Опасные манипуляции 3 (СИ) [Роман Феликсович Путилов] (fb2) читать онлайн

Опасные манипуляции 3

Глава 1

Глава 1. Конфиденты.

Николай Жемчужный.

Торопливый перестук каблучков, тревожно разрывающий сонную тишину пустого полутемного коридора, резко оборвался под дверью в мой кабинет. Почти сразу же раздался неуверенный стук в дверь.

— Заходите.

— Можно?

На пороге стояла, взволновано теребя ремешки дамской сумочки худенькая женщина, как говориться, без возраста.

— Проходите, присаживайтесь, рассказывайте, что у вас произошло.

— Понимаете, я даже не знаю, с чего начать, все настолько странно, что я долго не решалась……

— Извините, что перебиваю, но здесь приходиться выслушивать такие вещи, что никто в здравом уме представить не может, поэтому смело рассказывайте, смеяться никто не будет.

— Понимаете, я живу на улице Пилотов, дом 37. Дом мне остался от родителей, они рано умерли. Я вышла замуж, но неудачно, как только родился ребенок, сын, муж, почти сразу, ушел от нас. У меня роды были сложные, ребенок родился с перехлеснувшей шею пуповиной. Врачи сердце ему запустили, но видно, от кислородного голодания, он маленько заторможенный рос, болел очень часто. В общем, достался сын мне очень дорого. В школе учился хорошо, хотя в нашей школе если ходить на занятия, учителей не доводить и иногда отвечать у доски, считается, что ты учишься хорошо. А после школы все и началось. Первый раз он с друзьями залез в старые бараки, что немцы строили возле морга, искали там фашистские кресты или еще что-нибудь. Кто-то им рассказывал, что пленные свои награды в тайниках, в стены замуровывали. Он головой об какую то железяку ударился и сознание потерял. А телефонов тогда у нас тут не было. Часть ребят побежали меня искать, а остальные мужиков, проходивших мимо, остановили, и те Бореньку на руках в травмпункт при заводе донесли. Я когда прибежала туда, сына уже перевязали, кровь остановили, восемь швов на голову наложили, а то кожа на черепе сильно содралась. Я ему — «сынок, сынок», а он меня отталкивает, что-то кричит, не понятно что. Извините, я, наверное, не то говорю?

— Рассказывайте. Время у нас до утра, так что не стесняйтесь.

— Ну вот, Боря вел себя неадекватно, ни меня, ни друзей не узнавал, поэтому врач вызвал «скорую» и Борю отправили в больницу, в нейрохирургию. Меня к нему через два дня пустили, он вроде бы меня узнал, но мне кажется, что он просто притворялся. А через пару дней он парня на танцах задушил. Просто взял, прижал к ограждениям танцплощадки и задушил, его несколько человек пытались оторвать и не смогли. Пока парень дышать не перестал, он руки не разжал. Борю, конечно, сразу в тюрьмы, а через две недели перевели в психиатрическую больницу. Он за десять лет, что……

— Извините, что перебиваю, но как Борина фамилия?

— Ветров, Борис Владимирович Ветров.

— А Ангелов….

— Ой, извините, я вас запутала. Он фамилию эту взял зачем то, я не знаю, а так, он в свидетельстве о рождении записан как Борис Владимирович Ветров.

— Понятно. Давайте дальше……

— Он когда на свободу выходил, я ведь не здесь жила, а в поселке Горном. Там у меня тетка двоюродная, можно сказать единственная родственница, я за ней ухаживала, она старенькая совсем была. Когда тетка умерла, я дом продала и в город вернулась. На свидания я почти не ездила, письмо от Бориса получала только с заказами, что в больничку или в лагерь прислать. И вот десять дней назад сынок вернулся. Вы знаете, товарищ……

— Капитан.

— Капитан, это не мой сын.

— То есть?

— Я не знаю, как объяснить…. Я же его рожала, сколько ночей над ним сидела, он похож, но только похож. Я каждую черточку его помню, но я их не вижу. И я ему чужая. Он когда на свободе был, он же даже мне не сообщил, что его выпустили, дверь сломал и вошел. А я случайно, за документами заехала, а в доме чужой мужик. Меня увидел, смотрел долго, а потом засмеялся, мол, что мамаша, не узнаешь? Из соседей его никто не признал. Я просто не знаю….

Женщина закрыла лицо руками и заплакала.

Я подал ей стакан воды, подождал когда она немного успокоится.

— Простите, мы с вами даже не познакомились. Как ваше имя — отчество?

— Елена Николаевна…

— Елена Николаевна, но ведь он после этого еще несколько лет сидел, а до этого год почти на свободе был, почему вы сегодня в милицию пришли?

— Да я к участковому тогда обращалась, а он посмеялся, сказал, что тюрьма человека меняет и все.

— Так он прав, тем более ему первое время наверное там и в больнице тяжко пришлось….

— Да, вы правы, но я не знаю… Я чувствую, что это не мой сын и все. Мне очень страшно. Я соседа попросила, он мне в комнате засов поставил, я на ночь на засов запираюсь. Так этот увидел, пальцем потыкал, посмеялся и говорит — не надейся, не отсидишься.

— Хорошо, я вас услышал. От меня вы чего ждете, чем я могу вам помочь?

— Я не знаю — женщина опять начала плакать.

Я с досадой отбросил авторучку. Больше всего ненавижу в своей работе эти моменты — общаться с родными внезапно умерших людей и с людьми, которым у тебя нет оснований помочь. Людоед и упырь вселился в дом по месту прописки, запугал мать до зубовного скрежета, а я, без его разрешения, в дом не могу войти, пока он не совершил преступления. И если не одевать броню отстраненно — деловитого подхода к делу, то для такой работы никаких сил не хватит.

— Елена Николаевна, давайте….

Женщина с такой надеждой вскинула на меня глаза, что защемило сердце.

— Елена Николаевна, если вы так боитесь, может быть на время куда-нибудь уедете?

Надежда в глазах погасла.

— Мне не куда ехать. Если только….к подруге, но там не больше недели получится.

— Вот и хорошо. А я за неделю постараюсь Бориса вызвать и снять с него отпечатки пальцев под каким-нибудь предлогом, и отдам для сравнения с его пальцами, которые при первом аресте у него снимали. Если все совпадет — извините, но это будет ваш сын, наука об этом однозначно говорит. Ну если это ваш сын — будем думать, что еще можно сделать…. Вы запомните мой телефон, он простой, записывать не надо…. И еще — скажите, Борис с кем-нибудь общается?

Елена Николаевна задумалась:

— Я вам так скажу: я не видела и не слышала, чтобы он с кем-нибудь общался. Мимо соседей проходит, как мимо пустого места. Они с ним сначала пытались разговаривать, но потом плюнули. К нему никто не ходит. Да, он с утра обычно, как уходит, только вечером появляется. Но, всегда с выпивкой. С меня ужин стребует, бутылку водки выпьет и к себе в комнату уходит. Не разу ни с кем его не видела.

Женщина опять зарыдала, но через минуту внезапно успокоилась и посмотрела на меня почти спокойными глазами:

— Я, наверное, плохая мать. Сына не смогла воспитать, а сейчас больше всего на свете хочу, чтобы он исчез, хотя бы на несколько лет….

Она встала, но у двери резко обернулась:

— Вы знаете, я еще вспомнила. Боря был слабеньким, я думала, не выживет. В месяц его окрестила, а потом по воскресеньям, на службу старалась с собой брать. Ему очень нравилось в храме. А дома у меня две иконы, старые, от бабушки остались. На одной Богоматерь изображена. Боря всегда любил ее, мог подолгу стоять и любоваться. Он всегда говорил, что Богоматерь на меня похожа, особенно глазами — женщина смущенно улыбнулась: — Так вот, к чему это я. А сейчас он к иконам подошел, посмотрел, пальцем потыкал и говорит — хорошие доски, гореть хорошо будут. Не знаю, что это значить. Извините, пойду я, не буду вам мешать. Вот вы меня выслушали, и мне легче стало. До свидания.

Через пять минут по коридору снова застучали чьи то каблуки. Это был дежурный по отделу:

— Ну что, поговорили? Чего она хотела? Она мне говорила, говорила, а я так и не смог понять, чего она хочет.

— Да не обращай внимание. Жизнь свою неудавшуюся изменить хочет, а тут ни ты, ни я, не поможем. Это кстати мать была того черта, которого мы в дежурки вшестером крутили… Не вспомнил? Тот, что на полу лежал и мешал полы мыть.

— Да ты что! И что она хотела?

— Ты смеешься? Чего хотят все мамы «сидельцев» — чтобы мы вернули им их мальчиков — ангелочков, когда они еще в детский сад ходили и по вечерам бежали к маме с криком «мамочка, мамочка».

Дежурный на безнадежно махнул рукой и пошел на свое рабочее место, а я остался строить коварные планы по возвращению Ангелова Бориса в привычную ему среду обитания, во всяком случае у меня появился источник информации, так сказать, в стане врага.

Глава 2

Глава вторая. Скелеты в шкафу.

Сомова Людмила.

Банкиры побеспокоили меня примерно через неделю. Начальник службы безопасности банка предложил встретиться следующий вечером в кафе, расположенном напротив института. Судя по голосу, информация, которой он собирался со мной поделиться, была достаточно грустной.

— Здравствуйте Людмила, присаживайтесь, заказывайте что желаете, я оплачу.

— Спасибо конечно, только латте. Что вы такой невесёлый, все так плохо?

Федор Евгеньевич безнадежно махнул рукой и начал рассказывать. По информации начальника службы безопасности банка вырисовывалась следующая картина — за пять минут до взрыва газа в доме горничной, хозяйке дома позвонила внучка хозяина банка. О чём они говорили так долго — установить не удалось. В повседневной жизни внучка хозяина жизни и прислуга практически не общались. На осторожные расспросы властного дедушки, девочка ответила, что такого звонка она не помнит и ничего интересного рассказать не может. Беспокоить девочку специально обученным людям банкир категорически запретил, это было его непреложное условие. Соответственно, служба безопасности банка была в тупике, поэтому они решили вновь обратиться ко мне. Возможно, у меня, как у человека, посвящённого в детали произошедшего, возникнут какие-то идеи.

— Федор Евгеньевич, честно говоря, я пока ничего придумать не могу. Давайте, подумаю до завтра и вам что-нибудь сообщу вечером.

Хотя мне до скрежета зубовного не хотелось этого делать, я купила бутылку вина и пригласила в гости Николая. Войдя в комнату, Николай скептически посмотрел на купленное мной французское вино и выставленную легкую закуску, хмыкнул и двинулся на кухню. Там он без спроса залез в мой холодильник, чем-то зашумел. Через пару минут он появился, неся в одной руке «чекушку» водки и пару маленьких металлических стопочек, а в другой тарелку с крупно нарезанной колбасой. Затем он расположился за столом, отодвинув от себя коробку конфет и тарелочку с сырной нарезкой.

— Я всё-таки знала, что ты алкоголик! Ты даже водку с собой в кармане носишь — ткнула я пальцем в ранее мной не виденную «чекушку».

— Люда, вот ты вроде ведунья, но когда вопрос касается алкоголя, ты всегда ничего не ведаешь. Вот и сейчас пальцем в небо попала. Я водку таскаю для работы. И еще сигареты у меня в куртке, но это не значить, что я курю — Николай спокойно деловито налил себе и вопросительно взглянул на меня.

— Мне вина. А стопки ты тоже в кармане носишь для работы? Да ты не милиционер, а человек — буфет какой-то. Наверное, еще и банку кильки в томате в карманах прячешь?

— Солнце, я по тебе тоже скучаю, но ты уж держи себя в руках. Кильки нет. А стопки твои, я их в шкафу нашел. Ты не знала?

— Наверное, от старого хозяина остались. Надо будет их потом выбросить.

— Да? — мужчина задумчиво стал рассматривать донце у стаканчика: — Слушай, давай я их сам выброшу. Тут просто проба серебра, да еще дореволюционная, в золотниках. Точно не нужны?

Блин, он меня опять поймал. Чтобы оставить последнее слово за собой, я распорядилась:

— Уходить будешь — все стопки в раковину поставишь, я проверю.

Николай выпил, закусил колбасой, помолчал, затем вопросительно уставился на меня:

— Рассказывай, что у тебя случилось?

— Может быть, я соскучилась?

— Я тоже скучаю, но если бы ты соскучилась, то не попрекала бы меня малюсенькой бутылочкой водки.

— Хорошо. Мне нужен твой совет. Есть фирма — большая, очень богатая. Они несколько раз обращались ко мне за консультацией. Пару месяцев назад я выявила у них внедренного человека, который устроился по поддельному паспорту, с «липовым» дипломом юриста. Позднее выяснилось, что человек обладал какими-то паранормальными или гипнотические способностями. Во всяком случае, он постоянно провоцировал конфликты среди сотрудников ключевых отделов. В день, когда я его выявила, он воздействовал на сотрудников, чтобы те осуществили перевод очень крупной суммы денег, сравнимой со стоимостью большого завода, на какой-то левый расчётный счёт. Дней десять назад служба безопасности этой фирмы снова обратилась ко мне. Хозяин фирмы тяжело заболел, никакие методы лечения эффекта не имели. А я нашла в его спальне несколько проклятых предметов. Такие же черные вещи я нашла в тайнике, в комнате горничной, которая жила в доме хозяина. Когда мы с «безопасниками» приехали к горничной, в ее частный дом, она долго не открывала нам. Мы через окно видели, что она ведёт с кем-то важный телефонный разговор, она махала нам рукой, мол, сейчас открою, но держала нас на пороге довольно долго. Горничной, как оказалось, звонила внучка хозяина, которая такого разговора не помнит, о его содержании ничего рассказать не может. Раньше горничной домой девочка никогда не звонила. Расспрашивать, более подробно, внучку хозяин запретил. Тупик. Что скажешь?

Когда я закончил свой рассказ, Николай вышел в туалет, где за закрытыми дверями долго матерился. Потом он вернулся и мы продолжили.

— Как называется фирма?

— Я обещала не рассказывать!

— Давай считать, что ты не рассказала, а я за три часа поднял сводки за этот период. Потерял время, но нашел сообщение, где при сходных обстоятельствах произошёл взрыв в частном доме с гибелью людей.

Мне пришлось согласиться с логикой его слов, и я сообщила данные моих нанимателей.

— То есть хозяин банка его основной акционер банка. Жены у него нет, он давно вдовец, есть дочь взрослая, разведённая, и внучка — школьница. Скажи, а хозяин уже заявил о своём выздоровлении?

— Нет, он по-прежнему находится у себя в доме, изображает больного.

В это время зазвонил мой сотовый телефон, звонил начальник службы безопасности банка. Федор Евгеньевич сказал, что дочь хозяина находится в больнице, подозревают отравление. Я пообещала перезвонить.

Услышав новости, Николай стал рассуждать.

— Вот смотри — ты прекрасно знаешь, что любые преступления совершается либо на почве страсти, либо на почве денег. Соответственно у нас есть следующие варианты: это преступление на почве личной неприязни. С учётом последнего события преступник не любит не только банкира, но и его дочь. Это маловероятно, но как вариант мы его озвучили. Это все личные мотивы. Второе направление — корысть. Тут либо конкуренты, которые хотят уничтожить банк, либо кто-то хочет забрать банк себе. Если конкуренты, то покушение на хозяина должно сопровождаться атакой на сам банк, а этого нет. А вот если кто-то хочет взять банк себе……. Смотри. Хозяин якобы в тяжелом состоянии, наш злодей, почему то уверен, что он не выкарабкается. Будем считать, что отравление дочери — не имитация и желание замести следы, а второй шаг по захвату банка. И если бы все удалось, то наследницей первой очереди становится внучка, которая несовершеннолетняя. А по закону, ее имуществом будет распоряжаться отец, ну может быть, с натяжкой, как вариант — бабушка со стороны отца. Итого — при отсутствии информации, я бы проверял достоверность отравление дочери и разрабатывал бы ближайших родственников внучки со стороны ее отца — самого папашу и его мать. Все, идей больше нет.

— Спасибо Коля. Я тебе потом позвоню.

На встречу с хозяином банка, Леонидом Борисовичем, я попала вечером следующего дня.

Когда я проходила через большой холл первого этажа, то почувствовала направленное на меня пристальный взгляд. На балконе второго этажа стояла девочка лет восьми, которая внимательно смотрела на меня, о чём-то разговаривая по телефону. В просторной спальне хозяина дома, после взаимных приветствий, я подошла к банкиру, и сочувственно глядя на него, спросила:

— Ну как ваше здоровье? Совсем — совсем, лучше не стало?

Удивленно взглянув на меня, Леонид Борисович ответил, что всё хорошо. Но после моих отчаянных жестикуляций, стал слабым голосом жаловаться, что в его положении «хорошо» — это отсутствие постоянной изматывающей боли, а так он уже смирился со скорой встречей с Всевышним. Я скороговоркой посоветовала ему не терять надежды, а сама, под недоумёнными взглядами банкиров, стала кружить по комнате. Мой взгляд всё время останавливался на игрушечном медвежонке, который сидел на столике возле кровати хозяина дома.

— Ой, какая смешная игрушка — воскликнула я: — Подарите мне её, пожалуйста, мне очень надо!

Банкир потеряно забормотал. что это подарок его внучки, которая вручила ему подарок после того, как он заболел, и он бы не хотел…… Но я стала снова энергично махать головой и корчить страшные рожи. Преодолев внутреннюю борьбу, банкир протянул игрушку мне. Я схватила медвежонка, прижала его к груди и запрыгала, как маленькая:

— Спасибо, спасибо, спасибо! Я его сейчас отнесу в прихожую и положу там, чтобы не забыть забрать с собой. Ещё раз спасибо вам за подарок!

Под растерянными взглядами присутствующих, я взяла игрушку и вышла в прихожую, где засунула медвежонка в руках своей своего плаща. Девочки на балконе уже не было. Я вернусь в комнату банкира и села в кресло:

— Спрашивайте?

— И что это было? — Хозяин дома не скрывал своё недовольства: — Внучка очень расстроится, что я отдал её подарок!

— Конечно, расстроится, ведь это не просто подарок. Вот послушайте меня, пожалуйста.

Я своими словами пересказала рассуждения Николая, потом добавил от себя:

— Я не зря ходила по комнате. Единственный предмет, в котором я чувствую что-то неправильно, и я не могу сказать что — это эта игрушка. Я не уверена, что он проклят, но какая-то неправильность ощущается. То, что он не вполне обычный мишка — это однозначно, а по логике вещей, этот мишка слушал ваши разговоры постоянно и передавал их кому-то. Кстати, когда я вошла в дом ваша внучка с кем-то разговаривала по телефону, я чувствовала, что разговор ведется обо мне. Необходимо выяснить, с кем она говорила. И не надо на меня так смотреть, Леонид Борисович. Я никуда вашу внучку не втягивала. Если моя версия правильная, то ее уже втянули в эту историю, а если вас не станет, как долго она будет нужна?Пол — года, год? и что с ней будет после оформления наследства? По кивку хозяина, начальник службы безопасности вышел из спальни, чтобы через несколько минут вернуться с явно обескураженным видом.

— Никакого телефонного звонка на телефоны этого дома за последний час не зафиксировано.

— Ну вот, вы, наверное, заигрались в шпионов, Людмила, а девочка просто играла, взяла телефонную трубку и сама с собой разговаривала.

— Было бы отлично, если я ошиблась.

В комнате повисло неловкое молчание. Я раздумывала, как бы мне поделикатней откланяться, зябко ежась от недружелюбных эмоций моих визави.

Ситуация разрешилась сама собой. Разнообразие в затянувшуюся тишину внесла героиня наших дум. Внучка хозяина дома ворвалась в спальню деда со слезами на глазах, сжимая в руке телефонную трубку:

— Деда, почему ты разрешил этой плохой тете взять мой подарок!

Леонид Борисович сердито посмотрел на меня поверх её головы, трогательно прижав девочку к себе.

— Подожди не плачь — аккуратно подошла я к обнявшейся парочке: — Тебя как зовут?

— Юля — буркнула девочка, сердито взглянув меня.

— Юлечка! Я не хотела забирать твой подарок насовсем. У меня есть маленькая сестрёнка, которая очень болеет. Она собирает медвежат, у неё их целая коллекция! Я хотела просто показать ей твоего медвежонка, а потом вернуть твоему дедушке.

Девочка задумалась о чём-то, но потом сердито топнула по полу маленькой ножкой:

— Этот подарок нельзя забирать из дома! Ну нельзя забирать, нельзя и всё!

— Договорились, я сейчас верну твой подарок дедушке, а давай, мы сходим в твою комнату и ты покажешь мне свои игрушки.

Девочка неуверенно заулыбалась, потом кивнула гораздо веселей:

— Пойдём. У меня много игрушек!

Я приобняла малышку и мы отправились на второй этаж здания. Комната Юли была большая и светлая, обставленная с большой любовью и отсутствием материальных ограничений. Игрушек там действительно было очень много. Перебирал их по одной и, слушая комментарии Юли, аномальных признаков я не чувствовала. Но что-то меня продолжало беспокоить.

— Юлечка, ты такая красивая девочка! Ты, наверное, любишь наряжаться?

— Да! Очень! — важно ответил ребенок: — У меня много красивых платьев!

— А почему я их не вижу, они, что, не в твоей комнате висят?

— Так вот же они — девочка подбежала к стене и распахнула искусно замаскированные обоями двери огромной гардеробной.

— О! — абсолютно искренне восхитилась я: — Какая прелесть! Какие красивые вещи, можно их посмотрю?

— Конечно можно, посмотри.

— Какие шикарные вещи, и очень необычные. Это тебе мама покупала?

Юля гордо кивнула.

— Скажи, а вот та забавная курточка с ведьмой на спине тебе мама купила? Не знаешь где ее можно купить? Я себе такую же хотела бы приобрести.

— Нет, это папа подарил.

— Юлечка, а когда папа подарил тебе эту куртку? Она выглядит абсолютно новой!

Девочка задумалась, наморщив лоб:

— Наверное, месяц назад, я её всего два раза одевала.

— Ладно, Юлечка, спасибо тебе за экскурсию, я в полном восторге. Пойду я, мне ещё надо поговорить с твоим дедушкой.

Когда я вошла в спальню, присутствующие уставились на меня вопросительными взглядами.

— Мужчины, я очень хочу кофе!- капризно заявила я, и топнул ногой, как давеча Юлечка. Сейчас скажу, и нам подадут — ответил хозяин дома, недоуменно смотря на меня.

— Нет, давайте не будем превращать вашу спальню в свинарник. Пойдёмте на кухню, кофе я сама сделаю.

— Ну, вы же знаете, что мне тяжело вставать.

— А давайте, я вам каталку привезу, вам всё равно надо с кровати вставать, чтобы пролежней не было.

Каталку действительно привезли, и мы переместились на огромную кухню, выложенную импортным кафелем. Я стояла над жезвой, старалась не пропустить момент, когда в ней начнёт подниматься коричневая пена. Пока готовился кофе, я успела увидеть на кухне пушистые игрушки, подобные той, что подарила дедушке Юлечка. Я очень устала, и не могла однозначно определить, заряжены ли забавные кусочки меха магией, или нет. На всякий случай я засунула их в холодильник. По лицам банкиров я поняла, что скоро меня отправят домой, так как мое душевное здоровье начало вызывать у мужчин беспокойство.

— Скажите, а кто папа Юлечки и где он сейчас находиться?

Мужчины машинально переглянулись.

— Да никто, пустое место! — в крайнем раздражении воскликнул Леонид Борисович.

— Но всё же, это важно.

— Мне очень неприятно о нём говорить.

— Извините, но я настаиваю.

— С моей дочерью этот мозгляк познакомился на последнем курсе института. Я думаю, что, несмотря на все заверения, что он не знал, чья она дочь, знакомство было из меркантильных соображений. Почти сразу он обрюхатил мою глупую дочурку — с горькой усмешкой сказал банкир:- Сначала было всё нормально. Я подарил дочери хорошую квартиру в центре города. Ее мужа устроил на хорошую должность к моему знакомому, молодым выделял немаленькую сумму денег ежемесячно. По всем расчётам это было вполне достаточно для безбедной жизни молодой семьи. Через полгода после рождения внучки заехал к ним домой в гости, и обнаружил, что в квартире не хватает многих ценных вещей. На мой вопрос, где все, от дочери вразумительного ответа не получил. Тогда я вспомнил её многочисленные просьбы дать дополнительных денег на шубку, сапоги, на новую аппаратуру. Ничего этого в доме я не увидел. На вопросы дочь не отвечала, только плакала. После этого служба безопасности провела проверку моего зятя, которая показала что он обычный, тупой и безмозглый игроман. Деньги у него не держались вообще. Если появлялась какая-то мелочь, он тут же спускал ее в пятирублёвом автомате ближайшего гастронома. Я увёз дочь на три месяца за границу, их развели. Ему я разрешил жить в подаренной мной квартире. Это было единственное, что он получил после развода. С внучкой и дочерью бывшему зятю я общаться не разрешаю, да он и не пытался искать с ними встреч. За прошедшие время он несколько раз обращался ко мне с просьбой дать денег, но я ему ни копейке не дал. Вы узнали то, что хотели узнать?

— Да, спасибо за откровенность. Просто хочу сказать, что в шкафу у Юли висит очень дорогая и красивая курточка. Вы ее узнаете сразу, у неё во всю спину изображение ведьмы на метле. Сама бы такую носила. По словам Юлечки, курточку месяц назад подарил ей папа. Телефонная трубка в Юлиной комнате «фонит» какой-то волшбой. Ну а дальше вы уж сами разбирайтесь, не моя специальность.

Когда служебная машина банка привезла меня около полуночи домой, я с досадой обнаружила, что в дверное полотно моей квартиры кто-то демонстративно воткнул чёрную иголку. Несмотря на позднее время, я позвонила «безопаснику» и сказала, что мне нужна помощь и охрана. Следующий день прошел спокойно, охраны я не видела, только один раз, на соседнем перекрестке мелькнул знакомый «Мерседес» банка. А вот через день у меня случилось маленькое происшествие. На выходе из вестибюля метро навстречу мне шагнул высокий широкоплечий парень с широкой самоуверенной улыбкой на крупных зубах. Я уверена, что ранее никогда его не видела. Я пыталась обойти его справа или слева, но он каждый раз сделал мне навстречу. Он пару минут не давал мне пройти, забавляясь этой невеселой для меня игрой. Когда я уже была на грани до того, чтобы уколоть его «заряженной» сонным зельем иголкой, он внезапно шагнул в сторону и торопливо двинулся по направлению к станции. Я доехала до института и позвонила начальнику СБ с претензией:

— Федор Евгеньевич, я вас просила о помощи, но она какая-то странная. В метро мне не давал выйти на улицу какой-то балбес, который сначала просто заступал дорогу, потом стал хватать меня руками. Это продолжалось довольно-таки долго. Даже наши институтские вахтеры — пенсионеры за это время успели бы меня спасти. Если это охрана, то я испанский летчик.

— Простите, Людмила, но так было надо. Я позже всё объясню. Всё идёт по плану, до встречи.

Вечером возле дома меня подхватила машина служба безопасности. Мы неторопливо кружили большие круги вокруг парка, а Федор Евгеньевич, подпрыгивая в мягком кресле от возбуждения, докладывал:

— Извините за эти неприятные минуты, но мы были вынуждены так сделать. Вам ничего не угрожало. Когда парень шагнул вам навстречу, охрана хотела вмешаться, но старший группы вовремя увидел девушку, которая наблюдала за вами. Поэтому мы просто были рядом, так как непосредственной угрозы не было. Потом парень попытался оторваться от наших ребят в метро, несколько раз проверялся, пересаживаясь в другой поезд. Через час, в центре он опять встретился с той же девушкой, она отдала ему деньги и они расстались. А через десять минут девушка встретилась с бывшим зятем хозяина. И мы даже подслушали часть разговора.

— Федор, но это наверняка подстава. Девушка, как и я, наверняка чувствует эмоции, направленные на нее, и засекла вашу слежку, перенаправив вас на зятя.

— Нет, Людмила, не все так просто. Мы помним о вашей особенности и за час, что парень проверялся, подтянули в центр одного нашего работника с аппаратам дистанционного прослушивания. У этого человека примечательная особенность — он прекрасный интуитивный следопыт, но с настолько примитивным мышлением, что мне иногда кажется, что у него мыслей, кроме как пожрать и поспать, особых нет. Он к людям относиться абсолютно без эмоций, как к пустому месту. Мне кажется, если эмоций нет, то наша подопечная и реагировать не должна. Но вот, как дальше следить, непонятно. Одного нашего «биоробота» девица и без эмоций заметит, слежку в одиночку вести никакой возможности нет.

— А если подобрать наоборот, человека, от которого эмоции будут фонтанировать как от фейерверка. Девушка красивая?

— Да, хороша.

— Ну, так подберите человека, чтобы соответствовал типу «стеснительный воздыхатель». Чтобы таскался за ней почти в открытую, слюни до земли висели, а сами за ним следите. и, желательно, не из ваших ребят, а просто, какой — нибудь клерк из банка. Типа, клиентка, очень красивая, видела его на работе и он ей понравился, но она тоже стесняется познакомится. Ну, короче, наплетите ему сказку, пусть в открытую за ней ходит и вздыхает. Наличие поклонника, даже такого, любой женщине греет душу, даже ведьме.

— Да, кстати. Вам подарок от шефа, специально вчера из Германии привезли.

Я осторожно развернула пакет. На фоне сиреневого неба, в окружении оранжевых звезд, со спины короткой куртки мне задорно улыбалась молодая ведьма, лихо оседлавшая метлу.

Глава 3

Глава третья. В этом мире он гость непрошенный.

Николай Жемчужный.

Следующим утром пришло сообщение об очередном доходяге, попавшем в больницу, предварительно получив по голове доской, с вбитыми гвозди. А парой часов позднее я смотрел на экране видеокамеры, как знакомый мне недобрый молодец, проходя мимо дома бабы Нюры, одним небрежным движением вырывает доску из забора и идёт дальше. Ещё через два часа, Бориса Ангелова доставили в отдел, и, собравшись своими немногочисленными силами, начали плотно работать, используя доступные методы допроса. Из отдела я вышел после полуночи. Десять часов общения с этим упырем, с короткими перерывами, в которые на Бореньку давили другие опера, вымотали меня до крайности. Мы бились с Борисом, но он только смеялся нам лицо. Написанное им лично объяснение гласило: ' мимо забора проходил один раз, доска оторвал, через двадцать шагов доска выбросил, потому что надоела. Если надо — ищите'. Утро следующего рабочего дня я встречал на крыльце отдела, злой и невыспавшийся. На плечо опустилась тяжёлая рука, я обернулся, чтоб поздороваться с коллегой, но проглотил слова приветствия. Мне в лицо ухмылялся Борис Ангелов:

— А хочешь, капитан, я расскажу тебе, как дела было? Да, я бил всех этих придурков, по их тупым головам досками, и да, я забирал из кошельков всё ценное, только не трогал крестики, ненавижу, противно в руки брать. Деньги забрал себе, а остальное сдавал на «бан» своей знакомой Олеске, погоняло ее Прорубь. Я с ней давно уже познакомился в Петровской больнице, там, у вокзала, когда лежал. Нравится она мне, затейница на все руки и во все места и очень это дело уважает. А местное бабье ни то ни се. Так вот, насчёт вещей — отдавал ей просто так, дарил на счастье. Что тебе ещё рассказать?

— Борис, «бан» — это вокзал ты имеешь в виду?

— А, ну да, главный вокзал.

— Второй вопрос. Почему ты мне это всё рассказываешь?

— А чего мне бояться? Даже если ты Олеську найдёшь, к тому времени меня здесь уже не будет.

— Собрался сбежать?

— Только не туда, куда ты думаешь. Уйду я от вас злые вы, ненавижу вас всех…- и монстр, помахав мне на прощанье, неторопливой походкой скрылся за углом здания.

Патруль на площади перед вокзалом я увидел минут через пять упорных поисков.

— Здорово Олег! — я протянул руку старшему наряда — смуглому старшине с дубинкой у пояса.

— Здорово Коля. Давно не виделись, что в наших краях забыл?

— Помощь мне твоя нужна минут на пятнадцать. Ты Олеську Прорубь знаешь?

— Не знаю.

— Да должен ты ее знать, невысокая такая, крашеная, круглая как колобок. Пойдём, поищем, если толпа большая, прикроешь, чтобы не «свинтила».

— Ну, давай. Со старого ДК начнём?

Развалины старого дома культуры железнодорожников необъяснимым образом притягивала к себе всех местных и приезжих любителей противоправных и аморальных проступков. За годы службы в этом районе, каждый раз заходя на территорию заброшенного здания Дома культуры, всегда обнаруживал какой-нибудь безобразие. Однажды в феврале я наткнулся на лежащую среди камней и снега мертвецки пьяную бомжиху, покрытую густой коркой грязи, от которой невыносимо воняло стеклоочистителем. На этой бесчувственной и грязной тушке, елозил, синея замерзающим задом, гражданин, в телогрейке и кирзовых сапогах. Грубо сорванный с места своего вожделения в отдел милиции, гражданин оказался жителем деревеньки, расположенной в трехстах километрах от Города и отцом пятерых детей. На мою лекцию об опасности заболеваний, передающихся от гниющей заживо женщины честным колхозникам, мужик покаянном мотал головой, обещал, по приезду домой лечится и больше никогда, слышите — никогда. Отпустив мужика с миром и потрепавшись минут пять с дежурной сменой, я вернулся в точку прерванного маршрута и застал там тех же лиц. Воровато оглядываясь, мужик торопливо доделываю своё дело на так и не проснувшейся даме. Вот и теперь, подходя площадке за живописными развалинами, моё ухо уловило характерные ритмичные шлепки мягкого по мягкому. Осторожно раздвинув заросли кустов у здания, я был вознагражден любопытным зрелищем. Посередине полянки, украшенной урбанистическим мусором, стояла кругленькая, светловолосая, абсолютно голая девушка, если не считать за одежду, кружевного пояса и чулок. Ее одежда, коричневая школьная форма с черным фартуком небрежно валялась рядом. Барышня энергично что-то искала в паху стоящего перед ней молодого человека. Эту композицию поддерживал ещё один юноша, который крепко ухватив бедра девушки, совершал ритмичные поступательные движения в районе белоснежной девичьей попки, издавая, разносящиеся на всю округу, хлюпающий звуки. Полные, тяжёлые груди девушки вразнобой, но весело, болтались, свесившись к земле. Задний юноша, не прерывая своего занятия, периодически заботливо спрашивал:

— Ну что, свинья, тебе приятно?

На что девушка отвечала неразборчиво, но позитивно.

Стараясь не мешать молодым людям, я осторожно стал приближаться к веселой компании, но тут на сцене появился приотставший от меня старшина. То ли он громко сопел, то ли задел камешек, но нас услышали. Задний юноша, не прерывая своего занятия, стал испуганно поводить ушами, как суслик возле норки. Старшина Олег сорвался с места, что –то крича об изнасилование, ударил дубинкой по оголенному заду заднего юноши, который испуганно побежал. Пробежав пару шагов, он запутался в спущенных штанах и упал на четвереньки, но продолжил уходить от погони, судорожно придерживая портки одной рукой, постепенно переходя от бега на четвереньках на галоп задними конечностями и ускоряясь. Сзади его подбадривал Олег, в азарте размахивая резиновой палкой, как кавалерист Первой конной армии шашкой. Оставшиеся на поляне зрители с интересом проводили взглядом бегущих, пока те не скрылись за полуразрушенными сараями, затем второй мужчина спокойно одел штаны. Девушка, тяжело дыша, замерла, придерживая руками радующую взгляд тяжёлую грудь.

— Привет Олеся. И чем вы тут занимаетесь?

Первый ответил юноша:

— А вы что, не понимаете? Встретили женщину, познакомились. У нее с мужем проблемы, вот мы и решили с ней помочь друг другу.

— Не знаю, не знаю. Вон старшина — человек опытный, что-то про изнасилование говорил…

— Ну, какое изнасилование! Всё было по согласию, скажи ему — юноша обернулся к девушке.

— Отвернись, пожалуйста. Мне одеться надо — ответила на это девица.

— Ха-ха, Олеся. Я отвернусь, а ты в кусты убежишь. А бегать за тобой лень. Так что, одевайся так, а я полюбуюсь.

— Ну, хорошо — больше не стесняясь, девушка стала натягивать на себя явно тесные ей вещи.

Загнанно дыша, вернулся Олег:

— Ушёл гад, быстро бегает — прохрипел он: — О, привет Олеся! Видел бы, что это ты с ребятами, так и не побежал бы.

Юноша к тому времени уже привёл свою одежду в порядок и сказал:

— Ну, раз мы во всём разобрались, то я, пожалуй, пойду.

— Никуда вы не пойдёте. Вы сейчас проследуете с нами — я кивнул Олегу и тот двумя сильными пальцами зацепил юношу за рукав.

— Зачем я с вами пойду, что вам надо? Мы же во всём разобрались — занервничал молодой человек.

— Мы с вами ещё ни в чём не разобрались. Олеся вполне может заявить об изнасиловании. Вот сейчас зайдем в отдел, возьмем у девушки бумагу, что все было по согласию, и идите, дальше блудите, сколько хотите. А, еще же ваши паспортные данные необходимо установить.

Парень зашипел как огнедышащий дракон:

— Зачем вам мои данные?

— Ну как же? Сейчас мы вашу личность установим, а потом под роспись доведем, что заражение других граждан полученными от Олеси гонококками, или, упаси Б-г, спирохетами уголовно наказуемое деяние, чтоб если что, то вы не говорили, типа не знал, не думал.

Юношу перекосило, он с надеждой посмотрел на девушку, но та только фыркнула и отвернулась.

— А что вы на неё так смотрите? Вы реально считаете, что Она домохозяйка с проблемным мужем? Ну, вы очень глубоко ошиблись.

С Олесей я общался около четырех часов. Она рассказала мне,что и когда приносил Боря Ангелов, кому она сбыла дешёвые колечки, цепочки и пару кожаных курток, а также несколько часов. Взяв с Олеси пару явок с повинной и изъяв из камеры хранения чемодан с украденными ею лично на вокзале вещами, мы стали прощаться: — Ты где живешь?

— Где — где! В больнице. Через три дня правда выгонит, я на вокзале недельку поболтаюсь и опять к ним приду, скажу, что у меня обострение.

— Что тебе, нравится в больнице?

— А что плохого? Сейчас демократия, психов гулять выпускают, сильно не обижают. Я утром в дырку в заборе выхожу и на вокзал, переоденусь, и совсем, как нормальная. Выхожу, с мужчинами знакомлюсь, они угощают. Ну, а вечером обратно в больничку. Чем плохая жизнь?

— Ну да, по нынешним временам, действительно, не самое худшее времяпровождение.

Я позвонил дежурному следователю своего отделение, спросил, везти ли Олесю к ней на допрос, или она поедет в психиатрическую больницу.

— Коленька, ты понимаешь, у меня шесть вызовов было, сейчас только забежала в кабинет чаю выпить, а под дверью народ уже сидит. Давай завтра кто-нибудь в больничку подъедет, пусть твоя девушка никуда не уходит, следователя дождется.

Закончив все свои дела на вокзале, я впервые за все время службы на новом месте приехал домой к семи часам вечера. А утром все завертелось по новой.

— Ты где был вчера, почему на вечернем разводе не появился?

— Докладываю, товарищ майор — вчера мной была установлена и опрошено женщина, которой Ангелов похищенные у потерпевших вещи отдавал. Целый день с ней провозился. Пока имущество нашли, пока я всё это оформил, пока её нашёл, пока опросил. Гляжу, а уже девять часов вечера. Сегодня кто-нибудь из следствия ее допросит, и вещи к делу приобщит.

— Николай, ты понимаешь, что это все бесполезно? Без его признания мы с этими вещами ничего сделать не сможем. Давай вызывай этого урода и «коли» его по новой.

— Да я понимаю, но все, что я вчера сделал, было срочно и необходимо. Не будет вещей, вы скажете, что кроме его признания доказательств нет.

— Ладно, не умничай, иди, работай. Кстати, ты про девку откуда узнал?

— Так этот паразит сам сказал. Говорит, что его все равно здесь не будет, и мы его не достанем.

— Он что, сбежать собирается, гад? Ладно, иди, работай.

Но поработать не получилось. Из детского садика, расположенного на соседней улицы, ушли с игровой площадке две девочки, едва достигшие возраста пяти лет. На место происшествия выехали все, включая розыскных собак. Дежуривший по отделу опер из группы по розыску пропавших с дежурства был снят для организации и координации поисков детей. Ну, а я был оставлен дежурить по отделу до утра. Около двадцати трех часов вечера я, на полусогнутых ногах, с мечтою только о стакане горячего чая, прибыл с очередной кражи и ввалился в свой кабинет. В отделе было пусто и тихо. Личный состав, пролазив весь день по подвалам и чердакам, технично рассосался, так как если не уйдешь сам, то работу тебе найдут. Стоило мне открыть дверь кабинета, телефон разразился резкой трелью.

К моему изумлению, звонила мама Бориса Ангелова, которая, сразу же, зачастила в трубку:

— Хорошо, что я вас застала. Сегодня случилось что-то страшное, Борис с утра запер сарайку, а когда я попыталась туда заглянуть, затащил меня в мою комнату и запер дверь. Он целый день меня не выпускал. Вечером он привёл откуда-то девок, они выпили водки и стали орать, а потом он начал рубить в щепки жарить иконы.

— В смысле жарить?

— На сковороде, с маслом. Я самую ценную успела выбросить из окна, он ее не нашел, а остальные жарит, и орет что-то.

— Так он вас отпустил?

— Нет, я в туалет отпросилась, а у нас сосед персональный пенсионер, у него телефон есть, я к нему огородом пробралась. Все, мне бежать надо, а то Борис пойдет искать.

— Так не ходите назад, идите в отдел….

— Нет, я боюсь, что без меня он дом сожжет, я побежала.

Я тупо прижимал трубку к уху, бессмысленно слушая короткие гудки, и думал. Не ехать было нельзя, но и ехать не хотелось. Но ехать надо.

Дежурный по отделу заполнял свои бесчисленные журналы.

— Серега, кто-то еще в отделе или на линии есть?

— Нет, «пепсы» сегодня в наш район не выходили, а у охраны две «сработки», все на объектах.

— Мне сейчас человек позвонил, того нашего психа мать. Говорит, что сын в буйство впал, мать запер, иконы на сковороде жарит с какими-то потаскушками. Мать боится,что он в доме пожар устроит.

— Поедешь?

— Поеду. У тебя есть что-нибудь, его из дома выкурить?

— «Черемуха».

— «Черемуха» и у меня есть, только она на пьяных почти не действует. Я боюсь, что он после «Черемухи» из дома выйдет и попытается меня догнать и наказать. Посерьезнее что-то есть?

— «Мелкашка» с оптикой и пулемет.

— КС есть?

— Есть. У тебя заявление есть?

— Заявления нет, есть запись на диктофон телефонного разговора.

Прослушав запись, дежурный загремел ключами:

— Пойдет, только диктофон оставь, что бы, если что, я мог запись начальству предъявить, если ты погибнешь героем.

— Ха-ха, смешно очень

Через пару минут дежурный протянул мне короткое помповое ружье, или официально «карабин специальный» −23…

— Извини, а тут почему-то только два патрона, одна резиновая болванка и «черёмуха». Что будешь брать?

— Давай оба, пригодится, а теперь покажи, как этот карабин действует. Когда я в центре учился, нам такой не показывали.

Дежурный «УАЗ» я остановил метров за пятьсот до нужного адреса, так как звук его двигателя было невозможно спутать ни с чем, а предупреждать Борю Ангелова, о прибытии сил правопорядка, я не хотел. Повернулся к водителю:

— Пошли.

— Не — заметно побледнел сержант: — я не имею права, нам нельзя машину оставлять.

