядей русых волос Мии. — По душе тебе этот красивый проказник? Перед тобой — чистокровный скакун из далёкого халифата. За одного такого дают шапку золота и десяток крепких молодых рабов впридачу.

— Ммм? — с удивлением посмотрела на жеребца Мия и кивнула собеседнику.

— Да-да, это один из лучших скакунов во всём мире, принадлежит он правительнице Гуде. Хотела бы себе такого?

— Ммм! — кивнула Мия и прижалась щекой к мягкой гриве белоснежного жеребца.

— Что ж, если однажды сможешь позволить себе похожего коня, то знай — для такой красавицы я подкую его совершенно бесплатно. А что ты делаешь одна в вечерний час на улице? Потерялась? Заблудилась?

Мия ещё раз кивнула, и мужчина, закрыв на тяжёлый замок свою кузницу, вытер со лба капельки пота и широко улыбнулся:

— Тогда я провожу тебя, если не против. Народ в наших краях добрый, но кто знает, вдруг в лесу наткнёшься на голодного волка или медведя-шатуна. Со мной тебе нечего бояться.

Мия сияла от счастья: мало того, что этот коваль оказался добрым и отважным человеком, так она ещё и смогла немного погулять по городу и познакомиться с вышедшим словно со страниц сказок дивным белоснежным конём.

* * * * *

Сигурд тем временем ступил на борт своего главного корабля и обратился к собравшимся на палубе людям из личного войска. Ярл Хордаланна вдохнул ноздрями воздух, принесённый со стороны соснового леса — тот пах хвоей, смолой и его новой победой.

— Бьорн, — окликнул правитель самого высокого воина, что и по цвету длинных волос, и по телосложению напоминал громадного медведя. — Мне понадобятся твои услуги, мой верный помощник. Мы отплывём на родину не сейчас, а глубокой ночью. Пусть наши люди ведут драккары в Хордаланн, как и положено, но своё главное судно я оставлю в ближайшем фьорде, где никто не обратит на него внимание. После же мы догоним остальных, а пока ты и ещё четверо самых молодых викингов — собирайтесь. Отправитесь со мной подышать воздухом.

— Как пожелаете, господин мой, — кивнул ему громила.

Ростом Бьорн отличался крайне высоким — он вымахал почти на два метра, что вкупе с его состоящим из сплошных мускулов телом делало его внешне ещё крупнее. Левую щёку этого сорокалетнего воина разрезал по диагонали длинный и широкий шрам от клинка, а лоб покрывали щербины от пережитой в юности оспы.

Этот вояка уже много лет служил семье ярла, сначала его отцу Атли, а теперь и самому Сигурду. Бьорн возглавлял личную гвардию хордаланнского властелина и прошёл с ним через огромное количество сражений и плаваний, поэтому темноволосый викинг доверял этому получеловеку-полумедведю лишь на йоту меньше, чем самому себе.

Не единожды громадина защищал его от вражеских стрел или острых мечей, не раз выполнял самые опасные и кровожадные задания, поэтому и сейчас он мог положиться на его верность.

— Олав, Харальд, Скугг... и, пожалуй, Флоки, — низким, почти утробным голосом произнёс Бьорн, глядя на дюжину своих соратников. — Вы пойдёте с нами. И прихватите оружие, прочный мешок и верёвки.

* * * * *

Когда кузнец и невольница добрели до расположенного вдали от центра Эгерсунна дома Варди, на небе уже появились первые гроздики звёзд, а воздух похолодел и на выдохе стал превращаться в белоснежный пар. Впрочем, за весёлыми рассказами Олсена о его жизни и приключениях Мия будто потеряла счёт времени, поэтому вся дорога по внутренним ощущениям заняла всего несколько увлекательных и счастливых минут.

— И где только тебя носило, дочка! Как же я рада, что ты нашлась! — встрепенула морщинистыми руками Ингеборга, что развешивала на верёвках недавно постиранное бельё. — Замёрзла поди, оголодала... Я-то не успеваю уже ничего, без твоей помощи и ужин не приготовила.

— Матушка Инга, заплутала она в городе, наверное, вот и не могла найти путь домой. Сейчас все беды позади, не переживай, — постарался успокоить старушку кузнец. — А что касается ужина, так мы можем помочь тебе и подсобить, только скажи, что от нас требуется.

— Я только за, — улыбнулась супруга Варди. — Потрапезничаешь с нами, иначе как мне тебя благодарить, Олсен.

— Да я и не прочь набить живот твоей отменной стряпнёй, — отозвался кузнец. — Так что нужно, Ингеборга?

— Варди... расставил он свои сети в заливе у верфи, в снастях наверняка уже полно вкуснейшего лосося. Проверьте их, вернётесь с уловом — пальчики оближете от моей похлёбки!

Голодная Мия беззвучно улыбнулась старушке и вместе со своим спутником отправилась к старой верфи, где спускал на воду свои отпрыски-драккары морской волк Варди. Сейчас это место было безлюдным, и о ремесле супруга Ингеборги и отца Йохана напоминал лишь наполовину сколоченный остов одного из судов, что лежал на боку в некотором отдалении от заводи.

Окружающий лес с его высокими мачтовыми соснами понемногу укрывался тонким белым одеялом из снега, который под ногами хрустел, будто румяный хлеб. В зимнем кристально чистом воздухе замерла, застыла какая-то безмятежная тишина. Кругом было спокойно, и ничего не предвещало беды.

Мия наклонилась над сетью и, поймав в руки скользкого, не желающего вот так просто расставаться со своей жизнью и свободой лосося, бросила его в деревянное ведёрко… В следующий миг сзади рабыни раздался жуткий хрип и булькающие звуки.

Приёмная дочь Ингеборги обернулась и от увиденного ей ужаса упала на колени, будто подкошенная, а ведро с уловом выпало из её рук, давая рыбине шанс на новую жизнь и возвращение в родные волны.

Перед ней возвышался громадиной какой-то великан, что взял Олсена за волосы и перерезал ему глотку одним движением обоюдоострого сакса (1). Кровь из горла кузнеца хлынула на землю, и белоснежные девственно чистые сугробы окрасились в тёмно-алый цвет.

Блеск жизни в светло-зелёных глазах кузнеца навсегда погас, и его, словно скотину, отшвырнул в сторону тот самый воин-исполин. Ещё четверо вооружённых викингов тотчас же окружили Мию: один зажал ей рот какой-то тряпкой, второй и третий — умело связали по рукам и ногам, не давая пошевелиться, пока четвёртый доставал из сумки большой и прочный кожаный мешок.

— Мммм, — стукнув лбом одного из обидчиков, выплюнула изо рта кляп Мия... и тут же ощутила на себе чьи-то губы, что впились в её собственные и слегка их прикусили.

Это был Сигурд!

Ярл Хордаланна взял её лицо в мозолистые ладони и хищно облизал его языком от подбородка до самого лба.

— Какое прелестное личико, думала, я его так просто отпущу? — склонившись над бедняжкой, ухмыльнулся он и силой запихал выплюнутую ветошь ей обратно в рот. — Пока помолчи, лучше приберечь силы. Наша с тобой история только начинается, и путь... предстоит неблизкий.

По его сигналу несколько воинов засунули невольницу в мешок и, завязав его, передали Бьорну: самый могучий из викингов взвалил эту ношу на свои плечи и понёс в сторону пришвартованного в версте отсюда драккара Сигурда.

* * * * *

Корабль ярла Хордаланна отплывал от деревянного частокола крепостных стен Эгерсунна и его одинаковых домишек с соломенной крышей, унося вместе с собой людей Сигурда и его новый трофей.

Жестокий викинг не прощался с землями Гуды, а всего лишь говорил им до свидания. Через пару месяцев они по праву станут принадлежать ему, ведь он всегда получает желаемое.

Примечания от автора:

ᚢ ("уруз") — руна,обозначающая "морось, дождь; шлак, окалина".

1) Сакс — длинный нож с односторонней заточкой, который обычно имели почётные граждане в норвежском обществе. Более длинный вариант назывался скрамасаксом.

Глава V: Летящее Копьё ᛏ

ГЛАВА V: ЛЕТЯЩЕЕ КОПЬЁ ᛏ

ᛏ er einhendr áss

ok úlfs leifar

ok hofa hilmir.

Тюр — однорукий бог,

и уцелевший в битве с волком,

и хранитель храма.

Узкие корабли с носами в виде жутких драконьих голов скользили по морской глади и всё дальше отплывали прочь от Ругаланна. И медовый зал Гуды, и верфь Варди, и ставшее новым домом для Мии жилище Ингеборги — все они остались теперь где-то далеко позади.

Сидящий на корме Сигурд хищно всматривался в темноту ночи, что была впереди: ему не терпелось как можно быстрее ступить на родную землю Хордаланна, сурового края морозов, скалистых берегов и закалённых холодом людей.

Словно чувствуя его волю и опасаясь гнева ярла, гребцы ещё усерднее налегли на свои вёсла, а попутный ветер усилился. До столицы его вотчины — Хордагарда — оставалось три дня пути.

Мия же, согнувшаяся калачиком и продрогшая от холода, со связанными затёкшими конечностями и тряпкой во рту, провела внутри мешка всю ночь. Дрожала девушка не только от холода, но и от ужаса и боязни неизвестности: после убийства кузнеца и похищения она представить боялась, какие планы на неё зрели в голове этого извращённого северного варвара.

Так и наступил рассвет. Когда над сизым морем взошёл бледный диск ноябрьского солнца, Сигурд подошёл к мешку, развязал его и вытряхнул оттуда невольницу, словно улов рыбы из сетей. Девушка прокатилась по влажной от солёных брыз палубе и сверкнула полным ненависти взглядом на своего мучителя.

Стоило только ему вытащить кляп из её рта, как темноволосый викинг получил презрительный плевок в лицо.

— И тебе здравствуй, — вытерев густую жидкость со лба, рассмеялся он.

Сейчас он выглядел ещё суровее, чем обычно: волосы его собраны в хвост, а чопорный наряд, в котором он был в медовом зале Гуды, сменился на плотную серую шерстяную тунику, кожаные штаны и длинную шубу из волчьих шкур. Последнюю, правда, он тут же снял с себя и укутал в неё девушку.

— Совсем продрогла? — не дожидаясь ответа, он сорвал с пояса кожаную флягу, открыл пробку и протянул сосуд невольнице. — Пей, согреешься.

Мия оскалилась и отползла назад, и тут Сигурда осенило. Ярл Хордаланна вздохнул и сам сделал глоток из фляги, прежде чем вновь вручил его германской рабыне:

— Это обычное вино, видишь? Не то, что я дал тебе в прошлый раз.

Трясущимися руками Мия схватила флягу, отпила немного согревающей жидкости и поморщилась: вкуса алкоголя она никогда не любила и предпочла бы ему просто горячую воду с травами.

— И поешь, — продолжил ярл, передав ей принесённый одним из четвёрки головорезов свёрток с сухарями и солёной рыбой. — Ешь! Мне не нужны мертвецы на корабле!

Мия демонстративно отвернулась от него и впилась ногтями в дощатую палубу. Для Сигурда это стало последней каплей: он силой притянул её к себе, а верхняя губа мужчины начала дёргаться, что говорило о растущем раздражении и ярости.

— Ешь, что дают, — медленно повторил он, вручая пищу пленнице. — Иначе мой хирд (1) накормит тебя чем-то другим. Или ты этого и добиваешься?

Что-то в полном ярости орлином взгляде ярла дало понять Мие, что он не шутит, и на сей раз противиться воле ярла невольница не стала. К тому же, она была по-настоящему голодна. Поблагодарив похитителя коротким кивком, девушка принялась за обе щеки уплетать эту бесхитростную походную пищу.

Сигурд... улыбнулся, когда германская рабыня стала трапезничать. Мелкие морщинки собрались вокруг его хищных, серых с жёлто-зелёными прожилками, глаз, а сам он начал наблюдать за своей пленницей, словно за какой-то диковинной зверушкой в клетке.

После скромного завтрака Мия захотела размять затёкшие ноги, которые ярлу пришлось освободить из пут. Неловко выпрямившись и с трудом удерживая равновесие, она попыталась сделать шаг вперёд, но вышло это у неё откровенно паршиво.

Драккар, вошедший в узкий фьорд, то поднимался, то опускался на гребне высоких волн, а холодный хаврёг (2) дул прямо лицо, трепал волосы и мешал что-либо увидеть.

Ещё миг — и невольницу бы снесло качкой с порывами ветра за борт, если бы Сигурд вовремя не подоспел и не схватил её за руку.

— Держись, да покрепче! — выкрикнул он и притянул девушку к себе, заключив в крепкие объятия и закутывая в шубу. — Эти ветра — не морские бризы, они куда опаснее!

— Ммм! — выкрикнула Мия и, тщетно пытаясь освободиться, укусила викинга за кисть, но тот продолжал её удерживать.

— Что? — рассмеялся Сигурд. — Не понимаю языка, на котором ты говоришь.

— Мммм!!!

— Ах, отпустить тебя? Желание девицы — закон, — ярл ослабил свою хватку, и при очередном шквале она снова чуть не упала на палубу, если бы норвежец не притянул её к себе. — Ну? Так отпустить тебя?

Девушка, на глазах которой наворачивались слёзы, отрицательно помотала головой, а присутствующие на палубе воины-хирдаманны хором захохотали.

Спустя какое-то время, когда из фьорда они вышли в открытое море, Сигурд повёл её на нос своего драккара, украшенного черепом огромного оленя с ветвистыми рогами. Ярл присел на влажный пол, но по-прежнему не отпускал руки своей пленницы.

Мия застучала зубами, и он тут же нахмурился. Мужчина обнял её, закутав в косматую шубу, притянул к своей груди, что даже через шерстяную одежду пахла солью, потом и терпким мускусом.

— Так у тебя меньше шансов замёрзнуть и заболеть. Чем ближе мы к Хордаланну, тем холоднее по ночам. Будешь спать со мной, — пусть голос его звучал на удивление мягко и ласково, он всё ещё оставался беспрекословным приказом. — И не надо дрожать от страха — я тебя и пальцем не трону здесь.

Уже не смея сопротивляться воле ярла, обессилевшая от всех последних событий девушка начала дремать. От лёгкой качки, убаюкивающего плеска волн и согревающих объятий Мия и сама не поняла, когда провалилась в сон.

Там, во сне, у неё за спиной выросли белоснежные, похожие на лебединые крылья. Словно превратившись в ангела, она расправила их и взмыла вверх, поднимаяясь всё выше и выше. Там, где-то далеко внизу, остались сизое море и две пары драккаров, а вот луна и звёзды, напротив, приближались и манили своим серебряным блеском.

Ярл в это время любовался безмятежной девушкой. Тонкие руки с длинными пальцами, острые плечи, торчащие ключицы — Мия была невесомой в его руках, и по прибытии домой первым делом нужно будет её откормить и привести в здоровый вид.

Лицо благодаря пухлым щекам и губам казалось в чём-то совсем детским, и резко констрастировала с ним седая прядь в волосах, которую он только сейчас заметил. Значит, жизненные потрясения и лишения всё же оставили и на ней свой отпечаток, но от этого её красота благодаря такому изъяну становилась ещё более естественной и живой.

Во сне Мия вздрогнула: сквозь тёмно-синий бархат неба откуда-то сверху в неё угодило тяжёлое копьё с длинным наконечником, что пробило собой крыло. Белоснежные перья оросились багрянцем, и раненая, потеряв равновесие, принялась стремительно падать вниз и закручиваться по спирали.

— Не бойся, — прошептал Сигурд, прижал девушку к себе и украдкой, чтобы никто из его воинов не заметил, вдохнул аромат её волос. — Пока ты принадлежишь мне, тебя никто не обидит.

Кроме него, разумеется.

В руках викинга Мия успокоилась и продолжила спать, уже не тревожась из-за кошмарных сновидений. Сам ярл, ещё некоторое время наблюдая за девушкой, склонил свою голову на её плече и провалился в дрёму.

* * * * *

Так пролетели ещё двое суток, пока посреди полотна морских волн не показались стаи чаек со своими назойливыми криками. Белые птицы кружили над скалистым островом, который возвышался над горизонтом.

Стоящий на носу драккара Сигурд почуял в приносимом ветром воздухе знакомые запахи и выкрикнул:

— Мы вернулись домой! Давайте-ка навестим остров зверобоев!

Мия с удивлением посмотрела на предводителя викингов, на что тот смерил ей довольной ухмылкой:

— И ты отправишься с нами. Пора познакомиться со своей новой родиной и её обычаями!

Вместе со своими дружинниками и пленницей он вскоре высадился на одиноком острове. У берега это клочка серых скал, поросших жёлто-зелёными пятнами лишайников, уже было пришвартовано несколько небольших шлюпок. Несколько бородатых мужчин и мальчишек-подростков поклоном поприветствовали правителя и продолжили своё ремесло: разделку тюленьих туш.

Одновременно солоноватый и металлический запах крови, вонь выпотрошенных внутренностей и остальной требухи ударил в нос непривыкшей к такого рода вещам Мие, и она едва не споткнулась о выброшенную кем-то крупную, с человеческую размером, голову.

Подобно мячу она прокатилась на несколько локтей и остановилась, словно уставившись на рабыню своими большими, похожими на стеклянные, чёрными глазами, которые обрамляли длинные и пушистые ресницы.

— Ммм? — с трудом сдерживая слёзы, задала свой вопрос ярлу Мия, указывая пальцем на остатки существа, а затем на беспорядочное нагромождение шкур, кусков мяса, снастей, ножей и крови вокруг.

— Тевяк (3), — буднично ответил Сигурд и только сейчас осознал, что рабыня из германских земель вряд ли что-то знала о тюленях и, тем более, видела их до этого собственными глазами. — Морской зверь, считай, что русалка — но вместо человечьей части у него медвежья. Они дают нам свой жир и мясо для пропитания и согрева, а шкуры их — водостойкие и хорошо подходят для плащей и шатров.

Внезапно среди гор убитых прямо на своём лежбище тюленей показались длинные и прочные усы, а затем из-за окровавленного бока сородича показалась голова любопытного ластоногого подростка. Зверёк издал отдалённо напоминающий высокий собачий лай звук, и на него сразу же обратили внимание все присутствующие.

— Ммм! — жалобно простонала, теперь показывая на тюленёнка, Мия, однако Сигурд был непреклонен.

Мужчина взял переданное одним из соратников тяжёлое копьё и одним мощным броском метнул оружие в животное. Древко, оканчивающееся длинным острым лезвием, со свистом пролетело несколько метров и нашло свою цель.

Тюленёнок, спина которого теперь была насквозь проткнута, оказался пригвождён копьём к бездыханному телу кого-то из своих родственников, матери, отца или же старшего брата.

От этой картины Мия затряслась мелкой дрожью, однако Сигурд, недовольный такой реакцией, схватил её за плечи и повернул прямо к умирающему в агонии тюленю.

— Смотри! Смотри, я сказал! Таковы мой дом и его обычаи! — выкрикнул ярл и ещё громче продолжил. — Слава Хордаланну!

Слова Сигурда подхватила и его дружина, и присутствующие на острове зверобои. Эхо мужских голосов и вид уже потерявшего жизнь зверёныша вызвали у Мии головокружение, и она, не устояв на ногах, потеряла сознание и упала в руки гордому своим народом правителю.

Когда девушка пришла в себя, уже была ночь. Их драккары вошли в гавань столицы Хордаланна — суровый Хордагард.

* * * * *

Миновав пару узких улочек, Сигурд со своим хирдом и Мией проследовал в свою резиденцию — этот медовый зал в корне отличался от обители регентши Гуды. Длинный дом здешнего ярла напоминал скорее небрежно построенную из грубых серых камней и брёвен с торчащими сучьями крепость, форт — никакого изящества или красоты в здании не было. В сердце огромного помещения, похожего на казарму, стояли ряды из столов, которые уже были накрыты.

Места на скамьях заняли и дружинники Сигурда, и его верные соратники, остававшиеся всё это время здесь, и решившие в поздний час отпраздновать возвращение лидера рядовые жители Хордаланна.

Ярл проследовал к высокому трону из резного дуба и сел в него, к себе на колени он поместил и хлопающую глазами Мию. Викинг поднял руку вверх и жестом призвал к тишине: возбуждённый народ сразу же перестал шептаться и хохотать, в медовом зале воцарилась гробовая тишина.

— Рад снова быть в родных стенах, на родной земле! Знайте, что наш поход на юг принёс победу и славу, мы разграбили предместья Бремена и привезли с собой богатые трофеи. Что же до моего младшего брата, то Свенельд вместе с племянником змеи Гуды отправился в новый рейд, чтобы на этот раз взять и сам Бремен и завершить начатое! — обратился к своему народу ярл. — А пока хирд Гуды в походе, я преподнесу ей сюрприз, о котором вы все скоро узнаете! С ним сбудутся мечты моего отца, великого Атли!

Медовый зал принялся рукоплескать, а Сигурд продолжил — теперь он показал всем гостям на Мию:

— А эта девушка — мой личный трофей, добытый рядом с резиденцией епископа. Если кто-то хоть пальцем тронет её — лишится головы.

Воины и горожане хором утвердительно ответили своему ярлу и продолжили пиршество. Было видно, как сильно они любят и уважают правителя — это даже отчасти удивило Мию, что до сих пор не могла привыкнуть к его жестокому варварскому характеру.

Заметив, что пленницу снова стало клонить в сон, Сигурд проводил её в покои, а сам вернулся в медовый зал, дабы продолжить пить и веселиться. Разве может правитель оставить свой хирд, когда не всё мясо и яства отведаны и не все хмельные напитки выпиты?

* * * * *

Впервые за долгое время Мия осталась одна. Сначала девушка решила познакомиться со своей комнатой и изучить каждый её уголок, понять, куда ведут окна и двери, разобраться в устройстве если не этой крепости, то хотя бы отдельных её частей.

Открыв ставни, она едва ли не оказалась снесена потоками сильного промозглого ветра и поспешила их закрыть. Последнее действие далось ей с трудом, но всё же оказалось успешным. Путь к побегу из окна был отрезан — снаружи свистел ветер и бушевало ледяное море, так как комната ярла располагалась прямо на краю обрыва.

Зрелище... было жутким, и оказаться там, посреди холодной воды и острых скал, она бы не хотела.

А вот выяснить, что находится за второй дверью из тяжёлой древесины дуба ей не удалось — она словно была закрыта изнутри на засов. Что ж, придётся довольствоваться осмотром самих личных покоев её похитителя, которые резко контрастировали с лаконичным, простым и суровым длинным домом ярла.

Внутри помещения было множество персидских ковров, шкур животных, небольших сундуков с драгоценностями, красивыми тканями и оружием. Особое внимание девушки привлекло что-то плоское и прямоугольное, закрытое небрежно наброшенной шёлковой простынёй.

Сняв покров, она обомлела и опёрлась рукой о стену, чтобы в очередной раз не упасть: перед ней стояла икона из родного Бремерхафена. Изображающий святого покровителя Бремена и его первого епископа, Виллегада, образ она узнала бы из тысячи.

Миссионер в епископских одеяниях, с макетом собора в руках, что попрал языческих саксонских идолов, вышел из-под руки, а точнее, пера, её давнего друга, иконописца Николаса — тот был зверски зарезан прямо на площади города во время набега аскеманнов-викингов.

Бурными морскими волнами на неё нахлынули воспоминания о том роковом дне.

"Нет, только не сейчас... не сейчас... Это лишнее...", — попыталась мысленно успокоиться девушка, стараясь медленно дышать и не смотреть в сторону похищенной святыни.

Снова накрыв икону тканью, Мия почувствовала жажду и захотела найти немного воды. Дёрнула за ручку двери — та, к удивлению, оказалась незапертой.

Впрочем, в покоях ярла её удерживал куда более весомый аргумент — снаружи две охранял громадина Бьорн.

Сверкнув глазами на правую руку Сигурда, она громко хлопнула дверьми и в отчаяньи села на край кровати. Однако уже через минуту её одиночество нарушили три служанки-рабыни, что принесли ей два шикарных платья на выбор, украшения, поднос с едой и небольшой закрытый кувшин. Все "дары" от хозяина этих земель они оставили на массивном столе и, поклонившись, поспешили удалиться.

Мия торопливо проглотила несколько кусочков подкопчённого лосося, заела их пресным ячменным хлебом и потянулась к сосуду. Рабыня открыла его крышку... и раздосадованно промычала: вместо воды ей снова предлагали тёмно-красного цвета вино!

— Мммм! — лицо её исказила злоба, и невольница, заплакав, швырнула кувшин в стену, и ручной работы восточный ковёр оказался испачкан бордовым мокрым пятном неправильной формы. Мгновением позже в опочивальню вошёл Сигурд. Голову его украшал грубый серебряный венец.

— Я дарю тебе лучшие наряды и драгоценности, обращаюсь с тобой как со знатной пленницей, а ты не ценишь моего гостеприимства и портишь вместо этого имущество?! — выкрикнул он и оскалился, став похожим на готового сорваться с цепей и разорвать её в клочья пса. — Такая твоя благодарность?

— Мммм! — бросила ему в ответ Мия, и скинула со стола и одежды, и яства, что с громким звоном упали на пол к ногам правителя. — Мммм!

— У тебя могло быть всё, о чём ты и не мечтала в своём городишке, но ты... ты отвергла мою щедрость! — Сигурд сел на край кровати и схватил несчастную за грудки. — Я скоро стану хозяином Ругаланна, у меня самые большие флот и армия после конунга! Все мои желания и мечты исполняются либо по моей прихоти, либо от угроз огнём и мечом.

— Мммм?! — расплакалась Мия, показав сначала на следы от пут на своих запястьях, а затем на корону, что венчала тёмно-русые волосы ярла. — Мммм!

— А, понимаю. Спрашиваешь, зачем ярлу какая-то рабыня, когда мог бы найти равную себе по положению, — захохотал Сигурд, но смех его звучал отнюдь не весело, а скорее жутко и угрожающе. — Была у меня однажды одна, как это говорят, принцесса. Дочь короля Мерсии (4). Но она отказалась выйти за меня замуж, поэтому я взял её прямо на глазах дряхлых родителей. Проткнул её своим копьём перед лицом потерявшего титул отца, а затем, когда она захотела сбежать, швырнул в неё настоящее копьё — прямо как в того тюленя. У меня рука, хоть и тяжёлая, но не знает промаха, запомни. Если станешь слушаться меня и повиноваться, то проживёшь ещё сколько-то месяцев. А ежели нет и окажешься предателем Фенриром — то сдохнешь в муках.

— Ммм?

— Йормунганд тебя укуси за зад, опять забываю, что ты не из наших! Слушай... Согласно нашей вере, а не вашей чепухе о подставлении щёк, наступит однажды закат богов, называемый Рагнарёком. И по предсказанию участвовать в погибели богов должен был Фенрир, тогда ещё волчонок, живший среди небожителей в их палатах. Решили боги хитростью обезопасить себя и приковать к скалам волка, чтобы никогда не напал он на них. Бог воинской доблести, Тюр, в знак своих добрых намерений отвлёк хищника и вложил свою руку в его зубастую пасть. В тот же момент надели на Фенрира оковы и цепи, и он, пытаясь выбраться, откусил Тюру его длань. Так вот... если ты посягнёшь на руку, что тебя кормит, то участь твоя будет ужасной. Уяснила?!

Потрясённая Мия кивнула, а Сигурд расплылся в улыбке.

— А сейчас ты узнаешь, какое наказание я припас для тебя в качестве платы за испорченный ковёр. Помнишь тех служанок? Прекрасные невинные малышки, не так ли?

Рабыня, не зная, какой кары ожидать от жестокого викинга, широко распахнула глаза от страха и прикусила до крови нижнюю губу. Ярл тотчас же коснулся пухлого розового лепестка пальцем, что окрасился в алый, и с плотоядной улыбкой слизал пятно языком.

— Так вот, моя неблагодарная гостья. Участь всей троицы будут зависеть только от тебя. Сделаешь всё правильно — и они продолжат радоваться жизни, прислуживать тебе, а через несколько лет даже будут выданы замуж за богатых и здоровых воинов из моей дружины. Но если совершишь хоть малейшую ошибку... если оступишься и налажаешь — тогда кровь несчастных девчушек будет на твоей совести, на твоих руках. А ведь им ещё и пятнадцати нет, они младше тебя. Прискорбно, если они погибнут.

— Мммм! — попыталась с размаху ударить викинга Мия, но тот перехватил её кулак и накрыл своей могучей рукой, не давая и пошевелиться.

— Отдыхай и набирайся сил, они тебе понадобятся. С наступлением утра нас ждёт завтрак в медовом зале. Особый завтрак, я бы даже сказал — незабываемый! — громкий хохот ярла эхом отразился от стен, и потрясённая Мия, совершенно испуганная и запутанная, уткнулась лицом в подушку и принялась беззвучно рыдать.

* * * * *

Эта ночь стала для обоих бессонной.

Пока вернувшийся на свой трон в медовом зале Сигурд поднимал очередной тост за храбрых воинов и грядущие завоевания, выпивая неслыханное количество пива, которое, казалось бы, неспособно было даже вместить в себя человеческое тело, Мия...

Мия до первых петухов оплакивала своё прошлое, настоящее и кажущееся ещё более беспросветным и мрачным будущее. Подушка её промолкла от слёз до последней нитки, прелестное личико опухло и покраснело, но ей плевать было, в каком виде она предстанет перед этим тираном и варваром во время утренней трапезы уже через пару часов.

Трапезы, от итогов которой будут зависеть жизни невинных людей, которые чудовищо цинично вложило в её хрупкие руки.

За окном бушевала метель, и в первый день морозного месяца (5) суровый Хордагард укрывало снежное кружево, а сугробы росли прямо на глазах. На земле разбойников и зверобоев полноценно вступала в свои права зимняя стужа.

Примечания от автора:

1) хирд (от сканд. hirð) — боевая дружина в Скандинавии эпохи викингов. Хирд подчинялся конунгу, ярлу или херсиру. Как правило, дружинники-хирдманны полностью повиновались вождю, представляя собой подобие семьи.

2) хаврёг (от сканд. havrog) — падающий ветер (шквал) во внутренних фиордах Норвегии, а также вызываемое им парение моря и морская дымка при фенах.

3) тевяк (от сканд. dǣvok) — длинномордый (он же серый) тюлень.

4) Мерсия — одно из семи королевств раннесредневековой Англии. В X веке почти все из них были захвачены и подчинены викингам.

5) Морозный месяц (от сканд. frermаnuðr ) — название конца ноября-начала декабря у обитателей Скандинавии и Исландии.

Глава VI: Шипы и Розы ᚦ

ГЛАВА VI: ШИПЫ И РОЗЫ ᚦ

ᚦ biþ þearle scearp þegna gehwilcum

onfeng is yfel ungemetum réþe

manna gehwilcum þe him mid reste.

Шип жестоко остр к каждому

схватившемуся — он зло, безмерно суров

к человеку любому, что на нём отдыхает.

По холодному полу резиденции Сигурда Мия ступала ватными ногами — каждый их шаг приближал придуманное для неё жестоким правителем наказание. Единственным условием, о котором ярл обмолвился, стало следующее: не покидать своего места до конца трапезы и молчать, не издавать ни единого звука.

Что же он задумал? Будет стегать несчастных служанок хлыстами и розгами? Истязать иным способом? Или...

Вопреки жутким предсказаниям испуганной рабыни, внутри медового зала всё было слишком... обычно? Работницы уже застелили стол плотной красной скатертью с золотой бахромой, и пока одна из девушек расставляла по нему деревянную посуду, остальные поместили перед занявшей место на скамье Мией плошку с водой для мытья рук и несколько стеблей дикой мелиссы, что помогут освежить дыхание.

В чём же был подвох?

Потянувшись к чаше с водой и опустив туда ладони, Мия случайно коснулась своей ногой чего-то твёрдого. Сначала невольница решила, что это — ножка массивного стола, однако едва ли часть предмета интерьера могла дышать; под столом кто-то был! Нет, это был человеческий локоть.

Титанических усилий Мие стоило не вскрикнуть от неожиданности и сохранить молчание — она помнила о том, чем грозил любой изданный ей звук для жизней прислужниц.

Её лодыжку опять обдало чьим-тоо горячим дыханием, а мозолистая и грубая рука бесцеремонно подняла подол сарафана, а затем и нижней юбки. Устроившийся между её ног, прямо под столешницей и платьем, там оказался ярл.

Мужчина хищно облизнулся, готовя свою изощрённую месть, и мягким, но уверенным движением развёл в стороны колена Мии и скользнул своей головой ближе к женскому естеству невольницы.

Своды её пещеры были в каких-то нескольких дюймах от его лица. Викинг сначала любуется входом в грот, что кажется блестящим от влаги и будто натёртым воском, прежде чем наклоняется ещё ближе и вдыхает пьянящий запах женщины.

Аромат Мии заполняет его ноздри и будоражит кровь, и теперь ярл делает то единственное, что должен был сделать: легко касается алого, похожего на кружево лепестков розы, пространства между ног пленницы кончиком языка.

Похожий на тлетворного червя, на искусившего Еву в райском саду змея язык продолжает своё путешествие и скользит сквозь створки девичьей плоти и оказывается внутри сокрытого от взора остальных потайного места. Губы и бороду ярла орошает медвяный, слегка мутный нектар — он так и знал, что не оставит наглую девчонку равнодушной!

Тем временем ничего не подозревающие служанки продолжают помогать гостье с завтраком. Щедро намазав на ломти ячменного хлеба сливочное масло, одна из девушек протягивает угощение Мие, предлагая ей начать трапезу именно с этого бесхитростного, но сытного блюда.

Поблагодарив помощницу кивком, невольница берёт хлеб в руку. В этот момент её телом содрогается от удовольствия, а тонкие пальцы сжимаются, пронзая ногтями и светло-жёлтое густое масло, и тёплый, бархатный на ощупь мякиш.

Во что-то тёплое и мягкое сейчас было погружено и лицо Сигурда. Припав к её женской плоти, словно погибающий от жажды в пустыне путник к колодцу, он неистово целует её там и изучает своими губами каждую волну, каждую складку, каждую впадинку, не оставляя ни одного миллиметра без своего внимания.

Спина Мии изгибается дугой, а превратившийся в раздавленный комок хлеб бесшумно падает на пол. Викинг продолжает дразнить её, однако от невинных поцелуев переходит к более решительным действиям: он проводит по алому бутону ненасытным языком сначала вниз, а затем вверх, снова и снова повторяя эти простые и старые как мир, но эффективные движения.

Ошарашенная прислужница бросает удивлённый взгляд на зажмурившуюся гостью и убирает обронённый хлеб, пока вторая ставит с подноса тёплую овсяную кашу на молоке, достаточно жидкую, чтобы её можно было выпить из плошки без помощи ложки.

"Трапеза... условием было продержаться до конца трапезы, значит, я не могу просто сидеть и терпеть", — проносится в голове Мии, прежде чем она снова теряет рассудок от пылающего там, внизу, сладострастия. — "Придётся... есть".

Девушка осторожно берёт деревянную глубокую тарелку в свои дрожащие руки и касается губами тёплой каши — одновременно с этим всасывает чувствительную горошинку над её сводами и хозяин Хордаланна. На долю секунды она ощущает дискомфорт, но он тут же сменяется ни с чем не сравнимыми чувствами от вакуума и горячей тесноты во рту норвежца.

Боясь выронить и тарелку, она торопливо ставит её перед собой, но поздно: в сладострастном импульсе её рука на секунду теряет контроль, и светло-серая густая овсянка начинает стекать вниз, по её подбородку, шее и груди вниз, несколько капель каши падает и на спину ярлу.

"Ещё немного — и проиграешь," — ухмыляется мужчина и, сделав глубокий вдох, с удвоенным рвением начинает массировать самую интимную часть тела девушки своим языком, полируя её до блеска сочащейся влаги.

Такого себе Мия не представляла: она всё ещё помнила ощущения от пальцев обоих братьев внутри себя, но язык, одновременно напористый и мягкий, умелый и гибкий, превосходил руки и дарил совершенно иной уровень удовольствия!

Жадно ловя воздух губами, пленница выхватывает из рук служанки очередной кусок хлеба и целиком засовывает ломоть себе в рот: он, вставленный на манер кляпа, становится единственным спасением для ничего не подозревающих работниц.

Иначе от полного вожделения громкого стона Мии содрогнулись бы стены не только медового зала, но и каждой лачуги в Хордагарде!

Сигурд, удивившись тому, как она всё ещё сдерживается на грани высшей точки удовольствия, проводит кончиком языка по её чувствительному узелку вверх, вниз, из стороны в сторону, одновременно с этим погружая загнутую вверх первую фалангу большого пальца в её всё ещё девственное лоно.

Пальцы Мии цепляются за угол стола и едва не скидывают с него край скатерти и тарелку, их костяшки белеют. Зубами она впивается в хлебную корку, напрягает каждую мышцу своего тела — и этой картины не выдерживает одна из прислужниц, что осторожно касается её плеча и спрашивает:

— Вы в порядке?

Услышавший это Сигурд там, между её ног, слегка прикусывает левую створку пленницы и добавляет вторую фалангу, погружаясь в мягкий, пульсирующий от его прикосновений алый бархат чуть глубже. Мия превращается в живую пружину, сжавшуюся до предела и готовую в любой момент высвободить накопленное напряжение.

Девушка с трудом открывает глаза и мотает головой, давая прислужницам понять, что никакой помощи не требуется. Всё ещё беспокойная работница подаёт принесённое из кухни остальными двумя последнее блюдо — кусочки солёного лосося. Мия закатывает глаза и медленно прожёвывает постепенно превращающийся в кашу во рту хлеб, чтобы случайно не подавиться: волна наслаждения отхлынула совсем ненадолго, став затишьем перед бурей, перед настоящим приливом сладострастия и неги.

Её мысли... пугали. Где-то в глубине души, в самых тёмных и греховных потаённых уголках своего сознания невольница отчаянно умоляла, чтобы это продолжалось. Более того, она неистово желала притянуть к своему пылающему лону ярла, положить свою руку ему на затылок, схватить за волосы и бесстыдно направлять его губы, язык, нос так, как ей самой заблагорассудится.

"Остановись, Мия! Даже то, что он проделывает с тобой — страшный грех, а уж твои фантазии — того больше..."

Однако голос разума оказывается шёпотом, который заглушают громкие и искренние стоны её вожделеющей плоти. Она... она была близка к пику как никогда, хоть и всеми силами пыталась соскочить с этой иглы похоти и желания, чьё остриё сверкало и манило к себе.

Нужно... Было... Во что бы то ни стало... Прекратить это.

Иначе она не сдержит внутри себя бушующий, клокочущий прилив столь незнакомых и приятных ощущений. Пытаться запереть целый океан в крохотную бутылку — наиглупейшая затея!

"Он сказал...", — рассуждала про себя Мия, закатив глаза, пока сразу два пальца растягивали и смыкали малиновые своды, продолжая осаду её крепости. — "Сказал... что нужно молчать... и не покидать стол до конца... до конца завтрака!"

Девушка жадно хватает в руку сразу несколько влажных, скользких, солёных и блестящих кусочков рыбы и, не жуя, проглатывает их — в это же время с хлюпающим звуком проникает в её розовую пещеру своим языком, удерживая её своды от обрушения пальцами, и ярл.

Мия, торопливо расправившись с лососем, вытирает грязные от жира и пота руки о край скатерти... и, с облегчением выдохнув, встаёт из-за стола, коленом отстраняя Сигурда. Сердце бешено стучит в груди, внизу живота всё ещё бушует непотушенный пожар, но условия выполнены — так?

— Если вы закончили завтрак, прошу пройти с нами в баню. Мы поможем вам освежиться и уложить волосы, — заявляет служанка, пока две другие складывают на поднос посуду.

Откинувшись на одну из ножек стола, правитель Хордаланна скалится и сжимает руки в кулаки: похищенная девчонка смогла его провести и выйти сухой из воды. От его ярости, однако, неотделимо иное, такое же низменное и животное чувство — кожаные штаны ярла вот-вот готовы разорваться.

Быть может, в этой битве она и сумела чудом победить, вот только победа в войне будет принадлежать ему самому.

* * * * *

С оказавшегося ловушкой завтрака прошло больше месяца. С тех пор ярл не имел с пленницей разговоров, не навещал её и даже не передавал подарков или посланий. И тем более, не раскрывал своих мотивов. Вместо этого она целыми днями находилась в отведённой ей просторной комнате, большую часть времени одна, но иногда — и в компании прислужниц.

Всем троим Сигурд поручил присматривать и ухаживать за девушкой, развлекать её и исполнять любые разрешённые прихоти. В компании служанок чуть младше её Мия ощущала себя не такой одинокой: временами они танцевали или вышивали, а одна из работниц Сигурда — её звали Занна — даже говорила на родном языке невольницы так же хорошо, как и на скандинавском; благодаря ей несчастная игрушка викинга стала лучше понимать варварское наречие жителей Хордаланна и узнала много новых слов.

Едва ли Сигурд потерял к рабыне интерес, она отошла на второй план лишь по одной причине: денно и нощно он был занят приготовлениями к новому, самому важному в его жизни походу — взятию Эгерсунна. Только шея змеи Гуды и её малолетнего отпрыска отделяли старшего из братьев от осуществления мечты его отца, мечты, которую Атли вложил в сына с самого детства и которая проросла в сердце наследника ядовитым плющом.

Будут его плоды сладкими или принесут горечь поражения?

Покажет прибытие посланников Инга Трёхпалого, что в скором времени должны будут предстать перед его двором.

* * * * *

В один из погожих декабрьских дней заведённый порядок нарушился: вместо служанки в её покоях оказался Сигурд. Ярл Хордаланна молча швырнул на кровать Мии свёрток, в котором она обнаружила тёплые сапоги, шерстяное платье, шубу из беличьих шкурок и изготовленную из этих же зверьков шапку.

— Переодевайся, даю тебе пару минут. Буду ждать за дверью — поторопись, у нас впереди прогулка.

Спустя час они уже блуждали по Хордагарду, взявшись за руки. Столица суровой вотчины Сигурда разительно отличалась от Эгерсунна: первый город был даже крупнее, гавань его — просторнее и вмещала в себя меньшее количество торговых кораблей, зато куда больше драккаров, шлюпок охотников за тюленями и китобоев. Неспроста местные величали Хордаланн краем зверобоев.

Если Эгерсунн защищал лишь частокол из остро заточенных, вертикально воткнутых в землю брёвен, то форпост Сигурда напоминал неприступную крепость: первым препятствием для врагов были глубокие рвы, следом шёл зубчатый тын из кольев, финальной же преградой, что должна была защитить город и длинный дом от неприятелей выступила четырёхметровая стена из неровных серых булыжников.

