История царской тюрьмы. В пяти томах. Том 2. 1825-1870 [Михаил Николаевич Гернет] (pdf) читать онлайн

М.Н.ГЕРНЕТ

ИСТОРИЯ
ЦАРСКОЙ
ТЮРЬМЫ

М.Н. ГЕРНЕТ

М.Н. ГЕРНЕТ

и сто ри я;

ИСТОРИЯ
ЦАРСКОЙ
ТЮРЬМЫ

ц арско й

ТЮРЬМЫ

т°ь

^ т л о тэ о

1825-1870

ИЗДАНИЕ ТРЕТЬЕ

МОСКВА

ГОСУДАРСТВЕННОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
Ю РИДИЧЕСКОЙ Л И Т Е Р А Т У Р Ы

19 6 1

ГОСУДАРСТВЕННОЕ И З Д А Т Е Л Ь С Т В О
Ю РИДИЧЕСКОЙ Л И Т Е Р А Т У Р Ы

П р ед и сл ов и е автора ко 2-му изданию
второй том «Истории царской
тюрьмы» дополнен мною для второго издания на основе
изучения архивных материалов и ознакомления с новой
литературой, опубликованной за последние четыре года.
Из архивных материалов, дополнительно использованных для
второго тома, наибольшее значение имеют дела Центрального
Государственного исторического архива (Ц ГИ А) в Москве по
фонду особого присутствия правительствующего Сената
(ОППС) об узниках Петропавловской крепости — писателях ре­
волюционных демократах М. Налбандяне, М. Михайлове и
Н. Чернышевском.
В частности, я остановился подробнее на почти не освещен­
ном :в нашей литературе эпизоде, относящемся ко времени пре­
бывания Чернышевского в Алексеевском разелине, а именно на
его голодовке там.
Подлинное сенатское производство дела Чернышевского
позволило мне выявить исполненное замечательного мужества
поведение обвиняемого перед судьями и возмутительное при­
страстие к нему высшего судилища в угоду реакции. Мне ка­
жется, что большой интерес представляют строки из письма
Чернышевского к жене, посланного ей в Саратов из равелина
и непропущенного. Выдержкой из этого письма я заканчиваю
свой очерк о Чернышевском и таким образом довожу до све­
дения советских читателей то, что хотела сохранить в тайне от
народа царская администрация.
Вновь найденные в Ленинградском Центральном Государ­
ственном военно-историческом архиве дела Шлиссельбургской
крепости за первую половину X IX века позволили внести
некоторые пополнения в очерк по истории этой крепости и, в
частности, узнать о заключении в крепость грузинского
царевича Окропира и о судьбе изобретателя подводной лодки
Черновского.
ересм отренн ы й

П

1

Глава об узниках Шлиссельбургской крепости пополнена
новым параграфом о пребывании в этой крепости и в Алексеевском равелине Михаила Бакунина.
В добавление к прежним иллюстрациям я воспроизвожу в
этом издании снимок с картины художника Ю. М. Козмичева
«Гражданская казнь Н. Г. Чернышевского». Картина написана
им на основе изучения секретных архивных документов III от^
деления о казни Чернышевского.
Автор

Предисловие автора к 1-му изданию
ТОРОЙ том нашей книги посвящен истории царской
тюрьмы в период 1825— 1870 гг. Вся уголовная поли­
тика царизма и его тюремная политика, в частности,
определялись в это время разложением старого фео­
дально-крепостнического строя под влиянием развития новых,
капиталистических отношений.
Борьба нового со старым происходила по всему фронту. Но
всего сильнее шла она Еокруг крепостного права: среди оборо­
нявшихся были только дворяне, среди наступавших — вся мно­
гомиллионная крестьянская масса и немногие передовые люди
из дворян.
Мы начинаем этот второй том со времени восстания 14 де­
кабря 1825 г.— с тех, кого Ленин назвал наряду с 1 ерценом
«самыми выдающимися деятелями дворянского периода» исто­
рии русской революции, и доводим изложение до 70-х годов.
Таким образом, том охватывает и начало «разночинского» пе­
риода революционного движения.
После крестьянской реформы 1861 года в России стал бы­
стро развиваться капитализм как общественно-экономическая
формация; с последующих десятилетий на смену революционерам-разночинцам в царской тюрьме и ссылке начинают появ­
ляться первые борцы за пролетарскую революцию. История
тюрьмы этих десятилетий составит содержание следующего,
третьего тома книги.
Против крепостного права и уродливого разрешения во­
проса об его отмене актом 19 февраля 1861 г. одни поднимали
свой голос, другие — оружие. Декабристы из «Общества соеди­
ненных славян» записали в своем уставе: «Не желай иметь раба,
когда сам быть рабом не хочешь». Еще сильнее говорили против
крепостного права на своих собраниях в 1845— 1849 гг. члены
кружка, сформировавшегося вокруг М. В. Буташевич-Петрашевского из числа небогатых дворян и разночинцев, вписавших после

В

П Р Е Д И С Л О В И Е А В Т О Р А К 1-му И З Д А Н И Ю

декабристов новые страницы в историю царской тюрьмы. Сле­
дующие страницы в ее истории принадлежат узникам Петропав­
ловской крепости из числа писателей — революционных демо­
кратов — Н. Г. Чернышевскому, Д. И. Писареву, Н. В. Шелгунову и др. Кроме легальной печати, эти писатели
использовали в своей политической борьбе против царизма так­
же и подпольный типографский станок.
В ту же эпоху 60-х годов одиночные камеры Петропавлов­
ской крепости были заполнены теми, кто так или иначе были
связаны своей революционной деятельностью с Герценом и
Огаревым и были заняты распространением в России зарубеж­
ных изданий этих борцов против царского самодержавия и кре­
постного права.
Конечно, борцов против крепостного права и узников раз­
личных тюрем давало !в большом числе и само крестьянство.
В 3 0 - Х годах X IX века казематы куртин и бастионов Петропав­
ловской крепости впервые за время ее существования приняли
в свои стены участников первой организации из рабочих-крестьян пермского завода, ставившей себе целью борьбу за унич­
тожение крепостного права.
В 1831 году вся центральная и местная администрация в
ряде губерний была поставлена на ноги для розыска авторов
большого числа разнообразных прокламаций-листовок против
крепостного права, упорно разбрасываемых по разным местам
Владимирской губернии. Жандармские налеты, многочисленные
аресты крепостных и дворовых людей, выделявшихся из кре­
стьянской массы по уровню развития и по образованию, не
остановили этой пропаганды против крепостного права и само­
державия.
В то время как арестованные по этим делам попали в число
узников Петропавловской крепости, общеуголовные тюрьмы
Новгородской губернии в том же 1831 году заполнились вос­
ставшими военными поселянами. Позднее, вплоть до конца ин­
тересующего нас периода, такие же тюрьмы заполнялись уча­
стниками крестьянских восстаний в целом ряде других губер­
ний. Мы встретимся с ними в последней главе об общеуголовных
тюрьмах.
Отсутствие фактического материала о царских тюрьмах не
позволило нам выявить условия пребывания в различных тюрь­
мах участников этих массовых крестьянских выступлений с той
подробностью, которой они заслуживают. В рапортах и донесе­
ниях разных чиновников не обращалось на это никакого внима­
ния, в них большей частью описывались подробности проис­
шедших волнений и восстаний. Значительная часть участников

9

крестьянских восстаний подвергалась различным видам телес­
ных наказаний. Эти последние занимали в уголовной политике
царизма николаевской эпохи самое выдающееся место. В более
важных с точки зрения правящего класса случаях такие
телесные наказания нередко являлись мучительным видом
смертной казни.
Для феодально-крепостнической эпохи характерны не толь­
ко государственные, но и помещичьи тюрьмы *.
В 1346 году 21 января, т. е. всего за 13 лет до отмены кре­
постного права, закон подтверждал зласть помещика без суда,
по собственному его усмотрению ссылать своих крепостных в
Сибирь на поселение, бить их палками и розгами и сажать в
свои, помещичьи «сельские тюрьмы». Правда, закон определял
высший срок такого заключения в тюрьму в два месяца и уста­
навливал, что лишение свободы должно происходить по общим
правилам, предписанным для тюрьмы (ст. 1860 Уложения о на­
казаниях 1846 года). Но эти оговорки оставались, конечно,
пустым звуком при фактической неограниченности власти
помещиков.
В 80-х годах прошлого века писатель Короленко вспоминал
об одной такой помещичьей тюрьме. На берегу Волги между
Нижнем и Васильсурском было имение Шереметева — Юоино.
^го называли «шереметьевской Сибирью». «Прежде здесь было
неччо вроде феодального замка, впоследствии сгоревшего,— пи­
сал Короленко. Над этим пепелищем носятся до сих пор мрач­
ные рассказы о казематах и даже подземельях, в которых
томились шереметьевские ослушники. Полиция едва смела пока­
зываться в шереметьевских владениях, и никто не смел вмеши­
ваться в отношения Шереметева к его рабам» ^.
Октябрьская социалистическая революция, сделавшая до­
ступными для историков бывшие царские архивы, раскрыла
перед нами и тайны помещичьих тюрем. Не строя специальных
тюрем, помещики превращали в них свои подвалы,"погоеба
амбары и сараи.
'
1
В поисках отягощения условий заключения они сажали ма­
лолетних крепостных в чуланы, конуры и даже в печь. Обыч­
ное в правительственных тюрьмах заковывание узников в кан­
далы применялось помещиками в совершенно неограниченных
размерах и притом в еще более жестоких изобретенных ими*
\л « ? б уложе™ ях помещиков для их крепостных крестьян см.
М. гг. 1 е р н е т. История царской тюрьмы, т. Г, § 2.
■В- Г- К ° Р ° л г н к о, Полное собрание сочинений, т. IX , С П б,
\у 14, стр. 15 I.

формах. Крепостных приковывали к устроенным для этого стол­
бам, бревнам, к стенам сараев, к жерновам.
Когда в процессе архивной работы нам попадался случаи
особенно возмутительной расправы помещика с ^крепостными,
то казалось, что перед нами предел человеческой жестокости,
дальше которого идти уже некуда. Но работа продолжалась, и
новые случаи далеко оставляли за собою прежние, снова и снова
побивая рекорд бесчеловечности.
Часто встречались дела, когда жертвами расправы были
девочки-подростки и маленькие дети. 25 декабря 1836 i. в
г. Александровске Екатеринославской губернии умерла 11-лет­
няя девочка Аисоконенкова.
За год перед тем она вместе с братом, матерью и огцом
была куплена у одного помещика неким Кривозубовым. Бу­
дучи начальником инвалидной команды, этот Кривозуоов мог
распоряжаться тюрьмой и гауптвахтой. Без законных основа­
ний он посадил купленного им крепостного отца девочки в
тюрьму, предварительно в целях глумления обрив ему голову.
Жена крепостного, перенесши жестокое телесное наказание,
скрылась неизвестно куда.
Но главной жертвой истязателей Кривозубовых сделалась
девочка Мария Аисоконенкова. Для нее были изготовлены спе­
циальные кандалы, натиравшие ей ноги в кровь. Закованную
в кандалы, ее периодически сажали на гауптвахту и бросали
в погреба при доме Кризозубовых. Закованный ребенок попа­
дал в темную холодную подземную тюрьму, отмененную
законом даже для взрослых. Девочку наказывали розгами
до потери сознания, предварительно распяв ее. В заточении
ее мучили голодом. Она пыталась утопиться, но была
поймана.
В декабре того же года девочка, страдавшая от голода,
пошла просить милостыню и отморозила себе руки и ноги.
Несмотря на это, Кривозубова, хозяйка, избила ее пал­
кой и плетью, привязав к перекладине и предварительно
раздев донага. На другой день она снова била ее, на этот
раз по голове. В результате на следующий день девочка
умерла
В другом случае закованным в кандалы узником помещика
оказался мальчик 12 лет. Вместе с отцом и матерью он был за­
продан одним помещиком другому (1850 г.). Отец его бежал,
но потом тайно вернулся и доставил своего сына в волостную

контору с жалобой на жестокие побои помещика. Оставив маль­
чика в волостной конторе, крестьянин снова бежал. Помещик
забрал мальчика, заковал его в шейную цепь и посадил на цепи
в свою тюрьму-сарай. Через два дня девушка, принесшая ему
хлеба и воды, нашла его мертвым. По заключению врача, смерть
мальчика «последовала от чахотки легких и затвердения селе­
зенки, развитию же болезни могли содействовать как побои,
так и душевно-страдательное состояние» !.
В 1848 году помещик Загорский придумал способ лишать
свободы крепостного дворового мальчика 13 лет, сажая его в
печь, где находились раскаленные уголья 12. Вина мальчика за­
ключалась в том только, что он тратил на еду больше вре­
мени, чем это хотелось помещику.
В 1837 году Виленский помещик барон Торнау был изобли­
чен в систематическом и строго организованном истязании и ли­
шении свободы своих крепостных крестьян. Этот барон имел в
своем распоряжении колодки, ножные кандалы с цепями, кото­
рыми он приковывал своих арестантов к бревну; он надевал на
провинившихся особые железные обручи, тоже с приделанной к
ним цепью. Большой любитель кандалов всякой формы, барон
Торнау приковывал своих крестьян цепями к жерновам и, обрив
им голову, заставлял молоть зерно. Поистине, он оправдал по­
словицу: «У всякого барона своя фантазия». Вся его фантазия
была направлена на измышление способов истязаний и глумле­
ния. Казалось бы, что этот изобретатель и коллекционер кан­
далов, колодок, обручей и всяких цепей, по крайней мере, сам
займет место в тюрьме. Ничего подобного не произошло. Все
дело кончилось отобранием от барона подписки, что впредь он
будет обращаться с крепостными кротко3.
В 1848 году таким же любителем кандалов был князь Тру­
бецкой. Трудно сказать, он ли помогал во всех зверствах своей
жене или княгиня была деятельной помощницей своего мужа.
У них был специальный столб, к которому Трубецкие прико­
вывали крестьян; они заковывали крепостных в ножные кан­
далы на продолжительное время, даже на срок до трех лет,
били их розгами, кнутом и руками. Следствие выяснило, что
из всех крепостных женщин только три оказались ненаказан­
ными. Соседние помещики отозвались полным незнанием о про­
делках Трубецкого, получившего в округе славу «лихого князя».
1 ЦГИА в Москве
ной е. и. в. канцелярии,
2 Тот же архив, те
3 Тот же архив, те

Всеподданнейшие доклады III отделения собствен­
4 эксп., 1850, № 152.
же доклады, 4 эксп., 1848, № 63.
же доклады, 4 эксп., 1837, № 80.

П Р Е Д И С Л О В И Е А В Т О Р А К 1-му И З Д А Н И Ю

В противоположность помещикам соседние крестьяне подтверж­
дали зверства княжеской супружеской четы В
В отношении помещичьих тюрем мы могли привести при­
меры лишь тех незаконных случаев лишения свободы, которые
случайно становились известными центральной власти. Из ар­
хивных дел видно, что случаи эти большей частью сходили для
помещиков безнаказанно. Если Николай I, этот «первый дворя­
нин и помещик России», снисходительно относился к нарушите­
лям закона, к палачам-тюремщикам из дворян, то совсем неза­
метно проходило широкое использование помещиками их «закон­
ного» права сажать крепостных в свои тюрьмы. К тому же
лишение свободы провинившихся крестьян, конечно, по ши­
роте применения далеко уступало наказаниям их розгами,
палками и пр.
Феодально-крепостническая эпоха накладывала свою яркую
печать на тюрьму еще и в том отношении, что все законодатель­
ство о лишении свободы за интересующий нас период проводило
самое резкое различие между условиями заключения лиц при­
вилегированного класса и лиц других сословий. В первой главе,
давая исторический очерк развития тюремного законодатель­
ства, мы раскрываем этот классовый подход к режиму заключе­
ния во всех изданиях Устава о содержащихся под стражею и во
всем уголовном законодательстве начиная с 1832 и до 1870 года.
Различия эти проводились совершенно открыто, без всякой мас­
кировки и без всякого стеснения на страницах законодательных
сборников, так же как и на практике.
С самым началом изучаемого нами периода истории царской
тюрьмы (1823—1870 гг.) совпало учреждение Николаем I в
1826 году пресловутого «Третьего отделения собственной его
императорского величества канцелярии» как центрального орга­
на политического сыска и борьбы за самодержавие 12. Архивы
этого отделения дали нам обильные материалы по истории таких
центральных государственных тюрем, как Петропавловская и
Шлиссельбургская крепости. История этих крепостей отражает
различные этапы развития русского революционного движения,
1 ЦГИА в Москве. Всеподданнейшие доклады III отделения собст­
венной е. и. в. канцелярии, 4 эксп., 1850> № 110.
2 См. В. Б о г у ч а р с к и й , Третье отделение собственной е. и. в. кан­
целярии о себе самом, «Вестник Европы», март 1917 г., кн. 3. Автор
статьи воспроизвел интересный документ — секретный обзор деятельности
III отделения за несколько десятков лет.
См также М. Л е м к е, Николаевские жандармы и литература 1826—■
1855 гг., изд. 2-е, СПб, 1909. Автор начинает очерк с истории III отде­
ления.

13

а описанные нами эпизоды нередко являются яркими иллюстра­
циями безудержного произвола царизма, его беспредельной же­
стокости и героической борьбы с ним революционеров.
III
отделение имело прямой своей задачей охрану право­
славия. В этом отношении оно шло рука об руку со святейшим
Синодом. Многие из узников описанных нами монастырских
тюрем на Соловках и в Суздале попадали сюда по представле­
ниям обоих этих учреждений, и бывали случаи, когда сектанты
находили «приют» в Шлиссельбургской крепости, а политиче­
ские заключенные — в монастырских тюрьмах. Единение выс­
шего духовного органа и жандармерии было формально закреп­
лено образованием в 1838 году по губерниям «особых секретных
совещательных комитетов по делам о раскольниках, сектантах и
отступниках от православия». Членами этих комитетов явля­
лись местные губернатор, архиерей, председатель палаты
государственных имуществ и жандармский штаб-офицер !.
Комитеты сами приводили в исполнение свои решения, не
указывая, однако, что они исходят от этих вновь образован­
ных секретных органов объединенного религиозного и полити­
ческого сыска.
Задачей III отделения, отразившейся на истории царской
тюрьмы, была так же борьба с национально-освободительными
движениями всех угнетенных народностей России. Некоторые из
этих движений давали заключенных лишь в местные губернские
тюрьмы и не оставили следов в архивах центральных государ­
ственных тюрем. Наоборот, оба восстания в Польше (1830 г. и
1863 г.) и национальное движение на Украине (1847 г. и
1862 г.) дали узников и в Петропавловскую, и Шлиссельбургскую крепости. Тот факт, что некоторые борцы против нацио­
нального гнета не попали в эти центральные тюрьмы, отнюдь
не свидетельствует о более легкой их участи. Вспомним Тараса
Шевченко. Из тюрьмы III отделения он прямо был отправлен в
ссылку на службу солдатом сначала в Оренбург, потом в Орскую крепость, Раимское укрепление, на Аральское море, в
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1838, № 245. Об уч­
реждении в губерниях секретных совещательных комитетов по делам о рас­
кольниках, сектантах и отступниках от православия (на 699 листах).
О характере этого нового органа произвола и угнетения можно судить, на­
пример, по запретам раскольникам совершать свадьбы с употреблением му­
зыкальных инструментов, особых свадебных поездов при многочисленном
стечении в молельной раскольников или в присутствии православных. З а ­
прещалось совершать погребение на раскольничьем кладбище в то время,
как происходило погребение на соседнем православном кладбище (л. 652,
оборот, и 653).

Новопетровское укрепление. Царь собственноручно добавил к
этой ссылке запрещение писателю и художнику писать и рисо­
вать. Один такой запрет стоил для Шевченко тяжелой каторги.
В одном из писем у него вырвался крик: «Смотреть и ^не рисовагь — ЭТо такая мука, которую поймет только истинный худож­
ник». Однако художнику удавалось нарушать царские запреты.
В этом томе мы помещаем его зарисовки с натуры картин из
быта царской тюрьмы. Добавим, что Шевченко оставил нам не­
сколько строк стихотворения, написанного во время пребывания
в одиночной камере III отделения. Он написал их, увидав через
решетку тюремного окна шедшую на свидание с сыном старухумать Костомарова (известного историка, арестованного одно­
временно с Шевченко по тому же делу Кирилло-Мефодиевского
общества). По словам биографа Шевченко, «вид подавленной
горем матери и вся тюремная обстановка вызвали в сердце
поэта глубоко прочувствованное, простое и дивно прекрасное
стихотворение» х.
Из других национальностей, имевших своих «представите­
лей» в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, в со­
ставленном нами списке заключенных в Алексеевском равелине
стоит имя известного армянского писателя Микаэла Налбандяна 12, героического борца против царизма и единомышленника
Чернышевского.
Из разысканного нами архивного дела Сената выяснились
некоторые подробности по судебному процессу Налбандяна. Он
был арестован 14 июня 1862 г., немедленно по его возвращении
из-за границы в Нахичевань, в квартире его отца. При обыске
были обнаружены: альбом с фотографиями Гарибальди, Мад^зини и до., письма эмигрантов и словарь для условной
переписки.
На следствии Налбандян отрицал предъявленное к нему
обвинение в сношениях с Герценом, Огаревым и Бакуниным и
объяснил, что принял поручение Бакунина о передаче писем его
родственникам с просьбою оказать денежную помощь его жене
для выезда за границу к мужу. Показателем отношения армянI А К о н и с с к и й , Жизнь украинского поэта Тараса Григорьевича
Шевченко, Одесса, 1898, стр. 258. См. в русском переводе Т. 1. Ш е в ­
ч е н к о . Кобзарь, Избранные стихотворения, 1930. Сказанное стихотворе­
ние переведено на русский язык слишком вольно
с отступлением от
оригинала^д ^ Москве> ф онд щ отделеНия, 1 эксп., 1862, № 230, ч. 76.
«О революционном духе в России и о распространении по сему случаю
возмутительных воззваний». В архивном деле Налбандян именуется Малбандовым.

ского населения, высоко ценившего писателя, служат результаты
так называемого «повального обыска», т. е. опроса жителей На­
хичевани о личности арестованного. Такой «обыск» (опрос)
требовался уголовным судопроизводством того времени. Было
опрошено 100 человек из числа жителей Нахичевани, и все они
отозвались о Налбандяне самым лучшим образом, не убоявшись
его ареста по политическому делу Г
Налбандян провел в Алексеевском равелине почти три года
и подлежал ссылке в Вятскую губернию. Известный профессор
доктор Боткин удостоверял опасность, угрожавшую жизни тя­
жело больного Налбандяна при ссылке его на сезер. Было пред­
ставлено ходатайство об отправке его в южные города. Настоя­
щей насмешкой звучал полученный ответ — о ссылке писателя
в «южные города Вятской губернии». Сам Налбандян просил
направить его в Таврическую губернию, поясняя, что жизнь
его «может продлиться только при благоприятных климатиче­
ских условиях». Министерство внутренних дел отказало в этом,
считая, что армянина нельзя направить в Крым, и сослало его
в город Камышин Саратовской губернии. Здесь он умер через
четыре месяца. Тело его было перевезено в родной город Нахи­
чевань, и похороны вылились в грандиозную народную демон­
страцию.
Армянский народ чтит память не только своего нацио­
нального писателя, но и своего политического и общественного
деятеля.
Последнюю главу этого тома мы посвящаем общеуголовным
тюрьмам. Неиспользованные до настоящего времени различные
материалы, в особенности архивные, позволили нам выяснить
ужасное состояние этих тюрем, их режим и быт и выявить ко­
лоссальное количество тюремного населения за весь период
1825— 1870 гг.
Таким образом, «качественная» характеристика состояния
тюремного дела в России получает еще большую рельефность
при ознакомлении с «количественной» — с приведенными нами
цифрами уголовной статистики. Для получения этих цифр мы
подвергли обработке оставшиеся совсем не использованными
отчеты министерства юстиции царской России.
Цифры показывают, как за период 1825—1870 гг. все бо­
лее и более возрастала роль тюрьмы в уголовной репрессии и
как классовая дворянская юстиция отправляла в тюрьмы, в эти
1 ЦГИА в Москве. Фонд 102, опись 1, № 65, 5 департамент, 1 от­
деление. Сенатское производство. «Определение о лицах, обвиняемых в сно­
шениях с лондонскими пропагандистами» (л. 309, оборот).

вертепы грязи, произвола и разврата, все новые и новые де­
сятки тысяч заключенных.
Как и в первом томе, мы помещаем ряд иллюстраций, зна­
чительная часть которых появляется в печати впервые.'
Наименования архивов, из которых мы извлекаем материа­
лы для этого тома «Истории царской тюрьмы», обозначены
нами сокращенно, а именно: Центральный Государственный ис­
торический архив в Москве — ЦГИА в Москве, Центральный
Государственный архив древних актов в Москве — ЦГАДА в
Москве, Центральный Государственный военный исторический
архив
Москве — ЦГВИА в Москве, Центральный Госудаоственный исторический архив в Ленинграде — ЦГИА в Ленин­
граде, Центральный Государственный военный исторический аохив в Ленинграде — ЦГВИА в Ленинграде.

Глава первая
ИСТОРИЯ ТЮРЕМНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
§ 1. Л И ТЕРА ТУ РА О ТЮ РЬМ Е В РОССИИ
К 1825 ГОДУ
АВАЯ исторический очерк положения русских тюрем
начиная со второй четверти X IX столетия, нельзя обой­
ти молчанием тот факт, что передовая русская обще­
ственность уже в то время обратила внимание на поло­
жение тюрем в России. С одной стороны, явился спрос на лите­
ратуру по тюремному вопросу. С другой стороны, представители
русской интеллигенции уже в первой четверти X IX века стре­
мились при их поездках за границу лично ознакомиться с поло­
жением тюрем в тех странах, которые считались передовыми по
своим пенитенциарным системам.
Внимание представителей передовой русской общественно­
сти к тюремному вопросу находилось в соответствии с теми гуманными взглядами, которые проводились Радищевым и Нови­
ковым, перенесшими ужасы заточения в Петропавловской и
Шлиссельбургской крепостях. Голоса Радищева и Новикова о
гуманности не были единственными. К ним присоединились по
вопросам репрессии и другие гуманисты России того времени.
Следует отметить стремление представителей русской ин­
теллигенции лично ознакомиться с устройством тюрем в Аме­
рике, где в то время был поднят вопрос о тюремной реформе,

Л

2

М . Н. Гернет, т. II

Нам известны, например, посещения Дашкова в 1819 году мно­
гих ^тюрем в Англии и в Америке, Свиньина, описывавшего в
1813 году в самых мрачных красках осмотренную им Ньюгетскую тюрьму в Лондоне.
Показателем интереса к изучению тюрем явились ответы
арестованных декабристов следственной комиссии: они указы­
вали, что знакомились с трудами Беккариа и Бентама, уделяв­
ших много внимания наказанию лишением свободы Г Напомним,
что декабрист Каховский в своих письмах из Алексеевского ра­
велина к царю не только критиковал ужасное состояние русских
тюрем, но и совершенно ошибочно высказывался за преимуще­
ства американской филадельфийской системы устройства мест
лишения свободы. С этой системой Каховский мог познакомить­
ся не только из чтения соответствующей иностранной литера­
туры, но также из вышедшего еще в 1790 году русского пере­
вода с описанием тюрем в Филадельфии. Впрочем, декабристы,
увлекавшиеся сочинениями Беккариа и Бентама, могли знако­
миться с ними не только в оригинале, но и в русском переводе.
Иностранная литература о тюрьмах, проникая в крепостную
Россию, привносила в нее буржуазные взгляды и веяния в тю­
ремном вопросе, и с этой стороны ее проникновение симптома­
тично для начала нового, X IX века,— века утверждения капи­
тализма.
Невозможно выяснить, в какой степени она в первой чет­
верти X IX века проникла к нам в Россию в подлинниках. Изве­
стно, однако, что торговля иностранными книгами производи­
лась в обеих столицах не только русскими книгопродавцами, но
и иностранными книжными лавками. Так, в Москве в 1804 году
книжная лавка француза Аемуана не только продавала ино­
странные книги, но и выдавала их для чтения, высылая по за­
просам в другие города. В ней было 13 тысяч томов как белле­
тристики, так и книг по различным отраслям знания. К 1806 го­
ду в лавке Аемуана имелись книги по вопросам религии, поли­
тики, истории и др. Библиотека при магазине была разбита на
22 раздела. В 1807 году магазин и библиотека были проданы
Аллару, опубликовавшему в том же году каталог книг с 13 ты­
сячами названий.
Книгопродавец Куртнер в своем объявлении 1806 года
среди других отделов называл законодательство, политику*2.
1 Интересные сведения о чтении декабристами книг см. в статье
[Т П. Сильванского «Материалисты двадцатых годов», «Былое», июль
1907 г., стр. 110 и сл.
См. Н. Г. М а р т ы н о в а - П о н я т о в с к а я , Материалы к исто­
рии книжной торговли в Москве, сб. I, Публичная библиотека СССР имени
В. И. Ленина, М., 1926.

Столпянский приводит несколько неполный список вновь откры­
тых книжных магазинов в Петербурге за период с 1807 по
1824 год; за эти годы открылось семь магазинов с иностран­
ными книгами Г
Но к этому времени на русском языке уже была своя юри­
дическая литература. В книге Штарха и Аделунга (системати­
ческое обозрение литературы в России за пятилетие с 1801 по
1806 год) имелся отдел правоведения, в который занесены кни­
ги с № 322 по №? 343. Среди них были работы и по уголовному
праву, например, сочинения Густава фон Розенкампфа «Неко­
торые замечания на уголовные и гражданские законы в отноше­
нии к России», «О криминальном судопроизводстве в Англии»
(статья в «Вестнике Европы»). Кроме того, в отделе политики
указаны переводы сочинений Бентама, Беккариа, Говарда,
В книжном магазине Глазунова в Москве в 1806 году были
отмечены также юридические книги и среди них — сочинение
Беккариа и журнал «Театр судоведения». Этот магазин рекла­
мировал, что продает книги не только в Москве, но и в Харь­
кове, Екатеринбурге и на ярмарках в других городах2.
Наиболее полное представление о состоянии оригинальной
и переводной литературы в России к началу второй четверти
X IX века дает каталог библиотеки известного петербургского
книгопродавца Смирдина в 1828 году. В библиотеке был специально 'выделенный отдел правоведения, разбитый на значи­
тельное число подразделов. Общее количество юридических книг
на русском языке исчислялось по каталогу библиотеки в полты­
сячи названий (с
1653 по .№ 2164). Были представлены все
юридические дисциплины; имелись книги и по уголовному праву,
но в очень ограниченном числе. Среди них отметим учебники по
уголовному праву: Горегляда — «Опыт начертания российского
уголовного прайд» (1815 г.), Цветаева — «Начертание теории
уголовных законов» (1825 г.), Гуляева — «Российское уголовное
право» (1826 г.), перевод учебника по уголовному праву Фейер­
баха (1810 г.) и другие. Была переводная литература об организации и состоянии тюрем, на которой мы остановимся ниже. Наи­
более же богато был представлен отдел законодательных сбор­
ников. Частные лица публиковали тексты законов в сборниках,
нередко носивших название «журналов». Таковы: «Журнал пра­
воведения на 1796 и 1797 гг. или содержание высочайших ука­
зов» (собрал Алексей Плавильщиков, 2 части, М., 1800—
' См. С т о л п я н с к и й , Книга в старом Петербурге, «Русское прош­
лое» 1923 г. № 4.
2 См. «Каталог российским книгам, продающимся в книжных лавках
книгопродавца Матвея Глазунова», М„ 1806.

1801 гг.), «Журнал законодательства» на 1817, 1818 и 1819 гг.
(издан по высочайшему повелению Комиссией составления зако­
нов, 1818— 1820 гг., 21 часть), «Журнал дома практического
правоведения» (издал Иван Наумов, 1813 г., 2 части), «Журнал
правоведения» (издано бароном Иваном Беллингсгаузеном,
1812 г., ч. I)
Были в библиотеке и специальные юридические журналы
со статьями теоретического содержания по разным вопросам, в
том числе по уголовному праву и тюрьмоведению, которых мы
также, коснемся ниже.
Было бы интересно знать состав библиотек отдельных лиц
за интересующий нас период и посмотреть, какое место зани­
мали там вообще юридические книги, в частности сочинения по
уголовному праву и тюрьмоведению. Но сведения об этом очень
скудны. Однако попадаются прямые указания на наличие юри­
дических книг у лиц, занимавшихся другими научными специ­
альностями. Так, в архивном деле об обыске декабриста Батенькова и описи его имущества имеется каталог его библиотеки, в
которой встречались и юридические книги. В библиотеке друго­
го декабриста, Пестеля, были также юридические книги, в том
числе сочинения Беккариа и Бентама ^. В библиотеке Пушкина
были сочинения Вольтера, Дидро, Монтескье, а также Бентама
на французском языке и даже известная книга «Мои тюрьмы»
итальянского патриота Сильвио Пеллико, боровшегося против
австрийского деспотизма, тоже на французском языке 1*3.
По-видимому, в России начала X IX века сочинения Бен­
тама пользовались популярностью. Эта популярность возросла
после перевода его сочинений на французский язык в Париже
в 1802 году его другом Дюмоном. Почитателями Бентама в
России в период «либерализма» Александра I были не только
представители оппозиционно настроенной молодежи, но даже
и сановники, как, например, Сперанский, Мордвинов, Салтыков,
Кочубей, Чарторыйский. Дюмон в 1802 году посетил Петербург
и год спустя писал в одном из своих писем, что «в Петербурге
сочинений Бентама было продано столько же экземпляров, как
и в Лондоне» 4. Как увидим ниже, в переводе сочинений Бен­
тама на русский язык дан его проспект нового устройства
тюрем.
1 См. «Каталог библиотеки для чтения Смирдина», СПб., 1828.
См. П. З а й о н ч к о в с к и й , К вопросу о библиотеке П. И. Пе­
стеля, «Историк-марксист» 1941 г. № 4 (92).
3
См. «Пушкин и его современники», т. 3, СПб., 1909; Модзалевский,
библиотека Пушкина.
\ «Бентам», статья в энциклопедии Брокгауза и Ефрона, г. 5, 1892
стр. 455.

Еще большей популярностью пользовалось в России сочине­
ние Беккариа «О преступлениях и наказаниях». Два перевода
его на русский язык следовали один за другим (1803 г. и
1806 г.). Такое внимание к уголовно-политическому трактату
было исключительным и не выпадало на долю других крими­
налистов ни в то время, ни позднее. Самый факт двукратного
перевода книги на протяжении четырех лет свидетельствует о
большом по тому времени спросе русских читателей на иссле­
дование Беккариа.
Показателем, если не спроса на криминологическую литера­
туру, то, во всяком случае, размеров ее предложения более ши­
роким кругам читателей в России, явился факт очень раннего
издания периодических сборников или журналов по уголовному
праву. О первом таком журнале — «Театр судоведения» (1791 г.)
мы уже знаем из I тома нашего труда, и к нему нам придется
еще вернуться. У этого журнала, выдержавшего шесть выпу­
сков, явился в 1803 году продолжатель и подражатель — изда­
ние под таким заглавием: «Храм правосудия или зрелище су­
дебных делопроизводств, примечательных тяжеб и открытых
преступлений»
Это был сборник в двух частях. Неизвестно, кто был его
издателем и откуда взяты помещенные в нем переводные статьи.
По-видимсму, как и «Театр судоведения», «Храм правосудия»
питался французским собранием выдающихся судебных про­
цессов. Для нас «Храм правосудия» интересен предисловием
издателя, который намечает несколько групп будущих читателей
сборника. Так как предисловие дает некоторый материал для
суждения о юридических интересах читателей, то приведем из
него некоторые места: «Благосостояние государства зависит от
правосудия... Собранные здесь примеры заимствованы из луч­
ших источников и отличающиеся исторической достоверностью,
покажут любопытному читателю, каким образом отправляется
правосудие в различных государствах, близких и отдаленных,
у народов просвещенных и диких. Проницательный судья най­
дет здесь образцы правосудия и бескорыстия и воспламенится
большей любовью к истине, большей верностью к государю,
сильнейшею приверженностью к отечеству. Здравомыслящий
историк увидит здесь интересные происшествия, картины отда­
ленных времен, узаконения и развязку запутанных дел, удоб­
ных возбудить его внимание. Всякий любящий приятное чтение
найдет здесь препровождение времени приятное и полезное».

Сборник содержит преимущественно отчеты по крупным
уголовным процессам, но имеются в нем отчеты и по граждан­
ским делам. Среди уголовных дел выделяется отчет по процессу
об убийстве Франциском Рупертом Дамианом французского ко­
роля Людовика XV. Кроме судебных отчетов, здесь собраны
анекдоты и рассказы с юридическим содержанием. В одном из
них не без сатиры повествуется, как бедная Юстиция, почти
неодетая, получила от купцов в кредит дорогую, красивую одеж­
ду со шлейфом, который, волочаясь по земле, порождает стряп­
чих, протоколистов, подьячих и прочих приказных людей. Та­
ким образом, Юстиция из беднейшей сделалась богатейшей, а
тяжущиеся узнали, было ли такое превращение полезно для
человеческого рода. В другом очерке рассказывается о путеше­
ствии по земле Справедливости и Истины. Ни та, ни другая
не нашли себе приема на земле. Эти юридические анекдоты и
рассказы показывают, что автор был не особенно высокого мне­
ния о состоянии «храма правосудия» в современных ему госу­
дарствах. В общем содержание сборника могло интересовать,
кроме юристов, также любителей сообщений об убийствах, мо­
шенничествах и пр.
Следующим по времени юридическим журналом явился из­
данный в 1812 году «Журнал правоведения»1. Издателем его
был надворный советник барон Иван Беллингсгаузен. Он назы­
вал свой журнал «повременным юридическим» изданием, отме­
чал в предисловии предназначение журнала для занимающихся
правоведением и обещал давать переводные и оригинальные
статьи по вопросам права. Видимо, издатель рассчитывал на
подписчиков, обладавших не столь значительными денежными
средствами, так как он подчеркнул, что за небольшую подпис­
ную плату даст переводы из иностранных сочинений, обширных
и дорогих. Кроме теоретических работ, он обещал знакомить
с иностранным законодательством и сопоставлять его с русским,
а также сообщать сведения о судебной практике. В первом вы­
пуске помещены начало перевода «Тосканского уголовного ука­
за», очерк о прусском уставе гражданского судопроизводства
и др. Первый выпуск, на котором, кажется, оборвалось издание,
составил сам издатель, обещавший сотрудничество других авто­
ров в последующих выпусках.
Первой по времени издания в России переводной моногра­
фией о тюрьмах явилась книга, озаглавленная «Историческое
описание о наказании преступников в Филадельфии». Автор
1 См. «Журнал правоведения, издаваемый надворным советником ба­
роном Иваном Беллингсгаузеном», ч. I, СПб., 1812.

книги не назван, но на обложке указано, что она переведена с
немецкого языка Семеном Венечанским и издана в Москве в
1799 году ’.
Переводчик посвятил издание И. В. Лопухину. Лопухин
был масоном, одним из наиболее деятельных членов кружка
Новикова, и после заточения Новикова в Шлиссельбургскую
крепость едва не попал в ссылку. Он работал сначала в качестве
советника, а потом председателя Московской палаты уголовного
суда и проявил себя в этой деятельности как сторонник при­
менения умеренных наказаний. В стихотворном посвящении Ло­
пухину переводчик отметил эту черту его практической дея-:
тельности. Он называет Лопухина спасителем от оков тех,
«которые свободы лишились, от беды преступниками став»; вме­
сте с тем он выражает надежду, что те, которые увидят имя
Лопухина на обложке книги, прочтут ее. Все это достаточно
ясно характеризует настроения, с какими переводчик брался за
подготовку русского издания книги о тюрьмах в Филадельфии.
Очевидно, хорошо знакомый с состоянием русских тюрем в
конце X V III века, Венечанский стремился популяризировать
буржуазные идеи того времени о тюремном строительстве, ко­
торые казались ему глубоко прогрессивными.
Создатели новой тюрьмы отводили громадную роль рели­
гиозному воздействию на арестанта; в сущности они превра­
щали одиночного арестанта в какого-то пустынника, молчальни­
ка. Сами авторы этой системы как бы не замечали, в какую
нравственную пытку превращался этот «первозданный» тюрем­
ный мир, созданный из тюремного хаоса. Они с гордостью
указывали, что тюремные сторожа в числе только пяти стерегу!
288 арестантов без всякого оружия, без обычных дубинок,
без собак.
Описывая в очень радужных красках внешний вид и обста­
новку Пенсильванской тюрьмы, автор совершенно упускает из
виду внутреннее содержание капиталистической тюрьмы, кото­
рая по самой своей природе является местом физического му­
чения и психического страдания. Этого отнюдь не надо забы­
вать, когда читаешь о пенсильванской системе в описании «ли­
бералов» и «филантропов». Припоминаются многочисленные
иронические высказывания Маркса по поводу подобных «фи­
лантропов».
В наши задачи совсем не входит подробное изложение со­
держания этой первой на русском языке переводной монографии

по тюремному вопросу. Достаточно сказать, что выбор книги
переводчиком доказывает его намерение показать русским чита­
телям новый тип тюрьмы, более соответствующий интересам
буржуазного государства и слишком отличавшийся от русского.
Вообще книга преследовала цель смягчения физических стра­
даний, причинявшихся тюрьмой того времени, но игнорировала
всю тяжесть психических переживаний одиночного заключения,
изобретенного лицемерными проповедниками религиозного пере­
воспитания узников.
Можно предположить, что тюремной реформе сочувствовал
не только переводчик Венечанский, но и участники кружка Но­
викова, одному из которых посвящен данный перевод. Под­
тверждением этого является другой, еще более ранний перевод
монографии о Вильгельме Пене, о котором говорилось и в пере­
воде Венечанского и с именем которого связана пенсильванская
система заточения. Эта вторая книга носила такое заглавие:
«Пен Вильгельм, основатель и законодатель Пенсильванской
провинции, Плоды уединения, основанные на рассуждениях и
правилах о перемене человеческой жизни».Книга была напеча­
тана в типографии новиковской «Типографической компании»
в 1790 году, т. е. за два года до того момента, когда Новиков
начал испытывать на самом себе, в чем состоит отличие пенсиль­
ванской системы от заточения в Шлиссельбургскую кре­
пость. Хотя в этой книге и нет описания тюрем, но под­
черкивается роль Пена в создании кодекса с очень смягченной
репрессией.
Знаменателен факт раннего ознакомления русских читате­
лей с пенсильванской тюремной системой. Почти одновременно
с этим началось увлечение американскими пенитенциариями и
на Западе. Очень рано были ознакомлены русские читатели
также и с другой тюремной системой, проектированной знаме­
нитым юристом Бентамом.
Три тома сочинения Бентама были изданы в Петербурге на
средства правительства в 1805— 1811 г г .1. В третьем из этих
томов около ста страниц отведено описанию проектированного
Бентамом тюремного здания совершенно оригинального типа.
См. Б е н т а м И е р е м и я , Рассуждение о гражданском и уголов­
ном законоположении. С предварительным изложением начала законополо­
жения и всеобщего начертания полной книги законов и с присовокуплением
опыта о влиянии времени и места относительно законов (Сочинение англий­
ского юрисконсульта Иеремии Бентама, издано в свет на французском языке
С. Дюмоном по рукописям, от автора ему доставленным Петром Михайлом
Михайловым с прибавлением дополнений, от г-на Дюмона сообщенных)
г. I— III, СПб., 1805— 1811.

В переводе эта часть труда Бентама носила в оглавлении к
книге такое название: «Паноптика — завещание, предлагаемое
для содержания невольников с вящею экономиею и безопасно­
стью от ухода, могущее притом служить к произведению в них
преобразования нравственного, купно с новыми средствами удо­
стоверяться в добром их поведении и доставлять им способы
пропитания по освобождении их». По-видимому, подробное на­
звание «Паноптики» имело целью выявить наиболее существен­
ные черты проектируемой тюремной системы. В предисловии к
данной части труда Бентама указывалось, что эти почти сто
страниц текста явились извлечением из трехтомного сочинения
на ту же тему, которое было напечатано, но не выпущено в свет.
Напечатанная же часть, обработанная в виде речи Бентама, в
эпоху французской революции в 1791 году была им препровож­
дена члену Законодательного собрания в Париже де Кулюиу.
Собрание постановило ее напечатать, но обстоятельства не по­
зволили этого выполнить. Бентам писал Кулону: «Позвольте
построить мне темницу по сему образцу, и я буду в ней тюрем­
щиком... Сей тюремщик не потребует оплаты и ничего не будет
стоить народу... Сделать совершенное преобразование в тюрь­
мах, произвести улучшение в поведении и нравах заключенных,
водворить здравие, порядок, чистоту, трудолюбие в сии жи­
лища, зараженные пороками нравственными и физическими,
утвердить безопасность общественную, уменьшив издержки вме­
сто увеличения оных, и все сие произвести посредством одной
простой мысли в архитектуре. Таков есть предмет сего творе­
ния» (стр. 263).
Ознакомление русских читателей с проектом Бентама могло
показать им, в каком направлении работала мысль буржуазных
тюрьмоведов за рубежом. Весь же план устройства грандиоз­
ного по тем временам шестиэтажного здания тюрьмы должен
был казаться совсем фантастическим в России начала X IX века,
где таких высоких зданий вообще не существовало.
Из последующего изложения видно, что даже такой либе­
рал и общественный деятель, как Бентам, считавший себя после­
дователем просветительных идей X V III века, в области тюрьмоведения не мог подняться выше уровня рядового английского
буржуа. Бентам в своем произведении «Паноптика» показал себя
сторонником таких мер воздействия в отношении заключен­
ных, как затыкание рта кляпом, лишение пищи, смирительные
рубашки и т. д.
«Паноптика», по проекту, представляла собой огромное ше­
стиярусное здание в виде круглого театра, !в середине которого
располагалось другое здание в виде башни. По шести ярусам

кругло! о здания размещались камеры для заключенных на дватри человека каждая. Двери этих камер выходили внутрь, на
галерею, которая имелась в каждом ярусе. Стражники, нахо­
дясь внутри башни, могли бы наблюдать за всеми камерами и
были бы с ними соединены жестяными трубами для передачи
своих распоряжений. Между башней и ярусами с камерами
должно было находиться пустое кольцеобразное пространство.
Стража могла бы производить свои наблюдения за арестантами
невидимо для них. В праздничные дни проект предполагал про­
изводить в башне церковную службу, на которой арестанты
присутствовали бы, оставаясь в камерах. Заключенные, будучи,
распределены по камерам соответственно их преступлениям и
возрасту, должны были заниматься трудом. Работы производи­
лись бы через подрядчиков. На занятие арестантов трудом ав­
тор смотрел не как на отягощение их положения, а как на ис­
правительное средство, обеспечивающее им заработок по выходе
на свободу. Он говорил: «Делать работу ненавистною, обращать
ее в страшилище для преступников, облекать ее некоторого рода
поношением есть пагубное недоразумение» (стр. 310). За от­
каз от работы Бентам предлагал лишать заключенных пищи.
В качестве других средств дисциплинарного воздействия Бен­
там рекомендовал смирительную рубашку за побои и насиль­
ственные действия, а за крики и брань — вложение в рот кляпа.
Телесных наказаний в тюрьме не предусматривалось. Здесь,
внутри проектированной им тюрьмы, Бентам отступал от своих
требований, чтобы наказание преступника выполнялось с наивозможной торжественностью, чтобы процессия к месту наказа­
ния совершалась под музыку, в особых одеждах, чтобы эшафот
был под черным покрывалом, служители правосудия — в трауре,
палач — в маске и пр.
Бентам говорит о некоторых преимуществах его предложе­
нии по сравнению с предложениями его современника Говарда.
Последний предлагал камеры без окон, но с отверстиями в по­
толке. Бентам же считал, что в камерах должны быть окна. По
словам Бентама, Говард, боясь пожаров, рекомендовал обере­
гать от стужи арестантов соответствующим платьем (это не под­
тверждено цитатой из Говарда), а Бентам предлагал провести
в камеры трубы, через которые шло бы тепло. Предлагал он
провести также и трубы с водой.
В том же 1805 году, когда появился перевод первого тома
сочинения Бентама, русским читателям был предложен перевод
статьи соотечественника Бентама, тюремного деятеля Джона
Говарда. Статья Говарда, напечатанная в «С.-Петербургском
журнале», посвящалась описанию тюрем в 1 олландии. Впрочем,

это был не первый, а уже второй случай ознакомления русских
читателей с работами Говарда по тюремному вопросу. Впервые
с его взглядами русские юристы ознакомились благодаря Васи­
лию Новикову, издателю первого юридического журнала «Театр
судоведения» Г «Театр судоведения» вышел в 1791 году в ше­
сти небольших выпусках или частях. Это были небольшого фор­
мата книжки в 140—220 страниц. Издание предназначалось для
судей. В первом выпуске была помещена гравюра с надписью
под нею: «Екатерина лик премудрости во храме приемлет от
руки Фемидиной венец». Из предисловия к первой части видно,
что издатель ставил своей задачей дать судьям не только зани­
мательное, но и полезное чтение. Заимствовав материалы боль­
шей частью из французского издания с собранием выдающихся
судебных процессов, Новиков пользовался, как он сам писал, и
другими материалами и, между прочим, сочинением Говарда о
тюрьмах. Он подчеркивал: «Великим бы я почел торжеством
для моих трудов, если бы чтение сей книги заступило место
карточной игры и других пустых времяпрепровождений, столь
мало приличных важности судейского звания».
Подбор материала действительно рассчитан на читателейсудей. Большая часть статей знакомила с судебными процесса­
ми, на которых удачно раскрывалась истина, обнаруживалась
невиновность обвиняемых. Ограничимся приведением заглавий
некоторых статей. В первой части, например, был помещен
очерк: «Дела, доказывающие, сколь употребление пыток опасно
и мало способно к откровению истины,— трогательные проис­
шествия, состоящие из X примеров», во второй части — «Смер­
тоубийство, птицами открытое», в шестой — «Казненная кра­
савица, соделавшаяся преступницей от неравного супру­
жества».
Почти в каждом из шести томов издатель дал и статьи бо­
лее общего характера, например, по истории развития судебной
власти, об отрицательном значении пытки, об оценке доказа­
тельств. К этому же типу статей относится и перевод несколь­
ких страниц из сочинения Говарда. Охарактеризовав Говарда
как гуманиста, издатель знакомит читателя с историей состав­
ления им книги о тюрьмах, а потом помещает три очерка из
этой книги. Он подчеркивает, что извлечение из сочинения Го­
варда предназначено именно для судей, соприкасающихся в сво­
ей работе с темницами и узниками, чтобы судьи могли вос­
пользоваться опытами «сострадательного Говарда». Поэтому1
1
Полное, очень длинное название журнала «Театр судоведения» при­
ведено в 1 . I «Истории царской тюрьмы», гл. 2, § 9.

особый интерес приобретает выбор издателем для перевода
очерка с описанием состояния английских тюрем. Очевидно, он
хотел ознакомить русского судью с положением английских тю­
рем именно для того, чтобы побудить его вникнуть в состояние
отечественных русских мест лишения свободы. Описание кос­
нулось многих сторон быта английских тюрем, как, например,
питания, санитарии, тюремного безделия, жестокости надзира­
телей, отношения тюремных завсегдатаев к новичкам и пр.
По мысли издателя «Театра судоведения» русский судья
должен был остановить свое внимание на описанных Говардом
язвах английской тюрьмы, чтобы разглядеть их и на русском
остроге. Переводчик привел описание Говардом выпущенного из
тюрьмы английского арестанта, похожего на скелет. Побывав­
шие в тюрьме уже не способны к труду вследствие их полного
истощения. Известно, что русские арестанты были живы только
милостыней, и описание английской тюрьмы попадало не в
бровь, а в глаз российскому правительству.
Значение перевода, однако, этим не исчерпывалось. Кроме
статей чисто описательного содержания, Новиков выбрал для
перевода из сочинений Говарда также очерк на тему о законо­
дательном устроении тюрем. Здесь было обращение уже к са­
мому законодателю и указывался новый распорядок в тюрьмах,
который мог быть введен лишь при условии устройства новых
тюремных помещений, введения новых правил размещения аре­
стантов, их питания, труда, санитарных условий и пр. Нет на­
добности в подробностях излагать содержание этого очерка, но
скажем, что речь шла не об исправлении старой тюрьмы, а об
устройстве тюрьмы на новых началах. Сам Говард предупреж­
дал возражения со стороны тех, кто боялся притока в рефор­
мированную по его проекту тюрьму голодных бедняков, тунеяд­
цев и т. д. Говард писал: «Не известно ли всякому, что самая
ужасная пещера или вертеп приятны для того, кто живет в них
и выходит из них по своей воле, и что самые великолепные
палаты несносны будут для того, кто осужден никогда из оных
не выходить и жить в них не по своей воле».
Переводчик приложил к переводу план устройства проекти­
руемой тюрьмы с изображением фасадов зданий (см. рис. 1).
Особенностью последних было устройство их на высоких сводах:
почти во всю длину тюремного здания должны были находить­
ся сквозные пролеты или ворота. По мнению Говарда, это за­
трудняло бы побег посредством подкопа. Из плана видно, что
отдельные тюрьмы с тюремными дворами и отхожими местами,
предназначались для несостоятельных должников, отдельные —
для молодых преступников, для заключенных каждого пола,

при общей для них всех церкви, зданий для смотрителя, боль­
нице, саде. Этот план тюрьмы был первым планом, опублико­
ванным в России.
Указанный мною выше перевод статьи Говарда о голланд­
ских тюрьмах был напечатан, как сказано, в 1805 году, т. е. че­
рез полтора десятка лет после выхода в свет перевода очерков
Говарда в журнале Новикова. Это было время, когда в России
на очередь был поставлен вопрос об издании новых государ­
ственных, гражданских и уголовных законов. На этот раз из­
бранная для перевода статья Говарда имела также описатель­
ный характер, но в ней указывалось на примерное состояние
голландских тюрем, как достойное подражания и для законода­
телей других стран Г
Статья начиналась эпиграфом, отдававшим дань веяниям
своего времени — либерализму на словах: «Как мало думают
веселые люди посреди удовольствий, власти и изобилия о том,
как томятся в бедности заключенные в мрачных темницах, ли­
шенные даже общего всем воздуха». Статья очень хвалила со­
стояние тюрем в Голландии. Для посетителя кажется даже не­
вероятным, что это тюрьмы. У каждого заключенного своя ком­
ната, деревянная постель с соломенным тюфяком и одеялом.
Заключенные заняты трудом — пилят дерево, трут сандал, пря­
дут. По воскресным дням — церковная служба. На арестантах
одинаковая одежда. За хорошее поведение — досрочное осво­
бождение, за нарушение тюремной дисциплины — заключение
в темный карцер без кровати, на хлеб и воду на срок до 10 дней
и публичное наказание среди тюремного двора. Но это была
лишь показная сторона. На самом деле обычная тюрьма прояв­
ляла себя картинами порки и другими тому подобными мерами.
В другом номере «С.-Петербургского журнала» (№ 8) за
тот же, 1805, год был помещен очерк под заглавием «Нечто о
тюрьмах», заключавший в себе как бы план устройства тюрем.
Не повторяя уже известных нам требований Говарда о гигиене
и санитарии в тюремном строительстве, отметим, до каких пре­
делов проектировалось довести различия в тюремном режиме
для богатых и неимущих. Указывалось, что, не допуская изли­
шеств и роскоши, не следует лишать хорошей кровати, пищи
и вина того, кто привык к этому. Наоборот, «кто всегда спал на
соломе, питался картофелем и проч.», тому нечего давать того,
что он сам себе не мог достать. Впрочем, такое различие в ре­
жиме имело лишь декларативное значение, поскольку содержание

арестантов возлагалось на правительство, которое, если бы и хо­
тело, не всегда могло поить вином богатого арестанта. Но тре­
бование такого различия само по себе характерно для идеолога
буржуазного тюремного законодательства.
К тому же типу статей о тюрьме, которые преследовали
цель познакомить русского читателя с более благоустроенными
иностранными тюрьмами, относился и очерк русского путеше­
ственника в Англию — Павла Свиньина. Он был напечатан в
журнале «Сын отечества» за 1815 год 1.
Неизвестно, насколько Свиньин был знаком с ужасным
состоянием русских столичных и провинциальных тюрем, но он
пришел в настоящий восторг от лондонских тюрем. В своем
письме из Англии он наивно писал хвалебные гимны англий­
скому правительству: «друг человечества» не может не испы­
тать особенного удовлетворения, видя то рвение, с каким ан­
глийское правительство вводит улучшения в тюремное дело.
Он считал, что благодаря усилиям Говарда английские тюрьмы
доведены до такой степени совершенства, что Англия может
ими похвалиться перед всеми европейскими державами. Здесь
уже были устроены различные тюрьмы для различных осужден­
ных и для несостоятельных должников.
Но не все, что видел Свиньин в лондонских тюрьмах, мог
с особым удовольствием смотреть «друг человечества». Неиз­
вестно, соответствовала ли его заявлению об улучшении англий­
ским правительством тюрем картина, виденная автором в Ньюгетской тюрьме. Он присутствовал там на заупокойной обедне,
совершавшейся в присутствии самого заживо отпевавшегося
молодого осужденного на смерть за подлоги. Осужденный стоял
посередине тюремной церкви в цепях перед гробом, в который
через 18 часов должен был быть положен его труп после казни
через повешение. Против него сидели 8 других приговоренных
к смертной казни, приговор которых еще не был утвержден.
Молодой арестант, трогавший до слез присутствующих в тю­
ремной церкви своей молодостью и красотой, стоял спокойно, и
только тогда слезы покатились по его щекам, когда священник
закончил проповедь обращением к нему, трижды повторив:
«Завтра ты будешь повешен, умрешь, как изверг». Дальше это­
го жестокого издевательства над осужденным при главном уча­
стии служителя культа, казалось бы, идти было некуда. Но
английская тюремная практика пошла еще дальше. В камеру к
осужденному после утверждения приговора каждый час входил
1 См. «Ньюгетская тюрьма и эшафот», из записок путешественника
по Англии Павла Свиньина, «Сын отечества» 1815 г. № 46.

человек, объявлявший смертнику, сколько часов осталось ему
прожить до казни. Свиньин присутствовал и при казни на пло­
щади перед тюрьмой и видел, как тот же священник не прекра­
щал потоков своего красноречия и на эшафоте, как осужденного
с колпаком на голове, с веревкой на шее продержали пять ми-

Планъ Губернской темницд/

Фасадъ корпуса, определенного для
Фасадъ зданья, определенного
надзирателя и содержащихся за долги
для бунтоВщиковъ
щикооъ
^

-е

'

ПечЬ для Варе
н1я щелона
МЬ/лЬна и отходъ
п о ,,а Я п п я п п п .

ВоротЬе

Рис. 1. Проект плана губернской темницы, впервые опубликованный в
1791 году в журнале „Театр судоведения“

нут под столбами виселицы, прежде чем повесили. Он висел це­
лый час, а по площади в толпе сновали старухи, продававшие
печатные листки с изображением виселицы, с биографией осуж­
денного, с его прощальным письмом к друзьям (такие листки
носили название «баллад», и автор изложил содержание не­
скольких из них). В описанном случае преступление осужден­
ного затрагивало интересы казны, и Свиньин верно отметил
кровожадность и жестокость английских законов в деле защиты
государственного и частного кредита в стране развитой
торговли.
Учреждение в 1819 году уже известного нам из первого
тома «Попечительного о тюрьмах общества» вызвало в русских

журналах появление в том же году двух статей. Одна из них
была помещена в «Сыне отечества»1, а другая— в «Вестнике
Европы» 2.
В первой сообщались сведения из отчета министра внут­
ренних дел Франции королю о состоянии тюрем в стране. По­
сле издания в 1814 году приказа французского короля об
устройстве во Франции образцовой тюрьмы было воздвигнуто,
по словам отчета, несколько новых тюрем, в них введен труд,
приняты меры к ограждению арестантов от притеснений тюрем­
ных сторожей. Но авторы отчета принуждены были отметить,
что «везде почти тюремные здания слишком малы и тесны;
везде почти скудость средств и несообразное их расположение
причиняют беспорядок и болезни, которые ныне во многих
тюрьмах представляют самые ужасные зрелища».
Эти выражения все же недостаточно сильны, чтобы
охарактеризовать истинное положение тюрем во Франции,
в чем мы сейчас же убедимся (при ознакомлении с содер­
жанием книги Виллерме3); «всеподданнейший» отчет министра
смягчал краски.
Реферируемый отчет проектировал учреждение во Франции
«Королевского французского общества приведения тюрем в
лучшее состояние» с ежемесячными собраниями, с центральным
советом в Париже и местными комитетами по городам. В состав
общества проектировалось включать представителей власти, а
самое название его «королевским» предуказывало его аристокра­
тический состав. В этом отношении французское общество
улучшения тюрем походило на русское «Попечительное о
тюрьмах общество», созданное по английскому образцу. Ари­
стократия Англии, Франции и России играла в показную бла­
готворительность.
Вторая статья (в «Вестнике Европы») уже сообщала о на­
чале действия вновь открытого «Королевского французского
общества»; церемония его открытия очень напоминала такое же
торжественное первое заседание русского общества, причем лю­
бители пышности из русской аристократии могли даже поза­
1 См. Донесения его величеству королю французскому министра внут­
ренних дел о состоянии тюрем во Франции, «Сын отечества» 1819 г. № 18,
стр. 278, и № 19, сгр. 326— 329.
2 См. «Королевское французское общество приведения тюрем в луч­
шее состояние», «Вестник Европы» 1819 г. № 9, стр. 297— 301.
3 См. В и л л е р м е , Людовик-Рене, доктор, медицинских и других
тюремных обществ член, О тюрьмах в настоящем их положении и о состоя­
нии, в каком оные быть должны в отношении к здоровью и нравственности
заключенных и в отношении к политической экономии, перевод с франц.,
СПб., 1822, стр. 176.

видовать французам. Из «Вестника Европы» они узнали о тор­
жественном молебствии в Соборе парижской богоматери, о про­
поведи архиепископа, о первом собрании общества в его доме,
наконец, о речи члена королевской фамилии. В самых изыскан­
ных выражениях он призывал членов нового общества напра­
вить усилия к «перерождению, если можно, душ, униженных
пороком и гибельными страстями». Тут же общество начало
свою деятельность принятием решения выбить бронзовую ме­
даль в память открытия общества с изображением на одной сто­
роне короля, а на другой — президента общества из членов ко­
ролевской семьи. Заботу же о самих арестантах новое общество
проявило разговорами о том, что в Париже у заключенных по
одной холщевой одежде и зиму и лето и что надо озаботиться
и о второй.
Почти в то самое время, когда члены французского обще­
ства улучшения тюрем занимались придумыванием рисунка
бронзовой медали для увековечения своей еще не начавшейся
деятельности, их соотечественник Людовик-Рене Виллерме уве­
ковечил тогдашнее ужасное состояние французских тюрем. Оно
было настоящим позором для правительства. Уже в 1822 году
с описаниями Виллерме могли знакомиться и русские читатели
по переводу, изданному в Петербурге. Надо думать, что изда­
тели этого перевода преследовали цель ознакомления русских
читателей не столько с состоянием французских тюрем, сколько
с задачами и способами улучшения мест заключения вообще и
в России в частности.
Книга французского автора явилась, с одной стороны, него­
дующим и горячим призывом к обществу и правительству обра­
тить, наконец, внимание на состояние тюрем, а с другой —■
настоящим руководством для реформы мест тюремного заключе­
ния. В систематическом порядке в 17 главах книги автор по­
дробно исследовал тюремные здания во многих местах Франции,
одежду и постель заключенных, отопление, питание арестантов,
состояние работ, режим, заболевания, смертность, меры исправ­
ления арестантов и пр.
Общее состояние мест заключения во Франции позволило
автору сказать, что арестантов не запирают, а погребают, и при­
говор к заключению является приговором к смерти. «Законы
повелевают содержать человека под стражею, назначая ему уме­
реть от зараженного воздуха».
Описательная и критическая часть этой книги производила
на читателя сильное впечатление. Оно увеличивалось благодаря
тому, что автор описывал то, что видел своими глазами, иллю­
стрируя изложение поразительными фактами. В той самой

Франции, которая была законодательницею мод, шика и бле­
ска, где дворцы поражали своей красотой, как нигде в мире,
автор книги о тюрьмах раскрыл картины полного контраста.
Заключенные содержались не только в лохмотьях, но и со­
вершенно голые. По словам автора, гнилую солому, на которой
они спали, у них оспаривали насекомые. Если в некоторых
тюрьмах были окна, то они устраивались очень высоко и были
так малы, что солнечный луч никогда не проникал сюда. Так,
в башне «Святого Петра» в Лилле в помещении арестантов
окна были пробиты в стене толщиною 18 футов. Люди, замер­
зая от холода, согревались тем, что прижимались друг к другу.
Их кормили какими-то мучными затирками и безвкусными по­
хлебками. Так как автор обобщал свои наблюдения и говорил о
плохом питании арестантов и в других странах, то переводчик
или цензура сделали примечание с оговоркой, что Виллерме
плохо знал об ином питании заключенных в России, которым
«по их состоянию» доставляется достаточное пропитание «попе­
чительным правительством и человеколюбием россиян». Но мы
уже знаем и не один раз убедимся из последующего изложе­
ния, что Россия с ее «попечительным правительством» отнюдь
не составляла в данном случае приятного исключения.
Описание и критика Виллерме сопровождались соответ­
ствующими практическими предложениями. Так как он был ме­
диком по образованию, то особое значение приобретали его
указания медико-санитарного характера. Они были многочислен­
ны и разнообразны, но здесь достаточно отметить, что все ука­
зания касались как основных сторон тюремного строительства
и быта, так и мелочей и подробностей.
Приведенная мною переводная литература о тюрьмах при­
обретала тем большее значение, что в первых учебниках уго­
ловного права, опубликованных в России в начале X IX века,
тюремный вопрос обходился полным молчанием. Его не кос­
нулся первый переводной учебник Ансельма Фейербаха «Уго­
ловное право» (1810 г.), мимо него прошли Горегляд с его
руководством «Опыт начертания российского уголовного права»
(1815 г.) и Гуляев с его курсом «Российское уголовное право»
(1826 г.). Горегляд посвятил сочинение уже известному нам
Лопухину, отметив в предисловии свою цель собрать воедино
разбросанные уголовные законы. Относительно наказания ли­
шением сзободы он ограничился перечнем его видов и приве­
дением соответствующих законов. Еще меньше сказал о лише­
нии свободы Гуляев; но зато в конце своего курса он напечатал
список «особ, изъявивших желание иметь книгу «Российское
уголовное право». В списке только 27 фамилий, но некоторые

из участников предварительной подписки подписались на не­
сколько десятков экземпляров, а рязанский губернатор даже на
полсотни. Должно быть в этих случаях имелось в виду снаб­
дить руководством Гуляева чинов местного суда и администра­
ции. Среди подписчиков на единичные экземпляры перечислены
чиновники, секретари правительственных учреждений, учитель
и др. Характерно, что все эти подписчики поименованы в по­
рядке их чинов, с перечнем титулов, например, в таком роде:
«его превосходительство г. генерал от инфантерии, генераладъютант, генерал-губернатор пяти губерний и разных россий­
ских и иностранных орденов кавалер Александр Дмитриевич
Балашов» — 10 экземпляров.
Итак, указанные руководства по уголовному праву совсем
не давали или давали очень мало сведений о состоянии тюрем
и тюремном законодательстве. Иное приходится сказать о пере­
водной литературе специально по тюремному вопросу. Русский
читатель был ознакомлен с работами Джона Говарда, хотя и в
выдержках из них. Он быстро получил возможность узнать
в основных чертах характер пенсильванской тюремной реформы,
столь же быстро получил в свое распоряжение и перевод труда
Бентама целиком. Он мог знать о состоянии тюрем не только
в Англии и Филадельфии, но также в Голландии и Франции,
зму не оставалось неизвестным привлечение, хотя в очень уродливой форме, общественного элемента к тюремной деятельности
вс Франции. Напоминаем также, что выход двух изданий пере-:
вода труда Беккариа должен был бы содействовать выработке
нового, гуманного отношения к борьбе с преступностью вообще
и к тюрьме в частности.
Однако практическими последствиями знакомства с зару­
бежными образцами было лишь возникновение в Петербурге
«Попечительного о тюрьмах общества». Для тюремного же за^
конодательства это ознакомление с опытом заграничной пени-«
тенциарной мысли прошло совсем бесследно.
§ 2. СВОДЫ УЧРЕЖ ДЕНИЙ И УСТАВОВ
О СОДЕРЖ АЩ ИХСЯ ПОД СТРАЖ ЕЮ
1832 И 1842 ГОДОВ
Царское правительство делало попытки установления тки
ремного законодательства, иногда обширного по объему, но все­
гда скудного по содержанию.
Первым по времени специальным законодательным памят­
ником царской России о лишении свободы явился «Свод

учреждений и уставов о содержащихся под стражею и о ссыль­
ных». Он вошел в X IV том Свода законов, изданный в 1832 го­
ду, и составил в этом томе его пятую часть, будучи разбит на
две книги. Первая из них носит название «Свод учреждений и
уставов о содержащихся под стражею», а вторая — «Свод уч­
реждений и уставов о ссыльных». В обеих этих книгах очень
большое число статей, а именно 832, но в первой книге, имею­
щей для моей темы наибольшее значение, всего 171 статья.
Такое соотношение, когда количество статей о ссыльных в че­
тыре раза превысило число статей Устава о содержащихся под
стражею, находилось в полном соответствии с исторической
ролью ссылки и тюрьмы в царской России до первой четверти
X IX века. Начиная со времен Уложения Алексея Михайловича
1649 года ссылка в различных ее видах всегда интересовала
законодателя более, нежели тюремное заключение. Поэтому со­
ставителям Свода приходилось разыскивать статьи о тюрьме не
без труда, и они находили их тем скорее, чем ближе к ним по
времени были годы издания тех или других законов.
Под указанными 171 статьями только в двух случаях встре­
чаем ссылки на законодательство Х!У11 века, 62 раза встреча­
ются ссылки на законы XVIII века, 308 раз сделаны ссылки на
законодательные акты X IX века, в том числе 213 раз указаны
законы, изданные за период 1822— 1832 гг. Таким образом,
^ став о содержащихся под стражею по существу дела является
сводом законоположений почти исключительно первой трети
X IX века и преимущественно последнего десятилетия перед
изданием Свода. Это позволяет нам сказать, что история цар­
ского тюремного законодательства по существу начинается лишь
с X IX века. До этого законодательные акты о лишении свободы
носили случайный характер, и законодатель очень мало обращал
внимания на тюремное дело.
Ознакомление с Уставом о содержащихся под стражею дает
возможность обрисовать положение тюремного законодательства
в России в начале второй четверти X IX века.
Следует, однако, подчеркнуть, что содержание «Свода учре­
ждении и уставов о содержащихся под стражею» не выявляет
действительного положения тюрем в России и управления ими.
Большое количество ссылок под статьями на различные законы
не находится ни в каком соответствии со скудостью содержания
многих из этих статей. Например, под ст. 66 имеется ссылка
на семь законов различных годов X IX века, а в статье всего
семь строк и содержание их сводится к предписанию употреб­
лять суммы, пожертвованные в пользу арестантов, на их нужды.
Кроме того, 'в Уставе имеются чисто декларативные положения,

уже отжившие свой век или совсем не имеющие практического
значения. В некоторых случаях статьи носят характер какой-то
исторической справки. Гак, ст. 3 объявляет: «Содержащиеся
под стражей при полиции и в тюрьмах именуются преимущест­
венно арестантами». Примечание к этой статье поясняет, что до
издания закона 24 июля 1816 г. заключенные назывались
невольниками или колодниками. Приведенный в этой статье
термин «арестанты» не вводится в обязательное употребление
и лишь констатируется, что именно так «преимущественно»
именуются заключенные.
Содержание Устава свидетельствует, как мало и поверх­
ностно была регламентирована к 1832 году такая важная часть
государственного управления, как тюремное заключение. Все
содержание первой книги пятой части тома X IV разбито на три
главы. Первая из них носит название «Учреждение мест содер­
жания под стражею» и содержит постановления общего харак­
тера, являясь как бы введением ко второй и третьей главам.
Эти главы, наоборот, носят специальный характер и заключают
в себе постановления о содержавшихся при полиции и в тюрь­
мах (гл. 2) и о содержавшихся в смирительных и рабочих до­
мах (гл. 3). Система расположения материала в этих двух
главах более или менее сходна. В каждой из них мы встре­
чаемся с узаконениями о размещении арестантов, об их одежде,
пище, о лечении и пр. Но вопросы тюремного быта рассмотрены
здесь не с одинаковой полнотой, так как глава 2 составляет
центральную часть всего тюремного Устава и содержит
131 статью, а глава 3 — только 24 статьи. Еще меньше по
объему вводная глава (1), в которой всего 16 статей.
Первая глава с ее 16 статьями никак не могла исчерпать
с должной полнотой вопросы общей части тюремного законо­
дательства. Краткость ее не случайна, так как все законодатель­
ство предшествующего периода было посвящено не общим
вопросам тюремного устройства, а отдельным частным вопросам
управления тюрьмами в той или другой губернии или даже
той или другой тюрьмой.
В этой первой главе составители Свода, дав перечень мест
лишения свободы, разбили их на три группы и отнесли в пер­
вую из них помещения «на съезжих дворах, при управе благо­
чиния, при присутствии полиции, при Городническом правле­
нии», во вторую — тюремные замки, или остроги, в городах
и в третью — смирительные и рабочие дома также в горо­
дах (ст. 2).
Этот перечень мест лишения свободы не был исчерпываю­
щим. В него не вошли ни монастырские тюрьмы, подчиненные

духовному ведомству, ни крепости, ни ратхаузы, ни гауптвахты,
ни морские арестантские роты и другие места заключения, под­
чиненные военному ведомству. Перечисленные в Своде места
лишения свободы объявлялись (ст. 9) подчиненными на про­
странстве всего государства ведомству двух министерств —
внутренних дел и юстиции, в отдельных же губерниях — граж­
данским губернаторам, губернским прокурорам, губернским
стряпчим, губернским правлениям, приказам общественного
призрения и попечительным о тюрьмах обществам. Таким об­
разом, у тюрьмы оказывалось слишком много хозяев. В резуль­
тате оправдывалась русская поговорка: «У семи нянек дитя без
глаза». К приведенному перечню хозяев тюрьмы надо еще доба­
вить различное военное начальство в лице корпусных и диви­
зионных начальников и начальников главных штабов, если
в остроге содержались также и военные. Кроме того, получали
право входа в места заключения управляющий удельной конто­
рой губернии и его помощник, но лишь в дни посещений тюрем
губернским прокурором. Эти чиновники удельного ведомства
должны были следить, не содержатся ли удельные крестьяне
в месте заключения с «несоразмерным отягощением». Но исто­
рия царской тюрьмы не знает случаев вмешательства удельного
ведомства в тюремные распорядки.
Фактическими хозяевами мест заключения являлись
(ст. 15) в тюремном замке смотритель из числа полицейских
чинов и надзиратели из солдат-инвалидов, а в смирительном
доме
надзиратель. Такой состав сам по себе предопределял
тот фактический беспорядок и произвол, которые были нераз­
лучны с каждым местом лишения свободы в царской России.
Окарауливание тюрем возлагалось на воинские команды или так
называемую внутреннюю стражу.
Устав о содержащихся под стражею 1832 года употребляет
название «тюрьма» как общее, более широкое, охватывающее
названия «тюремный замок» и «острог». Эти виды мест заклю­
чения предназначены для более серьезных обвиняемых и осуж­
денных, но вместе с тем и для несостоятельных должников.
Смирительные же и рабочие дома предназначались для содер­
жания нарушителей разных полицейских и административных
предписаний ^запретов, ослушников барской помещичьей воли
и родительской власти, а также обвиняемых и осужденных за
воровство.
Однако такое размещение заключенных фактически не
могло строго проводиться, так как не было достаточного коли­
чества смирительных и рабочих домов.
Во вторую четверть X IX века места лишения свободы вы­
ступали с теми же требованиями разделения арестантов при их

размещении в тюрьме по полу, сословию, тяжести преступле­
ния, которые были объявлены предшествующим законодатель-!
ством, но фактически не исполнялись. Только сословный при­
знак, признававшийся во всей государственной системе особенно
важным, проводился в жизнь. Изменившиеся политические
условия расширили к этому времени круг привилегированных
арестантов, и ст. 20 с большой твердостью потребовала: «Не
сажать в одно место с чернью дворян, чиновников, также и из
разночинцев, людей состоянием своим отличных и иностранцев».
Так, от арестантской «черни» теперь отделился ни только дво­
рянин, но и разночинец достаточной имущественной состоя­
тельности. В особо льготном положении оказывались с 1821 го­
да священнослужители и церковнослужители. В случае при­
суждения их гражданским судом к временному лишению свободы
они не попадали в общие тюрьмы, а направлялись в монастыри.
В худшем положении из жителей всей империи оказывались
жители Грузии: даже вместо смирительных домов они заточа­
лись в крепости (примечание к ст. 149). Национальный при­
знак в данном случае в сильнейшей степени отягощал участь
арестанта, так как отбывание заключения в крепостях ввиду
самого их состояния было особенно тяжелым.
Наибольшая часть статей Устава о содержащихся под стра­
жею помещена под заголовком «О пище» (36 статей, т. е. более
20% всего их числа в Уставе). Но эти статьи, устанавливая
право заключенных питаться за счет казны, почти все отно­
сятся к вопросам отчетности о расходовании кормовых денег.
Публичное собирание арестантами милостыни для прокормле­
ния
картина, неприличная для государства,— было запрещено
Уставом. Но так как частная благотворительность оставалась
существенным источником содержания арестантов, то Устав
регламентировал условия приема и расходования «подаяний».
Касаясь вопроса об одежде арестантов, Устав ни в одной
из статей не определял формы арестантского платья. Он огра­
ничивался указанием, что содержащиеся в острогах снабжаются
одеждой и обувью за счет казны, а содержащимся в смиритель­
ном доме выдается «одежда самая простая». Позднее, при озна­
комлении с фактическим состоянием царской тюрьмы иссле­
дуемого периода, мы увидим, какие величайшие злоупотребле­
ния происходили за тюремными стенами в деле снабжения
арестантов пищей и одеждой.
Устав 1832 года обходит почти полным молчанием условия
тюремного режима. Он ограничивается требованием, чтобы аре­
станты бывали на исповеди, а священник склонял их к призна­
нию и раскаянию. О тюремных библиотеках нет ни слова; почти

ничего не говорится и о занятии арестанта трудом. Замалчи­
ваются и вопросы тюремной дисциплины. До некоторой сте­
пени эти вопросы освещались в особой инструкции, которая
была составлена по решению комитета министров в 1828 году
и разослана по губерниям в течение 1831 года. Ее содержанию
мы дали в первом томе отрицательную оценку. Однако эта
инструкция определяла тюремный режим в большей степени,
чем Устав о содержащихся под стражею. Поэтому неудиви­
тельно, что она была приложена к этому Уставу; из нее началь­
ники местных тюрем черпали первые по времени указания
о том, что хотело от них правительство. Уставу же недоста­
вало глубины содержания и широты охвата всего тюремного
дела. Он был слишком схематичен и вместе с тем излишне
подробен, например, в разделе о питании арестантов. Но наиме­
нование его разделов намечало те основные пункты тюремного
дела, которые нуждались в дальнейшей регламентации.
Свод 1832 года был переиздан в 1842 году с дополнениями
и изменениями, накопившимися в тюремном законодательстве за
истекшие десять лет. Размеры переизданного Устава о содер­
жащихся под стражею увеличились в шесть раз; число статей
со 171 теперь возросло до 1056. Законодатель как будто ста­
рался наверстать упущенное за предшествующее время, так как
для издания 1832 года он мог извлечь из законодательной
практики почти двухсотлетнего периода (1649—1832 гг.) слиш­
ком немного.
Но по огромному увеличению числа статей во втором изда­
нии Устава о содержащихся под стражею было бы ошибочно
заключить о таком же качественном улучшении этого Устава.
В действительности его пополнение произошло за счет прибав­
ления к нему трех новых многостатейных законов. Один из этих
законов был издан в 1839 году и касался исключительно испра­
вительного заведения в Петербурге. Этот закон и вошел
в XIV том под названием «Особое положение об исправитель­
ном заведении в С.-Петербурге» (ст. ст. 184—747). Второй
закон касался петербургского рабочего дома (ст. ст. 748—869).
Третий закон, пополнивший законодательство о тюрьмах,
носил название «Устав об арестантских ротах» (ст. ст.
870—1056). Это была попытка широкой милитаризации
тюрьмы, превращения тюрем в каторжные казармы. Солдатская
служба для крестьян и для всех непривилегированных сословий
сама по себе была своего рода каторгой, но арестантские роты
гражданского ведомства должны были стать еще более тяжелой
каторгой. Такое «военизирование» целой отрасли борьбы с пре­
ступностью вполне отвечало реакционному направлению всей

внутренней политики Николая I с его стремлением превратить
всю Россию в одну огромную казарму. Не надо забывать, что,
помимо арестантских рот гражданского ведомства, были со­
зданы такие же инженерные роты, роты военного, сухопутного
и морского ведомств, управление которыми определялось
в «Сводах военных и морских постановлений». Закон допускал
перевод в эти роты арестантов также и из рот гражданского
ведомства. Через бесконечные тяготы заключения в таких ротах
проходили и политические осужденные.
Николай I предполагал покрыть всю Россию сетью аре­
стантских рот, и ко времени издания Свода законов 1842 года
такие роты уже существовали в 33 городах — в губернских
городах на Волге, на Каме, на юге, в северных губерниях, в го­
родах Сибири и в самом центре России (см. перечень их
в Своде, ст. 873). Положения об арестантских ротах были
изданы отдельно для роты каждого города; Устав о содержа­
щихся под стражею 1842 года сделал неудачную попытку свести
этиразрозненные положения в одно целое. Однако пополнения
тюремного Устава не носили общеимперского характера, а пред­
назначались для отдельных местностей и для отдельных тюрем.
Общего тюремного Устава по-прежнему недоставало.
Познакомимся с содержанием добавлений к тюремному
Уставу. Первое и второе из них, т. е. относящиеся к исправи­
тельному заведению и рабочему дому в Петербурге, наиболее
обширны. Как ни странно, но более половины всех статей но­
вого издания Устава, а именно 685 статей, оказались посвя^
щенными только двум тюрьмам в Петербурге. Чего другого,
а запретов, предписаний и наряду с этим пышных деклараций
законодатель здесь не пожалел. «Положение об исправитель­
ном заведении в Петербурге» начиналось со статьи, объяв­
лявшей, что это заведение учреждено «для людей предерзост­
ных, поведением своим повреждающих добронравие, наносящих
стыд и зазор обществу». На деле само это Положение являлось
одним из наиболее позорных памятников законодательства,
основанного на классовом неравенстве. В истории тюремного
законодательства в России нет другого примера, когда классо­
вые различия в положении арестантов в тюрьме были бы про­
ведены с такой подробностью в самых мелочах.
Большое число статей в этом законе объяснялось в значи­
тельной мере тем обстоятельством, что статьи на одну и ту же
тему приходилось дублировать, так как повсюду отмечалось, как
следует поступать с заключенными привилегированного класса
и как с людьми «простого состояния». К группе первых отдель­
ные статьи тюремного Устава 1842 года относили не только

дворян и чиновников, но и представителей более крупного капитала, купцов первой и второй гильдии.
Закон уже не довольствовался одним разделением привиле­
гированных от непривилегированных в различных помещениях
тюрьмы. Привилегированные получали каждый особую кровать,
а люди «простого звания» — на двоих одну кровать с перего­
родкой. Первым предоставлялись соломенный матрац толщиною
в 2 вершка и волосяная подушка в 6 фунтов, а вторым — такой
же матрац, но лишь в 1 вершок толщиною, а подушка из
соломы.
В общей столовой заключенных разного состояния предпи­
сывалось размещать за разными столами. Благородным арестан­
там предоставлялись тарелки, блюда и оловянные ложки, про­
чие же арестанты ели из деревянных чашек деревянными
ложками. Законодатель нашел возможным разработать и меню
завтраков, обедов и ужинов для заключенных разных классов,
предоставив белый хлеб только благородным, приказав поить
их квасом, а прочих — водой.
Запретив называть заключенных по фамилии, закон пред­
писывал тюремной администрации называть благородных по
имени и отчеству, а прочих — только по имени. Именовать бла­
городного заключенного лишь по имени, без отчества, допуска­
лось только в виде дисциплинарного наказания.
Нечего и говорить, что различие было проведено и в форме
арестантского платья как по качеству материала, так и по внеш­
нему виду одежды. Устав не допускал и мысли обуть благород­
ных арестантов в лапти, в которые обувал заключенных низших
классов. Тем более производилось различие в занятиях заклю­
ченных трудом. Так называемая черная работа становилась
исключительной обязанностью непривилегированных.
Указанные различия в положении заключенных в зависи­
мости от их классовой принадлежности даже в мелочах тюрем­
ного режима могут показаться смешными, но на самом деле
они скрывали за собою возмутительное неравенство, лежав­
шее в основе всего общественного и государственного строя
старой России.
Наибольшая часть других статей «Положения об исправи­
тельном заведении в Петербурге» носит совсем нежизненный
характер. Многие из этих статей прямо наивного содержания
и наводят на мысль, не приложили ли руки к их составлению
дамы-аристократки из «Попечительного о тюрьмах общества».
По крайней мере некоторые из этих статей напоминают распо­
рядок «пансионов для благородных девиц». К числу таких ста­
тей относятся требования, чтобы арестанты шли к завтраку,

обеду и ужину попарно, чтобы за столом не разговаривали,
чтобы в общении между собой не допускали грубостей; запре­
щались «соблазнительные» разговоры, песни, хохот и вообще
резвость, предписывалось расчесывать волосы, а раздевшись
перед спаньем, уложить свою одежду и обувь «пристойно и
в порядке на скамейке у кровати».
Напоминало «пансион для благородных девиц» и требова­
ние составления на каждого арестанта особого листка под
названием «лист поведения». Надзиратель должен был еже­
дневно делать в нем отметку о поведении арестанта, представ­
ляя этот листок каждый вечер своему начальнику; этот послед­
ний вел беседу с арестантом, выражая ему свое удовольствие
или выговор, а раз в неделю «листок поведения» после молитвы
прочитывался заключенным.
Особенностью режима исправительного заведения в Петер­
бурге было требование проводить время за работой или молит­
вой, или чтением книг, особенно религиозных. Прямо запреща­
лись «повести, сказки, романы, театральные сочинения». Этот
запрет распространялся на все виды такой литературы незави­
симо от того, кто являлся ее автором. В качестве занятий допу­
скались живопись и рисование, но с оговоркой, чтобы никогда
не рисовали портретов с натуры и притом чтобы «самые пред­
меты не были соблазнительными». Предоставляем читателю
теряться в догадках, какие предметы здесь подразумевались под
«соблазнительными».
К сожалению, неизвестно, во что вылились на практике эти
изумительные статьи о тюремном распорядке. Следует добавить,
что данная тюрьма предназначалась для осужденных и для лиц,
посылавшихся в тюрьму без суда — администрацией, помещи­
ками и родителями. Наименьший срок содержания здесь был
один месяц, высший же, по общему правилу, для чиновных —
один год, для прочих — два года.
Перейдем к другому дополнению Устава сравнительно
с предшествующим его изданием — к «Особому положению
о рабочем доме в С.-Петербурге». Выделение петербургского
рабочего дома из ряда других таких же домов в империи может
быть объяснено только тем особым вниманием, какое вызывала
к себе столица во многих отношениях; тут все было слишком на
виду, а потому и хотели выставить напоказ то, что было по­
лучше или должно было быть получше.
Закон весьма неточно определял круг заключенных рабо­
чего дома. Статья 748 объявляла о предназначении этого дома
для «обличенных в воровстве и других преступлениях»; ст. 751
поясняла, что в рабочий дом принимают «хотя и преступников,

но подвергаемых легкому наказанию». Кроме воровства, в дру­
гих статьях закона были указаны мошенничество, порубка леса,
укрывательство беглых и дезертиров, просрочка паспортов, про­
воз из-за границы товара без оплаты пошлины, преступления,
связанные с нарушением законов о продаже вина, проступки,
совершенные в пьяном виде, полицейские проступки, проступки
крепостных против помещика.
I лавное назначение рабочего дома состояло в отработке
осужденными стоимости похищенного или штрафа, не уплачен­
ного по несостоятельности. Со стоимостью похищенного или
с размером штрафа были связаны и сроки заключения. При про­
срочке паспорта виновный задерживался в рабочем доме столько
времени, сколько он прожил по просроченному паспорту.
Перечисляя все эти преступления, закон, однако, делал
одну существенную оговорку: он предназначал рабочий дом
только для «людей низкого состояния». Заключенные должны
были здесь заниматься трудом, а труд не составлял обязанно­
сти людей привилегированных, оттого они и не подлежали
заключению в рабочий дом. Закон подчеркивал двоякое зна­
чение рабочего дома. С одной стороны, заключение в нем явля­
лось средством удовлетворения потерпевшего, а с другой — слу­
жило «для вос чувствования необходимости исправиться».
Рабочий дом составлял как бы часть описанного выше
исправительного заведения в Петербурге, возглавлялся смотри­
телем этого заведения, имел общие с ним церковь, больницу
и некоторые другие службы. По примеру исправительного за­
ведения в рабочем доме предполагалось иметь особые поме­
щения для работ, для принятия пищи и для постоянного жилья.
Режим в рабочем доме был сходен с режимом для непривилеги­
рованных арестантов исправительного заведения. Закон требо­
вал кормить их умеренно, давать им воду, а не квас и т. д.
Так как труд для арестантов рабочего дома был обяза­
тельным, то тюремный Устав подробно перечислял виды этого
труда. Это были большей частью занятия по хозяйству тюрьмы
и несложный ремесленный труд. Рабочий день чернорабочего
оценивался в семь с четвертью копеек. За такую плату дозво­
лялось отпускать арестантов на работу вне тюрьмы. Средствами
поддержания дисциплины являлись разнообразные наказания
вплоть до заключения в карцер и розог.
Третьим добавлением к тюремному Уставу в 1842 году
явился «Устав об арестантских ротах». Как указывалось выше,
Николай I ^делал попытку военизирования тюрьмы. Во главе
арестантской роты ставилось военное начальство в лице офи­
цера. При нем находилось соответствующее число солдат.

Одна из статей вводила подсудность военному суду не
только командира роты и солдат, но и самих арестантов. Страш­
ная николаевская военная дисциплина с ее шпицрутенами воца­
рилась в острогах арестантских рот еще шире, чем в обыкновен­
ных полках. Безответственность командира арестантской роты
и солдат за разнообразнейшие жестокости по отношению к
арестантам укоренялась здесь еще прочнее, чем в казармах.
Арестантские роты гражданского ведомства предназнача­
лись для осужденных за различные преступления. Сюда же на­
правлялись по воле помещика, без суда их крепостные, а также
беглые и бродяги. Если рабочий дом предназначался только
для «черных», то в арестантские роты попадали также лица
привилегированного сословия. В значительном количестве аре­
стантские роты гражданского ведомства находились в распоря­
жении губернских строительных комитетов; работы арестантов
в этом случае состояли в строительстве и ремонте казенных
зданий, улиц и дорог. Заработная плата в размере 4 коп.
в сутки поступала на улучшение условий содержания.
Создателем арестантских рот был сам Николай I, что под­
черкивалось не один раз в различных правительственных
сообщениях. Никто этой «чести» у царя отнять не может; дух
солдатчины и гнет казармы история неразрывно связала с име­
нем Николая I. Но царское правительство преподносило каж­
дую вновь открывавшуюся арестантскую роту как акт монаршей
милости и как дело человеколюбия. Уже давно с полной оче­
видностью раскрылись картины режима арестантских рот цар­
ской России, и приходится поражаться, как хватало дерзости
превозносить это жестокое и кровавое дело.
Результатом восхваления арестантских рот явилось повеле­
ние об открытии их в Казани в 1837 году. В официальном
отделе правительственных распоряжений в журнале министер­
ства внутренних дел был напечатан устав этих рот. Уставу
предшествовало пояснение, что ранее обращение с преступником
было таково, что для не™ смерть была желанным избавлением.
По словам официальной декларации, все это ушло в далекое
прошлое, а теперь приходится удивляться «кротости и человеко­
любию христианского учения», на почве которого возникли
арестантские роты. Вновь была подчеркнута инициатива самого
Николая I, посетившего в 1836 году Казань и указавшего на
пользу открытия здесь арестантских рот. Положение об этих
ротах в Казани царь и утвердил 10 июля 1837 г. >. В основных
чертах оно не отличается от описанного нами выше.
См. «Журнал министерства внутренних дел» 1837 г. № 9, стр. 57—69.

§ 3. ЛИ Ш ЕНИЕ СВОБОДЫ ПО УЛОЖЕНИЮ
1845 ГОДА
В первом томе «Истории царской тюрьмы» мы закончили
исследование вопроса о применении тюрьмы русским уголовным
законодательством по Своду законов 1832 года. Напомним, что
этот Свод явился завершением всего предшествующего законо­
дательного пути, на котором лишение свободы играло очень
скромную роль. Свод законов 1842 года не изменил этой
картины сколько-нибудь существенно. Иное приходится ска­
зать об Уложении о наказаниях 1845 года. Это детище Нико­
лая I широко использовало другое его детище — арестант­
ские роты.
Разделив наказания на уголовные и исправительные, Уло­
жение 1845 года в отличие от всего предшествующего законода­
тельства наметило уже несколько видов лишения свободы. На
первом месте среди них оно поставило исправительные арестант­
ские роты гражданского ведомства, а вслед за ними перечислило
рабочий дом, смирительный дом, крепость, тюрьмы и кратко­
временный арест.
Вся так называемая лестница наказаний насквозь была
пронизана классовыми различиями в самой неприкры­
той наготе.
Закон без всякого стеснения устанавливал две различные
мерки для измерения вины и меры наказания. При выборе на­
казания он разделял российских подданных на изъятых от те­
лесного наказания и неизъятых от него. Принадлежность к мно­
гомиллионной группе неизъятых была «законным» основанием
для увеличения наказания осужденному. Отягощение наказания
при ссылке в каторжные работы и на поселение состояло в до­
бавочном назначении наказания плетьми и клеймении лица.
Таким образом, если преступление было совершено по соуча­
стию людьми различных сословий, например помещиком и его
крестьянином, и суд находил их обоих одинаково виновными
и назначал ссылку в каторжные работы для каждого из них на
один и тот же срок, он добавочно присуждал крестьянина
к плетям до 100 ударов и клеймению лица.
Исправительные арестантские роты гражданского ведомства
существовали по Уложению 1845 года только для неизъятых,
притом с непременным предварительным наказанием розгами от
50 до 100 ударов.
З а такие же преступления изъятые подлежали ссылке на
житье в Сибирь, причем суд мог, но не обязан был назначить

временное лишение свободы. Когда изъятые присуждались
к ссылке на житье в европейские губернии, неизъятые попадали
в рабочий дом.
Приговоренные к тюремному заключению крестьяне и ме­
щане могли быть используемы на общественных или других
работах. Но эта же статья объявляла, что лица всех прочих
состояний могут заниматься работами лишь по их собственному
желанию. Даже при наказании наиболее легким видом лишения
свободы — кратковременным арестом — дворяне и чиновники
находились в исключительном положении: суд мог назначить
им отбывание этого ареста в их собственных домах или при ме­
стах службы.
Таким образом, составители Уложения 1845 года провели
классовую линию в борьбе с преступностью еще ярче, чем это
было в предшествовавшем законодательстве.
Уже одно ознакомление с перечнем уголовных и исправи­
тельных наказаний показывает, что во взгляде законодателя на
лишение свободы произошла резкая перемена. Свою каратель­
ную систему Уложение 1845 года строило почти исключительно
на этом наказании, разнообразя его виды и сроки.
Рассмотрение «особенной части» этого Уложения показы­
вает, насколько его отношение к наказанию тюрьмой отличается
от отношения к нему Свода 1832 года.
Уложение 1845 года содержит 2224 статьи, из которых
181 статья относится к общей части, а 2043 статьи — к осо­
бенной части. Из этих 2043 статей очень значительное число,
а именно 848 статей, содержат в своих санкциях тот или иной
вид лишения свободы: исправительно-арестантские роты упомя­
нуты в 327 статьях, арест — в 304 статьях, тюрьма — в 249,
смирительный дом — в 146, рабочий дом — в 126, крепость—•
в 84, монастырь — в б и в одной статье упомянуто «содержание
под стражей». Такие виды лишения свободы, как ссылка в ка­
торжные работы, на поселение и на житье, в наш подсчет
не вошли.
Таким образом, в 848 статьях интересующие нас виды ли­
шения свободы упомянуты 1253 раза (при этом, если какаялибо статья упоминала наказание, например исправительными
арестантскими ротами, более одного раза, в зависимости от тя­
жести данного преступления, мы включали ее в этот подсчет
лишь один раз).
Нельзя не признать результаты этого подсчета показатель­
ными: роль лишения свободы по Уложению 1845 года огромна.
Напомним, что в X V томе Свода законов 1832 года наказание
тюрьмою было упомянуто только в 18 статьях, арестом—*

4$

ГЛ А В А П Е РВ А Я

в 5 статьях, смирительным и рабочим домами — в 13 и аре­
стантскими ротами — в 5. Применение всех этих видов лишения
свободы зозросло за 13 лет в колоссальных размерах. Но к та­
кой роли лишения свободы в общей системе репрессий прави­
тельство совершенно не было подготовлено — бумажное твор­
чество не считалось с фактическими возможностями.
Трехзначные цифры числа статей, угрожавших различными
видами лишения свободы, и четырехзначная цифра общего
итога — 1233 сами по себе свидетельствовали о хаотическом со­
стоянии уголовной репрессии. Невозможно было рассчитывать
на правильный учет законодателем соответственной тяжести
каждого преступления, если он сумел расточить угрозы лише­
нием свободы в 1253 случаях. Хаотическое состояние дела
репрессирования тюрьмой явствует и из того факта, что нередко
одна и та же статья Уложения грозила четырьмя видами лишения
свободы, начиная от ареста и кончая исправительно-арестант­
скими ротами (ст. ст. 630, 666, 901, 979, 1169 1313, 1316, 1587,
1626, 1638 и др.), или тремя видами лишения свободы (ст. ст.
1180, 1188, 1306, 1338, 1615 и многие другие).
Это приводило к тому, что, например, тюрьма назначалась
и за такие преступления, как угроза начальнику или господину,
и за разнообразнейшие преступления имущественные, против
личности, должностные и пр. (исправительно-арестантские ро­
ты — за те же преступления, но в еще большем числе случаев
и с еще большим разнообразием и размахом). Еще больше
простора в размахе законодателя при выборе сроков лишения
свободы. Соблюсти соразмерность при выборе этих сроков было
для него еще труднее. Он выходил из затруднения, назначая
более строгие виды лишения свободы и более продолжитель­
ные сроки, когда преступление было направлено непосредствен­
но против него самого — против царя, религии, господствую­
щего класса. При менее значительных преступлениях хаоти­
ческое состояние репрессии лишением свободы еще более
бросается в глаза.
Правильность нашего вывода о роли лишения свободы по
Уложению 1845 года подтверждается сравнительными цифрами
уголовной статистики за два периода: во-первых, за период
после издания Свода законов 1832 года до издания Уложения
1845 года и, во-вторых, за период после издания этого Уложе­
ния, введенного в действие с мая 1846 года.
Хотя сведения о карательной деятельности судов на основе
Свода законов 1832 года даны в соответствующих таблицах
ежегодных отчетов министерства юстиции начиная с 1832 года,
но до 1840 года включительно таблица о наказаниях составлена

Рис. 2. Клеймо «ВОР», введенное в 1754 году и отмененное в 1846 году
Подлинники

хранятся

в областном

музее

г.

