Колдун и Ведьма [Ник Перумов] (fb2) читать онлайн

Колдун и Ведьма

Глава I. Похищение

В дверь башни колотили.

– Ива-ан! Ну Ива-ан же! Открой, ну, пожалуйста! Откро-ой! Скорее, ну, скорее!

Так, это Брионни, узнаю голос моей подружки. Силы великие, что стряслось? Ливень такой на дворе!..

Брионни, или Бри – мой друг. Как теперь принято говорить, «друг с преимуществами». Мы соседи по нашему Лесу и порой, гм, оказываемся в одной постели. Как правило после того, как Бри угодит в очередную переделку.

Вернее, оказывались раньше.

Но мы с ней не пара и даже не любовники. Мы именно «друзья с преимуществами». Между нами всё уж очень странно выходит, одно слово. Меня всегда учили, что девушки (а ведьмы — в особенности) стремятся к «настоящим отношениям», постоянным, чтобы мужчина свой, чтобы дом — полная чаша, и даже из ведьм уходят, встретив суженого, но Бри сей постулат старательно опровергала. У неё время от времени заводились дружки-приятели, и про меня она забывала; однако проходило некоторое (не слишком большое) время, и она или оказывалась у меня на пороге, или посылала записочку с «приглашением на чаёк».

Правда, к себе в избушку она звала очень редко. «Чаёк» мы вкушали где-нибудь в приличном трактире, после чего отправлялись ко мне.

И я знал, почему.

Бри — ужасная неряха. Нет, одета всегда с иголочки, никаких тебе немытых волос или перекрученных чулок (не говоря уж о рваных). Но стоит оставить Бри на пять минут в одиночестве — и, вернувшись, вы обнаружите вокруг неё тот самый Хаос, первозданное начало. Книги будут валяться повсюду, включая пол, подушки попытаются изобразить из себя некое подобие фортеции, занавеска непременно окажется оборвана, какая-нибудь чашка — разбита; а сама Бри будет в это же время увлечённо вычерчивать какую-нибудь магическую схему. Беспорядка она попросту не замечает.

В общем, время от времени мы с Бри просыпались под одним одеялом. Просыпались так, словно это была самая естественная вещь на свете. Никто не смущался, не стеснялся, не краснел мучительно, пряча глаза.

И не задавался вопросом о будущем.

— Бри! — Нажимаю скрытый в стене рычаг, дверь башни распахивается. Не люблю магические замки. Сам их легко вскрываю на раз-два.

На улице лупит ливень, лужи грозят слиться в небольшое море, осенняя ночь наступает, задувает холодный ветер с гор, всё живое прячется кто куда, по норам, дуплам и логовам; а Бри — вот она, мокрая до нитки, в остроконечной своей ведьмовской шляпе с широкими полями, в чёрном плаще и чёрных же ботиках. Рыжие волосы намокли, липнут к щекам. В руках небольшой саквояжик тёмной кожи, рядом к стене прислонена её метла.

— Да входи же ты!.. Что стряслось, почему ты здесь?..

У неё стучат зубы. Ну, понятно, успела промёрзнуть; как бы не простудилась теперь. Ведьмы отлично умеют лечить многие хвори, кроме своих собственных. Тут нужна другая ведьма. Или колдун.

Дрожит, даже трясётся, стиснув кулачки. В камине у меня жарко пылает огонь, он всегда пылает — не могу без пламени, — но сейчас нужно что-то получше.

Стаскиваю с Бри плащ; скромное дорожное платье тоже мокро насквозь. Странно — она в ведь своём Лесу и не смогла отвести какой-то там дождик? Ну, или будем справедливы, сильный ливень, но всё равно, не должна ведьма скакать мокрой курицей.

Пламя в плите на кухне ревёт и мечется, закипает чайник, а я приношу сверху чистый махровый халат. Халат для Бри. Когда она остаётся у меня, всегда в него залезает.

Но сейчас она только стоит, глотая слёзы. Под ногами натекла уже изрядная лужа.

Делать нечего, беру её за руку, тащу в ванну. Идёт за мной, точно зомби.

Кипяток льётся и бурлит, вода быстро поднимается. Начинаю разувать Бри — на ней старомодные боты с загнутыми вверх носами и классические «ведьмовские» чулки — толстые, в оранжево-чёрную полоску.

Значит, была на каком-то их, ведьмовском, слёте. Небось на Брокене.

— Раздевайся, полезай, согреешься!

Бри трясётся и молчит. И только когда я начинаю расстёгивать на ней платье, приходит в себя и вяло отпихивается.

— Я сама… сама…

— Давай сама. Полежи в пене, пока я на стол накрою.

Поворачиваюсь к дверям и слышу:

— Нет, ты не уходи… только отвернись пока... я такая… растрёпанная…

Да уж, подруга, растрёпана ты основательно.

— Не смотрю, не бойся.

За спиной шуршит ткань, затем раздаётся негромкий всплеск.

— Ой, горячо!

— Тебе полезно. Сейчас привыкнешь.

Шипит моя пенная бомба, и Бри бормочет:

— Можешь смотреть…

Ведьма сидит по самые уши в облаке розоватых пузырей. Кажется, взгляд сделался поосмысленнее.

— Ну, выкладывай, дорогая. Что у тебя опять?

Хлюп-хлюп носом и отводит глаза.

— И… Избушку мою угнали…

Тут у меня самым натуральным образом отвисает челюсть. Такого у нас ещё не случалось.

— П-погоди. Твою избушку? Твой дом? На курногах? Манюню твою?

Опять шмыг-шмыг. Хлюп-хлюп. Виновато кивает, не глядя мне в глаза.

— Как её могли угнать? Это же невозможно! Она же только хозяйку послушает!

— Ы-ы-ы! — опять в слёзы.

— А Рашпиль где? Рашпиль куда смотрел?

Рашпиль — фамильяр Бри, здоровенный иссиня-черный котяра.

— Вместе с ним угнали...

— Ну вот это уже совсем невозможно!..

И тут Бри начинает рыдать уже в голос.

Расспросы поневоле приходится прекратить и какое-то время просто утешать, проговаривая терапевтические фразы:

— Ну ладно тебе, ну, ничего… отыщем мы твою Манюню, непременно отыщем! Не иголка в стоге сена, а и иголки, как ты помнишь, случалось отыскивать!

Наконец несколько успокаивается. Тем более, что иголку ту в стоге я и впрямь нашёл.

Ещё какое-то время мы просто сидим, и я держу руку на гладком плече Бри.

Вода постепенно остывает. Бри, кажется, несколько пришла в себя, начинает шевелиться.

— Ну, согрелась? Давай вылезать, у меня там всё уже выкипело, небось.

Чайник мой никогда не может выкипеть, молоко — убежать, а картошка — пригореть. Колдун я, в конце концов, или нет?

Какое-то время спустя мы сидим у камина, Бри забралась с ногами в кресло, завернулась в халат, держит в руках огромную кружку дымящегося травяного чая.

— Так, может, расскажешь, наконец, в чём дело?

Бри вздыхает и нехотя кивает.

— И-иван… Ив… тут такое… такая… в общем, ужасный ужас… — мямлит.

— Бри, да говори уже толком! — начинаю терять терпение.

Бри густо заливается краской. Рыжие вообще легко краснеют, но Бри — в особенности.

— Я, я… — бормочет она, пряча глаза, — я п-познакомилась с одним эльфом…

Только этого мне и не хватало.

— А.

Понятно теперь, отчего последние два месяца она почти не подавала вестей, не заходила в гости, а на мои записки, мол, как дела, всё ли в порядке, — отвечала коротко и зачастую невпопад. Что у неё появился очередной дружок, я подозревал, не знал, только, что эльф.

Не люблю эльфов.

— Что «а»? — жалобно вопрошает она.

— Ничего. Какой хоть эльф? Тёмный или лесной?

Если лесной — это ещё ничего.

— Т-тёмный…

Силы великие.

— Так, ладно. Ну, познакомились, бывает. И как это связано с угоном?

— Я… я влюбилась, — признаётся Бри. — Влюбилась, доверяла ему, а он, а он… он увёл у меня Манюню!

Трясу головой. Потому что искренне не понимаю.

— Я, я сама велела ей его слушаться… Я всё ему отдала… все ключи… думала, у нас с ним серьёзно... первый раз так думала… что это навсегда… а он, а он!..

Бри сворачивается клубочком в кресле и вновь рыдает.

Поспешно беру у неё кружку, пока не облилась и не обожглась.

— Так, спокойно! Когда это случилось? Когда он её угнал?

— Н-не знаю, меня три дня дома не было…

Ага, ну да, она же «по ведьмовскому параду». И саквояжик, и метла, и ботики с загнутыми носами, и полосатые чулки.

— Брокен? Ведьмовский слёт?

Кивает.

Ну да, ну да. Брокен. Куда мужчинам вход заказан, даже таким, как я.

Впрочем, особенно таким, как я.

— Понятно, слёт. Тебя дома нет три дня, возвращаешься, а избушки и след простыл? И ни Рашпиля, ни… эльфа этого?

Кивает. Плечи вздрагивают. Надо бы подсесть, обнять, но…

Не люблю эльфов.

— И след простыл…

— След простынуть не мог, — говорю я со всей убедительностью. — Ты даже тропу отхода не нашла?

Мотает головой.

— Не-ет… А потом ливень ка-ак хлынет… А я стою… А мне и идти некуда…

Но ко мне же ты пришла, дорогая.

— Некуда? А Линда?

Линда — горная ведьма и как бы лучшая подружка.

— Да ты что?! — гневно фыркает Бри, забывая на миг даже про слёзы. — Чтобы я ей призналась, что я… что меня… что он меня…

Ну да. Выложить другой ведьме, что тебя обманул и обобрал бывший, да ещё и тёмный эльф — ни за что, уж лучше на костёр!..

— Хорошо. Пей чай дальше, ни о чём не думай, а я пока пошёл.

— Ку-куда?

— На кудыкину гору! Манюню твою выслеживать. И Рашпиля. Он-то куда делся? Его никакому эльфу нипочём не изловить!

— Может, он его в клетку засунул… Заманил…

— Рашпиля-то?

Рашпиль — самая умная и хитрая бестия, каких я только знал. Сильно подозреваю, что это не просто фамильяр; в общем, чтобы он дал бы себя поймать или заманить в ловушку — да ни за что не поверю!

— Даже если эльф заполучил ключ от избушки твоей — Рашпиль обязан был тебя отыскать хоть на дне морском. Предупредить.

— Значит, и он в беде… котик мой… Ы-ы-ы!..

Вздыхаю. Случай, похоже, и впрямь из ряда вон. Но если эльф сумел поймать фамильяра, то, скорее всего, это вовсе и не эльф. А кто — мне даже думать сейчас не хочется. Правда, это может облегчить поиски, потому что я знаю одно место, где такие типы как раз и собираются. Собственно, только там они и собираются.

— Подожди, в общем. Я скоро.

Лаборатория у меня в подвале, на чердаке — «звёздный кабинет», как высокопарно именуют коллеги небольшую мою обсерваторию, для ночных чар; в частности, для вычерчивания ночных карт и тёмных козырей.

Манюню я знаю давно и хорошо, сварливая избушка-несушка, но резвая и выносливая, несмотря на возраст. Вывела её ещё бабка Бри, если правильно помню. Так, что у меня есть по этой курногой?..

Выдвигаю ящичек с наклейкой «Изб. на К.Н.», достаю пару щепок и грязноватый обломок здоровенного когтя.

...Хорошая избушка, если надо, запинает и выверну, и драконида.

Над моей «коллекцией» можно смеяться, а можно, коль припёрло, с её помощью быстро поставить на след доброе такое заклятие поиска.

Хотя, если избушку угнал даже и просто тёмный эльф (а не кто похуже, как я подозреваю), дело, само собой, дрянь. У этих остроухих типчиков природный дар заметать следы, даже магические.

Ладно, Иван, не стенай, а давай-ка за дело.

Пока расставлял весь свой припас, курильницы, жаровни, пока вычерчивал схему, подбирал инкантации, последовательность и тон — в дверь тихонько поскреблись.

— Это… я… — осторожно и даже робко.

Обычно я очень не люблю, когда пялятся через плечо, но тут случай всё-таки особый.

— Заходи. Вон там садись. И ничего не трогай!

Бри с видом пай-девочки усаживается на колоду в уголке. На ней по-прежнему всё тот же халат.

Начинаю.

Вспыхивают угли в жаровнях, поднимается дымок над курильницами, скользят рунные камни по линиям, оживает сила. Колдовство у нас, чародеев, — это наука строгая, формулы, законы, порядок. Совсем не то, что у ведьм: дунул, пошептал, пучок трав в котёл, заговор начитала, как вдохновение подсказывает — и готово дело.

Над рабочим столом появляется изображение окрестностей, где стояла избушка Бри. Не то, что происходит там прямо сейчас, а нечто вроде карты. Теперь я должен увидеть дорожку отхода, тропу, по которой двигался угонщик, одолевая все сторожевые круги, кои я самолично заставил Бри вычертить, уж больно инквизиторы в наши края зачастили последнее время. Нет, пока ничего страшного, но бережёного Высшие берегут.

Руны одна за другой начинают светиться, занимая правильное положение. Однако что-то им явно мешает, свечение слабее обычного, да ещё и с мерцанием.

Кто-то пытается их сбить, погасить. Пока ещё не прицельно, просто на месте угона оставлены соответствующие закладки. Обезличенные. Попытка создать ложный след неизбежно выдаст и пытающегося.

Грамотно. Очень грамотно. А закладки при этом могут оказаться и впрямь размером с ту иголку. Найти-то я её нашёл, но и семь потов с меня сошло!..

Бри, как видно, сообразив, что дело серьёзно, сидит притаившись, аки мышка.

Колдуны не машут палочками или жезлами, не потрясают посохами. Наше дело требует спокойствия, сосредоточенности, точного расчёта. И если заклятие «не работает» — то, скорее всего, ты где-то совершил ошибку.

Я передвигаю свои рунные камешки, аккуратно кладу инкантации. «Кладу» — это наш профессиональный жаргон. Ведьма чары «набрасывает». Колдун — «кладёт». Её заклятия легки, стремительны, словно осенний листок на ветру; наши — солидны, основательны, каменные глыбы в основании фундамента.

Но сейчас у меня ничего не получается.

Никакой дорожки отхода. Отпорные круги целы. Кажется, что Манюня вдруг отрастила крылья несмотря на то, что «курица не птица». А уж избушка-несушка тем более. Нет, теоретически она, как магическое сооружение, могла быть поднята в воздух, но при совершенно особых обстоятельствах и совершенно особыми личностями.

Не приведи Высшие нас с такими столкнуться.

Короче, ничего не понимаю.

Проверяю формулы. Лезу в справочник. Да нет, всё верно, всё, как должно быть! Но чары не работают, вообще, совсем.

Стыд-позор, конечно. Как Бри в глаза смотреть? А она ведь верит мне, ждёт…

Одним махом гашу курильницы.

Нет, тут точно не эльф поработал. Не знаю, кому и зачем понадобилась Манюня вместе с Рашпилем, но кому-то точно понадобилась. И мне очень не нравятся даже самые первые мои предположения на тему, кто это мог быть.

— Значит, так. Сейчас мы пойдём спать, утро вечера мудренее. С рассветом отправимся на место.

— А… а ты нашёл, куда он её увёл? — Бри делает круглые жалобные глазки и хлопает ресницами.

— Нет, — честно говорю я. — Не нашёл. И это плохо.

— Но как же…

— Не эльф это был.

Бри бледнеет. Сжимает кулачки.

— А… а кто же?

Кто, кто… лучше не думать, кто.

— Неважно. Кто-то, магическим путём изменивший внешность, притворившийся эльфом.

— А может, дракон? — вдруг с надеждой выдаёт Бри, и взгляд у неё на миг становится томным, с этакой поволокой.

Ну конечно. По легенде, драконы могут принять любой облик, в смысле — любого разумного существа, но всему предпочитают эльфов.

— А зачем дракону твоя избушка? Что он с ней делать станет? Яичницу из её яиц?

Бри вздыхает. Да уж, девочки такие девочки, ведьмочки такие ведьмочки. Подавай им дракона великого, непонятного и несчастного (глубоко, втайне). Которого они (разумеется, только они) смогут понять, приголубить, излечить и на себе женить.

— Я ему так верила… Он так красиво говорил… Так красиво ухаживал… как никто другой… — голос у неё опять начинает ломаться. — Он знает язык цветов… в совершенстве… И каждое утро я получала букет… но не срезанных цветов, нет! Они были живые, они все росли вместе…

— Стоп. Тёмный эльф дарил тебе живые цветы?

— Н-ну д-да… — запинается Бри.

— Тёмные эльфы, — говорю я не без раздражения, — прекрасно разбираются в драгоценностях, в самоцветных камнях и в благородных металлах, не хуже гномов. Но ты слышала хоть раз, чтобы тёмный эльф хоть что-то понимал бы в цветах?! И уж тем более — дарил их живыми?!

— А… э… — лепечет Бри. — Я… я об этом не подумала…

Вздыхаю.

— Ты была влюблена. Но чтобы ведьма не обратила внимание на такое — это…

— Ну не ворчи, ну пожалуйста! — молит Бри. — Не ругай меня! Хочешь, чтобы я опять плакала?

Не хочу я, чтобы она плакала. Но вот что делать с этим типом, угнавшим Манюню, я, признаться, понимаю всё меньше.

Я не понимаю, зачем она ему. И не понимаю, почему он ждал так долго и…

И почему он оставил Бри в живых.

Если я прав, то похитителю убить такую, как она, — раз плюнуть.

Однако он не убил, а терпеливо ждал, пока наша безголовая летающая ведьмочка не оседлает помело и не отправится на Брокен.

И этого терпения я тоже не понимаю.

А когда я чего-то не понимаю, то жди куда бо́льших неприятностей, чем кажется спервоначалу.

Бри я уступаю свою спальню. Забираю одеяла и иду в большую комнату, к камину, на широкий диван. Ведьме сейчас явно не до любовных утех.

Однако какое-то время спустя, когда башня моя окончательно стихает, после того, как заступает дозором ночная стража и сам я начинаю задрёмывать под негромкий треск поленьев в камине (а горит он у меня постоянно), — завёрнутая в плед Бри возникает у моего изголовья.

— Подвинься. Мне… мне страшно одной. Я всё думаю… про этого, кто мог бы прикинуться… ну, ты понимаешь.

Не надо тебе про него думать. Совсем не надо. Такого надумаешь, что хоть из дома беги.

Я откидываю одеяло, Бри тотчас ныряет ко мне, прижимается спиной и затихает. И я чувствую, что ей сейчас ничего другого и не надо, просто чьё-то тепло рядом, чтобы прогнать жуткие мысли о том, с кем же в реальности она делила постель все эти месяцы.

Я обнимаю её, как ребёнка, осторожно целую в пахнущие ромашкой волосы. Они у неё всегда пахнут каким-нибудь цветком, но осенью это, как правило, именно ромашка. Бри тихонько мурчит, и мы с ней замираем, закрывая глаза.

Утро вечера мудренее.

Глава II. Поиски

Утро вечера мудренее, но лопать хочется всегда. Несмотря ни на что, Бри всю ночь проспала, как сурок, прижимаясь ко мне, а наутро, едва раскрыв ещё сонные глаза, заявила, что хочет есть.

Хлеб, сыр, грудинка, яйца всмятку и чай. Мы сидим за столом подле широкого окна, глядя на извилистую долинку быстрого ручья, протекающего мимо моей башни, и молчим. Вернее, я-то вижу, что Бри прямо-таки распирает, однако она сдерживается. За ночь башня привела в порядок её одежду, так что подруга моя выглядит теперь приличной ведьмой, а не Высшие ведают какой замарашкой, невесть как раздобывшей настоящую метлу.

— Они уже далеко ведь, да? — Ведьмочка моя не в силах дольше молчать.

— Они и вчера были уже далеко. Одна ночь ничего не решает, всё равно искать придётся ab ovo.

— Это как? — Глядит совершенно по-детски, глаза широко распахнуты. Знает, что хороша, и беззастенчиво этим пользуется.

— Вот так. Дистанционно след взять не удалось. Уходил не просто шальной эльф-угонщик, уходил мастер. Скажи-ка, избушка твоя… не могло в ней оказаться что-то спрятано? Что-то сильно ценное?

Бри становится серьёзнее. Но пусть думает сейчас в этом направлении, а не о том, что два с лишним месяца принадлежала… проклятье, меня всего переворачивает, как представлю. Удавил бы гадину, да такую гадину ещё не вдруг удавишь, скорее уж она тебя.

— Ой, а я и не знаю, — признаётся Бри и точно рассчитанным движением поправляет рыжие пряди. — Это ж бабушкина избушка. Но ба никогда ни во что не вмешивалась, жила себе тихо, мирно…

— В тихом омуте сама знаешь, кто водится.

— Хотя… Она воевала, ты же помнишь, — тихонько говорит Бри и опускает голову. — Только никогда ничего не рассказывала почему-то. Мол, ни к чему тебе, внученька, это знать, уж больно страшно было, когда упыри наступали.

— Да, воевала… Значит, могла что-то с войны привезти. А теперь кто-то про это вспомнил. Как тебе такое?

Бри вздыхает и пожимает плечами. Подобные темы она не любит. Да и вообще про войну у нас теперь почти не говорят. Такие, как я, чудаки — исключение. Но зато мне удалось отвлечь её от «эльфа». Именно «эльфа» в кавычках, я теперь почти не сомневаюсь.

...Мы двинулись в путь, я — верхами, с заводным мулом, Бри, само собой, на верной метле. Погода исправилась, проглянуло солнце, лес ещё почти не облетел, стоит золотая осень; в такие дни нет ничего лучше, чем сидеть в трактире у половинчиков, за праздничной трапезой (а после сбора урожая у них до первого снега все трапезы — праздничные); а ещё лучше было б сидеть там с Бри.

Правда, она вечно стонет, что после визита к невысокликам «становится круглой, как идеальный шар».

Я не хочу думать о том, с кем она была эти месяцы. И потому старательно вспоминаю праздники у маленького народца.

...К полянке, где стояла избушка Бри, мы добираемся за час. Конечно, когда мотаешься над лесом, аки птичка небесная, дорога куда короче. Но мы, колдуны, летать не умеем.

На поляне всё, как обычно, разве что молодой орешник поднялся ещё выше за те месяцы, что я тут не бывал. На месте забор-частокол; на месте высокие шесты с древними черепами — их туда водрузила бабушка Бри, а Бри так к ним привыкла, что даже, думаю, и не замечала.

