Сказки о Радмире, Пелагее, Пафнутие, Ягнеде, лесе дубовом, боре сосновом, семерых волках, косолапом медведе, английском рыцаре, сорокоголовом змее и других [Тарас Рыбин] (fb2) читать онлайн

Тарас Рыбин Сказки о Радмире, Пелагее, Пафнутие, Ягнеде, лесе дубовом, боре сосновом, семерых волках, косолапом медведе, английском рыцаре, сорокоголовом змее и других

ВОЛШЕБНАЯ САБЛЯ

В одном городе русском жил княжич Радмир. Когда дорос княжич до годков девятнадцати, стал тосковать в одиночестве. Увидел то князь-отец и тут же понял, что делать надобно. Послал отец сына в страны заморские искать себе жену верную, невесту красную. Долго ли, коротко ли, погостил княжич у короля английского да короля французского, у короля германского да короля датского. Все принцессы хороши: волосы — цвета пера лебединого; глаза — цвета неба весеннего. Все хороши, да не по душе Радмиру.

Воротился Радмир в землю русскую, да так рад был, что в город въезжать не спешил. Заехал по дороге в лесок-перелесочек, да и остался там ночевать у кострища жаркого. Вдруг просыпается ночью и слышит: шум, гам, крик, вой! Вскочил, побежал и видит: стая волков терзает девицу красную, хотят в клочья порвать её да по кусочкам сожрать её. Схватил Радмир дрын дубовый, да раскидал лесных супостатов по веткам. Зверье хвосты поджали и пустились бежать в разны стороны.

А девица та к ручью сбегала, умылась, да к Радмиру воротилась.

— Кто ты есть, красна девица?

— Зовусь Пелагеей, царевной лесной. Но ты, Радмирушка, зови меня Пелагеюшка. Теперь я твоя, коль замуж хочешь взять меня.

Люба стала княжичу девица красная.

— Но как ты здесь оказалася?

— Бежала я от гнева батюшки моего, царя леса дубового. Хотел он меня замуж выдать за сына владыки бора соснового. Но не люб о мне, ох не люб! Воспротивилась я, а царь разгневался. Из царства выгнал меня. Теперь уж я — бесприданница. Прознали о том разбойники серые, хотели сожрать меня. И сожрали бы, если б не ты, Радмирушка! Теперь как скажешь, так и да будет мне.

Взял княжич девицу за рученьки белые и молвит:

— Если скрасишь, девица, жизнь мою тоскливую, то не надобно мне другого приданного. Повезу тебя в город батюшкин, будешь ты там княжною русскою.

Посадил девицу на коня ретивого и отправились в город русский. Князь-отец Пелагеюшке не нарадуется: и красива, и умела. Решили свадьбу играть, да за день до свадьбы все то и случилось.

Поднялся ветер-ураганище, шум, грохот, и недра земли содрогнулись. Соглядатаи на стене городской удивились: из леса войско на город идёт огромное, войско несметное, войско звериное. А во главе войска того — богатырь могучий с саблею яркою.

Подходит богатырь к воротам города русского, одет весь в одежды зелено-карие, облачен в доспехи древесные. Взывает он гласом гулким:

— Почто, княжич, невесту сына моего к себе увез?

Отвечал князь-отец со стены городской, со стены крепостной:

— Чем докажешь, что невеста она сыну твоему? Отец девицы, что замуж выдавал ее, прогнал ее, отказался от нее.

Молвил владыка бора соснового:

— Отец ее, сосед мой, отказался, а я не отказывался. Отпирай ворота и отдавай девицу!

Тогда князь-отец молвил гневно:

— Коли хочешь, сам и отпирай как можешь.

Подошел владыка лесной к воротам города, да как взмахнет трижды саблею волшебною и порубил ворота дубовые в щепки сосновые. Вошел в город, а за ним и всё войско звериное: глазами зыркают, люд мирный клыками стращают. Встали звери по одну сторону, а воины дружинные — по другую. Друг на друга скалятся, а напасть не решаются. Молвит тогда владыка лесной:

— Негоже людям со зверями цапаться. Вызываю князя на бой ратный, на бой честный. Смерти князя не желаю. Чье оружие первым сломится, тот себе девицу и оставит.

Поглядел князь на меч свой боевой: меч булатный, меч старинный, и согласился на бой. Сошлись князь да владыка лесной, ударил меч княжеский о саблю волшебную, полетели искры что брызги морские. И разбила сабля волшебная меч княжеский, меч булатный, меч старинный аки спичку сосновую. Не успели опомниться, как усадил медведь девицу на спину себе, да и был таков. Уехал и владыка лесной с воинством.

Погоревал княжич, да не долго. Оседлал скакуна ретивого, да поскакал по следу войска звериного. Скакал он по лесу три дня и к вечеру увидел крепость древесную, не рукотворную, а из земли выросшую. Видит: в самой высокой башне — окно, а в окне — Пелагеюшка. Стал он по древу карабкаться и вскоре до окошка добрался.

— Идём, Пелагеюшка, взбирайся на спину мне, увезу тебя в город русский.

— Нельзя, Радмирушка, свет мой. Узнает владыка лесной. Пустится в погоню и порубит тебя саблей волшебною.

— Душа моя, Пелагеюшка! Где достать мне саблю волшебную?

— Нет места такого, где бы лежала она. Но царевна лесная может саблю волшебную выковать, но единожды в жизни и для мужа верного. В первый вечер начнет она, да на третий вечер окончит. Да боюсь — не успеем мы.

— Не бойся, душа моя! Придумаем что-нибудь.

Залезла царевна-девица на Радмира спину крепкую, спустились они, да и пустились галопом до града русского.