Таким же неприступным, как и его дом, казался и сам ярл. Лицо его не выражало никаких эмоций, а сам он не обмолвился с Мией и словом. Как не пыталась она считать его эмоции и чувства, у неё ничего не получалось.

То, зачем они оказались в городе, оставалось для пленницы загадкой — и это пугало.

По дороге в известное лишь правителю место к ним то и дело подходили жители Хордаланна, чтобы показать своё почтение ярлу и поздороваться с ним. Мужчина останаваливался перед каждым узнавшим его хордаланнцем, с кем-то просто обменивался любезностями, иным же позволял высказать свои заботы и проблемы — были среди народа и те, кто просил помощи.

Не все слова оказывались понятными для Мии, но из обрывков фраз и разговоров она точно уяснила для себя, что Сигурд выполнял данные своему народу обещания, не был безразличен к его лишениям, опекал горожан и заботился о развитии самого Хордагарда.

И за его внимание и заботу жители столицы платили ему сторицей из уважения и любви.

А ещё сейчас он был без какой-либо охраны, не боясь за свою жизнь и не ожидая ножа в спину от кого-либо из соплеменников. Для обитателей края зверобоев он с первых дней правления стал мудрым, храбрым и справедливым ярлом, благодаря этой славе многие безземельные ярлы и обедневшие воины примыкали к его хирду и вставали под знамёна сына Атли.

Росло и население Хордагарда: от кровавых распрей между наследниками конунга Норвегии, Харальда Прекрасноволосого, бежал в его спокойные владения и простой люд вместе со своими детьми, скотом и скарбом, и для каждого в Хордаланне находилось место и занятие на благо этой северной земли.

От размышлений Мию отвлёк громкий восторженный крик: проходящий мимо мальчуган остановился и с каким-то восторгом начал смотреть на ярла. Пацан, поймав на себе взгляд Сигурда, покраснел, но всё же не растерялся и спросил:

— Это Вы — ярл Сигурд?

— Я, всё верно, — тёмно-серые, с хищными жёлто-зелёными прожилками, глаза викинга в этом момент засияли каким-то мягким и ласковым светом. — Говори, чего хотел.

— Мой отец... — опустил голову мальчишка. — Мой отец погиб во время разграбления Бремерхафена, но его соратники принесли нам с матушкой много серебра и шкур. Мама сказала, что этого хватит на то, чтобы прожить безбедно несколько зим, а папа смотрит на меня из небесных чертогов Вальхаллы.

— Твоя матушка права, — погладил сильной рукой он подростка по жёсткой копне непослушных рыжих волос. — Погибнуть на поле боя — величайшая честь и слава для викинга! Твой отец сейчас пирует со всеотцом Одином и его бессмертным воинством да валькириями, мечтая, что однажды грозным витязем вырастешь и ты. А пока — возьми это.

Произнеся эти слова, Сигурд достал из своего кожаного кошелька серебряную монету и протянул её ошарашенному мальчугану:

— Отдай это маме, скажи, что подарок от ярла. Пусть купит себе красивую тёплую шаль, а тебе — самых дорогих сладких пряников и деревянный меч, чтобы ты совершенствовался в фехтовании и воплотил мечты отца в реальность!

Довольный ребёнок поклонился ярлу и, зажав деньги в ладошке, побежал в сторону дома, вскоре он скрылся где-то между мрачными деревянными стенами похожих как две капли воды друг на друга зданий.

Признаться честно, Мия была изумлена, что этот жестокий варвар может быть таким добрым, любящим и человечным. В эти редкие минуты сквозь его звериный фасад пробивался какой-то внутренний свет, как бывает это с солнечными лучами во время пасмурной погоды.

* * * * *

Солнце ярко освещало шумную гавань столицы Хордагарда, когда ярл и его спутница пробирались сквозь оживлённую толпу к местному рынку, куда более скромному, чем в том же Эгерсунне.

Выкрики торговцев, запах свежевыловленной рыбы и многочисленные прилавки с товарами на любой вкус вызвали в Мие целую гамму чувств: было тут и детское, непосредственное любопытство, и желание потрогать своими руками каждую безделушку, попробовать каждое угощение.... и воспоминание о роковом дне, когда на рынке Эгерсунна Сигурд сначала следил за ней, а затем пришёл с оружием и соратниками в жилище Варди и похитил её оттуда.

Интересно, как там старая Ингеборга? Всё ещё горюет или уже оправилась от очередной своей потери?

Устроив пленнице подобие экскурсии, Сигурд с гордостью показывал спутнице на разные шатры, говорил, где можно купить тот или иной заморский товар, кто чем торгует и сколько лет держит свою лавку. Казалось, что мужчина лично знает каждого из местных купцов и то, благодаря чему они зарабатывают на жизнь.

Так они миновали ряды с едой, оружием и предметами быта, оказавшись в той части базара, где продавались украшения и одежда. Глаза германской невольницы расширились от удивления, когда она увидела множество меховых накидок из шкурок горностая, массивные серебряные цепи, янтарные ожерелья и вырезанные из экзотического нефрита фигурки животных.

А вот сам ярл среди множества прилавков заметил магазинчик одного ювелира. Старый Магнус встретил пару с радушной улыбкой и открыл для правителя ту часть своих творений, что были сокрыты от глаз прочих посетителей в потрёпанном временем старинном сундуке.

— Выбирай. Выбирай то, что хочешь — но только одно, — обратился к девушке викинг.

Среди множества искусных украшений Мия заметила прекрасную золотую розу и тотчас же прикоснулась к ней своими тонкими, дрожащими от волнения пальцами. Нежные лепестки, выполненные из соединённых друг с другом тончайших пластин драгоценного металла, переливались в лучах солнца, отлитый из этого же материала стебель до мельчайшей подробности напоминал настоящее растение — у него были и листья, и...

— Шипы, — попытался предупредить Мию ярл, но она, заворожённая красотой этого творения рук мастера, и сама не поняла, как наткнулась подушечкой указательного пальца на одну из острых золотых колючек и поранилась.

Девушка стиснула зубы, на что темноволосый викинг моментально отреагировал: он оторвал кусок ткани от рукава рубахи и перевязал кровоточащую рану невольницы. Магнус же, кивнув красавице, прервал тишину следующими словами:

— Эта роза — поистине шедевр, величайшее моё творение, достойное самого прекрасного цветка на земле — избранницы нашего ярла.

Сердце Мии предательски забилось от комплимента, однако одновременно с этим рабыня ощутила и какое-то граничащее с паникой волнение. Кем она приходилась Сигурду? Избранницей, наложницей, простой пленницей, рабыней — ни один из этих вариантов не казался девушке подходящим и не описывал их странных отношений.

— В следующий раз, голубушка, не забывайте, что даже у самой прекрасной розы есть шипы, — дал совет Мие ювелир, что бережно завернул золотое изделие в отрез из шёлка и положил в богато украшенную шкатулку.

Властелин Хордаланна, благодарный ювелиру за его мастерство и неустанное внимание к деталям, отплатил Магнусу горстью серебряных монет и посмотрел на девушку. Лицо её сверкало от счастья. Неужели ей так понравился подарок? Или она просто сильно скучает по утопающим в зелени садам с изящными цветами и их сладким ароматом?

Увы, если в его краю зверобоев и может вырасти какая-то роза, то только созданная умелыми руками ювелира — все прочие погибнут от морозов или же не найдут пропитания в бесплодной и каменистой, промёрзшей на локоть в глубину почве.

Сигурд, ещё раз посмотрев на счастливую пленницу, как-то нехорошо улыбнулся.

После завоевания Эгерсунна он обязательно продолжит свой план по покорению этой девчонки. Раз из-за неё впустую было потрачено стоящее целое состояние зелье-афродизиак из новгородских земель, то эффекта полного подчинения и безудержного желания целикому отдаться ему правитель добьётся по-другому.

Постепенно, шаг за шагом, как вода точит камень, он подберётся к германской рабыне, заставит её влюбиться в себя, возжелать его плоти и дождётся момента, когда она сама приплывёт в его руки.

И в минуту, когда эта девушка будет стоять перед ним на коленях, красная от слёз и желания, умоляющая о том, чтобы он наконец-то вошёл в неё и избавил от мук сладострасных фантазий... в этот самый момент он будет упиваться своей властью словно самым дорогим и восхитительным из вин.

— Мммм?

Внезапно Мия, что отвлеклась отсвоих дум, коснулась его плеча и показала на линию горизонта: там среди серых волн северного моря показался одинокий драккар, парус судна украшала трёхпалая рука, вписанная в окружность.

— Инг, тщеславный калека, — помотал головой, коварно улыбаясь, Сигурд. — Настолько мнишь себя важным, что даже приказал мастерам геральдики придумать себе собственное знамя. Твоя гордыня обязательно тебя погубит — но только после того, как ты сослужишь мне свою службу и поможешь завоевать весь Ругаланн с Эгерсунном в придачу!

Смех ярла Хордаланна стал громче, он словно не обращал никакого внимания на стоящую рядом, шокированную и растерянную спутницу.

Приближался вечер, и солнце готовилось утонуть в тёмных морских волнах. Но до этого дневное светило расплескало по небесам и водной глади, в которой как в зеркале отражалась лазурная вышина, сотни разноцветных брызг алого, золотого, медового оттенков.

Как пожаром горел закатный час, так же пылало в груди Сигурда предвкушение от его грядущих свершений. Казалось, оставалось лишь протянуть сильную, закалённую в сражениях руку — и взять своё. Мия заметила этот беспрекословно уверенный в себе, жестокий и одновременно притягивающий своей властностью взгляд, и всё её естество содрогнулось от палитры таких разных и противоречивых чувств.

Что принесут им вестники, отправленные Ингом Трёхпалым? И сможет ли несчастная германская рабыня воспользоваться визитом гостей из Ругаланна и вернуться в дом старой Ингеборги?

Примечание от автора:

ᚦ ("турисаз") — руна, обозначающая "шип, колючка; грозный великан-людоед".

Глава VII: Жатва ᛃ

ГЛАВА VII: ЖАТВА ᛃ

ᛃ er gumna góði

ok gott sumar

algróinn akr.

Год урожайный — благо людское,

и доброе лето,

и поле проросшее.

Ночью в длинном доме ярла устроили пышный пир. За столами, что ломились от всевозможных яств, сидели сам Сигурд со своими дружинниками-хирдаманнами, а также гости из Ругаланна — наёмные воины, оборванцы и разбойники. Посланники Инга Трёхпалого с остервенением вкушали румяное мясо и свежий хлеб, они казались им настоящими деликатесами после солонины и сухарей, которыми приходилось обходиться в море.

Темноволосый властелин Хордагарда с орлиным прищуром смотрел на каждого из этой разношёрстной шайки: неважно, кем они были в прошлой жизни — ворами, убийцами или контрабандистами, в будущем люди Инга искупят свои грехи благодаря завоеванию Эргесунна!

Мия читала Евангелие в своей комнате, когда туда бесцеремонно, без стука, вошёл громадный Бьорн и передал ей короткий приказ ярла — присутствовать на ужине в честь прибытия послов. Девушка отложила книгу в сторону и, велев подождать, подошла к окну и открыла его.

Тут жё её волосы и лицо обдал морозный декабрьский воздух, а на нос упала похожая на крошечную звёздочку снежинка.

"Мне бы сейчас туда, покружиться под снегопадом и поиграть в снежки", — вздохнула она.

От таких простых и понятных грёз её отвлекли служанки: работницы принесли ей новое платье, украшения и украшенную янтарём серебряную тиару. Мия вздохнула: даже будучи в золотой клетке, она по-прежнему оставалась птицей-невольницей.

В медовом зале тем временем раздавались смех, звон посуды и стук голодных воинов по столу. Сигурд подобно коршуну в своём гнезде восседал на троне; его длинные и тёмные волосы, на сей раз распущенные, украшала грубая железная корона с хризолитами, а мускулистый торс ярла облачал дорогой тёмно-красный наряд с золотыми нашивками. Меховой плащ на его груди удерживала массивная застёжка-фибула в виде волчьей головы.

Сидящие рядом с ним мужи тоже были одеты в роскошные облачения: меховые шубы и жилеты, кожаные рубахи, на их перстах и запястьях нашли приют кольца и браслеты из драгоценных металлов. И одежда, и внешний вид свидетельствовали о занимаемом ими высоком положении; после похода на Бремерхафен, откуда они привезли множество добычи, хирд ярла стал ещё богаче.

И пока все вокруг наслаждались вкусной едой, хмельным пивом и изысканной рециной (1), сам хозяин длинного дома не притрагивался к своему кубку — он отказывался начинать, пока не прибудет его избранница и почётная гостья. Так прошла ещё дюжина минут, но Мия так и не пришла.

Люди Инга Трёхпалого начали перешёптываться между собой и показывать на ярла, Сигурд же почувствовал, как где-то глубоко внутри начинает расти и накатывать волна из ярости и нетерпения.

— Эй, — рявкнул он на одну из прислужниц, что отправлял к германской невольнице. — Где её черти носят?

— Госпожа... — заикаясь, ответила служанка, боясь и взгляд поднять на ярла. — Она...

Сигурд сверкнул хищным взглядом на девчушку и едва не испепелил её им, однако в этот же момент шёпот гостей перёшёл в возбуждённый, любопытный гомон. Темноволосый викинг обернулся: в дверях медового зала возникла Мия, приковавшая к себе внимание и местных воинов, и сброда бастарда ярла Вигге.

Изящное платье лилового цвета подчёркивало её фигуру и выигрышно контрастировало с меховым пламенем накидки из беличьх шкурок, на шее её висела филигранной работы золотая цепь с массивным крестом.

Русые волосы свободно лежали, но по краям часть их была заплетена в две длинные и тонкие косы, куда служанки вплели фиалкового цвета шёлковые ленты. Талию обнял широкий кожаный пояс, расшитый аметистами, на запястьях же переливались медовым сиянием янтарные браслеты.

Подняв взгляд на всех присутсвующих и выпрямив спину, девушка величаво прошла сквозь весь зал и села на колени к самому ярлу. Тот, удивившись невиданному доселе поведению рабыни, едва удержался от того, чтобы не облизнуться.

— А вот теперь, когда все в сборе, — усмехнулся мужчина и поднял над головой бокал с плещущейся там янтарной жидкостью. — Теперь можно и напиться до беспамятства!

Одними байками и песнями бардов на этот раз не обошлось, и атмосферу всеобщего веселья нарушили проходящие под звон бокалов и чавканье переговоры с посланниками из Эгерсунна. Прихвостни бастарда-калеки подтвердили, что договор Инга Трёхпалого и Сигурда всё ещё в силе, а сам ненавистник Гуды уже через несколько дней приплывёт в Хордагард. Затем они стали интересоваться поставками мечей и прочего оружия, а также числом воинов, которые готова выставить каждая из сторон.

Пускай Мия не понимала части слов и терминов, из этой беседы она поняла, что Сигурд не отказывается от вероломного похода на Эгерсунн, а его новый приспешник и союзник, некий Инг Трёхпалый, желает того же самого и всеми фибрами души ненавидит регента Гуду.

Заметив, как с любопытством она слушает их разговор, Сигурд расплылся в улыбке и сказал:

— Видите? Даже моя гостья за то, чтобы выдворить эту змею и её сына из стен длинного дома! Она вернётся в Эгерсунн, но уже не как прачка и кухарка старухи Ингеборги, а как женщина величайшего из ярлов!

Едва не поперхнувшись сыром, Мия стиснула зубы и натужно улыбнулась. Девушка наполнила до краёв кубок правителя Хордагарда, затем налила немного вина себе и подняла его вверх, словно говоря тост.

— За ярла Сигурда! За его победы и славное будущее! — выкрикнули гости.

— Вот такая, послушная и покорная, — прошептал ей на ухо Сигурд, в глазах которого зажглись дикие искры желания. — Такая ты мне нравишься гораздо больше.

Мия лишь промолчала и прильнула к плечу мужчины. Чем меньше подозрений она станет вызывать, тем лучше.

* * * * *

Перемены в поведении невольницы оказались для ярла такими разительными, что на следующее утро ей любезно была предоставлена возможность покинуть четыре стены своей комнаты и впервые за долгое время отправиться на прогулку.

Об этом ей сообщила Занна. Служанка принесла гостье новую одежду и помогла переодеться. Мия, воспользовавшись тем, что они были сейчас вдвоём, показала своей помощнице на закрытую дверь в своих покоях — о её предназначении она так толком и не знала.

— А, Вам интересно, что там? Никто не знает, но слуги постарше говорят, что за ней — потайной ход, ведущий напрямую по короткому пути к конюшням. Ключей от неё нет даже у кастелянши, хранят их лишь члены семьи ярла и всегда носят с собой. Туннель построил Атли, отец нашего властелина, на случай, если однажды длинный дом будет взять неприятелем — так можно будет незаметно сбежать. А вот нам пора бежать — на прогулку.

Если, конечно, это так можно было назвать: ярл поручил сопровождать свою пленницу молчаливую громадину — Бьорна, ещё двух незнакомых девушке вооружённых людей из хирда правителя, что ждали её прямиком у дверей длинного дома.

"С такой свитой и небо над головой покажется низким потолком, а свежий воздух — прутьями клетки", — подумала она и вздохнула. — "Но... у меня есть шанс не только насладиться пейзажами, но и узнать окрестности чуть лучше".

Любые попытки отстать от сопровождающих жёстко пресекались, и Мия шла ровно в середине шеренги из преданных Сигурду людей. Несмотря на мороз, денёк выдался погожим и солнечным. По одну сторону от мрачной резиденции правителя земли зверобоев, сразу за отвесной скалой, на которой она возвышалась, за морской гладью залива виднелись городская гавань и рынок, с другой же стороны рос густой ельник, чёрные деревья в котором сливались в единую массу.

Заметив, с каким любопытством пленница ярла смотрит в ту сторону, служанка ускорила свой шаг и подошла к ней поближе:

— О, мрачное зрелище, не так ли? Говорят, что прямо в этой чаще начинается Хельгард.

— Ммм? — услышала незнакомое ей слово Мия и вопрошающе посмотрела на свою спутницу.

— Хельгард — это царство богини Хель, пристанище тех людских душ, что не попали в небесные чертоги Вальхаллы, — попыталась было объяснить чужестранке значение этого понятия прислужница, но, прочитав на её лице всё ещё ничего не понимающее выражение, нашла для этого другие слова. — Ох, наверное, по-вашему это можно назвать адом. В чёрный лес не отваживаются ходить местные жители, а если же кто-то случайно оказывается там — то торопится покинуть это место. Поговаривают, что даже в самый тёплый летний день там не слышно ни пения птиц, ни суеты лесных зверьков — из звуков в чащобе лишь завывания ветра да шум реки, которая вытекает из жуткой, вечно скованной льдами пещеры.

Воины, краем уха уловив разговор двух девушек, лишь рассмеялись их страху в лицо и сделали небольшой перерыв. Хирдаманны начали обсуждать грядущее взятие Эргесунна и сплетничать насчёт Инга Трёхпалого и его шайки разбойников. Впрочем, никакой новой информации она не смогла услышать.

Вскоре прогулка продолжилась, и мимо неё проплыли сначала торговые суда в гавани, лавочки торговцев, деревянные дома, затем где-то позади остались и крепостные сооружения. Так они и вышли за границы Хордагарда и оказались в его окрестностях.

Мие, откровенно говоря, было всё равно, куда идти — лишь бы быть подальше от резиденции этого жестокого варвара. Его жажда власти, вспыльчивый нрав и безжалостность казались отвратительными, да и разве были у неё причины чувствовать к этому викингу что-то иное, кроме ненависти?

С каждым шагом мысли внутри её головы наполнялись чем-то ядовитым и едким, ноша на плечах казалась тяжелее, а ноги словно сковывали холодные кандалы. Какой же. Он. Бесчеловечный!

В моменты, когда они оставались наедине, Мия едва удерживала себя от того, чтобы задушить его, воткнуть острый нож прямо в сердце, ударить тяжёлым бронзовым подсвечником по голове — всё, что угодно, лишь бы отомстить ярлу за сожжёный им родной город и смерти близких людей.

А что будет после мести — уже неважно. Лучше она сама наложит на себя руки, чем попадёт под звериный суд этих северных варваров, не знающих законов Божьих и человеческой морали. Жаль только, что при таком сценарии ей будет снова суждено встретиться с Сигурдом, но на сей раз в Аду — как известно, покoнчившим с собой врата в Рай были закрыты.

Тут она безудержно расхохоталась в своих мыслях. Пусть она и была сейчас какой-то пленницей в четырёх стенах длинного дома, настоящей тюрьмой для неё стала месть, с каждым днём становящаяся всё сильнее и громче.

Единственным словом, что не давало ей исполнить свои желания, стал Эгерсунн. Пусть она потеряла друзей и Бремерхафен превратился в руины, допустить, чтобы то же самое произошло и со столицей Ругаланна она не могла. Волосы её всё ещё помнили заботливые руки пожилой Ингеборги, глаза — по-отечески тёплый взгляд Варди, плечи — меховую накидку их сына, что подарил ей в знак становления членом их семьи в первый же день знакомства. Допустить, чтобы кто-то из них пережил то же опустошение, что и она — преступление.

Мия должна была что-то сделать, предупредить их, но как? Отправить гонца или почтового голубя она не могла, оставалось лишь одно — сбежать. Получится — и она предостережёт жителей Эгерсунна от надвигающейся беды. Не выйдет — всё равно некому будет оплакивать её бездыханное тело.

Пока в её голове крутились эти тревожные мысли, они вышли к обрыву — от шага вперёд её остановила железная хватка Бьорна. Опомнившись от своего забытия, Мия посмотрела вниз и ужаснулась: там, внизу, в нескольких шагах от неё раскинулась самая настоящая бездна.

В чреве пропасти рос чёрный ершистый ельник, сквозь который проходила полноводная река, воды её пенились от быстрого течения и торчащих из каменистого дна острых скал. И вытекала она прямиком из Хельгарда — царства мёртвых, ада.

* * * * *

По возвращении в свои покои Мия с изумлением обнаружила там посетителя. На её постели, вальяжно расставив ноги в разные стороны, сидел Сигурд, а на прикроватном столике стоял кубок с недопитым вином. Значит, он был ещё и пьян, а следовательно, опаснее и непредсказумее.

— Тебе понравилась прогулка, девочка? — с какой-то нехорошей ухмылкой задал он ей вопрос, пока его плотоядные глаза скользили по девичьему стану.

— Ммм, — промычала в ответ Мия и, отвернувшись от ставшего ощутим на физическом уровне взгляда, сняла с себя полушубок.

Тут же её сзади обнял хмельной викинг, заключив её в стальные объятия, из которых невозможно было выбраться. Одной рукой он схватился за её грудь, второй же скользнул ниже, по животу и дальше.

— Я скучал по тебе. И надеюсь, что перед моим походом мы станем проводить больше времени друг с другом — как взрослые люди, как мужчина и женщина. Быть может, ты даже подаришь мне отпрыска? Хордагарду для счастья не хватает только наследника!

С этими словами он впился в губы Мии, а его ладонь продолжила своё путешествие вниз, пока не достигла холмика между девичьих ног. Рабыня тотчас же отстранилась, а на своём лице правитель почувствовал что-то влажное: по щекам пленницы ручьём стекали слёзы.

— Мммм, — беспомощно замотала она головой и обхватила запястье сильной мужской руки, пытаясь убрать её, но от такого противодействия ярл стал только увереннее в своих желаниях. — Мммм!

Пальцы его обнаружили трепещущую и нежную, как лепестки розы, женскую плоть, поверхность которой была влажной. Поморщившись, Сигурд на мгновение вытащил свою длань из-под подола платья и сморщился: на его ногтях были совсем не те соки, которые он был бы рад увидеть. Подушечки пальцев викинга окрасились в тёмно-красный, почти бордовый цвет.

— Выходит, ты хотела меня предупредить, а я не понял, — раздосадованно огрызнулся он и вытер руку о свою рубаху. — Значит, у тебя регулы (2), жаль.

Другого шанса, чтобы действовать, у неё не было. Переборов свой стыд и робость, пленница правителя оттолкнула его на кровать, после чего взобралась на мужчину сверху — к его превеликому удивлению!

Она расстегнула рубаху ярла, провела кончиками пальцев по обнаженной груди и животу, покрытым густыми волосами; ногти её слегка царапали кожу мужчины. С губ викинга сорвался тихий вздох, шея его выгнулась дугой на подушке, а сам он закрыл глаза и целиком отдался захлестнувшим его ощущениям.

Мия тем временем опустила свою руку на бёдра, немного раздвинув ей ноги хозяина Хордаланна. Ладонь невольницы переместилась к пространству между ними, погладила вздыбленное пространство, которое с каждым её движением, с каждым вдохом становилось всё напряжённее — и больше. Игриво она цепляется пальцем за шнурок на штанах и развязывает его, а затем спускает шаровары вниз, до самых колен, освобождая от плена тесных одежд плоть, что больше не могла там томиться.

Тёмные волосы воина беспорядочной волной упали на подушку, когда он прогнулся назад и прижался к стене, веки с длинными ресницами сомкнулись и зажмурились, улыбка растянула обветренные от постоянных путешествий губы, а зубы впились в нижнюю губу, вгрызаясь в мягкую нежную плоть, пока он пытался сдержать волну возбуждения.

Мия смерила освободившее мужское естество ярла и ахнула. Краем глаза она, выпившая зелье-афродизиак и пребывающая в какой-то горячке, уже видела инструмент своего похитителя, но как следует рассмотреть смогла его только сейчас.

Если орган его брата напоминало по своей форме прямое и толстое бревно, настоящий таран, то мужское достоинство Сигурда весьма отличалось от такового у Свенельда. Правитель земли зверобоев оказался обладателем немного уступающего в объёме братскому, но зато более длинного стержня, который, к тому же, был загнут вверх и от этого становился похожим на какой-то гарпун. Не хотела бы она стать его добычей — один только вид огромного орудия рождал в глубине души Мии дискомфорт.

Вздохнув, она пустила руки блуждать по бёдрам, пробираясь к промежности и слегка касаясь основания его естества, а затем провела ладонью по стволу, лаская и чувствуя, как он вздымается и оживает под ласковыми прикосновениями. Мужчина провёл пальцами по губам пленницы, покраснел, дыхание его стало сбиваться от возбуждения.

Повинуясь этому жесту, рабыня облизала его пальцы, а затем проделала то же самое и со своими — и вот они увлажнились от слюны и стали достаточно скользкими. Теперь её ладонь, с трудом обхватывающая твёрдый клинок Сигурда, начала скользить вверх и вниз куда естественнее и легче, делая каждое движение ещё сладострастнее.

Приблизившись к расслабившемуся аскеманну, Мия притянула его лицо к себе и впилась губами в рот мужчины, пока одна её рука продолжала дарить наслаждение его плоти, а вторая — гладила шею и широкие плечи викинга.

Одно осторожное, лёгкое движение — и она расстёгивает застёжку его ожерелья; гайтан с нанизанными на него мьёлнирами, рунами и прочими оберегами мягко падает на ложе. Все предметы так и остаются хаотично валяться там, кроме одного — небольшого ключа, который рабыня молниеносно прячет в складках своих одежд.

Видя на лице Сигурда приближение максимальной точки удовольствия, она решила оттянуть финиш. Вместо ускорения своих простых, как взбивание сливок в маслобойке, движений, Мия одной рукой крепко обхватила твёрдый как сталь мужской орган, а покрытым слюной указательным пальцем второй стала медленно и плавно массировать крошечное отверствие на его головке.

Темноволосый воин застонал, поморщился, прикусил нижнюю губу и напрягся того больше; на кончике его органа начали появляться мутные, жемчужные капли — на сей раз это были соки мужчины, а не выступавшая в роли смазки слюна невольницы.

— Мммм... — простонала неожиданно для него Мия, и Сигурд, открыв глаза, увидел перед собой её затуманенный и возбуждённый взгляд. Девушка и сама не понимала, настолько она вжилась в роль для выполнения плана... или же ей на самом деле нравилось контролировать этого жестокого воина, самая уязвимая и интимная часть которого теперь всецело была только в её руках.

Германская рабыня провела левой кистью по груди ярла, зарываясь тонкими пальцами в зарослях его растительности, правой же рукой она сильнее сжала увенчивающую стержень плоть, откуда тотчас же вышло несколько капель жидкости.

Сигурд открыл глаза — и теперь она продолжала свои манипуляции под его властным, звериным, полным внутреннего огня взглядом.

— Аааах, — застонал он, когда пленница увеличила темп и слегка прикусила его ухо зубами. — Ааааах!

Он стал рычать ещё громче и ниже, пока Мия поглаживала и пыталась усмирить его пылающую плоть: та возбудилась так сильно и твёрдо, что, казалось, вот-вот порвёт собственную тонкую кожу. На его орлином лице проступили мельчайшие капли пота, и девушка, вдохнув этот терпкий запах, сама не заметила, как стала двигаться с чудовищной скоростью и каким-то остервенением.

В этот момент ярл издал утробный рык, выгнулся дугой — и Мия моментально обнажила свои груди, являя их белоснежные выпуклости находящемуся на грани высшей точки наслаждения самцу. Орудие викинга стало на секунду ещё длиннее и твёрже, а затем на её шею, ключицы и бюст изверглись тугие, молочного цвета густые струи.

Сигурд тяжело задышал и провёл рукой по её щеке, в глазах его читалось удовольствие и... благодарность?

— Я ценю, что ты нашла способ порадовать меня даже несмотря на своё состояние. Перемены тебе к лицу. А теперь вытрись, — он протянул ей полотенце. — И ступай со служанками в баню, лучше тебе смыть всё до единой капли, иначе кожа покраснеет и станет раздражённой. Ещё увидимся.

Напоследок он крепко поцеловал её в губы. Где-то в глубине души Мия сейчас ликовала: не то от удачного завершения плана по воровству ключа, не то от чего-то другого.

* * * * *

К вечеру следующего дня в порт Хордагарда приплыли очередные гости — на сей раз во плоти на земли Сигурда явился сам Инг Трёхпалый. Ярл вместе со своим хирдом вышел на пристань, чтобы встретить своего союзника.

В уродливых руках бастарда оказалось больше семи кораблей, две сотни вооружённых до зубов человек, и это — не считая части армии Хордаланна, что после завоевания Бремена вернулись в родную гавань вместе с Трёхпалым.

— Приветствую тебя в своей столице, Инг Виггесонн, сын ярла Ругаланна и мой дорогой друг! — улыбаясь, обнял бастарда темноволосый викинг и похлопал по спине. — Парусам твоих кораблей идёт этот герб с трёхпалой рукой, очень скоро эти флаги вместе с моими будут развеваться на шпилях укреплений Эгерсунна!

— И я рад снова встретиться с тобой, Сигурд Атлисонн, — с ядовитой ухмылкой ответил Инг, вместе со своими людьми входя в чертоги правителя. — В медовом зале вы уже подготовили для меня угощения? Вот это гостеприимство!

Краем глаза он заметил среди присутствующих Мию, и острый ум незаконнорождённого построил целостную картину происходящего.

— Это же трофей Варди, девчонка, что жила у Ингеборги? — бросил он взгляд в сторону рабыни. — Значит, именно эту девушку так отчаянно — и так безуспешно — в то утро до отплытия хотел отыскать твой брат.

"Свенельд?" — промелькнуло в голове невольницы, и она, дабы не показать своего волнения, тотчас же отвела взгляд в сторону. — "Значит, после той злополучной ночи он хотел меня найти? Неужели... неужели чтобы извиниться и спасти от хищных замыслов старшего брата?"

— Отныне она моя избранница и наложница, — резко ответил бастарду Сигурд. — Эта женщина принадлежит только мне.

— Для меня ты всегда был недостижимым идеалом, которым я хотел бы родиться. Сильный воин, безжалостный к врагам, в здоровом и могучем теле... — рассмеялся Трёхпалый, проводя изуродованной кистью по напрягшемуся бицепсу ярла. — Но, видимо, дух твой и разум не столь здоровы. Что случилось с ними, что ты выбрал какую-то безродную рабыню, когда вокруг тебя вьётся огромное количество знатных женщин, желающих подарить наследника властелину Хордагарда?

Сигурд, верхняя губа которого задёргалась от ярости, начал выходить из себя и собирался было ответить что-то злое и ядовитое, но его остановил умоляющий взгляд Мии — она не хотела сейчас ссор и скандалов.

Поэтому вместо этого он с отвращением убрал с себя трёхпалую руку бастарда и улыбнулся:

— Но ведь и твоя мамаша, Инг Трёхпалый, была какой-то безродной рабыней, а теперь ты, сын ярла, помогаешь мне в завоевании принадлежащих тебе по праву земель. Никогда не знаешь, какую судьбу тебе готовят норны (3)!

— И то правда. Кстати, твой брат, хоть и вернулся с победой из похода, не захотел возвращаться в Хордагард — это мне птички на ухо напели, — сообщил ему Инг Трёхпалый.

— Почему же? — вспылил хозяин земли зверобоев. — По какой такой причине Свен остался в Эгерсунне?!

— Старая Ингеборга рассказала о пропаже рабыни, и он, должно быть, соединил все кусочки мозаики воедино, — рассмеялся бастард, а в его глазах вспыхнули какие-то бешеные огни. — Так что тебе придётся сражаться не только с силами Гуды и Ульва, но и с той частью твоей дружины, что решила поддержать твоего братца и встать под его знамёна. Пахнет кровавым ароматом междоусобицы, мой дорогой друг. Но с таким союзником как я, не сомневайся, победа будет на нашей стороне!

Сигурд промолчал, и лишь орлиные глаза викинга наполнились чем-то морозным и злобным. Мия же нервно прикусила губу: от мысли о том, что из-за неё между неразлучными доселе братьями пробежала чёрная кошка, на душе стало одновременно радостно и противно.

С одной стороны, теперь у Эгерсунна будет больше защитников... А с другой — она всеми фибрами души сочувствовала Свенельду, что вынужден был отказаться от самого родного человека и, возможно, поднять против него собственный меч...

Примечания от автора:

ᛃ ("йера") — руна, обозначающая "урожай, жатва, конец сельскохозяйственных работ".

1. Рецина — традиционное греческое вино с добавлением сосновой смолы. В течение многих веков она была самым известным типом греческого вина, экспортировавшегося в северные страны.

2. Регулы — то же, что и менструация.

3. Норны — в скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы людей и богов. Соответствуют славянским судженицам, латинским паркам и греческим мойрам.

Глава VIII: Хельгард ᛁ

ГЛАВА VIII: ХЕЛЬГАРД ᛁ

ᛁ biþ oferceald, ungemetum slidor,

glisnaþ glæshlútor gimmum gelícost,

flór forste geworht, fæger ansíene.

Лёд очень холоден, безмерно скользок,

сияет ясным стеклом, подобно драгоценностям,

настил, морозом созданный, прекрасен видом.

Во время этого же пиршества за кубками с вином и смехом предвкушающих победу воинов, Инг Трёхпалый и Сигурд обсудили детали грядущей осады Эгерсунна. Для того, чтобы осуществить свою мечту, ярл Хордаланна пообещал выставить пятьдесят кораблей и более тысячи вооружённых воинов.

Такой армии удивился даже его союзник-калека:

— Ты что, собрался после присоединения Ругаланна пойти войной на самого конунга и провозгласить себя королём Норвегии? Иначе зачем тебе такое войско?

— Всегда нужно грезить о великом, — загадочно ухмыльнулся Сигурд. — Но я хочу быть твёрдо уверен в том, что Эгерсунн и царство Гуды падут, а чем больше у меня сил — тем больше и шансов. Да пусть благословит нас великий всеотец Один!

— Я... — поднял кубок вслед за ярлом Инг Трёхпалый. — Предлагаю напасть на них в самый уязвимый и тёмный час. Например, в ночь новолуния, когда не будет не видно ни зги и под покровом мрака мы войдём в город незамеченными.

— Ты... определённо коварен, словно земное воплощение Локи, — кивнул собеседнику темноволосый правитель. — Да будет так!

От разговора между Сигурдом и Ингом Трёхпалым Мие стало не по себе — ведь времени до молодой луны оставалось совсем немного. Если и организовывать побег — то в ближайшие дни, иначе не сумеет она добраться до Ругаланна и предупредить его обитателей о приближающейся катастрофе.

До новолуния было чуть меньше двух недель.

* * * * *

В мыслях о побеге из своей тюрьмы девушка и не заметила, как минуло несколько дней. К счастью, регулы всё ещё не отступили — и от посягательств любвеобильного правителя на её невинность Мия была защищена, что, впрочем, не спасло её от выполнения "мануальных ласк" по отношению к Сигурду каждый последующий вечер.

Сегодняшнее утро было морозным и пасмурным: над морем в десятке вёрст от столицы края зверобоев собрались свинцовые тучи, что предвещали продолжительный снегопад и метель. Впрочем, если погода не радовала, то нашлись и иные поводы для хорошего настроения: вчера ярл, впечатлённый её рвением к удовлетворению его плотских желаний, подарил ей прекрасного коня.

И это... было похоже на любовь с первого взгляда! Белоснежный, с длинными и грациозными, но в то же время сильными ногами, шелковистой гривой и большими чёрными глазами с чудесными ресницами, он напоминал ей встреченного во время блужданий по Эгерсунну жеребца самой Гуды. И скакун с момента их встречи сразу же полюбил свою хозяйку — безвозмездно, бескорыстно, ничего не требуя взамен.

Теперь она могла часами оставаться в компании коня, кормить его, расчёсывать дивную шевелюру, ездить по кругу верхом во дворе — разумеется, под бдительным взором тюремщика Бьорна. И во время общения с жеребцом в голове Мии окончательно сформировался план будущего побега.

Девушка заранее припасла всё, что ей может понадобиться: неброскую тёплую одежду, выменянную у служанки за красивые украшения, удобные сапоги, острый кинжал, кресало, кремень и трут, прочные верёвки и немного золота, а также мешочек с копчёным мясом и лепёшками. Навсегда покинуть длинный дом она решила ближе к ночи, во время очередного ужина — в темноте её будет сложнее найти, а хмельные хирдаманны ярла будут менее расторопными.

На пир она не пришла. Девушка сказала служанке, что плохо себя чувствует и от регул у неё сильные боли в животе, поэтому сегодня трапезничать ярл будет без своей избранницы. Также она добавила, что не голодна и предпочла бы немного вздремнуть, поэтому тревожить её этим вечером не стоит.

— Плохо себя чувствует? — вспылил Сигурд и, выхватив из рук ошарашенной служанки поднос, наложил туда тарелок с едой и кубок с горячим отваром трав. — Завтра же велю лекарю осмотреть её. А пока отнесу немного пищи, чтобы перекусила и набралась сил. Уж мне-то в визите не должна отказать!

Вместе с несколькими дружинниками он отправился в покои Мии, но каково же было его удивление, когда комната оказалась пуста. Окно в ней было открыто, ярл выглянул туда и увидел кусок платья, зацепившийся за раму.

— Она бы не покончила с собой, — несколько раз повторил он вслух, будто мантру, пытаясь себя успокоить. — Найдите её! Живо!

Мужчина сжал талисман в виде мьёлнира на своей шее, молясь про себя богам, чтобы девушка оказалась жива. И... что-то тут было не так, ведь по соседству с молотом не было маленького, но очень важного ключа.

Глаза ярла вспыхнули от гнева, а руки — сжались в стальные кулаки. Теперь он всё понял. Одним резким движением Сигурд открыл потайную дверь, из которой его обдало сильным сквозняком. Значит, она уже была на улице!

— Спустите псов с цепей! — рявкнул он. — Немедленно!

Мия не продумала, что ярл может оказаться куда более проницательным. Она была во дворе длинного дома, когда до неё донеслись крики хирдаманнов, лязг цепей и собачий лай. Её вот-вот настигнут!

Из последних сил Мия побежала вперёд по глубокому снегу, проваливаясь в него, но не отступая от своей цели. Набатом в голове раздавалось лишь одно слово — Эгерсунн!

Улетай прочь, без оглядки — оставь где-то далеко цепных псов и привыкших к крови на своих руках жестоких варваров. Улетай прочь и даже не думай, что у тебя не получится — слишком высока цена свободы, слишком многое ты поставила на кон!

Ветер, что дул ей прямо в лицо и развевал волосы, стал усиливаться и постепенно превращаться в настоящий буран. Хотела природа остановить её и сделать вечной пленницей этих суровых и бесплодных земель? Или, напротив, мельтешащие и мешающие зрению снежинки с морозными порывами должны были задержать преследователей беглянки?

Прошмыгнув мимо охраны под снежной пеленой, она оказалась в конюшне. Прекрасный жеребец почуял присутствие хозяйки и радостно фыркнул — уже через минуту она оседлала его, вдвоём что было мочи они поскакали прочь из резиденции Сигурда.

...Обученные Бьорном псы, несмотря на буран, довольно быстро вышли на след сбежавшей невольницы. Дюжина хирдаманнов, десяток собак и сам ярл Хордаланна верхом на вороном коне преследовали её, словно желающие настигнуть свою жертву кровожадные воплощения Дикой Охоты (1).

Погоня закончилась так же быстро, как и началась. Застигнутая врасплох животным страхом и бушующей метелью, Мия и сама не поняла, как вместе с конём остановилась на краю обрыва — того самого, от падения в который её несколько дней назад спасла железная хватка Бьорна. Внизу, где-то за снежной пеленой и завываниями холодного ветра, лежали чёрный лес и река, чей исток начинался в Хельгарде — царстве мёртвых.

Так она и оказалась в смертельной ловушке, из которой не было никакого выхода. Не спешиваясь и крепко вцепившись в поводья одной рукой, второй она достала небольшой, но острый кинжал. Жеребец своими крупными, влажными от снежных хлопьев ноздрями взволнованно втянул воздух и почуял, что псы и воины уже близко.

— Уберите собак! — властно выкрикнул ярл, и его люди тут же оттащили скалящихся и рычащих животных за поводки.

Остальные хирдаманны спрыгнули с лошадей и медленно пошли в сторону беглянки, выставив вперёд копья и мечи и не оставляя ей никаких шансов на прорыв этого кольца из врагов, окруживших её с трёх сторон. За спиной был лишь голодный зев Хельгарда.

Спешился и сам ярл Хордаланна. Сигурд резким движением снял меч с ножнами и отшвырнул их в сторону, осторожно последовав навстречу Мие совершенно безоружным. Холодные порывы ветра трепали его волосы, а в глазах жёлтыми огнями горели разочарование, боль и гнев.

