Сирена в котелке [Стефан Вехецкий] (fb2) читать онлайн

⠀ ⠀ Сирена в котелке ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Прославление смехом ⠀⠀ ⠀⠀

Однажды у меня дома раздался телефонный звонок и неизвестный голос с сильным польским акцентом произнес:

— Здравствуйте, тут Вех, он же Стефан Вехецкий… Мы с вами еще не знакомы, но я имею большое желание с вами познакомиться!

Приятная неожиданность!.. Вех в Москве! Надо сказать, что наше «незнакомство» было односторонним. Хотя я никогда и не видел Веха, знаком с ним я уже был давно. Благодаря постоянным героям его фельетонов. Вот, например, пан Печенка из Шмулек, «интеллигент» из-под Варшавы, обожающий рассуждать о высоких материях: об искусстве, литературе и последних достижениях науки; его супруга Генюха, стремящаяся идти в ногу со временем, — она не пропускает ни одного вернисажа абстракционистов и носит высокие сапоги; шурин Пекутощак, не понимающий иносказаний и попадающий в самые нелепые положения; их родные и друзья, уходящий в прошлое обывательский мирок варшавских предместий, уморительные, задиристые типы, со своим собственным нелепым отношением к окружающему, с неподражаемыми сентенциями и комментариями, которые произносятся ими по любому поводу с важным видом знатоков.

Как же было не знать мне Стефана Вехецкого, одного из самых остроумных в Польше юмористов, известного под лаконичным псевдонимом Вех, писателя, который и по сей день, на пороге своего семидесятилетия, продолжает писать замечательные фельетоны. Вех выпустил в свет 26 книг, полных веселья, иронии и насмешек над обывательщиной, он создал собственный, настолько своеобразный литературный язык, что одно из краковских издательств решило выпустить специальный «Словарь Веха»…

Спустя несколько часов я сидел в номере московской гостиницы «Будапешт» и рассматривал известного польского писателя. Он говорил быстро и весело, сыпал остротами и каламбурами, поминутно вскакивал с места и размахивал руками, как юноша. Это был человек среднего роста, с острым носом и пристальным взглядом. Круглые стекла очков придавали ему сходство с филином. Я пытался мысленно подсчитать, сколько ему лет, но его его моложавое лицо и особенно взгляд, проницательный и озорной, протестовали против моих подсчетов.

Вех сразу заговорил об интересующем его деле. Он положил передо мной на стол кипу толстых книг.

— Вот небольшая толика из того, что я написал в своей жизни — сказал он, — я бы хотел, чтобы вы это прочитали, может быть, вам удастся наскрести материала хотя бы для тоненькой книжки. Я ужасно хочу прочитать себя на русском языке, ведь я умею читать по-русски. И потом, — добавил он совершенно серьезно, только глаза его засмеялись, — я считаю несправедливым, что русские читатели до сих пор не знают Веха.

Я сказал, что тоже считаю это несправедливым и объяснение нахожу лишь в том, что язык Веха настолько своеобразен, что считается почти недоступным для художественного перевода.

— Это правда. — вздохнул Вех, — иногда мне звонят по телефону мои варшавские знакомые и требуют, чтобы я перевел на польский язык отдельные места из моих фельетонов. Дело в том, что далеко не все варшавяне родились в районе Керцедяка, где появился на свет я, а в этом районе люди говорили та особом жаргоне. Давайте условимся так: вы переведете мои рассказы с польского, а если какие-нибудь места будут вам непонятны, я переведу их с керцелякского на польский. Договорились? И пожалуйста, сразу же запишите мой варшавский адрес, а то мы заболтаемся и забудем это сделать и я так и не узнаю, перевели вы мои рассказы или нет.

Прежде чем я собрался достать из кармана самопишущую ручку, он услужливо протянул свою.

— Записывайте, — сказал он, — Варшава, Мокотув…

«Что это он так пристально на меня смотрит?» — подумал я, поймав его настороженный птичий взгляд, и машинально снял колпачок с ручки. В тот же миг раздался выстрел. Вздрогнув, я уронил ручку на пол.

Вех залился счастливым смехом: розыгрыш удался. Почтенный писатель веселился, как третьеклассник, учинивший озорную шутку на уроке. Он поднял ручку с пола и сунул ее мне в карман.

— Я привез эту ручку специально для вас. Наверное, второй такой ни у кого нет. Но не мог же я сделать подарок, предварительно его не опробовав. А вдруг ручка не работает! Оказывается, она отлично работает. Правда, не пишет, но зато как стреляет! Я буду рад, если вам удастся разыграть своих коллег, — он положил мне в руку несколько картонных коробочек — запасные пистоны, — объяснил он, — без них ручка не стреляет. Тут годовой запас, хватит на весь московский Союз писателей…

Это был характер истинно юмористический, определивший всю литературную судьбу человека.

Если верно, что характер — это судьба, то по отношению к юмористам это особенно применимо. Для того чтобы фельетон пережил то время, в которое он был создан, одних литературных достоинств недостаточно. Фельетон должен быть привнесен в литературу, как слепок с жизни, с быта, с обычаев. Такой фельетон обязательно приобретает черты социальные и национальные. Трудно сказать, что для сатирика важнее: уметь писать смешно или уметь увидеть в жизни смешное. Пожалуй, только на стыке этих двух умений рождается подлинный сатирик. Здесь-то и решает судьбу характер. Если писатель пытлив, если он всюду сует свои нос, если все его интересует, если он негодует, сталкиваясь с тупостью и безграмотностью, если его задевает за живое, когда он видит несправедливость, если он веселится, как ребенок, когда ему удается придумать забавную шутку, и если при этом он умеет смешно и остро излагать свои мысли — этот характер подходит для юмориста. Именно таким и предстал передо много Вех.

Когда в 1956 году в Варшаве вышел в свет двухтомник избранных произведений Веха, рецензент «Литературного ежегодника» И. И. Липский писал: «удивительный контраст здесь достигнут! Вех — классик… Однако он действительно классик… Я думаю, что принимая во внимание его популярность, прочность успеха, которые, пожалуй, мало кто имеет в нашей литературе, Веха уже никому не удастся выбросить. В каком-нибудь новом словаре Хмеловского ему будет отведено, наверное, полторы страницы, и это вполне заслуженно».

Критик Рышард Матушевский в «Тыгоднике культуральном» от 7 марта 1965 года писал: «Вхождение в литературу в свое время не прошло для Веха безболезненно. Перед войной, в период первой волны популярности его фельетонов, не обошлось без малых бурь. Протестовали педагоги и языковые пуристы…»

Объясняется это тем, что что Вех создал свой собственный литературный язык, являющийся сплавом жаргона варшавских предместий и словотворчества его героев, которые, стремясь показать ученость, залезают в комические языковые дебри.

Пуристы в предвоенной Польше обвинили Веха в «загрязнении» литературного языка, в «дурном влиянии» на молодежь и прочих смеотных грехах. Обвинения эти были совершенно лишены оснований. Вех никогда не загрязнял языка, он лишь комически обогащал его.

Нападкам на Веха был положен конец, когда в 1937 году Польская литературная академия увенчала его Серебряным Лавром. Этот факт был тем знаменательнее, что в ранг классиков был возведен юморист, да еще при жизни, что редко случалось даже с писателями более серьезных жанров.

После установления в Польше народной власти популярность Веха значительно выросла. В 1955 году он получает литературную премию города Варшавы. За двадцать последних лет вышли из печати двадцать сборников его юмористических рассказов и фельетонов. Значительно увеличился тираж его книг. Критики стали посвящать статьи анализу природы комического в его произведениях. Некоторая часть критиков утверждала, что комическое начало в творчестве Веха заложено исключительно в своеобразном языке. Другие оспаривали это положение.

Интересный эксперимент произвел литературный критик 3. Лихняк в журнале «Творчество». Решив доказать, что в фельетонах Веха юмором наличествует и ситуационный, наравне с языковым юмором наличествует и ситуационный, он изложил содержание одного из фельетонов своими словами. Язык изменился, а фельетон остался смешным.

Впрочем, это доказательство не умалило главного достоинства веховского юмора — его языковых особенностей. На этот счет критик Матушевский в газете «Тыгодник культуральный» справедливо замечает:

«Несомненно, однако, что перевес на стороне языкового комизма. Без него не было бы Веха, как литературного явления».

Веха иногда называют «польским Зощенко». На этом основании его рассказы переводят на русский язык «под Зощенко». Это серьезная ошибка. Зощенко представлял нам, допустим, галерею московских обывателей эпохи нэпа со всеми типичными для них особенностями, национальными и социальными. Обыватели Веха — это варшавяне до мозга костей, у них свой, только варшавянам свойственный диалект и свои социальные воззрения. Напоминают друг друга Вех и Зощенко только, пожалуй, кругом тем — городских, бытовых, но не больше. Во всех остальных чертах они совершенно различны и самобытны.

Еще одна особенность Веха, на которую обращаешь внимание, читая его рассказы: почти все его герои — обыватели, и почти у всех у них свои обывательские обиды, но автор, хотя и говорит их языком, никогда не становится с ними в один ряд. Высмеивая их от их же собственного лица (почти все рассказы ведутся от имени Валерия Печенки), Вех противопоставляет своим героям новую, светлую жизнь в Народной Польше. Причем это противопоставление нигде, ни единым словом не подчеркивается автором, оно возникает само по себе, как протест против мещанства, обывательщины, рутинерства… И поэтому фельетоны Веха светлы, оптимистичны. Он обладает редчайшим талантом прославлять новое смехом над старым. Кристаллическим смехом, очищенным от дидактики, смехом без перста указующего.

Видимо, в этом и заключается секрет популярности Веха в Польше. Надо думать что эти завидные особенности веховского юмора будут по достоинству оценены советскими читателями.

⠀⠀ ⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀ ⠀⠀

Прежде чем писать это предисловие, я обратился к Веху с несколькими вопросами о его жизни и творчестве. Характер юмориста сказался и здесь. Ответы оказались настолько веховскими, что я решил привести их в нетронутом виде, изложив их в форме интервью.

Это в какой-то мере поможет читателям познакомиться с юмористом Вехом еще до того, как они приступят к чтению его рассказов.

Мой первый вопрос был традиционный:

— Скажите, товарищ Вех, где и когда вы родились?

— Родился я значительно раньше, чем я теперь бы этого желал. Географический пункт моего рождения имел решающее влияние на все мое творчество, а особенно на язык моих персонажей. Дело в том, что моя колыбелька находилась в районе Керцеляка. Это был, по нынешним понятиям, самый большой варшавский универмаг. Только у него не было крыши. Прилавки, будки, ларьки стояли на свежем воздухе. Сюда сходились люди из всех районов старой Варшавы с целью так называемого мелкотоварного обмена. Здесь сливались в один диалект говоры разных варшавских районов. Это был гигантский базар, называвшийся площадью Керцелего, а сокращенно — Керцеляк.

Именно на этом Керцеляке, бегая между лотками еще совсем не лысым отроком, я встречался с прототипами моих будущих героев — таких, как пан Печенка, пани Геня, шурин Пекутощак, пан Печурка, дядя Змейка и т. д. Мне навсегда запомнился безмерно красочный язык этих оригинальных типов.

— Может, вы расскажете, как все это вы использовали в дальнейшей работе?

— Все это пригодилось мне уже в первые годы моей журналистской деятельности, когда молодым репортером я был направлен в мировой суд. Произошло это случайно: мой старший коллега, который обычно давал судебные репортажи, однажды упился, как говорят в Варшаве, «в чернозем» и по ошибке вместо трамвая, шедшего на Прагу, где он жил, сел в поезд, следовавший в Краков. Там он и, остался навсегда, а мне пришлось заменить его в суде.

Здесь я познакомился с героинями многочисленных скандалов, увидел напомаженных господ в черных костюмах и желтых перчатках. В упорных боях за правосудие они произносили пламенные речи, начинавшиеся часто, с подобных витиеватых обращений: «Высокая процедура, я имею честь…» или «Прошу наивысший параграф…» Эти речи были кладезем цветистых оборотов и необычайно метких лапидарных определенпй. Эти типы были живым дополнением к персонажам, запомнившимся еще с Керцеляка.

— Как ваши герои стали вести себя в фельетонах, после установления в Польше народной власти?

— После войны мои герои перестали ходить по судам. Так, например, пан Печенка, его родные и друзья стали высказываться больше на бытовые темы дня. Из этих фельетонов, печатавшихся, чаще всего в варшавской газете «Экспресс вечорны», собралось около тридцати книжек. В связи с этим я имел постоянные неприятности: дело в том, что мои книжки, как правило, выходили в начале года, а тиражи у них были сравнительно небольшие, книжки мгновенно исчезали не только с полок, но даже из-под полы, и когда наступали майские книжные базары, мне нечего было надписывать любителям автографов.

Доходило иногда до того, что, появляясь на книжном базаре с пустыми руками, я, чтобы не ударить, лицом в грязь перед товарищами, вынужден был делать свои посвящения на книгах старших коллег, как, например, Сенкевича, Пруса, Кращевского. Раз я расписался даже на «Одиссее» Гомера. Но самое худшее случилось со мной в прошлом году: я вынужден был дать автограф на «Атласе ядовитых грибов». На будущем книжном базаре я надеюсь оказаться в лучшем положении, так как моя новая книжка «Печенка по-варшавски» выходит значительно большим тиражом. Правда, я побаиваюсь, что этот сборник моих новых фельетонов некоторые читательницы примут за поваренную книгу. Впрочем, может, это и к лучшему, ведь поваренные книги всегда имеют большой успех.

— Что еще интересного о себе вы могли бы рассказать нашим читателям?

— Ну, может быть, им интересно узнать, что я когда-то в течение двух лет был директором театра. Театр назывался «Популярный» и находился на окраине столицы, в районе того же Керцеляка. Было это, разумеется, давно, в годах 1924–1926. Театр был в полном смысле слова народный. В нем были неплохие актеры и еще лучшая публика, непосредственная, живо реагировавшая на все, что происходило на сцене, плачущая и смеющаяся. Кроме этого, театр имел собственных, правда непрошеных, но зато добровольных блюстителей порядка. Этот отряд состоял из нескольких типов, занимавшихся на Керцеляке гангстерским вымогательством откупа у перекупщиков. Эти господа, являясь в театр, не имели обыкновения покупать билеты. Они только отворачивали полы пиджаков и показывали торчавшие из боковых карманов «фомки» или старые барабанные револьверы системы «Смит-Вессон». Со словами «у нас сезонный» они проходили в театр. Мы терпели этих «абонентов» и нередко даже благодарили их. Если, например, какой-нибудь зритель «под мухой» вел себя не так, как следовало, завязывал диалоги с актерами, находившимися на сцене, из задних рядов поднимались два пана, подходили к нарушителю спокойствия, брали его деликатно под руки и провожали в фойе. И уже оттуда через минуту слышался шум тела, падающего с лестниц. А в канцелярии появлялся «блюститель порядка» и докладывал:

— Пан директор, все в порядке, мусорщик отплыл.

Директорство в этом театре было для меня чем-то вроде высших курсов по освоению варшавского диалекта и ознакомлению с окраинным типажем. Все это мне впоследствии, как вы увидите сами, очень пригодилось…

На этом я поблагодарил Веха за интервью от имени своего лично и будущих читателей его книги заочно.

Мне осталось добавить, что в настоящий сборник включены рассказы почти из всех книжек этого замечательного современного юмориста Польши. Примечания к русскому изданию сделаны автором.

⠀⠀ ⠀⠀

Я. Лабковский

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Моим советским читателям ⠀⠀ ⠀⠀

Лично я никогда нe читаю никаких вступительных слов, предисловий, никаких «от автора» и т. и. И никогда не посмел бы обременять этим моих читателей. Но здесь исключительный случай: несмотря на свой зрелый возраст, я для русских читателей совершенно новый, начинающий автор и поэтому вынужден представиться.

Итак, моя фамилия напечатана на обложке. Возраст… не будем мелочными, тем паче что в предисловии об этом уже сказано.

Пишу на польском языке, хотя на первый взгляд этого не скажешь, поскольку пользуюсь я в своих произведениях жаргоном предместий Большой Варшавы.

Типы, с которыми я вот уже 35 лет вожусь на страницах газет, а потом на страницах книг, представляют собою как бы концентрат (что-то вроде бульонных кубиков) достоинств и недостатков варшавянина из окраинных районов.

Я размещаю их в мелких произведениях — размером до 120 строк каждое. Они высказываются у меня на любую тему, связанную с жизнью нашей надвисленской столицы. Впрочем, зачем говорить за них, если они могут объясняться сами.

А теперь я хотел бы сказать немного о так называемой специфике писательского труда. Читатели обычно интересуются — как автор творит: пером или на пишущей машинке, ест ли он во время работы гнилые яблоки, как это делал Оноре де Бальзак, или держит ноги в горячей воде, как Сильвестр Китвасинский (еще молодой, но уже известный в кругу близких родственников прозаик), когда ему лучше пишется, утром, вечером или ночью?

На эти вопросы я должен ответить с врожденной скромностью: пишу пером. Ног в кипятке не держу, потому что жена не позволяет брызгать на пол. Гнилые яблоки иногда ем, но это уже зависит исключительно от фруктовых магазинов.

Когда я люблю больше всего писать — на рассвете, при сгущающихся сумерках иди среди ночи? Больше всего — никогда.

Меня может кто-нибудь спросить:

— Ну хорошо, как же в таком случае получилось, что вы написали несколько тысяч фельетонов?

— А это уж заслуга исключительно моей жены. Она — моя муза. А точнее, не столько муза, сколько начальник отдела домашних финансов, А что это значит, вы, наверное, знаете сами.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вех

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Печенка по-варшавски ⠀ ⠀

⠀ ⠀ Предварительный заказ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ну, мы сидели и разговаривали об улучшениях в системе торговли продовольственными товарами. Больше всех ворчал Скублинский, заявляя, что он об этом напишет в «Экспресс» и что только у нас возможны такие вещи. Но Геня схватила его за фалду и усадила на стул, чтобы он не распространял слухов, потому что за это можно влипнуть в историю. Такие случаи бывали.

Скублинский вырвался, схватил обруч из-под бочки от капусты и, чтобы хоть немного отвлечь гостей, начал показывать хула-хуп.

Но так как все уже основательно разнервничались и всех мучила икота, тесть отобрал у него обруч и наделал из него рогаликов.

На каждый звонок мы все бежали в прихожую с криком «Гастроном!» И когда вместо заказа появлялись все новые и новые гости, мы только шипели: «А чтоб вас холера взяла!»

В одиннадцать часов заявился дядя Змейка с букетом. Тут чаша терпения оказалась переполненной. Дядю Змейку попросту взяли за шиворот и спустили с лестницы. Пробило двенадцать, а «Гастроном» так и не появился, хлеб доели до последней крошки, и нам не оставалось ничего другого, как разойтись по домам.

В понедельник утром делегация гостей отправилась вместе со Скублинским на улицу Кручую в «Стол заказов». К сожалению, Скублинский не сумел указать, кому именно он сделал заказ и уплатил деньги. То он показывал на блондинку, то на брюнетку за стойкой, а под конец, припертый к стене, признался, что по дороге в «Гастроном» он забежал в ресторан «У Слепого Леона», что на Кавенчинскои улице, и там оставил все деньги. До «Гастронома» он уже, ясное дело, не дошел. Отсюда и «трудности с транспортом».

Когда делегация гостей услышала это, Скублинского прижали к столу заказов, и не известно, чем бы это все кончилось, если бы не появился директор магазина. Он заслонил собою клиента и объяснил нам на будущее, что каждый заказ в «Гастрономе» выполняется точно, при условии, конечно, если он сделан.

Еще директор сообщил нам, что в «Столе заказов» ежедневно имеется свежеобжареиный кофе и чай сорока пяти сортов, за которым он лично каждую неделю ездит в Китай.

Почему-то Скублпнская не слушала директора, а когда он закончил, посмотрела на мужа и спокойно сказала:

— Пойдем домой, я тебе устрою масленицу!

Прощаясь со Скублинским, мы посоветовали ему, чтобы он предварительно позвонил в «Скорую помощь», и заказал карету, но на этот раз без липы.

Директор дал ему на дорогу мандарин.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1960

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ На стройке ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Отправились мы с шурином на прошлой неделе проверить, как протекает строительство восточной стороны Маршалковской улицы. Как обстоит дело с общественным подвигом наших варшавских земляков. Принимают ли они участие?

И что же оказалось? На всей строительной площадке, между скелетами будущих небоскребов и каруселью Управления сберегательных касс^[1] происходит битва молодежи.

Десяток так называемых двадцатилетних бросаются на одного, чтобы у него что-то такое отобрать. А парень это «что-то» прижимает к себе и, со слезами на глазах вопит:

— Не отдам, не отдам, я первый ее увидел!

Подошли мы с шурином поближе и видим, что шум идет из-за лопаты. В другом месте опять же за одну тачку боролись чуть ли не двести человек. Небольшой паренек удирал, как заяц, через всю площадь со стамеской в руке, а за ним гналась дюжина его товарищей.

Опять же смотрим — два старика какое-то железо друг у друга вырывают. Оба, совсем мокрые, галстуки на боку, на губах пена, глаза дикие и орут.

— Отпусти! — кричит один. — Эта кирка принадлежит техникуму пищевой промышленности. Она к нам прикомандирована!

А другой в ответ:

— Ишь ты! Небось на колбасу выменяли или на салтисон с языком. Мы — металлисты, мы на кирку имеем больше прав!

Оказалось, что это два преподавателя из разных школ, которые во главе пятисот человек молодежи явились на восточную сторону в качестве общественной помощи строительству. Каждый хотел совершить подвиг, но не было чем, потому что дирекция инструментов не подготовила.

Бросились мы с шурином разнимать педагогов и вскоре восстановили кое-какой порядок.

Лично я стал во главе химического техникума, мы нашли два ведрышка с зелёной краской, кисть, и я давай красить забор. Но, поскольку я не специалист, краска немного разбрызгивалась. Когда я наконец закончил, у всех представителей техникума лица были в зеленую крапинку и одежда также само собой. Но все же, передавая кисть друг другу, по очереди, мы выполнили план и даже с превышением.

Но только напрасно. Выяснилось, что забор надо было красить в помидоровый цвет. Ничего не поделаешь, если надо — перекрасим.

С шурином вышло хуже. Он отвел за карусель общеобразовательный техникум и, не имея при себе, других инструментов, начал учить их игре в «три листика».

«Черная карта проигрывает, красная выигрывает. За злотый — пять, за десятку — полсотни. Липы нет, мошенничества нет, один оптический обман человеческого зрения. Играйте и выигрывайте!»

Молодежи это очень понравилось, шурину даже зааплодировали, игра пошла на сто два, но прибежал директор техникума и отобрал у шурина учащихся. Забор тоже был закончен, так что мы с братишкой жены отправились домой.

Проходя Ерусалимскими аллеями^[2], мы стали вспоминать, как двадцать лет тому назад вместе со студентами мы убирали разбабаханные до невозможности улицы. Глядя на Европу, которая тут выросла, глазам не веришь. До того здесь было ужасно. Повсюду Карпаты обломков, горы металлического лома. Казалось, что за тридцать лет не управимся! Но пришел я однажды и ахнул. Несколько сот штук студентиков по улице снуют. Лом носят, мостовую ремонтируют, обломки на машины грузят — прямо вихрь какой-то. Я смотрел, как живо они работали, и стало мне стыдно, что я по улице разгуливаю, а студентики вместо того, чтобы кроить трупы, готовить уроки или со студентками в Ботаническом саду цветы нюхать, вкалывают в качестве чернорабочих. И я кинулся им помогать.

Работа сразу же закипела. Мы схватили чертовски тяжелую стальную рельсу, размахнулись и кинули ее на грузовик. Пошла как по маслу, правда, одним кондом врезалась в зеркальную витрину свежеоткрытого ресторана «Золушка» и разбила ее в мелкий мак, но это уже не наша вина, просто машина близко стояла. Целый день вкалывал я с этими чудесными ребятами, а под вечер был уже со всеми «на ты». Вскоре железного хлама в аллеях не осталось ни кусочка.

Да, да, молодежь работает отлично, только нужно дать ей инструменты и комбинезоны, потому что мамуся дома пилит за испорченную одежду, как меня Геня.

⠀ ⠀

1964

⠀ ⠀

⠀ ⠀

⠀ ⠀ Семья из глубокой провинции ⠀ ⠀

Я встретил на Торговой^[3] пана Печурку, он был какой-то странный, чем-то ужасно расстроен. Сперва не хотел объяснить, что его мучит, но потом все же признался:

— Свалилась на меня, понимаешь, семейка из провинции, какие-то племянники, два зятя, шестеро детей и кума с гусем. Из Бискупиц Костельных приехали досмотреть на Варшаву. Гуся мне в подарок привезли. Но в первый же день, как только мы вернулись с прогулки по городу, мой гусь был до основания уничтожен с картофельным пюре, Геня еще прибавила к этому противень холодца из ножек домашнего приготовления. Надо сознаться, что возвратились мы голодные и коня с копытами могли бы умять, не то что гуся с ножками. Но, в конце концов, дело не в продовольственном подарке, а в том, что у этих дерзких провинциалов на все готов ответ и удивить их нет возможности.

Я повел гостей на угол аллей и Маршалковской улицы и показываю им так называемую восточную стену, карусель Управления сберегательных касс и объясняю, что каждый дом здесь будет по меньшей мере этажей в десять, то есть здесь вырастут так называемые небоскребы.

— А у нас в Бискупицах Костельных новые высотные здания имеют по двенадцати, — отвечает один из племянников и кривит рот.

— Чего по двенадцати, — спрашиваю — по двенадцати комнат?

— По двенадцати этажей. Такие теперь строят. А на будущий год запланирован даже тринадцатиэтажный.

Отбрил меня, — ничего не скажешь! Тогда я спрашиваю:

— А что там помещается в ваших высотных зданиях?

— Что может помещаться? Внизу магазины крестьянской взаимопомощи, в первых этажах отделы Народного совета, а выше живут квартиранты.

— А коровники?

— Какие коровники?

— Обыкновенные. На двенадцатом этаже они, что ни? Интересно, как вы туда коров втягиваете?

Обиделись на меня гости и говорят, что, видно, я давно не был в Вискупицах и не знаю, какой там город вырос. Коровы, а также свиньи в центре уже не проживают, только на так называемой периферии, в производственных кооперативах.

— Ну хорошо, а как вы влезаете на верхние этажи? По лестницам?

— Зачем по лестницам? А лифты для чего?

— Настоящие лифты? Электрические?

— Известно, настоящие.

— И не портятся?

— Как так не портятся? Портятся, конечно.

— И что тогда?

— Тогда поднимаемся по лестницам.

— Ну это как у нас в Варшаве. А вода наверх доходит?

— Как когда. Если не доходит, ведрами носим.

— Точно как у нас.

— Известное дело, Бискупицы Костельные идут нога в ногу с техническим прогрессом.

Я вижу, что остаюсь с носом, что строительством их не удивишь, тогда я привел экскурсию к магазину с телевизорами и объясняю:

— Тут мы видим такие волшебные ящики, нечто вроде радио с форточкой. При помощи этих ящиков дирекция рассылает нам по домам разные движущиеся картинки, ну, например, народные праздники, пуск доменных печей, заседания по вопросу копчения шпрот и старые кинокартины, на которые в кино уже никто не ходит. Все это видно в форточку. Ящик такой стоит от 5 до 15 тысяч и представляет собой чудо XX века.

— Минутку, минутку, — отозвался один из племянников из провинции. — Это вовсе не радио с форточкой, и никакое это не чудо, это венгерский телевизор марки «Орион» и довольно старого типа, с семнадцатидюймовым экраном. У нас теперь в моде телевизоры «Тесла» и «Бельведер» с экранами в двадцать один дюйм. Программы, правда, никудышные, но иногда попадаются жемчужины репертуара, как, например, «Милый лжец». Велосипедная гонка мира тоже в общем неплохая информационная передача.

Одним словом, воздушный шарик сделали из меня эти провинциальные родичи, я приумолк и, чтобы как-нибудь этот конфуз заглушить, пригласил экскурсию в кофейный бар. Решил показать великосветскую жизнь нашей столицы. Но мы неудачно попали, кофейная машина только что испортилась, и кофе нам подали сваренный в кастрюле. Провинциалы попробовали и начали гримасничать, мол, кофе мало романтичный^[4], что, дескать, совсем не то, что у них в Бискупицах. Там, оказывается, как подадут чашечку «Сатаны» из итальянского «Экспресса», так человека на стуле подбрасывает, Вот это жизнь! Не то что в столице.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Туфельки-невидимки ⠀ ⠀

Пошли мы вчера с Геней на Новый Свет на выставку. Сперва мы думали, что там показывают какие-нибудь новомодные скульптуры, сделанные из гвоздей, кусков кожи, обрубков дерева, проволока, шпагата и тому подобного. Но нам объяснили, что это не творения наших Дуникощаков^[5], а выставка государственного кооперативного сапожного искусства.

Мы увидели там дамские «шпильки» с твердыми, как гранит, пятками. В них муж-злодей водил свою жену на танцплощадку в наказание за супружескую неверность. Бедняжка босиком сбежала из дому, а он эти «шпильки» отправил обратно на фабрику с сердечной благодарностью.

Видели лечебные туфельки «татржанки», специально для ножных грязевых ванн. Стоит только выйти в них в дождь на улицу, и сразу же начинается лечение методом самообслуживания. Находятся там и так называемые «смутняки», или лакировки, преждевременно сморщившиеся, имеются подметки без верхов и верха без подметок. Еще там есть полуботинки-невидимки, от которых после одной недели носки остались только шнурки и подковки. В общем, каждая обувная фабрика выставила здесь какую-нибудь собственную неповторимую редкость.

Я не знал об этом, а то бы сам приволок на выставку экспонат, которым владею. Это штиблеты не для носки. Даже самый терпеливый индийский факир через полчаса из них выскочит. У меня они уже десять лет, и ничего им не делается.

Посмотришь, и кажется, что они очень удобны, но только поносишь их десять минут, они дадут такого дрозда, что заплачешь, как дитя, и пулей из них выскочишь. Из ежа они что ли сшиты? Как только я их приобрел, сразу же испытал на себе всю их силу.

Прямо из магазина мы с шурином отправились обмыть обновку. После первой четвертинки я говорю:

— Ты знаешь, Олесь, я люблю чувствовать новые штиблеты на ногах, но эти холеры немного чересчур дают о себе знать. А когда я шевелю мизинцем, я вижу сразу все созвездия.

— Так ты не шевели, Валерек, для чего тебе это. Отдыхай, куда спешить, поедим, выпьем, потом пойдем ноги приучать. Пока пройдешься от Маршалковской до Шмулек^[6], они, гады, будут сидеть на ногах, как перчатки.

Мы пошли, но ботинки сидеть не хотели, куда им было до перчаток, они больше смахивали на кандалы. От боли я стал немножко подвывать.

— Олесь, — говорю я, — умоляю, сядем в такси, я больше не могу.

А шурин не соглашается!

— Исключено! Чтобы я этим холерам — штиблетам — уступил! Мы их должны сегодня же разносить. Куда это годится, чтобы галантерея свободным гражданам жить спокойно не давала. Не бывать этому. Будет не так, как штиблеты хотят, а так, как мы этого желаем.

— У меня одно желание — сесть в такси.

Мы с шурином сильно поспорили, после чего он отправился в «Скорую помощь», а я вернулся домой босиком.

Очень жаль, что я не захватил с собой эти штиблеты. Они бы на выставке очень пригодились. Директора обувных фабрик съезжаются на такие выставки со всей страны. Смотрят, ахают, и, видимо, им очень все это нравится, потому что на следующий год они выпускают еще больше подобной дряни.

По-моему, эти выставки следовало бы немного изменить, внести поправки. Пусть каждый директор такую выставочную пару на собственных ногах демонстрирует. А публика пусть им аплодирует и преподносит соответствующие букеты.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Что нельзя — то нельзя ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В Варшаве рыболовством занимаются мало — всего два раза в год. Встают в третьем часу ночи, берут ведерко и ждут, когда появится карп на прилавках магазинов Главрыбы. Иногда что-нибудь удается выудить. Чаще всего это случается на рождество или на пасху.

Но зато на отдыхе я этим очень интересуюсь. Сам лично удочек не забрасываю, но присаживаюсь возле рыбаков и участвую в рыболовном спорте больше подсматриванием.

Был, правда, случай, когда я сам втянулся, разохотился, купил себе удочку, крючок, наловил, как полагается, мух в коробку из-под спичек, влез в трамвай и махнул на Черняковское озеро. Но тут какой-то тип решил на ходу вскочить в трамвай и вместо поручня ухватился за мою удочку. Ясное дело, что он тут же выпал обратно. А мой крючок вцепился ему в галстук, из-за чего этот тип проволочился несколько метров по асфальту. Трамвай остановили, типа отцепили, и — что бы вы думали! — оказалось, что его зовут Налим. Станислав Налим. Но что из этого, если моя удочка оказалась сломанной, леска порвалась, мухи из коробочки повылетали — и карасей на ужин можно не ждать. Еще спасибо, в суд меня не потянули. В общем, с того времени, как я поймал Налима, я больше рыбной ловлей не занимаюсь, но поболтать с рыбаками люблю.

В этом году на отдыхе вышел я раз утром на речку, смотрю, сидит какой-то лысый. Три удочки запустил в воду и мечтательно смотрит в так называемую синюю даль. Посидели мы эдак с полчаса, я и говорю: вроде не клюет, уважаемый.

А он посмотрел на меня злобно и спрашивает:

— А что должно клевать?

— Как, что? Рыба.

— Тут нет никаких рыб уже три года.

— А что есть?.

— Фенол. Рыбы истреблены все до одной.

— Кто же это их истребил?

— Дирекция фабрики, которая спускает в реку неочищенные сточные воды.

— Если это в самом деле так, я не очень понимаю, для чего, уважаемый, вы здесь удочки расставили.

— Сельди вымачиваю.

Я невольно отодвинулся от лысого на несколько метров, но все-таки осторожно заметил:

— Ну, хорошо, но ведь их нельзя будет есть после этой воды.

— А это не для еды, это чтобы, крыс травить.

— А отрава в этой воде получается?

— Первосортная. Стоит только крысе попробовать, и сразу ей конец.

Ну, значит, хоть какая-то польза от реки имеется!

— Что верно, то верно. Но ведь не только отрава бывает нужна. Сочная щука, сом, судак, даже холера-плотва тоже свое применение в домашнем и народном хозяйстве, имеют.

— И вся эта рыба здесь раньше была?

— Червяков не успевали запасать.

— И фенол все прикончил?

— Вчистую.

— Скажите мне, пожалуйста, как же это выходит? Если, например, в купальном бассейне какой-нибудь тип, не, получивший домашнего воспитания, наплюет на санитарные условия и загрязнит воду, — что с ним сделают?

— Отправят куда следует, составят соответствующий протокол, так сказать, наглядно надают ему по шее.

— А разве нельзя точно так же поступить с дирекцией, которая загрязняет всю реку и тысячи рыб превращает в труды?

— Как видно, нельзя, если рыб становится все меньше, а рек, пригодных только для того, чтобы в них вымачивать сельдь на приманку крысам, все больше, — закончил рыбак, и мы грустно разошлись в разные стороны.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Живой карп ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Геня уже давно проедает мне мозги, чтобы мы изменили наше обеденное меню. Чтобы перебросились со свинины на рыбу, потому что в мясе будто бы слишком много белка и не хватает фосфора и каких-то там угольных вод, которые человека от склероза спасают. По радио это уже несколько раз отмечали.

А в пятницу послала меня Геня в «Главрыбу» за карпом.

— Только такого, — говорит, — чтобы весил кило двести, не больше.

Обегал я все «главрыбы» в нашем районе, но карпа нигде не было. То есть он был, но или в желатине, или в томатном соусе, или в собственном соку, ну и, разумеется, все это в банках.

Наконец вхожу я в один магазин и спрашиваю:

— Карп есть?

Субъект, плюгавый такой, скучный, за стойкой сидит и, кажется, кроссворд решает:

— Да, есть, но вы его не купите.

— Почему?

— Большой очень. Два с половиной кило.

— Что и говорить, порядочный.

— С нового года с ним мучаюсь и не могу от него избавиться.

— Нельзя ли его купить частично?

— Нет, потому что если я продам голову, мне хвост останется. Если реализую хвост, то кто у меня возьмет голову? А кроме того, каждый хочет живого.

— А если бы два покупателя скооперировались?.

— Все равно ничего не поможет. Его из воды не вынешь.

— Почему?

— Не дается.

— А вы пробовали?

— Два раза он меня в бассейн швырял, а ведь я его хотел только взвесить.

— Сильный?

— И скользкий.

— А что же вы с ним будете делать?

— Ожидаю: может, уснет.

— И похоже на то?

— Какой там! Что ни день, то веселее становится, Я уже для него и радио включал — доклады и легкую музыку — не помогает.

— А голодом: взять не пробовали?

— Чего не могу — того не могу: совесть не позволяет! Завтраком с ним делюсь. Сжились мы, В день по французской булке съедает.

— Так он, наверно, в весе прибавил?.

— Вполне возможно.

— Чего же вы ждете?

— Пятнадцатого ухожу в отпуск.

Пока мы так стояли и рассуждали, вошел какой-то покупатель с авоськой и тоже спрашивает о карпе. Слово за слово, уговорились мы: с ним; что он возьмет верхнюю половину, а я остальное.

— Я люблю голову, потому что она сочная и помогает соображать, говорит этот тип, — а я, как пенсионер, собираюсь поступить в универмаг на полставки.

Тогда продавец рассказывает ему о трудностях о поимкой данной рыбы.

— А зачем его ловить; возьми гирю побольше и дай ему по голове; не вынимая из воды.

Схватил этот пенсионер со стойки двухкилограммовую гирю и как запустит ею в карпа — мы все трое в одну минуту стали мокрые — до нитки. От головы до пяток катилась с нас вода, так что мы были похожи на утопленников. Вдобавок пенсионер основательно выщербил бассейн и за повреждение народного имущества будет теперь отвечать по суду. А карп живой…

Я взял филе из трески и вскочил в трамвай, потому что меня уже начинала бить лихорадка. Теперь я лежу в кровати с гриппом. Ем гренки на меду и «жешовскую» колбасу^[7] и думаю, что это не такая простая штука — переброситься с белков на фосфор и угольные воды…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Вежливость с перерывом ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вошел я несколько дней назад в трамвай, пробился в середку, и тут мне стало и холодно и жарко сразу. Я вспомнил, что у меня нет мелких денег, только одни сотенные, потому что это было, как раз после получки. Я стал пробираться назад, но это оказалось физически невозможно, пассажиры не пускали, Я посмотрел на кондуктора, и у меня от страха в глазах потемнело. Дело в том, что как раз эту трамвайную служащую с сережками в виде золотых сердечек я знаю. Она умеет сразу распознавать пассажира, который хочет проехать зайцем. И у нее такой язык, что лучше сразу из вагона выскакивай, прежде чем она за тебя примется.

Я просто не знал, что мне делать. Однако выхода не было, ни туда, ни сюда, и я протянул руку с сотенной. И тут же втянул ее обратно, представив себе, как кондукторша сейчас рявкнет:

— Что вы тут, в вагоне, банк для размена денег собираетесь открыть или как?

Или из мести сдаст мне сдачу одними пятидесятигрошовыми монетами, двести штук на сотенный банкнот…

И вдруг… представьте себе, она улыбается мне, как говорится, очаровательно, берет бумажку и замечает:

— Сотняшка? Пожалуйста, какими, уважаемый, вам хотелось бы получить сдачу? Двадцатизлотовыми, а может быть, одну бумажку в пятьдесят злотых и две но двадцать, остальное, к сожалению, придется разменной монетой. Будьте любезны, отдохните минутку на моем месте, потому что в вагоне немного тесно.

Я оцепенел. Ну, думаю, как сейчас она начнет моих родственников по местам расставлять, потом их не соберешь!

А она — ничего подобного! Отсчитала сдачу и невыносимо вежливо начала пассажиров вперед продвигать. Я вышел из трамвая почти без сознания. Что случилось? — думаю я, — нервы, видимо, не выдержали. Такая здоровая женщина и подкосилась. Жертва изнурительной профессии.

Но когда я на другой день влез в автобус и увидел, что — кондуктор ведет себя, как заслуженный мастер танца или профессор хорошего тона, я решил провести следствие. И что же оказалось? Дирекция городского транспорта объявила конкурс вежливости среди обслуживающего персонала. Если кондуктор окажется самым вежливым, он получает награду и звание передовика городского трамвая, автобуса и троллейбуса.

Для этого во всех вагонах имеются специальные карточки, которыми пассажиры голосуют. Теперь я все понял и с невозможной симпатией стал разглядывать транспортных служащих. Жалко мне стало их, сердечных. Что тут много говорить, попадаются такие пассажиры, что их только за галстук брать и из вагона выбрасывать. А тут — конкурс. И приходится со всякой дрянью обращаться в белых перчатках. Чуть ли не парле франсе разводить. Твист перед ними танцевать…

Не знаю, долго ли трамвайщики так выдержат. По-моему, дирекция правильно поступила, что в июле и августе объявила перерыв в этом, конкурсе. Обслуживающий персонал должен хотя бы два месяца отдыхать, чтобы малость в себя прийти, а потом: осеньюприняться за вежливость с новыми силами.

Во всяком случае, лично я в первые дни этого перерыва буду ходить пешком.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1963

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Дорогой гость ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давнишний лозунг, требующий от продавцов вежливости, гласил: «Клиент — наш господин». Ясное дело, это теперь устарело, потому что господа кончились, а пошли граждане. После долгого размышления государственная торговля придумала новый лозунг: «Клиент всегда прав».

Это действительно вошло в жизнь, хотя многие продавцы в результате схватили сердечную болезнь. Потому что клиенты бывают разные. Попадаются такие, что прицепляются без всякой причины. Правоты у него ни на грош, а нужно соглашаться, он, видите ли, прав, вывеска на весь магазин об этом информирует.

У нас на Шмульках или на Торговой был такой нервный завмаг, когда он не мог переубедить упрямого приставалу, то говорил: «Да, вы правы и идите отсюда подобру-поздорову». Но что хорошо в кооперативе на Бродневской, то не пригодно для повседневного пользования в центральном «Гастрономе».

Тут вежливость должна быть первосортного качества, люкс, гран при, шор буар, «вагон ли»^[8], одним словом, деликатес категории «С». Тут дирекция придумала еще один лозунг: «Наш клиент — дорогой гость».

Хорошо, не правда ли? Элегантное, праздничное, можно сказать салонное, обращение.

Приходит тип перед самым закрытием магазина за баночкой горчицы в три злотых, а встречать его нужно, как дорогого дядюшку из Гарволина, который притащил нам подарок и букет цветов на именины.

Не всегда это удается, особенно если нападешь на брюзгу, который по сто раз об одном и том же спрашивает. Например: «Когда будут мандарины?»

И нельзя такому ответить: «Спросите у гадалки», а, мило улыбаясь до коренных зубов, нужно сообщить: «Ожидаем на днях, просим дорогого гостя наведаться». Другой опять же четвертинку «Особой» хочет купить в субботу или первого числа, ну, конечно, персонал ему объясняет, что это воспрещено. А он делает вид, что не понимает и говорит: «Ну, тогда дайте «Зубровку». «Зубровка» тоже в эти дни не продается, и он требует «Рябиновку». Ну как не взять такого дорогого гостя за галстук и не вышвырнуть на улицу? Нельзя, надо отказывать с улыбкой.

Но ведь в «гастрономах» за стойками тоже живые люди работают, и у них имеются нервы, и поэтому не всегда все гладко получается. Вот дирекция и объявила конкурс на выносливость. Речь идет о том, чтобы выбрать самую любезную, самую быструю, то есть с торговым огоньком, и самую культурную продавщицу либо кассиршу. Кассирша или продавщица, которая наберет наибольшее количество голосов, получит электрическую стиральную машину. Следующие награды — радиоприемник и проигрыватель. По-моему, проигрыватель практичнее. Можно записать на пластинку несколько наилюбезнейших гастрономических ответов, а самой отдыхать в стороне. Ну тут не об этом речь, а только о воспитательной переподготовке. Чтобы клиенты даром не бились с выбором продуктов, они, если кому счастье подвалит, получат ответственный деликатесный отказ.

Мысль неплохая, только мне мужей жаль. Потому что когда эти бедные продавщицы-кассирши, вынужденные целый день отвечать покупателям конкурсными улыбками, вернутся вечером домой, воображаю, как они на мужьях отыгрываются!

— Меня это не касается, моя жена работает на трамвае, а там уже конкурс закончился, — заметил мой сосед, некий Качорек.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1963

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Яичница в тролейбусе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

А вообще с так называемой вежливостью на сегодняшний день среди молодежи дело пошло куда лучше. В трамваях и автобусах места старшим уступают, посмотреть приятно.

Я сам, собственными глазами видел в троллейбусе такой случай: небольшой парнишка сидел себе вежливо на скамье и грыз семечки, как вдруг на углу Пьенкной входит запакованная в платок старушка с длинной палкой от щетки. Только парнишка ее увидел, как сразу сорвался с места, шаркнул красиво ножкой и говорит:

— Будьте так любезны, садитесь.

Старушка отвечает, что едет недалеко и может пешком доехать, но вежливый молодой человек уперся на своем и чуть ли не силой ее усадил.

Старушка держала сбоку свою палку и сидела спокойно, но кто ни входил в троллейбус, сразу же начинал с ней ссору.

Дело в том, что палка была похожа на подпорку, относящуюся к троллейбусному оборудованию, и когда троллейбус швыряло на повороте, тот, кто стоял ближе к палке, сразу же за нее хватался.

Первым получил палкой в челюсть какой-то директор с портфелем под мышкой. Он сказал только: «О, простите!» и отпрянул назад. Старушка доглядела на него недовольно и сказала:

— Надо смотреть, за что хватаешься!

На следующем вираже схватился за палку какой-то брюнет тяжелого веса в очках. Он вырвал палку из рук старушки, набил себе шишку на лбу и опрокинул трех пассажиров, стоявших за ним. Не сразу сообразив, что происходит, он подумал, что троллейбус валится на бок, но когда вскочил с пола и пришел в себя, давай старушку прорабатывать за то, что она ездит в общественном транспорте с такими палками.

Старушка тоже не дала себя в обиду и отлаялась с места:

— Четырехглазый, а не видит, что это щетка, слепой черт! Еще удивляется, что палка под ним перевернулась. Бык из-под моста не выдержал бы такого слона бельведерского.

Пассажиры нахохотались до поляков и с удовольствием ожидали, кто будет следующий.

А следующей оказалась гражданочка с полной авоськой гарантированных экспортных яиц. Тут уже было не до смеха. Когда она за эту щетку на повороте ухватилась, половина троллейбуса была опрыскана яичницей.

Тогда все накинулись на старушку, она тоже не дала себя в обиду, схватила свою палку от щетки и давай косить ею кого попало. Пассажиры стали прыгать из троллейбуса, так что когда прибыла скорая милицейская помощь, она застала на месте только старушку и ее сломанную оглоблю.

А из-за чего все это? Из-за того, что парнишка попался вежливый. Конечно, вежливость на сегодняшний день обязательна, но пользоваться ею надо осмотрительно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ От конца света ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У некоторых наших соседок дома больше сахару, муки, риса, нежели в любом продовольственном магазине в Варшаве. Пожалуй, только магазин самообслуживания на Пулавской улице даст им фору, да и то проиграет.

— Началось это ни с того ни с сего в дождливое время. Кто только имел руки и несколько злотых, стал хватать продовольственные товары. Послала и меня Геня в кооператив на Торговой за мукой, «праздничной в мешочке». Прихожу и вижу, что хвост невозможный, на улицу вылез.

— Э! — думаю, — надо брать, что дают.

Одно только мне не понравилось, что заведующий магазином, всегда такой важный, который на покупательниц смотрит свысока, что-то изменился неузнаваемо. Глаза у него смешливые, хотя сам он весь взмок от усталости, на свой персонал покрикивает, чтобы, значит, завязывали и паковали продукты быстрее, сам пакеты накладывает клиенткам в авоськи и еще приговаривает:

— Берите, пожалуйста, еще пять кило манки, пригодится. Грибков в уксусе тоже может на всех не хватить, берите, пани, пять банок.

Полки у него уже почти пустые, а он радуется, как если бы в лотерею выиграл.

Э, думаю, тут что-то не так! Отвожу его в сторону и говорю: «Послушай, уважаемый, с чего это ты такой довольный?»-

— Как же! Двойные премиальные мы в этом месяце вырабатываем и от товарных остатков избавляемся. С конца света в Индии не было еще такой удачи… Быстрее, девушки, быстрее!. Клиентки не могут ждать! — снова прикрикнул он на продавщиц и побежал к весам.

Если так, махнул я рукой на эту муку, взял только литр очищенной «Особой». Прихожу домой, ставлю свою добычу на стол, а Генюха моя в крик:

— Это я за тем послала тебя, старого козла? О, я несчастная!.. — и тому подобное.

Я ей объясняю:

— Генюха, на что тебе сдалась эта мука, ведь у нас она запасена еще с конца света в Индии, сахар у нас еще с затмения солнца в Сувалках^[9], а мыло — со времен войны в Корее.

Надо сказать, что моя Генюха, как личность нервная, делает закупки при каждом событии на земле или в так называемом космосе. После каждого, исторического происшествия я ем одни сухари, потому что ни на что другое личных фондов уже не хватает, а солидное количество этих сухарей у нас осталось еще со времени первого пробного взрыва атомной бомбы на атолле Бикини.

Я напомнил об этом Гене, но она, мне ответила, что Мордзелакова и Скублияская имеют перловую крупу со времени первого полета Гагарина, когда распространились слухи, что все продовольствие будет отправлено на Луну, и, несмотря на это, они и сейчас крупу закупают. Ну, я промолчал.

Глядим, а здесь дня через два двери открываются, и эта самая Мордзелакова влетает, как бомба:

— Пани Генюся, я слышала, что вам нужно немного крупы, так я от души, от сердца вам уступлю.