По дороге проголодались. Видит Радмир, что бобриха в ежевике запуталась и говорит Пелагее: «Сохотничаем?» Но девица умоляет: «Не тронь зверя, Радмирушка, ее муж нам службу сослужит». Послушал княжич девицу, вызволил бобриху, жену бобра речного. Та поклонилась, да и прыг во своя си.

На третью ночь приехали в город русский на радость князю-батюшке, да тем же утром и обвенчались. Как службу сослужили Церковную, так царевна лесная тут же удалилась в кузницу жаркую. И только стук молота да шипение пара доносится. Три дня трудилась не покладая ручонок белых. На третий вечер вручила мужу саблю яркую, ночью холодную, днем жаркую.

— Прими, Радмирушка, саблю волшебную и помни одно: чем сильнее жена тебя любит, тем крепче твое оружие; и кого жена сильнее любит, то и победит. Я тебя сильно люблю, но жена врага твоего тоже без ума от мужа своего.

Принял княжич клинок волшебный и стал ждать врага своего.

А тем временем, проведал владыка лесной, что похитил княжич девицу прямо из крепости его древесной, из башни самой высокой. Пустился в погоню с войском звериным, да не тут-то было. Бобр, тот, что муж бобрихи, плотины порушил. Разлилась река полноводная. Застряло зверье в болоте. Шесть дней добиралась погоня до города русского.

У ворот встретил их княжич Радмир с саблею яркою, то холодной, то жаркою. И молвил к нему владыка лесной:

— За то, что незаконно выкрал ты девицу из моей крепости древесной и женил ее на себе не сносить головы тебе!

И сошлись на бой княжич младой и владыка лесной. Пришли на то место и жены их. Жена владыки, царица лесная, для мужа приоделась: серьги длинные, платье заморское. Сразу видно: любит мужа своего. А Пелагея пришла в платье простеньком да с глазами завязанными.

В первый раз встретились сабли волшебные. И было то удару молнии подобно. Царица лесная мужу кричит да подбадривает, а Пелагея все про себя молитву за мужа читает.

В другой раз встретились сабли волшебные. И было то двум громам подобно. Тут царица лесная увидела Радмира, и вдруг люб он ей стал. Отвернулась жена от мужа своего и к Радмиру повернулась, да так что б видел он ее: серьги длинные да платье заморское. А Пелагеюшка не глядит сквозь повязку тугую: молитву за мужа читает, да слезы роняет.

В третий раз встретились сабли волшебные. И был тот удар подобен трем громам небесным. И разлетелась сабля владыки лесного на кусочки мелкие. Опустил клинок княжич и молвит:

— Как пощадил ты отца моего, так пощажу и я тебя. Уходи во своя си.

Удалился владыка лесной в край свой хлебавши не солоно. Там разругался он с женою своей за то, что предала она его. А она за то, что отругал ее, отравила мужа своего. И стала она края того владычицей грозною, чародейкой черною.

А Пелагея с отцом помирились. И отдал царь лесной весь лес свой ей в приданное. И стал с тех пор лес тот дубовый землею русскою, а медведь — зверем русским. И жили Радмир с Пелагеей по-разному, но в общем — радостно. И к Богу отошли в одночасье.

Лешие ушли

— Лешие ушли!

По лесу промчался слух. А может это только ветер? Он со свистом пролетел вдоль троп и со всей силой врезался в мягкие заросли ивы. Запутавшись в ветвях, ветер жалобно зашуршал тонкими листиками:

— Лешие ушли!

Встревожилось древо, закачалось и давай реку будить:

— Проснись, мол, подруга! Лешие ушли!

Заволновалась река волнами да пеной:

— Как так ушли?

И понесла листья ивовые с вестью печальною. Так и прознал лес тот весь, что нет в нем больше хозяев. А значит и порядкок в нем блюсти некому.

* * *

Случилось то в то время, когда правил градом русским да лесом дубовым князь Радмир с княгинею. Просыпается князь от того, что в створки оконца стучат, да часто так: тук-тук-и-тук, так-так-и-так. Отворил князь створку, а там — птица-синица. Пархает, крылышками машет, да тонким голосом причитает.

— Ой, княже-княже, княже Радмирушка, горе-горе, случилось такое да такое! В лесу да в нашем да дубовом! Нет порядка, нет порядка! Лешие, деревьев пастушки, хозяева наши, ушли! Ушли да лес оставили, лес покинули. Радмирушка, не стоять лесу нашему и дня единого!

И ясно было Радмиру все то, что птица-синица поведала, так как птичий язык понимать мог. Удивился князь весточке странной, и спрашивает:

— Почто же лешие, пастыри древесные, уйти решили?

Отвечала птица-синица:

— На границе с бором сосновым хворь лесная поселилась. Живет там теперь старец один. Уж две луны полных, как поселился там. Избу срубил себе, обнес стеной-частокольною, да живет там один-одинешенек. Во дворе его все растет да живет, а за стеною — мор царит да тьма стелется. Кто ступит на землю темную, тот помрет на месте. Ох, не добр человек тот, ох не добр!

— Не уж то никто не сумел прогнать старика того?

— Нет, Радмирушка! Волки пытались, медведь ходил, да никто из них не вернулся. Все там сгинули.

Прогневался князь на злодеяния такие во владениях его.

— Поеду я и прогоню колдуна старого с земли русской!

— На тебя, княже, надежда едина!

Оседлал князь коня боевого, коня ретивого, и пустился в путь с дружиной малою.