— Ну как хочешь, а там будет интересно. Но, можешь не идти — я соскользнул из кабины высокой машины, вытащил оружие и, тихонько, прикрыв дверь, осторожно двинулся к нужному мне адресу. Калитка во двор Ангелова была закрыта на щеколду, и я воспользовался палочкой, что бы открыть ее. В доме раздавались какие-то крики, в окнах метались отблески огня. На весёлую вечеринку это не было похоже. Я подошёл к окошку поближе и осторожно заглянул. В комнате царил полумрак, еле разгоняемый огоньками десятка свечей, стоящих на полу. Возле свечей темнели какие-то предметы, а между них стояла и, завывая, размахивала руками огромная туша Бориса. Я подошел к двери, она естественно была заперта. Было очень страшно. Темная фигура в полумраке комнаты внушала ужас. Других людей я не видел и не слышал. Законных оснований лезть ночью в дом к этому гражданину у меня не было, записью на диктофоне любой прокурор бы со смехом подтерся. Мне нужно была какая-то зацепка. Стараясь не шуметь, я пошел к другому окну, что бы рассмотреть, что творится в доме, и чуть не растянулся во весь рост, запнувшись о какой-то предмет. Я поднял его. Со старой тяжёлой доски меня смотрело прекрасный лик Богородицы Одигитрия. Очевидно, что это была та самая ценная икона, которую пыталась спасти мать Бориса. Вдруг я вспомнил старинный девиз русских, идущих на бой под такими же иконами: «Надеющиеся на Тебя, да не погибнем». Положив икону в папку с бумагами, я пристроил ее на приступку и вернулся к окну. Борис, к тому времени, уже присел на одно колена к одному из предметов на полу. К моему ужасу, в свете пламени свечей я разглядел, что это человек, а в руке Бориса зажат нож. Не раздумывая больше, я ударил стволом ружья в стекло, Борис от неожиданности и, к моему счастью, выпрямился во весь рост. Миг растерянности быстро прошел, на лице психа появилась обычная глумливая улыбочка, но в этот момент я выстрелил единственным патроном в мишень, в которую не мог промахнуться с такого расстояния. Чудовищный удар резиновой пули в упор унес Бориса в дальний угол комнаты, мне по ушам ударил панический вопль и плач. Матерясь, я полез в окно. Когда я с шумом шлепнулся на пол, чуть не угодив на одну из свечей, я, натурально, охренел. На полу была расчерчена пентаграмма, с свечами на лучах звезды, в лучах лежали пять тел, две какие-то девки, мать Бориса и две маленькие девочки. Все они, как коконом, были плотно перемотаны скотчем, и сейчас орали, как недорезанные. Точно, они же и есть недорезанные. И сейчас надо что-то делать, чтобы все закончилось хорошо. Борис тяжело ворочался в углу, пытаясь встать на подгибающие ноги, бабы орали, мои мысли в панике метались в голове. Я повернулся к Борису, картинно передернул цевье карабина, и вновь навел на него оружие. Дымящаяся гильза покатилась по полу. Но на Бориса мои манипуляции не произвели никакого впечатления. Он, поняв, что встать не может, кривясь от боли, ощупывал себя.

— Я крови не вижу, ты чем в меня стрелял, мент?

— Мне один умный человек предупредил, чтобы я в ближайшее время ни кого не убил. Стрелял я в тебя специальной резиновой пулей. А ты что, недоволен?

Осознав, что я говорю, Борис страшно закричал и ударил чёрными ножами, которые, как оказались, были всё время у него в руках, себя в живот крест на крест, а затем пополз в сторону пентаграммы, оставляя кровавые разводы на досках пола. Вид огромного мужика, который, как заведенный, выбрасывал вперед руки с зажатыми в них окровавленными лезвиями, с силой вгоняя их в пол, а потом рывками подтягивал свое тело вперед, к ножам, при этом басом завывая, что-то типа, «Бафонет, отец мой, я иду к тебе» было ужасен. Бабы на полу взвыли в два раза громче, хотя, казалось бы, громче уже невозможно. Боря неудержимо приближался к пентаграмме. Я вспомнил слова Людмилы, что мне нельзя проливать кровь, иначе будет что-то плохое. А кровь из Бориса текла ручьем. Когда Борису оставалось всего пару раз подтянуться на ножах, чтобы достичь края пентаграммы, я, перекинув карабин за спину, оббежал ползущее тело, и мужчину за ноги, потащил его обратно. Борис от неожиданности взвизгнул, попытался, изогнувшись назад, ударить меня по ступням ножом, но не преуспел в этом, только выронил один клинок. Я, как муравей, напрягая все силы, пер тушу Бориса, подальше от колдовского места. С трудом перетянув его через высокий порожек, затащил и бросил в сенях. Потом перепрыгнул через окончательно обессилившего Бориса.

— Повезло тебе, ментяра, если бы я до звезды дополз, и хоть капля крови лучи окропила, тут бы такое было.

— Но ты не дополз.

Борис заскрипел зубами, бессильно сжимая рукоять последнего ножа с черным лезвием.

— А ты, что, и мать готов был на алтаре зарезать, а, Боря?

— Да не мать она мне. Я в «крытке» сидел, ее сынок в камеру со мной попал, на меня он сильно лицом походил. Его на освидетельствование должны были отправить в «психушку», а мне пятнадцать лет суд отмерил. Я с ним судьбой то и поменялся. Сначала его конечно «кошмарить» долго пришлось, пока он на все не согласился, да «вертухая» деньгами зарядить, чтобы он отвернулся. А остальные «вертухаи» новенькие были, они ничего не поняли. Ну, вот так я и вышел через некоторое время на свободу. Но чувствую, не здесь мне жить должно. Ненавижу я вас, людишек. Не из этого мира я. Вот и попробовал уйти, если бы не ты, падла. И не лыбся, я скоро выйду, и тогда жди, я тебя найду.

— Договорились, Борис, я о тебе тоже не забуду.

— Не Борис я. Костей меня зовут. Запомни, как твою смерть зовут лютую и оглядывайся. Я же, когда первый раз вышел, бабу себе нашел, жил с ней пору месяцев. Ласковая была, любила меня. А потом мне в голову мысли пришли, что не человек я, что надо мне домой, в мой ад уходить. Я эту курицу с дочерью ее связал, печь посильнее затопил, да вьюшку плотненько закрыл, они и угорели. А мне мой отец потом объяснил, что вернуться я смогу, если кровь будет литься, чем больше, тем лучше. Если бы ты, тварь, хотя бы на пять минут, позже появился… Но ничего, жди, мы потом вместе с тобой и твоими близкими уйдем. Я то, домой, а вот тебя там не понравиться.

И понял я, по лихорадочному блеску глаз душегуба, что ничего еще не кончилось, что надо мне на Борю «сторожок» ставить, что бы обо всех изменениях в его судьбе, мне информация сразу приходила.

Потом приехали все, видно, мой водитель выстрел услышал, и вызвал подмогу. Меня, как водиться, отругали, что один полез, женщин и девочек освободили. Бориса, под конвоем, повезли в больницу, шить и лечить. Мать, вернее, теперь уже не мать, Бориса, вернее Кости, от радости, что этот монстр не сын ей, и что, если сын ее еще жив, возможно, скоро появиться дома, чуть не сошла от счастья с ума. Совала мне обратно свою икону и просто умоляла ее забрать себе. Короче, все закончилось хорошо. Ответственность за надлежащее Борино поведение я с себя снял, и смог вздохнуть от этого с большим облегчением. Не знаю, надолго ли.

Глава 4

Глава четвертая. Невыносимая жестокость.

Людмила Сомова.

Смешной, тёмно-коричневый щенок немецкой овчарки, забавно переваливаясь на толстых лапках, вбежал в комнату. Увидев незнакомого человека, он замер на месте, тревожно потянувшись в мою сторону своим чёрным носом. Я присела на диван, улыбнулась малышу и послала ему посыл, что он мне нравится. Настороженно втягивая воздух, щенок стал медленно приближаться ко мне. Подойдя, понюхал мои руки, а потом неуклюже шлепнулся на попу, и заглянул мне в глаза. Грустно — очаровательные карие глазки, не мигая, уставились мне в лицо. Пес пристально и с надеждой смотрел на меня, казалось, пытаясь проникнуть мне прямо в душу. Повинуясь внезапному порыву, я взяла его за торчащие, как у зайца длинные, уши и, приблизив свое лицо, ткнулась лбом в упругую шерстку. Лучше бы я этого не делала. Через миллион лет, прожив тысячу маленьких жизней, каждый раз в ужасе умирая, чтобы тут же почувствовать в своей груди окаменевшее сердце матери, раз за разом убивающей своих детей. Когда я очнулась, Николай с силой тряс меня за плечи, мое лицо жгло от текущих по щекам слез. С трудом я вырвалась из цепких рук вошедшего в раж мужика:

— Ты что делаешь? У меня же синяки будут!

— Это ты, что делаешь? Я тебя уже пять минут привести в чувства не могу.

— Что я делала?

— Я на кухне был, слышу, ты в голос рыдаешь. Прибежал, а ты Никсона держишь за уши, прижались к нему, голова к голове и скулите на пару. Я подбежал, стал тебя оттаскивать, ты орешь, вырываешься, меня по лицу когтями хватила.

Через щеку мужчины от уха у носу шла длинная глубокая царапина.

— Извини, я сейчас.

Через десять минут, проведенных в бесплодных попытках привести в порядок покрасневшие, как у вампира, глаза, я вернулась в комнату.

— Коля, у тебя водка есть?

— Есть — удивлённо ответил Николай.

— Принеси, пожалуйста. Мне надо выпить.

После двух стопок ледяной жидкости, ухнувшей в желудок как вода, меня чуть отпустило.

— Коля, на питомнике, где ты взял собаку, работает ведьма. Ее зовут Элиза.

— Ну, да, есть такая. Она конечно ведьма, но какое…

— Ты не понял, она натуральная ведьма, настоящая, и очень жестокая. Знаешь, как щенок оказался у тебя?

— Ну, давай, расскажи, буду знать.

— На этом питомнике работают какие-то девочки, убирают за собачками, кормят их, ухаживают за смешные копейки. Элиза поссорилась с одной из девочек, которая работала с кормящими суками. Девочку выгнать она не может. Ей начальник сказал, что если девочка уйдет, то Элиза сама говно за собаками убирать будет. Тогда она решила отомстить по другому. А она, реально, ведьма, достаточно сильная. Она влезла в голову матери Никсона, и заставила ее съесть своих щенков. А чтобы любимцы девочки страдали посильней, она щенкам дала эмоциональную чувствительность. Чтобы мать и щенки чувствовали весь ужас происходящего и понимали, что они делают и что с ними происходит. Когда Никсон ко мне подбежал, мне показалось, что он сказать что-то хочет. Я, сдуру то, к его голове прижалась, а он на меня всю эту картину вывалил. Все чувства, всех собачек, разом. И чувства Элизы, как она, в голове суки, ловила и пережевывала щенков, и чувства щенков, которых мама живыми ела. А особенно эмоции матери, которая глотала своих детей. А потом Элизе надоело шерсть пережевывать, она из сознания суки и вышла. Мать Никсона с ума сошла, или что там, у собак есть. А твой счастливчик остался недоеденный, но зато с очень сильным эмоциональным восприятием и навечно вбитой в память картинкой этого дня. Он потом тоже, чуть не рехнулся. Та девочка, которой Элиза отомстила, она плакала не переставая, к нему в вольер на заходила. Мать увели сразу. Он много дней один в клетке просидел, со всем этим в голове. Если бы ты его не взял, он бы умер от тоски и страха. Ну а теперь он чувствует, как ты его любишь. Ты поверь, он отвечает тебе тем же, он всегда будет с тобой, будет понимать тебя с полуслова. Он уже сейчас все твои мысли понимает, просто он еще маленький, ему пошалить иногда хочется. Он никогда тебя не бросит и не отступит, а ты должен сделать одно дело.

— Какое дело?

— Ты должен убить Элизу.

— Люда, ты это серьезно?

— Да, Никсон просит, чтобы ты убил ведьму. Я после того, как весь этот ужас пережила, я ему пообещала тебе помочь.

— Да вы охренели в конец, оба! Ты мне рассказываешь, что вот этот комок шерсти, который все понимает, но ссыт не на тряпочку, просит мня убить офицера милиции, женщину, которая мне даже ничего плохого не сделала. А ты мне собралась помочь. Зашибись. Еще что я должен сделать?

— Ты не шуми. Элиза — не человек и не женщина, она ведьма. Она несколько человек уже убила, и останавливаться не собирается. У них на очереди начальник питомника.

— В смысле у них?

— У них — это у Элизы и ее любовника. Он заместитель начальника. Они с Элизой, оба на место начальника метят, только каждый надеется, что командовать, в итоге, именно он будет.

— Ага, а планами своими они с Никсоном делились и совета просили!

— Почти. Они возле его клетки часто общались. Там коридор длинный, не спрятаться, не подкрасться и не подслушать.

— Слушай, но это бред. Ради не самой высокой должности убивать….

— Коля, я в этих вопросах не разбираюсь, но твоя собака именно это слышала. И он просит тебя убить ведьму, отомстить за его родню.

— За собачью родню?

— Ну, у него другой то не было.

— Я ничего не обещаю.

На следующий день домой я вернулась поздно, открыла дверь ключами и настороженно замерла на пороге. Мой пёс меня не встречал, не бежал из дальней комнаты, гремя когтями, не пытался облизать мое лицо, значить, что-то случилось. Конечно, была маленькая надежда, что зашла мама и увела Ареса гулять, но что-то мне подсказывало, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Из кухни вышли, легко и бесшумно ступая по полу, две симпатичные девицы. Понятно, опять ведьмы в очередной раз решили почтить меня визитом. Наверное, опять с помощью сестры заставили маму открыть дверь и этой квартиры. Надо было не давать маме ключи от всех замков.

— Вы не устали еще, ко мне ходить? Я на квартиры уже документы получила, вам ничего не обломится.

— Какие квартиры? Мы к тебе за банк пришли поговорить.

— Где моя мать?

Ведьмы с показным удивлением переглянулись:

— Откуда мы знаем где твоя мать? Наверное, дома, жарит котлетки для своей правильной дочурки.

— Какой правильной дочери?

— Ну у твоей мамы одна правильная дочь — это Стелла.

— Что вам надо?

— Нам, лично, ничего от тебя не надо. Но тебе просили передать, что банк наш. Если ты хочешь жить дальше, также легко и весело как жила до сих пор, то тебе лучше незаметно отступить.

— Кто просил передать?

— Наши старшие.

— Насколько я знаю, банк, на который я сейчас работаю, принадлежит единственному хозяину.

— Слушай, нам сказали не ссориться с тобой сразу, сначала объяснить по-хорошему, всё-таки ты из уважаемой колдовской семьи, могла быть нашей сестрой….

— Девочки, вы мухоморов объелись? Из какой колдовской семьи⁈

— Ну, например, твой папенька из такой семьи. У нас, конечно, дар передаётся от матери к дочери. Но твоя бабушка очень любила твоего папу. Наверное, он в детстве мухоморы то ел. Во всяком случае, она его научила кое-каким обрядам. А потом твой папенька встретил твою маменьку — слабенькую ведунью. Наши старшие решили, что может получится интересный результат, свежая и сильная кровь нам не помешает. Все так и вышло, из Стеллы со временем выйдет ведьма хоть куда, а вот с тобой что-то пошло не так. Какая то дефективная ты. Ну, во всяком случае, у тебя ещё не всё потеряно. Парочка ритуалов и ты займешь достойное место в нашем обществе.

— Парочка ритуалов? Вы решили, что я буду на вашем алтаре лить кровь христианских младенцев?

— Почему христианских и почему младенцев? Достаточно одного младенца. Ладно, отвлеклись от темы. Твой банкир, наверное, не все тебе рассказал. Много лет назад, он был женат на нашей старшей. Сам по себе он ничего особо не представлял, поэтому все препятствия на пути расталкивала локтями его жена. И не только локтями. А когда он стал большим начальником, то решил, что волевая и сильная жена ему стала мешать. Короче, старшая чудом осталась жива, а так как она была на уже на седьмом месяце, сил бороться особо не было, она решила скрыться.

— У Леонида Борисовича дочь и внучка.

— Все можно сделать за деньги. Дочь у твоего хозяина от любовницы, хотя по документам она дочь безвременно погибшей законной жены.

— А куда делась любовница?

— А ты точно хочешь об этом знать?

— Леонид Борисович, конечно, тип мутный, но вы мне нравитесь ещё меньше. Поэтому, идите-ка вы отсюда.

— Ха-ха-ха, малышка нам угрожает — ведьмы переглянулись, синхронно разошлись в стороны и одновременно вытащили из сумочек два больших ножа, с знакомыми мне чёрными лезвиями.

— Что это такое, знаешь?

— Название не помню, ритуальный нож.

— Названий много, но дело не в названии, а в свойствах. Тебя сложно убить простым ножом, но если чёрное лезвие войдет в тебя, ты либо умрёшь сразу, либо получишь незаживающую рану. От нее ты, скорее всего, все равно умрешь, но значительно позже, помучавшись. А если не захочешь умирать, воя от боли, в луже мочи и гноя, то позвонишь вот по этому телефончику.

Из рук одной из ведьм на пол спланировал небольшой клочок бумаги.

— Ну конечно, я позвоню.

— Старшая сказала, что скорее всего, она соврет. Поэтому, если мы тебе не поверим, то велела нам ткнуть тебя ножиком слегка, чтобы время не тянуть. Захочешь жить, сама приползёшь и будешь делать всё, что скажем. А я тебе, почему-то, не верю.

После этих слов девчонки синхронно и буднично двинулись ко мне, одновременно из темноты комнаты, припадая к полу, выполз Арес. В глазах пса плескался ужас, он чувствовал, что за создания пришли в наш дом. Но в страхе прижав уши и хвост, ротвейлер продолжал неудержимо подползать к ведьмам сзади. Я выхвалила из корзинки у двери большую металлическую «ложечку» для обуви и, выставив ее перед собой, попыталась нащупать за спиной ручку входной двери. Левая ведьма скептически усмехнулась на мое импровизированное «оружие» и ловко перебросила клинок из правой руки в левую. В этот момент хорошо обученный моим покойным другом Старыгиным, пес прыгнул на руку, вооруженную ножом. Девица закричала, нож упал из терзаемой псом руки. Она попыталась вырвать руку из пасти пса, но черная туша, с упоением крокодила, продолжала, с утробным рычанием, пережевывать руку векового врага людей и собак. Вторая ведьма растерянно, топталась на месте, на зная, что делать и к кому метнутся.

— Помоги мне — заскулила ее подруга. Вторая бросилась к ней на помощь, я попыталась ударить ее обувной ложкой, но она, не глядя, размашисто отмахнулась ножом, а потом, ловко перепрыгнув через Ареса, ткнула его два раза ножом в шею. Я прыгнула вперед, в безнадежной попытке помочь своему защитнику, и даже попала второй ведьме узким краем моего оружия в голову. Через минуту диспозиция изменилась. Арес, оскалив зубы, лежал между нами в успевшей натечь луже крови. Я стояла в проеме распахнутой входной двери, выставив перед собой подхваченный с пола нож одной из ведьм и, показавшую себя совсем не плохо, лопатку для обуви. Одна из ведьм баюкала искусанную руку, вторая смахивала капельки крови, текущие из узкого пореза на голове.

— Ну и что будем делать?

— Да ничего. Мы сейчас отсюда просто уйдем, а чуть позже с тобой разберемся. Я этот плащ в Милане покупала, ты мне все возместишь, сучка.

И покусанная, здоровой рукой, вытащила из сумочки небольшой хромированный револьвер.

Я замерла, в меня еще ни разу не целились из пистолета. А довольная ведьма радостно тыкала в мою сторону оружием. Вдруг кто-то настойчиво потянул меня за шиворот назад, и я оказалась стоящей в подъезде, прислоненной к боковой стенке, а выход из квартиры был, в буквальном смысле, перекрыт немаленькой фигурой рассерженного Николая:

— О как, у нас все по взрослому. Ты, девочка, пистолетик брось, пока я тебе его в жопу не засунул.

— Да ты знаешь, кто мы? Сейчас пулю получишь, уйди с дороги, мудак — от неожиданности завизжала ведьма.

Николай передвинул на живот большую спортивную сумку, висящую у него на плече, и сунул руку в нее:

— Я не знаю, кто ты, но я отсюда вижу зеленые пули в твоем газовике, поэтому ты меня не убьешь. А остального я не боюсь. Я считаю до трех и захожу. Сломаю вам обоим руки и тебя твой газовик засуну, куда обещал. Раз….

— Они еще собаченьку убили — пискнула я.

— А за собаку спрошу отдельно, два…

— Все, все, мы уходим — раздался стук упавшего на пол металлического предмета.

Николай шагнул в сторону, и две твари, испуганно оглядываясь, побежали вниз, на улицу.

Я бросилась к собаке, пес редко, с хрипом, дышал.

— Зачем ты их отпустил?

— А что мне делать?

— Задержать.

— Люд, вот ты интересно живешь. Собаку твою зарезали, две девки в твоей квартире кровью перемазаны и поранены. Ножи у вас оригинальные, револьвер на полу лежит. Ты мне чем их задерживать предлагаешь, тем более в тесном коридоре. Меня бы или порезали, или застрелили.

— Ты же сказал, что там патроны зеленые и это газовик.

— Просто угадал.

— Но у тебя же пистолет в сумке.

— Нет у меня пистолета — Николай вытянул из нутра сумки руку, на меня с темной доски иконы с укором и прощением смотрел лик Богоматери.

— А зачем ты ее в сумке таскаешь?

— Да, ты понимаешь, я тут людям помог, и потерпевшая мне ее, считай насильно, подарила. Я ее знакомому показал, тот и говорит, что вещь старая, цены не малой, шестнадцатый век. А потерпевшие люди такие, неровные. Сегодня подарила, а завтра написала, что я у нее иконы забрал, или еще что. Вот я и подумал, что у меня хранить нельзя, а у тебя в доме будет в самый раз. Поэтому пришел к тебе, как оказалось — вовремя. Кстати, спасибо тебе.

— За что?

— За сон, когда ты сказала, чтобы я никого не убивал. Просто у нас какой-то псих женщин и двух девочек похватал, нарисовал какую-то пентаграмму, ну как в кино, и попытался заложников всех зарезать. Что-то там орал, свечи черные жег. До этого все иконы в доме в щепки поколол и на сковороде пожарил. Вот эту икону хозяйка только уберегла. Я в него резиновой пулей из ружья выстрелил, его в сторону отбросило. Так он ножами себе живот вспорол, и пополз к пентаграмме. Я его за ноги успел подальше оттащить. Он мне потом, когда его в больницу повезли, сказал, если бы он успел кровью пентаграмму напитать, то всех с собой в ад бы утащил. Так что спасибо. Все живы остались, с меня два выговора сняли. Правда, псих обещал скоро вернуться. Но это уже мелочи. Поэтому давай, рассказывай, что у тебя здесь произошло.

Я кивнула головой:

— Подожди, Ареса перевяжу и расскажу. Чувствую, что без твоих советов не обойдусь.

Через полчаса Арес был перевязан и отнесен в спальню, а Николай бегал кругами по кухне с криками:

— Бля… бля…., бля….

Мне это быстро надоело. Ну да, виновата, втягиваю его в истории. Но я же девочка, что он меня все время лядью называет.

— Ты че на меня орешь!

Мужчина, остановился на мгновение, недоуменно уставившись на меня, затем обидно щелкнул меня по носу, и опять забегал кругами, но уже молча. А я решила обидеться.

Гордо отвернувшись от мужлана, я, погрузившись в свои мысли, не заметила, как мой партнер бегать перестал.

— Ты губы не дуй, я не на тебя ругался, просто варианты отбрасывал, так как ничего путного придумать не могу — мужская рука попыталась повернуть меня к себе, но я гордая, не повернулась. Тогда меня подняли в воздух вместе с табуретом и развернули.

— Давай вместе думать, что тебе дальше делать.

— Говори.

— Первый вопрос — зачем ты им нужна?

— Не знаю. Сказали, чтобы я отступила.

— Ну не знаю. Сейчас так не делается. Если они тебя сильнее, то сначала тебя всю высушат до дна, только потом, может быть, живой отпустят, но не факт. А ты им всю схему поломала. Боюсь, он тебя заставят сделать что-то плохое, да еще и подставят.

— Может быть.

— Если главная ведьма — официальная жена Леонида Борисовича, пропавшая много лет назад, то никто из его семьи ей живым не нужен.

— Почему?

— Ну, сама подумай. Она официальная жена. Имеет право на половину его имущества. И на все наследство, если других наследников чудесным образом не станет.

— Ее же столько лет не было….

— И что? Он же не развелся. Даже, если ее признали умершей, хотя я не уверен, что он этим вопросом озаботился, она легко докажет, что она — жена, вернее — вдова. Все перейдет к ней. Значить ей надо, чтобы они все умерли, а заподозрили тебя. Давай моделировать ситуацию.

— Давай, а как?

— Допустим, ты сейчас пишешь заявление на имя генерала, что тебя неизвестные люди принуждают убить семью Леонида Борисовича. Твой телефон поставят на «прослушку». Завтра тебя вызовут в деканат, проинструктируют, потом ты позвонишь по телефону с бумажки. Тебе начнут угрожать, ты поторгуешься, потом согласишься, за деньги, обязательно попросишь аванс. Кто-то с тобой встретится, даст денег, это все будет под контролем милиции. Потом будет имитация гибели семьи банкира, ты начнешь звонить, требовать полный расчет. Они соглашаются встретится. При встрече тебе или дают денег, или убивают. Милиция всех задерживает. Кто-то получает орден. Тебя хоронят. М-да, что-то не складывается оптимистичная картинка. Ладно, пойду я, надо еще все организовывать.

— Подожди, сейчас ветеринар подъедет, не хочу одна кому-то дверь открывать.

Ветеринар, осмотрев Ареса, сказал, что опасности он не видит, ранение не проникающее, что необходим покой и уход, тогда все будет хорошо. За всей этой возней, Николай остался меня охранять. Среди ночи я толкнула сладко спящего соседа в бок:

— Коля, Коля, проснись.

— А? Что случилось?

— Коля, ты мне поможешь?

— Я тебе и так помог.

— Ну и ладно, сама разберусь.

— Подожди. Ты меня неправильно расслышала. Я сказал «конечно, помогу». Что нужно сделать?

— Ты меня научишь на ножах драться?

Николай долго молчал, потом ответил:

— Извини, я знаю, что на ножах лучше не драться, а убегать от человека с ножом. Единственно полезное, что я знаю — видел картинку из средневековья. Дуэль на ножах. Так там соперники вторую руку плащами обматывали, чтоб как щит использовать. Больше ничего полезного вспомнить не могу. Спи, давай.

Глава 5

Глава пятая. Женщин обижать не рекомендуется.

Людмила Сомова.

Я глубоко вздохнула и набрала номер с клочка бумаги.

— Здравствуйте, я….

— Людочка, все-таки решила позвонить, молодец какая — голос женщины средних лет источал радушие: — давай не будем деньги лишние тратить, приезжай, поговорим.

— Учитывая обстоятельства нашей последней встречи с вашими…. подчиненными, я пока воздержусь от поездок к вам.

— Ну что ты такая обидчивая? Девочки неправильно оценили ситуацию. Да и вообще, ты, вроде бы, не пострадала, а вот они обе лечатся….

— У меня собака при смерти.

— Ладно, пошутили и хватит. — голос в трубке стал морозным: — Ты накосячила, теперь придется исправить. Срок тебе три дня….

Я сбросила вызов. Звонок раздался через две минуты:

— Успокоилась?

— Я спокойна.

— Зачем тогда трубку кидаешь?

— Хамства не люблю.

— А, не боишься?

— Уже нет.

— Зря. А я сейчас….

— Опять трубку положить?

— Ладно, давай заново. Ты влезла не в свое дело, загнала нас в расходы. Ты теперь должна.

— Я никому и ничего не должна. Мне все равно, что вы там считаете. Я сейчас работаю на хозяина банка, он мне не плохо платит. Если я перестану на него работать, я потеряю деньги. Хотите, чтобы я ушла- мне нужна компенсация.

— Ну ты девочка не наглей и себя не переоценивай.

— Я себя оцениваю реально. У вас ничего не получилось, а так, как я ваши возможности в доме хозяина банка пресекла, то в ближайшее время вы ничего сделать не сможете. Я вас, конечно, не достану, но что мне мешает сейчас позвонить Леониду Борисовичу и рассказать, что его безвременно почившая жена оказалась живее всех живых?

— Болтливые сучки. Мало ты их разукрасила.

— Я свои убытки оцениваю в пятьдесят тысяч долларов.

— Ты охренела!

— А, вы, точно, на банк из первой сотни претендуете? У меня ощущение, что мы на «барахолке» из-за носков торгуемся.

— Я на «барахолке» не бываю!

— А, я раньше бывала, и не хочу на нее возвращаться. Это сумма, которую я получила от Леонида Борисовича всего за две удачные консультации. Поэтому, сумма, более чем, справедливая. И еще обязательное условие — лекарство для собаки. У него рана не заживает, и пахнет очень нехорошо.

— Надо было мне самой тебе домой съездить. Сегодня бы выпила за твой упокой и жила бы дальше.

— Я даже не сомневаюсь в том, что вы бы со мной легко справились. Но фарш в мясорубке обратно не провернуть.

— Мне говорили, что ты вредная сука и с тобой тяжело договориться. Ладно, слушай мое последнее слово. Ты получишь эти деньги после того, как Ленька сдохнет, вместе со всем своим семейством! У тебя есть три дня. И это не обсуждается. Если через три дня этот похотливый козел будет еще жив, то на четвертый день умрешь ты.

— Ой, а вы его еще любите?

— Ты очумела что ли, дура малолетняя?

— По голосу чувствую.

— Не лезь не в свое дело. Ты меня услышала?

— Я услышала. Теперь слушайте мой ответ: мне передают аванс в размере пятнадцати тысяч долларов, после этого идет отсчет времени. Вместе с авансом передаете лекарство для собаки. И срок мне нужен пять дней, иначе не успею.

— Ты не наглей.

— Опять трубку кинуть?

— Ладно, получишь свои деньги.

— И лекарство.

— Ты знаешь, сколько оно стоит?

— Не моя головная боль.

— Ладно, пузырек с инструкцией будет в пакете.

Маленький пузырек с темно-красной жидкостью лежал в пакете с американскими деньгами, который я обнаружила в своем почтовом ящике, инструкция по применению была примитивная. С трудом разжав челюсти уже не реагирующей ни на что собаки, от незаживающей раны которой, на всю квартиру, стоял запах гниющей плоти, я принялась ждать, не заметив, как уснула. Утром, голос нетерпеливой женщины, разбудил меня в семь часов:

— Деньги получила?

— И вам доброго утра.

— Да, извини. Деньги получила?

— Получила. Уже работаю над вопросом.

— Оставшуюся часть ты получишь, когда мы убедимся, что дело сделано.

Я хотела сказать какую ни будь гадость, но тут в комнату вошел хромающий, но вполне живой, Арес, и я с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться.

— Да, я поняла. За лекарство большое спасибо.

Теперь я каждый день приезжала в этот загородный дом, торговала лицом. Один раз даже обошла участок, держа в руке, выломанную тут же в саду, рогульку. Когда-то по телевизору видела, что так ищут подземные водные пути, а я решила изобразить защиту от темных сил. Компания девчонок, два дня назад приехавшая с палатками, и вставшая в лагерем метрах в пятистах от дома банкира, на опушке леса, внимательно наблюдала за моими манипуляциями в бинокли. Пусть теперь ведьмы головы поломают, что за обряд я совершала. На четвертый день моего пребывания в доме Леонида Борисовича, во дворе жарили шашлыки, в тенек вынесли большой стол, вывезли из дома Леонида Борисовича в коляске. Люди ели мясо, пили красное вино. Юля заставила меня играть в какую-то детскую игру, отгадывая загадки по карточкам. В общем день прошел весело и бестолково. Вечером стал накрапывать дождик, двор опустел. Попрощавшись с хозяевами, пившими чай на кухне, я вышла со двора и двинулась в сторону гостевой стоянки поселка, на котором стояла моя «копейка». Я успела отойти от дома метров на тридцать, когда все произошло. Наверное, к этому нельзя привыкнуть. После мягкого толчка в спину, я осознала себя, ползающей по гравийной дорожке, с саднящими и исцарапанными об острые камни, коленями. Переломанный новый зонтик валялся метрах в пяти от меня, смотря во все стороны голыми спицами. Когда мне вернулся слух, я услышала странный треск за спиной. Дом банкира, уже не выглядел пряничным замком. Все вокруг было усеяно блестящей крошкой от выбитых взрывом окон. Из каждого окна, жадными протуберанцами, вырывались языки пламени, жирные пятна копоти изуродовали оконные проемы. Я вспомнила огонь, пляшущий на березовых дровах в мангале, красивые куски свинины, нанизанные на блестящие шампуры, и меня вырвало, тут же, на дорожку. Еще пару часов назад, все эти люди, которых я знала не первый день, с которыми ела за одним столом радовались жизни, смеялись и шутили, а теперь… Из двери черного хода вышла черная фигура, объятая пламенем. Человек, а это был живой человек, сделал несколько неуверенных шагов и упал у перевернутого взрывом мангала. Смердело жареным мясом, я зажала рот руками и побежала прочь. Через некоторое время я сидела в машине, давясь слезами, пытаясь салфеткой оттереть рот от вонючих остатков рвоты, и смотрела на суету возле дома. Пожарные лили воду в окна, сбивая пламя. Человек, лежащий во дворе, продолжал дымиться сизым дымком, пока кто-то не накрыл его куском брезента. Стоящий у машины местный участковый задавал мне какие-то вопросы, на которые я автоматически отвечала. Наконец лейтенант сунул мне в руку ручку, подсунул под нос исписанный протокол, где стояло три галочки, куда я не глядя поставила подписи.

— Я могу ехать?

— Можете, вам позвонят.

Я вошла в подъезд, пряча в рукаве черное лезвие ведьмовского ножа, и очень надеясь, что какая-нибудь ведьма ждет меня возле квартиры или внутри. Очень хотелось ткнуть какую-нибудь тварь в живот, почувствовать, как заостренный кусок проклятого металла уткнется в хрупкую преграду плоти, а потом, легко преодолев ее, погрузится в живое, испуганно трепещущее, тело. Но никого не было, только Арес, прихрамывая, вышел мне навстречу, с поводком в зубах. Телефон зазвонил утром следующего дня, когда мой трамвай подъезжал к институту.

— Привет. Ну ты дала вчера жару. Что это было?

— У нас в деревне этим рыбу глушат, от деда остался запас.

— Он что, партизан?

— Нет, был взрывником в карьере. Когда деньги увижу?

— Ну ты даешь, столько человек, даже девочку маленькую не пожалела….

— Слушай, я пожилых женщин уважаю, но еще слово услышу…. У меня от дедушки еще кое какое наследство осталось, поэтому в твоих интересах рассчитаться со мной и больше никогда не видеть.

— Ладно, я поняла, ты девка отчаянная. Через три дня, после похорон, подъезжай к нотариусу Чацкой, по улице Восьмого марта. Я там заявление оставлю о вступлении в наследство, потом с тобой рассчитаюсь.

И разговор оборвался. Когда я попыталась перезвонить, услышала только механический голос «абонент не абонент». Я поняла, что денег я не увижу. Пришлось звонить в справочную «ноль девять». Следующим утром я направилась на улицу Восьмого марта и заняла удобную для наблюдения позицию. Первыми на работу прибыли два помощника нотариуса — женщины лет сорока, без особых примет. Нотариус была привезена на большом американском джипе радикально черного цвета. Расцеловавшись с солидным мужчиной за рулем, нотариус вошла в двери конторы за пять минут до начала приема. Вслед за ней в двери юркнула шустрая бабуля с тростью. В десять минут двенадцатого к нотариальной конторе подъехали две «свежие» «Тойоты», припарковавшись почти в притык к ступеням крыльца. Три женщины в импортных деловых костюмах и мужчина с «дипломатом» целеустремленно зашли в дверь, а водители, на удивление, молодые девушки, встали на крыльце и закурили тонкие «дамские» сигареты. Через пару минут на крыльце появилась давешняя бабуля, которая что-то кричала и махала тростью. Причем, складывалось впечатление, что стены нотариальной конторы пожилая женщина покидала помимо своей воли. Я слезла с подоконника на третьем этаже соседней пятиэтажки, подхватила свой груз и пошла к месту скандала. По мере приближения к крыльцу, где смелая бабуля махала палкой перед лицами водителей, я поняла, что молодость пенсионерки была довольно-таки бурной. Многих из произнесенных ей слов я, до этого, не слышала, хотя, интуитивно, понимала их смысл. Проходя мимо «Тойоты», оптимистично-голубого цвета, я злобно ткнула в заднюю покрышку черным ножом, с которым я в последнее время была неразлучна. Одна из девиц, отвлеклась от мата, изрыгаемого бабушкой, услышав громкое шипение воздуха, рвущегося через боковой порез (лечится с трудом) на волю¸ из мрачной темницы резиновой покрышки, бросилась мимо меня к быстро оседающей машине. Вторая девушка, раскинув руки, попыталась преградить мне дорогу, но получив по лбу резиновой киянкой, случайно обнаруженной вчера возле коврика Ареса и уже изрядно погрызенной, с громким «Ай» схватилась за голову и осела вниз.

— Ядрен корешок, девка, ты что чудишь! Тебе тоже доверенность здесь не заверили? — бабуля от удивления перестала махать палкой.

— Да бабушка, именно доверенность — я шагнула в дверь. В холле конторы никого не было, и я шагнула в кабинет нотариуса:

— Всем здравствуйте.

В кабинете царила рабочая атмосфера. Три дамы к костюмах с скучающим видом сидели на стульях у стеночки. Мужчина, склонившись над нотариусом, горячась, тыкал пальцем в раскрытую книгу, очевидно какой-то кодекс и громко вещал:

— Вы обязаны сегодня выдать уважаемой Анне Николаевне свидетельство о приеме ей наследства, открывшегося после смерти мужа. Банк — это не гараж, тут каждый день важен, а то все растащат, а мы несем моральную ответственность перед вкладчиками.

— Я отвлеку на минуточку- это уже я: — Уважаемая Анна Николаевна, хорошо бы рассчитаться.

Одна из женщин, сидящих на стуле, что выглядела чуть постарше, с ленцой, процедила:

— Ты кто, деточка?

Блин, голос совсем не похож на голос моей собеседницы по телефону, недооценила я противника, но играть надо до конца.

— Я Людочка.

— Из переулочка?

Понятно, козыри все у дамочки, и она резвится.

— У нас с вами, Анна Николаевна незаконченное дело. Согласно нашей договоренности, вы остались мне кое-что должны. И это кое-что я должна получить сразу после подписания документов нотариусом.

— Я могу узнать… — нотариус подключился.

— Нет, занимайтесь оформлением моих документов!

Ух, какая строгая старшая ведьма, хозяйка конторы сразу что-то стала набирать на компьютере.

— А с вами, девушка, я не настолько знакома, чтобы быть вам что-то должной. Пойдите вон.

— Я вам говорила, Анна Николаевна, что не люблю хамства. Говорила. А еще я говорила, что мне дедушка — шахтер, кое-что оставил! — истерический визг, которым я выкрикивала крайние слова, пришелся очень к месту. Я кинула на небольшой столик старый, из окаменевшего от времени дерматина, чемоданчик и развернула его нутро к присутствующим. Желтые бруски с вставленными в них металлическими трубками, соединенными между собой короткими шнурами заполняли чемодан, а две большие спички, зловещего вида, в моей руке, дополняли картину.

— Долбанулась девка, динамит принесла! Щас все взорвемся- бабулька с бурным прошлым, оказывается, все это время стояла у меня за плечом, а сейчас бодро выскочила из кабинета. В приемной раздался визг, наверное, помощники нотариуса тоже решили погулять на свежем воздухе.

— Я вызываю охрану — вскочила нотариус. Я чиркнула одной из спичек по поверхности чемодана и поднесла маленький рукотворный факел к плетению коротеньких шнурочков. Мужчина — юрист повис на плечах нотариуса, понуждая ее сесть на место. Анна Николаевна выставили вперед ладони:

— Люда, Люда, не торопись, не надо ничего делать, сейчас все решим.

Я сместилась в угол кабинета, чтобы никто не зашел ко мне сзади и чуть отодвинула все еще горящую охотничью спичку от чемодана:

— Вы меня втравили в полнейшее дерьмо, а сейчас хотите с деньгами кинуть?

— Нет, ты не так поняла. Мы сегодня с тобой рассчитаемся. Просто денежек с собой нет.

Одна из ведьм, прикрываясь столом, начала плести пальцами какую-то фигуру, а в коридоре раздались легкие осторожные шаги, из-за косяка двери показалась часть милого девичьего лица, немного заплаканного и украшенного здоровой красной шишкой посреди лба.

— Все замерли — заорала я и зажгла новую спичку.

— Девочки, не бесите ее. Вдруг правда рванет, а у меня костюм новый — Анна Николаевна, похоже, успокоилась: — Мариша, принеси пожалуйста из твоей машины мой клатч. Люда, сейчас деньги будут.

Мариша шустро исчезла, чтобы через пару минут вновь появиться на пороге.

— Открой и отдай ей деньги.

— Не подходи близко, пачки вскрой, пересчитай, сложи в пакет, пакет толкни мне.

Мариша, недовольно шипя, выполнила требуемое, толкнула пакет ко мне. Я нагнулась, протянула руку… но вновь отпрянула к чемодану — в приемной раздались тяжелые шаги.

— Служба безопасности нотариальной палаты — в кабинет вошел мужчина, час назад, доставивший нотариуса на работу в большой американской машине: — а что у вас тут происходит? Клава, ты зачем кнопку нажала?

Мужчина прошел мимо меня, запнулся о пакет на полу, поднял пакет и заглянул внутрь — мертвые американские президенты благожелательно улыбались из пакета.

— Клава, что происходит, а? — мужчина завороженно перебирал одной рукойприятно-зеленые купюры.

— Пакет отдай мне, быстро- я протянула руку. Мужчина отпрянул на шаг и даже спрятал пакет за спину:

— Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Я начальник службы безопасности нотариальной палаты….

— Паша, она говорит, что у нее динамит — пискнула Клава.

Паша шагнул ко мне, затем увидел содержимое чемодана, переменился в лице и начал медленно отходить за стол нотариуса, но деньги из рук так и не выпустил, сука. Вновь раздался шум в приемной, шорох множества ног, что-то жесткое уткнулось мне в голову, заставляя склонится вперед.

— Стоять на месте, работает ОМОН — мимо меня в кабинет скользнуло несколько черных фигур. Раздался шум падения тяжелого предмета на пол, и крик Паши:

— Не ломай руку, больно! Я свой, я старший участковый, удостоверение в кармане…

Я развела руки в стороны, выбросив спички, склонилась вперед, почти полностью погрузив голову во внутрь чемодана. Неприятный запах шибанул в нос, но это было безопаснее, чем автоматный ствол, упирающийся мне в основание черепа.

Над головой раздался уверенный голос:

— Здравствуйте, я старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры Клементьев. Все присутствующие задержаны по подозрению в организации взрыва в жилом доме по адресу ул. Кедровая шестнадцать, повлекшим смерть двух и более лиц.

Глава 6

Глава пятая. Ожившие тени прошлого.

Интерлюдия.

Я глубоко вздохнула и набрала номер с клочка бумаги.

— Здравствуйте, я….

— Людочка, все-таки решила позвонить, молодец какая — голос женщины средних лет источал радушие: — давай не будем деньги лишние тратить, приезжай, поговорим.

— Учитывая обстоятельства нашей последней встречи с вашими гм…подчиненными, я пока воздержусь от поездок к вам.

— Ну что ты такая обидчивая? Девочки неправильно оценили ситуацию. Да и вообще, ты вроде бы не пострадала, а вот они обе лечатся….

— У меня собака при смерти.

— Ладно, пошутили и хватит. — голос в трубке стал морозным: — Ты накосячила, теперь придется исправить. Срок тебе три дня….

— Почему вы разорвали связь? — оперативник, майор какой-то там, возмущенно смотрел на меня.

— Не люблю, когда хамят.

— Вы понимаете, что срываете нам операцию?

— Давайте молча посидим три минуты.

Звонок раздался через две.

В этот день, в обед, меня вызвали к начальнику отдела кадров университета. Пожилой мужчина в темном костюме, после того, как я представилась, молча показал мне, чтобы я прошла в смежное с его кабинетом помещение. Там сидело трое мужчин, на столе стояли два каких-то аппарата, подмигивающих мне лампочками.

— Здравствуйте, Людмила Владимировна, мы вас заждались. Сейчас обговорим, как будем с вами работать, и начнем, помолясь. Главный был подполковник Самойлов. Где они взяли такого красавца, не знаю. Высокий, чернявый, красивый особой южной казачьей красотой и гагаринской улыбкой. Причем мужик был весь в золоте. Большая печатка, цепь грамм на сорок на шее, часы с золотым браслетом, золотая заколка. Золота было очень много, и к моему изумлению, подполковник, сверкающий как елка, одетый в темно-синий костюм, белоснежную рубашку и золотистый галстук, выглядел гармонично и красиво. Если бы мама с детства не вбила бы в меня житейскую мудрость, что красивый муж — не только твой муж, наверное, у меня бы сладко заныло внизу живота. Но, я только отстраненно оценила элегантность бравого подполковника и присела на стул, хлопаньем ресниц показывая готовность слушать инструктаж: — Людмила, запоминайте — главная задача, что бы в телефонном разговоре заказчик сам, первый, заговорил об убийстве. Никаких наводящих слов, что впоследствии может быть расценено как провокация. Это вам понятно?

Я сложила ладошки на колени и снова несколько раз хлопнула ресницами.

