Понятие государства в четырех языках (сборник) [Квентин Скиннер] (pdf) читать онлайн

как

Европейский I Т*Т I Университет

и Санкт-Г1вт*р0ург9

ТРУДЫ ФАКУЛЬТЕТА
ПОЛИТИЧЕСКИХ НАУК И СОЦИОЛОГИИ
Выпуск 6*

*

Европейский университет в Санкт-Петербурге
Факультет политических наук и социологии

ПОНЯТИЕ
ГОСУДАРСТВА
в четырех языках
Сборник статей

Под редакцией
Олега Хархордина

ЕВРОПЕЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
Л етний

сад

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ • МОСКВА • 2002

ББК 66.1 (О)
П 56

T©ffin)[ô)QQS

Издание осуществлено
при поддержке программы ТЕМПУСу
грант Европейской Комиссии
М]ЕР-10708-1999

Понятие государства в четырех языках: С6. статей /
П56 Под ред. О. Хархордина. СПб.; М.: Европейский уни­
верситет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2002. —
218 с .— (Европ. ун-т в Санкт-Петербурге. Тр. ф-та
полит, наук и социологии; Вып. 6).
ISBN 5-94381-080-3 (Летний сад)
ISBN 5-94380-019-0 (ЕУСПб)
Данная книга исследует историю понятий state, état,
valtio и «государство» соответственно в английском, фран­
цузском, финском и русском языках. История термина
помогает понять как политические условия укоренения
определенного типа речевых актов, так и последствия этого
закрепления привычных способов делать дела с помощью
когда-то довольно странного, но теперь кажущегося совсем
непроблематичным слова. Книга открывает интересные воз­
можности и для сравнительного кросс-культурного анализа
феномена государства.
ББК 66.1(0)

ISBN 5 - 9 4 3 8 1 - 0 8 0 - 3
ISBN 5 - 9 4 3 8 0 - 0 1 9 - 0

(Летний сад)
(ЕУСПб)

© Европейский университет
в Санкт-Петербурге, 2 0 0 2
© Коллектив авторов, 2 0 0 2
© «Летний сад», оформление
серии, макет, 2 0 0 2

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Данная книга стала возможной благодаря сотрудничеству
между Европейским университетом в Санкт-Петербурге,
Хельсинкским университетом, Институтом политических
наук в Париже (Sciences Ро) и Лондонской школой эконо­
мики в рамках проекта ТЕМПУС в 1999—2002 гг.
Подытоживая результаты нашего сотрудничества, осо­
бенно приятно отметить, что споры о переводе политиче­
ских понятий одного языка на другой выразились именно
в такой форме. Идея издания возникла после того, как
ЕУСПб стал принимать каждый год около 20 иностран­
ных аспирантов из партнерских университетов на учебу
в рамках Международной магистерской программы по
российским исследованиям. Преподавателям ЕУСПб при­
ходилось все чаще отвечать на вопросы о различиях ос­
новных политических понятий в русском и европейских
языках. Так родилась эта книга. Учитывая, что основопо­
лагающая статья Скиннера уже была опубликована, каза­
лось естественным дополнить ее статьями о понятии госу­
дарства во французском, финском и русском языках.
Получившийся сборник статей заинтересует многих.
Статья Скиннера, как и другие его работы, заложила
стандарты подобных исследований в англоязычном мире.
Статья Кола опирается на средневековые переводы Ари­
стотеля и на центральные тексты на французском языке,
что особенно важно для российского читателя, так как
основополагающий труд Бодена, например, еще не пере­
веден на русский язык. Статья Пулккинен интересна поч­
ти детективным сплетением событий европейской исто­
рии и влиянием философии на политических деятелей,
5

Предисловие редактора

которые целенаправленно пытались создать недостающий
термин для обозначения феномена государства. Моя ста­
тья попыталась собрать известные факты о развитии тер­
мина «государство» в русском языке и провести паралле­
ли с процессами развития понятий в других европейских
языках.
Хотелось бы отметить три особенности статей, пред­
ставленных в данной книге. Если есть что-то общее между
всеми статьями, то это удивление по поводу недавнего
становления термина «государство» в разных языках,
о котором почти все забыли сейчас, так что само это сло­
во кажется совсем привычным. Однако когда-то термин
этот был результатом лингвистической и политической
инновации, и на его утверждение потребовалось много
усилий различных институтов и организаций и, прежде
всего, самого нарождающегося государства. Поэтому тек­
сты статей пытаются сохранить для читателя странность
и особенность исторического опыта зарождения новых
понятий, отказываясь переводить, например, термины /о
stato и il principe у Макиавелли как «государство» и «го­
сударь», что обычно предлагают нам традиционные пере­
воды. Эти термины часто имели первоначальные значе­
ния, радикально отличающиеся от тех, что предлагаются
современными переводами на русский, и данная книга
пыталась сохранить память об этих тонкостях истории,
избегая упрощающих интерпретаций многозначных тер­
минов и оставляя их во всей их блистательной и удиви­
тельной сложности.
Во-первых, почему людям, говорящим на русском язы­
ке, фраза типа «государство объявило войну» кажется
непроблематичной и почти естественной? Подставим вме­
сто корневого слова «государь» другое слово, например,
«жлоб», и получим «жлобство объявляет войну»: насколь­
ко вам захочется поддержать такую декларацию? Действи­
тельно, почему «жлобству», «чванству» и даже «господ­
ству» мы не даем лингвистической позиции, позволяющей
им начинать военные действия, а другое слово, которое
также сначала означало лишь качество (в данном случае —
6

в

Предисловие редактора

качество бытия господарем-государем), легко наделяем та­
ким правом? Как показывает анализ Скиннера, первона­
чальное понимание государства даже на Западе было свя­
зано именно с подчеркиванием личных и ощутимо-физи­
ческих качеств власти, так что лидеры современных банд
где-нибудь в Лос-Анджелесе могут смело читать Макиа­
велли о том, как подобает mantenere lo stato — сохранить
и удержать свое достоинство (лидера) и достояние (кон­
тролируемый район города) в столкновении с другими
бандами. Достоинство здесь включает и stato, понимаемое
наиболее непосредственно, как физическую стать. Лидеры
же наших бандитов могут смело учиться у Ивана III, заня­
того проблемой эффективного господства, т. е. «како подо­
бает его государьству быти», если их тоже волнует, как
удержать свое господство над контролируемыми фирмами
и не уронить достоинство. Поучения Макиавелли или
Ивана III о господстве принца или князя неожиданно де­
лают проблематичным представление о государстве как
агенте действия, которое так укоренилось в нашем совре­
менном языке.
Во-вторых, статьи не имеют единой интерпретации на­
правленности процессов развития терминов для обозначе­
ния государства в разных языках. Кажущаяся универсаль­
ность изложения Скиннера поддерживается, в основном,
послевоенным господством английского языка как языка
политики, а также и языка науки political science. Статья
Кола показывает, что основные концептуальные противо­
поставления, значимые для английского языка, не так цен­
тральны для французского. Конечно, это можно интерпре­
тировать как неразвитость французского языка, который
до сих пор несет в себе, как сказал бы Макс Вебер, патри­
мониальные коннотации и еще нечетко сформировал лин­
гвистические средства для выражения идеи государства
как инструмента рационально-легального господства. Но
среди многих не менее популярна точка зрения, что все
культуры равнозначны по своей уникальности, и тогда
подчеркивание во французском термине для обозначения
государства его связи со значением слова état «состояние»,
7

Предисловие редактора

«удел», т. е., по-французски, condition, предстает как при­
знак уникальной языковой специфики, отражающей на­
циональную культуру. Таким же образом, близость poliittinen и valtiollinen в финском оказывается тогда следствием
интересного влияния немецкой философии на Снеллмана,
одного из творцов современного финского политического
словаря, а не следствием неразвитости финского полити­
ческого языка, который якобы в чем-то не дотягивает до
английского. Моя собственная статья прослеживает при­
ключения русского термина, как если бы он развивался по
схеме, предложенной Скиннером, которая все же опасно
близка к веберовской схеме модернизации традиционного
общества. Статья о русском термине могла быть написана
совсем по-другому, если бы она проводила параллели
с концептуальным развитием прежде всего не в англий­
ском, а во французском или немецком языках. Тогда вы­
светились бы другие аспекты истории термина «государст­
во», значимые для французского Etat или немецкого Staat.
Если же вообще отбросить процесс проведения паралле­
лей с европейскими процессами концептуального разви­
тия и пойти по историческим тропкам русского языка,
которые он ненавязчиво нам предлагает, то высветятся
оттенки значений, не представленных ни в истории анг­
лийского, ни немецкого или французского языков. Воз­
можно, такой тип написания истории понятия только и
избежит упреков в некритическом копировании других
культур, а потому в затемнении уникальности русского
языка.
Третьей особенностью статей, вошедших в сборник,
стал отказ от следования определенной методологии ис­
следования истории понятий. Единая методология могла
бы унифицировать тексты, сделать сравнения между ни­
ми, как кажется, более осмысленными, но это убило бы ис­
корки того типа мысли, который связан с радостью от
удивления и завороженности миром, а не с радостью его
эффективного покорения.
Например, Скиннер представил хорошо знакомый ана­
лиз того, как надо делать историю понятий, если следовать
8

Предисловие редактора

канонам англоязычной (кембриджской) школы1. Задача
историка понятий близка герменевтике — надо наиболее
адекватно и логично воспроизвести сеть верований или
убеждений (beliefs) теоретика, даже если некоторые из
этих идей кажутся нам абсурдными, как положения Боде­
на о существовании ведьм или теория авторства (authority)
у Гоббса в 16 главе «Левиафана», согласно которой автор
передает свои права авторства раз и навсегда своему пред­
ставителю, который потом может вытворять от его имени
что угодно (именно с помощью этого понятия Гоббс потом
обоснует абсолютный суверенитет). Мы начинаем с таких
странных и абсурдных идей и пытаемся их логично объяс­
нить в рамках верований автора текста — мы можем, на­
пример, предполагать, почему Фома Аквинский мог утвер­
ждать, что Троица едина, хотя не можем сказать, что он
видел, когда представлял это своим мысленным взором.
Когда мы интерпретируем текст, мы должны относиться
к нему как к действию, имеющему интерсубъективное зна­
чение: мы интерпретируем не то, что автор хотел заложить
в текст (это — бесполезный поиск, так как в голову автора
мы все равно не залезем), а то, какие приемлемые рацио­
нальные мотивы мы можем ему приписать, чтобы понять
его действие. Конечно, интерпретировать действие в тер­
минах мотивов —это устаревший субъективизм, но так уж
устроены наши европейские языки. Предположив, зачем
Гоббс или Боден говорили именно то, что они говорили,
мы смотрим, насколько это согласуется со всей сетью их
убеждений, которые выделил наш предыдущий анализ.
Если мы находим совпадение, то предложенная интерпре­
тация принимается как убедительная, пока не появляется
более совершенный способ интерпретировать их действия
как авторов текстов или творцов новых слов.
Проблема подобного рода анализа заключается в том,
что Скиннер рассматривает своих авторов прежде всего
1 Quentin Skinner, «A Reply to My Critics», in: James Tully, ed.,
Meaning and Context: Quentin Skinner and His Critics. Cam­
bridge: Polity Press, 1988.
9

Предисловие редактора

как людей, ведущих спор, и его интересует производство
новых терминов как одно из средств продвинуть опреде­
ленные аргументы. Эта интерпретация, однако, заслоняет
для нас то, что люди с помощью текстов обещают, покуша­
ются на честь или пытаются разбудить совесть другого,
и заняты еще громадным количеством действий, многие из
которых Джон Остин упомянул в своей теории речевых
актов. Тот же самый Гоббс до конца своей жизни буйно
сражался, как древнегреческий герой, с помощью текстов:
проиграв дискурсивные бои с математиками и физиками,
он переводил на склоне лет классические тексты, предла­
гая своим соперникам сравниться с ним на этом поприще2.
И кроме инструментального использования языка, когда
с помощью речевых актов чего-либо направленно добива­
ются, в нем иногда еще и живут. Язык предлагает, откры­
вает и удивляет человека, часто полностью захваченного
этим откровением. Отчасти поэтому Остин иногда назы­
вал свой анализ «лингвистической феноменологией»: нам
интересно, как являются в мир общенаблюдаемые и общепереживаемые феномены, и появление новых терминов
тесно связано с этим вы-явлением. Но исследование этих
способов явления нового совсем не обязательно должно
быть исследованием навязывания новых слов или иссле­
дованием попыток убедить противника в споре — жизнь
богаче. История игр истины не должна сводиться к интер­
претации действий теоретиков как инструментального
штурма. Если наши статьи, входящие в сборник, приот­
кроют и этот аспект бытия истины в мире, наша инстру­
ментальная цель удалась.
Европейский университет в Санкт-Петербурге благода­
рен издательствам, любезно предоставившим нам автор­
ские права на перевод следующих статей:
• Cambridge University Press — за статью: Quentin
Skinner, «The State» in: T. Ball, J. Farr and R. Hanson,
2 Sheldon Wolin, Hobbes and the Epic Tradition in Political Theory.
Berkeley: Bancroft Lecture, 1976.
10

tf

Предисловие редактора

eds., Political Innovation and Conceptual Change. Cam­
bridge: Cambridge University Press, 1989;
• SoPhi Publishers — за статью: Tujia Pulkkinen,
«Valtio — The Finnish Concept of the State», in: The
Finnish Yearbook of Political Thought, vol. 4. Jyvaskyla:
SoPhi, 2000;
• Blackwell Publishers — afa статью: Oleg Kharkhordin,
«What is the State? The Russian Concept of Gosudarstvo in the European Context», History and Theory,
vol. 40, May 2001,
а также Доминику Кола, написавшему статью специально
для этого сборника.
Олег Хархордин

Квентин Скиннер
THE STATE1

I

В предисловии к своей первой опубликованной работе
о государственном правлении «О гражданине» Гоббс на­
зывает этот труд попыткой «более скрупулезного исследо­
вания прав государств (states) и обязанностей поддав
ных»2. С тех пор представление о том, что столкновение
отдельных индивидов и государства образует главную тему
политической теории, стало почти общепринятым. В силу
этого легко упустить из виду, что когда Гоббс опубликовал
свое заявление, он осознанно пытался наметить програм­
му новой дисциплины — политической науки, которую, по
его словам, он сам и изобрел. Его утверждение, что под­
данные подчиняются, скорее, государству, нежели персоне
1 Я глубоко благодарен Джону Данну и Сьюзен Джеймз за по­
мощь в работе с предварительными вариантами статьи.
2 Hobbes (1983: 32). Книга «О гражданине» была впервые
опубликована на латыни в 1642 г., а на английском в 1651 г.
См. Warrender (1983: 1). Уоррендер утверждает, что перевод,
по крайней мере, в основной его части был выполнен самим
Гоббсом (1983: 4 —8). Но это оспаривается в Tuck (1985:
310—312). (Существующий русский перевод «De Cive» сде­
лан с латинского оригинала, а не с английского перевода, по­
этому он не особенно важен для анализа английского терми­
на state. Цитаты из английской версии «О гражданине» по­
этому будут в этой статье впервые переводиться на русский
без отсылки к латинскому оригиналу этой книги. Вообще,
Локк, Гообс и Макиавелли будут цитироваться здесь по наи­
более распространым переводам их трудов, указанным в биб­
лиографии. Цитаты эти будут оставлять такие термины, как
commonwealth, republic или lo stato непереведенными, если ав­
торы переводов осовременили тексты классиков, считая, что
в этих местах можно без проблем поставить русское слово
«государство». — Примеч. ред.)
12

The State

правителя, было тогда еще относительно новым и очень
спорным. То же относилось и к его предположению, что
наши гражданские обязанности устанавливаются исклю­
чительно государством, а не множеством органов юрис­
дикции местного или общенационального уровня, цер­
ковных или светских по своей природе. Также новым
и спорным являлось использование термина state для обо­
значения этой высшей формы власти в области граждан­
ского правления.
Декларацию Гоббса можно рассматривать и как конец
одной фазы в истории политической теории и начало дру­
гой, более знакомой нам. Эта декларация возвещает конец
эры, где понятие публичной власти имело более личност­
ный и харизматический оттенок. Она же является началом
более простого и в целом более абстрактного видения,
которое дошло до наших дней и отражено такими словами,
как état, stato, Staat и state3. Цель моей статьи — дать крат­
кий обзор исторического контекста, в котором произошли
данные языковые и понятийные изменения.

Начиная с XIV в. латинское слово status, наряду с таки­
ми эквивалентами из национальных языков, как estât, stato
и state, становится общеупотребительным в разнообраз­
ных политических контекстах. В этот начальный период
данные слова используются главным образом для указа­
ния на состояние или положёние самих правителей4. Од­
ним из важных оснований для такого употребления был,
несомненно, параграф «De statu hominum» из вступления
к дигестам кодекса Юстиниана. Здесь для формулиров­
ки фундаментального принципа используется авторитет
3 О «государстве как абстракции» и о политических изменени­
ях, лежащих в основе появления данного понятия, см. БЬеппап (1974) и Магауаіі (1961).
4 Относительно первого из средневековых политических зна­
чений этого слова см. Hexter (1973: 155).
13

Квентин Скиннер

Гермогениана: «поскольку вес законы устанавливаются для
блага людей, прежде чем рассматривать что-либо иное,
первым делом стоит рассмотреть status таких лиц»56. Когда
в Италии в XII в. снова стали изучать римское право, сло­
во status стало обозначать всякого рода правовое положе­
ние и состояние, причем о правителях говорилось, что они
обладают особым estate royal, estât du roi или status regis(\
Вопрос о status правителя обычно обсуждался для того,
чтобы подчеркнуть, что его следует понимать как состоя­
ние величия, высокого положения, достоинства и велича­
вости (stateliness). Эта форма обнаруживается в хрониках
и официальных документах уже устоявшихся француз­
ской и английской монархий второй половины XIV в.
Например, Фруассар в первой книге своих «Chroniques»
вспоминает, что когда в 1327 г. король Англии собирал
двор, чтобы принять приезжих сановников, «королеву там
должны были видеть в состоянии [estât] большой знатно­
сти»7. Аналогичный термин встречается и в 1399 г. у Виль­
яма Тернинга в обращенной к Ричарду III речи, где он
саркастически напоминает своему бывшему суверену «в ка­
ком присутствии вы отреклись от своего состояния [state]
короля, от господства и всякого достоинства и чести, кото­
рые этому состоянию соответствуют» (Topham et al. 1783:
424, col. 1).
В основе предположения, что королям «принадлежит»
особое свойство величия или достоинства {stateliness)} ле­
жало господствовавшее тогда убеждение, что верховная
власть тесно связана с наглядным поведением, с тем, что
физическое присутствие величия само по себе обладает
повелевающей силой8. На этом зиждилась самая долговеч­
ная черта харизматической модели правления, которая
постепенно была подорвана появлением нововременного
понятия безличного государства9. Еще в конце XVII в. для
5 Mommsen (1970, 1.5.2: 35): «Cum igitur hominum causa omne
ius constitutum sit, primo de personarum statu ac post de cete­
ris... dicemus».
6 Например, см.: Post (1964: 333—367, 368—414).
14

ß

The State

писавших о политических вопросах было обычным делом
использовать слово state для указания на связь между ве­
личавостью правителей и эффективностью их правления.
И, естественно, такие сторонники божественного происхо­
ждения монархии, как Боссюэ, продолжали говорить о état
de majesté именно в таких терминах (Bossuet 1967: 69, 72).
Однако те же представления были свойственны и против­
никам монархии. Например, Мильтон в «Истории Брита­
нии», в известной сцене, где Канут приказывает океану
«не двигаться далее на его землю», говорит, что король
пытался придать силу своему необычному приказу, произ­
нося его «со всей статью [state], которую его королевское
достоинство могло сообщить его виду» (Milton 1971: 365).
К концу XIV в. термин status начинает использоваться
также и для указания на состояние или положение коро­
левства или республики10. Такое представление о status789
7 Froissart (1972: 116): «La [т. е. королеву] peut on veoir de
l’estât grand noblece».
8 Stateliness — английский термин, который имеет коннотации
физически очевидной стати и величавости поведения, так
что исторически первое значение этого слова в Оксфордском
словаре описывается как надменность, высокомерное превос­
ходство. Термин stately, который обычно переводится как
«величественный» или «полный достоинства», этимологиче­
ски связан со status понимаемым как физическое состояние.
Отсюда status может найти этимологический эквивалент
в русском слове «достояние» или «достоинство», a status
regni — достояние или достоинство правителя. Здесь status
этимологически связан с «стоянием» или «установлением»,
если подчеркивать связь с корневым глаголом «стоять»,
и еще очень далеко до такого значения этого слова как «госу­
дарство». Но возможность перехода от коннотаций личного
достоинства поведения и личного достояния принца к конно­
тации безличного установления уже заложена. — Примеч.
ред.
9 Сравнение систем государственной власти, где провозглаша­
ется «повелевающая сила наглядного поведения» (the order­
ing force o f display), и систем, где — как на современном За­
паде — она намеренно затемнена, можно найти в Geertz
(1980: 121 —123); я заимствовал его формулировку.
15

Квентин Скиннер

reipublicae является по своему происхождению классиче­
ским и часто встречается в историях Ливия и Саллюстия,
а также в речах и политических трудах Цицерона101112. Его
также можно обнаружить в Юстиниановых дигестах, осо­
бенно в параграфе «De iustitia et iure», где разбор начина­
ется с утверждения Ульпиана, что правом охватываются
две области — общественная и частная и что «обществен­
ное право — это то, что относится к status rei Romanae>vl.
С возрождением римского права эти юридические тер­
мины также стали общеупотребительными. В XIV в., как
во Франции, так и Англии, стало обычным делом обсуж­
дать «состояние [state] королевства» или estât du roilme
(Post 1964: 310—22). Говоря о событиях 1389 г., Фруассар,
например, отмечает, что король в то время решил «рефор­
мировать страну в направлении bon état, чтобы все были
бы довольны»13. Общим местом скоро стала и идея связы­
вать хорошее состояние короля с состоянием его королев­
ства. К середине XV в. просители, которые обращались в
английский парламент, свои прошения обычно завершали
обещанием королю «смиренно молить Бога о добром со­
стоянии [estate] и процветании Вашей Благороднейшей
Персоны в этом Вашем благородном королевстве»14.
Если обратиться к южной Европе, к городам-государст­
вам Италии, можно обнаружить те же термины, но в еще
более ранее время. Уже в самом начале XIII в. первые из­
вестные нам книги наставлений, которые обращены к по­
деста и другим городским магистратам, показывают, что
10 См. Ercole (1926: 67—68). Также и Hexter (1973: 115) отмеча­
ет, что слово status приобрело «второе политическое значе­
ние в Средние века». Ср. Rubinstein (1971: 314—315), где ав­
тор начинает свой анализ с обсуждения этой стадии.
11 См., например, Livy (1962, 30.2.8: 372; 1966, 23.24.2: 78);
Sallust (1921, 40.2: 68); Cicero (1913; 2.1.3: 170).
12 Mommsen (1970: 1.1.2: 170).
13 Froissart (1824—1826, vol. XII: 93): «Le roi... reforma le pays en
bon état tant que tous s’en contentèrent».
14 Прошение от Сионского аббатства в Shedwell (1912, vol. I:
64). Также ср.: vol. I: 66; I: 82, и т. д.
16

The State

главный предмет их интереса — status civitatum, т. е. со­
стояние городов как независимых политических единиц15.
Неизвестный автор «Oculus pastoralis», творивший, ве­
роятно в 20-х гг. XIII в.16, неоднократно употребляет это
выражение17, как и Джованни да .Витербо — в своем трак­
тате «De regime civitatum»18, который был написан около
1250 г.19 В самом начале XIV в. мы обнаруживаем, что то
же представление широко отражено в национальных язы­
ках; авторы «Dictamina», такие как Филиппо Чеффи, на­
пример, предлагают магистратам пространные поучения
в виде стандартных речей, посвященных заботе о состоя­
нии (stato) данного им в управление города (Giannardi
1942: 27, 47, 48 и т. д.).
Рассматривая состояние, или положение, таких сооб­
ществ, вышеуказанные авторы, как правило, желают под­
черкнуть, что городские магистраты обязаны содержать
свои города в хорошем, благополучном и процветающем
состоянии20. Этот идеал — стремление поддерживать bonus
или даже optimus status reipublicae — был, опять-таки,
римским по происхождению и в значительной степени
был усвоен из Цицерона и Сенеки авторами книг-поуче­
ний для правителей в XIII в.21 Автор «Oculus pastoralis»
неоднократно говорит о необходимости поддерживать
благополучное, выгодное, почетное и процветающее status
civitatis22. Также и Джованни да Витербо настаивает на же­
лательности поддержания bonus status городского сообще­
ства23, тогда как Филиппо Чеффи не менее уверенно, хотя
15 Обзор данной литературы см. в Hertter (1910).
16 Сорбелли (Sorbelli 1944) подвергает сомнению эту датиров­
ку, первоначально предложенную Муратори, и склоняется
к 1240-м гг.
17 См. Franceschi (1966: 16, 27, 28 и т. д.).
18 Giovanni da Viterbo (1901: 230—232 и т. д.).
19 Дата написания этого труда обсуждается в Sorbelli (1944).
20 См. Ercole (1926: 67—68) и похожие тезисы у Post (1964:
1 8 -2 4 , 3 1 0 -3 3 2 , 3 7 7 -3 8 1 ), Rubinstein (1971: 3 1 4 -3 1 6 ) и
Mansfield (1983: 8 5 1 -8 5 2 ).
17

Квентин Скиннер

уже и не на классической латыни, пишет об обязанности
сохранять город «в хорошем и мирном stator (Giannardi
1942: 2 8 ).

У этих авторов мы также находим первое четкое изло­
жение классической точки зрения на то, что значит для
civitas и respublica достигнуть своего наилучшего состоя­
ния21234. Все они единодушны: для этого требуется, чтобы
магистраты во всех своих делах следовали диктату право­
судия, в результате чего будет укрепляться общее благо,
сохраняться мир и будет гарантировано всеобщее благопо­
лучие. Это направление мысли позднее, в XIII в., было
подхвачено Фомой Аквинским и его многочисленными
учениками. У самого Фомы Аквинского данное суждение
встречается в нескольких местах «Суммы теологии», а так­
же в его комментариях к «Политике» Аристотеля. Судья
или магистрат, заявляет он, «заботится об общем благе,
которое есть правосудие» и поэтому должен действовать
так, «чтобы достигать добра с точки зрения состояния
[status} всего сообщества»25. Но то же самое направление
21 См. примеры упоминания Цицероном optimus status reipublicae в Cicero (1914, 5.4.11: 402 и 1927, 2.11.27: 174); см. при­
меры упоминания Сенекой optimus civitatis status в Seneca
(1964, 2.20, 2: 92).
22 См. Franceschi (1966: 26), где говорится о необходимости
действовать «ad... comodum ас felicem statum civitatis» и с. 28:
«ad honorabilem et р гоф егит statum huius comunitatis».
23 В Giovanni da Viterbo (1901:230): «bonus status totius commu­
nis huius civitatis».
24 Обратите внимание, что они начали обсуждать эту проблему
почти на век раньше, чем такие летописцы, как Джованни
Виллани — один из самых старых источников, которые обыч­
но приводятся в этом контексте. См. Ercole (1926: 67—68),
Hexter (1973: 155), Rubinstein (1971: 314—316). Относитель­
но «buono et pacifico stato» cm . Villani (1802—1803, vol. Ill:
159; vol. IV: З и т . д.).
25 Aquinas (1963, I.II.19.10: 104): «nam ludex habet curam boni
communis, quod est iustitia, et ideo vult occisionem latronis,
quae habet rationem boni secundum relationem ad statum
commune».
18

The State

мысли можно обнаружить поколением раньше, в книгах
наставлений для городских магистратов. Джованни да
Витербо, например, развивает абсолютно ту же теорию
optimus status в своей книге «De regime civitatim», а Брунетто Латини повторяет и дополняет рассуждения да Ви­
тербо в главе «Dou gouvernement des cités» своего энцик­
лопедического труда «Livres dou trésor» (1266 г.)26.
Такое представление об optimus status reipublicae позд­
нее становится главенствующим в картине хорошо устро­
енной политической жизни, которую рисуют гуманисты
эпохи кватроченто. Джованни Кампано (1427—1477)27
в своем трактате «De regendo magistratu», разбирая опас­
ности, к которым ведут раздоры клик, утверждает, что «по
его мнению, нет явления более неблагоприятного для
status и безопасности respublica, чем это»28. Если нужно со­
хранить хорошее состояние {status) общества, продолжает
он, все личные и групповые привилегии должны быть под­
чинены исполнению правосудия и «общему благу города
в целом» (Campano 1502, fo. xxxxviirv). Филиппо Бероальдо (1453—1505) приходит к тому же выводу в своем трак­
тате, который так и называется «De optimo statu». Там он
утверждает, что наилучшего состояния можно достичь
только тогда, когда правитель или главный магистрат «за­
бывает о своем собственном благе и во всем, что делает,
способствует росту общественного блага»29.
В конце концов, в начале XVI в. гуманисты из круга
Эразма Роттердамского импортировали те же ценности
и в Северную Европу. Сам Эразм (Erasmus 1974: 162)
26 См. Giovanni da Viterbo (1901: 220—222) относительно ка­
честв и правления, которого нужно требовать от избранного
rector. Ср. Latini (1948: 402—405), где теория да Витербо из­
ложена другими словами.
27 Следует отметить, что указывая время жизни менее извест­
ных гуманистов, я пользовался данными Consenza (1962).
28 Campano (1502, fo. xxxxviir): «nihil existimem a statu et salute
reipublicae alienius».
29 Beroaldo (1508, fo. xvv): «oblitis suorum ipsius commodorum ad
utilitatem publicam quicquid agit debet referre».
19

Квентин Скиннер

сопоставляет optimus с pessimus reipublicae status в своем
труде «Наставление христианского принца» (1516 г.) и ут­
верждает: «самое благополучное состояние [status] дости­
гается тогда, когда есть принц, которому все повинуются,
когда принц повинуется законам и когда законы отвечают
нашим идеалам честности и справедливости»30. Его млад­
ший современник Томас Старки в своем «Диалоге» (Starkey 1948: 63; также 65, 66—67) высказывает весьма схожую
мысль, когда рассуждает о том, что представляет собой
«самое процветающее и совершенное состояние, которое
в любой стране, городе или селении можно установить
с помощью правления и мудрости». И в «Утопии» Тома­
са Мора Гитлодей, путешественник, направляющийся на
«новый остров Утопия», схожим образом настаивает, что,
поскольку утопийцы живут в обществе, где законы вопло­
щают принципы справедливости, имеют целью общее
благо и, как следствие, дают возможность гражданам жить
«в высшей степени благополучно», будет справедливо
утверждать, что утопийцы, по сути, достигли optimus status
reipublicae — что, собственно, и является названием знаме­
нитой книги Мора (More 1965: 244).
Ill

Теперь я рассмотрю то, как приведенное выше слово­
употребление — общепринятое в позднем Средневеко­
вье — привело в конце концов к становлению отчетливо
нововременного понятия государства. Следует подчерк­
нуть: если мы желаем проследить происхождение данного
понятия и увидеть, как оно отражалось такими терминами,
как status, stato и state, не следует в основном сосредоточи­
вать наше внимание — как обычно делали историки-ме­
диевисты — на эволюции в XIV и XV вв. юридических
теорий о состоянии (status) королей31. Даже писавшие
30 Erasmus (1974: 194): «felicissimus est status, cum principi
paretur ab omnibus atque ipse princeps pater legibus, leges
autem ad archetypum aequi et honesti respondent».
20

The State

в то время о гражданском праве редко использовали ла­
тинское слово status без ограничительного указания на то,
к чему или к кому оно относится32, и у нас фактически нет
сведений, что авторы сочинений на политические темы
вообще употребляли такой варваризм. И даже когда status
встречается в подобных контекстах, нам почти всегда
ясно, что речь идет лишь о состоянии или положении
короля и его королевства, а вовсе не о государстве в его
нововременном понимании как специального аппарата
правления.
Чтобы выяснить, каким образом термин status и его эк­
виваленты из национальных языков впервые приобрели
современный смысл, наше основное внимание, полагаю,
следует обратить на раннюю историографию и на уже упо­
минавшиеся книги наставлений, писавшиеся для магист­
ратов, а также на вышедший впоследствии из них литера­
турный жанр «зерцало принцев». Я утверждаю, что имен­
но в этой традиции практической политической мысли
термины status и stato впервые стали последовательно ис­
пользоваться в своем новом и значительно расширенном
качестве33.

з* Cp. Kantorowicz (1957: 2 0 7 -2 3 2 , 2 6 8 - 2 7 2 ), Post (1964:
2 4 7 -2 5 3 , 3 0 2 -3 0 9 ), Strayer (1970: 5 7 - 5 9 ), Wahl (1977: 80).
Напротив, Ullmann (1968—1969: 43—44) пишет, что традици­
онные правовые понятия мешали,появлению понятия госу­
дарства.
32 Обратите внимание, как надменно Отман говорит о подоб­
ном употреблении еще в 1570-е гг. в своем трактате «Francogallia». Когда он пишет об Общественном Совете, он замеча­
ет, что его полномочия распространяются на все вопросы, ко­
торые простые люди сегодня вульгарно называют «делами
государства» («de iis rebus omnibus, quae vulgus etiam nunc
Negotia Statuum populari verbo appellat») (Hotman 1972: 332).
33 Относительно положения о том, что «stato в значении „госу­
дарство“ главным образом происходит от /о stato del principe,
что означает состояние или положение действительно суве­
ренного правителя» см. Dowdall (1923: 102). Ср. также:
Skinner (1978, vol. 2: 3 5 2 -3 5 8 ).
21

Квентин Скиннер

Данные жанры политической литературы были, в свою
очередь, продуктом особых форм политической организа­
ции, которые появились в позднее Средневековье в Ита­
лии. Уже в первые годы XII в. все увеличивающееся число
городов по всему Regnum Italicum преуспело в приобрете­
нии статуса автономных и самоуправляющихся респуб­
лик34. Эти сообщества позднее, конечно же, показали свою
неустойчивость и в течение последующего столетия под­
верглись значительному переустройству под господством
более сильных и централизованных режимов наследных
принцев (Waley 1978: 128—140). Но даже в этот, более
поздний, период крупным городам-республикам — Фло­
ренции и Венеции — удалось сохранить традиционно вра­
ждебное отношение к идее наследственной монархии и,
как результат, донести идеалы народного республиканско­
го правления до эпохи высокого Возрождения35.
Развитие этих новых политических формаций постави­
ло новый ряд вопросов относительно понятия политиче­
ской власти. Один из самых насущных из них касался ти­
па режима, который более всего подходит для обеспечения
пребывания независимого civitas или respublica в optimus
status, т. е. в наилучшем состоянии. Что мудрее: выбрать
правление наследственного signore или оставить выборную
систему правления, которая основана на должности подес­
та или иного магистрата?
И хотя вопрос этот оставался в Италии открытым в те­
чение всей эпохи Возрождения, в данном споре можно вы­
делить две фазы. Самые ранние трактаты, предназначав­
шиеся для городских магистратов, неизменно предполага­
ют — согласно с авторитетными римскими авторами, —
что наилучшее состояние civitas достигается только при
выборном республиканском правлении. Однако, после ши­
роко распространенных узурпаций этих режимов и с появ­
лением в XIV в. наследственных синьоров, это убеждение
34 Этот процесс описан у W aley (1978: 83—330).
35 Об этом «моменте» пишет Рососк (1975: 83—330). Ср. также:
Skinner (1978, vol. I: 1 3 9 -1 8 9 ).

р
22

The State

постепенно уступило место мнению, что наилучшим спосо­
бом обеспечить хорошее положение любого политического
сообщества будет установить власть мудрого правителя,
pater patriae, чьи поступки будут исходить от желания спо­
собствовать общему благу и, как следствие, всеобщему
благополучию всех его подданных36.
Основываясь на этом предположении, авторы «зерцал
принцев» в эпоху Возрождения, как правило, были озабо­
чены рассмотрением двух связанных между собой вопро­
сов. Их возвышенной целью было дать объяснение, как хо­
роший правитель может достичь целей, которые подобает
иметь правителю — обретения чести и славы для себя —
и в то же время, обеспечить благополучие для своих под­
данных37. Но в первую очередь их волновала гораздо более
приземленная и насущная проблема искусства править:
что посоветовать новым итальянским синьорам — часто
в весьма тревожных ситуациях — о том, как можно удер­
жать их status principis, или stato del principe, т. e. политиче­
ское состояние или положение действительно суверенного
правителя своих территорий38.
В результате термин stato, обозначающий политическое
состояние правителей, а также рассуждения на тему, как
должны вести себя правители, если им нужно mantenere lo
stato, начинают звучать с новой силой в итальянских хро­
никах и политической литературе XIV в. Джованни Вилла­
ми, говоря в своей «Истории Флоренции» о гражданских
распрях, которыми были отмечены 1290-е гг., отмечает,
36 Относительно pater patriae см., например, Beroaldo (1508, fos.
xivr и xvr) и Scala (1940: 256—258, 273).
37 Петрарка уже говорит об этих связанных друг с другом идеа­
лах (1554: 420—421, 428). Они стали общепринятыми в эпоху
кватроченто и даже упоминаются в «II Principe» Макиавелли
(Machiavelli 1960: 102).
38 Если переводить status и state как слова, связанные с глаго­
лом «стоять», но также указывающие и на высокий статус
и стать правителя, то напрашивается следующее: «как удер­
жать... свое политическое достояние и достоинство действи­
тельного правителя данных территорий». — Примеч. ред.
23

Квентин Скиннер

что направлены они были по большому счету против И
popolo in suo stato e signoria — против людей, которые бла­
годаря своему политическому положению обладали вла­
стью39. Раньери Сардо, описывая в «Cronaca Pisana» вступ­
ление Джерардо д’Аппиано на должность городского пра­
вителя в 1399 г., отмечает, что новый capitano продолжает
* *пользоваться тем же stato e govemo, тем же политическим
положением и властью править, что и его отец до него
(Sardo 1845: 240—241). Ко времени, когда мы уже прибли­
жаемся к таким поздним образцам «зерцал принцев», как
«Il Principe» Макиавелли (1513 г.), вопрос о том, что дол­
жен делать правитель, если он желает сохранять свое по­
литическое положение, становится главной темой всей по­
лемики. Совет Макиавелли адресован почти исключитель­
но новым правителям, которые хотят teuere или mantenere
lo stato — т. е. хотят сохранить свое положение правителя
в тех территориях, которые они унаследовали или при­
обрели40.
Если такому правителю нужно предотвратить измене­
ния в состоянии {state), в котором он находится, в невы­
годном для него направлении, он несомненно должен со­
ответствовать ряду требований эффективного правления.
Если мы сейчас посмотрим, каким образом эти требования
формулировались и обсуждались в традиции рассматри­
ваемой мною мысли, то обнаружим, что термины status
и stato начинают употребляться все более широко, охва­
тывая все эти различные аспекты политической власти41.
В результате этого мы в конце концов увидим, как у этих
авторов появляются по крайней мере некоторые элементы
уже отчетливо нововременного представления о госу­
дарстве.
39 Viilani (1 8 0 2 -3 , vol. IV: 24). Ср. также: vol. IV: 1 9 0 -1 9 4 .
40 См. Machiavelli (1960: 16, 22, 2 5 -2 6 , 27, 28, 35 и т. д).
41 Рубинштейн (Rubinstein 1971) схожим образом анализирует
некоторые примеры расширения употребления этих терми­
нов. Я не стал повторять его примеры в своей работе, однако,
мое изложение во многом следует его тезису.
в
24

The State

Одно из обязательных условий удержания положения
правителя — сохранение характера существующего режи­
ма. И соответственно, мы находим, что термины status
и stato уже достаточно рано используются не только для
указания на состояние или положение правителей, но и
для указания на наличие определенных режимов или сис­
тем правления.
Такое словоупотребление в свою очередь, как нам пред­
ставляется, происходит от обычая использовать термин
status для классификации различных форм правления,
описанных Аристотелем. Заслуга распространения такого
словоупотребления иногда приписывается Фоме Аквин­
скому, поскольку существуют версии его комментариев
к «Политике» Аристотеля, где олигархия характеризуется
как status раисогит, а правление народа определяется как
status popularis42. Такое словоупотребление позднее стало
широко распространенным в политической мысли гумани­
стов. Филиппо Бероальдо начинает свой труд «De optimo
statu» с типологии легитимных режимов и говорит о status
popularis, status раисогит и даже о status unius, имея в виду
монархию (1508, fos. xir и xiiv). Франческо Патрици
(1412—1494) открывает свою книгу «De regno» подобной
же типологией, в которой монархия, аристократия и демо­
кратия — все характеризуются как типы civilium status или
состояния гражданского общества (Patrizi 1594b: 16—17,
19 и особенно 21). В тот же период Веспасиано да Бистиччи (1412—1498) на родном языке противопоставляет прав­
ление синьора {signori) правлению народа, stato populäre,
а Гвиччардини позднее повторяет то же различие в своих
«Discorsi» в отношении режимов правления во Флорен­
ции (Vespasiano 1970—1976, vol. I: 406; Guicciardini 1932:
42 См. Aquinas (1966: 1 3 6 -1 3 7 , 1 3 9 -1 4 0 , 3 1 0 -3 1 1 , 3 1 9 -3 2 1 ,
328—330). Rubinstein (1971: 322) приписывает Фоме Аквин­
скому начало популяризации такого словоупотребления. Но
оно в большей степени является продуктом гуманистской пе­
реработки его текста, изданного в 1492 г. Подробно об этом
пишет Мэнсфилд (Mansfield 1983: 851), также ср. Cranz
(1978: 1 6 9 -1 7 3 ).
25

Квентин Скиннер

274). И наконец, Макиавелли несколько раз таким же об­
разом использовал термин stato в «Il principe»43. Самый
примечательный пример находится в первом же предло­
жении этой книги, где он сообщает: «Все правления [stati],
все господства, обладавшие или обладающие властью над
людьми, были и суть либо республики, либо единовласт­
ные правления принца [principati]»44*.
К этому времени термин stato широко использовался и
просто для обозначения господствующего режима. Напри­
мер, в 1308 г. Джованни Виллани, отмечая, что «именно
члены партии Нера управляли» Флоренцией, говорит о
правлении, которое они установили как /о stato de’Nert\
Раньери Сардо (Sardo 1845: 125), повествуя о падении
Нове в Сиене в 1355 г., смену режима описывает как уте­
рю /о stato de’Nove. Веспасиано да Бистиччи (Vespasiano
1970—1976, vol. II: 171, 173), сообщая, как врагам Козимо
де Медичи удалось установить новое правление в 1434 г.,
суть происходящего выражает фразой: «Им удалось изме­
нить /о stato». Ко времени появления таких теоретиков,
как друг Макиавелли, Франческо Веттори, творивший
в начале XVI в., оба значения слова stato стали вполне усто­
явшимися. Веттори использует этот термин не только для
описания различных форм правления, но и для обозначе­
ния господствующего режима во Флоренции, который он
желал видеть защищенным46.
43 Например, см. Machiavelli (1960: 28, 29) относительно statodi
pochi. (Макиавелли (1996: 51) переводит это как «правление
немногих». — Примеч. ред.)
44 Machiavelli (1960: 15): «Tutti li stati, tutti e’dominii che hanno
avuto et hanno imperio sopra li uomini sono stati e sono о
republiche о principati». (Традиционный перевод этого перво­
го предложения Макиавелли исправлен, чтобы отразить ин­
терпретацию Скиннера. — Примеч. ред.).
43 Villani (1 8 0 2 -1 8 0 3 , vol. IV: 1 9 0 -1 9 1 ). Ср. также vol. IV: 25;
vol. VIII: 186.
46 Vettori (1842: 432, 436). Rubinstein (1971: 318) отмечает, что
такое словоупотребление во Флоренции позднего кватрочен­
то было уже общепринятым.
26

The State

Второе необходимое условие поддержания состояния
правителя — границы территорий, данных ему в управле­
ние, не должны уменьшаться или видоизменяться. Вскоре,
в результате такого подхода, термины status и stato неиз­
бежно начинают служить для обозначения всей области,
которой правителю или магистрату нужно управлять. Ко­
гда, например, автор «Oculus pastoralis» желает охаракте­
ризовать обязанность главных магистратов — надзирать за
городами и прилегающими местностями — он уже говорит
о ней, как об обязанности по укреплению suos status
(Franceschi 1966: 24). Авторы «Gratulatio», отправляя на­
роду Падуи в 1310 г. пожелание с выражением надежды,
что вся провинция сможет жить в мире, говорили, что они
надеются на tranquillitas vestri status (Muratori 1741: 131).
Схожим образом, когда Амброджо Лоренцетти в сопрово­
ждающих его знаменитые фрески 1337—1339 гг. стихах
(написанных на тему хорошего правления) сообщает нам,
что signore должен культивировать добродетели, если же­
лает преуспеть в сборе налогов в подвластных ему облас­
тях, суть сказанного выражается фразой, что так он дол­
жен поступать «per govemare lo stato»A1.
Эти ранние и не связанные друг с другом значения сло­
ва возникают впервые в хрониках и политических тракта­
тах высокого Возрождения. Сардо (Sardo 1845: 91), желая
описать, как пизанцы заключили мир на всех своих терри­
ториях в 1290 г., говорит, ни больше ни меньше, что пере­
мирие распространилось во всем stato suo. Гвиччардини
(Guicciardini 1933: 298), отмечая в своих «Ricordi», что
французы революционизировали войну в Италии после
1494 г., в результате чего возникла ситуация, при которой
неудача в единственной кампании приводила к утрате всех
земель, характеризует такое поражение как утерю /о stato.
То же относится и к Макиавелли, который в «II Principe»
часто использует термин stato в отношении земель прин­
ца48. Очевидно, что именно это значение имеется им в ви­
ду, когда пространно в 3-й главе он говорит о мерах, которые47
47 Стихи приводятся в Rowly (1958, vol. I: 127).
27

Квентин Скиннер

принц должен предпринять, если желает приобрести но­
вые static и, несомненно, именно это значение имеется
в виду, когда он в 24-й главе вопрошает, почему так много
принцев Италии лишились своих stati за время его жизни
(Machiavelli 1960: 18, 22, 24, 97).
Наконец, в большой степени благодаря итальянскому
влиянию уже в самом начале XVI в. употребление слова
с теми же значениями можно обнаружить в Северной Ев­
ропе. Так, Гийом Бюде в «L’Institution du prince» (1519 г.)
приравнивает границы страны (les pays), под властью
Цезаря после его победы над Антонием, к пределам son
esta?*. Схожим образом, Томас Старки (Starkey 1948: 167),
утверждая в своем «Диалоге» (1530-е гг.), что всякий жи­
вущий в Англии должен быть представлен в Совете, заме­
чает, что такой орган «должен представлять всю землю
[state]». И Лоуренс Хамфри, предупреждая в своем тракта­
те «The Nobles» (1563 г.), что дурное поведение со сторо­
ны правителя может легко послужить отрицательным при­
мером всему сообществу, утверждает, что пороки правите­
ля могут легко «распространить подобные же пороки во
всем владении [state]» (Humphrey 1973. sig. Q. 8r).
Однако, как всегда подчеркивается авторами книг на­
ставлений, наиболее важным условием удержания своего489
48 Перевод здесь английского термина prince как «принц» свя­
зан с итальянским названием книги Макиавелли и тем жан­
ром, которому она принадлежала — the mirror o f princes, зер­
цало принцев. Перевести его с помощью слов «государь» или
«князь», в соответствии с традиционными русскими назва­
ниями знаменитой книги Макиавелли, было бы слишком не­
уклюже. «Князь» этимологически имеет другие корни, чем
principe, а «государь» еще и несет для современного читателя
все коннотации уже сформировавшегося государства в смыс­
ле аппарата правления, отличающегося как от персоны госу­
даря, так и от совокупности подданных. Во время Макиавел­
ли, как пытается показать Скиннер, такого представления
еще не сформировалось. — Примеч. ред.
\
49 Bude (1966: 140). Несмотря на то, что труд Бюде «Institu­
tion» не публиковался до 1547 г., завершен он был к началу
1519 г. См. Delaruelle (1907.-201).
28

*

The State

состояния как правителя должно быть сохранение контро­
ля над существующей структурой власти и над института­
ми правления в его regnum или civitas. Это, в свою очередь,
дало толчок важнейшей лингвистической инновации, ко­
торая берет свое начало в итальянских хрониках и полити­
ческих сочинениях эпохи Возрождения. Происходило это
через расширение смысла термина stato; он выражал уже
не только идею господствующего режима, но и конкретно
указывал на институты правления и средства принужде­
ния, служившие для организации и поддержания порядка
в политических сообществах.
Веспасиано в «Vite» несколько раз говорит о /о stato
именно как о таком аппарате политической власти. Так,
в жизнеописании Алессандро Сфорцы он повествует, как
Алессандро вел себя, «когда правил /о stato» (Vespasiano
1970—1976, том I: 426). В жизнеописании Козимо де Ме­
дичи он говорит о «тех, кто обладает властными позиция­
ми внутри statt», и хвалит Козимо за признание трудно­
стей удержания власти в ипо stato, когда тому пришлось
столкнуться с оппозицией влиятельных граждан30. Гвич­
чардини в «Ricordi» схожим образом задается вопросом,
почему Медичи «потеряли контроль над /о stato в 1527 г.»,
и далее размышляет, что для них было гораздо труднее,
чем для Козимо, «удерживать власть над /о stato di
Firenze», институтами правления во Флоренции31. И нако­
нец, Кастильоне в «Il cortegiano» также ясно дает понять,
что он думает о lo stato как об определенном органе вла­
сти, который необходим принцу для правления и господ­
ства. Начинает он с утверждения, что итальянцы «внесли
большой вклад в обсуждение вопроса об управлении static,501
50 Vespasiano (1970—1976, vol. I: 177, 192). На эту тему также
см. Rubinstein (1971: 318).
51 Guicciardini (1933: 287, 293). Стоит обратить внимание, что
Гвиччардини — а отнюдь не Макиавелли — также подробно
говорит о ragione di stato. См. Maffei (1964: 712—720). Отно­
сительно последующей истории данного представления в Ита­
лии XVI в. см. Meinecke (1957: 65—145).
29

Квентин Скиннер

а затем поучает придворных: «Когда встает вопрос о stati,
необходимо сохранять благоразумие и мудрость», чтобы
наставлять своего правителя о наилучшем способе поведе­
ния52.
Однако из всех авторов книг наставлений только Ма­
киавелли в «Il Principe» выказывает настойчивое желание
разделять институты lo stato и тех, кто ими руководит. Он
думает о stati как об имеющих свои собственные основы и,
в частности, говорит о каждом stato как об имеющем свои
законы, традиции и ритуалы (Machiavelli 1960: 53, 76, 84).
Следовательно, он склонен говорить о /о stato как об аген­
те действия, характеризуя его как обладающего возможно­
стью, среди прочего, выбирать определенное направление
действий и взывать во время кризиса к лояльности своих
граждан (Machiavelli 1960: 48, 92). Это означает — как сам
Макиавелли проясняет в нескольких местах — что в «II
Principe» он занят не только рассмотрением характера по­
ведения принцев; он также полагает, что пишет уже и бо­
лее абстрактно — об искусстве управления государством
(dello stato) и о cose di stato, государственных делах (Ma­
chiavelli 1960: 21, 25).
IV

Часто приходится слышать, что ко времени, когда дан­
ное слово приобрело рассмотренные выше значения, мы
уже имеем дело с современным, узнаваемым понятием го­
сударства как аппарата власти, чье существование не зави­
сит от тех, кто в то или иное время им управляет. Гейнз
Пост и другие даже предположили, что это понятие при­
сутствует в ряде упоминаний status regni уже в XIV в.53
Еще с большей уверенностью это утверждение связывают
с тем, как термин stato употребляется Макиавелли и неко­
торыми его современниками. Кьяппелли, например, счи­
тает, что «слово это означает „государство“ в его зрелом
52 Castglione (1960: 10, 117—118). Другие примеры подобного
словоупотребления см. в Shabod (1962: 153—173).