Бри снова начинает всхлипывать — ей, похоже, казалось, что пропажа Манюни есть просто страшный сон.

— Всё, посиди в сторонке и не мешай.

Ползу, уткнувшись носом в жухлую осеннюю траву, отслеживаю каждый из трёх отпорных кругов.

Всё цело. Нетронуто. Не потревожено.

Зато ведёт к воротам широкий след огромных куриных лап. Делается он всё шире и шире, словно избушка набирала ход, и, наконец, заканчивается всё это глубокими рытвинами, словно Манюня изо всех сил оттолкнулась и...

И улетела. В самом прямом смысле этого слова. Поднялась на воздуси и улетела.

Круг подозреваемых начинает стремительно сужаться.

Мало кто может заставить взлететь избу на курногах.

Я прочёсываю полянку вдоль и поперёк. Сарайчик остался нетронутым, как и частокол. Если надо было перебраться на новое место, Бри открывала особым словом широченные ворота. А сейчас они наглухо закрыты и никаких признаков того, что створки их распахивались.

Нет, они точно взлетели. Против подобного способа защиты у Бри не имелось.

— Ну как? Нашёл что-нибудь? — Бри осторожно заглядывает мне в глаза. Хлопает ресницами. Demoiselle en détresse[1], не иначе.

— Бри. Ты след этот видишь? Что он значит, по-твоему?

Бри сконфуженно глядит в землю.

— Манюня разбежалась, прыгнула и…

— И взлетела.

— Угу-у… — Бри всхлипывает.

— Не реви. Скажи лучше, метла твоя двоих вынесет?..

Если кто-то думает, что летать верхом на ведьмовском помеле — это большое удовольствие, пусть попробует посидеть на круглом шестке в курятнике. Ведьмочки летают элегантно, боком, и мне пришлось последовать их примеру.

Мулов я отправил домой. Груз, какой смог, кое-как навьючил на себя.

Справишься, Иван? Или позовёшь друзей на помощь?

Нет. Гляжу Бри в глаза и понимаю – не позову. Или – или.

Метла идёт тяжело, с креном. Оно и понятно, Бри легка, аки пёрышко. Я – другое дело. Магия магией, но хороший колдун от хорошей же кольчуги никогда не откажется.

— Куда мы летим? — в сотый, наверное, раз спрашивает меня Бри. Я не отвечаю, но по уважительной причине.

Не люблю не только эльфов, но и высоту.

— Пониже спустись, говорю тебе! Над вершинами давай!

— Там Паучий лес! Забыл? Хочешь, чтобы нас сетью изловили?

Проклятье, она права. И проклятая высота.

— А обогнуть никак?

— Ты все карты забыл, что ли? Мы к горам гоним, прямо — пауки, слева гоблины шарят, сшибут из пращи; справа Бешеная речка, там водяницы, ужасно ревнивые, вообразили, будто мы на их тритонов посягаем!.. И теперь над рекой лучше и не появляться. Так что только вверх. И-и-и-и!..

Взвизгнула лихо и рванула черенок на себя.

А, что б тебя, ведьма!..

Пришлось обеими руками вцепиться в округлое дерево.

Лес провалился, мы теперь на изрядной высоте, становится холодно. Да, вот она, паучья чаща, даже сверху видны серые пятна ловчих сетей, какими тамошние обитатели ловят глупых птиц.

Метла у Бри хорошая, быстрая и послушная.

— Так куда теперь? Впереди только горы!

— Вот туда и давай.

— На Брокен, что ли?

— Зачем нам на Брокен? Нет, правее давай. Правее. Чёрный пик видишь? Вот туда и правь.

Спиной Бри прижимается к моей груди, и я ощущаю, как она начинает дрожать.

— Зачем туда, Ив?.. Там же… там наши пропадали…

Знаю. И потому-то нам именно туда.

— Ты меня высадишь на ближних подступах, там безопасно. Неужели решила, что я тебя потащу в самое пекло?

Смутилась. Даже спиной смутилась.

— Так ты что же… пойдёшь за Манюней, а я, значит…

— А ты вернёшься в башню. К… к нам в башню.

— К нам?..

— А к кому же? К гоблинам? В общем, вернёшься в башню, приглядишь за хозяйством. Мулы как раз притрусят. Позаботься о них.

— А ты? — И теснее прижалась спиной. Я бы предпочёл другую сторону Бри, но, сидя на свистящем над Паучьим лесом помеле, выбирать не приходится.

— Говорю тебе, я отыщу Манюню.

— Но кто её туда мог угнать?.. Ой, а что, если это те же, кто… кто наших похищает?

— А почему, кстати, я об этом впервые слышу?

На самом деле не впервые, но от Бри — таки да.

Она сжимается.

— У нас, ведьм, об этом не говорят. Ну, просто не суются туда уже давно. Кто не суётся, с тем ничего не случается…

Она явно что-то недоговаривала.

— Ты ж мне тоже не говоришь, за кем мы гонимся…

— Всё узнаешь. В своё время. А вот почему ваш Круг не стал искать причину исчезновений? Что ваша набольшая? Замыкающая Круг? Госпожа Ринрайт Пожирающая Пламя? Верховная ведьма?

Об этом не толкуют на высоте в добрую тысячу футов над Паучьим лесом, но...

Кстати, прозвища Бри, её ведьмовского имени я так и не знаю.

— Круг искал. И нашёл. Только нам, младшим ведьмам, ничего не сказал, просто запретил туда летать. Там, дескать, Аномалия. Не суйтесь в те края, и всё будет хорошо.

Она явственно дрожит, и я осторожно обнимаю её за талию.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя волосы цвета весенней зари?

Бри оборачивается, губки немедля растягиваются в улыбке.

— Что, правда? — осведомляется она кокетливо, обеими руками взбивая огненные свои кудри. Помело летит само по себе, потом резко проваливается вниз, так, что у меня вырывается глухое рычание.

— Черенок держи как следует! Правь, куда надо! А то и вправду к паукам залетим!..

Чаща остаётся позади, мелькает узкая лента реки Паутинки, и я командую снижаться.

— А что теперь? — интересуется Бри, глядя, как я, кряхтя (попробуйте-ка просидеть на черенке метлы столько, сколько просидел я!), достаю из мешка ингредиенты.

— Следи за пауками. Они могут и речку переплыть.

Бри вздрагивает и поспешно берёт помело наизготовку.

Я не задаюсь вопросом, почему я здесь и чем это всё кончится. Это Бри. Рыжая легкомысленная Бри, что, небрежно бросив чары, пляшет под полной луной на вершинах древнего леса (куда ещё не добрались пауки). Бри, которой лучше всего удаются наговоры на поиск суженых, на отваживание соперниц и на лёгкую беременность — притом, что она сама по-настоящему замужем никогда не была и детей, само собой, не имела.

Это Бри, и я научился со сдержанным смехом говорить с ней о её многочисленных воздыхателях, ухажёрах и даже любовниках. И хотя я вроде как тоже могу в них числиться, глубоко внутри я знаю — по-настоящему она не моя. Она может засыпать у меня на плече, может целовать меня, быть ко мне привязанной и даже по-своему, наверное, любить — но она не моя.

Когда-то эта мысль самым настоящим образом вгоняла мне тупой кол в печень, и я не мог избавиться от этого ощущения, никакие чары не работали.

— Ну как? Ты скоро?

— Я кому сказал за лесом следить? Знаешь, что пауки делают с такими, как ты?

Она хихикает, прикрывая ладошкой рот. С чего б такая игривость?

— Принуждают к интиму?

— Тьфу на тебя, рыжая. У кого избушку угнали, у тебя или у меня?.. Вот и не мешай, раз у тебя.

Прошлый раз заклятье не удалось. Но, если я прав в догадках, кем же на самом деле окажется этот «тёмный эльф», то здесь, по пути к Чёрной горе, где по сей день пропадают неосторожные или слишком в себе уверенные ведьмы, чары должны сработать.

Бри наблюдает за моими манипуляциями. На тот берег Паутинки, само собой, не глядит. Вернее, кидает туда взгляд время от времени.

А я опять расписываю формулы, считаю и вычисляю. Орудую циркулем и линейкой. Достаю маленький бронзовый приборчик, раздвижной квадрант с подвижными бегунками, им будем строить квадратриссу, а потом с её помощью решим квадратуру круга.

Бри, похоже, начинает скучать. И верно — осенний день, сыро, солнце в тучах, того и гляди опять начнётся дождь. Прохладно, а мы не разводим костра.

— За лесом следи!

Но Бри это уже надоело. Из чащи никто не появляется, пауки уже запасли, видать, достаточно на зиму, чтобы лениться и не выходить на охоту.

— Ив, так что же…

Я аккуратно двигаю бронзовые бегунки, острие чертит нужную мне кривую. И я… теряю бдительность.

Не замечаю, как исчезают все звуки, как наваливается ватная тишина; а потом Бри, вдруг взвизгнув, хватает помело и стремглав взлетает ввысь, а я слышу только шипение извергаемого ядовитого дыхания. Я уже знаю, кто пожаловал, но не успеваю ни удивиться, ни что-либо предпринять.

Ламия успевает первой. А я цепенею и, как водится, проваливаюсь в беспамятство.

Только потому, что я колдун, мне удаётся открыть глаза. Естественный иммунитет срабатывает, помогая справиться с отравой.

Я пытаюсь не соскользнуть в чёрное отчаяние. Это единственное, что даст шанс выжить; испугаешься, впадёшь в оцепенение, ужас погасит последние остатки воли.

Пещера ламии, надо сказать, аккуратна, чиста и даже уютна. Высокий деревянный стол, низкие и длинные ложа, по стенам полки с утварью, висят кожаные занавесы.

Я не хочу думать, из чьей кожи они сделаны.

Под лопатками моими — жёсткие доски. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, яд ламии парализует сразу и надолго, не угрожая, однако, жизненным функциям. Дышать жертва может, моргать тоже, но не более того, и это в лучшем случае. Куда чаще пленник так и не приходит в себя.

И это, пожалуй, самая лучшая участь из возможных. Но я колдун, и я в сознании.

Змеиное тело слегка шуршит по каменному полу. Он здесь на удивление ровен, словно специально заглаживали.

Но хорошо хоть, что Бри спаслась. Ну, обойдётся без избушки какое-то время. Пусть бы заняла мою башню. Пусть бы это была она, кому всё достанется.

Колдуны могут творить сложные заклятия, изощрённые чары, но себя зачастую защитить не способны. В отличие от ведьм.

Нет, какое же счастье, что Бри ускользнула!

Странное дело, но мысль эта приносит неожиданное успокоение. Я не думаю, как глупо оно всё получилось, как обидно уходить таким вот образом. Главное — что у Бри хватило ума не вмешиваться, а сразу же рвануть вверх. Ядовитое дыхание ламии тяжелее воздуха, оно стелется по земле, затекает в дыры и норы, подобно воде, от него не спасёшься в логове.

Бри спаслась. Ну, а я не успел.

Тяжело в груди. Но это хотя бы не будет больно. Я знаю, для чего я ламии — сейчас, в эти осенние дни, перед тем, как ляжет снег и чудовище наглухо запечатает свою пещеру.

Зимой ламий можно не опасаться. А вот осенью…

Вновь шуршание змеиной чешуи. Ламия вдруг оказывается подле моего стола, и на меня в упор глядят огромные фиалковые глаза.

Лицо её нависает надо мной: прекрасное, соразмерное, с высокими скулами и глазищами, каких никогда не бывает ни у людей, ни у эльфов.

На ламии скромная серая хламида с красной окантовкой. Женский торс задрапирован вглухую, под горло, но никакая ткань не способна скрыть высокую соблазнительную грудь. Змеиный низ туловища покрыт зелёно-серо-чёрной чешуёй; тонкие аристократические пальцы касаются моей груди, нежно, почти лаская.

— Вижу, что ведом тебе // Наступающий рок неизбежный[2], — чуть нараспев произносит она. Голос у неё низкий и бархатистый. — Храбро на помощь герой // Устремился к рыдающей деве. // Только судьба всемогущая // Жребий иначе метнёт; // Но не страшись, мой герой, // Ибо мучить тебя я не стану. // Жизнь дашь потомкам моим, // И отступишь в Посмертья поля. // Боли не будет, то я // Обещаю, вражды не питая // И не стремясь никого // Зря на мученья обречь……

Да, ламии говорят именно таким образом.

Я собираюсь с духом. Как бы то ни было, я колдун. Уж раз уходишь, то уходи достойно.

— Делай же дело своё, продолжай, порождение Ночи; // Смерть не пугает меня, деву ж минула она…

Ламия улыбается, являя мелкие и очень острые жемчужные зубки за алыми, прекрасно очерченными губами. Встряхивает волосами, чёрная волна падает ей на плечи, водопадом стекает по спине и груди.

— Семя отдав мне своё, // Ты почиешь под звук непогоды…

— Не тяни уже, — срываюсь я, забывая про гекзаметр. — Делай, что должна. Обещала же не мучить!

У ламий осень — брачный период. Увы, мужчин-ламий не бывает, и в качестве отца потомству сгодится любой самец: человек, эльф, гном, даже невысоклик; а вот кобольдами разборчивые ламии брезгуют.

Однако она по-прежнему медлит.

— Взор отчего ты отводишь, // Герой дерзновенный, от взора? // Иль не прекрасны глаза, // Руки и груди мои? // Иль отвратителен хвост, // Что змеиные кольца свивает?

— Прекрасны, прекрасны, только отстань, ламия!

Она вдруг обиженно моргает и насупливает бровки. Наверное, это было бы даже смешно, не лежи я парализованный на столе, чтобы потом «отдать семя», а ещё потом, после того, как ламия отложит яйцо — одно-единственное, — в течение всей зимы, пока чудовище спит, служить пищей вылупившемуся змеёнышу. Новорождённые ламии — змеи змеями, человеческий торс появляется у них много позднее. И только если они питаются человеческой плотью.

Я старательно думаю об этом, потому что мне сейчас нужна вся ярость, на какую я только способен. Ламия оказалась любительницей поговорить (может, молодая?), а время-то идёт...

Ламия вдруг резко нагибается, губы её прижимаются к моим, огромные фиалковые глаза оказываются близко-близко. Миг спустя она отрывается от меня, глядит в упор, глазищи расширяются ещё больше.

— Сердце даровано ламии // Роком, седым и жестоким, // Сердце б хотело любить — // Но не полюбят в ответ... — слышу я быстрый шёпот.

Да. Это было жестоко.

— Трудно любить, коль за ласки // Мужчинам ты смерть лишь даруешь.

Ламия вздрагивает.

— Жарки объятья мои, сладки нежные губы, // Жаждет и лоно любви … — продолжает она шептать. — Горек мой жребий, герой, // Злая природа моя мне велит здесь творить злодеянья. // Лучше бы просто тебя было б дано мне обнять, // Лучше б ты обнял меня, чтоб к вершинам любви-наслажденья // Вместе взлетели бы мы...

— Ламия… скажи хоть, как тебя зовут? Если уж я должен стать… отцом следующей из вашего рода, то, по крайней мере, в Посмертии буду помнить...

— Имя Талессис мне мать // Даровала; так помни об этом! // Даже в Посмертье меня сможешь теперь ты позвать. // Тенью явившись к тебе, подарю тебе радость без страха... — Ламия вновь припадает губами к моим губам, и на сей раз поцелуй длится куда дольше. Голова у меня начинает кружиться, и это плохо — потому что как раз сейчас я ощущаю, как оживают пальцы на правой руке.

Ноготь проводит первую черту на столешницы. Хорошо, что дерево мягко.

Вторая черта наискось перечёркивает первую.

Однако и ламия времени зря не теряет.

Серая хламида соскальзывает с белых плеч, чёрный поток волос разливается по белоснежной коже, а руки ламии очень ловко расправляются с моим поясом.

Ноготь чертит третью линию.

Мне надо её задержать!

— Талессис... Тали… послушай… Чем я могу выкупить свою жизнь? Хочешь, я буду приходить к тебе? Не как к врагу, вовсе нет. Ты разве враг?

Брови страдальчески изломились.

— Зла я немало творю по веленью могучего Рока, // Проклят от века мой род и, до исхода времён, // Враг я тебе, о герой дерзновенный…

— Ну, хорошо, пусть сейчас враг. Но у нас, людей, даже злейшие враги могут помириться. Разве ты не хочешь...

— Роду людскому я враг. Оттого-то охотники рыщут, // Племя моё до конца всё норовят извести. // Много нас гибнет, и долг мой — осенью род наш продолжить.

Новый поцелуй. Ламия неведомо как взбирается на стол, хламида падает на пол, и я ощущаю, как её ловкие и ласковые пальчики добиваются моего ответа.

Талессис улыбается. Нежно проводит язычком (нормальным человеческим, а не раздвоенным змеиным, как можно было б подумать) мне по уху.

А потом вдруг она оказывается сверху, руки её жадно шарят по моему телу, сознание моё мутится под взглядом этих фиолетовых огромных глаз.

Бри… счастье, что ты этого не видишь...

Но правая рука моя оживает, пальцы чертят всё увереннее. Черта, черта, полукруг, треугольник, самые простые формы; мне бы только перебить наложенный ламией паралич...

Ламия прикрывает глаза, начинает двигаться на мне, нанизывает себя на меня, запрокидывает голову, чудные фиалковые глаза призакрываются, с губ срывается стон.

Фигура почти готова. Почти. Держись, приятель, держись! Пока она тебя не заставила кончить — ты будешь жить.

— А ну, — раздаётся вдруг негодующий голос Бри, — ты, змеюка, быстро оставила моего Ивана в покое!

Свист, что-то с шипением рассекает воздух, и ламия, коротко вскрикнув, заваливается набок.

Я, насколько могу, поворачиваю голову, в глазах по-прежнему плавает туман; Бри с видом огненной фурии: рыжие волосы клубятся, точно пламя, раздуваемое ветром, какого здесь, в пещере, нет и быть не может; помело наперевес, между прутьями скачут крошечные искорки молний.

Ведьма в последнем градусе боевого безумия.

Но и ламия не лыком шита, у этого племени своя магия; Талессис уже оправилась, и я ощущаю упругий удар, словно в виски толкнулась волна сжатого воздуха.

Бри отбрасывает, она гнётся под напором незримой силы, а ламия уже наступает, и в руках у неё — две кривые сабли, которыми она очень умело фланкирует, крутя вокруг себя настоящую мельницу.

— Я тебя, стерва!.. — выпаливает Бри и добавляет такие словечки, что даже у меня в моём положении щёки заливает краска.

Метла делает стремительный выпад, сорвавшиеся с прутьев молнии оплетают сабли ламии, и обе противницы замирают, изогнувшись, напружинившись, что есть сил пытаясь спихнуть соперницу с места. Ни помело Бри, ни клинки Талессис не двигаются, лишь слегка подрагивают.

— Шлюха! — визжит Бри. — Лярва, лахудра ты, сука-а-а!!!

— Есть существо ты тупое, // Глупость твоя бесконечна! — Даже сейчас ламия не отказывается от высокого штиля. — Мой он, по древним законам! // Ламией кто уловлён — станет отцом для потомства!

— Я тебе покажу «отцом»!!!

Противницы отскакивают друг от друга, расцепляются и тотчас же атакуют — Бри помелом, ламия на сей раз магией. Обе попадают — Бри опрокидывает, платье высоко задирается (наверняка Талессис именно так и задумала), но и ламию отшвыривает, так что они обе поднимаются с явным трудом — их крепко приложило.

Никто не уступает.

Однако поднимаются и вновь бросаются друг на друга с таким рычанием, что, ей-же-ей, даже самый глупый и свирепый тролль, заслышав такое, удрал бы без оглядки.

Следует стремительный обмен выпадами и отражениями, Бри с удивительной ловкостью орудует помелом, вышибает у ламии одну из сабель, однако та, стремительно извернувшись, подсекает Бри хвостом. Неведомо как, но ведьма успевает вцепиться в волосы соперницы, и теперь они обе катаются по полу, выпустив оружие.

Тут бы вылить на обеих ведро воды, желательно ледяной, но я так и не дочертил фигуру.

Бри с ламией визжат и рычат; наконец Талессис удаётся отпихнуть ведьму, и они обе замирают, тяжело дыша. Лица расцарапаны, у ламии на плече — следы зубов, у Бри разорван ворот платья.

— Я тебя и без помела разделаю! — шипит Бри.

— Глупые брось ты надежды! — высокомерно роняет ламия. — Биться с тобой до конца // Станет Талессис, готовься же к смерти!

Кажется, они обе успели засветить друг другу в глаз — Бри в левый, Талессис в правый.

Но тут ноготь мой проводит, наконец, последнюю черту, и рука оживает. Через адскую боль, от которой темнеет в глазах, но оживает. Можно попытаться… ох, проклятье…

«Бросать» заклятье для колдуна — мука мученическая. Рука моя горит в огне, пальцы, кажется, сейчас вырвутся из суставов.

Но грубо, кое-как выдавленная ногтем схемка продолжает работать.

Я приподнимаюсь. Правая рука онемела до самого плеча, но всё-таки я знаю, сейчас грубая и примерная фигура направит силу, куда надо — в ламию.

Талессис, однако, явно успевает что-то почуять. Хвост её второй раз делает Бри подсечку, и ламия, завывая, бросается наутёк. Бри вскакивает, словно подброшенная пружиной, кидается вдогонку. Я ощущаю ещё один толчок силы, извне доносится короткий полувскрик-полувзвизг, и Бри врывается обратно в пещеру.

— Сбежала, сучка, змеюка подколодная!.. Ну ничего, я её ещё достану!

[1]Девушка в беде (фр.).

[2]Ламия разговаривает гекзаметром. Для удобства чтения автор поставил интонационные разделители.

Глава III. Разбирательства

— Бри…

Я пытаюсь ещё что-то сказать, но тут она со всей решительностью устремляется ко мне, размахивается и со звоном влепляет мне пощёчину, да такую, что голову наполняет звон, а в глазах темнеет. И сразу же — вторую.

— Изменщик! Блудодей поганый! На кого позарился — на змеюку!.. Извращенец!..

Заклятье моё отвоёвывает у паралича мускул за мускулом.

Лицо, однако, горит и голова кружится — ручка у Бри, как оказалось, тяжёленькая.

Гнев вырывается на поверхность. Бри пришла мне на помощь, но бить себя по лицу я не позволю никому. Даже Бри. И особенно Бри.

— Кобель! Козёл-трахолюб! Ишь, чего удумал — чуть я отвернусь, уже с кем-то!..