Самойлов вздохнул, очевидно сомневаясь в моем интеллекте и продолжил:

— Естественно, что вы первоначально не соглашаетесь на совершение преступления, но ваш собеседник должен угрозой или за деньги, но заставить вас согласится совершить убийство. После этого вы требуете аванс. Не важно где, но часть денег должно быть передано заранее. Мы, естественно, будем техническими средствами процесс контролировать. Затем требуйте несколько дней на подготовку и оговариваете способ окончательного расчета. Сразу после окончательного расчета мы всех задержим. Вас, кстати, тоже, чтобы сразу не возникли подозрений о том, что имело место имитация покушения под нашим контролем.

Убедившись, что я запомнила свою роль, старший из оперативников дал добро на звонок. После телефонного разговора я была мокрая, как мышь, но, судя по довольным лицам милиционеров, все, пока, шло нормально.

— Ну, а теперь что?

— Теперь осталось уговорить вашего банкира, чтобы он немножко помог нам и притворился мертвым, вместе со всеми домочадцами.

— И кто будет уговаривать?

— Я и вы

— Я очень сомневаюсь, что мы справимся.

Вечером к моим соседям по подъезду пришла в гости шумная компания родственников. Посидев часа три, громко исполнив с десяток русских застольных песен, типа «Хаз-булат удалой» и «Шумел камыш», гости ушли, между делом изъяв из принадлежащего мне почтового ящика пакет с деньгами, засняв процесс выемки на камеру и в присутствии чуть-чуть выпивших понятых, заодно, сняв множество отпечатков пальцев к конверта. Конвертик с мазью для собаки я ментам не отдала, хотя пришлось выдержать скандал со следователем. Рану псу, который от отсутствия сил почти не дышал, я обработала, согласно инструкции, написанной корявым почерком на маленькой бумажке. Правда бумажку у меня после всего все-таки изъяли.

Во двор банкира я въехала на такси. Охране, не желающей пускать во двор постороннюю машину, я сказала, что приехала с вещами, и они могут начинать таскать мои баулы в дом. Желающих, почему-то не нашлось, машина заехала во двор и встала у черного хода.

В кабинете Леонида Борисовича меня ждали те же лица:

— Здравствуйте, господа.

— Здравствуйте, Людмила Владимировна. Хотел вам позвонить, с печальной новостью, но решил оставить разговор до встречи.

— Что случилось, Федор Евгеньевич?

— Мальчика мы влюбленного подобрали, под девушку, которая с бывшим зятем Леонида Борисовича встречалась. Вот с ним несчастье случилось. Один раз с девушкой встретился, до дома ее проводил, а потом, дома, умер во сне. Сейчас думаем, что дальше делать.

— Очень плохо. А у меня новость гораздо хуже. Леонид Борисович, супруга ваша законная объявилась. Помните, которая у вас без вести пропала, двадцать пять лет назад. Сказала, что это вы аварию подстроили, хотели, чтобы она с вашим не рожденным дитем погибла. Так что считает банк ваш своим и очень хочет, чтобы вас и дочери вашей официальной на этом свете не стало. И мне вас заказали исполнить, даже денег вчера дала, немного правда, но обещала добавить, после того, как в наследство вступит после ваших похорон.

Мои собеседники изобразили немую сцену из финала спектакля «Ревизор», правда начальник службы безопасности еще зачем-то вытащил из-под пиджака пистолет и навел на меня.

— Федор Евгеньевич, пистолет уберите, я оружия очень боюсь. Там во дворе такси стоит у гаража, на заднем сидении прячется подполковник из областного УВД, который очень хочет с вами обоими переговорить насчет того, как вам с минимальными потерями выбраться из этой ситуации. Давайте сейчас я его аккуратно приведу сюда.

— Какая жена? Какой ребенок? Какой подполковник?

Орал банкир страшно, целый час. Нас с подполковником выгонял из дома раза четыре. Мне то было индифферентно, встретились большие дядьки, пусть договариваются между собой, а я девочка. Подполковник из УВД слушал крики Леонида Борисовича абсолютно бесстрастно, каждый раз возвращая разговор в русло конструктивного обсуждения плана операции. Сначала в разговор влезла дочь хозяина дома, которая была очарована красавцем-милиционером, затем к уговариванию дедушки подключилась Юленька, которую Самойлов обещал держать за руку во время действа. Потом Леонид Борисович ослабил напор, и позволил себя уговорить. Наконец они договорились. Подполковник, пригибаясь, нырнул на заднее сидение, таксист перестал изображать ремонт пробитого колеса, быстро убрал домкрат, и мы отбыли. В последующие два дня в загородном доме работала бригада по ремонту окон из пиротехнического отдела УВД. Под видом замены резинок и прочей фурнитуры в оконные проемы вставлялись защитные экраны, заряды направленного действия, другая химическая дрянь. В оговоренный день я позвонила по вбитому в голову номеру сотового телефона, сказала, что взрыв произойдет сегодня, и предложила еще раз подумать, надо ли моей заказчице это. Мне сухо предложили делать свое дело. Лагерь девиц на поляне, напротив дома банкира пришел в движение, все обитатели палаток выстроились в ряд, наверное, для получения солнечных ванн. Я попрощалась с обитателями дома и пошла к автостоянке, чтобы через пару минут оказаться лежащей на остром щебне от удара воздушной волны.

Управление уголовного розыска областного УВД, осуществлявшее оперативное сопровождение раскрытия покушения на владельца банка «ВостокСибирьУрал» оказалось в большой попе. Голос Анны Николаевны, воскресшей из небытия законной супруги хозяина банка, согласно заключению фоноскопической экспертизы, не соответствовало голосу заказчицы убийства семейства банкира, записанного сотрудниками милиции. Из задержанных дам, сопровождавших старшую ведьму к нотариусу, удалось притянуть к делу только одну, отпечаток пальца которой сняли с одной из американских купюр, изъятых в моем почтовом ящике в качестве аванса за убийство. Еще один отпечаток с купюры принадлежал девице из палаточного лагеря, снявшегося с места сразу после взрыва. Единственное, что можно было предъявить Анне Николаевне, это фрагмент отпечатка ее ладони на флаконе с зельем для Ареса, который все-таки забрал у меня следователь после того, как его содержимое было вылито на рану пса. Все улики были косвенные, адвокаты задержанных забросали жалобами областную прокуратуру. Прокурор области, согласовавший ментам громкий «бух», материл по телефону милицейского генерала, и клялся, что больше он никогда, слышишь, никогда не подпишется в этот блудень. Глубоко в попе негра чувствовала себя и я, сидя на неудобном стуле в кабинета подполковника Самойлова, который безуспешно пытался, пустив в ход, все свое обаяние и меня, в роли раскаявшегося исполнителя ее гнусных замыслов, уговорить Анну Николаевну подписаться на лет пятнадцать лагерей. Анна Николаевна искренне и звонко смеялась, отвечая, что признается во всем только в том случае, если бравый подполковник принесет официальную справку, что все пятнадцать лет они будут сидеть вместе, в одной камере, погрузившись в океан безумной страсти. При этом острые взгляды, которые она периодически, отсмеявшись, кидала на меня, обещали мне модный в этом сезоне деревянный костюмчик в самое ближайшее время.

Тишину под дверью кабинета внезапно разорвал какой-то шум и крики, затем дверь распахнулась, и на пороге нарисовалась, почему-то живая, жертва смертоносного взрыва, незабвенный Леонид Борисович.

— Аня, это ты?

— Так ты живой, а я чувствую, что это ментовская разводка!

— Господи, Аня, это ты! Мне сказали, а я не поверил, думал очередная мошенница!

— То есть, не рад меня видеть, Леня?

— Аня, я думал ты погибла! Я же ничего не знал!

— Это же ты, паразит, что-то сделал с тормозами!

— Аня, я ничего не делал, я тебя всегда любил!

Какой-то чин в серой форме попытался увести взволнованного банкира из кабинета:

— Леонид Борисович, так нельзя, пойдемте со мной!

— Да подожди ты, мне поговорить надо — банкир захлопнул дверь и навалился на нее. Кто- то пару раз безуспешно толкнул дверное полотно из коридора, после чего прекратил свои попытки.

— Аня, я всегда тебя любил и никогда не делал тебе ничего плохого.

— А, от девки своей ребятенка завел, ты тоже для меня? — Анна Николаевна, потеряв всю свою вальяжность, еле сдерживала слезы, в волнении комкая в руках лист бумаги, на котором подполковник предлагал ей написать явку с повинной.

— Аня, ты меня прости, молодой был, глупый, не понимал того, сколько ты для меня делаешь. Еще и коллеги прицепом называли, что только за тобой следовать способен. Вот так и получилось.

Женщина молчала, отвернувшись к окну.

— Аня, я сейчас все вопросы решу и дело закрою, потом нам надо будет поговорить!

— Делай что хочешь. Но можешь особо не суетится, тут у товарищей итак не срастается, так что скоро я и сама выйду.

Банкир вышел. Мы просидели в полной тишине полчаса, говорить было нечего. Потом Самойлова с Анной Николаевной куда-то вызвали. Через десять минут Самойлов вернулся один, молча подписал мне пропуск и проводил до постового на выходе. Я шла домой, чувствуя себя как выброшенная за порог старая половая тряпка. Если я останусь жива (красноречивые взгляды Анны Николаевны я восприняла очень серьезно), то больше вписываться в комбинации сильных мира сего или правоохранителей. Да лучше сразу повесится, будет менее болезненно.

До Леонида Борисовича я дозвонилась только на следующий день. Все это время я безвылазно сидела дома, лишь на короткое время выводя Ареса пописить в палисадник, так как на улице чувствовала себя крайне неуютно. Хорошо, что занятия в институте уже закончились, а то бы было еще грустней.

— Леонид Борисович, здравствуйте, это….

— Людмила Владимировна, мне сейчас очень некогда, не могли бы вы….

— Вы меня извините, я очень рада обретению вами семьи, но мне кажется, что вы мне кое что задолжали….

— Людмила, деньги вам выплатят в ближайшее……

— Деньги — это очень хорошо, но покойникам они не нужны.

— Каким еще покойникам?

— Анна Николаевна прямо и недвусмысленно сказала мне, что за помощь вам она меня отблагодарит, и жить мне осталось пару дней, не больше.

—……….

— Алло, Леонид Борисович?

— Я думаю Людмила Владимировна. Давайте сделаем так — сегодня вечером у меня встреча с Аней в китайском ресторанчике на улице Погибшего Главнокомандующего. Я надеюсь разрешить там все наши разногласия. Заодно, я решу ваш вопрос. Вы очень много для меня сделали, поэтому оставить вас без поддержки я не могу. Приходите часиков в семь вечера. Вам машину прислать?

— Спасибо, сама доберусь, до свидания.

Я выглянула в окно. Уже несколько дней на ветке старого клена напротив моих окон сидели две странные вороны. Они сидели там с круглосуточно. Даже в ночной темноте, я видела два зловещих силуэта. Периодически, какая-то из ворон улетала по своим вороньим делам, но одна постоянно находилась на боевом посту. Я вздохнула. Вот, так, в кои веки приличной девушке выпала возможность сходить в ресторан, и то приходится всячески выворачиваться. Я позвонила Николаю, взяла с него обещание, что он обязательно выполнит мое задание, а потом спустилась к соседке на первый этаж:

— Тамара Михайловна, я у вас пальто видела, кофейное такое, мне кажется у него пятно на рукаве очень большое, давайте я его в химчистку сдам.

Китайский ресторанчик на улице Погибшего Главнокомандующего был первым заведением, открытым в нашем городе гражданами Срединной Империи, и пользовался популярностью. На стоянке у входа всегда было много машин. Чуть в стороне, на большом пустыре, гуляли собачники. Но я скромная студентка, поэтому подошла к черному входу и нырнула в адский лабиринт ресторанных подсобок. Пальто Тамары Михайловны, как и боты «прощай молодость», шерстяной платок и палочку, оставшуюся на память от моего покойного друга — Аркадия Николаевича Старыгина, я завернула в пакет и сунула в щель между металлическими гаражами, стоящими в три ряда за нашим домом. Вороны равнодушно проводили сгорбленную и опирающуюся на полку знакомую им фигуру старушки с первого этажа, и продолжили наблюдение за моими окнами. То, что в соседнем дворе старушка превратилась в молодую девушку, чужие соглядатаи не видели и тревогу не подняли. А пальто я после всего в химчистку отнесу, если жива останусь, не велики затраты, а отношения с соседями надо поддерживать.

Проскочив по узкому коридору подсобок ресторана и чадному помещению кухни, так быстро, что никто не успел меня остановить, я проверила, не замарала ли я свое новое платье и вошла в обеденную зону. Хостес на входе, молодая девушка, одетая в красно-золотое тяжелое платье в восточном стиле, выпучила глаза, заметив неучтенного гостя, но с любезной улыбкой поспешила ко мне. Я кивнула в сторону Леонида Борисовича, одиноко сидящего за столиком в уютном закутке, назвала свое имя. Девушка улыбнулась, но отвела меня за стол, стоящий чуть в отдалении. Я попросила зеленый чай, и стала ждать. Через десяти минут в ресторан вошла Анна Николаевна в сопровождении двух симпатичных девушек, одна из которых была неуловимо похожа на старшую ведьму. Анна Николаевна двинулась к столу своего законного мужа, который встал ей навстречу. Девицы же, оставшись у входа, стали внимательно рассматривать посетителей. Делали они это спокойно, пока не встретились взглядом со мной. Увидеть меня здесь они явно не ожидали, и очень сильно заволновались. Одна, которую я посчитала за дочь ведьмы и банкира, быстрым шагом двинулась к столику родителей, вторая подошла ко мне.

— Привет, чай будешь? — я сделала приглашающий жест. Девица шлепнулась на стул, не отрывая от меня тяжелого взгляда.

Дочь колдуньи, склонившись к плечу матери, что-то взволнованно доказывала ей, и, не куртуазно, тыча пальцем в мою сторону.

— Ты как здесь оказалась? — задала вопрос моя соседка.

— На метле прилетела. А ты?

— Я серьезно. Мы за твоим домом следим.

— Я знаю. Я умею в кошку превращаться.

— Врешь! — в глазах моей собеседницы царила растерянность.

В это время дочь банкира подошла к нашему столику, и потянула мою соседку, с которой у меня только установился контакт, к выходу.

— Да подожди, куда мы пойдем, у этой нож в сумке, я чувствую!

— Не в сумке, а в ножнах на бедре — вежливо сообщила я.

— Пойдем, мать сказала на улице ждать — понятно, насчет дочери я угадала.

— Но…

— Пойдем.

Молодые ведьмы, бросая на меня грозные взгляды, вышли из ресторана.

Ко мне же подошел официант, и пригласил меня за столик банкира.

— Здравствуйте, Анна Николаевна — любезно по приветствовала я свою заказчицу.

— Не могу пожелать тебе того же, девочка — сухо ответила женщина.

— Аня, я тебя прошу. Девочка защищала меня, сделала что могла. Давай в знак нашего примирения, ты ее простишь!

— Хорошо — дама взглянула мне в глаза, и я ей не поверила.

— Анна Николаевна, поклянитесь, пожалуйста, что не вы, ни ваши девочки не будут пытаться или замышлять сотворить зло мне или моим близким.

Анне Николаевне моя просьба не понравилась. Она молча буравила меня тяжелым взглядом.

— Аня, пожалуйста — Леонид Борисович положил свою ладонь на руку обретенной супруги. Женщина вздрогнула, посмотрела в лицо мужчине, и искренне, светло улыбнулась.

Не отрывая взгляда от мужа, она, медленно и раздельно, сказала:

— Людмила, клянусь Луной, что ни я, ни мои девочки, не будем творить или замышлять зло тебе или твоим близким.

Я хотела высказать, что кроме ее девочек она может обратится к кому-нибудь еще, но поняла, что требовать от Анны Николаевны чего-то дополнительно будет опрометчивым перебором. Поэтому я молча поклонилась и вернулась за свой столик. Я допивала свой невкусный зеленый чай, ожидая официанта с расчетом, когда это все произошло.

К столику, за которым сидели, молча глядящие друг другу в глаза, мужчина и женщина, быстро подошла девушка в фартуке официанта, только платье было не форменным, золотисто — желтым, а обычном, зеленом платье, что-то громко крикнула и бросила в стол две литровые банки со странной темно-фиолетовой жидкостью. Через секунду над столиком банкира с треском взметнулось зеленое пламя, а метнувшая сосуды девушка шустро бросилась к выходу. Несколько секунд народ в ужасе смотрел на огромный костер, рвущийся к потолку. Сквозь всполохи адского пламени темнели смутные силуэты двух людей, переплетших ладони на поверхности стола. Потом затрещала загорелись плитки, украшавшие высокий потолок над костром и люди с криками рванули к спасительному выходу.

Глава 7

Глава седьмая. Наследник второй очереди.

Сквозь всполохи адского пламени темнели смутные силуэты двух людей, переплетших ладони на поверхности стола. Потом затрещали, охваченные пламенем, пластиковые плитки, украшавшие высокий потолок помещения, и посетители ресторана с криками рванули к спасительному выходу. Меня опалило жаром, я попятилась к выходу. Сквозь химическое зеленое пламя с трудом проглядывались силуэты странной парочки, продолжавшей сидеть за столом, переплетя руки.

Николай Жемчужный.

С работы вернулся пораньше, закинул в желудок поздний обед, и, на Людиной «копейке», пока не наступил час «пик», выдвинулся в центр Города. Место для наблюдения досталось хорошее. С одной стороны, до самого горизонта, теснятся, Великой китайской стеной, девятиэтажные панельные «брежневки», и куча народу носится по своим делам. А сразу за китайским рестораном и стоянкой — огромный пустырь, засаженный редкими молодыми березками с покосившейся табличкой «Здесь двенадцатого апреля одна тысяча девятьсот девяносто первого года заложена аллея Космонавтов» и широченная автомагистраль, с десятками, проносящихся каждую минуту, машин. На пустыре, все время, с десяток человек собак выгуливает, вот мы к ним с Никсоном и присоединились. Пока мой малорослик осторожно обнюхивался с местными хвостатыми старожилами, в знак мирных намерений прижав длинные уши, я зацепился языками с их хозяевами, встав спиной к гудящей дороге, чтобы держать под постоянным наблюдением здание ресторана. Ждать пришлось больше часа. Местные «собачники» уже сменились, одни ушли, другие пришли, увеличив круг моих знакомств, моя собака набегалась и, высунув язык на бок, уютно завалилась мне на ботинки. Только после этого показалась моя подопечная, которую я сразу засек, несмотря на сгустившиеся сумерки. Люда повертелась возле ресторана, очевидно, надеясь увидеть свое прикрытие, а потом нырнула в темный зев черного входа.

— Что малыш, нагулялся — я наклонился к вскинувшемуся Никсону: — ну, пойдем домой. Всем — до свидания.

Приветливо кивнув дружному кружку собачников, я, помахивая поводком, двинулся в сторону арки жилого дома, но, не войдя в нее, вдоль ряда тополей, пошел в сторону ресторана. Никсон бодро бежал у ноги, наверное, радуясь скорому возвращению домой, ужину и сну. Только радость пса была преждевременной. Не доходя до ресторана метров пятьдесят, я встал у края дорожки, держа под наблюдением и само двухэтажное кирпичное здание, и частично, черный вход, с кучкой мусорных контейнеров, набитых какими-то картонными коробками. В окнах заведения уютно светились красные китайские фонарики, азиатская, ни с чем не перепутаешь, музыка доносилась, приглушенно и не навязчиво. Возле крыльца, украшенного такими же фонариками и флажками с желтыми драконами, стояло несколько небольших компаний, слышался оживленный говор, смех, вспыхивали огоньки сигарет. Быстро темнело. Я успел подумать, что вечер, наверное, будет долгим и скучным, когда затемненные окна заведения осветились изнутри странной вспышкой, а затем события понеслись вскачь. Вспышка за темными окнами превратилась в странную, похожую на мерцающее пламя, подсветку, двустворчатая дверь ресторан грохотом распахнулась, откуда выскочила девушка в красном длинном фартуке, а затем повалила орущая в панике толпа. Курильщики бросились к крыльцу, пытаясь вернутся в ресторан, на крыльце образовалась куча-мала, кто-то упал, о него запнулись, дико орали женщины, кто-то уже дрался. Я подхватил пса на руки и рванул к месту событий. В окнах уже полыхало настоящее, химически-зеленое пламя, красные фонарики тухли, один за другим. Драка на крыльце, яростно вспыхнув, уже прекратилась. Кто-то смог организовать людей, растащить упавших. Двое мужчин держали створки дверей раскрытыми на всю ширину, продолжавших выбегать из здания людей оттаскивали в сторону, не давая скапливаться на проходе, двух теток, рвущихся в пламя пожара «за сумочками, на минутку, уйди, черт узкоглазый», не пускал, раскинув руки, огромный китаец в белой поварской куртке. Несколько человек, очевидно, пострадавших при эвакуации, оттащили в сторону, над ними хлопотали люди, оказывая помощь. Кому-то лили на лицо воду, пожилому мужчине, тяжело дышащему, просто положили под голову куртку и расстегнули до живота одежду, а чуть дальше, метрах в пятнадцати в стороне, я увидел знакомые сапоги с подковками на каблучках. Я бросился туда, но не добегая несколько шагов, остановился, опустил на землю Никсона и, со вздохом, потянул из поясной «оперативки» пистолет. Оказанием помощи тут, явно, не пахло. Три молодых девицы, в черных кожаных куртках, и узких темных джинсах, как-то, не по-доброму, прижимали к земле Людмилу, а одна из них, даже, держала у ее горла, набившую уже мне оскомину, острую черную железяку, что-то угрожающе, шипя. Мне удалось практически бесшумно подойти поближе, поэтому хозяйка черного ножа испугалась, когда я намотал на кулак ее роскошный, пахнущий шампунем, брюнетистый «хвост», перехваченный золотистой заколкой, а изящного ушка коснулся ствол «Макарова».

— Мы же не будем делать глупости, правда? Люда, что произошло?

Побелевшие от страха глаза моей женщины приобрели нормальный, серый оттенок.

— К столику подошла девушка, в фартуке официанта, но зеленом платье, что-то крикнула, и бросила… потом все загорелось… а Анна Николаевна и Леонид Борисович за столиком сидят… все горит, а они в пламени сидят, не шевелятся, только за руки держатся… — из глаз Люды выкатились, блеснувшие в вспышке, вырвавшегося из лопнувших витринных стекол пламени, слезинки.

— Я видел эту девку, она первой выбежала — я дернул за волосы, ойкнувшую от боли, девчонку: — нож убери и пошли ее искать, если нам повезет, то может быть, поймаем.

Оббежав ресторан, и, не найдя никого похожего в толпе людей, мы с, вполголоса бормочущей какие-то проклятия, ведьмой выбежали на пустырь.

— Вон, смотри — я ухватил рукой за тонкое, обтянутое кожей плечо: — видишь, у дороги, голосует!

Под фонарем, метрах в двухстах от нас, металась у обочины стройная фигурка в зеленом. Нам повезло, наверное, не все желали везти куда-то странную девушку без верхней одежды, и судя по ее прыжкам, не совсем в адекватном состоянии.

— Куда? — я успел схватить за многострадальный «хвост», кинувшуюся вперед девицу: — Пока добежим, она уехать может, из-под носа. Я через минуту на машине буду. Никсон, за мной.

Не через минуту, а секунд через тридцать я тормознул перед, в панике заламывающей руки, ведьмы:

— Садись.

— Она уехала, в оранжевую машину села, вон туда поехала. Мы не успеем!

— Заткнись — я, под возмущенное гудение клаксонов, «втопил» педаль газа, и с ревом успел проскочить перекресток перед начинающим разгон со светофора потоком машин. Зад заднеприводной «копейки» задрифтило на подледеневшем, к вечеру, асфальте, но я удержал траекторию.

— Не она? — я кивнул на оранжевую «жопку» «четыреста двенадцатого» «Москвича», бодро пыхтящего впереди нас.

— Похоже да, такая машина была — прищурилась ведьма: — давай, догоняй!

— Зачем? Мы их не остановим, кто в салоне не разглядим, темно очень, только засветимся. Так что давай, молись, кому вы там молитесь, или удачу призывай, что бы наша девка там сидела.

Ехали мы долго. Молодая ведьма за дорогу успела высказать мне свое «фи», что у меня машина стремная, дважды испугаться, что мы потеряли объект наблюдения, а потом мы приехали. «Москвич» шустро свернул во двор длинной панельной «хрущевки» на улице Электоратной, а я покатил мимо.

— Ты куда⁈ — ведьмы попыталась на ходу выскочить из машины (ну что за темпераментное создание!), пришлось опять ее хватать, за что получилось.

— Отпусти меня! — выпрыгивать девица перестала, а теперь отрывала от себя мою руку, оказывается я ее за пояс джинсов ухватил, вернее, даже за узкие трусишки, вылезшие между поясом джинсов и полой короткой курточки- «косухи».

— Да пожалуйста, не очень и хотелось — я брал руку, щелкнул «поворотником», и свернул во двор. Навстречу мне выезжал оранжевый «москвич», свет наших фар высветил салон, в котором был один водитель, пожилой мужчина в кепке.

— Видела, в какой она подъезд зашла?

— Видела, во второй, с той стороны.

— Отлично — я бросил машину у третьего подъезда и бегом припустил ко второму, предварительно успев захлопнуть дверь перед носом отважно бросившегося за мной щенка.

Широкие окна подъезда светились тусклым светом, но пятно силуэта неизвестного было видно, Человек прошел площадку между третьим и четвертым этажом, но на лестницу пятого этажа никто не поднялся. Вряд ли пассажир «москвича» сейчас затаился на лестничной площадке четвертого этажа.

— Вперед — тяну на себя дверь подъезда: — только тихо!

Она еще раз попыталась меня обогнать, пришлось опять хватать девушку за плечо. Девицу перекосило от злости, уже, даже, не знаю, стоит ли ее за своей спиной держать, как бы не стукнула чем-то тяжелым или острым. На четвертом этаже четыре квартиры, по бокам две с хорошими, металлическими дверями, а две в центре отгорожены от общества старыми, еще советскими дверными полотнами, внешне крепкие, но дерево обычно на них шло третьесортное. А у левой двери, так вообще, два замка, солидные, сувальдные, и… один из них сквозной — через узкую, сложной формы замочную скважину пробивается тоненький лучик электрического света. Влажные следы обуви небольшого размера, хорошо различимые на светло-серой поверхности гладкой бетонной плиты, шли как раз, снизу, к этой двери. Я сажусь на корточки я заглядываю в щелочку: где-то в комнате, метрах в двух от моего любопытного глаза виднелась аппетитная женская попка, туго обтянутая зеленым велюром, которую крепко, по- хозяйски, сжимает мужская ладонь. Чуть –чуть надавливаю на дверь, у нижнего замка, через который я занимаюсь вуайеризмом, дверь легонько поддается, наверное, заперта только на верхний замок.

Я отпрянул от замочной скважины, пока меня не засекли, и кивнул своей спутницы. Она потянулась к кнопке электрического замка, а я не успел, на этот раз, перехватить ее руку. За дверью раздались приближающиеся шаги, я успел прижаться к двери квартиры справа.

— Кто? — мужской голос за дверью был испуган.

Ведьма, оставшаяся стоять перед дверью, растерянно выпучила на меня глаза, а затем промямлила:

— Телеграмма.

— Какая телеграмма? — ее неизвестный собеседник был ошарашен не меньше ведьмы.

— В квартиру тридцать четыре — ведьма лупнула глазами по номерку на двери.

— А кому?

Все, моя «почтальонша» зависла окончательно.

— Кому телеграмма спрашиваю?

Очевидно, что переговоры зашли в тупик. За дверью зашептались, а потом кто-то попытался вставить длинный ключ, с двумя бородками, в нижнюю скважину. Сука, время идет на мгновения! Толкая в бок, возмущенно взвизгнувшую, ведьму, шаг назад, отталкиваюсь от, больно воткнувшихся мне в ребра, деревянных поверхностей перил, и, разгоняясь за эти полтора метра, насколько хватает сил, бью плечом в область верхнего замка. Ура, дверь еле-еле, но сместилась назад, за ней испуганно охнули и что-то металлическое звякнуло об пол. Еще разбег, еще удар. Шурупы верхнего замка вырвало из дверного полотна, где они спокойно пребывали, вкрученные во времена, когда Брежневу давали вторую «Звезду Героя», дверь отошла на пару сантиметров. Ударив в третий раз, я ввалился в квартиру, чтобы, пробежать два шага, в направлении стройной барышни, в зеленом бархатном платье, с, туго перетянутой, широким кожаным ремнем, тонкой талией. Девушка что-то кричала, выставив ладони перед собой в защитном жесте. И тут меня кто-то нокаутировал, во всяком случае, очнулся я уже на полу, лежащим на спине, с безвольно раскинутыми в строну руками. Но, зато в воплощении смелых эротических фантазий — надо мной возвышались стройные ноги в тонких колготках телесного цвета. Но, долго любоваться у меня не получилось. Ноги переступили чуть-чуть назад, и, над обрезом зеленого подола, появилось искаженное ненавистью лицо девушки. В руке она держала здоровый утюг, который, судя по, на мгновение прищурившемуся, левому глазу, собирались «нечаянно» уронить мне на лицо. Вдруг раздался ударивший по ушам и моей, чумной, после удар,а голове, звук. Что-то мелькнуло, и попало в голову девушки в зеленом, утюг полетел вниз, я успел только повернуть голову вбок и зажмурить лицо, резчайшая боль пронизала мое ухо, но от боли в голове прояснилось, и я покатился в сторону, а затем смог приподняться на локте.

На полу, между коридором и комнатой, боролись в грязи две девицы, одна в черном, вторая в зеленом, во всяком случаи, пол в этой квартире, чистотой не отличался. Какой то молодой мужик крался вдоль окна в мою сторону, с молотком в руке. Вот в это окно я и выстрелил два раза, стараясь бить под верхнюю перекладину оконной рамы, чтобы пули ушли выше уютно освещенных, электрическим светом, окон дома напротив. Все присутствующие замерли. Стекло в районе двух дырок, покрытое паутиной трещин, очевидно от порыва ветра, стало кусками выпадать из рамы, своим звоном придавая дополнительный драматизм окружающей обстановке.

— Мужик, брось молоток, на корточки в углу сел, руки вперед выставил, ну, считаю до одного!

Молоток бумкнул о пол, мужик подчинился.

— Теперь ты — я, кося глазам на сидящего в углу мужика, перемести ствол в сторону переплетенных девичьих тел.

Девица в зеленном ухнула, и рывком перекинула через себя девицу в черном, после чего, выглянула одним хитрым глазом из-за, спутанных в неряшливый ком, волос соперницы:

— И что ты теперь сделаешь, придурок?

Я усмехнулся, и попытался встать, но сразу понял, что мне рано этого делать. Повело резко в бок меня капитально, чуть лицом обратно в пол не ткнулся.

— Эй, как тебя там, союзница!

— Меня Анжеликой зовут — просипела «черная», видно, «зеленая» ее побеждала

— Анжела, подними ноги вверх.

Анжелика напряглась, дернулась пару раз, и изобразила, что-то вреде, полумостика, во всяком случае, нога «зеленой» девицы мне ясно открылась.

Я опер рукоять «Макарова» о пол, совместил мушку с целиком на аппетитной коленке:

— Стреляю в колено, будет очень больно

— Все, все, я пошутила — «зеленая» отпустила «черную», и повинуясь требовательным движениям ствола, присела радом с мужчиной. Анжела поднялась, брезгливо морщась и ругаясь, стала отряхиваться, а потом достала опять свой зловещий ножик, решительно шагнув к сидящим у окна людям.

— Стой, ты куда?

— Что значить куда — Анжела смахнула с глаз, беспорядочно спутанные, волосы — она убила мою мать, и сейчас умрет.

— Никто сейчас умирать не будет. И, вообще, тебе лучше отсюда свалить. Сюда едет половина милиции Старостинского района, и тебе совсем не надо к ним попадаться.

Упрямая девка, махнув на меня рукой, сделала шаг вперед. Пришлось еще раз стрелять, в стену, перед ее ногами.

— Я тебе говорю, Анжела, езжай, выясняй, что там с мамой. А эти двое сегодня поедут в милицию, в любом случае.

За окном раздался приближающийся воющий звук сирены. Анджела еще потопталась на месте, потом, зло сплюнула на пол и, быстро, вышла из разгромленной квартиры.

Мужик у стены выглядел подавленным, девица же, торжествующе, улыбалась мне в лицо, наивная. На лестнице раздался топот ног нескольких приближающихся людей. Я достал из кармана удостоверение и бросил его к порогу квартиры. Через несколько секунд из подъезда к нам «на огонек» заглянул ствол автомата:

— Бросай оружие, руки вверх подними!

— Я капитан милиции, удостоверение у порога лежит. Задерживал опасных преступников, ранен.

Из коридора показалась рука в сером, цапнувшая красную книжечку. Потом в квартиру вошли три «пэпээсника» в бушлатах:

— Это эти что ли опасные?

— Девушка подожгла китайский ресторан на улице Первого главнокомандующего, час назад, примерно. А мужик — зять, вернее, бывший зять владельца банка «СибУралВосток», заказчик поджога. В ресторане его бывший тесть осетрину сегодня вкушал. И еще, главное, девка — экстрасенс, типа Кашпировского. И не улыбайтесь, я в квартиру вошел, так она меня, с расстояния два метра, чем-то приложила — я до сих пор встать не могу. Так, парни, я пистолет убираю, что-то мне плохо совсем.

— Давай, давай, мы тебя поняли — два мента разошлись по углам комнаты, направив автоматы на застывшую парочку, а третий что-то забубнил в рацию.

Глава 8

Глава восьмая. Как лягушка, на асфальте.

Людмила Сомова.

Я стояла и смотрела, как пожилой мужчина и моложавая женщина в сером элегантном платье, сцепив ладони на столешнице, пристально смотрят в глаза друг друга. Края круглого стола, вспучились как поверхность гейзера, от ужасающего жара фиолетового пламени, с воем и треском, пляшущего вокруг. Затем, обугленными фурункулами, деревянная поверхность, лопнула, оттуда, вверх, рванули струйки оранжевого пламени, окутанные черным, едким, дымом. Наверное, от жары занялась химия, используемая для пропитки этого псевдо-цельного дерева. Потом меня подхватила, орущая в ужасе, толпа посетителей и, спиной вперед, потащила к выходу. Двери головой мне открыть не удалось, но, очевидно, на крыльце кто-то упал. Я почувствовала, что лечу спиной вниз, потом пожилой плотный мужчина, который толкал меня из ресторана своим «пивным» брюхом, с ошалевшей физиономией, начал падать на меня, и наступила темнота. При соприкосновении со мной, его, мягкий с виду животик, оказался очень твердым и тяжелым. Удушье накрыло меня, я, очень долго, пыталась вздохнуть, но, не могла. Тяжелая туша, беспомощно ворочалась на мне, расплющивая мой организм в тонкий блинчик по бетонному покрытию, как дорожный, асфальтовый каток. Мои внутренности начали выдавливаться наружу, а ребра протыкать легкие. Но, вдруг, все кончилось, я сглотнула комок в горле, и воздух, морозный и чистый, с восхитительным ароматом выхлопных газов, вновь хлынул в меня. Кто-то дружно, под выкрики «скатись с нее, козел» спихнул с меня мужика, и, подхватив под руки, потащил в сторонку. Но, не успела я обрадоваться и начать переживать за состояние платья, как ситуация вновь повернулась ко мне афедроном. Спутницы Анны Николаевны, оттащив меня в сторону, бросили на мокрый асфальт, а затем придавили мои, раскинутые в стороны, руки коленями, а ее дочь, присев на корточки над моей головой, просто сказала:

— Если, с моей матерью что-то случится, ты умрешь.

— Я тут не причем, там какая-то девка была, что-то бросила в твоих родителей и начался пожар…

В шею уткнулось черное лезвие, мгновенно появившееся в руке моей собеседницы:

— Какая девка, ты что придумываешь⁈

— Мы же не будем делать глупости, правда? Люда, что произошло?

Голова дочери Анны Николаевны откинулась назад, а к ее уху приставили вороненный, с протертыми, до белого металла, гранями, весомый, восьмизарядный аргумент, который привычно держал в руке Николай.

Стараясь не шевелится, так как хищная острота лезвия продолжала касаться моей кожи на горле, я еще раз описала картину, которой была свидетельницей.

— Я видел эту девку, она первой выбежала. Нож убери и пошли ее искать, если нам повезет, то, может быть, поймаем — Николай вздернул за волосы дочь колдуньи вверх.

Когда Николай потащил девушку в темноту, она еще пыталась отдать какие-то распоряжения, типа, живой меня не отпускать и еще что-то грозное, но мне уже не было страшно. Стало понятно, что сегодня, я не умру. Меня аккуратно подняли, и даже, тщательно, отряхнули сзади, размазав влажный сор по платью, но не отпустили, продолжая плотно контролировать.

На стоянку ресторана, с воем, заехали две пожарные машины, народ отступил подальше, и ловкие мужики в брезентовых костюмах и белых касках с прозрачными забралами, стали быстро раскатывать жесткие шланги, подтаскивая пожарные рукава к пылающему зданию. Потом нас согнали с места, так как мы стояли на металлических люках, которые скрывали под собой пожарные гидранты. С огнем боролись почти час, заливая упругими струями воды пламенеющие окна. Потом несколько человек, забросив за плечи блестящие баллоны кислородных аппаратов, нырнули в черный, струящийся влажным паром и вонючим дымом, дверной проем, а, минут через пять, внутри раздались крики, и эти смелые мужики, в почерневших от сажи робах, потащили наружу, на растянутых брезентовых полотнищах, какие-то черные, закопченные мешки. Мы с ведьмами успели протиснутся поближе, вслед за нами сомкнулась возбужденная толпа. Пожарные притащили пару ведер и стали осторожно поливать эти бесформенные предметы. Вода плохо смывала жирную копоть, но, все равно, стало понятно, что это люди. Они совсем не походили на искореженные огнем, навечно застывшие в позе «боксера» трупы-головешки, а были вполне узнаваемые — на мокром брезенте лежали грязные, мокрые, но вполне сохранившиеся Анна Николаевна и Леонид Борисович. Крякнув сиреной, к лежащим на земле телам, сдали задом, машины «скорой помощи». Пожарные быстро погрузили, очевидно живых, пострадавших в машины, и, освещая окрестности тревожными синими проблесковыми маячками, машины, с красными крестами и полосами на бортах, рванули прочь.

— Я узнала, их во «вторую скорую» больницу повезли — одна их моих конвоиров, ненадолго отлучившись, вернулась с новостями: —Что делаем?

— Анжеле позвони.

— Ага, я поняла.

Через пару минут ведьма довела распоряжение Анжелы (я, как понимаю, так зовут дочь Анны Николаевны) одной из них ехать в больницу, при необходимости, организовать все, для успешного оказания помощи пострадавшим, а второй ведьме, вместе со мной, ехать на улицу Электоратную. Когда мы доехали до серой «хрущевки», расположенной в начале Электоратной, у второго подъезда стояла машина «скорой» и пара милицейских «УАЗиков». Ведьма припарковала свою «тойоту» на противоположной стороне дороги, и я, сразу же, выскочила на улицу, проигнорировав угрожающий крик «Стой!». На дворовой скамейке, у подъезда, сидел Николай с белой повязкой на голове, и о чем-то разговаривал с женщиной в белом халате под темной курткой, а, через мокрый, набухший влагой, грязный газон, к нам спешила, разъяренная, Анжела.

— Твой гребаный…не отдал мне девку и мужика, который ждал в квартире. — Анжела, яростно маша руками, начала долго и витиевато, характеризовать Николая и его родню, в негативном свете: — Он в меня выстрелил и выгнал из квартиры. И теперь эту парочку увезли менты. И я не знаю…

— Зато я знаю. — Николай успел незаметно перейти дорогу и, с силой, хлопнуть Анжелу по плечу, так что она присела: — Во-первых не ори, не привлекай внимание. Во-вторых, если бы я в тебя выстрелил, то ты бы, в лучшем случае, в «скорой» ехала бы в больницу.

— Ты…ты… — Анжела, не в силах совладать с собой от злости, схватила Колю за отвороты куртки и тряхнула его, от чего он зашипел и схватился за голову.

— Ты что творишь! Отойди от него. Не видишь, что ли, что он ранен! — я оторвала Анжелу от Коли и подхватила его: — Коля, что с тобой?

— Сейчас пройдет, не трясите меня. Хотели мне утюгом голову проломить, но промахнулись, в ухо попали. Сейчас, постою и пройдет.

Через минуту мужчина поднял голову:

— Так, девки, слушайте меня внимательно. Не сдать этих двух я никак не мог. А вам нужно сделать следующее…Я не знаю, что умеет задержанная девицы, но, по крайней мере, она гипнотизер. Во всяком случае, меня он чуть сознания не лишила, я даже не понял — как. Сейчас их повезли в отдел милиции на проспекте Первого чекиста. Там пару — тройку часов, может чуть побольше, с ними будут носится, как с писанной торбой, в потом, когда внимание ослабнет, допросы проведут, вот тогда, я думаю, она попытается сбежать. Скорее всего, попросится в туалет, и когда выводной с ней останется наедине…И, наверняка, бежать будет в его форме, то есть через главный выход. Не знаю, будет ли она своего мужика выводить, или бросит, но сама она должна сбежать через несколько часов. Если протянет время, то ее спустят в подвал, там у них свой изолятор. После этого, ее трое суток там продержат, и оттуда не сбежишь. Позже, у нее только один шанс останется — бежать во время перевозки в тюрьму, иначе там и сгниет, оттуда только в виде летучей мыши улететь получится. Все, девки, езжайте. Я для вас все, что мог, сделал. Если кто-то ко мне претензии имеет — он взглянул в глаза Анжеле: — можете свои претензии в жопу запихать. Пойдем, любимая, мне отлежаться надо.

Николай Жемчужный.

Проснулся, или очнулся, я на следующий день, в Людиной квартире. Первым делом, попытался, оторвать голову от подушки, и у меня это получилось. Когда (не знаю — вчера или позавчера), меня приволокли в эту квартиру, последнее что я помню — я падаю лицом на белую простынь. Больше не помню ничего. Повязка, старательно намотанная на голову и ухо, молодой, смешливой барышней со «скорой», куда то испарилась. Снизу отчаянно давил мочевой пузырь, руки и ноги болели нестерпимо. Наверное, я, все-таки, спал не одну ночь. Послышалось торопливое цоканье, и в поле моего зрения появился, отчаянно спешащий и визжащий от радости, Никсон, который, не обращая внимания на мой протестующий вопль, прыжком заскочив на постель, стал прыгать по подушке, на ходу облизывая мое лицо и голову влажным языком. Я схватил его, и прижал к себе, не смотря на попытки щенка вырваться и продолжить свой «танец радости». Через минуту на простыне появилась голова Ареса, который вежливо махнул мне пару раз обрубком хвоста, приглушенно гавкнул на Никсона, призывая расшалившегося щенка к порядку и, грустно вздохнув, ушел в сторону своей подстилки. Я попытался встать, преодолевая боль застоявшихся конечностей, удовлетворенно увидел свои брюки, висящие на вешалке, и поясную «оперативку», с торчащей из нее коричневой рукоятью «макарова». Во время разборок со следствием на улице Электоральной, пистолет у меня изъять никто не попытался, а, из моего отдела, лицо, полномочное забрать мое оружие, так же не приехало, что было совсем не правильно. Хорошо, что он у меня еще на специальном стальном тросике к ремню зацеплен, случайно не потеряется. Я вынул магазин, передернул затвор, охнув от боли, поднял с пола выброшенный из пистолета, блестящий латунью, цилиндрик патрона, и доснарядил магазин до полного комплекта. Закончив самые важные дела, побежал в туалет, захлопнув дверь перед носом, обиженно взвизгнувшего, Никсона, который не хотел со мной расставаться.

На кухне, посреди стола, стояла сковорода с котлетами и жаренной картошкой, накрытая крышкой и полотенцем. Это сооружение венчала записка: «Ты здоров. Никуда не ходи, отлежись. Буду в шесть» На часах было двенадцать часов дня. Я доплелся до телефона и позвонил на работу.

— Ты где? — начальник розыска был явно не в духе.

— Докладывая. Вчера вечером был на улице имени Первого главнокомандующего, увидел женщину, убегающую от китайского ресторана, в котором через минуту начался пожар. В ходе преследования подозреваемой установил квартиру по улице Электоратной, где с использованием табельного оружия, задержал женщину и мужчину, которые признались в совершении поджога с целью убийства владельца банка «СибУралВосток» и его жены. Подозреваемые были переданы сотрудника местного отдела. При задержании был травмирован в голову. Ничего серьезного, но в себя пришел только сейчас.

— Ладно, хорошо. А то тебя с утра следствие с отдела имени Первого чекиста разыскивало. Телефон следователя запиши, и, желательно, тебе сегодня с ними вопросы решить, а завтра, если нормально будешь себя чувствовать, с утра жду на службе. Если не в состоянии будешь — бери больничный и мне отзвонись. Все, давай, лечись.

— Понял, шеф, до свидания.

В следственный отдел на проспект Первого чекиста я приехал к двум часам. Старший следователь майор Желткова была явно не в настроении и закончив записывать мои данные, начала допрос с жесткого наезда:

— На каком основании вы ворвались в жилище граждан и стали там стрелять?