The State

значении» в большинстве случаев, когда оно используется
Макиавелли54.
Однако, мне такие утверждения представляются боль­
шим преувеличением. За исключением малого числа глу­
боко неоднозначных примеров, которые я привел выше55,
обычно у нас не возникает сомнения, что даже когда status
и stato у этих авторов обозначают аппарат правления, то
этот орган власти не рассматривается как действительно
независимый от тех, кто им руководит. По признанию
самого Поста, обычная цель упоминания status regni в дис­
куссиях ранних правоведов заключалась в том, чтобы
сделать акцент на вйдение политической власти, как при­
вязанной к личности правителя56. Это вйдение позднее,
в XVII в., возрождали сторонники абсолютной монархии57.
Согласно этой точке зрения, правитель или магистрат от­
нюдь не отделены от институтов государства, а владеют
« См. Post (1964: viii, 2 4 7 -2 5 3 , 3 0 2 -3 0 9 , 4 9 4 -4 9 8 , 269, 333) по
поводу предполагаемых «предвосхищений» мысли Макиа­
велли. Ср. также Kantorowicz (1957: 207—232) относительно
polity-centered kingship.
54 Chiappelli (1952: 68). Ср. также Cassirer (1946: 133—137),
Shaboci (1962: 1 4 6 -1 5 5 ), D ’Entreves (1967: 3 0 - 3 2 ).
55 Стоит отметить, что в случае цитат, приведенных под
№ 50—52, как и в случае с Макиавелли, будет таким же пре­
увеличением настаивать на однозначной традиционности вы­
шеупомянутого словоупотребления. Многие, отказываясь от
преувеличений, приведенных в сноске 54, рискуют забыть
это. Хекстер в особенности (Hexter 1973: 164—167) сглажи­
вает шероховатости и многозначность текста, противореча­
щую его аргументу, которые следовало бы признать — на что
указывает Gilbert (1965: 329—330). Mansfield (1983: 853) так­
же приходит к выводу, что нигде в сочинениях Макиавелли
нельзя обнаружить «пример безличного нововременного го­
сударства, когда он говорит о stato». Если под этим понима­
ется, что нельзя однозначно сказать о Макиавелли, что тот
уже выражает подобное понимание, то с этим, несомненно,
нужно согласиться. Моя единственная цель — указать на то,
что есть много неоднозначных пассажей; историю развития
данного понятия нельзя разделить на герметически изолиро­
ванные друг от друга периоды.
31

Квентин Скиннер

этими институтами или даже воплощают их. То же самое
в большинстве случаев относится к употреблению /о stato
в «Il Principe» Макиавелли. Используя этот термин для
указания на аппарат правления, он изо всех сил также
старается подчеркнуть, что последний должен оставаться
в руках принца — что /о stato, как он часто пишет, равно
il suo stato, т. е. состоянию самого принца или его способ­
ности осуществлять правление58.
Даже после восприятия Северной Европой идей гума­
нистов о /о stato, убеждение, что к власти править другими
нужно относиться как к личной по своему характеру, оста­
валось очень живучим. В течение всего XVI в. именно это
убеждение лежало в основе многочисленных споров меж­
ду королями и парламентами по поводу проблемы налого­
обложения. Позицию парламентов можно сформулировать
так: за исключением случаев крайней необходимости, ко­
роли должны быть в состоянии «жить от своих средств»59.
Иными словами, они должны следить, чтобы их личных
доходов было достаточно для поддержания их королевско­
го состояния и хорошего состояния их правления.
Я прихожу к выводу, что несмотря на всьц важность
рассматриваемых мною авторов, в целом у них нельзя уви­
деть полностью осознанного выражения привычного для
нас понятия государства. Не будет преувеличением сказать,567
56 См. Post (1964: 334) относительно использования status для
подчеркивания факта, что король «был не только необходим
как правитель, но и являлся квинтэссенцией территориаль­
ного Государства [State], которым он управлял».
57 Относительно возрождения этой идеи см. далее примечание
100. Пост утверждает, что средневековые источники «пред­
восхитили идею» «l’état, c’est moi» (Post 1964: 269; и cp. так­
же с. 333—335). Но когда эта фраза в XVII в. прозвучала во
Франции (если она вообще была произнесена), то на то время
она была решительно парадоксальной, и в этом был смысл ее
произнесения. По этому вопросу см. Mansfield (1983: 849)
и cp. Rowen (1961) относительно Людовика XIV как «хозяи­
на государства».
» См. Machiavelli (1960: 16, 47, 87, 95). Cp. Mansfield (1983:
852).
32

The State

что во всех текстах о состоянии {state) и правлении прин­
цев в первой половине XVI в. едва ли найдется пример,
где рассматриваемые нами état, Staat или state явно отделе­
ны от состояния или положения самого Лпринца5960.
Это, однако, не отрицает того, что формирование зна­
комого нам понятия государства является частью насле­
дия политической мысли Возрождения. Это лишь показы­
вает: чтобы проследить процесс развития данного поня­
тия, внимание следует обращать не только на литературу
в жанре «зерцало принцев», о которой я только что гово­
рил, но и на другое направление мысли, посвященное
optimus status reipublicae, которое я упоминал ранее. То
есть необходимо теперь сосредоточиться на конкурирую­
щей традиции — республиканской мысли Возрождения.
Эта традиция основана на следующей идее: для того чтобы
надеяться на достижение optimus status reipublicae, следует
непременно учредить республиканский режим в форме
самоуправления.
В основе такого взгляда итальянских теоретиков рес­
публики лежало убеждение, что всякая власть подвержена
коррупции. Всякий отдельный человек или группа людей,
получив верховную власть над обществом, склонны пре­
следовать свои собственные интересы за счет всего обще­
ства. Отсюда следует, что единственный способ обеспе­
чить поддержание общего блага законами — предоставить
всей совокупности граждан возможность управлять своими
59 В Англии это требование (и эту фразу) можно обнаружить
даже вплоть до времени споров о королевских доходах в эпо­
ху правления Стюартов. См., например, парламентские деба­
ты 1610 г., приводимые Tanner (1930: 359).
60 Даже во Франции, стране, где впервые после Италии стали
меняться традиционные представления о status принцев, это
было несомненным фактом до 1570-х гг. По этому вопросу
см. далее раздел V и ср. Lloyd (1983: 146—153). В Испании
старые представления просуществовали по крайней мере до
середины XVII в., согласно Maravall (1961). См. Elliot (1984:
42—45, 121—122). В Германии идея патримониального управ­
ления просуществовала еще дольше. См. комментарии Шеннана (Shennan 1974: 113—114).
2-3717

33

Квентин Скиннер

общественными делами. Но если их управление контроли­
руется внешней для данного общества властью, то послед­
няя наверняка подчинит общественное благо своим собст­
венным целям, препятствуя тем самым отдельным гражда­
нам свободно преследовать свои интересы. С большой
долей вероятности то же самое произойдет и при правле­
нии наследного принца. Поскольку он в основном будет
преследовать свои собственные интересы, а не поддержи­
вать общее благо, общество, опять-таки, лишится свободы
действовать для достижения любых целей, которые оно
ставит перед собой.
Эту основную идею республиканская традиция разви­
вала в двух направлениях. В первую очередь для нее было
характерно оправдывать тезис о гражданской автономии и
независимости и, таким образом, защищать НЬегЬаз италь­
янских городов от внешнего вмешательства. Это требо­
вание изначально было направлено против Священной
Римской империи и ее притязаний на феодальный сюзере­
нитет над Regnum ИаНсит. Сначала его развивали такие
юристы-глоссаторы, как Азо, а затем Бартоло и его после­
дователи6'. Они пытались отстаивать то, что Бартоло на­
зывает «фактическим отказом городов Тосканы признать
кого-либо старшим в мирских делах»6162. Но то же требова­
ние ИЬеНа$ было также направлено против всех потен­
циальных соперников в притязании на принудительную
юрисдикцию внутри самих этих городов. С одной сторо­
ны, оно было направлено против местных феодальных вас­
салов, в которых, вплоть до появления «Рассуждений»
Макиавелли, продолжали видеть самых опасных врагов
свободного правления (МасЫауеШ 1960, 1.55: 254—258).
С другой —еще более жестко оно было направлено против
61 См. Calasso (1957: 83—123) и Wahl (1977). Аналогичные ин­
терпретации «Декреталий» см. в Mochi Onory (1951). Обзор
этого см. у Tierney (1981).
62 См. Bartolus (1562, 47.22: 779) относительно «civitates Tusciae, quae non recognoscunt de facto in temporalibus superiorem».
34

The State

притязаний на власть со стороны церкви. Самый ради­
кальный ответ, воплощенный, например, в «Defensor pa­
ns» Марсилия Падуанского (1324 г.), настаивал, что вся­
кая принудительная сила является цо определению свет­
ской и церковь, таким образом, вообще не имеет права
гражданской юрисдикции (Marsilius 1956, II.4: 113—126).
Но даже в более привычных трактатах о городском прав­
лении, например, как у Джованни да Витербо, церкви
отказано в каком-либо влиянии на гражданские дела. При­
чина этого, по мнению да Витербо, в том, что цели мир­
ской и церковной власти совершенно различны (Giovanni
da Viterbo 1901: 266—267). Подразумевается, что если цер­
ковь пытается настаивать на обладании какими-либо юри­
дическими полномочиями в мирских делах, это все равно,
что «косить своим серпом чужой урожай»63.
Другое направление, в котором развивалась мысль рес­
публиканской традиции, имело вид позитивного описания
определенного типа режима, который следует учредить
для сохранения своей libertas при достижении выбранных
нами целей. Суть республиканской позиции заключалась
в том, что единственной формой правления, при которой
город может иметь надежду остаться «в свободном состоя­
нии», будет res publica в самом строгом смысле этого сло­
ва. Сообщество в целом должно сохранить за собой вер­
ховную власть, придав своим правителям или магистратам
статус не более чем избранных должностных лиц. К по­
добным магистратам следует в свою очередь относиться не
как к полноправным правителям, а как к представителям
(ministri) правосудия, наделенным обязанностью гаранти­
ровать соблюдение законов, учрежденных обществом для
защиты своего собственного блага.
Противопоставление свободы республиканских ре­
жимов и неволи, которая предполагается любой формой
монархического правления, как считают многие, есть не­
сомненное достижение флорентийской мысли в эпоху
м (iiovanni da Viterbo (1901: 266): «in alterius messem falcem
snam mittere».
35

Квентин Скиннер

**

кватроченто64. Однако лежащее в основе этого представле­
ние, что свобода гарантируется только в рамках республи­
ки, можно обнаружить у многих флорентийских авторов
еще в предыдущем веке65. Данте в «Аде» говорит о перехо­
де от сеньориального к республиканскому правлению как
о переходе к stato franco, к состоянию гражданской свобо­
ды (Dante 1966, xxvii. 54: 459). Чеффи в своем «Dicerie»
неоднократно подчеркивает, что единственное средство га­
рантировать наличие гражданской libertà — обеспечить,
чтобы город находился под началом избранного магистра­
та (Giannardi 1942: 32, 35, 41, 44). И Виллани в своей исто­
рии Флоренции также противопоставляет свободное stato
Флорентийской республики тирании, навязанной гер­
цогом Афинским в качестве signore в 1342 г. (Villani
1802-1803, vol. VIII: 11).
Несомненно, что идея равенства между жизнью в рес­
публике и жизнью «в свободном состоянии» была разрабо­
тана ведущими венецианскими и флорентийскими теорети­
ками республики в эпоху высокого Возрождения. Среди
венецианцев можно назвать Гаспаро Контарини, который
дал классическую формулировку этой позиции в своей ра­
боте «De republica Venetorum» в 1534 г. Он заявляет, что
благодаря выборной системе городского правления, в ко­
торой соблюдается «смешение состояния [status] знатных
особ и простого люда, в Венеции меньше всего следует
опасаться возможности вмешательства главы республики
в libertas или дела любого из горожан»66. Среди флорен­
тийских теоретиков, несомненно, именно Макиавелли в
своих «Рассуждениях» дал самую знаменитую версию той
64 В этом, например, заключается основной тезис Baron (1966).
65 О том, как это представление было выражено во флорентий­
ской дипломатии в эпоху треченто, см. Rubinstein (1952).
66 Contarini (1626: 22, 56): «temperandam... ex optimatum et
populari statu... nihil minus urbi Venetae timendum sit, quam
principem reipublicae libcrtati ullum* unquam negocium facessere posse». О Контарини пишет Покок (Pocock 1975:
3 2 0 -3 2 8 ).
36

The State

же позиции. «Нетрудно понять, — объясняет он в начале
второй книги, — откуда происходит такая любовь народов
к свободе, потому что опыт показывает, что города при­
обретают могущество и богатства только в свободном со­
стоянии»67. Причина этого, продолжает он, легко «понят­
на, потому что величие города основывается не на частной
выгоде, а на общем благогосостоянии. Между тем общая
польза, без сомнения, соблюдается только в республи­
ках»68.
Эти взгляды, я полагаю, можно рассматривать как ре­
шающие в двух разных аспектах. Именно в этой традиции
мысли мы впервые встречаем защиту идеи, что существует
определенная форма «гражданской» или «политической
власти», которая полностью автономна, которая существует
для управления публичной жизнью независимой общины
и которая не терпит каких-либо конкурентов в качестве
источников принудительной силы в рамках своего сшШ
или гезриЬНса. Одним словом, именно здесь мы впервые
встречаем привычное нам понимание государства как мо­
нополиста законной силы.
Но Франции и Англии такое вйдение «гражданского
правления» было, конечно, воспринято уже на ранней ста­
дии их конституционного развития. Оно лежит в основе
той враждебности к светской юрисдикции церкви, которая
доп игла своего пика во Франции в Болонском «Галли­
канском» Конкордате 1516 г., а в Англии в Акте 1533 г.
против обращений к папе за разрешениями в делах брака*
*7 Machiavelli (1960, II.2: 280): «Е facil cosa е conoscere donda
nasca ne’ popoli questa affezione del vivere libero: perche si vede
per esperienza le cittadi non avéré mai ampliato ne di dominio
ne di ricchezza se non mentre sono State in libertâ». (Исправ­
ленный русский перевод Курочкина 1869 г. по Макиавелли
1996: 229. — Примеч. ред.)
м Macliiavelli (1960, 11.11: 280): «La raggione е facile a intendere:
perche non il bene particulare ma il bene comune e quello che fa
grandi le citta. E sanza dubbio questo bene commune non e
nsservato se non nelle republiche». Русский пер. по Макиавел­
ли 1996: 229.
37

Квентин Скиннер

и наследства, основанном на теории Марсилия. Оно также
лежит в основе их отрицания притязаний Священной
Римской империи на какую-либо власть на территории
этих стран, отрицания, основанного на переработке теорий
Азо и Бартоло об imperium, которая выразилась в знамени­
том изречении: Rex in regno suo est Imperator.
Чтобы проследить происхождение данного понимания
гражданского правления, нам нужно вернуться в XIII в.
в Италию, а, точнее, к политической литературе, зародив­
шейся в самоуправляющихся городах-республиках того
периода. В написанных в 1250-х гг. сочинениях Джованни
да Витербо уже делает своей темой анализ гражданской
власти, той формы власти, которая утверждает civium
libertas, т. е. свободу тех, кто живут вместе как граждане
(Giovanni da Viterbo 1901: 218). Спустя всего лишь десять
лет Брунетто Латини добавляет к этому, что изучающие,
как применять такую власть в управлении городами, на
самом деле изучают «политику», «наиблагороднейшую
и наивысшую из всех наук»69. Именно на эту неоклассиче­
скую традицию в конечном итоге ссылаются более позд­
ние теоретики верховной народной власти, когда они гово­
рят об автономной области «гражданской» или «политиче­
ской» власти и предлагают объяснить то, что Локк (Locke
1967: 283; Локк 1988: 135) назовет «истинным происхож­
дением, областью действия и целью гражданского прав­
ления».
Другой аспект влияния республиканской традиции на
формирование привычного для нас понятия государства
имеет еще большее значение. Согласно упомянутым выше
авторам, у города нет надежды на пребывание в свободном
состоянии, если ему не удастся наложить строгие огра­
ничения на своих правителей и магистратов. Они всегда
должны быть избраны; они всегда должны повиноваться
законам и установлениям города, который их избирает;
они всегда должны способствовать общественному благу,
69 См. Latini (1948: 391) относительно «politique... la plus noble
et la plus haute science».
38

The State

а следовательно, миру и благополучию совокупности его
граждан. В результате теоретики республики перестают
ставить знак равенства между правящей властью вообще
и полномочиями отдельного правителя или магистрата.
Они, скорее, считают, что полномочия гражданского прав­
ления воплощены в структуре законов и установлений, ко­
торые вверяются нашим правителям и магистратам для
управления во имя общего блага. Поэтому они больше не
говорят о правителях, которые должны «удерживать свое
состояние» в смысле поддержания личного господства над
аппаратом правления. Они начинают говорить о status или
stato, скорее, как об аппарате, поддерживать который явля­
ется обязанностью правителя.
Некоторые намеки на эту важнейшую трансформацию
содержатся уже в самых ранних трактатах и поучениях,
рассчитанных на главных магистратов городов-республик.
В своем «Trésor» (1266 г.) Брунетто Латини настаивает,
что для утверждения bien commun городами всегда должны
править избранные чиновники. Он также настаивает, что
эти sires во всех своих публичных делах должны следовать
законам и традициям города (Latini 1948: 392, 408, 415;
402, 412). Он приходит к выводу, что такая система необ­
ходима не только для поддержания этих чиновников в хо­
рошем состоянии (estât), но и для поддержания «состоя­
ния \estât] самого города»70. Подобный намек можно обна­
ружить и у Джованни да Виньяно в «Flore de Parlare»
(около 1270 г.). В одном из своих писем-образцов, набро­
санных в помощь городским посланникам, когда тем пона­
добится искать военной помощи, он описывает правление
таких городов как их stato и, соответственно, призывает
оказывать помощь «с тем, чтобы наше хорошее stato остаиадось богатым, уважаемым, великим и мирным»71. И на­
конец, тот же намек вскоре появляется в «Arringa» Маттео дей Либри, когда тот пишет на подобную тему. Он
™ См. Latini (1946: 403) по поводу «l’estât de vous et de cette
ville». Cp. c. 411 относительно идеи пребывания «en bon
estât».
39

Квентин Скиннер

предлагает очень похожую речь-образец, которая также
рассчитана на послов, и советует им просить помощи «с тем,
чтобы наше хорошее stato могло бы пребывать в мире»7172.
Однако только с окончательным расцветом республи­
канизма в эпоху Возрождения слово это начинает упот­
ребляться однозначно в современном смысле. Но даже то­
гда этот процесс был ограничен литературой, написанной
на национальных языках. В качестве примера можно взять
написанный на латыни в 1479 г. диалог Аламанно Ринуччини «De libertate» (Rinuccini 1957). В нем содержится
классическая формулировка идеи о том, что индивидуаль­
ная свобода, как и свобода общества, возможна только при
республиканских законах и институтах. Но Ринуччини
никогда не снисходит до употребления варварского терми­
на status, когда нужно охарактеризовать упоминаемые за­
коны и институты; он неизменно предпочитает говорить
непосредственно о civitas или respublica, как о местопребы­
вании политической власти. То же относится и к другим
венецианским авторам, таким как Контарини, когда тот
пишет «De republica Venetorum». Хотя Контарини обладает
четким представлением об аппарате правления как о набо­
ре институтов, независимых от тех, кто ими управляет, он
никогда не употребляет термин status, чтобы охарактери­
зовать эти институты, но неизменно предпочитает гово­
рить об их власти как воплощенной в самой respublica73.
Однако, если обратиться к менее чистой латыни «De
institutione reipublicae» Франческо Патрици, можно обнару­
жить важное изменение в главе, посвященной обязанностям
магистратов. Он утверждает, что основная их обязанность —
действовать «так, чтобы поддерживать общественное благо»,
71 Giovanni da Vignano (1974: 247): «che il nostro bom stato рога
remanere in largheça, honore, grandeça e reponso».
72 Matteo dei Libri (1974: 12): «ke ‘1 nostro bon stato potrà
romanire in reposo».
73 C m. Contarini (1626: 28, 46): два примера, где respublica пере­
дается Льюкенором (Lewkenor 1969) по-английски как state.
Об этом переводе см. Fink (1962).

The State

и поясняет, что для этого прежде всего требуется стоять на
страже «законов, установленных» сообществом74. Затем он
подводит итог своим наставлениям и говорит, что именно
гак должны поступать магистраты «если они должны пре­
пятствовать ниспровержению status ихдюрода»75.
И только у авторов-республиканцев, пишущих на мест­
ных языках и принадлежащих следующему поколению,
мы обнаруживаем употребление термина stato, в кото­
ром можно увидеть приближение к полностью осознан­
ному выражению знакомого нам понятия государства.
♦Discorso» Гвиччардини, где речь идет о том, как должны
действовать Медичи, чтобы упрочить свой контроль над
Флоренцией, дает показательный пример. Автор советует
им собрать вокруг себя группу советников, которые лояль­
ны stato и желают действовать от его имени. Причина
н том, что «всякому stato, всякой форме высшей власти,
необходимы подчиненные», которые желают «служить
stato и во всем приносить ему пользу»76. Если режим Ме­
дичи будет полагаться на такую группу людей, можно бу­
дет надеяться на учреждение такого «мощнейшего основа­
ния для защиты такого stato», какого только и можно по­
желать77.
И наконец, если обратиться к «Discorsi» Макиавелли,
можно обнаружить, как термин stato с еще большей уве­
ренностью употребляется для обозначения того же аппа­
рата политической власти. Конечно, нельзя отрицать, что
Макиавелли в основном продолжает использовать этот
термин самым традиционным образом, т. е. чтобы указать
74 См. Patrizi (1594: 281) относительно обязанности стоять на
страже «veteres leges» и действовать «pro communi utilitate».
74 См. Patrizi (1594а: 292, 279) относительно того, как дейст­
вовать «ne civitatis Status evertatur» и «statum reipublicae
everterunt».
76 Guicciardini (1932: 271—272): «ogni stato ed ogni potenzia
eminente ha bisogno delle dependenzie... che tutti servirebbono
a beneficio dello stato».
77 Guicciardini (1932: 273): «uno barbacane e fondamento potentissimo a difesa dello stato».
41

Квентин Скиннер

на состояние или положение города и его образа жизни
(МасЫауеШ 1960: 135, 142, 153, 192, 194 и т. д.). И даже
когда он упоминает яйяй в контексте характеристики сис­
темы правления, это в основном традиционное словоупот­
ребление: он в целом говорит либо о разновидностях ре­
жима78, либо об общей области или территории, которой
правит принц или республика79.
Однако есть несколько случаев, особенно в разборе ти­
пов правления в начале книги I, где он, похоже, идет даль­
ше. Сначала, в главе 2, он пишет об основании Спарты. Он
подчеркивает, что система законов, провозглашенных Ли­
кургом, оставалась отличной от самих царей и правителей,
которым было вверено ее охранять. Причем законы эти
были призваны контролировать и самих их гарантов. Ха­
рактеризуя достижение Ликурга по созданию этой систе­
мы, он говорит, что тот «учредил ипо
которое просу­
ществовало более восьмисот лет»80. Следующий пример
появляется в главе 6, где он рассматривает: нельзя ли было
учредить институты правления в республиканском Риме
так, чтобы избежать «смуты», которыми была отмечена
политическая жизнь города. Он формулирует вопрос
в следующей форме: «Возможно ли было установить ипо
эЬсйо в Риме» без этой характерной слабости?81 Последний
и наиболее очевидный пример мы находим в главе 18, где
он рассматривает трудность поддержания ипо $1а1о НЬего
в развращенном городе. Он не только делает явное разли­
чие между властью магистратов в условиях древнерим­
ской республики и властью законов, «которые через маги­
стратов обуздывали граждан»82. В том же абзаце он добав­
ляет, что вышеуказанный набор институтов и практик
78 Machiavelli (1960: 1.2): 1 3 0 -1 3 2 , 182, 272, 357 и т. д.
7’ Machiavelli (1960: 11.24): 3 5 1 -3 5 3 .
80 Machiavelli (1960: 1.2, 133): «Licurgo... fece uno stato che duro
piu che ottocento anni». (Cp. русский перевод в Макиавелли
1996: 121. — Примеч. ред.)
81 Machiavelli (1960: 1.6: 141): «se in Roma si poteva ordinäre uno
stato...» (Cp. Макиавелли 1996: 127.)

&
42

The State

лучше всего можно охарактеризовать как «порядок прав­
ления, или поистине порядок /о stato»83.
Часто отмечается, что с восприятием Северной Евро­
пой республиканизма эпохи Возрождения, в середине
XVII в. мы начинаем встречать подобные представления
среди голландских и английских сторонников «свободных
Иосударств»84. Однако не так часто замечают, что те же
предположения, выраженные той же лексикой, можно об­
наружить еще более чем столетием раньше у первых авто­
ров, пытавшихся внедрить идеалы гражданственного гума­
низма в английскую политическую жизнь. Томас Старки,
например85, несколько раз в своем «Диалоге» делает разли­
чие между самим state и «теми, кто имеют власть и управ­
ление state» (Starkey 1948: 61; ср. также с. 57, 63). «Долг
и обязанность» этих правителей, продолжает он, — «под­
держивать state, учрежденное в стране», которой они пра­
вя г, «постоянно заботясь о выгоде всего народа», а не
о своем благе (Starkey 1948: 64). Единственный способ, за­
ключает он, «установить истинное и всеобщее благо [com­
monweal]» — это признание всеми, и правителями и их
подчиненными, что они находятся «под одним и тем же
правлением и state» (Starkey 1948: 71).
Те же представления можно вскоре обнаружить у Джона
Монета в его «Кратком трактате о политической власти»
(1556 г.). Он тоже говорит о правителях как о просто за­
нимающих определенного рода должность и характеризует
н| Machiavelli (1960: 1.18: 180): «le leggi dipoi che con i magistrati
i’renavano i cittadini». (Ср. Макиавелли 1996: 156.)
M Ibid.: «I’ordinare del governo о vero delio stato». (В Макиавел­
ли (1996: 156) это переводится как: «учреждения касательно
правления или, вернее, государства». —Примеч. ред.)
м См. Fink (1962: 1 0 -2 0 , 5 6 -6 8 ); Raab (1964: 185-1 2 7 ); Роcock (1975: 3 3 3 -4 2 2 ); Haitsma Mulier (1980: 2 6 -7 6 ).
и Я не вижу оснований для утверждения, что Старки просто
«облачил» свой «Диалог» в терминологию гражданского гу­
манизма. См. Mayer (1985: 25) и ср. Skinner (1978, vol. I:
213 242), где делается попытка поместить идеи Старки
м контекст гуманистов.
43

Квентин Скиннер

обязанность, вытекающую из их должности, как направ­
ленную на поддержание state. Он, таким образом, скло­
нен противопоставлять «дурного человека, приходящего
к управлению любого state* с хорошим правителем, кото­
рый признает, что был «призван из-за своих добродетелей
на свой пост для заботы о том, чтобы все state управлялось
должным образом, а народ был защищен от различного ро­
да ущерба» (Ponet 1942: 98).
И наконец, важнее, что мы обнаруживаем ту же фра­
зеологию в переводах классических итальянских тракта­
тов о республиканском правлении, выполненных в эпоху
Тюдоров. Когда, например, Льюис Льюкенор готовил в
1599 г. свою английскую версию «De republica Venetorum»
Контарини, он столкнулся с необходимостью найти анг­
лийский термин для передачи основного положения Кон­
тарини, что власть венецианского аппарата правления во
всякое время принадлежит самому civitas и respublica,
а дож и Совет служат только представителями всей сово­
купности граждан. Следуя гуманистской традиции, он чаще
всего выражает это понятие английским термином com­
monwealth, «республика». Но говоря об отношении между
республикой и ее гражданами, он иногда предпочитает пе­
редавать латинское слово respublica как английское слово
state. Упоминая возможность предоставления гражданских
прав новым жителям Венеции, он объясняет, что это мо­
жет происходить при особых обстоятельствах, когда про
кого-то можно доказать, что он был особенно «исполнен
сознанием долга по отношению к state*. А разбирая ве­
нецианский идеал гражданства, он в еще более общем
контексте даже допускает упоминание «граждан, кото­
рыми поддерживается state всего города» (Lewkenor
1969: 18, 33).
V

Несмотря на бесспорное значение этих классических
теоретиков республики, вывод о том, что в употреблении
ими термина stato и его эквивалентов можно увидеть наше
44

а

The State

современное понятие государства, все-таки неверен. Это
понятие носит двоякий безличный характер86. Мы отлича­
ем власть государства от власти правителей и магистратов,
которым временно поручено обладать его полномочиями.
11о мы также отличаем власть государства от всего обще­
ства, которое подпадает под его власть. Как отмечает
в своих «Размышлениях» Берк (Burke 1910: 93) — выра­
жая уже укоренившееся к тому времени мнение, — «обще­
ство — это, на самом деле, договор», но «государство не
следует рассматривать как нечто не превосходящее просто
партнерское соглашение» схожей природы. Скорее, стоит
признать, что государство является чем-то (entity) со своей
собственной жизнью; чем-то, что одновременно отличает­
ся как от правителей, так и от управляемых и, следова­
тельно, способно требовать лояльности по отношению
к себе как от первых, так и от вторых.
Теоретики-республиканцы занимаются только одной
половиной этого имеющего два аспекта абстрактного по­
нятия государства. С одной стороны, они несомненно об­
разуют самую первую группу пишущих о политике авто­
ров, которые абсолютно осознанно настаивают на катего­
риальном различии между государством и теми, кто им
управляет, и подчеркивают это различие, используя для
этого термины status, stato или state. Но, с другой стороны,
они не проводят второе различие между полномочиями
государства и полномочиями граждан. Напротив, вся
классическая республиканская теория направлена на их
абсолютное отождествление. И хотя из этого можно из­
влечь знакомое нам понятие государства — то, которое
многие марксисты и сторонники партиципаторной демо­
кратии продолжают поддерживать до сих пор, — оно весь­
ма далеко от понятия, которое мы унаследовали от более
консервативной линии направления политической мысли
начала Нового времени.

нб Этот аспект подчеркивают Шеннан (Shennan 1974: 9, 113—114)
и Мэнсфилд (Mansfield 1983: 849—850).
45

Квентин Скиннер

Отличия яснее всего прослеживаются в литературе,
восхваляющей «свободные государства». Стоит вновь об­
ратиться к одной из самых ранних работ данного характе­
ра, «Краткому трактату о политической власти» Джона
Понета. Как мы видели, Понет проводит четкое различие
между функцией и личностью правителя и даже использу­
ет*»термин state, чтобы охарактеризовать форму граждан­
ской власти, которую правители должны поддерживать.
Но он не делает аналогичного различия между полномо­
чиями государства и полномочиями народа. Он не только
утверждает, что «короли, принцы и правители получают
власть от народа», но и настаивает, что наивысшая поли­
тическая власть во всякое время продолжает пребывать в
«теле или state королевства или республики» (Ponet 1942:
106, 105). Если обнаружится, что короли или правители
«злоупотребляют своим положением», то народ может
свергнуть их, поскольку главные основания верховной
власти всегда должны пребывать in the body of every state,
в «теле каждого государства» (Ponet 1942: 105; ср. также
с. I l l , 124)87.
То же убеждение свойственно даже более искушенным
защитникам «свободного государства» в XVII в. Хороший
пример дает Мильтон в труде «Готовый и простой способ
учредить свободную республику». Если нам нужно сохра­
нить «нашу свободу и процветающее состояние», заявляет
он, и установить правление «для сохранения общего мира
и свободы», высшая власть народа ни в коем случае не
должна кому-либо «передаваться». Она должна «делеги­
роваться только» правящему Государственному Совету
(Milton 1980: 432—433, 456). Институты государства,
87 Английские фразы, употребляющие термин body в политиче­
ском контексте, очень трудно переводить, так как в России
почти не развилась терминология, связанная с. западноевро­
пейской политической теологией «двойного тела короля».
Эта теология обусловила представление всей совокупности
граждан как «политического тела», см. Kantorowicz (1957).
По-русски можно говорить о «политическом организме», но
это уже другая метафора. — Примеч. ред.

я
46

The State

таким образом, мыслятся лишь как средство реализовать
полномочия народа в более удобной административной
форме. Как Мильтон подчеркивал ранее в работе «Поло­
жение королей и магистратов», какой бы властью ни обла­
дали наши правители, она всего лишь «передоверена им во
имя его общего блага от народа, у которого она по сути и
пребывает» йр всякое время (Milton 1962: 202). Поэтому
Мильтон, Харрингтон и другие защитники «свободных го­
сударств» nonin совсем не используют термин state, когда
речь идет об институтах гражданского правления. Они
твердо убеждены, что такие институты должны оставаться
иод контролем всего сообщества, если его члены желают
сохранить данную им от рождения свободу, и почти всегда
предпочитают термин commonwealth, «республика», как
средство указать не только на совокупность граждан, но
также и на формы политической власти, с помощью кото­
рой ими нужно управлять, если они желают оставаться in
a free stateу в «свободном государстве88»89.
То же самое в не меньшей степени относится к «монархомахам» и другим противникам абсолютизма начала Но­
вого времени, которые стояли на позициях общественного
договора и получили известность в конце XVI в., особенно
и Голландии и Франции. Черпая свои аргументы скорее из
схоластической традиции, нежели из классических рес­
публиканских источников, эти авторы не являются в стро­
гом смысле республиканцами, ибо не утверждают, что
нк [Угу фразу можно также перевести как «в свободном состоя­
нии», что кажется более логичным, учитывая тогдашнюю не­
склонность использовать слово state для обозначения того,
что мы теперь называем государством. Многозначность под­
черкивает переходный характер словоупотребления. — При­
мем. ред.
См. Harrington (1977: 173) относительно утверждения, что
«интересы республики — во всей совокупности народа», и
его неизменного предпочтения (в предварительных замеча­
ниях к «Осеапа») использовать термины the city или соттопwealth, если речь идет о местопребывании политической вла­
сти. См. также с. 161, 170, 171 -1 7 2 , 182-183.
47

Квентин Скиннер

общественное благо нельзя обеспечить при монархической
форме правления. Обычно они довольно ясно заявляют:
пока наивысшие полномочия legislator humanus в civitas
или respublica остаются в руках populus (втерминологии
Маро^лия Падуанского), нет оснований сомневаться, что —
как учил Аристотель — целый ряд различных конституци­
онных форм вполне может обеспечить общее благо и, сле­
довательно, мир и благополучие всего сообщества. Поэто­
му некоторых представителей этой традиции, таких как
сам Марсилий, мало волнует, какой установился режим —
республиканский или монархический. Важно лишь —если
установился последний, — чтобы народ всегда избирал
pars principans90. Другие, включая Франсуа Отмана и дру­
гих французских монархоборцев, которые следовали его
путем в 1570-е гг., согласны с тем, что во главе общества
обычно бывает монарх, и также сосредоточивают свое вни­
мание на ограничении института монархии — чтобы сде­
лать его совместимым со свободой и верховной властью
народа91. Третьи, как Локк, который нападает на абсолю­
тизм Филмера в «Двух трактатах о правлении», полагают,
что есть веские основания предпочесть монархическую
форму правления с широкими правами королевской пре­
рогативы, хотя бы только для того, чтобы смягчить стро­
гие положения теории распределительной справедливости
в ее чистом виде, позволив власти «действовать согласно
собственному разумению ради общественного блага»92.
Однако эти авторы все-таки вместе с защитниками
«свободных государств» полагают, что аппарат управления
90 Marsilius (1956, 1.8 и 9: 27—34). Об особой важности Марсилия для этой традиции см. Condern (1985: 262—269).
91 См. Hotman (1972: 287—321), где автор излагает свой взгляд
на французскую конституцию как на монархию смешанного
типа.
‘
92 Locke (1967: 393), Локк (1988: 357). Относительно «Двух
трактатов» Локка и его критики абсолютизма Филмера см.
Laslett (1967: 5 0 -5 2 , 6 7 - 7 8 ) и ср. Dunn (1969: 4 7 -5 7 , 5 8 -7 6 ,
87—95). О месте данного понятия в теории Локка см. Dunn
(1969: 1 4 8 -1 5 6 ).
48

The State

в civitas или respublica —это всего лишь отражение и сред­
ство сохранения верховной власти народа. Даже в теориях,
подобной локковской, вправление рассматривается все еще
как передоверение полномочий, установленное членами
общества для более эффёктивного обеспечения их собст­
венного блага, «мира, безопасности и общественного блага
парода» (Locke 1967: 371; |Локк 1988: 337).
Результатом подобног/о убеждения в рамках данной
традиции, как и в рамках классического республиканизма,
является отсутствие эффективного противопоставления
между властью народа и государственной властью93. Эти
а т оры, конечно, обязательно различают аппарат правле­
ния и полномочия тех, кто в какое-либо время может им
управлять. Так же настойчиво, как и теоретики республи­
ки, они указывают на абсолютное различие между личностью правителя и его должностью и утверждают, что даже
верховный магистрат — это, как говорит Локк, всего лишь
«общественный деятель» {public person)f которого «наде­
лили властью закона» и которому поручили направлять
законодательную власть на достижение общего блага94.
О днако они все еще полагают, что диапазон возможно­
стей, с помощью которых сообщество ограничивает себя,
когда его члены соглашаются стать субъектами граждан­
ского правления, должен в пределе сводиться тс его власти
как сообщества. Как настаивает Локк (Locke 1967: 385;
Л о кк 1988: 349), мы никогда не «передаем навсегда» наши
w Хауэлл (Howell 1983: 155), соглашаясь с тем, что это верно
и отношении Отмана, спорит с тем, что два других теоретика
«монархомахии» — Беза и автор «Vindicae contra tyrannos» — «подразумевали существование секулярного государ­
ства как организации, отличной от правителя и народа». Я не
считаю, что кто-либо из этих авторов различает полномочия
государства и полномочия народа. Ср. Skinner (1978, vol. II:
3 1 8 -3 4 8 ).
Locke (1967: 386). Ср. также с. 301, 3 6 0 -3 6 1 , 371, 381 относи­
тельно представления о правителях как о доверенных лицах.
См. также Hotman (1972: 154 и 402—404), где говорится о ко­
ролях как магистратах, «связанных» обязанностями их поло­
жения.
49

Квентин Скиннер

фундаментальные свободы, когда учреждаем республику,
а просто делегируем известного нам беспристрастного
арбитра, чтобы тот более эффективным образом охранял
их от нашего имени. И хотя это означает, что мы принима­
вшем на себя обязательство принять учреждение сложного
аппарата управления, это также означает, что полномочия
такого правительства являются не чем иным, как «со­
единенной властью всех членов общества». Вот почему,
заключает Локк, «сообщество постоянно сохраняет вер­
ховную власть» над своим правителем или законодатель­
ным органом и «должно, так как оно его уполномочило,
по-прежнему обладать властью избавиться от него, если
он не оправдал доверия» (Locke 1967: 375, 385, 445; Локк
1988: 340, 349, 404 (перевод подправлен. — Примеч. ред.)).
Поэтому данные авторы никогда не испытывают со­
блазн использовать термины status и state, когда они опи­
сывают полномочия гражданского правления. Размышляя
о членах civitas или сообщества, устанавливающих для ре­
шения своих споров то, что Локк (Locke 1967: 434; Локк
1988: 393) называет третейским судом, они мыслят их не
как входящих в новое состояние, а лишь как образующих
новую форму общества — гражданское или политическое
общество, в рамках которого легче обеспечить богатство
или благосостояние сообщества. Таким образом, они про­
должают употреблять термины civitas и respublica для обо­
значения аппарата гражданского правления и обычно пе­
реводят эти термины как city и commonwealth. Локк (1988:
338; Locke 1967: 373) ясно заявляет, что под республикой
он всегда понимает «любое независимое сообщество, кото­
рое латиняне обозначали словом civitas; этому слову в на­
шем языке лучше всего соответствует слово commonwealth».
Следовательно, если мы хотим проследить процесс,
благодаря которому полномочия государства как такового
стали наконец объектом рассмотрения и в то же время
предстали как отличные и от полномочий народа, и от
полномочий его магистратов, нам нужно теперь обратить­
ся к радикально отличней традиции политической мысли
50

The State

начала Нового времени. Нужно обратиться к авторам, ко­
торые были настроены критично по отношению к тезису
о верховной власти народа, который мы рассматривали
выше, будь то в егр республиканской форме, как идея
«свободных государств», или в его неосхоластической
форме, как идея о неотъемлемых правах сообщества. То
есть нам следует обратиться к теоретикам, отличавшимся
желанием оправдать болеё абсолютистские формы правле­
ния, которые стали развиваться в Западной Европе в начале XVII в. Абсолютно осознанная формулировка понятия
государства, как мы его унаследовали, была не чем иным,
как побочным продуктом их идей, а, точнее, их настойчи­
вых утверждений, что полномочия правительства должны
быть чем-то иным, нежели просто выражением полномо­
чий управляемых.
Некоторых из этих контрреволюционно настроенных
теоретиков более всего раздражал радикальный схоласти­
ческий тезис — ассоциирующийся, в частности, с Марсилием и его последователями — о равенстве populus и
legislator humanus. Отрицание данного учения стало одной
из главных полемических целей томизма образца конца
XVI в. Наиболее полное и влиятельное изложение предла­
гаемых контраргументов содержится в «De legibus» Суаре­
са (1612 г.)95. Других больше занимали монархоборческие
теории народного суверенитета, порожденные религиоз­
ными войнами в конце XVI в. Так, Боден в своих «Six
livres de la république» (1576 г.) пытается опровергнуть ар­
гументы тех, кто, как сказано в переводе Ноллза 1606 г.,
утверждает, что «принцев, посланных человеческому роду
провидением, нужно вышвыривать из их королевств под
предлогом тирании»96. Третьи были в не меньшей степени

w Относительно этой школы мысли см. Hamilton (1963) и
Fernandez-Santamaria (1977). О характере их теорий абсолю­
тизма, основанных на естественном праве в противополож­
ность божественному, см. Sommerville (1982 и 1986: 59—80).
Сопоставление их с более поздними теориями народного су­
веренитета см. в Tully (1980: 64—68, 111—116).
51

Квентин Скиннер

обеспокоены республиканской мыслью том, что «поддан­
ные в народной республике [popular commonwealth] насла­
ждаются свободой», тогда как «в монархии все они рабы»
(как презрительно перефразирует их Гоббс в «Левиафане»
(Hobbes 1968: 369; Гоббс 1965: 340, (перевод подправлен)).
Сам Гоббс, как и Гроций до него, атакует именно этот те­
зис,* а также неосхоластический тезис о верховной власти
народа и, несомненно, предлагает наиболее систематичную
попытку ответа на вопрос, который волновал всех этих
теоретиков: как обосновать теорию гражданского правле­
ния, которое признает изначальную верховную власть на­
рода и в то же время является абсолютистской по своим
политическим принципам.
Тезис, который приводит этих авторов в особое возбу­
ждение — это предположение, что полномочия граждан­
ского правления являются не более чем отражением пол­
номочий народа. Конечно, они признают, что принуди­
тельная власть должна оправдываться ее способностью
обеспечить общее благо и, следовательно, мир и благопо­
лучие всех граждан. Гоббс не менее Марсилия убежден,
что, как он неоднократно заявляет в «Левиафане», все ти­
пы правления надо судить с точки зрения «способности
каждого из них к осуществлению той цели, ради которой
они установлены, а именно к водоворению мира и обеспе­
чению безопасности народа»9697. Но ни один из этих авторов
не может принять идею, что форму власти, которая необ­
ходима для достижения этих благ, правильно будет рас­
сматривать всего лишь как власть доверенного лица, сво­
его рода чиновника, которому люди поручают осу­
ществлять их собственную власть исключительно ради
административного удобства. Все они признают, что поли­
тическая власть изначально устанавливается народом, но
никогда не в форме передоверения полномочий. Она уста­
96 См. Bodin (1962: А71). Относительно стремления Бодена
опровергнуть «монархомахов» см. Franklin (1973: vil, 50, 93)
и Salmon (1973: 361, 364).
97 Hobbes (1968: 241), Гоббс (1965: 211).
м
52

The State

навливается, по словам Суареса, посредством «абсолют­
ной передачи» верховной власти народа, того, что прини­
мает форму «определенного рода отчуждения, а совсем не
делегирования»98. Учредить простое «доверенное лицо»
или «попечителя» верховной власти, соглашается Боден,
вовсе не значит учредитбхподлинного «держателя» верхов­
ной власти". Это действие означает для народа, как Гоббс
схожим образом неоднократно подчеркивает в «Левиафа­
не», «отречься и перенести^ свою изначальную верховную
власть, подразумевая тем сдмым, что ее полностью «усту­
пили» или от нее полностью «отказались» в пользу ко­
го-то еще (Hobbes 1968: 191; Гоббс 1965: 157).
В гражданском правлении, настаивают они, нельзя ви­
деть просто власть граждан, только в другом обличье.
В нем нужно видеть специфическую форму власти —
но причинам, которые Гоббс с полной уверенностью про­
возглашает в книге «О гражданине» почти за десять лет до
того, как дать им классическое выражение в «Левиафане».
«Хотя правительство, — заявляет он, — создается контрак­
тами отдельных людей с другими, но его право зависит не
только от этих обязательств» (Hobbes 1983: 105). Через
установление такого правительства «право использовать
свои возможности для своей выгоды, которое каждый
человек имел до сих пор, теперь для общего блага полно­
стью переносится на некоего определенного человека или
собрание» (Hobbes 1983: 105). Из этого следует, что какая
бы власть ни была тем самым установлена, она должна
признаваться «как имеющая свои собственные права и
свойства, поскольку ни какой-либо отдельный гражданин,
мм все они вместе» не могут считаться ее эквивалентами
(Hobbes 1983: 89). Таково, как напишет он дальше, «рож­
дение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь
w Suarez (1612: 210): «Quocirca translatio huius potestatis a republica in principem non est delegatio, sed quasi alienatio...
simpliciter illi conceditur».
w Годен (Bodin 1576: 125) различает possesseurs и тех, кто «ne
sont que depositaires et gardes de cette puissance».
53

Квентин Скиннер

более почтительно), того смертного бога, которому мы под
владычеством бессмертного бога обязаны своим миром
и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, данным им
каждым отдельным человеком в commonwealth, указанный
человек или собрание лиц пользуется такой огромной со­
средоточенной в нем силой и властью, что внушаемый
этой силой и властью страх делает этого человека или это
собрание лиц способным направлять волю всех людей
к внутреннему миру и к взаимной помощи против внеш­
них врагов» (Hobbes 1968: 227—228; Гоббс 1965: 196—197).
Важно, однако, не смешивать данную форму абсолю­
тизма с абсолютизмом теоретиков божественного права,
которые стали так известны в то же самое время. Такой
автор, как Боссюэ, например, намеренно пытается стереть
грань между функциями короля и его личностью. Повторяя
знаменитое высказывание, которое приписывают Людови­
ку XIV, он настаивает, что фигура правителя «воплощает
в себе все государство»: tout l'état est en luim. В противопо­
ложность этому даже Гоббс абсолютно недвусмысленно
заявляет, что власть правителя вообще никогда не бывает
его личным свойством. Она принадлежит исключительно
его положению, «должности [office] суверена», главная за­
дача которого, как не устает повторять Гоббс, «определя­
ется той целью, ради которой он был облечен верховной
властью, а именно целью обеспечения безопасности наро­
да» (Hobbes 1968: 376; Гоббс 1965: 346).
Таким образом, вместе с Гоббсом и в не меньшей сте­
пени с Боденом, Суаресом, Гроцием и со всей развиваю­
щейся абсолютистской традицией, основанной на естест­
венном праве, мы подходим к точке зрения, что цели гра­
жданского или политического объединения неизбежно
вынуждают учреждать единую и верховную суверенную
власть. Эта власть отличается не только от народа, устано­
вившего ее, но и от любых должностных лиц, обладающих,
как говорится, правом осуществлять эту власть в данный10
100 Bossuet (1967: 177). Об этой разновидности абсолютизма пи­
шут Keohane (1980: 241—261) и Sommerville (1986: 9 —50).

The State

момент времени. Но как тогда назвать такую форму поли­
тической власти?
Неудивительна, что эти авторы вначале отвечают на
этот вопрос тем, Что обращаются к традиционным назва­
ниям. Одно из предложений, которое подробно обсуждает
Боден и которое затем было воспринято Гоббсом в «О гра­
жданине», заключалось в том, что воплощением рассмат­
риваемой найи власти служит civitas, ville, т. е. город, и его
следует отличать от его граждан или магистратов101. Но
наиболее типичная точка зрения заключалась в том, чтобы
видеть в нем такую форму власти, которая присуща res­
publica, république или commonwealth. Пишущие на латыни
Суарес и Гроций говорят о respublica102. Писавший сначала
на французском Боден аналогичным образом говорит о la
république, а переводя свой трактат на латынь в 1586 г., он
передает это как respublica. Ноллз же, издавая английскую
версию этого труда в 1606 г., в свою очередь называет его
«The six books of a Commonweale»103. Наконец, Гоббс неод­
нократно прибегает к этим терминам в «Левиафане»; он не
так часто говорит о city, и вместо этого на титульном листе
своего труда он характеризует его как исследование «мате­
рии, формы и власти commonwealth» (Hobbes 1968: 73,
Гоббс 1965: 42-43).
Однако, как все больше и больше понимают эти авто­
ры, ни один из этих традиционных терминов на самом де­
ле не передавал нужный смысл адекватно. Одной из оче­
видных трудностей с commonwealth, как жалуется Ралей
в «Maxims of State» (Raleigh 1661: 3, 8), было то, что он
стал употребляться «как узурпированное прозвище»,
101 См. Bodin (1576: 9 et passim) относительно ville и cité. Ср.
Hobbes (1983: 89—90 et passim), где Гоббс пишет о «городе
или гражданском обществе».
102 См. Suarez (1612: 351—360) относительно связей между prin­
cipes, leges и respublica. Ср. Grotius (1625: 65) относительно
civitas и respublica и с. 84 относительно romana respublica.
103 Ср. полные названия Bodin (1576), Bodin (1586) и Bodin
(1962).
55

Квентин Скиннер

указывающее на «правление всей толпы». Употреблять его
значило рисковать вызвать ассоциации с одной из теорий
верховной власти народа, которые они с особым рвением
опровергали. Не было для них и абсолютно приемлемо го­
ворить вместо этого о city или civitas. Верно, конечно, что
Гоббс последовательно занимается этим в книге «О граж­
данине» (Hobbes 1983: 89), когда утверждает, что «поэто­
му мы можем определить city как одно лицо, чья воля, по
договору множества людей, должна восприниматься как
воля их всех». Однако очевидная трудность здесь — перед
лицом которой, кажется, исчезает уверенность даже Гоб­
бса — это необходимость настаивать на таком чисто услов­
ном определении, которое так странно расходится с обыч­
ным значением этого термина.
Именно в этот исторический момент некоторые из тео­
ретиков этой традиции мысли начинают находить выход
из своих затруднений и говорить вместо «города» и «рес­
публики» о state, четко оговариваясь, что используют тер­
мин для выражения своей главенствующей идеи безлич­
ной формы политической власти, которая отличается как
от правителей, так и от управляемых.
У Бодена в его «République» уже содержится несколько
намеков на то, как окончательно выкристаллизуется дан­
ное понятие104. И хотя он продолжает писать в традицион­
ных терминах о правителях, «которые удерживают или
поддерживают свои estais», в некоторых случаях слово
estât он использует как синоним république105. Но самое
важное, он позволяет себе говорить о «государстве самом
по себе» (l'estât en soi), характеризуя его одновременно как
власть, независящую от конкретного типа правления, и
как местопребывание «неделимой и непередаваемой вер­
ховной власти»106. Кроме того, поразительно, что Ноллз,
переводя эти места в 1606 г., не только использовал слово
state во всех этих случаях, но и в некоторых других местах,
где Боден в более традиционной манере говорил о власти
cité и république™1.
Если обратиться к английским авторам следующего по­
коления и, прежде всего, к «политическим гуманистам»,
56

л

The State

которые критиковали классический республиканизм, мы
обнаружим, что те же термины употребляются с еще боль­
шей уверенностью. Ралей, например, не только свободно
говорит о state в своих «Maxims», но и дает понять, что
state он представляет как безличную форму политической
власти, определяя ее как «структуру [frame]- или уста­
новленный строй республики» (Raleigh 1661: 2). Бэкон
(Bacon 1972: 89) в последней редакции своих «Опытов»
пишет в манере, которая предполагает похожее понимание
политической власти. Он характеризует правителей и их
советников, как обязанных думать «о благосостоянии
и развитии state, которому они служат». И в некоторых
местах он пишет о state и его правителях, state и его граж­
данах, «основателях state» и «ниспровержении states и
правительств» (Bacon 1972: 11, 42, 160, 165).
Однако именно у Гоббса и других пытавшихся теорети­
чески описать верховную власть, сформировавшуюся de
facto в ходе английской революции, мы обнаруживаем это10456
104 См. Lloyd (1983: 1 5 6 -1 6 2 ). Fell (1983: 9 2 -1 0 7 , 1 7 5 -2 0 5 )
подчеркивает роль Корасия, современнике Бодена, хотя и не
анализирует, в какой степени тот использует термин status,
чтобы выразить свое понятие «законодательного государст­
ва». Но к появлению следующего поколения теоретиков тер­
мин état (или estât), выражающий это понятие, уже вошел
в обычай во Франции. См. Church (1972: 13—80) и Keohane
(1980: 54—82, 119—182). Dowdall (1923: 118) выделяет обсу­
ждаемую в «Traité des seigneuries» Луазо (1608 г.) связь меж­
ду seigneuries souveraines и estats, как имеющую особое значе­
ние. Этому аспекту уделяли много внимания и позднее. См.
Church (1972: 3 3 - 3 4 ) и Lloyd (1981; 1983: 1 6 2 -1 6 8 ).
105 Например, Bodin (1576: 219, 438).
106 Bodin (1576: 282—283): «Et combien que le gouvernement
d’une Republique soit plus ou moins populaire, ou Aristocra­
tique, ou Royale, si est-que l’estât en soi ne reçoit compairison
de plus ni de moins: car toujours la souverainté indivisible et
incommunicable est à un seul». Обратите внимание также на
то, как Боден использует фразу «en matière d’estat» (Bodin
1576: 281, 414).
•°7 См. Bodin (1962: 184, 250, 451) и cp. с. 10, 38, 409, 700 отно­
сительно все того же использования термина State.
57

Квентин Скиннер

новое понимание state, формулируемое с абсолютной уве­
ренностью. Конечно, если обратиться к основной части
текстов Гоббса, мы все еще обнаружим, что он предпочи­
тает традиционные термины city и commonwealth. Но если
обратиться к его предисловиям, где он абстрагируется от
своих доводов и рассматривает их структуру, мы обнару­
живаем, что он осознанно представляет себя теоретиком
*, феномена под названием state.
Этот переход можно уже наблюдать в предисловии
к английской версии «De Cive», где он называет свой про­
ект объяснением «того, что является качеством человече­
ской природы, и каким образом она подходит или нет для
установления гражданского правления, и того, как люди
должны приходить к согласию между собой, если хотят
превратиться в государство [state] на прочных основах»
(Hobbes 1983: 22) Но только во введении к «Левиафану»
он наиболее недвусмысленным образом провозглашает,
что предметом всего его исследования был «тот великий
Левиафан, зовущийся Commonwealth или State (по-латыни
Civitas)» (Hobbes 1968: 81),оа. Главным стремлением Гоб­
бса как теоретика политики всегда было продемонстриро­
вать, что если и есть какая-нибудь перспектива обретения
гражданского мира, то наиболее полная верховная власть
должна находиться не у народа и не у правителей, но все­
гда быть воплощена в фигуре «искусственного челове­
ка»109. Делая обзор этой окончательной редакции своей по­
литической философии, он наконец посчитал возможным
добавить, что все, о чем он до сих пор говорил, утверждая
необходимость такой безличной формы верховной власти,
лучше всего определить как State.