Тут Бри вновь использует такое словечко, что я раньше слыхал только от изрядно поднабравшихся морячков.

И замахивается вновь.

Нет, милая. Хлестать меня по физиономии ты не будешь.

Ярость вспыхивает, растекаясь жгучим огнём по жилам.

Я перехватываю руку Бри в воздухе, сжимаю ей запястье.

— Уймись, слышишь?!

Однако Бри очень ловко вырывается, быстро, умело. Кто-то явно учил её высвобождаться из простого захвата.

И замахивается вновь.

Ну уж нет!..

Все мускулы мои словно обратились в сплошную боль, но я-таки соскальзываю со стола, шатнувшись навстречу Бри. Отталкиваю её, но аккуратно.

— Успокойся!.. Это же ламия, не понимаешь, что ли?!

— То-то у тебя на змеюку эту до сих пор колом стоит! — выплёвывает Бри. — Ты к ней заявился, у вас тут сговорено всё было!

— Дура! — срываюсь я. — Какое «сговорено»?! Сговорено мне помереть? Думай хоть чуток!.. И потом — тебе почему-то с эльфами можно месяцами в постелькекувыркаться, а мне, значит, нет?!

— Это другое, понимать надо! — огрызается Бри. — Это любовь! А у тебя со змеюкой что? Похоть! Козёл ты трахливый!..

Вместо «трахливый» она, само собой, использует иное словечко.

— Любовь?! А мне, значит, любви не положено?!

— С гадюкой этой?! — демонически хохочет Бри, упирая руки в боки.

— Не твоё дело, с кем! Ты меня не спрашивала, когда с эльфиком своим закрутила! Типа как нужен Иван, так приду, а как нет — пусть убирается куда подалее, у Бри, видите ли, любовь! Любовь-морковь у неё!.. А Иван пусть как хочет обходится, чего про него думать!.. Нужно ж только так, чтобы тебе удобно было, да, Бри, дорогая?..

Кажется, она несколько теряется от моего напора.

Нет, это мне и впрямь кажется.

Никогда не пытайтесь что-то доказать девушке посредством презренной логики.

— Ты… ты… ты не мог с ней!

Бри красна, как помидор, мы с ней оба тяжело дышим, она нервно облизывает губы.

Меня разбирает злость.

— Ещё раз — тебе с эльфом можно, потому что «любовь». А со мной? Со мной у тебя как? Просто так? Время провести?.. Меня ламия отравила, так я теперь и козёл, и всё такое прочее?

— Я тебе верила! — ни к селу ни к городу сообщает Бри, топая ногой, — так, словно и впрямь застала меня с какой-нибудь своей подружкой, Линдой, например. Вопрос о том, «как у неё со мной», ведьма благополучно игнорирует.

— И как же я тебя обманул? — Тьфу, никчёмные это слова. Доводы и аргументы тут не работают. — Что, по-твоему, я должен был делать?!

— Не знаю! — вопит Бри. — Ты колдун! Должен был что-то сделать!

— Что?! Что именно?! — Больше всего мне сейчас хочется отвесить ей такого хорошего, полноценного шлепка по заду, чтобы пришла бы в чувство. Но эти мысли я старательно подавляю.

— Не зна-а-а-а-ю-у! — визжит она. И вновь начинает, давясь от ярости: — Ты, ты, ты… — далее следует поток виртуозных ругательств, где только научилась?

Что-то во мне щёлкает, срывается, лопается. И прежде, чем Бри успевает опомниться, я и в самом деле отпускаю ей тот самый шлепок пониже спины.

— Ай!

Я хватаю Бри за плечи, разворачиваю к себе, целую — грубо, резко, что есть сил прижимая к себе.

— Пус-сти! — Она пытается вывернуться, но я только держу её крепче. Паралич ламии исчезает, кровь моя кипит. Мысли путаются, я всё теснее прижимаю Бри к себе; и моя ведьма тоже как-то перестаёт отбиваться, а глядит прямо на меня странно расширившимися глазищами, что, пожалуй, поспорили бы сейчас с фиалковыми очами ламии.

И кто знает, чем бы у нас всё это закончилось, но Бри вдруг тихонько говорит, не вырываясь и не отпихиваясь:

— Давай не будем… пожалуйста…

Отпустить её сейчас — мука мученическая, всё во мне требует одного — прижать её ещё крепче, слиться с ней, и пусть весь мир вокруг исчезает, коль хочет.

Иногда «нет» значит «да», и наоборот, но сейчас это именно «нет». Или я ошибаюсь?

Бри стоит, уронив руки и, кажется, опять начинает плакать.

Я неловко привожу себя в порядок. Потом осторожно обнимаю её за плечи.

— Мне не надо было останавливаться? Да?

— Да… — еле слышно выдыхает она. И обнимает меня.

Но момент упущен, и сейчас это будет уже… не тем.

Бри отодвигается, стараясь, чтобы не получилось резко и обидно.

— Не сердишься?

— Несколько сержусь. Чего ты начала-то?..

— Ой, всё!.. — И тотчас меняет тему: — Мы же пойдём искать дальше? Да?

— Пойдём. А ты драться не будешь больше?

— А ты не трахайся со змеюками всякими!

— Демоны, Бри!.. Который раз тебе говорю…

— Я это уже слышала! — Бри задирает нос. Не оставить за собой последнее слово она просто не в силах. — Ещё раз попробуешь — проклятье наложу! Чтобы причиндал твой сделался бы размером, хи-хи, с горошину!

— А когда ты заглянешь на огонёк, — я стараюсь оставаться невозмутимым, — то сама и пожалеешь. О размере с горошину. У ведьм ведь всегда было плоховато со съёмом собственных проклятий, верно? Линду придётся звать, да, дорогая?

При упоминании подруги Бри рычит.

— Не вспоминай эту… эту… Она давно тебе глазки строит, я знаю!

Подружки, чего уж там.

— Пойдём, пока ламия не вернулась. Предварительно яда накопив. Знаешь, что эта порода с девушками делает, когда те попадаются?

— Да, пойдём, — как-то очень быстро и деловито соглашается Бри. Видать, и в самом деле знает.

Мы выбираемся из пещеры. Нужно отыскать моё снаряжение, без него дальше никак, тем более что серое осеннее небо грозит вот-вот пролиться дождём.

Вечер мы встречаем в глубоком овраге, возведя на скорую руку шалаш. Горы заметно приблизились, река Паутинка и логово ламии остались далеко позади. Летели мы молча, разговор не получался. Вроде и помирились, а всё равно — снова стали дуться друг на друга и злиться. Бри спиной изображала равнодушие, я грудью — достойное спокойствие (ну, или мне хотелось бы так думать).

Следа избушки по-прежнему не обнаруживалось.

Здесь, к югу от Паучьего леса, где поднималась первая волна холмов, знаменуя начало предгорий, шарилось немало лихого народа. Люди и нелюди, шайки, ватаги и дружины. Купеческие караваны старались обходить эти места стороной, но с запада двигались поселенцы, кому становилось тесно в старых перенаселённых городах, так что добыча всё равно сыскивалась.

Огня мы не разводили. Я вычертил круг Жара, и мы сидели, бездумно наслаждаясь теплом.

Руна огня в середине, над ней поднимаются призрачные языки пламени.

Бри молчит и, кажется, до сих пор обижается.

Начинается дождь, ведьмочка придвигает к себе поближе усталое помело.

— На меня капает! — заявляет Бри капризно.

Ничего капать на неё не должно, я наложил отталкивающее воду заклятие, но, как говорится, Бри такая Бри.

— И вообще, куда мы тащимся? Я устала, я вся грязная, на чулке дырка! — объявляет она с детской непосредственностью. — Может, скажешь наконец?

Поскольку я об этом уже говорил — мол, к Чёрной горе, то, надо полагать, так она даёт понять, что, хотя я ещё и не прощён до конца, но, во всяком случае, могу этого прощения добиться, если постараюсь.

Но я не хочу стараться. Я тоже обижаюсь, хотя не показываю. Колдуны не дуются, во всяком случае, избегают обид. Не всегда получается, однако.

— Ни одна капля на тебя не упала, Бри. Скажи лучше, как ты думаешь, что твоя бабушка могла привезти с войны? Или… кого?

— Опять ты за своё? Не придумывай глупости! Ничего она не могла привезти!

— Хорошо, не могла. Хотя лучше бы привезла.

— Это ещё почему?!

— Потому что это хорошо бы объясняло твоего эльфика.

Не люблю эльфов, да.

— Как же это?

Пожимаю плечами.

— Узнал, что твоя ба оставила под половицами или за печкой что-то ценное из военной добычи. Тамошние упыри, кому наши тогда хвосты накрутили и копыта с рогами пообломали, дорого платят за «возвращение артефактов». Эльфику заплатили, он тебя, гм, соблазнил, втёрся в доверие…

— Нет! — возмущается Бри. — Он, он не втирался!.. Всё было всамделишное!..

— А у эльфиков всё так и бывает, всамделишное. Ему даже притворяться не требовалось. Почему их на такие дела и нанимают.

Глаза у Бри вдруг наполняются слезами.

— То есть… он меня по-настоящему любит… и угнал Манюню? Всё равно угнал?

— Ага, страдал, плакал, но всё равно угнал.

Однако Бри сарказма не замечает. Проклятье, она что, и в самом деле втюрилась к этого остроухого? Я имею в виду, серьёзно втюрилась?

— А избушка ему для чего тогда? Ну, вытащил бы то, за чем пришёл!..

— Может, не знал, где. Ты же вот не знаешь. Может, найти не смог. Кто их поймёт, эльфиков?.. Но показалось ему, что Манюню проще угнать, а потом по брёвнышку разделать…

Тут Бри начинает реветь в голос.

— Ра-а-аздела-а-ать?! Иван, помоги-и!.. И-и-и!..

Слёзы в три ручья.

— А с эльфиками путаться не станешь?

— Не ста-а-ану-у!.. Только давай Манюню спасём!

— Спасём, — твёрдо отвечаю я, хотя в полной мере таковой уверенности не ощущаю.

Просто это и впрямь проще всего, если избушку на курьих ножках угнали охотники за артефактами. Их-то мы нагоним… Хотя всё равно не понимаю, каким образом эльфик заставил Манюню летать.

Вот потому-то и думаю я, что совсем это был не эльф.

Но не люблю я их по-прежнему.

И потому мы с Бри держим путь на юг, ко взморью, к Чёрной Горе, той самой, где пропадают ведьмы…

— А может, они её уже разобрали! — пугается Бри.

— Нет. Тебя три дня дома не было, могли бы — на месте бы всё сделали.

— А Рашпиль-то, Рашпиль куда глядел! — Бри сжимает кулачки. — Не зря он его всё время кормил!..

— Кто кого кормил-то?..

— Ирвессе — Рашпиля!.. Да ещё и приговаривал, мол, кушай котик, кушай, котик хорошо кушать должен!..

Рашпиль, надо сказать, у Бри упитанностью не отличался. По её мнению, фамильяру полнота была противопоказана.

— Хм. Может, задобрить хотел, внимание отвлечь. А может, когда угонял, подсунул лакомство с… сама понимаешь, с чем.

Бри прижимает ладошки к щекам, глядит на меня с ужасом.

— Он… Рашпиля… отравил?

— Ну что ты говоришь, фамильяра так просто не отравить, сама ведь знаешь!

— А… что ж тогда?

— Отравить нельзя. Но можно сбить с толку, обмануть, затуманить взор. Требуется высокое искусство. Мало таких, кто способен на подобное; почему я и пытаю тебя, не привезла ли бабушка с войны чего-то… интересного?

Бедная Бри только трясёт головой. Она ничего не знает. Похоже, и в самом деле ничего. Бабушка, видать, понимала, насколько легкомысленна у неё внучка.

У ведьм это, кстати, часто случается — избушка и искусство переходят через поколение. Мать Бри, о которой она никогда не говорит (но я-то разузнал!), замужем за богатым купцом. Вторым браком. У Бри много единоутробных братьев и сестёр, обычных, безо всяких способностей; а вот кто отец Бри, не получилось раскопать даже у меня.

Что ж, завтра будем штурмовать земли незнаемые.

— Иван… — Бри вдруг подсаживается ко мне, прижимается, кладёт голову на плечо. — Ты ж не сердишься на меня, правда? Я, я… я ужасно ревнива, вот. А ты мой. Всё равно мой! И я любой змеюке, на тебя посягнувшей, и хвост оторву, и голову откручу!

Ох, девушки. Кто о чём, а они о «змеюках». Я, кстати, молчу, что ламия не получила то, для чего пыталась меня использовать, инстинкт размножения не удовлетворён. И, значит, она может вернуться — если, конечно, не отыщет кого-то менее везучего, кому предстоит сделаться пищей для её змеёныша.

— То есть тебе-таки эльфиков заводить можно? Таково последнее слово Брионни, ведьмы сильномогучей и искусной?

Я, если честно, уже голову почти сломал, пытаясь понять, на что похитителям (кем бы они ни оказались) сдалась Манюня, и потому подхватываю уже остывшую было тему.

— Конечно! — выдаёт Бри без тени сомнений. — Колдуны всегда были при нас, ведьмах! Всегда нас слушались! Всегда нам служили! Были тогда и закон, и порядок, никаких тебе войн!.. Потому что мужчины грубы и примитивны!.. Вечно меряются не тем, чем надо!

— «Слушались» — это было очень давно, Бри. И ты знаешь, что не просто «всегда нас слушались».

Молчит, сопит.

— Ты. Мой. Мой, понятно? И ни с кем, кроме меня, спать не должен. Меня тебе мало?

Ну, вообще говоря, маловато будет, если уж совсем по-честному. С её-то исчезновениями...

— А если ты занята? — говорю я как можно циничнее. — Ты занята, а у меня, ты знаешь, как у грубого и примитивного мужчины, есть определённые потребности…

Краснеет и кусает губу. Она всё-таки справедлива, моя Бри.

Моя? Постой, она уже как-то сделалась «моей»? Совсем недавно я думал совершенно иначе.

Несколько мгновений думаю об этом, обнимая Бри за плечи.

Да. Моя, несмотря ни на каких эльфиков.

И да, не люблю эльфов.

— Перестань, — догадывается она. — Не прикидывайся плохим и злюкой!

— Змеюкой.

— Не хочу про неё! Никаких змеюк!

— Хорошо, никаких змеюк. Давай спать, завтра трудный день.

— Мы ведь найдём Манюню? Да?

— Найдём. Обязательно найдём. Не можем не найти — я, да ты, сильномогучая ведьма…

— Не дразнись! Ещё раз так назовёшь — укушу! Будешь знать!

Мы засыпаем, прижавшись друг к другу, в тепле моего Круга. Дождь барабанит по крыше шалаша, и я вновь и вновь прокручиваю в голове предстоящее завтра.

Если, конечно, я не ошибся совсем уж грубо.

Осеннее утро встречает нас низкими тучами, но дождь, слава Высшим, прошёл. Бри весела, оживлена и словно бы напрочь забыла о вчерашнем. Правда, после недолгих поисков я обнаруживаю след ламии. Она, собственно, и не прячется; правда, отпорные чары она, конечно, почуяла. Я не старался их скрыть.

К счастью, у Талессис хватает рассудительности не пытать счастья. На сей раз я готов.

Мы седлаем помело Бри и поднимаемся над лесом.

Здесь уже она не старается воспарить как можно выше.

Чёрная гора — вот она, рукой подать.

Я прислушиваюсь к себе — но нет, пока ничего.

Почти уверен, тем не менее, что искать следует именно здесь.

Гора поднимается всё выше, чистый обсидиан, какой никогда не появился бы естественным путём. В стародавние времена именно тут столкнулись Инара, Первая ведьма (ещё именуемая Матерью всех ведьм), и дракон Орсант, вождь Туманных драконов. Противники не уступали друг другу, огонь и чистая сила так и хлестали во все стороны. И это вывело из себя Высших — пробив земную твердь, из глубин поднялся обсидиановый клинок, поразив обоих противников.

...Пали там вместе и Инара, и Орсант, поглотило их чрево Чёрной Горы, и долго ещё не было распрей меж ведьмами и драконами. Пока однажды юная ведьма Кайса Аравирта не стащила (по озорству и недомыслию) какой-то артефакт, до коих драконы, всем известно, великие охотники.

Ну, тут-то всё и началось.

...Потом мы опускаемся. Окрестности Чёрной горы — не то место, где стоит рассекать на помеле.

— Ну вот, дорогая. Теперь ты отправляйся обратно, к нашей башне. А я пешком, дальше, к Чёрной горе.

— Сам пойдёшь, один? А почему не вместе? А почему пешком? Я не люблю пешком! — разом выпаливает Бри.

— Потому что ты сама говорила, что там пропадали ваши сёстры. Кто бы их там ни ловил, незачем подставляться, незачем давать ему знать, вот, мол, летит Брионни, готовьте ловчую снасть. Не надо тебе туда соваться, понимаешь?

— А почему ты именно туда хочешь? Следа ведь нет?

— Нет и не будет. Профессионалы работали, я ж тебе говорил. Однако так совершенно заметать следы умеет только одна компания, как раз, как я слышал, засевшая у Чёрной горы.

Бри молчит и хмурит брови.

— Ага, — выдаёт наконец, — то есть ты к этой компании один собрался. Чтобы, значит, опять тут с какой-нибудь змеюкой кувыркаться? Знаю я вас, колдунов, глаз да глаз за вами нужен!

— Бри! Совсем спятила, что ли?! Я же сказал, что в пекло тебя не потащу!

— А если опять ламия или кто похуже? Чем отбиваться станешь, ножичком этим?

Я ношу короткий и толстый кинжал, с обухом почти в палец толщиной, и второй — игольчатый, за голенищем сапога.

— И потом, — резонно заключает Бри, — когда Манюню найдёшь, как домой-то её доставишь? Думаешь, она тебя послушается? Она ж теперь никому не верит, даже с ключами, только я её успокою!.. А если она ранена? Если ей ноги подбили? Что тогда?

В принципе, она права. Но я слишком хорошо знаю, кого можно встретить у Чёрной горы (и, главное, под ней); Бри может сколько угодно кувыркаться с эльфиком (которому я сверну шею, как только ведьмочка отвернётся), но подвергнуть её опасности?..

— Так что или мы идём вместе — или никто никуда не идёт! — торжественно провозглашает Бри и плюхается на ближайший ствол поваленной ёлки.

— А как же Манюня?

Бри молчит несколько мгновений, кусая губу.

— Избушки — дело наживное. Ну, поклонюсь Ринрайтихе… отработаю… С меня не убудет. А вот…

— Что «а вот»?

— А вот если с тобой… если ты… — Она замирает и снова кусает губы. — Если ты опять со змеюкой спутаешься, да и впрямь кормом для её змеёнышки сделаешься — вот это уже не поправить!.. — наконец выпаливает Бри, найдя подходящие слова.

И густо краснеет, отворачивается.

И я как-то подозрительно легко сдаюсь — наверное, потому, что от этих слов Бри становится как-то по-особенному тепло внутри? Если не пресловутые «бабочки в животе», то что-то похожее.

— Ладно. Уговорила. Идём вместе. Только чур — слушаться меня во всём, поняла?!

Бри хихикает и вдруг чмокает меня в щёку.

...Легко сказать — пойдём. У Чёрной горы ведьмам показываться и впрямь опасно, требуется маскировка. Пока я раздумываю, куда спрятать метлу Бри, моя ведьмочка вдруг с самым непринуждённым видом встряхивает помелом, и то стремительно уменьшается, обращаясь в маленькую золотую брошку, правда, в виде всё той же метлы.

Ого! Никогда не видывал такого у Бри.

Но, само собой, делаю вид, что ничего особенного не случилось.

Далее следует наше препирательство с ведьмочкой, непременно желавшей носить свою брошку на самом видном месте. К счастью, на сей раз логические аргументы берут верх.

— Спрятаться, значит? Это можно. Только ты того… не пугайся, обещаешь?

— Чего ж мне бояться?

— Ну, мало ли...

Рыжие волосы Бри исчезают под платком, оставшиеся пряди оборачиваются седыми космами, вперёд выдвигается крючковатый нос, один глаз закрывает бельмо, алые губки становятся сухими и бескровными, из-под них торчат коричневатые гнилые зубы. Щёки изрезают морщины, и вот на меня уже смотрит жуткая лесная старуха, истинный Страж смертного предела. Не хватает только костяной ноги.

Снова ничего не могу сказать, кроме всё того же «ого!».

Второй раз за один день Бри ухитряется меня удивить, да ещё как!..

— Послушай, дорогая, а почему ты мне никогда этого не…

— А ты не спрашивал! — очень натурально шамкает старуха и вдруг высовывает язык — в точности, как Бри.

— Не ерунди! — сердито обрываю я. — Могла бы и поделиться, что на такое способна. А то вместе-вместе, мой-мой, ревную-ревную, а секретики-то они вот!..

Кажется, мне удается её смутить.

— У тебя секретов тоже хватает, — бурчит Бри, накручивая на палец седую прядь.

— Нет у меня никаких секретов. Даже тайной любовницы, и той нет.

— Змеюка!..

— Эх, вот даже жаль, что нет ламий мужского пола. Пусть-ка бы ты сама попробовала отбиться!..

— Уж я-то бы отбилась! — без тени сомнения бросает Бри. — Приподняла бы да об пол бы шлёпнула! Это ты, милый, со змеюкой своей расслабился и удовольствие намеревался получить!..

— А после этого бы превратился в запас пищи для змеёнышки, едва та вылупится? Хорошо удовольствие!.. И вообще, Бри, чего ты тупишь? Знаешь же прекрасно всё о ламиях, но который уже раз мне эти дурацкие претензии выдаёшь! Мы пререкаться будем или твою же избушку искать?

Бри-старуха вздыхает.

— Ну ревную я, — признаётся она нехотя. — Сказала ж уже. Ревную, не могу просто. Как подумаю, что эта змеюка тебя… в себя… всё внутри аж переворачивается!

— Так только драконы ревнуют. В сказках. Ну, ты как, закончила? Можем дальше идти?

— Можем, милок, можем! — шепелявит Бри, входя в роль. — Идём, значить...

Глава IV. Своё и чужое

Летучее помело Бри доставило нас достаточно близко к Чёрной горе. Бока древней скалы блестят, словно только что политые водой; обсидиан чёрен, как никогда не бывает обычный обсидиан. Мы пробираемся меж крутобоких холмов; к удивлению Бри, нам всё чаще попадаются одинокие заимки, окружённые нешироким кругом полей.

— Кто тут жить-то может?

— Кто от сильных мира сего бежит. От королей да императриц. Кто тишины ищет.