— Я в рапорте все изложил.

— В рапорте изложен полнейший бред. Почему вы не проследовали в отдел милиции вместе с жильцами из этой квартиры? А хотя, не говорите, я уже догадалась. Вы хотели скрыть факт нахождения в пьяном виде? Я правильно понимаю?

— Скажите, майор, а кто вам дал команду скрыть побег подозреваемой из отдела — ваше, следственное руководство или начальник отдела?

— Ч- т- о- о⁈ Да, как вы смеете! — хотя старший следователь старательно разевала в крике свой, жирно накрашенный бордовой помадой, рот, но в глазах плескалась неуверенность или, даже, страх.

— Хорошо, записывайте в протокол — заявляю, что производство по данному делу старший следователь органа внутренних дел ведет незаконно, так как, согласно статьи сто двадцать шесть уголовно-процессуального кодекса РСФСР, дело об убийстве, совершенном из корыстных побуждений, способом, опасным для жизни многих людей подследственны органам прокуратуры.

Желткова, начавшая записывать мои показания отбросила ручку:

— Я эту чушь записывать не буду. Зальют по пьяной лавочке буркала, из пистолета в квартире граждан стреляют, а потом истории придумывают.

— Тогда, я от дачи показаний отказываюсь, надеюсь, что в прокуратуре найду понимание. До свидания.

— Я вас не отпускала! Стоять. Ты, все равно, из отдела не выйдешь.

Закрывая дверь в кабинет, я слышал, что женщина позвонила в дежурную часть. Наверное, на выходе меня будут ждать. Конечно, вряд ли со мной будут поступать по «беспределу», да и, как мне кажется, это чисто следственные фокусы, а без помощи других служб, вряд ли у них получится, перевернуть дело с поджога на мое превышение полномочий, и опять же, не их это подследственность, но лучше перестраховаться. Я поднялся на третий этаж в боковое крыло, нашел незапертый кабинет:

— Добрый, коллеги. УР Основателя, можно телефоном воспользоваться. Доложив, эзоповым языком, начальнику о своих подозрениях, я двинулся на второй этаж, к кабинету начальника РОВД.

Через десять минут, полковник Кислов, местный «шериф», через дежурного, вызвал в свой кабинет начальника следственного отдела, в кабинет вошла… майор Желткова, исполняющая обязанности начальника следствия. Увидев меня, она замерла, как напуганный суслик на пороге, затем присела за стол для совещаний и тихо заплакала. Мы с полковником молчали. Минут через пять женщина оттерла лицо платком и не поднимая глаз сказала:

— Я сейчас все расскажу, подождите пару минут.

Еще помолчали.

— Все, я готова. Вчера ночью из Старостинского отдела привезли двоих, с рапортом вот его — кивок в мою сторону: — что оперуполномоченный уголовного розыска, находясь в личное время на улице Первого Главнокомандующего, увидел женщину, выбежавшую из китайского ресторана, после чего там начался пожар. Капитану это показалось подозрительным, он стал преследовать «частника», которого остановила женщина, доехал до дома пять по улице Электоратной, установил квартиру, куда женщина зашла, и выломал дверь в это жилое помещение. Там, кроме женщины, был еще неизвестный капитану мужчина. Завязалась драка, капитан использовал, находящееся на постоянном ношении табельное оружие, на вызов приехали сотрудники милиции и всех задержали. А потом в рапорте стал излагаться фееричный бред. По рапорту Жемчужного, это был не пожар в заведении общепита, где еще и балуются приготовлением блюд китайской кухни на открытом огне, а заказное убийство владельца банка «СибУралВосток», с применением зажигательных средств, по заказу бывшего зятя владельца банка. Ну бред, же, товарищ полковник, правда?

— Согласен, звучит как бред — полковник, выжидательно, посмотрел на меня.

— Вопрос имею: мужчина что сказал?

— Мужчина сказал, что он, действительно, был женат на дочери владельца банка «СибУралВосток», но много лет с бывшим тестем отношений не поддерживает, и о поджоге ничего не знает. В этот вечер он был в квартире своей знакомой, когда пьяный мужчина сломал дверь и ворвался в квартиру, а потом достал оружие и стал стрелять.

— А, женщина, что говорит?

— Женщина говорит тоже самое.

— Можно с ней поговорить?

— Она отпущена. У нас не было оснований ее задерживать.

— А кто ее отпустил?

— Дежурный следователь Анохина. Она сейчас дома отдыхает.

— Я могу посмотреть…

— Нет не можете, тайна следствия — майор Желткова не смотрела не меня, а на мои вопросы отвечала, глядя на начальника отдела.

—…дело? А почему?

— Тайна следствия. Товарищ полковник — майор требовательно глядела на начальника: — тут только мне кажется, что поведение оперуполномоченного Жемчужного подозрительно?

— Да, действительно, капитан — начальник встрепенулся: — ты езжай к себе, мы тут сами разберемся, если потребуется, то вызовем.

— Конечно потребуется, он незаконно ворвался в жилище граждан, устроил стрельбу — Желткова уже полностью владела собой, очевидно, что от мысли «рассказать все» она отказалась.

— Слушаюсь идти, товарищ полковник. Только хотел уточнить, что вчера из ресторана во вторую больницу скорой помощи доставили двух выживших посетителей. Так вот один из них — владелец банка и бывший тесть мужчины, которого я вчера задержал. А женщина…

— Товарищ полковник, мы допросили восемь человек, никто не видел никакой женщины с зажигательной смесью. Все уверенны, что официант поджигал китайское блюдо при подаче, от этого стол и загорелся. А настойчивость вот этого человека — снова жест в мою сторону: — с непонятным упорством, подсовывающего нам двух подозреваемых очень подозрительна.

— Все, капитан, иди, а ты, Катерина Ивановна, дело мне принеси, мы его вместе изучим. Капитан, я сказал, свободен!

Мне ничего не оставалось, как уйти.

Глава 9

Глава девятая. Люди в беде.

Николай Жемчужный.

— Привет — Людмила скинула мне на руки куртку с красивым рисунком юной ведьмы на метле, повернулась, возбужденно блестя глазами и подставляя щеку для поцелуя. Но я, из вредности, чмокнул ее в губы, размазывая тщательно наложенную помаду.

— Ну, Коля — девушка не успела отскочить, и, озабочено прильнув к зеркалу, пыталась минимизировать нанесенный мной ущерб: — что ты делаешь, еще и колючий….

— Ты, что такая радостная? Встретила новую любовь? — я сурово свел брови.

— Слушай, будешь радостной… — Сомова перестала гримасничать возле зеркала и потянула меня в ванную: — С банкиром и его сумасшедшей семейкой разобралась, и даже не пострадала.

— А с чего ты решила, что все закончилось?

— Не, знаю, Коля, мне просто так кажется. И очень хочется в это верить.

Сегодня было удачное суточное дежурство. Около двенадцати часов ночи охрана притащила двух хлопчиков, приехавших в наш пролетарский район Города из соседней, шахтерской области. При личном досмотре у одного из ребят, под курткой, была найдена неплохая автомагнитола «Пионер», с варварски обрезанными проводами, а у второго, в рукаве, дешевый сапожный нож в самодельном чехольчике из куска кожзаменителя. Парням было по восемнадцать лет, у одного, с магнитолой, при проверке по базам Информационного Центра УВД, в биографии обнаружилась, не снятая, условная судимость за кражу с проникновением из киоска. Идти по стопам отцов, лезть в сырую темень шахты, ребятишки не захотели, и поэтому, сорвались в, почти столичный, по понятиям нашей глубинки, Город. Так как, ребятишки, неосмотрительно проговорились, что «фестивалят» в наших местах они уже два месяца, а кушать и пить хочется каждый день, то, разговаривать, долго и вдумчиво, мне с ними было, о чем. Поэтому, после того, как доблестная охрана, изъяла магнитолу и умчалась дальше, по своим, охранительным делам, я, минут десять поговорив с «условником», и поняв, что он очень тяжелый на откровенные разговоры, вплотную занялся его подельником.

— Перчатки где?

— Какие перчатки? Не было у нас никаких перчаток.

— Рабочие перчатки, у твоего друга были. Куда сбросили?

— Гражданин начальник, не было у нас никаких перчаток.

— То есть, вы, балбесы, везде отпечатки пальцев своих оставляли? Ну, вы, и дебилы.

— Да, ни где, мы не оставляли никаких отпечатков пальцев. А магнитолу у парня на улице купили, хотели продать подороже.

— Ты знаешь…. Тебя как зовут?

— Серега, Торобыкин Сергей Геннадьевич.

— Так вот, гражданин Тарабыкин, Сережа, мне с тобой, то, особо, говорить не, о чем. Утром хозяин машины проснется, пойдет заводить свою ласточку, и обнаружит пропажу магнитолы. «Пионер» фирма не плохая, поэтому он позвонит в «02», вот мы и узнаем, откуда вы магнитолу взяли.

Я отвернулся к окну, делая вид, что жулик мне совсем не интересен, а сам наблюдал за ним в небольшое зеркало, закрепленное на подоконнике.

— Товарищ начальник, мы ее купили….

— Помолчи, Сережа. Так вот, мы приедем на вызов, вот и узнаем, какую машину вы вскрыли. Эксперт обсыплет там все своим волшебным порошком, и изымет отпечатки пальцев двух балбесов. Другой эксперт сделает экспертное заключение, что провода магнитолы перерезаны именно, изъятым у тебя сапожным ножом, имеющим индивидуальные повреждения на режущей части лезвия. И поедете вы оба в тюрьму, так как совершении преступления не раскаиваетесь, следствию не помогаете и постоянного места жительства в Городе не имеете. Ты следишь за моей мыслью, Сережа?

— Товарищ начальник, я же говорю, мы не….

Я, чтоб юноша сильно не расслаблялся, ударил раскрытой ладонью по дверце сейфа, мне не больно, но грохот металла на весь этаж разнесся, так, что мой визави, от неожиданности, чуть не упал со стула.

— Заткнись, Сережа, пока я тебя тут раком не поставил. Так вот, на чем ты меня перебил? А, вспомнил. Поедете вы в тюрьму, до суда, а это минимум четыре месяца, а то и год, в вонючей, тесной камере, где двадцать шконок на двадцать пять человек. Ни девчонок, ни выпить, ни даже, чего-то вкусненького съесть. А еще, за косяк какой, обидеть тебя могут всячески. Да и, без «грева» с воли, там тяжело будет. Твоему то другу уже все равно, а вот для тебе, все это, печально может закончится.

— Можно спросить? — жулик даже руку поднял, как в школе.

— Спрашивай, Сережа.

— А почему Димке уже все равно?

— Ну у него же «условка» не погашена, поэтому, ему, к его трем годам условно, дадут еще пару лет за кражу, итого пять лет. И его уже ничего не спасет… А вот с тобой все гораздо сложнее… Есть варианты, но ты же ни хочешь на свободе остаться?

Парень резко вскинул голову, в его глазах появилась безумная надежда:

— Я хочу!

— Ну, а почему, ты мне в этом не помогаешь!

— В чем?

— Я хочу тебе помочь, чтобы ты в тюрьму не сел, а ты, наоборот, в нее рвешься.

— А зачем, вам, мне помогать?

Я помолчал. Вариантов объяснения было несколько, важно было не допустить фальши, а значить, необходимо, самому верить в сказанное.

— Я не сторонник того, что человека надо сразу садить в тюрьму. Мне кажется, что каждый имеет право на еще один шанс. Твоему другу шанс такой дали, он его просрал. Для тебя важно не прое…ть свой шанс на свободу.

— Откуда он появится, если вы говорите, что мы оба поедем в тюрьму?

— Есть варианты. Только, чтобы я мог тебе помочь, я должен знать всю правду.

— Хорошо, я расскажу, только вы не обманите меня. Эту магнитолу мы взяли с желтой «пятерки» за магазином, у конечной автобуса. Она без «сигналки» стояла, мы проволочкой защелку поддели и машину вскрыли.

— Понятно, Сережа. На тебе бланк явки с повинной, пиши все подробно.

Сергей несколько минут колебался, но, тяжело вздохнув, взял из выложенной мной пачки «Пэл Мэл» сигаретку, прикурил и начал писать.

Когда задержанный закончил свою коротенькую исповедь, я подтянул листок к себе.

— Где живете?

— У тетки моей, в частном доме, на улице Саперов, дом сорок два.

— Как тетку зовут, дом ее или снимает?

— Наталья Михайловна, а дом ее, она в Городе уже двадцать лет живет.

— Ну, вот видишь, ты уже сделал первый шаг к тому, чтобы на свободе остаться.

— Какой шаг?

— У тебя есть законное место жительство в городе, откуда ты сможешь являться к следователю по вызову. Мы утром, до девяти часов съездим к тетке, и оформим договор на безвозмездное пользование жилым помещением. Когда будет решаться вопрос о выборе меры пресечения, тебе эта филькина грамота очень пригодится.

— Но Димка тоже же у нее живет….

— Знаешь, Сережа, спасение твоего кореша в мои планы не входит. И вообще, ты должен понимать, с момента, как ты переступил порог милицейского отдела, каждый сам за себя. Знаешь, как в старом фильме, люди разделились на живых и мертвых. А у нас, делятся на тех, кто сядет, и тех, кто останется на свободе. Тебя я могу попытаться вытащить, а вот Диму — нет, он себя сам закопал, а я не занимаюсь безнадежными делами. Ладно, давай, не отвлекайся, что за вами еще есть?

Задержанный сделал круглые и честные глаза, открыл рот, но начать врать я ему не дал:

— Сережа, помолчи, не порти момент возникшего между нами доверия. Лучше меня, как юриста, очень внимательно послушай. У нас законодательство так странно построено, что суду не важно, один эпизод, то есть в твоем случае, кража, или двадцать краж в уголовном деле. Значение имеет, что ты раскаялся и честно все рассказал, а согласно этой бумажки — я припечатал уже оформленную мной явку с повинной: — тебя вообще не задерживали, а ты сам, добровольно, пришел в органы внутренних дел и все нам рассказал. А вот, если ты, сейчас, промолчишь, а потом вскроется что-то еще, то для тебя, дальнейшее, будет очень плохо. Эти кражи, про которые ты «забыл» мне рассказать, пойдут уже другим следствием и другим судом. А у нас, условно, два раза не дают. То есть ты, если все сделаешь правильно, то получишь, скорее всего, условный приговор. Поэтому тебе важно все рассказать здесь и сейчас. А если будешь в молчанку играть, все вскроется, рано или поздно. Например, через пару месяцев эксперты дадут заключение, что следы твоих пальцев обнаружены еще и на других кражах. Или, например, твой Дима, которому к тому времени, надоест в тюрьме гнить, напишет явки про остальные ваши дела. Ему то все равно, где пять лет, там еще один год отсидки кажется нестрашным. И он к нам приедет, поторгуется, мы его колбаской подкормим, чтобы ему лучше вспоминалось. А вот, ты — что будешь делать? Тебе по второму суду уже реальный срок дадут. Так что, думай, Сережа, хорошенько думай.

Сережа подумал, попросил у меня еще сигаретку, выпил чаю с печенькой и начал писать. Через два часа у меня было еще восемь явок с повинной, собственноручно написанные Сережей, с указанием, какая машина вскрывалась, где она стояла, что взяли, куда и за сколько сдали.

Дождавшись, когда парень заполнил тощую пачку признаний, я подтолкнул ему еще один листок:

— Пиши, я, фамилия, имя, отчество, дата рождения, обязуюсь добровольно….

Сережа оттолкнул начатую бумажку:

— Я стучать не буду!

— Да ты нафиг мне не сдался — стучать. Ты здесь никого не знаешь, уедешь после суда домой и какой мне с тебя толк. Эта бумага мне нужна для того, чтобы, если я тебя вытащу и от тюрьмы отмажу, ты дурака валять не стал, в побег не пошел и по повесткам бы являлся. Я, вообще то, если за тебя пойду просить, то за тебя и подпишусь. И если ты взбрыкнешь, то за тебя, с меня спросят. Давай, не дури, подписывай.

Сергей проводил взглядом явки с повинной, которые я аккуратно убрал в сейф, в отдельной папочке, вздохнул, и начал писать подписку о добровольном сотрудничестве, которую я позже спрятал в тайник, за деревянный щит, которым до середины, были обшиты беленные стены моего служебного кабинета. На улице уже рассвело. Сначала мы, с Сережей, оседлав «дежурку», нашли пострадавшую Вазовскую желтую «пятерку», а затем поехали к его тетке, где, не давая опомнится, не отошедшей со сна женщине, я оформил коротенький договор на проживание племянника в доме тети и вручил его своему подопечному:

— В отделе, когда будут допрашивать, обязательно скажи, чтобы в протокол попало, что живешь у тети и у тебя есть договор, который ты просишь приобщить к делу. Все понял?

В отделе, на разводе, я доложил о задержании воришек, вручил руководству явку с повинной и, напутствуемый добрым голосом начальства, со спокойной совестью отправился спать. Отправиться, то отправился, но на половине дороге вернулся, чтобы, через час, снова, пойти домой. Этот час был потрачен на то, чтобы убедить дежурного следователя, к которому уже прибежал взволнованный хозяин желтой «пятерки», обрадованный моей запиской, брошенной в вскрытый салон, что мальчик Сережа — хороший, его не надо закрывать в тюрьму, и я лично, буду приводить его на все допросы. Свои обещания, даже данные жуликам, я старался выполнять.

Вечером я обратил внимание, что Никсон какой-то вялый и грустный. На улице он практически не бегал, не играл с другими собаками, а присаживался недалеко от меня и внимательно смотрел в мою сторону. Дома я стал внимательно осматривать щенка, в меру своих, скромных, познаний в ветеринарии. Нос Никсона был не сухой, и не горячий, но, к миске с печенкой, песель, не подходит, а глаза глядели на меня с немым упреком. Боясь, что Никсон заболел чем-то серьезным, я ухватился за тонкую соломинку:

— Я помню, что я тебе обещал. Сейчас позвоню на питомник Сереге Кувшинову, и займусь этим вопросом.

Никсон вскочил, весело гавкнул и побежал на кухню, чтобы через мгновение, жадно, чем-то зачавкать. Вот маленький засранец, заставил меня делать то, что я не хотел.

На объединенном питомнику УВД инспектора — кинолога Кувшинова к телефону позвать отказались, так как он, на работе, отсутствовал по причине болезни. Тратить дорогие «сотовые» минуты мне было жалко, не настолько много я зарабатывал, поэтому, купив на первом этаже общежития, в вино-водочном магазине, любимого «Белого Аиста», я двинулся к Сереге, благо жил он недалеко от меня, через пару кварталов. Подъезд трехэтажного, Сережиного дома, встретил меня стойким запахом кошачьей мочи, а дверь квартиры моего друга — его слабым голосом.

— Открывай сова, медведь пришел весело гаркнул я, чтобы через минуту пожалеть о своем крике.

Замки клацнули, дверь медленно открылась…. Серега выглядел, откровенно говоря, очень плохо. Лицо осунувшееся, кожа бледная, в лоб покрыт испариной. Приятель слабо махнул мне рукой, приглашая в квартиру, а сам, придерживаясь за стенку, двинулся в комнату.

Я закрыл дверь, вымыл руки и прошел к смятому ложу моего товарища:

— Серега, что с тобой случилось? На тебя без слез не взглянешь, извини за откровенность. Жена где?

— Лена на сутках, она и так две смены пропустила, сказали, что если снова не выйдет –выгонят с работы, а у нее зарплата в два раза больше моей.

— Ладно, что для тебя я могу сделать?

Через десять минут Серега, умытый, переодетый в сухое белье, лежал на перестеленной постели и пил из большой, керамической кружки крепкий чай с добавленной, «для здоровья», большой ложкой коньяка.

— Рассказывай, что с тобой случилось?

— Не знаю, вирус какой-то подхватил…

— Давно?

— Пять дней назад у начальника день рождения был, мы всем коллективом в кафе посидели. Вот, на обратном пути, меня, очевидно, продуло, или в кафе, от кого-то, подхватил. Короче, ночью температура по сорок, рвота, понос, все мышцы болят, почки, печень прихватывает ноющей болью. И с тех пор не встаю.

— Здорово, то есть очень плохо. А кроме тебя, кто-нибудь, еще заболел?

— Начальник в больницу попал той-же ночью, но у него там, совсем, другое. У начальника что с почками. Одна вроде бы отказала, а вторая работает еле –еле. И что-то про диализ крови я слышал. Так что, вот, такое совпадение.

— А как ты, вообще, Серега?

— Ты знаешь, пока не заболел, было неплохо. Тут эти наши деятели, замы…Ну я тебе про них рассказывал, Эля и Бес, оба думали, что каждого из них, на место начальника, поставят. Притом, что, как я понимаю, иногда они спать вместе. А тут в кресло начальника нам Абрамыча прислали. Ну, они и…

— Кого прислали?

— Валентина Абрамыча Когана. Он раньше начальником вневедомственной охраны в Городском Сельском районе работал, но что-то там нахимичил, ну, его и с понижением, к нам отправили. А тут эти два интригана. Старого начальника подставили с мясом, что-то он, там, не так списывал. Ну а потом, попытались нового начальника на каких-то расходах, левых, подцепить. Коган вовремя это дела почувствовал, и решил сам от Эли и Беса избавится. Меня вызвал в кабинет дней, десять назад, и предложил на должность его заместителя рапорт написать. А с этими деятелями обещал до конца мая разобраться, якобы там с деньгами под отчет какие-то левые чеки сдавались.

Сергей обессиленно откинулся на подушку, жестом попросил подать ему кружку с чаем, судорожно глотнул, а затем продолжил рассказ, тяжело дыша:

— А сейчас, видишь, Коля, не до заместительства. И с шефом не понятно, выкарабкается или нет, и со мной, тоже. Веришь, ночью очнулся и почувствовал, что умираю. Руки и ноги стали холодеть, пытаюсь ими пошевелить, и не могу. И жену позвать не получается. Языком пошевелить не могу. Только слезы из глаз текут, так жить хочется, а сделать ничего не выходит. Через час только смог пошевелится, и уснул, или сознание потерял, не знаю. А сегодня, вроде бы, чуть получше стало, видишь, даже смог до двери дойти, тебе открыть.

— Что тебе ставят, какой диагноз?

— Ничего не ставят. Вирусное заболевание неясной этиологии.

— Беда Серега. Давай, ты если спать хочешь, постарайся поспать. А я пока позвоню.

Глава 10

Глава 10. Прощать убийцу — значить убивать.

Кувшинов Сергей к утру был еще жив, хотя, Людмилина микстура ему, особо, не помогла. Но, хуже тоже не стало, что можно считать положительным моментом. На службе ничего особо срочного не было. Я до развода достал из сейфа три явки с повинной, и, с видом измученного тяжким трудом стахановца пошел к начальству. Потратив около четырех часов времени на изучение журналов КУСП (книга учета сообщений о преступлениях), общение по телефону с нервными потерпевшими и не менее нервными следователями, я выяснил, что шесть из восьми явок с повинной мной идентифицированы. Отобрав из стопки три бланка, со самыми старыми из них, по которым уже подходил срок приостановления и сдачи в архив, я зарегистрировал явки в дежурной части, вызвал на завтра явкой оставленного на свободе под подпиской о явке по вызовам Торопыгину Сереже. Судя по голосу Торопыгина, тот был счастлив, что не поехал в тюрьму на пару со своим другом, и завтра он явиться на допросы к следователю, а не заставит меня бегать за ним по району. Пора было двигаться в сторону логова злой волшебницы.

Злая волшебница делала карьеру на окраине города. Доехав до конечной на троллейбусе и разочаровав контролеров на конечной остановке своим служебным удостоверением, я не торопясь пообедал в рабочей столовой управления механизации, угостившись огромным шницелем с картофельным пюре и парочкой капустных котлет, которые были на удивление вполне съедобны, я направился к объединенному питомнику.

На вопрос «Кто из руководства на месте», бабулька на вахте с придыханием сообщила, что «Элиза Аркадьевна на втором этаже». Элиза, приятная дама с короткой стрижкой осветленных волос, предсказуемо заняла кабинет начальника, внимательно изучая документы, подшитые в картонные папки.

— Здравия желаю! Разрешите? — я оскалил в счастливой улыбке все свои зубы: — Мне сказали, что здесь теперь командует самый прекрасный начальник в истории.

Дамочка вскинула на меня темные, цвета черного шоколада глаза и улыбнулась самыми кончиками губ.

— Здравствуйте, что вы хотели.

— Элиза Аркадьевна, вот у меня письмо руководства. Требуется, для улучшения взаимодействия с вашим подразделением, чтобы вы провели со мной занятия, показали, что ваши собачки умеют, ну и так далее. Короче, я ответственный за взаимодействие со стороны нашего РОВД — я положил на стол письмо, которое состряпал за пятнадцать минут в кабинете, и почтительно отступил на шажок.

— Что за глу… новшество? — ведьма с погонами старшего лейтенанта внимательно изучила мой опус и отбросила листок в сторону.

— Элиза Аркадьевна, ну вы же умная женщина, прекрасно знаете нашу систему. Наше дело маленькое: руководство дало указивку — мы побежали выполнять.

— Но у меня сейчас нет никого, кто бы с вами занялся.

— Да мне и не надо никого. Я два года назад у вас уже был, тогда со всего города людей собирали и все рассказали. Я, если вы не против, минут пятнадцать по территории пройдусь, да и назад поеду, завтра справку напишу, что мы все вопросы отработали. Вы только мой номер запишите, на всякий случай — я продиктовал семь цифр: — Жемчужный Николай, зам начальника. Я же понимаю, вам сейчас некогда, надо дела и все хозяйство принимать….

Ведьма вздрогнула и даже забыла спросить, заместителем какого начальника я являюсь:

— В смысле — дела принимать?

— Как, вы не слышали? Я сегодня в нашей больничке был, в Первой скорой помощи, и там слышал, что врачи обсуждали, что начальник ваш… бывший, Валентин Абрамыч, того…в агонии уже. Органы стали отказывать лавинообразно. Его там подключили ко всему, что только нашли, но вопрос уже нескольких часов, врачи не вытягивают…

— Вы меня простите — Элиза Аркадьевна стала быстро складывать документы.

— Да, конечно, не буду вам мешать, уже исчезаю — я слегка поклонился и вышел из кабинета.

Через пятнадцать минут я стоял у ворот питомника развлекая девчонок из группы разведения американскими сигаретками и смешными байками из мира криминала. Напротив, ворот остановился милицейский «УАЗ» из которого вылез, невысокий блондинистый, милицейский старший лейтенант, в сопровождении парочки русских спаниэлей. Увидев этих милашек, девчонки затушили «чинарики» и кинулись усердно мести прилегающую территорию.

— Что случилось? — шопотом спорил я у ближней ко мне барышни.

— Бес приехал –так же шепотом ответили мне, усердно шоркая по асфальту метелкой из березовых прутьев.

Второй, из интересующих меня персонажей, Бес, заместитель начальник и любовник Элизы, громко скомандовал:

— Так, все ко мне…

Девчонки подхватив свой инструмент, подошли к заместителю, хмуро выслушали его руководящую мудрость и понуро пошли в дальнюю часть площадки для тренировки собак, очевидно, срочно требовалось подмести там. Заместитель же начальника данной местности сердито ожег меня взглядом своих почти прозрачных серых глаз, открыл рот, чтобы попробовать построить и этого, неведомого чудака, который с усмешкой смотрел на него сверху вниз.

В это время из здания питомника торопливой походкой вышла Элиза, Бес шагнул ей навстречу, но женщина сделала жест рукой, как будто отгораживалась от мужчины:

— Сергей Ренатович, не сейчас, не до тебя…

— Но, Эля….

— Сказала же, не до тебя пока… — ведьма обошла растерявшегося старшего лейтенанта и щелкнув «сигналкой» села в белый «Ниссан».

— Подожди, Эля, ты сегодня будешь? Нам надо все решить…

— Я буду, но поздно, все уже решено… — Элиза увидела меня, тихонечко подошедшего поближе и искренне мне улыбнулась. Ну а что, в старину, вестника, доставившего хорошее известие по — царски награждали, а мне, хоть, улыбнулись.

— Шикарная женщина — мечтательно сказал я Бесу, провожая взглядом отъезжающий «Ниссан»: — Завтра ее приказом утвердят, а, после завтра, она меня своим замом назначит.

Старший лейтенант выпучил на меня круглые, водянистые глаза:

— Тут же есть начальник, и есть заместитель начальника.

— Ну Эля сказала мне, что начальник уже все…Пара часов осталась. А заместитель здесь негожий, образования ему не хватает, какой-то техникум у него, или даже училище…- я свысока взглянул на знак техникума, привинченный к кителю моего собеседника: — ой, а это вы, наверное? Неудобненько получилось. Ну извините, мне Эля сказала, что вам и старшего инспектора за глаза. До завтра!

И я быстренько двинулся в сторону остановки общественного транспорта. За спиной опальный заместитель начальника отчаянно звал своих собак. Через пару минут, проходя под аркой многоэтажных кирпичных гаражей, я понял, что давно хочу отлить. Не комплексуя, я шагнул в темноту, за широкие бетонные колонны. Закончив испражнение естественных надобностей, я заправившись, был готов продолжить свой путь, но услышал стук торопливых шагов по асфальту. Мимо арки пробежал, злобно бормоча что-то под нос, ни кто иной, как Бес. И бежал он, что интересно, в ту же сторону, где, если бы, не вынужденная остановка, должен был бы находится я.

Подождав в моем убежище минут пять, пока, кипящий от гнева и разочарования, мужчина не прошел в обратном направлении, я, предварительно выглянув и убедившись, что заместитель начальника скрылся в здании питомника, продолжил свой путь. Сегодня мне предстояло еще сюда вернуться, но мне была нужна машина.

— Ты куда меня пытаешься втравить? — Серега Кувшинов пытался оттолкнуть о себя телефонный аппарат, который я настойчиво совал ему, но сил у моего друга сопротивляться моей настойчивости совсем не было, и телефон, жалобно звякнув, упал Сергею на живот, прикрытый одеялом.

— Серега, ты жить хочешь?

— Да, что ты говоришь, какая-то теория заговора, кому мы нужны!

— Серега, вот скажи, ты веришь, что как только тебе предложили занять должность, так ты сразу так траванулся, что неизвестно — выкарабкаешься или нет.

— Ну все, когда-то, бывает в первый раз. В конце концов, ты никого не подставляешь. И сам не подставляешься. Поделился горячей информацией, сделал доброе дело. Подтвердиться или не подтвердится, это дело десятое.

— Коля, объясни, на хрена тебе это надо?

— Серега, мне надо, чтобы они между собой сцепились, я от тебе отстали.

— Все равно не понимаю — где ты, а где питомник.

— Блин, Серега, а то, что мы друзья, ты во внимание не принимаешь совсем?

— Ладно — уломал — Сергей начал по памяти набирать телефонный номер, с трудом проворачивая трещащий прозрачный диск: — Ало! Привет, это Кувшинов. Спасибо, хреново. Беса пригласи, пожалуйста к трубке. Скачи, срочно.

Сергей лежал с закрытыми глазами, прижав ко лбу прохладный пластик трубки, так ему было плохо. Наконец из микрофона раздался какой-то шум, и Сергей заговорил:

— Добрый вечер, Сергей Игнатович. Да, Кувшинов. Не очень. Да, буду стараться поправится. У меня есть до вас такая информация: завтра из областного УВД по вашу душу приедут. Подружка ваша просигнализировала, что у вас в шкафчике наркота лежит. Вот и приедут ее изымать — Сергей отодвинул телефонную трубку подальше от уха, поморщился на доносящиеся из трубки крики.

Наконец Сергей не выдержал:

— Знаешь, что, Сережа? А не пойти ли тебе в жопу. Ты мне ни разу не друг. Я тебе информацию сливаю. Не хочешь слушать, не надо, значить оставляй как есть. А завтра, когда наркоту из твоего шкафа выгребут, а относительно тебя дело возбудят, ты меня вспомни.

Трубка продолжала шуметь, но уже на пол тона тише.

Кувшинов дождавшись паузы в монологе собеседника, с горестным вздохом ответил:

— Сергей Ренатович, я знаю, что все так делают, я знаю, что этой наркотой собачек тренируешь, но только наш законодатель этого не знает. И я даже не знаю, какую сотню бумаг надо оформить, чтобы можно было наркотики использовать для тренировочного процесса, но я точно знаю, что они не должны хранится у тебя в шкафу, под портянками. И Элиза знает. Я, даже знать не хочу, какая собака между вами пробежала, но про тебя она просигнализировала руководству. Все, давай, мне очень плохо, говорить больше не могу. Что? Кто сказал? Ну, знаешь, есть у меня источник в управлении. Все, давай, пока.

Элиза приехала к питомнику около десяти часов вечера, заперла машину, и пошла к крыльцу, но немного не дошла. Из-за сплошного двухметрового барьера, который днем, на занятиях, преодолевают служебные псы, выскочил, ранее не замеченный мной, Бес, схватил вскрикнувшую от неожиданности женщину за руку, и буквально, за две секунды, втолкнул в дырку бетонного забора полузаброшенного склада завода сельхозтехники. Я постоял пару минут и двинулся вслед за ними, вернее попытался двинуться, но в этот момент к кармане зажужжал пейджер. Краткое сообщение гасило «Никсон сбежал». Понимая, что сделать сейчас я ничего не смогу, я, осторожно ставя ноги, вступил на территорию склада.

Шум доносился из-за сложенного из серых шлакоблоков длинного склада, до которого было метров сто. Когда я выглянул из-за угла, Элиза уже вырвалась из рук своего любовника. Партнеры — противники стояли в тех метрах друг от друга и разговаривали обо мне.

— Ты думаешь, что я не знаю, что за мужик к тебе сегодня приезжал! — задыхаясь от ярости, шипел, раскрасневшийся ревнивец.

— Какой мужик?

— Ты издеваешься? Ты ему так улыбалась! Ты на меня так никогда не смотрела!

— Сережа, ты что завелся? Что за мужик?

Но Бес уже переключился на другое:

— Ты сейчас откуда приехала?

— Из УВД, а что?

— Зачем ты туда ездила?

— Ну ты сам подумай, майор при смерти, надо вопрос решать. Или хочешь, чтоб ы нам еще одного варяга прислали?

— Я заместитель начальника! Я! Какие вопросы ты решать собралась?

— Сереженька — Элиза шагнула к бесу и погладила его по руке: — Ну какой из тебя начальник? Ты же платежку от фактуры не отличишь! Ну занимайся своими собачками, и будь доволен. Мы вместе с тобой, у-у-у, какие дела крутить будем…

— А из тебя какой начальник, дура? — Обиделся Бес: — Тебе люди не уважают, в собаках ты не разбираешься? Ты вообще кто есть? Думаешь, что если начальнику и этому дурачку, Кувшинову, что-то в водку капнула, то сразу Бога за бороду схватила?

— Да, я капнула, и вопрос с ними решила, раз и навсегда! А ты два месяца только языком молол и в меня свой член поганый совал. На что ты еще способен?

— Да ты….

В это время я чуть не испортил все, едва не закричав от неожиданности — в мое ноги что-то тыкалось. Я опустил взгляд и увидел длинные как у зайца уши и грустные карие глаза — мой щенок пробежал пять километров и нашел меня! Ладно, с этим вопросом я разберусь потом, нельзя ничего пропустить в срежиссированной мной трагедии.

— Подожди, Сережа — Элиза вытянула вперед тонкую ладонь, останавливая рванувшего к ней Беса: — подожди, мне надо срочно лекарство выпить!

Женщина вытащила из сумки пузырек, отпила из него, затем сунула в рот таблетку. Я не успел удивиться, почему она сначала запивает, а потом глотает лекарство, как все нормальные люди, как Элиза шагнула вплотную к Бесу.

— Сережа, милый, давай остановимся, а то наговорим друг другу. Хочешь быть начальником — будь, ты же мужчина. А сейчас поцелуй меня, поцелуй крепко, как ты умеешь — шею ошарашенного от изменения обстановки Беса обвили нежные руки, губы девушки впились в рот мужчины.

Элиза целовала Сергея Ренатовича со вкусом, глубоко, «с язычком». По тому, как задергался кавалер, я понял, что настолько «крепко»целовать он не умел. Через минуту Элиза оттолкнула партнера и брезгливо стала вытирать свои губы платочком.

— Это что было? — лицо Беса кривлялось, как будто он языком пытался нащупать во рту пломбу, выпавшую из зуба.

— Ничего. Поцелуй примирения, больше ничего. Ладно, Сереженька, я пойду. Завтра ты станешь начальником, у тебя все будет хорошо — Элиза повернулась и сделала шаг к дырке в заборе.

— Стой, тебе говорю — Бес догнал Элизу и рванул ее за плечо: — Ты что мне в рот засунула?

— Тебе показалось, дурачок — Элиза засмеялась: — Ну, отпусти меня, мне идти пора. Отпусти меня, товарищ начальник.

Бес взвыл, засунул в рот, практически полностью, свою ладонь, но кроме жестких, мучительных спазмов, извергнуть из себя он ничего не смог.

— Стой, сука — он снова догнал весело хихикающую женщину: — Дай противоядие. Дай, я знаю, у тебя оно есть.

— Отстань, Сережа, что за глупости, ты же завтра опять будешь просить прощения.

— Просить прощения? — Сергей рванул от из рук, не ожидающей ничего подобного Элизы, дамскую сумочку и открыв ее, вывернул все содержимое на землю. Элиза, с криком «Подонок, недоносок», бросилась к своему имуществу, но была остановлена какой-то штукой, которую Сергей Ренатович сунул в лицо своей подружке. Мне показалось, что это было что-то вреде пистолета.

Старший лейтенант милиции наклонился к земле, удерживая вооруженной рукой испуганную женщину на расстоянии, но тут его повело вниз, и Бес упал на колени.

Он шарил по земле, перебирая разбросанные бутыльки и флакончики, тубы с губной помада, потом схватил какой-то обрывок бумаги и поднес к глазам:

— Прости меня… Сука, это мое письмо! Ты еще полгода назад это задумала!

— Нет, я ничего не задумывала. Просто в последние дни ты достал меня своим нытьем. Ты слабак, Сережа….

— Эля, дай противоядие!

— Сережа, я его выпила — носок туфельки коснулся пузырька, который она якобы запивала таблетку: — Ты иди в питомник, приляг, я тебе через два часа привезу противоядие, у меня все дома есть.

— Я с тобой поеду!

— Нет, Сережа, это не возможно. У меня дома папа, он ругаться будет. Все, я пошла.

Элиза торопливо пошла в мою сторону.

— Элиза стой, ты без меня не пойдешь!

Женщина, продолжала идти, улыбаясь.

— Элиза, я выстрелю!

Элиза напряглась, но продолжала идти. Потом ее глаза в изумлении округлились, она увидела стоящих за углом склада меня и Никсона. Девушка открыла рот, чтобы крикнуть, начала поворачиваться к своему бывшему, и в этот момент, Сережа, который стоя на коленях, был вынужден опереться на левую руку, так ему стало плохо, нажал на спусковой крючок. Три выстрела, затем пауза. Я упал на бок и вытолкнул себя из-за угла склада. Элиза, повернувшись к своему бывшему, еще стояла на ногах. Сергей Ренатович, по-прежнему, на четвереньках, держал ее на прицеле. Увидев меня, он удивился, стал опускать ствол своего оружия, но не успел. А я успел.

Элиза, лежала на спине и смотрела на меня. Крови на ней не было, во всяком случае, я ее не видел. Она смотрела на меня и улыбалась. Я ухватился за ворот форменного кителя и потащил нетяжелую девушку поближе к Бесу.Тот лежал без движения, на коленях, в позе эмбриона, только правая рука, с каким — то самопальным револьвером, была вытянута вперед.

Я склонился над тревожно глядящей на меня ведьмой.

— Вас, же, нечисть, не так просто убить, правда? И три пули в живот для тебя не очень опасны, да? Не волнуйся, я сейчас все исправлю.

— Помнишь его? — я подтащил рычащего поодаль Никсона за шиворот, поближе, чтобы Элиза могла увидеть пса: — Ты его маме сказала съесть всех своих детей. А он случайно выжил. Он попросил меня тебя убить, и я это сделаю. Кстати, за Серегу Кувшинова не волнуйся, у него, в отличие от тебя, все будет хорошо. Я живу, скажем так, с твоей коллегой, она его вылечит. Прощай.

Элиза попыталась отползти подальше, но туфельки бессильно скользили по покрытой прошлогодней листвой земле, а в руках сил не было. Я взял тяжелую кисть Беса и совместил ствол с распахнутыми в панике глазами ведьмы.

— Все что хочешь! — успела прошептать отравительница, когда пистолетик Беса выстрелил в последний раз.

Высокие тополя шумели ветвями над телами мужчины и женщины, которые шли к успеху, но поскользнулись. А я барабанил в дверь дежурки питомника служебных собак ГУВД, очень надо было позвонить в милицию.

Глава 11

Глава одиннадцать. Жизнь, как зебра.

Жемчужный Николай.

— Ты что здесь делал⁈ — прибывший по территориальности начальник заместитель по оперативной работе нашего районного отдела внутренних дел, узнав меня, сначала застыл соляным столпом, а потом потащил меня в за угол здания, где попытался немного потрясти меня за воротник: — Еб…твою ма….

— Еб…свою, целее будешь — я отодрал начальственную руку от своего ворота.

«Обласканный» руководитель завис, переосмысливая услышанное. Обычно, когда начальнику на руководящий мат отвечаешь тем же самым, общение становиться более культурным, но иногда отношения портятся.

— Товарищ капитан, как вы здесь оказались?

— Товарищ майор, докладываю. Вечером пришло сообщение на пейджер, что щенок потерялся — я показал майоры экран пейджера с сообщением.

— Ну и?

— Я его брал отсюда, из питомника, ну и решил, вдруг он сюда побежал. У него мама головой скорбная, вот и решил, вдруг сын такой же.

— Ну, дальше, дальше давай, сейчас генерал подъедет, я ему что докладывать буду?

— Так вот. Подъехал сюда и обнаружил его у ворот — я показал на Никсона, с независимым видом, ловившего пастью комаров, кружащих над щенком: — Повел его к машине, и тут слышу — за забором кричит женщина. Я в дырку нырнул, подбегаю, вижу- Элиза возле угла склада стоит, а тут, из-за угла строения, стрелять начали. Три выстрела подряд раздались, она упала. Я пока к кобуре тянулся, из-за стены, откуда стреляли, вышел мужик в нашей форме, и Элизу за шиворот поволок. Я пистолет достал, затвор передернул и на бок упал, чтобы ниже линии огня оказаться. Вижу, Элиза лежит на земле, а Сережа, ее заместитель, на четвереньках, над ней стоит. Меня увидел, начал руку с пистолетом поднимать, но я первым успел выстрелить. Он еще раз выстрелить успел, я в него два раза пальнул. Потом он головой в землю ткнулся. Я полежал, затем к ним подошел. У него пульса уже не было, ну а женщина еще дышала, но где-то, через минуту, затихла, а я пошел в дежурку питомника, в отдел звонить.

— Ты, вообще понимаешь, о чем ты говоришь? Это же ЧП, это спецдонесение в Москву, это вообще пиздец всему!

— А вы от меня чего хотите? Как было, так все и рассказал. Или было лучше мне, по тихой грусти, сюда не заглядывать? Мало ли кого там, в темноте, убивают. Пусть Сережа свою убиенную любовницу на складах прячет. Тут конечно, было бы легче, никакого спецдонесения не надо бы было отправлять. Пару дней, но передышка…

— Ты, Николай, о чем сейчас говоришь? Какая любовница? И вообще, ты откуда их всех знаешь?

— Я сегодня, то есть, уже вчера, тут был, с Элизой и Сережей познакомился. Хотел сюда, в личное время, походить, чтобы с тренировками пса помогли. А еще слышал, от других сотрудников, сплетни, что недавно назначенный начальник питомника, майор, не помню, как фамилия, скоропостижно в больницу попал, с отказом всех органов, а эти двое его место делили. Это, если что, мотив, для доклада руководству. Теперь все сказал, все, что знаю.

Зам по оперативной работе хотел что-то мне сказать, но только махнул рукой и пошел в сторону питомника, куда уже заруливала пара черных «Волг».

На меня, этой ночью, еще много раз орали разного рода начальники, прибывающие на персональных автомобилях к месту резонансного преступления. Правда, их ор прекращался после моего вопроса — что конкретно я сделал неправильно. Обычно меня обзывали умником и оставляли в покое. Только районный прокурор что-то начал говорить о предупредительном выстреле в воздух, метком выстреле в ногу и приемах самбо, которым я должен был одолеть впавшего в ярость Беса, но потом «сдулся» и присоединился к уже значительной куче золотопогонных руководителей, бессмысленно толпящихся рядом с местом происшествия. Я проследил, чтобы маленький, самодельный револьверчик, из застывшей руки Сережи, никуда не пропал, а был изъят по всем правилам, потом безропотно сдал свой пистолет, ставший вещественным доказательством по уголовному делу, следователю прокуратуры, получил повестку на допрос и незаметно смылся, пока очередной начальник не придумал повод наорать на нас с Нисконом.

