Table of Contents

• Юкито Аяцудзи
• Another 2001
• Настройка 1
• Настройка 2
• Пролог
• Глава 1. Апрель 1
• Глава 2. Апрель 2
• Глава 3. Апрель 3
• Глава 4. Апрель 4
• Глава 5. Апрель 5
• Интерлюдия 1
• Глава 6. Май 1
• Глава 7. Май 2
• Интерлюдия 2
• Глава 8. Июнь 1
• Глава 9. Июнь 2
• Интерлюдия 3
• Глава 10. Июнь 3
• Глава 11. Июль 1
• Интерлюдия 4
• Глава 12. Июль 2
• Глава 13. Август
• Глава 14. Сентябрь 1
• Глава 15. Сентябрь 2
• Интерлюдия 5
• Глава 16. Сентябрь 3
• Эпилог
• Послесловие автора

Юкито Аяцудзи

Another 2001

Перевод с японского языка – Ushwood

Бета-редактирование – Lady Astrel

Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено

Оглавление

Юкито Аяцудзи

Another 2001

Часть 1. Ю.Х.

Настройка 1

Настройка 2

Пролог

Глава 1. Апрель 1

Глава 2. Апрель 2

Глава 3. Апрель 3

Глава 4. Апрель 4

Глава 5. Апрель 5

Интерлюдия 1

Глава 6. Май 1

Глава 7. Май 2

Интерлюдия 2

Глава 8. Июнь 1

Глава 9. Июнь 2

Интерлюдия 3

Глава 10. Июнь 3

Глава 11. Июль 1

Интерлюдия 4

Глава 12. Июль 2

Глава 13. Август

Глава 14. Сентябрь 1

Глава 15. Сентябрь 2

Интерлюдия 5

Глава 16. Сентябрь 3

Эпилог

Послесловие автора

 

 

 

Настройка 1

1972 год. Он же 47 год эры Сёва. То есть – речь о происшествии двадцатидевятилетней давности. …Весной того года в классе 3-3 Северной средней школы Йомиямы умер некий ученик. В самом начале учебного года – он еще даже пятнадцатый день рождения не отпраздновал. То ли авиакатастрофа, то ли железнодорожная – в школе ходили разные теории и слухи, но… на самом деле это был пожар?

Похоже, что так.

В этом пожаре погибла вся его семья. И родители, и младший брат.

Да.

Звали этого ученика Мисаки. Хотя по некоторым слухам, Масаки, и даже непонятно, парень это был или девушка.

Правильно – Мисаки.

Да?

Полное имя – Мисаки Ёмияма. И это был парень.

Мисаки Ёмияма…

…

Он с первого класса и учился хорошо, и в спорте был силен, и в музыке и прочих искусствах, и красивый был, и по характеру тоже, поэтому его любили все – и ученики, и учителя. И когда это все разом оборвалось, ощущение у всех возникло какой-то нереалистичности.

Но реальность, видимо, была именно такова.

Да. Поэтому… когда об этом стало известно, у всех случился жуткий шок. Они просто не могли принять внезапную гибель такого популярного парня. Ни одноклассники, ни учителя. Поэтому…

С лучшими намерениями все стали действовать абсолютно неправильно. В том, что касалось «смерти» Мисаки.

А именно – стали делать вид, что Мисаки жив.

Да.

Это неправда, что Мисаки умер. В это невозможно поверить. В это не хочется верить. И тогда началось: Мисаки не умер! Он и сейчас жив, смотрите, вот же он, разве нет? И это все нарастало…

…

Мисаки вон там, серьезно. Мисаки жив. Он не умер. …Все ученики третьей параллели, все до единого учителя делали вид, что «Мисаки жив», и это притворство продолжалось. До дня выпуска.

…

Классный в этом тоже участвовал. Говорил, как все, «Мисаки не умер». «По крайней мере в этом классе все ученики до единого живы». Парту Мисаки тоже оставили на месте, и все обращались к присутствующему там Мисаки, и с ним играли, и с ним шли домой из школы… Такого рода притворство.

…

Вот только это – этот подход – он неправильный. Смерть есть смерть. Ее надо принять и смириться. И тем не менее…

…

После выпускной церемонии сделали памятное фото в классе. Увидев его, все поразились. Потому что в уголке фотографии, где собрались все ученики класса, было нечто невозможное. Там был Мисаки, которого взаправду быть не могло, с белым, как у мертвеца, лицом, и улыбался вместе со всеми. Это был год, когда все началось, двадцать девять лет назад…

Те события положили начало таинственному «феномену», который, начиная со следующего года, охватил класс 3-3.

«Феномен»… и сопровождающие его безумные «катастрофы».

Да…

…

…

…

…Ну?

Что «ну»?

«Феномен», возможно, тем делом три года назад вовсе не закончился. Он может и повториться. Что если в этом году ты попадешь в третью параллель? И что если…

А… но такого рода беспокойство теперь уже бесполезно.

Бесполезно, думаешь?

…

…Береги себя. Мало ли, вдруг такое все-таки случится…

Ага. Но знаешь, если все-таки случится, я…

К оглавлению

 

Настройка 2

Список лиц, умерших, предположительно, по причине «катастроф» 1998 года

Апрель:

Мисаки Фудзиока            кузина ученицы класса 3-3 Мей Мисаки. Изначально ее младшая сестра.

Май:

Юкари Сакураги            ученица класса 3-3. Староста.

Миеко Сакураги            ее мать.

Июнь:

Санаэ Мидзуно            старшая сестра ученика класса 3-3 Такеру Мидзуно.

Икуо Такабаяси            ученик класса 3-3.

Июль:

Сёдзи Кубодера            руководитель класса 3-3. Учитель японского.

Токуэ Кубодера            его мать.

Ацуси Огура                  старший брат ученицы класса 3-3 Юми Огуры.

Август:

Манабу Маэдзима            ученик класса 3-3.

Идзуми Акадзава            то же.

Сигеки Ёнэмура            то же.

Такако Сугиура            то же.

Дзюнта Накао            то же.

Кенсаку Нумата            хозяин «Мемориала Сакитани». Дедушка Икуо Такабаяси.

Минэко Нумата            то же. Его жена.

К оглавлению

 

Пролог

Эй. Что ты думаешь об этой истории?

Об этой… В смысле, о том рассказе выпускника?

Ну да. Ты веришь в эту историю?

Даже и не знаю.

Она же невероятная?

…Трудно сказать.

Такого рода «встречи для передачи опыта» происходят каждый год в марте, примерно в эти дни. От предыдущего класса 3-3 к следующему.

Как раз в это время определяется, кто с апреля будет учиться в новой третьей параллели.

Школа тоже знает все обстоятельства и с теми учениками, кого решено отправить в третью параллель, похоже, делится информацией заранее, хотя вообще-то должна придерживать ее до апреля. В общем, этот вопрос волнует не только учеников.

Но знаешь, все-таки как ни посмотри, а это сумасшествие какое-то…

Эй, это только слухи, которые до меня доходили.

Слухи типа проклятого класса 3-3?

Ну да… А до тебя?

Аб-со-лютно ничего.

Ну, это в основном из-за полной секретности. Считается, если будешь рассказывать про это направо и налево, случится что-то плохое.

Даже если так – когда ты внезапно слышишь такую историю, как правило, поверить в это довольно трудно.

Совершенно невероятно, да?

А ты? Ты веришь?

Толком и не знаю.

Скажи, да? Ведь и в прошлом году, и в позапрошлом никаких таких «катастроф» вовсе не было.

Зато год перед тем, как мы поступили в школу, вроде был «таким годом». Там были всякие опасные происшествия. И много людей просто…

Умерло, да.

Как послушаешь это все, страшновато становится.

Так-то оно так. Но…

Но?

Все-таки мне как-то не хочется верить, что эта история с «проклятием» реальная.

Это чувство я тоже могу понять.

Семпаи, которые «передавали опыт», тоже вроде как сомневались, тебе так не показалось?

Это так выглядело?

Выглядело, но…

Хмм.

В общем и целом, сама эта история насчет Мисаки, с которым двадцать девять лет назад всякое такое произошло, кажется какой-то нереальной, а?

Ну… не знаю.

По-моему, это просто обычай такой. Выпускники развлекаются, пугая кохаев, и это так и тянется.

Хмм. Может, на самом деле все вот так просто и есть, но…

В конце месяца снова будет собрание.

Ага. Будут рассказывать про «контрмеры».

Как-то это геморно…

Некоторые настроены очень серьезно.

Если прогуляем, нам небось плохо придется…

С самого начала была такая атмосфера.

Наша классная тоже велела всем быть.

Я почему-то так и думал.

Мда. Ничего не поделаешь.

 

*

 

И прошлый год, и позапрошлый, то есть 1999 и 2000, к счастью, были «обычными». Раз сменился век, может, все и закончилось? В этом году, может, ничего такого уже не будет происходить? Есть люди, размышляющие в подобном ключе, но…

…Но надежного доказательства, что все и вправду закончилось, нет.

На тот случай, если все не закончилось, более того, если этот, 2001 год – «такой год», мы должны-таки принять «контрмеры». Именно для этого я собрала вместе всех, кто с апреля будет учиться в классе 3-3.

Необходимо поговорить о двух вещах.

Первое – выбор так называемых «безопасников».

И второе – на случай, если этот год «такой», в качестве одной из контрмер кто-то должен взять на себя бремя быть «тем, кого нет». Нужно решить, кто именно.

Похоже, до сих пор кандидаты и в безопасники, и на роль «того, кого нет» определялись из года в год слегка по-разному. Но в этом году, организовав подобное собрание, я по возможности выслушаю мнения всех вас…

…

…

…

…Ладно, хорошо.

Согласно принятому сейчас решению, если с начала учебного года появятся признаки, что этот год «такой», в тот же момент…

Погодите, пожалуйста, сэнсэй.

Да. В чем дело?

Достаточно ли этого?

Прошу прощения?

Я хочу сказать, действительно ли одной этой «контрмеры» достаточно?

Что ты имеешь в виду?

Эээ, в общем, я слышала, что три года назад, в девяносто восьмом, когда тоже был «такой год»…

…

…

…

…Поэтому не лучше ли с самого начала года подготовиться таким образом? Не безопаснее ли так будет?

Понятно.

Если этот год тоже «обычный», конечно, ничего лучшего и не придумаешь. Но все-таки это то, что мы реально можем…

Предложение достойно обсуждения. …Что вы все об этом думаете?

К оглавлению

 

Глава 1. Апрель 1

1

Пришла весна, уже завтра у третьеклассников начнется новый триместр, и только теперь наконец-то переезд завершился.

Называть это «переездом», пожалуй, было бы преувеличением. Расстояние было меньше ста метров по горизонтали и чуть больше десяти по вертикали – мелкое перемещение, не более того. Да и переносить необходимо было только мои личные вещи…

Я не стал обращаться к фирмам, а за несколько дней своими силами перетаскал все коробки. А с тем, что я не мог перетащить в одиночку, мне любезно помогли дядя и тетя Акадзава.

Пятый этаж шестиэтажного дома «Фройден Тобии», квартира Е-9. Мое новое жилище.

Аккуратная квартира, двухкомнатная с отдельной кухней, она казалась пустой, даже когда туда внесли все мои пожитки, – слишком просторная для живущего самостоятельно ученика средней школы. Конечно, я был признателен дяде и тете за заботу, но вдобавок чувствовал себя немножко виноватым. На предложение тети помочь и с уборкой я ответил:

– Спасибо. Но я сам управлюсь.

И «спасибо», и «сам управлюсь» были совершенно искренними.

Поужинав в доме напротив, я в одиночестве вернулся сюда, в эту целиком мою квартиру…

Последнее, что я сегодня сделал, это достал принесенную с собой большую спортивную сумку. Открыл ее и извлек обернутый в банное полотенце почерневший деревянный ящичек. Открыл крышку и тихо оглядел содержимое.

Содержимым была одна-единственная кукла.

Красивая девочка в черном платье. Всего-навсего так называемая шарнирная кукла, ростом сантиметров сорок, но это была одна из самых драгоценных моих вещей.

Ящичек с куклой я временно поставил на край книжной полки, где пока что не было книг, а потом…

Без какой-либо цели вышел на балкон.

Вечерний воздух первых дней апреля прилично холодил щеки, и дыхание было белым.

В небе горело лишь несколько звезд. Сегодня, кажется, было полнолуние, однако луны из-за облаков было не видать.

Положив руки на ограждение балкона, прислушиваясь к себе, я выпрямился. Тихо, ритмично дыша, впитывал глазами окружающее пространство.

Было уже больше восьми вечера, и на улице стемнело.

На переднем плане несла черные воды река Йомияма. То тут, то там горели уличные фонари. За рекой виднелась группа ярких огней. Там торговый квартал Акацки?

Два года и семь месяцев прошло с тех пор, как я вернулся в этот город. Лежащий в низине маленький городок под названием Йомияма.

На свет я появился в здешнем роддоме. Меньше года прожил здесь, в Йомияме. Потом мы переехали в расположенный поодаль приморский городок Хинами, и до лета шестого класса начальной школы я жил там.

Хоть я и жил здесь раньше, но был тогда младенцем, поэтому никаких воспоминаний у меня не сохранилось. Радость возвращения – этого тоже не было. Скорее мной владело ощущение, как в чужой стране. А еще тревога и страх перед незнакомым… Это было, но за два года и семь месяцев здорово поубавилось.

Но…

Отведя взгляд от пейзажа вечерней Йомиямы, я обратил его себе под ноги. Невольно задержал дыхание и зажмурился.

Но с завтрашнего дня…

Завтра, в зависимости от обстоятельств, я…

Не открывая глаз, я снова попытался задержать дыхание, на этот раз сознательно…

Из комнаты послышался тихий электронный звук. Сигнал мобильника?

 

2

Неужели от нее?

При этой мысли мое сердце забилось чуть быстрее, и я взял серебристый мобильник. Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. На дисплее отображался незнакомый номер…

– Привет, это Со? Это я, Ягисава. Моя мобила сдохла, поэтому звоню с домашнего.

Нобуюки Ягисава.

Учится в Северной средней школе Йомиямы (сокращенно – «Северный Ёми»), как и я. В первом и втором классах мы с ним были в одной параллели, и вот сейчас нас опять распределили в одну параллель – третью. У нас с Ягисавой было нечто общее; когда мы убедились в этом сразу после знакомства, между нами возникла несколько необычная дружба.

– Что стряслось? – поинтересовался я. Она вообще редко звонит по телефону… Так я себя мысленно уговаривал. – Даже домашний телефон напряг…

– Да ничего особенного… Просто подумал, может, ты беспокоишься? Завтра ведь первый триместр начинается.

– Пф. И тебе страшно?

– Страшно. Как начну представлять возможные ситуации… Хотя, ну, «возможная ситуация» вряд ли случится.

– Ты уже не в первый раз это говоришь.

– Да, я тот еще оптимист.

– Ну, тогда обо мне тебе беспокоиться нечего.

– Эй, я хотел, чтоб ты ответил, что на это и есть друзья.

В голосе Ягисавы, вопреки словам «я тот еще оптимист», мне послышалась нотка страха. Хотя, может, это просто мое воображение.

– Если забивать голову «возможной ситуацией», именно сейчас ты сам себя загонишь под жуткий прессинг.

– Мда. …Ладно, забей, – нарочито спокойным голосом ответил он.

– Я спокоен. Потому что ведь париться не о чем.

– …

– Кстати, в зависимости от того, что будет завтра. Оптимизм – это хорошо, но… Ты понимаешь?

– Ээ…

– Насчет «возможной ситуации», ты уверен? С полдороги убегать нельзя.

После небольшой паузы я услышал ответное «А… ну да». Чуть сдувшимся голосом. Я сказал «Ладно, пока» и повесил трубку.

Где-то через час после этого мне снова позвонили. Это была тетя Акадзава.

– Со-кун? Забыла тебе сказать: утром приходи к нам завтракать. Не вздумай проспать и убежать в школу голодным.

Это было ее главной задачей. Когда я покорно ответил «Хорошо», она продолжила:

– Одежду для стирки приноси к нам каждый день. Ванна у тебя там есть, можешь ее принимать, как тебе нравится.

Похоже, ее много чего волновало. Хотя всего два часа назад мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

– Тебе одному не скучно? – с искренней заботливостью спросила тетя.

– Я в полном порядке. В конце концов, мне осенью уже пятнадцать будет, – так же искренне ответил я.

– Если будут какие-то проблемы, не стесняйся… хорошо? Или к нам обращайся, или, если что-то срочное, к Маюко-сан этажом выше.

– Да. Спасибо, тетя.

Тетя и дядя Акадзава, которые стали заботиться обо мне три года назад, в 1998, были действительно хорошими людьми. Зная мои обстоятельства, они изо всех сил старались проявлять деликатность по отношению ко мне и к моим чувствам.

Я, конечно же, был им очень благодарен. Но иногда их забота и доброта меня напрягали, это факт.

– Ладно, до свидания. Спокойной ночи, Со-кун.

– Ага. Спокойной ночи.

Со – имя, данное мне родителями. Фамилия у меня сейчас Хирацка, но, скорее всего, я ее сменю.

Когда выкину старую фамилию, новая, видимо, будет Акадзава? Скорее всего, но вообще-то это еще не решено.

 

3

Человеческие взаимоотношения – штука довольно запутанная, поэтому давайте-ка разложим их на простые составляющие.

Я слышал, что семья Акадзава, любезностью которой я сейчас пользуюсь в Йомияме, с давних времен была крупным землевладельцем в окрестностях Тобии. У Акадзавы из прошлого поколения (хотя он еще жив), Хиромунэ Акадзавы, три сына: старший Харухико, средний Нацухико и младший Фуюхико. Тот, кого я зову «дядя Акадзава», – это старший, Харухико, а «тетя Акадзава» – это его жена Саюри.

Харухико, старший сын, и Саюри живут вместе с Хиромунэ, уже вышедшим на пенсию по старости. Именно в их дом в квартале Тобии – очень древний дом, говоря по-старомодному, «родовой особняк Акадзавы» – я и переехал два года и семь месяцев назад. В доме семьи Хирацка в Хинами я больше не живу… А точнее, меня оттуда выперли.

В том же квартале, что и родовой особняк Акадзавы, всего в паре минут ходьбы, располагается «Фройден Тобии». По правде сказать, это дом для квартиросъемщиков, управляет которым Нацухико-сан, средний сын. Если вкратце, не вдаваясь в детали – с апреля одна из квартир этого дома будет служить мне в качестве рабочего кабинета, а заодно и спальни…

«Маюко-сан этажом выше», которую только что упомянула в телефонном разговоре тетя Акадзава (Саюри-сан), – это живущая в пентхаусе на правах хозяйки дома жена Нацухико-сана. Вообще-то для меня Нацухико-сан и Маюко-сан – тоже «дядя Акадзава и тетя Акадзава», но я их так не зову, а то был бы полный хаос.

Поэтому… в общем…

Третий из сыновей Хиромунэ Акадзавы, Фуюхико – не кто иной, как мой отец. Но он умер четырнадцать лет назад, когда я еще не родился. Более того (эту историю я узнал только когда пошел в среднюю школу), он тогда помешался и покончил с собой.

 

4

Пораскрывав коробки и прочее, в чем переносил свои вещи, я достал все самое необходимое; к этому времени уже наступила ночь.

Поскольку завтра будет только церемония открытия, в сумку я почти ничего не сложил. Рубашку и школьную форму, извлеченные из коробки, повесил на вешалку, и на этом срочные приготовления были закончены.

Хоть я и живу в квартире один, по сути, это «временное жилище вне дома»: ведь в квартире нет ни телевизора, ни холодильника, а раз у меня есть мобильник, то и домашний телефон не требуется. Но чтобы подключить ноутбук к Интернету, я договорился о пользовании телефонной линией.

Приняв душ и передохнув немного, я открыл ноутбук на столе в гостиной и включил его. С одной-единственной целью: проверить мейлы. Но…

Свежих мейлов было два.

Первый – бесплатный е-мейл-журнал «Новости Йомиямы». Он выходит два раза в месяц. Содержание – обычно всякая дурацкая местная информация и извещения, но где-то год назад, найдя его, я почему-то подписался.

Второй был от Сюнске Коды.

Мы с ним вместе учились в первом классе средней школы и вместе ходили в биологический кружок. С апреля его назначили председателем этого кружка. Естественно, он дружил и с Ягисавой, с которым я недавно говорил по телефону.

Больше половины письма было посвящено планам кружковой деятельности. Он был методичным парнем, поэтому в том, что он пишет такие письма, не было ничего удивительного. Но…

В самом конце мейла была неожиданная фраза, заставшая меня врасплох.

---

Буду молиться, чтобы завтра и потом не было никаких опасностей.

---

Особые обстоятельства класса 3-3 были, что называется, «для внутреннего пользования», но до его ушей все же что-то добралось? Рассуждая нормально – это неестественно, что такая информация не передается, но…

Просмотрев оба мейла, я взял лежащий рядом с ноутом мобильник. После звонка тети Акадзавы, то есть Саюри-сан, больше мне никто не звонил.

Тихонько вздохнув, я вернул взгляд на экран ноутбука.

Если не телефонный звонок, то хоть мейл бы пришел – похоже, я на это немало надеялся. От нее. От Мей Мисаки.

Когда мы с Мей в последний раз говорили?

В этом году был всего один… нет, два раза.

Первый – в начале года; мы немного пообщались по телефону.

Второй раз был в начале февраля, когда я зашел в кукольный магазин «Пустые синие глаза в сумраке Ёми» в районе Мисаки. Тогда мы говорили вживую.

При той встрече в феврале мы с ней немного пообсуждали то самое. Поскольку мне вскоре предстояло перейти в третий класс, от этой темы никак нельзя было уйти.

Потом, через несколько дней после выпускной церемонии и конца учебного года, когда я узнал, что с апреля буду учиться в классе 3-3, я набрался смелости и сам попытался ей дозвониться. Но сколько я ни набирал номер, связи не было. В самом начале апреля я даже отправился в тот магазин в Мисаки, но на двери была картонка с надписью «Закрыто»…

Я предположил, что они всей семьей уехали в какую-то длительную поездку. И даже если нет – она ведь тоже с апреля будет учиться в третьем классе, только старшей школы. Наверняка она страшно занята множеством вопросов, касающихся своего настоящего и будущего… Вот поэтому.

Я решил ограничиться лишь одним мейлом с информацией.

Что предчувствие, которое уже давно мной владело, оправдалось. Что меня отправили-таки в третью параллель третьего класса.

Конечно, я не собирался вопрошать, за что мне это все. Хотя бы потому, что хоть я и попал в третью параллель, но не факт еще, что нынешний год будет «таким годом».

Я снова тихонько вздохнул и собрался уже закрыть крышку, как вдруг…

Раздался негромкий звук. Извещение о новом мейле.

У меня вырвалось «ой», и я вцепился в мышь. Посмотрел, что за мейл.

Темы письма не было. А отправитель…

– Ой, – снова вырвалось у меня.

Имя отправителя – «Mei M». То есть это от Мей Мисаки.

---

Со-кун,

школа ведь уже завтра?

Береги себя.

---

В этот момент меня охватила не столько радость, сколько, пожалуй, слабое чувство облегчения.

Впившись глазами в строчки на экране, я увидел за ними ее – Мей Мисаки. Только почему-то это была не та она, с которой мы встречались в феврале, а та, пятнадцатилетняя, скрывавшая левый глаз под повязкой, с которой я общался летом три года назад…

– …Не беспокойся, – беззвучно произнес я.

Сомкнул пересохшие губы. Выпрямился, насколько смог.

– Не беспокойся. Я все сделаю как надо.

 

5

По привычке, приобретенной после переезда в Йомияму, я по будним дням просыпаюсь в полседьмого утра. Даже если сильно устал или плохо себя чувствую. На всякий случай я ставлю будильник, но и без будильника просыпаюсь.

Пробудившись, я вылезаю из постели не сразу.

Лежа в кровати на спине, я какое-то время смотрю в потолок. Проверяю свое дыхание, температуру, сердцебиение. Таким образом я фокусирую сознание на «реальности», в которой живу. Это, несомненно, эффект того странного опыта, приобретенного мной три года назад, а может, остаточный симптом. …Я это осознаю.

Даже когда я стал спать в другой квартире, эта последовательность от пробуждения до подъема не изменилась.

– Так, – пробормотал я, кивнул и сел.

Я живой.

«Реальность» понедельника, 9 апреля 2001 года н.э. …Да, ОК.

Одевшись, я вышел из квартиры и запер дверь.

Рядом с дверью была табличка с номером квартиры, «Е-9», под ней – металлическая рамка для таблички с фамилией. Я был не уверен, что туда вписать, поэтому пока не вписал ничего. С почтовым ящиком в вестибюле то же самое.

Похоже, вчера тетя Саюри-сан зашла поздороваться к обоим моим соседям, так что вряд ли они думают, что сюда заселился какой-то подозрительный тип. Почта мне в принципе почти не приходила, а та, что приходила, до сих пор поступала в дом напротив, так что тут, видимо, проблем не будет.

В этом доме первый этаж обозначается латинской буквой А, второй – буквой В… словом, в алфавитном порядке. На этаже Е, то есть на пятом, у большинства других квартир есть таблички с фамилиями, и у них другая планировка, чем у Е-9: они, похоже, рассчитаны на семьи.

По безлюдному в столь ранний час коридору я пошел к лифтовому холлу.

Мой взгляд естественным образом упал на дверь Е-1, ближайшую с той стороны от холла. У этой двери, как и у моей Е-9, не было таблички с фамилией, но…

…Здесь.

Моим сердцем завладел вопрос.

«Здесь»?

Эта квартира…

На мгновение весь мир вдруг окутался тьмой.

В этот самый момент я ощутил тихое, за гранью слышимости «щелк».

Как будто… Странная, наверное, метафора, но как будто кто-то за гранью нашего мира, наблюдая за этой сценой, нажал на кнопку фотоаппарата. Или, скажем, включил нечто вроде «стробоскопа тьмы».

Этот подозрительный образ внезапно всплыл у меня в сознании, но тут же исчез…

Особых поводов для беспокойства не было. Ведь спустя мгновение все уже закончилось. Ноль целых и сколько-то тысячных секунды, сверхкороткий миг. Видимо, я просто моргнул и собственное моргание вот так воспринял.

И…

Вопрос, который только что завладел моим сердцем, стал уже и не вопросом вовсе, вообще ничем.

– Мм. Ясно.

Я утвердительно кивнул и, придерживая сумку, нажал на кнопку вызова лифта.

6:50 утра. …До отправления в школу еще полно времени.

 

6

Заглянув в родовой особняк Акадзавы, я послушно переправил в живот завтрак, и, хотя до отправления в школу по-прежнему оставалось время…

– Ладно, я пошел.

Сообщив это тете как можно более невинным тоном, я вышел из дома. Еще дольше, чем я, пользующийся благорасположением этого дома Куроске (черный кот, возраст – около восьми лет), подошел ко мне, мяукая. Проводить меня собрался… хотя вряд ли?

Постоянно направляться отсюда прямо в школу я не собирался. Если идти прямо, это занимало не больше пятнадцати минут, но я делал крюк, спускался к реке Йомияма и, если только погода не была совсем уж кошмарная, проводил там какое-то время в одиночестве. Это началось прошлым летом и вроде как вошло в ежедневную привычку, так что…

Сегодня утром река Йомияма текла очень спокойно. Поскольку серьезных дождей в последние дни не было, воды в реке было мало – пожалуй, даже вброд можно перейти.

На небе висело несколько облачков, но холодно не было. Стандартная школьная форма, включая рубашку с длинным рукавом и стоячим воротником, была в самый раз. Лишь иногда порывы ветра приносили прохладу, и я непроизвольно ежился.

Как всегда, я медленно зашагал по дорожке, спускающейся к реке. По пути в одном месте стояло несколько каменных скамеек; там я и сел.

Посмотрев на другой берег, я увидел там стоящие красивым рядом деревья сакуры. Полный цвет совсем недавно прошел, и лепестки начали опадать под ветром. Смотрелось приятно.

Сделав из больших и указательных пальцев обеих рук прямоугольное окошко, я посмотрел на очерченную им картину. И в сознании раздался мысленный щелчок фотоаппарата. Будь у меня с собой фотоаппарат, я бы, конечно, захотел это заснять, но и воображаемым аппаратом снимать подобные приятные картины мне не то чтобы не нравилось.

«Куэээ», – послышался птичий крик.

Покрутив головой, я увидел, как на маленькую отмель выше по течению опустился автор этого крика. Неожиданно крупная птица.

Белые перья, длинная шея, длинные ноги… Цапля?

Так я подумал в первый момент, но нет, она отличалась от белой цапли, которую мне случалось видеть. Крупнее, и цвет, если присмотреться, не белый, а голубовато-серый. Ото лба к затылку шла черная полоска, крылья тоже частично черные… Тоже цапля, но серая, что ли?

Здесь я такую птицу видел впервые.

Машинально я встал со скамейки и поймал птицу в воображаемый видоискатель…

Как вдруг в голове возникла смутная мысль.

В общем-то… мне хотелось бы держать в руке настоящую однолинзовую зеркалку, посещать с ней разные уголки Земли и делать подобные фотки. Конечно, такое желание во мне обитало. Как и в Тэруе-сане – Тэруе Сакаки, моем дяде по материнской линии, умершем три года назад.

И тем не менее, переехав в Йомияму и поступив в среднюю школу, я послушался совета дяди и тети участвовать в какой-нибудь кружковой деятельности… и выбрал биологический кружок, а не фотографический.

Думаю, этот выбор не был ошибкой. Я не должен гнаться за образом Тэруи-сана – так я в тот момент решил. И вот поэтому… поэтому…

– …Еще рано.

Немного времени у меня еще оставалось.

Сперва надо было еще кое-что сделать. Кое-что я должен был преодолеть.

Сидя на скамейке прямо, я прикрыл глаза.

И шелест воды, и звук ветра, и его ощущение на коже странным образом слегка отошли от «реальности». Птица, еще раз крикнув, взлетела, но и этот звук донесся откуда-то издалека.

Какое-то время посидев так с закрытыми глазами и почувствовав, что мое сердце достаточно успокоилось, я поднялся со скамейки.

Серой цапли было уже не видать, вместо нее у поверхности воды летела стайка белых птичек.

Вскоре показался пешеходный мостик под названием Идзана-баси. Старый мост, ширины которого хватало ровно на то, чтобы двое могли разойтись, с деревянным настилом и перилами, выглядел довольно опасным.

Дойдя до него, я вернулся на дорожку, ведущую от берега наверх, и тут…

– Хирацка-кун, – окликнул меня чей-то голос. – Хирацка-куун!

За набережной, метрах в десяти. Там я увидел фигуру, машущую над головой правой рукой. Это…

Школьница в форме Северного Ёми. Ее длинные волосы заколыхались, когда она потрусила в мою сторону. Ее звали…

Юйка Хадзуми.

Я ее знал, в первом классе мы с ней учились вместе. Во втором – в разных классах, а сейчас нас опять распределили вместе, в третью параллель. Честно говоря, мы с ней почти не общались, но имя и лицо я, естественно, помнил.

Однако останавливаться я не стал, а зашагал вперед в одиночестве.

Почему вообще она в это время оказалась в этом месте? Я немножко подумал об этом, но… в принципе, меня это не должно особо волновать.

– Ой, – слегка всполошенно произнесла Хадзуми и побежала за мной. – Да погоди же, Хирацка-кун!

Тут я все-таки остановился. Ну, убежать всегда успеется.

Вскоре Хадзуми поравнялась со мной и остановилась рядом. С первого класса среди сверстников она слыла красоткой. Оставляя в стороне вопрос, вписывается ли она в общие стандарты «красотки», – у нее было маленькое лицо и очень правильные черты. Для ее возраста ощущение создавалось довольно взрослое.

Ростом она была с меня, а я среднего роста для парня. Спадающие на грудь волосы были каштанового цвета, но естественный это цвет или нет, я не знал.

– Уф, Хирацка-кун, – с некоторым беспокойством глядя на меня сбоку, произнесла Юйка Хадзуми. – Почему? Я тебя звала, а ты все равно вперед шел.

Слова прозвучали немного по-детски, вопреки исходящему от нее ощущению взрослости. Когда я не ответил, она…

– Ну скажи, почему? – и еще более по-детски склонила голову чуть набок. – Я слышала, ты каждое утро ходишь тут по берегу, поэтому…

Мм? Вот в чем дело? Она специально выбрала время и пришла сюда?

– Эй, Хирац-…

– Я упражняюсь, – ответил я. Не поворачиваясь к ней, как можно более безразличным тоном. – Пока еще ничего окончательно не ясно, но скоро я отправлюсь в школу, и если…

– Если… – шепотом повторила она и на пару секунд смолкла. – Эээ, в смысле, если в классе будет парт и стульев не хватать, да?

– Именно. На этот случай.

Тут я впервые посмотрел ей в лицо. И спросил:

– Понимаешь, да?

– …Да, – робко кивнула Хадзуми, но тут же улыбнулась и сказала: – Поэтому-то я и хочу тебе сказать: «Рассчитываю на тебя», поэтому.

– За этим ты специально сюда пришла?

– Ага.

Ее щеки чуть розовели. Хотя, может, это она раскраснелась от бега, пока меня догоняла.

– Это… угу, спасибо, – сказал я. – Так или иначе, скоро мы всё поймем. Вот на тогда и прибереги свое «Рассчитываю на тебя».

На этом наш с Хадзуми разговор и закончился. Идти вместе в школу было как-то неловко, поэтому…

– Ладно, пока, – произнес я и, хотя Хадзуми еще пыталась что-то сказать, оставил ее одну и снова пошел вниз, к реке.

– А, еще, – все-таки добавил я. – Хадзуми-сан, не могла бы ты обращаться ко мне «Со»? Я не люблю, когда меня зовут по фамилии, «Хирацка».

 

7

В 8:45 утра я пришел в школу.

Начало церемонии открытия было запланировано на девять.

У входа в корпус А (главный корпус, где были кабинет директора, учительская и тому подобное) располагалась доска объявлений, где был выписан состав всех классов на этот учебный год. выдавали также распечатки таблиц. Информацию о классе 3-3 всем его ученикам уже сообщили, но на всякий случай я удостоверился, что мое имя там есть. И после этого отправился в спортзал, где должна была состояться церемония.

Все новые классы выстроились в колонны… и, стоя в одной из них, я изо всех сил старался не встречаться глазами с другими учениками. Всех их, начиная с Ягисавы, с которым вчера говорил по телефону, я видел еще в начале марта, когда состоялась «встреча для передачи опыта», а потом «встреча по контрмерам».

Не встречался взглядом и, конечно, не раскрывал рта… стоял в самом конце колонны и, почти не вникая в то, что говорят со сцены учителя, просто ждал, когда выйдет положенное время. «Присутствовал телом, но не душой». Пожалуй, это в прямом смысле так и было.

Когда церемония закончилась, ученики отправились по своим кабинетам. Кабинет класса 3-3 располагался на третьем этаже корпуса С.

Когда я вошел в кабинет, там было уже больше половины класса. Однако гвалта, подобающего такой ситуации, не было. Несколько человек тихо перешептывались, большинство молчало…

На доске не было написано ничего. Несмотря на самое начало учебного года, одна из потолочных флуоресцентных ламп слабо мигала… В этом мерцании аккуратные ряды парт и стульев казались какими-то зловещими.

Никто не пытался сесть. И сумки на парты тоже никто не клал.

– Пока что все разойдитесь по местам, – произнесла какая-то девушка.

Отчетливая речь, довольно резкий голос… Кому он принадлежит?

Щелк.

С этим тихим звуком весь мир на краткое мгновение словно погрузился во тьму. «Аа, вот как», – осознал я. Она – один из «безопасников», избранных на мартовской «встрече по контрмерам»…

– В порядке, указанном в распечатке… Хотя какая разница, в общем, как-нибудь разойдитесь по местам.

Несколько учеников покорно задвигались.

Большинство переглядывалось, тревожно склонив головы набок; некоторые почему-то кидали взгляды на меня. «"Возможная ситуация" на самом деле невозможна» – так отшутившийся Ягисава был в их числе, и не он один. …Внезапно я увидел, что Хадзуми, с которой я встретился сегодня на берегу реки, тоже косится в мою сторону, будто хочет что-то сказать.

Полностью игнорируя все это, я направился к задней двери класса.

На случай, если возможное произойдет…

Да. Потому что сейчас мне садиться за парту рядом со всеми – опасно.

Нужно ли мне проявлять такую осторожность или нет, неизвестно. Насколько строги существующие законы – этого тоже до сих пор никто не знает. Но…

В глубине души я решил, что на всякий случай буду придерживаться этого плана действий.

Наконец-то вошла учительница.

К этому времени по партам разошлась… почти половина учеников?

– Доброе утро, ребята, – положив руки на учительскую кафедру, произнесла классная руководительница Канбаяси-сэнсэй (возраст – лет сорок, плюс-минус. Преподает естествознание. Вероятно, незамужняя). – Благодарю за участие в церемонии открытия. Полагаю, во время церемонии вы все сильно волновались.

Как и во время мартовской встречи, весь класс охватило нервное напряжение.

Не только нас. Сэнсэй наверняка тоже сейчас страшно нервничала. Возможно даже, настолько сильно, что хотела убежать отсюда куда подальше.

Постоянно поправляя пальцем дужку изящных очков в металлической оправе, Канбаяси-сэнсэй обвела взглядом затихший класс.

– В любом случае, ребята, разойдитесь по партам. Садитесь там, где вам удобнее.

Такое же указание, что и от безопасника. Лишь теперь до сих пор не рассевшиеся ученики подчинились. Один только я не двинулся с места, остался стоять перед задней дверью класса. Я держался до последнего, впрочем, это естественное намерение, сэнсэй тоже должна была понять.

И вскоре…

Ситуация прояснилась. Все, кроме меня, сидели, и в этот момент…

За каждой партой, на каждом стуле в классе сидело по ученику. Количество точно совпадало. А значит, одному оставшемуся стоять, то есть мне, места не нашлось. …Одного комплекта из парты и стула не хватило.

– Аа… – вырвался дрожащий тихий вскрик у стоящей за кафедрой Канбаяси-сэнсэй. И одновременно у нескольких учеников тоже вырвалось нечто подобное… выражая самые разные эмоции.

За самой последней партой в ряду у окна сидела Юйка Хадзуми. Все смотрели прямо вперед, не оборачиваясь ко мне, и только она кинула взгляд в мою сторону.

Почувствовав этот взгляд, я молча кивнул.

Затем перевел взгляд на Канбаяси-сэнсэй на кафедре. Заметив это, сэнсэй отвела глаза и тоже чуть кивнула. Я, не произнеся ни слова, вышел из класса. Я должен сделать то, за что ответствен лишь я один. В этом году, в этом классе я «тот, кого нет».

Оптимизм Ягисавы в итоге оказался слишком оптимистичным. Два года подряд были «обычными», но это не означало, что все закончилось. Мир вступил в двадцать первый век, но это не означало, что все закончилось. Ничто и не обязано было закончиться.

Уникальный «феномен» этого класса, начавшийся со «смерти» Мисаки 29 лет назад, сейчас, 29 лет спустя, все еще продолжается… И – да, как я давно уже предчувствовал, нынешний, 2001 год оказался «таким годом».

 

8

– С лучшими намерениями все стали действовать абсолютно неправильно. В том, что касалось «смерти» Мисаки.

В памяти у меня всплыли слова, которые сказала Мей Мисаки при нашей встрече в феврале. Как и мои слова тогда.

– Смерть есть смерть. Ее надо принять и смириться. И тем не менее…

Это и послужило толчком ко всему, так она мне сказала.

На общем фото, сделанном после выпускной церемонии, оказался Мисаки, которого не должно было быть в этом мире, и со следующего года начался таинственный «феномен», захвативший класс 3-3 Северного Ёми.

Сперва в начале учебного года выяснилось, что в кабинете не хватает одного комплекта из парты и стула. А причина этого…

– В классе оказалось на одного человека больше. Незаметно для всех.

Некоторые познания об этом «феномене» у меня были еще до поступления в среднюю школу. Мне рассказал три года назад Тэруя-сан, ныне покойный.

Тем не менее тогда, в феврале, когда я вот-вот должен был стать третьеклассником Северного Ёми, я просто не мог лишний раз не проверить всю информацию. С помощью нее – Мей Мисаки, которая сама училась в классе 3-3 в «таком году».

– Кто этот добавившийся «лишний», понять было невозможно. Как бы ни расследовали, кого бы ни расспрашивали… Все, что имело к этому отношение, от списка класса до школьных и городских документов, до воспоминаний окружающих, – все было изменено и подделано так, что «лишний» вписывался безукоризненно.

Документы подделаны.

Воспоминания изменены.

– В этом «феномене» бывают «такие годы» и «обычные годы»… То есть не каждый год это происходит. Пока что происходит примерно раз в два года или чаще, но есть ли регулярность, непонятно. Даже если ты будешь в классе 3-3, но год окажется «обычным», то никаких проблем. Но если это будет «такой год»…

– Начнутся «катастрофы», да?

– Да. В тот год, когда проникает «лишний», класс оказывается во власти безумных несчастий. Каждый месяц как минимум один, а чаще несколько «причастных людей» умирают – оказываются притянутыми «смертью».

Смерть в авариях, от болезни, суицид, убийство… самые разные формы. «Причастные люди»– это, если вывести правило из множества прошлых инцидентов, «члены класса и их родственники до второй степени родства». Сами ученики, их родители, братья-сестры и бабушки-дедушки.

Почему, черт побери, когда в класс проникает «лишний», начинаются эти «катастрофы»?

– Потому что «лишний» – на самом деле «мертвый».

Вот как объяснила Мей:

– Когда двадцать девять лет назад произошла эта история с Мисаки, похоже, класс 3-3 стал ближе к «смерти». Похоже, он стал таким местом, точкой притяжения для «мертвых людей».

«Мертвый» в классе – это результат того, что весь класс близок к «смерти». Можно сказать и наоборот: если в классе есть «мертвый», то класс ближе к «смерти». Поэтому…

– Люди, причастные к классу 3-3, легче умирают, их легче притягивает к себе «смерть».

Существование этого безумного «феномена» и «катастроф» школой официально не признается. О таких ненаучных вещах, как «проклятие», общественная организация просто не может говорить публично, однако неофициально в прошлом были попытки принимать разные «контрмеры».

Например, смена кабинета. Думали, что «проклятие» привязано к конкретному месту, а именно к кабинету класса 3-3. Из этого ничего не вышло. «Феномен» и «катастрофы» привязаны к классу 3-3, а не к кабинету.

Например, смена названия параллелей с «1, 2, 3…» на «A, B, C…». Из этого тоже ничего не вышло. «Феномен» и «катастрофы» пришлись на «третью по счету параллель третьего класса», то есть на класс 3С.

Был и такой год, когда третью параллель пропустили, назвали параллели 1, 2, 4, 5, 6. Но, естественно, и из этого ничего не вышло. Вместо пропущенной третьей параллели в тот год «феномен» ударил по четвертой, и «катастрофы» начались уже там…

Перепробовав самые разные «контрмеры», десять с лишним лет назад, похоже, нашли-таки более или менее действенную. Это…

– Взамен добавившегося «лишнего» сделать кого-то одного из класса «тем, кого нет». Таким образом, класс возвращается к правильной численности. Цифры сходятся. «Лишний», которого изначально быть не должно, есть, но эта деформация вроде как нейтрализуется «тем, кого нет».

Вот каким было объяснение Мей.

– Если все проходит гладко, то даже в «такой год» «катастрофы» не начинаются. Было несколько случаев, когда эта «контрмера» срабатывала и никто не умирал. Поэтому-то в классе 3-3 каждый год…

«Встреча по контрмерам», которая была в конце марта. Ее организовала Канбаяси-сэнсэй, собрала нас всех и…

Сперва были избраны люди, ответственные за противодействие всему, что связано с «феноменом» в целом, – безопасники. А следом, на случай если год окажется «таким», выдвигались кандидаты, готовые взвалить на себя бремя «того, кого нет»…

…«Тот, кого нет».

Человек, являющийся частью класса, но с которым все обращаются так, будто его не существует.

Все ученики класса и все учителя, преподающие в этом классе, его (или ее) полностью игнорируют как несуществующего. С начала учебного года и до выпускной церемонии – постоянно.

Кто в этом году возьмет на себя эту важную роль на случай «возможной ситуации»?

Если никто не вызовется добровольно, не скажет «Я возьмусь», это решится обсуждением. Или, если решить не смогут, будет жребий… В разные годы процесс несколько разный, но, в общем, происходят те или иные выборы. Однако же…

– Я берусь, – без колебаний поднял я руку в тот момент. – Я стану «тем, кого нет».

В удивленных взглядах, обращенных на меня, были неоднозначные эмоции.

– Ты уверен? – спросила Канбаяси-сэнсэй, глядя так же удивленно, как и остальные. – Ты действительно хочешь…

– Да, – сев прямее и встретив все взгляды, ответил я. – Всё в порядке.

С апреля и почти целый год я буду в классе «тем, кого нет». Если это поможет защититься от «катастроф»…

Если так, я с радостью за это возьмусь. Никогда я не дрожу и не убегаю.

Предполагая такую ситуацию, я давно уже собирал волю в кулак.

Ничего особенного. Воспоминаний о своем опыте трехлетней давности мне вполне хватит, чтобы при общем согласии и поддержке сыграть роль «того, кого нет».

«Я смогу», – энергично убеждал я самого себя.

«Я – смогу. Сделаю как надо. Все увидят, что я смогу».

Но…

Дальше события стали развиваться неожиданным образом.

– Погодите, пожалуйста, сэнсэй.

Это вмешалась девушка, избранная безопасником, ее звали Это. На лице ее были нескрываемые тревога и страх, а взгляд выдавал беспокойные мысли.

– Достаточно ли этого?

Вот какой вопрос она задала.

– Действительно ли одной этой «контрмеры» достаточно?

За этим последовало новое обсуждение, и в результате…

В «контрмеры» этого года было внесено одно серьезное изменение.

К оглавлению

 

Глава 2. Апрель 2

1

Первый классный час нового класса после церемонии открытия. Мне, «тому, кого нет», на нем лучше не быть в буквальном смысле. Подумав так, я тут же удалился.

Меня беспокоил один вопрос, но, наверное, она и сама нормально справится. Мне незачем следить за каждой деталью, а если я слишком налажаю, то ситуация может еще больше запутаться.

Может, сегодня уже пойти домой?

Выйдя из кабинета, я немного поколебался.

У всех классов еще шли классные часы, поэтому в школьном коридоре было пусто…

Невольно приглушая звук шагов, я направился к лестнице. Возвращаться ли домой, я еще не решил. Может, подняться на крышу? – ни с того ни с сего подумалось мне.

Ведущая на крышу кремового цвета стальная дверь была, как обычно, заклеена скотчем. Красной краской была выведена не очень-то убедительная надпись: «Проход без уважительной причины запрещен!» – но, честно говоря, мало кто из учеников подчинялся запрету.

Я открыл дверь; за ней, естественно, никого не было. Крыша трехэтажной железобетонной коробки была бетонной же, слегка грязной и очень невыразительной. Окаймляющие ее железные перила были покрыты ржавчиной и тоже очень грязны.

Я подошел к перилам со стороны спортплощадки и легонько потянулся.

Как и утром, на небе виднелись отдельные облачка. Задрав голову, я увидел несколько низколетящих черных птиц. Вороны.

Кар, каааар… Слушая их крики, я вдруг припомнил.

Когда на крыше слышишь воронье карканье, возвращаться надо обязательно с левой ноги. Иначе скоро поранишься. …Ну, такая примета.

Этот слух я услышал от кого-то вскоре после поступления в эту школу, но есть и другие похожие приметы.

Когда учишься в третьем классе, не падай на крутой тропинке за задними воротами школы. Иначе завалишь экзамены в старшую.

Естественно, во все эти приметы я нисколько не верил. Как ни странно, находились такие, кто верил во всякие штуки вроде «Семи тайн Северного Ёми» и даже боялся их, но, по-моему, это глупости, всего лишь «истории о привидениях».

«Призраки», «паранормальные явления», «проклятия» и прочие ненаучные и оккультные байки – всем этим, честно говоря, я уже сыт по горло. Конечно, это из-за того странного происшествия трехлетней давности. Но…

Из всего этого есть одно исключение – «феномен» класса 3-3, которому я противостою сейчас. Его-то никак нельзя отбросить как «ненаучный» и «оккультный»…

Прозвучал звонок с уроков, и внизу стали появляться фигурки учеников, выходящих из корпуса, но я еще какое-то время стоял в одиночестве на крыше. Потом кинул взгляд в сторону биологического кружка и подумал, не заглянуть ли туда, но решил этого не делать. Председателю Сюнске Коде лучше сообщить обо всем по мейлу или телефону. Поэтому…

Ровно в этот момент мобильник во внутреннем кармане школьного пиджака завибрировал, сообщая о входящем звонке.

– Ну что, «такой год»? – без предисловий поинтересовался не кто иной, как сам Сюнске Кода.

– Угу, – ответил я самым безразличным тоном. – Быстро инфа расходится.

– Я только что услышал от Кейске.

– Понятно.

Кейске – так звали младшего брата-близнеца Сюнске. Младший Кода в этом году тоже попал в класс 3-3.

Информация, связанная с «феноменом», считается «не для передачи вовне», но, естественно, от старшего близнеца, живущего в той же семье, ее не утаишь. Конечно, Кейске все рассказал Сюнске.

– Что будешь делать с кружком? – спросил Сюнске.

Я изложил суть проблемы:

– Я тебе уже говорил. Морисита-кун тоже в третьей параллели.

– Ну да, и что?

Третьеклассников в биологическом кружке всего трое. Мы с Сюнске и Морисита.

– Если он придет в кружок, я должен быть «тем, кого нет». Мне нельзя ни с кем ни о чем разговаривать.

– Он последние полгода на кружок забивал.

– Пока что поживем-увидим.

– Ясно. …А, да.

Я почти что увидел, как держащий в руке мобильник Сюнске моргает своими маленькими глазками за тяжелыми очками в серебристой оправе.

– Ты все равно поскорей к нам забегай. Я хочу кое-что обсудить и уточнить.

– Ладно.

– Давай, не откладывай. И я тебе уже написал вчера – буду молиться за твою безопасность.

– Спасибо.

Я вернул мобильник в карман, и тут на крыше опять закаркали вороны.

Так, с какой там ноги надо возвращаться в здание? …Ни о чем таком особо не думая, я развернулся на каблуках.

 

2

Выйдя из корпуса, я направился к задним воротам, расположенным с южной стороны от спортплощадки. Ни на кого из новоиспеченных одноклассников по пути не наткнулся, но сделал лишь несколько шагов за ворота, когда…

– Хирацка-кун, – внезапно обратились ко мне, и я застыл.

Кто это, я сразу понял. Потому что это была уже вторая наша встреча за сегодня. Этот голос принадлежал…

– Хирацка-… эээ, то есть Со-кун.

…Юйке Хадзуми.

Она стояла в одиночестве возле самых ворот. С немного неловкой улыбкой, немного рассеянно склонив голову набок.

– А, привет, – ответил я тоже немного неуклюже.

Это, наверное, не проблема. Ведь здесь мы уже «вне школы». Подумав так, я поинтересовался:

– Зачем ты тут стоишь?

Хадзуми, быстрым шагом направившись ко мне, ответила:

– Ждала.

– …Меня?

– Ты до этого был на крыше, да?

– Ээ, да.

– Снизу тебя было видно. Поэтому я подумала – если немного подожду, то встречусь тут с тобой. Домой ты должен идти через эти ворота.

– Ясно, – кивнул я и посмотрел Хадзуми в лицо. Она, словно застигнутая врасплох, опустила глаза.

– …Что?

Я снова спросил:

– Зачем?

– Ну, хочу о разных вещах поговорить. Все-таки такое с нами в первый раз.

Видимо, да, подумал я. И похоже, она сильно тревожится.

– Вот, – произнесла Хадзуми, достала что-то из сумки и протянула мне.

Бумажный лист, сложенный пополам. Я его взял и развернул.

– А… Когда ты это… – спросил я, едва кинув взгляд на этот лист.

– Во время классного часа, – ответила Хадзуми. – Сэнсэй выложила на кафедру и велела нам взять и забрать домой. Я взяла и тебе, Со-кун.

После того как я вышел из класса, она сидела на классном часе до конца?

– Все было в порядке? – на всякий случай осведомился я. – С кем-нибудь говорила, тебя кто-нибудь звал, все такое?

– Нет. Все в порядке, – коротко ответила она, но снова как-то рассеянно склонила голову набок и продолжила: – Но… все-таки странное какое-то чувство.

– Наверняка у всех такое же чувство, – ответил я и опять взглянул на лист, который Хадзуми мне дала.

Это был список класса 3-3. Конечно же, в любой нормальный год в начале первого триместра такой список раздают всем на первом классном часе.

На взгляд, у этого списка класса от обычных списков было одно отличие. Здесь были имена, адреса и телефоны учеников, расположенные в порядке расположения парт. Но кое-что было замазано двумя линиями…

– Специальный список для «таких годов», да?

Это не было сделано уже после печати. Ясно было, что «отмена» произошла на уровне данных. То, что текст не сделали полностью нечитаемым с помощью чернил или как-то еще, было, наверное, на случай чрезвычайной ситуации, когда он все же понадобился бы.

– Было заранее заготовлено два списка. Для «такого года» и для «обычного года».

Это в стиле Камбаяси-сэнсэй, подумал я.

Она преподавала мне естествознание в первом классе. С хорошей стороны – очень серьезно настроенная учительница. С плохой стороны – неинтересная и негибкая. …Но, возможно, для руководства классом 3-3 в «такой год» она хорошо подходит.

– Не нравится мне Камбаяси-сэнсэй, – почти что себе под нос произнесла Хадзуми. – Какая-то она холодная, или бесчувственная, не знаю…

– Насчет холодности у меня ощущения нет. Но, как бы это сказать, какое-то безразличие…

Думаю, мне так даже проще.

Потому что я не очень лажу с теми, кто демонстрирует свои эмоциональные взлеты и падения, навязывает их другим. Даже если это «энтузиазм» или «оптимизм».

Я снова опустил глаза на список класса у себя в руках.

Список класса 3-3 2001 года, сделанный на случай «такого года». Во-первых, в нем двумя линиями вымарано мое имя, «Со Хирацка», адрес и телефон. С сегодняшнего дня и до выпускной церемонии в будущем марте я для всего класса «не существую», так что это естественная мера. И…

…И еще одно имя в этом списке точно так же вымарано двумя линиями. Юйка Хадзуми.

 

3

– Достаточно ли этого?

Вопрос, заданный одной ученицей на мартовской «встрече по контрмерам».

– Действительно ли одной этой «контрмеры» достаточно?

Девушка по фамилии Это высказала вот какое мнение.

Она сослалась на прецедент трехлетней давности, 1998 года. Тогда в классе 3-3 учился ее кузен, который и рассказал ей, что произошло.

98-й был «таким годом», «контрмера» с «тем, кого нет» была принята, однако из-за стечения обстоятельств она не подействовала, и «катастрофы» начались. В попытке все исправить была срочно добавлена новая «контрмера», а именно – назначили второго «того, кого нет».

Увенчалась ли успехом эта «дополнительная контрмера», неизвестно.

После того как «тех, кого нет» стало двое, «катастрофы» продолжились, и немало «причастных» людей рассталось с жизнью. Но «катастрофы», которые должны были происходить каждый месяц до следующего марта, внезапно прекратились к концу летних каникул. Нельзя исключить, что «дополнительная контрмера» в виде «двоих, кого нет» в какой-то степени сыграла свою роль.

Поэтому – тогда Это предложила вот что.

Не попробовать ли в этом году назначить двоих «тех, кого нет» изначально?

Даже при традиционной «контрмере» в виде одного «того, кого нет», если она применена правильно, «катастрофы» не происходят. Если применить удвоенную «контрмеру», не вырастет ли вероятность успеха тоже вдвое?

К примеру, даже если один «тот, кого нет» не выдержит давления и на полпути сломается (а такие случаи, похоже, в прошлом бывали), но второй «тот, кого нет» выполнит работу до конца, «катастрофы» не должны начаться. …Хотя, конечно, этого тоже гарантировать нельзя.

– Одной этой «контрмеры» достаточно?

Вот какой смысл таил в себе ее вопрос. Поскольку не факт, что хватит только этого, не принять ли с самого начала года дополнительную «контрмеру»? – вот какой смысл.

Камбаяси-сэнсэй сочла, что «предложение достойно обсуждения», и запросила мнение учеников. Согласившихся и воздержавшихся, кажется, было примерно поровну. Активно возражающих, как ни странно, не было. В результате…

В «контрмеры» этого года было внесено одно серьезное изменение: «тех, кого нет» стало двое.

«Номером один» к этому моменту уже назначили меня, вызвавшегося добровольцем, но с «номером два» такого легкого решения не получилось… В итоге устроили жеребьевку с помощью колоды карт. Взяли карты по числу людей, включая одного джокера, стали тянуть; кто вытянет джокера, тот и… Участвовать должны были и те, кого до того избрали безопасниками. В итоге…

В итоге жребий оказаться «номером два» вытянула она – Юйка Хадзуми.

 

4

– Знаешь, честно говоря, я даже сейчас не могу в это поверить.

Идя бок о бок по тропинке на холме за задними воротами школы, мы с Хадзуми какое-то время беседовали.

– Хм?

– Я сама сказала утром, что, если это произойдет, я рассчитываю на тебя, но все равно думала – да нет, не может этого быть…

– Такого не должно произойти, да?

– Ну да. Сколько бы раз я ни…

– А в итоге на самом деле одной парты и стула не хватило.

– Может, какая-то ошибка, просто случайно не хватило – всякие такие мысли в голову пришли.

– Если… ты не могла поверить, почему согласилась на роль «той, кого нет»? По-моему, ее никак не назовешь приятной.

– Это… – Хадзуми немного замялась. – Это, ну, просто я вытянула джокера.

– Если ты была решительно против, то, наверное, могла бы тогда упереться и сказать нет?

– Это… ну… – и Хадзуми смолкла.

Такое ее состояние я не то чтобы не понимал. Хоть в марте и состоялись «встреча для передачи опыта» и «встреча по контрмерам», все либо вовсе не верили, либо наполовину сомневались, и это, пожалуй, нормальная реакция нормальных учеников. Но…

– Нехорошо, Хадзуми-сан, – я подпустил в голос строгости. – Нельзя к этому относиться легкомысленно.

– Эээ…

– Эта история с классом 3-3 – не из серии «Семи тайн» или городских легенд. Она реально происходит вот уже двадцать восемь лет.

Хадзуми остановилась и кивнула с растерянным «угу». Но тут же, качнув головой, возразила:

– Я все это слышала, но… все равно кажется каким-то нереальным…

– Когда станет казаться реальным, будет поздно, – жестко ответил я. – Если «контрмеры» не подействуют и начнутся «катастрофы»… люди будут умирать. Взаправду, многие.

– …

– Я это узнал от людей, которые раньше сталкивались с этим лично. Поэтому…

Изначально – да, от умершего три года назад Тэруи-сана. Он учился в классе 3-3 Северного Ёми четырнадцать лет назад, в 1987. Это был «такой год», и на глазах Тэруи-сана много народу было притянуто смертью, и поэтому Тэруя-сан…

– Нехорошо, – глядя Хадзуми в лицо, повторил я. – Нельзя к этому относиться легкомысленно. Это не игра.

Растерянность на лице Хадзуми сменилась покорностью. Потом Хадзуми вновь медленно кивнула, но в следующий миг по-детски улыбнулась.

– Ясно. …Я в порядке. Поэтому, Со-кун, рассчитываю на тебя.

 

5

После этого мы еще какое-то время шли вдвоем и беседовали. В основном я отвечал на вопросы Хадзуми.

– Я слышала, «лишний», который проникает в класс, это «мертвый» – это правда?

– Да. Кроме того, похоже, этот «мертвый» – кто-то из «причастных», кто умер от «катастрофы» в прошлом.

– Это юрэй¹? Зомби? Но тогда бы это было сразу понятно.

Вообще-то по этим вопросам она должна была получить общее объяснение на мартовской «встрече для передачи опыта». Но, наверное, неудивительно, что во всех нюансах она тогда не смогла разобраться?

– В отличие от привидений, он материальный, а в отличие от зомби, он полноценно живой. Такой вариант воскрешения. Внешне от живого абсолютно не отличишь. Даже при медосмотре… даже если врач специально будет искать, все равно ничего не найдет. И даже сам «мертвый» абсолютно не осознаёт, что он «мертвый».

– И его семья тоже не догадывается? Собственный ребенок, который когда-то давно умер, вдруг живой.

– Не догадывается… похоже.

– Но столько всего разного…

– Потому что все относящиеся к делу документы и воспоминания, все до единого, оказываются изменены и подделаны, и это длится до тех пор, пока «лишний» не исчезнет после выпускной церемонии.

– …

– Вот поэтому никто ничего не осознаёт, не может проверить. Вот такой суперуникальный «феномен».

– Феномен?

– Угу, да. Это не какое-то «проклятие» или «заклятие», это никем не вызванный «феномен» – ну, такая точка зрения сейчас устоявшаяся.

Эту «точку зрения» я узнал не от Тэруи-сана. Спустя некоторое время после его смерти, после тех летних событий, я узнал ее от Мей Мисаки и от ее одноклассника Коити Сакакибары. И еще позже, когда я поступил в Северный Ёми и по предложению Мей посетил дополнительную библиотеку, – от библиотекаря Тибики-сана.

Я вспомнил, что Тибики-сан, когда говорил на эту тему, специально использовал выражение «сверхъестественное природное явление». Пока я размышлял об этом…

Мы вышли на набережную реки Йомияма.

Как и утром, река текла спокойно. А ветер был не такой холодный, как тогда.

– Насчет этого, – Хадзуми ткнула пальцем в свисающую с ее плеча сумку. – В этом списке класса имя «мертвого» тоже есть?

– …Ну да.

– Мм… – промычала Хадзуми, чуть надувшись. – Все-таки как-то трудно это ухватить. …А, ну ничего страшного. Я буду правильной «той, кого нет».

Она сказала это, будто пытаясь ко мне подлизаться, и коротко вздохнула.

– Завтра с утра вступительная церемония для новеньких. У вторых и третьих классов только классный час. Со-кун, что ты собираешься делать?

– Отдыхать.

– Но тебя не заругают?

– Камбаяси-сэнсэй, да и другие учителя тоже – они знают все обстоятельства и наверняка посмотрят сквозь пальцы.

– Хмм. Как-то даже классно, да?

Я подумал, не спуститься ли к воде, но, поскольку со мной была Хадзуми, не стал. Продолжая медленно идти по набережной, я произнес:

– Не проговорить ли нам правила?

– Правила?

– Правила роли «тех, кого нет».

– А, ну да.

Хадзуми указательным пальцем постучала себе по губам.

– В общем, в школе ни с кем из класса не говорить, да? Включая Камбаяси-сэнсэй.

– Верно.

– А с ребятами из других классов можно?

– Да.

Роль «тех, кого нет» достаточно играть только перед классом 3-3. …Это оставалось неизменным с первых попыток применения этой «контрмеры».

– Осторожность надо проявлять на уроках других учителей, помимо Камбаяси-сэнсэй. Вне класса с другими учителями нормально общаться можно, в классе – нельзя. Потому что в этом же кабинете есть и другие одноклассники. На уроках никто из учителей, например, не вызывает учеников в порядке рассадки, чтобы по очереди читали учебник.

– Чтобы не попасть во время урока в «того, кого нет», да?

– Именно.

Так или иначе, учителя есть учителя, и «рекомендации» на этот счет им передают по иным каналам, чем ученикам.

– На физре мы только зрители, да?

– Ни в каких командных играх с мячом мы, естественно, не участвуем. Бег и плавание – индивидуальные виды, но и тут лучше смотреть со стороны.

– Я физру терпеть не могу, так что, наверно, тут мне повезло.

– В целом это все основные правила поведения в школе.

– Эмм, так, а это? Когда выходишь из школы, можно даже с одноклассниками общаться?

– Я слышал мнение, что даже вне школы нельзя, но по нынешним правилам, похоже, такой необходимости нет.

– Если и вне школы нельзя, это как-то сурово.

– Не, ну… – продолжил я. – Даже если это вне школы, но, скажем, на школьной экскурсии или выездном занятии, «тот, кого нет» должен оставаться «тем, кого нет». Здесь трудно провести грань, поэтому, думаю, безопаснее будет вне школы тоже контактировать с одноклассниками по минимуму. Особенно осторожными надо быть на пути в школу и обратно.

– Как-то это тяжко.

– Это точно… А, но знаешь, стать «тем, кого нет» – это совсем не то же самое, что когда над тобой издеваются с помощью бойкота. Не забывай об этом. Хорошо?

– …Угу, – кивнула Хадзуми. А потом, после короткой паузы, спросила: – Со-кун, а почему ты на мартовской «встрече по контрмерам» сразу же вызвался?

– Ээ, тогда… – я чуть задумался и дал в итоге безвредный ответ: – Ну, мне показалось, что это такая «работа».

– Почему? Это же…

Не ответив на это нагромождение вопросов, я попытался сменить тему:

– Став «тем, кого нет», я постоянно делаю вид, что осознаю свою полную невидимость для окружающих. Можно сказать, я осознаю, что стал призраком. Интересно, смогу ли.

– …Я буду стараться, – кивнула Хадзуми и придержала растрепавшиеся от ветра волосы. – Одна я бы наверняка не справилась, но вместе с тобой, Со-кун…

– То, что скажу дальше, уже не только для «тех, кого нет». Общий принцип: все, что относится к особым обстоятельствам класса 3-3, от посторонних должно быть секретом. Даже перед родными нельзя языком трепать.

– Угу. На встрече в марте нам тоже это говорили.

– Говорят, если бездумно раскроешь секрет, то навлечешь на себя беду. Абсолютного запрета нет, но, насколько возможно, секрет надо хранить.

Так я сказал Хадзуми, но сам считал, что по этому поводу можно особо не напрягаться. Мей тоже так говорила. Что можно не очень волноваться об этом. Скорее всего, это «традиция», порожденная сверхосторожностью.

– Кстати, Хадзуми-сан, ты в каком кружке? – внезапно подумав, поинтересовался я.

– Сейчас ни в каком, – она качнула головой. – До прошлого года ходила в театральный. Но он уже не работает.

Значит, нет повода для беспокойства? Не будет случайных, неподготовленных контактов с одноклассниками в кружке.

Вскоре впереди показался пешеходный мостик Идзана-баси.

– А, вот еще что, – сказал я, осознав, что забыл кое-что сказать. Но следует ли это сейчас говорить?.. – Эмм, Хадзуми-сан, еще одна вещь…

Но Хадзуми в этот самый момент тоже начала говорить:

– Эмм, Со-кун, Со-кун…

Мы одновременно смолкли и уставились друг на друга, как на смотринах. С водной глади разом взлетела стайка птиц, будто напуганных чем-то. Мое внимание переключилось на них, и в этот момент…

– Эмм… – повторила Хадзуми и продолжила: – В том списке, который нам раздали, твой адрес…

– Что мой адрес… Аа.

Я тут же догадался, что она имела в виду.

– Там написано «квартал Тобии», а потом «Акадзава». Это, Акадзава, в смысле…

– Это было с первого класса, а ты заметила только сегодня?

– Угу.

– И ты спрашиваешь, что за «Акадзава»?

– …Угу.

– В общем, есть обстоятельства, – ответил я. – Я сел на шею тете и дяде Акадзава с шестого класса началки. А дом семьи Хирацка в Хинами… В общем, там было всякое разное.

В детали я вдаваться не хотел. Хадзуми, кажется, собиралась спросить что-то еще, но я сделал вид, что не заметил, и отвел взгляд от ее лица.

– Ну так это, Акадзава… – снова произнесла она, как раз когда мы приблизились к Идзана-баси. Путь домой шел дальше по набережной, но я остановился и сказал:

– Сегодня разойдемся здесь.

– Ээ… – вырвалось у Хадзуми, но я снова отвернулся и пояснил:

– У меня кое-какие дела там, – и перевел взгляд на ту сторону моста.

Недавно упомянутое «кое-что, что забыл сказать», меня беспокоило, но… А, ладно, не обязательно выкладывать это прямо здесь и сейчас. Терпит до послезавтра, когда начнутся уроки в нормальном режиме.

– Всё, пока, – сказал я и, легонько махнув рукой, направился к мосту.

Хадзуми, оставшись стоять, помахала рукой перед собой. Порыв ветра встрепал ее длинные волосы, которые хлестнули по лицу, поэтому какое у нее в тот момент было выражение, я не знал.

 

6

---

Пустые синие глаза

в сумраке Ёми

---

Черная вывеска, на которой кремовой краской были выведены эти слова, с осени трехлетней давности, когда я побывал здесь впервые, ничуть не изменилась.

Первый этаж дома, стоящего в уголке жилого квартала района Мисаки. Вход в кукольный магазин с этим странным названием был с улицы, идущей вверх под легким уклоном.

Мои недавние слова, что «у меня кое-какие дела там», не были ложью, но «дела» вовсе не означали, что я кому-то что-то обещал. Я просто хотел сюда заглянуть…

Немного в стороне от входа виднелось утопленное в стену большое овальное окно. Это была витрина, но кукла, которая там постоянно находилась с моего первого визита три года назад (верхняя половина девушки, невероятно красивая), исчезла, когда я пришел сюда в феврале. Должно быть, кто-то ее купил, выложив нужную сумму.

Мне от этого стало как-то немного грустно, но с точки зрения создавшей эту куклу Кирики-сан, то, что ее творение было продано, – однозначно радостное событие? Или же, по ситуации, ее иногда охватывала и грусть?

Сейчас никакой куклы на замену предыдущей в витрине не было. Такая же пустота, как и тогда.

Таблички «Закрыто» не было. Я решил открыть дверь, но перед этим еще разок решительно позвонил по телефону. Со своего мобильника на ее – Мей Мисаки.

Ответа не было.

Мей живет на третьем этаже в этом же доме. А на втором расположена «Студия М» ее матери, кукольника Кирики-сан.

Нет ответа – возможно, потому что у нее, не стесняющейся называть мобильник «ужасной машинкой» и выкидывать его, сейчас его нет при себе? Или же…

Мей училась в старшей школе, и я понятия не имел, дома ли она в этот час. И тем не менее я пришел сюда… просто потому, что хотел сообщить ей о ситуации с классом 3-3 как можно быстрее. Сообщить, а потом узнать, что она думает по этому поводу.

Немного поколебавшись, что делать, я наконец распахнул входную дверь.

Зазвенел дверной колокольчик.

Несмотря на дневное время, внутри магазинчика царил сумрак, и, как только я вошел, меня охватило ощущение, будто мне в глаза вливается тьма.

– Добро пожаловать, – раздался знакомый приглушенный голос.

Слева от входа за длинным и узким столом, на котором стоял старый кассовый аппарат, сидела пожилая, седоволосая женщина, темно-серая одежда которой словно растворялась в сумраке помещения.

Придерживая дужку очков с темно-зелеными линзами и чуть ли не вытянув шею над столом, она вгляделась в меня и произнесла:

– О, никак Со-кун?

Мей зовет ее «бабушка Аманэ». На самом деле она двоюродная бабушка Мей по материнской линии. Она всегда сидит на этом самом месте и приветствует посетителей этим самым голосом.

– Здравствуйте, – поздоровался я, и бабушка Аманэ, пожевав сморщенные губы, сказала:

– Здравствуй. Какой ты стал большой, Со-кун.

По-моему, она это говорит каждый раз, когда я сюда прихожу и вижу ее.

Впервые я сюда пришел три года назад в октябре. Тогда я все еще учился в шестом классе начальной школы и был намного мельче, чем сейчас, и голос все еще менялся… По сравнению с тем временем я «стал большой», это факт.

– Ты друг, поэтому платы не надо. Хочешь посмотреть кукол?

На стоящей перед кассовым аппаратом мерной доске желтым мелом было написано: «Вход на выставку – ¥500». Женщина говорила, что «ученики средней школы проходят за полцены», но я с первого же визита получал «обслуживание как друг» и потому не заплатил ни разу.

– Эээ, ну…

Мне нравилось разглядывать выставленных здесь кукол и картины. Но сегодня я пришел не за этим, так что…

– Хочешь увидеться с Мей?

– Да, – энергично кивнул я. – Я звонил, но Мей-сан не берет трубку. Может, она в школе?

– Мей наверху, – сообщила бабушка Аманэ. – Но увидеться сегодня не выйдет.

– Ээ… – я машинально склонил голову набок. – А почему?..

– Позавчера она слегла с гриппом.

Грипп? Инфлюэнца, что ли? …Вот оно как?

– Температура пока что не спала. Заражаться тебе никак нельзя, потому и наверх тоже нельзя.

– …Понятно…

Я поднял глаза к темному потолку магазина и глубоко вздохнул.

– Спасибо. Эээ, нуу, тогда передайте, пускай поправляется.

– Она молодая, так что не беспокойся. Я передам, что Со-кун приходил.

– А, ага. Спасибо большое.

Вежливо поклонившись, я вышел на улицу. Через несколько дней еще попробую связаться.

…Несмотря на это…

С гриппом и высокой температурой наверняка ей сейчас тяжело. И тем не менее вчера она специально отправила тот мейл? …При этой мысли нити нервного напряжения, стягивавшие меня сегодня с самого утра, чуточку ослабли.

Выйдя, я еще раз глянул на вывеску «Пустые синие глаза в сумраке Ёми». Словосочетание «Пустые синие глаза», естественно, всегда вызывало у меня воспоминание о цвете левого глаза Мей Мисаки, «глаза куклы».

 

7

Даже сейчас мне время от времени снятся сны.

О временах еще до переезда сюда – когда я жил в Хинами. Жуткие сны, порожденные фрагментами того, что я тогда пережил.

Место действия – как правило, Приозерный особняк, расположенный на берегу озера Минадзуки. Дом, где до самой смерти в одиночестве жил Тэруя-сан…

Старшая сестра Тэруи-сана, моя мать Цкихо, десять лет назад повторно вышла замуж и сменила фамилию на «Хирацка», после чего от второго мужа, то есть моего отчима, родила мою младшую сестру Мирей. Не находя для себя места в новом доме, я часто заглядывал в Приозерный особняк. Тэруя-сан относился ко мне не как к племяннику, а скорее как к младшему брату: любил и обучал самым разным вещам, которых я не знал. Я Тэрую-сана просто обожал. У него была библиотека с таким огромным количеством книг, что хоть всю жизнь проживи в особняке, все равно не перечитаешь, и там я любил бывать в одиночестве. Но…

Три года назад, весной, Тэруя-сан внезапно умер. Вечером своего двадцать шестого дня рождения он решил лишить себя жизни. И…

Тот вечер стал отправной точкой для целого ряда событий, которые мне пришлось пережить.

Эти воспоминания, в глазах обычного человека кажущиеся, должно быть, чем-то безумным, я запер в ящичек, созданный мной в дальнем уголке сознания. Но полностью забыть не смог. Были воспоминания, которые не запрешь, а уж если хоть чуть-чуть приоткрыть ящичек, наверняка они оживут до последней детали, даже сейчас.

Этот ящичек и есть причина моих ночных кошмаров.

Когда я сплю, печать на ящичке ослабевает, и те, кто там заперты, выбираются наружу…

К примеру.

Я на заднем дворе Приозерного особняка опускаюсь на колено. Перед глазами стоит ряд неказистых крестов, сделанных из деревяшек («Запрещенные игры», старое французское кино)… Один из них крупнее других и совсем новый. Непонятно о чем думая, я тяну руки к этому кресту. Взявшись за поперечину, пытаюсь вытащить его из земли. Как вдруг…

Прямо перед крестом земля расступается, и оттуда высовывается окровавленная человеческая рука. Как будто… да, как будто в знаменитой шокирующей финальной сцене ужастика, который я брал в видеопрокате, когда учился в первом классе средней школы.

Появившаяся из земли рука хватает меня за лодыжку.

Я кричу во все горло.

Остальные кресты один за другим сами вылезают из земли и падают. Тут же чернеют, словно от огня, обращаются в пепел и уносятся ветром.

В небе появляется громадный ворон. Он хлопает крыльями и, изрыгая черную кровь, пронзительно кричит. Я тоже продолжаю кричать, и из моего рта тоже льется черная кровь. Кровь становится дождем, дождь – потоком, и я тону, тону, опускаюсь на самое дно, и лишь в этот момент я пробуждаюсь ото сна.

Или вот… тоже к примеру.

Я в полном мраке. Даже самого слабого свечения нет, мрак в буквальном смысле беспросветный… Вдруг ощущаю неприятный запах. Чем острее я его осознаю, тем он ужаснее становится… Вот он уже невыносим… И как только я так думаю, во мрак опускается слабый свет. И прямо перед моими глазами...

Труп.

На грязном диване – чей-то труп.

Сгнившая кожа. Сгнившее мясо. Сгнившие внутренности. …Клубок извивающихся червей.

Это мой труп – так я думаю, глядя на него.

Я умираю здесь.

Я умираю здесь, и здесь я прекращаюсь в нечто ужасное, омерзительное. Я…

Я поэтому «мертвый». Никто другой, именно я тот самый «мертвый», кто навлекает на всех беды. Я. Именно я…

Обхватив голову руками, я начинаю кричать, и в этот самый момент…

Дон!

Весь мир сотрясает оглушительный звук. Труп рассыпается, теряет форму, словно под ударами невидимого топора. Диван обращается в черную жижу и сливается с тьмой, она подходит к моим ногам, потом поднимается, заглатывает меня по пояс, затем по грудь… Я безмолвно кричу – и внезапно пробуждаюсь ото сна.

Сегодня я тоже видел подобный сон.

Дождавшись ужина в доме Акадзавы, а потом вернувшись к себе в квартиру, я лег на кровать и провалился в сон. Всего на несколько минут.

…Откуда-то доносился непрерывный низкий звук.

Вибрация мобильника в беззвучном режиме, догадался я. Возможно, благодаря этому звуку я и проснулся.

Встав с кровати, я протянул руку к брошенному на письменный стол мобильнику, и в этот момент вибрация прекратилась. Я посмотрел историю – оказалось, это был звонок от Ягисавы. Вчера вечером он мне сказал, что «мобила сдохла»; получается, она уже в порядке?

…Так. Ягисава. Спасибо за труд. Раз школа закончилась и мы уже не в ней, связываться со мной вполне ОК.

Он оставил сообщение на автоответчике.

«Оптимистичный прогноз был мимо цели, но давай соберемся и не будем слишком пессимистами. Наверняка у нас получится. Верно? Ну, до связи».

Мда. Он все такой же балагур. Грустно улыбаясь, я решил не перезванивать.

Конечно, школа уже закончилась, значит, телефонный разговор с ним не будет против правил. Но я ведь сам предупредил «номер два», Хадзуми, что даже вне школы с одноклассниками по возможности лучше не контачить.

Если вне школы продолжать общаться нормально, то и в школе по той или иной причине… легко может выйти случайность, разве нет? Лично я придерживался такой точки зрения.

Поэтому я решил даже сейчас не перезванивать ему.

Не отвечать на входящие звонки, не разговаривать при случайных встречах – такого уровня полного игнора я достигать не собирался, но хотя бы с моей стороны активных контактов не будет. …Да. По крайней мере сейчас так лучше всего.

 

8

Плеснув в лицо водой, я посмотрел на свое отражение в зеркале ванной.

За два года и семь месяцев, прошедших с моего переезда в Йомияму, я внешне прилично поменялся, но основа осталась неизменной: щуплое телосложение и немужественные черты лица. Голос поломался и стал ниже, но усы еще почти совсем не росли…

Освежив затуманенную после короткого сна голову холодной водой в лицо, я подумал, не принять ли теперь душ.

Но тут же вспомнил, что в ванной ни мыла, ни шампуня нет.

Кстати, здесь не было и зубной щетки, и пасты тоже. Забыл их захватить при переезде. Сегодня утром я забежал к Акадзавам и почистил зубы там. Но взять комплект сюда забыл и сегодня.

Успеется и завтра? Подумав так, я кинул взгляд на наручные часы – шел уже десятый час вечера. Пожалуй, уже поздновато, но…

Все-таки лучше забрать сейчас.

Я снова вышел из квартиры. Машинально вместе с ключами убрал в карман куртки и мобильник.

Когда я вышел в лифтовый холл пятого этажа и нажал на кнопку вызова лифта, на мой мобильник позвонили.

Подавляя нетерпение, я ответил коротким «Да?».

– Аа… Со-кун, – раздался бессильный, сиплый голос.

– Мисаки-сан?

Глянув на экран мобильника, я уже понял, что это она, но все равно не мог не уточнить.

– Мисаки-сан, как твое… Нуу… это…

Пока я искал слова, она на той стороне линии закашлялась.

– Ты там как? Все-таки грипп, это…

– Бабушка Аманэ сказала, ты заходил в магазин.

Тут ею овладел еще один приступ яростного кашля.

– Ага. Ты как?

– Извини. Мой жар немного спал.

– Ты не перенапрягайся.

– Не беспокойся. Думаю, я не помру.

Лучше бы она… таких зловещих вещей не говорила.

– Ты специально заходил… из-за этого самого, да? – спросила она.

– Да, – тут же ответил я. – Сегодня после церемонии открытия был классный час, и…

– Это оказался «такой год», да?

– Да.

– …Ясно.

– И я в этом году «тот, кого нет».

– Всё же так решили.

В случае «возможной ситуации» я возьму на себя эту ответственность – это я сказал Мей еще во время нашей февральской встречи.

– Потому что я… – невольно вложив силу в руку, сжимающую трубку. – Я не могу сбежать.

– …Мм.

– И еще, Мисаки-сан, по правде, этот год немножко…

Я попытался рассказать о «дополнительной контрмере» в виде второго «того, кого нет», но в этот момент Мей опять закашлялась. Я смолк, а потом передумал рассказывать ей.

– Тебе трудно говорить, так что… давай всё на сегодня. Когда ты придешь в норму, еще поговорим, – сказал я, а потом добавил: – Спасибо.

Мей, я так понял, все еще была в плохой форме.

– Хорошо, – сиплым голосом коротко ответила она, и на этом наш телефонный разговор закончился. Но…

Мы разъединились, я вздохнул и вернул мобильник в карман. И в этот самый момент – расположенная рядом с лифтовым холлом дверь Е-1 (та самая квартира без таблички с именем) распахнулась.

 

9

Это было внезапно, и я машинально напрягся, но ничего особо удивительного не произошло. В этой квартире тоже кто-то жил, и она случайно вышла именно сейчас, только и всего.

Ту, кто вышла из Е-1, я знал, что неудивительно, скорее даже естественно.

– А, Со-кун, – узнав меня, произнесла она. – Как ты вовремя. Не поможешь, а?

Приглядевшись, я обнаружил, что она держит в руках здоровенные мусорные мешки. Три штуки.

– Вот эти надо вынести. Помоги?

– Ээ… угу. Конечно.

Из-за будничного наряда в виде просторной голубой водолазки и джинсов образ несколько сбился, но это лицо, этот голос… Ни с кем не спутаешь, точнее, невозможно спутать. Конечно, это была она.

Сегодня в школе мы с ней виделись в кабинете класса 3-3. Когда после церемонии открытия мы разошлись по классам, именно она сказала не решающимся сесть за парты одноклассникам «Пока что все разойдитесь по местам». Именно она была избрана одним из безопасников этого года.

– Какой-то бардак в квартире. Масса ненужных вещей, – сказала она, протянув мне один из мешков. – Я обещала, что буду убираться в ней регулярно, но… Мда. Когда она успела так засраться?

Даже когда она выплевывает такие фразы, голос ее звучит бойко и гладко. В разговорах со мной у нее очень свободная речь.

– Со-кун, ты тоже тут один будешь жить какое-то время?

– Угу, да. Скорее всего, где-то до июня.

– Ну, тот дом совсем рядом, так что никаких неудобств не будет.

Она быстро пошла вперед и, нажав кнопку вызова лифта, добавила:

– Если будут какие-то проблемы, в любой момент обращайся, обсудим. И с повседневной жизнью, и со школьной… хорошо?

– Ага. Да.

Мы вместе зашли в кабину, и она поехала вниз. У стоянки для велосипедов возле вестибюля находились мусорные контейнеры для пользования жильцами этого дома; туда мы и выкинули мешки.

– Спасибо. …Так, теперь… – она легонько хлопнула в ладоши и посмотрела на меня. – Собираешься сейчас куда-то выйти?

– Да, ненадолго.

– Куда? И зачем?

– Эмм, ну…

Как только я ей честно признался про мыло, шампунь и зубную щетку-пасту, она тут же сказала:

– Ну так пользуйся моими.

– Ээ… но…

– Мыло, щетка и паста у меня есть запасные. Шампунь тоже бери.

– Но…

– Уже десятый час. В том доме ложатся рано.

– Ээ…

– Нестесняйся. Мы же с тобой кузены.

– …Угу.

Ее лицо в классе, ее лицо здесь. Такой разрыв между одним и вторым, если вспомнить наши отношения, был вполне естественным. Потому что, как она только что сказала, мы с ней кузены.

До осени три года назад, когда я попал в семью Акадзава, у нас с ней не было возможности познакомиться. Зато после этого мы жили рядом, да еще были ровесниками, так что, конечно, мы общались… но в один класс мы сейчас попали впервые.

Как мне лучше обращаться к ней в школе? Этот вопрос оставался у меня в голове даже сейчас.

Все-таки по фамилии? Обращаться по имени, даже если я обычно так и делал, выглядело как-то неправильно… Впрочем, в любом случае, я «тот, кого нет», а значит, не в том положении, чтобы вообще как-то к ней обращаться. Но…

– Ты сколько уже живешь в этой квартире на пятом этаже? – поинтересовался я, когда мы вернулись в лифт.

– Эээ… – она склонила голову набок. – Кажется, со второго класса.

– А почему? Твои ведь живут этажом выше.

– Есть разные причины. Ну, папочка и мамочка к моим эгоистичным желаниям обычно прислушиваются.

– Ты не любишь папу с мамой?

– Да нет, почему же…

Горделивое выражение лица несколько смягчилось, и она искоса посмотрела на меня.

– Одному жить в квартире хорошо, потому что не надо париться, как бы не помешать другим. Со-кун, тебе так не кажется?

– Ну, пожалуй, да.

– И потом, если мы поступим в институт, то уедем из Йомиямы и будем жить самостоятельно, а сейчас вроде как тренировка, такое чувство… да?

Институт?..

Она заговорила о таком будущем, которое для меня пока что было немыслимо. Сейчас моей главной целью, а может, и смыслом всего существования было преодолеть это в нынешнем году…

Когда мы вернулись на пятый этаж, она забежала к себе в Е-1 и принесла необходимую мелочевку.

– Завтра только вступительная церемония, ты пойдешь в школу? – с внезапно посерьезневшим лицом спросила она, когда я ее поблагодарил.

– Думаю, нет, – ответил я.

– Да, – с тем же серьезным лицом кивнула она. – Пока уроков нет, не ходить – это правильное решение.

– Угу.

– Завтра на классном часе будут только назначать членов комитетов, эту информацию я тебе сообщу, насколько необходимо. И если почувствую, что что-то не так, попробую рассказать об этом. Конечно, уже после того, как вернусь домой. Я знаю, что это тяжело, Со-кун, но раз уж ты за это взялся, то роль «того, кого нет» должен…

– Я понимаю. Все нормально, – решительно произнес я и сжал губы. – Я не стану в школе к тебе обращаться, ни в коем случае. Какими бы там кузенами мы ни были.

– Постарайся. Хотя нам всем надо как следует постараться.

– Угу. …Ладно, я это одолжу у тебя. Шампунь позже верну.

– Можешь и завтра. …Спокойной ночи.

– Спокойной.

Подойдя к своей квартире, я обернулся на лифтовый холл. Там был виден ее силуэт, все еще закрывающий дверь.

Лампы в потолке коридора внезапно замигали. Это тут же прекратилось, но затем раздалось тихое «щелк». Мир почернел, словно опаленный «стробоскопом тьмы». И всего на миг, такой краткий, что сразу забывается…

По-прежнему не сводя глаз с двери «Е-1», я мысленно проговариваю, кто она такая. Словно закрепляя полученные знания повторением.

В Северной средней школе Йомиямы она моя одноклассница по классу 3-3 и в то же время один из безопасников этого года. Моя ровесница и кузина – иными словами, дочь живущих в пентхаусе этого же дома Нацухико, среднего сына, и его жены Маюко.

Ее зовут Идзуми. Идзуми Акадзава.

К оглавлению

 

Глава 3. Апрель 3

1

– О, Со-кун. Что случилось? – услышал я, как только выехал с велопарковки. Тетя Маюко. Ее ясные глаза были как у Идзуми. Сидя на лавочке у вестибюля, она смотрела на меня немного озадаченно. – Ты отсюда прямо в школу? На велосипеде?

Пол-одиннадцатого утра. Сегодня занятия начинаются позже обычного из-за вступительной церемонии, но все равно отправляться в школу в такое время уже поздно. Более того, отсюда до школы можно добраться пешком, так что на великах туда не ездят. Удивление Маюко-сан объяснимо.

– Идзуми давно уже ушла. Что случилось?

– Не, просто… – сидя на велосипеде, попытался я что-то ответить.

Позавтракав в родовом особняке Акадзавы, я временно вернулся к себе и там убивал время, при этом переоделся из школьной формы в обычную одежду. Уже поэтому было с первого взгляда очевидно, что я собираюсь вовсе не «отсюда прямо в школу».

– Сегодня я чуток… неважно себя чувствовал. В школе Идзуми-тян все объяснит.

– Неважно себя чувствовал?

– Да, чуток… А, но сейчас уже все нормально, поэтому я подумал, не заглянуть ли в книжный.

– Вот как.

Маюко-сан немного нахмурилась, но дальше задавать вопросы не стала.

– Ладно, езжай. И будь осторожен, – сказала она и слегка улыбнулась.

– Это… вы не могли бы ничего не рассказывать тете Саюри?

– Хм? Почему?

– Не хочу лишний раз беспокоить. Там и так всякие сложности.

У живущего с ними дедушки, Хиромунэ Акадзавы, в конце прошлого года сильно пошатнулось здоровье. В связи с этим, начиная с этого апреля, тот старый, не очень удобный для жизни дом стали ремонтировать. То, что меня на какое-то время переселили в квартиру во «Фройден Тобии», в большой степени было связано именно с этим.

– Так уж деликатничать вовсе не… – тут Маюко-сан смолкла и кинула взгляд на вход в вестибюль. – Послушай, Со-кун.

Она подошла ко мне и, понизив голос, спросила:

– На этот раз ты с Идзуми в одном классе, да?

– А, ага.

– Может быть, в классе есть какие-то особенные проблемы?

– Эээ…

Моя ладонь, держащаяся за велосипедный руль, слегка намокла от пота.

– Почему… вы так…

– Без каких-то причин… но…

Даже родственников нельзя необдуманно посвящать в особые обстоятельства класса. Это «соглашение» сама Идзуми Акадзава, видимо, честно блюдет. И тем не менее слова и поступки дочери внушили Маюко-сан какое-то беспокойство… да?

Впрочем, в плане «нельзя объяснять ситуацию» я был в том же положении. Ни тете Саюри, ни дяде Харухико я не мог рассказать про «феномен» и «катастрофы». Не говоря уже о том, что в качестве «контрмеры» я взял на себя роль «того, кого нет»… Об этом тем более рассказать невозможно. Независимо от того, навлечет это лишние беды или нет, нельзя рассказывать такое людям, которые даже не мои родители, и тем самым заставлять их тревожиться еще больше. Поэтому…

– Нет, ничего особенного нет, – как можно спокойнее ответил я. – Вчера только церемония открытия была.

– Вот как? – произнесла Маюко-сан еще более обеспокоенным тоном. – Но, Со-кун, ты, наверное, этого не знаешь, но о классе 3-3 Северного Ёми давно уже ходят нехорошие слухи.

Аа, вот оно что. Такие «слухи» до нее все-таки добрались?

– Что за слухи? – попытался аккуратно выведать я.

– Как бы сказать, в этом классе случается много опасных происшествий. Три года назад, кажется, много чего было…

Маюко-сан положила руку на лоб и прижала большой палец к виску. Какое-то время она молча стояла в этой позе, потом наконец расслабленно покачала головой и убрала руку.

– …Ох, я странно себя веду. Извини. Не бери в голову.

При этих ее словах на лице ее почему-то появилось очень одинокое, а может, печальное выражение, и…

– Сестрице Саюри я про сегодня не скажу. …Но не думаю, что тебе стоит так уж беспокоиться за нее. Со-кун, тебе ведь и самому, должно быть, приходится нелегко.

Маюко-сан снова чуть улыбнулась, поглаживая волосы длиной до плеч, в которых было многовато седины для человека ее возраста – около сорока, моложе тети Саюри.

– Ты к нам тоже заходи иногда покушать. И Нацухико-сан… и Идзуми наверняка будут очень рады. Хорошо?

 

2

В школу я на велосипеде не отправился, но и в книжный тоже, а отправился в библиотеку. В городскую библиотеку, построенную в глубине парка «Рассветный лес» в квартале Ромеро, соседствующего с кварталом Акацки.

Когда я жил в Хинами, в моем распоряжении была библиотека Приозерного особняка, поэтому недостатка в книгах я не испытывал. Там было множество детской манги и романов, плюс чему-то меня научил Тэруя-сан, а в чем-то я сам разобрался, но в итоге прочел много книг, довольно-таки трудных для младшешкольника. Так сформировалась привычка, которая не изменилась и после переезда в Йомияму.

В городскую библиотеку я ходил часто. Когда поступил в среднюю школу, сперва пользовался школьной библиотекой, но чем дальше, тем меньше она меня удовлетворяла.

Вот и сегодня я вернул несколько книг и взял несколько новых.

Сегодняшняя вступительная церемония закончилась, завтра начнутся обычные уроки. Если я, «тот, кого нет», пойду в школу, то, естественно, ни с кем разговаривать не смогу, а значит, у меня будет полно времени наедине с собой. Нужно запастись непрочитанными книгами.

Выполнив эту задачу, я оставил велик припаркованным перед библиотекой, а сам пошел в одиночестве гулять по парку.

Погода была безветренной и куда более весенней, чем вчера. Солнышко приятно грело.

Будний день, послеполуденное время. Парк был малолюден, лишь кое-где на лавочках сидели согбенные старики. То тут, то там виднелись мамочки, гуляющие с разноцветными детскими колясками…

От мамочек с колясками я отводил глаза.

Потому что в памяти непременно всплывало лицо живущей отдельно от меня Цкихо… но я не жалел себя и не сентиментальничал больше необходимого. Летом три года назад она выбрала и дальше существовать как «Хирацка», защищать свое будущее, а потому оттолкнула родного сына, который, как она боялась, всему этому угрожал. …Не то чтобы я ее не понимал.

Я не считал ее ужасной матерью. Просто слабая женщина – так я ее сейчас воспринимал. Поэтому ничего не поделаешь. Поэтому…

Мне не было как-то особо больно.

Пройдясь по аллее великолепных цветущих сакур, проложенной в «Рассветном лесу», я увидел поодаль гору Юмигаока, возвышающуюся к востоку от города. На холме рядом с ней виднелся силуэт знакомого здания. Городская больница близ Юмигаоки.

На заднем плане – синее небо с отдельными светлыми облачками, плюс прямые линии здания больницы. Довольно интересное сочетание.

Составив из больших и указательных пальцев обеих рук воображаемый видоискатель, я нажал на воображаемую кнопку. В этот самый момент в видоискатель вплыли лепестки сакуры.

Я прищурил глаза и задрал голову к высокому небу. Хорошо вот так проводить время в такой чудесный, спокойный весенний день.

«Пусть так будет и дальше», – подумал я.

И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра не идти в школу. Может, это и есть самый надежный способ заставить «контрмеру» действовать?

Существовать в одиночестве не очень-то и больно. Потому что в этой области у меня, скорее всего, опыта больше, чем у любого из одноклассников. Так что да, пусть так будет и дальше…

В этот момент из кармана куртки донеслась вибрация мобильника.

Кто это? Опять Ягисава? Ведь сегодня школа уже закончилась.

С таким ожиданием я взглянул на дисплей, и у меня перехватило дыхание.

Отображенное на дисплее имя – «Цкихо». …Она решила позвонить именно сейчас?

Я немного поколебался, но в итоге все-таки проигнорировал этот звонок от матери.

«Со-тян, ты уже в третьем классе. Мирей тоже в третьем, только начальной школы».

Вот что было на автоответчике, когда я позже прослушал запись.

«Я узнала от Саюри-сан, что ты жив-здоров. Эээ… а, ты как следует ходишь в клинику? Эээ… тебе денег хватает? Если не хватает, обязательно скажи. При первой возможности я тебе тоже…»

Так она мне звонит раз в один-два месяца, словно вдруг вспоминает про меня. Говорит всегда одним и тем же нервным, слабым голосом. И в конце произносит одни и те же слова.

«Прости, Со-тян».

Хотя я не особо и хочу, чтобы она так… извинялась.

Я пока что четырнадцатилетний школьник, ребенок в глазах общества, но, думаю, я вполне понимаю ее «взрослые обстоятельства». Когда меня выставили из дома, моя душа болела, однако сейчас, спустя без малого три года, я не хочу и не собираюсь винить кого-то конкретного. И тем не менее…

– Как-то уже… блин.

Убирая телефон в карман, я снова обратил взгляд на силуэт больницы на Юмигаоке.

«Клиника», которую упомянула Цкихо, – одна из частей этой больницы. Официальное название – психоневрологическое отделение городской больницы Йомиямы. После переезда в Йомияму я периодически хожу туда консультироваться.

Кстати, следующая консультация назначена на эту субботу.

Мой врач, Усуй-сэнсэй, не то чтобы плохой, и я ему в какой-то степени доверяю, но… в последнее время я не чувствую необходимости в визитах туда. Мне подумалось: может, на этот раз под каким-нибудь предлогом не пойти?

 

3

– На следующей неделе, похоже, ремонт в нашем доме начнется всерьез. Работы будут днем, а днем у меня школа, значит, дома меня все равно не будет, так что мне неловко, что мне специально выделили квартиру. В будущем году я буду поступать в старшую, это будет очень важное время, поэтому ладно. Но знаешь, все равно какую-то вину чувствую.

– Хмм. Думаю, тебе не стоит так уж сильно об этом переживать.

– …Вот как?..

– Во время ремонтных работ спокойно в доме точно не будет. И потом, есть еще проблема с дедушкой.

– Ну, это да.

– Он всегда был упрямым, а в последнее время ему угодить все труднее и труднее… Мамочка тоже сказала, что теперь, когда у него неважно со здоровьем, сосуществовать с ним тяжело.

– Это… ну да, пожалуй.

– Поэтому, Со-кун, от того, что тебя сюда по-быстрому эвакуировали, и тете Саюри стало легче. Или, скорее, спокойнее.

– Может быть…

– В любом случае, эта квартира пустовала. Мамочка, кажется, тоже рада.

Разговор с Идзуми Акадзавой вечером того же дня…

Я вернулся домой после ужина, и в девятом часу она зашла ко мне в гости. Чтобы рассказать о сегодняшнем положении дел в классе 3-3.

В таком же непринужденном одеянии, что и вчера, Идзуми без всякого стеснения вошла в мою гостиную и направилась ко мне, сидящему за столом. Со словом «Освежайся» вручила мне бутылочку с улуном, потом начала говорить.

– Для начала вот, – она положила на стол принесенный с собой бумажный пакет и села на стул. – Новый комплект учебников. Там же расписание на первый триместр.

Тут у меня вырвалось «Ой…».

В начале триместра, естественно, ученикам раздали новые комплекты учебников. С завтрашнего дня начнутся уроки, поэтому, естественно, дали и расписание. …Эти обычные мелочи у меня начисто вылетели из головы. Я стремился вести себя как можно спокойнее и не допускать оплошностей, но специфическая ситуация в классе забрала на себя все мое внимание.

– Спасибо, что позаботилась об этом, – искренне поблагодарил я.

– Угу, – коротко кивнула Идзуми, после чего начала выкладывать информацию. – После вступительной церемонии, как обычно, был удлиненный классный час, выбирали комитет и прочих ответственных. Старостами выбрали Ягисаву-куна от парней и Цугунагу-сан от девушек.

– Ягисава староста?

Это неожиданность.

С постоянно встрепанными длинными волосами, в светлых круглых очках, выглядел он довольно эксцентрично для ученика средней школы, да и вообще он не из тех, кто становятся старостами. На самом деле ни в первом, ни во втором классе его никто не выдвигал… Так почему же?

От этой загадки у меня даже голова слегка закружилась. Но…

– Ягисава-кун самовыдвинулся. А других кандидатов и голосов против не было.

После этого объяснения Идзуми ответ на загадку стал понятен. …Хорошо, но почему он самовыдвинулся? Надо в следующий раз у него узнать.

– Эээ, а эта Цугунага-сан, это…

– Томоко Цугунага-сан. Ты с ней впервые в одном классе?

– Да.

– Я тоже впервые, но она серьезно настроена и активно вникает в детали… Думаю, она хороший, способный человек. Она бы стала хорошим безопасником.

Я открыл колпачок принесенного Идзуми улуна и сделал глоток.

– Со-кун, Ягисава-кун твой друг?

– Ну да. Мы с ним в одном классе, начиная с первого.

«И потом…» – хотел продолжить я, но передумал. Потому что объяснять было бы несколько проблемно, а точнее, депрессивно.

– Атмосфера в классе, понятно, напряженная и даже горячая, – чуть сбавив тон, произнесла Идзуми.

– Завтра я приду, так что небось еще горячее станет.

– Просто у всех такое впервые. Похоже, некоторые из учеников до сих пор как-то не верят, не могут поверить.

– Это, пожалуй, тоже было неизбежно.

– Но, чтобы «контрмеры» были эффективны, надо, чтобы сотрудничали все, – сверкая глазами, заявила Идзуми. – Веришь ты или не веришь, а соглашения придерживаться обязан.

– А что Хадзуми-сан? – внезапно ощутив беспокойство, поинтересовался я. – Она сегодня пришла?

– В классе ее не было, – ответила Идзуми, однако тут же добавила: – Но! На обратном пути я ее встретила за воротами школы.

– Хадзуми-сан?

– Да. Похоже, она ждала, пока закончится вступительная церемония и классный час. Там же она от подруги получила учебники.

– Ясно.

– Потом она там же с этой подругой болтала на разные темы, но… раз это было за воротами, значит, правил она не нарушила.

– Ну да.

«Однако, если учесть сопутствующие риски, это не лучший вариант действий», – в глубине души забеспокоился я. Судя по тону Идзуми, она разделяла мои опасения.

– Я тогда тоже с ней поговорила, – произнесла Идзуми.

– С кем, с Хадзуми-сан? О чем?

– О тебе, Со-кун.

– Обо мне?

– О том, что ты не пришел в школу. Я это подтвердила.

– Хмм.

– Я с ней беседовала в первый раз. Но она спросила конкретно меня, видимо, потому что думала, что я с тобой в особо близких отношениях.

– …Возможно, – кивнул я, вспомнив наш с Хадзуми вчерашний разговор. – Когда она в списке класса увидела в моем адресе «Акадзава», то забеспокоилась.

– Я ей все как следует объяснила. Что мы с тобой друзья, которые живут рядом. И что если она беспокоится насчет твоих учебников, то я их тебе отнесу, так что все нормально.

Пока мы с Идзуми так говорили лицом к лицу, ощущение возникло, будто мы с ней не двоюродные, а вполне себе родные старшая сестра и младший брат. Хоть мы с ней и ровесники, но ощущение «старшей сестры» от Идзуми просто ошеломляющее… Ну, это, видимо, потому что она была в другой среде, и вдобавок еще из-за собственного ее характера.

«Мужской характер» – так не скажешь; скорее, она сообразительная; и, похоже, быстрота речи и тела под стать быстроте мысли. Я, сколько ни стараюсь, угнаться за ней не могу.

Дальнейшая беседа ушла от школьных тем и переключилась на «всяческие вопросы семьи Акадзава». Разговор зашел и о моей «эвакуации» в этот дом, начиная с апреля, но…

– Я понимаю, Со-кун, что ты всегда беспокоишься о других, но я думаю, что и к тете Саюри, и к дяде Харухико ты должен быть более снисходительным.

На эти слова я не мог ответить легковесным «ага». Потому что мне лучше других было известно, как я сел на шею Акадзавам и какое искореженное у меня прошлое.

– Со-кун, и тетя, и дядя совершенно искренне рады твоему приезду сюда. Так мамочка сказала.

…Хоть она так и говорит…

– Что значит «рады»?

– Ну смотри. У тети и дяди есть две дочери, но они обе быстро выросли и выскочили замуж. И сейчас они очень далеко отсюда.

Это я, конечно, слышал.

Старшая дочь вышла за служащего какой-то известной компании и сейчас вроде живет в Нью-Йорке. Младшая в университете познакомилась с одним морским биологом, и сейчас они вместе живут на Окинаве.

– Поэтому, – тут вдруг взгляд Идзуми смягчился, – когда ты приехал, они стали воспринимать тебя как нового сына. Если не вникать во всякие обстоятельства – вот почему они рады.

– Вот… как?..

Несмотря на такое объяснение, всем сердцем поверить ему я не мог. Знала Идзуми о моих чувствах или нет, но она отпила улуна и тихо вздохнула.

– Из детей семьи Акадзава остается в городе или возвращается лишь маленький процент. Я сама если пойду в универ, то, наверное, в Токио.

Когда она с легкой грустью в голосе произнесла эту фразу, я вспомнил – ну да, у Идзуми же есть брат намного старше ее, и, кажется, он тоже…

– Твой брат же уехал в Германию? Тоже далеко.

– Мм. Да, – кивнула Идзуми, и на этот раз лицо у нее стало немного обиженное. – Из университета переехал учиться в Германию, да там и осел. Сюда почти не возвращается. Такой черствый сын, и все равно для папочки и мамочки он самый особенный. Да они даже этот дом назвали в его честь!

– Дом… «Фройден Тобии»?

– «Фройден» – это на немецком. Означает «радость».

– И это в честь твоего брата?

– Ну да.

– Надо же.

Тут я наконец вспомнил кое-что и вышел из-за стола. Сходил в ванную и взял одолженный вчера вечером шампунь.

– Держи, спасибо. Сегодня я не забыл-таки забрать свой.

Но в этот момент внимание Идзуми как будто отвлеклось на что-то другое…

– А, ага, – рассеянно ответила она и, подняв правую руку, указала кончиками пальцев на книжную полку у стены. – Что это?

Она смотрела на это, стоящее посередине полки. Одинокая фотография в простой деревянной рамке.

– Эта фотка…

Старая цветная фотография, сделанная 14 лет назад, летом 1987 года.

– На ней вон там случайно не… Тэруя Сакаки-сан?

– Да, он, – ответил я и глубоко вздохнул. – Мой дядя по материнской линии, три года назад весной он умер… Но…

«Сколько знает Идзуми?» – лишь теперь спросил я себя.

Знает ли она, почему изначально меня выставили из дома семьи Хирацка и навязали семье Акадзава? Что она знает о серии событий в Приозерном особняке, которая стала причиной этого?

– Историю Сакаки-сана я слышала от мамочки. Что он младший брат твоей мамы, что ты его очень любил… И что, когда он скончался три года назад, для тебя это стало большим потрясением.

– …Угу.

Я медленно подошел к полке и взял в руки ту самую фотографию.

В углу была написана дата: «3 августа 1987».

«Последние летние каникулы в средней школе» – надпись на рамке.

Фотография была сделана, скорее всего, на берегу озера Минадзуки. На ней пятеро парней и девушек, и правее всех стоит улыбаясь Тэруя-сан, тогда, в 87 году, пятнадцатилетний…

После того, что случилось три года назад, я забрал эту фотографию из кабинета Тэруи-сана в Приозерном особняке, но и хранить ее у себя я не хотел… поэтому отправил фотографию ей – Мей Мисаки. Но вскоре после этого Мей вернула ее обратно. «Все-таки она должна быть у тебя», – сказала она.

– Это Тэруя-сан, – указал я на человека с правого края, показывая Идзуми фото. – Остальные четверо – друзья Тэруи-сана, все они в том году учились в Северном Ёми, в классе 3-3.

– В том году… то есть в восемьдесят седьмом?

Лишь интонация выдала ее удивление.

– Восемьдесят седьмой был «таким годом», эффективной «контрмеры» еще не нашли. И они на летние каникулы сбежали из Йомиямы в тот дом в Хинами…

Кажется, я впервые говорю на эту тему с кем-то, кроме Мей Мисаки? Если подумать – да, я даже с Ягисавой в детали не вдавался.