— Но это же Гора! Тут ведьмы пропадали!

— А простые смертные, видать, никого тут не интересуют.

И это было чистейшей правдой.

Мы старательно обходим все хутора, заимки и починки. Иногда пробираемся совсем глухими зарослями; иногда оказываемся совсем близко к амбарам или сараям. Псы поджимают хвосты и убираются куда подальше (хотя я против них ничего не имею), кошки шипят на Бри.

Чем ближе к Горе, тем более обжитой становится местность. Деревья редеют, теперь уже не заимки стоят одинокими островками среди бескрайнего зелёно-жёлтого моря, а редкие лоскутья леса извиваются между просёлков, полей, выпасов и огородов.

Однако, и набежало ж сюда народу…

Делать нечего — выбираемся на дорогу. Бредём — ни дать ни взять почтительный сын ведёт куда-то престарелую мать.

Нам начинает попадаться народ: мужик с осликом, запряжённым в небольшую тележку, пара странствующих торговцев, большая телега с женщинами и клетками, где квохчут курицы и гогочут гуси, — едут явно на базар.

На нас пялятся, и это плохо. Чужих, как видно, здесь немного.

Но и цель наша уже совсем близка: Чёрная гора закрыла полнеба.

Она, конечно, не гора, она скорее скала — отвесные склоны, острые, как у клинка, грани, ничуть не затупившиеся за века работы воды и ветра.

И ещё здесь начинаешь слышать море. Оно тут тёплое и ласковое — если не считать поры осенних штормов, как раз в эти месяцы. У подножия обсидиановой громады — небольшая бухта. Я там бывал пару раз, больше не хочу, но лезть придётся: взялся за гуж, не говори, что своя рубашка ближе к телу.

Тут теперь настоящий городок, срублено всё криво-косо, на скорую руку, «временно» — да так и оставшееся надолго. Не встретишь тут солидных, основательных лавок, добротных постоялых дворов, уважающих себя трактиров, где можно даже встретить настоящую скатерть.

Нет, здесь всё кое-как, наспех, лишь бы стояло да крыша б не текла.

Потому что никто возле Чёрной горы, не уверен, будет ли всё это стоять на следующее утро.

Правда, нет здесь и королевских альбо императорских сборщиков податей, сюда не пускают жадных ростовщиков; привечают скупщиков разного рода добычи, но то, как известно, «совсем другое дело».

— Головой не верти! — шиплю я на Бри. — Иди так, словно весь рынок намерена с собой унести!

Это, надо сказать, у Бри получается сразу и очень убедительно.

Мы идём к берегу. И очень скоро, куда раньше, чем я ожидал, начинаю ощущать то, из-за чего Гора и обрела свою славу.

Бри, надо полагать, тоже, потому что вдруг бледнеет, спотыкается и почти повисает на мне; я едва успеваю её подхватить.

— Чувствуешь? — шепчу ей на ухо, и она судорожно кивает.

...Похитителям Манюни просто некуда больше деваться. Тут для них самое место — они могут найти покупателя на свой хабар или же передать добытое заказчику. Даже если они намерены разобрать избушку по бревнышку — они займутся этим здесь. Ну, если хоть что-то понимают в своём ремесле (а я подозреваю, что таки-понимают).

— Куда дальше? — шипит Бри. Она уже оправилась, глаза зло блестят.

— На рынок. Есть у меня там один знакомец…

Варзул был гоблином. Низким таким, зеленокожим. Младшим братом орочьего племени. Держал он мелкую лавчонку на рынке возле Чёрной горы, а промышлял, как нетрудно догадаться, тем, что торговал достоверными сведениями. Правда, продавал он их всем, кто готов был заплатить; просто удивительно, что сумел протянуть так долго.

Знакомство (и поддержание оного) стоило мне в своё время очень дорого.

Впрочем, потраченное окупилось сторицей.

Отправив Бри гулять по рынку со строжайшим указанием «никуда не исчезать», захожу в лавку.

Она совсем крошечная. Собственно, это даже не лавка, а телега, у которой опускается борт, выдвигается прилавок, поднимаются шесты с натянутой на них суровой парусиной… и готово!

На прилавке разложены артефакты, за спиной гоблина, на специальном поднимающемся щите, прикреплены цепями особо ценные.

Варзул сидит на складной табуреточке, скучает. Точнее, он, конечно, никогда не скучает. Просто раз сидит — значит, переваривает полученные вести.

— Ив! — Он взмахивает зеленой лапой. — Давненько не заглядывал! Чем поможет тебе старый бедный гоблин?

— Ты богаче всех здешних торговцев, приятель Вар.

— Э-э, зачем льстишь нищему гобо, едва набирающему себе на вечерний суп?

У зеленокожих принято вечно жаловаться на судьбу, бедность, болезни и прочие напасти; они верят, что если пожаловаться, то настоящие беды обойдут их стороной.

— Мне нужны вести.

— Само собой, само собой! Иначе зачем бы пришёл ты ко всеми забытому Варзулу, у которого совершенно нет друзей? К Варзулу все приходят только по делу! Нет бы просто зайти, поболтать… сыграть в тавлеи… ну, что уж делать! Какие вести тебе потребны, Ив? Ты только помни, что их я тебе продам — по сходной цене, конечно, очень невысокой — но, если меня о тебе спросят, это я тоже продам. Ты меня знаешь, дружище, честность — моё ремесло! Я никого не обманываю, никому не обещаю молчать — и слово своё держу!..

Он широко ухмыляется. Зубы у него, как и у ламии, мелкие и острые.

Да, Варзул никому не обещает молчать, ни на кого не работает — и до сих пор цел.

— Иногда я удивляюсь, отчего тебя ещё не зарезали, гобо, — усмехаюсь я. Это тоже согласно обычаю. Пожелать всяческих бедствий хозяину — значит отвратить их от него.

— Зачем же резать такого полезного Варзула? — резонно отвечает мне зеленокожий. — Вот, скажем, пришёл ко мне молодой колдун Иван. И хочет меня о чём-то спросить. И я Ивану отвечу. Честно, всё, что знаю. Получу с Ивана плату… совсем, совсем небольшую, много ли надо бедному гоблину? А потом заглянет ко мне, скажем, сам капитан Бойко. И спросит — не видал ли несчастный Варзул юного-красивого колдуна Ивана? И что же, мне обманывать почтенного, всеми уважаемого капитана, чьими милостями мы все тут обитаем?.. Нет, конечно же! И я отвечу ему открыто, мол, да, видел колдуна Ивана, было дело!.. Всё по-честному, Ив!..

— Ну да, но если капитан не спросит…

— А если не спросит, то, само собой, и не скажу. Я отвечаю на все вопросы, Ив, но только на те, что мне задают прямо и чётко, дорогой.

И тоже ухмыляется.

Может, в этом и есть секрет его неуязвимости?

— Короче. Мне нужен тёмный эльф. Они здесь нечастые гости, не видал ли ты последние дни кого? Не слышал ли?

— Как не слышать, — тотчас ответствует гоблин, без малейшей задержки. — И слышал, и видел, Ив. Так что готовь плату.

— Сколько же? В звонкой монете?

— Ай, ай, совсем забыл порядки старого Варзула! Забыл, что денег я не беру? Ведь когда ничего не продаёшь за деньги, то и подати с тебя взять нечем, верно?

— Монету не берешь, что тогда?

— Ай, сущий пустяк для тебя, дорогой! Всего лишь один рунный кубик. У меня как раз один такой завалялся, не иначе, тебя поджидал!..

Движение морщинистой зеленой кисти — и на прилавке передо мной маслянисто поблескивающий додекаэдр с гранями размером с дюйм. Пятиугольные грани девственно чисты.

— Ты мастер рун и начертаний, Ив. Я могу выгодно обменять твои работы. Так что вот этот вот кубик — моя цена.

— Дороговато выйдет, — сухо замечаю я.

— Вести того стоят. Не разочаруешься.

— Ты так уверен? Заранее знаешь, о чём я спрошу?

— Э, дорого! Ничего старый гобо не знает и знать не может. Но вести у меня всегда первый сорт, спорить не станешь?

— Такой кубик вычертить — время нужно. А вести мне потребны сейчас, немедля.

— А я тебе в долг поверю, — хихикает гоблин. — Расписочку мне вот только дашь, и вся недолга.

— Знаю я твои «расписочки»…

Варзул как бы виновато разводит руками.

— Ладно, давай сюда, — деваться мне некуда. Тьма с ним, с этим гобо, сделаю ему рунный куб (так зовут все подобные вещицы, вне зависимости от того, сколько там граней).

— Вот и отлично. — Расписка исчезает в недрах необъятного гоблинского халата. — Теперь спрашивай.

— Я уже спросил. Тёмный эльф. Они тут, я знаю, редки. Не видел ли тут такого в последние дни? Если видел — чем тут занят, где скрывается? С кем ведёт дела?

— И всего-то? — делано вздыхает торговец. — Как уже сказал — видел, конечно! Как не видеть! Варзул, может, и стар, но ещё не слеп. Да, появился тут такой, три дня назад. Только, Ив, я тебе ещё вот что добавлю — совершенно бесплатно, прошу заметить! — никакой это не эльф и уж тем более не тёмный.

Мне стоит немалых усилий сохранить спокойствие.

— Ты уверен, Варзул, почтеннейший?

— Уверен? Уверен ли я? Ха, Ив, ты разве забыл, что я никогда ничего не сообщаю, в чём не уверен, что видел собственными глазами? Как дело-то было — я из лавки вышел, гляжу — эльф, да не лесной, не высший — тёмный! Ну, думаю, последние времена настают, коли тёмные эльфы вот так тут запросто шастать начали. Зашёл обратно, он мимо меня прошкандыбал — и все мои амулеты ка-ак зайдутся!.. Ну точно псы на медведя.

— И что же это за амулеты? — как бы вскользь осведомляюсь я. — О чём говорят?

— Как это «о чём», Ив? Говорят, в истинной плоти тут передо мной является кто-то или нет! В чём мне первая угроза, а? Мозгами-то пораскинь, у тебя, как у человека, их поболее в черепушку влазит, чем у бедного глупого гобо!

— Допустим. Значит, амулеты сказали тебе…

— Что эта сущность только прикидывается тёмным эльфом. А в действительности…

— Оборотень? — Я знаю, что нет, но пусть хитрый гоблин болтает побольше.

— Какой «оборотень», Ив?! Никак дурного пива перебрать успел!.. Не оборотень это, те только в волка, медведя или там лисицу, если женщина, перекидываться могут. Нет, Ив, оборотец это был. Оборотец, не оборотень!.. Оборотни старого Варзула не занимают, а вот оборотцы — это да! Вот с кем ухо востро держи!..

Ну что ж, жуликоватый гобо на сей раз был совершенно прав. Оборотцы — твари жуткие и смертельно опасные. Они и в самом деле могут принять любой облик и оставаться в нём сколько пожелают. Собственно, никто и не знает, как они выглядят «в действительности». А кто узнал — тот уже никому не расскажет. Есть пара-тройка картинок в старинных трактатах и бестиариях, но там изображён такой инфернальный ужас, весь состоящий из змеящихся щупалец, что даже мне становится не по себе.

Счастье, что оборотцев немного. Что-то препятствует их размножению, иначе они бы уже давно захватили весь мир.

Как правило, промышляют они убийствами, дерзкими похищениями чего-то особо ценного; лучшие из магов, я слыхал, могли создать артефакт-обнаружитель оборотцев, только занимал он самое меньше три, а порой и пять комнат, стоил немеряно, что позволить себе его могли лишь короли, ставили подле сокровищницы; а Варзул, выходит, раздобыл где-то совсем иной, куда сильнее. Ай да гобо, немало, видать, за такую штуку отдал; и где вообще только сыскать сумел?.. Хотя странно, конечно же, что сумел. Очень странно.

— Так что, Ив, если гонишься ты за тёмным эльфом — имей в виду, что никакой это не эльф.

— Буду иметь, Варзул. Благодарю тебя, почтенный.

— Во-от! Ну что, стоили мои вести рунного кубика?

— Стоили, — отвечаю я совершенно искренне. — А может, ты вдобавок ещё и знаешь, где этого оборотца искать?

Гоблин разводит руками. Он искренен.

— Нет, Ив. Знал бы — сказал. За дополнительную плату, конечно же, но молчать бы не стал.

Я киваю.

— Что ж, благодарю. С долгом не задержусь. Как исполню потребное здесь, сразу же за работу примусь.

— Не сомневаюсь, Ив, не сомневаюсь. Потому и в долг тебе верю, — хихикает Варзул, потирая руки.

Что-то нехорошо дрогнуло у меня внутри от этого его жеста. Уж слишком наигран. Слишком показушный.

Но я, само собой, не подаю вида. Благодарю гоблина и выхожу из лавочки.

Народ деловито снуёт по рынку, торгуется, хозяйки закупают битую птицу и овощи, вольный народ приценивается к оружию и снаряжению; искателей приключений стало явно больше с последнего моего тут появления.

Значит, оборотец… Серьёзная публика занялась избушкой Бри. Значит, всё-таки притащила что-то туда с войны бабушка моей рыжей ведьмы. Ну или случилось что-то ещё, совершенно невообразимое. Может, и не с войны, и не бабушка. Может, никому не ведомый отец Бри отличился. Сейчас гадать смысла нет. Отыщем Манюню, тогда и выясним.

Я медленно бреду по рынку. Оборотец счёл нужным тут появиться — значит, избушка Бри где-то поблизости. И, скорее всего, очень близко и к Горе, потому что, если задействовали оборотца, значит, дело серьёзное, а раз серьёзное — требуется самонаибольшая поддержка и подпитка из возможных.

А дать это может только Чёрная гора.

Что ж, где там у нас Бри?..

...Бри я нахожу в самом сердце рынка, где, устроившись на прилавке торговки кожами, моя ведьма лихо раскидывает карты какой-то хозяйке, глядящей на неё, разинув рот, у её ног — клетка с живым гусем.

— А о прошлом месяце муженёк-то твой загулял, было дело, было… — мурлычет Бри, двигая к перепуганной бабе карту Алой Дамы — символ измены. — Со стервой светловолосой спутался… с… с… Агнетой, так? — Поверх Дамы ложится Белая Змея.

Женщины изумлённо охают и ахают.

— Ты, милая, благоверного-то своего ухватом поучила, да… — продолжает ведьма. — Муж-то у тебя, он хороший, только сучка та голову ему задурила, приворот купила, да приворот-то слабый, я, милая, тебе его перебить могу, коль ручку позолотишь, драгоценная…

Не могу отказать себе в удовольствии и некоторое время просто наблюдаю. Женщины, убедившись, что гадалка эта и впрямь может, наперебой выкладывают житейские свои неурядицы; Бри бойко раздаёт им кому отворот, кому присушение, кому чтобы корова доилась лучше. Надо же, какая запасливая, я и не знал, что у неё и впрямь тузы в рукаве — две, не меньше, колоды начарованных карт.

Наконец не в шутку увлёкшаяся Бри замечает меня, слегка кивает, мол, сейчас.

— Смотрю, у тебя неплохо тут получается. Решила сменить профессию?

— Не дразнись, — фыркает Бри. — Зато знаешь, что я услыхала? Что бабы болтали?

Ей ужасно хочется скорее всё рассказать, она едва не подпрыгивает.

— Ты не забывай, что тебе восьмой десяток, по виду твоему. Не скачи козой!

Она подозрительно сразу слушается.

— Так что же бабы болтали?

— Что капитан Бойко большие деньжищи за ведьм сулит. И за всё, что их! За помело в особенности!..

— Это мы и так знаем. Бойко старый пират, только на ведьм ему наплевать, красоток у него и без того хватает. Заказ исполняет, а вот кто ему это заказал…

— Но ты-то знаешь? — Бри заглядывает мне в глаза.

— Знаю. Поэтому сейчас найдём укромное местечко и будем искать Манюню. Не мешкая. Пока до нас эти… исполнители заказов не добрались. Да, и ещё… насчёт эльфа…

Я колеблюсь.

— Чего насчёт эльфа? — подбоченивается Бри.

Никак не наберусь духа сказать ей про оборотца.

Бри смотрит на меня, сведя брови — и вдруг взгляд её устремляется куда-то мне за спину, глаза округляются.

— Он!.. Батюшки светы, он!..Ирвессе!..

Сюрприз за сюрпризом. Теперь уже придётся говорить всю правду.

— Он не тёмный эльф, Бри. Оборотец. Ему не надо было маску напяливать и магией тебя с толку сбивать.

— Об… оборотец… — лепечет Бри, лицо её страдальчески сморщивается. — Ой, ба мне б голову оторвала… о-ой…

Даже сквозь магическую завесу пробивается густая краска. Бри краснеет до корней волос и закрывает лицо ладошками.

— Тихо! В руки себя возьми! — я встряхиваю её за плечо. — Ты ведьма или кто?! Он сюда идёт, готовься! След будем брать!..

Краем глаза я слежу за оборотцем. Ведёт он себя, надо сказать, странно. Идёт быстро, почти бежит, поминутно озираясь по сторонам и бросая за спину взгляды, которые так и хочется назвать «затравленными».

Щегольской дублет на этом Ирвессе, тёмно-серый с серебряными узорами от манжет до самых плеч, порван в нескольких местах, и на щеках эльфа какие-то очень подозрительно знакомые параллельные царапины — ну в точности, как от кошачьих когтей.

Если это Рашпиль, то кот сей заслужил всю на свете печёнку.

Тёмный эльф — или оборотец — проносится мимо нас, даже не удостоив взглядом. При этом он что-то бормочет себе под нос, что-то не слишком довольное и состоящее почти сплошь из одних проклятий.

Я киваю Бри — мол, давай за ним.

Разумеется, мы очень осторожны; но эльфу, похоже, совершенно ни до чего, мчится куда-то, и, хотя оглядывается, явно не пытаясь обнаружить слежку. Скорее — убедиться, что за ним не гонятся.

А мы и не гонимся, мы просто идём.

Ирвессе почти выбегает с рынка, рысью мчится по кривым улочкам, мимо подозрительного вида заведений, где явно скупают краденое, мимо лавок ремесленников (оружейных дел мастеров тут собралось ну просто донельзя много); направляется он куда-то к порту.

Хотя, конечно, «порт» — это слишком громко сказано. Крошечная бухточка, скрытая в складках Чёрной горы, несколько пирсов, низкие пакгаузы, трактиры самого разбойного пошиба, и…

И, конечно, обиталище самого капитана Бойко, распорядителя всего этого безобразия.

Распорядителя, управляющего, но отнюдь не хозяина.

Следом за тёмным эльфом мы и впрямь пожаловали в порт.

Бри аж охнула.

Да, посмотреть тут было на что. И изменилось тут многое с моего последнего визита.

Когда-то стоял тут одинокий шкунер, прибитый к берегу бурей, да так и оставшийся. Команда то ли разбежалась, то ли ещё что, я так и не узнал. Потом сюда же угодил ещё один корабль, небольшой бриг, его капитан, похоже, обладал какими ни есть магическими способностями, был непроявленным колдуном; он первым понял, что Чёрная гора – это далеко не просто гора, и был первым, кто сумел извлечь из этого прибыль.

На берегу возникло первое поселение.

И дальше в бухте появлялось всё больше судов, что называется, «на вечной стоянке» — пока не явился капитан Бойко и не взялся за дело всерьёз.

Гавань он расчистил, гнилые корпуса какие разобрал (у рачительного хозяина всё в дело идёт!), какие поднял из воды, соорудив из старых кораблей на берегу настоящую пирамиду, водрузив их на мощные сваи. Пирату явно помогал сильный колдун, и не один, потому как только лишь лебёдками, канатами да блоками этого не сделать.

Так что теперь над прибрежными водами поднималось удивительное сооружение, причудливое переплетение хаотически составленных вместе корабельных корпусов, мачт и такелажа, кое-где даже оставались тщательно убранные паруса, словно всё это готово было в любой момент взлететь, отправившись бороздить уже небесные моря.

Одним боком пиратское пристанище наваливалось на обсидиановый склон Чёрной горы; и на городок, и на море смотрели тщательно сохранённые боевые порты наиболее целых корпусов — их-то Бойко знал, как сберечь. И он ничего не оставлял на волю случая, прикрывшись от возможно удара и с суши, и с моря, и даже с воздуха: между мачтами виднелись предусмотрительно натянутые частые сети.

Вот туда-то, в этот хаос, и юркнул наш эльфик Ирвессе (будем его пока так называть).

— Что теперь? — шепчет мне Бри.

— Мы узнали, куда он направлялся. Снюхался с самим Бойко, не иначе.

— Значит?

— Значит, пошёл «вопросики решать». А мы пройдём по его следу, благо его-то он не маскировал.

— И найдём Манюню, точно! — радуется Бри, только что в ладоши не хлопает.

Сказано — сделано. След эльфика мы берем оба, играючи — он и впрямь торопился, ничем не попытавшись даже прикрыться.

Мы проходим обратно на рынок, минуем его, оставляем позади самую новую, обращённую к лесу часть городка; я замечаю, что здесь явно прибавилось простого люда, которому, похоже, хитрый пират Бойко обеспечивает покровительство. И ещё одно — городок не имеет никаких укреплений, даже частокола.

Значит, кто-то очень умелый и хитрый ставил тут защиту, пользуясь тем, что кроется под Чёрной горой.

Бри ничего этого не замечает, бежит рысью, уткнувшись носом в землю; след эльфика выводит нас за окраину, сперва на просёлок, что ведёт к ближайшим хуторам, а затем резко сворачивает в чащу — прямо к обсидиановой громаде.

Всё сходится.

Бри нетерпеливо встряхивает плечами — ох, да ну что ж это такое!..

— Ты зачем?! Зачем личину сбросила?!

— Так Манюня же! Вдруг она меня не узнает?! — Пламя рыжих волос плывёт над плечами.

Ох уж эти мне ведьмы. Примитивную распознавалку на собственную избушку поставить не могут. Моя башня впустит меня в любом виде (если, конечно, научусь так же ловко менять облик, как Бри; кстати, его она поменяла так естественно и быстро, словно… словно сама оборотец).

Мы пробираемся едва заметной тропкой. Эльфики (хоть я их и не люблю) всё-таки здорово умеют ходить по чаще; находят путь в любом буреломе.

Сейчас. Уже скоро. Ну, Иван, готовься!..

— Бри! Сейчас может быть драка. Ты помнишь, что…

— Всё я помню! Я атакую и отвлекаю, ты давишь!

— Молодец. Всё помнишь. Так, стоп!.. Вот оно!..