Вечером я зашел к Кувшинову. В его квартире царила тревожная тишина, жена Лена, тихо, чтоб не тревожить болящего, давилась слезами на кухне, безнадежно, как по покойнику. Но, я ясно видел, что Серега по чуть –чуть, но сделал шаг от той грани, откуда уже не возвращаются. А может быть и возвращаются — я уже не знаю, как оно на самом деле. Чем больше я живу с Людмилой, тем больше у меня уверенности, что материалистическое учение не совсем верно, и соответственно, не всесильно, несмотря на все заверения Основоположников.

Хорошо выглядишь! — я, радостно скалясь, осторожно похлопал приятеля по вмиг похудевшему плечу, выглядывающему из-под одеяла: — Повезло тебе!

— Чем повезло?

— Твой начальник умер в больнице, а ты живой и даже поправляешься. И даже не спорь, я вижу. Готов на любые деньги поспорить что через неделю выйдешь на работу, а может быть и раньше, тем более, из командиров ты один остался…

— А остальных куда отправили? На курсы повышения, что ли?

— Серега, не хотел тебе сегодня тебе говорить, но вчера Бес застрелил Элизу, ну а я подстрелил Беса…

— Ты что такое говоришь? Ты пошутил сейчас, да?

— Нет. Ведется следствие, оружие у меня изъяли, так что, какие тут шутки.

Сергей долго молчал, гоняя желваки под натянутой кожей.

— Ты зачем это сделал? Что бы я стал начальником? — мой друг поднял на меня глаза, в которых плескалось новое чувство ко мне — пока злость, но уже с маленькими, пока еще не смелыми, вкраплениями ненависти: — Ты убил двух невиновных человек, чтобы я стал начальником? Я не могу в это поверить! Коля, ты охуел? И еще меня подставил! Ты же попросил меня позвонить Бесу! Ты во что играешь, Коля?

— Серега, эти двое, по твоим словам, невиновных, отравили вашего общего начальника, ну и тебя заодно, чтоб под ногами не болтался. На место начальника я тебя подсаживать не мог, по той, простой причине, что когда Беса и Элизу увозили в морг, твой бывший начальник был еще жив. Бесу я просто сказал, что Элиза позвала меня к себе заместителем, а остальное он уже сам додумал, без моей помощи. А когда Бес достал Элизу своей ревностью, она его отравила, вот и все. Отравила и пошла домой. А он в нее выстрелил, несколько раз. Так что я тут не особо виноват. А звонком своим ты как можешь подставиться? Мало ли, что вы обсуждали по телефону с заместителем начальника. Может быть, о здоровье шефа сплетничали, а может, о рационе собак группы розыска беспокоились. В данный момент, что ты скажешь, то и будет истинной в последней инстанции, опровергнуть тебя уже некому.

— Ты Коля, наверное, сейчас себе очень нравишься? Убил двух людей и упиваешься, как все классно провернул. Улики подтасовал, всех марионеток свел в нужной точке. Знаешь, Николай, ты вали из моего дома и больше никогда ко мне не подходи. Ты меня хорошо понял?

— Да, Серега, я тебя услышал. Если ты из меня профессора Мориарти вылепил в своей воспаленной голове, то ты не прав. Пока ты не начал умирать от яда, я в ваши мутные схемы лезть даже не думал. Меня, кстати, могут в любой момент закрыть на тюрьму, и превышение полномочий будет самой легкой статьей, которую мне могут предъявить. — я встал и, не оглядываясь, вышел из комнаты. В темном длинном коридоре «сталинской» полногабаритной квартиры, меня за шею обвили чьи-то руки.

— Спасибо, Коленька, за моего дурака — горячие губы Лены ткнулись в мои: — Спасибо тебе. Я подслушала и всегда благодарна буду. Только не теряйся, пожалуйста. Серега подумает и поймет, что он не прав. Не обижайся на него, пожалуйста.

Я последний раз взглянул на светлеющий в дверном проеме силуэт молодой женщины, прижавшейся щекой к дверному косяку, кивком попрощался и сбежал вниз.

— Итак, гражданин Жемчужный — следователь прокуратуры сурово буравил меня темными зрачками из-за картонной папки: —….

— А почему сразу гражданин? Насмотрятся старых детективов и начинают словами бессмысленными кидаться. Раньше, ладно, лишенцы всякие были, эксплуататорские классы. Но я, вроде, на оккупированной территории не пребывал и в плену не находился? Или вы, за прошедшие сутки, накопали на меня что-то, что совесть не позволяет меня товарищем называть?

Попытка сбить следователя с агрессивного настроя не удалась. По-прежнему посверкивая на меня черными зрачками из-за обреза папки, следователь, равнодушно перелистывая листы плохо скрепленных материалов, сухо ответил:

— Как мне вас называть, это мое дело. Если вы, Жемчужный, гражданином не являетесь, то можете написать жалобу. А по поводу того, что накопал — возможно и накопал…

Ну и ладно. Чтобы скрыть возможные эмоции я засунул руки поглубже в карманы и уперся взглядом в потертый рисунок линолеума, весь обратившись в слух. Быстренько пробежавшись по моим данным и заполнив шапку протокола, следователь опять надолго замолчал, только тихо шуршал бумагами.

— Жемчужный, поясните, как вы оказались на территории складского хозяйства?

— Я же уже давал показания по этому поводу. У меня есть щенок немецкой овчарки, который родился на этом питомнике. Я получил сообщение от своей знакомой, которую я попросил погулять с щенком, что он убежал. Я решил, что он прибежит к питомнику, и поехал туда. Когда приехал, я услышал шум…

— К шуму мы еще вернемся. Поясните, где вы были, когда получили сообщение.

— Я проверял сообщение о том, что угнанная с моей территории автомашина находиться в гаражах в районе Кладбища кораблей…

— Какая машина, какое сообщение, от кого?

— Машина — «ВАЗовская» тройка, желтого цвета, угнана три дня назад от дома восемь по улице…. (у меня этими машинами половина служебного ежедневника забита)…

— Понятно, а что с сообщением?

— Ну если у вас есть соответствующий допуск, то с бумагой вы можете у моего руководства ознакомиться.

— Допуски у нас имеются, так что ознакомимся. А как вы добирались до питомника?

— Частника поймал, белые «жигули», «копейка» кажется.

— Регистрационный номер запомнили?

— Нет конечно.

— Приметы водителя?

— Дед какой-то, седой. Одет во все темное.

— Ладно, проверим. Вы сделали предупредительный выстрел?

— Нет, не делал.

— Не делали…. Вот здесь, под этим ответом распишитесь.

Я расписался под строчкой, где был изложен мой ответ, что я начал стрелять без предупреждения и снова сел, уткнувшись лицом в пол, пытаясь не показать охвативших меня нехороших предчувствий. Следствие явно имело обвинительный уклон.

— Вы представились, что вы сотрудник милиции, предупредили криком о применении оружия?

— Нет, я не представлялся, не предупреждал о применении оружия. Служебное удостоверение я, кстати, тоже не предъявлял.

— Хорошо, так и запишем. Распишитесь под ответом.

На этот раз следователь, излагая мой ответ допустил маленькую вольность, добавив от себя, что я осознаю, что нарушил правила применения оружия.

Вздохнув, я начал писать комментарий, что мой ответ был изложен неточно, и я не осознаю нарушения мной никаких правил. Первой реакцией следователя было желание вырвать у меня протокол допроса, но служивый сдержался, лишь изредка кривил уголок рта.

— Гражданин Жемчужный, вы где проживаете?

— Прописан в общежитии, как и указал, а живу где придется. У знакомых обычно, летом на даче у родителей. У девушек знакомых. Бывает, в кабинете живу. Неприкаян я, в общем. А что, с обыском ко мне собираетесь? Так, я уже все спрятал.

— Скажите, а зачем вы проникли на территорию складского хозяйства.

— Отвечаю — я не знал, что это территория складского хозяйства, и я не проникал, а прошел через дырку в заборе, можно сказать, по натоптанной тропинке.

— Вы по сути отвечайте, с какой целью оказались на территории склада!

— Отвечаю. В темное время суток услышал звуки ссоры в глухом, неосвещенном месте. Один голос был женский. Отсутствие освещения за забором давало мне основание полагать, что это ссорятся не работники склада. Наука виктимология учит нас, что в темном, заброшенном месте, женщина из участника ссоры легко переходит в разряд жертв. Что бы ничего такого не случилось, я прошел по тропинке на склады…

— Преступление пресекли?

— Нет, не успел.

— Почему? Вы же там, судя по следам, стояли некоторое время.

— Я стоял, пока они просто ссорились. Когда раздались выстрелы, я сразу вмешался.

— Но потерпевшая уже была убита?

— Да.

— Расписывайтесь, Жемчужный. Пока свободны.

Раскачиваясь на обветшалых рельсах в такт со старым вагоном, весь длинный путь до моего, забытого Богом, милицейского отделения, периодически стукаясь виском о прохладное остекление трамвая, я пытался загасить в горящем мозгу накатывающие валы подступающей паники, которая не давала мне трезво оценить ситуацию. Весь вопрос был в том, что это — антипатия ко мне индивидуального следователя прокуратуры или осознанная позиция надзирающего ведомства. Если это инициатива следователя, то шансы выйти сухим из воды у меня хорошие. А вот все порешали на верху, то мои тысяча аргументов будет гласом вопиющего. У нас не «Семнадцать мгновений весны», а сказки пострашнее. Если решили, что тебе надо «присесть», то твои рассказы о чемодане, которые ты помогал вынести из развален никакого папашу Мюллера не растрогают. Так ничего не придумав я ввалился в свой кабинет, чтобы тут же наткнуться на протянутую мне телефонную трубку.

— Тебя! — сосед по кабинету, не отрываясь от журнала с цветными иллюстрациями, нетерпеливо тряс кистью с «трубой» перед моим лицом:

— Уже третий раз звонит, заколебал уже.

— Дядя Коля, это Леха — голос, сильно искаженный помехами на линии я узнал с трудом: — Нам бы пересечься.

— Через час, на Парашютной. Нормально?

— Да, норм.

— Мою машину помнишь?

— Помню. Давай, я от гаражей поеду, с включенными фарами, чтобы ты не перепутал.

Через час я притормозил у, одетой по моде местной «гопоты», сутулой фигуры, сгорбившись, бредущей вдоль проезжей части. Парень с сухой бледной кожей на худом лице, оглянувшись по сторонам, как в плохом шпионском фильме, влез на переднее сидение, рядом со мной и пригнулся пониже, к самой торпедо. Задние двери машины я заранее блокировал, даже самых безобидных представителей криминала я за спину не садил.

— Здорово. Че-как? — парню, пытавшемуся сжаться на соседнем сидении, я руку протягивать не стал — заразишься еще какой-нибудь дрянью. Мы уже проехали квартал, а мой спутник продолжал молчать, уставившись бездумным взглядом в лобовое стекло. — Алексей, ты что? Что случилось? Кумаришь, что ли? Я тебя на иглу не подсаживал. Пока ты ведешь себя нормально, я тоже к тебе по-человечески отношусь. Но как только ты крутить со мной начнешь, то наши с тобой отношения закончатся. Так что случилось?

Леша был первым моим агентом на новой «земле». На дежурстве я, для профилактики, «выдергивал» из камеры задержанных за всякое разное. Алексея доставили ППСники за подозрительный внешний вид (а какой он может быть у наркомана). Пообщавшись со мной около часу, Леша высказал осознанное желание делиться со мной наболевшим и потребовал аванс, на что был послан в грубой форме и выброшен пинком из отдела. Через день мой неоформленный агент, с раннего утра, «бил копытом» у порога моего кабинета, желая проучить вкусного и запретного. Как и все наркоманы, он считал себя очень хитрым и талантливым. Но, если широко раскрытые глаза и трагические жесты действуют на несчастных мам, верящих, что их беспутные дети образумятся и слезут с иглы, то я всякую ерунду слушать отказался и выгнал доходягу вон, мысленно поставив на этой личности крест.

Глава 12

Глава двенадцать. Жизнь, как зебра (продолжение).

Жемчужный Николай

Через два дня, к своему немалому удивлению, я обнаружил несостоявшегося негласного сотрудника спящим на стульчике у двери моего кабинета в восемь часов утра. Разбуженный легким пинком в щиколотку, Алексей, видно решивший начать наши отношения с чистого листа, давясь от переполняющего его праведного гнева, поведал мне о творящемся на микрорайоне форменном беспределе. Его малознакомый, носящий говорящую за себя кличку «Чмоня», с которым Алексей познакомился в местном клубе любителей расслабляющих веществ, вчера, в порыве откровения, вызванного качественным «приходом», поведал о надежном и стабильном заработке. С недавних пор Чмоня стал встречать бабулек у местного отделения МинСвязи, провожать их, следуя в отдалении, а в укромном месте, с применением грубой физической силы, открыто похищать личное имущество. Так как встречал своих жертв Чмоня в дни выдачи пенсии, то обычно, полученных неправедно денежных средств, грабителю хватало на неделю, после чего по негодяй выходил на новую охоту. Эта информация мне сразу показалась перспективной, но, как и все оперативные материалы, требовала проверки. Игнорируя жалостливый взгляд получившего второй шанс Алексея и его заверения, что сегодня «все в цвет, отвечаю», я выгнал парня из «офиса», пригласив за заслуженной наградой на «после обеда». Через два часа, побегав по этажам, между следственным отделом, дежуркой и оператором ЭВМ, я со вздохом полез отдирать уголок плинтуса за шторой, где у меня хранилось то, что жаждал Алексей. Сунув в мокрую от пота ладонь агента пару блестящих «чеков», я, по-дружески похлопывая его по плечу, проводил на выход, пригласив заходить на днях, как будет что-то еще. Судя по материалам Книги учета преступлений и разговоров с потерпевшими, телефоны которых я получил у барышень, в чьем производстве находились эти уголовные дела, Чмоня ограбил семь человек. Так как нападения происходили на значительном удалении от здания почты, на разных оперативных участках, да и были вполне банальны, никто из руководства не бил копытом и не требовал «раскрыть эту серию».

Фабула преступления была типичной для восьмидесяти процентов уличных грабежей — удар сзади, вырвана сумка, примет преступника нет. Бабульки, по причине преклонного возраста, описать, напавшего сзади и мгновенно вырвавшего сумочку, грабителя не могли, от слова «ничего не видела». Поэтому брать этого санитара леса месте, в момент совершения криминального акта или по горячим следам, с обязательным изъятием вещественных доказательств. И раскрывать эти грабежи надо было очень срочно. В это время в дверь кабинета, после короткого стука, втиснулся приснопамятный Алексей, который после поощрительного кивка, втиснулся в кабинет и боязливо присел на краешек стула.

— Дядя Коля, надо бы еще мне дать. Там меня Чмоня ждет, я у него еще чего узнаю…

Мой подопечный выглядел откровенно плохо и был готов сейчас обещать мне все, чего бы я ни пожелал, лишь бы получить вожделенное.

— Алексей, ты если о чем то в Чмоней договорился, то идешь к нему, говоришь, что пустой, а потом аккуратно сливаешься. И ни о чем спрашивать его не надо. Ты уже все сказал. Если понял — кивни.

Дождавшись утвердительного кивка, я протянул ему «чек»:

— А вот это ты примешь один, без Чмони. Ты меня понял?

Передо мной тут же появилась сложенная ковшиком ладонь. При этом Алексей умудрялся кивать, выражая полнейшее согласие со мной, не только головой, но и всеми частями своего тела. Чмоня мне нужен был сейчас пустой и голодный, чтобы сегодня, если не найдет порцию запретного, он всю ночь мечтал о том, как завтра выйдет на новую «охоту» за очередной беззащитной жертвой.

— А может? — спрятав «чек», Алексей сделал еще одну попытке получить дополнительный ресурс на углубление разработки злодея, под предлогом необходимости сближения с Чмоней, была мной отметена. «Пустой» Чмоня, в миру Силкин Илья Константинович, быстрее выйдет на охоту за новой бабушкой. Жертву, конечно, жалко, но существующая судебная практика требовала вещественных доказательств, постулат Вышинского, что королева доказательств — признание преступника сейчас был признан глубого ошибочным. Предшествующих восемь уголовных дел можно будет привязать без вещдоков, но по одному все должно быть безукоризненно. А какие по старым делам могут быть вещественные доказательства? Деньги потрачены на наркотики, сумки с пенсионным удостоверением, ключами от дама и жизненно необходимыми лекарствами выброшены в ближайшей подворотне. Сидеть целыми днями у отделения связи, в засаде, мне никто не позволит, итак начальник глядит на разводах как не родной, намекая, что новая земля — это конечно аргумент, но «целому капитану» пора бы уже, раскрывать преступления на вверенной ему территории, а не в других районах Города или заброшенных складах, обслуживаемых конкурирующим с нами отделением.

Вот такие у нас были взаимоотношения с парнем, вызвавшим меня на встречу в семь утра сообщением на пейджер.

- Алексей, ты что такой загруженный? Что случилось, кумаришь?

- Дядя Коля, слышали, что наши мрут?

- Наши — это наркоманы?

- Ну, наркоманы, нарки, обдолбыши, мы что, не люди что ли⁈ — Леша от злости забыл о маскировке, выпрямившись в кресле и зло глядя на меня.

- Ты, Леша, успокойся, не хрен на меня орать. Я тебя на иглу не подсаживал. Пока ты ведешь себя нормально, я тоже к тебе по-человечески отношусь. Но как только ты крутить со мной начнешь, то наши с тобой отношения тут же закончатся. Итак, что случилось? — согласно инструкции, надо проявлять внимание к нуждам агента.

Парень молчал. Я отъехал на обочину и заглушил двигатель. Времени на развода оставалось мало, сидеть с молчащим Алексеем я не мог.

- Ладно, Леха. Рассказывай, что и как, и почему народ мрет.

Из сбивчивого рассказа Алексея следовало, что последние две недели он стал ускоренными темпами терять «боевых» друзей. Если раньше рис с изюмом и блины на поминках он ел раз в месяц, то теперь парней находили холодными, с вонючей пеной на губах, по три раза в неделю. Наркоманы отправлялись на отчет к апостолу Петру из самых разных мест. Квартиры, подъезды, подвалы, в одиночку и группами, но никакого следа криминала не было. Выслушав эту очень грустную повесть, я вновь завел движок.

- Алексей, я тебя услышал и понял твою нужду. Все разузнаю и постараюсь порешать. На, это тебе — квадратик из фольги исчез в влажной ладони наркомана: — Давай, звони если что.

Кстати, чуть не забыл? — окрикнул я спину заторопившегося по своим делам агента: — что там Чмоня?

- Чмоня пустой уже два дня, сегодня или завтра пойдет…

Я посмотрел в зеркала, вырулил на асфальт и покатился в сторону отделения связи. Чмоня особо заумствованиями не баловался, бабушек отслеживал из одного и того же здания почты.

В помещении отделения связи клубился народ, заполнив весь зал обслуживания поэтому я с порога гаркнул:

- Красавица, пенсию дают?

- После одиннадцати приходите, дедушка, как будто не знаете график! — из за кучи раздраженных людей зло ответила невидимая «красавица».

- Жемчужный, когда раскрывать будешь — начальство было вздрючено своим начальством по итогам прошедших суток и смотрело волком.

- сегодня или завтра — голос мой был бодр и уверен, поэтому майор в надежде поднял глаза от ежедневника.

- Грабежи пенсионерок у почты, в КУПах три факта зарегистрировано.

Если бы я сказал, что нашел восемь дел, то меня бы погнали срочно задерживать Чмоню и колоть его, чтобы к вечеру были явки с повинными и мое руководство завтра выглядело бы, на утреннем совещании, молодцами. Что дела без «доказухи» не дойдут суда, об этом майор, как Скарлетт О Хара из известной книги, будет думать завтра.

- А кто?

- Сегодня человек подойдет, сообщит — уклончиво ответил я. Местных парней я пока знал плохо, вдруг тут присутствуют профессиональные перехватчики. Чмоню из дома выдернут, «поколют» по быстрому, а то что дело до суда не дойдет при отсутствии вещественных доказательств — это их интересует мало, главное за раскрытие отчитаться.

- Помощь нужна?

— Если будет надо — подойду.

Отношение с подсобным аппаратом — дело деликатное, поэтому начальник уголовного розыска подавил в себе желание выяснить все подробности здесь и сейчас и начал пытать других оперов.

После развода я вывел из кабинета заскучавшего Никсона и скорым шагом пошел к машине. Надо было спешить. Железную дверь служебного хода в почтовое отделение мне не открывали очень долго. Понятно, ожидается или уже осуществлен привоз немаленьких сумм для выплаты пенсионерам и связисты сторожились. Наконец, дверь открыли, на пороге долго изучали мое удостоверение, после чего меня запустили в служебное помещение. Сделав строгое лицо я сказал заведующей почтой, что планируется ограбление, но органы уже в засаде, и злодейства не допустим. Но, нам необходима помощь — надо пометить выплачиваемые пенсионные купюры, так, на всякий случай. И пенсионерам выдавать только помеченные деньги.

— Да сколько же мы будем их помечать — заведующая с побледневшим кассиром, которой предстояло сегодня выдавать наличность старикам распахнули передо мной старый железный ящик. Там громоздились кучки банковские упаковки денежных знаков: — Сегодня, как, назло, привезли только мелкими. Пенсионеры уже с открытия очередь заняли, а мы метить их будем до завтрашнего дня.

Я на минуту завис.

- Вы у нас в подсобке сидеть будете или в зале? — заведующую интересовал вопрос безопасности сотрудников. Похоже, женщины решили, что на почту будет налет банды. Ну, я же не соврал, ограбление планируется, а то что будут грабить неизвестную бабку в ста — трехстах метрах от почты, это им знать не надо, а то хрен бы они мне стали с такой готовностью помогать. Судьба отдельных бабок чиновников волнует обычно мало. Я представил, как я сижу в зале, в ожидании налета, а напротив меня примостился Чмоня, в нетерпении высматривая бабульку «пожирнее». Вычислит меня он за пару минут, в этом никаких сомнений нет.

- Что вы, дамы, никто к вам не войдет, мы уже окружили всю территорию и все будет происходить на улице, никто ничего не успеет понять. Пометить деньги — это так, перестраховка, по регламенту положено.

- У меня давление поднялось — моложавая, лет сорока, кассир, картинно закатила глаза: — я сегодня ее смогу работать.

- Ладно, сиди уже, я сама деньги выдам — заведующая зло хлопнула по столешнице узкой ладошкой с ухоженными, алыми ногтями, видно проблемы со здоровьем у кассира возникали ее в первый раз.

- У вас, барышни, есть яркий маркер и длинная линейка? — мне их взаимоотношения были не интересны, надо было решать вопрос с маркировкой купюр.

Маркер у заведующей нашелся тот, что надо — яркий, сочный, по летнему зеленый. Я выровнял банковские упаковки, прижал к пачкам линейку, а потом лихо, единым движением, перечеркнул все пачки единой жирной зеленой чертой, сверху донизу, о чем мы составили акт, что предназначенные для выдачи пенсий денежные знаки помечены зеленым маркером, цветной образец прилагается, черта идет на расстоянии столько-то миллиметров от левого и правого обреза купюр.

Спрятав акт в ежедневник, я откланялся и засел в машину, ожидая своего фигуранта. В почтовое отделение Чмоня зашел ровно в одиннадцать, расписание выдачи пенсий злодей заучил. Через десять минут он вышел из почты и не торопясь последовал за полной женщиной, тяжело опирающейся на палку, которая с трудом переставляя слоноподобные ноги, смотрела только вперед, глазами, усиленными толстыми линзами массивных очков. Я отпустил парочку метров на сто и неторопливо поехал следом. Пройдя метров четыреста, парень быстро огляделся, и сделал рывок. Очевидно, услыхав быстрые шаги за спиной, женщина попыталась обернуться, поэтому толчок негодяя прошел вскользь. Но жертве это не сильно помогла. Теряя равновесие, женщина попыталась опереться на трость и второй рукой, но не удержала равновесие и тяжело повалилась на асфальт, выронив сумку. Чмоня схватил старую потертую сумку из когда то бежевой кожи, попытался пнуть тяжело ворочающуюся на земле пенсионерку, но промахнулся, после чего быстро пошел в сторону арки соседнего дома. Я развернулся и поехал в объезд. Когда я поравнялся с потерпевшей, она уже смогла сесть и сейчас шарила вокруг себя руками, пытаясь найти упавшие очки или свою сумочку. Выехав на дорогу, я заметил Чмоню метрах в трехстах. Судя по сгорбленной спине, наркоман на ходу потрошил свою добычу. Он шел через узкий язык частного сектора, оставшегося между двух массивов панельных многоэтажек. Проходя через участок с обгорелым остовом бревенчатого сруба, оставшегося после пожара, парень, не сбиваясь с шага, бросил в сторону какой-то темный предмет и двинулся дальше, в сторону своего дома, где он проживал с матерью, инвалидом третьей группы.

Поравнявшись с пожарищем, заросшим побегами вездесущего канадского клена и белены, я осторожно ставя ноги, чтобы не вступить в какое-нибудь дерьмо, побежал искать выброшенную сумку. Старый, потертый ридикюль беспомощно смотрел на мир широко раскрытым нутром с потертой золотистой окантовкой на маленьких металлических защелках. Не трогая сумку руками, я заглянул во внутрь. Блестели старые, хромированные ключи, очевидно от дома и зеленая обложка, судя по размеру, с паспортом. Я обошел пожарище, нашел разбухший от дождя кусок картона и накрыл им будущее вещественное доказательство номер один, скрыв от излишне посторонних глаз, затем вернулся в машину, оттолкнув от двери сунувшегося наружу, засидевшегося Никсона, поехал дальше. Машину я поставил на торце дома, выпустил щенка, сделать свои дела, держа под наблюдением подъезд, в котором проживал объект моего пристального внимания. Дверь подъезда резко распахнулась, оттуда вышел гражданин Силкин. За десять минут, пока я его не видел, он сменил серую курточку- ветровку на пиджак темно-зеленого цвета, в движениях был уверен и целеустремлен. Я свистнул Никсона и пошел на перерез.

— Илья Константинович? — подвоха от мужика, выгуливающего щенка во дворе, Чмоня не ожидал и заметно вздрогнул.

— Милиция — я махнул перед носом наркомана раскрытым удостоверением и рывком поводка отодвинул Никсона, ринувшегося обнюхивать кроссовки парня.

— Д-да? А че за дела? Я дома с матерью сижу, ниче такого не делаю! — отойдя от секундной растерянности, Чмоня завел привычную истеричную шарманку страдающего от ментовского беспредела «правильного пацана».

— Где вчера были между десятью и двенадцатью вечера?

— Вчера? — нарк заметно успокоился, по причине трусоватости, он специализировался на бабках, и вчера он бабок не трогал:

— Так это….дома сидел, с матерью телевизор смотрели, никуда не ходил, пойдем-те, у нее сами спросите.

— Попозже, а сейчас надо с вас письменное объяснение взять. Пойдем в «опорник» — я махнул в сторону соседнего дома, где в двух душных комнатушках ютились три участковых (один из них в отпуске), из положенных по штату пяти.

— Да мне некогда, мне на работу устраиваться надо — гражданин Силкин попытался меня обойти, но пойманный за предплечье, решил пиджак не рвать и, вздохнув, поплелся в сторону опорного пункта милиции.

Сотню шагов он жаловался мне, как был невинно осужден, взяв на себя вину друга, а теперь, на протяжении условного срока, невинно подвергается преследованиям со стороны милиции, которая не хочет искать настоящих преступников….

В помещении присутствовал один участковый в звании младшего лейтенанта, который с отрешенным видом сидел между двух, вопящих друг на друга, старух. Как я понимаю, шел разбор между обитательницами еще встречающихся коммунальных квартир, по поводу разделения счетов за электричества в местах общего пользования.

— Разрешите, товарищ начальник?

Присутствующие резко оборвали яростную склоку по поводу сорока рублей за свет в туалете и на кухне и с интересом уставились на нашу колоритную группу.

— Товарищ начальник, прервем вашу работу на десять минут?

Замотанный участковый посветлел лицом и кивнул. Я усадил гражданина Силкина на стульчик у стены, пообещав ему, что заполню шапку протокола и через пять минут займусь им.

Я подсел за стол к склочницам и хозяину помещения, попросил «копирку» и на двух, сцепленных скрепкой листах, стал создавать «Протокол личного досмотра».

Дойдя до строк «в присутствии понятых:…» я шепотом спросил «младлея»:

— Как данные барышень?

Когда все было готово я подогнал расслабившегося Илью Константиновича к столу:

— Гражданин Силкин, в присутствии понятых, предлагаю вам добровольно выдать предметы, деньги или иные ценности, полученные преступным путем.

Глава 13

Глава тринадцать. Жизнь, как зебра (окончание).

Жемчужный Николай.

— Ты че, начальник, клея с утра понюхал? — Чмоня сделал круглые глаза, но его рука непроизвольно коснулась заднего кармана брюк.

— В таком случае предлагаю вам добровольно выложить все из карманов одежды.

— Да легко. — Парень достал из внутреннего кармана пиджака прорезиненный чехольчик, с прозрачным окошечком, из которого выглядывал единый проездной на текущий месяц. Из правого кармана брюк были извлечены два ключа на металлическом кольце.

— Все?

— Конечно все.

— А где паспорт? Вы же на работу отправились устраиваться. Как на работу без паспорта?

— Так я это… просто спросить хотел, насчет работы…

— Задний левый карман брюк, доставайте то, что там есть.

Гражданин Силкин сунул руки в задние карманы, после чего из левого кармана была выужены несколько пятисотрублевых бумажек, которые зависли в воздухе. В подгнивших мозгах Ильи Константиновича жадность сошлась грудь в грудь с осторожностью. Одна из них хотела по привычке завопить, что деньги подброшены ментами, ну а жадность шипела, что опасности нет никакой, а это не бумажки, а деньги, которые не пахнут, на которые он может купить два не разбодяженных «чека», словить приход, потом еще один… Естественно, жадность победила.

— Забыл я. Это мои деньги, мать дала.

— Когда вы их получили от своей матери?

— Да когда? Сейчас, когда уходил из квартиры. Мать вчера зарплату получила, вот сегодня мне денег и дала — воодушевившись, врал Илюша, забыв, что если врешь, то не стоит выдумывать лишние подробности.

— Ага, записал. Вот здесь, пожалуйста поставьте подпись.

Силкин два раза прочитал строки со своим ответом, ничего подозрительного не нашел и расписался.

— Товарищи понятые, пожалуйста прочитайте вот здесь — я сунул под нос бабулькам акт маркировки денег, составленный на почте и, для солидности, помеченный штампом почтового отделения: — А теперь посмотрите сюда.

Свежий маркер сделал свое дело — бабушки навели окуляры своих очков и согласно закивали — ярко-зеленые пометки хорошо различались на бледно зеленом фоне. Дешевая пластиковая линейка, завалявшаяся на столу у младшего лейтенанта, подтвердила, что расстояние от пометки до края обрез купюр соответствуют цифрам, указанным в акте, плюс-минус миллиметр.

Илья долго морщил лоб, пытаясь понять, чем грозят ему зеленые точки на изъятых у него деньгах, устал думать и обреченно махнув рукой, поставил свою закорючку.

Я уже усадил понурого Чмоню в отделение для задержанных вызванного из отдела патрульного «УАЗика», когда в отдалении раздался дикий женский крик. Чмоня попытался выскочить из машины, но я успел перехватить его под локоть, втолкнуть обратно и захлопнуть металлическую дверь.

— Куда вы забрали моего сына — женщина лет сорока, в засаленном халате в горошек, из-под которого виднелась посеревшая от времени ночнушка, пыталась столкнуть меня с дороги и выпустить Чмуню, который, как рыбка в аквариуме, беззвучно открывал рот за стеклом маленького окошка, заглушаемый хлопками из прохудившегося глушителя старого «лунохода».

Я дважды хлопнул по корпусу ладонью, и машина покатила к выходу из двора. Женщина рванула вслед, но услышав угрожающий треск рукава халата, за который я успел ухватиться, остановилась и обратила свой гнев на меня:

— Ты куда, сволочь, моего сына отправил?

— Гражданочка, вы кто Силкину будете?

— Ты что, дебил, я же сказала — мать. Мой сын больной, ты за это ответишь!

— По этой статье не важно, больной — здоровый, все равно расстрел.

— Что? — мадам Силкина сделала рот колечком.

— Я говорю, что по этой тяжкой статье, все равно здоровый или инвалид, конец будет печальный, расстреляют и все.

— Какой статье? — мама догадывалась, что сын ее далеко не праведник, но расстрел….

— Изготовление и сбыт поддельных денежный знаков.

— Что?

— Что слышали. При Иване Грозном и Петре Первом виновным расплавленный свинец в горло заливали, а теперь или пятнадцать лет или расстрел.

— Да как так то? Какие поддельные деньги? Он у меня тихий мальчик, постоянно дома сидит.

— Угу. А сегодня, в виде исключения, в первый раз, случайно, пошел разменивать фальшивки. Бывает. Вы гражданочка лучше органы за дебилов не держите, по таким статьям прежде чем кого-то задержать, все тщательно документируют.

— Да вы поймите — женщина схватила меня за рукав: — Это какая-то ошибка. У нас дома нет никаких поддельных денег, можете пойти и проверить.

— Вы что, хотите оказать помощь следствиеи добровольно показать все купюры, что хранятся у вас дома?

— Ну да, пойдемте, я вам покажу, все деньги. У нас денег то этих почти что и нет. А спрятать он ничего не мог, я постоянно все потайные места проверяю.

— Ладно, уговорили, сейчас я понятых приведу, ждите здесь.

Пенсионерки, погруженные в тайну зеленых полосок на боку денежных знаков, не раздумывая согласились поучаствовать в осмотре квартиры гражданина Силкина, участковый, тоже заинтригованный, поплелся вместе с нами.

В квартире Ильи Константиновича, я, сев за колченогий стол из старого кухонного комплекта, производства завода сельхозмашин, чья поверхность была накрыта клетчатой клеенкой со следами многочисленных порезов, и наскоро составил протокол осмотра квартиры, дважды подчеркнув, что хозяйка квартиры делает это сугубо добровольно, желая оказать помощь правоохранительным органам в деле установления истины.

По обстановке было видно, что из квартиры внезапно исчезают ценные вещи — непонятные провалы и пустые места в обстановке, участки невыгоревших старых обоев, наводили на нехорошие мысли. Добровольно хозяйка, которая представилась Ниной Демидовной Силкиной, выложила на стол две голубые бумажки по сто рублей, заявив, что другой наличности в доме нет, обитатели ее — люди честные. После этого мы все прошли в комнату Ильи Константиновича, где, через минуту, я выудил из потертого корпуса старой гитары, с остатками переводных картинок, несколько с десяток бумажек разного достоинства. На из боку, у всех, без исключения, была видна светло-зеленая пометка.

— Ну и что, что точка зеленая — Нина Демидовна схватила одну из купюр и стала рассматривать ее на просвет: — Это мои деньги, я две недели назад на работе зарплату получила и сыну дала, чтобы он, для работы, приличный костюм купил. Я просто думала, что он их уже потратил.

— Я правильно понял, что эти деньги вы получили в виде заработной платы и отдали их сыну на покупку костюма две недели назад? Подскажите, а как вы из узнали, что этот те самые деньги?

— Да как-как? У меня зарплата небольшая, поэтому я все бумажки заполнила, вот они, все тут. А если деньги какие-то неправильные, то вы идите, на моей работе разбирайтесь, а моего сына не впутывайте.

— Нина Демидовна, нам необходимо взять эти деньги на проверку. Вы не возражаете?

— Да забирайте конечно, хотя я, уж на что дура безграмотная, вижу, что деньги настоящие. Надеюсь, вы их не прикарманите, а то много чего я наслышана про нашу милицию — начала борзеть мама грабителя.

На момент моего прибытия в РОВД, сегодняшняя жертва Чмони уже была допрошена дежурным следователем в больнице «Скорой помощи» № 2, куда она была помещена в связи с симптомами сотрясения головного мозга. Когда я выложил перед молодой старшим лейтенантом все акты и мой рапорт, она на пару минут задумалась, потом решительно заявила:

— Так, чтобы все было окончательно сделано, я поеду на почту, сделаю выемку этого зеленого маркера, и в ЭКО все отправлю, чтобы экспертизу сделали, что полосы на всех купюрах сделаны именно этим маркером. Но тебе в любом случае, надо с парнем поработать. Бабка ничего не видела, никого не опознает. Так что без признания….

— Слушай, забыл сказать — поедете на почту, оттуда заскочите на участок после пожара напротив дома двадцать четыре по улице Истребителей. Там, под картонной коробкой из-под чипсов, лежит сумка потерпевшей, с ключами и документами. Ее злодей после грабежа выбросил, может быть там отпечатки его пальцев будут. Я рукой не трогал, палочкой пользовался. Сумку изымешь, оставь на этом месте в чем-либо записку об этом, вдруг потом «проводку» будем делать, а Чмуня это место укажет.

— Ага, все записала, а ты давай, работай с ним, мне признание необходимо.

Разговор с Чмуней не заладился с самого начала. В тюрьму он не хотел, понимая, что уже завтра отравленный организм будет требовать свое, а там, за крепкими решетками с регулярным получением «дури» сложно, возможно, но не с Чмуниными возможностями. Любые увещевания он воспринимал агрессивно, клялся, что вены себе вскроет, орал на весь коридор, что его убивают. Я понимал, что конструктива тут не будет, спустил парня в камеру на первый этаж и пошел звонить любимый женщине в телефонную будку на углу, возле популярной в РОВД мантной.

— Привет, дело есть на миллион.

— Привет, ты мне только по делу звонишь?

— Нет конечно, сказать, что ты лучшая, но по делу тоже.

— Рассказывай.

— Есть наркоман, грабил бабок, бил по голове сзади, забирал пенсию. Все доказательства собраны, но он не признается. Надо что-то сделать, чтобы он признался. Бить его я не хочу, тем более он и так орет на все РОВД орет, что я его бью, так что пришлось видеокамеру на запись включать. Если не признается, его отпустят. Можешь чем-то помочь?

— Сколько у меня времени?

— Часа три.

— Через два часа приезжай. Но эффект будет ночью, длительный, но только ночью, когда он спать ляжет. Других вариантов я не знаю.

— Ладно, давай хоть это.

Через два часа я получил из рук моей ведьмы пластиковую бутылку с питьевой водой. При внимательном осмотре было видно, что бутылка вскрывалась.

— Ему надо выпить хотя бы стакан, тогда будет стойкий и длительный эффект. Надеюсь, что будешь сегодня ночевать дома — меня чмокнули в щеку, обдав легким ароматом каких-то цветов, забрали уставшего и отчаянно зевающего Никсона и вытолкали за дверь.

— Коля, я ничего не могу сделать — дежурный следователь выглядела уставшей и расстроенной: — начальница сказала, что если не будет признательных показаний, то задерживать его никто не будет. И вообще, ей непонятно, если ты знал о предстоящем грабеже, то почему не предупредил или не задержал на месте преступления. Она слово провокация упомянула.

— Слушай Оля — я положил ладонь на тонкое худенькое плечо под голубой тканью форменной рубашки: — Ну сама подумай, какая такая провокация? Я информацию получил, что возможно будет грабеж, а когда — сегодня, завтра или послезавтра, этого никто сказать не может. На три дня мне людей в засаду бы не дали, сказали бы — тащи сюда, коли его. А как его колоть, ты же видишь, он к нормальному общению не готов. Даже если я его поколол, твоя бы начальница сказала — признания недостаточно, где вещественные доказательства. А один я его на месте задержать не успел, он успел убежать.

— Коля я все понимаю, но мне сказали Силкина выпускать.

— Оль давай я с ним еще немного поработаю. Если признается, то ты его задержишь, а если будет дальше молчать, то я его выпущу.

— Я Коля его задерживать не буду, я только до десяти часов вечера, в усилении, так что сам решай со следователем, что в ночь останется.

В десять часов вечера Оля упорхнула домой, мой разговор с Силкиным вновь не задался, дежурный трижды позвонил мне в кабинет, убедительно убеждая меня выпустить задержанного, так все сроки содержания его в камере без постановления заканчивались.

На крыльце отдела, куда я вышел подышать свежим воздухом, ко мне шагнула фигура в черной шубе из искусственного меха:

— Вы, когда моего мальчика выпустите? Мне начальник следствия сказала, что его сегодня отпустят. Он болен, ему надо лекарства принимать.

— Чем Илья болен.

— Гепатит у него. Ему таблетки надо по часам пить.

— Я вашего сына задерживаю на трое суток. У вас есть пол часа, чтобы ему купить папиросы в ларьке и таблетки в аптеке за тем домом, он до одиннадцати работает.

— Да чтоб ты сдох, мент поганый, чтобы у тебя конец отсох, сука — женщина удалялась в сторону аптеки, осыпая меня на ходу забористыми проклятиями. Крестик на моей груди, что привезли мне из Израиля, освященный в Храме Господнем, на Голгофе, нагрелся, видно не просто словами были эти проклятья, и не простой женщиной была Нина Демидовна.

Минут через десять мать Силкина вернулась, молча протянула мне пакет с передачкой и собралась уходить.

— Постой.

Женщина медленно повернулась, окатив меня презрительным взглядом.

— Мне твои проклятия тьфу и растереть. У меня защита стоит такая, что твое проклятие для нее — дым в трубе. А амулет мой все, что ты мне пожелала на сыночка твоего перенаправил. Так что ты, Нинка жди, когда они на его гнилой ливер начнут действовать, и через сколько его дохлый стручок отсохнет. И пока выродок твой не покается в том, что сделал, будет гнить он и загибаться от боли, ни на минуту покоя не зная. А теперь вали отсюда, смердит от тебя.

Мадам Силкина в страхе отшатнулась от меня, поскользнувшись и чуть не упав со ступенек вниз, а я пошел решать вопрос с ее сыном.

В кабинете я сунул в пакет бутылку воды, выписал постановление о задержании гражданина Силкина Ильи Константиновича по подозрению в совершении преступления, на основании статьи сто двадцать два Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, и отдал все дежурному по отделу.

Когда я открыл дверь квартиры, ко мне бросились, гремя когтями по паркету оба пса, которых тут же пришлось вести на прогулку. Людмила крепко спала. Несмотря на свою ведьмовскую сущность, спать она ложилась рано и ночными сеансами колдовства, без крайней необходимости, старалась не заниматься.

В г=шесть утра мне позвонил дежурный по РОВД и растерянно сообщил, что его уже два часа донимает его коллега из городского ИВС, куда вчера, около полуночи был доставлен гражданин Силкин, который, после обязательного личного обыска и освидетельствования врачом, был помещен в камеру. Около трех часов ночи весь изолятор временного содержания был разбужен криками новичка, который бросался на металлические двери и требовал его выпустить. Перевод Силкина в пустую камеру результата не дал, врач психиатрической бригады в госпитализации парня отказал, пояснив, что наркоманов с ломкой им в больнице своих хватает, а то, что у Силкина еще и галлюцинации, то это его изюминка, а так как жизни задержанного в настоящий момент ничего не угрожает, то забирать его бригада психиатров не будет.

Они сказали, что ты не имел права его задерживать, и если мы его не заберем, то они его выпустят — закончил свой грустный рассказ дежурный.

— Михалыч, ты мне зачем звонишь? Я вчера в час спать лег. Ты в десять часов на двое суток спать домой пойдешь, а мне сегодня еще работать. И завтра тоже.

— Коля, может съездишь, заберешь своего жулика? Эти, из ИВС, тебе его отдадут. А я машину пришлю к тебе.

— Не, Михалыч, я никуда не поеду, извини. Выпускать или нет — это точно не им решать. Если он готов признаться, то пусть они явку о вчерашнем грабеже берут у него. И я готов его забрать, даже без машины, через главный вход управления в наручниках выведу. А если он просто орет, то не моя проблема. Это понимаешь, в нем совесть просыпается. Если раньше, чем совесть проснется, его из камеры вытащить, то все насмарку. Поэтому ждем. Давай, пока.

— Тебе говорили Николай, что ты долбанутый, а? Какая совесть? У него просто ломка.

— То, что я долбанутый, мне, Михалыч, не говорили, я это сам знаю. Давай.

Людмила, разбуженная звонком, уже смотрела за жезвой, из узкого горлышка которой уже поднималась коричневая пена.

— Ты что вчера в бутылку намешала, солнце мое?

— Что просил, то и намешала, все экологически чистое, из лесов Сибири и Горного Алтая, грибочки- корешочки. Если не понравилось — больше не подходи.

— Наоборот, все очень понравилось. Там не только жулика в камере корежит, еще человек пятьдесят окружающих корежит, демоны, наверное, выходят. А мамаша его, как мне показалось, что-то типа ведьмы. Вчера как начала на меня проклятья сыпать — у меня крест нагрелся.