Калинина

Рис. 3. Клеймо «КАТ», введенное в 1846 году и отмененное в 1863 году
Подлинники хранятся в М осковском историческом музее и музее г. Я рославля

так, что применение отдельных видов лишения свободы не мо*
жет быть выяснено: сведения о наказаниях объединены всегонавсего в трех графах: 1) каторжные работы, 2) ссылка на по­
селение, в крепостные работы и отдача на военную службу
и 3) прочие легчайшие наказания. Поэтому я взял для сравне­
ния из первого периода 1841 — 1845 гг.
ПРИСУЖДЕННЫЕ К РАЗЛИЧНЫМ Н А КАЗАНИЯМ
УГОЛОВНЫМИ ПАЛАТАМИ
З А 1841 — 1845 ГОДЫ1

Годы

1841
1842
1843
1844
1845

Рис. 4. Клейменый 11етр Алексеев,
убийца коробейника Лошкова. Фото
с портрета, сделанного академиком
Н. Тютрюмовым в тюрьме в ноябре
1858 года
Подлинник

хранится в Государственном
этнографии в Ленинграде

музее

16297
100 %
24613
100%
28231
100%
33787
100%
32271
100%

1244
7,6%
1339
5,4%
1161
4%
1155
3,4%
1100
3,4%

4680
28,7%
6741
27,4%
6626
23,5%
6712
19,9%
6331
19,6%

250
1,5%
413
1,7%
502
1-8%
797
2,3%
612
1,9%

2852
17,5%
5966
24,4%
7219
25,6%
7656
22,7%
7432
23,0%

393
2,4%
373
1,5%
486
1,7%
454
1,3%
387
1,2%

6878
42,3%
9781
39,6%
12237
43,3%
17013
50,4%
16409
50,9%

Эти цифры, извлеченные нами из остававшихся до сих пор
неиспользованными отчетов министерства юстиции, и произве­
денные нами процентные исчисления показывают, что в основе
репрессии уголовных судов царской России в 1841 — 1845 гг.
лежали телесные наказания, с одной стороны, и ссылка на посе­
ление с другой. При этом не надо забывать, что ссылка в ка­
торжные работы и на поселение соединялась для непривилеги­
рованных с наказанием кнутом и плетьми. Наказание розгами
входило в рубрику «к другим наказаниям». Таким образом,
в действительности объем телесных наказаний был еще выше,
чем он показан в таблице. Поистине, краеугольным камнем реп­
рессии были кнут, плети, шпицрутены, розги и пр. Из видов
лишения свободы таблица выделила лишь заключение в рабо­
чие дома, но процент назначений этого наказания очень не­
большой: 1,5—2,3. Размер применения других видов лишения

Рис. 5. Фотография с клейменой
головы
Голова
в
заспиртованном
виде
хранилась
в 1905— 1908 гг. в Х арьковском институте су­
дебной медицины.

всего

Присуждено к наказанию
к каторж­ на поселе­
граниче­ к другим
в рабочие к телесным Оние
ным рабо­
прав наказаниям
ние
дома наказаниям состояния
там

1 Отчеты министерства юстиции за 1841, 1842, 1843, 1844 и 1845 гг.
3

М. Н. Гернет, т. II

о

соЗ
о

\
о
0х
*
о

2

в?
юЧ

о0
0
т
чс
о

р
о ей
Ь
«
«н
«50
Д
Ю

8
^
С
Ч
Ч
о

Г
Р^
т
Н

С
Ч
'О
04
с
о
С
О
н

40=4

с
ч

С
Ч
04
с
ро

и
^
00
¿
1,
ч
О
Ч
С
Ч

Ч Декабристы в Иркутске и на ближайших к нему заводах,'
Иркутск, 1925;
Д К у д р я в ц е в , Исторические памятники Иркутской
области, Иркутск, 1949, стр. 20— 33.
3 О каждом осужденном декабристе к царю поступали регулярные
секретные донесения за все время, пока декабристы оставались в Сибири.
Б этих донесениях поступавших в III отделение собственной е. и. в. кайце-

~ прочем, Николаи I был осведомлен из жандармских доне­
сении и о крайне тяжелом положении в ссылке на поселенки
Царь, всегда быстро и решительно реагировавший на «послаб­
ления» наказании, спокойно пропускал мимо ушей жандармские
соо щения о таком тяжелом положении ссыльных декабристов
которое граничило с казнью голодной смертью. Образчик таких
оставленных царем без последствий донесений попался мне в Г
™
/ еЛе 82? Г° г - Полковник корпуса жандармов Маслов,
1 мандированныи в Сибирь, доносил, что декабристы «ВраницГ _ Т Г6Н (бьш“ ие полковники) водворены на поселение
штатном городе Пелыме, Тобольской губернии, в отдален­
ном крае, обитаемом вогуличами и окруженном тундрами и бон и т Мя’я11РеПЯТСТВУЮЩИМИ П°ЧТИ В° ВСЯКОе вРемя
сообщеию, даже промышленники редко проникают в сии пустыни.
уровыи и сырой климат оказал на Враницкого самое пагубное
влияние. Сеи преступник повергнут в столь крайнее расслабле­
ние и уныние, что он с трудом оставляет постель... с некоторого
уже времени пища его состоит только из черного хлеба и
у аса. Хозяйка занимаемого им дома из сострадания оказы­
вает ему попечение... Враницкий никогда не просит пищи и
ничего н ™ Г ПРИН°СИТ
ХЛбба’ °Н П° Ц6ЛЬШ с3 ™ "
Этот эпизод из жизни ссыльного декабриста, которого под­
кармливала кусочками хлеба его квартирная хозяйка, особенно
красноречиво звучал в официальном донесении жандарма Но
Николаи 1 оставался непреклонен и тверд. Жестокую политику
в отношении декабристов-поселенцев царю было легче проводить, чем в отношении декабристов-каторжан. Каторжане были
собраны в одном месте, способны были, как показывал опыт,
могли ™ НОИ борьбе и к самозащите. Жены этих декабристов
Петербурге
CBC™
ПИСЬМами на общественное мнение в
Декабристы же на поселении, размещенные в самых глуГ
аХ СибиРи то в одиночку, то парами, оставались соез защиты: отдаленность их принудительного поебывания
уже сама по себе прикрывала всякую жестокость и беззаконие. Возвращать декабристов из ссылки на поселение царь не
-

из^таки^де^3*^ ^ отдельных едекаб^жстаВЛочень10подробн^РиСобширны°ТТГВ1е

I ЙГИА3Г £ ™ . 589 —

В ™

дела**3хранятся

хотел ни в те годы, когда читал приведенное нами описание
жандарма, и никогда позднее. Через 25 лет после приговора
верховного суда по делу декабристов сибирский генерал-губер­
натор через шефа жандармов представил 48 декабристов-поселенцев к облегчению их участи и полагал, что две вдовы декаб­
ристов, умерших на поселении, могли бы быть возвращены
в Россию. Но шеф жандармов наложил резолюцию: «Оставить
в первобытном состоянии» всех, кроме четырех-пяти, которых
также оставить по-прежнему в Сибири, но с правом проживания
в ее пределах по желанию, под надзором полиции 1.
Царь был злопамятен и мстителен даже в мелочах.
В 1838 году сибирский губернатор поддержал просьбу Волкон­
ских о разрешении получать от родных на воспитание детей,
родившихся у них в ссылке, добавочно 2 тыс. руб. Царь ответил
отказом с такой мотивировкой: «Учителей в Сибири не имеется,
а потому воспитание детей не требует издержек, а одного попече­
ния родителей» 2. Конечно, не вся Сибирь была без учителей.
Мы знаем, что такими учителями в Сибири были и сами декаб­
ристы, открывавшие даже свои школы. Царь просто не хотел
улучшения быта ссыльных декабристов.
Приведем и другой факт. В 1845 году, т. е. через 20 лет
после декабрьского восстания, III отделение задержало перехва­
ченный им портрет (дагерротип) Иосифа Поджио, посланный им
дочери. Вернувшийся из Сибири художник француз Давиньон,
будучи задержанным, показал, что он сделал такие же снимки
также с Волконского с его женой и детьми, Трубецкого с женой
и детьми, Давыдова с женой и 'детьми и Панова. Николай I при­
казал запретить снимать с государственных преступников порт­
реты, имеющиеся же отобрать3*.
За последние 20 лет царствования Николая I никаких об­
щих манифестов об облегчении участи декабристов не было.
Некоторые же из декабристов получали право поступления ниж­
ними чинами на службу на Кавказ. Из записок декабристов мы
знаем, что попали на Кавказ Пущин 2-й, граф Коновницын,
Бестужев 4-й, Веденяпин, Цебриков, Бодиеко 2-й, Булгари,
Корнилович, граф Чернышев, Оестужев-Марлинский, барон
Розен, князь Одоевский, Лорер и др. Погибли на Кавказе князь
Одоевский, Бестужев-Марлинский, граф Коновницын, Корни­
лович, Лихарев, Кожевников.
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1850 № 185, ч. 7.
2 Тот же архив, тот же фонд. Всеподданнейшие доклады (л. 42).
3 Тот же архив. Тот же фонд, 1845, № 182. «О художнике Давиньоне,
который в бытность в Сибири снимал дагерротипные портреты с государ­
ственного преступника Поджио и других».

° пртбы зати декабрНСтов на Кавказе нам известно очень
мало. Тем больший интерес приобретают некоторые секретные
документ, найденные нами а Центральном военно-нсторн “
начинается36 ^
^
° Посылке Декабристов на Кавказ.“Оно
гтвЯ 71 С 3аП? й ? диРеклт,°Ра канцелярии военного министерства от 21 июня 1837 г. за № 244. В ней читаем об определении
ский K o o n v e^ T ДеКабристоа «Рядовыми в отдельный Кавказсмото и
стем зиачКЕ их а Разкьге батальоны под строгий п
смотр и с тем чтобы они непременно несли строевую службу по
и х званию и без всяких облегчений».
служоу по
ДРУГ°М ДеЛе Т0Г° Же
года столь же секретно сообв Г е^ ™
Я 1НЯ7?азяачать ли«' прикосновенных к проА
ря
г* и в°обще к тайным обществам, на
ненГе поТслелДовЮТаНТ°В И На НестРоевые Должности. Это разъясение последовало по частному случаю назначения декабриста
Толстого на должность батальонного адъютанта на Кавказе
I олстои был немедленно смещен.
=

июля*3 1832Тгпл Деле у" оминается о «высочайшем повелении» от
irpnoR
подробно означать в указах об увольнении офивенностГих к6зГо1Х
. Верховньш уголовным судом», как прикосноз Г т ? бь„
злоумь,шлеиным обществам и наказание, коему они
за то были подвергнуты так равно и запрещение въезжать им
свт aL c„ T s ^ r r p T p ,B T1f K3i ro f : aTo по8елг е было ~
за их прикосновенность У б ы т и я м Г д е Г ^ Г
несли
наказание не по приговору
noHroRonv суда, аa nпо «высочайшему
о
повелению».
Но наибольший интерес представляет секретное дело того
же архива, касающееся жен и детей декабристов, переведенных
из Сибири на Кавказ. В бумаге от 30 июня 1837 г за N° 264
военный министр уведомляет статс-секретаря Мордвинова: «Го
УД рь император... соизволил уведомить Вас, что жены госу­
дарственных преступников Нарышкина и Розена могут в“ ехагь
из Сибири за своими мужьями, но с тем, что им запрещается
гпа^я В СТ°ЛИЦЬ1’ и с обязанностью уведомлять всегда местное
р жданское начальство о месте своего жительства. Прижитых
же в Сибири детей государственных преступников, поступивших
ныне рядовыми в войска, почитать военными кантонистами и до
определенного возраста оставить их при матерях»
Ото «высочайшее повеление» находилось в полном противо­
речии с действовавшим тогда законодательством. Жены декабри­
стов, как не подвергавшиеся суду и наказанию, не могли быть
закону по”“ В я"9386 перед! ижения’- не имело правительство по
закону права обращать детей декабристов в военных кантонистов

Рис. 18. Вывод декабристов на прогулку

Рис. 19. Декабристы Якушкин, Бобршцев-Пушкин и Кюхельбекер
на Петровском заводе
И з т р е ть его сборника „П ам яти дек абр и сто в “, и зд . А кадем и и наук. Л ., 1926

И з тр е ть его сборн ика „П ам яти д ек аб р и сто в “, и зд . А кадеми и наук, Л ., 1926

и отбирать их от матерей. Впрочем, эта воля царя о детях
декабристов осталась без выполнения, но предварительные меры
к выполнению ее были приняты: в том же деле имеется перепи­
ска между различными административными органами, выясняв­
шими наличие детей у декабристов и их возраст. Может быть
не лишне будет указать здесь, что супруги Розен назвали родив­
шегося у них в Сибири сына Кондратием, именем, которое носил
повешенный декабрист Рылеев.
Только после смерти Николая 1 был издан манифест (,¿6 ав­
густа 1856 г.) о помиловании декабристов и о разрешении им
вернуться в европейскую Россию. К этому времени их остава­
лось в Восточной Сибири 21 человек и в Западной — 15. После
объявления манифеста декабристам они узнали, что подлежат
и после этого надзору полиции. Так как в манифесте о надзоре
не говорилось ничего, то некоторые декабристы подали протесты
в министерство внутренних дел. Министр секретно разъяснил
губернатору, что было неудобно упоминать в манифесте
с надзоре и начальники губерний должны были это скрыть
от декабристов.
Проводы отъезжавших из Сибири декабристов принимали
иногда характер настоящего события крупного размера и даже

демонстрации населения. Декабристы оставляли о себе в насе­
лении самую добрую память
Насе
_ . Н °?пеМН0ГИМ И3 НИХ УДалось вернуться в Россию: большин­
ство за 30 лет ссылки умерло в разных местах поселения
Несомненно что срок жизни оказался сокращенным для
многих из декабристов По разработанным нами сведениям
67 декабристов умерли в Сибири или на Кавказе и 56 — в евоопеискои России (об остальных мы не могли найти указаний3 казненных не вошли в подсчет).
^ ЛЯ учета продолжительности жизни декабристов надо
иметь в виду, как мы уже говорили выше, что возраст их ко
времени восстания 14 декабря 1825 г. был у большинства декаб­
ристов очень молодым, а именно: у 36 осужденных он оказался
До, ^ лет включительно, и в том числе у одного_ 19 летчеловек
2 год; у 11 человек— 22 года; у 50 человек он
ласти' Х У И - Х Х И ” Иркутск“' т У Т Г а Т ' ™Г?™"“" ИрКут тыс. русских женщин идут ежегодно за осужденными мужьями

в ссылку на рудники и поселение. Это были жены крепостных
крестьян и рабочих. Нельзя не признать, что эти скромные
слова в устах аристократки звучат в высшей степени подкупающе. Она ^говорила их, уже пройдя бесконечно долгую и тя­
желую житейскую школу каторги и поселения не только с де­
кабристами, но и с представителями общеарестантской просто­
народной массы.
Но подвиг жен декабристов в противоположность распро­
страненному мнению состоял не только в акте их самопожертво­
вания для облегчения участи дорогого, любимого человека, но
и в широком общественном значении, во-первых, самого факта
следования за политическими врагами царя и, во-вторых, в их
работе в местах ссылки. Из чувства любви и жалости к мужу
их поступок вырастал в большое дело политического и широ­
кого общественного значения.
В. Н. Фигнер писала: «Духовная красота остается красотой
и в отдаленности времен, и обаятельный образ женщины второй
четверти прошлого ^столетия сияет и теперь в немеркнувшем
блеске прежних дней. Их лишения, утраты и нравственные стра­
дания роднят их с нами, женщинами позднейших революцион­
ных поколении» \
Но нам кажется, что роднят не только эти страдания и
утраты, а роднит и т0 политическое значение, которое, помимо
желания и намерения самих жен декабристов, получил их подвиг
следования за мужьями.
Царь прекрасно видел политическое значение такой добро­
вольной ссылки жен в Сибирь вслед за «государственными пре­
ступниками». Повесив одних и сослав на каторгу, на поселение
и в дальние сибирские гарнизоны других, царь совсем не был
заинтересован в возбуждении общественного внимания к лично­
сти осужденных. Их должны были забыть, и чем скорее, тем
лучше... Между тем каждый отъезд из столицы той или иной
представительницы родовой аристократии к лишенному прав
состояния каторжнику вновь возбуждал внимание к делу, сдан­
ному в архив, и воскрешал в памяти кровавые события воцаре­
ния императора. Добровольная смена этими женщинами их ро­
скошных особняков и дворцов на остроги и лачуги бесконечно
далекой и страшной Сибири, отказ от всего, что дала культура_
все это превращало добровольное изгнание в высший подвиг,
№ 8/21В'ст? И229 6 Р’ ЖеНЫ декабристов’

«Каторга

и ссылка»

1925 г.

в общественное событие, своего рода демонстрацию. И к необыч­
ным новым обитателям каторги протягивались невидимые нити
сочувствия и симпатии.
Каждый такой отъезд женщины говорил царю: «Ты сделал
все, чтобы как можно сильнее унизить осужденных, ты лишил
их прав состояния, ты на площади перед полками содрал с них
их офицерские мундиры и одел в арестантские халаты, ты зако­
вал их в кандалы и отправил умирать в Сибирь. Но они оста­
ются для нас прежними. Ты не достиг своих целей».
Известно, что когда Волконская, добравшись в Нерчинский
острог, была допущена на первое свидание с мужем, она, прежде
чем обнять его, встала на колени и поцеловала кандалы на ногах
мужа. Этот поцелуй кандалам был ударом по самому царю, по
всей системе его расправы с декабристами. А за спиною Волкон­
ской невидимо стояли не только родные, близкие и друзья де­
кабристов, но и многие другие, сочувствовавшие им.
Отсюда идет начало создания царем всяких препятствий
для получения разрешений на выезд жен к мужьям-декабристам.
Для осуществления своего совершенно законного права
быть при сосланных мужьях жены декабристов были поставлены
в несравненно худшее положение, чем те 5 тыс. женщин, жен
уголовных, о которых говорила Волконская. Им приходилось
хлопотать об этом разрешении от самого императора, а он ничем
не брезговал, чтобы не дать такого разрешения. Все пускалось
в ход, чтобы отговорить от задуманной поездки в Сибирь.
Больше всего и прежде всего сам царь и шеф жандармов ста­
рались охладить пыл сердца рвавшихся в Сибирь женщин ука­
заниями на холод, на неимоверные трудности и опасности пути
и жизни в самой ссылке. Царь проявлял большое упорство в та­
ких попытках отклонить жен декабристов от использования их
законного права следовать за мужьями и уступал не с первого
раза, а под натиском неоднократных просьб и слез при личных
обращениях к нему или через приближенных.
До нас дошел текст собственноручного письма царя к Вол­
конской в ответ на ее просьбу о разрешении поехать к мужу.
Из этого письма видно, что Волконская уже лично обращалась
с такой же просьбой к царю и что он отговаривал ее от поездки.
Предоставляя ей свободу действий, он еще раз зловеще напоми­
нал о том, что ожидает ее в Иркутске и о чем он предупреждал
ее. Письмо помечено 21 декабря 1826 г. К этому времени царь
уже «высочайше утвердил» секретную инструкцию генерал-гу­
бернатора Восточной Сибири Лавинского об использовании все­
возможных средств иркутским губернатором Цейдлером для воз­
вращения из Иркутска тех жен декабристов, которым удастся

добраться туда . Ниже мы остановимся на этом чрезвычайно
интересном документе, а пока запомним, что царь грозил Вол­
конской тем, что ожидает ее за Иркутском.
Была разработана целая система затруднений и препятствий
Для выезда жен « мужьям. Все это бесстыдно прикрывалось
поепятствийТб
аыло запрещение
з ЖеН“ “ ДеТ”
' ° ДНИМ
И3 самых
ел“ Х
препятствии
было
матерям
брать
с собойтяждетей
с собо“ °ДНа И3 Ма-6реЙ' Якушкина> получила разрешение взять
прежде ЛчемХ Я к Т ’ Н° И ЭТ° разрешение было затем отобрано,
пои детях
* кушкина успела его осуществить. Оставшись
из Сибири.
УМерЛа’ не Д0жДавшись возвращения мужа

В создании сети препятствий к поездке женщин в Сибнпь
Царь нашел себе союзников и помощников Г лине „екотооых
родноих этих женщин. Отговоры, застращивания, угрозы проГГбрис7овВСе ПУСКаЛ0СЬ В

И

преодолевалось ж е н Г

ЯК1Д Едва Ли Может в н и к а т ь вопрос о том, что Николаю не
было безразлично отношение общества к его мероприятиям во­
обще и относительно декабристов в частности. От тайного над­
зора не были избавлены даже и дамы высшего света В одном
- Г Г ™
С6Кретнь1х агентов, между прочим, названы фамиГ> Д ух дам’ связанных с декабристами. Это были княгиня
^ и Графиня Коновницына, мать жены сосланного
.с риста Нарышкина. Доносчик писал 9 августа 1826 г •
р в а Г ДнаД чТгМИ ДВе СЙМЫе непримиримые и всегда готовые разо­
рвать на части правительство — княгиня Волконская и гене
ральша Коновницына. Их частные кружки служат сосредоточеи

^

Г

8декаб^ш
человек.^то^^е^з^ри^Дели^осле'отправки^на^торгу^Грвых
Невольно возникает вопрос не б ы л Г П ! ,
первых
рнотами.КруЖКИ>> нарождением недовольства расправойТдТкаГ

р о и Т 3в “честь
с Т ее
1 Нпрощальный
„а ПУ™ В ? И6ИРЬ'
Невестка
^Волконской
Ктроила^в
вечер, на
который
собралась
веский очерГи "прим.

(биографи-

ИЗ
научно^литературного
есборникаС
Р
^ Яссвету»,
под °3аН°
ред. Легковой

интеллигенция Москвы, лучшие артистические силы и такие
представители литературного мира, как А. С. Пушкин и поэт
Д. В. Веневитинов. Артисты пели и играли для Волконской свои
лучшие номера. Такие проводы являлись демонстративным вы­
ражением глубокого сочувствия к женам декабристов и к самим
декабристам. Доказательством этого служит выраженное Пуш­
киным Волконской желание передать через нее «Послание узни­
кам» для вручения его декабристам. Но Волконская уехала
в эту же ночь, и потому Пушкин переслал эти стихи через Му­
равьеву, которая поехала в Сибирь немного позднее. Мы вос­
производим эти стихи как показатель отношения к декабристам
не только Пушкина но и передовой интеллигенции того вре­
мени:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы,
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа
И братья меч вам отдадут.

Мы подчеркиваем, что Пушкин не останавливался перед
секретной пересылкой этих революционных стихов через жен
декабристов. Когда Пушкин пишет в этих стихах: «Любовь и
дружество до вас дойдут сквозь мрачные затворы», он, ду­
мается, имел в виду и самих жен декабристов. Во всяком слу­
чае, Волконская, приводящая в своих записках целиком стихот­
ворение Пушкина «Послание к узникам», отмечает «самое иск­
реннее восхищение поэта перед поступком жен декабристов».
Та же Волконская помещает в своих воспоминаниях и
ответ декабриста Одоевского . Пушкину *. Ответ Одоевского,
интересный сам по себе как показатель настроений декабристов
в Сибири, приобретает для нас еще и другой интерес, поскольку
его воспроизводит в своих воспоминаниях жена декабриста уже
после 30 лет ссылки. Этот факт для нас — показатель настрое1 См. «Записки княгини Марии Николаевны Волконской» (биографи­
ческий очерк и примечания П. Е. Щеголева), 1914, стр. 63.

И чувств также и
декабристов: несомненно, что д ,я них
политика стала не чуждым делом. Вот эти стихи Одоевского:
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
Но лишь оковы обрели.
Но будь спокоен, бард, цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
Обет святой пребудет с нами.
Наш скорбный труд не пропадет:
И з искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.

всего й4 ^женш
ешенпе поехать к сосланным декабристам
всего 14 женщин. На каторгу уехали десять жен и одна невеста
а на поселение — одна мать и две сестры.
нтересен такой вопрос: какое количество из осужденных
декабристов были к моменту ареста женатыми, и бы!а ли поза НИМИ на каторгУ и на поселение явлением общим
“
' Для ответа на этот вопрос мы просмотрели биоГраГ
ех °сужденных декабристов и таким путем выяснили что
среди декабристов женатых было лишь 18 человек. Это неуди­
вительно, так как возраст самих осужденных был, как мы знаем
очень молодым: у 36 он был даже менее 24 ле^.Напоминаем
жену7 иГсиШ ЯЛуШКИНа Данное ей разрешение было отнято, а
ну Иосифа Поджио лишили возможности уехать в Сибиоь
заточив мужа секретно в Шлиссельбургскую крепость
общеМТоМ
рядкРааЗОМ’

^

^

МУЖЬЯМИ быЛа Я~

*

18?бСТязПТЪеЗДЬ1 В Сибирь эти женщины совершили в период
1826 1830 гг., за исключением сестры Бестужевых, которая
поехала к ним уже на поселение в 1847 году
Нам известны следующие имена этих женщин: Трубецкая
Екатерина Ивановна Волконская Мария Николаев™ Му­
равьева Александра Григорьевна, Нарышкина Елизавета Пет­
ровна, а он-Визин Наталья Дмитриевна, Розен Анна Васильев­
на, Анненкова Прасковья Егоровна, Ивашева Камилла Пет­
ровна, Юшневская Мария Казимировна, Давыдова Александра
Ивановна, Янтальцева Александра Васильевна, Бестужева
Елена Александровна.
у
частью0 ? 3 "
0ТЪе™
и* в Сиб«рь женщин был большей
одна
22 ? “ ГиЛОДОИ: ? На бЫЛа ВСеГ0 21 года (Волконская),
Г з7 а с т е 25Т (2У вДшева)- две ™ ели ™ 23 ™да, четыре были
В возрасте
2 / лет и четыре в возрасте около 40 лет.

Среди этих женщин были две природные француженки,
родившиеся во Франции (Анненкова, урожденная Полина
Гебль, и Ивашева, урожденная Ле-Дантю), одна имела отцафранцуза (княгиня Трубецкая, урожденная графиня Лаваль
дочь французского эмигранта) и одна — полячка (Юшневская
Мария Казимировна).
Создавая всевозможные препятствия к отъезду жен декаб­
ристов к их мужьям, царь ставил условием такого отъезда
оставление детей в европейской России. Может быть, из всех
препятствий это было самое трудное и, конечно, самое жестокое.
Шести женам пришлось пережить муки расставании с деть­
ми. Эти 6 женщин оставляли 13 маленьких детей. Царь за­
прещал брать детей в Сибирь под предлогом заботы об их
жизни и здоровье, но несколько из них в европейской России
очень скоро умерли, и все они должны были расти без ласки
и забот отца и матери. Если пагубно отражался на их здо­
ровье отъезд матерей в Сибирь, то еще пагубнее отражались
на жизни детей, родившихся в Сибири, условия каторги и посе­
ления. Здесь почти каждая мать переживала горе утраты своих
детей, умиравших в очень раннем возрасте. Так, по нашим изы­
сканиям, у 7 матерей умерло 22 ребенка. Что же касается «за­
бот» царя о детях, то его нисколько не смущала возможность
проживания жен и детей вместе с декабристами в совершенно
темных камерах Петровского острога, устроенных совсем без
окон, и страшно сырых, а между тем, план этой «темницы», как
уже известно, был утвержден самим Николаем. Если дети не
попали в этот острог, то не по милости царя, а благодаря комен­
данту острога.
Не представляется надобности останавливаться на описа­
нии безмерных тягостей переезда в Сибирь. Надо признать,
что только героические усилия и неиссякаемая энергия этих жен­
щин дали им силу преодолеть расстояние в 7 тыс. верст и при­
том в зимние вьюги, стужу, при ужасном состоянии перевозоч­
ных средств и путей сообщения. А они мчались туда почти без
остановок, как на крыльях. Волконская описывает, что она
ехала, не останавливаясь ни днем, ни ночью, не вылезая из ки­
битки. Но в Иркутске их ждала принудительная остановка. Эго
был тот самый Иркутск, о котором так многозначительно преду­
преждал Волконскую царь, отговаривая ее от поездки. Однако
все тягости новых испытаний в Иркутске обрушились сильнее
всего на первую из приехавших сюда женщин
княгиню
Трубецкую.
В поэме Некрасова «Русские женщины» имеется много
строк, в которых очень ярко обрисована гнусная роль иркутского

губернатора, убеждающего Трубецкую вернуться обратно в Рос­
сию и не ехать к мужу. Он не останавливается ни перед чем:
просит, убеждает, прибегает ко всяким проволочкам, но Трубец­
кая остается непреклонной в своем решении и выходит победи­
тельницей в этой неравной борьбе, в которой на стороне губеогубеонатпп ? ? Р - В ”астояЩее ВР«МЯ Доказано, что иркутский
^ Р
Р (Цеидлер) действовал весьма гнусно, в точности

неСПияЛНг Г >прочиеП6РееЗДа
тому подобные
учтивые
отклоне-

ния>>... «но, если окажутся в числе жен непреклонные в своих

амерениях... переменить совершенно ваше с ними отношение и
.ринять в отношении к ним, как женам ссыльнокаторжных тон
начальника губернии, соблюдающего строго свои обязанности»
осе жены оказались «непреклонными». У них производили
аГиКн еСч ™ браЛИ ТЯГ° СТНЫе П0Д™ СКИ' кот°Рь,е о /и подпись"
вали, не читая, и совершенно меняли «тон» обращения И окут-

кии губернатор, например, ездил к Волконской сам и убеждал
См. Щ е г о л е в ,

Исторические этюды, изд. 2-е, 1913, стр. 414__417.

ее отказаться от поездки, а когда она осталась «непреклонной»
и пришла к нему за подорожной, он не пустил ее далее своей
прихожей. В силу «подписки», текст которой содержал совер­
шенно незаконные требования, жена декабриста становилась
бесправной поднадзорной, стесненной и в праве передвижения,
и переписке, и в праве распоряжения своими деньгами и имуще­
ством. Вот некоторые пункты «подписки»:
«...3. Не должна никому писать и отправлять моих писем
и других бумаг иначе, как только через коменданта.
4. Из числа вещей, при мне находящихся, и коих регистр
имеется у коменданта, я не вправе, без ведома его, продавать их,
дарить кому или уничтожать. Деньгам же моим собственным
обязуюсь вести приходо-расходную книгу. В случае востребова­
ния г. комендантом, оную немедленно ему представлять.
...8. Не должна я сама никуда отлучаться от места, где пре­
бывание мое будет, а равно и посылать куда-нибудь слуг моих
по произволу моему без ведома коменданта»128.
Эти требования, предъявленные к женам декабристов, ста­
вили их в такое положение, как будто они сами были лишены
всех прав состояния и приговорены к каторге. Для жен, после­
довавших за уголовными, таких ограничений не существовало.
Но для жен декабристов было уготовлено еще и другое, еще
более тяжкое беззаконие. В силу ст. 231 Устава о ссыльных
1822 года жены ссыльных имели беспрепятственное право воз­
вращения к своим родным: «Женщины, по собственной воле
пришедшие, в случае смерти мужа, имеют свободу вступать
в брак с кем пожелают, с ведома местного начальства, остано­
виться там, где признают за лучшее, или возвратиться к своим
родственникам без всякого препятствия». Этот текст ясен и
не делает никаких исключений. Но у жен декабристов право
возврата на родину было отнято; сам царь создал им непреодо­
лимые препятствия. Вдовы декабристов, несмотря на их просьбы,
всегда получали решительный отпор при всякой их попытке воз­
вращения обратно и продолжали влачить одинокое существова­
ние в Сибири и после того, как похоронили там мужей.
Щеголев приводит интересное сообщение о затребованном
«по высочайшему повелению» мнении министерства юстиции
относительно права жен декабристов брать с. собой детей при
переезде в Сибирь к ссыльным мужьям и о праве этих же жен
навестить мужей, не оставаясь там навсегда ". Министр юстиции
полагал, что брать с собой детей могут лишь крестьяне. Что же
1 «Записки княгини Марии Николаевны Волконской» (биографический
очерк и примечания П. Е. Щеголева), 1914, стр. 69.
2 См. Щ е г о л е в , Исторические этюды, изд. 2-е, 1913, стр. 420— 421.

касается дворянских детей, «то сие постановление не может быть
на них распространено по тому уважению, что дети сии, при­
надлежа к высшему сословию в государстве, должны получить
приличное роду их образование... отцы же, находясь в ссылке,
не только лишены способов дать им воспитание, но еще могут
подать им пример худой нравственности». Не говоря уже о том,
что правительство брало на себя заботу оберегать только дво­
рянских детей от «примеров худой нравственности», оно в дан­
ном случае ставило членов своего привилегированного сословия
в худшее положение, чем крепостных крестьян. Здесь противо­
законно, из политических соображений наступало поражение
родительских прав неосужденной матери.
Министр юстиции (конечно, под диктовку Николая) огра­
ничительно истолковывал возможности временных поездок в Си­
бирь жен декабристов и при разрешении второго указанного
вопроса. Было разъяснено, что закон знает право жены следо­
вать за мужем в ссылку навсегда, а не право временных пребы­
ваний при нем. Царь на этом разъяснении написал: «Согласен»*
Между тем, казалось бы, что если закон разрешает переезд на­
всегда, то тем более следует считать законным временные посе­
щения женами их мужей.
В 1833 году царь, не считаясь с мнениями, высказанными
министерством юстиции, Сенатом и комитетом министров, пове­
лел разъяснить, что жены государственных преступников, не те­
ряя прав наследования, не имеют права свободного распоряже­
ния наследственным имуществом, пока находятся при мужьях.
Вместе с тем было разъяснено (на этот раз уже не секретно,
а совершенно официально), что жены декабристов и после смерти
их мужей не имеют права возвращаться в европейскую Россию
без «высочайшего» разрешения.
В стремлении создать для жен декабристов препятствия
к их переезду в Сибирь царь, крепостник и «первый помещик»,
оказался «либералом» и «освободителем» для тех крепостных,
которых брали с собой в дорогу жены декабристов. Со времени
подписания в Иркутске женами декабристов их обязательств
они теряли права на своих крепостных, которые получали сво­
боду выбора — ехать или не ехать далее со своими госпожами.
В Иркутске женам декабристов наносились заранее подго*
товленные сокрушающие удары. Женщины не поддавались, ни­
сколько не сгибаясь под этими ударами. Но наступали моменты,
когда силы им изменяли. Это были моменты их встречи
с мужьями.
Когда Анненкова увидела мужа, бывшего блестящего кава­
лергардского офицера, в старом тулупе, с рваной подкладкой,
8

М. Н . Г ер н ет, т. II

под конвоем солдат, и бросилась к нему, а солдат схватил Ан­
ненкова за грудь и отбросил его назад,— она не выдержала и
лишилась чувств. Когда Трубецкая увидела впервые в расще­
лину острожного тына мужа в кандалах, в оборванном и грязном
тулупчике, подпоясанном веревкой, с изменившимся лицом, об­
росшего волосами, она упала в обморок.
После минут слабости снова быстро приходили силы. А сил
приходилось расходовать очень много. Трубецкая и Волконская
на рудниках в Благодатском поселились в такой маленькой
избушке, что, ложась на разостланном на полу матраце, они упи­
рались головами в стену, а ногами в дверь. В окнах вместо стекол
была вставлена слюда, а печь так дымила, что ее нельзя было
топить. В первые месяцы связь с родными в Петербурге
не была налажена, и приходилось страдать не только от хо­
лода, но и от голода; ели сами квас и хлеб, стараясь подкор­
мить мужей.
Тут же в Благодатском и началась общественная работа
Волконской и Трубецкой. Эта работа началась с первого же дня
прибытия в Благодатское и притом сразу же с нарушения за­
претов администрации и собственноручно подписанных всяческих
обязательств. Нисколько не считаясь с запретами, Волконская
смело проникла в подземелье рудника, где работали декабристы,
и, несмотря на окрики офицера, добежала до работавших там
осужденных, передала им привезенные с собой письма. Декаб­
рист Муравьев не без остроумия назвал этот спуск Волконской
в рудник «сошествием в ад».
Так началась жизнь жен декабристов. Здесь в руднике их
было всего две. Но как они, так и жены, прибывшие прямо
в Читу, несли облегчение участи не только своих мужей, но и
всех остальных декабристов. Так как самим осужденным было
запрещено писать к родным, то приехавшие жены распределили
между собой всех заключенных и стали писать о них к своим
родным, а те передавали известия по назначению. Приехавшие
женщины взяли в свои руки и все дело материальной и культур­
ной помощи декабристам.
В Читинском остроге, где в сентябре 1827 года были со­
браны все каторжане-декабристы, и в Петровском, куда они были
переведены в 1830 году, на имя жен декабристов получались
газеты и журналы, даже и иностранные.
Такие состоятельные жены декабристов, как Муравьева,
пренебрегая взятыми с них «подписками», получали от своих
родных не только съестные продукты, но иногда и очень боль­
шие денежные средства, далеко превышавшие указанный царем
для декабристов прожиточный минимум.

Некоторые из жен декабристов были физически не на­
столько сильны и здоровы, чтобы вполне акклиматизироваться
в суровой Сибири. Менее всего оказались для этого способными
рождавшиеся дети (мы уже знаем, что / матерей потеряли здесь
22 детей). Рано умерла Муравьева, простудившаяся при беготне
из тюрьмы мужа на квартиру к детям. Она умирала также му­
жественно, как мужественно прожила годы ссыльной жизни,
в самые последние часы успокаивала и утешала мужа, продикто­
вала прощальное письмо родным, не захотела прощаться со своей
маленькой дочерью, чтобы не разбудить ее. Она умерла в
1832 году, и к ней относятся строки Некрасова:
Пленителен образ отважной жены,
Явившей душевную силу,
И в снежных пустынях суровой страны
Сокрывшейся рано в могилу.

Ни один декабрист не уезжал из Петровского острога, не
простившись с этой дорогой для них могилой. На поселении
умерли еще две жены (в 1839 году — Ивашева, 31 году от роду,
и в 1854 году — Трубецкая). Три жены овдовели в Сибири; им
было разрешено вернуться обратно лишь после общего помило­
вания в 1856 году. Две жены последовали за мужьями из Си­
бири на Кавказ (Розен и Нарышкина), и три вернулись с мужь­
ями после амнистии 1856 года (Волконская, Анненкова и
Фон-Визин) *.
Они вернулись политически более сознательными. Указа­
ния на это находим, например, в записках Волконской, которые
она заканчивает словами о том, что «нельзя поднимать знамя
свободы, не имея за собой сочувствия ни солдат, ни народа». Она
писала это в те годы, когда, говоря словами Ленина, дворянский
период в истории революционного движения сменялся разночин­
ским, или буржуазно-демократическим. В этот период на арене
революционной борьбы за свободу впервые выступает самостоя­
тельно как равноправная и активная участница и женщина, рука
об руку с товарищем-мужчкной идущая и в тюрьму, и на ка­
торгу, и на эшафот.
1 См. Н. И. Л о р е р ,
М. В. Нечкиной), М., 1931.

Записки

декабриста

(с

комментариями

Глава четвертая
ПЕТРАШЕВЦЫ В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ,
НА СУДЕ И В ТЮРЬМАХ
§ 23. ПЕТРАШ ЕВЦЫ
1825— 1826 гг. казематы Петропавловской крепости были
заполнены декабристами. В 1849 году те же казематы
царизм заполнил новыми политическими борцами. Де­
кабристы еще продолжали томиться в сибирской ссылке,
а на арену борьбы с самодержавием пришла им молодая смена.
Правительственное сообщение называло эту смену пренебрежи­
тельно «горстью ничтожных молодых людей», но действия,
предпринятые всем аппаратом самодержавия для ликвидации
этой «горсти», показывали, что эти «молодые люди» представ­
ляли собой опасную для царизма силу. В противоположность
вооруженным декабристам они были безоружны, но страшны
царизму своими революционно-демократическими идеями.
Среди них были не только представители узкой дворянской
касты, но и разночинцы, интеллигенты. Никем еще ранее в Рос­
сии не обличалась с такой силой вопиющая разница в положении
имущего и неимущего класса, как преемниками и продолжате­
лями дела декабристов — петрашевцами. Один из них, Момбелли, писал в своих записках: «Что видим мы в России? Де­
сятки миллионов страдают, тяготятся жизнью, лишены прав
человеческих или ради плебейского происхождения своего, или

Б

ради ничтожности общественного положения своего, или по
недостатку средств существования, зато в то же время неболь­
шая каста привилегированных счастливцев, нахально смеясь
над бедствиями ближних, истощается в изобретении роскошных
проявлений мелочного тщеславия и низкого разврата, покрытого
утонченной роскошью» 1.
Другой член кружка Петрашевского, Ахшарумов, на обеде,
устроенном в память Фурье, горячими последователями учения
которого петрашевцы являлись, говорил товарищам: «И рухнет
и развалится все это дряхлое, громадное вековое здание, и мно­
гих задавит оно при разрушении и из нас, но жизнь оживет,
и люди будут жить богато, раздольно и весело». Оратор далее
говорил о столице «безобразной, громадной, о чудовищном ско­
пище людей, томящихся в однообразных работах, испачканных
грязным трудом...» Он провозглашал: «Всю землю нищую
покрыть дворцами, плодами и разукрасить в цветах — вот
цель наша».
В записной книжке Ахшарумова жандармы на первой же
странице нашли перечисление того, о чем намеревался писать
владелец этой книжки: «О невозможности улучшения человече­
ства доселе принятыми средствами, религиею и ее предписывае­
мыми правилами, проповедями священников, устройством суда
и законов и о крайней необходимости изменить все, переделать
во всех основаниях общество и всю нашу глупую, бестолковую
и пустую жизнь; об уничтожении семейной жизни, труда, соб­
ственности в таком виде, как они теперь, государства никуда
не годного с его министрами и государями и их вечной и беспо­
лезной политикой, об уничтожении законов, войны, войска, го­
родов и столиц, в которых люди тяготятся и не перестают
страдать, проводят жизнь в одних мучениях и умирают в отвра­
тительных болезнях» С
Все эти идеи волновали не одного Ахшарумова. Они нэпу*
гали правительство Николая I. Но опасны они были не в тот
момент, когда их провозглашали на собраниях своего кружка
последователи социалиста-утописта Фурье. Их опасность для
царизма лежала в будущем их распространении и в развитии
их в научный социализм. Залогом этого будущего развития был
только что перед этим опубликованный Коммунистический ма-*
нифест 1848 года.21
1 «Дело петрашевцев», т. 1, изд. Академии наук СССР, М.—А., 1937;
см. также В. Л е й к и н а , Петрашевцы (М., 1924), В. И. С е м е в с к и й,
М. В. Буташевич-Петрашевский и петрашевцы (ч. I, М., 1922).
2 Д. Д. А х ш а р у м о в , Из моих воспоминаний (18 4 9 — 1851 гг.), со
вступительной статьей Семевского, СПб., 1905, стр. V I.

Большинство членов кружка Петрашевского было далеко
от революционных методов борьбы, хотя некоторые из них и
мечтали о революции. На своих собраниях петрашевцы гово­
рили свободно и смело, царя Николая I они называли богдыха­
ном, а слова «действительный статский советник» (чин штат­
ского генерала) употребляли вместо слова «дурак». Говорили
о тягостях крепостного права, о цензуре, о свободе печати, о глас­
ном суде. Этого было достаточно для создания жандармами
политического процесса. Главный обвиняемый Буташевич-Петрашевский в показаниях перед властями не особенно стеснялся
в выражениях, характеризуя положение в России, но подчерки­
вал, что увлекавшая его теория Фурье не революционная. Он
говорил: «Злоупотребления судебные и административные ве­
лики— это известно всякому, так что в устах народа стало
значить слово чиновник почти то же, что мошенник или граби­
тель — официально признанный вор». Но теория Фурье есть
лишь философская система, и ему, обвиняемому, не известны
законы, запрещающие заниматься изучением философии. Он
добавлял: «Отвечая на эту статью обвинения, скажешь: «Ну,
можно ли после этого наукам процветать в России?» — и спро­
сишь себя: «Неужели ты в Европе принадлежишь к кавказскому
¡племени и живешь в середине X IX века?» Это обвинение в на­
шем веке чуднее обвинения в прежние времена всякого занимаю­
щегося естественными науками — в чернокнижии, волшебстве» Г
Буташевич-Петрашевский разошелся с правительством и
судом в оценке возможности заниматься в России изучением
философских систем социального переустройства. На нем и на
его товарищах по процессу вполне оправдались те слова Ри­
шелье, которые Петрашевский приводил царским следователям:
«Напишите семь слов каких хотите, и я из этого выведу вам
уголовный процесс, который должен кончиться смертной
казнью».
Процесс петрашевцев закончился приговором военного суда
в отношении 21 человека из обвиняемых к смертной казни, хотя
и не приведенной в исполнение (она была отменена лишь на
эшафоте).
§ 24. ПЕТРАШ ЕВЦЫ В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ
КРЕПОСТИ
Тайные агенты III отделения уже давно следили за членами
кружка и даже проникали на собрания, где, впрочем, конспира­
тивности почти и не было. Когда было признано, что материала

подобрано достаточно, произошли обыски и аресты нескольких
десятков человек петербургской интеллигенции (в ночь с 22 на
23 апреля 1849 г.).
Набег жандармов был совершен в буквальном смысле слова
с благословения самого Николая I. Получив соответствующее
донесение шефа жандармов, царь в письменной резолюции при­
знал дело важным, выразил пожелание, чтобы аресты и обыски
не получили огласки, и закончил резолюцию знаменательными
словами: «С богом, да будет воля его» Г Ближайший исполни­
тель царской воли — граф Орлов, вторя царю в своем письме
к руководителю ночного похода Дубельту, призывал тоже имя
божие: «Дай бог во всем успеха». Ближайший же успех «кресто­
вого похода» на интеллигенцию зависел от того, насколько сы­
щики, доносчики и провокаторы успели все подсмотреть, подслу­
шать, уловить. Но здесь уже по давнему опыту было известно,
что чем больше захватить людей, хотя бы и совсем не причаст­
ных к делу, тем лучше и тем выше будет награда за услуги и за
старания. Агенты слежки занесли в свои списки 232 человека.
Руководитель сыска Липранди, передал следственной комиссии
четыре списка обреченных. Позднее следственная комиссия со­
ставила алфавитный список 252 человек (кроме арестованных),
фамилии которых упоминались во время производства дела*
В отношении каждого из внесенных в этот список наводились
справки, делались заметки. Жандармский размах оказался слипи
ком широким, и при всем старании следственной комиссии и
суда пришлось этот список сокращать. В заседании 20 июля
1849 г. был рассмотрен список уже лишь 185 лиц, из которых
в группу посетителей кружка Петрашевского и более активных
лиц было отнесено 72 человека. Относительно других 25 человек
был признан необходимым дополнительный допрос; относи­
тельно 55 человек было установлено, что они не посещали
собраний; шестеро уже умерли или отбывали наказание по
другим делам.
Образчиком приказа о производстве обыска и ареста яв­
ляется нижеследующий документ из архивного дела петрашевца
писателя Ф. М. Достоевского. Предписание помечено 22 апреля
1849 г., подписано графом Орловым и адресовано на имя майора
жандармского дивизиона Чудинова:
«По высочайшему повелению предписываю вашему высоко­
благородию завтра в 4 часа пополуночи арестовать отставного
инженера-поручика и литератора Федора Михайловича Достоев­
ского, живущего на углу Малой Морской и Вознесенского1
1 «К истории дела Петрашевского», «Былое» 1906 г. № 2, стр. 247.

проспекта, в доме Шиля, в 3-м этаже, в квартире Бремера, опе­
чатать все его бумаги и книги и оные вместе с Достоевским
доставить в III отделение соб. его импер. вел. канцелярии» 1.
Из общего числа петрашевцев 43 человека были заключены
в казематы Петербургской крепости. В архивном деле III отде­
ления даны сведения о фамилиях арестованных, о времени их
заключения в крепость и месте заточения внутри крепости. Так
как список этот не появлялся в печати, то воспроизводим здесь
его содержание.
В Алексеевский равелин были направлены 23 апреля 1849 г.:
титулярный советник Буташевич-Петрашевский (каземат № 1),
надворный советник Баласогло (№ 10), коллежский асессор Ду­
ров (№ 16), капитан Кузьмин (№ 4), учитель Толь (№ 2),
титулярный советник Головинский (№ 17), учитель Белецкий
(№ 7), студент Филиппов (№ 8), отставной инженер-поручик
писатель Ф. М. Достоевский (№ 9), мещанин Григорьев (№ 14),
вольнослушатель Катенев (№ 11), студент Толстов (№ 13), ти­
тулярный советник Яетржемский (№ 12).
В Трубецкой бастион были заключены (также 23 апреля,
кроме одного Европеуса, посаженного туда 7 мая) в каземат № 2:
надворный советник Чириков (камера № 1), титулярный совет­
ник Кашкин (№ 2), ученик восточных языков Ахшарумов
(№ 3), коллежский секретарь Щелков (№ 4), художник Бернардский (№ 5), вольнослушатель Модерский (№ 6), коллеж­
ский советник Дебу 1-й (№ 7).
В бастион Зотова заключены 23 апреля: губернский секре­
тарь Достоевский (каземат № 1), художник Берестов (№ 2),
коллежский асессор Ольдекоп (№ 3); а 24 апреля— кол­
лежский асессор Серебряков (№ 3), отставной капитан Тимковский (№ 6).
В Никольскую куртину посажены 23 апреля: губернский
секретарь Ламанский (камера № 1), чиновник 9-го класса Кайданов (№ 3), штабс-капитан Кузьмин (№ 4), студент Данилев­
ский (№ 5), губернский секретарь Дебу 2-й (№ 6), поручик
Момбелли (№ 7), поручик Григорьев (№ 9), подпоручик
Пальм (№ 10), штабс-капитан Кропотов (№ 13), студент
Утин (№ 14), помещик Спешнев (№ 15), сын коллежского
советника Деев (№ 16); а 25 апреля — кандидат наук
Михайлов (№ 12) и 29 апреля — репетитор химии Львов
(в каземат № 2).

В куртине между бастионами Трубецкого и Екатерины I
были посажены 2 мая студент Ханыков (N9 4), литератор Пле­
щеев (№ 5) и 6 мая отставной подпоручик Достоевский М. М.
(№ 7 )1.
Некоторые из арестованных были освобождены довольно
быстро, в том числе оба брата писателя Достоевского. Весь про­
цесс закончился публичным исполнением приговора 22 декабря
1849 г. Таким образом, заключенные провели в Петропавловской
крепости восемь месяцев.
Мы имели основание надеяться найти значительные мате­
риалы в воспоминаниях петрашевцев о их пребывании в Петро­
павловской крепости и в других местах лишения свободы после
приведения в исполнение над ними жестокого приговора суда.
Основанием для таких ожиданий служило значительное число
литераторов среди петрашевцев. Такими были: Буташевич-Пет­
рашевский, Федор Достоевский, поэт Плещеев, литератор
Пальм; поэт и переводчик, сотрудник журналов «Отечественные
записки», «Библиотека для чтения» и др. Сергей Дуров. Все
они были приговорены к смертной казни, замененной другими
наказаниями. Кроме того, побывали в местах лишения свободы
известный автор исторических романов Григорий Данилевский
и литератор и переводчик, сотрудник «Отечественных записок»
Михаил Достоевский. Подвергались допросу по этому делу и
ранее сосланные за свои литературные произведения поэт
Аполлон Майков, сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин и др. Ни
в одном политическом процессе не было замешано столько
литераторов, как в этом. Однако описаний о пребывании их
в Петропавловской крепости очень мало. Только Ф. М. Достоев­
ский за всех своих товарищей по перу расплатился с царским
правительством своими «Записками из мертвого дома». Если он
с товарищами был выставлен на эшафот на час, то в «Записках
из мертвого дома» он выставил на вечные времена к позорному
столбу хозяев бесчисленных мертвых домов России.
Подробнее других описал пребывание в Петропавловской
крепости Ахшарумов, также приговоренный к смертной казни,
замененной заключением в арестантские роты инженерного ве­
домства.
Ахшарумов был доставлен первоначально, как это можно
видеть из архивного дела, в каземат № 3 Т рубецкого бастиона.
Воспроизвожу его описание, ценное для нас как показатель
состояния Петропавловской крепости в конце 40-х годов.

Доставленный сюда ночью, он был переодет в изорванный халат
серого солдатского сукна. «В комнате,— вспоминает он,— было
одно окно большое. Когда я увидел при дневном свете мое новое
жилище, глазам моим предстала маленькая грязная комната; она
была узкая, длиною сажени 21/ 2 или менее, шириною са­
жени 11/ 2 , с высоким потолком; стены, оштукатуренные из­
вестью, давно потерявшей свой белый цвет. Они были испачканы
повсюду пальцем человека, не имевшего бумаги для обыкновен­
ного употребления. С одной стороны было окно, очень большое
(сравнительно с величиной комнаты), с мелкими клетками сте­
кол, закрашенное все до верхнего ряда белою пожелтевшею
масляною краскою. Верхний ряд стекол один только был не
закрашен и оканчивался с правой стороны форткою, величиною
в три четверти листа писчей бумаги. З а окном была железная
решетка. С противоположной окну стороны дверь, массивная,
окованная железом, и большое грязное зеркало изразцовой печи,
затапливающейся снаружи. В комнате кроме кровати были сто­
лик, табуретка и ящик с крышкою; на площадке окна стояла
кружка и догоревшая уже плошка».
Из этой камеры Ахшарумов был переведен в другую, более
просторную, чем первая, с двумя окнами и сводчатым потолком.
На этом не закончились его странствования по казематам кре­
пости: его перевели в какую-то третью камеру. Она помещалась
в узком коридоре, где камеры шли по обеим сторонам его. Ко­
ридор этот был более узкий, длинный и темный, чем в преды­
дущих помещениях. Новая его камера была «как зал», и он даже
не думал, что такие «обители» существовали в царстве комен­
данта Набокова. Она была вдвое длиннее его последней кельи
и шире ее, с двумя большими окнами, с форточкой в одном из
них. Окна выходили на площадь, и мимо них проходили люди.
В таком помещении, так приятно поразившем Ахшарумова,
оказалось такое великое множество тараканов, какого он никогда
ни ранее, ни позднее за всю свою жизнь не видал. Если вспом­
нить, что обилие тараканов поражало и декабристов, то придется
признать, что истекшая четверть века не принесла санитарного
улучшения казематов. Тараканы здесь были такими же постоян­
ными обитателями, как и узники.
Не произошло за 25 лет, по-видимому, существенных изме­
нений и в режиме заключенных. Все та же безмолствовавшая
стража. Все так же заключенные страдали от безделья, получая
для развлечения по-прежнему в первую очередь библию, а по­
том — разрозненные журналы. Все так же до суда их безвы­
ходно держали в камерах, не допуская прогулок. О пище Ахша­
румов ограничился замечаниями, что выдававшийся ему первое

начально солдатский паек затем был заменен офицерским. Сам
Ахшарумов был того мнения, что для узника, целиком погло­
щенного переживаниями темницы, пища так же мало значит,
как для индийского брамина или дервиша. Зато его очень вол­
новала невозможность общения с людьми. В первой же камере
он сделал попытку разговора через форточку с другими заклю­
ченными и был за это вызван начальством, которое пригрозило
ему забить у него форточку или упрятать в другой каземат, где
ему будет не до разговоров. Но влечение к общению было непоборимо, и узнику в его третьей камере удавалось выбрасывать
через форточку записки; он завязал сношения с родственни­
ками— им была передана выброшенная записка, и они начали
прохаживаться под окнами. Должно быть Ахшарумов содер­
жался в этот раз в наименее строгих условиях. Тут ему были
позволены свидания, разрешено было доставлять ему даже вино
и фрукты. Как будто оба перемещения Ахшарумова в другие
казематы сопровождались некоторым улучшением условий его
содержания. Впрочем, он отметил улучшения уже во время пре­
бывания в первой камере, где ему выдали постельное и носильное
белье более хорошего качества, чем вначале.
Общим бедствием для заключенных Петербургской крепо­
сти и в год пребывания там петрашевцев оставалось отсутствие
книг. Семевский приводит по этому поводу размышление Кузь­
мина из его неопубликованных рукописей:
«Времени, следовательно, было в избытке, чтобы проник­
нуться всем нерасположением к безобразному порядку вещей,
при котором могут нахватать людей, ни в чем не повинных, на­
селить ими казематы северной Бастилии, подвергнуть их одиноч­
ному заключению с прекращением всякого общения с внешним
миром, одев в арестантскую сермягу, питая гадостью; одним
словом, подвергнув заточению без суда и даже без всякой по­
верки, существуют ли хоть какие-нибудь данные для обвинения
в таких тяжких преступлениях, которые подвергали бы заточе­
нию... Сознание совершенного бессилия против такого само­
управства, убеждение в том, что ежели захотят, то могут выбро­
сить в Неву с камнем на шее или без камня, придушив предва­
рительно, весьма естественно, заставляли подумать, какой пред­
принять образ действия в случае допроса» К
Неизвестно, насколько условия содержания в Никольской
куртине и Трубецком бастионе, описанные Ахшарумовым и
1 В. И. С е м е в с к и й . М. В. Бугашевич-Петрашевский и петрашевцы,
1922, стр. 47. Рукопись Кузьмина находится в бумагах Шильдера в руко­
писном отделе Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина.

Кузьминым, были сходны с условиями содержания петрашевцев
в других местах крепости.
В то время, как в Трубецком бастионе по архивному списку
содержалось 7 петрашевцев, в отдельных казематах Никольской
куртины было размещено их вдвое больше— 14 человек. Под­
робное описание камеры в Никольской куртине оставил Кузь­
мин: «Каземат состоял из большой комнаты в два окна, проде­
ланные в стене почти саженной толщины; амбразуры окон в се­
редине своей глубины имели железные решетки из дюймовых
брусков и двойные рамы с мелким переплетом, замазанным
грязно-белою краскою до половины верхних клеток, остальная
часть была матовая от нечистоты; в одной из верхних клеток
одного окна сделана форточка. Посредине комнаты — деревян­
ная кровать, стол и табурет, в углу — деревянный ящик. Тол­
стая дверь, отворяющаяся внутрь номера, покрыта листовым
железом, окаймлена и перекрещена по диагоналям железом;
в середине двери — небольшое четырехугольное окошечко со
стеклом, завешанным со стороны коридора грязною тряпкою».
Дверь камеры запиралась внутренним и висячим замками.
Кузьмин дал описание и других подробностей своего пребы­
вания в Никольской куртине: «Мороз подирает по коже, когда
вспоминаю впечатление, испытанное мною при переодевании
в арестантское платье: рубашка из толстого холста, чуть ли не
подкладочного или торбочного; вместо нижнего белья — широ­
кие мешки, холщевые же, или, точнее сказать, состоящие из не­
скольких слоев заплат; мешки эти заменяли и чулки, но так как
они были весьма широки и подвязок не было, то надобно было
скручивать край и затыкать, чтобы мешки не сваливались; под­
штанников не полагалось. Обувь довершалась войлочными туф­
лями без задников, туфли старые и огромных размеров. Халат
из толстого солдатского, шинельного сукна, совершенно старый,
пожелтевший, с засохшими на нем пятнами... На кровати — со­
ломенный матрац и подушка из торбочного холста, без простыни
и наволочки, покрытый одеялом такого же материала, как халат,
и такой же чистоты» *.
Как и при декабристах, казематы Никольской куртины,
Трубецкого бастиона и Алексеевского равелина, а вероятно, и
других мест заключения Петербургской крепости освещались
плошками с маслом. О таком освещении говорили Ахшарумов,
Кузьмин и Петрашевский. На бумажном фитиле такого ноч­
ника быстро образовывался нагар. Тогда будили заключенного

и заставляли его снимать нагар. Петрашевский рассматривал
это как своего рода пытку бессонницей.
Как мы уже знаем, Ахшарумов не распространялся о пище
в Т рубецком бастионе, считая этот вопрос второстепенным.
Кузьмин же подчеркнул скудость питания в Никольской кур­
тине; он получал в полдень на обед «мутного супа, ломоть чер­
ного хлеба и на второе кушанье — вываренной в супе говядины,
искрошенной и приправленной густым соусом со специями, ве­
роятно, для того, чтобы отбить запах в случае несвежести мяса.
В 6 часов вечера разносили чай и ужин, состоящий из одного
только супа». Имевшим свои деньги разрешалось улучшать пи­
тание за свой счет, покупать вино и табак.
Кузьмин за все время от ареста до высылки, т. е. за восемь
месяцев, ни разу не мог помыться, и тело его покрылось «черно­
грязной корой вроде шелухи».
Администрация и в этой куртине строго следила, чтобы не
было разговоров через форточку и перестукивания, но заклю­
ченным удавалось общаться между собой. Никаких свиданий
не разрешалось, и сам Николай I, осведомленный об отказе в та­
ком свидании с одним из заключенных, одобрил этот отказ.
Конечно, наиболее строгие условия заключения были в Алексеевском равелине. Сюда были заключены, кроме самого Петрашевского, те, виновность которых предполагалась наиболь­
шею. Впрочем, Спешнев и Момбелли, признанные виновными
более, чем все остальные, находились в Никольской куртине.
Писатель Достоевский был заточен в Алексеевском раве­
лине. О его пребывании там сохранилось немного сведений. До­
стоевский был в числе первых 34 арестованных. Из III отделе­
ния его перевели в Алексеевский равелин в камеру N9 9, а впо­
следствии переместили в камеру № 7. В равелине он пробыл
до 24 декабря 1849 г., когда комендант крепости сообщил графу
Орлову особым рапортом, что закованные «преступники» До­
стоевский, Дуров и Ястржемский «сего числа вечером отправ­
лены в Тобольск». Следовательно, Достоевский пробыл в раве­
лине после обряда так называемой публичной казни до отправки
на каторгу немного более двух суток, а всего в заточении провел
восемь месяцев. Эти месяцы полностью или частично охватывали
все четыре времени года. Тяжелее всего переносил Достоевский
в равелине осенние дни. «Ненастные дни невыносимы, каземат
смотрит суровее»,— писал он об этом в одном письме из крепо­
сти. Конечно, много расписаться на эту тему не позволяли цен­
зурные условия переписки. Достоевский проводил время в раве­
лине за писанием, обдумыванием новых произведений. Строгость
одиночного заключения он нарушал перестукиванием с соседями.

Насколько недоставало пищи для ума, видно из того факта, что
во время 15-минутных прогулок он занимался пересчитыванием
в садике равелина 17 деревьев. Позднее Достоевский получил
право переписки с братом, присылавшим ему для чтения книги.
Предоставление права пользоваться свечой по вечерам несколько
сократило их томительность ’.
Уже через пять дней после ареста Достоевского имел место
грозный симптом страшного для него несчастия — ограничения
его прав как литератора. Следствие было еще только в самом
начале и еще не было известно, как оно закончится, но III от­
деление, зная о наборе в печать в майском номере журнала
«Отечественные записки» повести Достоевского, распорядилось
не помещать под повестью имя ее арестованного автора 12. В тот
самый день, 22 декабря, когда Достоевский в числе других
осужденных переживал ужас предстоящей казни, испытал про­
цедуру так называемого опозоривания, его обуревало беспокой­
ство, что будет с ним как с писателем. Его страшил не сам по
себе режим каторги, но как этот режим отзовется на его лите­
ратурном труде, будет ли возможность что-либо писать, не ис­
сякнет ли там сдавленный громадой острожных стен источник
вдохновения, не потухнет ли во мраке каторги огонь творчества.
Именно об этом писал он в этот знаменательный день своей
жизни брату из крепости: «Неужели никогда я не возьму пера
в руки? Я думаю, что через четыре года будет возможность.
Я перешлю тебе все, что напишу, если что-нибудь напишу...
Сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет,
угаснет в моей голове или отравой в крови разольется! Да, если
нельзя будет писать, я погибну. Лучше пятнадцать лет заточе­
ния и перо в руках» 31.
Петрашевский давал следственной комиссии смелые показа­
ния. Обвиняемый превратился здесь в обвинителя. Его первое
показание интересно и потому, что оно пролило некоторый свет
на условия содержания Петрашевского в Алексеевском раве­
лине. Он начал это показание так:
«Более месяца тому назад я был арестован. Причина моего
ареста мне не объявлена. Ночью того же дня привезен в кре­
пость и не как лицо, а как вещь казенная, сдан под расписку
смотрителю каземата. Как вещь, ибо с тех пор именуют меня
не по имени или фамилии, но № 1. Отведя в каземат, от меня
отбирают одежду, дают халат. Со мною поступлено, как с вором
1 См. Г р о с с м а н , Достоевский на жизненном пути, вып. I, М., 1928.
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849, № 214, ч. 13.
Указанное выше дело.
3 «Письма Достоевского Ф. М.», «Красный архив» 1928 г., т. 27.

и разбойником... как злодеем, совершившим тяжкое преступле­
ние. Жду с нетерпением, чтобы прошли третьи сутки, в надеж­
де в четвертый день услышать обвинение, как этому следовало
быть по закону; если не будет объявлена виновному в третий
день причина его заточения, то он должен быть представлен
в совестный суд и выпущен на поруки. Объявляю об этом
смотрителю каземата — прошу его достать мне уголовное судо­
производство, чтоб убедить его буквою закона в том, что тре­
бование мое законно и справедливо. Прошу об этом его превос­
ходительство, г. коменданта крепости — просьба моя остается
без удовлетворения... Мертвое молчание кругом, безответность
сторожей, еле слышный бой часов на Петропавловском собо­
ре — вот развлечение. Полумрак и холод — вот удобства поме­
щения. По ночам отмыкаются и запираются двери казематов,
в отдалении слышу шаги арестантов, ведомых к допросу. Так
проходит 23 дня» 1. Но другого режима Алексеевский равелин
не признавал никогда за все время своего существования.
§ 25. СЛЕДСТВИЕ ПО ПРОЦЕССУ ПЕТРАШ ЕВЦЕВ
В процессе петрашевцев правительство шло дорогой, про­
торенной процессом декабристов. Имелся уже значительный
опыт, и не приходилось особенно задумываться над приемами
следствия и суда. Оставался прежним и высший руководитель
всего следствия и так называемого суда. Это был сам
Николай I.
Как и за четверть века перед тем, учреждена была секрет­
ная следственная комиссия. Местом ее заседаний и теперь была
избрана та же Петропавловская крепость. Петрашевцы не имели
«чести» декабристов попадать на допросы к царю в Зимний
дворец. Но весь ход следствия аккуратно докладывался царю,
ему же сообщались на разрешение возникавшие вопросы.
Остались неизменными и приемы следствия. Повторялись
при допросах каждого обвиняемого в одиночку убеждения во
всем сознаться, уверения, что членам следственной комиссии
«известны»все подробности, что другие обвиняемые сознались
и т. д. Был тот же генеральский состав членов комиссии с той
разницей, что она возглавлялась комендантом крепости генера­
лом Набоковым. Правительство нисколько не смущалось на­
значить председателем следственной комиссии начальника
крепости, где помещались подследственные. Тюремщик стал
1 «Дело петрашевцев», т. I, изд. Академии наук СССР, 1937, стр. 7.

главным следователем; у него всегда была возможность менять
тюремный режим узников в зависимости от характера их показа­
ний. Сходство обеих следственных комиссий (1849 и 1825 гг.)
было в их секретности и в процессе розыскной следственной
работы. Как бы сговорившись между собой, декабристы и пет­
рашевцы называли членов этих следственных комиссий инкви­
зиторами.
Чего другого, а бумаги следственная комиссия не жалела.
Она подсчитала, что ее следственное производство заняло более
9000 листов бумаги. Когда следствие было закончено, она вы­
зывала, как это было в процессе декабристов, обвиняемых
поодиночке и спрашивала, не желают ли они чем-нибудь до­
полнить следствие. Ястржемский позднее вспоминал, что ему
не читали его показаний, а просто предложили подписать зара­
нее заготовленный листок, в котором говорилось о признании
им своей виновности. Отказавшись, он написал: «Я, ниже­
подписавшийся, сим объявляю, что никогда злоумышленником
не был и никакой вины за собой не признаю». Тогда председа­
тель язвительно сказал ему: «Так вы не виноваты? В таком
случае ступайте и спите спокойно» Г
Нельзя сказать, чтобы в комиссии все шло гладко и так,
как этого хотелось руководителю сыска по делу петрашевцев и
создателю процесса, чиновнику министерства внутренних дел
Липранди. В его интересах было раздуть это дело до размеров
всероссийского заговора, превратить случайные встречи посе­
тителей кружков Петрашевского, Момбелли, Дурова и других
в стройную революционную организацию. Но замыслы главного
сыщика рушились с каждым допросом арестованных. Видя это,
Липранди не остановился перед представлением в комиссию
особой обширной записки в защиту своей выдумки. Однако от­
сутствие у петрашевцев оформленного «преступного сообщества»
было слишком очевидным. Комиссия в заседании 31 августа
1849 г. пришла к заключению: «Отдавая полную справедли­
вость оказанной г. Липранди важной заслуги — продолжитель­
ным наблюдением за Петрашевским и прочими лицами до пе­
редачи настоящего дела в комиссию, при самом внимательном
рассмотрении сделанных им суждений, комиссия не могла с
ним согласиться» 121.
Комиссия подчеркнула, что преступного сообщества не от­
крыто и нет никаких указаний на действительное его существо­
1 В. И. С е м е в с к и й , Следствие и суд по делу петрашевцев, «Русские
записки» 1916 г. № 11.
2 Т а м ж е.

вание. Не доказал этого и тот агент, который вошел в кружок
Петрашевского; не признались в этом и сами обвиняемые, не­
смотря на их многократные допросы, несмотря на «четырехме­
сячное заключение их в казематах, сильно расстроившее здо­
ровье и даже нервную систему некоторых из них».
Институт истории Академии наук СССР предпринял очень
ценное издание материалов следственной комиссии по делу пет­
рашевцев. Напечатанные документы и показания Петрашевско­
го, Момбелли, Львова, Черносвитова и других с достаточной
ясностью доказали отсутствие того общества заговорщиков, су­
ществование которого пытался доказать в своем служебном
рвении карьерист Липранди.
Показания петрашевцев большей частью весьма обширны.
Некоторые из них вылились в форму публицистических или
научных статей и очерков и представили большой интерес для
характеристики их авторов. Красной нитью через эти показания
прошло глубокое и искреннее увлечение кружковцев утопиче­
ским социализмом. Необычным для того времени было указа­
ние петрашевцев на тяжелое положение неимущего класса.
Выше мы привели некоторые выдержки этого рода из докумен­
тов, отобранных у Момбелли и Ахшарумова. Еще шире подо­
шел к вопросу сам Петрашевский. Он представил обоснование
общественного мировоззрения петрашевцев, изложив теорию
Фурье и отношение ее к социализму. Перед следственной ко­
миссией он изложил свое мнение о необходимости нового судо­
устройства, выразил готовность дать общую оценку уголов­
ному уложению, развить проект освобождения от крепостного
права и добавил: «Но быть может все это неуместно в России,
и я родился... преждевременно; но зато, быть может, весьма
вовремя для человечества — не лишайте же меня возможности
быть ему полезным... Есть нравственная солидарность, вза­
имная нравственная связь и зависимость между всяким граж­
данским общежитием и целым человечеством, уважьте же ее» Г
§ 26. РОЛЬ ЦАРЯ В ИСПОЛНЕНИИ ПРИГОВОРА
16 ноября 1849 г. комиссия вынесла приговор. Она приго­
ворила 15 человек к смертной казни, пятерых — к каторжным
работам на заводах и двоих— оставить в подозрении. Кроме
того, дело одного было выделено ввиду его болезни.
Вина приговоренных к смертной казни заключалась, по
приговору суда, в покушении на составление преступного
1 «Дело петрашевцев», т. 1, изд. Академии наук СССР, 1937, стр. 121.

сообщества с революционными целями, заочном оскорблении
царя, антиправительственной пропаганде, распространении пись­
ма Белинского, богохульстве и пр. Приговоренным к каторжным
работам было поставлено в вину распространение письма Бе­
линского к Гоголю, произнесение дерзких речей против прави­
тельства и религии, недонесение об этих речах и пр.
Через месяц, 19 декабря, генерал-аудиториат сделал за­
ключение по поводу этого приговора и нашел его неправиль­
ным, приговорив к расстрелу 21 обвиняемого. В отношении
Петрашевского были подчеркнуты отсутствие у него раскаяния,
попытка склонить к запирательству других и употребление дерз­
ких слов в своих объяснениях. Так расценил военный суд убеж­
дение Петрашевского в своей невиновности и смелый тон его
объяснений без употребления жалких слов и без почтительных
поклонов. Черносвитову ставился в вину свободный образ мыс­
лей в объяснениях со следственной комиссией. При различии
вины отдельных обвиняемых генерал-аудиториат на основании
полевого уложения признал единственным наказанием смерт­
ную казнь для 21 осужденного. Но, учтя молодость осужден­
ных, отсутствие вредных последствий и пр., генерал-аудиториат
ходатайствовал о замене смертной казни другими наказаниями,
начиная от каторжных работ в рудниках для Петрашевского
без срока, Момбелли — на 15 лет, Спешнева — на 12 лет и т. д.
и кончая ссылкой на житье и переводом из гвардейского полка
в армейский. Только в отношении шести осужденных царь со­
гласился с генерал-аудиториатом, а в отношении остальных
15 человек уменьшил или увеличил наказание. Между прочим,
он увеличил наказание тому Ястржемскому, которому ставилось
в вину, что он называл царя богдыханом. Днем исполнения при­
говора назначено было 22 декабря, 9 час. утра.
Расправа с петрашевцами происходила по декларации пра­
вительства. Эта декларация была проредактирована самим ца­
рем, который внес в нее очень характерные поправки, как это
будет видно ниже.
Указанная декларация в виде правительственного сообще­
ния была напечатана в «Русском инвалиде» 22 декабря 1849 г.
(№ 276). Она начиналась такими словами: «Пагубные учения,
народившие смуты и мятежи па всей Западной Европе и угро­
жающие ниспровержением всякого порядка и благосостояния на­
родов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени и в нашем
отечестве»
1 «Политические процессы николаевской
Саблина, М., 1907, стр. 3.

эпохи.

Петрашевцы»,

изд.

Таким образом, разговоры молодежи на вечерах Петрашев­
ского преподносились русскому читателю и, в частности, более
консервативной части русского общественного мнения как эхо,
как отзвук революционной пальбы в странах, где имели место
революционные выступления. Но, попугав благомыслящих рос­
сийских обывателей, правительственные сообщения сейчас же
успокаивали их напоминанием, что Россия — не заграница; в
России, где «святая вера, любовь к монарху и преданность пре­
столу основаны на природных свойствах народа», здесь «только
горсть людей, совершенно ничтожных, большей частью молодых
и безнравственных, мечтала о возможности попрать священней­
шие права религии, закона и собственности».
В приговоре по делу декабристов царское правительство
явно стремилось дискредитировать и очернить поведение уча­
стников «заговора». В своем сообщении о петрашевцах прави­
тельство просто ругает их, называя совершенно «ничтожными»
и «безнравственными».
Взявшись за роль цензора и редактора правительственного
сообщения, царь остался недоволен той частью сообщения, где
говорилось о намерении Петрашевского основать новый обще­
ственный строй на началах коммунизма и социализма. Царю
совсем не понравились эти слова о коммунизме и социализме, и
он собственноручно заменил их одним словом — «безначалие».
Царь явно не хотел пропагандировать совершенно новые для
громадного большинства слова «социализм» и «коммунизм»*
В таком же духе была и другая его цензорская поправка. Мом­
белли мечтал об учреждении «братства взаимной помощи про­
грессистов». Царь заменил слово «прогрессистов» словами «лю­
дей превратных мнений». У читателя после такой цензуры полу­
чалось впечатление двоякое: или Момбелли был не в своем уме,
когда помышлял объединить в братство людей превратных мне­
ний, или подобрал себе в компаньоны людей, мнения которых
сам признавал превратными *. Во всяком случае, для царского
уха слово «прогрессисты» звучало очень неприятно, и царь не
сомневался, что «прогрессисты» и «люди превратных мнений» —это синонимы. Здесь он как будто расплачивался с петрашев­
цами, для которых, как мы уже знаем, синонимами были слова
«царь» и «богдыхан», «действительный статский советник» и
«дурак»...
Правительственное сообщение заканчивалось перечнем
21 фамилии приговоренных к казни с заменой ее другими

наказаниями (кроме того, один обвиняемый оставлен был в по­
дозрении и об одном дело было прекращено вследствие его
душевной болезни). Оставление в подозрении не помешало
царю отправить Черносвитова в Кексгольмскую крепость.
Большинство обвиняемых было признано виновными в
«злоумышленном намерении произвести переворот в обществен­
ном быте России», в покушении составить для этого тайное об­
щество, в произнесении дерзких речей. Некоторым предъявля­
лись и другие обвинения, как, например, поручику Григорье­
ву — написание статьи «Солдатская беседа» или Достоевскому —
прочтение письма Белинского, «наполненного дерзкими выра­
жениями против православной церкви и верховной власти».
Фамилия Белинского не была названа в правительственном
сообщении. Здесь уместно припомнить, что Белинский в этом
своем письме, полный негодования за поворот Гоголя в сторону
правительства, писал ему: «Нельзя молчать, когда под покро­
вом религии и защитою кнута проповедуют ложь и безнрав­
ственность, как истину и добродетель». В том же письме Бе­
линский, полемизируя с Гоголем, давал оценку и царского право­
судия: «А ваше понятие о национальном русском суде и рас­
праве, идеал которого нашли вы в глупой поговорке, что долж­
но пороть и правого и виновного. Да, это и так у нас делается
вчастую, хотя чаще всего порют только правого, если ему нечем
откупиться от преступления, и другая поговорка говорит тогда:
«без вины виноват» Г
На рассмотрение царя представлен был проект публичного
исполнения смертного приговора путем расстрела 21 осужден­
ного. Хотя смертная казнь и была заменена другим наказа­
нием, но царь утвердил всю церемонию наказания с тем, чтобы
заставить осужденного пережить весь ужас приговора к смерти.
Известно, каковы были эти переживания, описанные Достоев­
ским в его романе «Идиот».
В утвержденной царем церемонии казни все было преду­
смотрено до мельчайших подробностей: сколько столбов поста­
вить на Семеновском плацу для прикрепления к ним пригово­
ренных, как их поставить, батальонами и дивизионами каких
полков окружить место казни, каким путем везти осужденных
из Петропавловской крепости до плаца, под каким эскортом
везти кареты рысью, как должен встретить их у эшафота свя­
щенник в траурной ризе с крестом и евангелием в руках, как
провести осужденных перед фронтом выстроенных войск, как

после этого бить в барабаны и прочесть приговор, как, затем,
под барабанный бой с дворян снимать мундиры и ломать над
их головами шпаги, как надеть на них саваны — белые длинные
рубахи — и как после благословения священника прикрепить к
столбам Петрашевского, Спешнева и Григорьева с завязанными
глазами, поставив против каждого на расстоянии 15 шагов
солдат...
В Центральном историческом военном архиве имеется весь­
ма обширное дело о приведении в исполнение приговора над
петрашевцами. Оно выявляет гнусную роль царя как главного
распорядителя продуманного с жестокостью до мелочей обряда
публичного наказания. В связи с решением царя объявить всем
приговоренным о замене смертной казни другими наказаниями
лишь на самом эшафоте, возник целый ряд чисто технических
вопросов. Царь входил во все: при мстительной заинтересован­
ности Николая I в том, чтобы заставить осужденных пережить
все муки смертного приговора, он лично разрешал эти техниче­
ские затруднения и недоумения. Наследник престола как коман­
дующий гвардейскими полками, назначенными присутствовать
при казни, наметил для казни полдень 23 декабря. Но Николай
горел нетерпением поскорее совершить расправу со своими вра­
гами и повелел исполнить приговор без всякого отлагательства
22 декабря в 9 час. утра. Мы уже знаем, что сам царь наметил
весь порядок казни вплоть до выбора ее места, маршрута пути
к нему и пр. Но этого мало. В деле имеется целый ряд отве­
тов на поставленные ему исполнителями казни вопросы, касаю­
щиеся подробностей казни. Из ответов этих ясно видно желание
царя создать у всех осужденных убеждение, что смерти им не
избежать. Например, ставился вопрос, следует ли подводить
к осужденным, после того как их поставят к столбам, стрелков
с ружья^ми или же просто объявить приговоренным о замене
смертной казни другими наказаниями, не ставя против них
взвода солдат. Последовал ответ: выполнить все так, как будто
казнь действительно совершится. Было приказано срочно изго­
товить для всех приговоренных саваны (длинные белые холщевые рубахи), повязки для завязывания глаз.
Относительно заготовления при каждом столбе ямы для
зарытия в ней трупа автор вопросов прямо указывал на неуме­
стность этого уже по одному тому, что даже и в случае совер­
шения казни трупы расстрелянных не могли бы быть зарыты
на Семеновском плацу среди города. В силу этого осужденные
были избавлены от зрелища заготовленных для них могил.
Петрашевец Пальм вместо казни подлежал по конфирмован­
ному приговору переводу тем же чином в армейские полки.

Возник вопрос, надо ли его выводить на площадь для выслуши­
вания смертного приговора, одевать в саван и т. п. Царь разъ­
яснил: вывести Ч
Все это было выполнено в точности. В официальное описа­
ние внес некоторые подробности Ахшарумов, переживший эту
церемонию. Он вспоминал, что эшафот со входной лестницей
на него был весь обтянут черным. Встречавший осужденных
священник обратился к нему со словами: «Сегодня вы услышите
справедливое решение Вашего дела, последуйте за мной». С>н
пошел вдоль фронта с крестом, а за ним по глубокому снегу
шли один за другим 21 осужденный. Внимание приговоренных
было устремлено на врытые в землю столбы недалеко от эша­
фота. Всех приговоренных расставили на эшафоте в два ряда
и приказали снять шапки. Почти никто не снял, и приказ был
повторен несколько раз. Услышав только здесь, на эшафоте,
впервые о подтверждении всем им приговора к смертной казни,
петрашевцы были поражены услышанным. Солдаты одевали всех
в саваны. Священник у аналоя на эшафоте призывал прш оворенных к покаянию перед смертью. Никто кинему не шел. На
повторные призывы подошел один Тимковскии. После этого сам
священник обошел осужденных и сошел с эшафота. 1 роих осуж­
денных, а именно Петрашевского, Момбелли и Григорьева, при­
вязали к столбам. Солдаты по команде нацелились в них. Ах­
шарумов вспоминал: «Момент этот был поистине ужасен. Ьидеть приготовление к расстрелянию, и притом людей, близких
по товарищеским отношениям, видеть уже наставленные на них
почти в упор ружейные стволы и ожидать
вот прольется
кровь и они упадут мертвыми, было ужасно, отвратительно,
страшно... Сердце замерло в ожидании, и страшный момент
этот продолжался с полминуты. При этом не было мысли о том,
что и мне предстоит то же самое, но все внимание было погло­
щено наступающею кровавою картиною. Возмущенное состоя­
ние мое возросло еще более, когда я услышал барабанный бои,
значение которого я тогда, как не служивший в военной служ­
бе не понимал. «Вот конец всему»... Но вслед за тем увидел
я что ружья, прицеленные, вдруг все были подняты стволами
вверх От сердца отлегло сразу, как бы свалился тесно сдавив­
ший его камень» 2. Только после этого было прочтено повеле­
ние Николая о замене смертной казни другими наказаниями.1
1 ЦГВИА в Москве. Министерство военное, департамент инспектор­
ский, 1849, № 90. «О злоумышленниках Петрашевском, Спешневе и других> (л^

д

Ахшарумов,

СПб., 1905, стр. 108— 109.

И з моих воспоминаний (1849

1851 гг.),

Вся эта «высочайше» одобренная торжественная церемония
приготовления к казни при участии войск, священника, двух па­
лачей^ в цветных кафтанах и т. д. для всех осужденных была
тягчайшей психической пыткой, а некоторых из них привела к
расстройству здоровья.
Петрашевский, закованный в кандалы, перецеловавший то­
варищей по эшафоту, был отправлен с эшафота прямо в Сибирь.
Прочих осужденных переодели в арестантское платье и возвра­
тили в крепость, откуда разослали в назначенные им места для
отбывания наказания.

§ 27. ПЕТРАШ ЕВЦЫ В ТЮ РЬМ АХ
Из девяти осужденных на каторжные работы пятеро были
приговорены к работам в рудниках: Петрашевский, Спешнев,
Момбелли, Григорьев и Львов. Их отправили в Иркутск в рас­
поряжение главного начальства Восточной Сибири, так как в
Западной Сибири рудников не было. .Ястржемского отослали
на работы в Екатерининский винокуренный завод, а Т олля—
на Керевский. Приговоренные к каторжным работам в крепо­
стях писатели Достоевский и Дуров были отосланы в Омск.
Остальные разосланы в арестантские роты или в полки в раз­
личные города: Дебу 1-й — на Аландские острова, Филиппов —
в Измаил, Европеус
в Ставрополь, Головинский — в Орен­
бург, Тимковский — в Свартгольм, Дебу 2-й — в Килию, Ханыков — в Оренбург, Кашкин — в Ставрополь, Плещеев — в Орен­
бург, Ахшарумов — в Херсон, Пальм — в Одессу, Черносвитов — в Кексгольм Ч
Относительно исполнения приговора над Черносвитовым
имеются интересные подробности. По конфирмации приговора
он подлежал отправке на жительство под надзор полиции в
Кексгольм. Но секретно было сообщено, что Черносвитов дол­
жен проживать не в городе, а в самой крепости под надзором
плац-майора. Это со стороны самого царя было новым отягоще­
нием конфирмированного приговора. В первом донесении об

чяло 1 ЙГоп А ® Москве- Министерство военное, департамент инспекторский,
1о4У, .1М- Уи. « и злоумышленниках Петрашевском, Спешневе и других»,
д этом деле дано описание примет каждого осужденного. Относительно
Достоевского записано: «Росту среднего, волосы светлорусые, глаза серые
нос обыкновенный, лицо чистое, белое, на лбу под левой бровью небольшой
рубец» (л. 103, оборот).

исполнении этой царской воли сообщалось, что Черносвитову с
его семьей отведены две комнаты «довольно теплых» в так на­
зываемом комендантском доме Кексгольмской крепости. Но уже
в августе 1852 года крепостному начальству пришлось при­
знаться, что Черносвитов с семьей живет в самых невозможных
условиях: дом полуразрушен, причем есть опасность, что часть
здания может рухнуть. Пришлось признать наличие и холода, и
сырости и констатировать «крайне вредное влияние» таких жи­
лищных условий на здоровье Черносвитова и членов его семьи.
Из всех приговоренных задержалась отправка в Сибирь
одного Момбелли. Задержка произошла из-за болезни Момбелли, о которой доктор сообщил как о препятствии к выезду в
Сибирь в самый день предположенного вывоза осужденного из
крепости. Такое заключение врача вызвало целую бурю негодо­
вания со стороны военного министра. Он предписал коменданту
Петропавловской крепости «строжайше исследовать», действи­
тельно ли болен Момбелли. Министр добавлял: «Донесение о
сем доктора, перед самым отправлением арестанта, показывает,
что тут кроется непонятное упущение или еще худшая причина».
В подлиннике министр подчеркнул слово «непонятное», тем са­
мым еще более выявив свое подозрительное отношение к за­
ключению доктора. Но отправка Момбелли в Сибирь все же
была задержана на двадцать дней. Очевидно, боязнь нового
министерского неудовольствия привела к более поспешной ссыл­
ке больного, чем это следовало бы. В результате Момбелли в
пути так тяжело заболел, что в Тобольске пришлось поме­
стить его в больницу. Тобольская врачебная управа нашла у
Момбелли полное истощение сил, кровохаркание, костоед, же­
стокие костные боли, опухоль ног (он был отправлен из Петер­
бурга закованным) и полную неспособность к ходьбе. Такое
заключение врачей — настоящий обвинительный акт против
центральной администрации, услужливо спешившей во что бы
то ни стало ускорить рассылку осужденных по назначенным
им местам.
Так началась новая полоса в жизни петрашевцев. В тех
тюрьмах, острогах, арестантских ротах и казармах, куда они
были водворены, жизнь была не у всех одинаковая, но одина­
ково тяжелая — у всех. Наиболее подробные сведения имеются
о пребывании Достоевского на каторге.
По приговору, конфирмованному царем, Достоевскому
предстояло провести на каторге четыре года. Опасения его, что
нельзя будет писать, сбылись. Каторга оказалась много тяжелее
даже Алексеевского равелина. Надо поражаться, как не погиб
здесь писатель. До нас дошли письма Достоевского с описанием

его каторжной жизни. Это была не жизнь, а умирание. Досто­
евский писал брату: «Те четыре года (т. е. годы каторги.—
М. Г.) считаю я за время, в которое я был похоронен живой
и закрыт в гробу. Что за ужасное было это время, не в силах
я рассказать тебе, друг мой. Это было страдание невыразимое,
бесконечное, потому что всякий час, всякая минута тяготел как
камень у меня на душе. Во все 4 года не было мгновения, в ко­
торое бы я ни чувствовал, что я в каторге. Но что рассказы­
вать! Даже если бы я исписал к тебе 100 листов, то и тогда бы
ты не имел понятия о тогдашней жизни моей» *.
Но не сто страниц, а всего несколько десятков строк из дру­
гого секретно пересланного письма Достоевского описали с
достаточной яркостью, чему подвергло царское правительство
писателя, «вина» которого состояла в том, что он на собрании
прочел письмо Белинского Гоголю. В конспиративном письме
Достоевского к брату дано то основное, что составило содержа­
ние «Записок из мертвого дома». Вспомнив о кандалах, в ко­
торые его заковали перед отправкой из крепости в Сибирь,
тепло отозвавшись о женах декабристов, согревших его своим
участием в Тобольской тюрьме, он так писал о своей ка­
торжной тюрьме в Омске: «Плац-майор Кривцов — каналья,
каких мало, мелкий вор, сутяга, пьяница, все, что только
можно представить отвратительного. Началось с того, что
он нас обоих, меня и Дурова, обругал дураками за наше дело
и обещался при первом проступке наказывать нас телесно.
Он уже года два был плац-майором и делал ужаснейшие
несправедливости... Он наезжал всегда пьяный (трезвым я его
не видел), придирался к трезвому арестанту и драл его под
предлогом, что тот пьян, как стелька. Другой раз, при посеще­
нии ночью,— за то, что человек спит не на правом боку, за то,
что вскрикивает или бредит ночью. За все, что только влезет
в его пьяную голову. Вот с таким-то человеком надо было без­
вредно прожить, и этот человек писал рапорты и подавал атте­
стации о нас каждый месяц в Петербург». Достоевский отмечал
в письме и ту ненависть, которую питали уголовные к арестан­
там из дворян. Полторы сотни уголовных арестантов он назы­
вал врагами, не устававшими преследовать его и товарища. Они
сделали из этого преследования для себя игру, забаву, развле­
чение. Ему пришлось испытать на себе силу той ненависти, ко­
торой эти арестанты «живут и дышат к дворянскому сословию»:
«Жили мы в куче все вместе, в одной казарме. Вообрази себе1
1 «Достоевский — письма 1832— 1867 гг.», под ред. А , С. Долинина
(с примечаниями), Л., 1928.

старое, ветхое, деревянное здание, которое давно уже положено
сломать и которое уже не может служить. Летом духота не­
стерпимая, зимою холод невыносимый. Все полы прогнили. Пол
грязен на вершок, можно скользить и падать. Маленькие окна
заиндевели, так что целый день почти нельзя читать. На стек­
лах на вершок льду. С потолков капель — все сквозное. Нас —
как сельдей в бочонке. Затопят шестью поленами печку, тепла
нет (в комнате лед едва оттаивал), а угар нестерпимый, и вот
вся зима. Тут же в казарме арестанты моют белье и всю ма­
ленькую казарму заплескают водой. Поворотиться негде. Выйти
за нуждой уже нельзя с сумерек до рассвета, ибо казармы за­
пираются и ставится в сенях ушат и потому духота нестерпимая.
Все каторжные воняют как свиньи и говорят, что нельзя не де­
лать свинства, дескать «живой человек». Спали мы на голых
нарах, позволялась одна подушка. Укрывались коротеньким по­
лушубком, и ноги всегда всю ночь голые. Всю ночь дрогнешь.
Блох, вшей и тараканов четвериками». Говоря о плохом пита­
нии и дурной одежде, Достоевский добавлял, что никто не вы­
жил бы, если бы не добывал себе какими-либо путями сам до­
бавочных средств на свое содержание.
Жалоба Достоевского на жестокое отношение всей каторж­
ной массы из крестьян к политическим заключенным из дворян
показывает, что Достоевский не сумел установить товарищеских
отношений с этими арестантами. В чем искать этому объясне­
ние? Этой стороны каторжного быта Достоевского касается в
своих воспоминаниях ссыльный Шимон Токаржевский, участник
польского восстания, дважды побывавший в Сибири и отбывав­
ший каторгу в Омском остроге одновременно с Достоевским.
В 1907 году, через семь лет после смерти в Варшаве Токаржевского, были опубликованы на польском языке его мемуары.
В них автор, если верить ему, наряду с национализмом Досто­
евского отмечал также и его кичливость дворянством Г Воз­
можно, что арестантская масса когда-нибудь уловила нечто
подобное.
Но, может быть, объяснение лежит и в некоторых послаб­
лениях режима каторги, делавшихся по отношению к Достоев­
скому и его товарищу по процессу Дурову. Офицерская моло­
дежь, несшая при остроге караульную службу, тюремный врач
и главное начальство в лице командира-генерала считались с
личностью обоих политических заключенных писателей. Оба
они назначались на более легкие работы, кроме тех случаев,•
• См. Б р а и л о в с к и й , Достоевский Ф. М. в омской каторге и по­
ляки, «Исторический вестник» 1908 г., апрель.