Подъезжают к краю, где лес дубовый кончается, а бор сосновый начинается, и видят — изба стоит. А вокруг избы — стена-частокольная. А вокруг стены — тьма, мор, да трупы звериные. И только тропа, что к калитке ведет, поросла травкой зеленою. Глядит князь с дружинниками, удивляются. Отворил князь калитку, а там у крыльца — волков семеро: лежат сытые, довольные. Узрели волки князя, встали на лапы и давай кланяться. Глядит князь с дружиною, удивляются. А у входа в избу диво дивное! Старец с медведем борются! Медведь огромный да бурый, а старец весь в черном да с посохом. Пригляделся князь — нет, не борются, а обнимаются! Увидел медведь князя, поклонился, да и ушел в сторону. А старец князю радуется, в дом приглашает, да за стол всех усаживает. А стол уж накрыт, будто ждали их. Князь с дружиной на яства поглядывают, а вкусить не решаются. Отведал тогда старец от яства каждого. И давай дружинники уплетать за обе щеки. Князь только медлит, да старцу молвит:

— Скрыть не хочу, зачем приехал я. О тебе, старче, слух ходит не добрый, что мор ты сеешь на земле русской, что колдун ты и зверей губишь. Синица прилетала и сказывала, что сгубил ты волков семеро да медведя огромного. А пришел к тебе и вижу, что не правда то. Теперь не знаю, что и думать. Что сам ты о себе скажешь?

— Как сам ты рекл, княже, не правда то. Слух правды не любит, а ко лжи ластится. Звать меня Пофнутием. Чернец я, Бога прислужник. Сюда прислан я тьму да мор удерживать.

— Вижу, что слеп слух звериный аки людской! Но скажи мне, старче, отколь тьма да мор пришли к нам?

— Ягнеда, владычица бора соснового давно уж — колдунья черная. Она мужа своего, владыку лесного, загубила отравою. И верных ему зверей умертвила чародейством черным. От дел ее темных заболел мором бор сосновый. А теперь хворь эта и в наш лес пришла.

Исполнился гнева князь и молвит:

— Соберу дружину великую, да выдворю ведьму из бора соснового от границ русских подальше!

Отвечал старец голосом мирным:

— Не поспешничай, княже. Коль ступят твои воины на землю темную, землю мертвую, так тут же сами и помрут.

— Что же делать мне, отец черноризец?

— Есть у меня сапог пара. Сапоги не простые, да водою живою, водою святою пропитанные. Коли их ты наденешь, то везде пройдешь. Но сапожек мужских у меня лишь одна пара есть. Так что идти тебе самому надобно. Но ты не страшись. Там в бору да сосновом кроме колдуньи никого в живых уж и не осталося. Вот тебе посох мой с крестом Божьим. С ним победишь. И помни еще, что в крепости черной не след тебе ни ясти, ни пити, ни кого-либо целовати.

— Спасибо тебе старче, но как же я без опоры тебя оставлю то. А мне моя сабля волшебная больше к лицу идет.

С этими словами встал князь из-за стола, принял от старца сапоги водою живою пропитанные, поблагодарил за хлеб-соль, да и попрощался.

За калитку вышед, отпустил князь дружину домой. Велел княгине доложить обо всем, что видели да слышали. А сам обул сапоги Пафнутьевы, ступил на землю мертвую и пошел пешим ходом до крепости колдуньи черной. Идет по бору темному, а вокруг все сосны с иглами. Иглы как кинжалы длинные да как стрелы острые. Так и норовят проткнуть да порезать. Подходит к крепости древесной, а она вся гнилью покрыта и смердит падалью. Врата черные сами отворились, и вошел Радмир в крепость колдовскую. Идет и видит — стол стоит, яствами да питием богато уставленный. Вспомнил вдруг, что голоден. Сел за стол, и, позабыв совет старца, голод с жаждою утолил. Встает Радмир и в следующую залу проходит. Тишина везде, тьма повсюду. Вдруг видит, у прямо стены жена его стоит, Пелагеюшка, по рукам и ногам связанная! Двинуться не может, только слезы льет да к мужу взывает.

— Помоги, Радмирушка! Колдунья связала меня оковами волшебными. Но коль поцелуешь меня, в тот же час распадутся цепи тяжелые! Не медли, любимый!

Дрогнуло сердце Радмирово, подбежал он к пленнице и в губы алые поцеловал ее. Тут же гром грянул! Зажмурился Радмир, а как глаза открыл, глядь, а на месте княгини — Ягнеда, колдунья черная, стоит да посмеивается. О потом, разверзши уста черные, говорит голом леденящим:

Вот и дождалась я тебя, княже! Трижды не послушал ты совета хрыща старого. Сказывал он тебе посох его взять, а ты не взял. Наставлял он тебя в замке моем не вкушать ничего да не пити, и никого в замке моем не целовати. А ты падали моей вкусил, и крови моей испил, и уста мои поцеловал. Теперь поплатишься ты за гордость свою и непослушание. Здесь останешься на веки вечные. Тот, кто раз отругал меня смерть вкусил, а тот, кто не достался мне теперь будет у меня на веки в услужении. Тогда понял князь, что наложила на него ведьма чары темные, чары крепкие. Хочет саблю из ножен вынуть, да снести ведьме голову, и не может. Глаза смотрят, куда колдунья направит; руки творят, что колдунья велит; ноги идут, куда ведьма прикажет, уста глаголют, что в них чернокнижница вложит. И только слезы не по силам заклятью сдержать.

А тем временем, прибыли дружинники княжеские в город русский, да княгине все, что знали, поведали. Слушает их Пелагея, а сердечко побаливает. Вопрошает к дружинным:

— А взял ли князь-батюшка посох, чернецом предложенный?

Отвечали воины дружинные:

— Нет, матушка, не стал князь посох брать. Сказал, что сабля сподручнее.

Еще сильнее заболело сердечко у княгини.

— А внимательно ли слушал князь старца наставления?

— Нет, матушка, князь все вокруг поглядывал, да в путь торопился.

Невыносимо заболело сердце княгини. Встала она, кобылу оседлала гнедую, да и пустилась к старцу галопом.

Прискакала к избе со стеной частокольною, а чернец-старец с косолапым уж у калитки ее поджидают. Припала княгиня к ногам границ хранителя, за мужа прощения просит.