— Да? Подожди — Людмила распахнула дверцы старой ниши- холодильника под подоконником, сдвинула в сторону пустые банки, которые там хранились в ожидании осенних заготовок и достала из дальнего угла металлическую коробку серебристого цвета.

— Если эта баба сегодня придет к тебе в кабинет, а, особенно, попытается тебе что-то отдать, хоть лист бумаги — ты ей это покажи и скажи, что в ее сыночка воткнешь, если она что-то против тебя задумала — на дне коробки, а точнее шкатулки, лежала грубо сделанная, не иначе как криворуким мастером в сельской кузне, длинная, кривая, черная игла: — только руками голыми не трогай, а вечером обратно принеси. И не вздумай, кому-то показывать или отдать. А жулику твоему кошмары сняться. Он, как глаза закроет, у него подкорка освобождается, и к нему все его волнения последние приходят. Ты приходишь, бабки пенсионерки приходят. Только ты с лицом приходишь, а они без лиц, он же их сзади бил. И действовать это будет еще одну ночь, так что успевай. Что могла, я сделала, а дальше ты уж сам. Давай, до вечера.

Не смотря на все старания начальника следственного отдела поднять вопрос о превышении мной полномочий, ее никто не поддержал.

— Ты о какой провокации говоришь? — кричал в кабинете начальника РОВД руководитель уголовного розыска: — Парень все вещдоки собрал, что только можно. Изъятие у него дома и в кармане меченных купюр — прямое основание для задержания по сто двадцать второй статье. А вот на каком основании ты дала команду отпустить наркомана, за которым девять грабежей, это извини, но вопрос.

— Он людей обманул, понимаешь? Он хозяйку квартиры напугал, что сына расстреляют за фальшивые деньги, поэтому она разрешила им квартиру осмотреть и добровольно разрешила деньги изъять…- начальник следствия раскраснелась так, что стекла очков в модной, металлической оправе, затуманились от влаги.

— Так, все — тяжелый кулак начальника РОВД с силой опустился на стол, так что подскочили и испуганно звякнули два стоящих там телефонных аппарата: — Мне достаточно. В бумагах про расстрел и подделку денег что-нибудь написано?

Подполковник Жанна Ивановна Калинина начала судорожно листать страницы уголовного дела, чтобы через пару минут признать, что ничего подобного там не упомянуто.

— А какого, извините меня, хера, ты Жанна, тут выделываешься? То ко мне бегаешь и ноешь, что уголовный розыск не работает, тебе в суд нечего отправлять. А тут тебе раскрытие принесли, на блюдечки, и не так, как обычно, одна явка с повинной, без доказательств, от которой жулик в суде начинает открещиваться, типа выбили из меня показания. А ты в позу встала, какое-то слово новое кричишь. Это что за провокация такая? Ты что, журнал «Огонек» на досуге почитываешь, где Коротич милицию говном поливает? Ты смотри мне, я работу следствия по этому делу лично проверю. А то что парень сам постановление выписал, так это опять к тебе вопросы. Ольга твоя, по твоему указанию Силкина отказалась задерживать, а уголовное дело на твоем столе осталось, в нарушение приказа. А твой дежурный следователь, не видя дела, совершенно справедливо, отказался человека задерживать. А Жемчужный поступил грамотно, не равнодушно, в рамках полномочий, определенных УПК. Это мое мнение. Все иди. И ты, Жемчужный, тоже иди, работай спокойно, молодец.

Бледного и остро воняющего потом Илью Силкина вывели ко мне, в следственный кабинет ИВС, около трех часов дня, раньше подъехать я не мог, был очень занят.

Парень сел на привинченный к полу табурет, и не поднимая на меня взгляд красных, как у кролика глаз, хрипло прошептал:

— Я хочу сознаться. Я так больше не могу.

— В чем сознаться, Илья?

— Грабежах. Я не могу больше это терпеть. Я не могу быть здесь. Они мне все сняться и душат меня, стоит мне закрыть глаза.

— Кто сниться, кто душит, я не понимаю? Сигарету хочешь?

— Нет, не хочу. Сняться бабки, у которых я деньги забирал, и вы снитесь.

Я засмеялся, но замолчал, обожженный злобным и быстрым взглядом Чмуни:

— Ничего смешного. Бабки все без лиц, там просто дыра темная у всех вместо лица. Они меня душат, как в жизни, я, когда просыпаюсь, вздохнуть не могу. А у вас лицо есть, у единственного, есть лицо. Они меня душат, а вы смеетесь на домной. Мне страшно, заберите меня отсюда, я в чем хотите признаюсь, только увезите отсюда.

— Я тебя отсюда забрать не могу. Если бы ты вчера нормально разговаривал, то ничего бы этого не было. Ноя могу тебе немного помочь. Ты мне расскажи о каждом твоем ограблении, напиши явку с повинной, а я тебе покажу фотографии…

— Какие фотографии?

— Бабушек, что тебя душат. Ты же говоришь, что я с лицом у тебя во сне, и я тебя не душу? Если ты во всем признаешься и посмотришь фотографии каждой, то они тебя душить не будут, я же тебя не душу во сне.

— Давайте, давайте, что писать — Илья резко потянул к себе стопку пустых бланков: — Говорите, как правильно заполнять.

Отбросив в сторону оформленное признание в очередном преступлении, кающийся грабитель хватал очередную фотографию своей жертвы, переснятую с карты формы №1 из паспортного стола, пристально вглядывался в нее, чуть ли не поглаживая.

— А можно мне их оставить — Илья умоляюще смотрел на меня, приживая к себе фотокопии.

— Нет, я не могу. Я тебе их даже показывать не имел права, понимаешь, просто не должен был этого делать. Простоя я подумал, что если ты покаешься и их лица увидишь, то тебе легче будет — я с трудом вытащил пачку карточек из судорожно –сжатых пальцев задержанного и крикнул конвой. Илья хотел что-то сказать, но передумал, и сгорбив плечи вышел в коридор. Как сказали мне опера ИВС, следующую ночь задержанный Силкин спал беспокойно, но больше не кричал, не стучал в дверь и не будил своих соседей.

Глава 14

Глава четырнадцатая.

Закон сохранения энергии.

Людмила.

— Люда — голос мамы в телефонной трубке был встревожен: — сегодня из Энергосбыта молодой человек приходил, сказал, что ему директор нужен, обещался придти завтра к десяти часам утра. Он мне почему-то очень не понравился. Все время улыбается, а чувствуешь себя, как будто в дерьмо наступила.

— Угу, мама, я поняла — я с сожалением посмотрела куски жаренного мяса, которые ждали меня на широкой тарелке, и встречу с которыми откладывал внезапный телефонный разговор с матерью: — У тебя все или что –то еще важное, а то я тут ужинаю.

— Да вроде бы все, дочь — мама на том конце провода задумалась, вспоминая, не упустила ли чего важного.

— Ну тогда спокойной ночи, завтра с утра я подъеду — трубка опустилась на аппарат, и я ухватившись за нож и вилку с урчанием впилась зубами в свою порцию. Сегодня провертелась целый день как белка в колесе, заключая договора с потенциальными покупателями моих экзотических растений, чьи салоны были разбросаны по всему Городу. Через пару недель я планировала начать поставки первых товарных партий. К сожалению, не удалось решить вопрос с самовывозом товара силами покупателей. Никто не хотел идти навстречу неизвестной никому девице, как чертик из коробочки, выскочившей непонятно откуда и предлагающей ассортимент, близкий к тому, что привозили из Эквадора через Голландию. Поэтому товар только под реализацию, доставка своими силами и в связи с этим во весь рост встал вопрос о транспорте. На моей «копейке» возить растения было несерьезно, многие из пальм даже в салон не влезут ни в каком виде. Поэтому, утолив первый голод я, как девочка, обратилась в своему мужчине и, одновременно шеф-повару, что довольно жмурясь, сидел напротив и пил зелено-желтое пиво из высокого бокала.

— Коля, спасибо, очень вкусно. Это что, свинина?

— Нет, говядина.

— А, ну я так и подумала. Коля, мне срочно нужен грузовик.

Через несколько секунд я усиленно хлопала своего сожителя по широкой спине, так как он, почему-то подавился.

— Все, все, спасибо, уже прошло — Жемчужный осторожно отставил стакан в сторону: — Кто тебе нужен?

— Мне срочно нужен грузовик. И водитель, наверное. На постоянной основе. Два раза в неделю. Аккуратный.

— Все, или другие пожелания будут?

— Все. А что я такого сказала? Мне нужен грузовик. К кому мне обращаться, как не к тебе?

— Я подумаю. — настроение у Николая явно испортилось. Я встала из-за стола, обошла мужчину сзади, отпила пива из его стакана, и чмокнув в ухо, зашептала, придав голосу романтической, я надеюсь, хрипотцы:

— Ты же все сможешь, правда? А на кого мне еще надеяться, как не на тебя. Давай, заканчивай и приходи, я тебя жду.

Через полчаса я лежала в постели, слушала возню собак, шум душа из ванной и думала о завтрашнем визите неприятного молодого человека из Энергосбыта, который, очевидно, был следующим шагом по удушению моего питомника экзотических растений со стороны администрации завода сельскохозяйственных машин.

Все началось десять дней назад. Приехав на работу я стала разбирать накопившиеся бумаги, пока содержимое одной из них не заставило меня подскочить на стуле и заорать во весь голос:

— МАМА!

— Что случилось, дочь? — мама, подстригавшая сухие листья растений, услышала мой крик из противоположного края теплицы и спешила в мою сторону.

— Мама, это что? Когда это принесли? — я протянула ей счет из бухгалтерии завода за потребленную в прошлом месяце электрическую энергию.

— Да что случилось? — мама мельком взглянула на бумажку: — Счет за электричество, вчера принесли. Такие каждый месяц носят. В чем проблема то?

Ну да, о чем я тут вопрошаю. Моя мама цифры не любила, бухгалтерию ненавидела, поэтому, наверное, старалась с ней не пересекаться. По странной иронии судьбы, я цифры чувствовала, как говорится, спинным мозгом, расчеты и кипы бумаг у меня вызывали живой интерес, бухгалтерские проводки радовали своей логичностью, и ведение бухгалтерии, и учеба по специальности «Бухгалтерский учет и аудит» вызывали у меня только теплые чувства. Даже не взглянув на цифры в счете, я почувствовала, как будто ухватилась за холодную и опасную шкуру ядовитой змеи. С прошлого месяца счет за потребленную электрическую энергию, и без этого существенный, вырос для моей организации ровно в пятнадцать раз. Причем я отлично помню, что никаких уведомлений или соглашений я не подписывала. Даже если сейчас пойдут продажи, с такими расходами я не потяну.

Я улыбнулась в встревоженное лицо мамы:

— Все нормально мама, просто не ожидала таких цифр. Все будет в порядке, я разберусь, наверное, бухгалтерия завода ошиблась.

Я улыбнулась еще раз и захлопнула дверь своего маленького кабинетика — предстояли долгие и крайне эмоциональные разговоры по телефону.

Целый час я старательно набирала номера внутризаводской телефонной сети, пытаясь найти человека, который бы мне объяснил основания для выставления мне кабальных счетов.

Наконец круг замкнулся на новом главном юристе завода, судя по голосу — молодой барышни с крайне высоким самомнением, которая менторским тоном сообщила мне, что у нее все документы в порядке, и если у меня есть какие-то вопросы, то я должна поспешить, через полчаса она убывает в суд.

Когда я, вспотевшая и злая, пинком ноги открыла дверь кабинета с табличкой «Начальник юридического управления», молодая барышня лет двадцати двух на вид, в модном приталенном костюме от «Кевина Кляйна», вытянув губы «уточкой», красила их темно-красной помадой, хорошо шедшей к ее иссини-черным волосам, блестящими волнами, падающими на лопатки.

— Культурные люди стучаться, прежде чем вламываются в чужой кабинет — барышня мне тоже не понравилась.

— В присутственных местах, в рабочее время стучать не обязательно — отрезала я, проходя мимо девицы и усаживаясь на стул возле начальственного стола.

Начальник юридического управление на мгновение зависла с тюбиком помады в, руке- наверное, словарь не врал и слово «присутственное» действительно относилось к устаревшим.

— Да вы кто такая?

— Мы с вами десять минут назад договаривались о встречи. Я Сомова Людмила Владимировна, директор «Немезиды» и вы сейчас зря тянете мое время.

Девица фыркнула, но надо дать ей должное, сразу же вытащила из ящика стола нужные документы, и положив их передо мной, вернулась к прерванному занятию у зеркала.

— И что вы мне показываете? — я быстро пролистала несколько листов и повернулась к хозяйке кабинета, что закончила с губами и перешла к ресницам, разлепляя их друг от друга специальной кисточкой.

— У вас в договоре указано, в пункте семь — пятнадцать, что любые изменения вступают в силу по истечению недели после получения уведомления об этом, если в указанный срок от вас не будет получено возражение. Срок на возражение оканчивается сегодня. Так что о чем вы спорите, девушка?

— Я никаких уведомлений не получала.

— Ничего не знаю. Вот, на нашем экземпляре стоит подпись получателя и расшифровка — Глотова А. Н., цветовод.

— То есть вы всучили уведомление старой и слепой пенсионерке и теперь гордитесь этим?

— Я предполагаю, что вас не было на месте, и мой сотрудник вполне правомерно вручил документы вашему представителю.

— Глотова не является моим представителем, у нее нет полномочий, доверенность есть у…

Юрист завода снисходительно улыбнулась мне:

— Полномочия Глотовой определились наличием ее на вашей территории и наличие трудового договора с вами. Этого достаточно, чтобы принять документы. Или вы будете это оспаривать, ссылаясь на отсутствие доверенности?

Да, молодая и красивая, что скрывать, сучка с юридическим дипломом, в этой ситуации крыла меня как бык овцу.

— Я могу взять копию, так как я ничего не получала.

— Да пожалуйста, у меня есть копия, только распишитесь в получении. — Считая, что победила меня, юрист была вполне любезна.

Я схватила документ и предвкушая, как оторву тупую башку Глотовой, побежала к своим теплицам.

Пока я, под всхлипывания напуганной старушки, разборчивым почерком писала возражения, пытаясь придать рукописному документы хоть какой-то официальный вид, желание кровавой расправы над забывчивой садоводом улетучилась.

— Людочка, ну прости меня, дуру старую, только не выгоняй. Ты же знаешь, что сейчас на пенсию прожить совсем невозможно…

— Ладно, баба Саша, проехали, не надо плакать. Просто так больше не делайте, и все. Так, я побежала, а то времени очень много.

Ага, разбежалась. Когда я, проскальзывая на поворотах, ткнулась в двухстворчатую дверь канцелярии, то с леденящим ужасом поняла, что сегодня уже пятница, а согласно белеющему на белой двери белому листочку расписания работы, по пятницам канцелярия завода работала до шестнадцати часов. Приемная, с секретарем, которому я, теоретически, имела права всучить мои возражения, тоже работала по тому же графику, а более никому на огромном заводе свой опус я вручить не могла.

Почтовое отделение напоминало осиное гнездо — у двух окошек грозно гудело и колыхалось черное облако курьеров, канцеляристов и прочего служивого люда с кипами конвертов и листами почтовых марок, которых разбавляли шипящие как змеи пенсионерки, пришедшие получить или отправить посылки своим многочисленным внукам и внучкам. Я поняла, что перед такой злобной и агрессивной толпой я бессильна и безропотно встала в конец очереди. Через два часа я стала испытывать серьезное беспокойство. Работать почте оставалось всего около часа, а я как стояла в конце очереди, так и продолжала стоять. Малооплачиваемые почтовые работники не торопясь клеили на конверты многочисленные марки, долго высчитывая стоимость отправки заказного письма в аул Навой- Балык, находящийся в живописных горах республики, о которой большинство из стоящих в очереди людей никогда не слышали. Пенсионерки долго заполняли квитанции, после чего из посылки, как в замедленной сьемке упаковывались, опечатывались, обвязывались специальными, почтовыми веревочками. Жизнь текла между громовыми ударами почтовых штемпелей по рядам марок, наклеенных на конверты, а я судорожно пыталась вспомнить, до скольких работает центральный почтамт, и где, в аэропорту или на вокзале я видела объявление, что почта работает круглосуточно. Единственным вариантом для меня не разорится вследствие забывчивости бабы Саши Глотовой было успеть отправить свои возражения сегодня, заказным письмом, чтобы металлическая колотушка, ударив в почтовую квитанцию и выдавив на ней черные сухие цифры сегодняшней даты подтвердили, что я успела в срок подать свой возражающий голос.

Когда зловещие стрелки часов, висящих на стене, как орудия судьбы, показали, что через десять минут двери почты будут закрыты, из подсобного помещения переваливаясь появился добрый, светлый ангел — пожилая женщина, которая открыла третье окошко. Мгновенно возник бурный водоворот из быстрых и ловких тел, кого-то уронили, но у нового окошка я оказалась второй — передо мной стояла, как стена, бабуля лет семидесяти пяти, опровергая книгу одного известного фантаста, что выживают только молодые и сильные. Утвердившись у заветного окошка, бабуля тут-же потеряла свою живость и под стон стоящих за моей спиной людей стала медленно доставать из чехла очки, а затем еще медленней извещение о посылке из кошелька.

— Заполняйте — пожилая сотрудница почты бросила взгляд на извещение и равнодушно отложила его в сторону, а затем бросила, не глядя не меня:

— Кто следующий по очереди.

Штамп, подтверждающий, что государство в лице почтового отделения номер тридцать два выполнила свою функцию и приняла мое послание к коварной администрации завода, стукнул в мою квитанцию за две минуты до окончания рабочего дня славных почтальонов. Я вышла из отделения, прижимая к груди серенький клочок бумаги, не слыша за спиной разгорающийся скандал, кто же будет последним героем в очереди — первый бой с заводом я выиграла.

Когда утром понедельника я показала начальнику юридического управления квитанцию и опись вложения, подтверждающие, что свои возражения я отправила вовремя, барышня скривилась, как будто что-то не то в рот положила. По злобному взгляду.

— Ну и чего вы добились? Мы расторгнем с вами договор и отрубим вам свет.

— Отрубайте. Расторгнуть договор со мной не получится. Это договор энергоснабжения, а государство настаивает на стабильности поставок энергоресурсов. Поэтому, если вы, в соответствии с нашими требованиями не подтвердите документально рост ваших затрат на подачу электроэнергии в пятнадцать раз, то я буду принуждать вас заключать договор через арбитраж. А в соответствии с гражданским кодексом на время переговоров действуют условия старого договора. Я тоже подготовилась, девушка — я улыбнулась побледневшей девице и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь юридического кабинета.

— Люда, я сегодня в заводоуправлении был, так их новая юристка из кабинета директора в слезах выбежала, о он еще долго еще там бушевал, и тебя с твоей мамой несколько раз помянул, в каком-то нехорошем ключе — Алексей, мой друг и арендатор, владелец СТО, занимающий здание гаража на моем участке, грустно улыбнулся мне из-за огромной чашки с чаем, который мы пили вечером, пытаясь разработать план по нивелированию новой угрозы нашим бизнесам — на этот раз энергетической.

И вот, судя по названию — Энергосбыт, дирекция прилегающей территории, сделала следующий шаг.

Энергосбыт, в лице молодого человека в темно-зеленом костюме, с каким-то лейблом, очевидно именитом, пришитом на рукав пиджака, пришел не один. С ним пришел государственный Энергонадзор, хотя юноша был примерно в таком –же костюме и тоже, с недобрыми глазами.

Молодые парни шустро оббежали занимаемую мной территорию, посетили все помещения и сооружения, радостно и многозначительно при этом перемигиваясь, после чего, пожелав мне не сильно скучать по их обществу, так как разлука будет недолгой, уехали на красивой машине модели «Ниссан- Лаурель».

— Милая, что случилось? — пахнущие дождем руки крепко сжали мне плечи.

— Посмотри Коля, что мне сегодня принесли — я отодвинула от себя две стопочки документов, скрепленных скобами. Получастный Энергосбыт уведомлял меня, что в связи с невозможностью снабжать меня электрической энергией завод обратился к ним с просьбой заключить договор на поставку мне упорядоченно движущихся частиц, несущих электрический заряд. В ответ на это Энергосбыт уведомлял меня, что у них есть такая техническая возможность, но для заключения договора мне следует выполнить следующее…. Среди пунктов технических условий скромную двадцать шестую строчку занимало предложение внести взнос на развитие энергосистемы, в размере…я сначала решила, что ошиблась, несколько раз посчитала ноли, но от этого астрономический размер взноса не стал более разумным.

Государственный же Энергонадзор уведомлял меня, что у меня отсутствует проект электрических сетей моего предприятия, и я должна предоставить данный проект в надзирающий орган, то есть им. А так, как я не обладаю ни соответствующими знаниями, ни лицензией, на разработку таких проектов, к предписанию Энергонадзора был пришпилен лист с адресами организаций, такую лицензию, имевших, а также примерная стоимость проекта, что тоже составляла не менее астрономическую сумму. Во всяком случае сумма сумм этих астрономических цифр значительно превышал стоимость приобретенного по договору у завода сельскохозяйственных машин тепличного комплекса.

— Коля, ты понимаешь, что я эти суммы не потяну. Вот, пытаюсь понять, кого проще устранить, чтобы отвести угрозу.

Глава 15

Глава пятнадцатая. Дружеские посиделки.

Николай Жемчужный

Задача была нетривиальной — обмануть плотно сросшихся в финансовом экстазе энергетических монополиста при минимальных затратах ресурсов. Даже программа максимум, которую от отчаянья предложила моя спутница жизни — потравить всех причастных, ничего по сути, изменить не могла. Если контора попала в поле зрения ненасытного «Энерго», то вместо павших бойцов придет десяток новых, но, деньги, которые они уже считают своими, все равно заберут. Надо было внести в отработанную схему развода потребителя на деньги сумбур, панику и хаос.

Мое появление на утреннем разводе в сером, с отливом, костюме, и с серебристым галстуком, что, завязанный когда-то по инструкции из журнала, уже пару лет висел в шкафу в режиме постоянной готовности, вызвало нездоровое оживление среди коллег и подозрительные взгляды руководства.

— Что-то отмечаешь, Павел? — небрежно спросил начальник розыска, в голове беспокоясь о другом — не захотел ли один из немногочисленных подчиненных, сверкнув хвостиком, уплыть в какое-либо более спокойное место.

— Да, семейный юбилей — неопределенно махнул рукой я: — в шесть хотел уйти…

Шесть часов вечера — официальное окончание рабочего дня и одновременно начало вечернего развода с теоретически бесконечным рабочим днем. Но некоторое, особо борзые капитаны могли себе позволить уйти к этому времени, не отпрашиваясь. Мы с начальником оба это знали, я сделал вид, что отпросился, начальник сделал вид, что пошел мне на встречу.

Кафе «Суши от Муши», занимавшее первый этаж великолепного здания в имперском сталинском стиле на самом широком проспекте Левобережья Города, встречал своих гостей стилизованным под восточную пагоду крыльцом, милой казашкой в ярко-красном кимоно и отдельными кабинетами, разделенными легкими перегородками из бамбука. Данным заведением владела моя одноклассница, удачно вышедшая замуж, поэтому я был здесь «персоной грата».

В тихом уголке, подальше от входа, сидела моя спутница жизни и самоуверенный и мордастый молодой человек в легком костюме- тройке.

— Добрый вечер — я коротко кивнул Людмиле и протянул руку молодцу: — Николай, правовое обеспечение фирмы «Немезида».

— Павел, «Энергонадзор» — было ощущение, что мне хотели протянуть три пальца, но в последний момент снизошли: — так, о чем вы хотели со мной поговорить, а то ваш директор отказывается мне рассказать причину столь срочной встречи.

— Простите, а Павел?

— Павел Борисович.

— Очень приятно, Павел Борисович. Людмила Владимировна просто еще не владеет всей информацией, которая была получена вот только- что в полном объеме. Но, пока предлагаю выпить по маленькой, чтобы беседа шла поживее.

— Николай, если вы надеетесь меня споить…- Павел Борисович, снисходительно улыбнувшись, фразу не закончил.

— Ну что вы, уважаемый Павел Борисович, что нам с вами будет от половинки стопочки. Просто после рабочего дня хочется чуть — чуть расслабиться. — я налил даме сливового вина, джентльменам грамм по пятьдесят водочки из небольшого графина, материализовавшегося на столе несколько минут назад.

Водка была великолепна — в меру холодная, без сивушного аромата, она легкой пташкой порхнула на дно желудка, чтобы рассечься там расслабляющим теплом.

За девятнадцать часов до этого.

— Ты завтра сможешь достать у своих знакомых банкиров на сутки денег? — к полуночи у меня сложился вчерне план, и я пытался собрать под него необходимые материальные ресурсы.

— Сколько? — Люда, обняв сзади за шею, щекотно дышала мне в правое ухо.

— Столько. — я нарисовал цифру на клочке бумаги.

— Много. А мы через сутки точно отдадим?

— Мы очень постараемся.

— Ну, наверное, это решаемо. Я тебе напишу по результату.

— а скажи, есть у тебя что-то, чтобы в водку кинуть и человек дурел с нее?

— Ну это совсем просто. У меня родня с папиной стороны так на всех праздниках экономила, купят пол ящика водки, а через час все гости под столом лежат.

— Не, мне так уж быстро не надо, но ускорить процесс нужно.

— Ладно, сейчас соберу.

И в поэтому в рюмку моего визави вместе с веселым ручейком спиртосодержащей жидкости с пальца упала совсем незримое зернышко экстракта вытяжки из бледной поганки и еще чего-то, о чем я даже знать не хочу, но средство народное, пришедшее к нам из глубины веков, экологичное и почти безвредное.

Закусив водочку «Студенческим» роллом, где из мяса был только огурец, я искренне улыбнулся энергетику:

— Ну а теперь можно и о делах поговорить. Мы бы очень хотели уменьшить платеж за выделение мощности. Такое возможно?

— Все возможно. — Павел Борисович с хрустом откусил половинку жаренного китайского блинчика — спринг-ролла, с молодой свининкой: — О какой сумме идет речь?

— О любой половине.

— О как! А какой у меня в этом интерес.

— Десять процентов от суммы нашей экономии.

— Не, не пойдет — Павел Борисович покончил с блинчиком и сделал пальцем круг над своей рюмкой — мол надо повторить.

По-плебейски занюхав водку рукавом пиджака, Павел Борисович зацепил двумя пальцами упитанную «Филадельфию» из общего блюда, употребил ее, замет вытянув из кармана авторучку написал на салфетке сумму в десять процентов от первоначального требования к нам и с довольным видом подтолкнул бумажку на середину стола.

— Одну минуту, мы посоветуемся с руководством — я подхватил директора «Немезиды» под руку и потащил ее в сторону музыкальной установки, наигрывающей что-то восточное.

— Люда, портфель с деньгами где?

— Под столом стоит, а ты меня сюда уволок.

— Да ладно. Сейчас отдашь его мне и только поддакивай.

— Ты что собрался делать? Ты понимаешь, что я деньги взяла до завтра, под честное слово?

— Слушай, если что, то я квартиру свою отдам.

— У тебя, осмелюсь напомнить, Коля нет квартиры. У тебя государственная общага.

— Ладно, уела, все равно, все будет хорошо. Пошли, пока твои деньги из портфеля не увели.

— Нехорошо без нас одному пить — я остановил раскрасневшегося Павла Борисовича, который, заскучав, хотел закинуться третьей рюмкой в одиночестве- судя по всему народное средство действовало, а мне надо было, чтобы в течении примерно часа клиент был относительно вменяем: — давайте быстро дело сделаем и потом выпьем.

— Какое дело? — Павел Борисович недоуменно обвел нас взглядом: — Завтра в контору приходите и все решим.

— Так, нашему гостю пока не наливать — я улыбнулся: — Вашу долю тоже вам в конторе отдать.

— Нет, мою долю в конторе отдавать не надо — энергетик заржал как конь, при этом мотая головой, что это сходство еще больше усиливало: — в конторе чаек очень много. Надо в другом месте…

— Так мы готовы прямо сейчас расплатится…

— Да⁈ — Павел явно такого быстрого обогащения не ожидал, но взял в себя в руки: — ну тогда давайте, расплачивайтесь! На улицу пойдем?

— Зачем, тут вон все огорожено, никто ничего не увидит. Вот только…

— Что только?

— Нам нужны гарантии.

— Какие вам еще гарантии? — молодой взяточник не на шутку разозлился: — Может расписку написать, что я у вас деньги взял? Знаете, что…

— Спокойно, Павел Борисович, куда вы бежать собрались? Сначала фразу не дослушали, сами ее додумали и сами обиделись. У вас доверенность с собой?

— Причем тут моя доверенность? — Павел был настолько удивлен поворотом в разговоре, что сел обратно за стол.

— Ну как же. Мы тоже хотим гарантий. Вы сейчас примете от нас существенную сумму, а потом что? Скажете, что ничего не было, и сумма платежа останется прежней? Нет, давайте все вопросы решать здесь и сейчас, в этой милой и уютной обстановке.

— И как вы себе это представляете? — клиент был готов к сотрудничеству.

— Я представляю это себе в деталях. Сейчас вы примете деньги — свою долю, а затем подпишите с нами соглашение, что сумма взноса за выделение энергетических мощностей составляет оговоренную с нами сумму. А потом вы примете у нас указанные в договоре деньги и дадите расписку, как представитель «Энергосбыта», что сумма получена полностью.

— А, я понимаю! Вы психи, да? Сбежали из больнице, правильно.

— Павел Борисович, как-то глупо и недальновидно оскорблять людей с чемоданом денег, тем более выпивая за их счет. Если вы за половину стоимости новой вазовской «девятки» не готовыдаже жопой шевельнуться, то мы найдем другого человека, более серьезного. Насколько я знаю, в вашей конторе их много и каждый голодный. А вам — всего хорошего. — я демонстративно вытащил из-под стола портфель из толстой, натуральной кожи, что выпускала в городе фабрика по производству лошадиной упряжи, заглянул в него так, чтобы и Борисович оценил количество банковских упаковок, затем с громким лязгом захлопнул замки.

Энергетик никуда не ушел, он как-то сразу протрезвел, смотрел на меня зло и решительно:

— Что бы предлагаете?

— Доверенность с собой?

— Она у меня всегда с собой — представитель энергокомпании вжикнул молнией своей папки и пододвинул ко мне прозрачный файл с нотариально заверенной доверенностью и несколькими черно-белыми ксерокопиями ее же.

— Ну вот, а вы не хотели ничего делать. У вас же полная доверенность — имеете право заключать договора от имени «Городэнерго», принимать денежные средства. Что же вам еще надо?

— Вы где тут видите компьютер с принтером?

— Я за вас уже потрудился и договор напечатал. — я протянул ему договор между «Немезидой» и «Городэнерго», отличный от выданного Людмиле, вчера только урезанной в два раза суммой.

— У меня печати нет.

— Потом поставим, вы главное, договор подпишите и выдайте нам копию доверенности, заверив ее подлинность своей росписью.

Ручка, зажатая в побелевшей от напряжении кисти энергетика долго нерешительно висела в воздухе, пришлось мне вновь изобразить врага рода человеческого, соблазняющего грешника, вновь открыв портфель с деньгами.

Вздохнув, как перед прыжком в пропасть, представитель энергообъединения, стал профессионально быстро подписывать бумаги.

— Отлично, а вот ваша премия в размере двух тысяч долларов по сегодняшнему курсу — я выудил из портфеля несколько банковских упаковок и под столом протянул их новому владельцу.

Павел, роняя капли пота, внезапно скользнувшие по побледневшей щеке, пересчитал пачки и вскрыл одну, с самым крупным номиналом. С приятных шелестом купюры пролистнулось, как страницы толстой книги, продемонстрировав, что все они настоящие, после этого молодой взяточник стал неуклюже пытаться запихивать деньги в свою тощую папочку.

— Не мните деньги, я вам после всего портфель отдам, все туда и сложите.

— Что все?

— Забыли? Наш платеж за получение мощностей.

— Но я не могу, не имею права. Завтра приходите и в кассу внесете…

— Нет, так дело не пойдет! — я решительно потянул к себе деньги, что Николай уже считал своими кровными: — мы завтра придем, а нам скажут, что у вас доверенность отменена или вы уволились, или вышли за рамки полномочий. Вы думаете, вы первый? А так договор подписан, деньги выплачены представителю, расписка есть, доверенность есть. Ваши жулики из «Городэнерго» уже назад не отъедут.

— Почему жулики? — решил обидится Николай: — Мы не жулики.

— Давайте не при даме! — я кивнул в сторону Людмилы, которая с круглыми. Как у совенка глазами, молча сидела в уголке: — Я и вы знаете, почему жулики, хотя я их понимаю.

— Но я правда не могу принять деньги!

— Можете, об этом у вас в доверенности написано прямо и недвусмысленно.

— Но это же только по судебные дела, как вы не поймете!

— Не знаю. У вас написано просто — принимать деньги и иное имущество, так что принимайте и пишите расписку. А, знаете, что, Павел? Давайте выпьем, чувствую уже можно.

Новая порция деревенского зелья скользнула в стопку моего оппонента, раскрепостила его подкорку, и Павел, издавая горестные стоны, подписал расписку, после чего получив портфель с деньгами, уселся на него и предался веселому разгулу.

Минут через тридцать я спросил своего лучшего кореша Пашку, лежал ли он на матрасе из денег.

Кореш Пашка помотал головой, вновь напомнив коня, и собравшись с мыслями выдал, что такого счастья в его жизни не было.

— А давай фотку сделаем, что ты на деньгах лежишь!

— Давай, а как?

— Сейчас все будет! — деньги были красиво разложены на столе, на них была уложена красивая и пьяная физиономия Павла, после чего я сделал несколько фотографий оказавшимся совершенно случайно под рукой «Кодаком» и две, самые удачные фотографии, вручил энергетику, который долго их рассматривал, но признал, что снимок –блеск и действительно кажется, что он лежит на матрасе из банковских упаковок.

Собрав наличность вновь в портфель и подсунув его под афедрон представителя энергетической компании, я, извинившись, пошел рассчитываться за прекрасный ужин, здраво рассудив, что потом отдавать деньги мне будет не с руки.

Вернувшись в наш кабинет минут через десять я увидел вполне ожидаемую картину — разгоряченный от выпитого, новоявленный богач, зажав в углу мою сожительницу и работодателя, добивался от молча отбивавшейся Людмилы немедленного соития и познания настоящего женского счастья.

Я рванул парня за рукав так резко, что затрещали нитки импортного пиджака. Распаленный альфа –самец широко размахнулся для молодецкого удара, чтобы вбить меня в землю по колено, но получил быстрый удар кулаком в сплетение, и сразу еще один — раскрытой ладонью в поглупевший лоб, после чего упал на диванчик и сомлел.

Бери портфель и папку и пошли — резко скомандовал я пострадавшей девице, и подхватив захрапевшего энергетика, потащил его к выходу. Моя дама злобно что-то зафыркала мне в спину, но все баулы собрала и побежала вслед за нами.

Павел Борисович проснулся только после того, как я вылил ему на лицо воду из пластиковой бутылки. Он долго отфыркивался и оглядывался по сторонам, не понимая где он и что с ним произошло, пока не увидел меня, обнимающего озябшую Люду в паре метров от него.

— Ты что, офуел, козел⁈ — мужчина резко подскочил с прибрежного песка и бросился ко мне, чтобы сделав шаг, остановиться — глядящее тебе в лицо дуло газового пистолета в вечерних сумерках выглядит, как настоящее, особенно если это копия огромного американского «магнума игл» сорок четвертого калибра.

— Ты сученок деньги получил, так еще решил на мою бабу запрыгнуть? — мне в бок прилетел острый кулачок, а в ухо злой шепот «какая я тебе баба!».

— Да я за меньшее козлов валил! — большой палец с щелчком оттянул курок, что в окружающей нас тишине звучало особенно зловеще.

— Э-э. как тебя там… Николай, не стреляй! Прости, я же не знал, что она твоя баба! — слово «баба» сказал стоящий на влажном песке Паша, а кулаком в бок опять прилетела мне.

И что, что ты чего-то не знал? Ты же об этом не думал, когда с нее трусы стаскивал!

— Да я ничего с нее стаскивал, вроде бы… — Паша молитвенно сложил руки перед собой: — Прости меня, черт попутал. Я больше никогда…

— Конечно никогда…Жить хочешь? Хорошо. Но, наказать я тебя накажу! — я подхватил стоящий у моих ног портфель, отошел в сторону, а потом, с поворотом, как метатель молота, зашвырнул его как можно дальше, к середине глубокого карьера, уже много лет назад заполненного водой и служившего сейчас местом летнего отдыха горожан.

Портфель, оставив в моей руке ручку, не выдержавшую такого издевательства, как летающая тарелка, по красивой дуге, пролетел метров тридцать, затем сделал пару «блинчиков» скользя своим кожаном боком по поверхности водной глади, после чего, солидно булькнув, погрузился в глубину, как «Титаник», унося в своем чреве солидные капиталы.

Мы с любимой женщиной поднимались, по узкой, извилистой тропинке в сторону припаркованной машины, а за спиной доносился растерянный мат бывшего хозяина жизни и вершителя судеб.

Глава 16

Глава шестнадцатая. Встречные заявления.

Сомова Людмила.

Когда Коля, крякнув, отправил портфель с деньгами в свой последний полет, я чуть не бросилась след за ним в бездонный карьера. После этого меня, не давая даже сказать все, что я об этом думаю, поволокли по крутой тропе вверх, так быстро, что мысли о сгинувших деньгам сменились страхом запнуться о камни и разбиться в кровь. Потом меня бесцеремонно затолкнули в машину и куда- то повезли, а я представила, что я буду уже через несколько часов растерянно блеять перед владельцем банка «ВостокСибирьУрал», пытаясь объяснить, почему не могу вернуть деньги, взятые на сутки, и когда, в принципе, смогу их отдать.

— Знаешь, что, друг мой Николай, я конечно понимаю, что в тебе ревность взыграла, но…

— Погоди — бравый капитан припарковал машину к обочине, нырнул рукой под свое сидение и поковырявшись там пару секунд, бросил мне на колени кожаный портфель — брат –близнец того, что сгинул в пучине вод: — Отдаю, чтобы ты спала спокойно.

Я дрожащими руками, ломая ногти стала расстегивать, стала расстегивать металлические застежки, а справившись с ними, даже задохнулась от нахлынувшего счастья: портфель был забит банковскими упаковками денежных купюр:

— Но Коля, как⁈

— Что как? Я же на твоих глазах портфели поменял.

— Знаешь, ты сегодня так манипулировал денежными средствами, что я просто утеряла нить событий и перестала за тобой следить.

— Ну и ладно. Только скажи — я молодец? — Николай весело взглянул на меня и стал разгонять машину.

— Ну конечно молодец.

— Только один момент…

— Какой? — я сразу насторожилась.

— Нам надо будет сегодня ночевать у меня в общаге, а завтра, с утра, к открытию банка, вернуть деньги.

— Насчет вернуть я с тобой полностью согласна, я бы и сейчас вернула, если бы могла…

— А в чем проблема? Сейчас и вернем — капитан щелкнул тумблером световой сигнализации и, не снижая скорости, вписался в ближайший поворот.

— Ты куда едешь?

— К банкиру твоему. Надеюсь у него в коттедже есть сейф, и он не откажет их принять, а то мне без этих денег как-то спокойнее.

— Сейф то у него дома есть. Я видела, только неудобно, поздно уже, люди поди спят…

— Ничего нет неудобного, поверь. Если он настоящий банкир, то он сейчас не спит, волнуется о деньгах, которые он дал мутной девице под честное слово. А если ты сегодня ему долг отдашь — знаешь, какой у него будет после этого замечательный сон.

Через час, когда я, тысячу раз извинившись за поздний визит, прощалась с, действительно повеселевшим, Леонидом Борисовичем — могущественным владельцем банка из первой сотни, он кивнул головой в сторону «УАЗика», размеренно тарахтевшего двигателем недалека от калитки:

— Вы, Людмила Владимировна, все еще со своим ментом…дружите?

— Ну да, Леонид Борисович, до сих пор.

— Мне кажется не пара он вам, Люда. Мутный какой-то.

— Спасибо за совет и за то, что выручили с деньгами, но я сама, тоже, какая-то мутная. Еще раз спокойной ночи.

Усевшись на обтянутое какой-то шкурой сидение, я вернулась к прерванному разговору:

— Зачем нам в общагу ехать? У меня в квартире же удобнее…

— Люда, я думаю, что друг наш сегодняшний — Паша, уже перестал завывать на берегу о потерянных миллионах, а побежал к старшим товарищам, ну или в ближайшее время побежит. Ты же понимаешь, что «Горэнерго» найти адрес твоего проживания — дело десяти минут, ну а нам надо хорошенько отдохнуть и уничтожить улики…

— Какие улики?

— Ну, например, вот эту. — Коля припарковал машину к обочине и еще раз за сегодня крякнув, с силой зашвырнул портфель — близнец в ночную темноту загородной дороги: — Пистолет газовый надо будет с утра хозяину отдать, а тебе желательно, завтра весь день быть при скоплении народу, типа СТО у Алексея, и никуда, ни с кем, никуда не уходить и не уезжать, что бы тебе не говорили. А я завтра тебя довезу до работы, а потом за тобой приеду. И чуть что — сразу звони.

— Ты считаешь, что придут?

— Обязательно придут.

— так может куда ни будь уехать?

— И куда ты уедешь? Они тебе свет отрубят, и ты сама вернешься.

Пришли за мной в десять часов утра.

Алексей, к которому я напросилась в гости, объяснив, что у меня произошел конфликт в «Горэнерго», и мне желательно быть все время при свидетелях, вдруг подозвал меня к окну — у моих теплиц стояло несколько человек, которые покрутившись возле них, решительно направились в сторону автомастерской.

— Люда, может тебя в кабинете запереть, а этим сказать, я что я тебя не видел? Мои не сдадут…

— Нет, Леша, не надо. Просто не дай им меня куда ни будь уволочь — этого будет достаточно — я благодарно взглянула в глаза моего друга и стала набирать номер оператора пейджинговой связи. Снаружи загрохотало, по металлической лестнице на второй этаж шло много тяжелых людей, потом в кабинет Алексея ввалилась куча народу, что я себя ощутила в переполненном автобусе, в час пик.

— Вы кто такие и какого вам здесь надо, уважаемые граждане? — владелец СТО шагнул вперед, отгородив меня от непрошенных гостей.

— Служба безопасности «Горэнерго» — вперед выступил мужчина лет пятидесяти, с пожеванным лицом и в, блестящим от перегретого утюга, костюме: — мы ищем Сомову Л. В.

— Я вас слушаю, я Сомова Людмила Владимировна.

— Пойдемте с нами –меня поманили пальчиком, представляете — пальчиком!

— Я с вами никуда не пойду, оставляйте бумаги, если вы что-то привели и идите.

— Ты что, думаешь мы будем шутки с тобой шутить? — вперед высунулся брат — близнец пожеванного, наверное, он играл роль плохого полицейского: — у нас после встречи с тобой человек пропал, и мы с тобой разговаривать не будем! Сказал — встала и пошла на выход.

— Я вам сказала — идите в попу, я с незнакомыми мужиками никуда не поеду. Леша, будь другом — вызови милицию.

Алексей шагнул в сторону, к телефонному аппарату, что висел у него на стене, и стал выходить через «9» на городскую АТС, а «злой полицейский» вклинившись между столами заблокировал хозяина СТО.

— Парни, берите эту…и поехали.

И они поперли! За стенкой, не помещаясь в кабинет директора СТО, громко сопя, прятался засадный полк энергетиков — три здоровых кабана, облаченные в черные комбинезоны с какой-то амуницией, у одного на ремне даже висело какое-то ружье, с затвором, как у винтовки т толстым стволом. К сожалению, я не была готова к тому, что у моих противников на руках будут какие-то специальные, наверное, военные, перчатки, во всяком случае, схватили они меня без всяких вредных последствий для здоровья. От огорчения я завизжала, и расставив конечности в стороны, пыталась помещать вытащить меня из тесного помещения. Оставшийся не у дел, второй тип в костюме, тот, что добрый полицейский, попытался внести свою лепту в общее дело и ухватил меня за плечо, чтобы тут же с воплем отдернуть мгновенно онемевшую руку.

— Саныч, ты чего?

— Не знаю, Валя! Как будто током ударило и руку отсушило.

Я не могла прокомментировать это, так как боролась с тяжело пыхтящими боевиками, что медленно, но неотвратимо, метр за метром, тащили меня к выходу. С крутой лестницы наша многорукая и многоногая куча чуть не сверзилась, а внизу дорогу перегородили три автослесаря в замасленных спецовках и с какими-то железками в руках.

— Вы куда девушку тащите, сторожа, оборзели совсем? –вперед шагнул самый массивный из ремонтников, Семен Игоревич, добрейшей души дядька, для тех, кто его хорошо знает.