когда сами хотели идти на работу с прочими арестантами за
пределы острога. Работы же состояли в обжигании алебастра,
верчении колес ручных мельниц, сгребании снега, в окраске
зданий и пр. Врач, по собственной инициативе, брал Достоев­
ского и Дурова по очереди к себе в больницу и подправлял
там их здоровье улучшенным питанием. Офицерская же моло­
дежь призывала их в дежурную комнату, сообщала новости и
снабжала книгами. Один из таких доброжелателей Достоевского
рассказывал о тяжелом внешнем впечатлении, которое произво­
дил Достоевский на офицерскую молодежь. Ему как будто было
неприятно гуманное отношение к нему лиц, интересовавшихся
его судьбой и старавшихся ему помочь: «Он смотрел волком
в западне». Вызванный в офицерскую комнату, он вел себя сдер­
жанно, часто отказывался от приглашения отдохнуть и при­
сесть и даже не брал предлагавшихся книг для чтения. И этот
автор отмечает отчуждение Достоевского от арестантской массы,
с которой он не вступал ни в какие отношения. «Всегда насуп­
ленный и нахмуренный, он сторонился вообще людей, предпо­
читая в шуме и гаме арестантской камеры оставаться одиноким,
делясь с кем-нибудь словом, как какой-нибудь драгоценностью,
только по надобности» 1.
Эти воспоминания современника находятся в полном соот­
ветствии с уже известным нам письмом Достоевского о том,
что за все четыре года «не было мгновения, в которое бы он не
чувствовал, что он в каторге». И в самом деле, как он мог этого
не чувствовать? Несмотря на участие со стороны караульной
офицерской молодежи и тюремного врача, он знал, что нахо­
дится под властью пьяницы плац-майора, обещавшего при пер­
вой же встрече с ним и Дуровым применить к ним телесные
наказания. Цитированный уже мной автор воспоминаний рас­
сказал о случае, когда Достоевский едва избежал порки. Неожи­
данно приехавший плац-майор, найдя Достоевского одного в
тюремной камере лежащим на нарах, приказал отправить его
в кордегардию и высечь. Пока Достоевского волокли туда, с
ним сделался эпилептический припадок, а дежурный офицер
поспешил сообщить о происшествии коменданту-генералу. Тот
немедленно приехал, отменил порку и сделал публичный выго­
вор плац-майору с предупреждением не наказывать больных
арестантов. Самодуру, пьянице и палачу плац-майору не удалось
выпороть писателя и вписать в историю царской тюрьмы еще

одну позорную страницу. В памяти автора воспоминаний остал­
ся внешний вид Достоевского: «Бледное, испитое, землистое
лицо, испещренное темно-красными пятнами, никогда не оживля­
лось улыбкой, а рот открывался только для отрывистых и ко­
ротких ответов по делу или по службе. Шапку он нахлобучи­
вал на лоб до самых бровей, взгляд имел угрюмый, сосредо­
точенный, неприятный, голову склонял вперед и глаза опускал
в землю». Он и Дуров носили обычное арестантское платье, со­
стоявшее из серой пополам с черным куртки с желтым на спине
тузом, мягкой шапки без козырька, а зимой с наушниками, и
полушубка, а на ногах — кандалы.
Поведение Достоевского на каторге наводило на мысль о
боязни его отступить от тюремных правил и подвергнуться дис­
циплинарному наказанию. В одном отношении он решался ог
этих правил отступить — в вопросе о запретном писании. В тю­
ремной больнице Достоевский, по словам азтора воспоминаний,
с разрешения тюремного Ерача Троицкого начал писать свои
знаменитые «Записки из мертвого дома»; первые главы их дол­
го хранились у фельдшера больницы.
То, что не досказал Достоевский о своем заточении в пись­
мах и что не отметили свидетели четырех лет его каторги, он
сам рассказал в «Записках из мертвого дома». История цар­
ской тюрьмы обогатилась первым по времени трудом этого
рода. Перед русской общественностью раскрылись картины ост­
рожного быта и тюремного режима, построенного целиком на
произволе тюремного начальства, на бесправии всех, кто попа­
дал за острожные стены. Оговоримся, что это описание острога
в Сибири за 1850— 1853 гг. относилось к общеуголовным
тюрьмам.
Ознакомление с условиями пребывания Достоевского на
каторге показывает, как развился каторжный режим за 25 лет
со времени декабристов. Правительство Николая I, во главе с
ним самим и его министром внутренних дел и шефом жандар­
мов, уже прошло долгую школу учебы расправ над политиче­
скими заключенными. За царизмом, начиная с 1825 года, т. е. с
первого массового политического выступления в X IX веке, был
уже четвертьвековой опыт борьбы с участниками революцион­
ного движения. Эта четверть века внесла нечто новое в методы
такой борьбы. Вместо одиночных выступлений царское прави­
тельство имело перед собой целые организации или по крайней
мере попытки организации. Казематов Шлиссельбургской и Пе­
тропавловской крепостей уже нехватало для узников. Перед
декабристами раскрылись двери сибирских тюрем. Но опыт пре­
бывания там участников восстания 1825 года, по-видимому, не

удовлетворил Николая I, и для участников следующего по вре­
мени крупного политического процесса — петрашевцев — были
созданы другие условия наказания. Не лишне проследить, в чем
состояло различие условий кары, обрушившейся на декабристов
и на петрашевцев. Осужденные в каторжные работы декабристы
все были направлены в одну тюрьму. Осужденных петрашевцев
разослали по разным крепостям, острогам и арестантским ротам.
Рассылка петрашевцев в одиночку по острогам в разные
города севера, юга и Финляндии преследовала определенную
цель - разобщить людей, связанных между собой общностью
их^идей. В то время как декабристы находили помощь во взаим­
ной поддержке, в возможности коллективной защиты своих ин­
тересов, петрашевцы ставились лицом к лицу с тюремной адми­
нистрацией в одиночку. Хуже того, они оказывались растворен­
ными в общеуголовной арестантской массе.
Для декабристов была выстроена специальная тюрьма, на­
значена специальная администрация во главе с комендантом
Лепарским. Петрашевцы попадали в отвратительные условия
острогов и крепостей под начальство администрации общеуго­
ловных тюрем вроде начальников, описанных Достоевским.
Декабристы фактически не несли каторжного труда, за
исключением нескольких человек из них, работавших ко­
роткое время на рудниках. Петрашевцы же, наоборот, пере­
носили на себе все тяготы тюремного режима, в том’ числе
различных работ.
Декабристы носили собственное платье, а петрашевцы —
арестантскую одежду с бубновым тузом на спине.
Пребывание декабристов на каторге было значительно об­
легчено приехавшими к некоторым из них женами, наличием
связей в Петербурге, помощью родных, получением денег, про­
дуктов и книг; петрашевцы ничего этого не имели. Правитель­
ство явно ставило своей задачей уравнять каторжанина-петрашевца с уголовным арестантом.
Режим каторжной тюрьмы, описанный Достоевским, бь1 л
тот же, что и в острогах других петрашевцев. Описание каторж­
ной тюрьмы, данное петрашевцем Момбелли, является лишь ва­
риантом описания Достоевского 1. Такой же характер носят и
воспоминания петрашевца Львова о его пребывании в сибир­
ских тюрьмах. Он описал, в частности, остроги в Тобольске и
Акатуе 2.
1 См. М. П Х и т р о в о , Воспоминание
«Русская мысль» 1909 г. № 7.
1861 ^

об одном

из петрашевцев,
и

№ 9^ Л ь в о в ’ Воспоминания ссыльнокаторжного, «Современник»

Не отличался от режима сибирских острогов и режим аре­
стантских рот на юге, в Херсоне. Его описал в своих воспоми­
наниях петрашевец Ахшарумов. Встреча Ахшарумова с комен­
дантом была в том же роде, что и у Достоевского в Омском
остроге. Много лет спустя после своего освобождения Ахшару­
мов вспоминал «любезые слова» коменданта при первом свида­
нии с ним и обыске вещей Ахшарумова: «Чай, сахар! Этого не
полагается у нас в роте, мы тебе покажем, как живут арестанты!
Эти-то все книги ни к чему тебе, да и нам что в них! Разве ты
не знал, что брал их с собой? Мы тебя научим, как у нас
живут» 1.
После такого приветствия Ахшарумову обрили полголовы
так, что была выбрита передняя часть головы от уха до уха
(у приговоренных пожизненно выбривали голову также на по­
ловину, но вдоль — от лба к затылку). Преображенный в аре­
станта политический заключенный был отведен в огромную по­
лутемную и грязную общую камеру с нарами в два этажа,
и здесь не потекла, а тягуче-медленно поползла его каторжная
жизнь. Как и Достоевский, он находился под угрозой порки.
Полновластный хозяин тюрьмы, фельдфебель считал пропавшим
тот день, когда он не высек кого-либо из арестантов 2.
Петрашевский совершил путь от Тобольска до Нерчинска
пешком в одной этапной партии вместе с товарищами по про­
цессу— Спешневым, Львовым и Григорьевым, а от Нерчинска
до Шилкинского завода (160— 180 верст) вместе со Львовым.
Здесь они прожили почти три года на частной квартире, не
неся работ каторжников. Деньги зарабатывал Львов уроками.
По доносу, гласившему, что петрашевцы содержатся с послабле­
нием, администрация получила строжайший выговор, и Петра­
шевский и Львов были заперты под замок почти на восемь
месяцев. Впрочем, за взятку в двугривенный они оплачивали
каждый свой выход. Во время свирепого хозяйничанья началь­
ника каторжных промыслов Разгильдяева Петрашевский и
Львов по их просьбе были переведены на Александровский
завод. Здесь Петрашевский также не был занят каторжным
1 Д. Д. А х ш а р у м о в , Из моих воспоминаний (1 8 4 9 — 1851 гг.),
со вступительной статьей Семевского, СПб., 1905, стр. 138.
2 Подробное описание Ахшарумовым быта херсонского острога в на­
чале 50-х годов мы воспроизведем позднее, в главе об общеуголовных
тюрьмах. Ахшарумова продержали в этом остроге более года и в 1851 году
перевели рядовым на Кавказ, где за отличие он был произведен в унтерофицеры, а потом — в прапорщики. Переводу в армию предшествовал от­
зыв об Ахшарумове с указанием, что он ведет себя «весьма хорошо и все
то, что требуется от него по службе, исполняет с должным повиновением
и усердием». ЦГИ А в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849, № 214,
ч. 17. «Об ученике Дмитрии Ахшарумове».

трудом и зарабатывал средства на жизнь уроками. В 1856 году
его приписали как ссыльного поселенца к селению Кудинское,
в 21 версте от Иркутска, но проживал он в Иркутске. Повеле­
ние Николая I, чтобы петрашевцы были «в полном смысле
слова арестантами соответственно приговору», было выполнено
по отношению не ко всем осужденным, причем случилось так,
что осужденные на более продолжительные сроки оказались
в менее тяжелых условиях. Напомним, что то же самое произо­
шло и с декабристами, из которых приговоренные на поселение
оказались в таком тяжелом положении, в сравнении с которым
никак не шли условия каторги декабристов.
Пребывание петрашевцев в Сибири после истечения срока
каторжных работ выходит за пределы темы нашей книги. Ска­
жем только, что самому Петрашевскому пришлось тяжелее дру­
гих из-за борьбы, какую он вел с местной администрацией.
В 1864 году он на один месяц даже был заключен в Краснояр­
ский тюремный замок за именование себя потомственным дво­
рянином 1.
Последние шесть лет жизни Петрашевского прошли в по­
стоянной борьбе с местной администрацией, в безуспешных
попытках добиться пересмотра его дела и в постоянных высыл­
ках из одной местности в другую. Его беспокойная и особенно
тяжелая в эти годы жизнь внезапно оборвалась в конце
1866 года. В III отделении, вероятно, не без з^довольствия
прочли такое извещение: «Ссыльно-поселенец, злоумышленник
Михаил Васильев Буташевич-Петрашевский, находившийся на
жительстве Енисейского округа, Бельской волости в селе Бель­
ском 6 настоящего декабря скоропостижно умер». Он скончался
всего 45 лет отроду. Почитатель утописта Фурье, мечтавший об
устройстве для человечества дворцов-фаланстеров, умер одино­
кий, в грязной холодной лачуге. Позднее товарищи-ссыльные
поставили над его могилой столб, напоминавший тот столб,
у которого, привязанный, в белом саване, стоял на Семеновском
плацу Петрашевский перед направленными на него ружьями.
Тогда ему было всего 29 лет. Прожитые в Сибири 16 лет уко­
ротили жизнь этого человека и оторвали от русской обществен­
ности крупную силу, сыгравшую свою роль в развитии у нас
утопического социализма как предшественника научного социа­
лизма.
1 ЦГИ А в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849, № 214, ч 4.
Дело «По розыскании Липранди и донесениям Антонелли о БугашевичеПетрашевском и его сотоварищах. О титулярном советнике Михаиле Буташевиче-Петрашевском».
~

Глава пятая
ПИСАТЕЛИ — РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ДЕМОКРАТЫ
60-х ГОДОВ В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ
§ 28. ПЕРЕДОВЫЕ РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ
В РЯДАХ БОРЦОВ С ЦАРИЗМ ОМ
ЕСТИДЕСЯТЫ Е годы получили в буржуазной исто­
рической литературе громкое название эпохи великих
реформ. Освобождение крестьян от крепостной зависи­
мости, издание судебных уставов, законодательство о
новом городском управлении и о земстве и другие законода­
тельные акты следовали один за другим. Все они носили вы­
нужденный характер, будучи продиктованы правительству но­
выми назревшими потребностями, глубоко изменившимися
общественными отношениями, но вместе с тем все они были по
их характеру компромиссными и являлись лишь небольшими
уступками перед натиском новых общественных сил.
Ленин, характеризуя общественные условия 60-х годов,
писал: «Если мы припомним еще прокламацию «Молодой Рос­
сии», многочисленные аресты и драконовские наказания «поли­
тических» преступников (Обручева, Михайлова и др.), увенчав­
шиеся беззаконным и подтасованным осуждением на каторгу
Чернышевского, то для нас ясна будет та общественная обста­
новка, которая породила земскую реформу» Г Все три назван-1

Ш

1 В. И. Л е н и н , Соч., т. 5, стр. 26.

ные Лениным фамилии (Михайлов, Обручев и Чернышевский)
принадлежат узникам Петропавловской крепости, которым по­
священы этот и следующие параграфы нашей книги.
В то время как буржуазные либералы, удовлетворенные
тем, что получали, или тем, что у них оставалось неотнятьш,
рукоплескали «великим реформам», революционные демократы,
представители трудящихся масс, прежде всего крестьянства,
усиливали свою борьбу с царизмом. Это были годы начала ши­
рокой противоправительственной пропаганды. Передовые рус-^
ские писатели оказались в этой борьбе на передовых позициях.
Ими была использованалегальная печать, поскольку это позво­
ляли цензурные условия. Но печатное слово, прошедшее через
горнило цензуры, не давало возможности революционно-демо­
кратическим писателям высказаться так, как они этого хотели.
Отсюда возникло подпольное печатное слово, прокламации,
нелегальные журналы.
Борьба происходила в слишком тяжелых политических
условиях, при хорошо организованном секретном полицейском
розыске, многочисленных агентах и доносчиках, с помощью ко­
торых царское правительство раскрывало тайные типографии,
захватывало нелегальные журналы и прокламации и арестовы­
вало авторов.
Стены тюрем заполнялись этими новьши политическими
заключенными. Крупнейшие русские писатели, навсегда вписав­
шие свои имена в историю русской литературы, один за другим
входили в одиночные казематы Петропавловской крепости и
выходили оттуда на каторгу.
За три года, с 1861 по 1863 год пять русских писателей
пополнили своими именами списки узников Петропавловской
крепости.
Шествие под мрачные своды этого оплота самодержа­
вия открыл поэт, непревзойденный переводчик Гейне, Гете,
Шиллера, Беранже, Томаса Гуда и инициатор эмансипации рус­
ской женщины М. И. Михайлов. Он был заключен в крепость
14 октября 1861 г. Через три недели, 3 ноября, Алексеевский
равелин принял в свои стены сотрудника журнала «Современ­
ник» В. А. Обручева. В июле 1862 года Петропавловская кре­
пость поглотила одного за другим великих русских писате­
лей, критиков и публицистов Д. И. Писарева и Н. Г. Чер­
нышевского. В 1863 году сюда же попал крупный публицист
Н. В. Шелгунов.
Из пяти названных писателей трое, а именно Михайлов,
Обручев и Шелгунов, оставили нам описания их пребывания
в крепости.
9 М. Н. Гернет, т. II

К сожалению, Писарев и Чернышевский таких описаний
не оставили, но некоторые сведения об их пребывании в крепо­
сти мы имеем из других источников.
В начале 60-х годов режим Петропавловской крепости был
исключительным по своей «мягкости». Такого не было ни ранее,
ни позже в этой государственной тюрьме. Политические на­
строения в России за эти годы не позволяли отягощать режим
и заставляли вносить в него смягчения в виде дозволения пере­
писки, сзиданий и разрешения писателям литературной работы
для печати. Однако смягчение режима не мешало правительству
вынесги приговоры к ссылке в каторжные работы Михайлову,
Обручеву и Чернышевскому и к административной ссылке
Шелгунову.
§ 29. М. И. МИХАЙЛОВ В КРЕПОСТИ
Первым из писателей — революционных демократов под
своды Петропавловской крепости вошел писатель, поэт Михаил
Илларионович Михайлов. О пребывании его в крепости
мы имеем различные архивные материалы и собственно­
ручные «Записки» Михайлова, изданные уже после Ок­
тябрьской революции.
«Записки» Михайлова представляют для нас интерес по
описанию в них не только Петропавловской крепости, но и тех
сибирских тюрем, через которые пришлось пройти осужденному
писателю и с которыми мы будем знакомиться в главе об обще­
уголовных тюрьмах.
В 1861 году, 3 сентября, у входных дверей некоторых квар­
тир в Петербурге были обнаружены отпечатанные типограф­
ским путем прокламации «К молодому поколению». Содержание
этого воззвания было признано высшей столичной администра­
цией настолько возмутительным, что на следующий же день
после нахождения первых экземпляров этой прокламации была
послана царю в Аивадию, где он тогда находился, шифрованная
телеграмма об этом.
Жандармские поиски привели к аресту писателя М. И. Ми­
хайлова. Во «всеподданнейшем» докладе III отделения за
1861 год прокламация была названа «самым преступным и,
можно сказать, безумным воззванием». В этом же докладе со­
общалось, что автор воззвания показал на допросах: «Ему
хотелось усилением тайного книгопечатания побудить наше
правительство к ослаблению строгости цензуры; что негодова­
ние против высших сословий родилось в нем от того, что в по­

следнее время употреблялась военная сила при усмирении
бывших помещичьих крестьян, в которых он не мог не прини­
мать участия по своим семейным воспоминаниям: ибо дед его
был крепостным и в начале нынешнего столетия пострадал при
таком же военном усмирении его односельцев» Г III отделение
замаскировало выражением «пострадал» мучительную смерть
деда арестованного поэта под розгами в борьбе за свое осво­
бождение от крепостной зависимости.
Михайлов признал себя автором прокламации, действитель­
ным автором которой был не он, а Шелгунов. Михайлов же
привез прокламацию из Лондона в количестве 250 экземпляров,
отпечатанных в типографии Герценом и Огаревым. Михай­
лов признал свое авторство, так как опасался привлечения
к делу Шелгунова и особенно жены последнего, которую
Михайлов любил.
Арест М. И. Михайлова вызвал в Петербурге глубокое
беспокойство среди литераторов. В архивном деле мы нашли
их коллективное обращение к министру народного просвещения
графу Путятину (под его руководством была в 1852 году экспе­
диция в Японию, описанная Гончаровым в книге «Фрегат
Паллада»). Это обращение петербургских писателей, и в том
числе крупнейших представителей русской литературы, явнн
лось настоящим протестом их против политического произвола.,
В означенном протесте было, между прочим, сказано: «Мы,
нижеподписавшиеся редакторы и сотрудники Петербургских
журналов, с глубоким прискорбием узнали, что вчера один из
наиболее уважаемых литераторов подвергся аресту после вто->
ричного обыска, произведенного у него на квартире полициею.
Известие тем более поразило нас, что еще недавно обнародован
был закон об отделении судебной власти от полиции, закон, по
которому каждый из русских подданных огражден от произ­
вольного вторжения полиции в его жилище. Вся литературная
деятельность этого писателя направлена была к самым благое
родным и высоким целям и постоянно клонилась к уменьшению
в человечности страданий и преступлений, а не к увеличению
их». Авторы обращались к Путятину, «как к прямому и есте­
ственному защитнику русской литературы, с убедительнейшей
просьбой принять под свою защиту дальнейшую участь г. Ми­
хайлова, как одного из лучших и благороднейших представите-:
лей литературы». Льстя себя надеждой, что граф «примет
к сердцу глубокое несчастье, постигшее одного из лучших

наших товарищей», писатели просили содействовать освобож­
дению Михайлова или по крайней мере о дозволении назначить
«ему в помощь по нашему избранию депутата для охранения
его гражданских прав во все время судебно-полицейского иссле­
дования поступков, в которых он обвиняется».
Заявление подписали следующие 30 человек: Николай
Альбертини, Александр Афанасьев-Чужбинин, Григорий Благосветлов, Константин Бестужев-Рюмин, Николай Бессель, Але­
ксандр Гиероглифов, Степан Громека, Владимир Зотов, Дмит­
рий Кожанчиков, Андрей Краевский, Валериан Крешнин, Васи­
лий Курочкин, Николай Курочкин, Григорий Елисеев, Николай
Крон, граф Кушелев-Безбородко, Петр Лавров, Сергей Макси­
мов, Дмитрий Минаев, Иосиф Паульсон, С. Н. Палаузов, Ми­
хаил Столпаноеский, Николай Степанов, Василий Толбин, Нико­
лай Добролюбов, Михаил Достоевский, Аполлон Майков,
Алексей Писемский, Иван Панаев, Николай Некрасов.
Заявление литераторов было передано Путятину депута­
цией в лице трех из числа подписавшихся, а именно графа
Кушелева-Безбородко, Громека и Краевского. Александр II,
узнав об этом протесте литераторов, пришел в настоящее бе­
шенство, и Путятину была прислана бумага не совсем прият­
ного для него содержания. В ней сообщалось, что государьимператор нашел письмо литераторов «совершенно неуместным»
и поэтому высочайше повелел: «...если оно действительно подано
Вам было, как дошло до сведения его величества, камер-юнке­
ром графом Кушелевым-Безбородко, г-ном Громекою и г-ном
Краевским, чтобы вы сделали сношение с подлежащими глав­
ными начальниками об исключении графа Кушелева-Безбородко
из числа камер-юнкеров, увольнении г-на Громека от службы
и выдержании г-на Краевского на гауптвахте в течение недели;
прочим же лицам, подписавшим письмо, чтобы Вы сделали от
имени государя-императора строгий выговор» 1.
Это повеление последовало через две недели после ареста
Михайлова. Царь расправился с защитниками поэта за полтора
месяца раньше, чем по его указу Сенат расправился с
писателем.
Воззвание «К молодому поколению» было рассчитано на
учащуюся и особенно на студенческую молодежь. Авторы
его писали: «Не народ существует для правительства, а
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1861. № 274.
«О разыскании виновных в распространении между народом и войском
возмутительного воззвания под названием «К молодому поколению»»
(лл. 44, 45, 46, 47, 48).

правительство для народа. Следовательно, очевидно, что
правительство, которое не понимает народа, не знает его
нужд и потребностей, которое, считая себя помещиком,
действует исключительно в своекорыстных целях, которое,
наконец, презирает народ, им управляемый,— недостойно
этого народа» Г
Прокламация была преисполнена чрезмерной веры в значе­
ние интеллигентской молодежи. Обращаясь к ней, воззвание
говорило: «Не забывайте того, что мы обращаемся к вам по
преимуществу, что только в Вас мы видим людей, способных
пожертвовать личными интересами благу всей страны. Мы об­
ращаемся к вам потому, что считаем вас людьми, более всего
способными спасти Россию,— вы настоящая ее сила, вы вожаки
народа, вы должны объяснить народу и войску все зло, сделан­
ное нам императорской властью».
Приговор Сената обратил особое внимание на то место
прокламации, где, говоря словами приговора, пропагандирова­
лось «внушение презрения и ненависти к служебной и природ­
ной аристократии и ко всему дворянскому сословию и к так
называемой дворянской партии, представленной скудоумною,
своекорыстною и враждебною народу, с намеками, что жалеть
эту партию нечего, как не жалеют вредные растения при рас­
чистке огорода, что страна ничего не потеряла бы, если бы
погибла вся аристократия, если бы для раздела земли между
народом пришлось вырезать 100 000 помещиков».
Дело Михайлова рассматривалось в Сенате. Приговором
этого судилища он был признан виновным в распространении
сочинения, «направленного к потрясению основных учреждений
государства; для чего средствами должны были служить —
с одной стороны, обольщения народа и солдат, а с другой —
возбуждение неуважения к верховной власти, ко всем прави­
тельственным властям и к высшему сословию в государстве, со
внушением при том, что страна не потеряла бы ничего, если
бы пришлось вырезать сто тысяч помещиков. Поэтому оче­
видно, что злоумышление в таких ужасающих размерах может
обнять только тот закон, который заключает в себе определение
бунта первостепенной важности». Но так как распространение
воззвания «К молодому поколению» не произвело народных
смятений, то Сенат смягчил наказание и назначил его по ст. 284
Уложения о наказаниях, т. е. приговорил Михайлова вместо
смертной казни к каторжным работам в рудниках на 12 лет
1 М. Л е м к е, Политические
М,— П„ 1923, стр. 63— 64.

процессы

в России

в 1860-х годах,

и 6 месяцев. По конфирмации же срок работы был уменьшен
до 6 лет 1.
В Петропавловской крепости Михайлов провел два месяца,
с 14 октября по 14 декабря 1861 г. В своих записках он не мог
точно припомнить, был ли он посажен в каземат № 8 или № 6
в Невской куртине, крайний по правой стороне коридора. Из
архивного дела мы узнали, что это был № 8. Прежде, чем
войти в этот «длинный каменный коридор», вспоминает Ми­
хайлов, пришлось подняться по темной лестнице. Коридор
тускло освещался фонарем, висевшим под сводами. Жалкая све­
тильня еще мерцала, как в уличных фонарях самых далеких
и глухих петербургских захолустьев. По коридору медленно
шагали или стояли в полумраке солдаты с ружьями. Часовой
у входной двери, едва ступили мы в коридор, громко крикнул:
«Старшего!». Возглас этот пронесся до самого конца коридора,
и скоро навстречу нам шел, гремя ключами, с оплывшей
сальной свечой в руке, унтер-офицер в каске , в шинели
и при тесаке.
Из открытой тяжелой двери каземата на Михайлова пах­
нуло сырым затхлым воздухом, еще более скверным, но здесь
пока не было того чада и копоти, какие были в коридоре. В ка­
мере свод шел от пола, образуя и стены, и потолок. Здесь про­
сторно помещалось шесть кроватей, и в одной из стен в глубо­
ких амбразурах было два довольно больших окна, замазанных
снаружи, с мелким переплетом. Закоптевшие стены носили
следы сырости, и со сводов бахромой висела паутина. По сло­
вам смотрителя, здесь была больница. По его приказанию лиш­
ние койки были вынесены, и две метлы загуляли по потолку,
сметая на голову пыль, мел и паутину. Смотритель извинился,
что у них нет теперь лучше помещения, так как «все битком
набито» (в это время по всем куртинам сидели арестованные
студенты) 2.
В камере Михайлову оставили ночник, из которого тол­
стой черной струей подымалась копоть. На деревянной койке
грязная простыня прикрывала парусиновый мешок, скудно на­
битый соломой, а из подушки торчали перья. Вторая подушка
была соломенная. Одеяло из солдатского сукна было под1 ЦГИ А в Москве. Правительствующий Сенат 5-го департамента,
особое присутствие правительствующего Сената, 1861, № 1. «Об отставном
губернском секретаре Михаиле Михайлове, судимом за государственное
преступление» (лл. 238— 239). См. также А. Ш и л о в , М. И. Михайлов
и суд над ним, «Русское прошлое» 1923 г. № 2.
2 См. М. И. М и х а й л о в , Записки (1 8 6 1 — 1862 гг.), ред. и вступит,
статья А. А . Шилова, изд. «Былое», П., 1922, стр. 66.

Рис. 20. М. И. Михайлов в кандалах

С рисунка, находящегося в Государственном историческом музее в Москве

шито толстой холстиной. На столике у изголовья кровати
помещалась оловянная кружка с водой. Это все, что было
в камере.
Через полтора часа с Михайлова сняли его платье и белье
и переодели в арестантское. Принесенное белье было почти
мокро от сырости, и узник возлагал надежды, что отогреется
в принесенной ему суконной серой солдатской шинели.

П И С А Т Е Л И — Р Е В О Л . Д Е М О К Р А Т Ы 60-х ГО Д О В В П Е Т Р О П А В Л . К Р Е П О С Т И

Михайлов с юмором описывал, как к нему в камеру при­
несли ужин: «В дверь вошла целая процессия вроде той, кото­
рая выходит из царских врат, вынося разные ложечки и пло­
шечки... Один принес глиняную пустую кружку и налил ее,
поставив на стол, чаем из черного от копоти большого медного
чайника; другой, с корзиной в руках, вынул из нее и положил
на стол белую булку, два куска сахару и два ломтя черного
хлеба; третий принес оловянную чашку с куском жареной говя­
дины и соленым огурцом; четвертый солонку».
За ночь дежурный солдат время от времени кричал через
оконце двери приказание снять нагар с коптившего ночника.
Темнота в камере была не только по ночам, но и днем, так как
свет с трудом проникал через окна, и, по словам узника, про­
межуток времени в четыре-пять дневных часов здесь нельзя
было назвать днем. Читать можно было только стоя у окна
и только между 10 час. утра и 3 час. дня.
Особенно жаловался Михайлов на холод и воздух, который
он называл ужасным: «Сырость и затхлость поражали при
входе... Чад от ночника, вонь от коридорного фонаря, запах
грязной воды от сырого пола — все это сгущалось так, что
запах табаку (а я курил довольно) совершенно пропадал
и оставался только дым. Крошечная форточка в одном окне
совсем не освежала, а иногда в нее еще валил новый запах
и чад кухонный, вероятно, из подвального этажа». На некото­
рое время улучшение воздуха наступало после поливания кваса
на раскаленный кирпич и обрызгивания помещения дезинфици­
рующей жидкостью.
Плохо отзывался Михайлов об обеде. Почему-то считалось
нужным придавать обеду «отчасти дворянский характер», а для
этого, кроме щей и каши, давали макароны, суп, говядину
с соусом из брюквы или говядину с картофелем. Иногда давали
пирог с кашей. Но «суп обыкновенно не представлял никакого
отличия от грязной горячей воды, говядина была похожа — по
выражению Хлестакова — на топор, масло было горькое».
В Невской куртине Михайлов провел месяц с несколькими
днями; после этого его перевели на главную гауптвахту, отсто­
явшую от крыльца Невской куртины шагов на полтораста. При­
чиной перевода, вероятно, послужило переполнение Невской
куртины арестованными студентами.
Одиночная камера на главной гауптвахте была меньше раз­
мером и с обычным потолком вместо того свода, который давил
Михайлова в Невской куртине. Большое светлое окно за креп­
кими решетками было закрашено снаружи. Через большую фор­
точку узник мог наблюдать Невские ворота, а также проходив­

249

ших и проезжавших через них. Та же форточка позволяла ему
наблюдать и за студентами у крыльца Невской куртины и их
посетителями при выходе из тюрьмы. Очевидно, в то время это
наблюдение через форточку не было тем большим дисциплинар­
ным проступком против тюремного режима, каким оно всегда
считалось.
Чинами тюремной администрации на гауптвахте были те
же лица, которые наблюдали за заключенными и в Невской
куртине. Михайлов не только не жаловался на них в своих
«Записках», но об одном из них отозвался очень тепло, назвав
его добрым и милым. Это был плац-адъютант Пинкорнелли,
через которого Михайлов вел сношения с волей. Наоборот, тю­
ремного священника Михайлов охарактеризовал как полицей­
ского агента, задававшего на исповеди перед обрядом публич­
ной казни вопросы чисто сыскного содержания. После исповеди,
происходившей в домовой церкви коменданта, последний поил
узника у себя на квартире чаем с ромом. Для крепостного ре­
жима это чаепитие также не было обычным явлением. Послаб­
ление режима допускал и сам генерал-губернатор князь
Суворов А. А. *, навещавший узника и разрешивший перед
ссылкой на каторгу посетить Михайлова в крепости многим его
друзьям, в том числе писателям Н. А, Некрасову, Н. Г. Чер­
нышевскому, Полонскому, Н. В. Шелгунову, будущему члену
I Интернационала А. А. Серно-Соловьевичу и другим *2.
Они посетили его уже после совершения над ним обряда пуб­
личной казни.
Обряд этот над Михайловым был совершен ранним утром
14 декабря 1861 г. Правительство позаботилось совершить по­
зорное издевательство над писателем пораньше, чтобы избе­
жать демонстрации протеста со стороны публики, которой по
тем же соображениям не сообщили ни дня, ни часа публичной
казни. Михайлова привезли на площадь перед Сытным рынком
на Петербургской стороне в позорной колеснице, в арестантском
платье. Над писателем проделали всю гнусную церемонию:
ставили его на эшафоте на колени, ломали над его головой
шпагу, выставляли его к позорному столбу.
! А. А. Суворов — граф Рымникский, князь Италийский был внуком
знаменитого полководца А. В. Суворова.
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1861, № 274.
«О разыскании виновных в распространении между народом и войском воз­
мутительного воззвания под названием «К молодому поколению»» (л. 126).
Нам попалось это предписание Суворова, разрешавшего свидание с Михай­
ловым в присутствии «управляющего» и мотивировавшего дозволение от­
сутствием у Михайлова родственников: кроме упомянутых в тексте, названы
еще Пыпин и Пекарский.

В этот день, 14 декабря 1861 г., на Мытной площади не
стреляли из пушек, как ровно за 36 лет перед тем стреляли на
Сенатской площади, но перед царизмом теперь вырастал новый
политический враг, черпавший свою силу в более широких
слоях народа, чем декабристы-дворяне.
В архивном деле III отделения имеется следующее офи­
циальное извещение об этом позорном не для поэта, а для
царского правительства обряде так называемой «граждан-*
ской казни».
«14 декабря 1861 г. Сего числа в 8 часов утра при испол­
нении преступнику Михайлову конфирмации, в присутствии
гг. коменданта и обер-полицмейстера, находились на месте
объявления 5 эскадрон лейб-гвардии Казачьего полка и С.-Пе­
тербургский батальон внутренней стражи. Приговор исполнен
в 8 часов 10 минут, и преступник отвезен обратно в С.-Петер­
бургскую крепость. Публики было незначительно, кончилось
благополучно» 1.
Это последнее слово «благополучно» в официальном доку­
менте выдает с головой жандармерию: она вздохнула свободно,
лишь совершив возмутительное издевательство над личностью
поэта, публично выставив его у позорного столба.
По неизвестным причинам жандармы, увозившие закован­
ного в кандалы Михайлова в Сибирь, завезли его на несколько
часов в Шлиссельбургскую крепость. Перед тем как ввести его
в здание секретной тюрьмы, кандалы обвязали полотен­
цами во избежание шума. По коридору, устланному тол­
стым войлоком, в мертвой тишине его провели в одиночную ка­
меру. Здесь, как вспоминал Михайлов, ему скоро «подали чай
на прекрасной посуде, с хорошими булками, совсем по-домаш­
нему, и к чаю пришел комендант и много говорил о Сибири,
где он служил».
Я предполагаю, что такое необычайное внимание комен­
данта Шлиссельбургской крепости к осужденному в каторжные
работы Михайлову объясняется распоряжением генерал-губер­
натора Суворова. Последний, очевидно, учитывая огромную
популярность поэта, относился к нему совсем не «по-губерна­
торски» и допускал некоторые послабления тюремного режима.
Гак и в данном случае: специальный гонец в лице адъютанта
генерала Суворова доставил коменданту Шлиссельбургской кре­
пости собственноручное письмо Суворова в 3 час. ночи, за 3 час.
1 ЦГИ А в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1861. № 274
«О разыскании виновных в распространении между народом и войском
возмутительного воззвания под названием «К молодому поколению»»
(л. 124).

до прибытия в крепость осужденного Михайлова. В архивном
деле имеется соответствующее извещение коменданта Шлис­
сельбургской крепости Лепарского. Он извещал III отделение,
что означенное письмо «его светлости» предложило ему принять
арестанта, фамилия и звание которого не были названы,
что он принял его в 6 час. утра и отправил по маршруту в
9 час. утра.
Дорога Михайлова в Сибирь, пребывание его в течение ме­
сяца в остроге Тобольска, где находился распределительный
пункт, Тобольский приказ о ссыльных, а затем и порядок отбы­
вания каторжных работ на месте наказания были также совсем
необычными: допускались всякие послабления. В Тобольском
остроге Михайлова посещало много гостей, ему приносили
обильное угощение и цветы. Он жил в одной камере с осужден­
ным поляком, у которого был свой самовар. Они хорошо пита­
лись и могли заказывать обеды по своему вкусу. Для отбыва­
ния каторжных работ Михайлов попал на Казаковские золотые
прииски, где его родной брат занимал административный пост.
В доме брата Михайлов и поселился. Он не исполнял работы
каторжника. В Казаковском поселке он устроил школу для де­
тей и занимался с ребятами. Михайлов писал здесь для
А. П. Шелгуновой свои «Записки». «Как я ходил из угла
в угол в своих тюрьмах,— писал он,— так брожу я часто
и здесь по саду и по террасе и почти с такими же мыслями.
Не думаю, чтобы мне было тяжелее, если бы возился с лопа­
тою или погонял лошадей на так называемом разрезе, т. е. на
настоящей каторге, откуда до дому нашего доносится грохот
бочки, промывающей золото, и журчание запруженной речки».
Через несколько месяцев к нему на Казаковские золотые
прииски приехали Шелгуновы с намерением содействовать его
побегу. Но здесь они были арестованы, а Михайлов вскоре был
переведен в Кадаинский рудник, где 3 августа 1863 г. умер,
всего на 36-м году жизни Его свел в могилу туберкулез, уси­
лившийся в годы ссылки.
Все представители местной власти в Тобольске, и в том
числе прокурор, жандармский полковник, председатель город­
ского правления и др., подверглись строжайшей репрессии за
допущенные им послабления по отношению к Михайлову. Они
были даже преданы суду и приговорены к различным наказа­
ниям. Подвергся наказанию и брат поэта, инженер, на квар­
тире которого проживал приговоренный к каторжным работам

писатель. Даже через 10 лет после смерти писателя приютив­
ший его у себя брат получил отказ в ответ на просьбу о за­
числении его на государственную службу по контролю. Отказ
был мотивирован его политической неблагонадежностью, про­
явившейся в заботе о брате.
Ранняя смерть поэта, убитого царизмом, ни в какой сте­
пени не привела к забвению его творений. Одним из последних
стихотворений, написанных в Петропавловской крепости и пе­
ресланных студентам, заключенным в ту же крепость, было его
прощание, обращенное к «Молодому поколению». Оно имеется
и в архиве III отделения, и под ним стоят три начальные буквы
фамилии поэта «Мих.». Поэт писал:

*

Крепко дружно вас в объятья
Всех бы братья заключил
И надежду и проклятья
С вами б братски разделил.
Но тупая сила злобы
Вон из братского круга
Гонит в снежные сугробы
В тьму и холод рудника.
Но и там на зло гоненью
Веру лучшую мою
В молодое поколенье
Свято в сердце сохраню.

I

В безотрадной мгле изгнанья
Твердо буду света ждать
И душой одно желанье
Как молитву повторять.
Будь борьба успешней ваша
Встреть в бою победа вас
И минуй вас эта чаша,
Отравляющая нас.

§ 30. В. А. ОБРУЧЕВ В КРЕПОСТИ
В то время как поэт Михайлов находился в Невской куртине
и на главной гауптвахте Петропавловской крепости, литератор
Владимир Обручев, сотрудник журнала «Современник», стал
узником Алексеевского равелина. Он был заключен сюда
3 ноября 1861 г. одновременно с тремя студентами — Сваричевским, Лобановым и Федором Данненбергом —- по делу о
распространении противоправительственного подпольного изда­
ния «Великоросс». Трое студентов отделались легко, а Обручев

Рис. 21. М. И. Михайлов в Петропавловской крепости перед отправкой
на каторгу
И з журнала «Былое» 1906 г. №

{

1

П И С А Т Е Л И — Р Е В О Л . Д Е М О К Р А Т Ы 60-х Г О Д О В В П Е Т Р О П А В Л . К Р Е П О С Т И

253

был приговорен к пяти годам каторжных работ с сокращением
их по конфирмации до трех лет. Уже глубоким стариком, в
1907 году, он напечатал свои воспоминания о пребывании в Алексеевском равелине и об обряде публичной казни над ним.
Описания Обручева интересны вдвойне. Во-первых, они зна­
комят нас с условиями заключения в равелине самого автора,
а во-вторых, позволяют предполагать, что, вероятно, таковы же
были условия содержания в этих камерах Чернышевского, кото­
рого заключили в равелин через месяц после высылки Обручева
в Сибирь.
Одиночная камера Обручева была окрашена в желтый цвет
с красной каемкой по карнизу. Стекла оконной рамы, кроме верх­
них, были закрашены. Обстановку камеры составляли: кровать,
стол, табурет и зеленый куб, т. е. судно. Помещение отаплива­
лось изразцовой печью с топкой из коридора. Освещалась ка­
мера свечой или ночником. В двери было окошко, завешенное
снаружи зеленой занавеской. Каждое утро начиналось приходом
в восьмом часу фельдфебеля, ефрейтора и двух рядовых. Один
из солдат очищал куб, другой — мыл шваброй пол, а ефрейтор
подавал воду для умывания. Затем приносили чай в оловянном
стакане с булкой. Обед приносили на деревянном подносе, без
ножей и вилок, с деревянной ложкой. Вечером снова давали чай.
На прогулку выпускали на треугольный дворик равелина, вы­
давая зимой для этого валенки, тулуп и старую фуражку смотри­
теля. На режим Обручев не жаловался. Комендант крепости при­
ходил к нему для разговоров в камеру. Сначала не давали ни­
каких книг для чтения, затем выдали библию; наконец, начали
давать старые русские и иностранные книги.
Приговор Сената о лишении всех прав состояния был при­
веден в исполнение 31 мая 1862 г. Обручев вспоминал, как его
медленно везли по улицам Петербурга на Мытную площадь в ка­
рете со священником. На Мытной площади был воздвигнут эша­
фот с позорным столбом. Здесь была проделана обычная про­
цедура: прочтение приговора, преломление шпаги над осужден­
ным, поставленным на колени, прикрепление его цепями к столбу,
а потом одевание в арестантский халат с бубновым тузом на
спине и в арестантскую шапку. После этого Обручева отвезли
обратно в Петропавловскую крепость, где он имел в квартире
коменданта прощальное свидание с сестрой. Как и Михайлова,
его по дороге в Сибирь часа на два-три завозили неизвестно за­
чем в Шлиссельбургскую крепость. В Европейскую Россию из
Сибири он возвратился только через десять лет 1.

§ 31. Д. И. ПИСАРЕВ В КРЕПОСТИ
Через месяц после того, как Обручева увезли из Алексеевского равелина в Сибирь, другой литератор, революционный де­
мократ, крупнейший русский критик Д. И. Писарев 3 июля
1862 г. сделался узником Невской куртины. Он оставался здесь
до 18 ноября 1866 г.
Писарев был осужден за составление для нелегальной печати
статьи по поводу брошюры барона Шедо-Ферроти, написанной
в защиту русского правительства от обвинений, выдвинутых про­
тив этого правительства Герценом.
Писарев начинал свою статью словами: «В действиях нашего
правительства, подавляющего всякое проявление жизни, заме­
чается новая черта — трусливая подлость иезуита. Не переставая
ссылать, засекать, пытать, расстреливать, оно употребляет скры­
тые, подлые, но вполне достойные его меры там, где нельзя ни­
чего сделать грубым насилием» Г
Несмотря на продолжительный срок, проведенный Писаре­
вым в крепости, до нас дошло мало материала о пребывании его
в заточении. Объяснения этому лежат, с одной стороны, в преж­
девременной смерти писателя, а с другой — в том факте, что
Писарев все долгое время своего заточения провел в непрекращавшемся литературном творчестве. Из списка, составленного
Ершовым, видно, что Писарев написал в одиночной камере 25
своих лучших статей: «Поразительный факт: заключенный за­
живо в могилу, куда не проникали никакие впечатления жизни,
не раздавался голос человеческий и даже шаги часовых заглуша­
лись толстым половиком, разостланным в коридоре,— Писарев
создает произведения, проникнутые светлой бодростью, полные
живой мощи и художественной яркости, произведения, чуждые
хотя бы тени уныния и пессимизма. В них он призывает обще­
ство «к живой работе и живому наслаждению, к борьбе за
разумные и справедливые формы жизни».
Точно так же биограф Писарева Евгений Соловьев изум­
лялся, что в крепости «ни на минуту не прекращалась работа
мощного духа», что в написанных здесь произведениях нет ни
уныния, ни тоски и «нравственное мужество 22-летнего литера­
тора не было ни на йоту сломлено страшным испытанием» *2*.
' Е р ш о в , К истории русской журналистики и общественности,
«Образование» 1906 г. № 12, стр. 90.
2
Е в г е н и й С о л о в ь е в , Д. И. Писарев, «Библиотека Павленкова»,
СПб., 1899. В крепости были написаны: «Наша университетская наука»,
«Реалисты», «Роман кисейной барышни», «Промахи незрелой мысли» и др.
О литературных работах Писарева в крепости см. ЦГИА в Ленинграде,

Одно из архивных дел канцелярии III отделения передает
отдельные факты, имевшие отношение к пребыванию Писарева в
крепости. Через три недели после его заточения в каземат мать
Писарева, не подозревавшая, что недели заточения превратятся
в годы, подала в III отделение просьбу отправить ее сына в де­
ревню, как только он будет освобожден, так как ему необходимо
отдохнуть после пережитых волнений. Прошел почти год, прежде
чем ей было разрешно свидание с сыном (29 а-преля 1863 г.).
Просьба ее об облегчении участи сына, поданная по истечении
трех лет заключения, не дала ему свободы. Таков же был ре­
зультат обращения в III отделение петербургского генерал-губер­
натора князя Суворова, который мотивировал свою просьбу ука­
занием на то, что Писарев содержит «литературным трудом пре­
старелую мать... Наказания налагаются законом не в виде
возмездия за преступление, но в виде исправления» 1.
0 том, как Писарев переносил наказание, было бы ошибочно
судить только по его бодрым статьям. Разрешение писать их он
получил не сразу, а, по словам Лемке, только через год. Если в
своих письмах к матери он также совсем не высказывал обычных
тюремных настроений, то, с другой стороны, имеются свидетель­
ства о том, что он находился постоянно в состоянии возбужде­
ния. Об этом говорил узнику равелина Шелгунову протоиерей
Петропавловского собора Палисадов, рассказывавший, как Писа­
рев не только выгнал его из своей камеры, но и бросил в него
книгой. Возможно, впрочем, что в состояние раздражения при­
водили Писарева лишь посещения этого «духовного отца» и его
попытка благочестивых назиданий. В письмах к матери мы на­
ходим косвенные указания на тягостные переживания Писарева,
связанные с полной оторванностью молодого литератора от
жизни. Сообщая матери о чтении книг из тюремной библиотеки,
он добавлял, что охотно читает беллетристику, так как такая
литература показывает ему жизнь людей, их любовь, чего нехватает в крепости: «Когда не сталкиваешься с людьми, тогда хо­
чется, по крайней мере, читать об них, как они там живут, хло­
почут, спорят, влюбляются и так далее» 2.
Но жизнь Писарева в Невской куртине проходила в творче­
стве. Некоторое представление о таком времяпрепровождении
дело № 272, 1864— 1873 гг. О заключении в крепости разных лиц — ч. 4,
Управление коменданта крепости.
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230, ч. 44.
«О революционном движении народа в России и распространении по сему
случаю возмутительных воззваний». «О литераторе Писареве, Лобанове
и др.».
2 «Письма Д. И. Писарева из крепости», «Красный архив» 1924 г. т. 5,
стр. 257.

узника можно получить по составленному Лемке календарю пред­
ставления рукописей из крепости на просмотр начальства и цен­
зуры Ч 31 августа 1863 г.— «Очерки из истории труда»; 8 ок­
тября— их продолжение и статья «Мысли о русских романах»
(последняя не была напечатана, так как посвящена разбору
романа Чернышевского «Что делать?») 12; 27 ноября — «Истори­
ческие эскизы», 11 января 1864 г.— окончание этой статьи; 27
января — «Цветы невинного юмора», 11 февраля — «Мотивы
русской драмы»; 4 марта— «Прогресс в мире животных и расте­
ний»; 16 апреля — продолжение; 20 июля — окончание и еще
два новых произведения: «Кукольная трагедия с букетом граж­
данской скорби» и начало «Реалистов»; 8 августа — конец «Реа­
листов», 16 сентября— «Картонные герои»; 4 ноября — «Про­
махи незрелой мысли».
Немного более чем через полтора года после выхода на сво­
боду Писарев преждевременно погиб, утонув во время купанья.
В столетнюю годовщину со дня рождения Д. И. Писарева,
14 октября 1940 г., академик Е. Ярославский, отмечая заслуги
Писарева перед русской общественностью, писал: «...мы с бла­
годарностью вспоминаем сегодня об этом всегда молодом, талант­
ливом писателе, вошедшем в историю русской общественной
мысли как просветитель и революционный демократ». Ярослав­
ский привел также воспоминания Крупской о большой любви
Ленина к Писареву, которым Ленин зачитывался и портрет ко­
торого он даже привез с собой в сибирскую ссылку 31.
§ 32. Н. В. Ш ЕЛГУНОВ В КРЕПОСТИ
В 1863 и 1864 гг. Петропавловская крепость была местом за­
точения многих русских писателей: в различных ее казематах одно­
временно находилось — трое — Писарев, властитель дум моло1 См. М. Л е м к е , Политические процессы в России в 1860-х годах,
стр. 576. См. о пребывании Писарева в крепости также у В. Г. Горбачев­
ского «Писарев Д. И. в Петропавловской крепости», «Историк-марксист»
1941 гч № 5/93, стр. 106— 110. Автор сообщает, что комендант крепости
добивался отправить Писарева после .приговора в Шлиссельбургскую кре­
пость (стр. 107), но генерал-губернатору С.-Петербурга удалось избавить
от этого Писарева (стр. 10 б ).
2 См. Ш а х о в с к и й , Две цензуры, «Русский архив», 1897, стр. 336,
337. Цензура Сената нашла, что эта статья наполнена похвалами роману
Чернышевского с его материалистическими воззрениями и социальными
идеями.
3 См. Е. Я р о с л а в с к и й , Просветитель и революционный демократ,
«Правда» 13 октября 1940 г.

I

дежи -— Чернышевский и Шелгунов. Последний провел в
Алексеевском равелине год и семь месяцев. Писарев сде­
лался узником на девять с половиной месяцев ранее Шелгунова и вышел из крепости на два года позднее его, а Чернышев­
ский пробыл там с 7 июля 1862 г. по 20 мая 1864 г. В течение
одного года и одного месяца одни и те же своды и стены Алексеевского равелина одновременно давили Чернышевского и
Шелгунова.
Шелгунову военный суд предъявил обвинение в недозволен­
ных сношениях с «государственными преступниками» Обручевым
и Михайловым, в составлении и чтении прокламации «К солда­
там» и в участии в составлении прокламации «К барским кре­
стьянам». Все эти обвинения военный суд нашел недоказанными,
но оставил Шелгунова «в сильном подозрении». Вопрос об обви­
нении Т П елгунова в составлении прокламации «К молодому по­
колению» не был возбужден, так как автором ее, как мы уже
знаем, признал себя Михайлов.
Процесс Шелгунова представляет для нас интерес как пока­
затель того пути, которым шло царское правосудие. Военный
суд, прежде чем вынести приговор, запрашивал мнение III отде­
ления. Никаких доказательств виновности Шелгунова военному
суду не было представлено, а потому, по мнению этого суда, Шел­
гунов должен был быть освобожден. Однако в секретном деле
архива имеется документ, в котором генерал-аудиториат, ставя
в известность III отделение об отсутствии доказательств винов­
ности Шелгунова, добавлял: «Но, имея в виду, что независимо
от чисто юридических соображений, может быть признано будет
неудобным в видах административных оставить Шелгунова про­
живать на свободе, в особенности в столице, и без учреждения
за ним особого надзора, аудиторский департамент считает дол­
гом, предварительно окончательного разрешения вопроса об осво­
бождении Шелгунова, покорнейше просить ваше высокоблагоро­
дие о доставлении по сему предмету заключения III отделения» *.
III отделение отвечало, что Шелгунов не может быть остав­
лен в Петербурге даже под надзором. 26 октября 1864 г. царь
утвердил приговор генерал-аудиториата: лишить Шелгунова
мундира и пенсии и по постановлению министерства внутрен­
них дел сослать в одну из отдаленных губерний.
В процессе Шелгунова была еще одна интересная подроб­
ность, выявленная нами из архивного дела. Комиссия военного
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения. 1 эксп., 1862, № 230, ч. 28.
«О подполковнике Николае Васильевиче Шелгунове» (лл. 168 и 169,
оборот). См. также В. Н. Г1., Процесс Н. В. Шелгунова, «Голос минув­
шего» 1915 г. № 6. ■

суда, не находя доказательств виновности Шелгунова, обратила
внимание на подложный документ предателя Костомарова (под­
робнее об этом см. ниже, в нашем очерке суда над Чернышев­
ским) и поинтересовалась пикантным вопросом: кто такой Со­
колов, к которому написано письмо Костомарова, и где он нахо­
дится. Этот вопрос ставил III отделение в крайне затруднитель­
ное положение, так как адресата Соколова в действительности
не существовало, а потому он и не мог быть найден. III отделение
обошло этот вопрос молчанием, ограничившись указанием, чго
в деле имеются показания Костомарова. Не ответило оно и на
вопрос, в каких действиях и сочинениях Шелгунова проявилось
его противоправительственное направление.
Председатель следственной комиссии князь Голицын остался
очень недоволен такими вопросами военного суда и просил устра­
нить их на будущее время.
Следствие и суд тянулись долго, и Шелгунов во все время
их производства, с 15 апреля 1863 г. до 24 ноября 1864 г., оста­
вался узником Алексеевского равелина.
Как Писарев и Чернышевский, Шелгунов просил разрешить
ему литературную работу для поддержания существования его
семьи. В те годы такое разрешение давалось, и Шелгунов превра­
тил одиночный каземат равелина в свою рабочую комнату. Он
написал здесь много статей для печати, и в том числе по вопро­
сам уголовного права, например, «Современное значение уголов­
ного права в Западной Европе» *11.
В другой статье — «Одиночное заключение и смертная
казнь» — Шелгунов дал материал, позволяющий нам угадать его
собственные переживания в Алексеевском равелине. Свои теоре­
тические рассуждения об одиночном заключении он дополнил
описанием переживаний одиночника. В описании ясно виден ре­
Иэ архивног° дела, названного выше, мы почерпнули сведения о на­
писании Шелгуновым в Алексеевском равелине следующих статей: «26 ап­
реля 1Й63 г. написал статью о сибирском крае; 25 мая — «Условие про­
гресса» и «Отживающие слова»; летом того же года— «Новые люди»,
перевод всемирной истории Шлоссера на 123 листах; 20 августа — «Органическая жизнь»; 1 1 сентября — «Старый свет и новый свет» и «Литература и образованные люди»; 28 мая 1864 г.— статью «Начальные осно­
вания физики»; 5 июня— «Экономическое значение наших городов»;
1 1 июня
«Три народности»; 22 июня — «Древность и совершенствование
человеческого типа»; 21 августа — «Статистика рождений и смертностей»;
о и 18 сентября — «Болезни чувствующего организма»; 2 октября — «Глав­
ные моменты в истории Европы» и 29 октября — «Исторические очерки».
В своих^ письмах из крепости Шелгунов жаловался на искажение его статей
цензурой: «Я не на своей квартире^и решительно не знаю теперешней цен­
зуры»; Е р ш о в , К истории русской журналистики и общественности, «Об­
разование» 1906 г. № 12, очерк «Арест и судьба Н. В. Шелгунова».

жим Алексеевского равелина. Особенно волновало Шелгунова
подсматривание за ним через оконце в двери камеры. Оно воз­
мущало его еще сильнее, чем тишина и молчание стражи. «Вы
слышите шорох у своих дверей,— писал он,— и затем видите не­
известно кому принадлежащий глаз, устремленный из-за^ чутьчуть приподнятой занавески. Этот внезапно устремленный глаз
коробит вас до бешенства и не дает вам покою целый день. Мож­
но относиться, наконец, равнодушно ко всей таинственности и
молчанию стражи, можнопривыкнуть ко всему, пожалуй, даже
к одиночеству, но глаз, выглядывающий одиноко из-за за­
навески, такая мучительная вещь, к которой привыкнуть
решительно нельзя».
Из письма Шелгунова к жене, отправленного из раве*
лина 1 декабря 1863 г., видно, что ему были разрешены
свидания раз в десять дней 1. Они происходили у него с
женой, сестрой и тещей.
Из воспоминаний Шелгунова о его пребывании в равелине
мы узнаем, что он отметил как выдающееся событие приход к
нему в камеру трубочиста. Тюремный сторож просил его никому
не говорить об этом.
Узника повергал постоянно в недоумение равномерный
мягкий звук, раздававшийся в одной из камер. После он узнал
от брадобрея, что это заключенный Серно-Соловьевич упраж­
няется игрой в мяч 2.
Для своих литературных работ Шелгунов нуждался в новых
книжках и журналах, а потому и просил разрешить ему получе­
ние книг по «истории, политической экономии и юриспруденции»,
мотивируя просьбу отсутствием таких книг в библиотеке
равелина.
На содержании этой библиотеки мы остановимся не­
сколько ниже.
24 ноября 1864 г. Шелгунов был переведен из Алексеевского
равелина в ордонансгауз, и в начале декабря прибыл в Во­
логду в административную ссылку. Затем он попал в Великий
Устюг, позднее — в Никольское, снова в Вологду, потом в Ка­
лугу и так странствовал как подневольный странник под надзо­
ром полиции почти 17 лет. Он продолжал жить литературным
трудом. Ему принадлежит честь одним из первых познакомить
русских читателей с положением пролетариата в Англии и во
Франции и с трудами Энгельса. Он писал («Современник»
1 См. Л. П. Ш е л г у н о в а ,
Из далекого прошлого (переписка
Н. В. Шелгунова с женой), СПб., 1901.
2 См. Н. В. Ш е л г у н о в , Воспоминания, ред. и вступит, статья Ши­
лова, М„ 1923, стр. 151.

1861 г. № 10): «Имя это (Энгельс.— М. Г.) у нас совсем неиз­
вестно, хотя европейская экономическая литература обязана ему
лучшим сочинением об экономическом быте английского
рабочего»
Н. В. Шелгунов заявлял о том, что в библиотеке Алексеевского равелина он не находил литературы по нескольким отрас­
лям знания. Возникает вопрос о содержании этой библиотеки.
Стоит ли говорить, какое большое значение представлял для
узников равелина состав книг библиотеки этого места заключе­
ния. Следует помнить, что при запрещении занятий физическим
трудом и при разрешении литературных занятий лишь с соизво­
ления царя чтение книг оставалось для большинства заключен­
ных единственным средством времяпрепровождения. Между тем
в нашей исторической литературе не появлялось никаких сведе­
ний о составе библиотеки Алексеевского равелина. Не оказалось
их и в архиве дел Алексеевского равелина, за исключением толь­
ко трех небольших дел. Первое дело — за 1864 год, т. е. тот
самый год, когда в равелине содержались Чернышевский, Шел­
гунов, Серно-Соловьевич, Ветошников и др. Трое последних на­
званных заключенных пополнили библиотеку предоставлением
ей русских книг в количестве 17 названий и иностранных — в
числе 11 названий. По-видимому, вся библиотека составилась из
таких случайных пожертвований. В архивном деле приведены
названия книг лишь на русском языке, а относительно иностран­
ных книг указано только их количество на том или другом языке.
Далеко не всегда указаны годы издания книг. Полное отсутствие
книг, изданных ранее 1822 года, и наличие в библиотеке всего
трех книг издания 20-х годов и четырех книг, изданных в 30-х
годах, явилось для нас показателем отсутствия научных книг в
библиотеке равелина во всяком случае до 40-х, а может быть
даже и до 60-х годов. Мы лишь знаем, что в более ранние годы
и позднее узникам Алексеевского равелина предоставлялось для
чтения всего охотнее книги так называемого «духовно-нравствен­
ного» содержания. В исследованной нами описи библиотеки за
1864 год таких духовных книг оказалось около 200 экземпля­
ров, а различных названий — 38. С перечня именно этих книг
и была начата опись библиотеки. По содержанию они не отли­
чались разнообразием. Здесь были четьи-минеи, часословы,
катехизисы, библии на русском, французском и немецком язы­
ках, жития святых мучеников, путешествия по святым местам,
псалтыри и т. п. 12.
1 Н. В. Ш е л г у н о в , Сочинения, изд. 3-е, СПб., стр. 10.
2 ЦГИА в Москве. Фонд Алексеевского равелина, 1864, № 752.
Опись инвентаря, имеющегося в равелине, и переписка. Два другие дела,

Из описи нельзя выяснить, приводится ли в ней число на­
званий иностранных книг или число томов на иностранных язы­
ках. Вернее предположить последнее. В описи сказано, что книг
на немецком языке было 28, на французском — 105, на англий­
ском — 4, на латинском — 2 и на еврейском—1. Кроме того,
Ветошников пожертвовал библиотеке свои 11 иностранных книг,
которыми пользовался в заточении. К сожалению, как уже ука­
зано, названия иностранных книг в описи не приведены.
Что касается книг на русском языке, кроме религиозных, то
их оказалось в библиотеке всего вместе с книгами, пожертвован­
ными тремя заключенными в 1864—1865 гг., только 144 (74 на­
звания).
Из 50 книг, годы издания которых были указаны, по­
ловина была издана в 50-х годах и 11 книг — в 40-х. Рассмотре­
ние заглавий этих книг показывает, что библиотека составлялась
совершенно случайно и находилась в самом жалком состоянии.
В нее вошли разрозненные номера различных журналов (мини­
стерства внутренних дел, министерства государственных имуществ, «Библиотеки для чтения», «Морского сборника», «Рус­
ского вестника», «Вестника природы»), отдельные тома сочине­
ний Пушкина, Дельвига, Карамзина, Достоевского, Грибоедова,
Диккенса, Полежаева, Аксакова и писателей X V III века— Су­
марокова, Озерова, Фонвизина, Кантемира и др. Таким образом,
набралось по беллетристике всего 26 названий. Совсем бедно
были представлены различные отрасли научного знания. По ис­
тории оказалось всего 11 названий, а между тем она после белле­
тристики заняла первое место. Из книг по истории отметим/.
Маколей, собрание сочинений — один том; Бокль — две книги;
Устрялов, «История России» — один том; Полевой, «Русские
полководцы с Петра I до Николая I» (1845); Раевский, «Воспо­
минания о походах 1813 и 1814 гг.» (Москва, 1822); неизвестного
автора, «Опыт истории театров древних народов» (1849); Стойкович, «Нравы, обычаи и памятники всех народов» (1846); Пого­
дин, «Похвальное слово Карамзину» (1845) и др.
Были книги научного содержания — по медицине (Валентини, «Физиология человеческого тела», 1851; Соколовский, «Об
успокоении нервов», 1859, и пара других книг), по географии
(Гастгаузен, «Закавказский край», 1857; неизвестного автора,
«Год на Севере»; Чужбинский, «Очерки Днестра»), пара книг
по ботанике и биологии (начальный курс ботаники Дакендола,
М., 1838; Шаховский, «Краткая ботаника», СПб., 1853; Берви,

«Физико-психологический взгляд на начало и конец жизни»,
Казань, 1858).
Слабое удовлетворение находил очень развитой в одиноч­
ных тюрьмах спрос на учебники иностранных языков. В библио­
теке Алексеевского равелина этот отдел был представлен всего
пятью книгами: Гуро, «Книга для начинающих учиться фран­
цузскому языку», СПб., 1842; «Руководство к изучению фран­
цузского языка», М., 1842; «Французский язык, изложенный
для русских», М., 1848, и словари: «Англо-русский лексикон»,
1826, и «Русско-немецкий словарь» Шмидта.
В описи библиотеки отмечено также наличие двух экземпля­
ров книги «Новейшие начертания о шахматной игре» Бурдоне,
перевод с французского; к ним — два ящика с фигурами, М.,
1853. Неизвестно, имелись ли в равелине эти шахматы или их
комплекты были обозначены лишь на обложке книги Бурдоне.
Во всяком случае, нам не попадалось в воспоминаниях узников
равелина упоминаний о шахматах. Конечно, если шахматы и вы­
давались какому-нибудь заключенному, то лишь для игры с са­
мим собой. Но мы знаем, что режим крепости едва ли мирился
с таким развлечением.
Чтобы закончить сведения о библиотеке 1864 года, отметим
книги, подаренные ей узниками при оставлении ими крепости.
Так, Шелгунов при освобождении из равелина оставил для биб­
лиотеки четыре тома Диккенса и 12 книг журнала «Русское сло­
во» за 1863 и 1864 гг., когда в нем печатались его статьи, на­
писанные в равелине. Заключенный Ветошников, сосланный в
Сибирь взамен каторжных работ за сношения с Герценом и Ога­
ревым и за распространение нелегальной литературы, предоста­
вил библиотеке равелина «Растения» Шлейдена, «Популярные
лекции о машинах», «Очерки Днестра» и «Очерки прошлого»
Чужбинского, «Бедные дворяне» Потехина и 11 названий ино­
странных книг.
Такой случайный состав библиотеки не позволял заключен­
ным заниматься углубленным изучением каких-либо вопросов.
Только разрешение получать собственные книги выводило их из
затруднения и давало возможность Писареву, Чернышевскому и
Шелгунову развить их литературную работу в крепости до очень
больших размеров.
Вероятно, нахождение в равелине нескольких писателей по­
ставило перед комендантом крепости вопрос о жалком состоянии
библиотеки для узников этого равелина. 9 ноября 1865 г. он об­
ратился к шефу жандармов с особой бумагой, в которой писал:
«Существующая с давнего времени при доме Алексеевского раве­
лина библиотека по незначительному числу книг, в особенности

исторических, находится в неудовлетворительном состоянии».
Поэтому он предлагал закупить книги в числе 61 названия но
представленному им списку. В списке стояли имена таких писа­
телей, как Шлоссер, Гервинус, Соловьев, Устрялов, Костомаров,
Бокль, Гумбольдт, Риттер и др., всего на сумму 315 руб. Про­
шло больше года, а ответа не приходило. Тогда комендант сам
затратил 240 руб, и приобрел в январе 1867 года для библиотеки
сочинения Шлоссера — 12 томов, Соловьева— 12 томов, Риттера
«История землеведения»— три тома, Гончарова — два тома,
много книг о путешествиях и подписался на «Вестник Европы»
на 1867 год. Через два года было приобретено в книжном мага­
зине Вольфа еще несколько книг на 67 руб., но списка их в деле
нет. На этом исчерпываются сведения о библиотеке.
Использованное нами архивное дело 1864 года с описью
библиотеки содержит опись вообще всего имущества равелина и
проливает некоторый свет на материальные условия существо­
вания заключенных в 60-е годы. Поэтому мы здесь воспроизве­
дем из этого дела некоторые сведения.
В описи перечислено все имущество в камерах, на кухне и
в кладовых. Большей частью число предметов определялось
цифрой 21, в соответствии с количеством одиночных камер. Так,
по 21 предмету было: столовых серебряных ложек, оловянных
мисок, солонок, стаканов оловянных, стеклянных стаканов, умы­
вальников, сосновых кроватей, тюфяков из оленьей шерсти, сто­
лов, стульев. Кроме того, было: 42 оловянные тарелки, т. е. по
две на заключенного, 24 медных подсвечника, 20 чайных ложек,
икон малых 20 и 4 больших в ризах и киотах красного дерева,
ножных кандалов — 8, ручных — 5, кандалов шейных с цепью —•
1, смирительная рубаха— 1, рукавицы смирительные— 1, чер­
нильниц — 6, стульчаков — 20, шкафов — 4, дубовая ванна.
Постельного белья было: наволочек— 120, простыней холщевых — 63, а столового белья — 60 скатертей и 60 салфеток. От­
носительно подушек в описи помечено, что они сделаны из перьев.
Некоторые из предметов тюремного обихода возбуждают у
нас сомнение. Так, в описи записаны столовые серебряные лож­
ки. Между тем никто из узников Алексеевского равелина не го­
ворит о них в своих воспоминаниях. Наоборот, Обручев опре­
деленно говорит о пользовании им деревянной ложкой. Удиви­
тельно, что до 1864 года в целости хранились кандалы с шейной
цепью. Еще 31 марта 1826 г. состоялось распоряжение об уни­
чтожении цепей, колодок и рогаток; но для Алексеевского раве­
лина этот закон не был писан. Коллекция из 8 ножных и 5 руч­
ных кандалов, шейных цепей, смирительных рукавиц и рубахи
на 21 заключенного была более чем внушительна.

Администрация равелина имела в запасе для заключенных
разного вида оков больше, чем чернильниц, которых было всего
шесть. Это опровергает правильность свидетельства одного из
чинов администрации равелина в 60-е годы, Борисова, о том,
что во всех камерах были оловянные чернильницы с гусиными
перьями.
Этот Борисов сообщил в своей статье некоторые другие чер­
ты тюремного быта и крепостной обстановки заключенных. Они
были одеты в белье и платье без всяких крючков, замененных
тесемками. В качестве головного убора полагалась мягкая русская
фуражка. Постельное белье должно было меняться каждую суб­
боту, а сами они два раза в месяц отводились в баню в одном
из номеров равелина (очевидно, здесь стояла дубовая ванна,
упомянутая в описи). Заключенные вызывали к себе дежурного
стуком в стеклянное оконце двери камеры
Вызывают у нас сомнения сведения о питании заключенных
в равелине в первой половине 60-х годов. Мы уже знаем, как
отзывался о питании Михайлов, сидевший в Невской куртине.
■^н называл обед претендующим на «дворянский обед» и пред­
почитал бы щи и кашу. Нам попалось в фонде архива Петро­
павловской крепости специальное дело 1861 года — «Тетрадь о
кушаниях, приготовляемых для лиц, содержащихся в доме Алексеевского равелина» 2. Записи в тетради содержат названия блюд
на каждый день ноября 1861 года. Записи так необычны, что
совершенно расходятся с отзывами Михайлова о супе, как
о грязной воде. Невольно возникает вопрос, что же именно из
перечисленных яств доходило до желудка узников. Если бы
стол действительно был так богат и разнообразен, как он описан
в «Тетради кушаний», то заключенные, конечно, вспоминали бы
его в своих мемуарах, а этого не было.
§ 33. Н. Г. ЧЕРНЫШ ЕВСКИЙ В АЛЕКСЕЕВСКОМ
РАВЕЛИНЕ
Весной 1864 года в результате подлогов и лжесвидетельства
крупнейшему общественному деятелю, писателю, революционерудемократу Николаю Гавриловичу Чернышевскому был выне­
сен обвинительный приговор, и он был выставлен у позор­
ного столба с черной доской на груди с надписью: «государ’ См' Ив. Б о р и с о в , Алексеевский равелин в 1862— 1865 гг. (И з моих
воспоминании), «Русская старина» 1901 г., декабрь.
ЦГИА в Москве. Фонд Петропавловской крепости, 1861, № 585.

ственный преступник». Уже в те дни передовая русская обще­
ственная мысль видела у позорного столба не Чернышевского,
а само царское правительство. На шее выставленного исто­
рией у позорного столба царизма болтается доска, на которой
не может уместиться перечень его величайших преступлений
и, в частности, его преступлений в процессе Чернышевского.
Когда я говорю «преступление» царизма, я употребляю это сло­
во не только в широком смысле, но и в самом узком его юриди­
ческом значении. Я имею в виду совершенные самим царским
правительством гнусные подлоги, использование заведомо лжи­
вых подставных свидетелей, бесстыднейшее нарушение самим
Александром II закона об исполнении наказания. Изменение
царем приговора над Чернышевским в сторону увеличения нака­
зания было вызвано намерением поставить Чернышевского в та­
кие условия, где не только его таланту, но самой его жизни гро­
зила смертельная опасность. Это было замаскированное покуше­
ние на убийство.
Не только эта юридическая сторона в процессе Чернышев­
ского обязывает нас уделить ему возможно больше нашего вни­
мания. Нас обязывает к этому и значение Чернышевского в
истории русской общественности. Известно, как высоко расцени­
вал Ленин литературную деятельность Чернышевского для рус­
ской революции. Он называл его русским великим социалистом
домарксова периода !, предшественником русской социал-демо­
кратии 2. Ленин особенно подчеркивал работу Чернышевского
как революционера в эпоху 60-х годов, когда писатель вел бес­
пощадную борьбу с либералами. Чернышевский вел эту борьбу
в самых тяжелых условиях, когда, по словам Ленина, произ­
водились «...многочисленные аресты и драконовские наказания
«политических» преступников (Обручева, Михайлова и др.),
увенчавшиеся беззаконным и подтасованным осуждением на ка­
торгу Чернышевского...» 3.
Для царского правительства Н. Г. Чернышевский был самым
опасным революционером. Оно давно за ним следило. Черны­
шевский был арестован и заключен в Алексеевский равелин
7 июля 1862 г.
На долю заключенных в Алексеевский равелин никогда не
выпадало такого напряженного внимания к их судьбе, какое
было уделено демократическими кругами общества Черны­
шевскому. Имя его не сходило с уст молодежи, горячей его
1 См. В. И. Л е н и н , Соч., т. 31, стр. 52.
2 См. В. И. Л е н и н, Соч., т. 5, стр. 342.
3 Т а м ж е , стр. 26.

почитательницы. Отражение этого внимания и любви к нему,
исполненной вместе с тем глубокого уважения, имеется и на
страницах архивного дела о Чернышевском в III отделении,
Я имею в виду письма от его почитателей, о которых Черны*
шевский никогда не узнал и имена которых остались вшитыми
и занумерованными в папке канцелярского дела.
Одно из этих писем было адресовано самому Александру II.
Оно было подписано: «гимназистка С.-Петербургской Васильев­
ской женской гимназии Любовь Коведяева». Обращаясь к царю,
автор письма обнаружил величайшую наивность, вполне, впро­
чем, понятную в 17-летней девушке. Но письмо исполнено такой
готовности самопожертвования, такой страстной мольбы о спасе­
нии Чернышевского, что стоит привести его: «Государь! Будьте
отцом Ваших подданных — осчастливьте одну из них и потом,
если нужно, отнимите у ней жизнь. Но так как я не дорожу
жизнью и лишение ее не будет для меня особенным наказанием,
то предлагаю Вам посадить меня в такую конурку, где бы я едва
могла пошевелиться, морите меня голодом, лишите меня, наконец,
моего единственного утешения, книг, делайте со мною все, чго
хотите, только спасите, спасите Чернышевского».
Стоило привести это письмо не только из-за его содержания,
но и из-за той гнусной резолюции, которую «начертала» на нем
царская рука: «Просьба эта не заслуживает внимания, но желаю
знать, в каких она была отношениях с Чернышевским». Извест­
но было особое расположение Александра II к институт­
кам старших классов. Именно так и понял этот запрос тот
агент III отделения, который удовлетворял царское любопыт­
ство. Он сообщал, что Любови Коведяевой 17-й год, что она
недурна собой, высокого роста, брюнетка, но не имела личных
отношений к Чернышевскому, даже не знала его имени, назвав
его Николаем Львовичем, а не Николаем Гавриловичем. Агент
предполагал, что она начиталась произведений Чернышевского.
Сообщение того же агента о посещении квартиры Коведяевых
большим числом молодежи дает нам основание предполагать, что
разговоры молодежи о крепостном заточении Чернышевского не
остались без влияния на письмо этой гимназистки 1.
В том же архивном деле осталось не переданным Чернышев­
скому письмо другой женщины, на этот раз матери семейства.
Оно наивно не менее письма гимназистки, так как его аноним­
ный автор просит шефа жандармов, если он не может сам, то
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230, ч. 26.
«О революционном духе народа в России и О распространении по сему
случаю возмутительных воззваний».

испросив разрешения царя, передать ее письмо Чернышевскому,
этому честному человеку, «чистому страдальцу, ожидающему еще
больших мучений впоследствии». Не переданное по назначению
письмо было такого содержания: «Благословение Вам, честней­
ший, благороднейший Николай Гаврилович,— благословение от
женщины, за всех мужчин и женщин — от женщины, матери се­
мейства,— от женщины, никогда вас не видавшей, но хорошо вас
знающей, потому что вас знают и сочувствуют Вам, благоговеют
перед вами все люди мыслящие и честные. Где бы вы ни были,
вас всюду сопровождать будет глубокое и задушевное сочувствие
лучших людей, потому что ваши убеждения — их убеждения, их
правила, их судьба». Письмо было помечено 30 апрелем 1864 г,
Оно показательно для нас по силе симпатий к Чернышевскому
со стороны действительно лучших представителей массы демокра­
тической интеллигенции его времени Г
К аресту Чернышевского различные круги русской общест­
венности отнеслись по-разному. Настоящее ликование наступило
в кругах реакционеров. Для характеристики этих настроений
приведем анонимное письмо одного из этих сторонников пра­
вительства. Автор, преисполненный злорадного торжества,
писал в III отделение: «Спасибо Вам, что засадили Черны­
шевского,— спасибо от многих. Только не выпускайте лисицу—пошлите его в Солигалич, Чренск, что-нибудь в этом роде •
это опасный господин, много юношей сгубил он своим ядовитым
влиянием» 2.
Еще большее значение для характеристики той классовой
ненависти, которой были проникнуты политические враги Черны­
шевского, имеет другое, также анонимное письмо. Мы нашли его
в архивном деле следственной комиссии. Оно было адресовано
к самому Чернышевскому и заполняло шесть с половиной стра­
ниц почтовой бумаги. Каждая строка его дышит глубочайшею
ненавистью к писателю. Основной же мотив этого обширного
письма сводится к брани по адресу передового писателя за его
защиту интересов крестьянства и демократии во вред россий­
скому дворянству. Классовая подоплека в деле расправы прави­
тельства с его бюрократией и с господствующей ролью дворян­
ства над Чернышевским раскрывается этим письмом с полной
откровенностью. Доказательством этого могут служить, напри­
мер, следующие строки, обращенные к Чернышевскому:
1 ЦГИ А в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862 № 230, ч. 26.
«О революционном духе народа в России и о распространении по сему
случаю возмутительных воззваний» (л. 2 1 1 ).
2 Т а м ж е.

«Кого вы презираете? Лучшее сословие в России, дворян­
ство. На кого вы надеетесь? На полудикое сословие мужиков,
людей, религия которых заключается в одной еде и гимнастиче­
ских упражнениях... Да, дворянство лучшее сословие: нашими
деньгами поддерживается журналистика...» Письмо заканчи­
вается: «Если действительно произойдет кровавое волнение, то
мы найдем вас, Искандера или кого-нибудь из вашего семейства,
и, вероятно, вы не успели еще запастись телохранителями» \
Царское правительство предпочло не дожидаться кровавых
волнений и не откладывать расправу с Чернышевским. III отде­
ление канцелярии его величества, правительствующий Сенат и
сам Александр II поспешили расправиться с их врагом и упря­
тать его в каторжную тюрьму и в далекую сибирскую ссылку.
III отделение, разославшее своих сыщиков во все концы Пе­
тербурга, чтобы собрать сведения об авторах двух приведенных
выше женских писем, не интересовалось узнать анонимного ав­
тора только что приведенного нами письма. В этом и не было
нужды: слишком было очевидно, что письмо писано одним из
представителей того крепостнического дворянства и той кормив­
шейся у трона бюрократии, против интересов которых была на­
правлена деятельность Чернышевского. Это письмо, насыщенное
неукротимой злобой и вместе с тем исполненное страха перед
революционизирующей силой слова Чернышевского, явилось на­
стоящей программой действий царского правительства в процессе
Чернышевского. Правительство, как мы увидим, особенно боя­
лось упустить Чернышевского из своих рук и приняло ряд тя­
гостных для него мер, беззаконных даже с точки зрения царского
законодательства, чтобы помешать возможному побегу Черны­
шевского. Автор анонимного письма предлагал упрятать Черны­
шевского в дальнюю ссылку, а правительство упрятало его на
каторгу, в отдаленнейший пункт Сибири.
Правительству легче было расправиться с Чернышевским,
когда он уже находился в Сибири, нежели во время его нахожде­
ния в Петропавловской крепости в самом Петербурге, где его имя
было у всех на устах, как у политически близких ему людей, так
и у врагов. Революционная молодежь представляла собой в сто­
лице такую силу, совсем не считаться с которой царское прави­
тельство все же не могло. Только этим можно объяснить льгот­
ный режим, установленный для писателя в Алексеевском раве-1
1 ЦГИА в Москве. Фонд 112 оп. 13/37. Особое присутствие прави­
тельствующего Сената, 1862. Производство высочайше учрежденной в С.Петербурге следственной комиссии «Об отставном титулярном советнике
Николае Чернышевском» (л. 86).

дине. Льгота состояла в предоставлении ему свиданий с родными,
переписки с ними и, что было особенно важно, в разрешении за­
ниматься литературным трудом.
О литературных занятиях Чернышевского в Алексеевском
равелине сказать совершенно необходимо по двум причинам.
Во-первых, потому, что в занятиях литературным трудом прошли
один год девять месяцев и две недели заточения в крепости.
Почти вся жизнь в равелине у Чернышевского протекла за его
тюремным столиком у решетчатого окна одиночной камеры в со­
здании оригинальных творений и в написании переводов с ино­
странных языков. Во-вторых, литературная работа Чернышев­
ского в равелине должна быть отмечена и потому, что она имела
огромное общественное значение. Именно здесь, в самом надеж­
ном для царизма месте заточения, узник-литератор написал свой
знаменитый роман «Что делать?». Именно отсюда был послан
этот роман в редакцию журнала «Современник» и притом
не тайком, а легально, через коменданта и всякие другие ин­
станции и учреждения. Впоследствии цензура запретила это
произведение.
В стенах того же Алексеевского равелина было написано
Чернышевским и «Введение к трактату политической экономии»
Милля, примечания Чернышевского к которому обратили на себя
внимание Маркса и привели его к самой высокой оценке Чер­
нышевского, как великого русского ученого.
Историк Щеголев, которому история революционного дви­
жения в России обязана разработкой многих архивных материа­
лов, дал очень интересный очерк о литературном творчестве Чер­
нышевского в Петропавловской крепости. Он сделал кропотли­
вую сводку всего того, что узник-писатель написал в каземате
равелина. Нельзя не разделить удивления, высказанного Щего­
левым, о поразительной продуктивности литературной работы
Чернышевского. Действительно, за 678 дней заточения было
написано такое количество переводов с иностранных языков,
беллетристических и научных произведений и бумаг, связанных
с судебным процессом, какого не знает мировая история тюрьмы
при всем досуге одиночной тюремной камеры.
Не принимая в подсчет черновые редакции, Щеголев опре­
делил общее количество написанных автором рукописей гранди­
озным числом — около 205 печатных листов по 40 тыс. букв
в каждом.
Из этого числа пришлось на беллетристику — 68 печат­
ных листов, на научные работы -— 12 печатных листов, на
переводы иностранных языков — 100 листов, на автобиогра­
фию — 10 листов, на судебные показания и объяснения — 4 листа

и на компиляции-— 11 печатных листов. Это составит 91 / 2 пе­
чатных листов на каждый месяц заточения. Если предположить,
что это количество набело переписанных листов потребовало
только 50 печатных листов-черновиков, то общее количество на­
писанных листов достигает колоссальной цифры — HV 2 печатных
листов на каждый месяц тюремного заточения Г
Мысль Чернышевского не знала покоя. Она все время тво­
рила. Творчество было для него покоем и отдыхом. Без такой
работы — страдание. Скажем здесь же, что когда Чернышев­
ский, сосланный после каторжной тюрьмы в Вилюйск, был лишен
возможности не только печатать, но и кому-либо читать написан­
ное им, он писал и жег, писал и жег. Он горел огнем творчества.
Сибирские снега не погасили этого пламени, а огонь печки в его
остроге пожирал работу гениальной мысли и художественного
творчества. Это была настоящая трагедия не только самого писа­
теля, но и передовой русской общественности.
Я приведу здесь, чтобы дополнить картину пребывания Чер­
нышевского в равелине, хронологическую табличку Щеголева
о том, что и когда именно писал Чернышевский в равелине:
12 декабря 1862 г. Чернышевский закончил отделку перево­
дов X V и X V I томов «Всеобщей истории» Шлоссера.
4 декабря 1862 г. начал и 4 апреля 1863 г. кончил роман
«Что делать?».
5 апреля 1863 г. начал писать повесть «Алферьев — из вос­
поминаний о новых людях».
8 апреля 1863 г. отослал перевод в «Современник» в 20 ли­
стов «Истории X IX века» Гервинуса.
9 и 24 июля 1863 г. отослал перевод V II и V III томов «Ис­
тории Англии» Маколея.
С 5 по 18 сентября и со 2 по 16 октября 1863 г. написал
объемистую статью о Крымской войне.
21—27 ноября 1863 г. было сделано начало перевода
Г. Л. Клике «Племена и народы».
8 июня 1863 г. начал писать автобиографию под заголовком:
«Воспоминание слышанного в старине». По замыслу, это была
огромная работа, но 28 октября он начал перечитывать написан­
ное и в промежуток до 6 ноября написал новую, сокращенную
редакцию автобиографии.
С 7 сентября по 20 ноября 1863 г. он писал беллетристиче­
скую вещь— «Повести в повести», переслал в III отделение 122
полулиста и позднее, между 28 ноября и 1 января 1864 г., еще
1 См. П.
1924 г. № 3.

Е.

Щеголев,

Чернышевский

в

равелине,

«Звезда»

53 полулиста; кроме того, сохранилось черновиков 128 полу*
листов.
С 14 декабря 1863 г. по 4 января 1864 г. Чернышевский
переводил «Историю Соединенных Штатов» Неймана и 22 ян­
варя представил перевод в III отделение.
С ноября 1863 г. по 16 февраля 1864 г. переводил Руссо.
Сохранились отрывки перевода на 43 полулистах и «Заметки для
биографии Руссо» на 46 листах.
С 29 декабря 1863 г. по 11 марта 1864 г. Чернышевский
писал «Введение к трактату политической экономии» Милля.
В 1864 году были выполнены следующие работы: 16 янва­
р я — отрывки из «Мемуаров С, Симона»; с 29 января по
11 марта — отрывки из «Биографии Беранже»; с 21 февраля
по 21 марта — 29 мелких рассказов; с 31 января по 14 апреля —
«Заметки о состоянии наук», «Очерк истории элементов нашей
цивилизации»; 30 марта — «Наша улица», «Корнилин дом» (от­
рывки к автобиографии) 1.
Такому продуктивному творчеству не мешали переживания,
связанные с его судебным процессом, построенным на лжесвиде­
тельстве и подлогах. Обширное объяснение Чернышевского
в Сенат заняло три с половиной печатных листа и явилось пло­
дом большой работы ясной логической мысли.
Некоторое объяснение такому огромному количеству напи­
санных листов можно найти в своеобразной форме письма Чер­
нышевского: он выработал свою сокращенную скоропись. Вна­
чале он ходил на прогулки, полагая, что это необходимо для
обысков в его камере за время его отсутствия. Позднее он не
выходил из камеры на эти прогулки и сам говорил о себе, что
знает только два положения: сидячее и лежачее. Размеры на­
писанного материала показывают, в каком из этих двух поло­
жений больше всего находился Чернышевский.
Время в камере проходило не только за писанием, но и за
чтением. Щеголеву удалось составить, вероятно, не исчерпы­
вающий список авторов книг, находившихся в камере у Чер­
нышевского. Здесь были сочинения Диккенса, Жорж Занд,
Строна, Гоголя, Лермонтова, Кольцова, Тютчева, Фета, Бе­
ранже, Гейне, Помяловского, Горация, Овидия, Рейбо, Некра­
сова, Корель-Беля, Монтеня, Флобера, Лесажа, Смоллета,
Фрейтага, Дарвина, Фохга, Гекели, Лайэля, Оуэна.
О пребывании Чернышевского в Алексеевском равелине со­
хранилось так мало сведений, что приходится дорожить каждой,
1 См. П. Е. Щ е г о л е в , Чернышевский в равелине, «Звезда» 1924 г.
№ 3, стр. 75.

хотя бы небольшой, дошедшей до нас об этом вестью. Если
не считать сведений о литературных трудах писателя в раве­
лине, то больше всего мы нашли разрозненных черточек, про­
ливших свет на его пребывание там, в письмах его родствен­
ницы Е. Н. Пыпиной к своему отцу в Саратов. Эти письма
писались ею в то самое время, когда Чернышевский был
заточен в Петропавловскую крепость. Пыпина не раз посе­
щала здесь узника, писала ему сама и получала письма от
него и обо всем этом сообщала в своих письмах к отцу. К со­
жалению, самые письма Чернышевского к Пыпиной до нас
не дошли.
Мы не будем останавливаться на характеристике петербург­
ских настроений в связи с арестом писателя, на разнообразных
слухах по этому поводу. Для нас важнее те строки в письмах,
которые сообщали что-либо об условиях заточения Чернышев­
ского. Но заранее следует подчеркнуть уже установленный факт
оптимистического настроения узника, поскольку оно было выра­
жено в письмах. Несомненно, автор писем не хотел тревожить
своих близких и спокойно, со свойственной ему твердостью
переносил всякие большие и малые лишения. Так, в своем
письме от 18 декабря 1862 г. Пыпина сообщала, что Чернышев­
ский, по его словам, «сыт, тепел, здоров, гуляет, занимается
и совершенно спокоен». Но из письма Пыпиной неясно, взяты
ли эти слова Чернышевского из его письма от 2 декабря, до­
шедшего до адресата лишь 12-го, или из другого его, более
ранйего письма, которое Пыпина назвала первым.
В письме от 1 января 1863 г. Пыпина сообщала о только
что полученном письме Чернышевского, в котором он «шутит
и толкует о своих делах и рассказывает, что он делает... Просит
нас не испугаться, когда мы увидим его, потому что он теперь
похож на какого-нибудь льва, с рыжайшей бородой и усами, ко­
торые оказываются к тому же довольно густыми» *.
В письме от 4 февраля 1863 г. Пыпина отмечала довольно
частое получение писем от Чернышевского и добавляла, что
они приходили по городской почте в конверте, надписанном
его рукой.
Просьба Чернышевского писать ему в целях более скорого
получения лишь короткие письма показывает на тревогу его
при задержке писем.1
1 Ч е р н ы ш е в с к а я - Б ы с т р о в а , Чернышевский в Алексеевской
равелине, сб. «Н. Г. Чернышевский 1862— 1864 гг. Неизданные тексты,
материалы и статьи», Саратов, 1928, стр. 303— 304. См. также «Летопись
жизни и творчества Н. Г. Чернышевского», изд. «Академия», М.—Л., 1933.

В то самое время, когда Чернышевский уверял в своих
письмах, что все хорошо, и ни на что не жаловался, в действи­
тельности было совсем не так. Он был глубоко возмущен, что
его содержат в тюрьме при полном отсутствии доказательств
его виновности. Безрезультатность протестов привела его к ре­
шению прибегнуть к одному из крайних средств заключенных
в целях добиться освобождения из места заключения или уско­
рения судебного разбирательства. Чернышевский начал голо­
довку в конце января и продолжал ее и в первых числах фев­
раля. Еще 7 февраля 1863 г. III отделение сообщило в Сенат
донесение врача Алексеевского равелина об отказе Чернышев­
ского принимать всякую пищу и притом не вследствие отсут­
ствия аппетита, а, по заявлению заключенного, «по своему
капризу». Врач констатировал наступление «значительного
ослабления арестанта».
В этот же день, 7 февраля, комендант крепости переправил
петербургскому генералу-губернатору князю Суворову-Рымникскому письмо Чернышевского. Содержание этого письма дает
основание предполагать, что Чернышевский еще ранее передал
генерал-губернатору о своем решении прибегнуть к голодовке.
На этот раз он писал: «Достаточно ли князь убежден в совер-:
шенной серьезности и твердости его воли, о которой он ему го­
ворил, и если он не достаточно убежден, то он возобновит свое
начатое, без всякой потери времени с прежним намерением
идти, если нужно, до конца...» Томившийся в неизвестности
узник крепости подчеркивал в своем обращении к Суворову,
что приведение в исполнение решения его (Чернышевского)
будет гибельной развязкой для заключенного, но вместе с тем
и невыгодной для правительства.
По-видимому, Суворов дал Чернышевскому ответ в тот же
день, так как в записке заключенного от того же 7 февраля
Чернышевский снова просил генерал-губернатора дать ему
ответ лишь одним из двух слов «да» или «нет». Он моти­
вировал свое новое обращение неясностью ответа Суворова че­
рез третье лицо.
Продолжавшееся заточение Чернышевского в Алексеевском
равелине вызывало с его стороны гневные протесты. Один из
таких протестов он адресовал генерал-губернатору князю Суво­
рову. В нем он видел, по собственному его признанию, чело­
века, в котором соединяется «здравый смысл и знание прави­
тельственных интересов», в отличие от вершителей его
судьбы — «глупцов», «людей тупого ума».
Чернышевский, негодуя на медленность производства, на
недопущение к нему жены на свидание, предупреждал не о
Ю М. Н . Г ернет, т. II

возобновлении голодовки, а о готовности совершить самоубий­
ство. Он не употреблял этих выражений, но определенно наме­
кал на возможность самоубийства, когда говорил, что прибегнет
теперь не к голодовке, которую проводил в конце января и в
начале февраля, а к другому «тяжелому средству». Он совето­
вал не производить у него обыска в поисках яда или кинжала:
«...до таких штук он вообще не охотник»
В архивном деле имеется письмо Чернышевского к генералгубернатору Суворову от 12 марта 1863 г., представляющее вы­
дающийся интерес. Оно ярко выявляет уверенность Чернышев­
ского в том, что отсутствуют всякие доказательства его
виновности. Оно вместе с тем обнаруживает, что таково же
было в то время и сознание самой следственной комиссии и что
она не была свободна в своих действиях.
Ввиду такого значения этого письма я привожу из него вы­
держку более обширную, чем обычно я делаю. Следует иметь
в виду, что Чернышевский говорит о себе в третьем лице, назы­
вая себя по фамилии. Он писал: «Чернышевский имел разговор
с некоторыми из членов комиссии. Чернышевский говорил им:
«Как же это комиссия могла поступить со мною таким образом,
каким поступила?» — Ему на это отвечали: «С вами поступали
жестоко, но не кладите ответственность за то на комиссию,
это действовала не она».— Чернышевский говорил: «Если вы
полагаете, что я когда-нибудь мог верить, что против меня су­
ществовали какие-нибудь обвинения, то вы ошибаетесь».— Ему
отвечали: «Это такой случай, как против меня (члена комиссии,
отвечавшего Чернышевскому) могли бы быть подозрения
в убийстве». (Чернышевский уверен, что действительно против
лица, говорившего с ним, могли бы быть только вздорные подо­
зрения в убийстве, из которых никак не могло бы произойти
никакого обвинения,— ведь от подозрения до обвинения по за­
конам о следственном производстве — очень далеко и от обви­
нения до ареста тоже очень далеко: чтобы арестовать, нужно
бы, по закону, хорошенько рассмотреть солидность обвинения,
а чтобы составилось обвинение, нужно бы, по закону, рассмо­
треть основательность подозрений.) Чернышевский говорил:
«Да когда же это кончится? Когда вы освободите меня?».—
Ему отвечали: «Через несколько дней». Вообще, весь характер
разговора (дружелюбного и веселого, по привычке Чернышев1 ЦГИА в Москве. Фонд 112, оп. 13/37, 1862, Особое присутствие
правительствующего Сената, Производство высочайше учрежденной в С.Петербурге следственной комиссии. «Об отставном титулярном советнике
Николае Чернышевском» (л. 351).

ского до последней крайности выдерживать такой тон и застав­
лять других принимать его) был таков, что Чернышевский ви­
нил и укорял, а перед ним извинялись и слагали с себя ответ­
ственность на других.
Если бы кто-нибудь, по здравому смыслу, этого нельзя
ждать, но с Чернышевским сделано довольно много такого, чего
нельзя было ждать по здравому смыслу,— если бы кто-нибудь
осмелился сказать, что Чернышевский не с совершенною точ­
ностью передает хоть одно из приводимых им слов разговора,
или общий характер разговора, то Чернышевский бросает
в лицо такому человеку название лжеца и требует очной ставки
с ним, чтобы доказать, что справедливо клеймит его таким
названием» Ч
Нет никакого сомнения в правдивости этого удивитель­
ного диалога между Чернышевским и членом следственной
комиссии.
Доставленный из Алексеевского равелина узник выступил
перед следственной комиссией в качестве ее обвинителя, и она,
припертая к стене, оправдывалась тем, что главным действую­
щим лицом была не она, а некто другой (вероятно, сам царь).
Чернышевскому была обещана свобода через несколько дней.
Тогда еще не был выработан план раздобыть лжесвидетелей
и совершить подлоги для осуждения Чернышевского.
Приведенные нами письма к Суворову показывают, как пе­
реживал заключенный литератор свое заточение, когда писал
родным о своем полном спокойствии, скрывая свое истинное
состояние.
Значительно позднее чем переписка начали происходить
в крепости свидания Чернышевского с его родными.
Свидания с женой сначала не разрешались. Еще 11 января
1863 г. такой отказ был мотивирован «преждевременностью»
свиданий), а 12 февраля новый отказ был объяснен «нездо­
ровьем» заключенного. Это было, вероятно, репрессией за от­
каз Чернышевского от пищи 12.
Как можно видеть из письма Пыпиной от 26 февраля, сви­
дание Чернышевского с приехавшей женой состоялось, вероятно,
около 20-х чисел февраля и продолжалось два часа.
1 ЦГИА в Москве. Фонд 112, оп. 13/37, Особое присутствие прави­
тельствующего Сената, Производство высочайше учрежденной в С.-Петер­
бурге следственной комиссии. «Об отставном титулярном советнике Николае
Чернышевском» (л. 352).
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., № 230, ч. 26, «О ре­
волюционном духе народа и о распространении по сему случаю возмути­
тельных воззваний» (л. 65).

В письме от 14 мая 1863 г. Пыпина передавала одну из
очень немногих жалоб Чернышевского на его положение в кре­
пости: «Ведь почти год он оторван от всего белого света».
Он просил поэтому «хотя понемножку знакомить его с жи­
вым миром».
По словам Пыпиной, свидания Чернышевского с родными
за время пребывания его в Алексеевском равелине были до­
вольно часты в 1863 году, но, как видно из письма Пыпиной
от 27 января 1864 г., стали более короткими по времени и про­
должались не более часу. Присутствовавший при свиданиях
жандарм, по «простодушному» признанию его, был обязан
•записывать все разговоры Чернышевского с пришедшими к нему
на свидание. Едва ли такие записи были по силам этому не­
обычному секретарю. Должно быть, темы о литературных за­
нятиях узника-писателя в его одиночной камере былинаиболее
частыми в разговорах его при свиданиях. Об этом можно пред­
полагать не только на основании уже известного нам времяпре­
провождения Чернышевского, но и из писем Пыпиной. Ее
письмо от 10 февраля 1864 г. прекрасно иллюстрирует уже
известные нам подсчеты Щеголева о литературной работе Чер­
нышевского в крепости, с той разницей, что Пыпина не привела
цифр, ограничившись сообщением своих впечатлений: «Говорил
в последний раз, что начал писать большой трактат о полити­
ческой экономии; откуда берется у него эта сила мысли — пи­
шет роман, задумывает множество других подобных вещей, пи­
шет ученую вещь, переводит для отдыха голове, читает разно­
образнейшие книги — ведь это просто чудеса в том положении,
в каком он находится» К
Другой темой разговора, кроме сообщений о литературной
работе, были предположения и сообщения о ходе судеб­
ного процесса,
О Сенате, как о своем судилище, Чернышевский выска­
зывался Пыпиной довольно резко. В своем письме к отцу (от
4 ноября 1863 г.) она передавала слова Чернышевского: «В его
глазах дело тут в том, значит ли Сенат что-нибудь и сознает
ли он свое достоинство, или же он такое же орудие, как послед­
ний жандарм».
В письме, вероятно, написанном под настроением свидания
с заключенным, она сообщала о желательности скорейшего
конца страшно затянувшегося дела и добавляла, что «ему

(Чернышевскому. М. Г.) конец будет в тысячу раз лучше,
чем пребывание в этой русской Бастилии. Когда побываешь
там только на 2 часа, и то после все хочется стряхнуть с себя
что-то, да не всегда это скоро удается».
4
мая 1864 г. приговор был объявлен в окончательной
форме. К этому времени свидания с Чернышевским, по словам
Пыпиной, стали почти ежедневными (письмо от 12 мая). Пы­
пина записала, что два последних свидания перед обрядом
публичной казни и отправкой в Сибирь продолжались по це­
лому дню и Чернышевский, как всегда, держался бодро, ка­
зался веселым. Он был спокойнее, чем осудившее его прави­
тельство.
§ 34. СЛЕДСТВИЕ И СУД Н А Д ЧЕРНЫШ ЕВСКИМ
Самым опасным своим политическим врагом не только
в Петербурге, но и во всей России правительство Александра II
считало Н. Г. Чернышевского. В этом нас убеждают архивные
документы III отделения. Шеф жандармов Долгоруков в его
докладах царю с общим обзором политического положения и
внутреннего состояния в России не только называл Чернышев­
ского опасным врагом, но и ставил его имя всегда на первом
месте. Он называл его 27 апреля 1862 г. первым и в том
списке, в котором предлагал произвести в столице одновременно
обыск у 50 различных лиц. Основание для обыска было
сформулировано так: «Подозревается в составлении воззва­
ния «Великорусе», в участии составления прочих воззваний
и в постоянном возбуждении враждебных чувств к пра­
вительству».
Впрочем, III отделение признавало буквально следующее:
«Юридических фактов к обвинению Чернышевского в составле­
нии возмутительных воззваний и в возбуждении враждебных
чувств к правительству в III отделении не имеется. Но он по­
дозревается в том на основании тех данных, которые поступили
о нем в III отделение совершенно частным путем» Е
Отсутствие юридических фактов не остановило обыска и
ареста Чернышевского. Обыск и арест были произведены
/ июля 1862 г. В акте обыска не отмечено нахождения у него
«Процесс Н. Г. Чернышевского», Архивные документы, ред. и прим,
у - А- Алексеева. ^ Вводная статья члена-корреспондента Академии наук
А- М Панкратовой «Процесс Н. Г. Чернышевского и его значение», Сара­
тов, 1939, стр. 27; см. также «Красный архив», 1928, стр. 176, т. 29.