— Ты меня обманула... — сквозь зубы процедил он. — Предала моё доверие... Сбежала!

Мия задрожала от нахлынувших на неё эмоций и чувств. Этот человек сжёг её город, лишил жизни соотечественников, изнасиловал, выкрал и сделал своей наложницей — и теперь он обвиняет её в вероломстве?!

— Я дал тебе то, о чём ты и мечтать бы не могла. Бросил к твоим ногам шелка, драгоценности, золото, самые дорогие меха и изысканные вина... Тебе я хотел посвятить свою будущую победу в Ругаланне. Тебя я видел рядом с собой!

"Свободы... ты не дал мне главного — свободы."

Бросив на мужчину взгляд, в который она вложила все свои чувства, Мия в последний раз посмотрела на него, ударила коня по бокам ногами и закрыла глаза. Прекрасный белоснежный скакун встал на дыбы, едва не сбросив её с себя вниз, а затем — прыгнул в раскрытый зев царства мёртвых с обрыва.

— НЕЕЕЕТ! — задрожал в морозном воздухе и застыл отчаянный крик Сигурда. Шокированные хирдаманны побросали своё оружие и начали переглядываться, не понимая, что делать, и лишь громадина Бьорн схватил правителя в охапку и оттащил в сторону, не дав ему последовать в пропасть за беглой рабыней.

Перед глазами Мии промелькнули картинки из прошлого. Вот тёплые руки матери, ласковый взгляд отца, вот первая, ещё детская влюблённость... а затем — только дым, пламя и страдания, которые в её жизнь принесли жестокие викинги.

Снежинки. Ажурные, похожие на крошечные звёзды, они беспорядочно метались на ветру то в одну, то в другую сторону, опускались вниз под своим весом и тотчас же вздымались наверх из-за очередного порыва бурана — подобно им, не знала целей и конечной точки путешествия и Мия.

Неужели она прожила зря все свои девятнадцать лет? Неужели всё закончится... вот так?

* * * * *

Безмолвие. Муки... и пробирающий до костей холод. Каждое движение, каждое дыхание причиняет неимоверную боль, что иглами колет всё тело начиная от макушки и заканчивая кончиками пальцев ног. Всё вокруг в снегу, ставшим ей погребальным саваном. Поблизости, в десятке локтей от неё, в предсмертной агонии мучается и хрипит её верный конь. Белоснежный жеребец истекает кровью и навсегда замирает; грудь и чрево его проткнуты колючей и толстой еловой ветвью.

Словно сама Хель (2), хозяйка загробного мира, вышла из своего царства по реке и пришла забрать обоих с собой. Отпрыск Локи заморозила всё вокруг своим ледяным дыханием и закрыла веки отошедшего в мир иной коня. Теперь её холодные и бледние руки потянулись к Мие.

Неимоверных усилий беглянке стоило разлепить веки. Пейзаж вокруг был туманным и размазанным, не от беснующейся метели, не то от пережитого ей падения. В ушах звенело, левую руку она и вовсе не чувствовала, а ноги онемели и не шевелились. Мороз усиливался и сковывал её тело подобно тяжёлым кандалам.

Мия сплюнула — и вместе со слюной на сугробе оказалась кровь и кусок зуба. Что ж, по крайней мере, она всё ещё могла дышать.

"Холод... холод и тишина", — подумала сквозь завывания бурана Мия. — "Значит, это и есть ад этих жестоких викингов. Хельгард, так его назвала Занна? Но если я погибла, то почему моё сердце ещё бьётся? И почему столь мучительно больно? Или даже по ту сторону жизни я обречена страдать и не избавлюсь от телесных и душевных мук?"

Губа её была разбита, левая рука вывихнута, а ноги и вовсе ощущались ватными и неживыми. Со лба вниз стекала тонкая струйка киноварного цвета, упав на веки и застелив правый глаз. Ладонью она вытерла кровь и, схватившись за колючую еловую ветку, попыталась встать. Тщетно. Ноги, замёрзшие и отнявшиеся, её словно не слушались. К счастью, не так далеко лежал припасённый ей кинжал.

Схватив его, она собралась волю в железный кулак и поползла к своему погибшему верному скакуну. Тело коня застыло в какой-то жуткой и неестественной позе: длинные изящные ноги были раздроблены, а белоснежная и волнистая грива сейчас тонула в луже из крови, напоминая какой-то мистический диковинный цветок.

"Несчастный... пойми меня и прости. Да пусть душа твоя отправится к Господу Богу нашему и найдёт приют в лучшем мире."

Мию всю колотило, затряслись и губы, ставшие из розовых тёмно-синими. Скорчившись от боли, она подползла к коню и заплакала, из последних сил ударила ножом по брюху скакуна, вспарывая его от груди и до самого хвоста.

"Прости... прости меня."

Дрожащей и теряющей чувствительность рукой она принялась выгребать его внутренности наружу и швырнула красную от крови требуху в ближайший сугроб. Теперь оставалось последнее — неумело, нескладно залезть в нутро выпотрошенной лошади и свернуться там калачиком, надеясь найти спасение от мороза подобным способом.

Сквозь холод и лихорадку она попыталась по памяти прочесть про себя молитву святому Виллегаду, покровителю Бремена и его первого епископа, что развеял крестом и чудесами мрак язычества в родных для неё землях.

"Преподобне отче Виллегад, изрядный угодниче Христов и великий чудотворец фризский да саксонский,

Во дни земнаго жития твоего многия на путь правый наставивый и во царствие Небесное мудре руководивый, скорбныя утешивый, подающым руку помощи подавый и всем любезен, милостив и сострадален отец бывый!

Ты и ныне, в небесней пребывая светлости, наипаче умножаеши любовь твою к нам немощным, в мори житейстем различие бедствующым, искушаемым духом злобы и страстьми, воюющими на дух.

Сего ради смиренно молим тя, святый отче: по данней тебе от Бога благодати помози нам волю Господню в простоте сердца и смирении творити: искушения же вражия победити и свирепое страстей море да тако немокренно прейдем житейскую пучину и предстательством твоим ко Господу сподобимся достигнути обетованнаго нам Царствия Небеснаго, славяще Безначальную Троицу, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков.

Аминь."

Закончив молитву, она погрузилась в какое-то оцепенение. Дыхание Хель осталось на её коже, а бледные руки хозяйки мира мёртвых потянулись к анемичной шее, но тотчас же отпрянули, заметив на ней серебряный крест.

Не сегодня, не получишь ты своей добычи!

* * * * *

Следующий день встретил Мию яркими солнечными лучами и оттепелью. Девушка с трудом покинула место своего ночлега — за прошедшую морозную ночь конская туша окоченела и покрылась льдом, и пришлось изрядно постараться, чтобы выйти наружу.

Что ж, благодаря молитвам и несчастному жеребцу ей удалось остаться в живых. Раз так, то она должна продолжить свой путь — ползком, пешком, верхом, да как угодно, но пройти дорогу до Эгерсунна и предупредить его жителей о злобных планах Сигурда и его трёхпалого прихлебателя.

До новолуния оставалось совсем немного, и тогда кровь и пламя оросят стены столицы Ругаланна.

Мия зачерпнула здоровой рукой немного снега и умылась им, очищая лицо от запёкшейся крови и грязи. Встать получилось не сразу, но, к счастью для неё, ноги оказались целы. Оперевшись на дерево, она сделала несколько робких шагов и схватила лежащий поодаль свёрток, о существовании которого совсем забыла.

Полный разочарования вздох вырвался из груди беглянки — на морозе и хлеб, и мясо превратились в ледяные глыбы, которые можно было использовать только для оглушения и убийства новой еды, но точно не в качестве самостоятельной пищи. Теперь запасы были непригодны, и она останется голодной.

Закутавшись как следует в лохмотья, оставшиеся от её одежды, и оперевшись на длинный сучок, она осторожно побрела по густой чащобе вперёд. Звуки журчащей воды говорили о том, река совсем недалеко, а там, следуя по течению, всегда можно будет выйти к морю или же более полноводной реке.

Эгерсунн... она должна добраться до Эгерсунна!

Так она и шла несколько дней вдоль каменистого речного русла. Холодными ночами она не разжигала костров, которые привлекли бы внимание людей или хищников, и сооружала себе убежища в ветвях деревьев, привязывая себя верёвками к стволам. Лишь по утрам Мия позволяла себе немного отдыха, а затем снова ступала вперёд, по пути перебиваясь припорошенными снегом ягодами.

* * * * *

Несмотря на декабрь, зима уже полноправно правила бал в этих северных землях: глубокие и плотные сугробы укрыли лес настоящим саваном, а чёрные ели, склонившиеся под грузом белых шапок, напоминали каких-то огромных чудовищ.

Минули ещё сутки. Над головой Мии раскинула свой тёмно-синий шёлковый покров ночь, на его ткани яркими констрастными звёздочками начали проявляться звёзды. Но... на этом светопреставление не закончилось!

Таинственные сполохи света, пульсируя и растекаясь по мрачному холсту, словно из ниоткуда возникли посреди северных небес Хордаланна. Сверкая и переливаясь, эти ленты и пятна принялись менять свои цвета: от оттенков белого и голубого они перешли в ослепительныйхолодный зелёный, а в конце стали глубже и превратились в фиалковый, а затем и тёмный лиловый.

"Чудеса Господни... Неужто это aurora borealis (3), о которой я лишь читала в книгах?"

Такой красоты девушка никогда не видела, поэтому с заворожённым выражением лица просто легла на снег и стала смотреть на раскинувшееся в небесах северное сияние. Не то задремав, не то слишком впечатлишись дивной картиной, она вздрогнула, когда среди пятен голубого и сиреневого ей померещились лица обоих братьев-викингов.

Стараясь отогнать прочь видение, Мия сжала в руке нательный крестик, и это помогло — образы похитителей исчезли и растворились в темноте ночи. Зато откуда-то сверху рухнула и прочертила по диагонали свой путь по тёмно-синему бархату падающая звезда.

"Я желаю... Желаю лишь одного — вовремя добраться до Эгерсунна!".

Спустя ещё один день Мия сумела дойти до небольшого озера, что лежало в версте от русла реки. Там она нашла настоящее сокровище: полузаброшенную, уже с ветхой дырявой крышей, избушку. Не то жилище егеря, не то оставленное кем-то пристанище, это место стало для неё спасительным ночлегом.

Разводить огонь в очаге она не рискнула, пусть и запаслась огнивом. Вместо этого девушка просто взяла в охапку множество одежд и одеял, оставленных тут прежним владельцем, и соорудила из них подобие горы, в самый центр которой залезла.

Так тепло ей давно не было. Впервые за долгое время почувствовав себя в относительной безопасности и комфорте, беглянка наконец-то сумела выспаться — долгим и полноценным сном, а не рваной дрёмой, которую нарушал каждый птичий крик, каждый треск веток.

Девушка погрузилась в сон, в котором сплелись воедино её воспоминания и мечты. Чувствуя нереализованное низменное желание, она принялась учащённо дышать, а рука её начала гладить собственную же грудь, даря ласки и сладостную негу.

Ей... снилась та ночь с Сигурдом и Свенельдом?!

Прикосновения старшего из братьев были уверенными, даже грубыми, но этой самой грубостью они разжигали в ней искры бущующего и дикого огня. Мия помнила, как его сильные, покрытые мозолями руки касались её, оставляя красные следы на коже и неизгладимые — в памяти. Эти животные глаза, знающие, чего хотят, эти напористые руки, не дающие никакого пространства для сомнений... почему она первыми подумала о них, едва только сомкнула глаза?

Руки младшего брата тут же ворвались в её грёзы, вот только вся их природа была совершенно противоположной первым касаниям, грубым и не знающим терпения. Второй мужчина всем своим видом излучал мягкость, нежность, ласку, которые окутывали её подобно тёплым материнским объятиям. Каждое его прикосновение было наполнено только одним — искренним ощущением того, что её любят и лелеют, словно она — хрупкий цветок или хрустальная ваза. Мия вспомнила, как он бережно проводил кончиками пальцев по её коже и вызывал тем самым лёгкую дрожь.

Когда она очнулась, то обнаружила вне домика глубокую ночь — похоже, что истощённый и усталый организм пребывал в отключке целые сутки. И тело её давало вполне чёткие сигналы о том, что ему необходима пища: чрево Мии бурчало и словно скрутилось в тугой узел.

Пошатываясь, она вышла к озеру и зачерпнула в пригоршню прохладной воды. Жажду сняло, но вот желудок ещё больше заболел и потребовал еды. И, похоже, судьба предоставила ей шанс перекусить.

На берегу неподалёку от неё, семеня крошечными лапками, лакомилась морошкой весьма упитанная, с кулак размером, полёвка. Переборов отвращение и страх, беглая рабыня подняла с земли булыжник... и дважды ударила им сверху по бедной зверушке.

Сегодня у неё был первый настоящий ужин, который она приготовила на костре. Костлявое, пропахшее пожухлой травой и древесной трухой, но всё же горячее и питательное мясо наполнило её ноги силой и дало последний толчок к тому, чтобы продолжить свой путь вперёд.

"Кто бы не построил это место — я благодарю этого человека и молю Господа о спасении души его", — бросив последний взгляд на ветхую избушку, подумала Мия и зашагала по течению реки дальше.

* * * * *

С восходом солнца Мия ускорила свой шаг: река стала шире и полноводнее, а ветер донёс до неё солёный, пропахший гнилыми водорослями, воздух. Где-то совсем недалеко было устье, где река впадала в море!

Это придало ей ещё большего рвения продолжить свою дорогу, и она ускорилась, ступая ногами на мелководье. Острые как бритва камни больно резали ступни даже через подошву, но делать было нечего: лес теперь вплотную подходил к руслу и был совершенно непроходим.

С каждым шагом боль наполняла её и без того израненное тело, а ледяная вода хлюпала внутри сапог. Хорошо, что течение здесь было уже размеренным и неторопливым.

Через час она услышала собачий лай и обрывки фраз. Судя по речи, это были викинги, норвежский после месяцев своего плена она легко могла отличить от родного наречения. И то правда: в сотне метров от неё на небольшом острове трапезничала семья охотников за пушным зверьком, а чуть дальше была пришартована их парусная лодка.

Семья готовилась к тому, чтобы закончить скромный завтрак и отплыть с груженным шкурками белок, горностаев и лисиц судном в один из торговых городов. Невысокий полный мужчина средних лет, одетый в шубу из волка и шерстяные штаны, хлебнул из деревянной плошки каши и вытер густые усы. Его спутница, по всей видимости, жена, протянула сыну, мальчугану лет десяти, кусок хлеба и заулыбалась; сам мальчик гладил пару собак, что дружелюбно виляли хвостами и облизывали щёки ребёнка.

Внезапно псы почуяли в воздухе запах чужака и зарычали. Женщина встрепенулась и велела мужу попридержать собак, а сама направилась в сторону обессиленной Мии, что рухнула в сугроб и разжала ладонь, из которой выпало несколько золотых монет и выцарапанное рунами на куске коры единственное слово.

ᛁᚴᛁᚱᛋᚢᚾᛏ (4).

Примечания от автора:

ᛁ ("исаз") — руна, обозначающая "лёд".

1) Дикая Охота — в скандинавской мифологии группа призрачных всадников-охотников со сворой собак. Сам бог Один со своей свитой носится по земле, собирая души людей. Если кто-либо встретится с ними, то попадёт в иной мир, а если заговорит, то может погибнуть.

2) Хель (др.-сканд. Hel) — в германо-скандинавской мифологии повелительница мира мёртвых (Хельгарда), дочь Локи и великанши Ангрбоды Вредоносной, одно из трёх хтонических чудовищ.

3) Aurora borealis — северное сияние.

4) ᛁᚴᛁᚱᛋᚢᚾᛏ (младший футарк) — Эгерсунн.

Глава IX: Тоска ᚾ

ГЛАВА IX: ТОСКА ᚾ

ᚾ biþ nearu on bréstan;

weorþeþ híe þeah oft níþa bearnum

tó helpe ond tó hælu gehwhæþre, gif híe hlystaþ æror.

Тоске тесно в груди,

но становится она часто сынам человеческим

и в помощь, и в спасение — если она услышана заранее.

Жизнь снова вернулась в столицу Ругаланна вместе с прибытием из похода груженых богатыми трофеями драккаров. В гавани собрался едва ли не весь Эгерсунн, что встречал своих любимых и близких горячими рукопожатиями, слезами и радостными улыбками.

— Мой племянник, моя кровь и моя сила, — заключила в объятия Ульва рыжеволосая Гуда. — Вижу, что ваше мероприятие увенчалось успехом и принесло вам славную победу. Пусть дрожит теперь франкский король от одного только упоминания о воителях нашей родины!

— Мы смогли разграбить Бремен и отступить с добычей, прежде чем на помощь маркграфу прибыла армия императора, — кивнул правительнице витязь. — Пусть и потеряли мы много людей, но зато навсегда вписали свои имена в летописи! Бард Эгиль Сладкоголосый обещал посвятить этой битве свою новую сагу — обо мне и моём соратнике Свене!

— Свенельд... — прищурилась мудрая и подозрительная регентша. — Как он себя вёл? Не заметил ли ты чего-то нечистого?

— Отнюдь! Свен дважды спас меня от смерти и даже принял на себя удар топором, — Ульв показал на брата ярла Хордаланна, что как раз спускался с драккара на пирс; рука его была крепко перебинтована от глубокой раны, оставленной острым лезвием вражеской франциски (1).

— Добро пожаловать в Эгерсунн, Свенельд, — поприветствовала блондина Гуда. — В моём медовом зале сегодня празднуем ваш успех! Пусть мёд льётся рекой, а звон кубков напоминает о золоте и драгоценной утвари, которыми вы наполните свои сокровищницы!

— Варди... Йохан... — в слезах бросилась на шею сначала мужу, а потом и сыну несчастная Ингеборга. — Слава Одину всеотцу, что уберёг он вас от смерти! Столько всего случилось... Столько рассказать мне нужно...

— Что произошло? — захлопал глазами удивлённый старый корабел: такой бледной жену он давно не видел. — Что случилось, Инга?

— Страшное, страшное, муж мой... — Ингеборга опустила потухший взгляд и, заметив среди встречающих двух подозрительного вида посторонних воинов, продолжила. — Лучше расскажу я вам об этом в медовом зале, где будут только доверенные и знакомые нам всем лица.

* * * * *

После пира в медовом зале гости Гуды разошлись по домам, и теперь за длинным столом остались лишь самые преданные её соратники: племянник Ульв, Свенельд и семья Варди, а также несколько человек из личной охраны.

Маленького сына она отдала няньке — было поздно, да и ни к чему ему слушать такие разговоры перед сном. Ему предстояло подрасти и возмужать, чтобы участвовать в подобных беседах, сейчас же лучшими компаньонами для будущего ярла будут погремушки да колыбельные.

— ...я весь лес тогда прошерстила, рыскала там несколько дней, но не нашла даже волоса от нашей дорогой Мии, — закончила свой рассказ Ингеборга. — Зато был там наш знакомый кузнец. С перерезанным горлом и весь в синяках.

— Сомневаюсь, что это дело рук вашей рабыни, — вздохнула регентша. — Кто же мог позволить себе подобное преступление?!

— Это небожители-асы (2) меня наказали, — всхлипнула жена корабела. — За то, что плохо я заботилась о своей дочери и та утонула... За то, что назвала её именем несчастную рабыню и не уследила за ней. Бедняжка была такой хрупкой, такой мягкой, словно весенний цветок! Асы всегда отнимают у людей всё самое доброе и невинное. Как когда-то Хель забрала себе Бальдра (3), так и сейчас оказалась в её тёмном царстве и холодных руках наша Мия.

— Зачем кому-то понадобилось убивать какую-то рабыню? И вступать за неё в бой с кузнецом Олавом, который сильный и опытный воин, сокрушивший своим молотом не одного врага? — поднял бровь скептичный Ульв, отхлебнув из кубка немного терпкого вина.

— Я, кажется... — сомневаясь в своём предположении, всё же высказал его вслух Свен. — Догадываюсь, кто мог столь страстно желать эту девушку.

— И каково его имя? — забурлил от гнева старый Варди. — Назови его, и я лично раскрою череп этого нечестивца!

— Это Сигурд, мой старший брат, — покачал светлой головой Свенельд. — Я точно это знаю.

— Но к чему ярлу рабыня? — не унимался любопытный Ульв.

— Она понравилась ему ещё там, в Бремерхафене. Брат намеревался провозгласить её своим трофеем и подарить мне в качестве наложницы, вот только Варди, удивлённый её сходством с погибшей дочерью, опередил его.

— Да, так и было, — подтвердил его слова до этого молчаливый Йохан. — Но у него же достаточно невольниц, почему именно она?

— Он желал её до какого-то помешательства, до звериного исступления. Оказалось, что когда она пропала после праздника в медовом зале, Сигурд спас её от смерти и потом опоил любовным зельем, унеся в своё жилище. Там он... — Свен сделал паузу, пытаясь подобрать правильные слова и избавиться от кома в горле. — Там он...

— Говори! — прикрикнул на него Варди, которого удержал от того, чтобы встать из-за стола, сын. — Говори — или станешь его прикрывать?!

— Там он раздел её и собирался надругаться, но вмешался я. Пока мы выясняли отношения и дрались, она под шумок сбежала. И что-то подсказывает мне, что он твёрдо хотел осуществить своё желание до конца. Всё утро до отплытия в поход я искал её в городе, но, увы, обнаружить так и не сумел. Я не сомневаюсь, что это его скользких рук дело.

Гуда прикусила губу — только повода для войны с властелином Хордаланна ей не хватало. Варди и Йохан имели полное право собрать тинг (4) и призвать остальных силой вернуть украденное у них имущество в лице рабыни.

В медовом зале повисло молчание.

— Что будешь делать, Варди? — наконец, решила она поинтересоваться у своего старого друга.

— Пылкое сердце велит мне отомстить нечестивцу и убить его, — ответил ей мужчина. — Но холодный голос разума говорит, что Эгерсунн не готов к такой войне. Даже если, — бросает взгляд на Свенельда. — часть людей Хордаланна выступит против своего ярла, преимущество останется по-прежнему на его стороне. Но мы с сыном готовы отплыть вместе со Свенельдом и вдвоём попробовать вернуть ту, кто принадлежит теперь к нашей семье.

— Свенельд... — замялся тут Ульв, и поймал на себе лазурные глаза блондина.

— Я не вернусь в Хордагард после тех преступлений, которыми замарал свои руки в крови мой старший брат. Отныне он не родственник мне и не ярл, я присягаю знамёнам властительницы Гуды! — ошарашил он всех присутствующих в длинном доме. — Те члены хирда брата, что согласятся с моим мнением, останутся здесь, другие же пусть ступают прочь — не хочу видеть тех, кто поддерживает его жестокое правление. Гуда, Госпожа... примите ли Вы меня как своего воина и подданного?

— Мне нужно будет подумать, Свен, — покачала головой рыжеволосая правительница. — Такой храбрый и благочестивый викинг как ты — настоящая находка для Эгерсунна, но боюсь, что брату твоему это не понравится. Дай мне несколько дней на раздумья, хорошо? А что касается судьбы рабыни... Ингеборга, я понимаю твоё горе и обиду, но теперь её не вернуть. Лучше попытаться забыть её и начать жить прежней жизнью.

Варди и члены его семьи не проронили ни слова в ответ и молча покинули стены медового зала. С одной стороны, они понимали свою дальновидную правительницу, а с другой — всей душой хотели спасти бедняжку из хищных когтей этого кровожадного ястреба.

* * * * *

Через неделю в гавань Эгерсунна на одном из неприметных кораблей прибыла закутанная в лохмотья странница. Осторожно спустившись с палубы на землю, она оперлась на клюку и медленно последовала по столичным улочкам в сторону леса из мачтовых сосен.

Многочисленные купцы и обсуждающие поход воины не замечали её благодаря скрывающему лицо капюшону и ветхим одеждам, поэтому незнакомка, сгорбившись словно старушка, проплыла мимо них незначительной тенью. Одни лишь небожители знали, кто скрывается под этой личиной нищей бродяжки.

Несмотря на боль и усталость, Мия желала лишь одного — снова оказаться в уютном доме Варди и обнять оплакивающую её Ингеборгу.

— Мия... моя бедная дочурка, как же мне тебя недостаёт, — вздохнула, перебирая ягоды жена корабельщика, что сидела на ступеньках. — Один только твой голос дарил мне надежду на светлое будущее, хоть и нема ты от рождения.

— Ммм! Ммм! — послышалось вдруг откуда-то, и обернувшись, пожилая норвежка ахнула и выронила из рук лукошко с дарами леса — перед ней стояла её любимая Мия!

Девушку она признала лишь по мычанию, внешний вид же невольницы претерпел большие изменения и, надо сказать, не в лучшую сторону. Исхудалая, с тёмными кругами под потухшими глазами, в синяках и царапинах, она куталась в какие-то уродливые лохмотья, в которых застряли грязь, сухие еловые иголки и не весть что ещё.

Весь вид рабыни внушал опасения за её здоровье и жизнь.

— Мия, Миюшка! — запричитала старуха и заключила девушку в объятия своих слабых, дрожащих рук. — Асы сжалились надо мной и вернули тебя! Слава всеотцу Одину, слава милосердной Фригг! Что же с тобой стряслось, моя бедная?

От усталости и переизбытка чувств Мия почуствовала лёгкое головокружение, а затем земля и вовсе ушла из-под её ног. Девушка, попытавшись опереться на стену, запрокинула голову назад... и потеряла сознание.

— Варди! Варди, скорее же, сюда! Наша Мия вернулась!

Выбежавший на крик супруги мужчина замер на месте как вкопанный, словно увидел перед собой призрака. Впрочем, а кем ещё можно было назвать рабыню, оказавшуюся в плену Сигурда? Живым из Хордагарда никто из его невольников никогда не возвращался.

— Йохан! — позвал он не менее удивлённого сына. — Седлай коней и поезжай в длинный дом правительницы Гуды! Мия... Мия сбежала!

Кивнув, молодой воин оседлал коня и стремглав помчал его к резиденции регентши. Корабел аккуратно положил обессиленную девушку на мягкую кровать и ласково погладил её по голове. Сколько боли, сколько лишений ей, пожалуй, довелось пережить на пути сюда. На пути... домой.

Во сне девушка дёрнула правой рукой, и оттуда выпала на пол небольшая записка. Пусть и написанная рунами с ошибками, она, по всей видимости, была именно тем посланием, которое так спешила доставить сюда Мия.

— Сигурд и Инг Трёхпалый объединились, — прочитал вслух Варди и оторопел. — Вместе они возьмут Эгерсунн в ночь новолуния.

* * * * *

Когда Мия очнулась, то удивлённо захлопала глазами: вокруг её ложа собрался целый тинг! Здесь присутствовала в полном составе не только семья Варди, но и Ульв, и правительница Гуда... и даже Свенельд, который пришёл навестить её.

Девушка не верила своим очам, а разум невольницы метался птицей в клетке: отдаст он её жестокому брату или же, напротив, защитит от его посягательств?

— Варди рассказал нам о содержимом твоего послания, — первой нарушила тишину Гуда и, посмотрев на Ингеборгу и её мужа, кивнула им. — За твою храбрость, Мия... За то, что ты рисковала жизнью, дабы предостеречь нас в час опасности... Посовещавшись с твоими хозяевами, мы приняли единственное верное решение. Именем Одина! Властью моего малолетнего сына, Альрика Виггесона! Как его регент, я, Гуда, жена Вигге, отныне провозглашаю тебя свободной женщиной!

Мия оторопела, а голова её от слов правительницы закружилась и потяжелела. Свобода? Теперь она — снова хозяйка своей судьбы, снова полноправный человек, а не чья-та вещь или имущество?

— По-другому мы сделать и не могли, — улыбнулся ей Варди. — В ближайшее время мы соберём всё необходимое для тебя и с первым же торговым кораблём отправим на родину, в Бремен. Здесь тебе будет опасно, да и разве не рвётся сердце твоё домой?

— Мммм! — воскликнула в слезах девушка и помотала головой, а затем поочерёдно указала перстом на Варди, Йохана и Ингеборгу. — Ммм!

— Я не знаю языка немых, но что-то говорит мне, что она хочет остаться здесь, — рассмеялся Ульв, но тут же получил локтём под бок от сердитого Свенельда.

— Ей нужны уход и лечение. Пища и спокойная обстановка, — вздохнула старая Ингеборга. — Если Сигурд и предатель Инг явятся в столицу, то первым делом станут искать её у нас дома.

— В длинном доме тоже небезопасно, он станет целью для армии обоих нечестивцев, — продолжила рассуждать вслух Гуда. — Выходит, что иного выхода нет. Лучше отправить Мию в германские земли, ибо здесь... здесь ей не будет покоя.

— Я могу приютить её в своём домике, который снимаю у местной вдовы, — немного неуверенно вмешался в разговор Свен. — Там искать её станут только в десятую очередь, да и я смогу присматривать за ней и ухаживать. Пусть я не очень хорош в приготовлении пищи или припарках из целебных трав, мой клинок сразит любого, кто станет посягать на её жизнь. Даже если это — мой собственный брат. Нужно лишь согласие Мии.

— Это здравое предложение, — согласился с планом светловолого викинга Варди. — Это позволит ей и остаться в Эгерсунне, и восстановиться без угроз и кошмарных снов. Несчастная и без того вымотана и истощена.

Мия без колебаний ответила утвердительным кивком. Сейчас, когда в двери каждого ругаланнца стучалась война, не было времени на сомнения и раздумья.

— Отлично. Тогда Свен берёт её под своё крыло, а остальные останутся со мной до вечера, — блеснула изумрудными глазами Гуда, что скомкала в руке записку с предостережением и швырнула её в очаг. Жадное и голодное пламя тотчас же проглотило свою добычу. — Эгерсунн нужно готовить к осаде, и мне понадобятся таланты и умения каждого из вас.

— Да будет так, моя госпожа, — согласился с ней Йохан. — Во время взятия Бремена мы с отцом заметили один трюк, который использовали против нас франки — и весьма эффективно. Если Вы выделите нам полтора десятка человек и несколько лошадей, то, уверен, мы сможем повторить их хитроумное средство против тех, кто ломится в двери без приглашений.

— И... — сделал паузу старый корабел. — И большой котёл в придачу.

* * * * *

Между тем в Хордагарде завершали подготовку к путешествию в Ругаланн. События последних дней лишь сильнее распалили желание ярла завоевать земли ненавистной Гуды и выместить на ней всю свою ярость и обиду. Сигурд собрал дополнительно ещё два корабля и полторы сотни бойцов, чтобы и камня на камень не оставить от правления госпожи Эгерсунна.

Ярл практически ни с кем не общался. Вечерами он предпочитал сидеть в медовом зале на своём троне в компании одного лишь Бьорна и кубка с терпким вином. Преданный телохранитель впервые видел своего государя таким: задумчивым, отрешённым, с сероватой болезненной кожей и горящими от съедающей его скорби очами.

Зато Инг Трёхпалый просто сверкал от счастья. Калека радовался, что с собранными ярлом Хордаланна войском и флотом он точно изживёт со свету и Гуду, и её малолетнего отпрыска. И, понимая, как важны для него и сам Сигурд, и его ресурсы, бастард ежедневно пел ему дифирамбы, всячески льстил и даже сулил титул самого конунга — ведь за могучим и храбрым сыном Атли однажды будет готова пойти вся Норвегия!

Вопреки посулам и обещаниям изуродованного союзника, темноволосый хозяин края зверобоев не верил и десятой доле произнесённых им слов. Своим нутром он чуял, что едва только возьмёт Эгерсунн, как загребший чужими руками жар Инг предаст его и воткнёт нож в спину.

Именно поэтому он и собрал такую огромную армию — чтобы в нужный момент разбить не только людей Гуды, но и шайку преступников и наёмников её пасынка. Как говорят мудрецы, держи друзей близко, а врагов ещё ближе к себе.

Да что там, Сигурд был готов покорить весь мир, но только в душе его этого мира не было — одни лишь руины и пустота. Отныне там поселились самобичевание, скорбь и едкая, ядовитая злость на всех вокруг. По утрам он иногда приезжал к тому самому обрыву и подолгу смотрел на чёрный ершистый ельник и реку с тёмными водами, чьи волны унесли его избранницу в ледяные чертоги богини смерти.

Хельгард...

Однажды старый мудрец поведал ему легенду о некоем певце по имени Орфей, что благодаря своему дивному голосу и игре на музыкальных инструментах получил от богов согласие на то, что спустится в загробный мир и заберёт оттуда свою возлюбленную. Увы, счастливого конца не случилось: Орфей, которому запретили смотреть на Эвридику до выхода из царства теней, обернулся на её крик... и она растаяла призрачной тенью, навсегда покинув певца.

Сигурд тоже готов был перевернуть вверх дном всю вотчину богини смерти, но только после похода на Эгерсунн, который был делом всей его жизни. Мысли о невольнице, тем не менее, преследовали его днём и неотступно роились в голове после заката солнца.

Ночами он просыпался холодном поту, когда во снах ему являлась Мия, заплаканная и с осуждающим, полным ненависти к ярлу взглядом.

Ещё реже ему снились счастливые моменты из их совместной жизни. То, как кружилась она перед зеркалом, примеряя подаренный им драгоценный христианский крест. То, как гладила и целовала в широкий лоб своего нового коня. То, как несмотря на неопытность и страх, ласкала его и дарила ему ни с чем не сравнимое наслаждение.

А что он? Он оставил ей лишь кровь, шрамы, боль утраты и жуткую, чудовищную смерть.

Всё, чего он когда-либо касался, покидало его и оставляло в горьком одиночестве. Так произошло с Мией, что предпочла жизни с ярлом погибель. Так случилось и с его братом, который встал под знамёна врагов их рода.

* * * * *

Ночь была тиха, и лишь промозглый ветер завывал за окном скромного жилища. Тепло огня в очаге смешивалось с приятным ароматом сосновых поленьев и лекарственных трав.

Мия, бледная и слабая, лежала на своей постели: девушка только что отхлебнула немного целебного отвара и теперь просто смотрела в пустоту. Её некогда лучезарные глаза были затуманены усталостью и тревогой, но, кажется, в них всё ещё теплился какой-то крохотный, слабый огонёк надежды.

Надежды на спасение Эгерсунна от участи её родного города.

— Пожалуйста, попробуй поспать, — обратился к ней Свенельд, что забрал у бывшей рабыни чашу и поставил её на прикроватный столик. — Так ты восстановишь силы куда скорее. И... я не мог сказать этого раньше, но сейчас, как мне кажется, правильное время для этой речи.

Измождённая Мия с удивлением посмотрела блондина, тот же, будучи твёрд в своём решении, продолжил:

— В ту страшную ночь... Я решил, что ты одна из девок, которых манят богатство и слава нашего рода — огромное их число оказывалось в моей или же брата койке по доброй воле. Поэтому всё, что я делал, каждое моё прикосновение, каждое слово... Мне искренне за них стыдно. Когда я увидел пузырёк с этой дурманящей отравой, то возненавидел себя! Это же надо быть таким болваном, чтобы сразу ничего не понять!

Свенельд опустился на колени у кровати и осторожно взял хрупкую руку девушки в свою мозолистую хватку. Их глаза встретились, и Мия, заглянув в лазурный омут очей светловолосого брата, увидела полные сожаления и чувства вины озёра. Не говоря ни слова, викинг наклонился и нежно, с какой-то материнской теплотой прижался губами к руке проделавшей такой долгий путь беглянки.

— Прости меня, молю. Если бы ещё минута, ещё один порыв — и я сотворил бы непоправимое. Лишил бы самого дорогого такую смелую, прошедшую через испытания девушку... Украл бы то, что она лелеяла в своих мечтах подарить человеку, которого полюбит всем сердцем...

Когда он начал покрывать её руку трепетными, ласковыми короткими поцелуями, у Мии градом потекли слезы — нежные капли эмоций, которые немая выразила таким простым способом, не произнося ни единого слова. Стали влажными и глаза Свена; он не пытался их сдержать, а просто молча пустил солёные потоки по мужественному, бородатому лицу.

В отличие от брата, закованного в цепи из чужих ожиданий и собственной жажды мести, он не страшился своих слёз, не боялся плакать.

— Прости меня, Мия... Прости! Прости за то, что упустил тебя и не нашёл ни холодной зимней ночью, ни последующим утром, хоть и так старался! Прости за то, что не опередил своего брата и его хищных замыслов, не догадался, что он вернётся за тобой...

Дрожащими руками викинг обхватил лицо девушки, ласково гладя её по голове и переплетая пальцы с шелковистыми русыми волосами невольницы. Он наклонился ближе, прижался лбом к её лбу, словно пытаясь разделить с ней бремя пережитых ей лишений.

— Прости меня за то, что он сделал с тобой... и что хотел сделать, но не успел... Теперь я сделаю всё, чтобы защитить тебя и весь Эгерсунн!

Время словно остановилось в этот миг, когда боль и страдания были разделены пополам. Среди слез они нашли утешение и силу в присутствии друг друга. Свен продолжал гладить волосы Мии, целовать её руки, но не как мужчина, а скорее как провинившийся грешник на исповеди. Это был его молчаливый жест, негласное обещание быть рядом, несмотря ни на что.

Мия, выплакав со слезами всю свою горечь и тоску, ощутила небывалое облегчение, а её солнечное сплетение закололо, и оттуда по всей груди разлилось какое-то мягкое, успокаивающее тепло. Она чувствовала, как забота и раскаяние Свенельда окружают её каким-то невидимым покровом, каким-то щитом, что убережёт ото всех невзгод.

Девушка протянула анемичную руку и коснулась обветренного лица Свенельда, а затем, с полными слёз глазами и дрожащими от страха губами, хрипло и едва слышно произнесла:

— Пп... ппр... про-ща... ю.

Примечания от автора:

ᚾ ("наудиз") — руна, обозначающая "тоска, нужда, потребность".

1) франциска (francisca) — раннесредневековое оружие, боевой топор франков и других германских племён; на длинной рукояти был предназначен для рубки, на короткой — для метания.

2) асы — в германо-скандинавской мифологии основная группа богов. Верховным богом и вождём асов является Один. Согласно легендам, асы живут в Асгарде — городе, находящемся на небе.

3) Бальдр — самый красивый, добрый и чистый сердцем сын Одина; бог весны и света. Обманом был убит коварным богом Локи, который затем воспрепятствовал его воскрешению своими кознями.

4) тинг — совещательный орган власти у скандинавский племён, представляющий собой собрание свободных мужчин; аналог славянского вече.

Глава X: Тисовый Лук ᛇ

ГЛАВА X: ТИСОВЫЙ ЛУК ᛇ

ᛇ biþ útan unsméþe tréow,

heard hrúsan fæst, hierde fyres,

wyrtruman underwreþed, wynn on éþle.

Тис снаружи — грубое дерево,

стоек в земле и крепок, хранитель огня,

корнями укреплен — радость вотчины.

— Ты... — ошарашенно посмотрел на Мию Свен, не веря ушам своим. — Ты... не немая?

— Пр-проща-ю, — только и ответила ему сквозь своё истощение девушка, прежде чем вновь потеряла сознание и заснула.

* * * * *

Минуло несколько дней. С тех пор Мия, вопреки ожиданиям Свенельда, не проронила ни единого слова (1). Зато волевая девушка, несмотря на раны и боль, старалась не прирастать к койке и выходила под его присмотром на прогулку. Левая рука всё ещё не зажила и ныла, ноги передвигались с трудом на большие расстояния, но мало-помалу она приучала себя к физическим нагрузкам.

Навещающая её по вечерам Ингеборга, что приносила лекарства и одежду, слишком пеклась о приёмной дочери и твердила, что на пользу ей пойдут лишь постельный режим и долгий сон, с чем упрямая чужестранка ни в какую не соглашалась и продолжала эти упражнения.

В закатные часы она вместе со Свеном поднималась на ближайший холм, с вершины которого открывался прекрасный вид. Из этой точки словно на ладони перед ними были и живописный Эгерсунн, и длинный дом Гуды, и окружающие сосновые леса, острые скалы и морская гладь.

В последнюю она, словно часовой, так внимательно всматривалась, ожидая однажды увидеть на горизонте флот из драккаров, на парусах которых будут изображены волчьи головы — символ Хордаланна, а также уродливые трёхпалые руки предателя Инга.

* * * * *

Какая-то неведомая сила каждый вечер манила её к себе и звала подняться на тот самый холм. И сейчас на горизонте, в кроваво-красных сполохах закатных огней, действительно появилась она — стая из хищных, напоминающих драконов с крыльями-парусами, кораблей. Мия насчитала по меньшей мере четыре десятка судов, и не факт, что весь флот сразу будет брошен Сигурдом и его союзником на взятие Эгерсунна — вполне возможно, что драккаров у них ещё больше.

На вершине холма Свен развернул флаг со знаменем Гуды — ярко-зелёную серну на рыжем фоне. Стяг принялся трепетать на ветру и показывать каждому жителю столицы и её окрестностей, что им грозит опасность.

Хирдаманны правительницы тотчас же затрубили в рога, оповещая о приближении врагов.

— Всем занять свои позиции! — отдала приказ облаченная в лёгкую кольчугу Гуда, чьи рыжие волосы на сей раз были собраны под шлемом. — Ульв и Свен, вы — защищайте главные городские ворота! Варди и Йохан, вам я вверяю нашу гавань с кораблями. Мы же с дружиной возьмём на себя стены и укрепления, тем более, что Варди оставил нам сюрприз для тех, кто с мечом пришёл на наши земли. За ярла! За Эгерсунн!

На защиту столицы Ругаланна вышло всё его население: здесь были и дружинники Гуды, и свободные воины, и простые крестьяне с ремесленниками. Даже отважные женщины земли фьордов выступили наравне со своими мужьями и отцами, вооружившись мечами, камнями и тяжёлыми сучьями. Но и с таким рвением силы по-прежнему были не равны, и каждый из тех, кто собирался держать оборону до конца, понимал: без потерь не обойдётся.

Гуда в последний раз обняла маленького сына и отдала его няньке, а затем поцеловала и Ульва — могло выйти и так, что больше своего любимого племянника она не увидит. Свенельд жестом позвал своего товарища за собой — нужно было торопиться.

В это же время старый Варди в слезах заключил в объятия Мию:

— Обещай, что если суждено будет нам с Йоханом отправиться в Вальхаллу, а Эгерсунн падёт, ты не мешкая уплывёшь отсюда домой, на свою родину. Отныне ты свободна, девочка. Ингеборга не переживёт, если с тобой что-то произойдёт.