Осознав это, я глянул сбоку на всматривающуюся в фотографию Идзуми.

Сжав губы, чуть сведя брови, она смотрела так серьезно и так пристально – чуть ли не буквально «поедала взглядом». От собранных в хвост мягких волос шел кисло-сладкий аромат. Такой же, как у шампуня, который я одолжил у нее вчера вечером.

– Я слышала о «трагедии восемьдесят седьмого», – произнесла наконец Идзуми, отведя взгляд от фото. – Во время школьной экскурсии автобус класса 3-3 попал в аварию, несколько человек погибло. Сакаки-сан и его друзья тогда?..

Я молча кивнул и поставил фотографию на место. Откровенно говоря, мне больше не хотелось беседовать на эту тему.

Видимо, поняв мои чувства, Идзуми не стала продолжать расспросы и отодвинулась от меня. Положив на стол руки, она обвела взглядом квартиру и спросила:

– Эта квартира не слишком скучная?

Внезапная смена темы.

– Ээ… Даже не знаю…

– Думаю, неплохо бы поставить сюда холодильник и телик.

– Не, мне ни то, ни другое не нужно.

Мой ответ она пропустила мимо ушей.

– В квартире брата есть мини-холодильник, я могу принести сверху. И телик, кажется, у него в квартире есть лишний.

– Нет, говорю же, ни то, ни другое…

– Да ладно, не стесняйся. Скажи, Со-кун…

– Мм?

– Оттуда…

Но тут взгляд Идзуми остановился на стопке книг, лежащих возле настольного компа. Эти книги я взял сегодня в библиотеке.

– Хм-хм. Со-кун, ты ходишь в библиотеку «Рассветного леса»?

Чопорно скрестив руки, она склонилась к книгам и прочла названия.

– Таких романов у брата в квартире полно.

При этих словах на губах Идзуми заиграла счастливая улыбка.

– В следующий раз заходи посмотреть. Если захочешь почитать, так будет проще, чем брать в библиотеке.

– А, ага. Но…

– Не парься, не парься. Брат сюда редко приезжает. Можно спокойно брать, абсолютно ничего страшного.

 

4

11 апреля, среда. Сегодня с утра начинаются обычные уроки.

Войдя в класс в обычное время, я сел за заднюю парту в ближнем к коридору ряду. Юйка Хадзуми, вторая «та, кого нет», сидела у окна, выходящего во двор, тоже за задней партой. …Места «тех, кого нет», были определены заранее, но вдобавок у этих парт и стульев имелась особенность, заметная с первого взгляда. Они были иной модели, чем остальные, и очень старые.

Их принесли из бывшего кабинета класса 3-3, находившегося на втором этаже старого школьного здания, так называемого «нулевого корпуса». Давать «тем, кого нет» парты и стулья из бывшего кабинета – такое «соглашение» появилось с самого начала этой «контрмеры». Ну а в этом году в качестве дополнительной меры их принесли больше, чем обычно.

Исцарапанные парты – видно, что ими пользовались десятилетиями. Следы стертых надписей, нестертые надписи… Неровная поверхность – во время тестов под листы надо будет что-нибудь подкладывать, иначе даже вписывать ответы будет трудно.

Естественно, и до, и после того, как я сел за эту парту, я ни с кем из одноклассников не переговаривался и не переглядывался. С теми, кого я пока что даже не помнил по именам, само собой; но и с Ягисавой, моим другом с первого класса, и с Идзуми, которую я утром повстречал в лифтовом холле… ни с кем.

«Став "тем, кого нет", я постоянно веду себя так, будто осознаю свою полную невидимость для окружающих».

Я размышлял над этими словами, которые сам же позавчера сказал Хадзуми.

«Можно сказать, я осознаю, что стал призраком. Интересно, смогу ли».

Смогу, подумал я.

Я смогу. Покажу всем, что справлюсь. Но…

Меня глодало беспокойство.

Как она? Как дела у Хадзуми?

Прямо перед тем, как вошел учитель и начался первый урок (японский язык), я украдкой глянул на парту Хадзуми у окна. Она, облокотившись на парту, смотрела в сторону кафедры, но, видимо почувствовав мой взгляд, внезапно повернулась ко мне. Я спокойно отвернулся и открыл учебник.

 

5

Утренние уроки прошли без проблем.

Стандартного «Встать!», «Поклон!», «Сесть!» не было. Проверки отсутствующих и переклички тоже не было (так что имена «тех, кого нет» не произносились). Во время уроков «тех, кого нет» тоже не вызывали. Все учителя понимали ситуацию.

На переменах я читал принесенную из дома книгу.

Сегодня это были «Три гроба» Джона Диксона Карра. Старый детективный роман, но такие мне нравятся даже больше, чем ужастики, которые я читал под влиянием Коити Сакакибары, с которым познакомился через Мей.

В ужастиках в основном все крутится вокруг страхов и угроз чего-то сверхъестественного – демонов, монстров и особенно привидений. У меня к такого рода страхам, похоже, выработался-таки иммунитет…

То же самое и с фильмами: когда я поступил в среднюю школу, под влиянием Коити Сакакибары посмотрел знаменитые ужастики, но, похоже, они со мной не стыкуются или просто не нравятся так, как нравятся Коити. Все-таки я, похоже, не могу получать удовольствие от историй о демонах, монстрах и привидениях, какими бы они ни были вымышленными.

А вот детективы – это нормально. Особенно классические детективы Карра, Агаты Кристи, Эллери Куина.

Какие бы загадочные, какие бы кошмарные события ни происходили по сюжету, в конце все загадки будут логически и рационально объяснены. «Вселенная» основана на принципе, что демонов, монстров и привидений не существует. …То, что мне это «нормально», наверняка моя реакция на искаженную «вселенную», с которой я сталкивался в прошлом и сталкиваюсь в настоящем; мое противостояние и мое бегство от нее.

Четвертым уроком было естествознание, которое вела Камбаяси-сэнсэй, но к этому времени атмосфера в классе, мне показалось, стала еще более напряженной, чем на предыдущих уроках. А скорее всего, не показалось. Потому что сэнсэй – тоже часть класса, и, если начнутся «катастрофы», она будет рисковать вместе с нами…

Камбаяси-сэнсэй двоих «тех, кого нет», меня и Хадзуми, игнорировала тщательно, от первой до последней минуты, и ни разу не кинула взгляд на наши парты. Когда прозвенел звонок с урока, на ее лице появилось явственное облегчение.

На большой перемене я в одиночестве вышел из класса и поднялся на крышу. Обедать лучше всего там, где нет одноклассников. С этой мыслью я сюда и пришел, но, когда в уголке невыразительной крыши успокоился и открыл приготовленное тетей Саюри бэнто…

– А, вот ты где.

Услышав этот неожиданный голос, я от удивления застыл. Голос принадлежал Хадзуми.

– Со-кун, ты тут обедаешь? Ничего, если я с тобой?

Сегодня утром в классе каждый раз, когда я, беспокоясь за ее состояние, косился на нее, она смотрела на меня, будто хотела что-то сказать… Я чувствовал, что это не к добру. Возможно, мне следовало ожидать, что на большой перемене она вот так вот ко мне подойдет?

«Кааар», – раздался где-то вороний крик аккурат в этот момент.

Я запрокинул голову к небу, потом опустил обратно и, не глядя на Хадзуми, молча покачал ею.

– А? А? – удивленно вырвалось у Хадзуми. Не обращая на это внимания, я встал и поспешно убрался с крыши.

– Почему… Со-кун?

Услышав ее растерянный голос, я все равно не обернулся. Но…

– Пятый урок – физра. Что ли прогулять его и выбраться наружу…

Это я сказал будто сам себе, но так, чтобы меня было слышно.

 

6

– Я должен был раньше тебе это сказать, – произнес я, на сей раз прямо встретив взгляд собеседницы. – Думаю, «те, кого нет», даже друг с другом в школе не должны нормально общаться.

Время пятого урока, физкультуры. Место – берег реки Йомияма, в нескольких минутах ходьбы от задних ворот школы.

Излишне говорить, что собеседницей была понявшая мой намек и вышедшая наружу Хадзуми. Покидать территорию школы до окончания занятий запрещено, но мы, «те, кого нет», – исключение; даже если нас обнаружат учителя, ругать все равно не будут.

– Почему? – спросила Хадзуми через силу. – Раз нас обоих «нет», должно быть можно? Мы же коллеги. И в классе никого это особо не волнует.

– Так тоже можно рассуждать, но… – я прищурился и медленно, подбирая слова, произнес: – Возможно и другое рассуждение.

– Мда?

– Если почетче уловить смысл существования «тех, кого нет», тут возникает проблема. Сделать «теми, кого нет» двоих – это новый подход; что вышло три года назад, непонятно… Поэтому я сомневаюсь.

– …

– Конечно, раз мы с тобой выполняем один долг, то мы «коллеги», но, несмотря на это, можно ли своими поступками признавать, что мы «есть»? «Того, кого нет» по отношению к другому «тому, кого нет» тоже должно «не быть», разве не так?

– …

Хадзуми насупила брови и склонила голову набок.

– Я, кажется, запутанно выразился, но слушай, подумай сама. Для «того, кого нет, А» «тот, кого нет, Б», и наоборот, для «того, кого нет, Б» «тот, кого нет, А» тоже остается «тем, кого нет», а значит, в школе надо вести себя соответственно, верно? Я так считаю. Поэтому…

Ей нужно время, чтобы это переварить, или же она переварила, но нужно время, чтобы отреагировать? Несколько секунд Хадзуми молчала, потом…

– Как же так… – уныло прошептала она. – Я в итоге все-таки…

Деревянный голос, деревянное выражение лица. Такое ощущение, что она вот-вот расплачется… и это было бы проблемой. Я ведь сказал все это вовсе не потому, что как-то ненавижу ее.

«Все-таки позавчера надо было ей это внятно разъяснить», – подумал я и продолжил:

– Поэтому, пожалуйста, в школе со мной не заговаривай и не пытайся вместе что-то делать. Думаю, так будет лучше, а вернее, безопаснее.

– …

– Все решили, что Хадзуми-сан должна до последнего играть роль «той, кого нет» в одиночку. Возможно, это очень тяжело, но… пожалуйста?

Хадзуми, ничего не ответив, лишь качала головой. То ли «понятно», то ли «ни за что» – туманное какое-то движение.

Я перевел взгляд на воды реки Йомияма. Цветы сакур, выстроившихся на том берегу, в дневном свете казались бледными.

– Знаешь, Со-кун, – заговорила наконец Хадзуми. – Знаешь, я…

И тут я ее перебил.

– Я возвращаюсь в школу, – заявил я и развернулся на каблуках. – Нам предстоит долгий путь. Раз уж начали, назад дороги нет.

Я начал было уходить, но тут же остановился, произнеся: «А, да». Развернулся, достал мобильник и предложил обменяться номерами. Напряженное лицо Хадзуми при этом, кажется, слегка расслабилось.

– Чтобы, если возникнут какие-то трудности, быть на связи, – сказал я, однако тут же добавил: – Но только не в школе.

Пусть она зарубит это себе на носу.

 

7

– Я вчера разговаривал с Мориситой, – сняв очки и протирая от грязи толстые линзы, сказал Сюнске Кода. – Он давно уже не появляется в кружке, но уходить, похоже, не собирается. Я в деталях не расспрашивал, но, видимо, у него в семье какие-то проблемы.

Морисита, как и я, – член биологического кружка; мы с ним знакомы с первого класса. Но если вспомнить – он ни разу не заговаривал о своей семье, о работе родителей, все такое. Не говорить, точнее, не желать говорить о своей семье – что ж, я ведь сам такой же.

– Так что, Со, можешь спокойно приходить сюда и не волноваться, что столкнешься лбами с одноклассником. В классе тебе нельзя ни с кем говорить, так со мной выговорись.

– Да мне и так есть с кем выговориться.

– Ну-ну. Тогда я вот что скажу, – и Сюнске надел очки. – Со, если ты совсем перестанешь ходить, у нас будет все больше препаратов.

Он обвел кабинет взглядом и расплылся в улыбке. Фраза прозвучала как шутка, но я нарочно сделал кислую мину и посмотрел на него хмуро.

После уроков. Кабинет кружка биологии.

Когда закончился шестой урок, мне Сюнске прислал сообщение: «Приходи в кружок». Раз он так говорит, по крайней мере сегодня Мориситы, наверное, не будет – рассудил я и последовал его приглашению.

Изначально биологический кружок Северного Ёми лишь раз в неделю одалживал помещение в корпусе для спецзанятий (сокращенно «корпус S») у кружка естествознания; это был чахлый, малоактивный кружок. Несколько лет назад тогдашнего куратора сменил нынешний, Курамоти-сэнсэй, и его усилиями кружок обзавелся постоянным помещением. Более того, сейчас в нем было по два-три человека из каждого класса, так что его уже никак не назовешь «слабым».

Кабинет располагается на первом этаже нулевого корпуса.

Второй этаж, где были старые классы, давно уже не используется, и его запрещено посещать, однако первый этаж частично до сих пор работает. Там и дополнительная библиотека, где работает Тибики-сан, и кабинет рисования, а часть остальных кабинетов отдана под культурные кружки.

Сейчас у кабинета биологического кружка есть полноценный «хозяин». И это – Сюнске Кода.

Председателем он стал в этом апреле, но еще со второго класса на нем, по сути, держалась вся деятельность. Никто из семпаев не жаловался, куратор Курамоти-сэнсэй, видимо, тоже признал его превосходство.

На худом лице – очки в серебристой оправе с толстыми линзами. Худощавое, но на удивление крепкое телосложение.

Его младший близнец, Кейске Кода из третьей параллели, очков не носит – справляется с близорукостью с помощью контактных линз. И он ходит в теннисную секцию. Они близнецы, так почему же? – думал я. Однако они действительно очень похожи, поэтому слава богу, что очки позволяют их различать.

– Может, я первый, с кем ты сегодня говоришь в школе?

Я кивнул. Если не считать разговора с Хадзуми во время пятого урока, который был вне школы, то так и есть.

– И это будет каждый день? Хм. По-моему, это вредно для здоровья.

– Нет, здоровью ни тепло ни холодно.

– Даже если для телесного здоровья не вредно, для душевного-то точно.

– Может быть.

– Я обычно на большой перемене здесь бываю, так что, если тебе будет одиноко, тоже можешь заглядывать.

– Ээ… ладно.

– И слушай, мне Кейске, конечно, в общих чертах рассказал, но все-таки: эта ваша проблема третьей параллели насколько серьезная?

– На сто процентов.

– Кейске, кажется, наполовину верит, наполовину нет.

– Думаю, это неизбежно. Но знаешь – это правда так. Это не какие-нибудь бредни вроде «Семи тайн». За последние двадцать восемь лет из-за этого умерло огромное количество «причастных». И в этом году тоже, если «контрмеры» не сработают, каждый месяц кто-нибудь будет умирать.

– Какая-то неприятная история, – нахмурившись, сказал Сюнске. – И эти «контрмеры» держатся на тебе?

– …Угу.

– Хм. Но знаешь, если вдруг, ну мало ли, с тобой случится это, я подберу твои кости и сделаю еще один препарат, – внезапно отмочил еще одну шутку Сюнске и обвел взглядом кабинет.

Он был вдвое меньше обычного класса, и в нем стояло множество клеток и аквариумов самых разных размеров. Это была затея Курамоти-сэнсэя, но основной целью биологического кружка Северного Ёми было «разведение и наблюдение». Поэтому в клетках и аквариумах обитала разнообразная живность.

От дафний и планарий до рыб, амфибий и рептилий. И разнообразные насекомые. Из млекопитающих сейчас было только два хомячка.

Со всем этим многообразием Сюнске сейчас управлялся, можно сказать, почти один. Дежурство по кормлению и прочему было расписано, но Сюнске всегда был рядом и мог помочь или дать то или иное указание. Вот в каком смысле он был «хозяином» кружка.

– Кстати, есть одна грустная новость. Я тебя позвал и поэтому тоже, – сообщил Сюнске. Что бы это могло быть? Я посмотрел на него озадаченно.

– В общем, сегодня умерла У-тян.

– Ээ… да?

– Думаю, во второй половине дня. На большой перемене она еще двигалась.

«У» – это не поросенок и не монстр из какой-нибудь старой драмы. Так звали жившего у нас аксолотля (самка, возраст примерно четыре года). Аксолотль – разновидность саламандры, которую в Японии часто называют «Упа-рупа», но простое имя «У» ей дали не мы. Ее принес из дома закончивший школу в позапрошлом году семпай из кружка – сказал, что это прощальный подарок. У-тян уже тогда звали «У-тян».

Сегодня умерла эта самая У-тян. Хотя на весенних каникулах, когда я заглянул в кружок, она была такая же, как всегда.

– Упа-рупа живет обычно от пяти до восьми лет, так что это немного рановато, а?

При этих словах Сюнске я заглянул в окошко аквариума, где содержалась У-тян. Но там было уже пусто.

– А от чего она умерла?

– Непонятно. Ошибок в уходе, думаю, не было.

– …Ясно.

– И вот еще что, – сказал Сюнске. – Я подумываю из тела У-тян сделать прозрачный препарат скелета. Как считаешь?

Он меня позвал специально, чтобы об этом спросить?

– Я против, – тут же ответил я.

– Все-таки против, да? Однако прозрачные препараты упа-рупы встречаются редко.

– Я все равно против.

– Ну тогда – вроде бы на родине их едят, значит, и мы можем вместе ее поджарить и попробовать.

– Абсолютно против.

– Ай-яй-яй, – Сюнске натянуто улыбнулся и поднял руки. – Делать нечего. Но в следующий раз будет препарат.

– Если из рыбы, то можно.

Я подошел к пустому аквариуму, а Сюнске достал из холодильника трупик У-тян. Положил в стеклянный контейнер, закрыл крышкой. …Да. Если с трупом животного так не поступить, он быстро начнет разлагаться.

У-тян была в длину около двенадцати сантиметров, красивого золотого цвета. Даже мертвые, ее круглые черные глаза производили впечатление невинности. Сюнске молча передал мне контейнер, я так же молча его взял.

Не то чтобы у нас с Сюнске были плохие отношения, но касательно биологического кружка у нас с ним было одно крупное разногласие. Это – вопрос, что делать с умершими животными.

Сюнске, даже когда умирал хомяк, или кролик, или птичка (последних у нас сейчас не было), хотел из трупов делать препараты. Я, если только речь не шла о насекомых или рыбах, был с этим категорически не согласен; я хотел всех умерших предавать земле.

Если смотреть с точки зрения «изучения биологии», то желание Сюнске с ходу отвергать не следовало бы. Я это понимал и потому не каждый раз навязывал свое мнение.

Но сегодня я был не в настроении говорить Сюнске «валяй», даже если бы умерла китайская многоножка, которую мы поймали здесь, в кружке, в прошлом году и с тех пор держали. Это вопрос не политики кружка, а общего восприятия. Я был в классе, приближенном к «смерти», и сейчас это накладывало свой отпечаток.

Вместе с Сюнске мы вышли во двор и обошли корпус, очутившись у окна биологического кружка. Там с разрешения Курамоти-сэнсэя я устроил кладбище для наших животных. Там уже было несколько могил, над которыми стояли простенькие надгробия – кресты из двух деревяшек.

Похоронив У-тян, я пометил это место несколькими камешками. Думаю, надгробие сделаю и поставлю завтра.

Безмолвно сцепив руки, я помолился за У-тян в ином мире.

Спи спокойно. И…

Ни в коем случае не перерождайся в этом мире с его странным «феноменом».

 

8

Так вышло, что в этот день мы с Сюнске Кодой шли из школы вместе.

Мне хотелось зайти в дополнительную библиотеку и поговорить с Тибики-саном, но дверь была заперта, и на ней висела табличка «Закрыто». …Уже после я узнал, что Тибики-сан на весь апрель взял отпуск «по личным причинам», а дополнительная библиотека должна была открыться в мае.

По пути к школьным воротам мы с Сюнске случайно наткнулись на Курамоти-сэнсэя и оба поздоровались с ним, но следом мы наткнулись на Камбаяси-сэнсэй, и с ней поздоровался только Сюнске. Поскольку она мой классрук, а я «тот, кого нет», в школе здороваться с ней мне нельзя.

Сразу после того, как мы вышли за ворота, к нам присоединилась неожиданная персона.

– Молодец, Со-кун.

Услышав этот голос, я сразу узнал Идзуми Акадзаву. Похоже, заметив нас, она сразу побежала следом.

– Из кружка возвращаешься? – поинтересовался я.

Пытаясь перевести дух, она ответила:

– Да. Было собрание театрального кружка.

– Такты в театральном?

– Да, но ощущение такое, что теперь, когда я в третьем классе, пора уступать дорогу кохаям.

Кстати, я вроде слышал, что Хадзуми до прошлого года тоже ходила в театральный кружок.

– Эмм, а это кто? – поинтересовалась Идзуми, глядя на Сюнске.

– Сюнске Кода. Класс 3-1, председатель биологического кружка. Он слегка со странностями, – лаконично представил я Сюнске, после чего представил ему Идзуми: – Это моя кузина Идзуми Акадзава. В классе 3-3, как и я.

– В 3-3? – он прижал палец к оправе очков. – И тем не менее вы общаетесь, как обычно… Ааа, раз вы уже не в школе, то это ОК, да?

Я предпочел бы на пути в школу и из школы общаться поменьше, но – в то же время была мысль, что с Идзуми, наверное, можно.

– Кода-кун… У нас в третьей параллели тоже есть один Кода-кун.

Идзуми и Сюнске встретились впервые. Поэтому она ничего не знала о близнецах.

Когда я ей объяснил, Идзуми слегка удивилась.

– Надо же. …Ну да, если очки убрать, сходство, пожалуй, есть.

– Поэтому о проблемах вашего класса я услышал от брата. О «катастрофах», о «контрмерах» я в общих чертах тоже знаю.

При первой встрече с ней он ведет себя скованно и говорит в вежливой манере, а? Улыбнувшись такому состоянию Сюнске, я повернулся к Идзуми и произнес:

– Я сказал, что он со странностями, но он неплохой парень. Если встретишь его на улице, не шарахайся.

Идзуми хихикнула; Сюнске, немного покраснев, кинул на меня сердитый взгляд. …Да. Иногда так вот поболтать тоже неплохо, верно?

Так беседуя, мы втроем бок о бок зашагали по дороге из школы. Время перевалило за полшестого, и небо на западе начало краснеть. И…

Это случилось за один перекресток до главной улицы.

Мы стояли на красный. Когда он сменился синим, мы собрались шагнуть на пешеходный переход. В этот самый момент…

Видимо, водитель воспринял желтый свет как «поторопись!» и втопил педаль газа. Влетевший слева на перекресток грузовичок, визжа шинами, попытался свернуть влево и ушел в сильный занос. На миг раздался звук, не такой, как от мотора и шин, – как будто что-то взорвалось.

Кузов был загружен бревнами. Этот звук издал удерживавший их трос, который не то лопнул, не то развязался.

Я от неожиданности застыл, Идзуми рядом со мной коротко вскрикнула. «Уаа!» – вырвалось и у Сюнске.

Заметивший ЧП водитель грузовика резко нажал на тормоз, но было поздно. Он не дал машине опрокинуться, однако десятки бревен с грохотом вывалились из кузова на дорогу…

Эти бревна резво покатились по переходу, на который мы как раз собрались выйти. Если бы мы поспешили сразу, как только переключился светофор, не факт, что нам удалось бы от них увернуться. Будь на перекрестке другие машины, авария могла бы быть куда серьезнее.

– Пфф… приехали, – произнес водитель грузовика, который выбрался из кабины и растерянно смотрел на жуткую картину на перекрестке. Потом повернулся к нам. – Вы там как, в порядке?

То, что мы оказались в этом месте, было, разумеется, чистой случайностью. На миг меня обдало ужасом, но никто из участников не пострадал. Но…

«Возможно, это…» Наверняка не только у меня возникла такая мысль. У Идзуми тоже, и у Сюнске, знакомого с обстоятельствами, вероятно, тоже.

Если бы это происшествие случилось, когда у нас не было эффективных «контрмер», то…

Эта случайность могла бы привести к «катастрофе», не ограничившейся простым выпадением груза из машины. Крохотная флуктуация шансов – и, к примеру, вывалившийся груз мог бы кого-нибудь ударить, или кого-нибудь переехала бы потерявшая управление машина, и этого кого-то могла бы притянуть к себе «смерть».

Этим кем-то мог бы оказаться я, ученик класса 3-3, или Идзуми. Или – да, Сюнске тоже мог бы. В 3-3 учится его брат Кейске, он «в кровном родстве до второй степени», значит, он тоже «причастный», значит, «катастрофам» подвержен и он.

– Надо быть осторожными, – глубоко вздохнув и глядя мне в лицо, произнесла Идзуми. – Чтобы «катастрофы» не начались. Они ни в коем случае не должны начаться.

Ее встревоженный взгляд я встретил с напряженным выражением лица и тихо ответил:

– Да. На мне большая ответственность, ведь это именно моя «работа».

К оглавлению

 

Глава 4. Апрель 4

1

Внутри «Пустых синих глаз в сумраке Ёми», несмотря на все еще дневное время, царил всегдашний полумрак…

– Добро пожаловать, – как обычно, поприветствовала гостя бабушка Аманэ, после чего, узнав меня, пробормотала: – А, Со-кун. Мей сейчас внизу.

Потом приглушенно добавила:

– Ты друг, поэтому платы не надо.

Внутри было выставлено множество кукол, в основном сделанных Кирикой-сан в мастерской на втором этаже. На стенах висели картины, тоже нарисованные в основном Кирикой-сан.

С тех пор как я впервые зашел сюда осенью три года назад, некоторые экспонаты сменились, но большинство сохранилось. Особенно выделялись шарнирные куклы красивых девушек, но были куклы и андрогинных мальчиков, и животных, и полулюдей-полузверей… Атмосфера в целом была мрачно-притягательной. Наверняка есть люди, которым она не по душе, но меня это место, словно находящееся в «тени» реального мира, притягивало с первого же визита. Даже если не учитывать, что здесь дом Мей Мисаки.

Музыка тоже была неизменна. Тихая, сумрачная; преимущественно классическая струнная музыка, иногда перемежающаяся шансоном или песнями на японском… очень подходящая для тайного места встречи кукол.

Кроме меня, посетителей тут не было.

---

Здесь продолжение.

---

Эта маленькая бумажная табличка, которую очень легко пропустить, висела на стене в самом дальнем углу. Рядом с текстом была стрелка, указывающая по диагонали вниз, на ведущую в подвал лестницу…

В подвале было намного теснее, чем на первом этаже.

Здесь тоже было немало кукол, но располагались они хаотичнее, чем наверху; это напоминало скорее склад, чем выставку. Виднелись не только готовые куклы, но и незаконченные; то тут, то там взгляд натыкался на разнообразные части кукол – отдельные головы, туловища, руки, ноги. В передней части помещения в углу стоял круглый черный столик, и за ним…

…сидела Мей Мисаки.

– Сколько лет, сколько зим, Со-кун, – встав со стула, сказала Мей. – Извини за тот раз.

– Как ты себя чувствуешь, уже поправилась?

– Нормально.

Она еще немного сипела. Однако в обращенной ко мне легкой улыбке не было и тени напряжения.

Простая рубашка цвета слоновой кости, черная юбка. В основании шеи виднелись ярко-красные пятнышки.

Музыкальная композиция закончилась, началась новая. Форе, «Сицилиана». Короткая фортепианная прелюдия, потом основная мелодия на виолончели.

Я медленно зашагал вглубь комнаты, Мей тоже медленно двинулась ко мне. Где-то в метре друг от друга мы остановились.

Летом три года назад я был ниже ее ростом, сейчас наоборот. Мей за три года не изменилась, так и осталась миниатюрной и щуплой; скорее всего, и рост почти не увеличился.

Встрепанные короткие черные волосы. Восковая, почти бескровная кожа. Даже по сравнению с летом четырехлетней давности, когда мы с ней познакомились на морском берегу у маяка Раймидзаки, она почти не изменилась. Как будто существовала в каком-то независимом времени. И…

Нынешняя Мей прикрывала левый глаз белой повязкой. В точности как в том воспоминании, впечатанном мне в мозг.

Это было немножко неожиданно. Потому что – не знаю, как вообще, но я за последние два года такую ее, с повязкой, видел редко.

– Почему ты свой глаз?.. – попытался спросить я.

– …Просто так, – стерев с лица улыбку, ответила Мей.

 

2

15 апреля, воскресенье, полтретьего дня.

Вчера Мей прислала мейл, в котором предложила встретиться здесь в это самое время.

«Потому что меня много разных вещей беспокоит».

Так было написано в мейле.

«Лучший вариант – встретиться и поговорить напрямую».

«Если ты уже совсем поправилась, то конечно», – тут же ответил я. Мне точно так же хотелось поговорить о разных вещах, которые меня беспокоили…

– Со-кун, тебе здесь – в смысле в подвале – похоже, нравится, да? – легонько поглаживая повязку на глазу, спросила Мей. Когда я ответил «да», она легонько улыбнулась и сказала: – Ну тогда проходи, садись.

Она указала на кресло с красной матерчатой обивкой, стоящее у столика.

На столике лежала книжка карманного формата в темно-синей мягкой обложке. Видимо, ее только что читала Мей. Рядом с книгой лежал белый мобильник, который моим глазам вдруг почему-то показался здесь чужеродным телом.

По словам Мей, «куклы пустые».

И тела, и души совсем пустые, полные пустоты, такого рода пустота связана со «смертью»… и они пытаются ее чем-то заполнить… Как-то так.

Поэтому, говорила Мей…

Когда в подземном пространстве вроде этого подвала вот так собираются куклы, у вошедшего туда человека иногда возникает ощущение, будто из него высасывают. Разное высасывают, прямо из самого нутра.

Поэтому, тоже говорила Мей…

– Сакакибара-кун, похоже, всегда чувствует себя здесь неуютно. Хоть он и говорил, что привык к этому, но все-таки… мда.

Я, однако, до сих пор ни разу так себя не чувствовал. Скорее, в этом подвале я ощущал успокоение. Если бы меня пригласили подняться в квартиру Мисаки на третьем этаже, я чувствовал бы себя куда более нервно, не находил бы себе места.

Возможно, подумал я…

Я… я, возможно, сам родственная душа этим куклам, вот поэтому. Из меня нечего высасывать. Во мне самом такая же «пустота», как и в них. Поэтому наверняка я найду нужный баланс и…

– Триместр идет уже неделю, – сев за столик напротив меня, вдруг сменила тему Мей. – Ну и как тебе? В смысле, обстановка в классе.

– Эмм… – я не смог ответить сразу и принялся искать нужные слова. – Пока что вроде все идет гладко? Есть ощущение, что все нервные, дерганые, но… Если ты спрашиваешь, спокоен ли я, то да, спокоен.

– Как ты чувствуешь себя в роли «того, кого нет», Со-кун?

– Как чувствую?

– Нет чувства одиночества, отвращения?

– А, в этом смысле абсолютно никаких проблем.

В этом ответе не было лжи.

– Но одна вещь меня чуточку беспокоит. И я хочу тебя спросить кое о чем, Мисаки-сан.

– Спросить кое о чем? – и правый глаз Мей слегка прищурился. – О чем же?

– О том, что было в классе 3-3 три года назад… в девяносто восьмом. По правде сказать, я хотел спросить гораздо раньше. Но момент не подворачивался. Я хотел не по мейлу, а лицом к лицу.

Три года назад…

Мей Мисаки училась в классе 3-3 Северного Ёми. Как и Сакакибара Коити, приехавший в Йомияму только на один тот год. Они в том году испытали на себе «феномен», своими глазами видели «катастрофы». В начале летних каникул Мей навестила Приозерный особняк в Хинами, где жил Тэруя-сан, тоже испытавший на себе «феномен» в 1987 году; быть может, Мей сделала это в надежде почерпнуть у него какую-нибудь полезную информацию?

В том году в качестве «контрмеры» именно Мей была назначена «той, кого нет»… Это я случайно услышал. Но на этом мои познания и заканчивались.

Более полную историю Мей мне не хотела рассказывать. Активно не хотела, и я это видел, поэтому, наверное, расспрашивать не следовало, но…

– …Двое «тех, кого нет», да?.. – пробормотала Мей, уткнувшись глазами в столешницу, когда я описал ей эту подробность «контрмер» нынешнего года. – Три года назад такое было, факт. И кажется, девушка по имени Это-сан была в нашем классе тоже.

– Мисаки-сан, ты ведь была «той, кого нет», да? А потом из-за какой-то случайности начались «катастрофы», и срочно сделали новую «контрмеру»?

– Да. В тот год «контрмеры» не сработали. Кстати, вторым, кроме меня, был Сакакибара-кун.

– Сакакибара-кун?

– От самого Сакакибары-куна ты этого не слышал, да?

– …Да.

Потому что он, Коити Сакакибара, точно так же не желал в подробностях рассказывать о «феномене» трехлетней давности.

– Ясно, – произнесла Мей, потом медленно моргнула и продолжила: – Но знаешь, в итоге и это не помогло. «Катастрофы» не прекратились, а перед летними каникулами наш классный прямо в классе умер жуткой смертью…

Она тихонько вздохнула и медленно покачала головой. У меня кольнуло в груди. Это явно не те события, о которых Мей хотелось вспоминать.

– Поэтому, Со-кун, – Мей посмотрела мне прямо в лицо, – я не думаю, что добавление второго «того, кого нет» окажется полезной «контрмерой».

Сказав это, она склонила голову чуть набок и добавила:

– Ммм… но… поскольку двоих «тех, кого нет» с самого начала первого триместра не было еще ни разу, выводы делать, наверное, нельзя.

– Но тогда почему три года назад «катастрофы» прекратились? Я слышал, в августе был выезд класса, и там произошло что-то кошмарное… а начиная с сентября, ни одной смерти не было.

– А, это, – только и произнесла Мей, после чего смолкла и энергичнее прежнего замотала головой. Она дает понять, что не хочет об этом говорить? Я уже несколько раз задавал ей этот вопрос. Но каждый раз Мей отвечала одинаково…

– А Тибики-сан? Ты спрашивал его мнение? О «контрмерах» этого года.

На этот вопрос уже я замотал головой.

– Тибики-сан на какое-то время в отпуске. Дополнительная библиотека откроется только в мае.

– Понятно. …Тибики-сан наверняка тоже устал.

Мей снова вздохнула, и в этот самый момент со стороны лестницы донесся приглушенный голос. Он принадлежал бабушке Аманэ.

– Я чай сделала. Поднимайтесь сюда, ребята.

 

3

Содержимое CD, видимо, проигралось целиком и пошло по кругу – в комнате вновь звучала «Сицилиана». …Усевшись на диване на первом этаже, мы пили принесенный бабушкой Аманэ горячий зеленый чай. Он был необычайно вкусным, и мое тело, незаметно для меня замерзшее, потихоньку отогревалось.

– Итак, что за «одна вещь, которая тебя чуточку беспокоит»? Ты недавно упомянул, – вдруг заговорила Мей. – Насчет Хадзуми-сан, которая стала второй «той, кого нет»?

В точку. Мей все такая же проницательная, как летом три года назад.

– Как бы это сказать, у меня ощущение, что она немного опасная.

– Немного опасная. В каком отношении?

– Эээ…

Не в силах сразу дать конкретный ответ, я пока что увел разговор в сторону.

– Мисаки-сан, что ты чувствовала, когда была «той, кого нет»?

– В смысле?

– Ну, то, что ты сама у меня недавно спрашивала… Чувство одиночества, отвращения, все такое.

– Ничего такого не было, – мгновенно ответила Мей. – Как и ты, Со-кун, я была спокойна. Я сразу подумала, что буду спокойна, потому и вызвалась.

– А… но…

– Я вообще по натуре одиночка, так что это, наоборот, было занятно.

– Мисаки-сан, в твое время тоже было правило, что вести себя как «тот, кого нет», надо только в школе?

– Кажется, именно такое правило и было.

Мей взяла чашку обеими руками, сделала глоток и продолжила:

– Однако я и вне школы в основном вела себя как «та, кого нет». Так проще для понимания, а лучше сказать, менее проблемно. Друзей в классе у меня тоже не было.

Она слабо улыбнулась. Ни капли мазохизма в этой улыбке не было.

– А Сакакибара-кун? – на автомате спросил я. – С ним же ты дружила?

– Сакакибара-кун… да. Там были несколько… особые обстоятельства.

И Мей опять слабо улыбнулась. Я молча кивнул, хотя при слове «особые» у меня кольнуло в груди; ухватить это чувство я не мог.

– Со-кун, а как ты? – спросила Мей. – Ты за воротами школы ведешь себя по-другому?

– По-другому… пожалуй, да. Я пытаюсь как-то выруливать, но, конечно, проблемы есть, или, точнее сказать… Такое чувство, что, если я что-то сделаю, сразу будет хаос, и как бы не сделать что-нибудь необдуманное. Поэтому держу в уме, что даже вне школы с одноклассниками лучше не особо общаться.

– У тебя в классе близкие друзья есть?

– Не такие, как ты, Мисаки-сан.

Я нарочно ответил именно так. Хотел обратить ответ в шутку.

– Мм. Ясно.

Мей небрежно скрестила руки и пристально посмотрела мне в глаза.

– Со-кун, ты здорово вырос. За два с половиной года, что ты в Йомияме.

– А… не, это…

Вырос? Я правда вырос?

По сравнению с прежними временами, ходить в школу и общаться там с другими людьми стало не так болезненно. И друзья появились, и с семьей Акадзава я нормально лажу. …Но можно ли это назвать «вырос»?

Я чувствовал, что в самой основе не изменился. Особенно сильно я это чувствовал, когда вот так встречался и беседовал с Мей.

За эти три года в длину-то я вытянулся, но внутри остался прежним… Мей выше меня, и хладнокровнее меня, и видит дальше, чем я. Это соотношение осталось прежним. Поэтому, конечно же, я…

– Я думаю, о втором «том, кого нет», о Хадзуми-сан, особо тревожиться не стоит, – в конце концов произнесла Мей; непонятно, угадала она мои чувства или нет. – Даже если она в будущем не захочет играть роль «той, кого нет» и откажется от этой обязанности.

– …Даже если откажется?

– Думаю, все будет в порядке.

– Почему?

– Если ты, Со-кун, исполнишь эту обязанность как следует.

Мей сжала губы и средним пальцем левой руки провела наискось по повязке.

– Когда один «мертвый» проникает в класс, его численность возрастает; а когда одного делают «тем, кого нет», она возвращается к норме. Так восстанавливается нарушенный баланс. В этом и есть изначальный смысл этого заклинания, то есть «контрмеры». Поэтому, Со-кун, если ты в одиночку справишься, этого должно хватить для защиты от «катастроф».

– …Да, – послушно кивнул я.

Раз Мей говорит «все будет в порядке»…

…значит, все будет в порядке, точно. Это же она в тот летний день три года назад спасла меня от хаоса, из которого, казалось, не было выхода. То, что она говорит, всегда верно. Всегда было верно. Поэтому, конечно, и сейчас…

– Но, – продолжила Мей, – предположим, сложится так, что Хадзуми-сан оставит свою роль и снова станет «той, кто есть». Тогда ты, Со-кун, должен будешь по отношению к ней исправно оставаться «тем, кого нет». Это, возможно, повод для беспокойства.

– …Да.

Принятая мной политика – в пределах школы не общаться даже с товарищем по роли «того, кого нет» – если так вот подумать, недалека от истины, верно?

Внезапно раздалась мелодия, непохожая на звучащую в комнате музыку. «А…» – вырвалось у Мей, и она с нетипичной для себя поспешностью протянула руку к мобильнику, лежащему с краю стола на книге в мягком переплете.

Сигнал вызова?

– Извини, одну минуту…

Кинув взгляд на дисплей, Мей встала с дивана, поднесла мобильник к уху и произнесла: «Да?» После чего быстрым шагом вышла из дома.

Я провожал ее взглядом, когда…

– Может, еще чаю? – предложила бабушка Аманэ.

– Нет, спасибо. Было очень вкусно.

Интересно, кто ей позвонил?

Друг по старшей школе? А может, Кирика-сан?

Если подумать – о школьной жизни Мей после того, как она поступила в муниципальную старшую школу, я не знал почти ничего. Помимо того, что там она снова вступила в кружок рисования. Какие у нее там друзья, есть ли кто-то «особенный», бойфренд… Ничего.

Две или три минуты спустя Мей вернулась в дом, снова сказала «Извини» и села на диван. Я тайком изучал ее выражение лица, но оно никак особо не изменилось.

– Со-кун, ты сейчас живешь один? – спросила Мей, положив мобильник на книгу, где он лежал и раньше.

– Ээ, ага, – кивнул я и немного нервно добавил: – Ну, хотя семья Акадзава живет совсем рядом, так что питаться и стираться я хожу к ним, по любезному приглашению тети.

– Квартира, где ты живешь, тоже Акадзавы-сан?

– Дом принадлежит Нацухико… моему второму дяде, и там как раз пустовала квартира, вот поэтому.

– Хмм… Акадзава-сан, значит… – тихо пробормотала Мей и, постукивая пальцем по лбу, склонила голову набок, но тут же снова посмотрела на меня. – Со-кун, можно мне разок наведаться к тебе в гости?

– Ээ… – замямлил я, нервничая все сильнее. – Эмм, нуу…

– У тебя же та кукла, которая раньше была у Сакаки-сана, да?

– А, ага.

– Ее я тоже хочу увидеть. Можно?

Пока я сидел, не в силах внятно ответить ни «да», ни «нет»…

– Сегодня уже пора, – сказала Мей и встала. – Если что-то будет, дай знать по мейлу. Если срочное – звони.

– Ага. …Это, Мей-сан.

Мне внезапно захотелось уточнить кое-что.

– Да?

– Ты по-прежнему не любишь мобильники?

– …Угу, – ответила Мей, опустив взгляд на лежащее на столе это. – Я считаю, что все-таки это ужасная машинка.

Когда я собрался уходить домой…

Открыв дверь и уже выходя наружу, я обернулся назад. Только что сидевшая на диване Мей стояла в сумраке комнаты и провожала меня глазами. Но…

Она неожиданно сняла скрывавшую левый глаз повязку. Какого цвета глаз под ней был в этот момент? Освещение было слишком тусклым, и я не смог разобрать.

 

4

– Салют, Со, – раздался знакомый мужской голос из знакомого рта. – Я тут кое во что не въезжаю, поэтому явился к тебе.

Нобуюки Ягисава собственной персоной.

Высокий, на голову выше меня, и худой. Выцветшие джинсы, ярко-красная куртка с капюшоном, на голове, как всегда, воронье гнездо, очки в светлой круглой оправе – ну очень сомнительная внешность. Говоря расхожим штампом – типичный «подозрительный ученик средней школы».

Похоже, у него на этом какой-то пунктик, но, даже когда он мне объясняет, я все равно не понимаю. Мне кажется, что, если бы он пригладил волосы, выкинул круглые очки и сбрил чахлую поросль на подбородке, то стал бы универсальным красавчиком.

Выйдя из магазина в Мисаки, я заглянул в книжный, потом вернулся во «Фройден Тобии». Поставил велосипед на парковку, вошел в вестибюль, и тут…

– Пришел специально, чтобы нанести визит?

– Типа того.

От дома Ягисавы сюда добираться больше получаса на автобусе. В воскресенье, да в такое время, да без предупреждения – интересно, что бы он стал делать, если бы меня не было?

– Лаадно. Заходи, – раздалось из домофона, установленного перед автоматически запирающейся дверью. А? Этот голос…

– Я Акадзаву попросил меня впустить, – пояснил Ягисава. – Спросил у нее по телефону: «Со дома?» Тогда она посмотрела твою квартиру и ответила, что… ты, похоже, вышел, но даже если ты не вернешься к тому времени, как я приду, все равно вряд ли вернешься слишком поздно, так что можно и подождать. И даже предложила место, где подождать.

– Предложила место, где подождать… – это, в смысле, квартира самой Идзуми?

У них с Ягисавой что, такие откровнные отношения? …Ну, не то чтобы это меня как-то касалось, верно?

– Как раз Со вернулся, – сообщил Ягисава в домофон. Идзуми ответила:

– А, ну тогда пока…

– Пока.

Тут я взял инициативу в свои руки:

– Ладно, раз уж ты пришел, может, поднимешься ко мне?

– Идет, – ответил Ягисава и, поглаживая жидкую бороденку, улыбнулся невинной улыбкой.

 

5

– Классно, наверно, в такой квартире жить одному, – произнес Ягисава, сев на предложенный мной стул и оглядывая пустоватую квартиру. – Этот дом же отцу Акадзавы принадлежит, да?

– Угу. Я навязался в родовой особняк Акадзавы, но там с апреля ремонт. Поэтому на время я переехал жить сюда.

– Классно, – искренним тоном повторил Ягисава. – У меня дома полно братьев и сестер, и дом того гляди развалится. Стоит только добавить громкости плеера или за гитару взяться, как мать и сестра сразу нудеть начинают, стоит начать тихонько читать книгу, как братишки гвалт поднимают, стоит взять видео напрокат, как телик оказывается занят… В общем, не самое уютное место.

– Словом, жизнь кипит. По-моему, мило.

Этот мой ответ был наполовину всерьез. Семейной жизни под одной крышей с родителями, старшей сестрой и младшими братьями я самую чуточку завидовал.

Я открыл мини-холодильник, принесенный вчера из комнаты брата Акадзавы, и достал две банки сока. Протянул одну Ягисаве и тоже сел на стул.

– Ну? – спросил я, глядя ему в лицо. – Почему такая срочность?

– Мы с тобой, кажется, с самого начала занятий нормально не общались. Я понимаю ход твоих мыслей, но ты чего-то морозишься.

– …Может быть.

– Да, морозишься. Хоть мы и друзья.

Какой смысл Ягисава вложил в слово «друзья», я, конечно, отлично понимал. Не просто «товарищи по классу 3-3». Но…

– Мда, есть такое, но – ситуация обязывает, – ответил я как можно спокойнее. – По-моему, даже вне школы так вот свободно контактировать не следует. Все-таки целый год впереди. Стоит потерять бдительность и заговорить с кем-то уже в школе… В общем, чтобы такого риска не было…

– Да, я уже слышал, это твоя политика.

– Тогда не говори мне про то, что я морожусь, – серьезным тоном попросил я. – Как только мы поняли, что этот год «такой», мы все обязаны прилагать максимум усилий. …Так ведь?

– Аа… ну да, конечно же.

– Кстати, – перехватил инициативу я. – Ты самовыдвинулся в старосты класса, зачем вообще?

– А что странного? Ну, в том, что я самовыдвинулся.

– Я когда услышал, подумал, этого не может быть.

– Ну да. Наверно, – и Ягисава поскреб свою длинную шевелюру. – Я оптимистично надеялся, что это будет «обычный год», но, когда крышка открылась, под ней оказался «такой год». А раз так, то и готовиться надо по-другому.

– В каком смысле?

– Я с первого класса началки ни разу не был старостой, поэтому подумал: почему бы сейчас не попробовать? Потому что в худшем случае это будет последний год нашей школьной жизни.

– Внезапное переключение на пессимизм, а?

Я испытывал сложные чувства.

– Пока еще не факт, что «контрмеры» не подействуют и начнутся «катастрофы». И даже если начнутся, не факт, что умрешь именно ты.

– Ну, в общем, да, но…

Как раз в этот момент в дверь Е-9 постучали. «Да», – отозвался я, и тут же незапертая дверь открылась.

– Можно к вам? – и в квартиру вошла не кто иная, как Идзуми Акадзава. – Или это сугубо мужское собрание?

– Не, заходи-заходи, – встав со стула, беззаботно пригласил ее Ягисава, даром что сидел в чужой квартире.

– Вот это было у нас наверху, и я решила принести, – сказала Идзуми и поставила на стол белый бумажный пакет. – Угощайтесь.

В пакете оказались крупные пирожные с кремом – хватило бы на несколько человек.

– Ого. Я стесняться не буду, – Ягисава тут же потянулся к пирожным, но, съев где-то половину, вдруг остановился. – Староста класса… – пробормотал он. – Четырнадцать лет назад в классе 3-3 старостой была…

– Ээ… – протянула Идзуми, не слышавшая нашего предыдущего разговора. А вот я…

– Четырнадцать лет назад. Ну да, – я сразу понял, о чем речь. – В восемьдесят седьмом старостой от девочек была твоя тетя, Ягисава, да?

– Угу, – Ягисава кивнул, будто поник головой. – Поэтому и я тоже. Это не вопрос здравого смысла и вообще чего-то такого.

– Вы о чем? – спросила Идзуми, переводя взгляд между нашими лицами. – Тетя Ягисавы-куна четырнадцать лет назад училась в Северном Ёми, в классе 3-3? Стоп, неужели вместе с твоим, Со-кун… Тэруей Сакаки-саном?

– Угу, – ответил я. – В восемьдесят седьмом они были одноклассниками. Тэруя-сан и тетя Ягисавы.

В первом классе, вскоре после того, как я познакомился с Ягисавой, я заметил эту нашу общность. Наши дядя и тетя когда-то вместе учились в 3-3 и были «коллегами», вместе противостоя «феномену» и «катастрофам».

Тэруя-сан, мой дядя по материнской линии, в «трагедии 87 года» получил серьезную травму, но сохранил жизнь; перед летними каникулами он уехал из Йомиямы и сменил школу, благодаря чему спасся от «катастроф». А одноклассница Тэруи-сана, тетя Ягисавы по отцовской линии, в середине второго триместра внезапно заболела и умерла.

С тех пор как мы это узнали, между мной и Ягисавой зародилось определенное чувство товарищества.

Что будет, если мы в третьем классе тоже угодим в третью параллель… Подобные разговоры мы с ним вели с первого класса, но надо же – это стало фактом. Думаю, тогда я не мог представить себе это достаточно реалистично.

– Красивая она была, Риса-сан, – произнес Ягисава. Похоже, ее полное имя было «Риса Ягисава». – Это было четырнадцать лет назад, стало быть, я только родился; естественно, сейчас ничего не помню. Только когда смотрю на оставшиеся фотки, думаю: какая же она была красивая…

Идзуми кинула взгляд на книжную полку на стене. Там стояла та самая фотография…

Проследив за ее взглядом, Ягисава тоже повернулся к полке. Конечно, и он тоже посмотрел на фотографию. Можно ли показывать ее ему? …Впрочем, было поздно. Я приготовился: будь что будет.

– Это же… – пробормотал Ягисава, встав со стула и подойдя к полке. – Эй, Со, что это за фотка?

Летние каникулы 1987 года. Ученики тогдашнего класса 3-3, временно «эвакуировавшиеся» в Приозерный особняк в Хинами. Из четверых (не считая Тэруи-сана) на этой фотографии правее всех стояла девушка, придерживая растрепанные ветром длинные волосы. Я уже давно знал, что ее фамилия «Ягисава».

– У меня как-то не было особой возможности рассказать тебе эту историю, но… – обратился я к Ягисаве.

Четырнадцать лет назад, на летних каникулах.

Тэруя-сан пригласил своих друзей отдохнуть за пределами зоны действия «катастроф», то есть в Приозерный особняк вне Йомиямы. Там они провели время в покое, не боясь «катастроф». Тогда и была сделана общая фотография, стоящая сейчас у меня на полке.

– Какого черта, – чуть обиженно сведя брови, спросил Ягисава, – почему ты до сих пор не рассказывал мне об этом?

– Понимаешь… – я отвел глаза от взгляда Ягисавы. – После этого Тэруя-сан сбежал из Йомиямы и благодаря этому выжил. А остальные после каникул вернулись, и в результате твоя тетя лишилась жизни. Скорее всего, Тэруя-сан до самой своей смерти три года назад не находил покоя, винил себя за то, что только он один сбежал и спасся, – так мне кажется. Поэтому…

– Тебе было трудно об этом говорить?

– …Угу, – я чуть кивнул. – …Извини.

– Со-кун, тебе не за что извиняться, – решительно вмешалась в этот момент Идзуми. – Ты в своем стиле; ты же очень любил Тэрую-сана, и когда он умер, тебе было очень грустно… Конечно же, тебе не хочется вспоминать, да? Ну, события три года назад. А если бы ты стал объяснять про это фото, то наверняка вспоминал бы…

Я на это ничего не ответил, и тогда Ягисава с улыбкой произнес:

– Ну, наверно, да. Пускай даже только на летних каникулах, но все равно приятно проводить время без забот. Такое веселое лицо у Рисы-сан на этой фотке. …Слушай, Со.

– Ээ, да?

– Я тоже хотел бы когда-нибудь туда зайти, в этот Приозерный особняк.

– Ээ… – все, на что хватило моего голоса. Как бы я ни старался, ответить на эти слова Ягисавы «ага» я не мог.

 

6

– Ягисава-кун. Еще раз – надеюсь на совместную плодотворную работу, – разбив повисшее неловкое молчание, произнесла Идзуми. – Я как безопасник, ты как староста. Будем бороться за то, чтобы «контрмеры» этого года сработали успешно и все благополучно выпустились.

– Ага, точно, – с немного сдувшимся видом ответил Ягисава. – Конечно. Правда, как именно бороться, я толком не понимаю.

– Пока что все, что мы можем, это тщательно следить за тем, чтобы Со-кун и Хадзуми-сан продолжали исполнять обязанности «тех, кого нет».

– Это-то я понимаю. Будем как можно осторожней.

– С Со-куном, думаю, все будет в порядке. Если и будут проблемы, то с Хадзуми-сан.

– Да. Да уж, – кивнул Ягисава и прижал пальцем дужку очков. – Я тоже слегка беспокоюсь по этому поводу. …Слушай, Со, – он перевел взгляд на меня. – Ты не слишком ли суров с Хадзуми?

– Ты думаешь?

– А что, ты сам не видишь?

– Но я не планировал быть с ней каким-то особо суровым.

– Не-не. Насколько я вижу, ты с ней не особо дружелюбный. Ведь вы двое – коллеги, вас обоих «нет». Даже в школе, если, к примеру, перемена, почему бы вам не бывать больше вместе?

Я объяснил свои мысли, что это у меня тоже политика избегания, после чего Ягисава скрестил руки.

– Ммм… логику я понимаю. Но сдюжит ли Хадзуми? Мне кажется, что она, возможно, тебя…

– Все будет в порядке, – решительнее, чем нужно, ответил я, будто нарочно стараясь оборвать Ягисаву. Вспомнив при этом наш разговор с Мей Мисаки в «Пустых глазах…». – Обязательно. Что бы с ней ни случилось, уверен, она справится. …Мы непременно справимся.

К оглавлению

 

Глава 5. Апрель 5

1

Третья неделя апреля (вторая неделя нового триместра) прошла без каких-либо серьезных проблем. По крайней мере, по моим ощущениям.

При поддержке одноклассников и учителей я молча продолжал исполнять обязанности «того, кого нет». Юйка Хадзуми, последовав моему совету, тоже была хорошей «той, кого нет» и добросовестно игнорировала меня в школе. Это сперва приносило облегчение.

Похоже, Хадзуми разделяла и мою точку зрения, что «тем, кого нет» и вне школы безопаснее не общаться с одноклассниками. …Разделяла, однако я замечал, что по пути в школу и из школы она, как обычно, болтает с другими девушками из 3-3. Все-таки, видимо, полностью посвятить себя роли «той, кого нет» даже вне школы оказалось для нее слишком трудно.

Несколько раз Хадзуми звонила мне по телефону. Каждый раз я подбадривал ее фразами типа «Давай, у тебя получится нормально сделать "контрмеру"», но чего-то большего уже не говорил. Потому что чувствовал, что наставления «то не делай, это не делай» лишь усилят прессинг и в перспективе принесут больше вреда, чем пользы.

Я еще раз встретился с Хадзуми – это было в пятницу, 20 апреля, немного в другое время, чем в день церемонии открытия, но тоже утром, до школы. Мы спустились с набережной реки Йомияма к воде и прошлись вдвоем по тротуару у самого берега.

Там Хадзуми рассказала немножко о себе.

Когда она возвращается домой из школы, там, как правило, никого нет – это из-за работы ее родителей. Не то чтобы она была с родителями в плохих отношениях, но в жизнь дочери они предпочитают не вмешиваться.

– Если говорить в плохом смысле, то они мной пренебрегают; но меня это вполне устраивает.

С этими словами Хадзуми беззаботно улыбнулась, но мне подумалось: а что там происходит на самом деле? Вот если бы эту фразу произнесла Мей Мисаки, то наверняка никаких сомнений у меня бы не возникло.

Она рассказала, что у нее есть брат на пять лет старше.

В прошлом году он окончил школу, переехал из Йомиямы в Токио и там поступил на юрфак какого-то университета. Похоже, это упорный парень, собирающийся в будущем стать юристом. По словам Хадзуми, от меня у нее ощущения в чем-то похожие на те, что от брата…

– Со-кун, а у тебя братья или сестры есть?

На ее вопрос я ответил нарочито безразличным тоном:

– Есть сестренка, она в начальной школе. В Хинами живет.

У нас с ней разные отцы, она родилась во втором браке моей матери – эти детали я сознательно опустил.

– А зовут как?

– А?

– Твою сестру как зовут?

– А… Мирей.

– Она милая?

– …Так себе.

Если подумать… хотя тут и думать не стоит: с позапозапрошлого лета я не видел Мирей ни разу. Наша мать Цкихо за эти без малого три года, насколько мне известно, приезжала в Йомияму трижды, но Мирей не взяла с собой ни разу.

– Со-кун, ты сейчас живешь в одном доме с Акадзавой-сан, да? – внезапно спросила она тогда же, в пятницу.

– Так оно сложилось, и это ненадолго, – тут же ответил я. – Планируется, что еще до лета я вернусь к дяде.

– Но сейчас вы с ней в одном доме, да? Я слышала, что и квартиры у вас на одном этаже, это правда?

– Ээ, ну да.

Интересно, от кого она это услышала. От кого-то из подруг, с которыми близко общается вне школы? Или же… хотя какая вообще разница. Это не та информация, которую стоит скрывать.

– Со-кун, значит, ты с Акадзавой-сан разговариваешь каждый день?

– Аа… Ну… не сказал бы, что прямо-таки каждый день.

– Хотя вне школы тоже лучше общаться с одноклассниками как можно меньше, а?

В словах Хадзуми мне на миг почудился маленький, но острый шип.

– Просто Акадзава – моя кузина.

Ответив, я посмотрел сбоку на лицо идущей рядом со мной Хадзуми. Она по-прежнему смотрела вперед. Произнесла «хмм» нарочито холодным голосом, а потом…

– У тебя к ней какие-то особые чувства? – поинтересовалась она.

– Чего? – удивился я и снова глянул в профиль на Хадзуми. – Что ты имеешь в виду?

– Ну… это… – промямлила она, поглаживая свободной от сумки рукой спадающие на грудь волосы. – Там, нравится она тебе, не нравится…

– Эээ… Ну, если так ставить вопрос, то ответ, наверное, «нравится».

Я, естественно, пытался понять, что творится в голове у собеседницы, запустившей в меня таким прямым вопросом. Честно говоря, в этой области я был слаб и обладал микроскопическим опытом. И еще, честно говоря, для меня сейчас этот вопрос вообще не стоял, так что я об этом просто не думал.

– Но слушай, я, конечно, сказал «нравится», но Акадзава же моя кузина. Так что это не в каком-нибудь странном смысле.

Добавив это, я попытался поставить точку в этой теме. Однако Хадзуми явно ставить точку не собиралась…

– Кузены вполне могут друг на друге жениться, – сказала она. При этом она по-прежнему смотрела вперед, но – возможно, мне это показалось – в ее голосе вновь появился тот же шипик.

«Ох, блин…» – вздохнул я, но молча, не показав это ни голосом, ни лицом.

Слаб я. Прилично, нет, чертовски слаб по части такого рода разговоров с девушками.

Как вообще в таких ситуациях реагирует обычный третьеклассник средней школы? Скажем, Ягисава? Скажем (хотя вряд ли это пример для подражания) Сюнске Кода? Скажем, Коити Сакакибара три года назад…

Мои раздумья вылились в несколько секунд неестественного молчания. После чего Хадзуми чуть заполошно выдала «А, э…», остановилась и повернулась ко мне.

Щеки ее немножко покраснели, взгляд стал нервным. Несмотря на по-взрослому красивые черты лица, его выражение вроде как утратило баланс и стало как у растерянного ребенка. «Отлично. Сейчас эта тема уйдет в сторону», – подумал я, и в этот самый момент…

– Знаешь, Со-кун.

Ее черные глаза с длинными ресницами смотрели прямо на меня.

Выражение лица совершенно изменилось, теперь на нем играла озорная улыбка. Озорная, но несколько более подходящая к ее взрослому облику.

– Когда ты добровольно вызвался быть «тем, кого нет», я…

– Ух ты, зимородок! – воскликнул я в этот самый момент, и Хадзуми смолкла. Я указал рукой в сторону реки и, сделав пару шагов к воде, продолжил: – Смотри, вон там. Летит.

Чуть ближе середины реки. Метрах в трех над поверхностью воды виднелась птичка, усердно работающая крыльями.

Ярко-лазурные крылья, оранжевая грудка. Довольно длинный для такого маленького тельца клюв. …Да, это точно зимородок. Так он охотится на водную добычу.

Эта красивая птичка – неперелетная, обитает во всех регионах страны; однако вот так летящей над рекой здесь, в Йомияме, я ее видел впервые. Машинально я сложил из больших и указательных пальцев воображаемый видоискатель. Спокойно шагая вперед, несколько раз щелкнул воображаемым затвором фотоаппарата.

– Ох, ну блин… – послышался сзади голос Хадзуми.

Зимородок нырнул в воду и тут же вынырнул, держа превосходно пойманную рыбку. Снова щелкнув воображаемым затвором, я мысленно сказал ему (…скорее всего, это «он». Судя по черному клюву) «спасибо».

 

2

На следующий день, 21 апреля, в субботу, незадолго до полудня.

Уведомив школу об отсутствии по уважительной причине, я направился в «клинику» при городской больнице. Прием на прошлой неделе был все-таки отменен и перенесен на неделю вперед, то есть на сегодня.

Это больница общего профиля с обширной территорией близ Юмигаоки. Диагностический корпус, где с прошлого года ведется масштабная реконструкция, расположен впереди, к нему примыкает больничный стационар, и все это вместе называют «главным зданием». Позади и чуть в стороне стоит маленькое и очень старое здание, «флигель». Отделение, куда я хожу, находится именно там.

Сейчас оно носит имя «психоневро», но еще лет десять назад, кажется, называлось просто «психиатрическим». В прошлом его, видимо, не хотели размещать на видном месте. Душевнобольные, как правило, вызывают у мира туманные предрассудки. Даже сейчас они еще остаются; уж не потому ли Цкихо называет это место «клиникой»? «Психологическая клиника» звучит приятнее, чем «психоневрологическое отделение больницы».

Своего первого мужа, то есть моего отца, Цкихо потеряла из-за самоубийства. «Смерть в результате психического заболевания» – так я слышал. Потом еще и случай с Тэруей-саном три года назад. «Только не это опять»… такое рассуждение я вполне мог себе представить. Я сам, кровный родственник их обоих, об этом особо не парился. Тем не менее…

Иногда, когда я стоял перед флигелем, меня охватывало какое-то свинцовое чувство.

Четырехэтажная железобетонная коробка безо всяких изысков. Железные решетки на маленьких окнах, даже тех, что выше второго этажа. По грязноватым стенам то тут, то там ползет плющ; в целом атмосфера создается унылая и какая-то зловещая.

Однако, насколько я знаю, в палатах флигеля сейчас не держат психоневрологических пациентов. Главная причина – здание слишком ветхое. Тяжелобольных, которым необходима госпитализация с ограничительными мерами, уже переправили в новую частную больницу в другом регионе. Само это здание в скором будущем, похоже, снесут.

– Здравствуй, Со-кун. Ты уже в третьем классе, – своим всегдашним вежливым тоном сказал мой врач Усуй-сэнсэй, войдя в смотровой кабинет. – В прошлый раз мы виделись, кажется, в начале февраля? – он опустил глаза на мою карту, лежащую на столе. – Как у тебя дела? За эти два месяца что-нибудь изменилось?

С этим психиатром я консультировался с самого переезда в Йомияму.

Ему было, похоже, под сорок. Телосложение дзюдоиста, крупное квадратное лицо. На щеках, на подбородке, вокруг рта – черная борода. С первого взгляда впечатление создается очень злодейское, но его маленькие глазки всегда смотрят на меня спокойно и ласково…

– Никаких особых изменений. Проблем, думаю, тоже никаких, – ответил я.

– По ночам спишь хорошо?

– Да.

– В снотворных не нуждаешься?

– Нет. Обычно у меня и без них все нормально.

– Плохие сны бывают?

– Ну… время от времени.

– Но реже, чем раньше?

– Да.

Изначально я стал наблюдаться у этого врача сразу же, как только переехал в Йомияму к Акадзавам; меня с ним познакомил муж Цкихо, то есть мой отчим, Сюдзи Хирацка. Потому что из-за потрясения, испытанного мной от того происшествия три года назад, мое душевное состояние вполне можно было назвать неустойчивым.

Я считал, что с головой у меня уже все впорядке, но по факту, меня одолевали всяческие расстройства. Бессонница. Кошмары. Даже наяву накатывали приступы тревоги и страха, замешательства, беспомощности. Это сопровождалось частым сердцебиением, потливостью, одышкой.

Посттравматическое стрессовое расстройство.

Хоть Усуй-сэнсэй и отказался использовать этот термин, но диагноз был именно такой. Впрочем, эта патология не такая серьезная, как о ней говорят, поэтому беспокоиться незачем.

«Главное, Со-кун, ты уже пытаешься восстановиться самостоятельно». Эти его слова я отлично помню до сих пор. «Я тебе лишь чуть-чуть помогаю».

Поскольку нас познакомил Хирацка, я изначально относился к Усую-сэнсэю с немалой настороженностью. Но постепенно между нами стали строиться отношения типа «ему можно доверять»… В результате уже год спустя мое состояние заметно улучшилось. Сперва я принимал множество всяческих лекарств, но сейчас уже почти ничего не принимаю.

– Мама с тобой в последние дни связывалась? – поинтересовался врач. Этот вопрос он задавал каждый раз, и я осознавал, что каждый раз моя реакция была совсем не позитивной.

– Время от времени. …В этом месяце – один раз.

– По телефону?

– Да.

– Вы с ней как следует поговорили?

– …Нет. Я прослушал на автоответчике.

– Со-кун, а ты ей звонишь?

– …Не звоню.

– Не хочешь с ней разговаривать?

– Да… наверное. Не особо…

– Ты не думаешь, что хотел бы с ней встретиться?

– …

– Ты ведь на самом деле хочешь?

– …

– Ты можешь быть со мной откровенным. Почему?

– …Не знаю.

– Вот как. …Угу.

Врач поморгал своими маленькими глазками, повторив «угу, угу».

– В общем и целом я тоже знаком с особыми обстоятельствами семьи Хирацка. И, учитывая твое нынешнее положение, ничего удивительного, что тобой владеют ужасно противоречивые эмоции по отношению к матери. Это само по себе не должно быть поводом для тревоги. Хорошо?

На эти слова я покорно ответил «да» и кивнул.

 

3

Похоже, сегодня я был у Усуя-сэнсэя последним пациентом. Выйдя из кабинета, ни одного другого пациента я не обнаружил, но…

– Вот, держи.

Знакомая медсестра по имени Кикути-сан протянула мне бумаги, которые нужно было передать в кассу. И в этот самый момент, прошмыгнув мимо меня, к двери кабинета кинулась крохотная человеческая фигурка.

Удивленно всмотревшись, я понял, что это маленький ребенок. Начальная школа, и, скорее всего, младшие классы. Судя по короткой стрижке, одежде и цвету ранца – девочка. Пока я крутил эту мысль…

Обернувшись в мою сторону, девочка пискнула «здравствуйте», а затем, не постучав в дверь кабинета, распахнула ее. И вбежала внутрь.

– Дочка Усуя-сэнсэя, – глядя на озадаченного меня, пояснила Кикути-сан. Негромко хихикнула и продолжила: – Каждую субботу приходит из школы – и непременно сюда. Они с сэнсэем вместе обедают, и потом она утаскивает его домой. Со-кун, ты с ней раньше не встречался?

– Сегодня впервые, – ответил я, представляя себе, как расплывается в улыбке бородатое лицо Усуя-сэнсэя, как только в кабинет врывается дочка. – Они друг с другом очень близки, да?

– Мать рано умерла, – пояснила Кикути-сан. – С тех пор, я слышала, он растит ее один. Похоже, против этого солнышка сэнсэй не может устоять. А она в самом деле и милая, и умная…

Позже я узнал, что девочку зовут Киха и что она ходит во второй класс муниципальной начальной школы поблизости.

 

4

Сегодня с утра было пасмурно, а к тому времени, когда я вышел из флигеля, с неба прилично лило. Касса располагалась в холле на первом этаже диагностического корпуса, и обычно я огибал корпус и заходил через главный вход, но сейчас, чтобы не промокнуть, я воспользовался крытым переходом (точнее, дорожкой, снабженной стенками и крышей) и вошел в корпус сзади. Главное здание и флигель соединены таким же переходом на уровне третьего этажа.

Я шел по настоящему лабиринту из коридоров, появившемуся, видимо, из-за огромного количества перестроек и переделок. «Кстати говоря…» – вдруг вспомнилось мне.

Три года назад примерно в это же время здесь лежал Коити Сакакибара.

Сразу же после того, как он переехал сюда из Токио, насколько я слышал. Вечером накануне того дня, когда он должен был впервые пойти в Северный Ёми, у него произошел спонтанный пневмоторакс, и его срочно госпитализировали. Вот такая ему выпала неприятность.

Когда я с ним познакомился, он вроде бы был совершенно здоров, я не мог поверить, что у него дырка в легком. Могу представить себе, какая была адская боль и удушье, когда это случилось.

«В какой палате он лежал?..» – гадал я, идя по тускло освещенному коридору и рассеянно глядя по сторонам. Как вдруг…

Раздалось тихое «щелк», и на мгновение мир погрузился во тьму. Но в самом деле лишь на мгновение.

Кстати о госпитализации: в связи с этим словом в памяти всплыл один факт.

С начала месяца из-за состояния здоровья в школу не ходит один из учеников, и именно в классе 3-3. Детали мне неизвестны, но от Идзуми я слышал, что этот ученик на какое-то время лег в больницу, поэтому посещать школу ему тяжело. Его – точнее, ее – имя – не то Макино, не то Макисэ…

Добравшись наконец до холла диагностического корпуса, я услышал звонок мобильника, лежащего в кармане куртки.

В мыслях тут же всплыло лицо Хадзуми – возможно, меня беспокоил наш с ней вчерашний разговор. Следующим всплыл Ягисава. Следующей, хотя едва ли это могла быть она, – Мей Мисаки. Но…

Взглянув на дисплей, я не сдержал вздоха. Звонила Цкихо.

Естественно, я сразу вспомнил последний разговор с Усуем-сэнсэем и, хотя и слегка растерявшись, все-таки нажал кнопку «Ответить».

– А… Со-тян?

Давно я не слышал голоса матери в реальном времени.

– Я жив-здоров, – ответил я прежде, чем она успела что-то продолжить. – И исправно хожу в клинику.

– …Прости, Со-тян.

– Не извиняйся. Хватит уже.

– Со-тян, я правда тебя…

– Дядя и тетя Акадзавы очень хорошо ко мне относятся. Так что у меня все в порядке.

– А… но…

– Не беспокойся.

– …

– Ладно, пока. Я отключаюсь.

Я в самом деле собрался отключиться, но, тут, словно пытаясь меня остановить, Цкихо сказала:

– Я хочу в следующем месяце с тобой увидеться. Со-тян, я уже так давно не видела твоего лица, и с Саюри-сан и ее мужем тоже надо поздороваться… Поэтому в следующем месяце непременно.

Да ничего, нормально, можешь и не приезжать.

В первый момент у меня возникло желание так ответить, но я сделал паузу, а потом передумал. Мне вспомнились недавние слова Усуя-сэнсэя:

«Учитывая твое нынешнее положение, ничего удивительного, что тобой владеют ужасно противоречивые эмоции по отношению к матери».

– Угу, – снова вздохнув, коротко ответил я. – Понял. Пока.

Затем я заплатил в кассу и покинул больницу с каким-то мрачным, унылым чувством, от которого никак не мог избавиться. Тем не менее, выйдя через автоматическую дверь, я остановился и задрал голову, чтобы посмотреть на дождь. Как вдруг…

Мое внимание привлекла женщина средних лет, которая, закрывая на ходу полупрозрачный пластиковый зонт, медленно шла к больнице. «А», – подумал я и попытался снова посмотреть на это лицо, но, когда обернулся, видел уже только спину. Однако…

Эта женщина, которая меня, похоже, не заметила, это…

…Кирика-сан?

«Кирика» – это псевдоним мастера-кукольника; настоящее ее имя, кажется, «Юкиё». Юкиё Мисаки. Мама Мей.

Она плохо себя чувствует, раз пришла в больницу? Я видел ее лицо всего мгновение, но выглядела она, кажется, неважно…

Я забеспокоился, однако мы были не в таких близких отношениях, чтобы мне сейчас ее догонять и осведомляться.

Мей Мисаки, которую я впервые за два месяца встретил в минувшее воскресенье в «Пустых глазах…». Сейчас мне почему-то вспомнилась ее фигура, левый глаз которой, как когда-то, скрывала повязка. И почему-то медленно, но верно меня стала заполнять тревога…

Я в одиночестве вышел под непрекращающийся дождь.

 

5

Прошло почти две недели с тех пор, как я поселился в квартире Е-9 во «Фройден Тобии».

Перед школой я заглядывал к Акадзавам и завтракал – это стало уже привычным делом. Тетя Саюри сперва каждый раз с беспокойством спрашивала: «Тебе одному не скучно?» Она же каждый день делала мне бэнто. Из школы я возвращался к себе в квартиру, а на ужин снова шел к Акадзавам. Заодно прихватывал одежду для стирки. Такой стиль жизни, по-моему, нельзя громко назвать «живу один».

В родовом особняке семьи Акадзава начался ремонт. Похоже, он шел медленнее, чем планировалось, однако часть старой деревянной постройки уже снесли, и это место закрыли синей тканью. Комната, где я жил до переселения, стала временным хранилищем мебели и прочих вещей, которые мешали ремонту.

Шум от ремонта будет в дневное время по будням, поэтому незачем меня оттуда «эвакуировать», правда? …Так я подумал, когда услышал разговоры, но, когда ремонт начался вот таким образом, я понял, что во всем доме не будет покоя. Мне предстояло важное время, подготовка к старшей школе, поэтому, пожалуй, мне следовало бы быть благодарным тете и дяде за заботливость.

Четвертая неделя апреля близилась к концу, когда я в родовом особняке наткнулся на Идзуми. Похоже, она вместе с матерью, Маюко-сан, пришла навестить дедушку Хиромунэ. И в это же время, по совпадению, пришел я.

С конца прошлого года дедушкино здоровье стало ухудшаться.

Для своего семидесятилетнего возраста он выглядел вполне бодро, но однажды случайно упал с лестницы и, хотя его жизни ничто не угрожало, сломал правую лодыжку и бедро. Месяц он провел в больнице, но от реабилитации там же упорно отказался, предпочтя поправляться дома. Похоже, в больнице ему было так невыносимо, что он не находил в себе силы для реабилитации.

В результате сломанные лодыжка и бедро, особенно бедро, срастались небыстро… Он не мог свободно вставать и ходить, почти все время лежал. В этом состоянии он оставался и сейчас. Вердикт врачей был: если так пойдет и дальше, он до конца жизни будет прикован к инвалидной коляске.

Из-за этого и пошли разговоры, не сделать ли в этом старом здании масштабный ремонт: здесь слишком узкая входная дверь, слишком много ступенек и так далее.

– Кажется, дедушка не в духе, – прошептала мне на ухо Идзуми.

Она вышла из комнаты, где был дедушка, оставив там тетю Саюри и Маюко-сан, и обнаружила меня в передней гостиной.

– Увидел внучку, с которой давно уже не встречался, и сразу: «Почему ты здесь?» Ужасно, согласен?

– Ну… да.

– С ним давно уже тяжело, с дедушкой, – и Идзуми, источая грустное настроение, опустила уголки губ. – О брате он всегда заботился, а ко мне то ли сух, то ли равнодушен.

– Может, он просто всегда плохо умел обращаться с девочками? – я попытался поддержать беседу, но Идзуми, по-прежнему с унылым лицом, ничего не ответила. Тяжело вздохнула и сделала пару глотков чая из стоявшей на столе пластиковой бутылки.

Да, дедушку, пожалуй, можно назвать капризным человеком. После перелома, по-моему, он стал еще капризнее, а иногда бывают ситуации, заставляющие заподозрить, что у него начинаются проблемы с головой. Тетя Саюри ухаживала за ним без единой жалобы, но Маюко-сан, хоть и жила совсем рядом, в доме этом почти не показывалась. Потому что, видимо, ей, как и Идзуми, с дедушкой было тяжело.

Если спросить меня – на меня дедушка не производил такого уж плохого впечатления. Это, видимо, еще с первой нашей встречи после моего переезда сюда, два с половиной года назад…

– Со… Сынок Фуюхико, да? – с искренним интересом спросил он, глядя мне прямо в лицо; этот взгляд был очень печальным и в то же время очень ласковым.

Тогда, да и позже тоже, дедушка со мной мало разговаривал, но я видел, что в его сердце по-прежнему оставались тоска и горе по рано ушедшему из жизни младшему сыну. При виде моего лица эти эмоции, естественно, его переполняли… хотя, может, мне это только казалось. Так или иначе, сколько я себя помню, такого взгляда не испытывал ни разу.

В гостиную вошел черный кот Куроске и вспрыгнул Идзуми на коленки. А вот со мной он так вел себя редко. Идзуми принялась гладить его по спине уже с не таким недовольным видом.

– Слушай, Со-кун, – произнесла она, чуть понизив голос. – Я хотела бы попозже с тобой поговорить.

– О чем… о делах класса?

– Угу.

– Какие-то… проблемы?

– Небольшие. …Ты в последнее время беседовал с Хадзуми-сан?

– А… ну… – туманно ответил я.

– В каком она состоянии? С твоей точки зрения.

– Эмм… ну…

Я запутался в словах, но тут как раз вошли тетя с дядей и прервали наш разговор. Идзуми наклонилась над столом и прошептала мне на ухо:

– Ладно, позже договорим.

27 апреля, пятница. Следующий день будет четвертой субботой месяца, а значит, в школе выходной. Вместе с 29 и 30 – три выходных подряд. Вот что произошло этим вечером.

 

6

---

Может, как-нибудь зайдешь?

Скажем, часов в десять.

---

Вернувшись после ужина во «Фройден Тобии», я обнаружил эту записку, налепленную на дверь моей квартиры. Почерк Идзуми.

Идзуми жила в квартире Е-1 на том же этаже, что и я, но, хотя она ко мне в гости иногда забегала, обратного движения не было ни разу. Мы, конечно, с ней кузены, но все-таки она девушка… Можно ли так, размышлял я в некоторых сомнениях, но…

Когда пришло назначенное время, я позвонил-таки в звонок квартиры Е-1.

– Идууу, – раздался голос Идзуми, и она действительно вышла. После душа или ванны волосы все еще были влажными и пахли так же, как шампунь, который я одолжил у нее на второй день. Она была в трениках и водолазке.

– Заходи, Со-кун, не стесняйся.

Ее квартира была просторнее моей Е-9 – трехкомнатная с отдельной кухней.

На стойке, расположенной между кухней и гостиной, шумела кофеварка. Аромат шампуня сливался с плывущим ароматом кофе и исчезал.

Пригласив меня на диван в гостиной, Идзуми подала мне чашку кофе.

– Спасибо, – поблагодарил я и, добавив сахара и молока, сделал глоток. Идзуми, отпив своего черного кофе, удовлетворенно кивнула.

– Хорошие зерна, правда?

– Ты разбираешься в кофе?

– Немножко, под влиянием брата, – ответила Идзуми и обратила взгляд в кухню. – У меня была любимая смесь, но она стала старой. А это – я вчера пополнила запасы, это гавайский кона. Первоклассная вещь.

Я в целом равнодушен к вкусу кофе, как и вообще всяких напитков и еды, поэтому ответил подходящим «угу» и пробежался взглядом по комнате.

Она выглядела как-то проще и недружелюбнее, чем «комната третьеклассницы средней школы» в моем представлении. «Девочковых» украшений и мебели совсем не было.

Пол покрывал простой белый палас. На окнах не было занавесок, только кремового цвета ставни. Возле окна стоял шкаф со стеклянными дверцами, и кое-что из его содержимого привлекло мое внимание. Там стояло довольно много фигурок динозавров. Хм. Вот, значит, какое у нее хобби?

– А в той комнате у меня фортепиано, – сообщила Идзуми. – Она звукоизолированная, так что даже ночью можно играть.

– Круто. Ты профи, да?

– Я с детства училась, так что, ну, более-менее. …Это, конечно, был повод, чтобы устроить тут комнату с фоно и отдать эту квартиру мне.

Мда. Роскошная история.

Идзуми все жаловалась, что для ее родителей «брат самый особенный», однако же и она сама явно им очень дорога, разве нет? «Папочка и мамочка к моим эгоистичным желаниям обычно прислушиваются», – говорила она, но это, наоборот, должно вызывать смешанные чувства – недовольство, напряжение? …Эти мысли я высказывать вслух не стал, а взамен спросил:

– Ты, наверное, хочешь стать пианисткой, да?

Идзуми на это натянуто улыбнулась и ответила:

– Не-не. В последнее время я совсем не играю. И, раз я давно не играла, инструмент немножко расстроился.

– Аа…

– В итоге, сдается мне, эта квартира больше используется для индивидуальных репетиций драмкружка.

– А, угу.

Вставляя междометия, я допил свой кофе. «Еще чашечку?» – предложила Идзуми, но я воздержался, и она налила добавку только себе. После чего наконец…

– К нашему недавнему разговору, – она решительно вцепилась в главный вопрос. – В каком состоянии Хадзуми-сан в последнее время? С твоей точки зрения.

 

7

– Ну…

Я растерялся.

С того случая на берегу реки неделю назад у нас не было возможности так вот побеседовать наедине… Нет, или на самом деле я изо всех сил старался, чтобы этих возможностей не появлялось? Пару раз мы говорили по телефону, но лишь коротко обменивались дежурными фразами.

– По-моему, особых изменений нет? Вроде все в порядке?.. – ответил я, не вдаваясь в детальные объяснения.

По крайней мере, в классе, насколько я видел, Хадзуми играла роль «той, кого нет», исправно. В пределах школы она ко мне не подходила и по телефону не звонила, так что…

– Думаю, проблем нет.

Идзуми, однако, пробормотала «вот как» несколько сдувшимся голосом и принялась за вторую чашку кофе. Потом подняла глаза и сказала:

– Я как безопасник ежедневно слежу за ситуацией в классе… Думаю, апрель в целом прошел гладко. Осталось три дня, но это выходные. И ваше с Хадзуми-сан поведение, и то, как держались остальные и учителя, – норм.

Да. «Контрмеры», по идее, работали гладко. Это было видно по тому, что месяц уже почти закончился, а ни одной «катастрофы» не случилось.

– Но… – продолжила Идзуми. – Сегодня я услышала один разговор, который меня слегка обеспокоил. И я решила, что тебе, Со-кун, тоже стоит об этом знать.

Что?..

Из контекста я предположил, что этот «разговор» как-то связан с Хадзуми.

– Мы с Хадзуми-сан до третьего класса знакомы не были, и я толком не знаю, какая она по характеру. Поэтому пока что не решила, насколько сильно следует волноваться.

– Что у нее случилось?

Возникла какая-то проблема, о которой я не в курсе?

– У Хадзуми-сан ведь есть несколько близких подруг, да? В школе она прилежно играет «ту, кого нет», но вне ее… По пути в школу и домой она обычно болтает с этими подругами.

– Аа, это… да. Я говорил ей, чтоб вела себя осторожно, но не настаивал, чтобы она этого не делала ни в коем случае.

– Вот как, – Идзуми кивнула, но тут же продолжила: – Но. Это само по себе не проблема. Все-таки постоянно быть в классе «той, кого нет» очень трудно, поэтому ей хочется общаться с подругами вне школы. Это обычный ход мыслей, и нет повода ее винить. Но вот сегодня я от Цугунаги-сан кое-что узнала.

Цугунага… староста от девочек, да? И что же такого она сказала?

– Сперва на этой неделе в понедельник, похоже, пострадала Симамура-сан.

Симамура – подруга Хадзуми из нашего класса.

– Это было по пути из школы домой. Она была с Хадзуми-сан и еще с Кусакабе-сан. Шли втроем по тротуару, как вдруг сзади в них въехал велосипедист, врезался прямо в Симамуру-сан.

– И поранил ее? Сильно?

– Всего лишь ободрал ей колено и руку, но она, когда упала, ударилась носом, и кровь сильно пошла. Долго не могли остановить, большая суматоха поднялась.

– А велосипедист?

– Вроде как мужчина средних лет. Он даже не извинился и сразу уехал.

– Бегство с места ДТП, да?..

– С Симамурой-сан на этом все, – сказала Идзуми, помолчала немного и продолжила: – На следующий день – Кусакабе-сан.

– Она тоже поранилась, или что? – на автомате спросил я, но Идзуми покачала головой.

– На этот раз дело в другом…

24 числа, во вторник, вечером этой Кусакабе, похоже, позвонила Хадзуми. И они устроили свою обычную дурацкую беседу. Но…

Посреди этого разговора в доме Кусакабе произошло нечто непредвиденное. Живущей вместе с ней прабабушке внезапно стало плохо, и ее на «скорой» увезли в больницу; все это вызвало большой переполох.

– И тогда… – собравшись с духом, нахмурился и спросил я, – она умерла? Ну, прабабушка Кусакабе-сан.

На мой робкий вопрос…

– Похоже, угрозы жизни нет, – ответила Идзуми. – Я слышала, она поправится и выпишется из больницы. Но… – она откинулась на диван и, слабым движением руки зачесав наверх челку, приложила ладонь ко лбу. Как будто проверяла, нет ли у нее температуры. – По словам Цугунаги-сан, поскольку это произошло подряд, Симамура-сан и Кусакабе-сан сильно испугались.

– Испугались?

– Потому что обе связаны с Хадзуми-сан. Симамура-сан шла с ней вместе, Кусакабе-сан говорила с ней по телефону…

…И что из этого следует?

Я смутно мог себе это представить. То есть… А, но это…

– Это значит, что мишень их «испуга» – Хадзуми-сан, – дала Идзуми именно тот ответ, который я себе представил. – Даже вне школы с ней, «той, кого нет», общаться нехорошо. Быть может, и травма Симамуры-сан, и болезнь прабабушки Кусакабе-сан случились из-за этого?.. Быть может, это предвестники «катастроф»?

 

8

– Что за глупости, – пробормотал я, чувствуя смесь раздражения с досадой. – Что еще за «предвестник катастроф», я о таком и не слышал никогда.

Симамура просто неудачно столкнулась с велосипедистом и поранилась. А у Кусакабе с ее прабабушкой вообще третья степень родства. Опасность подвергнуться «катастрофе» грозит «кровным родственникам в пределах второй степени», значит, прабабушка выпадает. Даже если бы она умерла до больницы, это не имело бы отношения к «катастрофам» – просто несчастливая случайность.

Это правило работы «катастроф» Идзуми как безопасник, конечно, должна была знать. Мне лишний раз объяснять не требовалось.

– Я сказала то же самое. То, что произошло с ними обеими, никакого отношения к «катастрофам» не имеет, – ответила Идзуми, по-прежнему держа руку на лбу. – Цугунага-сан – это прям девочка-девочка, она по этому поводу нервничает больше всех; я ей это втолковывала, но все равно ей было трудно поверить. Но вроде как она все же согласилась. Беспокоят меня Симамура-сан и Кусакабе-сан.

– В смысле?

– По словам Цугунаги-сан, они обе с тех пор Хадзуми-сан избегают. Даже вне школы предпочитают к ней не приближаться, по телефону не говорить, вроде как чувствуют, что… дружить с ней опасно. Не знаю, заметила это Хадзуми-сан или нет, но, если заметила, думаю, для нее это будет шок.

– А…

– Если она окажется в такой вот странной изоляции, будет плохо. Потому что она не такая сильная, как ты, Со-кун.

После этих слов у меня как-то само вырвалось:

– Сильный? Я?

Я был озадачен. Слово «сильный» применительно к себе я услышал впервые.

– Ну… мне так видится?

Отмахнувшись от моего вопроса, Идзуми выпрямилась, серьезно посмотрела мне в лицо и продолжила:

– Поэтому я думаю, что слухи вроде «дружить с Хадзуми-сан опасно» необходимо остановить. «Катастрофы» подчиняются определенным законам, и, пока мы подчиняемся правилам, все будет хорошо. К этому должны подключиться и безопасники Это-сан и Тадзими-кун, и Ягисава-кун тоже.

– …Угу.

– Если она окажется в полной изоляции, то может заявить, что не будет больше «той, кого нет», и тогда наша «контрмера» рухнет. Ты согласен?

Ее лицо и слова были предельно серьезны с начала и до конца.

Я вспомнил точку зрения Мей Мисаки, что, даже если такое случится, достаточно мне одному исправно быть «тем, кого нет», и проблем не будет, но, конечно, лучше по возможности не отклоняться от плана «контрмер» с самого начала. Тоже разумный взгляд.

– Поэтому, Со-кун, – не отводя глаз, сказала Идзуми, – если Хадзуми-сан будет советоваться с тобой по этому поводу, не давай ей страдать и впадать в отчаяние…

– Как-то успокоить ее, да?

– Мм. Именно так.

– …Понял, – послушно ответил я, но при этом почувствовал себя немного виноватым.

Вчера вечером Хадзуми мне звонила на мобильник. Однако я ей не перезвонил. Поводом стало то, что она ничего не оставила на автоответчике.

– Слушай, можно вопрос? – страшно колеблясь, я все-таки собрался с духом и обратился к Идзуми. – Хадзуми-сан, эээ… что она обо мне думает?

– Что? – Идзуми посмотрела озадаченно, но, похоже, тут же поняла смысл вопроса. – А, это, – она приняла отрешенный вид и кивнула. – Ну, как сказать. Я с самого начала подозревала.

– Подозревала?

– Недавно и Ягисава-кун мне это сказал. Ну, обычно это именно так и выглядит. Со-кун, ты ей нравишься.

Хоть она и сказала это с такой легкостью…

Мне показалось, что ее это как-то беспокоит. Каких-то особых чувств вроде «не нравится» или «раздражает», по-моему, не было, но, думая, что сказать, я в итоге остановился на откровенном «Да нет, не может быть».

– Кстати, она тебе случайно не призналась? – в этот самый момент поинтересовалась Идзуми с очень дружеским выражением лица.

– Ээ, нет, не было такого.

Уже отвечая, я отвел глаза от смотрящей на меня собеседницы. Идзуми скрестила руки на груди и произнесла:

– Хмм. Со-кун, а ты сам что думаешь?

– Эээ…

– Хадзуми-сан – красивая девушка… Ну, с симпатией к ней относишься?

– …Да не особо, – ответил я, и это было совершенно искренне.

– Значит, она тебе не нравится?

– …Да не особо.

– То есть ты к ней равнодушен, выходит?

– Ну, похоже, так.

«Нравится девушка», «не нравится девушка» – подобные так называемые «любовные эмоции» меня до сих пор всерьез не увлекают. «Хочу обладать» – подобные мысли, скорее всего, во мне тоже поселяются реже, чем в среднестатистическом человеке. В связанных с этим тонкостях я, третьеклассник средней школы, естественно, абсолютно не разбираюсь…

Пока я так себе объяснял, Идзуми смотрела с прищуром на мое сконфуженное состояние и кивала: «Ага, ага». Потом подняла ноги на диван, села по-турецки и, одним движением рук закинув длинные волосы за плечи, четко заявила:

– В таком случае мне можно особо не волноваться, да? Ситуация странная, конечно, но, если ты силой навяжешь ей свои чувства, думаю, ни к чему хорошему это не приведет.

 

9

Последние три дня апреля миновали без происшествий. По крайней мере, насколько мне было известно.

Я за эти дни один раз сходил в библиотеку «Рассветного леса», а после этого, помимо перемещений между «Фройден Тобии» и родовым особняком Акадзавы, почти что не выходил из дома. Естественно, и с одноклассниками не встречался, кроме живущей в том же доме Идзуми.

Так я и сидел практически все время, читая книги в одиночестве, и меня даже посещали мысли, что хорошо бы эти выходные так вот и длились. Хотя после переезда в Йомияму мое состояние прилично улучшилось, все-таки умение держать равновесие среди большого количества людей не стало моей сильной стороной… Поэтому – да, если покопаться в самой глубине моей души, наверное, там можно найти затаившееся желание бросить все к черту и сбежать отсюда.

Может, воспользоваться Золотой неделей, чтобы действительно сбежать?

Даже такие мысли вспыхивали у меня в голове. Хотя бежать мне некуда и места для меня нигде нет.

Лицом к лицу я ни с кем не встречался, но один раз говорил по телефону с Ягисавой.

– Салют, Со, ты там в порядке? В порядке, наверно, – сказал он в обычной своей пофигистичной манере. – Апрель почти закончился, давай и в следующем месяце продолжать в том же духе.

– Ага, давай, – ответил я, и Ягисава тут же затараторил:

– Если тебя слишком достанет одиночество из-за того, что тебя типа «нет», просто прыгай ко мне в душу. Вне школы – никаких проблем. Если хочешь, давай вместе создадим группу.

– Чего?

– Со, ты на чем-нибудь играешь? Если ни на чем, ну, хоть на ударных попрактикуйся. Начни с бубна или кастаньет.

– …Я воздержусь.

– Правда? А по-моему, это лучше для психики, чем вечно сидеть в четырех стенах и читать книжки.

Похоже, Ягисава, видя, как я каждый день в классе играю роль «того, кого нет» и не подаю виду, что стрессую от этого, в своем стиле за меня беспокоится. С одной стороны, я ему за это благодарен, с другой, это не его дело абсолютно… В такие моменты я всегда слегка раздражаюсь.

Хадзуми не позвонила ни разу. История, услышанная, от Идзуми, меня беспокоила, но сам я связываться с ней в итоге не стал…

И вот – тридцатое. Вечер последнего дня апреля.

В одиннадцатом часу, сев за стол в гостиной, я включил ноутбук. Пришло три мейла.

Первый – от Сюнске Коды. Как обычно, кое-какая информация о биологическом кружке.

На минувшей неделе пришли трое первоклассников, желающих записаться в кружок. Двое парней и одна девушка. Поскольку на их плечах лежит будущее кружка, если подвернется возможность встретиться с ними в кружке, обращаться надо мягко и вежливо… Стоп, чего это он мне такие наставления дает?

Взамен недавно скончавшейся У-тян в кружке поселился другой аксолотль, на этот раз самец. Его, похоже, принес один из новичков, но у него уже было имя, и надо же – оно снова «У-тян».

На Золотой неделе Сюнске планирует бывать в кружке каждый день. «Со, если захочешь, тоже забегай» – этим приглашением письмо заканчивалось.

Второй мейл был от Мей Мисаки.

От нее я не получал мейлов со дня накануне церемонии открытия, кажется? Едва я обнаружил, что имя отправителя «Mei M», у меня чуть сильнее забилось сердце. Я его открыл, и…

---

Похоже, апрель прошел успешно.

Надеюсь, и в следующие месяцы все будет гладко.

---

Как всегда, лаконично. Однако, прочитав это, я испытал хоть слабое, но облегчение.

Выдохнув, я закрыл глаза и представил себе Мей все с той же повязкой, что и в прежние времена. Кстати говоря, ведь две недели назад, когда я с ней встретился в «Пустых синих глазах»…

«Со-кун, можно мне разок наведаться к тебе в гости?»

Вот так она сказала. Интересно, она действительно этого хотела? Или, может, ей просто пришло в голову.

Третий мейл – все тот же е-мейл-журнал «Новости Йомиямы». Он выходит дважды в месяц, и второй апрельский номер пришел неделю назад, а сегодняшний снабжен подзаголовком «Спецвыпуск ЗН».

Впрочем, содержание было совершенно обычным.

Сообщение о недавнем «открытии» от репортера, увлекающегося местной историей. Колонка с разнообразной информацией о празднике в связи с Днем мальчиков 5 мая. Вдобавок – расписание различных мероприятий, которые будут проходить в разных местах Йомиямы во время Золотой недели. Благотворительная распродажа в парке «Рассветный лес», распродажа подержанных книг на площади перед мэрией, «концерт самодеятельности» где-то там, и так далее, и тому подобное…

Я быстренько пробежал выпуск глазами, но ничего особо интересного не обнаружил.

Только лишь…

В самом конце была маленькая строка: «Письма в редакцию». А под ней было это. Я рассеянно прочел, и у меня вырвалось: «Хм?» Но в тот момент ничего больше моего внимания не привлекло.

---

Непосредственно перед выходом этого номера к нам поступила печальная новость.

Мы желаем душе Такаюки Накагавы-куна счастья в следующей жизни.

---

К оглавлению

 

Интерлюдия 1

Что-то неприятное с этой Хадзуми-сан.

Правда?

Все так говорят. К ней приближаться плохо. Опасно.

Опасно в каком смысле?

Говорят, случится что-то плохое. Поэтому, говорят, лучше к ней не подходить.

Но слушай, Хадзуми-сан же одна из «тех, кого нет». В классе с ней и так никто не разговаривает. Правило такое…

Да нет же. Речь не о классе, а о том, что за пределами школы.

Что, совсем нельзя подходить? Даже за пределами школы?

Знаешь, есть девчонки, которые с Хадзуми-сан часто вместе возвращались.

А, Симамура-сан и Кусакабе-сан.

Так вот, Симамура-сан прямо на тротуаре поранилась.

Я слышала, ее велосипед сбил. Но вроде же ничего серьезного?

А у Кусакабе-сан прабабушка в обморок упала, за ней «скорая» приезжала, ты слышала?

Нет, это не слышала.

Как раз когда она с Хадзуми-сан по телефону болтала. Случайность, думаешь?

Ну, раз прабабушка, значит, она уже жутко старая. А раз так…

Но слушай, и Симамура-сан, и Кусакабе-сан обе перепуганы, с Хадзуми-сан вместе ходить из школы больше не хотят.

Хмм.

И что думаешь? Все-таки не стоит, наверно, правда?

Ну не знаааю. Мне как-то…

 

*

 

Слушай, слушай. Все-таки эта Хадзуми-сан опасная.

Что еще?

Слышала про аварию тридцатого?

Аварию? Эээ…

Ученик из Йоми-один на мотике разбился насмерть.

Йоми-один, в смысле старшая школа?

Старшая школа Йомиямы номер один, сокращенно Йоми-один. Он во втором классе учился…

 

*

 

…Вроде погибший был второклассником по фамилии Накагава.

Он водил без прав, что ли?

Нет. Я слышала, он сидел сзади на чьем-то мотике, а на перекрестке в них врезалась машина, которая хотела повернуть вправо. Тот, кто вел мотик, отделался травмами, а вот Накагава упал прямо под следующую машину.

Уу, аж слушать больно. Не стоит вступать в байкерскую банду.

Не-не. Сейчас и байкерских банд-то уже нету.

…Так или иначе, не повезло бедняге.

Очень.

И? Этот Накагава из старшей школы что, какой-то знакомый Хадзуми-сан?

Именно. Вот потому-то я и говорю, опасная она…

 

*

 

…Знаешь, Хадзуми-сан на поминки того парня, который на мотике разбился, тоже пришла.

Значит, они правда были знакомы.

И давно, похоже. Младший брат лучшего друга ее старшего брата, типа того.

Старший брат Хадзуми-сан…

Он вроде сейчас в универе учится.

Значит, младший брат его друга?.. Хмм…

Ну. Ясно же, что это не просто совпадение.

Ну не знаю…

Одна рана, один обморок члена семьи, одна смерть в аварии. И все это буквально подряд.

Думаешь, это как-то связано с тем, что Хадзуми-сан «та, кого нет»?

Может, и связано.

Но ведь правило «тех, кого нет» относится только к этому классу. А погибший – не родственник никому из класса.

Поэтому-то ходят разговоры, что, может быть…

Может быть… что?

Может быть, Хадзуми-сан и есть «мертвая»?

«Мертвая» – в смысле, тот самый «лишний», который проник в класс в апреле?

Ну да.

Как же так…

В самом деле, уже поговаривают, может, она эта? И вот поэтому вокруг нее происходит всякое плохое.

Правда?

Правда или нет, понятия не имею. Акадзава-сан и остальные говорят, что нет.

…

Но, похоже, узнать, кто этот «лишний», невозможно, сколько ни расследуй. Значит, и утверждать, что Хадзуми-сан не «лишний», тоже невозможно.

…

Но в любом случае к ней лучше не подходить, это факт. Игнорируй ее и вне школы тоже, будто ее «нет»…

К оглавлению

 

Глава 6. Май 1

1

Такаюки Накагава, на имя которого я наткнулся в разделе «Письма в редакцию» «Новостей Йомиямы», учился во втором классе первой старшей школы Йомиямы и был знаком с Юйкой Хадзуми… Это я узнал вечером второго мая. То, что подобная информация разлетается по классу, мне сообщила Идзуми, зайдя в гости.

– Но, судя по всему, это был младший брат близкого друга старшего брата Хадзуми-сан. Как ни крути, а эта авария не может быть связана с «катастрофой», – расстроенно скрестив руки на груди, сказала Идзуми. – Но я беспокоюсь. Из-за этого нехорошие слухи могут набрать силу. …Хадзуми-сан с тобой это как-то обсуждала, нет?

– Пока что нет.

– Ясно…

Позже я узнал, что этот школьник по имени Накагава был родственником кого-то из «Новостей Йомиямы», и ему время от времени доверяли то помогать с интервью, то писать мелкие заметки.

«Школьник разбился насмерть на мотоцикле» – по одной этой информации можно было бы предположить, что школьник-хулиган лихачил на дороге и спровоцировал аварию; но на самом деле, наоборот, Такаюки Накагава был прилежным и популярным парнем. Мотоцикл вел сотрудник «Новостей» (35 лет, мужчина), а большая часть вины, похоже, лежала на водителе машины, который поворачивал вправо и врезался в мотоцикл.

В перерыве между длинными выходными, по крайней мере на вчерашний день, в состоянии Хадзуми каких-то заметных изменений не было. Сегодня, однако, возникло ощущение, что у нее какой-то депрессивный вид. Мне казалось, что она хочет мне что-то сказать, и я решил немного поговорить с ней по дороге из школы домой, но…

Как только прозвенел звонок с последнего урока, Хадзуми тут же вышла из класса. Лишь потом я узнал, что в тот день она торопилась уйти, чтобы не опоздать на ночное бдение по Накагаве.

– С завтрашнего дня опять выходные, да? – пробормотала Идзуми, все еще со скрещенными руками, и вздохнула. – Хорошо бы на этих выходных странные слухи не особо распространялись.

Затем, уже поздно ночью…

Я, совершенно растерянный, послал мейл Мей Мисаки.

Мей ходила в ту же школу, что и покойный Такаюки Накагава, – в первую старшую школу Йомиямы, сокращенно «Йоми-один». У них был год разницы в возрасте, поэтому мне казалось маловероятным, что Мей его знала, но все-таки лучше ей сообщить. Так я подумал.

«Контрмеры», разработанные для защиты от «катастроф», действовали успешно, но вокруг Юйки Хадзуми одно за другим случались неожиданные происшествия, и в классе зарождалась неприятная атмосфера. Я хотел передать Мей свое беспокойство и заодно спросить совета. Поэтому…

Ответ пришел на следующий день во второй половине.

---

С второклассником Накагавой-куном я знакома не была, так что…

Хадзуми-сан тебя тревожит?

Но я уже говорила, даже если с ней что-нибудь случится,

но ты один правильно исполнишь «того, кого нет», все будет нормально.

---

 

2

– Послушай, Со-кун, я… – произнесла Хадзуми и в нерешительности смолкла. Я не понукал ее продолжать, а все так же шел вперед по берегу реки Йомияма.

– Послушай, Со-кун, – повторила Хадзуми и остановилась. Я остановился тоже. Тучи висели низко над головой. Хадзуми придерживала волосы, которые трепал довольно сильный ветер. – По-моему, меня все как-то сторонятся.

Я ожидал, что, скорее всего, она скажет что-то подобное. Потому что полчаса назад она позвонила со словами «Я тут рядом прохожу. Может, пересечемся?» – и пришла.

– Сторонятся? – повторил я как можно спокойнее. – «Все» – это кто? И каким образом сторонятся?

– …Девчонки в классе, – опустив глаза, ответила Хадзуми. – Симамура-тян и Кусакабе-тян, даже когда я им звоню, не берут трубку. Даже вне школы все притворяются, что меня не видят. Я спрашиваю почему, а они только отворачиваются.

А, значит, уже вот так открыто?

– И не только эта парочка. Другие девчонки тоже, а потом и мальчишки, все одинаково…

– Даже вне школы игнорируют тебя, будто тебя «нет»? Такое ощущение?

– …Да, – тихо ответила Хадзуми. – Скажи, Со-кун. Почему так?

Внезапно подняв глаза, она молящим тоном повторила:

– Почему они все… вот так?..

6 мая, воскресенье. Последний день Золотой недели. Еще не было и пяти, но из-за облачности царил сумрак, как перед самым закатом.

И третьего, и четвертого, и пятого я, как и в первую половину ЗН, в основном сидел дома и читал книги. Ягисава и Сюнске Кода приглашали, типа «ну выберись хоть ненадолго», но мне было как-то неохота, и от приглашений я отмахивался.

Однако меня беспокоило, что все эти дни делает Хадзуми.

Мей Мисаки в своем мейле писала, что все будет нормально, даже если «тем, кого нет» останусь я один. Еще раньше она то же самое сказала устно, а ей я доверял полностью. …Я не хочу сказать, что поэтому насчет Хадзуми можно нисколько не волноваться. Думаю, потому что я все-таки хочу по возможности пройти этот год, успешно воплотив «контрмеры», как было запланировано.

– На той неделе на мотоцикле разбился школьник по фамилии Накагава-сан, – решительно вонзился я в эту тему. – Хадзуми-сан, ты его хорошо знала?

– А, это… – Хадзуми вновь опустила глаза. – Да. Я неожиданно об этом узнала, и это был страшный шок.

– Он был младшим братом лучшего друга твоего старшего брата, да?

– Да. Он со старшим Накагавой давно дружил, и с Такаюки-саном часто болтал, и тут такое, я просто не могу поверить…

Бледно-розовая кофточка, светло-бежевая юбка. Хадзуми не в школьной форме я видел впервые, во всяком случае после перехода в третий класс.

Она печально куснула губу и вздохнула. Тогда я как можно естественнее, но при этом деликатнее…

– Никто не сохранил бы спокойствия, услышав о той аварии.

Дежурной репликой тут не отделаешься, и обманывать тоже было нельзя. С этой мыслью я честно высказал то, что думал:

– Я слышал и о травме Симамуры-сан, и о проблеме в семье Кусакабе-сан. И то, и другое – просто несчастные случаи, никак не связанные с «катастрофами», но тут и дня не прошло, как твой знакомый умер. И потом, если подумать здраво, ясно, что «катастрофы» тут ни при чем, только вот ребята в классе сейчас не могут думать здраво. Они считают, что это связано с «катастрофами»… и вот поэтому.

– …

– Они все боятся.

– Боятся… меня?

– Да. Наверное, поэтому и сторонятся. Думают, что раз ты «та, кого нет», то с тобой и вне школы общаться опасно.

– К-как же так…

– Лично я считаю, что это безосновательно. Они обманывают сами себя, игнорируя правила, связанные с «феноменом» и «катастрофами». Акадзава, наш безопасник, тоже волновалась, что такая ситуация может возникнуть.

– Как же так… Я же ничего плохого не сделала, а они…

Голос Хадзуми превратился в фальцет. Лицо напряглось, губы задрожали.

– Я ведь все делала, как мне сказали, я была в школе правильной «той, кого нет», и все равно… За что они так…

Я сразу ничего не ответил, а сделал пару шагов в сторону реки. Глубоко вдохнул встречный ветер, пахнущий водой, и лишь потом повернулся к Хадзуми и сказал:

– Все будет хорошо. Что бы там ребята ни думали, пока что «контрмеры» этого года работают успешно, «катастроф» нет. Ложные слухи Акадзава и другие наверняка пресекут. Поэтому держи хвост пистолетом, как до сих пор… ладно?