каких-нибудь подозрительных бумаг или писем. Разбор их был
поручен уже учрежденной в то время особой следственной ко­
миссии. Надежды III отделения и комиссии, что обыск даст
нужные доказательства виновности Чернышевского, не оправ­
дались. Ни отобранные от разных лиц письма, ни дневник Чер­
нышевского не раскрыли таких фактов, которые могли бы по­
вести к его осуждению. Отсутствие у следственной комиссии
всяких материалов привело к тому, что первый допрос Черны­
шевского состоялся почти четыре месяца спустя после его за­
ключения в Алексеевский равелин (30 октября 1862 г.).
Никаких юридических доказательств тому, что Чернышев­
ский являлся автором прокламации «Барским крестьянам»,
в руках у следствия не было.
Задуманная правительством расправа с писателем готова
была провалиться. Но на помощь пришел доносчик, готовый на
подлог и лжесвидетельство. III отделение вступило с ним в по­
стыднейшую сделку, подробности которой в настоящее время
вскрыты архивными документами. Этот эпизод в процессе Чер­
нышевского не может быть обойден молчанием. Он раскры­
вает перед нами не. судебную ошибку, а судебный подлог, по­
следствием которого было многолетнее лишение свободы Чер­
нышевского.
Доносчик взялся доказать, что Чернышевский был авто­
ром прокламации «Барским крестьянам». В этой прокламации,
между прочим, говорилось: «Ждали Вы, что даст Вам царь
волю, вот вам и вышла от царя воля. Хороша ли воля, которую
дал вам царь, сами вы теперь знаете» 1. В простых и ясных
словах прокламация разъясняла крестьянам значение мнимой
«воли» и грозившую им нищету от безземелья и призывала
к подготовке восстания. За авторство такой прокламации ка­
торга была обеспечена.
Началась подготовка подложных документов и ложных сви­
детельских показаний. В истории царского суда за все годы его
существования процесс Чернышевского явился едва ли не са­
мым ярким показателем того, во что могло превратиться так
называемое царское «правосудие». Бесчисленны были случаи
вынесения приговора по политическим процессам под диктовку
правительства, под прямым его давлением. Иного нечего было
и ожидать от классового суда. Для сохранения показной
справедливости таких приговоров суд пользовался иногда
вынужденными оговорами сообвиняемых, иногда вымученными
1 А е м к е, Политические процессы в России 1860-х годов по архив­
ным документам, М.—Л., 1923, стр, 320 и сл.

признаниями подсудимых, а чаще всего — лживыми показа­
ниями шпионов и провокаторов. Все это общеизвестно. Но в
процессе Чернышевского организация самим высшим прави­
тельством подлогов и лжесвидетельства приняла формы, не­
обычные даже и для царского правосудия, неразборчивого
в средствах для достижения намеченных целей. III отделение
«собственной его величества канцелярии» показало на этом про­
цессе с полной несомненностью свою способность служить
в качестве лаборатории подложных документов. Но этот же
судебный процесс, как это теперь доказано архивными доку­
ментами, выявил такую же роль и самого носителя верховной
власти — Александра II. Его предшественник — Николай I
проявил свои способности как сыщик и тюремщик в процессе
декабристов.
В процессе петрашевцев Николай показал свое уменье
и опыт как организатор обряда публичной казни. Але­
ксандр же II в деле Чернышевского документально доказал, что
русский царь не брезговал лжесвидетелями и подлогами.
Обязанности лжесвидетеля обвинения принял на себя со­
державшийся в Алексеевском равелине предатель по делу
первой вольной типографии, отставной корнет Всеволод Косто­
маров. Между ним и правительством с одобрения Александ­
ра II состоялось омерзительное двустороннее соглашение.
В этом соглашении одна сторона — в лице Костомарова — при­
нимала на себя обязательство представить устные свидетельские
показания и подложные письменные доказательства виновности
Чернышевского и Шелгунова, другая сторона — в лице шефа
жандармов и начальника III отделения Потапова — обязыва­
лась в уплату за оказанные услуги исходатайствовать у царя
для Костомарова помилование и денежную награду в виде еже­
годной пожизненной пенсии его матери в сумме 1500 руб. и еди­
новременного пособия ему самому в сумме 500 рублей. Обе
стороны точно выполнили принятые на себя обязательства.
Правда, в правильности всех таких сфабрикованных доказа­
тельств должен был бы разобраться суд. Но на этот счет у
правительства никаких сомнений и опасений не возникало. На
основании всей предшествующей практики у него была твердая
уверенность в том, что суд будет послушным орудием в руках
верховной власти и не будет интересоваться исследованием
рискованных вопросов.
Почти столетие истекло со времени заключения этой дву­
сторонней сделки. Почти полвека, как уничтожена одна из двух
сторон этой сделки — сметен с лица земли сам царизм. И, не­
смотря на это, нет никакой возможности сохранить спокойствие,

когда знакомишься по подлинным архивным документам
с подлейшей организацией самим правительством лжесвиде­
тельств и подлогов.
В настоящее время в нашей историко-политической литера­
туре эти подробности подлогов и лживых свидетельских пока­
заний раскрыты с полной очевидностью. Монографии Лемке
и других, документы, опубликованные Алексеевым, и гра«
фологическая экспертиза по сравнению почерков Черны­
шевского с Костомаровым не оставляют никаких сомнений в
подложности.
Сам Чернышевский за все время следствия и суда с непо­
колебимой твердостью постоянно отрицал правильность пока­
зания Костомарова и написание им, Чернышевским, докумен­
тов, представленных Костомаровым.
Маркс в своем письме от 5 июля 1870 г. к Энгельсу писал
по поводу приговора над Чернышевским: «...мнимые заговор­
щические конспиративные письма представляют собою очевид­
ные forgeries 1 (что и было в самом деле)» 2.
Поскольку в печати уже выяснены подробности всех под­
ложных махинаций в процессе Чернышевского, я скажу о них
лишь очень кратко.
21 февраля 1863 г. председатель следственной комиссии
князь Голицын сделал царю доклад об общем плане получения
от Костомарова обещанной им правительству помощи. К этому
времени начальник III отделения Потапов уже располагал
проектом всех задуманных Костомаровым махинаций. Для их
выполнения требовались деятельная помощь правительственных
органов и царское разрешение. Являлись необходимыми осво­
бождение Костомарова из Алексеевского равелина, отправление
его будто бы в штаб войска Кубанской области, остановка
будто бы по болезни дня на три в Москве, а затем и в Туле.
В Москве мнимо больной должен был иметь свидание с нуж­
ным ему человеком, а в Туле от него должно было быть ото­
брано его письмо, адресованное в Петербург до востребования
на имя несуществующего адресата. В действительности же это
письмо уже находилось в распоряжении следственной комиссии
и текст его был заранее выработан и согласован с шефом жан­
дармов. В означенном письме Костомаров возводил на Черны­
шевского и Шелгунова нужные для правительства «обвинения».
Из Тулы Костомаров должен был быть возвращен в III отделе­
ние, чтобы помогать ему в качестве свидетеля. Докладная
1 Подлоги.
2 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с , Соч., т. X X IV , стр. 349.

записка Голицына заканчивалась ходатайством о компенсации
Костомарову за его предстоящие услуги правительству. На
этом позорном документе сделана собственноручная подпись
царя с обещанием дать соответствующее распоряжение о денеж­
ном вознаграждении Костомарова. Весь этот план совместных
действий предателя, лгуна, фальсификатора и шефа жандармов
«с высочайшего одобрения» был выполнен в точности.
В Москве к Костомарову был вызван бывший его письмо­
водитель, пропойца Яковлев. Он написал под диктовку Косто­
марова подтверждение правильности того, что Костомаров уже
изложил в заготовленном им письме, подлежащем отобранию от
него лишь в Туле. Яковлев подтверждал посещение Чернышев­
ским Костомарова, их разговор об изготовленной Чернышев­
ским прокламации «Барским крестьянам», написание Чернышев­
ским короткой записки о ее печатании, подложно составленной
самим Костомаровым. Жандармский офицер, сопровождавший
Костомарова, получив показания Яковлева, снабдил его день­
гами и направил в III отделение в Петербург. Но по дороге,
в Твери, пьяница Яковлев так напился, что был там арестован
и возвращен за буйство в Москву, и здесь заключен в тюрьму.
Во время пребывания в тюрьме Яковлев рассказал все вы­
шеизложенное находившимся в тюрьме пятерым студентам. Эти
последние отнеслись недоверчиво к словам Яковлева, пока не
увидали, что жандармы уводят его из тюрьмы и пока не услы­
шали от него, что его увозят в Петербург. Тогда они написали
коллективное письмо за своими подписями поэту Некрасову,
издателю «Современника». В письме они подробно изложили
все слышанное от Яковлева и выразили готовность подтвердить
это своими личными свидетельскими показаниями.
Некрасов лично передал это коллективное письмо пятерых
студентов начальнику III отделения Потапову. Однако никто из
студентов допрошен не был. Никому из них не было устроено,
казалось бы совершенно необходимой, очной ставки. Больше
того, следственная комиссия и сам Александр II поспешили еще
до суда над Чернышевским убрать Яковлева подальше: по
повелению царя Яковлев был немедленно отправлен под надзор
полиции в Архангельск. Лживые же его показания по подговору
Костомарова не только остались при деле, но были использованы
Сенатом в приговоре над Чернышевским.
Костомаров представил следственной комиссии два «доку­
мента», будто бы написанных Чернышевским. Одним из этих
«документов» была короткая записка карандашом, содержавшая
просьбу о замене в печатаемой прокламации «Барским крестья­
нам» одних слов другими и подписанная одной буквой «Ч».

Другой «документ» представлял собой письмо на имя Плещеева
и был подписан «Черныш». Это письмо также содержало указа­
ния на якобы существовавшую связь Чернышевского с подполь­
ной типографией, где печаталось воззвание «Барским крестья­
нам». Костомаров объяснил, что в свое время он не передал
письма Чернышевского к Плещееву, сочтя его потерянным,
а позднее случайно нашел его в том же чемодане, куда он
его положил.
Чернышевский отрицал подлинность обоих «документов».
Допрошенный Плещеев опроверг обстоятельство, изложенное
в подложном письме к нему. Была назначена экспертиза доку­
ментов. Ее поручили восьми секретарям департаментов Сената,
т. е. лицам без специальных графологических знаний и зависи­
мых по их служебному положению от будущих судей по делу
Чернышевского и от прокуроров.
Относительно карандашной записки мнения этих «экспер­
тов» сильно разошлись. «Три эксперта признали, что сходство
в общем характере почерка записки и бесспорно принадлежащих
Чернышевскому бумаг нет, но имеется сходство многих отдель­
ных букв (б, ж, з, р, л, Д, я, т). Двое других, также отрицая
общее сходство, признали сходными буквы «з», «ж», «б», «к»,
«Д». Шестой, опять-таки, не находивший сходства в общем ха­
рактере почерка, усмотрел в некоторых словах сходство букв
«В», «Д», «з», «ж», «р». Наконец, два эксперта находили, что
в почерках есть разница, но буквы «ж» и «з» писаны везде оди­
наково; способ писания букв «л», «я» также одинаков. На этом
основании они пришли к убеждению, что записка написана
умышленно извращенным почерком 1.
Сенат в своем приговоре использовал эти разногласия эк­
спертов совершенно неправильно и с явной предвзятостью. Все
восемь экспертов были согласны между собой относительно сход­
ства только двух букв в записке с почерком Чернышевского.
Сенат же, совершенно игнорируя разногласия экспертов, занялся
сложением всех тех букв, сходство которых с почерком Черны­
шевского находили те или иные эксперты. В итоге таких сложе­
ний Сенат насчитал, что из общего числа 25 различных
букв в записке 12 сходны с почерком Чернышевского. Т а­
кой вывод Сената из разногласия экспертов был настоящим из­
вращением экспертизы й в своем роде судейским сенатским
подлогом. Он достойно завершил подлоги Костомарова и на­
чальника III отделения.
1 См. «Решенный вопрос» (экспертиза по делу Чернышевского), «Крас­
ный архив», 1927, т. 25 (№ 6 ), стр. 138.

Что касается исследования письма к Плещееву, то те же эк­
сперты-секретари без всякой мотивировки и без долгих рассуж­
дений признали сходство почерка в этом письме с почерком
Чернышевского.
Обвиняемый, считая автором подлога Костомарова, просил
у суда увеличительную лупу и обещал доказать подложность
письма, но в этом ему было отказано.
Редакция «Красного архива» образовала научную экспер­
тизу особой комиссии под председательством специалиста-графолога Геркана и при участии представителей редакции. Она рас­
полагала большим числом разнообразных документов и приме­
няла научные методы экспертизы. Журнал напечатал подробное
и мотивированное заключение этой комиссии, признавшей оба
документа подложными и составленными Костомаровым. (Фото­
графические снимки почерков Чернышевского и Костомарова из
подложных документов иллюстрируют эту интересную статью и
дают возможность читателю самому убедиться в правильности
выводов этой научной экспертизы).
Таковы «доказательства», положенные Сенатом в основание
обвинительного приговора по делу Чернышевского. Казалось бы,
правительство должно было обставить суд над крупнейшим пи­
сателем хотя бы чисто внешними, чисто показными гарантиями
правильности, а приговор над ним обосновать возможно глубже.
Заранее можно было ожидать, что тогдашнее передовое обще­
ственное мнение не согласится принять обвинительный приговор
без всякой критики, только на веру. Но правительство посту­
пило как раз наоборот. Приговор по делу Чернышевского —■
образчик поразительного убожества юридической мысли, без­
доказательности, при полной безалаберности построения. В нем,
с одной стороны, было много лишнего, что нисколько не служило
доказательством правильности предъявленного обвинения, а с
другой — ему недоставало полноты оценки тех фактов, которые
были отмечены в описательной части приговора. В виде примера
отметим некоторые бросающиеся в глаза неправильности
приговора.
Сенат пользовался без всякой проверки анонимными пись­
мами, неизвестно кем написанными и ни в какой степени не от­
носившимися ни к одному из обвинений, предъявленных Черны­
шевскому. Таково было письмо в III отделение с требованием
ареста Чернышевского как «коновода юношей, хитрого социа­
листа». Другое анонимное письмо, адресованное самому Черны­
шевскому, называло его «пропагандистом, социалистом, Мара­
том, желающим ниспровергнуть существующий порядок и учре­
дить демократию». Сенатский приговор, приведя выдержки из

этих писем, не мог использовать их как материал для обвинения:
они не содержали указаний на какие-либо факты. Сам Сенат не
мог сделать из них никаких выводов: воспроизведение аноним­
ных писем в приговоре совершенно противоречило судебной
этике даже и царского суда и не отвечало формальным требова­
ниям закона. Такой же характер носило и указание, что Черны­
шевский был одним из главных сотрудников журнала «Совре­
менник», временно закрытого правительством: ни одна из статей
этого журнала не была поставлена в вину Чернышевскому.
Точно так же совершенно «впустую» указал Сенат в описа­
тельной части приговора нахождение при обыске у Чернышев­
ского «алфавитного ключа из четырех картонных бумажек».
Дальше указания на такую находку приговор не пошел, так как
не мог доказать, что это действительно ключ какого-либо шифра,
а объяснение Чернышевского по этому вопросу и требование
вызвать свидетелей остались обойденными полным молчанием.
Поэтому в резолютивной части приговора, где Сенат приводил
доказательства виновности Чернышевского, «картонные бумаж­
ки» уже забыты и не упомянуты.
Обвинительный приговор оказался «основанным» только на
уже известных нам подлогах и на лжесвидетельствах. До высшей
степени бесстыдства дошел Сенат, придав веру показанию уже
известного нам Яковлева и отказавшись верить заявлению пяти
арестованных студентов, хотя они и изъявили готовность под­
твердить свои показания присягой. Сенат придал веру показа­
нию Яковлева, несмотря на то, что сам же отметил в приговоре
его пьянство, буйство и безнравственное поведение. Показания
же пяти студентов были отвергнуты Сенатом без их проверки
под тем предлогом, что студенты желали спасти Чернышевского
от наказания.
По обвинению Чернышевского в сношении с эмигрантами не
было сфабриковано подложных доказательств, и Чернышевский
по этому пункту обвинения был оправдан. Он был признан ви­
новным в составлении воззвания «Барским крестьянам» и в
приготовлении к возмущению и приговорен к 14 годам каторж­
ных работ, срок которых по конфирмации был уменьшен до 7 лет.
Этот приговор был прелюдией к тому манифесту об издании
новых судебных уставов 20 ноября 1864 г., в котором столько
же лицемерно, сколько торжественно провозглашалось: «Правда
и милость да царствуют в судах».
После почти двухлетнего следствия и суда Чернышевский
был превращен из обвиняемого в осужденного каторжника. Но
прежде чем попасть в Сибирь, он должен был подвергнуться об­
ряду публичной казни.

Рис, 22. Гражданская казнь Н. Г. Чернышевского
С

картины

художника Ю .

М.

К озмичева,

находящ ейся

в Литературном

музее в М оскве

§ 35. Н. Г. ЧЕРНЫШ ЕВСКИЙ У ПОЗОРН ОГО
СТОЛБА

Рис. 23. Гражданская казнь Н. Г. Чернышевского 10 мая 1864 г.
С картины

художника

Л ехте.

Из

собрания

Московского

музея

революции

19 мая 1864 г.— знаменательный день в истории борьбы
царизма с революционным движением в России. Старый доре­
форменный суд доживал свои последние дни. Через шесть меся­
цев, 20 ноября 1864 г., Александр II утвердил судебные уставы
с их новым порядком судоустройства и судопроизводства. Про­
цесс Чернышевского, рассмотренный в условиях полной без­
гласности, за толстыми стенами сенатского судилища, без допу­
щения защиты, явился достойным завершением так называемого
старого судебного порядка, не отразив ни в малейшей степени
приближения судебной реформы. Он вместе с тем предуказывал,
во что превратятся «правда и милость» нового суда.
Безгласный суд завершился публичным выполнением обви­
нительного приговора. Позор неправого суда и обвинения, по­
строенного на подлогах и лжесвидетельстве, должен был завер­
шиться опозорением жертвы «правосудия». Но никогда в истории
царской уголовной политики не выразился в такой сильной сте­
пени общественный протест против суда, как 19 мая 1864 г.
В этот день на Мытной площади в Петербурге передовое
общественное мнение «кассировало» царский приговор. Царскому
суду был противопоставлен суд если не самого народа, то, по
крайней мере, суд борцов за права народа. Приговор передового
общественного мнения вполне совпал с приговором истории.
Об
этом исполнении приговора существует немало воспоми­
наний очевидцев и воспоминаний со слов очевидцев. Наряду
с такими описаниями частных лиц имеются и официальные доне­
сения агентов III отделения. При ознакомлении со всеми
этими материалами обнаруживается несколько существенных
противоречий. Одни из очевидцев отмечали подробности,
не сообщенные другими. Кое-что касающееся степени полноты
описания публичного наказания Чернышевского может быть
объяснено близостью или дальностью нахождения зрителя
от эшафота. Кое-что из противоречий может быть объ­
яснено запамятованием того или другого очевидца. Это тем бо­
лее вероятно, что нередко воспоминания были записаны долгое
время спустя после 19 мая 1864 г. Наконец, в официальных до­
несениях агентов III отделения могло быть допущено и созна­
тельное искажение виденного ими в целях представить картину
наказания в более желательном для правительства освещении 1.
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230, ч. 26.
«О революционном духе народа в России и о распространении по сему слу­
чаю возмутительных воззваний».

Несмотря на противоречия и на различную полноту описаний,
можно представить себе, как в столице, в центре культурной
жизни страны, совершалось гнусное дело «опозорения», превра­
тившееся в чествование писателя-революционера.
О дне и месте публичного выполнения приговора было объ­
явлено в «Ведомостях с.-петербургской полиции» 17 мая, т. е. за
два дня до казни. При тех громадных симпатиях со стороны пе­
редовой интеллигенции, какими пользовался Чернышевский,
и при том внимании, с которым все следили за процессом, два
дня были достаточным сроком для мобилизации обеих боров­
шихся сторон — правительства и его противников, сторонников
Чернышевского.
Относительно численности правительственных сил в виде
войск, конных жандармов, пеших полицейских и тайных агентов
в воспоминаниях нет противоречий: они были мобилизованы
в большом количестве. Авторы воспоминаний согласно говорят
об этом. Войска окружали эшафот со всех сторон. На некотором
расстоянии от них были размещены конные жандармы. Один из
очевидцев определил расстояние между войсками у эшафота и
жандармами в 15—20 саженей. Полицейские, как это всегда бы­
вало в подобных случаях, образовывали третью цепь загражде­
ния, а сыщики разместились в самой толпе.
О численности толпы, пришедшей к эшафоту Чернышевского,
даны самые противоречивые сведения в пределах от 400 человек
до 5 тыс. Один из секретных агентов определил число собрав­
шихся к эшафоту цифрой в 2—3 тыс. человек. Этот же агент
определил и состав, отметил присутствие в толпе на одну треть
«простого народа», а на две трети — «чиновного сословия». К по­
следним он, по-видимому, отнес отмеченное им большое число
студентов, особенно из военно-медицинской академии, а также
литераторов и офицеров. Он добавлял: «Замечено много дам
стриженых (нигилисток) (так и в подлиннике.— М. Г.); все
они были в черных платьях и в черных башлыках». Другой
агент отметил присутствие многих в «славянофильских костю­
мах, черных платьях и черных башлыках». Таким образом, если
численность пришедших к эшафоту определена различно, то со­
став их охарактеризован обоими агентами сходно, с подчеркива­
нием присутствия представителей тех слоев, которые были из­
вестны своим отрицательным отношением к царизму.
Эшафот был построен посредине площади и представлял со­
бой деревянный помост, высотой полтора — два аршина, выкра­
шенный черной краской. На эшафоте возвышался черный столб
с железной цепью.

Народ собрался на площадь задолго до начала церемонии,
несмотря на отвратительную дождливую погоду. К эшафоту
подъехала карета с двумя палачами, а через несколько минут —
вторая, под конвоем жандармов, с Чернышевским. Он был сей­
час же возведен на эшафот, где чиновник читал приговор. Кру­
гом стояла тишина. По сообщению анонимного агента, один
мещанин, служивший приказчиком книжной лавки, приглашал
народ снять шапки.
По единогласному утверждению авторов воспоминаний и
агентов III отделения, Чернышевский вел себя на эшафоте с пол­
ным спокойствием. Во время чтения приговора он, по словам
официального донесения, «стоял более нежели равнодушно, бес­
престанно поглядывал по сторонам, как бы ища кого-то и часто
плевал». Агент добавлял, что это поплевывание дало основание
присутствовавшему на площади литератору Пыпину громко вы­
разиться: «Чернышевский, плюет на все». По частным воспоми­
наниям, Чернышевский, стоя на эшафоте, протирал пальцами
свои очки, смотрел на народ и кивал головой кому-то в толпу.
Из рядов собравшихся к эшафоту был брошен не долетевший
туда букет цветов. Об этом сообщил в своем донесении аноним­
ный агент, назвавший эти цветы «хорошеньким маленьким буке­
том». Этот букет был брошен девицей Михаэлис, также извест­
ной агентам III отделения, как и литератор Пыпин. Она
была тут nie, на площади, арестована и вскоре выслана из
Петербурга.
По словам одних, Чернышевский оставался у позорного
столба четверть часа, а по словам других, едва ли соответствую­
щим действительности, всего одну-две минуты. После этого
палач снял с Чернышевского цепь, грубо сорвал с него шапку,
бросил ее на эшафот, поставил писателя на колени и сломал над
его головой шпагу, бросив ее обломки на эшафот в разные сто­
роны. Чернышевский, встав с колен, надел на себя поднятую им
шапку. По-видимому, и тут спокойствие не покинуло его. Он дер­
жался с тем «плевательским» настроением, которое так злило его
палачей.
В приведенном описании выставление у позорного столба
предшествовало преломлению шпаги. Закон же (ст. 541 книги
второй т. X V Свода законов 1857 г.) устанавливал обратный
порядок, т. е. преломление шпаги должно было предшествовать
установке у позорного столба на 10 минут. Возможно, что в опи­
сании очевидцев вкралась неточность.
На этот раз на эшафоте наряду с палачами не оказалось
другого непременного участника всех публичных казней —-

священника. Агенты III отделения отмечали этот факт как гру­
бое нарушение закона, сознательно допущенное петербургским
военным генерал-губернатором Суворовым. С последним III от­
деление было в то время в междуведомственной борьбе и се­
кретно доносило о нем совершенно неправдоподобные сведения,
что он, «по слухам»,— один из самых крупных подписчиков
суммы в несколько тысяч рублей, будто бы собранных в пользу
Чернышевского. Вероятнее же всего администрация побоялась
пустить священника на эшафот, заранее будучи уверена в де­
монстративном отказе Чернышевского принять участие в лице­
мерной комедии покаяния и «напутствия». Но жандармский
полковник Дурново подчеркнул в своем рапорте III отделению
и еще одно отступление от правил публичного опозорения, а
именно: Чернышевского оставили на эшафоте во время наказа­
ния и увезли с него после этого в своем собственном платье, не
переодев в арестантское. Такая забывчивость также ставилась
в вину Суворову. Нам кажется, что здесь была не забывчи­
вость, а сознательное упрощение обряда опозорения из боязни
поднять еще выше и без того приподнятое настроение собрав­
шейся массы народа, и в том числе горячей студенческой мо­
лодежи. Обряд наказания мог закончиться совсем нежелатель­
ной для правительства массовой демонстрацией.
Демонстрация в действительности и произошла. Сдержанное
волнение присутствовавших слишком чувствовалось в толпе. Оно
проявлялось в глубокой тишине, в затаенном дыхании при обряде
казни, в брошенных цветах, в громко произнесенном приглаше­
нии снять шапки... Оно прорвалось наружу, когда карета повезла
Чернышевского обратно в Алексеевский равелин. К карете рва­
лись, за ней бежали и кричали Чернышевскому: «Прощайте, до
свидания!»
Но Чернышевский никогда более в Петербург не вернулся.
Прощальные пожелания — «до свидания»— сбылись не в сто­
лице, не на свободе, а в сибирских тюрьмах, где он свиделся
с революционерами, такими же узниками, как он сам.
20 мая 1864 г., т. е. на следующий день после обряда пуб­
личной казни, жандармы увозили Чернышевского в Сибирь. Они
увозили в ссылку революционера, но революцию нельзя было со­
слать. Правительство бессильно было заковать ее в кандалы,
заточить в свои крепости и тюрьмы.
Жандармская тройка быстро мчала Чернышевского по сибир­
скому тракту, утоптанному миллионами ног ссыльных. Россий­
ская революция медленно, но неуклонно шла по направлению
к победе тяжелым путем, в прокладке которого принял такое
участие Чернышевский, умевший, по словам Ленина, и своими

подцензурными статьями «воспитывать настоящих револю­
ционеров...» Г
III отделение, имевшее свои особые счеты с генерал-губерна­
тором Суворовым, упорно выставляло в своих секретных донесе­
ниях этого губернатора как лицо, сочувствующее Чернышевскому.
Отчасти мы это уже видели. Сотрудники отделения поспешили
отметить приказ губернатора от 20 мая с благодарностью поли­
ции за порядок при объявлении приговора на Мытной площади.
Агенты видели в этом приказе доказательство того, что наруше­
ние законов о порядке производства публичной казни было не
случайным 12 (Чернышевский доставлен был в карете, а не на по­
зорной колеснице, в своем платье, а не в арестантском халате,
священник отсутствовал). Самый же приказ Суворова с благо­
дарностью полиции показывает, как беспокоил правительство
вопрос, сойдет ли благополучно процедура опозорения. Очевидно,
Суворов опасался более значительных событий в день 19 мая,
нежели те, какие произошли.
Об увозе 20 мая Чернышевского из Петропавловской кре­
пости в Сибирь было сообщено царю в тот же день. На донесе­
нии сделана пометка о прочтении его царем 21 мая.
Гак закончилось «опозорение» Чернышевского.
Герцен в зарубежном «Колоколе» обращался к русскому
правительству: «Чернышевский был вами выставлен к столбу на
четверть часа, а вы, а Россия на сколько лет останетесь привя­
занными к нему? Проклятье Вам, проклятье — и, если можно,
месть!» Герцен спрашивал: «Неужели никто из русских худож­
ников не нарисует картины, представляющей Чернышевского
у позорного столба? Этот обличительный холст будет образом
для будущих поколений и закрепит шельмование тупых злодеев,
привязывающих мысль человеческую к столбу преступников».
Уже после Октябрьской революции советские художники закре­
пили навеки «шельмование тупых злодеев».
§ 36. Н. Г. ЧЕРНЫШ ЕВСКИЙ В ТЮ РЬМ А Х СИБИРИ
После обряда публичной казни Чернышевский провел в Пет­
ропавловской крепости более суток. Близкие ему люди хлопо­
тали о разрешении отправить его в дальний путь в собственном
экипаже и, получив соответствующее обещание, запаслись та­
рантасом, вовремя доставив его в крепость. Но генерал, который
1 В. И. Л е н и н , Соч., т. 5, стр. 26.
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230.

должен был выдать разрешение, вовремя не приехал. Его про­
ждали час и отправили Чернышевского с жандармами в обыкно­
венной почтовой телеге. Уже известная нам родственница Чер­
нышевского Пыпина в своем письме к отцу в Саратов с сообще­
нием о таком увозе Чернышевского из Петербурга выразила
лишь маленькую частицу широко разлившегося среди передовой
части петербургского общества негодования, когда она назвала
совершившийся обман ненужной подлостью *. Она добавляла к
этому и гневные слова о чувстве омерзения к обманщикам в гене­
ральских мундирах.
Впрочем, обман был вполне понятен: администрация не
хотела еще более возбуждать общественное внимание к Черны­
шевскому и предпочла, воспользовавшись вечерней темнотой, от­
править своего пленника с соблюдением всяких предосторожно­
стей обычным порядком. Однако за 300 верст от Петербурга
Чернышевскому удалось купить себе экипаж.
Предосторожности же в отношении перевоза Чернышевского
были приняты необычные. Кроме жандармов, сопровождавших
осужденного, за его телегой в расстоянии двух часов езды ехал
вплоть до Ярославля жандармский поручик Малышкин. Это
был, так сказать, особый резерв для помощи жандармам на слу­
чай каких-либо неожиданных происшествий.
Из архивного дела видно, как заботливо снарядили Черны­
шевского в дорогу его родные и друзья. Впрочем, администрация
вмешалась и тут, указав, что большая часть вещей должна быть
отправлена в Тобольск для выдачи их лишь там осужденному.
Часть же вещей была оставлена для пользования ими в пути.
В деле есть перечень всех этих вещей. Они состояли главным
образом в носильном белье, а также постельном. Кроме того,
Чернышевскому разрешили захватить с собой некоторые пред­
меты туалета (мыло, одеколон, гребенки), письменные принад­
лежности (писчая и почтовая бумага, перочинные ножи и пр.).
Были отправлены с Чернышевским и книги, среди них— сочине­
ния Лермонтова, Кольцова, Теккерея. Цензура III отделения не
пропустила сочинений Жорж-Занд, вычеркнув эту фамилию из
списка. Неизвестно, кто постарался снабдить Чернышевского
библией на французском языке и новым заветом на русском. Мо­
жет быть, это было сделано для целей маскировки, но она не
спасла от изъятия из чемодана сочинений Жорж-Занд. Обиль­
1 См. Ч е р н ы ш е в с к а я - Б ы с т р о в а , Чернышевский в Алексеевском равелине, сб. «Н. Г. Чернышевский 1862— 1864 гг. Неизданные
тексты, материалы и статьи», Саратов, 1928, стр. 317; Об официальной
переписке перед ссылкой Чернышевского см.
ернышевский,
К делу Н. Г. Чернышевского, «Былое» 1906 г. № 5.

м. н. ч

нее всего Чернышевский был снабжен бумагой. Но запас ее едва
ли находился в соответствии с потребностями Чернышевского.
Увозил с собой изгнанник и портреты близких и дорогих ему
людей, с которыми разлучился надолго или навсегда.
В Тобольск Чернышевского доставили 5 июня. Жандармы
доносили, что они везли его, не останавливаясь для ночевок.
Только по утрам и вечерам останавливались на станциях, и Чер­
нышевский пил чай. Будто бы он просил проезжать большие
города быстрее, чтобы случайные встречи со знавшими его людь­
ми не привели бы к каким-нибудь осложнениям. Возвратившиеся
в Петербург жандармы представили своему начальству короткое
письмо Чернышевского Пыпину. В нем новый ссыльно-каторж­
ный сообщал своему другу для передачи семье о прибытии
в Тобольск «по добру, по здорову». Конечно, эти слова «по
добру, по здорову» нисколько не могли соответствовать действи­
тельности после такой бешеной езды, когда и спать приходилось
в экипаже, но не в характере Чернышевского было жаловаться
на болезни, тягости и т. п. В этом же письме он просил выдать
сопровождавшим его жандармам рублей 25. Последовал строгий
приказ не передавать письма по назначению и отнюдь не наве­
щать Пыпина. Такова была судьба первого письма Чернышев­
ского из Сибири. В нем не было ровно ничего подозрительного
или недозволенного. III отделение знало, как ждали в Петербурге
этой вести о прибытии писателя в Тобольск, в каком положении
находились его родные. Может быть, именно поэтому письмо и
было упрятано в архивное дело. Такую же судьбу разделили и
многие последующие письма Чернышевского из Сибири.
Хотя Чернышевского везли в Сибирь без оков, но его зако­
вали в них при отправке 13 июля на солеваренный завод с одним
жандармом. Здесь он пробыл очень недолго, и по распоряжению
управляющего Иркутской губернии 23 июля был переправлен на
Нерчинские рудники. Его поселили на границе с Монголией,
в Кадае, в небольшом домике, холодном и плохо проконопачен­
ном; живя в нем, Чернышевский зимой сильно страдал от ревма­
тизма. Этот домик был зарисован одним художником. «В худож­
нике не заметно особого таланта, но настроение безнадежности и
тоски передано им превосходно. Унылый пейзаж, нависшие тучи,
холодный, никуда не зовущий край горизонта, маленький домик,
за стенами которого не чувствуется ни тепла, ни уюта и, как
зловещее обещание, как символ отречения от мира — убогие
кресты над могильными холмами» 1.

Сохранился чертеж этого домика, сделанный рукой Черны­
шевского с соответствующими надписями: «Комната его в этом
«домике» была первой на правой стороне при входе в сени («моя
комната» — надпись Чернышевского). Следующей на правой сто­
роне была комната большего размера, где жили «Семен Рафаи­
лович Стецевич и его друзья» (надпись Чернышевского). Налево
от сеней была комната, где жил старик-архитектор»
В Кадае Чернышевский прожил два года. Самым большим
для него событием за это время было посещение его женой
с восьмилетним сыном. Их приезд оказался крупным событием
и для местной администрации, как это видно из архивного
дела . Стоит остановиться на нем, чтобы отметить черточки, ха­
рактеризовавшие отношения местных властей к Чернышевскому.
Жена Чернышевского приехала в Иркутск в сопровождении
доктора Павлинова и немедленно заявила просьбу разрешить ей
поездку в Кадай. Иркутский губернатор решил последовать при­
меру своего предшественника на губернаторском посту, за сорок
лет перед тем, в 1826 году, когда к ссыльным декабристам по­
желали выехать их жены. Ссылаясь на эти прецеденты, губерна­
тор поставил перед Чернышевской дилемму: если она желает
видеть мужа, то должна навсегда остаться в месте его ссылки,
а в противном случае должна вернуться, не повидав мужа. Чер­
нышевская, указав на состояние своего здоровья и на оставлен­
ных в России других детей, просила разрешить ей свиданье,
хотя бы в присутствии начальства и при условии разговора с
мужем лишь на русском языке. После двухмесячных хлопот
Чернышевская с ребенком поехала к мужу. Вместо доктора Пав­
линова в спутники дали ей жандармского офицера Змелевского.
В архивном деле имеются донесения этого жандарма не совсем
обычного типа. В них он жаловался на притеснения его Черны­
шевской и вообще на ее поведение. Он донес, что, выезжая из
ворот дома и увидя на крыльце его и полицмейстера, она ска­
зала: «Вот черти, так и стоят и отправляют меня, как преступ­
ницу, под конвоем». Далее жандарм продолжал излагать обстоя­
тельства в таком духе, что пострадавшим и стесненным лицом
во время этой поездки была не конвоируемая им женщина, а он
сам, конвоир-жандарм. И на самом деле, стеснения оказались
для жандарма весьма существенными: во-первых, Чернышевская
запретила ему курить в повозке, где он сидел рядом с ней, а вовторых, она запретила ему на остановках пить водку. Лишь

только он захотел перед обедом выпить рюмку водки, Черны­
шевская закричала: «Вот, чорт возьми, чего недоставало,— тер­
петь не могу пьянства». На это жандарм вразумительно, будто
бы, указывал: «Вы кушаете херес, я ничего Вам не говорю,
и даже в уважение к Вам оставил курить в присутствии Вашем,
она плюнула и сказала, что убирайтесь к чорту, фискал». Неиз­
вестно, лишил ли себя жандарм и этого последнего удоволь­
ствия — выпить рюмку водки, но, по-видимому, поездка с Чер­
нышевской к ее мужу ему особого удовольствия не доставила.
Энергичные выражения, будто бы употребленные Чернышевской,
остаются на совести обиженного жандарма. Но еще менее испы­
тали удовольствие отприсутствия жандарма супруги Чернышев­
ские после более чем двухлетней их разлуки. Это присутствие
было так тяжко, что Чернышевский сам настоял на отъезде
жены уже через четыре дня ее пребывания в Кадае.
Через месяц после отъезда жены, в конце сентября, Черны­
шевский был переведен на Александровский завод, в 30 верстах
от Кадая.
Из воспоминания каракозовца Николаева известны некото­
рые подробности пребывания Чернышевского на Александров­
ском заводе. Под тюрьму были заняты четыре небольших вет­
хих здания. Одно из них было известно под № 7, и в нем разме­
щалось до 150 каторжан. Второе здание — «казармы» — на
100 человек. Третье называлось «контора», а четвертое — «по­
лицией». Это последнее здание было занято осужденными за
государственные преступления. Именно сюда и был переведен
Чернышевский, очутившийся в приятном для него обществе ше­
сти каракозовцев.
Режим на Александровском заводе для Чернышевского не
был узаконенным каторжным распорядком. Он, как и другие по­
литические заключенные здесь, не выполнял каторжных работ.
Только иногда налагались на них обязательства какой-либо об­
щей работы. Попытки Чернышевского принять в этом участие
отклонялись, по возможности, его товарищами по заключению.
Не был строго регламентирован для Чернышевского и распоря­
док его тюремного дня. Он сам определял времяпрепровожде­
ние. Он очень много писал, в дневные часы очень много читал.
По вечерам Чернышевский читал остальным заключенным свои
произведения, а иногда, делая вид, что читает, на самом деле
импровизировал *.

Ляцкий очень удачно сопоставил два момента из воспомина­
ний слушателей Чернышевского. Он прежде всего рисует кар­
тину, как в комфортабельном кабинете Некрасова, редактора
«Современника», в кругу близких товарищей по журналу, Чер­
нышевский, прислонясь к камину, завлекал всех своей речью,
насыщенной глубоким содержанием, то в виде критики экономи­
ческих теорий, то в виде экскурсов в историю или философию.
Ляцкий нарисовал и другую картину: в душной тюремной ка­
мере, тускло освещенной, где на нарах лежали каторжане, Чер­
нышевский импровизировал и с настоящим вдохновением ов.\адевал аудиторией 1.
Мы уже знаем, что за свой великий талант становиться вла­
стителем дум, всецело овладевать аудиторией и попал на каторгу
этот революционный демократ. Правительству во что бы то ни
стало, хотя бы и путем подлогов и лжесвидетельства, надо было
отнять у Чернышевского его огромную аудиторию, тысячи его
слушателей. Какую трагедию должен был переживать этот чело­
век, оторванный от широкой общественно-политической работы!
Но не в характере Чернышевского было жаловаться на свою
судьбу. Наоборот, он никогда не жаловался и всегда находил
слова ободрения и успокоения. Недаром он писал из сибирской
тюрьмы жене: «Думая о других,— об этих десятках миллионов
нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано
больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который
зазвучит же когда-нибудь в защиту их» 2.
На Александровском заводе жизнь Чернышевского облегча­
лась близостью к нему других политических заключенных, ис­
полненных глубокого к нему уважения. Наличие нескольких че­
ловек, близких друг к другу по своим политическим убеждениям,
помогло легче переносить оторванность от мира. В целях умень­
шить тюремное однообразие они устраивали и общие развлече­
ния в виде постановки театральных представлений.
Пьесы для таких постановок писал Чернышевский.
В первый же год пребывания Чернышевского на Александ­
ровском заводе правительство сделало попытку увеличить бди­
тельность надзора за Чернышевским в его тюрьме. После поку­
шения Каракозова на царя в 1866 году шеф жандармов Мезенцев
приказал «усугубить надзор за Чернышевским». В Александров­
скую тюрьму для выяснения условий содержания Чернышевского
был командирован жандармский офицер. По его распоряжению

одну из дверей в камеру Чернышевского заделали так, что
остался лишь один вход в камеру через караульню. Губернатор
же в своем служебном рвении, стремясь успокоить министерство
внутренних дел, доносил об отданном им распоряжении быть ар­
тиллерии (!) наготове Г
Очень скоро наступили времена больших стеснений в режиме
Чернышевского. Стеснение было тем чувствительнее, что оно на­
ступило после двухмесячного проживания его за тюремной огра­
дой на правах арестанта разряда испытуемых. Это было летом
1867 года. Чернышевский поселился в домике местного дьячка,
имел возможность ходить на прогулки, купаться в реке и поздо­
ровел. Однако после побега одного ссыльного он был вновь воз­
вращен в острог. На этот раз его посадили не там, где он ранее
сидел вместе с каракозовцами, а в корпус под названием «кон­
тора». Здесь содержались поляки, осужденные за участие в вос­
стании. Впрочем, Чернышевский, как и ранее, имел здесь осо­
бую камеру. Она была устроена, по словам очевидца, так, что
находилась между четырьмя расположенными крест-накрест две­
рями. В ней было холодно, и Чернышевский постоянно носил
пальто на мерлушковом меху и легкую барашковую шапку. Кро-<
ме того, в камере Чернышевского недоставало света, проникав­
шего сюда только через стекла верхней части заколоченной
двери. З а этими стеклами была укреплена железная решетка.
Дверь выходила на крыльцо с четырьмя колоннами, что еще бо­
лее затрудняло доступ света 2. Это помещение было приспособ­
лено для Чернышевского из бывшей передней или коридора. Как
плохо оно ни было, оно давало узнику возможность заниматься
в уединении. Впрочем, стены его камеры были так тонки, что
полной тишины не было. Только внимание и заботы самих за­
ключенных уменьшали шум от соседства большого числа аре­
стантов. Общение Чернышевского с каракозовцами, помещав­
шимися в той части тюрьмы, которая носила название «поли­
ция», не прекращалось. Он навещал их по вечерам, оставаясь
у них по нескольку часов, а иногда тут же и ночевал. Своих по­
сетителей он угощал чаем и сам ставил самовар, раздувая угли
в самоваре своим сапогом. Эти дошедшие до нас черточки тюрем­
ного быта Чернышевского показывают, что каторжного режима
в его настоящем смысле Чернышевский избег, а окружавшие его
уважение и любовь всех политических заключенных облегчали
его положение.

1 См. «Чернышевский в Сибири. Переписка с родными», 1912, статья
Ляцкого, стр. 31.
2 Т а м ж е , стр. 35.

1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230, ч. 26,
«О литераторе Чернышевском» (л. 270— 271).
2 См. В. Н. Ш а г а н о в, Н., Г. Чернышевский на каторге и ссылке.
Воспоминания, СПб., 1907, стр. 30— 32.

Более всего он страдал от разлуки с горячо любимой им же­
ной. Она собиралась навестить его в 1868 году, но министерство
¡внутренних дел 18 октября 1868 г. предписало не давать ей раз­
решения на поездку, секретно мотивируя это опасением побега
Чернышевского, будто бы подготовленного польскими эмигран­
тами. Через месяц после этого у Чернышевской даже был ото­
бран ее паспорт и запрещен выезд из Петербурга.
Каких-либо сведений о подробностях пребывания Чернышев­
ского на Александровском заводе за каждый из отдельных годов
этого периода (1866— 1871 гг.) не имеется. Опубликованные
письма Чернышевского к жене с Александровского завода не
дают никакого фактического материала на эту тему. Они носят
один и тот же характер: автор писем успокаивал жену, что
в тюрьме ему хорошо, что он всем доволен, что ни в чем не нуж­
дается. Доказано, что такое содержание писем диктовалось ав­
тору стремлением не доставлять жене волнений и беспокойств.
Но из этих же писем, начиная с лета 1870 года, когда Чер­
нышевский ожидал своего освобождения из каторжной тюрьмы,
видно, как он ждал этого желанного дня. Еще за три-четыре
года перед этим у него была отнята радость письменного общения
с женой, так как, по словам Аяцкого, число допущенных к от­
правке из тюрьмы писем было сведено сначала даже до одного
письма в год, а потом «увеличено» до двух. За три года (1868—
1870 гг.) Чернышевский отправил всего восемь писем, из которых
одно — секретно, со знакомой, оно дошло по адресу, а другое
было задержано III отделением и осталось в архиве жандармоз.
Так правительство стремилось порвать эту единственную остав­
шуюся у Чернышевского форму сношений с самыми близкими ему
людьми. Поэтому понятно нарастание в настроении Чернышев­
ского чувства томительного ожидания приближавшегося срока
освобождения.
Этого освобождения не произошло, и настоящая каторга на­
чалась для Чернышевского лишь с того времени, когда офи­
циально кончился ее срок и когда, по силе закона, он подлежал
переводу на поселение. Правительство не допускало освобожде­
ния Чернышевского, так как опасалось увоза его революционе­
рами и его влияния на передовую часть общественного мнения
в России.
Правительство, начавшее судебный процесс с организации
подлогов и лжесвидетельств, закончило свою расправу с великим
писателем новым преступлением, столь же возмутительным.
Нельзя без чувства величайшего омерзения и глубочайшего него­
дования перечитывать подлинные документы с перепиской

высших правительственных органов и повелениями Але­
ксандра II.
По действующему тогда закону каторжанин, отбывший срок
каторги, подлежал немедленному освобождению из места заклю­
чения и поселению в том или ином пункте Сибири на правах
ссыльнопоселенца. Ему предоставлялась возможность некоторого
передвижения, занятия тем или иным трудом и вообще жизнь

Рис. 24. Вилюйская тюрьма— местопребывание Чернышевского
И з ж урнала „Бы лое“ 1906 г. № 5

так сказать свободного человека, но с разными ограничениями.
Однако министерство внутренних дел, шеф жандармов и сам
Александр II не хотели даже и такой ограниченной «свободы»
для жертвы своего «правосудия».
•12 августа 1870 г. иркутские власти послали шефу жандар­
мов шифрованную телеграмму такого содержания: «Срок работ
Чернышевского кончился в августе. Закон требует отправить на
поселение. По письму вашему № 1386 следует предварительно
войти в соглашение. Если будет свободен, отвечать за целость
нельзя. Как поступить?» 1.
Из этой телеграммы уже видно, что существовало запреще­
ние шефа жандармов освобождать Чернышевского из каторжной
тюрьмы без особого разрешения, несмотря на требование закона.
Запрещение было безусловно противозаконным.. Иркутские
власти знали настроение верхов и отношение их к осужденному

ПИСАТЕЛИ -

литератору, а потому не преминули подчеркнуть опасность пре­
бывания писателя на свободе.
1
акое мнение местных властей подкрепляло позицию шефа
жандармов, и 4 сентября 1870 г. граф Шувалов, управляющий
III отделением, уже писал царю доклад самого циничного ха­
рактера. Шувалов подробно развивал в этом докладе следующую
основную мысль: хотя по силе двух манифестов Чернышевский
и подлежал бы теперь освобождению, но при огромном его та­
ланте, политическом и антирелигиозном настроении он очень
опасен и притом может скрыться. Поэтому необходимо оставить
его в заточении. Но так как такое заточение не согласно с суще­
ствующим законом, то необходимо предложить комитету минист­
ров разрешить этот вопрос.
Само собой разумеется, Шувалов предлагал царю явное без­
законие: комитет министров не мог в отношении Чернышевского
отменить действие общего закона. Но царь вполне согласился
с Шуваловым, решив заручиться соответствующим постановле­
нием комитета министров. Не могло быть никакого сомнения, что
комитет министров разрешит все, что угодно шефу жандармов.
И действительно, 26 сентября 1870 г. комитет министров, попи­
рая законность, согласился с шефом жандармов и предложил
изыскать надежные средства для перевода Чернышевского в по­
селенцы.
Шеф жандармов без всякого труда изыскал это надежное
средство. Оно оказалось очень простым, проще и надежнее ничего
нельзя было и придумать: шеф жандармов предложил царю со­
хранить за Чернышевским его звание ссыльнопоселенца лишь
номинально, а фактически не прекращать его тюремного заточе­
ния. Пребывание узника в тюрьме Александровского завода
должно было прекратиться только для того, чтобы замениться
заключением в тюрьме отдаленнейшего пункта Якутии, в г. Вилюйске. Царь вполне разделял правильность этого «мудрого»
разрешения щекотливого вопроса и 1 января 1871 г. подтвердил
это своим повелением.
Этот акт правительства добил Чернышевского, вырвал из
его жизни еще одиннадцать лет с лишним и на столько же лет
лишил его возможности непосредственно влиять на русское по­
литическое самосознание. Это был настоящий удар по политиче­
скому развитию русского народа.
Отмечу одну мелкую, но характерную подробность всех этих
распоряжений. Хотя для помещения Чернышевского была пред­
назначена настоящая тюрьма, даже окруженная тыном, прави­
тельственные документы старательно и лицемерно избегали упо­
треблять термин «тюрьма». Правительственное распоряжение

Р Е В О Л . Д Е М О К Р А Т Ы 60-х Г О Д О В В П Е Т Р О П А В Л . К Р Е П О С Т И

299

Рис. 25. Два вида солеваренного завода в Усолье, где в июле 1864 года
содержался Н. Г. Чернышевский, закованный в кандалы

Рис. 26. Вид Кадая, где Н. Г. Чернышевский прожил два года,
О р и ги н ал ы рисунков х р а н я т с я в Ц Г И А

вМ оскве

300

ГЛ А В А

ПЯТАЯ

называло эту тюрьму «домом», занятым ранее двумя политиче­
скими преступниками — поляками. Инструкция жандармам о по­
рядке охраны Чернышевского в этой тюрьме называла послед­
нюю тоже «домом». В акте обыска камеры Чернышевского
30 декабря 1873 г. назван этот острог «зданием», устроенным
для помещения важных государственных преступников, а камера
уютно именована «комнатой». Не называть тюрьму ее настоящим
именем нужно было по той же причине, по какой за Чернышев­
ским сохранили наименование его ссыльнопоселенцем. Термино­
логия не меняла существа дела и не превращала острога в обыч­
ный жилой дом, тюремную камеру— в комнату, а арестанта—■
в поселенца.
Только в конце 1871 года прекратилась томительная для
Чернышевского неизвестность его будущей судьбы. По исчисле­
нию самих правительственных органов прошло уже более года,
как заключенный подлежал освобождению. Лишь 20 ноября
1871 г. жандармам была дана инструкция по доставке заклю­
ченного в Вилюйск, отстоявший от Александровского завода на
1700 верст. Перевозка была вверена двум жандармам с офице­
ром. В случае болезни Чернышевского в пути разрешалось допу­
скать к нему врача не иначе, как в присутствии жандарма. Из
различных пунктов по пути следования должны были посылаться
телеграммы с извещением о благополучном следовании арестанта.
Инструкция эта — обычного типа; больший интерес пред­
ставляет инструкция о надзоре за Чернышевским в Вилюйске 1.
Она предписывала «наблюдать, чтобы Чернышевский не выходил
из своей квартиры без сопровождения жандармского унтер-офи­
цера, чтобы посторонние лица посещали Чернышевского не ина­
че, как с разрешения унтер-офицера или исправника, чтобы в
ночное время по очереди один из конвойных постоянно наблюдал
Чернышевского, не обращая на это его внимания, и чтобы дом
в продолжении ночи был заперт».
Особенно ярко выражали режим, установленный для Чер­
нышевского, следующие статьи:
«...Ст. 15. О поведении Чернышевского и его здоровье доно­
сить с каждой почтой генерал-губернатору и от него же получать
разъяснения по всем случаям.
Ст. 16. Приставленный для постоянного наблюдения за Чер­
нышевским жандармский унтер-офицер должен жить в одном с
ним доме и сопровождать его в прогулках и вообще при отлучках
из дома, но этот надзор он должен устроить незаметно, чтобы

П И С А Т Е Л И — Р Е В О Л . Д Е М О К Р А Т Ы 60-х Г О Д О В В П Е Т Р О П А В Л . К Р Е П О С Т И 3 0 1

не раздражать Чернышевского и не придавать ему вида
арестанта».
Требование к жандарму следить за Чернышевским «неза­
метно» и «не придавать ему вида арестанта» было совершенно
неисполнимо, так как Вилюйск с его немногочисленными построй­
ками и малолюдством (не более 500 жителей) исключал всякую
возможность секретности слежки. Смешно было требование к
жандарму «не придавать вида арестанта» Чернышевскому, когда
его само правительство превратило в такового.
Чернышевский был доставлен в Вилюйск в середине января
1872 года г. Содержавшийся в Вилюйском остроге государствен­
ный преступник Огрызко был увезен оттуда в Якутск. Черны­
шевский должен был оставаться в этом пункте единственным
политическим заключенным. Как и в других случаях, нельзя по
его письмам судить о том, как в действительности протекала
здесь его жизнь. Каждое его сообщение было проникнуто на­
сквозь одним желанием заверить жену, что окружавшие его
условия не только сносны, но даже и хороши, что он живет спо­
койно. Именно в этих целях он последовал примеру администра­
ции, скрыв, что поселен в остроге. Он назвал этот острог лучшим
домом в городе, с большим залом и пятью просторными чис­
тыми и теплыми комнатами. Он пояснял, что поселился в этом
доме так просторно, чтобы дом не оставался пустым.
Сопоставление писем Чернышевского с жандармским донесе­
нием показало нам, как далеко уходил Чернышевский от истины
в стремлении не обеспокоить жену, а также, может быть, в стрем­
лении не дать малейшего повода к задержке его писем тюремным
начальством. В то время, когда в его письмах нет даже намека на
тяжелое настроение, на какое-нибудь недовольство, жандармский
офицер доносил о нем в марте 1872 года, что он все время нахо­
дился в крайне раздраженном состоянии. В сентябре того же года
III отделение было оповещено сначала телеграммой, а потом
и подробным донесением, что Чернышевский сошел с ума. Жан­
дармы видели признаки такого помешательства в целом ряде
фактов из поведения Чернышевского. На прогулках, по их сло­
вам, он не ходил по прямой линии, а бегал из стороны в сторону.
Он срывал щипцами замок с дверей, требуя показать бумагу: кто
приказал запереть его на ночь? При разговоре с жандармами он
трясся и заявлял, что ему ничего не стоит зарезать человека. На­
конец, он предъявлял к жандармам требования становиться пе­
ред ним во фронт или отходить от него в сторону.

Выставленные жандармами признаки будто бы наступившего
сумасшествия Чернышевского не отличались убедительностью,
но, во всяком случае, говорили, что удивительная уравновешен­
ность и выдержанность узника были, наконец, нарушены. Вино­
ваты в этом были только жандармы, или, правильнее ска­
зать, само правительство, установившее для «поселенца» ре­
жим арестанта.
Когда он писал жене, что занял в Вилюйске дом в пять ком­
нат и с большим залом, он не пояснил ей, что занимает в нем
лишь одну комнату и что другие комнаты заняты жандармским
унтер-офицером и двумя урядниками. Так, вместо прежних това­
рищей по ссылке и по политическим убеждениям, соседями ока­
зались специально приставленные к заключенному жандармы.
Опостылевшие за десять лет заточения в разных тюрьмах
дверные запоры и замки оказались и тут, в жилище «поселен­
ца*. Требования показать незаконное на этот счет распоряжение
оставались неудовлетворенными. Открытый, на виду у всех,
взлом такого замка превратился в глазах жандармов в акт сума­
сшедшего.
Видя за собой на прогулках постоянно хвост в лице
жандарма, Чернышевский переставал ходить по прямой линии
и начинал бегать из стороны в сторону. Конечно, за ним при­
шлось бегать и жандармам: «сумасшествие» Чернышевского по­
влекло за собой такое же «сумасшествие» и его охранителей.
Заявление Чернышевского будто бы о способности его убить
человека, требования к жандармам стоять перед ним во фронт не
отвечали характеру его. Если они имели место, то были словами
человека, выведенного из терпения всем режимом тюрьмы.
В другом официальном донесении, наоборот, отмечалось кроткое
отношение узника к его церберам Ч Из частных же источников
известны даже занятия Чернышевского с жандармами и обучение
их грамоте, письму и счету12.
В центре эти телеграммы и рапорты о сумасшествии Черны­
шевского не вызывали беспокойства. Или им не поверили, или
вообще привыкли к случаям безумия узников, загубленных ре­
жимом заточения.
Мы нашли в архивном деле официальное описание камеры
Чернышевского в Вилюйском остроге, приведенное в акте обы­
ска у Чернышевского 30 декабря 1873 г.:

«Комната, в которой проживает Чернышевский, находится
в здании, устроенном для помещения важных государственных
преступников. Она имеет около 3Уг сажен в длину и ширину
и 47г аршина высоты. В ней два окна, выходящих во двор, обне­
сенный палями. Окна снабжены железными решетками и двой­
ными рамами, из коих в зимних стекла в два ряда. Печь голланд­
ская с топкой из соседней комнаты. В наружной стене устроен
вентилятор. Мебель комнаты составляют: большой деревянный
сундук, несколько столов и кроватей, оставшихся, вероятно, в ней
от ранее содержавшихся здесь преступников. Температура около
14° по Реомюру при морозе в 38°. Вообще, как в этой комнате,
так и во всем здании достаточно светло, воздух чист, сухо, и она
вполне удовлетворяет санитарным требованиям. Кроме необходи­
мых одежных вещей, и для хозяйства у Чернышевского в ком­
нате найдено чай, сахар, табак, письменные принадлежности и
разные книги научного содержания и периодические издания» Ч
Из этого описания видно, что администрация не позаботи­
лась даже вынести из камеры лишние столы и кровати, хотя и
поселила Чернышевского во всей тюрьме одного. Другими сло­
вами, обычный тюремный вид камеры был сохранен во всей его
неприкосновенности. Не было ничего, что напоминало бы уют.
Через два года после этого другой жандармский офицер снова
производил обыск у Чернышевского. В секретном донесении он
сообщал о неряшливости и крайнем беспорядке всей обстановки.
По словам местного жандарма, Чернышевский не допускал убор­
ки и мытья полов, заявляя, что от сырости у него болит голова.
Чернышевский был одет в разорванный халат. По словам жан­
дарма, он выглядел похудевшим и пожелтевшим от сидячей
жизни, скупо расходовал присланные женой деньги, истратив из
450 руб. только 150 руб. за год. Он получал от казны 17 р. 12 к.
в месяц. По словам того же жандарма, был умерен в пище, не
пил ни вина, ни водки. С людьми был необщителен, странен и
эксцентричен. О своих занятиях заключенный объяснил жандар­
му, что время он проводит в чтении и письме, излагая на бу­
магу сюжеты своих литературных трудов, и когда они укрепятся
в его памяти, то уничтожает их. Сначала он написал до 15 рома­
нов, а теперь пишет очерки из всеобщей истории человечества 2.
Следует подчеркнуть противоречия в описаниях жилищных
условий Чернышевского, сделанных жандармами и каракозовцем

1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230. Рапорт
жандармского полковника Купенкова от 30 января 1874 г. (л. 446— 451,
оборот).
2 См. «Чернышевский в Сибири. Переписка с родными», 1912, статья
Ляцкого, стр. 50.

1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230, (л. 443
и 444).
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1862, № 230
(л. 446— 451, оборот).

Шагаловым. Каракозовцы Шагалов и Николаев, проведшие пять
лет с Чернышевским в тюрьме на Александровском заводе, про­
езжали в апреле ¡8/2 года через Вилюиск по пути к месту их по­
селения. Это были первые месяцы пребывания Чернышевского
в Вилюйске. Обоим каракозовцам удалось посетить Чернышев­
ского в его тюрьме два дня подряд и принимать его у себя. Опи­
сания Шаганова более ценны для нас, чем жандармские. Он не
был заинтересован ни прикрашивать бытовые условия своего
бывшего товарища по заключению, ни обрисовывать их хуже,
чем они были на самом деле. При этом описание Шаганова в не­
которых отношениях подробнее жандармских, так как оно охва­
тило не только камеру Чернышевского, но и все здание тюрьмы.
Воспроизведем описание Шагановым Вилюиского острога, инте­
ресное не только тем, что в этом остроге проживал Чернышев­
ский, но и тем, что оно знакомит нас с типом сибирских тюоем
60-х и 70-х годов.
По словам Шаганова, тюрьма в Вилюйске, построенная
в 1866 году из очень толстых бревен, представляла собой здание
сажен 15 длины и сажен 10 ширины. Это здание, а также кухня
и баня при тюрьме находились на тюремном дворе, обнесенном
высоким частоколом. Частокол проходил перед самыми окнами
тюрьмы на расстоянии двух или трех сажен от них.
Входное крыльцо в тюрьму находилось как раз против во­
рот, устроенных в частоколе. Через трое дверей, из которых двое
первых были двустворчатые, а третья— внутренняя — решетча­
тая из толстых брусьев, посетители попадали в длинный коридор.
Он освещался окном на конце, противоположном входной двери.
По обеим сторонам коридора было расположено по три камеры.
Чернышевский занимал с правой стороны от входа последнюю,
третью камеру, а первая была предоставлена жандарму. Средняя
камера с левой стороны была занята казачьим урядником. В ко­
ридоре у окна помещался служитель. В каждой камере имелась
печь с топкой из коридора. Входные в камеры двери были обиты
клеенкой. Это обстоятельство заставляет предполагать отсутствие
в коридоре должного тепла, в противоположность жандармскому
донесению. Шаганов находил комнату Чернышевского сырой, и,
по его словам, Чернышевский в конце апреля не мог сидеть без
валенок, так как начиналась ревматическая боль в ногах. Не на­
шел Шаганов в камере и достаточно дневного света, доступу ко­
торого в комнату через два высоких окна мешало близкое рас­
положение тюремного частокола. Деревянная кровать заключен­
ного стояла направо от входной двери; налево в углу _
маленький столик. Посредине комнаты тянулся длинный, сажени
в две, стол, на котором лежали книги, табак и разные мелочи.

Непонятно, почему Шаганов не отметил тех нескольких кроватей,
которые оказались в камере Чернышевского год и восемь месяцев
спустя, судя по донесению жандармского офицера от 30 декабря
1873 г. Остается предположить одно из двух: или Шаганов по­
забыл о них, или Чернышевский был переведен в другую
камеру 1.
Правительство в Петербурге, иркутский генерал-губернатор
и полицейские власти в Вилюйске находились под постоянным
страхом побега Чернышевского или, вернее, возможности его по­
хищения революционерами. Этот страх принимал размеры на­
стоящего панического ужаса. При такой панике бессмысленные
в которых «преподаются науки по многим предметам, во­
все не нужным или лишним для людей крестьянского состояния,

как-то: основание российского права, русская словесность, все­
общая история и т. п. Есть училища, похожие более на гимназии
и состоящие из пяти классов, в коих ученики, числом до 150,
продолжают учиться до 17-летнего возраста».
В этом донесении, как видим, была прямая жалоба не
только на количество заводских школ, но и на качество да­
ваемого там образования, не соответствовавшего, по мнению
авторов, званию крепостного человека.
Неизвестно, насколько соответствовало действительности
это указание на значительное количество школ повышенного
типа при заводах. Это же донесение сетовало на наличие при
заводах приходских училищ с меньшей программой, но будто бы
с весьма значительным числом учеников.
Особое внимание было обращено на Черномское училище,
из среды учеников которого вышли арестованные. Оно было
закрыто. Специальному обследованию подверглась библиотека,
но неясно, находилась ли она при этом училище или при
заводе, или в имении Лазаревых. Список книг этой библиотеки
был приложен к делу и переслан вместе с ним из Перми в Пе­
тербург. К сожалению, как указано выше, ни этого дела, ни
списка книг в архиве III отделения не оказалось. Размеры
списка (на 32 листах) говорят о значительном богатстве биб­
лиотеки. Инициатор образования тайного общества Петр Поно­
сов, заявивший о влиянии на него прочитанных книг, опреде­
ленно назвал лишь одного автора — Куно фон Кибурга. Загла­
вие его книги не было названо в следственном деле, но сама
книга была приобщена к следствию и переслана вместе с ним
в Петербург.
Следственная комиссия, заинтересовавшаяся не соответст­
вующим, по ее мнению, для крепостного рабочего Поносова
уровнем его образования, не упустила еще отметить, что
«заводские люди вообще беспокойны и редко хорошей нрав-:
ственности».
В оценке действий обвиняемых комиссия и исходила из
этих двух предпосылок: во-первых, это люди, учившиеся в за­
водской школе со специальным горным классом, и, во-вторых,
это вообще люди беспокойные уже потому, что они из семей
горных рабочих!
В действительности они вышли из таких семей заводских
крепостных крестьян, образовательный уровень которых был,
вероятно, выше, чем у всей горнозаводской крестьянской массы,
так как родители арестованных были большей частью работни­
ками заводской канцелярии или мелкой администрации. У од­
ного из них отец был конторщиком, у другого — писарем

(копиистом), у третьего— приказчиком, а у четвертого в долж­
ности приказчика служил дед. Но обвиняемые, как показало
следствие, не были оторваны от рабочей крепостной заводской
массы и жили ее интересами. Недаром в своем воззвании они
говорили о помещиках, которые мучают крепостных горным
трудом и всякими наказаниями.
В архивном деле III отделения имеется показание лишь
одного Десятова, проживавшего в момент раскрытия тайной
организации в доме своих помещиков Лазаревых в Петербурге,
куда он был переведен с завода в качестве писаря. По донесе­
ниям из Перми роль его в создании организации состояла
в выработке вместе с Федором Наугольных, «сообразно мыслей
Петра Поносова», правил деятельности общества, или его
устава. Подпись Десятова стояла на документе непосредственно
за подписью Петра Поносова, а этот последний даже предлагал
ему подписаться первым, как бы признавая тем самым не вто­
ростепенное значение Десятова. В своих показаниях Десятов
подтвердил инициативу Петра Поносова в создании общества.
На собраниях кружка говорилось о тягостях крепостного права.
Но в донесениях не уточнено, кто именно и что говорил на
этих собраниях. Должно быть, тема была слишком близка для
всех и говорить мог каждый. Что же касается программы дей­
ствий, то, по словам Десятова, члены кружка имели в виду
впоследствии «просить правительство» об отмене крепостного
права. Такое показание находится в противоречии со словами
воззвания «о ниспровержении крепостного права». Само же
воззвание и устав общества ничего не говорили о способах дей­
ствия, ограничиваясь задачей привлечения новых членов.
Сведения о личности Десятова кратки. Ему было всего
19 лет. О своем образовании он сказал, что умеет читать и пи­
сать, обучался также арифметике, грамматике и священной
истории. Учился в школе всего полтора года, до смерти его
отца, крепостного Лазаревых, работавшего на заводе контор­
щиком. После школы он два года работал в канцелярии Черномского завода, переписывая бумаги. Господская воля пере­
брасывала его по этой должности из одного места в другое,
пока он не попал в Петербург, а оттуда в заточение и
на солдатскую службу в гарнизоне одной из финляндских
крепостей.
Мы знаем, что такова же в общем была судьба и других
восьми обвиняемых, судьей которых взялся быть сам Николай I.
В одном из документов архивного дела была выражена на­
дежда: «Должно полагать, что мер открытия и самое наказание
преступных возмутителей послужат на долгое время уроком для

подобных зловредных людей не токмо по одному имению, но
и по всем соседственным». Эти слова ясно показывали, что на­
лицо был чисто классовый подход: крепостные противополага­
лись помещикам, и в деле девяти крестьян видели угрозу тому
государственному порядку, в основании которого лежало кре­
постное право.
С рассылкой арестованных по полкам закончилось их дело.
Но Николай I начинал другое дело. Его напугал образователь­
ный уровень этой крепостной молодежи. Очень скоро шеф жан­
дармов писал Сперанскому о повелении царя составить особый
комитет с участием его, Сперанского, министра внутренних дел,
министра народного просвещения и Бенкендорфа «для пере­
смотра существующих постановлений о приеме в учебные заве­
дения людей несвободного состояния, а также настоящих пред­
метов преподавания как в сих заведениях, так и в принадле*
жащих партикулярным лицам, в которых воспитываются их
крепостные люди». При этом добавлялось, что правила деятель­
ности этого комитета передаст Сперанскому лично царь.
Нельзя не видеть в этом особую заинтересованность Николая,
задумавшего новые добавочные меры удушения крепостного
крестьянства 1.

§ 42. УЧАСТНИКИ СТУДЕНЧЕСКИХ ВОЛНЕНИЙ
В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ
За двухсотлетнее существование Петропавловской крепости
ее казематы не один раз заполнялись сразу несколькими де­
сятками арестованных по одному и тому же делу. Эти же казе­
маты четыре раза заполнялись единовременно сотнями узников.
Три таких случая мной уже отмечены. Первый из них имел
место в 1820 году, при восстании солдат Семеновского полка,
второй — через пять лет, при восстании декабристов, а тре­
тий — в 1831 году, при арестах по делу о холерном бунте в Пе­
тербурге. Так однородную солдатскую массу узников 1820 года
сменила в 1825 году солдатская и офицерская масса, а в
1831 году
также однородная и компактная масса мещан
и крестьян. Прошло еще 30 лет, и в 1861 году за стены твер­
дыни самодержавия были доставлены сотни представителей
1
ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 4 эксп., 1837, № 58. «О про­
тивозаконном обществе, открытом на заводе гг. Лазаревых в Пермской
губернии». См. также Всеподданнейшие доклады по 4 эксп. III отделения
1837 (л. 201 и сл,).

петербургского студенчества. Являясь большей частью детьми
разночинцев, они вошли сюда как участники университетских
волнений. Но было бы ошибочно видеть в них недовольных
одними лишь университетскими порядками. Для многих из них
университетский вопрос был тесно связан с общеполитическим
положением в стране.
Хотя ближайшим поводом к студенческим волнениям по­
служило издание новых правил для студентов, закрытие сту­
денческой кассы и библиотеки, запрещение сходок, повышение
платы за обучение, но события осени 1861 года приняли явно
политический характер. Из стен университета студенты демон­
стративно вышли на улицы. К ним примкнули сочувствующие
не из числа студентов. Настроения в русском обществе вообще
и в столице, в частности, в начале 60-х годов делали универ­
ситетские «беспорядки» политическим выступлением. Так смо­
трела на эти события и передовая часть самого петербургского
студенчества. Студенческая прокламация провозглашала:
«Мы легион, потому что за нас здравый смысл, обществен­
ное мнение, литература, профессора, бесчисленные кружки сво­
бодомыслящих людей, Западная Европа, все лучшее, передо­
вое
за нами. Нас много, более даже, чем шпионов. Стоит
только показать, что нас много. Теперь кто же против нас?
Пять-шесть олигархов, тиранов, крадущих, подлых, отравляю­
щих рабов, желающих быть господами, они теперь выворачи­
вают тулупы, чтобы пугать нас, как малых детей. Главное,
бойтесь разногласий и не трусьте решительных мер. Имейте
в голове одно: стрелять в нас не смеют — из-за университета
в Петербурге вспыхнет бунт» 1.
Эта прокламация, конечно, переоценивала силы студенче­
ства: надежда на бунт в столице была совершенно эфемерна.
Сочувствие студентам со стороны либеральной части столич­
ного населения не пошло дальше одобрений, похвал, щедрого
приношения съестных продуктов заключенным. Сопровождение
демонстративного шествия студентов по улицам представите­
лями учащейся молодежи из других учебных заведений, а от­
части и разными другими лицами увеличивало значение собы­
тий, но все это было еще очень далеко от пролога к бунту.
Материалы архива III отделения дали нам возможность
выяснить количество студентов, заключенных в различные казе­
маты Петропавловской крепости. Сводный отчет шефа

жандармов за 1861 год определил общее число их цифрой в
335 человек Первоначальное число заключенных студентов, по
словам того же отчета, было всего два-три десятка, но в октябре
было сразу арестовано 240 человек. Из общего числа арестован­
ных 240 студентов были переведены в Кронштадтскую крепость,
а 80 оставлено в Петропавловской крепости до разбора дел
о них особыми комиссиями. По повелению царя 4 декабря
часть их была выпущена, часть получила разрешение вернуться
в университет, другие — сосланы в северные губернии или вы­
сланы на родину.
Волнения продолжались, и 20 декабря университет был за­
крыт. Студенческие волнения перекинулись и в другие универ­
ситеты 12.
Цифровые сведения можно почерпнуть также из ежемесяч­
ных докладов коменданта Петропавловской крепости царю
0 числе арестантов Петропавловской крепости. В списке секрет­
ных арестантов на 1 октября 1861 г. было показано 20 студен­
тов, заключенных в Никольскую куртину, частью в одиночках,
частью вместе. Среди них были, между прочим, Студенский,
Николай Неклюдов, Николай Утин, фон-дер-Флит. Кроме сту­
дентов, среди арестованных было четверо в возрасте 13, 15, 16
и 17 лет (их вскоре отправили из крепости к обер-полиц­
мейстеру).
В списке на 1 ноября указаны фамилии 54 студентов, за­
ключенных в Невскую куртину, и 36 — в Никольскую.’ На
1 декабря в Невской куртине значилось 90 заключенных
и трое — в Алексеевском равелине (Сваричевский, Данненберг
и Лобанов).
В течение декабря студентов освобождали, высылали или
переводили в другие места, и на 1 января 1862 г. их оставалось
лишь двое в Алексеевском равелине (Сваричевский и Даннен­
берг) и один в Невской куртине (Кватц) 3.
1 Эта цифра совершенно сходится с цифрой, приведенной Т. В. Вольфсоном, и потому не соответствуют действительности его замечания о неко­
тором расхождении моего и его цифрового материала (см. его статью
«Петербургские студенты в Петропавловской и Кронштадтской крепостях
в 1861 г.», «Вестник Ленинградского университета» 1949 г. № 1 , стр. 135,
сноска).
2 ЦГИ А в Москве, Всеподданнейшие доклады III отделения, 1 эксп.,
1861 (л. 56).
3 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1861, № 409.
«Об арестантах Петербургской крепости». Подробные сведения об участии
студентов в волнениях см. в деле правительствующего Сената; ЦГИА
в Ленинграде, № 6644, 1861. Заключение комиссии, учрежденной для раз­
бирательства степени виновности студентов и других лиц, арестованных
12 декабря 1861 г. за противозаконные сборища и беспорядки.

Несмотря на огромное количество студентов, находившихся
в Петропавловской крепости в последней четверти 1861 года,
они не оставили в печати сведений о своем пребывании там.
Не много сведений мы нашли об этом и в архивных материалах.
Готовясь к приему новых заключенных, администрация
крепости распорядилась забелить окна в казематах снаружи, на­
весить занавески на стекла, вставленные в дверях камер, и при­
няла другие меры предосторожности. III отделение особенно
взволновалось, получив от своих агентов сведения, что 40 офи­
церов военной академии при осмотре ими монетного двора
вступили в сношение с арестованными студентами посредством
знаков. Но крепостная администрация отвергла правильность
этого донесения.
Само тюремное начальство в одном из своих секретных ра­
портов признало тот факт, на который обращали свое внимание
авторы мемуаров о пребывании в крепости, начиная с декабри­
стов: мы говорим о страшной копоти ночников в тюремных
камерах. На этот раз мы имеем возможность привести дослов­
ное описание размеров этой копоти и вредного ее влияния на
здоровье заключенных. Конопляное масло в ночниках «в продол­
жение ночи производит такую копоть, что у арестованных
делается чернота в ноздрях, ушах и даже наружно на лице,
белье грязнится в короткое время, комнаты чернеют, воздух
в оных заражается и разрушительно действует на здоровье лиц,
в оных заключенных, потому что они не выходят из комнат
даже и для естественной надобности» Г
Один из участников студенческих событий, не попавший
в число арестованных, но посещавший товарищей в месте их
заточения,— студент Сорокин оставил в своих воспоминаниях
описание пребывания студентов в крепости. Он охарактеризовал
это пребывание как исключительное для этой крепости по своей
легкости. Ничего подобного не было никогда ни ранее, ни
после. Это могло произойти только под напором поступившей
в тюрьму огромной массы революционно настроенного студен­
чества и тех общественных настроений, которые были харак­
терны для начала 60-х годов.
Сорокин вспоминал, что арест здесь не только не был тя­
жел для беззаботных юношей в такой огромной товарищеской
семье, но даже весел. Студенты были размещены в больших об­
щих камерах, прогуливались в крепостном саду. Кормили их

довольно сносно, и родственники приносили все
Свидания
происходили два раза в неделю в квартире коменданта, превра­
щавшейся на это время в «огромный ресторан, кишащий ликую­
щей молодежью». Несколько комнат наполнялось народом.
Сидели даже на полу. Разговоры, смех, даже студенческие на­
певы раздавались здесь. «Оригинальные арестанты буквально
пиршествовали». По утрам занимались, читали, а после обеда
происходили вокальные упражнения, драматические сцены
и даже сочинили оперу на студенческие события с действую­
щими лицами в виде министра народного просвещения, попе­
чителя учебного округа и других. Списки оперы ходили
по городу 12.
С описанием Сорокина совпадают и воспоминания поэта
Михайлова. Он находился в заточении в крепости одновременно
со студентами. «Глядя из своей форточки, я часто видел аре­
стованных студентов. Почти как раз против моего окна было
крыльцо другого отделения Невской куртины, и на нем нередко
собирались студенты, сидели,курили, уходили и вновь прихо­
дили... И раз явственно слышал, как они говорили, указывая
на меня: «Это Михайлов, кажется». Дня за четыре до произне­
сения мне приговора на площади, я почти все утро простоял
у форточки, глядя на роспуск их по домам. Наехало пропасть
мужчин и дам, верно, все родных, и студенты сновали по
крыльцу, подбегая к подъезжавшим саням, пожимали руки
и весело разговаривали. Некоторые из приезжающих родных
или знакомых проходили на крыльцо, вероятно, с тем, чтобы
посмотреть, как это содержатся люди в крепости. Слышались
слова: «Можно? Идите, ничего... Можно. Да ведь нельзя, гос-,
пода! и т. п.» 3,
1 В названном архивном деле даны за каждый день пребывания сту­
дентов сведения о продуктах их питания. Для примера берем сведения
за 14 октября: «Подано на 335 человек чаю 4/8 фунта, сахару 18 фунтов,
булок 335 штук по 3 коп. На обед говядины 7 пудов 20 фунтов, свежей
капусты на 30 коп., крупы гречневой 3 четверика, овсяных круп 4 гарнца,
кореньев на 15 коп., муки 3 фунта, масла русского 17 фунтов, огурцов
335 штук. На ужин чаю 4/8 фунта, сахару 18 фунтов, булок 335 штук,
картофеля для жаркого 4 четверика, соли 10 фунтов, полубелого хлеба
1 пуд 37 фунтов, черного хлеба 9 пудов, 3 фунта русского масла, стеариновых свечей 2 фунта».
Сначала на продовольствие отпускалось по 7 коп. на день, а потом
по 25 коп.
2 См. Вл. С о р о к и н , Воспоминания старого студента, «Русская ста­
рина» 1906 г. № 11, стр. 462.
3 М. И. М и х а й л о в , Записки 1861— 1862 гг., «Былое», П., 1922,
стр. 80—-81. Студенты послали Михайлову стихи; см. С е р г е й Г е с с е н
Студенческое движение в начале 60-х годов, 1932, стр. 84.

Из описаний Михайлова видно, что старая крепость в тричетыре последних месяца 1861 года была омоложена пребыва­
нием в ней нескольких сот студенческой молодежи. Перед нати­
ском огромного числа новых молодых заключенных сломался
обычный суровый режим склепов с живыми покойниками. Об­
щению заключенных нельзя было помешать. Нет ничего уди­
вительного, что администрация поторопилась освободиться от
таких узников. Оказывало свое влияние на режим и либераль­
ное настроение начала 60-х годов, тем более, что господствую­
щим мнением все же было убеждение в чисто университетском
характере событий. Новый генерал-губернатор Петербурга
князь Суворов, заменивший уволенного Игнатьева, при кото­
ром произошли студенческие волнения, посетил студентов
в Петропавловской крепости. По словам автора книги «Русское
студенчество в эпоху 60-х годов», Суворов обратился к студен­
там с краткой речью, в которой сказал им о своем уважении
к горячим молодым головам и шутя отметил, что благодарен
им, так как университетские события привели к переводу его
из Риги в Петербург 1.
Университетские события привели не только к губернатор­
ским перемещениям и новым назначениям. Печальнее для рус­
ской науки было увольнение из университета ряда крупных
ученых
А. Н. Пыпина, Б. И. Утина, М. М. Стасюлевича,
В. Д. Спасовича и др. Оставление университета этими профес­
сорами взволновало и тех студентов, которые согласились взять
установленные новыми правилами входные билеты, так назы­
ваемые матрикулы. Уход ряда профессоров еще более придавал
университетским событиям политический характер. Но уже са­
мый факт заключения студентов в государственную политиче­
скую тюрьму поднимал студенческие волнения до уровня поли­
тического выступления. Если режим в крепости оказался для
студентов необычно легким, то это оказалось совсем неожидан­
ным. за крепостью была слава грозного царского застенка.
Аресты следовали пачками, но не устрашали студентов. Сами
арестованные сложили популярную в то время песню, начинав­
шуюся словами:
Честь и слава тем студентам,
Кто не брал матрикул,
Не страшился казематов
И не падал духом.
Без боязни слово правды

1 См. С.^ А ш е в с к и й, Русское студенчество
«Современный мир» 1907 г. № 9, стр. 85.

в

эпоху

60-х годов,

Скажем мы народу
И умрем мы, если надо,
За его свободу *.

В этой песне слышны мотивы, которым предстояло раз­
виться несколько позднее, когда передовая часть студенчества
явилась поставщиком кадров революционного народничества.
Царская Россия этого времени вступала в эпоху капита­
лизма. Рушился ряд пережитков старого крепостного строя.
Одним из таких пережитков был дворянский университет. По­
требность в людях с высшим образованием привела к демокра­
тизации студенчества, в составе которого преобладающее зна­
чение получили разночинцы. Они внесли новые наслоения
в среду так называемой политической преступности, а вместе
с тем и в состав политических заключенных.

Глава седьмая

1 См. В. Н. О р л о в , Студенческое движение Московского универси­
тета в X IX столетии, М., 1934, стр. 144.

УЗНИКИ АЛЕКСЕЕВСКОГО РАВЕЛИНА
§ 43. С ТА ТИ СТИ КА УЗН ИКО В РАВЕЛИНА
З А 1825— 1870 ГОДЫ

Б

ПЕЧАТИ до настоящего времени не было сведений о
числе заключенных в Алексеевском равелине за какой
бы то ни было период. Между тем такая статистика
представляет несомненный интерес. В такие годы, как
1825, 1849 и 60-е, Алексеевский равелин заполнялся заключен­
ными до отказу и свободных камер не оставалось. Но не следует
забывать, что в равелине было всего два десятка одиночных ка­
мер и что эта тюрьма была предназначена для заключения в нее
в особо важных случаях. Кроме этого равелина, местом заклю­
чения по политическим обвинениям не в малом числе служили,
как мы уже знаем, другие казематы той же Петропавловской кре­
пости. Некоторые из заключенных в равелине оставались там по
многу лет (Батеньков, как мы знаем, содержался в нем 20 лет).
За все время существования Алексеевского равелина не было
сделано ни одной попытки статистического учета населения
этого равелина, несмотря на представление ежемесячных ведо*
мостей царю с фамилиями узников. Только в 1881 году депар­
тамент полиции составил алфавитный список заключенных в этот
равелин за период 1808—1863 гг. Г В списке, кроме фамилий,

даны сведения лишь о времени поступления в равелин арестанта
без указания времени его выбытия; при этом список был состав­
лен с пропуском фамилий таких узников, имена которых были
слишком хорошо известны и памятны правительству и навсегда
остались в истории революционного движения. Так, оказались
пропущенными фамилии Пестеля, Рылеева, Каховского. Мы про­
верили этот список на основании ежемесячных докладов комен­
данта крепости царю, но и они были составлены не с исчерпы­
вающей полнотой. Возможно, что департамент полиции пользо­
вался именно ими при составлении своего списка за годы, начи­
ная с 30-х.
По списку департамента полиции за 1808— 1863 гг. число
узников равелина несколько превышало 200 человек. За
интересующие нас 1823—1870 гг. мы насчитали их в коли­
честве 149.
Если принять во внимание годы поступления в равелин, то
наивысшая цифра пришлась на 1860 год, когда было заключено
^оп-ОВек; в л ^ годУ было принято в равелин 19 человек;
в 1825 году — 14, в 1862 году — 17 и в 1863 году — 15 человек.
З а остальные годы число вновь принятых исчислялось еди­
ницами: в 1826 году — 7, в 1827 и 1846 гг. по 5; в 1833 го­
д у — 8; в 1847 году — 4; в 1852 и 1861 гг. по 5 человек. По
5 человека было заключено в годах; 1828, 1830, 1851 и 1866.
В 1840 и 1854 гг. было вновь принято по 2 заключенных и по
?о??м у57гВ, Г0ДЫ;’ 1831, 1834, 1836, 1839, 1842, 1844, 1848,
1855 и 1856.
В остальные, не перечисленные нами 24 года новых поступ­
лений в равелин ни в списке департамента полиции, ни по имею­
щимся ежемесячным докладам царю не указано* Количество
одновременно находившихся в равелине заключенных колебалось
в пределах от одного человека до полного заполнения камер, но
чаще всего их было от пяти до восьми.
В изучаемый нами период продолжительность пребывания
в равелине за редкими исключениями была невелика. З а ­
ключенные находились здесь большей частью лишь во вре-i
мя расследования дела и до решения его по суду или без суда.
Ьолее продолжительные сроки • пребывания здесь пришлись
на заключенных без суда.
По основаниям поступления в Алексеевский равелин наи­
большая часть за период с 14 декабря 1825 г. до 1870 года
пришлась на заключенных по политическим делам.
Из составленного нами списка заключенных можно узнать
более подробно, в чем именно состояли обвинения узников,

когда именно тот или другой обвиняемый был заключен в кре­
пость, а в некоторых случаях установить и время выбытия его
из крепости.
§ 44. СПИСОК ЗА К Л Ю Ч ЕН Н Ы Х
В АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН
НАЧИН А Я С ДЕКАБРИСТОВ И ДО 1870 ГОДА
Материалами для составления нашего списка послужили
различные дела из архивов Алексеевского равелина, III отде­
ления и Центрального военно-исторического архива, а также
V III том издания Центроархива «Восстание декабристов», вто­
рая часть 1 тома био-библиографического словаря «Деятели
революционного движения в России» и, наконец, список заклю­
ченных в равелин 1808—1863 гг., составленный в 1881 году
департаментом полиции и указанный нами выше. Мы не вос­
производим из этого списка первые 83 фамилии заключенных
до 14 декабря 1825 г.
В списке департамента полиции мы заметили ряд оши­
бок и пропусков, особенно по процессу декабристов. Од­
нако наш материал не отличался исчерпывающей полнотой,
и потому наш список нельзя считать безусловно полным.
Но у него не было в печати предшественников, и потому он
представляет интерес и значение.
СПИСОК
ЗА К Л Ю Ч Е Н Н Ы Х , ПОСТУПИВШ ИХ В АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИ Н
С 14 Д Е К А Б РЯ 1825 Г О Д А ПО 21 М АЯ 1866 ГОДА
1. Щ е п и н - Р о с т о в с к и й
Димитрий, князь, штабс-капитан
14/ХП 1825 г. Декабрист.
2. Р ы л е е в Кондратий, отставной подпоручик, 14/ХП 1825 г.
Декабрист.
3. С у т г о ф А л е к с а н д р , подпоручик, 14/Х П 1825 г. Декабрист.
4. В и ш н е в с к и й Федор, лейтенант, 15/Х П 1825 г. Декабрист.
5. А р б у з о в Антон, лейтенант, 15/Х П 1825 г. Декабрист.
6. Б о д и с к о, мичман, 15/Х П 1925 г. Декабрист.
7. Т р у б е ц к о й Сергей, князь, 15/Х П 1825 г. Декабрист.
8. Б е с т у ж е в
Николай, капитан-лейтенант,
15/ХП
1825
г.
Декабрист.
9. О б о л е н с к и й Евгений, князь, 15/Х П 1825 г. Декабрист.
10. К а х о в с к и й Петр, отставной поручик, 16/Х П 1825 г. Д е­
кабрист.

11. Б е с т у ж е в Михаил, штабс-капитан, 17/Х П 1825 г. Декабрист.
12. П у щ и н Иван, коллежский асессор, 17/Х П 1825 г. Декабрист.
13. О д о е в с к и й Александр, князь, 17/Х П 1825 г. Декабрист.
14. О р л о в 1-й, генерал-майор, 2 9 /Х П 1825 г. Декабрист.
15. Л о р е р Никита, майор, 3/1 1826 г. Декабрист.
16. П е с т е л ь Павел, полковник, 3/1 1826 г. Декабрист.
17. Ф о н - В и з и н Михаил, генерал-майор, 12/1 1826 г. Декабрист.
18. Я к у ш к и н Иван, капитан, 14/1 1826 г. Декабрист.
19. В о л к о н с к и й Сергей, генерал-майор, 15/1 1826 г. Декабрист.
20. М у р а в ь е в - А п о с т о л Сергей, подполковник, 20/1 1826 г.
Декабрист.
21. З а в а л и ш и н Дмитрий, лейтенант, 4/1V 1826 г. Декабрист.
22. К о н с т а н т и н о в , надворный советник, 22/11 1827 г. Под чу­
жим именем доносил царю о взятках полиции. Заключен в равелин за лжедоносы, изветы и сутяжничество. Выслан в Каргополь 29/Ш 1827 г.
23. П и н и н с к и й, помещик. 15/VI 1827 г. З а тайную переписку с
заключенным в крепость государственным
преступником
Мошинским.
В марте 1830 г. сослан в Вологодскую губернию.
24. М о ш и н с к и й Петр, граф, 15/У1 1827 г. З а прикосновенность
к польскому противоправительственному обществу. Лишен дворянства. Со­
слан 29/Х П 1829 г. в Тобольск.
25. Г о р ч а к о в , крестьянин, 15/У1 1827 г. Лжедонос политиче­
ского характера. 17/1 1831 г. по приговору суда сослан в Сибирь.
26. Б а т е н ь к о в Гавриил, подполковник, 23/У1 1827 г. Декабрист.
Сослан в Томск 14/11 1846 г.
27. К о р н и л о в и ч Александр, штабс-капитан, 15/11 1828 г. Декаб­
рист. 15/Х1 1832 г. переведен в ордонансгауз для отправки в Тифлис.
28. А п о л л о с, иеромонах, 9/1II 1828 г. З а отступление от право­
славия. 15/Х1 1832 г. переведен в III отделение.
29. Е ф и м и й Калашников, иеромонах, 12/Ш 1828 г. З а ложный
донос на игумена о растрате денег и политический лжедонос. В 1828 году
сослан в Соловки.
30. Ш а м а р и н, надворный советник, 2/1У 1830 г. Переслан 16/1У
1831 г. в губернское правление СПБ. З а взяточничество по должности пра­
вителя канцелярии архангельского губернатора.
31. И в а н о в , чиновник, 4/1У 1830 г. Переслан 16/1V 1831 г. в гу­
бернское правление СПб. З а взяточничество по службе в г. Архангельске.
32. Г е ж е л и н с к и й ,
управляющий делами комитета министров,
действительный статский советник, 22/Х П 1830 г. Осужден Сенатом за объ­
явление «высочайших» повелений не в подлинном их смысле, производил
подчистки в журналах комитета министров. Осужден Сенатом в 1831 году
к лишению дворянства и чинов и сослан в финляндские полки.
33. С и т н и к о в , штабс-капитан генерального штаба, 7/У1 1831 г.
Судим военным судом «за сочинение и рассылку пасквилей и возмутитель­
ных писем». Поступил в Шлиссельбургскую крепость 29/1V 1832 г.
34. С у м е р к о в, отставной поручик, 3/1 1833 г. Переведен в град­
скую тюрьму 20/11 1833 г
35. Т о р о п о г р и ц к и й, коллежский регистратор, 4/1 1833 г. Пе­
реведен в тюрьму 20/Н 1833 г.
36. П л е щ е е в, отставной коллежский секретарь, 4/1 1833 г. Пе­
реведен в тюрьму 20/11 1833 г.
37. Б о я р и н о в, отставной коллежский регистратор, 4/1 1833 г. Пе­
реведен в тюрьму 20/Н 1833 г.
38. Г о р б а т о в с к и й, отставной прапорщик, 4/1 1833 г. Переведен
в тюрьму 20/Н 1833 г.

39.
К а н т, сын отставного губернского секретаря, 4/1 1833 г. Пере­
веден в тюрьму 20/11 1833 г.
40. К а р п о в , отставной канцелярист, 18/11 1833 г. Выбыл из спи­
сков в начале 1849 года.
41. Ш и м а н с к и й Марцелий, 3/Х1 1833 г. По делам восстания в
Польше. Прощен и освобожден 2 3 /У 1834 г. и награжден 200 червонцами.
42. В о л о х о в , комиссионер провиантского ведомства, 14/1У 1834 г.
Передан военному суду и переведен 23/Х П 1834 г. на гауптвахту.
43. Р о м а н о в, бывший священник, 5/11 1836 г. За предсказание
великих перемен в России, душевнобольной. Переведен 3/1 1842 г. в Шлис­
сельбургскую крепость.
44. Л я м и н ,
крестьянин,
17/У Ш
1839 г. Выбыл в ноябре
того же года.
45. П л а т е р Казимир, граф, 22/V III 1840 г. З а укрывательство в
своем имении беглых. Переведен в Динабург, где в октябре того же года
предан военному суду. Приговорен к высылке в Смоленск и взысканию
штрафа в сумме 140 тыс. руб. ассигнациями.
46. О г и н с к и й , граф, камер-юнкер, 20/Х П 1840 г. З а помощь поль­
ским повстанцам. Освобожден на поруки 19/У 1841 г.
47. Д о б р о в , мещанин, исключенный из духовного звания за пьян­
ство, 2 1/Х П 1842 г. З а лжедонос о заговоре на жизнь царя. Переведен
26/1 1843 г. в Шлиссельбургскую крепость.
48. П о р е ц к и й, кадет горного института, 15/11 1844 г. З а лож­
ный политический донос. Вывезен 15/11 1846 г. в тюрьму Суздальского
монастыря.
49. С в и д з и н с к и й , польский эмиссар, 14/1 1846 г. По сговору с
поляками прибыл из Константинополя узнавать дух русского народа, осо­
бенно на Дону. 21/1 того же года отправлен в Новочеркасск для предания
военному суду.
50. Я с н о п о л ь с к и й , медик-хирург, 10/У1П 1846 г. По подозре­
нию составления подложного билета государственного банка на 1700 тыс.
руб. 5/Х Н 1850 г. сослан в Якутск.
51. Р о м а ш е в Иван, чиновник 9-го класса, 31 /X 1846 г. З а со­
ставление проекта республиканского устройства в России и за подлоги бан­
ковых билетов. Переведен в Шлиссельбургскую крепость 6/Х1 1846 г.
52. Р о м а ш е в а
Анастасия, первая жена Ромашева Ивана, 3 1/Х
1846 г. Переписывала в течение 5 лет сочинения мужа. Отправлена в ноябре
1846 года в монастырь.
53. А ш к е в и ч, девица, 31/X 1846 г. Жила с Иваном Ромашевьш.
Подозревалась в знании политических настроений Ромашева. В ноябре
1846 года сослана в монастырь.
54. Г у л а к , коллежский секретарь, 1/1У 1847 г. Украинофил. По
делу Кирилло-Мефодьевского общества. Переведен 3 0 /У 1847 г. в Шлис­
сельбургскую крепость.
55. К о с т о м а р о в
Николай, коллежский асессор, профессор-исто­
рик. 3 0 /У 1847 г. По делу Кирилло-Мефодьевского общества. 30/У 1848 г.
переведен в III отделение и отсюда через 14 дней выслан в Саратов.
56. К у л и ш Пантелеймон, украинский публицист и поэт, 30/У1
1847 г. Украинофил. По делу Кирилло-Мефодьевского общества. Выслан в
Тулу 30/Х И 1847 Г .
57. Л е о н о в , австрийский подданный, 29/У П 1847 г. Заключен как
раскольник. Переведен 13/1II 1854 г. в Шлиссельбургскую крепость.
58. Б а н н и к о в , инженер, поручик горного ведомства, 6/1 1848 г.
«За самые дерзкие и возмутительные суждения о государе императоре и
образе правления в России». Освобожден 1/1 1849 г.

