Письмо [Виктор Петрович Азбукиведиев] (fb2) читать онлайн

Виктор Азбукиведиев Письмо

Дорогая прабабушка!

Поздравляю тебя со 118-летием! Желаю крепкого здоровья, долгих лет жизни и бурного семейного счастья с дедушкой Митей, бывшим мужем твоей внучки Леночки.

Достославная моя прабабулечка! В посылке, под письмом, увидишь мой дорогой тебе подарок — рассказ «Наследник». Под рассказом лежит более скромный, который я осилил благодаря спонсорской помощи дедушки Мити. Он не раз называл меня наследником и выручал необходимыми суммами, зная моё нелегкое финансовое положение. В пакете, если не ошибаюсь, должны быть: платье от Юдашкина, колье с бриллиантами и духи «Lacoste».

Рассказ напечатан на самой лучшей бумаге формата А4, купленной за свои кровные. Я наконец-то устроился на работу в редакцию местной газеты… дворником. Рассказ написан с учётом твоей критики, которую ты обрушила в суровом письме на мою драму «Сватовство министра», посланную тебе на позапрошлой неделе. Внимательно читаю твоё письмо… В нём ты, негодуя, пишешь: «Дитя, дорогой внучек, в драме ты сватаешь не «голую Правду», а модно одетую Ложь, совершенно не разобравшись, что есть что и кто есть кто. Стержень твоей драмы- мудрость политиков. Внучек, раз и навсегда забудь про политику и политиков… Если они раньше валили друг на друга припудренную грязь, то теперь- говно без всякого припудривания. Брось наконец толочь воду о том, что могло бы быть, но не было и не может быть, потому что быть не может в принципе. Такое, как раз, под силу писакам без специального на то образования, коего нет и у тебя, дорогой мальчик. Но если уж писательский зуд беспокоит тебя, то прими мой совет: пиши не пространные сентенции, а короткие сказки для детей твоего возраста и хорошо маскируй их сущность, ибо помни — чтобы сохранить глаза и уши, язык надо держать за зубами».

— Главное, — далее пишешь ты, — что сейчас мало кто обременён чтением, зато пишущих и желающих издать свои сочинения- хоть отбавляй. Большинство из них мечтают вклиниться в безразмерный союз писателей, уже имеющий легион членов; причём приток пишущих, видится мне, равен оттоку не желающих читать их писанину. Ещё немного, ещё чуть-чуть и рядом с книгами останутся только писатели, а они, моя деточка, за неимением времени и желания, неохотно читают сочинения других авторов. Так что в будущем тебе, мой наследничек, придется читать и перечитывать свои собственные произведения… Я побывала на собрании литературного объединения «Рудник», организованный Эскулаповой Генриеттой Валерьяновной, местной писательницей, неутомимой труженицей, из-под пера которой вышли достойные произведения в стихах и прозе, отточенные, с местным колоритом, ёмкие и яркие. Там я увидела, что в кругу единомышленников не каждый из числа сочинителей прислушивался к наставлениям Генриетты Валерьяновны и тем более к чужому выступлению- ждал своего, не интересуясь особо творчеством рядом сидящего. Кто-то искоса просматривал газету, кто-то штудировал своё творение, чтобы не запнуться при его чтении.

Бабулечка, твои слова «немного о книгах» подчёркнуты красной чертой. Ты пишешь: «За 2018 год я собрала 280 кг выброшенных книг. Культурные граждане выбрасывают их стопами у мусорных контейнеров, невежи и невежды- где попало: около подъездов, в лабиринтах между гаражами и т. д. и т. п.» Далее ты пишешь: «Когда я вижу перевязанные стопы книг около контейнеров, то умиляюсь, что есть ещё какая-то забота у человеков об участи книг; не свалены они в утробу контейнера, не окунулись на его дне в смердящую жижу отходов, а перевязаны и лежат, слава богу, рядом. Но бывает и ужасное зрелище. Вижу их сваленными, растрепанными, ранеными, искалеченными, изнасилованными каким-то мерзким типом, бросившим вырванные листы на газон, превратив его в отхожее место. Царю небесный! Царю небесный! — вою я волчицей…, матерь Божия, причитаю я и, поднимая, спасаю несчастных от гибели. Внучек, подумай о судьбе книг; береги и возвращай их к жизни, они ещё пригодятся. Не дай Бог грянет такой гром, от которого отключится электричество и газ, вот тогда-то и пригодится бумага, вот тогда-то и понадобятся книги и именно тех авторов, которые были пригодны для растопки печей с момента их печатания. Вот когда они поимеют ценность! В судный апокалиптический вечер, сидя у не топленной печки при лучине, изготовленной из какой- нибудь позолоченной рамки и глядя на репродукцию картины Айвазовского «Девятый вал», можно будет успеть напоследок прочесть в несгораемой и нетленной книге у Гения: «Прощай, свободная стихия! Последний раз передо мной…»»

Прабабулечка, дорогая моему сердцу долгожительница! Как мне хочется унаследовать твою заботливость, доброту, жизнестойкость, знания лауреатки двух премий, опыт преподавателя факультета журналистики и, конечно же, все девять миллионов евро твоих скромных сбережений, заработанных в последние годы переводчицей четырёх языков в министерстве иностранных дел, не считая китайского, японского, древнееврейского и каких-то ещё других.

Милая прабабуля! Я не раз советовал тебе писать книги, на что ты мне ответила: «Тщеславие не для меня, мне нужна счастливая жизнь и она у меня есть, а барабанный бой за выдумки и плагиат- не для меня». Прочитав посланную мной книгу Стивена Кинга «11.22.63», ты позвонила мне и сказала: «В ней 796 страниц воды! А из убийства Кеннеди можно было изготовить «крепкую настойку»» и приказала не присылать книг вроде этой.