— Прости нас, отче! Радмирушка мой, рубака лихой, горделивый. Думал, что сам без креста Божия с ведьмою сладит. Да чует сердце мое, что не сладил. В беде он. Отдай мне посох твой, да сапожки волшебные. Пойду, мужа из сети черной вызволю.

Тогда отдал ей старец-чернец посох свой дубовый с крестом Божиим на навершии. Отдал и сапожки волшебные и сказал:

— Чтобы узреть правду-истину в замке чародейки черной, прикоснись ко лжи крестом на навершии посоха. И ложь тут же оборотится правдою. А как явится колдунья, стукни оземь посохом трижды во Имя Отца, Сына, да Духа Святого.

Выслушав чернеца внимательно, ступила княгиня Пелагея в царство темное, в царство мертвое. Идет по бору сосновому шагом скорым, о сучья кривые спотыкается, об иглы-кинжалы царапается. Приходит к воротам бывшей темницы своей, а те не отворяются. Прикоснулась к воротам крестом Пелагея, и видит — два чудовища рогатых да мохнатых створки удерживают. Уразумели чудища, что видно из стало, убоялись, да под землю провалились. Вошла Пелагея в крепость черную и в главной зале видит стол яствами и пивом богато уставленный. А запах-то, запах такой что хочешь не хочешь, а о жажде да голоде вспомнишь. Но сердечко у княгини ноет, о еде и думать не желает. Подошла Пелагея к столу тому, и только крестом на посохе по нему стукнула, как яства обернулись гнилой падалью, пиво — черной кровью, а запах — невыносимой вонью. Ступает Пелагея в залу дальнюю самую, а там два трона стоят. Трон побольше пустует, а на том, что поменьше — Радмир-князь восседает, за гостьей строго наблюдает. Пелагея мужа увидала, заплакала, и со слезами на грудь к нему кинулась. А князь со всей силы откинул ее так, что о дальнюю стену стукнулась. Взмолилась Пелагея:

— Ты что же, Радмирушка, аль не признал меня, Пелагею, жену твою верную?

Отвечал ей муж ледяным голосом:

— Врешь, девка! Не жена ты мне! Жена моя — колдунья черная, владычица здешняя.

— Как же так, Радмирушка! Аль не помнишь, как от волков меня спасал? Аль запамятовал, как из этой самой крепости на спинушке своей стаскивал? А как за меня с владыкой бора сего на саблях силушкой мерился?

— Нет, не было сего ничего! Убирайся отселе.

Так отвечали уста Радмира-князя, а глаза да щеки все слезами залиты. Увидела слезы те Пелагея и уразумела, что ложь все. Подошла к мужу верному, да по макушке трижды навершием посоха постучала: тук-тук-тук. И увидела, что муж ее весь путами крепкими связан: одни устами, а другие руками, а третьи ногами шевелят. Выхватила Пелагея из ножен саблю мужа волшебную, да путы все и порезала. Выбрался Радмир-князь на свободу и давай жену любимую обнимать, целовать, да прощение у любимой вымаливать. А та себя от счастья не помнит.

Тут является им колдунья во гневе черном: гром гремит, земля дрожит, тьма надвигается.

— Кто посмел в моих владениях хозяйничать?!

Выхватила из ножен саблю черную, хотела Пелагею на части порубить, да не вышло. Стукнула Пелагея раз о пол посохом дубовым и разлетелась сабля черная на кусочки мелкие. Стукнула Пелагея другой раз оземь посохом дубовым с крестом на навершии и отступила тьма, и земля успокоилась. Стукнула Пелагея-княгиня оземь посохом в третий раз, и скукожилась колдунья, превратилась Ягнеда в бабку древнюю.

Тут хотел было князь взмахнуть саблей с плеча да отрубить главу чернокнижнице, да жена заступилась.

— Не руби с плеча, княже! — взмолилась княгиня — Довлеет с нее. Не осталось у ней больше колдовской силы. А старуху жалкую можно ли рубить саблею? Отпусти ее на все четыре ветра, пусть ступает куда хочет.

Послушал князь жену мудрую, жену милостивую, и отпустил бабку на все четыре стороны. И ушла старуха в чащу бора соснового. Там срубила себе избу на сваях древесных и стала жить там, да промышлять зельеварением. А зваться стала Ягою она.

И вышли князь с княгинею из крепости черной, из царства мертвого, да поспешили к чернецу Пафнутию посох вернуть, да спасибо сказать. Приходят, а старца как не бывало. Изба на месте стоит и стена с калиткой, а старца нет нигде. Так и оставили посох себе крестовидный. Позже говаривали, что видали чернеца того в лесу то тут, то там. Говорят, является он там, где помощь нужна его.

А бор сосновый вылечился. Чета княжеская с посохом крестовидным да с молитвой по бору неделю ходили, пока ни единой черной травинки не осталось. А крепость черную с корнем выкорчевали, а на ее месте стала другая расти. Решено было, когда вырастет, Церковь Божию в ней устроить. Так стал бор сосновый землею русскою.

* * *

Пронесся ветер по лесу дубовому, по бору сосновому. Пронес ветер слух, весть радостною: Лешие вернулись!

Непоросшая могилка

В одном граде русском жил-был князь Радмир. Уж год как правил он землей своей. Уж год, как схоронил он батюшку своего. Уж год, как обуревали князя печаль да тревога. Печаль — что с княгиней уж три года живут, а детишек желанных нет у них. Тревога — что не растет на могиле отца ни цветочка алого, ни листочка зеленого. Могилы дедов-прадедов позарастали кустами пышными, цветами белыми, а могила отцовская уж год стоит плешью на погосте княжеском. Люд тамошний могилку ту стороной да третьей дорогой обходить стал. Слух прошел, что во грехе помер князь-отец; что не угодна душа его Богу, а за то и на весь народ кара придет. Вот и тревожится князь молодой, как бы народ не взбунтовался да против князя с княгиней да дружиной разбойничать не начал. Пришел князь к жене своей посоветоваться.