Глава V. Смешивая карты

...Они даже не озаботились отойти от городка куда подальше. Правда, к горе прижались, соображают.

Перед нами — полянка, разбитый лагерь. Кострище, навес по-эльфьему сплетён из живых ветвей, которые даже не срезаны со стволов. Интересно, интересно… оборотец наш и этому выучился? Не знал, не знал. Магия — не облик, её так просто не скопируешь.

Бри кидается вперёд, руки вскинуты, пальцы согнуты на манер когтей. Боевое ведьминство, которое наш брат-колдун слишком долго считал чем-то ерундовым.

И очень ошибался.

Рыжие волосы Брионни оставляют за собой огненные росчерки. И я вновь удивляюсь — это куда выше обычно отпущенных ведьмам сил.

Но Бри в этот наш поход удивляла меня уже не раз.

Я следую за ней, рунные символы соединены, осталось сдвинуть последнюю грань; однако на полянке всё тихо и пусто.

Бри замирает на середине, крутится на пятке — ну да, никого нет. Лагерь брошен.

— Ив! Гляди, следы!.. Манюня — она тут была!

Не теряя бдительности, следую за ведьмой; и точно — земля вся истоптана огромными отпечатками куриных лап, не уступающих отливкам драконьих следов, какие мне довелось видеть, пока состоял в учениках у Святогора.

— Она, это она! — Бри, забыв обо всём, падает на колени, ползает по жухлой осенней травке. — Манюня! Вот, гляди, шрам на правом пальце!.. И тут… левая шпора, она у неё раздвоенная…

— Хорошо. — Бри может увлечься, я такого права не имею. — Избушка твоя тут была. А дальше что?

— Она… она отсюда убежала! Вот, гляди!

Да, прямо с поляны в глубь леса тянется чёткая цепочка следов. Вернее, начинает тянуться, а потом резко исчезает. Плотная стена зарослей стоит нетронутая, хотя проломиться сквозь неё немаленькая избушка бесследно никак бы не смогла.

Разве что опять взлетела? Я, конечно, спекулирую, но как-то ведь она здесь оказалась, на этой опушке!

— Помелом следы замели, — выдыхает Бри, выпрямляясь наконец. — Рашпиль замёл, он умеет. И старое моё помелодома оставалось…

— Старое — это бабушкино? — щеголяю я некоторыми познаниями в наследственных делах ведьм.

Бри кивает.

— Бабушкино, да. Но котик молодец какой! Разобрался, сумел, хотя у него и лапки!

— А ты проследить не сможешь? Или нам надо по всем правилам след искать, завесу вскрывать?

— Это не завеса, — Бри мотает головой. — Они след именно что заметают, а не глаза преследователям отводят, что проще.

— А следы этого заметания?.. Давай-ка я попробую.

Однако и у меня ничего не выходит. Совсем ничего.

— Если Рашпиль помелом след заметает, — огорчённо замечает Бри, — то даже у меня не получится.

— То есть прячут даже от хозяйки?

— Так помело-то бабкино!..

— Логично. Ну, какие предложения, Бри? Если это был Рашпиль, то не могли ли они прямо домой отправиться? И как они отсюда скрылись, взлетели, что ли? Могло такое случиться?

Бри расстроенно трясёт огненными локонами.

— Не взлетели, нет. Следов разбега нет.

Да, точно. Взлёт на чистой магии оставил бы такое пятно, что прочитал бы любой ученик колдуна (или ученица ведьмы), даже едва переступивший порог наставника. Пятна этого не было и там, откуда Манюню угнали, зато там остались следы взлёта. Их Рашпиль почему-то не зачистил.

— Что ж, делать нечего. Пойдём в том направлении, куда след вёл. К тому же Манюня с Рашпилем явно спасались бегством, иначе замели бы вообще все следы. Сейчас, погоди, оставлю тут кое-что…

— Зачем, Ив? Чего мы время теряем?

— Бережёного Высшие берегут.

Я провожу сторожевую черту. Чем Враг не шутит, когда Хранитель спит?

Мы направляемся к зарослям, и в этот миг срабатывает моя черта.

Преследователи очень, очень сильно торопятся. Слепо кидаться следом за колдуном и ведьмой — надо быть или очень храбрым, или очень глупым.

Чары оживают, кинетические закладки разряжаются, и вот уже двое самых шустрых валятся наземь; им по самое колено обрубило ноги, коими они заступили за черту.

И сразу свист стрел. Летит раскрывающаяся в полёте сеть, выпущенная из специального арбалета; Бри вскидывает руку, пальцы-когти полосуют воздух, и сеть крест-накрест рассекает словно незримыми клинками, концы перерубленных нитей пламенеют алым — сеть сплетена из тонкотянутой проволоки.

Кто бы ни явился нас ловить, он не пожалел на это средств.

— Ив, прикрой! — визжит Бри и кидается в атаку.

Моя нежная, робкая, смешная, влюбчивая Бри — сейчас разъярённая драконица, защищающая потомство. Она кидается на поимщиков —три десятка человек, развернувшихся в цепь, судя по ухваткам — явно не новички.

Двое уже помогают раненым. Остальные замедлились, двигаются вправо и влево, причём у них явно что-то чувствительное, какие-то талисманы, позволяющие обнаружить мою черту. Что неудивительно — проводил-то на скорую руку, так, для очистки совести.

А в самой середине строя — наш старый (уже старый) знакомец, эльфик Ирвессе. Правда, он вдруг замирает с разинутым ртом, завидев Бри.

Остальные не обращают на это внимания. Нащупав концы моей черты, бросаются к нам с двух сторон. После неудачи с сетью в нас уже никто не стреляет.

Крепкие парни в кольчугах, со щитами и дубинами, обмотанными грубой мешковиной. Ни мечей, ни шпаг — значит, задача взять живьём и не рисковать ценными пленниками.

В моих руках — пара рунных многогранников. Оружие самообороны колдунов, когда опасность застала врасплох.

Лёгкий щелчок — это соединяются нужные руны. Безо всяких огнешаров, молний и прочих пиротехнических эффектов сила начинает работать, и два ближайших вояки валятся на землю, хватаясь за горло, мигом синея от удушья.

Ничего особенного, просто весь воздух разом покинул их лёгкие.

На Бри кидаются сразу трое, один вновь пытается набросить сеть, но ведьма подныривает под тянущиеся руки и тотчас брызгает нападающему в глаза каким-то зельем из появившейся словно из ниоткуда склянки; тот вопит, хватается за лицо, которое на моих глазах растворяется, тает, стекает вниз тяжёлыми чёрно-кровавыми потёками. Крик обрывается, безголовое тело падает Бри под ноги; другого противника она ловко пинает под коленку, уворачивается от дубинки и…

С пальцев Бри течёт что-то незримое: не огонь, не пламя, не лёд, не вода, нет, — чистая сила, не преобразованная, не облечённая ни в какие формы.

Никакая ведьма на такое не способна.

Зато я знаю, кто способен.

Голова наёмника разлетается кровавой кашей, а Бри уже разворачивается, атакует со стремительностью пантеры южных лесов. Пальцы-когти вдруг удлиняются, оборачиваются изогнутыми клинками, мигом перерубающими шею третьему.

— Ну, кто следующий?! — бешено визжит Бри.

Я меж тем составляю следующую фигуру, добавляю пару росчерков на земле — и от незримого щита, прикрывшего ведьму, отлетают три разом выпущенные стрелы: нападающие не идиоты, лезть врукопашную с такой противницей дураков нет.

Ирвессе застыл, таращится на Бри широко раскрытыми глазами. А та вдруг делает к нему шаг, вскидывает руку, покрытый чужой кровью палец указывает прямо на оборотца.

— Ты!.. Ты меня предал!..

Ирвессе словно в отчаянии крутит головой, будто судорожно пытаясь отыскать путь к спасению.

Нас меж тем продолжают окружать. Эти ребята явно не страдают недостатком храбрости.

Я провожу ещё одну черту, полуокружность — и движение у нас за спинами враз останавливается. Они отлично подготовились, эти парни, но пока я держу щит — они к нам не пробьются.

А нам, похоже, предстоит уничтожить их всех.

Я начинаю потихоньку подбирать нужные ингредиенты, пока Бри стягивает на себя всё их внимание.

— Стойте, стойте! — кричит меж тем Ирвессе, непонятно зачем — все и так стоят. Бри над тремя обезглавленными трупами, я над своей фигурой и атакующие поодаль — явно подрастерявшие запал.

И тут среди них, рядом с эльфиком, появляется новая фигура. Высокая, в пиратской треуголке, иссечённое глубокими морщинами лицо окаймлено густой бородой.

Так. Пожаловал сам капитан Бойко собственной персоной. Что ж, у нас появляется шанс.

Ирвессе подскакивает к капитану, что-то шепчет на ухо, тыча в нас пальцем. Бри шипит от ярости, но остаётся на месте — мой щит продолжает её прикрывать, но вместе с ней вперёд не двинется.

Бойко держит в руках какую-то шкатулку, резко распахивает крышку, и…

Из неё словно начинает изливаться свет, яростный и слепящий. Глаза режет, я стараюсь сгустить, уплотнить щиты, но напрасно — сияющие змеи кидаются прямо на мою черту, остатки кинетических чар исчезают, словно дождь, пролившийся на раскалённые камни.

Сияние пожирает магию.

Словно исполинский спрут или даже кракен, вдруг оказавшийся на берегу, создание света пронзает мой щит, вбирает его в себя, устремляется мне за спину, проглатывая только что проведённую черту; на нас с Бри разом кидается вся банда.

Одного я принимаю кинжалом под горло, второго достаю ножом в левой руке, но тут Бри страшно, дико кричит, и я вижу, как она бьётся в руках поимщиков, а под подбородком у неё — чужое лезвие.

— Сдавайся! Не то девку твою того!..

Руки сами опускаются. Нет, рисковать Бри я не могу...

Ко мне тотчас подскакивают, и я бросаю оружие наземь.

— Капитан, — я стараюсь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно, — досточтимый капитан Бойко, к чему всё это? Вы же меня знаете!

— Тебя, Иван, знаю, — усмехается пират. — И девку эту знаю тоже. Ничего личного, приятель, просто дела так складываются. Эй, парни, берите их! И ко мне…

Надо сказать, что обращались с нами сносно. Никто даже не пытался Бри облапать-общупать, мне никто по зубам не заехал. Правда, обыскали тщательно, изъяв весь мой магический арсенал. Это как раз не самое страшное, руны я, как выяснилось, и ногтем вычерчу, если надо.

Капитан Бойко аккуратно прикрыл свою заветную шкатулочку. Интересная же там у него штуковина, Тёмные меня побери. Учитель Святогор очень, очень обрадуется, коль я ему об этакой диковине отпишу.

«Отпишу! Ты сперва в живых останься, герой!» — укоряю себя.

Останусь. Обязан остаться.

Ирвессе меж тем крутится возле старого пирата, что-то нашёптывает. Нет, странно, странно… Что ж он так заискивает-то?

Бри шагает рядом, гордо задрав нос. Ну ровно Гретхен Неопалимая, в семи кострах выжившая. Мечет на эльфика огненные взгляды. Правда, и пираты не лыком шиты — в затылок Бри смотрит оголовок арбалетной стрелы.

Вот интересно, всю мою снасть подручные Бойко у меня выгребли, а кубик Варзула — эвон, в кармане. Не заметили? Пропустили?..

В лесу у пиратов оказался целый обоз. Нас с Бри сажают в телегу, не грубо запихивают, а аккуратно помогают взобраться. Странно, чего Бойко от нас надо?.. Он пятерых потерял, ловких, умелых ребят, да сколько ещё ранено — это серьёзный урон. И лез на колдуна с ведьмой, понимая, что без драки и большой крови не обойдётся, однако лез. Какое ему до меня с Бри дело?..

Везли нас под сильной охраной, глаз не спускали. И доставили, как я и ожидал, в порт, ко «двору» старого пиратского капитана.

Провели узкими лестницами, старыми корабельными трапами. Сам Бойко занимал корму некогда роскошного королевского галеона, превратив её в настоящий «тронный зал», иному правителю впору.

Вдоль стен, под иллюминаторами, расставлены пузатые сундуки, висят морские карты, оружие, самое причудливое: я заметил даже новомодную аркебузу. Руки нам с Бри так и не развязали, поставили перед троном, на кой и взгромоздился старый пират. Покряхтел, явно делано.

— Старые раны, Ив, старые раны. К шторму, не иначе. Кости у пирата — они, Ив, лучше любого барометра погоду предскажут…

А на коленях у Бойко — заветная шкатулочка. Окованная чёрным железом, из каменного дерева сработанная и вся покрытая сложнейшей вязью рун.

— Сожалею о ваших ранах, капитан. Но спрошу — зачем было нападать на нас с достойнейшей Брионни? Если есть разговор — достаточно было просто позвать, мы бы пришли.

— Ха, ха, — ухмыляется Бойко, а вдруг соткавшийся возле его кресла эльфик Ирвессе подобострастно хихикает. — Умеешь ты, Ив, красиво врать. Ни один мускул не дрогнет. И даже не краснеешь.

— Так что вам от нас нужно, капитан? — я стараюсь оставаться в рамках.

— Выкладывай, что там измыслили твой Святогор с этой безумной бабой, как её, «верховной ведьмой», Ринрайтихой? Зачем вас сюда подослали? Что велели добыть? Ящичек мой заветный, шкатулочку мою?..

— Вас ввели в заблуждение, капитан. Мы с Бри здесь совсем по другому поводу…

— Да-да-да, знаю-знаю! Ищете «сбежавшую избушку», да? За какого ж идиота ты, Ив, меня держишь? Даже обидно, слушай!

— Но Манюня и впрямь сбежала! — вдруг начинает хныкать Бри. Надо сказать, весьма артистично. — Точнее, не сбежала. Её украли. Вот этот гад и украл!.. Обманул меня и украл! — она яростно кивает на эльфика.

— Ничего я не крал! — возмущается в свою очередь Ирвессе. — Эти руки, — театрально вскидывает их и вертит, — эти руки ничего не крали!

— А кто заставил Манюню улететь?! — атакует Бри. — Да, и, капитан Бойко, вам известно, что это вовсе не тёмный эльф, а мерзкий выродок-оборотец?! И как бы моя избушка иначе оказалась тут? А она здесь, капитан! Мы видели её следы! И собирались по ним пройти, как раз в тот момент, когда ваши люди — явно по наущению этого коварного типа, прикрывшегося чужой личиной — на нас напали!

— Клевета! — визжит Ирвессе. — Капитан, вы меня знаете. Ваша шкатулка…

— Ти-хо! — гаркает Бойко. — Всем молчать! Разгалделись, словно чайки-крикунцы. Ты, ведьмочка, думай, прежде чем языком молоть, чай, не помело твоё. Был бы он оборотнем…

— Оборотцем!

— Неважно. Оборотень, оборотец — с любым моя шкатулочка бы справилась. Умеет она, хе-хе, под любые личины заглядывать. Как и магические щиты разбивать, в чём вы сами, господа хорошие, имели возможность убедиться.

Пират откидывается в кресле, явно очень довольный собой.

— Господин капитан, — я пытаюсь быть очень вежливым. — Давайте мы расскажем вам всю историю, а вы…

— Что ты мне расскажешь, Ив, я и так уже знаю, — хмыкает Бойко. Пальцы его играют с золотой бахромой на роскошном дублете. — Не сомневаюсь, Святогор придумал хорошую историю, да и ведьма Ринрайт не промах. Ну да ладно. Рассказывай, мы послушаем. Хотя кое-что могу сказать и так. Намерен ты мне поведать, что твою подружку соблазнил, как я понимаю, оборотец. Так? — Губы его растягиваются, демонстрируя превосходные белые зубы.

— Избушка Брионни улетела. Никакой тёмный эльф не смог бы исполнить чары потребной для этого силы, будь он хоть колдуном из колдунов. Здесь справится лишь истинно магическое существо, способное вдобавок принять нужный облик. Кто, кроме оборотца, способен на такое? И у нас есть ещё одно подтверждение.

— Ха-ха, подтверждение!.. Знаю я это «подтверждение», Ив. Старый хитрец Варзул себе цену набивает, мои, мол, амулеты аж самого оборотца распознать смогут!.. Ну гляди, смотри в оба и не говори потом, что не видел!

Крышка шкатулочки вновь открывается, беспощадный свет вырывается на волю, пронзает фигуру Ирвессе — и разом втягивается назад.

— Это разрушило бы любые чары, — вдруг очень серьёзно говорит пират. — Ну, теперь убедился? Или думаешь, что обманываю я тебя, глаза отвожу?

Нет, пират говорит правду, приходится мне признать. То есть мы с Бри ошибались…

— Ну, будешь сознаваться? Что Святогор замыслил?

— Капитан, но как мне доказать вам, что ничего мой старый учитель не замышлял? Как можно доказать несуществование никогда не существовавшего?

— Ты мне тут не философствуй, — строго изрекает Бойко. — Всё на самом деле просто. Вот давай я тебе сам расскажу, как именно. Эх, всё-то самому делать приходится, даже на допросах признаваться!.. В общем, решили колдун Святогор с ведьмой Ринрайт извести старого бедного капитана Бойко, которому в кои-то веки слегка повезло в жизни. Отправили двух лучших своих учеников. Но как такой абордаж провернуть, чтоб не вспугнуть жертву? О, идея — зашлём-ка мы туда избушку юной ведьмы Брионни, набив её доверху всякими полезными в колдовском бою приблудами, а чтоб бедный старик Бойко бы не догадался — замаскируем под похищение. Что для этого надо, чтобы всё достоверно выглядело? Правильно, похититель. Смазливый эльфик… ладно, ладно, Ирв, я же любя!.. Колдун Святогор накладывает чары, ведьма Ринрайт приводит их в действие посредством фамильяра Рашпиля, и вот, пожалуйста, «похищение»!.. Вполне себе повод явиться в мои владения! — Пират грозит нам пальцем. Ухмылка у него донельзя паскудная. — Только вы не учли, разумники мои, что эльф Ирвессе сумеет вырваться из лап вашего демонического фамильяра и бросится ко мне за помощью! Ваша игра проиграна, ваша песенка спета, ваш замысел не удался!.. И теперь вы в моей власти!.. Очень, очень выгодно могу теперь поторговаться с вашими наставниками, да-да…

— Чепуха! — не выдерживает Бри. — Рашпиль — мой фамильяр, мой котик! Как он может кого-то «удерживать в лапах»?!

— А по настояниям старухи! — тотчас выпаливает эльфик.

— Какой старухи?!

— Такой! Из-за печки твоей!

— Бред! Ты спятил, негодяй!.. Капитан, почтенный капитан, это существо не в себе, оно выдумывает дикие сказки!..

— Сказки? А как тогда тут очутилась твоя изба, милая ведьма? Если Ирв — обычный тёмный эльф, как он сумел поднять её в воздух? А, Ирв? Расскажешь нам, как оно было?

— Я ничего не поднимал! — верещит эльфик. — Это всё они! Старуха и кот! Нет, не кот! Демон в виде кота! Это они!

— Врёшь! — Бри топает ногой. — Рашпиль мой фамильяр, только и всего! Как он мог что-то куда-то поднять?!

— Вот именно! — перебивает Бойко. — Почему я и говорю, что попались вы! Святогор с Ринрайт… шкатулочка моя…

Тут Бри с эльфиком принимаются орать друг на друга разом, и слова капитана успешно тонут в перебранке бывших любовников.

Надо было что-то делать, причём быстро. А ещё я как-то отстранённо подумал про чистый рунный кубик, всученный мне Варзулом. Почти не сомневаюсь, что именно по этому маячку меня и отыскал старый пират. Эх, гобо, гобо, надеюсь только, ты продал меня за действительно солидные деньги.

— Досточтимый капитан. Ваша шкатулка поистине невероятный артефакт, — вступаю я, и Бри с эльфиком хоть и не сразу, но замолкают. — Если вы в неё так верите — то давайте постараемся добыть избушку Брионни, и вы сами убедитесь, что никаких чар мой учитель с верховной ведьмой на неё не накладывали.

— Прекрасная идея, Ив, — хмыкает пират. — У вас в избушке, по словам бедняги Ирва, целый арсенал. Конечно, моя шкатулочка и не такое видывала, но хватит уже крови. Вам ещё за моих пятерых парней расплачиваться. Так что, приятель, боюсь, всё было именно так, как я сказал, и иного ты мне не докажешь. Никак иначе эта изба тут бы не очутилась. В общем, выбирайте, колдун и ведьма, — или вы рассказываете всё без утайки, или я вас отправляю под Чёрную гору. Видели, что моя коробушка делает? Так вот там, под горой, — хуже, много хуже выйдет. Человек я не злой и зряшной крови не люблю, но… Увести их и запереть! Порознь. Час на размышление.

Глава VI. Лицом к лицу

Руки ни мне, ни Бри так и не развязали. Капитан Бойко не допускал никаких неожиданностей. Отвели нас недалеко, всего на один марш вниз, втолкнули каждого в небольшую каморку, — верно, бывшие каюты корабельных офицеров.

Думай, Иван, думай!

Если пират прав и никакой эльф не оборотец, то и впрямь, как избушка Бри могла тут очутиться? Что за бред про «старуху из-за печки»? Откуда там какие-то старухи? Сроду от Бри ни про каких старух не слыхал.

Так что же этот эльф несёт? Или это всё враньё с первого до последнего слова? Но чего ж ему было кидаться к капитану? Если он (один или с неведомыми сообщниками) и впрямь украл Манюню, то почему бы не сделать всё без шума и пыли? Или они не смогли? Или в избушке и впрямь оказалось нечто, что потребовало бы присутствия самого капитана с его «шкатулочкой»?

Что за «коробушка»? Откуда такой артефакт? Почему о нём никто никогда не слышал — а про такое чудо, будьте уверены, судачили бы на всех углах и колдуны, и ведьмы.

И, самое главное, — как мне вытаскивать Бри?

Хотя при ней осталась золотая брошка, спрятанное помело...

Если мне удастся опять, как и в пещере ламии, вычертить ногтем рунную схему…

Делать нечего, принимаюсь за работу. Руны избавления от пут не самые сложные, главное поймать поток силы, разложить его на компоненты и вновь собрать; и вот я вновь слепую стараюсь вычертить ногтем на стене некие линии, стоя к ним спиной.

Нет, не зря изводил меня уроками дядька Святогор, не зря настойчиво заставлял изображать руны чем угодно и в любом положении, хоть «носом на песке», как он говаривал.

Ведьмам для набрасывания чар нужно куда меньше. Почему же Бойко оставил Бри, считай, без присмотра, ведьминские заклинания можно и без жеста делать, со связанными руками? Или надеется на свою «шкатулочку»?