— Катитесь вы теперь со своей крупой, — ответила на это Геня. Я ничего не понял, но в конце концов, догадался. Видимо, дело было в том, что дождь перестал лить и должна была наступить засуха на сорок дней, согласно предсказаниям святого Медада, у которого об этом справлялся Вихерек^[10], так как бюро погоды невозможно врет.

В связи с этим запасы оказались не нужны, и Мордзелакова накрылась со своей крупой. Ей теперь остается только погрузить весь свой базар в детскую колясочку и отправиться в магазин самообслуживания. Там, кажется, все еще стоит хвост за всем тем, чего полно в обыкновенных магазинах.

Варшавяне любят новинки и все стекла повыдавливали, чтобы достать цыпляток, которых там поджаривали на инфракрасных лучах.

Цвет, конечно, модный, но стоит ли из-за этого рамы высаживать?..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1962

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Телефон из космоса ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Геня сделалась невозможно важной с того времени, что космонавтка вокруг земного глобуса в течение нескольких дней летала. Но если бы только важной, это еще полбеды. Она претензии ко мне предъявляет, почему я ей почести не оказываю.

— Генюха, почему же тебе? Что ты имеешь общего с космонавткой? Разве только что и ты на тонких шпилечках ходишь по воскресеньям?

— Если бы ты газеты, балда, читал, — отвечает мне Генюха, — так убедился бы, как хороший муж-патриот сумел почтить первое путешествие женщины на Луну.

— На какую Луну, Генюха? Где ты это прочитала?

— Во всяком случае, в ту сторону.

— Совсем не в ту. Это был полет вокруг Земли.

— Не прерывай меня! Вот действительно муж, этот артист из Варшавы! Он своей жене цветы принес в тот день.

— А я тебе разве не принес два пучка салата?

— Чтоб я тебе его на обед приготовила со шкварками.

— Ну и четвертинку, чтобы отметить этот знаменательный день.

— О четвертинке ты никогда не забываешь… Любой случай для тебя годится, даже начало учебного года и выдача аттестатов зрелости.

— Э, нет! На этот раз, Генюха, ты ошибаешься, я взаправду хотел почтить панну Валю и Валерия. Ведь женщина в первый раз так высоко в облака забралась, не считая, конечно, ангелов. Хотя я не очень понимаю, для чего требовалось отправить женщину в такую трудную дорогу?

— Для того, чтобы посмотреть, какое влияние на дамский организм окажет такое путешествие. Сумеет ли так называемый слабый пол перенести длительное одиночество, когда даже некому слова сказать. Хотя, впрочем, у нее был телефон.

— Что правда, то правда. С телефоном бы ты, Генюха, одиночества не почувствовала. Как начала бы обзванивать всех своих приятельниц, так не пять, а целых десять дней как ни в чем не бывало летала бы. Последний разговор ты бы уже на Земле закончила, из кабины бы тебя невозможно было б вытащить, и телефонную трубку никто бы не смог отобрать. А если бы ты еще могла рассказывать, что слышно в Америке, а что в Африке, а что у тетки Орпишевской в Радоме, ведь ты бы имела возможность повсюду в окна к людям заглядывать при помощи бинокля со своего Спутника…

Ни телевидение, ни радио, ни вечерняя газета, ни даже доктора не смогли бы к тебе дозвониться, чтобы твою температуру измерить, всегда было бы занято.

Вот почему тобою никто в атмосферу не выстрелил, моя дорогая женушка.

А в честь Валентины и Валерия мы раздавим сегодня эту четвертинку, а может, и не только четвертинку, потому что на лестнице я слышу голос шурина.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1963

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Высокие сапоги ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Скажите, пожалуйста, пан Кролик, у вас есть сапоги?

— Это которые с голенищами?

— Точно.

— Имеются. Офицерские, лакированные, а что?

— А то, что уносите их из дома, и поскорее.

— Почему? Что случилось?

— Ничего не спрашивайте, а только сразу их из дома долой. И так, чтобы жена не знала, где они находятся.

— Хорошо, но почему?

— Потому что в противном случае вы станете жертвой моды.

— Каким образом?

— Вы что, газет не читаете? Не знаете; что последняя женская мода предсказывает на весну для наших куколок исключительно голенища, и как можно более длинные, до самого лифчика. Наиболее желательны будут рыбачьи, что для рыбного промысла в открытом океане. В основном сапоги должны быть из мягкой кожи, как на перчатках, но, так как в торговой сети их не будет, каждый мужской сапог с голенищами под угрозой опасности. Лично я уже хожу босиком, так как Геня вчера подкараулила мои сапоги и сегодня целый день показывается на Шмульках в роля королевы моды. Независимо от сапог и весь остальной гардероб должен быть модный в фасонах, которые носил в свое время некий Робин Гуд.

— Это кто такой?

— Киноартист, который древнего английского отпрыска играл, с так называемым золотым сердцем, у богачей деньги отнимал и раздавал кому попало.

— И себе тоже, наверное, приличную долю оставлял?

— Это точно. На выпивку и закуску, и на личную галантерею, которую он невозможно уничтожал при своей мокрой работе, потому что ему приходилось удирать по деревьям, из окон, на коней выпрыгивать, в одежде по воде плавать.

— Это понятно, в хулиганской профессии надо иметь соответствующий гардероб и обувь. Но зачем вашей Гене или моей богине рыбацкие сапоги? Чтобы в очереди за живой рыбой стоять?

— Что касается сапог, не скажите! Они могут иметь практическое применение, например, в трамвае. Петли в капроновых чулках даже в самой сильной давке не будут спускаться. А надо вам сказать, что на этом Робин Гуде дело не кончится. Кто не захочет быть в роли того английского благородного хулигана, может одеться в демисезонный салоп или другую одежонку, напоминающую старомодную войсковую форму, или по знакомству достать панцирь. Но то, что хорошо было под Грюнвальдом или на Собачьем поле^[11], теперь не всюду уместно. На варшавских проспектах прогуливаться в кольчуге — это может показаться некоторым преувеличением.

— На проспектах — согласен. Но девушке, которая вечером отправляется на танцы, настоящая кольчуга из стальных фальцованных колец и даже зонтик в виде гусарской пики могли бы очень пригодиться.

— Ну, это действительно, но надо принять во внимание, что наши жены не для защиты от хулиганов натягивают сапоги, это они наш штатский мир хотят таким образом завоевать.

— По-моему, вы ошибаетесь. Дело не в нас, а в ихних подругах и соседках. Чтобы те от зависти полопались. Каждая женщина готова одеться самим генералом Куропаткиным, чтобы это устроить. А вы удивляетесь, что Робин Гуд в высоких сапогах из мягкой кожи имеет такой успех?

— Счастье, что наша торговая сеть не поставит этого товара так скоро. А пока она раскачивается, уже может появиться новая мода — на Бен Гура или на Нерона.

— И все же я вам советую — спрячьте немедленно ваши высокие сапоги.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1963

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Вот и четверть века! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ну вот и «четвертушка» миновала от начала войны. Посмотрите, пан Вех, как летит время! — этими словами начал пан Печенка вечер воспоминаний, который мы себе устроили «в связи с двадцатипятилетием» в кафе «Кибернетик», бывшее «У слепого Леона».

Я вспомнил фельетоны, написанные мною в последние дни сентября «памятного года», в котором «враг напал на Польшу из страны соседней», как говорилось в варшавской песенке времен оккупации.

Пан Печенка слушал и дополнял воспоминания разными подробностями, которые выветрились у меня из памяти. Писали тогда, например, о завещании Гитлера, которое он огласил за несколько дней до войны. В случае смерти фюрера власть в третьем рейхе должна была, согласно завещанию, последовательно переходить в руки Геринга, Геббельса, Гесса, Гиммлера и т. д.

А излагал я это завещание такими словами:

«Если я загнусь, то взойдет на мое место толстобрюхий охотник, а ежели охотник даст дуба, эту должность займет хромоногий брехун, когда хромоногого холера возьмет, вы будете слушаться Рудольфа-психа, под ежа подстриженного, а если…» и так далее.

Заместителей Гитлер назначил что-то около тридцати. А когда однажды в каком-то моем фельетоне промелькнула мысль, что гитлеровское приветствие с выброшенной перед собой рукой означает: «до сих пор масляной краской, а выше клеевой», меня вызвал к себе главный редактор «Красного курьера»^[12], в котором эти фельетоны появлялись, и сказал:

— Дорогой коллега, вам следует несколько сдержаннее писать о Гитлере. Маляр он или не маляр, а все же глава государства.

— Глава или не глава, для нас он комнатный маляр, у которого в голове не все винтики в порядке, — ответил я от имени своего пана Печенки.

Но маляр оказался не очень комнатный^[13]. И натерпелись же мы от него, когда разразилась война!

К сожалению, эти фельетоны были развеяны по свету порывистыми ветрами и детально их не помнит даже мой герой — Пан Печенка.

Зато отчетливо сохранились у него в памяти его сентябрьские приключения в роли «коменданта ворот» во время пробной воздушной тревоги.

— Заметил я, что в одной квартире на третьем этаже свет горит. И так сильно, что уже по радио начали нашему дому предупреждение делать. Я, само собой разумеется, разнервничался, взял с собою дворника и побежал наверх. Вбегаем мы в квартиру и видим, что какой-то тип лежит в постели, сияет лампа в сто свечей, а он читает газету.

— Почему, уважаемый, свет не гасите? — спрашиваю я вежливо.

А он отвечает, что ему это не правится. Тогда я его еще раз спросил, погасит он свет или нет, и только после этого швырнул чубуком в люстру. Сразу стало темно, и я тут же смог убедиться, что в этой квартире все окна были, согласно предписанию, заклеены тройным слоем черной бумаги. Оказывается, я ошибся, правда не очень, только на одну дверь, по все же неприятно.

Я хотел перед этим жильцом извиниться, по услышав, что он поднимается с кровати, дал поскорее ходу. Дворник за мной, но по ошибке вместо двери в потемках заскочил в чулан. Я услышал, как он там бушует, какие-то банки с полок летят и разлетаются вдребезги. Я бросился к нему на помощь, вытащил его оттуда, и мы бы успели удрать, но дворник угодил лбом о косяк и упал как подкошенный. Жилец на него, а я рванул пниз.

Что было дальше, заплатил ли я за лампочку и маринады, да простит меня бог, я уже не помню. Знаю только, что все кончилось хорошо. На чубатом маляре и его приближенных давно цветочки растут, один лишь Рудольф-псих сидит в пожизненном заключении. Ну а в таком разе почему бы нам не обмыть эту концовку?

Пан метр, пожалуйста, четвертинку в память о четвертушке!..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Чудес не бывает ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Геню уже несколько дней дома не найдешь. Или у парикмахера сидит, вечную завивку и маникюр себе делает, либо в очереди за корейкой фигурирует, либо на примерке у портнихи.

Шикует она так из-за этого двадцатилетия. Платье себе шьет в народных рисунках, но, по-моему, немного коротковатое. Я это увидел, когда она взяла меня на примерку, и говорю:

— Генюха, тут выходит какое-то недоразумение или так называемое кво вадис^[14]. Это не тебе двадцать лет исполняется, а нашей Народной Польше.

Но она не дала мне закончить и сказала, что так модно, а она должна соответствовать этому редкому торжеству, так как хочет принять участие в параде и увидеть наших уланов на белых конях со знаменами и оркестром.

Я ей объясняю, что в наше время уланы ездят не на конях, а в автомобилях, и вообще весь парад будет выглядеть иначе, потому что и пехота теперь ездит в грузовиках, а вся армия, как нам сообщает пресса, вооружена современными ракетами, радиолокаторами и прочими приспособлениями, основанными на достижениях электроники и телевидения.

Но она мне ответила, что уланы могут быть даже электрифицированы и ездить на локаторных телевизорах, она все равно пойдет на парад, чтобы бросить несколько цветков нашим парням.

Кроме того, ей непременно надо быть и на открытии памятника на Театральной площади и собственными глазами убедиться в его красоте, потому что Скублинская мелет чепуху, будто Ника рябая и лежит на чересчур низком пьедестале^[15].

— Памятник как памятник, — заметил я. — и другого уже не будет. По-моему, он очень хороший и должен нам нравиться. Мы должны благодарить бога, что именно этот проект был выбран в последнюю минуту, потому что это мог оказаться совсем современный памятник в виде кочерги или так называемого символа, торчащего на высоком столбе. С нынешними скульпторами такое часто бывает…

А так все же форменная женщина с саблей в руке, вроде Сирены, вполне в варшавском стиле.

Вся Варшава собирается на Театральную площадь, чтобы приветствовать новый памятник. Уже который день все мы живем этим праздником. На улицах полно молодежи, которая слетелась не только со всей Польши, но и с самых дальних стран. Слышатся разные языки: парле Франсе, гуд виски, очи черные и тому подобное.

— А сколько их сидит под Варшавой в молодежных лагерях, сосчитать невозможно. Когда все это выйдет двадцать второго числа на улицы, вид будет дай бог! Лицом в грязь не ударим.

А пока что на фабриках, в учреждениях, в конторах идут собрания по этому случаю. Спервоначалу речи, потом выступления артистов эстрады, а под конец так называемая стопка вина в сопровождении тортов и десертных пирожных.

Но и за стопкой говорят только о годовщине. На одной такой стопке в клубе строителей произошел редкий случай. Когда один оратор предложил тост за здоровье трудящихся и сказал: «Чудес не бывает, с потолка к нам ничего не упадет, мы всё должны добыть своими собственными руками…», в этот момент в потолке появляется дыра и на середину стола в самый большой торт падает сверху какой-то тип в черном приличном костюме и при медали.

Ничего ни ему, ни кому другому не сделалось, только все были обрызганы шоколадным кремом.

Когда личность, упавшая с потолка, слезла со стола, оказалось, что это участник собрания, который, не зная расположения комнат, поднялся этажом выше в поисках так называемого туалета и провалился в дыру в полу. Туалет был на ремонте и отверстие временно заклеили бумагой, правда толстой, чуть ли не бристольским картоном.

Из этого мы видим, что оратор был отчасти прав. С потолка может упасть самое большее заблудившийся тип. Все остальное мы должны сделать собственными руками и придумать собственными головами, если хотим так же радостно, весело и приятно праздновать следующее двадцатилетие.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Приятель живет в небоскребе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Иному человеку никаким способом не угодить! Ты его медом мажь, сахаром посыпай, а он все свое. Ропщет и ропщет.

Именно это происходит с новыми жильцами наших варшавских небоскребов. Вот, например, в одном таком доме живет мои приятель, некий Фпалек. Живет высоко-высоко, на райке, на десятом этаже.

Тут пан Печурка концом своей знаменитой бамбуковой трости показал на последний этаж красивого дома, перед которым мы остановились, осматривая новое строительство его «родового» района — Праги^[16].

— Видишь, это его кальсоны висят на балконе, потому что чердаки для сушки белья в новых домах не предусмотрены. Соответствующие помещения устроены в подвале. Но ни один настоящий варшавянин ни большой стирки, ни даже рядовой постирушки в подвале сушить не станет. Для него это унизительно. Пожалуй, тут Фиалек прав, что капризничает. Но он крутит носом по любому поводу. Десятый этаж для него, видите ли, высок. Действительно, если человеку не везет, так уж не везет. В старой квартире в Грохове, Рыбная, 4, он жил в полуподвале, а тут сразу на десятый этаж. Не легко привыкнуть, чересчур высоко сразу жизненный уровень поднялся. Но зато какой вид, какой воздух, ну и две комнаты с кухней, а раньше имел одну, тесную дыру. И, несмотря на это, он кривится, что, дескать, не может видами любоваться, потому что ему мешают одышка и колотье в боку.

— Не понимаю, какую это имеет связь одно с другим? Может, твой приятель просто боится высоты?

— Ничего, он не боится, балкон построен с высокими перилами. Просто человек устает.

— Из-за чего?

— Попробуй взобраться на десятый этаж, посмотрим, как у тебя заколет в боку, пожалуй, не захочешь после этого любоваться видами Варшавы с птичьего полета.

— То есть как взбираться? Пешком? Разве тут нет лифтов?

— Лифты ходят, только не ежедневно. Очень часто портятся, и тогда мой дружок чешет на вершину своего небоскреба пешком. Из-за этого лифта он и с тещей расплевался. Как женщина старой даты, теща ни за какие коврижки не согласна пользоваться этим приспособлением, потому что ждет от него всяких неприятностей. И действительно, стоило ей впервые в жизни воспользоваться лифтом, как она тут же сломала себе ключицу.

— Что-нибудь случилось? Лифт неожиданно тронулся?

— Нет, просто Фиалек хотел мамусю силой к лифту приучить. Всей семьей ее впихивали и в конце концов сломали ключицу. Теща поклялась в костеле, что больше никогда не войдет в лифт.

— Как же теперь? Она совсем не выходит из дому?

— Раз в месяц выходит, а когда возвращается, находится в пути три дня. Ночует на третьем и седьмом этаже, у соседей, они тоже переселены с Рыбной улицы. Но больше всего жалуется Фиалек на насморк.

— Разве на такой высоте холоднее?

— Упаси боже, дело в том, что, пока он до верха доберется, у него вода начинает в ботинках хлюпать.

— Какая вода? Откуда?

— Из ведра.

— Пане Теосю, пожалуйста, говорите яснее.

— Ну, я, кажется, по-польски выражаюсь. Вода из ведра льется в штиблеты. Пока он на свой десятый этаж два ведра воды дотянет, ботинки полны.

— Я ничего не понимаю. Что там, наверху, нет кранов?

— Краны есть, и вода иногда показывается, но в основном по ночам. Чаще всего она добирается до четвертого этажа, а иногда и ниже. Тогда Фиалек ходит с насморком и лихорадка его трясет. Но, по-моему, он не прав, когда из-за этого ворчит. На Рыбной тоже не было водопровода, и он носил воду со двора. А если он такой нежный французский песик, так пусть надевает две пары шерстяных носков и на ночь принимает аспирин. Небоскреб хороший, и лично я буду голосовать за него в конкурсе на лучший дом в Варшаве. Ты поддержишь меня?

— Конечно, но только после внесения нескольких мелких поправок.

— Каких поправок?

— Ну, насчет лифта и воды…

— Дорогой мои, нельзя слишком многого требовать. И архитектура чтобы была, и балконы чтоб были разрисованы в клеточку, и штукатурка чтобы не отлетала, и еще чтоб лифты ходили и вода сама наверх поднималась!.. Как бы голова не закружилась от таких успехов…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Мы ездили на крыше ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда человек вспоминает, как он ездил по железной дороге двадцать лет тому назад, на буферах, на крыше, то он не может без слез умиления смотреть на комфорт, который ему предоставляют теперь.

Какой-нибудь увалень с билетом второго класса, что раньше был третьим, разваливается на мягком сиденье, как предвоенный граф Шерешевский.

Само собой разумеется, только не в отпускное время, потому что тогда, конечно, условия более скромные и удобств чуть поменьше. Но пассажир сам виноват, что вовремя не заглядывает в календарь. Именно так поступил и я, когда в разгар лета отправился в отпуск на Оленью гору.

Прихожу на станцию и глазам не верю. Содом и Гоморра, конец света, землетрясение в девять баллов. Поезд облеплен так, что мышь в него не пролезет, а тут еще двести человек пытаются пробраться через окна. Какая-то дамочка старается тяжелым чемоданом протолкнуть впереди стоящего типа, который застрял в двери и ни вперед ни назад. За нею стоит красавец брюнет. Так как руки у него заняты раскладушкой, он бодает дамочку головой, уговаривая, чтобы она продвигалась вперед, а это, как говорится, физический нонсенс, потому что через окна видать, как у счастливых пассажиров, которые своевременно в вагоне прописались, языки отвисли до пояса и глазные яблоки из орбит вылезают.

Впрочем, с помощью двух носильщиков я все же втиснулся в поезд через окно и даже получил во втором классе приличное место на коленях у фундаментальной блондинки. К сожалению, мне не удалось там долго удержаться. Используя центробежную силу, попутчики выбросили меня в коридор. То есть не совсем, голова осталась в купе, а корпус деликтус выбросили, и он болтался в коридоре наподобие маятника. Потому что каждые пятнадцать минут сквозь толпу отчаявшихся пассажиров протискивалась буфетчица атлетического сложения с горячими сардельками или с пивом в корзинке. Пассажиры, плача, умоляли ее, чтобы она образумилась, но она отвечала, что ей не хватает до плана тридцать три процента. После третьего рейса буфетчицы пассажиры сложились и выкупили у нее все сардельки и все пиво, но это не помогло, так как она притащила лимонад и вафли.

В Ченстохове меня унесли с собой люди, которые там сошли целой стеной. Я пытался объяснить, что мне нужно ехать дальше, но, так как абсолютно не за что было уцепиться, я остался на перроне.

Влезть обратно в вагон не было никакой возможности, потому что к поезду ринулась встречная волна ченстоховичан, которые тоже отправлялись на отдых.

Но все же в Ченстохове я не остался. Подвернулся, слава богу, какой-то высокий детина. По его спине я взобрался на крышу и только тут понял, как приятно ехать на свежем воздухе, с прекрасным видом на пробегающие мимо пейзажи. Точь-в-точь как двадцать лет назад.

Что и говорить, сверху все лучше видно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Американка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Уже несколько лет Геня проедает мне мозги, чтобы я обязательно купил кресло-кровать, или так называемую американку.

— На что тебе, любимая ты моя, эта «поджигательница войны»? — говорю я. — Ведь у нас есть кровать, а сидеть можно и на стульях.

— Ну да, но если кто-нибудь из родственников приедет и захочет переночевать, мы всегда мучаемся.

В самом деле, когда в прошлом году на пасху дядя Змейка с тетей Змейкой из города Лодзи к нам приехали, Генина тетя в кровать на мое место прописалась, дядя спал под столом, как под балдахином, а я с шурином Пекутощаком — в шкафу.

Однако чувствовали мы себя там неплохо, потому что Геня держала в шкафу бутыль лечебного спирта и мы всегда выпивали по сто граммов перед сном. Спирт был наслоен на муравьях в качестве лекарства от романтизма^[17], но это не мешало ему оказывать положенное действие. Шурин, правда, жаловался, что у него мурашки по спине бегают, но свет зажигать мы боялись, чтобы Генюха не проведала.

С дядей худший вопрос вышел. Когда он ночью захотел напиться воды, он так стукнулся темечком о крышку стола, что на голове у него выскочила шишка величиной с палестинский апельсин, а кроме того, все, что Генюха на столе к празднику приготовила, слетело на пол.

Вот почему Генюха уперлась, чтобы в этом году непременно купить «американку». Я пробовал ее урезонить.

— Генюха, — говорил я, — от этого только хуже будет.

— Как так?

— А так, что с «американкой» лучше не шутить… В ней автомат.

— Что это значит?

— Сейчас объясню. Мой приятель, некий Кропидловский купил себе именно такую «американку». Мебель прима. Последний крик техники. Как известно, такая «американка» днем имеет вид глубокого удобного кресла, вечером же раскрывается и в мгновение ока превращается в широкую мягкую кровать. Одна беда — норов у нее крутой.

— Что это значит?

— А то, что если кто в нее уляжется, она тут же издаст треск, и перед вами опять удобное глубокое кресло.

— Ну а тот, который лег?

— Ясное дело, остался внутри.

— И кричит?

— Нет. Он сразу же получил пружиной по затылку и потерял сознание. Кропидловский таким манером чуть тестя не потерял.

— Он заявил рекламацию?

— Конечно. Главмебель письменно ему ответила, что это мелочь. «Американка» в первоклассном состоянии, просто автомат у нее слишком чувствительный, и заменили ему на другую.

— И та лучше?

— Лучше, но совсем не чувствительна. Как он ее в первый раз раскрыл, так она больше не закрывается. Кропидловский застелил ее ковриком и превратил в так называемую оттоманку. Но ложиться на нее все равно не решается, чтобы она ночью неожиданно не закрылась. Не покупай, Генюха, «американки», не хватает нам дела о тетеубийстве.

Но Геня уперлась:

— Хочу «американку», и смотри, если ты ее проморгаешь.

Я пытался ей объяснить, что приобрести мебель — не такая легкая штука, люди за мебелью по полгода с четырех часов утра на площади Трех Крестов в очередях перед магазином стоят. А кроме того, нужно предъявить свидетельство о прививке оспы, справку о гражданстве, свидетельство о бракосочетании, удостоверение домового комитета о сдаче железного лома и неметаллического утильсырья, выписку из метрики и справки: об участии в уничтожении листоеда, а также об отсутствии родственников за границей. Одним словом, нужно, как говорится, принести три заявления, ключ от квартиры и фотографию отца, а после всего этого поискать соответствующих знакомых.

Ничего ее не убедило. Две недели я бегал по учреждениям, пока все не оформил. Встал в три часа ночи. Занял очередь у того самого магазина и стою. Удивило меня, правда, немного, что я один представляю собой эту очередь, но как только открылся магазин, я первый вбежал внутрь, подлетел к какому-то типу, который сидел за столом, и говорю:

— Будьте любезны, вот метрика, вот гражданство, вот листоед, вот нежелезный металлолом, вот фотография отца. А если вас беспокоят знакомства, то я лично знаю Перникевича из отдела гнутой плетеной мебели.

Посмотрел он на меня, как на сумасшедшего, и спрашивает:

— Зачем все это?

— Как так зачем? Я хочу купить «американку».

— Пожалуйста, выбирайте.

— Как это «пожалуйста, выбирайте», а фотография отца?

— Не нужна!

— И свидетельство о бракосочетании?

— Нет.

— И листоед не нужен?

— Разумеется. Выберите мебель, я сейчас дам вам чек в кассу.

— А за товаром я должен буду наведаться через полтора года?

— Ничего подобного, завтра доставим.

— И все готово для продажи?

— Ясное дело.

— И можно купить «американку» в любой момент?

— Не только «американку», но и топчан, и буфет, и шкаф, все что захотите.

— Тогда попрошу жалобную книгу.

— Зачем?

— Потому что тут дурака из клиента валяют — первое апреля в середине мая устраивают.

Продавец начал объяснять, что в мебельном главке все круто переменилось, что теперь когда угодно можно получить любую мебель, что брака уже почти не бывает и тому подобное.

Я попросил, чтобы он ущипнул меня за щеку, так как хотел убедиться, что это не сон. Убедился! Но мне этого показалось мало, и я заставил его поклясться производственным советом и выругаться отделом кадров и лишь тогда поверил. Выбрал себе «американку», обитую красным репсом, и магазин доставил ее мне на дом.

Когда приехала родня, мы посоветовалпсь с Теней и решили, что не тетя, а дядя Змейка будет спать на «американке». Старый человек. Пенсионер. Стране он пользы уже принести не сумеет.

«Американка» работала планово, но, несмотря на это, я уговорил дядю сделать завещание. Теперь мы все спим спокойно. «Американка» отечественного производства, так что в случае чего похороны будут на государственный счет.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Обижаться не на что ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ну и зима! Первый раз за столько лет дала нам прикурить. Пятнадцать градусов мороза, и все ниже нуля! Особенно в проигрыше оказался я, потому что праздники застали меня в холщовом пальто, так называемом ратиновом. Это портновская артель «Быстрота и элегантность» так мне удружила. Демисезонное пальто я отдал в переделку на лицованный фасон, то есть чтобы его перевернули на другую сторону. Оно должно было быть готово к первому сентября, но десятого декабря передо мной вежливо извинились, что пальто еще не закончено и, кто знает, будет ли к апрелю. Когда я стал протестовать, меня утешили, дескать, ничего особенного не случилось, потому что имеются клиенты, которые ожидают с июля. К тому же научно доказано, что зима будет легкая.

А теперь выходит, что не очень. И я лежу, а вернее, стою и переступаю с ноги на ногу. Претензий никому предъявлять не могу, потому что ошиблась наука. Во всяком случае, артель в этом не виновата. Я только тем и утешаюсь, что дома у меня, как в раю, потому что лично я угля не жалею. А, например, мой шурин Пекутощак получил квартиру с центральным отоплением и по причине порчи котла ходит спать на Главный вокзал, который довольно прилично отапливается.

Но в общем надо сказать, что дело отопления пошло на лад. Теплоцентраль работает не самым худшим образом. А кто недоволен, тот пусть вспомнит, как это было несколько лет тому назад, когда еще не было соответствующих котлов для отопления. К стене одного из жилищных блоков инженеры придвинули старый, обанкротившийся железнодорожный паровоз с обслуживающим персоналом из пенсионеров.

Машина обогревала дом первостатейно, так что в квартирах люди не могли находиться и спали во дворах, а металлические решетки от жары сворачивались в рогалики. Потом все утряслось. Машинист стал половину пара выпускать в сторону, и было в самый раз. Немножко только капризничали соседние жильцы, что, дескать, выпуская пар, машина беспрерывно свистит, и у них сон бежит прочь от глаз. Конечно, соседи к этому со временем привыкли бы, но однажды по ошибке машинист повернул рычаг не в ту сторону, и паровоз въехал через стену в спальню самого председателя жилищного комитета. Хорошо, что механик вовремя спохватился и дал контрпар. Таким образом, паровоз никого не задавил, а только вытянул председателя вместе с кроватью на улицу.

Теперь уже такие случаи невозможны — теплоцентраль не паровоз, ее с места не сдвинешь.

Так что обижаться не на что…

⠀ ⠀

1962

⠀ ⠀

⠀ ⠀

⠀ ⠀ Деремся ⠀ ⠀

Не слишком ли часто в газетах и речах употребляют слово «деремся»? За все теперь мы деремся: за выполнение плана, за натуральные удобрения под спаржу, за автобусную линию до Нижнего Пикуткова, за тишину в городах и тому подобное. Это приводит иногда к семейным неприятностям и к судебным издержкам. У меня в семье было уже два таких случая.

Один — с шурином Пекутощаком. Директор фабрики, на которой работает шурин, пожаловался на собрании, что кооператив «Польская сливочная коровка» занял помещение, которое предназначалось для детских яслей фабрики.

— Мы деремся за эти ясли, — сказал он.

Шурин Пекутощак, хотя и бездетный холостяк, был выбран в делегацию, направленную в «Коровку». Председатель кооператива отказался отдать помещение подобру-поздорову, тогда шурин спросил у своего директора:

— Ну как, деремся за эти ясли?

— Деремся.

Пекутощак недолго думая двинул сливочного директора в ухо. Вышло недоразумение, директор выкрутился, как миленький, а шурина сняли с работы, и он еще будет отвечать по суду.

А вот другой случай. Как-то Геня взяла меня с собой в универмаг, с совещательным голосом при покупке пляжного костюма.

Наконец Геня выбрала себе костюм и только на минутку отложила его в сторону, как другая покупательница схватила его и давай натягивать на себя. Генюха, начитавшаяся газетных статей, крикнула мне: «Деремся за этот пляжный костюм!» — и мигом стащила его с той гражданочки. Но та тоже была рождена не от мачехи, схватила юбку за оборки и не пускает, а Геня, разумеется, тянет к себе. Набежали продавцы, пытаются их разнять, но не тут-то было, ни та, ни другая не отпускают. Пляжный костюм этого фасона, оказывается, был только один, а покупательниц — две.

Неизвестно, как долго бы продолжалась схватка, если бы пляжный костюм был покрепче. Но Гешоха дернула в свою сторону, конкурентка — в свою, и костюм разлетелся в мелкий мак.

По справедливости обе должны были заплатить по половине, но мне всегда не везет. Нам приписали к счету стоимость трех бутылок тройного одеколона, флакона духов «Поэма» и двух бутылей цветочной воды «Ты и я», потому что Геня с размаху влетела в парфюмерный прилавок. Ее соперница оказалась счастливее, она кувыркнулась в «Предметы домашнего обихода» и поломала только кухонную доску за семь злотых с грошами.

А из-за чего все это вышло? Из-за того, что в газетах и на собраниях мы «деремся» суконным языком.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Куда ему до Керцеляка!^[18] ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ну и как, пан Кролик, вы уже были в новом универмаге на Вольской?

— Ясное дело, был.

— И как вам понравилось? Вроде помещение — люкс и разные редкие изобретения там продают?

— Например?

— Например, стаканы с блюдцами, рюмки поштучно и другие редко встречающиесядостижения науки в этом роде.

Действительно, это так. Помещение построено — не подкопаешься. Пожалуй, самый красивый универмаг во всей Польше. Внутри на стенах вы имеете покрашенный в зеленый цвет ландшафт из числа ребусов на премию. Умно это придумано. Чтобы публика в очередях не скучала. Уже не стоишь без дела, не ссоришься с людьми, потому что занят умственной работой: угадываешь, какой ландшафт что собой представляет. Я, например, полчаса приглядывался и только один вид разгадал, не то он изображает борьбу с алкоголизмом, не то промывание желудка врачом скорой помощи. Очень поучительная вещь. Но больше всего мне понравилось, что там нет так называемого дневного освещения. Горят настоящие лампочки (где они только их в таком количестве раздобыли, не знаю). Все видно, все красиво, все приятно.

— Только не знаю, правильно ли это.

— То есть как?

— А так, что этот дневной свет был устроен в магазинах не зря, а с целью. Чтобы людям было противно на товары смотреть. Например, в «Гастрономах» смотришь на филейную вырезку в серо-гнилом цвете, и весь аппетит пропадает и уже покупаешь не полкилограмма, а только сто граммов, благодаря чему остальные стоящие в очереди тоже будут этим магазином обслужены и никто не уйдет с пустыми руками.

Или в кафе, как только посмотришь на лимонных девушек с синими губами, свидание вам опостылеет, и вы побежите побыстрее домой в свою комнатку.

В этом Вольском универмаге товары освещены так весело, что долго на прилавках не залежатся, каждый раз придется доставлять новые.

— Об этом пусть уж дирекция заботится.

— Так или иначе, но Вольская застава получила неплохую точку. Другие районы будут завидовать.

— А вы не знаете, почему именно на Воле построили такой универмаг?

Потому что дирекция перед Керцелякским рынком не хотела лицом в грязь ударить. Это был уважаемый универмаг, хоть и на свежем воздухе! Все, от штиблет до белок, от граммофонов до фляков с пульпетами, все можно было там достать. Собаки наимоднейших фасонов, черепахи и голуби. Даже бенгальского тигра — если хотите, пожалуйста! Только закажите, уволокут из зоопарка и доставят. Универмагу пришлось солидную конкуренцию выдержать.

— Это точно! Но ничего не скажешь — стараются как могут…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Кто там? ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Варшава набирает все больше фасону в качестве столичного города. Возьмем хотя бы свежее нововведение: с недавних пор можно заказывать такси по телефону. Когда я прочитал об этом в газетах, мне показалось, что тут что-то не так.

Ну, действительно, иду я, к примеру, по Ерусалимским аллеям и хочу взять такси. А такси как раз проезжает мимо без пассажиров. Я машу шоферу, кричу ему «алло», а он хотя и видит меня, но едет дальше. Я догоняю машину, хватаюсь за ручку дверцы, тогда шофер высовывается, тычет мне в нос кулаком и дает газ. Тут я понимаю, что моя физиономия ему не понравилась, вежливо кланяюсь и отстаю…

Ну как же мы в подобных условиях можем надеяться, что таксист по телефонному вызову совершенно неизвестного ему гражданина согласится утомить себя поездкой с другого конца Варшавы?

Но Геня верит в печатное слово и, когда прочитала об этом, уперлась, чтобы мы на заказанном по телефону такси поехали из Шмулек на Охоту, к тете Повидловской на именины.

«На упрямство нет лекарства», — подумал я. Телефона у меня пока временно нет, я зашел в знакомую аптеку и, как вы сами понимаете, звоню на стоянку городских таксомоторов именно на Охоте, так как ближе стоянок нет.

Набрал номер, тот самый, что был напечатан в «Экспрессе». И вправду, слышу через минуту «алло».

— Прошу прислать такси на Радзиминскую улицу номер такой-то и такой-то…

— Вы попали на городскую бойню…

Я набираю второй раз и снова прошу прислать такси. Выходит еще хуже — какой-то очень нервный тип заявляет без обиняков:

— Иди спать, быдло, если упился, и не мешай людям работать.

Я быстро положил трубку и позвонил опять. Снова отозвался мужской голос. Я как можно вежливее попросил прислать такси, а он мне отвечает:

— У телефона погребальная артель «Вечный отдых». Можем предоставить только катафалк…

— Ну что ж, давай катафалк, только небольшой, на три персоны, — говорю я, потому что меня это уже разозлило и становилось довольно поздно.

Оказалось, что номера этих таксомоторных станций были в газете немножко смазаны, и каждый раз я набирал не тот. Наконец аптекарь, приученный разбирать любой рецепт, прочитал номер правильно.

Ничего не могу сказать, станция таксомоторов обслужила меня первоклассно. Давно мне не приходилось слышать такой вежливый ответ по телефону.

— Пожалуйста, я записываю. Свободной машины пока нет, но как только появится, я тут же вам пошлю. Будьте любезны, ваш адресочек и номер телефона, я сейчас же вам перезвоню, чтобы проверить.

Действительно позвонили и сказали, что машины пока все еще нет, но, как только покажется, сейчас же ее отправят.

Ожидали мы с Генюхой и шурином у ворот целый час, видимо, свободных машин все еще не было, а снег с градом невозможно сыпал сверху. Тогда мы сели в трамвай и поехали к тете. Именины были по форме, повеселились мы отлично. Вернулись поздно и сразу улеглись спать. Но вдруг нас разбудил стук в дверь. Я несколько всполошился. Кто бы это мог быть в такую пору? Геня сунула мне в руки кочергу, я подошел к двери и спрашиваю:

— Кто там?

— Такси.

— Какое такси?

— Что значит «какое»? Заказанное по телефону со станции на Охоте.

— Спасибо, уже не нужно.

— За спасибо дом не купишь. С вас причитается пятнадцать злотых восемьдесят грошей за поездку от Охоты на Шмуловизну.

Дело ясное, со слезами на глазах я урегулировал этот вопрос и попросил шофера, чтобы он поблагодарил диспетчера за теплое отношение к пассажирам. Все-таки не забыл, прислал машину. И ведь не легко ему это далось. Наверно, на извозчике по всей Варшаве колесил, чтобы поймать для меня такси.

По крайней мере никто не посмеет сказать, что эта транспортная новинка существует только на бумаге.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Третий перловый ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Наконец-то посадили наших алкоголиков на диету. И верно, где тут справедливость: я, к примеру, на одном твороге и простокваше живу, а любой хулиган всегда и всюду под газом ходит. Хватит с нас этого, конец и точка! Так называемый полусухой закон проведен в жизнь. Больше не будет алкогольных напитков в кондитерских, ведь до сих пор в каждом таком сладком предприятии можно было заправиться четвертинкой под безе с кремом. Были такие любители, которые под одну шарлотку не меньше литра употребляли. Когда такой фрукт приползал домой и жена его спрашивала, где он был, он под присягой сознавался:

— У пирожных с кремом.

— А почему от тебя водкой пахнет?

— Потому что одно было с пуншем.

Теперь этого больше не будет. И в закусочных уже нельзя будет подавать водку четвертинками, а только рюмками. Тяжелые времена настают для алкоголиков. Чтобы четвертинку махнуть, надо пять раз к рюмке приложиться, а это штука утомительная. Хотя, насколько я знаю подобных типов, это их не остановит. Но все-таки известное затруднение создано, как до недавнего времени в Швеции, где такая мода была, что если кто хотел выпить рюмку, он должен был к ней заказать обед из четырех блюд с компотом.

Допустим, два таких обеда каждый коренной швед мог с горя умять, но уже от третьей порции компота или перлового супа его начинало воротить. А если бы ему захотелось выпить третью рюмку, он обязан был уничтожить третий обед и к тому же подчистую.

Даже нельзя было суп в цветочный горшок незаметно вылить или котлету под стол выбросить, потому что в каждом таком гастрономическом предприятии шведский шпик дежурил. И как только заметит, что клиент водку быстро проглатывает, а перед горячим блюдом вздрагивает, — это значит, что он уже два обеда умял и начинает злоупотреблять алкоголем. Такого сразу брали за шиворот — и за решетку. Некоторые шведы грустные по своему Стокгольму ходили, со слезами на глазах читали ресторанные вывески, но ничего придумать не могли. Правда, несколько первостатейных выпивох нашли выход из положения, переоделись в угольщиков и вроде как бы за углем поехали в Польшу.

Когда подплывали к Гдыне, у них так начали гулять нервы, что бедняги повыпрыгивали в море и вплавь добрались до берега, чтобы, не теряя времени, усесться за столик в приличном польском кабаке, где никто никого не принуждал есть перловый суп.

А когда такой пароход обратно в Швецию возвращался, его качало с боку на бок, хотя погода была отличная и море гладкое, как пруд в Саксонском саду.

Такое ограничение очень помогло, шведы исправились, и правительство объявило им амнистию, освободило от принудительных обедов. В день этой амнистии весь Стокгольм ползал на бровях, а на каждом перекрестке стояли машины скорой помощи с аппаратами для промывания желудков. Но теперь все в порядке, проученные шведы ведут себя прилично, без перевыполнения нормы.

Мы должны радоваться, что этот частичный сухой закон вводят в жизнь и у нас. А может быть, стоило бы ввести все то, от чего в Швеции отказались: к каждой рюмке водки придавать обед, да к тому же сваренный по рецептам Варшавского треста ресторанов и подаваемый варшавскими официантами, то есть через час по блюду! Пусть кто-нибудь попробовал бы нализаться в таких условиях! Две недели пришлось бы этому посвятить. Что, разве я не прав?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Дыхни-ка в шарик! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В целях повышения безопасности автомобильного движения в ближайшее время будут введены так называемые пробные шарики. Что это за шарики? Как сообщают газеты, весь механизм изобретения двух молодых краковских врачей состоит из стеклянной трубки, наполненной двумя прослойками молотого стекла и заканчивающейся шариком апельсинового цвета вместимостью около литра.

Если, допустим, в эту трубку подует малое дитя или даже взрослый мужчина, который уже несколько дней не видел рюмки водки, шарик поведет себя прилично и не изменит цвета. Но стоит только приставить трубку к губам варшавского шофера и предложить ему подышать, шарик сразу же начинает нам показывать, сколько раз было по сто.

При терпимом количестве только половина шарика из апельсинового превратится в зеленоватый, если же имело место злоупотребление, шарик приобретает цвет молодого лука. После литра шарик лопается с треском. Изобретение это весьма важное и может наконец, как говорится, поставить крест. Потому что до сих пор проверка шоферов была сильно затруднена. Существовал, правда, древний способ, заключавшийся в том, что шоферу просто предлагали дыхнуть, но этот способ не давал стопроцентной гарантии. Конечно, в милиции имеются выдающиеся специалисты, которые, стоило лишь шоферу один раз дыхнуть, ставили детальный диагноз:

— «Двести граммов очищенной, корнишончик, еще двести, яичко, кружка пива с прицепом. Итог — сильное опьянение».

Но, во-первых, этих специалистов явно не хватало, а во-вторых, такой экспертизе можно доверять, только если эксперт сам как стеклышко.

Милиция же обязана заботиться о безопасности автомобильного движения в Варшаве и после обеда, и после ужина, и даже после именин в семье.

Еще один распространенный способ — экзамен на произношение. Подозреваемому шоферу предлагают быстро произнести такую фразу:

«Лестница с повыломанными половицами».

«Лестницу» даже самый набальзамированный выпивоха выговаривал без ошибки, но на «повыломанных половицах» даже легко подкрепленный тип обязательно спотыкался. Выходило у него или «помывовыломанными» или «поламывалами», а иногда и того хуже. Впрочем, попадались такие крепкие орешки, что не только с половицами справлялись, но даже стихи некоего Пшибося^[19] под самым большим газом декламировали без малейшей ошибки.

Вот почему мы должны радоваться, что благодаря молодым врачам из Кракова мы сумеем ходить по Варшаве без опасения расстаться с жизнью под автомобилем, даже если самолично находимся под мухой.

Только один вопрос меня интересует, в состоянии лн этот аппарат отметить не только водку, но и так называемую «горючую смесь», то есть пиво пополам с «Особой», что из-под полы в некоторых киосках продают. Если в состоянии, тогда я отдаю должное краковским врачам-изобретателям. Несмотря на их молодость, они большие специалисты по части всего, что реализуется распивочно и на вынос.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Горячий обед ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Прочитал я в газете ободряющую статью по поводу развития общественного питания. Там было написано, что ресторанов и баров быстрого обслуживания еще очень мало и что необходимо как можно быстрее увеличить их количество.

В поддержку этого предложения я хочу привести случай, происшедший недавно в одном уютном, известном своей хорошей кухней ресторане в центре Варшавы.

Мы с женой заняли миниатюрный столик. Улыбающийся официант долго не обращал на нас никакого внимания, и мы имели возможность приятно побеседовать друг с другом. Внезапно я почувствовал, что за моим стулом кто-то стоит. Действительно, какая-то женщина опиралась одной рукой на спинку стула, а другой придерживала милого четырехлетыего парнишку, пытавшегося сделать на полу кульбит.

Я подумал, что это кто-то из знакомых, и галантно вскочил со стула, чтобы поздороваться.

— Вы уже поели? — спросила женщина с ребенком, пытаясь молниеносно усесться на мой стул.

— О, нет, еще даже не начинали.

— Жаль, мы дожидаемся.

В этот момент нам принесли суп. Мы принялись за еду как можно быстрее. Во-первых, за спиной ожидала женщина, а во-вторых, ее сынок размеренно и систематично пинал меня ногой в лодыжку.

— Славусь, стой спокойно, ты мешаешь дяде кушать, из-за тебя мы будем ждать еще дольше, — поучала мальчика мама.

Я постарался есть еще быстрее, но это было трудно, потому что из супа валил пар.

— Извините, пожалуйста, но суп очень горячий, — попробовал я оправдаться перед кандидаткой на мое место.

— Что он говорит? — донесся до меня мощный бас из-за спины. Я оглянулся. За женщиной стоял брюнет в помидоровом жакете.

— Он говорит, что суп горячий.

— Выдумывает. Здесь супы всегда холодные.

— Просто хочет за свои гроши подольше посидеть в ресторане, — поддержал певучий дискант. — Эй, гражданин, выгребай свой суп поживее.

Лишь тогда я с удивлением заметил, что за брюнетом стоит худой блондин в жакете цвета ржаного хлеба. Хвост замыкали две пожилые женщины, вязавшие на спицах зеленый жакет. Была это совершенно нормальная очередь, как к автобусу. Аналогичные хвосты ожидали и у других столиков. У самого большого ожидала очереди целая экскурсия.

Мы с женой стали по-настоящему нервничать. Приборы падали из рук, пот выступил у меня на лбу. Я никак не мог одолеть битки с капустой. Свободу движении связывал мальчик Славусь, который теперь пытался вскарабкаться ко мне на коленки.

Однако мои старания не нашли в очереди отзвука.

— Чего он там копается? Такого бы в пожарную команду!

— Или на строительство Маршалковской улицы. Он бы весь план закопал.

— Чего он в этих биточках ищет, костей, что ли?

— А в капусте раковых шеек…

— Его совершенно не касается, что ребенок устал.

— Что для таких дети! Лишь бы самому нажраться, а там хоть потоп…

Я чувствовал, что давлюсь гарниром. Уже совсем задыхаясь, я крикнул приглушенным голосом пробегавшему мимо официанту:

— Пива!

В очереди заволновались.

— Чего он хочет?

— Пива.

— Пива?

— Еще этого не хватало!

— Ну, теперь все!

— Действительно, пока ему подадут пиво, дежурные обеды кончатся.

— Что, он до гроба хочет наесться? В такую жару! После хорошей порции пива от такой жратвы он сразу загнется.

— А нам что до этого?

— Конечно, если вдова не против.

— А может, он хорошо застрахован. Теперь есть такая страховка — черт знает за кого полмиллиона выплачивают.

Мы выскочили из-за столика. Жена тихо плакала. Я взял ее за руку, и мы выбежали вон.

Да, с общественным питанием нужно что-то делать. И как можно скорее…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Прокат счастья ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мой праздничный черный костюм обещали почистить к субботе, а свадьба в воскресенье. Я пошел в химчистку «Космос», отдал квитанцию и стал ждать. Долго искали, но в конце концов отдали мне голубую спортивную куртку с молниеносным замком, штучную зеленоватую жилетку с золотыми пчелками по всему материалу и бриджи для верховой езды в черно-белую клеточку. Само собой разумеется, я поднял шум, мол, вышла ошибка, но они уперлись, что никакой ошибки нет, что именно эту красоту я им принес в чистку. Наконец они все же признали нанесение мне материального урона, согласно параграфу, в сумме злотых — двести семьдесят три с грошами. Ясное дело, я их обложил как полагается и передал дело в суд.

Но тут моя свадьба в воскресенье, крестины тоже быстро приближаются, что я должен делать? Забрал я «красоту» и отправился к нареченной. Хелця, как увидела все это, так с места в обморок, а потом дала присягу, что ни за что на свете с таким франтом, обанкротившимся графом Монте-Кристо в клетчатых бриджах, она через магистратский гражданский костел не пройдет.

Беда, хоть вешайся. Но, на счастье, мой товарищ, некий Выпих Алойзы имел очень порядочный костюмчик и обещал мне его одолжить. Но Выпих оказался невозможным занудой и уже во время примерки стоял надо мной с метелкой и все время смахивал пылинки. Я подумал, если он будет меня так пылесосить метелкой перед брачным столом Народного совета, в то время как я буду приносить присягу на верность до первого развода, я могу ошибиться в тексте и всю церемонию испортить. А кроме того, левый рукав его пиджака был короче, потому что Выпих немного калека, что называется «сухая ручка». Вдобавок он еще предупредил, чтобы после свадьбы молодая не смела меня целовать, так как рисовая пудра оставляет на лацканах жирные пятна.

Хелця отбрила нас по первое число и ушла, хотя свадьба должна быть в воскресенье и крестины не заставят себя долго ждать.

«Могила»! — подумал я и отправился на Маршалковскую в павильоны, чтобы купить себе приличную веревку в целях самоубийства. И вдруг на Свентокшиской^[20] вижу магазин о шести витринах, а на нем вывеска: «Молодая пара. Наряды и свадебные предметы напрокат». Само собой, зашел… и вышел спасенный и одетый, как куколка, так что мог прямо ехать на бракосочетание. Смокинг, лакировки, тубероза в петлице, шелковые носки и такой же платочек. Под мышкой патефон. И все это напрокат за гроши. Обслуживание любезное. Хотели мне еще одолжить свадебное платье для невесты, гигиенический матрац, целый сервиз для приемов и кресло для тещи.