108 Ср. Гоббс (1965: 47), где два разных английских термина,
следующие друг за другом, переведены всего одним русским
словом «государство». — Примеч. ред.
109 Гоббс (Гоббс 1965: 48; Hobbes 1968: 82) утверждает, что цель
«Левиафана» — «описать природу этого искусственного че­
ловека».
58

і?

The State
VI

Все вышесказанное подсказывает, что идея отождест­
вить верховную политическую власть с властью государст­
ва {state), была изначально результатом одной конкретной
политической теории, теории одновременно абсолютист­
ской и светской по своей идеологической ориентации.
А эта теория, в свою очередь, была продуктом самого ран­
него крупного контрреволюционного движения в новой
истории — реакции на идеологии верховной власти наро­
да, развившиеся в ходе французских религиозных войн,
а затем и во время английской революции XVII в. Поэто­
му неудивительно, что и идеология государственной вла­
сти, и новая терминология, задействовавшаяся для ее вы­
ражения, вызвала ряд сомнений и критику, которая с тех
пор так и не затихала.
Противостояние новой идее частично иницииировалось консервативными теоретиками, желавшими поддер­
жать старый идеал: un roi, une foi, une loi. Они отвергали
любые предположения о том, что цели народной власти
должны быть чисто гражданскими или политическими по
своей природе, и тем самым пытались восстановить более
тесную связь между лояльностью церкви и государству.
I Го противостояние во многом поддерживалось и теми, кто
желал утвердить более радикальный идеал верховной вла­
сти народа в противоположность идеалу верховной власти
государства. Авторы в рамках традиции общественного до­
говора старались поэтому неизменно говорить о правле­
нии гражданского или политического общества110, тогда
как так называемые Commonwealthmen — радикальные сто­
ронники республики —на протяжении почти всего XVIII в.
хранили верность классическому идеалу республиканского
самоуправления111.
но Бенджамин Хоудли, например, продолжает говорить о «гра­
жданской власти», «гражданском правлении» и «власти гра­
жданского магистрата», нежели о государстве. См. «The Ori­
ginal and Institution of Civil Government, Discussed» (Hoadly
1773, vol. II: 189, 191, 201, 203 et passim).
59

Квентин Скиннер

**

Конечно, в конце века была предпринята новая контр­
революционная попытка нейтрализовать сомнения этих
разнообразных сторонников народовластия. Гегель и его
последователи, в частности, утверждали, что английская
контрактная теория народного суверенитета просто отра­
жала неспособность увидеть разницу между полномочиями гражданского общества и полномочиями государства.
Из этого якобы вытекало и непонимание того, что для реа­
лизации целей гражданского общества обязательно нали­
чие независимой власти государства. Но это едва ли было
принято как адекватное объяснение. С одной стороны,
у либеральных теоретиков появилось обеспокоенность по
поводу отношений между государственной властью и на­
родным суверенитетом, которое привело к все еще не ус­
покоенным сомнениям. С другой стороны, из этих гегель­
янских корней выросла более глубокая критика, которая
настаивала на том, что хваленая независимость государства
от государственных деятелей, а также от членов граждан­
ского общества, — всего лишь фикция. В результате скеп­
тики в традиции Михельса и Парето, в не меньшей степе­
ни, чем социалисты в духе Маркса, никогда не перестава­
ли настаивать, что современные государства являются по
сути не чем иным, как исполнительными органами их пра­
вящих классов.
Учитывая важность этих конкурирующих идеологий
и характерных для них концептуальных словарей, достой­
но удивления, как быстро термин state в смысле «государ­
ство» и его эквиваленты заняли центральное место в поли­
тическом дискурсе всей Западной Европы. К середине
XVIII в. без новой терминологии не обходилась фактиче­
ски не одна школа мысли. Даже испытывающий носталь­
гию по классическому республиканизму Болингброк был
вынужден в своих памфлетах 1720-х гг. писать о власти
государства {state) и необходимости поддерживать, за­
щищать и, самое главное, реформировать государство
1,1 См. словоупотребление в Robbins (1959: 125, 283) и ср. Кгагпnick (1968: 2 3 6 -2 6 0 ) и Рососк (1975: 4 2 3 -5 0 5 ).
60

The State

(Bolingbroke 1967a: 19, 43, 93, 131). Ко времени, когда
в 1750-е гг. появляются эссе Юма112 или, десятилетием
позже, труд Руссо «Об общественном договоре»113, понятие
государства и термины état и state употребляются уже по­
следовательно и абсолютно привычным для нас образом.
Непосредственным результатом этой концептуальной
революции была серия реакций на нее внутри более об­
щего политического лексикона западноевропейских госу­
дарств. Как только «государство» было принято как базо­
вый термин политических аргументов, стало необходимо
переделать, а в некоторых случаях и отвергнуть, другие
понятия и представления, касающиеся воззрений на вер­
ховную власть. Завершая эту статью, нам осталось рас­
смотреть процесс смены и переосмысления понятий, кото­
рым сопровождалось укоренение нововременной идеи госу­
дарства.
Одним из понятий, прошедших процесс переосмысле­
ния, было понятие политической лояльности {allegiance).
Подданный, или по-латински subditus, традиционно клял­
ся в лояльности своему правителю как вассал сеньору. Но
с распространением идеи, что верховная власть сосредото­
чена не у правителей, а у агента под названием «государст­
во», на смену этому пришла привычная нам точка зрения,
что гражданам положено быть прежде всего лояльными по
отношению к самому государству.
Это не значит, что те, кто изначально продвигал этот
аргумент, вообще желали перестать говорить о гражданах
как о подданных, subditi. Напротив, самые первые теорети­
ки государства сохранили твердую приверженность этой
традиционной терминологии, используя ее как средство
противостоять как тенденции сторонников общественного
1,2 Юм обсуждает государственную власть главным образом
в эссе «Of commerce» и «That Politics may be Reduced to
a Science». C m . Hume (1875, vol. I: 100, 105, 289, 294—295).
113 C m. Rousseau (1966, «De l’état civil», c. 55—56). Относительно
état в политическом лексиконе Руссо и его современников
см. Derathé (1950: 3 8 0 -3 8 2 ) и Keohane (1980: 4 4 2 -4 4 9 ).
61

Квентин Скиннер

договора говорить о верховной власти народа, так и клас­
сической республиканской манере говорить исключитель­
но о civitates и cives, городах и гражданах. Так, Гоббс в пер­
вой опубликованной версии своей политической теории
с присущим ему лукавством утверждает, что пишет он
именно «о гражданине» — de cive. Тем не менее важнейÀ шим его полемическим утверждением там является то, что
«для каждого гражданина, как и для любого подчиненного
гражданского лица», будет правильным относиться к себе
как к «подданному того, кто обладает верховным командо­
ванием» (Hobbes 1983: 90).
Гоббс, однако, полностью соглашается со своими оппо­
нентами, когда он продолжает утверждать далее, что граж­
данам («то есть подданным») следует быть лояльным не
по отношению к тем, кто осуществляет права верховной
власти, а, скорее, к самой верховной власти, присущей госу­
дарству или республике (Hobbes 1983: 151). Отман и более
поздние теоретики «монархоборчества» к этому времени
уже громко заявляли, что даже при монархии должност­
ные лица должны рассматриваться как советники коро­
левства, а не короля, и как служители короны, а не того,
кто ее носит114. Гоббс просто повторяет эту мысль, когда он
особо подчеркивает в книге «О гражданине», что «абсо­
лютное и всеобщее повиновение» каждого подданного по­
лагается не личности правителя, а, скорее, «городу [city],
то есть верховной власти» (Hobbes 1983: 186).
Следующим близким понятием, которое также было
переосмыслено, было понятие измены. Пока понятие ло­
яльности было связано с принесением феодальной прися­
ги, преступление измены определялось как предательское
поведение по отношению к сеньору. К концу XVI в., одна­
ко, подобная формулировка казалась все менее удовлетво­
рительной. Даже в Англии, которая была связана законода­
тельным актом 1350 г., определявшим измену как помыш­
ление о смерти короля, судьи стали применять широкое
толкование изначального текста акта. Целью почти всегда
1,4 См., например, Hotman (1972: 254, 298, 402).
62

,в

The State

было сформулировать взгляд на измену, как на преступле­
ние против короля в его качестве главы государства115. Ме­
жду тем, писавшие в тот же период о политике авторы,
не связанные необходимостью вписывать свои решения в
лабиринт прецедентов, пришли более прямым путем к по­
нятию измены как преступления не против короля, а про­
тив государства. Гоббс, как всегда, дает понятию новое
толкование самым недвусмысленным образом. Как он за­
являет в конце своего анализа господства в книге «О гра­
жданине», в измене повинны те, кто отказываются испол­
нять обязанности, «без которых не может стоять Государ­
ство»; преступление измены — это преступление тех, кто
действуют «как враги Правительства» (Hobbes 1983: 181).
И наконец, понимание государства как более верховной
и в то же время безличной формы власти повлекло за со­
бой вытеснение харизматических элементов политическо­
го руководства, которые, как я отмечал вначале, имели
центральное значение в теории и практике правления во
всей Европе.
Среди представлений, которые стали вытесняться, са­
мым важным было то, что я выделил вначале: что верхов­
ная власть понятийно связана с наглядным поведением,
что величие само по себе служит повелевающей силой.
Макиавелли, например, все еще полагает, что правитель
может опираться на поддержку la maesta dello stato, на
связь между его собственным величием' и величавостью
{high state of stateliness) и его способностью удерживать
свое состояние правителя116 (maintain his state)"1. Однако,
как оказалось, вера в то, что харизма сопутствует публич­
ной власти, не смогла пережить переход этой власти к
подлинно безличному агенту — «чисто моральному лицу»,
как выражается Руссо118. К началу XVIII в. мы обнаружи­
ваем, что такие консервативные авторы, как Болингброк
(Bolingbroke 1967b: 333), уже сетуют, что «государство,
при том, что нам известны его древние формы, преврати­
лось в некое неопределимое чудовище», и в результате
1,5 Об этом см. Holdsworth (1925: 307—333).
63

Квентин Скиннер

этого монархии, подобные английской, оказались в ситуа­
ции, когда глава государства стал «королем, лишенным
монаршего великолепия».
Конечно, можно было перенести эти атрибуты величия
на деятелей государства, позволив им проводить по-ко­
ролевски государственное открытие работы парламента,
иметь все государственные почести при прощании с телом
на похоронах, и т. д. Однако, когда стало признано, что
даже главы государств являются лишь должностными ли­
цами, чествование обычных функционеров со столь боль­
шим великолепием и пышностью стало казаться не только
неуместным, но и абсурдным. В этом виделась уже не ис­
тинная пышность величия, а всего лишь напыщенность.
Такую точку зрения сначала утверждали защитники «сво­
бодных республик». Они страстно настаивали на том, что,
по словам Мильтона, правители никогда не должны «воз­
вышаться над своими братьями», но должны «ходить по
улицам как другие люди» (Milton 1980: 425). В «Утопии»
Мора, например, содержится одно из первых и беспощад­
ных изображений внешнего великолепия как всего лишь
проявления ребяческого тщеславия (More 1965: 152—156).
В «Политической власти» Понет грозно найоминает о тех
наказаниях, которые Бог наслал на израильтян, когда те
потребовали себе «величественного и роскошного царя»
(Ponet 1942: 87). И Мильтон в «The Ready and Easy Way»
с глубоким презрением осуждает тех правителей, которые
1.6 Возвращаясь к терминологии, производной от корневого гла­
гола «стоять», можно сказать: правитель может опираться на
la maestâ dello stato, на «мощь стояния», т. е. на связь между
физическим величием стати и его способностью устоять,
удержать свое достоинство и достояние как правителя. —
Примеч. ред.
1.7 Machiavelli (1960: и ср. также с. 76, 93). То же самое в еще
большей мере относится к современникам Макиавелли, кото­
рые трудились над «зерцалами для принцев». См., например,
Pontano (1952: 1 0 5 4 -1 0 5 6 ), Sacchi (1608: 68).
1.8 См. Rousseau (1966: 54) относительно «la personne morale qui
consi tue l’Etat».
64

The State

стремятся «надеть маску величественности на мелкие го­
сударственные дела» (Milton 1980: 426).
Таким образом, одним из последствий появления раз­
личия между властью государства и полномочиями его
представителей стал разрыв освященной леками связи
между демонстрацией величия и обладанием властными
полномочиями. В демонстрации особого величия посте­
пенно стали видеть всего лишь «показную сторону» или
«символы» власти, а не свойства, присущие функциониро­
ванию власти как таковой119. Так, Контарини, признавая,
что венецианскому дожу позволяется подчеркивать досто­
инство своего положения с помощью определенной доли
величественности, настаивает, что это всего лишь внешняя
помпезность, и употребляет выражение, которая в пере­
воде Льюкенора звучит так, будто дож имеет право на «ко­
ролевское шоу»120. С этим соглашается Мильтон (Milton
1980: 426, 429), который уже в более суровом тоне гово­
рит, что монарх «восседает просто как большое ничтоже­
ство» и его «тщеславие и показушничество» совсем ниче­
го не значат для повелевающей силы государственной
власти.
И наконец, чтобы увидеть самое осознанное отрицание
старого образа власти, а также самый четкий взгляд на го­
сударство как исключительно безличную власть, нужно
еще раз обратиться к Гоббсу. В 10-й главе «Левиафана» он
развивает идею эффективной власти повелевать таким об­
разом, что та вмещает в себя все элементы, которые тради­
ционно ассоциировались с понятиями публичной чести и
достоинства. Иметь достоинство, заявляет он, значит про­
сто иметь «пост, дающий господство» (offices of command);
почет, который нам выказывают, является всего лишь «до­
казательством и признаком власти» (Hobbes 1968: 152,
155)121. Эти и другие примеры показывают, что Гоббс был
1,9 Об особенностях такого понимания государственной власти
пишет Гирц (Geertz 1980: 121—123).
120 Так переводится фраза «specie regia» из Contarini (1626: 56)
в Lewkenor (1969: 42).
3

3717

65

Квентин Скиннер

первым, кто заговорил систематично и незаинтересованно,
в абстрактной и выдержанной манере нововременного тео­
ретика государства.
Библиограф ия

Aquinas, St. Thomas, Summa theologiae, 3 vols., edited by
P. Caramello. Turin: Marietti, 1963.
Aquinas, St. Thomas, In octo libros politicorum Aristotelis expositio, edited by R. Spiazzi. Turin: Marietti, 1966.
Bacon, F., Essays, edited by M. Hawkins. London: Dent, 1972.
Baron, H., The Crisis of the Early Italian Renaissance, 2nd
edition. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1966.
Bartolus of Sassoferrato, Digestum novum commentaria. Basel,
1562.
Beroaldo, F., «Libellus de optimo statu», in: Opuscula. Venice,
1508, fos. x—xxxiiii.
Bodin, J., Les Six Livres de la Republique. Paris, 1576.
Bodin, J., De republique libri sex. Paris, 1586.
Bodin, J., The Six Books of a Commonweale, translated by
R. Knolles and edited by K. McRae. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 1962.
Bolingbroke, Lord, «A Dissertation upon Parties», in: The
Works, 4 vols., vol II. London: F. Cass, 1967, p. 5—172.
Bolingbroke, Lord, «Letters on the Study and Use of His­
tory», in: The Works, 4 vols., vol. II. London: F. Cass, 1967,
p. 173-334.
Bossuet, J.-B., Polttique tirée des propres paroles de VEcriture
Sainte, edited by J. Le Brun. Geneva: Droz, 1967.
Budé, G., De Vinstitution du prince. Farnborough: Gregg,
1966.12
121 Русский перевод (Гоббс 1965: 118, 121) переводит offices of
command как «военные должности», и power как «могущест­
во», а не «власть», тем самым не совсем укладываясь в тезис
Скиннера о безличном характере нововременного государст­
ва, хотя обе версии перевода возможны. —Примеч. ред.
я

66

The State

Burke, E., Reflections on the Revolution in France, Everyman
edition. London: Dent, 1910.
Calasso, F., I Glossatori e la teoria della sovranità. Milan:
Giuffrè, 1957.
Campano, G., «De regendo magistratu», in: Opera omnia.
Venice, 1502, fos. xxxxiii—xxxxviii.
Cassirer, E., The Myth of the State. New Haven, CT: Yale
University Press, 1946.
Castiglione, B., «II libro del cortegiano», in: Opere, edited by
C. Cordié. Milan: R. Ricciardi, 1960, p. 5—361.
Chabod, F., Uidea di nazione, 2nd edition. Bari: G. Laterza,
1962.
Chiappelli, F., Studi sul linguaggio del Machiavelli. Florence:
F. Le Monnier, 1952.
Church, W., Richelieu and Reason of State, Princeton, NJ:
Princeton University Press, 1972.
Cicero, De officiis, translated by W. Miller. London: Heine­
mann, 1913.
Cicero, De Finibus, translated by H. Rackham. London: Hei­
nemann, 1914.
Cicero, Tusculanae Disputationes, translated by J. King. Lon­
don: Heinemann, 1915.
Condren, C., The Status and Appraisal of Classical Texts.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1985.
Contarini, G., De republica Venetorum. Lyons, 1626.
Cosenza, M., Biographical and Bibliographical Dictionary of
the Italian Humanists, vol. V: Synopsis and Bibliography. Bos­
ton, MA: G. K. Hall, 1962.
Cranz, F., «The Publishing History of the Aristotle Com­
mentaries of Thomas Aquinas», Traditio, 1978, № 34,
p. 157-192.
Dante Alighieri, Inferno, edited by G. Petrocchi. Milan:
A. Mondadori, 1966.
Delaruelle, L., Guillaume Budé. Paris: H. Champion, 1907.
D’En trêves, A., The Notion of the State. Oxford: Oxford Uni­
versity Press, 1967.
67

Квентин Скиннер

Derathé, R., Jean-Jacques Rousseau et la science politique de
son temps. Paris: Presses Universitaires de France, 1950.
Dowdall, H., «The Word „State“», The Law Quarterly Review,
1923, № 39, p. 98-125.
Dunn, J., The Political Thought of John Locke. Cambridge:
Cambridge University Press, 1969.
Elliott, J., Richelieu and Olivares. Cambridge: Cambridge
University Press, 1984.
Erasmus, D., Institutio christiani principis, edited by O. Her­
ding, in: Opera omnia, part IV, vol. I. Amsterdam: North-Hol­
land, 1974, p. 95-219.
Ercole, F., La politica di Machiavelli. Rome: Anonima Romana
Editoriale, 1926.
Fell, A., Origins of Legislative Sovereignty and the Legislative
Statey vol. I. Cambridge, MA: Atheneum, 1983.
Fernandez-Santamaria, J. A., The State, War and Peace. Cam­
bridge: Cambridge University Press, 1977.
Fink, Z., The Classical Republicans, 2nd edition. Evanston, IL:
Northwestern University Press, 1962.
Franceschi, E., «Oculus pastoralis», Memorie delTaccademia
delte scienze di Torino, 1966, № 11, p. 19—70.
Franklin, J., Jean Bodin and the Rise of Absolutist Theory.
Cambridge: Cambridge University Press, 1973.
Froissart, J., Chroniques, 14 vols., edited by J. Buchon. Paris:
Vordiere, J. Carez, 1824—1826.
Froissart, J., Chroniques: début du premier libre, edited by
G. Diller. Geneva: Droz, 1972.
Geertz, C., Negara. Princeton, NJ: Princeton University Press,
1980.
Giannardi, G., «Le „Dicerie“ di Filippo Ceffi», Studi di filologia italiana, 1942, № 6, p. 27—63.
Gilbert, F., Machiavelli and Guicciardini. Princeton, NJ: Prince­
ton University Press, 1965.
Giovanni da Vignano, «Flore de parlare», in: Matteo dei Libri,
Arringhe, edited by E. Vincenti. Milan: R. Ricciardi, 1974,
p. 229-325.
л
68

The State

Giovanni da Viterbo, «Liber de regimine civitatum», edited
by C. Salvemini, in: Bibliotheca iuridica medii aevi, 3 vols.,
edited by A. Gaudenzi, vol. III. Bologna: Societa Azzoguidiana, 1901, p. 215-280.
Grotius, H., De iure belli ac pads. Paris, 1625.
Guicciardini, F., Dialogo e discorsi del reggimento di Firenze,
edited by R. Palmarocchi. Bari: G. Laterza, 1932.
Guicciardini, F., Scritti politici e ricordi, edited by R. Palma­
rocchi. Bari: G. Laterza, 1933.
Haitsma Mulier, E., The Myth of Venice and Dutch Republican
Thought in the Seventeenth Century, translated by G. T. Mo­
ran. Assen: Van Gorcum, 1980.
Hamilton, B., Political Thought in Sixteenth-century Spain.
Oxford: Clarendon, 1963.
Harrington, J., The Political Works ofJames Harrington, edited
by J. Pocock. Cambridge: Cambridge University Press, 1977.
Hertter, F., Die Podestalitteratur Italiens im 12. und 13. jahrhundert. Leipzig. B. G. Teubner, 1910.
Hexter, J., The Vision of Politics on the Eve of the Reformation.
New York: Allen Lane, 1973.
Hoadly, B., The Works, 3 vols. London: W. Bowyer and
J. Nichols, 1772.
Hobbes, T., Leviathan, edited by C. Macpherson. Harmondsworth: Penguin, 1968.
(Русский перевод: Томас Гоббс, «Левиафан», в кн.: Томас
Гоббс, Избранные сочинения, том 2. Москва: Мысль, 1965.)
I Iobbes, T., De cive: The English Version, edited by H. Warrender. Oxford: Clarendon, 1983.
Iloldsworth, W., A History of English Law, vol. VIII. London:
Methuen, 1925.
Ilotman, F., Francogallia, edited by R. Giesey and J. Salmon.
Cambridge: Cambridge University Press, 1972.
Hume, D., Essays, 2 vols., edited by T. Green and T. Grose.
London: Longmans Green, 1875.
Humphrey, L., «The Nobles, or Of Nobility», in: The English
Fxjterience, № 534. New York: Da Capo Press, 1973.
69

Квентин Скиннер

Kantorowicz, Е., The King's Two Bodies. Princeton, NJ: Prince­
ton University Press, 1957.
Keohane, N., Philosophy and the State in France. Princeton,
NJ: Princeton University Press, 1980.
Kramnick, I., Bolingbroke and his Circle. Cambridge, MA:
Harvard University Press, 1968.
Laslett, P., «Introduction», in: Locke, J., Two Treatises of
Government, edited by P. Laslett, 2nd edition. Cambridge:
Cambridge University Press, 1967, p. 1—120.
Latini, B., Li Livres dou trésor, edited by F. Carmody. Berke­
ley, CA: University of California Press, 1948.
Lewkenor, L., The Commonwealth and Government of Venice,
in: The English Experience, vol. 101. New York: Da Capo
Press, 1969.
Livy, Ab urbe condita, vol. VIII, translated by F. Moore.
London: Heinemann, 1962.
Livy, Ab urbe condita, vol. VI, translated by F. Moore, Lon­
don: Heinemann, 1966.
Lloyd, H., «The Political Thought of Charles Loyseau
(1564—1610)», European Studies Review, 1981, № 11, p. 53—82.
Lloyd, H., The State, France and the Sixteenth Century. Lon­
don: George Allen and Unwin, 1983.
Locke, J., Two Treatises of Government, edited by P. Laslett,
2nd edition. Cambridge: Cambridge University Press, 1967.
(Русский перевод: Джон Локк, «Два трактата о правлении»,
в кн.: Джон Локк, Сочинения, том 3, Москва: Мысль, 1988.)
Machiavelli, N., II principe е discorsi, edited by S. Bertelli.
Milan: Feltrinelli, 1960.
(Русский перевод: Никколо Макиавелли, Государь. Рассу­
ждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве.
Москва: Мысль, 1996.)
Maffei, R. de., «И problema della „Ragion di Stato“ nei suoi
primi affioramenti», Rivista intemazionale di filosofia del
diritto, 1964, Ns 41, p. 712-732.
Mansfield, H., «On the Impersonality of the Modern State:
A Comment on Machiavelli’s Use of Stato», The American
Political Science Review, 1983, № 77, p. 849—857.
70

The State

Maravall, J., «The Origins of the Modern State», Journal of
World History, 1961, № 6, p. 789-808.
Marsilius of Padua, The Defender of Peace, translated by
A. Gewirth. New York: Columbia University Press, 1956.
Matteo dei Libri, Arringhe, edited by E. Vincenti. Milan:
R. Ricciardi, 1974.
Mayer, T., «Faction and Ideology: Thomas Starkey's Dia­
logue», Historical Journal, 1985, N° 28, p. 1—25.
Meinecke, F., Machiavellism, translated by D. Scott. London:
Routledge and Kegan Paul, 1957.
Milton, J., «The Tenure of Kings and Magistrates», in: Comp­
lete Prose Works, vol. Ill, edited by M. Hughes. New Haven,
CT: Yale University Press, 1962, p. 190—258.
Milton, J., «History of Britain», in: Complete Prose Works,
vol. V, edited by F, Fogle. New Haven, CT: Yale University
Press, 1971.
Milton, J., «The Ready and Easy Way to Establish a Free
Commonwealth», in: Complete Prose Works, vol. VII, edited
by R. Ayers, revised edn. New Haven, CT: Yale University
Press, 1980, p. 407—463.
Mochi Onory, S., Fonti canonistiche delTidea modema dello
stato. Milan: Societa Editrice «Vita e pensiero», 1951.
Mommsen, T., ed., Digesta, 21st ed. Zurich: Weidmannes, 1970.
More, St. Thomas, Utopia, in: The Complete Works of St
Thomas More, vol. IV, edited by E. Surtz and J. Hexter. New
Haven, CT: Yale University Press, 1965.
Muratori, L, ed., «Gratulatio», in: Antiquitates Italicae, vol. IV.
Milan: Arretti, 1741, p. 131—132.
Patrizi, F., De institutione reipublicae. Strassburg, 1594.
Patrizi, F., De regno et regisinstitutione. Strassburg, 1594.
Petrarch, F., Opera quae extant omnia. Basel, 1554.
Pocock, J., The Machiavellian Moment. Princeton, NJ: PrinceIon University Press, 1975.
Ponet, J., «A Short Treatise of Politic Power». Reprinted in:
W. Hudson, John Ponet. Chicago, IL: University of Chicago
Press, 1942, p. 131-162.
71

Квентин Скиннер

Pontano, G., «De principe», in: Prosatori latini del quat­
trocento, edited by E. Garin. Milan: R. Ricciardi, 1952,
p. 1023-1063.
Post, G., Studies in Medieval Legal Thought Princeton, NJ:
Princeton University Press, 1964.
Raab, F., The English Face of Machiavelli. London: Routledge
and Kegan Paul, 1964.
Raleigh, W., «Maxims of State», in: Remains of Sir Walter
Raleigh. London: W. Sheares, 1661, p. 1—65.
Rinuccini, A., «Dialogus de libertate», edited by F. Adorno,
in: Atti e memorie delVaccademia toscana di scienze e lettere La
Colombaria, 1957, № 22, p. 265—303.
Robbins, C., The Eighteenth-century Commonwealtkman. Cam­
bridge, MA: Harvard University Press, 1959.
Rousseau, J.-J., Du contrat social, edited by P. Burgelin. Paris:
Garnier-Flammarion, 1966.
Rowen, H., «„L’état, c’est a moi“. Louis XIV and the State»,
French Historical Studies, 1961, № 2, p. 83—98.
Rowley, G., Amhrogio Lorenzetti, 2 vols. Princeton, NJ: Prince­
ton University Press, 1958.
Rubinstein, N., «Florence and the Despots. Some Aspects of
Florentine Diplomacy in the Fourteenth Century», Transac­
tions of the Royal Historical Society, 1952, № 2, p. 21—45.
Rubinstein, N., «Notes on the word stato in Florence before
Machiavelli», in: Florilegium historiale, edited by J. Rowe and
W. Stockdale. Toronto: University of Toronto Press, 1971,
p. 313-326.
Sacchi, B., De principe viro. Frankfurt, 1608.
Sallust, Bellum Catilinae, translated by J. Rolfe. London: Mac­
millan, 1921.
Salmon, J., «Bodin and the Monarchomachs», in: H. Denzer,
ed., Bodin. Munich: Beck, 1973, p. 359—78.
Sardo, R., «Cronaca Pisana», in: Archivio storico italiano,
1845, № 6, part II, p. 73-244.
Scala, B., «Da legibus et iudiciis dialogue», edited by L. Borghi, in: La Bibliofilia, 1940, № 42, p. 256—282.

72

j*

The State

Seneca, De beneficiis, translated by J. Basore. London: Heinemann, 1964.
Shadwell, L. (ed.), Enactments in Parliament Specially Con­
cerning the Universities of Oxford and Cambridge, 4 vols.
London: Clarendon, 1912.
Shennan, J., The Origins of the Modem European State,
1450—1725. London: Hutchinson, 1974.
Skinner, Q., The Foundations of Modem Political Thought,
2 vols. Cambridge: Cambridge University Press, 1978.
Sommerville, J., «From Suarez to Filmer: A Reappraisal», The
Historical Journal, 1982, № 25, p. 525—540.
Sommerville, J., Politics and Ideology in England, 1603—1640.
London: Longman, 1986.
Sorbelli, A., «1 teorici del reggimento comunale», Bullettino
delTistituto storico italiano per il medio evof 1944, № 59,
p. 31-136.
Starkey, T., A Dialogue between Reginald Pole and Thomas
Lupset, edited by K. Burton. London: Chatto and Windus,
1948.
Strayer, J., On the Medieval Origins of the Modem State,
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1970.
Suarez, F., Tractatus de legibus, ac Deo legislatore. Coimbra,
1612.
Tanner, J., Constitutional Documents of the Reign of James I.
Cambridge: Cambridge University Press, 1930.
Tierney, B., Religion, Law and the Growth of Constitutional
Thought, 1150—1650. Cambridge: Cambridge University
Press, 1982.
Topham, J., et al., eds., Rotuli Parliamentomm, vol. III. Lon­
don, 1783.
Tuck, R., «Warrenders De cive», Political Studies, 1985, № 33,
p. 308-315.
Tully, J., A Discourse on Property. Cambridge: Cambridge
University Press, 1980.
Ullmann, W., «Juristic Obstacles to the Emergence of the
Concept of the State in the Middle Ages», Annali di storia del
diritto, 1968-1969, Nb 12-13, p. 43-64.
73

Квентин Скиннер

Vespasiano da Bisticci, Le vite, 2 vois., edited by A. Greco.
Florence: Nella sede dell’istituto nazionale di studi sul rinascimento, 1970—1976.
Vettori, F., «Parero [On the Government of Florence,
1531 —1532]», in: Archivio storico italiano, 1842, № 1,
p. 433-436.
Villani, G., Istorie florentine, 8 vols. Milan: Società tipografica
dei classici italiani, 1802—1803.
Wahl, J., «Baldus de Ubaldis and the Foundations of the
Nation-State», Manuscripta, 1977, № 21, p. 80—96.
Waley, D., The Italian City-republics, 2nd edition. London:
Longmans, 1978.
Warrender, H., «Editor’s Introduction», in: Hobbes, T., De
cive: The English Version, edited by H. Warrender. Oxford:
Clarendon, 1983.

Доминик Кола

ПОЛИТИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА «Etat»
И «état» ВО Ф РАНЦ УЗС КО М ЯЗЫКЕ

Термин état играет центральную роль во французском
языке, в том же смысле, в каком Париж играет эту роль во
Франции: в централизованном политическом сообществе
группа или индивид, которые контролируют столицу, яв­
ляются так же и правителями всей страны*1. Знаменитая
фраза будущего короля Генриха IV, протестанта, перешед­
шего в католичество, чтобы получить французскую коро­
ну — «Париж стоит мессы» — хорошо это демонстрирует.
11о во Франции проблема термина état центральна еще и в
том, что в современном французском существует два раз­
личных написания этого слова — état (с маленькой буквы
с) и Etat с заглавной — где каждое написание имеет свой
набор значений2.
Написание этих двух слов начали различать недавно —
с тех пор, как орфография стала une affaire d'Etat, делом
государства. До упорядочения правописания в значении
«государство» можно было найти как слово état, так и сло­
во Etat В современном французском языке это не так: сло­
во Etat с заглавной буквы означает «политическое тело»
и может использоваться как синоним для слов Nation
(нация), Patrie (родина), gouvernement (правительство) и
administration (администрация). Слово état, начинающееся
1 В своих опытах Монтень утверждает, что он француз только
из-за своей любви к Парижу, этому великому и прекрасному
городу. (Michel Montaigne, Essais, Paris: Editon de la Pléiade,
1950, Livre III, p. 1089.)
1 Английское coup d’etat это, разумеется, французское coup
d'Etat.
75

Доминик Кола

с прописной буквы, означает «социальный статус» или
«гражданское состояние», и очевидным образом связано
с латинским словом status, дериватом от глагола stare (сто­
ять). Среди исторических форм термина état/Etat надо вы­
делить два основных политических значения: Etat в смысле
«политическое сообщество» и état в смысле «сословие» —
группа людей, обладающих одним социальным статусом
(капример, дворянство, духовенство и крестьянство) —
собрание представителей которых называется états-géné­
raux (или по-русски — «генеральные штаты»). Хорошо из­
вестно, что Великая французская революция началась
с решения представителей tiers état (третьего сословия)
считать себя «генеральными штатами» в целом, и изме­
нить свое название на Assamblée nationale, «Национальное
собрание». В результате этого средневековые сословия —
estais* — умерли, и родилась nation, что и описал аббат
Сийес в своей знаменитой книге «Что такое третье сосло­
вие?», опубликованной в январе 1789 г.34
Мы можем предположить, что значение Etat во фран­
цузском языке было наиболее четким сразу после револю­
ции 1789 г.: «генеральные штаты» — институт Старого
Режима, в названии которого использовался термин état —
больше не существовали, а «государство», понимаемое
только как аппарат управления, находилось под контро­
лем Национального собрания, т. е. законодательного орга­
на. Тем не менее революция и наполеоновские войны во­
плотили в жизнь идею национального государства, состоя­
щую в том, что границы нации и границы государства
совпадают. Именно так слово Etat стало своего рода сино­
нимом для слова Nation, обозначая всю Францию. Этот те­
зис может быть документально подтвержден с помощью
3 Вообще, переход в написании от estât к état и от Estât
к Etat не важен: «s» —след латинского происхождения слова,
который пропал к XVII в. вследствие процесса унификации
национальной культуры, символом которого является Фран­
цузская Академия.
4 Emmanuel Sieyès, Qu’est-ce que le Tiers Etat? Paris: PUF, 1982.
76

*

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

текстов Токвиля, однако, как мы увидим, это был далеко
110 линейный процесс.
Сделаем несколько предварительных замечаний фило­
логического характера. Термины с латинскими или грече­
скими корнями составляют самую значительную часть
французского политического словаря, за нисколькими ис­
ключениями, такими как слово guerre, которое, как и его
английский эквивалент war, имеет германский корень, или
как lobby, недавно заимствованное из английского языка.
Греческие и латинские корни, явившиеся источником
французского политического словаря, с самого начала
создавали в переводах на французский язык серию лекси­
ческих дуплетов. Например, слово politeia, многократно
использовавшееся Платоном и Аристотелем, прямо пере­
водилось на французский как politie, слово, которое мы
можем найти еще и у Руссо, и которое недавно пытались
использовать некоторые современные ученые5. Но грече­
ское politeia переводилась на латинский как res publica,
a res publica переводилась на французский как république.
Долгое, время слово république было просто синонимом
для слова politeia, но в определенный момент этот термин
стал использоваться для обозначения режима, противопо­
ложного монархии. Аналогичным образом мы находим
французское слово police как перевод греческого слова
«полис», но также и французское слово Cité, как перевод
латинского civitas (которое само было переводом греческо­
го слова «полис»). Другая сложность, связанная с историей
французского политического словаря, состоит в добавле­
нии новых значений к словам с латинскими корнями. Так
эго произошло со словом Etat в смысле «политическое
сообщество»: в данном случае корень слова латинский,
а значение чисто французское.
Я хотел бы показать, что слово Etat в смысле «полити­
ческое сообщество» должно было прокладывать себе путь
5 Башле использовал термин politie в Jean Baechler, «Groupe et
sociabilité», in: Raymond Boudon, ed., Traité de sociologie, Paris:
PUF, 1992, но он ошибается, что это неологизм.
77

Доминик Кола

в борьбе с другими словами, такими как police и république,
и что история Etat не была историей легкого и повсемест­
ного укоренения этого термина. Скорее, мы могли бы ска­
зать, что иногда этим словом пользовались более интенсив­
но, а иногда его могли забросить и подзабыть. Среди других
терминов, применявшихся в истории Франции для обозна­
чения политического тела, особенно важен société civile,
«гражданское общество». В моей работе, посвященной это­
му понятию, я показал, что выражение société civile предпо­
читалось слову Etat теми авторами, которые проводили
строгое различие между état de nature, т. е. естественным со­
стоянием, и société civile. Но, как мы увидим дальше, даже в
произведениях одного автора мы можем найти отступления
от единого правила, как, например, в произведениях Руссо.
В данной статье я исследую политические произведения
некоторых средневековых и нововременных авторов, ориги­
нальные тексты и переводы которых употребляли на фран­
цузском языке политический термин Etat. Среди них —
Жиль Римский, Макиавелли, Меланхтон, Жан Боден, Ми­
шель Монтень, Гоббс, Руссо, Шатобриан и Токвиль. Но пре­
жде, чем обратиться к этим текстам, надо подчеркнуть, что
самой важной книгой для развития французской политиче­
ской терминологии была, вероятно, «Политика» Аристотеля.
Таблица, которая приведена ниже, собрала вместе различные
термины — включая, в конечном итоге, Etat, — при помощи
которых западноевропейские авторы переводили греческое
слово polis, употребляемое Аристотелем в «Политике» и
«Никомаховой этике» как синоним koinonia politike, основ­
ного выражения, который обычно передается теперь как
«политическое сообщество» или «гражданское общество».
C ivita s, S ta te , S ta to , E ta t как перевод
аристотелевского терм ина polis

Таблица, которая приведена ниже, позволяет сравнить
переводы слов koinonia politike и polis. Конечно, ее не стоит
воспринимать строго хронологически: например, латин­
ский перевод аристотелевской «Политики», сделанный
78

&

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

Вильемом из Мербеке в конце XIII в., использовался и по­
сле того, как появился новый перевод этой книги Леонар­
до Бруни в XV в. Мы видим, что политическая лексика
Николая Орема и Жиля Римского оказывается схожей:
оба использовали cité как французский аналог слова polis.
Собственно слово Etat стало употребляться в переводах
только в самом начале XIX в. Напротив, итальянское сло­
во stato используется уже в 1550 г. итальянским перево­
дчиком, но хорошо известно, что это слово часто встреча­
ется и в «И Principe» Макиавелли (1513 г.).
В таблице указано имя автора, потом то, как он пере­
водил в своих трудах аристотелевский термин koinonia
politike (вторая колонка), и термин polis (третья колонка);
последняя колонка сообщает, был ли основной текст дан­
ного автора переводом Аристотеля (t), или комментарием
к нему (с), или и тем и другим6.
Robert GROSSETESTE
(n o 1253)

politica communicacio

HERMANN T H E GERMAN
( o k . 1250)

communicacio politica

William of MOERBECKE
( im perfecta 1260—1264)

communitas politica

civitas

t

communicatio politica
civilis communitatis

civitas

t

MOERBECKE
o k . 1265)

(p erfecta

police

t
t

ALBERTUS MAGNUS
( o k . 1265)

communitas politica

THO M AS AQUINAS
(1269-1272)

communicatio politica
civilis communitatis

civitas

c

PETER of AUVERGNE
(1274-1290)

communicatio politica

civitas

c

GILES of ROME
(1277-1279)

societas civilis
civitatis

civitas

c

c

6 Dominique Colas, Civil Society and Fanaticism, A Conjoined
History. Stanford: Stanford University Press, 1997, p. 365—367.
Имена авторов приводятся в английской транскрипции, как
в американском издании.
79

Доминик Кола
DANTE (1309-1312)

civitas

M AR SILIUS of PADUA
(1324)

c
civitas

c

JEAN B U RIDAN
( o k . 1340)

communicatio politica

c

W ALTER BU RLEIG
( o k . 1343)

communicatio politica

c

N IC O LE ORESME
(1350)

communication
politique

cité

t

LEONARDO BR UNI (1438)

societas civilis

civitas

t

DON CARLOS de Navarra
(1509)

societat de cuidadanos
policia

ciudad

t

M ELA N C H TH O N (1529)

societas civilis

civitas

t &c

Simon ABRIL (1534)

compania civil

ciudad

t

Antonio B R U C IO LI (1547)

civile societa

città

t

Bernardo SEGNI
(1550)

civile compagnia
republica

Stato

t

Peter V E T T O R I (1552)

communio civilis

civitas

t &c

Louis LE ROY (1568)

compagnie civile
société civile

cité

et

Louis LE ROY
(анон. англ, перевод его пере­
вода с греческого) (1598)

civill societie

Citie
State

t &c

William ELLIS (1778)

political society

CHAMPAGNE (1797)

commune republique

cite

t

J. G. SCHLOSSER (1798)

bürgerliche Gesellschaft

Staat

t

Charles M ILL O N (1803)

société civile

Etat

t

T H U R O T (1824)

association politique

cité

t

Jules BA RTHELEM Y
SA IN T -H IL A IR E (1837)

association politique

Etat

t

Jacob BERNAYS (1872)

Staatlichen
Gemeinschaft

Staat

t

V. COSTANZI (1918)

associazione politica

città

t

80

«

t

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке
Jean V O IL Q U IN (1945)

société civile

Jean TR IC O T (1962)

communauté politique

cité

t

Ernest BARKER (1946)

political association

state

t

Carnes LORD (1984)

political parternership

city

t

Terence IR W IN (1985)

political community

Pierre PELLEGRIN (1990)

communauté politique

t

t
cité

t

Ж иль Рим ский: T e stâ t du royaum e

Из всех средневековых политических текстов трактат
Жиля Римского «De Regimine principum» («О принципах
правления») представляется наиболее важным7. Этот текст
был написан для воспитания будущего короля Филиппа
Красивого, по чьему приказу он и был позже переведен
с латинского на французский в 1296 г.8 Это один из самых
важных трудов в жанре «зерцало принцев» в XIII в. Поми­
мо этого трактата Жиль Римский, вероятно, является еще
и автором папской буллы «Unam sanctum».
Мое исследование употребления термина estât в этом
тексте позволяет сделать вывод, что там он еще не исполь­
зуется в значении «политическое сообщество», а термин
estats —в значении «сословия», т. е. для обозначения груп­
пы индивидов, обладающих общим статусом в средневеко­
вом обществе. Во-первых, в переводе Жиля Римского на
французский слово estât имеет несколько значений, близ­
ких к слову condition —что по-французски значит «состоя­
ние», — и это слово мы также часто находим в тексте. На­
пример, estre en estât de bien faire или estre en estât de mal
faire означают, соответственно, «быть в состоянии посту­
пать правильно или неправильно»9. Жиль Римский гово­
рит, что мы должны восхищаться королем, поскольку он*
7 Латинское имя автора —Aegidio Romae.
* Я использую версию, опубликованную как: Aegidio Romae
(Gilles of Rome), Li livres du Gouvernement des rois. London:
MacMillan, 1899.
81

Доминик Кола

имеет возможность поступать плохо, но не делает этого.
Во-вторых, есть случаи словоупотребления, где описыва­
ется haut estât короля, т. е. его высокое положение или ве­
личие9101. Мы находим это значение и в других фрагментах:
estât опять определяется как condition, и когда люди нахо­
дятся на вершине социальной иерархии, то про них гово­
рят, что они обладают «высоким estât»п. Слово estât подра­
зумевает здесь определенный образ жизни и определенные
навыки: король должен осознавать меру своего величия,
т. е. не должен быть ни обуян гордыней, ни ронять свое
достоинство12. Положение {estât) короля определяет так­
же, сколько ему следует тратить, поскольку король не дол­
жен быть скупым13. В-третьих, Жиль Римский различает
естественный закон, а также правила и законы, устанавли­
ваемые по воле короля или народа. В то время как естест­
венный закон везде одинаков, мы можем легко найти раз­
личия в писаных законах, установленных правителями
или народами разных стран: установления или статуты
(estats) народа и законы короля «являются различными
в разных странах»14.
В той же «Книге правления королей» мы находим по­
нятия cite, vil(l)e (град), communauté de vil(l)e (городское
сообщество) как эквиваленты polis или koinonia politike в
«Политике» Аристотеля15. Во всей книге ни разу не встре­
чается слово estât в значении «политическое сообщество».
Но есть два случая употребления estât, которые переки­
дывают мостик к современному термину «государство».
Жиль Римский говорит, что цель короля —это bon estât du
9 Ibid., p. 26 : на одной этой странице estât упоминается 6 раз.
10 Ibid., р. 14.
11 Ibid., р. 16.
12 Ibid., р. 80.
«з Ibid., р. 131.
14 Ibid., р. 345.
15 Ibid., р. 270, где мы можем найти отсылки к первым строкам
«Политики» Аристотеля. В латинском оригинале использу­
ется термин societas civilis.
82

ß

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

royaume|6, «хорошее состояние королевства», и в другом
месте утверждает, что советники короля тоже должны
думать о bon estât du royaume'1. В том и другом случае
Жиль Римский сравнивает короля с врачом: le bon estât du
royaume оказывается подобным хорошему здоровью чело­
века. В целом, мы можем выдвинуть гипотезу, что estât
значении «политическая организация» первоначально вос­
ходит к слову estât, как в смысле общего состояния некоего
политического сообщества, так и в смысле особого статуса
и величия короля16178. Несомненно одно: в политической тео­
рии Жиля Римского нет места ни для каких estats в смыс­
ле «сословий», поскольку он не поддерживает идею о де­
лении общества на тех, кто воюет, молится и обрабатывает
землю, что являлось обычной основой политического ми­
ровоззрения Старого Режима во Франции19.
Уже двумя веками позже политическая теория Бодена
демонстрирует резкие сдвиги: термин estat(s) имеет у Бо­
дена множество разных значений, среди которых есть и
современное значение «политическое сообщество».
L ’e s tâ t у Бодена

В основном политическом труде Жана Бодена20 слово
estât встречается около тысячи раз, и мы можем выделить
шесть основных политических значений — если не учиты­
вать выражение faire estât21 («принимать в расчет»):
16 Ibid., р. 102.
17 Ibid., р. 330.
18 Сравнение с латинским текстом оказывается весьма плодо­
творным. У Бернара Гене (Bernard Guenée, U Occident aux
XlVe siècle et XVe siècle. Les Etats. Paris: PUF, 1991, p. 61—63)
мы находим, что происхождение термина Etat связано с ла­
тинскими выражениями status regis или status reipublicae.
19 Трактат Жиля противоречит классическому утверждению
Гирке, что в эпоху феодализма сообщество всегда выглядело
как правовая система сословий. См.: Otto Gierke, Political
Theories o f the Middle Ages. Cambridge: Cambridge University
Press, 1987.
83

Доминик Кола

a) estât — как состояние, которое может быть хорошим
или плохим (NB: не социальный статус);
b) estât — как police, «политическое сообщество» или
«полис», эквивалент nation, patrie и Etat в современном
французском языке;
c) estât — как определенный тип политического режи­
ма: монархия, демократия и т. п.;
d) estats (мн. число) —как определенная группа индиви­
дов, обладающих одинаковым социальным статусом внутри
страны, «сословие»;
e) estats (мн. число) — как структура, которая принима­
ет законы и отчасти ограничивает политическую власть:
по-английски Estâtes, по-русски «генеральные штаты»;
f) estats (мн. число) — как статус индивида, выполняю­
щего определенные «штатные» функции в политической
системе или обладающего особым статусом (как, напри­
мер, кавалер Ордена Золотого Руна).
Прежде чем более внимательно рассмотреть каждое из
этих значений, необходимо отметить, что слово Républi­
que20212, которое появляется в самом названии книги, а также
появляется сотни раз в тексте Бодена, употреблялось то­
гда не в смысле «особый тип политического режима»,
а передавало на французском латинское значение res pub­
lica, которое, будучи переведенным на наш современный
политический ^зык, дает Etat, «государство». Первое пред­
ложение книги — «République — это справедливое правле­
ние над многими семьями и над тем, что у них есть обще­
го, с суверенной мощью»23 — имеет в виду политическую
20 Jean Bodin, Les Six livres de la République. Paris: Fayard, 1986.
Я буду цитировать Бодена по этому лионскому изданию
1593 г. (первое издание вышло в 1576 г.), недавно переиздан­
ному во Франции. Это издание состоит из 6 томов, по одной
книге в каждом томе, и римская цифра в сносках отражает
номер тома. Здесь я не обращаюсь к латинской версии дан­
ного текста.
21 Например: ibid., V, chap. 4, р. 108.
22 Все цитаты даются в старой орфографии.
« Ibid., I, chap. I, р. 27.
ß
84

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

единицу вообще, а не республику в противоположность
монархии. Таким образом, на современном французском
языке название книги Бодена могло бы выглядеть как
«Les six livres de l’Etat».
a) estât как состояние
В некоторых случаях Боден использует estât как сино­
ним французского слова condition, например, подчеркивая,
что определение республики у «древних» было неадекват­
ным, когда они говорили, что она должна была позволить
обществу и индивидам жить хорошей и счастливой жиз­
нью. Ведь в некоторых случаях город мог управляться хо­
рошо и тем не менее быть бедным, стать добычей врагов
или жертвой бедствий. Боден добавляет: «Цицерон, по его
собственному признанию, видел Марсельскую республику
в Провансе, впавшей в такое состояние [auquel estât]»24.
В том же смысле Боден писал, что самим основанием
l'estât d'une cité, «состояния града», является его единство,
т. е. что политическая единица представляет собой единое
тело, невзирая на ее размеры (например, Швейцарская
республика или Персидское королевство).
В самом начале пятой книги Боден утверждает: «До се­
го момента мы касались того, что относилось к общему со­
стоянию Республик [l'estât universel des Républiques], ска­
жем же теперь, что может быть свойственно лишь некото­
рым из них...»25. И далее Боден обращается к проблеме
естественных различий между народами, влиянию климата,
а также различий между восточными народами и западны­
ми. Причем в изложении иногда прослеживается неодно­
значная связь между estât как состоянием и estât, понимае­
мым уже и как «государство». Например, название одного
из разделов следующее: «Чтобы учредить estât, надо сооб­
разоваться с естеством подданных»26. Подобная мысль
встречалась у Бодена и ранее: «мы должны разнообразить
состояние [estât] Республики в соответствии с разнообраli Ibid., IV, chap. I, p. 30.
n Ibid., I, chap. I, p. 27.
85

Доминик Кола

зием природных условий»2627. Идея, которую мы можем
найти уже у Аристотеля и которая является самым общим
местом.
b) estât как политическое сообщество
Боден использовал estât как синоним терминов nation
** (нации), pais (страны) и police (политическое сообщество).
В некоторых случаях со словом estât связано имя собст­
венное. Например, Боден упоминает Vestat d'Ethiopie и
l'estât de Venise2*. Ho estât, так понимаемое, это не только
территория, это еще и устойчивый политический инсти­
тут. Боден писал, что султан Сулейман ввел в свой совет
двух пиратов, Барбароссу и Драгута Рейса, «как для того,
чтобы очистить море от других пиратов, так и для того,
чтобы упрочить свое государство и сообщения»29301. Боден
также считал, что задачей римского диктатора было «пре­
образовать государство», reformer l'estât™, и утверждал, что
спартанцы делали все возможное, «чтобы увеличить госу­
дарство», pour l'accroissement de l'estâtи. Если государство
может в какой-то момент находиться в лучшем состоянии,
чем в другой, это означает, что estât в значении (а) может
26 Bodin, Les Six livres de la République, IV, chap. I, p. 30.
27 Ibid., V, chap. I, p. 11.
28 Ibid., V, chap. I, p. 9.
29 Ibid., I, chap. I, p. 29. (Французский текст: tant pour nettoyer la
mer des autres pirates, que pour assurer son estât, et le cours de la
traffique . Здесь, как и в двух следующих сносках, цитаты,

приводимые Кола, можно интерпретировать как свидетельст­
вующие о господстве над определенной территорией, а не о
существовании нововременного государства. Тогда получает­
ся, что значение Ь) термина estât близко макиавеллиевскому
выражению il suo stato , где также представлены коннотации и
личного господства, и подконтрольной территории. Понима­
ние stato/estat как автономной политической единицы еще
только зарождается. —Примеч. ред.)
30 Ibid., I, chap. 8, p. 181. (Другая интерпретация: «реформиро­
вать господство». —Примеч. ред.)
31 Ibid., I, chap. I, p. 36. (Другая интерпретация: «для усиления
господства» или «для прироста территории». —Примеч. ред.)
I?