Вопрос, что оно такое, я откладываю на потом.

Я усердно скриплю ногтем по стене, ощупываю прочерченное подушечками пальцев. Ну, давай же, давай, торопись, колдун Иван!..

...И какой Тьмы Внешней бездействует Бри?!

За дверью раздаются тяжёлые шаги. Створка распахивается, на пороге возникает капитан Бойко собственной персоной, в руках — та самая «шкатулочка», она же «коробушка». За спиной пирата — четверо его мордоворотов. Глядят мрачно.

— Вижу, вижу, стараешься, — ухмыляется Бойко. И поднимает крышку шкатулки.

Стремительный росчерк яркого света ударяет в вычерченное мной, оставляя лишь пятно гари. Пахнет опалённым деревом.

— Знаю, Ив, что парень ты головастый, иного Святогор в ученики бы и не взял и колдуном бы не выпустил. Ну, время вышло. Решай. Или рассказываешь всё, как есть, или идёшь под гору.

— А чего же мне под этой горой бояться, капитан? Я и так в вашей власти. Но отпустите хотя бы Бри. Она… она девушка, молодая, красивая, ей жить да жить…

— А тебе, молодому да красивому, что, жить не нужно? Не валяй дурака, Ив, выкладывай. Да, собственно, я и так всё уже понял, как оно было. Осталось только тебе подтвердить.

— Если осталось «только подтвердить», то зачем моё подтверждение? Что вы с ним делать станете, капитан?

— В бочке засолю, — гогочет Бойко, и ему тотчас же вторят все четверо мордоворотов. — Будет мне о чём с набольшими колдунами да верховными ведьмами потолковать после этого, будет!.. Мы ведь как договорились — они в мою долю не вступают, ну а я в вашу, то есть в ихнюю. А они слово нарушили, уговор порвали, ко мне полезли!.. Так дела не делаются, Ив, приятель. Так что никого не отпущу.

— А какая вам корысть, капитан, если я совру, шкуру свою спасая?

— Свою шкуру ты, Ив, спасать, может, и не станешь, горд ты уж больно. А вот как насчёт ведьмочки твоей? Не хочешь ведь, чтобы я всю команду через неё пропустил?

— Капитан, не думаю, что ваши люди не знают, какая судьба ждёт тех, кто посягнёт на честь ведьмы, кто подвергнет её насилию. Все ведьмы, как одна, от моря и до гор, не успокоятся, пока не переловят насильников и… и заставят слопать их, насильников, собственные причиндалы. Даже без соли.

Я сейчас говорю не сколько для старого пирата, сколько для его подручных. И замечаю, как они переглядываются — слова мои до них явно дошли.

— Эвон как заговорил… — очень серьёзно кивает пират. — Ну что ж, пошли тогда. Не веришь, что под горой у меня нечто — твоё дело. Сами увидишь, закричишь, заплачешь, будешь у старого капитана Бойко прощения просить, да поздно. Взять его, парни!

Мне молча и деловито заламывают локти, так что приходится согнуться в три погибели. Рядом раскрывается двери, из каморки вытаскивают Бри.

Она шипит и бранится, но толку от этого, само собой, никакого.

— И не удивляйся, что подружка твоя никакие ведьмовские чары свои наложить не сумела, — иронично сообщает мне капитан. — Я позаботился. Коробушка моя любую волшбу выпьет, спасибо скажет и добавки попросит.

Нас толкают, почти тащат по трапам.

— Капитан, если вы нас убьёте, колдуны и ведьмы не простят. Никому.

— Не пугай старика Бойко, он пуганый, — усмехается пират. — Чародеи почище тебя грозили, ведьмы не чета девчонке этой стращали, кары сулили такие, что волосы дыбом! Однако ж вот он я, капитан Петер Бойко, здесь, в истинной плоти, сладко ем, мягко сплю, курочек за мягкие места пощипываю да что надо им куда надо засаживаю. Ты вот, приятель, когда последний раз курочке какой-нибудь засаживал, а?

— Скотоложеством не страдаю, извращённой тягой к домашней птице не отличаюсь, кап…

Меня с размаху бьют под дых. В глазах искры. Бри визжит.

— Не трогайте его!.. Меня возьмите, только Ива отпустите! Я, я во всём виновата!

— Молчи! — кое-как хриплю я.

— Я признаюсь! Во всём! Только Ивана отпустите, он тут ни при чём!..

— Вот и славно, курочка моя, — ласково изрекает Бойко. — Вот и хорошо, разумница. Мы с тобой, конечно, позабавимся. Но для начала вот этого колдунишку за наглость его сдадим… кому следует. Тебе, лапушка, урок будет. Я тебя, конечно, перед забавами связать могу, рот заткнуть, но лучше оно будет, если ты сама поймёшь, что противиться старому капитану не след. Да тебе ещё и понравится!..

— Я на всё согласна! Только Ива пощадите!..

— Согласие твоё, милая, никого уже не волнует.

— Ну, капитан, я ведь могу и нажаловаться… нашему Кругу. Ив ведь правду сказал, ведьмы такого не прощают. Вы-то с коробушкой вашей, может, и спрячетесь, а вот люди ваши — нет. Всех достанут. И все вокруг, от мала до велика, о том узнают. А кому нужен капитан Бойко без экипажа, потому как пойдёт ли к нему народ после такого?.. Это если я всё расскажу. А могу и не рассказывать… могу и приласкать капитана… как никакая шлюха не приласкает…

Голос Бри становится мягким, обволакивающим, опасно вибрирующим, словно мурчание большой кошки. От него дуреет голова — знаю я эти её приёмчики. И, хотя ярость с ревностью мне застилают взор кровавым полотном, умом понимаю — она всё делает правильно. Обещать сейчас можно всё, что угодно. Ведь обещать — не значит сделать.

— А как я проверю, рассказала ты иль нет? — резонно замечает пират. — Не, милая, попалась — терпи.

Пока длится эта захватывающая беседа, нас волокут всё дальше и дальше, пока мы наконец не оказываемся в устье неширокой пещерки или, скорее, тоннеля, проложенного неведомо как в сплошном обсидиане.

Гора. И нас ведут вглубь.

Я волей-неволей гляжу только вниз, так что виден мне лишь блестяще-чёрный пол да грубые башмаки пиратов. Навстречу нам тянет сухим жаром, словно из кузницы.

— Ничего, недолго осталось, — сообщает мне Бойко.

Тоннель ведёт под уклон, спускаясь широкой спиралью. Становится всё жарче.

Тьма сгущается, кто-то из пиратов зажигает фонарь.

Однако путь наш и впрямь длится недолго. Мрак вновь сменяется светом, на стенах начинают играть длинные тени.

— Вот как ты думаешь, Ив, — вдруг задушевно произносит Бойко, — почему я тебя сюда тащу вместо того, чтобы рыбкам скормить, к примеру? Или просто голову отрубить?

— Не знаю, — хриплю я. — И знать не хочу!..

— А напрасно. Старому пирату ведь что самое главное, Ив? Золотишко, думаешь, или там прелести молоденьких девчонок?.. Не-ет, дорогой. Ну, догадываешься, нет?..

— Уважение, — вдруг выдаёт Бри. — Хочет капитан Бойко, чтобы уважали его и боялись. Хочет, чтобы знали все — не просто так он здесь сидит.

— Ай, молодца! — восхищается пират. — Всё верно говоришь, лапушка! Уважение, вот что главное! Презирают меня эти ваши святогоры да ринрайтихи! Выскочка, мол, спёр где-то артефакт-шкатулочку, а отбери её у него — так и всё, делай с ним что хошь!.. Так вот, дорогие мои, нет ничего более далёкого от истины. И вы это увидите.

— Какое ж «уважение» от моей казни проистечь может? — собираюсь я с силами. — Кто об этом узнает? Бри вы же тоже убьёте, не выпустите…

— Святогор и остальные, и колдуны, и ведьмы, узнают, — внушительно говорит Бойко. — Узнают, что не нож я тебе в спину воткнул и не отравы какой подсыпал. Узнают, что с тобой случилось, почуют. И ужаснутся. И совсем по-другому со старым бедным капитаном разговаривать станут! Вот, пришли мы, гляди теперь!..

Мне разрешают выпрямиться.

Мы стоим на краю громадной пещеры, далеко внизу плещутся волны — пещера соединена с открытым морем. На куполообразном потолке играют яркие отсветы — он бьёт снизу, этот свет, сплетённый с чем-то тёмным, непроглядным, чернильным.

— Гляди! Гляди! — приказывает Бойко. Зубы его лязгают.

Я гляжу.

Вода внизу блистает и светится. А среди этого свечения ворочается исполинское чёрное тело, навроде громадного кальмара, вьются, словно змеи, длинные щупальца, жадно тянущиеся кверху, ощупывающие, оглаживающие ровные стены каверны. Сияют заполненные светом огромные выпуклые глаза-блюда, пенится вода возле тёмной пасти, в глубине которой, однако, свет.

— Силы великие… — потрясённо шепчет рядом Бри.

Воистину. Силы великие и заповедные, силы из-за грани, что же это за создание?!

Создание, что вбирает силу, что пьёт её, подобно тому, как упырь сосёт кровь.

— Последние слова, Ив? — осведомляется Бойко. — Гром и молния, стар становлюсь, сентиментален…

— Только одно… — медленно говорю я. — Будь ты проклят, гад!

Руки у меня связаны за спиной, но Святогор учил меня всякому, и как раз на такие случаи.

Подручные у пирата — ребята сноровистые, и ни один не оказался настолько глуп, чтобы встать у края, у кривоватых, но прочных перил, сработанных из целых брёвен. Врезаюсь плечом в ближайшего, отталкиваю назад, добавляю ногой под колено, и ещё раз, другой — в бок. Пирата отбрасывает к ограждению, он врезается в него спиной, проламывает, кувыркаясь, летит вниз. Вопль его обрывается громким всплеском, однако остальные пираты и сам Бойко ничуть не растеряны. Трое громил кидаются на меня — смело, но не очень умно. Ещё одного, самого шустрого, я сшибаю подсечкой, однако тот успевает уцепиться за вертикально вбитый кол.

Двое оставшихся дружно выхватывают кривые морские кинжалы.

Бри кидается было ко мне, и тут над уступом взмывает вдруг чёрное щупальце. Оно соткано из тьмы, но на расширенном плоском окончании сияют окружности присосок. Щупальце разворачивается, швыряя мне под ноги мокрого пирата, к сожалению, целого и невредимого.

А от входа в каверну, топоча подбитыми железом башмаками, мчится целая свора подручных Бойко.

Мы с Бри оказываемся рядом, вышвырнувшее пирата щупальце скрывается внизу. Отступать нам некуда.

— Ну, убедились, что я на волю случая ничего не оставляю? — усмехается Бойко. — Ваша песенка таки спета, голубки мои!..

Мы тяжело дышим. Бри глядит на меня, и глаза её полны слезами.

— Это всё из-за меня…

Нас окружает с полдюжины пиратов. Сам капитан со своей заветной «шкатулочкой» предусмотрительно держится поодаль.

— Это одно и то же… — выдыхает Бри.

Если б не связанные руки, точно шлёпнул бы себя по лбу. Конечно! Свет из «коробушки» старого пирата и свет, хлещущий из утробы этого монстра, — поистине одно и то же!..

— Не ест благодетель наш простого пиратского мяса, — продолжает меж тем капитан. — Подавай ему таких, как вы, разлюбезные вы мои колдун с ведьмой.

Это не просто чудовище. Это тварь, питающаяся теми, кто имеет сродство к магии!..

— Рыбки-то он, благодетель наш, и сам себе наловит. — Бойко, похоже, просто наслаждался. — А вот коли чего послаще, так это вы, дорогие, только вы…

Нас прижали к стене, Бри, дрожа, пыталась спрятаться у меня за плечом. Капитан распахнул свою шкатулку, слепящие щупальца потянулись к моей ведьме, оплетая Бри запястья.

— Всё, пора заканчивать сию драму, — притворно вздохнул пират. — Ахой, команда! Давай!..

Все шестеро двинулись на нас. Я рванулся навстречу, но…

Шелест чешуи по камням.

Шипение вырывающегося на свободу ядовитого дыхания. Змеиный хвост, с быстротой и ловкостью молнии сбивающий с ног двух разбойников.

Ещё один шипящий выдох.

Серая хламида с алой окантовкой…

В глазах у меня всё мутится, но каким-то образом я остаюсь на ногах, хотя голова кружится так, словно я перебрал самого скверного креплёного винища.

Мимо меня молнией проносится ламия, отталкивает Бри, валящуюся прямо к пролому в ограде, сшибается с Бойко; пират тоже шатается, однако стоит, несмотря ни на что. Я кидаюсь следом за нежданной нашей спасительницей, и, хотя мир качается, норовя вот-вот опрокинуться, я с размаху бью по той самой «шкатулочке». Её надо добыть, во что бы то ни стало, добыть, а потом…

Шкатулка легко выскальзывает из ослабевших пальцев пирата, падает — медленно, очень медленно — и на лету начинает разваливаться. Точнее, исчезать. Стенки, крышка, дно — всё обращается в росчерк чёрного, среди которого мелькает спираль яростно-белого света.

Взмывает над пропастью щупальце, миг — и то, что было «коробушкой», сливается с ним; внизу раздаётся невнятный шум, словно несколько бурных потоков сшибаются в одном каменном бассейне, стремительно врываясь к него с разных сторон.

Ламия подхватывает меня под руку. Руки у меня по-прежнему связаны за спиной, но всё-таки, извернувшись, я кое-как успеваю схватить за плечо бесчувственную Бри, что застыла тряпичной куколкой на самом краю пролома. Пираты валяются парализованными, капитан Бойко упал на одно колено, что-то хрипит нам вслед — но мы быстро, как только можем, пытаемся отсюда убраться.

Ламия оказывается у меня за спиной, играючи рвёт путы. Слава Высшим, теперь хоть могу нормально нести Бри…

Хотя «нести» — это слишком сильно сказано, ламия практически тащит и меня, и мою ношу.

За нами устремляется поток смешанных света и тьмы, щупальца, сотканные из мрака и сияния причудливо переплетаются; я оглядываюсь, и…

Ох, лучше б я этого не делал!

Все пираты, какие были, уже на ногах. Все бегут следом, однако я сразу же ощущаю, всем существом колдуна чувствую — это не люди. Уже не люди.

Впереди всех оказывается капитан Бойко — один глаз залит чернильной чернотой, другой сияет, словно в орбите горит само солнце.

— С-с-скорее! — шипит ламия; ей тоже тяжко.

Но куда нам бежать? У меня заплетаются ноги, Бри, которую я несу на руках, по-прежнему без сознания. А впереди — лабиринт трапов, хаос нагромождённых корпусов старых кораблей, и там, конечно, хватает подручных Бойко…

Ламия тяжело дышит.

— В битву готовься вступить, // О герой дерзновенный!..

Силы великие, даже сейчас она не может обойтись без гекзаметра!

Но так-то ламия права. В битву вступать придётся.

— Спасибо тебе, Талессис. Ты не должна была…

Мысль я не успеваю развить. На узком трапе, переброшенном с палубы одного корпуса на другой, нас настигают пираты. Точнее, уже не пираты, но рабы, марионетки той сущности, что засела под Чёрной горой.

Бри заворочалась у меня на руках, застонала.

— Ив… что я…

Вскидывает голову, озирается — и вдруг легко соскакивает на старые доски. Ламия успела как-то избавить её от пут.

На нас набегают пираты, у меня ничего, кроме голых рук, но я всё равно пытаюсь заслонить Бри — и ламию, так уж получается.

Колдун без своей снасти не колдун.

Бри резко швыряет перед собой нечто невидимое, в разбойников летит, раскрываясь, огненный цветок, жар опаляет лица,

— Режь! — Я подставляю левое запястье Талессис.

— Что?! — захлёбывается Бри. Нашла время ревновать!..

Ламия, к счастью, сразу понимает всё и даже без гекзаметров.

Острые зубы мигом прокусывают кожу, кровь струится по кисти, и я в немногие оставшиеся секунды успеваю собственной кровью вычертить под ногами руну Харброн, «Ненависть» на забытом языке титанов.

Это самое простое и действенное.

Подручные Бойко всё ближе: распахнутые кафтаны, некогда богато расшитые, а теперь потёртые и местами рваные, кожаные ремни, кривые клинки в руках…

Кровь брызжет на доски, возникает вторая руна — Вуддор, «Битва».

И уже под самыми потянувшимися руками пиратов рождается третья, последняя руна — Фибрулл, «Смерть».

Кровь моя мгновенно исчезает, смытая рванувшейся в отведённое ей русло силой.

Там, где только что были руны, возникает алое мерцание, там ломается сама реальность. Меня скручивает боль — к подобным чарам колдун может прибегать очень редко, его кровь остаётся его кровью, всё передаётся ему самому; такие руны и такие команды не намалюешь просто разведённой киноварью.

Двое пиратов влетают в моё мерцание, в голове у меня словно вспыхивает маленькое солнце.

Колдуны — не боевые ведьмы. Наш путь совсем иной. И за подобные чары мы платим очень, очень дорого.

И та мерзейшая мощь, что гнала вперёд морских разбойников и самого капитана Бойко, с размаха налетает на препятствие. Чёрно-белые щупальца словно попадают в мясорубку, их рвёт и перемалывает, они разлетаются мелкими лоскутьями. Сотворённое мной облако Хаоса движется вперёд, поглощая жизни пиратов, кто не успел сигануть вниз с трапа; капитан Бойко остаётся один, и я, словно сквозь красное стекло, вижу, что это уже совершенно не капитан, которого я знал. И даже не человек.

Это укравший его плоть чёрно-белый извивающийся отросток. Отделившаяся часть чудовища, такая же, как и заветная «коробушка».

Кто знает, как долго он был тем, что я вижу сейчас?..

Но времени нет, и я гоню силу через свои руны, гоню так, словно пытаюсь вытолкнуть последние капли воздуха из лёгких. Враг очень, очень силён (и я даже понятия не имею, чем же этот монстр окажется в действительности), и надо нарисовать ещё одну руну, а лучше две, а ещё лучше три, но…

— Ив!.. — Бри хватает меня, трясёт. И, кажется, собирается накладывать исцеляющие чары на моё запястье.

— Нет!.. — хриплю я. — Не… мешай!..

Четвёртая руна. Рудокир, «Исчезновение».

Она ложится на доски у самого моего лица (когда я успел упасть?), вспыхивает, исчезая с треском, под ней лопается дерево; и тут Бри, бедная моя глупышка Бри, вдруг встаёт во весь рост, сжимая кулачки и давясь слезами.

— Врёшь! Не возьмёшь!..

И моё алое сияние окутывает её, словно кровавый плащ.

Она сейчас истинная ведьма.

Струёй гудящего, вьющегося пламени оборачиваются рыжие волосы, чей ромашковый запах я так любил. То неведомое, что вызвали к жизни мои руны, вцепляется в плоть Бри, и я не успеваю, не успеваю её остановить, не успеваю потому, что ламия вдруг наваливается на меня сверху, прижимая к доскам.

— Пусти! — ору я, но уже поздно.

Бри ещё идёт, но это уже не она. Голова и плечи её подаются вперёд, ноги поджимаются, и на её месте возникает вдруг совершенно иное существо.

Жуткое, бесплотное, всё сотканное словно из мельчайших капелек крови, плавающих в воздухе. Пасть распахнута, глаза горят. Оно сейчас напоминает морскую змею, стремительную и смертельно опасную, только плывущую не в воде, а в воздухе.

Чудовище, бывшее Бри, распахивает пасть, резко втягивает в себя всё вокруг — и чёрно-белый отросток, отделившееся щупальце подгорной твари, с высоким, режущим слух визгом втягивается в эту пасть, клацают челюсти.

Вспышка силы такая, что нас с ламией отбрасывает, и Талессис едва успевает удержать меня на самом краю, оплетя хвостом толстый столб, выдержавший даже этот удар.

Бри-чудовище утробно рычит, срывается с места. И летит, мчит прямо к чёрной дыре входа в ту самую пещеру, откуда мы только что спасались.

И всё. Нет её больше. Только на досках осталась маленькая золотая брошка — спрятанное самой Бри её помело.

Надо вставать, но руны крови не даются даром.

Талессис вдруг протягивает мне руку.

— Встань, о герой, нам пора; // Мы своё назначенье свершили.

— Как?!.. Чего?!..

Ламия глядит на меня чуть ли не с жалостью.

— Древняя кровь, что текла // В жилах девы с рождения тайно, // Ныне свободна и правит // Телом её невозбранно.

Я уже понимаю. Древняя кровь… никому не ведомый отец Бри… от которого сбежала её мать, подкинув младенца-Бри собственной родительнице, бабушке Бри… Силы великие, что же теперь будет?

— Битва великая грянет, // Битва, где смертным не место, — Талессис словно читает мои мысли.

Призрачно-алый змей исчез в пещере.

— Змеюка, — бледно улыбается ламия.

Мы с ней сейчас думаем почти в унисон.

Из-под Чёрной горы доносится глухой рёв. Ревут два голоса, два чудовища, сошедшиеся в смертельной битве. Чёрно-белые щупальца вдруг вырываются из каких-то внезапно открывшихся каверн, словно вся обсидиановая скала пронизана множество ходов и червоточин. Кажется, что засевшая там тварь пытается бежать разом по всем направлениям.

— Там же Бри! Я должен…

— Нет больше Бри, огневласой красавицы-ведьмы, летуньи. // Страшному Року покорна, в битву она устремилась, // В битву, из коей не выйти, — в голосе ламии неподдельные печаль и скорбь. Она, жуткий монстр, оплакивает свою соперницу?.. Бри, лишившую её «законной добычи»?

— Нет! Не может быть!..

В глазах у меня красный туман, из всех мыслей осталась только одна — Бри! Найти, спасти, вытащить!..

Чёрная гора меж тем сотрясается от подножия до вершины, извергая пламя из многочисленных дыр и нор — она, похоже, вся пронизана ходами, словно сырная голова.

Нам с ламией остаётся только смотреть.

Талессис, на сей раз без гекзаметров, склоняется над моей рукой, осторожно касается, нежно проводит языком по ране — кровь пузырится, но тут же мигом и останавливается.

...Пираты, слуги и прочий люд капитана Бойко, похоже, оказались куда сообразительнее, чем можно было подумать. Они дружно удирают кто куда, прихватив на память что поценнее.