59. С а м а р и н
Юрий, камер-юнкер, 6/Ш 1849 г. Освобожден
,17/Ш 1849 г. Назначен на службу в Симбирск.
60. Ш и м к о в, студент, 9/Ш 1849 г.
61. П е т р о в , губернский секретарь, 19/Ш 1849 г.
62. Х л о п о в , кандидат университета, 18/1V 1849 г.
63. Б у т а ш е в и ч - П е т р а ш е в с к и й Михаил, титулярный совет­
ник, 23/1V 1849 г. З а умысел «на ниспровержение существующих отечест­
венных законов и государственного порядка».
64. Г р и г о р ь е в Николай, мещанин, 23/1V 1849 г. Петрашевец.
65. Б е л е ц к и й Петр, учитель, 23/1V 1849 г. Петрашевец.
66. Б а л а с о г л о
Александр, надворный советник, 23/1V 1849 г.
Петрашевец.
67. Г о л о в и н с к и й Василий, титулярный советник, 2 3 /IV 1849 г.'
Петрашевец.
68. Д о с т о е в с к и й Федор, инженер-поручик, 23/1V 1849 г. Пет­
рашевец.
69. Д у р о в Сергей, коллежский асессор, 23/1V 1849 г. Петрашевец.
70. К а т е н е в Василий,
вольнослушатель
университета, 23/1М
¡1849 г. Петрашевец
71. К у з ь м и н Алексей, отставной капитан-лейтенант, 23/1V 1849 г.
Петрашевец.
72. Т о л л Феликс, учитель, 23/1У 1849 г. Петрашевец.
73. Т о л с т о в Алексей, студент, 23/1V 1849 г. Петрашевец.
74. Ф и л и п п о в Павел, студент, 23/1V 1849 г. Петрашевец.
75. Я с т р ж е м с к и й Иван, титулярный советник, 23 /1 \Д 1849 г.
Петрашевец.
76. Ш а п о ш н и к о в Петр, мещанин, 23/1V 1849 г. Петрашевец.
77. Ч е р н о с в и т о в Рафаил, отставной подпоручик, 2 2 / \ П 1849 г.
Петрашевец.
78. Б а к у н и н Михаил, 11/У 1851 г. З а революционную деятель­
ность. Переведен 11/Ш 1854 г. в Шлиссельбургскую крепость.
79. Т р у б е ц к о й Сергей, князь, отставной штабс-капитан, 29/У1
1851 г. За похищение чужой жены с ее согласия, за похищение подорож­
ной и намерение бежать за границу. Лишен дворянства и 12/11 1852 г. от­
правлен в армию на Кавказ.
80. Г е н , надворный советник, 7/У Ш 1851 г. Разделял демократи­
ческий образ мыслей. Имел превратные понятия как наставник юношества.
В ноябре 1851 г. отправлен в Тулу.
81. Л о п а т с к и й , коллежский советник, 15/1 1852 г.
82. П о с т н и к о в , коллежский советник, 15/1 1852 г.
83. Ю р ь е в , капитан, 15/1 1852 г. Передан 30/1 1852 г. плацмайору крепости для содержания под арестом.
84. Н е в д о ч и н , губернский секретарь, 15/1 1852 г. Отправлен в
III отделение 16/V 1852 г.
85. Н и к и т и н , полковник, 15/1 1852 г. Передан плац-майору для
содержания под арестом 30/1 1852 г.
86. С и н и ц ы н , надворный советник, 27/У 1854 г. З а политиче­
ские лжедоносы
87. Г р е б н и ц к и й , коллежский регистратор, 5/1У 1854 г. Выбыл
25 /Х 1856 г. в III отделение.
88. Б е л я е в , купец, 25/1 1855 г. З а принадлежность к расколу.
11/1 1857 г. передан жандарму для отправки по назначению.
89. К а м е н с к и й , губернский секретарь. 14/Ш 1856 г. З а пропа­
ганду среди крестьян. Переведен 27/У1 1857 г. в Шлиссельбургскую
крепость.

90. Л е в ч е н к о Митрофан, студент, 22/11 1860 г.За участие в сту­
денческом обществе для совершения государственного переворота. 24/У I
1860 г. переведен в III отделение и выслан в Курск.
91. З а в а д с к и й
Петр, студент, сын священника, 22/11 1860 г.
З а участие в студенческом обществе для совершения государственного пе­
реворота. Переведен 24/У I 1860 г. в III отделение для высылки в Олонец­
кую губернию.
92. П о р т у г а л о в
Вениамин, студент, сын купца, 23/II 1860 г.
З а участие в студенческом обществе для совершения государственного пе­
реворота. Переведен 24/V I 1860 г. в III отделение для выслушивания при­
говора со строгим внушением.
93. Ю к е л ь з о н Зиновий, студент, 23/II 1860 г. З а участие в сту­
денческом обществе для совершения государственного переворота. Пере­
веден 24/V I 1860 г. в III отделение.
94. Е ф и м е н к о Петр, обер-офицерский сын, 24/II 1860 г. За уча­
стие в студенческом обществе для совершения государственного переворота.
Переведен 24/У I 1860 г. в III отделение и выслан в Пермскую губернию.
95. М у р а в с к и й Митрофан, дворянин, 24/II 1860 г. За участие в
студенческом обществе для совершения государственного переворота Пере­
веден 25/V I 1860 г. в III отделение и выслан в Оренбургскую губернию.
96. Т ы щ и н с к и й
Александр, дворянин, землевладелец, 26/11
1860 г. За участие в студенческом обществе для совершения государствен­
ного переворота. Переведен 24/У1 1860 г. в III отделение.
97. З е л е н с к и й Лев, сын купца, 27/11 1860 г. З а участие в сту­
денческом обществе для совершения государственного переворота. Переведен
в III отделение 24/У1 1860 г. для выслушивания строгого внушения.
98. Р о с с и й с к и й Леонид, студент, 28/11 1860 г. З а участие в
студенческом обществе для совершения государственного переворота. Пере­
веден 2 4 /V I 1860 г. в III отделение.
99. Ш м у л е в и ч
Яков, студент, 29/11 1860 г. З а участие в
студенческом обществе для совершения государственного переворота. Пере­
веден 24/V I 1860 г. в III отделение.
100. К а ц е н Иона, студент, 4/1II 1860 г. З а участие в студенче­
ском обществе для совершения государственного переворота. Переведен
24 /V I 1860 г. в III отделение.
101. Л е б е д е в
Александр, студент, 5/Ш 1860 г. За участие в
студенческом обществе для совершения государственного переворота. Пере­
веден 2 4 /V I 1860 г. в III отделение.
1 0 2 . Б е к м а н Яков, студент, дворянин, 6/Ш 1860 г. За участие в
студенческом обществе для совершения государственного переворота. Пере­
веден 24/V I 1860 г. в III отделение и выслан в Вологодскую губернию.
103. Р о з е н Григорий, студент, 7/Ш 1860 г. З а участие в студен­
ческом обществе для совершения государственного переворота. Переведен
24/V I 1860 Г . В III отделение.
104. С т р ж и ж е в с к и й Яков, студент, 8/1II 1860 г. За участие в
студенческом обществе для совершения государственного переворота. Пере­
веден 2 4 /V I 1860 г в III отделение.
105. М а р к о в Иван, студент, 11/111 1860 г.- З а участие в студен­
ческом обществе для совершения государственного переворота. Переведен
2 4 /VI 1860 г. в III отделение.
106. И в к о в Владимир, дворянин, 12/Ш 1860 г. З а участие в сту­
денческом обществе для совершения государственного переворота. Переведен
24/V I 1860 г. в III отделение и выслан в Вятскую губернию.

107. О п т о в це в ,
студент, 14/1II 1860 г. З а участие в студенчеЖ > т ° 5 ^ тве ДЛт?г «»ершения государственного переворота. Переведен
Z4/V1 186U г. в III отделение.
108. Ш и м к о в Андрей, студент, 9/1II 1860 г. З а участие в сту° бществ* для совеРшения государственного переворота. Переведен
4 4 /VI 1860 г. в III отделение.
109. Х л о п о в
Виктор, кандидат университета, 10/1II 1860 г. За
участие в студенческом обществе для совершения государственного пере­
ворота. Переведен 24/V I 1860 г. в III отделение.
1 1 0 . Б е й д е м а н Михаил, поручик, 29/V IÍI 1861 г. Задержан при
возвращении из-за границы, где был наборщиком в лондонской типографии
Герцена и стремился служить в войсках Гарибальди. При арестовании при
нем найдено воззвание к крестьянам о их восстании. Переведен 3 /V 1881 г.
в Казань в больницу для душевнобольных.
111. Д а н н е н б е р г Федор, студент, сын майора, 3 /X I 1861 г. За
распространение нелегального журнала «Великоросс». Выслан 25/11 1862 г.
112. Л о б а н о в Василий, сын полковника, 3 /X I 1861 г. З а распро­
странение нелегального журнала «Великоросс». Освобожден 16/X II 1861 г.
и отдан на поруки отца.
113. О б р у ч е в Владимир, отставной поручик, 3/X I 1861 г. З а рас­
пространение нелегального журнала «Великоросс». 3 1/V 1862 г. отправлен
в Сибирь на каторжные работы.
^я/ v F в а р и ч е в с к и й Михаил, дворянин, сын смотрителя боль­
ницы, 3/X I 1861 г. З а распространение нелегального журнала «Великоросс».
Переведен 22/III 1862 г. в Москву.
115. Ч е р н ы ш е в с к и й Николай, отставной титулярный советник,
7 /VII 1862 г. З а составление прокламации «К барским крестьянам» и за
приготовление к возмущению. Отправлен 2 0 /V 1864 г. в Сибирь на ка­
торжные работы.
116. С е р н о - С о л о в ь е в и ч Николай, отставной надворный советиик, 7/V II 1862 г. З а сношение с лондонскими пропагандистами. Переведен
5/V I 1865 г. в пересыльную тюрьму для отправки в Сибирь.
117. В л а д и м и р о в Николай, почетный гражданин, 14/V I1 1862 г.
З а сношение с лондонскими пропагандистами. Переведен 5/V I 1865 г. в
пересыльную тюрьму для ссылки в Сибирь на поселение.
118. В е т о ш н и к о в Павел, сын чиновника, 7/V II 1862 г. З а сно­
шение с лондонскими пропагандистами. Переведен 5/V I 1865 г. в пересыль­
ную тюрьму для ссылки в Сибирь на поселение.
119. П е т р о в с к и й
Николай, отставной штабс-капитан, 16/VII
1862 г. З а сношение с лондонскими пропагандистами. Освобожден 9/X II
1863 г. на поруки.
120. Ш е б а е в Иван, купец, 19. VII 1862 г. З а сношение с лондон­
скими пропагандистами. P./VI 1864 г. освобожден на поруки.
121. А в д е е в Михаил, дворянин, 22/V II 1862 г. Арестован в связи
с перехваченными письмами о предполагавшемся побеге Михайлова из Си­
бири Переведен 1/VIII 1862 г. в III отделение.
122. К о т л я р е в с к и й
Александр, дворянин, репетитор, 24/V II
1862 г. З а сношение с лондонскими пропагандистами. Выбыл 12/Х 1862 г.
123. Н а л б а н д о в
Михаил, армянский писатель (он же Налбандян), 27/VII 1862 г. З а сношение с лондонскими пропагандистами. 13/V
1865 г. отправлен к полицмейстеру для высылки в Камышин, Саратовской
губернии.
124.
° С ^ тепан' хнРУРг- 3 /VIII 1862 г. По делу «Земли и воли».
,10/V 1864 г. освобожден под надзор полиции.

125. Б е л о з е р с к и й
Олимпий, отставной штабс-капитан, 4/V III
1862 г. За сношение с лондонскими пропагандистами. Отдан 2/1II 1863 г.
на поруки брага.
126. Н и ч и п о р е н к о
Андрей, коллежский регистратор, 7/V III
1862 г. З а сношение с лондонскими пропагандистами. Умер 7/X I 1863 г.
в крепости.
127. Д е - Т р а в е р с е Николай, маркиз, коллежский асессор, 8/V III
1862 г. З а сношение с лондонскими пропагандистами. Отдан 2/111 1863 г.
на поруки жены.
128. Л. Л и н
Пимен, коллежский
регистратор,
землевладелец,
2 0/У Ш 1862 г. За сношение с лондонскими пропагандистами. Освобожден
12/V I 1864 г. на поруки.
129. С т р о н и н Александр, учитель, из бывших крепостных, 1 1/1Х
1862 г. З а малороссийскую пропаганду. 31/X II 1862 г. выслан в Архан­
гельскую губернию.
130. Ш е в и ч Василий, учитель, 12/1X 1862 г. З а участие в круж­
ках «с исключительно малорусским направлением». 31/Х Н 1862 г. отослан
к полицмейстеру.
131. В о р о н о в Николай, учитель гимназии, 11/Х 1862 г. За сно­
шение с лондонскими пропагандистами. Освобожден 12/1II 1863 г. на
132. К о с т о м а р о в Всеволод, корнет, 22/1 1863 г. За распростра­
нение литографированных изданий сочинения Огарева. После организации
подлогов по делу Чернышевского и оговора Михайлова 24/11 1863 г. пере­
веден на главную гауптвахту.
133. Ш м а т о в и ч Эдуард, студент, 16/III 1863 г. По делу «Земли
и воли». Отправлен 9 /V 1863 г. в Динабург.
,
гг
134. Ш е л г у н о в Николай, отставной полковник, 15/1V 1863 г. Но
обвинению в составлении прокламаций. Освобожден 24/X I 1864 г., сослан
в Тотьму, Вологодской губернии.
135. М а р т ы н о в Петр, мещанин, 15/1V 1863 г З а напечатание в
«Колоколе» письма к Александру II. Отправлен 7/X II 1863 г. в Сибирь на
каторжные работы.
о
136. И в а н и ц к и й Наполеон, штабс-капитан, 3/V 1863 г. -за со­
ставление заговора в Казани для поднятия восстания и помощи восстанию
в Польше. Отправлен 4/V I 1863 г. в Казань, где расстрелян по приговору
военного суда.
0
137. Ж е м а н о в Семен, студент, 4 /V 1863 г. З а составление за­
говора в Казани для поднятия восстания и помощи восстанию в Польше.
Отправлен 5/V I 1863 г. в Казань, где приговорен к каторжным работам.
138. М р о ч е к Александр, поручик, 10/V 1863 г. З а составление за­
говора в Казани для поднятия восстания и помощи восстанию в Польше.
Отправлен 6/V I 1863 г. в Казань, где расстрелян.
139 К у в я з е в Владимир, подпоручик, 10/V 1863 г. З а распростра­
нение воззваний «Земли и воли». Отправлен 15/Х 1866 г. в комендантское
СПб
управлениев е й д е Михаил> студент> 14/V 1863 г по делу тайной типогра­
фии «Земли и воли». Выслан 22/V I 1863 г. в 04 / Н*о% Г'
гг
ч
141. И з д е б с к и й Станислав, студент, 18/V 1863 г. По делу тай­
ной типографии. Отправлен 24/V I 1863 г. в Динабург.
142 М о с о л о в Юрий, дворянин, 15/V I 1863 г. По делу' общества
«Земля и воля». Переведен 25/V 1866 г. в городскую тю рьму СПб.
143 А н д р у щ е н к о Иван, коллежский регистратор, Z / V 1 1 I Ю ОД г.
По делу «Земли и воли». Переведен 4/X II 1863 г. в 111 отделение Вторично
в Алексеевской равелине с 15/IV 1864 г. Умер в госпитале 6 /IX 1864 г.

144. П у ш т о р с к и й Петр, студент, 15/1Х 1863 г. По делу «Земли
и воли». Освобожден 5/1X 1864 г. на поруки.
145 Ш а т и л о в Николай, дворянин, 15/1Х 1863 г. По делу «Земли
и воли». Переведен 2 5 /У 1866 г. в городскую тюрьму СПб.
146. С т о л п а к о в Алексей, штабс-ротмистр, 10/Х П 1863 г. По
делу «Земли и воли». Переведен 5/V I 1864 г. в ордоиансгауз.
147. К а р а к о з о в Дмитрий, дворянин, 19/IV 1866 г. З а посяга­
тельство на жизнь Александра II. 3/1X 1866 г. повешен.
148. И ш у т и н Николай, потомственный почетный гражданин, 21 /У
11866 г. З а посягательство на Александра II. Передан 4/1Х 1866 г. по­
лицмейстеру для казни, замененной каторжными работами.
149. Х у д я к о в Иван, учитель, 2 1 /У 1866 г. За знание существова­
ния общества для цели цареубийства. Передан 4 /Х 1866 г. обер-полицмей­
стеру для отправки в Сибирь на поселение.

§ 45. П ОЛИТИЧЕСКИЕ У ЗН И К И В РАВЕЛИНЕ
Как было указано выше, заключенные в Алексеевский ра­
велин по политическим делам составляли наибольшую часть
узников этого равелина. З а период 1825— 1870 гг. через оди­
ночные камеры этой тюрьмы прошли представители всех тече­
ний политической мысли тогдашней России. Они проходили че­
рез равелин, чтобы выйти из него на смерть, на каторгу, на по­
селение, в Шлиссельбургскую крепость, на высылку в северные
и другие губернии»
Декабристы, по словам Ленина, лучшие представители дво­
рянского периода революции, перебывали в Алексеевском раве­
лине в количестве 23 человек. Дело украинского всеславянского
общества дало в 1847 году равелину трех своих представителей.
Петрашевцы, первые в России утописты-социалисты, находились
в камерах равелина в количестве 15 узников. Восстание 1830—
1831 гг. в Польше дало равелину лишь несколько узников,
но тысячи их прошли через польские крепости, Киевскую ци­
тадель, Бобруйскую крепость и несколько человек попали
в Шлиссельбургскую крепость. Три года (1851 — 1854) был
заперт в Алексеевском равелине Бакунин и оттуда переведен
в Шлиссельбургскую крепость. Писатели — революционные
демократы вписали несколько имен в список узников Алексеевского равелина, в том числе и имя Чернышевского. Про­
буждение в середине 50-х годов интереса к политическому
состоянию России среди студенчества привело к организации
тайного студенческого общества, основанного в Харькове в
1855 году для ниспровержения существовавшего строя, но толь­
ко через пять лет, когда организация уже распалась, 20 ее быв­
ших членов попали в равелин. Рост революционной пропаганды
как средства политической борьбы привел к заполнению камер

равелина 13 обвиняемыми в сношениях с лондонскими пропав
гандистами, 9 землевольцами и рядом других, в том числе
2 обвинявшимися в организации покушения на жизнь Але*
ксандра II. Эти двое были предтечами многих других узников
равелина уже следующего периода.
С наиболее крупными представителями заключенных в
Алексеевский равелин мы ознакомились в нашем предшествую*
щем изложении, в наших очерках о декабристах, о петрашев­
цах и о писателях — революционных демократах 60-х годов. Из
других политических узников равелина в период 60-х годов
выделяются своей мученической судьбой двое — Бейдеман и
Каракозов.
Бейдеман, сведенный с ума, содержался потом в условиях
полной изоляции в казанском доме для душевнобольных, пока
смерть через шесть с половиной лет не избавила его от страда*
ний, Каракозов оставался узником равелина всего четыре с по­
ловиной месяца, но пережитые им за это короткое время физи­
ческие пытки и психические страдания были так велики, что мы
причисляем и его имя к именам мучеников Алексеевского раве*
лина. Его молодая жизнь оборвалась в петле царской виселицы.
Таким образом, второй период истории Алексеевского раве*
лина, начатый казнью пяти декабристов, и закончился казнью —•повешением Каракозова.
Пребывание в равелине обоих названных нами заключен*
ных освещено в специальных очерках Щеголева Отсылая к
ним тех из наших читателей, которые пожелают подробно озна*
комиться с заточением Бейдемана и Каракозова, мы ограничи*
ваемся описанием условий пребывания этих двух революционе*
ров в равелине.
Когда 19 апреля 1866 г. Каракозов был помещен в камере
№ 6 равелина, Бейдеман уже в течение 4 лет и 9 месяцев (с
29 августа 1861 г.) был обитателем такой же одиночной камеры
№ 15 в том же равелине.
После 3 сентября 1866 г., когда палачи увели Каракозова
на казнь, Бейдеман еще 15 лет оставался в той же тюрьме.
Близкие по духу, товарищи по общей судьбе, почти соседи по
месту их пребывания, эти два человека не знали, что они нахо*
дились так близко один от другого.
Бывший поручик Михаил Бейдеман был заключен в раве*
лин двадцати лет отроду и, так сказать, «закрепощен» на
всю жизнь в том самом 1861 году, когда состоялась отмена1
1 См. П. Е. Щ е г о л е в , Алексеевский равелин, М„ 1929. См. очерки
«Д. В. Каракозов в равелине» и «Таинственный узник» (М. С. Бейдеман).

крепостного права актом 19 февраля, поднявшим на еще боль­
шую высоту революционные настроения Бейдемана.
В собрании «всеподданнейших докладов» по III отделению
за 1861 год сказано: «Сын бессарабского помещика Бейдеман
по окончании военного училища в 1860 г. тайно уехал за гра­
ницу в разные государства. При возвращении он был арестован
в Финляндии и при обыске в Алексеевском равелине у него
найдены клочки «возмутительного манифеста». В написанной им
в равелине записке в III отделение он обнаружил «самый пре­
ступный образ мыслей», признавшись в намерении совершить
цареубийство и переворот. Шеф жандармов выражал сомнение
в психической нормальности арестованного. Повелением царя
Бейдеман был оставлен в равелине впредь до особого распоря­
жения, а предполагавшееся предание его военному суду от­
срочено 1.
Таково краткое содержание доклада. Его краткость и су­
хость не находятся ни в каком соответствии с тем значением,
какое было придано аресту Бейдемана, найденному при нем «ма­
нифесту» и его записке с изложением его намерений. III отде­
ление было повергнуто этими документами в состояние чрезвы­
чайного удивления.
«Манифест» составлен от имени «императора Константи­
на I», сына Константина Павловича. Объявляя Николая I и его
сына Александра II преступно захватившими престол и граби­
телями народа, «манифест» призывал народ' подняться на
«весь окаянный род» царя, взять в свое владение всю землю
помещиков.
В записке же Бейдеман объяснил, что причиной его откро-t
венного заявления является желание высказать всю его нена­
висть и все его презрение к правительству царя. Он вернулся
на родину для мести за все ее страдания, за «мерзкое рабство,
в которое погрязли и несчастный русский народ, и русское
общество... за пролитую и проливаемую кровь бедных крестьян,
кругом ограбленных и обворованных гнуснейшим правитель­
ственным произволом... за то возмущающее душу равнодушие
и презрение к народу, и к его нуждам, и к его стремлениям, ко­
торые царят всюду, начиная с закоулков Зимнего дворца и
кончая теми притонами грабежа и разврата, которые называ­
ются правительственными установлениями». Он объявлял своей
целью свергнуть ту власть, за которой скрывается вся мер­
зость и гнусность «самодержавного произвола» и которая «за1
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1861. Всеподданейшие доклады по III отделению.

либеральными фразами, вроде реформ сверху, скрывает явную
неспособность к решительному социальному, гражданскому и
политическому перевороту».
В столь же сильных выражениях Бейдеман бичует уродли­
вую реформу — освобождение крестьян без земли, бездарность
и произвол администрации, деятельность III отделения, гнет
цензуры и состояние народного образования, на долю которого
оставлены ничтожные крохи, жалкие остатки от громадных пыш­
ных бюджетов императорского двора.
При личных показаниях начальнику III отделения в раве­
лине Бейдеман подтвердил свое намерение лишить жизни Але­
ксандра II. В своем донесении этот начальник признавался, что
прибегал «к различным уловкам» узнать от Бейдемана о его
сообщниках, но тот отрицает их существование. В результате
этого коменданту было приказано принять по отношению к Бейдеману строжайшие меры надзора. Позднее Бейдеман признался
в желании отправиться служить в революционных войсках Га­
рибальди в Италии, куда он, однако, не мог доехать за недо­
статком средств, так как его заработок наборщика в лондонской
типографии Герцена был незначителен. Но он действовал по
собственному почину без посторонних влияний.
З а первые годы Бейдемана не раз посещал начальник
III отделения. Немало узник и сам писал в равелине. Его вы­
сказывания с течением времени теряли свою резкость. В напи­
санном им проекте конституции Бейдеман уже не проявил преж­
него революционного настроения. Он заявил, что в действитель­
ности не имел намерения лишить жизни царя, и обратился к
нему даже с письмом (12 января 1863 г.). В письме он прояв­
ляет себя сторонником монархии с представительным учрежде­
нием от народа. Впрочем, еще в начале 1862 года он считал акт
19 февраля 1861 г. «подлым ниже всякой подлости, скверным
ниже всякой скверности, мерзким ниже всякой мерзости, неле­
пым ниже всякой нелепости и гадким ниже всякой гадости».
В половине 1864 года начальник III отделения в особой
бумаге царю писал об изменениях в настроениях узника в сто­
рону смягчения его прежней резкости. Трехлетнее заключение
сильно изменило его внешность, он почти потерял все волосы,
и наружный вид его стал безжизненным,— так сообщал началь­
ник III отделения. Он добавлял, что по закону Бейдеман подле­
жал бы смертной казни, но участь его была решена царем, и за­
канчивался доклад словами: «Впрочем, что бы ни ожидало Бей­
демана по суду, казалось бы, что закон и справедливость были
бы более удовлетворены, если бы заслуженное им наказание,
хотя и смертная казнь, совершено было бы над ним в силу

закона, а не исполнялось бы над ним от внешних причин заточен
ния, оказывающих разрушительное влияние на его организм»*
Царь выбрал для узника смертную казнь в ее замаскиро­
ванной форме. Он оставил узника в том самом равелине, где
разрушался весь его организм.
Шли долгие годы. 18 октября 1868 г. Бейдеман, уже два
года бывший единственным узником во всем равелине, снова
обратился к Александру II с письмом. Это был стон, который
впервые вырвался из его уст. Стон донесся до Зимнего дворца,
но царь остался к нему глухим. В 1869 году, в июле, этот
стон вторично и с удвоенной силой вырвался из той же груди,
но Царское ухо вторично осталось глухим. И в одиночной каме­
ре Бейдемана начались несмолкающие вопли сошедшего с ума
человека. Об этом писал в 1880 году директору департамента
полиции узник равелина Нечаев; он сообщил об этом же в секретном^письме товарищам на волю в таких выражениях: «Не-<
счастный узник, томящийся в заключении более 20 лет и утра­
тивший рассудок, бегает по холодному каземату из угла в угол,
•как зверь в своей клетке, и оглашает равелин безумными воп­
лями». Еще и 30 января 1879 г. комендант доносил в III отде­
ление, что, по словам часовых, Бейдеман по ночам рыдал, лежа
в постели.
Только 20 июня 1881 г. по докладу директора департа­
мента полиции царь Александр III приказал сослать Бейде­
мана в далекие и малолюдные места Сибири, если он того по­
желает. Вместо этого узник был в июле того же года переведен
в дом для душевнобольных в Казани Ч Здесь он содержался
безвыходно отдельно от других. 3 декабря 1887 г. многостра­
дальная жизнь Бейдемана окончилась.
Подведем итог. 20 лет изо дня в день жестокий режим пол­
ного одиночного заключения, сырость и недоедание медленно
высасывали, как вампир, из Бейдемана его физические и пси­
хические силы. Он был заточен в возрасте цветущей молодости.
В возрасте сорока с небольшим лет его перевезли в одиночную
палату для душевнобольных. Это был худой старик с облысев­
шей головой
волосы остались лишь на висках и на затылке,
с поседевшей белокурой бородой, с беззубым ртом, с разрых­
ленными цингой деснами, с бледной кожей, со значительно
атрофированной мускулатурой, без подкожного жирового слоя.
1 Комендант крепости, сообщая об исключении 1 июля 1881 г. Бей­
демана из списков заключенных равелина, добавлял, что вещи его за вет­
хостью сожжены, а металлические вещи разломаны на куски и брошены
в реку Неву.-— ЦГИА в Ленинграде. Фонд коменданта по Алексеевскому
равелину, 1861— 1881, № 96. Дело «О заключении Бейдемана».

Вместо прежней речи, которая бурным потоком выливалась в
горячих заявлениях Бейдемана III отделению, едва слышались
его невнятные ответы, какой-то скороговоркой, врачам боль­
ницы. Он отказывался от книг и от бумаги для письма и рисо­
вания. Но он не забывал Алексеевского равелина — своего гро­
ба, где была похоронена его жизнь и где был потушен огонь
его энтузиазма !.
Так отомстил царизм человеку, вина которого состояла
лишь в его революционных намерениях.
Если Бейдеману ставилось в вину намерение лишить жизни
Александра II, то Каракозов был осужден за «покушение на
цареубийство». Таким образом, обоих этих заключенных Але­
ксеевского равелина объединяла одна и та же тактика индиви­
дуального террора как средства политической борьбы с цариз­
мом. Как известно, позже эта ошибочная тактика получила
свое наибольшее развитие в деятельности народовольцев, а за­
тем социалистов-революционеров и принесла большой вред ре­
волюционному движению, так как сковывала активность народ­
ных масс и направляла развитие освободительного движения по
ложному пути.
Но независимо от этого общеполитического значения так­
тики террористов борьба с ними для царя и представителей
высшей бюрократии являлась вопросом личного самосохранения.
Поэтому покушение Каракозова подняло на ноги весь аппарат
политического сыска и развило в нем энергию до высшего
предела.
Каракозов, скрывавший свою фамилию и назвавшийся кре­
стьянином Петровым, был доставлен после ареста 4 апреля
1866 г. в III отделение. На следующий же день шеф жандар­
мов князь Долгоруков в докладе царю писал: «Все средства
будут употреблены, дабы раскрыть истину». Это звучало зло*
веще. Действительно,следственная комиссия уже 5 апреля пред-’
ложила начальнику III отделения заковать узника, именующего
себя крестьянином Петровым. На следующий день Долгоруков
сообщил царю, что арестованного «допрашивали целый день,
не давая ему отдыха,— священник вещевал его несколько ча­
сов». Еще через день тот же Долгоруков докладывал: «Из
прилагаемой записки Ваше величество изволит усмотреть то,
что сделано главной следственной комиссией в течение второй1
1 П. Е. Щеголев в статье «Таинственный узник» (М. С. Бейдеман),
помещенной в сб. «Алексеевский равелин», М., 1929, привел большие
интересные выдержки из истории болезни Бейдемана. Лист этой истории
найден им после Октябрьской революции в архиве больницы для душевно­
больных в Казани.

половины дня. Несмотря на это, преступник до сих пор не объявляет своего настоящего имени и просит меня убедительно
дать ему отдых, чтобы завтра написать свои объяснения. Хотя
он действительно изможден, но надобно еще его истомить, дабы
посмотреть, не решится ли он еще сегодня на откровенность»
8 апреля председатель следственной комиссии писал царю: «За­
пирательство преступника вынуждает комиссию к самым дея­
тельным и энергичным мерам для доведения преступника до
сознания». Это писал вновь назначенный председателем комис­
сии тот граф Муравьев, который стяжал себе вечную «славу»
жестокого усмирителя польского восстания, и поэтому его слова
об «энергичных мерах» говорят сами за себя.
Кропоткин в «Записках революционера» передал слышан­
ный им в крепости рассказ жандарма, сторожившего Карако­
зова в камере: при заключенном неотлучно находилось по двд
стражника, менявшиеся через каждые два часа. По приказанию
начальства они не позволяли Каракозову заснуть. Как только
он, сидя на табуретке, начинал дремать, жандармы встряхивали
его за плечи.
Кроме физического мучения бессонницей, к Каракозову
были применены тяжелые для него особые «психологические
приемы». Ему передавались от любимого им и также аресто­
ванного его двоюродного брата Ишутина письма, написанные,
очевидно, под диктовку жандармов или по их принуждению.
В письмах Ишутин умолял Каракозова сказать всю истину, на-„
звать соучастников и тем самым дать свободу ему, Ишутину.
В роли мучителя и агента III отделения выступил и свя­
щенник Палисадов. Ему было предписано посещать Каракозова
и выведывать от него сведения для III отделения. Палисадов
действовал по особому выработанному им плану, донимая Ка­
ракозова в его камере церковными службами, проповедями и
хитрыми беседами частного характера. Обо всем услышанном от
узника Палисадов сообщал начальству. Протоиерей Палисадов
совершал свои религиозно-розыскные визиты в камере Карако­
зова 21, 22, 24, 27, 29 апреля и 1 мая, а кроме того, еще 5, 6
и 12 апреля терзал заключенного в III отделении. Посещения
Палисадова продолжались от полутора до двух часов, причем во
время богослужений измученный бессонницей и допросами Ка­
ракозов должен был оставаться на ногах. Интересен сообщае­
мый Щеголевым факт молебствия с водосвятием 22 апреля в
камере Каракозова. Впоследствии Палисадов совершал аналогич­
ные богослужения уже не в камере, а в домовой церкви комен­
1 П. Е. Щ е г о л е в , Алексеевский равелин, 1929, стр. 54.

данта, в присутствии последнего, а также Каракозова и двух
других заключенных в равелин по тому же делу (Ишутина и
Худякова). И здесь продолжались проповеди и увещания.
Не одни мучения лишением сна и многочасовыми допро­
сами в обстановке, близкой к пытке, составляют особенность
этого одного из первых после судебной реформы процессов.
Есть основания предполагать, что к Каракозову было приме­
нено и мучение лишением его пищи. Таких оснований два. Вопервых, в напечатанной проповеди одного священника, видев­
шего Каракозова в первые дни его содержания в III отделении,
имеется указание, что Каракозов будто бы сам отказывался от
пищи и питья в продолжение первых пяти суток его заключе­
ния. Объяснение этому проповедник видел, между прочим, в же­
лании Каракозова унести с собой в гроб свою тайну. Таким
образом, мы имеем указания на голодание Каракозова. Не было
ли оно таким же «добровольным», как и его бессонница?
Во-вторых, в архивном деле о каракозовцах содержится
прямое указание на ограничение пищи нескольким каракозовцам. Прежде чем привести соответствующую выписку из архив­
ного дела, считаю не лишним подчеркнуть, что она находится в
полном соответствии с рассказом, слышанным автором настоя­
щей книги от отца, который по делу Каракозова также был
заключен в Петропавловской крепости (в Невской куртине, а
потом сослан в Вологодскую губернию). Отец рассказывал, что
председатель комиссии по расследованию дела Каракозова,
усмиритель польского восстания Муравьев-вешатель, оставшись
недоволен ответами отца на допросах, приказал ограничить его
питание в крепости. В архивном деле имеется распоряжение
Муравьева коменданту крепости «изменить продовольствие»
Гернету, Никольскому, Орлову, Николаеву и еще пятерым каракозовцам, давая им обед из двух блюд лишь через день !.
При этом было определенно указано, что эти два блюда должны
состоять из щей или супа и какого-нибудь кушанья на второе
блюдо, подававшегося также и на ужин.
Для того, чтобы учесть реальное значение такого «измене­
ния пищи», припомним слова каракозовца Худякова, который
1 ЦГИА в Ленинграде. Фонд управления коменданта Петербургской
крепости, 1866, № 296. О заключении в крепость лиц по распоряжению
высочайше утвержденной следственной комиссии. В этом же деле дана ве­
домость о заполнении крепости арестованными по делу Каракозова, а именно:
в Екатерининской куртине были заняты все 19 секретных камер, в Ни­
кольской из 12 камер — 10, в Трубецком бастионе были заняты все 9 но­
меров, а в Невской куртине— 15 камер были временно заняты военноподсудимыми из нижних чинов.

1 оворил:
«В крепости кормили такой пищей, которой не поза. видовали бы многие собаки» Г
При таком отвратительном питании очень знаменательным
является найденное нами в архиве обращение коменданта Пет­
ропавловской крепости в III отделение с просьбой не прини­
мать, по возможности, от родных арестованных белья и продук­
тов для передачи в крепость, мотивируя достаточным количе­
ством белья в крепости и отсутствием помещения для хранения
продуктов 2.
Несомненно, что за этим распоряжением коменданта кре­
пости скрывалось желание создать для^ заключенных по делу
Каракозова более тяжелый режим: для хранения продуктов
не требовалось особого помещения, так как принесенные пред­
меты питания передавались в камеру заключенных.
При изнуренном физическом состоянии узников III отде­
ление не останавливалось перед угрозой и настоящей пыткой.
Об этом рассказал в своих воспоминаниях Худяков. Следова­
тели передавали Худякову повеление Александра II применить
к нему пытку, а если он немедленно не сознается, то объявить
его вне закона и расстрелять.
Заседания верховного суда, которому был предан Карако­
зов, происходили все в той же Петропавловской крепости, где
судили декабристов и петрашевцев. Стены крепости были на­
дежнее других стен. Хотя процесс Каракозова велся уже по
новым судебным уставам, но он проходил «по-старому» во
многих отношениях. Остались прежними не только место суда
в пределах крепости, но и те влияния, без которых, конечно, не
мог обойтись разбор этого дела. Так, Александр II пожелал,
чтобы процесс был закончен в самом непродолжительном вре­
мени. Поэтому пошла такая судебная гонка, которая отнюдь
не благоприятствовала правильному и всестороннему рассмот­
рению дела. Неизбежны были и всякие влияния со стороны
высокопоставленных заинтересованных лиц. Обер-секретарь вер­
ховного суда Есипович в своих записках об этом суде отмечал
влияние таких вельмож^ которые «всякое отступление или укло­
нение от своего безапелляционного приговора считали чуть не
изменою государю и государству» 3.

ст

127*’ ^ УД ЯК0 В ’ Записки каракозовца— «Молодая гвардия»,

1930,

2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1866 N° 100 ч 3
«U покушении на жизнь государя императора. Общие распоряжения об аре­
стовании лиц, прикосновенных к сему делу».
Р
стр 1 ^Записки сенатора Есиповича», «Русская старина» 1909 г., январь,

Воспоминания Есиповича, который сам стоял на верхних
ступеньках служебной лестницы, в чине штатского генерала, а
впоследствии и сенатора, приобретают для нас особый интерес.
Ему было прекрасно известно все, что творилось и говорилось
за кулисами суда. Он знал и ту борьбу, которую вели за пре­
делами суда разные лица, в том числе Муравьев-вешатель. Сто­
ронники поголовной казни всех привлеченных к суду находили,
что дело верховного уголовного суда — в опасных руках, что
председатель его попал под влияние революционной партии в
лице секретаря суда (т. е. Есиповича). Вся же «революцион­
ность» этого секретаря сводилась только к попыткам провести
заседание суда по этому первому процессу, разбиравшемуся на
основе судебных уставов 1864 года, с соблюдением требований
закона.
В состав суда были введены лица, беспощадная жестокость
которых была известна заранее. Таковы Панин и КорниолинПинский, полуживой 90-летний старик, которого вносили в зал
суда на носилках. Есипович вспоминал, как члены суда задолго
до приговора разыскивали статьи закона с наиболее суровыми
карами. Обвинителем в процессе был министр юстиции Замятнин, который, по словам Есиповича, никогда не отстаивал своих
личных твердых убеждений по той, может быть, простой
причине, что он их не имел. Председателем суда был князь
Гагарин.
Совсем не бесстрастное судейское настроение его вылилось
наружу в самом начале процесса, когда он заявил секретарю
суда, что будет обращаться к Каракозову на «ты», так как
«такому злодею нет возможности говорить «вы»». Впрочем,
секретарю удалось убедить его обращаться к подсудимому
на «вы».
Во время самого суда до сведения председателя было до­
ведено желание царя ускорить окончание процесса. «Если казнь
Каракозова не будет совершена до 26 авг., то государю импера­
тору неугодно, чтобы она произошла между 26 (днем корона­
ции) и 30 авг. (днем его тезоименитства)». Так подсказывался
приговор. Он и был вынесен. Его вынесению предшествовало
частное совещание членов суда на квартире председателя, где
было решено казнить одного Каракозова. Член суда Панин со­
гласился с этим очень неохотно, говоря, что, «конечно, двух
казнить лучше, чем одного, а трех лучше, нежели двух».
Каракозов, совсем надломленный следствием и судом, дал
обширные показания. Он подал просьбу о помиловании. Ми­
нистр юстиции, он же обвинитель по процессу, доложил ее
царю, о чем впоследствии рассказывал: «Какое ангельское

выражение было на лице государя, когда он сказал, что он давно
простил его, как христианин, но, как государь, простить не счи­
тает себя в праве». Гак, лицемерно, пышной фразой царь, не­
ограниченный монарх, ограничивал себя в праве избавления от
виселицы осужденного!.. Мы уже знаем, что этот «ангел»
заранее решил отдать Каракозова палачам.
2
сентября председатель суда вызвал Каракозова из раве­
лина в здание, где происходил суд. Каракозов вошел с таким
светлым лицом, что, по-видимому, ждал помилования, но услы­
шал об утверждении приговора, и весь свет исчез с его лица,
оно потемнело и приняло суровое и мрачное выражение. Осуж­
денному пришлось ждать казни целые сутки. Он был публично
повешен на Смоленском поле.
Кроме Каракозова верховный уголовный суд судил по его
же делу еще 35 других обвиняемых, разбитых на две группы.
В первую группу были отнесены вместе с Каракозовым 11 че­
ловек, а во вторую — 25 обвиняемых. Кроме того, с частью
арестованных по тому же делу правительство расправилось
без суда, в административном порядке.
Значительная часть арестованных была заключена в кур­
тины и бастионы Петропавловской крепости, и трое (Карако­
зов, Ишутин и Худяков), как сказано выше, содержались в
Алексеевском равелине. Впрочем, Худяков был заключен в ра­
велин не сразу, а переведен сюда из Никольской куртины.
В вину обвиняемым ставилась та или иная форма прикос­
новенности к покушению на Александра II и участие в органи­
зации, ставившей своей целью государственный переворот и
водворение новых социальных начал. Большинство членов круж­
ка не шло далее попыток организации артелей и производствен­
ных товариществ, дальше намерений пропаганды при помощи
библиотек и школ. Обвинительные акты в первую очередь вы­
двигали обвинение против участников общества под названием
«Ад», в котором убийство царя как средство переворота было
предметом обсуждения.
Большинство обвиняемых на следствии и в суде не стояли
на высоте положения революционера и после осуждения их на
каторгу и поселение подавали просьбы о помиловании. Подавал
просьбу о помиловании уже после казни Каракозова и Ишутин,
приговоренный к повешению. Он был помилован по соверше­
нии над ним всей церемонии публичной казни вплоть до одева­
ния в саван и надевания петли на шею. Это стоило ему потери
душевного здоровья.
По своему социальному составу каракозовцы были большей
частью представителями той группы разночинцев, которая в

истории революционного русского движения пришла на смену
дворянам. Возрастной состав осужденных был очень молодой —
в пределах 19—26 лет. Приговор к суровым наказаниям не мог
остановить роста революционного движения в стране.
§ 46. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЛЖ ЕДОНОСЧИКИ
И УГОЛОВНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ В РАВЕЛИНЕ
В системе внутреннего управления и охраны самодержавия,
православия и политики национального гнета видное место за­
нимал донос. Несмотря на всероссийскую организацию государ­
ственного шпионажа, огромное число жандармов и официальных
агентов III отделения, несмотря на широчайшие объемы перлю­
страции всякой корреспонденции, царское правительство щедро
поощряло и добровольных политических доносчиков. Из целого
ряда дел III отделения можно видеть, в какие разнообразные
формы выливалась «высочайшая» благодарность им. Для бо­
гатого и знатного доносчика, каким был, например, Коковницын
в деле Ромашева, такая благодарность выражалась объявлением
«монаршего благоволения». Доносчику из числа крепостных кре­
стьян даровалось освобождение от крепостной зависимости. Со­
стоящим на военной или гражданской службе предоставлялись
чины, ордена, бриллиантовые перстни. Предателя декабристов
Шервуда, осыпанного всякими милостями, наградили прибавкой
к его фамилии приставки «Верный» и дворянским гербом в виде
протянутой из-за облаков к нему руки с пальцами, сложенными
так, как это требовалось для присяги. Предоставление денежных
наград в размерах, всегда далеко превышавших Иудины
30 сребреников, было обычным и наиболее распространенным
явлением.
Успешность доноса, как одного из средств всей системы
охраны существовавшего государственного строя, требовала,
чтобы он если не вполне, то хотя бы частично соответствовал
истине. Лживый донос создавал для правительства лишнее бес­
покойство, вызывая ряд ненужных действий, приводил к непро­
изводительным расходам денежных средств, сил и времени, ме­
шал правильному ходу дела наблюдения, розыска и охраны «по­
рядка и спокойствия». Поэтому правительство в своих соб­
ственных выгодах относилось к политическим лжедоносчикам
сурово.
Свод законов содержал целый ряд статей, определявших
условия доноса и гарантии его правильности. Для доноса о го­
сударственных преступлениях по так называемым двум первым
1 3 М. Н . Г е р в е т , т. II

пунктам закон раскрывал самые широкие пути и отказывался
от запрета принимать доносы от детей на родителей и от кре­
постных на их помещиков (т. XV, ст. 921, 1842 г.). З а лжедонос закон грозил доносчику тем наказанием, которому подле­
жал бы оговоренный им человек, если бы донос был пра­
вильным.
Среди заключенных Алексеевского равелина и Шлиссельбургской крепости было несколько политических лжедоносчиков.
Заточение их в государственной крепости происходило не толь­
ко по указанному выше принципу возмездия, но и из желания
правительства убрать подальше с глаз тех людей, связь с ко­
торыми компрометировала государственную власть.
Мы приведем для примера в этой главе дело Порецкого,
заключенного в Алексеевский равелин, а потом в тюрьму Суз­
дальского монастыря. В главе о Шлиссельбургской крепости мы
познакомимся с другим, более ловким лжедоносчиком — Медоксом. Они не похожи один на другого. Один из них был по­
чти подросток, другой — человек с уголовным прошлым и с
14-летним стажем пребывания в Шлиссельбургской крепости.
Но в их делах имеется та общая черта, что III отделение и Ни­
колай I оказывались на некоторое время, так сказать, одура­
ченными. В этом и заключается специфический интерес всех дел
политических лжедоносчиков.
Донос Порецкого — настоящая фантазия, отнестись к ко­
торой с доверием мог только тот, кто находился под постоян­
ным страхом, что он окружен заговорщиками, готовыми лишить
его трона и жизни.
В 1844 году, в день дворцового маскарада, кадет горного
института Порецкий явился ко дворцу с желанием открыть
тайну самому царю. Здесь он рассказал совершенно невероят­
ную историю, как на мосту он нашел письмо, из которого узнал
о предстоящем собрании заговорщиков на Семеновском поле,
как, вооружившись пистолетом, он зарылся там в снег и под­
слушивал разговоры заговорщиков, пока один из них не насту­
пил ему на руку; как он бежал оттуда под выстрелами пресле­
довавших его заговорщиков и пр. и пр. Свой донос кадет под­
твердил клятвой перед образом. Расследование показало вымышленность всего рассказа от начала до конца. Николай I
приказал посадить Порецкого на год в Алексеевский равелин,
а потом заточить, как клятвопреступника, на два года в Валаам­
ский монастырь.
Фантазия у кадета Порецкого за время его пребывания в
одиночной камере крепости разыгралась еще более. Он сделал
новое показание: будто неизвестными людьми он был сам во­

влечен в их организацию. В доме, который он не может указать,
он присутствовал на собрании заговорщиков в бархатных мас­
ках. Их было человек 25; в роскошно освещенном зале он да­
вал заговорщикам свои ответы и затем целовал крест и еванге­
лие, согласившись явиться к царю под видом доносчика и убить
его. Ответом на это фантазирование было повеление Николая
содержать кадета Порецкого в равелине до тех пор, пока «не
восчувствует вину свою». Почти через два года царь распоряч
дился переправить Порецкого в Суздальский монастырь. Здесь
Порецкий, рассказывая одному из заключенных, за что он сюда
переведен, снова говорил о желании раскрыть заговор при
условии назначения его адъютантом шефа жандармов. Он го­
ворил о необходимости собрать в Петербурге полки донских,
черноморских и уральских казаков и артиллерию. В ответ на
это последовало распоряжение из Петербурга перевести Порец­
кого в арестантское отделение монастыря. 1 акое распоряжение
прекратило не только пылкое фантазирование кадета, но и его
жизнь: он отравился мышьяком. На допросах перед смертью он
сказал только два слова: «Вот несчастие»
Довольно редкими узниками Алексеевского равелина за
период 1825— 1870 гг. были обвиняемые по уголовным делам.
Мерилом для отбора их из общей огромной массы уголовных
преступников служили или размеры имущественного вреда, или
особенности положения их, как это было в деле князя Трубец­
кого (о котором скажем ниже), личная заинтересованность Ни-«
колая I.
Медик-хирург Яснопольский содержался в равелине в
1846— 1850 гг. по подозрению в составлении подложных банков-:
ских билетов на сумму 1700 тыс. руб. По-видимому, админич
страция не собрала достаточных доказательств виновности Яс-:
но польского, и царь посадил его в равелин, «пока он не сознает-«
ся». Такое вымогательство признания продолжалось четыре
года, кажется, без всякого успеха, и заподозренного отправили
без судебного приговора в Якутск.
Правитель канцелярии архангельского губернатора Шама-«
рин и другой чиновник оттуда же занимались вымогательством
взяток и после кратковременного пребывания в равелине были
отправлены по месту жительства для суда над ними.
В конце 1830 года в равелин поступил заключенный, соверч
шенно особый по его служебному положению. Это был управ­
ляющий делами комитета министров, действительный статский
советник Гежелинскии. В описи имущества, составленной при
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849, № 215. «О ка­
дете горного института Порецком».

принятии этого штатского генерала в крепость, значится: звез­
да, лента, орден Владимира, мундир, шпага, треугольная шляпа.
Получается впечатление, что его доставили в тюрьму во всей
парадной форме. Преступление же его состояло в подлогах
бумаг той канцелярии комитета министров, которой он управ­
лял. При этом он объявлял «высочайшие повеления» с искаже­
ниями. В ответ на его просьбу отпустить его на поруки комен­
дант отвечал, «что не было еще примера, чтобы какой-либо
арестант, содержавшийся в Алексеевском равелине, был отпу­
щен на поручительство до решения дела». Довольно редким
сличаем оказался и исход по этому делу: генерал оказался без
чинов и орденов в финляндских полках.
Особое место^среди заключенных равелина занимает князь
Сергеи 1 рубецкой. Он был помещен сюда за такое уголовное
преступление, за которое в Петропавловскую крепость за все
время ^ ее существования не попадал ни один другой заклю­
ченный. Это преступление состояло в «похищении» чужой жены
с ее на это согласия. Трубецкой и не попал бы сюда за это,
если бы в данном случае не было особой заинтересованности
императора Николая I.
х рубецкой был доставлен в равелин 29 июня 1851 г. из
1 ифлиса после ареста в Редут-Кале перед самым его отплы­
тием за границу вместе с бежавшей с ним женщиной. Хотя ему
не ставилось в вину никакого государственного преступления,
в архиве III отделения о нем имеются три дела. Все они с такой
подробностью обработаны Щеголевым, что можно ограничиться
лишь краткой передачей сущности этого случая, показывающего
нам, как ничтожны могли быть причины заточения в важней­
шую государственную тюрьму и как безграничен был царский
произвол даже в делах, представлявших не какой-нибудь госу­
дарственный интерес, а лично царский.
Вся вина Трубецкого состояла только в том, что он с по­
мощью своего товарища увез замужнюю женщину, Жадимировскую, с ее согласия. Для розыска скрывшихся была
пущена в ход вся машина государственного аппарата. Высо­
чайшие резолюции следовали одна за другой. Шеф жандармов
начальник III отделения, общая полиция сочли делом своей че­
сти исполнить волю царя о поимке скрывшейся пары полюбив­
ших друг друга людей.
Конечно, в истории столицы это был не первый случай
нарушения «супружеской верности» и побега жены из дома
мужа, но на этот раз был задет сам Николай I. Щеголев сообщает: «...есть определенное свидетельство о том, что краса­
вица /Гхадимировская на дворянском балу обратила (на себя)

высочайшее внимание, в заведенном порядке была уведомлена
о царской «милости»... но, вопреки заведенному порядку, она
не пришла в восхищение от мысли, что ее телом будет владеть
русский император, а оскорбилась и ответила резким отказом
на вожделение. Царь будто бы поморщился и промолчал, но,
когда до него дошли вести об увозе Жадимировекой, он остро
почувствовал, что ему предпочли другого, вознегодовал и дал
волю своему гневу»
Трубецкой в своем первом показании объяснил, что ему
хорошо были известны условия выдачи замуж Жадимировекой
против ее воли и истязание ее мужем. Он показывал: «Я люблю
ее без памяти; положение ее доводило меня до отчаяния; я был
как в чаду и как в сумасшествии, голова ходила у меня кру-;
гом». Царь предал Трубецкого военному суду. Суд приговорил:
за похищение Жадимировекой с ее согласия, за похищение по-;
дорожной и намерение ехать с Жадимировекой за границу ли­
шить Трубецкого чинов, орденов, дворянства, княжеского досто­
инства, оставить в крепости еще на шесть месяцев и отправить
рядовым на Кавказ. Николай этот приговор утвердил.
12 февраля 1852 г. истек срок шестимесячного заключения
Трубецкого в Алексеевском равелине по приговору военного
суда, и он был отправлен на Кавказ. Только в 1857 году Тру­
бецкой был восстановлен в своем прежнем звании. Он про-,
живал в своем имении, куда к нему переехала на жительство
и Жадимировская. Их совместная жизнь очень скоро оборва­
лась, так как Трубецкой в 1859 году умер. Жадимировская
после этого уехала за границу.
Мы подчеркиваем в деле Трубецкого произвол и месть
царя, когда для удовлетворения его желаний слепыми исполни­
телями его воли явились чины высшей администрации, военный
суд, Алексеевский равелин и военное начальство кавказской
армии.1
1 П. Е. Щ е г о л е в , Алексеевский равелин, Книга о падении и величии
человека, 1929, стр. 27 (статья «Любовь в равелине»).

Глава восьмая
ШЛЙССЕЛЬБУРГСКЛЯ КРЕПОСТЬ
§ 47. СВЕДЕНИЯ О СТРО ИТЕЛЬСТВЕ
В Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ
В 1825—1870 ГОДАХ
ЕСТА заточения в Шлиссельбургской крепости были
сложены из кирпича, камня и железа, как и вся кре­
пость. Проходили одно за другим десятилетия, а Сек­
ретный дом и верхние номерные казематы продолжали
стоять как будто по-прежнему прочно и крепко. Но так было
лишь по внешнему виду. В действительности дело обстояло
иначе. Здания, замкнутые в тесном кругу, окруженные стена­
ми, затруднявшими вентиляцию, не допускавшими солнечного
света, подвергались разрушительному действию сырости. О раз­
мерах этой сырости нам уже известно из первого тома «Исто­
рии царской тюрьмы». Не выдерживали этой сырости дере­
вянные части построек, а еще более не выдерживали ее сами
заключенные. Администрация крепости заботилась о поддер­
жании тюремных помещений главным образом постольку, по­
скольку это было необходимо в целях недопущения побегов.
Интересующий нас период в истории Шлиссельбургской
крепости начался с ремонта Секретного дома. Впрочем, дело
было не столько в серьезном ремонте, сколько в корыстных
хлопотах коменданта генерал-адъютанта Плуталова, намеревав­

М

шегося пополнить свои карманы за счет ремонтных средств.
Это было блестяще доказано рядом официальных документов,
но ничто не помешало Плуталову получить с особого разреше­
ния царя как раз ту самую сумму, которую он назвал и пра­
вильность которой была поставлена под сомнение центральным
контрольным органом.
18 февраля 1826 г. Плуталов обратился в центр с ходатай­
ством возвратить ему свыше 14 тыс. руб., будто бы затрачен­
ных им из собственных средств на ремонт Секретного дома,
бани и погреба. При этом он указывал, что начиная с 1806 года
и по 1826 год никаких средств на ремонт Секретного дома пра­
вительство не отпускало. Такое ходатайство как будто показы­
вало заботы коменданта о поддержании в порядке тюремных
зданий. Он и ставил себе в заслугу то, что они не пришли
в упадок и ветхость. В действительности же оказалось, что при­
шли в упадок средства самого Плуталова отнюдь не из-за затрат
на ремонт крепости.
Из Петербурга ему указали на ошибочность его заявления
о неотпуске сумм на ремонт Секретного дома: такие средства
отпускались трижды — в 1812, 1817 и 1822 гг. Указали Плута­
лову также и на неправильность его счетов: цены в них на ма­
териалы обозначены более высокие, чем были в действительно­
сти за те годы, когда он будто бы производил ремонт. Этот
официальный документ вполне подтверждает отзыв декабриста
Бестужева о Плуталове как о воре и мошеннике. Тем не менее
Николай I, закрыв глаза на очевидные подлоги коменданта
государственной тюрьмы, удовлетворил его просьбу и приказал
отпустить ему эти тысячи рублей. Вместе с тем было решено
отпускать ежегодно на ремонт Секретного дома 799 р. 77 / 2 к.
Эта точность даже в полукопейке особенно смешно выгля­
дит при сопоставлении с аппетитами Плуталова, получившего
14 тыс, руб. без надлежащих доказательств действительной их
затраты1.
Если Плуталов «плутовал», требуя «возврата» ему 14 тыс.
руб., то надо думать, что более правильны были его сведения,
относившиеся к размерам Секретного дома. Таково было, на­
пример, определение им площади полов в здании в 847г квад­
ратных сажени, а числа окон — цифрой 48. Впрочем, нет уве­
ренности, что эти цифры относятся ко всей тюремной площади.
В том же 1826 году Плуталов умер. Его преемник, новый
комендант Фридберг, произвел ремонт Секретного дома. В чем

состоял ремонт — неизвестно. Но декабрист Бестужев писал
в своих воспоминаниях о ремонте камер и их побелке. Напо­
мним, что говорил об этом ремонте другой декабрист, Пущин
(в его перехваченном письме): «Комендант на чудо отделал
казематы». По-видимому, Пущин писал иронически, потому что
тут же добавлял: «Благодарю бога, что из них (т. е. казема­
тов.— М. Г.) выбрался, хотя и с цепями».
Подтверждением отсутствия надлежащего ремонта Секрет­
ного дома за очень долгие годы, более чем за четверть века,
служит донесение коменданта крепости царю от 1838 года:
«В секретном замке на каменном арестантском доме желез­
ная крыша пришла в такую ветхость, что во многих местах
пропускает течь, и по Еетхости стропил должно опасаться,
чтоб не снесло ее внезапным ветром; что не видно из дел,
когда эта крыша сделана заново; исправляема же была она
в 1812 г.» При таком состоянии крыши, год устройства ко­
торой терялся в каких-то незапамятных временах и которая не
ремонтировалась 26 лет, нет ничего удивительного, что узники
страдали от сырости: вода проникала к ним сверху через по­
толки. Размеры суммы, отпущенной на исправление крыши,—
6849 руб.— показывают, в каком антисанитарном состоянии на­
ходились казематы узников Г
В первой половине 1849 года разрабатывался проект о рас­
ширении арестантских помещений в Шлиссельбургской крепо­
сти. Возможно, что царь, как это было в процессе декабристов,
был озабочен своевременным заготовлением тюремных камер
для обвиняемых по новому крупнейшему политическому процес­
су — петрашевцев. Возникало предположение об устройстве
второго этажа над Секретным домом, но архитектор Сорокин
признал это невозможным, так как фундамент не выдержал бы
новой добавочной нагрузки. Был и второй проект: пристроить
новое здание к стене замка; но в таком случае еще более умень­
шился бы и без того небольшой двор для арестантских про­
гулок. Поэтому архитектор предложил для увеличения двора
занять часть плаца от Колокольной башни до кузницы, обнести
добавочную площадь стеной, а намеченное пристройкой к кре­
постной стене двухэтажное здание предназначить для 25 аре­
стантов. Царь с этим проектом не согласился.
Выдвигал Сорокин и третий проект. В тот момент так на­
зываемые нумерные казармы не были заняты арестантами. Из
объяснения Сорокина видно, что верхний этаж этого двухэтаж-1
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 2 эксп., 1838, Всеподданней­
шие доклады (л. 19).

ного здания был занят под цейхгауз, а нижний — под жилые
части инвалидной команды; в нижнем этаже, кроме того, была
и церковь.
Сорокин предполагал перевести цейхгауз в башню Голо­
вина, а в нижнем этаже номерных казарм разместить всю
роту солдат целиком. Во втором же этаже он проектировал
поместить исключительно арестантов. Подробное описание обо­
их этажей номерных казарм найдено мной в архивном деле
1794 года и приведено в I томе этого труда; в деле номерные
казармы именуются Секретным домом. В объяснениях Сорокина
добавлено, что при казематах верхнего этажа имелись кара-«
ульни, «освещавшиеся небольшим окном на галерею».
Этот третий проект расширения арестантских помещений
также не получил осуществления, что, вероятно, объяснялось
тем, что к середине 1849 года надобность в добавочных аре­
стантских помещениях временно миновала, так как число обви­
няемых по процессу Петрашевского уменьшилось до двух с по-«
ловиной десятков
Ознакомление архитектора Сорокина в 1849 году с состоя-'
нием здания Секретного дома вновь показало малую пригод­
ность для проживания в нем узников без самого большого ре­
монта дома. В январе 1850 года этот вопрос и был поставлен
на очередь. По представленной в марте смете расход был ис-*
числен в 3299 руб.
Приходилось производить работы такого рода, которые
совершенно исключали возможность оставления арестантов на
время ремонта в их камерах. Заключенные были выведены из
Секретного дома и, как говорится в рапорте, размещены в «верх­
них казематах», по примеру прежних таких же случаев.
В августе 1850 года ремонт был закончен, и 16 августа III от­
деление разрешило перевести заключенных обратно в тюрьму,
названную в одном из этих рапортов «домиком для секретных
арестантов». Это «уютное» название мало вяжется с режимом
каменной твердыни.
Совершенно особенной перестройке подверглась одна из
камер (№ 1) в 1852 году. Внутри камеры была устроена по­
перечная решетчатая перегородка с такой же дверью, а на по­
следней была укреплена «надежная задвижка с висячим зам­
ком». Эта перегородка лишала заключенного возможности под­
ходить к окну, которое он «беспрерывно разбивал, производя
криком своим большое беспокойство». Входную дверь в камеру

оковали железом 1. Очевидно, здесь содержался человек, поте­
рявший рассудок.
Иных сведений о строительстве в крепости за интересую­
щий нас период мы не нашли.
К периоду 60-х годов относится описание Шлиссельбургской крепости и Секретного замка, сделанное узником этой кре­
пости, участником польского восстания и членом центрального
комитета восстания Брониславом Шварце. Это самое обстоя­
тельное и полное описание крепости самим ее заключенным.
Оно настолько ценно для истории Шлиссельбургской крепости,
что я приведу подлинный текст целиком.
Шварце был доставлен на остров, на котором воздвигнута
Шлиесельбургская крепость, к кордегардии.
«От кордегардии тянулся длинный крытый коридор, со­
стоящий из аркад, расположенных вдоль глубоко выложенного
камнем рва; на коридор выходили двери и окна тюремные или
другие, какие — этого я тогда разобрать не мог, а через ров на
расстоянии несколько десятков шагов друг от друга были пе­
рекинуты сводчатые мостки... Высоко над валом развевался жел­
тый штандарт с царским двухглавым орлом. Перешли через
мост, и тут я увидел знакомый мне по Европе, но редкий в Рос­
сии, средневековый «секретный замок». Две круглых гранит­
ных серо-желтых башни с узкими бойницами, такая же гранит­
ная стена, а посредине чернели огромные ворота со сводами,
перед ними, над заворачивающимся рвом, висел новый помост,
больше прежних. Все указывало на то, что некогда здесь был
мост подъемный, совершенно так, как и в старых замках Фран­
ции или Германии. Узкий поросший травой сток отделял стены
от канавы... Низкий одноэтажный флигель перегораживал зам­
кнутое пространство на-двое и неприятно резал глаза той казен­
ной грязно-желтой краской, которой отличаются русские остро­
ги, казармы и больницы; его окна, с толстыми железными ре­
шетками, были довольно велики, но почти все заслонены
остроумными «щитами», пропускавшими свет только сверху и
не позволявшими несчастному узнику видеть того, что проис­
ходило на дворе. Вершина кровли доходила до уровня окру­
жавших замок стен, а громадный чердак сквозился маленькими
полукруглыми оконцами; там-и сям торчали белые трубы, а
прилепленные с двух сторон дома деревянные пристройки с буд­
ками указывали, что здесь и находится кордегардия.

Все это — и старые гранитные стены, и желтый флигель, и
почерневшие кордегардии, и полосатые будки, и деревянные
барьеры, тянувшиеся перед всеми постройками, и какая-то полу­
разрушенная конура в углу двора рядом с железной дверью,—
было серо, угрюмо, жестоко и мертво» Г
Шварце рисует подробный план Секретного замка: «Тюрь­
ма была невелика; она состояла всего из десяти одиночек, или
номеров, с коридором посередине. Три номера — 8-й, 9-й и
10-й — выходили окнами во двор; камеры отделялись друг от
друга пустыми промежутками, выходившими на коридор; на
них отворялись двери одиночек. Другие семь номеров были
обращены окнами в противоположную юго-западную сторону,
т. е. в палисадник, находившийся между тюрьмою и стеною
замка; туда могли входить только солдаты. В семи номерах
было только по одному окну, в 1-м, 4-м и 7-м номерах — по
два. Один ряд камер имел то преимущество, что там можно
было разговаривать с соседом, конечно, если он имелся; другая
же сторона отличалась тем, что иногда сюда заглядывало
солнце, а из окон открывался вид на двор, если только никто
по нему не гулял, потому что во время прогулки окна заслоняли
щитами. В конце коридора, ближе к воротам, были сени с кух­
ней и кордегардией для крепостных служителей; в другом его
конце находилась такая же казарма для солдат» 2.
Этот же узник сделал очень точное описание тех двух ка­
мер Секретного дома, в которых протекли семь лет его шлиссельбургского заточения. Сначала он был помещен в камеру
№ 3. Этот номер был написан на кожаном фартуке, который
закрывал оконце во входной в камеру двери, окрашенной
в темно-зеленый цвет. В этот же цвет были окрашены вещи
внутри камеры, где стояли крохотный зеленый столик, зеленый
табурет и грязно-зеленого цвета койка с тощим матрацем, по­
крытым серым больничным одеялом. Стоявшая в углу параша
довершала меблировку. Столик стоял под довольно высоко
расположенным окном с решеткой изнутри камеры из дюймо­
вых полос железа. Между полосами решетки было такое про­
странство, что легко могла бы пролезть голова ребенка. Окно
не было ни закрашено, ни заслонено, и заключенный видел
сквозь стекла часть гранитной стены и часового с ружьем. По­
доконник был деревянный, широкий, так как толщина стен
была, вероятно, в аршин. Белые стены с широкой темной поло­
сой внизу подпирали белый потолок. Белая каменная печь,
1 Б. Ш в а р ц е , Семь лет в Шлиссельбурге, перевод Верхоянского,
СПб., 1906, стр. 9 - 1 0 .
2 Т а м же, стр. 27 — 28.

выступавшая в углу, у двери, с топкой в коридоре отапливала
сразу две камеры: эту и соседнюю. Пол был окрашен в крас­
ную краску. Размер камеры — 3 на 6 шагов, или 2 квадратные
сажени. У Шварце составилось впечатление, что здесь все осве­
жалось, белилось и мылось, но «тесная и темная камера была
невыразимо угрюма и мертва». Так как солнце почти совсем
не попадало в камеры, то разводилась большая сырость. От сы­
рости у Шварце развилась цинга и выпали все зубы, кроме
четырех.
Из камеры № 3 узник был переведен в № 1. Здесь было
два окна, и размер камеры — 6 на 6 шагов. Позднее он был
переведен на южную сторону, в камеру № 7. В ней ранее со­
держался, как ему сказали, Бакунин, которому была предо­
ставлена лучшая камера. Отсюда Шварце пытался устроить
побег посредством пролома потолка, через чердак. Это вызвало
устройство железных решеток на слуховых окнах чердака.
Приведенные нами сведения о строительстве в Секретном
доме — последние по времени за период 1825— 1870 гг.
В 1870 году, когда единственным узником Секретного
замка являлся Шварце, возник вопрос о закрытии Шлиссельбургской государственной тюрьмы. В приказе по военному ве­
домству 12 августа 1870 г. было указано на повеление Але­
ксандра II от 8 августа: Выборгскую военно-исправительную
роту в полном ее составе переместить в здание упраздненной
Шлиссельбургской крепости и затем именовать Шлиссельбургской военной исправительной ротой. Было приказано числить
по штату в этой роте 200 арестантов, помещение же пригото­
вить на 600 мест.
Но секретная тюрьма в Шлиссельбурге оказалась закрытой
не навсегда. Через полтора десятка лет здесь было отстроено
новое здание, и начался в истории этой тюрьмы новый страш­
ный период. В промежуток же времени, когда Шлиссельбург
не принимал за свои стены заключенных по делам политиче­
ского характера, их принимала в широких размерах вновь от­
строенная в начале 70-х годов тюрьма Трубецкого бастиона
Петропавловской крепости.
§ 48. ИНСТРУКЦИЯ 15 ИЮ НЯ 1849 ГОДА
ПО Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ
Шлиссельбургская крепость существовала уже почти
150 лет. Через ее казематы за эти полтора века прошло мно­
жество людей. При доставке сюда заключенных комендант
крепости получал, но далеко не всегда, краткие указания об

условиях содержания в казематах того или другого из прислан­
ных арестантов. В отдельных случаях такие указания вылива­
лись в форму как бы специальных инструкций. Примеры таких
инструкций мы приводили в I томе нашей работы. Но, как это
ни удивительно, общей инструкции об условиях содержа­
ния узников не было до середины 1849 года. Ближайшим
поводом к составлению такой инструкции послужил побег
из Секретного дома Ивана Ромашева вместе с охранявшим его
солдатом.
Отсутствие общей инструкции по управлению местами за­
ключения в Шлиссельбургской крепости гармонировало с суще­
ствовавшим порядком заточения в эту важнейшую государ­
ственную тюрьму. В большинстве случаев сюда попадали люди
не по приговору суда, а по повелению самого царя, без какой
бы то ни было мотивировки, без указания статей закона.
Произвол и царское усмотрение определяли самый факт зато­
чения в эту крепость, а усмотрение коменданта определяло
в значительной степени условия содержания заключенных.
Побег Ромашева встревожил и Николая I, и шефа жандар­
мов, и все III отделение. При этом выяснился любопытный
факт: никто не знал, существуют ли какие-либо законы или
правила, определяющие условия содержания узников в Шлис­
сельбургской крепости. III отделение записало буквально следующее: «В делах III отделения имеется высочайше утвержден­
ный доклад 1 декабря 1808 г. с весьма строгими правилами для
содержания арестантов в Алексеевскомравелине, но имеются
ли подобные правила для Шлиссельбургской крепости, неиз­
вестно» Г
Когда выяснилось отсутствие каких-либо правил и инструк­
ций по охране арестантов Секретного дома, Николай I немед­
ленно поручил их составить генералу Анненкову под наблюде­
нием начальника III отделения. Через два месяца Шлиссель­
бургская крепость получила это генеральское творчество,
утвержденное царем к руководству 15 июня 1849 г.
Было утверждено сразу две инструкции. Одна из них
предназначалась для коменданта крепости, а другая — для осо­
бой команды при секретных арестантах. На той и другой
инструкции сказалось вызванное побегом Ромашева опасение
перед возможностью повторения таких побегов. Собственно,
к полному устранению возможности побегов и сводится содер­
жание обеих инструкций.1
1
в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849. «Об инструк­
ции для Шлиссельбургской крепости»;

Статья 1 инструкции коменданту подчеркивала значение
Шлиссельбургской крепости как оплота охраны царизма. Она
гласила: «Так как Шлиссельбургская крепость имеет исключи­
тельным назначением содержать секретных арестантов, то
Шлиссельбургский комендант обязан прилагать постоянное по­
печение, чтобы строгим исполнением порядка гарнизонной
службы, и в особенности личною бдительностью как самого его,
так и всех чинов его управления, удалена была от арестантов
всякая возможность не только к побегу из крепости, но и ко
всякого рода сношениям в крепости и вне оной, за исключением
тех, кои разрешены высшим начальством».
7
ак снова и снова напоминалось, что узники Шлиссельбург­
ской крепости умирают для внешнего мира с момента, когда
они переступали за порог Секретного дома.
Статья 2 требовала точного исполнения тех специальных
инструкций, с которыми препровождались из III отделения
в крепость те или другие узники. Прикрывая гуманными фра­
зами самую отвратительную жестокость, эта статья требовала
от коменданта: «Его священный долг принимать в отноше­
нии к арестантам меры, указываемые человеколюбием, к
сохранению их жизни и здоровья и к нравственному их улуч­
шению, но вместе с тем строго наблюдать, чтобы оказы­
ваемые им снисхождения были в точности основаны на озна­
ченных инструкциях III отделения». Комендантскому человеко­
любию ставились грани инструкциями III отделения: прежде
всего точное исполнение инструкций III отделения, а потом, по
мере возможности, человеколюбие и сохранение жизни и здо­
ровья заключенных. А насколько жизнь и здоровье заключен­
ных охранялись в Шлиссельбургской крепости, показала вся
история этой крепости.
Статья 3 уточняла, в чем должно проявляться комендант­
ское человеколюбие. «С целью удостовериться в попечении об
арестантах и человеколюбивом с ними обращении, он обязан
навещать каждого из них по крайней мере раз в неделю; при­
чем тщательно их расспрашивать, все ли положенное до них до­
ходит, и лично осматривать их пищу, белье и все предметы
довольствия. Вместе с тем он обращает внимание на нравствен­
ное их состояние и на направление их мыслей; обо всем том,
что при таковых осмотрах признает заслуживающим особого
внимания, он обязан доносить прямо его императорскому
величеству через III отделение собственной его величества
канцелярии».
Как видно, ст. 3 не особенно обременяла коменданта, тре­
буя от него посещения арестантов один раз в неделю. Наряду

с обязанностью заботиться о здоровье арестантов комендант
обязан был следить и за нравственным их состоянием, и за об­
разом их мыслей. Надо признать большие трудности этого
дела — следить за образом мыслей тех, кто оставался в полном
одиночестве, кто не имел права разговора даже с тюремными
сторожами, кто не получал ни клочка бумаги для письма. При
таких условиях комендант мог узнавать образ мыслей, только
прибегая к провокации, вызывая узника на разговор на темы,
интересные для III отделения. Известно представление комен­
дантом царю ежемесячных ведомостей об узниках крепости. Че­
рез мои руки прошло много сотен таких ведомостей. Их содер­
жание всегда ограничивалось перечнем фамилий узников,
начальных сроков их заточения и не всегда указанием причин
заключения. Никогда в них не отмечалось ни состояние
здоровья заключенных, ни перемены в их нравственном состояв
нии, ни образ их мыслей. Редчайшими исключениями были
сообщения о душевных заболеваниях отдельных узников, не­
смотря на далеко не редкие такие случаи. Образ же мыслей
узника освещался в тех случаях, когда вставал вопрос, не пора
ли его перевести из крепости на поселение в Сибирь. Тогда
комендант оповещал об этом образе мыслей, и его отзыв решал
судьбу узника.
Возможности коменданта влиять на так называемую нрав­
ственную сторону жизни узника по инструкции 1849 года были
весьма ограниченны, как они были ограниченны и за все пред­
шествующее время. Никакого труда для заключенных в кре­
пости не допускалось: безделье было их страшным уделом.
Единственно, что допускалось,— это чтение, а в каких пределах
оно допускалось, видно из ст. 4 инструкции: «Он (комендант.—
М. Г.) может дозволить арестантам читать книги, но не иначе
как по собственному его назначению, преимущественно избирая
для сего книги священные и строго наблюдая, чтобы в числе
даваемых арестантам книг не было зараженных превратными
политическими понятиями».
Очень характерным явилось это требование превратить ко­
менданта в цензора книг, уже прошедших через горнило цар­
ской цензуры. Как будто могли проникнуть за стены Секрет­
ного дома книги, «зараженные превратными политическими по­
нятиями». Если вспомнить, что сами узники были зачислены
нередко в разряд людей, «зараженных» такими понятиями, что
они попадали сюда на неопределенные сроки, то это требование
добавочной комендантской цензуры показывало величайшую на­
стороженность III отделения.

Статья 5 инструкции, самая обширная, посвящалась обя­
занностям коменданта по организации охраны узников, устройскву сторожевых постов в различных местах крепости и пр.
Статья перечисляла в семи пунктах «допускаемые отступления
от устава о службе в гарнизоне». Эти пункты расширяли права
коменданта по охране Секретного дома; Николай I лично внес
изменения в один из них, включив требование о снабжении ка­
раульных боевыми патронами.
о До каких подробностей был предусмотрен порядок охраны
всей крепости вообще и Секретного дома в особенности, видно,
например, из того, что отдельные пункты названной ст. 5 учиты­
вали особенности в расстановке караульных постов в летнее
и зимнее время, в зависимости от начала судоходства или его
прекращения, в зависимости от темноты осенних ночей и пр.
Особый раздел инструкции содержал статьи об обязанно­
стях плац-майора и особый же раздел — об обязанностях де­
журных по караулам.
Сверх обязанностей, обычных для плац-майоров по каждой
крепости,^ плац-майор по Шлиссельбургской крепости имел глав­
ной своей обязанностью непосредственный надзор за арестан­
тами Секретного замка и других крепостных помещений. Ин­
струкция поясняла, что этот надзор касается как хозяйственной,
так и всех других сторон тюремного заключения арестантов.
Являясь ответственным перед комендантом крепости, плацмайор в нужных случаях испрашивал у него «наставлений и
приказаний» и отчитывался перед ним по службе.
Особенно подчеркивалось требование следить за тем, чтобы
солдаты караула не общались с секретными арестантами, и смо­
треть за ними зорко не только во время их службы, но и вне
ее: «при малейшем сомнении в благонадежности кого-либо из
них он (плац-майор.— М. Г.) тотчас докладывает о том комен­
данту, который обязывается немедленно распорядиться удале­
нием того человека из команды».
Подробности порядка внутренней охраны арестантов пере­
числены в ст. 8 инструкции. Из этой статьи выясняется ориги­
нальная особенность этой охраны в Шлиссельбургской крепо­
сти. В каждой камере арестанта был свой особый замок, ключ
от которого мог отпирать только этот замок. С приближением
ночи солдат запирал такой ключ в особый сундук, имевшийся
при каждой камере. Ключи же от всех запертых сундуков хра­
нились в одном общем сундуке, находившемся в распоряжении
унтер-офицера. Так в суровой действительности сбывалась
сказка о крепкой охране за семью дверями, за семью замками.
Без унтер-офицера ни один караульный солдат не мог входите»

в камеру заключенных. Плац-майору предписывалось озабо­
титься такой расстановкой часовых при секретных арестантах,
чтобы один и тот же часовой возможно реже ставился на пост
у одной и той же камеры. Это требование, очевидно, имело
целью затруднить установление сношений между часовым и за­
ключенным.
Само собой разумеется, что плац-майору предписывалось
следить и за недопущением каких бы то ни было разговоров
между солдатами и арестантами. Такие требования выражены
в самой категорической форме.
Так называемые в инструкции дежурные по караулу не ка­
сались Секретного дома и имели своей обязанностью надзор за
караулом на гауптвахте и за часовыми как на наружных постах
крепости, так и «в верхних казематах». Ключи от этих казема­
тов также на ночь запирались в особые сундуки. Согласно ин­
струкции часовой должен был ежедневно за час до вечерней
зари и утром через час после зари убеждаться в наличии
арестанта внутри каземата. Ключи от казематов, хранившиеся
в особых
запертых сундуках,находились в распоряжении
дежурного
офицера. Только с его разрешения в ночное
время был возможен вход в каземат к арестанту, и о каж­
дом случае такого вхождения в каземат дежурный офи­
цер обязан был докладывать коменданту, «что в такойто номер, по такому-то случаю входил к арестанту надзорный
рядовой в присутствии надзорного унтер-офицера». Комендант
был обязан проверить это особым дознанием. На обязанности
дежурного офицера лежали запирание и отпирание ворот Шлис­
сельбургской крепости и ворот Секретного замка и наблюдение
за тем, «чтобы в коридорах и казематной галерее в продол­
жение всей ночи горели лампы и фонари, дабы свет, и в осо­
бенности в темные ночи, не погасал ни на минуту». В этих сло­
вах — «ни на минуту» — слышится обычный для этой инструк­
ции ее категорический тон.
Изложенный проект инструкции, утвержденный Николаем
15 июня 1849 г., был подписан генерал-лейтенантом Дубельтом
и генерал-лейтенантом Анненковым.
Возникает вопрос, что представляли собой к половине
X IX века упомянутые выше верхние, или крепостные, казематы.
Некоторые указания на их устройство дали следующие строки,
заимствованные мной из того же архивного дела об инструк­
ции: «Крепостные казематы пристроены к крепостной стене.
Окна их выходят на галерею, где стоят часовые, а двери их
выходят в караульню. Каждые два каземата разделяются кара­
ульнями, при каждом каземате имеющимися. А караульня —■

общими сенями. Караульни и сени так темны, что и днем хоть
глаз выколи: ничего нельзя увидеть без огня. На два каземата,
так неловко устроенных, полагается один надзорный, который
гнездится в одной из караулен» 1.
Одновременно с изложенной инструкцией коменданту
Шлиссельбургской крепости была утверждена «инструкция осо­
бой команде при секретных арестантах Шлиссельбургской
крепости».
В ней всего 11 статей. Статья 1 определяла, с одной сто­
роны, назначение команды, а с другой — ее состав. Назначе­
нием команды были охрана секретных арестантов и их обслу­
живание. Она была сформирована из солдат инвалидной команды при Шлиссельбургской крепости. Отбор 30 рядовых и
6 унтер-офицеров был поручен коменданту с условием избрать
«испытанных в усердии к службе и в хорошей нравственности».
Эти отборные служаки, сохраняя форму солдат инвалидной
роты (мундир, каска, портупея и пр.), совершенно обособлялись
от этой роты. Они жили особо, получали улучшенное питание
и повышенное жалование. Непосредственным начальником этой
команды был плац-майор. Постоянный надзор за командой по­
ручался одному из 6 унтер-офицеров на правах фельдфебеля, а
заботы по Секретному дому — другому унтер-офицеру на пра­
вах смотрителя.
Для охраны арестантов, а вместе с тем и для их обслужи­
вания, конечно, очень упрощенного, назначалось 10 человек коман­
ды.Караульные солдаты назначались с таким расчетом, что в Сек­
ретном доме один караульный приходился на троих арестантов,
а в крепостных казематах — один караульный на двоих
заключенных.
Обязанности караульных определялись ст. 8. Но она, по­
требовав от солдат оставаться на своих местах «денно и нощно
безвыходно», ничего не говорила о порядке обслуживания ими
заключенных. Не говорила об этом и ни одна из других ста­
тей инструкции. На время отлучки караульного для естествен­
ной надобности, для обеда и ужина его заменял унтер-офицер.
Таким образом, караульный пост ни на одну минуту не оста­
вался без охраны. Примечание к названной статье предусмат­
ривало назначение особого караульного к арестанту, если аре­
стант «особенно беспокоен или болен».
Инструкция особой команде повторяла уже известные нам
правила хранения ключей от казематов: днем они находились
5 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849. «Об инструк­
ции для Шлиссельбургской крепости» (л л ,1 2 2 — 123),

у унтер-офицера, а в остальное время запирались в особые
сундучки.
Совсем не об услугах караульных заключенному говорила
ст. 10, предписывавшая караульным обыскивать арестанта и
предупреждавшая караульных не поддаваться «ласкательным
просьбам и угрозам» заключенного. Один из пунктов этой
статьи специально оговаривал обязанность караульного на дво­
рике, под окнами камер, следить, чтобы арестанты не вступали
в сношение между собой путем разговоров через окна. Другой
пункт запрещал караульным передавать арестантам какие
бы то ни было вести. При выходе из крепости караульный
подлежал обыску — не выносил ли он чего-нибудь недозво­
ленного.
Следующие пункты ст. 10 устанавливали надзор за аре­
стантами Секретного дома ео время их прогулок по двору и за
арестантами крепостных казематов ео время их прогулок по га­
лерее около их камер. Инструкция не определяла времени про­
гулок и условий их совершения, но устанавливала посещение
бани два раза в месяц. Сомнительно, чтобы это правило выпол­
нялось,— указаний на это в воспоминаниях узников нет.
Ко времени утверждения описанной нами инструкции осо­
бой команде относится возбуждение вопроса о расстановке по
коридору Секретного дома и крепостных казематов кроватей
для караульных. III отделение испрашивало у военного мини­
стра денежные средства на покупку 15 кроватей. Проявив та­
кую заботу о караульных, III отделение попало впросак, и во­
енный министр не упустил это заметить. Он сейчас же поста­
вил вопрос, не отзовутся ли эти кровати на бдительности
караульных? Запросив администрацию Алексеевского равелина,
III отделение узнало, что таких кроватей там нет. Не получили
их и караульные Шлиссельбургской крепости.
Приведенные нами инструкции продолжали действовать в
течение последующих двух десятков лет, т. е. до 1870 года,
когда в существовании государственной Шлиссельбургской
тюрьмы наступил перерыв.
Инструкция 1849 года не охватывала всех сторон тюрем­
ного быта Секретного замка Шлиссельбургской крепости. При
ее неполноте урегулирование этих других сторон происходило
или на основании специальных распоряжений царя и III от­
деления, или по усмотрению тюремной администрации на осно­
вании установившейся практики. Примером последнего может
быть такой случай. Как видно из рапорга коменданта о смерти
арестанта Барковского в 1827 году от «паралича», не требова­
лось никаких медицинских актов о причинах смерти: в деле

о них нет никакого упоминания. Стоит ли отмечать всю непра­
вильность и недопустимость такой практики? Смерть могла ока­
заться неестественной. Она могла последовать от побоев, попы­
ток самоубийства. Все это оставалось скрытым. Как видно из
того же рапорта, тело умершего вынесено из камеры и погре­
бено ночью на «кладбище Преображенской горы» *.
Отсутствие медицинских актов о смерти заключенных по­
зволяло скрывать и случаи смерти от истощения, от антиса­
нитарной обстановки камер без достаточного света и воздуха,
но с большой сыростью, при полном отсутствии прогулок или
крайней их ограниченности. На питание отпускались различные
суммы начиная от 10 коп. на прокормление заключенного из
крестьян. Этот гривенник был совершенно недостаточен, на что
указывали иногда и коменданты. В 1852 году комендант считал
недостаточным отпуск по 18 коп. в день на арестанта (таких
заключенных было трое) и просил ввиду слабости их здоровья
и долговременного заключения увеличить отпускаемую сумму до
30 коп., чтобы иметь возможность давать заключенным иногда
мясо, табак, рюмку водки и чашку чая. В 1865 году комендант
указывал на крайнюю недостаточность суммы, предназначен­
ной для питания двух крестьян, Николаева и Загуляева,
по 10 коп. в сутки, и просил отпускать на них по 30 коп.
Читатель увидит далее из нашего очерка о графе Потоцком,
насколько большую роль играла классовая принадлежность в
вопросах питания в Секретном замке: самые роскошные яства
и самые дорогие вина не сходили со стола его одиночной ка­
меры, превращенной в какой-то будуар. Отметим мы ниже и
предоставление дворянину Нилусу права держать в Секретном
замке своего повара. Точно так же полковник Бок получал
добавочное питание в размерах, вызывающих удивление и за­
ставляющих предполагать воровство администрации. Наше
предположение о воровстве подтверждается оценкой декабри­
стом Бестужевым коменданта того времени, как вора. В самом
деле, в ведомостях расходов на Бока отмечено приобретение
для него в июне 17 фунтов сахару, в следующем месяце —
30 фунтов и т. д. Удивляет также закупка для Бока по две
нары в году сафьяновых сапог и, кроме того, починка их
дважды в году: неужели узник одиночной камеры мог так из*
нашивать обувь? 2
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1827, № 359. «Об
умершем в Шлиссельбургской крепости преступнике Барковском».
УД ВИА в Москве
По секретной части коменданта Шлиссельбургскои крепости, 1828, № 25. «Об отпуске суммы на продовольствие содер­
жавшихся в Шлиссельбургской крепости секретных арестантов».

К скудости питания части арестантов присоединялось огра­
ничение до крайних пределов прогулок по двору Секретного
замка. При сдаче дел крепости, в середине X IX века, одним
из комендантов другому было отмечено повеление царя, «чтобы
ни один арестант без высочайшей воли не шагнул не только
из крепости, но даже из каземата»(!).
На питание и на режим заключенного оказывало влияние
его подданство. Когда в 1863 году в Секретный замок при­
слали иностранца Мейкше, коменданту было предложено из­
брать для арестанта один из более удобных номеров и от­
пускать по 50 коп. «для возможно лучшего содержания его».
Через семь месяцев Мейкше был выслан за границу.
При отправке заключенных в монастыри, в Сибирь или в
полки сопровождавшие их жандармы получали особую инструк*
цию. Содержание ее менялось в зависимости от важности уз­
ника. Образцом менее строгой инструкции является, например,
наказ жандарму, отвозившему освобожденного из крепости в
полк: «В дороге ты должен иметь с графом Ефимовским благо­
пристойное и вежливое обращение, снисходя на его требование
пробыть на станции несколько времени более, нежели сколько
нужно для перемены лошадей, или переночевать в случае его
усталости или же болезни. Но обязан смотреть, дабы со сто­
роны его не происходило каких-либо вольностей, т. е. напрас­
ной остановки, ссоры и пр.» 12. Из нашего очерка о декабристах
мы уже знаем, насколько более строгим был порядок пересылки
декабристов в Сибирь на каторгу и поселение.
Утверждение в 1849 году инструкции для содержания аре­
стантов в Секретном замке не прекратило обыкновения преж­
них лет препровождать при арестанте инструкцию об условиях
его содержания в крепости. Так, при доставленном 12 марта
1854 г. старообрядце Леонове комендант крепости получил пред­
писание: «Леонов есть один из важных арестантов. Соблюдайте
относительно него бдительнейшее и строжайшее наблюдение,
так чтобы самая бытность его в замке была сохранена в вели­
чайшей тайне» 2.
Как я уже говорил, особое внимание на режим крепости
было обращено в 1849 году, когда произошел побег из крепо­
сти заключенного Ромашева с его часовым. Специальный осмотр
крепости установил, что «казематы устроены так хорошо, что
арестант никоим образом выйти из них не может без посторонней
1 ЦГВИА в Москве. Фонд дежурного генерала, 1829, № 56. «Дело
недоросля графа Ефимовского».
2 ЦГИА в Москве. Фонд Шлиссельбургской крепости, 1854, № 55.
Секретное дело Шлиссельбургского комендантского управления.

воли». Однако признавалось необходимым заменить замки
на дверях камер другими, с особыми механизмами
В том же 1849 году царь приказал быть караулу Секрет­
ного замка с боевыми патронами. Это поставило коменданта в
большое затруднение. Оказалось, что производившая стороже­
вую службу инвалидная рота до 1842 года не получала совсем
ружей, что пороху не имеется и что инвалиды вообще стрелять
не умеют. Поэтому коменданту пришлось начать с просьбы о
доставлении в крепость патронов для учебной стрельбы.
В том же году царь запретил происходивший ежегодно на­
плыв богомольцев в собор Шлиссельбургской крепости на цер­
ковный праздник. Несмотря на изолированность Секретного
замка, стечение большого числа народа в крепость было при­
знано недопустимым и навсегда прекращено.
Распоряжением этого же года было запрещено и практи­
ковавшееся раз в году посещение католическим ксендзом за­
ключенных в крепости католиков-поляков для исповеди.
Обращение особого внимания на режим в Шлиссельбургскои крепости в 1849 году было вызвано, вероятно, не только
побегом Ромашева, но и событиями революционного характера
на Западе и процессом петрашевцев в России.
Такое же обострение внимания к режиму в Секретном зам­
ке вызвало в 1863 году восстание в Польше. В январе 1863 го­
да комендант крепости получил предписание, вызванное дошед­
шими до военного министра сведениями о будто бы допускаемых
в крепостях послаблениях к политическим заключенным. Царь
приказал «отнюдь не допускать никаких для них послаблений» 12.
Вопросы об облегчении участи узников Секретного замка
возбуждались редко. Они относились или к отдельным заклю­
ченным, или ко всем, но такое облегчение участи узников
за период 1825— 1870 гг. произошло лишь два раза (по слу­
чаю 25-летия царствования Николая I и в 1858 году).
Вопросы такого рода возбуждались по просьбам самих за­
ключенных, их родственников и по инициативе коменданта кре­
пости. Нам известен только один случай, когда вопрос об об­
легчении участи троих узников был поставлен самим Николаем I,
но он же сам и снял этот вопрос, получив неблагоприятные
для узников ответы коменданта (в 1836 г.).
Царь получал списки заключенных Секретного замка еже­
месячно. Его повеление об этом состоялось 5 февраля 1826 г.
1 ЦГИА в Москве. Фонд Шлиссельбургской крепости. Об инструкции
военных караулов и пр., 1849, № 46.
2 ЦГИА в Москве. Фонд Шлиссельбургской крепости, 1863, № 64.
Секретное дело Шлиссельбургского комендантского управления (л. 1).

В представлявшихся ему ведомостях сообщали фамилии заклки
ченных с указанием времени поступления в крепость и причин
такого поступления; но, как говорилось выше, причины часто
коменданту крепости не указывались и в ведомостях соответ­
ствующая рубрика оставалась незаполненной. Проходили многие
годы, менялись шефы жандармов, и забывалась причина заклю­
чения в крепость. Бывали случаи переписки с поисками в делах
причин заточения в крепость.
Не только причина заключения в крепость, но и поведение
заключенного влияли на решение вопроса об облегчении участи.
Коменданты обычно бывали очень жестки в характеристиках
узников. Когда в 1858 году был поднят вопрос о пересмотре
всего списка заключенных, комендант, очевидно, опасаясь упре­
ков в либерализме, давал о каждом заключенном самые отри­
цательные отзывы. Например, Лукасинского, просидевшего в
крепости к тому времени уже 28 лет, он называл «закоренелым
преступником, два раза обвиненным в важных преступлениях».
Якукевича, сидевшего уже 18 лет, комендант характеризовал
как «человека неисправимого и неимоверно злого». О расколь­
нике Николаеве он напоминал, что Николаев «при допросе об­
наружил не только упорство в своем заблуждении, но объявил,
что он не признает государя императора, а почитает его за анти­
христа». При этом комендант подчеркивал, что Николаев за­
ключен «только» в 1852 году, а «высочайше» повелено было
заключить его навсегда. О другом раскольнике, Загуляеве, тот
же комендант напоминал о переводе его в крепость из арестант­
ских рот «за ожесточение и закоснелость в расколе» и о том,
что комендант крепости в 1853 году отмечал упорство Загуляева в заблуждениях. Он прямо подчеркивал опасность освобож­
дения трех других сектантов и т. д. Наоборот, отзывы и харак­
теристики, дававшиеся в 60-х годах комендантом Лепарским,
носили более мягкий характер.
Облегчение участи заключенного, кроме его освобождения
из крепости с высылкой в какой-либо пункт, с переводом в мо­
настырь, с назначением на службу в армии, с помещением в
больницы, могло состоять также в предоставлении ему права
переписки с родными, а в исключительных Случаях и свиданий
с ними, в возможности письменных занятий. Для разрешения
всего этого требовалось повеление самого царя. Оно требовалось
и для улучшения питания узников.