86

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

меняться. Таким образом, здесь мы видим связь между
первыми двумя значениями слова estât: Боден говорит о
состоянии государства.
с) estât как политический режим
Существует, однако, и другой путь, по которому поли­
тическое значение estât было надстроено над первым зна­
чением «состояния». Очень часто Боден использует слово
estât в значении политического режима. Чаще всего он это
делает для обозначения демократии, которую, как прави­
ло, называет estât populaire, «народное правление». Однако
он также говорит и об estât Aristocratique, «аристократиче­
ском правлении», и об estât Royal, «монархическом прав­
лении»32. Например, заголовок подраздела первой главы
книги 4 звучит так: «Народные правления [les estais popu­
laires], как правило, сменяются монархией по причине
слишком большой власти данной магистрату». В следую­
щем подразделе «В вопросах, связанных с политическим
режимом [en mastiere d ’estat], тот владеет République, кто
владеет физической силой» Боден обращается к классиче­
ской проблеме перехода от одного политического режима
к другому. Здесь мы находим термин estât populaire восемь
раз33. Еще один подраздел той же главы называется «Поче­
му превращение тирании в народное правление [estât po­
pulaire] является наиболее частым».
Читателям часто кажется, что Боден использовал по­
литический термин estât весьма парадоксально, так как
он на первый взгляд говорит о постоянной неустойчиво­
сти государства. В его текстах «государство» может ме­
няться, как здоровье или погода. Но здесь подразумевает­
ся не «государство» как политическое сообщество, а поли­
тический режим. Estât в этом смысле — как греческая
32 Ibid., IV, chap. IV, р. 135.
33 Но мы также находим и estât в значении Ь), так как упомина­
ются estât des Romains, estât de Tarente, estât de Florence, что
неудивительно, так как в том же самом фрагменте Боден так­
же использует estât как синоним République.
87

Доминик Кола

politeia у Аристотеля —означает constitution, «устройство»:
оно может меняться, и потому политический режим не ве­
чен. Тот же самый народ может жить при различных поли­
тических устройствах или «конституциях», как мы видим
в следующем отрывке: «Можно без труда увидеть у Фуки­
дида, Ксенофонта и Плутарха, что афиняне за сто лет по
крайней мере шесть раз меняли политическое устройство
[estât], а флорентийцы семь раз, чего не случалось у вене­
цианцев, не обладавших столь тонким умом»*4.
Таким образом, сама идея государства у Бодена связана
с идеей устойчивости или неустойчивости формы правле­
ния. Для него часто «изменения République» означает
лишь перемены в форме правления. Это значит, что если
законы и обычаи остаются неизменными, но верховная
власть переходит от одного к некоторым или многим, мы
имеем смену République. Напротив, если меняются зако­
ны, обычаи, религия, но верховная власть остается в тех
же самых руках, то не происходит изменения estât. Раз­
мышляя о тех временах, когда писал Боден, мы можем
сказать, что даже если король-католик — как, например,
Генрих VIII в Англии — решал поменять религию стра­
ны, то estât не менялось. Вместе с тем, если демократия
становилась монархией, то estât, понимаемое как форма
правления, менялось.
Изменение типа режима может вызываться различны­
ми факторами, но Боден считает это явление примером
общего принципа человеческих дел: данный тип Répub­
lique возник, вырос, боролся с врагами и недугами, мог
достичь верха совершенства, т. е. l'estât fleurissant, «про­
цветающего состояния» (выражение, где термин estât на­
ходится в значении (а)). Но это состояние на земле не мо­
жет быть вечным, поэтому République будет приходить
в упадок, подвергаться нападениям, будет стареть и погиб­
нет из-за внутренней болезни35.*3

34 Bodin, Les Six livres de la République, IV, chap. I, p. 37.
33 Ibid., IV, chap. I, p. 8.
88

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

d) estât как группа людей, обладающих общим статусом
Народ в той или иной стране может быть разделен на
отдельные группы с определенным статусом. Боден приво­
дит несколько примеров из античных авторов. Например,
в идеальном полисе Платона существуют три estats, «со­
словия»36. Говоря о Солоне (источником в данном случае
является Плутарх), Боден утверждает, что в Афинах он
создал четыре степени гражданства, которые определялись
в зависимости от доходов и от d ’estats et d'honneurs, «поло­
жения и почестей»37. Во Франции, Испании и Англии су­
ществуют аналогичные сословия, estats, хотя они могут
определяться по-разному и не играть одинаковую роль
в каждой из этих стран3839. Боден также утверждает, что в
Северной Европе estats имеют большую власть, чем в Юж­
ной Европе. Словоупотребление Бодена здесь, на самом
деле, не совсем четко: в некоторых случаях estats — это на­
звание части населения, образующей одну статусную груп­
пу, а иногда — это название представителей данного со­
словия в особом политическом образовании.
e) estats как собрание сословий или парламент
В начале этой статьи я отметил, что проблема написа­
ния état/Etat — это центральная проблема французского
политического словаря, но Боден усложняет эту проблему
гем, что четко разводит значения этого слова в единствен­
ном и множественном числе. В то время как estât в единст­
венном числе может быть синонимом République, термин
les Estats — это слово, которое используется Боденом для
обозначения корпуса представителей различных сословий
или того, что по-французски называлось Parlement™. Боден
36 Ibid., V, chap. II, р. 63.
37 Ibid., V, chap. II, р. 63.
38 Ibid., I, chap. VIII, p. 198 и далее. А также V, chap. V, p. 196.
39 Ibid., I, chap. 8, p. 213. В год выхода своей книги (1576) Бо­
ден присутствовал на собрании сословных представителей
в Блуа как депутат от Вермандуа. Он опубликовал подроб­
ный отчет об этой ассамблее в 1577 г.

Доминик Кола

использует слово estais для обозначения любого предста­
вительского органа, функции которого состоят в том, что­
бы писать законы, устанавливать налоги и т. д.
Его главный тезис заключается в том, что в истинной
монархии верховная власть не может находиться у estats:
Король, подчиненный estats, уже не будет королем или су­
вереном. И Боден говорит, что когда в Туре в 1498 г. со­
брались представители «трех сословий Франции», trois
estats de France, некий Рели объявил, что les estats суть
подданные короля, хотя Карлу VIII на тот момент не было
еще и восьми лет40. Боден отмечает, что подобная верхов­
ная власть короля существует также в Испании41 и Анг­
лии4243.Тем не менее король должен подчиняться тем зако­
нам, которые он ввел, а также и тем, которые достались
ему по наследству от прежних королей.
Аргумент этот использует термин estât во многих зна­
чениях. Цель короля есть la conservation de l’estai?*, сохра­
нение режима (термин употребляется здесь в значении
(с)). Он не может изменять законы, устанавливающие само
состояние или положение королевства, l’estât du Royaume
(термин употребляется здесь в значении (а)), например,
салический закон во Франции44. Estats (ассамблеи предста­
вителей сословий) имеют право высказывать свои мнения
о конкретных законах, но только для того, чтобы сделать
закон после смерти короля менее уязвимым для нападок
на него будущих магистратов. Мы можем сказать, что les
estats — это оружие против будущих раздоров или споров,
так что устойчивость государства, по крайней мере частич­
но, основывается на les estats.
Теории Бодена была позже радикально противопостав­
лена теория аббата Сийеса, возможно, самого влиятельного
40 Bodin, Les Six livres de la République, IV, chap. I, p. 199.
41 Ibid., IV, chap. I, p. 199-200.
42 Ibid., IV, chap. I, p. 200-203.
43 Ibid., IV, chap. I, p. 222.
44 Ibid., IV, chap. I, p. 197.
90

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

теоретика единства французской нации конца XVIII в. Ра­
дикализм перехода от абсолютизма Бодена к концепции
народного суверенитета Сийеса отчасти заключался и в
том, как эти авторы понимают связь между estât, estats и
верховной властью. Можно сказать, что Сийес возвеличи­
вает прежде всего представительные органы, estats, у кото­
рых теперь и находится верховная власть. Согласно Боде­
ну, верховная власть связана с estate а не estats, и так силь­
на, что в королевстве estât может считаться своего рода
собственностью короля. Например, он пишет, что Карл,
король Швеции, был лишен son estât, «своего государст­
ва», и я хочу подчеркнуть здесь притяжательное местоимение45. Тезис Бодена, касающийся отношения между на­
родом и королем, ясен: вся власть находится у короля,
«ибо народ лишился своей суверенной власти, чтобы наде­
лить и облечь ею короля: он передал в его руки и вложил
в него самого всю свою власть, авторитет, прерогативы
и суверенитет, как тот, кто отрекся от владений и собст­
венности, которые ему принадлежали»46.
Уподобление суверенной власти операциям с собствен­
ностью позволяет Бодену определить политическую власть
как отчуждение верховной власти от народа, хотя он не
использовал именно этих слов. Народ, подразделенный на
сословия, estats, передает свою власть абсолютному су­
верену, цель которого — обеспечить сохранность estât
и управление им. Интересно, что по крайней мере в одном
длучае Боден использовал термин estât для обозначе­
ния собственности любого гражданина, т. е. просто его
45 Не мог ли здесь Боден говорить о haut estât короля, как
у Жиля Римского, т. е. о королевском состояния господства,
достоинства и величия? Кола не рассматривает подробно вы­
ражения, аналогичные выражению il suo stato у Макиавелли
и Скиннера. Тем не менее появление «генеральных штатов»
как альтернативного фокуса власти отнимает у королей воз­
можность говорить об estât как о son e stâ t т. е. как о подкон­
трольных территориях или режиме полного господства. —
Примеч. ред.
46 Ibid., IV, chap. I, р. 186.
91

Доминик Кола

«состояния» в смысле денег и вещей, без всяких политиче­
ских коннотаций47 : это усиливало интерпретацию государ­
ства при абсолютной монархии как личной собственности
короля. У Бодена, который чаще всего воспринимается
как самый яркий теоретик абсолютистского государства
начала Нового времени, существует такое видение связи
между королем и королевством, которое мы могли бы,
вслед за Максом Вебером, назвать «патримониальным».
Мы увидим, что эта идея также присутствует и у других
авторов XVI —XVII вв.
J) estais как особые должности в аппарате правления48
Боден называет членов Сенатов, существовавших во
многих Républiques, титулом Conseiller d’estat, «советника­
ми правления»4950*. Но Людовик XI и Юлий Цезарь правили
без Сената, так как этот орган есть лишь «ассамблея за­
конных советников правления fConseillers d ’estat], при­
званных давать советы тем, кто обладает суверенной вла­
стью во всей République»г>0. Conseil d ’estat — т. е. то, что
можно перевести как «совет правления» — более полезен
для un prince hébété, «недалекого властителя», чем для
проницательного принца. Мы находим здесь новое под­
тверждение главной мысли Бодена: при монархии верхов­
ная власть находится у короля, и качество правления есть
следствие личных качеств суверена. В некоторых Répub­
liques существует также должность Secretaire d ’estat, как,
например, в Венеции, которая представляла собой estât
Aristocratique5|, т. е. аристократическую форму правления
(термин estât в значении (с)). На самом деле «советники»
и «секретари» правления — это часть более широкой кате­
гории les estais et offices'2, «штаты и должности». В эту
47 Bodin, Les Six livres de la République, V, chap. IV, p. 118.
48 Cp. русский термин «штат сотрудников» и такой чин как
«статский советник». —Примеч. ред.
49 Ibid., Ill, chap. Ill, p. 10.
50 Ibid., Ill, chap. Ill, p. 7.
« Ibid., IV, chap. I, p. 136.
92

ш

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

группу входят все индивиды, исполняющие общественные
обязанности.
Мы можем считать советников и секретарей правления
специальной высоко квалифицированной группой внутри
République. Но термин estât может означать не просто
штатную должность, а особый статус индивида в полисе:
одержавший победу полководец в Риме мог за заслуги
удостоиться триумфа или estât honorable, «почетной долж­
ности»33. Боден находит другие примеры «у древних рим­
лян», это — Фабриций или Цинциннат: «Никогда, говорит
Тит Ливий, Республика не имела лучших мужей, чем в то
время. Должности и почести [les estais et honneurs] никогда
не распределялись лучше, чем тогда»34. Действительно,
в Риме существовал целый ряд наград: триумф для консу­
ла, estats et offices для военачальников, венки и лошади
для всадников и т. д.33 И если даже рядовой солдат прояв­
лял высокую доблесть, он мог получить доступ aux plus
grands estats, «к более высоким должностям»36. Слово estât
с этим значением может широко использоваться для раз­
ного рода союзов, например, оно используется для обозна­
чения статуса Ордена Золотого Руна, когда король мог на­
казать рыцаря, поведение которого не согласовывалось
с honneur, estât et devoir de chevalerie, «честью, положением
и долгом рыцаря»37.
Характер распределения различных estats, т. е. долж­
ностей, определяется природой République, т. е. политиче­
ского режима. Так, при народном правлении, где высшей
ценностью является равенство38, магистраты назначаются
на год, а при тирании властители опираются на помощь*57
« Ibid., IV, chap. IV, p. 120, 122, 123, 132, 137.
« Ibid., V, chap. IV, p. 101.
* Ibid., V, chap. IV, p. 104.
» Ibid., V, chap. IV, p. 105.
,6 Ibid., V, chap. IV, p. 106.
57 Ibid., V, chap. IV, p. 108.
» Ibid., IV, chap. IV, p. 126.
93

Доминик Кола

иноземцев или на небольшие группы подданных, которые
являются бессрочными магистратами. Как мы знаем, Бо­
ден показал различия между двумя разновидностями мо­
нархии. При Monarchie seigneuriale подданные являются
рабами короля с самого рождения, и распределение estats
et offices, т. e. штатных должностей, зависит от воли коро­
ля. При Monarchie royale подданные — это дети короля,
а доступ к estats et offices, «штатам и должностям», или
«магистратам», как он их еще называет59, регулируется за­
конами. Это хороший способ избегать зависти тех, кто не
получил соответствующих назначений60. Кроме того, при
такой разновидности монархии некоторые «штатные долж­
ности» будут даваться только на ограниченный срок, тогда
как другие будут бессрочными. Но судьи, поскольку спра­
ведливость есть гарантия сохранения estât (в значении
(с))61, будут назначаться пожизненно. Таким образом estât
как политический режим и estats как общественные долж­
ности оказываются естественным образом связанными.
Существует также и экономическая связь между estât,
понимаемым как политическое сообщество или режим
правления, и estats в смысле почетных должностей, к кото­
рым стремятся либо ради выгоды, либо ради них самих.
Продажа этих estats и превращение их в источник дохода
может стать способом улучшения Pestât des finances, фи­
нансового положения «правления» или «государства»
(estât)6263. Но, с точки зрения Бодена, такая торговля есть
худшее бедствие для всякого estait. Продавать должно­
сти — это то же самое, что продавать самую святую вещь
на свете, т. е. справедливость64. Это приводит République

59 Bodin, Les Six livres de la République, IV, chap. IV, p. 126.
60 Ibid., IV, chap. IV, p. 132.
61 Ibid., IV, chap. IV, p. 128.
62 Ibid., V, chap. IV, p. 117.
63 Ibid., V, chap. IV, p. 114.
64 Ibid., V, chap. IV, p. 115.
94
S

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

к упадку: торговля estats, должностями, становится причи­
ной гибели всего estaf5.
Предыдущее предложение дает еще один пример мно­
жественности значений estât. Оно может использоваться
для обозначения режима или политического тела, но ино­
гда, внутри той же самой фразы, и для обозначения части
этого целого — в данном случае, для обозначения индиви­
дов с особым привилегированным статусом. Кроме того,
связь между двумя этими реальностями оказывается дина­
мической: распределение политической властью почестей
и estats, должностей, оказывает воздействие на общее со­
стояние République.
Конечно, словарь Бодена связан с политической семан­
тикой французской монархии. В 1579 г. помощник то­
гдашнего Conseiller (Testât Шарль де Фигон опубликовал
книгу «Рассуждение о штатах и должностях правительст­
венных, судебных и финансовых во Франции», в которой
есть иллюстрация с названием «Древо штатов и должно­
стей [des Estats et Offices] Франции». Это дерево имеет
пятьдесят ветвей, с множеством листьев, в которых приво­
дятся названия этих должностей. В основании ствола —
одно название: «Король Франции», а немного выше по
стволу значатся «личный совет короля» и «совет правле­
ния при короле»; среди различных званий и титулов мы
находим такие должности, как королевские судьи, интен­
данты королевских финансов и т. п. Ветви с одной сторо­
ны представляют юридические должности, а с другой —
финансовые™.
Подводя итог, становится ясно: множественность зна­
чений estât и частота употребления этого слова Боденом
приводили к особой неясности, что и может объяснить,*6
Ibid., V, chap. IV, р. 116.
66 Charles de Figon, Discours des Estats et Offices, tant du
gouvernement que de la justice et des finances de France. Paris,
1579. Важный комментарий к этой книге можно прочитать
в статье Е. Le Roy Ladurie, в журнале Revue de la Bibliothèque
nationale, vol. 198, p. 19—35.
95

Доминик Кола

почему в заглавии сто книги стоит слово République, имев­
шее в то время чисто политическое, и поэтому вполне чет­
кое, значение. Интересно, что слово estât имеет ту же по­
лисемию и у Монтеня. Мы знаем, конечно, что он читал
книгу Бодена о методе в истории, но нам нет необходимо­
сти подчеркивать независимую роль «Опытов» в истории
современного французского языка. И действительно, с по­
мощью политического словаря Монтеня мы открываем
дверь в царство именно политической философии.
e s t â t в «Опытах» М онтеня

Политический словарь Монтеня имеет свои истоки
в греческом и латинском языке. Он использует police67
(в смыслах «полис», «правление»68 или «политика»69) со
специальной отсылкой к Аристотелю70; французские тер­
мины chose publique7i и république, которые переводят гре­
ческий термин Платона politeia11. Из других аналогичных
французских слов для него важны cité13, pays74, и société
civile (упоминается всего один раз75). Появляется термин
peuple, «народ»76, но чаще всего употребляется nation,
«нация»77.
Он также использует estât, но с меньшим количеством
значений, чем Боден. Рассуждая об Америке, что играло
большую роль в доказательстве его идеи о разнообразии
человеческих обычаев, он говорит: «Существовалиestats et
grandes polices, где управление находилось в руках жен­
щин, а не мужчин»78. По крайней мере в двух случаях он
использует estât как синоним Франции: он пишет о рели­
гиозных войнах как о les débauches de notre pauvre estât,
«разврате, постигшем нашу бедную страну»79. Как мини­
мум один раз он использует выражение affaires d ’Estat,
в значении «политические дела», «вопросы правления»80.
Слово с заглавной Е также используется со значением
«политическое сообщество» вместе с названиями наций:
«Самое мощное Estât на свете, какое только нам известно в
настоящее время, — это империя турок [celui des Turcs]»81.
Но время от времени для обозначения конкретной страны
96

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

estât может писаться и с маленькой е, как например, в слу­
чае Персидского царства82. По крайней мере в одном случае,
выражение forme de la police означает форму политическо­
го режима, и Монтень, в противоположность Бодену83,
считает, что политический режим может быть изменен —
монархия может стать правлением старейшин, — a estât
в этом случае не поменяется84. Слово estât также исполь­
зуется Монтенем и для обозначения группы с особым
статусом, сословия: он объясняет, почему абсурдно думать
о создании четвертого estât — законодателей — в допол­
нение к трем существующим: «церковь», «дворянство»,
«народ»85.6789012*4
67 Michel Montaigne, Essais. Paris: La Pleiade, 1950. Это издание
воспроизводит итоговое издание 1595 г., и в ссылках первая
римская цифра будет означать номер тома, вышедших перво­
начально в 1580, 1588, 1595 гг. соответственно. Так, термин
police встречается в: Essais I, chap. XXIII, р. 150, chap. XXV,
р. 174; И, chap. Ill, р. 398.
68 Ibid., I, chap. XXIII, p. 144. Это предложение представляет
своего рода квинтэссенцию социологии и моральной филосо­
фии Монтеня: «Народы, воспитанные в свободе и привык­
шие сами править собою, считают всякий иной образ правле­
ния {forme de police) чем-то противоестественным и чудо­
вищным. Те, которые привыкли к монархии, поступают ни­
чуть не иначе». (Перевод цит. по: Монтень, Опыты. Москва:
Издательство АН СССР, 1958, Кн. 1, с. 147. —Примеч. ред.)
Он также называет Римскую католическую церковь «цер­
ковной формой правления», police ecclesiasitique (I, chap.
XXVIII).
69 Ibid., Ill, chap. XIII, p. 1203. Название XXXV главы I книги,
p. 261—262 — «Об одном упущении в наших порядках {nos
polices)»: здесь он упоминает police œconomique, «дела хозяй­
ственные».
70 Ibid., II, chap. XXXI, p. 799.
71 Ibid., II, chap. XXXI, p. 800.
72 Ibid., II, chap. XVII, p. 723.
73 Ibid., II, chap. VIII, p. 439.
74 Ibid., I, chap. XXV, p. 167; II, chap. XII, p. 487, 653.
79 Ibid., II, chap. X, p. 454.
7* Ibid., I, chap. XXII, p. 136, 137, 140.
4- 3 717

97

Доминик Кола

Но слово estât также используется Монтенем без како­
го бы то ни было политического смысла, для обозначения
физического86 и морального87 состояния индивида — на­
пример, солдата во время битвы — и своего собственного,
когда он описывает себя как человека, подверженного «из­
менчивости»88, который «никогда не бывает дважды в од­
ном и том же состоянии»89. В некоторых случаях значение
состояния или ситуации используется в политическом
контексте. Например, он объясняет, что в Китайском ко­
ролевстве принц посылает чиновников pour visiter l'estât de
ses provinces, «обследовать состояние провинций»90. Но
estât могло также означать состояние здоровья91. Таким*
77 Montaigne, Essais, I, chap. XII, p. 66, chap. XXI, p. 131,
chap. XXIII, p. 140, 143, chap. XXV, p. 174, chap. XXVI, p. 185,
chap. XXXII, p. 254, chap. XXXVI, p. 262, 266; II, chap. II,
p. 375, chap. Ill, p. 399, chap. XII, p. 645, 647, 652, 653,
chap. XVI, p. 704. Монтень отмечает, что греки используют
слово barbares, «варвары», для обозначения всех nations
estrangieres, «других наций» : этим он хочет подчеркнуть, что
это не его собственная точка зрения. (I, chap. XXXI, р. 239.)
78 Ibid., II, chap. XII, р. 645. (Основное академическое издание —
Монтень, Опыты, кн. 2, с. 285 — переводит эти слова как «це­
лые цивилизации и государства». Подобные переводы и за­
ставляют нас переводить цитаты из Монтеня заново, оставляя
релевантные термины в латинском шрифте. — Примеч. ред.)
* Ibid., И, chap. XXX, р. 799; III, chap. IX, р. 1089; II, chap. I,
р. 370.
80 Ibid., I, chap. XXV, р. 171.
81 Ibid., I, chap. XXV, p. 176.
82 Ibid., I, chap. XIX, p. 101.
83 Здесь Монтень цитирует трактат Бодена «Methodus ad facilem historiarum cognitionem» (1566). (Русский перевод: Жан
Боден, Метод легкого познания истории. Москва: Наука,
2000. — Примеч. ред.)
84 Ibid., I, chap. XXIII, р. 141.
83 Ibid., I, chap. XXIII, p. 147.
86 Ibid., I, chap. XLII, p. 141; II, chap. XI, p. 475.
87 Ibid., II, chap. I, p. 371 В другом пассаже Монтень использует
формулу estat d ’esprit et de corps, «состояние ума и тела», для

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

образом, мы можем быть уверены, что Монтень сознатель­
но играет словами, когда он пишет: «Наихудшее состояние
человека — это когда он перестает сознавать себя и вла­
деть собой»*
9012.
Самое важное слово в политическом словаре «Опы­
тов» —это nation. Это слово служит для обозначения общ­
ности, связанной общими нравами и обычаями. Два главin,ix события —открытие новых народов в Америке и рели­
гиозная война во Франции — воспламеняют монтеневскую
критику этноцентризма. Одна из стратегий Монтеня со­
стоит в том, чтобы продемонстрировать, как человеческие
существа различаются в зависимости от их принадлежно­
сти к той или иной нации. Поэтому быть членом опреде­
ленной nation не лучше, чем быть гражданином другой.
Нот почему Монтень так высоко ценит ответ Сократа,
который на вопрос, откуда он родом, ответил: «Из все­
ленной», а не «из Афин»93. И Монтень говорит, что любо­
го человека он рассматривает в качестве одного из своих
compatriotes, «соотечественников»94. Монтень подчеркива­
ет, что этот образ мыслей не является общепризнанным,
и он не верит, что его образ жизни обладает ценностью
для всех. Он может вообразить существование тысячи

нн
"9
90
91
91

«
94

обозначения состояния некоторых женщин. (Ibid., II, chap. II,
р. 399.)
Ibid., II, chap. I, р. 371.
Ibid.
Ibid., III, chap. XIII, p. 1203.
Ibid., III, chap. IX, p. 1097.
Ibid., II, chap. II, p. 376. Le pire estât de l'homme, c'est quand il
perd la connaissance et gouvernement de soy. (Кола, наверное,
подразумевает, что эта фраза может быть еще интерпретиро­
вана — с натяжками и вне контекста того места в тексте
Монтеня, где она встречается — и как «Наихудшая форма
правления человека — это та, когда он теряет сознание себя
и свое правительство». - Примеч. ред.)
Ibid., I, chap. XXVI, p. 191.
Ibid., III, chap. IX, p. 1089.
99

Доминик Кола

других образов жизни: ведь между людьми, нациями легче
найти «отличия», нежели «сходства»95.
«Опыты» Монтеня были написаны через несколько лет
после книги Бодена. Целью последнего было утвердить
идею абсолютного суверенитета короля, тогда как Монтень, наоборот, ставил под сомнение возможность стабиль­
ной личной и коллективной идентичности, которые начи­
нают выглядеть у него как результат случайных обстоя­
тельств. Ряд утверждений в «Опытах» — это текстуальное
воплощение невозможности существования абсолютного
субъекта или абсолютного авторитета. Как говорит об этом
автор, «только глупцы могут быть непоколебимы в своей
уверенности»96 или, если использовать слово, которое мы
исследуем, «картина стольких смут в правлении [remue­
ments d ’estat] и смен в судьбах различных народов учит нас
не слишком гордиться собой»97.
По мнению Монтеня, переход от одного состояния
{estât) к другому может быть вызван самой ничтожной
причиной, случайными обстоятельствами. Очень трудно
быть в чем-то уверенным и главным образом не потому,
что наш разум не способен к суждению, но потому, что
общий принцип, касающийся всех видов состояний (и ду­
ховного, и политического), определяется тем, что сам мир
ненадежен. Мы можем говорить, что «шаткость и измен­
чивость судеб человеческих таковы, что достаточно како­
го-нибудь ничтожнейшего толчка, — и положение дел
[estât] тут же меняется». После этого утверждения Монтень приводит множество примеров из политической ис­
тории, и среди них историю Марии Стюарт, «прекрасней­
шей из королев, вдовы самого могущественного в хрис­
тианском мире короля, только что погибшей от руки
палача»98.

95
96
97
98

Montaigne, Essais, I, chap. XXXVII, p. 266.
Ibid., I, chap. XXVI, p. 183.
Ibid., I, chap. XXVI, p. 191.
Ibid., I, chap. XIX, p. 101.

*
100

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

Аспекты английской истории становятся источником
теоретизирования по поводу абсолютной монархии еще
и в теории Гоббса, и тоже по-другому, чем у Бодена. Суще­
ствуют две причины, чтобы включить текст Гоббса в наше
рассмотрение. Во-первых, этот текст был переведен Сорбьером на французский язык при участии автора. Во-вторых,
теория Руссо, которая также очень важна для формирова­
ния политических значений термина estât, сформирова­
лась как опровержение гоббсовской теории «естественного
состояния», the state of nature.
Триум ф и зак а т s o c ié té civile

Значение и использование термина Etat у Гоббса и Рус­
со связано с противопоставлением société civile (или Cité,
или politie, которые также переводили латинское societas
civilis и греческое koinonia politike), с одной стороны, и état
naturel или état de nature, «естественного состояния»,
с другой.
Книга Гоббса «De cive» была переведена на француз­
ский под полным названием как «Философские элементы
гражданина — политический трактат, где открываются ос­
нования гражданского общества [société civile]»99. И в этом
тексте понятия Etat и société civile часто используются в
качестве полных синонимов. В двадцатой главе «О внут­
ренних причинах, из которых проистекает разъединение
гражданского общества [société civile]» слово Etat употреб­
ляется более тридцати раз на четырнадцати страницах.
Здесь не существует абсолютно никаких различий между
понятиями государства и гражданского общества, но суще­
ствует момент лексического выбора. Рассмотрим, напри­
мер, название первой главы «De l’état des hommes hors la
société civile», «О состоянии человека вне гражданского
общества». Кажется, что яснее было бы сказать «О состоя­
нии человека вне государства», но в тот момент значение
état/Etat в смысле «государство» не было самым распро­
страненным100. Возможно, поэтому английское название
главы 13, «Of the duties of those men who sit at the helm of
101

Доминик Кола

state», «Об обязанностях тех, кто находится у руля госу­
дарства», переводится на французский так: «Des devoirs de
ceux qui exercent une puissance souveraine», «Об обязанно­
стях тех, кто отправляет верховную власть».
Политический словарь Руссо не имеет той же самой се­
мантической структуры, что и словарь Гоббса. Etat в смыс­
ле «политическое сообщество» встречается часто, в то вре­
мя как société civile, как представляется, перестает быть
преобладающей лексической формой. Мы знаем, что Рус­
со колебался между тремя возможными названиями своей
главной книги: «De l’Etat», «De la Société civile» и «Du
contrat social». В «Об общественном договоре» издания
1776 г. я нашел 184 употребления Etat в значении «поли­
тическое сообщество» — т. е. как синоним гоббсовского
термина «гражданское общество» — и всего два случая
употребления кальки с греческого, обладающей тем же
смыслом, т. е. слова politie. Etats в значении «сословия или
их собрание» используется дважды. Один раз оно встреча­
ется в полемике, которой много в этой книге, в данном9*
99 Thomas Hobbes, Le Citoyen ou les fondements de la politique.
Paris: Garnier Flammarion, 1982.
too к тому же фраза «De l'état des hommes hors de l’état» была бы
слишком многозначна. В целом, изложение Кола подмечает
важность и позднего употребления термина état в смысле
«состояние», которое совсем не интересует основное изложе­
ние Скиннера. Внимание к подобным деталям, однако, поро­
ждает новые важные вопросы: не был ли термин e ta t/sta to /
State выбран для отражения политически устойчивых струк­
тур не только из-за его употребления в политических кон­
текстах, но также и потому, что его использование в неполи­
тическом смысле было очень распространено и устойчиво?
Например, первое предложение Макиавелли в «Il Prin­
cipe» — Tutti li stati, tutti e ’dominii... sono stati e sono о republiche о principati — имеет внутри себя предикат sono stati, «бы­
ли», и это внутрипредикатное stati не рассматривается как
значимое для теории государства. Последователь Деррида,
однако, мог бы посвятить целый трактат этому «установле­
нию», находящемуся в самой предикатной структуре языка,
из которого, возможно, и выросла итальянская убежденность
в безусловной значимости слова stato. — Примеч. ред.
102

ш

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

случае —по вопросу о пространственной организации госу­
дарства (кн. 3, глава XIII). Руссо считал, что государство
должно быть малого размера и не иметь столицы, а если
государство большое, то правительство и Etats (парла­
мент) должны заседать последовательно в разных облас­
тях. Но Руссо также отвергает идею собрания депутатов
как парламента с правом принимать законы. Националь­
ное собрание, в котором «глас народа» формируется депу­
татами или представителями, появляется только тогда, ко­
гда государство слишком большое: в больших государст­
вах любовь к родине — слабая, а частный интерес —
важнее служения обществу. В таком государстве люди
есть рабы, как, например, в Англии101. Вся эта глава выра­
жает идеи, которым Бенжамен Констан попытается позже
противопоставить свою версию либеральной идеологии,
представленную в книге «О свободе древних и новых».
Поэтому термины Tiers-Etat, «третье сословие» и Etats,
«парламент», конечно, не важны для Руссо, концепция ко­
торого основывается на том, что воля не может быть пере­
дана представителям: народ не является народом, если на­
род не тождествен самому себе.
Сам Руссо подчеркивает, что политический словарь мо­
жет меняться, и что одно слово часто используется вместо
другого: «Немедленно вместо отдельных лиц, вступающих
в договорные отношения, этот акт ассоциации создает ус­
ловное коллективное Целое, состоящее из стольких чле­
нов, сколько голосов насчитывает общее собрание. Это
Целое получает в результате такого акта свое единство,
свое общее я [moi], свою жизнь и волю. Это лицо юридиче­
ское, образующееся, следовательно, в результате объеди­
нения всех других, некогда именовалось Гражданскою об­
щиной [Cité], ныне же именуется Республикою [République],
или Политическим организмом [corps politique]: его члены
называют этот Политический организм Государством
IEtat], когда он пассивен, Сувереном [Souverain], когда он
101 Rousseau, «Du Contrat social», Livre III, chap. XV, in: Œuvres
complètes, vol. III. Paris: Gallimard, 1964, p. 428.
103

Доминик Кола

активен, Державою [Puissance] — при сопоставлении его
с ему подобными. Что до членов ассоциации, то они в со­
вокупности получают имя народа [Peuple], а в отдельности
называются гражданами [Citoyens] как участвующие в вер­
ховной власти, и подданными [Sujets] как подчиняющиеся
законам Государства. Но эти термины часто смешиваются,
и их принимают один за другой; достаточно уметь их раз­
личать, когда они употребляются во всем их точном
смысле»102.
Теория Руссо противоположна теории Бодена, которо­
го Руссо читал103. Согласно Бодену, король является абсо­
лютным сувереном, парламент (Estats) может играть толь­
ко незначительную роль, а народ не имеет возможности
выражать свою волю. Согласно Руссо, народ является аб­
солютным сувереном, а парламент или король ему подчи­
няются. К тому же Руссо проводит важное различие меж­
ду правительством и Etat, государством. Государство —это
законодательная власть, а правительство — это исполни­
тельная власть. Исполнительная власть выражается лишь
«в актах частного характера, которые вообще не относятся
к области Закона, ни, следовательно, к компетенции суве­
рена, все акты которого только и могут быть, что закона­
ми». Народ должен иметь «доверенное лицо», которое слу­
жило бы «для связи между Государством и сувереном»104.
Связь между государством и правительством подобна свя­
зи между душой и телом в человеке. В первой, женевской,
версии своей книги Руссо говорит, что связь между душой
и телом является непостижимой для философии тайной,
и что связь между государством и правительством является
102 Rousseau, «Du Contrat social», I, chap. VI, p. 361. Русский
перевод: Руссо, Об общественном договоре. Москва: КанонПресс-Ц, Кучково поле, 1998, с. 208—209. Французские слова
даются в орфографии оригинала.
103 Например, Руссо критикует Бодена за то, что он смешивает
понятие citoyen, «гражданин», и bourgeoix, «горожанин».
(Ibid.)
104 Ibid., Ill, chap. I, p. 396. (Руссо, Об общественном договоре,
с. 2 4 5 -2 4 6 .)
104

&

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

мсмюстижимой тайной политики105. Ответ Руссо на этот
сложный вопрос состоит в том, что правительство есть но­
вое тело внутри Etat, отличное от народа и суверена и про­
межуточное между ними. Поэтому правительство имеет
свою внутреннюю организацию: советы, ассамблеи, права
и т. д. Главное правило состоит в том, что это отдельное
искусственное тело подчинено Etat, другому искусствен­
ному телу, и что правительство должно быть «готово
жертвовать Правительством ради народа, а не народом для
Правительства»106107. Понятно, что, согласно Руссо, Etat яв­
ляется более ценным и важным, чем правительство, но оно
нуждается в правительстве, чтобы быть действующим те­
лом. Мы можем также увидеть из этого изложения, что
Etat и nation оказываются семантически связанными меж­
ду собой, поскольку эквивалентны всему народу.
В трактате Руссо «Соображения об образе правления
и Польше» термин Etat встречается так же часто, как и
и «Об общественном договоре». Он выступает в качестве
синонима понятия nation («Польша — это Etat», — говорит
Руссо, такое же как Англия или Франция), но главным об­
разом он понимается как «народ, имеющий constitutions.
Этим словом латинского происхождения здесь, как и в
других текстах, Руссо обозначает как основополагающий
закон государства, так и «устройство», сложение, челове­
ческого или политического тела, т. е. телесную конститу­
цию кого-либо. Руссо защищает значимость конституций
ф едеральны х государств, потому что они содержат в себе
преимущества как маленького, так и большого Etatm. Фе­
деральная организация — это способ решить главную про­
блему Польши: «Польша — это большое государство, окру­
женное еще большими государствами, которые обладают
105 Rousseau, «Du Contrat social, Ie version», I, chap. IV, in:
Œuvres complètes, vol. III, p. 296.
106 Rousseau, «Du Contrat social», III, chap. I, in: Œuvres com­
plètes, vol. III, p. 399. (Руссо, Об общественном договоре}
с. 250.)
107 Rousseau, «Sur le gouvernement de la Pologne», p. 971.
105

Доминик Кола

великой наступательной мощью из-за своего деспотизма
и военной дисциплины»108*.В некоторых случаях Руссо ис­
пользует état для обозначения политических единиц внут­
ри федерального государства: он представляет польское
государство как конфедерацию тридцати трех маленьких
étatsm. Руссо также использует понятие état в значении
«состояние»: он говорит о «текущем состоянии» Польши,
которое делает необходимым учреждение République в ду­
ше поляков110, и порицает состояние конституции женев­
ского государства111.
Руссо использует понятие état в значении «состояние»
и в некоторых других устойчивых выражениях, значимых
для политической теории. В трактате «Об общественном
договоре» мы встречаем по крайней мере двадцать раз état
de nature, «естественное состояние», противопоставленное
терминам état civil «гражданское состояние», или état
social, «общественное состояние». Однако мы находим по­
нятие société civile, «гражданское общество», только в пер­
вом женевском варианте рукописи «Об общественном до­
говоре» 1761 г.11213,и оно исчезает в опубликованном тексте
1762 г. Перемены очевидны: несколькими годами ранее
в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравен­
ства между людьми» Руссо по привычке следовал обычно­
му гоббсовскому словарю той эпохи и противопоставлял
естественное состояние гражданскому обществу, т. е. VEtat
de Naturem, с одной стороны, и la société civile114 или Société
politiqueur\ с другой.
108
,0’
«°
,n

Rousseau, «Sur le gouvernement de la Pologne», p. 959.
Ibid., p. 1010.
Ibid., p. 959.
Rousseau, «Lettres écrites de la montagne», in: Œuvres com­
plètes, vol. III, p. 895.
1,2 Rousseau, «Du Contract social, Ie version», I, chap. IV, p. 295.
113 Rousseau, «Discours sur l’origine et les fondements de l’inégalité
parmi les hommes», in: Œuvres complètes, vol. III, p. 193.
1,4 Ibid., p. 164.
Ibid., p. 193.

.tf
106

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

Поэтому политический словарь трактата «Об общест­
венном договоре» является более четким. Мы находим
здесь оппозицию между état de nature и état civil (без за­
главных букв). Но появляется и новая оппозиция, хотя и с
тем же самым значением: между état de nature и Etat. Тер­
мин Etat в смысле «политическое сообщество» использу­
ется гораздо чаще, чем во французском переводе книги
Гоббса «О гражданине», возможно потому, что политиче­
ское значение это слова уже стало более выраженным.
В любом случае у Гоббса и у Руссо термин Etat как
обозначение политического сообщества занимает более
важное место, чем у Бодена, поскольку Estais — «парла­
мент» или «сословия» — уже не играют значительной роли
в их политических теориях, да и слово estât также больше
не используется для обозначения знатного положения че­
ловека.
Революционный период слишком обширен, чтобы ис­
следовать его здесь, и мы переносимся в 1815 г. Здесь, сра­
зу по окончании наполеоновского периода, мы встречаем
понятие Etat в смысле «политическое сообщество» в книге
Шатобриана «De la Monarchie selon la charte», где оно вы­
ступает или как синоним французской нации116, или в со­
ставе таких выражений, как coup d ’Etat"7*, «государствен­
ный переворот», и homme d ’Etat"*, «государственный дея­
тель». Сам Шатобриан был пэром Франции и Ministre
d'Etat, «государственным министром»119. Однако главный
политический термин, который он использует —это France,
а не Etat. На каждой странице своего текста, а иногда даже
1.6 Alphonse de Chateaubriand, «De la monarchie selon la charte»,
in: Grands Ecrits politiques. Paris: Imprimerie Nationale, 1993,
vol. II,. p. 330, 414, 415, 419, 437, 446, 451, 465. Термин Société
civile вообще не используется Шатобрианом в этом тексте.
1.7 Ibid., р. 464.
»“ Ibid., р. 367, 410.
1,9 Ibid., р. 319. «Государственный министр» был членом близ­
кого круга советников короля. Титул государственного ми­
нистра не давал доступа к оплачиваемой должности, но был
престижным и приносил другие выгоды.
107

Доминик Кола

по несколько раз на одной и той же странице, он пишет об
интересах Франции, ее судьбе, ее социальном и политиче­
ском устройстве, ее прошлом и будущем. Франция пред­
ставляется как человек, и Etat либо тождественно этому
человеку, либо является функционально организованным
образом жизни этого человека.
Токвиль: зак а т E ta t?

У Руссо и еще очевиднее у Шатобриана идеи государ­
ства и нации оказываются очень тесно связаны. Этим и
можно объяснить своеобразный парадокс, который мы об­
наруживаем у Токвиля. В «Старом Порядке и революции»
Токвиль анализирует те способы, с помощью которых аб­
солютная монархия централизовала всю власть и уничто­
жила corps intermediäres, ассоциации и корпорации средних
веков, опосредовавшие отношения между короной и поддаными. Этот токвилевский тезис хорошо известен и часто
преподносится как один из аргументов критики централи­
зованного государства. Но слово, которое Токвиль исполь­
зует гораздо чаще, чем Etat, это слово gouvemement, «пра­
вительство». Etat в его концептуальном словаре — это ско­
рее место, где происходит усиление централизованного
правления и рост бюрократии, а не само правление120.
Поэтому проблема централизации — не проблема так
понимаемого «государства», а проблема правления. Это
способ, которым правительство управляет различными
институтами, и та роль, которую играет Париж как столи­
ца в общей организации управления. И основной тезис
Токвиля состоит в том, что «огромная централизованная
власть»121, созданная революцией, была неразрывно связа­
на с давно шедшим процессом централизации, который
был начат еще при абсолютной монархии, не имевшей,
согласно Бодену, никаких реальных обязательств ни по
отношению к парламенту, ни к другим структурам того же
рода122.
Токвиль подчеркивает, что при Старом Режиме во
Франции даже в les pays d ’etats — т. е. в провинциях
108

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

с местным парламентом, таких как Лангедок или Бретань,
где представители трех сословий отвечали за управле­
ние — власть короля была очень значительна. Например,
король решал, когда и на какой срок следует собираться
:утому собранию сословий. Существовал также особый ин­
тендант — своего рода губернатор, Назначавшийся коро­
лем и отвечавший за множество дел. Сословные собрания,
но мнению Токвиля, были наследием старых немецких ин­
ститутов, сохранившихся в Германии вплоть до XVIII в.,
но полностью исчезнувших на тот момент в Англии или
в централизованной Франции. Очевидно, что Токвиль ис­
пытывал ностальгию по этим средневековым Estate. Если
бы французские короли попытались приспособить про­
винциальные парламенты к цивилизации Нового времени
вместо того, чтобы распускать их, — писал он — то не было
бы никаких оснований для революционного насилия123.
Etat для Токвиля — это Франция, а не политическая
структура управления французским обществом. И, та­
ким образом, термин nation оказывается опять почти что120
120 Tocqueville, L'Ancien régime et la révolution, III, chap. III. Paris:
Gallimard, 1952, p. 266.
121 Ibid., I, chap. II, p. 66.
122 Маркс также интерпретировал историю государства во Фран­
ции как длительный процесс централизации, начавшийся
при Старом Порядке и усиленный революцией. Основная
идея теории государства Маркса — и в особенности теории
«диктатуры пролетариата» как фазы перехода от капитализ­
ма к социализму, где государство отмирает — проистекает из
его изучения политической истории Франции. Революция
1848 г. (в особенности июньские дни) заставила его отказать­
ся от понятия «господства» (Herrschaft) буржуазии или про­
летариата и перейти к идее «диктатуры» как более адекват­
ному средству борьбы в условиях централизации. К тому же,
как он писал в книге «Гражданская война во Франции»
в 1871 г., он видел в Парижской Коммуне восстание «граж­
данского общества» против «паразитического государства».
Ленин в работе «Государство и революция» основывается
прежде всего на текстах Маркса о Франции, что также по­
влияло на формирование некоторых особенностей марксист­
ско-ленинской идеологии.
109

Доминик Кола

синонимом для термина Etat'24. К тому же термин estât,
обозначавший «сословие», выходит из употребления, так
как он важен только для аристократических и иерархиче­
ских, а не для демократических обществ, в которых домини­
рует «страсть к равенству», а еще точнее, страсть к равенству
состояния, condition. Это слово было значимо и для Руссо,
который в своем втором «Рассуждении» осуждает «край­
нее неравенство социального и экономического состояния
** [condition]»'2*. Для Токвиля и для Руссо condition имеет то
же самый смысл, что и одно из значений estât у Бодена,
т. е. социальный статус человека. Но Токвиль может уже
обходиться без употребления термина état в этом смысле.
Например, Токвиль находит, что в Соединенных Штатах
и других современных нациях «народ» является совокуп­
ностью индивидов без значимых различий в статусе: хозя­
ин дома и его прислуга — это свободные люди, поэтому
они имеют одинаковое condition и могут подписывать кон­
тракты и организовывать свободные ассоциации12314526.
Другим пунктом, необходимым для понимания идей
Токвиля, является противоречие в политических взглядах
французских либералов XIX в. Они были настроены про­
тив иностранных завоеваний, но только против таких, как
наполеоновские походы на восток Европы. Они ничего не
имели против завоевания южных территорий. Токвиль
критиковал устрашающую власть центрального прави­
тельства, но не был критиком Etat, поскольку как патриот
Франции он поддерживал ее роль как политической дер­
жавы и особенно ее завоевание Алжира в 1830 г. Мы даже
можем сказать, что Токвиль защищал тезис об особой важ­
ности Etat, поскольку именно Etat было агентом того, что
он называл grandeur, «величием» Франции. Эту формулу,
123 Tocqueville, L'Ancien régime et la révolution, I, chap. II, p. 338.
124 Ibid., III, chap. III, p. 259, 263, 266, 320, 321.
125 Rousseau, «Discours sur l’origine et les fondements de l’inegalite
parmi les hommes», in: Œuvres complètes, vol. III, p. 190.
126 Alexis de Tocqueville, De la Démocratie en Amérique, 2 vols.
Paris: Vrin, 1990.
110

ß

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

которую многократно будет использовать де Голль127, ис­
пользовал и Людовик XIV за много лет до Токвиля128.
Заключение

Знаменитая формула Людовика XIV «Государство —
ото я», якобинский период французской революции, напо­
леоновское усиление централизации, а также работы Мар­
кса утвердили идею, что во Франции роль государства бы­
ла чрезвычайно велика и оставалась таковой вплоть до
XXI в. Однако изучение семантики слова Etat во Франции
показывает, что утверждение этого термина не было ни
быстрым, ни легким129. Конкуренция термина Etat с обы­
денными значениями слова état (статус, состояние) и
с другими политическими значениями, производными
от этого обыденного смысла — статусная группа, т. е. со­
словие, и объединение сословий в «генеральные штаты» —
в значительной мере объясняет, почему Etat в значении
центрального политического института правления, обла127 См.: Dominique Colas, «La citoyenneté au risque de la nationa­
lité», in: M. Sadoun, ed., La Démocratie en France, II, Limites.
Paris: Gallimard, 2000.
m Louis XIV, Mémoires pour Vinstruction du Dauphin. Paris: Impri­
merie nationale, 1992, p. 249. Людовик XIV говорит, что ко­
роль должен «maintenir la grandeur de son E tat». (Cp. с целью
советов Макиавелли: помочь принцу mantenere il suo stato. —
Примеч. ред.)
129 В своем описании правления Людовика XI (первое издание
вышло в 1524 г.) Филипп де Коммин говорит о «француз­
ском королевстве», о «неаполитанском королевстве», об
«английском королевстве», но estât в политическом смысле
употребляется у него только для обозначения сословий, со­
биравшихся для одобрения решений короля. Например, он
сравнивает собрание trois Estatz 1474 г. с ассамблеей парла­
мента в Англии. А отношения между Людовиком XI и Фран­
цией он описывает как отношения между королем и son
royaume, «его королевством». Я хотел бы почеркнуть притя­
жательное местоимение в этой формулировке. (Philippe de
Commynes, Mémoires. Paris: Imprimerie nationale, 1994, p. 53,
233.)
111

Доминик Кола

дающего монополией на легитимное насилие, только не­
давно утверждается как главный термин. Следует также
подчеркнуть, что в современном французском языке тер­
мины Etat и nation оказываются после французской рево­
люции почти синонимами, так что понятия «Государство»,
«Нация» и «Франция» могут замещать друг друга13013. По­
этому критика действий государственной власти (напри­
мер, когда речь идет о приватизации национализирован* ных предприятий или о замене франка на евро) может
преподноситься как посягательство на нацию, а на языке
юристов «посягательства на безопасность Etat [государст­
ва]» естественным образом включают в себя шпионаж
и действия в пользу других наций.
Помимо семантической проблемы, мы можем привести
последний аргумент, объясняющий относительную сла­
бость термина Etat во французском языке. Секрет этого —
в чрезвычайно сильной антропоморфизации политической
власти во Франции, которая очевидно проявляется в не­
скольких примечательных текстах. Она очевидна, напри­
мер, в формулировке Людовика XIV, которую мы приво­
дили выше. В «Памятке по воспитанию дофина» Ко­
роль-Солнце вообще обозначает королевство как «мое»,
mon Etatm. О том, что он боролся с голодом среди францу­
зов, Людовик говорит так, будто делал это как подлинный
«отец семейства»132, а подданные короля суть его родные
дети, которые являются также еще и подлинным «богат­
ством королевства»133. То, что между сувереном и его ко­
ролевством не провести четкой границы (что позволяет
сблизить высказывания короля с патримониализмом)134 —
не удивительно: в ранних французских изданиях «Il Prin­
cipe» Макиавелли переводчики иногда использовали слово
130 Мы можем также найти многочисленные примеры у де Голля. См.: Charles De Gaulle, Discours et Messages, 5 vols. Paris:
Plon, 1970.
131 Mémoires pour Vinstruction du Dauphin, p. 43.
132 Ibid., p. 114.
133 Ibid., p. 114.
112

Политическая семантика «Etat» и «état» во французском языке

Prince, хотя Макиавелли говорил в данном пассаже о /о
stato. В таком понимании политики король есть его коро­
левство, т. е. prince есть son estât.
И мы уже отмечали, что Боден говорит о королевстве
как о принадлежности короля: народ передает королю
и качестве собственности то, что ему до сих пор принадле­
жало. Он вручает свои права собственности королю, кото­
рый становится как бы собственником, владельцем вещи
иод названием «общая вещь», République134135. Суверен на­
столько связан с Etat отношениями владения, что король
является тем, что он имеет. Это открывает путь к изуче­
нию антропологии феномена Etat во Франции, а страна
предстает как такое политическое пространство, где антроиоморфизация власти является долговременной структур­
ной характеристикой. И тогда может стать понятнее, поче­
му Франция XXI в. представляется некоторым монархией,
хотя и выборной. Это особенно проявляется в полном
юридическом иммунитете, которым пользуется глава госу­
дарства при V Республике136. В этом смысле уделом (état)
современной Франции, быть может, будет всегда жить
н государстве (Etat) Старого Порядка.