— Ох, женушка, не вем что делать нам. Уже и народ волнуется. Быть беде. Как бы с чернецом Пафнутием словцом перемолвиться.

А княгиня ему и говорит:

— Поезжай, князь-батюшка, в лес дубовый, в избу, что на границе с бором сосновым. Войди в избу да посохом чернеца Пафнутия три раза оземь стукни. Тут он и появится.

Поехал князь в лес дубовый, в избу Пафнутиеву и, как жена наставила, трижды о пол древесный посохом постучал: тук-тук-тук. Тут же отворилась дверь входная, а на пороге — чернец длиннобородый в сапогах кожаных да в капюшоне карием.

— Здравствуй, Радмирушка! Бог с тобой. Ну что же там на могилке батюшки, ни травинки, ни кустика?

Поклонился Радмир Пафнутию в ноженьки и говорит:

— Благослови, старче, да поведай, что за напасть то такая? Чем батюшка мой Бога прогневал, что не дает Бог на могилке его и травке сорной расти?

Отвечал Пафнутий:

— Мне сие не ведомо. Но если вместе пойдем правды искать, то ответ к нам скорее придет.

Так и порешили. Отправились князь с чернецом по землям русским ходить да правды искать. Входят то в села, то в города, и всюду о князе былом спрашивают. Да только вот где ни спросят, везде князя прошлого хвалят не нахвалятся. Дошли Пафнутий с Радмиром до самих гор крымских, да у подножия у кострища заночевали. На утро просыпаются и видят — всадник беловолосый с мечем наголо на дороге стоит и на них смотрит. Радмир вскочил, руку на эфес положил и говорит всаднику:

— Друг аль недруг ты? Отвечай скоро мне?

Отвечал всадник Радмиру:

— Я посланник лишь к сыну виноватого!

Сказал и был таков, ускакал и пыли не поднял. Решили князь да чернец последовать по тропке вслед за гостем утренним. Идут по тропке каменистой, а тут из-за скалы-утеса всадник белокурый им является: конь белый гарцует, грива снежная вздымается.

— Грех виновного сыну заглаживать!

Сказал и хотел было припуститься. Пафнутий тут посохом своим оземь стукнул трижды и часть скалы сверху прям перед всадником рухнула. Помедлил светловолосый немного, да молвит.

— Коль хочешь, чтоб сердце твое спокойнее билось, следуй за мной.

И прыгнул конь белый через скалу ту как через камушек малый. Посмотрел на все то Пафнутий да молвит князю:

— Видать, княже, правда за ним. По следу его и пойдем.

Стукнул трижды оземь посохом крестовидным и скала с пути их ушла да на место прежнее встала. И пошли князь с чернецом по тропке скалистой, и шли, пока не добрели до избушки горной, каменной. Жила в той избушке старушка. Решили к старушке на ночлег попроситься. Та стол для Пафнутия накрыла, и спать ему приготовила, а князя обделила. Князь недоумевает да спрашивает:

— Матушка, а чем же мне голод утолить и на какой постели усталость мне снять?

Отвечала старушка горная, жена суровая:

— Вина отца на тебе, княже! Это тебе в пору меня кормить да потчевать, да спать в палатах княжеских укладывать.

Удивился князь ответу такому.

— Аль перед тобой повинен батюшка мой? Если так, то скажи в чем? Как смогу, за отца послужу тебе!

— Вижу добрый ты малый, княже Радмир. Слушай, что сталося. Был сын у меня, Ратибор. Богатырь славный. Состоял он у твоего батюшки на службе воеводою. Пошли они с князем лет пять назад войною на нечисть с востока пришедшую. И была то битва лютая. Ратиборушка, сынок мой, сам три тысячи поганых на суд Божий отправил. Но и сам от стрел вражеских сгинул. Невестка моя как узнала, так тут же от горя в могилку слегла. А осталось у него деточек двое, оба — рода княжеского: мальчик — Владимир да девочка — Дарина. Так вот батюшка ваш, княже, о деточках тех и позабыл намертво. Воспитывала я их, кормила как могла, пока не налетели на дом наш разбойники лютые. Забрали внуков моих в полон к себе. И вот уж три года скитаюсь я по лесам да горам, надежду не отпускаю найти деток Ратиборушки.

Подивился князь рассказу старушечьему, призадумался, да молвит так:

— Довлеет тебе, мать, скитаться. Пущусь теперь я на поиски детей Ратибора украденных. И не вернусь, пока не найду. А тебя отвезу я в город русский. Будешь теперь мне вместо матери, а княгине вместо свекрови доброй.

Отвечала мать Ратибора богатыря:

— Коли найдешь да спасешь внуков моих от судьбинушки злой, буду тебе кем захочешь!

Вышли на тропу втроем, а всадник белокурый тут как тут.

— Разбойники, коих вы ищете лагерем стоят у реки горной, в долине зеленой.

Сказал и по скалам как по ровной дорожке ускакал.

Пришли они втроем к реке горной, в долину зеленую, а там разбойников сотня-тысяча. Делать нечего, достает Радмир саблю волшебную и хотел было напасть на них скрытно, да старец удержал его.

— Не поспешничай, княже. Дайка я сперва счастье попытаю. Есть там плевела одна, давно огня дожидается. А без нее остальные, глядишь, и спасутся.

Выходит чернец прямо перед шайкой разбойничьей и возглашает громким голосом. Кто тут меньше всех Бога боится?

Вышел один разбойник матерый и отвечает:

— Что мне Бог, что мне черт, что мне смерть, что мне преисподняя?

Посмотрел на него Пафнутий строго и молвит:

— Вот сейчас и узнаешь. Хватит тебе землю святую ногами топтать. Дальше только хуже будет.