Но я объяснил им, что очень спешу, так как свадьба в воскресенье, а крестины — не успеешь оглянуться. Тогда они захотели вручить мне прогулочную детскую коляску для двойня, соску и трещотку. Я сказал, что приду за этим в другой раз.

Ну разве это не самое настоящее бюро проката счастья!

⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Дешевый трамвай ⠀⠀ ⠀⠀

— В Варшаве, насколько мне известно, самый дешевый трамвай на свете.

— Действительно, пятьдесят грошей за проезд — не имущество.

— Не пятьдесят, а только двадцать пять!

— Каким образом двадцать пять?

— А таким, что половина пассажиров ездит без билетов, зайцами. Так что дирекция, если принимать во внимание этот факт, получает только двадцать пять грошей с единицы.

— Если сосчитать на электронной машине, пожалуй, действительно так и выйдет.

— Дело ясное. Поэтому ликвидировали кондукторов. Недолго ждать, пустят трамваи без вагоновожатых.

— А это как?

— Пассажиры будут сами вести трамваи в порядке самообслуживания. Всегда один такой облетанный в вагоне найдется. В конце концов, трамвай не сверхзвуковой самолет, по рельсам бегает, каждый пассажир, у кого есть хоть немного смекалки, управится.

— С автобусом хуже, это верно, там водитель должен быть специалист. Поэтому этих, которые без кондуктора, теперь на линию все меньше высылают. Ждешь номера сто семнадцатого, а приходят сто сорок четвертый, сто седьмой, сотый, сто двадцать пятый и сто двадцать пятый бис. А уж если дождешься сто семнадцатого, то на нем обязательно надпись: «Только для пассажиров с месячными билетами». Либо посылаешь дирекции букет сердечных пожеланий, либо делаешь вид, что билет у тебя годовой, и пробираешься поскорее в середку.

— Э, для этого дела существуют контролеры. Пассажир, пойманный в трамвае без билета, как ни крутится, а должен платить.

— Это так, но чтобы безбилетника поймали — редкое явление. Потому что как только «левые» пассажиры завидят на остановке типа в плюшевой шапочке, так и прыгают во все стороны, как кузнечики.

— В какой плюшевой шапочке? Плюшевые шапочки давно ликвидированы. Контролеры теперь ездят в засекреченном виде. На голове шляпа, а форменная шапочка в портфеле.

— И, несмотря на это, дармовщина процветает, а дирекция расплачивается.

— Потому что у Варшавы есть нюх на такие вещи. Не знаю как, но переодетого контролера пассажир сразу унюхает. Пробовали переодевать контролеров в баб с молоком, в пожарников, в учащуюся молодежь. Одни контролер, некий Петрушко, даже в трубочиста переоделся, и это не помогло. Город с чутьем.

— А ну-ка, будь любезен, кинь взгляд на того ксендза, который собирается тут сесть. Что-то очень физиономяя знакомая, не похож на духовную особу. Случаем это не контролер Петрушко?

— Очень возможно.

— Ну, для верности прыгаем?

— Ясное дело — прыгаем…

⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Изобретение на колесах ⠀⠀ ⠀⠀

— Видели ли вы, пан Коралик, наше новое техническое достижение на колесах?

— О чем это вы?

— Париж — на лопатках, Москва — на лопатках, Лондон — на лопатках, ни один город на свете ничего подобного не имеет.

— Хорошо, но что это такое?

— На первый взгляд обыкновенный автобус, а в середине забота о человеке. Автобус въезжает на площадь, где происходит какое-нибудь соответствующее стечение народа, как, например, спортивные соревнования, народные фигурные танцы и тому подобное, и каждый может воспользоваться.

— Это что же, такой пункт общественного питания?

— Напротив.

— Не понимаю.

— Еще не понимаете? Ну, в общем, моторизованный, как бы вам это объяснить… туалет.

— Что вы говорите? А кто это придумал?

— Сама жизнь. Как вам известно, наши архитекторы не любят ставить такие домики потому, что они всю урбанистику им портят. Не известно, какие украшения на них помещать: колонны, гирлянды, фонари — все не подходяще. Рекламы, вроде: «кто куда, а я сюда», тоже ни к чему, люди с деньгами налетят, подумают, что это сберкасса.

Одним словом, туалетов не строят, рекомендуя публике так называемые зеленые участки и частные квартиры в рамках соседской взаимопомощи. Но, поскольку на этой почве дело иногда доходит до нарушения общественного покоя, что-то надо было запланировать. Вот, запланировали и сделали.

— А кто сделал?

— Сейчас я вам объясню. Как-то, во время Фестиваля молодежи и студентов в Варшаве, на площади Вашингтона появилась эта канализационная новинка. На первый взгляд обыкновенный городской транспорт с шофером и кондуктором. А на самом деле это вовсе не кондуктор, а скорее кассир, потому что вход по билетам. Ну я и спрашиваю кассира:

— Уважаемый, кто это выдумал?

— Это наш вклад…

— Для какого это вклада, мне уже ясно, — отвечаю я ему, — только я вас спрашиваю, кто это построил.

— Так я же пану объясняю, — отвечает он мне снова, — что это наш вклад в Фестиваль молодежи, наш — автобусный.

Я поблагодарил его, купил билет в оба конца, потому что собирался еще несколько часов побыть на площади. И что я могу вам об этом сказать — внутри настоящий люкс.

Мицкевич, что стоит на Краковском проспекте, может со своим старым заведением спрятаться. Здесь вам музыка подыгрывает, потому что на крыше громкоговоритель, который легкие мелодии передает для слуха. Так что фактически свое развлечение вы не прерываете. Немножко, конечно, опасаешься, чтобы автобус не тронулся и чтобы тебя на свалке в поле не выгрузили, поэтому одним ухом прислушиваешься, не крикнет ли кондуктор «поехали». Однако ничего подобного — отъезд здесь плановый. Единственное, что надо было бы сделать, — это вывесить расписание на видном месте, потому, что при данных обстоятельствах нет ничего вреднее, чем нервы.

— Действительно, изобретение ничего себе. Но по окончании фестиваля практического применения оно не найдет.

— Как так не найдет? Еще большее. Пусть его только пустят по трассе Восход-Запад челночным движением! Гроздьями пассажиры будут висеть. Бескорыстно люди будут ездить, те, что в трамвае не в силах выстоять.

Только нужно какой-нибудь номер для него продумать, с двумя нолями что ли, и вывеску повесить, как в каждом приличном предприятии: «От нас уйдешь удовлетворенный».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Состязания портных ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как известно, в Варшаве и Лодзи происходят состязания портных. Кто из них потратит меньше материала на мужской костюм.

Начало этому виду спорта положил какой-то итальянец из Рима, выкроив элегантный двубортный костюм не из трех метров товара, а только из двух метров пятидесяти сантиметров.

Как только наши варшавские портные дознались об этом, давай с этим итальянским мастером тягаться.

Первый махнул элегантный костюм из двух метров сорока сантиметров, второй сэкономил еще двадцать, то есть скроил костюм люкс на среднего мужчину из трудовой среды, использовав для этого только два метра двадцать сантиметров ценного сырья. Правда, он выставил следующее условие: клиент обязан в течение года перед оформлением заказа питаться только в общественных столовых, так как данная модель не предусматривает материала на живот. Оказывается, животы в последнее время вообще не носят. Теперь эта модель находится в производстве на наших фабриках мужской одежды и получила название: «Кащей номер 1».

Третий участник конкурса экономии материала пошел дальше. Отхватив еще двадцать сантиметров, он получил изысканное портновское произведение всего из двух метров шерсти. Достиг он этого очень просто: скроил пиджак без воротника. Действительно, если рассмотреть вопрос поглубже, на кой черт нужен воротник?

Но это еще не конец. Следующий мастер, как увидел это, сказал: «Ну, погодите, я вам покажу». Комбинировал, комбинировал и придумал: лацканы на современном пиджаке не только не нужны, по просто небезопасны. Известное дело, что всякий рядовой хулиган, задевая смирного прохожего на Кручен, на Свептокшиской или на другой безлюдной улице, хватает его прежде всего за лацканы, а уж потом свободно сует кулак под желудок и требует деньги на танцплощадку в рамках борьбы молодежи со скукой. Не имея лацканов, мы можем всегда дать ему уклончивый ответ, то есть спастись бегством.

Так вот, этот портной скостил лацканы, добыв таким образом дополнительную экономию в двадцать сантиметров на каждом костюме, что во всепольском масштабе означает около пяти вагонов шестидесятипроцентной шерсти, или не менее пяти гектаров нашего хвойного леса в пересчете на сорок процентов бумаги.

Если этот конкурс будет распространяться и дальше подобным темпом, пиджак превратится в так называемый жилет.

При дальнейшей экономии мы вместо пиджака получим модное кашне, а потом все это вообще исчезнет. И жалеть об этом не приходится, так как на лето спортивная рубашка — лучший наряд для мужчины. А зимой мы все равно ходим в пальто, даже в квартирах, особенно если батареи отопления обслуживаются электротеплоцентралью.

Продолжая борьбу за экономию, портные принялись за рукава. Имеется тенденция делать их значительно короче. В настоящее время эта экономия проводится на швейных предприятиях, правда, только наполовину: делают короче либо правый рукав, либо левый. Несколько таких моделей уже появилось на прилавках магазинов одежды.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1957

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Приносит или не приносит ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Трубочист счастье приносит.

— Возможно, но не везде.

— Почему не везде?

— А потому, что кое-где вводит в расход.

Например, в трамвае. Еду я как-то двадцать пятым в праздничном светлом пальто, так как только что выступал в суде на Лешно. Толкотни в трамвае не было, потому что час обеденный и дождь лил, как большое несчастье. Я устроился на передней площадке и стою. Вдруг смотрю, двери открываются и на площадку взбирается трубочист.

— С работы?

— И еще с какой! Десять ресторанных дымоходов нужно было прочистить, чтобы так измазаться. Он был такой черный, что даже глаз не было видно, кругом одна сажа. Костюм у него, конечно, тоже в соответствующем заупокойном цвете, тоже сажей подробно измазан.

— Сам с инструментами?

— Две щетки и шар, все свежеиспользовано. Сухая сажа и та ужас вселяет, а он, понимаете, был вдобавок мокрый, как большое несчастье, будто только что из пруда.

Сами понимаете, как только публика его увидела, все попятились и в крик:

— Боже ты мой, этот нас прикончит! Пан мастер, послушайте, снимите с плеча свои инструменты, потому что вы всех нас в одну минуту в трубочистов превратите.

Но трубочист попался с гонором. Как будто его это не касается, шпаклюет направо и налево. Крик еще пуще поднялся, пассажиры полезли на стены, на поручни, что под потолком висели, а он ничего, знай себе прет и прямо на меня.

Я подумал, если он возле моего пальто потрется — черная могила. Ни сухая, ни мокрая, ни итальянская, ни польская химчистка мне не помогут. Я тоже закричал:

— Пане брюнет, притормози немножко, куда тебя черт несет!

А он поворачивается ко мне и говорит:

— В чем дело? — и проезжается щеткой через всю физиономию какого-то невысокого блондина, стоявшего сбоку, и в одну минуту превращает блондина в негра из самого центра Африки.

Я его схватил за щетку и держу, а он свои щетки вырвал и пошел дальше. Правду сказать, он ко мне даже не притронулся, но на моем светлом летнем пальто появились пять черных поперечных лампасов. Я как увидел это, сразу завопил:

— Что ты натворил? Зебру для зоологического парка из гражданина сделал!

А он еще обиделся и возражает:

— Посмотрите на этого графа Монте-Кристо! Трубочист ему мешает. Ты что думаешь, я с прогулки иду? Я работал!

— Что не с прогулки, это каждому ясно. Но почему ты требуешь уважения к своей работе, если мою не уважаешь и вводишь меня в расход?

Подошел кондуктор и хотел трубочиста высадить из вагона. Но тот вышел сам, только напоследок чихнул два раза да так, что у всех пассажиров лица стали в черный горошек.

Вообще трубочист, может, и приносит счастье, по только не в трамвае.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1953

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Раковина ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С упаковкой вообще стало лучше. Но что поделаешь, если некоторые товары, несмотря на самые искренние желания продавцов, упаковать просто невозможно. Например, раковина. Понятно, я не имею в виду раковину морскую, я имею в виду раковину туалетную, так называемый унитаз. Ничего особенного — красивый белый фаянсовый предмет аэродинамической, можно сказать, формы, внизу суживающийся, заканчивающийся с одной стороны коленом трубы, а с другой — красивой полированной доской, но для переноски вещь неудобная. И запаковать ее невозможно. Нет слов, ее не покупают каждый день, но иногда приходится. Совсем недавно я попал именно в такую ситуацию. Старая наша раковина треснула еще во время войны. Правда, она еще послужила некоторое время, но под конец все же развалилась. Нужно было купить новую. Пришлось побегать по магазинам, но труды были вознаграждены, я нашел раковину — мечта! Продавец вручил мне ее с чарующей улыбкой — и тут началась так называемая геенна.

Я вышел с раковиной на улицу и стал искать такси. Но таксисты, которых я останавливал, отворачивались от меня с презрением. Наконец какой-то добрый гражданин пришел мне на помощь. За скромный гонорар он согласился отнести мою покупку домой.

Мало того, что подобная раковина пробуждает в прохожих живой интерес, она обладает еще одним свойством: не дает себя нести, просто не известно, как ее ухватить. Сперва мой избавитель уместил ее на правом плече, потом на левом, но, как видно, ему было очень неудобно, и в конце концов он надел ее себе на голову наподобие огромного древнеримского шлема. Мы тронулись в путь: я шел первым, гражданин в шлеме за мной. Но едва мы свернули на Ерусалимские аллеи, как мне повстречался приятель, страшный пустомеля. Он схватил меня за пуговицу пальто и начал рассказывать какую-то историю. Человек в раковине терпеливо стоял за мной. Не было ни одного прохожего, который бы не поинтересовался моей покупкой. Некоторые даже подходили поближе, стучали, как знатоки, согнутым пальцем по фаянсу и спрашивали моего адъютанта:

— Где пан достал унитаз? Сколько пан отдал?

— Это унитаз не мой, а того пана, — звучал из глубины раковины, как из колодца, пропитой бас. В то же время вытянутая рука показывала на меня.

Когда собралась солидная толпа, я вырвался из рук приятеля, оставив ему пуговицу. Преследуемые полными зависти взглядами, мы добрались наконец до остановки и вошли в трамвай. Тут раковина вызвала не меньшую сенсацию и еще большее веселье. Но так как колено беспрерывно цепляло за ремень звонка и вагоновожатый то останавливал, то отправлял трамвай в самых неподходящих местах, мой помощник вынужден был снять раковину с головы и держать ее перед собой. Некоторое время мы ехали молча, но вдруг мой подручный покраснел, затем побледнел и нервно шепнул мне:

— Держи, пан, товар!

— Что случилось?

— Штаны у меня падают, резинка лопнула из-за этой холеры-раковины.

Я не успел подумать, что мне предпринять, как фаянсовый груз оказался уже у меня в руках.

Я согнулся под тяжестью, а мой носильщик тем временем пытался совладать с падающей частью гардероба. Кое-как справившись с этим делом, он коротко бросил мне:

— Дальше не поеду — не только резинка, все пуговицы отлетели.

И выскочил из трамвая. А я остался один на один с унитазом.

Что было дальше, трудно описать. На всех остановках, будто сговорившись, в трамвай входили одни мои знакомые. И как назло те, которых я не видел много лет. Когда наконец в вагон вошла красивая женщина, за которой я потихоньку волочился, я выпустил из дрожащих рук унитаз, поставил на пол и отодвинулся от него как можно дальше. Но пассажиры со всех сторон начали кричать:

— Эн, уважаемый, забери-ка свой трон, все за него цепляются.

Пришлось опять протиснуться к унитазу. Тут взял слово кондуктор:

— Эй, гражданин! Почему вы два места занимаете? Садитесь на свой товар, будет просторней.

В полубессознательном состоянии я уселся. И в это время в трамвай вошла целая толпа провинциалов, видимо, какая-то экскурсия. Руководитель посмотрел на меня взглядом, полным восторга и гордости, и обратился к своим экскурсантам:

— Обратите внимание, граждане, какие удобства уже оборудованы в трамваях нашей столицы. Правда, еще не установлена соответствующая кабина, но будет! Не сразу Краков строился.

Я выскочил из трамвая на ходу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1951

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Геня на парашюте ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Мы с Геней в прошлое воскресенье побывали на празднике авиации — действительно было на что посмотреть! Парни носились по небу, как ангелы. Штопоры, бочки разные делали, так что я не раз закрывал глаза. Смотреть на это было невозможно, страх человека брал, как бы кто-нибудь не свалился. Но ничего такого не случилось, молодые ребята, обученные своей профессии, гоняли на аэропланах, словно это были конные дрожки. Но больше всего меня поразили три гражданки, которые на зонтиках спустились на землю.

— Видишь, — говорю я Гене, — смотри, для чего может служить зонтик. А ты небось думаешь, что зонтик изобретен только для того, чтобы было чем мужа оскорблять!

Обиделась на меня Генюха и говорит, что с завтрашнего дня поступает на курсы, начинает обучаться на парашютистку и на следующий год на Летном празднике она всем покажет.

Я посмеялся и говорю:

— Ничего ты никому не покажешь, Генюха, потому что тебя на курсы не примут.

— Почему?

— Потому что для твоего веса зонтика не найдется. Ни один не выдержит. Материал лопнет, спицы выгнутся, упадешь на голову и еще беды натворишь, если, не дай бог, свалишься на трамвай. А потом, одно дело на родного мужа с зонтиком прыгать, а другое — два километра в воздухе ногами перебирать. Характер тебе этого не позволит.

Поспорили мы немножко, и на этом кончилось. Но это только мне так казалось.

На другой день повезла меня Геня на Вислу, где в Пражском парке имеется специальная башня с зонтиком на тросе для обучения публики парашютным прыжкам.

Устройство верное, потому что зонтик ходит по проволоке, как троллейбус. Опасности никакой, так как личность, которую спускают, прицеплена за вешалку к зонтику. Но и так эта надвоздушная коммуникация нагоняет ужасный страх на нас одним своим видом. Пока я не знал, о чем здесь идет речь, я стал в очередь за Геней и стою. Наверно, думаю, это очередь за пивом.

Было очень жарко, потому я так и подумал.

Но когда я увидел, что жена поднимается на эту башню, я струсил и чуть было не сбежал. А Геню тем временем прицепили к зонтику, и она повисла. Я кричу ей снизу:

— Генюха! Где ключи от шифоньерки?

— На что тебе ключи?

— Там сберегательная книжка!

— А зачем тебе эта книжка?

— На случай, если у меня будут расходы, связанные с похоронами! Черный костюм потребуется!

Хотела она крикнуть мне несколько слов, но не успела, зонтик двинулся. Летела Генюха вниз, как камень, и я уже подумал, что и вправду останусь вдовцом, но где там! Приземлилась Геня соответственно плану в траву. Потом она силой затащила меня на башню, и мне тоже пришлось совершить прыжок.

Служащие привязали меня к зонтику, хотя я их предупреждал, что они об этом пожалеют, потому что в воздухе я имею привычку болеть морской болезнью, и я не завидую той публике, что стоит внизу.

Но я не успел договорить, как меня сзади подтолкнули, и я полетел. Вся моя жизнь промелькнула перед моими глазами, как это обычно бывает в минуту смерти.

И я не увидел ничего особенно интересного: кругом Геня да Геня, в разном возрасте и в постоянно меняющихся платьях. Вот и сейчас на земле она меня ожидает…

Ничего со мной не случилось. И кто знает, может, я теперь сам запишусь на эти парашютные курсы.

Одно меня смущает: а что, если в тот момент, когда я буду проделывать в воздухе штопор, у меня лопнут подтяжки? Что тогда? Впрочем, какую-нибудь жертву надо же принести для развития нашей авиации.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1953

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Стенограмма доклада гастронома Валерия ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сегодня я хочу сделать доклад о так называемой «гастрономии», то есть о звездах и планетах. Звезды и планеты не требуют детального объяснения — каждый сопляк в школьном возрасте ориентируется, что это подвешенные в воздухе натуральные приборы для освещения земного глобуса.

Звезды мы имеем трех родов: мужского, дамского и детского. Из мужских самые важные — это: Месяц, Марс, Сатир… Нет, «Сатир» — это был бар на Маршалловской улице. Значит… Месяц, Марс и… вспомнил: Сатурн. Из дамских: Земля и Венера. Из детских — Близнецы. Кроме того, на небе еще находятся звери — дикие, как-то: Волк, Малая Медведица, Лев, Козерог, и домашние, как-то: Бык, Баран, Большой Пес, Малый Пес, можем его назвать Шарик или Жучка. Из дичи: Лебедь, из деликатесов — Рыбы и Рак. Из парикмахерских изделий так называемая Коса Вероники. Из молочных продуктов целый Млечный Путь. Как мы видим, уважаемые слушатели, я, как гастроном-любитель, в звездах подкован основательно и по любому желанию могу их перечислить по очереди от начала до конца и от конца до начала.

А теперь я должен остановиться на вопросе — чем те звезды занимаются, относятся ли они к трудовому миру или к миру лодырей? Если говорить о Солнце — дурного о нем ничего не скажешь. Рано встает и целый день жарит в поте лица. Кто-нибудь скажет, что и Солнце иногда заваливает план. Пример — недавнее затмение. Находятся особы, которые утверждают, будто все это затмение придумал «Орбис»^[21], чтобы провести массовую экскурсию под названием: «Поезд — танцплощадка — бридж — затмение».

Мой долг вас предостеречь. Это устная пропаганда, за которую можно ответить без амнистии и сокращения срока. Я бы это назвал иначе: затмение — это есть временное закрытие предприятия среди бела дня, то есть учет. И тут тоже в оправдание Солнца мы должны заметить, что учет у себя оно проводит один раз в триста лет, а не раз в две недели, как наша государственная торговля.

А что касается Месяца, то я должен сказать, что его образ жизнн вызывает сомнения. Бледный, жалкий, бродит всю ночь по небу и совершенно неизвестно, чем занимается. Возникают даже предположения, что он вообще не нужен и что следовало бы его выселить, но это дело Юпитера, который, как известно, в межпланетном заведении за начальника отдела кадров; уж он-то наведет порядок. В последнее время, правда, ходят слухи, что Месяц в недалеком будущем будет использован в межпланетных путях сообщения как пересадочная станция с Земли на Марс, что-то вроде наших Колюшек. Но об этом немного позже. Пока же рассмотрим, чем занимаются другие звезды.

Как нас учит любой египетский сонник, отдельные звезды занимаются влиянием на судьбу человека, то есть мы все вынуждены танцевать под дудку этих звезд. Например, Марс, он считается повсюду поджигателем войны. Меркурий вырабатывает в нас торговую смекалку и является опекуном всех ГУМов, ЦУМов,Универмагов и т. д. Как известно, старосветский божок Меркурий был также патроном ворюг, но, поскольку богов теперь нет, вспоминать о нем не стоит. Чем занимается Венера, я бы предпочел не упоминать, принимая во внимание, что в зале находится молодежь школьного возраста. Могу только заметить, что эта звезда пользуется известностью, так называемой публичной.

Теперь я хочу остановиться на том, живут ли на звездах люди. На этот вопрос я должен ответить научно: «Холера их разберет». Во всяком случае, если смотреть в ясную ночь через бинокль, например хотя бы на Марс, заметно, что там что-то шевелится. Одни ученые утверждают, что это местные жители становятся в очередь к тамошнему кинотеатру. Другие считают, что очередь эта у страховой кассы. Что касается меня, то я думаю, это скорее всего очередь к бюро пропусков какого-нибудь важного учреждения. На некоторых звездах, несомненно, должна расцветать семейная жизнь. На это указывает тот факт, что время от времени в небе появляются отдельные предметы из столовых сервизов, как, например, летающие тарелки. Из этого мы можем заключить, что жены как на Земле, так и на Марсе одинаково нервные. Лично мы сумеем в этом убедиться лишь по установлении, как я говорил выше, межпланетных путей сообщения. Тогда на лыжные вылазки мы будем отправляться на Луну, в свадебные путешествия — на Венеру, за простоквашей и творогом — на Млечный Путь. Одним словом, через несколько лет мы будем разъезжать между звездами, как теперь из Варшавы в Лодзь и обратно. Для этой цели будут использованы специально оборудованные атомные бомбы с сидячими местами. Набьется в них целый базар туристов, зарядят ими орудие и выстрелят на Луну или какую другую звезду в порядке точного расписания поездов. Путешествие будет продолжаться несколько лет в одну сторону, поэтому очень сомнительно, доверят, ли эту линию нашим железнодорожникам. Когда я слышу, как на Главном Варшавском вокзале объявляют о том, что международный поезд до Парижа через Ожарув, Блонь, Сохачев, Берлин опаздывает на двести девяносто минут, то могу себе представить, какого рода объявления ожидают нас на вокзале межпланетном. Что-нибудь вроде этого: «Атомовка Марс — Земля через Луну опаздывает на сорок семь лет, пять месяцев, двенадцать дней». Одним словом, поедешь в свадебное путешествие, привезешь обратно взрослых внуков… Несмотря на это, каждый из нас сможет отправиться в воскресную экскурсию на Марс с пересадкой на Луне, чтобы лично посмотреть, зачем стоят там хвосты, а если повезет, то что-нибудь приобрести.

До свиданья на Луне!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1957

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Варшаву нельзя не любить ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Варшавская улица ⠀ ⠀

— На главной аллее предвоенного Саксонского сада целый божий день раздавались такие возгласы:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Универсальный перочинный ножик со штопором и шестью лезвиями для зубов, ушей, ногтей и также само собой, фруктов. Выбирайте и берите».

«Шаясть дома ляй два дер бокс только за сорок гро… Шаясть дома ляй..!»

Эта последняя, на первый взгляд непонятная звуковая реклама была сокращением, получившимся из нижеследующего анонса:

«Большая радость дома для детей — два дерущихся боксера — только за сорок грошей!»

Продавец боксеров в заботе, чтобы ему хватило голоса на целый день, рекламировал свой товар усеченным способом, пользуясь только некоторыми начальными и конечными слогами, и получалось у него:

«Шаясть дома ляй два дер бокс только за сорок гро…»

Сегодняшняя Варшава еще не имеет представителей «универсального» ножичка, не имеет торговца двумя дерущимися боксерами, но уже появились продавцы «гениальной противомозольной жидкости» и «аппаратиков для собственноручного поднятия петель на чулках». Так что начало положено.

А вот на днях на Маршалловской улице я услышал собственными ушами:

«Пружинная завивка для дамского пола! С помощью этого атомно-водородного аппарата каждая женщина, вдова, замужняя или даже разведенная, всегда и везде может быть шик причесана! Не нужны ни расчески, ни щипцы для завивки, ни шпильки, ни шпонки, только берем наш водородно-атомный аппаратик для пружинной завивки, накручиваем на него локон…

Раз, два, три… заводим пружинку, и волос остается закаленным на вечные времена! Все изобретение с запасной пружинкой не стоит у нас сто, не стоит пятьдесят, не стоит двадцать пять, а всего только десять злотых!»

Вышеприведенную речь произносил теплым баритоном высокий дородный шатен в модном зеленом берете с козырьком и помпончиком. Перед ним на ящике из-под экспортных яиц стоял манекен женской головки, к которой при помощи обойных гвоздей были прибиты волосы разных цветов. Некоторые были уже завиты при помощи сенсационного атомного приспособления, на других представитель фирмы демонстрировал моментальную завивку перед многочисленной аудиторией. Демонстрацию он сопровождал замечаниями, почерпнутыми из жизненной практики:

«Каждая женщина, вдова, разведенная или замужняя, ежели она желает понравиться обожаемому мужчине должна сейчас, уже сегодня, немедленно купить себе аппарат!

Потому что наука нам говорит, что причесанная женщина завсегда найдет сердечное применение, так как мужской глаз с удовольствием на ней отдыхает, в то время как ежели она встает с постели со взъерошенной головой, она имеет вид, как полтора несчастья, и влюбленный человек, будь то муж, или жених, или только знакомый, отвернется к стенке, чтобы на нее не смотреть!

И не поможет тут накручивание так называемых папильоток из газет, потому что, во-первых, не каждый день удается достать газету, а во-вторых, с бумажками в голове такая женщина будет всегда похожа на тронутую или еще чего хуже!

Также само собой она может рассердить мужа, который вечером не успел прочитать, что делается в Женеве! Он ложится в постель, ищет газету, а тем временем речь министра иностранных дел жена на папильотки порвала! И что из этого может получиться, говорить нечего, потому что каждая замужняя свой опыт в этом деле имеет. А можно легко всего этого избежать, купив тут, сейчас, немедленно пружинный сенсационный атомный аппарат для вечной завивки только за десять злотых!»

Признаюсь, я с большим волнением слушал эту речь. Предвоенная Варшава как живая встала перед моими глазами. Первый шаг уже сделан. Варшавская улица приобретает колорит. Еще немного, и мы, чего доброго, услышим:

«Шаясть дома лян два дер бокс только за сорок гро…»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Директор цирка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Познакомился я как-то с премилым старым человеком, в прошлом директором группы дворовых фокусников. После первой рюмки я спросил его, как выглядело в старину представление его ансамбля.

— Обыкновенно, — сказал он, — когда вся группа уже собиралась во дворе, самая молодая артистка расстилала на голых камнях коврик, возле мусорного ящика размещался оркестр, точнее, барабан и труба, а я лично, как директор, начинал так называемое антрэ. Заключалось оно в том, что я снимал дверь с места общественного пользования, ставил ее себе на подбородок и делал с него «алён пассе», то есть пробегал вокруг двора три раза под туш оркестра.

После чего начиналась программа, состоявшая из разнообразных номеров, вроде «морозящей кровь в жилах акробатики на коврике» и разных аттракционов. Выступал «человек с железным позвонком, выдерживающий тяжесть семи взрослых особ или четырнадцати детей в школьном возрасте», за ним шла «девица-пила», перегрызающая полудюймовые гвозди.

Как величайший аттракцион у меня долго работал профессор Пелерини — в жизни Юзик Лепек, он глотал двенадцать лягушек, запивая их чайником воды. А потом все до единой лягушки выскакивали из горла живыми и веселыми: ни одна даже сознания не теряла. Но этот номер мне обходился дорого, потому что, кроме доли от сбора, профессор каждый вечер получал от меня четвертинку красной головки для разогревания желудка после лягушек.

Работали у меня и так называемые «сиамские сестры», но они однажды поссорились между собой и подрались во время представления, да так, что корсет, которым они были связаны, разлетелся на мелкие куски. Я имел большие неприятности от публики. Потом одна из них еще некоторое время работала у меня, но уже как «девица-пила», а другая уехала в Ченстохов и там в иллюзионе представляла говорящую голову без туловища. Что и говорить, хорошие они были артистки, только для совместной жизни не годились, а между сросшимися сестрами главное — это согласие.

После нескольких выступлений такого рода шел так называемый «гала-номер». Перед началом я брал в руки бубен или тамбурин и произносил следующую речь:

Уважаемая публика, так как наше представление происходит на свежем воздухе и мы не в силах ограничить вход разным лахудрам, которые задарма, то есть бесплатно, смотрят на наш тяжелый труд, а после представления удирают или прячутся за цветами в окнах, мы вынуждены перед наиважнейшим номером нашей программы просить о добровольной складчине на расходы.

Кто не имеет желания, просим выйти вон за ворота и не заслонять вида публике, которая понимает, что на то курица гребет, чтобы что-нибудь выгрести, а также сама хочет чему-нибудь в жизни научиться!

Через минуту вы будете иметь честь увидеть так называемое чудо двадцатого века, мадам Избитт, или особу женского пола, гарантированную докторами в городе Париже, которая лично мною будет проткнута в сорока местах туда и обратно с помощью стальных шпаг и своим порядком останется живая! Ежели есть среди господ доктор медицины, он может лично проверить рядом в подъезде, что данная особа женского пола имеет естественное строение автономии своего тела и не содержит пустых мест, где бы могло поместиться сорок стальных шпаг!

И тут мадам Избитт, в частной жизни Манька Капеч, та самая, что перед тем работала второй сиамской сестрой, влезала в большой железный котел с дырками, я накрывал ее крышкой, которую потом надо было придавливать коленями, потому что Манька Капеч начинала фатально толстеть. Когда крышка закрывалась, я втыкал в дырки шпаги во всех направлениях и снова произносил речь:

А теперь если кто-нибудь из уважаемой публики был бы заинтересован посмотреть, как эта особа чувствует себя в котле, можно это устроить за добавочную оплату в пять грошей! Пять грошей не принцип, а узнать можно этим манером величайшую тайну мпра! Просим решать моментально, так как по причине духоты особа больше чем пять минут в котле не выдерживает!

Всегда находилось несколько любопытных, я отодвигал крышку и демонстрировал мадам Избптт, сидящую между шпаг, как в паутине. Всех удивляло, как можно навтыкать столько шпаг и не повредить артистку, но иногда попадался дрянной тип всезнайка, который кривил физиономию:

«Да ведь это все липа, лезвия по бокам проходят». Такому я отвечал коротко:

«А пан бы хотел, чтобы за панские паршивые пять грошей женщине в тело навтыкать железа и сделать из нее труп. Валенок, жлоб из глубокой провинции, артистической работы не понимаешь. Ну-ка вали отсюда, оборванец от научного опыта, пока тебя скорая помощь не забрала!»

А о чем говорили такие эпизоды? О том, что понимание настоящего искусства в народе упало. Дворники тоже затрудняли артистическую деятельность. Дошло до того, что, исполняя личное «ален пассе» с дверью от места общественного пользования, я после третьего круга собирал в шапку только пятнадцать грошей. Артисты разбежались. Остался я один. Дело пришлось закрыть.

— Ну, а что пан директор делает теперь?

— Теперь я художественный консультант Филармонии.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Первым мчался конный ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ну вот, таким манером, пан Кролик, сегодня начинается неделя команды, как говорится, на предмет чествования.

— Это какой такой команды?

— Ясное дело, пожарной, добровольной.

— Во-первых, не пожарной, а огневой, так всегда она в Варшаве называлась, пожарные — это были в провинции и за границей, в Кракове, например. А во-вторых, куда им до прежних пожарников!..

— Это в каком же смысле?

— А в том смысле, что вида у них нет. В старину пожарник это был пожарник. Мундир на нем обтянут, голенища сапог начищены, так что смотреться в них можно, ус напомажен, каска медная с ремешком. А теперь что? Костюмы из холста висят на них, как седло на собаке. На лице газовая маска, так что не поймешь, кто это — мазепа или член пожарной дружнны.

Да и автомашины эти представительности совсем не имеют.

Пожарная команда — это в первую очередь красивый конь першерон, с задом, как шкаф. В старину, бывало, когда такой отряд из двадцати пар коней по улице проедет, было на что посмотреть! Искры из-под копыт летели. В уши вату надо было закладывать, чтобы барабанные перепонки не полопались.

А теперь… промчатся две-три машины, даже глазом не успеешь моргнуть, а их уже след простыл.

Нет, такая команда почтения не вызывает, никто ее не боится, и каждый любой тип для смеха может ее по телефону вызвать.

В старые времена это было невозможно. Команда так просто по любому поводу не выезжала.

В первую очередь дежурный пожарник должен был заметить с башни дым или зарево, тогда он давал знать другому пожарнику, который дежурил внизу у гонга.

Этот тоже сразу по рельсе не колотил, а сперва проверял, может быть, дежурный на башне под газом и у него в глазах двоится.

Лишь когда не оставалось сомнения, что пожар действительно существует, нижний дежурный поднимал шум при помощи молотка и рельса. Но и тогда тоже весь отряд как сумасшедший на пожар не летел. Нет. Сперва высылали конного, чтобы он лично убедился, что и как.

А может быть, жильцы уже сами огонь загасили, а если нет, то сколько бочек воды потребуется.

Всю команду на пожар вышлют, только лошади зря устанут, люди перепачкаются, а там может, всего две дамские тряпки на чердаке загорелись или занавеска от елки занялась и ее одним ведром залить можно.

Пока конный ездил узнавать, пожарные брились, усы фиксатуаром напомаживали, одевались элегантно и уж только тогда, если было из-за чего, будили брандмейстера и выезжали всей дружиной.

А теперь? Пожарники как бешеные по смазанным мылом столбам съезжают вниз, с разлета впрыгивают в брезентовые портки, и мокрые, потные, усталые мчатся на пожар. Такая команда человеческому взгляду оптического удовольствия не доставит.

А с добровольной командой еще хуже. Каждый орет, как бог на душу положит. Как его сигнал застал, так на пожар и едет. Представьте себе, что я однажды в провинция видел пожарника в военной железной каске, во фраке я в подштанниках. Но при поясе и топоре. Это, кажется, был жених, которого сразу после свадьбы на пожар вызвонили.

— Пан Кролик, уважаемый, как человек старинной даты, вы имеете право ворчать на современные изобретения, но, пожалуйста, не сегодня. Сегодня день праздника пожарных. В подштанниках или не в подштанниках, а стараются ребята здорово, и не один пожар они в так называемом зародыше погасили и не один еще в своем пятилетием плане погасят, так что норму свою перевыполнят. Вот мы и должны выразить им благодарность всего общества. И вы тоже не будете отрицать, что на автомашинах пожарная команда появляется на месте пожара в три раза быстрее, нежели на ваших першеронах.

— Так-то оно так, да вид не тот!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Хула-хуп ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На Новом Свете — угол Хмельной я как-то вечером впервые увидел пластмассовое колесо нового всемирного безумства. Первый раз увидел эту игрушку в движении.

Как восточная танцовщица, ритмичными движениями живота и бедер крутил вокруг себя цветной обруч продавец этого новейшего товара массового развлечения — бессмертный уличный торговец.

⠀ ⠀

⠀ ⠀

продавец кричал, танцевал и одновременно получал деньги, которые текли к нему, как вода.

Я остановился на минутку, а потом покорно стал в очередь и купил один из последних обручей.

Отовсюду мне подмигивали цветные неоновые вывески и лампы дневного освещения, украшающие витрины, полные легкой и тяжелой одежды, пончиков и жешовской колбасы.

Внезапно я вспомнил угол этой улицы несколько лет назад. Среди руин на мостовой стоял скелет сожженного трамвая, а на нем надпись: «Помидоровый суп, горячие пирожки». Суп и пирожки имели тогда не меньший успех, чем теперь разноцветные колеса хула-хуп.

Быть может, этот самый перекупщик кричал тогда не своим голосом:

— Канада, люди, Канада! — и демонстрировал деревянную модель ноги, одетой в шерстяной носок и штанину, отрезанную, видимо, от когда-то элегантных мужских кальсон из бывшей белой бумазеи.

«Минуточку внимания, панове, мы берем эту машинку в правую руку, левой беремся за кальсоны вместе с носком и за-цеп-ля-ем. Готово, носок пришпилен, как цементом. Теперь можем дергать, можем рвать, он нам не уступит.

Эта новейшая машинка для носков стоит только пять злотых, а она лучше, чем резиновые подвязки, в тысячу пятьсот раз, потому что не задерживает кровообращение, не создает расширения вен, а также не имеет права отстегиваться. Благодаря этому мы свободно можем вскакивать в трамвай без боязни, что носок упал и штрипки кальсон вылезли.

Потому что на прошлой неделе был случай, что какой-то индивид наступил на штрипки и таким манером стал калекой на всю жизнь. Это нам не грозит, если мы пришпилим носки к кальсонам при помощи новейших машинок только за пять злотых.

Канада, Панове, Канада!»

Я набрался смелости и рискнул спросить:

— Почему вы называете эти машинки «Канада», что, они происходят из Америки?

Продавец сперва пристально посмотрел на меня, а потом ответил:

— Ты что, в школу не ходил? Не знаешь, что «Канада» — это значит находка, редкий случай, выбор, дешевка, люкс, одним словом…

— …Канада! — добавил я.

— Вот именно! Наконец-то до тебя дошло.

И варшавяне покупали необычайные машинки, хотя редко кто в те дни имел что и к чему ими пришпиливать. Но мы всегда были неравнодушны к умелой рекламе.

Теперь уличной «Канадой» стали сумасшедшие летающие обручи. И хотя хозяйский помидоровый суп в трамвайной кухмистерской был, пожалуй, лучше любого крема из помидоров с профитролями из первоклассного варшавского ресторана, нам радуют глаз и молодят сердце перемены, происходящие на варшавской улице.

⠀ ⠀

⠀ ⠀

⠀ ⠀

⠀ ⠀ Два палаша ⠀ ⠀

— Дай-ка пачку «Крепких», пан шеф.

— Нет «Крепких».

— Так, может, «Моряк» есть.

— Тоже нету.

— Что же у тебя есть? Кислое молоко?

— Сейчас имею только «Грюнвальд». Ожидаю товар.

— «Грюнвальд»? О таких папиросах не слышал. Это немецкие?

— Какое там немецкие… наши монопольные.

— Чтобы паппросы назывались «Грюнвальд»… удивительная вещь.

— Ничего удивительного, это в честь битвы под Грюнвальдом^[21].

— Не слышал о такой битве. Когда это было?

— Как! Вы не слышали о такой местности, где наши крестоносцам фитиль вставили. Вы что, в школу не ходили?

— Почему не ходил? Ходил, но, может быть, как раз болел, когда это проходили. А может, из головы выскочило… Ну, ладно, давай «Грюнвальд»… Красивая коробочка. Сколько стоит?

— Три тридцать.

— Что? Три тридцать за десять штук? Теперь я понимаю, в честь какой победы папиросы так назвали. В честь победы табачной монополии над отечественными курильщиками. За битых перебитых крестоносцев дирекция курящий народ с помощью папирос добивает.

— Дороже, потому что табак лучше.

— Может быть. Упаковка действительно красивая. Фигура на коне. Два палаша… Что именно должны означать эти два палаша?

— А вы не знаете? Кто вас только в Варшаве прописал, интересно!

— Ну, ну, уважаемый, следи за словами! Кто меня прописал, тот прописал, а ты не имеешь права клиента обрезать.

— Упаси боже, я не в этом смысле. Только я хотел сказать, что надо быть совсем темной массой, чтобы не слышать о двух мечах под Грюнвальдом.

— А я не слышал. Имею право?

— Право имеете. Но если так, то послушайте, как это было. Крестоносцев, понимаете ли, уже давно холера брала, что Литва с Польшей сошлись, и они объявили нам войну. Сидел Ягелло как раз в палатке на поле битвы под Грюнвальдом со своим братишкой, неким Витольдом, а тут занавеска, что на дверях висела, поднимается и входят два крестоносца. Подушки с собой принесли, а на них два палаша. Король на братишку смотрит, а тот обратно на короля и думают: «За какую холеру они эти постели вносят?» А крестоносцы поклонились и говорят: «Эти палаши, о король, мы затем принесли, чтобы король имел чем обороняться».

Этот Витольд был черный, курчавый… и поэтому вспыльчивый невозможно, он вскочил со стула и говорит:

«Владек, они из нас дураков строят, я не выдержу».

Но Ягелло посадил его назад и успокаивает:

«Только без нервов, я тут сейчас с ними все утрясу» — и отвечает им, что палаши пригодятся, чтоб крестоносцам получше фитиль вставить. Так и вышло. Отделали их по первое число. Крестоносцы так бежали из-под Грюнвальда, что стихари во все стороны летели.

— Стихари? Разве это были ксендзы?

— Какие там ксендзы, они только так были переодеты, чтобы духовенством прикидываться. Но Ягелло велел на это не обращать внимания. Ксендз не ксендз, раз с огнестрельным оружием или какой-нибудь другой игрушкой находится на поле боя, в лоб его и в госпиталь или на кладбище. Наваляли их наши, как сено, а оставшихся взяли в плен. И, понимаете, как получилось, заковали их в ихние собственные кандалы, которые они для нашего войска приготовили.

— Что ты говоришь! Кандалы приготовили! Вот самоуверенные лахудры!

— Они всегда так.

— Не помнят о древней пословице: «Не хвались на рать едучи, а хвались едучи с…»

— Это так, но не надо выражаться, когда речь идет об исторических событиях в дни так называемого тысячелетия.

— Что-что?

— Даже и этого не понимаете. Одним словом, пригодились Ягелло запасные мечи.

— Одно только меня удивляет, что мы им фитиль вставили. В стихарях ли, в жестяных ли шапках, они, наверно, хорошо к нападению подготовились.

— Это точно, но Ягелло был парень не промах, один на них не пошел. Литовцы, чехи, русские, татары помогли.

— Это получается, что лагерь народной демократии уже тогда сдал экзамен.

— Ясно.

— Приятно вспомнить о такой победе и похвалиться «Грюнвальдом» даже за три тридцать десяток. Дайка еще одну пачку. Хочу на эти палаши как следует наглядеться…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Вон секундантов! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В маленьком кино на Воле, Праге или Охоте^[22] публика состоит не из скучающих и брюзжащих, которые уже все видели и которых ничем не удивишь.

Здесь зрители живут содержанием демонстрируемого фильма, здесь принимают горячее участие в судьбе героев.

Громкие реплики превращаются в дискуссии, часто не лишенные психологической глубины и знания душ.

Посмотрим вместе с ними фильм под названием «Графиня-подкидыш, или Страшное преступление в шести комнатах с кухней» — замораживающую кровь в жилах историю из жизни родовитой аристократки. Две серии — двенадцать частей сразу.

Фильм не новый, но ловкий сценарий, богатый сюжет и интересные съемки вызывают всеобщее одобрение и интерес.

— Посмотрите, пан Печурка, что делается! Граф поймал графиню с любовником на месте преступления и не лупит его чем попало, а берет у него записку с адресом. На кой черт?

— Так ведь ясно сказано, чтобы получить удовлетворение.

— Что-что?

— Свидетелей, или, иначе, секундантов, пошлет ему на дом.

— Ага… и уж они дадут обидчику взбучку, чтобы он всю жизнь помнил! Правильно, зажиточный человек, зачем он будет сам утомляться? Свидетелям по бутылке поставит, и все будет улажено по форме.

— Вы совсем не в курсе уголовного кодекса. Секунданты сами никого не бьют. Они только приходят и говорят: «Уважаемый пан такой-то, вы оскорбили нашего товарища такого-то, и либо вы будете с ним драться, либо вы будете считаться у нас особой без чести, и каждый сможет уважаемому пану на улице или в ресторане и даже на званом обеде наплевать в физиономию, и вы не имеете права на нем отыграться».

— Пан Печурка, что вы говорите! И человек не хватается за палку и не выезжает из квартиры верхом на этих лахудрах?

— Параграф ему не позволяет. Он может только красиво поклониться и сказать: «Да, действительно это так. Мои свидетели встретятся с вами».

— Ай-ай-ай! Значит, свидетели будут драться между собой?

— Опять вы ничего не поняли. Посмотрите лучше, что происходит. Вон в той первой карете едет граф со своей свитой, а в той второй — любовник со своими.

— А этот недотепа с бородкой и саквояжем — это кто такой? Портье из дворца, скалки для всех везет?

— А идите вы! Это доктор с лекарствами.

— Значит, прольется кровь?

— Это еще ничего! А то и труп может быть, ведь драка будет на смерть.

— Что вы говорите! Не достаточно того, что любовник жену у графа отбил, так он ему хочет еще все внутренности отбить, лишить его жизни или сделать калекой, чтобы он на старости лет милостыню с гармоникой просил? Это невозможно!

— Сейчас сами убедитесь. Вот как раз секунданты вручают графу оружие.

— Эти двое?

— Да.

— А почему они цилиндры надели? На свадьбу за дружков поедут прямо отсюда?

— Параграф такой! Секундант должен быть при цилиндре и в перчатках.

— Посмотрите, какую штуковину он ему дает. Это же наган на двенадцать персон, чтоб я умер! Плохи дела этого любовника!

— Это еще не известно… Любовнику такую же штуку дают.

— Да! И граф тоже имеет бледный вид, вверх глядит, уж не хочет ли он на дерево взобраться?

— Не беспокойтесь, он об этом совсем не думает. Просто свою графиню вспоминает.

— Это возможно. И говорит сам себе: «Ах ты, холера, чтоб тебя перевернуло, из-за тебя я имею такие дела и жизнь должен потерять под пулями. Ну, подожди же, если я благополучно вернусь домой, я на тебе отыграюсь…»

— А что эти секунданты говорят ему?

— Подзуживают, чтобы он помириться не вздумал. «Стреляй, — говорят ему, — граф, прямо в лоб, мы эту дрянь знаем, он назавтра с твоей женой то же самое учинит, если ты его сегодня простишь».

— Подумай, какие типы! Хотят, чтобы другие дрались, а сами будут из-за деревьев подглядывать.

— Если бы я был на месте этого графа, я бы как взял этого типа за грудки, как двинул ему, как проехался бы по зубам одному, другому свидетелю, так у них пропала бы охота одного человека на другого натравливать. У доктора саквояж отобрал бы, выпотрошил бы инструменты, и шуруй домой.

И без них, гадов, обойдемся. Это что получается, если моя жена мне супружескую измену устроит, то я должен вскакивать с постели в четыре часа утра, без шапки в лесу под голым небом стоять, и кто знает, может, еще быть поврежденным из огнестрельного оружпя?

Для чего? Для того чтобы двум лахудрам в цилиндрах понравиться? Чтобы доктор двадцать злотых заработал? Чтоб я пропал! Чтоб я пропал, если бы я это дело не уладил.

— Эй, пан, помолчи хоть немного, очень уж ты громко распространяешься. Каждый хочет немного поговорить, а ты так раскричался, что я слова своей невесте не могу сказать.

Противник дуэлей замолчал.

А жаль, было бы очень интересно услышать продолжение, наверно, в рассказе добродетель восторжествовала бы, муж бы тяжело ранил любовника, помирился бы с женой и уехал путешествовать в субтропические страны.

У выхода я опять встретил пана Печурку и его товарища, тот продолжал:

— А я вам еще раз говорю — секундантов вон, и не будет никаких дуэлей!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1936

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Атомная машинка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Прошу внимания, панове! Американская атомная машинка для завязывания галстуков!