134 Здесь речь идет лишь о лингвистической репрезентации:
было бы трудно утверждать, что французское королевство
в XVI—XVII вв. было «патримониальным» в том смысле,
в каком Макс Вебер применял этот термин для описания
царской России в «Экономике и обществе»,
133 Bodin, Les Six livres de la République, IV, chap. I, p. 8, 186.
136 Помимо многочисленных юридических и политических тек­
стов, посвященных статусу президента Французской Респуб­
лики, относительно которого решено, что он не может при­
влекаться даже как свидетель по поводу дел, которые пред­
шествовали его вступлению в должность, см. статью «Liberty,
equality, impunity?», The Economist, 2001, 21 sept.

Туйя Пулккинен
VALTIO - ИСТОРИЯ ПОНЯТИЯ «ГОСУДАРСТВО»
В Ф ИНСКО М ЯЗЫКЕ

В 1809 г. русский царь Александр I созвал собрание сосло­
вий Финляндии в Порвоо1 для того, чтобы утвердить ре­
зультат наполеоновских войн в северо-восточной Евро­
пе — включение Финляндии, бывшей частью Швеции,
в состав Российской империи. Боргоский сейм обычно
считается местом рождения Финляндского государства,
хотя по-шведски это собрание называли Landtag, шведское
слово stat в связи с этим событием не употреблялось,
а финского слова valtio — «государство» — еще не сущест­
вовало. Поэтому Осмо Юссила утверждает, что подобные
обычные представления являются примером неправильно­
го употребления слов и стали возможны вследствие созна­
тельного политического манипулирования языком, кото­
рым занимались успешные политические деятели XIX в.,
такие, например, как Исраэль Хвассер, Юхан Якоб Нурдстрём, Юхан Вильхельм Снеллман, Роберт Кастрен и Лео
Мехелин2. Тем не менее другие видные финские историки,
например Матти Клинге, находят все же достаточно осно­
ваний для того, чтобы Боргоский сейм все-таки считать
местом рождения Финляндского государства3.
1 Шведское название — Борго, отсюда традиционное для исто­
рических трудов выражение «Боргоский сейм» — Примеч. пер.
2 Jussila (1987; 1989: 8 8 -9 0 ; 1995: 65).
3 Матти Клинге пишет в своей последней работе по истории
Финляндии XIX в. «Keisarin Suomi»: «Созыв собрания со­
словий в Порвоо и объявление Александра I Великим Кня­
зем Финляндским 29 марта 1809 года создало специфическое
Финляндское государство — Великое княжество Финлянд­
ское» (Klinge 1997: 12).
114

ш

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

Историки в своих дискуссиях не чурались анализа от­
дельных слов для обозначения государства. Дело обстояло
как раз наоборот. Юссила пишет, что в ранних документах
XIX в. шведское слово 5 ^ использовалось в старом значе­
нии бюджетной единицы (финансовая провинция), но
позже оно было истолковано в современном значении —
как «государство» — теми, кто выдвинул идею, что Фин­
ляндия была участвующей стороной соглашения, подпи­
санного на Боргоском сейме. Он также придерживается
мнения, что понятие «нации» (катакиМа) в боргоских до­
кументах было тем старым понятием, в соответствии с ко­
торым все провинции Шведского государства рассматри­
вались как таковые «нации». Напротив, Клинге утвержда­
ет, что когда российский царь принимал обязательства в
Норвоо, он уже использовал термин «Финляндская на­
ция» в новом значении, подвергшемся влиянию Француз­
ской революции4. Эти концептуальные разногласия не яв­
ляются незначительными. Поэтому, учитывая всю важ­
ность дискуссий о рождении Финляндского государства,
удивление вызывает тот факт, что до сих пор не было про­
ведено систематического исследования по истории поня­
тия и не было проанализировано употребление слов ъЬаЬ
и 1)аШо в начале XIX в.
Пяйвиё Томмила выражает общепринятую точку зре­
ния о Финляндии начала XIX в.: «Финны, которые хотели
подчеркнуть новое положение Финляндии, употребляли
слово юаШо чаще (чем русские)». Ссылаясь на лекции про­
фессора юриспруденции Ю. Ю. Нурдстрёма, которые в
1840-е гг. закрепили взгляд на Финлядское государство
4 Клинге пишет: «Нация, о которой Император говорил в сво­
ей речи на французском языке, должна пониматься более,
чем что-либо, как указание на политическую нацию, государ­
ство, то есть в том значении, в каком это слово появилось во
Франции в 1789 г. в составе выражения Assemblée Nationale,
„национальное собрание“». Мнение Клинге о том, что поня­
тие Финляндского государства родилось в Порвоо, основы­
вается на том, что с этих пор Финляндия стала функциони­
ровать как отдельная политическая единица.
115

Туйя Пулккинен

как на участвующую сторону соглашения на Боргоском
сейме, он добавляет: «финское слово юаШо появляется в
это время»5. Здесь подразумевается, что рождение финско­
го термина «государство» было следствием политической
деятельности по поддержанию особого статуса Финлян­
дии внутри Российской империи и связанным с этим уст­
ремлением представить ее — с точки зрения международ­
ного права — как участвующую в соглашении сторону.
Аргументация Юссила тоже вся разворачивается вокруг
этого события. В контексте подобных рассуждений, испы­
тываешь сильное удивление, когда обращаешься к самим
текстам 1840-х гг. и исследуешь их с позиций истории по­
нятий. Дело в том, что самые первые упоминания слова
иаШо в финском языке 1840-х гг. не связаны с отношения­
ми между Финляндией и Россией. Еще более интересным
является то, что раннее употребление слова абсолютно не
соответствует закрепившемуся современному словоупот­
реблению, согласно которому юаЫо может быть, например,
употреблено в предложении в качестве подлежащего, и в
соответствии с которым оно понимается как некий субъ­
ект контрактных отношений, т. е. как суверенная сила,
власть или агент действия. В отличие от этого, что я и по­
кажу, видно, что когда valtio входило в словоупотребление,
оно выполняло иные функции — а именно, прежде всего
обозначало либо структуру политической системы, либо
политический характер деятельности индивидов6. Особен­
но последнее словоупотребление, в котором термины «по­
литика» и «государство» в финском языке понятийно под­
ходят исключительно близко друг к другу, должно вызы­
вать интерес у исследователей политической теории, так
как оно указывает на очевидно особые черты финской по­
литической культуры.
5 Т оттП а (1984: 74).
6 Как станет ясно из изложения политической теории Спелл­
мана несколько позже, имеется в виду представление о госу­
дарственном или политическом деянии как сознательно на­
целенном на общее благо. — Примеч. ред.
116

а?

\/аІЬіо — история понятия «государство» в финском языке

В настоящей статье я собираюсь рассмотреть такие осо­
бенности политической культуры Финляндии, которые
выявляются в результате анализа существовавшего в нача­
ле XIX в. понятийного поля слова гаШо при помощи прие­
мов, совокупность которых в последнее время называют
«историей понятий». В начале своей статьи я хочу уточ­
нить то, что я понимаю под историей понятий, и опреде­
лить свою позицию по отношению к некоторым противоре­
чащим друг другу положениям, сталкивающимся в рамках
данной исследовательской парадигмы. Затем я постараюсь
применить данный подход для рассмотрения финского
слова ш/йо на начальном этапе его становления в контек­
сте финской истории, после чего выскажу свои замечания
по поводу тех особенностей финляндской политической
культуры, которые относятся к употреблению слова ш/йо.
Те соображения, которые я собираюсь изложить в данной
статье, имеют непосредственное отношение к моим теку­
щим исследованиям, которые, в свою очередь, являются
частью работы в финском проекте по изучению политиче­
ских понятий7.
История понятий

В настоящее время под «историей понятий» подразуме­
ваются философски-ориентированные историко-лингвис­
тические исследования преимущественно политических
терминов. Наиболее значительные примеры этого подхо­
да — работы Райнхарта Коселлека в рамках немецкого
7 Проект «История финских политических понятий» собрал
группу финских историков, политологов, социологов и фи­
лософов для того, чтобы осуществить издание антологии
ключевых понятий в финском языке, касающихся полити­
ческой жизни. Группа организовала целый ряд семинаров,
в рамках которых проводилась работа по сравнению резуль­
татов ее работы с результатами работы таких же проектов
конца 1990-х гг. в других странах. Проект был поддержан
Академией наук Финляндии и фондом «Коне»; руководите­
лем проекта является Матти Хювяринен.
117

Туйя Пулккинен

проекта Geschichtliche Grundbegriffеу а также исследования
Квентина Скиннера и Джона Покока в англоязычно^ мире.
Общим для всех этих исследований, безусловно, является
интерес к языку и его переменам. Мелвин Рихтер, который
популяризовал историю понятий в Соединенных Штатах,
заметил, что к немецкому Begriffsgeschichte примыкают
многие вопросы, которые в англоязычном мире связываются с так называемым «лингвистическим поворотом».
Этот повысившийся интерес к языку связан с неудовле­
творенностью прежними методами интеллектуальной ис­
тории, истории идей или истории политической и соци­
альной мысли8.
В проекте Geschichtliche Grundbegriffe первоначальный
исследовательский интерес былориентирован на социаль­
ную историю, а объектом интереса были общественные
процессы и изменения макроуровня. Так, Коселлек в сво­
их размышлениях отводит важное место до-понятийному
и до-языковому «опыту», который и является основой из­
менения понятий. Квентин Скиннер, наоборот, сосредото­
чивается на языковой деятельности тех, кто меняет поли­
тический язык, так как первоначальным вдохновением для
него послужила так же, как и для рассуждений Покока,
теория речевых актов Джона Остина. Несмотря на то, что
между проводящимися в рамках истории понятий иссле­
дованиями существуют значительные различия, все-таки
историю понятий можно в общем определить как отличную
от традиционной истории идей прежде всего на том основа­
нии, что интерес сфокусирован на языке и что к лингвис­
тическим тонкостям относятся исключительно серьезно.
Среди занимающихся историей понятий исследовате­
лей ведутся дискуссии философского и методологического
характера, например, об отношении слова и понятия или
о том, изучать ли обширные массивы текстов или сосредо8 Richter (1995: 6). Рихтер включает в Begriffsgeschichte три ос­
новных немецких проекта: Geschichtliche Grundbegriffe, Histo­
risches Wörterbuch der Philosophie и Handbuch politisch-sozialer
Grundbegriffe in Frankreich, 1680—1820.
118

\Zaltio — история понятия «государство» в финском языке

точиться на текстах авторов, оказавших заметное влияние
па язык. Далее я хочу изложить свою позицию по этим во­
просам и свои размышления об их значимости в контексте
моих исследований, т. е. в ранней истории понятия госу­
дарства в финском языке.
Первая дискуссия касается соотношения между слова­
ми, значениями и идеями. Одну крайнюю позицию зани­
мают те исследователи, для которых наибольший интерес
представляют слова и которые занимаются детальным
лингвистическим анализом, включающим в себя изучение
частотности употребления слов или изучение грамматиче­
ских форм в текстах. В этих исследованиях наблюдается
тенденция к отождествлению слов и понятий. Противопо­
ложную позицию занимают исследователи, которые на­
стаивают на анализе значений, а не слов. Для них харак­
терно сближать понятие и значение, а понятие рассматри­
вать как что-то отличающееся от слова. Я считаю, что
последнего подхода трудно придерживаться — он часто
скатывается к традиционной «истории идей» — и поэтому
важно именно то, что в рамках истории понятий внимание
уделялось бы как словам, так и значениям. По сути дела,
основной идеей истории понятий является именно сведе­
ние воедино этих двух подходов. Трансформация понятий
не ограничивается изменением используемых слов, однако
она не происходит без слов. С одной стороны, чисто лин­
гвистический анализ не является равным анализу поня­
тия, с другой стороны, рассмотрение понятия вне привяз­
ки к словоупотреблению в текстах также не имеет смысла.
Основной принцип истории понятий, на мой взгляд, за­
ключается в том, что необходимо обращать внимание как
на значения, так и на слова, а не только на значения или
только на слова.
Из этого следует, что очень важным является то, на
каком языке и в какой форме выражена определенная
мысль. Когда я анализирую понятие государства в Фин­
ляндии XIX в., особо важным обстоятельством является
то, что на одной сцене одновременно фигурировало два
языка. Самый активный период развития финноязычного
119

Туйя Пулккинен

политического словаря приходится на 1840—1850-е гг., ко­
гда была выработана большая часть современного полити­
ческого лексикона. «Фенноманы» — профински настроен­
ные реформаторы языка — хотели поставить в обществен­
ной жизни финский язык на место шведского. Поэтому,
когда анализу подвергаются ключевые финские политиче­
ские понятия, всегда приходится принимать во внимание
как финское, так и шведское словоупотребление.
Вторым важным дискуссионным моментом является
вопрос о том, насколько понятие может существовать, не­
смотря на отсутствие его выражения в слове. Можно ска­
зать, что именно такое произошло в финском языке, когда
слово valtio было образовано для обозначения того, что на­
до было как-то выразить. В рамках истории понятий такую
потребность надо обязательно рассматривать. Находятся
понятия, которые как бы ищут своего выражения, они «су­
ществуют» как бы до их выражения в словах. Тем не менее,
я думаю, что если они и «ждут» своего появления, то оно
не всегда случается как отражение нового «опыта» или спе­
цифических «интенций», не зависящих от понятийного
поля. Они скорее появляются вследствие столкновений и
встреч с другим языком, и они всегда необходимо связаны
с уже существующим понятийным полем, находясь в цепи
последовательных противопоставлений. Новые и беспреце­
дентные понятийные изменения одновременно происходят
и как результат стихийного столкновения языков, и как ре­
зультат целенаправленного человеческого действия.
Третий вопрос касается ключевых понятий. Достаточно
просто исходить из посылки, что, к примеру, государство
относится к таким ключевым понятиям политической мыс­
ли, что рано или поздно оно должно было найти свое вы­
ражение во всех языках. Тем не менее чрезвычайно важно
не делать такие универсальные обобщения, которые часто
навязываются нам в рамках доминирующей политической
культуры. В принципе, не существует таких ключевых по­
нятий, которые a priori должны вместе проявиться в лю­
бой политической системе. Необходимо быть открытым
для разных возможных понятийных систем. Вместо того
120

л

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

чтобы просто прослеживать укоренение старого европей­
ского понятия государства в финском лексиконе, сущест­
венно также иметь в виду, что, возможно, оно могло бы
и не стать частью финского словаря. К тому же важно учи­
тывать то, что когда слово valtio в финском языке было
создано, оно не было точным эквивалентом соответствую­
щих слов в других языках. Именно эти более или менее
тонкие различия между соответствующими понятиями ин­
тересуют исследователей политической культуры.
Мое четвертое замечание касается методов истории по­
нятий. Необходимой предпосылкой для анализа, на мой
взгляд, является внимательное отношение к семантическо­
му полю, которое окружает исследуемое понятие, как это
было сделано в рамках проекта Geschichtliche Grundbe­
griffe. Сюда включается рассмотрение синонимов, антони­
мов и других примыкающих к слову терминов. Сюда же
относится и ономасиологический анализ, при помощи ко­
торого выявляются различные относящиеся к тем же ве­
щам или концептам термины, а также семасиологический
анализ, при помощи которого стремятся выяснить разные
значения данного термина. Я попыталась проанализиро­
вать в финском языке, таким образом, понятие государства
и слово valtio, когда оно входило в употребление, т. е.
в 1848 г. Особое внимание я уделяю противоположным
понятиям, а также грамматическим формам термина в тек­
стах, грамматическим функциям термина в предложениях
и типичным словосочетаниям, в которых он встречается.
Некоторые исследователи считают более существен­
ным обширный анализ обыденного словоупотребления;
другие, в свою очередь, видят необходимость в том, чтобы
тщательно исследовать лингвистические акты отдельных
выдающихся пользователей языка. Со своей стороны,
я считаю важным обращать внимание на оба эти аспекта
и не считаю их сочетание проблематичным. На мой взгляд,
в рамках истории понятий необходимо принимать во вни­
мание —в рамках скиннеровской интерпретации — единич­
ные действия по изменению устоявшихся в использовании
понятий, предлагавшиеся выдающимися пользователями
121

Туйя Пулккинен

языка. Успехи и поражения таких попыток очень интерес­
ны. В своем исследовании я уделила особое внимание по­
пыткам Юхана Вильхельма Снеллмана предложить новые
понятия. Снеллман был мыслителем и политическим
лидером, чье значение в борьбе за укоренение гегемонии
терминов ьаШо и катаЫпЬа (нация) в финском языке ис­
торики, на мой взгляд, удивительным образом одновре­
менно и недооценивают, и переоценивают9.
После этих общих замечаний я хочу перейти к рассмот­
рению понятия государства и его закреплению в финском
языке в конце 1840-х гг.
\/а1Ыо

Финское слово юаШо — это одно из новых слов, кото­
рые были специально созданы для перевода аналогичных
слов из других языков или, может быть, для того, чтобы
выразить определенное понятие или несколько понятий,
которые не были представлены в существовавшем лекси­
коне. Лингвист Мартти Рапола, который подробно иссле­
довал возникновение многих слов в финском языке, уста­
новил, что слово ьаШо было впервые употреблено вместо
шведского эЬаЬ Пааво Тикканеном в 1847 г. в издании сту­
денческого союза «Похьяла» под названием «Ь дкеп^а
Биотеп капэаПе Нуос^кз!»10. Заинтересованность в замене
шведского слова
соответствующим финским термином
проявилась в многочисленных попытках предложить новые
слова, которые предшествовали появлению слова иаШо
в середине XIX в. Так, например, были предложены слова
таЫ, ьаЫе1та и таИаБЬо. Более финское по звучанию

9 О Снеллмане сущ ествует обширная литература, которая
обычно только повторяет клише о том, что он был главной
фигурой фенноманов и «великим» мыслителем, однако непо­
средственных исследований, посвященных его образу мыш­
ления, находится на удивление мало.
10 Яаро1а (1960: 65).
122

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

слово volle и прилагательное valteinen также можно встре­
тить в литературе этого времени11.
Valtio закрепилось довольно быстро. В шведско-фин­
ском словаре 1853 г. под редакцией Еуропеуса шведский
термин stat (в смысле tike) переводится словами Walta-kunta, waltio и Walta. Еуропеус приводит 57 шведских
слов, начинающихся на stat-, и перевод восьми из них
включает waltio в качестве составляющей12. Другие выра­
жения Еуропеус переводит терминами walta-kunta (дер­
жава, государство), hallitus (правительство), maa-kunta
(страна) и walta (власть)13. Всего 12 лет спустя в швед­
ско-финском словаре Альмана 1865 г. приведено 80 слов,
11 Paavilainen (1983: 88—95). Паавилайнен, изучавшая форми­
рование политического языка в Финляндии 1850-х гг., осно­
вывает свои обобщения на более ранних работах Рапола.
Например, Волмари Килпинен пишет в газете «Суометар»:
«Suomi on sentään eri maa, eri valle kuin Venäjä» («И все-таки
Финляндия иная страна, другое valle (государство), нежели
Россия»); также Риетрикки Полей в 1861 г. в газете «Мехиляйнен»: «Suomalaisilla on tässä Suuriruhtinaskunnassa yhtä
suuret wallastolliset oikeudet kuin ruotsia puhuviliakin...
(«У финнов в этом Великом княжестве настолько же боль­
шие wallastolliset (гражданские) права, как и у говорящих
по-шведски). И еще: «Rauhanliitto (1809) oli wallasto-oikeudellinen teko» («Мирный союз 1809 г. был wallasto- (государственно)-правовым действием»). 'Последнее образование
отчетливо предназначено для соответствия немецкому выра­
жению Staats-Recht и шведскому выражению Stats Rätt.
12 Например —
Stat: Waltio;
statsärende: waltiollinen или hallituksellinen asia (государствен­
ное дело);
statsändamäl: waltiollinen или hallituksellinen päätarkoitus (глав­
ная государственная цель);
statskunst: waltio-taito (искусство управлять государством,
нем. Staatskunst)',
statslära: waltio-oppi (учение о государстве, нем. Staatslehre);
statsvetenskap: waltio-tiede (наука о государстве, нем. Staats­
wissenschaf t),
13 Например —
statsafsigt: walta-kunnallinen или hallituksellinen tarkoitus;
123

Туйя Пулккинен

начинающихся на stat-, и почти все их попытались выра­
зить по-фински при помощи слова waltiou. Впрочем, неко­
торые из этих переводов не были долговечными15.
Valtio, таким образом, было специально создано фенноманами, которые реформировали язык в ситуации, когда
существовавший лексикон по той или иной причине ка­
зался либо недостаточным, либо не удовлетворяющим по­
требности. В финском языке были выражения, которые
*> концептуально вплотную приближались к valtio, такие,
как valtakunta (держава, королевство; шв. Rike, нем. Reich),
valta (власть; шв. Makt, нем. Macht), и hallitus (правление;
шв. Regering, нем. Regierung), но valtio вводилось в качестве
полного эквивалента шведскому слову stat или его опреде­
ленным аспектам. Слово stat использовалось в шведском
языке начиная с XVI в., а его история сливается с тради­
ционной историей понятия государства в других европей­
ских языках: от латинского Status произошли Иstato, Vetat,
Staat, state, stat.
Может возникнуть вопрос: по какой причине диффе­
ренциация словоупотребления, к которой теперь стреми­
лись, не случилась еще раньше и не была лингвистически
statsangelägenhet: walta-kunnallinen, или hallituksellinen, или
waltiollinen asia\
Stasborgare: maa-kuntalainen',
Statsförfattning: hallitus-muoto; (grundlag) perustus-laki;
Statsförvaltning: walta-kunnan hallitus.
14 Порядок слов привилегирует valtio, которое поставлено на

первое место:

stat (rike): waltio, wallasto, walta-kunta;
tili staten hörande: waltiollinen, wallastollinen, waltio-, waltion,
wallaston.

15 Например —
Statsangelägenhet: waltio-toimi, waltio-asia, waltiollinen asia
toimi;
statsborgare: waltiolainen, waltion-jäsen;
statsembete: waltio- или walta-wirka, waltiollinen wirka;
statsfänge: waltio-wanki, waltarikos-wanki',
statsförbrytare: waltio-rikollinen, walta-rikoksen tekijä;
statsförvalttning. waltion-hoito или -hallinto;
statshvälfning: waltio-mulkkaus, wallan-kumous.
124

ß

или

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

зафиксирована в финском языке? Также можно задать
вопрос, почему она произошла именно в данный момент
времени? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо
финскую историю понятий присоединить в качестве со­
ставляющей части к европейской истории понятий и рас­
смотреть, какой аспект понятия государства в других язы­
ках и, особенно, какие оттенки значения шведского слова
stat первоначально пытались выразить финским словом
иаШо. Иными словами, каковы были устремления архи­
текторов языка, для какой цели фенноманам было нужно
слово оаШо? Для того, чтобы приблизиться к ответу на
этот вопрос, я собираюсь вкратце рассмотреть европейское
понятие государства вместе со словоупотреблением швед­
ского слова stat.
Европейское понятие государства

Развитие понятия государства и слов stat, der Staat, the
state, Vetat, il stato, которые восходят к латинскому слову
status, было проанализировано в различных исследованиях
по европейской истории понятий. В своей статье «The
State» Квентин Скиннер прослеживает развитие понятия
до того этапа, который он называет нововременным (mo­
dern) понятием государства. Нововременное понятие госу­
дарства, согласно автору, является двойной абстракцией:
государство понимается как существующее в отдельности
и от правителей, и от управляемых.
Латинское status и соответствующие ему il stato, Vetat
и the state употреблялись в различных политических кон­
текстах уже в XIV в. В это время данные термины упот­
ребляли прежде всего для указания на положение прави­
теля или правителей, на величие, присущее королям, и по­
тому само слово редко употреблялось без указания на
того, к кому оно относилось. Позже, вследствие долгого
процесса трансформации, слово стали использовать и для
обозначения земельных владений, т. е. княжеских земель и
территорий. Другие перемены привели к тому, что термин
стал обозначать не только к тип преобладающего режима,
125

Туйя Пулккинен

но и указывать на сам институт правления. По Скиннеру,
в своей ранней истории понятие государства обычно было
неотделимо от тех, кто правил.
Согласно Скиннеру, идея «политической» или «граж­
данской» власти авторитета, которая полностью автоном­
на, первый раз встречается в северо-итальянской мысли
эпохи Ренессанса и в работах классических теоретиков
республиканизма. Скиннер связывает эту мысль с более
поздними теоретиками народного суверенитета, которые
также писали о гражданской или политической власти,
или, как ее называет Локк, «true original extent and end of
civil government». Однако он утверждает, что теоретики
республики, как и сам Локк, в своих рассуждениях дошли
лишь до осознания первой части двойной абстракции го­
сударства. Они сознательно настаивали на категориальном
разделении между государством и его правителями, однако,
вместе с тем, они не различали власть государства и власть
его граждан.
По Скиннеру, идея государства как отличного и от вла­
сти народа, и от его правителей родилась как побочное
следствие работы критиков теории народного суверените­
та. В текстах Гоббса, Бодена, Суареса и Марсилия появля­
ется термин для обозначения власти, которая забрана на­
совсем у суверенного народа, и поэтому отчуждена, а не
просто делегирована. Как постулирует Гоббс, эта власть
обладает полномочиями со своими собственными правами
и свойствами, которые не сводимы ни к власти отдельных
граждан, ни ко всем им вместе. Таким образом, создается
единая высшая суверенная власть, которая отличается
от народа, первоначально создавшего ее, но также отлича­
ется и от всех возможных должностных лиц, которые на
определенный срок имеют право на осуществление этой
власти.
Скиннер в своей статье не ссылается на Гегеля, однако,
на мой взгляд, не будет ошибкой считать гегелевское по­
нятие государства — в контексте скиннеровского анали­
за — также «нововременным». Гегелевское Staat, которое
играло важную роль в политической мысли Финляндии
126

ш

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

начала XIX в., конечно же, является немецким понятием.
Райнхарт Коселлек в своей краткой статье, включенной
в Geschichtliche Gmndbegriffe, представляет историю не­
мецкого понятия Staat таким образом. Согласно Коселле­
ку, латинский термин status был переведен как немецкое
слово Staat уже в XV в., однако как теоретическое понятие
оно сформировалось только к концу XVIII в. Коселлек
считает, что эта ситуация вытекала из немецкой полити­
ческой реальности: немецкие князья (Furste), собрание
( Reichstag) и кайзер никогда не образовывали единого
агента действия. Reich никогда не стал «государством» во
французском смысле слова. Поэтому до конца XVIII в.
термин Staat использовали исключительно для обозначе­
ния статуса или сословия, в особенности для обозначения
высокого статуса или статуса власти, причем часто в таких
словосочетаниях как Furstenstaat. Тогда как словосочета­
ние «суверенное государство» возникло во Франции уже
в XVII в., в Германии его стали использовать только
в XIX в. После Французской революции слово Staat ста­
ли больше употреблять в Германии, тогда как во Фран­
ции слово l'état заменяли на термины la république и
l'empire.
Коселлек использует для описания концептуальной
истории немецкого слова Staat метафору песочных часов.
До начала XIX в. у слова было много разрозненных значе­
ний. Около 1800 г. значения сконцентрировались: термин
Staat был монополизирован единым значением. Оно вы­
кристаллизовалось в нечто, что Коселлек, также как и
Скиннер, называет «нововременным государством». Со­
гласно Коселлеку, в это время государство стало субъек­
том действия (Handlungssubjekt), у которого есть собствен­
ные интенции, оно стало «великой персоной», организмом
и организацией. По Коселлеку, государство стало в бук­
вальном смысле коллективным субъектом, persona moralis.
Но пройдя через узкое отверстие песочных часов, понятие
государства стало снова выступать во многих значениях.
Например, в обращение вошли такие понятия, как Rechtstaat, Kulturstaat, и Sozialstaat.
127

Туйя Пулккинен

Оторванное от коннотаций, отсылающих к старому тер­
мину status и к сословиям или положению групп, нововре­
менное понятие государства представляется в рассуждени­
ях Скиннера и Коселлека как абстрактная власть, которая
отчетливо отделена от правителя и от его подданных, или
оказывается субъектом действия. Как хорошо известно,
современное государство также описывалось как субъект
действия, который обладает монополией на легитимное
насилие внутри общества. Его также описывают как ин­
ститут или совокупность институтов, чья задача состоит
в поддержании порядка16. Для всех этих концептуализаций
является общим то, что они единодушно указывают на го­
сударство как на некую власть или агента действия.
Поэтому чрезвычайно интересной чертой раннего и дол­
го сохранявшегося употребления финского термина valtio
является то, что — ниже я сформулирую несколько более
точно — оно не обнаруживает последовательной связи
с аспектами власти и деятельности, и не из-за того, что
в нем преобладают более старые коннотации европейского
термина status, отсылавшие к положению или статусу коро­
лей и правителей. Для выявления особенности финского
понятия государства необходимо вплотную подойти к рас­
смотрению употребления шведского слова stat и того, ка­
кие его аспекты были в центре внимания финских рефор­
маторов языка при введении нового финского слова.
Шведское

Шведский академический словарь Бюетка АкайетШ
ОЫЬок дает для слова stat три основных значения, из кото­
рых два последних являются маргинальными. Второе зна­
чение связано с тем, что шведское stat переводило латин­
ский термин ге5риЬНса — «общая цель», «сообщество».
Например, в 1681 г. шведское слово Vinterstat переводит
латинский термин ге5риЬИса glacialis в тексте, который рас­
сматривает шведскую зимнюю групповую ловлю рыбы
16 Например,

Gellner (1983: 3 —4).

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

fiskestaten. Третье значение (исчезнувшее) — «география»,
например, в фразе: «лапландцы немного знают из геогра­
фии (uti stateme sträcker sig kunskap inte längt), они знают
только определенные территории, которые находятся вблизи
их собственных».
Первое основное значение имеет Пять смыслов, кото­
рые в сокращенном виде я привожу ниже:
I: статус, некие положение или состояние дел кого-либо,
в особенности общественное положение, сословная при­
надлежность, или образ жизни, сообразный сословию и
показывающий статус; кичливый образ жизни;
II: прислуга в загородном доме, в поместье, в доме или
охрана при дворе, группа людей, сопровождающих влия­
тельное лицо, двор; персонал штатской или армейской
организации, гвардия;
III: свод правил и указаний, касающихся исполнения
определенного задания, хозяйственный отчет, бюджет;
штат сотрудников и документ по выплате заработной
платы, договор;
IV: денежные и натуральные выплаты двору, пенсия
и содержание придворных; помощь неимущим и больным,
компенсация товарами, услугами или наличными деньгами,
заработная плата, доход; определенное количество персо­
нала, прислуга; налоги;
V: держава, королевство, страна, публичная власть,
должность; республика.
Внутри значения V выделяется подзначение *1 (орга­
низованное общество):
a) государство (Германское государство и пр.);
b) входившие в состав Швеции до окончательного фор­
мирования национального государства меньшие земли, на­
пример, как они упоминаются в перечислении 1802 г.:
«Свеа, Йота, Нурланд, Финляндия, Лапландия, Помера­
ния, Рюген»;
c) штат как часть большего государства (такие как аме­
риканские штаты);
(1) Норвежско-Шведское «скандинавское государство»;
е) в выражении makter och stater,
s

3717

129

Туйя Пулккинен

f) исчезнувшее значение: республика, в особенности
в противопоставлении термину rik в значении монархия;
g) в сочетании со словом fri (свободный) в XVIII—
XIX вв., например о Голландии;
h) в некоторых выражениях, касающихся названия ин­
ститутов, например, statens jamvagar (государственные же­
лезные дороги);
i) в выражении Man i staten (чиновник или чаще
«обыкновенный человек», дословно — «человек в государ­
стве»);
j) государство в противопоставлении церкви;
k) в выражении stat i или inom staten (государство в го­
сударстве);
l) метафорически — по отношению к тому, что напоми­
нает государство, например, о колонии насекомых или
«государство (Царство) Господне».
Очевидно, что как только слово valtio появилось в фин­
ском словаре, объектом интереса его создателей не были
ни основные значения 2) или 3), ни подзначения I—IV
основного значения 1). Valtio было предназначено для вы­
ражения только значения 1), подзначение V. Это наблюде­
ние позволяет первоначально обрисовать особенности по­
нятийного поля термина valtio в финском языке. Интерес­
но отметить, что так как внимание было сосредоточено на
подзначении V, то все остальные значения слова stat,
в особенности подзначения I—IV, которые слово stat раз­
деляет со словами многих других европейских языков,
не закрепились за финским термином valtio. Слово valtio
не отсылает к статусу или состоянию чего-либо. Оно
не напоминает также и об обширных повседневных забо­
тах сословия крупных землевладельцев или о жизни при
дворе, как это происходит в других языках.
В финском языке есть другие слова, которые несут
в себе оставшиеся за пределами слова valtio коннотации
группы слов stat. Это — слово tila (земельный надел,
имение, усадьба), от которого образуется слово tilasto
(cp. Statistik, statistics, статистика), asiantila (cp. state of
affairs , состояние дел). И слово saaty (cp. estate , сословие),
130

ш

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

которое включает в себя соответствующие коннотации и
даже порождает прилагательное saadyllinen (приличный),
гак как приличное поведение в свое время предполагало
сообразное статусу поведение. Можно утверждать, что
шведское stat могли бы выразит*» словом, соотносящимся
с Ша (имением) или saaty (сословием), но выбор в качест­
ве эквивалента valtio ясно указывает, что реформаторы из­
бегали донововременных коннотаций европейского поня­
тия государства. Речь не идет о чьем-нибудь (княжеском)
положении или о сословии, тем более о земельном владе­
нии. Речь идет о понятии, совершенно очевидно возникшем
после Французской революции, которое выражает отрица­
тельное отношение к идее деления на сословия и классы.
«Шведский академический словарь» не дает возможно­
стей для дальнейшего концептуального анализа, так как
ограничивается чисто лингвистическим подходом. Он не
различает разное употребление слова в рамках подзначения V, однако именно в этом пункте и разгорается интерес
у теоретиков политики. Для того чтобы приблизиться
к ответу на вопрос о том, для какой цели было необходимо
слово valtio в Финляндии в момент его появления, мы
должны разделить разные способы употребления слова
stat в рамках подзначения V и вникнуть в тонкости поня­
тия. Поэтому я хочу возвратиться к этому и проанализи­
ровать термины, которые использовались в финском язы­
ке для выражения связанных с государством дел, и затем
продемонстрировать выделенные мною разные дискурсы,
которые мне представляются выстраивающимися в поряд­
ке, соответствующем порядку созданию значений нового
слова valtio'1.17

17 Особенно интересно было бы проследить то, каким образом
отличалось употребление слова stat в шведском языке, на ко­
тором говорили в Швеции, от употребления его в шведском
языке Финляндии. Rikssvenska и finlandssvenska начали раз­
личаться по политическому словарю вскоре после разделе­
ния политических систем после 1809 г., но изучение этих
различий — вне возможностей данного исследования.
131

Туйя Пулккинен

Прежде, однако, я хочу рассмотреть одного носителя
языка, который сильно повлиял на понятийное поле фин­
ской политики во время его становления. Ю.-В. Снеллман — философ, публицист, профессор, а позже сенатор —
хотя сам и писал по-шведски, однако занимал особое поло­
жение среди профински настроенных реформаторов языка.
Похоже, что специфическое представление о государстве
в трудах Снеллмана, являвшегося одним из наиболее зна­
чительных мыслителей среди фенноманов, передались бо­
лее поздней политической мысли и закрепились в полити­
ческом лексиконе. Иными словами, знание о том, каким
образом Снеллман использовал слово stat, и выяснение то­
го, какое место занимало государство в его философской
системе, может пролить свет на особенности истории фин­
ского юаШо.
Снеллман

Как философ Снеллман разработал систему, которая
довольно близко повторяет философское учение Гегеля
и отличается от него в очень специфических, но подчас
очень важных пунктах. Употребляемое Снеллманом поня­
тие stat довольно близко гегелевскому понятию Staat,
однако в этих понятиях есть и интригующие разночтения,
которые были наиважнейшими для термина valtio,8.
Дело в том, что в понятийной системе Снеллмана
шведское понятие sedlighet, «нравственность», так же, как
и немецкое Sittlichkeit Гегеля, является основополагающим
для понятия государства. Переведенный на финский язык
как siveellisyys, этот термин не сохраняет полностью цен­
трального элемента концепта Sittlichkeit, а именно, его важ­
нейшей связи со словом Sitten (нравы), которую шведскому
термину sedlighet удавалось сохранить из-за связи со сло­
вом sed (обычаи). Понятие нравственности в гегелевской18
18 Описание представлений Снеллмана базируются на моих ра­
ботах, касавшихся этой проблематики. См. Риіккіпеп (1989;
1997-1999; 1999).
132

ш

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

системе отделено от «естественного права» и «морально­
сти». Его задача —объединить две точки зрения, абстракт­
ный закон и индивидуальную мораль, трансформируя их
в видение общей жизни, в котором особо подчеркивается
элемент традиции, переданной прошлыми поколениями
в форме определенных нравов и привычек. Sedlighet —Sitt­
lichkeit, иными словами, это термин, который в снеллмаповской системе объединяет внутреннюю мораль и внеш­
нее следование законам и поддерживает идеал социальных
перемен, когда утверждается «внутренний» источник раз­
вития общеразделяемых чувств по поводу правильного
и неправильного поведения. И у Гегеля, и у Снеллмана го­
сударство является сферой такой «нравственности» в чис­
той форме.
Снеллмановская интерпретация понятия нравственно­
сти и, соответственно, понятия государства несколько от­
личается от гегелевской. Для понимания места понятия
нравственности в теории Снеллмана необходимо учиты­
вать, что для него оно выражает определенное качество
действия. Для Снеллмана оно объединяет правовой и мо­
ральный аспекты, т. е. обозначает такую деятельность, ко­
торая предполагает следование закону и уважение к суще­
ствующим обычаям, с одной стороны, но и необходимость
прислушиваться к голосу своей совести и принимать инди­
видуальные решения, с другой стороны. Снеллман видит
себя исправляющим гегелевское учение, и потому акцент
на аспекте внутреннего морального решения очень важен
для него.
Если акт обычно рассматривают либо как подчиняю­
щийся внешним правилам, либо как свободный, то Снелл­
ман в своих политических трудах пытается преодолеть это
противоречие и ввести концептуальный словарь, в кото­
ром это противоречие не проявлялось бы. Если, например,
на современном финском и шведском языках можно было
бы сказать «человек действует siveellisesti (шв. sedlig)»,э —
нравственно — или «человек действует valtiossa (шв. i
stuten)» — в государстве, и тем самым непосредственно
выразить то, что данный человек посредством своей дея133

Туйя Пулккинен

тельности осознанно воспроизводит культурное наследие,
нормы и законы, но также и творчески относится к своей
культуре, то можно было бы констатировать, что снеллмановский лексикон жив. Однако эту мысль в рамках совре­
менного финского и шведского языков одним словосочета­
нием выразить невозможно, и в этом смысле терминология
Снеллмана не была успешной в долгосрочной перспекти­
ве. Термин sedlighet/siveellisyys не сохранил до наших дней
*,того близкого государству значения, которое он имел
в текстах Снеллмана. Тем не менее я настаиваю и хочу это
показать, что некоторые из этих аспектов сохраняются
в финском употреблении понятия государства.
Снеллмановскому «государству» прежде всего проти­
востоит понятие medborgerliga БатНаИе, «гражданское об­
щество», и Снеллман разделяет эти два понятия как отра­
жающие два разных вида деятельности. Понятие граж­
данского общества у него означает деятельность, задача
которой — лишь следовать законам и правилам1920, а в «го­
сударстве» появляется дополнительная установка на соз­
дание чего-либо нового: здесь агент представляется как
создающий сами законы. Иными словами, «деятельность
19 Sedlighet — Sittlichkeit было переведено на финский язык
словом siveellisyys, которое на сегодняшний день не имеет
каких-либо политических коннотаций. Скорее, оно соотно­
сится с сексуальной моралью, как, например, в выражении
siveellisyys-poliisi (полиция нравов), которая преследует зани­
мающихся проституцией. Сужение термина siveellisyys от
широкого значения морали к употреблению, ограниченному
сексуальной сферой, само по себе является интересной ис­
следовательской темой для истории понятий.
20 Понятие «гражданское общество» в снеллмановском смыс­
ле — как аполитичное поведение, чистое следование зако­
нам — также исчезло из финского понятийного пространст­
ва. Оно также не сохранило гегелевского значения, где граж­
данское общество определяется как сфера необходимости.
Вместо этого в настоящее время kansalaisyhteiskunta (граж­
данское общество) в финском языке, как и во многих других
языках, скорее указывает на сферу неинституционализированной гражданской активности, отличающуюся от государ­
ственных институтов.
134

и?

\Zaltio — история понятия «государство» в финском языке

и гражданском обществе», ьегкзаткеЬеп { medborgerliga зат\iallet —это название деятельности, в которой агент только
следует внешним правилам, а «деятельность в государст­
ве», юегкзаткеЬеп { зЬаЬеп — это деятельность, в рамках ко­
торой действующий создает новые правила.
В рамках теории Снеллмана эти понятия не разводятся
в разные сферы деятельности: любую деятельность, напри­
мер деятельность школьного учителя, можно осуществ­
лять и как «деятельность в обществе», и как «деятельность
в государстве». В первом случае имеет место следование
существующим для школьного учителя нормам, во вто­
ром — стремление поменять существующие нормы в соот­
ветствии с собственной моральной рефлексией по поводу
всеобщего блага. Из этого следует, что «деятельность в
гражданском обществе» не соответствует полностью поня­
тию нравственности, так как из нее выпадает моральный
выбор, в то время как «деятельность в государстве» вклю­
чает в себя и нормативный аспект, и моральный выбор.
Понятие государства здесь также тесно связано с по­
нятием всеобщей воли в ее гегелевской интерпретации.
В снеллмановской теории всеобщая воля формируется
и становится видимой в актах политических деятелей.
«Деятельность в государстве» состоит из актов, в которых
проявляется желание наиболее полно приблизиться ко
всеобщей воле через стремление ко всеобщему благу.
То есть человек, «действующий в гражданском обществе»,
стремится удовлетворить собственные интересы, в то вре­
мя как действуя «в государстве», о^ стремится ко всеоб­
щему благу21. Функция всеобщей воли — структуры, уко­
рененной для Снеллмана в понятии государства — состоит
в том, чтобы являться эталоном правильного и критерием
благих суждений в политике. Типичной для Снеллмана
фразой, касающейся государства, является: «Нравствен­
ность находится в государстве в форме, которая полностью
соответствует его понятию; говоря буквально, индивиду
21 Очевидно, что «деятельность в государстве» в снеллмановском понимании — удел только мужчин.
135

Туйя Пулккинен

необходимо действовать так, как действовало бы сообще­
ство, однако нет никого, кто бы рассказал ему о том, как
оно бы действовало. Ему самому нужно решить, что есть
всеобщая воля». Таким образом, понятие государства, по
Снеллману, выражает определенный вид действия — дей­
ствие, на котором лежит печать «нравственности» и кото­
рое означает то, что действующий индивид ставит себя
^ в положение независимого толкователя всеобщей воли.
Он строит планы будущего для своего сообщества, исходя
из его традиций.
Это философское понятие государства не фигурирует
во всех употреблениях данного слова в снеллмановских
текстах. Снеллман принимал участие в современных ему
нефилософских дискуссиях, и часто
помимо фило­
софских, появляется в его текстах в других значениях22.
Однако если мы будем уделять особое внимание его харак­
терному выражению иеткватИвЬеп I зЬаЬеп (действовать
в государстве), то обнаружим довольно интересный факт.
Если сравнивать снеллмановское понятие государства
с обычным определением государства как власти, агента
действия и пр., или с представленным в работах как Скин­
нера, так и Коселлека понятием нововременного государ­
ства, то оказывается, что его «государство» часто не может
занимать место подлежащего в предложениях. Вместо это­
го слово
в выражении юегкзаткеЬеп I зЬаЬеп стремится
лишь определить специфический характер verksamheten1
этой деятельности. Таким образом, интересной чертой кон­
цептуальной системы Снеллмана является невозможность
22 У снеллмановского понятия БЬаЬ есть и другие измерения, на­
пример, государство может выступать в качестве абстрактно­
го субъекта, «великой персоной» в смысле Коселлека. Одна­
ко в смысле Снеллмана эта великая персона, как абстрактная
воля, есть прежде всего сознание, а не агент действия. Как
часто подчеркивает Снеллман, действуют только индивиды.
Также Снеллман употребляет слово
в своих текстах и в
обыденном значении, например, указывая на различные кон­
ституционные устройства, «формы государства», или на го­
сударство как институт.
136

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

с помощью слова
сказать, что государство владеет
чем-либо, желает чего-либо или даже просто имеет ка­
кие-либо цели, потому что государство представляется не
действующим субъектом, а скорее является свойством не­
кой деятельности.
Особо интересным является тот факт, что похожее по­
нимание государства как атрибута действия присутствова­
ло во время изобретения финского эквивалента для швед­
ского слова
реформаторами-фенноманами в 1840-х г г .
Давайте теперь внимательнее посмотрим на языковые по­
требности того времени. Это значит, что придется опре­
делить языковые возможности, которые существовали
в концептуальном поле размышлений о «государстве» до
появления слова оаШо, и одновременно рассмотреть, как
именно использовались отдельные слова. Таким образом
можно будет обнаружить то, что отсутствовало и в чем
нуждались.
Языковые возможности до valtio
и дискурсы о «государстве»

Словами, которые наиболее часто использовались до
возникновения valtio для указания на государство или
государства в подзначении V словаря Svenska Academins
Ordbok, были: valta (власть), ulkovallat (иностранные вла­
сти, т. е. государства), valtakunta (держава, царство), kruunu (корона), maa (страна, земля), maakunta (провинция,
область), названия Suomi (Финляндия), Ruotsi (Швеция)
и пр. Также Suomenmaa (страна Суоми, Финляндия), isanrnaa (отечество), me (мы) и meilla (у нас) использовались
на том месте, на котором позже появилось Suomen valtio
(Финляндское государство). Многие из этих выражений
используются и по сей день. В связи с новой позицией, ко­
торую Финляндия заняла внутри Российской империи,
в употребление вошли также suuriruhtinaanmaa (велико­
княжеская земля) и suuriruhtinaskunta (великое княжество).
Например, в официальных документах периода пере­
хода из шведского в российское правление, которые в то
137

Туйя Пулккинен

время переводили и на финский язык, использовали раз­
ные, образованные из предыдущих словосочетаний, выра­
жения, например, suomen-maa (страна Суоми, земля Суо­
ми), maakunta (провинция, область), таа (страна, земля),
suuren ruhtinaan-maa (страна, земля великого князя), или
просто Suomi. Выписки из двух документов этого време­
ни — из циркуляра Г. М. Спренгтпортена от 23.12.1808 г.
после назначения его генерал-губернатором Финляндии,
и из заверений государя в Порвоо от 29.3.1809 г. — и из
третьего, более позднего документа, написанного Антти
Манниненом прошения крестьян области Миккели об от­
мене уложения о языке 1854 г., приложены к этой статье
для того, чтобы продемонстрировать использование слова
в переводах на финский язык и в письменном финском.
Анализируя формирование слова valtio, полезно рас­
смотреть те понятия, которые противопоставлялись ему.
Также интересно исследовать те выражения, которые ис­
пользовались в качестве близких синонимов, для того что­
бы точно выявить, в чем отличалось употребление слова
valtio. Интересно также проследить, в каких грамматиче­
ских формах и на каких грамматических позициях слово
использовалось в предложениях, например, когда оно упо­
треблялось в качестве подлежащего, как во фразе «госу­
дарство заботится...», в качестве определения valtiollinen
(государственный), как в выражении valtiolliset asiat (госу­
дарственные дела) и в некоторых словосочетаниях, напри­
мер, valtiomuoto (конституция, форма государственного
управления), valtiopaivat {сессия парламента, букв, госу­
дарственные дни), valtiollis-yhteiskunnallinen (государствен­
но-общественный), valtio ja kunta (государство и коммуна,
община).
В первом томе ведущей фенноманской газеты «Суометар», вышедшем в 1847 г.23, слово valtio встречается в раз­
личных формах 13 раз: один раз как синоним слову valtakunta (держава, нем. Reich, шв. Rike)2\ 6 других раз в каче­
стве прилагательного25, 6 раз в словосочетании valtiopaivat
(сессия парламента) и один раз в форме valtio-neuvos
(государственный советник, шв. Stats-Rad). Само слово
138

ш

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

хщкакиМа употреблено 22 раза, чаще всего в таких выра­
жениях, как, например, ьакаїтппап аяіаґ (государственные
дела), что стало вскоре более часто выражаться термином,
производным от ш/йо — юаШоИкеЬ а$іаі1(\ Когда говорится
об экономике, шведское слово Бґаґ, однако, не переводится
как ш/йо2324*67.
Страницы «Суометар» 1848 г. были полны новостей,
освещающих европейские политические коллизиии и кон­
ституционные собрания. Слово юаШораюсй или valtiopawa
(сессия парламента) появляется часто и совершенно оче­
видно закрепляется (оно встречается 60 раз в «Суометар»
1848 г.). В значении, относящемся к сфере международного
нрава, ш/йо встречается 6—7 раз; в значении, относящемся
23 В газете работали А. Е. Алквист, Д. Е. Д. Еуропеус, П. Тикканен и А. Варелиус.
24 Речь идет о сказке, которая рассказывает о королях игосу­
дарствах, и где в повествовании чаще используется слово
valtakunta: «Кажется, уже пора и нам пойти и посмотреть на
свое царство-государство (valtioammeki), — так решили оба
брата. Пенго согласился, король дал каждому полк солдат,
и они пошли». (Suometar, 23.02.1847.)
23 Например: «Для каждого народа продвижение вперед и за­
стой состоит из трех элементов: интеллектуального (шв.
intellectuell), материального (шв. materiell), и valtioinen (рус.
„государственно-административного“, шв. administrativ)».
Еще: «Бок о бок вместе идут интеллектуальные, материаль­
ные и государственные ( valtiolliset) дела народов, и естест­
венно их рассмотрение общей историей, если ты желаешь
полностью узнать современное положение дел». ( Suometar,
02.01.1847.
)
26 Например: «В Пруссии собрания сословий рассматриваются
как способные (и потому им передано право) управлять
общими государственными делами ( Valtakunnan yhteisiä)».
(,Suometar, 18.04.1847.)
27 «Финские Литературные общества желали бы, конечно, тоже
совершить то, что позволяли их средства и милостивая
Власть, которая, однако, именно в эти дни не считалась бере­
гущей Maan yhteisiä varoja (рус. пер. — „общие средства
Страны“, швед, оригинал — Finska Statsmedel)». ( Suometar,
17.03.1847.
)
139