И в этот миг молния с неба как шарахнет! Где стоял безбожник, там — пепла горсточка да косточки. Испугались разбойники, ниц попадали, да давай каяться. Пол ночи Пафнутий исповедовал, а пол ночи князь допрашивал. Признались разбойники, что они детишек Ратиборовых из дома богатырского похитили. Да только нет их теперь с ними. Юнца чернокнижнику за золото продали, а девушкой от змея страшного откупились. С такими-то новостями Радмир в город русский и воротился. Рагнеду, мать Ратибора, одел по-княжески и в хоромах жить оставил. А разбойников отдал в войско русское на перевоспитание. А сам совет сел держать с Пафнутием да дружиною, о том, как детишек от чародея да змея вызволить.

А в это время прибыл в град русский гость британский, богатырь из дружины самого короля Альфреда западно-саксонского. Входит англиец, князю кланяется, да на плохеньком русском молвит:

— Приплыть я сюда, князь русский, героический дела делать. Тебя верой правдой служить. Прими, князь, друга английского в службу.

Обрадовался князь гостю, и давай его угощать да потчевать. И под винцо пьяное да пищу сытную о горе своем по-дружески все и поведал гостю. Взыграло сердце рыцаря, возжелало подвигов доблестных. Говорит князю Эдуард-богатырь:

— Поедем, княже, с тобою вместе! Мой меч да сабля твоя со змеем сладят с Божией помощью!

Возликовал князь радости нежданной.

— Ай поедем, друже английский! Вдвоем со змеем сладим и Дарину, Ратибора дочь, от змея спасем.

Рассказал князь о решении своем княгине. Заволновалась княгиня, но Пафнутий-чернец успокоил ее.

— Пусть едет князь с Богом. Сладят они со змеем, не сомневайся. А тем временем, мы с тобой поедем к чернокнижнику. Хватит ему уже мальчонку обучать непотребству всякому.

Опоясался Радмир саблею волшебною, а Эдуард — клеймором шотландским. И поехали они на восток. Княгиня взяла лук тугой, на спину одела колчан с двенадцатью стрелами, а старец прихватил посох свой крестовидный. И поехали они на запад.

Приезжают Радмир с Эдуардом к реке, древними прозванной Серпентинушкой. Звали ее так за то, что раз в сто лет рождала она змеев огромных. На берегу видят — стоит дворец зеленокаменный, изумрудами украшенный. А на лужайке перед дворцом девушек десятка четыре хоровод танцуют, а в хороводе том — змей зеленый, чудище сорокоголовое. Говорит рыцарь английский князю русскому:

— Голов то как много! В наша Британия у змея голова один, а тут — все сорок! И каждая то огонь, то ядовитый смрад извергает! Как бить такого зверя мы сможем?

Отвечал князь русский рыцарю английскому:

— Не страшись, друг мой заморский! Голов-то много, а глядят они все в одну сторону. Вдвоем управимся. Я первым справа зайду, а как на меня змей захочет огонь пустить, ты руби слева голов сколько сможешь и убегай подальше. Я тогда справа нападу, и так мы супостата этого на капусту и порубим. Так и решили.

Зашел Радмир справа, а змей не заметил его. Как раз был готов одной из дев одну из голов своих накормить, да не тут-то было. Только пасть разинул, как голова та и покатилась как мячик по полю да прямо в реку и плюхнулась. Только змей успел опомниться, как еще три головы отлетели и в реке утонули. Налился змей зеленый гневом червонным, повернулся к Радмиру чтобы в пепел его превратить, а тот уже убежал от него — не достать. Только хотел пуститься в погоню, слева клеймор шотландский сверкнул, и отлетела еще одна голова у змея. Только он на лево повернулся, Радмир тут как тут, отсек змею справа шесть голов тремя сабли взмахами. Кричит Эдуард князю русскому:

— Друг, как ты столько голов отрубать за раз, а я одну только?

Отвечал Радмир рыцарю английскому:

— Вот тебе зелье волшебное, в нем силушка богатырская-русская, выпей и сам также сумеешь.

Выпил Эдуард, зашел слева к супостату зеленому и девять голов срубил тремя взмахами. Еще трижды подходили к змею витязи со сторон разных и наконец добили чудовище. Спрашивает тогда рыцарь английский князя русского:

— Мне чтобы биться как ты бился зелье силушки понадобилось, а ты и так, сам сумел. Неужто сильней ты меня на столько?

Отвечал ему Радмир:

— Ты подвигов ради бился, славы своей ради. А я за людей да землю свою сражался. За мной правда, а правда всегда сильней.

Отпустили витязи дев всех во селения, где похищены они были. А Дарину, девицу юную да красную, с собой в город русский забрали. Позже князь прислал к тому месту войско да народ рабочий. Те дворец змеев по камушкам разобрали да в казну княжескую все привезли.

А в то же время, Пафнутий с княгинею чернокнижника искали, да тщетно все. Тогда сказал старец княгине:

— Коль на земле нет его, то должен быть он под землей.

Отыскали ущелье глубокое, что глубоко под землю вело и спустились в самую глубь его. Там видят — башня подземная с окнами огненно-красными. Входят в башню, а там чародей стоит: лицо искривленное, глаза бешеные, будто кого-то убить сейчас собирается.

Чародей, мы к тебе пришли. — Говорит Пафнутий голосом мирным.

А чернокнижник гордый даже не обернулся и только голосом скрипучим отвечал:

— Это ты раб Божий, Пафнутий? А я уж думал ко мне никогда ты не явишься. Осмелился-таки. Ну здесь останешься.

