Три ночи с лицемером или Stolen Car (СИ) [Надежда Черпинская] (fb2) читать онлайн

Три ночи с лицемером или Stolen Сar

Пролог

Я вдыхаю запах кожи,

Окунаюсь в другой мир…

Я владелец крупной фирмы

И примерный семьянин.

Есть жена, детишек пара,

И солидный в банке счёт.

Моя собственная тачка

В эту ночь меня везёт.

Но в крови огонь порока

Манит красным фонарём.

К той, которой одиноко,

Кто меня сегодня ждёт.

Я ворованное счастье

Собираю по кускам,

И вся жизнь моя похожа

На вот эту stolen car.[1]

*мойвесьма свободный перевод песни Стинга «StolenСar»,

которая и послужила вдохновением для рождения этой истории

***

Стинг поёт. «Stolen Сar»…

Мне нравится.

Я касаюсь сияющей неоном панели и делаю громче.

В этом чуть хриплом голосе есть какая-то особая магия.

Да, смертным тоже подвластна магия. Впрочем, можно ли считать обычными смертными музыкантов, художников, писателей, поэтов? Они все живут где-то на грани, на самом пороге Запределья…

Вот и этот бард-кудесник так умело и почти незаметно оплетает чарами своего голоса, что даже я поддаюсь на его хитрый трюк. Начинаю вслушиваться в слова, а потом и подпевать.

Как мило! Песня о парне, который угнал чужую машину и ненароком заглянул в чужую жизнь. Будто по заказу, специально для меня…

Эй, Стинг, ты что, следишь за мной? Или это кто-то другой, свыше, демонстрирует своё оригинальное чувство юмора… Да, Высшие – те ещё шутники.

Я глубоко втягиваю запах кожи, которой обит элитный салон авто, провожу ладонью по оплётке руля, привыкая к прохладной гладкости, запоминая новые ощущения или всё-таки… вспоминая.

Смотрю на себя в зеркало заднего вида, чуть щурюсь. Густые тёмные волосы, модная причёска, серо-зелёные глаза с лукавыми янтарными искорками, ямочка на подбородке, едва заметная щетина, стильный костюм от известного бренда.

А я хорош, чертовски хорош!

Усмехаюсь и подмигиваю сам себе. Определённо, мне нравится.

Чуть замешкавшись, нахожу упавшие на пол ключи и наконец завожу машину.

Она покорно срывается с места и ныряет в густую черноту октябрьской ночи.

Роскошная тачка! Мне нравится…

***

Это не моя машина. Не мой дорогой костюм. Не мои часы, сверкающие бриллиантами на циферблате.

И это не моё лицо ухмыляется мне из зеркала…

Это не моя жизнь.

Я украл всё это. Да. Украл. Как тот самый парень из песни Стинга…

***

Мои дорогие, эта мистическая история – мой маленький подарок к Самайну.

Я отнесла её к циклу «Ведьмаки нашего времени»,

но история абсолютно самостоятельная,

и её можно читать, даже если вы не знакомы с героями «Виты» и «Ирландца».

А, может быть, сия мистическая зарисовка соблазнит вас заглянуть и в эти мои книги:

https:// /ru/book/vita-kniga-1-b399525

https:// /ru/book/irlandec-b362173

Собственно, сейчас я предлагаю всем взглянуть на мир «с другой стороны баррикад».

Ну что, проверим, есть ли печеньки на тёмной стороне?)))

[1] Украденная, угнанная машина (англ.)

1 Ночь первая

7 минут назад…

– Мне нравится…

– Что? – он обернулся и на миг отнял от уха телефон.

– Твоя машина… мне нравится…

Пару секунд он смотрел непонимающе, растерянно, потом темные брови сошлись у переносицы, холёное лицо пренебрежительно скривилось.

– Ага… Спасибо, приятель! Мне тоже нравится моя машина… – он отвернулся, открыл дверцу и поспешно нырнул в автомобиль.

Я стоял рядом и через открытое окно слышал, как он вернулся к разговору по телефону, прерванному из-за меня.

– Онора, что за бред? Я один. Просто тут какой-то пьяный шизик на парковке докопался. Понятия не имею… Бродяга, похоже. Что? Нет, я не знал, что придётся так срочно улететь, – его голос звучал всё более раздражённо. – Слушай, дела не ждут, деньги сами себя не заработают! Мне нужно завтра в семь утра уже быть на материке. Так что я сейчас сразу в аэропорт. Вернусь через пару дней… Твою ж! Чёрт! Я забыл… Столько дел в голове. Ну, правда, я забыл про этот чёртов Хэллоуин!

Буквально на секунду тишина позднего вечера стала абсолютной. Но пауза не продлилась долго.

– Слушай… – его голос изменился неуловимо, в нём теперь сквозили виноватые нотки, – попроси своего брата! Пусть он сходит с вами на этот бал… Да в школе всё равно никто меня в лицо не знает! И, вообще, какая разница отец пришёл или дядя?

Агрессия незаметно возвращалась в его голос, ярость звенела всё отчётливее. Я ждал, когда он в сердцах отшвырнёт телефон.

– Да… Я понимаю, что дети хотели! Что дальше? Хорошо, Нора, хорошо… Давай я пойду на ваш дебильный бал! А кто за меня на переговоры полетит? Ты? Или, может, детей отправим? Всё! Хватит мне мозг выносить! Боже, ты стала такой истеричкой! С тобой совершенно невозможно разговаривать. Всё! Пока! Я сказал – всё! У меня нет на тебя времени!

Он нажал отбой и швырнул смартфон на панель у лобового стекла.

– Достала!

Я наклонился ниже, нырнул практически внутрь салона, бросил взгляд на ещё не погасший экран. На заставке красовалась стройная миловидная брюнетка, обнимавшая двух улыбающихся детишек – мальчика и девочку.

– Красивая… – отметил я с довольной улыбкой.

– Ага, особенно, когда держит закрытым свой чёртов рот! – всё ещё злясь, бросил он.

Потом до него дошло, и он в бешенстве уставился на меня.

– Эй! Ты что себе позволяешь? Какого, вообще, тебе от меня надо?!

– У тебя красивая жена, – усмехнулся я. Обвёл взглядом роскошный салон и добавил: – И машина красивая. Мне нравится. Я хочу такую…

Он пренебрежительно фыркнул:

– Повкалывай с моё, и у тебя обязательно появится такая же! Через… пару жизней…

– У меня нет столько времени. Всего три ночи. Лучше я заберу твою… – опершись двумя руками на проём окна, я усмехнулся и беспощадно добавил: – ЖИЗНЬ.

– Да пошёл ты! Шизик… Отвали, пока я не вызвал полицию!

Вот теперь в светлых глазах с золотистыми крапинками отразился страх. Он нервно дёрнулся, уронил на коврик ключи. Попытался вытолкнуть меня из салона и закрыть окно.

Но я уже вцепился мёртвой хваткой в его крепкую шею, сжимая кадык, поймал его взгляд – мгновенно застывший, остекленевший.

Через пару минут на мокрый от ночного дождя асфальт грузно рухнуло мёртвое тело. Тело, которое я носил прежде.

Оно было временным, я подобрал его в каком-то грязном переулке на картонной коробке. Потасканное, пропитое, вонючее и грязное. Оно мне не нравилось. И я от него избавился.

Теперь же я оказался внутри роскошной машины, меня окружал запах кожаной обивки, дорогого парфюма и… райской жизни.

Я ткнул кнопку на панели, включая радио громче. Пел Стинг. Мне нравилось.

Я завёл машину и рванул в ночь, навстречу своей новой жизни.

***

2 Ночь первая

Люди боятся таких как я. Боятсялицемеров.

Нет, нет, я не о тех мерзопакостных личностях, которые говорят тебе в лицо одно, а думают и делают другое, и любую свою подлость прикрывают лживой моралью. Хотя, как по мне, вот их как раз и стоит бояться – от этих гадских людишек гораздо больше вреда.

Ну вот… рассуждаю, как самый настоящий лицемер.

Но я, и в самом деле, не считаю себяЗлом.Скорее уж, такие как я… что-то вроде санитаров этой планеты. Как волки, вороны или стервятники.

Их тоже недолюбливают. А ведь все мы делаем полезное дело – избавляем мир от падали.

Жаль только, что у меня так мало времени на работу. Будь его чуть больше, и мир был бы значительно чище.

Итак, с давних времён страх передлицемерамиживёт в каждом смертном. И этот страх порой даже сильнее, чем страх физической смерти.

Спроси у любого, думал ли он хоть раз в жизни о том, что кто-то может украсть его жизнь, и каждый первый ответит утвердительно. При этом в глазах на миг полыхнёт безотчётный ужас.

Ведь это так страшно, понимать, что кто-то может притвориться тобой, выдать себя за тебя, получить доступ к твоим секретам, твоим мыслям, твоему имуществу или твоим близким. Кто-то может занять твоё место, стереть тебя, превратив в пустое место. Или того ужаснее – занять твоё место и оказатьсялучше тебя! А ещё… он может использовать твоё доброе имя в своих корыстных целях. И речь тут даже не о деньгах…

Нет, пугает иное.

Причём с развитием цивилизации страх этот стал лишь сильнее. Современное человечество считает, что общество умнеет, развивается, прогрессирует… На самом деле, я не вижу особой разницы с прошлыми векаминевежества. Люди во все времена одинаковы.

Пожалуй, с одним лишь нюансом.

Если раньше люди боялись лишь, так сказать, мифических сущностей…

Тут я, конечно, кривлюсь и насмешливо фыркаю.

Так вот… если раньше боялись мифических сущностей, то есть, таких как я, то сейчас у нас появились вполне себе реальные конкуренты из плоти и крови. Хотя, чаще всего, эта плоть и кровь – понятие виртуальное.

Да, нынешние мошенники достигли такого мастерства, что способны украсть и личные данные, и голос, и лицо, и отпечатки пальцев… Люди научились красть чужие жизни, пользоваться чужим обликом и чужим именем, чтобы добыть деньги, совершить преступление, обмануть родных этого несчастного. Ничего удивительного, что стать жертвой лжецов и проходимцев боятся многие.

Но я говорю о совсем ином, суеверном страхе, о страхе, который, наверное, родился на свет вместе с самим человечеством. О том самом затаённом страхе – в один из дней вдруг обнаружить, что рядом с тобой не тот, кого ты любишь и знаешь, а некто, успешно притворившийся твоим мужем, женой, ребёнком, отцом или матерью. Или, того хуже – вернувшись однажды домой, увидеть на пороге собственного жилья свою точную копию и понять, что ты теперь лишь невезучая подделка себя самого.

Перевёртыши, подменыши, оборотни, метаморфы, допелльгангеры, полиморфы и даже… демоны. Как нас только не величают. У всех народов мира найдутся свои страшные сказки о тех, кто способен украсть душу и завладеть чужим телом, принять облик человека, притвориться смертным… Меняются названия, детали, цели, но всегда это истории, от которых стынет в жилах кровь.

Я же предпочитаю именовать себялицемер.

И, кстати, хочу сказать, что страхи людей несколько преувеличены. Да, встречи с нами чаще всего заканчиваются трагически для смертных. Но, на самом деле, шанс встретить сущность, подобную мне, совсем не велик.Лицемерыне поджидают людей за каждым углом, не устраивают ловушки в тёмной подворотне, да и завладеть могут далеко не каждым телом. Нас не так уж много в этом мире.

Но самый главный фокус, благодаря которому, вы всё ещё живы… – у меня есть всеготри ночи.

Три ночи Самайна…

Да,жизнь лицемерадлится всего три коротких ночи и три коротких дня. В ночь на первое ноября, когда рвётся невидимая, но такая плотная Завеса между Миром Смертных и Тонким Миром, я могу обрести тело и ощутить себя живым. Всего три ночи… настоящей жизни, чтобы потом на целый год стать лишь сторонним наблюдателем, зрителем в театре бытия, где шоу будет продолжаться, но уже без меня.

Да, да, я всегда рядом, незримо присутствую в вашей жизни, но сам я живу лишь три ночи в году, а в остальное время существую. Существую, как неподвижная личинка насекомого, уснувшая до весны.

И как же я порой ненавижу вас всех, смертные дураки, за то, как бездумно, бездарно и безумно вы распоряжаетесь самым драгоценным сокровищем, которым владеете –временем!

На что вы тратите свои жизни? Понимает ли хоть кто-то из вас, что за каждый бездарно слитый день, когда вы только ноете и жалуетесь на свои невыносимое бытие, многие существа отдали бы всё на свете?!

Можете считать это завистью, если хотите… Но это не зависть, а праведный гнев, это чистая ярость. Не понимаю, почему мир устроен так несправедливо. Почему самое ценное достаётся тем, кто даже не способен ценить дарованное им счастье?

Но сегодня не время для ненависти и гнева, сегодня…время жить,жить на полную катушку!

Пока моя машина несётся сквозь ночь, пока мелькают в темноте смазанные пятна фонарей, пока поёт Стинг…

***

3 Ночь первая

Экран смартфона замерцал, к голосу Стинга примешалось что-то из современных электронных ритмов. Хотя ритмом это назвать сложно… – кричащая, раздражающая какофония. Я досадливо скривился. Даже зубы заныли от такого диссонанса.

Однако у меня, оказывается, дурной музыкальный вкус.

А вот имя, высветившееся на телефоне, вызвало совсем другие эмоции.

Ита…

Чужая память мгновенно подкинула картинку – кукольное личико, буйное облако шоколадных локонов, пьянящие омуты глаз цвета виски и влажный блеск ярких, безумно соблазнительных губ… Всё остальное моё воображение (или подсознание) тоже быстро дорисовало, и по телу прокатилась волна обжигающего, болезненного желания.

От неожиданности я резко притормозил и даже не сдержал короткий стон.

Ух! Кажется, с прошлого Самайна я успел отвыкнуть от таких вот бурных реакций человеческого тела на противоположный пол.

Сущностям, вроде меня, не чуждо влечение и жажда обладания, но эти ощущения во многом отличаются от обычной людской похоти. Нас манит не только (и не столько) тело, сколько возможность насытиться энергией, а во время любовного слияния мужчины и женщины случается просто невероятный выброс наивкуснейшей энергии. Так что сказки про всяческую нечисть, соблазняющую невинных смертных, не так уж далеки от истины.

Но сейчас мне было не до рассуждений об энергиях и тонких материях, ведь человеческое тело, которое я теперь носил, уже поскуливало от нетерпения, как пёс, которому показали сочный кусок мяса.

Я поднёс телефон к уху…

–Адам… – от бархатного мягкого голоса по телу пробежали мурашки. – Ты приедешь? Я тебя жду…

М-м-м… Вот это тембр! Мне нравится.

Таким голосом, должно быть, говорила сама Ева, убеждая Адама вкусить запретный плод.

Вообще-то я уверен, что не было никакого яблока, змея, да и Евы с Адамом тоже. Но пока я человек, могу позволить себе верить в разные заблуждения, так лелеемые смертными.

Я слышу в этом голосе чистый соблазн, жажду… Ита, конечно, не Ева, но…

О! Эта девочка оправдывает своё имя.[1]

Конечно, я легко считываю и другое – затаённую горечь, лёгкую грусть и отчаянную надежду… Она задерживает дыхание в ожидании моего ответа.

И мне не хочется её разочаровывать. Я даже не понимаю, чьё это сейчас желание – моё или остаточный рефлекс бедняги Адама. Я просто чувствуюжаждуи хочу лишь одного – утолить её, как можно скорее.

– Конечно, котёнок! Скоро буду…

Она выдыхает с облегчением и томно шепчет:

– Люблю тебя, Адам…

– Лечу к тебе… – улыбаюсь я и облизываю горящие предвкушением губы.

Нажимаю отбой, но всё ещё сжимаю в руке смартфон.

«Адам» –её голос всё ещё звучит внутри.

Собственное имя сработало как детонатор. Взрыв мозга, в глазах огоньки. Я невольно закрываю глаза, глубоко дышу, чтобы успокоиться и разложить всю информацию по полочкам.

Вместе с теломлицемерызабирают память, голос, любимые словечки, жесты, привычки. Но иногда это всё приходит не в момент вселения, а догоняет позже и складывается по крупицам в полную картину личности.

Вот и сейчас нахлынуло волной и едва не вынесло меня прочь из тела.

Адам О’Нил, тридцать девять лет. Директор филиала крупной международной компании, которая разрабатывает и внедряет IT-технологии, в том числе антивирусы и программы узкой специализации для людей редких, нестандартных профессий.