Туйя Пулккинен

к внутренней политике — 11 раз, из которых 4 имеют отте­
нок «политическая система». Прилагательное valtiollinen
(государственный) встречается 5 раз, а также встречается
несколько составных слов, таких, как yksivaltio (единое го­
сударство), liittovaltio (союзное государство), kirkkovaltio
(церковное государство), valtiovarain ministen (министр го­
сударственных финансов).
Просмотрев большое количество текстов XIX—XX вв.2й,
я пришла к выводу, что языковое поле слова valtio можно
разделить на несколько «дискурсов», из которых многие
закрепились ко времени его введения в употребление,
а некоторые сложились именно в тот момент. Этими дис­
курсами являются: 1) международное право, где появля­
ются valtiot sodassa (воюющие государства), toiset valtiot
(другие государства); valtio в таких случаях обычно упот­
ребляется во множественном числе; 2) экономические тер­
мины —такие, как valtiontalous (государственная экономи­
ка), а также «проводимый государством», «под контроль
государства», «государственное предприятие», «государст­
венная должность», «государство кормит», «государство
компенсирует»; 3) сфера административного управления —
valtion elimet (государственные органы), valtionhallinto (го­
сударственное управление), valtion virkamies (государст­
венный чиновник, ср. нем. Beamter); 4) термины юридиче­
ской сферы — valtiosaanto (конституция, государственное
устроение), valtiojarjestys (конституция, букв, «государст­
венный порядок»), oikeusvaltio (правовое государство, нем.
Rechtsstaat); 5) использование в политической сфере в зна­
чении «политическая система» или «политический», как
в muodostaa valtio (создать политическую систему, госу-28
28 В корпус этих текстов входят статьи из журнала «Биотеи
Киуа1еЬй», газеты «Н еЫ г^ т Бапота!», парламентские доку­
менты и партийные программы разных лет, а также тексты
художественных произведений и научных исследований.
Я благодарю участников проекта «История понятий», осо­
бенно Ээве Аарнио, Матти Хювяринена, Сусанну Ноки и
Исмо Похьянтамми за неоценимую помощь в обработке тек­
стовых материалов.
140

ß

Vaitio — история понятия «государство» в финском языке

дарство). Поэтому прилагательное valtiollinen несло двой­
ной оттенок, например, в выражениях valtiolliset puolueet
(государственные или политические партии), valtiolliset реriaatteet (государственные или политические принципы),
valtiollinen kansanvalta (государственное или политическое
народоправство), valtiollinen elama (государственная или
политическая жизнь), valtiolliset kysymykset (государствен­
ные или политические вопросы), valtiollinen eheys (госу­
дарственное или политическое единство).
До появления слова vaitio для обозначения государства
в международном праве использовали слова vallat (вла­
сти) и ulkovallat (иностранные власти) или valtakunta (го­
сударство, держава). В сфере экономики до появления
vaitio довольно часто использовали слово kruunu (корона).
Оно последовательно используется в качестве подлежаще­
го в предложениях и довольно явно появилось сначала
в качестве метонимии при обозначении короля. В сфере
административного управления использовались слова hallitus (правление), kruunu (корона) и valtakunta (держава).
Если обратить внимание на эти более старые выраже­
ния valtakunta, valta, kruunu, то становится очевидным, что
в 1840-х гг. не во всех сферах государственного дискурса
ощущалась потребность в новом слове, хотя она ясно
чувствовалась в некоторых из них. Старыми терминами
свободно пользовались в сферах международного права,
экономики и административного управления, однако их
нельзя было без проблем использовать в двух остальных
выделенных мной дискурсах, а именно в правовой и по­
литической сферах. Из этого можно сделать вывод, что
именно в юридической и собственно политической облас­
тях появилось ощущение необходимости ввести новое
слово. Слово было создано для выражения юридических
форм политической жизни, а также для описания специ­
фически «политического» характера какой-либо деятель­
ности.
Уже этого анализа достаточно для того, чтобы указать
на одну особенность, сохранявшуюся и характеризовав­
шую финскоязычную политическую культуру в течение
141

Туйя Пулккинен

по крайней мере целого века после формирования полити­
ческих понятий. В финском языке господствует редкая
близость между двумя областями, которые в других стра­
нах понятийно разделены, а именно между политической
и государственной сферами29. Эта особая близость особен­
но выявляется в наиболее распространенных выражениях
на раннем этапе использования слова юаШо — в термине
ьаШорагосй (сессия парламента или букв, «государствен­
ные дни») и в прилагательном ъаЫоШпеп (государствен­
ный).
Valtiopaivat (сессия парламента)

На первых этапах истории слова valtio, т. е. в 1840—
1860-х гг., оно чаще всего использовалось в сочетании
valtiopaivat (сессия парламента, букв, «государственные
дни») и в образованных от него выражениях, таких, как
valtiopaivamies (депутат парламента, букв. — «мужчина го­
сударственных дней»). Выражение valtiopaivat закрепилось
довольно быстро, и его стали использовать официально,
например, в связи с сессией сейма 1863 г., которое в доку­
ментах на шведском языке фигурировало как Landtag.
Valtiopaivat и словосочетания с ним сохранили свое значе­
ние, начиная со времени заседаний собрания сословий
вплоть до современности: заседания парламента (eduskunta) и поныне называют valtiopaivat.
Valtiopaivat является единым словом, и его употребление
необязательно отсылает к какому-либо другому понятию,
относящемуся к государству. Тем не менее в употреблении
29 Подробный сравнительный анализ использования шведского
языка в Финляндии и финского языка был бы очень инте­
ресным. Также недостает сравнения в этой сфере дискурса
между шведским в Швеции и шведским в Финляндии. Нет
сомнений, что есть значительная разница на раннем этапе,
так как в шведском использовалось прилагательное роШмИ,
в то время как не было прилагательного, производного от
и означающего «политический», как это было в финском
языке.
142

ß

\7altio — история понятия «государство» в финском языке

находятся также словосочетания юак^аапЬо (конститу­
ция, государственный строй) и юа1йотио1о (конституция,
форма государственного управления). Эти схожие состав­
ные термины, относящиеся к формам конституционного
устройства, в своих устоявшихся словесных формулиров­
ках особенно сильно привязывают слово иаШо к предусма­
триваемым законом формам политической жизни. В дру­
гих языках у слов, означающих парламент или конститу­
цию, нет такой прямой, позитивной и близкой связи со
словом «государство». Финский лексикон, таким образом,
образует исключительно тесную связь между государст­
вом и парламентом, а также между государством и консти­
туцией. Эту особенность можно и даже необходимо учи­
тывать при анализе финляндской политической культуры.
Это очевидно связано с тем, что в Финляндии между пар­
ламентом и государством не было противостояния, как
в тех системах, в которых парламент развивался как па­
раллельная монарху власть, и которые поэтому сохранили
некоторые аспекты оппозиции между парламентом и госу­
дарственной машиной. Знаменитый «слабый парламента­
ризм» финской политической системы связан с этими по­
нятийными особенностями.
\/а1ЫоШпеп (государственный)

Образованная от юаШо прилагательное юаШоШпеп, кото­
рое стали сразу активно использовать, наиболее интересно
.для анализа финского политического лексикона. Исполь­
зование слова юаШоШпеп в значении, которое соответству­
ет более позднему выражению роШШпеп (политический),
является яркой особенностью Финляндии. УаШоШпеп
встречается в ранних высказываниях в таких формах, как
valtiolliset рупппоЬ (государственные устремления), юаШоШьеЬ tavoitteet (государственные цели) или юаШоШяеЬ каггаstukset (государственные занятия), которые все прежде все­
го указывают на характер деятельности.
Использование слова юаШоШпеп выражает такое поня­
тие государства, которое имеет слабую связь с понятием
143

Туйя Пулккинен

нововременного государства, как его описали Скиннер и
Коселлек или другие нововременные теории. Под государ­
ством здесь понимается не власть, которая независима от
правителей и их подданных, и не агент действия, государ­
ство в качестве «великой персоны». По сути дела оно ни­
как не связано с государством как властью и деятелем.
Вместо этого оно имеет сильную связь со снеллмановским
термином БЬаи который выражает определенный характер
действия. Конечно, снеллмановское понятие нравственно­
сти и такое выражение, как ьегкзаткеЬеп г зЬаЬеп (деятель­
ность в государстве), не сохранились в более позднем язы­
ке в качестве терминов, выражающих сознательную ориен­
тацию политика на достижение общего блага. Однако эта
особенность сохранилась в таких выражениях, как оаЫо1Ипеп ШгптЬа (государственная деятельность), оакюШэеЬ
ругЫтук8е1 (государственные устремления) и пр., которые
выражают особый характер политической деятельности и
которые позже были заменены выражениями роШШпеп
ЬогттЬа (политическая деятельность), роИШЬеЬ ругИтукввЬ
(политические устремления) и пр.
Вероятно, влияние представлений Снеллмана на выра­
батываемый фенноманами политический язык укорени­
лось с помощью прямого включения содержания его поня­
тия stat в новое финское словоупотребление. В то время
как Снеллман и другие, говорящие на шведском языке,
употребляли прилагательное роИЫзк, в финском языке сло­
ва роШШпеп (политический) еще не было —оно появилось
много позднее30. Более ста лет слово оаЫоШпеп сохраняло
значение определенного характера действия и было вытес­
нено словом роШШпеп только в 1950-х гг. Одно из самых
30 Согласно Кари Палонену, который изучал понятие политики
в Финляндии, слово роШШпеп стало использоваться полити­
ками и журналистами начиная с 1920-х гг., но только в отри­
цательном значении «политиканства». Только с 1950-х гг.
оно стало занимать позицию слова valtiollinen в академиче­
ском и официальном языке, применяемом теперь для опреде­
ления политических событий и действий. Более подробно об
этой трансформации см.: Ра1опеп (1999).
144

0

\Zaltio — история понятия «государство» в финском языке

распространенных выражений переходного периода было
словосочетание 1)а1йо11\8 -уЫе\$киппаШпеп (государственно-об­
щественный), от которого впоследствии осталось только
уЫе18к.иппа1Ипеп (общественный)31 или роШШпеп (полити­
ческий). УаШоШпеп в значении «политический» трудно
встретить в настоящее время.
Особая связь между словом «юаЫо» и характером по­
литического действия придает свой специфический отте­
нок финляндской политической культуре. Если все, что
касается политики, имеет непосредственную связь с госу­
дарством, то неудивительно, что — как неоднократно было
замечено —политические движения всегда довольно быст­
ро пытаются превратить в государственные комитеты,
встроенные в политическую систему. Понятие политиче­
ских интересов, которые отделены от государственных,
остается достаточно чуждым представлением. Эта черта
соотносится со «слабым парламентаризмом», т. е. с очень
слабым структурным противостоянием между правитель­
ством, с одной стороны, и парламентом и партиями, с дру­
гой. Более того, в Финляндии парламентские партии до­
вольно долго называли «государственными партиями».
Иногда их так называют и теперь, несмотря на то, что те­
перь могло бы использоваться и появившееся выражение
«политические партии».
После того как термин роШШпед начал вытеснять тер­
мин УаШоШпеп, употребление последнего постоянно со­
кращалось. Однако, если говорящий использует гаШоШпеп
в наши дни, он как бы хочет возвысить свою речь над
обычной политической риторикой, как бы вывести ее за
пределы партийной точки зрения и придать ей значение
позиции особой значимости, находящейся над спорами и
приемлемой для всех. Любопытно, что таким образом ас­
пект величия выступает на передний план и слово юакго
как бы заново приобретает коннотации, первоначально
присутствовавшие в старом европейском понятии. Также
31 Более подробно об
( 2000).

(общ ество) см.: КеИдтеп

145

Туйя Пулккинен

юаЫоШпеп особенно часто употребляется в связи с ритуа­
лами и праздниками. Например, в последнее время о цере­
мониях вступления в должность президента комментато­
ры в средствах массовой информации постоянно говорят
как о юакюШпеп 1араЫита (государственном событии),
а историк Матти Клинге в своих комментариях определя­
ет саму церемонию как юаЫоЬеко (государственный акт).
Если возвратиться к исходному пункту и к тем спорам
между историками, которые касаются значения Боргоского сейма для Финляндского государства, то, на мой взгляд,
для развития слова юакю статус Финляндского государст­
ва внутри Российской империи был менее значим, чем
предполагают некоторые историки. Развитие слова юаШо
более связано с формированием политической системы,
с формой политической жизни и с потребностью в описа­
нии специфически политического характера определен­
ных актов. Для исследователей политической культуры
тот факт, что политика в языковом отношении стала ассо­
циироваться с государством, может быть одной из наибо­
лее интересных особенностей финского политического
словаря. При рождении финского слова уаШо у него было
подчеркнутое значение политической системы или авто­
номно организованного политического поля. Оно в мень­
шей степени было предназначено для обозначения агента
действий на международной арене, среди других госу­
дарств, и таким образом юаШо и роНШкка специфически
наложились друг на друга. Это словоупотребление закре­
пилось на довольно долгое время, и его следствием было
то, что у финского понятия государства до сих пор есть
своя специфическая сфера использования, отличная от ис­
пользования этого понятия в многих других политических
культурах.

146

.1?

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

Приложение

Выдержки из документов

(1) Циркуляр Г. М. Спреттпортена от 23.12.1808 г.,
после его назначения генерал-губернатором Финляндии:
Долго земля Суоми (Биотеп-Маа) была причиной
раздоров и честолюбивых вожделений. Беззащитность
и страх под одной слабой государственной властью (На1Шиз — Wа11ап) подавляли занятия многих деятельных кре­
стьян, препятствовали более чем одному из таких дел, ко­
торые для лучшего поднятия страны (МаатИеЩап) были
бы возможными, вели к ослаблению провинции (Маа1гиппап) и уничтожали их жизнеобеспечивающий естествен­
ный прирост. Это положение, эта беззащитность теперь
прекратились, и Провидение Господне наконец, на счастье
нам разрешило будущие устойчивость и успех земли
Суоми (Биотеп-Маап) во благо земли Суоми (Биогпеп-МаапУ2.
(2) Заверение Государя от 29.03.1809 г.
Дословный перевод с финского:
Доводим до сведения: Что как только Мы с Господнего
соблаговоления приняли Великое Княжество Финлянд­
ское под Наше правление (hallituxemme), этим Мы хотели
утвердить и закрепить существующее в Стране (Maasa)
Христианское Учение и конституционный закон, а также
те свободы и права сословий Великого Княжества Фин­
ляндского в отдельности, и всех его жителей в целом, как
высших, так и низших, которыми после введения Консти­
туции, то есть после установления закона они могут поль-32
32 Suomen historian dokumentteja , р.

12—13.
147

Туйя Пулккинен

зоваться к своему удовольствию: Мы обещаем также со­
блюдать все привилегии и установления в силе и непоко­
лебимыми в их полной мере...33
(3) Прошение крестьян области г. Миккели об отмене
уложения о языке 1854 г., написанное Антти Манниненом
( 1831- 1866) :

что с Вашего Высочайшего Соизволения хотели
бы законно установить через определенное время Фин­
ский язык в качестве общего главного языка на место
шведского, как в учебных заведениях, так и в делах управ33 Перевод текста из: Suomen historian dokumentteja, р. 14. Рус­
ский оригинал находится в кн.: К. Ф. Ордин, Покорение Фин­
ляндии, Санкт-Петербург, 1886, т. 2, с. 335—336: «Произволе­
нием Всевышняго вступив во обладание Великаго Княжест­
ва Финляндии признали Мы за благо сим вновь утвердить
и удостоверить Религию, коренные законы, права и преиму­
щества, коими каждое состояние сего Княжества в особенно­
сти и все подданные оное населяющие от мала до велика по
конституциям их доселе пользовались, обещая хранить оные
в ненарушимой и непреложной их силе и действии; во удо­
стоверение чего и сию Грамоту собственноручным подписа­
нием нашим утвердить благоволили». Ордин утверждает, что
данная грамота была написана Александром I 15 (28) марта
и зачитана 16 (29) марта во время заседания Боргоского сей­
ма, но и русский оригинал и его одновременный перевод на
шведский язык сгорели в Або (Турку), так что Ордину при­
ходилось цитировать грамоту по русскому изданию «При­
бавления к уложению» законов Финляндии 1827 г. Как уви­
дит читатель, в русском тексте нет важного для финского
текста слова Maasa, a halituxemme соответствует «облада­
нию», а не «правлению». Шведский перевод текста Алексан­
дра был сделан Робертом Ребиндером, будущим статс-секре­
тарем Великого княжества Финляндского. Ордин почти
что усматривает злой умысел в том, что Ребиндер вставил
в шведский текст слова, которые говорили о Финляндии как
об отдельном государстве (фенноманы далее активно ис­
пользовали это), а не просто как о еще одной царской вотчи­
не, которой дают «грамоту». Ребиндер в то время плохо знал
русский и, наверное, переводил с французского; опублико­
ванный в конце XIX в. французский перевод совпадает
148

.а?

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

ления (/ш /йй/я-азісж я), в тех п р овинциях ( таакиппІ85а)у
в которых мы ( т е й а ) ф инны ж ивем , и чтобы ч ер ез этот з а ­
кон ф инский народ получил м ногие н есказанно великие
пользу и вы году...34

И сто ч н и к и

1. Языковые архивы:
Архив Рапола (финский язык XIX века). ККТК, Хельсинки.
Svenska Akademins Ordbok. (Академический словарь швед­
ского языка).
2.

Словари

Ahlman, Fred, Svenskt-Finskt Lexikon. Ruotsalais-Suomalainen
sanakirja. Helsingfors, 1863.
Europaeus, Daniel, Svensk-Finskt Iiandlexicon. Ruotsalais-Suo­
malainen sanakirja. FLS. Helsingfors, 1853.
Ordboket over Svenska Spraket. Lund: Svenska Akademien,
1989, vol. 30.

3 . Газеты и журналы
Suometar, 1847—1848.
Suomen Kuvalehti, 1918—1970.
Helsingin Sanomat, 1999.

4. Документы
Juva, Mikko, V ilho Niitemaa and Paivio Tommila, eds. Suo­
men historian dokumentteja. Helsinki: Otava, 1970. ( Истори­
ческие документы Финляндии, под ред. Микко Юва и др.).

с финской и шведской версией. А существовал ли вообще
русский оригинал? — Примеч. ред.
34 Ibid., р. 51—52. Ср. также письмо государя от 24.04.1861,
в финском переводе которого появляется одно слово, про­
изводное от valtio — valtio-hoinnolisesti, близкое значению
«управление» — среди многих выражений типа Suomenmaa
(страна Суоми), maakunta (провинция) suuriruhtinaanmaa
(земля, страна Великого князя). Ibid., р. 104—105.
149

Туйя Пулккинен

(Программы партий 1900—1990),
коллекция Ээвы Аарнио, университет Юваскюля.

Puolueohjelmia 1900—1990

Литература, использованная в качестве источников
Snellman, Johan Vilhelm, Samlade arbeten, I—XII. Helsing­
fors: Statsradets kansli, 1991—1998.

5.

6. Литература
Ball, Terence, James Farr and Russell L. Hanson, Political
Innovation and Conceptual Change. Cambridge: Cambridge
University Press, 1989.
Gellner, Ernest. Nations an d Nationalism. Ithaca, NY: Cornell
University Press, 1983.
Hampsher-Monk, Iain, Karin Tilmans and Frank van Free,
eds. H istory o f Concepts: Com parative Perspective. Amsterdam:
Amsterdam University Press, 1998.
Jussila, Osmo, M aakunnasta valtioksi. Suomen valtion synty.
Helsinki: WSOY, 1987.
Jussila, Osmo, «Finland from Province to S tate », in: Max
Engman and David Kirby, eds. Finland. People, N ation, State.
London: Hurst & Company, 1989.
Jussila, Osmo, «Finland under Russian Rule», in: Michael
Branch, Janet M. Hartley and Antoni Maczak, eds. Finland
an d Poland in the Russian Empire. A Comparative Study.

London: School of Slavonic and East European Studies, 1995.
Kettunen, Pauli. «Yhteiskunta — „Society“ in Finnish»,
Finnish Yearbook o f Political Thought, vol. 4. Yväskylä: SoPhi,
2000.
Klinge, Matti, M ikä mies Porthan oli? Helsinki: SKS, 1989.
Klinge, Matti, L et Us Be Finns. Essays on History. Helsinki:
Otava, 1990.
Klinge, Matti, Keisarin Suomi. Espoo: Schildts, 1997.
Koselleck, Reinhart, Fritz Gschnitzer, Karl Ferninand Werner
and Bernd Schönemann, «Volk, Nation, Nationalismus,
Masse», in: Otto Brunner, Werner Conze and Reinhard
Koselleck, eds. Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches L exi­
kon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland, vol. 7. Stutt­
gart: Klett-Cotta, 1992.
150

ß

Valtio — история понятия «государство» в финском языке

Koselleck, Reinhart, «Staat und Souveränität»; «Staat im
Zeitalter revolutionären Bewegung», in: Otto Brunner, Wer­
ner Conze and Reinhard Koselleck, eds. Geschichtliche Grund­
begriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in
Deutschland, vol. 6. Stuttgart: Klett-Cotta, Д990.

Paavilainen, Marja, Suomenkielisen politiikan sanaston «esihisto ria » ja synty 1800-luvun puolivälissä. MA thesis in political
science. University of Jyväskylä, 1983.
Palonen, Kari, «Politiikka — Politics». A paper presented at
the conference History of Concepts —The Finnish Project in
European Context in Tampere 15—18 September 1999.
Pulkkinen, Tuija, Valtio ja vapaus. Helsinki: Tutkijaliitto
1989.
Pulkkinen, Tuija, «Commentaries of J. V. Snellmans manu­
scripts for university lectures»; «General introduction to lec­
tures, years 1856—1863», in: J. V. Snellman, Sam lade Arbete,
vol. VII-XI. Helsinki: Edita, 1997-1999.
Pulkkinen, Tuija, «J. V. Snellman Hegelin Oikeusfilosofian
tulkitsijana», Politiikka , 1999, № 1.
Richter, Melvin, The History o f Political an d Social Concepts.
A Critical Introduction. Oxford: Oxford University Press, 1995.
Skinner, Quentin, «The State», in: Terence Ball, James Farr
and Russell L. Hanson, eds. Political Innovation an d Concep­
tual Change. Cambridge: Cambridge University Press, 1989.
Tommila, Päiviö, Suomen autonomian syn ty 1808—1819. Hel­
sinki: Valtioneuvoston kanslia, 1984.

Олег Хархордин
ЧТО ТАКОЕ «ГОСУДАРСТВО»?
РУССКИЙ ТЕРМИН В ЕВРОПЕЙСКОМ КОНТЕКСТЕ1
Государство существует, главным обра­
зом, в сердцах и умах людей: и если они не
верят, что оно существует, то никакие логи­
ческие упражнения не вызовут его к жизни2.
Если м ы зададим вопрос, что в эмпириче­
ской действительности соответствует идее
«государства», то обнаружим бесконечное
множество диффузных и дискретных дейст­
вий и пассивных реакций, фактически и юри­
дически упорядоченных связей, либо еди­
ничных но своему характеру, либо регулярно
повторяющихся; связей, объединенных... ве­
рой в действительно значимые нормы... и
в отношения господства—подчинения между
людьми3.

Что такое государство? Некоторые виды современного
лингвистического анализа подсказывают, что этот вопрос
вряд ли имеет смысл. Так, например, Альф Росс применил
подход раннего Витгенштейна для анализа высказываний
о государственных актах или, точнее, для анализа того
факта, что действия некоторых людей можно представить
как действия государства. В самом деле, когда мы говорим,
что Германия объявила войну или строит железную дорогу,
то мы в полной мере осознаем, что не некая абстрактная
1 Эта статья была первоначально подготовлена для выступле­
ния на XVIII Мировом Конгрессе Международной Ассоциа­
ции Политических Наук. В работе над ранними версиями
статьи мне особенно помогли Джефф Вайнтрауб, Вадим Вол­
ков, Михаил Кром, Ханна Питкин, Райа Проховник, и Билл
Розенберг.
2 Joseph R. Stray er, On the M edieval Origins o f the Modem State.
Princeton: Princeton University Press, 1970, p. 5.
3 Макс Вебер, Избранные произведения, Москва: Прогресс, 1990,
с. 399. Перевод уточнен по: Мах Weber, Gesammelte Aufsatze
zur Wissenschaftslehre. Tubingen: More, 1968, p. 200.
152

s

Что такое «государство»? Европейский контекст

сущность под названием «государство», а конкретный
государственный служащий изрек слова, в которых содер­
жалось объявление войны, или что конкретные рабочие,
а не эта абстракция, возятся с песком и асфальтом. Мы
осознаем, что не можем на эмпирическом уровне увидеть,
услышать или прикоснуться к сущности под названием
«государство», в то время как индивиды предстают перед
нами во всем своем эмпирическом великолепии. Однако,
как отметил Росс, в современном английском языке мож­
но осмысленно говорить о действиях государства в сле­
дующих двух случаях: «когда действие представляет собой
реализацию государственной власти или официальной
силы принуждения» и «когда действие является исполне­
нием некой работы, оплачиваемой из „государственной
казны“»4.
Даже если утверждения, в которых упоминаются дейст­
вия государства, имеют смысл, они тем не менее система­
тически вводят в заблуждение, поскольку в большинстве
случаев мы интуитивно исходим из того, что можем обна­
ружить логический субъект действия, подразумеваемый
в высказывании, за счет указания на некую реальность.
Однако поиски эмпирического референта для такого поня­
тия как «государство» бессмысленны, поскольку высказы­
вание, описывающее действия государства, имеет только
грамматический субъект — т. е. слово «государство» явля­
ется подлежащим, сопровождаемым сказуемым, — но не
имеет при этом логического субъекта, в отличие от выска­
зывании типа «Петр строит дом», где присутствует как
грамматический, так и логический субъект. Когда мы гово­
рим «этот дом строит государство», то в данном высказы­
вании подразумеваются либо те, кто уполномочен расхо­
довать средства и руководить данным проектом, либо те,
кто физически присутствует на стройке, а «государство»,
которому лингвистически приписывается акт строительства,
4 Alf Ross, «On the Concepts „State“ and „State Organs“ in
Constitutional Law», Scandinavian Studies in Law, 1960, vol. 5,
p. 123 -1 24.
153

Олег Хархордин

не является частью эмпирической реальности. Исходя из
этого Росс заключал:
«Невозможно заменить слово „государство“ какими-ли­
бо другими словами, так, чтобы была указана некоторая
субстанция, событие, деятельность, качество или что-то
еще, что и „является“ государством. Вопрос, является ли
государство реальностью... фикцией, или суммой психо­
логических процессов, также представляет собой фиктив­
ную проблему, во всяком случае в рамках того словоупот­
ребления, которое мы здесь рассматриваем. Государство
не есть „нечто“, поскольку высказывания типа „государст­
во — это...“ не могут быть сформулированы в корректной
форме»5.
Росс также указывал на четыре условия, при которых
высказывания, где говорится о действиях государства,
имеют смысл. Мы можем описывать действия определен­
ного человека, как если бы они исходили от «государства»,
когда, во-первых, этот человек облечен властью в качестве
занимающего определенную государственную должность,
во-вторых, его полномочия включают в себя власть прика­
зывать другим, в-третьих, эти полномочия осуществляют­
ся не в его личных интересах, а в интересах законных уч­
реждений, созданных для общественного блага, и в-четвер­
тых, когда данные полномочия переплетены с другими,
в сумме составляя систему власти. Короче говоря, припи­
сывая действиям определенного человека то, что они яко­
бы совершаются государством, мы должны быть уверены,
что этот человек занимает в настоящее время государст­
венную должность, созданную на законных основаниях
для общего блага, и его должность является частью подоб­
ных институтов, образующих в совокупности правительство.
Если Росс прав и вопрошать «что такое государство?»
не имеет смысла, то можно, по крайней мере, задаться во­
просом о тех исторических условиях, которые позволили
5 Последнее предложение трудно перевести адекватно: «The
state “is” nothing because the statements of the structure “the
state is...” cannot properly be made» (Ibid., 124—125).
154

ш

Что такое «государство»? Европейский контекст

осмысленно говорить о действиях государства, осознавая
в то же самое время, что мы не можем отыскать в эмпири­
ческой реальности агента действия, обозначаемого словом
«государство». Иначе говоря, каким образом сформирова­
лись эти четыре условия, которые придают смысл предло­
жениям, в которых государство представлено как субъект
действия? Каковы были причины, которые привели к по­
явлению столь запутанного словоупотребления, и как это
произошло?
Этот вопрос оказывается тем более интересным, по­
скольку представление о государстве как о субъекте дейст­
вия является очевидно нововременным изобретением. На­
пример, даже Макиавелли, которому обычно приписыва­
ется честь первооткрывателя нововременного понимания
государства, крайне редко говорил о государстве как об
активном агенте. Джек Хекстер в своей статье 1957 г.,
ставшей почти что классической среди исследований, по­
священных Макиавелли, проанализировал использование
слова /о stato в «Il Principe»6 и обнаружил, что «на /о stato
никогда не работают, ему не помогают, не служат, не почи­
тают, не восхищаются, не боятся, не любят; к нему что-то
присоединяют, на него нападают, им владеют, его захваты­
вают, оккупируют, приобретают, удерживают, его теря­
ют»7. Короче говоря, оно является призом в борьбе за него,
оно — «инертная масса», а не политическая единица, готовая
к действию. Из 110 упоминаний понятия /о stato в тексте
«Il Principe» в связи с политикой 35 раз оно появляется
вместе с только пятью глаголами — acquistare (приобретать),
6 Я оставляю итальянское название книги Макиавелли, так
как традиционный перевод ее названия — «Государь» — не­
избежно отсылает к русскому термину «государство», им­
плицитно заставляя нас считать, что нововременное понятие
государства уже сформировалось. Сфера власти Principe —
не государства, а то, что переводится иногда на русский как
«единовластные княжества», по-итальянски principal. Для
сохранения итальянского звучания сам термин Principe, англ.
prince, будет передаваться в тексте как «принц», и поэтому не
стоит здесь понимать это слово как «наследник престола».
155

Олег Хархордин

teuere (держать), mantenere (удерживать), togliere (брать),
perdere (терять). В большинстве других случаев слово­
употребления понятие /о stato тоже является нам как что-то
эксплуатируемое. Объект под названием /о stato «кем-то
возглавляется... создается или увеличивается; его оборо­
няют или хранят»78.
Такое любопытное словоупотребление может объяс­
няться тем фактом, что макиавеллиевские советы принцам
преследуют главную цель —mantenere /о stato —-т. е. сохра­
нять их владение и состояние господства, и поэтому Ма­
киавелли редко говорит о /о stato вне этого контекста. На­
пример, из 110 случаев использования этого понятия Хекстер обнаружил только восемь случаев, когда о /о stato
можно сказать, что оно недвусмысленно активно. Может
казаться, что в этих фразах уже содержится нововремен­
ное понимание государства — например, о /о stato говорит­
ся, что оно имеет основание, корни, болезни и т. д. Но,
возможно, мы просто вчитываем современное понимание
в эти строки, поскольку представление о государстве как
единице действия едва ли существовало во времена Ма­
киавелли. Хекстер прояснил контекст для каждого из «ак­
тивных» употреблений /о stato и показал, что все они мо­
гут также быть интерпретированы как имеющие отноше­
ние к основаниям и истокам личной власти принца над его
подданными, а не к действиям некой единицы, называе­
мой «государство», или же к действиям аппарата управле­
ния при принце. Например, в первом предложении «II
Principe», даже если там понятие /о stato используется в
активном смысле, основная черта этого понятия проявля­
ется, с точки зрения Хекстера, достаточно отчетливо: «Все
7 Это удачное изложение тезиса Хекстера дается в работе:
Hanna Pitkin, Wittgenstein and Justice. On the Significance o f
the Ludwig Wittgenstein fo r Social and Political Thought. Berke­
ley: University of California Press, 1972, p. 311.
8 Jack H. Hexter, The ision o f Politics on the ve o f the Reforma­
tion Morey Machiavelli, and Seyssel. ew ork: Basic Books,
1973, p. 15 , 159.
156

ß

Что такое «государство»? Европейский контекст

государства, все власти (tutti H stati, tutti е’ dominii), кото­
рые господствовали и господствуют над людьми, были
и суть или республики (republiche) или княжества (principati)»d. Следуя словоупотреблению своего времени, Ма­
киавелли говорит о «господстве над людьми» — imperio
sopra li uomini — или, как можно перевести слова Хекстера
tenancy of command, об «обладании властью приказывать».
Книга Макиавелли не имеет дела с единицей действия под
названием «государство», поскольку концепция государст­
ва как активного субъекта еще не успела сложиться910.
Сформулируем заново наш вопрос. Как мы пришли
к тому, что стали представлять государство в качестве
субъекта действия, если мы не можем подтвердить это эм­
пирически и если даже еще в начале Нового времени в ос­
новных европейских языках было трудно сформулировать
фразу, где бы эквивалентам русского слова «государство»
приписывалось активное поведение? Что сделало возмож­
ным такой радикальный переход от ранне-нововременного
понятия уязвимого государства, которым все пытаются за­
владеть и использовать в своих целях, к представлению
о всесильном агенте действия? Что позволило нам допус­
9 Никколо Макиавелли. Государь. Рассуждения о первой дека­
де Тита Ливия. О военном искусстве. Москва: Мысль, 1996,
с. 41. Муравьева перевела dominii как «державы», что, может
быть, более удачно передает смысл — см.: Макиавелли, И з­
бранные сочинения. Москва: Художественная литература,
1982, с. 303.
10 См. также: Harvey Mansfield, «On the Impersonality of the
Modern State: A Comment on Machiavelli’s Use of Stato»,
American Political Science Review, 1983, vol. 77, p. 849—857.
Квентин Скиннер не соглашается с мнением Хекстера: неко­
торые примеры неоднозначного словоупотребления у Макиа­
велли позволили позже представить /о stato как аппарат
управления, способный инициировать те или иные действия.
К середине XVII в. почти все западноевропейские авторы
разделяли данную точку зрения. Конечно, подчеркивает
Скиннер, движение к формированию этого понятия только
начиналось во времена Макиавелли, но было бы ошибкой не
заметить проявления первых тенденций такого рода. (Скин­
нер, «The State», с. 31 наст, изд.)
157

Олег Хархордин

тить наличие почти что мистической сущности под назва­
нием «государство», которую никто не видел, но в чье су­
ществование все верят так, что она воздействует, подчас
самым неумолимым образом, на нашу жизнь?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, я бы хотел
прежде всего остановиться на хорошо исследованной исто­
рии понятия «государство» в основных европейских язы­
ках, главным образом английского термина state. Затем
я обращусь к истории русского термина «государство».
Обобщая обе эти истории понятий, мы сможем сформули­
ровать гипотезу о причинах возникновения современного
словоупотребления, которое систематически вводит нас
в заблуждение, заставляя интерпретировать действия не­
которых индивидов как действия мистической сущности,
именуемой «государством».
И с т о р и я п о н я ти я s t a t e

Английское слово state имеет богатую историю. «Ox­
ford English Dictionary» дает около сорока значений этого
слова. Произошедшее от латинского слова status, оно не­
сет в себе коннотации чего-то стоящего или установлен­
ного, а также условий или характера этого стояния и этой
устойчивости. Квентин Скиннер написал наиболее пол­
ную историю политического использования этого терми­
на, и я буду достаточно близко придерживаться его изложения11.
Гарольд Доудэлл, первым подробно описавший исто­
рию термина «государство» в латинском языке, настаивал,
что от Цицерона до Гроция он не обнаружил ни одного ис­
пользования слова status в смысле современного полити­
ческого государства12. Квентин Скиннер в свою очередь
указал в средневековой латыни два важных предшествую­
щих выражения, которые использовали слово status и по­
могли заложить основание для развития современного по­
нятия государства. Первое —это status regis, обозначающее
«состояние величия, высокого положения, достоинства
и величавости [stateliness]*'3, присущее королю. Кодекс
158

tf

Что такое «государство»? Европейский контекст

Юстиниана, словарь которого дал многие ключевые поня­
тия для средневековых юридических категорий, открыва­
ется разделом «De statu hominem», который имеет дело
с проблемой de personarum statu, статуса различных пер­
сон. Использование этого понятия пришлось очень кстати
после возрождения римского права в Европе XI—XII вв.
Поскольку для средневекового миросозерцания каждое
призвание (vocation) имело в структуре мироздания свое
собственное место или свой собственный статус, призва­
ние короля также было связано с подобающим статусом,
называемым status regis, estate royal или estât du roi. Доудэлл впервые указал на то, что этот статус подразумевал
не только набор определенных обязанностей и качеств, ко­
торыми должен обладать властитель, но также и все «па­
радные атрибуты высокопоставленного положения»14.123
11 Скиннер, «The State». Эта статья, как и труды Доудэлла и
Хекстера, принадлежит к традиции мысли, внимательно ис­
следующей условия возникновения политического термина
для выявления значимых особенностей обозначаемого этим
термином феномена. В данной традиции возможны утвер­
ждения, что феномен государства не существовал до того,
как появился и закрепился сам этот термин, но обоснован­
ность подобных суждений придется оценивать самому чита­
телю. Традиционно считалось, что о «государствах» можно
говорить уже применительно к средневековой Европе. Так,
Канторович обнаружил элементы зарождающегося нововре­
менного понятия государства уже у Фомы Аквинского. (Ernst
Kantorowicz, The King’s Two Bodies: Princeton: Princeton U ni­
versity Press, 1957, p. 271.) Пост утверждал, что хотя латин­
ское слово status и не применялось для обозначения того, что
мы могли бы рассматривать как «государства» в средневеко­
вой Европе, для обозначения этих государств avant le lettre
использовалось слово regnum. (Gaines Post, Studies in M edie­
val Legal Thought. Princeton: Princeton University Press, 1964,
p. viii) Винсент в своем обзоре теорий государства находит
точку зрения Доудэлла—Хекстера—Скиннера более эмпири­
чески обоснованной (Andrew Vincent, Theories o f the State.
Oxford: Blackwell, 1987, p. 17).
12 Harold C. Dowdall, The Word «State». London: Stevens and
Sons, 1923, p. 4.
13 Скиннер, «The State», с. 14 наст. изд.
159

Олег Хархордин

Скиннер объясняет то внимание, которое уделялось коро­
левской стати и знакам величия суверена, используя тео­
рию Клиффорда Гирца о «повелевающей силе наглядного
поведения» — той особенности власти суверена, о которой
мы почти что совсем забыли, но которая составляла суще­
ственную часть status regis. Только человек, обладающий
статью и величественностью, присущими государю, человек
с представительными манерами и физически ощутимым
достоинством, вызывающим благоговение, мог претендо­
вать на обладание status regis. Мы еще можем обнаружить
остаточные элементы этих представлений у Мильтона, ко­
гда он пишет о Кануте в своей «Истории Британии»: «со
всей статью [state], которое его королевское достоинство
могло сообщить его виду»1415.
Второе важное средневековое выражение, которое пред­
шествовало возникновению современного понятия госу­
дарства, — это status regni, или, скорее, status rei publicae.
Это выражение также пришло из кодекса Юстиниана,
который цитирует высказывание Ульпиана: «Публичное
право касается status rei Romanae, частное право касается
пользы отдельных людей. Публичное право имеет отноше­
ние к религии, священству и магистратам»16. Status rei
publicae, таким образом, в основном трактовалось как
предмет особой заботы принцев и означало положение
или состояние страны или республики, приблизительно
в том смысле, как оно фигурирует и до сих пор в ежегод­
ном послании президента США конгрессу «О состоянии
союза» (State of the Union). Цицероновское выражение
optimus status rei publicae стало в эпоху Средневековья не­
отъемлемой частью многочисленных сочинений, посвя­
щенных bonus status. Одним из последних и наиболее
красноречивых примеров этого является латинское назва­
ние знаменитой «Утопии» Томаса Мора — «De optimo
reipublicae statu»17.
14 Dowdall, The Word «State», p. 5.
15 Скиннер, «The State», c. 15 наст. изд.
16 Post, Studies in Medieval Legal Thought, p. 12—13.
160

tf

Что такое «государство»? Европейский контекст

Разумеется, эти два латинских выражения, предшест­
вовавшие возниковению современных политических тер­
минов state , Staat или état , часто употреблялись в одном
предложении: слава положения или должности правителя
заключалась в том, чтобы добиться й сохранить процве­
тающее положение политического сообщества. Аналитиче­
ски, однако, мы имеем дело с двумя различными катего­
риями, поскольку первая указывает на особый статус не­
коего призвания среди прочих призваний внутри данного
королевства, а вторая — на заботу об общем процветании
данного королевства.
Но ни один из этих двух терминов не подразумевает
нововременного представления о государстве как об отно­
сительно автономном аппарате правления, отделенном как
от личности правителя, так и от совокупности управляе­
мых. Только книги жанра «зерцало принцев» — сборники
советов итальянским единоличным правителям, которые
являются наиболее ранним примером «популярной» лите­
ратуры, использовавшей подобные категории и переводив­
шей их с латинского на обычный итальянский — постепен­
но расширили значение слово status в направлении ново­
временного понимания государства1718. На вопрос, постав­
ленный Макиавелли — как правитель может mantenere lo
stato , — эти книги отвечают тремя типами рекомендаций.
Во-первых, чтобы сохранить свое господствующее поло­
жение и хорошее состояние доставщегося ему принципата,
17 Томас Мор, Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III. Моск­
ва: Наука, 1998, с. 108.
18 Книги советов являются «популярной» литературой только
по отношению к глоссам и трактатам средневековых юри­
стов, имевшим очень ограниченное хождение. Так, латинские
выражения, обнаруженные Постом и Канторовичем в редких
средневековых трактатах, где,возможно, и действительно
впервые делалась попытка артикулировать понятие государ­
ства в нововременном смысле, не получили большого рас­
пространения. Они игнорируются в многочисленных «зерца­
лах принцев», которые почти исключительно посвящены гос­
подству принца и состоянию его владения.
6

3717

161

Олег Хархордин

принц должен не менять характер режима, т. е. тип прав­
ления. Именно в этом смысле — «режим» — и использует­
ся понятие /о stato в первой фразе книги Макиавелли:
«Tutti li stati...» и т. д.И) Во-вторых, путь сохранения /о
stato заключался в том, чтобы не допустить потери или из­
менения в размерах тех политических единиц, которыми
правил принц. Здесь, таким образом, /о stato стало обо­
значать территорию, над которой простирается власть
принца.
В-третьих, самой важной инновацией стала идея, что
для сохранения характера правления и размера террито­
рии необходимо контролировать «институты правления
и средства принуждения, служившие для организации и
поддержания порядка в политических сообществах»1920. Ма­
киавелли говорит о /о stato и в этом смысле, даже если он
делает еще самые первые шаги в этом направлении. Дейст­
вительно, Хекстеру было легко интерпретировать все ам­
бивалентные случаи использования /о stato как единооб­
разно отсылающие к личной власти государя над своими
подданными, поскольку новое значение термина еще не­
четко отделилось от старых значений, связанных с режи­
мом и территорией правления. Новый смысл мог легко
остаться незамеченным в выражениях, содержащих мно­
жество коннотаций. В то время термин /о stato, указывает
Скиннер, практически всегда интерпретируется как il suo
stato принца, т. е. состояние его личной власти, и очень
редко означает служащий ему аппарат правления. До се­
редины XVI в. в западноевропейских текстах «едва ли
найдется пример, где рассматриваемые нами état, Staat
или state явно отделены от состояния или положения са­
мого принца»21. Можно добавить, что рассматриваемые
здесь эквиваленты термина status очень часто оказывались
19 Доудэлл, исходя из первого предложения, даже вывел опре­
деление этого режима: /о stato, по его мнению — это dominio,
которое осуществляет imperio над людьми. (Dowdall, The
Word «State», p. 18.)
20 Скиннер, «The State», c. 29 наст. изд.
162

ß

Что такое «государство»? Европейский контекст

связанными с господской статью принца и устойчивостью
его господства.
Развитие политической теории в XVI и XVII вв. приве­
ло к тому, что état , Staat или state içaK особая единица со
своей собственной жизнью было отделено от личности
принца, с одной стороны, и от подданных принца и тер­
ритории, которую они населяют, с другой. Во-первых,
республиканская традиция европейской мысли постоянно
настаивала на различии между хорошим правителем и хо­
рошим правлением. Эта идея неизменна для всей респуб­
ликанской мысли от Данте до Контарини: город не сможет
сохранить свою свободу, если ему не удастся заставить
своих правителей и магистратов соблюдать строгие усло­
вия, определяемые законом. Однако эта идея необходимо­
сти иметь законы как гарантию власти сообщества, неза­
висимой от власти правителя, могла легко выражаться
итальянскими республиканцами в традиционных поняти­
ях, без введения нового термина status. Таким образом,
«хотя Контарини обладает четким представлением об ап­
парате правления как о наборе институтов, независимых
от тех, кто ими управляет, он никогда не употребляет тер­
мин status, чтобы охарактеризовать эти институты, но не­
изменно предпочитает говорить об их власти как вопло­
щенной в самой respublica»2122.
Во-вторых, абсолютистская мысль XVI и XVII вв. вне­
сла свой вклад в отделение фигурк правителя от поддан21 Скиннер, «The State», с. 33 наст. изд. Скиннер приводит как
лучшее подтверждение своего тезиса — что новое значение /о
stato как государственной машины, независимой от личности
правителя, намечается уже у Макиавелли — отрывок из его
«Рассуждений», кн. 1, гл. 18, где употребляется фраза «е ordiпе del govemo о vero dello stato»; в русском переводе: «в Риме
существовали учреждения касательно правления, или, вер­
нее, государства, и потом законы, которые через должност­
ных лиц обуздывали граждан». (Макиавелли, Государь. Рас­

суждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве,
Москва: Мысль, 1996, с. 156.)
22 Скиннер, «The State», с. 40 наст. изд.
163

Олег Хархордин

ных, и здесь слово state было востребовано для того, чтобы
выразить это не совсем тонкое различие. Сражаясь против
тех договорных теорий, где государь рассматривался как
лицо, которому на время передоверили право исполнять
волю народа и который поэтому мог быть отозван при
определенных условиях, абсолютисты старались навязать
образ суверенной власти, наделенной неотъемлемыми пол­
номочиями. Согласно этой традиции политической мысли,
полномочия правительства могут первоначально зависеть
от воли граждан, но, однажды установленные, они принад­
лежат независимому суверену и не могут быть востребова­
ны обратно. Ни слово respublica, ни его английские или
французские эквиваленты не выражали эту идею доста­
точно адекватно. Например, Ралей сетовал на тот факт,
что слово commonwealth недостаточно отчетливо указывает
на источник суверенитета, поскольку оно стало «узурпи­
рованным прозвищем», указывающим в основном на
«правление всей толпы»2’. Поэтому он использовал тер­
мин state у который в 1618 г. определил так: «структура или
установленный строй республики» (commonwealth), или
правителей, которые правят тем же, особенно — главного
и верховного правителя, который повелевает остальньг
ми»2324. Гоббс, столкнувшийся с той же самой проблемой
в своих ранних трактатах, использовал слово city у англий­
ский эквивалент латинского слова civitas: «Поэтому мы
можем определить city как одно лицо, чья воля, по договору
множества людей, должна восприниматься как воля их
всех»25. Использование такого понятия, как утверждает
Скиннер, было столь неудобным и чуждым обычному сло­
воупотреблению, что позже он предпочел другой термин:
«тот великий Левиафан, зовущийся Commonwealth или State
(по-латыни Civitas)»26. Как отмечали многие, в «Левиа­
фане» верховная власть сосредоточена в искусственной
душе, а не в правителе и не в подданных. Это позволяет
23 Скиннер, «The State», с. 56 наст. изд.
24 The Oxford English Dictionary, статья «state», раздел 29a.
25 Цит. по: Скиннер, «The State», с. 56 наст. изд.
164

л

Что такое «государство»? Европейский контекст

отделить государство, или абстрактно-понимаемое «седа­
лище власти», как говорит об этом сам Гоббс2627, как от на­
рода, так и от личности правителя. Само слово state было
очень удобным, поскольку не несло коннотаций народного
правления, как это делало слово commonwealth, и не отсы­
лало к режиму личного правления, как этб делало слово
sovereignty, понимаемое как господство феодального суве­
рена.
И с т о р и я п о н яти я « го суд а р ств о »

Сравним историю понятия state с формированием ана­
логичного понятия в русском языке. Движение от недиф­
ференцированного представления о власти как об И suo
stato к представлению о государстве как отличающемся
и от персоны правителя, и от совокупности подданных, ха­
рактерно и для России. Однако имеются и существенные
различия, которые могут пролить свет на особенные исто­
рические причины формирования данных понятий в евро­
пейских языках. Эти различия помогут нам сформулиро­
вать гипотезу, почему стало возможным как в английском
так и в русском языках говорить о «государстве» как о не­
зависимом агенте действия. Для начала, чтобы обобщить
основные известные факты по истории термина «государ­
ство», я попытаюсь собрать вместе результаты исследова­
ний в различных областях науки28.
В отличие от английского, русский язык не заимство­
вал латинского слова или его западноевропейских эквива­
лентов для обозначения феномена state. Латинское слово
status было инкорпорировано в русский язык только для
обозначения социального положения человека, в то время
как фонетическая калька немецкого слова Staat стала обо­
значать административную единицу внутри федерального
государства, как, например, в выражении «Соединенные
26 Цит. по: Скиннер, «The State», с. 58 наст. изд.
27 Гоббс, Избранные произведения. Москва: Мысль, 1965, т. 2,
с. 45.
165

Олег Хархордин

Штаты». Слово «государство» является производным от
слова «государь», которое обозначало либо хозяина фео­
дального владения, владельца холопов, либо верховного
правителя, и которое часто являлось русским эквивалентом
латинского слова dominus. Ричард Пайпс даже настаивал
на том, что слово «государство» может быть более адек­
ватно переведено на английский не как state, а как domain,
наверное, в смысле «господское владение»2829.
Таким образом, история понятия «государство» пред­
ставляется на первый взгляд достаточно однозначной. Ста­
рославянское слово «господарь», или «осподарь», этимоло­
гически связанное с однокоренными словами «господь»
28 Я очень благодарен Клаудио Ингерфлому, который впервые
привлек мое внимание к этой теме и в чьей замечательной
статье (Ingerflom, «Oublier l’état pour comprendre la Russie?»,
Revue des etudes slaves, 1993, vol. LXVI, № 1, p. 125—134) да­
ется единственный систематический, хотя и краткий, обзор
истории этого понятия. В своем анализе русского словоупот­
ребления в XIV—XVII вв. он прежде всего опирается на кни­
гу Андраша Золтана (Из истории русской лексики. Будапешт:
Танкенъвкиадо, 1987), опубликованную по-русски в Венг­
рии, что делает ее в значительной мере недоступной для рос­
сийской аудитории. Этот текст, любезно предоставленный
мне автором, основывался на диссертации, защищенной
в Москве в 1984 г., основные положения которой были также
представлены в более доступном источнике: Аидраш Золтан,
«К предыстории русского „государь“», Studia Slavica Асаdemiae Scientarum Hungaricae, 1983, vol. 29, p. 71 —109. Бо­
лее ранние попытки лексикографических описаний см. в:
G. Stoeckl, «Die Begriffe Reich, Herrschaft und Staat bei den
orthodoxen Slaven», Saeculum, 1954, vol. 5; Wladimir Vodoff,
«Remarques sur la valeur du terme „tsar“ applique au princes
russes avant le milieu du XV siecle», Oxford Slavonie Papers,
1978, vol. 11, p. 1—41. Анализ словоупотребления в XVIII в.
во многом повторяет исследование Людмилы Черной «От
идеи „служения государю“ к идее „служения отечеству“
в русской общественной мысли второй половины XVII — на­
чала XVIII в.», в кн.: А. Л. Андреев и К. X. Делокаров, ред.,
Общественная мысль: исследования и публикации, вып. 1, Мо­
сква: Наука, 1989.
29 Richard Pipes, Russia under the Old Regime. New York: Scribner,
1974, p. 78.
166

*

Что такое «государство»? Европейский контекст

и «господин», первоначально означало «хозяин, владелец
холопов и домашнего хозяйства», а родственное с ним цер­
ковнославянское слово «господа» означало «домашнее хо­
зяйство или земельное владение»30. В этом смысле слово
«господарь» присутствует уже на новгородской берестя­
ной грамоте XI в. и в Синайском Патерике XI—XII вв.31
11есколько позднее слово «господарь» стало использовать­
ся и в политическом смысле, поскольку стало официаль­
ным титулом князей. Это произошло благодаря влиянию
латинского языка на канцелярский язык тех русских кня­
зей, чьи княжества вошли в состав Королевства Польского
и Литвы. Первое неоспоримо политическое использование
термина «господарь» относится к 1349 г., когда славянская
30 Слово «господь» употреблялось на Руси почти исключитель­
но но отношению к богу, хотя в церковнославянских текстах
он встречается и в смысле «господин», dominus. Слово «гос­
подин» тоже первоначально в церковнославянских текстах
было эквивалентом dominus — т. е. «владелец рабов или холо­
пов» — но начиная с XII—XIII вв. приобрело в Северо-Вос­
точной Руси политический смысл, когда стало применяться
как титул князей. Однако это слово не породило устойчивого
термина «господинство» (Золтан, Из истории русской лекси­
ки, с. 32). Пайпс указывает, что все эти слова родственны
многим терминам индоевропейского словаря, касающимся
дома или его противоположности, например, латинскому
hostis, «враг», или английским словам guest, «гость», и host,
«хозяин». (Pipes, Russia, р. 77.) Этимологические словари
выделяют два старославянских корн*я, входящих в слово
«господь» — ghostb и podb, первый их которых мог означать
что-то вроде «гостеприимный хозяин», а второй восходит
к индоевропейскому *potis, «могущественный, глава дома,
супруг». Русское «господь» может быть связано с латинским
hospes (в генитиве — hospitis), «хозяин, оказывающий госте­
приимство чужестранцам», «чужестранец». Оно возникло из
контаминации тех же двух индоевропейских корней, при
первоначальной форме *hosti-potis. (Павел Черных, Истори­
ко-этимологический словарь современного русского языка. Мо­
сква: Русский язык, 1994, т. 1, с. 209; Макс Фасмер, Этимо­
логический словарь русского языка. Москва: Прогресс, 1986,
т. 1, с. 446.)
31 Золтан, «К предыстории русского „государь“», с. 72.
167