Зев пещеры исторгает клуб ало-чёрного пламени, пронзённого острыми спицами-росчерками сияюще-белого света; и впереди него из тьмы вылетает огненное существо, извивающийся призрачный змей, отобравший у меня Бри — а в зубах в него бьётся нечто и впрямь похожее на кракена.

Чёрное и снежно-белое, соединение несоединимого. «Кракен» судорожно дёргается, но жуткие челюсти и не думают разжиматься.

Несколько щупалец хлещут алого змея, оплетают его, и там, где чёрные присоски касаются бесплотного тела, это «бесплотное» начинает истекать, словно кровью, струйками красного будто песка, что быстро рассеивается в пространстве.

Но змей не собирается уступать. Рвётся вверх, словно стараясь оттащить противника подальше от его логова; кракен тоже бьётся, норовит ударить змея в глаза, попадает по одному; змей конвульсивно дёргается, едва не выпустив добычу.

— Помощь ему окажи, о герой, помоги, и немедля!

Легко сказать, «окажи»!..

Золотая брошка-метла в пальцах. Что ещё я могу сделать?

...И кракен, и змей явно выбиваются из сил. У чёрно-белого чудовища осталось всего пара-тройка щупалец — челюсти змея почти перегрызли его; но и алый змей не остался невредим. Тело его распадается, истаивает невесомой пылью.

Чем могу помочь я, простой колдун? Может, учитель Святогор бы и смог…

И я делаю первое, что приходит в голову, не рассуждая и не ища строгих доказательств.

— Лети, — вполголоса говорю я, и золотая искорка вдруг послушно срывается с моей ладони, устремляется ввысь, словно пущенная стрела, тут же оборачиваясь до боли знакомым помелом ведьмы Брионни…

Метла проносится над мачтами и такелажем, рукоять ударяет прямо в белесый круглый глаз кракена, пробивает его навылет, и словно исчезает, сливаясь с алым змеем.

— Лови!.. Лови её!

Внизу по причалам и пирсам мчится, перемахивая через груды ящиков и кулей, раскидывая препятствия, та самая избушка Бри, Манюня, из-за которой и начался весь этот сыр-бор.

Как там внутри всё не обращается в труху, ума не приложу.

Дверь избушки распахнута, и на пороге — чёрный кот Рашпиль. А рядом с ним — бледная полупрозрачная тень какой-то жутковатой старухи. Призрак, аппарация, фантом — силы превеликие, да что ж это творится?!

— Лови! Лови, дурак!.. — командует призрак.

И верно — алый змей смыкает наконец челюсти, кракена рвёт пополам, и он рассеивается — такой же пылью, какой исходит и его враг, только чёрной.

Вырывавшаяся на свободу сила вбивает меня в доски, но зато теперь я вижу, как сверху на меня падает, вцепившись в свою метлу, моя Бри.

И я успеваю подхватить её — но, наверное, мы бы все свалились с узкого трапа, если б не Талессис. Она в очередной раз оплетает столб хвостом, хватает одной рукой меня,другой — Бри.

Глаза у моей ведьмы крепко закрыты, пальцы сомкнуты на черенке помела; кажется, без сознания.

А Манюня уже совсем рядом, и кто ещё остался поблизости из пиратов или их подручных, с воплями разбегаются во все стороны.

Ресницы Бри вздрагивают, веки приоткрываются.

— И-ив?..

— Мяву-у! — орёт Рашпиль, запрыгивая на меня и впиваясь когтями всех четырёх лап.

— Р-рашпуля… к-котик мой… Ч-что п-происходит?..

— Мню, надлежит нам спуститься ко краю прибоя, волн белопенных граница... — начинает было ламия опять гекзаметром, но Рашпиль яростно шипит на неё, и та испуганно замолкает.

Манюня останавливается прямо под нами. Призрак старухи на крыльце машет нам.

— Спускайтесь, эй! Пока я ещё тут!..

Глаза у Бри делаются огромными, почти как у ламии.

— Б-бабушка?..

— Спускайтесь, — вновь приказывает привидение.

— Что тут творится? — беспомощно вопрошает Бри. — Почему мы тут?.. Что вообще случилось?..

Рашпиль предусмотрительно кусает меня за ногу.

— В битве великой повергнуто зло, под горой обитавшее, — вдруг вступает Талессис. — Мощные чары твой друг сотворил, и чудовище пало, пылью развеялось всё!..

Глаза Бри вспыхивают.

— Ты его прикончил? Этого, со щупальцами?.. — восхищённо вопрошает она меня.

Проклятье, Бри же ничего не помнит о последних мгновениях!.. О своём превращении, о «древней крови»…

Мы спускаемся.

— Манюня! — всхлипывает Бри. — И бабушка… но как же… но ты же…

— Ну да, померла, — ворчливо отвечает призрак. — С тобой, непутёвая, даже помереть спокойно нельзя! Думаешь, летать выучилась, так всё можно? Балда ты, внуча! Безголовая летучая девчонка, а не ведьма!..

— Ба, ну не брани меня… Ты же… я так рада… — она пытается обнять призрака, но, само собой, безуспешно.

Мы с Талессис, переглянувшись, пытаемся отступить в сторонку.

— А вы куда? — замечает нас старая ведьма. — Давайте, заходите все, хотя у внучки моей и не прибрано!.. Настало время вам кое-что объяснить...

Глава VII. Вороша былое

Избушка изнутри кажется куда просторнее, чем снаружи. И глаза подводят — кажется, что огромная белая печь вот тут, совсем рядом, протяни руку и коснёшься, ан нет. И шаг, и два, и три, а печка всё так же рядом. Как это у них, у ведьм, выходит — ума не приложу.

— А тебе, ламия, особое приглашение нужно? — призрак бабушки Бри в упор глядит на Талессис, и та как-то не слишком уверенно поджимает хвост. — Залезай. Тебя это тоже касается.

Манюня срывается с места, мчит на удивление ровным галопом, пол лишь слегка покачивается.

В избушке царит страшный беспорядок, если не сказать хаос. На столе в углу громоздится грязная посуда, два сундука раскрыты, из них выплёскивается настоящая волна каких-то юбок, платков, кофточек. На постели набросаны вперемешку инструменты, миски, ступка с пестиком, на полу большая бронзовая горелка, в устье печи громоздятся давно не чищенные котелки.

— Это вот что?! — грозно вопрошает у Бри призрак. — Это что, я тебя спрашиваю?!

Мы с ламией вновь переглядываемся. Я уже хочу напомнить явившейся с того света бабке, что у нас, вообще-то, только-только закончилась настоящая битва, в легкомысленной моей ведьмочке ожила, так её и эдак, «древняя кровь» — а старуха, да ещё и бестелесная, невесть как из гроба вставшая — Бри отчитывает за беспорядок?!

И я уже почти открываю рот, но ламия успевает сжать мне локоть.

— Что ты тут без меня натворить успела?! Говорю же, помереть спокойно не даёшь!

— Ба… — лепечет Бри. — Тут такое было… такое… Но… как же ты — сюда?

Призрак застывает прямо перед Бри, строго указывает на неё бесплотным пальцем.

— Я, внучка, конечно, померла. Так нам на роду написано. Но я и… не померла. Всего рассказать не могу, права не имею. Скажу только — у нас, ведьм, путь смертью не заканчивается. Ждёт нас дорога дальняя, на войну, на битву, по сравнению с которой всё, что здесь происходит, — так, ерунда. Нет! Не спрашивай. Ничего больше не скажу, слово нарушу. Но это тебе знать можно, это верховная ведьма тебе и так бы поведала. Кто у вас там теперь?

— Р-Ринрайт…

— А, толковая девочка была. Значит, доросла… А вот ты — нет! — грозно заканчивает призрак. — Избушку не прибирала! Не проминала, выездку ей не делала! Рашпиля не кормила! Кто так с фамильяром обращается, глупая твоя голова? «Мышей пусть ловит», да? Надо ж такое удумать! Драть тебя, внучка, некому!.. Я б выдрала, да, видишь, бестелесная тут теперь!..

— Тени могучей приказы тотчас исполнит Талессис! — мгновенно встревает ламия со своим гекзаметром.

Бри стоит, краснотой щёк напоминая варёную свёклу; глаза в пол, пальцы комкают платочек.

— Ба, но кот — он же и впрямь мышей ловить должен… — голос её дрожит.

— Мрряу-у! — громко возмущается Рашпиль.

— Вот именно! — подхватывает старушка-призрак. — Совершенно согласна, котик. Мышей хорошая ведьма сама выведет, оставит несколько котику для развлечения, потому что фамильяр — он ведьме зачем? Неужто и впрямь «мышей ловить»? Ты что, забыла?

Судя по закушенной нижней губке Бри, она-таки не забыла.

— Короче, внучка. Что там у вас под Чёрной горой случилось — то дело десятое…

— Как так?! — не выдерживаю я.

Старая ведьма-призрак вперяет в меня взгляд бесплотных глаз. Не пустых, а именно бесплотных; так-то они очень даже себе живые и выразительные.

— До этого дойдём, а сперва внучка моя непутёвая понять должна, что не так сделала. Настолько не так, что даже мне отпуск вышел, уму-разуму её в последний раз поучить!

Голова у меня шла кругом. Да и ноги, прямо скажу, подгибались. А у Бри, похоже, в избушке шаром покати, даже сухарей нет, и сама она вовсе не валится с ног, даром что только что едва не погибла в битве.

Пока призрак старой ведьмы распекает нерадивую внучку, ламия хозяйственно оглядывается, подбирается к печке, принимается греметь кастрюлями.

— Есть здесь вода, земляных есть и яблок немного; // Пламя в печи разожгу да поставлю котёл кипятиться!

— Вот! Стыдись, внучка, — ламия у тебя порядок наводит!..

— Да стыжусь я, стыжусь! — в отчаянии вопиёт Бри. — Ба, ну ба, ну как ты не понимаешь…

— Я-то всё понимаю. Я-то не просто так сюда вернулась. Ладно, внучка, слушай — и пусть это станет тебе уроком!

— Да станет! Станет! Уже стало! — стенает моя ведьмочка. — Как Манюня вообще тут очутилась? Это Ирвессе угнал, да? Но как он смог?!

Рашпиль как-то подозрительно смущённо отступает поближе к печке.

— А ты подумай, внучка! Мог твой хахаль, обычный тёмный эльфик, мою избушку на воздух поднять?

— Н-нет… — лепечет Бри. — Но Ив говорил…

— Иван твой старался, как мог, да тоже обманулся. Любой бы обманулся. Только существо совершенно магическое на такое способно, даже я — Манюню взрастившая — не могу. Ну, где у нас тут совершенно магическое существо, а?

Избушка замедляет бег, словно прислушиваясь.

— Ко-о, — доносится с улицы. — Ко-ко-ко-о! Ко-ко-ко-ко-о!

Бри опять заливается краской — она-то поняла, что Манюня хочет ей сказать.

Магическое существо… магическое существо…

Но… этого же не может быть!

— Но… этого же не может быть! — Бри хватается за голову. — Не может быть никогда!

— Сообразила, — не без удовольствия отмечает призрак. — Голова-то у тебя, внучка, хорошая, на таланте привыкла выезжать, а вот усидчивости, упорства, чтобы разобраться во всём досконально — ой, как не хватает! Трудиться не любишь, всё поскакушки на уме да поцелуйчики! И не только… — ворчливо прибавляет бабка. Она хоть и призрак, а вот вредности в ней никак не уменьшилось.

— Ну ба!.. Ну не надо!.. — всхлипывает Бри. — Он старался, Ирвессе!.. Даже язык цветов выучил!..

— Выучил, да только совсем не от любви! — отрезает старая ведьма. — Жаль, сбежал мазурик, уж я-то бы с ним по-свойски потолковала!..

— Сбежал, — Бри виновато глядит на меня. — Ну дура я была, дура! Голову он мне заморочил!..

— А ты и рада уши развесить!.. Тебе эльфики всякие в них лить станут, а ты всему веришь!

Бри начинает всхлипывать, утирая слёзы тыльной стороной ладони.

— Не реви! — строго замечает призрак. — А слушай! Манюню мою ты тоже до чего довела? Беспорядок, хлам по углам, паутина!.. Домовой от тебя и тот сбежал! От небрежения твоего!

— Ой, да? — пугается Бри, прижимая ладошки к щекам. — А я-то думала, что не убирается никто…

— «Никто»! Домового-дядюшку не холила, не привечала, сливок не ставила, в пояс не кланялась! Вот и ушёл!

— Ы-ы-ы!

— Сама бы прибралась, ручки белые б не отвалились! С Ивана бы пример взяла! У него-то, небось, в башне порядок полный! Не зря ж ты к нему, гм, захаживала!

— Ба!.. — в ужасе вопит Бри. — Я ж не… не постирушки… я ж… Ив!.. Ну скажи же ей!..

И я говорю.

— Прошу прощения, сударыня. Но разве об этом сейчас речь вести нужно? Мы только что вышли из боя, чудом уцелели, тварь под Чёрной горой…

— А! — Призрачный палец глядит мне в грудь. — Думаешь, Иван-колдун, кровью своей правильные руны начертил, и это главное? Эх, мужчины, мужчины! Всем хороши, а в корень не смотрите.

— Корень — это беспорядок у Бри? Это важно?

— Важно! — обрывает меня давно мёртвая ведьма. — С этого всё и начинается! На этом внучку мою и подловили!

— Кто подловил?

— Кто, кто! Эльфик, конечно, который язык цветов знал и никаким оборотцем не был. Но его-то кто к Бри послал, кто надоумил? Пел он тебе, внучка, про «артистический беспорядок», что натура творческая, дескать, правил придерживаться не должна, а делать может, что хочет?

— Г-говорил… — дрожа, признаётся Бри.

— Именно что говорил. Ключи от Манюни заполучил?

— Да-а…

— Хорошо, что старая бабка твоя, прежде чем помереть, кое-кто добавила. Враги наши, внученька, и твои, Иван-колдун, те силы великие, Тёмными Иерархиями именуемые, с кем бьёмся мы за гранью мира сего — они тут мно-ого слуг имеют. Иные им по глупости помогают, а иные… и по убеждению. Вот и должен был эльфик сладкоголосый ключами, от тебя полученными, Манюню таким вот слугам и открыть. Вы их видели — пиратский капитан из таковских. Был.

— Открыть избушку и всё?

— Не всё! Защиту снять, пол вскрыть, всё, что найдут, забрать!

— А есть что забирать? — Бри глядит на призрака широко распахнутыми глазами. Ламия тоже.

— Ха-ха, внученька! Думать красивой головкой своей будешь или только Ивану глазки строить?

— Нет там ничего, — вдруг говорю я.

— Во-от! Держись, внучка, Ивана-колдуна, у него котелок варит! Нет ничего, но враг наш думает, что есть. Что, когда разбили мы упырей, позабирали мы из разрушенных их замков много трофеев, артефактов, да и попрятали. А без штук этих тяжело врагу новых слуг вербовать, силы им перекачивать. Глупые — по себе о нас судили и судят.

— А вы те артефакты, значит…

— Уничтожили, — коротко бросает старая ведьма. — Но слухи пустили, что нет, что попрятаны они по избушкам нашим.

— Ба! — Слёзы у Бри мигом высыхают, кулачки сжимаются. — Так вы нас подставили!.. Вы на нас этих… этих… гадов натравили! Ну и кто вы после этого?!

— Мы те, — тяжело говорит призрак, — кто на мётлах своих в воздухе горел, когда на штурмы шли. Те, кого упыри живьём по жилочкам, по косточкам раскатывали-растягивали, и не спрашивай, внучка, чего ещё они с нами творили! Слабые да робкие ведьмы не только сами погибали, но и других, товарок боевых, нерешительностью да бесхарактерностью губили. В бою, Брионни, не до сантиментов. Трусихи да лежебоки ведьмовскому роду не нужны. И там, когда свой путь здесь пройдёшь, нужны не будут тоже. «Подставили» вас, говоришь? Не «подставили», а сделали так, чтобы знали вы — враг повсюду, в любой миг ударить может! Не видела ты, как полсотни ведьм разом над замком Лориан вспыхнули, я одна прорвалась! И никто из наших не повернул, все до конца шли! Так что молчи, девчонка, да запоминай!..

Но не такова моя Бри, чтобы сдаться. И неожиданно на помощь ей приходит ламия.

— Все ль из тех ведьм, что сгорели в сраженье, // Дом свой в порядке отменном всегда содержали? — Талессис оказывается рядом с Бри, кладёт руку ей на плечо. — Духом силен и такой, кто в жизни обычной // Правилом пренебрегает!

— Одно за другим тянется, — отмахивается старая ведьма. — Соберись, Бри!.. А теперь не спорь, не фыркай на бабку твою, которая уже померла вдобавок, а слушай дальше. Поручено было эльфику ключи у тебя выманить, а нужные существа тут бы и подскочили. И, кабы не Рашпиль с Манюней, всё бы у них получилось.

Ну да, Рашпиль. Единственное «истинно магическое существо», о котором все забыли — и в силу которого Бри так наивно не верила.

— Давно они с Манюней тебя, внучка, проучить хотели. Что неряха, растеряша, домового не уберегла. Давно хотели, как звери в сказке, от нерадивого хозяина уйти.

— Рашпиль! — охает Бри, глядя на кота.

— Мря, — как бы разводит он лапами. Мол, нехорошо, а что поделаешь?

— Предатель! Продал свою хозяйку за… за… за миску сливок?!

— Не возводи напраслину на котика, не предавал он тебя! — отрезал призрак. — И Манюня тоже. Они, как только поняли, что с эльфиком дело нечисто, так избушку на крыло и подняли.

— Ты это можешь, кот?! — в голосе Бри прорывается невольное восхищение.

— Мру-у. — Вроде как ну да, а что поделаешь, коли я — «истинно магическое создание»?

— В особых обстоятельствах — и с учётом того, что я эту избушку растила — фамильяр моей внучки, моей крови, способен на такое. Они подняли Манюню, и…

— А зачем было лететь к Чёрной горе? — перебиваю я мёртвую ведьму. — Места другого не нашлось?

— Места было, конечно, сколько угодно, — вдруг вздыхает призрак. — Но Чёрная гора осильнела за последние годы. Никто, даже верховная ведьма Ринрайт, даже Святогор-колдун не знали, насколько. И, когда Манюня поднялась, оказалось, что лететь они могут только в одном направлении. Туда, где издавна пропадали ведьмы.

— А почему вы раньше не справились с этой тварью? Почему потребовалось, чтобы — а-ай!

Рашпиль впивается когтями мне в ногу.

— Да чтоб тебя, котяра! Ополоумел?!

Старая ведьма пристально глядит на меня пустыми серыми буркалами.

— Мы справиться не смогли, а ты, Иван, смог.

— Я смог? Но ведь…

— Ты, ты смог! — сердито перебивает меня призрак. — Руны правильные начертил, из крови своей чудовище создал, оно тварь под горой и прикончило!

Ага. Вот оно что. Не хочет вернувшаяся из Посмертия бабка, чтобы Бри знала о своей «древней крови». Не хочет, и мне даёт понять.

— Ты создал чудовище?! — восхищается Бри, очаровательно хлопая ресницами.

— Невольно, внучка, невольно! Хотел Иван от врага отбиться, а силы так наложились, так интерполировались, что получилось как бы отражение той твари, что под горой. Вот она, считай, сама себя и сожрала! Очень удачно вышло…

— То есть случайно.

— Случайность, Иван-колдун, всегда имеет место, когда условия для этого есть. Ты их и создал. Хотел ведь отзеркалить магию твари, верно?

Старуха подсказывает мне выход.

— Хо… хотел. Другого ничего уже не оставалось, дай, думаю, последнее средство попробую…

Тут мне даже не приходится врать. И выхода другого не оставалось, и средство последнее я испробовал. А уж про «отзеркалить» — это старая ведьма для Бри говорит, не для меня.

Ламия рядом чуть усмехается, едва заметно, уголками губ. Умница. Тоже всё понимает. Эх, вот ведь ещё задача, с ней-то что делать? Помогла ведь, от смерти спасла, не только меня, но и Бри!

— В общем, нет под Чёрной горой того супостата. Может, и снова вырастет, корни зла от врагов наших не выкорчевать окончательно, но тому ещё, может, лет сто пройдёт или двести.

— А откуда она там вообще взялась? И почему именно там? И почему…

— Почему именно ведьм ловила? — вздыхает призрак. — Потому, Иван-колдун, что не просто это тварь Врага, голодная, жадная да хитрая. Помнишь, как сама Чёрная гора тут появилась?

— Помню. Первая ведьма Инара и вождь Туманных драконов Орсант сошлись в поединке…

— Да-да, и поразили их Иерархии обсидиановым мечом, уничтожив распрю, что грозила весь мир испепелить. Инара-то не просто первоведьмой была, еще и огненной ведьмой. Далеко бы пламя это раскатилось, с драконьими огнём да силой смешанное… Но и первоведьму, и одного из перводраконов убить не так-то легко. Живы они остались, хотя лучше б было им умереть тогда… — Призрак склоняет голову. — Вернее, и живы, и нет. Плоть погибла, дух обезумел. Вот Враг тогда и успел первее всех...Насадил оставшееся на корень свой, из самых глубин, из-под горы идущий. Долго росло-зрело то чудище, что вы в пещере увидели. Зрело, да и вызрело. Потянуло на себя силу — да так, что, как сказала уже, Манюня с Рашпилем справиться не смогли. Стало ведьм ловить — верно, гнев Орсанта сказывался. Драконов оно бы тоже ловило, да ушли те, далеко откочевали… А сила у той горы, Иван, всякие шутки вышучивала, так что лихому народу, с магией да прочим балующемуся, там собираться было самое то. А тварь и рада, тянула их, собирала, себе подчиняла.

— Как капитана Бойко?

— Как его, да… Откуда, думаешь, «шкатулочка» его взялась? Девочка-то ваша набольшая, Ринрайт, обязана была смотреть да меры принимать… Потому как «коробушка» его — часть той твари, ею от себя отделённая. Вот и жрала магию, как сама тварь лопала. Был когда-то Бойко дерзким пиратом, а сделался… куклой у твари этой. Надо, давно надо было её прихлопнуть, не знаю, куда Ринрайт со Святогором смотрели… Его-то собственного учителя, Велеса, я знавала… В общем, когда Манюня с Рашпилем оказались у Чёрной горы, эльфик своим сразу весть подал. Да они и так следили, наблюдали. Явились…

— Так вот откуда тот лагерь!

— Оттуда, Иван-колдун. И поройся у себя в кармане. Что видишь?

Я вытаскиваю рунный кубик с чистыми гранями.