Глава девятая

;Щ £ >

' -

УЗНИКИ ШЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ
§ 49. М АТЕРИАЛЫ ПО СОСТАВЛЕНИЮ
СПИСКА УЗНИКОВ

ОСЛЕДУЮ Щ ЕЕ изложение истории Шлиссельбургской
крепости в настоящем томе будет состоять в ознакомле­
нии с узниками этой крепости за период 1826—1870 гг.
Нас интересует, с одной стороны, режим заточения
этих узников, а с другой — те обстоятельства, которые
привели их к заключению в эту важнейшую государственную
тюрьму.
Не один раз нам придется увидеть, насколько неодинаков
был этот режим для отдельных заключенных, то достигая выс­
шей степени суровости или даже изощренной жестокости, то
ослабляясь в некоторых немногих случаях до превращения оди­
ночной тюремной камеры в какую-то палату санатория. Классо­
вая принадлежность и особые обстоятельства, приведшие к зато­
чению, накладывали свою печать на условия содержания в этой
крепости.
Иногда даже при самых тщательных поисках в материалах
различных архивов не удавалось раскрыть причины заточения в
Шлиссельбургскую крепость отдельных узников. Но когда нам
удавалось в таких случаях выяснить в той или иной мере обстоя­

П

тельства дела, то почти всегда приходилось признать, что дело
было совсем не банальным, не шаблонным. Самые разно­
образные причины могли вызвать повеление царя о заключении
в крепость, и притом почти всегда без указания срока. Это могли
быть обвинения в государственных, религиозных и уголовных
преступлениях. Чаще всего такие обвинения формально и не
предъявлялись заключенным: было совершенно достаточно од­
ного подозрения против них и сведений, собранных всякими пу­
тями, кроме законных.
Почти каждое отдельное дело о том или ином заключенном
в Шлиссельбургскую крепость, раскрываемое нам ставшими те­
перь доступными архивами, является страничкой из истории
самого царизма. Эти странички ярки не только тогда, когда речь
идет о политическом узнике, но даже и тогда, когда заключенный
был чисто уголовным преступником. Из дел Медокса, ШервудаВерного читатель увидит, как подчас совершенно стиралась грань
морального различия между этими уголовными преступниками
и самим правительством.
Частые случаи заключения в крепость без суда объяснялись
нежеланием правительства придать делу какую бы то ни было
огласку. Такая огласка могла быть иногда для царского прави­
тельства неприятнее, чем само дело того или другого заклю­
ченного.
За последний период продолжительностью всего около
50 лет среди узников Шлиссельбургской крепости было немало
политических врагов самодержавия. Читатель встретится с име­
нами, всем известными в истории русского революционного дви­
жения. Но он встретит также фамилии, очень мало или совсем
незнакомые. Дела некоторых из них были, с точки зрения их
политической оценки, весьма незначительны. Но расплата за них
была так велика, так тяжела, что и они заслуживают внимания.
За весь период 1826— 1870 гг. почти никогда не переводи­
лись среди заключенных крепости задержанные по делам веры.
Специальные места заключения для них были уготованы царским
правительством в монастырских тюрьмах Суздаля и на Соловках,
но в отдельных случаях им предоставлялся правительством «го­
степриимный» приют в одиночных камерах Шлиссельбурга. Пра­
вительство постоянно находилось в нерушимом согласии с высшей
церковной администрацией, обмениваясь с ней заключенными,
оно посылало узников Шлиссельбурга в тюрьмы Суздаля и на
Соловки и получало оттуда заключенных в Шлиссельбург.
Уголовные преступники среди заключенных крепости стали
в этот период довольно редким явлением. Только при наличии
исключительных обстоятельств они попадали в эти казематы.

В одних случаях, как, например, в деле Бринкена, сам царь скры­
вал за крепостными стенами позор мелких мошенничеств дворя­
нина, гвардейского офицера. В других случаях, как в деле Шервуда-Верного и Медокса, правительство прятало от обществен­
ного мнения позор своей связи с этими чисто уголовными эле­
ментами.
Если нам не удалось раскрыть обстоятельства, приведшие
многих узников в Шлиссельбург, то нам удалось составить
исчерпывающий по своей полноте список тех, кто перебывал в
казематах крепости за период 1826— 1870 гг. Список этот появ­
ляется в печати впервые. В его основу легли материалы архивов
III отделения, Шлиссельбургской крепости и Центрального
военно-исторического архива. Большей частью это были еже­
месячные донесения коменданта. Они представлялись царю одно­
временно через III отделение и через дежурного генерала. Неиз­
вестно, для чего требовалась эта двойная отчетность. Но это
позволило нам восполнять пробелы, обнаруженные в тех или
иных отчетах.
Уже один список заключенных в Шлиссельбургскую кре­
пость — красноречивая история этой государственной тюрьмы.
К сожалению, наряду с отсутствием сведений о причинах заточе­
ния остаются иногда неизвестными и причины выбытия из казе­
матов; но время выбытия удавалось установить всегда по исчез­
новению той или иной фамилии в ежемесячной отчетности комен­
данта. Удивительно, что комендант ограничивался представлением
списка арестантов за тот или иной месяц и, за редчайшими ис­
ключениями, не сообщал фамилий выбывших за этот месяц
арестантов.
Фамилия узника, например, за январь, вносилась в список
этого месяца, хотя бы заключенный и выбыл уже 5 января.
Только с февраля эта фамилия исчезала без всяких пояснений.
Сведения списка о времени поступления арестантов в казе­
маты и выбытия из тюрьмы дали нам возможность опреде­
лить срок содержания в крепости каждого заключенного и
составить по этому вопросу особую таблицу. Довольно полны
сведения о социальной принадлежности узников, их сословии
или профессии.
Прежде чем приводить эти сведения и список заключенных,
следует отметить существование в исторической литературе ра­
боты «К 200-летнему юбилею Шлиссельбургской крепости»,
Книжка вышла из-под пера протоиерея Флоринского в 1902 году.
Уже одно заглавие книги, огромный двухсотлетний период, охва­
ченный автором, и юбилейный характер издания должны были
привлечь к себе внимание читателя. Но история бывает разная.

В «труде» этого протоиерея читатель найдет только одно един­
ственное имя заточенного — краткое упоминание об Иоанне Ан­
тоновиче. Как будто здесь не было сотен других заключенных за
эти 200 лет. От протоиерея, конечно, не приходится требовать
описания всего того, чему была свидетельницей Шлиссельбургская крепость. Кровавой истории этой твердыни самодержавия
для него не существовало. Он составил особый хронологический
перечень «важнейших событий» в крепости с 1702 по 1892 год.
К «важнейшим событиям» отнесены и посещения крепости чле­
нами царской семьи и самими царями. Они отмечались очень
аккуратно. Оказалось, что императоры и члены их семейств не
один раз «осчастливили» своим посещением этот остров живых
мертвецов. За время с 1715 по 1892 год я насчитал 17 таких
посещений при 31 посетителе. В 1719 году посетил Петр I, а
1762 году — Петр III; следующие посещения были в годах: 1817,
1834, 1835, 1842, 1844, 1850, 1858, 1863, 1866, 1870, 1880, 1883,
1884 и 1892. Отнюдь нельзя сказать, что посещения были очень
редки. Крепость посетил в 1842 году Николай I, в 1866 году —
Александр II, в 1883 году — Александр III, а Николай II был
здесь еще наследником, в 1883 году \ Неизвестно, что влекло этих
посетителей на остров, что именно они здесь посещали, что осма­
тривали, о чем расспрашивали хозяина крепости — коменданта.
Только о Петре III известно, что он посетил секретную тюрьму
и ее узника Иоанна Антоновича. Посещение Шлиссельбургской
крепости Александром III в 1883 году совпало как раз со време­
нем интенсивной постройки той новой одиночной тюрьмы в
Шлиссельбурге, которая предназначалась царем для перевода
в нее узников из Петропавловской крепости. Трудно допустить,
чтобы поездка на остров вызывалась одним лишь желанием по­
сетить крепостную церковь и чтобы визиты трех царей и наслед­
ника ни в какой степени не касались секретной тюрьмы. Внутрь
ее они, конечно, не заглядывали: на это нет ровно никаких ука­
заний. Вероятно, дело не шло дальше осмотра тюрьмы издали.
Аюбопытство было праздным, а царскую мысль приятно щеко­
тало сознание, что тут, на этом острове, находятся враги само­
державия, совершенно изолированные от мира и потому без­
опасные.
Составленный нами список включает в себя 95 фамилий. Два
человека (Медокс и Ромашев) поступали в крепость дважды:
один из них был возвращен в крепость после семи лет свободы,
а другой — через три месяца.

список
§ 50. СВЕДЕНИЯ ОБ У ЗН И К А Х
Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ З А 1826—1870 ГОДЫ
В приводимом ниже списке почти с исчерпывающей полно­
той даны сведения не только о фамилиях заключенных, но и о
сроках их заключения в Шлиссельбургской крепости. Так же
полно указаны сроки выбытия из тюрьмы. Наоборот, сведения
о причинах заключения и о причинах выбытия из крепости не
удалось выяснить с желательной подробностью.
Более половины всех заключенных, а именно 54 человека,
было заточено в крепость по обвинению в государственных пре­
ступлениях. За религиозные преступления было заключено 10 че­
ловек, а по обвинению в общеуголовных преступлениях — 12.
Причины заключения остальных 18 заключенных нам не из­
вестны.
По сословному составу наибольшую часть представляли дво­
ряне. Их было 56 человек: среди них — 23 офицера, 20 чинов­
ников и 13 неслуживших дворян; кроме того, в числе заключен­
ных было 4 студента, вероятно, также из дворян. К кре­
стьянскому и мещанскому сословиям принадлежало 12 за­
ключенных. Духовного звания, почетных граждан и купцов
было всего 6.
По срокам пребывания более трети, а именно 38 человек,
пробыли менее года, но из этого числа 14 человек были декабри­
стами, которых по неизвестной причине завозили сюда перед
отправкой в Сибирь на каторгу. От 1 года до 2 лет в крепости
провели 11 человек, от 2 до 3 и от 3 до 4 лет — по 7 человек.
Двое провели здесь от 4 до 5 лет, один — 6 лет, 8 человек — от
7 до 10 лет, 7 — от 10 до 15 лет, 6 — от 15 до 20 лет. Якукевич
оставался узником 22 года, Мощинский— 28, Михайлов — 31,
Медокс — 36 (в два приема) и Лукасинский — 38 лет.
Относительно 31 заключенного известно, что они были из
крепости сосланы в Сибирь, на Север, на Кавказ и в другие ме­
ста, переведены в монастыри, назначены рядовыми в полки.
Относительно 11 человек найдены определенные указания, что
они умерли в крепости, и столько же человек сошло с ума и пере­
ведено в дома для душевнобольных. Причина выбытия из кре­
пости остальных заключенных нами не выяснена.
Приведенные цифры смертности и душевных заболеваний
(22 случая на 96 человек) очень велики. Несомненно, что в дей­
ствительности они были и еще более значительными; в особен­
ности относится это к душевным заболеваниям. Безумие было
для узников почти неизбежным уделом при более длительных

УЗНИКОВ Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ З А 1826—1870 ГОДЫ
Ф ам илия и зв ан и е

В рем я по­
ступления

З а что зато чен

В рем я выбытия

3/ VI
1813 г.

З а подлоги и мо­
шеннический сбор
ополчения

Переведен в Пе­
тербургскую кре­
пость 20/ХП 1826 г.

2. К а л и н и н

12/Х
1814 г.

«За вредные для
общества намере­
ния»

Выслан 30/V
1826 г. в Сибирь

3. Б о к , полковник

12/V
1818 г.

З а дерзкие выра­
жения в бумаге на
имя царя

Переведен в Пе­
тропавловскую кре­
пость 29/Х 1826 г.

4. Б а б е т и н с к и й

1819 г.

—

Выбыл в июне
или июле 1826 года

1. С О К О В н И н
(Медоус) сын театраль­
ного антрепренера

20/VIII
1821 г.

За стихи на
Александра I

Умер 6/ХН
1848 г.

20/УШ
1821 г.

За дерзкие выра­
жения против пра­
вительства

Выбыл в
1831 года

7. Я к у ш е в и ч ,
рядовой

15/Х
1822 г.

—

8. Р а е в с к и й
Григорий, корнет

7/У
1822 г.

«Фальшивый по­
ступок и попытка
поездки к аресто­
ванному брату»

Выбыл в сентяб­
ре 1826 года

9. В и ш н е в с к и й ,
регистратор

28/У
1823 г.

За дерзкие выра­
жения против пра­
вительства

Выбыл 11/VIII
1826 г. в больницу
для душевноболь­
ных, где умер 8/1Х
1826 г.

10. Б у р ы л и н,
крепостной

18/VIII
1824 г.

—

Выбыл в ноябре
1826 года

11. С е р г е е в ,
крепостной

17/Ш
1825 г.

Юродивый,
за
религиозные неле­
пости

Выбыл в ноябре
1826 года

12. К о т е л ь н и ­
ков, есаул

2 /VIII
1825 г.

З а отступление
от православия

Выбыл 11/III
1826 г. в Архан­
гельск

13. К у с т о в а ,
дочь Котельникова

2/УШ
1825 г.

5. М о щ и н с к и й,
ротмистр
польской
службы
6. Б е л ы ц и н с к и й

То же

июне

Выбыл 23/111
1826 г.

То же

Ф ам илия и зван ие

14. Б е з о б р а з о в ,
прапорщик

Время по­
ступлени я

17/ХП
1825 г.
из Алексеевского
равелина,
где был
с 1811 Г .

З а что заточен

Обронил записку
подозрительного
содержания

Время вы бы тия

Выслан в Волог­
11/У1 1826 Г.

ду

15. А б р а м о в ,
унтер-офицер Черни­
говского гарнизонного
батальона

16/1Х
1825 г.

16. П о б е д и не кий

17/ХП
1825 г.

—

17/ХП
1825 г.

—

Выбыл 29/1V
1826 г. в Витебск

17/ХН
1825 г.

—

10/1

—

Выбыл в 1826 ГО­
ДУ
Умер 7/Х 1827 г.

По делу восста­
ния 14/ХН 1825 г.

Выбыл в октябре
1826 года

17. Г р а д о в с к и й
18. Я н ч е в с к и й ,
дворянин
19. Б а р к о в с к и й

т

Выбыл в 1826 гоДУ

Выбыл в 1826 го­

ду

1826 г.

Ф ам илия и зван и е

В рем я п о ­
сту п л ен и я

З а что зато чен

В ремя вы бы тия

По делу восста­
ния 14/ХП 1825 г.

Выбыл в октябре
1827 года

29. С п и р и д о в
Михаил, майор

23/1V
1827 г.

30. Б а р я т и н ­
с к и й Александр,
штабс-ротмистр

23/1V
1827 г.

То гке

То же

31. К ю х е л ь б е ­
к е р Вильгельм, кол­
лежский асессор

25/1V
1827 г.

То же

То же

32. П о д ж и о
Иосиф, отставной
штабс-ка питан

25/1V
1827 г.

То же

Выбыл в 1834 го­
ду в Сибирь

33. В а д к о в с к и й
Федор, прапорщик

25/1V
1827 г.

То же

Выбыл в ноябре
1827 года

34. П о п о в ,
дент

24/ХН
1827 г.

сту­

З а участие в зло­
умышленном обще­
стве

Выслан в Солов­
ки в январе 1828 г.

35. Т ю р и н ,
кан­
целярист кремлевской
экспедиции

24/ХН
1827 г.

То же

Отправлен в
1840 году в армию
на Кавказ

То же

Умер 21/V
года

20. А н д р е е в и ч
Яков, подпоручик

24/УИ
1826 г.

21. Ю ш н е в с к и й
Алексей, генералмайор

24/ VII
1826 г.

То же

То же

36. К р и т с к и й
Василий, студент,
17 лет

18/1
1828 г.

22. П у щ и н
сын сенатора

Иван,

30/УИ
1826 г.

То же

То же

37. Е ф и м о в с к ий,р
граф, недоросль,
16 лет

24/УИ
1829 г.

Государств е н но е
преступление

Выбыл 27/1Х
1829 г.

23. П е с т о в А лек­
сандр, поручик

30/УИ
1826 г.

То же

То же

38. С т е й н г а р д т

24. Д и в о в
лий, мичман

19/VIII
1829 г.

9/УШ
1826 г.

З а уголовные
преступления

То же

То же

Выбыл в 1836 гоДУ

9/УШ
1826 г.

То же

То же

26. Б е с т у ж е в
Николай, капитанлейтенант

9/УШ
1826 г.

То же

То же

27. К о н о в , чинов­
ник

22/Ш
1827 г.

З а государствен­
ную измену

Выбыл 9/УШ
1827 г

28. Г о р б а ч е в к и й Иван, подпо­
ручик

23/1V
1827 г.

По делу восста­
ния 14/ХП 1825 г.

Выбыл в октябре
1827 года

Васи­

25. Б е с т у ж е в
Михаил, штабс-капитаи

с

39. Ч е р н о в с к и й ,
минский помещик

4/Х
1829 г.
-

1831

Выбыл в 1834 го­
ду в Архангель­
скую губернию

4/Х
1829 г.

—

—

41. И л л и ч е в с к и й, студент

7/Х
1829 г.

—

Выбыл в 1832 гоДУ

42. Л у к а с и нс к и й, офицер из цар­
ства Польского

24/ХН
1830 г.

З а организацию
противоправитель­
ственного
общества

Умер в феврале
1868 года

43. Ш и к е р, шлях­
тич

26/1
1831 г.

За государствен­
ное преступление

Выбыл в Бобруй­
скую крепость 9/1
1831 г.

40. Я к у ш к е в и ч

В р ем я по­
ступлени я

Ф ам илия и зв ан и е

З а что заточен

Ф ам илия и ввание

Время вы бы тия

За что зато чен

Время выбы тия

59. Ш у м и л о в ,
священник из Казани

21 / V
1835 г.

60. П у с т а н о в с к и й, адвокат

30/VI
1835 г.

Выбыл
в
Тобольск в ноябре
1850 года

Выбыл 16/1Х
1835 г. в Архангель­
скую губернию

61. Т о к а р е в ,
чиновник 9-го класса

4/УШ
1835 г

Выбыл в январе
1836 года

З а распространение противоправи­
тельственных паск­
вилей

Выбыл в ноябре
1835 года

62. Ш л ы к о в , ти­
тулярный советник

4/УШ
1835 г.

Выбыл в ноябре
1835 года

63. Я р о ш и нс к и й, помещик По­
дольской губернии

1836 г

64. Ю р к о в с кий,
прапорщик

29/У
1838 г.

65. Д а в и д Лурий,
купец

26/VI
1838 г.

66. А л е к с а н ­
д р о в , бывший учи-

29/1Х
1838 г.

67. Д о м б р о в ­
с к и й , дворянин

24/X
1838 г

«За найденные
Выслан 27/1
возмутительного
1842 г. в Тиф лис
содержания бумаги»

68. Я к у к е в и ч,
магистр права

15/У
1840 г

«За буйство и
прочие
государ­
ственные поступ­
ки»

Переведен в
больницу в 1862 го­
ду
душевноболь­
ным

69. Р а е в и ч, кан­
целярист

18/УШ
1840 г

«За распростра­
нение
политиче­
ских разных вы­
мыслов»

Отправлен в гос­
питаль 17/VI
1847 г.

70. Ж е р е б ц о в ,
отставной губернский
секретарь

19/VII
1840 г.

44. К о ж е н о вс к и й, дворянин Мин­
ской губернии

20/У
1831 г.

З а укрывательство бунтовщиков

Освобожден
1831 году

45. Б а р т к е в и ч ,
польский пленный

20/V
1831 г.

За участие в воестанин

Освобожден в
1831 году

46. Ж у б а, виленский уроженец

20/1
1831 г.

З а государственное преступление

47. С и т н и к о в,
штабс-капитан

29/1У
1832 г.

в

48. Н и м з е,
отставной чиновник

21/XII
1832 г.

За неосновательные доносы

Освобожден в августе 1834 года

49. К а р п о в ,
рядовой
Преображенского полка

29/Ш
1833 г.

За неосновательные доносы

Выбыл в 1834 году *

50. Д е к а н о р, отставной генерал

4/IV
1833 г.

За связь с дочерью

Выбыл
1833 г.

51. М о н с т о в и ч,
шляхтич

1/Х
1833 г.

З а написание
возмутительного
воззвания

Выбыл в феврале
1836 года

52. О к р о п и р,
грузинский царевич

9/1
1833 г.

53. М и хай л ов , отставной подпоручик

23/X
1833 г.

За превратные
религиозные толки

В 1862 году переведен в дом ду­
шевнобольных

54. Б р и н к е н,
подпоручик

19/Х1
1833 г.

За подлоги и мошенничества

Переведен 8/ХП
1833 г. в Митаву

55. М е д о к с, разжалованный в рядо­
вые

4/VIII
1834 г.

З а обман III отделения

Выслан в имение
брата в 1856 году

56. У т к и н, коллежский регистратор

12/1V
1835 г.

57. С о к о л о в ­
ский,
титулярный
советник

12 /IV
1835 г.

58. И б а е в,
ставной поручик

12/IV
1835 г.

от-

Время по ­
ступлени я

—

Выбыл 23/1
1833 г.

Умер 22/УШ
1836 г.

1
|

|
1

18/ X

Государственные преступления

Выбыл в ноябре
1836 года
—

1 4 м . Н . Г ер н ет, т. II

1/1

Юродивый,
по­
дозрительное отно­
шение к вере и пра­
вительству

Выбыл

в

1835

ГО“

ДУ

«За буйство про­
тив местного на­
чальства,
прави­
тельства и верхов­
ной власти в выра­
жениях и поступ­
ках»

Умер 6/ХП
1839 г.

«За записку, от­
крытую у него с
подписью неблаго­
намеренного содер­
жания»

Освобожден в ок­
тябре 1838 года

Выслан в апреле
1841 года в Вятку

Выслан в Пермь
23/1 1841

Ф ам и л и я и зван ие

В ремя п о ­
ступлени я

В рем я выбытия

а что заточен

Выслан в черно­
морский линейный
батальон 10/V
1843 г.

71. Ф р о л о в

1841 г.

72. Р о м а н о в ,
священник

4/1
1843 г.

Политические
предсказания

Умер душевно­
больным 10/ IV
1843 г.

73. Д о б р о в ,
ме­
щанин
Ярославля,
бывший священник

28/1
1843 г.

Политический
лжедонос

Умер 7/Ш 1844 г.

74. Н а л е п и н с к и й,
контролер
польского банка

9/11
1843 г.

Выслан в Волог­
ду В 1860 году

Подлоги

75. А д е л ь т, кон­
тролер польского бан­
ка

9/11
1843 г.

Подлоги

76. К р а е в с к и й ,
контролер
польского
банка

9/11
1843 г.

Подлоги

77. Н и к т о - П о л е о н, сын почетного
гражданина Полевого

23/VIII
1845 г.

78. Р о м а ш е в,
чиновник

6/XI
1846 г.

Выслан в Вятку
в 1860 году
Умер 15/1Х
1843 г.
Выпущен 22/11
1846 г.

«За
сочинение
бумаг возмутитель­
ного содержания,
за
распростране­
ние ипеределку би­
летов
кредитных
учреждений»

З а подговор
возмущению

к

29/VI
1847 г.

За раскол

16/V
1847 г.

Карточный
лер

шу­

Умер 10/Х1 1848
года

30 /V
1847 г.

З а участие в со­
ставлении украйиославянофильского
общества

Выбыл в июне
1850 года

Сошел с ума. Вы­
слан за границу в
1857 году

Время выбытия

.закоснелый рас­
кольник

Сошел с ума. Пе­
реведен в мона­
стырь в 1857 году

29/VII
1847 г.

84. Ж и г а р е в, ме
щанин Москвы

14/11
1849 г.

85. О л е й н и ч у к
крестьянин

15/XII
1849 г.

«За вредный об­
раз мыслей»

86. П о т о ц к и й ,

1851 г.

За побег с места
высылки

граф

Выбыл в ноябре
1856 года в Суз­
дальский
мона­
стырь

87. Н и к о л а е в ,
крестьянин

8/IV
1852 г

З а раскол

88. З а г у л я е в
Яков, крестьянин

2 /VIII
1852 г.

За раскол

89. П е т р о в ,
ставной рядовой

от’

90. Л е о н о в

Умер 16/VIII
1857 г. душевно­
больным

80. М и л л е р, ав­
стрийский подданный

З а что за т о ч е н

кре

92. К а м е н с к и й,
губернский секретарь

1/IV
1847 г.

82. Г у л а к ,
кол­
лежский секретарь

83. И в а н о в ,
стьядин

Переведен 21 /VII
1864 г. в Бабаев­
ский монастырь, а
12/Х1 того же года
возвращен в кре­
пость и через 2,5
года переведен в
Кирилло-Белозерский монастырь

79. В е щ и т с к и й ,
дворянин

81. Н и л у с

Время по­
ступления

Ф ам илия и зван и е

91. Б а к у н и н

19/XJI
1853 г.
13/Ш
1854 г.

12/Ш

З а бродяжниче­
ство и другие по­
ступки
За раскол

Умер в 1852 году
Выбыл в 1853

ГО­

ДУ

Выбыл в апреле
1867 года в дом ду­
шевнобольных

Сослан в апреле
1867 года в Волог­

ду
Выбыл в апреле
1868 года в мона­
стырь

1854 г.

Государственное
преступление

Выбыл 5/Ш 1857
года

27/VI
1857 г.

Пропаганда сре­
ди крестьян

Выбыл в дом
душевнобольных
16/IV 1862 г.

93. Ш в а р ц е

24/VI
1863 г.

Г осударственное
преступление

94. М е й к ш е,
иностранец

29/Х
1863 г.

95.
С у н г у р о в,
студент

9/XII
1863 ,

За распростране­
ние возмутитель­
ных воззваний

Выбыл 25/VI
1864 г. Отправлен
в больницу для ду­
шевнобольных

96. И ш у т и н,
потомственный почет­
ный гражданин

8/X
1866

Государственные
преступления

Выбыл в январе
1868 года

Выбыл 17/IX
1870 г.
Выслан за гра­
ницу 25/V 1864 г.

сроках пребывания в крепости. Но представители верховной вла­
сти, от которых зависело разрешение перемены крепости на боль­
ницу, предпочитали держать в крепости явно безумных.
Мы располагаем самыми разительными примерами беспо­
щадного отношения императоров к заключенным в крепости, по­
терявшим рассудок.
1843 году в Шлиссельбургской крепости умер заключен­
ный Романов. Он был переведен сюда из Алексеевского равелина
после рапорта коменданта от 24 декабря 1842 г. Комендант до­
носил о Романове, что этот арестант «решительно сумасшедший»,
«нельзя описать всех подвигов этого несчастного сумасброда, так
они гадки и отвратительны. Каждый почти день надо мыть и
его самого и комнату, потому что и при самых строгих наблю­
дениях он всячески успевает вымазать себя с ног до головы соб­
ственными испражнениями». Он плюется, ругается, толкается,
«неугомонный крик и порывы все бить, ломать, коверкать с из­
бытком становятся тяжки. Посему позволю себе смелость доло­
жить вашему сиятельству, что ему нужно постоянное лечение» *.
Для представления ходатайства о переводе заключенного в
больницу коменданту крепости надо было набраться смелости.
Как ни было убедительно это ходатайство, Николай I повелел
перевести Романова вместо больницы в Шлиссельбургскую кре­
пость, где тот через три месяца и умер.
18д8 году комендант Шлиссельбургской крепости Лепарский (племянник того Лепарского, под ведомством которого
находились в Сибири декабристы) доносил Александру II о су­
масшествии трех узников крепости: Якукевича, Михайлова и
Каменского. О последнем он добавлял, что узник молчит, по­
стоянно просит мать на свидание к нему, слыша, что она будто
бы находится за стеной рядом, проводит целые ночи в разговоре
с ней, часто плачет. Только через четыре года царь разрешил
произвести экспертизу. В акте от 6 марта 1862 г. врач писал
о Каменском, что он имеет 36 лет от роду, все время говорит
о матери, которая содержится будто бы тут же, и труп отца он
также «перевез» сюда. Пытается бежать всякий раз, когда от­
воряют дверь его камеры. По вечерам молится, умоляя мать
о прощении. По словам врачей, возвращение больного Камен­
ского к матери может привести его к излечению. Но Александр II
повелел, не возвращая Каменского к матери, перевести его в дом
для душевнобольных.1
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1829, № 190.
Об исключенном из духовного звания бывшем священнике Николае Ро­
манове.

В том же акте те же врачи нашли безумными 1У1ихайлоза
и Якукевича. О последнем (ему было 62 года) они записали: он
утверждает, «что все высшие власти во все время безвинного его
заключения всегда были благосклонны к нему, что множество
было высочайших повелений и сенатских указов об его освобож­
дении... Как единственной милости ждет или быть освобожден­
ным, или лишенным жизни... Шумит, глаза сверкают и заметно,
что язык не может выразить вдруг всего навала мыслей, клоня­
щихся к одной только цели,— к его освобождению». Этот Якукевич освобождения не получил, а другое его желание — быть ли­
шенным жизни — исполнилось: в 1867 году он умер в больнице
для душевнобольных.
III отделение строго наблюдало за переведенными из Шлис­
сельбургской крепости в дом для душевнобольных. Здесь они
были размещены в одиночных помещениях, совершенно разоб­
щены между собой и назывались не по фамилиям, а по номерам
их палат. Напрасно почетный опекун больницы обращался к Але­
ксандру II с просьбой разрешить этим трем больным общение,
мотивируя свою просьбу возможностью ухудшения их здоровья
под влиянием пребывания в одиночках. Царь ответил резолю­
цией в одно слово: «Повременить». Через три года просьба была
повторена, и только на этот раз ее удовлетворили.
Самым молодым заключенным этого периода был, не достиг­
ший 16 лет граф Ефимовский. Он был заключен сюда как госу­
дарственный преступник. Но его «государственное преступле­
ние» — прекрасный показатель внутреннего политического со­
стояния в России, при котором даже ребенок мог попасть в самую
страшную государственную тюрьму за явно детский поступок.
I ода за три перед тем Ефимовский вместе с другими воспитан­
никами был исключен из пажеского корпуса за какие-то шалости
и высечен. Он затаил в своем сердце обиду за это наказание, ко­
торое он считал несправедливым. Однажды он придумал для
себя герб в виде щита с изображением на нем ока, сломанного
скипетра, меча с надписью на щите перефразированных слов
поэта: «На обломках самовластья напишем имена свои». Маль­
чик отдал рисунок придуманного герба граверу, крепостному че­
ловеку, с тем, чтобы тот смастерил его наподобие клейма. Ефи­
мовский хотел наложить это клеймо неизгладимым знаком на
свое тело, а после, когда подрастет, образовать тайное противо­
правительственное общество и отомстить за неправильное исклю­
чение его из учебного заведения. При расследовании к делу был
привлечен швейцарец-гувернер Ефимовского, внушавший ему
мысли, направленные против крепостного права, против самодер­
жавного правительства, и о преимуществах республиканского

образа правления. По решению Николая I иностранец-гувернер
был выслан за границу, а мальчик заключен на год в Шлиссельбургскую крепость с тем, чтобы по выходе оттуда быть отправ­
ленным солдатом на Кавказ. Только по просьбе знатных родите­
лей срок заключения в крепости был сокращен, а ссылка на
Кавказ последовала тотчас же, как было намечено 1.
Ефимовский, повторяем, был самым молодым узником кре­
пости за период 1825—1870 гг. Но в крепости у него были почти
сверстники, лишь очень немногим старше его. Таковы были
Григорий Раевский, поступивший в крепость 17 лет, Критский
Василий— 17 лет, Попов— 18 лет. Их «преступления» точно
так же не соответствовали тяжести постигшей их участи. Чита­
тель увидит далее, какой чисто ребяческой выдумкой, какой игрой
в заговор были фантастические разговоры Тюрина, Попова и
Критского. Все политическое преступление Григория Раевского
состояло в желании увидеть арестованного брата. Но Николай I,
если дело хотя в какой-нибудь степени касалось его священной
особы, не считался ни с возрастом, ни с состоянием здоровья
и рассудка того, кто помыслил против него. В таких случаях он
предпочитал следовать заветам «Домостроя» XVI века— «со­
крушить детям ребра в юности». Так и было с юными заклю­
ченными. Семнадцатилетний Раевский сошел с ума и больным
был отдан родителям, а семнадцатилетний Василий Критский
через три с половиной года умер в крепости.
Молодым был и возраст большинства той московской сту­
денческой молодежи, которая привлекалась к ответственности за
пение противоправительственных песен. И тут тяжесть кары не
находилась в соответствии с обвинением. Из трех человек, заклю­
ченных за эти песни в Шлиссельбургскую крепость, молодой
Уткин уже через четыре месяца был скошен там смертью.
Вообще возраст узников Шлиссельбургской крепости, за­
ключенных сюда по обвинению в государственных преступлениях,
был в большинстве случаев молодым. Наоборот, возраст заклю­
ченных за религиозные преступления был более зрелым.
Среди заключенных за государственные преступления зна­
чительную часть составили кратковременные обитатели крепо­
сти— декабристы. Только Поджио, проведший здесь 7 лет, со­
ставил в этом отношении исключение. Но с условиями пребы­
вания в крепости декабристов мы уже знакомы из предшествую­
щего изложения.
Вторую по численности группу составили привлеченные по
делам восстания в Польше. Наиболее видному участнику этих
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1829, № 72. «О недкэросле графе Ефимовском».

восстаний, ветерану Шлиссельбургской крепости Лукасинскому,
проведшему здесь 38 лет (1830— 1868 гг.), ниже мы посвятим
особый очерк. Надо предполагать, что за прикосновенность к ор­
ганизации первого восстания был также арестован минский по­
мещик Черновский, на трагической судьбе которого мы также
остановимся особо. По делам первого польского восстания провел
в крепости 19 лет (1831 — 1850 гг.) уроженец города Вильны
?Куба. Сосланный в Тобольск после почти двух десятков лет
пребывания в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, он
уже через два месяца умер в тобольской острожной больнице.
Дело Жубы представляет для нас интерес как показатель тех
условий, при которых человек мог превратиться в узника самой
страшной государственной тюрьмы. Жуба за «намерение» совер­
шить покушение на жизнь великого князя Константина был взят
3 апреля 1827 г. в варшавский ордонансгауз, затем переведен
на гауптвахту (27 сентября 1827 г.) и оттуда — в Бобруйскую
крепость. Комендант этой крепости, когда сдавал жандармскому
фельдъегерю Лукасинского для отправки его в Шлиссельбург­
скую крепость, выразил свое мнение, что надо бы отправить туда
еще одного узника, не назвав даже его по имени. Фельдъегерь, от-з
везя Лукасинского в Шлиссельбург, вернулся в Бобруйск за
этим вторым заключенным. Комендант вручил ему шляхтича
Шикера. Комендант доносил в Петербург, что это «тот самый, о
котором я говорил... Он поведения весьма неодобрительного»: он
вымогал по своей должности от шинкарей-евреев и крестьян овес
и деньги и говорил о предстоящей войне. Тем временем в Шлис­
сельбургской крепости шли приготовления к содержанию этого
«важного» государственного преступника самым секретным обра­
зом. Он прибыл сюда 6 января 1831 г. Уже через три дня Шикер был отправлен из Шлиссельбургской крепости обратно в
Бобруйскую как арестант, не нужный Шлиссельбургу. Тогда-то
комендант Бобруйской крепости передал фельдъегерю о находя­
щемся у него уже три года Жубе. Николай I решил, что этот
арестант более важный, чем Шикер, и затребовал его к себе.
Так началось пребывание Жубы в Шлиссельбургской крепости.
Интересно, что его освобождение из крепости было мотивировано
так: он — человек мало образованный, не знающий никаких язы­
ков, даже плохо говорящий по-польски, не представляет никакой
опасности для государства *. Таким образом, вершителем судьбы1

1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1831, № 308. «О В и ­
ленском уроженце Жубе». См. также ЦГВИА. Фонд дежурного генерала,
1830, № 80. «О переводе Жубы из Бобруйской крепости в Шлиссельбург­
скую».

Жубы явился комендант Бобруйской крепости: не удалось вы­
служиться на Шикере, выслужился на Жубе.
Поляки, поступавшие в Шлиссельбургскую крепость, обыч­
но переводились сюда из других крепостей. Так, например, из
Бобруйской крепости сюда был переведен в 1831 году взятый в
плен в сражении с поляками Барткевич, из Вильны в 1833 году —
.Монстович, из киевской цитадели в 1847 году— Вещитский.
Первый из названных пробыл в крепости всего несколько меся­
цев. Он оправдывался, ссылаясь на такое свое русофильство, что
будто бы поляки отказывались служить вместе с ним. Царь не
только освободил его, но и отпустил с заграничным паспортом в
Пруссию, пожаловав ему сто червонцев !.
Второй из названных заключенных, Монстович, провел в
крепости 2 года 4 месяца. Он был арестован за воззвание «К рус­
ской церкви», прибитое им на дверях православной церкви.
В воззвании он оскорблял русских царей, начиная с Екатерины,
говорил о национальном гнете, об отобрании католических мона­
стырей и в заключение призывал литовцев к мести за угнетение
и порабощение польского народа и за многие жертвы, погибшие
во время войны и отправленные в ссылку12. Причины его выбы­
тия из крепости неизвестны.
Третий узник, Вещитский, переведенный из киевской цита­
дели за подговор к возмущению и за «упорный и отчаянный ха­
рактер», провел в крепости 10 лет. Уже на четвертом году комен­
дант писал о душевной болезни Вещитского. Назначенная
экспертиза подтвердила эту болезнь и требовала перевода боль­
ного в дом для душевнобольных. Шеф жандармов отказал в
таком переводе и прислал для больного «смирительный камзол».
В 1857 году, 16 августа, безумный арестант умер, вероятно, в
«смирительном камзоле» 3.
Также в одиночной камере Шлиссельбургской крепости
умер на 28 году пребывания в ней ротмистр польской службы
Мощинский. К этим 28 годам шлиссельбургского заточения надо
прибавить еще 7 лет его заточения в Алексеевском равелине, от­
куда он и был переведен в Шлиссельбург в 1820 году. Таким
образом, весь срок его пребывания в одиночке достиг 35 лет.
Можно подумать, что это был чрезвычайно опасный для царизма
враг. На самом деле все преступление Мощинского было совер­
1 ЦГВИА в Москве. Фонд дежурного генерала, 1831, № 73. «О ка­
питане Барткевиче и других».
2 ЦГВИА в Москве. Фонд дежурного генерала, 1833, № 127. «О шлях­
тиче Монстовиче, осужденном военным судом за оскорбление пасквильным
сочинением высочайших особ».
3 ЦГИА в Москве. Фонд Шлиссельбургской крепости, 1847, № 57.
«Об арестанте Вещитском».

шено лишь при помощи его пера. Его несчастья начались с его
обращения к Александру I с жалобой на притеснения, каким он
подвергался в родном городе Каменец-Подольске. Присланному
для расследования обер-прокурору Мощинский наговорил какихто «грубостей». Судебные дела Мощинского перешли в Сенат,
который «нашел Мощинского человеком беспокойным, дерзким
и возмутительным» и полагал сослать его в Сибирь на поселе­
ние. Освобожденный по манифесту от наказания, Мощинский
прислал в Сенат бумаги, оскорбительные для чести царя, и был
заключен в Алексеевский равелин, «пока переменит беспокой­
ный нрав свой». По словам коменданта крепости, он здесь не
исправился и показывал, что в нем «нет ни нравственности, ни
религии... Временами приходил он даже в бешенство, не уни­
маясь притом и от оскорбительных выражений и покушаясь в
самой крепости на сочинение пасквилей». В 1819 году было ре­
шено заключить его навсегда в Шлиссельбургскую крепость *.
Через 20 лет пребывания Мощинского в Шлиссельбургской
крепости Николай I поинтересовался узнать, как ведет себя за­
ключенный. Комендант отвечал ему, что Мощинский ведет себя
хорошо, но остается «вольнодумцем и атеистом». Конечно, оди­
ночный узник Секретного замка мог проявлять свое вольнодум­
ство и свой атеизм только перед тюремной администрацией, но и
это решило его дальнейшую судьбу. Он был оставлен в крепости,
где после продолжительной болезни умер 6 декабря 1848 г.
оВ продолжение 21 года оставался узником Шлиссельбург­
ской крепости мелкий чиновник, смотритель городского училища
Иван Ромашев, переведенный сюда из Алексеевского равелина.
Ему было поставлено в вину не только составление проекта кон­
ституции с республиканским устройством России, но и уголовное
преступление в виде подлога ценных бумаг. Однако решающее
влияние на выбор в виде наказания заключения Ромашева в
Шлиссельбург оказало, конечно, составление им проекта кон­
ституции.
Ромашев был человек сильной воли. За X V III и X IX вв. он
был единственным человеком, которому удалось, хотя и на два
часа, бежать из Секретного замка Шлиссельбургской кре­
пости. Он бежал отсюда б н о ч ь с 4 на 5 апреля 1849 г. при
помощи часового рядового Дудкина, который также бежал вме­
сте с ним 2.
1 ЦГВИА в Москве. Фонд дежурного генерала, 1826, № 178. «О раз­
ных лицах, содержавшихся в Шлиссельбургской крепости».
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1849, № 232. «О по­
беге чиновника Ромашева с подговоренным часовым рядовым Дудкиным
из Шлиссельбургской крепости».

Поимка беглеца после двух часов свободы и заключение его
вновь в еще более тяжелые условия содержания в Секретном
замке не сломили его энергии. Он составляет здесь целый ряд
проектов по разным отраслям хозяйства, и в том числе по воен­
ному ведомству. Его проекты скорострельной пушки (1856 г.) и
особых щитов для ограждения солдат (1862 г.) вызвали одобре­
ние военного министерства. Эти проекты и огромная объясни­
тельная записка к одному из них поставили даже вопрос об
облегчении его участи. Но III отделение не могло забыть его
побега. Неволя очень тяготила Ромашева. В 1864 году он подал
записку с раскаянием и просьбой перевести его в монастырь. Он
испытал величайшую радость от удовлетворения его просьбы,
и летом 1864 года жандармы увозили его в монастырь из трех
крепостных стен Шлиссельбурга, которые он за 15 лет перед тем
самовольно оставил на два часа. Но через три месяца жандармы
вновь вводили его в ненавистный Секретный замок Шлиссельбургской крепости. Такова была воля Александра II в ответ на
жалобу игумена монастыря, который опасался, что сильный е о лей Ромашев может оказать вредное влияние на монахов и с их
помощью бежать из монастыря. Нетрудно представить себе, что
должен был переживать Ромашев, не понимавший, зачем над ним
было проделано это издевательство. Через два с половиной года
узник был вновь переведен в монастырь, уже в другой. Он писал
отсюда в III отделение, что его свобода протекает здесь как
будто за тысячью замками, в голодной нужде, без возможности
найти работу. III отделение отделывалось присылкой в год по
50 руб. Деньги эти пришлось высылать недолго: Ромашев умер
в монастыре 1 мая 1873 г.1. При других условиях, этот энергич­
ный человек и изобретатель, может быть, оставил бы по себе
иной след в истории родной страны.
Одним из последних политических заключенных в Секрет­
ном замке за исследуемый нами период был каракозовец Ишутии
(октябрь 1866 г.— январь 1868 г.). Из шифрованных телеграмм
и других бумаг видно, что Ишутин в исполнение смягченного
приговора уже был отправлен на вечные каторжные работы, но
с пути из Москвы возвращен для помещения в Шлиссельбургскую крепость пожизненно. Было предписано его «содержать в
заключении с строжайшим соблюдением всех правил, установлен­
ных для секретных арестантов, и с сохранением в совершенной
тайне имени его». Не довольствуясь этим предписанием, III от­

деление отправило коменданту крепости телеграмму о содержа­
нии Ишутина самым строгим образом. Комендант отвечал уве­
домлением о принятии Ишутина в крепость в 2 час. утра 8 ок­
тября и о применении к нему самого строгого ареста.
Надо предполагать, что замена каторжных работ заключе­
нием в Шлиссельбургской крепости последовала по инициативе
III отделения. В архивном деле имеется черновик бумаги, пред­
назначенной к подаче от имени верховного суда с такой над­
писью, принадлежащей, по-видимому, шефу жандармов: «Пред­
ложенная мною, но не принятая редакция по прошению Ишу­
тина о помиловании». В этом проекте верховный уголовный суд
должен был под диктовку шефа жандармов, между прочим, про­
сить царя: «Мы, как верноподданные ваши, не можем без
содрогания думать об ужасных последствиях злоумышления
Ишутина и о том горестном впечатлении, которое малейшее по­
слабление к сему преступнику произведет на всех благомысля­
щих россиян» 1.
Итак, коменданту было внушено дать Ишутину почувство­
вать режим Секретного замка во всей его строгости. Уже истер­
занный III отделением во время предварительного следствия и
суда, Ишутин не выдержал. Через полгода «самого строгого»
заточения узник написал шефу жандармов письмо с просьбой
разрешить ему дать откровенные показания. Разрешение при­
шло, и его показания были пересланы в следственную комиссию.
Этим Ишутин заслужил перевод из Шлиссельбургской крепости
в Сибирь, в Нерчинский рудник. В особой бумаге было указано,
что такая ссылка назначена ему в виде особой милости, и реко­
мендовано, по слабости его здоровья, допустить для него неко­
торые послабления в каторжных работах, «не требуя от него точ­
ного и строгого исполнения». В октябре 1874 года врачебная
комиссия признала Ишутина страдающим «мрачным умопомеша­
тельством». Он умер 5 января 1879 г. в Нижне-Карийском ла­
зарете. О смерти его было доложено царю.
Заключение в Шлиссельбургскую крепость по уголовным
делам вызывалось или политическими соображениями, или осо­
бой важностью уголовных преступлений.
Примеры дел первой группы читатель найдет ниже, в очер­
ках о Медоксе, Шервуде-Верном, Бринкене, графе Потоцком.
Среди уголовных преступников второй группы находятся
контролеры польского банка Налепинский и Адельт и счетчик
Краевский. Они при помощи подлога при розыгрыше польской

лотереи выиграли 217 500 руб. серебром. По повелению Нико­
лая I они не только были навечно заключены в Шлиссельбургскую крепость, но приказано было забыть о них навсегда. По
важности преступления им были запрещены переписка и получе­
ние денег. В 1844 году, через год после их заключения в кре­
пость, в ответ на просьбу о переписке с женами было подтверж­
дено, что они должны быть решительно забыты. Еще через год
было повелено «принять строжайшие меры, дабы от жены
Адельта скрыты были самые следы, кои могли бы обнаружить
место заключения мужа ее». Еще через 10 лет на запрос родных,
живы ли заключенные, последовал утвердительный ответ (счет­
чик Краевский, впрочем, умер уже после 7 месяцев заточения).
Через 17 лет после заточения Налепинский был сослан в Во­
логду, Адельт — в Вятку с запрещением им объяснять причины
их ссылки и с запретом переписки с жителями царства
Польского *.
К этой же группе принадлежат отставной генерал Деканор,
арестованный за связь со своей дочерью, и помещик поручик
Нилус, карточный шулер (годы заключения 1847—1848). Этому,
последнему, дворянину и в Шлиссельбургской крепости была
предоставлена возможность пользоваться услугами собственного
его повара с тем, впрочем, чтобы этот крепостной человек не вхо­
дил ни в какие сношения со своим господином.
Немалую группу среди заключенных составляли арестован­
ные по религиозным делам. Это были сектанты, старообрядцы
и баптисты. Нередко отступление от православия у них соединя­
лось с отрицанием царской власти и принципиальным неповино­
вением властям. Единственная женщина, побывавшая в Шлис­
сельбургской крепости за период 1825—1870 гг., Кустова
дочь есаула Котельникова, была заключена сюда вместе с отиом за отступление от православия и пробыла здесь 7 месяцев,
до ее отсылки в монастырь. При заключении отца и дочери
было повелено содержать их в крепости так, чтобы они не
знали, что находятся в одном и том же месте заключения.
Среди задержанных за религиозные преступления, соеди­
ненные с отрицанием царской власти, военной службы, наиболь­
шее число приходится на крестьян. Историк Щеголев, посвятив­
ший им специальную статью «Крестьяне в Шлиссельбургской
крепости» 12, писал: «Надо отдать память, воздать должное этим
1 ЦГИА в Москве. Фонд шлиссельбургского коменданта, 1843, № 32.
Дело «Об арестантах Нелепинском и Адельте».
2 Щ е г о л е в, Крестьяне в Шлиссельбургской крепости, «Звезда»
1928 г. № 4 и 5.

безвестным русским мужикам, настоящим героям духа, запла­
тившим чудовищной ценой за стойкость и преданность своим
убеждениям». Обращает на себя внимание факт частого душев­
ного заболевания заключенных по религиозным делам. Так, со­
шли с ума Николаев, Загуляев, Михайлов, Миллер.
Отношение администрации к религиозным преступникам
отнюдь не было менее с)фовым, чем к чисто политическим. На
них смотрели, как на очень опасных. Например, в 1856 году,
когда возник вопрос об облегчении участи заключенных, комен­
дантом дана была очень жесткая характеристика узников, он
высказался против освобождения Иванова, Миллера и Леонова
на том основании, что если раскольники Белокриницкого мона­
стыря узнают об их освобождении, то могут ходатайствовать
о возвращении их в Австрию.
Насколько могли быть неопределенны, а вместе с тем и ши­
роки основания для заключения в крепость в качестве религиоз­
ного правонарушителя, видно из повеления Николая I. Военный
министр 1 мая 1835 г. передал коменданту крепости, что госу­
дарь-император, «получив сведения об юродивом и подозритель­
ном в отношении к вере и правительству поведении священника
Троицкой церкви в Казани Шумилова», повелел отправить его
в Шлиссельбургскую крепость.
В одно и то же время в разных камерах Секретного замка
сидели, иногда совсем не подозревая друг о друге, заключенные
сюда по политическим, религиозным и уголовным делам.
В литературе не было точных сведений о количестве заклю­
ченных в Шлиссельбургскую крепость. Я имею возможность
представить эти сведения за период с 1828 по 1870 год. Для со­
ставления помещенной ниже таблицы я воспользовался ежеме­
сячными рапортами коменданта крепости царю с указанием того
количества узников, на содержание которых требовалось предо­
ставление денежных сумм. Эти рапорты не содержат перечня
фамилий, ограничиваясь лишь указанием ежемесячного числа
узников. За период 1828—1843 гг. рапорты за некоторые месяцы
не были найдены, а с 1844 по 1870 год эти сведения оказались
исчерпывающей полноты, без всяких пропусков. Через мои руки
прошло 455 таких ежемесячных рапортов, относящихся к периоду
1828—1870 гг. На каждом из них имеются надписи о прочтении
их царем или отметка «к сведению».
Так как было бы слишком громоздко помещать всю состав­
ленную нами таблицу целиком, с указанием числа заключенных
на каждый месяц периода в 43 года, то дадим за каждый год
только три цифры, а именно: наименьшее число заключенных за
какой-либо из месяцев данного года, наибольшее число и среднее

число заключенных за данный год. Среднее число заключенных
определялось нами путем деления суммы ежемесячно содержав­
шихся заключенных на число месяцев 1.
Из этой таблицы видно, что за некоторые годы, особенно за
40-е и 50-е, среднее число арестантов превышало 10 человек;
между тем из описания Секретного замка заключенным Шварце
и из планов этого замка видно, что число одиночных камер было
всего десять. Очевидно, некоторые заключенные размещались в
других местах крепости. В самом деле, в 1864 году, 23 ноября,
комендант крепости Лепарский на сделанный ему запрос ответил
III отделению, что в его распоряжении, кроме камер Секретного
дома и одного помещения для беспокойных, находится еще
17 арестантских помещений в крепости 2. Вероятно, такими поме­
щениями были так называемые верхние казематы. Известно
также, что поляк Лукасинский содержался в Светличной башне.
В том же 1864 году Лепарский указывал на содержание в кре­
пости, кроме секретных, еще двоих студентов, а ранее, по его
словам, таких арестантов было шестеро. Наше предположение
о помещении некоторых заключенных в этот период в верхние
казематы подтверждается прямым указанием на заключение
туда в 1863 году отставного подпоручика Певцова, осужденного
уголовным судом в крепость на три года за нанесение раны. У ко­
менданта возникло сомнение в необходимости запрещения пере­
писки этому арестанту как несекретному. III отделение признало
за заключенным право переписки. Нам также известно о пере­
воде в верхние казематы заключенных Секретного дома на время
ремонта последнего. Во всяком случае, в период до 1870 года
число заключенных в Шлиссельбургской крепости в противо­
положность Петропавловской было незначительно, исчисляясь
за год не более, чем 16.
Одной из последних находок по истории тюрьмы в Шлис­
сельбургской крепости явилось обнаружение в Ленинградском
военно-историческом архиве трех десятков дел за период с 1811 —
1852 гг. Это— журналы входящих секретных бумаг по крепо­
сти. В журнале довольно подробно обозначалось содержание
поступивших бумаг с указанием, от кого они были направлены
коменданту крепости. В числе отправителей встретились имена
начальника главного штаба князя Волконского и дежурного
управляющего министерства внутренних дел князя Кочубея, гра1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1829, № 469.
«Об отпуске 3 тыс. руб. на содержание секретных арестантов Шлиссель­
бургской крепости».
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1864, № 37. «Об арестан­
тах Шлиссельбургской крепости».

СВЕДЕНИЯ
О ЧИСЛЕ ЗАКЛЮ ЧЕННЫ Х В Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКУЮ КРЕПОСТЬ
З А 1828 - 1870 ГОДЫ
Г оды

Минимум

М аксимум

1828
1829
1830
1831
1832
1833
1834
1835
1836
1837
1838
1839
1840
1841
1842
1843
1844
1845
1846
1847
1848
1849

5
5
8
9
8
9
9
9
7
7
6
8
8
9
8
10
10
10
10
И
15
14

5
5
8
10
9
13
12
14
И
7
9
9
10
10
9
13
11
И
И
16
16
15

С р едн ее

5
5
8
9,2
8,1
10,9
10,5
11,3
9
7
8
8,9
9
9,1
8
11,2
10,2
10,3
10,2
13,4
15,6
14,9

Г оды

1850
1851
1852
1853
1854
1855
1856
1857
1858
1859
1860
1861
1862
1863
1864
1865
1866
1867
1868
1869
1870

Минимум

13
12
12
13
14
16
13
12
И
И
И
9
5
6
6
7
7
4
1
1
1

М аксимум

16
13
13
13
16
16
16
13
11
11
11
9
9
8
8
7
8
8
4
1
1

С реднее

15
12,3
12,6
13
15,5
16
14,6
12,2
И
И
И
9
6,5
6,7
7
7
7,2
5,4
1,6
1
1

фа Аракчеева, Дибича, Бенкендорфа, военного министра, оберполицмейстера, генерал-губернатора С.-Петербурга, генерал-лей­
тенанта III отделения Дубельта и много бумаг из III отделения
«канцелярии его величества» *.
Я использую эти журнальные записи, поскольку они дали
некоторые добавочные сведения к уже сообщенным мною выше.
Среди заключенных встретилось новое имя, ранее усколь­
знувшее от нас при составлении общего списка узников. Это был
грузинский царевич Окропир. 9 января 1833 г. военный министр
предписал коменданту крепости грузинского царевича Окропира
«содержать в Шлиссельбургской крепости... в приличном поме­
щении преимущественно против других арестантов... не дозволяя
иметь ни с кем письменных сношений или свиданий с посторон­
ними лицами». Другой документ от 23 января того же года

сообщал разрешение Николая I царевичу Окропиру «прибыть в
столицу и остановиться в С.-Петербурге в частном доме... дозво­
лить ему тотчас отправиться в С.-Петербург без всякого за ним
в пути надзора». Таким образом, этот узник содержался в кре­
пости на льготных условиях и его пребывание в ней было кратко­
временным.
Окропир был одним из участников заговора грузинского
знатного дворянства начала 30-х годов X IX столетия, когда ро­
довитые грузины поставили целью отделение Грузии от Россий­
ской империи и образование самостоятельного грузинского цар­
ства. Характеризуя это национальное движение, И. В. Сталин
писал в 1904 году: «Существовал, например, у нас так называе­
мый д в о р я н с к и й « н а ц и о н а л ь н ы й в о п р о с», когда —
после «присоединения Грузии к России» — грузинское дворян­
ство почувствовало, как невыгодно было для него потерять ста­
рые привилегии и могущество, которые оно имело при грузин­
ских царях, и, считая «простое подданство» умалением своего
достоинства, пожелало « о с в о б о ж д е н и я Г р у з и и». Э т и м
о н о х о т е л о п о с т а в и т ь во г л а в е «Г р у з и и » г р у з и н ­
с к и х ц а р е й и д в о р я н с т в о и п е р е д а т ь им, таким
образом, с у д ь б у г р у з и н с к о г о н а р о д а ! Это был ф ео­
д а л ь н о - м о н а р х и ч е с к и й « н а ц и о н а л и з м » 1.
Заговор грузинских дворян был обнаружен, было начато
расследование, многие из заподозренных были арестованы. Пред­
варительное следствие давало материалы и относительно дея­
тельности царевича Окропира. Он готовился при первых изве­
стиях о восстании выехать во Францию и действовать оттуда.
Царизм не был склонен раздражать грузинских дворян и дей­
ствовал умеренно. Хотя военный суд и приговорил 10 февраля
1834 г. несколько человек к четвертованию, но всем им это нака­
зание было заменено другими мерами и не было применено даже
лишение свободы. В административном порядке последовали вы­
сылки в различные города. Царевич Окропир был сослан в Ко­
строму 2.
С новой силой среди оснований заключения в государствен­
ную тюрьму Шлиссельбурга выдвигалось и ранее встречавшееся
указание на душевную болезнь заключенного или заподозренного
в неблагонадежности. Так, например, 17 мая 1838 г. военный
министр писал коменданту крепости: «За необыкновенно дерзо­
стные поступки против начальства, правительства и даже вер­
1 И. В. С т а л и н , Соч., т. 1, стр. 32.
2 См. Г. В. X а ч а п у р и д з е , К истории Грузии первой половины
X IX века, изд. «Заря Востока», Тбилиси, 1950, стр. 411.

ховной власти прапорщика Юрковского, которого по таковым его
поступкам нельзя признать в здравом рассудке, без явной опас­
ности и в дом умалишенных поместить его невозможно», отпра­
вить в Шлиссельбургскую крепость и содержать секретно. Его
дальнейшая судьба осталась нам неизвестной.
Сходный случай имел место и в 1843 году, когда бывший
священник Николай Романов, «замеченный с 1827 г. в бродяж­
ничестве, буйстве и сильном пьянстве, от которого впал в поме­
шательство, признанный неизлечимым, требующий строгого за
ним надзора», был заключен в Шлиссельбургскую крепость с
приказанием «содержать по буйному его нраву отдельно».
Если душевная болезнь служила основанием для заточения
в крепость, то заболевание там, по общему правилу, не изменяло
участи заключенного. Мне попалось на эту тему не лишенное
интереса по своему содержанию и по форме сообщение крепост­
ного штаб-лекаря коменданту крепости о болезни какого-то уз­
ника под № 6: «Арестант № 6 страждет родом падучей болезни,
происшедшей, как видно по расспросу больного, и по печальной
его физиологии от продолжительной печали, которому никакие
лекарства, кроме спокойствия духа и развлечения по характеру,
не нужны».
Нам не известно, чтобы душевная болезнь узника Шлиссельбургекой крепости служила основанием для смягчения по отно­
шению к нему режима заключения. Конечно, Секретный дом этой
крепости не располагал никакими средствами лечения душевно
и нервно заболевших. Для этого не было и медицинского персо­
нала. Тюремной администрации была прислана из Петербурга
смирительная рубашка для буйных больных. Вот все, чем распо­
лагало тюремное начальство, прекрасно учитывавшее, что его
высшее начальство, заточавшее безумных в крепостные стены,
ничего не требует от коменданта крепости для этих несчастных,
кроме «смирительного камзола».
Однако эта же высшая администрация умела подходить
к узникам крепости совсем иначе, когда этого требовали ее инте­
ресы, и в частности цели политического сыска. Привожу для ха­
рактеристики этого следующий пример. В июле 1840 года в кре­
пость был доставлен отставной губернский секретарь Жеребцов
с указанием, что он препровожден в крепость на полгода. Через
4 месяца после его заключения шеф жандармов Бенкендорф сде­
лал коменданту довольно гнусное предложение. Глава политиче­
ского сыска высказывал предположение, что за истекшее долгое
время заточения Жеребцов имел возможность обдумать свои
поступки, которым предавался по «безрассудности своей». Дело
в том, что Жеребцов обвинялся в разглашении за границей о

существовании в России политического заговора и его принад­
лежности к нему. Поэтому Бенкендорф рекомендовал коменданту
крепости особый подход к Жеребцову, который, при его допросе
в III отделении, может быть скрыл некоторые подробности. Шеф
жандармов предписывал: «...в частных беседах с Жеребцовым
стараться сблизиться с ним... употребить средства, как надежное
орудие привести его в чувство раскаяния... и таким образом вы­
знать от него все действия его за границей...на счет составления
заговора». Предписание заканчивалось указанием, что Жеребцов
«увлекается ко лжи более по дурной привычке и сильному во­
ображению, чем по испорченности сердца, и посему лишь через
особенное внимание можно извлекать из речей его истину». Мы
не знаем, каких успехов достиг комендант и удалось ли ему войти
в доверие своего узника. Мы лишь знаем, что 23 января 1841 г.
Жеребцов был выслан в Пермь 1.
В дальнейшем изложении мы отводим отдельные очерки тем
из заключенных, которые представляют более значительный по­
литический интерес.
§ 51. ТА Й Н О Е ОБЩ ЕСТВО БРАТЬЕВ КРИТСКИХ
Сказать, что общество братьев Критских было тайной организацией молодежи, было бы неточно: возраст участников «зло­
умышленного общества» был совсем молодым. Двое из участни­
ков организации были всего в возрасте 17 лет, а один даже
16 лет, четверо— 18, один— 19 и самому старшему из них было
24 года.
Не только по возрасту участников, но и по своему харак­
теру это была организация юношей. Мечтая об истреблении цар­
ской семьи во главе с царем, они откладывали исполнение этого
плана не менее чем на 10 лет. Конечно, к этому времени они
успели бы подрасти. Но откладывали они исполнение этого,
конечно, не в ожидании некоторыми из них своего совершенно­
летия, а в расчетах, что к тому времени окрепнет и вырастет их
организация. Однако они с гордостью показывали свое смерто­
носное оружие для убийства царя: то были турецкий ятаган, кин­
жал и охотничье ружье. Какой из этих видов оружия должен был
быть пущен в дело, еще не было решено, но в их глазах все могло
быть использовано. В кармане одного из них (Лушникова) была
' ЦГВИА в Ленинграде. Фонд коменданта Шлиссельбургской крепо­
сти, № 437, Журнал входящих секретных бумаг с 1811— 1852 гг. с № 1
по 32.

найдена записка с нарисованной на ней пером печатью с гром­
ким девизом: «Вольность и смерть тирану».
Лушников предлагал написать прокламацию к жителям
Москвы и положить ее на памятник Минина и Пожарского: та­
кое место, как памятник национальным героям, по его мнению,
увеличивало значение прокламации. Другой участник организа­
ции, канцелярист Алексей Шихмарев, в свое оправдание заявлял,
что ему очень хотелось получить прибавку к своей фамилии «Вер­
ного», как это было сделано с фамилией предателя декабристов
Шервуда. Он, Шихмарев, и вступил в организацию с целью вы­
ведать ее тайны. Прибавки к своей фамилии он не заработал, но
от наказания был освобожден.
ч
Следственная комиссия по делу Критских и других была
учреждена в Москве в августе 1827 года. Еще не улеглось волне­
ние в обществе, вызванное процессом декабристов. К делу было
привлечено свыше полутора десятка человек, частью мелких слу­
жащих, частью студентов. На допросах они давали откровенные
показания и некоторые из них сознавались в сочувствии декабри­
стам, в осуждении суровой расправы с ними, в разговорах о необ­
ходимости для России конституции. Были в их среде разговоры
и о «цареубийстве» и даже об истреблении всей царской фами­
лии, в том числе и малолетнего наследника — «змееныша». Не
обошлось и без чтения так называемых пасквильных, т. е. про­
тивоправительственных, стихов:
Когда бы вместо фонаря,
Что светит тускло в непогоду,
Повесить деспота царя,
То заблистал бы луч свободы.

На всех привлеченных к дознанию в той или другой степени
сказывалось влияние идей декабристов. Михаил Критский от­
кровенно называл декабристов великими, а Петр Критский до­
бавлял, что «любовь к независимости и отвращение к монархи­
ческому правлению были возбуждены в нем чтением творений
Пушкина и Рылеева. Следствием этого было, что погибель де­
кабристов родила в нем негодование и сожаление, возбудив жела­
ние подражать им» *.
Если сами члены тайного кружка признавали влияние на
них процесса декабристов, то также расценивали дело и наиболее
консервативные круги в Москве. Один из секретных агентов до­
носил шефу жандармов Бенкендорфу о толках в связи с арестами
1 «Декабристы. Тайные общества. Процессы Колесникова,
Критских и Раевских», изд. Саблина, М., 1907, стр. 255.

братьев

по делу Критских: «Как-то и где будут этих бездельников нака­
зывать? Я думаю,— сказал некто,— что их повесят, да и хорошо
бы было; это послужило бы примером нынешним ученым. Вот
вам просвещение. Если бы кончили воспитание Критских рус­
скою грамотою да арифметикою и пошли бы они по той же до­
роге, по которой шел отец их, кондитер, то этого бы им в голову
не пришло. Нет,— сказал другой,— я бы не стал их вешать; это
слишком коротко; а сколько есть в Москве перекрестков, то на
всяком давал бы им по несколько ударов розгами или плетьми,
чтоб подолее прожили и подолее помучились, а между тем и вся­
кий бы то увидел» !.
Мнение самого царя относительно постановки образования
и пагубного его значения совпало с приведенным мнением «не­
коего лица» из Москвы. Царь приказал обратить особое внима­
ние на пансион Горна, откуда вышли два-три участника кружка
Критских, и если обнаружится неподходящее в преподавании, то
закрыть этот пансион. Было отдано соответствующее приказание
министра народного просвещения о наблюдении за преподава­
нием в университетах.
Следственная комиссия находила дело несущественным, по­
лагала, что по недостатку фактов невозможно предавать суду
привлеченных к дознанию, и предлагала вменить им в наказание
содержание под стражей во время следствия. Но царь поступил
более сурово. Он повелел заточить Попова и Тюрина в Шлиссельбургскую крепость, Лушникова и Петра Критского— в
Шварцгольмскую крепость, Михаила и Василия Критских —
в Соловецкий монастырь. По словам Лемке, решено было испра­
вить ошибку царя и не помещать обоих братьев Критских в тюрь­
му Соловецкого монастыря вместе. Василия отвезли из Соловков
в Шлиссельбургскую крепость, а Попова поместили на его место
в Соловки.
Василий Критский, переведенный в Шлиссельбургскую кре­
пость, прожил здесь недолго и умер в каземате, как видно из
архивного дела, 21 мая 1831 г. «от изнурительной лихорадки»12.
О Данииле Тюрине известно, что после 11-летнего заточе­
ния в крепости, куда он вошел 19 лет, его перевели в 1839 году
! Л е м к е , Тайное общество братьев Критских, «Былое» 1906 г. № 6,
стр. 43— 44. Эта статья написана на основании архивных дел III отделения,
1 эксп., 1827 г. № 269 и 1828 г. № 203. [Из последних работ: Л. И. Нос о н к и н а , К вопросу о революционном движении студенчества Москов­
ского университета (кружок студентов Критских), «Вестник Московского
университета» 1953 г. № 4.— Ред. кол.].
2 ЦГВИА в Москве, 1835. По канцелярии инспекторского департа­
мента военного министерства.

на службу рядовым в кавказскую армию. В 1843 году он был
переведен под надзор полиции в Коломну, в 1855 году переехал
в Одессу и только в 1856 году был освобожден от полицейского
надзора. За время заточения Тюрина в Шлиссельбургской кре­
пости его сестра хлопотала о нем. В архивном деле III отделения
имеется ее просьба, в которой она изложила гнусную историю:
в расплату за обещание помочь освобождению арестованных
представитель родовитой княжеской фамилии Юсупов требовал
от нее ее тела. В подкрепление своего заявления Тюрина просила
допросить священника, которому тогда же все рассказала на ис­
поведи. III отделение предпочло не давать этому заявлению Тю­
риной никакого движения, признав просительницу душевно­
больной.
Как было указано, в Шварцгольмскую крепость были зато­
чены Аушников и Петр Критский. Мне попалось архивное дело
об ужасном состоянии этой крепости как раз ко времени прибы­
тия туда этих заключенных. Секретный дом существовал здесь
с 1819 года, когда, по повелению Александра I, в нижнем этаже
двухэтажного каменного здания три каземата были приспособ­
лены для пребывания арестантов. На содержание Секретного
дома ежегодно отпускалось 3700 руб., но ни одного арестанта до
10 апреля 1827 г. в Секретном доме не содержалось. Между тем
это арестантское помещение пришло в состояние ветхости. Два
каземата в нем были заложены кирпичами. Были также за­
ложены кирпичами и два окна. От этого в помещении раз­
велась страшная сырость и распространился удушливый
запах гнили.
Комендант предлагал сделать два заложенных кирпичом ка­
земата снова жилыми. 6 июля 1826 г. царь приказал сделать этот
ремонт. Через год в бумаге от 10 апреля 1827 г. комендант вновь
просил на ремонт 3443 руб., указывая, что на содержание дома
израсходовано с 1819 года по 1 января 1827 г. 23 577 руб., не
считая 7430 руб. расходов на приспособление дома под тюрьму,
а ни одного арестанта гражданского ведомства в Секретный дом
он не получил.
7 июня 1827 г. царь велел должность смотрителя Секретного
дома сократить, команду расформировать, дом вернуть инженер­
ному ведомству, а если понадобится караул для арестантов, то
командировать команду *11.
В конце 1827 года комендант Шварцгольмской крепости, на­
конец, дождался арестантов. Он получил Лушникова и Петра
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп.,
гольмский секретный замок».

№ 46. «Шварц-

Критского, а в марте 1828 года в крепости, кроме них, уже содер­
жались еще трое— Киреев, Митьков и Громоницкий Г По неиз­
вестной причине Лушников и Критский были переведены отсюда
28 апреля 1828 г. в Выборгский шлосс, но и оттуда были выве­
зены в мае того же года в Кексгольмскую крепость, а через год
из этой крепости переведены в Нейшлотскую крепость. Таким
образом, они перебывали в нескольких финляндских крепостях.
О пребывании в крепостях Лушникова и Петра Критского в
Центральном Государственном военно-историческом архиве
(ЦГВИА) сохранилось специальное дело. В нем мы нашли пись­
мо Лушникова на имя Николая I в виде исповеди. Оно интересно
тем, что обрисовывает нравственную личность Лушникова. Он не
только не оправдывался, не сваливал «вину» на кого-либо дру­
гого, но признавал себя инициатором всего дела. Отмечая свое
политическое настроение в 1827 году, он писал: «В этом мрачном
расположении чувств я узнал несчастных братьев Критских,
исполненных возвышенной любви к отечеству, но еще чистых, не­
порочных от тех преступных замыслов, которые сожигали мою
душу тайным пламенем. Сходство нравов, склонность к просве­
щению и любовь к добру всеобщему, хотя сначала различно нами
понимаемому, скоро сблизили меня с ними; прошло несколько
времени и я, к несчастью, успел своими стараниями, ревностью
возмутить их неопытное сердце и заставить решиться, подобно
мне, принести себя в жертву мнимой пользе общества и восстать
против самого монарха» 12.
Под влиянием этого письма царь как будто бы склонился
смягчить участь узников и приказал заменить заключение в кре­
пости службой в пехотных полках. Но генерал Закревский, от
которого зависело приведение в исполнение резолюции Ни­
колая I, указывая на пылкость страстей молодых осужденных,
находил более удобным «повременить».
Это «повременить» свелось к 4 годам пребывания узников
по-прежнему в Нейшлотской крепости. З а эти 4 года Николай
передумал и решил отправить Лушникова и Петра Критского
вместо военной службы в рядах армии в заключение в арестант­
ские роты, Лушникова— в Ревель, а Критского— в Финляндию,
что и было выполнено в апреле 1834 года. На этом скитания и
мытарства узников не закончились. Лушникову пришлось в виде
1 ЦГВИА в Москве. По секретной части канцелярии
рала, 1828, № 29. «Об отпуске сумм на продовольствие
в Шварцгольмской крепости арестантам».
2 Ц Г В И А в Москве. По секретной части канцелярии
рала, 1834, № 46. «О Николае Лушникове и прочих» (л.

дежурного гене­
содержавшимся
дежурного гене­
9).

наказания служить матросом во флоте, потом в Оренбургском
батальоне солдатом, и только после этого он получил право по­
ступить на гражданскую службу.
Что касается судьбы Михаила Критского и Николая Попова,
заключенных в монастырскую тюрьму на Соловках, то мы знаем
лишь о переводе Попова через 8 лет, в 1835 году, из Соловков в
Мингрелию на службу рядовым.
Отметим тяжелую судьбу еще одного человека в связи с про­
цессом братьев Критских. Я имею в виду солдата, который, зная
Петра Критского, согласился передать от него из-под ареста при
полицейском участке во время следствия записку к его матери.
За передачу этой записки несчастный солдат был прогнан сквозь
строй в тысячу человек четыре раза и сослан в Бобруйск. Четыре
тысячи шпицрутенов равнялось замаскированной смертной казни.
§ 52. У ЗН ИКИ Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ
ПО ДЕЛУ «О РАСПЕВАНИИ ПАСКВИЛЬНЫХ
ПЕСЕН»
В список узников крепости 12 апреля 1835 г. было записано
три новых заключенных: коллежский регистратор Уткин, титу­
лярный советник Соколовский и отставной поручик Ибаев. За
три недели перед тем их и еще нескольких молодых людей собра­
ли из полицейских участков, где они находились под арестом,
к председателю следственной комиссии. Тот объявил им, что за
их преступление (за пение пасквильных песен) они подлежали
бы по силе законов смертной казни или наказанию кнутом и
ссылке на каторжные работы, но по милости царя они не преда­
ются суду.
Царь повелел без суда заточить троих на неопределенный
срок в Шлиссельбургскую крепость, а шестерых разослать по
разным губерниям на житье и на службу. В числе этих шести ока­
зались два человека, не распевавших «пасквильных песен», но
заподозренных в политической неблагонадежности. Фамилии
этих двух молодых людей впоследствии вошли в историю рус­
ского революционного движения. Это были два друга — Герцен
и Огарев.
Версия о замене судебного разбора царским усмотрением,
как об акте монаршей милости, была совершенной ложью. Из
архивных материалов видно, что царское правительство просто
не желало предавать гласности это дело. В случае судебного рас­
смотрения, говорится в одном из документов следствия, «пасквильные песни должны быть предъявлены судилищу... При

строжайшем соблюдении канцелярской тайны во время суда
стихи сии более или менее должны огласиться между судьями и
производителями дела к явному оскорблению нравственного
чувства людей благонамеренных и соблазну легкомысленных,
пройти в инстанциях и явиться в самих приговорах» *.
Таким образом, боязнь, что революционные песни получат
распространение из зала суда, была единственным основанием
мнимой монаршей милости. Впрочем, милостивое заточение в
Шлиссельбургскую крепость закончилось для молодого Уткина
смертью в крепости уже через год и четыре месяца, а болезнь
другого узника, Соколовского, в условиях тюремного заточения
так развилась, что он был переведен в больницу; в 1839 году он
умер в Ставрополе, куда его выслали.
Поставленные в вину песни не отличались глубиной револю­
ционного содержания. Но для начала политического дела этого
и не требовалось. Достаточно того, что песни дерзко отзывались
о членах царской фамилии. Их распевали довольно свободно на
вечеринках, за выпивкой. Доносчик собрал у себя на уго­
щение певцов, пригласил сюда же переодетых полицейских,
которые прослушали «пасквильные песни» и тут же аресто­
вали певцов.
Общее число привлеченных достигло 21 человека. Но след­
ственная комиссия не нашла признаков преступной организации,
так как вечеринки студентов и другой молодежи носили случай­
ный характер.
Некоторые из привлеченных песен не пели. Огареву было
поставлено в вину распевание «Марсельезы».
Председатель следственной комиссии предполагал назначить
менее суровые кары, но царь решил иначе.
С условиями пребывания Герцена в московских местах за­
ключения мы познакомимся в главе об общих уголовных
тюрьмах.
Однако здесь же укажем, что обнаруженная переписка Гер­
цена и Огарева выявила перед членами следственной комиссии
политический облик Герцена. В одном из документов мы прочли
следующие строки: «Служащий в Московской дворцовой кон­
торе титулярный советник Александр Герцен, молодой человек,
пылкого ума и хотя в пении песен не обнаруживается, но из пере­
писки его с Огаревым видно, что он смелый вольнодумец, весьма
опасный для общества» 12,
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1834, № 239, ч. 1.
«О лицах, певших в Москве пасквильные стихи».
2 Т а м ж е.

§ 53. М ИХАИЛ БАКУНИН В ЗА Т О Ч Е Н И И
Около шести лет провел в заточении Михаил Бакунин.
Бакунин попал в Петропавловскую крепость после приговора
его к смертной казни судами двух зарубежных государств и после
заточения в нескольких тюрьмах этих государств. В одной из
этих тюрем он даже был прикован цепями к тюремной стене.
Таким образом, о нем можно сказать, что он «видел всякие
виды». Однако, когда во время его заключения в Дрезденскую
тюрьму тюремная стража ночью вошла за ним в его одиночную
камеру, он весь задрожал. У него явилась мысль, что саксонские
власти собираются выдать его правительству Николая I. Баку­
нин говорил тогда: «Я готов к смерти, но не к выдаче», и успо­
коился лишь после заверения, что его переводят в тюрьму кре­
пости Кенигштейн. Но Бакунина не миновала и выдача царскому
правительству. Николай I принимал все меры, чтобы заполучить
к себе этого дважды приговоренного к смерти революционера.
Российский император, этот мировой жандарм, испытывал неко­
торый «конфуз», что его подданный восставал с оружием в руках
против установленного государственного строя и против «властей
придержащих». Сам Николай I распорядился заковать Бакунина
в ручные и ножные кандалы при получении его от Австрии.
5
мая 1851 г. Бакунин, на котором австрийские кандалы
были заменены российскими, был доставлен в Краков. Уже через
шесть дней за ним замкнулись двери страшного Алексеевского
равелина. Не знаем, как пережил Бакунин этот момент, но Ни­
колай на докладе о заключении этого нового арестанта в равелин
начертал радостное слово, вырвавшееся у него со вздохом облег­
чения,— «Наконец!».
За этим словом «наконец» поползли для Бакунина один за
другим шесть долгих лет заточения. Из них два года десять ме­
сяцев были проведены в Алексеевском равелине и три года без
недели в каземате Шлиссельбургской крепости.
Тюремщиками Бакунина были сначала Николай I, а затем
его сын — Александр II. Сын получил Бакунина в наследство от
отца вместе с его отзывом об этом заключенном: «Он умный и
хороший малый, но опасный человек, его надобно держать
взаперти».
Не один раз оба императора отказывали в удовлетворении
ходатайств об освобождении Бакунина, пока Александр II не
уступил его мольбам. Царь написал резолюцию: «Другого для
него исхода не вижу, как ссылку в Сибирь на поселение». Ве­
роятно, Александр II скоро пожалел, что не выполнил заветов
отца и раскрыл перед Бакуниным тюремные двери.

За шесть лет своего заключения Бакунин потерял здоровье,
цинга лишила его всех зубов, но он не стал «беззубым» в своей
,борьбе против царизма. Сосланный в Сибирь, он употребил всю
энергию чтобы самому раскрыть двери на свободу из дальней
ссылки. Ему это удалось. Начав летом 1861 года осуществ­
лять свой план побега из Сибири, он в декабре того же года
обнимал в Лондоне других русских эмигрантов — Герцена
и Огарева.
Бакунин купил свою свободу дорогой ценой унижения пе­
ред носителями верховной власти в России. Он об этом не сказал никому. Не сказало об этом и царское правительство.
Николай I, заполучив своего врага, скованного по рукам и
по ногам, и запрятав его в тюрьму Алексеевского равелина,
прислал к нему специального посланца в лице графа Орлова
с предложением написать, «как духовный сын пишет к духовному
отцу», свои показания о немецком и славянском движениях за
границей, в которых он принимал участие. Бакунин выполнил
волю царя, представив ему свою «Исповедь».
«Исповедь» написана в верноподданнических выражениях,
автор и закончил ее словами: «Потеряв право назвать себя
верноподданным
вашего императорского величества, под­
писываюсь от искреннего сердца — кающийся грешник Михаил
Ьакунин».
Напомню, что Николай I, как искусный сыщик, обольстил
некоторых декабристов своей лживой ролью царя-реформатора
готового дать счастье русскому народу. Мы уже знаем, что парьследователь, слушая исполненные горячей любви к родине слова
Иылеева и Каховского, умел вызвать даже и слезы на свои глаза.
1ак и в деле Бакунина он предложил своему плененному врагу
увидеть в императоре своего «духовного отца» и высказаться пе­
ред ним, «как сын его». Николай I сознательно играл
ту же самую роль, которую с таким успехом сыграл за 25 лет
перед тем в деле декабристов. Но психология Бакунина совсем
не была похожа на настроение декабристов. Он был очень
далек от искренности декабристов. Как и сам император, он
так же выступил в роли актера и начал искусное соперни­
чество с ним.
Царь являлся перед ним в роли отца,— и Бакунин пред­
стал перед ним в роли сына. Он так и писал: «Стою перед вами,
как блудный, отчудившийся, развратившийся сын перед оскор­
бленным и гневным отцом».
Так была разыграна замечательная комедия, или, вернее,
настоящая трагедия. Один из актеров был во дворце — всесиль­
ный монарх, державший в своих руках жизнь, смерть и свободу
е с я к о г о своего подданного. Другой актер играл свою роль в тем­

ном каземате Алексеевского равелина за маленьким столиком
с пером в руках и с пронумерованными листами выданной ему
бумаги. Главным действующим лицом оказался именно этот
узник. Надо признать, что Бакунин сыграл роль великолепно.
Он не стеснялся в выборе самых резких слов для осуждения са­
мого себя. Он называл себя великим преступником, не заслужи­
вающим помилования. Он писал царю: «Государь! В этой «Ис­
поведи» я не скрыл от вас ничего, ни одного греха, ни одного
преступления; я обнажил перед вами всю душу, вы видели мои
заблуждения, видели, как я впадал из безумья в безумье, из
ошибки в грех, из греха в преступленье...».
По словам Бакунина, он обнажил перед царем всю свою
душу. Но царь больше хотел не этого, а выдачи политических
врагов царизма за границей. На это Бакунин не пошел. Он
прямо заявил в своей «Исповеди»: «Молю вас, государь, не тре­
буйте от меня, чтобы я вам исповедывал чужие грехи. Ведь на
духу никто не открывает грехи других, только свои». Конечно,
эти слова не понравились царю. Он подчеркнул их и сделал
на полях надпись, что оговорка Бакунина «уничтожает всякое
доверие; ежели он чувствует всю тяжесть своих грехов, то одна
чцстая полная исповедь, а не условная, может почесться испо­
ведью».
Однако общее впечатление от «Исповеди» Бакунина
получилось у царя благоприятное. Напоминаем отзыв Ни­
колая о Бакунине, как об «умном и хорошем малом». Если
ясно, что у императора были все основания разглядеть в «Испо­
веди» ум Бакунина, то остается тайной, что заставило царя при­
знать Бакунина «хорошим малым».
Бакунин писал и о политическом внутреннем состоянии Рос­
сии, о тяжелом положении крестьянства, о возраставших в Рос­
сии воровстве, неправде и притеснении, о развращенной админи­
страции и о том, что в России «главный двигатель — страх, а
страх убивает всякую жизнь, всякий ум, всякое благородное
движение души». Все это придавало письму Бакунина характер
искренности. Придавали ему этот характер и сказанные кстати
слова Бакунина об объединении славян и о его личном отноше­
нии к немцам, которые ему так опротивели, что ни с одним не
мог говорить равнодушно (Николай подчеркнул эти последние
слова, написав на полях: «Пора было»).
Не будем останавливаться подробнее на «Исповеди» Баку­
нина. На этом документе стоят написанные Николаем I и обра­
щенные к наследнику престола слова: «Стоит тебе прочесть,
весьма любопытно и поучительно». Не приходится оспаривать,
что «Исповедь» является «любопытным» документом. Она

богата фактическим и психологическим материалом. Она должна
была быть особенно любопытна для носителей верховной власти
в России, знакомя их со страничкой политической борьбы и ре­
волюционного движения за пределами нашей страны, борьбы, за­
трагивавшей интересы и ее самодержавного правительства. Одна­
ко неясно, в чем именно видел Николай «поучительность» «Ис­
поведи» Бакунина. Неизвестно, какой практический вывод сделал
из нее монарх, кроме решения держать взаперти этого опасного
человека.
Я хочу сказать несколько слов о моем предположительном
объяснении написания Бакуниным его позорной «Исповеди». Ба­
кунин своей «Исповедью» хотел добиться свободы в надежде
продолжить борьбу. Ему была страшна тюрьма потому, что она
сбрекла его на бездеятельность. Об этом он писал еще после при­
говора его к смертной казни 14 января 1850 г. в Саксонии, когда
до него дошли слухи о возможности замены казни пожизненным
заключением. В письме к своему другу (Рейхелю) он высказывал
желание умереть, но не быть заживо погребенным. Он находил,
что одиночное заключение — «пенсильванская система — самая
возмутительная моральная пытка и могла быть придумана только
протестантами». Когда Бакунин писал эти строки своему другу,
он был искренен. И, конечно, он был не менее искренен, повторяя
эту же мысль в письме к Николаю: «Молю же вас, государь!
Если по законам возможно и если просьба преступника может
тронуть сердце вашего императорского величества, государь, не
велите мне гнить в вечно крепостном заключении. Не наказы­
вайте меня за немецкие грехи немецким наказанием. Пусть ка­
торжная работа самая тяжкая будет моим жребием, я приму ее
с благодарностью, как милость, чем тяжелее работа, тем легче
я в ней позабудусь. В уединенном же заключении все помнишь
и помнишь без пользы; и мысль, и память становятся невырази­
мым мученьем, и живешь долго, живешь против воли и, никогда
не умирая, всякий день умираешь в бездействии и в тоске!».
Трудно подыскать более сильные слова, чем употребленные
Бакуниным для выражения тяжести страдания одиночного за­
ключения. Николай I остался непреклонным.
Бакунин заканчивал свою «Исповедь» просьбой разрешить
ему свидание с родными. Такие разрешения были в истории
Петропавловской крепости редкими исключениями, но Бакунину
было позволено свидеться с его 84-летним отцом. Вместо боль­
ного старика было допущено свидание с братом. Оно состоялось
менее чем через полгода после заключения Бакунина в крепость.
В следующем году произошло свидание с сестрой, а в январе
1854 года, за два месяца до перевода в Шлиссельбургскую кре­

пость, Бакунин получил третье свидание одновременно с братом
и сестрой. Кроме свиданий, была разрешена и переписка. И з­
вестно, что она проходила через руки самого царя Николая I и
что Бакунин заранее учел эту царскую цензуру. Но стало также
известным, что Бакунин, рискуя положением сестры и брата, су­
мел секретно передать им на свиданиях свои записки, имеющие
большой интерес.
Второе письмо Бакунина к родным из Алексеевского раве­
лина не было отправлено по назначению ввиду того, что оно пре­
вышало допущенные размеры и достигало величины печатного
листа. В нем автор выставляет себя переродившимся и догова­
ривается до одобрения телесных наказаний, до советов сечь кре­
постных крестьян. Конечно, не эти ретроградные высказывания
Бакунина помешали отправлению письма по назначению. Вероят­
но, этому помешали вставленные на французском языке фразы
о тюремном одиночном заключении. Он сравнивал свою жизнь
в заточении с жизнью «курильщика опиума, вечный сон, иногда
дурной сон в духе Гофмана». Он сообщал об однообразии своего
существования, об отказе исполнить советы отца заниматься пере­
водами с иностранного языка, так как потерял любовь к деятель­
ности и проводит время за курением сигареток, чтением романов
и рассказывает сам себе сказки. Отмечая огромное значение
переписки с родными, Бакунин и здесь подчеркивает свой инте­
рес лишь к семейной жизни и просит позволить «по-прежнему
предаваться своим фантастическим мечтам и сосредоточить то,
что во мне осталось от жизни, способностей и действительности,
на Вас и на Вашем семейном благополучии...».
Не спасли положение Бакунина его письма, восхваление им
всего тюремного начальства и условий его заточения. Сравнивая
пребывание в заграничных тюрьмах с тюремной жизнью в раве­
лине, Бакунин писал: «Нигде я не встречал такого гуманного
обращения, такой деликатной доброты. Н решительно ни в чем
не нуждаюсь; я живу здесь как бы в семейной обстановке».
В своих письмах Бакунин не только восхвалял тюремную ад­
министрацию, но часто высказывал резкое осуждение загранич­
ных порядков и похвалу отечественным, не останавливаясь перед
комплиментами носителям верховной власти. Взяв на себя роль
«кающегося грешника», он упорно продолжал выступать в этой
роли. Но насколько она была далека от истинного настроения
узника, показали его письма, секретно переданные родным при
свидании с ними в крепости. В них автор не только не восхваляет
тюремного режима, но пишет о настоящем ужасе переживаний
в одиночке, в оторванности от политической деятельности.

Так, Бакунин писал в этих секретных записках: «Ах, мои до­
рогие друзья, поверьте, всякая смерть лучше этого одиночного
заключения, столь восхваляемого американскими филантропами!».
Его более всего страшит опасность утери умственных способно­
стей: «Заприте самого великого гения в такую изолированную
тюрьму, как моя, и через несколько лет вы увидите, что сам
Наполеон отупеет, а сам Иисус Христос озлобится... Вы никогда
не поймете, что значит чувствовать себя погребенным заживо;
говорить себе во всякую минуту дня и ночи: я раб, я уничтожен,
сделан бессильным к жизни; слышать даже в своей камере отго­
лоски назревающей великой борьбы, в которой решаются самые
важные мировые вопросы,— и быть вынужденным оставаться
неподвижным и немым». Он говорит о тяжести своих пережива­
ний в тюрьме от сознания невозможности служить своим идеям:
«Чувствовать себя полным самоотвержения, способным ко вся­
ким жертвам и даже к героизму для служения тысячекрат свя­
тому делу— и видеть, как все эти порывы разбиваются о четыре
голые стены, единственных моих свидетелей, единственных моих
поверенных! Вот моя жизнь!».
Но тюрьма оказалась бессильной изменить убеждения узни­
ка, и следующие слова подтверждают, что его «Исповедь» и дру­
гие его слова в письмах, проходивших через руки жандармов,
были лишь притворством, что он был лишь искусным актером:
«Вы не знаете, насколько надежда стойка в сердце человека.
Какая?
спросите вы меня. Надежда снова начать то, что при­
вело меня сюда, только с большей мудростью и с большей преду­
смотрительностью, быть может, ибо тюрьма, по крайней мере,
тем была хороша для меня, что она дала мне досуг и привычку
к размышлению. Она, так сказать, укрепила мой разум, но она
нисколько не изменила моих прежних убеждений, напротив, она
сделала их более пламенными, более решительными, более без­
условными, чем прежде, и отныне все, что остается мне в жизни,
сводится к одному слову: свобода».
Для правильной оценки тюремного режима Бакунина следует
иметь в виду ряд послаблений, далеко не свойственных обычным
условиям заточения в Алексеевском равелине. Так, например,
ему были переданы присланные родными халат на беличьем меху,
сапоги и панталоны и не раз пересылались книги, в том числе
в 1852 году отдельные номера за этот год журналов «Отечествен­
ные записки», «Москвитянин», «Библиотека для чтения». От
тюремной администрации он получал французские и немецкие
романы, научную литературу (по математике, физике и геоло­
гии), газету «Русский инвалид». 12 марта 1854 г. Бакунин был
переведен из Алексеевского равелина в Шлиссельбургскую кре­

пость с предписанием коменданту предоставить заключенному
лучшую камеру, но со строгим наказом: «Так как Бакунин есть
один из важнейших арестантов, то соблюдать в отношении к нему
всевозможную осторожность, иметь за ним бдительнейшее и
строжайшее наблюдение, содержать его совершенно отдельно, не
допускать к нему никого из посторонних и удалять от него
известия обо всем, что происходит вне его помещения, так,
чтобы самая бытность его в замке была сохраняема в величай­
шей тайне».
Из этого предписания труднее всего было для коменданта
предоставить новому арестанту «лучшую камеру». Все камеры
были так скверны, что признать какую-либо из них «лучшею»
было прямо невозможно. Но было очень легко выполнить приказ
содержать Бакунина, как «важнейшего арестанта», иметь за ним
«бдительнейшее и строжайшее» наблюдение, изолировать его от
внешнего мира, говоря иначе, заживо похоронить его в Шлиссельбургской крепости, в этом склепе живых покойников. В этом от­
ношении у коменданта крепости был большой опыт. Однако сле­
дует признать, что по распоряжению самого правительства были
допущены различные отступления от обычного режима, установ­
ленного в Шлиссельбургской крепости. Мы уже говорили о не­
скольких свиданиях Бакунина с родными за время его пребы­
вания в Алексеевском равелине. Тем более явились исключи­
тельными в истории Шлиссельбургской крепости разрешения
ближайшим родным Бакунина навещать его в крепости. За три
года заточения Бакунина в Шлиссельбурге было дано четыре
разрешения на свидание с членами его семьи. При этом каждое
из этих разрешений предусматривало не однократные свидания,
а многократные. Так, например, в 1854 году мать и брат Баку­
нина прожили в крепости несколько дней и пять дней виделись
с заключенным в присутствии коменданта и в квартире послед­
него. В 1856 году родные Бакунина трижды приезжали в кре­
пость, в том числе на срок даже более недели.
За время пребывания Бакунина в Шлиссельбургской кре­
пости продолжалась переписка с родными, начатая еще в его быт­
ность узником Алексеевского равелина. Свидания и переписка
не удовлетворяли Бакунина. Был страх за сохранение здравого
рассудка. Впоследствии он писал: «Страшная вещь — пожизнен­
ное заключение,— влачить жизнь без цели, без надежды, без ин­
тереса. Каждый день говорить себе: «сегодня я поглупел, а завтра
буду еще глупее». Для поддержания своих духовных сил он под­
бадривал себя повторением в своей одиночной камере легенды
о Прометее, прикованном к скале по воле Зевса.

Не только моральные, но и материальные условия заточения
Бакунина переносились им тяжело. Недостаточное и неправиль­
ное питание привело к сильнейшему заболеванию цынгой. В ре­
зультате заболевания Бакунин потерял все зубы и мог питаться
лишь одними щами.
По просьбе Бакунина его родные возбуждали ходатайства об
его помиловании. После начала войны Франции и Англии с Рос­
сией четыре брата Бакунина вступили в ряды добровольцев,
и мать заключенного просила царя о разрешении сыну также
принять участие в войне добровольцем. Все эти просьбы откло­
нялись,
В феврале 1857 года Бакунин получил разрешение по­
дать просьбу Александру II о прощении. Она была передана
царю 16 февраля через III отделение.
«Всеподданнейшее прошение» напоминает своим содержанием
«Исповедь»: оно исполнено лести и написано в тоне глубочайшего
раскаяния. Я воспроизвожу из него строки, имеющие прямое
отношение к истории царской тюрьмы и несо.мненно отличавшие­
ся искренностью и правдивостью на общем фоне лести и низко­
поклонства.
Бакунин писал: «Государь! Одинокое заключение есть
самое ужасное наказание; без надежды оно было бы хуже
смерти: это смерть при жизни, сознательное, медленное и еже­
дневно ощущаемое разрушение всех телесных, нравственных и
умственных сил человека; чувствуешь, как каждый день более
дервенеешь, дряхлеешь, глупеешь, и сто раз в день призываешь
смерть как спасение».
На этот раз просьба Бакунина об освобождении из крепости
была удовлетворена: одиночное заключение было заменено ссыл­
кой в Сибирь на поселение. Он мог приступить к осуществлению
плана побега из Сибири за границу. Для этого ему приходилось
преодолевать те влияния, которые произвела на его психику
тюрьма и на которые он жаловался в своем письме матери иэ
Омска. Он писал тогда, что за восемь лет пребывания в загра­
ничных и русских тюрьмах он отвык «от всякого самостоятель­
ного существования».
История одиночного заключения,— в частности история
заточения в Шлиссельбургскую крепость,— знает примеры,
когда вышедшие на свободу люди настолько сильно чув­
ствовали себя отвыкшими от самостоятельного существования
и отставшими от политической борьбы, что кончали жизнь само­
убийством. Бакунину удалось преодолеть такое влияние тюрьмы.
Эмигрировав за границу, он развернул там политическую борьбу,
однако повел ее во вред рабочему классу.

§ 54. И ЗО БРЕ Т А Т Е Л Ь ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ
В Ш ЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ
В царских крепостях и тюрьмах было загублено не только
много жизней, но и много талантов. Одним из таких загубленных
талантов, который при других условиях может быть увековечил
бы свое имя в области подводного судоходства, был узник сна­
чала Петропавловской, потом Шлиссельбургской крепости, некто
Черновский. Неизвестно, за что и когда его заключили в Петро­
павловскую крепость. Мы знаем о нем только, что он был мин­
ский помещик.
Его имя встретилось нам впервые в 1829 году в деле Цент­
рального военно-исторического архива, под таким оригинальным
названием: «Дело по просьбе содержавшегося в С.-Петербург­
ской крепости минского дворянина Черновского об испытании
изобретенного им подводного судна».
Идея сооружения подводной лодки была в те годы новой не
только для России, но и для заграницы. В начале X IX века эта
идея встречала большое внимание к себе лишь во Франции, где
производились даже и опыты с изобретенными подводными лод­
ками. Но для России это было совсем новое дело, и Черновский
был едва ли не первым, кто заинтересовался вопросом о сооруже­
нии подводного судна.
Несомненно, мысль об изобретении подводной лодки зароди­
лась у Черновского не в крепости, а на свободе: он уже до кре­
пости был знаком в той или иной степени с этим вопросом. Усло­
вия одиночного заключения оборвали работу изобретателя и
привели его, как мы увидим, к попытке кончить жизнь само­
убийством.
.
Начав работать над изобретением подводной лодки еще в
1825 году, Черновский в 1829 году, уже будучи узником Петер­
бургской крепости, написал письмо царю. Он предложил сде­
лать в довольно короткий срок такое подводное судно, которое
было бы пригодно как для военных целей, так и для промыш­
ленных и научных. Он указывал на возможность использования
его подводной лодки для взрыва неприятельских кораблей,
для тайных высадок десантов на территории других стран, на
собирание с морского дна жемчуга, морских трав и пр. Автор
письма не просит себе ни свободы, ни денег. Он, охваченный
творческой идеей, мечтал только о ее воплощении в практиче­
ское дело.
Так поступило к царю это безумно смелое для того времени
предложение— овладеть простором океанских глубин, поступило
^5 М. Н. Гернет, т. II

от человека, запертого под замок на пространстве нескольких
квадратных аршин одиночной камеры. Черновскому было пред­
ложено представить письменное изложение своего проекта. Он
изложил его подробно на 32 листах.
Ознакомление с подробностями проекта выходит за пределы
нашей задачи: нас интересует не проект сам по себе, а тюремная
трагедия его автора как страничка истории царской тюрьмы.
Скажем только, что проект не был бредом человека, сошедшего
с ума в одиночной камере Петропавловской крепости. Объясни­
тельная записка Черновского была передана на заключение ге­
нералу корпуса инженеров путей сообщения Базену. Сделав ряд
критических замечаний, Базен, по-видимому, не знавший, что
автором проекта является заключенный в крепости, закончил
свой отзыв такими словами: «Впрочем, я не могу не признаться,
что хотя описанная в записке подводная лодка не удовлетворяет
всем желаемым условиям, однако изобретение ее делает честь
сочинителю, и должно полагать, что его усердие и практические
знания могли бы быть полезны при дальнейших исследованиях
и производстве решительных опытов для введения и усовершен­
ствования подводного судоходства в Российской империи» К
Добавлю, что Базен был образованный инженер.
Казалось бы, что лестное мнение Базена о неизвестном ему
авторе проекта обязывало правительство дать этому автору воз­
можность дальнейшей работы в интересах государства. Но цар­
ское правительство отнюдь не было расположено менять условия
заточения узника-изобретателя. Наоборот, он был поставлен
в еще более тяжелые условия, так как в том же, 1829, году, 4 ок­
тября, по неизвестной причине его перевели из Петропавловской
крепости в Шлиссельбургскую.
Прошло десять месяцев. Их можно вычеркнуть не только из
жизни Черновского, но и из истории развития идеи подводного
судоходства в России, так как комендант крепости отобрал от
Черновского доставленные при узнике чертежи и записки, в точ­
ности соблюдая правила крепости, запрещавшие давать за­
ключенным бумагу и возможность работы. Наконец, из Петер­
бурга пришел запрос с предложением Черновскому представить
свои возражения на критические замечания Базена. Сообтщая
30 августа 1830 г. о согласии Черновского дать пояснения по
ЦГВИА в Москве. Фонд канцелярии дежурного генерала, 1829,
№ 60. «Дело по просьбе содержащегося в Петербургской крепости минского
дворянина Черновского об испытании изобретенного им подводного судна»
(л. 19). Часть материалов этого дела опубликована М. М. Семиным с моей
вступительной статьей в «Красном архиве» (1941 г. № 1, стр. 249— 257)
и в моей статье «История одного изобретения» («Известия» 23 июня 1940 г.).