Смешно признаться, но я во всей этой компьютерной алхимии ни черта не смыслю. Я сейчас имею в виду не себя –лицемера, а вот этого самого Адама О’Нила, шкурку которого взял поносить на трое суток. Мне-то высокие технологии без надобности, аонвозглавляет компанию, ничего не понимая в том, чем занимается. Но это не беда. Зато Адам умеетпроизводить впечатление, налаживать связи, находить нужных людей и, самое главное, выбирать персонал, который пашет и за себя, и за того директора.

Что ж, умён и пронырлив… Молодец!

А ещё Адам – везунчик и подхалим. Умеет использовать шансы.

На самом деле, тёплое место директора компании он получил, благодаря доброму расположению тестя, который, слава всем богам, не подозревает о наличии Иты, соблазнительницы с томным голосом.

Да, да. Я же ещё и женат. Мою жену зовут Онора. Именно с ней Адам говорил по телефону, когда я так бессовестно его подслушал.

И сейчас она, должно быть, укладывает спать наших детей и тайком утирает слёзы, прекрасно понимая, какиеделавынуждают меня ночевать вне дома.

Аделаждут меня на романтический ужин и обещают незабываемую горячую ночь, ведь сегодня у нас особая дата – ровно год с первого секса. Ну, это у меня такой отсчёт.

Или, как сказала Ита: «Ровно год, как ты похитил моё сердце, любимый…»

Значит, я уже год изменяю жене и вешаю лапшу на уши малышке Ите, обещая, что вот-вот разведусь.

Я приложил палец к смартфону, набрал пароль на засекреченной папке и принялся рассматривать скрытые от посторонних глаз фотографии Иты.

Три четверти из них вполне сгодились бы для мужского журнала. Алое белье, соблазнительные позы, призывный взгляд.

Меня опять скрутило волной невыносимого желания.

Впрочем, были и нейтральные – в кафе, в парке, на берегу моря.

Я заглянул и в папку с фотками жены и детишек...

А Нора тоже ничего. Конечно, тут всё было чинно-благородно, но то, что эта красотка всё ещё свежа и хороша, невозможно было скрыть под одеждой. И даже улыбка благочестивой, добропорядочной жены и матери не могла ввести меня в заблуждение.

Однако ты неплохо устроился, дружище Адам! Когда хочешь – имеешь законную жёнушку, а если удаётся ускользнуть из-под её крыла – зажигательную штучку Иту.

Но сегодня удача отвернулась от тебя герой-любовник, сегодня твою женщину буду любить я. Одну из твоих женщин… А завтра наведаюсь ко второй.

А ты… ты, наверное, всё ещё есть, где-то там, внутри этого тела – задвинут в самый дальний угол моей вольготно разместившейся сущностью.

Извини, парень! Ничем не могу помочь.

Наша соблазнительнаяЕваждёт, и сегодня твою партию буду исполнять я.

***

[1] Одно из значений имени Ита – жажда.

4 Ночь первая

Ита похожа на экзотический цветок, изысканный и восхитительный – необычная форма и глубокий чувственный аромат. Этакая орхидея… в облике человеческом.

Или яркая тропическая птица.

У нас здесь такие не водятся. Но вот она – передо мной. И мне нравится.

В век компьютерных технологий даже нечисть, вроде меня, знает, что творится в далёких заморских странах. И у меня в голове сразу рождаются столь яркие ассоциации с тропиками, цветами и райскими птицами.

Нет, она не пользуется бездумно косметикой, превращая её в боевой раскрас – вечерний макияж Иты безупречен и придаёт ей загадочности.

Она не красит волосы в призывно-яркие оттенки – мне, вообще, кажется, что эти блестящие тёмные локоны девственно чисты и натуральны.

Она естественна, и в этом её особая прелесть.

Даже её одежда лишена кричащей, безвкусной пестроты. На ней сейчас маленькое чёрное платье-футляр, совершенное в своей элегантной простоте.

Вернее, оно только кажется чёрным… Когда свет падает под определённым углом, ткань вспыхивает, будто угли в камине, начинает отливать глубоким насыщенным оттенком бордо.

Смотрю на неё и понимаю, что она и сама похожа на бокал дорогого выдержанного вина. И я разглядываю её как коллекционер и дегустатор, смакуя каждую грань вкуса, каждый оттенок. Хочу сделать первый глоток, но не спешу переходить к действиям.

Я знаю её такой, какой она живёт в памяти Адама, а мне хочется постичь её самому, и сделать выводы.

Не понимаю, что она забыла здесь – в этой маленькой съёмной квартирке на окраине города, рядом с таким как я. То есть, с таким как этот Адам.

В ней есть что-то утончённое, аристократичное. Она могла бы быть герцогиней или женой президента… Эта женщина – настоящее сокровище, из тех, что мужчины с гордостью выставляют напоказ. А не прячут в маленькой каморке.

Настоящая королева. Ставшая обычной содержанкой и «запасной женой».

А ещё в ней есть что-то шальное, немного безумное… И это что-то непреодолимо манит.

Я чётко вижу то, что обычные смертные мужчины лишь чувствуют и не всегда осознают, вижу, как вокруг неё знойным миражом плавится воздух, её аура мерцает, как лава в кратере вулкана, она вся – огонь, и страсть, и чувственность, и любовь…

Ведьма. Настоящая ведьма.

Нет, нет, Ита далека от всего того, что нынче выдают за магию. Она не занимается гаданиями или приворотами. В лучшем случае, почитывает гороскопы да советы психологов и коучей по саморазвитию и позитивному мышлению.

И то… всё это лишь мои догадки. Эту сторону своей жизни она держит в секрете от Адама. Он бы не одобрил такие глупости.

То, что есть в этой женщине – это не приворотная магия, это заложено с рождения, скорее всего, дажедорождения, как говорится, не в этой жизни. Это сильнее её самой – колдовское, роковое, сладостное. Она неизменно будет магнитом для мужчин.

У бедняги Адама не было ни шанса устоять перед таким соблазном. Я не пытаюсь оправдать его измену, но я начинаю понимать, как он оказался в постели своей любовницы.

Пожалуй, ей повезло родиться именно сейчас, когда женщин уже не жгут на кострах за то, что те смеют быть вот такими вызывающе-прекрасными.

Да, Ита прекрасна. Но она с первых минут пробуждает во мне странную, совершенно не свойственную мне жалость.

***

Память Адама подсказала мне, куда нужно ехать. Дорогой я любовался ночными улицами, жёлтыми фонарями, ярко сиявшими вывесками пабов и магазинчиков.

По центру всё ещё бродили толпы пьяных ряженых. Я посмеивался над их нелепыми образами. Время от времени с обочины мне дружески ухмылялись светящиеся праздничные тыквы.

Люди окунались в безумие Хэллоуина, забывая о том, что за этим попсовым балаганом тёмной тенью следует подлинный хозяин этого времени – Господин Самайн. Им бы сейчас затаиться да сидеть тихонько по своим норкам, беседуя с умершими предками, а они…

Веселье этой ночи может иметь слишком высокую цену. Но, увы, люди не учатся даже на своих ошибках, что толку говорить им о чужих.

Я отбросил эти мысли и прибавил скорость – мне не терпелось увидеть моюЖажду.

Вскоре шум праздника остался где-то там за спиной, пестрящие огнями улочки сменились тихим спальным районом. Это место странным образом не вязалось у меня с образом Иты, но именно здесь Адам решил снять для неё квартиру. Элементарно пожалел денег, да и шанс встретить здесь кого-то знакомого был один из тысячи. Люди его круга предпочитали селиться в других частях города.

Ита скользнула мне навстречу, едва я переступил порог, обвила руками, окружила теплом и негой, окутала жарким, волнующим облаком терпких восточных духов и собственного желания. Я ответил на её поцелуй, наслаждаясь теми ощущениями, что эта женщина пробуждала в моём новом теле. Потом, чуть отстранившись, заглянул в её невероятные глаза – карие, с янтарным отливом.

Она была очень рада меня видеть, в её глазах я видел счастье, надежду и немного грусти. Она смотрела на меня с любовью.

А я… просто ею пользовался.

Но она отчаянно жаждала любви и закрывала на это глаза.

Почему? Я не знаю. Но могу предположить…

Возможно, эта очаровательная женщина выросла из маленькой девочки, недолюбленной отцом. Вот и пытается теперь быть идеальной, послушной и удобной, чтобы получить всё то, чего ей когда-то не хватало. Она всё ещё верит, что где-то в этом мире существует настоящая любовь, и наивно надеется заслужить её от Адама.

Но ведь даже я,лицемер,существо от любви далёкое, знаю точно – любовь невозможно заслужить, её не выпросить как милостыню.

Она приготовила нам роскошный ужин – уверен, что сама, а не заказала в ресторане, она выглядела как звезда на красной дорожке, она внимала мне, не отводя своих колдовских глаз, ловила каждое слово…

А мне было противно это обожание. Ведь Адам – этот кусок коричневой субстанции – явно того не стоил.

Я чувствовал, что она в глубине души злится и обижается, но не смеет даже намекнуть на своё недовольство. И мне вдруг захотелось встряхнуть её хорошенько, чтобы всё потаённое вырвалось наружу.

Но пока я не очень понимал, как это лучше сделать. Смотрел на неё, словно пытаясь просканировать насквозь.

Она же поняла мой взгляд по своему, подошла ближе и забралась на колени. Меня словно иглой прошило. Я стиснул её в своих крепких руках так, что Ита сдавленно охнула, и я чуть ослабил хватку. Надо пока сдерживать такие порывы, я ещё не совсем привык к этому телу. Да, не привык…

Вот сейчас, например, эта чёртова мясная тушка хотела взять надо мной верх и подчинить обычным животным инстинктам. Не хочу сказать, что я был так уж против – я жаждал обладать этой чарующей куколкой, но что-то мешало, что-то сидящее в ней и грызущее изнутри, как червь точит дерево.

Я оторвался от её пьянящего тела и севшим голосом прохрипел:

– Подожди! Ещё успеем…

Глупо, конечно. У меня каждая секунда на вес золота. Ита такого тоже не ожидала.

Удивлённо вскинула брови, нахмурилась и вдруг, поежившись, выдала:

– Ты сегодня… какой-то другой…

***

5 Ночь первая

Я на секунду напрягся, ошеломлённо глядя на эту чертовку. Неужели она что-то почувствовала?

Нет, я не испугался, разумеется. Чего мне бояться?

Даже догадайся Ита, кто я такой, что она будет делать с этой информацией? Пойдёт в полицию и заявит, что в её любовника влез какой-то демон?

Смешно!

У меня лицо и тело Адама О’Нила, у меня голос Адама О’Нила , у меня документы Адама О’Нила, у меня отпечатки пальцев Адама О’Нила, у меня группа крови Адама О’Нила, у меня, в конце концов, память Адама О’Нила… И даже машина – да, да, даже чёртова машина! – у меня Адама О’Нила. Я украл всё, что он из себя представлял.

Ну и? Кто и как сможет доказать, чтояэтоне он? На чём меня можно подловить?

Нет, такие попытки вывестилицемерана чистую воду, скорее уж, закончатся плачевно для того, кто затеет эту игру и попытается меня обхитрить.

Если та же Ита возьмётся доказывать, что Адам вовсе не Адам, это, скорее всего, приведёт к тому, что стражи порядка её отправят к психологу, а то и психиатру.

В золотой век цивилизации, прогресса и современных гаджетов никто не верит в потусторонние силы, всяческих сущностей, фейри или подменышей. Кому нужны эти старые сказки?

Мне нравится это время. Ещё никогда я не жил так вольготно, не таясь, наслаждаясь всеми благами и совершенно не страшась расплаты.

А сейчас, включив того самого Адама, я нахмурился и чуть раздражённо спросил совсем не то, что хотел бы спроситья-лицемер:

– Ты чем-то недовольна?

Она мысленно метнула в меня молнию, глаза так и полыхнули огнём, но голос прозвучал сдержанно и холодно:

– Я… Нет, что ты! Разве я могу быть чем-то недовольна? Меня ведь всегда всё устраивает. Лишь бы тебе было хорошо…

Я усмехнулся. Меня заводили эти почти невидимые шпильки между строк.

– Ты сегодня тоже… какая-то другая… – задумчиво выдал я.

– Просто устала… – она сползла с моих колен, села рядом и отвернулась к тёмному окну.

– Чем это ты занималась, что так сильно устала? – продолжал я допрос в лучших традициях О’Нила.

Она снова посмотрела на меня.

– Ничего важного. Не обращай внимания! – вот теперь Ита улыбнулась так, как всегда улыбалась Адаму – мягко, нежно, соблазнительно, влюблённо. – Давай завтра съездим куда-нибудь за город, погуляем в лесу, пока ещё не все листья облетели?

– Завтра не получится, – покачал я головой и потянулся к бокалу. – У детей в школе праздник в честь Хэллоуина… Ну, знаешь, все эти костюмы, глупые песенки, сценки. Попросили родителей прийти. Так что… завтра я, как примерный папочка, пойду с детишками в школу…

– Ты? В школу? – изумлённо ахнула Ита.

– Ты что-то имеешь против? – снова одёрнул её я.

– Нет, конечно… – хмыкнула Ита. – Просто… странно… такое слышать от тебя… Тебе же нет никакого дела до твоих детей и жены!

– Иногда нужно поддерживать репутацию примерного семьянина… – пожал я плечами.

Она окончательно скисла, мне даже показалось на миг, что сейчас заплачет. Вот только этого ещё не хватало! Утешать рыдающих женщин – это точно не моё.

Насколько я мог судить об Ите из воспоминаний Адама, она никогда не была истеричкой, терпеливо сносила все его выходки и старалась угодить. Так что сейчас я не очень понимал, что происходит, и как на это реагировать.

– Но… ты же обещал, что эти два дня мы проведём вместе… Ты обещал, что-то придумать… Адам, я думала… мы…

– Сладкая моя, ну, прости! Так вышло! Я просто забыл об этом дурацком празднике.

Я попытался обнять её, но Ита внезапно вывернулась из-под моей руки и соскочила с дивана.

– Эй! Да что с тобой сегодня?! – опешил я.

Я снова играл в Адама, но сам, если честно, понимал ещё меньше, чем этот горе-любовник. Чего она так завелась?

– Я же тебе уже ответила – просто устала… – всхлипнула она. А потом, резко развернувшись, вдруг выпалила мне в лицо: – Да! Я устала, Адам! Я устала так, что сил моих больше нет! От всего этого устала: устала от вранья, устала прятаться, устала от твоих обещаний. Ты уже год мне обещаешь, что вот-вот, вот-вот… Но ничего не меняется, ничего! Я сижу тут одна, как в тюрьме. Ты против того, чтобы я приглашала в гости подруг, и сама куда-то выходила. И я словно в клетке! Ведь ты со мной тоже никуда не ходишь, никогда, словно стыдишься меня, словно я какой-то уродец или прокажённая. Я не имею права никому про тебя рассказать, придумываю нелепые отговорки для родни и знакомых, почему у меня никого нет, а сама… скрытничаю, вру, притворяюсь, словно я какая-то преступница. Мне надоело это всё, Адам! Я хочу жить, хочу любить открыто, хочу гордиться своим мужчиной, а не прятаться по норам. Боже, мы с тобой стали похожи на кроликов. Ты же приезжаешь ко мне только потрахаться и поесть! Я так больше не могу! Яне хочу так!

– И чего же ты тогда хочешь? – поинтересовался я.

– Хочу, чтобы ты выбрал наконец –я или она! – выпалила мояЖажда.

И сейчас, такая разгорячённая и раскрасневшаяся, она была так ослепительно хороша, что я готов был заявить ей, что завтра же подам на развод.

Но вместо этого я вскочил с дивана, оказавшись совсем близко и порядком её напугав, и с азартом уточнил:

– Сейчас… сейчас чего ты хочешь? Я готов исполнить любой твой каприз прямо сейчас. Ну? Чего ты хочешь?

Она растерянно захлопала роскошными тёмными ресницами, приоткрыла свой чувственный рот, закрыла, открыла снова…

И выдала, кажется, неожиданно даже для себя:

– Танцевать… Я хочу танцевать! Тысячу лет не была в ночном клубе… Отвези меня туда, где музыка и веселье!

Она осеклась и вздохнула.

– Танцы… – повторил я за ней удивлённо. Это было действительно неожиданно. Чёртова песенка Стинга меня сегодня точно преследует. – А что… мне нравится. Давай… собирайся!

– Что? – изумлённо переспросила моя сногсшибательная любовница.

– Что… – весело передразнил я. – Давай, собирайся, говорю! Бери сумочку, помаду, телефон… Что там ещё вам, девочкам, нужно? И летим зажигать! Ты же сама сказала, что надоело сидеть затворницей, что мы никуда не выходим… Пора это исправить!