Выражение лица Хадзуми не смягчилось. Однако спустя несколько секунд молчания она кончиком пальца смахнула слезы, выступившие в уголках глаз, посмотрела на меня, словно ища опору, и коротко кивнула.

– Раз ты есть, Со-кун, – произнесла она с чуть наигранной улыбкой, – раз ты со мной… то я… да?

– А… ээ, да.

Хоть мне и удалось с трудом ответить, такой подход со стороны Хадзуми меня здорово озадачил. Удержавшись от какой-либо другой реакции, я зашагал по дорожке вдоль берега. Хадзуми поспешила за мной.

Так мы шли какое-то время, пока не приблизились все к тому же пешеходному мостику Идзана-баси. «Ладно, пока», – вскинул я руку и двинулся к мосту, однако на этот раз Хадзуми пошла следом. Она хочет еще что-то сказать? Хмм, что же мне делать…

Деревянный мостик, деревянный парапет. Перила железные, но краска облупилась, и то тут, то тамвидна ржавчина. Этот старый мост я перешел ровно наполовину, когда…

– Эй, Со-кун! – окликнула меня Хадзуми, и я остановился. – Эй…

– Да?

– Насчет того собрания в конце марта, когда решали, кто в этом году будет «тем, кого нет»… Я об этом уже говорила немножко. Когда ты вызвался быть «тем, кого нет», а потом спросили, достаточно ли одной этой «контрмеры»…

– Да. Был такой разговор.

Было выдвинуто и принято предложение назначить в этом году двоих «тех, кого нет», и тогда… в итоге второго выбирали жеребьевкой с помощью колоды карт.

«Почему ты согласилась на роль "той, кого нет"? По-моему, ее никак не назовешь приятной».

Я вспомнил, как, возвращаясь из школы в день церемонии открытия, задал этот вопрос Хадзуми.

«Это, ну, просто я вытянула джокера».

Так она тогда ответила.

«Если ты была решительно против, то, наверное, могла бы тогда упереться и сказать нет?»

Кажется, так я ее спросил. Поскольку события развивались стремительно, даже если бы она отказалась, никто бы ее сильно винить не стал.

– В тот день, когда «номера два» выбирали жребием, я… – заговорила Хадзуми, держась одной рукой за перила и глядя на текущую внизу воду. – Я нарочно вытянула джокера.

– Ээ… – вырвалось у меня. Хадзуми посмотрела на меня искоса и спросила:

– Ты помнишь, какая тогда была жеребьевка?

Я не смог ответить.

– Карты взяли по числу людей, среди них был один джокер… Эти карты прошли через множество рук, и я заметила, что у джокера совсем чуть-чуть загнут уголок. Когда пришел мой черед тянуть, я увидела, что эта карта все еще там, и нарочно ее выбрала.

– Зачем… – начал было я, но тут же смолк. Положив руку на тот же поручень, что и Хадзуми, опустил взгляд на темно-зеленую воду.

– Потому что… – ответила Хадзуми. – Потому что так в классе мы с Со-куном вдвоем «те, кого нет». Очень уникальная ситуация.

– …

– Еще с первого класса, когда мы учились вместе, я все время думала о тебе, Со-кун. Хотя ты этого и не замечал.

– А… ээ, угу.

– Тогда, как бы это сказать, вокруг тебя была такая атмосфера, будто стена, к которой ты никого не подпускал, куда выше, чем сейчас. Кроме Ягисавы-куна, я рядом с тобой никого и не видела. И когда ты был один, у тебя всегда было такое лицо, словно ты мыслями где-то в другом месте.

– …Может, и было. Я сам толком не знаю.

– Но мне такой ты всегда был интересен… Чем-то ты мне напоминал брата.

Что на это ответишь? Я был в полной растерянности.

«Кстати, она тебе случайно не призналась?»

Я вспомнил тот вопрос, который полушутливым тоном задала мне Идзуми вечером накануне длинных выходных.

«Каково это, влюбиться?»

Внезапно я вспомнил собственный голос, прозвучавший когда-то давно, много лет назад, когда я еще был в начальной школе.

«Это когда тебе кто-то нравится?»

Невинный вопрос, который я задал обожаемому Тэруе-сану, в «Приозерном особняке» которого в те времена часто бывал. А что мне тогда ответил Тэруя-сан?

– Поэтому, Со-кун, – и Хадзуми, как и я, глядевшая на воду внизу, мягко прильнула ко мне плечом, – я хочу быть к тебе ближе. Я понимаю, в школе нельзя, хоть мы с тобой и оба «те, кого нет»… Но в других местах – ближе. Раз уж нас с тобой на пару «нет».

– Ээ, эмм…

– И тогда, как бы меня все ни игнорировали, я буду спокойна. Я смогу продолжать.

– Эээ, насчет «быть ближе», мы как-то и сейчас, эй, вот так вдвоем беседуем и все такое, не особо и…

– Вовсе нет, – Хадзуми слегка повысила голос. Ее взрослый, но в то же время какой-то детский взгляд сверлил меня. – Вовсе нет, я…

Я не в силах был выдержать этот взгляд, и мои глаза заметались. Но сегодня, увы, зимородки над рекой не летали…

 

3

В моем сознании, непривычном к таким ситуациям, а точнее, совершенно неопытном по этой части и потому растерянном, внезапно…

«Похоже, ходят слухи, что Хадзуми-сан и есть "мертвая"».

…всплыли эти слова.

«Мертвая» – это, то есть, тот самый «лишний», который проник в класс в апреле? Хадзуми-сан сама и есть «мертвая», не поэтому ли вокруг нее вечно творится всякое плохое? Вот такие слухи.

Это мне вчера вечером сообщила Идзуми, вновь придя в гости. За последние несколько дней этот слух тоже, судя по всему, расползался.

«Что за идиотизм», – подумал я, как только услышал.

«Лишний», проникший в класс в «такой год», и есть «мертвый» – это факт; но «катастрофы» не происходят непосредственно усилиями этого «мертвого». Разговоров, что тех, к кому прикасается «мертвый», постигают несчастья, быть просто не должно. И тем не менее…

Вообще как возможно такое, что Хадзуми – «мертвый» этого года? Она должна была бы быть жертвой одной из «катастроф» прошлого, но как это может быть?

Мы с Хадзуми вместе учились в первом классе. С того времени она обзавелась довольно взрослой атмосферой и заслужила у одноклассников репутацию «красотки». Все это я помню. Отчетливо помню.

В конце марта на «встрече по контрмерам» Хадзуми тоже была, это точно. Когда выбирали второго «того, кого нет», она вытянула джокера и заявила, что принимает этот результат. …Я помню, что там было. Отчетливо помню.

При «феномене» «лишний» проникает в класс в апреле. В марте оно в нашем мире еще не появилось, а значит, это не может быть Хадзуми, избранная «номером два» на «встрече по контрмерам». …Так я рассуждал, но…

Все не так просто.

Документы подделываются.

Воспоминания изменяются.

Сопровождающие «феномен» происшествия, которые не назовешь иначе как таинственными, делают самые разные «убежденности» бесполезными.

Хадзуми в первом классе училась вместе со мной. Она присутствовала на мартовской «встрече по контрмерам». Что если эти мои воспоминания – уже измененные, «ложная память»?

Если верить слухам, то «лишний» = «мертвый», затесавшийся в этом году в класс 3-3, не кто иной, как Юйка Хадзуми, но ни она сама, ни близкие к ней люди этого не осознают… Если это действительно так, что тогда?

От того, что ты контактируешь с «мертвым», «катастрофа» с тобой не случится, это я знаю точно. Раз так, то, даже если она вправду «мертвая», это ничего не меняет. Для нас это не имеет никакого значения. Не должно иметь никакого значения… по идее.

Внезапно ветер усилился, и растущие у реки деревья и травы зашелестели. Вода под нами покрылась рябью.

Прижав руками взметнувшуюся было от ветра юбку, Хадзуми потеряла равновесие. Я тут же выбросил вперед руки и схватил ее за плечо. Руки тотчас ощутили тепло ее тела, прошедшее через ткань кофточки. Это было предельно далеко от образа «мертвого»; напротив, тепло ощущалось куда более «живым», чем, должно быть, от меня самого.

– Ай! – удивленно пискнула Хадзуми, и я тут же убрал руки.

– Сп-пасибо, Со-кун.

– Да не… не за что.

Я отвернулся от нее и снова зашагал по мосту. Ветер продолжал дуть, а вокруг постепенно темнело, смеркалось.

– А… постой, Со-кун! – воскликнула Хадзуми и бросилась догонять. – Я хочу еще чуть-чуть с тобой…

Я ускорил шаг, надеясь, что она меня не догонит. Потому что у меня было какое-то такое ощущение, что вот здесь вот так продолжать с ней говорить как-то так нехорошо. И для меня, и, вероятно, для нее. Но…

Когда до конца моста оставались считаные метры, на дорожке, идущей вдоль того берега реки, я увидел человеческую фигурку.

Это было так неожиданно, что на миг я не поверил своим глазам. Но… да, точно. Фигурка, которую я увидел, принадлежала…

Мей Мисаки.

Ошибиться невозможно.

Она была довольно далеко, да к тому же уже смеркалось… и тем не менее я был уверен. Она была не в школьной форме, одета во все черное – нехарактерно для нее. И все же…

Колышущиеся на ветру короткие черные волосы. Маленькое лицо и в целом хрупкое телосложение. Все это в целом сказало мне, что это Мей.

Она медленно шла по дорожке вверх по течению реки и остановилась напротив моста Идзана-баси. И, будто с каким-то удивлением, посмотрела на меня.

– Мисаки-сан, – на автомате позвал я ее. – Мисаки-сан.

Начисто забыв, что рядом есть Хадзуми, последние насколько метров я пробежал со всех ног.

– …Со-кун, – поприветствовала меня Мей Мисаки, слабо улыбнувшись. Вновь налетел порыв ветра, заставив деревья и траву зашелестеть. – Как неожиданно встретить тебя здесь.

На этот раз, в отличие от нашей прошлой встречи в «Пустых синих глазах в сумраке Ёми», Мей не закрывала левый глаз повязкой. Его она потеряла в детстве из-за болезни, и в глазницу вставили искусственный. Но сейчас там был не синий «глаз куклы», как раньше…

Другой «глаз», карий с черным зрачком. Новый искусственный глаз, который Мей начала носить повседневно года два назад. С тех пор она почти перестала прятать его под повязкой, как раньше.

– Мисаки-сан…

Сейчас, когда я стоял напротив Мей, мое сердце колотилось так, что самому было слышно. Отчасти это из-за того, что я бежал, но расстояние было совсем небольшим. Я чувствовал, что есть и другая причина.

– Это ничего? – спросила Мей.

– Ээ…

Я озадаченно склонил голову набок. Мей перевела взгляд на мост.

– Ты же беседовал с ней.

– А… но тот разговор мы уже закончили.

– Вот как?

– …Угу.

– Хм, – Мей слегка прищурила правый глаз. – Ты уверен? Она смотрит немного сердито.

– Эээ… Не, это не особо… – с непонятными мне самому чувствами ответил я и при этом обернулся. К этому времени Хадзуми уже отвернулась от меня и зашагала к противоположному берегу. Поэтому я не мог сказать, действительно она смотрела «немного сердито» или нет.

– Эмм… спасибо за тот мейл, – сказал я, и Мей вновь слабо улыбнулась.

– Похоже, у тебя много чего происходит, но ты справляешься?

– Угу… ну, типа того.

– Та девушка только что – это, случайно, не вторая «та, кого нет»?

– А, ага. Именно она.

– Хадзуми-сан, да?

– …Да.

– Красивая. Кстати, Со-кун, вы с ней случайно не встречаетесь?

На этот внезапный вопрос я поспешно завозражал:

– Да нет, что ты. Нет. Ничего такого. Мы просто коллеги, оба «те, кого нет», ну и поэтому обсуждаем между собой всякое. Но больше ничего.

– Хмм, – Мей вновь прищурила правый глаз и посмотрела мне в лицо. – Я думаю, что, даже если продержишься ты один, все будет хорошо, но… есть и ощущение, что эта девушка немного опасная и лучше бы ее одну не оставлять.

– Не оставлять одну?

– Как бы это сказать, она будто идет по узкой тропинке над обрывом. И тем не менее сама она этого обрыва не замечает и не хочет замечать… Как-то так.

Когда я слушал эти слова Мей, мне показалось, что в животе у меня появился и стал разрастаться ледяной ком. Я не знал, что ответить, и в то же время не мог отвести глаз от рта Мей, из которого, казалось, придут еще какие-то слова…

В шум ветра вплелся тихий электронный звук. Рингтон мобильника Мей? Да, в прошлом месяце, когда мы с ней встречались в «Пустых синих глазах…», я слышал точно такой же звук.

Мей достала из кармана куртки мобильник и, словно пряча его от моих глаз, повернулась ко мне боком.

– Да. …А, да.

Она отвечала собеседнику, и ее голос перемежался паузами.

– Я… но… да. Ладно…

Интересно, кто ее собеседник? …Такое впечатление, что тот же, что и в прошлый раз.

– …Что? Да, хорошо. …Не расскажу. Не волнуйся.

С этими словами Мей положила трубку.

Кто же был собеседником? Откровенно говоря, я не мог справиться с любопытством, однако спросить ее мне не удалось.

 

4

На следующий день, 7 мая. Утром понедельника после Золотой недели.

Придя в школу чуть раньше обычного, я направился к нулевому корпусу и в первую очередь заглянул в биологический кружок. Как я и ожидал, там уже был Сюнске Кода и проверял состояние питомцев. Заметив мое появление, Сюнске поправил дужку очков в серебристой оправе и серьезным тоном произнес:

– Салют, давно не виделись. Главное, ты успешно добрался до мая.

– Ну, более-менее.

– За время длинных выходных у нас умер один полосатый вьюн и одна креветка Амано. Я не стал сообщать об этом, но уже готовлю прозрачные препараты, – сообщил он не столько с серьезным, сколько с недовольным видом. Я, тоже с недовольным выражением лица, ответил:

– Рыб можно.

– А ракообразных?

– Можно, раз они как рыбы.

– Теперь… – тут Сюнске вновь сделал серьезное лицо. – Насчет тех новеньких, о которых я писал тебе в мейле.

– Ага. Два парня и девушка, да?

– Да-да. Кстати, одного из этих парней зовут Таканаси.

Услышав фамилию, я сразу же подумал: «А?» Она звучала знакомо, где-то я ее уже встречал.

– Эта Фамилия, Таканаси, пишется как «игра маленькой птички»?

Сюнске, по-прежнему с серьезным лицом, кивнул.

– Думаю, Со-кун, ты уже догадываешься. Да, так и есть. У этого новенького, Таканаси-куна, есть сестра на два года старше, ее зовут Дзюн. Она в третьей параллели.

Точно, в классе 3-3 есть такая Дзюн Таканаси. …Ну надо же, в биологический кружок вступил один из «причастных».

– Я беспокоился и поэтому слегка его расспросил, но, похоже, про особые обстоятельства класса 3-3 он ничего не знает. Похоже, старшая Таканаси хорошо выполняет правило «не трепаться без необходимости».

– Видимо, так.

Я вздохнул, ощущая некоторую подавленность. С этим чувством я посмотрел вперед, и мой взгляд уткнулся в аквариум, где плавал белый аксолотль. Это и есть У-тян второго поколения?

– Я от Кейске случайно услышал, – сказал Сюнске, – что в классе творятся какие-то тревожные дела?

До него тоже дошли неприятные слухи насчет Юйки Хадзуми?

– Ну… – протянул я, вспомнив свои сложные чувства по поводу того, что у нас с Хадзуми произошло вчера. – Не знаю, что именно ты услышал, но это почти всё ложные сплетни. Старшеклассник из «Йоми-один» погиб в аварии, но он не из «причастных». Авария была не из-за «катастрофы». Так что беспокоиться не о чем. «Катастрофы» не начались.

– Правда?

– Угу.

– Хмм. Ладно, раз ты уверен, то и я чересчур беспокоиться не буду.

До первого звонка оставалось еще несколько минут, и я, оставив Сюнске одного, вышел из кабинета. Прежде чем идти в класс, я хотел уточнить еще кое-что.

Направился я в дополнительную библиотеку, находящуюся тоже в нулевом корпусе, на первом этаже.

Библиотекарь Тибики-сан был в отпуске, и весь апрель на двери библиотеки висела табличка «Закрыто». Я слышал, что отпуск Тибики-сана длился до конца апреля, но первого и второго мая, когда я сюда приходил, тоже было закрыто. Что же будет сегодня, когда длинные выходные закончились?

В коридоре старого кирпичного здания, где даже днем маловато света…

Прямо перед тем, как я добрался до места назначения, меня сзади окликнули: «Хирацка-кун». Чуть хриплый, низкий, но приятый голос. Это…

Обернувшись, я увидел мужчину в черной рубашке, черном пиджаке, черных брюках – словом, во всем черном. Тибики-сана.

– Доброе утро, – вежливо поздоровался я. – С сегодняшнего дня вы вышли на работу?

– Ну… да, – ответил Тибики-сан. Его лицо за немодными очками в черной оправе выглядело гораздо изможденнее, чем при нашей последней встрече в конце прошлого года. Волосы, тогда седоватые, сейчас были почти совсем седыми. «Личные причины», по которым он взял отпуск, возможно, были связаны со здоровьем.

– Камбаяси-сэнсэй мне изложила ситуацию, – подходя ко мне, произнес библиотекарь в черном. – Нынешний год – «такой». А ты ради осуществления «контрмер» принял на себя роль «того, кого нет». Верно?

– Да, – я послушно кивнул. – И потом, в этом году еще один…

– Это я тоже уже знаю. На мартовском собрании решили о добавочной «контрмере». А именно – назначить двоих «тех, кого нет».

– Да. Так и есть.

В этот момент из древнего динамика нулевого корпуса раздался первый звонок. До звонка на урок оставалось пять минут.

– Ты пропустишь первый урок? Раз тебя «нет», ты можешь и пропускать, верно? – спросил Тибики-сан.

– Нет. Более-менее могу, да, – ответил я на оба вопроса. Первым уроком в понедельник идет математика. Если ее прогуливать, потом не нагонишь. – Вот физру или музыку я бы пропустил с удовольствием.

– Хм. Ну тогда… – произнес Тибики-сан, поглаживая заостренный подбородок, – заходи на большой перемене. С сегодняшнего дня дополнительная библиотека открыта.

– А, ага, – тут же ответил я. – Зайду.

– Ты что-то хочешь со мной обсудить?

– Ээ… ну…

– Я тоже хочу кое о чем тебя расспросить и кое о чем побеседовать, – сказал Тибики-сан и резко провел по растрепанным седым волосам. – Буду ждать.

 

5

Первый урок, математика. Если подумать – именно с этого времени у меня возникло ощущение, что с Хадзуми что-то не так.

На короткий классный час она не пришла. В этом не было ничего особо странного: ни на ежеутреннем коротком классном часе, ни на еженедельном длинном, по всеобщему молчаливому согласию, «тем, кого нет» присутствовать не нужно. Потом был первый урок, на который Хадзуми опоздала минут на пять, но учитель (естественно, знакомый с ситуацией) не сказал ни слова упрека. Она – тоже, конечно, молча – прошла к своей парте, последней в ряду у окон, выходящих в школьный двор…

Во время урока я со своего места, последнего в ряду у коридора, несколько раз исподтишка глянул на нее. Она достала учебник, но тетрадь не открывала, карандаш в руку не брала – просто сидела, опустив голову и подперев щеку рукой. То ли сонная, то ли просто вялая. Или в трансе, а может, неважно себя чувствует.

Второй урок – японский язык. Хадзуми, похоже, оставалась в том же состоянии. На перемене перед вторым уроком она осталась сидеть, опершись локтями на парту и обхватив щеки руками. В мою сторону не кинула ни взгляда.

Это странно, подумалось мне; однако дело было в пределах школы, да еще в кабинете 3-3. Спросить «что случилось?», понятно, было никак нельзя…

Перед третьим уроком Хадзуми встала и в одиночестве вышла из класса. В этот момент мое внимание привлекло ее лицо – оно было бледным. Но, опять-таки, окликнуть ее я не мог. Тем не менее я встал и направился к парте Хадзуми у окна.

– Это… – вдруг услышал я. Голос принадлежал Идзуми Акадзаве, сидящей за партой перед моей. По соседству с ней была парта Цугунаги, нашей старосты.

Они обе смотрели на парту Хадзуми. Потом переглянулись, и Идзуми кинула один-единственный взгляд на меня. С колючим, нахмуренным видом она чуть качнула головой.

Да что там такое…

Дождавшись, пока они отойдут, я приблизился к парте. И…

Старая парта, принесенная из бывшего кабинета 3-3 на втором этаже нулевого корпуса специально для «того, кого нет». Глянув на ее исцарапанную, почерневшую поверхность, я обнаружил надпись:

 

Та, кого нет, сгинь!

 

И еще вот такую:

 

Хадзуми приносит несчастья

Ты проклята

Ты мертвая?

 

Черной масляной (как мне показалось) краской, несколькими (как мне показалось) почерками. На взгляд, все надписи свежие.

– Ужасно, – не сдержавшись, пробормотал я. – Кто же… такое…

Низкая травля от кого-то, кто поверил тем слухам?

Я обвел взглядом класс. Естественно, на меня, «того, кого нет», никто не смотрел. Но среди них…

– Мы что-то должны сделать, – послышался голос Идзуми.

– Да уж, – ответила ей Цугунага.

– Если это продолжится…

– Худшее развитие событий.

– Такое… Ладно, в любом случае, Камбаяси-сэнсэй об этом не скажем. После уроков скажу всем, чтоб были осторожнее…

Это ее чувство ответственности как безопасника? Плюс, вероятно, простое чувство справедливости. По тону Идзуми я почувствовал ее гнев и раздражение в адрес тех, кто не ведет себя спокойно, как велят правила.

 

6

Если подумать – сегодня с самого утра была какая-то странная погода.

Первая декада мая вся оказалась неприятно холодной. Ветер сильный и тоже холодный, но хоть небо наполовину ясное. Но на второй половине, постоянно меняя форму, клубились облака.

Когда я выглянул наружу после второго урока, небо изменилось еще сильнее. По крайней мере, из окна класса синевы не было видно вовсе. Сплошные тучи. От земли к небу поднималась громадная бело-свинцовая масса. Она как будто подозрительно извивалась.

Всего с час назад снаружи было ясно, а сейчас потемнело. И в классе воцарился такой сумрак, что без включенного освещения уроки проводить было невозможно.

Третий урок – естествознание.

Прозвенел звонок. Когда вошла Камбаяси-сэнсэй, одетая, в отличие от классного часа, в белый халат, Хадзуми все еще не вернулась…

Камбаяси-сэнсэй открыла лежащий на учительском столе классный журнал и оглядела сидящих за партами учеников, проверив, все ли на месте. Отсутствие Хадзуми она наверняка сразу заметила, но виду не подала. В мою сторону тоже ни разу сознательно не посмотрела. Все учителя старательно относились к «тем, кого нет» как к реально несуществующим.

Что с Хадзуми?

Та надпись, накарябанная на ее парте, конечно, не привела ее в хорошее настроение.

Она первый и второй уроки просидела повесив голову, потому что была в шоке от этой надписи? И не вернулась, видимо, потому, что находиться в этом классе ей было отвратительно, невыносимо?

Снаружи все больше мрачнело. Сквозь свист ветра внезапно пробился далекий раскат грома…

Сэнсэй начала урок естествознания, не дожидаясь возвращения Хадзуми.

Учебник – последний том, вторая часть. Она посвящена теме «Животная клетка и ее рост». Урок Камбаяси-сэнсэй был, как всегда, серьезный, но совершенно неинтересный. К тому же я с первого класса ходил в биологический кружок, и мне эти темы уже были знакомы, так что я откровенно скучал.

С начала урока прошло больше десяти минут. Я подавил второй зевок, и в этот самый момент…

Задняя дверь кабинета открылась, и вошла Хадзуми.

Несколько человек обернулись, но тут же отвернулись обратно и устремили взгляды вперед. Камбаяси-сэнсэй за кафедрой тоже лишь на миг прервалась, а потом возобновила урок. Словно ничего не произошло. На вошедшую Хадзуми никто не обращал внимания.

Меня охватило немного… да нет, очень зловещее предчувствие, и я покосился на Хадзуми, пытаясь понять, что с ней.

Сев на свое место, она не стала доставать учебник и тетрадь, а медленно подняла взгляд к потолку, а затем перевела на меня. Потом приоткрыла рот, будто хотела что-то сказать (ну, такое возникло ощущение), но я, едва увидев это движение, сразу отвернулся. С ее точки зрения, возможно, это выглядело как паника. Но ситуация вынудила меня так поступить.

Снова прогрохотал гром. Через приоткрытые окна задул ветер, трепля полузадернутые занавески. И в этот момент…

– Не могу, – раздался шепот. – Не могу больше, – на этот раз чуть погромче. А затем еще громче: – Я больше не могу… Хватит!

Голос принадлежал Хадзуми. …Ой, как плохо. Это же…

Думаю, к этому моменту ее состояние заметило меньше половины класса. Камбаяси-сэнсэй, игнорируя ее, продолжила вести урок – она написала на доске несколько ключевых слов, а потом произнесла:

– Таким образом, в многоклеточном организме происходит деление клеток; поделившиеся клетки растут, снова делятся, и так раз за разом…

Она начала свое объяснение, но…

Раздался еще один удар грома. Висящие на потолке лампы замигали.

И тут же, лязгнув стулом, встала Хадзуми. После чего…

– Хватит!

На этот раз ее голос разнесся по всему классу.

– Не могу. Я больше не…

На лице Камбаяси-сэнсэй за кафедрой отразилось потрясение. Большинство учеников отреагировало так же, и даже я, пожалуй, не стал исключением. Но…

– Теперь перейдите на тридцать шестую страницу учебника, – попыталась продолжить занятие сэнсэй, делая вид, что ничего не слышит, и не поворачиваясь к Хадзуми. Некоторые из учеников принялись листать учебник, но были и такие, кто повернулись к стоящей Хадзуми, а некоторые кидали на нее взгляды украдкой… Не то чтобы кто-то что-то конкретное говорил, но в классе поднялся напряженный гул.

– Пожалуйста, не надо больше, – еще сильнее взмолилась Хадзуми. Почти визгливо, не в силах скрыть эмоции. – Я больше не могу, когда меня «нет»!

Гул на миг утих. Хадзуми со слезами в голосе продолжила молить:

– Я есть. Я не «мертвая», ничего такого! Я нормально живая, и я здесь!

В тот самый момент, когда непонятно было, закончила она говорить или нет, вдруг воздух сотряс какой-то непривычный звук.

Тук-тук… Бам, бам-бам-бам… Вот такой вот странный звук, если пытаться описать его словами.

Со стороны окон.

Тук-тук-тук, бам-бам, бам-бам-бам-бам…

От всех окон, выходящих во двор, да нет, на самом деле от всего здания, где есть эти окна. И отовсюду снаружи здания.

В первое мгновение я не понял, что произошло.

Некоторые, видимо, решили, что пошел дождь. Но они ошиблись. Звук не как от дождя, более грубый, более резкий…

Это град.

Я вспомнил то, что испытал несколько лет назад в «Приозерном особняке» в Хинами. Тогда тоже раздался гром, а потом внезапно весь дом погрузился вот в такой же звук… Я беспокойно заозирался, и тогда…

«Это град, – объяснил мне Тэруя-сан. – В грозовых облаках собираются кусочки льда и падают на землю. Бывает крупный, когда они больше пяти миллиметров, и мелкий, когда меньше. Сейчас, судя по этим звукам, идет крупный».

– Кяаа! – взвизгнула одна из девушек. Передняя парта со стороны окон.

Похоже, ее напугали влетевшие в окно градины: ее будто подбросило, и она отпрыгнула от парты. Несколько человек рядом тоже испугались и вскочили со стульев.

Даже с моего места были отчетливо видны рассыпавшиеся по полу ледяные зернышки – точнее, ледяные бусины. Крупные. Размером, пожалуй, с перепелиное яйцо.

В классе становилось все более шумно. Словно нанося добивающий удар, прогремел гром. Куда ближе и яростнее прежнего. Лампы на потолке снова замигали. Шум в классе был пропитан замешательством и страхом.

– Я… – повысив голос, продолжила гнуть свое Хадзуми даже в этом кавардаке. – Я не «мертвая»! Я существую здесь! Я…

Эй… ладно, хватит уже

Так я мысленно к ней воззвал.

Хватит. Уже понятно. Ты уже можешь прекратить. Можешь перестать быть «той, кого нет».

…«Успокойся, – попытался убедить я себя. – Успокойся. Успокойся. Всё в порядке. Даже если она сейчас выйдет из игры, но я продолжу исправно выполнять обязанности «того, кого нет»…

«Даже если продержишься ты один…»

Я размышлял над словами, которые сказала Мей Мисаки во время нашей вчерашней встречи.

Даже если «контрмеры» в форме, принятой на этот год, сорвутся, останется «тот, кого нет» в моем лице. А значит, «контрмера» продолжит действовать и защитит нас от «катастроф» Поэтому здесь…

– Закройте окна, – приказала Камбаяси-сэнсэй и сама быстрым шагом направилась к окну. – Все открытые окна закройте.

Сразу несколько человек встали с мест, чтобы выполнить указание, но…

В этот момент задул такой сильный ветер, что его можно было бы назвать даже шквалом, и все окна со стороны школьного двора задребезжали. Крупные градины полетели, как пули, и одно из стекол разбилось. То, которое было в самом конце класса, у парты Хадзуми.

Коротко вскрикнув, Хадзуми съежилась возле парты. Налетевший ветер взметнул и растрепал ее длинные каштановые волосы. И сверху посыпались осколки стекла.

Ни один из учеников не попытался подбежать к ней, проверить, все ли с ней в порядке.

Ее мольба «Я есть», похоже, ничьего сердца не достигла, поэтому для всех она и сейчас оставалась «той, кого нет»… Вот почему никто не пытался подбежать к ней. Никто не подбежал.

Я тоже не двинулся с места, но по другой причине.

Даже если Хадзуми перестанет быть «той, кого нет», я должен продолжать выполнять эту работу. А раз я «тот, кого нет», то и вести себя здесь обязан так, будто меня «нет».

…Все эти мысли промелькнули у меня в голове за какую-то пару секунд.

Град продолжал падать, ветер – дуть. Вновь совсем близко громыхнуло, и почти одновременно с этим выключился свет. Я даже не успел подумать, что где-то коротнуло от удара молнии, когда…

В шумном классе стало еще более шумно.

Через разбитое окно рядом с партой Хадзуми в класс внезапно влетело нечто…

Как и тогда, когда начался град, я в первый миг не понял, что это такое. Просто снаружи прилетело что-то большое и черное.

Но в следующее мгновение я разглядел форму этого чего-то.

Большая черная… птица.

По абсолютно черным крыльям, туловищу, голове и клюву, а также громкому, пронзительному голосу я узнал ворону. Она летала в небе над школой, была застигнута врасплох градом и решила укрыться здесь? Нет, это было бы странно. Какие-то слишком яростные движения, слишком хаотичные.

Хлопая черными крыльями, ворона полетела прямо на меня. Я рефлекторно закрыл лицо руками.

Ворона, лишь коснувшись моей головы, врезалась в стену со стороны коридора. И, тут же развернувшись, понеслась в сторону школьной доски.

Тыльная сторона ладони, прикрывавшей голову, ощутила что-то теплое. Я глянул на нее – она оказалась выпачкана красным.

Кровь? Но моя рука, похоже, цела, значит, это кровь вороны? Птица ранена? Может, в нее угодила крупная градина? И поэтому она так вот запаниковала…

Черная тень металась по сумраку класса, вопя шальным голосом. Это большеклювая ворона, у нее размах крыльев около метра. Но она так бушевала в закрытом пространстве, что казалось – намного больше.

И парни, и девушки невольно раскричались. Те, в кого врезалась мечущаяся по классу ворона. Те, кто, пытаясь от нее увернуться, опрокидывали парты и стулья. Те, кто, удирая, падали сами. …А один парень достал из шкафчика с уборочным инвентарем швабру и поднял ее, словно синай². Тадзими, один из безопасников.

– Всем выйти из класса! – посреди этого хаоса скомандовала Камбаяси-сэнсэй. – Успокойтесь. Временно выйдите в коридор.

Те, кто находились рядом с выходами, последовали этому указанию, но все сразу выйти, конечно, не могли. Были и упавшие на пол, и скорчившиеся, и оставшиеся сидеть за партами.

Были и такие, кто пытались помочь им подняться. В том числе отбросивший швабру Тадзими. И Ягисава. Но меня, «того, кого нет», и в этой ситуации, конечно, тоже «не было», так что мне оставалось лишь наблюдать…

Град снаружи немного ослаб, однако все не прекращался.

Ворона продолжала метаться по классу. Ударяясь о стены, окна и потолок, испуганно крича, роняя окровавленные перья… В конце концов она врезалась в один из потолочных светильников. Две длинных флуоресцентных лампы с грохотом лопнули.

Прямо под ними неподвижно лежала упавшая девушка. Даже когда на нее посыпались осколки, она не вздрогнула. Разметавшиеся волосы обнажили заднюю часть шеи, где виднелось что-то темно-красное, влажное…

…Нет.

У меня словно сердце остановилось.

Не может быть, она…

Умерла? Совсем умерла? Посреди всего этого хаоса упала и случайно неудачно стукнулась?

Забыв, что меня «нет», я попытался к ней подбежать. Но кое-кто другой подбежал раньше меня и, спросив «Ты как, в порядке?», обнял ее и приподнял.

– Кусакабе-сан? Держись!

Это была Идзуми Акадзава. У нее тоже на лбу виднелась ссадина.

Я тут же остановился. Бросив в мою сторону лишь краткий взгляд, Идзуми едва заметно кивнула.

– Ты в порядке? Встать сможешь?

С помощью Идзуми упавшая девушка, Кусакабе, наконец медленно поднялась и прошептала:

– Спасибо. Я просто испугалась. Так сильно, что даже двигаться не могла.

– Ты ранена?

– Ничего страшного. Просто саднит немножко.

Чувствуя, как меня переполняет облегчение, я отошел. Шум от буйствующей вороны к этому времени тоже прекратился.

Тихо отойдя в задний угол класса, я оглядел темное (электричества по-прежнему не было) помещение.

Хадзуми было не видать.

Измочаленная ворона лежала перед шкафчиком для уборочного инвентаря. Окровавленные черные крылья были переломаны… и одного глаза не было. Птица лежала, бессильно полуоткрыв клюв.

– …Бедненькая, – почти беззвучно пробормотал я.

Бедненькая. Едва ли она, влетая в класс, желала поднять такой переполох.

«Надо будет попозже связаться с Сюнске Кодой», – подумал я.

Уж если ей суждено быть выкинутой, как мусору, лучше я ее похороню на том кладбище за окном биологического кружка. А если Сюнске захочет, на этот раз я и препарировать ее разрешу.

 

7

Град, выпавший сегодня после одиннадцати утра, был разный от места к месту даже в пределах той же Йомиямы. А именно: в круге радиусом примерно два километра, включающем в себя Северную среднюю школу, он был очень яростным, в остальных местах – куда слабее. Поэтому почти все пострадавшие дома и поля находились внутри этой области.

В Северном Ёми окна побились еще в нескольких кабинетах, помимо класса 3-3 на третьем этаже корпуса С. Однако бедлам в виде разбушевавшейся вороны, влетевшей в класс, испытали на себе только мы. Пострадавшие ученики – одни от осколков стекла, другие от столкновений с вороной, третьи от падения при попытке убежать – тоже были только в классе 3-3. Но, к счастью, все травмы оказались незначительными. Погибших, конечно, не было. Но…

После этого, на третьем уроке.

Хадзуми, назначенная в качестве «контрмеры» второй «той, кого нет», сегодня, не в силах это больше терпеть, отказалась от своей роли, заявив при всех «я есть». Хуже того, сразу после этого заявления случилось ЧП. Поэтому…

Это совпадение следует считать неслучайным, не так ли?

С одной стороны, так хотелось думать; с другой стороны, и желание отрицать эту связь тоже было сильным.

Если Хадзуми этим своим поступком разрушила «контрмеры», после чего начались «катастрофы», то в последовавшей за этим панике наверняка кто-нибудь бы погиб, верно? К тому же…

«Даже если продержишься ты один…»

Те слова, сказанные Мей Мисаки.

Пускай Хадзуми выпала, но я-то продолжаю быть «тем, кого нет». Значит, «контрмеры» должны по-прежнему действовать. «Катастрофы» не должны начаться. Ведь верно?

Но тем не менее…

Вечером того же дня я узнал.

Одновременно с тем, как в классе 3-3 поднялась паника из-за града и вороны, в другом месте скончался один из «причастных». Больной раком, прикованный к постели, уже какое-то время назад помещенный в хоспис на окраине Йомиямы 61-летний мужчина. Его звали Дзёкити Камбаяси. Старший (на много лет) брат Камбаяси-сэнсэй.

 

 

 

Глава 7. Май 2

1

– В этот раз «контрмера» – назначить двоих «тех, кого нет»… Да…

На первом этаже нулевого корпуса. В старой библиотеке, которую не называли «дополнительной», пока не открыли «основную библиотеку» в новом здании, корпусе А.

– Был в этом какой-то смысл или нет, я судить не могу, – произнес Тибики-сан и запустил пальцы в растрепанные седые волосы.

Эта библиотека совсем не походила на «основную»: угрюмое помещение, плотно забитое редкими книгами и прочими материалами, связанными с местной историй. Тибики-сан, здешний «хозяин», сидел за стойкой в дальнем углу библиотеки, как всегда, одетый во все черное.

– Если бы эту идею со мной обсудили заранее, возможно, я бы ее активно не поддержал.

– Правда? Эээ… – замямлил я, а потом, вытряхнув из души нерешительность, спросил: – А почему?

– Потому что слишком хорошо знаю, что было три года назад, – прищурив глаза за очками в черной оправе, ответил Тибики-сан. – Камбаяси-сэнсэй о тогдашнем классе 3-3 не знает. И, скорее всего, не знает в подробностях, что тогда было.

– Но… эмм…

– Не знает о том, что три года назад, в девяносто восьмом, тоже попытались сделать двоих «тех, кого нет». И не может оценить, как это сработало.

Даже на мартовской «встрече по контрмерам» говорилось: «Неизвестно, сработает эта дополнительная "контрмера" или нет». Но никто тогда не сказал, что «не может это оценить».

– В том году сперва Мисаки-кун… Ты это знаешь? Ее тогда назначили «той, кого нет».

– Да, знаю. Но что-то случайно пошло не так, и «катастрофы» начались все равно. И тогда они срочно организовали «дополнительную контрмеру».

– Именно. Начиная с мая, переехавший сюда из Токио ученик… А, ты с ним, наверное, знаком?

– С Сакакибарой-саном? Да. Нас Мисаки-сан познакомила.

– Сакакибаре-куну тогда особые обстоятельства класса никто толком не разъяснил. Он общался с Мисаки-кун в пределах школы, не зная, что ее «нет»… Таким образом, возникла непредвиденная ситуация. Многие думали, что именно из-за этого «контрмеры» отказали и начались «катастрофы», – стал рассказывать Тибики-сан, с усталым видом приложив руку ко лбу. До сих пор я знал об этом лишь смутно… Вот, значит, какая была история… – В классе стали обсуждать, нет ли какого-нибудь способа справиться с начавшимися «катастрофами», и в итоге Сакакибару-куна сделали вторым «тем, кого нет». Но, несмотря на это, «катастрофы» того года не прекратились…

Да. Мей то же самое говорила. Поэтому «контрмера» этого года в виде двух «тех, кого нет», видимо, будет бессмысленной.

– Но три года назад «катастрофы» все-таки прекратились на полпути.

– Прекратились… мда. Но только произошло это уже после того, как от «контрмеры» в виде «тех, кого нет» отказались как от бесполезной.

– Почему же тогда? – не мог не спросить я. – Почему «катастрофы» прекратились?

– Итак. …Что же произошло… – и Тибики-сан почему-то несколько раз качнул головой с очень обеспокоенным видом. То ли он хотел сказать, что не знает, то ли – что знает, но не желает отвечать?

– Значит… – я изменил свой вопрос. – Тибики-сан, вы считаете, что «контрмеры» этого года бессмысленны?

– Я же сказал, не могу судить, – и Тибики-сан вновь запустил руку в волосы. – Три года было так, но сейчас обстоятельства другие. Попытка назначить двух «тех, кого нет» с самого начала триместра, несомненно, сделана впервые. Есть ли в этом смысл или нет, был ли в этом смысл или нет? …Пока что я ничего не могу сказать.

 

2

8 мая, вторник.

Прогуляв четвертый урок, музыку, я в одиночку посетил дополнительную библиотеку. Честно говоря, я собирался прийти накануне на большой перемене, но из-за хаоса на третьем уроке не смог настроиться.

Утренний короткий классный час сегодня вела не Камбаяси-сэнсэй, а физрук Миямото-сэнсэй. Камбаяси-сэнсэй взяла отпуск на время ночного бдения и похорон своего брата.

О смерти ее брата Дзёкити Камбаяси-си практически все ученики узнали вчера вечером (я – от Идзуми). Те несколько, которые не узнали, не удержались от потрясенных возгласов, когда об этом сообщил Миямото-сэнсэй. А потом – неуютное молчание…

…Безмолвствующий класс.

Ученики обменивались тревожными взглядами. Иногда эти взгляды летели и в мою сторону, но, поскольку меня «нет», я должен был их игнорировать.

Окно, разбитое вчерашним градом, временно закрыли картонкой. Лампу, которую разбила ворона, уже заменили на новую. И…

За последней партой в ряду у окон, выходящих во двор, не было Юйки Хадзуми.

После вчерашнего хаоса она так и не вернулась в класс. Я беспокоился и до ночи несколько раз звонил ей на мобильник, но она не брала трубку… поэтому я предположил, что сегодня она в школу вовсе не придет. Возможно, какое-то время и не будет ходить. …Вспоминая ее вчерашнее поведение, я понимал, что это неудивительно.

 

3

За два с небольшим года, что я проучился в Северном Ёми, я успел неплохо узнать Тибики-сана. Главное – Мей мне сказала, что он «наблюдатель за феноменом», и посоветовала прислушиваться к нему. Поэтому…

Еще с первого класса я стал частым гостем в дополнительной библиотеке.

Книги для чтения я здесь практически не брал, но при каждом визите беседовал с Тибики-саном. О том, что двадцать девять лет назад, когда умер Мисаки Ёмияма, именно он руководил классом 3-3, и о том, что тогда он преподавал в школе обществоведение, я узнал от него самого. Он отвечал на мои вопросы касательно «феномена» и «катастроф». Но по собственной воле он никогда не проявлял разговорчивости.

Поэтому я хотел встретиться с Тибики-саном поскорее. Скажем, во второй половине марта, когда узнал, что попал в третью параллель. Или во время «встречи по контрмерам», когда мы определились с «контрмерами» этого года. Встретиться и узнать его мнение как «наблюдателя». Но…

В последний раз я виделся с ним в конце прошлого года, а в этом году Тибики-сан до сих пор в школе не появлялся. Узнать его контакты в учительской было легко, но позвонить я в итоге так и не решился…

Какие же «личные причины» могли привести к столь долгому отсутствию? Этот вопрос я сегодня тоже постеснялся задать. Меня беспокоило, что его лицо выглядело куда более изможденным, чем прежде, и голос стал каким-то безжизненным, но только ли из-за этого…

– …Тибики-сан, что вы думаете о вчерашнем? – задал я главный вопрос. Разумеется, в библиотеке в этот момент, кроме нас двоих, не было никого. – Та сумятица в классе… и потом смерть старшего брата Камбаяси-сэнсэй. Как вы думаете, это уже начались «катастрофы»?

– Хмм, – тихо промычал Тибики-сан за стойкой, поглаживая щеки, поросшие чахлой бородкой, потом осторожно ответил: – Трудно понять, как к этому относиться. Один из двух «тех, кого нет»… Хадзуми-сан, так ее зовут? Вчера в середине третьего урока она подала голос перед всеми. Заявила, что она здесь есть. И таким образом отвергла роль «той, кого нет».

– Да, так и было.

«Я больше не могу, когда меня "нет"!»

В ушах у меня раздался ее тогдашний несмолкающий голос.

«Я есть. Я не "мертвая", ничего такого! Я…»

Это был взрыв скопившихся эмоций. Я легко представил себе метания ее сердца. А когда представил, в груди закололо – я почувствовал, что и сам отчасти в ответе за это.

Но более важная задача сейчас – понять нынешнюю ситуацию и ее перспективы… Я бессердечный человек, раз так думаю? В глазах, скажем, Ягисавы, возможно, я выгляжу именно так.

– Хадзуми-кун прекратила быть «той, кого нет». Сразу после этого начался град. Окно разбилось, в класс влетела ворона и начала буйствовать, поднялась паника. В итоге несколько человек поранилось.

– …Да.

– Но ни один человек при этом не погиб.

– Да.

– Однако вчера в другом месте скончался старший брат Камбаяси-сэнсэй, Дзёкити Камбаяси-си. Как эти два происшествия связаны по времени?

– Одновременно, насколько я слышал.

– Точное время? Дзёкити-си скончался до того, как Хадзуми-кун подняла шум в классе, или позже?

– Нет, я знаю не настолько точно.

– Если смерть Дзёкити-си произошла раньше, это означало бы, что она не связана с «феноменом».

– А если позже, значит, все-таки связана?

Тибики-сан нахмурил брови и, склонив голову чуть набок, ответил:

– Нет. Это не обязательно.

– В смысле?

– Ну…

Тибики-сан начал было отвечать, но смолк и вдруг встал. Вышел из-за стойки,направился к большому столу для чтения. Выдвинул стул и сел.

– Ты тоже садись, – предложил он мне. Я обошел стол и сел напротив Тибики-сана.

– В «такой год» в класс проникает один «мертвый». Из-за этого класс становится ближе к смерти. Все «причастные», в первую очередь члены класса, легче притягиваются смертью. Этот неприятный «феномен» продолжается с классом 3-3 вот уже двадцать восемь лет. Почему это происходит – дать научное объяснение я, конечно же, не могу. В какой-то степени могу уловить закономерности, но не более чем «в какой-то степени». «Контрмера» в виде назначения «того, кого нет», по-видимому, эффективно защищает от начала «катастроф», это я знаю, но определение «того, кого нет», весьма туманное. В общем…

…даже сейчас я все еще продолжаю нащупывать суть этих «контрмер» и «катастроф». Все, что мне доступно, – наблюдать за развитием событий и на этой основе выдвигать гипотезы, догадки… Но достают ли они до сути – в этом я не уверен. Возможно, все это предельно далеко от истины.

Все это Тибики-сан проговорил с покорным выражением лица, потом глубоко вздохнул.

– Это не означает, что я прекратил искать ответы. Я должен продолжать наблюдать, выдвигать гипотезы, противостоять «феномену» силой своего воображения. Иначе мне ничего не останется, кроме как бросить все и сбежать отсюда.

Слово «сбежать» пробудило в моей душе мрачное волнение.

Четырнадцать лет назад Тэруя-сан сделал такой выбор. Сбежал из этой школы, из этого города, от семьи. И…

– Так или иначе, – продолжил Тибики-сан, – необходимо время от времени, в зависимости от ситуации, с холодной головой оценивать факты, делать выводы, исходя из событий прошлого, и предпринимать то, что возможно. Только такие очевидные вещи я и могу говорить, хотя уже давно нахожусь в школе и наблюдаю за «феноменом». Это разочаровывает.

– …

– Итак, – Тибики-сан положил руки на стол, выпрямился и посмотрел мне в лицо. – Как следует реагировать на вчерашние происшествия.

– Да?

– Ученица по имени Хадзуми-кун прекратила быть «той, кого нет» – однако в этом году все еще остался один «тот, кого нет», это ты. Эта попытка была предпринята в качестве своего рода «страховки», верно? Хотя «второго», то есть Хадзуми-кун, не стало, «первый», то есть ты, по-прежнему на месте. Не странно ли, что, несмотря на это, «катастрофы» начались немедленно? Вот такое возникает рассуждение, если подумать спокойно.

Даже если Хадзуми выпадет, но я продолжу выполнять свои обязанности, «контрмеры» должны продолжать действовать. Да. Мей с самого начала так утверждает, и я сам чувствую, что эта теория верна. Но…

– Тем не менее давай предположим, что вчера во время третьего урока начались «катастрофы», – продолжил Тибики-сан. – Как мы недавно установили, пошел сильнейший град, в класс влетела и стала буйствовать ворона, и несколько человек поранилось. Однако ни одного погибшего не было. …Как ни посмотри, а это выглядит странным.

– …

– Когда начинаются «катастрофы», каждый месяц умирает не меньше одного «причастного». Причины смертей самые разные: несчастные случаи, которые обычно не происходят, внезапно обострившиеся болезни, убийства, самоубийства, но… определенно можно сказать одно: когда «катастрофы» начинаются, смерть «причастных» происходит легче. Вероятность нелепой смерти из-за какой-нибудь мелочи возрастает. Эта тенденция видна. Но…

– Но вчера в классе, несмотря на весь хаос, никто не погиб.

– Да. Если бы «катастрофы» и вправду начались, было бы совершенно неудивительно, если бы в той панике кто-нибудь погиб. А значит…

– Вчерашняя суматоха – просто случайное происшествие, и «катастрофы» пока еще не начались?

– Эта интерпретация мне тоже кажется верной.

Да. Вчера я тоже об этом подумал. Эти мысли помогли мне успокоить собственное волнение.

– Однако проблема в смерти Дзёкити Камбаяси-си, – продолжил Тибики-сан все тем же спокойным голосом. – Оставим в стороне предыдущий вопрос, произошла она до отказа Хадзуми-кун или после. …Он лежал в хосписе на окраине города.

– Да, я так слышал.

– Насколько мне известно, хоспис – это учреждение, куда отправляют тяжелых пациентов, на чье выздоровление нет надежды. Его задача – уменьшить физические и психологические страдания ожидающих смерти пациентов – то, что называется паллиативной медициной. У Дзёкити-си был рак в терминальной стадии. Скорее всего, он был уже в таком состоянии, что мог умереть в любой момент. И так случилось, что это произошло вчера. Что если так?

– Ээ… – вырвалось у меня. – Он умер, потому что должен был умереть, и «катастрофы» ни при чем?

Тибики-сан, поглаживая щеку, ответил:

– Такое объяснение выглядит разумным. …Во всяком случае, мне так кажется.

Он кивнул, но выглядел при этом слегка удрученно. Как будто спрашивал себя: «Не слишком ли я оптимистичен?»

 

4

– Да, кстати… – произнес я, и ровно в этот момент прозвенел звонок с четвертого урока.

– Да? – спросил Тибики-сан, с угрюмым видом поправляя очки в черной оправе. Дождавшись, когда звонок прекратится, я продолжил:

– Вчера утром, когда мы с вами встретились в коридоре. Тибики-сан, вы, кажется, сказали тогда, что тоже хотите у меня что-то спросить.

– А, да. Сказал.

– И что же?

Не то чтобы у меня было ощущение чего-то серьезного. Но, вспомнив, я немного забеспокоился…

– О чем вы хотели спросить?

– Да, в общем, мелочь, – ответил Тибики-сан и снова подтянул дужку очков. – Я хотел поговорить о том, о чем мы уже побеседовали с самого начала. О том, что нынешняя «контрмера», двое «тех, кого нет», возможно, не имеет особого смысла. Разве что как «страховка», о чем я уже сказал.

– А, ну да.

– И я хотел поинтересоваться… – тут Тибики-сан смолк и встал со стула. Легонько повел плечами и шеей, будто разминая затекшие мышцы. – В горле пересохло. Не хочешь чего-нибудь попить?

– Ээ, нет, спасибо. Не утруждайтесь.

– Правда? Можешь не стесняться.

Тибики-сан отошел к стойке, расположенной поодаль от стола, и вскоре вернулся с двумя пластиковыми бутылками. Должно быть, там у него холодильник?

В бутылках была минералка. Одну он протянул мне, а сам отвинтил крышку второй бутылки и разом выпил половину. Я поблагодарил и протянул руку к бутылке.

– Ты, похоже, сам вызвался на роль «того, кого нет» на этот год, да? – спросил Тибики-сан, поставив бутылку на стол. Я кивнул.

– Я уже давно решил так поступить, если попаду в третью параллель.

– Хм. И… мне было интересно, в каком ты состоянии после того, как весь апрель был «тем, кого нет». Состояние – в смысле, психологическое.

– Ну… – начал было отвечать я, но Тибики-сан перебил меня и продолжил:

– Однако, посмотрев на тебя сегодня, я решил, что беспокоиться не о чем.

– Правда?

– Как бы ты ни понимал это умом – когда с тобой в классе обращаются как с «тем, кого нет», твое душевное равновесие неизбежно страдает. Чрезмерная изоляция подавляет, возникают чувства вроде мании преследования. Мне уже доводилось видеть нескольких таких людей.

Изоляция… Если дело в ней, так я к этому с детства привычен.

Мания преследования? Такого, думаю, во мне практически нет.

– Я в полном порядке, – решительно заявил я, и выражение лица Тибики-сана несколько помягчело.

– Вот как. Но в будущем, если почувствуешь, что не можешь успешно держать под контролем свое эмоциональное состояние, приходи сюда. Не знаю, насколько полезный совет я смогу тебе дать, но это все равно будет лучше, чем держаться одному. Хорошо?

– Большое спасибо, – искренне поблагодарил я. – Но я уверен, что у меня и дальше будет все нормально.

– Хмм. Надежный юноша, – произнес Тибики-сан, и его выражение лица стало еще чуть мягче. – Кстати, – сразу добавил он. – Ты в последнее время с Мисаки-кун видишься, общаешься?

Этот вопрос был для меня несколько неожиданным. Я уткнулся взглядом в стол и ответил:

– Да. …Иногда.

– Она ведь сейчас в третьем классе старшей школы.

– Ну да.

– По поводу этого случая ты с ней уже посоветовался?

– А, ага. Потому что она, конечно, беспокоится на этот счет.

– Хм. Понятно.

Тибики-сан поднял глаза к потолку мрачноватой библиотеки и слегка прищурился. Выглядело это так, будто он с ностальгией вспоминает о чем-то прошлом.

– Мей Мисаки. …Что ни говори, а она была ученицей необычных качеств. Два года назад, когда ваши пути пересеклись – она выпустилась из школы, а ты поступил, – у меня возникло странное чувство, что у тебя с ней какая-то связь.

О том, что произошло со мной три года назад, летом, в «Приозерном особняке» в Хинами, и какую роль в этом сыграла Мей, я в деталях Тибики-сану не рассказывал. Скорее всего, и не расскажу.

– Мисаки-кун… – начал было о чем-то говорить Тибики-сан, но тут…

Скрипнула, открываясь, входная дверь. В библиотеку вошли два ученика, оба отлично мне знакомые.

– Здравствуйте.

– Прошу прощения за вторжение.

Мои одноклассники. Идзуми Акадзава и Нобуюки Ягисава.

– Надо же, – отозвался Тибики-сан. – Нечасто сюда заглядывают посетители.

То, что здесь все еще есть предыдущий посетитель, то есть я, они, похоже, поняли сразу же. Нечего и говорить, что на миг они напряглись. Ведь мы находились в пределах Северного Ёми, а значит, для них меня «не было».

Но я эти обстоятельства тоже понимал.

Они пришли посоветоваться о чем-то с Тибики-саном. Поняв это, я молча встал со стула. Отошел от стола и переместился к окну в глубине помещения. Там я буду сидеть молча и неподвижно, и они легко смогут игнорировать меня, как будто меня «нет».

Мой план те двое наверняка сразу поняли. Как и Тибики-сан.

– Это, меня зовут Ягисава. Я староста класса 3-3… – обратился Ягисава к Тибики-сану. Тот кивнул и повернулся стоящей рядом с ним Идзуми.

– А ты… – произнес он. – Ты…

– Акадзава, безопасник, – представилась Идзуми. Ее взгляд был устремлен только на Тибики-сана, в мою сторону не метнулся ни разу.

– Акадзава-кун, значит… – как-то растерянно (или, может, мне показалось) отреагировал Тибики-сан, глядя на Идзуми. Склонил голову чуть набок, нахмурил брови. – Мм, ты…

Вдруг – тихое «щелк».

Я едва ощутил это где-то за пределами зоны слышимости.

Это… Это ощущение… Да, словно кто-то вне нашего мира втайне щелкнул затвором камеры. И «стробоскоп тьмы»… всего на мгновение.

Миг спустя это ощущение полностью забылось, и с лица Тибики-сана тоже исчезло выражение растерянности.

– Идзуми Акадзава-кун, да? Ясно. И ты безопасник?

– Да. Кроме меня, безопасников еще двое: Это-сан и Тадзими-кун.

– Понятно. Итак? – спросил Тибики-сан у этой пары. – Какой у вас ко мне вопрос? Я так понимаю, вы не за книгами пришли. Хотите что-то обсудить насчет «феномена» и «катастроф», верно?

 

5

Дальнейший разговор этих троих – Тибики-сана, Идзуми и Ягисавы – я, конечно, слушал, сидя в уголке подальше от их стола и тщательно играя роль «того, кого нет».

Я, в общем, это предугадал: тема их «дискуссии» была ровно та же, на которую мы с Тибики-саном говорили только что. А именно – «следует ли реагировать на вчерашнюю серию происшествий как на начавшиеся "катастрофы" или нет». И мнение Тибики-сана, которым он с ними поделился, тоже совпало с тем, которое он только что высказал мне…

– …Поэтому, мне кажется, вероятность, что «катастрофы» не начались, достаточно высока. В данном случае считать, что с выпадением Хадзуми-кун «контрмеры» утратили действенность, было бы слишком поспешно, – сказал Тибики-сан, подводя черту.

– И смерть старшего брата Камбаяси-сэнсэй не имеет отношения к «катастрофам», да? – дополнил Ягисава. Затем я услышал вздох облегчения.

– Со стопроцентной уверенностью ответить на этот вопрос я не могу. Исходя из того, что я услышал, полагаю, такие шансы весьма высоки.

– Хитро завернуто, – заметил Ягисава. – Однако, ну, по-моему, без такого стиля мышления тут не справиться.

– Но, думаю, это правильный ход мыслей. Поэтому… – произнесла Идзуми, и ее взгляд хоть на миг, но все же устремился в мою сторону. Я, поскольку меня «нет», не мог ни кивнуть, ни встретить ее взгляд своим, ни как-то еще отреагировать, но…

«…Буду продолжать. Конечно же», – беззвучно пробормотал я, обращаясь к ее сердцу.

И сегодня, и завтра, и потом… я по-прежнему должен продолжать быть «тем, кого нет», чтобы защищать всех от «катастроф». Уже не вдвоем с Хадзуми. Я один. Только я один. Конечно…

Если в этих действиях есть смысл, то с моей стороны никаких проблем.

Изоляции я нисколько не боюсь. Манией преследования не страдаю. …Я по-прежнему могу все сделать как надо.

 

6

На следующий день Хадзуми тоже не пришла в школу. И через день, и через два…

Камбаяси-сэнсэй вышла на работу через день, то есть десятого, в четверг. Возможно, она поговорила с Тибики-саном и уяснила положение дел. Так или иначе, на утреннем коротком классном часе она заявила:

– «Катастрофы», похоже, не начались, давайте и дальше придерживаться «контрмер».

При этом она, видимо, специально подавляя эмоции, оглядывала класс бесстрастно, будто на лице у нее маска театра но.

– Мой брат ушел из жизни в понедельник – это была неизбежная смерть после долгой болезни. Похоже, это было не из-за «катастрофы». Значит…

Глянув на пустую парту Хадзуми, она обронила лишь «Ничего не попишешь». И, скрыв ненужные эмоции, продолжила говорить:

– Принимая во внимание чувства Хадзуми-сан – ее желание взять небольшой отдых от школы вполне естественно. Пока ее лучше всего оставить в покое.

На последнем месте в ряду у окон, выходящих на школьный двор, была установлена старая парта и стул, специально для «того, кого нет». Видимо, вскоре их обратно заменят на нормальные, новые.

– Хадзуми-сан выпала, но договоренность соблюдать «контрмеру» остается в силе: Со-кун, ты и далее будешь «тем, кого нет».

Это мне сообщила Идзуми во вторник вечером.

После школы за ее пределами собрались безопасники и провели совещание; о его решениях, похоже, оповестили уже всех. По словам Идзуми, осталось только получить одобрение Камбаяси-сэнсэй.

Таким образом…

Атмосфера в классе, совсем недавно буйная и хаотичная, более или менее успокоилась. Однако это было хрупкое равновесие: «ренегатку» Хадзуми признали, но это не значило, что от тревоги и страха не осталось и следа.

Всё в порядке, всё в порядке – так я изо всех сил пытался себя убеждать.

Если я буду и дальше исправно играть роль «того, кого нет», все будет в порядке. «Катастрофы» пока что не начались. Значит, их еще можно не допустить вовсе. Я должен их не допустить.

С этими мыслями, почти мольбами, я продолжал безмолвно оставаться «тем, кого нет».

Прошло два дня, три дня, неделя… Хадзуми по-прежнему отсутствовала, но никаких несчастий в классе не происходило, и хрупкое равновесие потихоньку укреплялось. Хорошо бы это равновесие так и продолжало держаться, а «катастрофы» бы так и не начались – искренне надеялся я.

 

7

Возможность поговорить с Мей Мисаки мне выпала всего один раз.

Сколько бы раз я ни заглядывал в «Пустые синие глаза в сумраке Ёми» на пути из школы домой, Мей там не было, и пересечься не удавалось. Все, что произошло в понедельник, и разговор с Тибики-саном на следующий день я разом вывалил на нее в мейле, но непонятно, прочла она его или нет – ответа, во всяком случае, не было…

Лишь в субботу она наконец-то позвонила.

– Я думаю, что всё в порядке, – сказала она и на этот раз. – Я согласна с точкой зрения Тибики-сана. Только жаль немного эту девочку, Хадзуми-сан. Но если ты будешь держаться и дальше, все будет хорошо.

– Да.

Ее «все будет хорошо» для меня, пожалуй, было лучшим в мире подбадриванием; в эти слова мне хотелось верить. …Даже сейчас, осознав это, я сделал глубокий вдох и повторил свое «да».

– А, и еще, – продолжила Мей. – На следующей неделе у меня школьная экскурсия.

– Школьная экскурсия…

– Большинство старших школ экскурсии устраивают во втором классе, но наша – в третьем, и как раз в этом триместре.

– Эээ… и куда вы поедете?

– На Окинаву.

– Ух ты.

– Честно говоря, мне не особо хочется.

Мей в компании множества других учеников отправляется в экскурсию на Окинаву – такая картина, нарисовавшаяся в моем воображении, породила не очень приятное чувство. Несколько беспокойное. Однако сказать «Ну, если не особо хочется, то можешь и не ехать» я не мог.

– Папа со спокойным таким лицом мне сказал: «А хочешь Окинаву пропустить, а взамен поехать со мной в европейскую командировку?» Немного неприятный был разговор.

Котаро Мисаки-си, отец Мей, работал в торговой компании и, похоже, круглый год разъезжал по заграницам. Я тоже был с ним знаком, но думал, что такие вещи он говорит в шутливом ключе.

– Вернусь ориентировочно двадцатого, – сказала Мей и коротко вздохнула. – Если вдруг за эти дни будет что-то серьезное и срочное, звони.

– А… ага.

При том что, если «все будет хорошо», ничего «серьезного и срочного» случиться не должно. …Внезапно у меня мелькнула эта мысль, однако я лишь послушно кивнул.

Немного помолчав, Мей сказала:

– А, да. Я уже мельком говорила, но можно я к тебе как-нибудь загляну?

– Ээ… А, аа… д-да, конечно.

Кажется, мой ответ получился ну очень бессвязным.

– Ну, даже если придешь, ничего такого.

– Меня волнует, как ты там живешь один. И еще я хочу посмотреть ту куклу, памятный сувенир от Сакаки-сана.

– А… ага.

Надо будет достать ее из коробки и поставить на тумбочку в спальне.

Красивую куклу-девочку в черном платье. Среди всех моих вещей – одну из самых для меня дорогих… Как и сказала Мей, эта кукла была для меня памятным сувениром от умершего три года назад Тэруи-сана; более того – ее изготовила мама Мей, кукольник Кирика-сан.

– Ладно, Со-кун, до встречи.

Перед тем, как повесить трубку, Мей прошептала, будто себе под нос:

– Конечно, все будет хорошо.

 

8

– Что это?

На полке стояло несколько фигурок динозавров. Одну из них, незнакомую мне, я с разрешения хозяйки взял в руки и спросил ее.

– Велоцираптор, – ответила Идзуми, готовящая кофе на кухонной стойке.

– Велоци…

– Раптор. Никогда не слышал, Со-кун? А еще член биологического кружка.

– Мои познания ограничиваются тираннозавром и трицератопсом.

– Со, неужели ты не смотрел «Парк Юрского периода»? – спросил Ягисава. Он взял у меня фигурку и, разглядывая ее, добавил: – Его недавно по телеку крутили.

– …Не смотрел.

– Но хоть название-то слышал?

– Слышал, но не смотрел. И не особо хочу.

Блокбастер, снятый Стивеном Спилбергом – уж это-то я знал. Я вспомнил, что роман-первоисточник Майкла Крайтона был в библиотеке «Приозерного особняка», но и его не читал тоже.

– Мальчишки обычно обожают динозавров и монстров. Не хочу хвастаться, но я, например, обожаю.

– Фильмы про монстров я вполне люблю. «Гамера», скажем, хорош.

– Ну тогда и «Парк Юрского периода» должен зайти, нет?

– Хмм.

Когда-то существовавшие в этом мире живые существа и абсолютно вымышленные живые существа. При просмотре развлекательных фильмов, где они появляются и буянят, для меня между одними и другими разница огромная… Но объяснять это мне не хотелось, поэтому я промолчал.

– Акадзава, а ты тоже любишь? Ну, динозавров и монстров? – поставив фигурку на стол в гостиной, спросил Ягисава.

– К монстрам я равнодушна, – ответила Идзуми. – А динозавров люблю. Особенно раптора.

– Хмм. А почему раптора?

– Первый фильм, который я посмотрела в кино, был именно «Парк Юрского периода».

– А мне больше ти-рекс нравится. Здоровенный, сильный.

– В этом фильме главная звезда – все-таки раптор. Безжалостный, умный… Я его абсолютно обожаю. Он лапочка.

– Лапочка, говоришь… – Ягисава пятерней зачесал вверх растрепанные волосы. – Но ты смотрела его в кино… Видать, очень давно, когда он только вышел.

– Брат хотел посмотреть и прихватил с собой меня.

– Тот самый брат, который сейчас в Германии?

– Ага, он.

– С девочкой из началки – на фильм про динозавров? По-моему, это он зря.

– Ммм… в каком же классе я тогда была…

– Его сиквел, «Затерянный мир», был, кажется, три или четыре года назад.

Идзуми поставила на поднос три чашки кофе и подошла к нам. Потянулась к фигурке на столе и, ностальгически полузакрыв глаза, сказала:

– Ее мне купил брат после фильма. Этим летом выйдет третья часть. Давайте вместе сходим посмотрим?

– Ага, – согласился Ягисава.

– Со-кун, ты тоже, давай? – и Идзуми посмотрела на меня. Я был не в силах сказать, что мне неохота, поэтому кивнул: «Эмм, угу».

17 мая, в четверг вечером. Во «Фройден Тобии», в квартире Е-1, где жила Идзуми.

Вскоре после восьми Ягисава зашел сперва ко мне – бесцеремонно ввалился, заявив «Я скучал». Потом пришла Идзуми, сказав, что угостит нас кофе, и понеслось…

– Пожалуйста, угощайтесь, – сказала Идзуми, протягивая нам принесенный кофе. – Это из кофейного магазинчика «Иноя» у реки. Их собственная смесь. Особо мягкая, очень вкусная.

– Спасибо, – сказал Ягисава и взял одну из чашек. Идзуми спохватилась – «Ой, погоди!» – и сбегала на кухню, принеся оттуда бумажный пакет.

– Тут всякие пончики. От мамы.

– Оо. Спасибо твоей матушке.

Спонтанное вечернее кофепитие. Мы чокнулись чашками с принесенной Идзуми смесью из «Инои».

– Чувства, конечно, всякие, но, думаю, нас можно поздравить, что уже полтора месяца мы успешно защищаемся от «катастроф»… вроде как, – произнес Ягисава. – В тот понедельник я думал, что же будет, но потом ничего не произошло. Так или иначе – ну, похоже, еще не началось, и слава богу.

– Вот уж да, – Идзуми тоже улыбнулась. – Все благодаря стараниям Со-куна.

– Да я даже как-то не чувствую, что особо стараюсь, – ответил я как можно более небрежным тоном. Лишь с тихим вздохом. – Впереди еще долгий путь… верно?

 

9

– Кстати, что с Хадзуми-сан? – спросила Идзуми. Ягисава, прекратив жевать пончик, ответил:

– На этой неделе она ни разу не пришла. Со, с тобой она связывалась?

– Нет, – тут же ответил я.

– С того самого дня – ни разу?

– Угу.

– Ты не волнуешься за нее?

– Ну, более-менее.

– Какой-то ты безразличный.

– В принципе-то я беспокоюсь. Но поделать ничего не могу.

– Эй, ты же с самого начала…

– Я не смогла остановить расползание слухов, это моя вина, – сказала Идзуми и с явным раскаянием куснула нижнюю губу. – От такой надписи на парте кто угодно будет в шоке. Вполне естественно, что она не смогла это больше выносить.

– Акадзава, не стоит себя винить. Виноваты те, кто сделал ту надпись, – и Ягисава с решительным выражением лица сунул в рот остаток пончика. Потом снова посмотрел на меня. – И, по-моему, Со, ты тоже немного виноват.

– А… Ну да, пожалуй.

– Если б ты вел себя с Хадзуми-сан поласковей… Ну, хотя сейчас-то что говорить…

Возможно, Ягисава действительно хотел это сказать. Я и сам, вспоминая все связанное с Хадзуми, начиная с апрельского утра церемонии открытия, чувствовал боль в груди. Но…

С другой стороны, лучше ли было бы, если бы на ее подходы я реагировал как-то позитивнее? Сколько я ни задавал себе этот вопрос, ответить, что да, было бы лучше, я не мог. Я просто не умел так искусно контролировать свои эмоции, и даже если бы, допустим, умел, то этим бы, возможно, лишь ранил бы Хадзуми еще сильнее…

– Симамура-сан и Кусакабе-сан, похоже, беспокоились за Хадзуми-сан и попытались навестить ее дома, – сказала Идзуми. Ягисава тут же отреагировал:

– Хоо. Вот как. И что Хадзуми?

– Судя по всему, сколько они ни звали, никто не вышел. Может, ее не было дома, а может, она притворялась, что ее нет. На мобильник ей звонили, но она тоже не брала.

– Хм. А родители, ну или вообще родственники?

– И мать, и отец загружены по работе, дома почти не бывают. Похоже, уже давно.

Принцип невмешательства во всей красе. Говоря в плохом смысле – пренебрежение. …Я вспомнил, что так сказала мне сама Хадзуми.

Скорее всего, ее родители не в курсе ни особых обстоятельств класса 3-3, ни даже того, что их дочь с прошлой недели не ходит в школу. И даже если, допустим, в курсе – такая уж это для них серьезная проблема, чтобы как-то реагировать? …Ну, так мне показалось.

– То есть мы не знаем, заперлась ли она дома или бродит где-то по улицам, так? – произнес Ягисава, поглаживая куцую растительность на подбородке.

– Это еще не все, – продолжила говорить Акадзава. – То ли позавчера, то ли позапозавчера одна девушка видела Хадзуми-сан на улице.

– Ух ты. И кто это был?

– Цугунага-сан.

– А, староста? И как она себя чувствовала? В смысле, Хадзуми.

– Ну… – Идзуми поднесла ко рту полупустую чашку с кофе и тихонько вздохнула. – Хадзуми-сан сидела в машине на пассажирском сиденье, она ее случайно заметила.

– В машине?

– За рулем сидел молодой парень, похожий на студента. По словам Цугунаги-сан, Хадзуми-сан выглядела очень веселой.

– Ух ты.

– Может, это ее старший брат? – предположил я. Но тут же вспомнил, что брат Хадзуми учится в Токио. – Или, может, друг ее брата?

– Ну-ну, не прекрасно ли, а? – ухмыльнулся Ягисава. – Юная дева, после того как Со разбил ей сердце, обратилась к взрослому мужчине, студенту…

– Ягисава-кун, – строго сказала Идзуми и посмотрела на него сердито. Ягисава захлопнул рот и поскреб в затылке.

Впоследствии я узнал, что этот, по словам Цугунаги, «молодой парень, похожий на студента» был старшим братом погибшего в аварии на мотоцикле в конце апреля Такаюки Накагавы. Он дружил с братом Хадзуми, и та звала его «братик Накагава». Какой он человек, я, совершенно с ним незнакомый, не знал, но Хадзуми говорила, что «с братиком Накагавой мы давно дружим».

«Раз так… – думал я. – Если Хадзуми сумела избавиться от накопившегося с апреля стресса… Если ее раненая душа более-менее залечилась… В таком случае тревожиться по поводу того, что она прогуливает школу, нет особой нужды».

 

10

– На следующей неделе полутриместровые экзамены, – сказал Ягисава, прикончив не съеденные мной пончики, и зевнул. – Вот бы они учли наши особые обстоятельства и отменили экзамены у 3-3.

– А после экзаменов еще профориентация будет.

– Еще и встречи учителей с родителями и учениками устроят. …Акадзава? Ты пойдешь в обычную, муниципальную старшую школу?

– Не знаю, – ответила Идзуми и с грустноватым видом склонила голову чуть набок. Покосилась в сторону комнаты с фортепиано. – В музыкалку, похоже, мне уже не светит. Папа с мамой вроде как хотят меня отправить в крутую частную школу для девочек, но это тоже как-то, ну…

– В Йомияме что, есть крутая частная школа для девочек?

– В другой префектуре, это школа-интернат.

– Уээ… – и Ягисава наигранно отпрянул. – Акадзава, так ты у нас юная леди?

– Да блин. Кончай уже так говорить.

– Хе-хе. …Со, а ты в какую старшую школу собираешься?

– А, ээ… – замямлил я, растерявшись.

Как ни крути, а меня из родной семьи выкинули, и я сижу на шее у Акадзав. Мне следует идти в старшую школу, а потом в вуз – так говорили и дядя Харухико, и тетя Саюри; но следует ли принимать от них эту щедрость, я сомневался.

– Вообще-то если ты и дальше будешь «тем, кого нет», то готовиться к экзаменам в старшую школу тебе будет тяжко.

– Учиться можно и в одиночку, так что, думаю, больших проблем не возникнет, – на полном серьезе возразил я.

– Но личного опыта-то нет. Вступительные будут в следующем году, и еще семь месяцев осталось от этого. Добавим сюда еще проблемы с «катастрофами» и «контрмерами»…

– Да уж, блин. И подумать только – школа вот уже много лет ни черта с этим не делает.

– Это потому, что научного объяснения не могут дать, – ответила Идзуми. – Видимо, общественное учреждение, которое должно давать образование, даже на миг не может признать «феномен», смахивающий на проклятие. Да, Со-кун?

– Думаю, это одна из причин. А кроме того, как бы это сказать, возможно, «феномен» как-то воздействует на весь город Йомияма, точнее, на всех, кто в нем живет.

– В каком смысле? – спросила Идзуми. Я прижал правый большой палец к виску и ответил:

– Мне трудно объяснить как следует, но… говорят, что все связанные с «феноменом» документы и воспоминания подделываются и изменяются, так? Кем был проникший в класс «мертвый», после выпускной церемонии выясняется, но со временем воспоминания всех людей тускнеют, так тоже говорят. Ну вот, то же самое, возможно, происходит со всем городом.

– Хмм… – Ягисава, нахмурившись, погладил бородку. – Со всем городом… Я как будто и понимаю, и в то же время не понимаю.

– Я тоже толком не понимаю, – сказал я.

– Хмм.

– Кстати, – вступила Идзуми. – Вы в курсе, что в «такой год» три года назад в последний день полутриместровых экзаменов один человек из класса умер?

«Аа, это…» – болезненно отозвалось воспоминание.

Несчастный случай, произошедший в Северной средней школе Йомиямы три года назад в мае. Дома в Хинами я прочел об этом в газете…

– Это была, кажется, староста от девочек, – продолжила Идзуми. – Поэтому Цугунага-сан слегка волнуется.

– Волнуется, потому что она староста от девочек? – уточнил Ягисава. Идзуми с серьезным лицом кивнула.

– Да. Совершенно ненаучная история. Чтобы сейчас, в точности как три года назад, в последний день полутриместровых экзаменов староста от девочек… Ну что такое.

– Но раз «катастрофы» не начались, это беспокойство ни к чему.

– Да. Должно быть… так, – кивнула Идзуми и, меланхолично подперев щеку рукой, вздохнула. – Даже я иногда думаю о всяком плохом.

– …Например?

– Например, точка зрения Тибики-сана насчет происшествия на той неделе. Она более или менее разумная, но если смотреть пессимистично, то, по сути, он сказал «шансы, что "катастрофы" начались, низки». Но что если этот низкий шанс все-таки воплотился… Ну, в таком духе.

– Эй, эй. Не накаркай.

– «Не накаркай», ага. Однако ничего невозможного ведь нет, правда?

В прошлый понедельник, когда Хадзуми отказалась быть «той, кого нет», «контрмеры» перестали действовать и «катастрофы» начались. Смерть Дзёкити Камбаяси-си в больнице на смертном одре была неизбежна, но все-таки стала результатом «катастрофы». …Вот такая интерпретация?

Такие сомнения, полагаю, вполне возможны.

Тибики-сан тоже тогда очень осторожно подбирал слова. И выражение лица его казалось каким-то рассеянным. Он не отверг возможность начала «катастроф» на сто процентов.

– Хотелось бы, конечно, чтобы это были абсурдные страхи. Со-кун ведь так старается, и одного «того, кого нет» теоретически должно хватить. Но…

Идзуми смолкла, и Ягисава подтолкнул ее продолжить, повторив: «Но?» Идзуми, колеблясь, устремила взгляд на окно комнаты.

– Если это так и окажется, – несколько понизив голос, произнесла она, – то у меня как у безопасника есть одна мысль.

 

11

– В будущем месяце я к тебе приеду. Уже определилась с датой.

Так сказала моя мать Цкихо по телефону 24 числа, в четверг. С этого дня начались полутриместровые экзамены, но в тот вечер она вряд ли знала об этих наших обстоятельствах.

Увидев на дисплее мобильника, что звонит Цкихо, я, естественно, был в нерешительности, стоит ли ответить или проигнорировать. По словам Усуя-сэнсэя из «клиники», я до сих пор испытываю к ней очень противоречивые чувства.

Факт, что три года назад она отрезала меня от себя; но это не меняет другого факта – что она дала мне жизнь. Хотя умом я понимал, что ничего тут не могу поделать, эмоционально я был в полном хаосе.

– …С сегодняшнего дня начинаются экзамены… – грустно пробормотал я. – Поэтому я сейчас занимаюсь.

«И поэтому хочу закончить разговор побыстрее», – хотел сказать я, но тут же мысленно себя упрекнул: «Если так, то мог бы его и не начинать вовсе».

– А… – нервно отозвалась Цкихо. – Прости, что мешаю тебе учиться.

– Ничего страшного.

– В будущем году ты ведь уже выпускаешься.

– …Угу.

– И потом в старшую школу?

– Тетя с дядей говорят, надо поступать, да.

– Аа… надо будет это как следует обсудить, – задумчиво произнесла она, после чего слабым голосом снова сказала: – Прости, Со-тян.

Хоть она и извинилась, ответить мне ей было нечего.

– Так что, ты приедешь в следующем месяце? – вернулся я к главной теме. – Когда именно, уже решила?

– А… да. Конечно, – с явным волнением ответила Цкихо. – В следующем месяце, десятого, это воскресенье.

– …Ясно.

– Мирей тоже приедет.

– Ясно. …И Хирацка-сан тоже?

Сюдзи Хирацку-си, второго мужа Цкихо и родного отца Мирей, я уже много лет не звал папой.

– Он сейчас сильно занят, поэтому… только мы с Мирей. Поэтому, думаю, мы пообедаем вместе, мы так давно этого не делали. Мирей тоже хочет повидаться с Со-тяном.

Мы с сестренкой Мирей, с тех пор как расстались в Хинами, не виделись ни разу. С Цкихо виделись, но в последний раз это было вскоре после моего поступления в среднюю школу – она меня сопровождала в «клинику».

– Я…

«Не особо хочу встречаться». Я хотел так сказать, но в последний момент передумал.

– Хорошо. Ладно, до связи поближе к тому времени.

 

12

Двадцать пятое число, пятница.

На второй день экзаменов с самого утра сыпал дождь.

Не особо сильный, но зонт был нужен. Однако ветер дул прилично, и даже при раскрытом зонте одежда все равно промокала.

Несмотря на такую погоду, я утром встал раньше обычного и впервые за несколько дней прогулялся вдоль реки Йомияма. Уровень воды не поднялся, но вода стала грязной, и птиц что на поверхности воды, что в небе над рекой почти не было. Хотя обычно даже в такие дождливые дни птицы все равно есть…

Я немного прошел вперед и, естественно, вспомнил Юйку Хадзуми.

Именно здесь она впервые обратилась ко мне в начале апреля. С тех пор прошло всего-то полтора месяца, а казалось, что это было так давно.

После того происшествия Хадзуми не приходила в школу. Вчера на экзаменах ее тоже не было.

Все-таки я беспокоился, в порядке ли она. Но при этом знал, что, как бы ни беспокоился, помочь ей не смогу.

В наши дни по всей стране прогулы занятий учениками – не сказать чтоб редкое явление; вопрос в том, как с этим справляются учителя и школы. Я сам, вспоминая свои младшешкольные годы, не мог сказать нынешнему себе «Ты должен как следует ходить в школу».

Как обычно, я заглянул в родовой особняк семьи Акадзава и позавтракал, после чего в одиночестве направился в школу.

 

13

На первом уроке был экзамен по английскому, на втором – по естествознанию.

Я никогда не считал себя так называемым «способным учеником», однако не помню, чтобы после переезда в Йомияму испытывал какие-то проблемы с учебой или экзаменами. Темы уроков я в основном усваивал непосредственно на уроках, с экзаменами обычно справлялся, подучивая материал в последний момент. Это не изменилось и после того, как, став третьеклассником, я взял на себя роль «того, кого нет»; думаю, на это у меня кишка не тонка.

Вот почему в течение этих двух экзаменационных дней все мое беспокойство было направлено совершенно не на экзамены. Ведь…

---

ЧП в Северной средней школе Йомиямы

Погибла ученица

---

Заголовок статьи, случайно попавшейся мне на глаза три года назад, когда я жил в Хинами. Я запомнил дату. 27 мая. ЧП произошло 26 мая – именно тогда, на второй день полутриместровых экзаменов в Северном Ёми…

Я смог вспомнить и содержание той статьи.

Погибшую третьеклассницу звали Юкари Сакураги. Сразу после того, как она узнала, что ее мать попала в аварию, она неудачно упала и умерла. А мать в тот же день скончалась в больнице. …Это были первые жертвы «катастроф» трехлетней давности, то есть 1998 года.

Идзуми на той неделе сказала, что Юкари Сакураги тогда была старостой от девочек в классе 3-3. И Цугунага, нынешняя староста от девочек, из-за этого «слегка волнуется»…

– В тот день, да, с прошлой ночи шел дождь. Можно сказать, это стало причиной того происшествия.

Это я услышал от Тибики-сана в начале этой недели, когда заглянул в дополнительную библиотеку.

В тот раз Тибики-сан говорил, раскрыв на стойке абсолютно черную общую тетрадь. Сокращенно – «Тибики-досье». Там были копии списков класса 3-3 с «начального года» двадцать девять лет назад и до нынешнего года, все тридцать, имена и причины смерти всех «причастных», умерших от «катастроф» в «такие года», имена «мертвых», проникших в класс в «такие года» – словом, все что удалось найти и установить.

– Сакураги-кун действительно была в том году старостой от девочек. …Я помню ее лицо. Серьезная девочка, и очки ей очень шли.

Судя по всему, это произошло во время последнего экзамена второго дня. Ей срочно передали, что ее мать попала в аварию и находится в больнице, и она поспешно выбежала из класса. Помчалась вниз по школьной лестнице, но поскользнулась и упала. При падении она выронила зонт, и его острый кончик неудачно воткнулся ей прямо в горло…

– Я тоже это видел – страшное зрелище. Ее увезли на «скорой», но потеря крови и шок были слишком велики, она не доехала до больницы.

– Эх…

Живо представив себе эту смерть, я мрачно вздохнул. Если Цугунага слышала эту же историю, то, какие бы ненаучные мысли у нее ни возникли, они не могли ее не тревожить.

Итак, второй день экзаменов. Первый – английский – прошел без событий. Начался второй – естествознание…

Когда до конца осталось минут десять, я сдал лист с ответами и вышел из класса. В теме я разбирался, так что на все вопросы ответил с легкостью.

За экзаменом следила Камбаяси-сэнсэй, но она не сказала мне ни слова. Конечно, в том числе и потому, что меня «не было».

Выйдя, я кинул быстрый взгляд на то, что происходило в классе. В мою сторону смотрел лишь один человек… Нет, кроме Идзуми, еще Цугунага покосилась, но тут же отвела глаза. …Вроде как.

Сегодня в классе было две пустых парты. Одна принадлежала Хадзуми. Вторая – девочке, которая все время болела еще с апреля, да? Ее звали… кажется, Макисэ, или нет, Макино?

Выйдя в коридор, я приоткрыл одно из окон и в одиночестве стал смотреть наружу. Дождь все продолжался, ветер по-прежнему задувал крепко.

Скосив глаза, я посмотрел вдоль коридора – то тут, то там виднелись мокрые или грязные пятна. В Северном Ёми не требовалось носить сменку, поэтому вода и грязь, приставшая к обуви и зонтам, попадала внутрь школьных корпусов… Три года назад, похоже, было то же самое. И в коридорах, и на лестницах. Потому-то Сакураги и поскользнулась…

– …Все будет хорошо, – помотав головой, попытался я убедить себя. – В этом году все будет хорошо.

Наконец прозвенел звонок с урока, и сразу после этого со стороны лестницы послышались поспешные шаги.

Вскоре показался учитель – в лицо я его знал, но по имени не помнил. Пробежав мимо меня, стоящего у окна, он поспешил зайти в кабинет нашего класса. Там только что закончился экзамен, и из кабинета доносился тихий гул голосов.

«Что такое…» – успел подумать я, когда…

Из передней двери класса выбежала ученица. …Таканаси? Дзюн Таканаси. У которой брат-первоклассник ходит в биологический кружок.

Держа сумку под правой мышкой, левой рукой она выхватила свой зонт из общей стойки. Бледное лицо, торопливые движения. И в этот момент…

– Нельзя бегать по коридору! – раздался высокий голос. – И по лестнице тоже спускайся не торопясь. Успокойся, Таканаси-сан. Осторожней!

Голос принадлежал Цугунаге. Она выбежала из класса, словно гонясь за Таканаси, и прокричала эти слова вслед удаляющейся по коридору девушке.

– Осторожней, Таканаси-сан! Эй, ты поняла?

Таканаси хоть и бледная, все же сумела ответить «Спасибо» и неловко улыбнуться. Придерживая сумку и зонтик и глубоко дыша (я видел, как ходят ее плечи), она шагом направилась к лестнице.

Я ничего не говорил, лишь молча следил за происходящим.

Провожая взглядом уходящую Таканаси, Цугунага глубоко и протяжно вздохнула. По бледности лица она не уступала Таканаси.

 

14

Вбежавший в класс учитель принес срочное сообщение: мать Дзюн Таканаси попала в какую-то аварию и сильно пострадала. Словно с небольшими вариациями повторялось то, что три года назад произошло с Юкари Сакураги. …Однако после этого Таканаси без проблем встретилась с братом, и они направились в больницу, куда доставили их мать.

Это объяснение мы узнали на классном часе после экзамена от Камбаяси-сэнсэй, а потом…

Я, не отправляясь домой, сразу заглянул в биологический кружок. Там, естественно, был Сюнске Кода, которому я и рассказал о произошедшем.

– Интересно, в каком состоянии сейчас мать Таканаси, – сказал Сюнске, протирая очки. – Даже если оба наших Таканаси в порядке, но с их матерью что-то случится, это ведь будет началом «катастроф»?

Я, ничего не ответив, опустил глаза. Что за происшествие там случилось, я не знал, но молился, чтобы мать Таканаси не была на грани смерти.

– Со, а ты давненько сюда не заглядывал.

– А… ну да.

– Как видишь, после Золотой недели все эта компания отлично себя чувствует, – сказал Сюнске, обводя взглядом аквариумы и клетки. – У-тян номер два тоже бодрячком.

– Никто из них не хочет стать препаратом.

– Конечно. Однако прозрачный препарат креветки Амано вышел очень красивым, глянешь?

– Хмм. Как-нибудь в другой раз.

– Экзамен по естествознанию для тебя был легкой прогулкой, да?

– Более-менее.

– А как насчет прозрачного препарата полосатого вьюна?

– Тоже в другой раз.

И так далее… Продолжая наш дурацкий треп, мы вместе собрались идти по домам.

– Со, после того как эта Хадзуми отвалилась, ты продолжаешь оставаться «тем, кого нет»?

– А, ага.

– И поддерживаешь мир и гармонию в классе?

– Ну, пока да. Если только с матерью Таканаси будет все в порядке.

– Хорошо бы было в порядке.

– Да уж конечно.

В отнюдь не бодром, скорее угрюмом настроении мы шагали по коридору нулевого корпуса. По пути мы прошли мимо дополнительной библиотеки; на ее двери висела табличка «Закрыто». На время экзаменов ее закрыли? Или Тибики-сан снова взял отпуск?

Снаружи по-прежнему сыпал дождь. Ветер тоже оставался все таким же сильным, и в старом здании повсюду слышались странные скрипучие звуки.

Из нулевого корпуса мы пошли крытым переходом в корпус А, где был главный вход. Через вестибюль вышли наружу. Оба раскрыли зонты и зашагали по дорожке к главным воротам, и…

Перед нами шло еще несколько учеников. До них было метров десять, не больше.

– Она же из третьей параллели? – указав рукой на девушку, спросил Сюнске.

– Эй. Это же Акадзава-сан.

Их было трое, все девушки. Одна из них, если спросить мое мнение, явно Идзуми. Я помню ее светло-розовый зонтик.

Из остальных двух одна держала прозрачный пластиковыйзонтик. Она была чуть ниже Идзуми, с короткими волосами… кажется, Это? А последняя…

Девушка хрупкого телосложения, в отличие от двух других, была без зонтика. На ней был дождевик – точнее, кремового цвета пончо с капюшоном… Может, у нее вообще нет зонта? Это вроде Цугунага?

«Что если…» – подумалось мне.

Что если, помня, что случилось с Юкари Сакураги три года назад, Цугунага сегодня не взяла зонт, даже несмотря на дождь? Возможно, это именно потому, что она знает о том происшествии в деталях. Знает, что оружие, приведшее к смерти Сакураги, – зонт, который она сама же и принесла… и вот поэтому.

Сразу после экзамена по естествознанию, когда Таканаси выбежала из класса, Цугунага, возможно, именно поэтому привлекла ее внимание. Если бы Таканаси сейчас, как Сакураги три года назад, стала спускаться по лестнице в спешке, возможно, с ней и случилось бы то же, что с Сакураги тогда. Боясь этого, она машинально…

Внезапно нас всех напугал сильный шум.

Др-др-др-др-др-др… грым! Это такой шум ветра? Более того, еще усилившегося ветра.

Это он наверху так яростно дует? Или, наоборот, у земли?

Беспокойно заозиравшись, я увидел, что все деревья поблизости качаются и шумят. Ветер добрался до того места, где были мы с Сюнске, и чуть не вырвал у нас зонты.

– Ух ты. Как-то внезапно нас, кажется, посетил тайфун, – произнес Сюнске. Дождь с неба, похоже, тоже полил вдвое сильнее.

Собравшись с духом, я сделал два-три шага вперед, но тут опять раздалось яростное «грым!». Опять непонятно, сверху или от земли?

Две из трех идущих впереди девушек, похоже, сражались со своими зонтами, пытаясь не дать ветру их унести. Цугунага в своем пончо изо всех сил удерживала на ветру это самое пончо. Едва я успел так подумать…

Цугунага вдруг упала на колени. Капюшон давно уже сорвало с ее головы.

Что случилось?

Цугунага попыталась встать, но движения ее были неловкими. Это из-за сильного ветра… Нет, кажется, край ее пончо застрял в то ли заборчике, то ли еще чем-то того же рода, разделяющем дорожку и растущие вдоль нее кусты. Так оно выглядело со стороны.

Дующий ветер, льющий сверху дождь. И между ними – какой-то странный звук – так мне показалось. А миг спустя, словно разделяя надвое белые полосы дождя, сверху вниз наискось мелькнуло что-то. Что-то серое, неопределенной формы…

Раздался короткий вскрик. Видимо, это Цугунага. Мы с Сюнске находились поодаль, но до нас он донесся отчетливо.

– Нет! – вскрикнула не то Идзуми, не то Это. – Неееет!

– Что? Вот это. Что это?

– Цугунага-сан?!

– Ох, погано! – воскликнул рядом со мной Сюнске. Отшвырнул зонт и, не обращая внимание на дождь, ринулся вперед.

Я поспешил за ним, и в этот момент в глаза мне бросилась явная перемена, произошедшая с Цугунагой.

Она застыла на месте, все еще стоя на коленях и как будто глядя в небо. И я видел, как справа в ее шею впилось сверху вниз наискось серое что-то. И…

Кремовое пончо стало окрашиваться ярко-красным.

Она смывалась дождем, но продолжала натекать заново, красная… да, это кровь. Красная кровь, в огромном количестве, из шеи…

Лишь подбежав, я понял наконец, что произошло.

В шею Цугунаги глубоко вонзилась окрашенная в серый цвет металлическая пластинка. То ли оцинкованная жесть, то ли еще что-то. Длинная и тонкая, довольно большая.

Откуда-то она прилетела ни с того ни с сего. И воткнулась ей в шею, словно острый клинок.

– Цугунага… сан…

И Сюнске, и я, и тоже отбросившая зонт Идзуми – мы все тряслись, и у нас дрожали губы. Стоявшая в нескольких метрах от нас Это там и села, ошеломленная.

– Почему так…

Изо рта Цугунаги, по-прежнему сидящей неподвижно, задрав голову к небу, вместе с кровавой пеной вырвался полный муки стон. Она еще дышала.

– «Скорую»! – заорал Сюнске и выхватил мобильник.

– Ай! – вырвалось у Идзуми. Я увидел, что руки Цугунаги поднялись и пытаются ухватиться за впившуюся в ее шею железяку.

«Нет, нельзя!» – подумал я и поспешно потянулся к ней.

Нельзя. Если сейчас она это вытащит…

Однако моя спешка ничего не дала.

«Что, блин, произошло со мной?» Даже этого толком не понимая, Цугунага…

…не в силах вытерпеть внезапно обрушившуюся на нее боль, из последних, видимо, сил выдернула из себя чужеродный предмет. И тут же из раскрывшейся раны хлынул мощный поток крови…

Окрашивая непрекращающийся дождь красным, Цугунага обмякла и больше не двигалась.

 

15

К тому времени, когда приехала «скорая», Томоко Цугунага умерла от потери крови. 25 мая, в 11:30 утра.

В нескольких десятках метров от места происшествия стоял спортивный корпус. Было установлено, что в этот день внезапным порывом сильного ветра от его крыши отделился кусок. Это здание, которому было уже несколько десятилетий, само по себе заметно обветшало, к тому же пострадало от града, прошедшего седьмого мая. Тем не менее…

Чтобы сдутый с крыши, сорвавшийся в воздух фрагмент полетел именно в Цугунагу, которая как раз в этот момент оказалась пришпилена к мостовой и не могла двигаться, да еще попал в нее именно под таким углом – исключительно неудачное совпадение.

В тот же день, 25 мая, поздно вечером в больнице скончалась Сидзу Таканаси, мать Дзюн.

Она утром того же дня серьезно повредила позвоночник в результате незначительной аварии с участием малолитражной легковушки. Тем не менее, когда ее доставили в больницу, сперва врачи сочли, что ее жизнь вне опасности. К тому времени, когда срочно проинформированные дети ее навестили, она была в полном сознании.

Но вечером ее состояние стремительно ухудшилось. Причиной стало кровоизлияние в мозг из-за травмы головы, которую почему-то не заметили при осмотре сразу после доставки ее в больницу.

Таким образом…

За один день абсурдной смертью умерли сразу двое «причастных» к классу 3-3.

«Катастрофы», которых все страшились, все-таки начались… Нет, возможно, начались они еще тогда, когда умер Дзёкити Камбаяси-си. Эту реальность мы вынуждены были принять, хотели мы того или нет.

К оглавлению

 

Интерлюдия 2

Вчера у нас тут случилось ЧП.

ЧП… какое?

Ты что, не слышала? А ведь такая была суматоха… А, тебя же вчера не было.

Я и вчера, и позавчера дома лежала с простудой. На следующей неделе буду экзамены сдавать в одиночку.

Сочувствую тебе… Но ты уже поправилась?

Ну, более-менее.

Хорошо бы по вторым и четвертым субботам в кружках и секциях тоже были выходные. Очень уж тяжело тренироваться.

Если честно, я хотела бы еще денек поболеть. …Так что там за ЧП?

Умерла третьеклассница. Вроде староста из 3-3.

Умерла? Прям здесь?

Вчера днем был страшный ветер. Со спортзала сдуло кусок крыши, и он слетел вниз…

И попал в нее?

Говорят, да… А, смотри, вон там. Грязь на дорожке, это не следы крови, а?

Уээ. Свежие совсем.

Ей железяка воткнулась прямо в шею. Говорят, с такой силой, что голова враз отлетела.

Уу. Больно небось.

Если враз отлетела, то, наверно, не больно.

Нет, представляешь, какое дурацкое невезение. Запредельное просто…

Да уж. Хотя это, ну, потому что она из 3-3.

В каком смысле? Ну 3-3, и что?

Ой. Так ты не в курсе?

Не в курсе чего?

Надо же, кто-то еще не знает. По слухам, в нашей школе класс 3-3 давно уже проклят…

 

*

 

Началось все-таки?

…Видимо, да.

«Катастрофы» таки начались.

…Угу.

«Контрмеры» в итоге не помогли, значит?

Получается, что так. Досадно, жаль.

Все-таки это из-за того, что отвалилась Хадзуми-сан, вторая «та, кого нет»…

Может, и так.

Но может, и не так?

Не знаю. Но сейчас ее вини не вини, толку-то…

…

…

…И?

Что «и»?

Что делать-то теперь? Даже если я и продолжу быть «тем, кого нет», это уже бессмысленно.

Это… Знаешь, подожди еще чуток.

Подождать?

Я тебе уже говорила. На случай «возможной ситуации» у меня есть одна идея.

А… угу.

Я, конечно, не знаю, правильная она или нет, эффективная или нет. Но думаю, что лучше так, чем сидеть и ничего не делать. Поэтому, слушай, Со-кун, пока что не сдавайся… Еще немного побудь «тем, кого нет». Сэнсэю и ребятам из класса я скажу.

Почему… Что за идея?

Вот смотри…

 

*

 

Начались-таки «катастрофы».

Вот как. …В день экзамена – староста от девочек, как и три года назад. Конечно, это может быть простым совпадением.

Если считать и брата Камбаяси-сэнсэй, это уже три жертвы.

Возможно, началом отсчета было седьмое мая?

Все-таки с того дня, когда Хадзуми-сан отказалась…

Но, мне кажется, это не факт.

Даже если нормально справляюсь я один, все должно было быть хорошо.

Да. Так должно было быть.

Но вышло иначе.

Не должно было такого быть, но… Почему же тогда?

…

Какое-то странное чувство, но… Ай, Со-кун, извини.

Не, ничего…

Ты же поверил моим словам, да? И тем не менее… Вот за это извини.

А. Это, Мисаки-сан, не извиняйся.

…

…Раз началось, значит, еще люди будут умирать.

…

Каждый месяц, по меньшей мере один «причастный».

…Да.

И с этим уже ничего не поделаешь, верно? Раз «катастрофы» начались – уже ничего?

Да. В целом, это…

Но мне предложили: давай сейчас примем еще одну «контрмеру».

Ээ, вот как?

Поэтому дело довольно срочное. Будет эффект или нет, мы не узнаем, пока не попробуем.

Хм. И что же это за «контрмера»?

Вот смотри…

К оглавлению

 

Глава 8. Июнь 1

1

Последние дни мая прошли в хаосе и отчаянии, горе и страхе… А потом начался июнь.

По просьбе Идзуми я и после смерти Цугунаги и матери Таканаси продолжал вести себя в школе так, будто меня «нет».

Тем временем Идзуми и другие безопасники совещались, и я ждал, пока они примут решение, предложат его классу, и класс его одобрит… Так вот время и шло. Камбаяси-сэнсэй этому особо не противилась. Новой старостой от девочек выбрали Идзуми (при этом она оставалась и безопасником).

Хадзуми пока что не появилась в школе ни разу. Если до нее дошла информация о начале «катастроф», тем более понятно, что приходить сюда ей не хотелось. …Ну, это легко было предположить.

 

2

– Со-кун, я слышал, на той неделе в школе случилось ужасное происшествие? Умерла твоя одноклассница?

При этих словах Усуя-сэнсэя я невольно отвел взгляд, опустил его вниз. В то же время, кажется, слегка прикусил нижнюю губу.

– Может быть, ты с умершей был в близких отношениях?

– …Нет, – я покачал головой. – Так, болтали время от времени.

– И все равно, конечно, для тебя это был настоящий шок, верно?

– Ээ, ну да.

– Скажи, с тобой все в порядке? Я имею в виду, не всплыли ли у тебя тяжелые воспоминания о том, что было три года назад, после того как ты так ярко и так близко увидел смерть сейчас?

– …Я в порядке, – ответил я, продолжая смотреть в пол. – …По-моему.

Плохой сон, ночные кошмары… Не могу сказать, что за последнюю неделю этих симптомов у меня не было. Но это не из-за того, что я вспоминал то происшествие трехлетней давности.

Во сне мне являлось происшествие не трехлетней давности, а совсем свежее, случившееся меньше месяца назад. «Я есть», «я здесь!» – ее голос, и черный силуэт ворвавшейся в класс вороны, и шум ветра, и бьющееся на ветру кремовое пончо, и… и хлещущая кровь. Залитый кровью, свалившийся на землю ее, ну…

Смерть человека я видел не впервые. Три года назад в «Приозерном особняке» я собственными глазами видел смерть Тэруи-сана. Но…

Хотя и три года назад, и на той неделе была «смерть», воспринималась она совершенно по-разному. Причиной тому, возможно, было поселившееся во мне чувство вины.

Сожаление и чувство беспомощности за то, что я не смог предотвратить начало «катастроф». Вдобавок если допустить, что причиной этой неудачи стал отказ Хадзуми, то еще и запоздалое сожаление, что я ее не удержал… Иными словами – да, чувство вины, что я не все сделал, что мог.

Думаю, в этот день я, успешно скрывая свои чувства, ответил на все вопросы, которые спокойно, в неспешном темпе задавал мне Усуй-сэнсэй. Заметил он мою скрытность или нет, я не знаю.

Второе июня, суббота, незадолго до полудня. Как обычно, сообщив в школу об отсутствии по уважительной причине, я посетил «клинику» во флигеле городской больницы, и…

– До меня дошли какие-то странные слухи, – неожиданно заметил Усуй-сэнсэй после такого же, как всегда, разговора на первой за более чем месяц консультации. – Что в средней школе, которую ты посещаешь, Со-кун, есть загадочные мифы на тему смерти…

Загадочные мифы, да?

Вот под каким соусом расползаются слухи. Ну, тут уж ничего не попишешь.

Я вполне нормально относился к Усую-сэнсэю, даже считал, что на него можно положиться, но про особые обстоятельства класса 3-3 ему не рассказывал. «Феномен», «катастрофы», проникающий в класс «мертвый», подделываемые и изменяемые документы и воспоминания… Как бы серьезно я ему об этом ни рассказывал, доктор психиатрии ни за что не воспримет. Если только сам не будет в это вовлечен. С этой мыслью…

– Я ни о каких мифах не знаю, – решил я отмахнуться от слов сэнсэя. – Просто дурацкие слухи. Мне такое неинтересно.

 

3

После окончания осмотра я решил вернуться тем же путем, что в прошлый раз, хотя дождь сегодня и не шел. Пошел из флигеля в главное здание через крытый переход на первом этаже. А потом, как и в прошлый раз, зашагал по сложной системе коридоров внутри комплекса…

Мои мысли сами собой углубились в прошлое. В ушах прозвучали слова Идзуми, которые она произнесла через два дня после той кровавой трагедии, в воскресенье вечером, когда зашла ко мне.

«На случай "возможной ситуации" у меня есть одна идея» – так она сказала и раньше. Что за идея? На мой вопрос…

– Вот смотри, – сказала Идзуми, но тут же смолкла и взглянула мне прямо в глаза. Немного помолчала, затем продолжила: – Ты помнишь «встречу по контрмерам» в конце марта? Когда решали, кто будет «тем, кого нет», если окажется, что сейчас «такой год».

– Угу. Да, конечно.

Когда встал вопрос, кто возьмет на себя роль «того, кого нет», руку поднял я. Но сразу затем Это спросила, достаточно ли одного этого, и было решено добавить «второго». После чего устроили жеребьевку при помощи игральных карт…

– Была жеребьевка с помощью карт. Хадзуми-сан вытянула джокера, и ее назначили «номером два», но… давай, вспомни. Что было перед тем?

Раскосые глаза Идзуми прищурились, словно вглядываясь куда-то вдаль. Я тоже слегка прищурился и переспросил:

– Перед тем?

Я стал шарить в памяти. Идзуми ответила:

– Перед началом жеребьевки кое-кто сказал: «Раз так, давайте я», помнишь? Тихим, почти незаметным голосом, но все тогда малость удивились. «С чего бы это вдруг?» – типа того…

– …Аа.

Та сцена двух-с-небольшим-месячной давности словно выплыла из тьмы и раскрылась в моем сознании. …Да. Точно, было такое. Кроме меня, был еще один человек, готовый взять на себя роль «того, кого нет»; в тот момент меня это тоже немного удивило…

– …Но в итоге с этим предложением не согласились и устроили жеребьевку.

– Карты тогда уже перемешали, и, кажется… да, Хадзуми-сан сказала «Не, теперь уже поздно», что-то в этом роде, каким-то странно всполошенным голосом, и сразу после этого жеребьевка началась.

– А… угу. Так и было.

Раз так, Хадзуми уже тогда твердо решила сама стать «номером два». Наверняка она уже и пометку на джокере заметила и запомнила. Значит…

– «Раз так, давайте я» тогда сказала Макисэ-сан.

– Макисэ…

…Да. Точно. Ее звали Макисэ. Как она выглядела, я не очень помнил, но у нее был тихий, еле слышный голос и такая же непримечательная внешность…

– У Макисэ-сан какие-то проблемы со здоровьем, поэтому, я слышала, с апреля ее на время положили в больницу, – сказала Идзуми и медленно моргнула. И в такт этому движению ее ресниц у меня перед глазами словно на миг все залило тьмой.

– Ну так вот, я думаю, что она хотя и не рассказала всем в тот момент, но решила примерно так: раз она все равно в школу ходить особо не будет, почему бы ей не стать «той, кого нет»?

После этих слов я подумал: а ведь в этом предложении действительно есть определенный смысл. То, что она лежит в больнице и свободна от школы, не отменяет ее принадлежности к классу 3-3. Игнорировать ее как «ту, кого нет» всему классу было бы очень легко. И физически, и психологически. Она всегда была самым подходящим кандидатом, но…

…Но в итоге ее предложение не приняли. Хадзуми вытянула джокера и стала «номером два».

– Ты ведь уже понял, да? – продолжила Идзуми. – Хотя бы сейчас мы можем попросить Макисэ-сан, не согласится ли она взять на себя роль «номера два» взамен Хадзуми-сан.

– Хм…

Ну конечно же. Однако что после этого будет? И удастся ли остановить уже начавшиеся «катастрофы»?

– Думаю, проблема в важности восстановления, так сказать, «баланса сил».

– Баланса сил?