поводу замечаний Базена, комендант просил разрешения снаб­
дить заключенного бумагой и чертежными принадлежностями.
Разрешение было дано.
Но узника-изобретателя постигла общая участь всех заклю­
ченных в Шлиссельбургской крепости: забыли его самого, за­
были и его проекты. Шли месяцы за месяцами.Закончился
1830 год, прошел и весь следующий, прошло еще четыре месяца,
и только 11 мая 1832 г. военный министр запросил, в каком поло­
жении находится работа Черновского. Комендант ответил сухой
канцелярской отпиской, из которой, однако, нетрудно разглядеть,
какую трагедию узника-изобретателя прикрывала официальная
канцелярщина. Комендант сообщал, что заключенный принялся
за работу сначала охотно, но, сделав 12 черновых планов, «пока­
зал себя не так прилежным и становился задумчивым, наконец,
июля 5 дня прошлого года (1831) сделал покушение на свою
жизнь». Он нанес себе перочинным ножом рану в шею и при­
нужден был девять месяцев пролежать в кровати. По словам
коменданта, заключенный сам просил убрать от него чертежные
принадлежности.
Но были отобраны и бумаги, возвращенные заключенному
после упомянутого майского запроса из Петербурга. Без чертеж­
ных принадлежностей работа была совершенно невозможна:
комендант крепости запросил Николая I, можно ли дать их Чер­
новскому. Царь не порадовал своим ответом ни узника, ни самого
коменданта: он предоставил коменданту такое снабжение Чернов­
ского чертежными принадлежностями, но за полной ответствен­
ностью самого коменданта. Нет ничего удивительного, что комен­
дант нашел для себя более спокойным и удобным не давать
их узнику.
При таких условиях было трудно работать над проектом.
У заключенного не было ни книг, ни инструментов, ни возмож­
ности обменяться с кем-нибудь мыслями, с кем-либо поконсультироваться. Его по-прежнему давили крепостные стены,
с той разницей, что вместо одной крепости он физически и
психически погибал в другой. Его блестящий проект не обеспе­
чил ему ни на секунду проблеска в темноте, окутывавшей его
в одиночной камере. Ему не подали на малейшей надежды на
улучшение его положения.
В сентябре 1832 года военный министр вновь запрашивал
коменданта крепости о работе Черновского. Комендант отвечал,
что инструментов он заключенному не дал, но убеждал его рабо­
тать. Однако заключенный работает с большой леностью, жа­
луясь на свое болезненное состояние. Он начертил лишь план,

сопроводив его описанием. Что же касается ответа на критиче­
ские замечания Базена, то Черновский его не дает, по словам
коменданта, «из упрямства или не надеясь на свои способности».
Из этого ответа коменданта видно, что огонь вдохновения,
которым горел изобретатель, был уже потушен условиями зато­
чения. Нет прежнего Черновского. Вместо энергии его охватила
обычная тюремная апатия.
Новый отзыв прежнего эксперта, Базена, о плане и объясни­
тельной записке Черновского был очень подробным и обстоя­
тельным. Это снова говорит о том, что проект о подводном судне
не был плодом одной фантазии, а заслуживал критического рас­
смотрения эксперта-инженера. Общее заключение Базена было
на этот раз менее благоприятно, так как уже не содержало преж­
него решительного указания на необходимость использовать
способности автора в деле подводного судостроения. Может быть,
Базен учитывал, что его совет использовать эти способности
автора проекта, данный им за три года перед тем, совсем не был
принят во внимание. Во всяком случае, эксперт отметил: «Нельзя
не признать, что сочинитель имеет много воображения и даже
сведений, приобретенных им практикою или чтением книг, но что
его проект служит новым доказательством, что воображение, не
управляемое основательными познаниями в науках, не в состоя­
нии произвесть полезного изобретения».
В архивном деле, обнаруженном в Ленинградском филиале
военно-исторического архива, нам попались строки, из которых
мы узнали, что Черновский был отправлен из Шлиссельбургской
крепости на далекий север — в Архангельскую губернию *. Даль­
нейшая судьба русского изобретателя подводной лодки неиз­
вестна. На нем снова повторилось обычное отношение царского
правительства к тем русским людям, которые выступали со сме­
лыми проектами, способными двинуть вперед русскую науку,
русскую промышленность. Царская бюрократия была глуха к
смелым речам новаторов. Она осталась глуха даже тогда, когда
слышала слова одобрения ученого специалиста и его советы о
продлении научного изыскания автора проекта о подводном суд­
не, его производстве надлежащих опытов. Сам царь предпочитал
держать за крепкими замками автора проекта, нежели открыть
перед ним возможность научно обосновать свое смелое предпо­
ложение. Так, в данном случае император Николай I
одновременно душил узника-изобретателя и прогресс рус­
ской науки.
1
ЦГВИА в Ленинграде. Фонд коменданта Шлиссельбургской крепости
№ 437, дело № 19. Журнал входящих секретных бумаг за 1834 год.

§ 55. ТРИ ДЦ А ТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ В Ш ЛИССЕЛЬБУРГЕ
(ЛУКАСИНСКИЙ)
З а время существования Шлиссельбургской крепости не
было ни одного узника, который по продолжительности пребы­
вания в этой твердыне самодержавия мог бы сравниться с Лукасинским. В морозный день 24 декабря 1830 г. к воротам крепости
жандармы привезли Лукасинского. Эти ворота закрылись и ни­
когда уже более перед ним не открывались. В морозный день
зимы 1868 года железная лопата и лом глубоко долбили про­
мерзшую землю Шлиссельбургского острова: рыли могилу для
умершего в стенах этой крепости Лукасинского. Он провел здесь
более 37 лег. За эту треть X IX века один комендант крепости
сменял другого, сменялись чины крепостной администрации и
сторожа секретной тюрьмы, сменилось много десятков секретных
арестантов, а Лукасинский оставался бессменной жертвой цар­
ского правительства.
История его пребывания здесь началась с получения комен­
дантом такого приказа от 21 декабря 1830 г.: «Предписано имею­
щего быть присланного государственного преступника Царства
Польского содержать самым тайным образом, так, чтобы кроме
Вас никто не знал даже его имени и откуда привезен» Г
Первый год пребывания Лукасинского в Шлиссельбургской
крепости не был первым годом его заточения в царских тюрьмах:
оно началось с октября 1822 года, т. е. за 8 лет до перевода его
в Шлиссельбург. За организацию патриотического польского
общества для борьбы с российским царизмом он был заточен
в новую политическую тюрьму в бывшем кармелитском мона­
стыре в Лешне. Ему было тогда 36 лет. После двух лет следствия
и предварительного заключения он в октябре 1824 года был вы­
веден из тюрьмы не для освобождения, а для исполнения над
ним публично приговора военного суда. Его выставили на пло­
щади первым в ряду осужденных. Кругом стояли войска и народ.
Главный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном,
срывал, начиная с Лукасинского, погоны и знаки отличия, а по­
том мундиры с заключенных. Обрив им головы и заковав в кан­
далы, их заставили каждого везти ручные тачки вдоль всего
фронта войск, поставленных четырехугольником. Под оглуши­
тельный барабанный бой Лукасинский, путаясь в ножных канда­
лах, весом 2 2 фунта, в арестантском халате, вез впереди
1 ЦГИА в Москве. Фонд Шлиссельбургской крепости,
«Дело об арестантах Лукасинском и Жубе».

1830, № 1.

всех свою тачку. Он шел, гордо подняв голову. Прямо с пло­
щади его отвезли в крепость Замостье, где его содержали в те­
чение 7 лет.
За попытку организации восстания в крепости он был при­
говорен к смертной казни. Наместник Варшавы, брат царя
Константин, заменил казнь Аукасинскому и другому осужден­
ному телесным наказанием. По словам биографа Лукасинского,
телесному наказанию был подвергнут лишь второй арестант:
в 1825 году в присутствии Лукасинского он получил 400 ударов
палками. Но в архивном деле есть утверждение коменданта
крепости и шефа жандармов, что телесному наказанию под­
вергся и сам Лукасинский
Срок нахождения в крепостных
работах ему был удвоен, т. е. доведен до 14 лет. Хотя он и дал
обширные показания, но был переведен в крепость Гуру. Пере­
веденный затем для заключения в казармы Волынского полка
в Варшаве, он содержался в глубочайшей тайне в маленькой
полутемной конуре, во втором этаже, с окном, забитым с боков
и сверху досками так, что свет проникал в камеру через неболь­
шое отверстие. Отступавший из Варшавы русский полк увел его
с собой.
«Последний раз Лукасинского видели во Владове. В жалкой
сермяге, с бородой по пояс, он шел пешком на веревке под кон­
ным конвоем, с обнаженными саблями. Его вели таким способом
до Белостока, откуда он был передан в Бобруйскую крепость».
Отсюда, по повелению Николая I, он был перевезен в Шлиссельбургскую крепость12.
Повеление Николая содержать Лукасинского в Шлиссельбургской крепости «самым тайным образом» было выполнено
в точности. Он был заключен отдельно от всех прочих узников
в нижний подземный этаж Светличной башни, довольно обшир­
ный подвал, но «очень низкий, придавленный гранитными сво­
дами, на утрамбованной голой земле, мрачный, холодный,
погруженный в молчание, как кладбище». В официальных доку­
ментах мне не попадалось указание, где именно был заточен
Лукасинский в период с 18^0 по 1861 год. Но имеются два под­
тверждения правильности сообщения биографа Лукасинского,
Шимона Аскенази, о содержании узника совершенно отдельно
от прочих заключенных. Одним из таких подтверждений являет­
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1850, № 185, ч. 7.
«О милостях по случаю 25-летия царствования Николая Павловича».
2 См. Л. Я. К р у к о в с к а я , Шлиссельбургский узник Валериан Л у ­
касинский по книге проф. Шимона Аскенази «Лукасинский», П., 1920,
стр. 53, 62 (Szymon Askenazy, Lykasinski, Warszawa, 1908, I и II).

ся ходатайство о переводе Лукасинского в виде облегчения в
1862 году в нижний этаж казематов. Другим подтверждением
служит прямое указание Бакунина, содержавшегося в Шлиссельбургской крепости с 1854 по 1857 год. Он увидел во время про­
гулки неизвестного ему сгорбленного старика с длинной бородой
под охраной особого офицера, не позволявшего приближаться
к узнику.
Бакунин узнал от расположенного к нему другого офицера фамилию узника: это был Лукасинский. Он ходил медлен­
ным размеренным шагом. Через несколько недель Лукасинский
был выведен на прогулку под охраной того самого офицера, ко­
торый назвал Бакунину фамилию этого заключенного. По зара­
нее сделанному сговору с офицером Бакунин подошел к Лукасинскому и тихо назвал его фамилию. Тот вздрогнул всем телом
и спросил: «Кто?» Бакунин ответил: «Заключенный в этом
году». Лукасинский задал три вопроса: «Который теперь год?
Кто в Польше? Что в Польше?» Бакунин ответил ему, и старик
пошел в другую сторону с опущенной головой. После этого Ба­
кунин более не видел Лукасинского. От офицера он слышал, что
Лукасинский после разговора с ним был беспокоен и бредил не­
сколько дней. Офицер объяснил особые условия содержания
этого узника.
Первые по времени архивные сведения более подробного ха­
рактера о Лукасинском встретились мне в деле 1850 года. До
этого же года его фамилия встречалась в каждом ежемесячном
списке заключенных Шлиссельбургской крепости, представляв­
шемся комендантом царю. Таким образом, на глаза царю фами­
лия Лукасинского до 1850 года попадалась 240 раз, если он
только эти списки заключенных прочитывал. У него никогда не
возникало желания отпустить этого узника. Когда в 1850 году по
случаю предстоявшего юбилейного празднования 25-летия цар­
ствования Николая I возник вопрос об амнистии, были состав­
лены списки политических заключенных. В списки попало и имя
Лукасинского с подробной выпиской о его прошлом. Комендант
крепости высказал мнение, что Лукасинский по долговременно­
сти его заключения и хорошему поведению заслуживает облегче­
ния участи. Шеф жандармов написал против этого мнения только
одно слово: «Нет». После этого Николай, а затем и преемник его
Александр II еще 204 раза могли видеть фамилию Лукасинского
в ежемесячных списках заключенных Шлиссельбургской крепо­
сти. Так было до 27 февраля 1868 г., когда фамилия Лукасин­
ского перестала упоминаться в списках ввиду его смерти.
Однако в положении Лукасинского за 6 лет до его смерти
наступило облегчение. Комендант Лепарский, как говорилось

выше, племянник того Лепарского, которому была вверена охрана
декабристов в Сибири, добился вывода Лукасинского из Свет­
личной башни; 25 февраля 1862 г. он был помещен в комнате
нижнего этажа каземата *. Биограф Лукасинского отмечает, что
Лепарский подчеркнул в своем ходатайстве 75-летний возраст
Лукасинского, пребывание его в крепости более 31 года, дрях­
лость, слабость, потерю слуха, наличие каменной болезни.
Перевод узника в новое помещение рассматривался как его
освобождение, и его иногда именовали «бывшим арестантом». Он
получил право передвижения по крепости в сопровождении
караула. В камере он мог писать, читать, иногда даже и газеты,
а Лепарский принимал его у себя в доме. Аскенази привел в сво­
ей книге письма Лукасинского к Лепарскому и использовал
записки Лукасинского, которые последний начал писать в Шлиссельбургской крепости. В этих записках иногда заметно помраче­
ние рассудка, что и неудивительно. Аскенази правильно выяв­
ляет душевное потрясение узника:
«Единственный в своем роде психический процесс происхо­
дил в человеке, который как бы вставал из гроба после сорока
лет и на ум и сердце которого нахлынула слишком сильная волна
фактов и впечатлений, глубоко потрясающих его мысль и чув­
ство. Такая внезапная и обильная событиями и переживаниями
волна, обрушившаяся на бедный, высохший, испепеленный от
мучений мозг, заставила его, правда, непроизвольно зажечься
лихорадочной жизнью, но вместе с тем и проявить свои изъяны,
тут и началось помешательство Лукасинского» 12.
Заимствуем дальнейшие сведения у Аскенази: «В июне
1865 г. Лукасинский перенес первый апоплексический удар.
Весной^ 1866 г., по свидетельству студента-медика Степут,
который тогда мимоходом видел в Шлиссельбурге Лукасинского,
он еще был на ногах, говорил на смешанном русско-польско-фран­
цузском языке и не терял надежды на получение свободы.
С 1867 г. нет никакого живого следа о Лукасинском. Хода тайства о свидании с ним, возбужденные у властей поручиком Эду­
ардом Рашевским от имени оставшейся семьи, встретили
отказ. Кажется в это самое время он совершенно потерял
сознание».
27 февраля 1868 г. Лукасинский умер. Его тело зарыли на
территории крепости. Шлиссельбург был для него при жизни
могилой с лишним э1 лет, Шлиссельбург же укрыл его навсегда.
! ЦГИА в Москве. Фонд Шлиссельбургской крепости,
«Дело об арестантах Лукасинском и Жубе».
2 Ш и м о н А с к е н а з и , Лукасинский, 1908, стр. 297.

1830, № 1.

§ 56. А ГЕН Т III О ТДЕЛ ЕН И Я РОМ АН МЕДОКС
Шлиссельбургская крепость, как и Алексеевский равелин,
служила местом заточения, хотя и в редких случаях, также и для
уголовных преступников и провинившихся агентов-провокаторов.
Это всегда были очень крупные «дельцы», суд над которыми,
даже негласный, представлялся для правительства невыгодным
и нежелательным.
Среди таких заключенных Шлиссельбургской крепости, про­
ведших в казематах Секретного дома очень продолжительные
сроки, выделяется своей судьбой Роман Медокс, или, как он себя
ложно именовал, адъютант Соковнин. На его долю выпало
дважды войти в одиночную камеру Шлиссельбургской крепости
и пробыть в ней первый раз — с 3 июля 1813 г. до 1827 года,
т. е. 14 лет, а во второй раз — с 4 августа 1834 г. до 1856 года,
т. е. 22 года, а всего 36 лет. До заключения в эту крепость он
короткое время провел в казематах Петропавловской крепости,
куда впервые попал всего 18 лет отроду. Так определяют возраст
Медокса он сам и документы III отделения, но определялся он
и иначе, а именно: старше лет на шесть. Более правдоподобным
считается, что Медокс родился в 1793 году.
В архивном деле преступление Медокса описано так:
«В 1812 году, имея 17 лет от роду, назвался адъютантом гене­
рала Балашева и отправился на Кавказ. 1 ам собрал кавказское
горское ополчение для содействия изгнанию французов из Рос­
сии, и когда план его приводился в исполнение, сам донес о своем
предприятии императору Александру I» Г Совершенно непо­
нятно, почему в такой степени обрушился на этого юнца гнев
Александра I. Биограф Медокса говорил о разных преступле­
ниях, совершенных Медоксом при наборе ополчения, и, между
прочим, о похищении 2 тыс. руб.2. Но и эти преступления не
были так велики, чтобы заточить молодого самозванца и афе­
риста в самую суровую государственную тюрьму. Вероятно, он
был забыт в Шлиссельбургской крепости. В самом деле,
в 1826 году министерство внутренних дел само не знало причины
заточения Медокса и запрашивало об этом коменданта кре­
пости 3. Вскоре после этого, в 1827 году, заключенный был
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., № 185, ч. 7. «О ми­
лостях по случаю 25-летия царствования Николая I» (черновые списки
содержавшихся в Алексеевском равелине и в Шлиссельбургской крепости
в 1850 году).
2 См. С. Я. Ш т р а й х, Роман Медокс. Похождение русского авантю­
риста, М., 1930
3 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., № 144.

Гь"батаДлеь о Г ТПраВЛеН “ СЛУЖбУ РЯД° ВЬШ В СибиР“ ие л™ейВ последний месяц своего пребывания в Шлиссельбургской
К
вР1е8 2 °бТгИо„ ДОКСй “ “ “ * «“ »пения с привезенными ^туда
1826 ^году декабристами. Двое из них, а именно Пестов и Юшневскии, оказались его соседями по камере справа и слева. С ними
он сносился посредством перестукивания. Он знал о заключении
в крепость также декабристов братьев Бестужевых, Пущина
Дивова. Об этом он сам писал царю, предлагая свои услуги
использовать его знакомство с декабристами для целей секретной
информации о „их. Это предложение пришлось по
царю
и енкендорфу. Новоявленному сыщику и шпиону была предоставлена возможность поездки к каторжанам-декабристам в их
тюрьму на Петровском заводе. В официальной справке о Медоксе

сердцу

и \™
а Т И1°8Д3 2 еГ ° Ж И З Н И К° Р 0 Т К 0 С К а 3 а Н ° '
0
он
донес
Иркутска
в 1832 году о существовании тайной4 Xпереписки
декабристов с их родственниками в России. Для разъяснения этого
будто бы и было поведено доставить Медокса в Петербург, но он
с дороги бежал, был пойман и заключен снова в Шлиссельбуогскую крепость.
В действительности дело обстояло не совсем так. Медокс до­
нес не о тайной переписке а о подготовке нового заговора
друзьями декабристов в Москве. Для раскрытия этого заговора
он, как агент III отделения, прибыл в Москву. Сведения, собран­
ные им за время посещения в Петровском заводе каторжан-декабристов, совсем не относились к какому-нибудь заговору и носиггИь ,л ^ ИННЬШ ХараКТер> рису* условия жизни декабристов в
™
Г Я Ш ИХ сведениях Медоксу нельзя было заработать
ничего. U. И Штраих, автор обширной специальной монографии
Омане Медоксе, на основании архивных документов вполне
доказал его провокаторскую деятельность с попыткой создать
дело о новом заговоре декабристов. Авантюрист рассчитывал
создать себе карьеру. Он обнаружил большой талант в искусном
комбинировании имевшихся у „его действительных сведений
” СаМИ.Х Д6Ка Р??тах ио их знакомых с совершенно вымышленми фактами. Николаи I, боявшийся повторения чего-либо по­
хожего на дело декабристов, попался на удочку Медокса и был
одурачен так же, как и шеф жандармов Бенкендорф. В наши за­
дачи не входит знакомить читателей со всеми «подвигами» Ме­
докса, сумевшего получить в счет будущих своих заслуг от III
отделения значительные денежные средства.
Дело Медокса раскрывает перед нами страничку политиче­
ского сыска и провокации в 30-х годах X IX века. В грязной
сделке между царем и Бенкендорфом, с одной стороны, и Медок-

сом— с другой, проигравшей и обманутой стороной оказались
всероссийский самодержец и «всемогущий» Бенкендорф. Не за­
траченных государственных средств на обманщика было им жаль,
а обидно и досадно было, что он каждого из них так долго водил
за нос, что он заставлял царя переживать минуты и часы того
самого ужаса и волнения, которые были так памятны ему с
14 декабря 1823 г. Вот почему Медокс снова очутился в каземате
Шлиссельбургской крепости. Вот почему даже просьбы комен­
данта крепости об освобождении Медокса встречали отказ. Толь­
ко смерть Николая I открыла перед Медоксом ворота крепости
через 2 2 года его вторичного заточения.
Сведения о пребывании Медокса в Шлиссельбургской кре­
пости выходят за рамки обычных. Режим его заточения был
менее суров, чем у многих других узников. Он довольно часто
получал от брата письма и денежную помощь. Ему самому раз­
решалось писать письма к брату и сестре; с братом он имел
личные свидания в крепости в 1842, 1846 и 1856 гг. Медокс за­
нимался в крепости каким-то литературным трудом, и ему даже
было разрешено переправить брату для издания в печати, но без
упоминания фамилии, рукопись под названием «Выдержки из
моей живописной портфели физической географии». По словам
Штрайха, Медокс занимался «сочинением раскрытия русского
языка с приложением корнесравнительного словаря на шести
главных языках древних и новых». Он занимался переводом
одной книги с французского языка. По-видимому, он получал
в крепости значительное число книг (по крайней мере, в архив­
ном деле имеются указания на получение им двух ящиков книг
«энциклопедического лексикона») Ч Как можно судить по языку
его доносов и писем, он обладал хорошим слогом и не лишен был
литературных способностей. Удивительно, когда он успел полу­
чить образование в той степени, в какой он им обладал, тем бо­
лее, что он попал в одиночку государственной тюрьмы, по его
собственным словам (и на этот раз правдивым), юношей. Правда,
он сам писал царю, что первые четырнадцать лет заточения были
для него четырнадцатью веками. Но, поскольку эти «четырна­
дцать веков» прошли в одиночной камере, они не могли обогатить
заключенного знаниями. Вместе с тем в одном из своих писем
к Бенкендорфу он заявлял, что может похвалиться той своей
силой духа, с которой он перенес четырнадцать лет заточения
1 ЦГИА в Москве. Дело Шлиссельбургской крепости. Журнал вхо­
дящих и исходящих бумаг, 1841,
31, и дело «Об арестанте Медоксе»
(1834, № 29). См. «Русская старина» 1882 г., сентябрь. «Самозванец
Медокс», сообщил А. Зиссерман.

в годы его «нежной юности», в то время как другие узники схо­
дили с ума (он назвал фамилии трех таких заключенных, дей­
ствительно потерявших рассудок). Нельзя не признать удачной
его попытку объяснения царю своего побега из Вятки, куда он
был прислан в 1827 году после освобождения из крепости. Медокс
сравнил свои переживания после заточения с чувствами дикого
зверя, выпущенного на свободу: ему хочется бежать и бежать.
При характере Медокса, при его живости, активности, страсти
к авантюрам одиночное заключение в крепости должно было
быть особенно тяжело для него, а 36 лет заточения не находились
ни в каком соответствии ни с законом, ни со степенью его вины
как афериста.
В одно время с Медоксом содержался в Шлиссельбургской
крепости и другой шпион и провокатор — Шервуд-Верный.
§ 37. П РЕДА ТЕЛ Ь ДЕКАБРИСТОВ — ШЕРВУД-ВЕРНЫЙ
В ЗА ТО Ч Е Н И И
12 января 1844 г. в Шлиссельбургскую крепость поступил
новый заключенный, носивший громкую и в некоторых отноше­
ниях прославленную фамилию Шервуд-Верный. Мы уже знаем
историю прибавки к его фамилии лестного для него эпитета
«Верный», происшедшую за 19 лет перед тем: это было актом
царской благодарности за предательство участников заговора
14 декабря 1825 г. Ценой жизни пяти казненных, ценой свободы
115 осужденных, ценой разнообразных административных нака­
заний, дисциплинарных взысканий сотен других членов тайных
обществ этот шпион купил себе царское благоволение и создал
служебную карьеру.
Великобританский подданный, далекий от тех интересов Рос­
сии, которыми были воодушевлены декабристы, он втерся в их
среду как шпион, предатель и провокатор. Наградой ему была
не только прибавка к фамилии «Верный», но его также перевели
юнкером в лейб-гвардии драгунский полк, а через семь лет он
был уже кавалерийским подполковником. На этом его карьера
оборвалась. Уже в следующем году он был в отставке, а еще
через восемь лет оказался узником той самой Шлиссельбургской
крепости, в которой перебывало 13 человек его жертв. Конечно,
нужны были совершенно исключительные обстоятельства, чтобы
та самая «царская рука», которая осыпала Шервуда-Верного ми­
лостями, подписала повеление о заточении его в Шлиссельбург­
скую крепость. Эти обстоятельства не имели никакого отношения
к политике. В ежемесячных ведомостях коменданта крепости

к царю против фамилии Шервуда-Верного, в графе о причине
заточения, стояли слова: «За злостные доносы». Такое грязное
преступление редко приводило виновных к наказанию вообще,
а тем более к такому суровому, как заточение в Шлиссельбург­
скую крепость. И на самом деле: не одни злостные доносы пре­
вратили Шервуда-Верного в узника Шлиссельбургской крепости.
Правительство решилось на эту меру не сразу и прикрывало пре­
дателя декабристов не один раз, прежде чем запрятало его в ка­
земат Секретного дома. Там вместе с ним царское правительство
скрывало и свой позор: слишком грязен был человек, фамилию
которого царь украсил приставкой слова «Верный». Пусть
секретные архивные дела расскажут нам о «подвигах» этого «вер­
ного» слуги самодержавия.
Неизвестно, когда начались эти «подвиги» в действитель­
ности, но первый из них, зафиксированный в секретном деле
Шервуда-Верного, относится к 1833 году. Вновь назначенный
подполковник кавалерии Шервуд с места в карьер принялся
спаивать одного помещика, поселив его у себя на квартире. Было
установлено, что такое спаивание имело целью преступным путем
заполучить в свою пользу имение этого дворянина. В официаль­
ном документе, в котором описан этот «подвиг» Шервуда, было
указано буквально следующее: «Недобросовестные действия
Шервуда, как офицера, заслужившего имя «Верного», были
оставлены негласными для публики». Но служба его в полку
должна была прекратиться.
Находясь в отставке, Шервуд, по-видимому, продолжал упо­
треблять свой досуг на занятия различными аферами.
К 1840 году относится архивное дело, в названии которого дей­
ствия Шервуда скромно названы «неблаговидными поступками».
Из дела видно, что Шервуд в соучастии с канцеляристом Робушем выманили у одной купчихи 16 тыс. руб. При содействии
свахи Шервуд сосватал этого канцеляриста, обманно выдав его
за коллежского асессора, с дочерью купчихи. Жених, получив
до брака 16 тыс. руб. приданого, бежал с деньгами из Москвы,
но в пути был пойман. Из дела не видно, чем оно закончилось
для Шервуда, но, кажется, и здесь его спасло имя «Верного» С
Следующий «подвиг», зафиксированный в личном деле Шер­
вуда, также чисто уголовного характера, относился к 1843 году.
Шервуд пытался похитить из портфеля у одного чиновника, при
помощи подкупленного служителя, некоторые тяжебные докумен­
ты. И на этот раз правительство, не желавшее компрометировать
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1840. «О неблаго­
видных поступках канцеляриста Робуша и отставного подполковника Шер­
вуда-Верного».

себя преданием Шервуда-Верного суду, решило отправить
его в административную ссылку в Олонецкую губернию. Но,
учитывая оказанные ранее услуги, царь ограничился высыл­
кой Шервуда под надзор полиции в имение его жены в Смолен­
скую губернию.
Обкрадывать и обманывать, проживая в имении жены, Щервуду-Верному было затруднительно, и он вспомнил то, с чего
началась его «слава». Он опять принялся за доносы. Темы их
были те же самые, что и почти 2 0 лет тому назад: обвинения
в государственных «преступлениях, сообщения о готовящейся
в Российской империи революции. Неизвестно точно, сколько он
приврал в своем первом доносе в 1825 году о заговоре декабри­
стов, но в новых доносах он совершенно заврался и проявил себя
совсем неумным человеком. Говоря словами официального доку­
мента, Шервуд «клеветал на многих высших сановников, выста­
вляя всех злоумышленниками против правительства». В число
таких злоумышленников он записал и митрополита Филарета.
Он строчил один донос за другим. Говоря словами того же доку­
мента, так «как одни из донесений Шервуда относились до особ,
известных своею благонамеренностью, а другие по справкам ока­
зались совершенно ложными, то он и был заключен в Шлиссельбургскую крепость».
Вероятно, упрятать Шервуда в Шлиссельбургскую крепость
постарались те самые высшие сановники, которых он превращал
в «революционеров». Но в донесениях Шервуда были еще и дру­
гие мысли, послужившие во вред их автору. Запугивая царское
правительство будто бы готовившейся революцией, он сам заго­
ворил языком, слышанным им на собрании декабристов. Он
писал: «судопроизводство в России основано нд одном корысто­
любии судей и притеснениях; министры, занимающиеся одними
мелочами, при выборе чиновников нисколько не обращают вни­
мания на их нравственные качества; состояние государственных
крестьян дошло до величайшей крайности, и они готовы к воз­
мущению, все сословия и правительственные лица, как бы со­
гласись, совокупно действуют к разрушению благосостояния
России» Г
В Шлиссельбургской крепости Шервуд провел семь лет и
был освобожден в 1851 году по случаю 25-летия царствования
Николая. Интересно, что комендант крепости в совершенно од­
них и тех же выражениях представил в III отделение свое мнение

о Лукасинском, уже проведшем в крепости 20 лет, и о Шервуде
с его семилетним крепостным стажем. О том и другом он писал:
«По долговременному содержанию в крепости и хорошему во все
это время поведению заслуживает облегчения участи». Относи­
тельно Лукасинского был дан ответ «нет», а о Шервуде-Верном
последовала резолюция: «На родину безвыездно, но под при­
смотром полиции» Г
Освобождение Шервуда, конечно, было вызвано памятью
о его роли в деле декабристов: провокатор и царь одновременно
праздновали свои юбилеи: Шервуд праздновал 25-летие своего
предательства, а Николай — своего царствования. Уголовные
преступления Шервуда и его лживые доносы были забыты. После
освобождения из крепости он часто получал денежные пособия,
испрашивая их под самыми разнообразными предлогами, то по
случаю поступления сына в университет, то на похороны жены
и пр. В период с 1858 по 1862 год он выпрашивал такие пособия
ежегодно. Бесславная жизнь этого бесчестного человека прекра­
тилась в ноябре 1867 года.
§ 58. ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ПОДПОРУЧИК
М ОШ ЕННИК БРИ Н КЕН
На редкость кратковременным обитателем Шлиссельбург­
ской крепости оказался курляндский дворянин и подпоручик
лейб-гвардии Семеновского полка Бринкен. Он был посажен
в крепость 19 ноября 1833 г. и уже через месяц, в декабре, уве­
зен отсюда. Тем не менее нельзя обойти молчанием этот случай
заточения: он очень красочно характеризует классовую юстицию
царизма.
В деле Бринкена не затрагивались ни основы государствен­
ного порядка, ни устои господствовавшей православной церкви.
Тем не менее негодование царя, вызванное преступлениями
Бринкена, было очень велико. К негодованию присоединялось
чувство оскорбления «за поруганную дворянскую честь». В об­
ращении самого Николая I к курляндскому дворянству преступ­
ление Бринкена названо «самым постыдным и беспримерным
в корпусе офицеров российской императорской гвардии». Со­
стояло же это преступление в незамысловатом мошенничестве.
Бринкен, называясь вымышленными именами, одетый в военную
форму то одного полка, то другого, выдавая себя за графа,

выбирал в различных магазинах отрезы дорогого сукна и в сопро­
вождении приказчика уходил с неоплаченной покупкой будто
бы к себе на квартиру. Под разными предлогами ему удавалось
скрыться от приказчика и таким образом воспользоваться това­
ром без всякой оплаты.
Царю неприятно было предавать огласке случай мелкого
мошенничества офицера гвардейского полка, и он решил обой­
тись без суда. Он передал Бринкена для внесудебной расправы
с ним по месту его происхождения курляндскому дворянству.
Самый акт такой передачи был объявлен знаком особого «бла­
говоления» царя к дворянскому сословию. Стоит привести не­
сколько строк из обращения царя к курляндским дворянам. На­
пыщенные фразы царя прикрывают царское беззаконие:
«Душевно соболезнуя о принадлежности сего преступника
к сословию курляндского дворянства столь же знаменитого не­
поколебимою своей верностью, преданностью и усердием к пре­
столу й отечеству, сколько истинным благородством чувств своих
и правил, его императорское величество в новое доказательство
особенного и постоянного своего к дворянству сему благоволению
за благо признать изволил: не предавая Бринкена осуждению
установленным порядком предоставить судьбу его решению
предводителей курляндского дворянства».
Вместе с тем приказано было рассмотреть поступки Брин­
кена в полной тайне, без всякой огласки. Курляндские дворяне
выполнили желание царя полностью. Они высказывались за ли­
шение Бринкена дворянства, отдачу его в солдаты без выслуги
и перемену фамилии Бринкена на фамилию Егорова. Царь это
решение утвердил. Впрочем, решение было им же самим пред­
указано. Одновременно кара постигла и подневольного соучаст­
ника преступлений Бринкена, его дворового человека. С ним рас­
права была короткая: так же без суда его отправили в арестант­
ские роты. В то время как этот крепостной человек совершал
тяжелые переходы этапным порядком по пути в острог, его ба­
рин, с разрешения того же Николая, катил в назначенный ему
полк на перекладных в сопровождении жандарма 1.
В описанном случае характерно желание царя, этого «пер­
вого дворянина», скрыть от общественного мнения мошенниче­
ские проделки человека его сословия. Превращение дворянина
в мелкого мошенника казалось царю обидным. Крупные же мо­
шенничества дворян оставались безнаказанными.

§ 59. М ИЛЛИОНЕР ГРАФ ПОТОЦКИЙ —
«УЗНИК» КРЕПОСТИ
В казематах Шлиссельбургской крепости со второй поло­
вины 1851 и до 1852 года содержался граф Потоцкий. На нем
мы видим разительнейший пример того, во что могли превра­
щаться обычные условия содержания в Секретном доме Шлис­
сельбургской крепости.
Граф Потоцкий был очень далек от борьбы с царизмом и
попал на полтора года в крепость за целый ряд проделок, за
которые всякий другой российский подданный, не обладавший
ни многомиллионным состоянием, ни знатностью, расплатился
бы много дороже, чем этот граф.
Пребывание Потоцкого в Секретном доме было кратковре­
менным, что редко случалось в этой крепости. Дело же о нем
в III отделении — одно из самых объемистых и включает не
один том. Бумаги было исписано такое количество, которое
не находится ни в каком соответствии с конечными результатами
дела. Но дело это представляет собой выдающийся интерес с об­
щественно-политической точки зрения для характеристики про­
дажности всей центральной и местной администрации.
Когда перечитываешь в архиве III отделения «записку
о всех действиях графа Потоцкого и сделанных на счет его рас­
поряжениях» (она помечена 28 июня 1856 г.), то перед читате­
лем проходят одна за другой картины русской жизни николаев­
ской эпохи за целую четверть века. Сила всемогущей взятки
вставала на всем протяжении этих лег во весь ее колоссальный
рост. Для миллионера графа Потоцкого не было никаких
препятствий, которые он не преодолел бы с помощью своих
денег. Чем значительнее было препятствие, тем больше,
конечно, требовалось средств. В отдельных случаях пускались
в ход суммы в несколько сот тысяч рублей, чаще же достаточно
было нескольких тысяч. Но граф всегда находил за ту или дру­
гую сумму продавцов своей чести, своего служебного долга. Он
трижды предлагал взятку самому руководителю III отделения
Дубельту.
Записка составлена так, что заставляет сделать предполо­
жение о подкупе предшественника Дубельта, графа Бенкен­
дорфа. Покровительство, постоянно оказывавшееся Бенкен­
дорфом Потоцкому, выдает руководителя III отделения.
Эта записка охватывает период с 1830 по 1856 год. Прежде
чем описать «подвиги» графа Потоцкого, опишем, как он рас­
платился за них в каземате Секретного дома Шлиссельбургской
крепости. Начнем, таким образом, не с 1830, а с 1851 года.

Архивное дело, из которого я беру сведения, носит, каза­
лось бы, совсем неинтересное название: «О возврате коменданту
Шлиссельбургской крепости денег за продовольствие графа По­
тоцкого». Оно все сплошь состоит из записей ежедневных расхо­
дов на содержание Потоцкого. С внешней стороны это — скуч­
нейшая бухгалтерия. Но она с бухгалтерской точностью вскры­
вает то обстоятельство, что Потоцкий находился в каземате
Шлиссельбургской крепости, как в санатории. Подобная запись
расходов показывает, как Потоцкого кормили, поили, во что
преобразилась его одиночная камера в Секретном доме, как он
проводил время.
По «высочайшему» повелению дозволено было содержать
Потоцкого в крепости «на хорошем столе, не допуская, впрочем,
роскоши». Понятие о роскоши очень относительное, и питание
этого узника во много раз превзошло уже известные нам из
I тома книги заботы коменданта крепости о столе другого уз­
ника в 1807 году, графа Разумовского. Истекшие полвека ни­
сколько не сгладили различий в отношении к заключенным об­
щего типа, обычного для Шлиссельбургской крепости, и к таким
исключительным «узникам», как графы Разумовский и Потоц­
кий. Я выписал названия продуктов, подававшихся в тюремную
камеру Потоцкого. Граф не мог пожаловаться на их однообра­
зие. Вот, например, перечень его вторых блюд: телятина, куры,
цыплята, утки, рябчики, дупели, рыба и пр. Ему несли в камеру
кофе, сливки, чай, сахар, лимоны, варенье, масло, сыр, сардинки,
яйца, ягоды, фрукты, овощи, булки. Ему несли туда в изобилии
бутылки со всякими винами, водками, ликером, пивом и пр. Вот
пример записи покупок крепких напитков. В октябре 1851 года
доставлено графу: 3-го числа — водки четверть ведра, 14-го —
пива 10 бутылок, рому 1 бутылка; 24-го — водки четверть ведра;
29-го— 15 бутылок пива и 31-го— 1 бутылка рому. 4 мая
1852 г. ему доставлено сразу 3 бутылки рому, 6 бутылок пор­
теру, 2 бутылки шато-лафит, 2 бутылки шато-марго, 2 бутылки
ликера. Можно подумать, что в камере Потоцкого собрались и
перепились все заключенные Секретного дома. Между тем они
оставались крепко замурованными в одиночных камерах, и к ним
мог доноситься лишь только запах этой жареной дичи, кофе,
рома, сыра и пр. Из камеры Потоцкого распространялся также
запах доставлявшихся ему в изобилии сигар, одеколона.
До неузнаваемости изменился и внутренний вид камеры, где
помещался Потоцкий. Над окном висели шторы, стены были
оклеены обоями, на них виднелись портреты. Пол был устлан
ковром, тюремная табуретка заменена креслом. Из записей рас­
ходов видно, что это кресло обили материей, а затем сафьяном.

Жесткий арестантский обычный матрац был заменен вновь куп­
ленным волосяным, и его прикрыла лосиная кожа.
Запись расходов дает указания и на времяпрепровожде­
ния Потоцкого. Не один раз для него закупались колоды играль­
ных карт, причем иногда сразу по шесть полных колод. Изве­
стно, что в то время игра в карты в тюрьмах была строго запре­
щена, но для графа Потоцкого закон не был писан и
в Шлиссельбургской крепости. Неизвестно, кто из чинов адми­
нистрации заходил в камеру Потоцкого, чтобы перекинуться
в картишки за стаканом хорошего вина, раскуривая сигары.
Известно, что тюремные правила запрещали в тюрьмах всякие
забавы и игры. Потоцкий развлекался там разными играми, оче­
видно, с гимнастическими целями. Ему был куплен резиновый
мяч, шнур для прыгания, бильбоке (особая ручная игра) *.
Потоцкий не только объедался в тюрьме, не только развле­
кался там картами, мячом и т. д., он получал туда иностранные
книги и журналы. Не в пример огромному большинству заклю­
ченных ему дозволялась и переписка.
Так совершенно исключительно протекала в Шлиссельбург­
ской крепости жизнь Потоцкого. Как было сказано выше, уже
через полтора года поистине гостеприимные для него двери кре­
пости открылись, выпуская его на свободу. Санаторное пребыва­
ние в крепости закончилось при благосклонном содействии того
самого начальника III отделения Дубельта, которому он ранее
трижды предлагал взятки почти в полмиллиона рублей 12.
Теперь расскажем о «подвигах» графа Потоцкого. В каче­
стве богатейшего и знатнейшего помещика он совершенно ни
с кем и ни с чем не считался и делал все, что хотел. Ни суда,
ни расправы на него не было.
В одной Подольской губернии в различных присутственных
местах производились и тянулись без конца 52 дела с жалобами
на него, что он «своевольствовал в своих имениях, ссорился
с соседями, отнимал и удерживал за собою их собственность,
выгонял из своих имений арендаторов без всяких расчетов, на­
сильственно отбирал от них все имущество и, разоряя их, нано­
сил оскорбление чиновникам земской полиции». Жаловалась на
Потоцкого его жена за жестокие с ней поступки. В результате
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., № 190, ч. 21.
«О возврате коменданту Шлиссельбургской крепости денег за продовольст­
вие графа Потоцкого». Этот отчет помещен в общем деле 1837 года, хотя
и относится к 1851— 1852 гг.
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения. 1 эксп., 1851, № 51 Дело
«Об арестанте графе Потоцком». В этом деле также имеются сведения
о питании Потоцкого.

расследования он был выслан на жительство в Саратов. Доби­
ваясь возвращения в Киев, он широко раздавал взятки. Цити­
руемая мною докладная записка III отделения установила
подкуп Потоцким управителя канцелярии киевского воен­
ного губернатора. Этот управитель вскоре был назначен
олонецким гражданским губернатором. Потоцкий выдал ему
огромную сумму. Так как желанного решения не после­
довало, то Потоцкий направил своего доверенного в Петербург
с заданием подкупить начальника III отделения. Дубельту пред­
ложено было400 тыс. руб. С разрешения царя Дубельт дал
согласие принять эту сумму и получил первый взнос в количе­
стве 295 тыс. руб. Казалось бы, что такое предложение взятки
должно было повлечь за собой для Потоцкого самые тяжелые
последствия. Однако этого не случилось. По повелению царя
ему целиком были возвращены эти деньги с указанием, что мил­
лионов недостаточно для изменения его участи. Тогда Потоцкий
решил действовать самостоятельно и стал готовиться к побегу
из Саратова. З а подготовку такого побега он был переведен на
жительство в Воронеж.
В 1848 году Потоцкий делает вторую попытку подкупа
управляющего III отделением через действительного статского
советника Комарова, предложив Дубельту от 2 0 0 до 300 тыс.
руб. серебром. Официальная записка подчеркивает, что и за это
вторичное предложение взятки он не был подвергнут законной
ответственности и ему было только внушено, «что все миллионы
его не поколеблют честности и самого младшего из чиновников
III отделения». Эти деликатные внушения не ослабляли энергии
Потоцкого, и он сделал третью попытку подкупа того же Ду­
бельта. На этот раз он просил своего прибывшего в Петербург
заграничного банкира о посредничестве, но тот, незнакомый
с российскими порядками, испугался и переслал письмо Потоц­
кого в III отделение.
В том же 1848 году выяснилось намерение Потоцкого бе­
жать за границу и напечатать там имевшиеся у него письменные
документы о взяточничестве всероссийской администрации.
Надзор за ним был усилен. Однако в 1850 году он скрылся из
Воронежа, но был задержан на 180 версте. После этого его пере­
вели в Вятку. Вера в силу взятки отнюдь не ослабла у Потоц­
кого. Наоборот, в Вятке она окрепла, так как Потоцкий здесь
удачно, всего за 5 тыс. руб., подкупил вятского полицмейстера
и за 3 тыс. одного из его частных приставов. К подготовленным
им материалам о взяточничестве чиновников в России прибави­
лись еще два: соответствующие расписки полицмейстера и
частного пристава.

Побег Потоцкого из Вятки произошел при курьезных об­
стоятельствах. Его сопровождал, сидя в одном с ним экипаже,
подкупленный им полицейский пристав. Впоследствии Потоцкий
показывал о своем старании отделаться от своего спутника, ко­
торый возбудил у него подозрения в намерении отравить или
усыпить его с целью отобрать от него расписку в получении
взятки. Для таких подозрений у Потоцкого, знавшего, на что
способна полиция, были свои большие основания: во все время
пути он держал в кармане наготове оружие и ночи не спал. По­
этому он и расстался с этим ненадежным помощником на одной
из станций. Вскоре Потоцкий был задержан, а вятский полиц­
мейстер и пристав преданы суду.
Дело Потоцкого дает любопытный материал и для характе­
ристики ближайшего царского помощника и вершителя судьбы
многих тысяч людей, душителя свободы мысли и слова — Бен­
кендорфа. Он был настоящим покровителем миллионера Потоц­
кого на протяжении многих лет вплоть до своей смерти. Так,
еще в 1830 году наместник Варшавы Константин Павлович за­
претил Потоцкому выезд за границу, но тот уехал во Францию,
получив заграничный паспорт. Никаких неприятных последствий
эта поездка за границу для него не повлекла. Мало того, Бен­
кендорф вновь испросил разрешение царя о поездке Потоцкого
за границу.
В 1837 году Потоцкий был выслан в Воронеж за похищение
жены барона Закомельского; но уже через 4 месяца Бенкендорф
сообщил о праве его жить в своем имении. Несмотря на запре­
щение царя, Потоцкий выехал из имения и даже уехал за гра­
ницу, а Бенкендорф объяснил, «что за новыми разрешениями,
данными Потоцкому, прежнее высочайшее повеление должно
считаться отмененным».
Должно быть, во внимание ко всем этим «подвигам» графа
Потоцкого Бенкендорф представил Николаю I просьбу о зачис­
лении Потоцкого на службу по министерству юстиции и о пожа­
ловании ему придворного звания. В это время Потоцкий нахо­
дился за границей, а Николай наложил такую резолюцию:
«Определить (на службу) можно, когда воротится, а ко двору,
когда заслужит». Отвратил Бенкендорф от Потоцкого и грозив­
шую ему неприятность за перевод им за границу в иностранные
банки громадной денежной суммы. Впоследствии выяснилось,
что эта сумма превышала 13 млн. руб. Когда об этом донесли
Бенкендорфу, он разъяснил, что Потоцкий вправе распоряжать­
ся своими деньгами 1.

Так Бенкендорф явился блюстителем «законности», с кото­
рой он вообще не очень считался, но в данном случае законность
совпадала с интересами покровительствуемого им миллионера.
После смерти Бенкендорфа Потоцкий лишился влиятель­
ного заступника. Впрочем, он не остался совсем без покрови­
тельства. Следует удивляться, что тот самый Дубельт, которого
Потоцкий пытался подкупить и который так громко говорил
ему, что нехватит и миллионов за подкуп чинов III отделения,
не нашел никаких неудобств в поддержке хлопот об освобожде­
нии Потоцкого из Шлиссельбургской крепости. Освобожденный
отсюда Потоцкий был выслан в Пензу, потом переведен в Мо­
скву, а в мае 1856 года за нарушение запрета утруждать царя
просьбами о пересмотре его дела выслан в Кострому. Надо ду­
мать, что на нем оправдалась старая русская поговорка: «С день­
гами везде хорошо». Если с такими деньгами не было плохо
даже в Шлиссельбургской крепости, то, вероятно, не было плохо
и в Костроме. На этом обрываются сведения о бывшем «узнике»
Шлиссельбургской крепости.

Глава десятая
МОНАСТЫРСКИЕ ТЮРЬМЫ

графа Потоцкого и сделанных на его счет распоряжениях». Другое дело
в том же архиве, 1837, № 190, ч. 21, «О побеге графа Потоцкого из го­
рода Вятки и о заключении его в Шлиссельбургскую крепость».

§ 60. И З СЕКРЕТНЫ Х АРХИВНЫ Х ДЕЛ
О М ОНАСТЫРСКИХ ТЮ РЬМ АХ СЕРЕДИНЫ
X IX ВЕКА

1У
ГЧ
I• '

^ СРИИ царской тюрьмы монастырским тюрьмам, т. е.
местам заключения при монастырях, принадлежат тяжелые страницы. Нам хотелось бы поделиться с читате­
лями сведениями из секретных дел бывших царских ар­
хивов, характеризующими тех, кому вверялось дело исправления
и перевоспитания других. Я не ставил своей задачей исчерпать
их все без исключения, а брал только очень немногие в виде
примера, для иллюстрации, чтобы показать, до каких пределов
могли доходить те, кому доверялись нравственное воспитание и
человеческая свобода..
В исследуемый нами период 1825— 1870 гг. монастырская
тюрьма применялась без судебных приговоров — по «высочай­
шему повелению» и по определению Синода. Она применялась
по религиозным и политическим делам, а также за «дурное
поведение», за пьянство и разврат лиц из православного
духовенства.
V \ / n \ aK И В п Р е д ш е с т в Ую Щ и й период — за вторую половину
A V 1 U века и за первую четверть X IX столетия, так и в этот
второй период продолжали заключать в тюрьму Суздальского

монастыря душевно заболевших обвиняемых почти исключи­
тельно духовного звания. Однако этим не исчерпывалось приме­
нение монастырского заточения. Изучение архивных материалов
выявило случаи — хотя и редкие — заточения в монастырские
тюрьмы без суда по обвинению в уголовных преступлениях.
Уделив далее ознакомлению с монастырскими узниками особый
параграф (см. § 63), я теперь же для характеристики произвола
монастырского заточения приведу пример такого заточения без
суда но уголовному делу. Правительство приняло особые меры
для сохранения в полной тайне этого случая возмутительного
произвола по «высочайшему» повелению в интересах одного из
представителей высшей бюрократии.
Монастырские стены помогали правительству и господство­
вавшему классу прятать за них и свои собственные преступле­
ния, и свой разврат. С этой точки зрения в высшей степени
показательным явилось архивное дело о заключении в мона­
стырь унтер-офицерской вдовы Ершовой. Ее тюремное за­
точение началось в 1847 году и закончилось в дальнем екате­
ринбургском Новотихвинском монастыре лишь через 20 лет. Оно
протекало в таких условиях, что только через 1 0 лет ей было по­
зволено выходить из кельи в церковь и для прогулок по мона­
стырю. Никто из монастырского начальства и из местных вла­
стей Екатеринбурга не знал причины заточения этой молодой
женщины. Сама она была связана «высочайшим» повелением
никогда и никому не объявлять, за что она заключена в мона­
стырь. За нарушение этого запрета царское повеление грозило
ей немедленной ссылкой в Сибирь.
Вполне понятен интерес, который пробуждала к себе эта
таинственная узница. Можно было бы подумать, что перед нами
какая-то очень важная «государственная преступница». В дей­
ствительности ничего подобного не было. Ее упрятали на 20 лег
в монастырскую тюрьму только для того, чтобы оградить репу­
тацию одного аристократа, важного чиновника.
Исследуемое нами архивное дело начинается с секретного
распоряжения шефа жандармов жандармскому полковнику Стан­
кевичу в Москве — разыскать и немедленно арестовать Ершову.
В бумаге от 21 августа 1846 г. с пометкой «весьма секретное и
нужное» III отделение сообщало в Москву: «В Москве у Твер­
ской заставы в приходе Василия Кесарийского в доме купца
Сечкина жительствует молодая женщина, именем Юлия. При­
меты ее: хороша собой, 30 или 32 лет, роста высокого, стройная,
полная, волосы имеет черные, глаза голубые, ресницы длинные,
лицо круглое, бела, бледна, нос правильный, но с небольшим
горбом, рот маленький, губы тонкие, верхняя губа немного впе­

ред, зубы очень хорошие». Предписывалось арестовать эту кра­
савицу и отправить ее в III отделение.
Казалось, что описание сделано с увлечением, такими яр­
кими и сочными красками, и образ стройной брюнетки с голу­
быми глазами нарисован такими приметными чертами, что было
бы нетрудно ее разыскать. Но найдена она не была и, вернее
всего, не могла быть найдена, так как не существовала в дей­
ствительности. Но если она в действительности не существовала,
то во всяком случае существовала в воображении высокопостав­
ленного чиновника, тайного советника Обрезкова. Весьма сомни­
тельную репутацию именно этого чиновника, богатого человека,
и оберегало царское правительство.
Рассмотрение архивного дела убеждает в том, что тайну
дела Ершовой знали только царь и шеф жандармов Орлов. Под­
робности дела выяснились только при освобождении Ершовой из
монастыря. Они заключались в следующем.
В 1842 году тайный советник Обрезков получил анонимное
письмо с предложением свидания с одной дамой; в качестве по­
средницы была указана унтер-офицерская вдова Ершова. Надо
полагать, что анонимному автору этого письма были известны
те качества тайного советника Обрезкова, которые навели на
мысль предложить ему устройство любовного свидания. Автор
письма не ошибся в расчетах. Обрезков разыскал Ершову и,
узнав от нее, что неизвестная дама, предложившая интимное
с ним свидание, носит графский титул, воспламенился еще более.
Началась переписка. В продолжение шести месяцев переписка
носила лишь интимный характер, нисколько не затрагивая ма­
териальных вопросов. Но затем начались пожелания материаль­
ного характера. Обрезков их удовлетворил, а обещанное свида­
ние под разными предлогами откладывалось. Проходили месяцы
и годы,— и, как дословно говорится в секретном документе,
Обрезков, «увлекаемый таинственностью и подстрекаемый выра­
жениями в беспрерывно получаемых им письмах, все более и бо­
лее вдавался в обман. Ездил неоднократно, повинуясь указа­
ниям, делаемым ему в письмах, за границу и жертвовал значи­
тельные суммы. В продолжение трех с половиной лет передал
он Ершовой в наличных деньгах и частию вещами 133 тысячи
рублей ассигнациями».
Так продолжалось с 1842 по 1846 год, когда, по собствен­
ному признанию Обрезкова, он понял, что стал жертвой обмана.
Не приходится удивляться, что Обрезков для расправы с об­
манщиками вместо суда обратился во всесильное III отделение.
Ему неловко было выносить на суд и свое пристрастие к интриж­
кам в духе сомнительного адюльтера, и то, что он был одурачен.

Ершова призналась, что выступала в роли посредницы от некоей
Юлии, которая осталась неразысканной. Николай повелел зато­
чить Ершову в монастырь, приказав ей держать «в непроницае­
мой тайне» все это дело.
Так начались долгие годы заточения. Просьбы о помилова­
нии, в том числе поданная игуменией монастыря, оставались без
удовлетворения. Брат заключенной в своем ходатайстве об осво­
бождении сестры с полным основанием указывал, что преступле­
ние сестры неизвестно, но если бы оно было самым тяжелым, то
по закону оно уже искуплено наказанием, которое за истекшие
годы подлежало сокращению по манифестам. Но правительство
сберегало репутацию Обрезкова. Опасаясь, что раскрытие две­
рей монастырской тюрьмы раскроет тайну похождений этого
одураченного чиновника, оно предпочитало не выпускать
узницу *.
Раскрытые Октябрьской революцией бывшие царские ар­
хивы проливают свет на состояние монастырских тюрем. Приве­
денные выше факты дают некоторый материал для общей харак­
теристики условий монастырского заточения. Отдельные же
дела о том или другом лице, заточенном в монастырь, показы­
вают, до каких невероятных пределов доходил и здесь произвол
церковной и светской администрации.
§ 61. СВЕДЕНИЯ О СТРОИТЕЛЬСТВЕ И РЕЖИМЕ
МОНАСТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ Н А СОЛОВКАХ
З А 1826— 1870 ГОДЫ
В главе о Шлиссельбургской крепости я отмечал, что уже
через две-три недели после своего воцарения Николай I осве­
домлялся у коменданта крепости относительно возможности раз­
мещения в Секретном замке новых арестантов. Точно в то же
самое время он распростер свои заботы и на монастырскую
тюрьму в Соловках. Архангельскому генерал-губернатору пору­
чалось выяснить вопрос о возможности устройства там новой
тюрьмы. Это видно из найденного мною в Центральном военно­
историческом архиве секретного дела 1826 года12. Таким обра­
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1847. Дело об унтерофицерше вдове Афанасии Ершовой, содержащейся в екатеринбургском
Новотихвинском монастыре.
2 ЦГВИА в Москве. Канцелярия дежурного генерала. Связка 43,
дело № 98. «Об исправлении здания, занимаемого в Соловецком мона­
стыре арестантами, о составлении инструкции для воинского над ними на­
чальника и употребление некоторых из них в монастырскую работу».

зом, означенное дело по времени его возникновения совпало
как раз с началом интересующего нас периода в истории
тюрьмы.
Уже 1 марта 1826 г. архангельский военный губернатор со­
общал царю некоторые предварительные сведения по вопросу об
устройстве в Соловках новой специальной тюрьмы. Он указы­
вал на подведомственность Соловецкого монастыря исключи­
тельно Синоду, на трудность сообщения с островом и на нали­
чие в монастырской тюрьме уже 28 арестантов под охраной
инвалидной команды из 27 рядовых, двух унтер-офицеров и
одного обер-офицера. Личный осмотр монастыря губернатор
смог произвести лишь летом, и о результатах этого осмотра по­
спешил донести Николаю в июне. К докладу были приложены
план всего монастыря и профиль того монастырского здания,
которое комиссия в лице губернатора, игумена и инженера пред­
полагала превратить в особую тюрьму. К сожалению, в деле не
оказалось ни этого плана, ни профиля здания, намеченного под
тюрьму.
Во время осмотра губернатором монастырской тюрьмы
в ней оказалось 32 заключенных, которые были размещены
в двух этажах каменного здания. При условии помещения в ниж­
нем этаже по два человека в каждой камере число арестантов
могло быть увеличено до 40.
Отмечая, что казна отпускает по 120 руб. на каждого аре­
станта,— здесь содержались преимущественно скопцы и рас­
кольники — цитируемый доклад подчеркивал, что никакие ра­
боты заключенных в тюрьме не практикуются. Губернатор
считал такое заключение в монастыре «не чувствительной
мерой наказания», так как большая часть заключенных —
«люди самого низкого состояния». Поэтому он предлагал пере­
вести 2 0 отобранных арестантов в монастырские кельи с упот­
реблением их на черные работы. Это давало царю 20 свободных
арестантских мест на Соловках.
Но губернатору были известны более значительные «аппе­
титы» Николая I. Поэтому он развил проект приспособления
под тюрьмы еще двух других монастырских зданий с размеще­
нием в одном из них 40 арестантов, а в другом — 2 2 . Приспо­
собление этих зданий, устройство стены и пр. требовали расхо­
дов в сумме 13 379 руб.
Угадывая желание царя размещать в Соловецкой тюрьме
государственных преступников, губернатор понимал, что остав­
лять заведывание такой специальной большой государственной
тюрьмой за игуменом монастыря невозможно. Поэтому он под­
черкивал неудобство такой_ картины, свидетелем которой он

был, когда начальник конвойной стражи рапортовал архиманд­
риту о состоянии тюрьмы. Это казалось несовместимым ни
с военной дисциплиной, ни с духовным званием игумена в роли
начальника тюрьмы.
Намерение царя создать на Соловках новую государствен­
ную тюрьму по образцу Секретного дома Шлиссельбургской
крепости и Алексеевского равелина доказывается фактом его
поручения генералу Сукину, коменданту Петропавловской
крепости, составить для Соловецкой тюрьмы особую ин­
струкцию.
Царь сделал это распоряжение в октябре 1826 года одно­
временно с разрешением вопроса о переустройстве Соловецкой
тюрьмы. Сукин в глазах царя был большим специалистом по
части содержания обвиняемых и осужденных за государствен­
ные преступления. Он, так сказать, блестяще выдержал экзамен
по процессу декабристов. Именно этих декабристов, конечно, и
хотел Николай упрятать в Соловки. Но так как с задачей раз­
мещения каторжан-декабристов в Сибири царь очень скоро
справился, то у него и миновала надобность в переустройстве
Соловецкой тюрьмы. Вот почему он и приказал «по ненадобно­
сти предполагавшейся перестройки дело сие оставить без даль­
нейшего производства».
Отпала надобность и в особой инструкции по образцу пра­
вил Алексеевского равелина. Литературное творчество Сукина
оказалось напрасным «трудом». Это и было лучше для узников
монастырской тюрьмы. Но знакомство с проектом Сукина, не
осуществленным на практике, представляет для нас двойной
интерес. Во-первых, мы узнаем кое-что о готовившемся режиме
для будущих новых узников. Во-вторых, этот проект, не­
сомненно, отражал на себе содержание действовавшей в то
время инструкции для Алексеевского равелина. Поэтому
приведем содержание проекта инструкции хотя бы в его ос­
новных чертах.
,
В инструкции всего четыре статьи. Автор проекта исходил
из наличия в тюрьме двух групп арестантов, а именно — секрет­
ных и несекретных. Только последние могли быть известны по
их фамилиям администрации тюрьмы, и их разрешалось даже
допускать в церковь. Наоборот, секретных арестантов даже
в баню предлагалось водить с покрытым лицом или по вечерам,
чтобы их никто не мог видеть. Большая часть правил относилась
к секретным арестантам. Им запрещалось называть свое имя и
говорить о причинах их заточения. Строго воспрещалось, как это
было и в Алексеевском равелине и в Шлиссельбургской кре­
пости, солдатам, офицерам и доктору входить одним в камеры

заключенных. Стража должна была наблюдать за заключен­
ными через оконце в двери. Особое примечание к этому параг­
рафу поясняло неудобство прежнего порядка, когда дежурный
солдат помещался внутри камеры заключенного. Как и в Алек­
сеевском раЕелине предписывалось в каждой камере всю ночь
иметь огонь.
При приеме арестанта в тюрьму надлежало его обыскать,
отобрав от него лишнее одеяние, часы, перстни, металличе­
ские вещи, шнурки, порошки и табак. Рекомендовалось пере­
одевать заключенных в арестантское платье, с оговоркой — если
таковое платье в монастыре имелось. По примеру других инст­
рукций тюремной страже на бумаге лицемерно внушалось не
причинять заключенным «никаких огорчений» или каких-либо
насилий «под опасением строжайшего за то наказания».
Наконец, как и в Алексеевском равелине и в Шлиссельбург­
ской крепости, предписывалось представлять ежемесячно списки
заключенных.
Особенностью этих правил было оставление широкого про­
стора для усмотрения и произвола тюремной администрации.
Гюремный режим был определен не в подробностях, а в самых
общих чертах.
Отказ царя от намерения использовать тюрьму Соловец­
кого монастыря для декабристов не был своевременно сообщен
ни архангельскому военному губернатору, ни игумену Соловец­
кого монастыря, а потому и тот, и другой спешили с ремонтом.
Они начали его, не получив соответствующих сумм. Вероятно,
в 1826 году или в начале 1827 года в Соловках здание бывшего
цейхгауза было перестроено под квартиру штаб-офицера и под
помещение для караула. Арестантский двор был отгоро­
жен кирпичным забором, а в монастырской стене заложены
амбразуры.
Усердие игумена, поспешившего с ремонтом, пошло ему не
только не на пользу, а во вред: он совсем не рассчитывал за­
трачивать на тюремное строительство монастырские деньги.
Чтобы добиться возврата этих сумм, он принялся за описание
состояния его тюрьмы, не законченной ремонтом. По его сло­
вам, в одиночных камерах (или так называемых чуланах) вме­
сто одного арестанта содержалось по три-четыре человека,
39 человек были размещены в 13 чуланах. В октябре 1828 года
в Петербурге решили ограничиться устройством на Соловках
помещения для арестантов только офицерского звания. Однако
решение это не было приведено в исполнение. Все дело ограни­
чилось ремонтом арестантского дома.

Произведенный ремонт с устройством между арестантскими
камерами кирпичных стен вместо деревянных перегородок не
представляет для нас интереса. Но в том же, 1830, году, когда
производился прием ремонта, тремя месяцами позднее, а именно
24 сентября, было составлено подробное описание Соловецкого
острога. Так как это описание официальное и единственное, по­
павшееся мне за исследуемый период, то я извлеку из него све­
дения о состоянии Соловецкой тюрьмы в 1830 году.
Документ этот носит такое название: «Описание каменным
зданиям Соловецкого острога для арестантов и находящейся
для караула инвалидной с обер-офицером команды и о разных
потребностях для них».
К указанному времени тюрьма в Соловецком монастыре за­
нимала уже совершенно обособленное место. Она была располо­
жена в северо-западном углу территории монастыря, внутри
монастырских стен. Этот тюремный участок оказывался огоро­
женным со всех четырех сторон. С северной и западной сторон
его окружали старинные монастырские стены, при пересечении
которых, в северо-западном углу, стояла большая башня. С юж­
ной стороны этот острожный земельный участок отделялся от
прочих монастырских владений кирпичной стеной, устроенной
лишь в 1826 или в 1827 году. С восточной стороны тюремный
двор был отгорожен большим монастырским домом и бывшим
цейхгаузом, перестроенным под квартиры караульного офицера
и нижних чинов. Между этими двумя зданиями находились
«створчатые, обшивные деревянные ворота», покрашенные мас­
ляной краской.
Здание острога представляло собой «большой двухэтажный
корпус». В нижнем этаже находилось 11 арестантских камер,
в верхнем— 16, т. е. всего 27 камер. Это число камер было зна­
чительно меньше числа арестантов, которые поэтому должны
были частью содержаться по-двое. Караульная стража помеща­
лась внутри здания. Документ, из которого я взял эти сведе­
ния, не содержит никаких указаний на размеры всего здания
или отдельных его частей. В нем указано лишь общее число окон
в доме, а именно 39, и 32 двери с какими-то «часовыми и вися­
чими замками». Число окон на 12 превышало число камер, на­
зываемых в акте чуланами. Неизвестно, было ли в некоторых
камерах свыше чем по одному окну или эти лишние 1 2 оконных
рам приходились на отмеченные в акте сени и две уборные. Над
дверью каждой камеры имелось отверстие со вделанной в него
железной решеткой, должно быть, для вентиляции и отепления.
Удивительно, что в акте отмечено наличие только четырех боль­
ших печей с дверцами и вьюшками. Полы повсюду были доща­

тые. Остается неясным, был ли занят под острог упомянутый
в акте «собственно монастырский дом» на восточной стороне
тюремного участка или какое-либо другое здание на дворе этого
участка.
Что касается здания, занятого квартирой штаб-офицера и
солдатской казармой, то офицеру были предоставлены в верхнем
этаже четыре комнаты; тут же находились кладовая и другие
служебные помещения; внизу разместили солдат. Пять амбразур
в старинной монастырской стене были использованы для разных
надобностей; в одной из амбразур была устроена солдатская
кухня с очагом, в трех — размещены солдатские кладовые. О пя­
той амбразуре сказано, что она употреблена «для литья нечи­
стоты». Все эти амбразуры были снабжены дверями.
Акт отмечает и еще одно солдатское караульное помещение
с печью, в три окна, «у святых ворот», т. е., вероятно, при входе
в монастырь. Кроме того, отмечено устройство еще четырех сто­
рожевых солдатских будок.
При отсутствии каких-либо других сведений о Соловецком
остроге за 1830 и другие годы этого же периода приходится
удовольствоваться приведенными, хотя они и заставляют же­
лать большей полноты и большей ясности.
В архиве бывшего Синода мной просмотрен целый ряд дел
в виде ежегодных рапортов игумена Соловецкого монастыря
с отчетами о строительстве в монастыре на Соловках за тот или
другой истекший год. В большинстве случаев это строительство
состояло в ремонте и украшении церквей. Что же касается мо­
настырской тюрьмы, то она по большей части обходилась пол­
ным молчанием. Украшение церквей, очевидно, не оставляло ни
времени, ни желания заботиться о помещении для арестантов 1.
Только в 1836 году игумен поднял вопрос об устройстве но­
вого здания казармы для инвалидной команды острога. Из его
отчета видно, что к этому времени караульная стража пребы­
вала внутри острога, а между тем переполнение острога вредно
отзывалось на здоровье заключенных и команды, так как воздух
там был сперт и удушлив.
1
См. ЦГИА в Ленинграде, дела бывшего Синода. Дело № 954, по
рапорту соловецкого архимандрита о постройках. Такие же рапорты за 1833,
1834, 1835 и 1836 гг. — «Об устроении в Соловецком монастыре особой
казармы на острожном дворе», дело № 1037 1839 г. по рапорту о почин­
ках и строениях за 1839 год; дело № 376 1840 г.— «О распространении
арестантских помещений в Соловецком монастыре»; дело № 1426 1838 г.__
«О постройках и починках» (на неизвестной нам «арестанской башне» сде­
лан новый фонарь и покрыт чешуей). В 1851 году побелено в остроге
6 коридоров и 28 арестантских келий.

В 1837 году для команды выстроили на острожном дворе
новое двухэтажное здание. Теснота в остроге привела в 1841 го­
ду к надстройке над этим старинным и сырым зданием третьего
этажа. На этом строительство и прервалось на десятки лет.
Что касается режима в монастырском остроге на Соловках,
то он остался в основных чертах таким же, каким мы характери­
зовали его в первом томе «Истории царской тюрьмы». Это дока­
зывается отдельными фактами, сведения о которых лишь с боль­
шим трудом пробивались из-за толщи монастырских стен,
с далекого острова на Белом море. Туман окутывал остров.
Тайна окутывала все, что там творилось. Только очень крупные
события время от времени разрывали эту завесу тайны. Одним
из таких событий было убийство заключенным солдата-стражника, последствием чего было назначение в 1835 году ревизии
в монастыре. Производивший ее жандармский подполковник
Озерецковский, казалось бы, привыкший к картинам самого
тяжелого арестантского житья, нашел положение заключенных
весьма тяжелым, а ряд раскрытых злоупотреблений привел
даже к смене архимандрита. Озерецковский в своем докладе
пришел к выводу, что «многие арестанты несут наказания,
весьма превышающие меры вины их». В результате ревизии
15 заключенных были переведены из монастырской тюрьмы на
военную службу, трое освобождены с острова, двое переведены
из тюрьмы в монастырские кельи, один слепой переведен в боль­
ницу Петербурга, один принят в послушники монастыря *.
~ К этому же времени (1834 г.) относится один интересный
документ. Он ярко характеризовал положение в Соловецком
монастыре крестьян и рабочих, которые не были арестантами.
На их долю выпало несчастье быть приписанными к монастырю
для работы в нем. Эксплуатация их труда монастырем не знала
предела. Терпение их истощилось, и 25 человек послали жа­
лобу царю.
Они указывали, что служили в монастыре, оторванные от
родного селения, по 30 и по 40 лет, до изнеможения сил. Не
зная, когда окончится срок их пребывания в монастыре, они, по
их словам, несли свои «отяготительные» работы при самом
скудном питании. В летнее время они начинали свой каторжный
труд в 3 час. утра и кончали его в 9 час. вечера. Даже в празд­
ничные дни они не освобождались от работы, не имея, по их сло­
вам, времени на починку платья и обуви. Получая в год от 40
до 80 руб. жалованья, они за каждый день болезни подвергались1
1 ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1835, № 21151. Дело «О ссыл­
ке в Соловецкий монастырь по высочайшему повелению»,

Оис. 27. бходные ворота во Двор тюрьмы Спасо-Ёвфимьевского монастыря
в г. Суздале
И з книги

«Суздаль и его достопримечательности», изд.
архивной комиссии, 1912

Владимирской

губернской

Рис. 28. Внутренний вид камеры в тюрьме
Евфимьевского монастыря в г. Суздале
И з книги

«Суздаль и его достопримечательности», изд.
губернской архивной комиссии, 1912

Спасо-

Владимирской

штрафу в размере 30 коп. Только через три-пять лет их отпу­
скали на побывку в родные семьи. Их дети мужского пола по
достижении совершеннолетия забирались е монастырь на ра­
боты, и семьи оставались совсем без работников. Когда же они
сами, уже неспособные к труду и состарившиеся, возвращались
в родной дом, их не освобождали от уплаты налогов.
Таково основное содержание этой крестьянской жалобы на
монастырь. Нельзя не признать, что для того времени она была
смелым актом, подписавшие ее рисковали очень многим. Но на
этот раз Синод, куда III отделение переслало жалобу, встал пе­
ред лицом таких фактов, которых не удалось опровергнуть и
самому настоятелю монастыря. Ему было предложено не дово­
дить впредь рабочих до ропота и жалоб. Конечно, не этого
ждали жалобщики, и не очень много от этого они выиграли.
Если таково было положение в монастыре рабочих, то тем
тяжелее была участь арестантов, совершенно лишенных возмож­
ности куда-либо жаловаться К
В самом деле, что можно было ожидать от архимандрита,
если сам Синод, прислав к нему 11-летнего мальчика Понасенко
за убийство восьмимесячной девочки, приказывал игумену дер­
жать этого маленького мальчика в течение 13 лет «под крепким
караулом, с употреблением во всякие монастырские тяжелые ра­
боты»? 2. Этот самый юный арестант Соловецкой тюрьмы не
мог жаловаться на игумена, как бы тот ни изнурял его непо­
сильным трудом: игумен исполнял волю Синода.
Другим событием, вскрывшим условия арестантского бытия
на Соловках, было покушение на самоубийство одного из заклю­
ченных в 1835 году. Монах-эконом, чтобы скрыть свое преступ­
ление, ложно обвинил двоих заключенных в краже вина и избил
их немилосердным образом. Один из пострадавших покушался
на самоубийство. На этот раз даже Синод усмотрел прояв­
ление «жестокости монашествующих Соловецкого монастыря»3.
Очень тяжело на режиме заключенных сказывалось совме­
стное содержание здоровых и душевнобольных арестантов. При
монастыре не было больницы для душевнобольных. Психиче­
ские заболевания в монастырской тюрьме были неизбежны, но
бывали случаи доставления сюда уже заболевших. Указанный
1 ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1834, № 1031. Об определении
времени для работ и отдыха служителям Соловецкого монастыря
2 Тот же архив. Тот же фонд, 1829, № 583. «О присылке в числе
арестованных в Соловецкий монастырь малолетнего казачьего сына По­
насенко Ивана».
ю а п 3 ^ В е н е д и к т о в , Попы: провокаторы, тюремщики, погромщики,
1У^и, стр. 84—85.
~
1 6 М. Н . Гернет, т. II

нами выше факт убийства солдата-стражника арестантом был
совершен последним в состоянии полного безумия. Вопли, стоны,
неистовые крики и брань потерявших рассудок людей, ожесто­
ченных тюремным режимом, оглашали коридоры тюрьмы. В од­
ном из своих донесений в Синод игумен писал: «Федор Рабочий
непрестанно почти кричит, все ломает: окно, двери, полы, ска­
мейку, на чем спит, всякую посуду с пищею, ибо особенно для
него делают оную; даже помет свой кладет в пищу и оную
употребляет, всегда чулан его заперт, а ежели бы он нечаянно
вышел, то многих бы мог перебить и ныне всех вообще бес­
покоит»
Охрана заключенных была вверена особой воинской коман­
де под начальством офицера, но с подчинением ее настоятелю
монастыря. Численность этой команды доходила до 50 человек.
С течением времени военное министерство нашло такое количе­
ство излишним для Соловков, и в 1866 году численность
команды была уменьшена до 2 0 человек 1232.
Крупным событием в жизни тюрьмы на Соловках был отказ
13 заключенных в 1855 году принять присягу на верность но­
вому царю Александру И. Из них семеро приняли ее лишь на
старинном евангелии и старообрядческом кресте, а шестеро отка­
зались от присяги совсем. Синод, зная, что нет силы, которая
сломила бы стойкость этих людей, ограничился предложением
убеждать их присягнуть °.
|
За год перед этим отказом от присяги, так взволновавшим
монастырское начальство, произошло очень крупное событие
в жизни монастыря и заключенных в нем арестантов. 7 июля
1854 г. перед островом появились английские корабли. Сделав
несколько выстрелов из пушек по монастырю, англичане потре­
бовали, чтобы он сдавался. Архимандрит ответил отказом.
Возобновившийся на следующий день обстрел монастыря
продолжался, по словам донесения архимандрита, с 5 час. утра
до 5 час. вечера. Обитатели монастыря, в том числе узники его
тюрьмы, организовали защиту острова, установив батарею из
трех орудий. Меткая стрельба из этих орудий заставила неприя­
тельские корабли отойти на более отдаленное расстояние, вы­
стрелы с которого были менее действенны. Вскоре англий­
ский флот удалился. По предложению архимандрита, пятерым
1 Д. В е н е д и к т о в , Попы: провокаторы, тюремщики, погромщики,
1930, стр. 84.
2 ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1866, № 172. «Об упразднении
находящейся на Соловецком остроге местной команды».
3 ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1855, № 3463. «Об отказе
принять присягу в Соловецком монастыре».

заключенным, участникам обороны монастыря, была смягчена
участь в виде перевода их из арестантов в иноки, освобождения
и пересылки в другие монастыри *.
§ 62. СВЕДЕНИЯ О СТРО ИТЕЛЬСТВЕ И РЕЖИМЕ.
М ОНАСТЫРСКОЙ ТЮ РЬМЫ В СУ ЗДА ЛЕ
З А 1826— 1870 ГОДЫ
Незадолго до начала интересующего нас периода встал во­
прос об устройстве для заключенных особого здания тюрьмы
в монастыре Суздаля. В 1819 году игумен монастыря просил
у владимирского губернатора о предоставлении средств на при­
способление для тюрьмы здания бывшей семинарии. Однако
такое ходатайство, по-видимому, не имело успеха, так как 2 0 мая
1821 г. архимандрит писал в министерство внутренних дел о пе­
реполнении тюрьмы и об отсутствии какой-либо системы разме­
щения арестантов: «Как умалишенные, так и за развратное
поведение люди содержатся в одной, хотя и довольно обширной,
горнице, и с тем вместе больные и слабые, помещаясь тут же,,
не могут пользоваться должным спокойствием» 2. Через полтора:
месяца тот же архимандрит добавочно указывал, что в общей
палате арестантов две печи, в которых и приготовляется пища.
Еще через месяц, 7 августа 1821 г., Александр I одобрил пред­
ложение министра внутренних дел об устройстве в Суздальском
монастыре особого помещения для арестантов, с тем «дабы каж­
дый арестант имел одну небольшую комнату» и чтобы в одном
покое ни под каким видом не находилось по нескольку человек.
Смета на ремонт и на пристройки была составлена в мона­
стыре на сумму 80 700 р. 35 к. Ыо министерство внутренних дел
увеличило эту сумму до 109 586 руб. Планы переустройства
были представлены в департамент государственного хозяйства и
публичных зданий (смета утверждена царем 1 0 февраля 1823г.),
но нам не пришлось ознакомиться с ними. Уже через полтора
года сообщалось, что строительство «корпуса арестантских ка­
зарм» приходит к окончанию, 1 0 комнат совсем отстроены и
18 сентября 1824 г. заняты арестантами. Очевидно, с размеще­
нием арестантов в новом корпусе очень спешили, так как губер­
натор в рапорте добавлял о своем распоряжении перевести
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1854, № 412.
«О действиях англо-французского флота в Белом море. О бомбардировании
Соловецкого монастыря в июле 1854 года и о награде отличившихся при
этом арестантов».
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1821, № 303.
«Об арестантах суздальского Спасо-Евфимьевского монастыря».

арестантов в другие помещения, если занятые ими камеры ока­
жутся сырыми *. Окончательная приемка здания с 24 камерами
состоялась в апреле 1826 года. По словам Венедиктова, теперь в
монастыре имелось два больших тюремных корпуса и один фли­
гель, насчитывалось семь больших палат, 30 одиночных «чуланов»,
десять «секретных покоев» и одна большая палата на 2 0 человек.
Но такого большого числа арестантов в этой монастырской
тюрьме никогда не содержалось, как это видно из просмотрен­
ных нами ежегодных ведомостей о заключенных. Из сметы же
одного архивного дела 1833 года видно, что арестантами были
заняты два здания, одно из которых было одноэтажное, а дру­
гое— двухэтажное, и в первом из них помещалось 13 арестант­
ских номеров. К этому году уже требовалось значительное ис­
правление отдельных камер. Так, например, указывалось, что
в двух камерах полы настолько прогнили «от мокроты арестан­
тов», что требовалась их перестилка. Неизвестно, в каком
именно году всех арестантов начали размещать уже в одном
корпусе. В историческом описании «Суздаль и его достоприме­
чательности» мы нашли следующее указание: «Во второй поло­
вине X IX столетия все заключенные были сосредоточены в од­
ном низком и длинном каменном здании, в котором устроена
была для них и особая домовая церковь. Здание это обнесено
особой высокой каменной оградой с крепкими воротами. Когда
открываются эти ворота, перед вами открывается узкий продол­
говатый двор, в котором заключенные могли совершать свои
прогулки. На этот двор выходил дом для заключенных своей
южной стороной. Внутри дома по южной стене тянется длинный
коридор. В восточном конце здания находится домовая церковь,
далее следуют помещение для караула, кухня и камеры для за­
ключенных; в западном конце здания находится камера для
«секретных арестантов». Двери всех камер выходят в общий
коридор и имеют отверстия («глазок») для наблюдения за аре­
стантами. Камеры — небольшие комнатки с одним окном и необ­
ходимой мебелью — столом, стулом и кроватью. Окна камер
смотрят в другой садик, идущий вдоль северной стены здания.
Этот садик отделен от монастырского сада также высокой сте­
ной. Из-за этого сада и высокой стены недостаточно света про­
никало в камеры, и они осенью и зимой были особенно
мрачны» 12.
1 См. Д. В е н е д и к т о в , Попы: провокаторы, тюремщики, погром­
щики, стр. 60, 1933.
2 «Суздаль и его достопримечательности», изд. Владимирской губерн­
ской архивной комиссии, 1912, стр. 34— 36.

Несомненно, именно этот корпус имеет в виду Венедиктов,
говоря в своей работе, что последнее расширение Суздальской
тюрьмы относилось к 1889 году, когда под тюрьму был отведен
каменный флигель в 46 сажен длины с 22 одиночными каме­
рами. Но едва ли это можно назвать расширением тюрьмы,
если помнить приведенный тем же автором перечень тюремных
зданий и числа камер в 1826 году.
Особенностью этого здания была крайняя недостаточность
в нем света. Как уже было отмечено в цитированном нами изда­
нии «Суздаль и его достопримечательности», тюремные камеры
были особенно мрачны осенью и зимой. Но недостаток здания
заключался не только в темноте его камер. Об этом свидетель­
ствует очень интересный документ, сообщаемый Венедикто­
вым,— официальная переписка министерства внутренних дел и
Синода по поводу арестанта-священника Золотницкого. Он со­
держался в монастырской тюрьме в Суздале с 23 декабря
186э г. до 3 апреля 1897 г., т. е. 32 года. Министерство внут­
ренних дел сообщало Синоду, что, по дошедшим до него сведе­
ниям, этот арестант содержался в таких условиях, «которых, по
отзыву врача, ни один организм не выдержит». В частности,
отмечалась и темнота в тюремной камере.
Сведений о режиме в монастырской тюрьме з Суздале за
вторую и третью четверти X IX века очень мало. Официальные
донесения хранили об этом молчание, и лишь как редкое исклю­
чение нам попадались на эту тему случайные материалы. Что же
касается описаний, сделанных самими заключенными, то они со­
вершенно отсутствуют. Это до известной степени объясняется
именно режимом этой монастырской тюрьмы: часть заключен­
ных здесь состояла из душевнобольных, а другие хотя и явля­
лись нормальными, душевноздоровыми людьми, однако были
совершенно изолированы от внешнего мира.
По указу Екатерины II от 1767 года в Суздале должны
были содержаться лишь душевнобольные преступники. Этого
не соблюдали, и очень скоро в одних и тех же камерах
оказались вместе здоровые и больные заключенные. За иссле­
дуемый нами период это подчеркнул Брянчанинов, командиро­
ванный сюда в 1829 году для ознакомления с условиями содер­
жания здесь декабриста Шаховского и для выяснения действи­
тельного его душевного состояния. Брянчанинов, подтвердив
несомненную душевную болезньШаховского и хорошие условия
его содержания в предоставленных ему трех комнатах, вместе
с тем доносил о совместном пребывании в этой тюрьме душевно­
больных и здоровых арестантов. Со слов игумена монастыря он
сообщал, что условия содержания заключенных различны в

зависимости от имеющихся у них денежных средств и это вызы­
вает среди них ссоры. Наличие душевнобольных вызывает резко
отрицательное отношение арестантов к игумену, по словам кото­
рого, «всякий раз его посещение их ознаменовано бывает руга­
тельствами» '. Не справляясь с заключенными, архимандрит
просил назначить начальником тюрьмы кого-либо из офицеров.
Царь ограничился повелением не отправлять в эту тюрьму ни­
кого, кроме духовных. Но и это повеление не было выполнено,
гак как присылка сюда различных сектантов не из числа духов­
ных неизменно продолжалась.
В 1835 году была образована особая комиссия для обследо­
вания заключенных монастырской тюрьмы в Суздале с точки
зрения их душевного и физического здоровья. Однако этот во­
прос разрешался также и с учетом политического момента. По­
этому членом комиссии, кроме врача и архимандрита, был на­
значен и жандармский полковник. Комиссия знакомилась как
с делами заключенных, так и с ними самими. Она нашла 1 1 че­
ловек «совершенно поврежденными в рассудке», но оставила их
в тюрьме, так как находила их «заблуждения вредными». Дру­
гими словами, тюрьму предпочли больнице по соображению
политического характера. Из других заключенных комиссия пе­
ревела двоих в больницу, двоих передала родственникам, а че­
тырех перевела в другие монастыри 12.
Такое же обследование душевного здоровья узников было
повторено в 1838 году. На этот раз комиссия была составлена,
кроме врачебного инспектора из «благонадежного архимандрита
и штаб-офицера корпуса жандармов»3.
Содержание в одной тюрьме Суздальского монастыря ду­
шевнобольных и здоровых арестантов продолжалось и в после­
дующие годы. В этом отношении здесь проводилась та же са­
мая политика, что и в Шлиссельбургской и Петропавловской
крепостях и в монастырской тюрьме на Соловках. Даже самые
тяжкие душевнобольные арестанты оставались здесь, несмотря
на всю очевидность их безумия, на тяжесть их соседства для
нормальных заключенных, на трудности их пребывания в тюрьме
для администрации. Перевод душевнобольных в больницы был
редким явлением и обставлялся разными предосторожностями.
Одним, словом, царское правительство, считая, что полити­
ческие и религиозные «преступники» в здоровом состоянии для
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1829, № 214. О со­
державшихся в Суздальском монастыре Мошанове и других.
2 Ц ГА ДА , 1835, № 15. Фонд Суздальского монастыря.
d ЦГИА в Москве. Фонд III отделения. 1 эксп., 1821, и сл. № 303.
Об арестантах суздальского Спасо-Евфимьевского монастыря.

«его опаснее, предпочитало обрекать их на безумие, содержать
за тюремными засовами без врачебной помощи, нежели лечить
в больницах.
Но монастырская тюрьма в Суздале имела в этом отноше­
нии некоторые особенности: сюда направляли заведомо душев­
нобольных. Число их пополнялось здесь еще и теми, которые
сходили с ума уже в заточении. В первом томе книги мы знако­
мили читателей с первой инструкцией 1766 года, предусматри­
вавшей содержание в этой тюрьме лишь душевнобольных аре­
стантов.
Несмотря на очень большое увеличение числа заключен­
ных за счет здоровых людей, никакой другой инструкции не
было даже и в середине X IX века. Только в 1850 году инструк­
цию 1766 года признали устаревшей, и игумену монастыря, как
начальнику монастырской тюрьмы, предложено было предста­
вить соображения о содержании арестантов. Игумен, кото­
рому и больные и здоровые арестанты доставляли много бес­
покойства и который за управление тюрьмой особой прибавки
к жалованью не получал, отметил, что не приличествует духов­
ному лицу стоять во главе такого дела. Он проектировал воз­
ложить обязанности по заведованию тюрьмой с административ­
ной и хозяйственной стороны на особое лицо военного или
гражданского ведомства, а за игуменом оставить «нравственное
воздействие» на арестантов 1.
Проект инструкции, разработанный двумя членами влади­
мирской консистории, предусматривал еще большее облегчение
для игумена, предполагая поручить административное и хозяй­
ственное заведование тюрьмой особому лицу военного или граж­
данского ведомства, а нравственное воздействие — кому-либо из
монахов монастыря. За игуменом же оставалось общее руковод­
ство при условии назначения ему за это особой платы. Раз­
меры этой платы игумену проектировались очень щедро —
в сумме, равной жалованью обоих названных выше его
помощников 2.
Но высшее духовное начальство в Петербурге в лице Си­
нода совсем не было расположено подпускать к монастырской
тюрьме какое-либо военное или гражданское лицо. Поэтому
оно не согласилось с проектом инструкции и потребовало ее
переработки. Через пять лет был выработан новый проект
1 ЦГ А Д А . Фонд Суздальского монастыря, 1850, опись № 6, дело
№ 18.
2 См. Д. В е н е д и к т о в , Попы: провокаторы, тюремщики, погром­
щики, 1933, стр. 68.

тюремной инструкции. Он отвечал намерениям высшего духо­
венства: власть по-прежнему оставалась в руках Синода.
В основных
чертах
содержание проекта инструкции
1855 года сводилось к следующему:
Статья 1 подтверждала незыблемость того порядка управ­
ления монастырской тюрьмой, который был провозглашен за
90 лет перед тем инструкцией 1766 года. Во главе тюрьмы оста­
вался по-прежнему игумен. Отношение его к гражданской власти
было определено как его «право» (а не обязанность) обращаться
к местному губернатору в случае нужды за распоряжениями и
пособиями.
Статья 2 в самой категорической форме подтверждала всю
полноту власти игумена в тюрьме: «В совершенном подчинении
архимандриту состоят смотритель арестантского отделения,
военная стража и служители».
Герцен, посетивший монастырскую тюрьму в Суздале между
1837 и 1840 гг., вспоминал картину, как караульный унтер-офи­
цер рапортовал игумену, что в тюремном замке обстоит все
благополучно и арестантов столько-то, а игумен в ответ на это
благословлял тюремного стража. Кстати отметим, что этот на­
чальник тюрьмы в монашеской рясе не пустил Герцена дальше
тюремного двора Г
У
монастырского начальства уже твердо выработались
обычаи и навыки заправских тюремщиков. Поэтому совсем
лишним было распоряжение Синода, сделанное по инициативе
министерства внутренних дел 12 сентября 1847 г., чтобы был
воспрещен осмотр арестантских помещений в монастыре, а сви­
дания с заключенными допускались бы только лицам, получив­
шим на то разрешение 12.
Через 35 лет после Герцена писатель Немирович-Данчен­
ко, посетивший монастырскую тюрьму на Соловках, с
фотографической точностью воспроизвел картину рапор­
тования тюремной стражи соловецкому игумену3. «Трогатель­
ное» единение меча и креста продолжало оставаться в
полной силе.
Статья 4 инструкции явилась как результат чуть ли не веко­
вой монастырской тюремной практики. Опыт показал, что силь­
ные волей и крепкие своими убеждениями монастырские узники
способны оказывать влияние на тюремных стражников. Из Суз­
1 А. С. П р у г а в и н, В казематах. Очерки и материалы по истории
русских тюрем, СПб., 1909, стр. 165.
2 Ц ГА ДА . Фонд Суздальского монастыря, 1847, № 21.
3 См. В. И. Н е м и р о в и ч - Д а н ч е н к о , Соловки, СПб., 1875.

дальской тюрьмы были даже случаи побега вместе с узниками
и стражи. Названная статья рекомендовала профилактику про­
тив такого влияния узников на стражу, требуя периодической
смены состава чинов инвалидной сторожевой команды для устра­
нения «вредного сближения между нею и арестантами». Кроме
того, игумен имел право требовать, чтобы заподозренные им
неблагонадежные стражники не допускались в монастырскую
тюрьму.
Инструкция делала игумена полным хозяином монастырской
тюрьмы. Тюремный смотритель ставился в полное ему подчине­
ние и не имел права отлучаться из тюрьмы. Игумену принадле­
жало право налагать на заключенных различные дисциплинар­
ные наказания, в числе которых было ограничение пищи хлебом
и водой. Не указывалось ни числа этих голодных дней, ни.пере­
рыва их днями с выдачей горячей пищи. Но тот же игумен по­
лучил право заковывать по собственному усмотрению узников
в кандалы, также без ограничения этого наказания каким-либо
сроком. Он был лишь обязан доносить о таких случаях архиерею
и губернатору.
По образцам инструкций Алексеевского равелина и Шлиссельбургской крепости вход тюремного стражника в камеру за­
ключенного допускался лишь при условии одновременного входа
туда караульного офицера.
В ночное же время такой вход допускался лишь в «экст­
ренных случаях», причем инструкция требовала немедленно уве­
домлять об этом игумена.
Таким образом, настоятель Спасо-Евфимьевского мона­
стыря приравнивался к комендантам Петербургской и Шлиссельбургской крепостей. Но приравнивался он к ним не во всех
отношениях: к нему предъявлялись и кое-какие добавочные тре­
бования, не лишенные интереса. О них мы узнаем из доклада
жандармского подполковника, носившего оригинальную фами­
лию Деспота-Зеновича. Произведя ревизию Суздальской мона­
стырской тюрьмы после побега из нее в 1850 году одного арестанта-сектанта вместе с тюремным стражником, ревизор нашел
игумена неподходящим для должности заведующего арестант­
ским отделением.
Жандарм нарисовал такой идеал духовника-тюремщика:
«На этом месте необходимо иметь характер кроткий, обладать
некоторым даром слова и быть знакомому с прили­
чиями света, чтобы назидательными наставлениями успевать
образумлять заключаемых в монастыре лиц, нередко образован­
ных и хорошей фамилии, но увлеченных заблуждениями и лож­
ными понятиями; основательно знать догматы св. веры, дабы

действовать с успехом к обращению на путь истины закоснелых
раскольников»
История монастырской тюрьмы показала нам, что, по об­
щему правилу, настоятелям монастырских тюрем никогда не
была свойственна кротость, а дара слова у них хватало лишь на
угрозы. Что касается увещаний, нравственного воздействия мо­
нахов на арестантов, то сам игумен Суздальского монастыря
расписался в полной непригодности для этого всей его монастыр­
ской братии.
В 1867 году владимирская консистория запросила Суз­
дальский монастырь, не найдется ли среди монахов кто-ни­
будь, желающий безвозмездно обучать арестантов грамоте,
вести с ними нравственные беседы и служить всенощные. Мона­
стырь ответил отказом, так как у него нет способных обучать
грамоте, нет и иеромонахов для богослужения, а когда они най­
дутся, он «вменит себе в непременный долг быть полезным
ближним»12. Трудно допустить, чтобы среди монахов не оказа­
лось способных обучать даже грамоте и совершать церковные
службы. Вернее всего отказ «быть полезным ближним» был
вызван условием делать это безвозмездно.
Мы можем привести несколько примеров той «кротости»,
с которой относились к заключенным в Суздальской монастыр­
ской тюрьме за исследуемый нами период. В 1847 году прислан­
ный в этот монастырь под надзор магистр и профессор духовной
академии иеромонах Иосиф жаловался обер-прокурору Синода,
что настоятель запрещает всякое общение братии с ним и не до­
пускает к нему даже сапожника, что, несмотря на кровотечение
из горла, к нему не допускают лекаря; создан такой режим, что
к нему боятся принести воды или дров, и он, «корчась на койке
и дрожа от стужи, нередко просит господа бога, чтобы умереть,
чем так мучиться» 3.
Ярким показателем различного отношения игумена к за­
ключенным являлись его письменные предложения о дальнейшей
судьбе узников. Среди арестантов были, так сказать, согласно
священному писанию, овцы и козлища. К первым, прегрешения
которых игумен готов был простить, принадлежали духовные,
заключенные за пьянство и распутство, а ко вторым, которым
не было прощения,— сектанты. Давая, например, такого рода
1 ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1850, № 2938. «Касательно
составления новых правил относительно надзора и содержания арестантов
в суздальском Спасо-Евфимьевском монастыре».
2 Ц ГА ДА. Фонд Суздальского монастыря, 1867, № 166. Дело № 2„
«Об обучении арестантов».
3 Тот же архив. Тот же фонд. Дело № 28, 1847 г.