Тут у обозленных охранников не выдержали нервы. Тот, что с ружьем, сорвал свой карамультук, зачем-то задергал затвор, так, что из ружья выбросился и заскакал по бетонному полу патрон в красной пластиковой гильзе, пока не канул в темноте ремонтной ямы. Присутствующие проводили его изумленными глазами, потом руженосец заорал «Буду стрелять» и вскинул ствол, а работяги испуганно брызнули кто –куда

Руженосец спиной вперед, не сводя ствола с полуразобранных автомобилей, за которыми прятался рабочий люд, первым отступал в сторону ворот, загривком открыл скрипнувшую калитку и уперся затылком в ствол пистолета, который двумя руками держал возникший в проеме калитки милиционер. Милиционер что-то интимно шепнул замершему владельцу ружья на ухо, затем принял у того оружие и не глядя, передал его кому то назад, после чего сильно толкнув охранника в спину, шагнул из слепящего света улицы под сень гаража и странно знакомым голосом спросил:

— Я так понимаю, здесь в самом разгаре похищение человека? Руки от девушки убрали, а то я вас сильно огорчу.

Я Николая в форме раньше не видела, поэтому узнала его не сразу, смотрелся он…странно.

Через пару минут ситуация в гараже кардинально поменялась. Я стояла у ворот, борясь с сильным желанием пнуть кого-нибудь из раскоряченных, с упертыми в, беленую известью, стенку, безопасников. Работяги, сгрудившись в углу, нервно курили, обсуждая случившиеся. У ворот стоял сержант милиции в серых брюках без лампас, и охранял задержанных, принимая суровые стойки с трофейным ружьем на перевес, а Жемчужный беседовал в пожеванными.

— Товарищ капитан, ну какое похищение. Она вчера встречалась с нашим сотрудником, а после этой встречи он исчез. Мы хотели просто побеседовать…

— Точно, и приперлись за девушкой впятером, да еще и с оружием!

— Но мы не знали, что здесь за обстановка…Знаете, сколько случаев нападения на наших сотрудников за последнее время?

— Это, наверное, когда они предприятия от электроэнергии отключают? Не удивительно…

— Да у нас год задержка в выплате заработной платы…

— Негодую вместе с вами, но ружьем то зачем людям угрожать?

— Слушай, мы же такие — же менты, только на пенсии, ну, одно же дело делаем…

— Не а, не в этом случае. Барышня, как вас там, Людмила Владимировна, садитесь на лавочку, берите мою папку. Ага, вот эту. Там есть бланк, называется «Протокол заявления», берите его и пишите, что с вами произошло, будет что не понятно — спрашивайте.

— Капитан, мы тоже хотим встречное заявление написать на нее…

— Вот в камере, когда будете, я вам бумагу дам и пишите, все, что хотите. А сейчас мне некогда — надо работников СТО опрашивать, как они сильно испугались, когда ваш дуболом на них ружье направил.

Николай постучал в дверь моей квартиры около полуночи, когда я почти уснула под тихий шелест начавшегося ночного дождя. Я выглянула в глазок, увидела фуражке с красным околышем, распахнула дверь и молча повисла на мокром плече, уколовшись щекой о маленькие звездочки, усыпавшие погон.

— С собаками гуляла? — услышала я между поцелуями.

— Да, вывела, когда дождь пошел, но они почти сразу домой запросились неженки. Пойдем, я тебя покормлю, а ты мне расскажешь, чем там дело кончилось и почему ты в форме.

— Да дело пока не закончилось, но ест, что рассказать. Сейчас, руки помою и подойду — потрепав прибежавших псов, Николай закрылся в ванной.

Через несколько минут, развесив влажную от капель с небес форму, Жемчужный с урчанием поглощал котлеты с тушеной капустой, периодически находя в себе силы оторваться от еды и поделиться со мной новой порцией информации:

— Почему в форме? Я во вторую смену по отделу поддежуривал, и так проще, эти хмыри сразу поняли, что дергаться не стоит. Я с больницы завода ехал по сообщению о побоях, думал, как звонок в дежурную часть организовать, чтобы вызов на твою территорию по всем учетом прошел, а тут дежурный в эфире спрашивает, мол кто свободен рядом с твоим адресом, это я понимаю, Алексей в «ноль два» дозвонился, ну я водите и говорю заворачивать. Ворота открываю, а там этот бугай с ружьем. Ну в итоге у меня в производстве материалы проверки по твоему заявлению о попытке похищения, заявление на тебя о том, что ты причастна к похищению сотрудника «Горэнерго», объяснение этот сотрудника на тему, как я провел ночь…

— Какого сотрудника?

— Так в конце всей истории привезли Павла Борисовича Пронюшкина, который прятался на даче у тещи. И он мне поведал занимательную историю…

— Тебе?

— Ну да, мне. Я его опрашивал, а он меня не узнал. Так вот, этот Павел пояснил, что ты его пригласила в кафе, привела в бессознательное состояние, после чего он ночью очнулся на берегу карьера, ночью, избитый и ограбленный.

— Павел, я что теперь по делу о грабеже буду проходить, как пошлая клофелинщица? Ты мент знай, я одна в тюрьму не сяду, будем в одной камере сидеть…

— Ха — ха, смешно, но слушай дальше. Я его опросил, об ответственности о заведомо ложный донос предупредил под роспись, а потом, при понятых его обыскал, ну, вернее досмотрел. Ну, короче, у этого идиота якобы похищенный тобой бумажник с деньгами обнаружился за подкладом пиджака — в дырку провалился. А когда я позвонил на похищенный тобой сотовый телефон, то трубку взяла его теща — этот деятель телефон на даче бросил, не знаю — специально или не нарочно. Чаю налей пожалуйста.

— Паша, а ничего. Что мы с тобой вместе живем?

— Нет, это конечно нехорошо, но никто не знает, что мы с тобой… а если сейчас попадемся, то может быть я тебя сегодня, при нашей первой встрече полюбил, когда ты, как тигра, боролась с тремя мужиками…

— С четырьмя…

— Что с четырьмя?

— С четырьмя боролась. Там один в костюме тоже меня схватил, а у меня в костюме иголочки маленькие с особо едкой дрянью. Короче, если с силой надавить, то иголочки высовываються из ткани и становиться бо-бо.

— А чего от тебя только один плакал, а трое тебя спокойно тащили на выход.

— Не спокойно, а с трудом — они меня минут пять выволочь не могли. А во-вторых, я просто не учла, что у этих, в форме будут на руках толстые перчатки. Надо будет что-то дорабатывать в защите.

— Ну и ладно. На чем я остановился? А да, билась как тигра, я тебя полюбил, и теперь душа девица, на тебе хочу жениться…

— Паша, руки пока убери. До расскажешь до конца, и буду тебе тигрой. Давай, рассказывай, мне же интересно.

— Ну а дальше было почти не смешно. Приехали какие-то босы из «Гордэнерго», устроили разборки в нашими боссами. Я под дверью стоял и все слышал. Орали друг на друга долго, к конце энергетики сказали, что наш отдел от электроэнергии отключат. Наши подумали минуту и сказали, что в тот же день их охрана и безопасники без лицензии останутся, а соответственно, без оружия. После этого все вежливо попрощались и энергетики уехали. Мне босы сказали поглубже копнуть. Я так понимаю, дела не возбудят, но если я что-то накопаю страшное, то энергокомпании будет дорого своих сотрудников отмазывать.

На следующий день меня никто не трогал, никто свет не отключал. После обеда внезапно за мной заехал Николай на личном «козле», и, ничего не объясняя, повез куда-то в город, таинственно обещая, что мне понравится. Мы приехали к карьер, на берегу которого я побывала позавчера ночью. На берегу, на травке загорали под ласковым солнцем горожане, в одном месте, у берега, купались несколько человек. Но. Большая часть присутствующих на берегах отдыхающих что-то озабоченно высматривали у дальнего берега карьера. Там виднелись несколько машин и человек, сгруппировавшихся у края воды, пара небольших лодок, а когда Коля сунул мне старый, явно оставшийся с войны, бинокль, я, подкрутив резкость, разглядела ныряющих у лодок аквалангистов, облаченных в черные гидрокостюмы.

— Это что, Коль? Утопленника ищут?

— Точно, утопленника. Наш портфель с деньгами ищут.

— Да ты что? А ты откуда узнал?

— А я тому парню с ружьем пообещал послабление, ну он мне сегодня и позвонил. Наш общий знакомый Паша поплыл и рассказал, что бывший с тобой какой-то крутой адвокат сначала заставил его взять деньги и договор подписать, с распиской, а потом портфель выбросил. Хотел Пашу утопить, то тот убежал. Вот теперь они портфель ищут. Через пару дней, как угомоняться, будут к тебе подходы искать.

— А если найдут портфель? Он же пустой!

Нет, не должны найти. Тут обычно ничего не находят. Ладно, поехали, отвезу тебя на работу, да и у меня дела есть.

Глава 17

Глава семнадцатая. Подозрительная соседка.

Сомова Людмила.

Коля достал грузовик. Этот факт оспорить никто не сможет — утром к мои теплицам подъехало зеленое нечто, громыхающие на ухабах, короткое, кургузое, без единой деревянной детали. Из кабины с подслеповатыми окошками выпрыгнул до нельзя счастливый Николай:

— Хозяйка, принимай аппарат, махнулся не глядя!

— Любимый, а это что?

— Любимая, ты просила грузовик?

— Коля, я конечно в машинах слабо разбираюсь, но мне кажется, что что это не грузовик — я попыталась влезть на колесо, чтобы заглянуть в металлический кузов этого чудовища, но поняла, что испачкаюсь о запыленный металл, как…

Николай хихикал, глядя на мои потуги. Тогда я поманила его пальцем в сторону СТО:

— Пойдем к Алексею, на кофе напросимся.

Из окна кабинета Алексея, расположенном на втором этаже станции техобслуживания кузов грузовика был виден прекрасно. Я сделала несколько глотков сладкой жижи, которую хозяин СТО считал растворимым кофе, чуть –чуть успокоилась, потом повернулась к Николаю, что уткнулся в свою кружку и уже не хихикал.

— Спасибо Коля за машину, ты настоящий друг. Мне в субботу надо доставить заказчикам двадцать растений, и в воскресенье еще двадцать пять. Ты же займешься этим вопросом, правда милый? Список адресов возьмёшь у моей мамы. Кстати, сколько стоит аренда грузовика?

— Не бери в голову, там заправлять надо, ну и ремонт, если встанет. Все равно машина в огороде у людей стоит без дела.

— Вот и хорошо. Ладно мальчики, я побежала, мне еще в «Городэнерго» надо съездить, они сегодня позвонили, просили заехать. Пока, пока.

— Люда, стой! С тобой съездить? — мой мужчина был встревожен не на шутку, еще бы, после его фокусов с деньгами, электрический монополист был разозлен не на шутку.

— Думаю, что не стоит. Они были предельно вежливы. Тем более, я не думаю, что эти ребята будут пытаться меня второй раз похитить. Ты давай, решай, как цветочки завтра повезем — я еще раз подошла к окну и с сомнением посмотрела на кузов грузовика, который больше всего напоминал половину большой металлической бочки.

— А горшки для растений большие?

— Большие. На этой неделе горшки только большие, ну а на следующей около сотни растений в маленьких горшках. Ладно, я побежала, а то уже опаздываю.

— Стой! В час позвони сюда, скажешь, что у тебя все в порядке. Поняла? Если не позвонишь, то я поеду тебя оттуда вытаскивать.

Я развернулась в дверях, подошла к Николаю и поцеловала его в губы, после чего махнула рукой тихо хрюкающему в свои чашку Алексею и ушла окончательно.

На крыльце «Городэнерго» я разминулась с его генеральным директором, который крикнув кому-то, что он идет в мэрию, как простой смертный, с папочкой под мышкой, торопливо пошел в сторону Центра, а я шагнула в прохладный холл областной энергоснабжающей компании, откуда через пять минут меня забрал один пожеванный «безопасник», который во время драки на СТО был «добрым полицейским». В кабинете, куда мы зашли, стояла несколько столов, с обязательным компьютером на каждом. В уголке, у окна, под огромным кустом вьющейся лианы — монстеры, сидела молоденькая девушка в очечках, что-то пискнувшая в ответ на приветствие и опять уткнувшаяся в мерцающий экран монитора.

Меня усадили на стул, попросили немного подождать, а затем началось нечто непонятное. Я успела оглядеться, познакомиться с лианой, обсудить ее прекрасный внешний вид и перспективы роста, и даже способы ее размножения — семенами, черенками, отводками и листьями. Затем я обратила внимание, на ушедшего глубоко в работу «безопасника» — мужчина, одним пальцем, как матрос Гамаюн из сериала «Государственная граница» вбивал какой-то текст в компьютер, списывая текст в листочка, лежащего сбоку от него.

— Извините, не знаю, как вас зовут, но что вы делаете?

— Меня зовут Олег Петрович, и я готовлю для вас уведомление о предстоящем отключении от энергоснабжения.

— Это конечно здорово, но я сижу здесь уже сорок минут, но я вижу, что вы набрали только шесть строчек текста, а, судя по вашему образцу, вам еще печатать и печатать. Или это новый способ меня отсюда не выпускать?

— Людмила Владимировна, мы же уже извинились за эксцесс исполнителя. Это было недоразумение. А печатаю я настолько быстро, насколько умею. Потерпите пожалуйста.

— Знаете, что, я конечно только курсы машинописи закончила при УПК, когда в школе училась, но печатаю раз в двадцать быстрее, чем вы одним пальцем тыкаетесь. Мне целый день с вами сидеть здесь некогда, так что давайте, или я сама перепечатаю, либо пойду по своим делам, а вы свою бумажку, через пару дней, как закончите печатать, мне на работу привезете.

— Не в обиду вам будет сказано, но как с вами муж живет, такой язвой?

— Олег Петрович, у меня пока мужа нет, место вакантное. Так что — я быстро напечатаю или пойду?

«Безопасник» в глубоком сомнении посмотрел на меня, прикидывая плюсы и минусы моего предложения, потом, со вздохом освободил мне стул у компьютера.

Я села по удобнее, взяла в руки образец текста, прочитала его до конца…

— Олег Петрович, а вот тут, в конце, написано — исполнитель «Раков О. П.». Это не вы случайно?

— Я.

— На чем вы этот текст набирали?

— Как на чем? На компьютере.

— Ни на этом случайно?

— На этом конечно.

— И, какого, извините меня,… черта, вы здесь вола…доите?

— Я вас совсем не понимаю.

— Я вижу, что документ отличается от бумаги только названием фирмы — потребителя, у вас тут «Колхоз 'Пятьдесят лет ВЛКСМ», а у меня «Немезида». Правильно?

— Ну да…

Я, не зная, смеяться или плакать, закрыла лицо ладонями.

— Людмила Владимировна, что с вами? Вам плохо?

— Уже полегчало. Олег Петрович, я вижу, что вас работать на компьютере не учили, поэтому садитесь поближе. Вы хотя мой враг, но смотреть на ваши мучения даже у меня сил нет.

Дождавшись, когда мужчина подсел справа от меня, я нажала на значок «Найти».

— Видите, что я сделала? Теперь в этом окошечке набираем слово аббревиатуру «ВЛКСМ», жмем сюда. Видите, открылся список документов? Как я понимаю, это переписка с этим колхозом. Жмем на документ «Уведомление», делаем копию, здесь вставляем название моей фирмы, сохраняем под новым названием и жмем на печать. Видите, три минуты, и мы с вами свободны.

Расписавшись в получении уведомления о моем отключении, я направилась на выход, но на пороге остановилась.

— Скажите, барышня, а за что вы так Олега Петровича не любите. Каждый день, наверное, наблюдали, как человек с документами мучается, и хихикали про себя? Стыдно, девушка.

Я обошла здание «Горэнерго», села на лавочку в зарослях тополя, настроилась на волну монстеры:

— Ну привет! Скучаешь? Давай послушаем, что эти люди в комнате говорят.

Несколько минут стояла тишина, которую внезапно прорезал смущенный голос барышни в очечках:

— Олег Петрович, простите меня! Я правда не знача, что вы не знаете, как копии делать. Я думала, что у вас по правилам секретного делопроизводства так положено.

— Да, как-то неудобно вышло. Идет сейчас эта фифа и смеется над нами, какие мы здесь дебилы. Обкакались мы сегодня знатно.

— И что с ней дальше будет?

— С кем — с ней?

— Ну с этой, которая сейчас ушла отсюда.

— А что будет? Сейчас над нами посмеется, а через десять дней мы смеяться будем. Придем и отключим ее от сети. Мы конечно до конца так и не поняли, что там с договором и деньгами случилось, но явно какое-то мошенничество, и платить эта фирма явно не собирается. Так что будем отключать без разговоров.

После этого в кабинете восстановилась тишина, нарушаемая только стуком по пальцев по кнопкам клавиатуры компьютеров, и я поехала н работу.

Самосвал, пригнанный Николаем, стоял у СТО, в кузов тянулся электрический провод и доносился перекрывающий все окрестные шумы визг работы какого-то инструмента, а у борта стояла лестница-стремянка. Лезть в узкой и короткой юбке по лестнице верх я не собиралась, а на мои крики никто не отреагировал. Настроение было ни к черту, а тут еще и здесь игнорируют.

Я подхватила двумя руками прислоненную к стене совковую лопату из со всей дури долбанула по кузову. Визг инструмента оборвался, над кромкой металлической ванны показалась взлохмаченная голова Жемчужного с круглыми, как у филина, глазами.

— Ты что творишь⁈ Я себе чуть руку не отпилил!

— Ой, извини. Просто я уже пять минут вокруг машины бегаю и зову, а ты меня не слышишь.

— Наверное увлекся. Залазь, посмотри, как получилось.

— Нет, Коля, у меня юбка узкая. Приходи к Алексею, я тебя кофе напою.

— Привет, а мы почти закончили — Алексей снял маску сварщика и кивнул в сторону металлических дуг, которые заканчивал окрашивать один из его слесарей.

— Привет! А это что такое?

— Пойдем в мой кабинет, а то тут шумно.

Из окна кабинета хозяина СТО было видно, что у металлической полубочки кузова самосвала появился пол, в котором мой мужчина заканчивал выпиливать разбросанные в шахматном порядке одинаковые отверстия.

— Леша, это что — дырки под горшки?

— Ну да, в каждую дырку жестко встает пластиковый горшок из тех, что ты закупила. А завтра сверху дуги и брезент натянем и отлично все доедет.

— Ну да, здорово придумали. А на следующей неделе мне маленькие горшки надо везти. С ними как?

— Слушай, ты с Николаем это реши. Или новую основу можно сделать, под маленькие горшки, или еще чего. Он меня попросил дуги сварить и покрасить и крепление для дуг по бортам наварить, а это сделал…

— Ну и где мой кофе⁈ — в кабинет грязный и потный, ввалился донельзя довольный Николай, и шлепнувшись в старое кресло, вытянул ноги, всем видом показывая, что уставший добытчик мамонта ждет обслуживания.

Я залила кипятком коричневый порошок, именуемый, почему-то, кофе «Три в одном» и с поклоном подала добытчику.

Дав Жемчужному допить сладкую бурду, я подала ему уведомление из «ГородЭнерго» о предстоящем отключении электроэнергии.

— Коля, почитай пожалуйста и скажи мне, что дальше делать будем.

Минут через пять я получила странный ответ на свой вопрос:

— Сегодня поедем к бабушке.

— К какой?

— Пока к моей.

— А зачем?

— Просто верь мне.

С бабушкой моего мужчины я держала доброжелательный нейтралитет. Старушка считала, что ее блистательному внуку я не пара, одновременно намекая, что неплохо бы озаботиться следующим поколением семьи Жемчужных. В это странное противоречие я старалась не вдумываться, но на всякий случай от бабушки старалась держаться подальше. По старой советской традиции бабушка Николая с апреля по октябрь пребывала на даче, поэтому виделись мы с ней достаточно редко, только по нечастым семейным торжествам в холодное время года. Вечером, постояв в паре пятничных пробок, среди рвущихся на дачные участки горожан, жаждущих провести выходные дни в обществе сорняков, задорно задрав к небу свои полупопия, мы прибыли в садовое общество, где несколько десятков лет билась за урожай самая старшая представительница Жемчужных. Оставив меня в обществе бабули, бравый капитан исчез среди густых кустарников, а я пошла на участок, слушать лекцию по садоводству и бороться с сорняками.

— Ну наконец то ты про меня вспомнила. Что раньше не приезжала? — начала с ходу строить меня потенциальная…мама свекрови?

— Да как-то дела каждый день…все некогда, ни минуты нет свободной…

— Ну что ты такое говоришь? Вон, на машину сели и приехали. Пропололи бы мне грядки, а утром на работу. Здесь такой воздух, так ночью спится…Ты давай, сорняки не пропускай, вон, видишь, там еще остался — натруженный палец бабули уперся в дальний угол грядки, над которой я вынуждена была изображать борьбу с вредителями: — Вот, дал же тебе Господь руку легкую, после тебя неделю на огороде чисто.

Ну да, большинство сорняков в поле моего зрения уже почувствовали себя не очень хорошо, и течении пары дней должны были засохнуть и тихо уйти, пока не народятся новые, но пока я вынуждена была, для вида, рвать мелкую и многочисленную зловредную траву руками. Бабуля Жемчужная была упертым материалистом и ни в какую магию не верила.

Когда спина начала трещать, я решительно разогнулась, чтобы увидеть, как у аккуратного садового домика на соседней улице какая-то высокая девица целует Жемчужного в щеку.

Когда этот потаскун, довольный, как нагулявшийся мартовский кот, ввалился в садовый домик бабушки, я сдерживалась из последних сил. Потом внучек с бабулей со вкусом пили чай со смородиновыми листьями, потом любовались на закат. Я с трудом дождалась окончания светского раута, и дала вол своим эмоциям, резко вдавив педаль газа, когда мы выскочили на твердь асфальта.

— Люда, что-то случилось? Тебя бабушка обидела? — издалека начал хитрый мент.

— Это вообще, что сейчас было? — я старалась говорить спокойно, не переходя на крик.

— Где было? У бабушки? Когда мы о квартире разговаривали?

— О какой квартире? — оказывается, я даже пропустила разговор о какой-то квартире: — Я там значить на грядках корячусь, маникюр себе гроблю, спину срываю, я этот сучок на соседней улице с девками…

Я замолчала, не зная, какое слово подобрать, какое мне хочется произнести или что-то поприличнее…

— Так, стоп! Это, во- первых, не девка, а судья арбитражного суда, я ее с первого класса знаю. А во- вторых мы с ней твой вопрос решали.

— И что вы там в домике нарешали, что она на тебе висла? — я чуточку сбавила обороты, но продолжала держать моего…собеседника в тонусе.

— Она не висла, а на прощанье в щеку поцеловала. Я ей считай, как младший брат. А во-вторых, мы решили, что нам делать в «ГорЭнерго».

— Продолжай, но знай — я тебя не простила — я сбавила обороты двигателя.

— В понедельник подаем жалобу на сегодняшнее уведомление, с требованием немедленно запретить отключение электроэнергии до разрешения спора, по существу. Но есть одна тонкость. У них в суде эти споры рассматривают два судьи, но моя знакомая может договорится только с одним из них. Дела распределяет председатель суда, кому отдаст дело — неизвестно, это как лотерея. Значить наше заявление должно быть с изъяном — например мы должны написать, что у тебя нет денег на расчетном счету, чтобы государственную пошлину заплатить, и просишь предоставить отсрочку, допустим на неделю.

— А зачем такие сложности?

— Ну всегда хорошо, когда тебя подстраховывают. Например, дело попадает не к нашему судье, он предлагает дело приостанавливает, давая нам срок на уплату госпошлины. Мы ждем, когда срок истечет и дело направят к нам назад, снова заявление подаем, в надежде, что дело попадет к нашему судье. Ну и все будет повторятся, пока дело у нужного судьи не окажется в производстве. В общем, как-то так мы придумали.

— Нет, ну вы конечно молодцы, я не спорю. Два матерых юриста. Только ответь мне, пожалуйста на один вопрос — я правильно поняла, что дело может болтаться пару месяцев, пока к нужному судье не попадет?

— Может.

— а как быть со сроком в десять дней, через которые придут дяденьки с клещами и отчикают мой провод от столба, пока наше заявление будет между судьями болтаться? Там же в уведомлении ясно сказано- десять дней. Или ты думаешь, что после твоих, ой, прости, наших фокусов с деньгами и договором нам кто-то время лишнее даст?

— Люда, давай не портить настроение друг другу. Если не попадет к нужному судье, значить я что-нибудь еще придумаю. Не знаю, потребую дело уголовное завести за твое похищение, или у столба электрического повешу табличку «Мины». Давай, будем думать о плохом, когда плохое случиться, а не, когда еще ничего не произошло. Вот, у тебя есть что-нибудь хорошее?

— Хорошее? Есть. У меня есть новое белье. Через час, когда мы доедем до дома, и ты выгуляешь наших псов, я тебе его, так и быть, покажу.

Глава 18

Глава восемнадцатая. Уютный городок.

Николай Жемчужный

Не с нашим везением рассчитывать на попадание иск к нужному судье. Ожидаемо случилось ровно наоборот. Судья оставил заявление без движения по причине неоплаты государственной пошлины, дав нам на исправление замечания десять дней. «Городэнерго» злорадно потерли руки, поставив на настенном календаре пометку, когда нас можно будет отключить, а я пошел на поклон к хозяину СТО.

— Здорова, Алексей! Зайду?

— Уже зашел. С чем приперся?

— Леша, прекращай, я тоже нервничаю, не меньше чем ты. Я Людмиле обещал, что свет не отключат, а тут видишь, какая беда. На вот почитай и подпиши…

— Это что?

— Это твой иск к нам, то есть «Немезиде» и «Городэнерго», что ты на законных основаниях пользуешься данным гаражом и на законных основаниях платишь за электрическую энергию, что нами, до копеечки, перечисляется в «Городэнерго», у тебя трудовой коллектив десять человек, у всех семьи, и при отключении подачи энергии, вы все потеряете доход и семьям будет нечего кушать. Бла-бла-бла, просишь до рассмотрения твоего иска по существу не отключать подачу энергии.

— И что мне за это будет?

— Алексей, хуже точно не будет, но возможно, у нас получиться протянуть время и разрешить нашу проблему

Алексей потемневшими от масла пальцами пролистнул белоснежные листы бумаги, потом сложил их аккуратной стопкой, прихлопнув сверху широкой ладонью:

— Оставляй до завтра. Я почитаю, если все нормально, то подпишу.

— Ну конечно почитай, твое право. Завтра забегу с утра.

То ли Небо благоволило автомеханику, то ли звезды так сложились, но иск, поданный хозяином СТО попали туда, куда надо.

Через пять дней, за день до срока вероятного отключения электрических кабелей, судья, рассмотрев заявление Алексея, признала его соответствующим требованиям закона,одновременно выдав запрет «Городэнерго» на совершение определенных действий, а именно ограничению подачи электрической энергии потребителю «Немезида» и назначила судебное заседание на август месяц, так как ежегодные отпуска судей очень длинные. До августа мы могли быть спокойными за коммуникации. Растения, в два приема, я на самосвале развез по магазинам, деньги ожидались через полтора месяца. Конечно, очень долго, но лето — не самый лучший месяц для продажи горшочной экзотики, народ разъезжается на дачи и в отпуска, поэтому Люда была вынуждена подписать не самые выгодные контракты. Рассадив новую партию семян, моя подруга заскучала.

— Милая, у меня отпуск в ноябре, никак его не сдвинуть. Я здесь новенький, поэтому меня никто не спрашивал. На следующий год отдохнем летом, обещаю, может быть съездим куда ни будь, если собак пристроим. А пока поскучай дома. И да, я в понедельник уезжаю в командировку…

— Надолго?

— Не знаю, наверное, на неделю.

— А куда?

Я назвал республику, что просторно раскинулась за отрогами Западных Саян.

— Надеюсь, не опасно?

— Нет, там машину обнаружили, что у нас, в районе, угнали. Надо ехать, забрать и сюда пригнать.

— Сам хозяин не может пригнать?

— Там хозяин умер, перед тем как машину угнали. А у хозяйки дети маленькие, поэтому она к начальнику отдела в ноги бросилась и попросила машину пригнать нашими силами. Или ты считаешь, что мне лучше хозяйку с собой взять?

— Хозяйку брать не надо, а меня можешь взять с собой.

— Ну, в принципе, я не против. Только ехать туда придется на поезде сутки, а потом еще на автобусе несколько часов трястись. Поедешь?

— Поеду — девушка задорно тряхнула челкой: -хоть отвлекусь на неделю от рутины.

Ареса удалось сосватать на неделю матери Людмилы, тем более, что пес, переваливший во вторую половину жизни, стал ленивым, предпочитая целыми днями полеживать, желательно на хозяйском диване. Зловредный Никсон же устроил тихую истерику — пол ночи шатался по квартире, вздыхал, сопел в ухо и глядел так жалобно –жалобно, что я не выдержал и занес большую шоколадку в отдел кадров — в моем командировочном удостоверении появилась запись о наличии служебной собаки.

Суточный катабасис в пыльном плацкартном вагоне пассажирского поезда с трехзначным железнодорожном номером мне не понравился. Большую шасть времени я спал, изредка выводя Никсона на прогулку на узловых станциях, Людмила же, заняв верхнюю полку, и пару часов полюбовавшись на невысокие возвышенности Салаирского кряжа, уткнулась в толстую книжку с красавицей-ведьмой на блестящей обложке. Под мерный стук колес и колыхание вагона, я в очередной раз задремал, чтобы через какое-то врем открыть глаза от громких воплей над моей головой и злобного рычания пса. Пока я пытался понять, что произошло, крики стихли, лишь из-под моей полки с необычной злобой рычал пес. Соседи напротив — муж и жена, лет сорока, с интересом выглядывали в проход вагона, откуда раздавались чей то приглушенный мат и хлопала дверь тамбура.

— Милая, я что- то пропустил?

— Пока ты дрых, меня тут чуть не изнасиловали — бодро доложили с верхней полки.

— Ты это серьезно? — я, от неожиданности подскочил, чуть не разбив голову о край столика.

Оказалось, что пока я безответственно спал, забив о своем долге милиционера и мужчины, в наш вагон проникла группа нетрезвых призывников, пытающихся скрасить свои последние дни вне казармы поиском приключений на свой афедрон. Увидев молодую блондинку, в одиночку, читающую книга в таком опасном месте, как плацкартный вагон поезда, мчащегося по простором шахтерского края, будущие защитники Родины поняли, что они могут стать защитниками здесь и сейчас. Попытка узнать имя подзащитной встретило с ее стороны ничем не спровоцированный грубый отказ не только представиться, но даже проследовать в тамбур под охраной своих защитников, с целью покурить и поближе узнать друг –друга.

Когда один из рыцарей грубой девицы, пытаясь донести до недотроги жар своего любящего сердца, сунул руку под простынь и деликатно ухватил барышню за коленку, за что тут же получил острым уголком книги в голову. Когда воин попытался схватить непонятливую дуру, не имеющую представления о куртуазном общении, то беда пришла откуда не ждали — острые зубы Никсона впились в мясистый большой палец призывника, соблазнительно торчащий из переплетения левой сандалии. От криков уводимого товарищами пострадавшего я и проснулся. Посчитав инцидент исчерпанным, я побрел в сторону туалета, чтобы сполоснуть лицо и привести себя в порядок. Каково было мое разочарование, когда вернувшись к своему отсеку, я обнаружил, что эпопея с защитниками Родины еще не пришла к своему логическому завершения.

В нашем отсеке вновь стоял звучали мужские голоса, обстановка была вновь накалена. Невысокий прапорщик в фуражки с околышем черного бархата, подпрыгивая от возмущения, что-то агрессивно доказывал Людмиле, высокий сержант, судя по ушитости Х\Б и стрелке на спине, относившийся к «дедам», старательно пытался пнуть сапогом забившегося за рундук щенка, который мог только грозно щелкать зубами, не способными прокусить крепкие носки отечественной «кирзы». Сзади разошедшихся вояк подпирала парочка гражданских, один из которых щеголял перебинтованным большим пальцем ноги, с пышным марлевым бантом, наверное, это был пострадавший призывник. Наверное, сержант умудрился удачно попасть в Никсона, потому что щенок громко взвизгнул от боли. Обрадоваться удачному удару старослужащий не успел — тяжелый носок моего ботинка точно впечатался ему в поясничный отдел, что отбросило «дедушку» Российской армии в мою постель, откуда он молча пучил глаза, как глубоководная рыба из передачи «Мир рыбалки». Случайно, от души, наступив на перевязанный палец, я оттолкнул гражданскую молодежь в сторону, я схватил прапорщика за форменную рубаху. Военный был крепким парнем, судя по эмблеме, танкистом, но изъятая у призывного контингента, и уничтоженная сивуха о нарушила координацию и не давала ему шансов. Пострадавший второй раз призывник, шипя и заметно прихрамывая, припадая на ногу, быстро перебирал ногами в сторону тамбура, поддерживаемый своим товарищем. Сержант, очевидно давно не получавший «люлей», растерянно молчал, продолжая возлегать на МОЕЙ простыне. Прапорщик, продолжая вырываться, давился фразами, типа «Пусти, шпак…»

— Не шпак, а товарищ капитан…

После моих слов ситуация резко поменялась. Сержант, проявляя ловкость и смекалку, свойственную старослужащим, ловко обогнув меня и прижавшегося ко мне прапорщика, испарился, очевидно посчитав, что при конфликте обладателей звездочек ему безопаснее отсутствовать.

Прапорщик перестал вырываться, принял подобие строевой стойки, только шумно и загнанно дыша.

— Ну что, товарищ прапорщик, сдать тебя на «губу» в Копьево, вместе с твоим бухим сержантом? Ты только скажи, и я это сделаю.

— Никак нет, товарищ капитан. Виноват, извините. Разрешите идти?

— Идите, товарищ прапорщик, но если я еще раз в своем вагоне увижу кого-то из вашего контингента… Ну вы меня поняли?

— Так точно. — сверхсрочник автоматически оправил сбившийся в сторону галстук и фуражку, буркнул Людмиле «извините», и сделав упражнение «налево», почти ровной походкой, покинул притихший вагон.

— Это что было? Я думала, что вы сейчас драться будете, приготовилась их сверху бить — моя подруга показала почти полную пластиковую двух литровку «Меринды», с которой она уединилась наверху.

— Я тоже так думал. Наверное, он меня за военного принял.

— Есть разница?

— Есть, но мы об этом говорить не будем.

Через несколько часов, когда мы сгружались на перрон железнодорожного вокзала столицы Республики, метрах в тридцати от нас прапорщик с сержантом пытались построить в подобие колонны свое воинство. Все участники конфликта, кроме зло зарычавшего Никсона, сделали вид, что не заметили друг друга.

— Ну что? Сегодня уже поздно, завтра дальше поедем. — я подхватил наши сумки и бодро двинулся в сторону привокзальной площади: — А сейчас в гостиницу заселимся и пойдем погуляем.

Главная, во всяком случае, самая высокая гостиница столицы Республики, называлась просто — «Столица». Строгая тетенька из службы заселения первоначально отказалась заселять меня с Людмилой в один номер, так как штамп о браке со мной у барышни отсутствовал. Вкус шоколада из красивой коробки помог женщине понять, что заселение в двухместный номер только супругов в демократической стране относиться к явному анахронизму, и спустя полчаса мы обустраивались в приличном номере на седьмом этаже с видом на центральный перекресток с кольцевым движением. Вообще, столица Республики, несмотря на скромное количество населения отличалось огромным количеством таких перекрестков. Огромные кольца из серого асфальта десятками вплетались в дорожную сеть этого уютного городка, смело соревнуясь по количеству таких развязок с полуторамиллионным Городом, откуда мы приехали. Город был в меру ухожен и спокоен, движение автомобилей под окнами замерло с наступлением темноты, утром мы прекрасно позавтракали, выгуляли пса, и через парк «орленок» двинулись в сторону автовокзала, до которого было метров пятьсот.

Небольшой автобус бодро вез нас по федеральной трассе в сторону городска Н-ска, до которого было три час пути и сто двадцать километров асфальта. Автобус, кружа на кольцевых разъездах, количество которых быстро перевалило десяток, бодро нес нас в сторону городков — спутников Столицы, потом, натужно завывая двигателем, поднялся из котловины и запыхтел по зеленой еще степи, над которой, на недосягаемой высоте, парили десятки орлов, суслики, то и дело, размытыми тенями, перебегали дорогу, а в бескрайней дали, за горизонтом которой угадывалось местное рукотворное море, виднелись бесчисленные стада и обрядовые камни -менгиры, петроглифы, курганные захоронения, оставшиеся от древних обитателей этих земель. Мы плыли по этому бескрайнему простору, где, казалось, застыла тысячелетняя история этого красивого, малонаселенного края.

Но, как бы не тянулась однообразная дорога, она все равно, заканчивается. За окнами автобуса замелькали дома, сначала одноэтажные, частного сектора, затем серые панельные пятиэтажки. Наконец, сделав круг, автобус устало скрипнул подвеской и остановился у пятиэтажки песочного цвета, на первом этаже которой синел странная пристройка, окрашенная синей масляной краской, с вывеской «Автостанция». Народ, в основном бабули около пенсионного возраста, бодро потянулись на выход, вслед за ними кинулся возбужденный Никсон, отлежавший все бока на металлическом полу автобуса.

Городок, куда меня занесла служба, а моих спутников — желание скрасить однообразие быта, или, по-простому, каприз, компактно располагался в горной долине, заботливо окруженной со всех сторон горами, с одной стороны — невысокими и пологими, а с другой стороны — ровно наоборот. Из-за хребта торчали высоченные трубы, при взгляде на которые, почему-то казалось, что дым из них последний раз шел несколько лет назад.

Я озадаченно посмотрел вокруг — пятиэтажки, разной степени изношенности окружали небольшую площадку, на которой замер автобус, привезший нас из Столицы. Люди гуськом уходили по улице, куда то вверх. Первый этаж соседнего здания занимал магазин, судя по открытой двери, и вышедшей оттуда женщины, работающий. Удивление вызывало то, что вместо огромных стеклянных витрин, предусмотренных когда-то советскими архитекторами, торговая точка была обшита ржавыми, наваренными внахлест, листами некрашеного железа. Такого я раньше не видел, а видел я многое.

— Люда, постой пожалуйста, я в магазин заскочу, посмотрю, что есть и дорогу спрошу. Мне в местном РОВД надо командировочный отметить и по моему делу разузнать.

В полутемном магазине, освещенном мерцающими и шипящими лампами «дневного света», что торчали в старых, «уставших» светильников, с большими промежутками, женщина в потертой вязанной кофте — «самовязке» и светлом платке диктовала что-то молоденькой продавщице в застиранном, ветхом халате, что высунув от усердия, острый язычок, что-то выводила шариковой ручкой в огромной амбарной книге. Судя по всему, шел отпуск продуктов в долг.

— Добрый день, дамы. Не подскажите, как до милиции добраться?

Юное лицо работницы торговли растянулось в широкой улыбке:

— Ой, тоже мне, скажете — дамы!

Бабуля, видно, повидавшая жизнь, не повернув ко мне голову, сухо спросила:

— А зачем тебе милиция?

— Справочку надо получить.

— Какую? — бесцеремонно уточнила пенсионерка.

— Что я кошелек потерял.

— Не ходи, не нужна тебе справка. — старуха бросила на меня неприязненный взгляд серых, выцветших глаз: — Дорого тебе справка обойдется.

— Вы если не знаете, где милиция находится, то так и скажите.

— Дурак ты. — бабка хотела с досады сплюнуть, но сдержалась и хлопнув железной дверью с дверным глазком, вышла из магазина.

— Вы мужчина бабу Машу не слушайте, она того, странная, бывает, как скажет чего — никто ничего понять не может. А милиция там расположена — тонкая рука махнула в сторону коричневой поверхности, наглухо отделяющей помещение магазина от солнечного света: — Наверх, пройдете парк и налево, там здание в два этажа и плакат висит «Их разыскивает милиция».

— Спасибо, барышня, постараюсь найти. А чем торгуете? — я осмотрел полки за спиной вновь захихикавшей девушки.

Ассортимент товаров народного потребления впечатления не произвел. Брутально и скромно. Только выбор алкоголя поражал воображение, а цены на спиртное были, на удивление, скромными.

— А можно мне вон ту бутылочку? — я ткнул пальцев в высокую бутылку «Гавана Клуб», с золотистой этикеткой, которую я не видел много лет.

Девушка бросила на меня полный жалости взгляд, как будто молодая мама смотрит на трехлетнего несмышленыша:

— Не советую, качество не очень. Водочки лучше возьмите — пальчик ткнулся в ординарную бутылку «Русской», что можно было встретить от Смоленска до Находки, но по цене, почему-то, в два раза превышавшей стоимость пресловутого рома из солнечной Кубы.

— да нет, я ром хотел, думал — вдруг из старых запасов осталось. Водку не хочу, спасибо, попозже зайду.

— Заходите, буду рада — девушка продолжала лучезарно улыбаться, несмотря на то, что покупатель я оказался никудышный.

Отдел милиции — двухэтажное здание за запущенным сквером встретило меня несвойственной такому учреждению тишиной и пустотой.

— Товарищ дежурный, я опер из Города. К старшему лейтенанты Злобину приехал. Не подскажите, как его найти? — после долгого и бесплодного стука в остекление дежурной части, я разглядел, мелькнувший в полумраке плохо освещенной «дежурки», силуэт.

Из второй комнаты к стеклу шагнул мужчина в милицейской рубахе без погон и форменных брюках. Глядя куда то в сторону, мужчина спросил:

— Зачем тебе Злобин?

— Я говорю — в командировку приехал, к Злобину, по уголовному делу.

— Не знаю я, где Злобин. Нет его. И вообще, никого сегодня уже не будет. Завтра, в девять утра приходи, всех здесь найдешь.

— Тогда прибытие мне в командировочном поставьте — я сунул в узкую щель документ. Дежурный долго копался в столе, в поисках печати, потом долго что-то карябал на командировочном удостоверении, в завершении чего, громко хлопнул по бумаге каким-то штампом.

— И об убытии сразу поставьте, чтобы два раза не бегать — не логично попросил я, на что дежурный, долбанув печатью еще раз, буркнул «Сам заполнишь» и вернул мне документы.

Глава 19

Глава девятнадцатая. Горные тропинки.

Людмила Сомова.

Коля вышел из здания милиции и подошел к скамейке, где я играла с Никсоном и лежали наши сумки. Выглядел, всегда невозмутимый, милицейский капитан…растерянным.

— Что-то случилась?

— Люда, я не знаю, но что-то здесь не нормально. Я не могу объяснить, но что-то не в порядке.

Я оглянулась и недоуменно пожала плечами — обычный городок, что тысячами раскинулись по всей нашей Матушке: панельные дома, не ухоженность, полумертвое предприятие, когда-то обеспечивающее хорошими заработками все население.

— Любимый, давай найдем жилье и бросим там вещи. Как я понимаю, отель «Столица» здесь отсутствует.

— Мне сказали, что гостиница там — Николай подхватил сумки и двинулся в сторону автостанции, Никсон привычно пристроился у левой ноги хозяина, а я, радуясь погожему деньку, двинулась следом.

— Вот свободный номер — сотрудник местной гостиницы, молодой парень с потухшим взором, распахнул не крашенную фанерную дверь, со следами неоднократного выбивания замка. Комната была чистой. На этом ее достоинства заканчивались. Четыре кровати из дешевой деревоплиты, в прожженными и рваными матрасами, шкаф с висящей на одной петле дверцей и окно, одно из стекол которого отсутствовало, а второе, треснувшее, было аккуратно заклеено синей изолентой.

— А получше ничего нет?

— Нет, есть еще четыре номера, все одинаковые.

— Слушай, мы еще погуляем, вдруг что-то получше найдем.

— Как хотите — парень равнодушно захлопнул дверь «номера»: — только имейте в виду — я до семи работаю, потом ухожу домой.

— Как же постояльцы?

— Если заселитесь, то ключи от гостиницы выдам, а если никого нет — зачем я здесь буду ночью сидеть. Дома лучше, да и опасно…

— Что опасно? — Коля навострил уши.

— Нет, ничего, я не это хотел сказать — парень торопливо зашел в комнату дежурного и захлопнул дверь.

— Пойдем, солнце, что ни будь получше поищем — Николай придержал тяжелую металлическую дверь, пропуская меня на улицу: — куда пойдем?

— Вон видишь, женщины стоят? — я махнула рукой в сторону импровизированного рынка, где десяток местных жительниц, разложившись на табуретках, складных столиках или просто, на расстеленном на земле картоне, продавали нехитрый набор овощей, солений и какой-то антиквариат.

Жилье мы нашли быстро. Дама лет шестидесяти, узнав, что мы готовы заплатить деньгами, шустро отбрив конкуренток, что кинулись предлагать нам гораздо лучшие условия, быстро повела нас в сторону очередного «хрущевки», на этот раз из бежевого кирпича, то и дело оглядываясь, не отстали ли мы, и тараторя без умолку.

— Квартира у меня хорошая, светлая. Дверь железная и балкона нет. Кровати, правда, раздельные, но все остальное хорошее.