– «Катастрофы» начинаются, когда в класс проникает «лишний», он же «мертвый», которого там быть не должно. В качестве «контрмеры» в классе назначается «тот, кого нет», и это позволяет остановить «катастрофы». «Сила» притягивающего к себе смерть «мертвого» компенсируется «силой» «того, кого нет», и достигается баланс. Вот такой образ.

– …Угу.

– В этом году мы в качестве «контрмеры» на всякий случай назначили двух «тех, кого нет». И раз в апреле «катастрофы» не начались, значит, баланс соблюдался правильно. Но когда в начале мая Хадзуми-сан отказалась от своей роли, «катастрофы» начались. Значит, в нынешнем году соотношение сил вот такое.

– Вот такое… то есть одного «того, кого нет» для баланса недостаточно?

– Недостаточно, баланс порушился… Да, такой образ. Если не увеличить «силу» «того, кого нет», «силу» нынешнего «мертвого» не перебороть. Поэтому… вот.

Восстановить порушенный Хадзуми баланс, вернувшись к двум «тем, кого нет». Тогда «катастрофы» должны остановиться. Такая у нее теория?

Правильная эта идея или нет, эффективная или нет? Пока не попробуешь, не узнаешь. Но, думаю, лучше так, чем сидеть и ничего не делать. …Вспомнив эти слова Идзуми, я не мог не согласиться. Да, возможно, и так. Наверняка это лучше, чем ничего не делать, оставаться беспомощными…

Три дня спустя безопасники Идзуми и Это как представители класса навестили Макисэ в терапевтическом отделении больницы. Это было в среду, 30 мая.

Поняв все обстоятельства, Макисэ согласилась: «Если я могу быть полезна, то конечно». Госпитализация должна была продлиться еще долго, так что сейчас это для нее не особая проблема. А когда она выпишется и вернется в школу – ну, если «катастрофы» прекратятся, то она и до выпуска может продолжать быть «той, кого нет». Так, похоже, она сказала.

Сегодня шел уже четвертый день с того момента, как была принята новая «контрмера», которую можно было сравнить с хватанием за соломинку.

 

4

Я шел по коридору главного здания, как вдруг меня охватило желание поискать палату, где лежит Макисэ.

Шансов встретиться в школе у нас до сих пор не было, а мы с ней с этого месяца коллеги по «отсутствию»… Додумав до этого места, я решил, что сегодня не надо. Я чувствовал, что внезапный визит в ее палату парня из класса был бы неделикатным, и, кроме того, даже если я попытаюсь сейчас наладить с ней контакт, это ничего не изменит…

Но.

Мы с ней виделись всего один раз, на «встрече по контрмерам», и, естественно, я ее даже в лицо не помнил. …Интересно, о чем она думает и как проводит время, лежа в больнице так долго? Это иная трудность, чем те, что связаны с «катастрофами», и при мысли о ней мне стало не по себе. В конце концов я подумал, что хорошо бы попросить, скажем, Идзуми навестить ее вместе со мной.

Внеся плату, я вышел из больницы, но время было всего полпервого дня. Сегодня я был без велосипеда, поэтому пошел на автобусную остановку перед больницей и стал ждать автобус в компании еще нескольких человек на вид старше меня.

Под низким пасмурным небом, предвещающим наступление сезона дождей, наконец-то приехал автобус. Подготовив мелочь, я направился было к средней двери, когда…

Из передней двери вышли пассажиры. Я машинально повернулся в ту сторону и увидел знакомое лицо. Это…

…Кирика-сан?

Поскольку я видел ее всего одно мгновение, то мог и обознаться. Но я вспомнил, что в прошлый раз, когда выходил из больницы, в вестибюле тоже видел женщину, похожую на нее. Значит, это правда Кирика-сан…

У нее какая-то болезнь, из-за которой ей приходится периодически посещать больницу?

Думая примерно то же, что и в прошлый раз, я сел в автобус.

 

5

Сойдя с автобуса в квартале Ромеро перед «Рассветным лесом», я ненадолго заглянул в библиотеку, потом поел в фастфудной кафешке поблизости… после чего пешком отправился в Мисаки с расчетом быть там в полчетвертого. Местом назначения был тот самый кукольный магазин – «Пустые синие глаза в сумраке Ёми».

В полчетвертого я обещал встретиться там с Мей Мисаки.

С того дня, когда стало окончательно ясно, что смерть Цугунаги и матери Таканаси означает начало «катастроф», мы с Мей говорили только по телефону. Но все-таки в такой ситуации мне хотелось встретиться и поговорить с ней лицом к лицу. Очень сильно хотелось.

В «Пустых синих глазах…» я в последний раз встречался с Мей в середине апреля.

Прошло больше полутора месяцев. Положение дел с тех пор сильно изменилось, но здесь, внутри, как всегда, царило спокойствие, будто это место было отделено от остального мира. Играла всегдашняя сумрачная музыка, и со мной поздоровалась всегдашняя бабушка Аманэ.

– Ты друг, поэтому платы не надо. …Мей сейчас внизу.

– Спасибо большое.

Как и тогда, в апреле, Мей сидела в одиночестве за круглым столиком, подперев щеку рукой. На ней была темно-синяя, почти черная блузка, словно сливающаяся с сумраком помещения.

– Здравствуй, Со-кун, – поздоровалась Мей, убрав руку от щеки. – Давно мы с тобой тут не встречались.

– Ага. Это… здравствуй.

– Садись.

– Ага.

Сегодня Мей была тоже без повязки. В левой глазнице был карий с черным зрачком искусственный глаз, а не «глаз куклы».

– …Ну как? – спросила Мей после того, как я сел и она несколько секунд смотрела на меня в молчании. – В порядке?

– В порядке… в смысле, класс? – уточнил я. Мей легонько качнула головой.

– Ты, Со-кун.

– Я?..

– Твои чувства, душевное состояние. В порядке ли они после такого развития событий?

– А… Ну, в общем…

– Несмотря на все твои старания, «катастрофы» все-таки начались. Надеюсь, ты не винишь в этом себя и не ударяешься в меланхолию?

– Если я скажу, что абсолютно не ударяюсь, то, пожалуй, совру.

В этой ситуации Мей так обо мне беспокоится. Я был счастлив до смущения, однако ответил как можно спокойнее.

– Но я в порядке.

– Ведь происшествие с Цугунагой-сан на той неделе случилось прямо у тебя на глазах, да, Со-кун?

– Ну… да, конечно, это был жуткий шок, но… да, я в порядке.

– Честно?

– По крайней мере, я уже не думаю, что хорошо бы отсюда сбежать.

– …Ясно.

В комнате зазвучала знакомая мелодия. «Сицилиана» Форе. Когда я приходил сюда в апреле, кажется, она же… Лишь чуть-чуть подумав об этом совпадении, я произнес:

– Кстати.

Ровно в этот же момент Мей тоже произнесла: «Кстати». Я поспешно захлопнул рот, а Мей продолжила:

– Я слышала по телефону о новой «контрмере»… Ее уже задействовали?

– А, ага, – выпрямившись, кивнул я. – Кроме меня, появился второй «тот, кого нет», взамен Хадзуми-сан. Чтобы вернуть баланс «сил», такая вот «контрмера»…

Хотя в общих чертах я объяснил Мей суть новой «контрмеры» по телефону накануне, сейчас рассказал все заново.

– …И человек, к которому обратились с просьбой стать новым «номером два», согласился. Сегодня уже четвертый день как.

– …Ясно, – вновь ответила Мей, после чего отвела от меня правый глаз куда-то в сторону и коротко вздохнула. И, в точности как когда я сюда спустился, подперла лицо руками. Как-то уныло она теперь выглядела.

Сверху донеслось тихое «динь» дверного колокольчика.

Какой-то посетитель пришел? Или, может быть, Кирика-сан вернулась?..

– Но, Со-кун, – тихо произнесла Мей. – Будет эта новая «контрмера» эффективна или нет, чересчур оптимистичным быть не стоит. …Правда, от меня это, возможно, звучит не очень убедительно.

– Почему ты так считаешь?

– Ну… – тут Мей немножко замялась, но продолжила: – Потому что три года назад так уже делали.

Я не нашел что ответить. Мей продолжила:

– Я ведь уже рассказывала тебе. Три года назад в классе 3-3 меня назначили «той, кого нет». Тогда «контрмера» тоже не сработала, «катастрофы» начались, и поэтому выдвинули идею, не увеличить ли число «тех, кого нет» до двух за счет Сакакибары-куна. Но эта «дополнительная контрмера» оказалась бесполезной.

– Но тогда и сейчас довольно разные обстоятельства. В этом году с самого начала «тех, кого нет» было двое, и «катастрофы» начались, когда один отказался, и если вернуть снова двоих и восстановить баланс… то…

– Эти рассуждения мне понятны. По сравнению с тем разом сейчас, если можно так выразиться, «настройки по умолчанию» другие, – сказала Мей, но тут же, склонив голову чуть набок, продолжила: – Но, какие бы «контрмеры» ни принимались изначально – раз они отказали, начавшиеся «катастрофы» никакими дополнительным средствами постфактум уже не остановить, невозможно остановить. …Мне так кажется.

Мне снова нечего было ответить. Мей, на этот раз чуть покачивая головой, продолжила:

– А… но такого рода рассуждения, возможно, сами по себе бессмысленны.

– …Почему?

– Потому что это природное явление.

Услышав этот ответ, я, конечно же, вспомнил придуманный и применяемый Тибики-саном термин «сверхъестественное природное явление».

– Тибики-сан постоянно наблюдает за «феноменом» и поэтому хорошо понимает связанные с ним правила. И какие «контрмеры» эффективны, тоже понимает… Но знаешь, это, возможно, лишь часть всей картины.

– …

– Даже при нынешнем уровне развития науки мы не можем предсказать или предотвратить развитие и динамику многих природных явлений. Тайфунов, скажем, или землетрясений. Даже зная, что сегодня будет дождь, не факт, что, взяв с собой зонтик, мы совсем не промокнем. Стоит подуть сильному боковому ветру, и, какой бы большой зонт мы ни взяли, одежда все равно вымокнет, а уж если дождь с градом, то зонт вообще может сломаться. Неожиданности случаются постоянно. А этот «феномен» вдобавок еще и не поддающееся научному объяснению «сверхъестественное природное явление»… так что мой слабый опыт и догадки, возможно, полностью бессмысленны. Так тоже можно рассуждать.

Поэтому новая «контрмера» не обязательно окажется бесполезной. Такой, в общем, смысл ее слов.

– В общем, нельзя с уверенностью утверждать, что это не сработает? – уточнил я. Мей моргнула правым глазом и ответила:

– Если сработает, будет идеальный выход, конечно.

– Скажи, Мисаки-сан, – все-таки не удержался я от вопроса. – Три года назад «катастрофы» не сдержала ни изначальная «контрмера», ни «дополнительная», и много «причастных» умерло… но тем не менее они прекратились. Почему так вышло? Почему они прекратились?

Этот вопрос я пытался затрагивать не один раз. Но Мей никогда не давала ясного ответа. Видимо, там было что-то такое, о чем она рассказывать не хотела. Предполагая это, я глубже не копал…

– …Потому что…

После короткого молчания губы Мей пришли в движение. Я сцепил пальцы рук, лежащих на столике. Невольно сжал со всей силы.

– Потому что…

Мей попыталась ответить, но тут же беспокойно покачала головой.

– Все-таки я это…

В этот момент…

Сзади раздался звук. Шаги человека, спускающегося по лестнице. И голос.

– А, вот ты где.

Знакомый женский голос, который я слышу при встрече каждый день.

– Со-кун? Ты тут часто бываешь?

Удивленно обернувшись, я увидел одетую в школьную форму Идзуми Акадзаву.

 

6

Если подумать, – да нет, тут и думать особо не требовалось, – я почти не рассказывал своим друзьям историю Мей Мисаки. Насколько я помню, только Ягисаве, «родственной душе» с первого класса, я немножко говорил о ней, но знакомить их даже не пытался.

Поэтому Идзуми не должна была знать про Мей, и, естественно, видеть друг дружку они сейчас должны были впервые.

– Акадзава… – я встал со стула и повернулся к спустившейся по лестнице Идзуми. – Что ты тут делаешь?

– Случайно. Просто совпадение, – ответила Идзуми с серьезной миной, но тут же озорно улыбнулась. – Это я соврала.

– Эмм…

– Когда шла из школы, вдруг захотелось заглянуть в библиотеку в «Рассветном лесу». И тут вдруг в кафе рядом увидела тебя.

– А. Вот как?

– Я тебя увидела, но расстояние было приличным, и ты меня не заметил… В общем, как-то так.

– И потом ты за мной следила?

– Мне было немножко интересно, куда ты идешь… Вот, – Идзуми улыбнулась шире и высунула язычок. – В любом случае, Со-кун, ты на удивление невнимательный. Я шла прямо за тобой, а ты абсолютно ничего не замечал.

– Хмм.

Во время этого нашего диалога Идзуми, естественно, заметила Мей. Она тут же смолкла – уж не смутилась ли, подумал я.

– Со-кун, это твоя подруга? – спросила Мей, и я поспешно повернулся к ней.

– Не знаю насчет подруги, но это моя кузина, и мы ровесники, и сейчас мы в одном классе.

– Я Идзуми Акадзава. Рада познакомиться, – сказала Идзуми через мое плечо.

– Аа, – вырвалось у Мей. – Акадзава-сан… ты дочь дяди и тети Со-куна, которые его здесь приютили, да?

– Ага, именно так, – ответил я. – А еще она в этом году безопасник, и недавно ее выбрали старостой от девочек…

Я попытался объяснить все заранее, но Идзуми оборвала меня: «Эй, Со-кун!» – и уставилась мне в лицо. В ее глазах читался вопрос: «Она вообще кто?»

– А, эмм… – замямлил я, кинув взгляд в сторону Мей. Потом снова повернулся к Идзуми и пояснил: – Это Мисаки-сан. Мей Мисаки-сан.

– Мисаки… хмм…

Наверняка Идзуми сейчас думала: фамилия произносится точно так же, как имя Мисаки Ёмиямы, того самого ученика, который погиб двадцать девять лет назад. Она приподняла брови, будто насторожившись. Я продолжил:

– Мои родители, Хирацки, хорошо знакомы с семьей Мисаки-сан, поэтому и я с ней знаком, а с тех пор, как стал ходить сюда, познакомился еще ближе. Мисаки-сан закончила Северный Ёми в девяносто восьмом, и она училась в 3-3. Тот год был «таким», так что она и «феномен», и «катастрофы» знает на собственном опыте…

Это объяснение, похоже, Идзуми удовлетворило. Сняв сумку с плеча и держа ее обеими руками перед собой, она пробормотала «понятно», а затем вслух спросила:

– Значит, Со-кун, ты обратился к семпаю за советом?

– Ну, да, наверно, где-то так.

Три года назад Мей была в роли «той, кого нет»… Настолько детально я не счел нужным рассказывать. Как и о мнении Мей насчет новой «контрмеры», вступившей в действие три дня назад.

– Рада познакомиться, Акадзава-сан, – теперь уже Мей поприветствовала Идзуми. – Я Мей Мисаки.

В этот момент я стоял между Мей и Идзуми, благодаря чему служил буфером между взглядами той и другой.

Мей встала со стула, Идзуми сделала шаг ей навстречу… поэтому я отступил от столика вглубь комнаты. Теперь они стояли прямо друг напротив друга на расстоянии в несколько метров. Вероятно, именно в этот момент каждая из них ясно разглядела лицо другой. …И как раз тут музыка прервалась, и на несколько секунд повисла тишина. Потом музыка снова заиграла, и, по совпадению, это опять была «Сицилиана»…

– Мей… Мисаки… сан.

В глазах Идзуми, разглядывающей Мей, мне почудилось не то удивление, не то растерянность.

– Ты…

Тут Идзуми смолкла и легонько помотала головой. Одну руку, придерживавшую сумку, прижала ко лбу, потом тихо вздохнула.

«Что с ней такое?» – подумал я. Она тем временем подошла к Мей еще на шаг и странно официальным тоном произнесла:

– Спасибо, что помогаешь Со-куну. Как его кузина, хочу выразить тебе свою…

– Погоди-погоди, – на автомате встрял я. – Акадзава, почему это ты выражаешь благодарность?

Идзуми, искоса глянув на меня, ответила:

– Хоть я и твоя кузина, Со-кун, но ты мне как младший брат, вот поэтому.

– Погоди, это… – запротестовал было я, но смолк. Да, у меня тоже с самого начала сложилось от Идзуми ощущение «старшей сестры». Но здесь и сейчас, при первой встрече с Мей, делать такие заявления не обязательно.

Я кинул взгляд на Мей – она выглядела так, будто ее это вовсе не касается. С совершенно не изменившимся выражением лица она спокойно смотрела на Идзуми.

– Идзуми… Акадзава… – раздался ее тихий голос. – Акадзава…

Что с ней? Ее голос звучал совсем не так, как голос человека, пытающегося запомнить полное имя собеседника при первой встрече. Возможно, мне показалось, но она как будто пыталась вспомнить что-то очень важное…

Щелк.

Тихий звук за пределами зоны слышимости. А прямо перед этим, почти одновременно, мир словно погрузился на миг во тьму, и у меня перехватило дыхание.

…Это…

Словно кто-то за гранью нашего мира щелкнул затвором камеры. Словно включилось нечто вроде «стробоскопа тьмы». …Лишь на миг в моем сознании возник этот сомнительный образ, а потом начисто исчез.

Ээ, что?

Мгновением позже исчез и этот вопрос.

– Акадзава-сан, – произнесла Мей. Не пробормотала, как только что, а ясно проговорила, глядя прямо на собеседницу. – От Со-куна я узнала об обстоятельствах класса 3-3 в этом году. О том, что, невзирая на какие бы то ни было принятые «контрмеры», в прошлом месяце «катастрофы» начались. И о попытке новой «контрмеры» как реакции на это.

– А, ага.

Идзуми приняла взгляд и слова Мей спокойно. Мей продолжила все тем же тоном:

– Хотя три года назад я сама испытала на себе это, сейчас я не вовлечена. Поэтому я не в том положении, чтобы высказывать те или иные мнения. Если меня спросят, могу в какой-то степени дать совет, не более того.

– Мы стараемся изо всех сил, – ответила Идзуми. – Просто чтобы ситуация не ухудшилась еще больше, чем сейчас.

– И Со-кун в роли «того, кого нет», и Акадзава-сан в роли безопасника – думаю, это сильно. И я знаю, что вы стараетесь. Но… – тут Мей перевела взгляд на меня. – Если ты чувствуешь, что уже бесполезно, что дальше невозможно, Со-кун – вполне можно и сбежать.

– Можно и… сбежать…

Застигнутый этими словами врасплох, я отвел глаза от Мей.

– Сбежать, как Тэруя-сан?..

Едва я договорил эту фразу, как ощутил в груди боль. Множество слов, которыми мы с Тэруей-саном обменивались в «Приозерном особняке» в Хинами, всплыло в памяти и, переполнив мою слабую грудь, полилось оттуда.

– Так я ни за что не…

– А здесь классно, – небрежным тоном произнесла Идзуми.

Может, она была не в силах смотреть на мои мучения, может, нет – не знаю. Отойдя от столика вглубь комнаты и медленно ее оглядывая, она продолжила:

– Так много прелестных кукол. Тебе нравятся такие вещи, Мисаки-сан?

– Нравятся или нет, а это мой дом, – ответила Мей. Идзуми явно удивилась.

– Что, серьезно?

– На втором этаже здесь мастерская, – стал объяснять я. – Там мама Мисаки-сан, Кирика-сан, делает кукол.

– Кстати, Со-кун, у тебя дома тоже есть кукла, похожая на этих.

– Ага, да. Ее тоже сделала Кирика-сан…

– Акадзава-сан, тебе нравится? Такое вот, – спросила Мей с улыбкой на бледных щеках. Идзуми немного подумала и…

– Ммм… да. Я слегка, как бы это сказать…

– В затруднении?

– Не столько в затруднении, сколько… – тут Идзуми сжала губы, но затем улыбнувшись точно так же, как Мей, ответила: – Думаю, что они классные, но не могу нормально выразить это словами? Они страшно красивые, чуточку пугающие, им просто нельзя пристально смотреть в лицо, вроде как… да. Фигурки динозавров, наверное, мне нравятся больше.

 

7

В воскресенье после полудня начался дождь. На следующий день, в понедельник – дождь. Во вторник – дождь. В среду официально объявили о начале сезона дождей, и всю неделю было либо пасмурно, либо дождливо.

В классе 3-3 все эти дни висело холодное, влажное напряжение.

«Контрмера» в виде назначения нового «номера два» продолжалась. Увенчается она успехом или нет, никто не знал. Если она будет эффективна, хорошо, но если окажется лишь бесполезной попыткой сопротивления…

…то «катастрофы» не прекратятся, и в этом месяце еще кого-нибудь из «причастных» притянет к себе смерть.

Во время мартовских «встречи для передачи опыта» и «встречи по контрмерам», естественно, многие сомневались, что «феномен» и «катастрофы» реально существуют. В день церемонии открытия класс узнал, что нынешний год «такой», но, думаю, и тогда скептиков было немало. Но после того, как в прошлом месяце наша одноклассница Цугунага погибла вот так, они не могли не отбросить свои изначальные сомнения.

Тревога. Паника. Ужас. …Вот какие эмоции, вероятно, были источниками повисшего в классе напряжения.

Если вдруг новая «контрмера» откажет, на кого падет следующая «катастрофа»? Кто умрет?

В середине подросткового возраста человек обычно осознает неизбежность собственной смерти, хочет он того или нет. Кто бы что ни думал, а эту странную ситуацию всем пришлось принять как реальность, но…

К счастью, эта неделя прошла без событий.

Я и лежащая в больнице Макисэ, двое «тех, кого нет», сумели восстановить рухнувший было баланс «сил» – в это мне хотелось бы верить. И не только мне. Безопасники, включая Идзуми, Камбаяси-сэнсэй, разумеется, Ягисава, другие ученики тоже… Наверняка все испытывали одни и те же чувства.

 

8

9 июня, суббота.

Вторая суббота в школе была выходной, но я, как обычно, проснулся рано. Снаружи, как и полагалось в сезон дождей, лило. «Эх, опять дождь», – подумал я, поддаваясь несколько меланхоличному состоянию. Вставать не было настроения; встав, идти завтракать в родовой особняк Акадзавы не было настроения… Тетя Саюри спросила по телефону: «Что с тобой?» – на что я ответил: «Ничего, на завтрак и обед найду что поесть». И даже во второй половине дня я лишь сидел у себя в квартире и ничего не делал.

Я умыл лицо и переоделся, но все равно тут же лег в кровать и бессильно вздохнул. За это свое состояние мне самому было жутко стыдно, и я на себя злился. Потому что…

Мне позвонила Цкихо. Сегодня утром, после звонка тети Саюри.

«Прости, Со-тян, – сказала она своим обычным тоном. – Я обещала приехать завтра, но у Мирей вечером поднялась температура. Вместе мы приехать не сможем, и оставить Мирей одну я тоже не могу».

10 июня они вдвоем приедут в Йомияму, и мы впервые за долгий срок встретимся и вместе пообедаем – такой разговор у нас был в прошлый раз, я это точно помнил. И, возможно, в моей душе было что-то вроде предвкушения этого события, самую капельку… Вот поэтому.

– А, понятно.

Несмотря на этот короткий ответ, какая-то часть моего сердца скрипела. Этот скрип в конце концов собрался в груди в некий тяжелый ком.

«Прости, Со-тян, – снова сказала Цкихо. – Из-за этого я завтра не приеду. Придется встречу отложить… Где-то ближе к концу месяца. Прости».

– Можешь не извиняться, – с напускным безразличием ответил я. – Выбора же нет.

«Прости. Ну, еще свяжемся».

– Пока, – коротко произнес я и положил трубку. После чего кинул сжатый в руке мобильник на кровать. Одновременно с этим вздохнул.

Цкихо, обещавшая встретиться завтра, не смогла приехать. …Почему всего лишь из-за этой мелочи мои эмоции в таком раздрае?

Такая реакция, проявившаяся быстрее, чем я успел об этом подумать, меня озадачила. Я был таким жалким, что даже разозлился.

Хотя это не должно было иметь особого значения.

Хотя я не особо хотел встречаться, не хотел, чтобы она приходила.

И тем не менее…

…Блин, простите меня за это желание, чтобы она не связывалась со мной, когда ей в голову стукнет, а просто оставила меня в покое.

Эти унылые мысли я крутил в голове, как идиот. Когда мне удалось-таки переключить свое эмоциональное состояние и оторваться от кровати, было уже два часа дня. Хоть я и не прикорнул, но глаза слипались, а голова была как ватная. Во всем теле ощущалась какая-то вялость. Я решил в первую очередь умыть лицо и направился было в ванную.

В этот самый момент пришла Мей Мисаки.

– Ты дома?

Телефонный звонок был подобен внезапной атаке. И ее голос…

– Я сейчас стою перед твоим домом. Со-кун, у тебя какой номер квартиры?

 

9

– Я тут неподалеку проходила и подумала, не заглянуть ли.

Коричневая юбка в клетку, белая блузка, узкий темно-красный галстук. Когда я открыл дверь квартиры, там стояла Мей в форме Йоми-один. Снова без повязки. Поэтому в левой глазнице был не синий «глаз куклы».

– Я тебя не напрягла своим внезапным визитом? – спросила Мей.

– Не, нормально.

– Не разбудила?

– Не…

– Можно войти?

– А… конечно, входи.

Судя по форме, она возвращалась из школы? Но ведь в старших школах, по крайней мере в муниципальных, вторая суббота выходная, как и в средних. Меня это немножко озадачило, но – наверное, есть какие-то обстоятельства. Не тот вопрос, который непременно надо выяснять.

Главное же… Я бегло оглядел комнату.

Поскольку я совершенно не ожидал, что сегодня придет Мей, в квартире был приличный беспорядок. Если б я знал заранее, то прибрался бы как следует.

Но Мей это как будто вовсе не волновало. Она проследовала в гостиную и, не дожидаясь моего приглашения, села к столику.

– Хмм, – произнесла она. – А тут более обжитой вид, чем я думала.

– П-правда? Эээ, ну…

– Эй. В «Приозерном особняке» все было совсем по-другому.

– Это…

– Ну, тогда это было естественно, да?

Глядя на меня, Мей слегка прищурила правый глаз.

– Похоже, ты нормально справляешься с одиночной жизнью, Со-кун. У меня отлегло от сердца.

– Отлегло?..

– Мм, – легонько кивнула Мей. – За тебя трехлетней давности я, как правило, более-менее беспокоилась.

На эти слова Мей ответа у меня не нашлось. Я достал из холодильника две завалявшихся там банки яблочного сока и поставил на стол.

– Это, если хочешь, не стесняйся.

– Спасибо.

Мей взяла банку, открыла и принялась пить глотками. Я попытался последовать ее примеру, но был в таком напряжении, что, даже взяв напиток в рот, совершенно не почувствовал вкуса. Вот какое было мое состояние.

– Тут недалеко есть кофейный магазин «Иноя», ты в курсе? – спросила Мей, глядя на меня через стол.

– А, ага.

–Недавно я зашла туда попить чаю.

– Хмм. И как, удачно зашла?

– Это магазин моих знакомых… но я туда давно не заглядывала.

– …А.

– Но туда время от времени заходит она – Акадзава-сан. Ну, твоя кузина, с которой ты меня познакомил на той неделе. Вроде она там покупает зерна.

Аа, у них была такого рода случайная встреча? Пока я тут торчу взаперти и дуюсь из-за ерунды.

– Она мне рассказала, что есть рядом с этим домом. И… вот.

Мне стало жутко стыдно. Как жаль, что нельзя сегодняшнее утро прожить еще раз. «Эх», – коротко вздохнул я и отпил еще сока.

– Пока что вроде бы неделя пошла спокойно.

– Она рассказала, да?

– Угу. Но расслабляться пока рано.

– Она так говорит?

– Вслух не сказала, но я почувствовала, что внутренне ее трясет. Думаю, это правильно.

– Пока рано, да уж. Это точно.

По крайней мере оставшиеся в этом месяце двадцать два дня, включая сегодняшний. Если за это время «катастроф» не будет, это послужит доказательством, что нынешняя «контрмера» эффективна.

Я оперся локтем о стол и тыльной стороной ладони потер глаза, в которых все еще оставалось ощущение сонливости. Мей пришла так внезапно, что я даже ополоснуть лицо не успел. Глядя на это мое состояние, Мей сказала:

– Все-таки я тебя разбудила.

– Не, вовсе не разбудила.

– У тебя волосы, как после сна.

– Ээ… а.

Я лихорадочно пригладил волосы. Мей улыбнулась, но тут же посерьезнела.

– В любом случае, ты сегодня какой-то вялый, Со-кун. Что-то произошло? – спросила она. «Ничего», – хотел сказать я, но слова сразу не вышли, и, прежде чем я сумел их выдавить, она продолжила: – Может, ты тоскуешь по родному дому в Хинами?

– Да ты что! – вырвалось у меня почти рефлекторно. – Не тоскую я, вот еще.

– Хмм.

Мей, опираясь щеками на обе ладони, смотрела на меня чуть исподлобья. Две секунды, три… Наконец она нарушила молчание, пробормотав: «Ясно».

У меня возникло ощущение, что она видит меня насквозь.

– Между вами много всякого произошло, но все-таки она твоя родная мать.

– Да это не особо…

Я, скривив рот, замотал головой, но Мей больше не стала касаться этой темы и неожиданно встала со стула. Обводя комнату взглядом, спросила легким голосом:

– А где та кукла, память от Сакаки-сана?

– Она там… в спальне, – ответил я и тоже встал. – Сейчас принесу.

 

10

Это была кукла-девочка работы Кирики-сан, которую Тэруя-сан увидел на выставке кукол в Соаби, она ему очень понравилась, и он ее купил. Когда меня выпнули из семьи Хирацка, я забрал ее из кабинета в «Приозерном особняке».

С тумбочки в спальне я ее перенес в гостиную и посадил на столик рядом с компьютером, лицом к Мей. Та, глядя на куклу с немного ностальгическим выражением лица, пробормотала:

– Эта кукла мне не противна.

При этом мне показалось, что ее лицо вдруг как-то потускнело.

– А что, есть куклы, которые противны? – поинтересовался я. – Даже среди тех, которые сделала Кирика-сан?

– Не сколько противны, сколько… – Мей моргнула и помялась, прежде чем продолжить. – Дело в том, что куклы «пустые». Они засасывают и затягивают в себя все чувства и того, кто их создал, и того, кто на них смотрит, и все равно остаются пустыми. Поэтому…

Поэтому?..

– Куклы Кирики для меня немножко трудные… нет, лучше сказать, немножко особенные. Если говорить о «нравятся – не нравятся», то многие из них мне не нравятся.

Такие слова про кукол Кирики-сан я от Мей слышал впервые. С каким-то унылым чувством я думал, что и как спросить, но тут…

– Со-кун, а с твоей стороны как это смотрится? – спросила меня Мей. – Отношения между мной и ей – моей мамой?

– Эээ, ну…

Обычными близкими отношениями матери с дочерью это точно не выглядело. С другой стороны, не выглядело и враждебностью, но Мей всегда обращалась к Кирике-сан в странно формальном тоне, и к отцу, Мисаки-си, тоже…

Я ничего не смог ответить. «Угу», – произнесла Мей себе под нос и кивнула.

– Со-кун, я ведь тебе почти ничего не рассказывала, – она протянула правую руку к кукле на столе и кончиком среднего пальца мягко погладила ее по щеке. Потом резко подняла взгляд и, глядя мне в глаза, продолжила: – Историю моей жизни. Хочешь послушать?

 

11

– В том же году, в тот же день, что и я, родилась моя младшая сестра – сестра-близнец. Мы были разнояйцовые, но все равно очень похожие… – тихим голосом начала Мей свой рассказ.

О семье, в которой она родилась и росла, о ее родственниках я и вправду до сих пор почти ничего не слышал. Конечно, нельзя сказать, что мне это было неинтересно. Мей, похоже, рассказывать не хотела, потому и я не лез с расспросами… Поэтому внезапно произнесенная «сестра-близнец» стала для меня полной неожиданностью. Более того…

– Но она умерла в апреле три года назад. В больнице.

– …Я не знал.

– Кроме родственников, знает только Сакакибара-кун.

– Сакакибара-сан… Эээ, погоди-ка, – я внезапно понял значение слов «в апреле три года назад» и поспешил уточнить: – То есть неужели… неужели из-за «катастрофы» девяносто восьмого?

На миг мне показалось, что Мей не решается ответить, но тут же она кивнула.

– Думаю, да.

– Но ведь в девяносто восьмом, кажется…

– «Катастрофы» начались с мая, так считается. Даже в тетрадке Тибики-сана об умершей в апреле девочке ничего нет.

– …Почему?

– Я колебалась, но в конце концов рассказала и Тибики-сану. Сакакибара-кун тоже никому не рассказывает.

– Почему вы так?

– Мм… там немного сложная история, деликатные обстоятельства.

Мне показалось, что она говорит жутко уклончиво, что ей не свойственно. Глядя на меня, с сомнением склонившего голову набок, она сделала то же самое и растерянно произнесла:

– Ой, извини. Я не могу это нормально объяснить. Думаю, что хорошо бы объяснить, но история несколько запутанная.

– …Хм.

Я медленно кивнул. «И потом…» – произнесла Мей, но дальше почему-то снова замолчала.

– …Так вот… – опять попыталась она вступить, но опять смолкла. В конце концов она таки произнесла имя:

– Мицуё Фудзиока.

Это имя я слышал впервые. Я снова посмотрел недоуменно. Мей пояснила, что имя Мицуё пишется как «красивый городской мир», потом продолжила:

– Мицуё Фудзиока. Это была мама, которая нас родила.

Новый сюрприз.

– А не Кирика-сан? – невольно переспросил я.

Имя Кирики-сан – не Мицуё, а Юкиё. И фамилия, естественно, не Фудзиока, а Мисаки.

– Кирика, то есть Юкиё, и Мицуё тоже были разнояйцовыми близнецами. Мицуё первой вышла замуж за молодого служащего по фамилии Фудзиока, а немного позже и Юкиё – за моего папу, Котаро Мисаки.

– Так…

– Я… мы родились в семье Фудзиока, близнецы. То есть…

– Тебя удочерили?

Мей удочерили в семью Мисаки. Так получается?

– Да. Из двух близнецов, меня – в семью Мисаки. Мы тогда были маленькие, ничего не осознавали, и от нас это всегда держали в секрете. Поэтому я росла, зовя Мицуё «тетя Фудзиока», а родную сестру считая кузиной-ровесницей… Правду я узнала в пятом классе начальной школы.

Абсолютно спокойным, безразличным тоном Мей продолжала рассказывать свою «историю жизни».

– Я узнала, когда бабушка Аманэ проговорилась, и тогда я очень сильно удивилась. Думала: почему мне никогда про это не говорили? Мисаки любили меня, как родную дочь, и даже больше, но все равно. Я испытывала очень сложные чувства…

Дальше Мей стала рассказывать подробнее.

Кирика-сан, то есть Юкиё, забеременела где-то на год позже, чем Мицуё, но, к несчастью, ребенок умер при родах. И это сказалось на Юкиё – она больше не могла иметь детей. Тогда она была вне себя от горя и печали. И…

Чтобы спасти ее израненную психику, Мицуё предложила удочерить в семью Мисаки одну из двух сестер, которых она родила раньше. И в результате получилось то, что получилось.

– …В итоге я из Мей Фудзиоки превратилась в Мей Мисаки в таком возрасте, когда еще ничего не осознавала. Даже сейчас я помню, в каком замешательстве была Кирика, когда узнала, что я все знаю.

Мей коротко вздохнула и глянула на меня, посмотреть мою реакцию. Я никак особо не среагировал, лишь неопределенно повел головой.

– Она сказала, что собиралась рассказать мне при удобной возможности, и настрого запретила встречаться и говорить по телефону с Мицуё. И с сестрой тоже. Как раз тогда семья Фудзиока переехала на окраину города, мы с сестрой раньше ходили в школы по соседству, а теперь они стали далеко… Мы все равно с ней поддерживали связь, но по секрету от Кирики.

– А почему Кирика-сан так поступила?

После моего наивного вопроса Мей снова коротко вздохнула, потом ответила:

– Она тревожилась.

– Тревожилась…

– Скорее всего. Опасалась, что я перестану быть ее куклой.

От этих слов, произнесенных безразличным тоном, я был слегка в шоке.

– Эээ… куклой…

Что это означает? Если и была такая история, то Мей для Кирики-сан все равно ничем не отличалась от родной дочери, хоть и была приемной? И тем не менее «кукла», почему…

– Я вспоминаю тогдашние свои чувства, – словно не замечая моей реакции, продолжила Мей. – Конечно же, и к Мицуё, которая на самом деле меня родила, я испытывала самые разные чувства. Я понимала все обстоятельства, но… но почему из двух сестер она отдала в семью Мисаки именно меня? И как моя мама Мицуё сейчас на меня смотрит?

– Аа… ну да.

Эти чувства я вполне понимаю. Кажется, понимаю. …С этой мыслью я кивнул, и в этот момент в голове у меня вспыхнул образ Цкихо.

– Но то, что я с подобными чувствами буду общаться с Мицуё, Кирике наверняка внушало большую тревогу. Тревогу, а может, и страх.

– Страх?

– Страх, что а вдруг я вернусь в семью Фудзиока. Страх, что а вдруг Мицуё захочет вернуть «свою кровиночку».

– …

– Ну, это были пустые страхи Кирики, не более. Я ни о чем подобном особо не думала, Мицуё и папа Фудзиока тоже… – бесстрастным голосом продолжила Мей. Холодное выражение лица, словно нарочно, чтобы никто не мог видеть ее эмоции. На этом холодном лице – хотя, может, мне показалось – мелькнул оттенок грусти, и от этого мне тоже стало немного грустно. – Так или иначе, Кирика волновалась больше, чем нужно… и вот поэтому, думаю, она мне так жестко приказала. Что посещать семью Фудзиока нельзя, и встречаться с Мицуё наедине тоже категорически запрещено.

 

12

– А почему «кукла»? – задал я вопрос, который не давал мне покоя. – Я могу понять страх Кирики-сан, матери, которая тебя вырастила, что дочь может от нее отдалиться. Но «кукла»? И Кирика-сан, и отец семьи Мисаки тоже, они оба тебя очень любят и относятся как к родной дочери. И тем не менее «кукла»… Неужели ты для Кирики-сан – вот такое?

Мей, чуть поджав губы, опустила глаза. Снова протянула руку к сидящей на столе кукле в черном платье и, как и в прошлый раз, погладила ее кончиком пальца по щеке.

– Эта девочка мне не противна, – пробормотала она, тоже как в прошлый раз. – …Потому что не похожа.

– Не похожа?

– Не похожа на меня. Вот почему.

После этих ее слов я внезапно понял.

Я видел в «Пустых синих глазах…» множество кукол работы Кирики-сан. И еще до того, как переехал в Йомияму, на даче семьи Мисаки – тоже. И среди них, да, действительно у довольно многих были лица, более-менее похожие на лицо Мей…

– Тебе противны куклы, которые похожи на тебя.

– Противны… скорее, я их не очень люблю.

– Почему?

– Потому что… это совершенно не я. Такое чувство.

– «Совершенно не я»? – переспросил я, не ухватив смысла. – Что ты имеешь в виду?

– Это не я, это тот, так и не родившийся ребенок Кирики. Вот чего всегда искала Кирика в «пустоте» кукол, делая их похожими на меня. Поэтому я для нее была не «настоящая»… я «кукла на замену».

– Но это… – начал было я, однако продолжить не смог. Я не был уверен, насколько правильно понял эти слова Мей, но…

Между Мей и Кирикой-сан, а может быть, и между Мей и Мисаки-си время от времени чувствовалось, не знаю, напряжение какое-то. И по меньшей мере одна из причин этого напряжения – вот в этом?

– Примерно то же, что тебе сейчас, я рассказала Сакакибаре-куну, когда мы учились в третьем классе средней, – продолжила Мей. – Это было на летних каникулах, во время выезда. Прежде никому из друзей я не рассказывала. Да и не хотела рассказывать, но в тот момент…

В третьем классе – то есть в 98 году, во время классного выезда? Вскоре после того, как мы с Мей виделись в «Приозерном особняке»…

– Но, Со-кун, – сказала Мей, глядя мне в глаза. – С тех пор прошло три года. По сравнению с тем временем ситуация несколько изменилась. Думаю, естественным образом изменились и мои чувства, и отношения с Кирикой.

– Вот… как?

– Сейчас я гораздо меньше чувствую себя «заменителем».

– Вот как…

– Хотя мне не нравится, когда это обобщают словами вроде «вырастить», тут, по-моему, другой смысловой оттенок.

– Три года… говоришь…

«Со-кун, у тебя ведь так же, верно?» – по-видимому, без слов намекала она.

Три года. …Да. Тогда то же, что с Мей, происходило и со мной. За эти три года я… во мне тоже должны были произойти какие-то естественные изменения. Возможно, как и с Мей, мои отношения с матерью тоже… ээ, нет.

Не так. Думаю, у меня по-другому.

– И этот глаз… – произнесла Мей, – указав левым указательным пальцем на свой левый глаз. – Кажется, я тебе уже рассказывала, что я его потеряла в четыре года. Обычные искусственные глаза были некрасивые, и Кирика сделала тот самый «глаз куклы».

Тот красивый искусственный глаз с синей радужкой. Обладающий удивительной способностью…

– Тем глазом я теперь почти совсем не пользуюсь.

– А… ага.

– Ты не хочешь узнать, почему так?

– Не, – я поспешно замотал головой. – У меня какое-то такое чувство, что об этом лучше не спрашивать.

– Ясно. Твоя обычная сдержанность, – и Мей слабо улыбнулась. – Моя левая глазница пустая, она в принципе ничего не видит. Но, когда туда вставляешь «глаз куклы», становится виден «цвет», который обычным глазом не видишь и не хочешь видеть… Со-кун, ты ведь помнишь эту историю.

Конечно, я ее помню… историю, которую Мей рассказала мне тем летом. И вряд ли забуду. …Мей энергично кивнула, и улыбка исчезла с ее лица.

– Поэтому я всякий раз, когда выходила из дома, надевала повязку. Потому что терпеть не могла то, что видела. И не хотела этого видеть.

– …

– Но в таком случае, чем прятать этот глаз под повязкой, лучше носить другой глаз. Так я подумала, но выбор этот был не за мной. Наверняка это было заклятие Кирики.

– Заклятие?

– Когда произносишь, звучит слегка гиперболично. Она столько сил вложила в этот «глаз», а я… вот. Если я заменю его на другой искусственный глаз, она рассердится, а может, и огорчится. Я все время так считала, хотя, возможно, и неосознанно. Но…

– Но все-таки ты его заменила на этот глаз, – произнес я и посмотрел на левую глазницу Мей. Там был не «глаз куклы», а карий с черным зрачком…

– Когда перешла в старшую школу, скопила денег и сама его купила. И теперь, когда я и так не вижу то, что лучше бы не видеть, повязка не нужна.

– А что Кирика-сан? – тихо спросил я. – Рассердилась, огорчилась?

– Ни слова не сказала, – ответила Мей и чуть надула губы. – И он мне более или менее идет.

– Угу… – и я машинально вздохнул с облегчением.

Едва ли страхи Мей были беспочвенными с самого начала. Конечно, чувства Кирики-сан со временем тоже естественным образом менялись. Поэтому…

– Я разом вывалила на тебя свою историю… Извини. Удивлен, да?

– Да нет! – тут же громко завозражал я. – Я даже как-то рад.

– Мда? – и Мей то ли нарочно, то ли нет пожала плечами с безразличным видом. – Ну, что я хотела донести, рассказывая здесь эту историю… можешь интерпретировать по вкусу.

– …Ладно.

Угрюмое настроение, царившее до прихода Мей, чудесным образом испарилось. Нельзя сказать, что после истории Мей мое мнение о том, как общаться с Цкихо, изменилось. Мей – это Мей, а я – это я. У семьи Мисаки и семьи Хирацка достаточно разные обстоятельства…

Думаю, я был по-настоящему счастлив. Потому что Мей, которую я с того лета три года назад считал «особенным созданием», поделилась со мной этой историей, которую не раскрывала больше никому.

– И можно сказать, что с мамой Фудзиокой, Мицуё, за эти три года тоже произошли разнообразные перемены, – продолжила Мей. Но сейчас, по сравнению с тем, что было недавно, ее голос звучал как-то слабо. – Под воздействием смерти моей сестры, а может еще из-за чего-то, я не знаю, но год спустя она развелась с папой Фудзиокой. И папа Мисаки, беспокоящийся за нее, занялся вопросами ее нового брака…

– …

– …Ох, извини, Со-кун. Я на тебя слишком много всего вывалила.

– Не, ничего такого, я…

– Ээээх, – и Мей нетипично для себя потянулась. Сидя на стуле, она сцепила пальцы рук и выпрямила руки над головой. – Хотела бы я, чтобы не было ни семьи, ни кровных уз, вообще ничего такого.

Подобную фразу из уст Мей, если подумать, я тоже слышал впервые.

– Но ребенок сбежать от этого не может. Даже если хочет, все равно не может, а тем временем становится взрослым, что бы он об этом ни думал.

«Не хочу становиться взрослым». Во времена начальной школы, по крайней мере до лета трехлетней давности, я этого искренне желал. Но что я об этом думаю сейчас? Что думаю?

– А, кстати, – произнесла Мей. Ее тон вновь изменился.

«Что такое?» – подумал я; она тем временем открыла сумку, стоящую рядом со стулом, пошарила в ней и…

– Вот, – сказала она и протянула мне что-то. Белый бумажный пакет размером со школьную тетрадь. – Начисто забыла. Сувенир.

– Сувенир?

– Эй, я же с классом ездила на Окинаву.

Возможно, это была самая большая неожиданность для меня за сегодня.

– А… спасибо. – поблагодарил я и заглянул в протянутый мне пакет. – Можно достать?

– Конечно.

Это был шнурок для мобильника с прицепленным серебряным талисманом. Талисман, по-видимому, был основан на знаменитом звере из окинавских мифов, и в живот его был вставлен маленький зеленый камушек.

– Это сиса³.

– Многие из них слишком привлекательные, но я специально выбрала не такую.

– Но она классная.

– Вроде как оберег от злых духов. Хотя это только считается.

Я положил сису себе на ладонь. Если приглядеться – ее мордочка в самом деле довольно миленькая, но не особо внушающая уверенность. Я снова поблагодарил Мей, а потом, сжав сису в руке, сказал:

– Кстати, Мисаки-сан.

Я выложил то, что почему-то давило мне на мозг.

– Можно у тебя спросить одну вещь?

В принципе, сейчас я мог бы об этом и не спрашивать. Но, когда Мей молча кивнула, я все-таки задал тот самый вопрос.

– Это о твоей сестренке, про которую ты мне рассказала. Как ее звали?

Вдруг…

И Мей, и окружающее пространство, и струящееся сквозь него время – все это вмиг застыло.

Мей смотрела на меня; и живой правый глаз, и искусственный левый были широко распахнуты, не моргали. Губы не двигались, ни на чуть. Тело даже не дрожало – впору подумать, уж не прекратила ли она и дышать.

Молчание, будто в немой сцене какой-то страной драмы, длилось три секунды, четыре… И она, и сидящий напротив нее я, мы оба почему-то…

Пять секунд, шесть, семь, восемь, и вот наконец…

– Ее звали…

Наконец губы Мей задвигались.

– Ее звали…

Она была прямо передо мной, но голос доносился словно откуда-то издалека. В комнате было светло, но голос доносился словно откуда-то из темноты. Кроме нас, тут никого не было, но словно кто-то угрожал: «Молчи». …Таким едва слышным или вовсе неуловимым голосом.

– Ее звали...

И Мей сбивчиво произнесла имя.

– …Ми… саки. …Мисаки.

Потом она добавила, что «Мисаки» пишется как «не-цветок», и тут…

Мир на миг погас.

С тихим «щелк», всего на одно мгновение.

К оглавлению

 

Глава 9. Июнь 2

1

И третья, и четвертая недели июня прошли без «катастроф» среди «причастных».

Одна из «жертв мая», Цугунага, по-прежнему не ходящая в школу Хадзуми и лежащая в больнице Макисэ. В классе, где количество пустых парт день за днем оставалось равным трем, висело холодное напряжение, но с каждым прошедшим днем в каких-то отношениях оно ослабевало, а в каких-то усиливалось. С одной стороны, хотелось верить, что новая «контрмера», введенная в конце прошлого месяца, будет действовать; с другой – все усиливался страх от неведения, что будет.

Эти два чувства и в моем сердце постоянно боролись между собой.

Таканаси, потерявшая в аварии мать, выглядела заметно тоскливо, даже когда вновь стала ходить в школу спустя какое-то время. Неудивительно. Если представить себе ее чувства – наверняка она тоже не хотела ходить в этот класс. Я не знал, какой у нее был характер изначально, но замечал иногда, что Идзуми и Это пытаются ее подбадривать.

На третьей неделе началась профориентация – встречи с учениками и их родителями. После уроков классный руководитель, сам ученик и его опекун собирались втроем для беседы.

В начале четвертой недели настала моя очередь, но в качестве опекуна пришла тетя Саюри. Поскольку я был «тем, кого нет», Камбаяси-сэнсэй не могла общаться со мной в пределах школы, и ее подменил учитель японского Вада-сэнсэй. …Возможно, тете показалось странным, что ее собеседник – не мой классрук, но ей объяснили, что у Камбаяси-сэнсэй проблемы со здоровьем, и она это приняла.

Конечно, я хотел идти в старшую школу. По возможности – в Первую старшую школу Йомиямы (где Мей). Такое пожелание я после долгих колебаний высказал дяде и тете Акадзавам. Они все время говорили мне: «Со-кун, можешь идти туда, куда захочешь. Мы тебя поддержим», «Цкихо-сан тоже едва ли будет против». Сэнсэй заверил, что в плане успеваемости беспокоиться не о чем, так что трехсторонняя дискуссия пошла в этом направлении.

«Однако…» – было то, что я никак не мог им сказать.

Однако – вся эта тема будет иметь смысл, если ситуация нынешнего года успешно разрешится, если я сам не лишусь жизни в «катастрофе».

 

2

Ремонт родового особняка Акадзавы продолжался, заметно запаздывая по сравнению с первоначальными планами; ожидалось, что он завершится к началу летних каникул. Почти полностью прикованный к постели дедушка был все так же сварлив и все более недоволен затянувшимся ремонтом, но при моем появлении его настроение улучшалось. Черный кот Куроске тоже был все таким же: иногда безудержно лез ласкаться, а иногда делал вид, что мы незнакомы, даже если я его звал.

Когда ремонт закончится, я должен буду освободить квартиру во «Фройден Тобии» и вернуться жить сюда. Впрочем, Маюко-сан и ее супруг говорили, что, если я захочу, могу остаться у них еще.

– Конечно, все на твое усмотрение, Со-кун. Как захочешь, так и сделаем. Если захочешь остаться, уверена, Идзуми тоже будет рада. Она хоть и выглядит сильной девочкой, но все равно страдает от одиночества…

Вот так добры ко мне были обе тети, и Саюри-сан, и Маюко-сан. И это несмотря на то, что до событий трехлетней давности мы с ними почти не встречались, и я был для них просто малознакомым племянником.

Эти мысли всегда вызывали воспоминания о Цкихо, которая хоть и звонила мне время от времени, но нормальной беседы с ней не получалось. От этого мою грудь словно распирало от чувств – очень неприятно.

 

Дважды за это время мне выпала возможность понаслаждаться ужином в пентхаусе Акадзав.

Первый раз был вместе с тетей Саюри и дядей Харухико. В тот раз уж не знаю, как так получилось, но разговор зашел о моем родном отце, покойном Фуюхико. По-моему, я сумел сохранить спокойствие, чему сам удивился.

– Если бы этого тогда не случилось… – пробормотала Маюко-сан. «Это» – имелась в виду смерть Фуюхико четырнадцать лет назад: он покончил с собой из-за психического расстройства. Я затруднился как-то среагировать на эту фразу.

Какие чувства я должен испытывать к родному отцу, которого даже в лицо не помню? Откровенно говоря, я это плохо себе представлял.

Нельзя сказать, что во мне не было грусти, печали и такого прочего. Но, откровенно говоря, эти чувства были слабыми. Полагаю…

Полагаю, это потому, что я с младенчества всегда воспринимал как «отца» Тэрую-сана, дядю по материнской линии. И потому, что с Тэруей-саном я тем летом три года назад попрощался. Так что…

В пентхаусе я еще раз заглянул в комнату надолго уехавшего в Германию старшего брата Идзуми (имя Сота, возраст 25 лет).

В комнате было чисто и прибрано до последнего уголка – признак долгого отсутствия хозяина. У одной стены стоял книжный шкаф, заполненный, как и говорила Идзуми, детективными и прочими подобными романами.

Я решил одолжить несколько книг, которые порекомендовала Идзуми.

Двухтомник «Имя розы» Умберто Эко – книга, которую, хоть она и кажется слишком сложной для понимания, я давно хотел прочесть, но взять в библиотеке как-то не случилось. И еще одна книга, впервые привлекшая мое внимание, – не очень похожая на детектив «Толстая тетрадь», написанная Аготой Кристоф.

 

3

Вот так июнь вступил в свою последнюю неделю.

Если эта неделя закончится безопасно… На это искренне надеялись все. Конечно, и я тоже. Это наконец убедило бы нас в эффективности действующей «контрмеры».

25 число, понедельник.

В сезоне дождей случился перерыв – с утра было безоблачно.

Я встал немного раньше обычного и, прежде чем отправиться в школу, прогулялся вдоль реки Йомияма. При этом я случайно увидел парящего над водой зимородка. Машинально сложил пальцы в виртуальный видоискатель и, естественно, вспомнил точно такую же ситуацию, которая была в прошлый раз. Тогда я был с Юйкой Хадзуми, и наш разговор ушел куда-то в неверном направлении… Это было – да, в середине апреля. Уже два месяца назад… нет, всего два месяца назад.

С тех пор прошло уже два месяца? С тех пор прошло всего два месяца? Эти две мысли во мне столкнулись, и вдруг всплыла третья: «А что сейчас делает Хадзуми?»

В тот самый момент, когда я со спутанными чувствами нажал виртуальный затвор, снимая зимородка, в моей сумке завибрировал мобильник.

– Ийя, утречка, – услышал я голос Сюнске Коды, взяв трубку. Я на автомате спросил:

– Ты чего в такую рань?

Было самое начало восьмого. Утренний классный час начнется в 8:30, так что времени оставалось полно.

– Ты откуда звонишь? Из дома?

– Не, из кружка.

– Что?

Школьные ворота открываются каждое утро, кажется, в семь. То есть он пришел почти сразу, как только их открыли, и тут же в кружок?

Само то, что Сюнске заглядывал в кружок до занятий, случалось не то чтобы редко, но сейчас было все-таки слишком рано. Это же не тренировка у спортивной секции, какого черта…

– Думаю, Со, ты уже вышел из дома и сейчас гуляешь по берегу.

Мы с Сюнске так давно общаемся, что мои «повседневные привычки» ему хорошо ясны. Это понятно, но почему именно сейчас, по телефону?..

…На этот вопрос я получил ответ сразу же.

– Со, ты тоже, как придешь в школу, забеги в кружок ненадолго, а? Надо обсудить выставку биокружка на культурном фестивале…

– Культурный фестиваль будет только осенью.

– Начинать готовиться стоит пораньше.

– Но устраивать обсуждение с утра первым делом все же не обязательно.

– Ну, ну, не говори так. Ранней пташке бог червячка послал.

– …Так все-таки, Сюнске, почему сегодня и в такую рань?

– Ну, это… – начал отвечать Сюнске, и я услышал звук каких-то телодвижений. – Вчера я сюда заглянул, как обычно. Дело в том, что последние несколько дней У-тян какой-то странный, я бы сказал, вялый. Почти ничего не ест и реагирует на все как-то замедленно.

Упа-рупа второго поколения У-тян, да?

– Первая У-тян умерла в самом начале триместра. Я беспокоился, поэтому с утра зашел проведать нового.

– Он заболел?

– Нет. Совсем недавно при кормежке все съел, так что, думаю, пока он в норме.

– Слава богу.

– Однако если случится что-то непредвиденное, то уж на этот-то раз я точно сделаю шикарный прозрачный препарат.

Блииин, опять он за свое.

Я раскрыл было рот, чтобы высказать решительное возражение, но тут…

– Ай! – вдруг почему-то коротко и вроде как утомленно вскрикнул Сюнске.

– Что, что там у тебя?

Ззз, бззз… Какое-то время в трубке слышался лишь электронный шум. Я удивленно повторил:

– Что случилось?

– А, не, – уклончиво ответил Сюнске. – Ниче-…

На этом его речь прервалась, и снова послышалось короткое «Ай!».

– А… Ццц!..

– Что случилось? Что с тобой?

Ответа не было, вместо этого послышался звук, будто мобильник кинули на стол. Я изо всех сил вслушивался, но понять, что происходит на той стороне, так и не смог. И в конце концов…

– Блин, я попался, – раздался голос Сюнске.

– В смысле?

– Ничего такого. Крышка пластикового контейнера каким-то макаром сдвинулась, и Тоби удрал.

– Ээ…

– Я его уже поймал и вернул обратно, но он меня злобно так тяпнул. Аййй…

Тоби – так звали многоножку, которую мы поймали и стали держать в кружке в прошлом году. Имя придумал Сюнске: во-первых, потому что это пятнадцатисантиметровая китайская многоножка, тобидзумукадэ, а во-вторых, потому что ее голова бурого цвета, «цвета тоби» (хотя настоящий тоби, коршун, чуточку покраснее).

Хоть я и член биокружка, но так называемые неприятные насекомые –тараканы, клопы, опарыши и прочие – не моя сильная сторона. Что уж говорить о многоножках! Поэтому я был против того, чтобы держать Тоби в кабинете кружка. Хотя, конечно, многоножки – это не насекомые.

– Ты там в порядке? – спросил я.

– Уу… – страдальческим голосом промычал Сюнске. – Всё норм. Только больно.

– Тебе бы в медпункт сходить.

– Думаю, он еще закрыт. Да я знаю, что с этим делать. Когда я его ловил, он меня тоже куснул разок, так что опыт имеется. И стероидная мазь тоже есть.

– Ты правда в порядке?

– Да, в полном.

– Ладно, в любом случае, я сейчас отправляюсь в школу. Отсюда, наверное, минут двадцать. Нормально?

– Да нормально… Ай, блин!

Сюнске положил трубку, и я убрал мобильник в сумку. Полученная от Мей сиса на ремешке тускло блеснула в лучах солнца.

 

4

До ворот к югу от спортплощадки я добрался минут через десять. Сразу после того, как я туда направился, ничего особенного не испытывал, но чем ближе я был к школе, тем сильнее во мне вспухала тревога… и в конце концов я набрал номер Сюнске. Но…

Не соединялось.

Не то что он не отвечал, нет. Самого рингтона не было, вместо него проигрывалось автоматическое сообщение «Абонент не отвечает или вне зоны действия сети».

Почему?

Войдя на школьную территорию, я обогнул спортплощадку, где виднелись отважившиеся на тренировку члены спортивных секций, и направился к нулевому корпусу. Шел, все убыстряя шаг, и к тому времени, когда показалось старое школьное здание, уже почти бежал.

Только ради обсуждения культурного фестиваля так спешить было незачем. Однако во мне разгоралось беспокойство, и я никак не мог победить дурное предчувствие, поэтому…

У меня не шло из головы его «Ай!», когда во время того телефонного разговора Сюнске укусила многоножка.

К счастью, у меня самого такого опыта не было, но укус, похоже, очень болезненный. Место укуса и его окрестности распухают от яда. Сюнске говорил, что он в порядке, а яд, возможно, уже расходился по организму… Нет, яд многоножки недостаточно сильный, чтобы убить человека, и Сюнске, по его словам, знал, как надо обрабатывать место укуса. Поэтому такое не должно было случиться. Не должно было, но вдруг все-таки что-то… Вот какие мысли продолжали крутиться у меня в голове.

«Не может такого быть», – думал я. Хотел думать.

Хотел думать, но… Аа, пожалуйста, пусть там ничего не случилось!

Добравшись до нулевого корпуса, я уже почти что молился.

– Хирацка-кун, – внезапно окликнули меня откуда-то сбоку у самого входа в корпус, и я аж подпрыгнул от неожиданности. Голос принадлежал одетому во все черное, несмотря на лето, хозяину дополнительной библиотеки Тибики-сану. – Что случилось? Куда ты так спешишь в такую рань?

Именно потому, что было так рано, Тибики-сан, естественно, сам только что пришел. В правой руке он нес старую прямоугольную сумку.

– В кружок. Биологический, – ответил я, подавив мечущиеся внутри чувства и остановившись. По шее стекали струйки пота. – Там Сюнске… Кода-кун. И я за него как-то волнуюсь.

– Волнуешься? – переспросил Тибики-сан, быстрым шагом направляясь ко мне. – Есть какой-то повод для волнения?

– Я с ним совсем недавно говорил по телефону, и…

– Кода-кун – это председатель кружка, верно?

– Да. Сюнске учится в первой параллели, но его брат Кейске – в третьей.

– Что? – Тибики-сан сурово нахмурил брови. – Он «причастный»?

– Так вот, когда мы говорили по телефону… его, кажется, укусила многоножка, но сам он сказал, что в порядке. Но только…

Видя, что я не в том состоянии, чтобы нормально объяснять, Тибики-сан резко произнес:

– Идем.

Мы вдвоем вбежали в корпус и добрались до кабинета кружка.

В первую очередь я услышал доносящиеся из-за раздвижной деревянной двери высокие звуки: «Пи-пи, пи…» Что это? Писк обитающего там хомяка? Звук был тихий, но создавал гнетущее ощущение. Обычно они так не пищат. А сейчас… Мои плохие предчувствия все усиливались.

Неужели? Неужели там внутри правда что-то такое?

Забыв дышать, я с силой распахнул дверь. И первым, что бросилось мне в глаза внутри…

На миг я застыл. Горло сжало спазмом; я пытался что-то произнести, но выходило лишь «А… а… а…».

– Плохо! – воскликнул Тибики-сан и, отбросив сумку, ворвался в кабинет первым. – Эй! Ты как?

После этого я тоже заставил себя войти – в кабинет, первый же взгляд на который показал, что ситуация там неординарная.

Выходящее на юг окно напротив двери все еще было задернуто бежевыми шторами. В белом сиянии потолочных флуоресцентных ламп…

Кошмарное зрелище, по-другому и не скажешь.

Справа от входа у стены стояли высокие стальные стеллажи. Один из них упал. Он ударился о край стоящего рядом большого стола и застыл под углом градусов тридцать к полу. Лежавшая на полках всякая разнокалиберная всячина – инструменты, контейнеры, бутылки, банки, коробки, книги, тетради, ящички для документов и прочее – почти все это слетело или соскользнуло и рассыпалось по комнате.

На столе, о который ударился стеллаж, стояло множество аквариумов и клеток, где держали животных; из-за падения стеллажа и того, что было на его полках, они побились и разлетелись со стола во все стороны. В некоторых из аквариумов была вода – когда они разбились, вода залила стол и пол. Содержавшиеся там рыбки, лягушки и тритоны вывалились… Рыбки, не способные дышать, бессильно хлопали губами, а лягушки и тритоны носились, пытаясь обрести свободу.

С упавших со стола пластиковых контейнеров послетали крышки, и множество насекомых и пауков тоже удрало. Ящерицы тоже выбрались из террариумов – их было уже не видать. Клетка хомяков стояла на другом столе и потому избежала разрушений, но сидящие там два зверька то ли от возбуждения, то ли от страха непрерывно пищали…

…И в центре всего этого бедлама был Сюнске Кода. Именно к нему побежал Тибики-сан с возгласом «Ты как?».

Что и в какой последовательности тут произошло, я не очень понимал. Но сейчас Сюнске лежал, уткнувшись лицом в один из разбитых аквариумов на столе.

– Эй! Кода-кун, – Тибики-сан, подбежав к нему, тронул его рукой за плечо. – Кода… Ох, плохо.

– Сюнске, – наконец-то прорвался голос и у меня.

С осторожностью, чтобы не наступать на бьющихся на мокром полу рыбок и других животных, я тоже направился к нему.

– Эй… Сюнске.

Он упал в тот самый аквариум, где жил У-тян. Аквариум разбился, однако немного воды внутри осталось. Однако вода эта была злого, ярко-красного цвета… цвета крови.

Он порезал горло осколками стекла, когда упал на аквариум?

– Сюнске?

Сколько я ни звал, реакции не было.

Мой взгляд отлип от Сюнске и упал на лежащий на полу трупик животного. Жалкий розовый комочек плоти… Это У-тян? Возможно, когда Сюнске случайно врезался в аквариум, вместе с водой оттуда вывалился и У-тян.

– Кода-кун! – позвал и Тибики-сан, но – тоже никакой реакции. Ни голоса, ни движения какого-нибудь… Нет – безжизненно свисавшая левая рука вдруг слабо дернулась.

Тибики-сан обхватил Сюнске со спины обеими руками и попытался его поднять.

– Помоги! – приказал он мне, и мы вдвоем оторвали Сюнске от стола и положили на пол. Рана на шее оказалась глубокой. Рубашка спереди от самой шеи, от воротника была вся в крови. Стекла очков тоже заляпало кровью, и понять, открыты глаза Сюнске или закрыты, было невозможно.

– Вон то полотенце подай.

– Сейчас.

Взяв у меня полотенце, Тибики-сан прижал его к горлу Сюнске. По ткани мгновенно расползлось красное пятно. Нога бессильно лежащего на полу Сюнске слабо дрогнула.

– Эй, держись, эй!

Продолжая звать Сюнске, Тибики-сан приложил ухо к его рту.

– Сюнске!

Я схватил Сюнске за руку. Ответного пожатия не было. Она казалась страшно холодной – либо потому что была мокрой от воды, либо…

– Не умирай, Сюнске!

– Он еще дышит. Нужна «скорая», – сказал Тибики-сан. – Набери 119. Сделаешь?

– Да.

Не выпуская руку Сюнске, я принялся искать свою сумку, где был мобильник. Оказалось, я ее сбросил у самой двери.

– Не умирай, Сюнске… – пробормотал я, выпуская его ладонь. Рука Сюнске еле заметно вздрогнула…

…Сюнске.

Я подбежал к сумке, стал нашаривать там мобильник.

Не может быть… Сюнске умирает? И вот так и умрет?

На цвет крови, измазавшей лицо Сюнске, перед моим мысленным взором наложилась кровь, хлещущая из шеи Цугунаги в тот дождливый день месяц назад. Тогда мы с Сюнске случайно оказались рядом, и он вызвал «скорую» по своему мобильнику. А вот сейчас…

…Ты умираешь, Сюнске? На этот раз твой черед?

А ведь всего полчаса назад мы с тобой так обыденно болтали.

Мотая головой, я взял мобильник. Но пальцы тряслись, и номер набрать не получалось. …И в этот момент…

Мне внимание вдруг кое-что привлекло.

По ноге лежащего на полу Сюнске в сторону живота ползло маленькое черное… насекомое? Сверчок из тех, какими мы подманивали рептилий? Хорошенько приглядевшись, я увидел еще несколько. Контейнер упал со стола, крышка отлетела, и из множества сбежавших букашек несколько сейчас ползли по телу Сюнске…

Видимо, эта картина что-то во мне переключила. В голове у меня… где-то в уголке сознания приоткрылась крышка наглухо запечатанного ящичка. И то, что было там заперто, начало потихоньку выползать наружу…

…Чей-то труп на грязном диване.

Разложившаяся кожа. Разложившаяся плоть. Разложившиеся внутренности. …И целый клубок ползающих насекомых.

Омерзительные насекомые прямо из моей головы переползали в нынешнюю «реальность». Из моего рта. Из моего носа. Из моих глаз. Из моих ушей. Из каждой-прекаждой поры на коже. И всей массой поползли по телу Сюнске. С границы между жизнью и смертью уверенно оттаскивая его в сторону «смерти»…

– Ааа, хватит… – слабо простонал я.

Хоть я и не выполнил задачу, сила покинула мою руку, и мобильник вывалился из нее. Меня всего трясло, я не мог стоять, опустился на четвереньки. Стало больно дышать, голова внезапно закружилась…

– Хирацка-кун?

Голос Тибики-сана, заметившего мое состояние.

– Что с тобой, Хирацка-…

Лишь до этого момента у меня сохранились воспоминания.

Прости… Сюнске.

Переполненный отчаянием, я свалился на пол, и в этот же момент мое сознание покинуло «сейчас».

 

5

Смерть увезенного на «скорой» в больницу Сюнске Коды подтвердили в тот же день около девяти утра. Когда приехал реанимобиль, он еще слабо дышал, но в пути сердце остановилось. Врачи сделали все возможное, однако реанимировать его не удалось…

Все это я узнал вскоре после полудня, лежа на койке в школьном медпункте на первом этаже корпуса А.

Сообщил мне об этом Тибики-сан. Меня, упавшего в обморок в кабинете кружка, доставили в медпункт, там я очнулся, но встать не смог и продолжал то спать, то дремать. Мне казалось, что мне снились кошмары, однако вспомнить их содержание я не мог.

– Прошу прощения, – бессильно извинился я, узнав сидящего на стуле рядом с койкой Тибики-сана. – В такой тяжелый момент я… вот это.

– Не бери в голову, – и Тибики-сан медленно качнул головой. – Тяжелый момент – ну, это да. Когда ты потерял сознание, я удивился, но при таком потрясении это естественно. Никто тебя не винит.

– …

– Сразу после этого на шум прибежал один из учителей. Я оставил его присматривать за тобой, а сам в силу обстоятельств поехал на «скорой» до больницы. Все рассказал врачу, но…

Непосредственной причиной смерти Сюнске стала кровопотеря. Та рана в горле, похоже, все-таки была слишком тяжелой. Но…

– Но еще перед этим, возможно, Кода-кун подвергся серьезной опасности другой природы. Так сказал врач.

Другой природы? Серьезная опасность?

Лежа затылком на подушке, я недоуменно склонил голову набок. Голова ощущалась немного ватной, но кое-что до меня вдруг дошло.

Другая природа. Неужели это…

– Может, это… что-то связанное с укусом многоножки?

– Да, – ответил Тибики-сан, нахмурив брови. – Я рассказал врачу о многоножке – то, что услышал от тебя. На правой кисти обнаружился след укуса. И врач сказал, что, возможно, у Коды-куна развился анафилактический шок.

– Анафилак…

– Тяжелая системная аллергическая реакция. Чрезмерный иммунный ответ на попавшую в организм чужеродную субстанцию, сопровождающийся разнообразными аномальными симптомами.

– А, ага. Это…

Я знал и это слово, и его общий смысл.

Первое, что мне пришло в голову при слове «анафилактический шок», – то, что второй укус пчелы опасен. Первый вызывает обычно лишь локальное воспаление, но при этом возникает чувствительность к яду, и при втором укусе может возникнуть тяжелая аллергическая реакция, грозящая даже смертью. То ли в прошлом, то ли в позапрошлом году я читал рассказ, где убийца основал свой трюк именно на этом.

– Но от яда многоножки…

– Похоже, это бывает чрезвычайно редко. Вероятность один процент.

– Да, Сюнске в прошлом году один раз уже кусала многоножка. Может, из-за этого у него чувствительность повысилась?

– Есть такая вероятность, – сказал Тибики-сан и вздохнул. – Если говорить об анафилактическом шоке, то пчелиный яд знаменит, но не всегда это бывает именно при втором укусе. Случается, что эффект от предыдущих укусов накапливается, и потом наступает шок. С ядом многоножек, увы, случаев слишком мало, поэтому остается много неясностей.

– А есть какие-то факты, позволяющиепредположить, что это анафилактический шок?

– Детально они не проверяли, поэтому с уверенностью сказать не могут. Но… – Тибики-сан поднялся со стула. – То, что непосредственно перед происшествием его укусила многоножка, это факт, а еще по всему его телу виднелись отеки, как при крапивнице. Вдобавок – это я врачу уже объяснил – если рассмотреть вместе состояние кабинета и детали предполагаемого инцидента, то…

– Детали инцидента.

– Что произошло за тридцать минут после твоего телефонного разговора с Кодой-куном? Думаю, невозможно просто нечаянно уронить стеллаж и разбить аквариум.

– Аа… ну да, – вяло ответил я. Тибики-сан, глядя на меня и касаясь пальцем оправы очков, продолжил:

– Предположим, сразу после телефонного разговора с тобой у него произошел анафилактический шок из-за укуса многоножки. В худших случаях это может вызвать за короткое время резкое падение кровяного давления или даже нарушение дыхания. Если это игнорировать, симптомы могут прогрессировать до судорог во всем теле и потери сознания. Какой стадии были у него симптомы и как он сам понимал происходящее, мы не знаем, но… его состояние быстро ухудшалось, а он, вероятно, не мог двигаться. Или же он пытался позвонить по мобильному телефону и позвать на помощь, но из-за дрожи в пальцах не смог этого сделать…

– А где мобильник Сюнске?

– В том самом аквариуме, куда он упал лицом. Видимо, он не смог с ним управиться и уронил. В него попала вода, и он вышел из строя.

Я слушал Тибики-сана, говорящего бесстрастно, но тяжелым голосом…

…и у меня в голове возникала ясная и четкая картина, вопреки полному моему нежеланию ее представлять.

«Да нормально… Ай, блин!» – сразу после этих слов Сюнске кладет трубку. Прижимая ранку от укуса многоножки, пытается достать из сумки лекарство. …И тут на него наваливается анафилактический шок.

Ему некогда даже подумать о стремительно распространяющемся зуде крапивницы; у него немеют руки-ноги, давление резко падает, он не может стоять и потому хватается за стеллаж. Из-за этого стеллаж валится, лежавшие на нем предметы падают и разбивают аквариумы на большом столе. Сюнске удается не попасть между стеллажом и столом, но и полностью уклониться он не может. В спешке достает мобильник, чтобы позвать на помощь, однако роняет его в воду. И…

Нечаянно наступает на выпавшего из разбитого аквариума У-тяна и давит его. В высшей степени неудачное стечение обстоятельств и для У-тяна, и для Сюнске. Поскользнувшись, Сюнске теряет равновесие и с силой падает лицом прямо на разбитый аквариум…

Стекло режет ему горло, хлещет кровь. Тем временем симптомы анафилактического шока прогрессируют. Затрудненное дыхание, еще большее падение давления, потеря сознания…

– …Уу… – простонал я. Мне было больно дышать. В груди было ощущение, будто воздух из легких выкачивают насосом. – Почему… такое… такое происходит…

– Обычно такие вещи случаются крайне редко. Цепь неудачных совпадений… да. Так и есть, – ответил Тибики-сан. Поднял очки на лоб, прикоснулся большим и указательным пальцами правой руки к уголку глаза и начал делать массирующие движения. – Но… – тут же продолжил он сдавленным голосом, точно собравшись с духом, – то, что обычно случается крайне редко, все-таки происходит, когда притянуто «смертью». Иными словами, произошел типичный пример «катастрофы», вызванной «феноменом».

 

6

Последняя фраза была исчерпывающей.

«Катастрофа», вызванная «феноменом». Вот именно. Сегодня утром она пала на Сюнске, «причастного» к классу 3-3…

– Тибики-сан.

Я поднял голову от подушки и сел. Дышать все еще было тяжело.

– Сюнске… Кода-кун правда умер? Он уже не вернется?

Тибики-сан молча кивнул.

– Кейске тоже в больнице?

– Его брат-близнец? …Да. Как только с ним связались, он со всех ног кинулся в больницу. Как и их родители.

– …

– Родители понятно, но брат был расстроен особенно сильно…

Он рыдал, цепляясь за мертвое тело, и причитал: «Почему ты, почему?!» Это ведь он учится в «проклятом классе 3-3», почему же Сюнске, который в другом классе? …Вот такие им владели абсурдные, но сильные эмоции.

– Эй, вы там, – вдруг произнес Тибики-сан. Естественно, обратился он не ко мне. С противоположной, левой стороны койки – не с той, где был стул, на котором он сидел, – была задернутая белая шторка до самого пола. Вот туда он и повернул сейчас голову.

«Там есть кто-то еще?» – лишь в этот момент осознал я.

Судя по обращению «Вы там», это не медсестра школьного медпункта. Скорее всего, ученики, к тому же несколько…

– Уже всё. Можете подойти.

В ответ на эти слова Тибики-сана шторка слегка колыхнулась. По ту сторону белой ткани показалась чья-то тень. И тут же шторка отодвинулась, и…

Показались два хорошо знакомых мне одноклассника. Идзуми Акадзава и Нобуюки Ягисава.

Они сделали пару шагов к моей койке, но смотреть мне в глаза избегали. И не обращались ко мне. То ли с замешательством, то ли с паникой на лицах они смотрели на стоящего у койки Тибики-сана.

– Уже всё, – с тихим вздохом повторил Тибики-сан. – Всё так, как вы и слышали. Внезапная смерть Коды-куна сегодня утром – результат «катастрофы», в этом не приходится сомневаться. Иными словами… – тут Тибики-сан смолк и посмотрел на Идзуми и Ягисаву, затем на меня. – «Катастрофы», начавшиеся в прошлом месяце, продолжились в этом. Защититься от них не получилось.

Тут подала голос Идзуми. Глядя Тибики-сану прямо в глаза, она спросила:

– Это значит, что продолжать нынешнюю «контрмеру» не имеет смысла?

– Абсолютно никакого, – ответил Тибики-сан с суровым лицом. – Иного вывода быть не может.

– Ага…

Идзуми расстроенно закусила губу. Ягисава рядом с ней отреагировал так же.

Несколько секунд спустя их взгляды обратились на меня. И я тоже заговорил:

– Похоже, это было бесполезно, а?

Я был точно так же расстроен, как Идзуми… и меня накрыло мощнейшее чувство беспомощности. С самого апреля, когда начались «контрмеры», это была первая фраза, которую я адресовал этим двоим в пределах школы.

– И неважно, сколько я еще пробуду «тем, кого нет».

– Да уж, – уныло ответил Ягисава. – Похоже, необходимости в этом уже нет. «Контрмеры» этого года можно сворачивать. У нас кончились варианты.

– …Похоже на то.

Я откинул простыню, которой был накрыт, чтобы встать с койки. В теле все еще сохранялась слабость.

– Когда я понял, что новая «контрмера» тоже неэффективна… стало ясно, что поделать нельзя уже ничего, – сказал я, повернувшись к Тибики-сану. Тот не ответил. Лишь глубоко вздохнул все с тем же суровым выражением лица и слабо качнул головой.

Раздался звук открывающейся двери медпункта, и вскоре возле койки показалось новое лицо. Классрук Камбаяси-сэнсэй.

Оценив взглядом состояние нас четверых (включая Тибики-сана), сэнсэй, естественно, поняла, что «контрмерам» конец, и…

– Тяжело было с апреля постоянно держаться, да? – обратилась она ко мне с несколько неуклюжей улыбкой. – Думаю, Хирацка-кун, ты в самом деле старался изо всех сил. Тем не менее с сегодняшнего дня ты можешь перестать быть «тем, кого нет». Даже в классе вести себя как обычно…

Хоть они и говорили так, мне сейчас слышалось лишь одно: они меня винят.

Почему же все пришло к такому результату? Я прокручивал и прокручивал в голове этот вопрос, на который не существует ответа, и это порождало во мне только уныние.

 

7

Два дня спустя. 27 июня, в среду.

Камбаяси-сэнсэй дала мне полдня отгула в школе, и я смог поучаствовать в церемонии прощания с Сюнске в траурном зале Урути. Я не был его одноклассником, однако пришел как представитель кружка, которым он руководил. И как близкий друг, хоть мы и были знакомы всего два с небольшим года…

От прекрасной погоды двухдневной давности не осталось и следа – с самого утра лил дождь.

Кроме меня, было еще несколько человек в школьной форме Северного Ёми. Должно быть, это ученики класса 3-1, где был и Сюнске. Я увидел и классрука первой параллели; куратор биокружка Курамоти-сэнсэй тоже пришел. Был и Тибики-сан. Ни с кем из них я не обменялся ни словом – просто сидел в самом дальнему углу траурного зала. …Словно и тут был «тем, кого нет».

Когда священник начал читать молитву, я с силой зажмурился, да так и продолжал сидеть с закрытыми глазами. И, естественно, сразу вспомнил и наш последний телефонный разговор позавчера утром, и кошмарную сцену в кабинете кружка…

…В тот день.

Многое из того, что было после разговора с Тибики-саном и другими в медпункте, у меня в голове не отложилось. Нет, не то чтобы не отложилось – просто и я сам, и все, что было вокруг, существовало словно бы отдельно от настоящей «реальности». И при попытке вспомнить оно всплывало в памяти, будто на старой, подпорченной черно-белой пленке…

…В тот день. Позже.

Как всегда бывает в подобных ситуациях с человеческими жертвами, на место происшествия прибыла полиция. И я, как один из тех, кто обнаружил ЧП, дал показания. Да, Тибики-сан тоже… Я изложил чистые факты. Конечно, ни я, ни Тибики-сан не затронули тему «феномена» и «катастроф». Даже если рассказать, полиция все равно ничего не сможет с этим поделать, да и вообще они не воспримут это всерьез.

В итоге я в тот день покинул школу раньше положенного, вообще ни разу не зайдя в класс… Потрясенное лицо тети Саюри, узнавшей о происшествии. А поскольку она знала о смерти Цугунаги и матери Таканаси в прошлом месяце… естественно, к потрясению добавились сомнение, тревога и страх.

Вечером ко мне пришла Идзуми. Я молчал, а она говорила о том о сем, о разных вещах, никак не связанных с «феноменом» и «катастрофами»… несомненно, в попытке как-то меня приободрить. Тем не менее я ей ничего не отвечал… как будто был практически в отключке.

На следующий день, то есть вчера, я был не в настроении идти в школу и почти весь день провел, запершись в квартире. И все это время я безнадежно повторял один и тот же безнадежный вопрос: «Почему?»

Почему, черт возьми, так в итоге получилось?

Почему, черт возьми, почему, почему…

Если бы я с первой недели апреля действовал более умело… Вот такие безнадежные сожаления и чувство вины вспухали сейчас во мне.

Если бы я более умело… К примеру, не мог ли я что-то сделать, чтобы предотвратить то происшествие с Хадзуми, назначенной вторым «тем, кого нет»? Какое бы отторжение это у меня ни вызывало, как бы плохо я ни справлялся с такими вещами, но, если бы в тот момент я принял ее чувства, поддержал бы ее, не дал ей дойти до срыва от одиночества… Ну и так далее.

Все эти предположения были такими бессмысленными. Я знал, что всего этого не случилось, но…

Вот так мрачно я провел вчерашний день, в одиночестве, ничего не делая и не желая делать. Идзуми, беспокоясь за меня, пришла, но я не открыл дверь; Ягисава звонил, но я не взял трубку… Когда уже стемнело, я наконец-то включил комп, но смог лишь послать Мей сообщение о смерти Сюнске. Честно говоря, я хотел бы поговорить с ней по телефону или встретиться вживую, но это было для меня непосильно, я чувствовал, что слишком слаб духом для этого…

…Молитва закончилась.

Атмосфера в траурном зале была мрачная и давящая, отовсюду доносились всхлипывания. Я распахнул глаза и крепко сжал руки, лежащие на коленях.

Время и место траурной службы мне сообщил куратор кружка Курамоти-сэнсэй. Поздно вечером позвонил по телефону и сказал:

– Думаю, надо тебе сказать. На случай если ты захочешь принять участие. Я тоже собираюсь пойти.

После этих слов сэнсэя у меня возникло ощущение, будто я самую малость пришел в себя – вернулся в «здесь и сейчас».

Реальность, которую невозможно отмотать назад, в том, что Сюнске Кода умер. Умершего, да, необходимо должным образом оплакать. И мне необходимо быть там, должным образом попрощаться с Сюнске. Поэтому…

Так мне шептали из самой глубины сердца воспоминания о том, что я пережил три года назад в «Приозерном особняке».

Зажегши благовоние, я глубоко поклонился Кейске и родителям Сюнске, сидящим на местах, предназначенных для семьи умершего. У родителей был совершенно измотанный вид. Сидящий рядом с ними Кейске был сейчас не в контактных линзах, а, как и Сюнске, в очках с серебристой оправой. Думаю, впервые я осознал, насколько эти двое похожи.

Сведя руки перед портретом покойного, я боролся с подступающими слезами. Смерть друга – конечно, печальное событие, но я здесь не буду плакать. Даже когда ушел Тэруя-сан три года назад, я…

«Если вдруг, ну мало ли, с тобой случится это, я подберу твои кости и сделаю еще один препарат».

В ушах у меня внезапно прозвучала когда-то произнесенная Сюнске легкомысленная реплика. Словно реально услышав этот голос, я снова взглянул на портрет. Сюнске на фото в черной рамке застенчиво улыбался.

Лишившись председателя, на котором держалась вся деятельность, биокружок, видимо, какое-то время будет существовать лишь формально. …И тем не менее.

Что делать с содержащимися в кружке животными, за исключением тех, которые во время происшествия два дня назад погибли или сбежали? Большой вопрос.

Что мне делать, Сюнске?

Мысленно я задал этот вопрос, но ответить, конечно, было некому.

Прощай, Сюнске.

Я медленно закрыл глаза, прощаясь с эксцентричным председателем биологического кружка.

 

8

Проводив глазами колонну черных машин, направившихся от траурного зала к крематорию…

Я включил мобильник и обнаружил два сообщения на автоответчике.

Первое было от Цкихо. Аа… надо ж ей было выбрать именно этот момент.

«Ээ, Со-тян. Это я. Прости еще раз, что не смогла тогда приехать».

Ни о смерти Цугунаги в том месяце, ни о смерти Сюнске два дня назад она, скорее всего, не знает. Хотя нет, возможно, тетя Саюри ей рассказала; в таком случае, скорее всего, ее это просто не волнует.

«Мирей полностью поправилась, и в этот раз, думаю, мы точно вместе пообедаем. В следующее воскресенье… это будет уже июль, но я все равно собираюсь приехать с Мирей. Позже свяжемся, я расскажу подробнее».

Невольно я вздохнул.

Что эта женщина на самом деле ко мне чувствует? Что думает, чего хочет? Абсолютно не понимаю. Нет, похоже даже, не «не понимаю», а «не хочу понимать».

Второе сообщение было от Мей Мисаки. Время записи – незадолго до 11 утра. Между уроками в старшей школе?

«Со-кун, ты ведь был близким другом с Кодой-куном, председателем биологического кружка?»

Всегдашний голос и тон Мей принес мне капельку облегчения…

«Ты, должно быть, в шоке, тебе больно, однако ты взбодрись».

…Эх, спасибо. Спасибо тебе, Мисаки-сан… Мей.

– Спасибо, – вырвалось у меня вслух, и я смутился.

«Похоже, "контрмера" в итоге не сработала, но… нельзя, Со-кун. Не смей винить себя. Понял? Как бы ты себя ни винил, пользы от этого не будет».

Как и тем летом три года назад, Мей снова видит меня насквозь.

«Можно и по мейлу общаться, но, если нужно, звони в любой момент. Можешь ко мне прийти, могу я прийти к тебе. Знаешь, Со-кун. Хоть "контрмера" и не сработала, всё еще…»

Тут вдруг вмешались яростные помехи, и сообщение оборвалось.

 

9

Во второй половине дня я рассчитывал быть на уроках, поэтому после церемонии направился в школу. Но, когда я вышел из автобуса, довезшего меня из Урути, и впереди показались ворота Северного Ёми…

На мой мобильник позвонили.

Взглянув на дисплей, я обнаружил, что это Тибики-сан, с которым мы совсем недавно виделись в траурном зале, но лишь обменялись поклонами.

– Ты сейчас где? – спросил он, как только я снял трубку.

– В школе. Уже почти пришел.

– Вот как.

Его интонации показались мне не совсем обычными. Какое-то дрожание, как будто он нервничал…

Интуиция подсказала мне, что что-то не в порядке.

– А что? – спросил я.

Тибики-сан ответил туманным «Не, ничего…», но тут же поправился: «Хотя…» – и лишь затем объяснил:

– Только что со мной срочно связался Охата-сэнсэй из первой параллели. История невероятная, но, похоже, это правда. Одна из машин, недавно отъехавших к крематорию, по пути попала в аварию на горной дороге…

Пока что причина была неизвестна. Водитель просто ошибся с управлением? Авария из-за контакта с другой машиной? Или еще что-нибудь непредвиденное? Так или иначе…

Машина пробила ограждение горной дороги, упала с более чем десятиметрового обрыва и вспыхнула. Кроме водителя, там было еще три человека. Кейске и родители Сюнске…

 

Несколько часов спустя.

Когда огонь потушили, все четверо, находившиеся в машине, уже были мертвы. Водитель и сидевший на пассажирском сиденье Кейске Кода при падении получили травмы головы и других частей тела; они погибли почти мгновенно. Сидевшие на заднем сиденье Токуо и Сатоко Кода сгорели заживо уже после падения. …Это позже установило следствие.

К оглавлению

 

Интерлюдия 3

Это, которое творится в 3-3, это уже совсем не шутки.

Председатель биокружка умер. Ты же тоже была в биокружке, да?

Угу. Председатель Кода-сан… в понедельник утром умер в кабинете кружка, истек кровью. Сам Кода-сан был из первой параллели, но его родной брат из третьей.

Вот из-за этого?

По слухам, даже из других классов, даже вовсе не ученики – все в опасности, кто просто к ним близки.

Это же полный ужас.

И его брат тоже… после похорон Коды-сана попал в аварию на машине… говорят. И родители были вместе с ним, они тоже.

Сразу вся семья? Какой кошмар.

Я думала, что проклятий не существует, но… В мае, помнишь, тоже умерла ученица из 3-3.

Ага, помню.

Может, на самом деле они существуют, проклятия.

А что это вообще за проклятие?

Я толком не знаю. Говорят, если кто в подробностях знает, то уже из-за этого в опасности.

Уу, как жестоко.

Кружок, наверно, стоит уже закрыть. Там двое семпаев из 3-3. Один почти не ходит, а второй был близким другом Коды-сана, и, когда Кода-сан умер, этот семпай случайно…

Хмм. Пожалуй, от них лучше держаться подальше.

Я вот тоже так думаю…

 

*

 

…Увы, все испробованные нами «контрмеры» не сработали. Крайне неудачно, но… после того как «катастрофы» начались, нам остается лишь молиться о том, чтобы скончавшиеся Цугунага-сан, Кода-кун и его семья, а также мать Таканаси-сан были счастливы в следующей жизни.

Все, кто здесь присутствуют, с начала апреля совместными усилиями блюли «контрмеры»… особенно безопасники, а также выдвинувший свою кандидатуру на роль «того, кого нет» Со Хирацка-кун – вам я особенно благодарна. С этого момента Хирацка-кун может вести обычную школьную жизнь…

…

…

…Сэнсэй?

Что?

Неужели правда уже ничего, совсем ничего нельзя сделать?

А что?

Ну, еще какая-нибудь другая «контрмера»…

…Нет. По крайней мере, насколько мне известно.

…

…

«Катастрофы» уже начались по-настоящему. «Контрмера» в виде «того, кого нет» уперлась в тупик, и теперь мы не можем ничего…

…Как же так.

Как же…

…

…

Простите.

Простите меня, ребята. Я ничего не знаю.

Был один случай, когда «катастрофы» хоть и начались, но на полпути прекратились. Три года назад.

Но почему они прекратились? Никакой ясности нет. Никто толком не знает, не понимает. Поэтому…

…

…Вот так.

Вот так, ребята.

Не сдавайтесь… Вы все, не сдавайтесь, не машите на все рукой, в первую очередь берегите себя. По пути в школу и домой, и когда вы вне школы, всегда будьте осторожны, старайтесь не попадать в непредвиденные происшествия. Не пренебрегайте и собственным здоровьем. Постоянно берегите себя, старайтесь по возможности исключить риск попадания в «катастрофы»…

…И я тоже.

Как ваш классный руководитель, я тоже должна всячески беречь себя. Никакие предосторожности не могут быть излишними. Ребята, отнеситесь к этому со всей серьезностью, будьте наготове и…

…Берегите себя.

К оглавлению

 

Глава 10. Июнь 3

1

– …Да?

Ее голос, который я так давно не слышал.

– Аа, эээ… сколько лет, сколько зим.

Подавляя в душе неловкость, я держал мобильник в руке. Собеседница после небольшой паузы коротко произнесла:

– Со-кун.

– Я несколько раз звонил. Наконец-то дозвонился.

– А… это, я… – тут Юйка Хадзуми снова сделала небольшую паузу и наконец выдавила: – Извини.

– Ничего. Я понимаю, тут ничего не поделаешь. Ты не хотела идти в школу, думаю, это вполне естественно.

– Мм… А, но сейчас я уже в порядке. Я здорова, – неожиданно веселым голосом заявила Хадзуми. – Я видела входящие на мобиле. Но только тогда я ни с кем из класса не хотела общаться. С тобой в том числе. Но сейчас я уже в порядке.

– Правда?

– В школу ходить мне пока что не хочется. Но с Камбаяси-сэнсэй я один раз встречалась, мы поговорили. Она сказала, чтоб я не перенапрягалась.

– Понятно. Тогда, значит…

Насчет ее посещаемости, выпуска из средней школы и поступления в старшую – не мне беспокоиться. Более важный вопрос…

– Ты в курсе про Цугунагу-сан и маму Таканаси-сан в том месяце? – спросил я, думая, что, по идее, должна быть в курсе. – А на этой неделе сперва умер Сюнске… брат Кейске Коды из нашего класса, а потом сам Кейске и их родители…

Про двоих в прошлом месяце она знала. Про Сюнске и Кейске – пока нет. Так она мне ответила. Но тут от ее ответов у меня возникло ощущение, будто она отмахивается от дел, касающихся других людей.

– Так что, – испытывая несколько неуютное ощущение от реакции собеседницы, с нажимом заговорил я, – в общем, «катастрофы» начались. «Контрмеры», которые мы принимали с апреля, в итоге не сработали.

– Из-за меня, ты хочешь сказать? – спросила Хадзуми. Как и я, с некоторым нажимом в голосе. – Из-за того, что я не смогла как положено сыграть роль «той, кого нет»? Все моя вина, хочешь сказать?

– Мм, нет. Сейчас я вовсе не хочу ничего такого сказать.

Я растерялся. Даже сейчас я звонил ей вовсе не с намерением обвинить или отчитать ее за ее поступки.

– В тот день я поняла, что больше не могу этого вытерпеть, и сбежала из класса, но… после этого я же в школе вообще не появлялась. Значит, я стала идеальной «той, кого нет», ведь правда? Со-кун, ты ведь после этого тоже продолжал быть «тем, кого нет»? И тем не менее…

Хадзуми говорила с сожалением, с горечью, но в то же время с какой-то отстраненностью. Даже если я сейчас попытаюсь объяснить все последние обстоятельства, вряд ли она меня внимательно выслушает.

– Эээ, это… это не проблема, – воспользовавшись короткой паузой, сказал я. – Хадзуми-сан, я просто хотел тебе сказать – береги себя. И всё.

– …

– Ты можешь сколько угодно не ходить в школу, но ты остаешься членом класса 3-3. Начавшиеся «катастрофы» могут затронуть кого угодно из «причастных». Вот поэтому.

Я хотел так вот ее предупредить, я чувствовал, что должен это сделать. Я и сам не мог избавиться от некоторого чувства вины из-за того, что она отказалась от роли «той, кого нет» и сбежала. Но…

– Ты, конечно, говоришь «береги себя», хмм, – ответила она вопреки моим ожиданиям. – Но знаешь, я не особо верю.

– Эээ… Что…

– Ну слушай, все эти проклятия, заклятия, прочая ненаучная фигня.

– Что? Но люди же по правде умирают…

– Чистая случайность, – ясно и четко заявила она. А потом еще добавила: – Люди же всегда от чего-нибудь умирают, скажешь нет? Наша жизнь полна всяческих рисков. Поэтому да, бывает, что случайные совпадения накладываются друг на друга, и тот или иной человек умирает. Наше общество изначально состоит из таких случайностей, так что это никакое не проклятие и не заклятие. Так говорит Накагава-сан, братик Накагава…

Накагава?

Такаюки Накагава из старшей школы Йоми-1, разбившийся на мотоцикле в конце апреля. Речь о его брате? Он дружил со старшим братом Хадзуми.

– Аа… ты его близко знала. Ну, старшего брата Накагавы-сана, – сказал я, вспомнив, как мне об этом кто-то рассказал. И Хадзуми без капли стеснения, скорее даже с гордостью ответила:

– Ага, точно. Накагава-сан классный и страшно башковитый. В универе физику изучает. Братик говорит, он правда очень способный и классный парень.

Этот ученый талант и «феномен», и «катастрофы» Северного Ёми отвергает как «ненаучные». И Хадзуми попала под его влияние… так выходит?

…Несмотря на то, что он ни черта не знает.

Незнакомый мне старший брат Накагава. Мне захотелось выругаться в адрес его силуэта, всплывшего в воображении.

Он ни черта не знает о реальности, которая у нас тут есть.

– Послушай, Хадзуми-сан, – сдерживая чувства, сказал я. – То, что говорит Накагава-сан, абсолютно разумно, точнее, полагаю, здравая точка зрения. Но знаешь? «Феномен» и «катастрофы» класса 3-3 Северного Ёми – это другое. Объяснять это наукой и здравым смыслом бесполезно…

– Накагава-сан говорит все правильно, – с еще большим нажимом произнесла Хадзуми. – Если как следует подумать – это слишком странно, слишком аномально. «Мертвый» проникает в класс, и из-за этого люди умирают – ну что за бред.

– Говорю же, это…

– Когда Накагава-сан узнал про эту «контрмеру» в виде «того, кого нет», он страшно рассердился, сказал, что это просто издевательство. Если б там правда было такое проклятие, школа и совет директоров этого бы так не оставили.

– Это…

Дальше слова не шли.

Ей уже бесполезно объяснять? С этой мыслью я отодвинул телефон от уха. И тихо, чтобы не слышала собеседница, вздохнул.

Сбежав из класса, она нашла покой с братом Накагавой… и сейчас она полностью в его сфере притяжения, можно сказать. В какой-то степени, возможно, это прилив чувств типа любви? Насколько это влияет на ее суждения? …Что там реально происходило, я толком не понимал.

– Так или иначе… в общем, береги себя, – в конце концов произнес я. – И если будет возможность, лучше выберись из Йомиямы…

Она не ответила ни слова и положила трубку до того, как это сделал я. …Это произошло вечером четверга, 28 июня.

 

2

Насколько я помню, в этот день атмосфера в классе была мрачная.

На парте Кейске Коды, погибшего накануне в аварии, лежал букет белых лилий. На парте умершей ранее Цугунаги цветов уже не было. Пустых парт вместе с этими двумя было четыре. Еще две принадлежали по-прежнему прогуливающей школу Хадзуми и лежащей в больнице Макисэ…

«Контрмеру» в виде «того, кого нет» отменили, надобность в старых партах и стульях, принесенных из кабинета в нулевом корпусе, где когда-то был класс, тоже отпала. Стул и парта, которыми я пользовался с апреля, сегодня убрали и заменили на новые.

Завершение «контрмер» означало, что я могу учиться, как все, и учителям это сообщили; в результате сегодня на уроке японского меня впервые за все время, что я был в третьем классе, вызвали и велели зачитать текст из учебника. «Встать – поклон – сесть» и перекличка в начале урока тоже возобновились. …Обычная школьная рутина, как прежде, когда я не был «тем, кого нет».

Но чем более нормальной становилась жизнь, тем более мрачной становилась атмосфера в классе. Это чувствовалось.

«Катастрофы» начались.

В мае и июне лишились жизни семеро «причастных», включая умершего от болезни Дзёкити Камбаяси-си. И тем не менее ничего нельзя было поделать, мы ничего не могли. Ничего нельзя поделать. Чувства досады и беспомощности. И не желающая уходить паника, страх.

На переменах я неестественным тоном разговаривал с одноклассниками, с которыми с апреля не перекинулся ни словом (с Аонумой, другом детства Тадзими, с Накамурой из футбольной секции, с Фукути, бывшей подругой Цугунаги…). Безобидные, мелкие разговоры, однако каждый их ответ вызывал у меня все большее уныние… По-моему, играть роль «того, кого нет» было проще.

На классном часе Камбаяси-сэнсэй объявила, что погребальная церемония семьи Кода назначена на завтра, но она будет только для их родных.

– Поэтому, ребята, с Кодой-куном попрощайтесь каждый сам, в душе…

Пока она это говорила, у нее на глазах выступили слезы, а закончив, оперлась на учительский стол и заплакала вслух. Даже с задней парты, где сидел я, было видно, как трясутся ее плечи и колени.

 

3

– Не зайдешь ко мне кофе попить? – предложила по телефону Идзуми вскоре после того, как я закончил говорить с Хадзуми. Я не решался ответить на это неожиданное приглашение, и тогда она добавила: – Мама испекла яблочный пирог, как насчет вместе его съесть? В общем, минут через пятнадцать приходи. Жду.

Итогом этого стремительного разговора стало то, что через пятнадцать минут я пришел в квартиру Идзуми Е-1.

– Со-кун, с тех пор, как умер Кода-кун, ты стал совсем неприветливым и каким-то нездоровым. Ты с первого класса был с ним в биологическом кружке и сильно дружил, так что это естественно, я думаю… а тут еще и то происшествие в день похорон Коды-куна…

В комнате витал аромат кофе из «Инои», которым я уже угощался прежде. Наливая кофе из кофейника в чашку, Идзуми продолжила:

– Это уже как-то слишком. Вся семья, подумать только.

Ее голос звучал грустно и немного возмущенно.

– Каким бы это ни было «сверхъестественным природным явлением», сколько бы ни говорили, что тут нет ничьей злой воли, но на это непохоже.

– Ты чувствуешь чью-то злую волю?

– Как-то даже не знаю. Со-кун, а ты?

Я молча покачал головой. Чувствую я ее или нет, но я не хочу признавать «чью-то злую волю», хочу отрицать – вот что я вложил в эту свою реакцию.

Идзуми не успела поставить кофе на стол в гостиной, как раздался звонок. «Идууу!» – отреагировала Идзуми и направилась в прихожую. Это была Маюко-сан, мама Идзуми. Принесла свежеиспеченный яблочный пирог.

– …Лифт, по-моему, издает какие-то неприятные звуки, – послышался из прихожей разговор матери с дочерью. – Сейчас, если его вызвать наверх, он не приезжает. Я спускалась по лестнице, но была занята подносом с пирогом и чуть не оступилась… Я так испугалась!

– Ох уж! Ты осторожнее, мам! – ответила Идзуми. Ее голос дрожал от напряжения и опасений. – Нельзя спешить на лестнице. А насчет проблем с лифтом – сейчас же свяжись с производителем.

– Конечно, конечно, – ответила Маюко-сан и повернулась ко мне, стоящему в гостиной. – Добро пожаловать, Со-кун.

– Прошу прощения за вторжение. Эээ, это, спасибо за яблочный пирог.

– Они мне хорошо удаются. Кушай сколько захочешь.

– Большое спасибо.

– У вас в школе много всякого плохого происходит, но ты не унывай, не опускай руки.

– А… ага.

– Ну, я пошла, – сказала Маюко-сан и вновь повернулась к Идзуми. – Придет еще один друг, да? Вы слишком допоздна не засиживайтесь.

– Хорошо. …Спасибо, мама.

– Спокойной ночи.

С этими словами Маюко-сан вышла из квартиры, после чего…

– Еще один, это кто? – сразу же поинтересовался я у Идзуми.

– А? Разве я не говорила?

– Я не слышал… Ягисава?

– Конечно, – тут же ответила Идзуми и улыбнулась. – Со-кун, сегодня ты опять весь день ходил мрачный, будто крутил в голове что-то. Ягисава-кун тоже беспокоится. Он сказал, что хочет с тобой немножко поговорить.

– Тогда мог бы и сам мне позвонить.

– Говорю же, Со-кун, – Идзуми посмотрела на меня чуть насупленно. – И вчера, и сегодня особо не похоже было, что с тобой можно говорить. Пожалуй, ты выглядел «тем, кого нет» еще сильнее, чем когда реально был «тем, кого нет»? Или, если уж на то пошло, тебя окутывала негативная аура, типа «не хочу ни с кем разговаривать», «отстаньте все от меня»?

– …

– Я эти чувства отлично понимаю. Я сама, исходя из результата, полностью провалилась как безопасник… Но слушай, если просто повесить нос, точно ничего хорошего не выйдет. …Возьми кофе. А с пирогом подождем, когда придет Ягисава-кун.

Идзуми, держа свою чашку обеими руками, точно обнимая ее, сделала глоток. Кофе был вкусный, но легкая горчинка, разошедшаяся по моему языку, как будто просочилась внутрь, в самую душу…

– Это… насчет слов тети, – изучая выражение лица Идзуми, произнес я. – Ну, что она чуть не оступилась на лестнице… Там был риск, что случится еще одна «катастрофа».

Очевидно, именно поэтому Идзуми так строго предостерегла Маюко-сан.

– Раньше бывали и аварии с падающими лифтами, – легонько кивнув, ответила Идзуми. – В том числе три года назад, когда твоя знакомая, Мисаки-сан, училась в 3-3.

Что в 98 году была такая авария, в которой погибла одна из «причастных», я тоже знал – от Тибики-сана. Кажется, это произошло в больнице Юмигаоки…

– Поэтому надо беречься. «Катастрофы» грозят на только нам, ученикам 3-3, но и нашим семьям, – сдавленным тоном подтвердила Идзуми то, что и так было ясно. Я, по-прежнему глядя ей в лицо, молча кивнул.

Сейчас, когда начавшиеся в апреле «контрмеры» провалились, мы чувствовали себя совершенно бессильными. Когда и кто столкнется с непредсказуемой «катастрофой»? Нам оставалось только бдить и бояться, и так день за днем…

– Может, ненадолго в ту комнату зайдем? – поставив чашку на стол, неожиданно предложила Идзуми. «Та комната» – это звукоизолированная комната с фортепиано. Я там еще ни разу не был.

– Заходи, – пригласила меня Идзуми, отойдя от стола и открыв дверь комнаты. – Почему-то захотелось поиграть на фоно. Составишь мне компанию?

 

4

В комнате на десять татами, оформленной в западном стиле, стоял шикарный рояль. Но крышка его была закрыта, и на ней небрежно лежала всякая всячина – журналы и тетради, блоки для заметок, пеналы и прочее. Похоже, обычно на нем не играют.

– Давно не играла, может, совсем разучилась, – предупредила Идзуми и, сев на стул перед роялем, мягко подняла крышку клавиатуры. Медленно раскрыла ладони, опустила пальцы на клавиши. И потекла печальная, но красивая мелодия…

– Ты знаешь эту вещь? – не переставая играть, спросила у меня Идзуми.

– Думаю, я ее слышал. Эээ…

– Суперзнаменитая вещь. «Лунная соната» Бетховена, часть первая.

– «Лунная соната»…

– «Траурный марш» Шопена я не умею.

Она собирается оплакать всех умерших?

– Во втором классе средней школы я читала роман, там была сцена, где мертвых провожают под эту музыку. Она меня очень впечатлила, поэтому…

Музыка продолжалась.

Я слушал ее, то глядя на фигуру Идзуми, то лениво закрывая глаза, и незаметно для себя подошел к окну со шторой. И там вдруг ощутил слабый неприятный запах, от которого зачесалось в носу…

Запах пыли?

На миг у меня возникло ощущение, будто я вошел в дом, где долгое время никто не жил. Будто, если изо всех сил зажмуриться, под веками всплывает картина заброшенного здания…

…Щелк.

Тихий звук. Где-то за пределами зоны слышимости. Это…

Это что? Однако миг спустя этот вопрос начисто исчез из моего сознания… Рядом послышался звук закрываемой крышки рояльной клавиатуры. Идзуми прервала игру на середине, лицо ее было слегка меланхоличным.

– Что случилось? – спросил я. – Почему ты перестала?

– А ты не заметил? – вопросом на вопрос ответила Идзуми. – Одна клавиша неправильно звучит.

– А, вот как.

– Оно совсем расстроено. Потому что на нем так редко играют… Но так дело не пойдет. Мне жалко это фоно. Я должна попросить маму.

Сделав глубокий вдох, Идзуми встала и вернулась в гостиную. Я последовал было за ней, но тут мой взгляд упал на один предмет, лежащий на крышке рояля.

– Эй, погоди, – окликнул я Идзуми. Подобрал это и показал ей. – Это… когда была сделана эта фотка?

Обернувшись и кинув взгляд на фотографию в моих руках, Идзуми рассеянно пробормотала «А, это…», затем ответила:

– Это в день вступительной церемонии. В классе.