– Адам… ты серьёзно? – Ита всё ещё не могла поверить. – А если нас кто-то увидит из твоих знакомых?

– Наплевать! – я звонко рассмеялся. – Сегодня мы будем отрываться, дорогая! Отрываться так, как будто нам снова восемнадцать! В клуб так в клуб! Давно я там не был…

Ита взвизгнула от восторга и бросилась мне на шею, зацеловывая и оставляя страстные метки своей яркой помадой.

Кажется, шалость удалась. Сегодня ночью будет весело.

Мне нравится.

***

6 Ночь первая

Ночь продолжается.

Ночь подмигивает нам встречными огнями, будоражит кровь заводными ритмами, грохочущими из динамиков моей машины. Ночь несётся нам навстречу пугающей глухой тьмой и яркими, шальными вспышками безумного праздника.

Ита сидит рядом. Я чувствую аромат её духов и облизываю губы. Она ерзает от нетерпения, в предвкушении смотрит вперёд, а иногда косится на меня, будто всё ещё не верит, что я действительно пошёл сегодня у неё на поводу. В сияющих глазах столько радости! Оказывается, сделать женщину счастливой проще, чем кажется.

А я снова задумываюсь о человеческих странностях…

Зачем женщине нужен мужчина, который не умеет делать её счастливой? Особенно… такой женщине.

С её губ не сходит хмельная улыбка, она похожа на грациозную чёрную кошку. Мне хочется её погладить, пройтись руками по совершенному телу.

Не отвлекаясь от дороги, я кладу руку ей на колено и начинаю поглаживать бедро, всё выше, и выше… Она переводит на меня взгляд, я чувствую это и поворачиваюсь к ней. И без того тёмные глаза превращаются в два бездонных омута, она раскрывает губы с коротким рваным вдохом…

И меня обдаёт изнутри обжигающей волной. Прокатившись по телу, она превращается в пульсирующее болезненное желание. Мне хочется взять её немедленно, прямо сейчас, прямо здесь…

Пожалуй, стоило всё-таки сначала утащить её в постель, а потом уж везти в клуб. Но поворачивать поздно. Соседство с этой женщиной превращается в затяжную пытку.

Но мне нравится. Чёрт возьми, мне нравится даже это! Нравится, как меня сейчас выкручивает наизнанку от вожделения.

Я чувствую себя… такимживым! Яесть. Здесь и сейчас.

***

Мы врываемся в клуб, и я глохну на несколько секунд от грохота музыки, слепну от ярких, пульсирующих вспышек, от мельтешащих по потолку и полу разноцветных пятен, похожих на болотные огни. Мне странно быть среди стольких людей, мне тесно от скопления разгорячённых, пьяных тел, беснующихся под странные звуки, погружающие в транс.

Весь танцпол похож на гигантское чудовище с множеством рук, ног, голов, некая шевелящаяся масса, подчинённая единому ритму. А ди-джей, возвышающийся над толпой, этакий дьявольский кукловод, который дёргает покорных марионеток за ниточки.

Жуткое место… Но мне нравится.

Через несколько мгновений я уже впитываю в себя атмосферу этой вакханалии и позволяю ирреальности вокруг поглотить меня с головой.

Иту утащило в этот водоворот ещё раньше. Она ритмично покачивается, крутит бедрами, манит меня за собой.

Мы ещё не добрались до бара, но чудится, будто уже налакались, как парочка студентов на выпускном.

Энергии здесь сплетаются и смешиваются в настолько безумный коктейль, что даже за барной стойкой не найдешь такого сногсшибательного пойла.

В этом клубе наверняка полно моих собратьев… Нелицемеров, но сущностей пониже порядком. Я называю ихпиявки. О, тут им найдется, чем поживиться.

Впрочем, не удивлюсь, если сегодня сюда заглядывают и существа гораздо серьёзнее и опаснее. Самайн всё-таки…

В прежние времена фейри устраивали в эту ночь пляски у волшебного костра, под луной и звёздами, на полянах и лугах, а нынче… Сейчас существа из Тонкого Мира предпочитают веселиться поближе… к еде.

Но думать об этом долго не получается. Музыка выбивает из головы все мысли. Я растворяюсь в этих звуках…

Ита, прикрыв веки, превращается в гибкую танцующую кобру, извивается в такт колдовским ритмам, оплетает меня своими руками, скользит по мне манящим телом. И я отдаюсь её власти и шальному веселью. Эйфория накрывает нас океанской волной.

Но в какой-то момент этого уже недостаточно. И я тащу ничего непонимающую Иту к барной стойке.

Тут толпится не меньше дюжины таких жежаждущих.Я расталкиваю их и тотчас нарываюсь на брань в свой адрес.

– Эй, налей всем! Я плачу! – ору я бармену, пытаясь перекричать дикий грохот танцпола.

Да, сегодня на счету О’Нила заметно поубавится деньжат. Прости, дружище, нечего личного!

Удивительно, но бармен мой крик слышит, как и все эти ребята у стойки. Возмущение сразу идёт на спад. Вверх взлетают бокалы. В мою честь.

А дальше я пускаюсь в какую-то безумную игру, состязаясь в количестве шотов и роксов со всеми вокруг, начиная с моей прелестной спутницы и заканчивая каким-то вдрызг пьяным стариком, сплошь в тату и пирсинге.

Впрочем, очень скоро я и сам уже чуть живой.

Но мне нравится. Мне весело. Я смеюсь над собой. Никогда ещё не был в таком идиотском состоянии.

Забавно ощущать себя вот так странно, когда голова плывёт, и накатывает какой-то безумный азарт, хочется сделать нечто сумасбродное…

И я снова тащу Иту танцевать, но теперь мы забираемся на небольшую сцену в центре зала. Мы глядим на всех сверху вниз, а они смотрят на нас.

Мы устраиваем с моей красоткой какие-то непотребные танцы. Мои руки блуждают по её телу так, словно никого вокруг нет, не зная приличий и границ. Она уже не пытается меня одёргивать, тоже поддавшись моему безудержному настрою.

Иногда я вспоминаю, что в такой огромной толпе людей наверняка есть те, кто знает Адама в лицо. И вполне возможно, кто-то уже снимает устроенное мной шоу и даже выкладывает в сеть или отправляет моей жене, но мне на это наплевать.

Я хочу сегодня оторваться, хочу веселиться, хочужить.

Оказывается, человеческая глупость – очень заразная штука. Давно ли я посмеивался над тем, что смертные тратят драгоценные мгновения своей жизни на всякую ерунду, просто разменивают их впустую. И вот сам…

Чем я выбрал заняться в первую из трёх отведённых мне ночей?

Накидался в хлам вместе со своей любовницей, скачу, как бешеная мартышка, в толпе таких же пьяных зомби, выставляя себя на посмешище…

Вот докатился!

Для полного счастья (читай, деградации) не хватает только хорошей драки и жаркого секса где-нибудь на заднем сидении авто.

Я подмигнул Ите с коварной ухмылочкой.

Ночь продолжается…

***

7 Ночь первая

Мне кажется, как-то так большинство людей представляет ад…

Темно и душно. Огни мерцают. Воняет табачным дымом, алкоголем. Блестящие от пота полуголые тела беснуются под грохот, который они называют музыкой. Ну чем не демоны, устроившие оргию?

Нет, я помню, что в аду ещё должны быть котлы, сковородки и, вообще, вечные муки, а не вечный кутёж. Но мне почему-то вспоминается сейчас именно эта странная человеческая фантазия.

Собственно, здесь мне, наверное, самое место. Тёмная сущность, отнимающая чужие жизни, должна обитать именно в аду.

Но что здесь забыли все эти людишки – вот это хороший вопрос?!

Ворчу как старый дед. Странным образом действует на меня человеческое пойло. Эйфория быстро проходит, и на смену ей заступают философия, меланхолия, циничность и злость. Все бесят, всё начинает раздражать. И в какой-то момент…

Меня грубо толкает в спину незнакомый бородатый придурок. Он что-то орёт мне, но звук не может пробиться сквозь фантасмагорию этой ночи. Впрочем, я и так уже понимаю, что зацепил его в танце, и тому это не понравилось.

А мне не нравится, что он теперь цепляет меня. Я отпихиваю его, жёстко, кулаком в плечо. Вскидываю с вызовом подбородок. Пьяная агрессия рвётся наружу как цепной пёс.

В ответ, разумеется, получаю такой же тычок в грудь. Благо с опасного возвышения в центре зала, мы с Итой уже спустились, а то ведь так запросто и улететь вниз можно.

Наши взгляды слишком красноречивы. Бородатый призывно мотает головой и начинает пробиваться сквозь толпу к выходу. Я иду за ним.

Мне нравится…

Чёрт возьми, мне всё это нравится, я давно не веселился так дико и безудержно!

Ита бежит за нами следом, едва поспевает на своих невозможных шпильках. Как женщины вообще ходят на этих гвоздях?

Она кричит мне что-то вслед, но я не разбираю сквозь шум. А когда мы выходим на крыльцо, и грохот танцпола остаётся позади, то слушать её мольбы и призывы к благоразумию уже поздно.

Меня обдаёт волной сырого холодного ночного воздуха. Эта чистая свежесть не просто бодрит, она мгновенно проникает под кожу и выводит из сумрака моё затуманенное сознание. Вместе с вернувшейся ясностью мыслей на меня обрушивается первый удар моего нечаянного противника.

Короткая вспышка боли взрывается радужным фейерверком в глазах и пронзительным визгом Иты в ушах. Я отлетаю в сторону, падаю на асфальт, поднимаюсь медленно и начинаю хохотать как безумный.

Как же это весело! Жить так весело. Даже чувствовать боль и злость, даже делать вот такие откровенные глупости. Как же это… по-настоящему!

Драться мне последний раз доводилось пару столетий назад. Я уже и позабыл, как этот звериный азарт разогревает кровь. И я с истинным наслаждением включаюсь в игру.

Налетаю на опешившего от моей реакции бородатого, сшибаю его с ног, и мы вместе катимся по земле, оживлённо молотя друг друга кулаками. Всё происходит так быстро и абсурдно, что я даже не успеваю понимать, куда мне прилетает, и насколько это больно.

Вокруг нас с испуганными криками носятся какие-то люди – видимо, приятели этого бородача, а, может, просто зеваки, стоявшие возле клуба. В числе зрителей, разумеется, и моя Ита.

А потом добавляются новые звуки и крики, теперь уже грозно-предупреждающие.

Мы с моим недругом, как по команде, разрываем нашитесные объятия,смотрим на бегущую к нам охрану клуба, вскакиваем и бросаемся в разные стороны.

На ходу я успеваю вцепиться в Иту и с воплем: «Бежим!» – увлекаю её за собой. Мы несёмся сквозь ночь, неизвестно куда и зачем, бросив машину у клуба, оставив тамже верхнюю одежду… Несёмся до тех пор, пока не остаётся сил. Уже давно понятно, что погони не будет.

Мы останавливаемся, пытаясь отдышаться. Горячее дыхание превращается в пар – белёсое облачко во мраке осенней ночи.

Мы смотрим друг на друга в тусклом свете фонаря. Прелестное личико Иты искажает гримаса, гневная складочка появляется меж идеальных бровей.

– Ты совсем уже! Ненормальный! – она бьёт меня маленьким кулачком в грудь. – Что на тебя нашло?!

Я смеюсь в ответ и стискиваю в объятиях эту маленькую разгневанную фурию.

– Пусти, дурак! Ты…

Её возмущение тонет в моих знойных поцелуях. Желание снова накрывает с головой. Адреналин в крови требует новых острых ощущений.

– Дурак! – ей всё-таки удаётся отстраниться на мгновение. – У тебя же кровь… Ты грязный… Нужно срочно домой!

– Хочу тебя… прямо здесь… – жарко шепчу ей на ухо. И, притиснув к какой-то стене, тяну вверх узкое чёрное платье.

– Адам! Ты совсем уже! Тебя сегодня будто подменили… – вот теперь она злится по-настоящему и вырывается из моих рук.

– Я думал… у нас сегодня ночь шалостей… – хохочу я.

– Пошалил уже! Хватит… И, вообще… холодно… я замерзла… – она обхватывает себя руками и отворачивается.

Я тотчас обнимаю её со спины и многозначительно шепчу, прикусывая шею:

– Так я и говорю… надо согреться…

– Прекрати! Это уже не смешно… – ворчит она.

– Ладно, – примирительно киваю я, – сейчас поймаем такси и вернёмся домой… Хорошо?

– А твоя машина? – всё ещё хмуро, но уже спокойнее спрашивает она.

– Заберу завтра, – отмахиваюсь я.

– Постой… – она делает шаг ко мне, раскрывает сумочку, вынимает пачку бумажных носовых платков и начинает заботливо и осторожно стирать с моего лица кровь. – В таком виде… ты вряд ли такси поймаешь… Господи, Адам! Если бы мне кто-то рассказал, что так будет, я бы не поверила… Как будто мне снова семнадцать… И я тайком…

Я не даю ей закончить пламенную речь, притягиваю к себе и снова целую, теперь уже нежно, благодарно, но всё так же жадно.

От приятных ощущений меня отвлекает шорох позади и ощущение чего-то опасного, ледяного и голодного рядом. Я резко оборачиваюсь, задвигая испуганно вскрикнувшую Иту за спину.

Из тёмного тупика появляется неясная тень. Она, кажется, совсем чёрной, но постепенно, подбираясь ближе, это мрачная субстанция обретает очертания человеческой фигуры. Бледное лицо, пакли спутанных волос, рваные одежды. Издалека оно похоже на обычного бездомного бродягу.

Но глаза мерцают хищным звериным блеском.

– М-м-м… кровь… – довольно урчит тварь. – Какие сладкие… сами пожаловали…

И вдруг будто натыкается на невидимую стену. Это просто я, пока Ита не видит, явил на миг свою подлинную личину.

– Ух… попутал… попутал… попутал… – тварь, поскуливая и поминутно кланяясь, пятится обратно в темноту. – Не гневайся!

Ещё несколько мгновений мы стоим в абсолютной тишине. Потом я поворачиваюсь к бледной как саван Ите.

– Что это было? – едва разлепив губы, шепчет она.

– Да просто какой-то бродяга… Перепил, видимо… – я почти дословно повторяю то, что тогда сказал настоящий Адам обо мне самом и, притиснув её к боку, пытаюсь увести подальше.

– Бродяга… – недоверчиво переспрашивает она, останавливается, стиснув мою руку. – Адам, ты что, его глаза не видел? Они светились! Это что-то… он… оно… Господи, я такое первый раз видела!

– Ничего у него не светилось. Тебе показалось. Может… фонарь отразился… – скептически кривлюсь я.

– Слушай! Я не так пьяна, чтобы… Он был странный!

– Да просто вырядился, чтобы прохожих пугать. Хэллоуин ведь… – не сдаюсь я.

Ита всё ещё хмурится, но, поразмыслив пару мгновений, согласно кивает:

– Да… наверное…

– Пойдём уже такси ловить! – поторапливаю я. – Посмотри, как ты продрогла!

***

8 Ночь первая

Хорошая вещь – такси.

Конечно, в том, чтобы самому управлять собственной машиной есть особое удовольствие. Но такси позволяет не отвлекаться на дорогу и заниматься другими приятными вещами.

Мы с Итой устроились на заднем сидении и всю дорогу целовались как на первом свидании. Она, краснея будто школьница, умоляла меня шёпотом: «Адам, прекрати! Подожди немного!», но при этом так томно вздыхала, что остановиться я никак не мог.

Водитель то и дело поглядывал на нас в зеркало, но без осуждения, скорее, с завистью. А я бесстыдно тискал красавицу Иту, зацеловывая всюду, где мог отыскать не скрытую одеждой кожу. Губы, скулы, шея, плечи, ладони, ключицы, грудь…

Она время от времени стыдливо поправляла платье, но мои руки были беспощадны и лишены всяких приличий.

К счастью, несмотря на творящийся на заднем сидении разврат, из машины нас не высадили.

Собственно, нас и садить в неё не очень-то хотели. Вид у меня был довольно потрёпанный и пьяный. Но я сунул таксисту щедрые чаевые, и тот с улыбкой распахнул перед нами дверцу.

Вот так-то! Люди могут с пеной у рта вещать о морали, духовном развитии и прочем возвышенной чепухе, но главная сила, которая движет этим миром, как это ни банально – деньги.

Они у меня были. И нас взялина борт.И даже не посмели сделать ни одного замечания.

А может, этому извращенцу за рулём любопытно было посмотреть, как далеко я зайду?