сведения о 26 узниках, игумен допускал освобождение только
троих из них; эти трое были духовные и заключены за
пьянство и неблаговидное поведение. Наоборот, ни одного
раскольника он не признал заслуживающим свободы. Мо­
тивировки были при этом такие: «исступленный и дерзкий
противник всякой законной власти не может быть осво­
божден без явной опасности для общественного порядка»;
«из опасения, чтобы он не сообщил противных православной
церкви мыслей другим, и не может быть освобожден»; «по са­
мовольному и гордому направлению ума заключение полезно,
доколе не придет в чувство христианского самосознания в пре­
ступлениях». Последняя из приведенных мотивировок особенно
откровенна: свобода религиозной мысли вела к лишению сво­
боды тех, кто решался свободно мыслить '.
Для характеристики режима монастырской тюрьмы в Суздале
нелишне отметить, что сюда попали не только по указу царя, но
и по определению Синода. Так, например, из 15 содержавшихся
в 1868 году было прислано в тюрьму по царским указам 5 чело­
век, а по определению Синода — 10; в 1870 году из 16 узникоз
было заключено в тюрьму «по высочайшему повелению» 4 че­
ловека, а по определению Синода — 12. При этом Синод на­
правлял сюда не только за пьянство, за разврат, но и по таким
же обвинениям, по которым сюда поступали узники в порядке
распоряжений самого царя. Например, в 1868 году Синод по­
слал в Суздальский монастырь одного за дерзкие отзывы о рус­
ском правительстве и буйный характер, другого — за религиоз­
ную мечтательность и за распространение между крестьянами
ложных идей, третьего— за сношение с раскольниками «к яв­
ному соблазну чад православной церкви». Но в большинстве
случаев Синод заключал в монастырскую тюрьму лиц духов­
ного звания за пьянство, неповиновение епархиальному на­
чальству и т. д.
Если Синод сажал в монастырскую тюрьму за дерзкие от­
зывы о правительстве, то царь посылал сюда оскорбителей пра­
вославной церкви и ее противников. Например, в 1868 году
среди узников, присланных по повелению царя, находился один,
заключенный сюда «за нелепые и неблагонамеренные умствова­
ния против ев. веры и церкви», трое — за принятие епископ­
ского сана у старообрядцев за границей, и т. д.2.
1 Ц ГА Д А . Фонд Суздальского монастыря. Дело № 2. 1864 г. «О пре­
ступниках, сосланных в монастырь».
2 Ц ГА ДА . Фонд Суздальского монастыря, 1867, № 166. Дело № 1.
1866 г.

Добавим, что заточение в тюрьму Суздальского монастыря
всегда происходило на неопределенный срок или пожизненно.
Для значительного большинства узников опасность умереть в
этой тюрьме была тем более велика, что их возраст чаще всего
был старческий или близкий к старости. Например, из 15 за­
ключенных в 1868 году 9 человек было в возрасте 60—71 года.
Режим для отдельных заключенных разнообразился в зависи­
мости от различных условий. Мы уже ранее видели, что одним
из таких условий в царских тюрьмах была степень материаль­
ной обеспеченности узников. Другим таким условием была сте­
пень опасности или вины заточенного. В более важных случаях
применялось строгое одиночное заключение. В таких случаях не
допускалось никакого общения с другими узниками, даже про­
гулки совершались отдельно от других. Так, например, в отчете
игумена мы нашли образцы краткого описания режима отдель­
ных заключенных: 1 ) «по причине лжепророчества, вредных
и беззаконных мнений против правительства и стремления к
возмущению прочих арестантов, находится в строжайшем за­
ключении. При бдительном же надзоре дозволяется ему иметь
уединенную прогулку в коридоре и по двору, каковою и поль­
зуется, когда пожелает»; 2 ) «содержится с особой свободой.
Имеет прогулки, когда пожелает»; 3) «по причине злохулений
св. церкви и вредных мнений о правительстве находится в стро­
гом заключении. Дозволяется ему прогулка с надлежащими
предосторожностями»
Отсюда видны три типа режима, а именно: «строжайшего»,
«строго» и с различными отступлениями от строгого режима
в сторону его смягчения. Впрочем, нам не известен в подробно­
стях каждый из этих режимов.
Мы уже говорили, что полугодовые отчеты монастырской
тюрьмы в Суздале за ряд лет давали сведения о тех мерах так
называемого перевоспитания, которые применялись к каждому
арестанту.
Эти меры состояли прежде всего в требовании посе­
щать церковь. Понятно отвращение к такому посещению со сто­
роны тех, кто был заключен сюда православным духовенством
по делам веры. Поэтому мы постоянно встречаем в отчетах ука­
зания на отказ посещать церковь или отметки: «церковь посе­
щают, но не молятся».
Вторым средством воздействия было снабжение арестантов
книгами для чтения. Вопрос об устройстве библиотеки для аре-1
1 Ц Г А Д А Фонд Суздальского монастыря. Дело № 1, 1841 — 1849 гг.
«Об арестантах, находящихся в монастыре».

стантов был поднят лишь через 80 лет после основания этой
тюрьмы. Инициатива исходила не от самого монастыря а от
владимирского губернатора. Синод дал свое разрешение с боль­
шой неохотой и поставил условие, чтобы в библиотеке находи­
лись лишь священные книги и издания самого Синода '. Не­
удивительно, что при таком составе библиотеки даже тюремная
тоска не заставляла сектанта брать в руки книгу. В отчете игу­
мена образчиком такого отказа от книг была, например, пометка
о молоканине: «книг никаких не имеет, ничего не читает и чи­
тать не желает». Если же такой читатель и брал книгу, то, как
видно из отметок игумена, толковал ее «превратно и по своему
мудрованию», а это совсем не входило в расчеты «просве­
тителей».
Третьим средством перевоспитания заключенных было их
увещание. Оно было столько же бесполезным, сколько и мучи­
тельным для арестантов, так как раздражало их, всегда являясь
непрошенным вторжением в их духовный мир. Сам игумен рас­
писывался в своих отчетах в полном провале миссионерской
проповеди его и всей его братии. Например, об одном из узни­
ков он писал: «Увещания предлагаются ему почти ежедневно,
но совершенно бесплодно, потому что он к ереси столь привер­
жен, что о истинах христианской веры равнодушно слышать
не может».
Или о другом узнике: «весьма часто получает увещания
и духовное утешение, но никогда ничему не внемлет. Сам лю­
бит всякого учить, лжемудрствуя и превратно толкуя св. писа­
ние в подкрепление всегда нелепых мнений, притом всячески
домогается их сообщить другим».
Венедиктов привел в виде примера случай, когда такое
увещание довело узника до настоящего бешенства. Он разбил
все сгекла в окне камеры, разорвал свое платье и постель,
сломал кровать. В результате «увещания» узник был прикован
к стене цепью.
В одном из только что приведенных примеров настоятель
монастыря отметил стремление заключенного распространять
! ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1844, № 1448. Об улучшении
содержания арестантов Суздальского монастыря. Кроме открытия библио­
теки, губернатор считал необходимым улучшить питание арестантов, орга­
низовать для них работу и устроить при остроге лазаретное отделение
на три
койки. Это дело началось по жалобе заключенного московскому
генерал-губернатору на условия содержания в тюрьме. Хотя ревизор не со­
гласился с жалобщиком, но было предложено улучшить эги условия (в част­
ности, пищу) и дозволить по праздничным дням чай (Ц Г А Д А . Фонд Суз­
дальского монастыря, 1841— 1849, № 1, «Об арестантах, находящихся в
монастыре»).

свое толкование священного писания. Этого администрация боя­
лась больше всего и для борьбы с этим принимала энергичные
меры. В 1847 году у заключенных были отобраны разные их за­
писки и тетради. Ознакомившись с ними, владимирский епископ
нашел, что тетради наполнены разной клеветой, нелепыми
мудрствованиями и бессмысленными предсказаниями. Он пред­
писал прекратить это зло, происходящее «по потворству стра­
жи» 1. В 1869 году игумен жаловался властям на почтмейстера,
отказавшегося исполнить его незаконное требование пересылать
игумену всю корреспонденцию, которая идет из монастыря и
в монастырь. Ретивый настоятель, очевидно, не был доволен
перлюстрацией корреспонденции гражданской администрацией
и хотел в дополнение к своим обязанностям тюремщика совер­
шать и эту операцию во славу своего монастыря, своей тюрьмы
и властей предержащих 12.
Таковы основные черты режима монастырской тюрьмы в
Суздале за период 1825— 1870 гг. По сравнению с режимом
общеуголовной тюрьмы он был значительно суровее. Заклю­
чение в Суздале отягощали неопределенность или даже пожиз­
ненность срока пребывания здесь и ненавистные «увещания».
Строгость разобщения некоторых узников с внешним миром
сближала монастырскую тюрьму с Петропавловской и Шлиссельбургской крепостями.
§ 63. У ЗН И К И М ОНАСТЫ РСКИХ ТЮ РЕМ
В С У ЗД А Л Е И Н А СОЛОВКАХ
Среди архивных материалов из фонда Суздальского мона­
стыря за период после 1825 года мне попалось довольно значи­
тельное количество списков заключенных в тюрьме этого мона­
стыря за разные годы. Такие списки представлялись два раза
в году, по полугодиям. За период 1826— 1870 гг. в архиве со­
хранилось 38 именных ведомостей, составленных иногда за це­
лый год, а большей частью по полугодиям. Наиболее полно
сохранились такие отчеты за 30-е, 40-е и 50-е годы X IX века.
Т ак как за взятый нами период в печати не было сведений
о численности заключенных монастырской тюрьмы в Суздале,
то я воспроизвожу составленную мною таблицу с цифрами та­
ких узников за найденные нами годы.
1 Ц ГА ДА . Фонд Суздальского монастыря 1847, № 26. «Рапорт на­
стоятеля Иоакима».
2 Тот же архив. Тот же фонд, 1869, № 22.

ЧИСЛО

УЗНИКОВ

В С У ЗД А Л Ь С К О Й МОНАСТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ
К оли­
чество
заклю ­
ченных

Г оды

1831,
1833,
1834,
1835,
1835,
1836,
1837,
1838,
1838,
1842,
1842,
1843,
1843,
1844,
1844,
1845,
1845,
1846,
1847,

второе полугодие . .
за весь г о д ...............
второе полугодие . .
первое
»
.
второе
»
.
первое
»
.
первое
»
.
первое
»
.
второе
»
.
первое
»
.
второе
»
.
первое
»
.
второе
»
.
первое
»
.
второе
»
.
первое
»
.
второе
»
.
первое
»
.
первое
»
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

30
27
24
23
19
22
22
16
18
14
12
13
14
15
15
15
16
17
11

Г оды

1847,
1848,
1849,
1850,
1850,
1851,
1851,
1853.
1855,
1856,
1857,
1858,
1859,
1861,
1862,
1862,
1863,
1863,
1864,

второе полугодие
второе
»
первое
»
первое
»
второе
»
первое
»
второе
»
второе
»
за весь год . .
» »
» . .
»
»
» . .
»
»
» . .
»
»
» . .
первое полугодие
первое
»
второе
»
первое
»
второе
»
первое
»

Коли­
чествоза к л ю ­
ченны х

и
12

13
13

13
15
13
17
23
26

22
21

25
20
23

19
22
28
27

Из таблицы видно, что число заключенных было более зна­
чительным в 30-е годы, во второй половине 50-х и в 60-е годы
и снижалось за 40-е годы. Эти числа вообще не были больши­
ми: в тюрьме Спасо-Евфимьевского монастыря было место
лишь для таких узников, которые по тем или другим основа­
ниям считались более важными и опасными.
Полугодовые списки заключенных содержали сведения не
только об их фамилиях, но и некоторые другие. Программа во­
просов несколько менялась. Так, ведомость, за 1834 год содер­
жала ответы на вопросы: 1 ) звание, чин, имя, отчество, фами­
лия; 2 ) сколько лет; 3) с какого времени содержится; 4 ) в уме
ли находится и как себя ведет. В 1836 году к этим вопросам
были добавлены еще три других, но лишь в отношении вновь
прибывших в тюрьму. Эти вопросы выясняли: содержался ли
заключенный в общем заключении с другими или «особо», от­
куда или от кого он был прислан и «за какую вину или чта
сказано в предписании насчет преступления и содержания».
С 1842 года эти более обширные сведения давались обо всех за­
ключенных, а не только о вновь поступивших. С 1846 года и по
1850 год вопросы в ведомостях были значительно расширены
и даны в такой новой редакции, проливающей некоторый свет
на режим тюрьмы: «1) По чьему распоряжению, кто прислан,.

когда, по какой причине. 2) Сколько имеет от роду лет. 3) В ка­
ком находится состоянии здоровья. Содержится ли в строжай­
шем заключении или пользуется хотя некоторым облегчением,
как-то: прогулкой и т. п. 4) Имеет ли книги для чтения и ка­
кие. 3) Бывает ли на божественных службах. 6 ) Часто ли по­
лучает увещания и духовное утешение. 7) В каком положении
его рассудок и вообще степень умственных его понятий, также
как себя ведет и чувствует ли свое преступление или заблужде­
ние». С 1853 года вместо вопросов об отдельных мерах воздей­
ствия на заключенного (увещание, посещение церкви, чтение
книг) поставлен общий вопрос: «какие меры предписаны для
исправления» и каков был их результат. Вопросы же о режиме,
о поведении и состоянии здоровья отпали. Отсутствие единой
программы вопросов в ведомостях о заключенных не позволяет
рассмотреть эти списки в одном и том же объеме за весь взятый
нами период.
К началу интересующего нас периода, т. е. к 1825 году,
в тюрьме Суздальского монастыря находилось 28 заключенных.
Из этого числа двое были заключены еще в X V III веке, а
именно в 1795 и 1798 гг. Они были освобождены лишь 19 де­
кабря 1829 г., т. е. один из них провел в заключении 34 года,
а другой — 32 года. Причины их заключения в монастырскую
тюрьму нам не известны. Один из них был иеродьякон Виталий,
а другой — губернский регистратор Мамонов. Следующими по
старшинству пребывания в монастыре были: узник с 1804 года,
двое заключенных с 1810 года, двое — с 1811 года, трое — с
1813 по 1815 год, трое с 1816 по 1820 год. У остальных стаж
их тюремного заключения к 1825 году исчислялся менее чем
5 годами.
Из 46 отчетных лет только за 11 у нас не оказалось све­
дений о числе вновь поступивших арестантов. За остальные
35 лет число вновь поступивших колебалось в пределах от од­
ного до пяти человек в год.
Таким образом, устойчивость состава монастырских узни­
ков объясняется длительностью сроков пребывания их в тюрьме.
Это вполне подтвердилось нашей разработкой сведений о 58 за­
ключенных из числа 124, фамилии которых мы установили по
архивным материалам. Относительно этих 58 человек мы знаем
точно сроки их поступления в монастырь и выбытия из него.
Из 58 человек у пятерых срок пребывания оказался даже
короче восьми месяцев, но только потому, что трое из них умер­
ли, четвертый был переведен в Соловки и только пятый осво­
божден. Большая часть заключенных, наоборот, провела в мо­
настырской тюрьме длительные сроки, а именно: один — 3 4 го­

да, один — 32 года, один — 27 лет, двое — по 25 лет (умерли
в тюрьме), один — 22 года, трое — от 17 до 19 лет, 6 человек
от 11 до 15 лет, двое — по 10 лет, 9 человек — от 6 до 8 лет,
11 человек от 4 до 5 лет и 15 человек от 1 до 5 лет. В общей
сложности эти 58 заключенных провели в монастырской тюрьме
почти 500 лет.
Относительно сроков пребывания в монастырской тюрьме
Суздаля мы можем представить и другие сведения о более зна­
чительном числе узников. Сведения эти мы нашли в архивном
списке 102 заключенных. Список был составлен за период с
1772 года по 1835 год в порядке восходящей нумерации узни­
ков, но в нем не оказалось фамилий первых 2 0 номеров, вслед­
ствие чего он начался лишь с номера 21. В список вошли лишь
те заключенные, которые по тем или другим основаниям выбыли
из монастыря не позднее 1837 года. В него вошли 20 заключен­
ных, начиная с 1825 по 1835 год (сроки пребывания их в тюрь­
ме включены в нашу разработку, сообщенную выше).
Мы составили таблицу сроков пребывания узников в мона­
стырской тюрьме с указанием, сколько из них умерло в тюрьме:
ТАБЛИЦА
СРОКОВ ПРЕБЫВАНИЯ В МОНАСТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ С У ЗД А Л Я
~
_
С рок пребы вания

От
»
»
»
»
До

26 до
21 »
16 »
11 »
6 »
5 лет

53 лет
25 »
20 »
15 »
10 »

.................
.................
.................
.................
.................

К о л и чество
заклю ченн ы х

.................
6 человек
»
.................
6
»
.................
5
»
................. 15
»
................. 24
»
................. 46

И з них
ум ерло

3
3
3
11
6
13

Обращает на себя внимание большое число умерших в
тюрьме: из 102 человек, вошедших в тюрьму, 39 заключенных
из нее уже не вышли, найдя свою смерть в тюремных камерах.
Заключенные здесь в громадном большинстве случаев не знали
сроков предстоявшего им заточения, будучи направлены сюда
без указания времени лишения свободы или пожизненно. Во
всяком случае, Суздальская монастырская тюрьма была не крат­
косрочной, а долгосрочной. Мы подсчитали, что в общей слож­
ности эти 102 заключенных провели в тюрьме 932 года.
Нам уже известно, что с момента своего основания тюрьма
при Суздальском монастыре предназначалась для безумных. По­
степенно она теряла такое свое назначение, но за исследуемый
нами период пятая часть всех заключенных попала в эту тюрьму
как безумные. Таких из 124 человек оказалось 25, причем из

этих 25 только 4 были недуховного звания. Нет никакой уве­
ренности, что эти узники были все действительно душевно­
больными. Наоборот, несомненно, что некоторые из них были
здоровыми людьми, но пребывание их на свободе признавалось
по тем или другим причинам нежелательным, и они без суда
и следствия упрятывались в монастырскую тюрьму под предло­
гом их безумия. При изменении обстоятельств эти арестанты,
заточенные как безумные, освобождались. Нам попались случаи
такого освобождения «безумных» заточенных, иногда через
очень короткие сроки, а чаще через настолько продолжитель­
ные, что, казалось бы, за это время в монастырской тюрьме
скорее можно было сойти с ума, нежели выздороветь. Так, были
случаи освобождения «безумных» через 34 года, 27 лет,
17 лет и т. д.
Возникает вопрос: чем руководствовалась церковная и
светская администрация, когда держала на тюремном положе­
нии одних из этих узников и освобождала или переводила в
больницу для душевнобольных других арестантов. Некоторый
свет на такого рода уголовную политику проливает, например,
следующее объяснение причин заточения в монастырь: «по ис­
ступлению ума, дабы не могло впредь произойти от него боль­
ших беспорядков и соблазна народного». Сходное с ним другое
объяснение: «За рассуждения не сообразные с здравым рас­
судком и даже опасные при нахождении его на свободе». Здесь
явно сквозит опасение администрации перед возможностью не­
желательной пропаганды.
Такими же соображениями руководствовалась в 1835 году
комиссия по обследованию узников монастыря. Она, как мы
видели выше, оставила в монастырской тюрьме 1 1 заключен­
ных, хотя и нашла их «совершенно поврежденными в рассудке».
Она оставила их именно потому, что находила их заблуждения
вредными.
Предположения о причинах такой политики правительства
при отборе ненормальных обвиняемых для содержания их в
тюрьме Спасо-Евфимьевского монастыря нашли себе полное под­
тверждение в разысканной нами на этот предмет инструкции от
января 1838 года.
Инструкция предписывала «стараться правильнее изыскать
причины помешательства заключенных: происходили ли они от
заблуждений в религиозном или политическом отношении
или по другим частным обстоятельствам». Другой параграф
обязывал выяснять, «в какой степени видимо помешательство,
не возбуждают ли речи или поступки их соблазна нетерпимого
и опасного в обществе или же, напротив, заключая в себе явную

бессмысленность, не могут быть вредны даже и для людей
необразованных» 1.
Отсюда ясно, какое значение придавала администрация мо­
ментам государственной опасности с политической и религиоз­
ной точек зрения при рассмотрении самого содержания безумия.
Интересы церкви и классового государства расценивались здесь
совершенно одинаково.
Неизвестно, чем руководствовалась администрация, направ­
ляя в монастырскую тюрьму некоторых лиц, не принадлежав­
ших к духовенству, совершивших общеуголовные преступления в
состоянии душевной болезни, как, например, убийство. (Впро­
чем, эти случаи были исключительно редки.)
В некоторых случаях игумен монастыря, он же начальник
монастырской тюрьмы, отмечал в своих периодических отчетах,
что присланный к нему как безумный ведет себя нормально,—
как здоровый человек. Но обычно такие отметки не приводили
к освобождению арестантов.
Случаи заключения в монастырскую тюрьму гражданских
лиц за уголовные преступления, вероятно, вызывались стремле­
нием не передавать дела в суд или желанием назначать пре­
ступникам менее суровую кару. По большей части эти лица
принадлежали к привилегированному классу. Так, например,
сюда попал отставной полковник Лисевич «за жестокие по­
ступки с крестьянскими женками», капитан Балле— за противо­
естественный разврат, чиновник Фриш — за сожительство с
родной сестрой, чиновник Константинов — «за разные противо­
законные поступки и весьма беспокойный нрав, склонный к
клевете, козням и проискам всякого рода», чиновник Молча­
нов— за покушение на жизнь отца и предосудительный образ
жизни. Но в этой же группе оказался сын дьячка, заключенный
сюда на 1 0 лет за покушение на убийство с целью ограбления
крестьян, убивший свою десятимесячную дочь и удавившийся
через семь лет заключения.
Самую большую группу среди заключенных в монастыр­
ской тюрьме составляли узники по религиозным делам. Их ока­
залось 44 человека из общего числа 124. Трудно охарактери­
зовать эту группу, до того разнообразны ее представители.
Сюда вошли последователи различных вероучений, так назы­
ваемые отступники от православия, оскорбители догматов гос­
подствовавшей церкви, представители тех учений, которые были
порождены гнетом и темнотой.
1 ЦГИА в Ленинграде. Канцелярии обер-прокурора Синода, 1837—
1856, № 23765. «О рассмотрении дел касательно заключенных в Суздаль­
ском монастыре» (л. 39).

Уже одни названия различных сект говорили о том, в ка­
кой степени эти секты были порождены политикой царскопомещичьего гнета и условиями экономической нужды. Извест­
ный исследователь раскола А. С. Пругавин 1 составил обшир­
ный указатель литературы к материалам для изучения рели­
гиозно-бытовых движений в среде русского народа. В своей
книге он дал сведения об очень значительном числе сект, в том
числе о сектах, известных под такими, например, названиями:
дырники, дыропеки, нетовцы, лучинковцы, липаки, или липняки,
рябиновцы, калиновцы, медальщики, не-наши, странники-бе­
гуны, воздыханцы, секачи, обнищеванцы, неплательщики и
другие. Все эти сектанты представляли угрозу в той или другой
степени православной церкви и тогдашнему государственному
строю. Они попадали в ссылку, в общие уголовные тюрьмы,
в монастыри и в крепости. В наши задачи не входит хотя бы
и кратко выявлять сущность этих вероучений. Одни из них
были прямо направлены против политики угнетения податного
сословия налогами, воинскими наборами, а другие — против
догматов православия. В том и другом случае светская и духов­
ная власти объединялись в борьбе с этими вероучениями.
Совершенно исключительным эпизодом была ссылка в раз­
личные монастыри, и в том числе в тюрьму Суздальского мо­
настыря, нескольких представителей родовой аристократии
и высшей бюрократии в 1837 году. Это были жена статского
советника Татаринова и ее последователи. Порожденная увле­
чением мистикой 20-х годов X IX века секта Татариновой поль­
зовалась покровительством Александра I, который сам побывал
на молитвенном собрании и слушал пророчества Татариновой.
Собрания сопровождались кружением в белых одеждах. В те
годы покровительством Александра I пользовался и главный
учитель скопцов Селиванов. У подъезда купеческого особняка,
где проживал Селиванов и куда полиция не имела права входа,
можно было видеть запряженные четверками и шестерками ло­
шадей кареты знатных барынь2. После смерти Александра I
1 См. А. С. П р у г а в и н , Раскол-сектантство. Материалы по изуче­
нию религиозно-бытовых движений русского народа, вып. I, Библиография
старообрядчества и его разветвлений, М., 1887.
2 Как было указано в первом томе «Истории царской тюрьмы», Сели­
ванов был помещен в Суздальский монастырь в 1820 году. Его доставили
сюда со всякими удобствами в экипаже, стоившем казне 1700 руб.
(см. статью Дубровина «Наши мистики-сектанты», «Русская старина»
1895 г., октябрь). Александр I, посетивший скопца на его квартире, предо­
ставил на его содержание в Суздале по 600 руб. в год, т. е. в десять раз
больше высшей ставки (Ц ГИ А в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп.,
№ 303).

отношение к Татариновой изменилось. В 1830 году Бенкендорф
потребовал от Татариновой прекратить у себя молитвенные
собрания и сообщал, что отныне ее дом должен быть открыт
«по примеру всех прочих обывательских домов» для входа поли­
ции ’. Через семь лег полиция обнаружила, что собрания секты
Татариновой продолжаются. Был установлен факт, что один из
главных последователей Татариновой, генерал Попов, жестоко
истязал свою дочь за отказ вступить в секту. Полиция нашла
дочь Попова запертой в чулане; от побоев палками она из цве­
тущей превратилась в скелет, обтянутый кожей. Такова была
реальность генеральской мистики: служитель сокровенного духа
заделался самым настоящим палачом своей дочери. По­
пова сослали в казанский Зилотов монастырь, Татаринову —
в Кашинский монастырь, ее последователя Пилецкого — в
Суздальский.
После сказанного нами о заключенных в монастырской
тюрьме в Суздале не приходится много говорить об узниках
Соловецкой монастырской тюрьмы. Основная часть всех заклю­
ченных здесь, как и в Суздале, составлялась из жертв
религиозной нетерпимости и политики гнета, характерной
для господствовавшей церкви за весь интересующий нас
период.
Поскольку эта монастырская тюрьма на Крайнем Севере
была более суровой, чем при Спасо-Евфимьевском мона­
стыре в Суздале, сюда направлялись более опасные для право­
славия его противники. По той же причине сюда не отсылали,
как общее правило, тех духовных лиц, вина которых состояла
не в отступлении от православия, а в разврате, пьянстве, непо­
виновении духовному начальству. Поэтому же в Соловецкую
тюрьму преимущественно направлялись заключенные по делам
смешанного религиозно-политического характера или даже чисто
политического свойства (например по делу братьев Критских,
описанному нами в главе о Шлиссельбургской крепости).
В 80-х годах в журнале «Русская старина» появилось не­
сколько статей о значительном числе узников Соловецкой
тюрьмы за период начиная с XVI века и до конца 50-х годов
X IX века. Автором их был Колчин, служивший в монастыре
фельдшером. Статьи его, не раз использованные нами, богаты
фактическим материалом. В 1933 году опубликовал свою работу
о Соловецкой тюрьме Венедиктов-Бизюк (также нами не раз
цитированный), сообщивший сведения о различных узниках
1 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения, 1 эксп., 1830, № 81.

этой тюрьмы за разные годы. Нет надобности подробно знако­
миться со всеми этими узниками ввиду общего сходства поло­
жения дел в Соловках с положением дел в Суздале.
Монастырская тюрьма на Соловках всегда содержала зна­
чительно больше заключенных, чем Суздальская. В найденном
нами списке за наиболее ранний из годов интересующего нас
периода, а именно за 1826 год, мы насчитали 30 заключенных.
По другому архивному списку за вторую половину 1830 года
заключенных было 43 человек, а в 1832 году — 43 человека; по
напечатанному Колчиным списку за 1835 год — 50 человек,
а за 1855 год — 19 человек.
Из рассмотрения этих списков начиная с первого за
1826 год обнаруживается черта, особенно свойственная соло­
вецкому заточению. Я имею в виду очень большую продолжи­
тельность содержания здесь заключенных. Так, например, в
числе заключенных, фамилии которых обозначены в списке, за
1826 год, были арестанты, содержавшиеся в 1807, 1808,
1812 гг.1. В списке 1855 года мы встречаем узников с 1812,
1818, 1822 и других ранних годов. Ветераном был крестьянин
Шубин, заточенный в тюрьму в 1812 году за старообрядчество
и богохульство. Он пробыл в заточении 63 года, достигнув
108-летнего возраста.
Из 30 человек, фамилии которых стоят в списке 1826 года,
29 были заключены за разные религиозные преступления, в том
числе большинство за скопчество. Из 45 заключенных, кото­
рые находились в тюрьме в 1830 году, 36 человек были зато­
чены за религиозные преступления, за уголовные преступле­
ния— 5, за политические— 3 и 1— за «сварливый нрав»2.
Из 19 заключенных 1855 года за религиозные преступления
содержались 18 человек и только 1 — за религиозные
и уголовные.
Громадное большинство среди содержавшихся по религиоз­
ным делам составляли скопцы. Но были и такие, как, например,
Сергеев, содержавшийся «за крещение себя старообрядчески
двуперстным сложением, рассказы нелепостей, происходящих от
религиозного исступления». Следует подчеркнуть, что кресть­
янин Сергеев за крещение себя по-старообрядчески двумя
перстами и за рассказы «нелепостей» сидел в тюрьме
в 1855 году уже 25 год.

Нередко основанием к заключению по религиозным делам
служили присоединявшиеся сюда политические моменты начи­
ная от неодобрительных отзывов о царе и кончая отрицанием
всякого повиновения власти. Примером случаев первого рода
служит заточение хорунжего Шулепова в 1830 году за раскол
и за слова его, что цари вместо церквей возлюбили театры
и трактиры. Примером узников второй группы служит заклю­
ченный в 1830 году и умерший, «не раскаявшись», Иванов. При
задержании, когда ему было 65 лет, он назвал себя иодновре­
менно задержанную с ним его жену «христовыми странника­
ми» *. Он странствовал по целому ряду иностранных госу­
дарств: побывал в Турции, Молдавии и в различных
германских государствах. Он и жена его открыто заявили о не­
признании ими никаких гражданских и духовных властей. Жена
его заявила, что она отца не имела и не имеет, кроме отца
небесного, и, кроме царя небесного, никакого не признает —
ни государя, ни гражданской, ни духовной власти 2. Хотя от
такого «непризнания» земных властей этими странниками, каза­
лось бы, церковной и гражданской властям не грозило никакой
опасности, тем не менее они были заточены по монастырским
тюрьмам, где и закончили свои земные странствования.
Заключенным в тюрьму, как уже было упомянуто, «за
сварливый нрав» был иеромонах Иероним. Его сначала зато­
чили в Петропавловскую крепость за неисполненное обещание
«поведать тайну» и перевели в Соловки лишь по обнаружении
его «сварливого характера». В его деле отмечено проектирова­
ние им памятника Рюрику. Это не спасло его от заточения
в Соловки по воле того, кто считал себя потомком Рюрика 3.
Даже во второй половине X IX века монастырские тюрьмы
на Соловках и в Суздале не были единственными местами за­
ключения при монастырях, куда направляло своих заключенных
не только духовное ведомство, но и III отделение. В архиве
этого отделения имеется дело 1850 года, когда в связи с 25-ле­
тием царствования Николая I собирали сведения о таких
заключенных по разным монастырям. Среди узников монастыр­
ских тюрем оказались заключенные по весьма различным осно­
ваниям, и в том числе довольно оригинальным, даже при всей
«оригинальности» обычных поводов заточения в крепости и мо­
настырские тюрьмы.

1 ЦГВИА в Москве. Фонд канцелярии дежурного генерала по секрет­
ной части, 1826, № 98. «Об исправлении здания, занимаемого в Соловец­
ком монастыре арестантами».
2 ЦГИА в Ленинграде. Фонд Синода, 1830, № 961. Рапорты архи­
мандрита Соловецкого монастыря Досифея за вторую половину 1830 года.

1 Об этой секте см.
я т н и ц к и й, Секта странников и ее значе­
ние в расколе, 1906.
2 ЦГИА в
Ленинграде. Фонд Синода, 1830, № 635. «О хорунжем
Шулепове». См.
также дело № 74 «О христовых странниках».
3 ЦГИА в
Ленинграде. Фонд Синода, 1830, № 233. «Дело о иеро~
монахе Иерониме».

и. п

а
Приведем примеры. В 1837 году в Рыльский монастырь
был заключен крепостной крестьянин Ефим Никитин «за су­
масбродные вымыслы о преобразовании государственного управ­
ления». В отзыве о нем отмечено, что, будучи здесь в заточении,
он в 1847 году «занимался нелепыми вымыслами по устройству
машин». Впрочем, духовное начальство находило в 1850 году воз­
можным освободить его под надзор полиции и духовного лица.
С десятилетнего возраста в течение девяти лет был узником
Старо-Лутвинского монастыря Сергей Иванов за убийство сво­
его брата по собственной просьбе последнего, видевшего в своей
смерти единственное средство избежать побоев помещика.
Другой мальчик 11 лет в 1829 году был заточен за убийство
ребенка в тюрьму Соловецкого монастыря сроком на 15 лет. За
«противоестественную ненависть к детям» в Солопчинском мона­
стыре Рязанской епархии находился в заключении отставной
штаб-ротмистр Алексей Огарев. Ряд лиц по «высочайшей воле»
и в порядке удовлетворения просьб их родителей содержались в
заточении в Белозерском монастыре, по монастырям Новгород­
ской епархии и в Соловецком монастыре — за неповиновение
родительской власти и т. п. Впрочем, роль монастырских тю­
рем, кроме Соловецкой и Суздальской, была в это время не­
велика.

Глава одиннадцатая
ОБЩЕУГОЛОВНЫЕ ТЮРЬМЫ
§ 64. М АТЕРИАЛЫ О СОСТОЯНИИ ТЮ РЕМ
В 1825—1870 ГОДАХ
АТЕРИАЛЫ по истории русской тюрьмы в занимающий
нас период разнообразнее и богаче, чем за все предше­
ствующее время. Правительство, продолжая за эти
годы свою прежнюю политику хранения в секретных
архивах сведений о тюрьмах, поставлено было в необходимость
опубликовывать некоторые из них в печати. Тюремное дело
настолько разрасталось, что нельзя было обходиться без изда­
ния циркуляров по управлению местами лишения свободы.
Привлекало больше внимания к себе состояние тюрем и в
периодической печати. Это объяснялось попытками правитель­
ства реформировать уголовное законодательство вообще и тю­
ремное в частности. Не осталось без влияния и появление юри­
дических факультетов, и развитие преподавания русского уго­
ловного права.
Начали появляться в печати описания тюрем их очевид­
цами и самими бывшими заключенными. Правда, таких мемуа­
ров было еще очень мало, но они представляли тогда большой
интерес новизной. Именно к этому времени относится издание
Достоевским его «Записок из мертвого дома», одного из
крупнейших произведений не только русской, но и мировой
литературы.

М

К сожалению, из самой миллионной массы общеуголовных
преступников за этот период их голоса до нас не доходили.
И это очень жаль. Эти люди могли бы рассказать очень
многое. Глубоко прав был Герцен, когда писал: «Чтобы
знать, что такое русская тюрьма, русский суд и полиция,
для этого надо быть мужиком, дворовым, мастеровым или
мещанином.
Политических
арестантов,
которые большей
частью принадлежат к дворянству, содержат строго, нака­
зывают свирепо, но их судьба не идет ни в какое сравнение с
судьбой бедных бородачей. С такими полиция не церемо­
нится...» Г
Официальные печатные материалы о тюрьмах состояли,
во-первых, из циркуляров министерства внутренних дел, вовторых, из отчетов министра юстиции, давших нам возможность
в главе о тюремном законодательстве выявить изменения роли
тюрьмы в общей репрессии, и, в-третьих, из собранных
в
связи с предполагавшейся реформой тюрем — сведений о ме­
стах заключения. Эти последние сведения позволили нам, как
ниже будет видно, нарисовать картину состояния тюремных
замков, острогов и тюрем в конце 50-х и в начале 60-х годов
X IX века.
Сведения о местах заключения, исходившие от частных
лиц, относятся к различным годам. Они исходят почти исклю­
чительно от осужденных по крупным политическим процессам.
Эти осужденные проходили свой страдный путь рука об руку
с уголовными преступниками и оставили нам ценные описания
условий содержания в общеуголовных острогах и тюрьмах. Т а­
кова была, например, работа Колесникова, присужденного в
1827 году за причастность к заговору декабристов к четверто­
ванию, которое было заменено ссылкой в каторжные работы.
Он совершил часть этого пути во много тысяч верст, из Орен^
бурга в Сибирь, пешком. Он шел в кандалах, прикованный
вместе с другими к металлическому пруту; на жаргоне тюрьмы
арестанты называли тогда этот прут «канатом». Декабрист
Штейнгель обработал для печати его записки. По времени
написания этот труд о русской тюрьме, принадлежащий
арестанту, является первым, но опубликован он был лишь в
1914 году 12*.
Из петрашевцев, кроме Достоевского, еще и Ахшарумов
оставил нам описание быта острога конца 40-х и начала 50-х го­
1 А. И. Г е р ц е н , Былое и думы, изд. «Academia», 1932, т. I,
стр. 157.
2 См. В. П. К о л е с н и к о в , Записки несчастного, содержащие путе­
шествие в Сибирь по канату, ред. и вступ. статья Щеголева, СПб., 1914.

дов. Поэт Михайлов в своих записках запечатлел много момен­
тов из жизни сибирских тюрем. Вообще начиная с 60-х годов
эта литература, вышедшая из-под пера обитателей тюрьмы или
ее случайных посетителей, все больше и больше находит себе
место в журналах.
К одним из наиболее ранних описаний мест заключения во
второй четверти X IX века принадлежат краткие воспоминания
об этом А. И. Герцена. Они относятся к 1834 году и интересны
для^нас тем, что рисуют содержание под арестом при полицей­
ской части и в каземате Крутицких казарм, находившихся в
ведении жандармов. Нам не известны никакие другие воспоми­
нания за этот период о таких местах заключения.
В последующем изложении мы выделим и рассмотрим особо
места предварительного заключения, этапные помещения и
тюрьмы.
§ 65. М ЕСТА ПРЕДВА РИ ТЕЛЬНО ГО

ЗА КЛ Ю Ч ЕН И Я

Обычным местом предварительного заключения служили
арестные помещения при полицейских управлениях. Через них
проходила почти вся масса задержанных по обвинению в пре­
ступлениях, проступках и мелких нарушениях. Несмотря на
громаднейшее количество людей, перебывавших в этих местах
арестантами, до нас почти совсем не дошло частных их описа­
ний. Из первого тома книги нам известно их состояние около
20-х годов X IX века (из доклада Венинга). Есть все основания
предполагать, что реформа не коснулась их ни в какой степени
за весь последующий период 1825—1870 гг. Вместо руки рефор­
матора, вместо новой стройки или даже простого несложного
ремонта — их разрушала рука времени.
Немногие дошедшие до нас описания арестантских камер
при полицейских частях показывают, что даже в Петербурге
их состояние десятилетия спустя оставалось почти таким же,
каким оно было около 1820 года. При осмотре арестантского
помещения при полицейской части в Петербурге в 1842 году
там было найдено такое количество арестованных, что они не
могли не только лежать, но и сидеть, проводили время стоя на
ногах. Из приказа генерал-губернатора по полиции от 22 марта
1843 г. видно чрезвычайное переполнение камер арестантами,
принужденными помещаться даже под нарами, вплотную друг к
другу. Предложение увеличить площадь этих арестантских по­
мещений за счет уменьшения квартир приставов и других чинов
полиции, конечно, не было выполнено. Приказ называл положение
арестантов «неприличным, оскорбительным для человечества4).

Стоит ли говорить, что этот
приказ ни в какой степени
не изменил положения арестан­
тов в полицейских участках?
Никитин, у которого мы почерп­
нули сведения о приведенном
выше циркуляре, констатирует
совершенную безрезультатность
циркуляра и приводит ряд при­
меров по-прежнему отвратитель­
ного состояния арестантских
помещений за ряд последую­
щих лег !.
Когда в самом
начале
60-х годов правительство полу­
чало из всех губерний европей­
ской и азиатской России ответы
о состоянии мест лишения сво­
боды, полицейские участки все­
гда оказывались худшими из
худших 2.
Рис. 29. Обложка журнала А. И.
Надо помнить разнообразГерцена „Полярная зв езда“
ную роль полицейских упП
о
д
л
и
н
н
и
к храни тся в Государственном
р а В Л е Н и Й . Это б ы Л И Т е П в О В Ы е
историческом музее в М оскве
места, где чинились суд и поли­
цейская расправа. Из полицейских участков дела и люди после
отсева их полицией направлялись в другие места, более близкие
к центру.
В полицейских участках царили гоголевские держиморды.
Здесь был первый этап, где вымогалась взятка и где начиналась
волокита.
Герцен, сказавший: «надо быть мужиком, чтобы знать поли­
цию», не мог дать описаний условий содержания в полиции ни
с должной полнотой, ни с должной точностью. Для него как
представителя привилегированного класса условия содержания
были иные, Его поместили на первую ночь не в арестантскую
камеру, а в комнату канцелярии со столами, заваленными бума1 См. В. Н. Н и к и т и н ,
Тюрьма и ссылка, 1880, стр. 152— 155.
Автор приводит указания на систематическое обкрадывание арестантов чи­
нами полиции.
2 Судебно-статистические сведения и соображения о введении в дей­
ствие судебных уставов 1866 года (3-й части). По моему подсчету, в 32 гу­
берниях оказалось при полиции камер: одиночных — 255, общих — 673,
всего на 4512 человек.

гами, с грязными стульями, с
тусклым ночником. Явившийся
сюда утром н а . работу писарь
«был пьяным со вчерашнего
дня; фигура чахоточная, рыжая,
в прыщах, с животно-разврат­
ным выражением на лице». З а ­
тем явились «заспанные и непроспавшиеся квартальные» и
сам частный пристав. Герцена
перевели в камеру «под калан­
чой» Пречистенской части. При­
везший его сюда унтер-офицер
предупредил, что пайка не будут
давать еще дня два и так как он
состоит из 3 или 4 копеек на
день, то хорошие арестанты
представляют его в экономию»,
т. е. в казну, а в действительно­
сти, вероятно, в руки полицей­
ских. В полицейских помещениях
Герцен видел сидевших и ле­
Рис. 30. 3 итул ьный лист журнала
жавших на полу скованных А. И. Герцена „Полярная звезда“
о
д
л
и
н
н
и
кх
р
а
н
и
т
с
явГ
о
с
/д
а
р
с
т
в
е
н
н
о
ми
с
­
арестантов «из мужиков». Из П
т
о
р
и
ч
е
с
к
о
мм
у
зе
евМ
о
с
к
в
е
своей камеры он слышал, как
их секли и били при допросах, слышал «их вопль, крик, прось­
бы, визг, женский стон вместе с резким голосом полицмейстера
и однообразным чтением письмоводителя» 12.
За время предварительного содержания Герцена в Пре­
чистенской полицейской части один из таких избиваемых аре­
стованных, не стерпев истязаний, признал себя виновни­
ком поджогов по Москве, к которым в действительности не имел
никакого отношения. Полиция в этом деле проявляла особое
«усердие», так как царь был недоволен безуспешностью поисков
поджигателей. Приговоренный к каторге, кнуту и клеймению
мнимый преступник перед публичным его наказанием апеллиро­
вал к собравшемуся народу, клялся в своей невиновности и по­
казал свою истерзанную спину. «Стон ужаса пробежал по
толпе», но приговор был выполнен в точности. Впоследствии,_
вероятно, немалое время спустя,— Герцен прочел в газетах о
реабилитации этого осужденного и его соучастника и о выдаче
им по 200 руб. за каждый удар кнутом. Конечно, в этот счет
«З Д .

А. И. Г е р ц е н , Былое и думы (подбор иллюстраций Пцеховской),
«Молодая гвардия», 1933, стр. 129— 130.

не вошли удары в полицейской части. И навсегда, до самой
смерти, остались клейма на лицах невинно осужденных.
На много десятков лет в практике полицейского дознания
и предварительного следствия оставалась пытка, официально
отмененная.
Герцен, описавший указанный случай и сам слышавший
стоны избиваемых полицией, добавлял: «И во всей России —
от Берингова пролива до Таурогена — людей пытают, там,
где опасно пытать розгами, пытают нестерпимым жаром, жаж­
дой, соленой пищей... Начальство знает все это, губернаторы
прикрывают, правительствующий Сенат мирволит, министры
молчат; государь и Синод, помещики и квартальные — все со­
гласны с Селифаном, что отчего же мужика и не посечь. Му­
жика иногда надобно посечь!»1.
Воспоминания Герцена о его пребывании в полицейской
части мы дополним сведениями из архивного дела, не попадав­
шимися мне в печати. Эти сведения подтверждают еще ^раз, что
арестованные дворяне находили в полиции совсем иной прием,
нежели «мужики». Квартальный после одного из допросов Гер­
цена в комиссии на возвратном пути в тюрьму завел последнего
к его отцу. Это сделалось известным, и был возбужден вопрос
о предании квартального суду. Другой квартальный вместе с
арестованным по одному с Герценом делу Ибаевым совершали
из-под ареста прогулки, как сказано в деле, «к публичным
девкам» 2.
Такие случаи нарушения правил предварительного со­
держания в полицейских участках, разумеется, не были един­
ственными. Конечно, здесь оказывала свое ^ влияние взятка:
перед арестованными из дворян двери полицейской камеры рас­
крывались для свидания с родными, для прогулок и
для разгула.
Мы обязаны Герцену описанием и другого места предва­
рительного заключения в Москве в 30-х годах. Из арестантской
камеры под каланчой Пречистенской части он был переведен
в тюрьму жандармского управления. Она помещалась в Кру­
тицких казармах, в здании бывшего Крутицкого монастыря, за
Симоновым монастырем.
«Длинный коридор освещался фонарем; по обоим сторонам
коридора были небольшие двери. Одну из них отворил дежур­
1 А . И. Г е р ц е н , Былое и думы (подбор иллюстраций Пцеховской),
изд. «Молодая гвардия», 1933, стр. 129— 130.
2 ЦГИА в Москве. Фонд III отделения. 1 эксп., 1834, № 239, ч. 1.
«О лицах, певших в Москве пасквильные стихи».

ный жандармский офицер. Она вела в крошечную кордегардию,
за которой оказалась небольшая комнатка, сырая и холодная, с
запахом подвала». «В монашеских келиях, построенных за три­
ста лет и ушедших в землю, устроили несколько светлых келий
для политических арестантов. В камере стояла кровать без тю-

Рис. 31. Пречистенская полицейская часть в Москве. Под каланчой
в одиночной камере содержался арестованный А. И. Герцен

И
зк
н
и
г
иА
.И
.Г
е
р
ц
е
н
а„
Б
ы
л
о
еид
у
м
ы
“
,1
9
3
3

фяка. Жандарм обещал принести сено. Убранство камеры со­
стояло, кроме кровати, из стула и стола с кружкой воды на
нем. В большом медном шандале горела тонкая сальная свеча.
Сырость и холод проникали до костей. В камере была масса
тараканов. Топка печей сопровождалась таким угаром, что Гер­
цен лишился сознания. Часовые с двух сторон коридора каждые
четверть часа протяжно и громко кричали: «Слу-у-у-шай!»
Сначала содержание в этой жандармской тюрьме было, по
словам Герцена, довольно строгим. В 9 час. вечера, по сигналу
вестовой трубы, жандарм тушил в камере свечу и запирал дверь
на замок. Через несколько недель полковник Семенов позволил
оставить свечу, запретив, чтобы чем-нибудь завешивали окно,
которое было ниже двора, так что часовой мог видеть все,
что делается у арестанта, запретил кричать в коридоре
«слушай»,

Позднее были разрешены прогулки, в камере дали возмож­
ность писать. Прогулки происходили по двору в сопровождении
жандарма и офицера. Листы писчей бумаги выдавались счетом и
подлежали проверке. Кормили сносно, но брали за это по 2 руб.
ассигнациями в сутки (для малоимущих такой расход был непо­
сильным). Жандармские офицеры, «мало или ничему не учив­
шиеся», из числа небогатых дворян, делали Герцену маленькие
льготы и облегчения, какие от них зависели. Непосредствен­
ными караульными при камере были старики-солдаты, еще не
прошедшие в то время строгой выучки тюремной стражи.
Кроме полицейских участков, носивших название «частных
домов», и Крутицких казарм с жандармской тюрьмой, в Москве
местами предварительного заключения служили тюремный за­
мок и Петровские казармы.
В тюремном замке содержался главный обвиняемый по
делу распевания противоправительственных песен Соколовский.
С именем этого заключенного Герцен связал свои воспоминания
об известном тюремном враче Федоре Петровиче Гаазе, память
с котором запечатлена его биографом А. Ф. Кони. Удивительно,
что А. Ф. Кони не воспроизвел строк Герцена, посвященных
доктору Гаазу,— они всецело подтверждают характеристику
этого человека, данную ему Кони.
Гааз прислал Соколовскому в тюрьму свое белье. Герцен
вспомнил о Гаазе: «Старый, худощавый, восковой старичок, в
черном фраке, коротких панталонах, черных шелковых чулках и
башмаках с пряжками, казался вышедшим из какой-нибудь
драмы X V IИ столетия». Каждую неделю он приезжал на Во^
робьевы горы в этапную тюрьму для проводов арестантской
партии в ссылку. Он осматривал их и всегда привозил с собой
корзину всякой всячины, съестных припасов и разных лакомств,
грецких орехов, пряников, апельсинов и яблок для женщин. Это
возбуждало гнев и негодование благотворительных дам, бояв­
шихся благотворением сделать удовольствие, боявшихся благо­
творить более, чем нужно, чтобы спасти от голодной смерти и
трескучих морозов. На упреки за баловство Гааз отвечал барыням-благотворительницам, что кусок хлеба и грош арестантам
дает всякий, а конфетку и апельсин никто, поэтому он достав­
ляет им это удовольствие.
Об
арестном помещении при полиции в 40-х годах X IX ве­
ка оставил короткое воспоминание историк профессор Косто­
маров. Он описал свою арестантскую камеру в подольской
полицейской части Киева как «отвратительную и грязную». Он
был посажен сюда под охраной двух полицейских. Явившийся
утром полицмейстер злобно говорил, потирая руки: «Каково тут

Вам, г. профессор, не совсем удобно? Оно было бы приятней
дома с молодой женой» '.
Подследственными местами заключения, кроме полицейских
участков, являлись также общеуголовные тюрьмы, в которых
обвиняемые, находившиеся под следствием и судом, содержа­
лись вместе с осужденными. Таким образом, наше последующее
описание уголовных тюрем будет охватывать условия содержа­
ния как подследственных, так и осужденных арестантов.
§ 66. ЭТАПНЫ Е ТЮРЬМЫ
Так называемые этапные тюрьмы были разбросаны по все­
му громадному пути, по которому шли ссыльные в Сибирь. Так
как ссылка в Сибирь до издания Уложения о наказаниях
1845 года даже вытесняла тюрьму, то эти этапы и полуэтапы
были необходимой принадлежностью системы ссылки. На полуэтапах ссыльных останавливали для ночевок, а в этапных тюрь­
мах — для ночевок и в дневное время для отдыха в пути, который
они совершали пешком. Уже известный нам Колесников, про­
шедший через множество этапов и полуэтапов, оставил ценное их
описание и даже вычертил план зданий тюрем этого типа. Для
исследуемого нами периода это не только первое по времени1,
но и единственное по своей подробности описание таких тюрем.
Обнаруженное нами в архиве III отделения секретное описание
постройки этапных тюрем почти совпало по времени с тем
1827 годом, когда Колесников шагал в кандалах, прикованный
к металлическому пруту, по сибирскому тракту. Таким образом,
мы получили возможность использовать два источника — част­
ный и официальный.
Официальное донесение по постройке этапных тюрем исхо­
дило в 1828 году от командированного в Сибирь полковника
корпуса жандармов Маслова. Оно раскрывает картину самых
безудержных хищений со стороны чиновной администрации.
По донесению Маслова, подрядчик по устройству этапных тю­
рем был подставным лицом, за спиной которого скрывались
губернские чиновники и сам губернатор. Местная администра­
ция незаконно заставляла крестьян бесплатно свозить лесной
материал и производить другие работы. Постройка всех
1 «Автобиография Н. И. Костомарова», под ред. Котельникова, М.,
1922, стр. 198. Такое же описание арестантской камеры при полицейской
части в Петербурге за 60-е годы дал Л. П. Никифоров в своей статье
«Мои тюрьмы», «Голос минувшего» 1914 г. № 5.

1
7М
.Н
.Г
е
р
н
е
т
,т
. II

этапных и полуэтапных тюрем была произведена только что
перед осмотром Масловым этих новых зданий. Оказалось, что не
было «ни одного этапа, выстроенного с надлежащей прочностью,
и они уже начали приходить в разрушение». Он нашел потолки
провисшими, и для их поддержания пришлось ставить подстав­
ки. Печи были сложены частью даже из необожженного кирпича
и ко времени приезда Маслова уже разваливались. Крыши,
сделанные из сырого теса, рассохлись, и дождь лил сквозь них
на арестантов. Из такого же сырого леса были сложены и стены
тюрьмы, они осели, ветер свободно гулял в помещении, «все
покоробилось, и стропила погнулись» 1.
Грандиозное воровство губернатора и его чиновников при­
вело к тому, что измученные тяжелым пешеходным путеше­
ствием ссыльные не находили отдыха ни на этапах, ни на
полуэтапах, не укрывавших их ни от холода, ни от ветра,
ни от дождя.
Прежде чем приводить описание этапных тюрем Колесни­
ковым, скажем, что три декабриста из числа членов Южного об­
щества — Соловьев, Сухинов и Мозалевский,— прошедшие, как
и Колесников, в том же, 1827, году весь путь в Сибирь пешком,
сравнивали этапные тюрьмы в Сибири с тюрьмами европейской
России. Как ни были ужасны сибирские этапные тюрьмы в опи­
саниях жандарма Маслова, эти декабристы находили тюрьмы
в европейской России еще хуже. Им пришлось пройти с партией
арестантов из Василькова в московскую пересыльную тюрьму
через города Козелец, Нежин, Глухов, Орел и Калугу. С их
слов декабрист Горбачевский передает, что никакое перо не мо­
жет изобразить тягостей этого пути и «самое пламенное и са­
мое мрачное воображение не в состоянии представить себе
страданий» арестантов. Остановки на ночь в этапных тюрьмах
были для них настоящим «истязанием». Со слов тех же троих
декабристов Горбачевский описал тюрьму в городе Кромах
Орловской губернии. Проведенная здесь ночь была для них на­
стоящей пыткой. Две маленькие комнатки были битком набиты
арестантами обоего пола. Здесь находились женщины, последо­
вательницы скопчества, вырезавшие себе груди. Они были
оставлены без всякой помощи. Т ела их были почти полусгнив­
шие: смрад был такой, что к ним близко никто не подступал.
Жар, дурной запах и теснота делали пребывание в этой тюрьме
невыносимым. Соловьев провел всю ночь у маленького тюремно­

го окошка. Его товарищи спали под нарами по очереди, так как
места не хватало. Все трое декабристов заболели тифом Г
В таких же красках описал этапные тюрьмы и Колесников.
Обыкновенно они оказывались недостаточными для помещения
пришедшей партии арестантов: «На нарах теснятся так, что
едва могут ворочаться; некоторые помещаются в ногах у дру­
гих, на краю нар, остальные на полу и под нарами. Можно себе
представить, какая тут духота, особливо в ненастную погоду,
когда приходят все мокрые, в своих грязных рубац^ах! К это­
му еще на ночь ставится так называемая «параша», т. е. просто
деревянный ушат, исполняющий должность необходимой ночной
мебели. Смрад от этой параши нестерпимый. Вообще филантроп
найдет здесь полное отсутствие идеи человеколюбия, резко фи­
лософской, как и христианской; но зато и несчастные, как бы
соревнуя такой жестокости, стараются как можно более выка­
зать отвратительную сторону своего человечества. Они, так
сказать, закаливаются здесь во всех пороках. Между ними все­
гда шум, крик, карты, кости, ссора или песни, пляска... Боже!
Какая пляска!.. Одним словом, тут истинное подобие ада»2.
Колесников, характеризуя тюремную администрацию на
этапах, рассказывает, что она выжимала из арестантов деньги
за все. Она пыталась присвоить себе монополию торговли на
этапах съестными продуктами. Была установлена такса в 2 коп.
с человека за освобождение на время перехода между этапами
от прикрепления к пруту или канату. За отсутствием денег у
самих заключенных офицер — начальник этапа — удерживал
эти деньги из кормовых сумм. За деньги же арестантам достав­
лялась водка, разрешалась азартная игра в карты, допускались
мужчины в женские камеры. По словам Колесникова, на полу­
этапах женщин помещали на ночь в одной комнате с конвой­
ными солдатами.
Воспроизведем подробное описание устройства этапных тю­
рем по сибирскому тракту, сделанное Колесниковым.
«В каждом этапе выстроено по два отдельных корпуса,
один для офицеров и команды, другой для арестантов или ко­
лодников. Первый фасадом на улицу. С крыльца вход в кори­
дор или сени, которыми все здание разделяется на две поло­
вины; налево две комнаты для офицера, с прихожею и кухнею;
а направо две казармы — ближайшая ко входу для инвалидных
солдат, а другая для конвойных казаков. Другой корпус той же
1 См. И. И Г о р б а ч е в с к и й , Записки декабриста, с приложениями
и со вступ. статьей Сыроечковского, 1916
2 В П. К о л е с н и к о в , Записки несчастного, содержащие путеоРествие в Сибирь по канату, СПб., 1914, стр. 96—97.

; А
к 7111

Г__

?

131

О

Ж.

Е

а:
\-Ц д ]

Рис. 33. Чертеж полуэтапа в 1827 году
Рис. 32. Чертеж полного этапа в 1827 году

Из книги В. П . К о л есн и ко в а „П утеш ествие в С иби рь по к а н ату “ , С П б., 1914

И з ккиги В. П . К ол есн икова „П утеш ествие в Сибирь по к а н ату “ , С П б., 1914

длины, и совершенно против первого на дворе — разделен так­
же на две половины, и в каждой по две казармы, из которых
две первые направо и налево для посельщиков, третья направо
для одних женщин, разделена поперечной стеной на две, из
коих дальняя назначена для следующих в каторжную работу, а
ближняя — для назначенных на поселение. В эту казарму вход
с особого двора. Четвертая налево, точно так же разделена на
две казармы: дальняя для каторжных, а ближняя для посель­
щиков, если в первых двух казармах не поместятся. Поправее
этого корпуса, на отдельном женском дворе устроена баня, а
на особом совершенно дворе, влево от обоих корпусов, нахо­
дятся конюшни и кладовые. Все эти здания обнесены высоким
тыном, примыкающим к передней стене первого корпуса, по
обоим сторонам которого находятся двое ворот; правые на глав­
ный двор, а левые на двор с конюшнями. На приложенном чер­
теже все это яснее видеть можно. Все строения деревянные.
Главные корпуса на каменном фундаменте, обиты тесом и вы­
крашены желтой краскою. Вообще наружность содержится в
чистоте и опрятности».
Автор оставил описание также и полуэтапов: «Полуэтапы
устроены гораздо проще. Четырехугольный двор, огороженный
сплошным и высоким тыном, в который входят одни ворота с
калиткою. По правую сторону ворот, внутри, в самом углу ка­
раульня для солдат; по левую, также в углу, конюшня; посре­
дине двора — казарма с коридором или продолговатыми се­
нями, в которых четыре двери: две направо и налево в большие
нумера, и третья прямо в меньший нумер, кои все три назначены
для посельщиков; четвертая дверь направо в узенькие сенцы,

из которых уже дверь в четвертый нумер, куда запирают кан­
дальников, т. ё. идущих в каторжную работу, так что они про­
водят ночь за двумя замками» Г
Приведенное описание этапных тюрем полностью подтвер­
ждается официальными документами, например, кратким их
описанием в отчете министерства внутренних дел за 1837 год.
Добавим, что число арестантов, принужденных совершать путе­
шествия из одной тюрьмы в другую, было всегда очень велико.
Названный нами отчет определял цифру арестантов 31 губер­
нии в России за 1837 год в 121 573, а пересыльных— з
132 743 12.
Если припомнить приведенный нами выше доклад Маслова
о преступной практике при постройке этапных тюрем в
1827 году, то легко себе представить, какими они стали через
несколько лет.
Из секретного донесения начальника штаба отдельного
корпуса внутренней стражи от 1839 года видно, что
все попытки этого начальника добиться исправления этапных
помещений не приводили ни к каким результатам: «Неодно­
кратно делали сношения с гражданскими губернаторами о при­
ведении в надлежащую исправность всех неисправных этапов
и ночлежных помещений, но при всем том не предвидится к
этому никакого успеха» 3. Хотя 1 декабря 1841 г. и были
1 В. П. К о л е с н и к о в , Записки несчастного, содержащие путешест­
вие в Сибирь по канату, СПб., 1914 стр 92—95.
2 См. Отчет министерства внутренних дел за 1837 год, сгр. 17—21.
3 ЦГИА в Ленинграде. Фонд департамента полиции исполнительной,
1839, № 166. «Дело о наблюдении исправления этапных помещений».
1 7 * М. Н . Г ернет, т. II

утверждены планы образцовых этапных помещений \ но они
продолжали оставаться лишь образцами. Такими их описал за
50-е годы писатель-этнограф С. В. Максимов и еще через не­
сколько десятков лет — Мельшин, сам прошедший через них.
Максимов записал: «Этапы старые, холодные; их не починяют;
солдаты на них — народ перемытый, перетертый, их не сме­
няют... Деревянные этапы и полуэтапы, за долгое стояние со

дело в наготе». На состоянии тюремных этапов отразилось ис­
конное взяточничество и казнокрадство российского чинов­
ничества.
В таком же виде описал через десятки лет Мельшин этап­
ные и полуэтапные тюрьмы, разбросанные через каждые 20—
40 верст на пространстве 3 тыс. верст от Томска до Сретенска.
Автор везде нашел их мрачными, ветхими, веющими холодом,
одиноко стоящими где-нибудь в поле или на краю села 12. Толь­
ко прокладка железнодорожного пути через Сибирь нанесла
удар сибирским этапам, сократив в них надобность.
§ 67. СОСТОЯНИЕ ТЮ РЕМ В 30—40-х ГОДАХ
X IX ВЕКА

Рис. 34. Конвоирование осужденных в Сибирь в первой половине XIX века
С гравю ры н а дереве и з собрания Д аш ко ва в Г о судайственном и сторическом м узее в М о скве

времени постройки своей, производившейся в Сибири между
1824— 1830 годами, пришли в такую ветхость, что современный
ремонт дает возможность исполняющим строительские обязан­
ности, класть большие деньги в карман и большие, но дешевые
заплаты на старые и гнилые прорехи» 2. Автор находил толь­
ко один выход из этого положения — «совсем уничтожить эти
утлые, гнилые и холодные сараи». Через неделю после ре­
монта он находил в десяти этапах в углах камер снег, а в од­
ной этапной тюрьме — даже груды снега вдоль всей стены под
нарами. «Не помешали ветру и дощатые заплаты, не помешали
злу и надзор комиссии и ревизии ее. Предатель-ветер выдает
1 См. Сборник циркуляров и инструкции министерства по 1 октября
1853 г., г. 7, ч X III и X IV , СПб., 1858, стр. 452.
2 С. В. М а к с и м о в , Сибирь и каторга, изд. 3-е, СПб., 1900, стр. 21.

Лишь с начала 30-х годов X IX века центральная власть
начала знакомиться с состоянием общеуголовных тюрем. До
того времени это ознакомление носило совершенно случайный
характер или, правильнее сказать, совсем не имело места. Обра­
зование Попечительного о тюрьмах общества оказало свое влия­
ние на такое ознакомление, но лишь преимущественно в столи­
цах и более крупных городах. В 30-е же годы, по-видимому,
правительство ввело ревизию мест лишения свободы в систему
управления ими. За названные годы я нашел в архиве министер­
ства внутренних дел и III отделения одиннадцать дел с докла­
дами об осмотре ревизорами мест лишения свободы в очень
значительном количестве губерний и городов в различных ча­
стях России. Чаще всего обязанности ревизоров возлагались
на специально для этого командированных флигель-адъютантов.
Реже доклады о состоянии острогов присылались в результате
осмотра их губернаторами и другими чиновниками. Наконец,
из архивных дел видно, что тюрьмы осматривал и сам Нико­
лай I, например, в Тифлисе, Смоленске, Воронеже, Рязани и
Полтаве. В 40-е годы обревизование тюрем (как можно думать
на основании ознакомления с архивом министерства внутренних
дел) стало производиться значительно реже. Между тем све­
дения о самом тяжелом положении тюрем продолжали поступать
из очень многих местностей. Обширнейшее донесение об этом
командира отдельного корпуса внутренней стражи охватило по­
чти всю Россию.
Ревизоры мчались по губерниям, писали доклады, полу­
чали крупнейшие суммы прогонных и суточных денег, а тюрьмы
1 См. Л. М е л ь ш и н , В мире отверженных. Записки бывшего каторж*
ника, СПб., 1896, 1 . I, стр. 11.

по-прежнему оставались рассадниками болезней, очагами физи­
ческой и нравственной гибели заключенных. Получается такое
впечатление, что ревизоры как будто вступили между собой в
соревнование, кто из них обрисует в самом неприглядном свете
российские остроги, кто из них найдет самый скверный во всех
отношениях тюремный замок. Только в редких случаях они
отмечали состояние той или другой тюрьмы как хорошее.
Но и такую оценку надо принимать не в буквальном ее значении,
а лишь о тносительно, сравнительно с состоянием мест заключения
вообще. Например, ревизор дословно так донес о тюрьме в Ко­
строме: «Тюрьма довольно хороша, но в камерах ощутительна
сырость. Рамы весьма ветхи и форточки так малы, что воздух
освежать в камерах весьма трудно. Отхожие места очень ветхи,
и дурной запах от них распространяется по всем камерам» Р Не­
понятно, что тут ревизор нашел хорошего; рамы сгнили, в тюрь­
ме
сырость и зловоние! Добавим, что в этой же тюрьме не
нашлось ни одной пары кандалов узаконенного веса, и все они
оказались тяжелее шести фунтов. Зарисовки же «с натуры»,
сделанные Тарасом Шевченко, дали для истории царской тюрь­
мы наглядный документ пользования кандалами, кляпами
и пр. (см. рис. № 37 и рис. № 38).
В 1832 году ревизор Апраксин доносил о тюрьме в Нов­
городе: «Убийцы, воры и самых гнусных пороков люди содер­
жатся в одних палатах, спят на одних нарах вместе с бродягами
и (заключенными) за неважные проступки, находящимися вре­
менно в остроге... Сии последние от праздности, дурных приме­
ров и рассказов, освободившись впоследствие времени, могут
легко развратиться и предаться всем пороком»2. Если другие
ревизоры не писали этого, то такой же вывод вытекал сам со­
бой из их описаний тюрьмы.
В 30-х и 40-х годах, как видно из найденных нами архив­
ных дел, были осмотрены тюрьмы в 105 городах. Но возможно,
что нам попались не все такие дела. Осмотр замков производил­
ся в губерниях Костромской, Ярославской, Рязанской, Ниже­
городской,^ Саратовской, Вятской, Уфимской, Оренбургской,
Тамбовской, Орловской, Полтавской, Воронежской, Чернигов­
ской, Харьковской, Тульской, Курской, Одесской, Смоленской,
Гверской, Киевской.
в Ленинграде. Фонд департамента полиции исполнительной,
104/,
ЭОО Дело «Об отношении графа Бенкендорфа об обозрении тю­
ремных помещений Костромской, Ярославской, Рязанской и других гу­
берний».
}
дг
СТИА в Ленинграде. Фонд собственной е. и. в. канцелярии, 1832,
.№ 3/1)1 «О постройке тюремного замка в г. Новгороде и новой тюрьмы
в г. 1 вери, а также о порядках в тюрьмах».

Из уездных городов этих губерний ревизоры посещали
очень небольшие, в которых тюремные помещения содержали
всего по два, по три десятка арестантов.
Не представляет труда обобщить сведения об этих более чем
ста тюрьмах, до того в них мало разнообразия. Остроги и тю­
ремные замки отличались друг от друга лишь размерами и от­
части внешним их устройством, но отнюдь не их состоянием.
Были ли они каменные или деревянные, были ли они рассчи*»
таны на небольшое число заключенных или на сотни их,— почти
все они находились в состоянии разрушения, были сыры, хо­
лодны и ветхи. Очень немногие тюрьмы имели два этажа, но
не один раз ревизоры отмечали, что второй этаж не может
быть занят, так как он угрожает обрушиться на первый. Так
б-ло в городе Челябе (1837 г.), в городе Стерлитамаке (1834
и 18д7 гг.). В первом из названных городов, по словам реви­
зора, тюрьма пришла в совершенную ветхость и грозит паде­
нием, стены до того худы, что в 11 местах образовались тре­
щины сверху донизу; своды покачнулись в разные стороны и
едва держатся при помощи лесов, подпирающих их изнутри
казематов, казематы тесны и до того переполнены арестантами,
что на каждую квадратную сажень приходится почти по четыре
человека, т. е. по одному квадратному метру на арестанта.
В таком же положении оказалась двухэтажная деревянная
тюрьма и в Стерлитамаке: из-за опасения провала потолка вто­
рой этаж оставался необитаем. Из этой дырявой тюрьмы беСА'Г арестанты. Ревизия 1837 года повторила данные ревизии
. 4 года. 1юсле побега из тюрьмы восьми арестантов вместо
заделки дыр этой развалины администрация прибегла к более
дешевому способу борьбы с побегами. Она, по словам ревизора,
заковывала каждого арестанта независимо от характера совер­
шенного им преступления. В таком же положении оказались
тюрьмы в других семи городах Оренбургской губернии, постро­
енные одним и тем же купцом-подрядчиком. Был поднят вопрос
о предании его суду. Из доклада жандарма Маслова о сибир­
ских этапных тюрьмах, построенных за спиной подставного под­
рядчика самим губернатором и его чиновниками, мы уже знаем,
что сибирская администрация воровски наживалась на тюрьма*’
для воров, морозила и гноила арестантов, обворовывая казну,
Не ради человеколюбия, а из-за опасения арестантских по*
^6Г!яВг')КОМаНД^Ю1^ И^ отДельным корпусом внутренней стражи
в ¡84,. году писал министерству внутренних дел о ветхости и
ненадежности острогов. Он составил ведомость о состоянии
каждой тюрьмы по очень большому числу городов империи?
та веД°М0Сть повесть о сплошном разрушении тюремных

зданий. В перечне идут один за другим тюремные замки и
остроги с провисшими потолками, с прогнившими полами,
рамами, косяками, с развалившимися печами, с разбиты­
ми стеклами, с исчезнувшими тюремными оградами, с успев­
шими перержаветь тюремными железными решетками и
и пр. и пр.1.
Этот доклад имел лишь один несомненный результат, пла­
чевный для арестантов. До этого во многих тюрьмах топки пе­
чей были устроены внутри камер; арестанты не только могли
погреться у огня, но и приготовляли себе в этих топках пищу.
По докладу командира отдельного корпуса внутренней стражи
был издан 23 июля 1842 г. циркуляр главного управления пу­
тей сообщения и публичных зданий об устройстве печей в аре­
стантских камерах с топкой из коридоров.
В редком докладе ревизора в 30-е и 40-е годы не встреча­
лось указаний на отсутствие больниц для арестантов. Часто
больные не только не были выделены в особые камеры, но
лежали на одних койках с еще не заболевшими. В городе Ливнах подсудимые помещались в нижнем этаже здания присут­
ственных мест, и здесь — в тесноте, грязи и духоте— 11 боль­
ных арестантов лежали не только на койках вместе со здоро­
выми, но и на полу (1834 г.). Неудивительно, что при таких
условиях тиф и другие эпидемические болезни находили в тюрь­
мах самую благоприятную почву для своего распространения.
В 1834 году, например, в Каменец-Подольской тюрьме заболело
«горячкой» (вероятно, тифом) до 100 человек2.
Распространению болезней способствовало и плохое пита­
ние. Там, где заключенные не получали совсем или получали
мало «подаяний», их положение оказывалось особенно тяжелым.
Один из отчетов отмечал это и указывал, что из 7 коп., полу­
чаемых в сутки, арестанты затрачивали 6 коп. на покупку фун­
та черного хлеба, а горячей пищи иметь уже не могли.
Не нужно думать, что в губерниях совсем не делалось по­
пыток испросить из центра соответствующие суммы на ремонт
тюрем или на устройство новых острогов. Выше уже отмечались
случаи, когда такие попытки увенчивались успехом, но отпущен­
ные средства разворовывались. Чаще же такие ходатайства
оставались без всякого удовлетворения, хотя и повторялись.

Например, генерал-губернатор в Слободской Украинской губер­
нии (в которую входили губернии Харьковская, Полтавская и
Черниговская) в 1837 году просил средств. Он писал, что тю­
ремныепомещения в Черниговской губернии находятся большей
частью в самом жалком положении: из 13 городов только в двух
тюрьмы находятся в удовлетворительном состоянии. Та же кар­
тина была и в других названных губерниях. Через пять лет
тот же генерал-губернатор доносил царю, что «неудобства в
тюрьмах этих губерний дошли до крайности»: пришлось пере­
водить арестантов в наемные дома, но и там оказалось крайне
плохо. Во многих тюрьмах сыро и холодно, нет бань и кухонь.
Он подчеркивал, что давно просит денежных средств на по­
стройку новых тюрем Г
Отказы и проволочки под разными предлогами в выдаче
денег на тюремные надобности носили систематический харак­
тер. Даже при желании что-то исправить и построить без денег
этого сделать было невозможно. Поэтому надо рассматривать
как бумажную отписку циркуляр министерства внутренних дел
от 7 апреля 1843 г., в котором сообщалось о состоянии различ­
ных учреждений, и в том числе тюрем, в Псковской губернии.
Парь, оставшись недоволен таким состоянием, сделал губерна­
тору «замечание», предложил привести все в должный вид не
позднее шестимесячного срока и разослать это его повеление
всем губернаторам 2. Распоряжение царя не было выполнено не
только по недостатку средств, но и по несвойственности для
российской бюрократии таких темпов.
Не наступало улучшение даже и в тех случаях, когда Ни­
колай I видел состояние тюрем собственными глазами. В уезд­
ные города он не заглядывал, а в губернских городах заранее
знали о предстоявших его приездах и готовились к ним. Тем не
менее он нашел тюрьмы в Рязани и Воронеже «весьма дурно
устроенными и в самом запущенном виде», а в Смоленске и
Полтаве юные арестанты не были выделены от прочих (1832 г.).
Губернаторы этих губерний сваливали всю вину на своих пред­
шественников.
Если вспомнить, что во многих тюрьмах проваливались
крыши, трескались стены, рассыпались печи, то совсем комично
звучит оправдание одного из этих губернаторов, что замеченное

1 ЦГИА в Ленинграде. Фонд департамента полиции исполнительной,
1842, № 559. Дело «По отношению командующего отдельного корпуса
внутренней стражи об исправлении недостатков в тюремных помещениях».
2 ЦГИА в Ленинграде. Фонд собственной е. и. в. канцелярии, 1834,
№ 5886. «Дело об арестантах (бродягах) и мерах к искоренению бродяж­
ничества в империи».

! ЦГИА в Ленинграде. Фонд департамента полиции исполнительной,
1837, № 406 и 1842, № 564. Дело «О неудобстве тюремных помещений
в Черниговской, Полтавской и Харьковской губерниях».
2 Тот же архив. Тот же фонд, 1843, № 1066. Дело «Об обозрении
тюрем начальниками губернии и другими чиновниками».

О Б Щ Е У Г О Л О В Н Ы Е ТЮ РЬМ Ы

царем разбитое стекло в окне тюремной рамы было разбито
перед самым входом царя в тюрьму Ч
Утвержденные Николаем 1в 1846 году нормальные проекты
тюрем (см. рис. 35 и рис. 36) остались лишь на бумаге.
В 30-х, 40-х и 50-х годах в тюремных замках и острогах
работы для арестантов вводились в самых редких случаях.
В 1834 году поступило предложение покончить с праздностью
арестантов. Это предложение было сделано царю принцем Гольштейн-Ольденбургским, осматривавшим тюрьмы в разных горо­
дах. Предложение интересно не только по положению того, от
кого оно исходило, но и по своему содержанию. Принц под
влиянием иностранных образцов предложил ввести в русских
тюрьмах так называемые ножные мельницы, с тем чтобы за­
ключенные приводили их в движение ногами. Расписывая вы­
годные С1 ороны своего проекта, принц особенно подчеркивал,
что эти кожные мельницы настолько утомительны, что ни один
из арестантов «не может долго выдержать работы, и после нее
требуется продолжительный отдых». Вместе с тем принц утверж­
дал, что работа на ножных мельницах не вредна для здоровья 2.
Уже через два года, при учреждении работного дома в Москве
в 1836 году, автор проекта мог торжествовать: он не напрасно
ломал свою голову над прекращением безработицы в русских
тюрьмах, было решено ввести в названном московском доме
«ступальную мельницу», приспособив ее для молотьбы крупы,
муки и пр. . Неизвестно, была ли такая мельница действи­
тельно устроена и мог ли автор проекта если не видеть сам, то
слышать, что более уже нет в тюрьме арестантов, не измучен­
ных «утомительной работой». Во всяком случае, ручные мель­
ницы для молотьбы зерна были кое-где введены. Их видел реви­
зор в 1835 году в одесском тюремном замке, на них же рабо­
тали, как мы уже знаем, декабристы в Сибири.
В целях борьбы с переполнением тюрем царь придумал за­
менять тюремное заключение отдачей в солдаты. Это было со­
вершенно незаконным и страшным отягощением участи осуж­
денных, так как солдатчина была почти пожизненной. В архиве
мне попалось такое дело за 1830 год. Из разных губерний царю
посылались списки арестантов, осужденных за разные преступас о') 1
Ленинграде. Фонд департамента полиции исполнительной,
г. № 5 4 /. «О замеченных государем в разных тюремных замках неис­
правностях».
^ См В а р а д и н о в , История министерства внутренних дел, ч И
стр. 599.
’
См. «Об учреждении работного дома в Москве»,— «Журнал мини­
стерства внутренних дел» 1836 г. № 10, сгр. X II.

509

ления, кроме убийства, поджога, грабежа и святотатства. Воз­
раст осужденных должен был быть не старше 35 лет. Царь на­
значал их в солдаты, и притом одних после предварительного
телесного наказания, а других без такового. Малолетних пре­
ступников он отправлял в кантонисты, т. е. для подготовки
в солдаты. В архивах мне попались упоминания на таких детей
в возрасте от 9 и даже от 7 лет. Ребята же, достигшие 17 лет,
назначались прямо в солдаты Ч Эта николаевская мера находи­
лась в полном соответствии с его казарменным направлением,
с его стремлением военизировать борьбу с преступностью. По­
скольку лишь осужденные за самые тяжкие преступления не
подпадали под действие этого распоряжения Николая I,
возможность превратиться из арестанта тюрьмы в узника
солдатской казармы открывалась для очень значительного
числа осужденных — к великому несчастью для них и для
их семей.
Представляет интерес выяснение состава тюремного населе­
ния в этот период. Нам попался в Московском областном ар­
хиве поименной список заключенных в московской тюрьме за
1827 год с указанием совершенных преступлений. Он дает све­
дения на 4 июня этого года относительно 312 арестованных
мужчин и 61 женщины.
Хотя список содержит перечень заключенных только на
одно определенное число месяца, но он удивительно отражает
крепостнический строй России того периода. Особое внимание
привлекают к себе несколько заключенных, около фамилии кото­
рых не указано никаких совершенных преступлений. Нам ни
разу не приходилось встречать в криминологической литературе
указаний, что в разнообразной и густой массе арестантов могли
быть и такие заключенные, о которых мы сейчас говорим. Это
были крепостные крестьяне и дворовые помещиков, взятые под
стражу за долги их господ. Так, например, в списке стояло:
«Федор Матвеев г-жи Гнетневой крестьянин за неплатеж
в казну госпожою денег» или: «Василий Новиков г-жи Филип­
повой в продажу за неплатеж в казну денег». Надо полагать,
что эти крепостные были описаны за долги их господ так же,
как описывались лошадь, корова и разное имущество, но описан­
ные люди забирались в тюрьму, чтобы они не сбежали. Они
попадали в общую массу арестантов.
Впрочем, в этой массе было несколько человек таких, при­
сутствие которых в тюрьме оправдывало предосторожность1
1 ЦГИА в Ленинграде, 1830, № 11. Дело собственной е. и. в. кан­
целярии. «О назначенных в солдаты арестантах».

крепостников. Говоря это, я имею в виду несколько человек кре­
постных, вина которых была оригинально обозначена словами:
«за отыскание свободы» или «отбывающие от рабства». Это были
дворовые и крестьяне, бежавшие от своих помещиков.
Крепостное право находило свое отражение на составе аре­
стантов и в других отношениях: здесь были заключенные по
воле самих помещиков, был заключенный за намерение убить
своего господина. Было очень большое число арестованных за
неимение видов на жительство, т. е. тоже беглых. Вообще аре­
стантская масса состояла почти исключительно из представите­
лей именно того класса, который «отбывал от рабства» и «искал
свободы». Здесь были заключены мать с тремя детьми за ни­
щенство, много осужденных за воровство, всего один за взяточ­
ничество и т. д. Г Наличие в тюрьме этого единственного взя­
точника не находилось ни в каком соответствии с колоссальным
развитием взяточничества в царской крепостной России и осо­
бенно с его процветанием в Москве как центре хозяйственной
жизни страны.
§ 68. БЫТ ТЮРЬМЫ В 50-х ГОДАХ X IX ВЕКА
О состоянии русских тюрем в 50-е годы мы имеем такие до­
кументы, как бессмертные «Записки из мертвого дома» До­
стоевского и малоизвестные широким кругам читателей воспо­
минания Ахшарумова. Оба названных автора были осуждены
по процессу Петрашевского. Ахшарумов попал в арестантские
роты в городе Херсоне, а Достоевский — в омский острог. От
обоих этих авторов мы впервые получили возможность ознако­
миться с бытом русской общеуголовной тюрьмы. Один из них
описал тюрьму на юге России, другой — на севере. Много тысяч
верст отделяло одну из этих тюрем от другой. Однако в их ре­
жиме и в быте заключенных было так много общих черт, что
можно подумать об одной общей, прикрывавшей их крыше. Не
приходится этому удивляться: такой общей крышей был поли­
тический режим николаевской России.
Ахшарумов пробыл в херсонском остроге время в четыре
раза более короткое, чем Достоевский в омском остроге. Он не
имел таланта Достоевского, но у него были чуткость и наблюда­
тельность. Впрочем, та жизнь, которая раскрылась перед Ахша-1
1 Московский областной архив. Фонд московского генерал-губернатора,
1827, № 113149. «Об осмотре тюремных замков по губернии и об изыс­
кании способов к лучшему содержанию арестантов».

румовым, когда он переступил острожный порог, была для него
так необычна, что неизбежно бросалась в глаза и навсегда за­
печатлевалась в памяти. Он вспоминал, как, пораженный пред­
ставившейся перед ним картиной, он остановился на пороге
«мрачного жилища людей, и скольких людей, живущих, движу­
щихся, говорящих и смеющихся в этой обители скорби и
неволи» Ь
Каменное здание острога, очень старое, стояло на крутом
берегу Днепра. Его окружали высокие каменные стены. Острог,
вмещавший около 200 арестантов, представлял собой казарму
с небольшим числом маленьких окон в одной из его стен. Окна
ограждались снаружи железной решеткой и пропускали мало
света. Внутри здание было перегорожено пополам на две ка­
меры с выходами из них в общие сени, где стояли умывальники,
ушаты, кадки для воды и пр. По словам автора, стены внутри
здания были закоптелыми. Внутренность камер загромождалась
нарами в два яруса. Нары были устроены на толстых столбах
с зарубками на них для влезания на верхний ярус. «Освещение
было самое плохое. К столбам, которые были без зарубок, при­
биты были полочки, и на них горели какие-то грязные, масля­
ные, первобытного устройства лампы». Нары частью были го­
лые, а некоторые с грязными тюфяками. По словам автора, вна­
чале у каждого арестанта был тюфяк и постельное белье и в
остроге было вообще лучше; но, как рассказывали, Николай I
«посетил одну роту и, увидев такое тихое и мирное житие, на­
шел, что им лучше, чем в полках солдатам», и приказал ухуд­
шить положение арестантов. На дворе находились кухня и «со­
лидное для стольких жителей ретирадное место».
Острожный двор скрашивался большим старым деревом
акации. Арестанты любили это душистое дерево, и, вероятно,
поэтому начальник острога приказал его срубить. В ответ на
просьбы заключенных оставить дерево, пьяный начальник
арестантской роты кричал: «Молчать! Я отвечаю за вас, мер­
завцы! Нужна им еще акация!.. Руби!..».
В этом коротеньком эпизоде выявилась основная черта
острожного режима: гнет и издевательство внутри тюремных
стен, постоянное оскорбление личности заключенного и подчер­
кивание всемогущества чинов тюремной администрации. Всемо­
гущим сознавал себя и фельдфебель арестантской роты — на­
стоящий держиморда; потирая руки, он говаривал: «Эх, пре­
красная погода, да бить некого».
• А Д . А х ш а р у м о в , Из моих воспоминаний (1849— 1851 гг.),
со вступ. статьей Семевского, 1903, сгр. 140.

ЛдЬСОЧОУШб утверждено
Июля 3019 дня 1846гЛ

к ь Я 2 0 ,2 6 1, СО
© ч г -ч
0 4 Ю 0 0 1 4
СО Ч Р С О т^ сО

'Р 'С Ч чр>сЧ ч р ^ О -чрСЧ
©"-СЧ « ^ С Ч О ' н 0 х ^
1 Л 1 Л 0 0 . 0 —1^44 Ч Р С Ч
р Р сх, Сх^ С Ч С Ч С Ч С Ч т- 4

х ^ О чр
° -т-н о ч
40
1 ^

-ч®СЧ -ч О -^ ^
Р 'С О Р х ср
Ю г * МО
СЧ
т-4

т- 4 т—1 ,—4

\ О 0 4 р 4 0 \ О С 4^р1/0 х р с о ч о С Ч \Р л л
¿Р
5
Р - О г-1

г

-

4

с

ч

с

о

*

^

,

1

о

^

!

>

:

р

о

о о о о о о о б о о о о о о о о о й
г—
4 г—4 4—4 Г—
4
г—4 г—4 г —4

^—
4

1 Судебная реформа введена в России в разных губерниях в разное время.

Н а во дво - 13 ар е с т а н т - I3 работны е
дом а
ские роты
рение

К военной^
службе

К кр еп о ­
сти

В см ири­
тельны й
дом

1

О
О
С-ч

0 4 ° 4О

тг4 0 х СО

Т—( v o C s4 х.®СО -ч в Ю V®!'- ч р О 4 р О х р г - 'ч Р Г '' -чр
Г . о ^ О Р^СО о-'Г'«
о '-С О =>х аЭ 0 х 00 Р 'Г Г '- оосх4 0 4 0 ,р | 0 4 т-->со
т— 04 оо со ю ю
04 СО СО РР со -чР 00 О О Г-Г О Г-н ю
Ю 04 40 со
г—1 г—1 Г-Н Г-Н г-н г-н Н Н С ч тН С N

Н а по­
селение

(чело век )
П р и г о в о р е н о

СУДНЫМИ МЕСТАМИ ИМПЕРИИ З А 1860 — 1868 ГОДЫ

ПРИГОВОРЕННЫЕ К РАЗНЫМ Н А КАЗАНИЯМ ВСЕМИ ДОРЕФОРМЕННЫМИ1

40 ^оОО -.004 4р04

редко. В качестве общего вывода можно подтвердить, что колос­
сальное возрастание роли тюремного заключения увеличило слу­
чаи ее назначения более, чем в шесть раз.
Приведенные сведения относятся к репрессиям вообще по всем
преступлениям. Еще ярче выявляется увеличение роли тюремного
заключения при рассмотрении репрессий за отдельные преступ­
ления. Это особенно следует сказать о «воровстве-краже».
В 1860—1862 гг. тюрьма назначалась за воровство-кражу лишь
3,9—4,1 % осужденных. В 1863 году этот процент сразу возрос
до 13,1%, а в год введения судебных уставов (1866) — до 36,7%;
в 1867 году он достиг 48,4, а в 1868 году — 55,8. Естественно
возникает вопрос: какие же карательные меры применялись
в 1860— 1862 гг. за кражу, если процент приговоренных к тюрь­
ме не превышал 4,1. Вероятно, чаще всего назначались телесные
наказания, скрытые в графе «других, менее тяжких наказаний»;
более половины всех осужденных попало в эту графу. Арестант­
ские роты получали более или менее постоянный процент осуж­
денных. Однако этот процент был достаточно высок (в 1860 г.—
19, в 1868 г.— 17).
Роль работного дома была неодинаковой. За первые три
года он назначался за кражу в два-три раза чаще, чем
тюрьма, а за последние два года— в девять раз реже, чем
тюрьма. Победа тюрьмы над работным домом была полная и
окончательная.
Из других наказаний за кражи в первые годы
исследуемого периода применялись чаще других ссылка на посе­
ление (4,6—6,6%) и ссылка на водворение (7,7—8,8%). Оба эти
наказания к концу периода почти совсем исчезли из обихода (на
поселение 0,8% и на водворение — 0,6% в 1868 г.). Таким обра­
зом, тюрьма одержала победу не только над работным домом,
но также над смирительными домами, над ссылкой на поселение
и на водворение.
Приблизительно такую же картину пришлось бы нарисовать
и в отношении репрессий за грабеж и за «воровство-мошенниче­
ство». Отметим лишь, что за мошенничество применение тюрьмы
возросло за 1860—1868 гг. с 5,4 до 48,5%. З а грабеж применение
тюрьмы увеличилось с 3,1 до 29,8%.
Увеличение роли тюрьмы выявляется и по другим преступле­
ниям. Так, за убийство тюрьма в 1860 году назначалась 6%:
осужденных, а через восемь л ет— 40,9%. Точно так же за нане­
сение ран и за причинение увечья тюремное заключение
в 1860 году назначалось 8,2% осужденных, а в 1868 году —
47,6%. Таким образом, и здесь роль тюрьмы возросла в не­
сколько раз.

ИЗМЕНЕНИЕ РЕПРЕССИЙ В 1868 ГОДУ СРАВНИТЕЛЬНО
С 1860 ГОДОМ И УВЕЛИЧЕНИЕ РОЛИ ТЮРЬМЫ (в%)1

о.

в а
О, о
в

3

—

&4)

га

>> щ 01

Я*.

"С В И
. . 41 а

Ыа я

Сопротивление и неповиновение властям
1860
1868

100
100

0,8

1,0
0,04

—

0,0
0,04

2,7
0,6

0,5
1,6

0,3

—

0,0

1,6
3,7

7,7
27,4

Бродяжничество и укрывательство беглых

14,4 3,0 4,3
1860 100 ,7 17,1 1153,3
1868 100 41,2
11,4 ,0 32,0 3,2 —

од

о0,0
д 29,1
,8

од
0,2

1,1
7,1

6,0
40,9

—

1,1
5,8

8,2
47,6

0,2
0,3

3,1
29,8

—

Смертоубийство
1860
1868

100
100

27,0
31,0

5,2
5,5

3,1
0,9

1860
1868

100
100

1,0

—

0,9
1,4

1,6
0,2

4,8
8,7

1860
1868

100
100

10,6
ИД

11,9
14,7

7,6
0,5

17,6
16,6

2,2
2,4

2,1
1,4

0,1
—

53.1

11.2

Нанесение увечья, ран
1,8
1,2

0,3
0,1

Грабеж
зд
4,4

0,6

—

.
Воровство-кража

1860 100 0,3 4,6 7,7 19,0
1868 100 0,0 0,8 0,6 17,0

8,2
6,1

1,8 0,0
—

0,2 3,9
од 55,8

Воровство-мошенничество
1860
1868

100
100

0,5

—

3,6
1,2

4,1
0,8

12,3
6,9

14,4
2,6

1,1

0,3
—

0,5
ОД

5,4
48,5

1 Проценты вычислены нами по отчетам министерства юстиции 1860
и 1868 гг.

Из преступлений против общественного порядка мы сейчас
рассмотрим таким же образом: 1) сопротивление распоряжениям
правительства и неповиновение властям и 2) бродяжничество и
укрывательство беглых. Применение тюремного заключения воз­
росло и по этим преступлениям, а именно за первое из названных
преступлений — с 7,7% в 1860 году до 27,4% в 1868 году, а за
второе — с 2,1 до 9,8% за эти же годы.
Приводимая выше таблица наглядно показывает изменения
в 1868 году в политике репрессий по отдельным преступлениям
сравнительно с 1860 годом. По всем взятым нами преступлениям
мы можем не только проследить возрастание роли тюрьмы, но и
выяснить, за счет чего оно происходило.
Из этой таблицы видно не только громадное возрастание
роли тюрьмы, но и почти столь же значительное уменьшение
процента назначения «менее тяжких наказаний», в число которых
входили телесные наказания.
Таким образом, к концу 60-х годов не только возрастала
численность тюремного населения, но и резко изменялось соотно­
шение между его двумя составными частями: процент арестантов,
отбывавших наказание лишением свободы, конкурировал с про­
центом подследственных арестантов. Как мы уже знаем, в пред­
шествующий период число осужденных к лишению свободы
в тюремных замках было в общей массе тюремного населения
совсем ничтожно.
Что касается состава тюремного населения по преступлениям,
то в 60-е годы он мало изменился сравнительно с предшествую­
щим тридцатилетием. Заключенные за имущественные преступ­
ления и за бродяжничество занимали по-прежнему первые места
по своей численности. Однако с отменой крепостного права бро­
дяжничество, как и следовало ожидать, пошло на убыль: среди
осужденных в 1860 году бродяги составляли 11 %, а в 1865 году—
только 5,7%. Наоборот, имущественная преступность возросла и
достигла в абсолютных числах огромных размеров. Так, напри­
мер, число обвиняемых только по одному из видов имуществен­
ного ПреСТуПЛ6НИ^’ а именно за кражу, поднялось с 104 718 в
году до 131 858 в 1865 году. В общей массе обвиняемых за
в.с^ _пРестУплен^я эта группа в 1860 году составляла 33%, а в
1865 году— 35%.
Надо предполагать, что почти вся эта группа обвиняемых
подвергалась лишению свободы в виде меры воспрепятствова­
ния уклонению от следствия и суда.
Следует о гмегить одно существенное изменение в составе об­
виняемых, связанное с отменой крепостного права: глубокое не­
довольство крестьянства актом 19 февраля 1861 г. на почве

нищенских земельных наделов, выкупа и т. д., повысило число
обвиняемых за неповиновение и сопротивление властям с 5650
в 1860 году до 9697 в 1865 году.
Что касается распределения арестантов по полу, то по анкете
1857—1859 гг. женщины составляли среди заключенных прибли­
зительно одну пятую часть.
Уголовная статистика исследуемого нами периода оставила
без всякого ответа очень многие важные и интересные вопросы
тюремной политики. Той отрасли уголовной статистики, которая
носит название тюремной, еще не существовало, а были лишь
совершенно случайные и разрозненные сведения из этой области.
Это объясняется тем, что лишение свободы как один из видов
наказания только начинало играть ту исключительно большую
роль, которая принадлежала ему при царизме, начиная с конца
60-х годов X IX века.
Не сообщалось никаких сведений о сроках пребывания в
тюрьмах, о работе, о национальности, о возрасте, о половом со­
ставе заключенных, об их заболеваемости и о многом другом. Не
сообщалось потому, что все эти стороны тюремного быта не инте­
ресовали администрацию, а труд заключенных, тюремные боль­
ницы, тюремные библиотеки отсутствовали. Тюремный режим
сводился к беспощадному и самому широкому применению пле­
тей и розог. Учитывать эту сторону тюремного быта не входило
в расчеты ни местной администрации, ни центрального прави­
тельства: это стеснило бы безграничный произвол тюремного
начальства. Напоминаем слова Достоевского, бывшего очевидцем
того, как начальник острога порол арестантов только за то, что
они спали не на том боку, на котором он приказывал им спать.
Эти стороны тюремной жизни «мертвых домов» не поддава­
лись учету и вследствие их обилия: им не было числа. Об этом
мы можем судить не по официальным данным, а по воспомина­
ниям Достоевского, Ахшарумова, Герцена, Михайлова и других
бывших узников общеуголовных тюрем и случайных их посети-,
телей.

ПЕРЕЧЕНЬ ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Рис. 1. Первый по времени опубликования проект плана губернской
темницы. Напечатан в 1791 году в журнале «Театр судоведения»
Рис. 2. Клеймо «ВОР», введенное в 1754 году и отмененное в 1846 го­
ду. Подлинник хранится в областном музее г. Калинина
Рис. 3. Клеймо «К А Т», введенное в 1846 году и отмененное в 1863 Г О ­
в Московском историческом музее и в музее
г. Ярославля
ДУ- Подлинники хранятся

Рис. 4. Фотография с портрета клейменного Петра Алексеева, убийцы
коробейника Аошкова. Писал с натуры в тюрьме в ноябре 1858 года ака­
демик Н. Тютрюмов. Подлинник хранится в Государственном музее этно­
графии в Ленинграде.
Рис. 5. Фотография с клейменной головы. Голова в заспиртованном ви­
де хранилась в 1905— 1908 гг. в Харьковском музее судебной медицины
Рис. 6. Из руководства палачам о способе наложения клейм на пре­
ступников по указу 21 июля 1845 г.
Рис. 7 Аппарат для клеймения присужденных к каторжным работам
с буквой «К»

1