Взмахнул чародей посохом кривым да черным и налетело двенадцать мышей летучих, кровопийц кусучих. И только хотели старца с княгинею закусать на смерть, как вдруг одна за другой падать начали: каждая со стрелою в горле. Когда последняя у ног чародея дух испустила, княгиня лук опустила и молвила:

— Чародей, пришли мы к тебе за пленником. Отдавай по-хорошему.

Но чародей не вразумился. Взмахнул посохом черным и вырос перед Пафнутием столп огненный, вот-вот пожрет его. Тогда старец стукнул посохом крестовидным оземь три раза и вырос столп водяной и затушил огонь, а чародея окатил с головой. Тогда в гневе черном хотел колдун снова взмахнуть кривым посохом, да не вышло. Пафнутий во второй раз стукнул оземь посохом крестовидным и разлетелся посох черный колдовской в щепки мелкие. Взмолился тут чародей о пощаде.

— Эй, прислужник бесов! — Говорит Пафнутий-старец грозно. — Отдавай нам мальца Владимира, и всех тех, кого еще ты тут держишь!

Отвечал чародей с облегчением:

— Так вы за Владимиром? Я молю вас, заберите сего разбойника малого! Я взял его, думал — будет он мне подмастерье. А он называет меня греховодником, испоганил мне книги все, свитки изорвал с заклинаниями, пузырьки с зельями поопрокидывал. Молю вас, заберите от меня напасть эту!

Забрали старец с княгинею Владимира и других пленников из логова чародейского и отвезли в город русский. Там встретились Влалимир с Даринушкой и с бабкою своею. И была радость их несказанная. Взяли Радмир с Пелагеей детишек к себе Ратиборовых, да воспитали их как своих. И была им радость за то великая. А мать богатыря была княжеской чете за матушку.

А Эдуард отплыл к себе в Британию, и там всем рассказывал каков князь русский и как зарубили они с ним змея сорокоголового, да только никто ему там не поверил. Огорчился рыцарь английский, да в землю русскую жить воротился.

Спустя три месяца зимних пришел князь на погост к Батюшке и видит диво дивное! На могилках всех снег лежит, а батюшкина могилка цветами белоснежными вся усыпана!

Отрада и Гордана

В одном селе близ града русского, жил-был крестьянин Прохор: телом дюжий, нравом добрый, хозяйством зажиточный. Жена его уж девять лет как в родах душу Богу отдала. Любил Прохор женушку свою, а после смерти еще паче любить стал. Панихиду о душе ее каждый вечер читал, а после сядет на стул да с супругой беседует. Была у Прохора дочурка Отрада, отцу во всем добрая помощница.

По соседству жила вдова молодая, Красою все звали и не даром. Ликом да станом ее восхищался народ, а сама она — так больше всех. Выйдет во двор: волосы что золото, глаза что сапфиры, щеки что рубины, не идет, а плывет. Год не минул как муж ее помер, а Краса краше некуда. А от чего муж смерть рано принял никто точно и не ведал. Была у Красы дочурка на иждивении, Горданою звали. Лицом хоть не вышла, а характером — в мать.

И вздумалось Красе себе мужа сыскать, да на Прохора глаз положила, и на хозяйство его. И так подмигнет, и сяк поглядит, а Прохор — ни в какую. Вот толстолобый! Решила тогда вдова на хитрость пойти. Прикинулась бедной страдалицей, что и ужинать нечем им с дочерью. Коль замуж Красу не возьмет никто, пропадут. Тогда дрогнуло сердце крестьянина жалостью ко вдове бедной и дочурке ее голодной, но все же решил он их испытать. Говорит Красе Прохор:

— Дочка моя, Отрадушка, помощница мне добрая. Что ни попрошу, все мне принесет и все сделает. Такова ли твоя Гордана?

— Такова, такова! — уверяла Краса. — Примешь нас, горя знать не будешь!

Тогда Прохор молвил ей так:

— Если хочешь, чтоб мужем я стал твоим, то вели своей дочке сделать то, что прошу я. В поле недавно я спиной занедужил. В лесу нашем я знаю растут ягоды красные, для спины целебные. А где ягоды те растут знают только Пафнутий черный да Яга древняя. Пусть наши дочки в лес вместе сходят, ягоды сыщут. Если Гордана к нам отваром из ягод первой вернется, то возьму тебя замуж. Если вместе дочки воротятся, быть свадьбе. А коли дочь твоя припозднится, или же ягоды не принесет, то тогда уж не обессудь. Поразмыслила вдова малость, да и согласилась.

Вечером тем родители дочерям своим наставления давали полезные. Наказывал Прохор Отраде так:

— Ты, дочка, как в лес ступишь, так сразу иди к Пафнутию старцу. Да какую службу скажет тебе сослужить ему, все делай. За то тебе ягоды целебные даст. А к Яге старой ни ногой!

Говорила также и Краса Гордане:

— Пойдешь в лес, смотри, у хрыща старого времени не теряй. А скорее беги к Яге бабке! Ей, что скажет, все сделай! Наказ мой таков.

И выставила Краса дочь свою в ночь. Вошла Гордана в лес дремучий, и скрылась среди чащи сосновой.

А Отрада, утром помолившись Богу, вошла в чащу дубовую. Идя по тропинке знакомой, старца Пафнутия избушку не долго искала. Отворила калитку да во двор заглянула. Во дворе сидят волки семь штук и медведь косолапый. Увидела их да не устрашилась. Схватила метлу и давай двор мести. Волки с медведем только и знают, что с места сходить, дорогу метле уступать. Потом взяла щетку и зверей всех почистила, так что блестеть они стали на солнце. Входит в избу, а там посуда не мыта, пол весь в пыли, похлебка разлита, и хозяина нет. И стала Отрада все драить да мыть, а как завершила, глядит — на пороге Пафнутий стоит.

— Благодарствую, девица! — молвит чернец. — Значит Прохор прислал тебя за отваром из ягод целебных?