Я бы зашёл, но у Иты в отличие от меня ещё сохранились крупицы совести.

Едва мы оказались у её дома, у меня сорвало последние тормоза. Не знаю, как смертным мужчинам удаётся контролировать собственную похоть. Может, я, конечно, с непривычки всё воспринимал так остро, но моё тело явно опережало разум.

Я притиснул Иту к стене прямо в прихожей и начал стягивать с любовницы невозможно узкое платье.

– Адам… – снова попыталась она воззвать к моему здравому смыслу. – Тебе нужно в душ, и одежду постирать. А потом нужно посмотреть твои ссадины…

– Забудь о них! Я хочу тебя! Всё остальное подождёт…

– Да что с тобой сегодня? – уже в который раз изумилась она. – Раны нужно обработать!

– А ты обработай их своим сладким язычком… – прорычал я, прикусывая мочку её уха. – Твои поцелуи меня мигом исцелят.

– Что за бес в тебя сегодня вселился, казанова? – смешливо фыркнула Ита. – Слушай, ну, серьезно! Тебе нужно в душ. И мне тоже нужно в душ… А до утра у нас ещё достаточно времени – всё успеем.

– Ты права. Иди первой! – велел я, наконец, на мгновение включая голову. – Ты вся продрогла. Тебе срочно надо под горячую воду.

– Хорошо, – она благодарно улыбнулась и исчезла в ванной. – Я быстро…

Я выждал пять минут, тихо приоткрыл дверь и вошёл следом.

Её манящий обнажённый силуэт прятался за паутиной капель, стекающих по стеклу душевой кабины. И это выглядело намного соблазнительнее, чем просто голое тело, которое можно рассмотреть без труда.

Я бесшумно стянул с себя грязные тряпки, рывком открыл душевую и нырнул под струи горячей воды.

Ита испуганно вскрикнула. А через минуту несдержанно охнула, когда я рывком приподнял её и втиснул в угол, прижимая спиной к гладкому прохладному кафелю.

Сопротивляться было бесполезно – она это сразу поняла. И тотчас, подчиняясь безумию страсти, покорно обвила моё тело руками и ногами, словно зелёный плющ, оплетающий мощный ствол древа.

***

– Признайся, ты ведьма? – усмехнувшись, спросил я, притиснув её к себе и целуя в шею, после очередного нашего раза, уже не помню какого по счёту.

За окном светало. А мы так и не спали сегодня…

– Что? – удивлённо фыркнула она, разворачиваясь ко мне лицом. – Ты сегодня… очень странный… Правда… таким ты мне нравишься ещё больше! И всё-таки… что это был за вопрос?

– Просто ты… невероятно волшебная… Я, кажется, влюбился… Или это чары? – не знаю, откуда из меня полезли эти сентиментальные глупости, но я говорил искренне.

Она провела по моей щеке пальчиком, разглядывая меня несколько мгновений.

– Вообще-то, мама рассказывала, что моя прабабушка умела лечить. Её считали колдуньей. Про неё много сплетен ходило. Ещё и из-за того, что она родила без мужа. Как и мама… меня… Говорили, что женщины нашего рода прокляты на одиночество. Так они платят за свой дар. Но… у мамы не было никакого дара. Просто мой отец оказался обычной сволочью и бросил нас. А я… У меня ведь есть ты. Значит, нет никакого проклятия…

– Нет, – кивнул я согласно и поцеловал её в губы. – Верить в проклятия глупо. Мы же разумные люди XXI века. А это всё суеверия. Ты обязательно будешь счастлива, Ита! Счастлива и любима.

Её идеальные тёмные брови дрогнули, глаза заблестели.

– Но… не с тобой? – наверное, ей стоило огромных сил произнести это.

– Разве я говорил такое? – попытался я перевести всё в шутку. Мне чертовски не хотелось выбираться из её постели, но я понимал, что пора это сделать. Прямо сейчас.

– Прозвучало именно так… – она словно внезапно превратилась в ледяную статую.

– Я не хочу уходить, – честно признался я, обрисовывая пальцем контур её губ. – Мне с тобой нравится. Это была лучшая ночь в моей жизни, Ита! Лучшая…

– И моя… – она грустно улыбнулась и понимающе вздохнула: – Но ты не останешься…

– Нет, не останусь, – спокойно подтвердил я. – У моих детей – праздник, и моя жена ждёт меня дома. Я должен уйти сейчас. И я всегда буду уходить, Ита. Ты ведь это понимаешь. Ты умная девочка. Ты всё понимаешь…

Её глаза цвета тёмного янтаря медленно заволакивало сияющей пеленой слёз.

Я взял её за подбородок и очень весомо произнёс:

– Скажи мне,что ты делаешь здесь? Ответь мне! Или себе… Зачем ты здесь? Чего ты ждёшь? На что надеешься? Разве это, – я махнул рукой, описывая крохотную комнатушку, в которой мы только что занимались любовью, – то, о чём ты мечтала? То, чего ты достойна? Разве здесь место для тебя?

Несколько мгновений она ошарашенно смотрела на меня, словно осознала только что какую-то великую тайну мира.

Потом слёзы всё-таки хлынули по щекам. Ита поднялась и села, отвернувшись к окну.

А я смотрел на её изумительно красивую спину, и мне мерещилось, что я вижу, как сквозь бархатную кожу выпирают острые осколки её разбитых вдребезги надежд и развалившегося на куски мира.

А, может быть… это начинают прорезаться крылья? Обретать крылья – это всегда больно. Как рождаться или умирать. Но без крыльев не долететь до цели, так и будешь ползать, проваливаясь всё глубже в трясину будней.

– Уходи! – тихо сказала она. – Уходи, пожалуйста!

Я молча поднялся, стянул с сушилки свои ещё чуть влажные вещи. Где-то в промежутках между учинённым развратом мы-таки успели затолкать мою одежду в стиральную машину.

Я безмолвно оделся и уже у порога оглянулся. Она всё так же смотрела в окно.

И лишь когда щёлкнул замок двери…

– Адам! – Ита порывисто вскочила и кинулась ко мне, как была, нагишом. На несколько мгновений она обвила руками мою шею, приникла всем телом, впилась в губы, а, отстранившись, жарко шепнула: – Я люблю тебя! Я так люблю тебя!

Потом её руки соскользнули и безвольно повисли, как ветви плакучей ивы.

Она посмотрела мне прямо в глаза и твёрдо добавила:

– Но больше не приходи! Никогда.

***

9 Ночь вторая

Ну, вот и всё, первая ночь моей жизни позади.

Я иду пешком по сонным притихшим улочкам за машиной, которую украл вчера – не стал вызывать такси, захотел пройтись.

Раннее утро серебрится туманом. Прозрачное и холодное, как осколок зеркала, застрявший в сердце Кая. Да, я знаю эту мудрую человеческую сказку.

Рассветные лучи солнца чертят в тусклом небе акварельно-лиловые узоры.

До чего ж красиво! И чертовски холодно.

Я слегка позабыл о том, как несовершенно человеческое тело, как уязвимо для низких температур, зноя или непогоды. Существам из Тонкого Мира не бывает зябко или жарко. И всякий раз, когда я ношу смертное тело, я как будто заново узнаю об этом, вспоминаю то, что успел забыть за год.

На мне сейчас плотный деловой костюм, довольно тёплый, но он явно не годится для прогулок в ноябре – сегодня ведь уже первое ноября. А куртка осталась вчера в клубе…

И, наверное, если сейчас меня кто-то увидит, в глазах этого прохожего я буду выглядеть странно, но никто не попадается мне навстречу.

И, наверное, стоило всё-таки взять такси. Но… я не хочу.

Мне нравится. Нравится идти и немного мёрзнуть. Холодный влажный воздух бодрит и приводит в ясность мои мысли, проветривает мозги…

Ведь о том, что послевесёлойночи, у смертных обычно случается жёсткое похмелье, я тоже как бы… забыл.

Голова моя сейчас трещит, виски давит, каждый шаг отдаётся где-то внутри черепной коробки. И эта прогулка сквозь стылый, осенний туман мне просто необходима.

Я усмехаюсь, вспоминая прошедшую ночь. На что я её извёл?

Пожалуй, я уже давно не тратил Время так бездарно, безбашенно и безумно. А может быть, даже никогда. Но я не жалею.

У меня была ночь отрыва и угара, и незабываемый секс с умопомрачительной женщиной. И оно того стоило. Таких ощущений я не испытывал уже давно.

Если бы на моём месте был настоящий Адам О’Нил, он бы сказал, что тряхнул стариной и вспомнил шальную молодость.

У меня молодости не было. Но сейчас я ощущал себя именно так, как совсем юный смертный. Мне доводилось примерять молодые тела, и да… вот сейчас я был таким – окрылённым, дерзким, не знающим сожалений.

Эту ночь стоило прожить именно так.

Впереди ещё две. И нужно провести их не хуже.

Нет, сначала ещё, конечно, день. Но я привык вести отсчёт именно ночами. На исходе третьей, моя власть над этим телом иссякнет. Я уйду, оставив бездыханную тушку Адама.

Интересно, что в этот раз напишут врачи? Как обычно, инфаркт, инсульт? Нынче никто не удивляется, что болезни косят молодых и внешне здоровых.

Впрочем, об этом думать пока рано. Да и, вообще, это уже не моё дело. Что станет с Адамом О’Нилом после того, как я его покину, это уже не моё дело.

И не стоит портить себе настроение такими глупостями.

Мне на пути попадается круглосуточная забегаловка. Невероятный аромат кофе умудряется просачиваться на улицу даже через закрытую плотно дверь. Я, не раздумывая, сворачиваю туда.

Сонная девчонка за стойкой смотрит на меня удивлённо, а потом мило улыбается.

– Двойной эспрессо, пожалуйста, – не раздумывая, прошу я.

Девчонка, пока варит кофе, косится на меня и снова улыбается.

– Тяжёлая ночка? – наконец не выдерживает она.

– Нет, ночка была отличная, а вот утро… – усмехаюсь я. Она продолжает изучать мой странный вид. И я со смешком добавляю: – Муж моей любовницы внезапно вернулся, пришлось уносить ноги… так сказать налегке…

Девчонка оторопело хлопает глазами от моих откровений, ставит передо мной пластиковый стаканчик с кофе и вдруг начинает хохотать.

– Повезло, что не пришлось прыгать с балкона нагишом! – даваясь смехом, заявляет она.

Я поддерживаю её таким же истеричным хохотом. Потом подмигиваю, оставляю на стойке сотню и, пожелав хорошего дня, поспешно выхожу, пока она не очнулась от шока и не бросилась за мной, чтобы отдать сдачу.

Первый глоток кофе обжигает, согревает и возвращает меня к жизни. Голова всё ещё гудит, но с каждым новым глотком всё меньше и меньше. Мир внезапно преображается.

Теперь это утро кажется мне ещё прекраснее. И даже в сером тумане я нахожу особую прелесть.

И даже почти стирается из памяти образ Иты, застывшей у окна, будто статуя из мрамора или льда.

Я сделал всё правильно. И знаю это. Иногда нужно сделать больно. Сделать очень больно. Но один раз. Это лучше, чем бесконечная агония.

Если бы у людей, как у меня, было всего три ночи, они не тянули бы с решениями, не маялись бы ожиданием и… Наверное, они смогли бы осознать одну простую, но очень важную вещь – будущего нет, как нет и прошлого, есть только миг, один короткий миг, в котором и заключается вся их жизнь.

Я допиваю кофе, выбрасываю стаканчик в урну и бодрым шагом направляюсь к ночному клубу, где зажигал совсем недавно.

Он тих и угрюм. Весёлые посетители уже разбежались по домам. Парковка почти пуста. Меня здесь, к счастью, никто не поджидает.

Я забираюсь в свою машину. Вдыхаю запах дорогой кожи и не менее дорогого парфюма Адама с лёгкой примесью духов Иты, и ловлю себя на ощущении дежавю.

Всё прямо как вчера… Я включаю радио и…

Нет, это точно какая-то шутка мироздания. Снова Стинг с его «Stolen Сar».

Эта песня становится моим персональным гимном.

Что ж, моя украденная тачка, вези меня в новую жизнь!

Меня ждёт жена. Вернее, она, конечно, меня уже не ждёт. Но я всё равно еду к ней.

Надеюсь, сюрприз будет приятным.

***

10 Ночь вторая

– Привет!

Я знаю, где застать мою жену в столь ранний час – разумеется, на кухне.

Дорогу япомню, но по пути всё равно оглядываюсь заинтересованно, будто первый раз иду по собственному дому. Мне нравится разглядывать собственными глазами и оценивать то, к чему Адам давно привык.

Его дом мне нравится. Как и его машина, и жена, и любовница.

Многие смертные думают, что истинное зло предпочитает обитать во мраке, в сырых подземельях, затхлых подвалах или, на крайний случай, на кладбищах. А истинное зло обожает роскошь и уют.

Не верите? Тогда вы явно не вхожи ввысшее общество.

Но я сейчас не об этом, а о нашем доме.

Здесь светло, уютно, просторно. Это именно дом, а не просто стены и мебель. Но в том, разумеется, нет заслуги самого О’Нила. Ну, разве что, финансово поучаствовал. А свила это гнёздышко, конечно же, Онора.

Она сейчас на кухне. Я улавливаю её присутствие на расстоянии, вместе с божественным ароматом свежей выпечки. И иду на запах, как на звук волшебной флейты.

Кажется, сегодня на завтрак медовые блинчики, которые так любят мои дети.

Я-Адам их тоже люблю, хоть и не говорю об этом никогда, не считаю важным благодарить жену за завтрак или ужин.

И вот я вхожу и говорю: «Привет». Так просто, будто не пропадал всю ночь неизвестно где. То есть, конечно, известно. И подозреваю, что не только мне.

Онора с грохотом роняет сковороду на плиту, резко оборачивается и пару секунд изумлённо смотрит на меня. Я успеваю за эти мгновения оценить её с ног до головы…

Что ж, не такая маняще-сладкая, как Ита. Более сдержанная, серьёзная, закрытая. Более… взрослая. Нет, нет, не старая, а именно взрослая. Онора младше мужа на пять лет, и выглядит на свой возраст. Она ухоженная, элегантная, стройная. Тщательно следит за собой, за своей одеждой, прической, кожей, фигурой.

Как следит и за этим домом, и за двумя детьми-погодками. Эта женщина – истинная леди. В былые времена она, наверняка, была хозяйкой какого-нибудь поместья или замка.

Я снова ни черта не понимаю. Что такие женщины находят в ничтожестве, тело которого я взял поносить?

Я смотрю на жену с искренним восхищением.

Она на меня с недоверчивым изумлением и растерянностью. Явно не ждала…

– Адам… ты же… – даже голос Оноры звучит ошеломлённо. Но она тут же берёт себя в руки: – Привет!

– Рейс отменили, – пожимаю я плечами. – Непогода, туман… Прождал всю ночь вылет, но самолёт так и не поставили. Пришлось звонить партнёрам… извиняться и… переносить встречу.

Она пристально смотрит на мою помятую одежду и не менее помятое лицо в свежих ссадинах. Я сам его оценить не успел, но, полагаю, следы вчерашней драки никуда не исчезли, а стали лишь краше.

Онора кивает и отворачивается обратно к плите.

Детям на завтрак нужны блинчики, а не скандал.

Впрочем, не представляю мою жену скандалящей. Она точно не будет закатывать истерику, скорее уж молча соберёт чемодан и уйдет, хлопнув дверью, обдав меня напоследок волной ледяного презрения. Или выставит за дверь меня самого. Имущество у нас общее, но я всё-таки работаю на её отца…

Вообще, Адам – рисковый парень! Изменять женщине, от которой зависит всё в твоей жизни… это не только идиотизм, но ещё и какой-то извращённый вид экстрима.

– А что у тебя с лицом? – сдержанно интересуется Онора, таким невозмутимым тоном, словно предлагает мне выпить чашку чая.

При этом она продолжает жарить блинчики. И я, не удержавшись, подхожу ближе и утаскиваю с большого блюда самый верхний, самый горячий. Он жжёт пальцы, губы и язык, но я упрямо жую. Мне хочется мурчать от удовольствия. Как же вкусно!

Но вместо этого я продолжаю врать на ходу, сделав максимально виноватое лицо:

– Прости! Я… вчера так психанул из-за этой задержки вылета, что решил немного выпить… прямо там, в аэропорту… исключительно, чтобы расслабиться… Но… кажется, не рассчитал и здорово перебрал. Да ещё и сцепился там с одним нахалом, который... тоже сильно перенервничал.

Она поворачивается ко мне, смотрит исподлобья, будто решает поверить мне или просто огреть сковородой.