— Да благословят всех нас боги, — добавил сын корабела и, вытащив из ножен острый меч, вместе с родителем побежал в сторону пристани. Корабли противников были в версте от берега и проплывали как раз мимо длинного дома, резиденции вдовы ярла Вигге.

На носу своего флагмана, мощного драккара, увенчанного черепом оленя с ветвистыми рогами, стоял Сигурд. Мужчина любовался своими будущими владениями, чуть поодаль от него глазел на родные стены и Инг Трёхпалый. На устах калеки застыла злобная ухмылка, а его воспалённые глаза сгорали от пламени возмездия.

— Регент Гуда! — во всю глотку закричал калека. — Я приплыл сюда за твоей змеиной головой! Каждый житель или гость Эгерсунна, что расскажет о её местоположении, получит от меня десять серебряных монет, а тот, кто доставит эту суку живой в мои руки — целую сотню!

Потирая свои трёхпалые ладони, он отвернулся от своих наёмников и видов столицы, на сей раз обращаясь к ярлу Хордаланна.

— Мой ярл, совсем скоро власть, о которой грезил Ваш отец Атли, станет реальностью, — подобострастно улыбнулся Инг. — И Ругаланн войдёт в состав державы его первенца!

— Да будет так, — ответил ему темноволосый викинг, орлиные глаза которого желали крови.

Взгляд Сигурда был таким нечеловеческим, демоническим, что даже Инг решил не испытывать на прочность терпение правителя и свою судьбу, поэтому замолчал. И без слов было ясно, что впереди была безжалостная битва.

В гавани высадилась лишь половина армии Сигурда, которую здесь уже ждал отряд во главе с Варди и Йоханом. Оставшиеся воины оказались на тверди близ городских ворот и крепостных сооружений, где в штурме столицы им должны были помочь головорезы Инга Трёхпалого.

Облаченный в тяжёлую кольчугу, укреплённую металлическими пластинами на боках и шее, со звериным рычанием помчался к воротам сам ярл Хордаланна. В левой руке он зажал круглый щит с изображением волчьей головы, в правой — тяжёлый меч. Вместе с Бьорном и другими хирдаманнами за считанные минуты он добрался до нужной точки, и каково же было его удивление, когда среди обороняющих город защитников он увидел и своего родного брата.

Свенельд тоже заметил старшего и нахмурился, вооружаясь длинным боевым топором. От такого жеста ноздри Сигурда раздулись, а верхняя губа задёргалась от волны ярости, что вот-вот должна была его захлестнуть.

— Что собираешься делать с этим предателем, господин? — по-змеиному прошипел ему на ухо Инг. — Запомни, воткнувший тебе нож в спину единожды повторит это и на следующий день. Отступникам нельзя верить, как и щадить их!

— Мои с братом отношения тебя не касаются, — закипая от гнева, процедил сквозь зубы ярл.

— На твоём месте я бы не раздумывая избавился от него, закрепив таким образом единоличное право на трон Хордаланна, — никак не унимался калека.

— Я же сказал, не суй свои лягушачьи лапы туда, куда не следует! — прорычал на него Сигурд; вена на его левом виске вздулась и принялась пульсировать, а желваки на скулах ходить из стороны в сторону от напряжения. — Иначе я отрежу тебе и их!

— Ты стал слабее, ярл... Девчонка изменила тебя, — разочарованно и вместе с тем ехидно произнёс бастард. — Но нас это не остановит!

Войско захватчиков ринулось в бой. Сначала с укреплений на захватчиков посыпался сюрприз от Варди, который он перенял от жителей Бремена: на злодеев по сигналу главы хирда опрокинули чаны с раскалённым песком. Крича от ожогов и горячих песчинок, которые благодаря размеру просачивались сквозь чешую кольчуги и швы шлемов, воины отступили, но ненадолго: бастардовы люди, вооружённые луками, принялись "снимать" с укреплений своими стрелами силы обороны.

Словно костяшки домино защитники Эгерсунна падали замертво один за другим, отчего численное превосходство объединённой армии Инга и Сигурда становилось всё более отчётливым.

Усеянная телами, покрытая снегом земля перед городскими воротами окрасилась в багрянец от крови.

— Гуда! — рявкнул, завидев среди защитников города и мачеху, Инг Трёхпалый. Оскалившись, он натянул тетиву своего тисового лука (2) и выпустил оттуда длинную стрелу, что со свистом пролетела несколько десятков метров и угодила точно в грудь хозяйке Эгерсунна.

Женщина упала и уже не сумела подняться самостоятельно. Тотчас же её подхватило несколько дружинников и унесли подальше от первой линии обороны — алое пятно на её одежде становилось всё больше и темнее.

Гавань тоже превратилась в кровавое побоище, став настоящим застольем для богини мёртвых и её воронов. На пристани сверкали мечи, над головами викингов проносились дротики и метательные топоры, а стоны и хрипы пришли на смену детским песням и музыке бродячих бардов. С остатками своего отряда Варди и раненый Йохан вынуждены были отсупить за главные городские ворота и сдать порт захватчикам.

Сделали они это вовремя — главный бастион города пал уже через час. Вытерев куски чужих внутренностей со своего лица, Сигурд плотоядно улыбнулся и вместе со своими последователями ступил в сердце Эгерсунна победителем. Лишь какие-то вёрсты отделяли его от длинного дома и трона Гуды.

Несмотря на неравные силы, племянник правительницы и Свенельд бились с накатывающим волнами приливом из клинков противниками до последнего. Свен сносил головы тяжёлым боевым топором, Ульв же орудовал лёгкими мечами в обеих своих руках.

Измождённые, в поту и крови, они и сами не заметили, как оказались окружены хирдаманнами Сигурда. Свенельд, сплюнув, разочарованно посмотрел на тех людей, что ещё несколько месяцев назад были его соратниками и друзьями.

— Справедливому правителю не нужна чужая корона, и брат мой, и вы — позор для Хордаланна!

— Убить их всех, — отдал с безумной улыбкой приказ Сигурд и, выдержав паузу, захохотал. — Всех, кроме моего брата и Ульва!

Несмотря на сопротивление воинов Эгерсунна, команда ярла Хордаланна была исполнена. В живых осталось лишь двое из полусотни человек.

— Ну... брат мой, Свенельд, — ухмыльнулся, вытирая окровавленный меч о длинные волосы одного из трупов, темноволосый викинг. — И ты, Ульв, племянник Гуды... Вы даже не поблагодарите меня за моё милосердие к вам?

— Эту резню ты называешь милосердием? — тихо спросил Свен. — Эту бессмысленную и беспощадную войну? Я не хочу... не хочу сражаться со своей плотью и кровью, брат! Это противно мне, это было бы противно и нашему отцу, и матушке!

— А придётся! — одним прыжком сократил до него расстояние Сигурд и вмазал младшему по плечу своим кулаком. — Тебя, как предателя, я убью собственными руками!

Обуянный звериной яростью, Сигурд бросается вперёд, его меч кружится в воздухе хищным коршуном, стремясь обезглавить вставшего на сторону врагов семьи брата. Свен, тяжело дыша, отпрыгивает назад, едва избегая угрожающего удара — сверкающее лезвие скользит в считанных сантиметрах от лица младшего и срезает несколько светлых прядей из его причёски.

Сигурд вовсе не шутил, когда говорил о братоубийстве.

Демонстрируя то, что недооценивать умения Свенельда опасно, боевой топор блондина, смертоносное продолжение его самого, неожиданно кидается из правой руки мужчины в левую и обрушивается на неожидавшего такого финта Сигурда, однако мужчина не так-то прост. Ухмыльнувшись, темноволосый брат блокирует упавшее тяжёлое лезвие топора своим клинком, а сам резким ударом колена пинает младшего в живот и валит его на землю.

Хирдаманны одобряюще ухают и ритмично ударяют своим оружием в щиты, в такт сердцебиению обоих соперников наполняя их вены боевым духом и желанием сражаться до последней капли крови. Братья, распаляясь от невысказанных обид и адреналина, словно превращаются в мифических воинов-берсеркеров (3).

Прокашлявшись, лежащий на земле блондин поднимает глаза на старшего и угрожающе смотрит на него исподлобья, рука его тянется к валяющемуся чуть дальше топору, но тщетно — на кисть, которая трещит от давления тяжёлых сапог, встаёт сверху Сигурд:

— Я потерял всех, на кого мог положиться, Свенельд! Всех! И теперь эта пустота кормит мою злость и жажду власти, поэтому я не отступлю от своих планов, несмотря ни на что — даже через твой труп! Мию я уже потерял, поэтому после её гибели... я без колебаний убью и тебя!

— Ты... — прохрипел, сдерживая слёзы от боли в руке, Свен. — Ты ещё можешь всё исправить и переиграть... Ступить на путь истинный и снять осаду, сдаться конунгу... Ты можешь избежать превращения в тирана...

— Ведь твоя Мия жива и находится в городе! — сдал беглянку Ульв, стоящий под прицелом копий и мечей, надеясь таким образом спасти всю столицу ценой жизни одной бывшей рабыни.

— Что? ЧТО?! — Сигурд, будто истукан, замер на месте; а в глазах его появилось удивление, смешанное с разочарованием и радостью — коктейль был поистине взрывоопасным. — Повтори, что ты сказал!

— Твоя девчонка жива, она чуть меньше недели назад прибыла в город, раненая и дрожащая от холода, чтобы передать нам предупреждение о грядущем нападении, — кивнул племянник Гуды. — Не веришь мне — спроси у брата!

— Это так? — сверкнул глазами на младшего ярл.

— Так, она жива, — не стал отрицать Свенельд.

— Но... я не могу себе этого вообразить... — позабыв о сражении, вслух стал рассуждать правитель Хордаланна. — Она сорвалась вниз, в пропасть. В зев Хельгарда, в самую пасть царства мёртвых, откуда нет выхода и спасения!

— Бог, которому молится Мия, однажды чудесным образом воскрес ради спасения невинных людей. Возможно, что и она наделена подобной силой, иначе как объяснить её самоотверженность? — ответил Свенельд.

— Куда вы её дели?

— Она в потайном и безопасном месте, — перебил ярла Хордаланна Ульв. — И мы не выдадим её тебе!

— После пары отрезанных пальцев ты заговоришь по-другому, прихлебатель Гуды! — Сигурд рявкнул на племянника правительницы и занёс над его головой меч. — Или, может, немелочиться и начать сразу с руки?

— Не делай этого... — стиснул зубы Свен и закричал на брата. — Не делай!

Вырвав руку из-под сапога брата, он потянулся к топору... и медленно обернулся назад, услышав в воздухе рядом с собой пронзительный свист. Время как будто застыло.

Сначала он увидел удивлённое лицо Ульва, затем — старшего брата, которого исказила гримаса звериной злобы и ужаса. Длинная стрела с гусиным оперением и зазубренным наконечником летела прямо в него.

— Тисовый лук никогда не промахивается, — прошипел выпустивший стрелу из своего оружия Инг Трёхпалый. — Предатель должен умереть!

Не промахивается — но только если на его пути не встаёт преграда.

Прежде чем Свенельд успевает что-то осознать, Сигурд бросается на него и отталкивает в сторону, а мгновением позже острый наконечник вонзается в плоть на его груди, пробивая кольчугу и орошая боевой доспех алой кровью.

* * * * *

В медовом зале царила настоящая паника: укрывшиеся в его стенах женщины и дети расступились и ахнули, когда дружинники правительницы принесли её, раненую и истекающую кровью, сюда и положили на один из столов.

Верные воины освободили регентшу от доспехов и шлема, и теперь её прекрасные рыжие волосы легли на освещаемую редкими факелами столешницу настоящим пламенем. Гуда бредила: эта молодая и полная сил женщина в каком-то забытие мотала головой из стороны в сторону, сжимала руки до болезненного хруста пальцев и стонала. Всё лицо её за несколько минут стало влажным от пота, словно она только что искупалась в море, солёном и холодном.

— Что случилось?! — из толпы вышла девушка лет шестнадцати, держащая на руках младенца; по акценту было ясно, что происходила она не из норвежских земель, но говорила на языке аскеманнов довольно сносно.

— Гуду ранили стрелой, сделал это вероломный Трёхпалый, — горя от гнева, ответил один из телохранителей. — Срочно найдите лекаря Флоки и приведите сюда, если понадобится — из-под земли достаньте!

— Уже отправили за ним, — кивнул один из младших хирдаманнов. — Ч-что это?

Открывшееся глазам всех присутствующих зрелище было по-настоящему пугающим: правительница, всё ещё не приходя в себя, затряслась в судорогах, а на её губах появилась кровавая пена, пузыри которой выходили изо рта.

— Всеотец Один!

— Она... — показала на Гуду маленькая девочка, вместе с братьями и матерью укрывшаяся в стенах длинного дома. — Она умирает, мамочка?!

Женщина не нашла, что ответить; зато незнакомая остальным девушка бросила обеспокоенный взгляд на правительницу Ругаланна и схватила за руку старшего её дружинника. От такой наглости он отпрянул, но тут же остановился, едва только услышал слова чужестранки.

— Это была не простая стрела, а отравленная. Убийца использовал отвар водяной бешеницы (4), если не предпринять мер — погибнет ваша королева! — обошла со всех сторон Гуду девушка. — Принесите подогретую солёную воду и много торфа. Сейчас же!

— Ты... кто ты? — жестом велел исполнить приказ незнакомки лидер воинов. — Лекарь?

— Можно и так сказать, — кивнула темноволосая девушка и положила спящего сынишку на набитый соломой мешок, а сама вымыла руки в одном из вёдер и засучила рукава. — А сейчас — помогите мне извлечь стрелу.

* * * * *

— Это ты... — с трудом произнося слова из-за языка, что начал заплетаться, сказал Сигурд: мужчину на свои плечи взвалили младший брат и Ульв. — Это ты предатель, Инг Трёхпалый, а вовсе не он!

— Я всего лишь хотел избавить моего союзника от досадной помехи, которая тянет его на дно. Но ты сам выбрал защитить того, кто не ценит свой род и наследие! — огрызнулся на него калека и отдал шайке своих прихлебателей приказ. — Схватить Ульва и Свенельда. И предать их смерти, немедленно!

Вооружённые до зубов наёмники схватились за копья и мечи, а Свен, горя желанием помочь брату, до крови прикусил нижнюю губу — ситуация была чертовски плохой, и Сигурд уже потерял сознание.

— Воины Хордаланна! — обратился он к армии старшего брата. — Взятие Эгерсунна — то, ради чего Сигурд собрал вас здесь, но разве станет оно возможно без него самого? Умрёт мой брат — умрёт и его мечта! Поэтому... прошу вас как бывший воин Хордагарда и по-прежнему член семьи ярла — защитите его жизнь и не дайте никому помешать его лечению.

— Лечению? — нахмурился, ничего не понимая, громадина Бьорн.

— Лечению. Мы с Ульвом обещаем вам, что ни одного волоса не упадёт с головы моего брата, пока он не встанет на ноги. Но без грамотных лекарей и целителей этого не сделать, а они сейчас — в длинном доме.

— Предлагаешь нам отдать её злейшего врага в руки Гуды?!

— Правительница Гуда — благородная и честная. Я, как её племянник, гарантирую вам, что на время лечения между нашими армиями сохранится перемирие. Вы не трогаете длинный дом, а наше ополчение не предпринимает попыток отвоевать город, — вмешался Ульв. — По рукам?

— Потерять голову дракона — убить и обездвижить всё его тело, всё войско, — сомневаясь, всё же согласился Бьорн. — Да будет так!

— И вы поверите, что Гуда не убьёт его? Что станет терпеть у себя под боком врага? — зашипел пуще прежнего Инг Трёхпалый. — Этого не будет, а взятие столицы под полный контроль нельзя оттягивать. Над длинным домом сегодня поднимется другое знамя, и никто... Никто мне в этом не помешает!

С этими словами наёмники калеки бросились в бой на бывших союзников в лице сил ярла Сигурда. В воздухе вновь запахло кровью, а мечи, копья и топоры начали танец серебряных отблесков и вспышек, что должен был утолить аппетиты богини Хель — она требовала ещё больше смертей.

— Бьорн! — с волнением крикнул бывшему соратнику и телохранителю брата Свен. — Бьорн!

— Уж с шайкой бастарда разберёмся, — кивнул младшему из семьи ярла богатырь, отбивая атаку сразу двоих вооружённых мечами разбойников. — Берите Сигурда... и уходите!

Покрепче схватив ярла, у которого начались судороги и усилилось потоотделение, Свенельд вместе с Ульвом поспешили к стенам резиденции Гуды. Инг снова натянул свой длинный лук и приготовился отпустить тетиву, целясь в отступивших, но затем что-то в его взгляде поменялось.

Внебрачный сын бывшего ярла Ругаланна передумал атаковать: пусть Сигурд окажется в одном месте с Гудой, пусть оба правителя умрут одновременно и рядом. Никому ещё не удавалось спастись от его отравленных стрел — даже огромным медведям и турам, поэтому шансов у обоих ненавистных обладателей тронов не было вовсе.

— Тисовый лук... — пробормотал он себе под нос и распылся в какой-то отталкивающей, болезненной улыбке. — Тисовый лук никогда не промахивается.

Примечания от автора:

ᛇ ("эйваз") — руна, обозначающая "тис", ассоциируется с препятствиями, оружием и силой. Она символизирует прочность, надежность и выносливость, а также указывает на то, что человек, которому она выпала, стремится к благородной цели и сможет её достичь.

1) Мутизм (от лат. mutus — «немой, безгласный») — в психиатрии и неврологии состояние, когда больной молчит и не вступает с кем-либо в словесный диалог; при этом в принципе способность разговаривать и понимать речь окружающих у него сохранена. При мутизме отсутствует как ответная, так и спонтанная речь. Может быть вызван в том числе и острой реакцией на психологическую травму — для Мии ей стало сожжение родного Бремерхафена и гибель близких.

2) Тисовый длинный лук — один из видов лука, очень длинный (примерно равный высоте человека, который использует его), что позволяет делать достаточно дальние выстрелы. Лук не загнут сильно назад. Его конечности являются относительно узкими, так что они имеют круглое или D-образное сечение. Длинные луки делались из древесины разных пород во многих культурах, в Европе они датируются от эпохи палеолита, и с бронзового века были сделаны в основном из тиса.

3) Берсеркеры (скандинав. от ber — медведь и serker — рубаха, шкура) — воины из древнегерманской и древнескандинавской мифологии. Считается, что они отличались неистовостью в сражениях. Норвежские берсеркеры, приходившие по временам (как гласят о том легенды) в сильное бешенство и исступление, по мнению Г. Шюблера, также опьяняли себя мухомором.

4) Водяная бешеница (цикута, вёх ядовитый) — ядовитое растение; вид рода Вёх семейства Зонтичные (Apiaceae), распространён в Европе. Одно из самых ядовитых растений в мире.

Глава XI: Наследие ᛟ

ГЛАВА XI: НАСЛЕДИЕ ᛟ

ᛟ Eþel byþ oferleof æghƿylcum men,

gif he mot ðær rihtes and gerysena on

brucan on bolde bleadum oftast.

Наследие очень дорого каждому человеку,

Если он может пользоваться в своём доме

Всем верным и содержащимся и в должном постоянном процветании.

Когда над Эгерсунном взошло солнце, первые его лучи осветили холодную землю столицы с лежащими на ней трупами воинов и мирных жителей. Чёрные вороны жадно клевали плоть, которая вчера ещё жила и надеялась на лучшее будущее.

В городе сложилась патовая ситуация. Остатки войска Гуды вместе с уцелевшими жителями укрылись в длинном доме, что оставался единственным местом, не взятым под контроль пришельцев. Силы Сигурда под предводительством Бьорна разбили свой лагерь у гавани, чтобы исключить побег по морю и людей Гуды, и предателя Инга Трёхпалого — их корабли бы вмиг настигли беглецов и не дали им уйти.

Армия наёмников бастарда расквартировалась по ближайшим пустующим домам и патрулировала улицы. Вчера им сильно досталось от хордаланнцев, которые бились словно в последний раз, лишь бы их ярл оказался в безопасном месте.

Можно ли было назвать подобным резиденцию Гуды? Пожалуй — да.

Пока Варди, Йохан и ещё дюжина добровольцев стояли часовыми на случай вероломной внезапной атаки — ни к воинам из соседней области, ни к отребью Инга никакого доверия не было — остальные защитники Эгерсунна собрались внутри медового зала.

— Опасно будет поить их без сознания. Всеми правдами и неправдами нужно привести и ярла, и правительницу в чувство! — командным тоном произнесла девушка-знахарка и протянула Ульву и Свенельду раскалённые на огне кинжалы. — На счёт три. Раз! Два! Три!

Одновременно молодые люди приложили горячие клинки плашмя к коже на бёдрах своих родственников, отчего и Гуда, и Сигурд... дёрнулись во сне и заверещали от боли.

Стены длинного дома содрогнулись от истошных криков государей, а у всех нашедших здесь приют по коже от этих звуков пошёл мороз. Увы, иного способа спасти их от яда не было.

— Где... я... — не понимая, что происходит, открыл глаза Сигурд. — Что...

— Сейчас это не важно, брат, — со слезами посмотрел на него Свен. Похлопав его по щекам — нужно было удоствериться, что ярл не бредил и пришёл в себя, младший медленно стал заталкивать ему в рот пригоршню землистого, пахнущего болотом торфа. — Глотай, глотай это. Молю тебя.

Те же бесхитростные манипуляции проделал с Гудой и её племянник. Регентша приняла внутрь несколько пригоршней торфа и запила их тёплой, слегка подсоленной водой. Сейчас ни она, ни её заклятый противник не понимали, что происходит — но всё ещё пребывали в сознании.

— Флоки бы дал им какое-то зелье, — вздохнул Ульв и с подозрением посмотрел на знахарку-чужестранку. — Ты же почему-то кормишь их землёй. Она поможет?

— Она помогает тем, кого отравили через пищу или воду. Выводит всю грязь и яды. Но насколько торф — не земля это! — сработает здесь, точно сказать не могу. От бешеницы нет противоядий, остаётся уповать на милость богов — и надеяться на то, что их здоровые и молодые тела преодолеют болезнь.

— Да будет так, — сложил в молитвенном жесте свои руки Ульв. — Без мудрых советов моей тётушки судьба Эгерсунна предречена. А мерзкий Инг обязательно воспользуется суматохой, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу!

Размышления вслух прервал Свенельд. Светловолосый воин выглядел беспокойным, можно сказать, отчаянным — и дело здесь было не только в плохом состоянии старшего брата.

— Ульв, товарищ мой... С каждой проведённой в длинном доме минутой я чувствую себя неприкаянным, словно... Словно не должен я сидеть на месте, нужно действовать и спасать Эгерсунн.

— Что ты имеешь в виду? — покосился на него племянник правительницы. — Говори, прошу. Не томи.

— Мой брат... Я уверен, что без него армия Хордаланна не нападёт на нас. Бьорн — честный и опытный воин, я знал его, когда тот служил ещё моему отцу. Зато трёхпалому предателю доверять не могу... Позволь мне взять с собой несколько человек и убить подлеца!

— Это слишком рискованно, — покачал головой Ульв. — У нас и без того мало защитников, жертвовать даже одной жизнью сейчас — непозволительная роскошь. Да и людей среди отребья Трёхпалого больше.

— Но они рассредоточены по городу, как доложили часовые... Если мы незаметно проберёмся в ставку Инга и задушим змею, то опасность, что висит над столицей, исчезнет.

— Есть в твоих словах что-то разумное, но... Больше десяти воинов дать не смогу — на твой собственный страх и риск.

Небесно-голубые глаза Свенельда стали влажными от нахлынувших на него чувств — и желания во что бы то ни стало уничтожить гада Инга Трёхпалого.

— Спасибо тебе, Ульв. Я возьму несколько преданных мне хордаланнцев — и попрошу присоединиться Варди и Йохана, они должны знать город как свои пять пальцев. С ними у нас будет больше шансов на благоприятный исход.

— С пятью-то пальцами? — рассмеялся, пытаясь разрядить обстановку, племянник Гуды. — Это точно лучше трёх!

* * * * *

Утреннее солнце озарило своим тёплым золотым сиянием и прилегающий к гавани район с конюшнями и кузницами, ставший теперь лагерем для людей Инга Трёхпалого. Из обиталища трудолюбивых ковалей и ремесленников это место превратилось в логово жестоких отбросов общества, которые составляли армию бастарда.

Уже за версту от жилищ наёмников можно было услышать звуки ударяющихся друг о друга мечей, боевых песен и целую гамму из "мужских ароматов": воедино смешались запахи жареного мяса, кожи и пота, которые доносил до остальных уголков Эгерсунна ветер.

И даже в такой ранний час воины не отдыхали. Одетые в самое разное облачение, начиная от кольчуг и заканчивая какими-то лохмотьями, приспешники калеки без устали тренировались и оттачивали свои боевые навыки. Их глаза были острыми, отражая огонь наживы — за захват столицы им сулили огромные барыши; а жилистые руки с сильными мышцами напрягались и свидетельствовали о силе и опыте этих "солдат удачи".

Во дворе одной из "казарм" пылал колоссальный костер, его потрескивающее пламя танцевало под голубым небом. Вокруг него собрались воины, которые с удовольствием наполняли свои желудки мясом и хлебом.

Один из них, захохотав, достал из-под полы широких одеяний кувшин с вином и похватался своей добычей перед остальными. Не дожидаясь реакции сотоварищей, он жадно хлебнул красной жидкости и... замер с выпученными от страха глазами, напиток же продолжил выливаться и тонкими бордовыми струями стекать по его бороде и рубахе.

— Какими были два моих единственных условия для службы? — спросил у сопровождавшего его командира наёмников Инг Трёхпалый, сверля взглядом мужчину с вином.

— Преданность, мой господин, — послушно кивнул помощник. — И дисциплина.

— А какие у нас правила касательно вина, пива и прочего хмеля? — бастард сморщил лоб, делая вид, что действительно не может припомнить эту информацию. — Освежи мою память, будь добр.

— Вино притупляет разум, а тело делает непослушным.

— О как! — рассмеялся Инг и провёл уродливой рукой по щеке дрожащего от ужаса выпивохи. — Жаль, что память у нашего друга такая же плохая, как и у меня. Вот только от ответственности его это не освобождает. Взять нарушителя моих правил!

— Нет! Нет! — закричал тут же отшвырнувший в сторону сосуд мужчина. — Господин Инг, я больше... больше ни капли в рот не возьму!

— Неужто предком твоим был сам Хеймдалль? (1) — приблизился к несчастному калека и заглянул тому прямо в глаза. — Иначе как бы ты смог только что предсказать своё будущее? Я... буду справедливым правителем и сохраню тебе жизнь, но едва ли твои руки будут держать теперь что-то тяжелее ягоды. Отрубить ему пальцы на обеих за нарушение устава! Оставьте лишь мизинец и большой!

— Нет! — издал нечеловеческий вопль мужчина и попытался встать, но, увы, было поздно: за грудки его взяли несколько громил и повели в кузницу, где уже грел на огне свой топор палач. — Нет! Прошу... Пощадите!

— Уже пощадил, сохранив тебе жизнь, — процедил сквозь зубы Трёхпалый, наслаждаясь беспомощностью и ужасом в глазах своего подчинённого. — Никто не смеет перечить мне и моим законам! Что до остальных... заканчивайте трапезу и собирайтесь: пока город пуст и чист, настала пора разграбить богатства его жителей!

— Вы... уверены? — с опаской спросил его лидер наёмников. — Сейчас нельзя рассредотачивать наши силы, наши враги могут воспользоваться этим и атаковать.

— Я всё предусмотрел, можешь не волноваться. Если они захотят избавиться от меня, то и сами до заката не протянут.

* * * * *

В полумраке медового зала было тихо, и лишь изредка кто-то из любопытных горожан перешёптывался или глазел вперёд, чтобы воочию понаблюдать, какие манипуляции сейчас проделывает над ранеными молодая лекарша. В воздухе витал аромат трав и снадобий — свидетельство отчаянных попыток избавить тела обоих правителей от смертельного яда.

Девушка, приложив к ранам больных терпко пахнущую густую мазь серого цвета, вздохнула и помотала головой перед Ульвом: её ресурсы на этом были исчерпаны, и исход борьбы с отравой зависел лишь от силы воли и жажды выживания самих хозяев Ругаланна и Хордаланна.

Регент Гуда, отважная и любимая всеми предводительница, лежала на холодном каменном полу своей резиденции. Её некогда яркие изумрудные глаза, полные решимости, теперь были затуманены болью. Яд, проникший в её вены от отравленной стрелы пасынка, казалось, с каждым мгновением высасывал из женщины жизненные силы. В медовом зале воцарилась тяжелая тишина надвигающейся утраты и робкой надежды, её верные подданные стояли на коленях перед властительницей, их слезы беззвучно падали на пол.

Дыхание Гуды было тяжёлым и неглубоким. Каждый вдох давался с трудом, словно сам воздух отвергал её стремление к жизни. На бледном лбу блестели бисеринки пота: она отчаянно боролась с ядом, и силы её постепенно иссякали.

Дрожащей рукой вдова ярла Вигге потянулась к своему самому надёжному советнику и племяннику — Ульву.

— Ульв... Мой храбрый племянник, мой полуночный волк (2), — прошептала она, её голос был слабым и напряженным. — Веди наш народ... в моё отсутствие. Береги моего сына... Пока не возмужает он... Пока не вырастет и не превратится в храброго воина... Регентом при нём я назначаю тебя.

В её словах прозвучала смесь горечи, разочарования в себе и решимости.

Ульв, с трудом сдерживая слёзы, кивнул тётке; пусть сердце его было тяжело от горя, он был не в силах не исполнить просьбу своей родственницы, своей властительницы.

— Я сделаю это, моя госпожа, — задыхаясь, произнёс он дрожащим от волнения голосом. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить народ Ругаланна. Но не торопись себя хоронить. Впереди у нас ещё множество светлых и радостных моментов!

— У... вас... — натянуто улыбнулась из последних сил рыжеволосая правительница. — Не у меня.

Дыхание Гуды становилось всё более неровным, а боль, написанная на её лице, многократно усиливалась. Медовый зал наполнился тихими всхлипами и отчаянными молитвами, а подданные правительницы наблюдали за происходящим в душевной беспомощности и страхе. С каждой минутой их надежда уменьшалась, и ими овладевало отчаяние.

По мере того как тянулись минуты тягостного ожидания, трудности Гуды становились всё более очевидными. Яд захлестнул её тело и смертельной хваткой забрал последние остатки жизни. Её некогда сильный и бесстрашный дух мерцал, как пламя, что плясало на ветру и вот-вот было готово навсегда погаснуть.

— Принесите мне... сына... — сквозь накрывшую её пелену лихорадки прошептала Гуда. — Моего мальчика... моего Альрика, наследника ярла Вигге...

Просьбу правительницы исполнили уже через минуту: плачущий и дрожащий, её сын, которому не было и четырёх лет, прижался своей щекой к холодной материнской руке.

— Ты была сердцем и душой нашего народа, — прошептал склонившийся над правительницей Ульв, и голос его захлебнулся от горя. — Твоя храбрость и лидерство останутся в памяти грядущих поколений. Пусть боги направят твою душу в Вальхаллу, где ты воссоединишься со своим супругом Вигге!

Грудь Гуды поднялась и опустилась в последний раз, а её финальный вздох превратился в предсмертный сиплый хрип. В зале воцарилась тишина, из глаз собравшихся потекли слезы. Сначала заплакали женщины, горечь их подхватили дети, а затем, не сдержавшись, потоки солёной воды потекли и по щекам закалённых в боях мужей.

В этот душераздирающий момент скорбь объединила всех жителей Эгерсунна от мала до велика, и ради памяти о своей мудрой правительнице, ради отмщения за неё... Они поднимутся и сокрушат предателя Инга Трёхпалого!

— Спи спокойно, — с красными, опухшими от слёз глазами произнёс Ульв и закрыл веки своей тётки. Тут же взгляд его переместился в противоположный угол зала, где над телом корчащегося в судорогах Сигурда зажигала благовония молодая знахарка. — Что с ним?

— Одним только богам известно, но через час-другой мы это узнаем, — ответила девушка, чьё лицо в отблесках пламени приобрело какое-то колдовское выражение. — Либо выживет и впадёт в долгий сон... Либо заснёт сном вечным.

* * * * *

Мародёры Инга Трёхпалого захлестнули столицу как неумолимая лавина. Пустующие дома, оставленные их бежавшими в резиденцию Гуды обитателями, были разграблены; на улицах плясали языки пламени, а в воздухе витал едкий запах дыма и разрушений, которые оставляли за собой шлейфом наёмники.

Среди этого хаоса осталось нетронутым небольшое жилище, спрятанное на окраине города. Внутри дрожала от страха испуганная девушка, вцепившаяся правой рукой в нательный крест. Ей удалось укрыться под кроватью и низко свисающим с угла ложа покрывалом, где несчастная отчаянно надеялась спастись от негодяев.

Объятую ужасом девушку звали Мия.

Дверь дома с громким треском дерева распахнулась, и внутрь ворвалась куча наёмников во главе с Ингом Трёхпалым. Злобная ухмылка расплылась по его лицу, а глаза жадно принялись осматривать комнату, прицениваясь к скромной обстановке и скудным богатствам, оказавшимися в его распоряжении.

Калека направился к ближайшему сундуку, быстрым движением распахнул его и обнаружил целый клад из сверкающих сокровищ: золотых монет, дорогих украшений и церковных реликвий — из-за нападения на город Свенельд не успел спрятать трофеи, привезённые им из последнего похода. Сросшиеся пальцы бастарда, словно волк, раздирающий добычу, впились в сундук, собирая всё, что попадалось под его трёхпалую руку.

— Тащите сундук в наше логово, здесь больше нечем поживиться! — захохотал пасынок Гуды. — Впереди ещё пара улиц, живо выметайтесь из этой лачуги!

Когда он и его люди уже собирались уходить, слух калеки уловил слабый, едва слышный звук — шорох под кроватью. Водянистые серые глаза юноши настороженно сузились, и он медленно перевёл взгляд на источник шума и одёрнул покрывало прочь. Там, в тени под кроватью, прятался дрожащий силуэт испуганной девушки. Её залитое слезами лицо выражало ужас и отчаяние.

И это лицо было ему знакомо.

— Вот это подарок богов! Да ко мне словно сам Сехримнир (3) попал в руки!

Предводитель армии наёмников двинулся вперёд, и его фигура нависла над беззащитной Мией. Бывшая невольница крепче сжала крест, пальцы её дрожали.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками учащенного дыхания уроженки германских земель.

Инг Трёхпалый присел на корточки, его обветренное, покрытое сажей и кровью лицо замерло в нескольких сантиметрах от дрожащей девушки. Поросячьи глаза бастарда сверкали любопытством и злобой, словно он наслаждался властью, которой обладал в этот момент.

А затем его губы искривила жестокая ухмылка, демонстрируя зверские намерения незаконорождённого сына ярла Ругаланна.

Сердце Мии бешено колотилось, она беззвучно молила о пощаде, не сводя глаз с мужчины, но бессердечные амбиции Трёхпалого перевесили всякую жалость. Резким движением он выхватил крест из дрожащих пальцев девушки и швырнул его на пол, после чего растоптал подошвой сапога.

— Твой бог тебе не поможет, этот крест тебе не понадобится... — юноша сделал паузу и, бегло осмотрев свою жертву с головы до ног, облизал потрескавшиеся губы. — Как и одежда. Посмотрим, чем ты пленила ярла Сигурда, искушённого в любовных утехах. Небось, хороша в койке, а? Сейчас это мы и проверим. Познакомишься с моим змеем Ёрмунгандом!

Схватив трёхпалой рукой несчастную за запястье, он выволок её самый центр комнаты и оставил лежать на полу. Отчаянно замычав, Мия на дрожащих ногах поднялась и со сжатым кулаком побежала на своего обидчика, но тот лишь самодовольно ухмыльнулся и наотмашь ударил её по щеке ладонью.

Тщетно.

Больному и измождённому после путешествия сквозь Хельгард и суровые моря телу не устоять.

В ушах девушки зазвенело, и она тотчас же рухнула на холодные половицы.

— Держите её! — отдал приказ паре совпровождавших его головорезов Инг, и мужчины сразу схватили Мию за руки, не давая той пошевелиться. — Я, Инг Виггесон, отберу у Сигурда не только город, который он желал сделать своим, но и его женщину!

— Ммм! — в слезах выкрикнула она, но было поздно: одним резким движением бастард разорвал верх её платья. — Мммм! Ммммм!

На секунду у юноши спёрло дыхание от возбуждения, когда взору предстала нагая женская грудь. Небольшая, размером с яблоко, но аккуратная и налитая, с ровно очерченными розовыми ореолами и напрягшимися от страха сосками.

Инг сглотнул слюну и впился в один из них зубами, оставляя на плоти Мии глубокие укусы и заставляя несчастную мычать от боли. Девушка дёрнулась, но хватка пособников негодяя была крепка как никогда, отпечатываясь на нежной коже плеч синяками.

— Мычи сколько угодно, немая, никто тебе не поможет на сей раз! — калека потянулся мерзкими ручонкам к шнуркам на своих штанах, освобождая оттуда такое же отталкивающее, как и он сам, орудие: короткое, влажное от соков, с непропорционально огромной головкой, увенчивающей тонкий ствол.

По-хозяйски разводя в стороны ноги Мии, захлёбывающейся слезами, он делает глубокий вдох и толчок своими бёдрами вперёд. Тотчас же всё тело бедняжки пронзает острая, словно разрывающая её изнутри боль, от которой в глазах начинают мельтешить тёмные круги; Инг же на мгновение удивляется потёкшим по ляжкам цвета слоновой кости алым струйкам... и распаляется ещё больше.

— Уж не знаю, чем вы там занимались и почему ты так долго оставалась девой, — хохоча, шепчет он и проводит противной культёй по щеке дрожащей пленницы. — Но мои вкусы куда проще и традиционнее, чем у твоего предыдущего владельца. Так что расслабься и получай удовольствие.

Инг принялся быстро и резко, с каким-то животным остервенением двигаться так, чтобы намеренно заставить девушку под ним стонать от боли и рыдать — его это только возбуждало. Прошла пара минут бешеной и изнурительной скачки, прежде чем калека почувствовал приближающийся пик своего наслаждения, неумолимый как Рагнарёк.

Сомкнув трёхпалые руки на горле бедняжки, он вгонят своё орудие глубоко, по самое основание, и облегченно стонет, ощущая, как горячее семя наполняет нутро любимицы его соперника. Чувство наслаждения и эйфории стучит в его голове сильнее опьянения от вина или дурманящих трав, отчего после непродолжительного и бурного экстаза пасынок Гуды испытывает усталость и упадок сил.

Вытащив своё мужское достоинство из лона Мии, он видит, как остатки семени смешиваются с кровью и грязными дорожками стекают по ногам девушки. Кажется, что та совсем не в себе; в шоке она смотрит на своего мучителя стеклянными глазами и не двигается, замерев подобно статуе.

— Вижу, что тебе понравилось, раз у тебя слов нет, — ухмыльнулся Инг Трёхпалый и вытер остатками платья своё орудие, которое снова стало наливаться кровью и набухать. — Не волнуйся, впереди у нас ещё много весёлых минут — до тех пор, пока я не захочу выманить на живца одного из братцев. Если кто-то из них вообще останется в живых — старший как раз сейчас где-то блюёт кровавой пеной и подыхает от яда.

Мия, сорвав голос и почти беззвучно хрипя, пытается оттолкнуть от себя бастарда, но его люди крепко держат её за руки и не дают пошевелиться. Сам же Трёхпалый переворачивает бедняжку на живот и пристраивается сзади, схватившись мерзкими ручонками за гладкие бёдра и раздвигая упругие, манящие ягодицы...

— А это вы тоже не пробовали?! — делает движение вперёд, преодолевая тугую, узкую преграду негодяй, и комнату наполняет хриплый вопль Мии, в котором смешиваются воедино боль и мольбы о помощи.

Крик ударяется о потолок и остаётся в стенах жилища. Никто его не услышал, никто не придёт ей на помощь и не спасёт от жестокого бастарда, в сравнении с которым даже ярл Сигурд кажется олицетворением благодетели и морали.

Остаётся только плакать и терпеть, отсчитая секунды до того момента, когда Инг Трёхпалый насытится и прекратит терзать её несчастную плоть всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Где-то на горизонте появились тёмные тучи, несущие с собой на берега Ругаланна снежную бурю. Эгерсунн вот-вот оцепенеет от смерти и мороза, бразды правления которыми были в цепких руках богини Хель.

Примечания от автора:

ᛟ ("одал") — руна, обозначающая "род, наследие/родовое имущество". Этот символ в целом представляет наследство, традиции и постоянство. Она также олицетворяет единство и связь с семьей. В перевернутом виде она представляет негативные понятия одиночества, разделения, отделения или бунтарства.

1) Хеймдалль (др.-сканд. Heimdallr) — в германо-скандинавской мифологии бог из рода асов, страж богов и мирового древа, считается сыном Одина и девяти матерей-великанш. «Светлейший из асов», «предвидящий будущее подобно ванам». Мог предсказывать будущее и заглядывать в события грядущих лет.

2) Ульв (Ульф, Вульф) — на скандинавских языках означает "волк".

3) Сехримнир — в скандинавской мифологии волшебный кабан, которого подают к столу воинам Вальхаллы и который каждый новый день оживает. Символ бесконечных богатств и изобилия, олицетворение воинской удачи.

А визуализацию героев книги — Мии, братьев и остальных — Вы можете посмотреть в моём блоге.

Глава XII: Дар Божий, Кара Господня ᚷ

ГЛАВА XII: ДАР БОЖИЙ, КАРА ГОСПОДНЯ ᚷ

ᚷ biþ gleng ond herenes,

wráþu ond weorþscipe ond wræcne gehwám

ár ond ætwist, þe biþ óþre léas.

Дар для людей — честь и хвала,

поддержка и почет, и бродяге любому

милость и средства к существованию, которых иначе он лишен.

.

Долго упрашивать Варди о помощи не пришлось: старый корабел, знавший каждый уголок столицы как свои пять пальцев, согласился присоединиться к Свенельду и преданным ему дружинникам; с Йоханом было чуть сложнее — молодой человек поворчал несколько минут по поводу бредовости вылазки в город, но одного отца туда не отпустил.