Мы теперь уже не тянем, не дергаем, не ворочаем галстук, который всегда новый и не висит на шее, как шпагат, на котором мы хотим повеситься. Даже через год галстук выглядит так, будто минуту назад был куплен в магазине и еще имеет пломбу. Шик, фасон, удобство и экономия.

В галстуке, завязанном на этой самой патентованной машинке, мы можем спать хоть целую неделю: он у нас не имеет права съехать набок ни на полдюйма.

Также, само собой, заключение, то есть отсидка за решеткой, где, как известно, мы отдаем галстук на сохранение власти. Он возвращается к нам, как новый. Конечно, ежели его там не снимали с американской атомной машинки за двадцать злотых!

Данная машинка служит нам также во время товарищеского недоразумения, или, по-научному, мордобоя.

Человек под алкоголем имеет привычку сперва взять гражданина за галстук и уже тогда спокойно надавать ему в морду сколько угодно.

Но этот трюк с нами не удастся, ежели мы имеем галстук, завязанный на атомной машинке только за двадцать злотых!

Уже после того, как нам первый раз дали по зубам, галстук вместе с машинкой отцепляется от запонки и мы, получив полную свободу движений, можем крупно отыграться на данном субъекте.

Нашего противника забирают на перевязку, а мы поднимаем из канавы галстук, который абсолютно свежий, будто его кто-то прямо вынул из комода. А почему? А потому, что он был завязан на американской машинке за двадцать злотых!

Способ завязывания очень простой, и каждый всякий, хотя бы он был не знаю каким жлобом или хомутом из глубокой провинции, в три мига все сообразит. Прошу внимания. Раз, два и…

Пан Роман Пилюля, продающий на базаре вышеописанное изобретение, не окончил последней фразы, так как вместе с демонстрируемой машинкой ловким ударом был отброшен под соседний лоток каким-то блондином спортивного сложения в одежде, разодранной от воротничка до шнурков.

Светловолосый незнакомец, отправив продавца под лоток, стукнул по столу, на котором находились машинки, после чего с дикой яростью начал топтать и расшвыривать на все стороны десятки экземпляров эпохального изобретения.

Прибежал милиционер, и понятное дело, что тайный враг научных достижений из области мужской элегантности, пан Аполинарий Кислый, предстал перед судом, где свой непонятный поступок объяснил так:

— Данная машинка в товарищеском недоразумении не может быть применима. Действительно, она отцепляется, но железной арматурой раздирает нам пиджак, рубашку и штаны до самых штиблет. В связи с этим изобретение не выдерживает жизненного испытания и не может находиться в продаже.

Суд, однако, не разделил взглядов папа Кислого и приговорил его за побитие пана Пилюли на две недели ареста.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1948

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Собачье сердце ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пан Евгениуш Шпондерский, получив однажды по зубам от лучшего друга, сказал себе: «Чем больше познаешь людей, тем больше любишь животных», — и отправился на Воловку, чтобы приобрести породистую собаку.

Выбор был не легкий, на торговой площади терлись друг о друга прекрасные шпицы, стройные фоксы, оригинальные в своем уродстве бульдоги, доберманы и множество других представителей благородных собачьих кровей.

Продавцы громко расхваливали достоинства своих питомцев, заманивая к себе клиентов. Один только пан Щепан Калафьорек, известный собаковод, с философическим спокойствием стоял посередине площади, молча держа на поводках с полдюжины разномастных образцов своего воспитания. Сдержанность и спокойствие, с которым он относился к покупателям и своим воспитанникам, обратили на него внимание папа Шпондерского. Он подошел, вежливо приподнял шляпу и спросил:

— Уважаемый! Эти собачки продаются?

Пан Щепан посмотрел на него с пренебрежением и буркнул:

— Нет, венчаться я с ними, скотами, буду.

— Напрасно вы бросаетесь, ведь я вас по-человечески спрашиваю.

— Надо по-человечески и рассуждать, уважаемый. Если я притащился сюда с Грохова с шестью собаками, плачу за место на базаре по пятьдесят грошей с хвоста, штука в штуку, за маленькую, за большую, то, наверно, не для того, чтобы тут с ними для фотографии позировать.

— Так-то оно так, но все же раз клиент спрашивает, потому что имеет желание купить ваших собачек, за ошейник дерганных, то ваш долг — вежливо ответить, а не огрызаться.

— Это правда, извините за пардон, но откуда я знал, что вы хотите купить? Тут разные лахудры крутятся, о цене спрашивают, а деньгами у них даже не пахнет. Если же, разумеется, вы фактически хотите собаку заиметь, то выбирайте, любая из них продается.

— А которую вы мне посоветуете?

— Это зависит от того, для какой цели она вам нужна. Ежели вам нужна штука для украшения, чтобы лежала себе на канапе и ходила прогуляться с кухаркой или с самим уважаемым паном, то возьмите левретку. Маленькая, от налога ее легко можно спрятать.

— Пожалуй, я бы ее взял, но если говорить де-факто, она мне с морды не нравится — маленькая, худая, не поймешь подробно, то ли собака, то ли крыса, холера. Желудочное отвращение можно схватить от одного только ее вида.

— Это точно. Я тоже не люблю собак этого фасона. Однако что бы вам такое предложить? Курносый хорош для дворника, чтобы в воротах сидел и авторитет своему хозяину добывал. Если вы в этой профессии работаете, берите бульдога.

— Лакировщик я, для ворот мне собака не требуется, мне сердце собачье нужно, а также чтобы существо было изящное.

— Ну, если так, возьмите эту овчарку; всюду за вами будет ходить, никому не позволит до вас дотронуться, а если кто-нибудь при ней уважаемому пану в морду даст, живым не уйдет.

— А почему она такая грустная?

— С чего ей, скажите, веселиться, что это за интерес быть собакой и всю жизнь в ошейнике ходить? Не беспокойтесь, товар прима и сердцем будет к вам до последнего издыхания.

После коротких переговоров пан Шпондерский купил овчарку за пятнадцать злотых и повел ее домой. Через несколько дней собака пропала, а через неделю пан Калафьорек привел ее обратно, потребовав доплаты в пять злотых под предлогом, что собака учуяла, какая дешевая цена за нее уплачена, и потому убежала. Пан Шпондерский доплатил, но не прошло и месяца, как вся история повторилась вместе с эпилогом.

Когда собака убежала в третий раз, пан Шпондерский поехал на Грохов в обществе своего тестя и потребовал возвращения всех денег, оставив за собой право в противном случае выбить пану Калафьореку все зубы за приманивание проданной собаки.

Поскольку собаковод медлил с возвращением наличных, тесть и зять дали ему семейную взбучку и выпустили на улицу всех его питомцев.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1937

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Велодромы и катки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На катки в Варшаве всегда был большой спрос. В Долине Швейцарской и на Варецкой площади наши прадеды закручивали на бегунках или снегурочках вальс «Голубой Дунай», аж искры летели со льда.

Надо признаться, что выглядело это старомодно. Какой-нибудь тип с бородой а ля генерал Куропаткин в цилиндре и меховой шубе вычерчивал узоры на льду в компании симпатичной куколки в спортивном платье со шлейфом и в шляпке, на которой две ласточки целовались в довольно большом саду. Или, например, муж слабого телосложения толкал перед собой на железном стульчике на полозьях свою пожизненную любовь — двести пятьдесят фунтов, или сто килограммов, живого веса. А она каракулевой муфтой заслоняла от ветра губки и шептала:

— Мелодию путаешь, идиот, это не мазурка, а вальс!

Но как теперь, так и в старые времена подавляющую часть клиентуры катков составляла молодежь.

В мои молодые годы катка на Варецкой площади уже не было. «Долина» вообще перестала существовать, и варшавяне чаще всего посещали Саксонский сад, где на замерзшем пруду скользили все, без различия пола и возраста, а войсковой оркестр литовского пехотного полка с Нововеискои улицы запузыривал марш «На сопках Маньчжурии», потому что как раз в то время шла русско-японская воина.

Кроме Саксонского сада, был еще один большой каток «Возле вала» на Ерусалимских аллеях в том месте, где теперь Народный музей.

Здесь уж нужна была высшая школа езды, потому что там и тут торчали ледовые горы. Конечно, это не был Каспров, но и здесь по мере возможности можно было неплохо сломать ноги^[23]. В то времена мы вынуждены были для этой цели довольствоваться Валом потому, что Закопане было за границей.

Так было в центре города. Вольский район, или так называемая Вольская застава, имела свой каток на углу улиц Лешно и Железной. Летом на этой площади находился велодром, где весь район учился ездить на велосипедах.

За час катания брали двадцать копеек и пиджак под залог на случаи порчи велосипеда. Эти катания с научными целями кончались очень часто восьмеркой на колесе или поломкой вилки.

Если такой начинающий велосипедист имел средства на ремонт, он платил стоимость и получал обратно свой пиджак. Надо сказать, что, если у неудачника не оказывалось при себе денег, он тоже получал пиджак обратно, но с добавлением. Директор закрывал на минутку кассу, приглашал парня в контору и там при помощи велосипедной камеры поучал его, как нужно в будущем ездить, чтобы не вводить «дело» в расход. Это было несколько болезненное поучение, но зато помогало овладевать спортом.

Впрочем, хватит об этом, поговорим о катках.

Хороших ледовых дней бывало не много, потому что каждый раз какие-то там барометрические явления или перистые тучи нагоняли на Варшаву оттепель. Но теперь все изменилось, современные конькобежцы могут плевать на кучевые облака и на южные теплые ветры: нынешние катки не тают, они заложены на электрической основе. Теплые волны могут сколько угодно витать над Варшавой, льду это не вредит, переключаем рубильник, холодильники пускаем на полный ход, и фью, лошадка. Катаемся, как ангелы!

Такой искусственный каток впервые появился у вас на Лазенковской улице. Мало кто еще о нем знает, но понемногу варшавяне там появляются.

Дня два назад пришли вечером два типа и спрашивают у сторожа:

— Уважаемый, здесь электрический каток «Торвар»?

— Тут.

— А мы можем попользоваться?

— Нет. Сейчас катаются только спортсмены.

— Нет, вы нас не поняли, мы не собираемся кататься, мы только хотим поллитровку заморозить.

Каждому ясно, что таких конькобежцев впускать на каток не стоит.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Склад старомодных тряпок ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если повернуть с улицы Новый Свет на Аллею Третьего мая, можно увидеть несколько старых массивных домов в так называемом «батарейном» стиле. Почему «батарейном»? Потому что эти дома напоминают батареи центрального отопления — длинные, рифленые.

При входе внутрь невольно задаешься принципиальным вопросом: «На кой ляд ты вошел?» Оказывается, на тот, чтобы посетить Народный музей, который здесь находится.

Дубина, или, проще сказать, человек неосведомленный, не знает, о чем здесь идет речь, но мы, люди, подкованные в культуре и искусстве, сразу соображаем, что музей — это склад старомодных картин, вышедших из моды тряпок и выщербленной посуды — столовой, а также кухонной.

Начнем с самого старого, а именно с того, что нам осталось от египетских фараонов.

Вещи эти очень поучительные, но, по-моему, выдержаны чересчур в заупокойном стиле. Одни только надгробия, гробы, багеты, ограды от семейных могил и тому подобное.

Но это, конечно, под огонь критики брать нельзя. У людей разные вкусы. Одни собирают подержанные почтовые марки, пустые коробки из-под спичек, трамвайные билеты или что-нибудь в этом роде. А дирекция нашего музея, как видно, любит траурные детали. Как только дирекция узнаёт о том, что где-нибудь на свете упраздняется кладбище, она сейчас же высылает туда посредников и скупает все что ни есть. И расстояние не останавливает: пусть даже Африка, Америка, Египет — роли не играет.

Сами понимаете, что натаскали они всего в таком количестве, что можно оборудовать огромное кладбище.

А больше всего надгробий фараонов. Мне кажется, что для нас все это недостаточно серьезно. Например, на гробовой доске, где должно значиться, сколько лет было покойнику и какой он был специальности, нарисована аморальная картинка. Какой-то тип сидит на топчане с женщиной, оба держат в руке по кубку, да такому, что на глаз в каждый войдет по литру, и газуют на все сто. Граммофон с трубой им играет, официант подходит с бутылкой, ясное дело, что в ней английская горькая. И это называется надгробная доска над семейной могилой? Несерьезно!

Кроме того, мы видим здесь разные детали, вынутые из могил, потому что тогдашние фараоны любили брать с собой на тот свет целое хозяйство. Если умирала женщина, ей в гроб клали кастрюли, соковыжималку, скалку для теста и тому подобное. Загибался фараончик мужского рода, он получал на дорогу пару бутылок шнапса и приличную закуску. Из чего видно, что египтяне были народом основательным.

Гробы у них были тоже, на наш взгляд, немного странные, сделанные наподобие деревянных людей. Сверху на таком ящике рисовали глаза, нос и другие подробности человеческой автономии.

В музее, кроме того, мы видим египетские вазы для цветов, подставки для тортов и несколько приспособлений, которые вызывают зависть у варшавян, имеющих маленьких детей. Эти приспособления с удобной ручкой, сделаны не из стекла и не из эмалированной жести, а из полагающегося гигиенического фаянса. Из чего можно заключить, что древнеегипетскими универмагами руководили люди, любившие ребят, или, иначе сказать,младших граждан до пятилетнего возраста.

Прежде чем войти в музей, мы должны в гардеробе надеть на ботинки специальные войлочные подошвы с тесемками для привязывания к ногам. Это для того, чтобы, посещая музей, мы помогали служебному персоналу в натирке полов.

Ведь чтобы натирать полы «яснее солнца» в сотне малых и больших залов, не считая лестниц, обслуживающий персонал должен был бы потратить уйму времени. А так служащие сидят спокойно по залам и повышают свою культуру, читая поучительные романы.

Изобретение отличное, худого слова о нем не скажешь, если бы в нем не сказывалось отсутствие заботы о людях, натирающих полы. Дело в том, что приспособления для натирки сделаны «на фу-фу». Уже после нескольких шагов войлок уплывает из-под ботинка, другая нога на него наступает, и происходит так называемое приземление. Особенно оно небезопасно на лестницах. Лично я уже два раза съезжал на спине из отдела церковного искусства, что на втором этаже, в зал временных выставок, который находится на первом этаже. Поэтому я считаю, что самое время завести для полотеров обыкновенные тапочки с носками и пятками, а небезопасные подошвы поместить в витринах, как памятники старины первых лет восстановления Варшавы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Собаки и медали ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В воскресенье, как всегда в октябре, в Варшаве открывается собачья выставка. Участие принимают кабыздохи всех фасонов и цветов: от старомодных пуделей до наимоднейших фиолетовых «мексиканцев».

Вообще когда дело касается псов, то на вкус и цвет товарищей нет. Один любит волка, чтобы он кидался на людей, а другие влюблены в крохотную пучеглазую левретку.

Мои дружок, некий Бискупек, имел левретку, которую во время обеда должен был прятать под кровать. Невозможно было на нее смотреть, такую скуку нагоняла она своим видом. В конце концов Бискупек поменял ее на мельницу для перца.

Мне лично больше всех собак нравится мой Азор; может быть, он не такой уж породистый, но зато на редкость верный. От хозяина ни на шаг. Стоит лишь мне моргнуть, как он выносит к дверям шляпу. Понимает, мерзавец, что я собираюсь незаметно в город сорваться.

В этом году я хотел записать Азора на выставку. Отправился на Новый Свет в Кинологическое общество, что выставкой заведует. Я не знал еще, что это название означает, но понемногу сообразил. У собаки главная часть — это кинол, или, сокращенно, нос. Собака без носа, или без кинола, — это уж не собака. Таким образом, общество имеет вполне логичное название. Но, несмотря на это, у меня к нему претензии. Уже в третий раз моего Азора отсеивают под предлогом, что он недостаточно породистый. Теперь я смирился с судьбой, не хожу с Азором на эти выставки, чтобы его зря не нервировать. Очень жаль, что это Кинологическое общество начинает мешать развитию отечественного спорта, затрудняет побитие мировых рекордов. За это его следует проработать в прессе.

Я как раз хотел рассказать об этом. В воскресенье на стадионе, где будет собачья выставка, один из спортивных клубов решил провести легкоатлетические соревнования, кажется, в беге с препятствиями и в прыжках с шестом. Кинологическое общество, узнав, что соревнования назначены на один день с выставкой, запротестовало. Действительно, соревнования могут помешать выставке, но зато какое положительное влияние может оказать собачья выставка на результаты спортсменов!

Наш бегун Хромик чешет пять тысяч метров за четырнадцать минут. Хороший результат. Но представьте себе, что будет, если напустить на него двух волкодавов и шотландскую овчарку! Он, несомненно, пробежит эту дистанцию в два раза быстрее. Наш прыгун Адамчик берет с шестом высоту в четыре метра с гаком. А если его станет хватать за ляжки китайский пес чау-чау? Он, конечно, подпрыгнет не меньше чем на шесть метров с хвостиком! Таким образом, два новых мировых рекорда у нас в кармане!

Ни у кого не вызывает сомнения, что, завидев наших бегунов, наиболее нервные экспонаты собачьей выставки не выдержат, сорвутся с поводков и примут посильное участие в беге и в прыжках. И все рекорды будут наши. А Кинологическое общество запротестовало! И соревнования отменили. Разве это гражданское поведение? Разве так поступают в эпоху мировых олимпиад?

И у собачек отняли развлечение. Как вы думаете, сидеть целый день в клетках и смотреть на нас с вами — это приятное занятие? Что? Медали? На медали собачки машут хвостами, медали интересуют только людей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Он так обучен ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Много пишут и говорят о бесчеловечных издевательствах возниц над бедными лошадьми. Кричат о возобновлении деятельности Общества покровительства животным, и я в этом деле всем сердцем «за».

В связи с этим я с удовольствием изображу необычную картинку, свидетелем которой я был вчера на Саскей Кемпе. Перед домом остановилась телега угольщика, на одну пятую нагруженная так называемым черным алмазом и запряженная отлично выхоженным, атлетического сложения конем.

Возница напрасно силился уговорить коня ввезти телегу в ворота. Употреблял ласковые выражения, среди которых слово «любимый» было чуть ли не самым холодным, угощал коня сахаром — ничего не помогало. Конь держал себя, как избалованная кинозвезда, и в ворота не входил, хотя, несомненно, это ему было раз плюнуть.

Отчаявшийся возчик подошел тогда к коню, притянул к себе его ухо и начал что-то ему горячо шептать. Конь с минуту слушал, потом повел ушами, махнул хвостом и тронулся с места.

К сожалению, я не смог узнать, какую магическую формулу применил симпатичный угольщик, чтобы убедить своего четвероногого сотоварища. Но признаюсь, что эта картинка взволновала меня и подняла мое настроение. Оказывается, есть возницы, относящиеся по-дружески к своим не очень работящим животным.

Только интересно, что именно он сказал коню? И почему на ухо? Видимо, это был цветистый букет так называемых «выражений, оскорбляющих общественную мораль».

Почему я так думаю? Потому, что это напомнило мне одно предвоенное судебное дело.

Некий пан Константы Козел был владельцем большого черного воза для транспортировки угля и гигантского карего коня, по имени Щенок. Случилось так, что на Широкой улице конь уперся и не хотел тянуть воз дальше. Понятно, пан Козел стал принуждать его окриками:

— Ах ты, за узду дерганный, соломой и очистками кормленный, в первый позвонок поломанным кнутом битый, с Охоты на Шмуловизпу туда и обратно гоняемый, будешь ты тянуть или нет?!

Само собой разумеется, что разозленный наставник прибавил к этому несколько эпитетов, уточнявших нелегальное рождение коня, а также представлявших в истинном свете его личное поведение, бросающее тень на весь мужской пол.

И надо же было, чтоб в этот момент в обществе собственной жены улицу переходил Теодор Миндаль с Торговой. Выслушав речь пана Козела, пани Миндаль сказала мужу:

— Как он обращается с животным! Обрати, пожалуйста, внимание, любимый.

Пан Миндаль подошел к телеге и закричал:

— Эй, уважаемый, как ты, черт тебя побери, выражаешься? Меня ты не заимпонируешь, но на улице женщины, которые не желают выслушивать твоих нравоучений. Одним словом, принимая во внимание женский пол, а также самоучащуюся молодежь, заткни свою грязную пасть мелким щебнем или в противном случае я буду вынужден отделать твое обличье под орех^[24].

— Уважаемый, о чем речь? — спросил удивленный угольщик. — Пан не знает эту лошадь! Иначе с ней невозможно. Салонных выражений она не понимает. Прежде чем как следует по его семье не проедешься, он не сообразит, что ему надо делать. Так он обучен. Если хочешь, чтобы Щенок тянул, нужно добраться до его женских родичей по материнской линии, а если хочешь, чтобы он остановился, надо затронуть предков мужского пола.

Паи Миндаль не поверил. Сделали пробу. Оба они энергично командовали лошадью, которая и впрямь удивительно точно ориентировалась в замысловатом словаре варшавских окраин. Пан Миндаль так разошелся, что постовой Россолек вынужден был арестовать его «за нарушение порядка при помощи всем известных неприличных выражении». Пана Миндаля оштрафовали, кажется, на тридцать злотых.

Из вышеизложенного следует, что наш современный угольщик несравненно вырос и обращается к своему коню методом, значительно более деликатным. Из чего получается вывод, что сделан большой шаг вперед на пути нормализации отношений между лошадью и человеком. И можно надеяться, что с возобновлением деятельности Общества покровительства животным этот вопрос будет окончательно улажен. О чем настоятельно просят лошади, собаки и нижеподписавшийся.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Насчет воды ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С некоторых пор моя Генюха начала капризничать, что, мол, вода в водопроводе чуть-чуть отдает карболовкой. Раньше запах был естественный, то есть невозможно отдавало хлором, а теперь карболовкой.

— Может, это в целях гигиены, — объяснил я, — а с другой стороны, когда город с миллионным населением устраивает стирку, само собой, в Вислу попадает немного мыла.

Я лично это не принимал близко к сердцу, так как не имею привычки применять воду для внутреннего употребления. Генюху, однако, эта карболовка страшно нервировала. А когда я прочел в газетах, что это оттого, что в Вислу спускают разные сточные воды, она закричала:

— Довольно! Я не желаю пить то, что Скублинская выливает на помойку, я для этого слишком брезгливая, а также я не намерена отравляться тем, что фабрики спускают в реку. Будешь привозить мне воду из Зеленки.

В Зеленке у нас есть знакомый среднеземельный единоличник-кулак, Геня велела мне ездить к нему по воду с бутылью.

— Генюха, — объясняю я ей, — прочитай, тут есть разъяснение, что, хотя наша вода действительно немного попахивает, потому что промышленность развивается, для здоровья она не вредная.

И показываю ей заметку в «Жице Варшавы», гдо были описаны научные испытания над варшавской водой. Сам начальник водопровода уже целую неделю три раза в день — натощак, до обеда и вечером — пьет прямо из крана по два стакана воды и до вчерашнего вечера еще был жив.

Но Геня не стала меня слушать и велела ехать в Зеленку. Деревенская вода без промышленных отходов действительно ей невозможно поправилась, ну просто нектар. Только почему-то она каждый день была другого цвета, один раз более желтая, а другой раз менее.

Единоличный кулак объяснил мне, что это зависит от погоды. Когда холодно, из навозной жижи в колодец натекает меньше, когда тепло — больше. В мороз вода почти что даже голубая.

Поскольку стояла исключительно теплая погода, воды я больше у хозяина не брал. Приезжаю домой и рассказываю Гене, что и как. И показываю заметку, что варшавская вода не подкачала, директор водопровода все еще живой. И объясняю, что раз воды сточные, в них приходится доливать побольше карболовки, иначе совсем нельзя будет пить. А все потому, что в Висле мало воды.

— Большой дождь все уладит, и будет тебе, Генюха, опять вода по вкусну. Наконец, нужно иметь немного общественного подхода: аптеки тоже должны выполнять план и вырабатывать премиальные. А доктора разве не должны жить? Одним словом, нечего принимать эту воду близко к сердцу.

Но она не дала мне высказаться, а стала посылать за водой к тетке Скубиневской в Пясечно. Я ездил туда два раза, мне это надоело, и теперь я ношу воду от шурина с Зомбковской улицы, а это всего несколько домов от нас. Геня, конечно, ничего не подозревает, льет с удовольствием и только сокрушается, почему мы не живем в Пясечно.

А нам с шурином все это очень по душе. Дело в том, что деньги, которые Геня мне выдает на дорогу, остаются нам. И мы тратим их на дозволенные развлечения, в которых вода не играет никакой роли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Это не Гитлер ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как-то раз мы с шурином прочитали в газете, будто Гитлер жив. Только морду себе изменил благодаря косметической технике. Ну мы и решили собственными силами его разыскать.

В газете писали, что американские ковбои всю Германию дюйм за дюймом обыскали конным строем и не смогли его найти. Стало быть, он укрывается где-то за границей, и кто знает, очень может быть именно в Варшаве. Во всяком случае, мы решили осмотреть Варшаву, чтобы увериться, что Гитлера тут нет.

А поскольку мы ездить верхом не умеем, мы наняли дрожки и ну катать по столице — искать преступника.

Счастье нам, как говорится, улыбнулось, и уже на второй улице мы увидели типа, который показался нам подозрительным. Витрина, то есть физиономия, у него была сильно покарябана, одна щека распухшая, как тыква, под зенками лимоны, нос, перерезанный туда и назад, одно ухо в два раза больше другого. Шурин толкает меня локтем и говорит:

— Валерек, останови дрожки, кажется, мы поймали Гитлера.

Вышли, одолжили у извозчика кнут, зашли типу в тыл, и я говорю шурину:

— Фелюсь, когда я тебе моргну, вытяни подозрительную личность ручкой от кнута по хребту, а я тем временем его за галстук — ив милицию.

Когда мы подошли ближе, мы окончательно убедились в нашей правоте потому, что ботинки и штаны у него были заляпапы масляной краской, а Гитлер, как известно, был маляром…

Я, само собой разумеется, моргнул шурину. И он как пройдется кнутовищем по всему гитлеровскому крестцу до самой шляпы!

Гитлер схватился за плечи и крикнул:

— О боже мой, кто это меня так угостил?.

Ну тут мы видим, что это вроде и не Гпилер, потому что очень уж он отозвался по-варшавски. Нам стало неприятно, и я говорю ему:

— Уважаемый, разрешите познакомиться. Печенка я, Валерин, а этот мой шурин, некий Пекутощак.

— Очень приятно, — говорит этот тип, — А я Росолек, мастер бокса полутяжелого веса.

Из-за оптического обмана человеческого взгляда мы приняли уважаемого пана за Гитлера по той причине, что личико у пана имеет следы серьезной докторской операции, а также потому, что мужская конфекция у пана невозможно краской забрызгана, и мы подумали, что пан имеет честь быть маляром.

— Это никакая не операция, просто после воскресного матча лицо у меня действительно немножко изменилось, а штаны и штиблеты мне в столовой помидоровым супом какой-то слепой баран забрызгал.

— Ну, ежели все так, — говорим мы, — то просим прощения, и пардон, и наше нижайшее уважение.

— Минуточку! — говорит он. — Я не имею к уважаемым претензий за эти два-три удара, потому что для меня это мелочь, но за то, что вы мастера бокса за прощелыгу Гитлера приняли, вы будете сильно наказаны.

И при этом он начинает стягивать с себя пальто.

Тут мы, ясное дело, ходу к дрожкам я поехали. Но, правда сказать, он нас догнал. Теперь мы лежим дома под компрессами из аква Гулярди и долго еще будем бояться выйти на улицу, потому что наши физиономии так изменились, что каждого из нас можно вполне принять за Гитлера.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1946

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Попугай на вес ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Извините, пожалуйста, я тут на прошлой неделе купил у вас самочку для моего кенаря.

— Возможно, ну и что? Рекламацию хотите подать, вы ею недовольны? Плохо себя ведет?

— Нет, но только я не знаю, что с моим Мацюшем сделалось. Пока был в одиночестве, он распевал без устали, а теперь даже не пищит никогда.

— Нет, не линяет.

— В таком случае он болен. Вы дули ему в перья. Тело у него желтое?

— Я не смотрел, но думаю, что не в этом причина его молчания. Кормлю я его отлично, согласно вашим указаниям. И, несмотря на это, он сидит осовелый на жердочке, смотрит на самочку и даже не отзывается.

— Как это смотрит на самочку? Вы их держите в одной клетке?

— Конечно.

— И вы хотите, чтобы самец пел?

— А какое отношенне это имеет одно к другому?

— Пожилой человек, а жизни не знаете. Скажите, уважаемый, вы всегда такой веселый, когда ваша жена дома? Вам тогда хочется петь и прыгать по квартире? Пусть меня холера возьмет, если да. Нос повесите, газетой заслонитесь и только и думаете, как бы глубокой тарелкой по голове не схватить. Что, я не прав? А пусть только женушка на дачу выедет, сразу другое настроение делается, патефон заводите, товарищей приглашаете, шпапс и закуска на столе фигурируют. Настоящая жизнь начинается. Что, не так?

— Вы думаете, и у канареек то же самое?

— Точь-в-точь то же самое. И у пташки свой разум имеется. А мужчина что в канареечном, что в человеческом виде всегда остается мужчиной и не любит, чтобы у него жена на шее сидела. Поэтому вы слишком многого хотите, чтобы ваш Мацюш голос подавал.

Заберите от него живо это дамское общество. Могу предложить соответствующую клетку с занавесочками и ванночкой, в самый раз для жены вашего кенаря.

Клиент, поторговавшись, приобрел изящную клетку, но пан Вавжинец Коленко, известный в широких кругах Керцелякского рынка под псевдонимом Петух, предложил ему добавочную сделку.

— Уважаемый, могу предложить вам исключительный случай. Любительская вещь за бесценок. Прежняя цена триста злотых, а сейчас только сто.

— Что это такое?

— Говорящий попугай.

— Почему же вы так дешево хотите его продать?

— По причине крупного недостатка.

— Какого именно?

— О, слишком долго пришлось бы об этом рассказывать. Скажу только одно, что при его квалификации он не подходит для дома, где имеется молодежь школьного возраста. Неморальными выражениями пользуется.

— Кто же его этому научил?

— Он проживал у какой-то бывшей графини и умел только парле Франсе, но в доме начала дымить печь, и тогда та самая графиня позвала печника. Ничего не скажешь, хороший был ремесленник, но при нем помощник, страшный обалдуй, и мастер все время его воспитывал. Печь отремонтировали за два дня, но попугай был испорчен навсегда. Как начал он всех родственников графини по местам расставлять! Она вынуждена была его сплавить моему коллеге. Костек, дай сюда птицу.

Тип, названный Костеком, проворно подвинул клетку, покрытую одеялом.

Одеяло откинули, глазам покупателя предстал зеленый попугайчик.

Клиент, однако, отказался купить попугая, сославшись на то, что он очень маленький.

— Что? Маленький! — возмутился торговец. — Так купите себе мороженого гуся или индейку, они будут больше. Холера! Зоологический товар на вес покупает!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Новогодние шарики ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В прежние времена под Новый год в Варшаве обязательно выпадал снег. Публика катила к местам увеселений, конечно, не на «шевролетах» и не на «варшавах», как теперь, а по старинке, как полагается, на санках. Колокольчики были слышны по всем улицам, от Спасителя до Хладной, от Повонзек до Брудно. Разряженные франты веселились в Гражданском собрании на Краковском проспекте, и в Купеческом клубе на Сенаторской, и у «Гребцов», и у «Велосипедистов»^[25].

А публика, которая уже под газом, — «У негритенка» на Старувце и «Под тремя коронами» на Садовой. Но я уж этого не помню. Дядя Змейка рассказывал. В мои времена на Садовой доживало свой век неважнецкое заведение «У тещи», а на Хладной — «У псов» и еще «Под часами». Ни в «Адрию», ни в «Оазис» я лично не заглядывал. Обычно в этих ресторанчиках бывало свободно, давка давала себя чувствовать только под Новый год, и тогда действительно негде было булавку воткнуть.

Дядя Змейка мне как-то рассказывал, что, когда он в 1905 году находился под Новый год в баре «У коровьего вымени», что на Вольской, туда ворвался патруль — пять солдат и околоточный надзиратель. Солдаты начали бить гостей прикладами, но околоточный был хорошим знакомым дяди Змейки. Он отстоял его от солдат. Не позволил даже пальцем к нему притронуться. Сам набил ему морду. Потом скомандовал патрулю «кругом» и ушел. Все-таки хорошо, когда есть знакомства…

Теперь Варшава совсем изменилась. К лучшему. Особенно в смысле злоупотребления алкоголем. Например, в прошлом году под первое января пьяных на улицах почти не было. Тех двух, что я встретил, можно не считать, выходили они из молочного бара, где при помощи молока спасались от отравления алкоголизмом, то есть сумели подойти к себе, как говорится, самокритично. У одного на лацкане пальто я даже заметил творожник.

И вот трезвые, уважаемые граждане совершали в этот день разные глупости. На Маршалловской улице, например, смотрю и глазам не верю — директор Корытко воздушные шарики продает! Держит в руке толстую палку, на конце которой брюква, унизанная воздушными шарами в виде уточек в шляпах, разных типов с красными носами и тому подобным. Директор Корытко, то есть начальник моего братишки, человек уважаемый, отец семейства! Я был просто немыслимо удивлен, когда своими глазами увидел его с этими шариками.

— Мое уважение пану директору, — говорю я. — Что, пан директор по частной инициативе проводит розничную торговлю актуальными резиновыми изделиями?

А директор Корытко меня за руку сцапал и говорит со слезами на глазах:

— Судьба меня наказала! Пан Печурка, дорогой, спасите человека! Я скомпрометирован по гроб жизни!

— Ну, нет, — говорю я, чтобы его утешить, — шарики очень красивые, главным образом уточки.

Но он не дал мне договорить и тычет палку с шариками мне в руки.

— Пожалуйста, подержите минутку, он сейчас подойдет.

— Кто?

— Продавец шаров.

— Как так продавец шаров? Разве это не ваш товар?

— Откуда вы взяли! Я только хотел купить шарик для дочки, дал сто злотых, продавец не имел сдачу, пошел банкнот разменять, а мне велел подержать эти проклятые шарики. О, что я пережил! Вся Варшава меня видела! Замминистра проезжал и, кажется, меня узнал… Что он обо мне подумал! А продавец не возвращается и не возвращается…

— А давно он ушел?

— Уже час.

— Так… Боюсь, что он вас надул, как воздушный шар. В резиновую уточку превратил пана директора. Плакали ваши сто злотых. Хотя… кажется, не плакали!

Я быстро пересчитал шарики. Оказалось, аккурат на сто злотых! Так что купец сотенку не прикарманил. Он только шарики гуртом сплавил директору, так сказать, оптом. И даже пожертвовал бесплатно палку с брюквой, а брюква весила самое малое два килограмма.

Надо было спасать человека и, главное, ого директорский авторитет. Я в два мгновения сбыл все эти шарики перед гостиницей «Полония» по себестоимости. А директор для рекламы на свистульке попискивал: «Уйди, уйди!»

Да, да, в Варшаве надо ухо держать востро даже в ночь под Новый год…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Фирма «Кукла» ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На Краковском предместье остановилась группа туристов. Поставили на тротуар чемоданы и окружили тесным кольцом гида, который громким голосом давал им объяснения.

Я задержался, но не потому, что в этой сцепке было что-либо необычное. Варшава теперь город туристов, не хуже чем Рим, Афины. Лович или Краков. Меня удивили сами объяснения.

— Если мы теперь взглянем чуть-чуть направо, то что мы увидим? — говорил гид. — Мы увидим на столбе особу дамского пола в сидячей позиции с арбузом или с какой другой дыней в руке. Кто может быть данная женщина? — спрашиваем мы себя. Но только пожимаем плечами, потому что никаким таким способом не можем представить себе, что это вовсе никакая не женщина с арбузом, а только некий Николай Коперник лично и собственноручно. А арбуз — не арбуз, а глобус, который сделан из гнутой железной проволоки, так как натуральный или картонный долго на дожде бы не выдержал, сморщился бы и выглядел, как мешок с яблоками или другими помидорами. Кто был Николай Коперник, объяснять не приходится, потому что каждый молокосос в школьном возрасте нам скажет, что Коперник работал в качестве директора бюро прогнозов или жил с предсказывания непогоды.

Почему он здесь в дамской конфекции, неизвестно и представляет так называемую историческую тайну.

Теперь посмотрим чуть-чуть налево, здесь мы видим двухэтажный дом, восемь окон по фасаду, и спрашиваем себя, почему, в самом деле, мы на него посмотрели?

Дом как дом и ничем на первый взгляд не отличается. Несмотря на это, он представляет собой так называемый памятник старины, хотя свежеотстроен передовиками труда от самого фундамента скоростным методом.

Так вот, в этом свежеотстроенном памятнике старины, не скажу сколько лет тому назад, некий Болеслав Прус содержал склад игрушек под фирмой «Кукла».

Этот Прус Болеслав ударял за одной графиней. Та графиня, хотя и была алкоголичка, а у Пруса денег куры не клевали, с места ему отказала.

«Упаси боже, фи-дон, не выйду за частную инициативу».

Бедный Болек еще больше распалился, цилиндр себе купил, дрожки по часам нанимал, всегда и постоянно по кафе и ресторанам рассиживался, графам ужины ставил, с князьями на брудершафт пил, но и это не помогло.

Та графиня, хоть сама имела кошмарный характер, однако всегда и постоянно заявляла свое: «Чтоб я пропала, фи-дон, не выйду за частную инициативу».

И давай с графами по Саксонскому саду прогуливаться.

Болек за фонтаны прятался, всё видел, и сердце у него разрывалось на части.

Ясное дело, что в таких условиях он не мог как следует вести свое дело, и фирма «Кукла» начала разоряться. Разные субъекты товар под полой выносили и на Керцелякском рынке его спускали. Резиновые куколки с пищалками или голыши, тряпичные куколки в краковских одежках — все это за полцены можно было достать налево.

А тут налог за налогом, аукцион за аукционом. Три раза умышленное банкротство объявлял Болек, ничего не помогло. Измучился, похудел и только графине делал предложение. А она все свое: «Нет и нет!»

Все ниже этот Прус опускался, наконец купил себе стопу бумаги и начал писать роман в четырех томах под названием «Кукла». Там он эту графиню бессердечную протащил что надо. Потом поехал на дачу под Ченстохов, но прежде купил кило серного аммиака, на даче нашел камень, велел в нем пробить дыру, пилюлю из аммиака сделал, письмо написал в Министерство финансов, что вынужден покончить свою жизнь самоубийством, и вместе с тем камнем взлетел на воздух.

Ясное дело, что только для вида. Взрыв фактически был, камень в куски разлетелся, но сам Болек в последнюю минуту отскочил и из-за угла наблюдал за взрывом.

Потом уже в качестве покойника он переехал в Радом и там открыл конфетную фабрику под фирмой «Б. Прушковский и сыновья».

Книжка была жалостная и поучительная. На память обо всем этом на данном доме, который мы тут видим, замурована доска с содержанием всего происшествия.

— Теперь хватит об этом Прусе^[26],— прервал гид свой рассказ, триумфально посмотрев на слушателей, — теперь пойдем немножко дальше и покажем уважаемым, что делается на Свентокшиской улице. Новая трасса там строится на основе зависти.

— А почему на основе зависти? — спросил кто-то.

— А потому на основе зависти, что инженеров зависть взяла, почему не они, а другие инженеры построили трассу «Восток — Запад», и они сказали: «Мы вам покажем искусство на улице Свентокшиской. Когда-то здесь только старье продавалось, а мы такой проспект отгрохаем, что у вас от зависти глаза на лоб полезут». Как сказали, так и делают. Посмотрите, что уже вымахали.

Я отправился с экскурсией в сторону Свентокшиской. По дороге я спросил у гида:

— Прошу прощения, вы от какой организации работаете?

— Ни от какой. Я сам по себе. Просто я родился в Варшаве, и мой дед и прадед здесь родились. Я людям Варшаву показываю по собственной инициативе, вижу, что болтаются они, как в проруби, и никто им ничего не объяснит. Вот я им и помогаю. Теперь такое строительство! Есть что показать людям!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Сирена в котелке ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Дорога как память ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

По старой репортерской привычке я люблю иногда заезжать в суд, когда-то называвшийся городским, а теперь — районным. Там можно послушать интересное дело, подышать курьезной атмосферой базара Ружицкого.

Весьма неприятное приключение пережил пан Владислав К., представитель частного сектора столичной торговли старьем.

Он посетил, исключительно с целью профессиональной, квартиру некоего семейства Р., проживающего по улице Кавенчинской. Вызвала его туда мадам Р., которая намеревалась продать старые мужнины штаны. Сам пан Р., как выяснилось позже, был против этой сделки по причине чисто сентиментальной: штаны якобы были ему дороги как память о давно минувших золотых холостяцких временах. Разница в отношении к одним и тем же штанам у супругов отразилась на несчастном торговце в виде шишки величиной с так называемую булочку, а также в виде некоторых других телесных повреждений. Несчастливая торговая операция со слов пана Владислава PC., вызванного в суд в качестве свидетеля, протекала следующим образом.

— Я пришел к этой пани, она показала мне штаны, мы договорились о цене, и я заплатил сто злотых. Как вдруг открываются двери и входит какой-то подвыпивший тип с собакой. Увидев товар у меня в руках, он кричит своей собаке:

— Букет, хватай штаны!

Собака, само собой разумеется, схватила зубами штанину и давай тянуть.

Я, сами понимаете, штаны не отдаю, потому что уже заплатил сотню, и тяну в свою сторону. Пока мы так препирались с собакой, этот подвыпивший тип, как выяснилось потом, муж этой пани, начал с нею ссориться, почему она продает вещь, которая ему дорога как память.

Тут пани Р. схватила с комода ангелочка и запустила в мужа, но попала не в него, а, так сказать, в а-пропо, то есть в меня, и набила мне на голове шишку.

Ну и что тут делает пан Р.? Он снимает со стены ландшафт, если не ошибаюсь, под названием «В тихую лунную ночь» и прицеливается им в собственную жену. Я вижу, что меня могут покалечить стеклом, и прыгаю под стол. Букет за мной и давай меня оттуда выгонять. Ну я, понятно, кричу: «А чтоб тебя разорвало!» — и выскакиваю назад.

Слово взял обвиняемый.

— Я действительно запустил в жену видом, — сказал он, — но попал опять же в представителя частной инициативы, или в пана К. Торговец еще раз хотел влезть под стол, но Букет его туда не пустил. Оба запутались в скатерти и стянули ее на пол вместе со всей сервировкой. Как жена увидела это, она сделалась нервная и давай хватать с буфета чашки и швырять их то в меня, то в частную инициативу, то в Букета. Еле мы все трое живыми из квартиры выскочили. Скажите, где тут моя вина? Каким образом в этом деле я фигурирую за обвиняемого? За то, что я указал жене, чтобы она мои холостяцкие памятки не продавала? Разве я не имею на это своего законного супружеского и гражданского права?

Выслушав последнее слово обвиняемого, суд объявил, что, хотя муж имеет право давать указания жене, он должен это делать без нанесения ущерба третьей стороне. Поэтому оба представителя семейства Р. присуждаются к уплате штрафа.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Еж ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пан Никодем Щепаньяк, артист, художник по окраске квартир, а также изысканный обойщик, отправился на площадь Керцелего с намерением приобрести пса.

Внезапно к нему подошел высокий парень с клеткой, обернутой в газету, и предложил:

— Эй, ты, купи ежа.

— На кой черт мне еж. Я ищу пса-середняка, чтобы умел служить и за дверь бегать по своей пужде.

— Этого не найдешь. Собак тут уже нет. Но, по-моему, еж бы тебе больше пригодился.

— Почему?

— Он еще спрашивает! А что тебе даст пес? Налог за него платить будешь! Выводить его придется на шнурке во двор по природной потребности. Ждать, пока он свое дело сделает. Отдельную колбасу покупать. Серу для прочищения давать, когда он пережрет. А еж сам прокормится. Таракана или стоножку пожует и доволен, хлопот с ним нет никаких.

— Возможно, но ученый пес предоставляет нам салонные развлечения, если умеет скакать через палку или самостоятельно сбегать в киоск за папиросами…

— Да… а живодер его поймает, и не только пса пан лишится, но еще и пачки «Спорта» как не бывало. Другое дело дрессированный еж. Если он имеет цирковое образование, он натворит в доме куда больше смеха.

— Каким путем?

— А таким. Посмотри на него. Лежит дрянь, как будто до трех считать не умеет. Неизвестно фактически, что это есть: существо или пара серых шерстяных носков, свернутых в клубок. А возьми только его в руку, сразу тягу дашь. Такие иголки выпустит, что должен будешь его бросить, потому что боли никто не любит. Ну и подумай сам: пригласят тебя куда-нибудь в гости. А ты приносишь с собой ежа и кладешь на стол. Все удивляются, что это за холера. В конце концов найдется в обществе какой-нибудь обалдуй, возьмет животное на ладонь и тут же с криком отскочит. Все смеются и тебя на всю жизнь признают за веселого парня, который юмористическую шутку всегда выбросить может. А если ты придешь с псом, только на неприятности можешь нарваться. Или котлету со стола стянет, или комод, а также занавеску испачкает. И так и знай, к нему никто претензии не предъявят, только тебе хозяин морду набьет и вместе с твоим псом со всех лестниц спустит. Бульдога покупать тоже смысла нет, потому что теперь они вышли из моды. Теперь хорошо идут только дикие звери. Обезьянка, белка, в крайнем случае черепаха. Но по-настоящему элегантные типы исключительно ежа спрашивают. Практично, удобно, всюду можешь с ним показаться, даже на свадьбе, потому что он в боковом кармане помещается.

Пан Щепаньяк в конце концов дал себя уговорить. Приобрел ежа и принес его домой. Желая испробовать юмористические возможности животного, пан Щепаньяк ничего никому не сказал, а положил его на стол.

Мучимая женским любопытством жена пана Никодема первая попалась. Схватила ежа и, как подрезанная лилия, без чувств повалилась на пол.

Пан Щепаньяк смеялся до слез, но смех его сразу замер, потому что пани Щепаньяк, совладавши с нервами, вскочила с пола и разбила на голове у остроумного мужа миску с красным борщом и ушками. Оскорбленный пан Никодем ответил ей глубокой тарелкой с картофелем.

И так уж сложилось, что последующие снаряды, повыбивав стекла, стали падать на улицу и задели случайного прохожего.

Эта милая история с ежом попала в судебную коллегию, которая присудила пана Щепаньяка и его супругу к уплате солидного штрафа.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Вагон для курящих ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ф-фу! Нет сил находиться в этом трамвае! Что за мерзость! Задохнуться можно! Настоящая коптильня, — громко возмущалась в прицепном вагоне трамвая номер шестнадцать какая-то гражданка в шубе из каракулевых лапок. Остальные пассажиры, видимо, были с нею согласны, так как все они возмущенно поглядывали в сторону двух курильщиков, сидевших в стороне.

Однако те не реагировали на замечания и еще больше дымили, заполняя вагон синими клубами.

— Просто не понимаю, как можно курить такую мерзость, — продолжала гражданка в шубе, — это скорее всего тертая солома.

— Во всяком случае, не из-под вашей двери, — ответил один из курящих.

— Армейское кадило будем курить для уважаемой пани, да? — поддержал его другой нахал.

— Вы могли бы выпускать дым в сторону, а не дымить людям в лицо.

— Выпускать дым в сторону? Каким образом? Что, я ошибка природы или индийский факир? Пускать дым из уха, потому что некой гражданке так хочется! Но я еще пока этому не научился.

— Кто любит свежий воздух, пусть ездит верхом на лошади, а не в трамвае, — добавил первый.

— Ой, не могу! Ой, остряк, ой, шутник! Ой, лопну от смеха! Представляю себе, как пани верхом на скаковой лошади едет в кафе на чашку чаю.

Видимо, это было и впрямь очень забавно. Все пассажиры, представив себе пани в каракуле на скаковой лошади, не могли удержаться от громкого смеха.

Оскорбленная дама покраснела, вскочила с места и схватила автора фантазии за нос.

А нужно сказать, что этот орган обоняния был необычайно развитый, так что держать его в руке несколько минут не составляло труда. Свободной рукой рассвирепевшая женщина стала лупить второго неприятеля по чем попало.

Трамвай пришлось остановить, обе жертвы были вырваны из рук беспощадной мстительницы.

Происшествие разбиралось в городском суде. Пани Элеоноре К. за повреждение носа гражданина Давида Шклянца пришлось уплатить штраф в размере тридцати злотых.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1938

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Профессиональный свидетель ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В зал городского суда входит симпатичный гражданин с темной растительностью на лице.

Воспользовавшись перерывом в слушании дела, он обменивается приятными улыбками со старыми завсегдатаями и даже сердечно приветствует рассыльного.

— Добрый день, что слышно? Как здоровьице пана судьи?

— Все в порядке, чувствует себя отлично.

— Это меня очень радует. А как пан секретарь?

— Тоже хорошо.

— Давненько я у вас не был.

— А кто вы такой? Что-то я не припомню.

— Вы меня не знаете? Я свидетель по делу о нанесении телесных повреждений пану Миндальскому паном Белясом. Не помните? Удивительно. Вот уже два года я прихожу сюда и жду. Может быть, сегодня дождусь, кто знает?

Свидетель подсел к двум посетителям и повел с ними приятную беседу.

Тем временем вошел суд. Разбиралось какое-то дело о краже, но вот наконец…

— Обвиняемый Ипполит Беляс, свидетели Миндальский, Майхржак и Розенпик! — провозгласил судья.

— Пан Белясек, пойдемте, пан судья нас просит, — говорит симпатичный пан своему соседу и вместе с ним подходит к судейскому столу.

Свидетели приносят полагающуюся присягу, после чего следует сакраментальный вопрос:

— Фамилия?

— Я уже говорил вам добрых десять раз… у пана секретаря записано.

— Что за разговоры! Прошу отвечать на вопрос.

— Все сначала? Пожалуйста: Розенпик.

— Имя?

— Соломон.

— Занятие?

— Свидетель.

— Я спрашиваю, чем вы занимаетесь?

— А я уже сказал — свидетель.