– Прости! – вздыхаю я, изображая искреннее раскаяние. – Знаю, что выгляжу свински. Но я сейчас схожу в душ, побреюсь и постараюсь вернуть себе человеческий облик. Ну а, это… Может, замаскируем мои ссадины под боевые шрамы? Как думаешь, образ побитого жизнью рыцаря годится для Хэллоуина?

– Хэллоуина… – растерянно повторяет за мной Онора. И я вижу, как прямо на глазах меняется выражение её лица.

– Ну да… сегодня же Хэллоуин… Во сколько там у нас мероприятие? Я ещё успею в душ?

– У нас? – снова недоверчиво переспрашивает жена. – Ты… что… хочешь сказать, что поедешь с нами?

– Ну, разумеется, Нора! Раз уж само провидение вмешалось и отправило меня домой вместо командировки, как я теперь могу пропустить такое событие? Конечно, я еду с вами. Но… после душа. Так… сколько у меня времени?

– Достаточно, – она улыбается, кажется, всё ещё не веря тому, что я говорю. – В три. Начало в три. Ой!

У Норы даже блинчик успел немного подгореть, пока она переваривала свою новую реальность, в которой муж сам, без уговоров, вызвался поехать с детьми на школьный праздник.

– Отлично, – подмигиваю я. – Тогда можно выехать пораньше и заскочить в кафе, поесть мороженое. Раз уж у нас сегодня праздник…

– А тебе не нужно на работу? – осторожно уточняет Онора.

– Нет, я же как бы должен быть в командировке… Значит, у меня выходной. Все дела наверстаю завтра. А сегодня я только твой! – я уже на пороге посылаю Норе воздушный поцелуй и добавляю с влюблённой улыбкой: – Будь добра, свари мне пока кофе!

***

11 Ночь вторая

Душ творит чудеса. Существа, вроде меня, о гигиене не думают. Когда у тебя нет тела, то и заботиться о подобных вещах нет нужды.

Но вот когда ты вдруг обрастаешь плотью, начинаешь кайфовать даже от воды, что льётся на твою больную похмельную голову, щекочет кожу, смывает всюгрязь, в которой ты вчера извалялся.

Сегодня эта грязь мне ни к чему, сегодня я примерный семьянин, любящий муж и заботливый отец. Сегодня я хочу быть зрелым, серьёзным. Хочу быть… взрослым.

Я чувствую себя родившимся заново, бодрым и готовым на подвиги во имя моей семьи. А таблетка аспирина, обнаруженная в домашней аптечке, кажется и вовсе волшебным эликсиром. Пока бреюсь, с кривой ухмылкой разглядываю набухшие красные ссадины, напоминающие о моём вчерашнем загуле. С ними точно нужно что-то сделать.

Адама в школе практически никто не видел и не знает, и вдруг явлюсь я вот с такой вот битой рожей…

На выходе из ванной комнаты, в меня практически врезается наша младшая.

– Папа! – удивлённо взвизгивает дочурка.

– Привет! – подмигиваю я.

– А мама сказала, что у тебя работа…

– А я свою работу закончил побыстрее и примчался, чтобы не пропустить вашу вечеринку в школе! – уже привычно вру я.

– Так ты поедешь с нами? – и без того большие глаза распахиваются изумлённо.

– Разумеется, принцесса!

Лил с визгом подпрыгивает и хлопает в ладоши, потом тянет ко мне тонкие ручонки, и я не могу не реагировать на этот искренний порыв. Я подхватываю девочку на руки, и она крепко обнимает меня. Такое странное ощущение…

Я прежде мало общего имел с человеческими детёнышами. Кажется, это, вообще, первое моё тело, у которого есть вот такие малолетние отпрыски.

Это так непривычно. Но мне нравится.

И… меня вдруг накрывает волной чего-то такого светлого, радостного, искрящегося, как первый снег, и я с изумлением понимаю, что всё это исходит от моей дочери, а проникая в меня, становится только ещё ярче, больше, светлее. Может быть,этолюди и называютсчастьем?

– Я не принцесса, папа, – степенно поправляет меня Лил. – Я… А угадай, кто я!

Я опускаю дочурку на пол и принимаюсь задумчиво оценивать со всех сторон её костюм. Выглядит она, конечно, необычно. Тёмные шёлковые кудряшки сейчас спрятаны под светлым париком оттенка серебра или, скорее, даже седины. Да и длинный балахон, по подолу порванный на неровные клочки, почти такого же странного цвета.

– Хм… даже не знаю… – принимаюсь гадать я. – Если ты не принцесса… то, может, неугомонный призрак одной милой девочки? Нет? Тогда кто… Фея? Опять мимо? Тогда я сдаюсь, Лил!

– Па-а-а-па! – с укором тянет девчушка. – Ну, я же банши[1]! Ты что, не понял? Мы с мамой сами платье сделали, и волосы мне купили… Тебе нравится?

– Очень! – вполне искренне признаюсь я и тут же добавляю, хитро щурясь: – Только… мне кажется… ты ещё не настоящая банши…

Лил обиженно хмурится и надувает губки.

– Но сейчас мы это исправим… – заговорщически шепчу я. – Идём!

Лил доверчиво топает за мной обратно в ванную.

Я сажаю её на стиральную машину, открываю шкафчик…

– Надеюсь, твоя мама нас не убьёт за то, что мы попользуемся её косметикой… – усмехаюсь я, перебирая всяческие женские штучки на предмет обнаружения того, что нам нужно. – Так… вот и пудра… но что-то больно тёмная… У банши загара не бывает. Нам нужно придать тебе благородную бледность… О, а вот этот крем, кажется, то что надо!

– Это не крем, папа, это же хайлайтер, – поправляет меня дочурка.

– Чего-чего? Ты где таких слов нахваталась? Не выражайся тут! – шутливо грожу я пальцем.

Лил хохочет так, словно её щекочут.

– Папа, ну, хайлайтер, это же для красоты, светлее сделать на лице…

– Вот я и говорю, нам это странное зелье подходит. Только мы им тебе всё лицо намажем… Прикрой глаза!

Дальше я, поражаясь собственному энтузиазму, включаюсь в эту увлекательную игру и гримирую свою дочь, словно заправский профи-визажист. Крем с труднопроизносимым названием придаёт ей не только нужную бледность, но и некое призрачное сияние.

После этого в ход идёт тушь и тёмные тени, и вокруг ясных глаз моей дочурки появляются нездоровые тёмные круги. А потом мы приводим в негодность мамину красную помаду, разукрасив ею подол платья и немного ладони Лил.

– Ну, вот теперь ты настоящая Прачка! – удовлетворённо выдаю я, поставив дочку перед зеркалом.

– Как жутко! – восхищённо взвизгивает ребёнок!

– Осталось и папочку немного подправить, – подмигиваю я и быстро карандашом наношу чёрточки вокруг своих ссадин.

Теперь они ещё больше бросаются в глаза, напоминая неаккуратно наложенные швы, но в том и вся соль. Большинство, если не будет приглядываться пристально, примет мои боевые отметины за праздничный грим.

– Класс! И Кирану надо такие сделать, – одобряет дочка, но всё-таки уточняет: – Папа, а ты что, подрался?

– Ага, – невозмутимо киваю я. – На меня ночью зомби напал.

– Правда? Ого! Расскажи!

– Непременно, но позже, – одёргиваю я эту непоседу. – А сейчас идём на кухню, а то у мамы блинчики остынут.

– У-у-у… ну, расскажи! – Лил вкладывает руку в мою ладонь и послушно идёт следом, но продолжает настаивать на своём.

Должно быть, она тоже опешила от того, какой сегодня её папа, но в отличие от взрослых не теряется, а сразу берётся пожинать плоды.

– Расскажу по дороге в кафе… – снова повторяю я.

– Какое кафе? – она даже приостанавливается.

– Где мы будем есть мороженое…

Счастливый детский визг разносится по дому так звонко, что даже стёкла дрожат.

Что ж, дочурка выбрала себе подходящий образ, способности издавать такие звуки любая банши позавидует.

***

[1]Банши – существо из ирландского и шотландского фольклора, которое своим жутким воем предвещает смерть. Банши никого не убивает сама, но является предвестником беды и неким проводником души в загробный мир.

Некоторые источники описывают банши как жуткую старуху, другие – как прекрасную, но печальную деву. Чаще всего атрибуты банши: бледная кожа, длинные светлые или седые волосы и лохмотья.

В современных городах крик банши слышит только сам обречённый, а вот в старину крик адресовался прежде всего дому, очагу, замку, поселению и чаще его слышали те, кто проживал рядом с обречённым на смерть.

Называли банши и Прачками. Одним из обликов, в котором являлось смертным это существо, был образ плачущей женщины, стирающей в реке окровавленные одежды. Такие явления чаще случались накануне каких-то страшных событий, например, войны или мора.

Кстати, существовало поверье, что если прачке удалось отстирать одежду от крови, то у обречённого на смерть есть шанс избежать печальной участи.

12 Ночь вторая

Наша с дочкой шалость получает неожиданное продолжение.

На радостный вопль малышки Лил является Киран, мой старший сын, в костюме чего-то жуткого и зелёного, должно быть, орка или гоблина и в дурацкой маске. Она портит весь вид. И мы быстренько втроём решаем, что без неё будет лучше…

Через десять минут Киран становится обладателем серо-зелёного лица и шикарного боевого раскраса. Причём я рисую ему такие же грубо заштопанные шрамы, как и у меня. Вот так! Сразу видно, что мы родня.

Мальчик доволен. Теперь его образ куда круче, чем с несуразной маской.

Если в этом мире осталась хоть какая-то справедливость, мои дети непременно выиграют конкурс на лучший костюм к Хэллоуину! Мои дети… Да уж! Смешно.

Дальше-больше…

Онора не ругает нас за то, что мы без спроса залезли в её косметичку. Она вдруг тоже загорается этой идеей, заявляет, что не хочет быть бледным пятном на нашем фоне, и, дожарив блинчики, уходит рисовать праздничный макияж себе.

Нора выбирает элегантный образ в стиле Мартишии Адамс: высветляет лицо, наносит тёмные тени и вишневую помаду, распускает и выпрямляет волосы, надевает строгое черное платье-футляр и гранатовое колье, словом превращается в женскую версию графа Дракулы. Я так и жду, что сейчас она улыбнётся и сверкнёт клыками.

***

В итоге я еду в машине в компании симпатичной маленькой банши, сурового зелёного орка и обворожительной вампирши... А на мне самом строгий чёрный костюм – почти смокинг, галстук-бабочка и зловещие шрамы на лице. Ну, прямо семейка Адамс!

Мне нравится!

Это действительно так – мы сейчас не просто выглядим как семья, мы и есть семья.

Я искоса бросаю взгляды на свою жену и улыбаюсь слегка ошеломлённо.

Она невероятно соблазнительная, и улыбка на вишнёвых губах такая озорная и дразнящая. Я думаю о том, какие они на вкус, её губы… И на ум приходит сравнение с хорошим красным вином.

Ей идёт этот образ роковой женщины. Но искренняя, задорная улыбка идёт ещё больше. Я смотрю на неё, смотрю, смотрю… невольно отвлекаясь от дороги – благо, сейчас почти нет машин. Смотрю… и своим глазам не верю.

Впрочем, она, кажется, тоже. Онора поглядывает на меня с изумлением, будто пытается прочитать мои мысли и понять, куда исчез её муж, и кто этот незнакомец рядом. И она в своих размышлениях не так уж далека от истины.

А ещё, наверняка, гадает, что же я такого натворил этой ночью…

Ну да…косякдолжен быть очень серьёзным, раз Адам взялся играть роль примерного семьянина.

Ты права, моя дорогая – этой ночью я был очень и очень плохим мальчиком, я был дрянным мужем. И если уж говорить честно, дрянным мужем я был не только этой ночью, я им был всегда.

Сейчас я это очень хорошо знаю. Глядя на свою жену и детей, я не понимаю, как можно было быть таким идиотом. Как можно было добровольно отказаться от всего этого ради…

Нет, я даже не про Иту. Ведь Ита была не одна такая. Просто она задержалась на год. А сколько проскочило мимолётно, так что я даже имён не запомнил.

Я про всё это… сиюминутное, пустое, бессмысленное. Всё, чего так требовала внутренняя суть Адама, где давно уже свили гнездо три главных демона человечества: похоть, потребительство и тщеславие.

Меня как магнитом тянет к роскошной, полной достоинства и грации женщине, что сидит со мной рядом. Неужели это моя жена? И это её Адам считал заурядной, неброской и скучной до занудства?

Меня неожиданно захлёстывает волной досады и горечи. Впервые я понимаю, что не хочу это всё терять, что мне мало этих трёх ночей, после которых всё снова закончится. Понимаю, что никогда не забуду этот Самайн.

Я завидую Адаму, имевшему и не ценившему всё это, и ненависть к нему вонзается в моё сердце как ядовитый шип, проходит насквозь, тревожа свежую рану зазубринами отчаяния.

– Адам, ты в порядке? – с беспокойством заглядывает мне в глаза Онора. Её рука на миг накрывает мою.

Я ловлю её, притягиваю и целую в самый центр горячей ладошки. Она смущённо краснеет и улыбается. Детишки шкодливо хихикают, заметив наши нежности.

И желчь внутри меня растворяется, сменяясь щемящей, сладкой, счастливой болью.

– Всё хорошо, – заверяю я, с трудом проглатывая застрявший в горле ком.

Ловлю себя на том, что мне невыносимо хочется сделать для Оноры что-то приятное, трогательное, незабываемое…

Чтобы, когда всё это закончится, я-Адам остался в её памяти именно таким, как сегодня, как сейчас – заботливым, влюблённым, улыбающимся. Чтобы она вспоминала этот –наш самый счастливый– день, а не годы одиночества, обид и непонимания.

И мы едем в кафе – есть мороженое. Заказываем фирменный микс – большую тарелку разноцветных шариков, и с азартом сражаясь за самые вкусные из них, затеваем весёлую игру – пытаемся угадать каждый вкус. Официант вообще-то принёс нам карточку с подсказками, где все оригинальные названия сортов указаны. Но мы туда пока не подглядываем, ведь угадывать гораздо интереснее, а выдумывать свои – и того круче.

Кажется, это мороженое самое вкусное, что мне доводилось пробовать в человеческой шкуре. Самое вкусное после блинчиков Оноры…

А потом мы отправляемся в школу.

Сегодня она похожа на старый замок с паутиной и призраками. Учителя, родители и дети постарались на славу, украсили её не только тыквами, но гирляндами и всяческими жуткими атрибутами.

Онора знакомит меня с учителями наших детей, с кем-то из родителей. Я никого тут не знаю, но все мне улыбаются, и это кажется искренним.

Шумный праздник неожиданно увлекает. Дети показывают нам забавные сценки, участвуют в конкурсах. Мы с Онорой болеем за наших, кричим так, что уже охрипли голоса, и это приносит плоды. С такой мощной поддержкой дети выигрывают несколько раз.

А в конце вечера… Лил и Кирана всё-таки выбирают в пятёрку лучших костюмов этого Хэллоуина.

Домой мы возвращаемся такие уставшие, что дети засыпают прямо в машине на заднем сидении, но при этом такие безумно счастливые, что улыбки словно приклеились навсегда к нашим лицам. Лил и Киран даже во сне продолжают улыбаться. А мы смотрим на них в зеркало и, конечно, тоже улыбаемся.

Я поочерёдно на руках отношу детей в дом. Онора укладывает их в постели.

А потом… я смотрю в её глаза, беру молча за руку и веду за собой.

Наша ночь ещё не закончилась, она только-только начинается…

***

13 Ночь вторая

В нашем доме есть особое место…

Небольшая комната с эркером, выходящим в сад. Летом за огромными панорамными окнами всегда море зелени и цветов на клумбах, осенью картина за стеклом и вовсе пестрит разноцветными красками.

Да и внутри очень уютно: электрокамин, весьма реалистично имитирующий настоящее пламя, мягкий подоконник с горкой симпатичных подушек, уютный диванчик, на полу белый ковёр с длинным ворсом – стилизация под овечью шкуру.

А ещё эта комната – настоящий зимний сад. Онора, будто ей мало зелени за окнами, здесь, внутри, всё декорировала разнообразными комнатными растениями. Словом, это место прямо дышит уютом и домашним теплом. Даже сейчас, когда за окнами уже безмолвная, беспросветная ночь, и наш прекрасный сад тонет в чернильном мраке ноября.

Утром я заходил сюда. Постоял, посмотрел…

И вдруг поймал себя на горчаще-сладостной догадке, что всё это когда-то Онора делала для меня, вернее, для своего Адама.