Поэтому уже через час дюжина вооружённых мужчин выступила из стен длинного дома и прошмыгнула в сам Эгерсунн. От некогда процветающего поселения остались лишь руины и дым пожара. Шайки бандитов Инга Трёхпалого, словно крысы, шарили по каждому дому, по каждому жилищу, стремясь забрать с собой любой мало-мальски ценный предмет, который можно было продать или использовать ради собственной выгоды.

— Во что они превратили мою родину... — процедил сквозь зубы Йохан, глядя на окружающие разрушения. — Да пусть каждого из них найдёт справедливая расправа!

— Погоди с расправой, — осмотрительный Варди заметил троицу из мародёров, бесцеремонно выбивших дверь одной из лавок, и по-отечески схватил сына за шиворот, не давая ему выйти из-за угла.

— Тсс, — Свенельд приложил указательный палец к губам и шёпотом продолжил. — Нам лучше не привлекать сейчас никакого внимания.

— Но их трое, а нас двенадцать! — не унимался импульсивный отпрыск Варди и Ингеборги. — Что мешает наказать их за воровство и разрушения?!

— То, что из этой дюжины каждый для меня важен, и я не могу кем-либо рисковать, — нахмурился Свен и показал на один из холмов. — А ещё — мы вышли на охоту за конкретной целью, которая в горячке собственной гордыни даже не думает скрываться и прятаться.

В паре вёрст от городского рынка, в той части Эгерсунна, что расположилась на возвышенности, над одним из домов в действительности реял стяг бастарда: вписанная в окружность рука с тремя пальцами.

* * * * *

Сигурд неподвижно лежал на импровизированной кровати в центре медового зала, его грубое, израненное в боях тело в очередной раз мучилось в судорогах. Некогда сильные, похожие на таковые у хищной птицы черты лица были искажены болью и усталостью.

В воздухе висело напряжение: хирдаманны Свенельда с тревогой смотрели на своего раненого и пусть бывшего, но вождя; а вот среди местных большинство было бы не против его гибели — в отместку за принесённую на земли Ругаланна войну.

Впрочем, забрать его к себе Хель могла лишь благодаря действию отравы. Древние законы гостеприимства запрещали любое посягательство на жизнь посетителя длинного дома, которого пригласила правительница Гуда — даже если тот был отъявленным негодяем.

Темноволосая знахарка-чужестранка по-прежнему усердно трудилась над телом ярла, осматривая его рану и оценивая её тяжесть. Место проникновения оскверенной отваром бешеницы стрелы не спешило затягиваться и зарастать: даже кровь там не запеклась, поэтому углубление продолжало зиять ярко-алой плотью, и лишь края её стали серо-зелёными.

— Недобрый это знак, — пробубнела девушка себе под нос.

Уверенной рукой она наложила на рану припарку из смеси целебных трав. Этот состав был тщательно подобран её предками, а рецепт передавался из поколения в поколение и, как известно, обладал способностью противостоять заражению крови. Если выкурить из тела отраву она не способна, то приложит все усилия, чтобы бороться с побочными эффектами состояния темноволосого викинга.

Едва она коснулась израненной плоти, как бессознательное тело мужчины сильно дёрнулось, а лицо его исказила полная боли гримаса — это свидетельствовало о том, что молодой организм всё ещё не сдаётся.

Уже через пару часов внешний вид ярла начал меняться. К бледным, сероватым щекам вернулся естественный румянец, болевые линии на лице разгладились, а дыхание стало менее затрудненным. Действие яда постепенно ослабевало, и, хотя воин всё ещё находился без сознания, его тело начало приходить в норму.

Наконец, спустя, казалось, целую вечность, веки его распахнулись, открыв живые и как никогда решительные глаза, видевшие перед собой лишь одну цель.

— Трёхпалый, — прорычал в каком-то бреду хозяин Хордаланна и протянул сильные, жилистые руки к лекарше, а затем сомкнул их на её горле. — Трёхпалый!!!

Девушка громко захрипела и стала трепыхаться на месте, чуть не погибнув от удушения: неимоверных усилий стоило целой четвёрке здоровых и сильных воинов, чтобы освободить её от мёртвой хватки ярла и оттащить в сторону.

Несчастная громко закашляла и ухватилась за плечо одного из мужчин, чтобы не упасть; в это же время приложивший руку ко лбу Ульв — причин для головной боли не становилось меньше — взял со стола ковш с водой и выплеснул его содержимое на лицо Сигурда.

Это помогло привести его в чувство.

По-звериному рявкнув, он вытер промокшие бороду и усы... и осмотрелся по сторонам.

— Ульв?! — захлопал глазами Сигурд, явно не отдавая себе отчёта о подробностях последних нескольких часов. — Где я?! Это...

— Медовый зал Эгерсунна, — кивнул племянник правительницы, прижимая к себе маленького сынишку тётки: ребёнок, увидев очнувшегося ярла, сразу же задрожал от страха — он отлично помнил, что рассказывала ему об этом человеке мать.

— Вы взяли меня в плен?! Змея Гуда воспользовалась моей слабостью?! — вспылил он, однако... вмиг замолчал.

Жестом Ульв велел своим людям приподнять полотно с гербом Ругаланна на одном из столов — и взору давнего врага предстала Гуда, бледная, окоченевшая и бездыханная.

— Что... произошло? — пытаясь переварить в своей голове череду событий, нахмурился Сигурд.

— У Трёхпалого были припасены отравленные стрелы, как говорит девушка, которая спасла твою жизнь — и которую ты чуть не лишил её собственной, — воин указал на дрожащую знахарку, которая кормила своего младенца грудью, — дело в отваре бешеницы. Две стрелы — одна для тебя, вторая — для Гуды.

— Я ждал... ждал от него удара в спину, — принялся рассуждать вслух ярл; кулаки его сжались так сильно, что костяшки пальцев побелели, а кожа натянулась до предела — казалось, вот-вот она лопнет и высвободит кипящую от ярости кровь. — Но чтобы так... Убил одним камнем сразу двух птиц и расчистил себе путь к трону.

— Пока жив Альрик, — поцеловал мальчугана в лоб Ульв. — Пока ты дышишь — ещё не расчистил.

— Как я здесь оказался? Почему Трёхпалый меня не убил? Почему не забрали мои люди?

— Мы со Свеном отступили в длинный дом как в самое безопасное место, Бьорн и остальные твои воины прикрыли наши спины от разбойников Инга. Мы... договорились, что пока Трёхпалый жив, а вы с Гудой больны, резиденция остаётся за нами, а город — за хордаланнцами. Сейчас... всё изменилось?

Окончательно вынырнув из омута своего недомогания, Сигурд приподнялся и медленно сел, морщась от остаточной боли, отдававшейся в израненном теле. С твердой решимостью он поднял взгляд и обратился к племяннику павшей правительницы:

— Я не отказываюсь от своих притязаний на Эгерсунн... Но согласен на перемирие. Пока предатель Инг Трёхпалый ещё дышит... пока я не вырвал его лживый язык и не скормил псам — от рук моих воинов ни одного волоса не упадёт с головы горожан!

— Рад это слышать, — облегчённо вздохнул Ульв. — Свенельд, Варди и ещё несколько человек отправились на поиски Инга не так давно.

— Их... нужно остановить! — встал на ноги и тут же согнулся в три погибели, испытывая боль от раны, ярл. — Он наверняка затеял какую-то ловушку... Где Бьорн и остальные?!

— Твои люди заняли гавань на случай побега Трёхпалого.

— Значит, — кряхтя, темноловолосый викинг потянулся к своей броне и сверкнул хищным взглядом на мирных жителей, которые уставились на него. — Я иду туда.

* * * * *

Всё тело ныло и болело. Казалось, что на нём не осталось ни единого здорового места, и вся Мия была одной живой раной, воспалённой и посыпанной сверху солью.

Когда девушка открыла веки, то обнаружила себя в полумраке, вокруг пахло сыростью, навозом и соломой.

"Конюшня", — тут же пронеслось в голове бывшей невольницы.

На дрожащих ногах она попробовала подняться, но получилось это только с третьего раза: две предыдущие попытки увенчались неудачей, и она падала на влажное, колючее сено. Низ живота обжигало от боли и спазмов — лучше бы она не вспоминала, следами чего были эти ощущения.

На несколько минут она застыла в какой-то прострации. Перед её глазами пронеслись картинки недавнего прошлого: крепко схватившие её за руки негодяи; склонившийся над беспомощным телом Инг; его уродливые руки, до воплей отчаяния сжимающие грудь... и другая часть тела калеки, которая жадно терзала её плоть самыми изощрёнными и извращёнными способами.

Вернуться в прошлое она не способна, но зато может попытаться не допустить этого снова.

" Не волнуйся, впереди у нас ещё много весёлых минут — до тех пор, пока я не захочу выманить на живца одного из братцев. Если кто-то из них вообще останется в живых — старший как раз сейчас где-то блюёт кровавой пеной и подыхает от яда."

Где-то на задворках разума она откопала речь Трёхпалого, от которой содрогнулась как в первый раз. Помощи ждать неоткуда и не от кого. А участь её предрешена.

Перво-наперво необходимо было освободить руки от пут. В полутьме она принялась вслепую шарить по полу конюшни ладонями, надеясь обнаружить там что-то полезное.

И надежды оправдались: через несколько минут пальцы нащупали грязный и ржавый кусок металла. Кем-то обронённый гвоздь, почти истлевший и изъеденный рыжими пятнами, всё ещё мог сослужить добрую службу человеку — в последний раз.

Мия стиснула зубы и, взяв его в руки, стала из-стороны в сторону "пилить" тупым остриём верёвки. Неизвестно, насколько долго это продолжалось — но обрывки пут упали к её ногам, а сама она наконец-то ощутила свободу и получила возможность по-настоящему действовать.

На всякий случай зажав металлический предмет в кулаке, ползком она медленно направилась к дверям конюшни. К удивлению Мии, те не были заперты: через щёлку приоткрытой двери она могла видеть небольшой дворик, где у костра дрыхнул один из головорезов. Больше никого из шайки Инга поблизости не было.

"Сейчас... или никогда", — промелькнуло в голове бывшей рабыни.

Или она остаётся в гадких руках Инга... Или сбегает — если, конечно, на израненных и усталых ногах можно далеко убежать.

В углу помещения она замечает небольшую ветку, ломает её пополам, перевязывает обрывками верёвки — и вот уже зажимает в левой кисти самодельное распятие. Мия закрывает глаза, лицо её делается серьёзным и одухотворённым, про себя девушка читает молитву о спасении.

"Пресвятая Дева, великая и непорочная Богоматерь!

Услышь меня, грешную и недостойную рабу Божию, услышь и не оставь меня в горе и опасности. Приди и покрой меня своим святым покровом, укрой ото зла и укажи путь ко спасению. Упроси Сына Твоего и Бога нашего не оставить меня и подать Руку, покрыть меня от зла.

Аминь".

В последний раз она бросила полный какой-то безусловной, безоговорочной веры взгляд на распятие, аккуратно положила его на землю и осторожно приоткрыла дверь. Мия неуклюже заковыляла к костру, абсолютно нагая и покрытая ссадинами да синяками.

Каждый шаг отдавал болью. Каждый шорох заставлял глаза в панике осматриваться по сторонам.

Вопреки страхам, босиком она тихо добралась до огня.Оставленный охранять её мужчина, лет тридцати, со шрамом на левой щеке и спутанными, сальными рыжими волосами, продолжал спать как младенец и сопеть.

И она узнала его — то был один из негодяев, что не давал ей пошевелиться, пока Инг Трёхпалый вершил над девушкой насилие.

Бедняжка сверлила его взглядом, в то время как внутри неё подобно снежному кому росло горькое, ядовитое чувство. Мысли повторяли одно и то же — отомстить ему, причинить такую же боль, какую ощутила она.

В конце концов, эти скандинавы жили согласно пословице "Око за око, зуб за зуб", а не придерживались заповедей Господних. Холод металла в сжатой ладони стал более отчётливым, и Мия схватила ржавый гвоздь на манер кинжала.

Сейчас ей ничего не мешало вонзить грязный и тленный, как сама душа наёмника, кусок железа тому прямо в сердце. Заставить корчиться от боли, обливаться собственной кровью, молить о помощи и пощаде, когда уже слишком поздно...

Ничего не мешало — кроме мук совести.

Если своими руками лишит она кого-то жизни, если запятнает себя кровью — то лишь уподобится своим мучителям, опустится до их уровня и пойдёт против Священного Писания.

В памяти девушки всплыли воспоминания о таком далёком и счастливом детстве. Своих родителей она никогда не знала: ещё младенцем в дождливую сентябрьскую ночь её подбросили на ступеньки церкви Бремерхафена, и с тех самых пор она стала одним из чад в семье местного священника.

Ни сам пастор Николас, ни матушка Катерина не делали никаких различий между тремя кровными детьми и пятью приёмышами, одинаково любя их и воспитывая согласно христианским традициям.

И сейчас в голове Мии, запутавшейся и оступившейся, вместо дьявольского шёпота зазвучала проповедь отца — прововедь, ставшая спасительным светом маяка среди чёрного моря отчаяния.

"Мои братья и сестры!

Как последователи Священного Писания, как агнцы Божьи мы призваны воплощать Его учение и ценности во всех аспектах нашей жизни. Одним из самых сложных и — в то же время важных учений Христа — является повеление прощать тех, кто нас обидел. Без его понимания, без его осознания даже самый праведный человек, не грешащий и соблюдающий все обряды, не может считаться истинным христианином, ибо есть это Альфа и Омега самого Учения.

Хотя прощение может показаться трудным, особенно когда мы глубоко пострадали от чьих-то действий, именно через прощение мы по-настоящему принимаем любовь и милость Бога. Прощение — это дорога к освобождению, освобождению от бремени гнева, обиды и горечи.

Будучи жертвами, мы можем задаваться вопросом: почему мы должны прощать тех, кто причинил нам боль? Здесь важно помнить, что прощение не оправдывает причинённое зло, не отрицает его. Напротив, это сознательный жест отказа от желания отомстить и вверения правосудия в руки Бога.

Прощение обидчиков не означает, что мы должны забыть или оправдать их действия. Речь идёт о том, чтобы отпустить свою боль и обиду и искать исцеления для себя, для своей израненной души. Истинные христиане понимают, что Божья любовь лечит, а прощение позволяет нам ощутить эту великую силу.

Прощая своих обидчиков, мы отражаем характер Христа, простившего тех, кто распял Его. Его прощение не требовало ничего взамен, оно было безусловным и свободно предлагалось всем. И мы, Его ученики, призваны внять его прощению и научиться прощать сами.

Вспомним слова Иисуса из Евангелия от Матфея 18:21-22, где Пётр спрашивает: "Господи, как часто я должен прощать согрешившего против меня? До семи ли раз?" Иисус ответил: "Не семь раз, но семьдесят раз по семь".

Как простил Сын Божий предателя Иуду, продавшего его за тридцать серебряных монет... Как простил своих братьев, несмотря на все козни, Иосиф... Прощайте и вы.

Давайте сегодня примем решение прощать не один и не два раза, а многократно, пока прощение не станет частью нашего существа, не станет таким же привычным, как дыхание или биение сердца. Тем самым мы освобождаемся от оков обиды и гнева и открываем себя для божественной силы примирения и окончательного мира.

Пусть же Божья благодать позволит нам прощать, как истинным христианам, и пусть наше прощение будет свидетельством преображающей любви Христа в нашей жизни. Аминь."

Гвоздь бесшумно падает на землю, а Мия дрожащей рукой тянется к небольшому полену и поджигает его конец. С таким факелом она, время от времени оборачиваясь и косясь на спящего разбойника, доходит до конюшни — и швыряет его в один из стогов сена.

Вмиг солома, сено и дерево вспыхивают, и жадные языки пламени принимаются пожирать здание вместе со всем, что там было: небогатым скарбом, упряжами и оружием; коней, к счастью, там не оказалось.

Пусть думают, что ничему там уже не спастись. Пускай считают, что сгорела там и она.

И устроила диверсию уроженка германских земель как никогда вовремя: вдалеке послышался топот копыт, оповещающий о возвращении в лагерь Инга и его пособников. Хромая и стискивая зубы от боли, бывшая рабыня прошла по пустынным улицам города с полверсты, прячась от каждого скрипа и укрываясь в тенях, и остановилась посреди дороги с обречённо опущенной головой...

Навстречу ей двигался большой, в три десятка человек, вооружённый до зубов отряд.

* * * * *

Каждый шаг отдавал болью. Каждый шорох заставлял глаза в панике осматриваться по сторонам.

Вопреки страхам, босиком она тихо добралась до огня. Оставленный охранять её мужчина, лет тридцати, со шрамом на левой щеке и спутанными, сальными рыжими волосами, продолжал спать как младенец и сопеть.

И она узнала его — то был один из негодяев, что не давал ей пошевелиться, пока Инг Трёхпалый вершил над девушкой насилие.

Бедняжка сверлила его взглядом, в то время как внутри неё подобно снежному кому росло горькое, ядовитое чувство. Мысли повторяли одно и то же — отомстить ему, причинить такую же боль, какую ощутила она.

В конце концов, эти скандинавы жили согласно пословице "Око за око, зуб за зуб", а не придерживались заповедей Господних. Холод металла в сжатой ладони стал более отчётливым, и Мия схватила ржавый гвоздь на манер кинжала.

Сейчас ей ничего не мешало вонзить грязный и тленный, как сама душа наёмника, кусок железа тому прямо в сердце. Заставить корчиться от боли, обливаться собственной кровью, молить о помощи и пощаде, когда уже слишком поздно...

Ничего не мешало — кроме мук совести.

Если своими руками лишит она кого-то жизни, если запятнает себя кровью — то лишь уподобится своим мучителям, опустится до их уровня и пойдёт против Священного Писания.

В памяти девушки всплыли воспоминания о таком далёком и счастливом детстве. Своих родителей она никогда не знала: ещё младенцем в дождливую сентябрьскую ночь её подбросили на ступеньки церкви Бремерхафена, и с тех самых пор она стала одним из чад в семье местного священника.

Ни сам пастор Николас, ни матушка Катерина не делали никаких различий между тремя кровными детьми и пятью приёмышами, одинаково любя их и воспитывая согласно христианским традициям.

И сейчас в голове Мии, запутавшейся и оступившейся, вместо дьявольского шёпота зазвучала проповедь отца — прововедь, ставшая спасительным светом маяка среди чёрного моря отчаяния.

"Мои братья и сестры!

Как последователи Священного Писания, как агнцы Божьи мы призваны воплощать Его учение и ценности во всех аспектах нашей жизни. Одним из самых сложных и — в то же время важных учений Христа — является повеление прощать тех, кто нас обидел. Без его понимания, без его осознания даже самый праведный человек, не грешащий и соблюдающий все обряды, не может считаться истинным христианином, ибо есть это Альфа и Омега самого Учения.

Хотя прощение может показаться трудным, особенно когда мы глубоко пострадали от чьих-то действий, именно через прощение мы по-настоящему принимаем любовь и милость Бога. Прощение — это дорога к освобождению, освобождению от бремени гнева, обиды и горечи.

Будучи жертвами, мы можем задаваться вопросом: почему мы должны прощать тех, кто причинил нам боль? Здесь важно помнить, что прощение не оправдывает причинённое зло, не отрицает его. Напротив, это сознательный жест отказа от желания отомстить и вверения правосудия в руки Бога.

Прощение обидчиков не означает, что мы должны забыть или оправдать их действия. Речь идёт о том, чтобы отпустить свою боль и обиду и искать исцеления для себя, для своей израненной души. Истинные христиане понимают, что Божья любовь лечит, а прощение позволяет нам ощутить эту великую силу.

Прощая своих обидчиков, мы отражаем характер Христа, простившего тех, кто распял Его. Его прощение не требовало ничего взамен, оно было безусловным и свободно предлагалось всем. И мы, Его ученики, призваны внять его прощению и научиться прощать сами.

Вспомним слова Иисуса из Евангелия от Матфея 18:21-22, где Пётр спрашивает: "Господи, как часто я должен прощать согрешившего против меня? До семи ли раз?" Иисус ответил: "Не семь раз, но семьдесят раз по семь".

Как простил Сын Божий предателя Иуду, продавшего его за тридцать серебряных монет... Как простил своих братьев, несмотря на все козни, Иосиф... Прощайте и вы.

Давайте сегодня примем решение прощать не один и не два раза, а многократно, пока прощение не станет частью нашего существа, не станет таким же привычным, как дыхание или биение сердца. Тем самым мы освобождаемся от оков обиды и гнева и открываем себя для божественной силы примирения и окончательного мира.

Пусть же Божья благодать позволит нам прощать, как истинным христианам, и пусть наше прощение будет свидетельством преображающей любви Христа в нашей жизни. Аминь."

Гвоздь бесшумно падает на землю, а Мия дрожащей рукой тянется к небольшому полену и поджигает его конец. С таким факелом она, время от времени оборачиваясь и косясь на спящего разбойника, доходит до конюшни — и швыряет его в один из стогов сена.

Вмиг солома, сено и дерево вспыхивают, и жадные языки пламени принимаются пожирать здание вместе со всем, что там было: небогатым скарбом, упряжами и оружием; коней, к счастью, там не оказалось.

Пусть думают, что ничему там уже не спастись. Пускай считают, что сгорела там и она.

И устроила диверсию уроженка германских земель как никогда вовремя: вдалеке послышался топот копыт, оповещающий о возвращении в лагерь Инга и его пособников. Хромая и стискивая зубы от боли, бывшая рабыня прошла по пустынным улицам города с полверсты, прячась от каждого скрипа и укрываясь в тенях, и остановилась посреди дороги с обречённо опущенной головой...

Навстречу ей двигался большой, в три десятка человек, вооружённый до зубов отряд.

* * * * *

4) Эйнхерии — в скандинавской мифологии лучшие из воинов, павших в битве, которые живут в Вальхалле. В Вальхалле эйнхерии постоянно тренируются и сражаются друг с другом.

5) Йоль (др.-сканд. jól, др.-англ. ġéol) — праздник середины зимы у исторических германских народов, знаменующий самый короткий день в году и самую длинную ночь.

Глава XIII: Человек ᛗ

ГЛАВА XIII: ЧЕЛОВЕК ᛗ

ᛗ biþ on myrgþe his mágan léof

sceal þéah ánra gehwilc óþrum swícan,

forþam dryhten wille dóme síne

þæt earme flæsc eorþan betæcan.

Человек — счастлив, родне своей люб,

но должен каждый прочих покинуть

потому, что волей Господа, его повелением,

эта жалкая плоть земле будет предана.

— Я... — сжал руки в кулаки Свенельд, пылающий от гнева и обиды — на себя. За то, что потерял двоих преданных ему воинов, храбрых и совсем ещё молодых. За то, что не предугадал коварных ловушек врага. — Я не позволю ему забрать кого-то ещё!

— Тогда следует быть осторожнее. Волчья яма далеко не последний сюрприз, который этот трёхпалый пёс мог нам оставить, — Варди посмотрел на одного из воинов, что обошёл ловушку с трупами товарищей и остановился у двери в особняк. Старый корабел помотал головой. — Не открывай её. По крайней мере, не таким способом. Дай-ка подумать...

Плотник нахмурился и торопливо отвёл взгляд от проткнутых кольями товарищей: едва ли он хотел, чтобы кто-то повторил их участь. После нескольких минут раздумий его, наконец-то, посетила нужная идея.

— Верёвку, — отдал приказ мужчина и тут же получил в своё распоряжение необходимый предмет.

Как следует обмотав ей древко, он проверил надёжность сооружённого гарпуна, после чего встал в полный рост. Варди прищурился, целясь прямо в центр двери, и одним точным броском метнул копьё вперёд; его остриё с громким треском вошло в дерево и застряло в нём наполовину.

— Отойдите, — жестом велел разойтись дружинникам Свенельд и кивнул старому морскому волку.

Тот ухватился за верёвку и резко дёрнул, отчего дверь со скрипом открылась... и оттуда на всех воинов снаружи посмотрели злые, налитые кровью и яростью глаза. Крупные влажные ноздри, небольшие уши, чёрного цвета шерсть и слегка изогнутые, похожие на вилы рога — любого шагнувшего за порог дома, на крыше которого развевался флаг бастарда, ждала бы верная гибель.

Животное несколько секунд не сводило взгляда с людей, а затем, мотнув головой и издав какое-то низкое, утробное мычание, бросилось вперёд. Могучее тело зверя с острыми рогами и покатой спиной, состоящей как будто бы из одних только мышц, в своём прыжке на мгновение зависло в воздухе, но под действием силы тяжести тотчас же рухнуло вниз и приземлилось на левый бок.

Теперь окраину Эгерсунна пронзило совсем другое мычание — протяжное, мучительное и острое, точно такое же, как и боль бьющегося в агонии существа. Всего пары локтей не хватило рогачу, чтобы перемахнуть через усеянную частоколом острых пик яму, и это расстояние стало спасением для отряда Свенельда.

— Сукин сын! — только и смог выругаться Йохан.

Дождавшись, когда грудь животного перестанет шевелиться и оно навсегда затихнет, Варди склонился над ловушкой и внимательно осмотрел быка. На боках его виднелись разрезы, оставленные не то кинжалом, не то мечом; вокруг самих ран можно было заметить сероватые кристаллы соли.

— Его мучили. Сознательно готовили к тому, чтобы сделать живым воплощением ярости и смерти... — процедил сквозь зубы корабел, сочувствуя несчастному быку.

— Но это самоубийство! Вол не станет терпеть истязаний... — поспорил с отцом Йохан, но не договорил: сразу за дверью в полутьме на полу лежала пара мужчин, затоптанных животным.

— Он и не терпел. Значит, Трёхпалый жертвует своими наёмниками не только в бою, но и вот так... Просто ради вероятности гибели кого-то, кто решит зайти в этот дом? — насупил брови Свенельд.

— Не просто дом... — вздохнул Варди и показал на стяг с вписанной в окружность уродливой рукой. — Само это место — тоже ловушка, не думаю, что Трёхпалый здесь, не стал бы он соседствовать с умалишённым взбесившимся зверем. Его флаг — всего лишь приманка, настоящая ставка где-то в другом месте.

— Обыщите на всякий случай всё внутри, но — непременно будьте осторожны, — приказал хирдаманнам Свенельд и прикусил нижнюю губу до крови. — Снова он нас перехитрил и обыграл!

— По крайней мере, мы сейчас живы, — поёжился от холода Йохан. — Будем надеятся, что боги уберегут от смерти и Гуду с Сигурдом.

* * * * *

Порывы метели швыряли в неё мелкий и колючий снег, который обжигал кожу и бил по глазам, но Мия не обращала на это никакого внимания. Обречённая, она так и осталась стоять посреди улицы и со стеклянным взглядом смотреть на группу из вооружённых мужчин, что двигались в её сторону.

Это конец.

Инг Трёхпалый нашёл её, несмотря на казавшийся удачным побег.

И что он с ней сделает, то наказание, которое придумает — оно будет страшнее смерти, которая покажется лёгким путём, спасением и избавлением от страданий.

Девушка сокрушённо закрывает глаза, и в этот самый миг из толпы воинов выбегает один, высокий, темноволосый и бородатый.

Сигурд, сын Атли, ярл Хордаланна!

И минуты не проходит, как мужчина закутывает несчастную, продрогшую до костей и испуганную, в меховую шубу и прижимает к себе. Крепко. Сильно. И... тепло?

В голове всё перемешалось, всё перепуталось.

Из одного плена она попала в другой, но почему тогда ей так безопасно, так хорошо в этой звериной, медвежьей хватке? Или она лишилась последних капель здравого смысла, потеряла рассудок вместе с истязаниями Трёхпалого?

Этого Мия не знала — и знать сейчас не хотела.

Вместо этого бурлящие внутри неё чувства прорвали плотину отрешённости, и она заплакала. Громко, навзрыд, со всхлипами и сбивчивым дыханием она прижалась к груди Сигурда и, казалось, излила из себя все страхи, переживания и боль, что копились в её сердце всё это время.

Солёными потоками покидали её дни в суровом Хельгарде, водопадами обрушились куда-то прочь собственное бессилие и ненависть к окружающей войне, беспощадной и бессмысленной.

Сам ярл молчал, лишь крепче прижимая к себе бывшую рабыню и гладя её по голове. Ладонь, скользящая по шелковистым, мягким волосам, дарила сейчас абсолютный покой и безмятежность, словно материнские ласки.

Сколько они простояли так, под пронзительным ветром со снегом, окружённые воинами Хордаланна во главе с Бьорном, она не знала — но казалось, что целую вечность. Окутанная теплом и совершенно измождённая, Мия в последний раз вдыхает аромат меха, пота и мускуса с груди Сигурда и проваливается в какое-то небытие.

На секунду она чувствует себя в безопасности — и организм мгновенно реагирует на это попыткой хоть немного восстановиться и взять передышку в этой гонке на выживание.

— Все, сейчас же, в длинный дом, — прорычал мужчина, держа несчастную на своих сильных руках. — Немедленно!

Вместе с завываниями ветра к ним и гавани приближались сполохи пожара. Алые жадные языки пожирали деревянные жилища и склады, словно те были хворостом в костре, а метель разносила новые семена огненной стихии, искры Халоги (1), по всему Эгерсунну, сея разрушения и пожиная невинные жизни.

Буран только усугублял происходящее, но люди Сигурда из последних сил бросились к длинному дому и вскоре оказались внутри него.

— Ульв, засранец, рад тебя видеть! — поприветствовал племянника Гуды Бьорн, правая рука ярла Хордаланна. — А где...

— В Вальхалле, — перебил его мужчина и замолчал — ком в горле от смерти правительницы не давал ему произнести ни словом больше.

— Спасибо, что тогда спас моего господина... Несмотря на войну, — вздохнул великан и сверкнул взглядом на прочих своих спутников. — У нас перемирие, посмеете тронуть кого-то из местных — лично сверну вам шею. В городе настоящий хаос, вместе с ночью на него опустились пламя Халоги и ледяное дыхани Хель.

— Часть моих воинов уже сооружает вокруг длинного дома стену из снега, — подтвердил слова помощника Сигурд. — Если кто-то из укрывшихся здесь согласен помочь и присоединиться к ним — то самое время это сделать.

— Харальд, — кивнул одному из своих воинов Ульв, и он тотчас же начал организовывать добровольцев. — Рад, что тебе удалось воссоединиться со своим войском, Сигурд, но что с гаванью? Вы отступили?

— Большинство погрузилось на драккары на случай, если пожар уничтожит и городской порт, малый отряд же пошёл со мной. Не волнуйся, морем Трёхпалый не сбежит, мимо моих людей не прошмыгнёт даже мышь.

— А что с ней? — вскинул бровь Ульв, посмотрев на Мию — закутанную в тряпьё девушку сейчас осматривала лекарша и натирала её побледневшие руки и щёки какой-то настойкой.

— Не знаю. Нашли посреди разрухи и огня. Самое главное, что сейчас ей ничего не угрожает.

— Не знаю, могу ли я тебе доверять, Сигурд. Пусть сейчас у нас общий враг, мой народ не забудет вероломного нападения на город, да и Трёхпалого ты сам взял в союзники, — продолжил уже более уверенно племянник Гуды. — Если ты выкинешь что-то... если это окажется хитрой игрой — я не пощажу ни тебя, ни кого-либо из твоих соратников. По твоей вине наш наследник остался без матери, люди — без правительницы, а город из процветающего превратился в руины из пепла и крови.

— Прямо сейчас мои воины копают вокруг длинного дома рвы и сооружают стену из снега, чтобы защитить всех укрывшихся в медовом зале от пожара. Разве это не знак добрых намерений?

— Едва ли твои намерения когда-то были доб...

— Простите, что прерываю ваш разговор, — вмешался забежавший внутрь подросток и поклонился обоим мужчинам. — Господин Ульв, ярл Сигурд... Дозорные заметили наёмников Инга...

— Что с ними?! — закипел от очередной порции дурных новостей Ульв.

— Они на востоке города, куда ветер ещё не донёс огонь и который обошёл стороной буран. Собирают лошадей и обозы. По всей видимости...

— Грузят награбленную добычу, — закончил за него фразу Сигурд. — Даже если от столицы останется пепелище, трофеи наёмники непременно захотят сохранить и вывезти. Это шанс напасть на проклятого пса и наконец-то лишить его паршивой жизни! Ты со мной, Ульв?

— Ещё спрашиваешь?

* * * * *

Пока одна часть сил Ругаланна и Хордаланна двинулась на восток, чтобы покончить с отребьем бастарда и вернуть награбленные сокровища, принадлежащие городу, другие неустанно трудились у длинного дома. Спасти жизни укрывшихся в его стенах и не дать пожару продвинуться дальше, пожалуй, сейчас было важнее всего — даже войны и отмщения.

С лопатами в руках и единством в сердце они боролись с неумолимой стихией в ночь Йоля — самую длинную и страшную во всём году. Выстроившись в цепочки, эгерсуннцы сооружали вокруг резиденции ярла глубокий ров и заливали туда воду, пока на внешней границе воины Сигурда строили из снега стену высотой в человеческий рост.

Чем-то для сохранения жизней пришлось пожертвовать: целую улицу, прилегающую к длинному дому, наводнили мужчины и женщины с оружием, молотами и косами. Дрожа от холода и кутаясь в меховые одежды, они, несмотря на слепящий снег, собственными руками принялись разрушать деревянные жилища соплеменников и ровнять их с землёй.

Только освободив пространство и оставив пустующую, лишённую пищи для огня землю, они могли спасти оставшийся город от участи уже сгинувших в пожаре кварталов.

Под шквалом бури из своих укрытий, напуганные пламенем, начали выходить и спрятавшиеся в других уголках столицы жители. Вереницей они двинулись к длинному дому, надеясь найти там кров и немного еды.

В стенах резиденции правителя царила тишина.

Мия, очнувшись, обнаружила себя посреди толпы всполошённых, охваченных страхом стариков и детей — все прочие отправились на борьбу с алой стихией. Девушка неуклюже встала со своего ложа и увидела в тёмном углу мальчика лет трёх-четырёх, который содрогался от слёз и дрожал.

Пусть каждое слово давалось ей с неимоверным трудом, молчать сейчас она не могла.

— Почему... — мягко коснулась она его плеча и посмотрела на ребёнка тёплым, полным нежности взглядом. — Почему ты плачешь, дитя? Как твоё имя?

Маленький мальчик смотрит вверх, его глаза расширены от страха. Он не слишком-то доверяет незнакомке, но с другой стороны, откуда в длинном доме сейчас окажется враг, да ещё и такой — почти нагой, измождённый и в синяках?

— Я Альрик.

— Рада с тобой познако-миться, Альрик, — сделала глубокий вдох бывшая рабыня, непривычная к долгим разговорам. — А я — Ми... Мия, приём-ная дочь Варди и Ингеборги. Зна-ешь их?

— Угу, — кивает малыш, становясь менее подозрительным: в конце концов, строитель флота был близким другом и преданным соратником Гуды — его матери.

— Я уви-дела, что ты здесь совсем один и пла-чешь, вот и решила по-мочь... Ты не против? Поделишься со мной своими трево-гами? Уве-рена, тебе от этого по-легча-ет.

Мальчик некоторое время изучает её большими голубыми глазёнками, как бы взвешивая, может ли довериться девушке. В конце концов, его страх начинает ослабевать.

— Совсем недавно я тоже была совсем одна. Отчаяв-шаяся, испуган-ная, раненая — но нашлись люди, которые помогли. Хочу тебе по-мочь и я.

— Почему всё это творится, — шёпотом, всхлипнув, произнёс малыш. — Не понимаю...

Мия задумалась и сжала распятие на своей шее, острые концы которого отдались болью в ладони. Знала бы она сама, какова природа этого кошмара! Человеческая гордыня и искушение властью опьяняют и ведут по скользкой дорожке, но разве объяснишь всё это такому невинному ангелочку?

— Война... иногда трудно понять, почему она прои-сходит. Но я верю, что у Все-выш-него... есть план для каждо-го из нас, есть пред-на-чер-тание для всего под звёздным небом. Даже посреди хаоса живёт на-дежда.

— Какая надежда? — смотрит на неё, заикающуюся и напрягшуюся, мальчуган. — Мама говорила, что война угодна богам. Хель пополняет душами своё царство, а искусные воины становятся эйнхериями для всеотца Одина.

— Не все... боги таки-е... — чувствует она головокружение, но продолжает говорить даже через силу и охватывающую сердце панику.

Не время сейчас для воспоминаний об умирающем в крови и огне родном городе, совсем не время! Прошлого не вернуть, в прошлое не вернуться... Пускай страхи уберутся прочь, пускай пошлёт ей Господь сил дать надежду и покой этому несчастному ребёнку!

— Есть другие боги? — удивляется Альрик.

— Да... — кивает Мия и показывает на крест у себя на шее. — Наш спа-си-тель, сын Бо-жий... Отдал собстве-нную жизнь за грехи лю-дей... По-жерто... пожертвовал собой ради наших жизней, — продолжила она, неожиданно чувствуя в голосе силу и уверенность. — Когда мы верим в Него, Он помогает нам обрести мир и надежду даже в самые мрачные времена.

— Верим?

— Верим, — со слезами на глазах она прижимает к себе мальчишку и гладит его по шелковистым волосам. — Это так просто — поверить в Иисуса, поговорить с Ним и попросить Его войти в твоё сердце. Он всегда с нами, даже когда нам страшно. Давай помолимся, чтобы весь этот кошмар закончился?

— Помолимся? Как это?

— Просто закрой глаза и мысленно попроси Иисуса обо всём, что ты хочешь. Его молитвы никогда не остаются неуслышанными.

Альрик кивнул и зажмурился, задумавшись над тем, с чего ему следует начать. Мия же точно знала, о чём следует попросить Всевышнего — послать спасение всем жителям страдающего Эгерсунна.

* * * * *

Как и предположил мудрый Варди, в доме со стягом Инга Трёхпалого они не застали: внутри особняка обнаружились лишь трупы погибших от копыт быка наёмников и испуганный, дрожащий живой прихлебатель бастарда на чердаке — последним он оставался совсем недолго.

Поэтому уже через несколько минут отряд Свенельда выдвинулся обратно в город, тем более, что снежная буря начала стихать. Варди дал знак своим спутникам и прижался к стене старого склада, остальные тоже застыли на месте.

В считанных метрах от них шли люди, причём люди довольно грязные, одетые в лохмотья, вооружённые — и нагруженные мешками с награбленным добром. Отребье Инга Трёхпалого, не иначе!

— Что такое? — нахмурился, шёпотом произнеся, Свенельд.

Будто бы отвечая на вопрос светловолосого викинга, из-за угла появилась дюжина негодяев, вне всяких сомнений, проходимцы и разбойники. С сальными волосами и бородами, грязные, одетые в шерстяные накидки и старые, ржавые кольчуги, они внешне сильно отличались от защитников Эгерсунна или же армии ярла Сигурда.

Возникший перед Свеном тощий, похожий на жердь беззубый наёмник держал в руках копьё с обломанным древком; соседствующие с ним негодяи были вооружены старыми мечами в рыжих пятнах, топорами и дубинами. Позади мужчин согнулась, дрожа то ли от страха, то ли от холода, высокая девушка в простом платье, полностью закутанная в длинную шаль и такую же шубу, чьё лицо и руки скрывала одежда.

Худощавый наёмник ухмыльнулся и присвистнул, и его спутники тотчас же побросали добычу, зато за оружие схватились крепче прежнего.

— Отребье Инга... — прошептал Йохан и достал из ножен меч.

— Да ты ясновидец, ни дать ни взять, — процедил сквозь зубы Свенельд, также приготовившийся к бою.

— Дорогие у вас мечи, саксонские, — прищурился лидер наёмников и размял плечи. — Не желаете нам подарить, м?

Ещё один проходимец игриво постучал дубиной по своей ладони, давая понять, что не прочь пустить её в дело.

Несмотря на менее добротную броню и оружие, наёмники были опасными соперниками: вместо кольчуги и острого меча им уверенность придавали ощущение безнаказанности и желание не только сохранить награбленную добычу, но и преумножить её.

Помимо этого, была захваченная мерзавцами женщина, которую во что бы то ни стало нужно было уберечь.

Напряжение в воздухе достигло апогея, и негодяй с копьём наперевес бросился вперёд. Свенельд отпрыгнул в сторону — этого было достаточно для того, чтобы тощий как жердь противник потерял равновесие — и брат ярла тотчас же накинулся на него. Одной рукой он вцепился в сломанное пополам древко, кулаком второй встретился с лицом преступника.

Похожий на картофелину нос наёмника хрустнул и сломался, мужчина издал полный боли вопль и зашатался на месте. Свен, воспользовавшись моментом, выхватил копьё и швырнул его в сторону, а затем сразил врага мечом — блеснувший серебром клинок пронзил шею "солдата удачи" и оросил снег алыми брызгами крови.

Тем временем Йохан ощутил за своей спиной чьё-то неровное дыхание и перекувыркнулся вперёд, и вовремя. В локте от него со свистом пролетела тяжёлая дубина и оставила на деревяннной стене глубокую трещину.

— Ясновидец, как видишь, — рассмеялся сын Варди, обращаясь к Свенельду. — Или ты поспоришь со мной?

— Только после того... — бросил ему вслед светловолосый, отбиваясь сразу от двоих наёмников, — После того, как разберусь с этими отбросами!

Сволочь с дубиной фыркнула и снова занесла над головой тяжёлое оружие, но применить его не успела: Йохан рысью прыгнул на него сверху и сбил с ног. Всем своим телом разбойник рухнул на землю с глухим звуком и захрипел: его живот проколол, проходя насквозь через спину и впечатывая в сугроб, тот самый приглянувшийся теперь уже мертвецу меч из саксонской стали.

Одним соратником хороших парней, к сожалению, тоже стало меньше: шею хирдаманну свернул приземистый, похожий на росомаху представитель отребья. Оплакивать товарища времени не было — нужно было действовать.

Старый Варди, вооружившись дротиком, взеревел от ярости и метнулся к сопернику. Мразь Инга Трёхпалого отскочила вбок, но недостаточно далеко, чтобы спастись: остриё сулицы (2) прокололо его предплечье и заставило завопить от боли.

Тут же корабел пнул раненого супостата в живот, и приспешник бастарда повалился на дорогу. Вытащить из плоти дротик, даже с удвоенной силой ухватившись за древко, не получилось — металл слишком глубоко засел в кости, поэтому плотник просто сел сверху на его грудь, намотал длинные волосы воина на левый кулак, а правой стал дубасить по лицу с каким-то звериным ожесточением.