Вступительная церемония – то есть 10 апреля? На следующий день после церемонии открытия; тогда «контрмера» уже началась, поэтому мы с Хадзуми, «те, кого нет», в школу не пошли…

– В тот день на классном часе Камбаяси-сэнсэй предложила сделать фото класса на память. Похоже, она как классрук решила сделать это общее фото в начале триместра.

Объясняя, Идзуми с серьезным видом скрестила руки на груди.

– Видимо, такое фото всегда делают в день церемонии открытия, но, когда стало понятно, что этот год «такой», снимать вместе со всеми вас двоих, «тех, кого нет», было нельзя. Раз на следующий день, когда была вступительная церемония, вы не пришли, то тогда и…

Групповое фото учеников класса 3-3, сделанное в кабинете. …Ну конечно же. Я и Хадзуми в тот день в школу не пошли, потому и не снимались. Макисэ, которая тогда уже была в больнице, тоже, по идее, не должна была. Камбаяси-сэнсэй не было видно – похоже, она и снимала.

– У нас будет и выпускной альбом, так что как-нибудь мы еще раз должны собраться и сфотографироваться. Тогда, Со-кун, ты тоже будешь со всеми, – сказала Идзуми, и тут ее лицо застыло, и она смолкла. С протяжным вздохом опустила глаза, закусила губу. Обеими руками зачесала вверх челку и прижала ладонь ко лбу.

Я до боли отчетливо понимал весь хаос, который творился у нее в душе и который она сама не вполне осознавала. Не я один испытывал растерянность под тяжестью нынешней ситуации.

 

5

Ягисава пришел как раз тогда, когда мы вернулись в гостиную.

С вечера шел легкий моросящий дождик, и сегодня Ягисава, похоже, приехал на велике. Сняв в прихожей ярко-оранжевый дождевик и вытираясь принесенным Идзуми полотенцем, он прошел в гостиную. Увидев меня, он приветственно поднял руку и сказал:

– Оу. Сейчас у тебя вид немного лучше.

После этих слов он нахмурился и продолжил:

– Я тоже в страшном шоке от того, что случилось с семьей Сюнске. Я же с обоими братьями в одну началку ходил. Твое уныние, Со, я ааатлично понимаю, но если постоянно ходить как в воду опущенный, ничего хорошего не выйдет, согласен?

– Аа… ну да.

Даже в этой ситуации Ягисава пытался сохранить прежнее поведение и манеру речи. Он явно был в таком психологическом состоянии, что не мог изображать оптимиста.

– Однако такой вот недодождь я не люблю. Хотя если бы был ливень, я бы сдался.

– Как именно сдался бы?

– Со слезами на глазах отклонил бы приглашение на кофе и яблочный пирог, – и Ягисава шутливо пожал плечами. – Ого, уже так поздно? Если я не поеду на велике, придется возвращаться на автобусе.

– На обратном пути будь осторожнее. Аварии там, мало ли… – на автомате предостерег я. У Ягисавы мгновенно исчезла с лица улыбка.

– Да знаю я. Поэтому и надел самый яркий дождевик, а на велик поставил дополнительную фару…

Идзуми приготовила кофе на Ягисаву, и мы втроем приступили к яблочному пирогу Маюко-сан. Тут Ягисава заметил фотографию класса, принесенную из комнаты с фортепиано и лежащую сейчас на краю стола.

– Аа, эта фотка, – пробормотал он. – Апрельская же, да?

– Как насчет добавки кофе?

– Да, пожалуйста.

– Со-кун?

– Мне тоже.

– Со, давай тебя тоже сфотографируем, – неожиданно формальным тоном обратился ко мне Ягисава. Я уставился на него, сказав лишь «А?».

– Ну, фото на память. Давай? Ты вроде хорошо фотографируешь.

– Угу, в общем…

И пленка, и ее проявка стоят денег, так что особых возможностей поснимать по-настоящему у меня не было. Обычно я ограничивался тем, что делал из пальцев виртуальный видоискатель и – щелк! Но…

– Только между нами.

– Это совместное фото должен сделать я?

– Мм… эмм, нет, не так.

Ягисава выглядел немного растерянным, хотя он сам же это и сказал. Легонько покачал головой, потом наконец кивнул.

– Вполне можно не всем классом, скажем, только я, Со и Акадзава, мы втроем. На память о годе «катастроф».

При этих словах его выражение лица сменилось на небрежную улыбку.

– Конечно, мы выживем и позже будем смотреть на эту фотку и беседовать… верно?

– Ты все такой же оптимист, а?

– Иначе я просто не сдюжу.

– Ну…

– Ребят, ребят, держите, – произнесла вернувшаяся с кухни Идзуми и вручила нам кое-что. «Что там?» – Ягисава недоуменно склонил голову набок и первым взял это, и у него вырвалось «Аа!». Следом взял и я, и у меня тоже вырвалось «А!».

– Подарок от меня, – сказала Идзуми и ослепительно улыбнулась. – Давайте на летних каникулах вместе сходим посмотрим. Давайте?

Билеты на премьеру «Парка Юрского периода 3», которая будет в начале августа. …Да, когда мы в прошлый раз собрались втроем в этой комнате, был у нас такой разговор.

В этот момент завибрировал мобильник в кармане кофты. Достав его и глянув на дисплей, я тихонько вздохнул, чтобы эти двое не заметили. Не стал отвечать, молча вернул телефон в карман.

– Это ничего, что ты не ответил? – спросил Ягисава.

– Ничего.

– Это случайно не она? Ну, Мисаки-сан? – поинтересовалась Идзуми. Я замотал головой.

Это была Цкихо. Даже не взяв трубку, я знал, зачем она звонила. Хочет в воскресенье приехать вместе с Мирей, скорее всего.

Если бы я сейчас взял трубку, то как мне лучше ответить, как мне хочется ответить? Я этого сам толком не понимал, поэтому… поэтому не взял. Не смог взять. Сбежал.

– Скажи, Со-кун, – обратилась ко мне Идзуми. От недавней улыбки не осталось и следа. Она смотрела мне прямо в глаза. – Насчет того, что сегодня в школе сказала Камбаяси-сэнсэй… что один раз «катастрофы» начались, но на полпути прекратились.

– …Угу.

– Это было три года назад, да?

– Да. Вроде бы три года назад тоже.

– Прекратились – это факт, но вот почему прекратились – неизвестно. Я у Это-сан тоже спрашивала, чтобы убедиться. Три года назад в 3-3 училась ее кузина, она ее спрашивала почему, но та тоже не знает. …Но.

Продолжая глядеть прямо на меня, Идзуми спросила:

– Может быть, что-то знает Мисаки-сан?

При этих словах ее раскосые глаза прищурились.

– Если она тоже была тогда в 3-3, то она в том же положении, что и кузина Это-сан, но, может, она знает что-нибудь, чего не знают другие…

– Мисаки… Со, так зовут твою знакомую, которая выпустилась из Северного Ёми? Кажется, ты когда-то мне про нее рассказывал.

– Угу, это она, – кивнул я Ягисаве, потом повернулся к Идзуми. – Я тоже так думал, но… Я несколько раз пытался ее расспросить, что же там такое произошло. Но Мисаки-сан всякий раз отвечала что-нибудь туманное. Впечатление такое, будто ей то ли трудно отвечать, то ли она очень не хочет.

– Вот как? – склонив голову набок, произнесла Идзуми. Я, вспомнив лицо Мей, продолжил:

– Думаю, там какие-то очень сложные обстоятельства. Что-то, что просто невозможно объяснить коротко…

– В таком случае нам просто необходимо услышать эту историю, включая сложные обстоятельства, – жестко заявила Идзуми. – Если это даст нам хоть крохотную зацепку… Послушай. Это же лучше, чем так и сидеть сложа руки и только бояться«катастроф».

Идзуми могла этого и не говорить, я и сам все понимал. Я и сам так же считал.

Но только с того понедельника, когда я увидел умирающего Сюнске, я просто не знал, что говорить; мое сознание заледенело, и не было сил смотреть вперед… Поэтому сейчас я не связывался с Мей.

Я вспомнил звонок Мей в день погребальной службы по Сюнске. Я не ответил, но она оставила сообщение на автоответчике. Последние слова этого сообщения, кажется, были такими:

«Хоть "контрмера" и не сработала, всё еще…»

Всё еще… есть способ, возможно. Уж не это ли она хотела сказать?

– …Я понял, – приняв серьезный взгляд Идзуми, ответил я. – Я позвоню Мисаки-сан прямо завтра.

 

6

– В твоей школе опять случилось несчастье, да?

Смотровой кабинет в «клинике» во флигеле больницы Юмигаока.

– На этой неделе скончались двое третьеклассников?

На вопрос Усуя-сэнсэя я чуть кивнул и рассказал, что один из умерших – председатель биологического кружка, где занимался и я, а второй – мой одноклассник.

– На этот раз это кто-то из твоих близких друзей, да, Со-кун?

– …Да.

Я поколебался, но все-таки откровенно рассказал, что первым был на месте происшествия, когда умер Сюнске, председатель биокружка. И тот ужас, и смятение, и горе… ничего скрывать не стал.

– Хмм…

Усуй-сэнсэй, явно не ожидавший, что мой рассказ зайдет так далеко, смотрел на меня удивленно. Тем не менее ответил он своим всегдашним вежливым тоном:

– Это было для тебя тяжело… Думаю, все передать словами ты не можешь. Ты тогда был в шоке и, возможно, ярко вспомнил события трехлетней давности?

– А, ага. И тогда я в итоге, ну…

Я без утайки рассказал и о том, что от потрясения у меня закружилась голова, и я потерял сознание.

– Угу, угу. Вполне естественная реакция, – все тем же тоном произнес Усуй-сэнсэй, кивая. – Это был единственный раз, когда ты потерял сознание?

– Да.

– С того дня ты по ночам спишь нормально?

– …Нет. Не очень.

– Когда просыпаешься, у тебя бывают яркие флешбэки?

– …

Когда я ничего не ответил, сэнсэй что-то написал в мой медкарте и сказал:

– Попринимай пока что снотворное. А то у тебя так и будет продолжаться бессонница, будут сниться кошмары… И да, если в повседневной жизни тебя будут охватывать приступы тревоги, не стесняйся прийти ко мне. Можно даже без записи. Прямо в отделение позвони, и мы разберемся.

– Ага. Спасибо большое.

Усуй-сэнсэй закрыл карту и, поглаживая усы, промычал: «Хмм». Потом, чуть понизив тон, сказал:

– В любом случае, опасные, нет, печальные инциденты будут продолжаться. Непредвиденные происшествия могут происходить и дальше…

Нахмурившись, он добавил: «Ну, в общем…»

– Это те самые мифы, да? – перехватив инициативу, спросил я. – Сэнсэй, вы какую историю услышали? Странный миф, связанный со «смертью», так, кажется, вы говорили?

– Нет, просто то тут, то там проскакивают всякие глупые слухи. Проклятия и подобная антинаучная ересь.

Антинаучная ересь?

Вспомнив неприятный осадок от позавчерашнего разговора с Хадзуми, я опустил глаза.

– Аа, нет, – Усуй-сэнсэй еще больше понизил голос. – На самом деле это моя дочка немного беспокоится.

– Ваша дочка…

Та девочка, на которую я наткнулся в апреле после консультации. Кажется, да, ее зовут Киха.

– Киха-тян?

– Ух ты. Я вас разве знакомил?

– Не. Я один раз ее встретил – здесь, возле смотрового кабинета. Она мне сказала «Здравствуйте».

– А, вот как? Она на удивление застенчивая, – Усуй-сэнсэй с улыбкой кивнул, погладил усы, но тут же остановил руку. – Однажды она вдруг сказала: «Сама не пойму, где и как я это услышала, но в той средней школе умрет еще больше народу».

– Она сама еще в младших классах начальной, да?

– Сейчас во втором.

Усуй-сэнсэй сжал губы, его маленькие глаза заморгали. Потом немного задумчивым тоном продолжил:

– Она… всегда была немного странная. Она… Ох, нет, такие разговоры просто бессмысленные. Я слишком разболтался.

Медленно качнув головой, сэнсэй посмотрел мне в глаза.

– Так или иначе, не забивай себе голову городскими легендами о проклятиях и прочем, сколько бы ты их ни слышал. Со-кун, тебе в первую очередь нужно выровнять свои чувства, дистанцироваться от произошедшей рядом с тобой смерти…

30 июня, суббота, около полудня. Все-таки тогда я не мог поднять в разговоре с Усуем-сэнсэем тему «феномена» класса 3-3.

 

7

В этот же день я увидел в больнице женщину, похожую на Кирику-сан.

Когда консультация закончилась, я снова прошел из флигеля в главное здание коридором и направился в холл на первом этаже диагностического корпуса, где находилась касса. И на полпути…

Она, похоже, не заметила меня и потому не поздоровалась, но, кажется, это была Кирика-сан. По сравнению с предыдущим разом, когда мы с ней встречались и беседовали (в начале февраля в «Пустых синих глазах…») у нее стал более изможденный вид. Все-таки у нее какие-то проблемы со здоровьем, и поэтому она ходит в больницу?

Хоть меня это и интересовало, я все же заплатил по счету, получил в аптеке лекарства и направился в холл. После чего…

– Со-кун?

Сзади раздался совершенно неожиданный голос – голос Мей. Я обернулся, и да, там стояла она, в форме Йоми-один.

– А, э… это…

Я был полностью ошеломлен и сбит с толку.

Что Мей тут делает?

Сопровождает Кирику-сан? Или – неужели у нее самой какие-то проблемы со здоровьем, и она пришла на прием?

– Эммм, это… это…

В голове царила пустота, слова наружу не шли. Мей смотрела на меня как-то угрюмо, что ли.

– Со-кун, ты обещал во второй половине дня зайти в магазин, но…

Повязки, в отличие от прежних времен, на Мей Мисаки не было. Слегка прищурив левый глаз – не «глаз куклы», а обычный искусственный глаз, – она подошла ближе ко мне и продолжила:

– Но мы встретились сейчас. Что будем делать?

Ощущение угрюмости никуда не ушло.

– Поговорим здесь?

– Это… эээ…

Слова по-прежнему не шли, но именно в этот момент в кармане брюк неромантично завибрировал мобильник.

– А, прости… телефон.

Я достал мобильник – игнорировать нельзя было. На дисплее, как я и думал, было имя и номер Цкихо.

Невольно я вздохнул. Сколько это уже было за последние несколько дней? Поймав краем глаза Мей, вопросительно склонившую голову набок, я какое-то время колебался…

В итоге не стал брать трубку. Не проверяя, осталось ли что-нибудь на автоответчике, убрал телефон обратно в карман.

– Это ничего? – спросила Мей. Таким тоном, будто видела, от кого звонок.

– Ничего, – ответил я, сдерживая саднящую боль в сердце. Сделал глубокий вдох. – Мисаки-сан, у тебя сейчас есть время?

– В смысле?

– Ну, в больнице ты свои дела уже?..

Мне было как-то трудно говорить, что я только что видел Кирику-сан, так что об этом я промолчал. Спросить, нет ли проблем со здоровьем у самой Мей, я тоже был не в состоянии.

– Тогда пойдем? – вдруг предложила Мей.

– Ээ… а?

– Здесь много народу и шумно. Безлюдных уголков нет, беседовать трудно. А вот, скажем, на крыше больницы…

 

8

Как я и обещал Идзуми и Ягисаве позавчера вечером, вчера я собрался с духом и позвонил Мей.

Я рассказал, что со смертью Сюнске и его родных стало ясно, что «катастрофы» продолжаются, и «контрмеру» в виде «тех, кого нет» прекратили. Потом в очередной раз попытался спросить насчет прекращения «катастроф» три года назад, но Мей снова ответила туманно.

– Почему три года назад, в девяносто восьмом, «катастрофы» прекратились? – упрямо повторил я.

– Потому что… – произнесла Мей и запнулась. Я молча ждал продолжения. Несколько секунд, нет, несколько десятков секунд длилось молчание, и наконец вновь раздался ее голос: – Думаю, это не телефонный разговор. Лучше встретимся и поговорим.

Вот что она предложила:

– Давай ты придешь ко мне завтра во второй половине дня, скажем, часа в четыре? Я буду ждать в подвале магазина. Там я расскажу все, что могу. Не уверена, насколько хорошо мне удастся это передать, но…

Поэтому сегодня я вышел из дома вот с какими планами. После больницы зайти в библиотеку «Рассветного леса», там убить время, а потом направиться в кукольный магазин в Мисаки. Однако мы с Мей неожиданно встретились уже здесь…

Вероятно, эта случайная встреча более-менее удивила и Мей тоже.

Когда мы поднялись на лифте на крышу больницы, ливший с самого утра дождь уже прекратился. Небо, однако, все еще было закрыто низкими свинцовыми тучами. В такие мрачные, пасмурные дни думаешь, что сезон дождей будет длиться вечно.

Ветер задувал нещадно. Теплый и влажный, как бы сильно он ни дул, пот с кожи убрать был не в состоянии.

Мей зашагала вдоль стенки машинного отделения лифта, располагавшегося на крыше; я поспешил за ней.

Ветер встрепал ее короткие волосы. В какой-то момент они вдруг успокоились, повисли. И Мей тоже остановилась, обернулась и прислонилась к стенке. Именно в этом месте машинное отделение прикрывало от ветра.

– Ты здесь впервые? – спросила Мей. Я ответил:

– В палатах не бывал. Меня в больницу никогда не клали.

– А Сакакибара-кун три года назад лежал здесь дважды.

От внезапного упоминания имени «Сакакибара-кун» я слегка напрягся и насторожился… вроде как.

– У Сакакибары-сана, кажется, разрыв лег-… спонтанный пневмоторакс?

– Да. Когда я его навестила во второй раз, мы вместе поднялись на крышу. Погода была ясная, вся Йомияма как на ладони.

– Вот… как.

С Коити Сакакибарой я много раз встречался и беседовал за несколько месяцев до его и Мей выпуска из Северного Ёми. Обычно при этих встречах присутствовала и Мей, но иногда мы разговаривали один на один.

Специфику моего состояния и моих домашних обстоятельств Коити понимал, поскольку заранее узнал от Мей, поэтому всегда обращался со мной деликатно. Не с каким-то странным сочувствием, а вполне естественно. …В те дни, по правде сказать, я был психологически глубоко ранен и потому слаб, и его присутствие рядом с Мей, думаю, мне здорово помогло. Даже сейчас я ему был очень благодарен.

Закончив Северный Ёми, Коити вернулся в Токио, где жил с детства, и поступил там в старшую школу. Я сам как раз тогда поступил в среднюю и время от времени рассказывал ему по телефону, что здесь происходит, но со временем это происходило все реже…

Однако Мей, несмотря на то что после выпуска они с Коити оказались далеко друг от друга, продолжала поддерживать с ним дружеские отношения. Я это видел и осознавал всякий раз, когда она поднимала его тему. Ведь Коити для Мей был «особым другом», прошедшим вместе с ней год «катастроф». И тем не менее…

Иногда, слыша от Мей имя Коити, я ощущал в груди странную боль, которую не мог толком понять. Откуда она? Почему? …Нет, так не пойдет. Нельзя на этом зацикливаться.

– Почему три года назад «катастрофы» прекратились на полпути? – медленно спросила у самой себя Мей, прислонясь к серой стене. Ей ответил свист ветра над крышей.

– Это было в самом конце летних каникул, да? – уточнил я, хотя уже знал ответ. – В августе класс поехал на выезд, но все равно жертв «катастроф» было много… Но в сентябре и дальше – как отрезало. Может быть, на выезде произошло что-то особенное?

– Да, это… – произнесла Мей и запнулась. Как и в том вечернем телефонном разговоре. – …«Катастрофы» закончились, это факт, – после небольшой паузы сипло заговорила она. – Не только три года назад – раньше, в восемьдесят третьем тоже так было. Тогда тоже был выезд на летних каникулах, в то же самое место.

– Значит, все-таки что-то на выезде?..

– Что-то… да. Что-то тогда произошло, точно. Что-то…

Пока Мей произносила эту фразу, ее голос слабел. Она хлопнула себя правой рукой по лбу и медленно, тревожно покачала головой.

– Что произошло? Пожалуйста, расскажи, – попросил я, подойдя к Мей на шаг. – Что произошло? Почему «катастрофы» прекратились? Мисаки-сан, если знаешь, пожалуйста, расскажи…

– Я знала, – убрав руку ото лба, ответила Мей. – По идее.

– …По идее? – Не в силах понять смысл ее слов, я уставился на лицо Мей, которое даже в дневном свете выглядело каким-то кукольным, белым, словно ночью. – Что ты имеешь в виду?..

Снова засвистел ветер.

Направление ветра изменилось, и стена от него больше не защищала; на нас, стоящих лицом друг к другу, ветер налетал сбоку. Мой голос стал абсолютно не слышен, волосы и одежда Мей яростно затрепетали.

Словно нарочно выбрав этот момент…

В кармане моих брюк завибрировал мобильник.

Наверняка это опять Цкихо. …Тут мои мысли разделились. И чувства разделились.

Сегодня 30 июня. Цкихо говорила, что собирается приехать вместе с Мирей 1 июля, это уже есть завтра. Вот она и звонит – хочет обсудить, когда они приедут, куда приедут, что будут на обед. …Это я понимал. Понимал, но в то же время…

– Телефон, – послышался голос Мей.

Ветер, только что дувший с такой силой, вдруг стих. И тоже – будто нарочно выбрав момент. Именно из-за этого звук вибрирующего мобильника достиг ее ушей.

– Что если это твоя мама звонит? – спросила Мей и легонько улыбнулась. В направленном на меня правом, не видящем глазу мне почудилась тень грусти… Она продолжила: – Ничего, что ты не отвечаешь? Разве можно так?

Да, подумал я.

Мей всегда права.

Сейчас на этот телефонный звонок я должен ответить. …Да. Нельзя убегать. Больше я убегать не могу.

Достав мобильник и кинув взгляд на дисплей, я нажал на кнопку ответа.

– Да. Это Со.

 

9

– Аа, Со-тян? Со-тян, это ты? Я звонила, но ты не брал трубку, и я стала волноваться…

Примерно такой фразы я от Цкихо и ожидал. Примерно такого голоса, таких интонаций. …Пытается взывать к моим чувствам, но при этом такая далекая. Так я воспринимаю.

– …Ты в порядке, Со-тян? Может быть, ты чем-то болен?

– В порядке, – изо всех сил задавив эмоции, ответил я. – Я здоров.

– Ох, слава богу.

Повторив «слава богу» с искренним облегчением, Цкихо перешла к делу.

– Как обещала, я завтра приеду вместе с Мирей. Пообедаем вместе где-нибудь в городе. Хорошо? Со-тян, если ты на обед чего-нибудь хочешь…

Завтра – приедет – Цкихо. И Мирей – возьмет – с собой. Сюда. В Йомияму.

– …И конечно, надо будет поздороваться с Саюри-сан и ее супругом…

Дослушав до этого места, я наконец решился и открыл рот. Сделал глубокий вдох и, постепенно выпуская воздух, отчетливо произнес:

– Не приезжай.

И сразу крепко зажмурился. Послышалось удивленное «А?» Цкихо, а затем…

– Почему, Со-тян? Что стряслось?

– Не приезжайте в Йомияму.

– А? А? Почему?

По ее дыханию я почувствовал, что она в жутком смятении.

– Почему… так…

– Потому что я не хочу, чтобы вы приезжали.

Я сжал телефон, и мой голос слегка окреп. …Краем глаза я видел лицо молча наблюдающей за мной Мей. Взгляд ее был спокойным и, да, немного печальным.

– Я не хочу с вами встречаться, – еще более сильным голосом продолжил я. – Ни с тобой, ни с Мирей – не хочу. Поэтому не приезжайте.

– Почему, Со-тян? – растерянно спросила Цкихо. – Почему ты так? Почему так внезапно?

– Не внезапно, – оборвал я ее. Еще более окрепшим голосом я словно разом вбил в собеседницу все свои эмоции. – «Хочу встретиться», «Хочу, чтобы ты приехала» – хоть раз я такое говорил? Ты пыталась когда-нибудь представить, что я чувствовал и чувствую с тех пор, как сюда переехал?

– К-как же… – слабым голосом отозвалась Цкихо. Мой отказ, о котором она даже не думала, выбил ее из колеи, и, конечно, сейчас она была в шоке. Вероятно, с того происшествия летом три года назад подобные слова я швырнул в нее впервые. – Не говори так… Со-тян, я… я, знаешь, правда всегда хотела, чтобы когда-нибудь… если только возможно, у нас с тобой все опять стало как раньше…

– И достаточно. В любом случае, не приезжай!

К этому времени мой голос уже почти перешел на крик. Истинные материнские чувства Цкихо, конфликты, возможно, всегда разрывавшие ей душу, – я соврал бы, если бы сказал, что все это меня вовсе не волнует; однако сейчас, в нынешней ситуации это было второстепенно, если не третьестепенно. Я…

Я уже выжал из своего сердца честный ответ. Поэтому…

– Ни за что не приезжай! – снова зажмурившись, проорал я. – Ни завтра, никогда!

– Со-тян…

– Я, слушай, я твое лицо больше не хочу видеть. У меня и в мыслях нет такого, чтоб хотеть встретиться, хотеть слышать твой голос.

– Со-тян… Это же неправда…

– Ненавижу!

– Со…

– Забыла, что было три года назад? А я помню. Как я мог забыть? С Тэруей-саном такое произошло, а вы с Хирацкой-саном… так гадко…

– …

– Я вам мешал, и вы меня выставили из дома. Хирацка-сан и его дом для тебя был важнее собственного ребенка, так? Ваша с Хирацкой-саном дочь Мирей была важнее, так? Так? И после всего, что я пережил, ты все еще думаешь, что я люблю свою мать? Думаешь, я ее не ненавижу?

Цкихо лишилась дара речи.

Думаю, при таком внезапном заявлении сохранить спокойствие просто невозможно. Вместо ответа в трубке слышались только всхлипывания.

И тем не менее я, словно добивая, повторил:

– Поэтому – не приезжай. И больше никогда не подходи ко мне. И сюда, в Йомияму – ни ногой.

Нет ответа. Только всхлипывания. После паузы – наконец «Прости» совершенно убитым голосом.

– Все, я отключаюсь.

Вдруг снова задул ветер. Не обращая внимание на то, что он растрепал мне волосы, я, снова тихим голосом, добавил:

– Не звони мне больше.

 

10

Закончив разговор, я, все еще сжимая мобильник в правой руке, поднял глаза к хмурому небу. Чтобы собравшиеся в глазах слезы не полились. Чтобы расшатавшиеся чувства не заставили меня расплакаться.

– Твоя мама, Цкихо-сан, собиралась приехать и встретиться с тобой, да? Это было назначено на завтра? – спросила Мей, шагнув ко мне. – Ты с ней уже давно не виделся? С Цкихо-сан.

Я опустил глаза.

– Не виделся… года два.

– Вот как. …Угу.

Кивнув, Мей взглянула на меня. Не желая, чтобы она увидела мои слезы, я отвернулся. Ветер взвыл. Где-то дальше, чем в прошлый раз.

Я как следует высказал Цкихо все, что должен был высказать. И все равно мое сердце продолжало саднить…

– …Ты ее любишь. Со-кун, все равно ты любишь Цкихо-сан, – наконец произнесла Мей. – И тем не менее злишься, вплоть до «ненавижу».

Аа, ну точно, перед Мей моя душа как на ладони.

Я… вероятно, да, вовсе не ненавижу Цкихо, как сказал только что.

Разнообразный негатив в моем сердце – думаю, это на самом деле… следствие того, как ужасно со мной поступили после того происшествия три года назад. Печаль, страдание – эти чувства никуда не делись. Оставался и гнев. Но при всем при этом нельзя сказать, что я дожил до сегодняшнего дня, всем сердцем ее «ненавидя» или «презирая».

– Люблю или нет, я и сам толком не понимаю, – произнес я. Разбушевавшиеся эмоции постепенно утихали. – Но сейчас, думаю, если она приедет в Йомияму, да еще прихватит Мирей, ничего хорошего не будет. Так что мои слова «Не хочу, чтобы ты приезжала», они искренние.

– Потому что начались «катастрофы», да?

На вопрос Мей я энергично кивнул.

– Да, именно.

– И Цкихо-сан, и Мирей-тян – твои родственники в пределах второй степени, а значит, «причастные».

– …Да.

– Цкихо-сан о «катастрофах» ничего не знает?

– …Скорее всего.

Возможно, когда-то знала. Четырнадцать лет назад, когда вместе с Тэруей-саном всей семьей покинули Йомияму, она хоть в какой-то степени об обстоятельствах должна была слышать. Но, вероятно, за прошедшие годы воспоминания о тех днях стерлись. По крайней мере, я так думал.

– Ты очень добрый, Со-кун, – произнесла Мей и приблизилась ко мне еще на шаг. – В Хинами они «вне зоны», но, как только приедут в Йомияму, на них обеих могут обрушиться «катастрофы», и поэтому…

Словно пытаясь сбежать от взгляда Мей, я опустил голову. Слезы наконец-то полились из глаз, потекли по щекам. Я изо всех сил старался удержать в себе хотя бы голос.

Мей молча отодвинулась от меня и, прислонясь спиной к стенке, обратила взгляд на хмурое небо. Ветер опять стих. В повисшей странной тишине послышался протяжный вздох Мей.

 

11

– Обо всем по порядку, – спустя несколько минут произнесла Мей. – Продолжим тот наш разговор.

– А, ага.

Надо переключить мысли. О приезде Цкихо и Мирей в Йомияму можно не беспокоиться. Так что сейчас пора вслушиваться в слова Мей.

– Во время выезда на летних каникулах произошло что-то. Что именно, я, по идее, знала. …Это я тебе уже сказала.

– …Да.

– «По идее» означает, что я не уверена.

– Не уверена?

– Да. Не уверена в своей памяти. Иными словами… – растерянно склонив голову чуть набок, сказала Мей, – я не могу ясно вспомнить. Прошло меньше трех лет, но эта часть моих воспоминаний абсолютно туманная.

– То есть… – до меня дошло, но я все равно переспросил: – Это из-за «феномена»?

– Да, – кивнула Мей, но лицо ее было нехарактерно тревожным. – Одна из «проблем с памятью», сопровождающих «феномен». Но, думаю, из всех случаев этот особенный.

– Особенный?

– Когда в класс проникает «лишний», он же «мертвый», для устранения нестыковок все воспоминания и документы изменяются и подделываются. Когда «феномен» заканчивается и «мертвый» исчезает, воспоминания и документы полностью возвращаются. Потом все воспоминания о том, кто был «мертвым» в этом году, постепенно тускнеют, люди забывают. …Это обычная форма, однако из нее есть одно исключение – досье Тибики-сана.

– А, ну да.

– В этом досье указаны имена «мертвых» каждого года, когда происходит «феномен»; они не исчезают, остаются. Поэтому, заглянув туда, мы можем выяснить, кто в прошлые года проникал в класс в качестве «мертвых». Со-кун, ты ведь тоже видел это досье, верно?

– Да.

О специфике содержащейся в дополнительной библиотеке «тетради Тибики» я уже был в курсе. Самые разные воспоминания и документы, касающиеся «мертвого», появившегося в «такой год», по завершении «феномена» обычно размываются, истончаются, исчезают, и лишь записи в той тетради почему-то остаются – так я слышал.

– Тем не менее кое-что оказалось не записано даже в эту тетрадь Тибики-сана. Имена «мертвых» в те года, когда «катастрофы» прекратились на полпути.

Тут Мей смолкла. Прижала руки ко лбу и погрузилась в задумчивость. Потом…

– Обо всем по порядку, – снова произнесла она, словно подстегивая себя. – Это было на летних каникулах три года назад. Когда каникулы только начались, мы узнали странную историю одного человека. Парня по имени Мацунага-сан. Он закончил Северный Ёми в восемьдесят третьем и учился в классе 3-3.

– Восемьдесят третий… Тоже год, когда «катастрофы» прекратились, да?

– Да, – медленно кивнула Мей и начала рассказывать. Своим всегдашним спокойным голосом. Но говорила так, будто тщательно отмеряла каждое слово.

– Три года назад мы тоже думали, нет ли способа остановить начавшиеся «катастрофы», и, как и ты сейчас, искали хоть какую-то зацепку. И тут нам попалась история Мацунаги-сана…

Три года назад, в 1998, Имярек Мацунага уже четырнадцать лет как закончил Северный Ёми и был каким-то офисным клерком. Как-то раз, будучи мертвецки пьяным, он заявил: «Это я спас весь класс 3-3 в восемьдесят третьем». Однако, протрезвев и снова обретя здравый рассудок, не помнил, что наговорил. В общем, похоже, он полностью забыл то, что пережил во времена средней школы. Но…

Судя по словам пьяного Мацунаги, он когда-то оставил что-то в классе, чтобы передать кохаям какую-то важную информацию о «катастрофах». Хватаясь за соломинку, ребята отчаянно искали это «что-то», и кое-кто нашел…

– Они нашли кассету с записью голоса самого Мацунаги, – глядя в какую-то точку в пространстве между нами, продолжила рассказывать Мей. – На пленке он рассказывал, как остановил «катастрофы»… Я тоже ее слушала, эту пленку. Во время выезда на летних каникулах.

– Значит, Мисаки-сан, ты тоже? – от возбуждения я даже перебил ее своим вопросом. – Ну, знала, как остановить «катастрофы»?

– По идее, должна была, – и Мей вновь сконфуженно склонила голову набок. Я, однако, не утратил возбуждения и спросил:

– Но этот способ применили три года назад, и поэтому «катастрофы» прекратились, да?

– Полагаю, да. По идее, так должно было быть, но…

– Но ты этого не помнишь? Не получается вспомнить?

– …

– Почему «катастрофы» прекратились? Кто сумел как-то их остановить? Ну хоть что-нибудь…

– Пятнадцать лет назад, в год Мацунаги-сана, и три года назад выезд на летних каникулах был в одно и то же место. Это точно.

– Сам выезд, он что, имеет какое-то особенное значение?

– Цель выезда была – всем вместе помолиться в синтоистском храме Йомиямы.

– Что-то типа экзорцизма?

– Но три года назад молитва в итоге так и не состоялась…

– А Мацунага-сан и его одноклассники в храме помолились, да?

– Да. Но, похоже, эта молитва никаких результатов не дала…

– …

– «Тем, кто после нас столкнется с необъяснимыми бедами…»

– Что это?

– Слова, сопровождающие кассету Мацунаги-сана. Он, похоже, считал, что и сам это забудет, поэтому и записал ту пленку. Значит, наверняка это имело какое-то отношение к «мертвому» того года… И то, что моя память стала такой туманной за столь короткое время, пожалуй, можно считать доказательством.

Мей смолкла и вновь погрузилась в задумчивость. Опять приложила руку ко лбу, медленно качая головой, но вскоре…

– Как бы это сказать… я как будто вижу туманные контуры. И внутри какой-то образ… Эх, но все-таки отчетливо не выходит. Не могу уловить смысл. Отдельные слова и картины всплывают. Но насколько в них можно быть уверенной, я сама сомневаюсь.

– Ээ, Мисаки-сан… Эмм, это состояние у тебя постоянно? Когда пытаешься вспомнить, но оно не вспоминается.

Мей молча кивнула, потом продолжила:

– Поэтому… поэтому, сколько бы ты меня ни расспрашивал, я уходила от ответа. Нельзя же говорить глупости, полагаясь только на туманные образы в голове.

– А… вот оно как… – пробормотал я, но вдруг осознал кое-что. – Да, а что с кассетой, где записан рассказ Мацунаги-сана? Она ведь где-то лежит?

– Похоже, что – уже нигде, – медленно покачала головой Мей. – Три года назад там был большой пожар, здание полностью сгорело. Скорее всего, и пленка сгорела вместе с ним.

– Кроме тебя, Мисаки-сан, пленку слушали и другие? Может быть, они?..

– Я с ними уже связывалась. Но никто не помнит, что было на пленке, – ответила Мей, потом добавила: – Кстати. В то время я иногда пыталась вести дневник. О том, что случилось на выезде, по идее, должна была тоже записать. Я позже попыталась выяснить, но строки, которые вроде как были записаны, либо исчезли, либо так испачкались, что прочесть невозможно…

Слушая, я ощутил легкое головокружение.

Подделка записей… нет, или в данном случае стирание? Уничтожение?

В связи с «феноменом» класса 3-3 Северного Ёми случаются и настолько аномальные вещи? Ощущение такое, будто прямо-таки чья-то злая воля тут работает…

– Итак, – произнес я и протяжно вздохнул. – Ты говоришь, вариантов никаких нет? Что бы мы ни делали, уже…

Я сник. Устремленный на меня взгляд Мей был спокойным и в то же время печальным.

– …В то время… – вдруг заговорила она. Вдали засвистел ветер. И в этот звук вплелось воронье карканье. – В то время в центре событий был Сакакибара-кун.

У меня вырвалось «Ээ…», и я уставился на Мей.

– В смысле?

– Это будет звучать очень туманно, – заранее предупредила Мей. – Три года назад во время выезда что-то было сделано, чтобы «катастрофы» прекратились, это факт. Что это были за действия, я сейчас с уверенностью сказать не могу, точно не помню, но… тогда там был Сакакибара-кун. Он был в центре этого чего-то – в центре событий… Это я помню.

Коити Сакакибара.

Я вспомнил его лицо, которое не видел больше двух лет. Фразы, которыми мы с ним довольно активно обменивались несколько месяцев, всплывали у меня в памяти и накладывались на это лицо.

– Поэтому, – продолжила Мей, – может быть, именно Сакакибара-кун все еще не забыл. Такое у меня ощущение. Он совершил ключевое действие, поэтому его память об этом должна быть крепче, чем моя. И потом, после выпуска Сакакибара-кун уехал из Йомиямы и постоянно жил в Токио.

– За пределами Йомиямы, «вне зоны», воздействие на память ослабевает?

– Возможно. Поэтому…

Поэтому Мей пыталась связаться с Коити в связи с этим вопросом. Особенно в прошлом месяце, когда погибла Цугунага и стало ясно, что «катастрофы» начались, и много раз потом. Но…

– Мне ни разу не удалось, – угрюмо нахмурившись, призналась Мей.

– Почему? – спросил я. – Разве Сакакибара-сан не в Токио?

– Я так думала, но, похоже, он с весны вообще не в Японии.

– За границей? И до сих пор? Затянулось его путешествие.

– Похоже, это не какая-то короткая поездка. Отец Сакакибары-куна ученый, много работает в поле и по работе часто ездит туда-сюда за границу. И берет сына с собой.

– Туда-сюда… значит…

– По мобильнику связаться не удалось; я позвонила на домашний, и домработница сообщила мне, что их нет. И что в Японию они вернутся только осенью.

Мей нахмурилась еще больше и грустно вздохнула.

– А по мейлу? Ты пробовала?

– Пробовала, но тоже безрезультатно. Возможно, какая-то проблема с компьютером.

– Хмм.

– Есть разные возможные варианты. Но в любом случае, если ты хочешь поговорить как можно скорее, если тебе необходимо его расспросить… то попроси домработницу, очень убедительно. Если с ней свяжется или Сакакибара-кун, или его папа, пускай сразу свяжется со мной…

… Ко-и-ти Са-ка-ки-ба-ра.

Мысленно бормоча это имя, я поднял голову. Пасмурное небо было таким же низким и мрачным, как когда мы сюда поднялись.

Чтобы как можно скорее связаться с ним, с Коити. Чтобы он вспомнил, что именно совершил три года назад. …Сейчас мне оставалось только молиться. Это меня чрезвычайно раздражало, даже бесило.

К оглавлению

 

Глава 11. Июль 1

1

– Внимание, снимаю, – произнесла держащая камеру Идзуми. – Мм… Со-кун, не делай такое озабоченное лицо, чуточку расслабься. Да-да, вот примерно так. Ну, сыыыр!

Стоящий рядом со мной Ягисава своим нормальным голосом послушно произнес «сыр». Правую руку он выставил вперед и поднял большой палец. Мои губы тоже естественным образом расслабились.

– Аатлично. Давайте еще разок. Давайте?

Когда раздался второй щелчок затвора, я тихонько вздохнул. Снимать я любил, а вот сниматься, честно говоря, не очень.

Мы были во дворе между школьными корпусами В и С. Перед «лотосовым прудом» (где на самом деле росли не лотосы, а кувшинки), который, по слухам, был одной из «Семи тайн»: якобы, когда листва полностью покрывает водную гладь, оттуда иногда высовывается окровавленная человеческая рука.

Четвертое июля, среда. После уроков.

Снимали на компакт-камеру, подаренную мне Тэруей-саном, когда я учился в началке. Несмотря на «компакт» в названии, при должном умении ей можно было делать очень качественные снимки.

– Так, теперь Со и Акадзава, вы встаньте рядом. Я буду снимать.

Ягисава взял камеру у Идзуми и сменил ее в роли фотографа. Мы хотели сняться втроем с помощью таймера, но не нашли подходящего места, где установить фотик. Надо было, видимо, взять треногу и не париться?

Сделать втроем «памятное фото» накануне предложил Ягисава. Вечером Ягисава же позвонил мне и попросил взять фотоаппарат, потому что завтра обещают хорошую погоду. Лотосовый пруд в качестве места съемки тоже выбрал он, хотя аргумент его был «Ну, почему бы и нет».

– Но что если проявим, а в пруду будет рука? – по приколу спросил наш длинноволосый и круглоочкастый староста.

– Кончай так шутить, – сердито глядя на него и натянуто улыбаясь, попросил я. Улыбаться искренне я, честно говоря, был не в настроении.

Погода была отличная. Синее небо, яркое солнце – настоящее лето. Однако сезон дождей еще не совсем закончился, и, по прогнозам, с сегодняшнего вечера дождливый фронт снова должен будет прийти в движение.

– Отлично. Снимаю, – и Ягисава навел на нас камеру. – Так, пододвиньтесь друг к другу поближе. Со, не делай такое деревянное лицо. Акадзава нормально. …Итак, сыыыр!

На этот раз я тоже произнес «сыр», и…

Внезапно в памяти всплыли и тотчас исчезли несколько картин. Флешбэки происшествий последних нескольких дней…

 

2

…Меня пригласили в пентхаус «Фройден Тобии», и я пришел. Маюко-сан поприветствовала меня словами: «Со-кун, не попьешь с нами чайку?»

Заодно я вернул одну из книг, одолженных с полки старшего брата Идзуми. «Толстую тетрадь». Я ее начал читать, чтобы отвлечься, но она пошла легко, к тому же оказалась интереснее, чем я ожидал. Два сиквела стояли на той же полке, и я с разрешения Идзуми их позаимствовал. После чего мы в гостиной сели пить черный чай с пирогом.

– Вроде был разговор о том, чтобы сегодня приехала Цкихо-сан? – спросила Маюко-сан. Я как ни в чем не бывало ответил:

– Похоже, у нее внезапно возникли проблемы со здоровьем.

Незнакомая с обстоятельствами Идзуми произнесла «Правда?» и встревоженно посмотрела на меня, но больше комментировать не стала.

– Все-таки Цкихо-сан тоже беспокоится, – сказала Маюко-сан.

– Почему? – спросил я.

– Ну, у вас же несчастный случай произошел, твой одноклассник умер… С мая разные плохие вещи всё никак не кончаются. Поэтому и беспокоится.

– Я думаю, она об этом не знает.

– Правда? Ты ей не рассказал, Со-кун?

Когда я ничего не ответил, Маюко-сан, возможно, догадавшаяся о причинах, ласково прищурилась, кивнула и сказала:

– Однако умерших очень жаль; с ними случилось кошмарное невезение. Мальчик из биологического кружка ведь был твоим другом, да, Со-кун?

– Ну да.

Похоже, об особых обстоятельствах класса 3-3 Маюко-сан по-прежнему ничего не знала. Что до меня, то я тете с дядей ничего не рассказывал. В этом отношении я соблюдал договоренность. Но…

– Интересно, будет ли в этом году школьный выезд на летних каникулах… – вдруг произнесла Маюко-сан.

– Эээ… Мама, с чего вдруг ты об этом заговорила? – спросила Идзуми.

Оба раза, когда «катастрофы» остановились на полпути, в 98 и 83, это было во время выезда на летних каникулах; там, видимо, произошло что-то – эту информацию я сообщил Идзуми. Но почему Маюко-сан сейчас подняла эту тему?

– Ну как же, – Маюко-сан сделала немного удивленное лицо. – Ведь летние каникулы у третьеклассников, ну, это…

Тут она запнулась, и на лице ее было написано, что она сама толком не понимает, что хотела сказать. Стоило мне так подумать, как…

Щелк.

Тихий звук. И всего на миг – полное затемнение.

– …Когда твой брат учился в средней школе, никаких таких выездов не было. Извини. Я что-то не так поняла.

И, как ни в чем не бывало улыбнувшись, Маюко-сан предложила всем добавки чая.

Это было три дня назад – 1 июля, в воскресенье, вечером.

 

3

…В кабинете естествознания в корпусе Т шло собрание биокружка.

Кабинет в нулевом корпусе после ЧП на прошлой неделе был почти постоянно закрыт. Оставшихся животных, которых можно было выпустить без проблем, выпустили, а остальных разобрали члены кружка и заботились о них по домам.

Участвовали в собрании куратор Курамоти-сэнсэй и почти все члены. В том числе Морисита, мой одноклассник. Поскольку я уже не был «тем, кого нет», волноваться по этому поводу не приходилось.

Количество новеньких сократилось с трех до двух. Младший брат Дзюн Таканаси, после того как в мае умерла его мать, покинул кружок. Среди второклассников, похоже, тоже один ушел. Разумно, пожалуй.

– То, что произошло с Кодой-куном, – действительно… действительно большое несчастье, – с печальным лицом произнес Курамоти-сэнсэй. – Как вы все знаете, для кружка он был совершенно незаменим. Теперь, когда его нет, что будет с кружком? Это мы с вами должны тщательно обсудить…

Дальше он пояснил, что вопрос «что будет» подразумевает два основных ответа: «продолжит существовать» или «будет закрыт».

Кабинет в нулевом корпусе еще не закончили приводить в порядок. Еще вопрос – использовать ли, можно ли использовать этот кабинет в дальнейшем после того происшествия.

– Что вы думаете? – обратился к нам Курамоти-сэнсэй. – Чего вам самим хочется? Я хочу услышать ваши искренние мнения, не держите их в себе.

Какое-то время он ждал нашей реакции, но желающих ответить не нашлось. Все, похоже, нервно смотрели на лица друг друга…

– Хм… – сэнсэй скрестил руки на груди. Собрался было продолжить, но…

– Продолжать, – не в силах больше молчать, решительно заявил я. – Если мы сейчас остановимся, думаю, Сюнске, то есть Коде-куну, будет грустно. Возможно, кружок примет какую-то другую форму, но надо продолжать.

Если никто не вызовется кандидатом, я и председателем смогу быть. Уже высказываясь, я подумал и об этом.

– Один голос за продолжение, – Курамоти-сэнсэй не улыбнулся, но в голосе его почувствовалась радость. – Что думают остальные? Высказывайтесь.

Что в этой ситуации думали остальные, было непонятно. Но голосов против не было ни одного.

– В этом месяце уже скоро триместровые экзамены, поэтому давайте еще раз соберемся и обсудим после них. …Да. Если найдется достаточное число желающих продолжать, на каникулах определимся с распорядком.

Это предложение сэнсэя тоже не нашло ни у кого возражений.

«Так нормально, Сюнске? – мысленно обратился я к покойному другу. – Ты рад, Сюнске?»

Это было два дня назад – 2 июля, в понедельник, после уроков.

 

4

Когда в родовом особняке Акадзавы закончился ужин, пришли Маюко-сан и Идзуми. Начавшийся весной ремонт наконец-то близился к завершению. Они и пришли посмотреть, как идут дела.

Сперва, похоже, все шло гораздо медленнее, чем планировалось, но, когда старый дом смело перепланировали и перестроили, в нем появилась заметная с первого взгляда «новизна». Внутри было светлее, чем раньше, повсюду те или иные удобные штуки. Для дедушки приспособили безбарьерную среду – естественно, по всему дому.

– Со-кун, а где твоя комната? – спросила Идзуми, и я ее отвел. Одно время она использовалась как кладовка, но сейчас и обои, и пол буквально сверкали, все было новехоньким.

– Раз тут всё закончили, ты сюда снова переселишься, да? Сразу, как начнутся каникулы? – оглядывая пустую комнату, спросила Идзуми.

– Видимо, так, – ответил я и тихонько вздохнул. – Все-таки я не могу навязываться твоим родителям вечно.

– С этим никаких проблем. …Ну, я так думаю.

– Угу, – ответил я. Идзуми сцепила пальцы рук, потянулась и сказала:

– Но тут все равно рядом. Даже если ты сюда вернешься, все равно ко мне забегай почаще.

Затем мы вдвоем направились во внутреннюю комнату, где жил дедушка.

Дедушка Хиромунэ, как всегда, почти весь день провел в кровати. Заметив, что к нему пришли внуки, он сразу повернулся ко мне и произнес:

– А, Со?

При этом обычном обращении его старческое лицо расплылось в неловкой улыбке. Потом он перевел взгляд на Идзуми, и улыбка тут же пропала…

– А ты Идзуми, да? – то ли сомневающимся, то ли озадаченным тоном спросил он. – Ты…

Его взгляд, смотревший на Идзуми, был каким-то расфокусированным… Мне показалось, что его глаза смотрели как-то мутно.

– Почему ты опять…

Кстати, насколько я помню со слов Идзуми, он и раньше обращался к ней в таком вот стиле. Возможно, это из-за плохого состояния здоровья, но факт тот, что в последнее время дедушка становился все более раздражительным. Увидев это своими глазами, я понял, почему Идзуми жаловалась.

Какое-то странное отношение к навещающей его внучке… точнее сказать, какое-то неестественное. Так мне казалось.

– Ремонт скоро уже закончится, да? – решив рассеять неприятную атмосферу, тут же произнес я. – И тогда тебе будет легче передвигаться по дому.

– Кто знает. Может, будет легче, может, нет, – брюзгливо ответил дедушка. – Но слава богу, что он наконец-таки закончится. В этой комнате находиться невыносимо, слишком шумно. Ох уж…

Сказав, словно выплюнув, последнюю фразу, он медленно перевернулся на своем футоне на другой бок, лицом к окну.

За окном был освещенный фонарями задний двор. Сквозь непрекращающийся дождь в центре двора виднелся черный силуэт громадного дерева эноки⁴.

– Кяа! – вдруг тихонько вскрикнула Идзуми. Я удивленно обернулся к ней и обнаружил, что незаметно пробравшийся в комнату кот Куроске вспрыгнул к ней на колени, но, напуганный вызванным им же вскриком, уже собрался соскочить обратно на пол.

– Ай, блин… – произнесла Идзуми, прижимая левой ладонью тыльную сторону правой. Она сердито глядела на Куроске. Похоже, он, всполошившись, царапнул ей руку. – Эй, за что?

Куроске на вопрос Идзуми, конечно, не ответил – лишь мяукнул и вышел из комнаты.

Идзуми вздохнула и посмотрела на правую руку. Ну да, только что Куроске ее оцарапал. На тыльной стороне ладони, прямо посередине, выступили капельки крови, красные на белом.

Это было вчера – 3 июля, во вторник вечером.

 

5

…Оставив в гостиной двух моих тетушек, Саюри-сан и Маюко-сан, поглощенных беседой, мы с Идзуми вернулись во «Фройден Тобии». Дождь как раз на время прекратился, и зонт можно было не раскрывать.

– Как твоя рука? – поинтересовался я у Идзуми, пока мы шли.

– Нормально. Но… – Идзуми подняла заклеенную пластырем правую руку, – с такой силой Куроске меня расцарапал впервые, поэтому я испугалась. Вроде я ему ничего плохого не сделала.

– Хмм. Ну, кошки – существа непредсказуемые.

После этого банального ответа я покосился на правую руку Идзуми.

– Ты потом заново продезинфицируй как следует. А то ранка от кошачьих когтей может и воспалиться. Будь осторожна.

– Сначала будет высокая температура, потом самочувствие резко начнет ухудшаться… Глядь – вот уже и «катастрофа».

– Не, ну это уж слишком, но…

– Шутка. …Не волнуйся. Как только приду к себе, продезинфицирую еще раз, а если буду неважно себя чувствовать, схожу к врачу.

– …Угу.

– От Мисаки-сан с тех пор есть какие-то известия?

– Пока ничего.

Краткое содержание истории, которую мне рассказала Мей на крыше больницы в минувшую субботу, я в тот же день пересказал Идзуми.

– С этим Сакакибарой-саном, значит, пока что связаться не удалось. И даже если удастся, неизвестно ведь, помнит ли он событиятрехлетней давности.

– …Ну да.

– Если что-нибудь узнаешь, сразу поделись.

– Угу. Конечно, непременно расскажу.

Это тоже было вчера, во вторник вечером.

 

6

Мы с Ягисавой. Мы с Идзуми. И каждый из нас по отдельности. Мы снимали и снимали, и тут мимо этого места случайно проходила Камбаяси-сэнсэй, наш классрук.

– Ого. Что за фотосессия?

– Памятное фото на троих, – ответил Ягисава шутливым тоном, однако Камбаяси-сэнсэй кивнула с совершенно серьезным лицом.

– Ясно. Ведь когда все фотографировались в начале апреля, Хирацка-кун был «тем, кого нет».

– Во, сэнсэй, мгновенно всё поняли, – еще более дурашливым тоном произнес Ягисава. – Мы решили, чтобы Со тоже попал на памятное фото в этом триместре. …Кстати, сэнсэй, вы нам не поможете, не снимете нас втроем? – и нахально всучил сэнсэю камеру. – Так-так. Со, Акадзава, вернитесь туда, где стояли. Акадзава будет в центре, мы с Со по краям… вот так. …Сэнсэй, будьте добры.

– Ладно, – на удивление дружелюбно согласилась сэнсэй и навела камеру.

– Оставшуюся пленку отщелкайте целиком, – сказал я ей.

– Ясно. Так… Отсюда нормально? Хирацка-кун, встань чуточку поближе к Акадзаве-сан. Ягисава-кун, а ты слишком близко. …Так, снимаю.

Видно было, что у Камбаяси-сэнсэй есть опыт обращения с камерой. Раздалось несколько щелчков затвора. Пленка закончилась, началась автоматическая перемотка.

– В следующий раз снимитесь всем классом, хорошо? – наигранно жизнерадостным голосом предложила сэнсэй. – Надо будет делать выпускной альбом… Хорошо бы для него сфотографировать со всеми и Хадзуми-сан, и Макисэ-сан.

Выпускной альбом… Выпускной, да?..

Какую-то неискренность я ощутил в этих словах. И тихо вздохнул.

До выпуска оставалось еще девять месяцев. Если «катастрофы» так и будут продолжаться каждый месяц, сколько вообще учеников будет на выпускной церемонии? …Наверняка эти мысли пришли в голову не только мне, но никто не решился высказать их вслух.

– На следующей неделе уже триместровые экзамены, – уходя, сказала напоследок Камбаяси-сэнсэй. – Я понимаю, что сосредоточиться на учебе сейчас трудно, но это относится не только к вашему классу. Так что постарайтесь. Если возникнут затруднения, в любой момент обращайтесь, обсудим…

На этом «памятное фотографирование» закончилось, и мы вернулись в кабинет на третьем этаже корпуса С.

– Ух ты, как быстро облака наползли, – глядя в окно, сказал Ягисава. – Если верить прогнозу, с вечера опять зарядит дождь. К тому же сильный для конца сезона дождей.

– Хорошо бы этот сезон дождей поскорее закончился, – ответила Идзуми и угрюмо свела брови. – С детства больше всего его ненавижу. Как-то в этом году он затянулся, а?

– Да нет. Вполне типичная длительность, – ответил Ягисава и поскреб пятерней свою длинную шевелюру. …И в этот момент мне на мобильник позвонили.

 

7

В первое мгновение я подумал, что это Мей. Но, взглянув на дисплей, тут же понял, что нет. Высветился не записанный в телефонную книжку, незнакомый мне номер.

– Да? – произнес я.

– Это номер Хирацки-куна? – раздался голос. Были довольно приличные помехи, но я понял, что голос мужской. И – да, явно знакомый…

– …Сакакибара… сан?

– Со-кун. Сколько лет, сколько зим.

Очень неожиданно, что Коити Сакакибара позвонил мне напрямую.

Что же такое произошло?

Он уже поговорил с Мей? Или…

Рука с телефоном сама собой сжалась крепче. На краю поля зрения качался ремешок с сисой, сувенир с Окинавы.

– Это… ты сейчас не в Японии?

– В Мексике. Поэтому не могу особо тормозить с разговором.

В Мексике? Там же с Японией разница во времени полдня? То есть на той стороне сейчас поздний вечер.

– Я недавно связался с Мисаки. В общих чертах узнал вашу ситуацию. Поверить не мог, что ты угодил в третью параллель, да еще что сейчас «такой год».

– «Контрмеры» не сработали, и «катастрофы» начались.

Рука сжала трубку еще сильнее. Сам того не замечая, я повысил голос. Ягисава и Идзуми наверняка задавались вопросом, что происходит.

– От Мисаки я услышал, – сказал Коити. Бззз, прошлись по ушам помехи. – …воспоминания трехлетней давности у нее уже потускнели. Она спросила: что мы сделали, чтобы «катастрофы» в тот год прекратились? Потому что собственным воспоминаниям она доверять не может.

– Сакакибара-сан, а ты? – молясь в душе, спросил я. – Как ты? Помнишь?

Ответ пришел после некоторой паузы.

– Угу. Я помню. Пока что не забыл. В том году на летних каникулах был выезд. И вопрос в том, что я там сделал.

– Ну…

– Мисаки я об этом тоже недавно рассказал. Что надо сделать, чтобы остановить «катастрофы». Возможно, когда она это услышала, тоже немного вспомнила про то время. Но…

– Но?

– Мисаки – одна из «причастных» к «феномену» того года, и с тех пор она все время находилась в Йомияме… поэтому я не знаю, сохранит ли она в голове полученную информацию в неизменном виде. Под влиянием Йомиямы память очень быстро тускнеет, а может, и вовсе изменяется.

– Такое уже происходило?

– …Не знаю, – вздохнув, ответил Коити. – Не знаю, но ее это, кажется, беспокоит. Поэтому она подумала, что стоит рассказать и тебе напрямую. Попросила меня об этом. Чтобы я на всякий случай позвонил тебе и рассказал это.

– Аа… – начал было я, но бззз! – снова вспухли жуткие помехи.

– …Ты там? Ты меня слышишь? Со-кун.

– Да, слышу, – ответил я, однако шум в трубке продолжался. Слова Коити иногда в нем просто тонули. …Словно кто-то нарочно нам мешал.

– …Так вот… суть в том, что… Меня слышно?

– Да.

Сжимая трубку, я напрягал слух изо всех сил. И тогда Коити сообщил вот что:

– Надо вернуть «мертвого» к «смерти».

– Ээ… – вырвалось у меня, и я машинально переспросил: – «Мертвого» к «смерти»?..

– Именно это сделал Мацунага-сан, который оставил ту пленку. И я три года назад – тоже.

– Эээ, то есть… как, блин…

Гррр, бззз… Опять этот звук помех.

Интересно, на стороне Коити то же самое? Все ли мои слова достигают его ушей? …Выяснить это я не успел.

– …Только Мисаки, – прорвался голос Коити. – …Ты меня слышишь? Если я и могу тебе что-то посоветовать…

Гр, грррргр, бзззззззззз…

– …вствует. Ей… этому ее «глазу»… Правда откроется, даже если ты в нее не веришь, даже если не хочешь верить…

…Этому ее «глазу»?

Что, блин, это такое…

Грррр, бзз, бззззззззз… Помехи становились все мощнее, но все-таки в перерыве между ними…

– Ты понял, Со-кун? – еле уловил я голос Коити. – Верните «мертвого» к «смерти»… Отбросьте колебания, действуйте. Доверьтесь ей и…

Спросить его о чем-либо я не успел. Словно по чьей-то злой воле, помехи резко усилились – настолько, что я не мог держать телефон у уха. И вскоре…

Связь оборвалась.

Возможно, если я сам сейчас наберу этот номер, снова связаться с Коити у меня уже не получится.

Почему-то вот такое ощущение на меня давило.

 

8

Вечером того же дня я по телефону поговорил с Мей Мисаки.

Если бы рядом не было Идзуми и Ягисавы, я, пожалуй, пошел бы сейчас прямо в магазин в Мисаки. Но сейчас, если бы я так сделал, эти двое напросились бы со мной, такое у меня было чувство. Они слышали мой разговор с Коити, и Идзуми наверняка более-менее угадала его содержание.

А мне хотелось сперва переговорить с Мей наедине.

– Этот звонок был от того самого Сакакибары-сана? – на пути домой спросила Идзуми. Ягисава тоже шел с нами.

– Угу. Он связался со мной напрямую.

– И?

Я не нашелся, что ответить.

Прежде чем рассказывать Идзуми – сначала Мей. Я уже решил обсудить с ней полученную от Коити информацию. А потом…

– «Мертвого» к «смерти»… Что это значит?..

Она слышала мои реплики во время разговора. Естественно, эта фраза произвела на нее впечатление.

– Это, может быть…

– Не знаю, – перебив Идзуми, ответил я. – Были ужасные помехи, я толком не расслышал.

– Значит…

– Сакакибара-сан сказал, что с Мисаки-сан тоже разговаривал. Поэтому я в любом случае должен уточнить у нее.

С Мей я связался в девятом часу вечера. До того момента я несколько раз звонил, но не мог дозвониться, а потом она сама меня набрала.

Звонок Коити мне прямо из Мексики. То, что он пытался мне сообщить. Все это я рассказал Мей, не упустив ни малейшей детали. Она молча слушала и даже после того, как я закончил, какое-то время ничего не говорила.

– Вернуть «мертвого» к «смерти». Так сказал Сакакибара-кун, – произнесла наконец она.

– Да.

– Я слышала эти же слова. И то ли поэтому, то ли почему-то еще в моих смутных воспоминаниях возник некий «контур».

– Правда? – я непроизвольно повысил голос. – Тогда скажи, Мисаки-сан, что нам делать? Вернуть «мертвого» к «смерти»… это, в смысле…

– Со-кун, успокойся, – велела Мей. В отличие от возбужденного меня, она говорила хладнокровно, словно осторожно нащупывая путь. – Вернуть «мертвого» к «смерти». Ты и сам представляешь себе значение этих слов.

Все тем же спокойным голосом.

– …Да, – ответил я, чувствуя тяжесть плохого предчувствия. – Это значит, что «мертвого» надо убить, да?

– Раз он «мертвый» изначально, слово «убить», возможно, звучит странно. …Так или иначе, каким-то способом «мертвого» надо вернуть к «смерти». И это единственный способ остановить «катастрофы», которые уже начались.

– Но, Мисаки-сан, – обратился я к ней с вопросом, который не давал мне покоя весь вечер. – Кто же этот «лишний», он же «мертвый», который проник в класс? Это же невозможно узнать до после выпускной церемонии… И все же как-то…

И все же как-то… Но как?

Я попытался облечь этот вопрос в слова, и тут до меня наконец-то дошло. «А!» – вырвалось у меня. Почему я сразу не понял, не смог понять? Я укорял себя за тупость.

– Вот как. Именно поэтому Сакакибара-сан сказал довериться тебе, да?

– …

– Он сказал про твой «этот глаз». Мисаки-сан, неужели это про «глаз куклы»?..

«Глаз куклы» Мей видит «то, что лучше бы не видеть». «Цвет смерти», как выразилась сама Мей. Эта способность может оказаться эффективной в случае «мертвого», проникшего в класс благодаря «феномену»… Так, да?

– Погоди, – остановила меня Мей. – Как и сказал Сакакибара-кун, действительно, три года назад во время выезда на летних каникулах я… определила, кто «мертвый», а Сакакибара-кун вернул его к «смерти». И я в тот момент тоже там была…

Мей говорила спокойно, однако в ее голосе чувствовалась большая тревога.

– Но после того, как я это услышала, хоть у меня и сложилась фрагментарная «картина», все-таки я очень слабо чувствую, что это реальное… Убежденности нет.

– …

– Мысли в голове: а что будет, если мы ошибаемся? Есть ли сейчас эта сила у «глаза куклы»?

– Он сказал, что надо тебе довериться, – я снова повысил голос. – Довериться Мисаки-сан и отбросить колебания…

– М… да. И мне он сказал то же самое, – Мей тревожно вздохнула, а потом, после короткой запинки, сказала: – Дай мне немножко подумать. Правильно ли так поступать? И если правильно, то что конкретно надо сделать?

 

9

Как и говорилось в прогнозе погоды, сообщенном Ягисавой, вечером полил дождь. Причем куда сильнее, чем ожидалось. Вместе с дождем яростно задул ветер. Периодически вдали слышались раскаты грома. Это, пожалуй, вполне можно было назвать внезапным ураганом…

В эту ночь я не мог толком заснуть.

Я принял выписанное в «клинике» лекарство, но все равно сон был неглубокий и прерывистый. То и дело я просыпался, и всякий раз мне приходилось выкидывать из головы роящиеся там беспокойные образы. Должно быть, их породили слова Коити Сакакибары «вернуть "мертвого" к "смерти"»…

…Тэруя-сан.

Почему-то из глубины моего наполовину бодрствующего сознания всплыло имя умершего три года назад человека.

…Тэруя-сан.

Я что, хотел его о чем-то спросить? Как тогда, в детстве, когда прибегал в «Приозерный особняк», где он жил, и закидывал его самыми разными вопросами.

«Что происходит с человеком, когда он умирает?»

«Каково это, стать взрослым?»

«Каково это, влюбиться?»

…

…

…Если я и хотел о чем-то спросить сейчас Тэрую-сана, то о чем? Какой ответ я хотел от него получить?

 

10

На следующий день. 5 июля, в четверг, утром.

Когда я зашел позавтракать в родовой особняк Акадзавы, мне из школы позвонили. Было официальное извещение, что из-за сильного дождя торговый квартал Йомиямы затоплен, поэтому в школе сегодня выходной.

Этой ночью я так толком и не поспал, поэтому, приняв информацию не вполне проснувшейся головой, ощутил в душе облегчение.

Сейчас, с нашими «катастрофами», в такую штормовую погоду ходить в школу и из школы – само по себе опасно, разве нет? В моем психологическом состоянии я никак не мог избавиться от этих страхов. Наверняка немало моих одноклассников испытывало те же чувства.

Если эти настроения усилятся и люди начнут слепо бояться риска, то, возможно, не то что в школу ходить – вообще выбираться из дома, даже на короткое время, будут опасаться. От этого страх будет разрастаться еще больше, и тогда…

Те, кто хотят прекратить учиться в этой школе и покинуть город, должны это сделать. Не удивительно, что появились люди с такими взглядами. Но…

Пока что никто так не поступил.

Думаю, это связано с ограничениями и неудобствами нашего статуса «учеников средней школы». Кроме того, нельзя опрометчиво рассказывать родным об особых обстоятельствах класса 3-3, и это табу, вероятно, тоже служит одним из важных факторов…

Так или иначе, я, вернувшись во «Фройден Тобии», больше не сделал наружу ни шага – провел весь день дома.

По крайней мере, пока я тут сижу, у меня не много рисков. Я в безопасности. В спокойствии. …Вот какие сильные страхи, эмоции и мысли меня сейчас переполняли. Вот какие чувства. А ярость продолжающихся снаружи ветра и дождя как будто подпитывала это все, а может, гармонировала с этим.

На следующей неделе начнутся триместровые экзамены, но я не мог заставить себя начать к ним готовиться. Листал страницы одолженных с полок брата Акадзавы книг, но в памяти не откладывалось, что там. И тут…

Вопрос, который я внезапно осознал и после этого уже не мог от него отцепиться.

Кто?

Кто, черт возьми, этот проникший в класс «мертвый»?

Берем всех учеников класса 3-3, за вычетом уже умерших Томоко Цугунаги и Кейске Коды. Кто-то один из них «лишний» = «мертвый», которого изначально не должно существовать.

Черт возьми, кто?

На этот вопрос не ответишь, сколько ни размышляй. Но, хоть я и понимал это, не размышлять в нынешней ситуации не мог. А как только начал размышлять, перед глазами сразу всплыли имена и лица учеников, с которыми очутился в одном классе впервые (а до того знаком не был).

К примеру, дружившие с Юйкой Хадзуми Симамура и Кусакабе. К примеру, безопасники Это и Тадзими. И Дзюн Таканаси. И еще несколько человек.

Если бы «лишним» оказался кто-то, кого я не знал до этого года, мне легче было бы принять этот факт. «Аа, вот как? Ну и ладно»… Нет, постойте…

Конечно же, на самом деле не обязательно это так.

Искомым человеком может быть не только кто-то из них.

Те, с кем я давно знаком, чьи имена и лица хорошо знаю, – и Ягисава, и Идзуми, и Хадзуми, и Морисита… Воспоминания и документы, связанные с «лишним», изменяются и подделываются, а значит, ничего удивительного, если «лишним» окажется и кто-то из этих людей. Ни одного нельзя исключить с гарантией. Ни одного… да, и я сам, размышляющий сейчас таким вот образом, возможно…

…

…Я.

Я?

Что если не кто иной, как я сам, и есть «лишний» = «мертвый»?

Есть ли такая вероятность?

Чем серьезнее я задавал себе этот вопрос, тем с меньшей уверенностью отвечал на него «нет».

Потому что от «изменений воспоминаний» никуда не денешься. Потому что ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Потому что воспоминания, которые я сам считаю верными, на самом деле тоже сомнительные. Ни в чем нельзя быть абсолютно… Нет, постойте.

Прекрасно зная про эти особые обстоятельства, Коити Сакакибара вчера сказал:

«Доверьтесь ей».

«Этому ее "глазу"…»

…

…Ее, Мей Мисаки, тот самый «глаз».

Созданный Кирикой-сан синий «глаз куклы». …Давно мне не выпадала возможность видеть этот глаз в левой глазнице Мей. В прошлом месяце Мей открыто объяснила мне причину. Но… аа, ну да. Этой весной я всего один раз видел ее с повязкой… Это было?..

Это было…

Это было, да, в середине апреля. При первой нашей встрече после того, как выяснилось, что сейчас «такой год». Я пришел в «Пустые синие глаза…», спустился в подвал, и там была она с этой повязкой на левом глазу…

Тогда еще я подумал, что давненько не видел Мей в повязке. Должно быть, под повязкой она тогда прятала тот самый глаз, «глаз куклы». Но если так, то…

Почему?

Почему Мей в тот раз вставила «глаз куклы»?

В голову приходил лишь один ответ.

 

11

Весь день лило как из ведра.

Лишь в седьмом часу вечера, ближе к закату, он начал немного ослабевать. Предупреждение к этому времени тоже было отменено, поэтому я подумал, что от тети Саюри уже должна прийти весточка насчет ужина.

И в этот самый момент позвонила Мей.

Увидев на дисплее мобильника ее имя, я на автомате вскочил со стула. Сегодня вечером. По моему опыту – редко бывало, чтобы она звонила мне каждый день.

– Да. Мисаки-сан?

– …Со-кун.

Услышав голос Мей, в первый момент я подумал: «А?»

Что мне ей сказать? В первый момент меня охватило сильное чувство дискомфорта.

Иное чувство, чем от Мей, которую я знал до сих пор. По-моему, ее кредо – всегда быть несколько отстраненной и не давать эмоциям проявляться, однако, похоже, сейчас ей это не удавалось. Это я почувствовал по первым же звукам ее голоса.

Что с ней? Может, она сама попала в какую-то непредвиденную ситуацию?

– Эээ… что у тебя случилось? – робко спросил я.

После небольшой паузы Мей ответила:

– Насчет «мертвого».

– Да?

– Я тут подумала… – произнесла она и снова сделала паузу, довольно напряженную.

В этот момент, кажется, меня охватило некое предчувствие. Какую «форму» оно имело, я не понимал, но оно было каким-то давящим, каким-то…

– Что у тебя случилось? – снова спросил я. Напряжение чуточку наросло, и рука, держащая телефон, покрылась потом.

– Со-кун, – произнесла Мей мое имя, потом вздохнула и голосом, в котором словно скопились ее размышления, сказала: – Надо спешить. Я так подумала и…

 

12

---

Пустые синие глаза

в сумраке Ёми

---

Черная вывеска магазина с кремового цвета буквами. Глядя на нее, вымокшую от дождя, я старался привести в порядок сбившееся дыхание.

Весь путь на велосипеде от дома в квартале Тобии до квартала Мисаки я проделал под дождем.

Один раз за время пути из-за бокового порыва ветра я потерял равновесие, колесо скользнуло, и я упал. Как раз в этот момент я услышал вопли сирены «скорой помощи», и это лишь усилило неприятное предчувствие. К счастью, серьезных травм я избежал, однако у велосипеда слетела цепь и сильно погнулся руль… так что весь остальной путь я шел, катя велосипед рядом с собой. И вот наконец добрался.

Левое колено все еще пульсировало болью после падения. Поэтому я думал: может, стоило отказаться от идеи поехать на велосипеде?

Я кинул взгляд на наручные часы.

Семь вечера с минутами. …С последнего звонка Мей не прошло и часа.

Припарковав велосипед, я снял промокшее пончо и направился к входу.

«Закрыто до 8 июля», – гласила надпись на прикрепленной к двери бумажке. Я про это ничего не знал, поэтому озадаченно сказал «ой» и…

…все равно протянул к двери руку. Как обычно, попытался открыть, но она не открылась. Заперта.

«Ладно, буду ждать на первом этаже магазина. Заходи», – так сказала Мей в этом телефонном разговоре. Я ответил: «Буду совсем скоро». Поэтому я думал, что, даже если магазин не работает, входная дверь будет отперта. Но…

Я еще раз подергал дверь, сильнее. Конечно, она не открылась все равно.

Если я чуток запоздал, может, она ушла к себе наверх? Нет, такого не… В растерянности я порылся в кармане толстовки, надетой под пончо. Я стеснялся позвонить на верхний этаж по интеркому, поэтому решил набрать Мей по мобильнику. Но…

– …А? – вырвалось у меня. – Чего?

Мобильника не было.

Впопыхах я обшарил всё пончо, залез и в рюкзак, который был при мне. …Но мобильник так и не отыскался.

Где-то я его забыл, а может, выронил? Может, как раз когда упал по пути сюда?

– Во влип, – пробормотал я и снова стал копаться в рюкзаке, как вдруг…

Дверь передо мной открылась. Звякнул колокольчик.

– Ой, – вырвалось у меня.

За дверью стояла Мей. Подсвеченная изнутри помещения, она казалась лишь черным силуэтом.

– Со-кун, – произнесла Мей. – Спасибо, что пришел.

– А, ага.

– Входи, – пригласила она меня, и я увидел, что ее левый глаз скрыт под белой повязкой.

 

13

Смысл объявления «Закрыто до 8 июля» я понял сразу, как только вошел.

На первом этаже, который я посещал так часто, все радикально переменилось. Если коротко – тут царил страшный хаос.

Витрины были сдвинуты с мест, кукол, украшавших полки, было не видать. Оглядевшись, я обнаружил в углу громадную кучу, накрытую белой тканью. Их всех свалили туда?

В другом углу стояла высокая лестница, над ней с потолка свисало несколько проводов. Там… что там собирались подвесить?

– Кирика сказала, что хочет слегка поменять интерьер первого этажа, – пояснила Мей. – Со вчерашнего дня тут работает ее знакомый подрядчик, но он какой-то не очень надежный. Кирика, похоже, беспокоится.

Понятно. …Длинный и узкий стол, за которым всегда сидела бабушка Аманэ, тоже был придвинут к стене сбоку от входа. На столе и на полу перед ним были раскиданы инструменты и мотки проводов…

До восьмого оставалось три дня. Что, за этот срок всё успеют нормально доделать? Я сильно засомневался.

– Извини, что дверь была заперта, – сказала Мей. – Я ее открыла, но ветер был сильный, и ее мотало.

– А, ничего, – я покачал головой. – Это я по пути сюда непредвиденно задержался.

– …Ты поранился? – спросила Мей. Похоже, заметила, что я оберегаю левое колено. Да и толстовка на мне жутко грязная.

– Упал с велика и слегка… А, но я в порядке, – заверил я и заставил себя легонько похлопать по колену, а потом свернуть пончо и положить на пол.

– Правда в порядке?

– Абсолютно.

– Я подумала, может, лучше завтра, но…

– Но надо спешить, да?

Мей ничего не ответила, просто пригласила меня сесть на диван.

Она была в темно-синей блузке и довольно короткой плиссированной юбке. Юбка тонула в унылом сумраке комнаты, казалась черной. А повязка на левом глазу, без единого пятнышка грязи, была абсолютно белой.

– Почему так срочно, именно сегодня вечером? – решительно спросил я, сев на диван чуть наискось от Мей. Она, чуть отвернувшись, словно отводя от меня взгляд, после короткой паузы ответила:

– …Просто как-то…

– Просто как-то… ощущение возникло, что надо спешить? – переспросил я. Снова короткое молчание, а затем…

– Неприятное предчувствие…

…

…Скрывает?

Такое ощущение у меня вдруг возникло.

Она что-то скрывает?

Потому что эти угрюмые слова, по-моему, совсем не подходили той Мей, которую я знал.

Но лезть в это я не стал. Не хотел силой вытягивать из Мей то, что она не желает говорить сама.

Я посмотрел на повязку, скрывающую левый глаз Мей. Скорее всего, под повязкой сейчас тот самый «глаз куклы». Вставленный в пустую глазницу «пустой синий глаз».

Этот глаз обладает загадочной «силой» – так Мей сказала мне три года назад летом. Он видит то, что лучше бы не видеть. «Цвет смерти». Но…

Как и в каких ситуациях он это делает? Конкретно Мей не объясняла, так что возможности выяснить это у меня не было. По крайней мере, если подойти к настоящему трупу и посмотреть, он, похоже, будет казаться какого-то особенного цвета – вот все, что я понимал.

«Вот почему…» – подумал я.

Вот почему я сразу не связал это со вчерашними словами Коити, что эта «сила» Мей поможет найти проникшего в класс «мертвого». Если бы мне пришлось объяснять свою тупость, я бы так и сказал.

Но…

Когда я в первый раз пришел сюда в апреле, на левом глазу Мей была эта повязка. Причину этого сейчас легко было представить.

Тогда Мей наверняка хотела удостовериться. Как только стало известно, что сейчас «такой год», я пришел с этой информацией к ней, и она надела «глаз куклы», чтобы убедиться, что я, «Со Хирацка из класса 3-3», не есть тот самый «лишний» = «мертвый».

Эту мысль я высказал Мей. И спросил:

– Мисаки-сан, это значит, что тогда, в апреле, ты была уверена в силе «глаза куклы»?

– Кто знает, – ответила Мей, озадаченно склонив голову набок. – Может быть, и так. Может быть, тогда у меня еще в какой-то степени сохранились воспоминания, что три года назад мы вернули «мертвого» к «смерти», хоть и истончившиеся, неявные, не желающие выходить вперед. После звонка Сакакибары-куна это ощущение во мне все сильнее.

– А сейчас? Что с тобой сейчас?

– …

Мей ничего не ответила, так и сидела со склоненной набок головой, но потом, глубоко вздохнув, выпрямилась. И сняла повязку с левого глаза.

– Вчера вечером я впервые за долгое время надела «глаз куклы»… и попробовала его испытать.

– Испытать?

– Видит он «цвет смерти» или нет.

– …Как?

– В интернете, – угрюмо насупив брови, ответила Мей. – Есть же сайты, где выкладывают фотографии настоящих трупов? Их я и искала.

– И? – подтолкнул я ее.

– Увидела, – со вздохом ответила Мей. – Всё как и раньше. Цвет, который не получишь, какие бы краски ни смешивал. «Цвет смерти».

– Мда…

– Сейчас я посмотрела этим «глазом» – на тебе, Со-кун, «цвета смерти» нет. Так что ты живой. Как и три года назад.

– …Да.

Я живой. Я не «мертвый». Сомнение в самом себе, поселившееся где-то в сердце и никак не желавшее уходить, наконец-то стремительно испарилось. Слова Мей больше, чем что-либо другое, подпитали мою уверенность.

С легким чувством облегчения я снова посмотрел на Мей – на ее левый глаз без повязки. Мей спокойно моргнула и встретила мой взгляд своим.

– Со-кун, после вчерашнего нашего телефонного разговора… – тут Мей еще раз глубоко вздохнула, – я много думала. Как мне лучше поступить, что я должна сделать? Скажем, вставить «глаз куклы», с ним пойти в Северный Ёми и оглядеть всех в твоем классе… как вариант. Я чувствовала, что это самый надежный способ. Но…

– Надо спешить, да?

– …Да, – коротко кивнула Мей. – Поэтому…

 

14

«…Скажи, Со-кун, – вспомнил я телефонный разговор с Мей, состоявшийся час назад. – У тебя нет какой-нибудь фотографии?»

«Фотографии?»

«Как можно больше фотографий, где есть весь класс. Если есть что-нибудь вроде совместного фото, это было бы лучше всего».

«Ты даже на фото видишь "цвет смерти"?» – спросил я.

«Должна видеть, – ответила Мей, словно убеждая саму себя. – Но, если оно мелкое, точность может упасть. Тем не менее, думаю, в какой-то степени…»

В этот момент я внезапно вспомнил то фото в комнате Идзуми. Совместное фото, снятое Камбаяси-сэнсэй в день церемонии открытия.

«…Есть».

Голос Мей звучал так, будто она долго ломала себе голову и была в растерянности. Я же, сам того не осознавая, влил в свой голос силу.

«Общее фото класса… Там почти все, только двух-трех человек не хватает».

«Ты не мог бы мне его показать прямо сегодня?»

«Прямо сегодня?»

«Если возможно… В любом случае, как можно скорее».

«Ясно».

И Мей отключилась. Я сразу понял, что для колебаний и нерешительности времени нет. Поэтому…

Как только закончился разговор, я бегом направился к Идзуми. Она явно удивилась моему внезапному появлению, но я в общих чертах обрисовал ситуацию и попросил на время ту самую фотографию.

«Прямо сейчас?» – спросила Идзуми.

«Да», – ответил я.

На ее «я пойду с тобой» я ответил решительным «нельзя», после чего в страшной спешке покатил на велике под дождем, и в итоге я есть там, где есть.

 

15

Как и сказала Мей, входная дверь хлопала от ветра. После моего прихода запирать ее заново не стали. …С тех пор ветер еще усилился, так что шум, пожалуй, был громче, чем прежде.

– Эмм… вот.

Я открыл рюкзак и достал прозрачный холдер. В нем было то самое общее фото класса формата 2L⁵. Холдером, который нашелся под рукой, я воспользовался, чтобы оно не помялось.

Мей робко кивнула и сжала губы. Я тоже робко кивнул и протянул холдер ей. От напряжения, заполняющего сумрачное пространство, казалось, покалывало кожу.

– Так… – ответила Мей и взяла холдер. Аккуратно извлекла фотографию, положила на стол. И, чуть согнув спину, вгляделась в нее.

После – молчание.

Две секунды, три… Мей молча вглядывалась в фотографию. Я, затаив дыхание, смотрел на Мей. Входная дверь стучала, и вдруг мне показалось, что между этими стуками где-то в углу комнаты перешептываются куклы. И вот наконец…

Мей подняла голову от фото и коротко вздохнула.

– Увидела? – нервно спросил я. – Там это есть?

Мей быстро покосилась на меня, но ничего не ответила и вернула взгляд к фото. На этот раз она закрыла правый глаз правой рукой и стала разглядывать фото одним лишь «глазом куклы».

– …Есть? – повторил я. И наконец-то Мей медленно кивнула и, не отводя глаз от фотографии, ответила:

– Есть. «Цвет смерти» там есть.

Я подался вперед с дивана. Мей снова кинула на меня беглый взгляд, потом легонько покачала головой и коротко вздохнула. А затем…

– Вот у кого.

Отняв правую руку от правого глаза, она вытянула указательный палец и приблизила к фото. Я подался еще сильнее вперед, чтобы увидеть, кого она имеет в виду, как вдруг…

Дверь резко хлопнула.

Я обернулся – дверь была распахнута, и через нее внутрь кто-то вбежал.

– Со-кун! – громко крикнула она. – Со-ку-… Аа, ты тут. Слаава богу.

Отбросив мокрый зонт, даже не сложив его, она помчалась ко мне. Ничего не понимая, я встал с дивана. Она тяжело дышала. Похоже, под дождем бежала сюда со всех ног.

– Что…

«Что случилось?» – хотел спросить я, но голос не шел. Она проговорила:

– Мобильник, ты его дома обронил.

Достав из кармана белого дождевика это с сисой на шнурке, она протянула его мне.

– А…

– А потом нам позвонили. На мой мобильник, а сразу затем на твой.

– Ээ…

– Поэтому… Я знала, что ты здесь, так что выбора не было, только бежать сюда. Слушай, Со-кун, произошло нечто ужасное.

– Ужасное?

– Так по телефону сказали!

Ее лицо было страшно напряжено, губы дрожали, как при спазме, казалось, вот-вот польются слезы.

– Правда ужасное! Старое эноки во дворе упало, и прямо в дедушкину комнату!

– Чтооо?!

Задний двор родового особняка Акадзавы. Из окна комнаты, где лежит дедушка Хиромунэ, видно то самое большое дерево эноки. Оно и?..

– Дедушка сильно пострадал, его жизнь в опасности. Так сообщила тетя Саюри.

Возможно…

Сирена «скорой», которую я слышал, когда спешил сюда на велосипеде. Возможно, они как раз ехали, получив информацию о происшествии в родовом особняке Акадзавы.

– Со-кун, – в этот момент подала голос Мей. Я поспешно обернулся. Лицо ее было бледным и таким же напряженным, как у ворвавшейся в комнату ее. …Ну, так выглядело. – Со-кун, выслушай. Слушаешь?

– А… ээ, ага.

Вытянутая в сторону лежащей на столе фотки правая рука Мей, выпрямленный указательный палец. Оставаясь в той же позе, она…

Подняла палец, направила его вперед. Без намека на нерешительность этот палец указывал на остановившуюся женскую фигуру…

– Слушаешь? Со-кун, – тихо произнесла Мей. – «Мертвый» – это вот она.

Даже услышав это, я в первый момент не среагировал. Вдруг словно задохнулся, как будто в комнате внезапно стало меньше кислорода.

– Потому что я увидела «цвет смерти», – все тем же тоном продолжила Мей, по-прежнему указывая пальцем на нее, Идзуми Акадзаву. – И на ее фотографии, и на ней самой здесь и сейчас.

 

16

Идзуми?

Она и есть в этом году «лишний»? Она и есть «мертвый»?

Я был потрясен, ошарашен. Сколько бы Мей ни указывала, я не мог поверить, не хотел верить – и других мыслей в голове не было.

Однако взгляд Мей, устремленный на Идзуми, был тверд. И правый указательный палец, наведенный на Идзуми, не дрожал.

Увидев наведенный на нее палец Мей, Идзуми издала лишь «Ээ…». Будто не понимая смысла этого.

– Что… как…

Ее лицо напряглось еще сильнее. Губы задрожали еще больше. …Она поняла, что все это значит, но не могла принять.

– Что… не может быть, нет…

Широко раскрытые раскосые глаза тоже дрожали. Зрачки неуверенно бегали. …Словно она не понимала, как на это реагировать, и была в полном замешательстве.

О странной «силе», которой обладал «глаз куклы» Мей, Идзуми знала. Сегодня, когда брал у нее фото, я ей это объяснил. Поэтому она… Нет, конечно, то, что она побежит за мной, доберется сюда, и тут ей объявят в лоб, что она «мертвая», – такое ей и в самом страшном сне не могло присниться. Ее потрясение и растерянность понятны, мои чувства с ее ни в какое сравнение не идут…

– Акадзава-сан, – заговорила Мей. – Думаю, ты сама этого совершенно не чувствуешь. Но «лишний» этого года – именно ты.

Она опустила правую руку.

– Не знаю, когда именно, но когда-то в прошлом ты была одной из «причастных», умерших из-за «катастрофы». Благодаря «феномену» ты воскресла и в апреле проникла в класс… где сейчас и находишься. «Мертвая», не отличимая от «живых».

Мей сообщила это еще сильнее, чем обычно, лишенным интонаций голосом, как будто нарочно отключая все эмоции.

– Это же шутка, да?.. – произнесла Идзуми и попыталась улыбнуться. Однако лицо не хотело расслабляться. – Я никак не эта… не «мертвая». Я, слушай, я же нормально живая. Я дышу, у меня сердце бьется.

– «Мертвый», воскрешенный «феноменом», ничем не отличается от «живых». Он дышит, как все, теплый, как все. Если его поранить, течет кровь. …Ты же и сама это слышала, правда?

– Я все помню, что было до марта.

– Воспоминания изменяются ради сохранения непротиворечивости, да.

Выражение лица Мей, и так всегда отстраненное, сейчас тоже было нарочно лишено эмоций, оно казалось совсем холодным. Идзуми ничего не ответила, лишь потерянно посмотрела на меня.

– Скажи, Со-кун. Скажи что-нибудь…

Ровно в этот момент…

В моей руке завибрировал мобильник, который я только что взял у Идзуми. Я поспешно кинул взгляд на дисплей – там значилось «Саюри».

– Эй, Со-кун!

– Алло? – произнес я в трубку, и в тот же момент раздался голос тети Саюри.

– Идзуми-тян тебя нашла?

– …Да.

– Ужасное дело! – сразу же заговорила тетя Саюри. – Это батюшка. Твой дедушка, Со-кун.

– Я уже слышал, – ответил я, изо всех сил пытаясь сдержать эмоции. – Был несчастный случай, и он сильно поранился.

– Это… только что он…

– Умер?

– Когда его привезли в больницу, уже ничего нельзя было сделать.

В потрясении и ужасе я стиснул мобильник. «Как же так…» – произнес упавшим голосом.

– И почему это дерево так внезапно упало? Да еще и прямо в сторону батюшкиной комнаты. Разбило окно, и батюшке прямо в голову…

Бзз, раздались помехи. Словно насмехаясь над нами всеми.

Дрррр, бзззз… Помехи ворвались в разговор, полностью заглушили тетин голос, и в конце концов связь оборвалась.

– Это была тетя Саюри, – сообщил я Идзуми, по-прежнему сжимая телефон. – Дедушка умер.

– …

– Это тоже была «катастрофа».

Между дедушкой (Хиромунэ Акадзавой) и внуком (мной) – вторая степень родства. Между Хиромунэ и Идзуми тоже. Как «причастный» к классу 3-3, он, естественно, был в пределах досягаемости «катастроф». Поэтому…

В этот миг мне в голову естественным образом пришла одна мысль.

На ночное бдение и дедушкины похороны, скорее всего, соберется множество родственников. И тех, кто живут за пределами Йомиямы, и тех, кто в городе. Живущий в Германии Сота, старший брат Идзуми, возможно, тоже вернется на родину. Быть может… да, приедет и Цкихо, которая была замужем за Фуюхико, младшим сыном Хиромунэ.

Если так и пойдет, все эти люди, прибывшие издалека, тоже будут рисковать оказаться во власти «катастроф»…

«…Так нельзя! – выкрикнул голос у меня в голове. – Больше такое не…»

Сунув мобильник в карман толстовки, я обратил взгляд на лица Идзуми и Мей попеременно.

Изумление, растерянность, полное замешательство. …Понять, что творится на душе у Идзуми, было легко. В широко распахнутых глазах – оттенок паники. Она сжала губы, мотает головой. Мелко, но энергично.

На бесстрастном лице Мей – ни намека на хаос. Спокойно, холодно глядя на Идзуми обоими глазами, включая «глаз куклы», она подошла на шаг, потом еще на один, потом встала рядом со мной. И…

– Я увидела «цвет смерти», – повторила она те же слова, что и в прошлый раз, но адресовав их Идзуми. – А значит, ты, Акадзава-сан, и есть «воплощение смерти». Именно ты.

– Прекратиии! – взвизгнула Идзуми. – Как можно поверить, когда тебе ни с того ни с сего говорят вот такое?! Ни с того ни с его… вот такое… А, Мисаки-сан? А, Со-кун?

Я тоже был в полном смятении и потому ответил: «Невозможно, да». Но…

Ответ Мей был другим.

– Веришь ты или нет, так вопрос не стоит.

Все тем же лишенным эмоций голосом.

– Ты «мертвая», это факт. Веришь ты или не веришь, реальность от этого не изменится. Поэтому…

…Поэтому?

Я покосился на профиль Мей.

Поэтому, чтобы остановить «катастрофы», мы с Мей должны «мертвую», то есть Идзуми…

– Со-кун! – закричала Идзуми. – Скажи что-нибудь. Я же твоя кузина, мы сто лет дружим, правда? Куда дольше, чем с апреля, когда ты к нам переехал…

– …Угу.

Да, я тоже это помнил. Но не исключено, что эти воспоминания изменены «феноменом», и…

Щелк

Не могу отрицать. В таком мире сейчас мы существуем.

Я снова повернулся к Идзуми.

Ее замешательство становилось все сильнее, теперь к нему примешался гнев. Хотя, должно быть, это другая сторона «страха». Так я подумал, когда вдруг…

«А ты Идзуми, да? – то ли сомневающийся, то ли озадаченный тихий голос. Голос дедушки Хиромунэ. – Ты…»

Это… да, воспоминание о том, что было позавчера вечером. Когда Идзуми пришла в родовой особняк Акадзавы и мы вдвоем зашли к дедушке.

Тогда обращенный на Идзуми дедушкин взгляд как будто слегка расфокусировался… Мне показалось, что его глаза смотрели как-то мутно.

«Почему ты опять…»

Какое-то странное отношение к навещающей его внучке… точнее сказать, какое-то неестественное. Так мне тогда показалось. …И еще.

«Увидел внучку, с которой давно уже не встречался, и сразу: "Почему ты здесь?" Ужасно, согласен?»

Это, кажется, было в конце апреля, когда Идзуми навестила дедушку в родовом особняке Акадзавы.

Почему ты здесь?

Эти слова дедушка адресовал Идзуми. Их смысл…

Почти полностью прикованный к постели дедушка, у которого к тому же в последнее время начались проблемы и с головой. Может, именно поэтому изменения памяти, вызванные «феноменом», были у него не так глубоки. Нельзя исключить. Но если так…

Почему ты здесь?

Эти слова – простой вопрос, адресованный реальности, в которой его уже умершая внучка Идзуми вдруг оказалась перед ним… Нет.

Это еще не доказательство равенства «Идзуми = "мертвая"». Пока мы внутри этого мира, где воспоминания изменяются, а документы подделываются, невозможно найти доказательства, вот это – реальность или нет. Поэтому…

Щелк

…А?

Что?

Что это? Сейчас, внезапно…

Щелк

– Эй! Со-кун!

Голос Идзуми. В нем замешательство, гнев, и еще страх. И, полностью игнорируя все это, словно этого вовсе нет…

– Со-кун.

Спокойный голос Мей.

– Ты помнишь, что сказал по телефону Сакакибара-кун? Что надо сделать, чтобы «катастрофы» прекратились?

Да… ну конечно. Помню. И понимаю. Но…

При всем при этом сразу среагировать на слова Мей я не смог.

Сумрачное, унылое помещение как будто замерзло вовсе. Из-за этого и мое тело, и душа оцепенели, отказывались двигаться, голос не шел изо рта. …В ушах почему-то звучали крики незнакомых мне людей. Множество пронзительных воплей. Которых на самом деле я не слышал, не мог слышать. Даже понимая это, я все равно чувствовал, будто это разом кричат все куклы, обитающие в этом магазине…

Мей кинула на меня жалеющий взгляд, тихо вздохнула… и в следующее мгновение начала действовать сама.

 

17

Мей двигалась быстро.

В полном молчании она направилась к столу, стоящему у стены сбоку от входа. И взяла один из валяющихся там инструментов. Молоток… нет, гвоздодер?

Неужели…

Здесь и сейчас она им воспользуется?

– Мисаки-сан…

К тому моменту, когда мне удалось-таки выжать голос из пересохшего горла, Мей уже занесла над головой гвоздодер в правой руке и ринулась на Идзуми. Вскрик Идзуми «Неет!» наложился на крики кукол.

– Ч-что ты… Как же…

Рука Мей опустилась. Идзуми попыталась увернуться, но полностью не смогла, и заостренный конец инструмента прошел вскользь по плечу… От удара Идзуми потеряла равновесие и стукнулась коленом об пол.

– Не надо… Мисаки-сан…

– Я возвращаю «мертвого» к «смерти», – холодно ответила Мей. – По-другому остановить «катастрофы» нельзя.

– Не надо! – отчаянно взмолилась Идзуми. – Я же… я же ничего не сделала!

– Да. Ты ничего не сделала. Ты всего лишь «мертвая». Но от «катастроф» этого года уже умерло много людей. Если так и оставить, умрет еще больше…

– Я не виновата!

– Ты не виновата, – согласилась Мей, перехватывая гвоздодер поудобнее. – Никто не виноват. Просто «феномен» так устроен. Поэтому… Акадзава-сан…

Мей снова занесла правую руку. Идзуми, все еще стоя на колене, вскинула обе руки вверх и вперед, защищаясь от удара.

– Не нааадооо! – на этот раз во все горло прокричал я.

Довериться «глазу» Мей – так мне сказал Коити Сакакибара. «Правда откроется, даже если ты в нее не веришь, даже если не хочешь верить», – так он сказал. Но…

– Не надо, ну пожалуйста. Только не вот так…

В такой момент я молчать никак не мог.

Во что мне верить, во что я должен верить в такой ситуации? Что сейчас делать будет правильно? Умом я знал ответ, но все равно…

Мей остановилась и обернулась ко мне. Как и в прошлый раз, в ее взгляде была жалость.

Воспользовавшись этим шансом, Идзуми встала. Когда Мей снова повернулась к ней, она отчаянно рванулась к входной двери…

Идзуми пулей вылетела за дверь. Мей понеслась следом. И я тоже побежал за ними обеими.

 

18

Дождь мелко моросил. Ветер тоже дул заметнотише, чем когда я сюда приехал, однако пешеходов почти не было. Еще не совсем стемнело, и на улицах города царило зловещее спокойствие…

Мей бежала за Идзуми. Я бежал за ними. Бежал со всех ног, несмотря на боль в левом колене. Иногда мне на лицо падали крупные капли дождя, словно напоминая о себе. Внезапно налетали короткие порывы ветра, издалека доносились тихие раскаты грома.

В голове продолжался хаос.

Мей действует, чтобы самостоятельно решить проблему. Я мешаю ей это сделать. …Во что мне верить, во что я должен верить? Что сейчас делать будет правильно? Я, по идее, понимал ответ, но…

«Ты понял, Со-кун?»

В ушах звучали слова Коити из последнего нашего разговора.

«Верните "мертвого" к "смерти"… Отбросьте колебания, действуйте».

«Доверьтесь ей и…»

Получается, я не смог ей довериться? Ей, точнее, «силе» ее «глаза куклы». И тем не менее я…

Щелк

Странное чувство, возникшее с недавнего времени в уголке сознания.

Щелк

Что это?

Тихий звук за гранью слышимости. …Это ощущение мне знакомо. Но где, когда я его испытал? Сколько ни пытаюсь вспомнить, не удается…

…Расстояние до бегущей впереди Мей заметно сократилось, когда мы добрались до берега реки Йомияма. Сумрачная улица с редкими фонарями.

Спина Мей в темно-синей блузке была всего в паре-тройке метров впереди. Еще чуть впереди – спина Идзуми в белом дождевике. Когда я это понял…

Идзуми коротко вскрикнула, и ее движения нарушились. То ли она поскользнулась, то ли еще что-то – в общем, упала.

Мей перешла на шаг. Правая рука по-прежнему сжимала гвоздодер. Настрой Мей ничуть не изменился. Воспользоваться гвоздодером и прямо здесь… Идзуми…

– Мисаки-сан! – на автомате выкрикнул я ее имя. – Не надо!

Однако Мей, не глядя на меня, занесла правую руку – и ударила.

Раздался твердый стук. Идзуми, вывернувшись всем телом, уклонилась, и гвоздодер ударился о мостовую.

В этот момент я их нагнал. От удара гвоздодер вырвался из руки Мей. На автомате я пинком откинул его, чтобы Мей не подобрала снова.

– …Со-кун?

Мей посмотрела мне в лицо. Опять тем же полным жалости взглядом.

– Я не виновата, – дрожащим голосом выдавила успевшая встать Идзуми. – Я не вино-…

В этот момент со стороны реки налетел порыв ветра, и тут же в вечернем небе сверкнула молния. И, будто синхронизировавшись с этой вспышкой…

Щелк

Меня охватило странное ощущение.

Щелк

Одновременно с этим тихим звуком в голове всплыла некая картина. Абсолютно никак не связанная с тем, что разворачивалось перед глазами…

…Дверь.

Я увидел дверь.

Дверь квартиры во «Фройден Тобии». На табличке возле двери значится «Е-1». Квартира на том же этаже, что и моя, по другую сторону от лифтового холла.

Что здесь? Что за квартира? …Не этот ли вопрос тогда мельком скользнул в моем сознании?

Это… да, засело в дальнем уголке моей памяти. Тогда, в начале апреля, утром следующего дня после церемонии открытия.

Щелк

…Парты и стулья.

Я увидел стройные ряды парт и стульев. Девственно чистую школьную доску. Неприятно мерцающую флуоресцентную лампу. Это…

Кабинет класса 3-3 на третьем этаже корпуса С. …Да, это тоже в начале апреля, в тот же день, после церемонии открытия.

Ученики здесь, но за парты никто не садится. И сумки на них не кладет.

«Пока что все разойдитесь по местам».

Это произнесла какая-то девушка. Отчетливая речь, довольно резкий голос. В тот момент, когда я его услышал…

Что? Кому он принадлежит? …Не этот ли вопрос на миг вспыхнул у меня в голове?

А в следующий миг он из головы исчез. Что за неуютное ощущение…

Щелк

Аа… почему?

Почему сейчас эта картина?

Почему сейчас это воспоминание?

Идзуми смотрела на меня. Пока она бежала, ее волосы совершенно вымокли, дождевик весь испачкался.

– Я… не виновата…

Ее голос звучал слабее, чем раньше. В ее выражении лица тоже словно произошла какая-то непонятная перемена…

«А может быть…» – вдруг подумалось мне.

Звучит дико, но – может быть, нечто похожее на то странное ощущение, посетившее меня, когда я на миг был ослеплен молнией, зародилось и в Идзуми тоже?..

Я подошел к Идзуми на шаг. Попытался было что-то произнести, но она лихорадочно замотала головой и сказала:

– Это не я.

Еще более слабым голосом. Потом развернулась и снова побежала вдоль берега. Мей тут же кинулась в погоню, а я, собравшись с духом, крикнул:

– Прости, что я толком ничего не могу! Но, Мисаки-сан, ты уже можешь остаться здесь…

Мей, словно озадаченная, склонила голову чуть набок.

– Со-кун?

– Я принимаю. У нее – у Идзуми Акадзавы – виден «цвет смерти». Несомненно. Она и есть «мертвая».

– Да. Несомненно.

– Тогда… – тут я энергично кивнул и произнес: – Остальное за мной. Я побегу со всех ног и ее… ну понятно. Поэтому, Мисаки-сан, ты уже…

 

19

Пока я гнался за Идзуми по набережной, в небе несколько раз сверкнули молнии. И каждый раз в моей голове вспыхивали и тут же исчезали разнообразные картины. Все это были фрагменты воспоминаний о происшествиях, которые я пережил с апреля, и все они так или иначе были связаны с Идзуми.

…Например.

Тот раз в начале апреля, когда я в дополнительной библиотеке беседовал с Тибики-саном. В процессе туда зашли Ягисава с Идзуми, поздоровались с Тибики-саном, и какая у него была реакция на Идзуми. Тогдашнее ощущение дискомфорта.

…Например.

Тот раз в начале июня, когда я на обратном пути из больницы заглянул в «Пустые синие глаза…» и беседовал с Мей в подвале. Идзуми, случайно заметившая меня на улице и увязавшаяся следом, тогда впервые встретилась с Мей. Тогдашняя реакция Мей. И на миг – мое чувство дискомфорта.

Что, черт возьми, это значит? Ни логику, ни причину я не понимал. Не скажешь, что все эти воспоминания отчетливые. Но…

В голове у меня формировался некий образ.

Этот мир заключен в твердую, но в то же время эластичную оболочку лжи. В ней то тут, то там возникают мелкие дырочки, сквозь которые снаружи светит правда. Она и подсвечивает в моем мозгу разнообразные картины.

Можно выразить это и по-другому.

Мир, который через изменения и подделки перестроен «феноменом» для сохранения связности. Но в нем есть маленькие щелочки… типа того.

Думаю, сейчас я смог принять жестокую реальность, что «мертвый» этого года – не кто иной, как Идзуми.

А раз так…

Я нагнал Идзуми. Она как раз собиралась перейти по мосту через реку Йомияма. Все тот же пешеходный мостик Идзана-баси.

Дойдя до середины моста, Идзуми положила руки на перила и наклонилась. Плечи и спина ходили вверх-вниз. В таком положении она могла в любой момент упасть.

Заметив меня, она медленно выпрямилась.

– Посмотри сюда, – сказал я ей. – Покажи мне свое лицо…

Дождь тем временем немного усилился. Поскольку мы стояли на мосту, ветер тоже дул с силой. Вода под мостом, вспухшая от ливней, неслась бурно.

В шуме всего этого, возможно, мой голос тонул и потому не достигал ушей Идзуми.

Над головой пробежала молния. В мгновенной белой вспышке…

Щелк

Новая картина в сознании.

Щелк

…Квартира Е-1 во «Фройден Тобии». Рояль, установленный в звукоизолированной комнате. Идзуми, сидящая за роялем и положившая пальцы на клавиатуру.

Это было в конце июня, тогда. В тот вечер, горюя об умерших, она играла «Лунную сонату» Бетховена.

Слушая ее игру, я приблизился спиной к оконной шторе и ощутил слабый неприятный запах… И на миг возникло ощущение, будто я вошел в дом, где уже очень давно никто не живет. Тогдашнее чувство дискомфорта. А потом…

«Одна клавиша неправильно звучит».

Те слова Идзуми, прервавшей игру на середине.

«Он совсем расстроен».

Неправильно звучащая клавиатура. Расстроенный инструмент. Это значит, что…

Идзуми запрокинула голову.

Я посмотрел в этот момент на ее лицо, и мне вдруг почудилось: быть может…

Быть может, у нее в голове сейчас всплывают эти же картины? И, быть может, она…

Ее лицо было мокрым от дождя и слез. Замешательство, гнев и паника остались позади, а сейчас…

– Со-кун, – окликнули меня сзади. Голос Мей. Несмотря на мои слова «Остальное за мной», она все-таки побежала следом и оказалась в итоге здесь.

– Со-кун, – повторила Мей. – Со-кун… Не колеблись. Не сомневайся. Верь, отбрось нерешительность, действуй…

Да понимаю я.

Уже более чем хорошо понимаю.

Я сделал шаг в сторону Идзуми. Но, даже видя это, она не сдвинулась с места. Глядя на меня, бессильно покачала головой.

Еще один шаг. И тут…

Идзуми, продолжая держаться одной рукой за перила, развернулась всем телом. Села на перекладину, спиной за мост, навстречу бегущему потоку… И в тот момент, когда я так подумал, она вдруг выпустила перила.

Двигаясь в ее сторону, я поднял руки на уровень груди. Думаю, уже в этот момент я решил, что буду делать.

Если она останется в такой же позе, а я, подойдя к ней вплотную, столкну ее с моста…

Река внизу бурная, и, как бы хорошо человек ни плавал, спастись в ней невозможно. Если в нее упасть, погибнешь сразу. Поэтому…

Не знаю, прочла эту мою очевидную мысль Идзуми или нет. Оставаясь на месте, она без малейшей дрожи смотрела, как я подхожу. И…

Я без колебаний начал действовать так, как решил.

Прислонясь к перилам спиной и глядя на меня, Идзуми слабо улыбнулась со слезами на глазах. Мне показалось, что ее губы шевельнулись, будто она хотела сказать что-то, но прочесть эти слова я не смог.

Целясь в ее плечи, я одновременно выбросил вперед обе руки. Но…

За миг до того, как мои ладони достигли цели, ее, Идзуми, тело само качнулась назад вокруг перил, как вокруг оси, и, описав сальто, очутилось в воздухе. И полетело вниз, под мост.

Потрясенный, я подбежал к перилам и вгляделся в воды реки. То же сделала и Мей. Но к этому моменту грязный поток уже поглотил тело Идзуми. И затем…

Щелк.