Наверное, она мечтала, как вечерами, уложив детей спать, мы будем сидеть на этом диванчике, тесно прижимаясь друг к другу, под одним мягким уютным пледом, смотреть на огонь, слушать треск искусственного пламени и тишину, целоваться...

Но мечтам её не дано было сбыться. Адам редко сюда захаживал, чтобы полюбоваться этой красотой. И уж тем более свои вечера он предпочитал проводить иначе.

И мне вдруг так захотелось исправить эту несправедливость!

Пришлось, конечно, подготовиться в паузах между наведением боевого раскраса, поеданием мороженого и увлечённым празднованием Хэллоуина. Я успел позвонить в службу доставки еды (и не только еды).

И сейчас, пока Онора укладывала детей спать, умудрился не только встретить подъехавшего так вовремя курьера, но и приготовить всё для небольшого сюрприза.

Ведь мечты должны сбываться. Кажется, так принято говорить у людей.

***

Сюда я привожу свою жену. Онора явно заинтригована, но доверчиво идёт за мной. Я прошу её закрыть глаза.

Мы входим. Я смотрю на неё, жду…

Мне очень важно сейчас видеть эту первую реакцию. И вот она открывает глаза, с её губ срывается изумлённо возглас, она смотрит вокруг в полнейшем недоумении…

Ещё бы! Комнатка преобразилась.

Сейчас помимо завораживающего мерцания камина, по всему периметру – на подоконнике, на полке, на полу горят ещё и маленькие свечи. Вернее, фонарики, похожие на настоящие свечи.

Восковые я не стал зажигать по очень простой причине: не хочется в эту ночь отвлекаться на то, чтобы следить за огнём и беспокоиться, как бы не спалить дом.

А ещё тут прямо на полу расставлены тарелочки с закусками из итальянского ресторана и огромный букет бордовых роз. Они так подходят под сегодняшний образ Норы.

Моя жена любит итальянскую кухню.

И цветы, наверное, тоже любит. Просто я-Адам так редко их дарил, что даже не знаю, какие ей нравятся. Но, кажется, я не ошибся, сделав ставку на розы.

– Располагайся! – приглашаю я с улыбкой. – У нас сегодня романтический семейный ужин у камина…

– Как красиво! – Нора всё ещё вертит головой и смотрит так восхищённо, словно вокруг неё происходят какие-то невероятные чудеса, а не горят обычные лампочки.

Мы наконец опускаемся на мягкую белуюшкуру.Я тянусь к кувшину с яблочным соком и наливаю в бокалы, предназначенные для вина.

Можно было бы, конечно, взять и бутылочку игристого. Но сегодня мне не хочется примешивать сюда ни капли алкоголя. Я хочу пьянеть от женщины рядом, а не от градусов в моём бокале. И хочу, чтобы она запомнила всё, что будет происходить.

Онора берёт бокал и смотрит на меня как-то слишком уж пристально, ожидающе.

– За что выпьем? – спрашивает, не отводя взгляда.

– За самый лучший день, и самую лучшую ночь, и самую лучшую жену, – улыбаюсь я ей. А когда тёмные брови чуть хмурятся в недоумении, добавляю: – Давай за нас!

Тихий перезвон бокалов сливается с уютным треском пламени в камине.

Пламя, конечно, ненастоящее. Но так похоже на подлинный огонь.

И вино в наших бокалах ненастоящее, и я тоже… ненастоящий. А сейчас мы играем в ненастоящую семью и ненастоящую любовь.

Но, кажется, ещё никогда в своей жизни иллюзия не становилась для меня настолько реальной и единственно важной.

Онора пробует кое-что из еды, а я внимательно наблюдаю, как она в наслаждении прикрывает веки и мурчит от удовольствия.

Но потом она вновь смотрит на меня и словно забывает на время про любимую еду.

– Что происходит, Адам? – спрашивает она прямо. Довольно сдержанно и спокойно, но голос едва заметно дрожит. – Тебя сегодня словно подменили… Зачем всё это?

– Тебе не нравится? – немного обиженно уточняю я.

– Мне нравится, мне очень нравится… – вспыхивает Нора. – Просто… я не понимаю, чего ждать дальше!

Так она говорит. Но я слышу за этими словами звенящее болью:

«Просто я боюсь привыкнуть к этому, привыкнуть к тебе такому, а потом снова потерять!»

И мне тоже становится невыносимо больно. Мне нечем её утешить.

Всё это действительно закончится. И очень скоро. И я не в силах это изменить.

А мне так невыносимо этого хочется! Невыносимо хочется жить. И дарить ощущение жизни этой прекрасной женщине.

– О… дальше… – я заглушаю эту невыносимую тоску, скулящую и воющую внутри меня, как та самая банши, и перевожу всё в шутку. Наклоняюсь к Оноре и, скользнув мимолётным поцелуем по губам, игриво заканчиваю: – Дальше тебя ждёт ещё много приятных сюрпризов…

Я не даю ей ничего возразить, притягиваю к себе ближе и сминаю нежные губы жарким, глубоким поцелуем. На несколько мгновений тишине и камину вторят лишь наши безумно стучащие сердца.

Но стоит мне разорвать объятия, как Онора с ещё большей тревогой спрашивает:

– Что случилось, Адам? Просто скажи! Что-то случилось, да?

Я смотрю на неё долго, молча, запоминаю изумительные, утончённые черты лица, оттенок глаз, родинки на шее.

– Да… – наконец признаюсь я. – Случилось. Я наконец-то всё понял. Понял, каким идиотом я был, Онора. Мне досталась лучшая жена на свете. А я… я даже не знаю, какие цветы ты любишь…

Теперь уже она смотрит на меня долго и странно.

И наконец с короткой болезненной улыбкой произносит:

– Я люблю пионы. Белые и малиновые пионы. Но… – она отводит взгляд и смотрит на букет, – розы тоже очень красивые. Очень…

– Я люблю тебя, – я не даю ей договорить. Мне нужно сказать это прямо сейчас. Оказывается, эти три слова невозможно носить в себе. Они, как острые осколки души, вскрывают сердце изнутри и рвутся наружу. – Просто знай это. Запомни! И не забывай никогда, что бы ни случилось…

Кажется, я напугал её своим признанием. Онора смотрит на меня с такой нежностью, болью и тревогой, что мне хочетсяспрятать её в своих объятиях и никогда никуда не отпускать.

Я так и делаю.

И какое-то время мы просто сидим, обнявшись, завернувшись в плед, и смотрим на огонь, и слушаем тишину… и целуемся.

Совсем как в её мечтах.

А потом в эту ночь врываются мои мечты…

Поцелуи становятся всё горячее. Я спускаюсь по шее всё ниже и ниже, к изящным ключицам, к бархатистой впадинке меж грудей… Расстёгиваю её платье, облегающее фигуру, как вторая кожа, приспускаю его с плеч. Опрокидываю Онору на спину, прямо на мягкий ковёр – как же это красиво: чёрное платье и тёмный шёлк волос на белом фоне!

Я нависаю над ней, вклиниваясь между стройных ног, задыхаясь от слишком резко нахлынувшего желания, такого мощного и непреодолимого, что я с трудом сдерживаю себя. Сложно быть нежным, когда в твоей крови бушует пламя.

Но мне нравится, нравится быть таким, нравится дарить ей эти нежные, неторопливые ласки.

– Адам, постой! – чуть слышно шепчет Онора. – Что ты делаешь? А если дети проснуться и войдут? Давай поднимемся в спальню!

– Не войдут… Я надёжно запер дверь, – успокаиваю я мою благоразумную жену, не прекращая поцелуев. – Всё под контролем. А в спальню мы ещё обязательно поднимемся. Позже. Позже, Нора. А сейчас я хочу любить тебя. Немедленно. Прямо здесь, у камина. Любить тебя здесь и сейчас.

***

14 Ночь третья

Как же быстро летит время. Я слышу, как невидимые часы тикают в моём воображении, каждый удар сердца будто таймер обратного отсчёта: один удар – минус одна цифра на табло.

Ещё одна ночь закончилась. Моя вторая ночь.

Осталась последняя…

Но прежде… стоит закончить множество дел. Сегодня мне предстоит хлопотный день. Но пока я ещё не думаю об этом. Успею.

Сейчас я наслаждаюсь тем, что рядом со мной женщина, которая успела стать слишком близка и дорога мне всего за один день и одну ночь. Никогда бы не подумал, что умею ощущать подобные эмоции. И вообще… что меня может так зацепить обычная смертная.

Обычная ли?

Я теснее прижимаюсь к её спине, вбираю мягкое тепло её кожи, дышу сладостным ароматом её волос, я запоминаю эти мгновения, чтобы хранить их до следующего Самайна, как самые драгоценные сокровища, которыми владею.

Как знать… Может быть, через год я смогу отыскать её снова.

А пока я перебираю в памяти всё, что было вчера. Наше жаркое единение в отблесках камина – о, лепестки искусственного пламени наверняка завидовали тому огню, что рождался между нами! Наш смех и тихие разговоры, когдапослея прятал Онору в объятиях, укутав в мягкий плед.

А потом мы поднялись в спальню, закрыли дверь, и… всё повторилось.

И вот сегодня, впервые за много лет, я просыпаюсь раньше моей жены. Любуюсь ею спящей, целую осторожно в плечо – не хочу разбудить. Выбираюсь из нашей уютной постели и иду готовить завтрак на всех.

Оказавшись на кухне, понимаю, что с этим я погорячился. Я-лицемер ничего не смыслю в приготовлении людской еды, и память Адама в этот момент тоже подводит. Внезапно понимаю, что он ничего, кроме бутербродов, в жизни не делал. Его всегда кормили женщины, или же он питался в разных забегаловках.

Ладно… Попробую импровизировать…

Я довольно неуклюжий. Боюсь, что мой сюрприз жена не оценит. Я сейчас устрою на её идеальной кухне дикий беспорядок.

– Ой, папа, это ты? – поворачиваюсь на удивлённый голос Лил.

Дочка стоит в дверях, ещё сонная, растрёпанная, смешная, в забавной пижаме с медвежонком на груди.

– Я думала, тут мама… А ты что делаешь?

– Завтрак… – подмигиваю ей и тут же вздыхаю: – По крайней мере, пытаюсь.

– Это сюрприз?! – изумлённые глазки вспыхивают восторгом.

– Ага… – удручённо киваю я, понимая, что сюрприз могут и не оценить.

– А можно я с тобой? – мгновенно подключается Лил. – Хочешь я тебе помогу?

– А ты… умеешь? – искренне удивляюсь я.

– Конечно! Я же маме помогаю, – уверенно заявляет моя кроха.

И мне становится совестно, что я не способен сделать элементарные вещи, которые по силам даже ребёнку. Но я принимаю помощь. И дело сразу идёт быстрее.

Лил отлично знает, где что лежит, и что нам может пригодиться.

И вот мы уже жарим яичницу и тосты, делаем бутерброды двух видов. И ещё какую-то штуковину из творога и фруктов, которую дочка называет просто «моя любимая вкусняшка».

Вскоре в дверях появляется и Онора – должно быть, её приманил аромат кофе.

Она удивлённо оглядывает кухню и нас. Взгляд её останавливается на мне.

– Сюрприз! – весело пищит Лил и бросается к маме с обнимашками.

Нора прижимает её одной рукой, наклоняется, целует в макушку.

Потом выпрямляется и снова смотрит на меня. Наши взгляды на миг встречаются.

– Доброе утро! – произносит она.

И внезапно опускает глаза – смущается, словно она не моя жена, у которой уже двое детей, а невинная дева, подарившая себя случайному незнакомцу.

– Привет! – я разрушаю повисшую в воздухе неловкость, мгновенно оказываясь с ней рядом и целуя в покрасневшую щеку.

Она вскидывает глаза, и я тону в них. Не в силах противостоять собственным желаниям, притягиваю жену за талию и срываю с её губ короткий чувственный поцелуй.

– Не удержался. Ты сегодня такая красивая… – шепчу я ей на ухо, прежде чем отпустить. – За беспорядок, который я тут устроил, убьешь меня потом, а пока прошу к нашему столу! – И добавляю уже дочери: – Лил, сгоняй-ка поторопи брата! А то всё без него съедим...

Крошка вприпрыжку убегает, а я, пользуясь моментом, снова привлекаю Онору к себе, и сейчас, не смущаясь присутствия дочери, она отвечает со всей страстью.

– Как же мне хочется остаться с тобой, – это признание прорывается откуда-то из глубины, но Онора понимает его по-своему.

– Работа не ждёт… – вздыхает она.

– Да, – киваю я, горько усмехнувшись. – Сегодня уже никаких прогулов. Но я постараюсь закончить пораньше. И вечером можно… погулять всем вместе в парке.

Она снова удивлена, но согласно кивает и не задаёт больше вопросов.

– Нора… – окликаю жену, когда та отходит к столу, с любопытством разглядывая наши с Лилкулинарные шедевры, – я буду очень скучать!

Конечно, я сейчас не про этот день. И, кажется, Нора это тоже понимает.

Она оборачивается и смотрит с тревогой, как иногда смотрела вчера – чувствует сердцем, происходит что-то нехорошее, но не понимает, конечно, чего и откуда ждать.

К счастью, в эту самую минуту в кухню шумно влетают дети, и задать вопрос, застывший в её испуганных глазах, она так и не успевает.

***

Меньше всего мне хочется тратить последний день своей жизни на рутинные дела и работу. Но мне нужно привести всё в порядок, прежде чем…

Это ведь тоже часть жизни человека – все эти бумаги, документы, сделки, встречи, договора. Мне не хочется, чтобы кто-то потом разгребал всё за меня. Особенно, Нора.

Вообще-то раньше меня подобные вещи не волновали. Я приходил и уходил, не думая, что будет с телом, которое оставляю после себя, как переживут его смерть родственники и знакомые, что этот человек успел сделать, а что так и осталось мечтой.

Но этот Самайн, кажется, изменил всё раз и навсегда.

И вот сегодня я торопливо заканчиваю все важные и срочные дела. Благо, память Адама подсказывает мне, что и как сделать. Я отдаю необходимые распоряжения, делаю нужные звонки, отправляю письма. Работаю без обеда, надеясь освободиться пораньше.

Мне ещё нужно успеть к нотариусу, составить завещание и отдать кое-какие распоряжения. Хочу, избавить Онору от проблем и хлопот, связанных с моей смертью. Конечно, у неё есть родители и сестра – будет, кому о ней позаботиться, но всё-таки я должен сделать так, чтобы моя семья как можно легче пережила эту потерю. Норе и так хватит боли и слёз, пусть хоть о материальных вещах ей думать не придётся.

Ах, да! Чуть не забыл…

Я открываю свой личный счёт и отправляю приличную сумму на счёт Иты. Ей я тоже задолжал. Она потратила на меня год жизни. Это не так уж мало.

Лично из моих рук деньги она бы теперь не приняла, а так… вряд ли отправит обратно.

Рано или поздно она, наверняка, услышит о моей безвременной кончине. Вот тогда, надеюсь, и поймет, что значил этот щедрый жест.

Ну вот, всё готово. Можно отправляться к нотариусу, а потом домой.

С некоторой тоской оглядываю кабинет – мне это пространство чуждо, но где-то в глубине памяти Адама хранятся воспоминания об этом месте. И я вдруг с удивлением обнаруживаю, что при всём своём безалаберном отношении к работе, он по-своему любил и этот кабинет, и эту фирму, и даже некоторых коллег.

Звонок секретаря застаёт меня на полпути к двери. Я возвращаюсь к столу и отвечаю.

– Мистер О’Нил, к вам тут пришли… – как-то растерянно сообщает мне Молли.

– Кто? – кажется, я невольно копирую её интонацию.

– Мистер Норман, – Молли что-то тихо уточнят и добавляет: – Эрих Норман. Вы не договаривались о встрече. Но… он говорит, вы его примете…

– Эрих Норман… – эхом повторяю я.

Что-то знакомое… Пытаюсь сообразить, откуда мне-Адаму известно это имя, и с чем оно связано.

И тут меня осеняет – Адам О’Нил не знает это имя, зато его знаюя-лицемер.

Эрих Норман – персона, хорошо известная среди сверхъестественных существ.

Вот уж не думал, что однажды посмотрю в глаза проклятому ведьмаку.

– Да, Молли, пусть войдёт! – сбрасываю звонок, опускаюсь в кресло и замираю в ожидании.

***

15 Ночь третья

Он тут же входит, приветливо здоровается и без малейшей заминки направляется в мою сторону. Ведёт себя так свободно и уверено, будто подобные встречи для него совершенно обыденная вещь.