Когда физиономия мародёра превратилась в багровое неразлечимое пятно, Варди резко впечатал её в угол стены и размозжил, лишив мерзавца жизни и отомстив за соратника.

Несмотря на опыт и недюжинную силу, годы брали над верным другом правительницы Гуды своё. В голове строителя флота Ругаланна стучала кровь, воздуха не хватало, а сердце в груди предательски кололо, словно туда разом вонзилась сотня мельчайших, острейших швейных иголок, с которыми так искусно обращалась Ингеборга.

Находясь словно вне происходящей вокруг битвы, Варди жадно сделал глоток воздуха, и в ту же самую секунду в метре от него на землю плюхнулось тело содрогающегося в агонии очередного наёмника, из спины которого свой меч достал Йохан.

— Отец! — склонился он над стариком, но тот не обращал на него никакого внимания и не реагировал на слова, будто бы оцепенев. — Отец!

Совсем ещё щенок из шайки наёмников схватил за рукав дрожащую в своих мешковатых одеждах женщину, и Свенельд, разобравшись со своими противниками, кинулся в его сторону.

— Не трогай её, поганец!

Свен протаранил его плечом и оттолкнул в сторону от невинной. Юноша замахнулся было своим кинжалом, но намного более закалённый в таких делах брат ярла выхватил его и резким движением всадил под нижнюю челюсть.

От подобной нагрузки нож сломался: его рукоять обломилась и упала к ногам светловолосого викинга, металлическое же лезвие застряло в подбородке противника, из зияющей дыры в горле которого хлестала киноварного цвета кровь.

Блондин швырнул хрипящего юнца в сторону и на мгновение зажмурился. Сердцебиение отдавалось промеж висков гулким стуком, руки дрожали, а желудок, казалось, вот-вот вывернется наизнанку и извергнет наружу всё своё содержимое.

— Вы в порядке? — отдышавшись, спросил он у закутанной во множество слоёв одежды женщины и протянул ей свою ладонь. — Не бойтесь, я не причиню Вам вреда.

Незнакомка в ужасе отшатнулась назад, а схвативший вместо руки край рукава Свенельд случайно оторвал ткань, и взгляду его предстала длань заложницы шайки мерзавцев. Мертвенно-палевая, с пожелтевшими ногтями... и сросшимися попарно указательным и средним, безымянным пальцем и мизинцем в трёхпалую лапу!

— Инг... — шокированно промолвил Свен, не веря своим глазам. — Переоделся в женское, чтобы ускользнуть из города... Да ты... и не мужчина вовсе после всего, что сделал! Да что там мужчина — не человек!

— Я, по крайней мере, жив, чего не могу сказать о вас, — сбросил с себя шаль бастард и язвительно улыбнулся: его пособники расправились с остальными членами отряда викингов, и теперь наёмники по двое держали в своей крепкой хватке Варди и Йохана, грозя им своими ржавыми мечами и топорами. — С минуты на минуту вы все присоединитесь к этой змее Гуде и отправитесь в мир иной. Твои последние слова?

* * * * *

ᛗ ("манназ") — руна, обозначающая "мужчина, человек". Символ ассоциируется с человеческим родом, общественным порядком, единством жизни и смерти; в перевёрнутом виде — знак слепоты, обмана, угрозы.

1) Халоги, Логи (др.-сканд. Logi) — в скандинавской мифологии великан, персонификация огня, "Высокое Пламя".

2) Сулица — разновидность метательного оружия. Представляет собой дротик, метательное копьё, имеющее железный наконечник длиной 15-20 см и древко длиной 1,2-1,5 м. Активно использовалось в Восточной и Северной Европе в IX-XIII веках как боевое и охотничье оружие.

Глава XIV: Мёртвое Солнце ᛊ

ГЛАВА XIV: МЁРТВОЕ СОЛНЦЕ ᛊ

ᛊ sæmannum simble biþ on hihte,

þonne híe hine fériaþ ofer fisces bæþ,

oþ híe brimhengest bringeþ tó lande.

Солнце морякам всегда в радость,

когда они идут над купальней рыб,

пока морского скакуна к земле не приведут.

Свенельд будто оцепенел, а дыхание младшего брата ярла спёрло от противного, проникающего в разум гнилыми щупальцами ощущения поражения. Сколько бы они не старались, как бы не стремились сделать всё для спасения города, на какие меры бы не шли — проклятый Инг Трёхпалый всё равно был на шаг впереди.

Может быть, стоило наконец-то признать, что махать направо и налево мечом и быть настоящим военачальником — в чём-то жестоким, беспринципным, лишённым любых привязанностей и поэтому слабостей — у него никогда, в отличие от Сигурда, никогда не выйдет?

И даже сейчас, в водянистых голубых глазах бастарда, он видел прежде всего не себя настоящего, а того, кто не сумел уберечь жизни преданных ему воинов и соратников. С каждой минутой число их сокращалось, и теперь настал черёд Варди с Йоханом.

— Отпусти их, эти двое ничего тебе не сделали, — опустил голову Свенельд и обречённо вздохнул. — Йохан — опытный воин, а таланты Варди понадобятся для восстановления города и флота. Возьми лучше мою жизнь, после Гуды и брата я для тебя как огонёк для мотылька в ночи.

— А с чего ты решил, что я собрался восстанавливать Эгерсунн, м? — пусть в женском наряде Инг выглядел нелепо, сейчас это одеяние делало улыбку бастарда в разы более зловещей. Словно перед викингом предстало воплощение изменчивого бога Локи в человеческом теле, такое же коварное, хитрое, не приемлющее каких-либо традиций и норм — и стремящееся их попрать.

Свен едва не выронил меч из рук — о таком исходе он никогда не задумывался.

— Но...

— Но? — облизнулся, передразнивая собеседника и паясничая, обладатель уродливых пальцев.

— Ты покусился на жизни моего брата и своей мачехи... Весь Ругаланн теперь может оказаться в твоих... — блондин от стука крови в висках и брошенного на мерзкие кисти мерзавца взгляда чудом сдержал рвотный позыв. — ...в твоих руках. Разве не власти ты желал?

— Власти?! — незаконорождённый сын мужа Гуды расхохотался — заливисто, громко и совершенно искренне — а затем одним прыжком оказался в непосредственной близости от Свенельда и провёл по его щекам шершавыми сросшимися пальцами. — О, глупец! Власть — это то, чего я никогда не добьюсь благодаря своему недугу и воле богов, наделивших меня подобным уродством. Даже если я вырежу всех недовольных как телят, даже если сверну шеи шепчущимся обо мне по тёмным углам крысам — разве стану я тем, кого они примут? Власть, Свенельд, это порядок и гармония.

Одной рукой Инг схватил собеседника за голову и притянул её ко второй, остановившейся в считанных сантиметрах от глаз хордаланнца.

— Ты видишь в этих культях, в этих клешнях порядок?! — перешёл на какой-то истерический визг заведённый главарь наёмников. — Отвечай! Видишь?!

— Нет, — сглотнул мужчина.

— Это Гуда была красива и посему казалась всем мудрой и доброй. Это вы с братом сложены как асы (1) и поэтому притягиваете к себе восхищённые взгляды и храбрых воинов, и красивых женщин... и даже симпатичных женоподобных воинов. Вы и есть порядок. Я же — полная его противоположность!

— Дерьмо ты, поэтому если кого-то и привлечёшь, то мух! — выкрикнул, попытавшись вырваться из хватки нанятых Ингом голодранцев Йохан, но тут же получил от одного из них в живот и согнулся от боли в три погибели. — Чтобы сожрали они с личинками твоё гнилое тело!

— Я не с тобой веду сейчас беседу, разве не учил тебя отец, что перебивать других — неприлично? — хорьком Трёхпалый снова прыгнул в сторону, и на сей раз наотмашь ударил по щеке Варди, от звона в ушах старик чуть не потерял равновесие. — Плохое воспитание, очень плохое! Твою мамашу я бы тоже наградил взбучкой, но мы перевернули весь город и следа не нашли от старухи Ингеборги!

— Так ты закончил свою речь? — вскинул бровь Свенельд, у которого уже чесались кулаки — те самые, которым он не мог дать волю из-за опасного положения товарищей. — Или есть, что ещё сказать?

— А, прости. Так о чём я? Порядок и я — вещи такие же разные, как твой братец и быть живым. Поэтому этот гадкий городишко, что отвергал меня, издевался надо мной, тыкал в меня своими пальцами из-за пальцев моих — будет уничтожен так же, как когда-то мои надежды на светлое будущее.

— И из-за твоей обиды пострадают невинные люди? Женщины, дети, старики, что лишатся своих домов и потеряют родных?!

— Эти женщины, дети и старики плевали в такого же безвинного мальчишку, который отличался-то от них лишь странными руками. В мальчишку, в котором, между прочим, течёт благородная кровь... Мир несправедлив, Свенельд. И сейчас ты своими глазами убедишься в этом ещё раз, — Инг Трёхпалый бросил короткий взгляд на своих приспешников и мотнул головой. — Избавьтесь от старика и его отпрыска.

Свенельд, словно не обращая внимания на тронувшегося рассудком бастарда, сейчас смотрел в кромешную тьму улиц, освещаемых лишь маревом далёкого пожара, где увидел... что-то, что давало надежду.

Нужно было лишь выкроить немного времени.

Ухватившись посильнее за меч, светловолосый викинг бегом сиганул в соседний переулок — такого от него никто, включая охваченного местью мерзавца, точно не ожидал. Разве мог благородный брат Сигурда оставить товарищей и сбежать?

— Взять его! — рявкнул Трёхпалый, и половина его гадких приспешников кинулась за Свеном. — Он своими глазами должен увидеть каждое страдание, каждую судорогу агонии этих двоих!

* * * * *

К полумраку медового зала Мия уже успела привыкнуть, поэтому могла как следует рассмотреть удручающую картину. В стенах резиденции Гуды ютились сотни детей, женщин, стариков, больных и немощных калек — из-за того, что пламени очагов не хватало для согрева такого количества человек, они просто жались друг к другу и пытались согреться теплом собственных тел, будто кошки или же куры в хлеву.

Те, кто ещё могли сопротивляться сну и не смыкали глаза, вместе с молодой лекаршей перевязывали раны пострадавшим или же делились пищей из запасов правительницы. Поэтому первым, что увидела девушка, когда открыла веки после обрушившейся на неё вслед за молитвой дремоты, стало не по-детски серьёзное лицо большеглазого мальчугана.

— На, — Альрик, рот которого был набит едой, протянул бывшей рабыне краюху хлеба и крупный кусок солёного лосося.

— Спасибо, — Мия жадно схватила рыбу обеими руками, но едва только приблизила её к своему рту, от резкого неприятного запаха, что мог сшибить с ног, если бы она стояла, выронила скользкий ломоть на пол.

Сын Гуды сначала посмотрел на лосося с сожалением, а затем на неё — уже со строгостью и осуждением.

— Прости... — извинилась Мия и сокрушённо вздохнула. — Я не хо-тела, но, навер-ное, рыба в бочках испортилась и протухла, она очень сильно во-ня-ет. Не-хорошо, если ты уже съел та-кую.

— Вовсе не пахнет... — удивился мальчуган и пожал плечами, затем делясь с ней разломленным пополам куском хлеба. — Тогда возьми это. Мама говорила, что если не кушать, то не вырастешь.

— Но я... — рассмеялась приёмная дочь Варди и Ингеборги. — Я уже выросла. Взрослая.

— Не про тебя я... Дурочка, — хихикнул Альрик, отчего германской пленнице почему-то стало не по себе. Чувство земли, ушедшей из-под ног, только усилилось, когда сын Гуды с полной уверенностью ткнул указательным пальцем в низ её живота. — Там мальчик. Маленький. Меньше ноготка. Надо ему расти.

— Тебе, должно быть, показалось, — нервно улыбнулась Мия, в душе не находя себе места и боясь даже подумать о такой возможности. — Там никого нет.

Альрик лишь закатил глаза и пожал плечами, вприпрыжку отправившись куда-то вглубь зала, а Мия, на ватных ногах, пошатываясь и моля Бога о том, чтобы слова малыша оказались шуткой, медленно заковыляла к лекарше: только она могла сейчас развеять её сомнения.

* * * * *

— Живо обыскать здесь всё! — рявкнул один из наёмников, осматриваясь по сторонам и упустив из виду сбежавшего Свенельда. — Он не могдалеко уйти, не найдёте — лично вздёрну каждого на виселице!

Кучка из "солдат удачи" распалась, словно рыбий косяк, и каждый из приспешников Инга Трёхпалого кинулся шарить по оставленным жителями домам и тёмным углам переулка. Сам же главарь отряда, уловив в полумраке блик от отразившей далёкие сполохи огня стали, поспешил за этим знаком.

И он стал первым. Мгновением ранее он преследовал Свена, как вдруг сейчас сам стал его добычей: светловолосый викинг выпрыгнул из-за кучи бочек и сбил его с ног размашистым, тяжёлым ударом кулака.

Серебряная молния сверкает в ночи — и бедро негодяя разрезает острый меч, оставляя на нём кровавый след в форме полумесяца. Окраины Эгерсунна пронзает истошный, полный боли вопль.

И крик этот привлёк ещё пару наёмников-двойняшек, поспешивших в сторону источника звука. Практически одновременно близнецы метнулись к светловолосой фигуре с мечом, но та непринуждённо отпрыгнула в сторону, отчего братья столкнулись друг с другом и ударились головами. Этого финта было достаточно, чтобы разобраться с ними.

Первый из двойняшек, которого Свенельд рубанул клинком по диагонали от левого плеча до правого бока, скорчился от боли, проковылял несколько шагов и обессиленно рухнул на нагромождение из бочек. Второй, отведав сначала кулаков викинга, получил рукоятью меча в висок — и, бездыханный, медленно сполз по стене вниз, оставшись навсегда в луже масла, разлившегося из опрокинутых кубышек.

Главарь отряда голодранцев, попытавшись подняться на мелко дрожащих руках, поскользнулся на тёмно-жёлтой жидкости и упал. Всё, что он сейчас мог предпринять — это предупредить показавшихся в переулке соратников, выскочивших из пустующей лачуги, где Свенельда не оказалось.

— Скегги, Синдри! — закричал он, пробуя в очередной раз встать и чертыхаясь из-за раны на ноге. — Он справа!

Синдри — воин с ножом — развернулся, но недостаточно быстро. Получив пару ударов кулаками от Свенельда, он разогнулся, бросился на него с занесённым над головой кинжалом — и тут же заслужил третий — прямиком в глаз.

Свенельд хватает противника за волосы, резким движением скользит клинком по шее, перечёркивая кадык алой линией по горизонтали, и швыряет его в то же нагромождение бочек. Раненый мерзавец, первым столкнувшийся с братом Сигурда, с трудом удерживается от того, чтобы вскрикнуть — его товарищ по оружию, хрипящий и почти безголовый, приземляется поблизости и пучит на него свои теряющие блеск жизни глаза.

Куда хитрее оказался Скегги. Как и положено обладателю такого имени (2), вооружённый боевым топором пройдоха атаковал сзади и пнул Свенельда по лодыжке — во всех смыслах низко. Блондин, размахивая руками, чудом не потерял меч и равновесие; соперник же обрушил на него удар секиры, который хордаланнец блокировал — два металлических орудия скрестились с громким лязгом.

— Пинаться любишь? — стиснув зубы — ему с колоссальными усилиями удавалось сдерживать натиск этого мускулистого прихлебателя Инга, спросил Свенельд и ответил симметричным ударом коленом прямиком в живот.

— Кхх... — донёсся с губ громадины стон, но он устоял на ногах и схватил блондина за правое запястье. Словно вытряхивая от пыли шерстяное одеяло, наёмник бросил светловолосого викинга плашмя на землю. Затылок Свена от ушиба пронзает сильная боль — будь русая шевелюра с косами лысиной, столкновение такой силы наверняка бы оставило его без сознания.

Слава богам и семени Атли, в роду которого никогда не было плешивых мужей!

— Ху! — самый мощный из отребья Трёхпалого заносит топор над Свеном, на что последний отчаянно тянется к беспорядочно разбросанным вокруг кубышкам.

Бам!

Лезвие в щепки рассекает бочонок, и от удара чудовищной силы обоих мужчин обдаёт брызгами густого растительного масла и острыми деревянными щепками. Рассечённый пополам железный обруч летит прямо в лицо Скегги, и он заслоняет от него лицо свободной рукой.

Зря.

Секира выпадает из его хватки вместе с самой отрезанной мечом кистью — теперь наёмник вопит от боли, подняв хлыщущее алой жидкостью предплечье, перерубленное чуть выше предплечья. Во второй раз клинок Свенельда вонзается ему в бок и, прокрутив саксонскую сталь внутри плоти противника по часовой стрелке, покрытый каплями пота, масла и крови аскеманн вытаскивает его из поверженного врага и вытирает лоб ладонью.

Взгляд его цепляется за последнего из последовавших за ним наёмников, что лежит в луже и неслышно лепечет что-то сухими губами.

— Как тебя зовут, падаль? — спрашивает у него, прикрикнув, Свенельд.

— Гга-рди...

— Отец выбрал для тебя верное имя, Гарди (3), — услышав звон мечей, доносящийся с главной улицы, зашагал туда Свенельд, на усталом лице которого появилась улыбка.

Снаружи уже началась самая настоящая резня: замеченный им издалека отряд Сигурда и Ульва подоспел сюда минутой ранее.

Наёмники и викинги набросились друг на друга с громким рёвом и рыком, будто цепные псы и затравленные медведи. В ночном воздухе засвистели клинки, заполнившие ночной воздух песнями стали и крови.

Затем к ним присоединились звонкий лязг металла, глухие удары по плоти, треск костей, стоны и хрип. А потом наёмники Инга принялись вопить и погибать один за другим.

Йохан, вырвавшийся из хватки пронзённого копьём Ульва негодяя, поблагодарил друга коротким кивком, пока его отца спас от пары детин Сигурд. Вооружённый сразу двумя топорами, со взъерошенными тёмными волосами, ярл Хордаланна сейчас напоминал охваченного звериной яростью тролля, а не человека.

Из клубка столкнувшихся в пылу битвы воинов он выхватил за шкирку потерявшего свою шаль бастарда, швырнул его спиной в ближайшую стену и смерил взглядом, от которого кровь стыла в жилах.

— Трёхпалый!!!

Негодяй с уродливыми руками сдавленно вскрикнул, согнулся и рухнул на бок, вставая и пошатываясь на месте. В его глазах отражался превратившийся в живое воплощение отмщения и смерти ярл, который словно восстал из мёртвых, дабы наказать его за все прегрешения.

— Си...гурд? — выпучил глаза Трёхпалый и нервно, истерически захохотал. — Живой? Живой... Живой!

— Ты, крысёныш, без своих стрел и отравы и минуты не продержишься в бою против меня!

— Проверим? — издевательски показал язык темноволосому бастард и достал из складок своих одеяний гасило (4), которым начал быстро вращать над своей головой.

Сигурд бросился на мерзавца, но Трёхпалый на удивление быстро прыгал и вертелся пронырливым хорьком, уворачиваясь от его тяжёлых ударов и стараясь затеряться в гуще боя. Ярл Хордаланна, не видя препятствий, делал выпады, без передышки рубил перед собой всё отребье бастарда. Смышлёные наёмники отступали, глупые — падали замертво.

Варди размашистым ударом меча прикончил ещё одного "солдата удачи", запыхаясь от усталости — всё же в его годы такое давалось сложнее. Йохан размозжил дубиной голову оказавшегося за спиной одного из дружинников Ульва голодранца, сам племянник Гуды тем временем пожал руку вышедшему из переулка Свену.

— Ульв! — тяжело дыша, выкрикнул Инг, которому всё сложнее стали удаваться увороты от боевых топоров соперника. — Ульв... Стрела... Которой я убил твою тётку-змею — это была идея того, с кем ты сейчас бок о бок сражаешься. Сигурд, ярл Хордаланна — он это придумал!

— Сигурд?! — медленно обернулся Ульв, глаза которого начали наливаться кровью. — Сигурд!

Бросок — и брат Свенельда, которого апперкотом сражает прямо в рану от стрелы эгерсуннец, падает на землю, а зачем на него бросается племянник Гуды: они, как два сцепившихся в драке мартовских кота, принимаются кататься по пыльной улице и обмениваться пинками, укусами и ударами кулаков.

— Это правда?! — сомкнул ладони на шее темноволосого Ульв. — Это правда!?

— Я... знал о яде — такой план предлагал Трёхпалый, — в отместку хватается за ухо юноши ярл и выворачивает хрящ, пытаясь привести в чувство друга брата, которому слова бастарда попали точно в сердце и затронули нужные струны души. — Но отказал ему, сказав, что хочу прославиться завоеванием Ругаланна... честным боем, а не исподтишка!

— Разнимите их уже, это всё — чтобы отвлечь внимание! — кричит на Варди, Йохана и прочих Свенельд: Ульв, не желая прислушиваться к доводам его брата, с удвоенным рвением продолжает душить его. — ТРЁХПАЛЫЙ!

Одним молниеносным ударом Свен освежевал кинувшегося на него голодранца от ключицы и до колена, ударив его тяжёлым клинком. На подмогу наёмнику подоспел ещё один — тот самый, помилованный им в переулке, и на сей раз блондин не стал с ним церемониться.

Младший брат парировал его выпад и с остервенением принялся колоть его кончиком меча в живот, грудь, бока, словно не целясь и не глядя, какие части тела негодяя пронзает. Спустя минуту изрешечённый, похожий на фарш Гарди плюхается в лужу собственной же крови, смешанной со снегом.

Свенельд, покрытый мельчайшими бисеринками пота, рвётся вперёд.

— ТРЁХПАЛЫЙ!

Пока его брата и самого близкого товарища пытаются разнять и оттащить друг от друга остальные воины, он продолжает, покачиваясь, шагать дальше. На него прыгает ещё пара пара наёмников с ножами. Прыгает и мгновенно находит свою погибель.

— ТРЁХПАЛЫЙ!

Блондин замирает на месте и, переводя дыхание, вытирает окровавленный меч о собственную штатину. До мерзкого бастарда, уничтожившего жизни всех вокруг, его отделяют считанные метры. Остаётся лишь протянуть к его змеиной шее руки и свернуть её.

— Не сегодня, прости, — Инг помотал головой, над которой опять засвистело гасило. — Мне нужно идти, поиграем в другой раз.

Ремень с тяжёлыми камнями, привязанными к нему, стремительно летит к младшему из братьев, опутывает его ноги... и с глухим звуком тот падает в сугроб.

Живот пронзает обронённый кем-то в сражении нож, что всё это время валялся поодаль в снегу, а перед глазами плывёт перевёрнутая на сто восемьдесят градусов картина скользнувшего в переулок бастарда, прежде чем на смену ему не приходит кромешная тьма.

* * * * *

Маленькая, тускло освещённая пристройка с полками, заставленными баночками с травами и снадобьями, была единственным местом, где они смогли уединиться. Хорошо, что после того, как лекарь Флоки исчез во время осады города, Ульв разрешил спасшей Сигурда и хлопотавшей над Гудой девушке-врачевательнице обосноваться здесь в обмен на помощь страждущим.

Мия, сидящая на деревянном табурете, выглядит болезненно бледной и опечаленной, руки её прикрывают живот. Перед ней стоит та самая знахарка, что протягивает ложку с какой-то густой, зеленовато-коричневого цвета, кашицей.

— Мне нужно... про-гло-тить это? — косится на отвратительное месиво, похожее на зачерпнутую прямиком из болота трясину, бывшая рабыня.

— Вовсе нет, — улыбается травница, внимательно наблюдая за реакцией приёмной дочери Варди. — Достаточно принюхаться и сказать, чем это варево пахнет.

Мия втягивает ноздрями воздух и морщится, едва ли сдерживая подступивший к горлу рвотный порыв. Жестом она мягко отстраняет от себя деревянную ложку с зельем.

— Я не могу выносить эту дурно-пах-нущую смесь, похоже на ослиный навоз. Меня и так тош-нит, а теперь ещё и голо-ва начала кру-жи-ться... Хотя... после бед эгер-сун-нцев — это пуст... пустя-ки.

Она снова начинает заикаться и с трудом произносить слова, с потрохами выдавая собственное волнение.

Темноволосая целительница понимающе кивает и делает шаг к своей пациентке. Её глаза сужаются, она внимательно рассматривает германку с обеспокоенным выражением лица.

— Эти симптомы, которые Вы описываете, вовсе не пустяки. Они могут быть признаками чего-то более глубокого и серьёзного.

— При-зна-ками чего? — умоляюще глядит на неё Мия. — Пожа-луйста, скажи мне!

Знахарка осторожно кладёт руку на плечо приёмной дочери Варди, стараясь успокоить её.

— Нет поводов для беспокойства, скорее всего, Вы понесли, — ласково произносит лекарша. — Такие симптомы часто бывают у женщин на ранних стадиях беременности. Да и вонь только они слышат от варева из вереска и мяты.

У Мии перехватывает дыхание, всё её естество переполняют ужас и отчаяние.

— Ре-бё-нок? Но... но к-как это мо-жет быть?

Травница тепло улыбается, помогает Мие встать на ноги и направляет её к стоящему неподалеку изношенному деревянному столу, который вот-вот превратится в смотровой.

— Вам ли не знать, откуда случаются дети? Видать, послали Вам с ярлом Сигурдом боги наследника, неспроста же он сделал Вас своей наложницей. Нужно будет его обрадовать такой чудесной новостью!

— Да... — пересиливая слёзы, заикается Мия, сжимая в ладони крохотное распятие. — Но сна-чала я бы хоте-ла у-до-стовери-ться, что мы не оши-блись. Не хочет-ся давать ему... лож-ных на-дежд.

— Как скажете.

Когда Мия ложится на старую столешницу, врачевательница начинает тщательный осмотр: трогает её запястье, проверяя пульс; внимательно изучает глаза и слизистые, после чего разводит ноги девушки и начинает копошиться промеж них, ощупывая самые потаённые места.

Жительница Бремерхафена, которую обесчестил Инг Трёхпалый, с тревогой наблюдает за ней, надеясь получить те ответы, которые хочет услышать её отчаявшийся разум.

После небольшой паузы женщина накрывает ноги пациентки накидкой и довольно кивает:

— Моя оценка подтверждает, что Вы действительно находитесь на ранней стадии беременности. Ваше тело говорит о новой жизни, о благословении богов.

Лицо Мии омрачается печалью и страхом за себя и ещё нерождённого малыша. На глаза наворачиваются слёзы, когда она кладёт руку на живот, внутри которого уже растёт новая жизнь.

— Благо-сло-вен-ие... — шёпотом твердит она, всё ещё не веря до конца в такой поворот. — Есть ли... способы... под-тверить это?

— Гарантировать Ваше положение однозначно я не могу, но всё указывает на это. Чтобы подкрепить догадки, мне понадобится пара чаш с Вашей свежей мочой (5), желательно первой, утренней... и следует дождаться регул (6). Ежели не придут они — сомнений не останется.

— Тогда... мо-гу я попросить... не сообщать ярлу... пока мы не будем уве-рены?

— Конечно.

Обе девушки обмениваются знающим взглядом, понимая всю серьёзность ситуации и ответственность, которая лежит на них.

Самая длинная ночь в году минула, и вместе с Йолем ушли прочь пожар, непогода и смерть.

Над покрытым сугробами и пеплом Эгерсунном тем временем взошло солнце. Мертвенно-бледное, воскового цвета, оно распростёрло свои руки-лучи, но они не грели этим морозным зимним утром, а лишь освещали залитые кровью и устланные трупами павших в бою людей улицы.

* * * * *

Дорогие читатели!

У себя в блоге (и в комментариях к книге) я разместила ссылку на опрос, который решит судьбу книги. Прошу Вас принять в нём участие.

ᛊ ("совило") — руна, обозначающая "солнце". Символ ассоциируется с уверенностью, силой, победой, новым началом. Перевёрнутого положения не существует — изменения могут быть как положительными, так и отрицательными.

1) Асы - в германо-скандинавской мифологии высшие боги во главе с Одином, обитающие в Асгарде. К асам относятся такие известные божества, как Тор, Фригг, Хеймдалль, Браги и другие.

2) Скегги - "секира, топор".

3) Гарди — "защищённый".

4) Гасило — охотничье метательное оружие, состоящее из ремня или связки ремней, к концам которых привязаны обёрнутые кожей круглые камни, костяные грузы, каменные шары и т. п.; родственно кистеню или боласу.

5) В древности и средневековье существовало несколько способов определения беременности, точность которых была весьма сомнительной и доходила до 30-40%. Иногда мочой женщины поливали зерна пшеницы и ячменя, и если она была беременна — зерна прорастали быстрее, чем от телесных жидкостей старух, взятых для сравнения.

В средневековье грешные, но смышлёные монашки добавляли в утреннюю мочу кагор и следили за степенью прозрачности смеси: прозрачная — значит зачатие совершилось. Это тоже не вполне шарлатанство, так как моча беременной, возможно, реагирует с солями винной кислоты несколько иначе, чем у обычных.

6) Регулы — месячные, менструация.

Глава XV: Тот самый день ᛞ

ГЛАВА XV: ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ ᛞ

ᛞ biþ dryhtnes sond, déore mannum,

mære metodes léoht, myrgþ ond tóhiht

éadgum ond earmum eallum bryce.

День — господний посланник, дорогой людям

великий свет судьбы — счастье и надежда благополучным и нищим,

всем на пользу (радость).

Со времён кошмарной ночи Йоля минуло двадцать восемь дней, которые по ощущениям тянулись целый год, если не два. Снежная зима принесла в столицу Ругаланна морозную погоду, но согревались выжившие горожане не пламенем очагов, а у погребальных костров. Сотни из пылающих огненных цветков распустились посреди сугробов, и этой скорбной поляной уцелевшие провожали в последний путь тех, кто пожертвовал собой ради их спасения.

В плавание отправилась и подожжёная ладья с Гудой, которую хоронили со всеми почестями как настоящего правителя и воина, а не женщину-регента — поступить подобным образом повелел лично Сигурд.

На этом, впрочем, благие дела ярла Хордаланна закончились. Войска его так и остались в наполовину сожжённом и разрушенном городе, и даже прибавились за счёт нескольких прибывших с опозданием кораблей с хирдаманнами из Хордагарда.

Преданные темноволосому викингу люди патрулировали улицы денно и нощно, пресекая любые попытки выразить недовольство или же восстать, сам старший сын Атли обосновался в длинном доме и наконец-то почувствовал себя полноправным хозяином земель, которые желал сделать своими ещё его отец.

Словно крысы, спасающиеся с драккара перед бурей, сбежали из города и наёмники бастарда; кто-то из них успел захватить награбленное, кто-то спасал единственную ценность, остававшуюся у них — собственную жизнь, ибо много их полегло в ту жуткую ночь и на следующий день. А вот Инга Трёхпалого и след простыл. Переодетого в женщину мерзавца искали на каждом углу, перевернули каждый дом в Эгерсунне и окрестностях, но обнаружить так и не сумели — что, если и взаправду был он воплощением бога Локи, как перешёптывались некоторые из стариков?

Пусть мир полноценно и не вернулся в Ругаланн, постепенно жители столицы и других поселений области начали возвращаться к привычному укладу вещей и своим рутинным занятиям. Рыбаки вышли с сетями в море, ремесленники распахнули двери пустующих лавочек, кузниц и кабаков; строители и добровольцы приступили к восстановлению столицы. Работы им предстояло немало.

Ульв, раненый Свенельд и малолетний сын Гуды — Альрик, наследник Эгерсунна, также остались в длинном доме. Сигурд называл их своими почётными гостями и лишь изредка выпускал в город, непременно в сопровождении преданных ему людей и огромного Бьорна — как бы он их не величал, было понятно, что для темноволосого викинга, грезившего о власти, они были всего лишь пленниками.

Из деревеньки на окраине области вернулась к мужу и сыну вывезенная оттуда ранее Ингеборга, и семья наконец-то воссоединилась, причём вместе с Мией — за это время старшему брату Свенельда не было до неё никакого дела, и лишь один раз он совершил формальный визит в избушку корабела. Не то, чтобы поинтересоваться у Варди тем, какое время займёт строительство ещё двух дюжин боевых кораблей, не то, чтобы передать девушке драгоценный подарок в виде золотой цепочки и такого же креста изящной работы.

Отказать Мия не могла — кто знал, что мог выкинуть этот вспыльчивый военачальник в случае, если она не примет этот дар? Чувства и эмоции и без того покинули несчастную, словно она была дырявым сосудом, из которого вместе с содержимым вылилась сама эссенция радости и тяга к жизни.

Несколько раз она встречалась с лекаршей из длинного дома, но манипуляции последней с мочой не принесли каких-то чётких и однозначных результатов. Мысли о том, что она понесла от Инга — предателя, мерзавца и злейшего врага нынешнего самопровозглашённого ярла — точили её сердце тлетворным червем и съедали разум, не давая спать по ночам и даря безрадостностое существование днём. Больше усугубляли состояние и симптомы, которые она продолжала считать следствием своего опасного побега через Хельгард: постоянная тошнота, странное восприятие запахов и вкусов, потливость и раздражительность.

Вот только едва ли переохлаждение и общая ослабленность организма заканчивались когда-то неприятной болью в сосках и редкими выделениями из места, куда вложил свою мерзкую плоть Трёхпалый.

Обыденное времяпровождение с Ингеборгой, пожалуй, было единственным, что не позволяло наложить на себя руки — ведь для этого она даже приобрела у одного из торговцев в гавани яд, который должен был быстро и безболезненно отнять её жизнь и избавить от мучений. Старая жена Варди вместе с ней вышивала, готовила еду, пряла и чинила снасти, а также продолжала учить девушку языку — тем более, что та к большому удивлению пожилой норвежки начала говорить, пусть иногда и заикаясь или глотая отдельные слова и слоги.

И в этот самый день, спустя двадцать восемь ночей после Йоля, Мия в очередной раз вернулась в родные стены после встречи со знахаркой — опустошённая, в слезах и с повторяющимися в голове словами врачевательницы.

"Ты беременна, никаких сомнений быть не может".

* * * * *

Взгляд тёмно-зелёных глаз Ульва, сердитый и усталый, упал на стоящего в дверях бани охранника — тот, казалось, не только не шевелился, но и не моргал.

— Ты живой вообще? Двигаться умеешь? — закипел от ярости племянник Гуды. — А говорить?

— В мои обязанности входит Ваша охрана, а не задушевные беседы, — ответил ему наконец-то бородатый долговязый хирдаманн Сигурда.

— Охрана? И от кого же? Вороны налетят и унесут меня прочь? — не останавливал поток негодования мужчина, которому уже в тягость было постоянное наблюдение. — Стая мышей утащит? От кого меня охранять?

— Такое поручение мне дал ярл Сигурд.

— Тогда подожди за дверью снаружи... — устало вздохнул Ульв. — Или на меня совершат нападение ковш с кадкой? Если же хочешь помочь мне помыть причандалы — так и скажи, будь честен. Слышал я, что среди приспешников твоего господина всякое творится...

Воин с отвращением отвернулся и вышел из помещения, напоследок нарочито громко хлопнув дверью. Ульв же облегчённо вздохнул и улыбнулся: у него вышло!

Мужчина сбросил с себя одежду и вошёл в уже пышущую жаром парилку, где его ждал Свенельд. Впервые за всё это время им удалось остаться наедине, пусть брату Сигурда и пришлось подкупить своего сопровождающего, а племяннику Гуды пойти на провокацию.

— Успешно?

— Как видишь, — усмехнулся Ульв и приобнял обнажённого друга, тело которого покрывали мельчайшие капельки пота. — Вот только если хватится меня или что-то заподозрит — посмотрел бы я на его реакцию на двух голых мужчин, да ещё и после произнесённых мной слов!

— Рад, что ты можешь шутить и не вешаешь нос... — задумчиво вздохнул Свен и запустил в копну своих русых волос пальцы, начав трепать их. — Но положение дрянное. Долго он будет нас вот так держать? Рано или поздно от нас придётся избавиться: или совсем, физически, или же отправить куда-то далеко и надолго.

— Понимаю, что меня, но ты? Брат, в конце концов.

— Брат-изменник, который не поддержал его и встал на сторону врага. Тысячу раз Сигурд может лить медовые речи о том, что благодарен нам за спасение от отравленнной стрелы, сотню раз будет повторять, что спешил спасти нас из лап Инга — вот только не ради тебя, меня или кого-то ещё он пришёл в ту ночь, а за головой предателя-бастарда.

— Высокие у вас отношения... За Альрика мне тоже боязно.

— Альрик — законный наследник Гуды и будущий ярл, куда проще будет удержать Эгерсунн и всю область, провозгласив себя опекуном до совершеннолетия мальчугана, — потянулся к ковшу с ключевой водой светловолосый викинг и оросил ей свою шевелюру, расслабляясь от приятной прохлады и играя перекатывающимися под кожей мышцами рук. — Пока престарелый король Харальд Прекрасноволосый страдает от междоусобиц собственных сыной и не может вмешаться, это было бы самым простым решением.

— Простым и логичным для кого? — закатил глаза Ульв и плеснул на раскалённые камни ещё немного воды, отчего в комнате прибавилось пара. — Для тебя. Не забывай, что твой старший братец — тот ещё отъявленный злодей и негодяй. Конечно, на фоне совсем уж свихнувшегося Инга он мог показаться нормальным — и то издалека и человеку с хреновым зрением, но сейчас пасынка моей тётушки и в помине нет рядом для того, чтобы Сигурд смотрелся более выгодной партией.

— Да уж, они оба — как разные половины Хель (1), несомненно отвратительны, но каждый по своему, — встал во весь рост, обливая себя водой от густых волос соломенного цвета до самых сильных, мускулистых лодыжек, Свенельд. — Что ты предлагаешь?

— А какие у нас могут быть варианты? — нахмурился, не оставляя пространства для сомнений, племянник Гуды. — У Ругаланна есть наследник в лице Альрика, которого тётка вверила мне. У Хордаланна жив и здоров — во всех смыслах, отверни или закрой ты от меня эту оглоблю! — младший сын Атли, который может претендовать на трон после смерти брата-тирана.

— Пусть тирана, но брата.

— Я не заставляю тебя всаживать кинжал ему в спину, но и утаивать свои планы не собираюсь. Если мы не избавимся от этой опухоли сейчас, то кто знает, в какую чудовищную тварь с жадными щупальцами и острыми когтями она разрастётся? Вдруг Эгерсунн — только начало? Дружинники Сигурда уже твердят, что и конунг Харальд (2), и всего его сыновья — слабаки, поэтому готовы идти за твоим старшим до конца и добыть корону для настоящего воина!

— Не лучше ли тогда предупредить Прекрасноволосого?

— Чтобы он прислал свой ночной горшок? Его сейчас волнует лишь распря между любимцем Кровавой Секирой и остальными сыновьями. Свен... — бросил на него как никогда уверенный взгляд товарищ. — Рано или поздно тебе придётся сделать свой выбор. А нам двоим здесь, пожалуй, тесно, — Ульв потянулся за полотенцем и отправился в предбанник. — Дождись минуту-другую, пока я со своим стражем вернёмся в длинный дом и только потом выходи. Не хочу, чтобы попозли разные слухи и кривотолки о нашей связи.

Племянник Гуды сам засмеялся над собственной шуткой и закрыл дверь, оставив Свенельда в одиночестве с рояющими пчелиным ульем мыслями. Ульв был прав, рано или поздно ему следовало сделать выбор.

* * * * *

Когда солнце поднялось над лесом из мачтовых сосен в свой зенит, из крыши стоящей особняком добротной избушки повалил густой дым. С чувством предвкушения и большим аппетитом семья начала готовиться к обеденной трапезе.

В самом центре скромного жилища гордо возвышался прочный деревянный стол. Его украшали костяные тарелки, вырезанные вручную Варди, и добытые им в походах серебряные кубки и кувшин. Щиты с драгоценными камнями и шкуры убитых на охоте зверей, развешанные по стенам в качестве трофеев, свидетельствовали о благополучии обитателей дома.

Когда-то была их трофеем и Мия, теперь же девушка превратилась в свободного человека и полноправного члена семьи старого кораблестроителя.

Аромат тушёного мяса — дразнящий, заставляющий рот истекать слюной, а желудок в нетерпении урчать — заполнил комнату. В очаге на толстой цепи висел большой чугунный котёл, в котором кипело ароматное рагу из пойманных Йоханом в силки кроликов и корнеплодов, запасённых в погребе с осени.

Ингеборга, как и положено матери семейства, с неслыханными для её почтенных лет сноровкой и изяществом накрывала на стол. Её обветренные, покрытые морщинами руки умело расставляли миски с рыбной похлёбкой на скатерти. Рядом помогала управляться с обедом и Мия: девушка достала из печи румяный, хрустящий каравай хлеба и положила круг в самый центр стола. Ладони бывшей рабыни едва заметно тряслись, но от любящего и внимательного взгляда Ингеборги даже такие малозаметные детали не могли ускользнуть.

— Дитя моё, что случилось? Снова торговец из города не привёз книг на твоём языке?

Об истинных причинах своих посещений Эгерсунна Мия, разумеется, умалчивала. Чуть не выронив из рук нож, она прикусила нижнюю губу и произнесла:

— Там... была... кни-га... Но содержа-ние её оказа-лось... Не тем, которое я же-ла-ла.

— Что ж, видимо, такова была воля богов, — пожала плечами старуха. — Не расстраивайся, в следующий раз обязательно найдётся что-то тебе по душе. В конце концов, сколько всего на свете книг, какая-то да приглянется и нашей умнице дочке!

Едва ли следующий раз будет.

Входная дверь отворилась с протяжным скрипом, и в жилище вошли Варди с Йоханом. Пожилой корабел обнял сначала супругу, трогательно целуя ту в лоб, а затем и Мию, после чего занял место во главе стола, подав остальным членам семьи знак, что те могут присоединиться к нему.

Сын престарелой четы тоже сел за стол, следующим настал черёд девушки. Натянуто улыбнувшись, она попыталась сосредоточиться на обеде и зачерпнула ложкой похлёбку из лосося — каким бы простым это блюдо не казалось, готовила Ингеборга пальчики оближешь.

— Псы Сигурда повсюду в городе, добраться до длинного дома незамеченными нам не удалось, — наконец, нарушил молчание Йохан, который был мрачнее тучи. — Рыщут в каждом углу, проверяют каждого мужчину с оружием и вежливо, но настойчиво просят передать мечи и топоры в собственность нового ярла. А ведь ещё и месяца не прошло с момента смерти Гуды! Да и законный правитель, маленький Альрик...

