Братья [Да Чен] (fb2) читать постранично, страница - 1

Да Чен БРАТЬЯ

Посвящается моему отцу и дяде — Вен Ян Чену. Двум братьям, разделенным сорокалетней холодной войной.

ГЛАВА 1

1960

БАЛАН, ЮГО-ЗАПАДНЫЙ КИТАЙ

Чтобы поведать вам историю своего рождения, начинать, очевидно, придется с конца, который, по сути, и стал моим началом. Я родился дважды. Первый раз, когда прошел через родовые каналы моей матери, а второй — когда меня нашел и спас старый доктор.

Женщина, предназначением которой было дать мне жизнь, фактически пыталась совершить обратное: покончить с собой и одновременно со мной, еще неродившимся. Она бросилась с утеса как раз в тот момент, когда я появился на свет божий. Остается только гадать, почему она решилась на самоубийство, когда малыш должен был вот-вот появиться на свет.

Я успел выскользнуть из ее утробы во время этого ужасного падения, до того как несчастная разбилась. Мне до сих пор ясно представляется ее падение с утеса, освобождающее от содеянных грехов и обременительной ответственности, особенно ее волосы, развевающиеся на ветру, в то время как она стремительно несется вниз. Но случилось непредвиденное, наверное, вмешалось провидение. Я, только что появившийся младенец, связанный пуповиной с матерью, зацепился за раскидистую виноградную лозу и мягко приземлился на ветви растущего под ней чайного дерева у самого подножия пещеры.

За одну секунду, длиною в целую жизнь, пуповина порвалась, и я застрял между двумя переплетенными ветвями, а потом испустил душераздирающий вопль, который я бы назвал моей одой спасительному чайному дереву. Моя мать и я разделились в воздухе, и наша кровь окрасила листья чайного дерева. Я застрял в его благословенных ветвях, а она продолжила падение, исчезнув неприметной точкой в простирающейся внизу долине, и мне больше не суждено было увидеть ее. Почему она решила так рано свести счеты с жизнью, я узнал значительно позже. Теперь же я остался совсем один.

Но снова вмешалось провидение: благодать снизошла на меня в виде сгорбленного старого деревенского доктора, преданного своему делу. Услышав мой беззащитный крик и увидев меня раскачивающимся на ветках, он вскарабкался на дерево, чтобы попытаться меня достать. К счастью, доктор оказался ловким, возможно потому, что его ноги исходили по горам не одну милю от деревни к деревне, с вершины на вершину, мимо безлюдных пещер, где встречаются лишь редкие птицы.

Ему пришлось продираться ко мне сквозь густые ветви, подвергая себя смертельной опасности. Почти выбившись из сил, он все же дотянулся до меня. Этот момент, по милости Будды, и стал моим вторым рождением. Я говорю — по милости Будды, ибо случилось так, что доктор оказался бездетным и захотел усыновить меня. Как потом старый доктор рассказывал мне, крик, который он тогда услышал, отозвался болью в его истерзанной душе.

Доктор уже начал меня вытаскивать, когда очередной порыв ветра почти вырвал меня из его рук. Но, держась одной рукой за ветку дерева, он схватил меня за ногу в самый последний момент. Для того чтобы выиграть время и спасти меня, он совершил то, что не удавалось никому раньше: съехал несколько метров вниз по утесу, расцарапав бедра и колени, почти переломав все кости, а потом бежал до дома, пока дикие горные кошки не учуяли запах крови и не взяли след.

Судя по всему, в тот день Богу была угодна лишь одна смерть.

Когда доктор принес меня домой, они с женой сразу же поймали козу и надоили молока. Его жена кормила меня этим молоком так, словно оно было из ее груди. Там и тогда приемные родители нарекли меня Шенто, что значит вершина горы, зенит.

— Он словно послан нам небесами, — говорил Папа.

— И он поднимется к небесам, как древний дух, — вторила ему Мама. — Можем ли мы оставить его и растить как своего?

— Конечно, его даровали нам наши любимые горы в награду за добрые дела.

— Мне кажется, что он всегда лежал у меня на руках, — умилялась Мама, гладя меня по щеке.

Так заканчивается история моего рождения и начинается история моей жизни.

Солнце и луна светили по-прежнему, и я рос крепким деревенским мальчишкой с отменным аппетитом. Когда я немного подрос, Мама стала кормить меня из бамбуковой ложки для взрослых. И ей не надо было рассказывать истории, чтобы уговорить меня поесть. Я наедался до отрыжки. Моим любимым блюдом был сладковатый рисовый пирог. В бедных деревнях, где в основном питались ямсом^[1], сладкий рис считался дорогим удовольствием. Папе пришлось исходить много километров по вызовам в отдаленные деревни, чтобы заработать денег на эти дорогие рисовые булочки. Как-то Папа сходил в старый лес, нарубил бамбука и смастерил мне просторный манеж, в котором я мог играть и спать. Папа ставил манеж в своей