— Хитрые чары на нём, Иван. Очень хитрые. Варзул на всех стульях сидит, всем силам прислуживает. А прижмёшь ты его — только руками разведёт, мол, жизнь такая. Заплати ему — и для тебя то же самое сделает. Таков уж он, гобо. Другим уже не станет. Так они тебя и выследили столь быстро.

Мы с Рашпилем находников-то шуганули, как эльфик голос мой услыхал — наутёк кинулся, пятки аж пылали, а не сверкали… Вот и вся история, дорогие мои. Пора уже уходить старой бабке, задержалась, засиделась у вас…

— Как? Ба… — всхлипывает Бри. — Я ж такая… неумёха, ба! Никудышная из меня ведьма, ни на что не годная!.. Тварь под горой Ив одолел, а я… только и могла без чувств валяться!.. Из-за меня все в беду попали!.. Останься, ба! Поучи меня хоть немного ещё! Я, я хочу стать хорошей ведьмой, настоящей!..

— Станешь, внучка. Обязательно станешь. И знаешь, с чего начнёшь?

— Новые заклинания учить? Новые рецепты для зелий? — с надеждой осведомляется Бри.

— Нет. Куда труднее.

— Ой! Что же ещё труднее?

— Посуду перемоешь. Ручками. Котлы ототрёшь песочком. Ламия! Что там с котелком? Ты его вроде как на огонь ставила?

— Ставила, грозная тень, и вскипела давно уж вода в нём!

— Вот и хорошо. Покажи моей внучке, как это делается. А я с Иваном-колдуном двумя словами перемолвлюсь.

Бри застывает с разинутым ртом. Провожает нас с призраком недоумённым взглядом, пока Талессис не берёт её за плечо.

— Волю тебя воспитавшей быстро исполнить спеши, // Время нимало не тратя!..

Мы оказываемся в сенях. Тень колышется прямо передо мной, и мне кажется — она начинает истаивать, становится ещё прозрачнее.

— Ничего внучке моей про древнюю кровь не говори, — предупреждает старая ведьма. — Догадался небось, кто её отец был?

Киваю, хотя полностью не уверен.

— Дракон. Один из последних, что ещё в наших местах оставался. Дочь-то моя, она, увы, эх… не хотела она ведьмовской жизни. Отказалась от силы, от имени, от всего. И от внучки моей отказалась. Родила — и отказалась. И меня прокляла. Мол, «подложила» я её под дракона. Он-то, не будь дурак, открылся, всю правду сказал… плохо дочь я воспитала, эх, плохо…

— Но почему же не говорить? Чем это грозит?

— Нечего девчонке себе голову забивать, что она, дескать, «избранная», особенная. Не властна ведьма над кровью своей, магия эта только вам, колдунам присуща.

— Как же так? Живёт ведьма и не знает, что за кровь у неё?

— Что было — то сгорело. Сам знаешь, не даром магия крови даётся. Поэтому ты знать должен, зятёк, а она — нет.

— З-зятёк? — бормочу самым постыдным образом.

— А кто же ещё? Кому ещё я эту непутёху доверить могу, как не колдуну, который за неё на смерть готов?

— Бри не непутёха! И она имеет право знать!

— Никакого права она не имеет! — яростно шипит привидение, и меня обдаёт холодным ветром. — Право она имеет одно-единственное — хорошей ведьмой стать, а тебе — верной да весёлой женой, детишек родить: новую ведьму, нового колдуна, а лучше — и тех, и других!

— Весёлой — это да. Уж с кем-с кем, а с Бри не соскучишься, — соглашаюсь я.

— Именно! — вдруг улыбается совсем живой улыбкой привидение. — Благословляю тебя, Иван-колдун, у внучки моей руки её попросить. И, не мешкая, честным пирком — да за свадебку! А мне пора.

— Погоди! — вырывается у меня. — А как вообще узнала ты, сударыня, что помощь тут нужна твоя?

— Манюня да Рашпиль позвали. На краткое время. Но то не важно! А важно, что вот вернёмся мы сейчас, и ты…

— А ещё если позвать тебя? Ты придёшь?..

— Не ведаю. Один раз положен нам, ведьмам, в великое воинство вступившим. А насчёт второго… не слыхала. На всякий случай простимся, Иван-колдун. А теперь идём, время моё почти вышло, а хочу всё увидеть и услышать! И благословить вас обоих, дети мои.

Эпилог

Ну да, я попросил. Руки Бри, понятное дело. И она, представьте себе, согласилась.

...На свадьбу пришёл, наверное, весь наш Великий Лес.

Явились эльфы, с огромными цветочными конструкциями — цветы, само собой, живые, в земле.

Явились гномы, что роются теперь в окрестностях Чёрной горы, говорят — богатые жилы там открылись в холмах; принесли шкатулки с самоцветами, всеми этими безделушками, чем вызвали у собравшихся ведьмочек неимоверный восторг.

Явились фавны и сильваны, тщательно расчесавшие шерсть на ногах, и нацепив ожерелья из орехов с желудями.

И даже пугливые дриады, заслышав о таком деле, отложили залегание в зимнюю спячку, явились всей толпой в зелёных нарядах, из-за чего и принялись ссориться, обвиняя друг друга в «покраже идеи платья».

Явился наш брат-колдун в немалом числе; но ещё больше явилось ведьм и ведьмочек, от мала до велика, всех возрастов, внучки, дочери, матери, бабушки и прабабушки — все. От платьев всех цветов радуги пестрело в глазах; блистали и светились магией подсвеченные серьги, кольца и диадемки.

И, в общем, пошла потеха.

В результате мне, как мужу-и-хозяину (праздновали-то у меня в башне и вокруг неё) пришлось: разнимать драку гномов с сильванами, не поделившим пиво; драку уже эльфов с фавнами, заспорившим, чья музыка красивее; скандал меж двумя ведьмочками, явившимися в одинаковых нарядах; а ещё разводить братьев-колдунов, решавших, кому кого из ведьм приглашать на танец.

Ох!..

А ещё явилась ламия Талессис. Единственная из её рода. Драгоценностей на ней, правда, оказалось больше, чем у половины красавиц, вместе взятых, да таких драгоценностей, что зубовный скрежет ревнивых ведьм слышался, наверное, по всему Лесу.

— Скромны дары мои, о новобрачные, но их вручаю от чистого сердца, — и ламия протягивает нам с Бри поднос, сдёргивая тонкую белую ткань. Блестит чистый и ясный свет диамантов, тех самых, легендарных, сотворённых совокупным трудом эльфийских и гномьих мастеров в давно забытые времена.

— О. О-о. О-о-о, — только и может выдать моя новоиспечённая женушка. — Э… э… И благодарность мою ты прими, о Талессис; всё превышают дары твои щедры!..

Гекзаметр у Бри получается так себе, экспромтом, но щёки ламии красны от удовольствия.

— Рада, коль радость смогла я доставить, — с достоинством отвечает она.

— Я… я сейчас, — Бри мчится в башню с подносом на руках, ведьмочки, охая и ахая, сбегаются посмотреть.

Мы с ламией смотрим друг на друга.

— Также я рада, герой дерзновенный, // Что обретаешь ты счастье, — в голосе Талессис прорывается печаль. — Ламия лишь не нужна никому, // Взорам для всех я противна… А не исполнить свой долг перед родом // Я не могу; значит, вновь зло творить // Предстоит мне…

За моей спиной раздаётся деликатное покашливание.

— Учитель! Наставник Святогор!.. Наконец-то!..

— Как же я мог пропустить твою свадьбу, Иван? Прости, что опоздал чуток, срочное было дело... Подарки тоже принёс, жёнушке твоей уже вручил, тебе там тоже есть… — он вновь прокашливается, приосанивается, отставляет руку с парадным посохом:

— Рад тебя видеть, отважная дева Талессис. Рад, что пришла ты сюда, на наш праздник.

— Честь для Талессис // Слова сии слышать, — кланяется ламия.

— Слышал я, прости уж великодушно, о твоей беде, — задушевно говорит учитель и как-то прямо уж несколько вольно берёт ламию за изящную ручку. Правда,этой ручкой она быка завалит, но... — Слышал, и, думаю, что могу тебе помочь, дорогая…

Фиалковые глаза ламии вспыхивают.

— Да-да, я знаю. Дочка ламии, покинув скорлупу, должна питаться человеческой плотью, иначе получится страшное змеевидное чудовище, безмозглое, но жадное, ненасытное, только и могущее, что пожирать и убивать. Но я долго работал над трансформационными чарами и теперь могу сказать, что способен преобразить мясо, скажем, оленя в плоть, неотличимую от человеческой. Если бы ламия Талессис согласилась бы... А я согласен рискнуть. Если же эксперимент не удастся… что ж, за всё надо нести ответственность. Ты, Талессис, сможешь использовать мою плоть.

— Учитель!!! — не выдерживаю я, но Святогор величественным жестом меня останавливает.

— Мудрому магу своё сердце вручает Талессис, — вдруг выдаёт ламия и их прекрасных её глаз текут самые настоящие слёзы. — Разум свой он преклонил ко всем бедам её!.. Всё, что велит он, Талессис исполнит!..

И я, остолбенев, гляжу, как мой наставник, великий колдун, неспешно удаляется себе под ручку с ламией, беззаботно с ней о чём-то болтая.

Учитель мой ой как непрост, и, конечно, не с бухты-барахты завёл этот разговор. Все риски он просчитывает и очертя голову никуда не суётся.

И тут рядом со мной вдруг оказывается никто иная, как сама госпожа верховная ведьма Ринрайт, в роскошном шафрановом наряде. Правда, губы её плотно сжаты, а глаза мечут молнии.

— Колдун Иван! Что тут случилось?! Почему ты допустилд наставника Святогора уйти с этой мерзкой тварью?!

Я даже слегка теряюсь от такого натиска, и начинаю говорить, что, мол, учитель никогда не геройствует попусту, что у него всё всегда тщательно продумано, и, раз уж он решил помочь ламии…

И тут у могущественной Ринрайт Пожирающей Пламя из глаз начинаю капать предательские слёзы.

— Ой жеж дура, ой, какая дура… — шёпотом причитает она.

— Госпожа верховная ведьма, о чём мы? — удивляюсь я.

Она шмыгает носом и, безнадёжно махнув рукой, плетётся обратно, ссутулившись и повесив голову.

Ну и дела!.. Никогда не видывал верховную ведьму такой. Хотя нельзя сказать, что я её вообще часто видывал…

И уже потом, много, много после, когда головка Бри уютно устроилась у меня на плече, я осторожно спросил про Ринрайт.

— А ты не знал, милый? — искренне удивилась жена. — Когда-то давно наставник Святогор был ужасно в неё влюблён. А она ему отказала. Не нравился он ей, далеко не первым был тогда среди колдунов и вообще…

Про это я знал. Учитель не раз рассказывал, что в юности не блистал успехами, но упорным трудом сумел всего добиться — негласного титула первого колдуна среди равных, в частности; а вот про Ринрайт никогда не упоминал.

Что вполне понятно.

— А потом наша верховная-то ведьма пожалела, раскаялась, да поздно было.

— Почему поздно? Наставник мой не женат, никогда не был…

— Гордый потому что очень. Ты не знал, дорогой? Раз отвергли, второй уже не пойдёт. А Ринрайт-то ждала, что он станет добиваться, настаивать, тенью за ней ходить… ан нет. Наставник Святогов в дело ушёл, множество тайн познал, добился многого; а на Ринрайтиху даже и смотреть не захотел! С Талессис пошёл!

— Ты его осуждаешь, любимая?

— Осуждаю? Что ты, милый! Талессис, она… она хорошая. Хоть и хотела тебя сперва трахнуть, а потом твоей же дочурке скормить.

— Я б не дал.

Раньше Бри непременно выдала бы что-то вроде: «как же, „не дал бы“! Будет врать-то!», а теперь:

— Конечно, милый. Я знаю. Ты не дал бы. Потому что ты только мой, да ведь?

И заглядывает в глаза.

— А ты только моя. И никаких эльфиков.

— Никаких! — горячо восклицает Бри. — Бабушкой клянусь!

Тут мы прерываем дозволенные речи и обращаемся друг к другу. Опять.

… — Уф, — выдыхает моя раскрасневшаяся ведьмочка, когда мы, наконец, приходим в себя. — Да, дорогой… так я недосказала. Про Ринрайт и Святогора.

— А чего ж тут недосказывать?

— А вот то. Ринрайт, болтали ведьмочки наши, с тех пор сильно занедужила, загрустила, при первом удобном случае про Святогора выспрашивала; наивная, думала, мы ничего не заметим!..

— Бедная, — жалею я её. Сейчас хочется, чтобы все были бы счастливы, чтобы всем было бы хорошо, от ламии Талессис до верховной ведьмы Ринрайт.

— Ничего! — с воодушевлением отзывается Бри. — Мы наставника Святогора-то на путь истинный направим!..

А потом, уже глубокой ночью, пока мирно спит Бри, сладко посапывая и уткнувшись носом мне в плечо, я лежу и думаю об услышанном от призрака старой ведьмы. О загадочных «иерархиях» и их великой войне, куда после смерти уходят ведьмы. Ведьмы уходят, а мы, колдуны? Куда мы деваемся? За что идёт это война?..

Я найду ответы.

А пока можно обнять Бри и не думать ни о чём, кроме её близости.

Можно даже пересмотреть моё отношение к эльфам.

...Время летит, и летит оно быстро. Минула осень, настала зима; но и её дни истекли, в Лес наш пришла весна.

Мы с Бри сидим на веранде, только что пристроенной к моей башне. Весенний вечер полон шорохов, звуков, птичьих голосов — всё радуется теплу, солнцу и свету, даже сейчас, к вечеру.

На веранде у нас тоже устроен камин — не могу без живого пламени. Накрыт стол, весело посвистывает пузатый чайник, по вазочкам разложено варенье. Моя жёнушка выудила с самого дна бабкиного сундука сборник рецептов и весь остаток осени старательно упражнялась в изготовлении всяческих кулинарных изысков.

Иногда получалось даже съедобно. Вот, как с этим вареньем.

Бри сидит, с ногами забравшись в кресло, почёсывая Рашпиля за ушами. Они глядят друг другу в глаза, фамильяр и ведьма, и, я уверен, беззвучно общаются. Я держу на коленях раскрытую книгу — с того самого дня, как давно мёртвая ведьма поведала мне о Великих Иерархиях, я не могу об этом не думать.

И теперь я собираю странные, смутные, непонятные книги, написанные теми, кого у нас, колдунов, принято было считать «не от мира сего», «ненормальными», «придурочными», а то и попросту спятившими.

Книги тех, кто писал об ужасающих простого смертного последовательностях, из коих сложен наш мир и то, что за ним. О кирпичиках сущего, от мельчайших до поистине исполинских, невообразимых.

Правда, Бри на меня обижается. Считает, что «дурацкие книжки эти» отвлекают меня от единственного, по её мнению, стоящего занятия — выражения восхищения ею, Бри. Конечно, это она не всерьёз — но кто ж их, ведьм, разберёт!

Но мы действительно счастливы вместе. С Бри пришло тепло. Башня моя ожила, наполнилась её смехом, её стремительными, летящими шагами, шорохом её платьев, постукиванием её каблучков, ароматами её духов и всем прочим, что входит в твой дом вместе с любимой.

Внезапно оживает моё заклятие-предупреждение — большая сова зажигает алые огни глаз, расправляет крылья, хрипло произносит:

— Учитель… Учитель Святогор… Святогор…

Бри с Рашпилем разом подскакивают, и моя жёнушка, лихорадочно поправляя волосы и прихорашиваясь, мечется по веранде, старательно «наводя порядок», как она себе это представляет, — на самом деле лишь распространяя Хаос.

Почему-то Бри боится моего учителя до колик, сколько бы я ни объяснял.

Наставник появляется вскоре, верхом на смирном ослике — почему-то он предпочитает их и мулам, и коням.

Приветствия, рукопожатия, учитель со старомодной галантностью касается губами протянутой ручки Бри, отчего та заливается краской. На столе появляется ещё один прибор, дымится чай, и едва учитель принимается рассказывать о последней своей миссии — походу к заброшенной имперской обсерватории в горах, что оказалась возведена ещё на фундаменте какой-то постройки явно титанов — как вдруг заклятия мои оживают вновь.

Сова расправляет крылья.

— Кто бы это мог быть? — удивляюсь я.

— Ламии две направляются к дому Ивана, — вдруг не своим голосом сообщает сова, и у нас с Бри глаза лезут на лоб. Не хватало ещё, чтобы мои собственные чары начали бы изъясняться гекзаметром!

Мы глядим на учителя, и он как-то вдруг очень сконфуженно втягивает голову в плечи, уставясь куда-то в угол. Мне кажется, ему очень хочется провалиться сквозь землю.

— Ламии? — наивно удивляется Бри. — Какие ламии? И почему две?

Я уже всё понимаю. И гляжу на учителя с сочувствием.

— Нашли меня-таки, — вздыхает Святогор. — Пропусти, Иван, чего уж там…

...Они показываются вскоре, на ведущей от леса к башне дорожке. Две ламии: одна из них не кто иная, как Талессис, а вот рядом с ней…

Рядом с ней проворно извивает хвостом маленькая ламия в строгой серо-красной хламиде, такой же, как у матери. Ростом малышка примерно с семи-восьмилетнего человеческого ребёнка, чёрные вьющиеся волосы тщательно убраны, украшены тонким серебряным обручем (у Талессис такой же, только золотой).

Мы с Бри выходим к ним навстречу. Талессис мы не видели с тех самых дней, с дней нашего Приключения. Зиму, видать, ламия провела в спячке с новорождённой дочерью, а вот теперь, проснувшись, явилась к нам.

Точнее, конечно же, не к нам.

— Благословен будь сей дом… — начинает Талессис в своём обычном стиле.

— Мы очень рады вас видеть! — Бри открывает ламии объятия, чем в очередной раз меня поражает. Они что, лучшие подружки теперь?

Маленькая ламия грациозно кланяется. Она и в самом деле очень красива — куколка, да и только. Те же, что у матери, фиалковые глаза на пол-лица.

— Мудрого мага мы с дочерью тщились увидеть, // И нам указан был путь к этой сказочной башне. // Маг Святогор…

— Он скрываться не будет, — слышу я голос учителя.

Обе ламии одинаковым движением закрывают себе рот ладошками.

А в следующий миг маленькая ламия устремляется вперёд, низко-низко кланяясь Святогору.

— Милый отец, разреши мне омыть тебе ноги, — слышу я тонкий, но смелый её голосок, — В сне зимнем мать о тебе рассказала и образ вложила. // Дай мне явить о тебе всю заботу, // Что лишь почтительной дщери достойна!..

Святогор краснеет не хуже, чем Бри. А моя жёнушка, сложив ладони и прижав их к щеке, с умилением взирает на эту семейную сцену.

А ведь это первая маленькая ламия, у которой есть живой отец!..

Святогор осторожно касается волос дочери. Гладит, кладёт обе руки ей на плечи. Фиалковые глаза малышки сияют.

— Как тебя звать, дитя моё?

— Имя Сирайя даровано мне, // О родитель.

Святогор с какой-то чуть виноватой улыбкой обнимает её, прижимает к себе.

Талессис всхлипывает. Рядом с ней в тон всхлипывает и Бри.

Ну вот. Чуть что — и глаза на мокром месте!..

… Потом мы долго сидим в лёгких весенних сумерках, и Талессис рассказывает, что заклятия моего учителя сработали, но так, что человеческий торс появился у Сирайи гораздо раньше, чем у других, а ещё она очень способная к магии и прочим волшебным делам. Святогор всё это время сидит молча, а Сирайя с необычайной серьёзностью и в самом деле омывает ему ноги в тазике.

— Девочку, конечно, надо учить! — заявляет Бри. — Раз способна в магии — будет ведьма!.. Ведьм-ламий у нас ещё не бывало!..

— А может, колдунья! — возражаю я. — Ламий-колдуний не бывало тоже!..

— Колдуний вообще не бывает!

— Ну и что, она будет первой! Ламий при живых отцах тоже ещё не бывало!

— Вот ещё! Она будет ведьмой, конечно же!

— Колдуньей!

— Ведьмой!

— Колдуньей!

— Нет! Ведьмой-ведьмой-ведьмой! И не спорь с женой, милый!..

Святогор меж тем негромко разговаривает с Сирайей, та вытирает ему ноги, потом добывает откуда-то гребешок и принимается расчёсывать ему волосы, забравшись на стул. Ну да, «как достойно почтительной дщери»!..

Талессис говорит, но то и дело бросает взгляды на Святогора, полностью ушедшего, похоже, в разговор с маленькой ламией.

А та, закончив расчёсывать ему волосы, теперь аккуратно заплетает их в две косицы.

Бри расспрашивает старшую ламию, как она теперь будет жить, что делать — и думает ли она о следующей осени?..

— Зло не творю я теперь и хочу мирной жизни в покое. // Дочь воспитать, чтоб жила бы как ровня средь магов.

— Верховная ведьма Ринрайт может оказаться против, — осторожно замечаю я.

Бри морщит лоб.

— Да, верно, — признаётся. — Может случиться. Тогда… тогда даже и не знаю, куда! Колдуний ведь не бывает!..

Вот же упрямица.

— Тихо, не спорьте, — подаёт голос учитель. — Я сам ею займусь. А уж как это называть — не столь уж важно, как-нибудь разберёмся. Талессис! Мы можем поговорить?..

Глаза ламии вспыхивают.

Бри провожает парочку взглядом. Сирайя невозмутимо ждёт, аккуратно сложив руки внизу живота и скромно потупив взор.

— Милая, варенья хочешь?

— Очень хочу, — признаётся маленькая ламия. — А можно?.. — И добавляет вдруг: — Тётя Бри?

Я закрываю глаза. Пусть бы оно всё так и осталось: весна и вечер, и маленькая смешная ламия со своим гекзаметром, и учитель, запавший, похоже, на фиалковые глаза Талессис, и Бри, что хлопочет, потчуя Сирайю вареньем…

Но я знаю, что это продлится недолго.

Те силы, что превосходят всякое воображение смертного, даже колдуна или ведьмы, продолжат свою работу — в мире и за ним.

И, если мы хотим жить, — то обязаны найти способ, чтобы на наших берегах не появились бы новые капитаны Бойко.

Но это, как пишут в романах, уже совсем другая история.

Конец

Оглавление

Глава I. Похищение

Глава II. Поиски

Глава III. Разбирательства

Глава IV. Своё и чужое

Глава V. Смешивая карты

Глава VI. Лицом к лицу

Глава VII. Вороша былое

Эпилог