Где-то за пределами нашего мира кто-то щелкнул затвором. Включился «стробоскоп тьмы», и нас с Мей на миг окутало тьмой.

 

*

 

Вечер четверга, 5 июля, стал границей, за которой…

Воспоминания всех людей о существовании «Идзуми Акадзавы», которая с апреля была «ученицей класса 3-3 Северной средней школы Йомиямы», полностью исчезли у всех, кроме меня и Мей Мисаки, причастных к ее «смерти».

 

 

Интерлюдия 4

«Катастрофы» этого года вроде бы закончились.

Правда, что ли?

Слух такой есть.

Закончились, говоришь… Но ведь «контрмеры»-то в итоге не сработали, верно? В этом месяце дедушка Хирацки-куна умер от несчастного случая. Это тоже была «катастрофа», верно?

Угу. Но это была последняя, дальше вроде как закончилось.

Правда? Но почему?..

Есть теория, что мертвого не стало.

«Мертвый» – это который «лишний» в классе?

Угу.

И почему так?

Количество парт и стульев в классе.

Парт и стульев…

С того момента один комплект лишний. Если тебя интересует мое мнение, то – да, это так.

Может быть…

В мае умерла Цугунага, в июне Кода, Макисэ лежит в больнице, а Хадзуми просто не ходит в школу. Должно быть четыре пустых места.

…Ну да.

Но сейчас, кроме этих четырех, есть еще одно пустое.

И чье оно?

Не знаю. Кроме Макисэ и Хадзуми, отсутствующих нет, а пустое место есть. Хотя раньше такого не было. Странно.

…

Ну так вот, уж не принадлежит ли это место «лишнему», то есть «мертвому»? Его не стало, а число мест как увеличилось в апреле, так и осталось.

…

А раз «мертвого» не стало, значит, и «феномен», наверное, закончился. А значит, и «катастрофы» тоже…

Правда?

Хорошо бы правда. Безопасники и сэнсэй, наверно, сейчас этим занимаются.

 

*

 

Раз «катастрофы» закончились, можно уже ни о чем не волноваться.

Правда?

Угу.

А мне сказали, что ни одна из «контрмер» не сработала…

Все нормально.

Но почему так получилось? От ребят из класса ни слова.

Скоро инфа будет.

…

Так что можно же не бояться. Не ссы, короче.

Но я…

Ну, это так долго длилось – думаю, вполне естественно сомневаться.

Знаешь, я иногда думаю. Даже скорее не думаю, а, как бы это сказать… напрямую чувствую?

Мм?

Я всегда здесь, а здесь всегда время остановившееся, поэтому я тоже… Это существо, которое «я», всегда стоит на месте. Как будто замороженное, стоит вечно…

Ну нет. Это уж…

Ну если не стою, то еду по одному и тому же месту. Вечно еду в пустоте, навсегда застряла здесь в ловушке…

Я вполне понимаю такие чувства, но все нормально. Время идет, и ты тоже движешься вперед. Ты вовсе не в ловушке.

Но… но знаешь, возможно, я уже вот так…

…

…Ох, извини. Опять я расхныкалась.

Можешь хныкать, я всегда выслушаю. Не перенапрягайся. Но знаешь, я уверена, с тобой все в порядке.

…Спасибо.

Я еще зайду.

А, ага. …Спасибо.

К оглавлению

 

Глава 12. Июль 2

1

Сезон дождей ушел, его сменило настоящее лето…

26 июля.

Долгий первый триместр остался позади. На третий день каникул во второй половине дня закончился мой второй в этом году переезд. Из квартиры Е-9 во «Фройден Тобии» – туда, где я жил всегда, в родовой особняк Акадзавы. Маленький такой переезд.

За почти четыре месяца, прошедшие с апреля, количество моих пожитков почти не выросло, так что, как и в прошлый раз, я не стал связываться с фирмами. Таскать все в одиночку было бы тяжело, но мне протянул руку помощи Ягисава. Настоящий друг.

Обои и пол были такими новыми, что аж сверкали. Перетащив в мой кабинет (он же спальня) последние вещи, мы с Ягисавой хором выдохнули. Переместились в хорошо кондиционируемую гостиную и устроили отдых; тетя Саюри в награду за труды принесла нам холодную газировку.

– Спасибо за труд. Ягисава-кун, тебе тоже спасибо. Тяжело было?

– Не-не, абсолютно никаких проблем, – и Ягисава, держа обеими руками концы висящего на шее полотенца, гордо выпятил грудь. – Спасибо за воду.

– Мороженого не хотите?

– Да, пожалуйста.

– Немножко подождите. Приготовлю вам особое парфе.

В начале месяца прогнозировалось, что к началу летних каникул как раз закончится ремонт, и тогда я смогу въехать. Но вечером пятого числа дедушка Хиромунэ умер из-за рухнувшего дерева в заднем дворе, и пострадавшие тогда комнаты и двор до сих пор не привели в порядок.

Поэтому глава семьи, дядя Харухико, и тетя Саюри сказали, что вернуться я смогу, когда с этим разберутся окончательно. Нацухико-сан и Маюко-сан из «Фройден Тобии» предложили: «Со-кун, можешь жить у нас сколько хочешь». С одной стороны, я был благодарен за эти слова, но с другой, во мне все сильнее разгоралось чувство, что здесь я оставаться не должен. Поэтому я эгоистично заявил дяде Харухико и тете Саюри, что собираюсь переехать прямо сейчас…

Потому что, оставаясь в той квартире во «Фройден Тобии», я неизбежно вспоминал уже не существующую в нашей «реальности» ее – Идзуми Акадзаву. И не просто вспоминать. Возможно, мое сердце запутывалось в иллюзии того, чего не должно существовать, и меня утягивало. Это меня печалило и в то же время пугало… Вот поэтому.

Прикончив газировку одним махом, я оставил Ягисаву в гостиной, а сам вышел. И тут же вернулся с сумкой, которую закинул в свою комнату вместе с остальными перенесенными вещами.

– Вот, смотри, – сказал я и положил перед Ягисавой то, что достал из сумки. Мини-фотоальбом на одну катушку пленки.

– Мм? – Ягисава, склонив голову набок, заглянул в альбом. – Аа, с того раза, – пробормотал он и погладил чахлую бороденку.

Фотографии, которые мы сделали перед лотосовым прудом четвертого июля после уроков. После этого много чего произошло, и я к пленке не прикасался, но вчера, взяв себя в руки, все-таки проявил и напечатал.

«Памятные фото», которые сам Ягисава и предложил тогда сделать.

Сперва в альбоме было несколько фоток, где были я с Ягисавой или я с Идзуми. Потом разнообразные одиночные фото, затем сделанные Камбаяси-сэнсэй по нашей просьбе фотографии нас троих – меня, Ягисавы и Идзуми. Но…

– С того раза, когда мы с тобой вдвоем фоткались на память. Хм. Рука из лотосового пруда все-таки на фото не попала, – произнес Ягисава в своем стиле, листая альбом. – А те, где мы вдвоем, сделала Камбаяси-сэнсэй.

Аа… ну конечно.

Это была ожидаемая реакция; однако я чуть покачал головой, чувствуя себя неуютно.

Конечно, Ягисава не видел Идзуми, находящуюся прямо в центре фото. Для него там были только он и я. Он помнил, что в тот день ходили сниматься не три человека, а «мы с тобой вдвоем». С исчезновением «лишнего» = Идзуми все воспоминания о связанных с ней вещах и событиях ради сохранения связности были перезаписаны.

– Что такое, Со? – Ягисава озадаченно посмотрел на меня. – Как-то это… хмм. Может, вот это? На самом деле на этой фотке, может, есть еще и она? Идзуми Акадзава, твоя кузина?

– …Да, – вздохнув, ответил я. – Ты догадался?

– Ну, более-менее.

– Более-менее умом понимаешь, да?

– Ну да. …А ты ее видишь? На этой фотке.

– …Угу.

Я сел рядом с Ягисавой, взял альбом в руки и открыл.

– Вот первая фотка, где мы с тобой. Тогда Камбаяси-сэнсэй еще не было, и снимала она. Следующую делал ты, Ягисава, на ней мы с ней… но ты ее не видишь, да?

– Угу. Я вижу на ней одного тебя, Со.

Ягисава поморгал глазами за круглыми линзами очков, затем продолжил:

– Ммм… Так если подумать, композиция какая-то неуклюжая. Как ни гляди, а слева от тебя слишком много пустого пространства.

– Там она и есть, – сообщил я то, что видел собственными глазами. – Сэнсэй по нашей просьбе сделала только несколько последних фоток. На них мы втроем рядышком. Она прямо в центре, а мы с тобой стоим по обе стороны от нее. Ты этого, наверное, тоже не видишь, да?

– На этой фотке только мы с тобой… но между нами довольно большое расстояние. Неестественно. А вот перед ней фотка, где вообще никого нет, это тоже?..

– Ага.

– Вот как. Вот оно как… – растерянно закивал Ягисава, а потом… – Слушай, а ты серьезно ее видишь?

В центре фото, между мной и Ягисавой, стояла Идзуми в летней школьной форме и лучезарно улыбалась. Правда ли ей было весело, насколько весело – этого я не знал. По крайней мере, она не думала, что на следующий день вечером ей сообщат, что она «мертвая»…

– Вижу. Пока что, – ответил я и положил альбом на стол. – Потому что в тот вечер я был в том самом месте. Наверняка поэтому.

Да. Пока что я ее видел. Но, наверное, когда-нибудь придет время, когда и для меня она, Идзуми, станет невидимой?

– Ммм… – все с тем же растерянным видом промычал Ягисава. Снял очки, протер их полотенцем, вытер глаза. – Но все-таки как бы ты ни объяснял, все равно нет ощущения, что это реальное. Это не значит, что я тебе не верю, это, как бы сказать, я как будто обморочен.

Все факты, касающиеся нынешней «реальности», я выложил Ягисаве сразу же.

Про способ остановить «катастрофы», который я узнал по телефону от Коити Сакакибары. Про особую «силу» «глаза куклы» Мей Мисаки. И как Мей с помощью этой «силы» узнала, что «мертвая» – это Идзуми.

Но насчет «смерти» Идзуми вечером пятого числа я рассказал только одно… что, узнав, что она и есть «мертвая», Идзуми в смятении упала в реку с моста Идзана-баси. Все детали до этого момента я, честно говоря, рассказывать не хотел, да и не считал, что должен. И…

Ягисава подробных объяснений от меня и не просил. Возможно, потому, что исчезновение «лишнего» уже перезаписало ему память, и события, произошедшие тогда, он уже не чувствовал как «реальные», просто как рассказ.

– Простите, что заставила ждать. Кушайте.

Саюри-сан принесла вкуснейшее парфе, которое не стыдно было назвать «особым», и, кинув взгляд на альбом на столе …

– О, фотографии?

Стоя позади нас, по-прежнему сидящих, она вгляделась в последнее фото.

– Это в школе снято, да? Недавно?

Конечно, Саюри-сан была в таком же положении, что и Ягисава. Для нее на этом фото были только мы с Ягисавой. Идзуми там не было. Так она видела. Так было непротиворечиво.

Идзуми Акадзава для нее уже была всего лишь «умершей три года назад бедной племянницей».

 

2

В тот вечер, пятого июля, после того как Идзуми поглотили грязные воды реки Йомияма…

В том, что Идзуми Акадзава исчезла из «реальности» этого мира, я удостоверился, сразу же позвонив тете Саюри.

Она и дядя Харухико были в больнице, куда отвезли дедушку. Я спросил, что мне сейчас делать, и она обеспокоенно ответила:

– Со-кун, пока что возвращайся к себе домой. Уже поздно, да и погода плохая.

Похоже, к ней вернулось самообладание.

– Маюко-сан с супругом тоже скоро приедут в больницу. Ты сегодня не приезжай. Завтра мы с дедушкой вернемся домой, я думаю.

Дослушав до этого места, я тут же спросил:

– Это, тетя Саюри. А Идзуми-тян?..

Вот я и произнес это имя.

Сказать правду я не мог. А то, что сказал, возможно, выглядело бессмыслицей. Это я понимал. Понимал, однако мной двигало внезапное чувство, что хоть как-то упомянуть Идзуми я должен. Но…

– Идзуми… тян? – переспросила тетя Саюри слегка удивленным или, может быть, озадаченным голосом. Короткое молчание. …Как во время этого молчания мои слова перерабатывались в ее голове? – Идзуми-тян умерла, когда ты еще жил в Хинами. Она была твоей кузиной, но с совсем младенческого возраста вы же с ней ни разу не встречались, да?

При этих словах голос тети Саюри чуть изменился – он дрожал от тихой печали. Мне так показалось.

– Летом три года назад ее не стало, но вскоре после этого приехал ты, Со-кун… и дедушка, по-моему, был очень рад. Все-таки рядом внук…

На следующий день, шестого числа, тело дедушки вернулось в родовой особняк Акадзавы. Останки положили в комнату площадью в десять татами, где при ремонте собственно татами заменили на деревянные половицы, и там я увидел дедушкино мертвое лицо. От раздраженного выражения лица, какое было при жизни, не осталось ни следа – дедушка словно в буквальном смысле спал тихим сном. Меня охватила не столько печаль, сколько какое-то странное оцепенение.

Нацухико-сан и Маюко-сан к этому времени тоже пришли. Необходимо было обсудить даты ночного бдения и похорон, а также прочие детали, вдобавок дяде Харухико и тете Саюри предстояло обдумать планы ремонта после падения дерева. Посреди всего этого ни одна живая душа не волновалась по поводу вчерашнего исчезновения Идзуми. Для всех она была не более чем «девочкой, умершей три года назад». Это, собственно, доказывало, что нам удалось вернуть «мертвого» к «смерти», но…

В коридоре рядом с комнатой на десять татами я заметил Куроске. Чувствуя, видимо, необычную атмосферу в доме, он беспокойно ходил по коридору взад-вперед. Иногда останавливался и тихо, протяжно мяукал.

Наблюдая за этим состоянием Куроске, я вдруг вспомнил.

Вечером третьего числа, да? Когда мы с Идзуми вдвоем навестили дедушку…

Куроске тогда расцарапал руку Идзуми до крови. Он был к Идзуми сильно привязан, так почему же вот так, ни с того ни с сего? Такое недоумение у меня тогда возникло.

Сейчас у меня появилась смутная догадка, что это было.

Куроске жил в этом доме за много лет до моего приезда. Живущую рядом Идзуми он знал с котячьего возраста и, естественно, очень к ней привязался. Однако три года назад Идзуми умерла, а этой весной вновь объявилась перед Куроске. Несмотря на трехлетний перерыв, Куроске ее помнил, поэтому привязался к ней, как прежде. Но…

Быть может, Куроске все-таки чувствовал? «Эта Идзуми какая-то странная, какая-то другая, чем прежде». Быть может, это и привело его в смятение в тот вечер?

Быть может, у кошек есть некие особые чувства, каких нет у людей? А возможно, «изменение памяти», вызванное «феноменом», на животных вообще не распространяется так, как на людей. Поэтому…

– Мяу, – сказал Куроске и потерся о мои ноги. Я погладил его по спине; он перевернулся животом вверх и посмотрел мне в лицо. Как бы спрашивая: «В чем дело, что произошло?»

 

3

– Три года назад Акадзава-сан училась вместе со мной в классе 3-3, – сообщила Мей Мисаки на следующий день – седьмого числа, в субботу, днем. – Тогда она тоже была безопасником. А после того, как в мае умерла Сакураги-сан, она стала и старостой от девочек…

Дома у Мей в квартале Мисаки. По приглашению Мей я не стал заходить в магазин, где все еще шел ремонт, а сразу поднялся наверх. В гостиную-столовую на третьем этаже, где, как и в прошлые мои визиты, было слабое ощущение обжитости. Сидя друг напротив друга за низким столиком со стеклянной столешницей, мы…

– Позавчера вечером, после того как Акадзава-сан упала с моста, ко мне постепенно вернулись изначальные воспоминания. Раньше они были в густом тумане, но я не осознавала само существование этого тумана… А когда туман начал рассеиваться, я как будто стала видеть то, что в нем было скрыто.

Мей была в белой блузке с коротким рукавом. В отличие от прошлого раза, в левой глазнице не было «глаза куклы». Поэтому не было и повязки.

– Одна ночь сна – и, проснувшись, я в целом все вспомнила, и эти воспоминания совершенно естественные, никакого дискомфорта. Три года назад, когда исчез «мертвый», тоже… Хотя мои воспоминания о том времени сейчас уже смутные, но мне кажется, что было так же.

Глядя в какую-то точку над столом, Мей тихо спросила:

– Со-кун, а у тебя как?

– То же самое, – медленно кивнул я и посмотрел в ту же точку, что и Мей. – Она моя кузина, которая умерла три года назад, за месяц до моего приезда к Акадзавам. Она была на три года старше меня, ее звали Идзуми, и она училась в Северном Ёми в классе 3-3. …Мисаки-сан, об этом мы с тобой говорили, да?

– В августе она погибла во время выезда класса. И стала одной из жертв «катастроф» того года.

– Вот как. Однако с апреля те воспоминания полностью…

– Исчезли. Изменились. И не только наши – вообще всех, кто как-то был с этим связан.

– И документы подделаны, да? Ну там, классный журнал, фотографии? И та тетрадь Тибики-сана тоже.

– Все документы, относящиеся к настоящей Акадзаве-сан. Взамен появились документы, согласующиеся с «реальностью», где существует «Акадзава-сан, ученица класса 3-3 нынешнего года».

– Даже документы, ты смотри…

– Да.

В памяти всплыло несколько картин. Прежде начисто исчезнувшие из головы, но теперь явственно вспомнившиеся.

К примеру…

9 апреля. День церемонии открытия, утро.

Я вышел из квартиры, добрался до лифтового холла, посмотрел на дверь квартиры Е-1, находящейся с другой стороны холла, и тут…

Что это за квартира? Этот вопрос вспыхнул у меня в голове, на миг погрузив в замешательство… Но тут же – «А, ну да. Здесь уже давно живет в одиночестве моя кузина и ровесница Идзуми Акадзава». Вот такое воспоминание, согласующееся с «фальшивой реальностью».

Идзуми как «лишняя» появилась ровно в то утро. Накануне вечером ее в этом мире не существовало, в квартире Е-1 никто не жил.

И дальше в тот же день. После церемонии открытия, в классе…

«Пока что все разойдитесь по местам». Услышав голос Идзуми, я в первый момент подумал: «Кому он принадлежит?» Но уже в следующий момент: «Аа, ну да», – осознание и принятие.

На самом деле это была моя первая встреча с «Идзуми Акадзавой». И тем не менее я осознавал, что «эта девушка – Идзуми Акадзава, один из безопасников, выбранных на "встрече по контрмерам"». В марте, когда была эта встреча, Идзуми еще не существовало, поэтому, естественно, участвовать в ней она не могла. И тем не менее память вот так вот изменилась задним числом…

И у всех, кто был в классе в тот день, с воспоминаниями произошло то же самое.

– Сейчас если подумать… – наполовину самому себе под нос произнес я, – было несколько вещей, которые должны были бы вызвать ощущение странности.

– Например? – поинтересовалась Мей.

– Эээ… – я помялся, потом продолжил: – Идзуми… Акадзава-сан ходила в драмкружок, она говорила, что в третьем классе собирается уступить дорогу молодым. Но Хадзуми-сан…

– Это та, которую назначили вторым «тем, кого нет», да?

– Да, она. До прошлого года она тоже ходила в драмкружок, но мне сказала, что бросила. Если она была членом того же драмкружка, они с Идзуми должны были хорошо знать друг друга. Но…

«Я с ней беседовала в первый раз».

В самом начале триместра Идзуми сказала это о Хадзуми, не так ли? А потом еще и вот такие слова:

«Мы с Хадзуми-сан до третьего класса знакомы не были…»

Почему, услышав это, я не подумал, что это странно? Видимо, просто не мог подумать.

– Я хотел бы уточнить у тебя, Мисаки-сан, – продолжил я. – Ты помнишь, что было, когда ты впервые повстречалась с Акадзавой-сан здесь, в подвале? Я зашел сюда на обратном пути из больницы, а она увязалась следом…

– Угу, – кивнула Мей, закрыв глаза. – Это было в начале июня.

– Тогда ты вгляделась в ее лицо и пробормотала ее имя… как будто пыталась вспомнить что-то важное. Так мне показалось. А что было на самом деле? Ты помнишь?

– …Помню. Сейчас вспомнила, – открыв глаза, ответила Мей. – По-моему, когда я увидела лицо Акадзавы-сан, у меня возникло чувство, что я с ней уже когда-то встречалась. Но оно тут же исчезло. Я сразу подумала, что мне просто показалось…

– …Ну точно.

«Щелк», – раздался у меня в голове тихий звук, который я тут же отогнал.

Кажется, у Идзуми тогда при виде Мей тоже появилось на лице удивленно-растерянное выражение. Это… потому что ее охватило то же чувство, что и Мей? Быть может, в душе «мертвой», воскрешенной «феноменом», все-таки хранились воспоминания о том времени, когда она была по-настоящему живой? Хранились вопреки измененной «реальности»? …В этот момент меня охватило странное или, скорее, неприятное ощущение.

– Три года назад… – продолжил расспрашивать я. – Когда ты и Акадзава-сан были в одном классе, какой… Эээ, вы с ней дружили? Какой она тогда была?

Мей склонила голову чуть набок, словно была в затруднении. Какое-то время она молчала. Я подумал, что задал бестактный вопрос, но…

– Мы с ней не дружили, – ответила Мей своим всегдашним отстраненным тоном. Мне показалось, что ее губы тронула немного одинокая, печальная улыбка. – Поэтому какой она была, я не знаю.

– А… ясно.

– Но знаешь, Со-кун?

– Да?

– Когда «феномен» воскрешает человека, его изначальный характер и все такое мало меняется… – сказала Мей, глядя мне прямо в глаза. – Поэтому, думаю, Акадзава-сан была именно таким человеком, какого ты в ней чувствовал за эти три месяца общения.

 

4

Накануне было принято решение провести ночное бдение по дедушке Хиромунэ восьмого числа, в воскресенье, а похороны – девятого. Деталей я не знал. Но благодаря этому у меня образовался целый свободный день, и я не удержался от того, чтобы связаться с Мей.

Я хотел встретиться с единственным, кроме меня, человеком, знающим «правду» этого мира, поговорить с ним и подтвердить «реальность». И я хотел узнать мнение Мей, что мне делать дальше.

За два дня после той бурной ночи, когда «Идзуми Акадзава» исчезла, погода заметно улучшилась. В высоком ясном небе не было ни облачка. …Но в моем сердце, похоже, буря продолжала бушевать.

– На ночное бдение и похороны твоего дедушки Цкихо-сан приедет?

На этот вопрос Мей я ответил лишь:

– Ну… она мне ничего не говорила, я тоже с ней не связывался.

– Твои тетя и дядя, наверное, в курсе.

– Наверное. Но мне ничего…

«Не приезжайте в Йомияму».

«Ни за что не приезжай!»

Мне вспомнились слова, которые я говорил при последнем телефонном разговоре с Цкихо в конце июня.

«Я твое лицо больше не хочу видеть. У меня и в мыслях нет такого, чтоб хотеть встретиться, хотеть слышать твой голос».

«Ненавижу!»

Я не раскаивался в том, что тогда сказал эти слова. Даже если после них наши отношения полностью разорвутся, я не против. Ничего страшного. Это мои совершенно искренние мысли.

Больше, чем о Цкихо, меня сейчас занимали мысли об уже не существующей в этом мире Идзуми. О моей ровеснице и кузине, с которой я на самом деле был знаком всего три месяца. С ее исчезновением мир вернулся к тому состоянию, в каком должен быть, но для меня, наоборот, он стал страшно несовершенным…

– «Катастрофы» этого года ведь уже прекратились, да? – снова уточнил я у Мей. – Дедушкина смерть была последней, дальше уже…

– Да, – легонько, но решительно кивнула Мей. – Можешь уже ни о чем не беспокоиться.

– У тети и дяди Акадзавы память полностью стала прежней, похоже, про «Идзуми Акадзаву» этого года они ничего не помнят. Ягисава вчера беспокоился и звонил по телефону, но и он тоже не помнит, и Камбаяси-сэнсэй.

– Одновременно и об Акадзаве-сан этого года, и об Акадзаве-сан трехлетней давности помним сейчас только мы с тобой, Со-кун.

– …Почему так?

– Жестокая привилегия тех, кто имеет самое непосредственное отношение к исчезновению «мертвого».

– Жестокая…

– Но рано или поздно мы тоже забудем. Как бы сильно ни пытались сохранить в памяти, когда-нибудь все равно…

Мей откинулась на спинку дивана и коротко вздохнула. Взгляд ее опять устремился в какую-то точку над столом. Как будто там была некая трещина во времени, связывающая настоящее с прошлым.

Какое-то время мы оба молчали; наконец я это молчание нарушил.

– Эмм… Как ты думаешь, как мне лучше сообщить классу, что «катастрофы» закончились?

Над этим вопросом я ломал голову со вчерашнего дня. Ягисаве, когда он мне позвонил, я пока что ничего не рассказал.

– Может, на классном часе все объяснить? Но не знаю, поймут ли ребята…

Про силу «глаза куклы» Мей и про то, что конкретно случилось в тот вечер, я рассказывать не собирался в принципе. Не хотел. Но как лучше объяснить произошедшее, сколько я ни ломал голову, не придумывалось.

– Я думаю, объяснять что-либо нет надобности, – приложив правый указательный палец к виску, безэмоционально ответила Мей. – Даже если ничего не говорить, все сами поймут естественным путем. После того как в августе не умрет никто из «причастных».

– Так-то оно так, но…

– Но?

– Я думаю о чувствах тех, кто не узнает, что «катастрофы» прекратились. Сейчас летние каникулы. Пускай ребята проведут их со спокойной душой.

– Вот как… – пробормотала Мей и убрала палец от виска. – Ребята, значит… – Несколько раз она медленно моргнула, потом посмотрела мне в глаза. – Ты очень добрый, Со-кун.

– Да не… не особо…

– Так или иначе, новых «катастроф» больше не будет. Поэтому тебе решать, что делать. Ничего – годится, что-то сделать – тоже годится.

«Сам подумай и реши».

Это она хочет мне сказать? …Согласившись, я молча кивнул.

– Добро пожаловать, Со-кун, – раздался в этот момент голос от входа. Я его тут же узнал – это голос Кирики-сан. – Это ужасно, то, что произошло в семье Акадзавы. Смерть твоего дедушки.

Я встал. Подойдя ко мне, Кирика-сан обеспокоенно нахмурила брови.

– Это ничего, что ты сегодня пришел сюда?

– Ночное бдение будет завтра. Сейчас, даже если бы я был дома, все равно пользы от меня бы не было.

– А, понятно. …Я починила велосипедную цепь, которую ты оставил внизу.

– А. Спасибо огромное.

Кирика-сан, которую я множество раз встречал здесь после своего переезда в Йомияму, казалась совсем другой, чем та, которую я встречал на даче семьи Мисаки в Хинами. Она была на несколько лет старше Цкихо, однако обладала более острыми чертами лица, чем Цкихо… Это не изменилось, но на даче она была в первую очередь «женой Котаро Мисаки», а здесь – «кукольным мастером Кирикой».

Днем она почти не покидала свою мастерскую на втором этаже – что называется, вся уходила в работу. В мастерской она всегда была просто одета – рубашка, джинсы. Часто на голове она носила бандану, вот и сегодня тоже.

– Со-кун, я с тобой уже несколько месяцев не виделась. Только изредка слышу кое-что от Мей.

При каждой из этих встреч Кирика-сан была спокойная и улыбчивая, и всегда ухаживала за мной. Чувствовалась в ней доброта.

Семьи Хирацка и Мисаки были дружны, поэтому, когда из той семьи меня выставили, эта семья, естественно, знала все обстоятельства… Может, именно поэтому Кирика-сан и добра ко мне?

– Со-кун, не хочешь с нами поужинать, а уж потом пойти домой? Я что-нибудь закажу…

– Не, спасибо. Это…

– Не стесняйся.

– Не. Но, это…

Пока мы так разговаривали, Мей молча сидела на диване, обняв колени. Со скучающим видом смотрела в потолок, иногда переводила взгляд на окно, закрытое белыми жалюзи… Видя это краем глаза, я…

– Эмм… Кирика-сан, – внезапно решил я задать занимавший меня вопрос. – В последнее время у вас не было проблем со здоровьем?

– А? – Кирика-сан озадаченно склонила голову набок. Удивленно посмотрела на меня. – Почему ты спрашиваешь?

– Аа, ээ, нуу… я несколько раз видел вас в городской больнице…

– В больнице?

– Это… ну, значит… эээ… – замямлил я, и тут…

Мей встала с дивана. «Мама», – обратилась к Кирике-сан. Словно стремясь меня перебить.

Что происходит?

Почему так внезапно?

– Со-куну скоро пора будет возвращаться домой, – идя к Кирике-сан, сказала Мей. – Но сперва он хотел бы посмотреть кукол. Хотя бы только тех, что в подвале, он недавно попросил… ладно?

Она кинула взгляд на меня. «Подтверди», – прочел я в ее выражении лица. Спрятав удивление, я кивнул.

– А, вот как?

Кирика-сан озадаченно повела бровями, но я поспешно добавил «Ну да», и она мягко улыбнулась.

– Со-кун, тебе всегда нравились эти куклы. Я рада.

– Можно посмотреть?

– Ну конечно. На первом этаже сейчас ремонтники, не помешай им.

 

5

На ночное бдение и похороны дедушки Цкихо так и не приехала.

В какой степени на это повлияло мое категорическое требование не приезжать больше в Йомияму, я не знал. Но ведь Цкихо, когда умер ее первый муж Фуюхико, покинула семью Акадзава и вошла в семью Хирацка. Похоже, что у нее были не лучшие отношения с дедушкой, так что ее отсутствие никого не удивило. К счастью, в семье Акадзава на эту тему не говорили – по крайней мере, я не слышал.

В траурном зале я сидел вместе с родственниками на правах внука. Я был в школьной форме с черной повязкой на рукаве.

Пока шла церемония оплакивания усопшего, меня не покидало чувство грусти. Хотя о чем именно я грущу, что печалит меня больше всего – вновь и вновь задавая себе эти вопросы, я не находил ответов. …Потом мы отправились в крематорий, и тут я вспомнил о трагедии с семьей Кода в прошлом месяце – моя печаль стала еще сильнее и отдалась болью в груди.

Из двух дочерей тети Саюри к ночному бдению с Окинавы приехала младшая (ее звали Мидори; после замужества она взяла фамилию Сюкава). Живущая в Нью-Йорке старшая дочь, Хикари-сан, похоже, вернуться на родину не смогла.

На следующий день после похорон из Германии приехал сын Маюко-сан Сота, старший брат Идзуми. Маюко-сан нас представила, и вечером того же дня я впервые пообщался с Сотой-саном…

– Со-кун, когда ты приехал в Йомияму, меня в Японии уже не было. Возможно, мы виделись, когда ты был совсем маленьким, но… В общем, рад познакомиться.

Высокий, стройный, с русоватыми волосами. На бледном лице – узкие очки без оправы. От него исходило ощущение интеллектуальности, но, в отличие от Идзуми, не было энергичности в манере речи. Он говорил медленно, будто пережевывая слова.

– О твоей ситуации я уже слышал от мамы. Сложные обстоятельства в твоей семье, но вряд ли тебе нужно, чтобы тебе сочувствовали.

– Ага… спасибо.

– Да ладно, не зажимайся ты так. Мы же с тобой кузены.

Соте-сану было двадцать пять. Больше чем на десять лет старше Идзуми… Нет, настоящая Идзуми была ровесницей Мей – будь она жива, ей было бы восемнадцать. На семь лет младше Соты-сана.

Я из комнаты Соты-сана позаимствовал холодильник, брал на время книги. Всё – по совету Маюко-сан… так это теперь стало.

– Какие ты выбирал книги? – полюбопытствовал Сота-сан. Когда я ответил как есть… – Хмм. Эко для третьего класса средней школы сложноват. Ну, при всех трудностях прочитать его стоит. …Агота Кристоф – пожалуй, нормально.

– Да, мне очень понравилось. Такой роман мне встретился впервые.

– Здесь много других интересных книг. Можешь брать, если захочешь.

Меня пригласили в гостиную пентхауса «Фройден Тобии». Маюко-сан принесла кофе и пирог. Кофе был любимой марки Идзуми – смесь из «Инои».

– Интересно, такие были бы у меня чувства, будь у меня младший брат?.. – внезапно пробормотал Сота-сан и отпил кофе. Глаза его прищурились, на лице появилось выражение одиночества, а может, тоски по прошлому. – Если бы здесь была Идзуми, наверняка было бы очень весело.

– А… эмм… – слова Соты-сана вдруг меня захватили. – Сота-сан, когда Идзуми-сан умерла, вы тоже были в Германии?

Он легонько закусил губу, потом ответил:

– А, да… Тогда… тогда я тоже совсем чуть-чуть опоздал на похороны. Как и сейчас, это было совершенно внезапно.

И он опять закусил губу.

– С тех пор прошло уже три года. Со-кун, ты переехал сюда сразу после этого.

– В начале сентября.

– …Вот как.

Сота-сан допил кофе и откинулся на спинку дивана. Запустил пальцы в волосы и тихо вздохнул.

– Интересно, что она думала? Ну, обо мне… – произнес он, словно обращаясь к самому себе.

– Эмм, скажите… – обратился я к нему, не в силах молчать. – Странный вопрос, но все-таки… Вы с Идзуми-сан ходили вместе на «Парк Юрского периода»?

– А? …Да, было такое, – ответил Сота-сан и вновь прищурился. – Со-кун, откуда ты знаешь такие вещи?

– Не, ну… от тети услышал…

Выбора не было, пришлось соврать.

Первый «Парк Юрского периода» вышел на экраны, по словам Ягисавы, «очень давно». Летом 1993. Восемь лет назад. …В этом я сейчас удостоверился.

Восемь лет назад Сота-сан учился во втором классе старшей школы. Воскресшая «Идзуми Акадзава», которую он взял с собой в кино и которой купил фигурку динозавра, тогда только-только поступила в начальную, ей было шесть или семь лет. Не слишком ли маленькая, чтобы водить на «Парк Юрского периода»?

Если бы в тот раз, когда мы беседовали на эту тему, я так подумал, не показалось бы мне это немного странным? Или совершенно не показалось бы?

– Со-кун, ты в этом доме живешь с апреля, да?

– Да. В том особняке ремонт, вот и живу, пока он не закончится.

– Папа с мамой очень счастливы. Мне по телефону много рассказывали. Уверен, когда Идзуми не стало, им было очень одиноко. В квартире напятом этаже, где она жила, все до сих пор так и осталось. Поэтому, когда ты пришел…

– Да я ничего такого… просто навязался…

– Вовсе нет. Старший сын, который редко бывает дома, – плохой сын. И я тебе благодарен, Со-кун.

– …

– Через несколько дней я вернусь в Германию, но хорошо бы иметь возможность с тобой связаться – обсудить что-нибудь, например. У тебя е-мейл есть?

– Да.

– Тогда вот, – и Сота-сан протянул мне свою визитку. После чего сцепил руки на затылке и медленно обвел комнату взглядом. – Идзуми умерла три года назад, но, сказать по правде, у меня до сих пор ощущение, что это что-то нереальное.

При этих словах выражение лица его было каким-то озадаченным.

После этого я спустился на лифте на пятый этаж, и мой взгляд упал на дверь квартиры Е-1.

В этой квартире когда-то жила Идзуми. В течение трех лет после ее смерти там все оставалось неизменным, а в апреле, в день церемонии открытия, там появилась «Идзуми Акадзава»… Да, вечером того же дня она вышла из квартиры с тремя огромными мешками мусора. И…

«Какой-то бардак в квартире. Масса ненужных вещей».

Так она мне сказала.

«Я обещала, что буду убираться в ней регулярно, но… Мда. Когда она успела так засраться?»

Сейчас если подумать, это…

Три года в этой квартире никто не жил, она была, так сказать, предоставлена самой себе. За это время, видимо, там скопилось много, с точки зрения воскресшей Идзуми, «ненужных вещей». Возможно, школьные учебники и тетради трехлетней давности, возможно, траурные портреты самой Идзуми, палочки с благовониями и подставки под них. Видимо, Идзуми сочла все это хламом и избавилась? А я, ничегошеньки не зная, помог ей с этим.

Рассеянно подойдя к двери Е-1, я остановился чуть поодаль, и вдруг мне послышались…

…тихие звуки фортепиано, от которых у меня перехватило дыхание.

Эти звуки. Они доносятся из-за этой двери, из этой квартиры?

И мелодия. Это случайно не «Лунная соната» Бетховена, которую тогда играла Идзуми?

Не может быть… Нет, нет, глупости.

Непроизвольно я зажмурился и с силой замотал головой. После чего звуки фортепиано исчезли без следа. …Ну конечно же.

Наверняка это – полностью плод моего воображения (или слуховая галлюцинация?).

Позже я еще несколько раз испытывал подобное. Идзуми до сих пор живет в той квартире, играет на том рояле… Подобные немыслимые картины всякий раз всплывали в голове, и мне приходилось их поспешно прогонять.

 

6

На следующий день после похорон я пришел в школу и на большой перемене заглянул в дополнительную библиотеку, чтобы встретиться с Тибики-саном. Обдумав слова Мей «тебе решать, что делать», я в итоге выбрал именно такой план действий.

– «Мертвым», проникшим в класс в этом году в результате «феномена», была «Идзуми Акадзава», – с ходу заявил я. Тибики-сан, естественно, в первый момент растерялся.

– Что с тобой, так внезапно…

Потому что к этому моменту из памяти Тибики-сана существование «Идзуми Акадзавы» в этом году уже стерлось…

– Акадзава… Кажется, такая ученица была в 3-3 три года назад.

Ожидаемая реакция. Его память полностью вернулась к изначальному состоянию.

– Одна из тех, кто тогда умерли из-за «катастроф». И она была моей кузиной на три года старше. …Так вот, эта «Идзуми Акадзава» в этом году оказалась ученицей класса 3-3. Как моя кузина и ровесница. Она была и одним из безопасников, так что вы, Тибики-сан, с ней тоже несколько раз…

Конечно, сейчас Тибики-сан, внезапно услышав такое, просто не мог взять и поверить. С другой стороны, я не стал бы ни с того ни с сего говорить полные небылицы – так он, возможно, думал.

– В четверг вечером на той неделе, когда была буря, она упала в разбушевавшуюся реку. Я был там и все видел.

Тибики-сан ничего не ответил, лишь сильно нахмурил брови. При этом он ни на миг не отводил от меня глаз. Я продолжил, стараясь его убедить:

– Ее тогда поглотил поток… Думаю, она умерла. И, как только это произошло, «Идзуми Акадзава» этого года исчезла из памяти всех, кто имел к ней какое-то отношение. Из классного журнала, наверняка из всех прочих документов тоже. …Ее отец и мать, все одноклассники – нынешнюю ее не помнит уже никто. И вы тоже, Тибики-сан.

– …

– Уже поэтому можно быть уверенными, что она и была «мертвым» этого года. Один только я, лично видевший ее «смерть» в тот вечер, в виде исключения еще сохранил память.

В любом случае, надо хоть частично объяснить Тибики-сану «реальность». Уж он-то, много лет изучающий «феномен», возможно, поймет. Так я думал.

Мей сказала «Ничего не делать – годится», но мне все же непременно надо было что-то сделать. Если Тибики-сан ко мне не прислушается, тогда будет видно. Можно будет придумать какой-нибудь другой план, можно будет сдаться и «ничего не делать».

– Поэтому… – продолжил я. Возможно, впервые в жизни я так упорно отстаивал свои мысли перед старшим, перед взрослым. – С уходом из нашего мира «лишнего», то есть «мертвого», память людей вернулась туда, где была прежде; и это значит, что «катастрофы» тоже закончились, верно? Я так думаю. Как и три года назад было.

– Три года назад, говоришь? – пробормотал Тибики-сан и снова замолчал. Прижав палец к черной оправе очков, он зажмурил глаза за линзами и какое-то время сидел так. А затем… – Я помню, три года назад я слышал такую же историю.

Он внезапно открыл глаза.

– Тогда на летних каникулах… да, услышал от твоего знакомого, Сакакибары-куна.

– Аа…

– Тогда он тоже сказал, что думает, что «лишнего» нынешнего года не стало. О событиях на классном выезде того года ты знаешь и сам. Убийства, пожар… В этом хаосе, похоже, «лишний» тоже погиб. И поэтому «катастрофы» прекратились. Так он говорил.

– Кстати, а кто тогда был «лишним»?

– Это был… – тут Тибики-сан растерянно смолк, положил руку на лоб и обеспокоенно вздохнул. – По-моему, от Сакакибары-куна я этого не слышал, но… Нет, пожалуй, на те воспоминания уже нельзя полагаться. Даже если слышал, мои воспоминания уже затуманились. При этом «феномене» такое бывает.

– …Да, – тихо кивнул я, – Такое бывает.

Видя перед собой пример Мей, я знал это очень хорошо.

– Поэтому к тому, что ты сейчас рассказал, стоит прислушаться, – Тибики-сан убрал руку ото лба и выпрямился. – Насколько я вижу, ты очень спокоен. Вряд ли так было бы, если бы тебе всего лишь показалось.

– Да.

– Как и сказал Сакакибара-кун три года назад, после трагедии во время классного выезда «катастрофы» прекратились. Начиная с сентября, не было ни одной жертвы… Хорошо бы и сейчас так было.

– Я думаю, все будет в порядке.

Встретив мой твердый взгляд, Тибики-сан какое-то время вновь молчал, потом наконец ответил.

– Хмм… Ясно.

– Ну тогда…

– В любом случае, надо будет это рассказать Камбаяси-сэнсэй тоже, обсудить с ней. Если она сочтет необходимым по ситуации, то сообщит о прекращении «катастроф» всему классу…

Однако тем временем…

Еще до того, как Камбаяси-сэнсэй высказала свое мнение, среди учеников класса разошелся слух, что «возможно, "катастрофы" прекратились». В классе оказалась одна лишняя парта и стул (благодаря исчезновению «Идзуми Акадзавы»), отсюда кто-то выдвинул предположение, уж не исчез ли «лишний»…

…В итоге.

Триместровые экзамены в конце недели закончились спокойно (хотя мои результаты, естественно, были ужасными), затем прошли выходные, и настал следующий понедельник. На утреннем классном часе Камбаяси-сэнсэй наконец-то изложила ситуацию.

По-видимому, «феномен» 2001 года в июле завершился. Поэтому с настоящего момента слепо бояться новых «катастроф» не нужно.

 

7

«Кстати…» – вновь подумал я.

Из всех разнообразных происшествий, случившихся за эти примерно три недели, лишь одно для меня выделялось и никак не шло из головы. Да… то, что было в доме Мей накануне ночного бдения.

Слушая наш с Кирикой-сан разговор, Мей вдруг встала. И чуть ли не силой оттащила меня от Кирики-сан.

Затем я под натиском Мей спустился на лифте, расположенном в глубине помещения, прямо в подвал с выставкой.

– Спасибо, что подыграл, – произнесла Мей. И сразу же: – Извини. Все так внезапно. В больнице ты видел… – последнее она произнесла, понизив голос.

К моему вопросу Кирике-сан, который она услышала наверху.

– …маму… Кирику. Когда это было?

– Ээ, это было… – я покопался в памяти и наконец дал ответ: – Когда я возвращался после консультации… кажется, в середине апреля. Она прошла мимо меня в фойе больницы. В следующий раз – перед больницей, на автобусной остановке. И еще в конце июня, когда мы с тобой встретились и поднялись на крышу больницы, перед этим.

– Ты ее только видел, да? Не разговаривал с ней?

– Ну да. Похоже, Кирика-сан меня не замечала. Но… мне показалось, что в больнице она была в неважном состоянии.

– …Вот как.

Мей спокойно шла по подвалу, похожему больше на погреб, потом наконец остановилась и обернулась ко мне. Прямо перед красивой куклой сросшихся девочек-близнецов, обитавшей в подвале уже очень давно. И…

– Со-кун, ты там видел не Кирику, – заявила она.

– Ээ… Но она точно…

– Может быть, и похожа, но это не она.

Еще больше понизив голос, Мей продолжила: «Это…»

И тут наконец до меня дошло. Возможно, я увидел совсем другую женщину, не Кирику-сан, а…

Я вспомнил, что было в прошлом месяце, девятого июня.

В тот день Мей внезапно пришла ко мне в гости во «Фройден Тобии». И так вышло, что тогда она впервые рассказала мне «историю своей жизни»…

О том, что Кирика-сан = Юкиё Мисаки – не родная мать Мей. Что Мей родила сестра-близнец Юкиё-сан, Мицуё Фудзиока. И что в силу обстоятельств Мей удочерили в семью Мисаки, когда она была еще совсем маленькой…

– Это была не Кирика-сан, а… Мицуё-сан, да?

Они хоть и разнояйцовые близнецы, но внешне очень похожи. Бывает и такое.

Мей чуть кивнула и покосилась на куклу сиамских близнецов… Потом все так же тихо сказала:

– Мицуё два года назад развелась, потом снова вышла замуж… насколько я знаю. Раньше они жили в городе, но довольно далеко, а в конце прошлого года переехали ближе. Благодаря этому с весны мы время от времени общались друг с другом…

Тут мне внезапно вспомнился рингтон, звучавший на мобильнике Мей. При предыдущих наших с ней встречах ее телефон не звонил. А с этой весны я его слышал как минимум дважды.

Один раз – кажется, в апреле, когда она меня сюда пригласила.

Внезапная мелодия, не такая, как музыка, играющая в помещении… Мей тогда всполошилась, что с ней бывало редко. Она встала из-за стола и вышла на улицу. Мей, всегда называвшая мобильник «ужасной машинкой», специально поставила мелодию на вызов, что для меня тогда было полной неожиданностью. Это ей звонила Мицуё?

Второй раз был в мае, в последний день Золотой недели.

Близ реки Йомияма я встретил Хадзуми, мы с ней о разном беседовали и в процессе перешли реку по мосту Идзана-баси. На том берегу случайно оказалась Мей. Тогда тоже в ее мобильнике заиграла эта же мелодия, и Мей взяла трубку. Хоть урывками, но я слышал ее голос: «Я… но… да. Ладно…», и потом «Что? Да, хорошо. …Не расскажу. Не волнуйся». Естественно, я не мог не подивиться, с кем это она разговаривала. Наверняка тогда ей тоже позвонила Мицуё-сан…

– …Она мне звонила, и мы с ней разговаривали по телефону, потом стали иногда встречаться. Но в полном секрете от Кирики. Если она узнает, снова будет волноваться, наверное, рассердится и расстроится.

Мей смолкла и очень глубоко вздохнула.

Она не хотела, чтобы Кирика-сан сердилась и расстраивалась. Но от контактов с родной матерью тоже не отказывалась, не хотела отказываться. …Вот в каком противоречивом положении была Мей последние несколько месяцев?

– Но твоя мама… Мицуё-сан все-таки из-за проблем со здоровьем ходит в больницу?

Я тоже испытывал очень противоречивые чувства, но все же робко задал этот вопрос.

– В тот день, когда мы с тобой говорили на крыше больницы, я перед этим тоже видел Мицуё-сан, да?

Мей не ответила ни на один из этих вопросов. Ее губы шевельнулись было, но тут же остановились, и она снова вздохнула.

– Слушай, Со-кун, – произнесла Мей. – Пока что никому об этом не рассказывай. Я, похоже, все еще не собралась с мыслями, поэтому…

Она еще раз повторила «поэтому…», но потом смолкла, будто не в состоянии найти нужные слова, и уткнулась взглядом в пол.

– Все нормально, – ответил я и энергично кивнул. – Я никому не скажу. Полный секрет.

Сейчас был еще один вопрос, который меня занимал. Но вряд ли его стоило выяснять прямо сейчас. Когда Мей захочет поговорить, тогда и поговорим. Если она не хочет рассказывать, то и я не хочу спрашивать. Потому что я всегда думаю так же, как она.

 

8

– Что случилось, Со?

Голос Ягисавы вернул меня из воспоминаний к «реальности». Времени прошло не очень много, но для Ягисавы наверняка мое состояние выглядело как «витание в облаках».

– А, извини, – ответил я и принялся ковырять ложкой растаявшее мороженое из не съеденного «особого парфе». – Просто немного отключился.

– Утомился из-за переезда, да?

– Да нет… Хотя, может, и так.

Положив ложку, я протяжно вздохнул и оперся подбородком на руки. Окно с кондиционером я закрыл, но все равно из сада доносилось пение цикад.

– Кстати говоря, – произнес Ягисава и раскрыл поясную сумку. Достал оттуда портмоне. – Вот что у меня есть.

Это был предзаказанный билет на премьеру «Парка Юрского периода 3», которая должна будет состояться в августе…

– Не помню, чтобы я покупал этот билет.

– А, это… – ответил я и пошарил в той же сумке, куда убрал мини-альбом. В одном из внутренних карманов, кажется… – Вот.

Достал это и показал Ягисаве.

– У меня такой же.

– Мм? – Ягисава озадаченно или даже как-то недовольно поджал губы. – Мы с тобой что, договорились пойти вместе?

– Ты просто забыл, Ягисава.

Даже зная, что удивляться или расстраиваться уже не нужно, что это естественный процесс, я все равно ощутил некую горечь, сдавливающую грудь.

– Договорились, да, – сказал я. Опустил взгляд на лежащий на ладони смятый билет на «Парк Юрского периода 3». – Но не мы с тобой вдвоем. «Давайте вместе сходим на летних каникулах», – так она нам предложила…

 

9

С того вечера, когда мы говорили с Сотой-саном, я несколько раз слышал фортепианные звуки «Лунной сонаты». Два или три раза – в лифтовом холле на пятом этаже, рядом с квартирой Е-1. Один раз – даже в собственной квартире на том же этаже. Всякий раз я объяснял себе, что мне это только кажется, и звуки тут же исчезали.

Конечно, мне это только казалось. Как минимум потому, что комната с роялем в квартире Е-1 звуконепроницаемая, и мелодии оттуда наружу просачиваться просто не могли.

Я это понимал; почему же тогда раз за разом слышал эти звуки?

Потому что моя душа на подсознательном уровне отвергает то, что Идзуми исчезла? Потому что я хочу, чтобы она по-прежнему жила?

Я вспомнил то, что пережил три года назад в «Приозерном особняке», и ощутил грусть, а заодно тревогу и страх. Уж не получилось ли так, что я стал одержим тем, чего не должно быть? Вот какая у меня возникла мысль.

Поэтому я стал думать, что оставаться здесь больше не стоит. Что лучше бы как можно быстрее покинуть этот дом…

Неделю назад я эгоистично сказал тете и дяде, что решил переехать сразу, как начнутся летние каникулы. И вечером того же дня, когда я вернулся из родового особняка Акадзавы во «Фройден Тобии»…

Я увидел ее сразу, как только вошел в вестибюль. Прямо за открытой дверью лифта стояла – светло-серая человеческая фигура.

Некто облаченный в белый дождевик (хотя дождь не шел…). Под низко надвинутым капюшоном лица было не разобрать, но я тут же прошептал: «Идзуми?» Именно ее фигура в белом дождевике, такая же, как в тот вечер пятого числа, явилась сейчас передо мной.

Удивленный, я приблизился к лифту. Но двери тут же закрылись, и лифт поехал… но вскоре остановился. На пятом этаже.

Нажимая на кнопку вызова, я зажмурился и замотал головой.

Хоть я и пробормотал машинально имя Идзуми, но, конечно, это не могла быть она. Кто-то, чью белую одежду я по ошибке принял за дождевик, либо мне просто показалось – что-то вроде галлюцинации?

Привидений и такого прочего в нашем мире не существует. Не должно существовать. …В это я твердо верил после тех странных событий трехлетней давности. Не говоря уж о том, что умершая пятого числа вечером «Идзуми Акадзава» была «мертвой» изначально. Чтобы «мертвый», вернувшийся к «смерти», снова появился в виде призрака… Это уж чересчур.

«Нельзя», – сказал я сам себе, сделав глубокий вдох.

Нельзя. Нельзя застревать в этом. Нельзя в это втягиваться.

Дождавшись, когда вернется лифт, я поднялся на пятый этаж. Выйдя в лифтовый холл, тут же робко заозирался. Человеческой фигуры, похожей на ту, видно не было, и у меня камень с души упал. Но в этот самый момент…

Звуки фортепиано.

Тихие такие. Со стороны квартиры Е-1, где никто не жил.

Что, опять?

Я вздохнул.

Хватит уже. Это уже слишком…

Чувствуя глухой скрип души, я отчаянно замотал головой. Музыка должна была прекратиться. И тем не менее…

На этот раз она не прекратилась.

Я еще несколько раз помотал головой – не прекратилась. Так и доносилась со стороны квартиры Е-1. Более того…

Фортепианная мелодия была не той, что прежде. Не «Лунная соната». Какая-то другая, незнакомая мне грустная мелодия.

В полном душевном раздрае я подошел вплотную к двери Е-1. Фортепианная музыка, несомненно, доносилась из этой квартиры. Я, затаив дыхание, потянулся к дверной ручке. И…

Ручка повернулась, дверь открылась.

Она не заперта. Там внутри, в квартире кто-то есть. И сейчас в фортепианной комнате вправду играет на рояле.

– Идзуми… – машинально пробормотал я. – …Не может быть.

Сопротивляясь голосу в голове, который твердил «нельзя», я медленно вошел в квартиру.

Вопреки моим смутным ожиданиям, внутри было светло. В гостиной горел свет. Это значит, что?..

На взгляд, квартира выглядела так же, как вечером пятого числа, когда я зашел сюда взять общее фото класса. Но в то же время было какое-то чувство заброшенности, которое я не мог описать словами.

В целом тут все было в порядке, не обветшало. Но ощущалось все же как-то иначе, чем тогда. …Несмотря на лето, воздух был прохладный и застоявшийся, словно на дне колодца. Возможно, мне это лишь казалось, но у всего, что здесь было, – ковра на полу, штор на окнах, полок со стеклянными дверцами, – как будто потускнели цвета. И – может быть, это тоже лишь казалось, но чувствовался какой-то слабый затхлый запах…

…Фортепианная музыка продолжалась.

Я глянул на дверь в ту комнату – она была приоткрыта. Поэтому-то звук и просачивался. И тут музыка неожиданно прекратилась.

– Кто здесь? – раздался из-за двери голос. Знакомый голос. – Там кто-то есть?

Я решительно добрался до гостиной, но затем остановился. Видимо, человек за дверью что-то почувствовал.

Когда ответа на вопрос не последовало, дверь той комнаты открылась. Узнав меня, она – тетя Маюко-сан – удивленно распахнула глаза.

– Что случилось, Со-кун?

– Ээ, это… я…

Растерявшись от столь неожиданного развития событий, я едва не ляпнул правду.

– Услышал музыку… и вот. Дверь была открыта, и я вдруг взял и зашел… Эмм, извините.

– А… вот как. Ты заинтересовался. Кажется, я тебе рассказывала, что в этой квартире раньше жила Идзуми.

Конкретно от Маюко-сан я этого не слышал, но все равно молча кивнул. Видимо, такое у нее воспоминание, перезаписанное после исчезновения «Идзуми Акадзавы». Это я сразу понял.

 

10

– После смерти дедушки от того несчастного случая к нам впервые за три года вернулся Сота. И я, конечно, вспомнила Идзуми… – сказала Маюко-сан после того, как прошла в гостиную, отодвинула от обеденного стола один из стульев и села. – …Долго сюда не заходила, но вот зашла, увидела в той комнате рояль, и захотелось поиграть. Так странно. Прошло уже три года, а чувство такое, будто она была здесь совсем недавно.

– Правда? – ответил я и тоже сел напротив Маюко-сан. Лишь в этот момент я заметил, что в левой руке она держит носовой платок. И что от глаз к щекам идут дорожки слез.

– Этот рояль страшно расстроен. Звук просто ужасный, – сказала Маюко-сан. – И одна клавиша вообще не звучит. За ним все это время совсем не ухаживали… Так нельзя. Жалко его.

«Мне жалко это фоно».

От Идзуми в том месяце я слышал то же самое.

«Я должна попросить маму».

Затем она и это сказала, но до «попросить» в итоге дело так и не дошло…

– …Эээ, нуу… – тихо обратился я к молча повесившей голову Маюко-сан. – Идзуми-сан умерла три года назад во время школьного выезда на летних каникулах, да?

– …Да, – легонько, но уверенно кивнула Маюко-сан. Я знал, что воспоминание о «выезде на летних каникулах», прежде потускневшее из-за «феномена», теперь полностью вернулось. – В тот год, знаешь, в школе вообще довольно много было опасных происшествий. В классе явно что-то происходило, но, сколько я ни спрашивала, она всегда отвечала: «Ничего особенного»…

Идзуми три года назад до последнего придерживалась «соглашения» и не рассказывала матери о «феномене» и «катастрофах»?

– И в этом году тоже в школе несчастные случаи один за другим. Со-кун, у тебя ведь тоже друг умер, да?

– …Да.

– У вас там всё в порядке? А то вдруг что-нибудь, как три года назад…

Встретив обеспокоенный взгляд Маюко-сан, я твердо ответил:

– В полном порядке, – а мысленно добавил: «Уже в полном порядке». – Так что волноваться не о чем.

Маюко-сан смотрела на меня, и ее губы тронула неловкая улыбка. Пальцами пригладила слегка растрепавшиеся волосы (в которых было многовато седины для ее возраста) и, медленно обведя взглядом комнату, сказала:

– Смерть этой девочки стала для нас таким потрясением, что мы ее квартиру оставили как есть, но… пожалуй, это надо прекратить.

– Ээ…

– Так я подумала, когда играла на рояле. Это нехорошо. Даже если тянуть это все за собой, ее это к жизни не вернет.

Я не нашел, что ответить, и тоже обвел взглядом комнату. Среди фигурок динозавров на полке велоцираптор (любимец Идзуми, по ее словам), как мне почему-то показалось, смотрел на меня сердито.

– Даже если вернешься туда, Со-кун, приходи в гости когда захочешь, – неожиданно сменив тон, сказала Маюко-сан. На мое «Если я не помешаю» ответила: – Спасибо, – и улыбнулась на этот раз естественной улыбкой. Потом встала из-за стола и добавила: – Сота сказал, что ты можешь брать читать сколько хочешь книг.

– А, ага.

– Похоже, Соте ты очень понравился, хоть вы и только познакомились в эти дни. Поэтому…

– Ну тогда, конечно, я буду…

После этого я следом за Маюко-сан направился к выходу из квартиры Е-1, и в это время…

На стойке, разделяющей кухню и гостиную, мне в глаза бросилось нечто, небрежно кинутое рядом с кофеваркой.

Заранее купленный билет на фильм «Парк Юрского периода 3», который Идзуми предложила нам посмотреть вместе. Ее билет. И…

На автомате я его взял и втихаря сунул в карман брюк.

 

11

Положив смятый билет на стол…

– Эээ, кажется… – пробормотал я и снова пошарил в той же сумке.

– Что там? Еще что-то? – спросил Ягисава, подавшись вперед.

– Ага. Кажется, вчера я его сюда положил… вот он. Смотри.

Из кучи тетрадок, засунутых в сумку, я извлек это. Третий билет в прозрачном холдере.

– Он остался в ее квартире. Я его нашел и взял.

Достал билет из холдера и положил рядом с тем, который там уже был.

– Хмм, – Ягисава кивнул и добавил свой билет к двум выложенным. – И правда, была такая договоренность. А я ни черта не помню… уу…

Он сжал правую руку в кулак, постучал себя по лбу и добавил:

– Похоже, мы были в хороших отношениях.

– Ну да, – как можно более гладко ответил я. – Вы с ней, да, по-моему, отлично ладили.

– Правда? Ммм… а я не помню. Как же бесит.

– Ничего не поделаешь. Таков этот «феномен».

– Хм. Ну ладно.

После смерти Цугунаги в мае Идзуми стала старостой класса от девочек. От мальчиков был Ягисава, это их и связало.

Кстати, в реальности, где «Идзуми Акадзавы» не существовало, после смерти Цугунаги старостой стала другая ученица (близкая подруга Цугунаги, Фукути)… так что этот «факт» был перезаписан. Аналогично было перезаписано с безопасниками: теперь их с самого начала было двое, Это и Тадзими.

– Премьера четвертого августа, да? – произнес Ягисава, глядя на лежащие в ряд три билета. – Может, сходим вдвоем?

– …Наверное.

– Или, раз уж у нас три билета, пригласим еще кого-нибудь?

– Мм… можно и так, но…

Если приглашать, то кого? Единственной, кто пришел в голову, была Мей. …Но даже если я ей объясню ситуацию, будет ли ей интересен такой фильм? И если, допустим, будет, захочет ли она пойти с двумя парнями из средней школы? …Непредсказуемо.

– Так, ладно, – кинув взгляд на наручные часы, Ягисава встал со стула. – Мне скоро пора домой.

– Не рановато ли?

– Понимаешь, сегодня день рождения у моего младшего брата, и мы все вместе будем есть торт, так что мама строго-настрого велела прийти пораньше.

Глядя на серьезное лицо говорящего все это Ягисавы, я едва не расхохотался. Что бы он там ни говорил, а свою семью он любит – при этой мысли мне стало чуточку завидно и немного грустно.

– В любом случае, ну, до каникул время есть.

Вставший Ягисава потянулся, издав нечто вроде «Нуооо».

– Я уже и об экзаменах в старшую школу начинаю думать, но что будет потом, то будет потом. На последних летних каникулах в средней давай оторвемся по полной.

Держит марку «закоренелого оптимиста»?

– Со, а ты что будешь делать на каникулах?

– В смысле?

– Ну там, съездишь куда-нибудь?

– Да не. Приберусь дома, книжки почитаю.

– Ты как всегда, – Ягисава провел пятерней по своим длинным волосам. – Ну, если вдруг захочешь в группе поиграть, скажи мне. Ты мог бы для начала играть на треугольнике или колокольчиках…

…И так далее.

Глупая болтовня продолжалась еще какое-то время, затем сменилась неловким молчанием. Сказавший, что ему «скоро пора домой», Ягисава сделал движение, будто собирался взять со стола один из билетов, но остановился. Я смотрел на него с некоторым напряжением.

Молчание длилось секунды три-четыре. Потом Ягисава его нарушил.

– Знаешь, Со, – произнес он совсем другим тоном, чем раньше. – Спрашивать об этом здесь и сейчас, ну, такое. В этом году «катастрофы» правда закончились?

– Беспокоишься? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да нет, – нахмурился Ягисава. – Не беспокоюсь, но… пожалуй, еще нет чувства, что это реальное?

– Реальное…

– А у тебя это чувство есть?

– …Есть.

– Потому-то я и спросил – удостовериться. «Катастрофы» правда уже закончились? Уже все хорошо?

Когда Ягисава повторил вопрос, я задал его самому себе… и кивнул.

– Угу. Все хорошо. Если по логике.

– И «феномен», и «катастрофы» сами по себе жутко нелогичные… Можно ли тут вообще применять логику?

Ягисава был нетипично настырен, но в моих мыслях не было места колебаниям. Вложив в голос всю свою силу, я ответил:

– Да, можно.

«Феномен» этого года закончился, «катастрофы» прекратились. Уже все хорошо. Уже бояться нечего. …Да. Иначе в том, как Идзуми в тот вечер вернулась к «смерти», не было никакого смысла, верно?

К оглавлению

 

Глава 13. Август

1

Остаток июля прошел без особых событий.

Впрочем, лично для меня не совсем «без особых событий». Уже через день после переезда у меня подскочила температура, и, увы, мне пришлось поваляться в постели.

Встревоженная тетя Саюри отвезла меня в местную клинику, но диагноз оказался обычной летней простудой. Мне велели пить много жидкости, нормально питаться и соблюдать постельный режим – и я быстро поправлюсь. Будь это до того, как прекратились «катастрофы», возможно, эти слова меня бы не успокоили.

В общем, когда я пришел в норму, был уже август. И затем мирно потекли дни летних каникул.

Пока я валялся, со мной дважды связалась Мей.

Первый раз позвонила на мобильник. Из-за жара я был в отключке, поэтому пропустил звонок, не взял трубку. На автоответчике Мей ничего не оставила.

Когда я наконец пришел в приличное состояние и увидел сообщение о пропущенном вызове, то подумал, не перезвонить ли ей, а пока включил комп. Пришел мейл. Дата – 30 июля. Время – после того телефонного звонка.

---

Со-кун.

Ты простудился и лежишь, да?

Не перенапрягайся, спокойно отдыхай.

---

Вот такое письмо.

Мой мобильник не отвечал, поэтому она, скорее всего, позвонила на домашний и все узнала от тети Саюри.

Дальше в мейле была вот какая информация:

---

Я, как всегда в это время, завтра уезжаю на дачу в Хинами.

Хотя особого желания нет.

Но если скажу, что не хочу, возникнут всякие проблемы…

Возможно, там увижусь с Цкихо-сан.

Но ничего лишнего ей не скажу, так что не волнуйся.

---

 

2

В начале августа, в основном закончив прибираться в комнате, куда вернулся, я начал «убивать время за книжками», как и сказал Ягисаве.

Когда книги заканчивались, я, как обычно, ходил за новыми в библиотеку «Рассветного леса». А предложением Соты-сана брать книги во «Фройден Тобии» я решил воспользоваться попозже.

Нарушившийся в июле жизненный цикл вернулся к прежнему виду. Встав утром, я завтракал, потом гулял по берегу реки Йомияма. Я заново открывал для себя ощущения, от которых отвык после того ЧП с Сюнске в июне.

Лето было в разгаре…

Солнце жарило даже рано утром, однако дующий у реки ветерок давал прохладу. Сакуры, стоящие в ряд на другом берегу, шелестели густой зеленой листвой, под ногами шуршали буйно разросшиеся сорняки, голоса цикад и других насекомых заглушали шум воды.

Однажды, сидя на скамейке у воды, я увидел парящего зимородка. С тех пор, как мы здесь гуляли с Хадзуми в середине апреля… нет, не так. Позже, утром того дня, когда умер Сюнске, кажется, я тоже его видел. …Машинально я сделал из пальцев виртуальный видоискатель и поймал красивый полет птицы. К этому времени я достаточно пришел в себя, чтобы делать такое на автомате.

Уже не было надобности ни бояться «катастроф», ни думать о «феномене». Конечно, не было надобности и бежать из города, как Тэруя-сан когда-то. …С одной стороны, реальность этого покоя я ощущал в полной мере, и ощущение это было немного странным. С другой стороны, иногда сердце пронзало чувство одиночества. В памяти воскрешалось лицо, голос, поступки исчезнувшей «Идзуми Акадзавы», и каждый раз в груди возникала тупая боль.

С тех пор как я покинул «Фройден Тобии», больше не слышал ее игру на фоно и не видел ее фигуру. Тут, видимо, уже все нормально. Видимо, это не то, что со мной было три года назад. Но иногда все-таки вспоминалось. И эмоции при этом были невыносимые.

Когда эти воспоминания сотрутся? Когда я, как и все остальные, забуду о ее существовании в эти три месяца, начиная с апреля? И дозволено ли мне забыть?..

Иногда я задавался и таким вопросом: Мей сейчас уже в Хинами?

На водную гладь мирно текущей реки Йомияма словно накладывалась тихая, словно мертвая гладь озера Минадзуки, и издалека словно доносился тихий шум океана.

«Видимо, сейчас не получится, но…»

Мне вдруг вспомнились эти слова, которые когда-то сказала мне Мей.

«…Давай как-нибудь еще раз сходим в "Приозерный особняк"? Конечно, никому не расскажем, будем только мы вдвоем. Как тебе?»

Как и сказала Мей, пока что «не получалось». Но, возможно, когда-нибудь это «как-нибудь» все-таки наступит. Но когда именно, сейчас я не имел ни малейшего понятия…

Как всегда, Мей, наверное, вернется с дачи перед Обоном – где-то в районе десятого августа. Я решил, что попробую связаться с ней в нужный момент. И, может, приглашу на «Парк Юрского периода 3».

 

3

8 августа, среда, первая половина дня.

Впервые за приличное время я отправился в «клинику» во флигеле городской больницы и поговорил с Усуем-сэнсэем.

– О, Со-кун, я вижу, ты бодр?

Я был поражен, когда он произнес это в смотровом кабинете, глядя на меня. Насколько я помнил, в этом кабинете такой тон я слышал впервые.

– Я слышал, в том месяце у тебя умер дедушка, и я волновался. Ты в порядке? Тебе снова пришлось пережить смерть близкого человека?

– А, ага. Это был большой шок, но… но да, я в порядке, – без колебаний ответил я. По ночам я нормально спал, кошмары тоже снились реже, чем прежде. От простуды я уже оправился, и со здоровьем тоже был полный порядок.

– С мамой ты за все это время так и не повидался?

– Ну… да.

– А по телефону вы говорите?

– Ну… иногда, – ответил я нарочито слабым голосом. Распознал доктор мою ложь или нет, не знаю, но он кивнул и поморгал своими маленькими глазками.

– Я рад, что ты бодр. Но все равно не очень перегружай себя – не старайся через силу быть жизнерадостным. Когда тебе больно, тебе больно. Когда тебе грустно, тебе грустно. Когда тебе страшно, тебе страшно. Прими свои чувства как есть – это главное условие для сохранения душевного баланса. Ты ведь понимаешь?

– …Да.

Сегодня утром погода была по-настоящему летняя, но после того, как я пришел в больницу, начали появляться подозрительные облачка. Когда я закончил консультацию и вышел из смотрового кабинета, уже пошел дождь. Такой сильный, что у меня вырвалось «Уаа!».

Пройдя по коридору в главное здание, я добрался до холла диагностического корпуса. Судя по звукам, слышным внутри здания, дождь тем временем еще усилился. Проходя мимо окон, я выглядывал наружу, но там, несмотря на дневное время, был сумрак, как вечером.

Зонт я с собой не взял. Я подумал, не подождать ли внутри, пока дождь ослабнет, а тем временем занял очередь в кассу. И тут…

Внезапно кое-кого увидел.

В углу просторного холла неподвижно стояла светло-серая фигура. Это…

Кто-то в летней женской форме Северного Ёми… Кто?

Было далековато, и между нами сновало множество людей. Тем не менее, напрягши зрение, я вгляделся в лицо этого «кого-то»…

– Ай, – вырвалось у меня.

Ее лицо, Идзуми.

«Невозможно!» – мысленно воскликнул я и поспешно зажмурился, затем приоткрыл глаза и снова посмотрел. Но светло-серая фигура не исчезла. Лицо тоже было видно. По-прежнему ее лицо, Идзуми. Мертвенно-бледное, бесстрастное.

Невозможно. …Конечно, мне это кажется. Галлюцинация, а может, оптическая иллюзия.

Так я себе твердо говорил раз за разом, однако она все никак не исчезала. Я не отводил глаз, словно завороженный.

Наконец мне показалось, что ее губы слабо шевельнулись. И как будто в ушах раздался голос, который, по идее, оттуда сюда доноситься не должен. Он произнес мое имя (Со… кун…).

Это точно был ее голос, Идзуми.

Мое душевное равновесие, которое я вроде как хорошо поддерживал, видимо, в этот момент дало сбой. И, видимо, меня что-то поймало.

Окружающие звуки превратились в шум, как у радио со сбившейся настройкой. Люди в холле, их движения – все стало каким-то нереальным, словно было отделено от меня полупрозрачной стенкой.

И посреди всего этого…

Она пришла в движение. И я, будто гонясь за ней, быстро двинулся следом.

То, что было потом, вспоминалось лишь отдельными фрагментами. Как будто я, проснувшись, оглядывался на только что увиденный сон.

После выхода из холла память перебрасывает меня сразу к лифту. Увидев, что она вошла в лифт, я кинулся следом и в последний миг проскочил в закрывающиеся двери. Но в кабине, кроме меня, никого не было (Со… кун…). Однако кнопка движения была нажата. «Б2».

Кабина опустилась на второй подземный этаж, и я в растерянности вышел наружу.

Отсюда шли длинные коридоры в трех направлениях. «Со… кун…» – почудилось мне слева, и я зашагал туда. В нескольких метрах впереди показалась светло-серая женская фигура. В этот момент все лампы на потолке разом замигали. Я двинулся за фигурой. Но вскоре мигание сменилось темнотой, в которой фигура растворилась. Потеряв чувство направления, я растерялся, но фигура вновь появилась в нескольких метрах от меня. Я опять двинулся к ней. Но она опять исчезла… и так повторялось как будто целую вечность.

Кажется, за это время я несколько раз поднимался по лестницам. Кажется, несколько раз поворачивал вместе с коридором. Кажется, несколько раз спускался по лестнице, кажется, несколько раз сам коридор шел с уклоном вверх или вниз.

Ощущение, словно я в гигантском лабиринте чарующего иного мира.

Целеустремленно разыскивая или преследуя фигуру, я вскоре перестал понимать, в какой части больницы нахожусь. Нет, я даже не был уверен, что здесь, где я находился, вообще было в пределах больницы Юмигаоки…

…

…

Я пришел в себя, когда меня ослепила внезапная белая вспышка.

Это была вспышка молнии в темном небе за окном. Звуки ливня я воспринимал не как бессмысленный шум, а именно как «звук дождя». Еще я понял, что стою в сумрачном коридоре где-то в больнице. И…

В нескольких метрах передо мной стояла светло-серая фигура.

Да, точно, здесь девушка (Со… кун…) в летней женской форме Северного Ёми. Это Идзуми…

– А? – раздался голос. Девушка повернулась ко мне и немного удивленно спросила: – Хирацка…кун?

Что?.. Аа, нет. Это не Идзуми.

Эта девушка – не Идзуми. Она повыше Идзуми и с короткими волосами. В руках у нее был маленький букет. Ее зовут…

– Это… сан.

Ее зовут Это. Один из безопасников класса 3-3. Именно она предложила в качестве «контрмеры» этого года назначить двух «тех, кого нет»…

– А… ээ, здравствуй, – как идиот, поздоровался я. – Аа, эмм, ну…

Почему здесь Это?

Я озадаченно склонил голову набок. Почувствовав, что то, что овладело мной, ушло, я снова огляделся по сторонам. Чтобы понять ситуацию.

Я в больнице Юмигаоки. Где-то внутри больницы. Похоже, довольно далеко от холла диагностического корпуса. Судя по виду из окна, на третьем или четвертом этаже…

– Мм… – она тоже растерянно склонила голову набок. Потом, моргнув своими черными глазами, спросила:

– Хирацка-кун, ты тоже?

– А? – не понимая смысла вопроса, я склонил голову еще больше. – Я, эээ, пришел на прием к семейному доктору.

– Вот как? Но…

– Это-сан, а ты? Что ты делаешь в больнице? – спросил я.

Она показала мне букетик и ответила:

– Я навещаю больную.

– Навещаешь больную…

– Раньше она лежала в главном здании, а сейчас я услышала, что ее перевели в другую палату. Тут довольно сложно все устроено, и я поблуждала, прежде чем добралась куда надо.

Точно. Только сейчас до меня дошло. Раз она, безопасник, «навещает больную», то эта больная, разумеется…

Это стояла перед дверью темного кремового цвета. Видимо, это и есть нужная ей палата? Я шагнул вперед и прочел имя на табличке рядом с дверью.

– Макисэ-сан… Неужели она до сих пор в больнице?

– Мы с Макисэ-сан дружим с конца прошлого года, когда она перешла в нашу школу, – немного понизив голос, сообщила Это. – У нее уже давно слабый организм, но она очень добрая. Поэтому, наверное, в тот раз она решила, что, раз все равно попадет в больницу, почему бы не вызваться быть «тем, кого нет»?

В тот раз? А, на мартовской «встрече по контрмерам»…

– Раз уж мы здесь, Хирацка-кун, может, навестим ее вместе?

– Ээ… А можно, так вот внезапно?

– Вроде в последнее время ей получшало. …Давай я ее спрошу?

С этими словами Это постучала в дверь палаты, сообщила вслух: «Это Это!» – и вошла. И вскоре…

– Заходи, – услышал я изнутри. Другой женский голос, не Это. …Да. Я его точно уже слышал, тогда. Этот голос принадлежит…

– Со Хирацка-кун? Я рада, что ты пришел.

Притянутый этим голосом, в котором ощущалась беззаботность, но в то же время какая-то слабость, я вслед за Это вошел в палату, но…

В этот момент где-то раздалось тихое «щелк». И весь мир залила тьма, но тут же все стало как было…

…

И…

И я осознал, вспомнил, понял… в общем, нашел некий ответ. Один из возможных ответов на вопрос, который давно уже втайне себе задавал.

 

4

– Столько динозавров свободно бегает – это, конечно, круто. Спинозавры были громадными и злобными, да? Птеранодоны тоже страшно подвижные. Круууть.

Ягисава в явным возбуждении продолжал повторять свое «круть».

– По сравнению с первыми двумя фильмами этот, по-моему, малость простоват, но… не, все равно прикольный. …Да, Со?

Я под этим напором послушно согласился: «Ага».

– Со, но ты же первые два не смотрел.

– Угу.

– Ты говорил, динозавры тебя не интересуют.

– Угу. Но все равно, ну, было интересно, да.

Динозавры, которых никто не видел вживую, на большом экране кинотеатра и с громким звуком выглядели очень впечатляюще, а сюжет хоть и был простенький, но затягивал. Были моменты, когда я, сам того не сознавая, буквально сидел на краешке кресла…

13 августа, воскресенье, вторая половина дня.

После просмотра «Парка Юрского периода 3» в кинотеатре в Акацки. Втроем: я, Ягисава и неожиданно принявшая мое приглашение Мей Мисаки. Двое парней из средней школы поймали на слове Мей, заявившую «я угощаю», и зашли во фруктовую кафешку.

Снаружи стояла летняя жара. На улицах по случаю Обона царило оживление. Но в странно пустоватой кафешке было тихо.

– Мисаки-сан, а тебе как? – поинтересовался Ягисава. Кинул быстрый взгляд на Мей, сидящую за стеклянным круглым столиком напротив него, но, едва встретившись с ней взглядом, поспешно отвел глаза. – Эээ, а первый или второй фильм ты видела?

Мей, оторвавшись от соломинки, опущенной в апельсиновый сок, ответила:

– Фильм про монстров я вообще посмотрела впервые.

Если бы Ягисава говорил со мной, наверняка сейчас возразил бы, что «этот фильм не про монстров, а про динозавров». Но…

– А, э, правда? – только и сказал он, после чего поскреб в затылке. Мей, словно не обращая на это внимания, опять взяла в рот соломинку. Глядя на все это, я с трудом удержался от смеха.

– Но все равно круто же? Да, Со? – ничуть не смутившись, обратился ко мне Ягисава. – Сейчас этих динозавров почти полностью делают компьютерной графикой. А в фильме они ну совсем как живые. Графические технологии сейчас – просто круть. Если бы О’Брайен и Эйдзи Цубурая⁶ были живы и увидели это, они бы так и сели, где стояли.

– Что за О’Брайен?

– Уиллис О’Брайен. Автор спецэффектов к «Кинг-Конгу» 1933 года. Создатель технологии покадровой анимации. Ну, Эйдзи Цубураю-то ты знаешь?

–Цубурая, который снял «Ультрамэна»?

– Он самый. А до того, в 1954, он участвовал в «Годзилле»… – весело трещал Ягисава. Я за время знакомства с ним уже понял, что он любит такого рода фильмы и постановки, но не догадывался, что он настолько фанат. – …И кстати, нельзя не упомянуть единственного гениального ученика О’Брайена, Рэя Харрихаузена. Ну, «Битва титанов», знаешь?

– Неа, не знаю.

– Ну вот…

– Но человек, наверное, известный.

– Ну да, – кивнул Ягисава, потом перевел дух. Поджал губы, всем видом говоря «ты безнадежен», затем потянулся к стоящей на столе крем-соде. И тут…

– Мне нравится Шванкмайер, – тихо произнесла Мей. Ягисава удивленно склонил голову набок и спросил:

– Эээ, а это кто?

– Чешский режиссер анимации. Ян Шванкмайер. …Ягисава-кун, ты о нем не слышал?

– Не, это, только имя.

– Со-кун?

– Ну…

– Возможно, тебе он понравится, Со-кун, – сказала Мей и искренне улыбнулась. – У меня есть видео, я тебе дам посмотреть.

Мей и Ягисава сегодня встретились впервые. Оба знали друг о друге только с моих слов, но, когда я их представил, каждый среагировал почти так же, как и ожидалось…

Мей была в своем нормальном режиме. Ягисава, наоборот, с того момента, когда сказал ей «приятно познакомиться», пребывал в странном возбуждении.

Пока мы в фойе кинотеатра ждали окончания предыдущего фильма, он время от времени решительно заговаривал с Мей, однако она хоть и не реагировала с недовольством, но и не улыбалась. Не то чтобы она вела себя букой, но на непривычного к ней подростка, наверное, это произвело неважное впечатление. Несмотря на это, Мей, красивая и белокожая, словно кукла из «Пустых синих глаз…», как бы сказать, подействовала на третьеклассника средней школы как бомба.

Да, я так и думал. При этой мысли я ощутил капельку гордости и немножко сочувствия к Ягисаве.

Мей сегодня была в черной блузке с галстуком-галочкой и в темно-синей юбке до колена. Она производила более взрослое впечатление, чем обычно, и даже в ярком послеполуденном солнечном свете ее окутывала какая-то немного сумеречная атмосфера. У меня тоже, честно говоря, сердце слегка колотилось, но…

– Ягисава-кун, тебе с апреля тоже нелегко приходилось, да? – отпив сок до половины, сказала Мей. Так она впервые затронула тему, которой до сих пор мы не касались, не могли касаться. – Со-кун мне рассказывал. Когда-то давно твоя тетя была в классе 3-3 Северного Ёми и…

Удивленно подняв на нее глаза, Ягисава ответил:

– Мисаки-сан, три года назад ты тоже там училась. Со-кун мне тоже все рассказал.

«Нет-нет, не все!» – подумал я, но перебивать не стал. Ягисава продолжил:

– Сейчас, как и три года назад, «катастрофы» прекратились, так что…

– И слава богу, – искренне произнесла Мей и прищурилась. Ее левый глаз был карим с черным зрачком. Сегодня, конечно, она не взяла «глаз куклы», поэтому и повязки не было. – Правда, слава богу.

В голосе Мей звучало безоблачное облегчение. И у меня были точно такие же чувства.

– Вы выпуститесь будущей весной. Что думаете насчет старшей школы? – поинтересовалась она. Ягисава ответил:

– Я хочу в первую муниципальную. И Со тоже.

– А… ага. Скорее всего.

– Вот как. Ну, тогда, разминемся, – сказала Мей. …Да. Она ведь тоже выпустится будущей весной. Я уже думал, какой путь она изберет после выпуска, но ей пока ни разу этот вопрос не задал.

– В Йоми-один никаких «феноменов» нет, так что дышите спокойно, – сказала Мей. Ягисава, подтянув свои круглые очки к переносице, сел ровнее и, выпятив грудь, заявил: «Есть дышать спокойно». Но тут же его плечи опустились.

– Только сперва экзамены. Уу, я в панике, – вздохнув, сказал он, будто себе под нос.

– И поэтому ты на каникулах оттягиваешься по полной, да?

В ответ на мою шпильку Ягисава наигранно поднял глаза к потолку.

– От каникул, которых я ждал с таким нетерпением, уже осталась лишь половина. О, безжалостный бег времени!

Мей прыснула. Ягисава порозовел, затем неестественно прокашлялся.

Я посмотрел в окно.

Конечно, мне в глаза тут же бросились идущие по улице прохожие. Вроде бы молодежи было больше обычного. И вроде бы многие из них были в хорошем настроении. Но…

Я вдруг осознал, что среди этих незнакомых мне парней и девушек, сам того не замечая, ищу «Идзуми Акадзаву», и поспешно дал по тормозам. «Хватит, пора уже забыть», – велел я сам себе. И…

Обратил взгляд на Мей.

Не знаю, как она поняла мои движения, но, встретившись со мной взглядом, сжала губы и чуть кивнула.

 

5

Сегодняшнее сборище по поводу просмотра фильма о динозаврах должно было рассосаться ближе к вечеру. Должно было.

– Ладно, пока. Было весело, – сказала Мей и встала, готовясь уйти.

– Ой, Мисаки-сан, – подбежал я и остановил ее.

– Что, Со-кун?

– Это… я хотел еще кое о чем поговорить.

После возвращения Мей с дачи в Хинами я всего один раз говорил с ней по телефону – как раз когда предложил сегодня сходить в кино. Была тема, на которую я с тех пор хотел с ней поговорить, но по телефону не решился. Вопрос, который я хотел обсудить не по телефону и не по мейлу, а вживую.

– Да?

«Что случилось?» словно вопрошал меня взгляд Мей. Но слова опять не хотели выходить, и она, будто прочтя мою душу, просто кивнула.

– Давай вернемся в магазин?

– А тебе ничего?

– Все нормально. …Ладно, Ягисава-кун, тогда до встречи.

– А, э… ага.

В итоге Ягисаву мы оставили здесь – прости меня, староста. В его взгляде, провожающем нас, мне почудилось что-то странное – похоже, он был готов прижать меня к стенке с вопросом: «Какие у вас с Мисаки-сан отношения?»

И…

В знакомом подвале магазина в Мисаки я рассказал Мей ту самую историю.

То, о чем она сама не рассказывала и не хотела рассказывать, я силой не выпытывал и не хотел выпытывать. …Так было до сих пор.

Но, думаю, в итоге это было правильное решение. Поговорить, поспрашивать, убедиться, что все складывается в единую картину… И я почувствовал, что дистанция между мной и Мей сократилась, как никогда раньше. Это, конечно, я должен был приветствовать, а точнее, если честно, даже радоваться…

…

…

– …Кстати, – при расставании сказала Мей, будто внезапно вспомнила что-то. – Вчера мне позвонил Сакакибара-кун. Из Америки, из Лос-Анджелеса.

– О, правда?

– В Мексике, похоже, возникли разные проблемы. В конце августа он возвращается в Токио.

При этих словах у Мей было такое лицо, будто она испытала облегчение.

– Сакакибара-кун очень волновался насчет того, как у нас тут с «катастрофами». Я ему все объяснила.

– Ага, да.

– Скоро тебе он тоже позвонит.

Коити Сакакибара… да. Надо будет его как следует поблагодарить. С этой мыслью я легонько кивнул.

 

6

Итак…

Летние каникулы 2001 года проходили в целом спокойно.

После Обона впервые за долгое время на Японию обрушился крупный тайфун, но наш регион особо не пострадал. В новостях каждый день вопили о рекордной жаре, но такого, чтобы люди пачками валились в обморок, тоже не было.

До исчезновения «Идзуми Акадзавы» в начале июля небо над головой постоянно затягивали черные тучи. Сейчас их словно куда-то сдуло, и лето в Йомияме проходило мирно. …По крайней мере, мне так виделось.

После того случая в городской больнице фигура Идзуми мне не померещилась ни разу. Думаю, и дальше уже не будет.

 

7

В один из последних дней августа состоялось собрание биологического кружка. По просьбе куратора Курамоти-сэнсэя пришли все. Местом собрания был не кабинет естествознания в корпусе Т, а тот самый кабинет в нулевом корпусе.

Внутри все было убрано дочиста, от трагедии двухмесячной давности не осталось и следа. Однако мне все равно пришлось вытряхивать из головы четко вспомнившуюся картину того дня…

– Итак, ребята, сначала объявление. Новым председателем биологического кружка назначен Морисита-кун.

Услышав первые слова Курамоти-сэнсэя, я слегка удивился. Из-за каких-то семейных обстоятельств Морисита в кружке почти не появлялся. И тем не менее именно он?

– Эээ, понимаете, у меня немного изменился настрой, – беря инициативу в свои руки, ответил Морисита на мой незаданный вопрос. – Кода-кун так старался, создавая этот кружок. И я решил сделать все, что смогу.

Высокий и худой, с длинными руками и ногами, но выглядел вяловатым; хорошая голова, но плохо подвешенный язык. В классе он был слегка в стороне, однако в кружке у него с Сюнске были хорошие отношения, хотя и по-другому, чем у меня…

И от второклассников, и от первоклассников особых возражений не последовало. Когда я спросил, уверен ли он, сэнсэй сказал:

– Да. Но одному ему будет непросто, так что, Хирацка-кун, помогай ему, ладно?

– Угу, угу, – закивал Морисита, словно соглашаясь с самим собой. – А сейчас я хотел бы со всеми обсудить вот что. Думаю, нам пора возвращать сюда животных, которых держали в биокружке…

Я узнал об этом позже, но «семейные обстоятельства» Мориситы – это ссоры в семье, вызванные насилием со стороны отца. Этим летом родители наконец-то развелись, и Морисита, ненавидящий отца, решил остаться с матерью. Благодаря этому, наверное, развязалось много разных узлов. Он собирался при первой возможности и фамилию сменить на девичью фамилию матери.

Итак, когда собрание биокружка закончилось, я в одиночку направился в дополнительную библиотеку. Еще перед собранием я заметил Тибики-сана, идущего в нулевой корпус.

На двери библиотеки была табличка «Закрыто», но я постучался и тут же получил ответ: «Войдите». И еще до того, как я открыл дверь, раздался вопрос: «Хирацка-кун?» Как будто Тибики-сан тоже каким-то образом заметил меня, когда я пришел в школу…

– Что-то было в биологическом кружке?

Даже сейчас, летом, Тибики-сан был в черной рубашке и черных брюках.

– Да, – кивнул я. – Похоже, все за продолжение работы кружка.

– Хоо. Ребята полны энтузиазма, да?

– Да нет. Такого ощущения нет особо.

– Хм. Ну, то, что произошло тогда, в июне, это было ужасно. …Но сейчас ты уже в порядке? Тебе не становится плохо, когда входишь в тот кабинет?

– Сейчас в порядке.

– Ясно. …Так.

Тибики-сан достал из холодильника, стоящего позади стойки, бутылку минералки и со словами «от обезвоживания» протянул мне.

– Август почти закончился, и, к счастью, никто из «причастных» не умер. Похоже, «катастрофы» в июле действительно прекратились.

Между бровями Тибики-сана появилось несколько вертикальных морщинок. Он положил руку на большой стол и продолжил:

– Честно говоря… когда я в июле от тебя это услышал, я не усомнился, но и поверить на сто процентов не смог. Я многие годы испытывал на себе всю тяжесть этого «феномена». Поэтому полностью расслабляться все равно было нельзя. С этой мыслью я тщательно наблюдал за положением дел…

Тибики-сан смолк, легонько откашлялся и сообщил:

– Сейчас я считаю, что поводов для беспокойства нет. Я уже уверен.

– Да. Наверняка уже.

– Если до сентября так и останется, это будет доказательством, что твое июльское заявление справедливо. И что в этом году действительно закончилось.

 

8

Выйдя из дополнительной библиотеки и из нулевого корпуса, я в одиночестве шагал по дорожке через двор, пока не добрался до определенного места. Напротив окна кабинета биокружка. Много маленьких надгробий в виде крестиков стояли вместе, заросшие травой, перед ними я и остановился…

Время пролетело быстрее, чем я думал, приблизился уже вечер.

Ветерок тоже был прохладнее, чем в середине дня. Начали звонко петь вечерние цикады. Не уступая им, запели и цуку-цуку-боси⁷.

От спортплощадки доносились голоса учеников. Это продолжали тренироваться члены секций, но казалось, что они доносятся из какой-то отдаленной, почему-то туманной реальности. Влившись в пение цикад, с неба вдруг раздалось карканье ворон. И они тоже были словно из отдаленной, почему-то туманной…

…Когда тут появилось последнее надгробие?

В апреле, когда умерла первая У-тян? Потому что на Золотой неделе, когда умерли полосатый вьюн и креветка Амано, Сюнске мигом сделал из них прозрачные препараты.

Собрать и похоронить животных, погибших во время той июньской трагедии, у меня просто не было возможности. Пожалуй, когда начнется второй триместр, я первым делом смастерю в память о них новые крестики. Тел нет, но хотя бы надгробия будут. И…

Еще я подумал, что втайне поставлю еще один крест, побольше остальных. Для Сюнске. И еще для Кейске.

Крутя эти мысли в голове, я пробыл там еще какое-то время, пока по небу на западе не начали расходиться краски заката. Не красные – ярко-алые. То есть красные, но более насыщенные и как будто стекающие на землю. …Минута за минутой оттенки менялись, и сейчас закат был феерически прекрасен. Однако ассоциация с кровью, как ни странно, на ум не пришла.

Ощущая какую-то странную легкость, я просто сидел и смотрел на закат.

Я вспомнил многочисленные печальные происшествия, случившиеся за эти несколько месяцев. Многочисленные страшные происшествия. Многочисленные происшествия, за которыми словно стояла чужая для нашего мира злая воля и перед которыми я остро чувствовал свою беспомощность. Но сейчас все они как будто тонули в красках заката.

Какое-то время я сидел и смотрел на закат.

Немного странная легкость. Но одновременно с ней, кажется, в душе возникло невероятное чувство страха. …Каникулы скоро закончатся.

К оглавлению

 

Глава 14. Сентябрь 1

1

– Сегодня начинается второй триместр.

Первое сентября, суббота. Классный час после церемонии открытия.

– «Феномен» этого года закончился, «катастрофы» тоже прекратились – это, по-видимому, уже точно. За время летних каникул никто из «причастных» не умер, все успешно встретили новый месяц. Если и оставалось легкое беспокойство, оно теперь рассеялось. Ребята… – тут стоящая за кафедрой Камбаяси-сэнсэй медленно обвела взглядом класс. Ее лицо сияло, на нем была такая улыбка, какой она до сих пор не показывала, но за этой улыбкой был не столько восторг, сколько, по-моему, облегчение – искреннее, идущее от всего сердца облегчение. – Пускай за оставшиеся до выпуска семь месяцев мы приобретем множество драгоценных, счастливых воспоминаний. Будем горевать по тем, кто погиб из-за «катастроф»… но и стараться будем не только за себя, но и за них тоже.

После каникул в классе было пять свободных парт. Парты умерших Цугунаги и Кейске Коды. Парта до сих пор лежащей в больнице Макисэ. Парта исчезнувшей, вернувшейся к «смерти» Идзуми. И парта все еще прогуливающей школу Хадзуми. …Как и до каникул.

– С понедельника начнутся уроки по расписанию второго триместра, но… – Камбаяси-сэнсэй вновь обвела класс взглядом, и ее тон изменился. – Со следующей недели вернется долгое время отсутствовавшая Хадзуми-сан. Несколько дней назад я с ней встретилась, поговорила и уточнила ее намерения.

Настроение класса легонько вздрогнуло.

Несколько человек молча переглянулись. Мы с Ягисавой, в частности.

– Причина отсутствия Хадзуми-сан вам всем известна. Тот инцидент в нашем классе в начале мая. Однако «катастрофы» прекратились, и положение дел сейчас изменилось. Я убеждала ее забыть то, что было тогда, переключить свои чувства и вернуться, и наконец-то я до нее достучалась.

«Слава богу», – искренне подумал я, слушая речь Камбаяси-сэнсэй. Все-таки тема Хадзуми меня постоянно немного грызла.

– Поэтому, ребята, у меня к вам просьба на будущее. Когда Хадзуми-сан придет в школу, пожалуйста, держитесь с ней по-дружески, как обычно. …Очень вас прошу.

Мы с Ягисавой еще раз переглянулись и послушно кивнули. Затем мой взгляд сам собой обратился на школьный двор за окном. Там раскинулось синее, без малейшей дымки небо конца лета.

 

2

Коити Сакакибара связался со мной на следующий день, в воскресенье, ближе к вечеру.

Увидев входящий вызов на мобильнике, я сразу понял, что это он. Потому что на дисплее отобразилось его полное имя.

– Со-кун? Это я, Сакакибара.

И голос точно был его. Он звучал куда яснее и разборчивее, чем в начале июля, когда Коити звонил из Мексики.

– Да, это Со. Эмм, ты уже в Японии?

– На той неделе вернулся.

– Эээ… Ты до того звонил Мисаки-сан из Лос-Анджелеса.

– Ага, было дело, – тут же ответил Коити. – Тогда я от Мисаки узнал в подробностях, что у вас произошло. Кем оказался «лишний» этого года и что с ней стало. …Тяжело тебе было. Но, эмм, слава богу.

– …Да.

– Вчера второй триместр начался.

– Ну да.

– Август прошел без происшествий, да?

– Да.

– Угу. Ну, значит, в самом деле беспокоиться больше не о чем. Потому что три года назад тоже так было.

На том конце раздался вздох. В далекой стране у самого Коити было «много проблем», и тем не менее он все время беспокоился о том, что творилось тут у нас.

– Тяжело тебе было, Со-кун, – вскоре повторил Коити. – Но сейчас ты уже в порядке?

От этого вопроса я как-то растерялся.

– Я узнал от Мисаки. Именно ты вернул ее, Идзуми Акадзаву, к «смерти». Акадзава-сан ведь была твоей кузиной? И ты ее собственными руками…

В тот вечер на том мосту я твердо намеревался сбросить Идзуми в реку. Но за миг до того, как мои руки ее коснулись, Идзуми сама…

Однако в глазах Мей в тот момент, несомненно, я «собственными руками». И потом я Мей не рассказал, что произошло на самом деле.

– Сакакибара-сан, – решительно спросил я. – Три года назад это ты вернул «мертвого» к «смерти»?

– Угу. …Вроде так и было.

Голос Коити прозвучал не так бодро. Я еще спросил:

– А кто это был? И как ты его вернул к «смерти»? Сакакибара-сан, ты это все еще помнишь?

– Да… помню.

– Но когда-нибудь воспоминания потускнеют и вовсе исчезнут, да?

– Похоже.

– И когда это случится…

Когда это случится, когда исчезнут мои воспоминания?

– Не знаю… – пробормотал Коити и после небольшой паузы продолжил: – Есть только прецедент Мацунаги-сана, который оставил ту кассету. Когда-то, через сколько-то лет… но, думаю, это для каждого человека по-разному. Может, уже в будущем году исчезнут, а может, останутся. …Со-кун, а ты хочешь поскорее забыть?

– Ну…

– Если ты забудешь, то уже никогда не вспомнишь, что тот человек тогда существовал. И все равно хочешь поскорее забыть?

– Сакакибара-сан, а ты? – вопросом на вопрос ответил я.

– Не знаю, – снова пробормотал Коити, потом вздохнул и продолжил: – Даже сейчас как следует не понимаю.

Какое-то время мы оба молчали. Что-нибудь сказать, о чем-нибудь спросить, нетерпеливо говорил я себе, но…

– А, кстати, – первым нарушил молчание Коити. – Меня кое-что слегка интересует. Или даже не столько интересует, сколько вообще что-то немного странное.

– Что именно?

– Мои воспоминания о «лишнем» этого года, Акадзаве-сан.

У него есть воспоминания об Идзуми? Какие же?

– Когда я в начале июля узнал от Мисаки, что происходит в этом году, сразу позвонил тебе. Я тогда говорил с тобой, прокручивая собственные воспоминания трехлетней давности, но… странно.

– Что странно-то?

– У меня ощущение, что в тех моих «собственных воспоминаниях трехлетней давности» было и «воспоминание об Идзуми Акадзаве, тогдашней моей однокласснице». И ее имя, и лицо, и голос, и как она погибла во время выезда – все это я тогда нормально помнил. Стало быть, даже тогда изменения памяти, вызванные «феноменом», до меня не добрались, или что-то в этом роде.

– Эээ, значит…

– Если так подумать – не исключено, что мои эти воспоминания сами по себе могут быть уже изменены. Но я чувствую, что это не так. Возможно, если бы в тот момент ты рассказал мне про «Идзуми Акадзаву этого года», те мои воспоминания сразу изменились бы и я больше не вспомнил бы «Идзуми Акадзаву трехлетней давности».

– Эээ… эмм, почему так произошло?

– Ответа никто не знает. Поэтому я и сказал «странно», хотя несколько гипотез могу предложить.

– Что за гипотезы? – спросил я.

– К примеру, расстояние, – ответил Коити. – Роль играет физическое расстояние от Йомиямы. Как ты знаешь, «катастрофы» действуют на «причастных», но только в пределах города. Стоит из города уехать, как ты оказываешься «вне зоны». Изменение документов и памяти распространяется и на «вне зоны» тоже, но, может быть, в такой дали, как Мексика, эта «сила» тоже ослабевает? В зависимости от ситуации, это изменение происходит не полностью или, скажем, с задержкой?

– Аа, понятно. Но…

– Если это объяснение не проходит, то, к примеру, это может быть какая-то особенность меня лично, так сказать, привилегия.

– Твоя особенность?

– Особенность в том смысле, что я три года назад вернул «мертвого» к «смерти». Привилегия в том смысле, что у меня осталась память о «лишнем» того года, которая у всех остальных сразу стерлась.

Вспомнив когда-то употребленное Мей выражение «жестокая привилегия», я кивнул своему невидимому собеседнику.

– Возможно, я не только помню «лишнего» трехлетней давности, но и вообще о том «феномене» и «катастрофах» помню лучше, чем другие. Поэтому и воспоминание об «Идзуми Акадзаве трехлетней давности» не изменилось… Ну, что думаешь?

– Ну, логика более-менее понятна.

– В любом случае, речь уже не идет о том, что и как делать. «Катастрофы» этого года уже прекратились…

– А, ага. Да.

– Так или иначе, слава богу. Камень с души. Тебе пришлось много всего пережить… Да, и ты отлично постарался, Со-кун.

Он сказал, что планирует до будущей весны впервые за долгий срок посетить Йомияму, и тогда мы с ним и Мей встретимся втроем. На этом наш разговор и завершился.

Не выпуская из руки мобильник, я несколько раз вздохнул, сам плохо понимая почему. От моего дыхания подаренная Мей сиса на ремешке закачалась.

 

3

Третье сентября, понедельник.

Как и сказала Камбаяси-сэнсэй, Юйка Хадзуми пришла в школу. Но в классе она появилась во время первого урока, математики…

– Прошу прощения. Я опоздала.

На ее признание неправоты учитель математики Инагаки-сэнсэй (женщина, возраст около тридцати) лишь мягко сказала:

– Ничего страшного. Не волнуйся, садись на свое место. Поскольку твои каникулы немного затянулось, тебе многое будет непонятно. Не стесняйся, спрашивай. И во время урока, и после урока.

Всем учителям, похоже, объяснили ее обстоятельства.

– Да. Большое спасибо, – вежливо ответила Хадзуми.

Я почувствовал, что атмосфера чуточку изменилась.

Волосы стали покороче. Черты лица чуть заострились. Выглядело так, будто она осознаёт, что должна все делать правильно. Я колебался, стоит мне как-то обратиться к ней попозже, хоть пару слов сказать, или нет…

На перемене между первым и вторым уроками Хадзуми беседовала со старыми подругами, Симамурой и Кусакабе. И после второго урока тоже, и после третьего. Они, похоже, болтали без какой-то неприязни. Глядя на весело улыбающееся лицо Хадзуми, я чувствовал что-то странное в ее поведении, но все равно на душе у меня полегчало. И я решил, что мне с ней заговаривать не обязательно.

С появлением Хадзуми пустых парт в классе стало на одну меньше, четыре. Двое умерших, лежащая в больнице Макисэ и Идзуми. По крайней мере, стул и парту Идзуми уже можно было бы вынести. Наверное, вскоре безопасники предложат так и сделать?

Это, один из безопасников, на большой перемене обратилась ко мне:

– Макисэ-сан, похоже, была очень рада, что ты тогда ее навестил.

Эти слова вызвали во мне не совсем однозначные чувства.

– Это-сан, ты после того раза еще была, да? – поинтересовался я.

– На следующей неделе, и еще один раз через неделю, – ответила она. – Говорили, что осенью ее могут выписать, но… кажется, ей опять становится хуже.

– …Вот как…

– Если так пойдет, она останется на второй год… снова в третьем классе… но тут уж ничего не поделаешь. Естественно, она очень расстраивается… бедняжка.

Грустно прикрыв большие черные глаза, Это повесила голову.

– Все будет хорошо, – не в силах этого вынести, заявил я безо всяких оснований. – Макисэ-сан наверняка поправится.

– Да? …Да, конечно.

– Давай еще раз вместе ее навестим.

– Угу. …Спасибо.

 

«Феномен» закончился, «катастрофы» прекратились, Хадзуми, изначально пострадавшая от своего назначения «той, кого нет» в рамках «контрмер», спокойно вернулась в школу…

Третьего сентября в кабинете класса 3-3 началась абсолютно нормальная школьная жизнь – возможно, впервые с апреля, когда все завертелось. Воцарилась спокойная, гармоничная, жизнерадостная атмосфера. Но…

Маленькая клякса в уголке новехонького бумажного листа, черное пятнышко. Было одно происшествие, вызвавшее у меня вот такую ассоциацию.

Камбаяси-сэнсэй в школу в этот день не пришла.

Утренний классный час вместо нее провел учитель обществоведения Цубоути-сэнсэй (мужчина, возраст – сорок с небольшим). Будничным тоном он сообщил:

– Камбаяси-сэнсэй некоторое время будет в отпуске. У нее неважное самочувствие… вероятно, обычная простуда. Четвертый урок, естествознание, полагаю, у вас будет отдан самостоятельному обучению, но конкретные указания будут позже.

 

4

Четвертое сентября, вторник.

Камбаяси-сан по-прежнему не было.

Когда, как и вчера, на утреннем классном часе появился Цубоути-сэнсэй, я слегка удивился и почувствовал себя немного не в своей тарелке. В этот момент, однако, я ощутил лишь смутную тревогу.

– Камбаяси-сэнсэй по-прежнему неважно себя чувствует… – как и вчера, будничным тоном сообщил Цубоути-сэнсэй. И тогда…

«Наверняка…» – мысленно прошептал я.

Не последствия ли это остаточного стресса, который с весны давил на Камбаяси-сэнсэй, ответственную за класс 3-3? К тому же еще в мае умер ее брат. Конечно, когда на каникулах «феномен» закончился, нервное напряжение резко ослабло. Поэтому и ее состояние…

Ягисава на этот счет высказал те же мысли. «Она из тех учителей, которые работают только всерьез. Вот ее утомление и подкосило».

Но в этот день случилось еще одно тревожное происшествие…

Вчера в классе были все ученики, кроме лежащей в больнице Макисэ. Сегодня, однако, еще кое-кто отсутствовал.

Симамура.

Одна из двух близких подруг Хадзуми. Та, которая в апреле поранилась, сбитая велосипедистом.

Ее с утра не было видно. Поскольку учителя ее не вызывали, я решил, что она не пришла в школу, и так оно и было. После второго урока Кусакабе, волнуясь, позвонила ей домой и узнала, что случилось…

– Обычная простуда, – донесся до меня голос Кусакабе, сообщившей эту новость подругам, в том числе Хадзуми. – С вечера была температура и слабость, так что сейчас она в постели.

– Кстати, вчера Симамура-тян была в маске.

– И немножко кашляла.

– Ага, ага.

– Всего лишь простуда?

– Ну да. Она сказала, можно не волноваться, и голос по телефону был бодрый. Сказала, придет, когда спадет температура.

– Хорошо, что не грипп.

– Вроде сезон еще не настал?

– Ага.

Слушая этот разговор девушек, я испытал некоторое облегчение, но и чувство дискомфорта тоже сохранилось. Но и тогда, думаю, тревога на этот счет была лишь смутной.

«Феномен» этого года завершился, «катастрофы» прекратились. В этом не было ни малейших сомнений. Даже сейчас я четко видел фигуру Идзуми, бросающуюся в разбушевавшуюся реку Йомияма тем июльским вечером.

«Катастрофы» прекратились благодаря «смерти» «Идзуми Акадзавы». Это несомненно. Наверняка несомненно. Поэтому…

– …Все нормально, – прошептал я себе под нос и, переключив настроение, вернулся к книге, недавно взятой в библиотеке «Рассветного леса». Эллери Куин, «Тайна сиамских близнецов».

 

5

Пятое сентября, среда.

С утра стоял густой туман.

В квартале Тобии, где я жил, было еще ничего. Но, скажем, если бы мне предложили при таком тумане поехать куда-нибудь на велике, я бы, наверное, колебался.

Говорили, что туман есть во всем городе, но в некоторых районах он особенно сильный. В том числе в окрестностях Северного Ёми. В синевато-белом тумане утонуло все: если стоять перед самыми воротами, здания кажутся серыми силуэтами. «По пути в школу заблудился», «светофоры почти не работали», «какой-то ребенок из началки плакал от страха» – подобные истории слышались в классе.

– Сколько же лет у нас не было такого тумана… – сказал мне Ягисава. – Когда я был во втором или третьем классе началки, один раз был жуткий туман, тогда, кажется, в школе уроки отменили. …Со, ты же не в теме, да?