— Твоей матери и Мии едва ли поднимают аппетит подобные беседы, — фыркнул Варди, посмотрев на побелевшую как мел приёмную дочь. — Давай оставим обсуждение дел государственных мужчинам и спокойно поедим.

— Мне... тоже есть, — отвлеклась от бесцельного размешивания похлёбки в своей тарелке девушка. — То-же есть, что... сказать.

— Что ты хочешь рассказать, милая? Попросить найти ту книгу про императора? (3) — оживилась Ингеборга.

— Нет...

Все три пары глаз остальных членов семьи от кушаний переместились на Мию, и её захлестнула очередная волна из беспокойства, которое уже клокотало в сердце бывшей рабыни настоящим штормом.

— В тот день, когда для безо-пас-ности оставил меня Све-нельд в своём не-примет-ном жилище... В тот день...

— Продолжай, дитя, — кивнула сдвинувшая брови Ингеборга: уже по тону дочери стало ясно, что хорошего ждать не придётся. — Здесь тебе некого бояться, мы твоя новая семья.

— В тот день... Туда... Со своими людь-ми... вор-вал-ся...

— Говори, — мягко, но всё же надавил на неё Йохан, сжавший в руке нож. — Говори.

— Инг... Инг Трёх-палый... — уже захлёбываясь слезами, выдавила из себя слова несчастная девушка. — Он обе...

— Обе что? Обеими руками тебя избил? Обе смерти — Гуды и Сигурда — взял на себя, думая, что и второй умер от яда? — не унимался её названный брат.

— Обесчестил... меня. И теперь я... по-нес-ла... от него.

— Да сгореть ему в пламени Муспельхейма! (4) — выругалась Ингеборга и схватилась за голову. — Дочь моя! Бедняжка!

— Кто-то ещё знает? — несмотря на шокирующую новость, казался внешне спокойным Варди, мгновенно взявший себя в руки: случившегося не изменить, а вот с последствиями придётся разбираться прямо сейчас. — Кому-то ещё ты рассказывала? И почему так уверена в том, что понесла?

— Ле-ка-рша...из дли... из длин-нного дома, — рыдая на плечах приёмной матери, продолжила Мия. — Под-твер-дила беременность.

— Гарм (5) меня сожри... — закрыла ладонью рот Ингеборга.

* * * * *

В тускло освещённом медовом зале уже месяц царили тишина и страх, а когда-то привычные звуки песен и звона кубков с элем, казалось, навсегда сгинули в этих неприступных стенах. Сигурд восседал на резном деревянном троне, его внушительная фигура отбрасывала на пол ещё более грозную тень.

Похожий на хищную птицу в своём гнезде, новый правитель Эгерсунна небрежно вертел в руках золотой мьёлнир на цепочке. Когда-то принадлежавшая самой Гуде побрякушка теперь стала его имуществом, как и все земли погибшей от стрелы Инга женщины.

Голову его занимали самые разные думы.

Указ об изъятии оружия у свободных мужчин оказался эффективным, и теперь арсенал длинного дома буквально ломился от мечей, копий и луков тех, кто мог дать отпор новой власти. Однако... вдруг этого недостаточно?

Оставались тяжёлые топоры, острые вилы, заточенные лопаты и кухонные ножи, которые не хуже боевого оружия можно использовать, чтобы свергнуть его. А ещё верёвки, подсвечники, рыбацкие сети, да даже украшения на его шее...

Навязчивые идеи об окружающих его заговорщиках с каждым днём на троне только усиливались. Спустя трое суток стража начала осматривать каждого, кто входил в стены резиденции; через неделю лекарша по его приказу изготовила несколько десятков противоядий от разнообразных отрав, а специальный дегустатор был обязан попробовать каждое яство или напиток перед тем, как их вкусит сам ярл.

Даже верных дружинников-хирдаманнов он отстранил от себя, поручив тем охрану длинного дома снаружи и патрулирование города. Рядом оставался лишь преданный, похожий на ручного медведя, Бьорн.

Безмолвие зала нарушила темноволосая лекарша, которую пропустили внутрь стражники. Знахарка, нерно теребя подол платья, приблизилась к ярлу и отвесила тому земной поклон.

Стоя перед завоевавшим Ругаланн воином, она каждой клеточкой своего тела ощущала исходящие от него власть и гнев. Брови темноволосого викинга были нахмурены, а взгляд ледяных глаз полон подозрения.

— Мой ярл, — начала знахарка, её голос слегка дрожал, — Я пришла с очень важной новостью, которая касается вашей наложницы, Мии.

Глаза норвежца расширились, на суровом лице мелькнула смесь любопытства и ярости. Он слегка наклонился вперёд, походя ещё больше на коршуна со своими глубоко посаженными глазами и загнутым вниз носом.

— Какие новости ты принесла, женщина? — потребовал он ответа, его голос звучал властно.

— Ваше величество, — продолжила лекарша, которая поборола страх и всё-таки выдавила из себя улыбку: ведь вести она сообщит добрые. — Я осмотрела наложницу этим утром, и у меня нет никаких сомнений в том, что она несёт в себе дар жизни. Можете возрадоваться, она принесёт Вам наследника или же такую же прекрасную дочь!

Цепочка в могучей руке викинга рассыпается на десятки звеньев, а золотой молот со звонким звуком отпрыгивает от деревянного пола медового зала. Знахарка в ужасе смотрит на правителя, верхняя губа которого начинает дёргаться от захлестнувшей мужчину злобы.

— Я... ещё не делил ложе со своей избранницей должным образом, — сделал акцент на последних словах Сигурд, рассудок которого затуманило сделанное врачевательницей открытие.

— Быть может, это непостижимое человеку чудо? — неожиданно вмешался стоящий за троном вечный соратник ярла, громадина Бьорн. — Дело самих богов и в знак Вашей доблести сам Один явился к ней и зачал будущего героя саг?

Лицо ярла искривилось в пугающей гримасе, однако пылающий гнев сменился на куда более жуткое выражение, коварное и по-нечеловечески кровожадное. Мужчина опустился на свой трон, ненадолго погрузившись в раздумья, и ответил своей правой руке:

— Насколько сильно твоё тело, Бьорн, настолько немощен и разум. Если вскрою я сейчас твоей череп, то найду ли там мозги, а?

Испуганный великан попятился назад и замолчал, не смея больше обсуждать с господином такого рода темы. Сигурд же извлёк из ножен острый меч, сверкающий серебром в полутьме медового зала.

— Если и был Один, то имя его — Свенельд. Пожелавшие присягнуть мне на верность горожане уже донесли весточку о том, что до нашего вторжения она некоторое время укрывалась не в жилище Варди, а сожительствовала с моим белокурым братцем. Поэтому в личности отца сомнений у меня нет, этот гад... наверняка не упустил возможность завершить начатое им в нашу первую ночь!

— Что прикажете делать? — поклонился ярлу Бьорн.

— Доставь мне Мию, немедленно, — ухмыльнулся темноволосый правитель и обнажил белоснежные зубы в плотоядном оскале. — А ты, знахарка, приготовь зелье, дабы отторгнуть чадо из её чрева. Если не управишься за час — останешься без головы.

Женщина, упав ниц, тут же поднялась и выбежала из медового зала; Сигурд похлопал по плечу своего помощника и рассмеялся:

— И вели слугам подготовить к ночи пир. Нас ожидает праздник с размахом, которого эти земли ещё никогда не видели! Скол! (6).

Поднявшийся над заливом у длинного дома ветер принёс в Эгерсунн не только запах морской соли и перегнивших водорослей, но и предчувствие какой-то первобытной, заставляющей душу уйти в пятки, опасности.

Этот день навсегда останется вписан в историю Ругаланна и воспоминания обитателей столицы.

Примечание от автора:

ᛞ ("дагаз") — руна, обозначающая "день". Символ ассоциируется с восходом солнца, пробуждением, прорывом и ясностью дневного света; Дагаз символизирует перемены, которые человек в состоянии контролировать, рост и освобождение от того, что вас тяготит.

1) Хель — скандинавская богиня мёртвых, одна половина её тела чёрно-синяя, другая мертвенно-бледная, поэтому она иногда называется сине-белой Хель (по другим версиям, левая половина её лица была красной, а правая — иссиня-чёрной; выше пояса она выглядела, как живая женщина, но её бёдра и ноги были покрыты пятнами и разлагались, как у трупа).

2) Харальд Прекрасноволосый — легендарный военачальник и первый король Норвегии, объединивший все земли и утвердивший там собственную административную систему. В последние годы жизни погряз в войнах и распрях между своими более чем двадцатью сыновьями, которые боролись за титул следующего правителя. Наследником в итоге стал Эрик Кровавая Секира — его любимец и самый жестокий из всех отпрысков.

3) Vita Karoli Magni («Жизнь Карла Великого») — биография Карла Великого, короля франков и императора Запада, написанная историком Эйнхардом.

4) Муспельхейм (Muspelheim, огненная земля) — в германо-скандинавской мифологии: один из девяти миров, страна пылающих гигантов, раскалённое царство, которым правит огненный великан Сурт.

5) Гарм (др.-сканд. Garmr) — в германо-скандинавской мифологии огромный пёс, охранявший Хельхейм, мир мёртвых, хтоническое чудовище.

6) Скол (др.-сканд. Skøl) — это тост, призыв выпить за здоровье.

На разных праздниках старший по званию (конунг, ярл или глава семьи), поднимал свой кубок и громко восклицал "Скол!". После этого, собравшиеся вокруг кричали "Скол" в ответ и начиналось торжество.

Глава XVI: Пиршество для воронов — Веселье ᚹ

ГЛАВА XVI: ПИРШЕСТВО ДЛЯ ВОРОНОВ ᚹ (I)

ᚹ brúceþ þe can wana lýt

sáres ond sorge ond him selfa hæfþ

blæd ond blisse ond éac burga genyht.

Весельем наслаждается тот, кто знает мало бед,

страданий и тревог. И сам имеет процветание (жизнь, дух, разум)

и блаженство, а также достаточно крепкую обитель.

— Плодоизгнание — это убийство и грех! — выкрикнула она, лежащая у ног ярла с разорванным платьем и оголённым животом, прямо в лицо жестокому варвару.

Протянутое викингом зелье, которое должно было отторгнуть из утробы плод, девушка швыряет в стену — и флакон разбивается на сотню осколков, оросив пол мутно-зелёным снадобьем с едким смоляным запахом.

Это стало последней каплей, и ярл схватился за оружие.

Мия поёжилась от прикосновения холодной стали к её животу, но продолжила смотреть держащему меч мужчине в глаза столь же уверенно, как раньше, словно ни самого ярла, ни стоящего за её спиной огромного Бьорна рядом не было.

— Повторяю... — Сигурд прищурился и слегка приоткрыл рот, из которого хищно показались кончики клыков. — Говори, чьё чадо носишь в своём чреве? Или ты хочешь, чтобы прямо сейчас я его вырезал оттуда и сам посмотрел, на кого этот ублюдок похож?!

Девушка, лежащая на полу перед троном правителя, поползла назад, но тут же за волосы её схватил верный личный охранник темноволосого викинга. Пути к отступлению не было. Как бы она ни старалась сбежать, всё равно попадала в руки этого жестокого и властолюбивого варвара.

Бьорн прибыл за ней пару часов назад, нарушив послеобеденную молитву и до полусмерти испугав старую Ингеборгу. Варди с Йоханом схватились за оружие и собирались прогнать прочь незваного гостя, но Мия сама остановила названных родственников и добровольно отправилась с великаном в длинный дом — довольно было в её жизни кровопролития, и если в силах и возможностях девушки спасти хотя бы одну жизнь, она непременно это сделает.

— Молчишь? Раньше в твоих глазах был страх, — Сигурд притянул её к своему лицу за подбородок, остановившись в считанных миллиметрах от губ несчастной. На свой коже она ощутила его дыхание — неровное, горячее и как будто огнедышащее; видимо, перед их встречей ярл не то успел стать драконом, не то просто принял на грудь кувшин вина. — А сейчас я вижу лишь ненависть и безразличие. Что же случилось... с нами?

Мужчина коснулся мягкой щеки бывшей рабыни и провёл рукой по волосам, второй продолжая держать плашмя на её нагом животе холодный булат клинка. Мия задрожала и до крови прикусила нижнюю губу, пытаясь удержать в себе слёзы, которые вот-вот хлынули бы водопадом из её глаз.

— Ты... и пра-вда... не понимаешь? — прошептала она и застучала зубами от обрушившихся эмоций. — Что я была... всего лишь твоей игрушкой... Жертвой, с которой хищник играл перед тем... как умерт-вить...

— Я дал тебе все свои богатства, разделил с тобой свои стол и опочивальню. И даже не посягал на твою невинность, пока ты сама не будешь готова. А в итоге... ты не только сбежала от меня и предпочла смерть в Хельгарде вместе моих объятияй, но и нашла утешение в предательских руках моего братца, оказавшись с ним в одном ложе!

Мия в ужасе отшатнулась назад, но мужчина ещё сильнее притянул её к себе и заключил в объятия. Сильными руками он обвил её спину и талию, обдал горячим дыханием тонкую кожу на шее, прежде чем склониться над ухом приёмной дочери Варди и продолжить:

— Можешь изображать из себя невинную овечку сколько хочешь, как изображала когда-то и немую невольницу, и полюбившую меня наложницу... Сколько у тебя там ещё ролей и масок, а?! Что, в ту роковую ночь тебе больше понравились его ласки, приглянулось его тело, раз ты как течная сука прыгнула в койку к Свенельду,едва только добралась до Эгерсунна?!

Меч со звоном упал на пол, а Сигурд укусил её за мочку, одной кистью впившись в грудь девушки, а вторую сомкнув на её горле. Мия дёрнулась, попытавшись выбраться из этого капкана, но хватка опытного воина оказалась по-настоящему стальной и вырваться оттуда было невозможно.

— Может, моё семя окажется сильнее и мой отпрыск, более могучий и сильный, вышвырнет из твоей утробы этого маленького гадёныша-племянника? Проверим прямо сейчас?! — чувствуя, как испуганной голубкой бьётся сердце в груди девушки, продолжил он свои угрозы.

Изловчившись, Мия сумела согнуть правую ногу в колене и что было мочи пнула мужчину в причинное место. Тот согнулся в три погибели и заскулил как провинившийся щенок; прежде же, чем Бьорн оказался рядом, она схватилась за меч.

Уроженка Бремерхафена зажала клинок в своих руках, но держала его остриём к себе, прямо за лезвие: по ладоням её от обоюдоострого металла полились тонкие алые струйки, принявшиеся ритмично падать на пол рубиновыми каплями.

— Я... не мог-ла... гово-рить... с того самого дня... — заикаясь и дрожа, всё же выдала из себя Мия, а взгляд её стал таким же холодным и пронзительным, как сталь в руках. — С того дня... ког-да... ты сжёг мой город... и убил тех, ко-го я на-зыва-ла семь-ёй... И обрела речь... лишь бла-го-даря молитвам... и заботе Варди с Инге-бор-гой... Их смерть я допустить не могла, поэтому и отправилась в Эгерсунн, едва толь-ко проз... прознала о твоих с Ингом планах...

— Поэтому побежала к моему слюнтяю братцу, который ещё после той ночи искал тебя по всему городу?! Поэтому жила с ним?!

— Там было безо-паснее, чем здесь, в длин-ном доме... или у семьи...

— Безопаснее раздвигать ноги?!

— ГЛУПЕЦ! — выкрикнула на весь медовый зал девушка, отчего на какую-то долю секунды оторопели и шокированный ярл, и его верный прислужник Бьорн. — Самодовольный, жестокий, горделивый глупец! Почему ты... измеряешь людей по образу и подобию собственных мыслей и действий?!

— Потому что все люди на самом деле — животные, просто слабые становятся добычей, а сильные — охотниками, — темноволосый ярл покачал головой. — Или ты этого до сих пор не осознала?! В тот день, когда ты на руинах родного города сопротивлялась солдатам несмотря на своё отчаянное положение, ещё тогда я понял, что ты одна из нас. Из охотников, из хищников. Именно тогда и возжелал сделать своей, ты же... предпочла мне брата.

— Свенельд и пальцем меня не тронул.

— Тогда плод чьего семени пророс в твоей утробе?! Начнёшь кормить меня сказками про чудо от Одина?! (1)

— Инг... — едва слышно прошептала она и сама не заметила, как сильнее сжала в руках клинок, оставшивший на обеих ладонях глубокие порезы. — Инг Трёх-пал-ый...

— Инг? — решив, что пленница сошла с ума или пытается пошутить над ним, повторил ярл Хордаланна и новый хозяин Ругаланна в одном лице, после чего захохотал. — Инг Трёхпалый?!

— Инг! — едва ли произнося слова членораздельно и захлёбываясь слезами, повторила она и подняла голову, целясь остриём меча в низ собственной шеи, в ту впадину между ключиц, где кожа была наиболее нежной и тонкой. — Инг Трёхпалый!

Изо всех сил она потянула оружие на себя, надеясь покончить со своими страданиями, но клинок не сдвинулся с места. Одной рукой его обхватил за лезвие Сигурд, даже не поморщившись от крови, второй же схватился за рукоять и медленно потянул булат на себя.

— Отпусти.

Мия помотала головой и лишь сильнее вцепилась в оружие.

— Отпусти!

Нечеловеческих усилий стоило Бьорну разжать мёртвую хватку девушки, пока ярл отшвырнул меч в сторону и не накрыл полуобнажённую девушку своей накидкой. Мужчина присел на корточки, потянулся к бывшей рабыне... и остановился.

В её глазах он снова видел какую-то смесь отвращения, ненависти и жалости, столь болезненные для него.

— Инг... взял меня си-лой... В ночь Йоля.

Она не шутила и не издевалась.

На мгновение на лице мужчины отразилась вселенская печаль, но лишь только чтобы смениться нездоровой, кривой ухмылкой. Даже у видевшего жестокость господина в пылу битв Бьорна от этой гримасы мороз пошёл по коже — что-то с Сигурдом было не так, словно он терял последние искры человечности и превращался в нечто жуткое.

— Значит, прибавление в нашем с братом семействе отменяется, — по стенам длинного дома прокатился зловещий хохот. — Тем лучше. Даже если ты обманываешь, это легко будет проверить — все до одного мужчины в роду Вигге, будь то Инг или же малолетний Альрик, страдают от царской болезни (2) — вспорю младенцу ручонку и посмотрю, не сдохнет ли он от потери крови! Что до тебя самой... хочешь того или нет, всё равно будешь моей, да ещё и с таким "приданым".

— Гуда и Варди... — не понимая смысла произнесённой ярлом тирады, пролепетала она. — Даровали мне свободу. Я не могу стать наложницей, как член семьи свободных норвежцев!

— А разве говорил я что-то про рабыню?! — вспылил, вытерев подбородок окровавленной рукой, темноволосый викинг. — Сегодня на пиру ты станешь моей законной женой и разделишь со мной трон Ругаланна!

— Но...

— Молчать! Бьорн, — мужчина жестом указал на девушку своему помощнику. — Отведи её к прислужницам, пусть подготовят ей баню и самые лучшие наряды с украшениями, может, даже из сундуков бывшей хозяйки этих земель.

— Пусти! — зашипела Мия, которую великан бесцеремонно, словно игрушку, схватил за запястье. — Я пойду сама...

Когда двери медового зала захлопнулись, и Сигурд остался в полном одиночестве, мужчина потянулся к кувшину с вином. На дне плескалось совсем немного бордовой жидкости, которую он одним залпом выпил и расслабленно расплылся в улыбке.

— Неисповедимы пути господни... так говорил её папаша священник, когда я лично всадил кинжал ему в бок у алтаря. И теперь этот бог послал мне в руки не только заслуженный трофей, но и ключ ко власти над всем Эгерсунном!

* * * * *

Ветер буйствовал, поднимая вверх колючие снежинки и приглашая своим воем присоединиться к пиру невиданного размаха, который вот-вот должен был состояться в длинном доме. В воздухе витало волнение и предвкушение: жители столицы и понятия не имели, чего ожидать от этого торжества, однако приказ нового правителя был непреклонен: каждый мужчина старше четырнадцати обязан был явиться туда и присягнуть ему на верность таким жестом.

В крепких каменных стенах медового зала пылал большой костер, что отбрасывал мерцающие тени, которые плясали на лицах собравшихся гостей. Поставленные в несколько рядов столы скрипели под тяжестью богатых яств и кубков с пенистой медовухой, в то время как ароматы жареного мяса, наваристой рыбной похлёбки и свежеиспеченного хлеба манили к себе с улицы озябших и проголодавшихся эгерсуннцев.

Во главе стола на богато украшенном троне восседал подобно хищной птице Сигурд. От него, облачённого в меха и украшения с самоцветами, исходила какая-то гнетущая, тяжёлая аура власти, что пронизывала собой каждый уголок бывшей резиденции Гуды. Тут же, рядом с ним, сидел и маленький сын погибшей регентши, Альрик. Мальчуган не проявлял совершенно никакого интереса к толпе гостей — всё его внимание приковывал игрушечный деревянный драккар, который он вертел в маленьких ручках и с любопытством рассматривал.

Слева и справа от ярла собрались именитые воины и знатные горожане, а по периметру всего зала выстроились его преданные хирдаманны, замершие подобно истуканам. Впрочем, и лица их были такими же каменными и безэмоциональными.

Но мало кто знал, что за весельем и радостным празднованием на горизонте зарождалась буря. Рассвет принесёт испытания, которые определят судьбы столицы и её обитателей, навсегда изменив ход их жизни.

Служанки вымыли Мию в бане, умаслили волосы и кожу какими-то благовониями, после чего распутили шевелюру и заплели множество кос с жемчужными украшениями. Ей преподнесли роскошную длинную тунику, украшенную вышивкой, драгоценными камнями по вороту и манжетам, в которую она облачилась и направилась в сопровождении девиц в медовый зал.

Каждый шаг давался ей с трудом, но ноги неумолимо несли бедняжку в руки к этому чудовищу.

" Неуёмные амбиции и гордыня. Жестокость, не знающая пределов, сметающая всё на свое пути. Извращённая похоть и чревоугодие. Зависть к чужим победам и короне. Он... словно живое воплощение всех смертных грехов, словно сам дьявол... Чем тогда обернётся празднество Сатаны?"

Когда она вошла в медовый зал, то моментально приковала к себе взгляды сидящих за столами горожан. Хрупкая и бледная на фоне огромных дубовых дверей, в богатом платье — пусть и печальная, от своей тоски и душевных метаний она становилась будто бы ещё прекраснее, ведь ещё глубже от них становились похожий на осенние волны цвет глаз и более нежной — фарфоровая кожа.

Первым нахмурился Свенельд. Йохан встрепенулся и чуть было не поднялся из-за стола, но был остановлен крепкой рукой отца, схватившего его за запястье; узнал и научившую его молитвам и надежде на лучшее девушку Альрик. Наследник Гуды поднял на неё свои большие глазёнки и широко улыбнулся, после чего помахал ручкой.

Вяло ответила ему тем же и она.

— А вот и она — свет души моей, чья красота затмевает сам Брисингамен! (3) — поднял кубок с медовухой Сигурд, отмечая появление бывшей невольницы. — Мия — та, что прошла тернистый путь от рабыни корабела Варди до моей избранницы и супруги!

Мия чуть не рухнула на своих ватных ногах, в последний момент оперевшись на стену, и принялась часто, неровно дышать. Перед глазами её проплыли огни факелов, удивлённые взгляды окружающих гостей и стражников, блики от серебряной посуды и оружия — пока дочь Ингеборги не взял под руки Бьорн и не повёл к трону.

— Когда я впервые увидел её, одновременно хрупкую как весенний цветок и несгибаемую, словно железный прут, то понял, что именно ей суждено стать моей супругой. Она обладает силой и красотой, рядом с которыми меркнут все норвежские прелестницы, и сердцем страстным и горячим, как огонь в наших кузницах, — продолжил свою речь Сигурд.

Кто-то из присутствующих сентиментально вздохнул, но куда больше приглашённых жителей столицы начало перешёптываться и подозревать нечто неладное. Напрягся подобно тетиве лука и Варди: нездоровый блеск в глазах узурпатора не обещал ничего хорошего.

— С самого момента нашей встречи, словно сама судьба переплела наши судьбы. В дни печали она стояла рядом как верная спутница, даря свои тепло и неизменную поддержку. Вместе мы создали связь, которую невозможно разорвать, любовь, которая выдерживает испытание временем.

Окончательно запутавшись в происходящем, Мия садится на табурет рядом с троном ярла. Тот берёт её руку и галантно целует, отчего сердце в груди девушки забилось пуще прежнего. Не так она представляла свою свадьбу, не в таком окружении и не с таким человеком.

Увы, от прошлой её жизни, как и от семьи приютившего подкидыша священника, остались лишь кровь и пепел — и это дело рук того, кто силой хочет сделать её своей суженой!

— Моя дорогая избранница, помимо прочего, ещё и беременна — такое приданое мне приподнесли боги! — язвительно ухмыльнулся темноволосый викинг, с каким-то извращённым удовольствием наблюдая за реакцией ошарашенных гостей торжества. — В ночь Йоля её покрыл Инг Трёхпалый, поэтому в её чреве отныне растёт ещё одна плоть и кровь от династии Вигге, бывшего ярла Ругаланна и хозяина эгерсуннского длинного дома!

От этих слов нервно сглотнул уже Ульв, который чудом не выронил из своей длани ложку с супом. Племянник Гуды бросил беспокойный взгляд на сына бывшей правительницы, но тот по-прежнему больше интересовался игрушечным корабликом, чем взрослыми разговорами.

— Поэтому с этой самой минуты волей Одина и Фригг Мия — моя законная жена и супруга, а я — опекун её пока не рождённого ребёнка!

— Но... согласно обычаю, церемонию бракосочетания... должен проводить жрец, — пробубнел себе под нос, подняв руку и приковав всеобщее внимание, один из пожилых горожан. — Опекуна над представителем династии, если родство вообще подтвердится, тоже назначает не сам ярл, а тинг (4) из достойнейши...

— Этим глупым обычаем место — у Фенрира под хвостом, — Сигурд провёл пальцем по своему горлу слева направо, и несколькими секундами позже двое из его дружинников схватили несчастного старика и перерезали тому шею. — Ну... есть ещё те, кто возражает заведённым мной порядкам?

Все до одного гости замолчали и опустили глаза — кто-то в страхе, кто-то в отвращении к пролившейся в стенах длинного дома крови, а кто-то — чтобы не показать огонь ненависти к тирану, который стремительно закипал в их душе.

— То-то же, — пожал темноволосый викинг плечами и ещё выше поднял чашу. — Моих верных подданных, всех тех, кто признаёт моё правление, я прошу присоединиться ко мне в праздновании этого знаменательного события. Поднимите свои кубки и выпейте за процветание нашего государства, за любовь, которая объединяет нас всех, и за будущее, которое лежит перед нами. Пусть этот союз станет символом силы и единства, маяком надежды для всех, кто стремится обрести такую же великую любовь, как наша. Скоооол!

Мия обеими руками схватилась за рот, почувствовав непреодолимую тошноту: её мутило не то от вида трупа бедного старика, которого волочили за ноги воины, оставляя на полу алую дорожку; не от приторных и притворных слов захватившего власть в городе варвара.

Один за другим над столами поднялись кубки с вином или медовухой. Кто-то возносил руки с напитками сразу, кто-то робко сомневался, не зная, присоединяться ли к остальным — но в страхе за свою жизнь в конце концов делал то же самое.

Меньше чем за полминуты в медовом зале вырос настоящий лес из рук с чашами, и лишь дюжина человек оказалась настолько же смелой, насколько и безрассудной, чтобы не поддержать тост нового ярла и не присягнуть тому на верность. В числе их были Мия, Варди, Йохан, Свенельд и Ульв.

— Что ж... Супруга моя устала и, очевидно, не может поднять ничего тяжелее ложки, — оскалился Сигурд. — Что до остальных — прошу их последовать за мной. Подарки сегодня получит не только моя суженая, но также и наш маленький ярл.

Темноволосый завоеватель наклонился к крошке Альрику и, погладив того по голове с волнистыми мягкими волосами, слащавым голосом задал вопрос:

— Мой маленький ярл хочет получить от своего соседа и подданного достойное его подношение?

Сердце Мии ушло в пятки, когда мальчуган возбуждённо кивнул и захлопал в ладошки, сгорая от нетерпения увидеть сюрприз, что его ждёт.

* * * * *

Вместе с морозными порывами холодного ветра в окружающем воздухе витает и напряжение: на крыше длинного дома стоит сам правитель Хордаланна, ярл Сигурд Атлисон. На руках у него закутавшийся в меховую накидку сын Гуды, что по-прежнему не отпускает от себя искусно изготовленную деревянную игрушку в виде боевого корабля.

Внизу же, у входа в длинный дом, собрались все несогласные с его тостом — дюжина мужчин и Мия, прижавшаяся к Варди. Девушка дрожала от ледяной метели, но не собиралась возвращаться в медовый зал пока не поймёт, о каком подарке говорил ярл — тем более, что она помнила доброту мальчугана, который поделился с ней едой во время осады.

— Мой маленький ярл, — заявляет, нянча на руках сына Гуды, Сигурд, а его косматые распущенные волосы развеваются на ветру подобно тёмным, почти чёрным щупальцам мифического кракена. — О чём Вы мечтаете?

Лишь на мгновение задумавшись и приложив палец к губам, наследник Эгерсунна отвечает:

— Отправиться в плавание... и открыть новые земли!

— Достойное храброго воина устремление, — кивает ему брат Свенельда и, словно заинтересовавшись игрушкой, берёт у малыша кораблик и вертит его в руках. — Но разве такой драккар не мал для бесстрашного капитана и первооткрывателя? Он сам едва ли поместится тут, а ведь нужно место и для съестных запасов, и для команды...

— Д-да... — растерянно глядит мальчик на то, как темноволосый викинг небрежно кидает его любимую игрушку себе под ноги.

— Видите вон тот драккар, мой маленький ярл? — Сигурд указал рукой на залив, посреди которого и впрямь застыла небольшая, но прекрасная ладья. Изготовленный из ясеня, укреплённый дубовыми досками, с флагом, на котором был запечатлён символ династии Гуды и Вигге — ярко-зелёной серной на рыжем фоне, этот боевой корабль был поистине прекрасным подарком (5).

— Угу, — глаза Альрика расширяются и блестят от вида драккара.

— Хотите рассмотреть его получше? Отправиться в плавание к новым горизонтам?

Мальчик снова кивает, и Сигурд сажает его к себе на плечи. Заворожённый собственным подарком, наследник Ругаланна любуется им посреди тёмно-серых волн зимнего моря и рассеянного лунного света. У него теперь есть личный корабль!

Мия, заметив, как ярл медленно шагает ближе к краю покатой крыши, вздрагивает и прижимается к напрягшемуся Варди. Ульв, чьё лицо побелело от страха за племянника, несмотря на окруживших их вооружённых воинов, делает шаг вперёд и выкрикивает:

— Отпусти мальчика, там слишком высоко!

— Твоё желание — закон, — расплывается темноволосый тиран в больше напоминающей хищный оскал улыбке и поднимает вдохнувшего воздух полной грудью и обрадовавшегося мальчика над собой — теперь он парит в руках ярла, словно птица.

От волнения и счастья Альрик смеётся, а затем сильные и закалённые в боях руки Сигурда отпускают его маленькое тело, которое камнем падает вниз. Волосы сына Гуда развеваются в полёте, он, почувствовав себя на мгновение могучим орлом, мечтательно закрывает большие глаза, машет своими ручонками... и с глухим звуком приземляется на замёрзшую землю перед Ульвом и остальными.

— Веселье только начинается! — срывается с губ ярла, и доставшие мечи и копья стражники кольцом окружают всех, кто не присягнул ему на верность.

Примечание от автора:

ᚹ ("вуньо") — руна, обозначающая "веселье, радость". Нередко Вуньо трактуют как праздник, отдых и даже некое торжество; в иных представлениях — трон, высшее место, кульминацию, сбывшуюся точку устремлений.

В перевёрнутом положении символизирует полосу неудач, жертвенность, внутренние конфликты и ухудшение отношений с близкими людьми.

1) В легендах германо-скандинавских народов Один мог являться к супругам правителей в обличье их мужей. После подобных визитов у них рождались прославленные воины и герои, часто — родоначальники легендарных династий (Инглинги, Вёльсунги, Сэминги, Веттины, короли готов, Мерсии и т.д.).

2) Царская болезнь — гемофилия, наследственное нарушение свёртываемости крови, от которой страдает потомство мужского пола. Вопреки заявлению Сигурда, вероятность проявления гемофилии у мальчиков составляет 50% (но 100% — если ребёнок рождается от больного мужчины и женщины-носительницы патологического гена).

3) Брисингамен (др.-сканд. Brísingamen) — в германо-скандинавской мифологии — золотое ожерелье (по другой версии — пояс), сделанное четырьмя братьями-гномами Брисингами (Brisings), которых звали Альфригг, Берлинг, Двалин и Грер. В переводе означает «сверкающее», «искра». Ожерелье не обладает никакими магическими свойствами, просто очень красиво; по другой версии, делает носящего его ещё более прекрасным, но тогда непонятно, зачем оно было нужно Фрейе, которая и так была прекраснейшей изо всех людей и богинь.

4) Тинг - совещательный орган свободных мужчин у викингов, аналог славянского вече.

5) Погребение викингов высокого положения, как правило, происходило в погребальной ладье, известной из археологических раскопок, по множеству саг, поэзии скальдов.

Погребение осуществлялось в лодке или драккаре, где почившему осуществлялись подношения и жертвоприношения в соответствии с его земным статусом и родом занятий. После кремации на останках сооружали холм из камней и покрывали его землёй и дёрном. Получившийся курган считался жилищем умершего.

Подарок Сигурда Альрику был погребальным.

Глава XVII: Пиршество для воронов — Несгибаемая ᛒ

ГЛАВА XVII: ПИРШЕСТВО ДЛЯ ВОРОНОВ ᛒ (II)

ᛒ biþ bléda léas, bereþ efne swá þéah

tánas bútan túdor biþ on telgum wlitig,

héah on helme hyrsted fægere,

gehlóden léafum, lyfte getenge.

Берёза лишена цветов, но рождает даже так

побеги бесплодные, ветвями красива,

высока кроной, украшенной дивно,

нагруженной листьями, к небу близкой.

— Веселье только начинается! — срывается с губ ярла, и доставшие мечи и копья стражники кольцом окружают всех тех, кто не присягнул новому правителю на верность за праздничным столом.

Зарычавший раненым волком Ульв пытается прорваться сквозь вооружённых дружинников к сыну тётки, но живая волна из рук, сабель и щитов хватает его за плечи, оттесняет назад и не даёт пройти. Свенельд, встретившись с товарищем взглядом, мотает головой: сопротивляться сейчас бесмысленно и опасно.

— Мия... — старый Варди тем временем пытается отыскать среди леса копий и мечей приёмную дочь, но той нигде не видно. — Мия!

Проскользнув мимо хирдаманнов, что потоком хлынули на не выказавших узурпатору почтения мужчин, она, запинаясь и не видя ничего перед своими ногами от спешки и слёз, падает на колени перед маленьким тельцем и берёт его на руки.

Крохотные пальчики сына Гуды уже начали становиться холодными и синими, но он, с неестественно вывернутыми ногами и испуганными, похожими на блюдца глазёнками, тяжело дышит и испуганно смотрит по сторонам.

— Альрик... — пролепетала Мия, гладя малыша по шелковистым волосам и целуя в щёки дрожащего в судорогах малыша. — Альрик...

— Хель... она ждёт меня в своих холодных палатах? — спросил у неё он, как никогда серьёзный и взрослый, в то время как руки мальчугана безвольно повисли подобно лямкам. — Мне страшно.

— Нет, нет, нет, — прижала к себе, крепко обнимая, мальчика бывшая германская рабыня. — Ты не попадёшь в руки Хель, тебя ждут славные палаты Вальхаллы, где ты встретишься с мамой. Или же райские сады, где царят мир и благодать...

— Благо... дать? — вопрошающе произносит мальчуган, повторяя незнакомое слово.

— Благодать, — кивает Мия и зажмуривается, когда дрожь в теле маленького ярла усиливается, свидетельствуя о скорой кончине. — Это... когда Господь тебя любит и бережёт независимо от того, слушаешься ты его и проказничал ли... Как... как мама!

— Как... мама... — едва слышно шепчет Альрик и расплывается в блаженной улыбке, которая навсегда застывает на его ангельском личике.

Несколько секунд она беззвучно плачет. Слёзы сами падают из её глаз солёным водопадом, пытаясь вымыть из мыслей всю скорбь о ни в чём не повинном ребёнке, который лишился жизни из-за людской жестокости.

По прошествии такого же времени на смену боли приходит ярость. Злоба закипает внутри неё, словно раскалённая смола в котле, и кажется, что-то вот-вот она польётся через край и обожжёт собой всё вокруг.

Мимо проплывают лица, такие... разные и одновременно похожие.

Йохан закрывает собой старого отца, не давая стражникам подойти ещё ближе; Свенельд обречённо смотрит на маленькое бездыханное тельце в её руках, а Ульв, с голыми кулаками набросившись на воинов, падает на землю от удара рукоятью меча по затылку и рычит от бессилия и боли.

Почему... почему всё это происходит?!

Почему кто-то всегда желает большего? Больше власти. Больше богатств. Больше земель. Больше голов, что покатятся кровавым урожаем после казней неугодных...

И сейчас, вокруг, была не та процветающая столица с бойкими криками торговцев и мерным стуком молотов по наковальням, которую она увидела, впервые ступив на земли Ругаланна.

Не тот дом Ингеборги, откуда всегда пахло свежеиспечённым хлебом с румяной корочкой, наваристой рыбной похлёбкой и удивительно вкусным травяным чаем, рецептом которого она поделилась лишь с приёмной дочерью.

Не те улицы, которые наполняли смех детей, сплетни шепчущихся женщин и, напротив, громкие споры мужчин о том, какая сталь лучше: арабская или саксонская.

Даже птицы, что раньше пели друг другу мелодичные трели, сейчас лишь кричат и плачут.

Краски исчезли из Эгерсунна, и дело не только в накрывшей окрестности белым одеялом снегов зимой — всё стало серым, словно пепел или прах.

И ты либо противишься изменениям до последнего, либо пытаешься смириться с ними и выживать дальше.

Свой выбор она сделала.

— Ярл Сигурд! — поднимается девушка на дрожащих ногах, прижимая к себе похолодевшего Альрика и обращая на себя взгляды всех присутствующих. — Правитель Хордаланна, новый хозяин и защитник Ругаланна!

— Я слушаю тебя, — кивает заинтересованный темноволосый викинг, наблюдающий за всем с крыши длинного дома.

— Могу я... — учащённо дыша и пытаясь не выдать волнения, спрашивает она. — Могу я попросить своего мужа о свадебном подарке?

— Говори.

— Позволь всем этим людям... протрезветь и уже на свободную от хмеля голову ещё раз подумать над своим решением. Быть может, — она сверкает взглядом на ничего не понимающих Варди с Йоханом, Свенельда и Ульва. — Быть может, к утру они изменят его и присягнут на верность тому, кому следует, если захотят сохранить жизнь. А ты...

— Что — я? — ухмыльнулся Сигурд, словно предвкушая просьбу жены о спасении предателей. — Помиловать их? Разрешить вернуться к жизни, словно они не оказались мятежниками и смутьянами?!

— Нет, — помотала бывшая невольница головой и рассмеялась. — Не трать свои силы на них, сегодня они тебе понадобятся для другого. Или ты забыл о первой брачной ночи?

На лице Сигурда промелькнула победоносная улыбка, и он ответил ей коротким кивком — да будет так.

* * * * *

Мия смотрит на принесённый в баню поднос с кушаньями и нерешительно вздыхает, после чего снимает с себя одежду, что небрежно падает на пол. В ладони она зажимает крохотный пузырёк со снадобьем, купленным ей на городском рынке — если ей однажды придётся закончить свою жизнь и согрешить, это пройдёт быстро и безболезненно, но...

Сейчас пока не время, поэтому флакончик прячется между деревянных полок, убранства бани и многочисленнных кадок и ковшей.

Девушка закрывает глаза и нервно теребит прядь волос. Будь обстоятельства другими, она, быть может, смогла бы оценить романтическую атмосферу в полной мере: густой пар пар поднимается вверх и клубится в во влажном и горячем воздухе, а в кадильнице горят розовое масло и дымятся засушенные веточки лаванды для аромата.

Баня уставлена свечами, дверной проем окутан тьмой, но не настолько непроглядной, чтобы она не смогла разглядеть фигуру Сигурда, когда тот появляется из мрака, бесшумно закрывая за собой тяжёлую дверь.

Он не произносит ни единого слова и лишь хищно рассматривает её с ног до головы взглядом своих соколиных глаз, готовясь наконец-то овладеть своей добычей, своим трофеем.

Серая шерстяная туника, которую он носит, оказывается на полу первой, и... Мия невольно, неосознанно начинает любоваться закалённым в битвах, тренировках и охоте телом.

— Тебе нравится то, что ты видишь, не так ли? — темноволосый викинг тихо ухмыляется тому, как девушка опускает взгляд вниз, чтобы перевести внимание с широких плеч на влажные половицы, и лишь заставляет её покраснеть сильнее, когда избавляется от кожаных штанов и богато украшенного пояса.

Если бы она сказала, что он некрасив — то солгала бы себе.

В его теле не было ничего излишнего, словно его ваяли мастера античной скульптуры из далёкого прошлого — и непременно по канонам золотого сечения. Широкие плечи, ключицы с проявившимися на них мелкими капельками пота, щедрая поросль тёмных волос на груди, уходящая ниже через рельефный живот дорожка из них же, ведущая... К наливающемуся кровью орудию.

Мия чувствует, как низ её живота скручивает: не то от предвкушения, не от от волнения. В конце концов, до восхода солнца это окажется внутри неё, а ведь прежде она лишь держала его в руках — и с трудом могла сомкнуть пальцы на этом твёрдом как камень стержне.

Однако вместо того, чтобы наконец-то взять ту, что ему принадлежит, он поступает совершенно противоположным образом. Девушка чувствует себя ненужной, отвергнутой, когда он заходит в огромную деревянную бочку, берёт кусок мыла и принимается намыливать тело. От белоснежной пены каждый изгиб, каждый мускул становится ещё более очерченным, ещё острее, ещё мужественнее, ещё... желаннее?