— Точно так, отче! — отвечала Отрада. — А еще велел мне отец тебе послужить, как захочешь.

— Ну, первую службу ты уже мне сослужила. Прибралась во дворе, да и в доме. Но есть еще у меня для тебя два других дела. Коль верно все справишь, отвар тебе дам.

— Скажи мне, что за первое дело?

— Вот слушай. Должна ты тайком к отцу воротиться, и, так чтоб не знал он, принесть мне три волоса серых с седой его головы. Без них отвар не сварить мне.

Смутилось сердце девицы. Негодующе старцу сказала:

— Как же могу хоть пыли песчинку у батюшки тайно я взять? Нет, злом добра не узнаешь. Отче, что еще нужно сделать?

Помрачнел лик Пафнутия. Опечалилось сердце девичье. Но девица на чем стояла, на том и осталась.

— Что ж, — молвил Пафнутий — другое есть дело, которое коли справишь как надо, прощу тебе вредность твою. Мне давно уж помощник здесь нужен, чтоб убирать все да чистить. А я в долгу не останусь. Если останешься у меня, то жить будешь в тепле и сытости. Ну и главное — Прохору дам я лечебный отвар.

Еще больше смутилось сердце Отрады.

— Отче, я бы с радостью Вам послужила, да только вот как же оставлю я отца моего? Я ведь и помощь ему, и утешение. Сгинет в печали вдали от меня. Ты мне лучше скажи, как сделать отвар мне самой.

Паче помрачнел лик Пафнутия, нахмурился лоб. Потупила глаза Отрада, но отступаться не стала. Вдруг, глаза поднимает и видит: старец сияет улыбкой сердечной и протягивает ей горшочек со снадобьем.

— Не печалься ты, дочка, испытал я тебя. Только тот, кто с любящим сердцем придет за отваром, тому он поможет болезнь исцелить. Все ты верно сделала, и все верно сказала. А мне помощник нужен как снадобью волос. Всю жизнь один жил, никогда не тужил. А теперь ступай к Прохору.

Поклонилась чернецу Отрада, поблагодарила, да и пустилась в путь домой.

А тем же утром, приходит Гордана к избушке на сваях. Вокруг — никого. Входит в избушку, а там и стол уж накрыт. На столе — поднос с пирогом, чайник с заваркой, варенье, печенье; а за столом — никого.

Есть ли кто дома? — спросила Гордана. Но только шум печки горящей ответил ей гулко. Пирог свежий пахнет, а голод — не тетка. Решила Гордана силы свои подкрепить. Да так подкрепила, что стол тот весьма опустел. И только последний кусок проглотила, глядит — на пороге Яга поджидает, на палку стоит опершись.

— Здравствуй, родная! — бабуля сказала.

— Здравствуй, бабуля! — сказала Гордана с наполненным ртом.

— Ну, погляжу я ты мне помогла тут прибраться немного. Вкусный пирог был? А вот из чего он тебе пока не скажу я. Но ты, полагаю, пришла за отваром целебным?

— Откуда ты знаешь?

— Положено мне. Так слушай. Тебя я сейчас испытаю. Коль дела два сделаешь мне, дам тебе зелье для больного крестьянина. Пойди к своей матери и тайно отрежь у нее с головы три златых волоса длинных. Принесешь мне их, и начну я варить тебе зелье.

— Как же могу я у матери волосы срезать?

— Она тебя ночью отправила в лес! Разве так должна мать о дочке заботиться?

Ожесточилось сердце Горданы, восстала она на мать свою, согласилась сделать, что Яга приказала, а та говорит ей.

— Возьми мою ступу, быстрей доберешься.

Прилетела Гордана на ступе в село, подкралась к матери спящей и состригла с ее головы три златых волоса длинных. С тем к Яге воротилась. Говорит бабуля Гордане:

— Я начну зелье варить, а ты ступай на болота. Найди там травку-муравку и мне принеси. Нужна она для отвара.

Пошла Гордана на болота колдовские и долго блуждала, ища траву-мураву. И пока блуждала, забыла все малые ласки, что мать ей дарила, забыла кто мать ее вовсе, и с тем Гордана к Яге воротилась. Яга говорит ей:

— Отвар уж готов, но есть еще дело. Надо бы снадобье это твоей маме снести, чтобы отведала. Как выпьет, на все согласится она. Ты сразу веди ее на болота, а после ко мне. Втроем будем жить, сыром в масле кататься и горя не знать.

— Как велишь, бабуля, все сделаю. Но знай — не мать мне она. Не знала я от нее ни слова нежного, ни дела благого. Пусть будет по-твоему.

Прилетает к полудню Гордана в село. Приходит в дом свой, а мать ее только из спальни выходит. Говорит Гордана родительнице:

— Вот, матушка! Отвар принесла. Только велено тебе сперва отпить, а иначе не подействует.

Пригубила Краса снадобья и батюшки! Вся вдруг волосами почернела, кожей позеленела, глаза как два угля! Стоит, по сторонам озирается, и вспомнить не может, где она, кто она. А Гордана и молвит:

— Идем со мной вместе на болота лесные. Хорошо нам там будет.

Отправились вместе на болота лесные, да там и остались. Краса свое имя забыла, так Яга ее Марой прозвала. Гордана подросла, а Мара не старилась. И так друг на друга они стали похожи, что люд местный верил, живет де на болотах колдунья одна, а бывать может в двух местах сразу. Заманивает путников жалобным пеньем, а после в болотах их губит с концами. Прозвали колдунью ту Марой Горданой.

А Прохор с Отрадой так и жили вдвоем. А как выдал отец дочку замуж, так стали втроем жить, а потом вчетвером, а потом впятером… Счастливо жили молитвой Пафнутия.

Оглавление

ВОЛШЕБНАЯ САБЛЯ

Лешие ушли

Непоросшая могилка

Отрада и Гордана