— Я спрашиваю не об этом деле, а о вашей профессии.

— Пан судья, дорогой, а я вам о чем говорю? Вот уже два года, как я ничего не делаю, только хожу сюда за свидетеля, так разве это не мое занятие? А что же тогда?

Один раз заболел пан Белясек, дело отложили. В другой раз забыл явиться пан Миндальский, мы опять пошли по домам.

Когда пана постового взяли в школу, чтобы выучить его на старшего полицейского, началось настоящее несчастье.

Мы стали играть в прятки. Когда один показывался, то другой прятался. И вот я уже два года хожу.

— Сегодня дело будет рассмотрено.

— Дай боже!

— Ну, как это было? Что вы видели? Кто кого ударил в трамвае номер семнадцать четвертого июля тысяча девятьсот тридцать четвертого года? Беляс Миндальского или наоборот?

— Пан судья, минуточку, я не могу говорить.

— Почему?

— Меня смех душит.

— Это еще почему?

— Анекдот! Я же ничего не видел. Я не тот Розенпик.

— Это как так, ведь вас зовут Соломон?

— Ну и что! В Варшаве, может быть, сто, может быть, двести Соломонов Розенпиков. Почему выбрали именно меня, не знаю, может, потому, что я недалеко живу.

— И вы не знаете ни обвиняемого, ни пострадавшего?

— Теперь знаю, мы уже давно с ними подружились, вместе лотерею содержим, но познакомились мы здесь, у вас в суде.

Установив ошибку, суд освободил пана Розенпика от свидетельства, но оштрафовал пана Беляса на двадцать злотых за бывшее оскорбление нынешнего сердечного друга.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1931

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Сардинки дешевле ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пан Станислав Петрушка, присяжный холостяк в возрасте сорока шести лет, начал неожиданно ощущать тяжесть одиночества. Свою печаль он излил знакомому, пану Алойзы Бискупскому, человеку, который не из одной печи хлеб ел.

Пан Бискупский подумал минуту и сказал:

— Действительно, когда мужчина женатый, он свои удобства имеет под углом зрения харчей, постирушки и, как это говорится, сознательного обряда.

А холостяк бегает, как кот по городу, ни тут дом, ни тут халупа. Обшарпанный, пуговицу никто ему не пришьет. В квартире также, само собой, грязь невозможная.

— И одиночество… слова сказать не с кем, — добавил со слезами на глазах взволнованный своей судьбой пан Петрушка.

— Действительно, но, с другой стороны, вернешься домой в третьем часу утра грязный, подгулявший, и законная жена тебе мордобоя не учинит.

— Не каждый мужчина позволит любимой женщине себя по голове стукать.

— Так-то оно так, но если уж жена возьмет в оборот — не каждый выдержит. Жена имеет право слова, и ты хочешь не хочешь, а слушай. Или остается поступить, как тот сапожник с Торговой, что перед войной жену ремнем придушил за то, что она его первый сон прервала, когда он усталый пришел домой. Теперь она на Брудне отдыхает, а он в тюрьме.

— Таким образом, я вижу, что женатое состояние не для меня.

— Уж проще собаку завести. Собака — лучший друг человека. Бывают собаки сообразительнее людей. Такие и за домом присмотрят, и прислужат, и через палку прыгают. Придут ли гости или на гулянье с собакой выйдешь, всюду имеешь почет.

— Только вот залезает, дрянь, под кровать и лает.

— И укусить может. Я читал в «Курьере», что в Америке одна собака сто двадцать особ покусала. Потом все поголовно стали лаять.

— Конечно, кот вернее.

— Известно. И красивый, холера. Мордочка такая симпатичная.

— Только глаза фальшивые.

— И по углам гадит.

— Был случай, когда кот ксендза загрыз за то, что тот храпел.

— Попадается дрянь и среди котов.

— Для человека нервного лучше всего золотая рыбка.

— Это точно. Рыбка не лает. Покупаешь себе круглую банку, наливаешь воды, камешки на дно бросишь, немного ряски или тоже какую-нибудь растительность. Впустишь самое большое три рыбки и часами можешь наблюдать.

— Тихонькие, одной водой живут и никакого шума не поднимают.

— Но дорогие. Одна штука в модном японском фасоне до сотни может стоить.

— Что вы говорите? Сардинки и те дешевле.

— Так, может быть, велим принести…

— Можно!

Весь этот разговор происходил в баре на Камьонке. Собеседникам принеслибольшую коробку португальских сардинок и соответствующее количество водки. Они были очень довольны своим выбором, но последняя сардинка оказалась испорченной, из-за чего они перевернули буфет и поломали играющий шкаф.

Суд приговорил их за это к двум неделям ареста и возмещению убытков на сумму пятьдесят злотых.

Пан Петрушка, выслушав приговор, обрадовался. Он заявил, что могло быть хуже, потому что женитьба — это арест, который длится иногда целую жизнь, а денег стоит целую уйму. Во всяком случае, сардинки дешевле!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1936

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Интеллигентные люди тоже имеют недостатки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Прошу встать, суд идет!

— Открываю заседание городского суда. Слушается дело о выселении Аполонии Калицинской и других лиц из дома Славомира Танценблюма. Пан Танценблюм, вы настаиваете на своем иске?

— Что значит настаиваю? Я очень настаиваю и прошу о принудительном выселении, так как пани Калицинская не только не платит, но еще нарушает спокойствие при помощи своих жильцов.

— Во имя отца и сына! Нарушение спокойствия при помощи таких интеллигентных людей? Что это пан хозяин говорит?!

— А вы кто такая?

— Я Калицинская, Аполония, урожденная Тжепалковская, а эти люди — мои квартиранты. Я умышленно всех их привела, чтобы пан судья с ними лично познакомился и убедился, какие это милые и благовоспитанные люди. Тот блондин с бородкой — пан Гебасевич, литератор, поэт, за ним стоит пан Струдом, бухгалтер.

— Хватит об этом. Итак, вы заявляете, что эти люди не нарушали спокойствия в доме?

— Пан судья, любимый, они же интеллигентные люди!

— Возможно, они и интеллигентные, но творят бог знает что! В общем, хватит, свидетель все покажет.

— Имя и фамилия свидетеля?

— Валентин Графин, прошу его допросить.

— Занятие?

— Дворник.

— Что свидетель знает об этом деле?

— Ну, я-то все знаю. Квартиранты пани Калицинской, нет слов, люди приятные, но только каждый в отдельности. Вместе — не дай бог никому. Нарушают тишину и загрязняют лестницы при помощи своих гостей, так что страшно посмотреть. А гости к ним сходятся целыми кучами, почему — не могу знать.

К этой молодой панюсе приходят два типа. Кажется, на предмет неморальности. Но я при этом не был, меня это не касается. Только появляются они в пьяном виде и на парадной лестнице плачут горючими слезами вроде от сердечной ревности, а потом урны переворачивают.

А эта пожилая пани имеет сестру с собакой. Ну, если бы это была собака! Я уже пятьдесят три года на свете живу, а такую дрянь еще не видел. Все лестницы от первого до последнего этажа ей разукрасить ничего не стоит. Откуда только у нее берется, не знаю.

Этот пан, блондин, холостой, человек тихий, только ему детей то и дело под двери подбрасывают, один раз даже в колясочке на рессорах.

Правда, он всегда выпутывается, а мне работа, то в комиссариат гоняю, то в ясли.

А вот про этого толстого низкого пана я плохого слова не скажу, порядочный квартирант, потому что редко когда дома сидит. Только его выпустят из Павиана, как тут же забирают в Центральную тюрьму, и так почти целый год. Одни говорят, что политикой занимается, а другие — что какие-то там чеки писать любит… Спокойный человек, но только полиция ночью к нему часто-густо звонит, а вставать должен я.

Остальные, само собой, семейство регулярное, только что свои недостатки тоже имеют…

Как нетрудно догадаться, вышеприведенный текст — это не скетч из первого отделения программы «Банды» или «Большого ревю», это жизнь, схваченная в судебном зале. Заканчивается такая сценка обычно либо принудительным выселением, либо примирением сторон. В этой — наступило примирение. Квартиранты сложились и уплатили пану Танценблюму часть задолженности. Домовладелец взял назад свой иск, и все в наилучшем настроении разошлись к своим повседневным занятиям.

⠀ ⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀ ⠀ Таинственная кража ⠀ ⠀

— Обвиняемый Стул Станислав! — возгласил судья, посмотрев в зал.

Никто, однако, не отозвался, никто не направился с вытянутой физиономией в сторону судейского стола.

Секретарь суда повторил фамилию подсудимого, добавив:

— Дело помер шесть по списку.

Тогда с третьей скамьи встал упитанный шатен с усами а ля Вильгельм II и, удивленно покачивая головой, подошел к судье.

— Вы Стул? Почему сразу не отозвались? Признаете ли вы себя виновным в краже сметаны по жалобе Зенобиуша Кивайки?

Вместо ответа шатен поглядел на судью вытаращенными глазами, после чего схватился за голову, словно опасаясь, что она лопнет. И только минуту спустя выговорил, икая:

— О господи! Что тут делается? Кто это натворил? Это же все перевернуто вверх ногами! Никто ни у кого никакой сметаны не украл, и моя фамилия не Стул. Напротив, у меня из-под жены украли венский плетеный стул.

— Ну, а со сметаной как было?

— А Сметана это именно я и есть. Фамилия у меня такая.

— Как так? Ведь сметана являлась собственностью потерпевшего Зенобиуша Кивайки?

— По какому праву, пан судья, я могу стать собственностью Кивайки, если он у меня стул украл из-под жены? Тут кто-то что-то напутал.

Судья, не в силах понять, о чем идет речь, попросил шатена подробно изложить дело.

— Детально это было так: моя жена Пеляся сидела на стуле перед домом и смотрела перед собой.

— Это как же, прямо на улице?

— У нас на Торговой это принято. Так вот, она сидит и смотрит. В это время является пан Кивайко из нашего дома и начинает с нею разговаривать. Ни с того ни с сего он подымает руки вверх и кричит: «О-о-о-о!»

Моя жена, как особа дамского пола, само собой разумеется, любопытная, подумала, что пан Кивайко ей что-то показывает. Ну, конечно, она встала и стала таращить глаза на небо, но там ничего не было. Она рассердилась и со всех сил уселась обратно… на камни. Потому что стул из-под нее уже украли.

Стул свистнул пан Кивайко. А жена три дня лежала в кровати с компрессом под клеенкой потому, что она отбила себе тыльную часть тела. Поскольку стул был от дюжины и теперь в комплекте недостача, я пошел в комиссариат и все объяснил, а кто там все переиначил, я не знаю.

— По пути в комиссариат вы случайно не завернули в пивную?

— Завернул. Я там искал шурина, чтобы с ним посоветоваться.

Судья счел загадку выясненной. Объяснение пана Сметаны в комиссариате было сделано им в состоянии некоторой туманности. Отсюда и произошла путаница.

Дело было переслано обратно в комиссариат, куда пан Сметана должен был явиться в семь часов утра, по возможности натощак.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1938

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Пассажир с трубой ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В переполненное до отказа купе пригородного поезда втиснулся еще один пассажир, на плече у него был странный сверток, напоминавший загнутую с одного конца трубу.

Оригинальная форма обернутого газетами багажа не давала возможности новому пассажиру удобно поместиться в купе, и, пока он пытался установить равновесие, шляпы так и летели с голов его попутчиков.

— Держите, пожалуйста, ваш багаж немного выше!

— Нет уж, пожалуйста, держите его ниже!

Так кричали разные пассажиры в зависимости от их собственного роста.

Несмотря на трудность своего положения, владелец трубы сохранял невозмутимое спокойствие и равновесие, разумеется, в той степени, в какой это позволяли ему винные пары.

Он смотрел затуманенным взглядом в окно и очнулся, только когда поезд миновал станцию Кобылка.

— Нааа-право, налево раасступись! Я тут выхожу, — крикнул он с легкой икотой.

— Вы здесь не выйдете, потому что этот поезд здесь не останавливается, — сказал кто-то со стороны.

— По какому праву не останавливается… если я еду до Кобылки.

— Даже хотя вы и едете до Кобылки, поезд здесь не остановится, потому что он дальнего следования.

— Ну это мы еще посмотрим. Кондуктор! Останови поезд! — обратился подвыпивший пассажир к железнодорожнику, который вошел в купе.

— По какой причине?

— По той причине, что я еду в Кобылку.

— Тогда вам придется пересесть в Тлуще на поезд, идущий в обратную сторону.

— Что? В Тлуще? В какой Тлуще? Останови поезд и поворачивай назад в Кобылку.

— А это по какой причине?

— А по той, что мне некогда, я еду с трубой на свадьбу к братишке… к Метику еду… понимаешь?

— А какое мне до этого дело?

— Должно быть до этого дело, потому что у Метика есть печка, а трубы у него нету и гостей нельзя будет угостить. Я от своей собственной печки трубу с коленом оторвал и везу братику. Ну, давай тяни за тормоз.

Публика в купе прислушивалась к разговору с явным удовольствием. Какой-то тип в белом льняном костюме начал подшучивать:

— Действительно, почему поезд не останавливается, если гражданин должен выйти. Я тоже требую остановить. У меня болит голова, и я хочу сбегать в аптеку за порошками.

В ответ на это раздался общий смех.

Выпивший гражданин грустно смотрел с минуту на окружающих, после чего взял трубу за колено и завопил:

— Ах, вот вы как! Вы из кого дурачка строите? Из старшего дружки, который на братишкину свадьбу едет?

Выпалив это, разозленный пассажир хлопнул своим багажом типа в белом льняном костюме.

И тут произошла штука совсем неожиданная: одетый во все белое тип в одну минуту превратился в настоящего негра в черном костюме.

К сожалению, никто не сумел насладиться этим удивительным явлением, потому что последующие удары трубой по головам окружающих наполнили все купе тучами сажи, густо посылавшейся из потревоженной упаковки.

Поднялся страшный крик и кашель. Ослепленные пассажиры стали выскакивать из купе со скоростью ста километров в час. А когда поезд наконец остановился, виновник скандала промаршировал к полицейскому посту в сопровождении нескольких пострадавших. Издали можно было подумать, что это группа трубочистов спешит после горячей работы к своим домашним очагам.

Составили протокол. «Трубочисты» поехали дальше, а свадебный шафер заснул под арестом, прижав к себе трубу с коленом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1939

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Преемник Фойка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пан Константы Худек, мебельщик, любитель-спортсмен, мечтал заменить Фойка на беговой дорожке.

Поскольку днем пан Худек не располагал ни временем, ни местом для тренировки, он решил тренироваться по ночам во дворе дома, в котором жил.

Он смастерил себе соответствующий спортивный костюм, укоротив наполовину теплые кальсоны. Верхнюю часть тела украсила штучная жилетка. Костюм получился мировой, предоставлял большую свободу движениям и, главное, ничего не стоил.

И все же он стал причиной поражения пана Худека и, увы, не во время спортивной борьбы, не на глазах у тысяч возбужденных зрителей, а еще в период первых тренировок.

Однажды ночью, когда спринтер седьмой раз огибал во дворе мусорный ящик, из своей квартиры выбежал другой жилец этого дома, некий пан Кароль Шипульскпй, и обойным молотком нанес спортсмену несколько серьезных повреждений, подробно зафиксированных позже районным врачом.

Вскоре этот документ очутился на судейском столе, пополнив вместе с другими официальными бумагами дело «Худек против Шипульского».

На вопрос судьи, как происходило дело, пан Шипульский попытался оправдать свой поступок такими словами:

— Я не имел другого выхода. Должен подчеркнуть, что я человек нервный, а моя постель находится у самого окна. Поэтому каждый раз, когда пал Худек пробегал мимо, сияние его белых егерских кальсон проникало в комнату и, как вы сами понимаете, не давало мне спать. Вполне деликатно я обращал на это внимание пана Худека не раз и не два: «Честью прошу, не бегайте в кальсонах под окнами, потому что вы сон гоните прочь от глаз». А он никакого внимания и продолжал бегать как ни в чем не бывало. Вряд ли и даже сам высокий суд поступил бы иначе в такой ситуации.

— Признаете ли вы, что ударили поврежденного несколько раз каким-то твердым предметом, нанеся ему шрам протяженностью в полтора сантиметра?

— Прошу прощения у высокого суда, — вставил побитый спортсмен. — Ударить он меня, верно, ударил, но ни в какой такой шрам, а прямо в морду.

— А вы спокойно сносили удары? Он вас бил, а вы терпели, как овечка? — обратился к пану Худеку защитник обвиняемого.

Пострадавший возмутился:

— Прошу высокий суд обратить внимание! Если пан адвокат будет меня оскорблять и собачить овечкой, я попрошу отложить разбирательство. Я для уважаемого никакая не овечка, и со мной лучше не заводись, пока я тебе не сказал, кто ты такой.

Не известно, чем бы этот неприятный инцидент кончился, если бы не вмешательство судьи, который объявил слушание законченным. Приговор гласил:

«Гражданина, нанесшего побои любителю спорта, заключить под арест сроком на семь дней. Пана Худека обязать тренироваться в черных брюках».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Человек без нервов ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Видишь, Манюсь, там под каштаном сидит пижон в котелке?

— Вижу. Кто это?

— Некий Калинощак. Подойди к нему и дай ему в зубы.

— Что я, дурак? Чтобы он мне сдачи дал!

— Он даже пальцем тебя не тронет.

— Почему?

— Он изображает из себя человека без нервов. Мы с ним поспорили, что любой сопляк придет, даст ему в зубы, сделает с ним что пожелает, а он ничего. Все вынесет. Это такой новый спорт, или, точнее, салонная игра.

— Липа.

— Чтоб я пропал, если вру. Мне нужно, чтобы он проиграл. Если он только пошевелится, выигрыш мой, а я тебе часть отвалю.

— Ладно!

Вышеприведенный разговор вели на Беляпах на второй день Зеленых Праздников два добрых знакомых — Францишек Баранский и Мариан Собчак.

Пан Мариан снял пиджак, подошел к каштановому дереву, собрался с силами и дал по уху человеку без нервов.

Через минуту он возвратился с головой, перевязанной скатертью, и сказал:

— Не выдержал, гад, даже первого удара. Бутылкой лимонада меня по голове треснул. Давай долю.

— Иди отсюда ты, молокосос с челкой, ты какого-то чужого пана без всякого смысла стукнул. Я же тебе объяснял, что Калинощак в котелке сидит, а тот был с голой головой. Шуруй еще раз.

— Который твой? Тот, что крутым яичком закусывает?

— Именно!

Пан Мариан пошел еще раз, по теперь для верности спросил указанного гражданина:

— Это вы живой автомат изображаете?

Гражданин в котелке кивнул головой.

— И вы не пошевелитесь, если по носу получите, а также и в зубы? Или французским способом по лбу? Ну так вы, пан, не знаете моей руки!

Тут пан Собчак дал человеку с железными нервами сперва в нос, потом в зубы, потом по голове и еще без предупреждения добавил ему удар под ложечку.

До этого совсем хладнокровный, пан Калинощак встал, схватил пана Манюся за галстук и начал бить его головой о пень столетнего каштана.

Прибежал пан Баранский и стал разнимать дерущихся.

— Калинощак, что случилось? Отпусти человека, ты проиграл спор, давая деньги и успокойся.

— Я не проиграл. Условия конкурса нарушены. Ты что, не видишь, что он сделал? Соль мою рассыпал в понедельник. Теперь я буду целую неделю ссориться с женой!

Оказалось, что паи Калинощак был человеком суеверным. Он умел держать свои нервы в подчинении, только пока дело касалось его лично, но когда пан Мариан в запале задел ногой стоявшую на импровизированном столе солонку и учинил таким образом покушение на спокойствие домашнего очага, даже стальные нервы Калинощака не выдержали.

Противники не согласились с этим доводом, разрешение спора было поставлено на принципиальную высоту.

В движение пришли бутылки, палки, телячья ножка, даже граммофон. Набежала полиция. Дежурный врач перевязал всех трех панов, которые целый день проспали в кутузке.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Развлечение в обществе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Был жаркий летний воскресный день. В изысканном салоне в доме доктора Р. по улице Вольной сидела элегантная пара.

Она — золотистая блондинка в кружевном пеньюаре, с явным беспокойством всматривалась в красивое, но бесконечно скучное лицо мужчины, который, продолжительно зевнув, сказал мелодичным голосом:

— Скука — это как большое несчастье. Если бы я знал, что панна Франя сегодня не сможет выйти, ни за какие деньги я бы сюда не пришел. А так что? Обед рубанул, а законы высшего общества не позволяют сразу после еды собраться и уйти. Если бы я не был человеком воспитанным, давно бы оставил панну Франю и пошел себе, а так вынужден мучиться в квартире, на кой черт, не знаю. Из-за горячей любви?.. Просто не знаю, что делать…

— Может быть, поставить на граммофоне «Маленькую женщину»?

— А иди ты, панна Франя, с «Маленькой женщиной». Я не люблю крошек-недоростков, по мне, женщина должна быть, как это говорится, в теле, должна иметь вес.

— Ну в связи с этим, может быть, почитать пану Нарциссу какую-нибудь книжку?

— Читай, панна Франя, посмотрим, может, из этого что-нибудь получится.

Блондинка вскочила с кресла и подбежала к книжному шкафу, но оказалось, что хозяева, уезжая за город, книги заперли. Разочарование, отразившееся на лице панны Франи, через минуту рассеялось. Видимо, она что-то вспомнила, так как быстро побежала в кухню.

Через минуту оно вернулась с прекрасно переплетенной толстой книгой. Блондинка улеглась в соблазнительной позе на тончал и начала читать.

«Зразы а ля Нельсон с грибами. Берете кило фарша, делаете из него зразы, обрызгиваете уксусом, укладываете в кастрюлю и тушите на медленном огне…»

— Хватит! Зразы а ля Нельсон блюдо зимнее, летом оно никого не интересует. Прочитай лучше о раках по-русски.

Блондинка с обиженной миной перевернула несколько страниц и, отыскав желаемый фрагмент, снова начала читать.

Но лицо пана Нарцисса становилось все более мрачным.

— Нет, к черту с таким чтением. Спотыкаешься, панна Франя, заикаешься, тянешь этих раков так, что все внутренности переворачиваются. Да, приготовить то или другое у тебя получается, но для чтения… мало в школе училась.

— Ну, так, может, поджарить пану Нарциссу немного пирожков?

— Человек не лошадь, чтобы целый день жратвой заниматься.

В глазах панны Франп отразилось правдивое огорчение, замигали в них даже бриллианты слез. Но внезапно сквозь слезы она увидела стоящий на письменном столе телефонный аппарат.

— Я знаю, что мы будем делать. Позвоним по телефону.

— Кому?

— Маришке, которая у инженера на втором этаже служит.

— На кой черт? О чем, интересно, мы этой надушенной бульоном даме рассказывать будем? Телефон — необходимая вещь, только если мы хотим кого-нибудь обложить как следует, а лично не имеем храбрости, потому что боимся, как бы он нам по морде не дал. Также, само собой, развлечение в обществе можно иметь через телефон, вызывая пожарную команду или скорую помощь. Но это развлечение небезопасное, за решетку можно за него угодить и даже на штраф налететь.

Но панна Франя ужо не слушала предостережений скучающего мужчины. Она припала к телефону и за десять минут привела в движение все кареты скорой помощи, направив их по самым разнообразным адресам.

Пан Нарцисс посветлел и даже смеялся до слез. Это было действительно мировое развлечение. Они веселились до поздней ночи и расстались в самых дружеских отношениях.

Но на другой день, когда вернулись хозяева, панна Франя потеряла хорошее настроение и место. Скорая помощь отнеслась к шутке серьезно и, выявив телефон остроумных шутников, подала на доктора Р. в суд.

А еще говорят, что поляки обладают чувством юмора.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1936

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Девушка и голубь ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У Евгениуша Мухи и Флорнана Валендзика были две одинаковые страсти: голуби и первоклассно покрашенная блондинка Аурельция Беднарек.

Девица одинаково охотно поглядывала на обоих соперников, справедливо деля между ними свои свободные минуты и невинные ласки.

Соперники знали друг о друге, косились друг на друга, но в глубине души были рады, что внушительные расходы, связанные с удовлетворением дорогостоящих желаний их подруги, они делят пополам.

И все обстояло бы наилучшим образом в двух милых домиках на улице Розбрат, если бы не случайность, а кто знает, может, желудочное недомогание одного из голубей.

Однажды, находясь с визитом у пана Мухи, панна Аурельция стояла посреди комнаты и, как Зося из «Пана Тадеуша», пухлой ручкой бросала золотые зерна пташкам.

Голуби воркуя, расхаживали по полу, садились на плечи прекрасной гостьи, кружились, трепеща крыльями над ее золотой головкой.

Это была обворожительная картинка: пан Муха, сидя на кровати, с удовольствием смотрел перед собой, не знай кто ему дороже: породистые голуби, среди которых были экземпляры, стоившие по пятнадцати злотых, или панна Аурельция.

Внезапно произошло нечто неожиданное. Девица, поглядев на свое плечо, на котором за минуту до этого сидел красивый голубок, вскрикнула с горечью:

— Ах ты, горохом кормленный, самобрейкой с хвоста подрезанный, что ты натворил! Все платье мне обесчестил! Нет, я его, дрянь этакую, прикончу! Будет из него бульон.

С этими словами Аурельция схватила кочергу и начала гоняться за голубем по комнате.

Евгениуш с минуту боролся с собой, но но выдержал, вскочил с места, схватил девушку за копну золотых волос и подбил ей левый голубой глаз.

— Из кого бульон? Из моего сизого бульон! Не дождаться тебе, чтобы ты голубя-медалиста с макаронами сварила.

И рассерженный голубевод занялся другим глазом Аурельции.

Чтобы стал понятным гнев пана Мухи, следует добавить, что подвергшийся преследованию голубь действительно был награжден когда-то главной медалью на Волувце.

Пораженная поведением пана Мухи, панна Аурельция швырнула кочергу на землю и крикнула:

— Если бы ты, скотина, имел воспитание, ты бы знал, что голубь должен в голубятне сидеть, а не летать по квартире и любимых женщин обделывать! Но раз ты хам и жлоб, то сиди со своими голубями! А я пойду туда, где меня уважают.

И ушла.

Пан Муха знал, что это значит. Его соперник, проживающий напротив, имел красивую зеленую голубятню.

Ничего удивительного, что в ту же ночь пан Евгениуш прокрался во двор пана Валендзика, выпустил всех голубей, а голубятню уничтожил. Пан Валендзик, проинформированный обо всем панной Аурельцией, подал в суд. Будет интересное дело.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1936

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Судья с локонами ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Время от времени раздаются голоса, что должности городских судей нужно предоставлять женщинам.

Противники этого утверждают, что тогда некоторые судебные заседания будут выглядеть так:

Судья быстрым движением тюбика освежил помаду на губах, попудрил носик, поправил непослушные светлые локоны вокруг берета, после чего нажал кнопку звонка.

— Прошу встать, суд идет! — воскликнул курьер прерывающимся голосом и обратился к милиционеру: — Лопнуть со смеху можно, посмотри на клиентуру.

Действительно, на лицах завсегдатаев судебного зала застыло неописуемое удивление.

— Что это! Гражданка вместо судьи?

— Как видно, сам занят и жену прислал: «Сбегай, Маня, — говорит, — или ты, Зося, в суд и разбери там несколько дел, а я попозже подойду». Это хорошо, когда в семье кто-нибудь помочь может.

— А по-моему, липа это, а не суд. Равноправие и дамская конференция, — шепнул обвиняемый в неприличном поведении в общественном месте пан Константы Сметанка свидетелю по своему делу, пану Валерию Беласу.

— Что будет с нами? Как отец семейства, я женщин уважаю и не сумею рассказать, что и как было, — разволновался пал Белас.

— Слушается дело по обвинению Константы Сметанки. Слово имеет свидетель Белас.

— Мы просим уважаемую пани судьиху подождать, пока придет ее уважаемый супруг. Это дело не подходит для дамского суда.

— Может, пока пани судьиха за что-нибудь другое возьмется, — подхватил обвиняемый Сметанка.

— Прошу не возражать! Свидетель Белас, рассказывайте.

— Но пан Сметанка прав, я ничего не скажу, я сгорю со стыда.

— Вызываю свидетеля для показаний в последний раз.

— Если так, вали, но аккуратно, вокруг да около, — согласился обвиняемый.

— Хорошо, если пани судьиха требует, я скажу, но чтобы пани судьиха на меня не обижалась. Значит, шел я мимо «Полонии» и вижу, что там стоит пан Сметанка и… больше я ничего не скажу…

— Ну и что он там делал?

— Не могу сказать… стыдно…

— В суде стыда не бывает.

— Ну, если в суде стыда не бывает, то пан Сметанка… Прошу дамский суд извинить. Все записано в протоколе, а меня вызвали в качестве свидетеля, — закончил с отчаянным усилием свидетель Белас.

Зал взорвался смехом. Судья с румянцем на щеках пишет приговор, согласно которому обвиняемый подвергается штрафу в размере ста злотых.

Свидетель Белас сочувственно пожимает руку осужденному.

— Если бы нормальный судья судил, он бы не оштрафовал человека за канализационную неморальность…

— Что говорить! Женщина мужчину никогда не поймет. Телесная автономия у нее не такая…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1946

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Воздушная катастрофа ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Каждая моментальная фотография — только сто злотых, все равно, отдельно или с семьей!

— На декорации свободно умещаются двенадцать особ и четверо детей!

— Фотография — это память, которая остается на вечные времена. Уважаемого пана, очень возможно, возьмет холера, супругу тоже гробовщик прихлопнет лопатой на Бродне, а карточка для сирот останется!

— Сотенка не состояние, а подобный ландшафт — штука приятная и посмертная!

Приблизительно такими словами поощрял клиентов моментальный фотограф Ипполит Нужка, содержавший предприятие на свежем воздухе в Варшаве на Грохове.

Великолепные декорации, захватывавшие богатством красок и смелостью рисунка, изобретательные приставки в виде самолетов, истребителей и бомбардировщиков, автомобиля, мотоцикла, танка и даже подводной лодки привели к тому, что предприятие пана Нужки пользовалось в широких общественных кругах Грохова и Камьонка установившимся реноме и рекордным успехом.

Поэтому ничего удивительного, что пан Зенобиуш Рассолкевич, тамошний гражданин, после женитьбы, сразу от алтаря поспешил со своей возлюбленной в ателье популярного фотографа.

— Пан шеф, в каком фасоне вы нам посоветуете сняться? — спросил он, после того как финансовая сторона была улажена.

— Свадебная фотография в бомбардировщике. Пусть молодожены станут на скамеечку позади декорации и только просунут головы в дырки на полотне. Такой вид послать знакомому — это действительно большая честь. Никто не узнает, что это липа, и все полопаются от зависти, что семейство отправилось в свадебное путешествие в город Лодзь воздушной коммуникацией, в то время как другие вынуждены тащиться из костела домой пешком. На декорациях, как вы видите, в натуральном цвете, кроме самолета, на котором будет фигурировать клиент с супругой, имеется еще река Висла, мост Понятовского и даже в синей дали дом Алкогольной Монополии на Зомбковской улице.

Молодожены, выслушав речь фотографа, улыбнулись друг другу и уже через минуту стояли на скамеечке за декорацией, просунув головы в отверстия.

Пан Нужка подготавливал аппарат, а молодой супруг в это время оглядывал виды, открывающиеся из кабины самолета.

Внезапно он побледнел, судорожно схватился за подрамник и весьма отчетливо начал проявлять признаки воздушной болезни. Увидев происходящее, фотограф отскочил от аппарата и стал кричать:

— Живо вылезай!

Но было уже поздно, воздушная болезнь с неслыханной силой овладела паном Рассолкевичем. Измотанный бурными судорогами, он, сколько ни старался, не мог вытащить голову из отверстия в полотне и залил весь правый берег Вислы от Саской Кемпы до Торговой. Затем он болезненно рванулся и рухнул вместе с декорацией и молодой супругой, погребя под останками самолета фотоаппарат, самого фотографа и около тридцати любопытных.

Эта неприятная история отозвалась громким эхом в суде, куда пан Нужка предъявил иск к пану Рассолкевичу, потребовав возместить расходы в сумме двух тысяч злотых.

Молодой супруг объявил, что его организм не выносит воздушных путешествий, но фотограф доказал, что виною всему была последняя холостяцкая выпивка пана Зенобиуша, и получил удовлетворение на всю сумму.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1948

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Вторую ножку ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У моего приятеля, некоего Утопленнпка Алоизы, была невозможная мозоль на правой ноге. И такая, что ничем ее нельзя было пронять, никакими там мазями и средствами из аптеки или с базара Ружицкого.

Кто-то ему посоветовал, чтобы он прикладывал свежее сало от молодого борова. Но из этого тоже ничего не вышло. Сало вытекало сквозь дырки для шнурков, а мозоль оставалась на месте и мучила, как несчастье. Мало того, что человек страдал, ему еще со всех сторон грозили разные неприятности, потому что стоило в трамвае кому-нибудь даже легонько задеть за мозоль, как неосторожный тут же получал в ухо. Потом судебное дело и отсидка. Сколько раз, как ребенок, жаловался мне Утопленник на свою горбатую судьбу. Наконец меня это растрогало, и я говорю ему:

— Н ты не можешь справиться с этой дрянной мозолью? Если бы я был на твоем месте, я бы отправился на педикюр. Там раз-два, и все в порядке, вырвут ее до кости и конец крику.

Долго мои приятель раздумывал, все боялся идти под нож, но, когда однажды он набросился в автобусе на милиционера и ему грозило дело об оскорблении властей, бедняга сам попросил меня, чтобы я отвел его к педикюрше.

Пошли мы на Хмельную в парикмахерскую. За десять минут Алойзы превратился в заново рожденного. Только крикнул, и мозоли как не бывало. Педикюрша помассировала потом ему ножку, надушила даже и говорит:

— Пожалуйста, другую.

— А на другой нет мозоли, — отвечает Утопленник.

— Это неважно, приведем в порядок и ее.

А он уперся и ни за что на свете не хочет снять ботинок. Ну, тогда и я начинаю его уговаривать:

— Не упрямься, покажи другую ножку.

А он нет и нет. Рассердил он меня в конце концов, и я замечаю:

— Что, у тебя там шесть пальцев, и ты стыдишься? Это, конечно, многовато, но что из этого? Эта гражданочка еще не такие вещи видела. Самое большее, чем ты рискуешь, — это еще двумя злотыми за дополнительный палец. Я тебя субсидирую. Снимай ботинок.

Но он уперся как стена. Быстро оделся, и мы вышли. На улице я его спрашиваю:

— Между нами, мужчинами, скажи откровенно, почему ты не дал другую ногу в обработку? Двусмысленное слово на ней отпечатано, как, у матросов, или какой-нибудь брачный рисуночек?

— Не о том речь. Другую, понимаешь, я не мыл.

— Давно?

— Не менее, не более, как от пасхи.

— Ну, это порядочно. Но почему?

— Не знал, что потребуется.

— А таз у тебя дома имеется?

— Даже ванна.

— Так ты что же, в ванне свиней держишь?

— С чего ты взял! Шампиньоны выращиваю.

— Зачем?

— Имею такую слабость, а чулан тесный, еле-еле уголь в нем помещается. Ванная без окна, шампиньон это любит. Даже света не зажигаю, потому что шампиньон света не любит.

Он был так доволен избавлению от мозоли, что пригласил меня к ларьку на пол-литра, а потом в кино.

Но, принимая во внимание его другую ножку, я отказался. Я подумал: в кино она даст себя чувствовать, а люди будут на меня коситься.

Насколько я помшо, даже древние римляне пользовались ваннами и купались каждый день, как же тут не огорчаться, если теперь в ваннах мы развиваем сельское хозяйство.

А в Риме доходило до того, что, например, жена Нерона в ослином молоке купание себе устраивала. Входит раз Нерон в квартиру, потягивает носом и говорит: что-то тут молочным баром попахивает. Все тут и открылось, а как раз в этот день на завтрак было кофе с молоком. Нерона стошнило, он разнервничался и дал указание жену придушить.

Ясное дело, что каждое преувеличение ни к чему хорошему не приводит. Совершенно не обязательно купаться в молоке, даже в коровьем, достаточно воды.

А уж ножки нужно учитывать как можно чаще и обе, даже еслп и не собираешься на педикюр, в кино или в гости.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1962

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ На Запад! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Встретились мы с шурином Пекутощаком, чтобы на Запад ехать. Чего действительно в Варшаве сидеть, когда на Западе, как известно, свежий воздух и несколько тысяч прудов с рыбами, а ловить ее некому.

Геня поначалу не хотела дать разрешение, но мы взяли ее в оборот, и под конец она согласилась. Мы обещали, что только пронюхаем что и как там, самое большее через неделю за ней приедем.

Получили от нее на дорогу длинное благословение и пятьсот злотых. Захватили с собой две удочки, коробочку с мухами — и в восемь утра в дорогу! С самого начала путешествие сложилось очень удачно. В тот же самый день перед вечером мы уже были на Западном вокзале, но тут встретилось первое препятствие. Билеты на Запад стоили шестьсот злотых, а у нас оставалось только четыреста с какой-то мелочью, остальное разошлось на расходы по прощанию со столицей.

«Что тут делать?» — подумали мы и сидим грустные, как большое несчастье. Но тут шурин вспомнил, что во Блохах живет его приятель, некий Орпишевскпй, который там имеет собственный дом. Решили поехать к нему. Конечно, это еще не настоящий Запад, но, во всяком случае, уже ближе.

Так и сделали. Приятель шурина принял нас, как это говорится, с открытым сердцем. Пробыли мы у него целую неделю и все время только и разговаривали, что о Западе, какие фактически рыбы лучше в тамошних прудах разводить. Я держал сторону фаршированной щуки, шурин хвалил карасей в сметане, а этот Орпишевский утверждал, что на Западе лучше всего получается заливной угорь, и уведомил, что одних нас он на Запад не пустит, поедет с нами, потому что как мы есть неспециалисты, мы можем всю рыбыо расу покалечить.

Но тут появилось еще одно препятствпе. Мы не могли тронуться в путь, так как на рыбные пробы у нас разошлась вся галантерея. У меня не хватало штиблет и брюк, а шурин Пекутощак остался в одной жилетке.

Вдобавок до нас дошли слухи, что Геня по всему району нас ищет. И под мышкой у нее что-то завернутое в газету, очень может быть, это скалка.

Тогда наш хозяин, так сказать, с целью охраны стекол домашнего очага, написал на доске: «Внимание! Не входить. Мины!» и поставил объявление в саду перед окнами. А мы стоим за занавеской и смотрим, что будет дальше. Вскоре появилась Геня, открыв калитку, прочитала рекламу и отскочила как ошпаренная.

Но через час вернулась и привела с собой отряд саперов с драгами. Саперы обшарили шаг за шагом весь садик, написали на стене, что мин нету, и ушли. А мы остались.

Если говорить о деталях, то в свертке скалки не оказалось, там был пест от ступки. Только для нас это не составляло разницы, потому что и так нас увезли домой в больничной карете.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1946

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Четырнадцатый конец света ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В последние дни Геня очень обеспокоена в связи с концом света, который запланирован на февраль. Подружки Гени сообщили ей под строгим секретом, что какие-то там три звездочки, которые должны стоять каждая на своем месте, в феврале самовольно станут одна за другой, как барьеры на гимнастическом стадионе. Луна в потемках за них обязательно заденет, споткнется и завалится насмерть. Это значит — нам насмерть. Лично я, конечно, этого не боюсь. Я старый специалист по концам света. На моей памяти Генины подруги обещали конец света около четырнадцати раз. И каждый раз конец был один: я получал от Гени хорошую взбучку. Правда, каждый раз чем-нибудь другим. После первого конца света Геня прибегла к помощи скалки для теста. Во второй, так как скалки к тому времени вышли из моды, моя жена, которая всегда идет в ногу с прогрессом, воспользовалась жестяным роботом для приготовления макарон. Робот был отечественной конструкции. Макароны приготовлять не хотел, и Геня разбила его о мою голову. О других случаях мне бы не хотелось вспоминать. Скажу только, что каждый раз я получал взбучку из-за того, что конец света откладывается. Как будто это зависело от меня.

Дело в том, что мы с шурином Пекутощаком были жертвами науки и верили, что это косметическая, нет — космотическая, нет — космическая катастрофа действительно наступит. Перед первым концом света мы продали Генино пуховое одеяло на верблюжьей вате. Шурин мне объяснил, что в раю оно нам не потребуется, потому что там тепло. А в аду тем паче.

Перед вторым концом света мы спустили швейную машину. Поскольку на том свете Геня не станет обшивать ангелочков, ей такая мебель ни к чему. Но больше всего Геня оплакивала телевизор, который мы пустили в дело года два назад, когда на солнце появились какие-то пятна. Пятна на солнце исчезли, но у нас с шурином они долгое время красовались под глазами.

Так что теперь я стал неверующим.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Печатными буквами ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В те дни приятель мой — некий Росолек Алойзы, проживающий в настоящее время в городе Лодзи, вступил в так называемый брачный профессиональный союз. Поначалу мы с шурином Пекутощаком старались объяснить ему, что к чему. Даже скопировали для него письма в таких словах:

«Лойзек, что ты делаешь? Домашнего прокурора в нейлонах тебе не хватает? Если ты ищешь кассира для подсчитывания денег, так пришли свое жалованье нам, мы тебе его сосчитаем».

Но, поскольку не было над ним опеки на месте, жил он один в чужом городе, позволил хлопец какой-то журчащей вдове или даже разведенной себя забагрить и превратился в тряпку.

Нам ничего не оставалось, как только послать ему телеграмму с сердечными поздравлениями. Мы пошли на почту, купили бланк за двадцать грошей и написали на нем в рифму:

⠀ ⠀

⠀ ⠀

Мы отдали это дамочке в оконце, я стал отсчитывать деньги, а она тем временем бросила взгляд на нашу поэзию и отодвигает бумажку обратно.

— Недействительно. Надо печатать.

— Как это печатать?

— Должно быть написано печатными буквами.

— За что, уважаемая, вы нашего товарища оскорбляете?

— Что это значит?

— А то это значит, что, как видно, вы его принимаете за жлоба без высшего образования, который только по-печатному умеет читать. Дайте книгу жалоб.

Вы думаете, она дала? Нет, только объяснила нам, что на этот счет есть распоряжение Министерства связи за номером таким-то и таким.

Ничего не поделаешь, мы купили другой бланк и начали печатать. Пекутощак ставил буквы, а я макал перо в чернила. Устали, как черти. Шурин даже сбросил пальто и закатал рукава, а я был весь мокрый.

В общем, получилось довольно красиво, только не все буквы можно было прочитать. Посмотрел я на телеграмму и в конце концов спрашиваю:

— Скажи мне, Фелюсь, что эти пиявки означают, и зачем ты их тут наставил?

— Это какие пиявки?

— Ну, эти.

— Это никакая не пиявка, это буква «с».

— Что ты говоришь, я ее не узнал. Ну, а этот гребень?

— Какой гребень? Это печатная буква «Е». Палочка и боковые кронштейны.

— Насколько мне не изменяет память, буква «Е» имеет три кронштейна, а ты их намахал целых восемь.

— Кто их там станет считать?

— Ну, а это пустое место?

— Это пустое место образовалось потому, что я не помню, как пишется печатное «Л».

— Я тоже не помню. А ну-ка выйди на улицу и посмотри где-нибудь на вывеске.

Шурин вышел, но возвратился ни с чем. «Универмаг», говорит, есть, «Гастроном» есть, «Сберкасса» есть, а «Л» нигде нет.

— Может, где-нибудь лыжи продаются, там должна быть буква «Л» на вывеске.

— Ты что, сумасшедший? Где ты видел, чтобы лыжи продавались зимой?

Из-за этого нам пришлось сдать телеграмму с пустым местом. Но телеграфистка опять скривилась, что, мол, на греческом языке телеграммы не принимаются. Действительно, некоторые буквы были перевернуты, а некоторые лежали словно под мухой. Черное отчаяние охватило нас с шурином, мы уже хотели рукой махнуть на всю эту затею, на телеграмму и на Росолека, но какой-то пожилой гражданин сжалился над нами. Он специально с этой целью там находился и на пишущей машинке отстукивал за мелкую оплату телеграммы для непечатных посетителей. Нам недолго пришлось ожидать, самое большое с полчаса, и нас обслужили на большой палец. На этот раз телеграмму дамочка приняла и объяснила нам, что это необходимо во избежание ошибок.

Потому что раньше было, например, так: один зять послал телеграмму теще: «Рад весьма сыну. Целую, Ваш Витя». А теща получила: «Разбил машину. Целую вышлите», и тому подобное.

Теперь такое не случится. И действительно, наша телеграмма дошла в образцовом порядке.

А Росолек на нас обиделся. Оказывается, телеграмма пришла на траурном бланке с черной обводкой и скрещенными пальмовыми ветвями. Стоило обижаться на такую мелочь…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Пекутощак меняет фамилию ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Шурин Пекутощак объявил желание переменить имя и фамилию на Адам Мицкевич. С этой целью он подал заявление. Прошел год, мы уже думали, что будем иметь своего Мицкевича в семье, но в последнюю минуту сейм шурину отказал. Был большой спор между депутатами, и в конце концов они вынесли такое решение: «Каждый гражданин имеет право копаться в фамилиях, как в грушах на прилавке, никто не может никому запретить называться Радзивиллом, Потоцким, Веделем, Рабиновичем или даже братьями Пакульскими, но только не Мицкевичем, Прусом или Жеромским». Стало быть, писатели теперь берут верх над князьями, графами и частной инициативой.

Но шурин не сдался и подал другое заявление, на этот раз с просьбой разрешить ему в дальнейшем именоваться Александром Македонским. Ответ был снова отрицательный. Фамилий высших военных также касаться не рекомендовалось. Раньше, может, это и разрешалось, но теперь сейм не позволяет.

Шурин махнул рукой и отпоролмонограмму. Таким образом, выяснилось, из-за чего он старался. Дело в том, что недавно он купил на рынке демисезонное пальто, на подкладке которого была вышита монограмма «А. М.». Тогда шурин решил изменить имя и фамилию, чтоб никто не мог заподозрить, что это пальто краденое.

Мы посоветовалп ему назваться Антони Муха, но он ответил, что это ему не подходит, потому что он занимает общую квартиру с неким Пауком. Мальчики во дворе будут кричать: «Пане Муха, вас ищет Паук». Лично я считаю, что власти правы. Нельзя позволять кому попало по собственной прихоти присваивать чужую фамилию.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ В связи с этим ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Набег диких ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пригласил меня к себе новый редактор «Шпилек», сверкнул угрюмо глазом и, грызя чубук народной английской трубки, сказал:

— У меня есть тема, которая вам, пожалуй, подойдет. Вот суть. В контору кооператива «Аптекарь» вселились, воспользовавшись ошибочно выданным ордером, так называемые «дикие» квартиросъемщики. Выехать отказались. Отсюда гротесковая ситуация. В одном и том же помещении функционирует контора и живут люди. Возникает масса конфликтов. Понятно?

— Понятно.

— Так как подобные случаи очень часто имеют место, пора это заклеймить.

— Заклеймлю, — с готовностью ответил я.

— Подробности на этой страничке. От себя ничего не добавляйте, нужно только разработать факты.

— Разработаю.

— Тогда все.

«Все» означало, что разговор следует считать оконченным. Редактор принялся за свою трубку, а я побежал домой. И сразу же с энтузиазмом приступил к работе. Через две недели был готов фельетон под заголовком

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Набег диких

_{(воспоминания старого рассыльного)}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«…Когда внесли зеркальный трельяж, так даже радостно стало. Машинистка сразу принялась перед ним пудриться, а начальник стал выдавливать угри. Когда внесли кровать, то мы немного удивились, но подумали — может быть, ошибка, вместо конторки нам это прислали из снабжения.

И только когда втащили люльку с ребенком и кота, мы сообразили, что к нам в контору въехали дикие квартиранты.

Начальник за телефон, я за кровать, завскладом за люльку! Но поздно, диких вместе с родственниками и грузчиками привалила целая дюжина. Мы выносим из комнаты кровать с люлькой, а дикие волокут в комнату комод. Шум, крик, толкотня. Кота в дверях прищемили, ребенок угодил завскладу в лоб щипцами для орехов. Содом и гоморра, но комод втащили.

Как только проход в двери высвободился, все, то есть мы и дикие, начали сразу выносить вещи. Только они выносили пишущие машинки и письменные столы, а мы кровать, люльку, трельяж и кота. Снова образовалось так называемое узкое место, сквозь которое никто не смог пролезть, ни туда, ни обратно.

А начальник все у телефона и вызывает подкрепление. Прибежали наконец наши отделы: кадров и финансовый. Но дикие окопались в правом углу за мебелью и швыряют в нас цветочками. Когда начальник схлопотал по темени фикусом в кадке, а у пани Ядзи из главка пошла петля на чулке до самого верха, мы предложили перемирие.

Теперь в одном конце комнаты проживают дикие, в другом приткнулась наша контора, посредине проходит нейтральная полоса. Даже трудно поверить, живем в согласии, правда только днем. Ночи тяжелые и небезопасные. Для того чтобы дикие не выбросили контору со всем имуществом, мы работаем все двадцать четыре часа в три смены.

Хуже всего приходится мне, потому что, как курьер, я должен следить за порядком. А все идет вверх тормашками. Как только наш завскладом начнет ночью считать на арифмометре, так дикая жена поднимает крик:

— Что вы так колотите на своей машинке? Не можете, что ли, стучать потише? Спать мешаете.

А завскладом огрызается:

— Может, вы прикажете колыбельную на арифмометре сыграть? У меня нет слуха, я не музыкален. — И еще сильнее на клавиши нажимает. И с еще большей яростью рукоятку накручивает. А главный дикарь на наших машинистках телесным способом отыгрывается. Как только какая-нибудь из них зажжет в комнате свет, он встает с кровати в чем мать родила и в таком виде марширует до самого выключателя.

Как-то я ему говорю:

_ Уважаемый, взяли бы хоть какую-нибудь шляпу в руку, все-таки прикрытие.

А он отвечает, что у него нет шляпы, а есть только берет.