От шага навстречу её предостерегает внутренний голос. Мужчинам... нравится покорность, и поэтому пока он не даст ей знак, Мия не сдвинется с места — так будет лучше, иначе вся задумка рассыпется в пыль и прах.

Стыдно признаться, но предвкушение нарастает в геометрической прогрессии, когда она наблюдает за тем, как ярл ополаскивается, ныряя под воду. Мокрый, с блестящими потяжелевшими волосами, сверкающим в полумраке от огоньков свечей телом в мельчайших каплях, он прекрасно осознаёт свою притягательность и пользуется ей.

В прошлый раз всё дело было в дурманящем зелье-афродизиаке, но сейчас... Сейчас его нет.

Несколько решительных шагов — и похожее на медвежье тело прижимает её к тёплой стене, и она вдыхает дурманящую букет из запаха горячего дерева, мускусного аромата мужского тела и амбра благовоний.

— Нас... никто не потревожит? Нужно сказать Бьорну, чтобы ни...

Он заставляет её замолчать, прижимая толстый большой палец к мягким губам, качает головой в ответ на вопросы и расплывается в улыбке.

— Тссс, — смотрит он ей прямо в глаза, заставляя ноги подкашиваться несмотря на любые доводы разума. — Не нужно лишних слов, Мия.

— Мне нравится, — делает она небольшую паузу, чувствуя, как дыхание перехватывает. — Мне нравится, как моё имя звучит в твоих устах.

— Ты по-прежнему удивительно невинна и чиста, оставаясь храброй чертовкой, — бормочет он, обхватывая ладонями лицо девушки и пристально глядя на неё. — А я хотел бы почувствовать на моих устах тебя, Мия. Как свою женщину. Как свою законную жену.

Он приближается настолько, что носы обоих соприкасаются, его борода щекочет тонкую кожу на шее Мии, её руки нервно пытаются найти для себя место, прежде чем оказываются на могучей груди — как раз в тот момент, когда их губы встречаются.

Она ожидала страстного, хищного поцелуя, но вместо этого получила лишь скромное прикосновение его губ к её собственным — словно молчаливую просьбу о большем доступе, который бывшая невольница мгновенно предоставляет ему, отвечая на лобзания тихим стоном и прикусывая нижнюю губу викинга.

Сигурд запрокидывает голову назад... и хватает её на руки, вместе с добычей оказываясь в деревянной ванне с тёплой водой. Точно такой же — тёплой, влажной и жаждущей стать пристанищем для этого мужественного тела — была сейчас и Мия.

Хаотичный хоровод мыслей в голове твердит, что всё происходящее неправильно, и она делит ложе с детоубийцей и узурпатором. Быть может, и так — но он её муж, и согласно всем писанным и неписанным законам в первую брачную ночь ей следует стать его.

Опускаясь под воду, его руки обвиваются вокруг верхней части бёдер девушки, с легкостью он хватает и приподнимает приёмную дочь Варди, усаживая на бортик ванны. Разгорячённое, слегка покрасневшее от желания лицо девушки теперь на одном уровне с его — и поцелуи становятся глубже и страстнее. Оба поглощены безудержным желанием, которое копили друг другу, и теперь клубок из всех этих противоречивых эмоций — ненависти, обиды, сладострастия, нежности и непонимания — распутывается так же, как косы Мии, в руках мужчины превращающиеся в распущенную шевелюру.

Норвежец вдыхает аромат волос девушки и спускается ниже, к шее, покрывая её мелкими и крепкими поцелуями. Дыхание бывшей рабыни сбивается и она отчаянно пытается сдержать волну возбуждения, когда сильная мужская рука проскальзывает между их телами, следует дальше и по-хозяйски раздвигает её ноги. От шеи он перемещается назад, ко рту, лаская его изнутри своим языком, а кончики пальцев принимаются дразнить и поглаживать женскую плоть там, внизу.

Мия ощущает нестерпимый жар и покалывание внизу живота, где-то в глубине бёдер, в то время как один из пальцев Сигурда проникает в её лоно и начинает играть на нём, словно на струнах лютни (1). Внутренние стенки девушки трепещут от его прикосновений, большой палец ярла медленно скользит внутрь и наружу, сгибая костяшки пальцев взад и вперёд, а ненасытный рот всё никак не может утолить свой голод и с удвоенной силой целует её, словно стараясь выпить до дна этой ночью всю молодость и красоту молодой супруги.

По телу бывшей невольницы пробегают искры, когда к большому пальцу добавляется и указательный. Тихий возглас блаженства, сорвавшийся с её губ, позволяет его перстам увеличить напор — те скользят, кружат и подталкивают, раскрывая её изнутри, тыльной стороной ладони Сигурд прижимается к чувствительному маленькому комочку и медленно проводит по нему шершавой, толстой кожей.

Именно это действие заставляет Мию оторваться от поцелуя и прикусить губу со слезами на глазах. На мгновение переполнившие её страх, стыд и желание начинают бороться друг с другом, но лишь пока темноволосый ярл не откидывает её тело назад.

Его ненасытный рот перемещается к небольшой, аккуратной груди, по очереди облизывая и посасывая каждый из сосков. Она умоляюще смотрит на него и томно стонет, словно мифическая сирена, и пальцы оставляют её жажудшее лоно — но только для того, чтобы заменить их на что-то куда более весомое. Взяв своё длинное, загнутое кверху орудие, Сигурд сначала прижимает его к ажурным влажным складкам, дразня супругу и смазывая прозрачной жидкостью, сочащейся из него, прежде чем выровняться со входом в пещерку и начать медленно толкаться. Девушка извивается, когда навершие мужского органа входит внутрь, а затем... затем она сама подаётся навстречу так туго заполнившей её пустоту плоти норвежца и широко раскрывает глаза.

— Я не Трёхпалый и не причиню тебе боли, по крайней мере — пока ты сама не попросишь, — шепчет он, проявляя поразительную мягкость для такого огромного, подавляющего одним своим видом варвара. — Дай мне несколько мгновений, и я заставлю тебя замурлыкать и просить добавки.

Мия нисколько в этом не сомневается и с полными слёз счастья глазами кивает ему; ногти невольницы впиваются в его толстые плечи, когда она старается расслабиться и вновь ощутить постепенно заполняющий её стержень, который входит до упора, касаясь её чувствительного дна, а затем так же неспешно выходит наружу.

Толчки становятся более уверенными и глубокими, но Сигурд никуда не торопится, словно наслаждаясь тем, как глубоко, без остатка он с каждым движением становится вместилищем для красавицы-германки и помечает свою новую территорию, как принадлежащую лишь ему. Мия и вовсе проваливается в небытие, всё её существо сейчас сосредоточено лишь в одном месте — вокруг ярла, который стал твёрдой и дарящей блаженство осью, вокруг которой вращается её мир.

Спустя несколько минуту она открывает веки и томным, с поволокой взглядом смотрит на рычащего от удовольствия мужчину.

— Пожалуйста...

Сигурд намеренно останавливается и заглядывает ей прямо в глаза, провоцируя на то, чтобы она сама произнесла это и окончательно капитулировала перед ним.

— Пожалуйста... Сильнее. Прошу тебя... — Мия умоляюще смотрит на него с влажными от слёз глазами и слегка приоткрывает рот, хватая им воздух, которого ей так не достаёт. — Прошу! Пожа...

Ярл не даёт договорить — его губы жадно припадают ко рту Мии, а сам опускает девушку в воду и проникает внутрь, заставляя воду выйти за края ванны и расплескаться по полу. С каждым толчком по её бёдрам и позвоночнику пробегает подобный молнии электрический разряд, а ногти царапают широкую спину викинга и впиваются в его кожу всё глубже и глубже. Дочь Варди извивается под его телом, похожим на произведение искусства, затем она перемещает свои руки на его ягодицы и, обхватив их, сама помогает мужчине увеличить темп и напор.

Тело Сигурда такое сильное, такое тяжёлое, что она, кажется, вот-вот растворится под его мужеством и растает подобно восковой свече от пламени огня. Сделав своё сладострастие ещё острее и ярче, девушка старается сомкнуть бёдра, отчего всё чувствуется в разы сильнее.

— Быстрее... пожалуйста!

— Я же говорил, что тебе понравится, — короткий раскат смеха сотрясает грудь мужчины, который припадает к её груди и слегка прикусывает алый сосок.

Зарычав, словно лев на охоте, он вонзается в бывшую рабыню с теми самыми скоростью и натиском, которые она так страстно желала. Вся Мия превращается в трепещущую плоть, напряжённую, возбуждённую и скользкую от соков, вместе с которыми ускользает и контроль. Она перестаёт сдерживаться и стонет громко и часто, аккомпанируют этим звукам влажные шлепки тела мужчины, которое ударяется о её бёдра.

Сигурд и сам будто сходит с ума: он неистово ныряет внутрь, навстречу тугим объятиям горячего розового бархата, которым он обтянут, его орудие с каждой секундой становится ещё больше и раздувается, окончательно заполняя внутренности и не оставляя никакого пространства для сомнений или стыда, которые он вытесняет своей пульсирующей плотью.

Одной рукой он прижимает её к себе, другой хватает за грудь, не отрывая рта от губ возлюбленной. Стоны Мии переходят в крик, она вся напрягается и... в этот момент викинг бросает её сосок и теребит другой крохотный комочек плоти под сводом над входом в её грот.

Девушка, пронзённая насквозь неведомым ей чувством, рыдает и трясётся от целой гаммы ощущений, сам же ярл в последний раз пронзает её и извергает всё накопленное возбуждение внутрь сокращающегося лона.

Мужчина улыбается и проводит кончиком указательного пальца по уголкам её губ, после чего нежно целует в шею и прижимает к себе. Мия... приходит в себя не сразу, несколько минут требуется ей для того, чтобы вернуться из сладострастного забытия в реальность — тем более, что всё это время норвежец не останавливает ласки и то нежно втирает жемчужные капли в её складки, то хлопает пальцами по сводам только что почувствовавшей настоящее землетрясение пещеры.

— После того, как родишь отпрыска Инга и закрепишь им мои права на трон, подаришь и мне столько же наследников, сколько здесь ягод, — произносит Сигурд и запускает кисть в тарелку с киноварной брусникой, протягивая несколько плодов девушке и кормя её с руки.

— Ты... — робко интересуется она, прижимаясь к его широкой волосатой груди. — Не боишься, что тебя могут отравить?

— Боюсь, я же не настолько глуп, чтобы доверять тем, чьего маленького правителя я убил, — хохочет ярл и принимается гладить её по шелковистым волосам. — Но всю пищу до того, как подать мне, проверяет дегустатор. На этом подносе нет ничего опасного, поверь мне.

Мия кивает и в отместку берёт кусочек солёного лосося, который кладёт в рот викингу. Расплывшись в улыбке, он с забавным хлюпающим звуком втягивает рыбу в себя и корчит смешную физиономию, стараясь рассмешить супругу — и это у него удаётся.

Неужели... в нём ещё осталось что-то человеческое.

— Пойдём в опочивальню? — задаёт он вопрос, задумчиво глядя в потолок бани.

— Я... — девушка стеснительно опускает взгляд и запускает пальцы в курчавые волосы на груди мужа. — Я не уверена, что смогу ходить в ближай-шее... время. Мои ноги всё ещё содрогаются от блаженства, которое ты мне подарил. И...

— И?

— Я хочу повторить это в воде, но на сей раз — будучи сверху, если ты, конечно, позволишь.

Сигурд удивлённо морщит лоб и прижимает её к себе. Теперь она наконец-то понимает, что её место — рядом с ним, в безопасности и том положении, о котором иные лишь могли мечтать. Кажется, бывшая рабыня наконец-то смирилась с судьбой и оттаяла к нему, а такая причудливая инициатива... точно не будет наказуема!

— Конечно, — хохочет закалённый в многочисленных битвах воин и зевает. — Но только если ты дашь мне вздремнуть. Этот день... был долгим и тяжёлым, я очень устал.

— Понимаю, — кивает девушка и смотрит в окно. Там, снаружи, в лунном свете, что отражается от белоснежных сугробов, с порывами ветра борется молодая берёза. Как бы ни старалась метель сломать её, как бы не клонила ветви к земле, тонкий, но легко гнущийся ствол делает вид, что поддаётся куда более мощной стихии и движется туда, куда та прикажет — но по-прежнему остаётся внутри твёрдым и несгибаемым в собственной воле.

Через несколько минут тишину бани нарушает низкий, гулкий храп. Осторожно выскользнув из объятий спящего ярла, Мия по-кошачьи крадётся к своей одежде, достаёт оттуда склянку с ядом... и нерешительно останавливается, зависнув над подносом с оставшимися кушаниями. Рука захваченной в Бремерхафене пленницы дрожит, взгляд её скользит сначала по яствам, а затем перемещается на темноволосого тирана.

Сейчас он похож на ребёнка, совершенно беззащитный и уязвимый.

Человек, что уничтожил её родной город, семью и прежнюю жизнь.

Человек, который принёс боль, смерть и огонь в жизни её новой родины, приёмной семьи и друзей.

Человек, ставший её супругом.

Человек, подаривший ни с чем не сравнимые ощущения и заставивший её хотеть ещё и ещё — как тянется к уже пустой фляге с водой лишённый рассудка путник в пустыне.

Мия открывает пробку и глядит на чуть желтоватую, похожую на травяной чай, жижу, всё ещё разрываясь между тем, чтобы сбрызнуть ей еду или же вылить содержимое прочь.

Поднимется ли рука, чтобы отомстить ему?

Примечание от автора:

ᛒ ("беркана") — руна, обозначающая "берёза". Символ ассоциируется с плодородием, возрождением и личностным ростом. Он указывает на новые начинания и перемены в жизни, благодаря которым можно добиться успеха — однако только преодолев различные испытания и препятствия.

Эта руна олицетворяет женское начало и является знаком сил, необходимых для зарождения идей и их осуществления.

В перевёрнутом виде этот знак символизирует застой, неудачи и тревогу.

1) Лютня (польск. lutnia / итал. liuto / араб. аль’уд — дерево) — струнный щипковый музыкальный инструмент с ладами на грифе и овальным корпусом. Средневековые лютни имели четыре или пять парных струн.

Глава XVIII: По Воле Богов ᚨ

ГЛАВА XVIII: ПО ВОЛЕ БОГОВ ᚨ

ᚨ er flæstra færða

för; en skalpr er sværða.

Устье — цель большинства путешествий,

и то жесамое — ножны для меча.

Новость о стремительно ухудшившемся самочувствии нового правителя громом среди ясного неба пронеслась по длинному дому и уже оттуда, шёпотом и пересудами, распространилась по всем уголкам столицы, от самых удалённых районов и до соседствующей с резиденцией гавани.

Для кого-то вести о болезни ярла стали мёдом для ушей, для кого-то — поводом для тревоги. Ясно было одно — слабость Сигурда могла либо перевернуть существующее положение вещей, опрокинув установленный им порядок, либо же окончательно его закрепить.

Тем утром Мия преподнесла своему супругу страстный поцелуй и сдобренный каплей яда кусок солёной форели — благодаря последнему темноволосый тиран потерял сознание, весь побледнел и покрылся мелкой сыпью. Испуганная девушка выбежала из бани и полным ужаса криком мгновенно собрала вокруг себя стражников, лекарей и обычных слуг; хорошо, что минутой ранее вещественное доказательство в лице флакона со злополучной отравой она швырнула сквозь окно в сугроб, который вместе со всем городом уже накрывало снегопадом.

В тёмной комнатушке, заставленной каким-то хламом, её тут же принялся допрашивать Бьорн. Правая рука ярла — высокий, напоминающий йотуна-великана воин — не сводил с неё полного недоверия и подозрений взгляда, но... что в сущности могла сделать против мужа бывшая рабыня?!

Ни оружия, ни яда при ней не нашли. Более того, вызванный из своей лачуги дегустатор снова попробовал все остатки кушаний на подносе и остался жив, здоров и разве что чуточку недоволен зачерствевшей лепёшкой.

Никаких улик и обвинений, кроме доморощенных оговоров насчёт колдовства, против неё не было. А значит, оставалось только ждать, сделает своё дело яд или же превративший Эгерсунн в ад на земле мужчина восстанет из мёртвых.

Говорят, что самое худшее — это когда нужно ждать и ты не можешь ничего сделать. От этого можно сойти с ума.

Поэтому необходимо действовать.

* * * * *

Она бежала туда, что было сил. Через немноголюдные улицы с угрюмыми воинами Сигурда и замученными горожанами, через окутывающий ледяным ветром со снегом мёрзлый морской берег, через светлый лес из мачтовых сосен — туда, где был её новый дом.

Когда Мия увидела выходящий из отверстия в крыше дым очага, от сердца отлегло. С жилищем приёмной семьи всё было в порядке — настолько, насколько могло у тех, кто за праздничным столом не присягнул на верность новому правителю, жестокому и мнительному.

Первым, что встретило её, когда дверь в дом открылась, стал взгляд Ингеборги — усталый, поникший, но по-прежнему тёплый. Женщина, чьи руки были в муке — она замешивала тесто — вытерла белые ладони о фартук и бросилась обнимать её.

— Мия! — заголосила старуха и прижала приёмную дочь к себе. — Что стряслось? Почему ты здесь? Или этот изверг с тобой что-то...

— Нет, — почти шёпотом, но с какой-то железной твёрдостью в голосе перебила норвежку девушка. — Зато я... Мне... пришлось...

— Что пришлось, дорогая? Провести с ним ночь? Он издевался над тоб...

— Убить его.

Если бы хозяйка дома продолжала сейчас свою работу, то непременно выронила бы из рук посуду и разбила её на множество глиняных черепков, но всё, что сделала Ингеборга — это сама стала такой же белой, как мука, и схватилась за сердце.

— Как... убить? Мия, милая... Поэтому ты убежала? Если тебя найдёт этот Бьорн, то... Что же делать!

— Меня пока не подозревают, не волнуйся... мама, — впервые назвала она так женщину, положив ладони на покрытые морщинами щёки и заглянув в тёплые глаза приёмной родительницы. — Это был яд... Я взяла его для себя, если всё станет совсем горько и невыносимо... Но после того, как он расправился с Альриком, не смогла остаться в стороне.

— Бедный мальчик, ему и пяти не было. Йохан с Варди мне рассказали... — женщина сделала паузу и нахмурилась, отчего всегда доброе и расслабленное лицо приобрело угрожающее выражение. — Я знала, что этот Сигурд жесток и беспринципен, но чтобы настолько... Никто не заслуживает смерти так, как он.

— Где Варди и Йохан? С ними всё в порядке?

— Отправились с утра к Свенельду и Ульву, им же нужно пополудни явиться к ярлу и либо преклонить перед ним головы, либо лишиться их. Уж не знаю, что они задумали, но мириться с его властью ни в какую не желают, нет от моих увещеваний и просьб толку. Если бы мужчины слушали своих матерей, то гибли бы не так часто, родная... Пытаемся уберечь детей от гибели, но они будто сами в постоянном поиске смерти.

— Именно поэтому... — на глазах девушки выступили слёзы, а голос от волнения задрожал. — Именно поэтому я хочу вернуться на родину. Чтобы мой малыш рос в безопасности, чтобы его не окружали выжженная земля и залитые кровью клинки. Даже если Сигурд умрёт от яда и лекари его не спасут — здесь ребёнку спокойной жизни не будет.

— Вас мигом окружат "друзья" и советчики, как налетевшие на мёд мухи, ежели родится мальчик, — вздохнула женщина и помотала головой. — А тебе придётся вместе с Ульвом возложить на себя бремя регентства, когда принадлежность ребёнка к роду Вигге подтвердится. Я уже говорила, что на твоём месте отторгла бы из себя это порождение Инга раньше положенного срока, но...

— Это большой грех, моя вера такого не позволяет. Почитание заповедей и есть вера, всё остальное — кресты, молитвы, хлеб и вино — всего лишь ленточки, которые делают её красивее, но если их убрать, то останется сама суть, — Мия положила руку на немного округлившийся животик и улыбнулась растущей там жизни. — А она такова, что дитя не имеет к поступкам Трёхпалого никакого отношения, и каким оно вырастет — зависит только от любви и заботы, что я ему подарю. Чудовищами не рождаются, ими становятся. Поэтому я и желаю малышу обычного детства без сражений, интриг и крови. Поэтому и хочу покинуть Ругаланн.

— Ты... уверена в своём решении? — морщинистыми пальцами Ингеборга принялась гладить её по шелковистым и длинным волосам — точно таким же, как у когда-то утонувшей дочери. — Эти стены для тебя родные, семья сделает всё, чтобы тебя защитить...

— Семья должна не защищать, а жить спокойно и мирно. Я же принесла в ваш дом и город не только радость, но и войну с горем, жизни в постоянном страхе вы не заслуживаете.

Мия замолкает и бросается в объятия приёмной матери. Они крепко прижимаются друг к другу, а по их щекам солёными потоками льются слёзы.

— Ты... права. Моя милая девочка, ты сильная и выносливая. У тебя вся жизнь впереди, — всхлипывает Ингеборга. — Ты должна уйти и начать всё заново, подальше от тьмы и холода Хель, которые отныне царят в наших землях.

Они расходятся, но их руки остаются сомкнутыми, до последнего отчаянно цепляясь друг за друга.

— Обещай мне, что ты позаботишься о брате и отце, мама. Мне невыносима мысль, что с ними что-то случится. И о себе тоже...

Пожилая норвежка слабо улыбается, а лицо Мии наполняется горько-сладкой смесью надежды и печали.

— Я буду очень скучать по тебе, мама. Ты — моя опора, мое всё. Когда я была никому не нужна... Когда меня хотели как вещь передавать из рук в руки, вы с отцом одни увидели во мне человека и подарили не только кров и крышу над головой, но и любовь. С вами я снова ощутила, что значит иметь семью...

— И я тоже, моя прекрасная дочь. Помни, как бы далеко мы ни были друг от друга, моя любовь к тебе всегда будет с тобой. Она будет окружать тебя, как теплые объятия, защищая от любых невзгод и бед.

Мия кивает, не в силах говорить сквозь слёзы, текущие по её лицу.

— Я люблю тебя, мама. Пожалуйста, никогда не забывай об этом.

— Я тоже тебя люблю, моя драгоценная девочка. Теперь иди, моя храбрая дочь. Начни эту новую главу, но всегда помни, что наш дом всегда будет ждать тебя с открытыми дверями.

Девушка неохотно отпускает руку матери, с печальным взглядом на всхлипывающую женщину и тяжёлым сердцем она идёт к двери. Груз разлуки давит на неё, но она знает, что должна оставаться сильной ради лучшего будущего для всех.

Ингеборга в последний момент бросается вслед за ней и останавливает у порога. Норвежка протягивает бывшей невольнице увесистую сумку и гладит по голове.

— Здесь немного еды и золота, путь тебе предстоит неблизкий, моя дорогая девочка, — женщина разжимает морщинистую руку, в ладони её лежит крошечный камушек с вырезанным на нём символом ᚨ. — Ещё в молодости моему супругу за спасение жизни вручил её старый жрец. Ансуз — в нём воля богов, пусть она ведёт тебя по жизни и указывает верную дорогу.

— Спасибо... мама, — Мия берёт руну и, прежде чем убрать ту в сумку, с любопытством смотрит на загадочный символ. Что, если он и впрямь обладает божественной силой? — Мне пора, хочу успеть попрощаться и с остальными и найти нужный корабль на пристани, пока меня не хватились в длинном доме.

— Да защитят тебя моя любовь и подарок, — шепчет Ингеборга и прижимает руку к занывшему в груди сердцу.

В избушке воцаряется тишина, и лишь скрип закрывающейся двери говорит о начале их долгой разлуки. Однако каждая из женщин знает, что связь между приёмной матерью и дочерью останется нерушимой даже через расстояния, которые будут их разделять.

* * * * *

— Отец, — в последний раз прижимается к широкой груди Варди Мия и смотрит на Йохана и Ульва. — Пожалуйста... оставьте нас на несколько минут наедине, вдвоём. Прошу вас. Предупредите народ о том, что Сигурд при смерти и слаб, что в силах каждого вернуть себе родной город...

— А Све... — спрашивает племянник Гуды, но разом замолкает, когда встречается со строгим взглядом серых глаз старого корабела.

— Дайте им попрощаться, — шёпотом произносит муж Ингеборги, и в компании обоих мужчин покидает жилище и оказывается на улице перед главной городской площадью.

Две истерзанные Сигурдом души, встретившиеся по его же воле, остались стоять на пороге дома — и на пороге мучительного прощания. Молча, не шевелясь, они смотрели друг на друга — и совершеннно не понимали, сколько это продолжалось, минуту или часы.

Светловолосый юноша с бородой, одетый в кожаную рубуху и меховую накидку, неотрывно любовался на лицо Мии, на котором, некогда невинным, хрупким и полным жизни, теперь лежал тяжёлый груз принятых ей решений и их последствий. Слёзы струились по её красным щекам, и Свенельд, наконец сделав несколько шагов к бывшей рабыне, уверенно стёр солёные капли с её лика и положил на него свои ладони.

— Не плачь... У тебя не было другого выхода. Я и сам поступил бы так же на твоём месте — если бы нашёл в себе силы. Ты, маленькая и худая, оказалась сильнее всех мужчин вместе взятых — сначала пешком прошла через Хельгард и предупредила всех о грядущей опасности... а потом избавила от неё весь город.

— Я знаю, но это всё равно... ужасно и грешно — отравить человека, даже такого... — Мия всхлипнула и всем телом прижалась к Свену; сердце в её груди билось и трепетало подобно испуганной голубке. — В конце концов, он был твоим братом — и моим мужем.

— Я не могу смириться с тем, что ты уходишь, — задыхаясь от волнения, ответил Свенельд, в его голосе звучала боль, которая резала душу. — Но я не могу просить тебя остаться. Опасности, которые ждут тебя здесь, независимо от того, что станет с моим братом, слишком велики, и я боюсь за твою и будущего малыша безопасность.

Они крепко обнялись, словно пытаясь слиться воедино. Окружающий мир померк, превратившись в ничтожество, а какое-то светлое и тёплое, тягучее, похожее на мёд чувство поглотило все их мысли и каждую частичку тела от макушки и до кончиков пальцев ног, заставляя ощутить пробегающие по коже электрические разряды.

— Позволь мне... — из небесно-голубых глаз Свенельда скатилась одна-единственная слеза и, словно падающая звезда, пересекла его щёку по диагонали. В этой слезе было заключено множество эмоций — любовь, тоска, надежда, опустошение и глубокое чувство потери.

— Позволь мне загладить ошибки прошлого, мои и моего брата, — голос его дрожал, словно не выдерживая тяжести произносимых слов. — Разреши стать спутником жизни для тебя и отцом, пусть и неродным, для твоего ребёнка.

Она подняла взгляд на него — и слабый, рассеянный, но лучезарный луч солнца осветил темноту комнаты вокруг обоих.

— Если твой брат каким-то чудом выживет... — вздохнула она, вдыхая аромат тела младшего из правителей Хордаланна и пытаясь запомнить его на всю оставшуюся жизнь. — То у меня уже есть муж согласно законам и обычаям. Если отойдёт в мир иной — носить мне до последних дней траур как вдове и замаливать свой грех днями и ночами.

— Я буду бороться... всеми силами ради тебя, ради нас... — донеслось в ответ, но Мия положила указательный палец ему на губы, встала на цыпочки и, приподнявшись, подарила мужчине полный благодарности поцелуй.

Поцелуй в щёку.

— Я благодарна тебе за всё, что ты сделал для меня — с самого первого вечера нашего знакомства и по сей день, однако по дороге, что я выбрала... я должна пройти одна — этой мой путь и ничей больше. Тебе же... — снова всхлипнула она и провела ладонью по щеке младшего из братьев. — Благородному и доблестному, лучше подарить своё доброе сердце не одной мне, а всем кто нуждается в твоей помощи. Ругаланну нужен тот, кто восстановит город и исправит злодеяния Сигурда. Хордаланну — справедливый и миролюбивый ярл, что сотрёт грязь и кровь с имени вашего славного рода.

— Тогда обещай мне, что ты выживешь и построишь новую счастливую жизнь. И когда эта буря закончится, я непременно найду тебя и всегда буду рядом. Если не как возлюбленный или муж — то как преданный друг и защитник. Если только ты... если только ты позволишь.

Мия лишь одарила его слабой улыбкой.

* * * * *

— Жители Эгерсунна, услышьте меня! — выкрикнул Ульв, вскочив на дощатый помост посреди городской площади; голос его горел от пылающей решимости. — Сегодня мы оказались под железным кулаком Сигурда и его хордаланнцев, но я стою перед вами и призываю подняться, вооружиться и отвоевать то, что принадлежит нам по праву! Слухи не лгут, этот тиран действительно болен, и нам нужно как можно скорее начать действовать!

Усталая и подавленная толпа обратила свой взор на оратора, ища среди окружающей серости и разрухи проблеск надежды. Казалось, сам воздух вокруг них задрожал от слов племянника Гуды и теперь наполнил их грудь чувством цели.

Сам молодой человек осмотрел собирающихся вокруг ремесленников и случайных прохожих и сжал левую руку в кулак, ударив ей по ближайшей стене — так сильно, что разбил пальцы в кровь.

— Вчера в священных стенах медового зала Сигурд нарушил все неписаные законы гостеприимства наших предков! Своими руками он избавился от наследника нашего трона, от нашего будущего, вероломно убив невинного сына Гуды и Вигге!

Эгерсуннцы, пусть и прониклись сказанным, всё ещё испуганно смотрели по сторонам, нет ли где-то поблизости патрулирующих улицы захватчиков.

— Мы лишились свободы, наши дома и близкие подверглись их тирании! Наши жизни оказались в беспорядке, наши мечты разбиты. Но я отказываюсь признать поражение... Отказываюсь сдаваться... Я отказываюсь отдавать наш когда-то процветавший город, где я родился и вырос, в руки этого безжалостного узурпатора! Он думал, что отнял у нас всё — но пока в нас теплится жизнь, пока бьются в груди наши сердца, мы можем и должны сопротивляться!

Его слова эхом отозвались в сердцах всех собравшихся, зажигая в каждом пламя борьбы. Тьма отчаяния словно начала рассеиваться, сменяясь светом решимости, что мерцал где-то на горизонте, как утренняя звезда (1), что предваряла собой восход солнца.

— Прошу вас, оглянитесь вокруг! Посмотрите на лица наших детей, стариков и женщин! Разве счастливы они? Разве смеются? Разрушение и смерть не только в стенах города, они отпечатались и на их прекрасных челах. Готовы ли мы допустить, чтобы они до конца своей жизни проходили с такими выражениями лица? Готовы забыть о подвиге павших товарищей, которые костьми легли, чтобы защитить город от вероломных Сигурда и Инга?

Толпа закачалась и заропотала подобно ожившему морю. Люди мотали головами, вскидывали вверх руки, с их губ срывалось громкое "НЕТ!", а стальная решимость была закалена пылающей яростью и горьким пламенем потерь.

— Сегодня мы стоим на перекрестке судьбы, и только в наших силах решить, в какое будущее мы шагнём. Неужели мы не хотим бороться за свою свободу и вернуть контроль над городом?! — Ульв сделал глубокий вдох и едва сдержался, чтобы не заплакать: с каждым произнесённым словом эмоции накрывали мужчину всё больше. — Давайте вспомним о мужестве наших предков, которые пожертвовали всем, чтобы построить это процветающее поселение посреди суровых северных скал и гор. Они не отступили перед лицом трудностей, не отступим и мы!

Из толпы вырвались аплодисменты и громкие выкрики, выражающие одобрение, а людей вокруг Ульва только прибавлялось. Слова племянника Гуды словно озвучили их собственные мысли о защите того, что дорого всем и каждому в этом городе.

— Как и подобает трусу и тирану, Сигурд отнял у нас оружие, но разве остановит это нас? Ну же! Давайте соберём все наши силы, вооружимся всем, что найдем — вилами, молотами, кухонными ножами, да хоть голыми руками! — и выступим против тех, кто принёс смерть в Эгерсунн. От наших действий зависят судьбы наших домов, наших семей и нашего будущего. Мы ударим с силой тысячи зимних бурь, с яростью тех, кто отказывается быть покоренным!

Толпа разразилась громовым рёвом согласия, а стоящие среди горожан Варди и Йохан улыбнулись друг другу. Чёрт подери, этот сукин сын умел зажигать сердца людей!

— Помните, друзья мои... мы одиноки в нашей борьбе, и надеяться на помощь извне глупо. Нашего короля более заботят распри между сыновьями, нежели положение подданных и устроенный в нашей области беспредел. За Гуду! За Альрика! За наших мёртвых, павших в бою! И за живых — которые отомстят за них и свергнут гнёт этого тирана!

Вдохновенная речь настолько вселила уверенность в горожан, что они принялись выкрикивать лозунги Ульва и схватились за всё, что можно было использовать в качестве оружия. Заряженные опасным коктейлем из гнева, решимости и желания вернуть себе отнятое, жители Эгерсунна подобно наводнению хлынули на улицы столицы, и поток этот двинулся в одном направлении — к длинному дому.

Патрульные из хирда Сигурда, встреченные ими на пути,нашли свою смерть от лопат, ножей, молотов, серпов и мётел бунтовщиков. Для кого-то гибель стала быстрой, но большинство воинов подверглось ужасным мучениям: словно желая выместить всю свою злость, копившуюся с момента осады города, горожане выплеснули её на хордаланнцев, заживо топча их, забивая всем, что попадёт под руку и волоча едва дышащих противников по улице за собой — одним словом, мало чем отличаясь от тех, кто совсем недавно устроил похожие зверства им самим.

— Ярл Сигурд! — выкрикнул срывающимся голосом Ульв, в первых рядах горожан приближаясь к резиденции вместе с Варди и Йоханом. — Ярл Сигурд, мы пришли за твоей жизнью!

Вокруг длинного дома уже выстроилось несколько рядов из до зубов вооружённых викингов Хордаланна, что сомкнули кольца вокруг твердыни и соорудили стену из шитов и острых копий. Если волна из взбешённных эгерсуннцев и повергнет их, то ценой десятков или сотен жизней.

В воздухе повисло напряжение — такое ощутимое, что, казалось, задень сейчас пространство, отделяющее армию Сигурда от взбунтовавшихся жителей столицы, рукой — и оно ответит звуком подобно натянутой струне или тетиве лука.

— По воле богов мы вернём себе наши дома и наш город! — продолжил Ульв и поднял вверх острую мотыгу. — По воле богов избавимся от захватчиков и убийц. Вперёд! В бой!

* * * * *

Снаружи доносились вопли раненых, лязг металла и удары о тяжёлые дубовые двери длинного дома, куда рвались подстёгиваемые жаждой мести горожане. Темноволосая лекарша, однако, не обращала на хаос вокруг никакого внимания: отодвинув в сторону курительницу, из которой поднимались вверх испарения целебных трав, девушка открыла рот покрытому потом и сыпью Сигурду и вложила туда смоченную в каком-то снадобье белоснежную тряпочку, свёрнутую в подобие тампона.

— Что это? — склонился над ней нервничающий Бьорн, который вздрагивал от каждого крика снаружи. — Лекарство? Должно исцелить нашего ярла?

— Нет... но укажет на источник его состояния, — сверкнула раздражённым взглядом на него и ещё полсотни вооружённых воинов, собравшихся вокруг ложа правителя, знахарка. — Не стой у меня над душой, лучше готовь своих солдат на случай, если сюда прорвутся горожане. И позволь спокойно заняться свой работой, пока ты делаешь свою!

Нетерпеливый великан кивнул и замолчал, сама же целительница извлекла изо рта темноволосого мужчины тампон и прищурилась, глядя на окрасившуюся в тёмно-зелёный, почти чёрный цвет, ткань в том месте, где она контактировала со слизистыми больного.

— Это не болезнь, вашего... — сделала паузу женщина и поправила себя вслух. — Нашего ярла отравили. Яд оставался у него во рту, и мой отвар безошибочно на него указал.

— Мия! — зарычал утробным голосом Бьорн и сжал могучие руки в кулаки. — Теперь, когда ты знаешь, в чём дело... Сможешь спасти нашего господина?!

— Если мне помогут боги — только каждый третий пострадавший от яда спасается благодаря зелью по рецепту моей бабки. Живо принесите мне плоды шиповника, душицу, зверобой и торф! — накричала она на одного из слуг и усмехнулась. — И, конечно, если сюда не ворвутся восставшие и не разорвут нас на части...

* * * * *

Когда солнце начало спускаться к горизонту, разливая по небу тёплые брызги багрового и золотого, на палубу небольшого кнорра (2) взошла девушка. Корабль плавно покачивался на волнах фьорда, отплывая от столицы Ругаланна, когда-то процветавшей и мирной, а сейчас — охваченной хаосом.

С тяжёлым сердцем девушка смотрела на город, который на какое-то время стал для неё новым домом. Узкие оживлённые улочки, деревянные дома, шумные рынок и гавань — всё это сейчас проплывало перед её влажными от слёз глазами.

Мия вспомнила полные гордости и тепла глаза приёмной матери, когда вместе с Ингеборгой она достала впервые приготовленный девушкой рыбный пирог из печи — и довольное выражение лица Йохана, попробовавшего угощение.

Ощутила она на себе и полные заботы прикосновения старого Варди, будто снова она пережила момент, когда опытный корабел подал ей свою грубую морщинистую руку и помог подняться на утёс, с которого открывался удивительной красоты вид на весь Эгерсунн и его окрестности с сосновыми лесами и спокойными скалистыми берегами залива.

А за ними последовали и воспоминания о маленьком большеглазом Альрике, протянувшим ей в час отчаяния немного еды, и Свенельде с его искренними словами и извинениями за оказавшуюся роковой ночь с обоими братьями... с его чистой и не требующей ничего взамен любовью.

В своём сердце она постарается сберечь лишь светлую ностальгию, лишь самые приятные и ценные моменты. В конце концов, она полюбила этот город и дорожила им. В конце концов, здесь обрела новую семью.

Но теперь отголоски битвы наполняли воздух, а звуки лязгающих мечей и крики о помощи пронзали её мысли тревогой. В очередной раз столицу захлестнули волна смертей и разруха, и Мия, прикусив губу до крови, сжала в руке нательный крест: нет никаких сомнений в том, что девушка сделала правильный выбор. Ради будущего её ребёнка, ради мирного неба над его головой.

Шёпотом она начала повторять слова молитвы, прося Всевышнего о том, чтобы в Эгерсунн снова пришёл мир, и сбросивший оковы торговый город восстал из пепла и вернулся к прежнему себе, ещё более красивому и величественному.

Бросив последний взгляд на исчезающие вдали мерцающие огни города, девушка перевела глаза вперёд, на горизонт, где солнце уже почти завершило свой закат. Тёплые краски вечерней зари и усиливающийся снегопад обволакивали её с воспоминаниями, будто уютное одеяло, напоминая, что даже в минуты темноты и неизвестности воля Господня и надежда на лучшее завтра всё ещё существуют.

Вместе с последним днём в Эгерсунне подошла к концу и история той, кого здесь нарекли Мией в честь когда-то утонувшей дочери, на которую девушка была удивительным образом похожа.

И продолжалась совершенно другая повесть — о Марии из Бремена, приёмной дочери священника и той, кто до последнего хранила веру в своём сердце. Той, кто вырвалась из холодной хватки гниющих рук богини мёртвых, сбежала от кошмаров войны и насилия и смотрела лишь вперёд, в будущее на родных берегах Везера (3), в устье которого уже через месяц вошёл корабль.

Здесь она и начнёт новую жизнь, а насколько та окажется счастливой — укажет воля богов. Милостивого всепрощающего Христа, сурового Одина, кровожадной Хель, коварного Локи — таких разных в своих лицах и образах, но таких похожих в том, что именно к ним мы обращаемся в часы своих невзгод и бед.

Она просила силы – и Бог послал девушке испытания, чтобы закалить её.

Она просила мудрости – и Бог послал ей препятствия, над преодолением которых пришлость ломать голову денно и нощно.

Она просила мужества – и Бог послал ей опасности.

Она просила любви – и Бог послал несчастных, которые нуждались в помощи и лечении душевных ран.

Мия-Мария не получила ничего из того, что хотела, но получила всё, что ей было нужно.

Бог услышал её молитвы...

Бог — в нас самих.

Примечание от автора:

ᚨ ("ансуз") — руна, обозначающая в разных версиях футарка "бог; ясень; устье". Символ ассоциируется с благословением, гармонией, мудростью и правдой; знаком судьбы от высших сил и их же благословением.

В перевёрнутом положении предупреждает о том, что человек принимал неверные решения и совершал необдуманные поступки; предупреждает о тяжёлых испытаниях, которые помогут стать мудрее и сильнее.

1) Утренняя звезда — перифраза, означающая планету Венера, видимую в небе перед рассветом.

2) Кнорр (норв. Knörr) — один из типов деревянных кораблей викингов. Для постройки кнорров использовались сосна и ясень, реже дуб. В движение кнорр приводился вёслами или прямым рейковым парусом и управлялся кормовым вёсельным рулём.

Во многом кнорры были схожи с драккарами, однако, в отличие от них, были не военными, а скорее грузовыми и торговыми судами, и использовались для перевозки большего количества припасов и снаряжения, а также лошадей. Поэтому кнорры были более широкими и вместительными, но развивали меньшую скорость.

3) Везер (нем. Werser) — река в Германии, текущая в северном направлении, пересекая Немецкое среднегорье и Северо-Германскую низменность. Своё название носит начиная от города Мюнден, где соединяются оба её истока Верра и Фульда. Под Бремерхафеном (пригород Бремена и его морской порт, родина Мии-Марии) Везер впадает в Северное море.

Конец

Оглавление

Пролог

Глава I: Трофей ᚠ

Глава II: Град ᚻ

Глава III: Горячка ᚲ

Глава IV: Плач ᚢ

Глава V: Летящее Копьё ᛏ

Глава VI: Шипы и Розы ᚦ

Глава VII: Жатва ᛃ

Глава VIII: Хельгард ᛁ

Глава IX: Тоска ᚾ

Глава X: Тисовый Лук ᛇ

Глава XI: Наследие ᛟ

Глава XII: Дар Божий, Кара Господня ᚷ

Глава XIII: Человек ᛗ

Глава XIV: Мёртвое Солнце ᛊ

Глава XV: Тот самый день ᛞ

Глава XVI: Пиршество для воронов — Веселье ᚹ

Глава XVII: Пиршество для воронов — Несгибаемая ᛒ

Глава XVIII: По Воле Богов ᚨ