Олег Хархордин

версия титулатуры Казимира III, короля Польского, назы­
вает его «господарь руское земле», что одновременно пере­
давалось по-латыни как dominusque terre Russiae32. В то
время Польша присоединила Галицкую Русь, князь кото­
рой Андрей называл себя по-латыни dux Ladimiriae et
dominus Russiae уже в 1320 г.33 После того как Галицкое
княжество перешло к Литве, слово «господарь» стало
частью титула Великого князя Литовского и потому
этот термин стал известен тем русским князьям, которые
поддерживали тесные отношения с Литвой и Польшей.
В 1427 г. Кирилл Белозерский наконец использовал титул
«господарь» по отношению к Великому князю Московско­
му, а в 1431 г. митрополит Фотий впервые использовал
производный от него термин «господарство»34.
Появившееся позднее слово «государь» вытеснило сло­
во «господарь» по все еще не до конца понятным причи­
нам35. По мнению русских историков, фундаментальное
различие, однако, заключается не между словами «госпо­
дарь» и «государь», а между ними и прежним титулом «ве­
ликий князь»36. Например, в 1477 г. Иван III потребовал,
чтобы Новгородская республика признала его в качестве
своего «государя». «Великий князь», до этого времени —
наследственный титул московских князей, подразумевал
первого среди равных, в то время как титул «государя»
подразумевает, что с подданными Ивана III можно обра­
щаться как с холопами или другим личным имуществом
dominus1а. С расширением и централизацией Московского
княжества, последовавшими за падением Новгорода, ти­
тул «государя» становится преобладающим, и цари впо­
следствии могли просто воспринимать свое царство как
«государь-ство», как исключительное собственное владе­
ние, где все, включая собственность подданных, принадле­
жит лично царю37.
Более того, некоторые ученые утверждают, что слово
«государь» в XVII в., особенно после коронации первого
32 Золтан, «К предыстории русского „государь“», с. 76.
33 Там же, с. 78.
168

&

Что такое «государство»? Европейский контекст

царя из династии Романовых в 1613 г., действительно ста­
ло означать то, о чем говорил сам титул — «государь всея
Руси» — поскольку после долгих поисков и избрания за­
конного претендента на престол могло сложиться ощуще­
ние глубокой личной связи между каждым подданным
и царем3
435*8. Люди, занимавшиеся тем, что мы сегодня могли
бы назвать «государственными делами», рассматривались
и считали себя фактически управляющими «государевыми
делами». Они, таким образом, воплощали в себе частицу
сто персоны и статуса. Например, русские послы за грани­
цей стали считать, что если с ними не обращаются со всей
подобающей их достоинству торжественностью, то это
34 Ingerflom, «Oublier l’état pour comprendre la Russie?», p. 127.
Золтан оспаривает аутентичность текста духовной Кирилла
1427 г. и относит первое использование этого политического
титула в великорусских документах к 1434 г.: в договорных
грамотах Василия II Васильевича и Дмитрия Шемяки нахо­
дим «А где будетъ ити нашем ратем, и где хто живет в вашои
очине, хто кому служит, тотъ идет своимъ осподарем» («К
предыстории русского „государь“», с. 92—93). С. Г. Бархуда­
ров, ред., Словарь русского языка X I—XVII вв., Москва: Нау­
ка, 1975—2001, в статье «господарь» датирует первый пример
употребления именно этой формы только 1461 г.: «Господин
и господарь великий князь Василий Васильевич».
35 См. обзор этих причин в: Золтан, «К предыстории русского
„государь“», с. 71. Многие ученые полагают, что это про­
изошло по чисто фонетическим причинам. Другие объясня­
ют это тем, что слово «государь» могло связываться в народ­
ном сознании со словом «суд», а титул правителя, соответст­
венно, мог толковаться как «верховный судья». Учитывая
тот факт, что оба слова чаще всего писались с надсловным
титлом приблизительно следующим образом г~сдръ, трудно
установить точную дату, когда «государь» становится преоб­
ладающей формой — возможно, это происходит не раньше
XVI в. (Черных, Историко-этимологический словарь, т. 1,
с. 210.) Золтан отметил первое зафиксированное употребле­
ние полной формы титула государь только в письменном
источнике 1645 г. («К предыстории русского „государь“»,
с. 105). Слово «господарь» употреблялось вплоть до XIX в. и
в XVIII в. имело три значения: 1) государь; 2) хозяин, владе­
лец — значение, использовавшееся на юге России; 3) офици­
альный титул правителя Молдавии. (Юрий Сорокин, ред.,
169

Олег Хархордин

напрямую затрагивает личную стать и положение их госу­
даря30.
В результате всех этих трансформаций слово «государ­
ство» стало обозначать, во-первых, свойство или качество
бытия государем, т. е. его достоинство и господство, при­
сущее состоянию государь-ства, и, во-вторых, территорию
его правления. Первоначально это слово главным образом
обозначало качество бытия йоттив'ом — как мы сказали
бы сейчас, господином над холопами — или процесс того,
что на средневековой латыни могло бы звучать как г/отшпайо, на итальянском языке Макиавелли йоттю, а на со­
временном русском — «господство» или «власть». Иван
III не говорил о территориях, когда в знаменитых перего­
ворах с новгородской делегацией в 1477 г. он настаивал на

36

37

38
39
170

Словарь русского языка XVIII века. Ленинград: Наука, 1987,
т. 5, с. 190.)
См., например: Анна Хорошкевич, «Из истории великокня­
жеской титулатуры в конце XIV — конце XV веков», в кн.:
В. Т. Пашуто, ред., Русское централизованное государство:
образование и эволюция, XV—XVIII века. Москва: АН СССР,
1980, с. 29. Пайне (Pipes, Russia, р. 65) утверждает, что глав­
ным противопоставлением эпохи было различие между сло­
вом «господин» как термином публичного права в XV в. со
значением «правитель над свободными людьми» и словом
«государь» — термином частного права, означавшим в то вре­
мя «владелец земли и крепостных, dominus». В этом плане
представляется чрезвычайно значимым, что Новгородская
республика называла себя «Господин Великий Новгород»,
что подразумевало правление свободными людьми, тогда как
московские князья приняли титул «государь», чтобы под­
черкнуть статус своих поданных как холопов. Подобная по­
зиция связана с некоторыми натяжками — иначе трудно бу­
дет сформулировать столь четкое противопоставление. На­
пример, Новгород в 1469 г. называл себя обоими титулами —
«Господин государь» ( Словарь русского языка XI—XVII ев.,
статья «господин»).
Титул «царь» является сокращенным и русифицированным
вариантом слова Caesar, византийского титула, который
впервые был официально принят Иваном IV.
Черная, «От идеи „служения государю“», с. 30.
Там же.
&

Что такое «государство»? Европейский контекст

том, чтобы новгородцы приняли его господство и не пыта­
лись ни ограничивать, ни регулировать его: «хотим государьства на своей отчине Великом Новегороде такова, како нашо государьство в Низовскои земли на Москве; и вы
нынечя сами указываете мне, и чинити урок нашему государьству быти: ино то которое мое государьство?»40 Здесь
видно, что понятие «государство» в XV в. было близко
итальянскому /о stato тем, что оба они апеллировали
к dominio. Но в то время как /о stato в первом предложении
«П Principe» Макиавелли уточняется как dominio, которое
имеет imperio над людьми, русский язык не знал этого раз­
личия между чистым dominio (господством хозяина) и
imperio (управлением свободными людьми, т. е. не-рабами)41. «Государство» понималось как полное и беспреко­
словное господство, которые осуществлялось в вотчине
над холопами и членами семьи42. Поэтому, возможно, тер­
мин «государство», хотя и означал достоинство и состоя­
ние государя, не имел таких выраженных коннотаций ко­
ролевской стати — «повелевающей силы наглядного пове­
дения» — как те, которые подразумевались в терминах
status regis и /о stato, связанных с более публичными фор­
мами господства.
Золтан попытался также подробно проследить форми­
рование второго раннего значения слова «государство» —
«территория, которой правит государь». Хотя это значе­
ние, как принято считать, появляется* уже в послании Фотия в 1431 г.43, широкое использование термина в этом
смысле пришло позже и было заимствовано у (в будущем)
Образование русского
централизованного государства в XIV—XV веках. Москва:

40 Текст летописи цит. по: Лев Черепин,

Соцэкгиз, 1960, с. 872. Ср. также «государство» в смысле
«господство» в записи 1469 г. в « Вол огодско-Пермской лето­
писи»: «Аще восхочеши поняти ея, то аз учиню в твоем госу­
дарстве» ( Полное собрание русских летописей, Москва; Л е­
нинград, 1959, т. 26, с. 225, цит. по: Andras Zoltan, «Polskie
„panstwo“ a rosyjskie „gosudarstvo“», Zeszyty Naukowe Wydzialu

Humanistycznego Uniwersytetu Gdanskiego, Filologia rosyjska,
1982, vol. 10, p. 112).
171

Олег Хархордин

белорусских и малороссийских книжников, которые пере­
водили польское слово panstwo словом «государство». Под
их влиянием великорусские книжники перенесли терри­
ториальные коннотации польского слова в русское «госу­
дарство». Поскольку польское слово несло одновременно
коннотации и dominatio, господства, и dominium, террито­
риального владения, это помогло расширить значение
русского слова44. В 1536 г. это слово уже использовалось
во множественном числе со значением ряда территорий45,
а в 1543 г. Иван IV уже без труда перечислил все «государствы», которые были частью его титула46. Реликты пер­
вичного понимания государства как личного господства4123
41 См. Pipes, Russia, р. 77—78. об этом противопоставлении,
центральном для аргументации Пай пса.
42 В теории это господство все же никогда не было неограни­
ченным, так как монархи должны были подчиняться закону
божьему. Их призвание понималось как служение богу, кото­
рое регулировалось каноническим правом и традицией. Как
утверждал Ключевский, царь имел большую власть над от­
дельным человеком, но не над образом жизни. (Владик Нерсесянц, ред., Развитие русского права в XV — первой половине
XVII веков. Москва: Наука, 1986, с. 85—87.) Ср. также: «Народ,
отрекаясь от своей воли, отдает власть не монарху, но преда­
ется во власть воли высшей, от которой и исходит царь — из­
бранник ее. Но и сам царь, отрекаясь от своей личной воли,
осуществляет служение как послушание». (Владимир Карпец,
«Некоторые черты государственности и государственной
идеологии Московской Руси: идея верховной власти», в кн.:
3. М. Черниловский, ред., Развитие права и политико-правовой
мысли в Московском государстве. Москва: ВЮЗИ, 1985, с. 21.)
43 Словарь русского языка XI—XVII вв. в статье «государство»
приводит для этого значения цитату — «Буди жъ милость
и благодать... на великомъ князе на Василье Васильевиче, и
на его сынехъ, и внуцехъ, с великим их г~сдрьствомъ» — хо­
тя, как показал Павел Черных ( Очерк исторической лексико­
логии: древнерусский период. Москва: МГУ, 1956, с. 113—114)
здесь явно имеется в виду режим власти, достоинство князя,
а не территория. Однако то же самое послание имеет другой
уместный пассаж: «и от-ыныхъ земель, г~сдрьствъ, Великихъ
княжении, и от Литовской земли» (Золтан, Из истории рус­
ской лексики, с. 38).
172

Что такое «государство»? Европейский контекст

и достоинства князя, а не территории, обнаруживаются
еще в 1570 г., когда Иван IV написал английской королеве
Елизавете о своем разочаровании в характере ее правле­
ния, которое он считал неприемлемым для самодержца.
Послание гласило: «И мы чаяли того, что ты яа своем государьстве государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и своему государьству прибытку».
Пайпс приводит перевод, сделанный английской канцеля­
рией, и замечает, что английские переводчики были сбиты
с толку русским текстом и передавали слово «государст­
во» как domain, land, или realm44567, хотя эти территориаль­
ные термины иногда не соответствовали русскому слову,
которое часто подразумевало лишь личное господство.
Подводя итоги тому, как формировалось русское слово
«государство» в ранний период, мы видим параллельное
развитие обоих основных значений, обнаруживающихся
и в термине /о stato в Европе начала Нового времени.
Lo stato и «государство» обозначают состояние личного
господства и достоинство правителя, т. е. il suo stato, «его
44 Один западнорусский (или староукраинский, или старобело­
русский, в зависимости от предпочтений интерпретации)
источник из Вильно в 1494 г. содержит выражение «я h r a n ic a

n a szo m u

h o s u d a r s tw u » .

( С ловник

c m a p o y n p a iu c K o i м о е й

XIV—XV c m . Киев: Наукова думка, 1977—1978, т. 1, с. 257.)
Это первый раз, когда коннотация территории появляется
недвусмысленно. Также русская калька польского слова —
слово «панство» — использовалось как синоним русского
слова «отчина» в русских источниках начиная с 1490 г., из
чего следует, что русские были хорошо знакомы с употребле­
нием этого польского слова. (Andras Zoltan, «Polskie „рапstw o“ a rosyjskie „gosudarstvo“», p. 112.)
45 Михаил Кром, «Научная терминология, язык эпохи, и поли­
тические реалии XVI века», в кн.: Е. А. Антонова и др., ред.,

Политические институты и социальные страты России
(XVI—XVIII века). Москва, РГГУ, 1998, с. 66.
46 Золтан, Из истории русской лексики, с. 42.
47 Pipes, Russia, р. 77. Русский текст по: Ю. В. Толстой, Первые
сорок лет сношений между Россиею и Англией, 1553—1593.
Санкт-Петербург, 1875, с. 109.
173

Олег Хархордин

государь-ство», хотя итальянский principe повелевает сво­
бодными людьми, а русский господарь-государь правит
своими подданными как холопами. Оба слова также обо­
значают территории, контролируемые этими суверенами.
Однако самое принципиальное нововведение, согласно
Скиннеру, случилось в начале XVI в. в Италии и в начале
XVII в. в Англии, когда lo stato и state стали обозначать
аппарат управления, независимый как от правителя, так
^и от управляемых. Это происходит также и в России,
но только в первую половину XVIII в. Интересно, что рас­
ширение значения слова «государство» происходит в Рос­
сии иначе, чем в Западной Европе, поскольку здесь отсут­
ствовали сходные устоявшиеся традиции республикан­
ской или абсолютистской политической мысли. Поэтому
сопоставление двух примеров концептуального развития
поможет нам понять, какие интересы способствовали утвер­
ждению идеи государства как независимого субъекта дей­
ствия.
Г о с п о д с т в о д л я о б щ е го б л а га

Триада «правитель—государство—подданные», цен­
тральная для нововременного понятия государства, была
сформирована в России в два этапа. Сначала стали настаи­
вать на различении между персоной правителя и его госу­
дарством, понимаемом теперь часто как «отечество», т. е.
сообщество, основанное на кровнородственных связях,
общем происхождении и образе жизни. Личное служение
государю постепенно стало пониматься как служение
стране или, лучше сказать, отечеству, что и помогло отде­
лить государственные дела от личных дел государя.
Самые первые сдвиги в этом направлении обнаружива­
ются уже в период правления царя Алексея Михайловича.
Россия в конце XVII в., конечно, в значительной степени
воспринималась царем как собственная вотчина, личное
владение, которое он называл «единого государя государ­
ством»™. Некоторыми русскими историками это сравнива­
лось с высказыванием Людовика XIV «l'état, c'est moi», что
174

Что такое «государство»? Европейский контекст

в действительности представляет собой очевидную натяж­
ку. Если Король-Солнце и произнес фразу «государство —
это я», то она носила откровенно парадоксальный харак­
тер, поскольку разделение бюрократического аппарата
власти и личности короля к тому времени было уже прак­
тически завершено во Франции. В России слова Алексея
Михайловича не предполагали подобного разделения: «го­
сударство» государя по-прежнему в основном толковалось
как И шо зЬа1о.
Даже зачатки будущей бюрократии порой функцио­
нировали только для того, чтобы удовлетворять личные
желания и потребности царя. Учитывая, что дела государ­
ства и дела государя не были разделены, протобюрократия
обычно считала, что занимается «государевыми делами»,
куда входили и те, и другие. Тайный приказ, учрежденный
в XVII в. для ведения дел, касающихся персоны государя,
является весьма характерным примером. После 1662 г. его
функции претерпели радикальные перемены, а полномо­
чия были сильно расширены. Вместо того чтобы только
вести следствие по делам, связанным с покушением на
персону суверена, приказ активно занялся заготовками
продовольствия, а также реквизицией и приобретением зе­
мель. Это объясняется решением царя обеспечить снаря­
жением и продовольствием полки стрельцов, которые по­
могли ему подавить восстание 1662 г. До того времени
стрельцы сами должны были заботиться о своем содержа­
нии. Теперь царь, осознав преимущества, которые откры­
вались перед ним благодаря существованию регулярной
армии, принял решение укрепить ее за счет государствен­
ного снабжения. Вследствие этого приказ, занимавшийся
охраной персоны царя, начал заниматься также и содержа­
нием армии. Интересно, что после смерти царя Алексея в
1676 г. этот приказ был немедленно расформирован, а его
собственность была поделена между другими приказами.
Наследники, возможно, не видели никакой необходимости
в том, чтобы содержать особый приказ, занимавшийся48
48 Черная, «От идеи „служения государю“», с. 32.
175

Олег Хархордин

только охраной персоны царя, наряду с другими приказа­
ми, и так занимавшимися этим и другими его интересами.
Ученые заключают: «В эпоху, когда государство и форма
правления совершенно не различались, понятия государев
и государственный неизбежно должны были покрывать
друг друга. Государство и государственный интерес мыс­
лились не иначе, как конкретно — в форме живой лично­
сти государя и государева дела»49.
И тем не менее возникающая традиция того, что сего­
дня мы могли бы назвать «государственной службой»
и что до середины XVII в. все еще называлось «государе­
вой службой», открывала возможности для новых форму­
лировок. Хотя мы знаем очень немного зафиксированных
в юридическом документе примеров того, как царь благо­
дарит своих подданных за службу «государству»50, некото­
рые из служилых людей, представляющих патримониаль­
ную бюрократию, начали размышлять о том, что они, воз­
можно, служат чему-то иному, нежели только царю. Так,
даже уже в 1550-х гг. мы находим жалобы летописца на то,
что бояре «всяк своим печется, а не государьскым, не
земьсскым»51. Столетие спустя Ордин-Нащокин, глава
Посольского приказа при Алексее Михайловиче, мог ино­
гда — среди обычных утверждений, что его служение пре­
следует интересы суверена, — заявить, что он также тру­
дится для «устроения своего государства»52. Здесь, конечно,
не следует видеть указание на личное господство этого ца­
редворца (что было бы преступлением и кощунством), но
очевидно, что он рассматривает себя уже как часть некоего
49 Александр Заозерский, Царская вотчина в России XVII века.
Москва: Соцэкгиз, 1937, с. 43.
50 Например, в указе о купцах от 1681 г. (Marc Raeff, The

Well-ordered Police State: Social and Institutional Change Through
Law in the Germanies and Russia, 1600—1800. New Haven: Yale
University Press, 1983, p. 207), хотя это выражение все еще
могло означать личное господство государя.
51 Михаил Кром, «Политический кризис 30—40 годов XVI ве­
ка», Отечественная история, 1998, № 5, с. 3.
52 Черная, «От идеи „служения государю“», с. 35.
176

Что такое «государство»? Европейский контекст

большего сообщества, интересам которого, помимо лич­
ных интересов царя, он служит.
Решающее изменение в дискурсе, однако, происходит
в эпоху Петра Великого, когда вводится понятие общего
блага и предпринимается попытка наиболее радикальным
образом дистанцировать персону государя от общности
под названием «государство». Согласно Черной, «иерар­
хия, существовавшая в русской средневековой идее госу­
дарства: царь служит богу — народ служит царю, смени­
лась новым соотношением: и царь и подданные служат
Отечеству, „общему благу“ государства»53.
Ученые ведут спор о том, когда впервые в то время
была четко сформулирована доктрина общего блага. Чер­
ная принимает за исходный момент 1700 г., когда Петр
распорядился печатать книги в Амстердаме на славянском
языке «к славе великого государя... и ко общей народной
пользе и прибытку»54. Павленко указывает на манифест
1702 г. о призыве иностранцев на государственную служ­
бу, где Петр обещает управлять так, «дабы всяк и каждый
из наших верных поданных чувствовати мог, какое наше
единое намерение есть о их благосостоянии и приращении
усердно пещися»55. Многие исследователи сходятся на
том, что самая знаменитая формулировка появляется в ре­
чи Петра перед Полтавской битвой, в которой Россия
одержала победу над шведской армией и стала европей­
ской державой, в 1709 г.: «ведамо бо Российское воинство,
что оный час пришел, который всего отечества состояние
положил на руках их, или пропасть весьма, или в лучший
вид отродиться Россия, и не помышляли бы вооружен­
ных и поставленных себя быти не за ПЕТРА, но за госу­
дарство, ПЕТРУ врученное, за род свой, за народ Всерос­
сийский, который доселе их же оружием стоял, а ныне

33 Там же, с. 43.
54 Там же, с. 36.
55 Николай Павленко,
с. 485.

Петр Великий. Москва: Мысль, 1994,

177

Олег Хархордин

крайняго уже фортуны определения от оных не ожи­
дает»56.
Здесь необходимо подчеркнуть два момента. Во-пер­
вых, Петр представляется в данном случае не как хозяин
владения, именуемого Россия, но как его хранитель и по­
печитель. Во-вторых, сообщество, интересам которого он
служит, — это необязательно «государство», это также и
«отечество», патерналистское сообщество кровнородовых
связей. Государство, понимаемое как отечество, выдвига­
ется на передний план, возможно, потому, что слово «оте­
чество» лучше выражает идею искомой общности между
всеми жителями России, чем слово «государь-ство», слиш­
ком очевидно связанное с могуществом государя и прямо
отсылающее к тому, что можно назвать «господин-ством»,
состоянием господства государя и подчинения ему.
В старославянском языке высококнижный термин «отьчьство», или «отечьствие» — аналог греческого patris —
первоначально означало «род». Несколько позже под
влиянием переводных текстов он стал обозначать и бли­
зость по месту рождения, «малую родину». Только значи­
тельно позже, в XVII в. он стал обозначать возвышенный,
достойный самопожертвования идеал нации57. Историки
склонны связывать возникновение этого третьего значе­
ния слова с периодом Смутного времени, когда народное
ополчение со всех концов России объединилось, чтобы ос­
вободить Москву58. Высокий идеал pro patria mon, однако,
не мог появиться в России, как это произошло в Западной
Европе просто благодаря переводам римской литературы
или развитию средневекового представления об общей pa­
tria, которую христиане имеют в Граде Небесном59. Скорее,
этот идеал возник как следствие заимствования греческих
56 Феофан Прокопович, История императора Петра Великого.
Санкт-Петербург, 1773, с. 212. Текст этой речи был, навер­
ное, просто приписан Петру, но учитывая тот факт, что Про­
копович явился рупором многих петровских реформ, данное
словоупотребление является репрезентативным для ритори­
ки власти того времени.
178

Что такое «государство»? Европейский контекст

моделей, особенно жития Св. Дмитрия Солунского, по­
жертвовавшего собой ради своего города-полиса, малого
отечества5
758960. К тому же слово «отечество», очевидно связан­
ное со словом «отец», несло коннотации патримониально­
го хозяйства и патерналистского отношения к поддан­
ным61. Из-за этих семейно-родовых коннотаций «отечест­
во», возможно, и казалось более удачным термином, чем
«государство», по крайней мере, в деле убеждения тради­
ционной аудитории Петра в необходимости поддержки
безличной общности, а не лично государя.
Считается, что вера в общее благо и службу отечеству
была важна лично для самого Петра I: «Идея служения го­
сударству, в которую глубоко уверовал царь и которой он
57 Владимир Колесов, Древняя Русы наследие в слове. Мир чело­
века. Санкт-Петербург: СПбГУ, 2000, с. 257—259.
58 Михаил Кром, «К вопросу о времени зарождения идеи пат­
риотизма в России», в кн.: Л. Н. Пушкарев, ред., Мировос­
приятие и самосознание русского общества (XI—XX вв.). Мо­
сква: ПРИ РАН, 1994, с. 26.
59 См. об этом: Kantorowicz, The King’s Two Bodies, p. 233—234.
Срезневский дает всего один пример подобного словоупот­
ребления (из стихиря XII в.) как аберрацию в значении «из­
бранная страна»: «Отьчьство же нам Иероусалимъ крепькыи
и непогыбающии». ( Материалы для словаря древне-русскаго
языка по письменным памятникам. Санкт-Петербург, 1902,
т. 2, стб. 833.)
60 Летопись считает, что князь Михаил* Тверской перед поезд­
кой в Орду на верную гибель проникся подвигом Св. Дмит­
рия и «такоже умыси створити, и положити душю свою за
свое отчество». (Кром, «К вопросу о времени зарождения
идеи патриотизма», с. 22.)
61 Gary Marker, Soloviev’s Peter: Otets otechestva, otsovstva і muzhestva. Unpublished maniscript. Department of History, SUNY
Stony Brook, 1999. См. также об отношении Петра к народу
как к «детям» — Евгений Анисимов, Время петровских ре­
форм. Ленинград: Лениздат, 1989, с. 60—62. Об истории по­
нятия «народ» в европейских языках см. в: Oleg Kharkhordin,
«Nation, Nature and Natality: New Dimensions of Political
Action», The European Journal of Social Theory, vol. 4, № 4,
November 2001.
179

Олег Хархордин

*,

подчинил свою деятельность, была сутью его жизни»62. Он
пытался явным образом отделить себя как частное лицо от
персоны государя, исполняя две противоположные роли:
роль простого бомбардира Петра Михайлова, который сто­
ит в строю вместе с другими воинами во время маршей и
учений, и роль суверена, чей трон возвышается над при­
дворными во время торжественных приемов. Играя роль
бомбардира Петра Михайлова, Петр I собственным приме­
ром представлял службу отечеству как то, к чему должен
стремиться истинный сын отечества. Личные траты царя
были весьма скромными, сопоставимыми с тем денежным
довольствием, которое получали офицеры его армии. По­
лучая эти деньги, Петр, как записали современники, гово­
рил: «Сии деньги собственные мои; я их заслужил и упот­
реблять могу по произволу, но с государственными дохо­
дами поступать подлежит осторожно...» Характерно, что
Петр говорил, что служил «сему государству», а не «сво­
ему государству», т. е. рассматривал его как то, что имеет
независимое существование и собственные интересы63.
Так, приказ, учреждающий Сенат в 1711 г., обязал этот
новый орган «смотреть во всем государстве расходов, и не­
нужные, а особливо напрасные, отставить». Через некото­
рое время текст о реформе Сената четко лингвистически
отделял государя от государства: «Всегда подобает Сенату
иметь о монаршеской и государственной пользе неусып­
ное попечение»64.
Желание провести границу между персоной государя
и государством проявляется здесь вполне отчетливо. Од­
нако это желание не всегда было легко осуществить63.
Главной причиной этих трудностей было, наверное, то, как
Петр и его идеологи насаждали идею общего блага: форма
введения новой идеологии подрывала само содержание
62 Павленко, Петр Великий, с. 482. Почти те же выражения в
кн.: Александр Каменский, Российская империя в XVIII веке:
традиции и модернизация. Москва: Новое литературное обо­
зрение, 1999, с. 73.
63 Павленко, Петр Великий, с. 484, 482.
180

!?

Что такое «государство»? Европейский контекст

проекта. Как отметили многие, отделение государства от
личности государя осуществлялось по приказу самодержца,
который полностью контролировал это государство. В са­
мом деле, другие реформы Петра, которые привели к мно­
гочисленным изменениям в обычаях и’повседневной жиз­
ни — т. е. в сферах, куда едва ли вмешивались московские
князья и цари, — вероятно, оказались успешными только
благодаря использованию механизмов традиционной вла­
сти, позволивших преодолеть величайшее сопротивление.
Здесь идеологи Петра I апеллировали к божественному
праву царя исправлять нравы, а не к его воле суверена64656.
Непоследовательной была и сама политика по популя­
ризации понятия общего блага, которое должно было объ­
единять правителя и подданных в едином порыве службы
отечеству. В 1721 г. Петр был объявлен «отцом отечества»
64 Михаил Белявский и Николай Павленко, ред., Хрестоматия
по истории СССР XVIII в. Москва: Соцэкгиз, 1963, с. 126,
132.
65 Так, тексты популярных солдатских песен в начале XVIII в.
чаще всего упоминают «царскую службу», которая описыва­
ется как каждодневная тяжкая рутина. Призывы постоять за
«государство» не упоминаются вовсе, и в текстах этих песен
невозможно обнаружить официально утверждаемое отделе­
ние личности государя от дел государства. (Ольга Агеева,
«К вопросу о патриотическом сознаний в России первой чет­
верти XVIII в», в кн.: Пушкарев, ред., Мировосприятие и са­
мосознание русского общества (XI—XX вв.), с. 47.)
66 См.: Ingerflom, «Oublier l’état pour comprendre la Russie?»,
p. 129—130, об этом тезисе, подробно разработанном москов­
ско-тартуской школой, например в статье: В. М. Живов,
«Культурные реформы в системе преобразований Петра I»,
в кн.: Из истории русской культуры, т. III: XVII — начало
XVIII века. Москва: Языки русской культуры, 2000. Многие
читатели, возможно, уже заметили, что мое изложение, как
правило, игнорирует политическую теологиюрусского само­
державия. Это сделано для того, чтобы ограничиться в этой
статье только исследованием параллелей со статьей Скинне­
ра. Бесспорно, что необходимо отдельное исследование упот­
ребления термина «государство» в проповедях, религиозной
полемике и теократических доктринах XV II—XVIII вв.
181

Олег Хархордин

в подражание pater patriae, титулу римских императоров,
который после падения итальянских средневековых рес­
публик обозначал, как пишет Скиннер, «мудрого правите­
ля, ...чьи поступки будут исходить от желания способство­
вать общему благу и, как следствие, всеобщему благополу­
чию всех его подданных»67. Но, принимая этот титул, Петр
переставал быть «сыном отечества» Петром Михайловым,
*, марширующим в одном ряду с другими офицерами армии.
К тому же он официально становился императором, что
ощутимо укрепляло самодержавные претензии русских
царей. Поэтому Феофан Прокопович часто оказывается
в затруднении, выбирая, какие слова использовать, восхва­
ляя после смерти царя его труды: например, называть ли
Россию «наше отечество» или «его (Петра) отечество»?
В одном месте Прокопович объявляет, что какой Петр
«Россию свою зделал, такова и будет», и обсуждает силу,
которую «должен всяк государь иметь к управлению и ис­
правлению своего отечества». Приведенные примеры за­
ставляют нас вспомнить о понимании государства как
личного владения государя. Чуть позже, однако, о Петре
говорится, что он перенял хорошие иностранные законы
для «исправления отечества нашего»68. Причина подобных
затруднений проясняется, возможно, в тексте трактата
«Правда воли монаршей», также принадлежащего перу
Прокоповича, где утверждается, что монарх может «повелевати народу не только все, что к знатной пользе отече­
ства своего потребно, но и все, что ему не понравится,
только бы народу не вредно и воли божией не противно
было»69. Самодержавная воля — главная движущая сила
Российского государства, и поэтому независимо от того,
67 Скиннер, «The State», с. 23 наст. изд.
68 Все цитаты взяты из: Владимир Гребенюк, ред., Панегириче­
ская литература петровского времени. Москва: Наука, 1979,
с. 281, 289, 292. Подчеркивания мои. — О. X.
69 Феофан Прокопович, О правде воли монаршей. Санкт-Петер­
бург, 1726, с. 27, цит. по: В. М. Ничик, Феофан Прокопович.
Москва: Мысль, 1977, с. 157.
182

.і?

Что такое «государство»? Европейский контекст

сколько говорится об общественном благе, к которому
вместе должны стремиться государь и народ, идея общего
для всех «отечества» насаждается по приказу государя, аб­
солютного господина в своем владении.
«Сыны», наверное, звучит лучше, чем «холопы» или
«рабы», но стать «сыном отечества» надо было, по-холоп­
ски приняв навязываемый тебе язык господина. Поэтому,
наверное, слово «отечество», хотя оно представляется лин­
гвистически более удачным, чем слово «государство», для
обозначения точки притяжения лояльности потенциально
равных граждан, часто использовалось как синоним слова
«государство». Многие отмечают, что вообще вплоть до
конца XVIII в. русские слова, обозначающие отечество,
государство и общество, были взаимозаменяемы. Общим
референтом для всех этих понятий выступало «высокое,
могучее и светлое единение возродившегося общества-го­
сударства с его членами»70. Кроме того, в терминологии
теоретиков естественного права, широко переводившихся
на русский язык в XVIII столетии, «гражданское общест­
во» выступало в качестве синонима «государства» (как,
например, у Локка), а переход в это «гражданское состоя­
ние» происходил просто за счет учреждения в первона­
чальном естественном состоянии института третейского
суда и общих гарантий безопасности. Поэтому даже наи­
более радикальные мыслители первоначально разделяли
словоупотребление, которое подразумевало равенство ме­
жду обществом, государством и отечеством. Так, Радищев
писал: «О вы проложившие путь умствования о благе на­
родном, общественном, о благе Государственном, Платон,
Монтескиё»; или в другом месте: «Сельский житель более
всех других сочленов Российского государства любит оте­
чество»71.
Екатерина Вторая сделала важный шаг к институ­
ционализации такого словоупотребления. В 1783 г. она
70 В. Сурин, «Личность и государство в русской литературе
второй половины XVIII века», Сборник Харьковского истори­
ко-филологического общества, XIX, 1913, с. 114.
183

Олег Хархордин

опубликовала текст, называвшийся «О должностях чело­
века и гражданина» и представлявший собой сокращен­
ный перевод одноименного трактата Пуфендорфа717273. Эта
книга стала обязательной частью школьного образования
вплоть до 1819 г. Помимо всего остального, Екатерина
закрепила определение отечества, уничтожающее почти
всякую разницу между отечеством и государством: «В соб*' ственном знаменовании Отечество есть то великое обще­
ство, которого кто сочленом, то есть: то государство, кото­
рому кто поддан или по месту своего рождения, или по
преселению своему и жительству. Таковое великое обще­
ство, которое иногда простирается чрез многия земли, на­
зывается потому отечеством, что в нем благо всех жителей
и сочленов, одной властию или законами так содержится
и споспешествуется, как в доме благо чад попечением оте­
ческим устроевается. И посему все те, кои подчинены од­
ному правительству, или одной верьховной власти, суть
сыны одного отечества»™.
Стоит отметить несколько особенностей приведенного
отрывка. Во-первых, нашему современнику может пока­
заться, что Екатерина пытается устранить различия между
понятиями государства и общества. Но поскольку по­
добное различие еще почти совсем не артикулировано
в русском языке ее времени, то, наоборот, использование
различных слов для обозначения этих феноменов закла­
дывает возможность их будущего разведения и даже ре­
шительного противопоставления друг другу. Во-вторых,
уже очевидна и возможность определить государство в бо­
лее узком смысле, как относительно независимый аппарат
71 Сорокин, Словарь, статья о термине «государственный»,
с. 197, 199.
72 См. сопоставление глав текста Пуфендорфа и сокращенной
версии Екатерины в кн.: Vadim Volkov, The Forms o f Public
Life. European University at St.-Petersburg, 1997. (Unpub­
lished manuscript.)
73 О должностях человека и гражданина, 11 тиснение, Санкт-Пе­
тербург: Типография Императорской Академии Наук, 1817,
с. 1 1 6 -1 1 7 .
184

ш

Что такое «государство»? Европейский контекст

правления. Конечно, преобладающим значением слова
«государство» тогда было «страна, население которой состоит под одним управлением»74, и Екатерина использует
именно это значение, когда говорит о тех, кто подчинен
«одной верьховной власти», как по рождению, так и по
местожительству. Но параллельно этому в российской
мысли в результате переводов иностранных политических
трактатов появляется и новая метафора государства как
механизма. Так, Радищев почти что дословно повторяет
введение Гоббса к «Левиафану», когда пишет: «Государст­
во есть великая махина, коея цель есть блаженство граж­
дан. Два рода пружин, кои оную приводят в движение,
суть нравы и законы»75. Это прокладывает путь к тому,
чтобы государство было определено как единица действия,
самодостаточная и независимая.
Использование прилагательного «государственный», ко­
торое едва только появилось в середине XVII в.76, но стало
широко употребляться к середине XVIII в., показывает
нам, что термин «государство» все больше относился к ор­
гану управления, обладающему своими специфическими
чертами. Это «государство» в узком смысле слова мысли­
лось, например, как наделенное правами, как это видно из
следующего высказывания: «буде же кто сей Наш указ
преступит... тот яко нарушитель прав государственных
и противник власти, казнен будет смер-тию». Государство
имело теперь также свои «государственные чины», под ко­
торыми понимаются официальные лица, как в предложе­
нии «С робким подобострастием... стояли вокруг престола
моего чины государственные». Еще важнее тот факт,
что государство имело и свои «государственные места»,
т. е. учреждения, где ведутся государственные дела77,
и свой «государственный совет», т. е. правительственные
74 Сорокин, Словарь, статья «государство», с. 198.
75 Там же, с. 199.
76 Первое использование зафиксировано в 1649 г., см.: Бархуда­
ров, ред., Словарь русского языка X I—XVII ев., статья о терми­
не «государственный».
185

Олег Хархордин

коллегии и министерства. И, в конце концов, оно имело
«государственных крестьян», населяющих государствен­
ные земли и напрямую платящих налоги правительству778.
Эта совокупность людей и разнообразных институций
заслуживала того, чтобы быть лингвистически признанной
в качестве самостоятельной единицы действия. Екатерина
II, похоже, не сделала этого последнего шага, хотя на прак­
тике она окончательно укрепила государственный аппа*' рат, приказав в 1775 г. создать иерархию органов губерн­
ского управления и таким образом завершив формирова­
ние единообразной государственной машины79. Конечно,
употребление Екатериной слова «государство» уже пред­
полагало иногда, что государство не тождественно ни под­
данным, ни личности правителя — например, «самодер­
жавных правлений намерение... есть слава граждан, госу­
дарства, и Государя», писала она80 — но, похоже, что это
троякое отличие было последовательно проведено лишь
в критике самодержавия.
Так, Фонвизин писал: «Где же произвол одного есть за­
кон верховный, тамо прочная общая связь и существовать
не может; тамо есть государство, но нет отечества; есть
подданные, но нет граждан»81. Здесь подразумевается уже
четкий республиканский идеал: правление законов, а не
людей обеспечивает им свободу. Как писал и Радищев:
«И даже если бы сам государь велел тебе нарушить закон,
не повинуйся ему, ибо он заблуждает себе и обществу во
вред»82. Особенно интересным в обоих фрагментах пред77 Петру I обычно приписывается учреждение этих государст­
венных мест и создание их внутренней планировки, четко
разделившей в пространстве управляющих и управляемых.
См.: Raeff, The Well-ordered Police State, p. 203.
78 Все примеры этого параграфа взяты из: Сорокин, Словарь,
статья о термине «государственный», с. 197—198.
79 Raeff, The Well-ordered Police State, p. 229.
80 Параграф 15 ее «Наказа», цит. по: А. А. Алексеев, «История
слова гражданин в XVIII в.», Известия АН СССР, серия ли­
тературы и языка, 1972, № 1, с. 69.
81 Там же.
186

л

Что такое «государство»? Европейский контекст

ставляетея изображение общности, противостоящей госу­
дарству: нарушение общих законов убивает свободу. Ради­
щев и в стихах говорит об этом следующим образом:
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут:
Одно сковать разсудок тщится,
Другое волю стерть стремится.
На пользу общую рекут8:\

«Общество», о котором говорит здесь Радищев, — это,
конечно же, не «гражданское общество» современной тео­
рии либерализма и даже не совокупность всех людей, на­
селяющих Россию. Скорее, в соответствии с употреблени­
ем этого слова в XVIII в., это либо «хорошее общество»
Петербурга и Москвы, либо, возможно, la république des
lettres мыслителей русского Просвещения82834. Тем не менее
противопоставление государства обществу проводится
последовательно и решительно. Здесь окончательно фор­
мируется нововременная триада «правитель—государст­
во—подданные». И если Петр Великий отделил персону
государя от государства, которым он правил, то радикаль­
ная мысль российского Просвещения расколола это госу­
дарство-отечество на общество, понимаемое как совокуп­
ность частных граждан, и государство в узком смысле сло­
ва, понимаемое как механизм законной уласти.
Интерпретация государства как государственного аппа­
рата и отделение так понимаемого государства от общест­
ва стало общим местом в русских текстах XIX в.85 Однако
82 Сорокин, Словарь, статья «государь», с. 200.
83 А. Н. Радищев, Полное собрание сочинений, т. 1. Москва:
АН СССР, 1938, с. 4.
84 Концептуальные трансформации русских терминов, связан­
ных с общением и понятием общества, см. в кн.: Vadim
Volkov, The Forms o f Public Life. Ph. D. thesis. Cambridge, UK:
Cambridge University, 1995.
85 См. подборку примеров в: Ingerflom, «Oublier l’état pour com­
prendre la Russie?», p. 132.
187

Олег Хархордин

подобные представления разделялись только грамотной
частью российского населения. Исследование Кавтарадзе
о том, как крестьяне XIX в. воспринимали политическую
жизнь, показывает, что они не понимали слово «государст­
во» в современном смысле. Для обычного крестьянина
царь был идеальной фигурой, воплощавшей в себе божест­
венную справедливость и отдаленную надежду на избавле­
ние от тягот жизни. Наоборот, государственные чиновни­
цки и царские наместники рассматривались как частные
лица, злоупотребления которых могут быть пресечены ца­
рем. В восприятии крестьян не существовало государства
как относительно автономной машины власти. Скорее все­
го, они по-прежнему были склонны считать чиновников
личными слугами царя, извращающими его справедливые
наказы и приказы.
Более того, крестьяне не имели почти никакого пред­
ставления об общем благе государства и могли не раз­
делять официальную идеологию имперского отечества.
Когда Наполеон вторгся в Россию в 1812 г., в деревнях
это первоначально восприняли как конфликт между
царями, а не народами. В первые месяцы войны кресть­
яне оказывали сопротивление французской армии толь­
ко в тех случаях, когда она наносила урон местным
крестьянским общинам. Только после разрушения неко­
торых из этих сельских сообществ появилась знаменитая
«дубина народной войны», воспетая Львом Толстым.
Крестьяне в первую очередь были преданы «миру»,
и добиться от них преданности, выходящей за пределы
местной общины,— преданности чему-то большему, что
называлось «отечество» — было чрезвычайно трудно.
Даже во время Крымской войны 1855 г. крестьяне шли
в русскую армию без особо патриотических чувств. Хо­
дили слухи, что французы начали войну, чтобы освобо­
дить крепостных, и это еще больше осложняло набор
крестьян на «службу отечеству» в царской армии. Мно­
гие из них могли даже думать, что службой в войсках
они зарабатывают свою свободу, которую должны были
получить от царя в качестве награды за свои услуги.
188

Что такое «государство»? Европейский контекст

Даже тогда, по-видимому, военный конфликт восприни­
мался как война между правителями, а не народами86.
Только большевики после 1917 г. превратили «государ­
ство» в часть повседневной жизни каждого гражданина
России и сделали нововременное значение этого слова
очевидным для всех. То, что Скиннер называет дважды
абстрактным характером современного государства, было
достигнуто, когда государство как автономная машина
власти начало вторгаться в жизнь большинства советских
людей — и стало казаться для многих реальностью, отли­
чающейся как от личностей его руководителей, так и от
людей. Независимо от того, каких масштабов достигало
возвеличение личности Сталина, советские люди знали,
что их государство, по крайней мере в теории, не является
собственностью какого бы то ни было начальника. Од­
новременно, несмотря на то, что почти все стало госу­
дарственной собственностью, а всех убеждали, что «го­
сударство — это мы», советские люди знали, что «их» го­
сударство — это особый субъект действия, который — как
постоянно им напоминала об этом повседневная практи­
к а ^ имеет интересы, не совпадающие с их собственными,
ц который поэтому готов пожертвовать людьми во имя
э^их интересов.
С х о д с т в а и о тл и ч и я

Сопоставление формирования понятия «государство»
в русском и английском языках показывает различные
стратегии, которые ведут к установлению троякого разли­
чия, лежащего в основании нововременного понятия госу­
дарства: правитель—государство—подданные. В английском
языке различие между правителем и государством настой­
чиво утверждалось республиканской мыслью, в то время
как различие между государственным аппаратом и поддан­
ными было осуществлено идеологами абсолютизма. В рус­
ском языке, как кажется на первый взгляд, аналогичный
86 Ingerflom, «Oublier l’état pour comprendre la Russie?», p. 132—133.
189

Олег Хархордин

результат был достигнут, но как бы в форме зеркального
отражения: мысль о различии между персоной правителя
и государством насаждалась абсолютистскими мыслителя­
ми (и часто — самими монархами), тогда как субъект дей­
ствия под названием государство был концептуально про­
тивопоставлен подданным прежде всего в зарождающейся
республиканской традиции.
Это ощущение зеркального отражения между процесса­
ми развития понятия государства в английском и русском
языках исчезает, однако, если мы более внимательно по­
смотрим на смысл категорий, использованных в том и дру­
гом случае. Тогда станет ясно, например, что в западноев­
ропейском случае внутри исходного понятия /о stato или
state, обычно воспринимавшегося как il suo stato, личное
господство принца, республиканская мысль стала подчер­
кивать два противостоящих друг другу аспекта. Так, /о
stato в смысле status regis стало пониматься как призвание
или должность государя, тогда как /о stato в смысле status
rei publicae начали рассматривать как оптимальное поло­
жение вещей в республике, обеспечиваемое правлением
законов, а не заботой об этом мудрого принца. Позже сама
эта res publica («общая вещь» или «общее дело», как этот
термин иногда переводят) была разбита абсолютистами на
части, которые можно было бы по-латински назвать res
gubemans — «правящая вещь», т. е. аппарат правления —
и publica. Английское слово state оказалось очень удобным
для выражения этого позднего противопоставления госу­
дарства как аппарата правления и народа. Так в конце
концов появилось троякое различие гех (король) — res
gubemans —publica.
В России основополагающая проблема состояла в про­
ведении различия между господарем (dominus) и его господарством, понимаемым теперь, однако, не в двух пер­
вичных значениях этого слова — т. е. не как его личное
господство (dominatio) и не как территориальные владения
{dominium, ср. цер.-слав. «господа» с ударением на второй
слог). Эта проблема была аналогична задаче разделения
недифференцированного il suo stato западноевропейских
190

ß

Что такое «государство»? Европейский контекст

правителей, во-первых, на персону правителя, гех, и,
во-вторых, на не являющуюся частью его личного достоя­
ния и достоинства республику, обозначаемую как stato
или res publica. Но, поскольку русский язык не предостав­
лял лингвистических возможностей, аналогичных возмож­
ностям германо-романских языков — русских слов, близ­
ких латинскому status практически не существовало до
XVIII в., и лексика римского права была тоже почти пол­
ностью проигнорирована русской мыслью — формирова­
ние понятия происходило за счет интерпретации «господарства» как «отечества» (т. е. dominium интерпретировал­
ся как patria), в результате чего и осуществлялось его
отделение от личности господаря. Более того, считалось,
что и царь и народ вместе служили этому patria, пока него­
дующие республиканцы не разделили patria на две части:
первой, понимаемой как чисто аппарат власти, они вернули
гнетущий титул «государство» (которое лингвистически
подразумевает господство господаря, dominus'а), а вторую
стали понимать как совокупность угнетаемых соотечест­
венников — compatrioti — которые теперь могли сообща
противостоять этому аппарату власти.
В обоих случаях концептуального развития мы нахо­
дим становление ощущения некой общности между людь­
ми, большей, чем просто наличие общего правителя. Эта
общность выражается у западноевропейских мыслителей
с помощью терминов res publica и commonwealth, а в Рос­
сии —с помощью русского эквивалента термина patria. Но
если идея этой фундаментальной общности населения,
которая есть нечто большее, чем просто факт подчинения
одному суверену, поддерживалась многими мыслителями-республиканцами в Европе для ограничения абсолюти­
стских тенденций, почему та же самая идея общности на­
вязывалась русскими самодержцами? Делалось ли это из
альтруистических побуждений и добродетельного само­
ограничения, подобающего просвещенному властителю?
Или самодержавные правители имели другие важные при­
чины для пропаганды теории общего блага, которые также
могли бы пролить свет и на особенности европейского
191

Олег Хархордин

развития? Действительно, русский случай, ввиду его неко­
торой абсурдности — когда монархи использовали свою
безграничную власть, чтобы навязать понятие res publica
сопротивляющемуся населению, — поможет нам понять,
что было вообще поставлено на карту в процессе внедре­
ния идеи общего блага, которую сегодня, с такой очевид­
ностью, берется представлять каждое современное госу­
дарство.
Моя гипотеза проста. Апелляция к идее общего блага
была необходима для того, чтобы управлять поведением
людей и контролировать их действия более тщательно
и эффективно, чем это было возможно до тех пор как в За­
падной, так и в Восточной Европе. В России это расшире­
ние и укрепление контроля должно было произойти быст­
рее — поскольку русские правители должны были догнать
те страны Европы, которые уже ушли вперед по пути тех­
нического прогресса и эффективного управления населени­
ем. Поэтому русским царям пришлось вколачивать идею
общего блага в головы своих подданных с помощью всех
подручных самодержцу средств. Те европейские страны,
которые первыми стали контролировать население с помо­
щью идеи общего блага — их своевременно снабдила ею
республиканская традиция — могли позволить себе более
мягкие меры. Дело в том, что они еще не должны были
вступать в жесткое военное соревнование с технически бо­
лее оснащенных противниками, которые к тому же уже
научились обеспечивать массовую поддержку целям, про­
возглашаемым как общие для жителей данной страны.
Давайте внимательнее рассмотрим пример с драматиче­
ским обращением Петра к идее общего блага перед Пол­
тавской битвой. Он призывает солдат считать эту битву их
собственной, а не битвой их суверенов, считать ее битвой
за свой род, за землю отцов. До сих пор, когда подданные
царя приходили на государеву службу, они служили ему,
просто склоняясь перед превосходящей их мощью, а не ис­
полняя некий священный долг. Теперь же, с появлением
нового божества по имени «государство» или «отечество»,
если подданные отказывались выполнять царские приказы,
192

что такое «государство»? Европейский контекст

они уже не просто противостояли воле суверена, но также
предавали своих собственных отцов, предков и все сооб­
щество. Так как государство превращалось из личного де­
ла господина в общее дело всех, все без исключения долж­
ны были служить ему.
Подобные апелляции к общим целям и общей необхо­
димости оправдывали дополнительное бремя, ложившееся
на плечи недовольного населения во время военных дейст­
вий феодальных сеньоров и в Западной Европе. Конечно,
республиканские трактаты об общем благе подчеркивали
бремя и ограничения, ложащиеся на правителя, а не на
подданных. Optimus status rei publicae достигается, если вы­
года индивида подчиняется «общему благу города в це­
лом»», как писал Кампано в 1502 г., или когда правитель
«забывает о своем собственном благе и во всем, что делает,
способствует росту общественного блага», как заявлял Бероальдо в 1508 г.87 Подобные цитаты указывают на интел­
лектуальные источники распространения средневековых
теорий общего блага, связанных с латинскими переводами
«Политики» Аристотеля, которая представляла справед­
ливое устройство полиса как стоящее на защите общего
6jjara. Однако другим источником популярности этих тео­
рий могли быть часто повторяющиеся ситуации, когда
Средневековым правителям приходилось апеллировать
к условиям крайней необходимости, чтобы оправдать об­
ложение дополнительным налогом каждого из своих под­
данных. «Когда для нужд общественного благосостояния
и защиты королевства король просил о чрезвычайном на­
логе, чтобы принять необходимые меры, то особые приви­
легии, иммунитет и свободы... — дарованные в виде част­
ных контрактов короля с индивидами и корпорациями —
оказывались недействительными»88.
В 1179 и 1215 гг. Третий и Четвертый Латеранские
соборы решили, что итальянские города-коммуны могут
облагать налогом даже священнослужителей, в том случае,
87 Цит. по: Скиннер, «The State», с. 19 наст. изд.
88 Post, Studies in Medieval Legal Thought, p. 18.
7 -3 7 1 7