Опять же когда к дикарям приходят гости, получаются недоразумения. Меня, например, постоянно принимают за тестя или за дядю Владзя из провинции. Щечки подставляют, дети стишки мне говорят и разные декламации. Невозможно передать, до чего миленькие стишки, ни слова о птичках и мотыльках, только о домнах Новой Гуты и печи № 2, что в Ченстохове. И представьте себе, эти вечеринки, даже сказать невозможно, довольно приятны и нестеснительны.

У диких радио играет на одной стене, а у нас, в «Аптекаре», на другой. Баланс получается, аж дым идет. Правда, в музыкальной консерватории с этой точки зрения было бы еще хуже. Представьте: с одной стороны учащиеся на органах симфонии запузыривают, а с другой — дикие празднуют именины главы семейства. В «Аптекаре» музыка не помеха. Только не знаю, как будет на праздники. Две елки в одном помещении — это не совсем по форме. Впрочем, к тому времени мы с дикими, наверно, поладим, и можно будет совместно погулять.

Но кота надо будет на это время в отдел кадров отнести, а то все елочные игрушки, дрянь, переколотит».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

К материалам, полученным от редактора, я прибавил от себя только рассыльного и кота, остальное было взаправду.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Муж попадает в петлю ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как только пан Печурка вошел, я сразу увидел, что произошло что-то важное и, как видно, неприятное. А когда он резким движением бросил мне на стол какой-то журнал, я понял, что опять виновата пресса.

Я посмотрел на цветную обложку с физиономией эффектной шатенки в леопардовой шубе и прочитал название: «Мода и практичная жизнь».

Я был удивлен.

— Пан Теось, вы читаете еженедельник, посвященный моде? Вы интересуетесь этой проблемой?

— Да, — ответил он угрюмо и тяжело опустился в кресло. — Да, оказывается, все должны читать это, потому что не известно, когда и каким образом мы можем потерпеть поражение..

— Мы — это кто?

— Это мужчины.

— Не понимаю.

— Переверните страницу и прочитайте здесь…

Я прочитал заголовок:

«Наша анкета. Должен ли мужчина сотрудничать в домашнем хозяйстве?»

Пан Теось посмотрел на меня с ироническим триумфом. Я пожал плечами, не понимая, куда он гнет.

— Ничего, ничего, читайте дальше.

Я стал читать. Ответ участницы анкеты гласил:

«Я замужем полгода, и мне удалось разделить с мужем домашние обязанности так, что я не переутомляюсь, а муж обстиран и сыт. И очень доволен, выполняя множество домашних работ, которым я его научила и которые приучила выполнять, хотя ему и кажется, что он это делает по собственному желанию».

Пан Теось многозначительно сплюнул:

— Тьфу! Размазня! Но это еще ничего, валяй, редактор, дальше.

Дальше было:

«Вот в двух словах расписание нашего дня.

Муж встает до работы в 5 часов 30 минут утра. Меня не будит, а сам согревает на газе приготовленную с вечера овсянку…»

На лице пана Печурки отразилось нечто вроде сочувствия.

— Овсянку, сирота, понимаешь, вечером готовит, а в пять утра разогревает. И это, понимаешь, не для уток, а для себя. На завтрак овсянку лопает…

На щеке пана Печурки заблестела слеза. Он быстро вытер ее ладонью и шепнул:

— Так и надо дураку, читай дальше.

«Моет после себя чашки и тарелки. Я встаю в 7».

Она, видишь ли, в семь!

Я посмотрел на пана Теося с укором.

— Вы уж меня не прерывайте!

— Хорошо, не буду, но нервы и тебе изменят, когда ты прочитаешь немного дальше…

«Муж чистит обувь себе и мне, часто моет посуду, стирает себе носки, любит подмести и натереть пол, вешает занавески после стирки, пришивает себе пуговицы, не выражая недовольства».

— Не выражая? Где уж ему выражать! Времени, холера, не имеет, чтобы выражать. Кончит натирать пол — постирушку начинает, кончит постирушку — петли на чулках поднимает. А его богиня в это время в постели полеживает. Завтрак ей подай, она отругает как следует, что кофе холодный, и встанет, когда придет час идти к парикмахеру.

Вся работа поделена. Когда он стирает цветное белье, она у маникюрши мучается. Когда он гладит электрическим утюгом, она у портнихи — не может решить, какие платья будут модны, длинные или короткие. Когда он готовит овсянку… Нет! Хватит с меня этого!.. Не могу больше об этом думать. Видишь, какую «моду» и какую «практичную жизнь» хотят нам навязать… И такие вещи печатают!.. На это цензуры нет!

Тут пан Печурка ударил кулаком по столу.

— Пан Теось, — удивился я, — вы всегда так умеете держать себя в руках, почему вас так трогает судьба этого мужчины?

— Меня трогает судьба этого пентюха? По мне, он может вместо жены хоть детей на свет производить. Это дело не мое. Но здесь речь идет о дурном примере, об опасности для общества. Если с этим сразу не покончить, завтра ты будешь печь шарлотку и васильки на подушечках вышивать!

До меня уже добрались. Сейчас я тебе объясню, откуда я об этой дамской политике проведал. Два дня тому назад, понимаешь, ни с того ни с сего жена, понимаешь, вручает мне носки, иглу с ниткой, смеется, устраивается у меня на коленях и, вроде будто в шутку, начинает учить меня штопать.

Я посмотрел на нее с удивлением и говорю:

— Юльця, ты, кажется, нездорова. Может, лекарство примешь? — Ну и, конечно, швыряю носки в одпн угол, Юльцю — в другой и иду в город. Вечером опять она, будто ха-ха, хи-хи, заставляет меня стелить постель.

— Нет, — думаю я, — фактически с Юльцей что-то неладно! Беру шляпу и хочу идти к доктору, тогда она признается что и как и показывает мне газету. Вот в этом месте есть о штопке.

«Шутками заговорила я его штопать. Потом объявила ему, что он штопает великолепно, даже лучше меня. На следующий день он завидел меня с носками в руках, пригляделся и сказал: — Может, действительно я это сделаю красивее, а ну-ка, покажи.

И так уж пошло».

Понимаешь! Таким манером она сделала из своего мужа индюка, а теперь еще других женщин агитирует, чтобы они своих мужей в тряпки превращали. Но важнее всего то, что все это липа.

— В чем же вы тут видите липу? В том, что участнице анкеты удалось так подчинить себе мужа?

— Нет, это возможно. Жена Геринга так по морде своего била, что только медали звенели. И жена генерала Куропаткнна тоже. Липа в том, что она будто всего лишь полгода замужем.

— А если это действительно так?

— Если это действительно так, то этот тип уже сегодня должен просить, чтобы его кто-нибудь добил. Надеяться ему не на что!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1949

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Утренняя гимнастика ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дирекция Польского Радио провела среди своих слушателей анкету. Надо было ответить на вопросы: «Хорошо ли составляются программы или в них чего-нибудь не хватает?» И еще: «Что вам нравится, а что нет?»

Если бы меня спросили, я сказал бы, что, как человек занятой, бываю дома мало и слушаю радио редко, Когда на улице мне предлагают из говорящего горшка, прикрепленного на столбе, прослушать то, что мне не нравится, я всегда могу дать ходу в боковую улицу или вскочить в трамвай.

Дома дело обстоят хуже. Особенно утром, во время так называемой утренней гимнастики. Тут положение просто безвыходное. А Геня чертовски это любит.

Какой-то незнакомый тип в городе Познани лежит себе под одеялом и через громкоговоритель подает команду моей жене, а она по его желанию кувыркается, на руках ходит, делает так называемое приседание и не дает мне спать. А тот, на расстоянии, еще ее подгоняет, чтобы пошевеливалась.

«Быстрей, быстрей», — покрикивает он и, придвинув фортепьяно к своей постели, одной рукой на нем наигрывает популярную мелодию «Влезай кот на плот».

И велит Гене проделывать все более трудные телесные упражнения, того гляди уговорит ее совершить под музыку смертельный прыжок со шкафа на кровать.

До сих пор я все терпел, хотя не раз они с этим типом меня от сна отрывали.

Но теперь Геня стала меня в это дело втягивать. Одни раз я попробовал. Незнакомый тип из города Познани, наверно, в этот день чертовски не выспался, потому что был злой, как большое несчастье, и стал задавать нам дисциплинарные упражнения.

Велел усесться на коврик и развести ноги на ширину плеч. А потом дает команду, чтобы голову совать себе под мышку, сперва под левую, нотой под правую.

Меня дрожь берет, потому что я в одних кальсонах и уселся аккурат на дырку в коврике, а этот фокусник из Познани подушки поправляет, чтобы ему было удобней лежать, и обращает мое внимание на то, что я недостаточно быстро голову из одной подмышки под другую перебрасываю.

Хотел я, разумеется, поскорее с этим покончить, чтобы опять в постель прыгнуть и немножко согреться, но в спешке угодил головой в зеркало бельевого шкафа, так что оно разлетелось на семь частей, а у меня на лбу выскочила шишка с куриное яйцо.

Геня, конечно, впала в черное отчаяние, мол, семь лет нас будут преследовать несчастья, и вторую шишку для пары смастерила у меня на лбу при помощи фаянсового ангелочка, которого мы с нею перед самой войной выиграли в лотерее.

Теперь я решил написать в Польское Радио заявление, чтобы этому типу, что в Познани из кровати над нами командует, заткнули глотку, в противном случае я перестану платить ежемесячную плату за радиоточку.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1946

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ У Аллы есть кот ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Несколько дней назад прочитал я в газете, что скоро последние так называемые неграмотные научатся читать и писать. Осталось их, правда, немного, но еще кое-где попадаются. И теперь с этим пора покончить. Также должны взяться за учебу и те граждане, которые грамоты немного понюхали и на этом успокоились.

Я лично знаю одного такого. Это некий Выскробек. Неграмотным его считать нельзя, потому что он умеет писать, но не все, скорее — очень мало, а почему? Потому что он не закончил учебу.

И что из этого вышло? Получил я как-то письмо, распечатываю и читаю: «У Аллы есть кот», И больше ничего. Меня это удивило. «Какая Алла? — думаю. — Не знаю никакой Аллы, и, таким образом, чёрта мне в ее коте». Смотрю на почтовый штемпель и вижу, что письмо из Паженчева. В Паженчеве я знаю только этого самого Выскробека. «Значит, — думаю, — письмо от него». Начинаю гадать, что это может означать? Болен Выскробек или пьян, почему он прислал мне такое таинственное письмо? Меня так разобрало любопытство, что я решил (а было как раз воскресенье) сесть в поезд и отправиться в Паженчев.

Приезжаю, Выскробек здоров и даже совсем трезв. Тогда я говорю ему:

— Что случилось о этим котом, и кто такая Алла?

Он мне объясняет, что сам точно не знает, потому что знаком с ними только по букварю. На этом коте он как раз закончил свою научную карьеру.

А прислал он мне это письмо на именины в качестве сердечного поздравления, потому что ничего другого писать не умел. Я обругал его как следует и сказал, что он должен немедленно взяться за учебу. Он согласился, что я прав, сказал, что и раньше об этом подумывал, потому что из-за неграмотности у него возникают всякие затруднения.

Как-то раз на почте ему велели расписаться, а он написал на бланке: «У Аллы есть кот». Деньги ему не выплатили и еще хотели составить протокол за насмешки над государственной валютой.

Я сразу же отправил Выскробека на курсы, и теперь он не только сам пишет и читает, но даже помогает соседям и агитирует за ликвидацию неграмотности.

Именно в этом Паженчеве произошел такой случай. Один крестьянин, по фамилии Таракан, обратился в поселковый совет с просьбой отпустить ему искусственный навоз. Через некоторое время он получает ответ. Хотя в чтении он был сильно слабоват, знал только несколько букв, да и то понаслышке, он с интересом стал разглядывать полученную бумагу: «Ен… и… не!»

Прочитал и страшно побледнел. Жена, которая при этом присутствовала, спрашивает его:

— Ну что, получим навоз?

— Нет, написали «не».

Они оба стали огорчаться. А тут как раз входит Выскробек и видит, что сидят они как в воду опущенные. Они ему рассказывают что и как.

— Покажите-ка ответ! — говорит он.

Они ему показывают, а он читает: «Настоящим уведомляем, что гражданину Таракану отпущено сто килограммов искусственного навоза с немедленным получением».

Обрадовался Таракан невозможно, но и устыдился, что его Выскробек так опозорил. Разумеется, он тут же записался на курсы.

— Ах, вот как! Ты хочешь мне глаза раскрывать! Не будет этого! — заявила жена Таракана и тоже записалась на курсы. Теперь они первые ученики и с Выскробеком на соревнование такие письма пишут, что пальчики оближете. Однажды даже меня осрамили за то, что я в письме к ним слово «вторник» по ошибке через буквы «ф» и «г» написал.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1951

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Наш мамонт ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Покажи мне наконец этого мамонта, — обращается ко мне вчера Геня.

— Какого мамонта?

— Как это какого? Того, который был обнаружен при строительстве дома на Житной недалеко от Керцеляка.

— Если ты имеешь в виду этого, то его еще не откопали.

— Почему?

— Понимаешь ли, вышел так называемый научный спор, кто его должен из-под земли вытащить. Подали заявления разные учреждения, и каждое имеет желание этим заняться.

— Какие учреждения?

— Первым прибыло на место Главмясо. Оно хотело закупить все оптом.

— Как же так? Ведь там одни кости?

— Ну да, но сперва точно не было известно, потому что в прессе как-то писали, что в Англии несколько лет тому назад тоже откопали мамонта в пожилом возрасте, и, хотя ему было несколько миллионов лет с гаком, он находился в съедобном состоянии, так что бифштексы по-английски из него сделали для профессоров и ученых, которые отовсюду съехались в Лондон. На этом приеме умяли всего мамонта и очень хвалили, что сочный.

— Это точно, — отозвался шурин, — если старое мясо, даже когда оно малость подгуляло и уже с букетом, хорошенько обложить лучком и полить хреном, оно за милую душу сойдет. Ясное дело, что при условии, если есть чем его вспрыснуть.

— Я с тобой согласен, Олесь^[27], но дело в том, что английский мамонт попал в прорубь и был таким образом заморожен на веки веков, аминь. Поэтому он и сохранился. А наш мамонт находился под Керцелякским рынком в теплейших условиях, и остались от него одни кости. Так что Главмясо сразу отпало. Но появился Главутиль, который собирает бутылки, кости и вторичное сырье. Он хотел, как полагается, выменять все ископаемое на жестяные оцинкованные ведра.

Тут опять же врезались ученые типы, специалисты по откапыванию в научных целях всяких разбитых тарелок, горшков и ювелирных изделий. Они хотели вытащить мамонта, вымыть его, почистить, скрепить гаечками, поставить в музей и брать деньги за билеты. Однако об этом узнали конкуренты — специалисты по откапыванию старых камней и кирпичей — и заявили, что мамонт, как окаменелость, принадлежит им.

Еще когда наши каменщики нашли первую деталь мамонта, ученые типы чуть из себя не повыскакивали, чтобы доказать свою правоту, одни утверждали, что это коренной зуб, а другие — что это задняя нога. До сих пор вопрос не разрешен, и, кажется, придется для консультации приглашать зубного врача.

— А по-моему, — снова вмешался шурин, — в комиссию надо ввести предвоенного повара из ресторана первого класса.

— С какой целью?

— А с той, чтобы установить, не есть ли это окаменелое отварное мясо. Именно в этом месте на Керцеляке находился когда-то ресторан дяди Змейки. Отварное мясо на костях, которое там подавалось, занимало целое блюдо, и одной порцией можно было шесть человек накормить до потери сознания. Так, может, случайно это те самые кости?

— Ты, Олесь, хихи-смихи устраиваешь, а там мамонт дожидается, пока ученые сговорятся между собой, кто из них имеет право его из-под земли вытащить.

Если так дальше пойдет, на мамонте вырастет небоскреб, строительство ждать не может. А тогда, чтобы ископаемое из земли вынуть, придется жильцам дать другие квартиры, а десятиэтажный дом разобрать.

— Ну и что! Не такие вещи разбирали. Наука требует жертв!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Шурин на летающей тарелке ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Несколько дней назад в «Экспрессе» было напечатано, что будто под городом Парижем появилась летающая тарелка. Какой-то индивид летал на ней над огородом парижского зеленщика, засаженным салатом.

Как нам известно, это не первый такой случай. Во Франции люди довольно часто видят тарелки, которые служат марсианам транспортом для путешествий между звездами. И не только тарелки, но и летающие блюдца, стаканы, соусники и тому подобную столовую сервировку. Пижоны с Марса, Венеры и друтих отдаленных местностей чешут на них туда и назад с неизвестной целью.

Шурин Пекутощак, известный своей смекалкой на изобретения (в свое время он изобрел машину для отключения электрического счетчика и заработал на этом шесть месяцев условно), тоже решил построить такую летающую тарелку. Он работал над нею целую неделю и потом пригласил нас с Геней на торжественный пуск своего изобретения.

Вынес тарелку во двор и поставил. Действительно, красивая тарелка из покрашенной в белый цвет фанеры с голубой обводкой. Длина два метра, глубина достаточная, чтобы три особы в ней могли усесться. Принес он также соответственной величины ложку.

— Для чего ложка? — спросил я его.

— Для гребли в воздухе.

— А куда можно долететь на такой тарелке?

— Куда угодно. На Марс, на Луну к пану Твардовскому, на Венеру, на Млечный Путь за простоквашей, на Сатурн.

— А как долго лететь до Сатурна?

— Сорок лет, восемь месяцев и двенадцать дней.

— Это далековато, куда-нибудь поближе.

— Ну, тогда можно на Луну, всего десять дней, потому что эта тарелка-экспресс.

— Десять дней куда ни шло, по лучше подбрось нас к тетке Орпишевской в Радом, — сказала Геня и первая влезла в тарелку. Я за ней, шурин сел последним, вынул из кармана автомобильный гудок и давай гудеть.

— На что этот гудок? — спросил я его.

— Чтобы в воздухе мы на другие тарелки и стаканы не налетели.

— Ну хорошо, однако ты гудишь и гудишь, а тарелка ни с места.

— Потому что это, понимаешь ли, летающая тарелка, которая не хочет летать. Что-то вроде недвижимых двигающихся лестниц в Центральном универмаге. Я должен ее усовершенствовать.

— Чтобы летала?

— Именно.

— Ты меня прости, но это же обыкновенная липа!

— А ты думаешь, что те, в Париже, не липа?

— Скорее всего тоже липа.

И тогда шурин объяснил мне, для чего он построил данный агрегат. Речь шла о том, чтобы наша пресса имела о чем писать в летнюю пору. Французские газеты заправляют в августе всевозможные байки о людях с Марса, разъезжающих на обеденных сервизах. Англичане в свою очередь заливают ежегодно о морском змее эпохи до всемирного потопа, якобы находящемся в пруду под городом Лондоном. А мы что, мачехины? До каких пор мы будем писать о стеклянных блюдцах, которых не достать в магазинах. Или о том, что через год каждый варшавянин получит квартиру из двух комнат с кухней?

«Так дальше продолжаться не может, — сказал себе шурин, — нужно на лето придумать что-нибудь более эффектное».

И выстругал летающую тарелку.

Но, честно говоря, я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь хоть словечком обмолвился об этом в прессе. А надо бы. Пусть у французов от зависти желчь разольется.

Я посоветовал отдать тарелку в какой-нибудь бар самообслуживания, где сорок человек одновременно могли бы из нее суп грести.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Холодильник играет вальс ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С некоторых пор страницы прессы полны рассуждений на темы технического прогресса. Пишут о нем газеты, еженедельники, государственные мужи, даже фельетонисты и юмористы.

Решил и я провести молниеносное интервью и узнать, что думает о последних достижениях техники у нас и во всем мире средний обыватель, то есть так называемый бывший серый человек.

Я выбрал для этого эксперимента своего старого знакомого с Торговой, пана Теося Печурку.

Пан Теось подумал минутку и ответил:

— Да, если речь идет о технике, стиральные машины марки «СХЛ» значительно улучшились. Сначала они рвали белье на макароны, потом уже стало лучше — из одной рубашки делали три. В настоящее время оставляют только отпечатки на пятках.

— На пятках? Каким образом? — спросил я, безмерно заинтригованный.

— Так ведь надо в очереди выстоять, чтобы талон получить.

— А если не считать этого недостатка, в остальном стиральные машины уже хорошо работают?

— Да, если у вас дома есть лохань с выжималкой.

— А это для чего?

— Для обыкновенной стирки, потому что мыльного порошка для стиральных машин по большей части достать невозможно.

— Понимаю, но это уже вопрос временных трудностей распределения. А что вы думаете о нашем отечественном холодильнике?

— Ничего не думаю, потому что знаю его только понаслышке.

— Как так? Неужели вы о нем только слышали?

— Не слышал, а слышу день и ночь. Как раз под моей квартирой находится мясной магазин, в котором имеется такая большая штука отечественного производства. Днем ее еще можно вынести, потому что автомобили, подпрыгивающие на камнях, спасают положение. Но ночью, когда это замечательное изобретение работает на полный ход, глаз сомкнуть невозможно. Дом трясется, окна звенят.

— Одним словом, холодильник нуждается в усовершенствовании?

— Конечно, сразу не изобретешь такую вещь, чтобы она была без недостатков, над этим надо работать. По-моему, следует добиваться, чтобы холодильник хоть по временам менял мелодию. Раз уж крутится, так пусть пластинка передает, что-нибудь модное, например «Варшаву нельзя не любить» или «В отеле под розами». А на ночь лучше всего колыбельную.

— Будем надеяться, что вскоре наши фабрики будут вырабатывать бесшумные холодильники.

— Дай бог.

— Поскольку мы уже заговорили об охлаждении, может, вы захотели бы высказаться о неслыханном применении холода в медицине. Гипотермия, как искусственное понижение температуры тела, будет служить хирургам в проведении самых сложных операций. Я читал в журнале «Знание и техника», что одному шведскому ученому удалось охладить крысу до нулевой температуры и затем возвратить ее к жизни! Этот метод может быть применен и на человеке.

— Сомневаюсь.

— Почему?

— У крысы не было выхода, но если человека начать охлаждать, он уже при десяти градусах может дать в морду. Лучше замораживать говядину.

— Хорошо, оставим медицину в покое и поговорим о новых изобретениях, например в области алкогольной. Слышали вы о новом открытии румынских ученых, которым удалось добыть алкоголь из нефтяных газов?

— Настоящий человек раздобудет алкоголь где можно и где нельзя и все выпьет — одеколон, скипидар, политуру. У нас на Торговой после войны железнодорожники гнали самогоп из карбида, так называемую карбидовку. Он был даже довольно вкусный, только воду после него употреблять упаси боже. Карбид от воды воспламенялся, и огонь валил из носу, как из трубы.

Тут пан Теось прервал интервью, заявив, что величайшим чудом современной техники он считает варшавский трамвай. Почему? Да потому, что в него всегда еще один пассажир влезет. И действительно, пан Теось свободно втиснулся в трамвай номер три, набитый сверх человеческих возможностей…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Скооперированные четверняшки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ну, что вы скажете, пан Крувка о лодзинских скооперированных четверняшках?

— О каких четверняшках?

— Вы не знаете, что в свое время в городе Лодзи на свет родились четверняшки?

— Ну, конечно, я читал, но почему вы говорите, что они скооперированные? Разве их было не четверо?

— Если считать поштучно, то было четыре, только не все родились в Лодзи, и у каждого была другая мама.

— Но ведь это же редкость. Чудо!

— Не чудо, а комбинация. Одна ловкая лодзянка скомбинировала трех крошек, добавила к ним одного своего и выдала их за четверняшек.

Налетели любопытные, газеты стали шуметь, и дело пошло на полный ход.

Со всей Польши начали съезжаться люди, посыпались денежные переводы и посылки. Пеленки прибывали вагонами, а одних только колясок на рессорах со складными клеенчатыми верхами прибыло около тридцати штук.

— Кто бы мог предположить, что в Лодзи люди смогут что-либо подобное придумать. Варшаве и то было бы не зазорно. Ведь это наши варшавские земляки ухитрились как-то продать оболтусам из провинции трамвай, мост, памятник королю Зигмунду и Главный вокзал под дансинг. Но четверняшки тоже неплохое изобретение.

— Что вы хотите, Лодзь равняется на нас, вырабатывается помаленьку.

— Благодаря междугородным автобусам. За неполные три часа вы с лодзинской Пиотрковской попадаете на варшавскую Маршалковскую. Ездят люди туда и назад, вот и растет культура.

— Только жалко, что все это наружу вышло. Уже с самого начала некоторым казалось подозрительным, что четверняшки не очень-то похожи друг на друга. А близнецы должны быть похожи так, чтобы их только по номерам можно было различать.

А тут один черный, другой блондин, третий веснушчатый, как большое несчастье, а четвертого утром и вечером надо было бритвой обрабатывать по причине густой растительности на подбородке.

— Ох, пан заливает!

— Накажи меня бог, если вру. Борода у него мгновенно отрастала, потому что ему недавно исполнилось двадцать девять лет, и, прежде чем эта гражданочка его в четверняшки наняла, он в цирке номер один лилипутом работал благодаря маленькому росту. Из-за него вся эта заваруха и произошла.

— Каким образом из-за него?

— А таким, что однажды его мамуся побежала на почту за деньгами, а ему велела братишек занимать, пеленать и тому подобное.

И что вы думаете, в это время приходят две гражданочки с подарками и смотрят, что трое четверняшек забавляются погремушками, а четвертый поставил перед собой пол-литра, стаканчик, триста граммов итальянской колбасы на бумажке разложил — газует и закусывает.

Сами понимаете, что гражданочки обомлели, а потом побежали в милицию.

И теперь у мамуси большие затруднения, тем более что выяснилось, будто однажды она уже таким манером публику тройней морочила.

— А по-моему, милиция зря в это вмешалась. За что неприятности? Не могла женщина сама родить, собрала четверню на кооперативных началах. Мне кажется, она премию должна получить.

— За что премию?

— За правильную политическую ориентацию. За смекалку и поддержку народного достоинства. Сперва произвела на свет тройняшек, потом скомбинировала четверняшек, в будущем году могла бы добиться пяти карапузов. Через два года польские шестерняшки удивляли бы весь мир, и Америка со своими пятерняшками могла бы спрятаться!

— Это точно!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Вы не видели милиционера? ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С гражданской милицией я сотрудничаю, как бы это вам сказать, уже около пятнадцати лет. Именно пятнадцать лет назад я впервые заплатил штраф за переход Кавенчинской улицы под красным светом.

А двумя годами позже смотрю — на углу Нового Света и Аллеи установилась очередь, я спросил, кто последний, и тоже встал. «Что бы ни давали, — думаю я, — но встать не мешает». Потому что это были времена еще до поднятия жизненного уровня. Ждать пришлось недолго, дошла моя очередь, смотрю — милиционер продает штрафные квитанции за неправильный переход улицы. Это был рационализатор труда — установил своих клиентов в очередь, чтобы дело шло быстрее.

Или как-то раз на Зеленецкой, возвращался я домой довольно поздно, возле парка Падеревского подходит ко мне какой-то тип, вежливо кланяется и спрашивает:

— Извините, не видели ли вы поблизости милиционера?

— Нет, не видел, но если хотите, я могу сбегать поискать, — говорю я.

— Спасибо, не надо. Выскакивай из пальтишка!

И, так как в руках у него был кирпич, я выскочил и еще обрадовался, что он не приказал мне вылезть из штиблет, потому что на улице было очень грязно.

В тот раз сотрудничество с милицией мне не удалось. Но все равно милиция меня всегда интересует. Поэтому, как только я узнал о юбилейной выставке во Дворце культуры, я сразу же отправился туда. Должен сказать, что это невозможно интересная выставка.

Прекрасный комплект отмычек для «клавишников», поучительные образцы краж, взламывания сейфов, грабежей, подделок, мошенничества. Одним словом, для каждого найдется что-нибудь близкое сердцу. Поэтому давка у витрин о экспонатами невозможная. Только ставки высоковаты: пять, десять, пятнадцать лет.

Имеются также интересные портреты с натуры ученых фармазонов, исключительных жуликов, а также дипломированных специалистов по мокрой работе.

Уже на улице я подумал обо всех этих радиоаппаратах, электрических мозгах, оттисках пальцев и атомных машинах для накрывания преступников, обо всем том, что можно увидеть на выставке. И пришел к заключению, что седьмая заповедь «Не пожелай добра ближнего своего» очень скоро перестанет калькулироваться, выйдет из моды. И для чего тогда нужна милиция! Придется провести всеобщее сокращение по причине отсутствия заказов.

В это время на Маршалковской улице я увидел на лотке с книгам криминальный роман под названием «С параграфом запанибрата». Автор там подробно описывал замораживающие кровь происшествия и кражи.

«Нужно было в жизни основательно посидеть, чтобы приобрести такой опыт»^[28], — думаю я и беру эту интересную книжку. Хочу заплатить, лезу за бумажником — нету!

Пока я смотрел выставку, у меня бумажник стащили.

Значит, дело обстоит еще не так плохо, как мне показалось. Милиция еще потребуется.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Двинем на Луну ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мы, летчики, отмечаем сегодня свой тридцатилетий юбилей. Каким образом я сделался летчиком? Очень обыкновенным. Тридцать лет тому назад, когда было организовано в Польше воздушное агентство «Лёт», мы с шурином совершили первое надвоздушное путешествие в Краков. Каждое начало трудно, во-первых, мы не знали, как быть с этими «воздушными ямами». Одни нам говорили, что надо лететь натощак, чтобы у желудка не было искушений. А другие утверждали, что как раз наоборот — нужно хорошенько пообедать, не менее как из трех блюд, чтобы было что отдать обратно.

Ну, мы отправились после приличного второго завтрака в ресторанчике «У карася». Надо сказать, что шурин в первом путешествии вел себя не совсем прилично. Сначала он поменялся местами с каким-то жалким типом, который канючил, что не может лететь спиной. Пекутощак уступил ему свое место, сказав, что для него это не составляет никакой разницы.

А как только мы оторвались от земли, шурин сильно побледнел и начал, прошу прощенья, наклоняться… к тому типу, что сел визави нас. Тип сорвался с места и стал предъявлять претензии:

— Вы говорили, что для вас это не составляет разницы… а теперь что?!

— И не составляет, — ответил шурин. — Лечу ли я передом или задом, после шпрот в прованском масле я свое оттерпеть должен.

Мы совладали с ним при помощи специальных мешочков, которые в самолете имеются в любом количестве, и все пришло в порядок. Но не надолго. Когда летчик сообщил, что мы находимся над Груйцем, шурин вскочил с места и стал кричать:

— Пан мастер, съезжай малость вниз, я хочу родственникам показаться. Дядя Змейка ресторан в Груйце содержит, недалеко от почты. Я только через окно ему помашу, и можешь, пан, жарить дальше.

Но пилот только посмеялся. Сказал, что у него нет времени, и двигал дальше по Млечному Пути. Шурин распалился и хотел сам повернуть аэроплан в сторону ресторана дяди Змейки. Мне пришлось дать ему два раза в ухо и усадить на место.

С той поры Пекутощак научился надвоздушный трамвай уважать. И вся наша родня теперь в далекий путь другим транспортом не отправляется.

И моя Геня тоже шурует со мной по облакам, как ангел, хотя в первом полете я имел с нею хлопоты. Не зная, что такое авиация, она набила чемодан сухой колбасой и припасла еще горшок с бигосом на дорогу. Я никак не мог ей объяснить, что все это в дороге не потребуется, так как в цену билета входит первосортное содержание с горячими блюдами и черным кофе. Она и слушать не хотела. Когда же нам на первый завтрак принесли по бифштексу с луком, а к нему четвертинку коньяку, Геня заявила, что не стоит дома мучиться с готовкой для гостей. Куда выгоднее гостей приглашать на именины в аэроплан.

Надо будет как-нибудь попробовать. Ресторан на крылышках на улице не валяется. Единственное, что не понравилось Гене, — это то, что перед отлетом пассажиров привязывают к сиденьям поясами.

— Интересно, с какой целью?

— С самой обыкновенной, — объяснил я, — чтобы в проходе не толпились. Взлет — это момент очень нервозный, трусливый пассажир может не выдержать и рвануть домой. Когда самолет взлетает, пояса отстегивают, потому что сверху уже не всякий выскочит.

Геня, конечно, выскакивать не стала и со временем сделалась такая облетанная, что теперь заявляет претензии, почему не введут самолетов на линии Универмаг — Базар Ружицкого.

Но это все было давно. Теперь мы ждем, что агентство «Лёт» введет постоянные рейсы на Луну. Уже не долго осталось ждать. Первый шаг сделан. Только нужно подготовить там аэродром, и можно двигать. Газеты аж трещат от описаний этого будущего события. Удивило меня лишь одно: американцы, оказывается, тоже намереваются послать на Луну свой корабль. А находиться в нем будут двенадцать беременных мышей. Сперва я не понял, зачем это? На что Луне нужны мыши, да еще в таком ответственном состоянии? Но в конце концов догадался, зачем. Наверно, для того, чтобы они на Луне расплодились и съели всю кукурузу, которая там будет посеяна.

⠀ ⠀

⠀ ⠀

⠀ ⠀ Чистюля ⠀ ⠀

Много пишут в газетах о том, что граждане, проживающие в варшавских небоскребах, не уважают лифтов. Возят в них кокс, уголь, холодильники, диваны, шкафы, а был, говорят, случай, что кто-то хотел перевезти в лифте пианино. Лично я видел еще худшее происшествие.

Мои приятель, некий Киндзорек, живет на Торговой именно в таком небоскребе на одиннадцатом этаже. Так вот, когда у меня появляется желание прокатиться в лифте, я отправляюсь к нему в гости, прихватив на дорогу четвертинку против воздушной болезни.

Однажды вечером входим мы с Киндзореком в лифт и видим, что какой-то тип грузится к нам с псом на поводке. Но был это какой-то странный пес. Толстый, розовый, с закрученным хвостиком, он все время метался по лифту, чуть-чуть всех нас не попереворачивал. Так как в лифте горела совсем маленькая лампочка, мы не могли сообразить, какая это порода. Тогда я спрашиваю у типа:

— Уважаемый, что это за собачка?

— Это не собачка, а свинья.

— То есть какая свинья?

— Вы что, никогда не слышали о свиньях? А жешовскую колбасу вы когда-нибудь ели?

Оказалось, что этот квартирант проживает на девятом этаже, и, поскольку ванная у него большая, чтобы она не стояла пустой, он выращивает в ней свинью. Как человек, шагающий в ногу с техническим прогрессом, он проводит так называемый зимний выкорм и каждый вечер независимо от погоды выводит свою свилью на длительную прогулку.

Ясное дело, что туда и назад он возит ее на лифте, подвергая отдельных жильцов скольжению и убытку с точки зрения обоняния. Но его это совсем не трогает, и он говорит, что еще докупит себе кабана, так как хочет к пасхе дождаться поросят.

Действительно, для праздничного стола нет ничего лучше, чем красиво подрумяненный поросеночек с яичком в зубах. Такое животноводство к тому же очень выгодно. Но разве можно в подобных условиях содержать лифт хоть сколько-нибудь в порядке?

Ничего удивительного, что почти во всех небоскребах эта воздушная домовая коммуникация постоянно портится, и, как недавно писали в «Экспрессе», предполагается проведение специального курса обслуживания лифтов для дворников и жильцов. Потому что сейчас дворник иногда боится обратить внимание непосвященных жильцов, которые обещают ему за это насадить фиалки под глазами.

Однако нужно признать, что порою попадаются жильцы, невозможно заботящиеся о чистоте и порядке в лифтах. В новом небоскребе на Праге проживают два несговорчивых соседа, некие Крысинский и Потьотек. Так вот этот Крысинский, как только завидит Потьотека, тут же стукает его тем, что попадется под руку. Что между ними произошло, подробно неизвестно. Может, Крысинский одолжил Потьотеку денег на покупку радиоприемника, а Потьотек их не вернул, а может, что другое? Одним словом, они постоянно ссорятся. На прошлой неделе выходит Крысинский из квартиры с ведром мусора и видит, что Потьотек этажом выше входит в лифт. Что делает Крысинский? Он мчится со своим ведром вниз по лестнице, чтобы дать жизни врагу, когда тот будет выходить из лифта. И действительно, поспевает вовремя. Как только двери лифта открылись, Крысинский хлоп Потьотека мусорным ведром. И сразу остолбенел. Смотрит, а это вовсе и не Потьотек, а гражданин Каралтох, бывший цирковой атлет, знакомый ему только издали. Крысинский почувствовал себя неважно, вежливо поклонился и говорит:

— Приношу уважаемому пану мои самые нижайшие извинения, но произошел так называемый оптический обман человеческого глаза, я принял пана за одного обормота с десятого этажа. Впрочем, ничего такого не случилось, шляпку отряхнем, пальто почистим, потому что это только сухой пепел и очистки, и все будет в порядке. Разрешите представиться, я Крысинский.

— Очень приятно — Каралюх.

— Еще раз прошу извинить за это товарищескоенедоразумение. Привет!

— Минуточку, — сказал Каралюх, выплевывая какую-то шелуху, — ошибка — житейское дело, за шляпу, а также за пальто я к пану претензий не имею. Но того факта, что ты мусорным ведром поуродовал транспортное помещение в доме, который участвует в конкурсе на образцовый небоскреб, я, как аккуратный гражданин, простить не могу. И сейчас из тебя сделаю мартышку.

С этими словами он схватил Крысинского за лацканы и начал выметать им лифт дочиста.

При этом были выдавлены стекла и разбито хрустальное зеркало. Крысинского забрала скорая помощь, а Каралюха — милиция.

Приятно, однако, отметить, что, оказывается, но только неряхи встречаются в Варшаве, имеются у нас и чистюли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ На дрожках вокруг света ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Встретили мы с шурином на Грохове того американца, который на старомодной ковбойской повозке, запряженной двумя першеронами, вокруг света со всем семейством катается, а теперь через Москву обратно домой движется.

Шурин хотел, конечно, отправиться с ним в Америку, но мы не могли с американцем договориться, потому что он по-польски знал только два слова: «пять злотых», так как именно по этой цене продавал почтовые открытки.

А мои шурин Пекутощак ни в зуб ногой по-американски. Кое-как мимикой он объяснил приезжему, что хочет наняться кучером к его першеронам, чтобы Америку посмотреть.

Американец понял наконец, о чем идет речь, но только развел руками и сказал: «Сорры!»

Шурин обиделся на это ужасно и говорит:

— Только, пожалуйста, без ссоры. Можешь не соглашаться, но ссоры затевать нечего. Небось не у себя дома.

Неизвестно, что бы из этого вышло, но, слава богу, какой-то тип из городского населения объяснил нам, что «сорры» — это значит по-английски «извиняюсь».

— Посмотрите, — удивился шурин, — какая получается разница: по-польски — «ссоры», по-английски — «извиняюсь». Что ни страна, то новый обычай.

И, чтобы помириться, купил у американца две открытки с видами на главную бойню в Чикаго и на самый высокий Дворец культуры в Нью-Йорке.

Когда ковбойская подвода тронулась в путь, шурин хлопнул себя по лбу и крикнул!

— Валерик, держи меня, я что-то придумал. Поедем и мы вокруг света.

— На чем?

— На дрожках. Вот будут деньги!

— Что ты, глупый! С чего деньги?

— Открытки будем продавать.

— Сумасшедший.

— Почему?

— Совершенно невозможная вещь.

— Но почему?

— Откуда ты возьмешь открытки с видами? В продаже их нету, ни в Варшаве, ни в Закопане, ни даже в Менджиздроях. Первоапрельские открытки ты будешь со своей дрожки по широкому свету распродавать?

Шурин покраснел, как наперник, потому что именно с такой открыткой у него было небольшое происшествие.

В июле он проводил отпуск в Менджиздройуве. Мороз, ледяной ветер! От скуки он решил своему директору послать открытку с сердечным приветом с моря.

В газетных киосках не нашлось ничего подходящего. Ни одной не только морской открытки, но даже ни одного вида на закопанские горы. Были только в большом выборе разные первоапрельские карточки с карикатурой и соответствующими стишками. Взял шурин одну и, даже не посмотрев, что там нарисовано, махнул ее в Варшаву своему директору.

Когда он вернулся из отпуска, уже висел приказ об его увольнении с работы без обжалования. Оказалось, что на открытке был нарисован заплаканный тип, смотрящий в так называемую синюю даль через тюремное окно. Внизу фигурировала надпись в стишках:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Директор, видимо, не признавал уголка юмора и легкой шутки. Шурин хотел подать в суд на газетный киоск, но я отговорил его, сославшись на отсутствие бумаги из-за варварского уничтожения лесов.

После глубокого размышления шурин отложил иск до того времени, когда леса вырастут заново.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Джентльмен в трамвае ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вообще-то джентльменов, уступающих место в трамвае женщинам, в Варшаве уже нет — повымирали.

Приятным исключением, так сказать, последним могиканом этого вида является Эразм Коралик, варшавянин из колена в колено.

Пан Эразм, завидя даму без места, не смотрит в окно, не делает вид, что его неожиданно заинтересовало строительство столицы, не уткнется носом в газету, а галантно вскакивает и приглашает женщину на согретое им сиденье.

Как-то ехал пан Эразм трамваем номер одиннадцать домой на Волю, как вдруг увидел красивую брюнетку в жеребковой шубе. Джентльмен моментально поднялся с места, приподнял шляпу и сказал:

— Садитесь, уважаемая!

— Спасибо, я постою, — ответила с милой улыбкой пассажирка.

— Нет, почему же? Не стесняйтесь. Я скоро выхожу.

— Очень извиняюсь, но, пожалуйста, не затрудняйтесь.

— Какое там затруднение, я люблю постоять.

— К сожалению, я не могу воспользоваться вашей любезностью, потому что у меня шуба помнется.

Пан Эразм, несколько сбитый с толку, подумал с минуту, что ему делать. Его нерешительностью воспользовался какой-то здоровенный детина в шубе с облезлым скунсовым воротником. Он удобно расселся на освободившемся месте.

Хорошо воспитанный человек многозначительно посмотрел на интригана, но тот с непоколебимым спокойствием ковырял в носу. В конце концов пан Эразм вынужден был сказать:

— Уважаемый, насколько мне не изменяет память, я приглашал гражданку.

— Вы же слышали, гражданка садиться не хочет. А я хочу.

— Но место мое.

— Не знаю, чье оно, так как номеров тут не имеется, тут не кино. А тем паче вы все равно скоро выходите.

— Я выхожу для этой гражданки, а не для вас. Выметайтесь отсюда.

— Сам выметайся, если тебе нравится, а мне и здесь хорошо.

— Послушайте, вы, несчастный, в последний раз прошу — отскочь с этого места, а то могут выйти неприятности.

— А я прошу отцепиться.

— Не встанешь, жлоб?

— Нет.

— Ну так я тебе помогу.

И пан Эразм энергичным движением приподнял упирающегося пассажира, разорвав ему шубу от скунсового воротника до самых икр.

Неожиданно раздвоенный нахал с боевым кличем бросился на своего преследователя, и они стали кататься по полу, подсекая ноги плотно стоявшим пассажирам. Опрокинутые, не видя, кто был виновником их падения, стали обвинять друг друга.

Когда дело понемногу выяснилось, трамвай разделился на два лагеря. Одни встали на защиту джентльменского отношения к прекрасному полу, другие его порицали.

После обмена острыми замечаниями обе группы начали колотить друг друга, причем сбили с ног кондуктора, который рассыпал всю дневную выручку.

Трамвай напоминал судно, подвергшееся среди моря нападению пиратов.

На счастье, кто-то остановил вагон и позвал представителей власти. Но только усиленному соединению милиции удалось установить кое-какой порядок среди разбушевавшихся пассажиров.

Эхом этого происшествия был процесс в городском суде, где пан Коралик, осужденный на неделю, с горечью заявил:

— Как бы это выяснить, уважаемый гражданин судья, не произошла ли здесь так называемая судебная ошибка? За что меня посадили за решетку? За то, что я стал на защиту культуры и искусства, за то, что хотел показать молодежи, как нужно уважать слабосильный пол?

А всему виной та пани, которая не хотела сесть. Конечно, я не имею на нее обиды, но в другой раз, если попадется такая упрямая холера, я возьму ее за сережки и силой усажу на место.⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1950

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Генины запасы ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Уже несколько дней мы с Геней существуем сахарными пряниками по одному злотому за пачку. И все из-за этих проклятых запасов.

Как-то Генюха примчалась с улицы и давай меня обрабатывать, что, мол, вроцлавская мука исчезла, мыла, уксуса, спирта, манной крупы, риса и сахара уже нет. Схватила всю мою зарплату и убежала к Скублинской в кооператив, предварительно велев мне на все деньги купить хлебо-булочных изделий. Я гонял по всему городу, но ничего не купил, потому что во всех булочных невозможные очереди. Наконец я нашел булочную, где не было ни одного покупателя, впрочем, там не было и товара, весь оказался распродан. Оставались только эта самые сахарные пряники. Я подумал, что в общем это тоже хлебо-булочное изделие, и купил целый мешок. Когда я притащился домой, выяснилось, что Гепе повезло больше, она достала мыло. Закупила его столько, что можно было умыть всю Варшаву.

— Генюха, — сказал я, — если мы с тобой до конца жизни три раза в день будем купаться в лохани, и тогда мы не вымылим всего этого запаса.

— Старый и глупый, — обрезала она меня, — это не для мытья, а для мены. За мыло мы получим все.

Но, видимо, что-то переменилось. Магазины стали издеваться над покупателями. Чем больше товаров приобретали люди, тем больше гастрономовцы и прочие работники доставляли его к прилавкам. Просто насмехались над нервными клиентами: «Хотите покупать — покупайте, пес с вами». Говорят, это помогло выполнить торговый план вперед на два года.

Покупательницы, вроде моей Гени, расхватали все, даже свеклу в байках и малиновый пудинг в пачках, которые стояли на полках со времен Осубки-Моравского^[29]. Универмаги тоже неплохо торговали женской галантереей. Все пошло, даже наихудшие жакеты с одним рукавом короче другого или широкие штаны с тех времен, когда Святой Никола еще писал в анкетах, что он дед-мороз. Так что ничего но скажешь, торговые, сферы были довольны, но я лично не очень. Все наше состояние Генюха вложила в мыло, а обмен у нее не получается. Пошла с мылом в магазин, чтобы выменять его на кусочек масла, так ее там высмеяли, мол, на мыльной валюте теперь далеко не уедешь. Вернулась домой как в воду опущенная. Пришлось ее утешать, дескать, мыло в Польше никогда не было ходовым товаром.

— В свое время некий Заблоцкий^[30] вылетел на мыле в трубу. А теперь ты, Генюха! — сказал я.

Налил ей воды в блюдце, вытянул из тюфяка соломинку и добавил:

— Если уж так тебе неприятно, пускай мыльные пузыри и загадывай на них будущее. Таким образом и время незаметно пролетит до первого числа…

Теперь мы грызем понемногу эти сахарные пряники и ждем новую зарплату, но уж я ее Гене не отдам, а то она, чего доброго, на всю получку свинцовых белил накупит.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Свежезамороженная Геня ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Прочитал я недавно в газетах, что будто бы в каком-то леднике найдены ящерицы, замороженные там пять тысяч лет тому назад. Но это еще что! Когда их разморозили, они оказались не только живые, веселые и резвые, но еще и чертовски голодные. Ну, я думаю, если пять тысяч лет ничего не жевать, тут не до шуток. Ничего удивительного, что они ели с рук у тех ученых парней, которые их нашли. И тут я не соглашусь с газетами, что это потому, что, перед тем как заморозиться, они уже имели дело с людьми. Просто им есть до смерти хотелось, вот они и хватали, была ни была.

Конечно, открытие это нешуточное, одно дело — заморозить салат из огурцов, морковку, стручковый горошек или даже свежие сливки, но заморозить ящериц — это совсем другое. Даже с клубникой этот номер не совсем проходит, после разморожения она превращается в фруктовый суп, а тут ящерицы.

Мы все очень обрадовались, будет польза также для науки. Можно будет пассажиров замораживать перед долгим космическим путешествием. Как известно, до некоторых звезд нужно лететь двести лет, да и то световых. Космический пассажир, усыпленный вроде свежезамороженного огурчика, будет спокойно лететь до какой-нибудь отдаленной звездочки и проснется, когда уже прибудет на место. Но как? Очень просто, для этой цели специальные будильники будут устанавливаться на такой-то год, день и час. Ну и, конечно, несколько литров спирта для натирания тела сверху и изнутри, само собой разумеется, с единственной целью быстрого разморожения.

Одно только внушает нам беспокойство, что будет, если такой обледеневший пассажир упадет, например, на планету Венера. Венера, как само название говорит, планета горячая, но, надо надеяться, не до такой степени, то есть не до четырехсот градусов Цельсия в тени, а что, если так? Можно себе представить, что станет с пассажирами. Они быстренько разморозятся и несколькими минутами позже превратятся и шницель по-венски, в яичницу с ветчиной или в бифштекс по-деревенски.

Но, слава богу, все это оказалось легендой. Просто кто-то заметил, как ящерица прикорнула на льду с целью отдыха, но не на пять тысяч лет, а на пятнадцать минут. Разница небольшая, но все же есть.

Со своей стороны я могу пожалеть, что нельзя заморозить, например, мою Геню. Не надолго! На день, на два. В это время я мог бы рвануть к дяде Змейке на предмет небольшого холостяцкого разворота.

Что же касается научных испытаний по замораживанию людей, то у нас они уже проводятся разными теплоцентралями. Но это не очень удается. При десяти-одиннадцати градусах выше нуля жители таких домов сидят тихо, в пальто, накрывшись сверху одеялами. Но, когда температура достигает пяти градусов и ниже, они выскакивают на улицу, мчатся в райсовет или в редакцию, поднимают скандал, что им холодно. Вот по какой причине в Варшаве невозможно довести до конца этот интересный научный эксперимент. Люди не хотят посвятить себя науке. Темная масса.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1968

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Шляпка с васильками ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пошел я на днях в Больничное обеспечение. Геня меня послала узнать, что со много происходит. Потому что в коленях у меня стреляет, в локтях колет, в голове шумит, в желудке крутит, и сам я чувствую себя как-то не так. Ну, конечно, я записался. Ожидал совсем недолго. Доктор велел мне быстро раздеться и как можно быстрее рассказать, что со мной. Я разделся как можно быстрее и говорю, что в коленях у меня стреляет, в локтях колет и так далее.