Бабуля, я удивился, когда ты попросила меня написать правдивый рассказ из моей личной жизни, в которой, как ты знаешь, много крутых поворотов и выкрутасов. Рассказ в посылке- тот самый «Наследник». Позавчера я прочёл его твоему бывшему ученику, ныне- преподавателю местного университета, Савве Лаврентьевичу. О рассказе он выразился так: «В нём ровно сорок бочек арестантов».

Дорогая бабулечка! Ум и честь нашего рода! В связи с писательской деятельностью терплю убытки, хотя рассчитывал получать солидную прибыль от продажи своих талантливых книг и в будущем заполучить какую-нибудь престижную премию. Само слово «премия» вызовет у читателя иное мнение о писателе, чем простой член какого-то союза и каких-то искусств. Член- это «корочка», «сухарик», а премия- сладкая начинка пирога. В перспективе могу заполучить «корочку», которую имеют некоторые из пишущей братии, но она, как известно, средств не даёт, а только временное самоликование и сомнительную славу, над которой прозорливые читатели непременно посмеются.

Недавно услышал, что на произведения местных авторов какой-то выскочка, самопровозглашенный критик, пишет пародии. Савва Лаврентьевич на этот счёт сказал мне: «Не беспокойся. На твою писанину никто пародий писать не будет, ибо она уже — пародия». Вчера Савва Лаврентьевич познакомил меня с выскочкой. Мы поздоровались и я стал урезонивать самозванца; он выслушал меня и, не говоря ни слова, вручил листок. Вот что в нём написано: «Год 2013. Подруге стихотворице — Ляпушкиной Людмиле Руслановне»:

Кому небыль, кому быль;

Лошадь с мезенским окрасом,

Не красотка, из кобыл

Размечталась о Парнасе…

И, заспоря с Битюгом,

Повлекла быстрее дроги

Не галопом, так, бегом.

По ушам других кобыл

И по гривам разной масти

С той поры туман поплыл-

Поэтические страсти.

Но всерьез о паре крыл

Не объезженной кобыле

Конюх вслух секрет открыл:

«На Парнас круты дороги

Ин подвластны седокам

Вьющим ритмику и слоги

В мудрость смысла на века.

Горний дух её венец,

Вкруг каньоны и отроги,

Лишь крылатый жеребец

С мудрецом найдут дорогу».

И посредственность туда же

С легковесною поклажей…

В одиночку и шатром,

Потешаясь звоном званий,

На бескрылой, но с пером,

С тощей книжицей дерзаний…

Но скажу Вам, (между нами):

Я по виршам- топором.

Как читатель, с неких пор,

Привязал к перу топор…

Терпеливо, понемногу

Расчищаю путь-дорогу

Смыслу, ритмике и слогу…

Мудрецам, коих немного.

Бабуля! Его пасквили опасны, но я нашёл способ, чтоб оградить творчество от посягательств этого стихоплёта. Предложу Высшему совету литературного соединения «Рудник» выработать и преподнести негодяю решение: писать только дифирамбы, а если не примет к сведению, ослушается, то всем Советом поколотить этого умника в тёмном месте без свидетелей.

Дорогая бабушка! Большое впечатление на меня произвели строки, где ты пишешь обо мне с теплотой: «Внучек, тебе уже за 60, а в эти годы писатели достигают рассвета творчества, купаются в славе, а ты ещё только собираешься писать о ветре, юности, непорочной любви и т. д. и т. п. Не мучай себя и бумагу!»

Бабуля, строки о бумаге у тебя подчёркнуты двойной жирной чертой, где ты пишешь: «В младые годы, когда я разжигала печку газетами, от бумаги шел приятный дым, а когда осмаливала ими курочку, то наслаждалась аппетитным запахом, на который сбегались все мои семеро детей. Какой был запах! Аромат! Слюнки текут и уже чувствуешь, что и ум отъешь, и пальчики оближешь и язык проглотишь. Бумага, на которой ты печатаешь свои сумасбродства, состоит из материала, сходного с тем, чем был покрыт потолок в Пермской «Хромой лошади», где задохнулись и сгорели люди. Когда будешь сжигать свою бесполезную писанину, то становись около костра так, чтобы не отравиться ядовитым дымом от бумаги… Внучек! Внучек! Милое дитя! Заклинаю памятью предков! Не жги старых писем! Не жги! Ни первой любви, ни второй, ни третьей, ни тридцать третей, ни сто третьей… В этих коротких шедеврах неизмеримо больше тепла, чем выделит листок при горении, а образ писавшей храни в памяти, береги и лелей. Он непременно явится и позовёт тебя в то далекое время, в ту ночь, когда запах белой акации разум дурманил, пели лягушки и лунный дым растворялся в тумане».

Дорогая прабабушка! Твоя юная душа излучает доброту. Твой ум- кладовая, где всё хранится в строгой гармонии с нравами. У тебя тонкий вкус к искусствам и в душе нет места злу, тщеславию, зависти. Ты делаешь добро не по расчёту, а по душевной надобе- как соловей: он потому и поёт, что не может не петь. Я тебя люблю, преклоняюсь перед твоей мудростью и считаю себя верным наследником твоего таланта, а так как моя творческая жизнь, при мизерной пенсии, хуже самой реальной реальности, то и твоих скромных сбережений, тех девяти миллионов евро, о которых я упоминал выше.

Бабушка! Обнимаю тебя так, как ты прижимала меня к себе, когда мы скакали вслед за табуном на «Сметанке» и целую тебя так, как ты целовала меня и «Сметанку», любимицу нашу, за которую цыган давал пригорошню золота, а ты сказала: «Золото жёлтое, а я люблю всё светлое и без пятен».

Целую руки, твой правнук Филимон… или просто- Филя.