— А вода горячая есть? — я мечтала скорее принять душ и переодеться.

Женщина посмотрела на меня, как на скорбную умом: — Вы издалека к нам приехали?

— Из Города, а что?

— Заметно. И у вас в Городе горячая вода летом бывает?

— Ну да. На месяц отключают, когда трубы ремонтируют, а так да, все время идет.

— У нас горячей воды нет. Когда Союз был, котельная вместе с отоплением воду давала, а потом все, только холодная.

Квартира была обычной, как у девяносто процентов бабушек, поэтому мы решили остаться.

— Вы на сколько планируете остаться?

— Ну два дня точно, а там посмотрим. — Николай протянул деньги.

— Внучек, а давай ты мне за три дна сразу дашь, а если что я потом верну — бабуля схватила купюры, спрятала из куда то, за пазуху и вновь требовательно протянула, сложенную ковшиком, ладошку.

— Нет, если не получится через после завтра уехать, я вас найду и доплачу. Вы где днем бываете? На базарчике? — Коля спрятал бумажник в карман.

— Ну да, каждый день на нем торгую. А вечером я у сына моего, в частном доме проживаю. Улица Энгельса, дом пятьдесят шесть. Вы как раз по этой улице в город въехали, если на автобусе прибыли. — бабка потопталась на порогу, потом. В дверях, обернулась, как будто что-то вспомнила: — Если на вид города захотите посмотреть, то лучше всего вечером, как стемнеет, мимо дач, на вон ту крутую гору поднимитесь. Вид оттуда такой открывается — на всю жизнь запомните.

— Спасибо вам большое, мы обязательно в гору поднимемся.

Мне показалось, или бабка действительно зло пробубнила, спускаясь по лестнице: «Ну, прогуляйтесь, прогуляйтесь.»

До вечера мы успели сделать много дел: — Николай сходил в гостиницу и за малую копеечку получил от администратора кассовый чек и справку, подтверждающий, что гражданин Жемчужный трое суток проживал в гостинице Н-ска, оплатив стоимость номера и сопутствующих услуг. В магазине мы купили несколько банок консервов республиканского комбината, что был известен в Сибири неплохим качеством продукции, а также буханку хлеба и пачку печенья. На рынке за сущие копейки приобрели пол ведра картошки и большого линя, которого Жемчужный долго и придирчиво нюхал.

Сгрузив все это богатство на кухне, мы, сполоснувшись под душем, решили не ленится, валяясь на диване и предаваясь разнузданному блуду на глазах у малолетнего щенка, а подняться на горку и осмотреть окрестности.

Ну что сказать. Стоя на кромке кряжа я сделала два вывода- снизу горы кажутся гораздо ниже, чем есть на самом деле, и окрестности Н-ска с высоты орлиного полета действительно сказочно красивы. Сначала мы долго шли по вполне приличной дороге, вверх, мимо сотен маленьких дачных домиков, с такими же, маленькими, огородиками. Затем дачи кончились, дорога, засыпанная шлаком, превратилась в узкую тропу, которая растворилась через сотню метров. Дальше мы поднимались просто, не разбирая пути, цепляясь за ветки деревьев и траву, на одном самолюбии. Вершина гряды казалась совсем близкой, виднеясь среди стволов сосен, но приближалась ужасно медленно. Как и предлагала нам хозяйка квартиры, наверх мы заползли одновременно с началом заката. Я встала во весь рост и замерла, завороженная открывшейся картиной — за грядой открывался огромный карьер, с гигантским серпантином технологической дороги, идущей по диаметру выработки, до самого низа, где в последних лучах солнца густо зеленело водой странного насыщенного цвета небольшое озеро. Вдоль дороги — серпантина, на небольших площадках, замерли, как гигантские жуки, остовы какой-то старой техники — то ли карьерные самосвалы, толи еще какие хитрые механизмы. Здание огромной фабрики зловеще темнело рядом с картером, взметая к небу две высоченные трубы, высотой, наверное, в пару –тройку сотен метров. Фабрика была мертва, и уже давно, лишь пара фонарей неприятного фиолетового оттенка светились на огромной территории. Между тем ярко-красный солнечный диск скрылся за далекими горными вершинами, и как это бывает в горах, земля мгновенно окуталась темнотой. Звезды, осыпавшие темно-синее небо, на этой высоте казались ниже и ярче, и мы стояли, обнявшись, обдуваемые еще теплым ветерком, наслаждаясь волшебной картиной.

Очарование момента испортил какой-то рвущий душу звук, донесшийся со стороны фабрики.

— Это что? — Николай наклонился над обрывом, силясь что ни будь рассмотреть в темноте, но по сравнению с светлыми стенами гигантской выработки, территория фабрики казалась радикально черной.

— Не знаю. Механизм какой-то скрипнул.

— Наверное трубы на ветру шатаются… — пошутил Николай, чтобы тут же скривится, как от зубной боли — из темноты раздался крик, и это точно был не механизм и не труба.

— Слушай, пойдем назад — я зябко поежилась: — тут конечно красиво, но что-то ветер стал дуть холодный.

— Хорошо, что на обратном пути не заблудимся — Коля попытался меня приободрить, показав рукой на яркие огни Н-ска: — хватайся меня за руку и пойдем вниз.

Через полчаса я поняла, что держать это в себе я не могу и притянула голову, помогающего мне спускаться, капитана к своим губам:

— Коля, а ты с пистолетом?

— Нет, я вообще его с собой не брал, думал в командировке выпью, расслаблюсь. А что случилось?

— Зря. Я чувствую, что рядом кто-то есть. Кто-то страшный. И он все ближе.

— Ты чувствуешь, с какой он стороны? — щекотно зашептал мне в ухо Жемчужный, но смешно мне не было.

Я незаметно ткнула пальчиком вправо.

— Сейчас — Николай подозвал беспокойно нюхающего воздух Никсона, пристегнул к ошейнику щенка поводок, который одел петлей мне на руку:

— Поводок натяни, пес не даст тебе упасть. Давайте, вперед, на огни, я за вами.

— Коля возьми — я достала из сумки черный нож, без которого теперь не ходила даже в ванную комнату в запертой квартире, и нащупав ладонь моего мужчины, сунула единственное наше оружие ему в руку: — Не потеряй. Там шнурок на рукояти, намотай на руку.

— Ага, понял. Давайте вперед, я за вами пойду.

Никсон уловив посыл хозяина натянул поводок и выбирая путь, потащил меня вниз. Я только перебирала ногами, выставив вперед раскрытую ладонь, чтобы не лишится глаз от хлещущих по лицу веток. Сзади что-то затрещало, а затем раздался громкий топот — Николай, громко топая и дыша, как паровоз, старался не отстать от меня. Не знаю, сколько длилась эта безумная гонка, но внезапно мои ноги почувствовали относительно гладкую поверхность тропинки, и я припустила из-за всех сил. Сбоку раздался какой-то рык, крик и звук удара. Я хотела остановится и оглянуться, что случилось с колей, но не смогла — Никсон как конь, тянул меня, набранная скорость по инерции тащила меня вперед и вниз и мне оставалось только быстрее перебирать сбитыми ногами.

Я смогла остановится только внизу, на границе между темными домами садовых участков и первыми «хрущевками». Никсон, дотянув меня до асфальта, мгновенно упал и теперь смотрел на меня, вывалив из пасти длинный язык и глазами показывая, что свою работу он сделал и теперь ожидает заслуженной награды.

Я не успела еще понять, что мне делать, когда за моей спиной раздалось отрывистое хрипение, и из темноты улицы дачного поселка на свет фонаря выскочил задыхающийся Николай, сжимающий в одной руке обломок какого-то полена, а в другой — мой ведьминский нож, с лезвием цвета самой ночи.

Склонившись в три погибели, Коля пытался протолкнуть в горящие легкие воздух, но не мог продышаться, а я чувствовала, как из кромешной темноты на меня, очень недобро, кто-то смотрел. Потом взгляд стал перемещаться, и я поняла, что надо срочно уходить. Я подняла пса, ухватила склонившегося к самой земле мужчину, под локоть, и потащила его вперед, подальше от этой жуткой темноты. Николай сначала уперся, видно, не шевелясь, ему было проще дышать, но я навалилась, и с мольбой и отчаяньем зашептала: — Коля, надо уходить, срочно! Ну пожалуйста, пойдем. Постепенно ускоряя шаг, Николай поплелся, продолжая стискивать руками свое бревно или дрын, и мой нож. Немного поплутав, мы вышли сначала к автостанции, а потом подошли к нашему временному пристанищу. Людей на улицах почти не было видно, лишь только, местами, на границах тьмы и тени, мелькали какие-то странные, изломанные силуэты, доносились тихие разговоры и резкий, лающий смех. Когда до тусклой лампочки нужного подъезда оставалось протий десяток шагов, с поломанной лавочки у подъезда, нам навстречу встали трое.

От неожиданности я, как клещ, вцепилась в ладонь Николая. От темных силуэтов, четко очерченных горящей за их спинами, тусклой лампой, вперед шагнул один. Это был парень с бледной, в каких-то язвах, кожей лица, в затасканной до прорех, футболкой и большим кухонным ножом в рук. Парень медленно и плавно двигался нам навстречу, выставив вперед обнаженную руку с ножом. Страшнее всего было то, что юноша смотрел не на нас, что было привычно, а чуть в сторону. Его глаза устремились в район моего плеча. Он неотвратимо двигался в ту сторону. Его лицо постоянно дергалось, живя казалось бы своей, отдельной от тела, жизнью. Губы парня кривились и приоткрывались, издавая странные звуки — казалось он разговаривает с кем-то, находящимся за моим плечом. Человек жил где-то в другой вселенной, жил полноценно, с кем-то общаясь, решая какие-то свои проблемы, но мне было страшно. Огромный ножик, с ржавим лезвием уверенно удерживаемый худой рукой, покрытой в районе сгиба локтя страшными гнойными язвами, колебался в моей вселенной, в полуметре от моего лица, и я растерялась. Николай оттолкнул меня, почти без замаху, стукнул по голове своим дрыном стоящего передо мной человека, и как кабан, бросился вперед, заодно снес с дороги двух миньонов улетевшего в кусты ноженосца.

— Давайте заходите — дверь в темный подъезд гостеприимно распахнулась, Никсон рванул вперед, потянув меня за собой. Пришла в себя я только тогда, когда замок двери сыто клацнул, отделяя нас от оставшихся за спиной опасностей.

— Коля, что это было?

— У подъезда наркоманы, а на горе не знаю. Кушать будешь?

— Какой кушать, я только спать.

— Ну как хочешь, а мы со зверем от этой прогулки проголодались.

Казалось я усну, как только упаду головой на подушку. Но нет. Через сорок минут, когда голова доложила, что от клокочущего в организме адреналина сон не придет, а с кухни донесся настойчивый запах чего-то вкусного, я не выдержала, и в чем была, то есть в костюме Евы, поплелась на кухню. Услышав скрип табуретки, на которую я, предварительно накрыв полотенцем, опустила свою попу, Коля обернулся от скворчащей сковороды, задернул занавеску на окне, одобрительно показал мне большой палец и вернулся к колдовству над плитой. Из-под стола, вызывая прилив желудочного сока в пустой желудок, вкусно чавкал чем-то счастливый Никсон. Я положила подбородок на локти, а грудь на стол, и стала гипнотизировать спину повара, чтобы он скорей дал мне чего-нибудь покушать. Мои усилия даром не пропали — через пару минут на стол перед моим носом опустилась большая глиняная миска, полная золотистых соломинок жаренного картофеля с очень вредной, но от этого, очень вкусной говяжьей тушенкой, на которую я и набросилась, вероломно, и без объявления войны.

Ночью я спала плохо, и виной был не набитый вредной и очень калорийной едой желудок, а странные ощущения, которые прерывали мой сон, как будто кто-то трогал входную дверь в квартиру, касался стекол окна, хотя мы арендовали жилье на третьем этаже. Встала я злая и не выспавшаяся, заявила мужчине, что никуда не пойду, буду дожидаться его в постели.

— Хорошо, отдыхай. Я ненадолго. На обратном пути зайду в магазин и куплю что ни будь вкусненького.

Замок щелкнул, дверь распахнулась, выпуская собравшегося уже Николая, а затем, по накрывшей квартиру тишине, я поняла, что что-то случилось.

Набросив на голое тело платье, я выскочила в коридор и повернулась в сторону, где примерз помертвевший взгляд капитана. Мое сердце стукнула, а затем, в испуге сжалось и провалилось куда то вниз. Я молча смотрела на входную дверь и понимала, что я не готова… Я готова выращивать пальмы и цветы, приходить в свой маленький офис, любоваться на плод своих рук, интриговать против энергокомпании и других хозяйствующих субъектов. Но возвращаться в прошлое, где кровь и смерть каждый день дышат за твоим плечом, нетерпеливо дожидаясь, когда глупый человек совершит неизбежную ошибку…К этому я уже не готова и мне очень страшно.

— Это то, о чем я подумал? — стылым голосом спросил Жемчужный.

— Наверное. Не уходи, мне надо десять минут. Одна в этой квартире я не останусь.

Когда мы запирали дверь, покидая наше временное жилище, мы оба старались не смотреть на глубокие царапины, казалось оставленные на бежевом полотне входной двери гигантскими когтями.

Глава 20

Глава двадцатая. Объем полномочий.

Павел Жемчужный.

Начальник местного РОВД никак не хотел смотреть мне в глаза, сначала продержал в приемной почти час, теперь старательно перебирал на столе бумаги и медленно цедил:

— Так что мы никак не ожидали что вы приедете. Вам должны были телетайп направить, что мы в вопросе разобрались, и машина приобретена на законных основаниях.

— Но лейтенант Глушков…

— Лейтенант Глушков сотрудник у нас новый, в служебных вопросах разбирается слабо. Увидел, что в районе появилась дорогая машина и полез ее проверять, а когда увидел, что она за вами в розыске, вместо того, чтобы разобраться, выслал вам сообщение…

— А где лейтенант…

— Лейтенант Глушков очень вольно относится к своим обязанностям. У нас конечно городок маленький, но мы все тут как большая семья. Человеку сразу квартиру выделили, двухкомнатную, на всю семью, наставника закрепили, а он ни о чем не думает, вперед-вперед, шашкой махать. Забрал у уважаемого человека дорогую покупку, поставил ее в отстойник во дворе ГАИ, а сам на охоту уперся, и уже три дня как нет. А по этой машине мне пришлось разбираться, начальнику райотдела, между прочим! — на мгновение в глазах майора вспыхнул гнев, чтобы тут-же погаснуть и сменится на тоску, смешанную со страхом.

— И что, как вы разобрались?

— А вот гладите! — по гладкой столешнице в мою сторону скользнула кипа бумаг: — Наш сотрудник не разобрался сразу, поэтому сложилась такая ситуация. Хозяин машины ведь умер? Умер, а его жена, которая наследница, она не в курсе дела, что житель нашего города, весьма уважаемый, прошу заметить, приобрёл эту машину у покойного за пять дней до его смерти. Вот, гражданин предоставил весь комплект документов, можете сами убедится.

Рука с крупной печаткой, украшенной черным агатом похлопала по прозрачному файлу.

Я стал листать толстый комплект документов. Чего тут только не было — Свидетельства о регистрации в палате как предпринимателя без образования юридического лица, выписка из домовой книги, две характеристики с места работы и жительства, членская книжка в гаражно-строительном кооперативе, копия паспорта, справка о наличии супруги и детей — двух совершеннолетних и трех малолеток. Непосредственно к праву собственности на автомобиль относились лишь два документа — доверенность, заверенная нотариусом нашего городского округа в том, что покойный за пять дней до своей кончины доверил принадлежащий ему трехлетний «Форд-Бронко» гражданину Ваксину П. В., уважаемому жителю этого городка. Вторым документом была выписка- справка из местного отдела ГАИ, что пять дней назад гражданин Ваксин П. В. стал собственником этой замечательной и очень дорогой машины, которая сейчас красовалась очень красивыми номерами «666».

— Ну видите? Убедились, что все в порядке?

Я оторвал глаза от доверенности и язвительные слова, что только слепой мог не заметить, что бланк доверенности выполнен на цветном принтере застрял у меня в глотке — в глазах начальника тоска сменилась лютым страхом.

Я сглотнул и кивнул головой:

— Да, вижу, что документы в порядке. Мне хотелось бы копии получить, чтобы следователь дело прекратил.

Майор явно обрадовался моей покладистости:

— Да, конечно, я вот для вас папочку подготовил и каждый лист заверен.

— Спасибо вам, товарищ майор — я вскочил и почтительно пожал протянутую руку: — Очень рад, что все так быстро разрешилось. Хотя съездил зря, но познакомился с таким замечательным городком. У вас так красиво, аж сердце замирает.

— Да, природа у нас замечательная. Приезжайте зимой на охоту, обалдеете. — майор жал мне руку и улыбался, зная, что на охоту сюда я не приеду.

— Я подумаю. Разрешите идти? — по дозволяющему жесту начальника РОВД я подхватил попочку с копиями бумаг и покинул кабинет.

— Ну что? — Люда устала меня ждать, а Никсон устал бегать и теперь валялся под скамейкой, высунув язык: — все дела решил?

— Не совсем. Нам сейчас надо на переговорный, а потом в квартиру, собрать вещи. И я хочу, чтобы ты была в полной готовности, схватить сумку и бежать вниз. Нам будет лучше, если мы сегодня уедем.

— Так я готова, можем через тридцать минут быть на автостанции.

— Нет, надо еще дела доделать.

— Коля, надо ехать либо днем, либо ехать завтра. В темноте мы с этой тварью, что нас нашла и дверь пометила, ничего не сделаем.

— Я тебя услышал, пойдем, времени очень мало.

На переговорном пункте мы пробыли два часа. Я сделал один звонок и получил одну срочную телеграмму.

— Коля, телефонистка тебя слушала, когда ты говорил по телефону.

— Спасибо милая, но она ничего понять не могла. Надо в Городе хорошо ориентироваться, чтобы понять, о чем речь была. Но все равно спасибо.

Дверь в арендованную квартиру была приоткрыта, из щели доносились приглушенные голоса — мужской и женский. Я потянул краешек двери, она, чуть скрипнув, распахнулась — на пороге стоял типичный «синяк» лет пятидесяти, бодро держа в руках наши с Людой сумки, а из –за его плеча с любопытством выглядывала бабка — наша квартирная хозяйка. Увидев нас, бабка изумленно округлила рот удивленным колечком — почему-то нас встретить на пороге квартиры она никак не рассчитывала.

— Да что ж это такое! — количество непоняток превысило критическую массу, и я ударил алкаша с моими вещами носком по голени, а потом в сплетение. Мужик взвыл, бросил чужие сумки и согнулся, пытаясь вздохнуть.

— Ай, лышенько, не бейте его, у него итак все нутро гнилое — заорала бабка и я ее послушался — мужика я больше не бил, взял его за шею, аккуратно вывел из квартиры и посадил на лестничную площадку, занес в дом упавшие сумки, завел остолбеневшую подругу и замкнул дверь на засов.

Бабка попыталась заорать снова заорать, но я перехватил ее гортань и потащил, сжимая за горло в туалет. Через пару минут, глядя в свое отражение в воде, буйной струей текущей из бачка унитаза, бабка начала каяться, в то, что я способен ее утопить в этом самом унитазе она почему-то поверила сразу:

— Я думала, вы не вернетесь…Ай! У нас кто в горы вечером уходит, обратно не вертаются. Простите дуру, черт попутал. Думала, что вы из столицы, люди богатые, а мне каждый день надо внучику деньги давать, а то он меня бьет…Да, под дверью внук мой, Витенька, на «крокодиле», проклятом сидит. Ему двадцать пять лет всего, а чувствую, что сдохнет скоро…от наркотиков этих.

Бабку я отпустил, пообещал утопить в унитазе, если еще раз увижу и отпустил, дав пинка на последок — не мог я ей простить, что эта тварь рассчитывала, советуя нам совершить вечернюю экскурсию в горной местности, что за вещами мы никогда не вернемся. Когда я выпроваживал старуху — внука под дверью уже не было, очевидно, что куда то уполз, в поисках порции отравы.

Наказав Люде запереться и никуда не выходить, ждать меня, я взял пса и пошел на улицу.

— Здоров, москвич, куда намылился? — поприветствовали меня два гаишника, стоящие у потрепанной «Волги» с синей полосой на кольце у автостанции.

— Здорово мужики! — я протянул руку: — А почему москвич?

Гаишники переглянулись, но руку пожали.

— Так ты говорят из Столицы приехал, на разведку. А потом еще приедут, эти, как их? А, рейдеры, у Ваксы завод отжимать.

— Я не из Москвы, я из Города — я показал «ксиву», меня ваш Глушков вызвал, что машина за нами в розыске, в вашем городе появилась.

— А что за машина?

— «Борд-Бронко» красный…

— А! Ну и как?

— Да как! Никак! Глушкова на работе нет, якобы на охоту ушел. Начальник РОВД мне копии документов отдал, что Ваксин машину купил. Мне бы еще Ваксина опросить…

Сержанты обменялись взглядами, после чего, тот что с автоматом, воровато оглянувшись по сторонам, прошептал:

— А вот этого мы тебе не советуем…

— Но мне надо, чтобы следователю…

— Мы тебе сказали, а ты сам решай.

— Ладно. А где Глушков живет не знаете?

— А зачем тебе?

— Ну скажу его домашним, что я его не дождался, а то невежливо как-то.

— А, ну тогда смотри — вон видишь на холме два дома без стекол…

— Вижу.

— А за ними такая же пятиэтажка. Первый подъезд, второй этаж, дверь сразу направо. Я его как-то по тревоге поднимал, поэтому где квартира запомнил.

— Спасибо мужики за информацию. — я на прощание поручался с гаишниками: — а еще не подскажите, вон та дорога куда идет?

— Это не дорога, это технологический проезд. Он мимо карьеров идет до обогатительной фабрики и все, там тупик. У нас одна дорога, а потом она расходится, одна на юг, на Столицу идет, а вторая на север — в Канск, но она совсем убитая.

— Еще раз спасибо парни.

Лейтенант Глушков с семьей жил в странном месте — в двадцати метрах от стены дома начинался крутой край сопки, покрытой густым ельником. А между домом Глушкова и самим поселком стояли остовы двух панельных пятиэтажен, полностью собранные, но состоящих только из панелей — ни одно деревянной или металлической детали в этих остовах не было, только бетонные плиты, как будто гигантское животное просто вылизало все дерево и весь металл.

Дверь мне открыла молодая худенькая женщина, с серым лицом и красными глазами, надежда в ее глазах, когда она увидела, кто за дверью, сменилась паникой:

— Вы кто?

— Здравствуйте, я капитан Жемчужный, уголовный розыск Города. Меня ваш муж вызвал сюда, сказал, что задержал машину в розыске за нашим отделом.

— Мужа нет! — она резко попыталась захлопнуть дверь, чуть не прищемив лапу любопытному Никсону, но между дверью и косяком оказался еще и мой ботинок.

— Извините, я все-таки войду — я невежливо толкнул дверь, вошел и запер ее на ключ.

— Что вам надо? — женщина в страхе отступала из прихожей.

— Мне лично — ничего. А вам мне кажется нужна помощь.

— Удостоверение покажите — маленькая фигурка решительно шагнула ко мне.

— Вы не понимаете. Тут нельзя жить — я обнимал острое плечико жены Глушкова, а она пыталась вытереть зареванное лицо, которое прятала на моей груди: — К нас двое детей, думали, что квартиру получим, проживем. Васе какая разница где служить, я в садик устроилась, детей сразу туда же приняли. Только через месяц поняли, что это филиал ада на земле. Все здесь решает Ваксин. Он пару лет назад как-то оказался владельцем обогатительной фабрики, остальныелибо уехали, либо доли ему продали. Фабрика не работает, вернее работает три месяца в году, а на каждое место пятьдесят желающих. Вся молодежь сидит на этом ужасном наркотике — «крокодиле», и мрут как мухи. Тащат все. Вон видите — два общежития? Из зданий вынесли все — дерево, доски, даже грозди все вырвали, там только голые коробки остались, все растащили. С темнотой на улицу не выйдешь — люди пропадают. Говорят, медведи ночью в город заходят и людей в горы утаскивают. Я лично оторванную руку как-то утром, по пути на работу, видела, просто на асфальте лежала, а вокруг немного крови растеклось. Муж мне про работу ничего не рассказывал, но все время мрачный ходил, а уехать отсюда нельзя — отсюда не переводят, только через увольнение. А куда мы с двумя детьми уедем? Три дня назад я в садике с первой работала, поэтому мы с девчонками без пятнадцати семь из дома ушли, а Вася еще спал, ему к девяти было. И больше я его не видела.

— Мне в РОВД начальник сказал, что он на охоту ушел…

— Вася охотником не был, только собирался зимой с парнями с работы на охоту сходить, они ему ружье обещали дать и все, что необходимо.

— А как ваш муж на работу шел, какой дорогой?

— Да вот мимо этих общаг бывших и шел, тут одна, прямая дорога.

— Скажите, а обувь его дома осталась?

— Зачем вам?

— Да вот, собачка у меня очень умная, которую вы чуть дверью не искалечили, она может попробовать след взять…

— Вы простите меня пожалуйста, и пусть собака ваша простит, я просто испугалась, незнакомый человек на пороге, я итак все время боюсь. А обувь Васина в коридоре стоит, только я слышала, что собака может только свежий след взять…

— Да, это все верно, только у вас окраина, да и собак и кошек, что могут моего пса отвлечь я не вижу. Не знаете, кстати, почему?

— Вы знаете, я как-то не обращала внимание… Может тоже эти… медведи?

— Может быть. Тогда мы какой –ни будь ботинок Васин возьмем и пойдем, след взять попробуем. Вы дома будете?

— Нет, мне в садик, во вторую смену, я скоро ухожу.

— Тогда телефончик мне напишите, я вам, если что узнаю — позвоню.

Никсон уверенно взял Васин след, довел до первого остова общежития, ткнулся головой в подъезд и вдруг выскочил оттуда, взвизгнув и поджав хвост, так, что я с трудом удержал его на поводке.

Пришлось мне шагать вперед, таща за собой упирающегося щенка. На бетонной стяжке пола квартиры справа было несколько темных пятен, затем две пыльные борозды вели в сторону проема окна, смотрящего в сторону леса. Я вылез через соседнее окно и пошел по еле видимым следам на слое елочной хвои, что в учебниках по криминалистики называют следами волочения. Метрах в трехстах, в яме, под вывернутым ветром или старостью деревом, следы волочения закончились, а под слоем хвои виднелась голубая материя, похожая цветом на форменную рубашку МВД, над ямой густо кружились мухи.

Людмила Сомова.

После того, как я тщательно задвинула задвижку входной двери и перебрала все вещи, которые старая тварь как попала распихала по сумкам, у меня закончились дела. Вещи, конечно, придется все перестирывать, но это уже дома. Дверь я замкнула простеньким заклятием, никакая тварь войти через нее не могла. Хозяйка квартиры, конечно, тоже оказалась тварью, но все-таки, она человек, да еще это ее квартира, на нее заклятие действовало плохо. Надеюсь, мытье головы в унитазе, что устроил ей Николай, на нее подействовала и в ближайшее время я ее не увижу. Поэтому мне оставалось только ждать. От нечего делать я включила телевизор. Изображение было на удивление четким — трансляционная вышка висела над всем городом, упершись стальными опорами в высокую скалу, возвышавшуюся над поселком, и пилот авиалайнера, поправив парашют на глазах у изумленных пассажиров, жизнерадостно сообщил, что время есть, потому что есть «Меллер», потом пошла жизнерадостная тетя Ася, а потом, как-то незаметно за окном стемнело. Я решила, что хорошо бы наделать бутербродов из остатков еду, так как мои мужики, на двух и четырех ногах, придут явно голодные. За бутербродами пришел черед чайника, к чаю я употребила пару кусков хлеба с колбасой, затем на всякий случай набрала воды в пластиковую бутылку и втиснула ее в сумку с вещами Николая, висящую на вешалке в прихожей, а потом на балконе раздался хлопок, как будто упало что-то тяжелое. Я заглянула в комнату — за хрупкой преградой из стекла и фанерок стояла какая-то темная масса и глядела на меня. Дверь взвизгнула, со звоном лопнуло стекло на балконе, дверное полотно начало складываться под давлением огромной массы, а я, оглашая весь дом своим визгом, уже бежала во лестнице, ведущей из подъезда вниз, думая почему-то о том, что хорошо, что в квартире были не очень чистые полы, а я брезговала разуваться — теперь спасаюсь в кроссовках, что безусловно удобнее, чем босиком. Ну улице меня схватили за руки и за шею, как несколькими часами раньше Николай хватал хозяйку квартиры, и через мгновение запихнули на заднее сидение «длинной» «Нивы», прижав к двери и придавив еще какие-то плотным мужиком, что выворачивал мне руки. Сзади хлопнула пятая дверь, я попыталась повернуть голову, но тут-же испуганно замерла — меня в шею укололо что-то острое, похожее на коготь, и кто-то, воняющий покрой собачьей шерстью и тухлым зловонием, задышал мне в ухо.

— Не вздумай ее здесь драть — абсолютно спокойным голосом произнес водитель — молодой крупный мужчина в серой ветровке, усаживаясь за руль и заводя двигатель: — потом салон не отмоем, и отец нас всех выдерет. Потерпи пять минут.

Я поняла, что это конец.

Глава 21

Глава двадцать первая.

Николай Жемчужный.

Несмотря на отличную летнюю погоду наше пребывание в Н-ске становилось все более неуютным. Странное поведение местных правоохранителей, лютая смерть опера, вызвавшего мен в этот городок за угнанным в нашем Городе автомобилем — все это толкало меня к срочной эвакуации из городка. Но я взял от молодой вдовы деньги за перегон автомобиля и должен был хотя бы попытаться его обнаружить. На улице быстро темнело — солнце опускалось все ниже к горным вершинам, а мы с Никсоном кружили по пустеющим улицам поселка, расширяя круги, а я периодически щелкал в кармане пультом сигнализации, полученным от снарядившей меня вдовы. В очередной раз (хорошо, что запасные батарейки были в кармане) кнопка пульта утопилась в пластиковом корпусе, когда я услышал знакомый звук — где-то за углом, на грани слышимости на родной пульт отзывался разыскиваемый мной автомобиль. Я осторожно выглянул из-за угла дома — на площадке перед двухэтажным зданием, в котором угадывался дом культуры послевоенной постройки, в ряду других, таких же пафосных, автомобилей, стоял золотисто-красный «Форд-Бронко», в позолоте колесных дисков, кенгурятников и обвесов. Помолчав пару мину, «Форд» дисциплинированно вновь встал на охрану, мигнув подфарниками. Диспозиция была такова — на крыльце здания, на фронтоне которого горела неоном вывеска «Ресторан. Отель. Сауна», стояли два тела в черных очках, с зажатыми в зубах сигаретами. Занятые важным разговором, на перемигивание фонариков «Форда», они внимание не обращали. Можно было попробовать, и я рискнул. Пригнувшись, я подкрался к нужному мне автомобилю, снял его с сигнализации, и прополз на водительское сидение. Никсон шмыгнул на второй ряд кожаных диванов. Двигатель завелся с одного оборота, автомат на «R», задним ходом из ряда сверкающих лаком автомобилей, только после этого захлопнул дверь, и развернувшись, газанул в выезду из города. Только после этого двое с крыльца побежали в мою сторону, затем, хорошо различимые в зеркале заднего вида, заметались на месте, а затем рванули в сторону бывшего дома культуры. Проехав по дороге, ведущей в Столицу, я погасил фары и свернул в малоезженый проулок, ведущий опять в поселок. Теперь моей задачей было забрать из квартиры, теоретически, стоящую с вещами, наготове, Людмилы и окольными путями выбираться из этого странного города.

К дома, где мы арендовали квартиру я подъехал через пару минут, чтобы успеть увидеть, как в заднюю дверь «длинной» синей «Нивы» закидывают мою подругу, которую я издалека узнал по белой блузке. Что за темные тени метались у кормы вазовского вездехода, я не разглядел, но его двери захлопнулись и мигнув «стоп-сигналами», «Нива» рванула со двора. Напротив, подъезда, где была наша квартира, я на минуту притормозил — рама окна, выходящая на балкон, была выломана во внутрь, стекла выбиты, свет в квартире не горел. Таких совпадений не бывает, значит, где-то впереди, увозят мою женщину, и с каждым мгновением я рискую потерять след машины похитителей. На мое счастье, следующий дом был длинным, и когда я выскочил на асфальт перед ним, впереди мелькнула алыми фонарями корма «Нивы», сворачивающей направо.

Похитителей я догнал уже в карьере. «Нива» стояла на технологической площадке по пути вниз, где-то в верхней четверти безумного серпантина, идущего к зеленому озеру внизу. Какой-то высокий мужик вытащив Людмилу из машины, ухватив ее за руки. Рывками подтаскивал к краю обрыва, а из пятой, задней двери «Нивы», огромной жопой ко мне, осторожно выползала какая-то огромная туша. Джип, повинуясь нажатию на педаль газа, с ревом рванул вперед, мужик, держащий девушку заметался о ослепительном свете фар, затем отпустил Люду и прыгнул в сторону. Я нажал на тормоз и золотистый «кенгурятник», не сильно, почти нежно, уперся в огромный кусок меха, что успел вылезти из багажника «Нивы», и начал поворачиваться в мою сторону. Толчок, джип навалился на огромного зверя, похожего на медведя, что оказался зажат между двумя автомобилями. Страшная морда, с раззявленной пастью, полной огромных клыков, почти развернулась в мою сторону, лапа с блеснувшими в белом свете фар когтями, оттянулась назад для удара, но в этот момент, джип сдвинул с места стоящую на скорости «Ниву», та, шурша заблокированными колесами по покрывавшему дорогу шлаку, сдвинулась к краю, а затем, вздыбив вверх корму, скользнула вниз, по уклону. Тварь, не успевшая развернутся, впустую схватила воздух мощной лапой в паре сантиметров от решетки кенгурятника, с свирепым ревом, исчезла из виду, ухнув вниз, а я, перегнувшись, распахнул дверь:

— Прыгай в машину, быстро!

Как только жопка девушки оказалась в чашке сидения, я нажал на газ, но немного не успел — мужик, как лягушка выпрыгнувший из-под колес «Форда», на удивление быстро восстановился и вцепился в руку Люды, не успевшей захлопнуть дверь. Девушка заорала, мужик прыжками бежал рядом с автомобилем, с каждым мгновением перехватывая мою пассажирку поудобнее. Я не знал, что делать, тормозить или бить полуприкрытой дверью по столбам ограждения дороги — оба варианта вели к проигрышу. Пока я думал, а Люда орала, пытаясь удержаться на сидении, удержать дверь, и отцепить руку мужчины, к которой уже присоединилась его вторая рука, пытающая ухватить девушку за волосы, к нашей группе присоединился еще один участник — Никсон, просунув морду между сидениями. Принялся остервенело кусать руки чужака. За бортом кто-то горестно вскрикнул, руки исчезли, пассажирская дверь захлопнулась, и я прибавил скорости.

На кругу за городом нас ждали — милицейская «Волга», как бы не тех сержантов, что разговаривали со мной днем, стояла рядом с каким-то длинным представителем американского автопрома, то ли лимузином, то ли просто длинным автомобилем из шестидесятых годов. Несколько человек обравшись кучкой, что-то горячо обсуждали, пыхая в черноте ночи огоньками сигарет. Было ощущение, что со стороны города меня не ждали, люди смотрели на юг, в сторону Столицы, где, на дистанции в несколько километров, периодически мелькали столбы света — наверное, там мчалась погоня за мной. Пока люди соображали, что за тачка сумасшедший без огней, мчится к ним со стороны города, пока бежали к своим автомобилям — я по краешку обочины проскочил их импровизированный блок пост и пошел по дороге в сторону севера, наконец включив фары. Через несколько секунд в мои зеркала заднего вида уперся свет фар — две машины мчались за мной по извилистой дороге между холмов и сопок. На скорости всем было плохо — длинный «американец» отстал сразу, плохо вписываясь в повороты, но и мою, высокую, машину, сильно раскачивало на виражах. «Волга» упорно висела на хвосте, то отставая, то вновь догоняя. Через десяток километров холмы сменились степью, где, на прямой как стрела, дороге, я мог спокойно от неуемной «гаишной» «Волги». Парни тоже это поняли, поэтому где-то за спиной раздался, приглушенный расстоянием и воем ветра, выстрел из автомата. Теоретически такие выстрелы редко приносят удачу, но с такой же частотой стрельба по колесам приносят трупы пассажиров или водителей, поэтому я крикнул не проронившей за все время ни слова Людмиле «Держись» и свернул в дороги вправо, в поля. Если джип, бойко несущийся по ровной степи, попадет колесом в канаву или еще какую нору, то нас здесь и закопают — в степи от погони не уйти. Но мы мчались куда то в темноту километр за километром, лишь шелестела по брюху джипа, приминаемая трава. «Волга», подпрыгнув несколько раз где-то сзади, на какой-то гребенке, окончательно отстала минут пять назад. Больше оттуда не стреляли.

Всю ночь мы ехали, избегая поселков и крупных дорог, держа курс на север и ориентируясь на слабый свет, подкрасивший черноту неба на востоке. Нашли на каком-то проселке старую заправку, заполнив баки непонятным дерьмом, якобы «А-девяносто два», и снова покатили на север — я хотел основательно оторваться от административных возможностей теневых хозяев Н-ска.

Люда дремала, измученная качкой и тряской проселочных дорог, когда на востоке загорелась ярко-красная кромка восходящего солнца. Ресницы девушки вздрогнули, она открыла глаза, чтобы инстинктивно отвернуться от яркого света.

— Привет. Где мы?

— Не знаю, милая, скоро определимся.

— Стой, стой — меня внезапно схватили за плечо.

— Что? — я инстинктивно нажал на тормоз.

— Мне надо — легкая фигурка выскользнула из кабины и неуверенно, после сна, побежала в сторону.

Ну, наверное, за ночь приспичило, мне тоже не мешало бы отлить. По устоявшемуся обычаю — если девочки направо, то мальчики налево, мы с Никсоном, стараясь не смотреть в сторону нашей спутницы, что удалилась довольно далеко, сделали свои дела, прошлись не много и вновь загрузились в кабину.

— Вот и я — дверь хлопнула, зашуршал ремень безопасности, Людмила повернула ко мне на удивление довольное лицо: — езжай прямо, второй поворот налево выведет на трассу через пять километров. Нас там никто не ждет.

— Это что? — я ткнул пальцем в потертую черную ленту, что держала в руку моя спутница.

— Там на дереве сняла — тонкий пальчик махнул вправо, где метрах в ста от дороги стояло несколько, привычных уже, томно коричневых камней и одинокое дерево с множеством привязанных на ветвях и стволе ленточек

— Так не хорошо же, не тебе же принесли…- я был не на шутку озадачен -подруга всегда чтила чужие символы.

— Мне разрешили — после безмятежного ответа я выпучил глаза от удивления — моя брезгливая и чрезвычайно чистоплотная спутница жизни деловито повязала старую ленту вокруг головы.

— Люда, с тобой все нормально?

— Абсолютно, поехали вперед, нам домой надо.

К моему удивлению обратную дорогу через Канский край и шахтерскую область, Людмила продремала, с счастливой улыбкой на лице. Периодически она открывала глаза и говорила, куда необходимо свернуть. Когда до границы наше области оставалось пять километров, она резко открыла глаза.

— Стой. Подожди. Выслушай меня внимательно. За поворотом пост ГАИ. Я не вижу благополучного для тебя варианта миновать их. Сейчас свернешь вот на этот сверток, и газуй, как только сможешь. Если успеем проскочить, прежде, чем они нас перехватят, то все будет хорошо. Если они не дадут нам выскочить на дорогу — я просто тебя дальше не вижу.

Выругавшись про себя, ибо давно не видел Люду настолько озабоченной, я свернул влево, и мягко покачиваясь по пыльному проселку, помчался вперед, задевая пыльными боками джипа заросли двухметровой лебеды. Трасса шла параллельно проселку. Если бы я ехал на какой-нибудь «копейке», возможно я бы проскочил незамеченным, но не на высоком красном «форде». Как только я поравнялся с постом ГАИ на дороге, они бросили разборку с каким-то мужиком на старом «Москвиче», и бросились к соей машине. Я прижал педаль газу, успев выскочить из глубокого кювета на асфальт шоссе метров секунд за пятнадцать, до момента, как меня перехватили. Сейчас, подпрыгивая на неровностях, мы мчались по плохому дорожному покрытию, означавшему, что мы в родном регионе. Сзади вспыхивали сине-красные огни патрульной «канарейки», кто-то что-то от меня требовал, а я сильно, как никогда в жизни, мечтал, чтобы меня остановили наши, родные гаишники.

На стационарный пост с старым бронетранспортером в капонире из бетонных блоков, мы влетели как цыганская свадьба — с отчаянными сигналами клаксонов, визгом тормозов, матом в громкоговорители и клубами пыли. Я остановил джип у входя на пост, вывалился из кабины и с наслаждением задрал вверх руки под прицелом нескольких автоматов. Потом меня поволокли на второй этаж поста на правеж.

— А я вам говорю — я капитан милиции. Вот мое удостоверение, командировочный и отдельное поручение следователя найти и доставить в РОВД вот эту машину. На каком основании вы хотите меня с машиной кому-то передавать — я был в своем праве и при свидетелях орал на старшего по КПП гаишного старлея: — то, что в Н-ске тамошнее начальство зарегистрировало похищенную у нас машину на местного предпринимателя не имеет никаких законных оснований. Вот копия доверенности, на основании чего машину поставили на учет в Республике, а вот заверенная телеграмма от нашего нотариуса, что доверенность с таким номером в реестре была выдана совсем другому гражданину. А в этих обстоятельствах вполне возможно, что вообще хозяина машины убили. И вы хотите меня с машиной передать вот этим хлопцам на основании непонятной ориентировки? — я пренебрежительно махнул в сторону сержантов — представителей ГАИ соседней области, что не успели догнать меня на своей территории.

Старший лейтенант задумчиво пожевал губами, зачем-то погладил служебный жетон на груди, потом, очевидно приняв какое-то решение, повернулся к «соседям»

— Нет, ребята, машину я вам не отдам. У капитана все законно, а вы езжайте к себе домой.

— Мы доложим руководству — не прощание злобно бросил один из сержантов, направляясь к выходу.

— А тебе до Столярово наш экипаж сопроводит, а то, что-то эти ребятишки что-то очень рьяно за тобой гнались — признав меня за своего, старший поста стал приветлив: — У нас как раз экипаж на обед поедет. Давай, счастливой дороги.

— Почему здесь помято и бок поцарапан? — молодая вдова, прибывшая в РОВД в сопровождении симпатичного молодого человека в импортном костюме, брезгливо потыкала пальчиком в вмятину на золотистом «кенгурятнике»: — мне кажется я с вами не об этом договаривалась.

— Я с вами тоже не договаривался, что в меня стрелять будут — я сунул вдовице связку ключей: — Если бы в машину попали, вы бы мне тоже претензии предъявляли?

— Я не знаю, о чем вы говорите, но я вам деньги заплатила и поэтому…

— Знаешь, что, дорогая, иди в жопу со своей машиной — я развернулся и пошел в здание РОВД. Надеюсь, что ты еще хлебнешь лиха со своей тачкой.

Разборка по поводу моего безобразного поведения в командировке было коротким. На невнятное сообщение из милиции Н-ска, в связи с тем, что отдельное поручение следователя я выполнил, а законность перехода права собственности на «Форд» после официальной проверки здесь, стало еще более сомнительным, то в сердце восточно -сибирских степей был направлен письменный ответ с читаемым между строк смыслом «Сами дураки». Служба моя втянулась в обычную колею. Лишь одно не давала мне покоя — Людмила. По приезду она постоянно находилась в приподнято-радостном настроении, постоянно читала бабкины книги в деревянном и кожаном черных переплетах, не снимала с головы черную ленту. Даже не постирала ее ни разу, что на нее не было похоже вообще. Так прошло три недели. А однажды вечером я обнаружил на трюмо в спальне записку — «Уехала на несколько дней, не волнуйся».

В пристроил Ареса к Людиной маме, загрузил в «копейку» подруги волнующегося Никсона, засунул в тайник под задним сидением обрез охотничьего ружья, от звонился руководству, что заболел и несколько дней пролежу с температурой, после чего выехал в ночь в сторону Республики — я почему-то точно знал, куда направилась эта девица.

Девятьсот километров я проехал за десять часов. В Нске снял квартиру на третьем этаже типичной панельной «хрущовки» и устроился у окна, выходящего на круг у автостанции. Два автобуса из столицы были мне не интересны. Третий автобус, пришедший под вечер оказался тем, что я ждал с самого утра — из салона легко соскочила на нагретый за день пыльный асфальт легкая девичья фигурка в белой блузке и короткой джинсовой юбке. Светлые волосы были забраны в скромный хвост, а набившая мне за неполный месяц черная лента изображала браслет на тонком девичьем запястье.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21