А доктор посматривает на часы и кричит:

— Быстрей, быстрей.

— Пан доктор, я быстрей говорить не могу, потому что я в одежде запутался.

И так заторопился, что все перепутал, и получилось, что у меня в воротничке крутит, а в руках шумит. Вдобавок ко всему я порвал шнурок на ботинке.

Доктор объяснил, что иначе он работать не может, потому что у него нет времени.

— Наверное, пан доктор уезжает, так я лучше приду в другой раз.

Оказалось, что никуда он не уезжает, просто, согласно распорядку дня Больничного обеспечения, он, как доктор внутренний, не имеет права исследовать одного клиента дольше шести минут. Хирург, тот может десять.

— Так я лучше пойду к хирургу, все-таки десять минут — это не шесть.

Доктор отказался меня отпустить и стал помогать раздеваться. Шнурок на втором ботинке мы с ним порвали вместе, и он чуть не задушил меня галстуком. В конце кондов нам удалось меня раздеть. Потом доктор начал исследование. Раз стрельнет глазом в меня, раз на часы и говорит, что пружина у меня ослабела и стрелки нужно отрегулировать, а часы должны избегать алкогольных напитков. Наконец он сообразил, что тоже запутался, попросил прощения, написал рецепт и крикнул: «Следующий!» Влетела какая-то дамочка в шляпке с васильками, а доктор заорал, чтобы она раздевалась. Я одеваюсь, она раздевается, а доктор стоит между нами и смотрит на часы.

Спешили мы, как пожарники. Попросту можно сказать, трудовое соревнование на внутреннем галантерейно-бельевом отрезке. Гражданка выполняла норму первой. Я еще только жилетку напяливал, а она уже была кругом, как Ева.

Схватил я шляпу, вылетел в коридор, как из рогатки, и побежал домой, но меня швейцар у выхода останавливает и вежливо так провожает еще в какой-то кабинет. Там сидит доктор. Более свободный. Посмотрел на меня, покашлял и спрашивает, давно ли я страдаю этой манией. Я немного удивился, посмеялся и говорю, что уже давно, но что она не Маня, а Геня.

— Ага, вам, стало быть, кажется, что вы какая-то Геня? Ну что же, тогда пусть пани Геня присядет.

Я огляделся вокруг. Никакой Гени нет.

«Вот, — думаю, — беда, доктор — псих».

Ну и, конечно, ходу оттуда, а доктор вцепился в меня и кричит: «На помощь!» Прибежали два санитара, связали меня, и только тогда я сообразил, что доктор не был стукнутый, это он меня принял за психически больного идиота. А все оттого, что на голове у меня была шляпка с васильками.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Представься врачам! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Как живешь, пан Крувка?

— Ой, нехорошо, в больницу иду.

— Что ты говоришь? Действительно плохо выглядишь, но что с тобой детально случилось?

— Операцию будут делать на слепой кишке, вырезать червеобразный отросток.

— Операцию! В больнице? Тогда пану крышка.

— Почему? Кажется, только один процент червячных операций не удается.

— Это точно, но откуда ты знаешь, что доктора не пожелают превысить норму? После операции панской особы врачи золотыми буквами на больнице вывесят: «План перевыполнен на один процент», а тебя, уважаемого, — на кладбище. Смех смехом, шутки шутками, а пан должен постараться завести в больнице знакомства.

Сразу же, с места, представься всем служащим, санитаркам, сестрам, акушеркам, а прежде всего докторам. От одного к другому пан должен ходить, кланяться, красиво лапу с фасоном пожимать и представляться: «Я Крувка Алоизы. Владелец слепой кишки…»

— С какой целью?

— Сейчас все поймешь. Потом, когда пана уже повезут на операцию, не забудь взять с собой следующие бумаги: паспорт, профсоюзный билет и две фотографии с подписями, заверенными жилищным комитетом.

— Зачем это?

— И, как только пана положат на операционный стол и пан увидит, что хирурги на пана вострят ножи и хлороформ в нос наливают, пан должен крепко слушать, о чем они между собой говорят.

Если пан услышит, что пану надо помочь, потому что самостоятельно пан не разродится, это будет сигналом, что пан стал жертвой врачебной ошибки и что пана принимают за молодую дамочку из гинекологического отделения.

Тут же срывайся со стола и кричи:

— Извините, произошла маленькая ошибка! Я Крувка Алоизы!

И не давай себя кроить в несоответствующем месте, потому что из тебя могут сделать калеку на всю жизнь.

— Чего ты заливаешь, это невозможно.

— Чтоб я пропал, в Кракове был такой случай: доктора больных перепутали и совсем другие операции им сделали.

— Ну хорошо, но для чего надо иметь при себе бумаги?

— На случай, если тебе не поверят. Доктора по большей части упрямы, может статься, что ножовки, щипцы и другой хлам для родильных операций они уже приготовили и им может не захотеться из-за панских капризов все это менять, вот они твои возражения и не примут во внимание, поскольку ты бумагами не сумеешь ничего доказать. Если дело дойдет до суда, они объяснят, что немного переработались и устали, а ты можешь пока что лишиться какой-нибудь подробности апатомии человеческого тела.

— Ну, в самом деле?

— Если же пан поведет себя в больнице предусмотрительно, то с паном ничего плохого не случится, потому что эта червячная операция, как муха, и я за пана буду спокоен, даже если на следующий день после операции из больницы придет уведомление в следующих словах:

«Уважаемый пан Крувка Алоизы умер вчера, просим получить его под расписку».

Это будет свидетельствовать о том, что ты жив, что операция прошла благополучно и можно тебя навестить в ближайший четверг с виноградом и бульоном из курицы. Так как умер кто-то совсем другой и уведомление послано твоей семье по ошибке, потому что наши любимые больничные деятели очень симпатичные ребята, но невероятно рассеянные.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Кино в желатине ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

По случаю Дня Книжки и Просвещения мой товарищ, некий Орпишевский, поимел желание развиться культурно при помощи радио. И просил меня с этой целью, чтобы я отправился с ним в Музыкальный главк выбрать какой-нибудь стоящий ящик.

— Перевороши, Валерик, все что есть, — сказал он. — Выбирай до тех пор, пока не выберешь аппарат «на большой», чтобы было в нем шесть ламп и магический зеленый глаз и чтобы был он на коротких волнах, потому что, как тебе известно, квартирка у меня маленькая и длинные волны могут в ней не уместиться.

А я ему на это;

— Слушай, Хениусь, я тебе кое-что посоветую. Зачем тебе беспокоиться о волнах, забирай мою Геню.

— На кой черт мне твоя супруга, Валерик?

— Вместо радио, Хениусь. Магический глаз она имеет, правда, не зеленый, но с тебя хватит и такого, только раз на тебя посмотрит, и ты готов. Программа начинается ровно в шесть утра. Будешь иметь минуту утренней музыки, потом гимнастику — бегом за молоком, потом она прочитает тебе лекцию о борьбе с алкоголизмом, потом приведет хор соседок, и они тебе разделают массовую песню лучше любых Чеяндов. А вечером такой прогноз погоды услышишь, что чуть свет без калош и зонтика на улицу выскочишь.

Не покупай радио, Хениусь, не стоит. К тому же это изобретение уже немножко устарело. Лучше обзаведись телевизором.

Мне показалось, что мой приятель не очень представлял себе, что за штука телевидение. Я постарался ему растолковать, что это вещь тоже из радиоотрасли, только улучшенная: можно не только слышать, но и видеть на картинке, что в телестудии делается.

— Будет шевелиться? — спросил Орпишевсшш.

— Известно!

— Но каким способом? Там что, заводные куколки?

— Какие там куколки, живые картины, которые рассылают из телестудии.

— Каждому домой?

— Каждому, кто внес плату.

— Не верю, чтобы такое было возможно.

— А в радио, Хениусь, веришь?

— В радио верю, потому что голос и сквозь степы проходит. Когда некий Петелька из нашего дома со своей женой ссорится, так мы в третьем дворе слышим, но чтобы картинка, даже небольшая, сквозь стену иля сквозь окно проникла — это липа.

— Ах ты, темная масса, — накинулся я на него. — Пересылают не целые картинки, а только такие точки на волнах, и из этих точек в аппарате получаются человеческие лица и тому подобное.

— Тогда, наверное, веснушчатые должны лучше в этом телевидении получаться, потому что у них много точек на физиономиях.

— Вот тут ты прав.

Чтобы убедиться в преимуществах телевизора, мы отправились с Орпишевским в клуб, где функционировал такой телевизионный аппарат. Ничего не скажешь, было на что посмотреть. Коробка с форточкой, а в форточке артисты поют, декламации говорят, шевелятся себе, как живые. Но Орпишевский закапризничал, мол, временами неясно видать, к примеру у пожилого артиста с бородкой недостает носа.

— Это потому, что еще не все точки из дирекции долетели. Наверно, нос прибудет отдельно.

И верно, через несколько секунд нос стал виден как на ладони. А Орпишевский опять гримасничает, что это, мол, кино в желатине.

— Почему в желатине?

— Потому что все трясется, как студень на вилке.

— Наверно, точки автобусом едут, но это ничего, скоро все так усовершенствуют, что желатина не будет.

Я со своей стороны заметил, что хорошо бы чемпионат Европы по боксу показать.

— Что ты! Сумасшедший! — возразил Орпишевский, — если боксеры начнут в этой коробке прыгать, то весь механизм на пол выпадет и, чего доброго, нас покалечит.

— Я же тебе объяснял, дурья твоя голова, что это только точки.

— Не хотел бы я, чтоб какой-нибудь чемпион Европы даже в виде точек мне в глаз залепил.

Мне показалось, что Орпишевский из всего моего научного трактата не понял ни слова. Ну и пусть покупает себе радиоаппарат с магическим глазом. До телевидения он еще не дорос.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Бзибзя ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пана Романа товарищи по работе называют Бзибзя. Это с недавнего времени, после того как он возвратился из отпуска. Почему? О, история эта очень неправдоподобная, необычайно запутанная, однако действительно имевшая место.

Началось все с того, что у пана Романа не было чемодана, а как же ехать на курорт без чемодана, даже если берешь с собой только несколько носовых платков, пять носков (один потеряли в прачечной), купальный костюм и несколько воротничков?

Пан Роман одолжил у начальника новый чемодан из красивого серого картона, оклеенного настоящей фиброй, уложил в него вышеперечисленные предметы, придавил их, чтобы не болтались, двумя комплектами предвоенного «Монитора»^[31] и поехал.

Тут надо сказать, что еще до отъезда он обратился в Комиссию отпусков с просьбой о снижении ему дорожных расходов, и ему выпало чертовское счастье.

Какое — мы узнаем на месте, когда пан Роман приедет в Менджиздройув.

Он приехал, устроился в доме отдыха и, так как погода была исключительная, решил немедленно отправиться на пляж.

Торжественно распевая «Море, наше море, мы всегда будем с тобой», он открыл чемодан и окаменел.

«Монитора» как не бывало, носка ни одного, купальный костюм отсутствует.

Простите, костюм в чемодане был, но не тот. Он состоял из прекрасных кретоновых трусиков с васильками и такого же узенького бюстгальтера. Все это дополняла гигантская мексиканская пляжная шляпа.

Под этими предметами были уложены розовая женская рубашка с черной вышивкой и тысяча разных мелочей, назначение которых для пана Романа представляло неразрешимую загадку. На дне чемодана покоилась никелевая рамка с фотографией какого-то лысого, серьезного гражданина, снабженная следующей лаконичной надписью: «Бзибзе — Цяпутек». От изумления пан Роман чуть не упал в обморок. Он никак не мог понять, кто и когда заменил содержимое его чемодана. Наконец он припомнил: в Комиссии отпусков рядом с ним стояла интересная шатенка с точно таким же чемоданом. Несомненно, это и была Бзибзя. Но каким чудом произошел обмен чемоданами, пан Роман не знал. Чудо, впрочем, несомненно, свершилось.

Пан Роман три дня ходил по пляжу в брюках и пиджаке и с завистью смотрел на купающихся. Наконец на четвертый день в припадке отчаяния он добыл из чемодана купальник панны Бзибзи, грудь свою прикрыл кретоновым бюстгальтером, на голову надел мексиканскую шляпу и пошел на пляж.

Он возбудил огромную сенсацию. Мужчины смотрели на него с ехидными улыбками, женщины отворачивались с омерзением. Матери прикрывали детям глаза.

Когда он понял, за кого его принимают, он побежал подальше от людей, уселся на дюну и тихо заплакал.

Внезапно послышались радостные крики:

— Бзибзя! Бзибзя! — кричали ему две или три молодые курортницы, махая руками и направляясь в его сторону. Приблизившись, они остановились как вкопанные.

— Откуда у вас костюм Бзпбзи? — спросили они.

— Вы знаете Бзибзю?

— Знаем, знаем, а этот костюм мы узнали бы и в аду. Цяпутек привез его из Стокгольма.

Пан Роман обрадовался. На счастье, девушки знали адрес Бзибзи, она отдыхала в Цехоцинке. Пан Роман протелеграфировал ей немедленно. На третий день получил ответ:

«Вы поступили, как ничтожество. Со дня приезда сижу в пансионате в дорожном плаще и читаю «Монитор». Приезжайте немедленно в Гдыню. Встретимся на вокзале, четверг, двадцать часов. Чемодан держите в руке».

Уже в восемнадцать часов пан Роман прохаживался с чемоданом в руке по перрону Гдыньского вокзала. Его нервное поведение возбудило подозрение милиционеров, и его пригласили в отделение.

— Чей это чемодан? — сурово спросил его один из стражей порядка.

— Мой, — неуверенным голосом ответил пан Роман.

Милиционеры открыли чемодан и залились довольным смехом.

Все вещи свидетельствовали о том, что владелец чемодана спекулирует дамской галантереей.

Пана Романа задержали. Здесь в двенадцать часов ночи Бзибзя отыскала его и выручила из затруднительного положения.

Так как в связи с ярмаркой Гдыня была переполнена, им с трудом удалось найти одну комнату на двоих. На следующий день они уехали в Сопот. Возвратились через две недели как жених и невеста.

Фотографию Цяпутека пан Роман выбросил в окно между станциями Гданьск-Олива и Гданськ-Вжещ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1948

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Свинья ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Контора, в которой мой шурин Пекутощак работает в качестве рассыльного, имеет, само собой разумеется, столовку. Некоторое время тому назад вышло предписание, что каждая столовка должна вырастить свинью с целью рационального использования того, что остается в тарелках.

Выращивать так выращивать. Директор купил свинью и отдал ее моему шурину под личное пристальное наблюдение.

Пролетело несколько недель, смотрит шурин, свинья какая-то грустная и очень мелкая на вид.

Отрапортовал он, ясное дело, директору, взвесили свинью и видят, что она потеряла двадцать пять килограммов.

Сразу же дисциплинарный отдел провел строгое следствие, и оказалось, что свинья потому мелкая на вид, что меню столовой ей не подходит.

Как увидит картофель с помидоровым соусом, сразу же хвостом крутит. Как увидит капустные котлеты, сразу выскакивает на улицу. А о крупяном супе на консервном бульоне и говорить нечего. От одного его запаха свинья падает на землю и начинает биться в конвульсиях.

Заведующую столовой заменить было невозможно, потому что она тетя директора.

Начали тогда служащие подкармливать свинью из собственных средств, каждый что-нибудь покупал ей и приносил в бумажке. Свинья стала поправляться у нас на глазах. Но это повлияло на некоторых неустойчивых служащих. Под предлогом того, что содержание свиньи им не по средствам, они стали делать растраты и даже брать взятки. Тогда дирекция вынуждена была запретить подкормку свиньи силами частной инициативы.

Не оставалось ничего другого, как свинью продать. Шурин Пекутощак не сумел один с этим справиться и пришел ко мне, чтобы я ему помог. Так как все четыре автомашины этой конторы находились в капитальном ремонте, а пятая как раз испортилась, мы потащили свинью пешком.

— Ну-ка, милая, — сказал я, взял ее за левое ухо и повел.

Впереди бежали две машинистки с кусочками сахара и кричали: «Малютка, малютка!»

Шурин погонял свинью директорским зонтиком, а директор шел сзади и время от времени накручивал свинье хвост. Таким образом мы кое-как дотащили ее до бойни.

Продали мы ее там совсем неплохо и купили за эти деньги трех маленьких поросят.

— Поросята малолетние дурачки, им в нашей столовой еда понравится, — сказал директор, и мы сели с ними в трамвай номер двадцать пять.

Но в дороге случилось несчастье. Когда публика притиснула шурина, он упустил мешок и поросята выскочили наружу. Перевернули кондуктора, забрались под салоп какой-то старой женщине, и в конце концов один поросенок выскочил из трамвая на ходу и бросился в Вислу с целью самоубийства.

Второго в толкотне придавпли. Остался третий, которого я связал по ногам собственными подтяжками. И этот теперь живет при столовой. Но он тоже не растет и в весе не прибавляет. Дирекция предполагает отправить его в дом отдыха на Шклярской засеке в Нижнем Шлеиске, может, ему горный воздух будет полезен?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1948

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Жертва демобилизации ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— В нашем доме живет один субъект, который был женат на резервистке, его жена служила в армии. Когда хлопина прочитал в «Курьере», что все женщины должны быть из армии демобилизованы, он чуть из себя не выскочил от страха.

А это потому, что он ежедневно писал ей, как он целые вечера у окна сидит, в небо смотрит и плачет от тоски. Отмечал также в письмах, что занят постирушками, цветочки поливает, полы под темное красное дерево натирает и тому подобное.

А фактически было немного иначе. Дома он действительно сидел, но не один, всегда несколько лиц с ним находились. Граммофон без перерыва играл, литровка на столе фигурировала, а также регулярная закуска. Надо тут признаться, что о жене он всегда думал, даже на дверь поглядывал, не едет ли она случаем в неожиданный отпуск, а окно держал открытым, чтоб в случае несчастья гости могли сразу на улицу выпрыгнуть.

Мы с шурином часто иногда к нему заходили. Сразу же, как мы узнали про его терзания, я говорю брату жены: «Слушай, Фелюсь, пойдем к нему, может, на что-нибудь пригодимся».

Ну и, сами понимаете, пошли. Входим, и сердце у нас сжалось.

Посередине комнаты наш приятель стоял в одних исподних и половой тряпкой мыл пол.

Как он нас увидел, горючими слезами залился и объясняет, что проклятый пол, чем его больше моешь, тем он, холера, становится грязнее.

А потом немножко успокоился, потянул носом и спрашивает: «Чем тут пахнет?»

Понюхали мы с шурином и говорим:

— Что за вопрос? Бимбер!^[32]

Он снова расплакался и объяснил, что целый день проветривает, а запах все крепчает. То же и с уборкой, не может ничего поделать. Фактически квартира была разбабахана прилично. Цветочки приказали долго жить. Занавески стали траурного цвета, а на паутине можно было белье сушить.

— Это все ерунда, — говорим мы ему, — возьмемся втроем за работу и за час сделаем из квартиры салон.

Мы вручили шурину щетку и велели ему паутину с печки сметать, а сами взялись за этот холерный пол.

Но шурин был малость под газом и не заметил, что на печке гипсовая Венера стояла, почти в натуральную величину. Шурин зацепил ее щеткой. Венера с печи свалилась, стукнула по гардеробу… И зеркало в полтора метра высоты пошло на мелкое утильсырье.

Хотел, правда, Пекутощак Венеру щеткой в воздухе удержать, но еще хуже вышло, потому что другим концом сорвал жирандоль.

Но и это еще не все. В этот момент открываются двери и входит жена в качестве дамского сержанта.

Махнула на нас желтым флажком, и мы ходу. Ее муж тоже хотел вместе с нами из квартиры рвануть, но красный флажок задержал его на месте.

Со двора мы слышали, как несчастная жертва демобилизации проходила карательную муштровку под визгливую команду семейного сержанта.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1946

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ В ожидании угля ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Да, да, уважаемая пани Кушпетовская, и этот снег и этот мороз — все это не без атома. Взорвут в пустыне Сахаре атомную бомбу, а в Варшаве мы должны сладким картофелем животы набивать, потому что в погребах его поморозили при градусах холода ниже нуля. Сбросят эти бомбы на острове Бикини, а в мясных палатках телятины ни грамма, потому что снежные заносы на рельсах и железная дорога перестала ходить. Холера это, а не изобретение.

— Действительно, хотя, знаете ли, в стародавние времена тоже такие зимы бывали. Например, в двадцать девятом такие морозы в Варшаве ударили, что мой муж на минуту выбежал в погреб за углем и отморозил себе нос. Две недели я его оттирала керосином, и из-за этого он боялся папиросы курить, чтобы у него усы не загорелись. А в те времена атомных бомб еще и в помине не было.

— Вы совершенно правы, и тютелька в тютельку все совпадает. Атомов тогда еще не было, но было новое, свежее изобретение — радио.

— Неужели из-за этого радио могли такие морозы наступить? Что вы говорите, пани Кубелек, милая!

— Известное дело! Потому что именно тогда в воздухе появились эти болтливые волны — длинные, короткие и средние. Весь мир начал разговаривать. Все народности друг перед другом носы задирали. Воздушная тяга образовалась, дошла аж до Северного полюса, и оттуда на нас морозы навалились.

— Может быть, но бабка покойница рассказывала мне, что шестьдесят лет тому назад в Варшаве тоже была такая свирепая зима, что одноэтажные дома до самой крыши в снегу утонули. Люди говорили, что это все из-за электрических лампочек, которые тогда впервые появились.

— Да, да, родненькая, каждое поколение свое научное бедствие должно перетерпеть, ничего не поделаешь.

А потом люди привыкают, даже к радио. Что там ученые ещё скомбинируют, чтобы народ спокойствия не имел и должен был заботиться об угле, а также само собой о коксе, не известно, но готовиться надо к худшему. Не при нас началось, не при нас кончится, дорогая.

— Когда первый электрический трамвай номер три в город выпустили с площади Красинского до Мокотовских шлагбаумов, так люди стали с тех улиц выбираться, чтобы их током не ударило. С телефонами было то же самое — воспаление среднего уха телефоны вызывали.

— Что вы говорите! Я тех времен не помню, это еще до первой мировой войны было.

— Не помните первой мировой войны?

— Конечно, не помню.

— Бедняжка.

— А чего вы меня жалеете?

— А вы посмотрите на себя в зеркало, бросьте взгляд на свою предвоенную красоту, она уже молью тронута.

— Предвоенная не предвоенная, а во всяком случае, моложе вашей рябой. И я не помню ни первого трамвая, ни первой электрической лампочки, ни радио с наушниками.

— Бедненькая, под телевизором вы уродились, вот вы и не видели никогда настоящей польской зимы. Впрочем, чего мы, золотце, с вами ссоримся? Зима как зима и в давние времена не раз бывала такая, что по Варшаве можно было только на санках передвигаться.

— Стало быть, вы, пани Кушпетовская, к саночкам привыкли. Вот и спешите с ними за углем, а то, чего доброго, склад закроют!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Безработный жених ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Посмотрите, пани Кушпетовская, какие только неуживчивые родители бывают.

— Например?

— Что, вы газет не читаете, что ли? Не слышали об этой королеве, которая с мужем на свадьбу дочки не хотела поехать?

— Моя дорогая, так ведь дочка против ее желания выходила замуж. Вы бы выдали свою Ядзю за испанца без занятий?

— Так он испанец?

— Испанец, мое золотце.

— И безработный?

— Безработный, хотя тоже из королевского семейства.

— Много ей родственники дадут! Так же, как мои, например. У шурина обувной ларек на базаре Ружицкого, так вы думаете, он хоть пару летних тапочек моим деткам когда-нибудь на именины подарит? Одного злотого не упустит. А эта королевская семья к тому же в отставке, короны в комоде держат в надежде, что снова на эту должность вскочат.

— Это будет трудный номер, короны выходят из моды, и с каждым днем по миру ходит все больше обанкротившихся королей.

— То-то и оно! Хотя родители невесты и не приехали на свадьбу, этих бывших господствующих напихалось столько, что самый большой костел в городе Риме с трудом их вместил.

— Что вы хотите, такая свадьба! Наехали всякие тетушки, шурины и зятья, самозванные дядьки — седьмая вода на киселе, кумы и молочные братья.

— Удивляться нечего, прием, наверное, был формальный: утки, индюки, холодец из ножек, торты, пончики! Каждый экс-король или цезарь хотел как следует себе желудок набить. И в карманах тоже кое-что наверняка повынесли.

— А в такой толпе это очень просто. На моей свадьбе с покойником какой-то проходимец, который на арапа, непрошеный заявился, выудил у обоих тестей по три рубля под предлогом, что извозчикам не уплачено. Да-да, гость со смекалкой всегда может заработать.

— Ну, на королевской свадьбе гостей при входе сортируют. Пускают не каждого.

— Ах, моя дорогая, если на свадьбе не всех родственников знаешь, каждый может выдать себя за члена семьи невесты или жениха.

— Это точно. Но все-таки чтобы родная мать не была на свадьбе, даже если зять безработный, — это конец света. Какую-нибудь должность он рано или поздно получить сумеет, даже если сейчас нет свободных королевских штатов. Кажется, в Испании можно хорошо заработать на бое с быком. Красной пелериной в цирке такого быка дразнят, а потом убивают.

— А если бык боднет?

— Тогда могила. — Но можно в последнюю минуту через забор махнуть, если, конечно, соответствующую гимнастику тела имеешь. Зато уж если такой парень быка на арене саблей полоснет, он мясо, рога и шкуру получает в собственность и имеет чем торговать.

— Ну, теперь уж я знаю, почему эти родители не хотели согласиться на свадьбу. Мясо — товар скользкий. Еще, чего доброго, передачи придется носить и деньги откладывать для адвоката.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Это была свадьба! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Читали ли вы, пан Крувка, обо всем, что происходило на свадьбе королевской дочки в Лондоне?

— Читал.

— И о торте на тысячу персон, и о королях, которые слетелись со всех сторон света?

— Ясное дело, слава богу, грамотный.

— Тогда вы должны были прочитать и о том, что перед свадьбой там была устроена репетиция. Если это правда, то объясните мне, пожалуйста, зачем понадобилась репетиция?

— Как это зачем? Без пробы такую свадьбу нельзя устраивать. Во-первых, молодожены должны поехать на свадьбу в стеклянной карете. Если не попробовать, как в нее садиться, можно запросто вышибить скипетром зеркальные стекла стоимостью минимум в две тысячи пятьсот злотых. А в наше время борьбы за экономлю — это расход серьезный. Это первое. А теперь обратите внимание на свадьбу. Ксендз, к примеру, спрашивает молодого:

«Хочешь ли ты, Филипп, взять себе в законные жены данную Елизавету?»

И, если молодой не будет как следует подготовлен, он может по ошибке ответить: «Чего тут спрашивать? При таких-то деньгах!»

— Это правильно. Тем паче что жених вроде из бедной семьи и король его только в последнюю минуту князем сделал.

— Не было другого выхода. Потому что, понимаешь ли, в семье у них одни короли, князья и графы. Легко можно себе представить, как бы они с молодым мужем обращались. Водки никто бы с ним выпить в компании не согласился, такие они все важные. А теперь он князь Эдинбургский и вполне подходит королевской семье.

— А что это за штука — Эдинбург?

— Тамошний Груец. Местечко такое.

— Понял. Значит, он князь, вроде Воломина или Кобылки.

— Да, не было другого выхода. Все лучшие города другие князья разобрали.

— Говорят, что он и подарки хорошие получил?

— Не думаю. Молодая, та, действительно, получила много практичных вещей, а он, кажется, только что-то из галантереи — какие-то подвязки.

— Во всяком случае, свадьба была красивая. Я читал в «Экспрессе», что была ужасная давка.Тридцать семь особ отвезли в больницу.

— Подумаешь! Когда у нас в Слодовце некий Бискупщак, сын пекаря, женился, скорая помощь шесть раз оборачивалась. Не только вся свита, дие пары родителей и сами молодые, но даже дворник и четыре полицейских пролежали шесть недель в хирургическом отделении у «Святого Роха»^[33], Сразу шестьдесят две особы! Вот это была свадьба!

— Теперь нельзя многого требовать. Времена экономные, послевоенные.

— Ну, это так! Прежние свадьбы по неделе продолжались. А тут, кажется, в тот же день молодые супруги забрали манатки — и ходу из королевского дворца в провинцию. Невеста там квартиру на летнее время снимала. Уселись они с мужем у печки, по стакану чаю выпили, и он ей радио включил. Правда, только радио начало говорить, молодая вскочила и выключила приемник.

— По-моему, она была права. Не для того замуж выходят, чтобы радио слушать.

— Это так, но с мужем тоже не полагается спорить. Если любит радио, пусть слушает, холера его по возьмет!

— Ну правильно, а если он по ошибке Варшаву поймал и как раз передавали, как на праздник квасить капусту? Принцесса тоже человек, она могла разозлиться.

— Ну если так, то могла.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Ушибленный в щиколотки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Иной гость порою, прошу простить за сравнение, как несвежее яичко. Долгое время его даже вспоминать невкусно.

Именно так вспоминается в Варшаве некий господин Велх, американский адвокат, который находился у нас в качестве так называемого туриста.

Из газетных сообщений мы узнали, что этот американец взял нас на заметку и протащил в тамошних газетах, облаяв перед каким-то сенатом. Очернил невозможно туда и обратно. Между прочим, разумеется, крепко стукнул варшавских официантов и носильщиков.

«Например, я наблюдал в ресторанах, что люди сидят за столиками, беспрерывно постукивая пальцами либо ногами. Шепчутся вполголоса между собой, но старательно избегают разговоров с чужими, боязливо оглядываясь на все стороны, как бы не случилось того, чего они боялись долгие годы».

«У кельнеров в ресторанах так дрожали руки, что они не могли налить кофе в мою чашку без того, чтобы не пролить его на блюдце…» — так написал этот адвокат.

А я должен от себя прибавить, что действительно, дождаться официанта в варшавском ресторане по-прежнему очень трудно, и многие посетители стучат пальцами по столу, при этом нервно перебирая ногами под столиком и оборачиваясь во все стороны, не идет ли он наконец, но это мало помогает, потому что официанты как раз в это время обслуживают заграничных туристов за столиками с разными флажками.

И в этом действительно адвокат прав. Не нравится мне только эта брехня, что у официантов дрожат руки, когда они разливают кофе.

Само собой, может попасться один-другой гастрономический работник под газом без заправки — это дело житейское, но в массе у наших официантов рука не дрогнет, даже тогда, когда он к сумме счета приписывает сегодняшнюю дату. Так что я вынужден счесть высказывания адвоката за невозможную липу. Точно не знаю, кофе я не пью, но если бы турист заказал пол-литра, он бы убедился, трясутся ли у официанта руки, когда тот наливает.

Носильщикам гость тоже дал прикурить:

«Опираясь на собственный опыт, я могу подтвердить, что американец, путешествующий один, без сопровождения вышколенного партией проводника, обречен встречать вражеские взгляды и даже неприязненные жесты. Например, носильщики, которые вносят вещи в отель, часто умышленно ударяют американца чемоданом по щиколотке».

Вот как он нас обслужил. А я опять же, опираясь на свой опыт, могу сказать, что я всегда и повсюду вижу американцев, выходящих из отеля, и ни один из них не хромает. Ни одного я не видел с подбитыми ногами.

Так что это липа номер два, и адвоката никто не ушиб. Хотя, по правде говоря, он, конечно, ушибленный, только пострадала у него не нога, а голова. И ушибли его не у нас, а где-нибудь в другом месте.

Но, чтобы больше не ошибаться, чтобы, не дай бог, ему не споткнуться на ровном месте, пусть он лучше не приезжает в Варшаву.

А то ведь он может оказаться первым американцем, который нарвется на вражеские взгляды и может даже оказаться ушибленным в щиколотку. И не носильщиком, а лично мною.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Конкретная музыка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Сила прессы ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Совершенно невинно я попал в очень неприятную ситуацию. Знакомые смотрят на меня подозрительно. Жена вообще со мной не разговаривает. Я болтаюсь по дому из угла в угол, как человек, который должен быть где-то в другом месте.

На улицу выйти я не могу, потому что некоторые прохожие присматриваются ко мне с удивлением, переходящим в иронические улыбки.

А началось все это с помещенной в нескольких газетах заметки о том, что двадцать пятого числа я вместе с Реной Рольской и оркестром Туревича отплыл на теплоходе «Баторы» на гастроли в Канаду.

Прочитав об этом в трамвае, я улыбнулся и подумал: «Забавное недоразумение». Но, уже выходя из трамвая номер восемь на углу Маршалловской, я наткнулся на пана Валерия Печенку, который, увидев меня, приостановился, протер глаза, ущипнул себя двукратно в щеку и наконец закричал:

— Значит, тут Канада. Или я пьяный, или это оптический обман взгляда? Это вы или ваш близнец, господин By? А если это вы в вашей личной личности, то что вы тут делаете? Кто вместо вас сидит на «Баторы» и катит в Канаду?

Я прервал лавину вопросрв, со смехом объяснив симпатичному пану Печенке, что произошло комичное кви-про-кво, что я на самом деле собираюсь в Канаду и в Штаты для посещения городов, где живут поляки, но несколько позже. Попросту заметка появилась преждевременно.

— По-моему, у вас нет повода, чтобы разводить хихи-смихи и уголок юмора, — серьезно ответил на это пан Печенка, — вас могут ожидать разные неожиданности в связи, как это говорят, с вышеизложенным. Когда мой приятель, некий Качорок, по ошибке попал в «Жице Варшавы» в качестве покойника, он три года не мог вернуться к жизни. Знакомые крестились, завидя его, а вечерней порой перебегали на другую сторону улицы.

Отъезд, правда, — это не то, что некролог, но на этой почве вы можете иметь солидных тараканов.

И действительно, дома я застал взволнованную жену, которая прибежала из города, узнав от знакомых о моем неожиданном отъезде. Когда она сказала им, что видела меня только час назад, ей ответили:

— С мужчинами никогда нельзя быть спокойной. На вашем месте мы бы уже летели домой, чтобы убедиться, там ли он еще. На этих атомных аэропланах можно за час свободно долететь до Канады. Бедняжка!

Вдобавок позвонил какой-то рассерженный тип и, не дав ей слова сказать, заявил, что я поступил по-свински. Обещал во время пребывания в Америке вручить его родственникам в Чикаго подарок от него. Он израсходовался, купил обеденный сервиз на двадцать четыре персоны, всего сто сорок восемь предметов, и две вазы, а я уехал исподтишка, ничего ему не сказав.

Не ожидая объяснении, возмущенный собеседник бросил трубку. С его стороны это было даже благородно. Теперь мне не придется тащить этот сервиз в Америку.

Хуже получилось с тетей Франей. Она посетила нас в тот же день и уже на пороге, бросаясь на шею моей жене, закричала:

— Какое счастье, что этот твой ананас наконец уехал. Из-за него я не могла к тебе приходить, ведь ты знаешь, как я не выношу этого зазнавшегося нахала.

Когда я неожиданно появился из другой комнаты, тетя Франя потеряла сознание.

Потом еще звонили жене из Польского Телеграфного Агентства и из журнала «Столица» по вопросу об интервью. Затем с горькими упреками позвонил Метю. Конечно, он понимает, что кредиторы и так далее, но, чтобы, встретившись накануне, не обмолвиться словом…

В общем, что будет дальше, я не знаю. А все из-за одной газетной заметки. Вы понимаете теперь, что это за штука «сила прессы».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Одна рюмка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я должен отметить, что в этом году на литературном отпущении грехов у Дворца культуры, которое у нас называют Базар Книжки и Просвещения, особых новинок не было, если не считать сборника «Старые сказки», книги «Кво Вадис» и пластинки «Сидели мы на крыше».

Однако мне лично удалось купить медицинский шедевр из научной отрасли под названием «Правда об алкоголе». Поначалу книжка производит потрясающее впечатление. Человек, хоть немного запойный, прочитав ее, с ходу перестанет пить и перебросится на напитки из кислого молока. И впрямь, если даже самый незначительный выпивоха узнает, как выглядят его печенка, желудок, мозг, селезенка, легкие и другие так называемые подробности после принятия дозы всего в 0,005 грамма чистого алкоголя, он не сумеет после и подумать о принятии рюмочки «чистой отборной» даже со льда, даже под яичко «моле» с лососинкой, редисочкой, лимончиком, майонезиком…

Если это правда, что доза всего в 0,005 грамма чистого алкоголя под греночку так на нас действует, то мы можем, как нас учит этот научный трактат, достигнуть равноценных результатов при помощи других, более дешевых и здоровых средств, как, например, полынный пастой, а также вкусный питательный препарат «Гематоген». Как идут жареные шампиньоны под стопочку «Гематогена», лично я не проверял, но совершенно очевидно, что еще никто не обзавелся привычкой после такой закуски прибегать к полынному настою или к овощным сокам.

А теперь, хотя я преисполнен уважения и благодарности к доктору, выпустившему свой полезный труд после столь дорогих и утомительных личных исследований действия алкоголя на человеческий организм, я должен признаться, что в некоторых местах этот трактат требует солидных поправок и дополнении.

Возьмем, например, раздел первый под названием «Человек пьяный и пьяница».

Доктор пишет:

«Употребление алкоголя вызывает у человека различные психические расстройства, известные повсеместно как состояния «упития», «перепития», «недопития» и т. д. Каждый знаток так называемого предмета, наверно, скажет, что уважаемый автор знаком с этими расстройствами несколько поверхностно. Дескать, выпивший выпившему рознь. Выпивоха бывает: веселенький, тепленький, под мухой, под газом. Пьяный бывает: в доску, в стельку, до положения риз, как сапожник, мертвецки, в зонтик без палки, как четыре буквы, которых печатное слово не выносит, но которые, к сожалению, в последнее время в театре, в литературе и в кино без конца употребляют».

Идем дальше. На той же самой странице имеется такое открытие:

«Если в куриный белок мы добавим рюмку воды, он останется по-прежнему жидким, прозрачным и слизистым. Если же в такое самое количество белка мы прибавим рюмку крепкого алкоголя, мы увидим, что белок сбился в сероватую шершавую твердую массу. Это же самое происходит в человеческом организме».

Да, я согласен с этим. Автор прав. Но тут еще нужно прибавить, что, если эту сероватую массу хорошо размешать, мы получим отличный коктейль, известный под названием «Айэрконьяк».

Идем дальше: в нескольких местах этой удивительной книжечки автор заверяет нас, что даже самое ничтожное количество алкоголя, например только одна рюмка каждый день, может вызвать психическое заболевание и смерть. Наверно, это так. Обидно было бы что-то проморгать. И все же это место следовало бы вычеркнуть. Представьте себе, что кто-нибудь из нас, находясь в ресторане, по врожденной рассеянности потребует водки, а кельнер его спросит: «рюмку или четвертинку?». Что тут произойдет? Каждый внимательный читатель этого полезного труда ответит кельнеру:

— И так и этак — могила, давай пол-литра.

Полагаю, что только после внесения вышеприведенных мелких поправок этот значительный труд может попасть на книжные полки, и надеюсь, что в новом издании на базаре будущего года эта книжка найдет свое место.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Юбилейная речь ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я слышал, что будто журнал под названием «Фильм» празднует десятилетний юбилей своего существования. В связи с этим я должен сказать небольшую речь в честь…

Сначала я хочу отметить, что журнал «Фильм» очень мне нравится. Я уверен, что, если он немного поработает над собой, он сможет когда-нибудь сравняться с предвоенным журналом «Кино». Это, конечно, не так просто, Ах, какие в том «Кино» были картинки! Например, известный Рамон Новарро в качестве Нерона ехал в старомодной кибитке, запряженной тремя жеребцами, и, чтоб не упасть, держался рукой за филейную часть голой гражданки, некой Лилиан Штифт. Перевернем Рамона на другую сторону, и мы увидим Марлен Дитрих исключительно в чулках и с серебристой лисой на шее.

Вот какой это был журнал! Ноги и так называемые первые позвонки играли в нем главную роль.

Если принять во внимание, что нынешний журнал «Фильм» на протяжении десятилетия показывал наших артисток исключительно в виде застегнутых под самую шею передовиков труда и дипломированных доярок, то нам придется самокритично отметить, что даже самый усовершенствованный станок не выдерживает конкуренции со средним бюстгальтером, так же как наисовременнейший племенной коровник не в состоянии привлечь столько зрителей, сколько самый скромный дансинг на Капри.

Так же и Рудольфо Валентино, когда он в роли сына шейха отправлялся на арабском двухлетке к турецкой королеве Пола Негри, он затмевал как хотел нашего киноартиста Душинского, который отправлялся на свидание к Александре Шленской на тракторе в сорок лошадиных сил, по пути поднимая весеннюю целину.

Как ни грустно, но истина дороже! Даже по пути к социализму мужчина предпочитает увидеть в кинотеатре скорее гарем, чем производственное совещание. И его глаз с большим удовлетворением отдыхает на неблагонадежных фотографиях не совсем одетых западных звезд, чем даже на самых качественных валенках, ватниках и фуфайках.

И я с огорчением должен отметить, что журпал «Фильм» понемногу начинает перестраиваться. Мы уже видели в нем несколько раз цельномолочную Лолобриджиду. Видели Ганку Скаржаыку, угрожающую революционным бюстом реакционным палачам и агентам. Видели даже подвязки Лидии Высоцкой на фотографии из фильма «Карьера Никодима Дызмы»^[34].

В общем, первый позвонок опять начинает приобретать вес в кино. Чем все это кончится, мы увидим на следующем юбилее «Фильма» через десять лет. А может быть, и быстрей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ «Золотая челюсть» ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Тысячу раз был прав тот уважаемый читатель, который несколько дней тому назад в «Вечернем экспрессе» в интересном отделе «Кто хочет, пусть читает» критиковал награды, врученные в Гданьске нашим и международным фехтовальщикам.

Действительно, холера и нас с Геней понемногу брала, когда мы в санатории в Щавницах сидели у телевизора во время гданьских соревнований по фехтованию на саблях, шлагах и других орудиях шпигования. У Гени жар ночью из-за этого сделался, и доктор прибежал к нам с пирамидоном.

А все произошло именно из-за этих наград. Мальчики намахались так называемым холодным оружием до седьмого пота, потому что при жаре сорок пять градусов выше нуля в тени в ватных белых детских костюмчиках и в масках от пчел нелегко драться за эти награды. И что, в конце концов, победители получили? Шлифованное столовое стекло, или так называемые кубки.

Когда первый председатель подошел к возвышению, где стояли награжденные фехтовальщики, и вынул из папиросной бумаги трехлитровый кубок, мы ничего не сказали.

— Ну, действительно, посуда немодная, но одну такую штуку можно дома использовать для кислого молока на все семейство.

Когда другой председатель встал и снова по меньшему хрусталю каждому спортсмену отказал, нервы у нас начали слегка сдавать. Но ничего не поделаешь. Смотрим, через минуту крутится третий деятель, свою граблю Павлощакову сует, в щеки целует с одной, с другой стороны, короткую речугу выдает и тянется к ящику, что вслед за ним пионеры принесли. Ну, тут мы думаем: этот, наверно, что-нибудь приличное приволок — часики, фотоаппараты, магнитофоны. Но где там! И этот тоже со слезами на глазах хрустали начал раздавать.

Так всю эстраду этим стеклянным товаром заставили, что фехтовальщики боялись пошевельнуться, чтобы весь базар вдребезги не перебить. Почти два вагона стекла навезли. Наверное, где-то после уценки партию этого неходового предмета загребли и спортсменов ими осчастливили. Не дай боже с одним таким кубком в дорогу пуститься, а тут почти каждому парню их вручили от трех до четырех штук.

Моя Геня очень рассердилась и крикнула:

— С елок вы эти украшения насобирали или как? Не было в том складе чашек с блюдцами?

С трудом я ее успокоил:

— Не кричи, Генюха, ведь от Щавницы до Гданьска далеко. Тебя никто не услышит, тем паче что мы находимся в санатории, где после десяти часов шуметь не разрешается. Фехтовальщикам не поможешь, а докторское расписание нарушишь и выговор схватишь.

Она сразу замолчала, но потом разболелась.

Я должен был признаться, что она права. Столько на свете разных необходимых в доме хозяйственных мелочей: соковыжималки, лоханки, кастрюли, эмалированные ведра, почему они на этих кубках уперлись? Может, и вправду они из магазина уцененных товаров?

Лично я считаю, что спортивные награды должны быть золотые или серебряные, как в так называемой кинофикации, где имеют место разные «Золотые раковины», «Серебряные бюстгальтеры», «Золотые улитки» и так далее.

Например, наша футбольная команда Гурник-Забже, которая так красиво сыграла в Америке с англичанами, должна была бы получить «Золотой мяч» или «Золотые ворота»^[35].

А тот судья, которому во время игры достанется приличный фитиль с нарушением зубного распорядка, должен от соболезнующей публики получить на память «Золотую челюсть».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Грозный левша ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Разное говорят о том, откуда взялся бокс, или мордобитие в ватных перчатках. Если послушать истериков, то есть специалистов по древностям, то получается, что на горе Олимп, в греческом Закопане, некий божок Юпитер дал как следует божку Меркурию за то, что тот в пьяном виде щипал его жену, богиню Венеру.

Но это, кажется, так называемая легенда, или, по-нашему, трепотня.

В более поздние времена любительским боксом занимались Нерон и Иван Грозный, который даже организовал первые народные матчи в Москве. В Риме вместо кубка победитель получал красивую рабыню, но, с тех пор как супруга одного чемпиона тяжелого веса нокаутировала его после матча за то, что он приволок домой живую награду, обычай этот отменили.

В Англии первые регулярные боксеры появились на базе ревности в высших салонных сферах, или между так называемыми лордами. Дело в том, что в старину, если какой-нибудь лорд у другого лорда жену, как говорится, приманивал, оскорбленный муж должен был вызвать обидчика на поединок. В результате он сам часто представал перед возлюбленной половиной в виде холодного трупа. Ну, тут видят старые лорды, что им крышка, и говорят один другому:

— Куда это годится! Моя жена мне супружескую измену устраивает, а я должен срываться в четыре часа утра без шапки в лес, стоять под голым небом и, кто знает, может, даже быть поврежденным при помощи огнестрельного оружия! Почему? Это никуда не годится, мы должны придумать какой-нибудь другой выход для охраны собственной чести. Может быть, лучше надавать друг другу по морде.

— Правильно, но только в перчатках. Лорды или графья не могут манежить друг друга голыми руками, как какие-нибудь извозчики или малоземельное население. Салонные правила нам этого не позволяют.

И таким манером появились боксерские перчатки. А так как лорды часто во время драки пачкали себе фрак, галстук и манишку, когда получали затрещину в нос, они стали наполовину раздеваться. И, таким образом, пункт за пунктом образовались боксерские правила.

Из Англии бокс перенесся в Америку, где из-за отсутствия лордов им стали пользоваться негры, но уже с целью заработка.

Если говорить о польском боксе, то он у нас появился еще до Англии. На Саскей Кемпе по воскресеньям из ресторана «У дуба» официанты зубы кор-зинками выносили. Но это времена древние, еще до организации Польского боксерского союза, который, как известно, начал существовать тридцать пять лет назад.

Эту эпоху помнит некий Олесь Рекша. С целью получше проникнуть в тайны боксерского мастерства он подружился с нашими лучшими мастерами того времени.

Иногда ему приходилось даже заменять партнеров для своих дружков. Например, один раз наш боксер Едек Ран должен был встретиться с чешским боксером Грубешом, который был левшой. Левша — это тип, пользующий левой рукой вместо правой. Левша в боксе считается опасным противником, потому что неожиданно может дать в ухо с непредвиденной стороны.

Так вот, этот Едек спдел в раздевальне незадолго перед боем и плакал горючими слезами:

— Ой, не люблю я драться с левшами. Лучше дайте мне трех нормальных боксеров, нежели одного левшу. Чует мое сердце, что левша меня когда-нибудь угробит.

Тогда Олесь стал его утешать и говорит: я буду с тобой тренироваться и буду изображать левшу, левой рукой тебе дам по физиономии, чтобы ты привык.

Едек согласился и одним незначительным движением положил Олеся на землю до счета сто пятьдесят^[36].

С настоящим левшой дело вышло иначе. Уже на первой минуте Грубеш так деликатно дал Едеку слева, что последний сразу перестал быть чемпионом.

За те тридцать пять лет, что существует Боксерский союз, публика привыкла смотреть на боксеров, и многие болельщики теперь понимают в боксе больше, чем судьи. Но в старину было плохо. Помню, пошел я как-то на матч с дядей Змейкой — так он такой скандал устроил, что мне пришлось выпроводить его из зала. Больше всего он брюзжал против судьи.

— Зачем судья вмешивается, если еще нету ни заявления в милицию, ни протокола, ни вообще несчастного случая.

— Так это же судья спортивный, который должен следить, чтобы все соответствовало правилам, — объясняю я ему.

Но он не хотел меня слушать, только кричал, что судья мешает и что боксеры должны отпустить ему пару дышл, чтоб его скорая помощь забрала.

Такая он был темная масса! Но с тех пор многое переменилось: дядя Змейка посещает все боксерские матчи, знает все правила, так что не подкопаешься, и даже читает от буквы до буквы специальную газету под названием «Бокс».

Тридцать пять лет свое взяли, ничего не скажешь…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Зеленые черти, или салон варшавских художников ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Отчет о второй ежегодной выставке Союза польских художников я имел намерение написать беспристрастно, сам, без помощи папа Печурки, который всегда в таких случаях навязывает мне свои, деликатно выражаясь… оригинальные суждения.

Я отправился в Народный музей один, заранее радуясь эстетическому наслаждению, которое меня ожидает и которое на этот раз не будет испорчено ироническими комментариями моего приятеля с Торговой.

Однако мне было суждено иное. В вестибюле музея я столкнулся с паном Печуркой. Он выходил с выставки, но, увидев меня, решил вернуться, чтобы показать мне картины, которые ему больше всего понравились.

Уже сам этот факт меня удивил.

— Неужели вправду что-то на этой выставке заслужило ваше признание? — спросил я.