– По сравнению с тогдашним туманом сегодняшний – просто мелочь? – спросил я.

– Не думаю, – пробормотал Ягисава и глянул в окно, где был школьный двор. – Всего третий этаж, а снаружи видно один туман.

– Круто, да… хотя скорее жутковато.

– Да уж. Но по прогнозу, во второй половине дня развиднеется…

Камбаяси-сэнсэй не было и сегодня. Когда об этом стало известно, в классе на миг повисло неестественное молчание. Оно сменилось небольшой сумятицей. Слышались голоса: «Что с ней такое?», «У нее все нормально?»

Симамура отсутствовала, как и вчера. Простуда все еще не прошла?

И…

Отсутствующих учеников стало еще на одного больше.

Несколько человек опоздали на первый урок, но это явно было из-за тумана. Однако и второй урок начался и кончился, а один ученик…

Парень по фамилии Курой.

Я с ним почти не общался, поэтому знал его очень плохо. Щуплый, неразговорчивый, особо не выделяющийся… Вот и все, что я мог о нем сказать.

Этот Курой не появился вовсе, но его обстоятельства, похоже, были иными, чем у больной Симамуры. Потому что…

После второго урока, после третьего… в общем, после каждого урока в класс заглядывал или учитель, ответственный за третьи классы, или учитель по профориентации и проверял, есть ли он.

– Курой-кун все еще не пришел?

Что там за ситуация? Что происходит? Это мы узнали на большой перемене. Ягисава по другому поводу зашел в учительскую и там подцепил информацию.

– Похоже, мать Куроя прислала в школу запрос, – сообщил он.

– Запрос?

Обычно бывает наоборот, подумал я. Ученик не приходит в школу, и школа запрашивает семью – это я бы понял.

Видя мою озадаченность, Ягисава сразу продолжил:

– Они по какому-то делу позвонили сыну на мобильник, а он не ответил. Вот и спросили, пришел ли он в школу.

– Ээ… – вырвалось у меня. – То есть Курой-кун сегодня утром пошел в школу? Не остался дома?

– Видимо, так.

– Он пошел в школу. Но не пришел.

– Угу. Похоже, он вышел из дома намного позже обычного. Может, проспал. Он выбежал в большой спешке, потом его мать нашла что-то, что он забыл, позвонила на мобильник… В общем, вот так развивались события.

– Куда же он пошел, если не в школу?

– В этом-то и вопрос, – с серьезным видом кивнул Ягисава и поскреб пятерней длинную шевелюру. – Заблудился в тумане и не выбрался? …Не может такого быть.

– Может, поссорился с родителями?

– Что там у Куроя в семье происходит, я не знаю.

– Может, он не любил школу и внезапно решил отправиться куда-нибудь далеко?

– Думаешь, он из таких, кто на это способен?

– Думаешь, он из таких, кто не способен?

– Не, я не знаю. Я с ним тоже особо не разговаривал.

Подавив всплывающие в воображении тревожные картины, я промычал: «Ммм…» Ягисава продолжил:

– По-моему, они хотят пока что посмотреть на развитие событий. Его родители, наверно, будут искать его у родственников или друзей?

– Хорошо бы нашли.

– Если Курой и к ночи не вернется, вот тогда, наверное, поднимется шум.

– …Наверное, да.

Эту большую перемену мы проводили на крыше корпуса С.

Туман прилично поредел: запрокинув голову, можно было видеть облака на небе. Бетонный пол из-за тумана стал темным и влажным, и мы не нашли места, где сесть, так что ели обед стоя, слегка облокотясь на поручни вокруг крыши. Я ел сэндвич, приготовленный тетей Саюри. Ягисава – пару онигири, купленных в универсаме.

– Кстати, насчет Камбаяси-сэнсэй, – сказал Ягисава. – Она дома с понедельника, но причину мы так и не знаем толком.

При этих словах у меня опять вырвалось «эээ».

– Это ты к чему?

– Не, я просто внезапно услышал, что говорили учителя, и…

– Подслушивал, да?

– Не, случайно услышал. Не то чтобы я нарочно останавливался или прятался за углом.

– Ладно, неважно.

Чувство дискомфорта, возникшее еще вчера. Смутная тревога. Снова усилием воли подавив все это, я пригласил Ягисаву продолжить: «И?»

– Они с понедельника не могут с ней связаться. Телефон она не берет. Они оставили сообщение на автоответчике, но никакой реакции.

Ягисава коротко перевел дух и продолжил:

– Возможно, она болеет и лежит в постели – это предположили с самого начала; но ее не было и на следующий день, и связаться с ней не удавалось.

– И сегодня тоже?

– Угу. Это, понятно, странно, и они думают, не пойти ли к ней домой, чтобы все выяснить. Они это обсуждали, а я…

– Подслушал, да?

На этот раз Ягисава не стал отпираться, а сменил позу, придвинувшись к поручню грудью. Теплый ветер трепал ему волосы.

– Скажи, Со… – не пытаясь пригладить встрепанные волосы, он обернулся ко мне. – Что ты думаешь об этом…

Но, когда он задавал этот вопрос, я уже собрался уходить. Потому что считал, что, даже если Ягисава меня спросит, я все равно не смогу ответить. Не хочу отвечать. Но…

Эта серия происшествий идет с понедельника.

Камбаяси-сэнсэй. Симамура. И Курой. Каждый день еще один человек не приходит в школу. Каждый день еще один человек исчезает из класса.

Что это? Что происходит? Совпадения без какого-то глубинного смысла? Или со смыслом? Если со смыслом, то каков он?..

Нет. Не стоит забивать этим голову. Не стоит слишком тревожиться.

«Феномен» этого года уже закончился. «Катастрофы» уже прекратились. …Эта мысль оставалась незыблемой. Такой сильной, что невозможно поколебать.

Вечером я лег в постель пораньше, однако сон не шел. Впервые за долгое время. Я колебался, не стоит ли мне принять выписанное Усуем-сэнсэем лекарство, и все же провалился в неглубокий сон…

И мне приснилось.

…Туман.

Куда ни посмотри, всюду иссиня-белый туман. Он холодный, с каждым вдохом проникает мне глубоко в легкие. Я мерзну, дрожу от холода… и вдруг замечаю, как из-за стены тумана ко мне что-то приближается. …Незнакомый серый силуэт.

Я понимаю, что у него человеческая форма, но человек ли это в самом деле, не понимаю. Потом их становится два, потом три… все больше и больше. Мне страшно, я пытаюсь убежать. Но к этому времени их становится так много, что они уже повсюду. Теперь я дрожу не только от холода, но и от страха. Только дрожу, а сдвинуться с этого места не могу ни на шаг. …Такой вот ночной кошмар.

 

6

Шестое сентября, четверг.

Камбаяси-сэнсэй опять не пришла.

Утренний классный час уже привычно проводил Цубоути-сэнсэй. Он сообщил об отсутствии Камбаяси-сэнсэй, но голос его был тише и тяжелее прежнего, а слова прозвучали как-то невнятно.

Судя по тому, что я вчера услышал от Ягисавы, могла появиться какая-то информация, но ее явно не было. Но когда Цубоути-сэнсэй обводил нас взглядом, иногда на его лице мелькало растерянное выражение…

Симамура тоже не пришла. Третий день уже, да?

И Куроя было не видать. …Интересно, выяснили вчера, где он был? Вернулся ли домой? Я, как и Ягисава, не знал, что происходит у него в семье, но, если бы его до сих пор не было, в норме уже поднялся бы большой шум. И даже большой переполох.

– Симамура-тян все еще болеет, да?

– Простуда дала осложнения, что ли?

– Нет ли там чего плохого?..

…Это был разговор Кусакабе и других девушек, который я услышал на перемене. Среди них была и Хадзуми, но ее голоса я не слышал.

– У Симамуры-тян мобильника нет.

– Я вчера позвонила на домашний. Ее мама сказала: «Простите, что заставляем вас волноваться». И ее голос тоже был довольно грустный.

– Мдаа. Правда, нет ли там чего плохого?..

– Давай, может, сходим навестим?

– Хмм. Но…

…Ощущение дискомфорта. Смутная тревога.

Охватившее меня еще позавчера ощущение теперь распространилось по всему классу. Так мне показалось.

О Курое никто не говорил, но на большой перемене Ягисава выложил новую информацию. Опять подслушивал возле учительской?

– Где этот Курой, никто до сих пор не знает.

– Домой так и не вернулся?

– Похоже, что так.

– В полицию уже обратились?

– Без понятия. Наверное, должны были? Может, он сбежал из дома, а может, его похитили.

– Похитили… Не, не может быть.

– Так или иначе, учителя уже немножко на взводе. Куда агрессивней, чем вчера.

Как и вчера, большую перемену мы проводили на крыше корпуса С. Я с бэнто, сделанным тетей Саюри, Ягисава с купленным в магазине сэндвичем… В общем, тут тоже как вчера.

– А насчет Камбаяси-сэнсэй? – поинтересовался я. – Вроде учителя говорили, что сходят посмотрят. И как сходили?

– Аа, это… – Ягисава насупил брови. – Я толком не расслышал, но, похоже, там что-то неладное.

– В смысле?

– Деталей каких-то я не знаю.

– И никого не расспросил?

– Я еще как пытался расспрашивать. Ваду-сэнсэя, учителя японского. Но он был весь нервный и ничего не ответил… только сказал с очень озабоченным лицом: «На эту тему погоди спрашивать».

– …Странно все это.

– Чертовски странно. С таким подходом даже если мы не хотим, все равно будем воображать худшее.

– Худшее…

– Угу.

– Это…

Дальше мы оба молчали. Ничего не хотелось говорить – наверняка мы с ним разделяли это чувство.

Тумана вроде вчерашнего уже не было, и с крыши хорошо виднелись окрестности. И река Йомияма. Хотя осеннее небо отнюдь не было безоблачным. Его закрывали светло-серые облака, так что даже где солнце, не разберешь. Под изредка задувающим теплым ветром было душно и влажно – типичная погода конца лета.

Внезапно над головой закаркала ворона.

Карр, каррр… Запрокинув голову на источник звука, мы с Ягисавой затем машинально переглянулись, но ничего не сказали. Точнее, не смогли ничего сказать.

 

7

На шестом уроке, большом классном часе…

Кто придет на подмену? Цубоути-сэнсэй или же?.. Так я думал, но в класс с небольшим опозданием вошел тот, кого я увидеть не ожидал.

Черная рубашка, черные брюки, черный пиджак… Одевающийся во все черное в любое время года хозяин дополнительной библиотеки. Тибики-сан.

Почему он? Уверен, все ученики были озадачены. Я в том числе; но озадаченность сразу сменилась напряжением. Я посмотрел на учительскую кафедру и морально приготовился.

– Я Тибики. Большинство ваших лиц я узнаю, так что, полагаю, большинство из вас тоже знает, кто я.

Опершись руками на кафедру, он нарочито медленно обвел взглядом класс. Может, так он собственные чувства приводил в порядок? Так мне показалось.

– Сперва… – начал было Тибики-сан, но тут же смолк и прижал палец к дужке очков. Две-три секунды молчал, потом внезапно сообщил: – Я должен сообщить вам печальную новость. Вчера стало известно, что ваша классная руководительница Камбаяси-сэнсэй, отсутствующая с понедельника, скончалась у себя дома.

Это меня потрясло, но не очень удивило или поразило. В таком я сейчас был странном психологическом состоянии. Возможно, потому что еще со вчерашнего дня я что-то такое предчувствовал. Не говоря уже о словах Ягисавы насчет «воображать худшее»…

У одноклассников реакции были самые разные. Несколько человек вскрикнуло, едва услышав новость, некоторые закрыли лица руками. Кто-то, ошеломленный, продолжал смотреть прямо перед собой, кто-то молча вертел головой. И вскоре…

– Почему? – спросил кто-то. – Что произошло?

– Сейчас объясню по порядку, – спокойным тоном ответил Тибики-сан. – Честно говоря, возможно, это следовало сказать вам сегодня с утра, но… всем учителям очень тяжело. Как справиться с ситуацией, что сказать ученикам – все это нужно было обсудить, и на это требовалось время. Как результат, я сейчас сообщаю вам эту информацию. …Я считаю, что лучше всего сказать вам правду. Чтобы избежать распространения пустых слухов.

На самом деле с Камбаяси-сэнсэй не могли связаться с начала недели. Вчера вечером несколько учителей решили пойти узнать, что с ней… судя по тому, что я услышал вчера от Ягисавы. И…

Камбаяси-сэнсэй жила одна в старом домике в районе Асамидай. Пришедшие к ней учителя позвонили в колокольчик при входе, но никто не откликнулся. Позвонили по телефону, но ответа тоже не было. Но при этом свет в окнах горел. Естественно, они решили, что это странно.

– Они посовещались с полицией, и было решено обследовать дом в присутствии полицейских. Вошли внутрь и вскоре обнаружили тело Камбаяси-сэнсэй. В ванной комнате. В ванне с водой…

Класс сидел абсолютно неподвижно, не издавая ни звука. Не выказывая никаких эмоций, Тибики-сан продолжил свой рассказ.

– Обследование тела и места происшествия показало, что причиной смерти послужило утопление. Смерть наступила предположительно в воскресенье вечером. На столе в гостиной обнаружили пустую винную бутылку и бокал; возможно, сэнсэй, выпив вино, пошла принимать ванну и заснула. И, к несчастью, утонула.

Хотя речь шла о так называемой «неестественной смерти», уголовное дело не было возбуждено. Никакой предсмертной записки не было, так что возможность самоубийства тоже исключалась.

Несчастный случай, вызванный купанием в пьяном виде. Такое в наше время не назовешь редкостью.

– Камбаяси-сэнсэй действительно говорила, что неважно себя чувствует, поэтому, когда она с начала недели без предупреждения перестала появляться в школе, все подумали, что дело именно в этом. «Катастрофы» прекратились, второй триместр начался без происшествий… и на нее навалилась физическая и психологическая усталость. Не знаю, сколько она употребляла спиртного, но, возможно, несчастный случай произошел из-за того, что она невольно расслабилась. Нам же остается лишь молиться за счастье сэнсэя в будущей жизни.

Договорив, Тибики-сан глубоко вздохнул. И, словно класс был им заворожен, то тут, то там тоже раздались вздохи. Несколько девушек завсхлипывало.

Какое-то время никто не произносил ни слова, но…

– Можно вопрос? – наконец подняла руку Это. – Скажите… смерть Камбаяси-сэнсэй стала результатом «катастрофы»?

– Хороший вопрос, – ответил Тибики-сан. Он помолчал, по-прежнему держа палец на дужке очков, однако взволнованным не выглядел. Казалось, он мысленно проверял ответ, который уже приготовил. – Сейчас я выскажу свои мысли на этот счет, – тут онсделал еще одну паузу. – Думаю, ответ – нет. Это не «катастрофа».

– …Правда? – спросила Это. – Честно не «катастрофа»?

– В июле в какой-то момент «лишний» исчез, и «феномен» этого года закончился. И «катастрофы» прекратились. В августе не было ни одной жертвы, и это служит лучшим доказательством. Поэтому несчастье с Камбаяси-сэнсэй с «катастрофами» никак не связано – просто несчастный случай. Иначе никакой логики.

Пока Тибики-сан без запинки все это проговаривал, его взгляд был обращен не на задавшую вопрос Это, а в какую-то точку в середине класса. Заметив это, я подумал: уж не пытался ли он словами «Иначе никакой логики» убедить не столько нас, сколько самого себя?

Но…

Сам я в это время думал так же, как Тибики-сан.

«Феномен» закончился, «катастрофы» прекратились. Значит, смерть Камбаяси-сэнсэй – это другое. Конечно, событие все равно печальное, но это не более чем одна из «обычных смертей», которые в нашем мире происходят. Только так я мог думать. Поэтому…

 

8

– Было решено, что в настоящее время обязанности классного руководителя вместо Камбаяси-сэнсэй буду исполнять я. Возможно, следовало сказать это с самого начала, но, учитывая порядок изложения, это было невозможно…

Затем Тибики-сан уже другим тоном запоздало представился:

– Меня зовут Тацудзи Тибики. Сейчас я библиотекарь в дополнительной библиотеке, но обладаю лицензией преподавателя средней школы, поэтому директор срочно попросил меня о помощи. Некоторые из вас уже знают, что двадцать девять лет назад, в год начала, я в том самом классе вел обществоведение и был классным руководителем. Поэтому отклонить просьбу я не мог.

Сейчас он говорил менее формально, чем прежде, но его состояние, я чувствовал, было иным, чем когда он сидел в библиотеке в нулевом корпусе. Как бы сказать… Не то чтобы это было что-то очевидное, но из-за многолетней паузы в должности «учителя», тем более «руководителя класса 3-3», в Тибики-сане чувствовалось напряжение, и оно передалось нам…

– Поскольку я лишь исполняю обязанности в этой чрезвычайной ситуации, думаю, о тех или иных вещах я не в курсе. Прошу отнестись к этому с пониманием, но, если возникнут какие-то сложные вопросы, обсуждайте их со мной без стеснения. Учителей обществоведения достаточно, поэтому вести уроки я не планирую. Что касается естествознания, которое вела Камбаяси-сэнсэй, временного учителя должны вскорости пригласить…

Когда со всякими подобными деловыми вопросами, связанными со вступлением в должность «исполняющего обязанности классрука», было покончено, Тибики-сан произнес «Итак…», сошел с кафедры и прислонился к стене рядом с доской. В руках у него был журнал посещаемости. Открыв его, он начал вглядываться в сидящих на своих местах учеников.

– Симамура-сан отсутствует? – пробормотал он, нахмурив брови. – Сегодня уже третий день… хмм.

«А Курой?» – подумал я. Естественно, Тибики-сан не мог не заметить.

– Что касается отсутствующего со вчерашнего дня Куроя-куна, – словно прочтя мои мысли, произнес Тибики-сан, – то, возможно, вы уже слышали, но он вчера вечером не вернулся домой. Его родители обратились в полицию, и, похоже, поднялась некоторая суматоха… но, уверен, все образуется. Возможно, он вернется уже сегодня вечером. «Катастрофы» прекратились. Поэтому, думаю, так уж сильно можно не беспокоиться.

«Но…» – хотел было подать голос я, однако в итоге сдержался.

Ход мыслей и манеру речи Тибики-сана в нынешней ситуации я очень даже понимал. Я сам думал в целом так же. По идее. Но…

Как бы я ни отрицал это силой логики, откуда-то изливалась тревога. Как бы я ни пытался отбиваться, нечто огибало стены в моей душе, или перелезало через них, или пробивало дыры в них – и наступало…

В памяти всплыли серые фигуры в тумане из вчерашнего ночного кошмара, и я, сам того не замечая, задрожал, как от лихорадки.

– М? У тебя все хорошо, Хирацка-кун? – заметив, видимо, мое состояние, Тибики-сан встревоженно посмотрел на меня.

– …Да.

Усилием воли я изгнал из памяти образ Идзуми, падающей в воды реки Йомияма. При этом отчаянно отгородился от теней, извивающихся в моем сознании. И тогда ответил:

– Я в порядке, Тибики-сэнсэй.

 

9

Навстречу нам шел ребенок.

Щуплый мальчик, по виду из третьего-четвертого класса начальной школы. Желтая рубашка-поло, джинсы, белая бейсболка. Поскольку он был далеко и шел опустив голову, лица было не разглядеть. Ранца на спине не было, значит, он уже вернулся из школы и снова вышел?

Полпятого дня.

В начале сентября в это время до заката еще далеко. Но после полудня начал сгущаться туман, поэтому было довольно сумрачно.

Я недавно вышел из школы и теперь направлялся домой. Мы были вместе с Ягисавой и безопасниками Это и Тадзими.

– Тибики-сэнсэй, конечно, так говорит, но что на самом деле? В такой момент смерть Камбаяси-сэнсэй – это все-таки, ну… – с унылым видом произнес Тадзими.

Он был выше меня ростом и крепко сложен. С агрессивным на вид лицом. На самом деле он был дружелюбный и общительный, но в этом отношении казался малость ненадежным. Если рассматривать его как безопасника, то и Это, и прежде бывшая безопасником Идзуми казались куда более солидными.

– Если Тибики-сэнсэй так сказал, думаю, это надежно, – ответила Это. – Он в нашей школе наблюдал за «феноменом» дольше всех. Если бы был риск, наверняка ведь он бы отказался становиться классным, даже если попросили? Он ведь стал «членом класса 3-3»… верно?

С последними словами Это посмотрела на меня.

– Ну… да. Пожалуй, что так, – кивнул я, понимая при этом, что ответ получился довольно уклончивым. Раз риска нет, раз все безопасно, тогда можно соглашаться – подобная расчетливость была не в стиле Тибики-сана.

Впрочем, это не означало, что я сам полагал, что риск «катастроф» в классе 3-3 сохраняется. Я не хотел так думать, поэтому…

– Все будет нормально, – произнес я. – Камбаяси-сэнсэй умерла из-за несчастного случая. Симамура-сан не ходит из-за осложнений от простуды, всего три дня отсутствия – ничего такого уж странного.

Я ведь и сам в конце июля свалился с летней простудой и несколько дней провел в постели, но с «катастрофами» это не связывал.

– Если беспокоиться, когда кто-то пропускает школу из-за простуды, то еще больше надо беспокоиться о Макисэ-сан, которая вообще в больнице, – сказала Это. «Точно», – кивнул я.

– Я тоже согласен с Со, – заявил Ягисава. – Вот только случай с Куроем меня все-таки беспокоит. Но тут мы, конечно, не можем не беспокоиться.

– …Да уж.

– Как сказал Тибики-сэнсэй, если вдруг он вернется сегодня вечером, то нет проблем. …Кстати, Тадзими.

– Да?

– Мой срок старосты заканчивается в этом месяце. Я чувствую, что уже достиг чего хотел; ты не хочешь дальше попробовать?

Так мы и шли, болтая на ходу. Выйдя из главных ворот, я вместе с ребятами пошел вдоль автобусного маршрута, а не своим обычным путем домой. Вчетвером мы шагали по правому тротуару двухполосной улицы, и вот тогда…

По тому же тротуару нам навстречу шел ребенок. Сперва я вовсе не обратил на него внимания.

Когда расстояние между нами сократилось, он остановился и поднял на нас глаза. Увидев эти глаза, я…

…внезапно оказался в плену какого-то странного ощущения.

Коричневатые волосы. Белое, спокойное лицо. Немного печальное выражение. …Аа, это же…

Лицо этого мальчика.

Оно похоже на мое? Такое ощущение возникло. Нет, скорее…

Это я сам несколько лет назад, времен начальной школы. Тех времен, когда жил в Хинами и постоянно посещал «Приозерный особняк». Почему-то сейчас это вдруг возникло передо мной. И оно меня поймало, зачаровало…

…Нельзя.

Вот это, это чувство…

Опора реальности, на которой я стоял, быстро размягчилась, начала шататься. Контуры мира начали медленно растворяться. При этом осознание «меня» разделилось надвое, и одна часть словно отделилась от тела…

«Нельзя!» – я замотал головой.

Вот это ощущение, будто я – это не я… Я его помню. Три года назад, тем летом… Да, возможно, то, что происходит сейчас, – какие от отдаленные эффекты того странного, что было со мной тогда?

На самом деле лицо этого мальчика на мое вовсе не похоже. И тем более прежний я не мог появиться перед нынешним мной, это уж…

…С другой стороны…

Мальчик, увидев нас, склонил голову чуть набок и как будто захотел что-то сказать. Но, в итоге ничего не сказав, опустил голову и…

Не знаю, о чем он думал, но он развернулся и прыгнул на мостовую.

Этот внезапный поступок нас так поразил, что дыхание перехватило. Именно в этот момент навстречу ехала маленькая черная машина. Она приближалась к ребенку сзади, он, похоже, ее не замечал…

– Берегись! – Берегись! – одновременно выкрикнули Это и Ягисава. Машина протяжно загудела. К счастью, мальчик перебежал через дорогу, в последний момент избежав столкновения. Машина, не остановившись, поехала дальше.

– Уфф. Жуть какая была, – сказал Ягисава. Перевел дух и крикнул мальчику через улицу: – Ээй! Ты осторожней!

– Ему навстречу шли четверо из средней школы. Они занимали весь тротуар, и, возможно, он поэтому решил перебежать через дорогу, – предположил Тадзими.

– Ну да. И тем не менее… – нахмурился Ягисава. Это молчала, явно с чувством облегчения.

Что до меня, то я, все еще не оправившись полностью от недавнего странного ощущения, смотрел, что там с мальчиком. Услышав от Ягисавы «Ты осторожней!», он обернулся в нашу сторону, но больше никак не отреагировал, просто зашагал по тротуару. Но…

В тот самый момент…

Произошло нечто немыслимое.

Ничто не предвещало, по-моему. Я, по крайней мере, ничего не почувствовал.

То, что я ощутил, нельзя было назвать «предвестием»; скорее, это был сильный «звук». Да, внезапно где-то раздался необычный шум. Что за?.. Я даже подумать об этом не успел, когда…

С еще более яростным, в буквальном смысле ушераздирающим звуком тело мальчика мгновенно исчезло. …Так выглядело. На самом деле не «исчезло», а было сметено. Упавшим сверху громадным предметом.

Что, блин, это такое, что, блин, сейчас произошло? В первый момент я не понял. Только то, что что-то большое и тяжелое упало на тротуар и раздавило идущего там мальчика.

Грохот был такой, что как будто сама земля задрожала; Ягисава и Тадзими зажали уши руками. Это прикрыла руками глаза. Я не сделал ни того, ни другого – просто стоял как вкопанный в полном шоке.

То, что упало, напоминало какую-то бетонную глыбу. Вдобавок сквозь чудовищное облако поднявшейся пыли виднелись какие-то металлические трубки и листы. От удара при падении бетон потерял форму, из него торчала погнутая темно-красная арматура. Это было…

Подняв глаза, я понял, что мы находились перед какой-то стройплощадкой. То ли реконструкция, то ли снос многоэтажного здания? Все здание было укрыто защитными панелями и пленкой, но, похоже, свою задачу они не выполнили.

Что стало причиной, непонятно. Где-то в районе верхних этажей здания случилось какое-то происшествие. То ли кусок внешней стены, то ли что-то верандоподобное начисто оторвалось и вместе с куском лесов полетело вниз. А там, внизу, случайно оказался ребенок…

Его не сколько «смело», сколько размазало. Он не успел даже заметить, что что-то не так, и отбежать, не успел даже вскрикнуть.

– Что с ребенком? – спросила Это, готовая вот-вот разрыдаться. – Эй, что с ним? Что-то случилось?

– Ничего хорошего, – дрожащим голосом ответил Ягисава. Тадзими, не отнимая рук от ушей, покачал головой.

– Ничего хорошего? Он умер, да?

– Пока непонятно, но… наверно.

– Надо как-то помочь.

– Ээ… нет, сейчас туда подходить опасно. Что-нибудь еще может упасть.

– Но…

– Лучше позвонить в полицию, и срочно!

– А, э, ага.

Часть обломков долетела до проезжей части и стала мешать машинам. Визг тормозов. Бибиканье. Люди начали выходить из остановившихся машин. Стали собираться люди, которые в момент происшествия были поблизости. И среди этого всего…

Я, покинув остальных троих, перешел через дорогу и приблизился к месту происшествия. Возможно, сделать это меня заставило отделившееся от тела сознание… Нет, на самом деле я не знал. Точно одно: тогда я был в ненормальном психологическом состоянии. Неясно даже, что я думал сделать и что я хотел сделать. Кажется, я двигался почти как сомнамбула.

– Эй, Со, нельзя! – Там опасно! – кричали мне вслед, но я продолжал идти вперед, не сводя глаз с места трагедии. Мальчик был почти полностью погребен под упавшим куском бетона, виднелись лишь голова и правая рука. Рядом валялась слетевшая с головы бейсболка. Он лежал лицом вниз, окровавленная правая рука была вытянута вперед, и…

– Уу… уу… – слабым, исчезающим голосом стонал он.

Он еще дышал. Он был еще жив.

Поняв это, я на автомате попытался подбежать к нему. Но в этот момент на моих глазах произошло то, что иначе как проделкой демона и не назовешь.

Упавшая отдельно от остального стальная труба.

Прямо на каким-то образом еще умудрявшегося дышать мальчика. Она воткнулась в затылок и, возможно, пробила голову насквозь… На тротуар хлынула кровь.

– УАААА!!! – испустил я дикий вопль от внезапно нахлынувшего ужаса. – ААААААА!!!

Я орал так громко, что, казалось, горло вот-вот разорвется. Все упорядоченные мысли исчезли из головы. Остался только жуткий, отвратительный… неуправляемый вопль.

 

10

Юдзи Танака.

Имя погибшего мальчика я узнал вечером. Девять лет. Третий класс третьей начальной школы Йомиямы. …Это сообщили по телевизору в местных новостях.

В гостиной, где стоял телевизор, была и тетя Саюри. При виде трагической картины она удивленно и горестно воскликнула:

– Это же недалеко от твоей школы, да?

Я ничего не ответил. Молча встал со стула и вышел из комнаты.

Вечером, после того как стал свидетелем той трагедии, я вернулся домой один. Оттуда я почти что сбежал.

Потрясение было так велико, что мои мысли застопорились – или, возможно, я впал в состояние, когда все мысли отторгались. Можно сказать, способность мозга мыслить была заморожена.

И когда я вернулся домой, это состояние не исчезло. Не только к мышлению, но и к управлению эмоциями способность заморозилась. Я не мог испытывать даже такое естественное чувство, как жалость к погибшему ребенку.

Удивившись моему состоянию, тетя Саюри спросила, что случилось, но я ответил лишь «Ничего». На мобильник звонил Ягисава, но я тоже не ответил.

Только после того, как я узнал из новостей имя ребенка, мой мозг понемногу начал функционировать. Это чувство, возможно…

Юдзи Танака.

Я мысленно произнес имя.

Юдзи Танака. Танака…

Что-то покалывало в сознании, но я опять откинул эти мысли..

Потому что «Танака» – очень распространенная фамилия. Но…

Поздно ночью, получив очередной из множества звонков Ягисавы, я уже не мог его игнорировать и робко взял трубку.

– О, ну наконец-то. Ты там как?

– Ээ… ничего.

– Ты ушел домой, вообще ни слова не сказав. Я беспокоился.

– …Извини.

– Новости смотрел? Того школьника звали Юдзи Танака.

– Смотрел, да.

– В нашем классе тоже есть один Танака.

– …

«Танака» – очень распространенная фамилия. Так что наверняка…

– Синъити Танака из секции пинг-понга. Я с ним почти не общался, но, как только вспомнил, стал выяснять. И…

Голос Ягисавы прервался. Казалось, он ждал моей реакции, но ее не последовало. В голове крутилось только «не может быть», «не может быть», никак не трансформируясь в слова.

– Я узнал, что Юдзи Танака – младший брат Синъити Танаки, – сообщил Ягисава. – Деталей я не знаю, но, похоже, младший пошел к Северному Ёми встречать старшего, который задержался в школе из-за секции.

– Не может быть, – наконец-то прорезался голос. Слабый, хриплый голос. – Как же так…

– Он «причастный» к классу 3-3.

– Как же так… но ведь…

– «Катастрофы» прекратились, да?

– …Угу.

– Тогда что, блин, это? Как и с Камбаяси-сэнсэй, просто несчастный случай? – спросил Ягисава с напором, однако голос его чуточку дрожал. Мой ответ застрял в горле. Моя способность думать снова отказала, эмоции по-прежнему были в замерзшем состоянии… Спустя несколько секунд молчания мысли все же вернулись.

– Не знаю, – вот и все, что ответил я.

 

11

– Сперва я должен сообщить печальные новости.

Седьмое сентября, пятница.

Утренний классный час Тибики-сан начал теми же словами, какие произнес вчера на послеурочном классном часе. Я приготовился услышать о гибели младшего брата Синъити Танаки, однако, вопреки ожиданиям…

– Со школой связались совсем недавно. Это произошло несколько часов назад, так что вы, скорее всего, еще не знаете.

Несколько часов назад? Что, блин, еще стряслось?

У Тибики-сана было нетипично строгое выражение лица. Охваченный очень плохим предчувствием, я затаил дыхание. Атмосфера в классе вздрогнула – словно круги по воде разошлись, – и сразу наступила полная тишина. И…

С еще более строгим выражением лица и с болью в голосе Тибики-сан сообщил:

– После непродолжительной болезни сегодня рано утром скончалась Симамура-сан.

Миг молчания сменился дикой суматохой. Криков было намного больше, чем вчера, когда нам сообщили о смерти Камбаяси-сэнсэй. У меня вырвалось «Ээ…».

– Нееет! – раздался полный отчаяния вопль Кусакабе. – Симамура-тян? Симамура-тян?

И на это наложилось:

– Почему? Почему? – растерянный голос. Голос Хадзуми. Она, сидя за последней партой в ряду у окна, обхватила голову руками и смотрела прямо перед собой. Но, возможно, при этом ничего не видела. Такую пустоту я вдруг почувствовал в ее взгляде.

Глядя на реакцию учеников, Тибики-сан оперся локтями о кафедру и прижал ладони ко лбу.

– Возможно, заболевание внезапно обострилось… Аа, нет, детали все равно пока неизвестны.

Он медленно покачал головой, затем выпрямился и продолжил:

– Я понимаю, трудно говорить людям не переживать. Ребята, я хочу, чтобы вы все сохраняли спокойствие, насколько это вообще возможно. Это все, что я могу вам сейчас сказать.

 

12

Нечто странное было замечено еще накануне вечером.

Симамура из-за плохого самочувствия не ходила в школу со вторника, но у нее были симптомы обычной простуды, поэтому семья не волновалась. Ей надо принимать обычные антипростудные лекарства и лежать в постели, и она скоро поправится, думали они.

Но, хотя ее состояние особо не ухудшалось, оно и не улучшалось. На третий день болезни, в четверг днем, жар все еще не спал, головная боль и слабость во всем теле сохранялись, а вечером…

Заглянув в комнату дочери, ее мать заметила, что она встала с постели и в каком-то сомнамбулическом состоянии непрерывно что-то бормочет. «Что случилось?» – спросила она, но дочь не вышла из транса и никак не отреагировала. Встревожившись, что у нее горячечный бред, мать уложила ее в постель и, понаблюдав за ней какое-то время, вышла из комнаты.

В третьем часу ночи мать снова заглянула в комнату, потому что ее беспокоил шум.

Она обнаружила, что дочь встала с постели и стоит перед встроенным в стену шкафчиком. И колотит по его дверце руками. Несколько раз ударит, откроет, сразу закроет и снова стучит… Эти бессмысленные действия она повторяла все в том же трансе.

Естественно, матери это показалось странным, но, когда она вернула дочь в кровать, та послушно заснула. Нельзя сказать, чтобы ей было как-то плохо. Тем не менее мать снова какое-то время понаблюдала за ней и опять вышла…

Следующее происшествие случилось два часа спустя, перед рассветом, в пятом часу.

Спальня Симамуры была на втором этаже их семейного дома. К ней была приделана веранда. Симамура вышла на веранду, перелезла через ограждение и прыгнула в небо – а точнее, прыгнула вниз. Она упала на забор, огораживающий двор. По верху этого забора для защиты от воров были размещены стальные острия. Увы, при падении одно такое острие воткнулось ей прямо в горло.

Когда родители из-за крика при падении и прочих странных звуков поняли, что что-то происходит, она уже умирала от чудовищной кровопотери. В итоге она скончалась в «скорой».

…Все это мы узнали от Тибики-сана. В этот же день на большой перемене. Утром, похоже, в школу сообщили только сам факт ее смерти.

– Сама спрыгнула… Самоубийство, получается?

На мой наивный вопрос Тибики-сан легонько качнул головой.

– Нет. Преобладает мнение, что это не самоубийство. Предсмертной записки или чего-то в таком роде не нашли. И никаких признаков, что стоило опасаться самоубийства, тоже не было. Поэтому…

Тибики-сан обвел наши лица взглядом. …Мы находились в дополнительной библиотеке. Рядом со мной стоял Ягисава. С самого начала большой перемены мы стали искать Тибики-сана и в итоге пришли сюда, в помещение на первом этаже нулевого корпуса.

– Не самоубийство. И, конечно, не смерть от болезни. Видимо, это в какой-то степени несчастный случай, – произнес Тибики-сан.

– Несчастный случай, значит?.. – пробормотал Ягисава. – И все же…

– Если говорить о причинах – аномальное поведение, вызванное острой вирусной энцефалопатией. Результат – несчастный случай с падением. Такая гипотеза.

Острая вирусная энцефалопатия.

Незнакомый термин нас озадачил, и Тибики-сан принялся объяснять.

– В последнее время проблемой считают энцефалопатию, связанную с гриппом, однако, похоже, не только при гриппе, но и при других различных вирусных инфекциях есть вероятность развития острой энцефалопатии. Тут есть еще много неясного, и симптомы разнообразны, в их числе «аномальное поведение». Человек говорит странным голосом, совершает непонятные поступки, и так далее. Похоже, нынешний случай попадает в эту категорию.

Я лишь молча кивал. Ягисава тоже. Тибики-сан договорил и смолк. Протяжно вздохнул и поскреб рукой седеющую шевелюру.

– Эмм… – после короткого молчания произнес я. – Тибики-сан… то есть сэнсэй.

– Можешь говорить «Тибики-сан», как и раньше.

– А, ага.

– Что ты хотел спросить?

– Эээ, Тибики-сан, сегодня утром на классном часе вы сообщили только о Симамуре-сан, но вы же наверняка знаете и почему Танаки-куна сегодня нет.

– Ммм, – промычал Тибики-сан и снова с угрюмым видом поскреб шевелюру. – Его младший брат, ученик начальной школы, вчера скончался от несчастного случая. Мы получили от Танаки-куна сообщение, что сегодня он не придет.

– Почему утром вы об этом не сказали?

– Это все равно стало бы известно, и я хотел хоть немного смягчить потрясение. А ты считаешь, что лучше было бы разом выложить все?

– Эээ… думаю, да.

Картина вчерашнего происшествия ярко всплыла у меня в сознании, и я изо всех сил зажмурился, отгораживаясь от нее. Потому что почувствовал: если сейчас вспомню это в подробностях, душевное равновесие, которое я с трудом поддерживаю, рухнет окончательно.

– Тогда… – решил я спросить у Тибики-сана, – что вы об этом думаете? Брат Танаки-куна и Симамура-сан, двое «причастных» подряд… Нет, трое, если считать и Камбаяси-сэнсэй. Это…

– Не «катастрофы» ли? – нахмурив брови, Тибики-сан взглянул на нас.

– Не знаю, – ответил я. – «Мертвый» в июле исчез, «катастрофы» прекратились. Поэтому… но, с другой стороны…

В этот момент зазвонил установленный на стойке телефон. Тибики-сан развернулся к нам спиной, подошел к стойке и взял трубку.

– Дополнительная библиотека. Да, Тибики слушает.

Похоже, этот аппарат был для внутришкольной связи. Кто звонил, я не знал, но, похоже, это кто-то из учителей…

– …Вот как? – понизив голос, произнес Тибики-сан, и в его голосе мне послышалась легкая дрожь. – …Ясно. Благодарю. Я немедленно туда… Да. До связи.

Тибики-сан положил трубку и, по-прежнему стоя к нам спиной, глубоко вздохнул. Потом повернулся к нам и сказал:

– Я должен пойти в учительскую, так что библиотека закрывается.

И снова глубоко вздохнул. Похоже, так он изо всех сил старался успокоиться.

– Эмм, что-то слу-…

Не дав мне закончить вопрос, Тибики-сан сообщил:

– Сообщили, что нашли тело Куроя-куна. Сегодня утром, на мусороперерабатывающем заводе.

К оглавлению

 

Глава 15. Сентябрь 2

1

– Страшный туман был в тот день. В среду. С того дня никто не знал, где Курой-кун, а вчера…

– Нашли его тело. …Но мусороперерабатывающий завод?

– Персонал обнаружил его вчера утром в груде доставленного мусора. По одежде и как-то еще поняли, что это ученик средней школы, в той же горе мусора нашли его сумку. Сообщили в полицию и, видимо, сразу связались со школой. Родители опознали Куроя-куна. В руках он сжимал разбитый мобильник.

Мей Мисаки слушала мой рассказ, нахмурив одну бровь. Больше никаких изменений в выражении ее лица не было. Бесстрастное лицо, как у куклы.

– Все кости были переломаны, внутренние органы порваны. Он умер около двух дней назад. Наверняка в то самое утро среды…

– …

– Среда – день вывоза домашнего мусора, в том числе, по идее, и там, где жил Курой-кун. Я не хочу себе это представлять, но…

Но не мог не представить.

Утро среды пятого сентября, когда город окутал густой туман. Курой выбежал из дома намного позже обычного, но по пути в школу наткнулся на машину, собирающую мусор. Тогда, видимо, и произошел какой-то несчастный случай. К примеру…

Мое воображение нарисовало картину.

Мусоросборщик стоит, у него открыты задние дверцы. На него, ни о чем не подозревая, сзади натыкается Курой. По инерции роняет в мусороприемник свой мобильник, который зачем-то держит в руке. В спешке и от неожиданности Курой задевает переключатель на панели управления, и включается механизм, проталкивающий или прессующий мусор. Курой, то ли заметив это, то ли нет, поспешно тянет руку, чтобы достать мобильник. Но случайно – возможно, споткнувшись – теряет равновесие и падает туда сам. И его затягивает в работающий механизм…

В обычных условиях, думаю, это было бы невозможно. Но в тот день был очень густой туман. И то, что Курой наткнулся на мусоросборщик, и то, что из-за неверной оценки ситуации его туда затянуло, и то, что работники не заметили столь серьезное происшествие… Всё из-за тумана. Не только зрение, но и слух, и другие чувства, и даже внимательность и здравомыслие – все в этом тумане могло не работать как положено.

Попав в машину, Курой не смог вырваться, как ни дергался, и в итоге его раздавило. Вероятно, в тот момент он уже лишился жизни. Он даже на помощь не мог позвать. Только сжал и не выпускал подхваченный мобильник. И…

Никто из работников так и не заметил случившегося; машина завершила работу и повезла тело Куроя к мусороперерабатывающему заводу. Могли бы заметить, когда выгружали собранный мусор из машины, но даже там то ли опять-таки из-за тумана, то ли по какой-то другой причине допустили невероятную оплошность. Прошел четверг, и лишь вчера утром наконец-то…

Как, блин, такое могло произойти? Вопросы на каждом углу. Тем не менее, однако…

Результат – мертвый Курой на мусороперерабатывающем заводе. Необычайный туман и цепочка трагических случайностей привели к такому вот происшествию. С этим можно только смириться.

– Ужасный случай, да? – пробормотала Мей и медленно закрыла глаза. – Обычно такие ужасы не происходят…

Восьмое сентября, суббота, вторая половина дня. Я посетил «Пустые синие глаза в сумраке Ёми» и в том самом подвале встретился с Мей Мисаки.

Смерть Камбаяси-сэнсэй в собственной ванной. Трагическая гибель Юдзи Танаки, брата Синъити Танаки, свидетелем которой я был по пути из школы. Смерть из-за аномального поведения Симамуры, сидевшей дома с простудой. И обнародованная вчера смерть Куроя.

В общих чертах об этой серии событий я рассказал Мей вчера вечером по телефону. И мы решили сегодня встретиться. Чтобы я детально все рассказал и выслушал ее мысли по этому поводу…

– В каком состоянии был вчера класс? – спросила Мей.

– Конечно, в полном раздрае, – ответил я после небольшой паузы.

С утра первым делом сообщили о смерти Симамуры, днем – о смерти Куроя, между одним и вторым разошлась информация, что погибший накануне ребенок – это младший брат Танаки… Естественно, класс был в полном раздрае. Многие рыдали, было даже, пожалуй, мгновение чистой паники.

– А что Тибики-сан? – спросила Мей. Я ответил:

– Тибики-сан… он, по-моему, тоже очень растерян. Типа, «не знаю, что происходит, это против всякого смысла».

– …

– Вчера шестым уроком было естествознание. Поскольку Камбаяси-сэнсэй не было, нам назначили самообразование, но Тибики-сан пришел в класс и все разложил по полочкам. Думаю, это для того, чтобы информация не искажалась и не утекала. Но ребят это ничуть не успокоило, и в классе стал полный хаос…

– …

– Стали говорить, что это «катастрофы». С начала сентября прошла всего неделя, а умерло уже четыре человека, связанные с классом – как ни посмотри, а это странно. Аномально. Поэтому…

– Со-кун, ты тоже так думаешь?

– Мисаки-сан, а ты? – ответил я вопросом на вопрос. Мей вновь слегка нахмурила бровь. Как и в тот раз, почти никаких других изменений в выражении ее лица не было. Но, в отличие от того раза, сейчас ее лицо не казалось «бесстрастным лицом куклы».

 

2

Вчера, естественно, я тоже был в диком шоке, потрясении и замешательстве… но если позавчера я смог провести самоанализ и осознать, что я «в состоянии ступора», то тут не смог и этого. От все новых извещений о смертях я весь дрожал, у меня кружилась голова, а потом ее заполняли самые разные эмоции и бурлили там. Что я думал, с кем и о чем разговаривал – сейчас совершенно не помнил.

Вернувшись домой, я связался с Мей, договорился встретиться сегодня и лег в кровать, но, хоть время было позднее, заснуть не мог. Принял выписанное лекарство – и все равно толком не заснул… Короткий сон чередовался с неприятными пробуждениями, и так до самого утра.

Я сам сейчас живой или мертвый? Этот вопрос кипел во мне при пробуждении. И мной овладела сильнейшая тревога… В полном замешательстве я позвонил в «клинику» городской больницы. Но амбулаторные консультации Усуя-сэнсэя на сегодня были уже расписаны. Мне сказали, что окно есть ближе к вечеру, но…

– Все в порядке, – ответил я, изо всех сил стараясь задавить тревогу.

Все в порядке, попытался я убедить самого себя.

Днем я обещал встретиться с Мей. И без колебаний решил, что эта встреча важнее консультации с Усуем-сэнсэем.

Магазин в Мисаки я посетил впервые с того раза в августе, после совместного просмотра кино о динозаврах. Прошло три недели… нет, уже почти четыре?

За большим столом у входа, как всегда, сидела бабушка Аманэ. «Добро пожаловать, Со-кун, – поприветствовала она меня. – Если ты к Мей, то она внизу».

После июльского ремонта первый этаж стал выглядеть немного по-другому.

Витрин стало меньше, и изменилось их расположение. В целом стало казаться просторнее, включая уголок с диванами. Поэтому в до сих пор не использовавшемся верхнем пространстве стало больше необычных предметов. По всей высоте стены располагались полки, похожие на балкончики из прозрачного материала, с потолка свисали футляры, похожие на яйца из этого же материала… И на полках, и в футлярах находились куклы в позах, предназначенных для просмотра снизу, и освещение было соответствующим.

Несмотря на дневное время, атмосфера была сумрачная – это не изменилось. И музыка играла такая же, как прежде. Тихая, меланхоличная, вполне подходящая для тайного собрания кукол…

– …Странно, да?

– Что странно? – переспросил я, и Мей, чуть помолчав, объяснила:

– Четверо «причастных» умерли подряд, один за другим, это нетипично. Необычно, мне кажется.

По-прежнему с одной нахмуренной бровью, Мей легонько качнула головой. Я вдруг понял, что лицо Мей бесстрастное не потому, что лишено эмоций, а потому, что она во власти некоей эмоции.

– Что в классе паника, это естественно. Как людей ни успокаивай, от тревоги не избавиться.

– Значит, Мисаки-сан, ты думаешь…

Я знал, что мой голос сейчас прозвучал неестественно, без интонаций. Потому что я сам был во власти некоей эмоции.

– Думаю, это «катастрофы», – сказала Мей и тихо вздохнула. – Хотя и не хочу в это верить.

– Но, Мисаки-сан…

– Никакого смысла?

– Так Тибики-сан…

– Со-кун, а ты что думаешь?

– Я… – попытался я ответить, однако голос застрял в горле. Я чувствовал, что, если признаю это вслух, возврата назад уже не будет. Но все-таки… – Думаю… да.

Все-таки не признать было невозможно.

– Отрицать бесполезно. Вариантов нет, кроме «катастроф». Но…

– Но?

– Почему, за что это с нами происходит?

– Почему… за что…

– Ну правда ведь?

Мей наверняка и без моих слов все отлично понимала. Но, даже думая так, я не мог не повысить голос.

– В тот вечер в июле мы вернули к «смерти» «мертвого», Идзуми Акадзаву, и на этом «катастрофы» должны были прекратиться. Все, кроме нас с тобой, потеряли воспоминания о ней из этого года, все документы про нее вернулись к тому, что было. И в августе от «катастроф» не погибло ни одного человека. И тем не менее…

– И тем не менее почему? Почему опять умирают люди? – спросила Мей будто саму себя, закрыв глаза, и тихо покачала головой. – Может быть, «катастрофы» от этого не прекратились? Или временно прекратились, но снова начались? В любом случае, почему? – при этих словах Мей снова покачала головой. – …Я не знаю.

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

– Такое совершенно точно происходит впервые. Не удивительно, что Тибики-сан в растерянности.

Мей поникла плечами и глубоко вздохнула.

Мне было до боли ясно, что она и сама в растерянности, и я отвел глаза от ее лица, на которое смотрел все это время.

 

3

Какое-то время я не раскрывал рта, Мей тоже молчала… Струнная музыка тоже вдруг смолкла. Бабушка Аманэ наверху ее остановила, а может, с техникой возникла какая-то проблема?

Я осознанно втянул холодный, застоявшийся воздух угрюмого подвального помещения. Куклы, выставленные напоказ в этом похожем на погреб месте. Внезапно накатило чувство, будто я должен дышать за них… Такое, кажется, я испытал впервые за все время, что хожу в этот подвал.

Я ждал, что, возможно, Мей что-нибудь скажет.

Возможно, и Мей ждала, что я что-нибудь скажу… Нет, похоже, она просто погрузилась в задумчивость. Сидя на стуле абсолютно неподвижно, она снова зажмурилась… Я был озадачен: что она?..

Молчание продолжало длиться. И наконец…

– Ээ… что? – спросил я, когда Мей открыла глаза. Мей вопросительно склонила голову набок. – Не, ну я, в смысле…

– Не понимаю, – пробормотала Мей и, как и до того, глубоко вздохнула. – Почему «катастрофы» не прекратились? Почему снова начались? Абсолютно не понимаю.

Как и до того, она покачала головой. Однако затем…

– Но кое-что меня немного цепляет, – продолжила Мей.

– Цепляет? Что же?

– Немного странное, дискомфортное ощущение, – сказала Мей и приложила к правому виску кончики среднего и безымянного пальцев. – Где-то в начале мая, когда девушка по имени Хадзуми-сан отказалась быть вторым «тем, кого нет». Тогда я сказала, что думаю, что все будет в порядке. Даже если «тех, кого нет» станет на одного меньше, тебя, Со-кун, будет вполне достаточно. Если оставшийся будет правильно выполнять свою работу, «катастрофы» не начнутся.

Да, верно…

Тогда Мей ясно это сказала, и я попытался в это поверить. Но в итоге ближе к концу мая погибла Цугунага, в тот же день умерла мать Таканаси, и стало ясно, что «катастрофы» начались.

– Тогда я вовсе не пыталась изображать оптимизм. Я так говорила не для того, чтобы тебя успокоить, Со-кун, я сказала то, что думала на самом деле. Но…

– …

– Оказалось, что я ошиблась, но все-таки странно. Почему «катастрофы» начались?

Почему «катастрофы» начались? Этот вопрос Мей пробудил у меня в памяти слова, которые произнесла она.

«Думаю, проблема в важности восстановления, так сказать, "баланса сил"».

Она. Идзуми.

«"Катастрофы" начинаются, когда в класс проникает "лишний", он же "мертвый", которого там быть не должно. В качестве "контрмеры" в классе назначается "тот, кого нет", и это позволяет остановить "катастрофы". "Сила" притягивающего к себе смерть "мертвого" компенсируется "силой" "того, кого нет", и достигается баланс. Вот такой образ».

Это было – да, вечером через два дня после гибели Цугунаги.

«В этом году мы в качестве "контрмеры" на всякий случай назначили двух "тех, кого нет". И раз в апреле "катастрофы" не начались, значит, баланс соблюдался правильно. Но когда в начале мая Хадзуми-сан отказалась от своей роли, "катастрофы" начались. Значит, в нынешнем году соотношение сил вот такое».

«То есть одного "того, кого нет" для баланса недостаточно?» – спросил я тогда, и Идзуми ответила:

«Недостаточно, баланс порушился… Да, такой образ. Если не увеличить "силу" "того, кого нет", "силу" нынешнего "мертвого" не перебороть. Поэтому… вот».

Восстановить порушенный уходом Хадзуми баланс, снова доведя число «тех, кого нет» до двух. Тогда все должно прекратиться. Исходя из этой логики, она заговорила о новой «контрмере»…

– Проблема баланса «сил»… Да, вот так ты мне тогда сказал, – Мей, как всегда, видела меня насквозь. – С этой мыслью Акадзава-сан предложила новую «контрмеру», снова сделать двух «тех, кого нет». Это я помню. Но в итоге «дополнительная контрмера» результата не принесла.

Медленно произнеся все это, словно убедившись в собственных воспоминаниях, Мей наконец убрала руку от виска.

– Вернемся к нашим баранам.

Тихо отогнав всплывший в памяти голос и лицо Идзуми, я ответил:

– А… ага.

Мей сказала:

– Проблема, которую я видела тогда, в мае, и проблема, которую я увидела теперь, когда якобы прекратившиеся «катастрофы» снова начались. Они похожи, обе порождают лишь вопрос «почему»… и плюс общее чувство дискомфорта. Что-то странное, что-то подозрительное, что-то… да, одинаковый неприятный диссонанс.

Мей сама не понимала это чувство. Не улавливала четко его смысл. Так это выглядело.

Я тоже не вполне понимал, что она пыталась сказать, и мне оставалось лишь выразить свою мысль простыми словами…

– Логики нет. Все упирается в правила. Почему все-таки происходит? Главный вопрос ведь именно в этом?

– Угу. Похоже… что так, – ответила Мей. Ее голос прозвучал нетипично тревожно.

– Раз так… – сказал я. Не в силах сдержать внезапно вспыхнувшую во мне в этот момент эмоцию, подобную черному облаку, я наполовину пошел у нее на поводу. – На логику, похоже, полагаться нельзя. Можно называть это правилами, но это не законы, доказанные научно. «Феномен», «катастрофы» – изначально штуки абсурдные, поэтому, сколько логику ни напрягай, доказательств не будет. Это антилогичная история с самого начала.

В тот день в конце июля, когда я из «Фройден Тобии» переехал обратно в родовой особняк Акадзавы, Ягисава мне это сказал, и я жутко запротестовал. А теперь осознал, что сам говорю это же. Но…

– Мы пытались работать с «феноменом» на основе установленных «правил», но неудачно. На основе вашего опыта трехлетней давности вернули «мертвого» к «смерти»… а «катастрофы» не прекратились.

Небрежно, с почти мазохистским ощущением я нанизывал слова.

– Поэтому я и сказал, нельзя полагаться. То, что было до сих пор, вовсе не обязательно работает. Возможно, весь наш прежний ход мыслей неверен…

Возможно, то, что тем июльским вечером мы загнали Идзуми в «смерть», было бессмысленно. Если бы мы знали, что результат будет вот таким, может, не было бы необходимо загонять ее в угол? Если бы я с самого начала не пытался умно сопротивляться, а сдался судьбе или, как Тэруя-сан, сбежал из города…

От этих раздумий мне вдруг стало тяжело дышать.

Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Воздух был неприятно холодным, кислорода не хватало, и я чувствовал, будто с каждым вдохом мое тело чуточку остывает. И еще чувствовал, будто куклы в этом воздухе перешептываются, хоть их рты и не умеют говорить. Словно сочувствуют мне. Словно насмехаются надо мной. Словно упрекают меня. Словно…

Ища спасения, я кинул взгляд на Мей.

В правом, не искусственном глазе Мей, смотревшем на меня, была видна печаль… Когда наши взгляды встретились, она медленно моргнула и закусила нижнюю губу.

– Со-кун, – тихо произнесла она. – Здесь тебе сейчас оставаться не стоит. Поднимемся наверх? Я попрошу бабушку сделать чай.

 

4

Мы переместились на диванчики на первом этаже, и бабушка Аманэ принесла горячий зеленый чай. Потягивая напиток, я стал понемногу отогреваться. В это время и музыка возобновилось, и обычное дыхание перестало меня душить…

Мей лишь пригубила чай, а затем, похоже, вновь погрузилась в раздумья. Не решаясь к ней обратиться, а точнее, не находя нужных слов, я обвел взглядом комнату, не вставая с дивана.

Кстати… Я вдруг вспомнил кое-что.

В прошлом месяце, когда мы после кино сюда заглянули, мы сперва беседовали в подвале за круглым столиком, потом поднялись на первый этаж, и…

Мой взгляд приковала к себе кукла, находящаяся в глубине комнаты, рядом с лестницей вниз.

Кукла была на старомодной кровати, накрытой багровой простыней. Чуть меньше натуральной величины, в белом платье – кукла девочки. …Вроде бы она долгое время обитала в уголке подвала. С августа, когда ремонт на первом этаже закончился, она выставлялась здесь.

Кукла лежала навзничь. Сложив руки на груди, переплетя пальцы. …Рыжевато-каштановые волосы. Белая кожа. Широко раскрытые глаза – те самые, «пустые синие». Чуть приоткрытый рот. Словно готовый в любой момент что-то произнести.

Лежащая на кровати девочка – от этой картины мое сознание естественным образом перекинулось на другую. Да, в тот день в начале августа, в городской больнице Юмигаоки. В той палате, к которой я пришел, погнавшись за призраком Идзуми…

«Со Хирацка-кун?»

Ее голос в тот момент. Голос, в котором ощущалась беззаботность, но в то же время какая-то слабость.

«Я рада, что ты пришел».

– Сперва она лежала в гробу, – сказала Мей в тот раз, когда я увидел эту куклу впервые. – Кирика, похоже, к ней очень привязалась. А я ее не особолюблю.

У куклы, которую Мей «не особо любит», было лицо, явно несколько похожее на ее. Конечно, я вспомнил, что когда-то уже слышал подобное.

«Вот оно что», – понял я, но в то же время в сознании всплыла та картина в больничной палате…

«Да, в порядке. В последнее время дела идут сравнительно хорошо».

В большой блеклой комнате – белая койка. И на ней лежит девушка, которую мы навестили вдвоем с Это.

«В итоге я так ничем и не помогла».

Услышав эти печальные слова…

Вовсе нет, захотел ответить я.

«Но все-таки я ничего не…»

Вовсе нет же. Ведь уже все хорошо. Насчет «катастроф» можно уже не тревожиться.

«Правда?»

Рядом с прикроватным столиком, серебристо сияя, покачивалось…

«Правда уже всё?»

«Катастрофы» прекратились, ответил я ей. Тогда я был в этом уверен. Тогда я думал, что для сомнений просто нет места.

«Вот как. Спасибо».

Я до сих пор не мог забыть ее улыбку, в которой было облегчение, но в то же время и грустинка.

«Спасибо. Я…»

Та больничная палата. И она. Макисэ.

В тот день, в тот момент я заметил, вспомнил, понял… в общем, нашел некий ответ. И, чтобы удостовериться, четыре недели назад здесь…

– Скажи, Со-кун, – заговорила Мей. Я поспешно выпрямился и повернулся к ней, глядящей на меня.

Чуть помедлив, Мей спросила:

– Ты боишься смерти?

– Эээ… – вырвалось у меня. От этого неожиданного вопроса я растерялся. Но ответил почти без паузы: – …Да, боюсь.

– Тебе не нравится смерть? Ты не хочешь умирать?

– Думаю, да, не хочу.

– Мм. Понятно.

Почему она задала такой вопрос? Я попытался понять ее намерения. Во мне пробудилась мысль вернуть Мей этот же вопрос, но я сразу передумал.

Потому что возникло чувство, что, возможно, у нее будет иной ответ, чем у меня. И я слегка боялся услышать этот ответ.

– В таком случае, Со-кун, как я тебе уже говорила, тебе стоит сбежать, – сказала Мей. – Пока ты в городе, риск «катастроф» не исчезнет. Если ты, как Сакаки-сан когда-то, бросишь все и уедешь из Йомиямы…

Но еще до того, как Мей договорила, я медленно покачал головой.

– Не хочу убегать.

– Но, Со-кун…

– Умирать тоже не хочу. Поэтому…

Поэтому что? Хоть я и задал себе этот вопрос, хоть и думал над ним, но ответ на него не находился – лишь пустые слова.

– Стараюсь быть осторожным. Всячески избегаю рисков, чтобы не угодить в «катастрофу».

– …Ясно, – вздохнув, пробормотала Мей, но я знал, что ее положение сейчас не такое, как прежде. Поэтому…

Мне уже предстояло возвращаться домой, и я просто не мог не сказать Мей напоследок:

– Мисаки-сан, ты тоже береги себя.

 

5

«Динь!» – звякнул мне в спину колокольчик, когда я вышел на улицу. Оседлал припаркованный перед домом велосипед, и тут…

– Скажи, Со-кун, – вдруг задумчиво произнесла вышедшая меня проводить Мей. – В каком состоянии сейчас эта Хадзуми-сан?

– В каком состоянии… Ну, вчера она была в дикой панике. Узнала про смерть Симамуры-сан, ее близкой подруги, так что это, думаю, вполне естественно.

– Ее координаты ты знаешь?

– Телефон пойдет?

– Лучше бы и адрес тоже.

С чего ей понадобился адрес Хадзуми?

Мне это показалось странным, но особо задумываться об этом я не стал. Вернусь домой – посмотрю в списке класса. Так я ей ответил.

– Тогда мне сообщишь? – попросила Мей своим обычным бесстрастным тоном.

– Эээ… почему такая срочность?

– Ну, в общем… – уклонилась Мей. – Хотя бы по мейлу скинь. …Пожалуйста, а?

 

6

– Слушай, это правда? Правда, что «катастрофы» опять начались? Они же закончились в июле? – спросил Ягисава, не притронувшись к принесенному тетей Саюри чаю со льдом. Мы вдвоем сидели в моей комнате. Нельзя сказать, что тон его был гневным, но необычайно серьезным – был. – Скажи, Со, что происходит? Что ты сам об этом думаешь?

Девятое сентября, воскресенье, вторая половина дня. «Можно я сейчас к тебе забегу?» – неожиданно спросил по телефону Ягисава меньше часа назад. Конечно, я не отказал и встретил его, но…

Смерти, происходящие одна за другой с начала месяца, вызваны «катастрофами»?

В пятницу на большой перемене мы встретились с Тибики-саном, и как раз тогда ему по телефону сообщили о смерти Куроя – с тех пор мы с Ягисавой толком не общались. По-хорошему, это надо было бы обсудить с безопасниками Это и Тадзими, но… умом я это понимал, однако просто не вытянул бы.

И не только я.

И Ягисава, и Это, и Тадзими наверняка были в таком же состоянии.

И даже Тибики-сан. Видя царящий в классе хаос, он не мог одолеть его с прежним своим спокойствием. Только говорил всем слова типа «успокойтесь», «не паникуйте», но на вопросы «это все-таки "катастрофы", да?», «почему?», «что нам делать?» не мог дать ясного ответа…

– Вчера я разговаривал с Мисаки-сан.

Я чуть отвел глаза от пронизывающего взгляда Ягисавы и затем продолжил:

– Я ей всё рассказал. Она тоже считает, что это «катастрофы».

– Вот как. Вот оно как…

Ягисава провел пятерней по своим длинным волосам.

– Ммм… – промычал он, затем вздохнул. – Вот блин…

Мы сидели друг напротив друга за низким овальным столиком в моей комнате (спальне и по совместительству кабинете).

В комнате был бардак, поэтому приглашать Ягисаву мне не хотелось, но ничего не попишешь. Я ведь не хотел, чтобы наш разговор услышала тетя Саюри. Потому что до сих пор не рассказал тете и дяде про «особые обстоятельства класса 3-3».

Впрочем, у них просто не могло не возникнуть каких-то сомнений. Я не был откровенен, но то, что с весны в Северном Ёми случилось несколько ЧП, было известно (а в июле в этой самой семье умер дедушка). В этом месяце до них наверняка тоже дошла та или иная информация, и, думаю, они заметили, что со мной что-то не то.

Тетя Саюри каждый день беспокоилась: «У тебя всё в порядке, Со-кун?» «Если есть какие-то проблемы, обязательно обсуди», – но дальше этого не заходила. Допросов не устраивала. …За такое деликатное обращение я, пожалуй, был им благодарен. Если я сейчас все им в подробностях расскажу, все равно никакого решения они не предложат. Я лишь вызову проблемы, в самых разных смыслах.

– …И тем не менее, Со, – прекратив возиться с волосами, Ягисава пристально посмотрел на меня. – Что, блин, происходит? «Катастрофы» должны были прекратиться. «Мертвый» в июле исчез. Никакой же логики, а?

– …

– Странно, скажешь нет? И подозрительно. Столько всего передумали, столько мер приняли, в результате летние каникулы нормально пережили, и все равно… все равно вот такое. В итоге – вот такое…

– …

– Что за дела? Что, почему происходит? А? …Хотя на тебя изливаться тоже бесполезно.

Ягисава снова промычал «ммм», затем протяжно выдохнул.

Какое-то время мы оба молчали.

Отпив чая, в котором уже почти полностью растворился лед, я встал и принялся искать пульт от кондиционера. За эти несколько минут в комнате как будто стало еще жарче и влажнее, чем было.

Подстроив кондиционер, я вернулся на место.

– А где та фотка? – обведя взглядом комнату, спросил Ягисава.

– Какая фотка?

– Ну, которая всегда была у тебя в комнате. Снятая летом 87 года.

– А…

Фото с летних каникул 1987 года, 14 лет назад. То самое, где были Тэруя-сан, сбежавший из Йомиямы, и его друзья-одноклассники, приглашенные им в «Приозерный особняк». Вдали от Йомиямы, где продолжались «катастрофы», они наслаждались кратким покоем…

– Куда-то я ее засунул. Может, в ящик стола.

Дело в том, что после исчезновения Идзуми в июле мне на эту фотку, которую раньше я действительно держал на виду, стало больно смотреть. Она была дорога мне как память о Тэруе-сане, но в то же время вызывала воспоминания об Идзуми во «Фройден Тобии».

Но у Ягисавы, должно быть, это фото оставалось в сердце – на нем весело улыбалась его тетя Риса-сан, умершая тогда же, 14 лет назад.

– Хочешь, я ее поищу?

– Не, не надо.

– Ягисава, твоя тетя ведь умерла от внезапной болезни, да?

– Так мне говорили. Но что за болезнь, я не в курсе.

Ягисава снял свои круглые очки и двумя пальцами правой руки сжал внутренние уголки глаз. Пытался подавить слезы? Вид у него был очень усталый.

– Курой умер жуткой смертью, – вдруг сменил он тему. – И брат Танаки тоже.

– …Угу.

– Если уж мне суждено умереть, то лучше бы не так жутко.

– Не, погоди. Хоть «катастрофы» и продолжаются, не факт, что ты умрешь.

– Ну, это, конечно, да…

– Что с твоим оптимизмом?

– Ну, он, конечно, есть, но… – Ягисава встревоженно нахмурился. – Но, в общем… – пробормотал он, после чего замолчал и какое-то время с серьезным видом сидел молча. Потом вновь заговорил: – Ладно, это уже не имеет значения. Есть ли какой-то способ избавиться от «катастроф»?

Все с тем же серьезным лицом.

– Ну… – с таким же серьезным лицом ответил я. – Не исключено, что возможен какой-то совершенно другой подход, но… не знаю. И пока что никто не знает.

– «Контрмера» в виде «того, кого нет» предназначена для того, чтобы «катастрофы» не начинались. Но я не об этом: есть ли способ свести на нет само появление «феномена», избавиться от «проклятия Мисаки»?

– Насколько я слышал, слово «проклятие» все понимают по-разному.

– Нет ли какого-нибудь, там, волшебного слова, чтобы «катастрофы» тебя не трогали?..

– Волшебного слова…

– Ну не обязательно волшебное слово… Вещица какая-нибудь, чтобы отгонять «катастрофы»… Песенка…

– Песенка?

Слово казалось безумным, точнее, совершенно неуместным, но отшутиться от него я не мог.

Ягисава тихо вздохнул и смолк; я тоже ничего не говорил. В комнате снова повисло молчание.

– В общем, думаю, свести риск к нулю можно только оказавшись «вне зоны», – произнес наконец я. – Как Тэруя-сан четырнадцать лет назад.

– Убраться из Йомиямы, да?

– В год Тэруи-сана в мае была крупная авария, погибло сразу много народу. Сам он тогда серьезно пострадал, а в следующем месяце умерла его мать… И тогда, видимо, он решил сбежать из города.

– …

– Но в норме это невозможно, верно? Даже если попытаться убедить родителей, все им объяснив, возникнет масса практических вопросов – с домом, с работой. Потому что в средней школе мы еще дети, и это доставляет кучу неудобств…

– Да уж, – тихо кивнул Ягисава. – И даже если я сбегу – у меня ведь большая семья. Старшая сестра, три младших брата. Отец приклеен к работе, которая рядом с домом… Просто взять и переехать – вообще нереально. Ыыы… но все-таки…

Тут Ягисава смолк и несколько раз хлопнул себя ладонью по лбу.

– «Катастрофы» ведь могут достаться не только мне, но и всем моим родным. Если так… ыыы…

Несмотря на принятую «контрмеру», «катастрофы» начались. Когда «мертвого» вернули к «смерти», они не прекратились, возобновились вновь. Неужели все бесполезно? Никак нельзя им противостоять?

Будто погрузившись по плечи в чувство беспомощности, я медленно ворочал в голове вопросы, ответа на которые не найти, сколько ни думай, я. И ответ действительно не находился, не мог найтись…

– Со? А ты сбежать не хочешь? – спросил Ягисава. – Если вернешься домой в Хинами… Ой, извини.

Почему я сижу на шее у Акадзав в Йомияме? В общих чертах я об этом Ягисаве рассказывал.

– Извини. Как-то я… Нет, но я, это, если так сделаю, то уже…

Ягисава оставил попытки продолжить свои слова, и тут…

Раздался звонок мобильника. Мой мобильник был в беззвучном режиме, так что это был телефон Ягисавы.

Достав из кармана джинсов мобильник, Ягисава, по-прежнему без очков, поднес дисплей к глазам.

– Тадзими? – пробормотал он и принял звонок. – Да? Тадзими. Что случи-… А? Чтооо?

Голос собеседника я не слышал. Но по ответам Ягисавы и его изменившемуся лицу я догадался, о чем речь.

– …К-как же… как же так… а, угу. Ну да. Как бы это сказать…

Затем Ягисава тихо произнес «Повесил трубку…» и кинул мобильник на стол. Надел лежавшие там же очки, и руки его при этом дрожали. Лицо задеревенело, один уголок рта приподнялся, как при спазме, словно он улыбался сквозь слезы.

«Что случилось, что он тебе сказал?» Прежде чем я успел это спросить, Ягисава стонущим голосом произнес:

– Со старшей сестрой Тадзими произошел несчастный случай. Она с подругой играли в парке развлечений Йомиямы, и там…

– Несчастный случай в парке развлечений…

– Деталей я не знаю, но сестра Тадзими… умерла.

 

7

Несчастный случай произошел девятого сентября, в воскресенье, в два часа дня.

Место происшествия – парк развлечений Йомиямы в юго-западной части города. Маленький старый парк, который, по слухам, вскоре закроют, но в тот день именно туда пошла Мияко Тадзими (19 лет, ученица техникума) с подругой по старшей школе. Когда они вдвоем пришли в «Кофейную чашку»…

Похоже, причиной ЧП стало то, что они вдвоем слишком сильно повернули центральную ручку, которая вращала чашку. От слишком быстрого вращения Мияко каким-то образом вылетела наружу.

Вылетев, она ударилась головой о другую работающую чашку. В результате – сильное кровотечение и потеря сознания, и, хотя ее забрала «скорая», Мияко умерла до приезда в больницу.

В парке развлечений Йомиямы я был один раз – тетя и дядя взяли меня туда в тот год, когда я переехал к Акадзавам. Тогда я был в сто раз эмоционально нестабильнее, чем сейчас, но, поскольку в парке развлечений я был впервые, у меня остались отрывочные, но приятные воспоминания. Кажется, и в «Кофейной чашке» я был.

Это тоже внесло свой вклад в мое потрясение, когда я узнал о трагедии в тот вечер. Только представив себе это… я ощутил, как меня охватывают ужас и отчаяние.

 

8

Десятое сентября, понедельник. С утра шел дождь.

Последние несколько дней я спал очень плохо, а то и вовсе не спал. Вот и сегодня я по пути в школу тер сонные глаза. На утренний классный час я опоздал и еле успел в класс до начала первого урока, но, войдя, слегка удивился множеству пустых парт. Но в то же время возникло чувство, типа, «ну, это можно понять»…

Грубо говоря, пустовало не меньше трети парт.

Умершие в первом триместре Цугунага и Кейске Кода. Лежащая в больнице Макисэ. Скончавшиеся совсем недавно Симамура и Курой. Плюс потерявший вчера сестру и не пришедший в школу Тадзими. Парту Идзуми уже убрали, так что это шесть отсутствующих. …На партах Симамуры и Куроя стояли вазы с белыми хризантемами, уж не знаю, кто распорядился.

Отсутствовало больше трети учеников. Значит, кроме этих шестерых, не было еще нескольких. А именно…

Потерявший брата в прошлый четверг Танака до сих пор отсутствовал из-за траура. И еще нескольких не было. Непохоже, чтобы все они заболели, значит, наверняка…

– Наверняка они боятся идти в школу, – после первого урока (математики) сказала мне Это. – «Причастные» умирают один за другим, и все уже поняли, что «катастрофы» не прекратились… Поэтому боятся, тут ничего не поделаешь. Я и сама боюсь.

– А… ну да.

– Где и когда случится «катастрофа», неизвестно. Даже в школе люди умирают. По дороге от дома до школы тоже опасно. Поэтому безопаснее всего запереться дома и не выходить. …Ничего удивительного, что люди так думают.

– Но даже если не выходить из дома, «катастрофа» все равно…

Случай с дедушкой. Случай с Симамурой. И я когда-то слышал от Мей о «причастном», который заперся в собственном доме, в своей комнате на втором этаже, и все равно погиб, когда в дом врезался здоровенный автокран. Но…

С начала второго триместра прошла всего неделя, а умерло уже пять человек. Более чем естественно, что многие ученики сейчас не способны рассуждать о «катастрофах» с холодной головой и всецело поглощены простой мыслью: «Не хочу идти в Северный Ёми».

– Возможно, скоро некоторые бросят школу и уедут из Йомиямы, – понизив голос, произнесла Это. – Такое и раньше бывало. Сестра моего кузена сказала, что три года назад тоже сильно тревожилась, что же делать.

– А ты как думаешь, что делать, Это-сан?

– Не знаю, – ответила Это неожиданно откровенно. – При всех тех усилиях, которые мы прикладывали с апреля, взять и сбежать – меня это раздражает. Я склонна беспокоиться по любому поводу. Поэтому в марте на «встрече по контрмерам» и предложила на всякий случай увеличить число «тех, кого нет» до двух.

– А, понятно.

– Но эта «контрмера» пошла вкривь и вкось, «катастрофы» в итоге начались, поэтому я сейчас наполовину думаю, что уже ничто не имеет значения.

Пожалуй, нормальная реакция для людей, склонных к беспокойству, и, возможно, для перфекционистов.

– Но все-таки, знаешь, я умирать не хочу, меня это страшит и бесит. Хирацка-кун, а ты?

– Я… – начал я, но слова нашел не сразу. – Я тоже не хочу. И боюсь. Но уже…

Уже не остановить «катастрофы». Уже не убежать от «катастроф». С какой-то вероятностью меня тоже может забрать «смерть». С другой стороны, удрать из Йомиямы – в моем случае не вариант. Поэтому…

– Что насчет Макисэ-сан? Ты рассказала ей о ситуации в этом месяце? – внезапно обеспокоившись, спросил я. Это качнула головой.

– Какое-то время я к ней не хожу.

– Как ее состояние? – поинтересовался я. Воспоминание о ее одиноко лежащей на больничной койке фигуре вызвало во мне сложные чувства.

Это снова покачала головой. И, будто себе под нос, пробормотала:

– На самом деле, что «катастрофы» не закончились, я ей до сих пор…

– Не сказала?

Это ничего не ответила, на этот раз чуть кивнув.

Испытывая все более сложные чувства, я поднял взгляд к потолку.

 

9

После второго урока я обратился к Ягисаве.

Не вставая со своего места, он поднял на меня глаза и произнес «Оу», но голос его прозвучал вяло. Выражение лица тоже было унылое, и, даже встретившись со мной взглядом, он тут же опустил голову.

Что с ним? Он в порядке? Я стал беспокоиться, но спрашивать было как-то неловко.

Такое состояние у него началось после вчерашнего телефонного разговора с Тадзими. Когда он мне рассказал о несчастном случае, у него сделалось какое-то задумчивое лицо, и больше он не говорил. О чем он мне хотел сказать непосредственно перед тем звонком, так и осталось в тумане… В конце концов он произнес лишь «Я домой» и встал.

Очевидно, он был потрясен. Я и сам был потрясен, поэтому в тот момент на состояние Ягисавы особого внимания не обратил.

– Я… – после этого попытался что-то еще сказать Ягисава. «М?» – посмотрел я на него, однако он тут же покачал головой. – Не, ничего. Проехали.

После этих слов он поспешил домой, но…

– Эй, тебе нездоровится? – снова обратился я к опустившему голову Ягисаве. – Хотя сейчас, наверное, не самое удачное время говорить «держи хвост пистолетом».

– А… Ну да…

Такого Ягисаву я вижу впервые, подумал я, но решил, что особо сильно беспокоиться смысла нет. Потому что это же Ягисава, завтра он сам придет в себя.

В этот день я с Ягисавой больше не общался.

 

10

На большой перемене я в одиночку направился в дополнительную библиотеку. Я хотел поговорить с Тибики-саном (хотя сам не знал, о чем и как), однако на двери висела табличка «Закрыто», и на мой стук никакой реакции не было…

Потом я заглянул в кабинет биокружка на первом этаже того же корпуса. Без какой-то конкретной цели. Просто так… Нет, я решил, что на большой перемене сюда вряд ли кто-то из членов придет, а мне хотелось побыть одному. По крайней мере, в класс возвращаться я точно не хотел.

Как я и предполагал, в кружке никого не было.

На собрании в конце августа кружок решил, что его нынешняя цель – вернуть животных, которых в нем держали. Сказано было «сразу, как начнется второй триместр», однако дело почти не продвигалось. И не было особых надежд, что продвинется. Двое третьеклассников, председатель Морисита и я, поделать с этим ничего не могли.

Я выдвинул из-под большого стола стул и сел.

Снаружи доносились звуки продолжающегося дождя. Внутри было сумрачно, жарко и влажно… но я почему-то не потел. Как будто внутри меня поселилось что-то очень холодное…

– …Сюнске.

Сюнске Кода умер в июне. Та картина даже сейчас всплыла у меня в памяти совершенно четко… но почему-то не вызвала дрожи. Может, потому что время прошло, а может, мои чувства касательно «смерти» уже изрядно онемели?

– Сюнске, ты тогда умер, а сейчас ты как?..

От этих непроизвольно вырвавшихся слов что-то шевельнулось в голове.

«Что происходит с человеком, когда он умирает?»

Аа… вопрос, который я задал, когда был маленьким.

«Когда человек умирает, он… может где-то воссоединиться со всеми?»

Вот так мне ответил тогда Тэруя-сан.

«А "все" – это кто?»

«Все, кто умерли раньше».

Если так, то Сюнске наверняка и сейчас…

Внезапно я осознал, о чем думаю, и немного содрогнулся.

Нет. Так неправильно. Нельзя так думать. Это не вопрос «правильно или неправильно», уже, по крайней мере, для меня…

«"Смерть" – это навсегда пустота, навсегда одиночество…»

Слова Мей. Три года назад в тот летний день. А я…

Щелк.

«Была жеребьевка с помощью карт. Хадзуми-сан вытянула джокера, и ее назначили «номером два», но… давай, вспомни. Что было перед тем?»

Я удивился. С чего вдруг это воспоминание?

«Перед началом жеребьевки кое-кто сказал: "Раз так, давайте я", помнишь? Тихим, почти незаметным голосом, но все тогда малость удивились. "С чего бы это вдруг?" – типа того…»

Это слова Идзуми. В конце мая, через два дня после того, как умерли Цугунага и мать Таканаси и стало ясно, что «катастрофы» начались.

«Почему?» – недоумевал я, а воспоминания продолжали всплывать.

Мои душевные порывы того времени. Мои ответы того времени. Мои…

Щелк.

«Но в итоге с этим предложением не согласились и устроили жеребьевку».

«Карты тогда уже перемешали, и, кажется… да, Хадзуми-сан сказала "Не, теперь уже поздно", что-то в этом роде, каким-то странно всполошенным голосом, и сразу после этого жеребьевка началась».

«А… угу. Так и было».

Кстати, это было после той беседы? Идзуми высказала свое мнение насчет «баланса сил» между «мертвым» и «теми, кого нет».

…Даже если так…

Почему? Здесь и сейчас – почему эти воспоминания?

Сегодня утром, когда я в классе говорил с Это, мы чуть коснулись мартовской «встречи по контрмерам» – поэтому? Или же…

Щелк.

Мне почудилось, будто где-то за гранью слышимости раздался тихий звук…

Юйка Хадзуми.

Внезапно мне на ум пришло это имя.

Юйка Хадзуми.

Она в числе тех, кто сегодня не пришли. Я думал, что с началом второго триместра она наконец-то снова стала ходить в школу, но всего через неделю она вновь стала прогуливать?

Я живо вспомнил ее чудовищное смятение в прошлую пятницу, когда нам подряд сообщили о смертях Симамуры и Куроя.

«Почему?», «За что?» – раздались рыдающие вскрики. И еще «Я тут ни при чем», «Я не виновата»… И она яростно мотала головой с растрепавшимися короткими волосами. Лицо ее сперва покраснело, а когда Кусакабе подбежала, чтобы ее успокоить, тут же побледнело…

Что она сегодня делает, отдыхая от школы?

Этот вопрос завладел мной, и я никак не мог выкинуть его из головы, поэтому…

Достав из кармана мобильник, я набрал записанный в телефонной книге номер Хадзуми.

 

11

После нескольких гудков она взяла трубку.

– Со-кун? – робким голосом спросила Хадзуми, поняв, очевидно, что это я.

– Извини, что так внезапно.

– Чего тебе? Зачем звонишь?

– Не, просто слегка… – я смягчил тон как можно сильнее. – Ты не пришла сегодня. Я слегка беспокоюсь, не случилось ли чего.

Секундное молчание. А затем…

– Пф, – несколько настороженно ответила она. – Беспокоишься, значит. Обо мне.

– Ну… да, беспокоюсь. Ты только-только снова начала ходить в школу, и вот опять…

– Больше не буду ходить, – ясно и четко заявила Хадзуми. – Больше в школу ни ногой. Ни за что.

До нее не достучаться?

– Ты сейчас дома?

– …Угу.

– Все время дома сидишь?

– Да. Потому что…

– Потому что?

– «Катастрофы» ведь не закончились, так? Наоборот, так много людей умирает. Камбаяси-сэнсэй, Симамура-тян… а вчера еще и сестра Тадзими-куна.

Ясно, что она напугана.

Хотя всего два-три месяца назад под влиянием «братика Накагавы» отрицала «катастрофы», утверждала, что это ненаучная ерунда. Не знаю, что между ними произошло за это время, но теперь она из его сферы притяжения вышла?

– Не знаю, что будет, если я выйду наружу. Поэтому в школу не хочу, не хочу. Не хочу умирать. А сидеть все время дома – безопасно.

Такую упрямую убежденность пробивать смысла не было. Я подумал: даже если скажу сейчас, что и взаперти риск «катастрофы» сохраняется, едва ли она прислушается.

– Угу. Ясно, – ответил я. – Думаю, можно и не заставлять себя выходить. Но только смотри не переборщи. Я хорошо понимаю твой страх, но, если только бояться всего подряд, как бы это сказать, недолго и с ума сойти…

Я подумал, что это было слишком неделикатно, но, возможно, мои слова послужили напоминанием и мне самому.

На этом, видимо, разговор можно заканчивать, решил я. «Ну, пока», – сказал в трубку, но…

– Погоди, Со-кун, – остановила меня Хадзуми.

– Да?

– Кто, блин, она такая?

Оттенок ее голоса был сейчас иным, чем прежде. Не нервничающий, а скорее напористый.

– «Она» – это кто? – не поняв смысла, переспросил я. – Ты сейчас о ком? Что произошло?

Снова секунда молчания. А потом Хадзуми сообщила вот что:

– Вчера вечером вдруг позвонили в домофон. Я взяла трубку, меня спросили: «Юйка Хадзуми-сан?» Незнакомый женский голос. Ни папы, ни мамы дома не было, так что я в прихожую не вышла. К тому же было уже довольно поздно, я немного боялась.

Аа, это… возможно…

– Тогда я спросила: «Вы кто?» Тогда она ответила: «Мисаки». И потом добавила: «Подруга Со Хирацки-куна».

Все-таки она, да?

– Но я ей не поверила и через домофон просто попросила ее уйти. И вообще, Мисаки – несчастливое имя. Меня малость беспокоило, что она твоя подруга, но это могло быть и вранье. В любом случае, это было неожиданно и как-то жутковато.

В субботу, когда мы с Мей расходились, она спросила у меня координаты Хадзуми именно для этого? Но зачем ей…

– Но знаешь, эта вчерашняя Мисаки сегодня снова пришла.

Пока я пытался понять, что нужно Мей, Хадзуми продолжила:

– Это было рано утром, так что мама была дома, и я не особо насторожилась, вышла в прихожую и открыла дверь, даже не взяв домофон. И там оказалась она…

Хадзуми и Мей встречались один раз, в мае. На мосту Идзана-баси через реку Йомияма. Хадзуми пересекла мост, гонясь за мной, а Мей шла с той стороны. Тогда они остановились на некотором расстоянии, но друг друга вполне должны были рассмотреть.

Мей это помнила. Но Хадзуми – я не думал, что она после той короткой встречи узнает ее в лицо. Поэтому…

– Она была в форме старшей школы. Она твой семпай, или как?

– Ну, что-то вроде того, – ответил я на этот вопрос. – Ничего подозрительного в ней нет.

– Еще как было подозрительное, – решительно возразила Хадзуми. – Зловещее белое лицо, на левом глазу повязка… И она такая: «Хадзуми-сан?» – совершенно без эмоций в голосе.

…Повязка на левом глазу?

– И что она сказала? – робко спросил я. Хадзуми таким тоном, будто ей неприятно было об этом говорить, ответила:

– Ничего. Ничего она не сказала, просто стояла снаружи и пялилась на меня. А потом ушла, и все.

– …Вот как.

– Скажи, Со-кун, кто, блин, она такая? Зачем пришла ко мне домой? Чего хотела?

Ее вопрос прозвучал куда напряженнее, чем в начале разговора. Не зная, что на него ответить, я занервничал, и в этот момент…

Из старого динамика в кабинете кружка прозвучал звонок об окончании большой перемены.

 

12

Следующий день. Одиннадцатое сентября, вторник.

Я жутко проспал, встал в одиннадцатом часу утра. Уже второй урок начался.

– Не торопись, Со-кун, – остановила меня тетя Саюри, когда я попытался выйти из дома, махнув рукой на завтрак. – Ты себя нормально чувствуешь? Нет температуры?

– Эээ… Нормально, да.

– Когда ты не встал, я заглянула в твою комнату, но ты так сладко спал, что мне было жалко тебя будить. У вокруг сейчас много плохого случается, поэтому ты устаешь.

– …Извините. Я заставил вас беспокоиться.

– Если ты себя неважно чувствуешь, можешь и пропустить школу.

– Не… я нормально.

Я правда не хотел доставлять тете и дяде еще больше проблем, чем сейчас. Поэтому, так ответив, я вышел из дома, но…

Если начистоту, я абсолютно не чувствовал себя «нормально».

Вчера ночью я тоже толком не спал. И даже когда немножко поспал, проснулся от кошмара… и так несколько раз. В последнее время я каждую ночь плохо спал. Если подумать – с прошлой среды, с того туманного дня, когда пропал Курой.

Я осознавал, что опустошен и душой, и телом. Недосып продолжался, и я ходил как вареный. Поэтому вчера вечером я лег рано. Но тут же в голове пошли крутиться всякие разные мысли…

Кабинет класса 3-3 с множеством пустых парт. Угрюмая атмосфера. Вялое лицо Ягисавы. Вчерашний телефонный разговор с Хадзуми. Учителя на уроках стараются не смотреть ученикам в глаза и говорят с ними так, будто прикасаются к какой-то опухоли…

…После шестого урока пришел временный классрук Тибики-сан с нетипично суровым лицом. Но обращенные к нам слова были невнятными, бессильными.

– Говоря откровенно, я не хочу думать, что «катастрофы» снова начались. Но то, что с начала месяца уже несколько «причастных» лишились жизни, отрицать невозможно. Итак, что нам в этих обстоятельствах делать?

Хоть Тибики-сан и начал в такой манере, никто не среагировал ни аханьем, ни еще какими звуками. Жутко пустая реакция… точнее, нереакция. Молчание, тишина, составной частью которой как будто стала сама «смерть». Лишь непрерывный звук дождя снаружи, холодный шум…

– Что нам делать? – повторил свой вопрос Тибики-сан, а потом сам же на него и ответил, качнув головой. – …Я не знаю. Но могу сказать одно: нельзя слишком сильно впадать в страх и тревогу. Есть правило: смерть от «катастроф» как минимум одного «причастного» в месяц; но вы, ученики класса, лишь часть этих «причастных». Нельзя зацикливаться на мысли «следующим буду я». Именно в такое время я хочу, чтобы вы взяли себя в руки, насколько возможно. И еще одно: это на прошлой неделе было очень странным. Насколько мне известно, так много «катастроф» за такой короткий промежуток времени случилось впервые… Поэтому, скорее всего, дальше так продолжаться не будет. Мне так кажется.

Тибики-сан не способен сочинить удобную ложь ради успокоения учеников – таков его характер, да и подход тоже. Я это понимал, но тем не менее…

– Нельзя исключить, что нынешнее это – нечто вроде афтершоков, – продолжил Тибики-сан. Глаза его за стеклами очков были сильно прищурены, и выглядело так, будто он пытается убедить самого себя. – В июле, когда «лишний» исчез, «феномен» закончился, в результате «катастрофы» прекратились. Так что в этом году должен быть уже «конец». Новые «катастрофы» противоречат всякой логике. Не проглядывается смысл.

«Аа, вот почему…» – не мог не подумать я.

Нынешнее это – явно «особый случай». Прежние правила не действуют. Логикой не объяснить. Прежде никогда не случавшееся, иррегулярное, неподступное, странное явление… Только так и остается думать?

Употребленное Тибики-саном слово «афтершок» явно было последней отчаянной попыткой хоть как-то объяснить смысл происходящего.

– Если считать «катастрофы» «сверхъестественным природным бедствием» и сравнивать их с таким природным бедствием, как землетрясение, то после крупных землетрясений бывают афтершоки, и в отношении «катастроф» можно предполагать то же самое. Раньше такого не было, но в этом году сохранилась некая инерция, и вот…

Ну очень натянутая теория. Тибики-сан наверняка и сам это понимал.

Впрочем, я вспомнил, что на лице Тибики-сана тогда были горечь и боль… и, пожалуй, слабый намек на обреченность.

…Возможно, Тибики-сан уже морально приготовился к худшему.

Такая мысль ворочалась у меня в голове во время бессонной ночи.

Тибики-сан, исполняющий обязанности нашего классрука после смерти Камбаяси-сэнсэй, сейчас тоже «член класса 3-3». Один из «причастных», которые могут подвергаться «катастрофам». До сих пор он наблюдал за «феноменом» со стороны, но теперь его положение изменилось. Поэтому…

Горечь, боль и да, печаль тоже – все это я видел на лице Тибики-сана. …Почему-то на него наложилось лицо Тэруи-сана, каким я помнил его три года назад, когда он умер.

 

13

По пути в школу я заметил в логах мобильника сообщение о неотвеченном звонке. Посмотрел – оказалось от Цкихо…

Сколько прошло, месяца два с половиной?

Одна запись на автоответчике. Видимо, Цкихо оставила сообщение. Я вполне мог представить, что там. Потому что позвонила она именно сегодня, одиннадцатого сентября, утром.

И в прошлом, и в позапрошлом году она звонила утром в этот день. «С днем рождения», – говорила.

Сегодня мне исполняется пятнадцать лет.

Она как мать хочет сказать мне в этот день «поздравляю»? Несмотря на то, что мы уже три года в таком вот состоянии…

С того дня в конце июня, когда я на крыше больницы (на глазах у Мей) объявил Цкихо о разрыве отношений, моя злость к ней слегка поутихла. Тогда Мей сказала: «Ты ее любишь. Со-кун, все равно ты любишь Цкихо-сан»; однако так это или нет, даже я сам не знал и до сих пор не знаю. Но…

Не хочу слушать это сообщение.

На меня прямо накатило. И я удалил сообщение, не открывая.

Дождь, похоже, лил всю ночь. К тому времени, когда я вышел из дома, он уже прекратился, но, судя по затянутому тучами небу, мог снова пойти в любой момент. И, когда я добрался до школы, заморосило-таки.

Слишком мелкий дождь, чтобы доставать зонт. Я быстрым шагом направился от задних ворот к зданию; было без чего-то одиннадцать утра. Второй урок закончился, третий только-только начался…

На спортплощадке, полной луж, физкультура не проводилась, и огромное безлюдное пространство выглядело угнетающе пустым. В небе виднелось несколько черных силуэтов ворон. Я приостановился и машинально проводил их взглядом. И в этот момент…

Завибрировал мобильник. Входящий вызов.

«Снова Цкихо?» – подумал я, но, судя по времени, это была не она. С этой мыслью я достал мобильник. На дисплее было имя «Ягисава».

– Да. Ягисава? – стоя на месте, принял звонок я. Ягисава ответил:

– Со… ты сейчас дома?

– Нет. Я опоздал, только-только пришел в школу.

– Ну вот. А я уж решил, что сегодня ты точно отдыхаешь от школы.

– Просто вчера плохо спал, сегодня не встал вовремя. …А вот у тебя сейчас урок. Может, это ты школу прогуливаешь?

Ягисава ответил не сразу.

– Я в школе, но не пошел на третий урок.

– Ээ… что случилось?

– Ну, типа…

Ягисава ушел от ответа, но тут же сам спросил:

– Ты говоришь, уже пришел в школу. А сейчас ты где?

– Вошел через задние ворота…

– М? …Аа, вот он ты.

– Что значит «вот он ты»? – удивился я и машинально огляделся. Оттуда, где он сейчас, меня видно, что ли? – Ягисава, а ты где?..

– Я думал, ты сегодня дома, потому и позвонил.

– А? Ты это к чему?

– Ну… – начал Ягисава и смолк. Я слышал лишь немного хриплое дыхание. И наконец… – В последний раз хочу с тобой поговорить.

– ЧТООО?

О чем это он? Что, блин, за «в последний раз»?

Внезапно меня охватило зловещее предчувствие. Я поспешно огляделся еще раз.

Место, откуда меня видно. Место, откуда можно ткнуть пальцем и сказать «вот он ты». Где же оно?

– Я тут, – послышался голос из телефонной трубки. – На крыше корпуса С.

– А? Что?

По ту сторону пустующей спортплощадки. Серое железобетонное трехэтажное здание. Ближайшее ко мне, корпус С. И там, на крыше…

…Есть. Это он?

Под немного усилившемся дождем я напряг глаза.

На фоне свинцовых туч виднелся одинокий силуэт. Из-за расстояния разобрать толком я не мог, но, кажется, он стоял снаружи от ограждения крыши. Это был…

– Видишь меня? – раздался голос Ягисавы. – Видишь, я машу рукой?

Силуэт поднял руку.

– Странно, что именно в такой момент.

– Погоди, Ягисава, что…

Не отнимая трубки от уха, я пошел, почти побежал через спортплощадку. Это был кратчайший путь к тому корпусу.

– Прости, Со, я уже… – сказал Ягисава. – Я уже вниз… убегаю.

– Вниз? Убегаешь? Т-ты что… – переспросил я, пыхтя на бегу по грязной спортплощадке. – Что такое говоришь? Что…

– Я в последние дни все думал, – ответил Ягисава. – Пока я здесь, в Йомияме, ученик класса 3-3, от риска «катастрофы» мне не избавиться. И это не только моя проблема. Это может случиться и с родителями, и с братьями, и с сестрой. Как с братом Танаки. Как с сестрой Тадзими. А раз так…

Ягисава говорил безо всякого возбуждения, скорее буднично.

– Раз так, если я сейчас исчезну, что будет? Мои родные отделятся от класса 3-3, перестанут быть «причастными», значит, и риск «катастроф» для них пропадет. Так?

– Это, это же…

Уже почти преодолев спортплощадку, я остановился и запрокинул голову. Стоящая на краю крыши мокрая от дождя человеческая фигурка была уже не «чьей-то», а явно «Ягисавы».

– Не смей, Ягисава, – хоть и запыхавшись все же сумел выдавить я.

Ягисава, да, собирается оттуда спрыгнуть вниз. Спрыгнув, отдать свою жизнь, зато семью…

– Не смей так делать!

Ягисава не знает? Это абсолютно неправильный ход мыслей.

– Не останавливай меня.

– Не смей!

Три года назад среди «причастных» к тому самому классу, погибших во время выезда, были бабушка с дедушкой одного из учеников, умерших от «катастрофы» в том же году. Ягисава этого не знает? …Но сейчас у меня может просто не быть времени ему объяснить.

– Не смей, Ягисава, – я только и мог, что раз за разом запрещать ему. – Не смей.

– Я уже решил.

– Не смей! Стой!

Последнее я крикнул уже не по телефону, а напрямую, глядя на него, стоящего на крыше.

– СТОООЙ!

Этот крик наверняка донесся даже до учителей и учеников в классах. Потому что не меньше половины окон открылось.

Из окон корпуса С выглянуло несколько голов. Я почувствовал на себе подозрительные взгляды.

– Стой! – повторил я. – Стой, Ягисава!

Но…

– Прости, Со, – донесся из телефона голос Ягисавы и вздох. – Ладно, пока. А ты живи.

Разговор оборвался. И в следующий же момент…

Стоявший на крыше снаружи от ограждения Ягисава прыгнул вперед. Не тратя времени на крик, он упал и исчез за кустарником, растущим между спортплощадкой и зданием.

 

14

Через несколько часов после этого происшествия я вернулся домой. Закрылся в комнате и лежал там в тупом оцепенении. Узнавшая про все обстоятельства тетя Саюри несколько раз подходила, беспокоясь, но я отвечал лишь «все нормально».

Я видел прыжок Ягисавы в реальном времени, но затем был такой мощный шок, что тело отказывалось двигаться, я был в буквальном смысле парализован. Не в силах подойти к упавшему телу, я лишь стоял столбом под дождем, а кто-то другой тем временем позвонил в 110 и 119, и очень быстро примчались полиция и «скорая»… Школа бурлила, как растревоженный улей.

Помню, что видел издалека, как Ягисаву на носилках несли в «скорую». Там, куда он упал, был газон, поэтому мгновенной смерти удалось избежать. Вдобавок земля была мягкой из-за дождя.

Больше всего на свете я хотел помчаться в больницу, но Тибики-сан обнаружил меня в таком состоянии и – уж не знаю, насколько он догадался, что со мной творится, – сказал:

– В больницу поеду я. Хирацка-кун, а ты немедленно иди домой. Думаю, так будет лучше.

– А… но…

– Ты ужасно выглядишь. Голос дрожит, и сам весь трясешься. Как чувствуешь-то себя?

– …Не знаю.

– Ты видел, как падал Ягисава-кун, да?

– …Да. Я поздно пришел в школу, и как раз в этот момент он…

– Хм. Так или иначе, предлагаю тебе немного отдохнуть в школьном медпункте или, если ты в порядке, сразу пойти домой.

– Но Ягисава… Ягисава…

– Если что-то о нем узнаю, сразу свяжусь с тобой.

– …

– Полиция ищет свидетелей, чтобы расспросить, но я пока что успешно играю роль буфера. Годится?

– Спасибо большое.

– На обратном пути будь осторожен. Не влипни тоже в «катастрофу».

– …Ладно.

В итоге я вернулся домой около двух пополудни и стал ждать звонка от Тибики-сана. Лишь тогда бившая меня все время дрожь наконец успокоилась. Как ни странно, из глаз не выкатилось ни слезинки. Как будто все мои эмоции парализовало.

Тибики-сан связался со мной, кажется, в пятом часу. Позвонил из городской больницы мне на мобильник.

– У него перелом черепа и кровоизлияние в мозг, поэтому он без сознания, состояние тяжелое. Он едва выжил, но дальнейшее прогнозу не поддается, – тихим, сдавленным голосом сообщил он о состоянии Ягисавы. – Никого, кроме членов семьи, к нему не пускают. Даже если бы ты сюда примчался, ничего бы не смог.

– …Вот как…

– Но почему Ягисава-кун ни с того ни с сего так сделал?.. – спросил Тибики-сан, словно обращаясь к самому себе. Я колебался, стоит ли пересказывать наш телефонный разговор перед самым прыжком, но решил этого не делать. Даже вспоминать о нем было больно.

– Эмм, Тибики-сан… Вот это, что было с Ягисавой, – это тоже «катастрофа»? – спросил я.

– «Смерть», вызванная «катастрофами», – это не только несчастные случаи и смерть от болезни. Убийство и самоубийство тоже.

– Да… ясно…

– Я видел самые разные случаи. Иногда оказывались вовлечены и другие люди, помимо «причастных»…

– Ягисава может выжить? – спросил я. Ответ Тибики-сана прозвучал жестко:

– Тяжелое состояние – это само по себе очень серьезно. Если есть связь с «катастрофой», тем более мало надежд. Очень жаль…

Когда я представил Ягисаву, находящегося между жизнью и смертью в отделении интенсивной терапии, в груди заныло, так что даже дышать было трудно. И все равно слез не было. У меня в самом деле парализовало эмоции?

Мной должны были владеть грусть, горечь. Тревога, страх. Даже отчаяние. И тем не менее цепь, связанная с подобными эмоциями, где-то разорвалась, перегорела. Такое было ощущение.

Мои чувства, получив жестокий удар, находились в полном смятении, а часть сознания медленно, но верно отдалялась от «реальности». И такое было ощущение.

Мне казалось, что мое сердце начинает разрываться. Я с неизбежностью вспоминал события трехлетней давности.

Мое сердце изначально не было особо сильным, а нынешнюю «реальность» оно просто не могло вынести, и…

Начинает разрываться, разрывается… А что будет после того, как оно разорвется? Что станет с тем, что есть «я»? Чем «я» стану? В плену вот таких неизбывных мыслей я…

Так и сидел один в своей комнате, охваченный лишь ошеломлением.

 

15

Лишь когда меняпозвали на ужин, я вышел из комнаты. Ни к кем не говорил, немного поел и тут же вернулся к себе.

Волнение. Тревога. Страх. Подозрение. Сомнение. Бессилие. Безнадежность. …В голове металось огромное количество вопросов и мыслей, но ни одной из них я не мог толком рассмотреть. То, что мое сердце, возможно, начало разрываться, я воспринимал как чью-то, не мою проблему. Вот так, в ступоре, я и проводил время.

Я хотел заснуть сегодня ночью как можно быстрее, полагаясь хоть на лекарства, хоть на что угодно. Поэтому выпил имеющиеся у меня снотворные и транквилизаторы, причем во вдвое больших дозах, чем прописано… и все равно глубокого сна не получилось.

Посреди нестабильного сна какая-то частица мозга то и дело просыпалась и самовольно ворочала мысли. Такое было ощущение…

…

…Почему?

Главный вопрос, который на меня давил.

Почему? Почему так?

«Мертвая» = «Идзуми Акадзава» возвращена к «смерти» и исчезла, так почему же «катастрофы» снова происходят?

Они на время прекратились, но в начале этого месяца снова вот так… почему? Почему это случилось?

Нынешнее это – «особый случай», при котором не действуют обычные правила, «нетипичная ситуация», с которой не сталкивался даже Тибики-сан? Или же…

Или это – вовсе не «особый случай»? Если так, какой тут кроется смысл?

«Проблема в важности восстановления, так сказать, «"баланса сил"».

В голову вдруг всплыли слова Идзуми. Почему?

«"Сила" притягивающего к себе смерть "мертвого" компенсируется "силой" "того, кого нет", и достигается баланс»…

…Почему?

«Значит, в нынешнем году соотношение сил вот такое».

…Почему? Именно сейчас – эти слова… почему? Почему? Почему?

Множество «почему?» смешалось в клубок и издевалось надо мной. Нет, или они пытались мне что-то показать? Что-то… ответить? Не может быть, не должно быть – я уже сдался, и тем не менее?..

…Почему?

И еще один вопрос.

Почему… да, почему именно сейчас Мей Мисаки решила встретиться с Юйкой Хадзуми?

«Еще как было подозрительное».

Слова Хадзуми.

«Зловещее белое лицо, на левом глазу повязка…»

…

…

…Что-то вроде увиделось…

Щелк.

Толком не видно. Что-то зацепилось…

Щелк.

Толком не зацепилось. Что-то… что-то, возможно, очень важное…

…

…

…Я резко проснулся.

Страшно хотелось по-маленькому.

На ватных (возможно, из-за лекарств) ногах я направился к туалету, когда…

Я заметил брошенный на пол возле кровати мобильник. Подняв его, я обнаружил, что он разряжен. Да, я же его не заряжал ни сегодня, ни вчера. Голова была как в тумане (возможно, тоже из-за лекарств), и я, медленно соображая, подключил мобильник к зарядке…

Сходив в туалет и помочившись, я на ватных ногах вернулся в комнату, и тогда…

Послышались странные голоса.

Странные… немного необычные голоса, разговор. Вроде бы дядя Харухико и тетя Саюри. Вроде бы в гостиной. И еще слышались какие-то звуки, возможно из телевизора.

Хоть я уже и встал и даже ходил, но мозг проснулся только наполовину. Но, несмотря на это состояние, я заглянул в гостиную.

Вроде бы в туалете я посмотрел на часы. Кажется, было уже за полночь. Почему в такое время, с подозрением подумал я.

В гостиной действительно были дядя с тетей. Вдвоем сидели на диване и смотрели телевизор, как во время еды. Там же был и Куроске – он как-то нервно ходил рядом с ними.

– Со-кун? – заметила меня тетя Саюри. – О, Со-кун. Какой ужас.

Она указала на телевизор. Дядя Харухико кинул на меня взгляд, но тут же вернул его обратно. Я тоже повернулся к экрану.

Там была крайне необычная картина из какого-то иностранного города.

Что это?

Какой-то фильм? Нет, не фильм. Похоже, новости в реальном времени…

– В Нью-Йорке во Всемирный торговый центр врезался самолет. А сразу за ним еще один. Два здания полностью рухнули, какой ужас…

Нью-Йорк?

Всемирный торговый центр?

На экране сейчас картина сразу после обрушения? Под ярко-синим небом – расползающийся, постоянно меняющий форму жуткий дым, как при извержении вулкана. Как монстр с собственной злой волей.

– Я пыталась дозвониться до Хикари, но она не ответила, – обеспокоенно сказала тетя. – Но она живет в Куинсе, так что, думаю, с ней все хорошо.

Хикари-сан – их старшая дочь, живущая в Нью-Йорке…

– Пентагон в Вашингтоне тоже горит. Полная картина пока непонятна, но похоже на большой теракт, – сказал дядя. Я почти что никак не смог отреагировать. Потому что у меня по-прежнему голова наполовину не проснулась.

Что еще я после этого видел, что слышал, что говорил, я толком не запомнил. Когда, в какой момент вернулся к себе и снова лег – тоже не запомнил. Но сколько бы я ни смотрел новости, сколько бы ни слушал объяснения, все это ощущалось каким-то нереальным – вот это я запомнил…

Утром, когда я проснулся, мне пришлось даже какое-то время спрашивать себя, что это было – явь или сон.

К оглавлению

 

Интерлюдия 5

Со-кун,

Я тебе недавно звонила, но ты не ответил, поэтому пишу мейл.