193

Олег Хархордин

если налицо острая общественная необходимость и если
папа дал свое согласие на это. Это постановление было
очень быстро распространено правоведами и на королевст­
ва. Так, в 1295—1296 гг. папа Бонифаций VIII «был выну­
жден согласиться на чрезвычайное налогообложение анг­
лийского и французского духовенства Эдуардом I и Фи­
липом IV. По иронии судьбы, каждый из этих монархов
утверждал, что ему необходимо вести справедливую вой­
ну, защищаясь от нападения другого»89. Короли не преми­
нули прибегнуть к этой фикции общественной необходи­
мости, чтобы обложить налогом и объединить скудные
средства своих подданных для победы в этой войне. Если
учесть нормандское завоевание англосаксонского королев­
ства, спорный статус владений внутри того, что ныне яв­
ляется северо-западной Францией, и отсутствие «нации»
в современном смысле этого слова, то можно сказать, что
это была не война между нациями Англии и Франции
(как в этом нас пытаются убедить некоторые школьные
учебники), а война между двумя группами соперничаю­
щих лендлордов сходного происхождения.
Население реагировало на апелляции к общей необхо­
димости с заметным подозрением. Например, в Англии
это было предметом постоянных споров между королем
и парламентом. Даже в 1610 г. парламент заявлял, что, за
исключением периодов крайней необходимости, королям
следует «жить от своих средств», под чем понимались до­
ходы от королевской собственности, а не налогообложение
каждого подданного90. Во многих европейских генераль­
ных штатах и собраниях сословий также обсуждали, что
именно считать ситуацией крайней необходимости; самая
знаменитая из подобных дискуссий положила начало
Французской революции. Как мы помним, такая проблема
стояла не только перед Западной Европой; русских кре­
стьян в 1812 и 1855 гг. также было трудно убедить, что
наступила ситуация крайней необходимости и что они
89 Post, Studies in Medieval Legal Thought, p. 19
90 Skinner, «The State», c. 32 наст. изд.
&
194

Что такое «государство»? Европейский контекст

поэтому должны приложить все свои усилия для победы в
войне, которую вел их государь. Петровская пропаганда —
даже если она и имела краткосрочный успех под Полта­
вой — не смогла завладеть сознанием большинства под­
данных где бы то ни было еще. Многие не разделяли пред­
ставление об общем благе государства и столетие спустя.
Классическим пунктом марксистской критики государ­
ства является тезис о том, что фикция общего блага эф­
фективно служит интересам правящего класса, которому
таким образом удается представить свои собственные ин­
тересы как общие91. Новая версия похожей критики была
недавно предложена Пьером Бурдье, которого, однако,
больше интересует механизм того, как именно фикция об­
щего блага навязывается населению, а не ответ на вопрос,
почему это происходит. Бурдье описывает множество ма­
лых практических перемен, которые происходят во время
введения фикции общего блага92.
Например, Петр Великий хорошо понимал, что требо­
вание служения отечеству поможет в сборе налогов и в
концентрации других ресурсов. Регулярная армия все вре­
мя нуждается в провианте, что — как быстро осознал отец
Петра, царь Алексей Михайлович — требовало, чтобы ли­
бо армию обеспечивал особый правительственный орган
(из-за этого и изменялись *функции Тайного Приказа
в конце XVII в.), либо она содержалась за счет налогов.
Петр I избрал второй путь. Он перестал облагать налогом
неподатливую и не всегда четко зафиксированную едини­
цу под названием «двор», а вместо этого стал собирать
свой знаменитый подушный налог, взвалив налоговое
91 См. также марксистский вариант такого анализа в кн.: Пав­
ленко, Петр Великий, с. 497: «„Общее благо“ — это фикция
XVIII века, за которой скрывалась необходимость каждого
подданного в зависимости от сословной своей принадлежно­
сти неукоснительно выполнять обязанности, возложенные на
него государством».
92 Пьер Бурдье, «Дух государства: генезис и структура бюро­
кратического поля», в кн.: Н. А. Шматко, ред., Поэтика и по­
литика. Санкт-Петербург: Алетейя, 1999.
195

Олег Хархордин

ярмо на каждого отдельного индивида, обязанного теперь
служить отечеству. Вносить свой вклад в защиту отечества
наверняка казалось более оправданным, чем просто пла­
тить за военные забавы царя93. В Западной Европе спосо­
бы финансирования армии до централизованного сбора
налогов и навязывания фикции общего блага также пред­
ставлялись населению необоснованными. Бурдье перечис­
ляет вслед за Норбертом Элиасом ранние формы налого­
вой практики, которая выглядела как элементарный орга­
низованный рэкет — реквизиции провианта и территорий,
заключение в долговую тюрьму, расквартирование сол­
дат — и заключает: «Лишь со временем в налогах посте­
пенно стали видеть дань, необходимую для удовлетворе­
ния потребностей чего-то большего чем король, то есть
дань „воображаемому телу“, каким является государст­
во»94. Параллельно введению фикции общего блага коро­
левские сборы податей и патримониальное перераспреде­
ление средств в форме даров, пожалований и щедрых жес­
тов суверена (что вместе отчасти легитимизировало сбор
дани) были реформированы, чтобы предстать как незаин­
тересованное чисто техническое управление «государст­
венными расходами», что и делает всеобщие налоги терпи­
мыми. Более того, такая форма перераспределения средств
даже стала казаться чем-то «естественным».
Другая важная задача заключалась в том, чтобы создать
ощущение общности между подданными одного суверена.
Войны и единое налогообложение, конечно, объединяли
население, но только до определенной степени. Навязыва­
ние единообразных классификаций, развитие общего ли­
тературного языка и преподавание «национальной культу­
ры» — особенно в классах по национальной литературе
93 В юности, задолго до создания регулярной русской армии,
Петр уже создал два «потешных полка», которые развлекали
его тем, что инсценировали сражения. См.: Павленко, Петр
Великий, с. 34.
94 Бурдье, «Дух государства», с. 138—139. Перевод подкоррек­
тирован.
■й
196

Что такое «государство»? Европейский контекст

после учреждения системы всеобщего школьного образо­
вания — является основополагающим фактором для нату­
рализации идеи государства как воплощающего общее
благо и служащего ему.
Полагая, что «государство» — это фиктивный субъект
действия и что действуют только индивиды, Бурдье ста­
вит вопрос о том, какие группы индивидов могли бы быть
особенно заинтересованы в продвижении этой фикции ак­
тивно действующего государства, которая и заложила ос­
нования для нашего странного, но в высшей степени рас­
пространенного употребления слова «государство». В от­
ношении Франции его заключение почти однозначно:
в начале Нового времени сообщество юристов извлекало
основные выгоды из продвижения фикции общего блага
и служения государству95. Централизация судов во Фран­
ции за счет введения судебной апелляции к королю созда­
ла постоянно действующие местные корпорации юристов.
Юристы этих корпораций, объясняя правление француз­
ских монархов в терминах общего блага, тем самым оправ­
дывали и свое собственное существование, а также и свое
особое место в системе правления. Появление «государст­
венной знати» во Франции, вероятно, совпало с появлени­
ем академических степеней и званий, позволявших их об­
ладателям представлять себя в качестве объективных экс­
пертов, образцов «незаинтересованной преданности общим
интересам»96. В целом, юристы «были заинтересованы
в придании универсальной формы выражению их частного
интереса, в создании теории государственной службы
и общественного порядка, в отделении государственных
интересов от интересов династии, от «королевского дома»,
в изобретении Res publica, а затем и республики как выс­
шей по отношению к агентам инстанции, даже если речь
шла о короле, являвшемся временным ее воплощением»97.
95 Там же, с. 144—147.
96 Pierre Bourdieu, The State Nobility. Elite Schools in the Field o f
Power. Stanford: Stanford University Press, 1996, p. 377, 380.
97 Бурдье, «Дух государства», с. 160.
197

Олег Хархордин

Становление доктрины «государственных интересов»
(англ. Reason of state) может прояснить некоторые другие
формы использования фикции общего блага. Суть этой
доктрины состоит в том, что действия, совершаемые в ин­
тересах государства, не подчиняются обычной человече­
ской морали, которой руководится поведение в частной
жизни — например, десятью иудео-христианскими запове­
дями. Поэтому правители в интересах своих государств
обязаны совершать иногда действия, которые рассматри­
вались бы как ужасающие преступления, если бы были
совершены в частной жизни. Макиавелли обычно прини­
мают за главного пропагандиста этой доктрины, хотя тер­
мин ragione dello stato появился раньше, чем были написа­
ны его произведения; а первый трактат специально на эту
тему был написан Ботеро в 1584 г., уже после смерти Ма­
киавелли. Считается, что если понимать под /о stato совре­
менное государство, т. е. субъекта действия, стоящего вы­
ше любой отдельной личности и учрежденного для общего
блага, то Макиавелли вводит нас в мир собственно по­
литической рациональности, когда он начинает давать
советы о том, какие средства использовать, дабы mantenere
lo stato™.98
98 Это положение больше всего известно в формулировке Майнеке. См.: Friedrich Meinecke, Machiavellism. London: Rout­
ledge and Kegan Paul, 1957. Но как показывает Хекстер, по­
скольку у Макиавелли нет представления о государстве как
о «политическом теле», у него нет и следов доктрины госу­
дарственных интересов. Lo stato связано с гювелеванием
людьми, и даже если Макиавелли дает несколько советов
о том, как сохранить эту власть над людьми — чисто техниче­
ских советов, которые лежат поэтому вне поля морали, — он
не оправдывает кровопролития интересами некоего высшего
существа под названием государство. Конечно, он ближе
всего подходит к чему-то вроде доктрины государственных
интересов в описании основания Рима в «Рассуждениях»
(кн. 1, глава 9), где убийство Рема Ромулом оправдывается
тем, что это привело к возникновению устойчивого «граж­
данского общества», vivere civile. (Hexter, The Vision o f Politics,
p. 1 6 7 -1 6 9 .)

Что такое «государство»? Европейский контекст

Очевидно, что действия, оправдываемые доктриной го­
сударственных интересов, рассматривались бы как бесче­
ловечные, если бы они совершались для достижения лич­
ных целей. Внедряя и поддерживая фикцию общего блага,
слуги государства могли теперь чинить любые жестокости
во имя этой фикции. Многие из них стали руководство­
ваться только «этикой ответственности», говоря словами
Вебера, и —более того — критиковать как наивное еще со­
хранявшееся сознание моральной неприемлемости такого
поведения. Действительно, Вебер в своей знаменитой лек­
ции сопоставил «этику ответственности», которая легко
освобождала государственного деятеля от вины за приме­
нение по его усмотрению насилия (и других сомнитель­
ных средств) для достижения государственных целей —
с «абсолютной этикой убеждений», этим пережитком ста­
рого времени, когда предосудительные средства, даже если
они использовались, считались предосудительными". Со­
временные государственные деятели часто стали полагать­
ся только на первую этику, забывая о второй и о том, что
Вебер призывал сочетать их обе в политической жизни.
Искоренение этики абсолютных убеждений и утверждение
на ее месте этики ответственности было, однако, непро-9
99 Макс Вебер, «Политика как призвание и профессия», в кн.:
Макс Вебер, Избранные произведения. Москва: Прогресс,
1990, с. 696—697. По мнению Поста (Gaines Post, Studies in
Medieval Legal Thought, p. 10), одна из средневековых корпо­
раций со специфическим названием «status» могла перестать
быть просто корпорацией и стать «государством» — т. е. сою­
зом, утверждающим в рамках определенной территории свое
политическое верховенство над всеми другими союзами и
корпорациями — только если она отвергала главенство хри­
стианской морали и законов Священной Римской империи,
которыми в то время руководствовалась каждая корпорация.
См. также критику Карла Шмитта в адрес Отто Гирке: Staat
есть верховный политический союз и поэтому он не подчи­
няется требованиям Genossenschaftsrecht, правовых доктрин
о союзах, гильдиях и других корпорациях Империи (Carl
Schmitt, The Concept of the Political New Brunswick: Rutgers
University Press, 1976).
199

Олег Хархордин

стой задачей. Майнеке отмечал, что на тему reason of state
остались неисследованные «катакомбы... забытой литера­
туры, принадлежащей второстепенным авторам»100. Дейст­
вительно, потребовалось долгое и нудное повторение од­
ной и той же мысли (причем усилия эти были настолько
рутинными, что в них смогли внести свою лепту целые ор­
ды самых посредственных авторов), чтобы в конце концов
заставить Европу Нового времени забыть проповедовав* шуюся до тех пор заповедь «не убий» и позволить одним
людям легко и просто убивать других ради общего блага.
Бурдье часто критикуют за то, что он абсолютизиро­
вал французский опыт и поэтому применение его теории
к другим культурам проблематично. Например, очевидно,
что Америка не имела noblesse de robe — дворянства ман­
тии, приобретенного государственной службой — или
централизованной администрации судопроизводства, как
Франция. Однако российская история довольно хорошо
укладывается в его теорию. Первые шаги в создании упоря­
доченного современного бюрократического аппарата при
царе Алексее Михайловиче совпадают, как в упоминав­
шемся уже случае Ордин-Нащокина, с первыми робкими
попытками говорить о служении общему благу101. Оконча­
тельное утверждение фикции общего блага происходит на
фоне беспрецедентного роста и рационализации царской
бюрократии. Петр заменил унаследованную им беспоря­
дочную систему частично совпадавших по своим функци­
ям приказов четкой структурой одиннадцати коллегий,
надзирающих за всеми делами государства. Его первым
главным нововведением, однако, было создание Сената
в 1711 г. — первоначально представлявшего из себя вре100 М етеске, МасЫстеШьт, р. 67.
101 Как правило, историки теперь рассматривают революцион­
ные реформы Петра как отчасти подготовленные западниче­
скими ориентациями части чиновничества, что сложилось
еще во время правления его отца. См.: Наталья Демидова,

Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формиро­
вании абсолютизма. Москва: Наука, 1987.
200

Что такое «государство»? Европейский контекст

менную структуру, наблюдавшую за делами царя в его от­
сутствие во время очередной военной кампании. В 1717 г.
Сенат был преобразован в постоянное верховное прави­
тельство, а в 1718—1722 гг. при нем были учреждены кол­
легии. Люди, принимавшиеся на работу в эти новые учре­
ждения, редко рекрутировались из старых приказов, но
набирались из всех сословий и часто посылались Петром
учиться за границу. Петр часто самолично экзаменовал
возвращавшихся из-за границы студентов, прежде чем
определить их на должности в государственном аппарате.
Словно по теории Бурдье, в 1724 г. в России была учреж­
дена Академия наук, которая начала присваивать ученые
звания, призванные подтвердить бескорыстный поиск ис­
тины членами Академии, и таким образом позволить им
стать слугами государства. Многие из этих новых государ­
ственных чиновников и признанных экспертов стали пла­
менными сторонниками идеи общего блага102.
Таким образом, государственные чиновники и объек­
тивные ученые, получившие от государства академическое
звание как сертификат их беспристрастности, образуют
счастливый симбиоз. Очарование фикцией общего бла­
га — удел большинства лицензированных государством
ученых, занимающихся политическими и социальными
науками. Однако ее чары соблазнили не всех. При жела­
нии можно даже увидеть целую традицию дискуссий
о том, откуда берется право отдельных Индивидов интер­
претировать, что есть благо для всех остальных. Сюда вой­
дут, например, антифедералистская критика положений
американских отцов-основателей, собранных в «Федера­
листе», или различные версии критики либеральной демо­
кратии, указывавшие на корыстные групповые интересы,

102 Павленко, Петр Великий, с. 434—474; наиболее подробное
описание порядка работы Сената и коллегий см. в кн.: Ев­
гений Анисимов, Государственные преобразования и само­

державие Петра Великого в первой четверти XVIII века.
Санкт-Петербург: Буланин, 1997.
201

Олег Хархордин

которые скрываются за фасадом государства, якобы слу­
жащего общему благу.
Я приведу несколько недавних примеров подобной
критики, которой, с одной стороны, удалось избежать оча­
рования мистикой государства, но которая, с другой сто­
роны, смогла дать новые интересные интерпретации вме­
сто ставшего уже предельно банальным поиска скрытых
групповых интересов. Например, в своей знаменитой ста­
тье о становлении государства как формы организованной
преступности Чарльз Тилли говорит о государстве как
централизованной и внутренне дифференцированной ор­
ганизации рэкетиров, в той или иной степени контроли­
рующей производство услуг безопасности на данной тер­
ритории103. Конечно, этичиновники не предлагают свой
товар на свободном рынке услуг безопасности, как оши­
бочно считал Фредерик Лэйн, предшественник Тилли
в размышлениях на эту тему. На самом деле создание или
сохранение государства означает принудительную прода­
жу таких услуг. В результате этой продажи безопасность
становится чем-то вроде таких «общих благ», как питьевая
вода или чистый воздух. Тилли, однако, не исследует, как
первоначально удалось навязать всему населению данной
страны покупку этих услуг безопасности. Открытым ос­
тается и вопрос, как удается потом поддерживать беспе­
ребойное повторение этих принудительных продаж с по­
мощью неочевидных утверждений, что, во-первых, цен­
трализованные поставки безопасности являются таким же
очевидным благом как чистый воздух и, во-вторых, что на­
силие, разрешенное только некоторым, осуществляется
в интересах всех.
В другом недавнем социологическом исследовании
Эдвард Лауман и Дэвид Кноке указали на особые авто­
номные интересы современной государственной бюро­
103 Charles Tilly, «War Making and State Making as Organized
Crime», in: P. Evans, D. Rueschemeyer, T. Skocpol, eds., Bring­
ing the State Back In. Cambridge: Cambridge University Press,
1976.

202

.11

Что такое «государство»? Европейский контекст

кратии104. Они внимательно проследили формирование
государственной политики в 1970-х и начале 1980-х гг.
в департаментах пищевой промышленности и энергетики
федерального правительства США. Авторы пришли к вы­
воду, что правительственные чиновники пытаются не
только выступать в качестве нейтральных посредников
при формировании определенной политики, но и активно
проталкивают пункты из собственной повестки дня. При­
чем в большинстве случаев они не служат каким-либо
внешним интересам, а скорее имеют свои очевидные инте­
ресы, такие как выживание, приспособление, рост и кон­
троль над окружающей средой, состоящей из других госу­
дарственных чиновников правительства США, а также ме­
неджеров и руководителей крупных частных корпораций,
профсоюзов, профессиональных ассоциаций, устойчивых
групп интересов и т. д. Поэтому когда формируется новая
государственная политика или корректируется старая —
скажем, по вопросу об уровне содержания углекислого
газа в выхлопе автомобиля, — то происходит громадное
количество переговоров со всеми другими агентами дейст­
вия, которые располагают ресурсами, чтобы навязать свою
точку зрения или повлиять на уже существующую.
При постоянной циркуляции менеджеров между част­
ным и государственным секторами главным полем взаи­
модействий при принятии правительственных решений
становится даже не сфера контактов й борьбы между раз­
личными влиятельными организациями, а сеть хорошо
знакомых друг с другом индивидов, которые созванивают­
ся друг с другом для обсуждения вопросов государствен­
ной политики, независимо от того, какие бы посты они
сейчас ни занимали. Авторы исследования делают вывод,
что «государство является не унитарным актором, а слож­
ным феноменом, охватывающим множество областей при­
нятия решений и включающим как правительственные
104 Edward O. Laumann and David Knoke, The Organizational
State. Social Choice in National Policy Domains. Madison: U ni­
versity of Wisconsin Press, 1987.
203

Олег Хархордин

организации, так и тех главных представителей частного
сектора, интересы которых должны учитываться... Тесные
консультации и лоббирование, частые обмены кадрами
и открытые каналы коммуникации между правительством
и группами интересов создают неразрывно переплетенные
институты, которые и образуют современное государство».
Конечно, обязательное для всех решение в конечном итоге
объявляет тот или иной правительственный чиновник, но
это решение формируется путем большого количества
контактов внутри этой сети, расколотой на временные
и часто меняющиеся коалиции, порождаемые конкретны­
ми обстоятельствами»105.
Исследовательская группа Бурдье обнаружила сходные
процессы в формировании государственной политики
в современной Франции. По крайней мере, в том, что каса­
ется государственной политики в сфере жилищного строи­
тельства, исследователи пришли к мнению, что государст­
во не является здесь «четко определенной и ограниченной
единицей, окруженной внешними силами, которые сами
четко идентифицированы и определены»106. Как правило,
те или иные государственные комиссии и комитеты, ко­
торым доверяется формирование политики, становятся
местом столкновения интересов государственных чинов­
ников (т. е. работников государственных министерств, их
отделов, членов grand corps — профессиональных ассоциа­
ций французских госслужащих — и т. д.) и частных инте­
ресов (банков, строительных фирм, архитектурных бюро
и т. п.). Суммарное взаимодействие внутри этой конфигу­
рации интересов далеко не очевидно в тот момент, когда
начинает разрабатываться очередное предложение по «го­
сударственной политике». Авторы пришли к следующим
выводам: «понятие „государство“ имеет смысл только как
удобный — но в этом отношении и очень опасный — сте­
нографический символ для обозначения тех пространств
105 Laumann and Knoke, The Organizational State, p. 381—386.
Pierre Bourdieu and Loic Wacquant, An Invitation to Reflexive
Sociology. Chicago: University of Chicago Press, 1992, p. 111.

106

204

i?

Что такое «государство»? Европейский контекст

объективных отношений власти... которые могут прини­
мать форму более или менее устойчивых сетей (альянса,
сотрудничества, клиентелизма, взаимных услуг и т. д.),
и которые проявляются в исключительно разнообразных
взаимодействиях, находящихся в сйектре от открытого
конфликта до более или менее скрытого сговора»107. Надо
отметить, что и здесь описывается не картина столкнове­
ния более или менее устойчивых групп интересов за кон­
троль над государственной машиной, а скорее сложная
расстановка и постоянная перестройка меняющихся коали­
ций индивидов, которые мобилизуются для решения опре­
деленных проблем и самораспускаются после их решения.
Эти коалиции вместе устанавливают или меняют границы
того поля, где принимаются решения, которые будут по­
том приписаны агенту под названием «государство».
Другая недавняя попытка теоретического осмысления
проблемы государства, которая также определяет его как
удобное, но иногда вводящее в заблуждение стенографиче­
ское обозначение сложной ситуации, представлена в рабо­
те Тимоти Митчелла. Исходя из замечания Мишеля Фу­
ко, что государство есть «не более чем сложносоставная
реальность и мифологизированная абстракция»108 в ситуа­
ции столкновения разнообразных сил, он попытался ре­
шить очевидную практическую проблему обоих главных
направлений объективистского изучения государства. Дело
в том, что как сторонники системного подхода — такие,
как Дэвид Истон и Габриэль Алмонд, — для которых
деятельность государства фундаментально определяется
внешними для него факторами, так и такие теоретики, как
Тэда Скочпол, которые поддерживают тезис об относитель­
ной автономии государства, сталкиваются с трудностью про­
ведения эмпирической границы между феноменами госу­
дарства и общества. Постоянные трудности в установлении
™ Ibid., р. 112.
108 Фраза Фуко цитируется по: G. Burchell et al., eds., The Foucualt Effect: Studies in Govemmentality. Chicago: University of
Chicago Press, 1991, p. 103.
205

Олег Хархордин

такой разделительной линии, по мнению Митчелла, не яв­
ляются незначительным досадным препятствием на пути
к окончательному успеху в эмпирическом изучении го­
сударства, а свидетельствуют о том, что «линия государ­
ство-общество — это не просто граница между двумя са­
мостоятельными объектами или сферами, но сложное
противопоставление, проводимое изнутри этих областей
практики»109.
Граница между тем, что считать за «государство» и «об­
щество», постоянно меняется в зависимости от политиче­
ской ситуации. В качестве примера Митчелл приводит
случай с консорциумом «Арамко». После повышения в
1940-е гг. арабскими властями налога с 12 до 50 % прибы­
ли американские нефтяные компании, входившие в этот
консорциум, встали перед сложным выбором. Вместо того
чтобы поднять цены на рынке США или урезать собствен­
ные прибыли, корпорации договорились с федеральным
правительством рассматривать их увеличившиеся платежи
шейхам как своего рода прямой иностранный налог и,
таким образом, они были освобождены от эквивалентной
суммы налогов, поступавших в федеральный бюджет США.
В этом случае демаркация границы между «частными»
нефтяными компаниями (которые, тем не менее, были на­
столько сильны, чтобы смогли прямо повлиять на решение
федерального правительства) и «государством» позволила
вывести из сферы общественного обсуждения политиче­
ское решение о поддержке консервативных режимов на
Среднем Востоке за счет американских налогоплательщи­
ков: ведь государство не может вмешиваться в дела «част­
ного бизнеса». Митчелл заключает: «Мы должны рассмат­
ривать такое противопоставление не как границу между
двумя четкими отдельными единицами, а как линию, про­
водимую внутри сети институциональных механизмов,
за счет которых и поддерживается социальный и полити­
109 Timothy Mitchell, «Society, Economy, and the State Effect», in:
G. Steinmetz, ed., State/Culture: State Formation A fter the Cul­
tural Turn. Ithaca: Cornell University Press, 1999, p. 83.
206
M

Что такое «государство»? Европейский контекст

ческий порядок»по. Тогда задача заключается в изучении
политических процессов, посредством которых определя­
ется эта нечеткая и постоянно передвигаемая граница ме­
жду государством и обществом.
Общая картина, которую рисуют социологи, не очаро­
ванные фикцией государства, радеющего за общее благо,
такова. Сети индивидов сражаются за доступ к власти оп­
ределять поведение других путем выборочного примене­
ния тех или иных законов или посредством прямого адми­
нистративного управления. В результате переговоров или
более резких конфликтов чей-то личный интерес (или
компромисс между несколькими интересами) признается
за государственный, и еще один человек лично — но как
представитель государственной власти — провозглашает
его целью государственной политики по данному вопросу.
Конечно, государственные служащие, которые в конце
концов провозглашают, а затем и следят за проведением
в жизнь этой политики, часто даже не являются выразите­
лями чьих-либо личных или групповых интересов, как хо­
тел бы нас уверить примитивный марксизм. Они обычно
просто заинтересованы в усилении своих позиций как гла­
шатаев государственной политики и стражей ее правильной
реализации. У людей, составляющих штат правительст­
венных учреждений, существует даже особая заинтересо­
ванность в том, чтобы казаться незаинтересованными, так
как подобное поведение хорошо вознаграждается, правда,
не деньгами, а символическим* капиталом, т. е. высокой
оценкой данного чиновника другими чиновниками и прес­
сой*111. Этот символический капитал может быть когда-ни­
будь конвертирован в экономический капитал в результате
перехода на высокооплачиваемую работу в частный сектор.
Но если данный чиновник не стремится к этому, этот сим­
волический капитал можно использовать для повышения

1,0 Ibid., p. 77.
m Pierre Bourdieu, «Is a Disinterested Act Possible?», in: Pierre
Bourdieu, Practical Reason. Cambridge: Polity Press, 1998.
207

Олег Хархордин

по службе, где новый пост даст еще большую власть
управлять жизнями других.
Почему же тогда «управляемые», которые ясно пони­
мают личные интересы (включая заинтересованность ка­
заться незаинтересованным) и произвольный характер
многих решений конкретных бюрократов в своих повсе­
дневных взаимодействиях с ними, принимают их правле* ние, как если бы оно осуществлялось неким невидимым
агентом действия под названием «государство»? Приведу
два типичных ответа на этот вопрос, лучше всего пред­
ставленные в позициях Митчелла и Бурдье. Митчелл ут­
верждает, что в своей обычной жизни люди воспринимают
в качестве очевидных референтов «действий государства»
множество эмпирических примеров единообразного, регу­
лярного и упорядоченного поведения людей, занятых на
государственной службе. В повседневной жизни мы встре­
чаем множество полицейских, одетых в одну и ту же уни­
форму, солдат, марширующих стандартным образом, чи­
новников, занимающих одинаково называющиеся должно­
сти, которые должны единообразно вести себя в процессе
исполнения своих обязанностей, как если бы они были, го­
воря словами Вебера, «автоматами параграфа»11213, и т. д.
Эти примеры дисциплинированного и упорядоченного по­
ведения создают впечатление того, что существует некая
абстрактная сущность, которая проявляется во всех этих
примерах, некий агент, который управляет ими. «Упоря­
доченность и четкость таких процессов создали эффект
аппарата, существующего якобы отдельно от самих людей,
„структура“ которого подчиняет, сдерживает и контроли­
рует их»111. Иначе говоря, структурированный характер со­
временного мира заставляет по привычке искать агента,
установившего и поддерживающего этот порядок, и мы на­
ходим этого агента в абстракции государства. Объяснение
Митчелла выглядит правдоподобно, но остается вопрос:
1,2 Max Weber, Economy and Society. Berkeley; Los Angeles: U ni­
versity of California Press, 1978, vol. 2, p. 1395.
113 Mitchell, «Society, Economy, and the State Effect», p. 89.
208

.!?

Что такое «государство»? Европейский контекст

каким образом возникает общая убежденность в наличии
невидимого агента? Как получается, что некоторые люди
начинают рассматриваться не просто как индивиды, а при­
знаваться в качестве государственных служащих, и таким
образом наделяются возможностью управлять поведением
других?
Здесь нам с ответом поможет Бурдье. Он считает, что
массы принимают своих начальников и начинают им под­
чиняться не на уровне сознательного соглашения, а на
уровне принятия обыденных форм повседневной жизни.
Подчинение государственной власти поэтому не является
следствием открыто или имплицитно выраженного согла­
сия, данного тем или иным гражданином легитимному
правительству в ситуации первоначального общественного
договора. Скорее, это подчинение всему ходу повседневной
жизни, а вместе с ней и тем порожденным государством
категориям, которые эту жизнь структурируют. Государст­
венные чиновники производят для нас перечни профессий
и квалификаций, академических званий и названий науч­
ных дисциплин, дают юридическую квалификацию наших
действий и даже дарят нам классификацию памятных исто­
рических событий, зафиксированных в череде официаль­
ных праздников. Люди не замечают сконструированный
характер социального универсума, поскольку они выраста­
ют в мире, уже упорядоченном в соответствие, например,
с принципом легитимной значимости* нуклеарной семьи
(а не родоплеменных связей, как это могло бы быть), за­
бывая о том, что в определенный исторический момент
в результате государственного решения именно нуклеарная семья, а не род или другая форма организации воспро­
изводства людей, была принята за единицу юридических
обязательств и стала категорией многих официальных
классификаций. Более или менее случайный историче­
ский выбор, сертифицированный «государством», произ­
вел ту категорию, с помощью которой мы теперь конст­
руируем нашу нормальную повседневную реальность114.
1,4 Бурдье, «Дух государства», с. 153—155.
209

Олег Хархордин

Конечно, люди, которые создают эти государственные
классификации, принимаемые за универсальные, лишь
навязывают свои индивидуальные решения (или предпоч­
тения, сформировавшиеся в сети индивидов, принимаю­
щих решения) всем остальным. Но их деятельность рас­
сматривается как имеющая всеобщее значение, поскольку
когда эти категории утверждаются как обязательные для
* всех граждан данного государства, все начинают пользо­
ваться ими для интерпретации своей повседневной жизни.
Иными словами, эти категории становятся всеобщими, по­
тому что всем волей-неволей приходится их использовать,
а не потому что эти категории отражают интересы всех
людей. Производители официальных категорий, которые
потом становятся обязательными для всех, рассматрива­
ются как обслуживающие общую для всех реальность,
и потому начинают интуитивно восприниматься как пред­
ставители понимаемого таким образом всеобщего интереса.
Мы некритически допускаем, что в конечном счете госу­
дарственные чиновники работают для общего блага, по­
скольку мы должны обитать в мире категорий, которые
они производят115.
Бурдье возводит эту способность государства опреде­
лять реальность к номинации — власти именовать, при­
надлежавшей средневековому суверену116. Первоначально
короли имели право устанавливать статусные почести и
выдавать новые титулы знатности. Они также обладали
властью выносить юридический вердикт — т. е. предель­
ное определение социальной реальности, которое во мно­
гих обществах не подлежит обжалованию. С увеличением
армии государственных служащих эти функции станови­
лись все более разнообразными и делегировались сувере­
ном его представителям. Теперь мы имеем особых чинов­
ников, которые во имя общего блага регистрируют наше
рождение и семейное положение, распределяют государст­
венные награды и почести, утверждают научные степени
и звания, присваивают имеющие законную силу медицин­
ские и профессиональные квалификации (например, ста­
тус инвалида, ветерана, водопроводчика, доктора) и т. д.
210

а?

Что такое «государство»? Европейский контекст

В основании всех этих актов классификации, сертифици­
рования или определения легитимной реальности лежит
власть учреждать, власть перформативного называния115*17.
«Истинный источник магии перформативного высказы­
вания», согласно Бурдье, «лежит в тайне делегирования
(ministry), т. е. передачи полномочий, благодаря которой
индивид — король, священник или спикер — обретает пра­
во говорить и действовать от лица группы, которая таким
образом конституируется в нем и через него»118. Скипетр
королей и царей — признак речи, которая имеет право оп­
ределять реальность; он возник из skeptron древних греков,
которые передавали его друг другу во время коллективных
115 Только распадающиеся миры приоткрывают случайный ха­
рактер своих категорий. Например, классификация преступ­
лений против собственности в Советском Союзе породила
такую категорию повседневной жизни как «спекулянт» —
человек, покупавший дефицитные товары в государственном
магазине и перепродававший их на улице с выгодой для се­
бя. Принятие такой классификации человеческого поведе­
ния как легитимной и даже почти что «естественной» —
хотя исторически она впервые была навязана населению
в 20—30-е гг. — отнюдь не подразумевало открытого согла­
сия с марксистским учением о собственности. Люди просто
вырастали и жили в мире, где для первичной интерпретации
опыта использовались такие категории, как спекулянт, «чест­
ный труженик», «рвач» и т. п. Претензия на универсальность
и иллюзия того, что советские власти служат общему благу,
исчезла, когда во время перестройки Советское государство
утратило монополию на производство классификаций. Ново­
испеченные последователи Фридриха фон Хайека называли
спекулянтов лучшими агентами рынка, быстро передающими
информацию о «пробках» в экономике; арестовывать тех, кто
перепродавал товары с выгодой для себя, казалось теперь аб­
сурдом, если не злодеянием. Легитимность государственных
чиновников была поколеблена тем, что, как оказалось, они
служат только одной интерпретации общего блага среди
многих возможных, а не единственно правильной интерпре­
тации.
1.6 Бурдье, «Дух государства», с. 149—151.
1.7 Джон Серль проанализировал логическую структуру этих
высказываний институционализации: «Отныне X будет
211

Олег Хархордин

обсуждений, чтобы обозначить того, кто в данный момент
наделен группой правом авторитетной речи.
М и сти к а делеги ровани я

Здесь, в конечном итоге, мы приближаемся к централь­
ной загадке современного словоупотребления: почему мы
говорим о государстве как о действующем субъекте, хотя
знаем, что действует только индивиды? Это словоупотреб­
ление оказывается связанным с реликтами тех мистиче­
ских доктрин, которые легли в основу наших расхожих
представлений об учреждении государственной власти.
Историки показали, что нововременное понятие поли­
тического делегирования, покоящееся на понимании груп­
пы как фиктивного агента действия, который может быть
представлен одним физическим лицом, восходит к двум
средневековым источникам: к схоластическим толковани­
ям римского права и к средневековым представлениям
о королевском сане. После того как пришедшая из рим­
ского права теория корпоративного представительства со­
единилась с христианской концепцией мистического сою­
за в теле Христовом, стало возможным, как писал Канто­
рович, появление понятия «тайны государства», mystery of
the stateш. Ханна Питкин попыталась обобщить главные
тезисы этих теорий мистического или таинственного во­
площения следующим образом: «король не просто являетсчитаться Y в контексте С». Однако он приписывает эти ак­
ты коллективной интенциональности — категории, кото­
рая некритично отражает англо-американскую мифологию
общественного договора равных индивидов. Для иллюстра­
ции своего положения Серль дает главным образом амери­
канские примеры актов институционализации. (John Searle,
The Construction of Social Reality. New York: Free Press, 1995,
p. 1 1 4 -1 2 0 .)
us Pierre Bourdieu, Language and Symbolic Power. Cambridge,
Mass.: Harvard University Press, 1991, p. 75. См. также: Пьер
Бурдье, «Делегирование и политический фетишизм», в кн.:
Пьер Бурдье, Социология политики. Москва: Socio-Logos,
1993.
212

Что такое «государство»? Европейский контекст

ся головой национального тела, не просто владельцем все­
го королевства, но он и есть корона, королевство, нация».
Эта идея, однако, «выходит за пределы репрезентации или
символизации, как мы теперь их понимаем, и подразуме­
вает мистическое единство, которое едва ли можно разде­
лить на составляющие элементы с помощью теоретического
анализа»*120. Английские юристы тюдоровской эпохи так
переформулировали это положение для своих политиче­
ских целей: король имеет два тела, одно природное, под­
верженное болезням и в конечном счете смерти, а другое
политическое и бессмертное. Как писал Плоуден: «Но его
политическое Тело — это тело, которое нельзя видеть и до
которого нельзя дотронуться, оно состоит из политики и
правления и создано для руководства народом и управле­
ния общим благом»121. Первоначально юристы использова­
ли метафору феникса, которая казалась очень удобной:
с каждой смертью естественного тела очередного короля
заново возрождается все то же политическое тело. Позже
словоупотребление устоялось, и Генрих VIII уже мог ска­
зать в своей речи: «Никогда не стоим мы так высоко в на­
шем королевском призвании [estate royal], как во времена
сбора Парламента, в котором мы как голова, а вы как чле­
ны соединены и связаны в одно политическое тело»122.
Христианская мистика, лежащая в основании представ­
лений о королевском сане в Средние века вплоть до нача­
ла Нового времени, позволяет нам понять, какие невиди­
мые сущности могли открываться умственному взору вер­
ного подданного короля, когда он смотрел на собрание
короля и парламента. Возможно, в этом режиме истины,
который производит истинные высказывания посредством
экзегезиса нескольких святых текстов, индивид мог вос­
1,9 Ernst Kantorowicz, Selected Studies. Locust Valley, NY: J. J. Au­
gustin, 1965, p. 382.
120 Hanna Pitkin, The Concept of Representation. Berkeley: Univer­
sity of California Press, 1967, p. 246.
121 Kantorowicz, The King's Two Bodies, p. 7, 9.
122 Post, Studies in Medieval Legal Thought, p. 332.
213

Олег Хархордин

принимать внутренним взором мистическое тело нации,
которое говорит устами короля и действует через его су­
веренные приказы123. В целом говорить о «государстве»
как действующем агенте было в этом случае вполне ос­
мысленным: человеку открывалась сверхчувственная ens
realissimum — наидостовернейшая реальность, доступная
только для внутреннего видения, натренированного в уп­
ражнениях по непосредственному восприятию тайн са­
кральных текстов.
Это религиозно-мистическое представление о полити­
ческом теле государства было секуляризовано Гоббсом:
«Мы говорим, что государство установлено, когда множе­
ство людей договаривается и заключает соглашение каж­
дый с каждым о том, что в целях водворения мира среди
них и защиты от других каждый из них будет признавать
как свои собственные все действия и суждения того чело­
века или собрания людей, которому большинство дает
право представлять лицо [person] всех, т. е. быть их пред­
ставителем»124.
Мистическое тело в этой формулировке переинтерпре­
тируется как результат свободного соглашения, что в бу­
дущем сделает подобную теорию подверженной серьезным
концептуальным трудностям. Дело в том, что Гоббс все
еще сохраняет элементы доктрины таинственного вопло­
щения — прежде всего элементы, идущие от христианско­
го мистицизма —даже если они представлены теперь в се­
куляризованной форме. Например, описывая Левиафана,
Гоббс утверждает, что верховная власть не изображена на
знаменитой картине, помещенной на титульном листе
книги. Она невидима, поскольку эта власть, «дающая
жизнь и движение всему телу, есть искусственная ду­
123 Суверен, таким образом, обладал властью называния по са­
мой логике вещей — ведь только через него обретало голос
мистическое тело королевства.
124 Hobbes, Leviathan. Harmondsworth: Penguin, 1968, p. 228—229;
Томас Гоббс, Избранные сочинения, т. 2. Москва: Мысль,
1965, с. 1 9 7 -1 9 8 .
214

Что такое «государство»? Европейский контекст

ша»125126. Это — всего лишь повторение средневековых ба­
нальностей: как заметил Пост, в доктрине двух тел короля
«принц являлся душой, т. е. был lex animota, vigor instituiae
и pater legum»m. Однако эта интерпретация средневековой
символики позволяет Гоббсу сформулировать понятие
государства как инстанции, независимой и от правите­
лей и от подданных. Сущность государства — верховная
власть —находится в невидимой душе, отличающейся и от
головы правителя и от тела подданных.
Эта недоступность эмпирическому видению, но откры­
тость внутреннему взору, просвещенному религиозной ин­
туицией, создает особые трудности для такого атеиста, как
Гоббс. На картине, которая украшает титульный лист Ле­
виафана, мы действительно видим искусственного челове­
ка, составленного из множества крошечных подданных.
Голова Левиафана не состоит из их тел, только его тело.
Это, конечно, напоминает нам слова Генриха VIII: «Мы
как голова, а вы как члены соединены... в одно политиче­
ское тело». Голова на картине больше, чем любой из по­
данных, составляющих тело — так, возможно, изобрази­
тельными средствами представляется величие природной
особы короля. Рот также принадлежит ему: политическое
тело говорит только через короля. Наш современник, та­
ким образом, видит природную голову короля, природные
тела его подданных и совокупное «политическое тело», со­
стоящее из головы, присоединенной к телу, образованному
из подданных. Однако современный читатель не может
увидеть то, что одушевляет этого искусственного челове­
ка — который, как говорит Гоббс, и есть Государство —
т. е. его невидимую душу. Мистическое единство не может
быть воспринято эмпирически-ориентированным взором
нашего современника.
Глядя на картину, можно только сказать, что Левиа­
фан — хорошая метафора: люди, объединенные в государ125 Hobbes, Leviathan, р. 81; Гоббс, Избранные сочинения, т. 2,
с. 47.
126 Post, Studies in M edieval Legal Thought, p. 355.
215

Олег Хархордин

ство, могут восприниматься как единое могущественное
существо. Однако даже на картине они представлены как
отдельные индивиды. Таким образом, реальная проблема
современного государства, по словам Бурдье, состоит в
том, что оно функционирует не как метафора, а как мето­
нимия: один индивид (или избранная группа) принимает
на себя функцию говорить за всех и действовать на благо
всех127. Часть принимает на себя функции представления
*• всей совокупности, чтобы выразить и воплотить в себе
всеобщий интерес, якобы присущий всем. Как мы видели,
это часто ведет к навязыванию всем одной частной интер­
претации общественного блага под видом всеобщего и
единственно возможного истолкования. И это не досадное
отклонение, которое можно исправить путем контроля над
формированием интерпретаций общественного блага. По­
хоже, что механизм универсализации воли некоторых —
представления частных интересов как всеобщих —встроен
в механизм делегирования как такового.
Делегирование, однако, не является нашим роком: нам
только кажется, что рядом с частным должно существо­
вать что-то всеобщее, также воплощенное в отдельном
предмете или инстанции. Наоборот, как утверждали сред­
невековые номиналисты, всеобщие понятия существуют
как итюекаИа т ге, как комбинация или конфигурация
частных элементов. Поэтому было бы ошибочно наделять
их отдельным существованием рядом с частными элемен­
тами. Для номиналистов одним из таких примеров явля­
лось тело Христово после его смерти: христиане объединя­
ются в нем непосредственно, напрямую, и поэтому не нуж­
даются в особом отдельном агенте, который выражал бы
их единство во Христе. Таким образом, это понимание
универсалий было чуждо концепции христианской церкви
как воплощенной в зримом папе и теориям королевства
как воплощенного в фигуре короля. Например, Вильям
Оккам настаивал, что в вопросах веры надо обращаться
к каждому христианину на общем совете церкви128. Никто
127 Bourdieu, Language and Symbolic Power, p. 206.
216

A

Что такое «государство»? Европейский контекст

не мог претендовать на то, чтобы представить или выра­
зить всеобщий интерес церкви, и только собрание всех ее
членов могло это сделать.
Возможно, в решении сегодняшних, но схожих задач
такой номинализм мог бы спасти нас от проблем, угото­
ванных нам фикцией общего блага. Сегодня слуги госу­
дарства, якобы представляющие общий интерес, навя­
зывают эту фикцию всем остальным, кому — чтобы не
соглашаться с ней и не принимать ее за данность — часто
не остается ничего лучшего, как просто игнорировать ее.
Новый номинализм был бы тем более оправдан, если бы
мы хотели избавиться от остаточных мистических основа­
ний власти, которые все еще позволяют немногим управ­
лять поведением многих с помощью примитивного таинст­
ва делегирования.128

128 Pitkin, The Concept o f Representation, p. 243.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие редактора.......................................................................................... 5

К вен тин С кин н ер
The S tate
(пер. с англ. Д м итрия Ф едотенко] .................................................................. 1 2

Д о м и н и к К ола
Политическая семантика «Etat»
и «état» во французском языке
(пер. с фр. Д м итрия К а л у г и н а ) ..........................................................................7 5

Туйя Пулккинен
Valtio — история понятия «государство»
в финском языке
(пер. с фин. М арины Х а к к а р а й н е н ) ..............................................................1 1 4

О лег Х а р х ор д ин
Что такое «государство»?
Русский термин в европейском контексте
(авториз. пер. с англ. Д м итрия К а л у г и н а ) ................................................. 1 5 2

Научное издание
Труды факультета политических наук и социологии
Выпуск 6

ПОНЯТИЕ ГО С У Д А Р С Т В А В Ч ЕТЫ Р ЕХ Я З Ы К А Х
Сборн ик статей
П о д р е д а к ц и е й О л е га Х а р х о р д и н а
Утверждено к печати Ученым советом
Европейского университета в Санкт-Петербурге

Редактор — В. А. Олсуфьев
Корректор — С. Н. Хорошкина
Техн. редактор — В. Г. Васильев
Дизайн серии — В. Г. Васильев
Верстка — А. Ю. Зубков
Европейский университет в Санкт-Петербурге
1 9 1 1 8 7 , Санкт-Петербург, ул. Гагаринская, 3
Издательско-торговый дом «Летний сад»
1 2 1 0 6 9 , Москва, Большая Никитская, 4 6 .
Изд. лицензия И Д 0 3 4 3 9 от 5 .1 2 .2 0 0 0 г.
Подписано в печать 3 1 .8 .2 0 0 2 .
Формат 8 4 x 1 0 8 / 3 2 . Бумага офсетная. Печать офсетная.
Гарнитура Петербург. Уел. печ. л. 1 1 ,7 6 . Уч.-изд. л. 10.
Тираж 1 5 0 0 экз. З аказ № 3717
Книга отпечатана в ПФ «Полиграфист»
1 6 0 0 0 1 , Вологда, ул. Челюскинцев, 3

78 5 9 4 3 8 1 0 80 0

В 2001-2002 гг. в серии
«Труды факультета политических наук и социологии
Европейского университета в Санкт-Петербурге»

выходят следующие книги:

Выпуск 1.
Олег Хархордин, ред. Мишель Фуко и Россия. СанктПетербург; Москва: ЕУСПб; Летний сад, 2001.
Выпуск 2.
Григорий Голосов, Сравнительная политология. СанктПетербург: Борей, 2002.
Выпуск 3.
Елена Здравомыслова и Анна Темкина, ред. В поис­
ках сексуальности. Санкт-Петербург: Дмитрий Була­
нин, 2002.
Выпуск 4.
Вадим Волков, Силовое предпринимательство. СанктПетербург; Москва: ЕУСПб; Летний сад, 2002.
Выпуск 5.
Олег Хархордин, Обличать и лицемерить: генеало­
гия российской личности. Санкт-Петербург; Москва:
ЕУСПб; Летний сад, 2002.
Выпуск 6.
Олег Хархордин, ред. Понятие государства в четы­
рех языках. Санкт-Петербург; Москва: ЕУСПб; Летний
сад, 2002.
Выпуск 7.
Владимир Гельман, Сергей Рыженков, Елена Белоку­
рова и Надежда Борисова. Автономия или контроль?
Реформа местной власти в городах России, 1991—2001.
Санкт-Петербург; Москва: ЕУСПб; Летний сад, 2002.

В 2003 г. в серии
«Труды факультета политических наук и социологии
Европейского университета в Санкт-Петербурге»

готовятся к изданию следующие книги:

Выпуск 8.
Александр Эткинд и Павел Лысаков, ред. Культураль­
ные исследования. Санкт-Петербург; Москва: ЕУСП6;
Летний сад, 2003.
Выпуск 9.
Виктор Каплун, ред. Ницше и современная западная
мысль. Санкт-Петербург; Москва: ЕУСПб; Летний сад,
2003.
Выпуск 10.
Александр Дмитриев, Марксизм без пролетариа­
та: Георг Лукач и ранняя франфуртская школа
(1920—30-е гг.). Санкт-Петербург; Москва: ЕУСПб;
Летний сад, 2003.
Выпуск 11.
Наталия Печерская, Справедливость: история понятия
и прагматика представлений. Санкт-Петербург; Моск­
ва: ЕУСПб; Летний сад, 2003.
Выпуск 12.
Виктор Каплун, Ницше: философия как «большая поли­
тика». Санкт-Петербург; Москва: ЕУСПб; Летний сад,
2003.

м
Европейский университет в Санкт-Петербурге
Факультет политических наук и социологии

Факультет политических наук и социологии предлагает про­
г р а м м у обучения в соответствии с современными между­
народными требованиями и стандартами. Кроме штатных
преподавателей, получивших докторские степени в ведущих
университетах мира или имеющих большой международный
научный опыт, факультет привлекает зарубежных специали­
стов. Слушателям также обеспечивается возможность стажи­
роваться за рубежом. Одновременно деятельность факуль­
тета направлена на расширение возможностей для обуче­
ния российских слушателей и повышения их квалификации
(развитие региональных программ). Факультет создает усло­
вия для развития качественно нового уровня исследований в
области политических наук и социологии.
Трехлетняя программа обучения на факультете включает
в себя:
• в течение первого года —обучение и исследовательскую
работу; по завершении программы первого года слуша­
тели получают диплом магистра искусств (МА), веду­
щий к степени магистра искусств (МА) и валидируемый Университетом Хельсинки;
• в течение второго и третьего года — исследовательскую
работу, результатом которой должна стать подготовка к
защите кандидатской диссертации, ведущая к степени
кандидата наук.
Прием осуществляется по специальностям:
• политические науки (теория и история политической
науки, политические институты и процессы);
• социология (теория, история и методология социоло­
гии, социальная структура, социальные институты и со­
циальные процессы);
• международные отношения.

&

Европейский университет в Санкт-Петербурге
Факультет политических наук и социологии

• Обучение на аспирантской программе ЕУСПб —
дневное, очное.
• Обучение платное.
• Слушателям выплачивается стипендия.
• Прием документов на конкурс — в конце июля
каждого года.
• Вступительные экзамены — в середине августа
каждого года.
• Начало занятий в ЕУСПб — середина сентября
каждого года.
Получить более подробную информацию о програм­
ме обучения на факультете, условиях приема, задать
другие интересующие вопросы можно по адресу:
1 9 1 1 8 7 , С анкт-П етербург, Гагаринская ул., д. 3,
Европейский университет в С анкт-П етербурге,
факультет политических наук и социологии.
Тел. деканата: ( 8 1 2 ) 2 7 5 - 5 1 3 3 ,
Ф акс: ( 8 1 2 ) 2 7 5 - 5 1 3 9
И нтер н ет-адрес: http: / / www.eu.spb.ru

В 2002 г. в серии
«Труды факультета политических наук и социологии
Европейского университета в Санкт-Петербурге»

готовится к изданию книга:

Виктор Каплун, ред.
НИЦШ Е И СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ МЫСЛЬ

Что представляет собой философия Ницше сего­
дня? Каково ее место в европейской культурной тра­
диции и ее значение для современной западной соци­
ально-политической и этической мысли? «Некоторые
рождаются посмертно»,— писал Ницше в конце XIX
века, предвидя судьбу своего творческого наследия.
Эта судьба стала своеобразным отражением эпохи: без­
вестность при жизни, огромная популярность в нача­
ле XX века, фальсификация текстов и идей, мрачная
тень нацизма, совершенно иной Ницше, рождающийся
в результате «революции» в западном ницшеведении
1960—70-х годов... Этот новый Ницше, оказавший су­
щественное влияние на западную мысль последних
десятилетий, почти не известен российскому читате­
лю. В сборник вошли статьи специалистов из России,
Германии, Франции, Швейцарии и США, освещающие
современное состояние проблемы. Для историков
философии и специалистов в области социальной и
политической теории, студентов гуманитарных вузов,
а также широкого круга читателей.