А я, не вставая с кресла, напряжённо наблюдаю за ним, словно затаившийся в норе зверь. Только вот мне до сих пор непонятно, кто из нас двоих хищник, а кто жертва. Или, скорее уж, кто из нас двоих охотник?

Этот высокий, статный блондин с глазами, похожими на колючие льдинки, мог бы легко сойти за какого-нибудь респектабельного бизнесмена, тщательно следящего за своей формой, здоровьем и презентабельным внешним видом…

Но меня не провести. Я нутром чувствую исходящую от него опасность и грозную силу. Наверное, он чувствует меня также.

Уверен, что он пришёл сюда не просто так. Но внезапно решаю поиграть немного на его нервах. Может быть, лишь для того чтобы успокоить свои собственные.

– Чем обязан, мистер Норман? – интересуюсь с притворной любезностью и приглашающе указываю на кресло напротив меня, но по другую сторону стола.

Мне бы, конечно, хотелось разместить охотника подальше, например, вон на тот диванчик в углу, но показывать свой страх тому, кто сильнее, нельзя категорически.

– Зовите меня Эрих! – откликается ведьмак с такой же ядовитой ухмылкой, как у меня. – А мне как лучше к вам обращаться?

– Адам О’Нил, – я продолжаю удерживать на лице дружелюбный оскал и добавляю с фальшивым удивлением: – Я полагал, вы знаете, к кому пришли…

– Я знаю, к кому пришёл, – ответ этого ледяного блондина и так уже звучит слишком многозначительно, но он добивает меня долгим, пристальным взглядом.

Что ж, всё предельно ясно…

Дуэль молчания длится несколько бесконечно долгих мгновений, потом, снова усмехнувшись, я сдаюсь:

– Зовите меня Адам! Думаю, это уместнее, чем…лицемер, – моя усмешка становится откровенно злой. – Вы же не думаете, Эрих, что я вот так сходу открою вам своё истинное имя? С такими как вы надо быть предельно осторожным.

– Как и с такими как вы, – он снова менязеркалит.

– Так… чем обязан? – я заканчиваю с расшаркиваниями и напоминаю свой главный вопрос.

Эрих перестаёт улыбаться, и даже ухмыляться перестаёт.

– Вы убиваете людей, – от его тона становится по-настоящему зябко. – А я убиваю тех, кто убивает людей.

– Знаю. Но всё… не совсем так…

–Адам, вы занимаете против воли чужое тело, вынимая из него законно обитающую там душу или же загоняя её куда-тона задворки– с этим я ещё до конца не разобрался, пользуетесь этим телом, как вам заблагорассудится, а затем уходите, оставляя после себя бездыханный труп. И это, по-вашему, не убийство?

Я пожимаю плечами и, помолчав, признаю:

– Наверное, вы правы. Только с небольшой поправкой… Душу я никуда не выгоняю. Раз уж у нас с вами такой откровенный разговор затевается, Эрих, я кое-что поясню… Занять я могу далеко не каждое тело. Войти можно лишь туда, где пусто… Понимаете? Когда у человекабольшое сердцеиширокая душа, туда… просто не поместится никакая сторонняя сущность. А в этой тушке, – я, кривляясь, тычу себя в грудь, – давно уже от души лишь одно название… Вот поэтому я его и занял. Обосновался здесь, как рак в мёртвой раковине. И, знаете, иногда мне кажется, что я… не убиваю людей, а наоборот… возвращаю их к жизни. За эти две ночи Адам О’Нил пережил больше, чем за все тридцать девять лет своего существования…

Эрих вздохнул, сверля меня холодным хмурым взглядом.

– Но сегодня вы уйдете, и этот человек умрёт. Каким бы он ни был… у вас нет права отнимать его жизнь. А у меня нет права позволить вам это совершить.

– Кажется, это тупик… – я усмехаюсь и смотрю с вызовом. – И что же мы будем делать? Знаю, Эрих, вы занимаетесь истреблением сущностей, опасных для людей. Но меня можете зря не пугать. Вы ничего мне не сделаете, пока я в этом теле. Вы не можете убить меня, пока я – человек. Вы же не убиваете людей, так? А когда я покину это тело, он будет уже мёртв, а меня удержать вы не сможете. Так к чему этот разговор?

– Людей я не убиваю, верно, – Эрих задумчиво обводит взглядом кабинет. – Но хищники умеют притворяться. Порой мне приходится убивать чудовищ, как две капли воды похожих на людей. Бывает и такое, знаете ли…

– Скажу больше… иногда чудовища не просто похожи на людей, они и есть люди, – ухмыляюсь я. – По крайней мере, физиологически.

Он согласно кивает.

А я щурюсь с вызовом:

– Но ведь меня вы не убьёте?

– Если не останется другого способа вас остановить… – Эрих пожимает плечами, – почему бы нет?

– Вы не убиваете людей, – качаю я головой. – Убив меня, вы убьёте и этого парня, О’Нила.

– Но он ведь всё равно обречён, – охотник снова пожимает плечами. – Так или иначе Адам О’Нил сегодня умрёт. А, значит, у меня нет выбора. Если я убью его до того, как вы уйдёте, возможно, у меня получится уничтожить и вашу сущность. Так, по крайней мере, я спасу тех бедняг, к которым вы планируете наведаться в следующий Самайн, и смерть Адама не будет напрасной…

– А вы опасный человек, мистер Норман, – нервно смеюсь я. – Теперь я вижу, что слухи, которые ходят о вас, правдивы. Однако… чего вы от меня хотите?

– Хочу, чтобы вы сохранили жизнь этому… О’Нилу. И позволили ему самому разбираться с собственной никчёмностью и пустотой в душе.

– Это невозможно, – качаю я головой. И тотчас поспешно объясняю, заметив, как тяжелеет и без того не очень-то приветливый взгляд Эриха. – Дело ведь не в том, что я такой уж злодей, который упивается чужими страданиями и смертью. Ну, да, признаю, в глазах смертных,лицемеры– Зло. Как, собственно, и многие другие сущности Тонкого мира. Но, на самом деле, я никого убивать не хочу, это происходит само собой. Так устроен этот мир. Думаю, за те три дня, чтолицемерпроводит в теле человека, мы… как будто срастаемся с личностью смертного, и уходить обратно уже не хочется. И когда, в третью ночь после Самайна, приходит время возвращаться в Тонкий мир, меня буквально выдирает из этого тела, против моей воли. А на это требуются колоссальные затраты энергии. Вот людское тело и не выдерживает. Этот разрыв просто вытягивает из человека все силы. Кстати,лицемеруэтот переход тоже даётся трудно. По сути, для меня это тоже маленькая смерть… Если бы я мог этому противостоять…

– Так может… весь секрет в том, что вы цепляетесь за это тело, которое вам больше не принадлежит? – рассудил Эрих. В голосе его не было осуждения или злости, мне даже почудилось нечто вроде сочувствия. – И, если вы захотите уйти добровольно, когда придёт ваше время, Адам О’Нил останется жить.

– Я… не захочу уйти добровольно, – со вздохом честно признаюсь я. – Особенно, в этот раз…

– А чтов этот разслучилось такого особенного? – мгновенно ловит мою интонацию Эрих Норман.

– Ничего… – я уже жалею, что проговорился. – Просто хотеть уйти самому… Это… невозможно! Кто захочет добровольно отказаться от настоящей жизни? Вот вы бы согласились на это, согласились умереть по собственной воле? Да ещё ради того, чтобы могло продолжать жизнь это ничтожество…

– Я бы, пожалуй, согласился, но у меня, боюсь, ничего бы не вышло… – хмыкает мой собеседник.

Чёрт! Я и забыл про то, что он проклят бессмертием…

– Простите! Я не… – я честно смущён и даже не знаю, что сказать.

Эрих отмахивается от моих извинений.

Мы оба молчим несколько секунд.

– Я дам вам время. Подумать. До вечера, – передо мной на столе появляется бархатистая чёрная визитка с серебристой надписью. – Позвоните, если решитесь, Адам! Я постараюсь помочь вам… Облегчить ваш уход. У меня есть одна идея. Но без вашего добровольного желания вряд ли что-то выйдет.

– А если я не…

– Тогда мне придётся вас убить, – глядя прямо в глаза, заявляет ведьмак.

Легко поднимается из глубокого кресла и уходит, не прощаясь.

***

16 Ночь третья

Знакомство с Эрихом порядком выбивает меня из колеи. Хотя, казалось бы, куда уж больше?

Я и так сегодня в полном раздрае. В голове назойливо стучит мысль, что всё скоро закончится. И это явно не способствует спокойствию и хорошему настроению.

А теперь я ещё и без конца прокручиваю наш разговор.

Нет, я не боюсь его угроз. Не думаю, что он действительно способен уничтожить физически мою сущность. Развоплотить, отправить обратно в Мир Бессмертных… вполне возможно. Но это и так меня скоро ожидает.

А это тело… это тело я в любом случае потеряю. Так какая разница с его помощью или без? Но, может быть, стоило хотя бы узнать, что там за идея у этого ведьмака?

Я горько усмехаюсь – не обманывайся, дружище, выхода нет! Ведь даже если Эрих действительно способен что-то сделать, то точно не ради меня-лицемера. Он хочет спасти этого смертного парня, Адама, о чём, кстати, сразу честно сообщил. А я, так или иначе, в пролёте.

И всё же… по дороге к нотариусу я несколько раз достаю из кармана чёрную визитку ведьмака и раз за разом снова прячу её обратно.

Потом я отвлекаюсь на текущие дела.

Нотариус, конечно, удивлён моей спешкой. Ещё бы! С чего это мужчине в самом расцвете сил так срочно понадобилось оформлять завещание?! Но мистер Макнолан не первый день занимается своим делом, всякого насмотрелся, а потому старается вести себя невозмутимо, спокойно, по-деловому.

Наконец, всё готово.

Я вновь сажусь в машину, глубоко вдыхаю сырой, бодрящий осенний воздух, льющийся в открытое окно. Он пахнет опавшей листвой, стылым туманом, приближающейся зимой и… обречённостью. И я с тоской думаю, что в этом воздухе не хватает запаха моря.

Может, позвать Онору и детей и поехать прямо сейчас на побережье? Конечно, уже поздно… Но вдруг нам повезёт, и мы успеем увидеть закат…

Я всегда стараюсь добраться до моря вмои три ночи.Но, кажется, в этот раз я нашёл нечто столь же прекрасное, как океан. Отвлёкся, и совсем забыл о своей любимой традиции. Пусть так…

Море вечно. Оно меня ещё дождётся.

По дороге домой заезжаю в цветочную лавку. Растерянно оглядываюсь, понимая, что тут можно бродить целый час, и просто спрашиваю, есть ли у них пионы. Я далёк от садоводства, но понимаю, что искать пионы в ноябре по меньшей мере странно…

Но чудо случается. У них не только есть пионы, они ещё и белоснежные.

Я забираю все – целую охапку, похожую на пушистое летнее облако… А как они благоухают!

Теперь можно и домой.

***

Меня встречает странная тишина. От неё по коже бегут неприятные зябкие мурашки. Я настороженно вхожу в гостиную, замираю на пороге…

Онора сидит на диванчике, спиной ко мне, понуро, словно кукла-марионетка, у которой оборвались нити. Телевизор работает, на его экране что-то мелькает, но я не обращаю на это внимание, как и она сама. Звук выключен. И, кажется, что и сама Нора будто отключилась от пространства вокруг.

– Нора… что случилось? – я бросаю букет на журнальный столик, опускаюсь на пол у её ног, встревоженно заглядываю в лицо.

Она протягивает мне телефон, который держит в руках. Я его даже не замечаю сначала.

С минуту я молча смотрю на видео, которое повторяется по кругу, и никак не могу взять в толк – что это, кто это, и зачем жена мне это показывает.

А потом… узнаю себя.

– Это сегодня обошло все соцсети и новостные каналы в городе. И, наверное… не только в городе, – глухо произносит Онора. – Ты теперь звезда, Адам! Поздравляю!

Я поднимаю глаза, но горло перехватывает… Я не знаю, что сказать.

И всё-таки пытаюсь:

– Нора… послушай… я

– Не надо, Адам! Не надо! Мне не нужны твои оправдания. Ничего не хочу слышать! – качает она головой, устало и обречённо. – Я знаю, что ты мне изменяешь. Давно знаю. Но… я… всё надеялась на что-то. Ждала, что ты вспомнишь про совесть, образумишься, поймешь, что так жить нельзя… Думала, у нас ещё есть шанс. Вчера… я почти поверила в это – в то, что у нас ещё всё может быть снова. А сегодня… Господи, какая я дура! Нужно было давно подать на развод.

Мне так больно и жутко смотреть на неё такую. Кажется, что из меня выдирают внутренности. И я снова бормочу, с трудом справляясь с собственным одеревеневшем языком:

– Нора… прости меня!

– Я прощала, Адам. Прощала, пока это касалось только нас с тобой, – она качает головой. – А теперь… Ты опозорил нас на весь город. Но на соседей мне наплевать. А вот на моих детей нет. Ты подумал, что их ждёт в школе? А о том, как мне теперь смотреть в глаза моему отцу? Ты думал об этом, когда пьяный в стельку лапал свою шлюху, кривляясь на камеру?

– Нора…

– Уходи! Просто уходи, Адам! Я уже позвонила адвокату. Развода не избежать. Поэтому просто уходи сейчас! Пожалуйста…

– Послушай меня, прошу, просто послушай! – я ловлю её руку, но она отдёргивает её, будто моя ладонь – это ядовитая змея или какое-нибудь гадкое создание.

– Онора, просто послушай! Мне очень жаль, Нора! Мне чертовски жаль!

Глаза её блестят, но она не позволяет слезам сорваться с ресниц.

– Слишком поздно, Адам!

– Я знаю, Нора, знаю, что поздно. Вот поэтому… мне так жаль! Жаль, что я уже ничего не могу исправить! А мне очень хочется!

Задыхаясь от боли, я торопливо высекаю слова, как искры. Мне страшно, что она не позволит мне сказать всё, что я должен произнести сейчас. Потому что второго шанса у меня уже не будет, не будет никогда.

– Прости за то, что я сделал с нами! Я это говорю не для того, чтобы ты меня обратно приняла. Я знаю, что назад пути нет. Просто… ты не представляешь, как я себя ненавижу за всё это. За то, что довёл до такого. Нора, я таким идиотом был! И я… я только вчера это понял. Знаю, ты не поверишь. Но я всё равно скажу. Может, потом… ты вспомнишь мои слова… Я только вчера всё понял! Понял, какая я сволочь! Понял, как я тебя люблю! Понял, что отдал бы всё, чтобы исправить свои косяки, чтобы сделать тебя счастливой! Жаль… что я уже ничего этого сделать не смогу. Просто знай… Я очень люблю тебя! Тебя, и Лил, и Кирана! Это правда. Я люблю тебя!

Она судорожно вздохнула и сказала почти те же слова, что я уже слышала в свой первый рассвет от Иты:

– И я люблю тебя, Адам! Очень люблю. Но сейчас уходи! Уходи!

Я молча встал и вышел, оставив на столике охапку белых пионов.

До последнего ждал, что она позовёт, но Онора не окликнула и не пошла следом.

***

17 Ночь третья

Я еду по ночному городу. Еду на той самой машине, которую украл в Самайн. На машине, с которой всё началось.

Еду неторопливо, смотрю на жёлтые фонари, на уже потрёпанные и потерявшие свой пафосный вид праздничные украшения. Ещё два-три дня, и они станут никому не нужны, сыграют свою роль и отправляется в мусорные баки. От них просто избавятся за ненадобностью.

Я еду, открыв окна, глубоко вдыхая ледяной ноябрьский воздух, подставляя лицо ветру.

Играет Стинг. «Stolen Сar»… Мне нравится. Нравится добивать себя этой песней.

С неё ведь тоже всё началось. Так пусть ей и закончится.

Я кручу эту композицию по кругу, наверное, уже в двадцатый раз, словно это какая-то изощрённая пытка. Мне хочется выть. Эта чертова песня разрывает мне душу в клочья.

Твою ж! А ведь три ночи назад я даже не знал, что она у меня есть – эта чёртова душа.

С усмешкой думаю, что мне удалось прожить целую жизнь за эти три ночи, целую жизнь со всеми её причудами и выкрутасами, взлётами в небеса и падениями на самое дно.

Сначала была безбашенная юность – с клубами, девочками, алкоголем и драками. Необузданное веселье и полное безразличие к окружающему миру.