Поздравляю с пятнадцатилетием.

Когда мы с тобой познакомились, тебе было девять. С тех пор ты сильно вырос, возмужал. Ты сильный, но по-прежнему добрый. Добрее, чем я, и всегда был.

Кстати, у меня есть одна мысль по поводу «катастроф», начавшихся в этом месяце.

Возможно, я смогу кое-что сделать. Не могу решить, говорить тебе об этом или нет… Но, наверное, это уже не имеет значения. Со-кун, не беспокойся.

К оглавлению

 

Глава 16. Сентябрь 3

1

Мне показалось, что я услышал слабую дрожь земли. Не успел я подумать «что за дела», как…

Бзун.

Одновременно звук и удар.

Мгновенный удар, как будто прямо снизу вверх. В следующий миг пол под ногами заходил ходуном, парты и стулья застучали друг о друга, с подставки у доски посыпался мел… Землетрясение? Хоть я и понял это, но все тело застыло и не желало слушаться.

Третий урок, математика. Реакции у учеников были самые разные.

Некоторые закричали – кто-то громче, кто-то тише.

Кто-то привстал и напрягся, кто-то вцепился в свою парту. Кто-то спрятался под парту. Многие, как и я, застыли на месте. Но, хотя реакции были разные, всеми владели потрясение и страх.

– Ребята, успокойтесь, – повернулась к классу и, все еще держа мел в руке, сказала учитель математики Инагаки-сэнсэй (она как раз писала на доске). – Похоже, землетрясение несильное. Все в порядке. Скоро все уляжется.

Как она и сказала, тряска к этому моменту уже стихла.

Один карандаш, лежавший на парте, скатился на пол. Глянув вверх, я увидел, что светильники на потолке качаются, но слегка. Похоже, землетрясение действительно было несильным. Вместе с чувством облегчения накатила слабость. И в этот самый момент…

Дзынь!

Внезапный громкий звук чего-то ломающегося.

Из-за того, что общее напряжение уже спало, этот звук вызвал еще большее смятение. Несколько человек снова вскрикнули, атмосфера в классе задрожала.

Оказалось, разбились цветочные вазы.

Вазы, с понедельника стоявшие на партах Симамуры и Куроя, обе с белыми хризантемами. Они упали на пол и разбились.

Возможно, вазы с цветами изначально стояли неустойчиво, возможно, их поставили слишком близко к краю парт. Упали они, несомненно, из-за землетрясения, но то, что они разбились именно сейчас, воспринималось несколько зловеще.

Вероятно, это послужило одним из триггеров странной ситуации, возникшей в классе 3-3 позже.

 

2

Двенадцатое сентября, среда.

В школу пришло еще меньше учеников класса 3-3, чем вчера, – где-то половина. Я был в числе пришедших и на этот раз не опоздал, вошел в кабинет до начала утреннего классного часа, но…

Был вариант и «не идти в школу». Тетя Саюри так и предложила: «Отдохнул бы ты сегодня дома». Но, даже если я буду отдыхать, сиденье взаперти в своей комнате лишь добавит уныния, и от этого тетя с дядей будут лишь сильнее волноваться… по-моему.

Телевизор в гостиной явно работал всю ночь. Даже когда я проснулся и вышел из дома, он продолжал бесконечно рассказывать о чудовищной трагедии в Америке.

Тетя Саюри сказала, что утром ей наконец-то удалось связаться с живущей в Куинсе Хикари-сан. У тети и дяди буквально гора с плеч свалилась, но хаос в Нью-Йорке продолжался, и тревога, по-видимому, никуда не уходила.

Даже той информации, которую мы узнали из теленовостей, было достаточно, чтобы понять всю серьезность того, что позже будет названо «серией американских терактов 9-11». Возможно, Америка, да и весь мир, окажутся теперь в очень тяжелом положении. Но…

Даже после того, как я окончательно проснулся, это происшествие казалось мне каким-то нереальным. Оно очень шокировало, но воспринималось как нечто не имеющее ко мне отношения…

Кроме того, меня гораздо сильнее волновало состояние Ягисавы и проблемы нынешних «катастроф». Впрочем, как бы я ни волновался, а поделать ничего не мог.

Думаю, мои одноклассники, пришедшие сегодня в школу, испытывали более-менее те же чувства.

– Видал новости вчера вечером?

– Видал. Случайно включил телик, а там на экране вот это.

– Сперва я даже не понял, что к чему.

– Как будто отрывок из фильма, да? Похоже было.

– Мы с батей вместе смотрели, он все повторял: «Это колоссально».

– По телику все время спецвыпуски крутят. Что будет-то?

– Похоже, уйма народу погибла.

– Да, погибло очень много.

– Что это было вообще?

– Теракт, что же еще.

– Да, так говорят.

– Будет война?

– Ну…

Естественно, с утра главной темой разговоров в классе было вот это, но все-таки…

– Ягисава-кун все еще без сознания.

– Неужели его не вытянут?

– Не знаю…

– Если это тоже «катастрофа», трудно будет.

– Но самоубийство? С чего вдруг Ягисава-кун – и самоубийство?

– Боялся «катастроф»?

– Самоубийство же тоже страшно. Я вот ни за что бы так не сделала.

– И тем не менее, кто-кто, а Ягисава-кун?

– Но предсмертной записки вроде не было?

– Ну…

…И такие разговоры тоже были.

Я ни с кем ни о чем не разговаривал – молча стоял у окна и смотрел наружу.

До вчерашнего вечера дождь то шел, то прекращался, но сейчас погода уже наладилась. Однако нельзя сказать, что стояла идеальная «ясная осень». Над головой простиралось чистое небо, но в горах виднелось множество облаков. Воздух был, будто вернулась середина лета, но (хотя, может, мне это только казалось) ветер нес в себе холод не по сезону…

– …Не хочу.

Мои уши снова выхватили кусок разговора в классе.

– Я больше не хочу.

– И я тоже уже…

– Не хочу больше ходить в школу. Не хочу, но сидеть дома в одиночестве и думать о том о сем… так и свихнуться недолго.

– Да уж. И за что нам это…

– Блин, дико не хочу. Страшно.

– По сравнению с нью-йоркским терактом это… ничем не лучше, а?

– Ничем не лучше.

– Не хочу умирать.

– И я. Страшно. Не хочу умирать.

– Не хочу умирать.

…Я тоже.

Не хочу умирать, подумал я. Но раз «катастрофы» продолжаются, то и я могу стать их жертвой, этот риск никуда не делся. Все, что мы сейчас можем, это каждый день молиться о своей безопасности, да?

На Тибики-сана во время утреннего классного часа было больно смотреть. Ясно было, что он, учитель, старался держаться как можно тверже, но и в лице, и в голосе была нескрываемая усталость.

О состоянии Ягисавы он сообщил страдающим тоном; когда просил «не быть пессимистами» и «как можно лучше беречься от болезней и несчастных случаев», его голос звучал бессильно. Я остро чувствовал, что Тибики-сан сдался, что он уже ничего не может.

– В нынешней ситуации никто не может избежать тревоги и страха. Если чувствуете необходимость, не стесняйтесь обсуждать со мной даже самые тривиальные вещи. Даже если я не решу проблему, на основании своего опыта, думаю, смогу дать некоторые советы. По поводу полицейского расследования вчерашнего происшествия можете не волноваться. Скоро все успокоится. Далее… – тут голос Тибики-сана немного окреп. – Со вчерашнего дня тут время от времени мелькают журналисты; если они будут вас расспрашивать – игнорируйте. Даже если им рассказать о «катастрофах», они лишь юмористическую статью напишут. Никому на пользу это не пойдет. И потом… – голос Тибики-сана окреп еще больше, и он продолжил: – Они на короткое время поднимут шум, но вскоре всё забудут. Как и интерес общества в целом: даже жители Йомиямы, если они не имеют непосредственного отношения к «феномену» и «катастрофам», очень недолго сохраняют интерес и воспоминания касательно всего, что с «катастрофами» связано. Им это непонятно, неестественно. Поэтому любая шумиха временная, она быстро утихает. Так было все эти без малого тридцать лет. Возможно, это тоже часть «изменений» и «подделок», привносимых «феноменом».

 

3

Между первым и вторым уроками пришла опоздавшая ученица. Это была Хадзуми, что меня слегка удивило.

В понедельник она по телефону решительно заявила: «Больше в школу ни ногой. Ни за что». И тем не менее… почему?

После второго урока я тишком глянул на Хадзуми, и наши взгляды встретились. Она смущенно отвернулась, но из-за парты не встала.

– Ты же говорила, что больше не будешь ходить? – спросил я, подойдя к ее парте у окна. – Почему-то передумала?

Хадзуми молча смотрела в окно, потом наконец ответила:

– Мне страшно. Почему-то страшно быть дома одной. Включу телик – там по всем каналам про американский теракт… Страшно.

Ее лицо было очень бледным. И, подойдя вплотную, я увидел, что оно более утомленное, чем прежде. Но…

– Ты мне говорила по телефону, что позавчера к тебе приходила Мисаки-сан, – я не мог не коснуться темы, которая меня волновала. Хадзуми, по-прежнему глядя в окно, молча кивнула. Я продолжил: – Ты сказала, у нее тогда была повязка на глазу. Когда ты вышла в прихожую, она эту повязку не сняла?

– …Сняла, – кинув на меня быстрый взгляд, ответила Хадзуми. – Стояла снаружи и глазела на меня.

– И?

– И все.

– Ничего не сказала?

– Только одно слово пробормотала: «Ясно».

Я представил себе эту ситуацию. Неудивительно, что Хадзуми было неприятно. И тем не менее…

Я задумался.

Раз Мей надела повязку, значит, видимо, в левой глазнице у нее был «глаз куклы». А раз она эту повязку сняла и «глазела» на Хадзуми, то… что, черт побери, это могло значить?

«Не может быть…» – естественное подозрение, возникшее в этот момент у меня в голове.

Не может быть… Нет, но…

Как это воспринимать, мне все еще было непонятно. Я был в полном замешательстве, когда прозвонил звонок к началу третьего урока…

 

4

Сотрясение было небольшим, тем не менее две вазы упали с парт.

Осколки и цветы раскидало по полу, вода расплескалась. Несколько учеников встали, чтобы все это убрать. Не то чтобы им кто-то приказал, но держались все как-то нервно.

Кто-то смел осколки метлой в совок, кто-то протер тряпкой мокрый пол, кто-то связал рассыпавшиеся цветы и положил на парты… На первый взгляд, это было серьезное, организованное поведение.

Другие смотрели, как они молча выполняют эту работу. На лицах у всех было напряжение. Потрясение и испуг от землетрясения ушли, но теперь, похоже, по классу расползалось напряжение и похожая на страх эмоция от соприкосновения с чем-то вовсе незнакомым.

Посреди всего этого…

Первую небольшую аномалию заметил не кто иной, как я.

Внезапно услышал какой-то неприятный звук и обернулся в его сторону с мыслью «Это еще что?». В лепестках белой хризантемы, поднятой с пола и положенной на парту…

Одинокое черное насекомое.

Что это?..

Вглядевшись, я понял.

– Муха… – вырвалось у меня. Одна из занимавшихся уборкой девушек (Фукути, староста) вскрикнула: «Гадость!»

В обычное время обнаружение мухи в классе вряд ли вызвало бы такого переполоха. Но в нынешней ситуации… Муха в цветке, преподнесенном усопшему, – действительно зловещая примета…

– Гадость! – снова воскликнула Фукути. – Когда она успела?..

Она принялась с отвращением отмахиваться от мухи. До меня донеслось тихое жужжание насекомого, изгнанного из цветка. А сразу затем…

Откуда-то послышался другой звук, словно это жужжание усилилось в десятки раз.

– Уаа! – вскрикнул кто-то. Парень, сидящий у окна. Я глянул, и…

Сразу за окном было что-то черное, большое, неясной формы… Так я подумал, но уже в следующий момент понял, что это. Мухи, тоже мухи. Рой из десятков, а то и сотен мух. И этот рой мог вот-вот влететь в класс.

Поднялся большой переполох.

И в этом переполохе у меня в голове внезапно…

Бзз, бзззз… ззз…

Высокое, пронзительное жужжание. Перекрывает это, что я слышал в реальности…

Бзз, бзззз… ззз…

Это же…

То самое, три года назад. Флешбэк того кошмарного переживания в подвале «Приозерного особняка»? Хотя последний год-два оно всплывало в памяти все реже.

Бзз, бзззз… ззз…

Высокое жужжание, обвившее все тело, проникшее внутрь до мозга. Заставившее меня вспомнить всю отчетливость, весь ужас «смерти», хочу я этого или нет…

Ученики запаниковали. Пооткрывали окна в коридор и стали пытаться прогнать налетевших мух туда. В итоге часть мух действительно улетела, но часть осталась…

– Аааа!

Услышав вскрик, я обернулся – голос принадлежал Хадзуми. Она вскочила и обеими руками смахивала мух с волос и одежды. Мухи, похоже, улетать не хотели.

– Блин… что за… Прошу прощения, – почти плачущим голосом проговорила Кусакабе и подбежала к ней. Вдвоем они принялись отгонять мух, и вскоре Хадзуми перестала дрожать.

Бзз, бзззз… ззз…

Суматоха в классе постепенно утихла, но у меня в голове все еще раздавалось тонкое жужжание. Как я ни мотал головой, как ни зажмуривался, исчезать оно не желало…

Я сел на стул, поставил локти на парту и обхватил голову руками. Вскоре нестихающее жужжание в голове дополнилось запахом «смерти», которого здесь просто не могло быть. Я, теряя из вида реальность, которая была перед глазами, зажал рукой нос.

– Это… сэнсэй, я… – услышал я чей-то голос, и в этот момент…

 

5

– Я, эмм, плохо себя чувствую…

Это произнесла ученица по фамилии Итиянаги. Она сидела за самой первой партой во втором ряду, считая от окон во двор. С моего места видно было только ее спину.

– А, – среагировала Инагаки-сэнсэй. – Если тебе нехорошо, сходи в школьный ме-…

Прежде чем она договорила, Итиянаги пропала. Раздался глухой звук. Похоже, она попыталась встать, но ноги ее не удержали, и она, откинув стул, рухнула на пол.

– Эй, ты в порядке? – спросила сэнсэй и с обеспокоенным лицом поспешила к ней. Но тут…

– И я. – И я тоже. – И я, – ученики один за другим стали сообщать в своем плохом самочувствии. И в классе воцарился хаос, сравнимый с паникой от мушиного вторжения.

– Тяжело дышать.

У парня, который это произнес, действительно грудь бурно вздымалась и опадала, словно он только что бежал со всех ног.

– Тяжело…

– Странный запах… – сказала девушка и прижала носовой платок к носу и рту. Таканаси? – Правда же, есть он, странный запах? От него постепенно начинает тошнить.

– И меня тоже… – встав, произнес новый председатель биокружка Морисита. – Совсем недавно, как-то внезапно.

Неровной походкой он двинулся к окну, но на полпути схватился руками за живот и упал на колени. И его резко вырвало…

Кто-то еще встал и шатаясь двинулся к двери класса, но тоже упал. Кто-то сидел на месте и, уткнувшись взглядом в парту, страдающим голосом бормотал: «Как же голова раскалывается…»

А что с Хадзуми? С этой мыслью я посмотрел на нее. Она безжизненно распростерлась на парте.

Кусакабе, видимо, тоже чувствуя какой-то неприятный запах, прижимала ко рту носовой платок. Это, встав со своего места, добралась до окна в коридор, высунулась туда по пояс и застыла. Потерявший в воскресенье сестру, но уже пришедший в школу Тадзими тоже встал, но скрючился рядом, точно полностью лишившись сил.

Ситуация явно была аномальная.

Почти все ученики в классе были в таком вот состоянии. Инагаки-сэнсэй глядела на это в полном замешательстве…

Похоже, класс впал в нечто вроде массовой истерии.

Несколько смертей подряд с начала второго триместра. Временно остановившиеся, но не прекратившиеся «катастрофы». Все охвачены тревогой и страхом, психологический стресс давит все сильнее, а тут еще землетрясение. Потом разбились вазы, вторгся рой мух… От всех этих зловещих событий уровень стресса разом вышел за грань терпения, и это привело к таким вот симптомам. Произошло ли это со всеми одновременно или же оказалось заразительным?

…Подобный анализ был проделан впоследствии. А сейчас я тоже был охвачен, поглощен творящимся в классе безумием.

– Да что же это такое?! – раздался чей-то выкрик. – Что творится? Мы что, все здесь умрем?!

Что за идиотизм. …Несмотря на эту свою мысль, сам я буквально только что привстал со стула, вцепившись в парту обеими руками, а дальше двинуться был почти не в силах. В голове по-прежнему звенело тонкое жужжание. Омерзительный запах «смерти» тоже не исчез, и на меня накатили тошнота с головокружением. Мной начало овладевать чувство, будто сущность под названием «я» вскоре вовсе отделится от реальности…

Затем с какого-то момента мои воспоминания оборвались. Вероятно, я потерял сознание и упал. Все, что я смутно помнил, – накладывающиеся друг на друга звуки сирен «скорой».

 

6

– …Со-кун.

Я открыл глаза, и передо мной была Идзуми Акадзава. Это место я помнил. Ее квартира во «Фройден Тобии», да?

– Говорила же, он очень важен, баланс «сил», – с немного рассерженным лицом сказала Идзуми.

– Баланс «сил», – повторил я собственным голосом и вдруг осознал. Она, Идзуми, была «мертвым» этого года и в тот июльский вечер вернулась к «смерти», а значит, она, которая сейчас передо мной, – не настоящая она. Конечно, она просто возникла у меня в голове…

– «Контрмера» против воскресшего «мертвого» – «тот, кого нет». Баланс двух «сил», очевидно.

– Очевидно?

Хоть я и понимал, что это не реальность, а что-то вроде сна, но ощутил некое раздражение и переспросил:

– Что очевидно?

Она печально улыбнулась и повернулась ко мне спиной.

– Подумай, Со-кун, – произнесла она. – И вспомни.

 

– …Со-кун.

Я открыл глаза, и передо мной была Мей Мисаки. Это место я помнил. Снова квартира во «Фройден Тобии», где я жил с апреля, да?

– В том же году, в тот же день, что и я, родилась моя младшая сестра – сестра-близнец. Мы были разнояйцовые, но все равно очень похожие… – тихо сказала Мей. – Но она умерла в апреле три года назад. В больнице.

Аа, это… это тоже не реальность. Не нынешняя реальность, а прошлая. В июне Мей однажды пришла ко мне в гости. Сейчас это скорее не сон, а всплывшее в голове воспоминание о том разе.

Мей тогда рассказала мне «историю своей жизни», которой до того почти не касалась. Я узнал ее истинные отношения с Кирикой-сан и…

– А…

Сцепив пальцы рук и выпрямив руки над головой, Мей сказала:

– Хотела бы я, чтобы не было ни семьи, ни кровных уз, вообще ничего такого. Но ребенок сбежать от этого не может. Даже если хочет, все равно не может, а тем временем становится взрослым, что бы он об этом ни думал.

«"Не хочу становиться взрослым". Во времена начальной школы, по крайней мере до лета трехлетней давности, я этого искренне желал. Но сейчас… что я об этом думаю сейчас?» …Так я тогда думал, и сейчас эти мысли тоже всплыли в голове. А дальше было…

– Кстати, Мисаки-сан. Можно у тебя спросить одну вещь?

И я спросил:

– Это о твоей сестренке, про которую ты мне рассказала. Как ее звали?

– Ее звали…

Губы Мей задвигались.

– Ее звали…

Она сбивчиво произнесла имя.

– Ее звали… ■… ■■. …■■■.

Я толком не расслышал. И по губам прочитать не смог.

Покинув растерянного меня, фигура Мей вдруг растворилась во тьме. И напоследок в моих растерянных ушах…

– Подумай, Со-кун, – раздался голос. Голос Идзуми… нет, или Мей? – И вспомни.

 

7

Я очнулся в кровати.

В первое мгновение я не понял смысла этого, но тут же сообразил: я в больничной палате. Потому что вспомнил звуки сирен «скорых» за миг до того, как отключился. Очевидно, кто-то заметил хаос, творящийся в нашем классе, и позвонил 119, после чего…

Я попытался медленно сесть, но голова была немного ватной, а так ничего особенно плохого… Нет, чувствовалась тупая боль в правой кисти с тыльной стороны. Я взглянул и увидел там повязку. Поранился, когда потерял сознание и упал? В левую руку была воткнута капельница, и при попытке подвигать ею тоже стало больновато.

– Как самочувствие? – спросил меня кто-то. Медсестра, как раз в этот момент вошедшая в палату. Пожилая женщина, может быть, немного моложе тети Саюри.

– Ээ… думаю, нормально.

На бейджике я увидел фамилию «Курумада».

– Рана на руке болит?

– Не, почти нет.

Курумада-сан подошла к койке, проверила капельницу и произнесла таким голосом, будто успокаивала маленького ребенка:

– Скоро закончим. И тогда я позову сэнсэя, да?

В этой ситуации «сэнсэй», видимо, обозначал не учителя, а врача.

– Эмм… где я?

– В городской больнице. Сразу много учеников плохо себя почувствовали, поэтому связались с нами.

– И всех сюда?

– Да.

Я обвел взглядом палату.

Одноместная, маленькая. Возле койки один стул, на нем стоит моя сумка. Когда меня везли, кто-то ее захватил?

Не обнаружив часов, я спросил, сколько времени. Час сорок дня, сообщила Курумада-сан.

– А остальные сейчас где?

– Те, у кого были легкие симптомы, отдыхают в общей комнате на шестом этаже. Тех, кто потеряли сознание или поранились, поместили в свободные палаты и лечат.

– Никому ничего не угрожает? – не мог не спросить я.

– Такого, чтобы жизнь была в опасности, нет…

– Слава богу.

Курумада-сан ласково улыбнулась.

– Я слышала, проблемы были из-за плохого запаха, это так?

На этот вопрос я не смог дать ответа. На самом деле я вообще не понимал, о чем сейчас говорить…

– О, уже закончилось, – сообщила Курумада-сан и отработанным движением отсоединила капельницу. – Ну, полежи пока так, отдохни.

Медсестра ушла, оставив меня в одиночестве, и тут моих ушей коснулся долгий, протяжный грохот. Это гром? Но сегодня было ясно… Я с подозрением глянул в окно.

Неба было вообще не видать. Царил сумрак, какого не ожидаешь увидеть днем.

Я слегка удивился, затем содрогнулся. …Очень плохое предчувствие. Смутные опасения ширились, заставляя все тело дрожать.

 

8

Мне велели «отдыхать», но лежать неподвижно я не привык.

Встал с койки и вытащил из сумки на стуле мобильник.

Было два пропущенных звонка, оба от тети Саюри. Наверняка школа связалась с домом. Тетя заволновалась и позвонила мне.

Я подумал, что надо сказать ей, что мне ничего не угрожает, и нажал кнопку вызова. Но то ли с радиосвязью были какие-то проблемы, то ли еще из-за чего-то – в общем, я услышал только жуткие помехи, а соединения не было…

Убрав мобильник в карман брюк, я вышел из палаты. Хотелось в туалет. Сперва меня немного пошатывало, но это быстро прошло. …Пожалуй, я уже в порядке.

Номера палат в коридоре начинались с пятерки, значит, я сейчас был на пятом этаже. Я понял, что здесь педиатрическое отделение.

Прилично отойдя от своей палаты, я нашел наконец туалет и сделал свои дела. Потом еще раз попытался позвонить тете Саюри, но опять в телефоне были сплошные помехи. Поэтому мне оставалось лишь послушно вернуться в палату. Но…

– А? – вырвалось у меня, и я остановился.

Передо мной было помещение вроде рекреации, не отделенное от коридора никакой перегородкой. По площади оно было как половина школьного кабинета, там стояло несколько столиков и стульев.

В одном углу располагался большой телевизор. Шел спецвыпуск новостей с рассказом о положении дел в Америке, но звук был выключен. А перед телевизором…

…в одиночестве стояла маленькая девочка. Стояла спиной к экрану, склонив голову чуть набок, и смотрела на меня.

– Здравствуй, – обратился я к ней. Потому что лицо показалось мне знакомым. – Киха-тян, да?

Кажется, да, эту девочку зовут Киха. Дочь Усуя-сэнсэя из «клиники», второклассница началки. Но…

Сейчас на ней была лимонно-желтая пижама. Не та одежда, в которой возвращаются домой из школы. Значит…

– Ты тут лежишь? – на автомате спросил я. – Где-нибудь болит?

Девочка Киха этот вопрос пропустила мимо ушей.

– Папа беспокоится, – тихо произнесла она.

– Ээ… – я не понял смысл фразы и повторил: – Папа…

Что с ним? Но, прежде чем я спросил, Киха молча отвернулась. И медленно зашагала к выстроившимся в ряд окнам. Я, естественно, заволновался и двинулся следом.

Я понятия не имел, где в этой сложной структуре больницы сейчас находился. Поэтому не понимал и то, в какой части здания находятся окна, к которым шла Киха, и куда они смотрят…

Киха подошла к единственному окну, которое было открыто, и остановилась. Я, шедший сразу за ней, проследил за ее взглядом.

Снаружи было еще сумрачнее, чем когда я в прошлый раз смотрел в окно палаты; похоже, солнце скоро зайдет. Грома слышно не было, зато ветер свистел несмолкаемо. И был еще один звук, совершенно непохожий на шум ветра. Не естественный звук. Ужасно грубый, ужасно неприятный… Грохот какой-то машины? Вертолет?

Киха неотрывно смотрела наружу. Не говоря ни слова, не двигаясь.

– Эй, что случилось? – тихо спросил я. – Что-то…

– Ветер, – проговорила Киха.

– Ээ, что?

– Ветер, – повторила она и вытянула правую руку вперед. Я подошел и встал рядом с Кихой, посмотрел на мрачное небо и искоса глянул на выражение лица девочки. И ахнул.

Широко распахнутые глаза. Темные, но другого цвета, чем раньше, странного цвета, будто капли темно-синего металла. Так выглядело.

Эта девочка…

Внезапно в ушах у меня прозвучали слова, которые Усуй-сэнсэй сказал когда-то о своей дочке.

«Она… всегда была немного странная».

– Ве-тер на-дви-га-ет-ся, – произнесла Киха. С таким выражением лица, будто была одержима чем-то. Лишенным интонаций голосом, будто ею двигала не ее собственная воля.

Ве-тер на-дви-га-ет-ся. …Ветер надвигается?

В следующий же миг…

Звук ветра внезапно изменился. Пронзительный свист, который был слышен до сих пор, исчез – и, едва я успел так подумать, раздался чудовищный рев, будто все эти звуки собрались вместе, в нечто единое.

Тут я ощутил уже не предчувствие и не опасения, а прямо страх.

Освещенность тоже изменилась. Слово «сумрак» уже не подходило – стало темно, как ночью. Словно густая тьма откуда-то появилась и разом наползла. И…

Надвинулся ветер.

С ужасающим звуком, похожим на рев чего-то огромного.

Страшный ветер, ворвавшийся в помещение через открытое окно, ударил стоящую возле окна Киху. Короткий вскрик. Маленькое тельце в буквальном смысле сдуло, оно покатилось по полу.

Прямой удар ветром получил и я. Меня не сдуло, но я отступил на несколько шагов и, не в силах устоять на ногах, опустился на колено. Мало того – мне пришлось упереться в колени обеими руками, чтобы сопротивляться силе ветра.

Раздались крики других людей, находящихся в этом же помещении (нескольких взрослых и двух-трех детей). Разложенные на столах брошюры и прочие бумажки беспорядочно запорхали в воздухе.

Я кое-как сумел подняться и, сопротивляясь ветру, двинулся к окну. Подумал, что надо бы его как-нибудь закрыть. Но…

Бам.

Поблизости раздался какой-то глухой, но громкий звук. Кто-то опять вскрикнул. Я тоже чуть ни закричал от неожиданности. Затем…

Бам.

Снова тот же звук.

Что это? Что, блин, на этот раз?

Бам, бум, бабам…

Звуки продолжались.

Это было за окнами, выстроившимися в ряд прямо передо мной. Что-то упорно билось в окна. Такие вот звуки.

Добравшись до окон, я понял, что это за «что-то». Птицы. Голуби самых разных размеров.

Их сдуло внезапным сильным ветром? Или они пытаются от ветра спастись? Или их сбила с толку резкая смена погоды? Так или иначе, стая голубей в панике стала биться в окна больницы, и…

Голуби, которые, после того как врезались в окна, так и остались за них цепляться. Голуби, которые, полностью обессилев, упали. Голуби, восстановившие силы и улетевшие. …В общем, они были в самом разном состоянии, но все в той или иной степени поранились, у них шла кровь, которая измазала оконные стекла – отвратительное зрелище. В нескольких местах по стеклу побежали трещины. Если так и продолжится, возможно, стекла не выдержат и разобьются.

Что, черт возьми, происходит снаружи, вокруг больницы? Что должно произойти?

Воспоминания о внезапной буре, случившейся в начале мая, всплыли в голове, точно это было только что. Во время урока естествознания ныне покойной Камбаяси-сэнсэй. В тот день, когда Хадзуми отказалась от роли «той, кого нет» и заявила, что существует. Окна разбились от градин, налетевших, как пулеметный обстрел, и да, тогда в класс ворвалась раненая ворона…

Сейчас, в отличие от того раза, града не было. И дождя тоже. Однако ветер дул несравнимо сильнее.

Ветер продолжал яростно завывать. С сильным порывом один голубь влетел через открытое окно. Именно сейчас, заметив переполох, прибежали несколько сотрудников. Под крики собравшихся голубь влетел в коридор и унесся прочь.

Одна из медсестер взяла за руку упавшую Киху и помогла ей встать.

– Что с тобой, Киха-тян? – обратилась она к девочке. – Ты в порядке? Испугалась? Давай вернемся в палату.

С облегчением убедившись, что девочка послушно идет с медсестрой, я, словно спасаясь бегством, отодвинулся от окна. Мои колени дрожали. Казалось, температура воздуха резко падает, но мне вдруг почудилось, будто я, так чувствующий, – это не «я». Как-то это чувство… Ааа, вот оно что.

Когда меня ударило ветром в первый раз, внезапно половину «меня» выдуло изнутри тела наружу, и поэтому…

Поэтому я в таком состоянии. Вот такие сомнительные мысли начали меня атаковать, когда…

Снова раздались крики нескольких людей разом.

Светильники на этаже вдруг неуверенно замигали, потом потухли.

 

9

Этот блэкаут длился всего несколько секунд, после чего освещение вернулось, но лампы продолжали мигать. Точной причины я не знал, но, возможно, из-за сильного ветра снаружи здания в электрической системе возникли какие-то проблемы.

Я отвернулся от суматохи и вышел в коридор. Меня все еще держало странное ощущение, будто половина «меня» находится снаружи…

Вернуться в палату? Или пойти в рекреацию на шестом этаже, посмотреть, как дела у других?

Рассеянно ворочая в голове эти мысли, я шел по коридору.

Из-за кошмарного скачка погоды и проблем с освещением повсюду из палат выходили люди и бесцельно бродили туда-сюда. Слышались рингтоны мобильников. Плач и всхлипы детей. Я видел взрослых, которые, вцепившись в сотрудников больницы, выпытывали у них, что происходит. …Больница, еще совсем недавно спокойная, теперь вся гудела, как растревоженный улей.

Возможно, голуби врезались в окна не только там, где я только что был. Даже идя по коридору, я чувствовал, будто меня обволакивает свист ветра: не исключено, что где-то еще разбились окна. В общем, странная ситуация. И, видимо, проблема не только на этом этаже. С чем-то нетипичным столкнулась вся больница.

«И тем не менее…» – думала половина «меня».

Недавнее это в исполнении девочки Кихи – что это было?

Просто почувствовала приближение сильного ветра и в тот же момент сообщила об этом? Или же…

«Папа беспокоится», – сказала она. У нее какие-то проблемы со здоровьем, а она самовольно покинула палату, где лежала, и в тот момент оказалась там? Но «папа», то есть Усуй-сэнсэй…

А, вот оно что, подумал я.

Может быть, Усуй-сэнсэй именно сейчас направляется в больницу? Сюда на «скорых» доставили много учеников средней школы. И, чтобы проверить их состояние, пригласили врача-психоневролога.

Может быть, в этом смысле он и «беспокоится»?

О чем беспокоится, почему беспокоится? Что, блин, эта девочка, Киха Усуй, имела в виду?..

Все-таки лучше не возвращаться в палату, а подняться на шестой этаж. Может, там встречусь с Усуем-сэнсэем. Если встречусь, стоит рассказать ему о состоянии Кихи только что.

Я как раз оказался у плана этажа. Найдя знак «Центральный лифт», я разобрался, как туда идти.

В не очень быстром темпе я двинулся по коридору, где все так же мигали лампы. Через несколько поворотов оказался в лифтовом холле. Однако оба лифта не работали. Последствие того блэкаута?

В холле собралось несколько взрослых; слышались голоса: «В чем дело?», «Что случилось?» То ли раздраженные, то ли недовольные, то ли обеспокоенные…

– Хирацка-кун, – позвали меня в этот самый момент. В коридоре с противоположной стороны холла я увидел знакомую фигуру в черном. Тибики-сан. – Мне сказали, ты в палате на этом этаже. Как самочувствие? Уже в порядке?

– Да. Уже нормально.

– Вот как. Ну хорошо.

– А как дела у ребят на шестом?

– Похоже, все в целом успокоились. К некоторым примчались встревоженные родители, так что там сейчас содом.

– Тибики-сан, что же случилось в классе на третьем уроке?

– Я узнал подробности от Инагаки-сэнсэй. Похоже, суматоха началась из-за плохого запаха, но в реальности никакого плохого запаха не было, так что это было нечто вроде массовой истерии или массовой паники. Врачи, осмотревшие учеников, тоже так считают.

– …Да.

Заново прокрутив в голове события в классе прямо перед тем, как я сам вырубился, я кивнул. Забинтованная правая кисть тупо ныла.

– Слава богу, что ни с кем ничего плохого не случилось.

– Угу, – кивнул в ответ Тибики-сан. – Однако спокойствия нет и тут.

Он нахмурил брови и поднял глаза к мигающим потолочным лампам.

– Что здесь…

– Голуби, – сообщил я. – Только что туча голубей врезалась в окна, и поднялся переполох.

– Столкновение птичьей стаи с окнами больницы? – брови Тибики-сана нахмурились еще сильнее.

– А незадолго до этого погода вела себя странно. Подул дикий ветер. Дождя не было, но выглядело так, будто это место, Юмигаока, внезапно очутилось в центре урагана.

Больница оказалась в такой неординарной ситуации из-за того, что сюда привезли учеников класса 3-3, подверженных «катастрофам»?

«Немыслимо», – хотелось мне думать, но, вспомнив всю ярость и безумие обрушившихся на нас в сентябре «катастроф», я понял: что бы тут ни произошло, я не удивлюсь. И это привело меня в ужас.

– Тибики-сан, что вы будете делать дальше?

– Сейчас собираюсь снова подняться наверх.

– Тогда я с вами.

Сумку, оставшуюся в палате, можно и потом забрать.

– Лифт сейчас не работает. Лестница там, – показал Тибики-сан, и мы вдвоем пошли на шестой этаж.

 

10

На лестнице мы наткнулись на спускающуюся ученицу. Хадзуми.

– Ой, – одновременно вырвалось у меня и у нее. Тибики-сан спокойным тоном поинтересовался у нее:

– Что случилось?

– Это… мне страшно, – глядя Тибики-сану в лицо, ответила Хадзуми. – И раз мне уже стало лучше, то…

– Но, Хадзуми-сан…

– Раз мы в той комнате все вместе, может случиться еще что-нибудь страшное. Вот недавно и электричество выключалось, и жутким ветром окна побило… Мне страшно.

– Но снаружи опасно, именно из-за сильного ветра.

– Я буду в фойе на первом этаже. Там не страшно.

И, не желая больше слушать, Хадзуми побежала по лестнице. При виде ее меня охватило неописуемое чувство опасности, но – нет, тут же возразил я сам себе.

В опасности сейчас не только она.

В страшно опасном психологическом состоянии сейчас все, кто тогда, на третьем уроке, так вот посыпались, и я не исключение. Нас привезли сюда и оказали помощь, и те симптомы на время утихли, но опасность, засевшая в наших головах, никуда не исчезла…

Войдя в коридор шестого этажа, я двинулся за Тибики-саном. Лампы мигали и здесь, как на пятом, и повсюду шумели люди.

Несколько раз свернув за углы, Тибики-сан остановился.

– Туда, – указал он вдоль длинного, прямого коридора. – Там есть большая комната, которую не использовали, поэтому больница…

В этот момент его слова что-то оборвало.

Странный грохот.

Грохот. Мощный звук, словно что-то разбилось со страшной силой. И как будто все здание содрогнулось.

«Снова землетрясение?» – подумал я, но тут же понял, что нет. Не землетрясение. Больше похоже на то, что случилось в прошлый четверг. Тогда из сносимого здания вывалилась бетонная глыба.

Люди в коридоре тут же попадали на пол, обхватив головы руками. Сотрясение было таким сильным, что они сделали это на автомате.

– Что это сейчас было… – пробормотал Тибики-сан. – Что-то совсем…

Его голос утонул в криках других людей. Вопли. Плач. И гневные возгласы.

– Плохо, – пробормотал Тибики-сан и перешел на бег.

По-прежнему не понимая, что, блин, произошло, я погнался за ним. Пробежав немного вперед, я увидел такой ужас, что застыл на месте.

Крышки закрепленных на потолке в ряд светильников отвалились и упали, разнообразное оборудование тоже попадало. Повсюду валялось разбитое стекло. Видимость впереди была плохая – должно быть, из-за поднявшейся пыли? И запах. Запах пыли. Запах чего-то химического. И еще вонь чего-то горелого…

Тибики-сан тоже остановился.

Я широко распахнул глаза.

Спереди доносился плачущий голос и звук шагов. Из дымки одна за другой стали появляться фигуры людей.

Ученики в форме Северного Ёми. Сперва один парень, потом три девушки, за ними еще один парень…

– О, сэнсэй. Это ужасно! – воскликнул, обращаясь к Тибики-сану, первый парень, председатель биокружка Морисита. У него все было грязным – и лицо, и волосы, и рубашка, и брюки. Остальные были в таком же состоянии.

– Что произошло? – спросил Тибики-сан. – Что это было?

Морисита замедлил шаг, чтобы ответить, и его отпихнули бегущие следом три девушки. Неровной походкой они пробежали мимо нас с Тибики-саном. «Хватит уже», «Простите», «Надо валить», «Срочно бежать»… Вот что они произносили.

– Вертушка, внезапно, – с отчаянным видом сказал Морисита. – Кажется, врезалась в окно соседней палаты. Стены и потолок обрушились, это дошло и до той комнаты, где были мы…

Вертушка?

В смысле, вертолет?

Я был настолько поражен, что не находил слов.

Он потерял управление из-за сильного ветра? Но врезаться не куда-нибудь, а именно в то здание именно на том этаже именно рядом с тем местом, где собрались ребята из класса…

– Вертушка уже в хлам. Та палата, куда прилетели лопасти винта, тоже уже в хлам. Всё вхлам, ужас. Немыслимый ужас.

– Кто-нибудь поранился?

– Кажется, да. Но, в общем, все в шоке, надо бежать, уже ничего не поделаешь…

Пока они говорили, мимо один за другим пробегали еще люди. Были и мои одноклассники, и другие, взрослые. У некоторых было на лице отчаяние, как у Мориситы, у других – потрясение. И вскоре…

Все здание содрогнулось от оглушительного взрыва. Сдетонировало топливо поврежденного вертолета?

Сквозь заполняющую воздух пыль стало видно пламя. И начал надвигаться жар.

– Плохо. Беги! – громким голосом приказал Тибики-сан, и я понесся обратно.

Мигавшие до сих пор лампы полностью погасли, и в коридоре без окон повисла тьма. Сработала пожарная сигнализация, и пронзительно завыла сирена.

К людям, которые и так были в коридоре, добавились выбежавшие из палат пациенты и посетители, напуганные сиреной. Были и врачи с медсестрами. В подобной ситуации ожидать от всех каких-то организованных действий не стоило…

Вскоре больница погрузилась в панику и хаос.

 

11

После этого мое сознание все более раздергано, реальность странно фрагментирована.

Подумав «надо бежать», я развернулся и побежал по коридору, это точно, но двигала моим телом лишь половина «меня». Вторая половина, по-прежнему выдутая «вовне», как будто смотрела с отдаления на все усиливающийся хаос и на мечущегося в этом хаосе меня.

Люди бегали по темному коридору, одновременно что-то крича. Заработали автономные генераторы, и вскоре включилась аварийная система питания, однако зажглось лишь несколько ламп. И, словно нанося последний удар, пополз дым от пожара, разгорающегося в глубине этажа…

Хаос все усиливался, переходя постепенно в панику.

Люди бежали к лифтовому холлу, но лифты, вероятно, все еще не работали. Тогда вся толпа хлынула к лестнице. Там были и пациенты, способные передвигаться с трудом. Что, блин, с ними будет? …Так думал «я», глядя на ситуацию. В то же время другой «я» пригнулся, чтобы не вдыхать дым, и вместе с потоком людей пытался убраться оттуда…

Тибики-сан давно пропал из виду.

Аварийные лампы светили слабо и нестабильно, видимость была плохая. По внутрибольничной сети говорили что-то экстренное, но было так шумно, что ничего не разберешь.

В этом бардаке…

Я выбрался из потока людей, движущихся к лифтовому холлу.

Кто-то меня толкнул, и я потерял равновесие; при этом врезался в кого-то и еще больше потерял равновесие… и, к несчастью, упал на пол. Кто-то наступил мне на спину, чьи-то ноги топтались по моим рукам, плечам, бокам… Не в силах больше терпеть, я перевернулся и стал перекатываться, чтобы выбраться из толпы…

Перекатывающейся половиной «меня» владел безумный страх.

Невольно мне вспомнились теленовости о терактах в Америке, которые с прошлого вечера передавали постоянно. Самолеты врезались в здания и взорвались, начались пожары, и в конце концов здания рухнули… Эта шокирующая картина наложилась на нынешнюю реальность. Не рухнет ли больница, как те здания в Нью-Йорке? Страх, порожденный этими образами, не давал спокойно оценивать и анализировать ситуацию. …Но в то же время…

Наверняка не только со мной такое, рассеянно думала половина «меня». Почти все, кто здесь есть, представляют себе то же самое, потому паника и распространяется. Потому все вот это…

Надо бежать. Бежим. Беги. Беги. Скорее беги. Они (я) спешат. Если протормозить, здание рухнет, и мы все умрем. Насовсем умрем. Насовсем умрем!

Пока я катался по полу, сильно ударился грудью, сбило дыхалку… Здесь я на миг я потерял сознание.

 

…Терпя боль по всему телу, я наконец-то поднялся.

Запах дыма стал острее. Поспешив пригнуть голову, я побежал по коридору, но сейчас толком не понимал ни где нахожусь, ни в каком направлении надо двигаться.

Вдруг в глаза бросилась табличка «Запасный выход».

Людей поблизости видно не было, но я без колебаний направился туда и обнаружил под табличкой серую железную дверь. Обеими руками вцепился в ручку, надавил плечом, она открылась…

И я вывалился за дверь. После чего снова на миг потерял сознание.

 

…Ужасно темное место.

Ни одного окна. На потолке тускло мигает одна-единственная лампочка. Благодаря ей все-таки можно понять, что здесь находится ведущая вниз аварийная лестница.

Света на лестнице нет. Кажется, будто она уходит в глубины земли, но возвращаться в коридор опасно. Нельзя останавливаться.

Собравшись с духом, я начал спускаться по лестнице.

Ни одного человека поблизости.

Эту лестницу что, случайно никто не заметил? Или, возможно, с ней какая-то проблема?..

Сейчас-то думать об этом без толку. Сейчас надо по ней спуститься, а потом выбраться из здания.

Я хотел поспешить, но по мере спуска свет исчезал, тьма сгущалась. Ведя рукой по бетонной стене, я спускался шаг за шагом. Когда одолел примерно один этаж, вокруг было уже хоть глаз выколи.

К этому моменту чувство, будто от удара ветра на пятом этаже мое сознание расщепилось надвое, вроде бы исчезло. Выдутая вовне половина «меня» вернулась обратно и стала со мной единым целым, а взамен у меня отобрали зрение – такое было чувство…

Тьма была в буквальном смысле непроглядная.

Спереди, сзади, слева, справа – куда ни глянь, ничего не видать. Под ногами, естественно, тоже. Тем не менее надо спускаться, нащупывая путь руками и ногами.

Странно, что снаружи и звуков никаких не доносилось. Отрезанный железной дверью наверху, пропал и запах дыма. И тем не менее останавливаться здесь было никак нельзя…

В кромешной тьме я продолжал спускаться.

Во мне зародилось странное чувство.

Несомненно, я сейчас внутри больницы, но эта лестница с почему-то царящей темнотой не отделилась ли от реального мира? Спускаясь по ней, ступенька за ступенькой, не погружаюсь ли я в иной, более темный, потусторонний мир?

Однако в плену этого чувства я пробыл недолго.

Не знаю, сколько я прошел, но вдруг оступился, промахнулся мимо ступеньки. Лихорадочно попытался сохранить равновесие, но безуспешно… и покатился вниз.

Как я катился, где и как остановился, я сам не понимал. Кажется, по пути сильно приложился головой, но даже не успел воспринять эту боль как боль…

Я снова потерял сознание.

 

12

– Подумай, Со-кун, – раздался голос. – И вспомни.

Это… а, опять? Опять голос Идзуми Акадзавы?

«Сон?» – подумал я и открыл глаза, но все равно видел лишь тьму. Идзуми видно не было.

– Подумай, Со-кун.

Один лишь голос повторил те же слова.

– И вспомни.

Можно, конечно, говорить «подумай», но…

Я растерянно сверлил глазами тьму.

Можно, конечно, говорить «вспомни», но…

Что, черт возьми?

Каким, черт возьми, образом?

Я продолжал сверлить тьму глазами. И тут откуда-то появился тусклый свет, который осветил некий предмет.

Большие весы. Длинный стержень, слева и справа от него свисают две чаши. Лишь это одно парит среди темноты.

– Говорила же, он очень важен, баланс «сил».

Снова голос Идзуми.

Баланс. Баланс «сил» – «мертвого» и «того, кого нет». Вот что олицетворяют эти весы… и что дальше?

Пока я раздумывал, слева от меня вспыхнуло что-то вроде прожектора и осветило куклу. Ни во что не одетую шарнирную куклу. Неопределенного пола, неприкрытая белая кожа манит взгляд, на голове почему-то черный капюшон.

Следом вспыхнул прожектор справа от меня. И там две точно таких же куклы. У обеих на головах капюшоны…

В этот момент двинулась чья-то невидимая рука. Подняв одну левую куклу и две правых, положила их на чаши весов.

Весы медленно закачались и вскоре остановились в горизонтальном положении. Это…

Слева «мертвый»

Справа «те, кого нет».

Так?

Левая кукла символизирует «мертвого», проникшего в этом году в класс 3-3, Идзуми Акадзаву.

Правые куклы символизируют «тех, кого нет», назначенных в качестве «контрмеры». Одна – меня, Со Хирацку. Вторая – Юйку Хадзуми.

Таким образом, «силы» «мертвого» и «тех, кого нет», уравновешены. Тот самый «баланс», который был с апреля до начала мая. Равновесие обеих сторон предотвращало «катастрофы».

Но в конце первой недели мая Хадзуми отказалась от роли «того, кого нет»…

Невидимая рука сняла одну куклу с правой чашки. В результате весы здорово перекосило влево. Баланс «сил» нарушился, и начались «катастрофы». Сперва умер старший брат Камбаяси-сэнсэй, затем Цугунага и мать Таканаси…

Чтобы вернуть разрушенный баланс, Идзуми в конце мая предложила «дополнительную контрмеру»…

Появилась новая кукла. Это Макисэ, назначенная «вторым тем, кого нет» взамен Хадзуми. Невидимая рука взяла эту куклу и поместила на правую чашу. …Однако положение весов не изменилось.

«Катастрофы» не прекратились, и в конце июня умерли братья Кода, Сюнске и Кейске, и их родители. Начавшись, «катастрофы» уже не останавливались из-за принятой задним числом «контрмеры». Будучи разрушен, баланс уже не возвращался. И…

«Контрмеры» были прекращены.

Невидимая рука сняла с правой чаши обеих кукол. Осталась лишь одна на левой чаше, и, естественно, весы остались перекошены влево. «Катастрофы» не прекратились. Но…

Невидимая рука на этом не остановилась и сняла капюшон с головы левой куклы. Под ним оказалось тонко выписанное лицо Идзуми.

Рука снова двинулась, подняла куклу. Страшная сила смяла ее туловище, затем оторвала конечности, и наконец кукла развалилась на части и исчезла во тьме.

Тот вечер в начале июля. С исчезновением Идзуми = «мертвой», возвращенной к «смерти», баланс должен был восстановиться. Но…

Я снова смотрю на парящие во мраке весы.

На обеих чашах уже ничего нет. Когда ничего нет, равновесие должно восстановиться, и тем не менее…

В начале сентября «причастные» умирают один за другим. «Катастрофы» не прекращаются. То есть…

Весы клонятся влево. Хотя на обеих чашах ничего нет. И тем не менее. Почему?

Почему? Продолжая задавать этот вопрос, я вглядываюсь в весы.

Почему? Почему? Почему?..

«Если ты, Со-кун, исполнишь эту обязанность как следует».

В ушах вдруг прозвучали слова, которые когда-то сказала Мей. Кажется, в середине апреля.

«Когда один "мертвый" проникает в класс, его численность возрастает; а когда одного делают "тем, кого нет", она возвращается к норме. Так восстанавливается нарушенный баланс. В этом и есть изначальный смысл этого заклинания, то есть "контрмеры". Поэтому, Со-кун, если ты в одиночку справишься, этого должно хватить для защиты от "катастроф"».

Вот что тогда без колебаний сказала Мей. Даже если Хадзуми перестанет быть «той, кого нет», все равно сохранится баланс – один «мертвый» : один «тот, кого нет». Но реальность оказалась иной. Как только Хадзуми выпала, начались «катастрофы».

«В нынешнем году соотношение сил вот такое».

Такое мнение об этом высказала Идзуми.

«То есть одного "того, кого нет" для баланса недостаточно?» – спросил я тогда.

«Недостаточно, баланс порушился… Да, такой образ. Если не увеличить "силу" "того, кого нет", "силу" нынешнего "мертвого" не перебороть».

Так ответила Идзуми, и я тогда согласился, но… Возможно, теперь необходимо переосмыслить значение «вот такого соотношения сил»?

Почему? Продолжая задавать этот вопрос, я вглядываюсь в весы.

Почему предсказание Мей не сбылось?

Почему в этом году соотношение сил вот такое?

Почему? Почему? Почему? Я продолжал спрашивать, продолжал вглядываться, и наконец…

На левой чаше весов, словно выплыв из тьмы, появилось нечто. То, чего я до сих пор не видел. Фигура, выкрашенная в черный. Кукла.

…Не может быть.

Одновременно с этой мыслью меня бросило в холодную дрожь.

 

13

– Подумай, Со-кун, – вновь откуда-то донесся голос Идзуми. – И вспомни.

Парящие во тьме весы исчезли, и тут же вдруг…

Щелк.

В памяти вспыхнула некая картина.

Кабинет класса 3-3 на третьем этаже корпуса С. Доска без единой надписи. Стройные ряды парт и стульев. Однако никто из учеников не садится. Это…

Да, девятое апреля. После церемонии открытия первого триместра.

По указанию Камбаяси-сэнсэй все, кроме меня, сели за парты. За каждой партой, на каждом стуле в классе сидело по ученику. Количество точно совпадало. А значит, мне места не нашлось. Одного комплекта из парты и стула не хватило.

– Подумай, Со-кун, – повторяет голос.

Я медленно качаю головой.

– И вспомни.

Щелк.

Одного комплекта из парты и стула не хватает – так я тогда подумал. Все так подумали. Поэтому… нет, стоп. Что такое? Сейчас вдруг что-то…

Щелк.

…Неуютное ощущение.

Какое-то неприятное…

…А так ли это было?

Действительно ли тогда не хватило одного комплекта?

В тот день в кабинете был весь класс, в том числе «лишний» = «мертвый» = Идзуми, поэтому… нет, стоп.

Не так. Неверно. Не все тогда были. В тот день не пришла Макисэ, с апреля госпитализированная и лежавшая в больнице. Раз так…

Поскольку она отсутствовала, в кабинете должен был быть лишний комплект из парты и стула. С добавлением «мертвого» = Идзуми учеников стало на одного больше, путем вычитания получаем, что число комплектов должно точно совпадать, верно? И тем не менее…

…Что это значит?

Почему я до сих пор не замечал это очевидное несоответствие?

Щелк.

С недавнего времени за гранью слышимости раздаются тихие звуки. В своем сбитом с толку состоянии я их едва-едва воспринимаю.

В этом особом «мире», где из-за «феномена» любые воспоминания и документы изменяются и подделываются, что и как мне думать? Что и как вспоминать?

– Подумай, Со-кун, – несмотря на это, вновь повторяет голос Идзуми. – И вспомни.

 

14

Почувствовав вибрацию мобильника, я резко открыл глаза. Похоже, оступившись на лестнице и упав, я какое-то время был без сознания. Сколько именно времени, я не знал.

Хоть я и открыл глаза, вокруг была все та же темнота. Единственное, что я знал, – что лежал ничком на холодной и твердой поверхности.

Достал из кармана брюк мобильник, посмотрел на дисплей. Сигнал входящего вызова. Вибрация не прекращалась. Звонит…

Мей Мисаки.

Я поспешно нажал «Ответить» и поднес трубку к уху. Бззз… Помехи. Но сквозь них…

– …Со-кун? – пробился-таки голос Мей. – Ты в безопасности?

Она знает о массовой госпитализации и об этом ЧП в больнице? Получила какую-то информацию и звонит убедиться, что со мной ничего не стряслось?

Я хотел спросить у нее о нескольких вещах. Сейчас, однако, не та ситуация, когда можно неторопливо расспрашивать. Тем не менее…

– Мисаки-сан, – выдавил я. – Мисаки-сан, ты уже знаешь, верно?

Ответа не последовало. Я продолжил:

– Мисаки-сан, почему ты ходила к Хадзуми-сан?

Гргргр, бззззз… Разговор перекрыли жуткие помехи. Связь оборвалась, а я так и не понял, услышала ли Мей мой вопрос.

Вздохнув, я убрал мобильник от уха и посмотрел на дисплей. Он светился, и окружающая тьма немного поблекла.

Упал я на лестничную площадку. Оглядевшись, сразу обнаружил рядом серую дверь. На табличке значилось «3F».

Что мне делать, спускаться дальше? Или же…

Отбросив колебания, я потянулся к двери.

 

15

Коридор третьего этажа тоже был освещен лишь мигающими аварийными лампочками, и, насколько я мог видеть в полумраке, людей тут не было. Все уже сбежали вниз?

Пожарная сигнализация тоже молчала. И дымом не пахло. Но вряд ли с ЧП на шестом этаже уже справились, а значит, оставаться здесь, скорее всего, опасно.

В коленях, в локтях, в плечах, в спине… всюду тупая боль. Голова, которой я стукнулся, пока летел вниз по лестнице, тоже пульсировала болью над левым виском. Повязка на правой кисти развязалась, рана на тыльной стороне открылась и кровоточила. Она оказалась больше, чем я думал, и крови было довольно много.

Я стоял один в странной тишине, затаив дыхание и озираясь по сторонам, когда…

Движущаяся светло-серая человеческая фигура.

Кто? Я едва успел так подумать, а в следующий миг уже – «А, ну да» – принял это.

Светло-серая… Ну да, школьная форма Северного Ёми. Женская, судя по колышущейся юбке.

Фигура идет от меня, ненадолго останавливается на углу коридора. Потом вдруг быстро оборачивается ко мне. Из-за расстояния и плохого освещения, я не могу нормально разглядеть ее лицо, но…

– Аа… ну конечно, – пробормотал я.

Несомненно, это она – Идзуми.

Призрак Идзуми Акадзавы, которой не должно быть в этом мире… Нет, это галлюцинация. Как и тогда в августе (кажется, восьмого), когда я увидел ее в холле этой же больницы и погнался за ней.

Она сворачивает за угол и исчезает. Я бегу за ней, тоже сворачиваю за угол. В нескольких метрах впереди в полумраке смутно видна ее спина. Я трусцой направляюсь к ней. Она снова сворачивает за угол. Я опять преследую.

Это повторяется несколько раз, как в ночном кошмаре. Я решил нагнать ее во что бы то ни стало, но, как бы я ни бежал, расстояние не сокращается, а вскоре ее силуэт вовсе пропадает…

Куда я прибежал, я и сам не понимал. Как и тогда, в августе, я словно заплутал в гигантском лабиринте в каком-то потустороннем мире. Но вскоре…

Я вдруг обнаружил, что стою в середине знакомого коридора.

Не хочется говорить, что меня ведет «призрак» Идзуми. Он не более чем созданная моим разумом галлюцинация. Я, сам того не сознавая, видимо, искал этот коридор на третьем этаже, который должен был привести меня куда-то, и вот нашел. Такое рассуждение выглядит более правдоподобным, правда?

Так или иначе…

Я знаю это место.

В прошлый раз, восьмого августа, гонясь за фантомом Идзуми, я тоже в итоге пришел сюда. Сюда, в этот коридор…

«Главное здание», включающее в себя стационар и примыкающий к нему диагностический корпус, и «флигель» с психоневрологическим отделением. Эти два здания соединяют два перехода, на первом этаже и на третьем. Я сейчас был в том из них, который на третьем…

Конечно, я знал, что впереди та самая палата. И я решил туда направиться. Мои мысли все еще были спутаны; уверенности не было, имелись лишь очертания идеи. Но тем не менее я…

По обе стороны коридора были окна, но свет сквозь них не вливался. Снаружи по-прежнему царил сумрак, и освещение почти не работало.

Все еще дул яростный ветер. Беспрерывный пронзительный свист. В нем слышались наложившиеся друг на друга крики множества людей. К свисту ветра добавился шум дождя. Когда он начался, не знаю, однако лил он сильно и стучал по крыше, стенам, окнам. Но…

В моих ушах все это ощущалось как что-то далекое. Словно этот коридор был тоннелем в какой-то иной реальности, в ином мире.

Приведя в порядок сбитое дыхание, я зашагал вперед. И когда зашагал, в голове прозвучал голос. Не голос Идзуми.

– Подумай, Со-кун.

На этот раз – голос Мей.

– И вспомни.

Я шагал вперед. И пока шагал…

Щелк.

Словно освещенная вспышкой, в голове внезапно возникла картина. Вот так, импульсами, работает сейчас мое сознание. …Да, нечто похожее на странное ощущение, неожиданно охватившее меня в тот вечер в начале июля, когда я гнался за убегающей Идзуми…

Щелк.

…21 апреля, суббота.

Первое мое посещение «клиники» после того, как я перешел в третий класс. После медосмотра я пошел в холл диагностического отделения, чтобы оплатить счет в кассе, и тогда в коридоре…

Тихое «щелк», и мир на миг потух. Но всего на миг… и сразу же это пропало из памяти.

С начала апреля из-за состояния здоровья в школу не ходит один из учеников, и именно в классе 3-3. Детали мне неизвестны, но этот ученик на какое-то время лег в больницу. Его, точнее ее фамилия Макисэ…

…Что это?

В голове вдруг зародилось неуютное ощущение.

Воспоминание того времени, быть может…

Щелк.

…27 мая, воскресенье.

В памяти всплыл разговор с Идзуми, которая в тот вечер пришла ко мне домой.

«Ты помнишь "встречу по контрмерам" в конце марта? Когда решали, кто будет "тем, кого нет", если окажется, что сейчас "такой год"».

Когда она спросила, я стал шарить в тогдашних воспоминаниях.

Когда встал вопрос, кто возьмет на себя роль «того, кого нет», руку поднял я. Но сразу затем Это спросила, достаточно ли одного этого, и было решено добавить «второго». После чего устроили жеребьевку при помощи игральных карт…

«Была жеребьевка с помощью карт. Хадзуми-сан вытянула джокера, и ее назначили "номером два", но… давай, вспомни. Что было перед тем?»

Раскосые глаза Идзуми прищурились, словно вглядываясь куда-то вдаль.

«Перед началом жеребьевки кое-кто сказал: "Раз так, давайте я", помнишь? Тихим, почти незаметным голосом, но все тогда малость удивились. "С чего бы это вдруг?" – типа того…»

Когда я это услышал, та сцена двух-с-небольшим-месячной давности (от того момента) словно выплыла из тьмы и раскрылась в моем сознании. Точно, было такое. Кроме меня, был еще один человек, готовый взять на себя роль «того, кого нет»; я вспомнил, что в тот момент меня это немного удивило…

В итоге с этим предложением не согласились и устроили жеребьевку, как и хотели с самого начала. И «номером два» стала Хадзуми… «Раз так, давайте я» тогда сказала… да, Макисэ.

Даже услышав фамилию Макисэ, я, кажется, не вспомнил ее лица, которое видел один раз на «встрече по контрмерам». Девушка с хрупким телосложением… и все?

Аа… это тоже – что?

Воспоминание того дня, может быть, тоже… Нет, должно быть…

 

16

Продолжая идти, я вспоминал.

Восьмого августа, идя по этому коридору, мы с Это, держащей в руке маленький букетик, остановились перед той палатой.

«Я навещаю больную, – сказала она. – Раньше она лежала в главном здании, а сейчас я услышала, что ее перевели в другую палату. Тут довольно сложно все устроено, и я поблуждала, прежде чем добралась куда надо».

Я приблизился к знакомой двери той палаты.

Рядом с выходом из коридора, ведущего от главного здания. Палата на третьем этаже флигеля, прежде предназначавшаяся для психоневрологических пациентов. Теперь там она…

«Заходи», – вспомнил я женский голос, донесшийся тогда из палаты. Точно знакомый голос… так я тогда подумал. Голос ученицы, с которой я познакомился на мартовской «встрече по контрмерам».

«Со Хирацка-кун? Я рада, что ты пришел».

Притянутый этим голосом, в котором ощущалась беззаботность, но в то же время какая-то слабость, я вслед за Это вошел в палату, но…

Щелк.

В этот момент, да, где-то раздалось тихое «щелк». И весь мир залила тьма, но тут же все стало как было…

Щелк.

Я подошел к палате. Глядя на дверь темного кремового цвета, я размышлял. Пытался размышлять.

Она сейчас в этой палате? Или из-за переполоха в главном здании эвакуировалась, и ее тут уже нет? …Нет.

Она тут.

Так я подумал без какой-то конкретной причины.

Она тут. Наверняка все еще тут.

Раз так, я… Что мне делать?

Какое-то время я стоял как вкопанный. Закрывал и открывал глаза, глубоко вдыхал-выдыхал… а потом достал мобильник.

«Подумай, Со-кун».

«И вспомни».

Я думал и, возможно, вспоминал. Проявлялись смутные контуры главного вопроса. Но…

Узнать, настоящие это контуры или фальшивые, я сам никак не мог. Поэтому…

Измазанной моей же кровью правой рукой я сжал мобильник.

Вот если бы здесь была Мей, подумал я. Но это невозможно. Откуда она мне недавно звонила, я не знал, но в будний день в это время она, по идее, должна быть в школе. Даже если, допустим, я сейчас по телефону пошлю SOS, когда она придет – через полчаса, через час?

– Не пойдет, – пробормотал я и собрался уже убрать мобильник, как вдруг мне пришла идея.

Позвонить Коити Сакакибаре.

Может быть, он…

Я нашел в адресной книге номер Коити и, молясь в душе, нажал кнопку вызова. К счастью, сейчас связь работала. После нескольких гудков…

– Да. Со-кун? – ответил Коити. – Что случилось? Что-то…

– Извини, что так внезапно, – с волнением заговорил я. – Пожалуйста, ничего не переспрашивай, просто ответь на мой вопрос. Пожалуйста.

– Что… происходит? – Коити явно был удивлен и озадачен. Вполне естественно. – От Мисаки я услышал, у вас там опять кошмар?

– Сакакибара-сан. Пока что просто отвечай. Пожалуйста.

– М? …Угу. Понял.

– Насчет того, что было три года назад.

Стараясь подавить возбуждение и напряжение в голосе, чтобы он звучал как можно спокойнее, я спросил:

– Сакакибара-сан, ты помнишь имя сестры Мисаки-сан, которая умерла три года назад, в апреле 1998? Можешь вспомнить?

Я сейчас этого вспомнить не мог.

Хотя в июне, когда Мей пришла ко мне в гости и рассказала «историю своей жизни», наверняка я это имя слышал. И помнил само то, что я его слышал. А сейчас, как бы старательно ни рылся в памяти, вспомнить не мог. Скорее всего, и сама Мей сейчас в том же положении, что и я, и не может это прояснить…

Но, возможно, Коити помнит?

Он долгое время находился вдали от Йомиямы, «вне зоны»; более того, он особенный в том смысле, что три года назад вернул «мертвого» к «смерти», и привилегированный в том смысле, что сохранил воспоминания о личности «лишнего», которые все остальные утратили. Возможно, он и другие воспоминания о «феномене» и «катастрофах» трехлетней давности сохранил лучше остальных. Коити Сакакибара.

– Младшая сестра-двойняшка Мей Мисаки, которая родилась в семье Фудзиока. Она умерла в больнице в апреле того года… Я помню, Со-кун, – ответил Коити. Видимо, он почувствовал мое необычное состояние и не стал ни до чего допытываться. – Ее звали Мисаки.

– А…

– «Ми» как в слове «будущее», «саки» как «цвести». Ми-саки. Мисаки Фудзиока.

Отняв телефон от уха, я снова произнес «А…». Не отводя взгляда от таблички с именем рядом с дверью палаты.

Там официальным шрифтом было написано полное имя пациентки.

«Мисаки Макисэ».⁸

 

17

«Со Хирацка-кун? Я рада, что ты пришел».

В голове всплыли воспоминания событий восьмого августа. Тогда во второй половине дня, случайно наткнувшись на Это, я по ее приглашению вошел в палату.

В большой блеклой комнате – белая койка. И на ней лежит девушка, которую мы навестили вдвоем с Это, Мисаки Макисэ. В вазе у окна стоит букетик цветов, принесенный Это. На окне железная решетка – возможно, следы того времени, когда эта палата принадлежала психоневрологическому отделению. Я впечатлился… точнее, когда я увидел это в тот раз, я окончательно понял, что эта палата находится во флигеле, соединенном с главным зданием переходом.

«В итоге я так ничем и не помогла», – грустно сказала она. По предложению Идзуми, она взялась быть «вторым тем, кого нет», но это оказалось безрезультатно…

Вовсе нет, захотел ответить я.

«Но все-таки я ничего не…»

Вовсе нет же, захотел ответить я. Ведь уже все хорошо. Насчет «катастроф» можно уже не тревожиться.

«Правда? – спросила она, чуть повысив голос, но не поднимаясь с кровати. – Правда уже всё?»

Я стоял чуть поодаль от койки, поэтому ее лица как следует разглядеть не мог. Но…

В этот момент я заметил, как рядом с прикроватным столиком, серебристо сияя, покачивается нечто.

Ремешок для мобильника. На столе лежал мобильник, а ремешок свисал… и на нем был знакомый серебряный талисман. Знаменитый зверь из окинавского фольклора, это…

Сиса. Точно такая же, как сувенир, который Мей привезла мне со школьной экскурсии. Тогда я его узнал.

«Ээ…», – вырвалось у меня, и я шагнул к койке.

«"Катастрофы" прекратились», – сказал я, после чего она повернулась ко мне, и я смог разглядеть ее лицо…

Поразительно. Лицо выглядело изможденным, прическа тоже была другая, однако черты лица очень напоминали Мей. Словно у родной сестры.

Но тогда я должен был бы заметить это не в первый раз… поскольку уже видел ее на мартовской «встрече по контрмерам». Тогда – да, я увидел ее лицо и подумал: «Она похожа на Мей». …В тот момент я вспомнил, что так и было.

Одновременно с этим я вспомнил, что несколько раз видел в больнице Кирику-сан. На самом деле это была не Кирика-сан, а Мицуё-сан, родная мать Мей. Мицуё-сан изначально имела фамилию Фудзиока, но два года назад развелась, а потом снова вышла замуж. После этого ее семья «переехала ближе», благодаря чему, начиная с этой весны, она стала видеться с Мей.

«Что если…» – подумал я.

Что если фамилия нового мужа Мицуё-сан – Макисэ? И… тогда ученица, лежащая в этой палате – «Мисаки Макисэ»? При втором замужестве матери она тоже сменила фамилию с «Фудзиока» на «Макисэ». А раз она «переехала ближе», то и школу сменила на Северный Ёми…

Мицуё-сан ходит сюда именно потому, что здесь с апреля лежит ее дочь. Не потому, что она сама проходит обследование, а чтобы навещать больную дочь. Не так ли?

У Мей, кроме умершей три года назад сестры-близнеца, есть еще одна сестра, на три года младше. Так я слышал. Так я в тот момент и помнил. И так я тогда понимал.

Эта девушка, Мисаки Макисэ, и есть та самая «сестра Мей на три года младше». То, что Мей подарила ей такую же сису на ремешке, доказывает это. Я был практически убежден, однако у самой Макисэ не уточнял. При первом посещении ее палаты как-то постеснялся заводить разговор на эту тему.

Но, допустим, я эту реальность восприму иначе. Неестественные слова и поведение Мей в тот июльский день. Вопрос, который грыз меня с того самого времени, когда Идзуми вернулась к «смерти».

Тот июльский день. Пятое число.

Ближе к вечеру, когда лило как из ведра, мне позвонила Мей. Едва я услышал ее голос, как испытал острое неуютное ощущение. Как будто она не та, кого я знал до сих пор. Как будто она не могла больше поддерживать свое всегдашнее отстраненное, безэмоциональное состояние… Мей тогда сказала:

«Надо спешить. Я так подумала и…»

И следом она спросила, есть ли у меня «как можно больше фотографий, где есть весь класс». Я ответил, что есть общее фото класса в день церемонии открытия.

«Ты не мог бы мне его показать прямо сегодня?»

После этих ее слов я тут же взял фотку и направился к «Пустым синим глазам в сумраке Ёми», где ждала Мей, но…

В ее голосе и интонациях тогда мне послышалась тревога и растерянность. Такую Мей я слышал впервые.

Еще накануне такого беспокойства не было. Возможно, после телефонного разговора с Коити в Мексике она была в растерянности, не уверенная, следует ли ей применять «силу» «глаза куклы», следует ли таким путем вернуть «мертвого» к смерти. Но почему на следующий день такая срочность?..

Результат – в тот вечер она с помощью «глаза куклы» установила, что «мертвый» – это Идзуми, мы вдвоем погнались за Идзуми, и та вернулась к «смерти». После чего «катастрофы» этого года прекратились – так мы тогда верили. Но…

После этого меня все время занимал вопрос. В тот июльский день почему Мей меня так торопила? Почему сама так спешила?

«Почему так срочно, именно сегодня вечером?» – прямо спросил я Мей в тот же день. Но ее ответ был лишь «Просто как-то…».

«Просто как-то… ощущение возникло, что надо спешить?» – переспросил я, и она ответила: «Неприятное предчувствие…»

Она что-то скрывает, возникло у меня ощущение. Потому что эти угрюмые слова совсем не подходили той Мей, которую я знал.

«Что если…» – снова подумал я.

Что если в тот день, пятого июля, Мей впервые узнала, что ее сестра Мисаки Макисэ учится в классе 3-3 Северного Ёми? А до тех пор она не знала. Хотя мать, Мицуё-сан, делилась с ней ситуацией, хотя у нее была возможность навещать сестру в больнице, но тема школы и класса там не всплывала. Ни то, что Мисаки перевелась в Северный Ёми, ни особые обстоятельства класса 3-3.

Но, быть может, в тот день Мей все-таки узнала? Как именно это произошло, я не в курсе, но, скорее всего, узнала от самой Мисаки.

Вот почему. Вот почему Мей была так… Такой вот вероятный ответ на мучивший меня вопрос я тогда нашел.

Возможность узнать, правильный это ответ или нет, мне выпала после августовского совместного просмотра кино о динозаврах. Оставив Ягисаву, который был тогда с нами, мы с Мей заглянули в кукольный магазин, и там, в знакомом подвале…

Я собрался с духом, и у нас с Мей состоялся тот разговор. Я сказал все, что увидел и подумал, и попросил Мей это объяснить, чтобы сложить стройную картину…

Как я и предполагал, в тот июльский день Мей узнала, что ее младшая сестра Мисаки Макисэ перевелась в Северный Ёми, более того, поступила в класс 3-3. Она очень удивилась и запаниковала. Она и сама теперь могла стать жертвой «катастрофы». Конечно, и такой страх присутствовал. Но главное, в первую очередь – то, что ее сестра Мисаки и мать Мицуё-сан теперь «причастные», и их жизни в опасности. Раньше она этого не знала, а узнав, была потрясена. И стала спешить. В тот вечер она решила, что должна остановить «катастрофы» немедленно, и поэтому позвонила мне и…

– …Аа, – вырвалось у меня. По-прежнему не сводя глаз с таблички «Мисаки Макисэ», я протянул руку к двери палаты.

То, что я осознал, вспомнил, понял насчет восьмого августа, когда я пришел в эту палату и познакомился с Мисаки, – этот набор фактов и воспоминаний сцепился в единое целое. Все это было измененной, поддельной «ложной реальностью», созданной «феноменом». Не так ли? В самом деле, не так ли?

Я взялся за дверную ручку. Ужасно холодное ощущение. Безо всякого стука я открыл дверь.

 

18

В палате было еще темнее, чем в коридоре.

Освещение отключилось полностью. Темно было, как вечером, но естественный свет в окно все же проникал. Поэтому что находилось в палате, хоть и с трудом, но можно было различать.

В тусклом свете виднелась бледная, словно парящая над полом койка. И на ней лежала женская фигура.

Даже когда я вошел, фигура на койке не пошевелилась. Она спит? Или же…

Конечно, эта палата находилась на некотором удалении от главного здания. Но все же – несмотря на огромный переполох в больнице, пациентку вот так оставили одну?

Ситуация не просто неестественная – она, если подумать, пугающая. Будто холодное деяние кого-то, находящегося вне этого мира.

Снаружи продолжал доноситься вой ветра и барабанная дробь дождя. Мне, однако, эти звуки казались какими-то далекими. Словно палата, куда я добрался-таки через тоннель потустороннего мира, находилась в особом пространстве, где-то над реальностью.

Стараясь ступать тихо, я шаг за шагом подходил к койке.

Она лежала навзничь, закрыв глаза. Грудь медленно вздымалась и опускалась. Все-таки спит? Что мне…

Что мне сейчас делать?..

– Со-кун, – вдруг раздался голос.

Не от девушки, лежащей на койке. Обладательница голоса стояла сзади-сбоку от меня, в тени открытой двери, поэтому я ее не заметил.

– А…

Увидев в полумраке фигуру, я чуть не вскрикнул в голос. Сильнейшее изумление. И, пожалуй, небольшое облегчение.

– Мисаки… сан.

Там была Мей Мисаки.

В форме старшей школы. И с белой повязкой на левом глазу…

– А… это… – приглушая голос, произнес я. – Тогда по телефону…

– Угу.

– Отсюда?

– Да. Когда узнала о массовой перевозке в больницу, сразу пришла сюда, потом забеспокоилась, не пострадал ли ты от здешнего переполоха. Но связь тут же оборвалась… Слава богу, ты в порядке.

– Это… ничего, что вы не эвакуировались?

– Мы достаточно далеко, так что не страшно, – отмахнулась Мей и шагнула ко мне. Я спросил:

– Сколько ты здесь?

– Уже довольно давно.

Она не пошла в школу? Или пошла, но свернула на полпути?

– Мицуё сегодня тоже приходила. Но она ушла раньше.

После того как Мицуё-сан ушла, Мей осталась в палате, чтобы?..

– Ты говорил по телефону с Сакакибарой-куном, – произнесла Мей. – Перед этой палатой. …Я услышала. И поняла, почему ты ему звонил.

– …Да.

Мей смотрела на меня в упор.

– И? Что сказал Сакакибара-кун?

– Эээ, ну…

– Три года назад в апреле в этой больнице умерла моя сестра. Как ее звали?

Все-таки Мей тоже не могла вспомнить это имя?

Чувствуя, как что-то сдавливает мне грудь, я ответил:

– Мисаки… Мисаки Фудзиока. Сакакибара-сан не забыл ее имя.

Даже после этих слов выражение лица Мей не изменилось.

– Вот как, – она тихо, коротко кивнула. – …Все-таки вот так… – пробормотала она себе под нос.

Она обратила взгляд на спящую на койке Мисаки Макисэ.

– Мисаки-сан, когда ты поняла? – спросил я Мей.

– В прошлую субботу я с тобой говорила, – бесстрастно ответила она. – Тогда я сказала, что не знаю, и это была правда. Но кое-что меня грызло…

Да, Мей так сказала. «Что-то странное, какое-то чувство дискомфорта» – вроде того.

– Была проблема баланса «сил». По словам Акадзавы-сан.

Мей сделала глубокий вдох и на шаг подошла к койке.

– В июле Акадзава-сан вернулась к «смерти», однако «катастрофы» не прекратились. Почему? – пробормотала Мей, словно спрашивая саму себя, но я все равно ответил:

– Потому что был еще один «мертвый». Уверен, это из-за того, что мы в качестве «контрмеры» в этом году ввели «второго того, кого нет». Чтобы исправить нарушенный при этом баланс, сработала некая «сила», и на полпути появился «второй мертвый»…

Произнося эти слова, я представлял себе картину.

Кто этот «номер два»? Мей задалась этим вопросом и пошла к Хадзуми. Потому что…

В тот вечер пятого июля Мей смотрела на фото класса «глазом куклы». Так она определила, что Идзуми «мертвая», но в день церемонии открытия снялся не весь класс. Трое учеников не сфотографировались.

Один из троих – я, «тот, кого нет», еще один – Хадзуми, «второй тот, кого нет». И третий – уже тогда лежавшая в больнице Макисэ.

То, что я не «мертвый», Мей определила с помощью «глаза куклы» еще давно. Остались Хадзуми и Макисэ. В первую очередь Мей пошла встретиться с Хадзуми, взглянуть на нее «глазом куклы» и проверить, не «мертвая» ли она…

Мей, как обычно, словно прочла мои мысли.

– На Хадзуми-сан «цвета смерти» не было, – сообщила она. – Поэтому остался только этот вариант. Так я подумала.

Закрыла правый глаз, чуть помедлила, потом продолжила:

– Так я подумала, но в то же время подумала, не может быть… Сразу не смогла решиться.

Естественно, подумал я. Вполне объяснимо.

Но… тем не менее сейчас Мей «решилась», собралась с духом и пришла-таки сюда?

– Ты уже проверила? – спросил я. – Проверила «глазом куклы»?

Мей молча кивнула, потом вдруг сняла повязку. В «пустом синем глазу», «глазу куклы», отражалась спящая на койке Макисэ.

– После того как Мицуё ушла… Она еще не спала, но я сделала вот так и посмотрела.

– Ты увидела «цвет смерти»?

– Увидела. И сейчас вижу. Отчетливо.

– Значит…

– Но все равно я колебалась, – с болью в голосе, но в то же время спокойно произнесла Мей. – Очень сильно колебалась. Она правда «мертвая»? У меня правда никогда не было сестры на три года младше? Это, что во мне сейчас, – «фальшивые воспоминания»? Все это правда? …И что же мне делать? Как следует поступить?

Отвернувшись от стоящего столбом безответного меня, Мей направилась к койке.

На столике рядом с койкой стояла вазочка с фруктами, которые, видимо, сегодня принесла Мицуё-сан. Рядом с вазочкой стояли стопкой несколько белых блюдец. Рядом с ними – фруктовый ножик.

– Спасибо тебе, Со-кун, – Мей остановилась и кинула на меня взгляд через плечо. – За то, что позвонил Сакакибаре-куну. За то, что спросил у него ее имя.

Повернувшись к койке, Мей взяла правой рукой нож. «Не может быть!» – мысленно вскрикнул я, но горло сжалось, и голос не вышел.

– Моя единственная сестра, моя вторая половинка, Мисаки Фудзиока, умерла три года назад. Сестры на три года младше у меня не было.

Голос Мей звучал еле слышно.

– Поэтому ты не существуешь.

Перехватив нож обеими руками, Мей склонилась над спящей Мисаки Макисэ. «Не надо!» – мысленно вскрикнул я. И тут же: «Лучше я!» Попытался подбежать к Мей, остановить ее (это ведь мой долг…), но тут же (лучше… я…) сам себя остановил. Не мог не остановить.

Нож пошел вниз, к груди Макисэ.

Глухой звук. По койке стало расплываться черное пятно. Раненая Макисэ распахнула глаза. В них было удивление, но сопротивляться она не пыталась. Ни единого стона. Словно она была куклой, уже потерявшей «жизнь». Прямо как та кукла девочки на багровой кровати на выставке в «Пустых синих глазах…».

Мей выдернула нож. И сразу направила испачканное в крови лезвие на горло Макисэ.

В этот момент на лице Макисэ показалось нечто напоминающее слабую улыбку – или это лишь мое воображение? Одновременно с этим ее губы чуть задрожали, как будто она пыталась что-то сказать. Но…

Мей не остановилась. Резанула по сосуду на тускло-белой шее Макисэ, хранящему ее временную жизнь. Без колебаний. Без жалости.

К оглавлению

 

Эпилог

Давайте я изложу факты, которые стали известны позже.

Пожар, возникший в стационаре городской больницы Йомиямы во второй половине дня 12 сентября 2001 года, удалось потушить к вечеру того же дня. Из-за пожара выгорела большая часть шестого этажа, а также часть крыши и пятого этажа, но благодаря усилиям пожарных и начавшемуся ливню дальше пламя не распространилось.

Авария с вертолетом, ставшая причиной пожара, до сих пор расследуется. Вертолет, принадлежавший компании «Хосикава» из столицы префектуры N, в тот день, судя по всему, был зафрахтован некоей газетой. Похоже, она спешила осветить события, связанные с Северным Ёми, где произошла серия несчастных случаев с жертвами среди учеников, самоубийств и прочего, а теперь еще и массовая госпитализация из-за паники, вызванной неприятным запахом. Однако многие детали остаются неясными.

Пилот вертолета, репортер и оператор при аварии погибли. Ходят слухи, что кто-то из этих троих был «причастным» к классу 3-3, но никаких деталей и даже правда ли это вообще, нам не сообщили.

Вертолет врезался в северное крыло стационара на шестом этаже. Хоть какое-то везение было в том, что бельевая комната, куда пришелся удар, в тот момент была пуста. В то же время в большом помещении по соседству находились ученики класса 3-3, и двое из них, не успев убежать, погибли. Эти двое:

 

Руйко Это – ученица, безопасник.

Сэйя Накамура – ученик, член футбольной секции.

 

Другие ученики, а также пришедшие в больницу родители не пострадали или отделалисьлегким травмами, но, помимо «причастных» и троих в вертолете, еще четыре человека погибли и около двадцати получили те или иные травмы (все – пациенты или больничный персонал).

 

*

 

Усуй-сэнсэй из психоневрологического отделения, о безопасности которого я волновался, к счастью, не пострадал.

В тот день, чтобы проверить состояние школьников, доставленных в больницу, он помчался на шестой этаж, как я и предполагал, но, похоже, ушел оттуда незадолго до ЧП. Беспокоившаяся за него дочь Киха тоже вовремя эвакуировалась в безопасное место.

Тем не менее…

Откуда такое загадочное поведение Кихи в тот день?

Усуй-сэнсэй говорил о дочери, что она «всегда была немного странная»; может быть, ее поведение как-то с этим связано? …Думаю, если выпадет возможность, я расспрошу сэнсэя.

 

*

 

Нельзя не упомянуть подробности того, что произошло в той палате.

Нож перерезал сонную артерию Макисэ. Кровь хлынула струей и, конечно, забрызгала Мей и стоявшего рядом меня. Макисэ, койка которой превратилась в кровавую ванну, быстро умерла и вернулась к «смерти». И одновременно у меня пропало ощущение того места как «потустороннего мира».

Завывавший снаружи ветер загадочным образом мгновенно стих, зато звук дождя стал более реалистичным, и стали слышны призывы к эвакуации по внутрибольничной трансляции.

Мы с Мей вышли из палаты и спустились в холл флигеля на первом этаже. Нас встретили несколько человек из персонала и сообщили, что «пожар в главном здании сейчас тушат». Но…

Ни один человек ни словом не коснулся того, что мы оба были в крови с головы до ног.

Могу предположить, что для них эта кровь уже полностью исчезла.

Мей все время молчала. Со мной даже не пыталась заговорить. Словно превратилась в куклу, лишенную «жизни».

Та палата на третьем этаже флигеля долгое время не использовалась. Поэтому, естественно, никакой пациентки по имени Мисаки Макисэ там не лежало. …Эта «реальность», видимо, уже в тот момент распространилась среди всех, кроме нас с Мей.

Разумеется, ни трупа Макисэ, ни окровавленных ножа и койки в палате не обнаружили. Исчезли все данные и документы, касающиеся факта, что «Мисаки Макисэ» с апреля лежала в этой больнице. Воспоминания о Макисэ у персонала больницы и даже у ее матери Мицуё-сан тоже…

Естественно, то же самое произошло и в школе.

Как и в июле, когда исчезла Идзуми, сейчас никто из учителей и учеников не помнил о существовании Макисэ. Все было изменено и модифицировано для непротиворечивой реальности «такой ученицы не было».

 

*

 

В итоге из-за «феномена» этого года лишилось жизни немало людей, выше среднего количества. Несмотря на все попытки сопротивляться, пока потери вот так не выросли, «катастрофы» не прекратились. Не могли прекратиться.

Самый неудачный год в истории «феномена Йомиямы».

Возможно, впоследствии так будут говорить, а пока…

Единственная хорошая новость, которую я узнал, пришла через три дня после трагедии в городской больнице.

На следующий день после пожара пришел в себя Ягисава, находившийся между жизнью и смертью в палате интенсивной терапии в диагностическом отделении. После того как он выбрался из когтей смерти, восстановление пошло на удивление легко. Я слышал из уст врачей слово «чудо».

– Говорят, скоро к нему начнут пускать посетителей. И по поводу дальнейших прогнозов нет поводов для беспокойства, это тоже называют чудом.

Услышав по телефону эти слова Тибики-сана, я невольно прослезился.

После долгих колебаний я все же рассказал Тибики-сану, что было в тот день в той палате. И объяснил, что после июльского исчезновения «Идзуми Акадзавы» «катастрофы» не прекратились из-за того, что был «второй мертвый».

– Поэтому теперь уже – именно теперь уже можно не бояться, что будут еще «катастрофы», – с уверенностью сказал я ему. – «Феномен» этого года полностью закончился. Гарантированно закончился, так что больше ничего…

Тибики-сан выглядел страшно вымотанным, но мое объяснение молча выслушал до конца. После чего произнес единственное слово: «Ясно». Насколько он поверил, я не знал, но – когда без происшествий кончится сентябрь, а затем и октябрь, эту реальность он примет.

 

*

 

30 сентября, воскресенье, вторая половина дня.

И рана на правой кисти, и синяки и царапины по всему телу почти полностью зажили, и я впервые за долгий срок вышел погулять на реку Йомияма. Спустился к самой воде и, тоже впервые за долгий срок, сел в одиночестве на скамейку и просто тихо сидел.

Идеально чистое небо, свежий ветерок. Стайка изящно порхающих стрекоз. Пение сверчков. На водной глади – несколько чирков, прилетевших на зимовку.

У противоположного берега в одном месте цвели ликорисы. До отвращения ярко-красные цветы, словно впитавшие кровь жертв «катастроф», покачивались на осеннем ветру. Глядя на них, я…

Неуклонно возвращался мыслями к событиям последнего полугода. Сам того не сознавая, раз за разом прокручивал в сознании «правду», раз за разом осмысленную и разложенную по полочкам в голове.

На мартовской «встрече по контрмерам»…

Я поднял руку и вызвался быть «тем, кого нет» этого года, потом по предложению Это стали выбирать второго «того, кого нет» – в тот момент «Мисаки Макисэ» еще не существовала. Воспоминание, как перед жеребьевкой, которая должна была определить «номера два», Макисэ сказала «Раз так, давайте я», – уже позже внедрившееся в нас всех «фальшивое воспоминание»…

Пятое апреля, день церемонии открытия первого триместра.

В класс проник «лишний» = «мертвый» этого года, «Идзуми Акадзава». В тот момент Макисэ все еще не существовала. Не хватало одного комплекта из стула и парты – так мы тогда думали, и думали правильно.

Поняв, что нынешний год «такой», мы с Хадзуми стали играть роль «тех, кого нет». Согласно обычаю, для нас принесли старые стулья и парты, оставшиеся в нулевом корпусе. «Родные» стулья и парты, однако, не вынесли, поэтому теперь стало на один комплект больше…

Двое «тех, кого нет» против одного «мертвого» – эта «контрмера» вполне работала, и в апреле «катастроф» не было.

Но…

Тем временем «феномен» продолжился неожиданным образом. Из-за того, что «тех, кого нет» стало двое, «баланс сил» оказался нестабильным, неустойчивым. Чтобы исправить баланс, склонившийся в сторону «жизни», возник «второй мертвый». Можно сказать, появление этого «номера два» стало реакцией на дополнительную «контрмеру».

Проникающий в «такие годы» в класс 3-3 «лишний» = «мертвый» – это случайным образом воскрешенный кто-то из жертв «катастроф» прошлых лет. Но он или она всегда воскрешается как «член класса 3-3», и «реальность» изменяется таким образом, чтобы оставаться непротиворечивой и чтобы все это приняли как нечто естественное.

Таким образом…

Хоть и сказано «воскрешается случайным образом», но, если взять в качестве примера крайний случай, когда речь идет об умершем от «катастрофы» старике, он не может воскреснуть как «ученик». Потому что «мертвый» или «мертвая» воскресает в том же возрасте, в каком умер. Ни омоложения, ни старения при этом не происходит.

«Вторым мертвым» стала умершая в больнице в апреле три года назад «Мисаки Фудзиока».

Ее мать Мицуё-сан развелась и снова вышла замуж, а с прошлого года переехала в Йомияму и поселилась недалеко от школы, поэтому «феномен» мог произойти, но появилась она не в кабинете Северного Ёми. Три года назад она провела последние дни жизни в городской больнице – там же в качестве «пациентки» и «воскресла».

21 апреля. После первого осмотра в «клинике» в статусе третьеклассника я направился в холл первого этажа диагностического корпуса, и на полпути в голове у меня всплыл «факт», что здесь лежит кто-то из учеников. Возможно, именно тогда мне в голову внедрилось «фальшивое воспоминание» насчет «одноклассницы, с начала апреля пропускающей школу и лежащей в больнице из-за болезни».

«Вторая мертвая» не существовала с самого начала.

Она вдруг появилась в середине апреля, видимо, числа двадцатого.

Не в классе, а в больничной палате – такая вот нестандартная форма. Однако все же как член класса 3-3.

После появления Макисэ воспоминания людей изменились задним числом. То, что Макисэ была на мартовской «встрече по контрмерам», что во время выбора «второго того, кого нет» сама вызвалась, и другие воспоминания о ее внешности, – все это внедрившиеся в нас «фальшивые воспоминания». Для Это – то, что Макисэ перешла в нашу школу в конце предыдущего года и подружилась с ней… тоже «фальшивое воспоминание».

Вопрос количества парт и стульев в кабинете тоже в этот момент каким-то образом улегся. Из нулевого корпуса для «тех, кого нет» принесли два комплекта, стало быть, образовался один лишний. Это было место «лежащей в больнице Макисэ» – все приняли это как данность. Если как следует подумать, тут мелкая нестыковка, но ее никто не заметил. Возможно, тут действовала некая «сила», из-за чего даже если кто-то и хотел бы заметить, все равно не смог бы.

Таким образом, на двух «мертвых» приходились двое «тех, кого нет», и «баланс сил» сохранялся. В мае, когда Хадзуми перестала быть «той, кого нет», баланс рухнул, и начались «катастрофы».

Если подумать – то, что Идзуми в качестве новой «контрмеры» в ответ на начавшиеся «катастрофы» предложила стать «вторым тем, кого нет» Макисэ, очень иронично.

Идзуми и Это навестили Макисэ, чтобы попросить об этом, в конце мая. А несколько дней спустя Идзуми пришла в «Пустые синие глаза…» и познакомилась с Мей. И только сейчас я понимаю тогдашние удивление и растерянность на лице Идзуми.

Наверняка Идзуми, увидев лицо Мей, подумала: «Как же Мей похожа на лежащую в больнице Макисэ. Откуда такое сходство?» Поэтому и та реакция…

Прошел июнь, начался июль, мы установили, что Идзуми «мертвая», и она вернулась к «смерти». Но, хотя «Идзуми Акадзава» исчезла, «второй мертвый», «Мисаки Макисэ», остался. Баланс по-прежнему был в пользу «смерти», в результате с сентября пошли «катастрофы»…

…Кстати.

«Мисаки Макисэ» изначально была «Мисаки Фудзиокой». До апреля трехлетней давности Мисаки существовала в этом мире как младшая сестра-близнец Мей. Эта Мисаки воскресла как ученица класса 3-3. Чтобы устранить противоречие и сформировать цельность, возникло «фальшивое воспоминание», что «у Мей, кроме сестры-близнеца, есть еще одна, на три года младше», и оно внедрилось к каждому…

Отсюда возник один маленький вопрос.

Из-за того, что в новой реальности остался неизменным тот факт, что «сестра-близнец Мей три года назад умерла», родилась нестыковка: у «умершей сестры-близнеца» и «сестры на три года младше» одно и то же имя, «Мисаки». И тогда…

Я спросил у Мей, как звали ее сестру-близнеца, и она ответила (сейчас, вспоминая, я понял, что ответила после необычно долгого молчания): «Мисаки». И сразу после этого мы оба это имя забыли, не так ли? Эта поправка, видимо, тоже была порождена «феноменом» – сейчас это уже вполне ясно.

…

…

…Пока я отдавался воспоминаниям, время летело неожиданно быстро. Я заметил, что уже 16:25, и поспешно вскочил.

Мы договорились на полпятого. Место встречи – все тот же пешеходный мост Идзана-баси.

Если я потороплюсь, то в последний момент успею?

Подойдя к мосту, я на нем никого не увидел. С облегчением шагнул вперед, и в этот самый момент…

На той стороне показался человек. Это она, Мей Мисаки.

 

*

 

Я не виделся с Мей после двенадцатого сентября. И столько же не слышал ее голос.

С того дня мои телефонные звонки не проходили, мейлы я слал, но не получал ответа, и, несмотря на это все, в тот дом в Мисаки я не заглядывал… Но вчера вечером от нее пришел мейл.

«Завтра в половине пятого на том мосту через реку Йомияма».

Мей была в черной блузке и черной юбке – траурное одеяние. Солнце уже начало садиться, и пейзаж постепенно краснел. А мы шли друг навстречу другу, пока не остановились в центре моста.

– Как ты? – первой заговорила Мей. – Рана зажила?

– Да, уже всё.

– В школу ходишь?

– С прошлой недели, как обычно.

– Ягисаву-куна спасли?

– Да, каким-то чудом.

– Слава богу.

– …Ага.

Голос и интонации Мей были теми же, какие я знал всегда. Выражение лица почти бесстрастное – тоже ничего необычного. И тем не менее я очень сильно напрягся.

– Эмм… Мисаки-сан, а ты как?

– М? – Мей склонила голову чуть набок, но тут же легонько кивнула. – Я уже в порядке.

Она медленно закрыла глаза, потом открыла. Повязки на ней не было. Левый глаз – карий, с черным зрачком.

– С тех самых пор не могу выкинуть из головы ее. Но перестала заставлять себя не думать.

– Эмм… можно кое о чем спросить?

– Да?

– С Макисэ-сан в больнице… ммм, в общем, что ты чувствовала, когда с ней встречалась и разговаривала?

– От мамы, ну, от Мицуё, узнала ситуацию и после этого время от времени навещала ее, иногда звонила. Например, когда с тобой встретилась в больнице.

– А, ну да.

В больнице я случайно увидел Кирику-сан (на самом деле, как оказалось, Мицуё-сан), а вскоре после этого меня неожиданно окликнула Мей. И мы с ней пошли на крышу…

– Это тоже было после того, как я ее посетила. В тот день – да, вместе с Мицуё. Но тогда я не знала и даже подумать не могла, что она в Северном Ёми, да еще в 3-3… Это я узнала уже на каникулах.

– А, вот как, – произнес я и тут же на автомате пробормотал: «Извини». Мей, конечно, сказала, что «уже в порядке», но все же эти воспоминания явно были для нее болезненными.

– Не за что извиняться, – сказала Мей.

– А… но…

– Все, что было в этом году, мы забудем, хотим этого или нет.

Мей прижалась грудью к перилам моста и опустила взгляд на текущую внизу реку. Я встал рядом с ней, положил руки на перила…

Я не знал, что еще говорить.

Спросить хотелось много чего.

К примеру: в тот день, двенадцатого числа, о чем говорили Мей и Мисаки, когда Мей пришла в больницу навестить сестру, – после того, как Мицуё-сан ушла, но до того, как Мисаки заснула? О чем Мисаки думала, проводя долгие дни в больнице? Что Мисаки хотела сказать Мей в последние секунды своей жизни, когда в грудь ей вонзился нож? …Но все это я решил сейчас оставить у себя в сердце.

Ну так что еще говорить?

Что-нибудь более мелкое и безобидное? Более бессмысленное? …Сколько я ни думал, слова не находились.

А, вот. Насчет мейла, который Мей прислала мне одиннадцатого вечером. В тот день Ягисава попытался покончить с собой, и, когда я пришел домой, был не в настроении включать комп, поэтому тот мейл заметил только тринадцатого.

Мне было приятно получить сообщение «Поздравляю с пятнадцатилетием». Можно еще раз за него поблагодарить… Нет, но, когда Мей писала тот мейл, наверняка она уже…

Закатное солнце красиво отражалось от текущей внизу воды.

«Но…» – подумал я.

Меньше трех месяцев назад под этим же мостом несся грязный поток. И, кажется, примерно оттуда же, где мы сейчас стояли, Идзуми бросилась в этот поток… Даже сейчас от этого воспоминания заныло сердце. Но, как и сказала Мей, и эти воспоминания и эта боль когда-нибудь потускнеют, а потом исчезнут, хочу я того или нет.

– Только одна загадка… ну, в смысле, одна вещь меня занимает, – наконец-то произнес я. «Что?» – отреагировала Мей, и я, глядя на нее в профиль, продолжил: – Почему август прошел мирно? «Второй мертвый» все еще был, почему же «катастрофы» приостановились?

Мей, не отводя глаз от речной глади, пробормотала:

– Почему…

Тут мне в голову пришла мысль:

– Может, просто передышка после того, как исчез один из «мертвых»?

– Возможно, и так. Но… не знаю, – Мей рассеянно склонила голову набок. – Просто это с самого начала «сверхъестественное природное явление». Реальность капризна, как погода, – возможно, поэтому.

– Капризна, это, ну… – начал было я, но смолк. Мей тоже не пыталась как-то развить эту тему.

 

*

 

– Да, кстати, – после короткого молчания заговорила на этот раз Мей. – Мне Сакакибара-кун сообщил, что на ноябрьские длинные выходные приедет.

– Сакакибара-сан?

– Давай тогда встретимся все втроем.

Коити Сакакибара помог нам буквально во всем. Я был ему искренне благодарен, и, если мы встретимся, хотел бы не только сказать спасибо, но и о многом расспросить.

– Сакакибара-кун приезжал в Йомияму на Обон и в прошлом году, и в позапрошлом. А в этом не смог – возможно, поэтому сейчас хочет.

– …А.

– Хочет посетить могилу дорогого ему человека.

– Дорогого… человека?..

О ком идет речь, я не знал. Но почувствовал некоторую зависть вместе с грустью.

Дорогой человек. Могу ли я кого-то так назвать, хоть живого, хоть мертвого?

Я еще раз кинул взгляд сбоку на лицо Мей, потом поднял глаза на начавшее темнеть небо. Вслушиваясь в звуки мирно текущей реки, я вдруг подумал: хорошо бы вот так стоять тут всегда.

– Ладно, мне уже пора домой, – вскоре произнесла Мей. – Кирика в последнее время немного нервная.

– Из-за отношений с Мицуё-сан? – спросил я, но Мей не ответила.

– С тобой Цкихо-сан связывалась? – внезапно спросила она. Я глубоко вздохнул и ответил:

– Несколько раз, по телефону.

– Вы говорили?

Я молча покачал головой.

– Ты не брал трубку?

Я молча кивнул.

– Ни разу?

Я снова кивнул. «Ясно», – произнесла Мей и впервые за сегодняшнюю встречу улыбнулась.

– Думаю, Со-кун, тебе виднее, как поступать.

Мы уже собрались расходиться, как вдруг Мей сказала:

– А, да. По-моему, я тебе уже говорила, Со-кун, но давай как-нибудь посетим «Приозерный особняк»?

– Ээ… – удивленно промычал я и отвел взгляд от Мей, смотревшей прямо на меня.

– Когда я была в Хинами на летних каникулах, я посмотрела, как там дела. Особняк все такой же, как был, но… его, возможно, снесут или выставят на продажу.

По ее тону я понял, что она говорит на полном серьезе. Снова перевел взгляд на Мей. Она по-прежнему смотрела на меня в упор.

– Когда-нибудь… скажем, будущей весной, – добавила Мей. – Конечно, по секрету от всех. Только мы вдвоем. Тайно обследуем весь особняк. Как тебе идея? Съездим?

Под этим нажимом я не понимал, как реагировать. Но…

– Уже всё в порядке, Со-кун, – продолжила Мей, и я молча кивнул.

Может, правда съездить? Съезжу, да, навещу могилу Тэруи-сана. Вот что вдруг пришло мне в голову.

Класс 3-3 Северного Ёми в этом году пострадал от жесточайших «катастроф». Но, Тэруя-сан, я не сбежал.

Сомкнув пальцы обеих рук, я впервые за долгий срок соорудил виртуальный видоискатель. Поймал в него кусок облака, плывущего в вечернем небе, и нажал на виртуальный спуск. И…

Где-то в этот момент раздался низкий, тихий звук. И всего на мгновение краски заката будто сменила чернота… Я растерянно поискал глазами Мей. Мог и не искать – она по-прежнему стояла рядом со мной.

– Ладно, пока, – произнесла Мей и повернулась ко мне спиной. Провожая взглядом ее одетую в черное фигуру, я вдруг захотел нагнать ее, но…

Внезапно спереди-сбоку подул ветер, не по-осеннему холодный, и я поежился. Чуть-чуть.

К оглавлению

 

Послесловие автора

С тех пор, как в 2013 году вышел «Another: эпизод S», прошло семь лет, и наконец-то новое произведение.

Идея этой книги возникла еще до того, как я закончил писать «Эпизод S». Еще до того я планировал написать другой сиквел «Another», но решил отложить его и написать эту книгу, которую и начал публиковать в виде сериала осенью 14-го года в журнале Shosetsu Yasei Jidai. Сперва я рассчитывал, что, сделав все по уму, я закончу за два года, максимум за три, но, как обычно, этот прогноз оказался слишком наивен. Писалось тяжело, как никогда раньше, целый год я вовсе не публиковался, но в конце концов, спустя более чем пять лет, этот сериал я закончил. Затем получившуюся рукопись приличного размера я причесал, привел в приличный вид, и наконец он был опубликован.

В процессе написания меня постоянно мучили сомнения: смогу ли я написать роман интересно, смогу ли вообще его дописать? Возможно, потому, что эта история по структуре в определенном смысле сильно отличается от того, что я написал ранее. Вдобавок я уже никоим образом не юн и изначально не был уверен, что мне хватит выносливости и жизненных сил. Из-за затягивания сериала мной владело беспокойство (довольно сильное): что мне делать, если я свалюсь прежде, чем закончу работу? Поэтому сейчас я испытываю искреннее, незамутненное облегчение.

 

Не могу не сказать несколько слов об исторической канве романа.

В «Another», как и в «Эпизоде S», действие происходит в 1998 году. Здесь, как подсказывает название, события разворачиваются три года спустя, в 2001, поэтому большую роль играют мобильные телефоны (те, что сейчас называют кнопочниками). Разговоры мейлами по мобильникам еще не приобрели популярность, возможность снимать мобильной камерой и тут же пересылать снимки (сервис «фотомейл») стала хитом только нынешним летом. «Мейлы» тогда – это в основном электронная почта, работающая на ПК, интернет-связь – узкополосная и дорогая… Вот какое было время. За эти почти двадцать лет все поменялось очень сильно.

Приглашаю вас посетить Йомияму 2001 года, вспоминая то, что сами в то время испытывали, и воображая то, с чем не были знакомы.

 

В 2020 году разразилась немыслимая эпидемия, и мир охватил хаос исторического масштаба. То, что именно на этот год пришлась «первая за семь лет новая публикация», – возможно, в каком-то смысле судьба.

Перед вами опасно неосмотрительный роман, в котором люди один за другим гибнут от иррациональных «катастроф»; тем не менее я как автор буду счастлив, если вы хоть ненадолго забудете нашу полную стрессов «реальность» и хоть немного насладитесь этой фантазией.

 

Как я уже говорил в начале, у «Another» планируется еще один сиквел (возможно, последний в серии). Некоторые детали, связанные с ним, внедрены уже в эту книгу, но… когда я это напишу, смогу ли написать – пока что туманно. Я немного утомился душой и телом, поэтому изыщу возможность на время отдалиться от Йомиямы и привести себя в порядок.

 

Напоследок – благодарности.

Редакторы Shosetsu Yasei Jidai, один за другим сопровождавшие меня на долгом пути публикации: Май Фукусима-сан, Рё Накамура-сан, Мами Ивахаси-сан. Та же Ивахаси-сан и Каори Итидзи-сан, которым я благодарен за помощь в подготовке отдельного издания. И человек, которого можно назвать главным советником всего сериала, а также мой близкий друг Акико Канэко-сан. Дизайнер обложки Куми Судзуки-сан. И множество других людей, в самой разной форме мне помогавших. Всем вам мое огромное, сердечное спасибо.

 

Лето 2020

Юкито Аяцудзи

К оглавлению

 

 

 

Версия текста от 20.07.23. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.ru/another/

 

Заметки

[←1]

Юрэй – в японской мифологии призрак умершего человека. Здесь и далее – прим. Ushwood.

[←2]

Синай – бамбуковый меч, используемый в кэндо.

[←3]

Сиса – статуэтка, напоминающая помесь льва и собаки. Их обычно ставят парами на крышах или у ворот домов как обереги от зла.

[←4]

Эноки, оно же железное дерево, официальное название «каркас китайский» – широко распространенное по всей Японии дерево.

[←5]

2L – формат бумаги 5х7 дюймов (примерно 13х18 см).

[←6]

Эйдзи Цубурая – японский режиссер. Считается отцом индустрии спецэффектов в Японии.

[←7]

Цуку-цуку-боси – другая разновидность цикад, распространенная в Японии, Китае, Корее и на Тайване.

[←8]

Здесь требуется пояснение, в котором японский читатель, в отличие от русскоязычного, не нуждается. В японском языке сильно развита омофония, когда разные слова по-разному пишутся, но одинаково произносятся. Многочисленные «Мисаки», упоминающиеся в романе: имя Мисаки Ёмиямы, первого умершего; фамилия Мей Мисаки; имя ее сестры Мисаки Фудзиоки; название района Мисаки – пишутся разными кандзи (для справки: 岬, 崎鳴, 未咲, 御先 соответственно). А здесь исключение: имя Мисаки Макисэ пишется теми же кандзи, что и имя Мисаки Фудзиоки.

Another 2001. Иная
Юкито Аяцудзи
Another 2001
Настройка 1
Настройка 2
Пролог
Глава 1. Апрель 1
Глава 2. Апрель 2
Глава 3. Апрель 3
Глава 4. Апрель 4
Глава 5. Апрель 5
Интерлюдия 1
Глава 6. Май 1
Глава 7. Май 2
Интерлюдия 2
Глава 8. Июнь 1
Глава 9. Июнь 2
Интерлюдия 3
Глава 10. Июнь 3
Глава 11. Июль 1
Интерлюдия 4
Глава 12. Июль 2
Глава 13. Август
Глава 14. Сентябрь 1
Глава 15. Сентябрь 2
Интерлюдия 5
Глава 16. Сентябрь 3
Эпилог
Послесловие автора