Потом пришла серьёзная, спокойная зрелость. Осознание, что в этом мире ценно, за что стоит держаться. Счастье любви, радость отцовства, наслаждение возможностью о ком-то заботиться – у меня всё это было, я пережил всё это. Я всё успел.

Успел даже докатиться до кризиса среднего возраста и испортить жизнь и себе, и жене…

Да, у меня на это было всего две ночи… Но я успел.

И, чёрт возьми, у меня была отличная жизнь!

Короткая, как вздох, но мне она нравилась.

А сегодня… она подошла к концу. Как говорится, старость подкралась незаметно.

Всё в этом мире меняется, всё движется, всё рождается и умирает. Исчезает бесследно, но уходит, чтобы вернуться снова… Как я возвращаюсь каждый год.

Сегодня я чувствую себя стариком – безгранично уставшим и разбитым жизнью. Даже эта возня с документами и завещанием… Сидя у нотариуса, я напоминал себе дряхлого деда. Я всё подготовил для своего ухода. Как обычно это делают пожилые люди.

А теперь я отправляюсь на свидание со Смертью в абсолютном одиночестве. Так всегда и бывает. Даже если у человека есть родня или друзья… Они все остаются где-то там, далеко.

А Смерть приходится встречать одному, лицом к лицу, только ты и Она.

Мне не страшно. Я жалею лишь о том, что не успел исправить то, что успел натворить.

Со смешком понимаю, что грани стёрлись окончательно – для меня уже нет разницы, кто учудил все эти подлости я-Адам или я-лицемер… Да и какая теперь разница?

Я хотел примерить чужую жизнь лишь на три ночи… Но, кажется, эта самая чужая жизнь присвоила меня самого.

Время близится к полуночи… Я чувствую… Уже скоро…

Останавливаюсь у заправки, покупаю кофе. Делаю глоток. Горячий терпкий напиток обжигает нёбо.

Бросаю машину, в которой так и продолжает издеваться надо мной Стинг.

Насвистывая его «Stolen Сar» я торопливо спускаюсь на набережную. Грею руки о горячий бумажный стаканчик.

Огни города отражаются в чёрной, как нефть, воде, дрожат и танцуют на почти идеально-гладкой поверхности реки.

Я осматриваюсь…

Может, стоит подняться вон туда, на пирс? Когда меня не станет, безвольное тело рухнет прямо в воду, и его унесёт течением. Пройдёт ещё много времени, прежде чем меня случайно найдут. А, значит, Онора получит отсрочку и не сразу узнает о моей кончине.

От воды тянет холодом и сыростью. Поёжившись, я отметаю эту идею.

Нет, это глупость! Что будет с Онорой, когда меня выловят из реки? Вдруг она решит, что я сделал это специально, из-за неё. И будет моя жена винить себя до конца своих дней. Этого ещё не хватало!

Лучше присяду вот тут на берегу, полюбуюсь на тёмные ленивые воды и подожду Костлявую.

Здесь меня и найдут утром. А потом, как обычно, всё спишут на сердечный приступ или ещё какую-нибудь опасную дрянь с летальным исходом.

Я усаживаюсь прямо на холодные камни, одним большим глотком допиваю остатки кофе и сминаю в руках пустой стаканчик.

***

Я слышу позади справа тихий шорох гальки.

– Ну… вот и смерть моя пожаловала… – усмехаюсь сквозь зубы.

И тут же улавливаю ещё чьи-то шаги – только на этот раз слева.

Вот это внезапно. Удивлённо поворачиваю голову.

Эрих. Это вполне ожидаемо. Я даже в темноте легко его узнаю.

Смотрю, кто там подкрадывается с другой стороны…

Да уж, эти три ночи были богаты на странные встречи! Под занавес мне только фейри не хватало.

Худощавого рыжего незнакомца на первый взгляд можно принять за человека, если не умеет смотреть так, как умею я. Он отсвечивает золотом, как любой из Дивного Народа Дини Ши, но в то же время… совсем иначе. Сначала ничего не понимаю.

А потом до меня доходит, что это полукровка – наполовину смертный, наполовину сид. Вспоминаю, что слышал как-то сплетни об Отступнике, мальчишке, который вырос среди людей и перешёл на сторону ведьмака.

Кажется, меня взяли в кольцо…

Я снова поворачиваюсь к Эриху – он уже подошёл совсем близко.

– Что? Решил позвать подмогу? Думаешь, у самого силёнок не хватит прикончить одного жалкоголицемера?

– Убить я тебя и один могу… – хмуро отзывается Эрих.

– Мы хотим помочь… – добавляет Рыжий.

Я скептически кривлюсь.

– Что ты решил? – уточняет ведьмак.

– Какая разница, что я решил? – меня так и тянет вспылить. – Я же сказал, что всё это бесполезно…

– Ты сказал, что дело в энергии… В том, что ты непроизвольно высасываешь человека, когда уходишь из тела… – Эрих присаживается рядом.

– Я могу с тобой поделиться… – по другую сторону от меня оказывается полукровка.

– Что? – недоверчиво переспрашиваю я.

– Я попробую отдать тебе часть своей силы, поделюсь энергией, поддержу магией фейри в момент перехода, – невозмутимо поясняет Рыжий. – Не знаю, сработает ли… Мы такого раньше не делали. Но я надеюсь, что выйдет. И ты уйдешь легко, а этот парень, – он указывает на меня, – останется на своём месте.

– Вы чокнутые! – ошарашенно качаю я головой.

– Есть немного, – ухмыляется Эрих.

– А если это тебя убьёт? – снова смотрю на рыжего полукровку.

– Ты меня недооцениваешь, парень! – в глазах Отступника горят лукавые огоньки.

Я задумчиво смотрю сначала на одного, потом на другого, и пожимаю плечами.

– Валяйте! Мне терять уже нечего…

***

Время внезапно застывает. Все эти ночи и дни я чувствовал, как оно неслось галопом. А сейчас, в ожидании, оно словно остановливается. Я нервно жду, когда же начнётся…

Настраиваю себя на то, что готов добровольно отдать это тело обратно хозяину, пытаюсь унять внутреннюю дрожь, убедить себя, что всё получится…

Но когда меня начинает ломать и, кажется, выворачивать наизнанку, все эти благостные мысли моментально выветриваются из головы.

Я бьюсь в конвульсиях, ору от боли и отчаяния, яростно пытаюсь вырваться из рук вцепившегося в меня полукровки.

– Нет, нет, не хочу! Я не хочу уходить! Не хочу! – вою я, потеряв и разум, и самообладание, и облик.

Эрих наваливается мне на плечи, вжимает в мокрые холодные камни. Я беснуюсь и брыкаюсь, в бесполезной попытке отсрочить неизбежное. От дикой боли темнеет в глазах. Кажется, впервые уход из этого мира проходит для меня так тяжело и мучительно.

Почти угасающим сознанием отмечаю, как рыжий полукровка одной рукой стискивает мне горло, а другой давит на грудь, словно собирается делать массаж сердца.

Я хриплю что-то нечеловеческим голосом. Но меня никто не слушает.

А Рыжий вдруг вспыхивает золотым ещё ярче. Солнечные узоры распускаются на сияющей коже, словно по венам у этого парнишки течёт расплавленный драгоценный металл. Я чувствую, как сжимающая мою шею рука превращается в когтистую лапу.

Мощный янтарно-жёлтый свет потоком стекает с его хищных ладоней, бьёт лучами из тонких пальцев, проникает мне под кожу, наполняет изнутри.

И невыносимая боль отступает. Сразу становится легче. Меня всё ещё ломает и крутит, но уже почти терпимо.

Чудится, что какие-то крохотные, невидимые, но могущественные существа растаскивают меня сейчас на клеточки и атомы.

На один короткий миг я рассыпаюсь на осколки. Чтобы через мгновение, показавшееся вечностью, опять собраться воедино и утонуть в сияющем золотом облаке.

***

Эпилог

– Твою ж! Не вышло, что ли? Шон, он что…

– Да нет… Отключился просто… Живой! Подожди…

От увесистой оплеухи голова Адама мотнулась, зато сразу вернулось сознание. Ну, или почти вернулось… Мужчина открыл глаза, но выглядел не очень адекватно.

Адам О’Нил подскочил и сел, хватая воздух ртом, потерянно огляделся по сторонам, сначала прижал руку к сердцу, потом стал цепляться за мужчин, склонившихся над ним.

В конце концов, взгляд его стал более осмысленным, но всё ещё потрясённым.

Адам ещё раз медленно оглядел себя, ощупал, потом, сглотнув, поднял глаза на охотников и дрожащим голосом уточнил:

– Я… жив?

– Жив, жив, – кивнул без улыбки Эрих.

– Господи! Я жив! Спасибо, спасибо вам!

Адам неожиданно припал к Эриху, опешившему от такой бурной сентиментальности, и разрыдался, уткнувшись ему плечо.

– Эй, эй… полегче… – ведьмак слегка брезгливо отстранил от себя рыдавшего беднягу. – Всё позади. Успокойся! Давай… поднимайся, приходи в себя и ступай домой!

– Да… да… конечно! Простите, я… – Адам несколько раз глубоко вздохнул, потряс головой и поднялся. – Я… пойду… Спасибо вам огромное! Спасибо! Вы… Я…

Он по очереди поймал руку Эриха, потом Шона, крепко пожал и, развернувшись, побрёл прочь с набережной.

Мужчины смотрели, как он уходит, слегка пошатываясь – ноги О’Нила пока держали плохо.

– Эй… Адам! – крикнул ему издали Эрих. – Смотри там… – больше так не шали!

О’Нил приостановился, оглянулся, поднял руку и махнул на прощание.

– Надеюсь, мы не зря дали ему второй шанс…

– Сам знаешь, люди всё-таки меняются, – покосившись на него, рассудил Шон. – Только повод должен быть очень и очень серьёзный.

– Куда уж серьёзнее, – ухмыльнулся ведьмак. – Хорошо, что всё получилось. Если бы не ты… Слушай… я только не понял, что стало слицемером? За всем этим прозевал момент, когда он покинул тело. Надеюсь, с ним тоже всё в порядке. Ты видел, как он ушёл?

– Нет… я… тоже этого не видел, – глядя вслед О’Нилу, усмехнулся Рыжий.

Тот уже сел в машину. Моргнули ослепительно фары, и Адам исчез в ночи.

– То есть… Шон! – Эрих вцепился в плечо друга. – Ты хочешь сказать, что…

– Ну… что-то пошло не так… – усмехнувшись, невозмутимо пожал плечами полукровка. – Я же не гарантировал результат. В первый раз всё бывает. Похоже, вышла небольшая накладка… Побочный эффект.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Причем, когда он уже укатил…

– Да брось! Мы сделали всё, что могли. Ты же хотел спасти человека – ты его и спас. Хотел, чтобылицемерперестал убивать – похоже, он больше это делать не будет. А дальше… пусть сами между собой разбираются! Когда кто-то так сильно жаждет остаться… наверное, он тоже имеет право получить свой шанс. Договорятся, как-нибудь, я думаю…

– Надеюсь.

– Пойдём лучше отметим наш успех полночным ужином, – подмигнул Шон. – Этот О’Нил из меня столько энергии выпил, что я сейчас свинью целиком съесть готов…

***

На пороге собственного дома Адам остановился, достал телефон и набрал жену.

– Онора… прости, что разбудил! Что? Не спишь? Ты… можешь спуститься вниз? Да. Сейчас. Я уже здесь. Жду тебя на террасе.

Она появилась минуты через три. Запахнувшись в уютный махровый халат, пригладила волосы и скрестила руки на груди.

Похоже, вообще ещё не спала. Глаза, конечно, немного покраснели, но это, скорее, от слёз.

Встревоженно нахмурившись, Онора окинула его быстрым взглядом:

– Господи, Адам! Что случилось?

– Нам надо поговорить… – сглотнув, начал он.

– Сейчас? Ночью? – Нора осмотрела его ещё раз, явно выискивая признаки алкогольного опьянения. – Поздно, Адам… Уже поздно.

Фраза прозвучала так двояко и безнадёжно, что они оба замолчали на минуту, глядя друг другу в глаза.

Но Адам отступать не собирался. Ему нужен был ещё один разговор, независимо от того, что Нора имела в виду – неурочный час или то, что будущего для них больше нет.

– Нора, дай мне ещё один шанс! – он шагнул к ней ближе, не отводя взгляд. – Пожалуйста! Я тебя очень прошу! Я обещаю, что я всё исправлю. Всё будет по-другому.

– Звучит слишком хорошо, чтобы я этому поверила, – тяжело вздохнула она. – Адам, извини, но я слишком устала, чтобы сейчас выслушивать твои сказки…

– Это не сказки… Нора! – она хотела уйти обратно в дом, но Адам поймал её руку. – Всё действительно изменилось, и я… я тоже… Знаешь, я сегодня чуть не умер. Должен был умереть… Только чудом выжил, и у меня…

– Что? Что ты собирался? – испуганно ахнула она.

– Нет, нет, ты не так поняла! Не пугайся! Всё в порядке, всё уже позади, – он не удержался, провел рукой по её шелковистым распущенным волосам. – Я не собирался ничего с собой делать, не думай! Просто… Неважно, слишком долго и сложно объяснять. Я это сейчас сказал, не для того чтобы тебя напугать или разжалобить. Я просто хочу, чтобы ты поняла. Когда я сегодня оказался в одном шаге от… Я просто осознал, что всё, это конец! Больше ничего не будет. Меня больше не будет. Нас больше не будет. Ничего вообще не будет… – Адам растерянно развёл руками и судорожно вздохнул. – И я всё понял, Нора. Я сразу всё понял. Я больше не хочу жить так, как жил. Я обещаю, что больше тебя не обижу. Я всё исправлю. Только позволь! Нора, я не прошу меня простить! Я понимаю, всё, что я натворил, вот так за одну ночь не забыть… Просто дай мне шанс, хотя бы один шанс!

С минуту она смотрела на него – устало, задумчиво, горько…

– Давай завтра поговорим об этом! О шансах, попытках, изменах, ошибках… Мы оба во многом были неправы. Всё завтра, Адам… А пока… заходи уже в дом, не стой у порога! Тебе надо умыться и выспаться. Не будешь же ты до утра тут на крыльце сидеть…

– Спасибо, Нора! Спасибо!

– Я ничего не обещаю, – сурово предостерегла она. – Я тебя не простила. Шанс – это только шанс.

***

В ванной комнате Адам несколько раз сполоснул лицо холодной водой и пристально вгляделся в зеркало.

Смотреть на своё отражение до сих пор было немного страшно. Всё чудилось, нечто чуждое и враждебное в собственном взгляде.

Всё, что случилось, до сих пор не укладывалось в голове. Но самое главное он уяснил чётко – ему дали ещё один шанс, и за него нужно держаться крепко, обеими руками.

Третьего не дадут точно…

Он смотрел на своё отражение, отражение смотрело на него.

И вдруг…

О’Нил отшатнулся в ужасе. Почудилось, что отражение ему лукаво подмигнуло. Ноги подкосились, он чудом удержался, вцепившись в край раковины.

Адам, который смотрел на него из зеркала, ухмыльнулся:

– Да, да, дружище, я всё ещё здесь, рядом… Похоже, мы теперь с тобой неразлучны. Всё твоё – моё, всё моё – твоё. Так что… будь добр, хорошо заботься обо всём, что нам с тобой дорого! Ты дал обещание, Адам. Я всё слышал. Так вот… не забывай о том, что пообещал! У тебя ровно год, дружище, год на то, чтобы всё исправить. А я буду за тобой присматривать… От меня ничего не скроется, ведь я теперь часть тебя. Я чувствую всё, что ты чувствуешь, я слышу всё, что ты говоришь, я знаю всё, что ты думаешь. И если мне не понравится то, что ты будешь делать с нашей жизнью… В следующий Самайн я просто доведу начатое до конца, и ты исчезнешь навсегда. А я останусь. Здесь, в твоём теле, в твоей жизни. Навсегда. Так что… веди себя хорошо, дружище!

Ухмылка отражения внезапно стала вполне себе дружелюбной улыбкой.

– Но я уверен, что вместе мы справимся, Адам! Тебе понравится эта новая жизнь. Обещаю! Не зря же нам дали шанс…

Конец

Оглавление

Пролог

1 Ночь первая

2 Ночь первая

3 Ночь первая

4 Ночь первая

5 Ночь первая

6 Ночь первая

7 Ночь первая

8 Ночь первая

9 Ночь вторая

10 Ночь вторая

11 Ночь вторая

12 Ночь вторая

13 Ночь вторая

14 Ночь третья

15 Ночь третья

16 Ночь третья

17 Ночь третья

Эпилог