— Конечно. Все в первом сорте, совсем не то, что в прошлом году. Все мне очень понравилось, и каждому, кто дурное слово скажет об этой выставке, я вынужден буду заявить, что он хомут из глубокой провинции, позавчера привезенный в мешке. Выставка состоит из двух частей: полезной и для смеха.

В полезной мы имеем виды царского парка, кучи железа, копку картофеля и тому подобное. Вторая часть невозможно оперная, представляет нам разных мазеп так, что колики можно схватить от смеха, — это так называемые карикатуры.

Тут мы остановились перед картинами, названными «композиции зональные».

— А к какой группе вы относите эти произведения, пан Теось?

— Ясное дело, что к полезным.

Тут я должен отметить, что данные произведения вызывают наибольшее количество оговорок у посетителей. Для профанов это всего лишь разноцветные круги, эллипсы, квадраты и ничего больше.

Мое удивление еще больше выросло, когда я увидел, что приятель с огромным удовлетворением всматривается в композицию.

— Я вижу, пан Теось, — сказал я, — что вам это действительно нравптся.

— Многоуважаемый пане — бывший лапотник — этого наверняка не поймет, но ответственный съемщик, который не раз и не два ремонтировал трехкомнатную квартиру с кухней, сразу видит, что это пробы колеров, которые маляр выставил для клиентов. И скажу вам, что это хороший мастер делал.

Возьмите, к примеру, этот канареечный колер, какой опрятный, а? Для прихожей без окна отличный цвет — светлый. Тот фиолетовый годится молодоженам для спальни.

Тем красным кабинет можно побрызгать — цвет модный, и маляр поймает на него не одного клиента. Только удивительно, почему маляр свою фамилию внизу написал без адреса. Хотя, впрочем, адрес можно у швейцара узнать.

— Ну, а что вы скажете о работах наших художниц? Как вам нравятся Здроевская-Маевская, или Матущик-Цыганская, или Подошка-Кохова, или Бельская-Творковская?

— Конечно, очень нравятся, а особенно то, что они парами эти ландшафты махают, таким образом сберегается половина времени. Пока Бельская вид малюет, Творковская шарлотку печет. Пока Матущик «Мертвую натуру» кисточкой красит, Цыганская носки штопает. И наоборот.

Таким образом культура и искусство развиваются и мужья не ворчат.

Одновременно одна другой советы дает, что можно рисовать, а чего нельзя.

А вот совсем другое дело — этот вид: одинокая женщина рисовала и что вышло?.. Ландшафтик-то антигосударственный.

— Неужели?

— То-то и оно. Какая подпись под ним фигурирует?

— Ну, «Столовая».

— Правильно. А что мы здесь видим? Зеленые опухшие типы с дикими глазами — утопленники не утопленники, повешенные не повешенные, отворачиваются от столов и, хотя, как мы видим, они совсем распухли от голода, не только есть столового меню не могут, но даже смотреть на него не хотят. Разве это картина современная? Когда каждому известно, что в столовых теперь кормят прилично. Или возьмите вот этот портрет брюнета, тоже нарисованный одинокой женщиной. Носа несчастный не имеет, зато вся рука у него черной краской вымазана. Знаете, как это произошло? Мужчина, который позировал для портрета, вышел в конце концов из себя и пальцем, вымазанным в черную краску, лично дорисовал себе брови и усы: боялся, что художница забудет и портрет выйдет не похожий.

— А какую картину из выставленных здесь вы считаете самой лучшей? — спросил я, желая прервать необоснованные выпады моего приятеля.

Пан Теось взял меня под руку и энергично сказал:

— Пойдемте, я вам покажу!

Мы вошли в следующую залу. Быстрым шагом пан Печурка подошел к большому полотну, названному «Звездочки народного гуляния», и, показав пальцем, крикнул:

— Эту!

Удивление мое было безгранично. Картина представляла собой какое-то непонятное для профана видение художника. Пятна, линии, геометрические фигуры, вверху что-то вроде куска ваты, все это перепутано и перетыкано бело-красными флажками.

— Пан Теось, я должен вам признаться, что не понимаю этой картины, не знаю, почему это «Народное гуляние», а, к примеру, не «Вид народного праздника в Кутпе с птичьего полета»?

— Вы говорите, как темная масса, — сказал пан Печурка. — Картина — прима, жизненная.

— Неужели вы видели такие народные гуляния?

— Видел.

— Где?

— В Милосне перед войной. Товарищ мой, некий Орпишевский, женился. Свадьба продолжалась целую неделю. Поначалу все было хорошо. Но на четвертый день я именно такую картину увидел. Перипа по потолку сама ходила. Тесть был без головы, а его голову молодая держала под мышкой. Фата, закуски, стулья, букет, гости, все перемешалось. А на пятый день показались и зеленые черти. Точь-в-точь как тут. Жизненная картина!..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Ван-Гог ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Проходили мы с Геней как-то раз мимо Народного музея, что на Аллее Третьего мая, и смотрим — невозможные толпы народа толкаются у входа. Я спрашиваю у какого-то типа:

— Уважаемый, что тут случилось? Соль дают?

— Точно не знаю, но вроде какой-то художник ухо себе отхватил.

Ну, мы тоже вошли из любопытства.

Оказалось, что действительно был случай с ухом, но несколько десятков лет тому назад. Заграничный художник, по фамилии Ван-Гог, отрезал себе ухо, а потом собственноручно нарисовал себя с забинтованной головой. Было ли так действительно или дирекция музея умышленно эти сказки по Варшаве распустила, чтобы публику на выставку затянуть, потому что как раз много картин этого мастера завезли, — неизвестно.

Факт фактом, что ни уха, ни даже портрета с ушной перевязкой на выставке нет, а публика лезет, как в кино на «Рио Браво» или на «Великолепную семерку».

Номер, значит, прошел, информация и пропаганда подействовали, но никто не жалуется, потому что ландшафтов действительно хватает и все отработаны аккуратно, с большой затратой материала. Краски лучшего довоенного качества на некоторых видах в палец толщиной. Как нам объяснил какой-то проводник, Ван-Гог имел в связи с этим серьезные перепалки с товарищами по профессии, которые спорили с ним, как нужно выполнять художественную работу. Какие-то Жорж Герата и Поль Гоген, тоже художники, даже ругали его:

— Жирно рисуешь, таким манером никогда не останешься при своих, расходы тебя съедят. Вдобавок клиентуру нам портишь, она потом ропщет, что у нас полотно просвечивает.

Но он не дал себя уговорить, на одного из них, уж не помню, на кого — на Герату или на того Гогена, — бритвой замахнулся. В общем скандал был невозможный, но ремесленник совестливый не дал этим портачам подбить себя на халтуру. И результат такой, что по сей день наш глаз на его картинах с удовольствием отдыхает, потому что краска держится, как стена без всяких осколков и трещин, а о Герате и Гогене никто до сих пор в Варшаве и не слыхал.

Другое дело, что последние портки он, как говорится, проедал, а от нужды даже не мог жениться. Проводник в музее рассказывал, что это оттого, что красотой он не мог похвалиться. Как мы видим на одном портрете, он был действительно немного рыжий. Ну и что? У нас на Шмульках во время войны был угольщик рыжий, как белка, а наилучших кухарок обхаживал. Так что это не причина. Попросту у парня не было удачи и материальных условий. Торговой смекалки он, ясное дело, не имел. По большей части давнишние художники, как известно, рисовали на своих видах главным образом графов и ротшильдов. А что рисовал Ван-Гог? Портрет почтальона с бородой, сержанта в красной шапочке и нескольких малоземельных крестьян-единоличников. Чем они могли ему заплатить? Пачкой папирос, мешком картофеля?!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1962

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Мастера смекалки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Недавно варшавское телевидение проводило конкурс специалистов по скоростному разгадыванию разных загадок, или, иначе, мастеров смекалки. Для того, чтобы выиграть телевизор, или путевку на заграничный курорт, или талон на двенадцать алюминиевых кастрюль, оказывается, необязательно иметь вечную завивку, девяносто один погонный сантиметр в груди и столько же в бедрах и называться «мисс Польша». Достаточно немного смекалки и способностей к разгадыванию кроссвордов.

Мы с шурином красотой никогда особенно не отличались, но по линии сообразительности всегда были не на последнем месте. Поэтому мы постановили: была не была, отправимся на этот конкурс. Интересовал нас телевизор, поскольку такого у нас не было, вот мы и пошли записываться.

Нам объяснили, что сперва нужно сдать экзамен.

Сдавать так сдавать. Мы подучили таблицу умножения, семь главных грехов, а также правила уличного движения и махнули. Да, еще по дороге выпили по маленькой для храбрости.

В телевидении на Варецкой площади нас приняли очень симпатичный тип, по фамилии Закржевский и некий Рышек. Первым пошел экзаменоваться шурин.

— Что такое монополия? — спросил его пан Закржевский.

Шурин покраснел и объяснил, что это не «монополька», а только одеколон, потому что мы зашли к парикмахеру немного поскрестись перед экзаменом и причесаться «под полечку».

Тогда пан Закржевский объяснил нам, что речь не о том, а что это первый вопрос конкурса и мы должны сказать, что такое монополия.

Шурин пожал плечами как по нотам изложил:

— Государственная спиртовая монополия. Водка чистая, обыкновенная. Одни литр — сорок пять процентов — шестьдесят восемь злотых шестьдесят грошей.

Одним словом, с монополпей сдал на пятерку с плюсом.

— Кто такой Варненьчик? — спрашивает Рышек.

— Пароход на Висле, — отвечает шурин. А Рышек крутит головой, что, мол, плохо.

— Как это плохо? Чтоб я провалился, если перед войной я не плавал раз двадцать на этом «Варненьчике». Одни раз даже, когда пароход ударился о пристань, мое новое канотье слетело и поплыло в Гданьск. Так что, кто может лучше помнить?

Но Рышек сказал, что и король такой тоже был, и задал шурину дополнительный вопрос из той же самой отрасли: из какой династии был король Зигмунд, тот, что на Замковой площади на столбе стопт, то есть какая у него была фамилия? Поначалу шурин заметил, что короли фамилии не имеют, а только номера, и что Зигмунд шел третьим номером, но в это время вспомнил и крикнул: «Суп». Угадал он, между прочим, только наполовину, потому что Зигмунд был не Суп, а Ваза, и, хотя ответ был довольно близкий, шурина отмели. Закржевский хотел даже допустить его с переэкзаменовкой, но Рышек уперся.

Пришла моя очередь. Я весь трясся от злости, но подошел. Вопрос получил такой: «Как зовут сестру английской королевы?»

— Извините, уважаемые, но я с гражданкой не знаком. Откуда же мне знать, когда она справляет именины. Между королями я не вращаюсь и вообще не имею памяти на даты. Я даже не знаю, как зовут Генину тетю, как же я могу заполнять анкеты на сестер и племянниц английской королевы?

— Я попробую вам помочь, — темнит пан Закржевский. — Начинается имя на букву М.

— Уже знаю, — кричу я, — Маня.

— Нет. Следующая буква «а».

— Ну, я же сказал: Маня.

— Нет, потому что третья буква «р».

— Что вы смеетесь надо мной, первая «м», вторая «а», а третья «р», значат, Мария.

— Но четвертая «г»!

— Ага, четвертая «г»…

— Следовательно, вместе получается «Марга…»

— Все ясно: Маргарина.

— О, господи! Неужели вы не поняли? Сестра королевы Маргарита. А маргарин — это жир растительного происхождения, имеющий у нас большое потребление в домашнем хозяйстве.

И дальше он стал мне объяснять, что маргарин очень полезен для организма, поскольку, являясь салом, вытопленным из цветков, не вызывает так называемого склероза, который у меня уже, наверно, в довольно сильной форме, если я не вижу разницы между сестрой королевы и популярным продовольственным товаром. А потом он дал мне понять, что, если я и дальше буду употреблять масло, из меня может получиться солидная корова.

— Минуточку, минуточку, — сказал я, — это значит, что, если бы я перебросился на маргарин, из меня получился бы олеандр или гречка, так? Кому вы это говорите?

Я позвал шурина, и мы отправились домой. Оказалось, что телевизоры выиграли какие-то типы из Лодзи, хотя они, между прочим, путали Володыевского с Скжетусским, а Ожешко с Сенкевичем. Так разве не лучше перепутать короля Вазу с супом или королевскую сестру Маргариту с маргарином?..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Невидимый человек ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Действительно, нам никто не может угодить. Вечно мы недовольны. Например, всюду и везде мы брюзжали по поводу того, что в телевидении мало фильмов и что, как и раньше, если хочешь увидеть хорошую картину, надо влезать в пиджак и бежать в кино на другой конец Варшавы. А в телевизоре можно увидеть, только, как производят кирпич или как маринуют огурцы. Жалобы в конце концов рассердили директора, он поехал в самый Париж, накупил там целую кучу разных фильмов и давай их показывать. Ничего не скажешь, картины красивые, главным образом из жизни французских графов и графинь.

Вы думаете, прекратилось брюзжание? Ничего подобного. Опять посыпались жалобы, что фильмы старые, потертые, на базаре куплены пачками и что все эти драмы из высших французских салонных сфер почему-то происходят либо ночью, либо во время дождя, либо когда идет град.

А я не ворчу. Разве можно требовать, чтобы за сорок злотых в месяц или по одному злотому с мелочью в день Лолу Брижиду или Фанфана Тюльпана вам домой приводили? Или чтоб за эти несколько грошей Брижитт Бардо по частным квартирам раздевалась? Таких удобств мы не должны требовать. За эту цену с нас довольно и старых артисток. Если они где-нибудь потерты, ничего не поделаешь, зато мы можем их смотреть у себя дома в тапочках, без галстуков, без очереди у кассы и без чаевых дворнику на обратном пути. Прав я? Ясное дело — прав.

Одно только немного досадно, что надписей в фильмах нет. А ведь не каждый бегло по-французски понимает. Хотя, конечно, это имеет свою положительную сторону. Во-первых, глаза от чтения не портятся, а во-вторых, парле франсе человек подучивается, потому что директор в виде невидимки сбоку в телевизоре стоит и все нам слово в слово переводит.

Поначалу этот невидимый человек меня немного подвел. Самую малость у нас с шурином до недоразумения не дошло. Сидели мы в темноте перед телевизором с псом Азором и соседкой Скублинской. Показывали картину «Тайна графини Пончик» или что-то в этом роде. Когда директор в первый раз сбоку отозвался, я думал, что это шурин, и говорю:

— Заткнись, Олесь, артистам не мешай, чего вмешиваешься.

— Я не вмешиваюсь, это ты лезешь! — возразил шурин.

— С места мне не сойти, если я хоть слово сказал!

Наконец Геня сообразила, что это кто-то из коробки голос подает. Но, пока мы разобрались, стало жарко, как в аду. Я ссорюсь с шурином, французы орут, как одержимые, чтобы директора перекричать. Он не уступает, даже охрип. Геня верещит. Азор лает, потому что как раз черный кот в телевизоре появился. Одним словом, конец света.

Но картина красивая, только директор почему-то графиню изображал низким голосом, и Скублинская, которая не могла сообразить что к чему, все время объясняла нам, что это ночной сторож графиней переоделся и он-то наверняка убийство и совершил.

Конечно, могло бы быть лучше, но за эти деньги и так сойдет, капризничать нечего!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1960

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Спасибо дирекции ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Хотя уже несколько дней, как праздники миновали, но я должен сказать несколько слов по адресу телевидения, которое действительно в этом году составило нам праздничную программу на редкость.

Известное дело, что телевизор в доме — это так называемый похититель времени, который во время праздничной закуски или приема гостей невозможно мешает. Нельзя спокойно ни поболтать за столом, ни прилично выпить, ни как полагается закусить.

Гости на эту машину глядят, как бараны на новые ворота, и можно им подать сена в горячем виде, они и не заметят, что это вовсе не холодец из ножек. Другие хозяйки, может быть, этим очень довольны, но не моя Генюха, которая первосортно готовит и любит, чтобы гостям все нравилось, а также чтобы они знали, что именно вбивают себе в крестец. В этом году она получила полное удовлетворение. Программа была составлена из очень подходящих номеров, которые все гости знали от начала до конца и на выборку.

Если речь идет, например, о фильмах, то были показаны два прекрасных. Один — «Улица преступников», кажется, раз в семнадцатый, второй — польская комедия, кажется, в десятый. И пьеса «Школа жен», правда, только в третий раз, зато в одном месяце. Так что телевидение не могло помешать гостям поболтать между собой. Об этом не было и речи.

Никто не вышел из-за стола, а телевизор играл себе для собственного удовольствия. Дядя Змейка, правда, жаловался на невозможную скуку, но это оттого, что он до ужина наелся галушков с маком и не мог принять участия в уничтожении лакомств, приготовленных Геней для праздника. И он начал ворчать на телевизионную дирекцию, что программу дали подержанную.

Мы объяснили ему, что дирекция должна считаться с новыми клиентами, которые постоянно прибывают в связи с распространением телевидения в провинции и которые еще ни разу не видели «Улицы преступников». И они могут жаловаться на дирекцию, что она им эту улицу еще не показала.

Я читал в газетах, что, кажется, сразу после Нового года будет присоединена к телевидению местность Нижние Квичолы, так что, само собой разумеется, мы в январе опять увидим «Улицу преступников», «Школу жен» и две-три другие древние новинки. Как граждане, приобщенные к общественной жизни, мы не имеем права роптать на эту культурную политику. Также и дети. Дирекции не приходится загонять их в кроватки своими детскими программами.

Как только объявят, что именно по телевидению будут показывать, детки тут же сами срываются со стульев и с криком:

— Ходу! Спасайся! Сколько можно смотреть одно и то же! — вежливо моют зубки и ножки и впрыгивают в пижамки.

Спасибо дирекции телевидения!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1962

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Письменное полномочие ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Очень я обрадовался, когда узнал о введении на телевидении нового отдела под названием «С другой стороны стеклянного экрана, или ящик технических советов». До этого я действительно не мог справиться со своим телевизором. Норовистый попался. Ни с того ни с сего изображение начинало удирать вверх и совсем исчезало. Нет, кое-чтоувидеть можно было, но только если беспрерывно вскакивать со стула, чтобы успеть разглядеть картинку, прежде чем она исчезнет вверх коробки.

Из-за этого у нас у всех болели колени, а глаза щипало невозможно.

Но вскоре «ящик» сообщил нам, что, если изображение удирает вверх, нужно покрутить чуть-чуть влево третью внутреннюю ручку. С трудом я нашел ее в потемках, покрутил и, действительно, картинка перестала бежать вверх, она стала падать вниз.

Это было уже не так мучительно, только шея немножко болела оттого, что приходилось все время нагибаться, и по спине пробегали мурашки. И, кроме того, в темноте мы часто стукались о крышку столика, когда поднимали голову обратно вверх. Но так или иначе, через неделю я сообразил, что можно картинку на месте удержать, только нужно ее схватить неожиданно. Сперва нужно эту ручку вертеть туда и назад, туда и назад и, когда вроде уже не на что надеяться, надавить на нее, и тогда она никуда не денется. Действительно, помогло. Телевизор образумился. Временами, правда, картинка еще срывается на галоп, если ее кто напугает. Это значит, если какой-нибудь артист или так называемый государственный муж слишком громко рявкнет, изображение с места ходу вверх или вниз. А уж как телевизор гада Гитлера один раз услышал в загробной речи, он так шуганул вверх-вниз, что целые полчаса его нельзя было привести в сознание.

У моего телевизора был еще недостаток: вдруг на экране появились продольные полосы, как на матраце. Говорят, я слишком чуткую антенну поставил, она схватывала голоса со всего района и выгружала их в мою квартиру. Например, когда по Торговой улице пожарная охрана проезжала, полный пожар был у меня дома на Кавенчиньской. По совету уважаемого «ящика» я ликвидировал антенну на крыше и воткнул в телевизор обыкновенный кусок проволоки. Помогло. Теперь у меня отражается только то, что делается в нашем доме. Если телевизор показывает искры, пчелок или мотыльков, то уж я знаю, что у Гансьорков в левом флигеле стирка. Показывает зигзаги — значит, Феликсяк спустил воду, а если по экрану пролетает что-то вроде тряпки — ясно! Это зубной врач на первом этаже коренной зуб кому-то сверлит. Две-три молнии и гром означают, что в мясном магазине наконец включился холодильник. Но хуже всего, если в третьем дворе некий Выскробек запускает в ход собственной конструкции тайную печь на три тысячи ватт. На этой печи он нелегально выпекает вафли, а мой телевизор сразу выходит из строя на самом интересном месте программы. Всю олимпиаду в Инсбруке этот Выскробек мне загубил.

На мои просьбы, чтобы он проводил выпечку во время таких телевизионных передач, как, например, «Разведение шеншелей в Мозамбике», «Два часа классического балета» или сотое юбилейное повторение фильма «Под крышами Парижа», меня сбросили с лестницы. Поэтому я отпечатал письмо «ящику» в таких выражениях:

«Обращаюсь к тебе, любимый «ящик», с таким вопросом: имею ли я римское право прибыть в квартиру к уважаемому гражданину Выскробеку с железной трубкой, называемой в общежитии «ломик», и при его помощи размонтировать приспособление для выпечки вафель, заглушающее мой телевизионный приемник, а из самого Выскробека сделать мартышку?

И могу ли я при этом, любимый «ящик», сослаться на твои технические указания и просить тебя дать мне на это письменное полномочие? С телевизионным приветом: «Пусть покинут вас сегодпяшние заботы!»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Ромео и Джульетта с электроприводом ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Публика любит пьесы о любви и о похоронах. Вот наши театры и представляют нам все снова и снова Ромео и Джульетту. Но так как эту пьесу играют уже несколько сот лет, она немножко приелась, и поэтому каждый раз в нее нужно вносить какое-нибудь разнообразие.

Так было и на этот раз. Собрались артисты театра во Дворце культуры и науки на производственное совещание и давай обсуждать, как тут быть.

— Может быть, ввести вихревые, народные пляски? — предложил один.

— Ты что, с дерева свалился! Ведь это уже было. Вся пьеса от начата до конца была оттанцована. Джульетта умирала в вальсе, даже капуцин во время бракосочетания отстукивал чечетку, — оборвал его другой.

— И то правда, просто выскочило из головы. Ну, может, тогда введем в пьесу радио? Джульетта на балконе мечтает в один микрофон, а Ромео внизу делает предложение в другой.

— Эх ты! Жертва потери памяти. Ведь и это было. Рядом, за стенкой в зале Конгрессов. Марию Малицкую для этого специально из Лодзи выписали.

— Действительно, я об этом позабыл.

— А что, если перенести действие на карусель? — предложила одна актриса. — Ромео и Джульетта с электроприводом, а?

— Гм… этого вроде еще не было.

— Ну, так давайте!

Наняли три карусели, перетащили в театр, установили на сцене и поехали!

Действительно, есть на что посмотреть: Ромео после убийства некоего Тибальда чешет влево на одной карусели, а старорежимные городовые на другой догоняют его вправо и поэтому никак не могут его подкараулить.

Не буду здесь излагать всех хитростей, потому что каждый так или иначе облетанный по театрам гражданин знает эту пьесу наизусть. Скажу только, что, так как декорации тоже ездят на каруселях, они имеются только частично. Например, у Джульетты жилплощади нет, есть только лестница и одна стена с окном.

Она держится за косяк и таким узором заливает своему Ромео любовные сказки. Знаменитая балконная сцена идет без балкона, потому что, если балкон установить на карусели, это небезопасно — у девушки закружится голова.

Таким образом, брачную ночь они провели не в доме, а на свежем воздухе. Ромео и Джульетта установили плюшевую палатку на самой большой площади в городе Вероне и на глазах у всех осуществляли сознательное материнство. Там же Джульетта после принятия яда публично отчалила. Особенно волнующая минута, когда родители в трауре отъезжают с телом на кладбище на одной карусели, а некий Парис, несостоявшийся супружник Джульетты, со свадебным кортежем на другой карусели домой чешет. На третьей в это время крутится хор местных хулиганов и малый духовой оркестр. В этом месте чересчур нервные особы приглашаются зажмурить глаза, потому что можно упасть со стула от головокружения.

Но все кончается хорошо, потому что, хотя, как известно, Ромео принял яд, а Джульетта ткнула себя в грудь стилетом, им обоим удалось как-то вылечиться. Когда восторженная публика стала им хлопать, они живые и здоровые пришли, чтобы поклониться и поблагодарить за аплодисменты, и, взявшись за талии, удалились в синюю даль.

Одним словом, все артисты играли на большую премию. Из чего можно заключить, что если пьеса такая хорошая, как «Ромео и Джульетта», то ее и на каруселях можно представлять, к так называемому общему удовольствию.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Отдай корону ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ну, наконец наши артисты принялись за работу. Во время фестибала над Вислой они только полеживали и веснушки на солнце припекали, а разные негры, индейцы и прочие фараоны за них в поте лица в театрах выкаблучивали массовые танцы и набожные революционные песни представляли.

Но фестибал окончился, и пора о развлекательной программе подумать. Поэтому столько теперь интересных пьес в театрах, что попросту неизвестно, куда раньше податься. Но так как Геня больше всего, до слез, люблю драмы из жизни, мы выбрались на трагедию в пяти актах под названием «Мария Стюарт», изложенную гражданином ГДР, по фамилии Фридрих Шиллер.

Это тюремная семейная драма из жизни английского правящего семейства. Как известно, англичане до сего дня любят иметь во главе королевскую особу дамского пола. А если в семье имеются две дочки, каждая имеет желание хоть немножко погулять в короне, и на этой почве доходит иногда до так называемых тяжелых семейных ссор с судебным итогом.

С чего все началось, на этот раз никому неизвестно, так как в первом акте пьесы одна английская королева, эта самая Мария Стюарт, отбывает отсидку в замке у своей двоюродной сестры, некой Елизаветы, которая у лее королевскую должность из-под носа увела.

Мало того что она держит сестру за решеткой, так еще вынесла ей невинный смертельный приговор через отсечение головы посредством кухонного ножа. Здесь нужно объяснить, что эта Мария Стюарт была темной шатенкой в теле, с невероятным счастьем на мужчин.

Кто на нее не посмотрит — готов. Даже в тюрьме она прихватила элегантного парня, старшего надзирателя тюремной стражи, некоего Мортимера, которого позже накрыли, когда он проносил письмо из тюрьмы, и он был вынужден покончить свою жизнь самоубийством.

Тут такая штука получилась: Елизавета, рыжая, как морковка, дрожала не только за свою корону, но также за какого-то лордика Дудлея, который, не будь дурак, по очереди бегал то за Марией, то за Елизаветой, чтобы любой ценой втереться в королевскую семью.

Я не стану тут рассказывать, как все содержание проходило, потому что пьеса тянется три часа. Должен только отметить, что самый интересный акт — четвертый. Здесь Елизавета прибывает в тюрьму на свидание с сестрой.

Мария Стюарт в скромном черном платье из сорокапроцентной шерсти падает перед пей на колени и умоляет применить амнистию и приостановить казнь.

Но Елизавета, в зеленом вельветовом салопе, в выходной короне из искусственного жемчуга на голове, категорически не соглашается и еще обвиняет сестру, что якобы она велела своего покойного первого мужа свести со света, потому что крутила роман с придворным симфоническим оркестром щипковых инструментов, так называемыми лютнистами. При этом намекает, что будто бы у Марии Стюарт имеются еще и морщины.

Смотреть больно, как Мария Стюарт, надломленная жизнью, стоя на коленях, тихим голосом молит о пощаде. Но как только дело доходит до морщин, она вскакивает с земли, упирает руки в бока и чехвостит королеву Елизавету на все корки:

— Прежде всего, рыжая харя, считай свои веснушки, а не моих любовников! Во-вторых, подкидыш незаконнорожденный, сначала предъяви метрики, и тогда все узнают, что кто твой отец — неизвестно и что дядя Хенио позже удочерил тебя, золотушную, из жалости. В-третьих, у тебя кривые копыта, а в-четвертых, отдавай королевскую власть, которую ты у меня нахально украла!

Всю эту речь она ей красиво, в стихах выложила.

На этом месте моя супруга, которая пятнадцать лет судится со своей сестрой из-за ковровой оттоманки, оставшейся от родителей, не выдержала и закричала во весь голос:

— Мария! За корону ее и об землю, гестаповку этакую!..

Но Мария Стюарт развела руками и откликнулась такими словами:

— Ничего не поделаешь, что будет, то будет, ждет меня эшафот, но что я этой холере хотела сказать, то я сказала!

И она без чувств падает на землю.

Весь театр плакал и кричал «бис!». Что было дальше, отрубила эта рыжая стерва голову Марии Стюарт или заменила казнь условным наказанием, я не стану рассказывать, а то публике будет неинтересно смотреть драму. А драма первосортная, хотя из жизни капиталистических эксплуататоров.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Леди Макбет ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Вот, ты сама видишь, Генюха, до чего может хитрая жена довести человека. Захотелось Макбетовне королевской зарплаты, хотя ее муж, как высший войсковой чин, имел неплохой оклад; захотелось ей в короне у соседок под окнами покрутиться, и смотри, что из этого вышло.

Муж военным преступником стал, а она сама с катушек соскочила и, как свеча, среди бела дня в рубашке по городу носится, — этими словами обратился я к Гене во втором акте пьесы некоего Шекспира в Театре Польском, что на Обозной. Моя жена, которая никогда не признает меня правым, с места отбрехалась:

— Во-первых, это не рубашка, а халат из чешского поплина, а во-вторых, не Макбетовна, а ее муж старого короля столовым ножом прикончил.

— Так-то это так, но ведь она его нашпиговала. В конце концов, о чем тут говорить, не только в королевской отрасли такие холеры попадаются. Разве в нашем продовольственном магазине иначе было? Может, не жена толкнула завмага на недостачу? Ну и что? Кто сидит? Муж.

— Что касается покойника короля, не скажу, действительно она эту работу обделала, но спящих солдат Макбет по личному непринужденному желанию собственноручно прикончил. А генеральшу, жену товарища, с четырьмя детьми кто велел потравить, она или он?

— Если речь идет о генеральше, я не дослышал, но солдат он самостоятельно обслужил, чтобы все концы в воду, так что опять выходит, что она виновата.

— Неправда, он.

И так мы всю пьесу препирались о том, кто хуже — Макбет или Макбетовна, и не очень поняли, чем все это кончилось. Во всяком случае, пьеса поучительная и наносит так называемый удар по алкоголизму. Потому что если бы король не был после приема под газом, то он бы услышал, что Макбет подкрадывается к нему с ножом в руке. Это первое, а второе — если бы солдаты не выпили так крепко после дежурства, они бы тоже не пали жертвой.

«Не спи, обворуют», — говорит старопольская пословица. Пьеса «Макбет» нам разъясняет: не глуши спиртное на банкете, а то уснешь и попадешь в политику, а потом проснешься в раю в виде ангелочка с крылышками.

Независимо от этого артисты играли — первый класс, муха не сядет. Макбетик немножко худощавый, молодежный, с модной бородкой. Скромно одет, в фуфайке всю пьесу ходит. Зато Макбетовна на настоящую королеву похожа. В короне двигается, как в самой модной дамской шапочке с пером. Приучена.

Остальной состав тоже доволен своими ролями. Но лучше всех покойнику — королю Швеции. Семейство Макбет еще только на сцене помирает, а он уже давно сидит в Доме актера перед большой бутылкой светлого пива. Ну и чему еще учит нас эта пьеса? Она учит нас тому, что шведы фактически народ бережливый. Дворец королевский, например, у них из прессованных опилок, сбитых деревянными заплатами. Мы это наглядно видим на сцене.

А почему нам эту пьесу представляют? В связи с именинами Шекспира, который все это для нас изложил. И хотя чересчур, как отмечает Геня, обмазал Макбетовну, уже несколько сот лет публика ему кричит «бис», потому что такого детектива теперь уже никто написать не сумеет.

Пробовали, да куда там…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Коклюш ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Что жена у меня спортивная, не требуется специально распространяться, все хорошо знают, что Геня сплошь и рядом спортом интересуется, будь то Кросс мира, или бокс, или, к примеру, международные молодежные соревнования по музыке на приз имели Шопена в свежеотстроенной Варшавской Филармонии.

Поэтому она мне до тех пор мозги проедала, пока я не достал билетов на последний день третьего этапа этой интересной, как бы это сказать, спортивной дисциплины.

Филармония как филармония, форменно отремонтирована, но только внутри, потому что вход там, как в гастрономе. Раньше входили по главной лестнице с канделябрами, теперь вход сбоку, вроде как через кухню, но, может быть, это для того, чтобы публика чересчур на концерт не лезла, потому что и так невозможно билетов наготовить. Зато в середине, можно сказать, красота. Мраморы, нероны, ковры люкс.

Как мы вошли с Геней и уселись на свои места, удивило нас немножко, что на сцене шесть роялей фигурируют. Мы сразу поняли, что соревнования командные и что каждая народность выставляет по шесть представителей.

Наверху сидят судьи с часами на руках и отмечают время, в которое та или иная команда доставляет к финишу отдельные куски покойника Шопена. Только мы не знали, что будет с похоронным маршем? Не получится ли из него полька-галоп?

Но оказалось, что каждый шопеновец состязался самостоятельно, а роялей столько повезли, чтобы можно было выбрать себе по росту. Разница была только в стульях. Кто выше, тот садится на более высокий, а кто ниже, тот, сами понимаете, на низкий.

Весь конкурс основан на выносливости публики и судей, потому что все выступавшие играли только на большую золотую медаль, и попробуй сообрази, который лучше. Музыка была прекрасная, только чуть-чуть однообразная. Например, похоронный марш, когда его слушаешь в первый раз, нравится безумно, а после четвертого раза уже не так. Приятнее всего короткие отрезки; длинные вызывают в публике невозможный кашель. Вступает кто-нибудь один, а за ним все начинают кашлять, как овцы.

Возле нас сидел один такой передовик, как только кашель утихал, он тут же начинал давиться и весь зал за ним. Наконец он меня рассердил, и я говорю: «Что, пан сюда пришел коклюшем болеть? Или у пана нервы не выдерживают? Так ведь не вы один мучаетесь. Каждый бы предпочел эстрадную песню послушать, но если пан пришел в помещение, так пусть пан ведет себя как-нибудь…»

Он сразу притих, но через минуту его снова стало заносить. Мне пришлось взять его за воротник и выпроводить вон, потому что он всем мешал, а кроме того, Варшаву в глазах заграницы клал на все четыре лопатки. А если бы в зале находилась бельгийская королева? Он бы при ней свой коклюш на весь зал демонстрировал?!

Как только я его выпроводил, и все остальные утихли.

По-моему, на соревнования такого рода нужно пускать публику, только умеющую по первому же звуку отличать сонату би-моль с вариациями от массовой песни «Мой первый седой волос», да и тех лишь по предъявлении рентгеновских снимков легких.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1956

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Изящная песенка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С первого дня мы принимаем так называемое деятельное участие в Международном фестивале песенки в Сопоте.

Почему это называется «в Сопоте», когда происходит в Гданьске в помещении судоверфи, приспособленной больше для бокса, или мордобития в ватных рукавичках, чем для сольного пения на сорока пяти языках, точно не известно.

Но как называется, так называется, нам-то что до этого! Достаточно, что торжество открытия было по форме: два оркестра, пиво, пожарная охрана, телевидение и радио. В жюри невозможная толкотня — семьдесят пять особ и двадцать семь народностей.

С большим трудом удалось мне достать билеты, а моя супруга кругом недовольна. Как только какая-нибудь артистка выйдет и запузырит какой-нибудь шлягерочек, Геня тут же крутит носом и замечает, что перед войной песенки были куда красивее. А после войны только «Седой волос», «Тихая вода» да «Золотое колечко».

Я ей отвечаю:

— Еще подождем.

— Правильно, «Еще подождем» тоже было достаточно красиво.

— Я не о том. Подождем еще немножко, может, споют что-нибудь красивое. А в общем, нравится тебе или нет, аплодируй, кричи «бис!» и вообще веди себя патриотично.

— Почему?

— Лето засушливое.

— Ну и что.

— Грибы, лягушки и улитки не уродились.

— Что тут общего?

— А то общее, что польская песенка теперь тоже товар экспортный, а в первых рядах в этом зале сидят двадцать семь народностей, могут что-нибудь из этого товара закупить.

— Так они же слов не понимают.

— Вот поэтому и закупят. Наше дело — товар хороший ли, плохой ли, рекламировать. Давай аплодисменты!

Мы обхлопали несколько песенок, даже «Худого Яна». Хотя тут Геня толкнула меня под локоть:

— Этот Ян мог бы быть потолще, а певица малость потоньше.

— Не важно. Если песенка изящная, она всегда больше нравится. Не о тебе здесь речь, а о заграничном клиенте.

Со слезами на глазах выслушала Геня следующую массовую песенку под названием «Письмоносец должен иметь галоши» и сказала:

— Разносчики молока тоже.

Но песенка о нехватке служебных галош на почте понравилась ей чрезвычайно. Может, министерство обует своих служащих после фестибала. За такое произведение, мне кажется, и автор должен быть галошами награжден.

— «Мелодия с нашего двора», «Сгинь скука» тоже ничего, но куда им до «Ревекки», — опять сказала мне жена через минуту.

— Генюха, чего ты хочешь? Ты ведь сама отметила, что лучшие песенки уже давно написаны. Так что же делать авторам? Они пишут то, что им осталось.

— Ну ладно, но только в некоторых нет смысла ни на грош.

— Потому что они думают не о смысле, а об авторских.

— Что это такое?

— Проценты с исполнения и с граммофонных пластинок. Наконец, в песенку надо вслушаться, с первого раза песенка редко когда нравится, все они кажутся глупыми.

Геня смирилась с судьбой и перестала искать в песенках смысл, хотя какая-то артистка еще вдалбливала нам песню «О черных ангелах», у которых было по сорок носов или ушей, точно не помню. Большой успех также имела у Гени песенка «Анастасий, у тебя на плечах зразы» или что-то в этом духе. Но хватит об этом. Когда мы возвращались в отель, жена затащила меня в бар «Фрегат» и дала там такого дрозда, что, когда мы вышли из этого гастрономического заведения, она исполняла по дороге почти все фестивальные песенки с «Зразами» и «Рыжим рыжиком» во главе.

Да, да, в песенку надо вслушаться.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ С выкрутасами ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С некоторых пор у нас в Варшаве устраиваются специальные концерты для молодежи хулиганского возраста. Это так называемый джаз, или музыка с выкрутасами.

Это такая музыка, что, услышав ее, невозможно спокойно усидеть на стуле, сам собой начинаешь дергаться, подпрыгивать, а потом стягиваешь с себя пиджак и размахиваешь им в воздухе, как флагом, при этом притоптывая ногами.

Если же кто-нибудь соберется на эти выкрутасы во второй раз, можно быть уверенным, что он принесет с собой ручной звонок или две жестяные крышки и поднимет ими страшный шум, пытаясь попасть в такт музыке. Самые спокойные зрители снимают штиблеты и колотят в такт подметкой о подметку.

Шурин уговорил меня пойти с ним на концерт, но у меня не было ни малейшего желания.

— Чтобы слушать такую музыку, — говорю я, — нужно иметь перед собой чистую скатерку, на скатерке селедочку в масле, бифштекс по-татарски, кусочек масла, сто граммов и кружку хорошего пива. Это музыка, как бы сказать, больше ресторанная.

— Смотри, а эти ребята целыми часами слушают.

— Значит, не на каждого действует одинаково. Совсем как перед войной танго «Последнее воскресенье». Слушая его, в Будапеште люди целыми семьями коллективные самоубийства совершали. А у нас в Варшаве это не привилось. Один мой знакомый, некий Петелька Зигмусь, со своим дружком Бараном Феликсом в пивной «У кирпичиков» приказали сыграть это танго десять раз, и ничего не получилось.

А хотели они покончить жизнь самоубийством из-за того, что пропили кучу денег и боялись домой ехать.

«Нету, Фелюсь, другого выхода, — сказал Петелька, — мы должны заказать музыкантам танго «Последнее воскресенье», говорят, это такое танго, что даже если бы мы денег не пропили, так и тогда бы мы под эту музыку лишили себя жизни. Аппетит, понимаешь, Фелюсь, к гробикам это танго развивает».

«Ну, в таком случае, Зигмусь, вели, чтобы сыграли…»

Оркестр сыграл. Оба самоубийцы пили под каждый куплет отдельно, и, когда музыка кончилась, Петелька спросил Барана:

«Ну как, Фелюсь, разыгрался аппетит?»

«Еще как… на бигос с помидорами».

«У меня тоже. Наверно, мы невнимательно слушали. Пусть еще раз сыграют!»

«А бигос и четвертинка своим порядком?»

«Само собой разумеется».

Оркестр сыграл это «Последнее воскресенье» еще три раза, а в результате только счет прибавился на тридцать шесть злотых с грошами. Теперь уже у них не было другого выхода, как довести до самоубийства официанта и буфетчика. Велели снова играть это смертельное танго, но все напрасно. Никто из обслуживающего персонала не повесился, а мальчик побежал за полицией, потому что у Барана и Петельки уже не было чем платить.

На этом примере ясно видно, что очарование музыки не каждый чувствует одинаково. То, что может довести до слез начинающего хулигана, спокойному варшавянину как горох об стенку. А молодежь реагирует. Даже самые большие озорники на этом концерте так изматываются, что, вместо того чтобы идти в центр хулиганить, отправляются по домам и спят как убитые.

С этой точки зрения я против джаза не возражаю, лучше, чтобы хулиганы срывали с себя пиджаки в концертном зале, чем с меня демисезонное пальто на улице. И поэтому я говорю: «Да здравствует музыка с выкрутасами!»

Только я боюсь, как бы она им быстро не приелась, уж слишком ею злоупотребляют.

⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀ ⠀ Варшавские Битлзы ⠀ ⠀

Смотрю, вчера приходит к нам шурин. Только я с трудом его распознал. Вроде он и не он. Спереди челка до самых глаз, сбоку пейсы, с тыла длинная плетенка, даже на воротник ложится. Одним словом, ни дать ни взять малолетний сопляк, которого ни один парикмахер остричь не хочет, потому что он кусается и брыкается. А на макушке он совсем лысый. Ну что тут много говорить — карикатура для смеха.

— Олесь, что ты с собой сделал? На кого ты похож?

— А что. Плохой вид? Работаю под битлза.

— Под кого?

— Что, ты газет не читаешь, чтоб мне лопнуть, или что? Не слышал о битлзах, или, иначе, о лондонских четверняшках, которые так на щипковых инструментах наяривают, что молодежь, как только услышит, догола раздевается, кричит, плачет навзрыд и стулья в зале на куски ломает. А битлзы на этом большие деньги делают.

— Что-то слышал, да у тебя что с ними общего, ведь ты только в очко играть умеешь.

— Ничего особенного, подучусь играть на гитаре, конечно, не один, четверо нас варшавских нестриженых битлзов: Казик Обезьяна, Стась Вонючка, Арбуз и я. Мы организовали ансамбль «апельсиново-грушевых», потому что другие цвета уже все разобраны.

— Что играете?

— Самые наимоднейшие куски, как, например, танго о тесных ботинках «Боса нога» и тому подобное.

— И выступали уже где-нибудь перед публикой.

— Ага. В кафе «Кибернетика», бывшее «Слепой Леон».

— Ну и что? Стулья ломали?

— Один. Директор об нас его покалечил, исключительно немузыкальная темная масса. Однако мы не падаем духом, тренируемся дальше. В сентябре заявимся на эстраду, будет так много торжественных заседаний с художественной частью, что и мы пригодимся. Потом войдем с ходатайством о стипендии в Министерство культуры и искусства, а после поедем на Олимпиаду в Токио.

— Как музыкальные четверняшки? Да ты что? Ведь там будет только спорт и лечебная гимнастика.

— И музыкальные коллективы тоже. Не помнишь, что ли, как несколько лет тому назад наш Турщак выиграл на Олимпиаде в Лондоне конкурс скоростной игры на фортепьяно.

— Что-то припоминаю, но тебе этого не присвоят. Можешь, конечно, принять участие в Олимпиаде, но у нас дома, на стуле перед телевизором. Потому что американцы, кажется, запускают на этих днях спутник с зеркальцем, в котором все будет видно и в наших телевизорах будет отражаться.

— Умное приспособление, но Польша имеет не много шансов. Например, если взять прыжки с жердью, тут мы горим, как свечи, потому что американские спортсмены будут пользоваться стеклянными жердями с пружиной в середке, которая выбросит прыгуна в два раза выше, чем обыкновенная.

В общем и целом такой технический прогресс, что если дальше так пойдет, прыгун не должен будет вообще ногами от земли отталкиваться; механическая жердь его вверх вышвырнет, а ему надо будет только эту жердь держать и гадать, когда ее отпустить, потому что в противном случае можно выскочить на трибуну в публику и несчастье натворить или даже на улицу через трибуну перелететь и упасть где-нибудь на трамвай.

— Не заливай, это невозможно. Стадион в Токио для этого слишком большой.

— Так или иначе, а прыгать надо хладнокровно и с математическим расчетом.

— Ясно. Но должен сказать, что если этот технический прогресс не притормозить, присобачат бегунам сзади моторчики с пропеллером, и рекорд будет зависеть только от количества лошадиных сил в…

— Не выражайся… с мотором от малолитражной «Сирены» наши прыгуны далеко не залетят. И Польша приедет из Токио без медалей, даже латунных.

— Еще счастье, что там будем мы — битлзы, или варшавские нестриженые четверняшки, — закончил шурин.

Само собой разумеется, что Пекутощак говорил де-юре, то есть так, на ветер. Никакого битлза он не представлял, попросту вернулся из Безрыбенка Морского, где в отпускное время к парикмахеру попасть нет никакой возможности.

Так что не каждый встречающийся теперь на улицах Варшавы тип с челкой, космами и пейсами — это отечественный битлз. Среди них большинство — жертвы недостачи парикмахерских услуг в местностях, затронутых отпусками.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1964

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Конкретная музыка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сегодняшний свой фельетон я хочу снова посвятить искусству, а конкретно — музыке на основе музыкально-концертной «Варшавской осени». На этот раз это будут впечатления Теофиля Печурки, который недавно посетил в Филармонии показательный концерт конкретной музыки.

— Ну и как, понравилась ли вам наисовременнейшая из музык? — спросил я Печурку.

— Пожаловаться не могу: веселился я, как на именинах у дяди Змейки на Шмуловизне.

— Ну да?! Почему?

— Потому что у дяди тоже не было оркестра, только пришел какой-то Зюлек с граммофоном. И здесь было так же: зал набит, публика стоит у стен, уже давно больше семи часов, а тут ни тебе музыкантов, ни тебе капельмейстера, один граммофон на сцене. Наконец двери раскрываются и на возвышение выходит какой-то лысый, кланяется и заводит пластинку. Мы с шурином загрустили, но думаем: «Наверно, в рамках сокращения штатов проведена бережливость, музыкантов перевели на производство, а тут директор будет один всю Филармонию обслуживать». Но оказалось, что это не директор, а какой-то француз, специально привезенный из Парижа, чтобы граммофон заводить.

«Ну что ж, пусть будет так!» — подумали мы.

Правда, у него что-то не получалось. Поначалу нам показалось, будто кто-то зеркальный шкаф перевернул, потом послышались шумы скорого поезда и механической пилы или, может, наковальни. Кто-то разбил по очереди двенадцать глубоких тарелок, а потом раздалось: врр… дрр… прр… пррр… прррр… Публика стала оглядываться на двери: не слишком ли близко наши архитекторы так называемый туалет спланировали. Но оказалось, что именно это и есть секретная музыка.

Когда это повторилось во второй раз, мы окончательно решили, что пластинка с щербинкой. Ничего не поделаешь! С каждым может случиться. Когда Зюлек как-то раз завел на именинах танго «Сердце матери» в исполнении Фогга, он чуть-чуть от дяди по морде не схлопотал. Фогг должен был петь на этой пластинке: «Только сердце матери меня поймет», а получилось у него: «Только сер… только сер…»

Я немного рассердился на этого француза и его патефон, но мы, поляки, народ гостеприимный, все спокойно слушали эту музыку дальше, хотя там и коровы мычали, и швейная машина стрекотала, и трамвай звонил, и окна кто-то кирпичом выбивал. А чаще всего раздавался визг механической пилы.

— Пан Теось, — прервал я пана Печурку, — мне кажется, что вы совершили большую ошибку, что пришли на этот концерт без специалиста.

— Как так без специалиста! Шурин только услышал, сразу сказал: «Пила не смазана, а по наковальне сапожник лупит таким манером, что даже паршивой подковки не выкует». Шурин ведь металлист. Токарь по галантерейным работам. Кто больше его об этом знать может? Но секретная эта музыка или не секретная, нужно ее давать в натуральную величину, а не на граммофоне, потому что это смахивает на издевательство над публикой.

— Видите ли, конкретная музыка складывается из очень многих элементов, — попробовал я защитить организаторов концерта, но пан Печурка меня прервал:

— Дело ясное, не все элементы можно приспособить. Например, чтобы ввести в концерт настоящий паровоз, пришлось бы протянуть линию от вокзала на Ясную и в Филармонии пол разобрать, А вышибать стекла кирпичами дирекция бы не позволила. Но кое-что поскромнее могло бы на сцене уместиться. Вот, например, пианистка Черни-Стефаньска или Барбара Хессе-Буковская, вместо того чтобы по клавишам ударять, могли бы на кухонной доске ножом телячьи отбивные исполнять, или бифштекс из вырезки, или шпинат, или пирожки из картошки. И красиво бы вышло, и мужья бы не обижались, что жены по концертам бегают, а дома ничего приличного обеспечить не могут.

Вот это, я понимаю, была бы конкретная музыка!

⠀ ⠀ ⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1

Здание Управления сберегательных касс в Варшаве строится в виде гигантской бочки или карусели, видимо, для того, чтобы очередь вкладчиков, завиваясь по кругу, не высовывалась на улицу. — Здесь и далее примечания автора.

(обратно)

2

Теперь это очень шумная варшавская улица. На автомобиле здесь лучше не проезжать, того и гляди нарвешься на штраф.

(обратно)

3

Главная улица Праги, но не той, которая, столица, а нашей — варшавской, что на правой у стороне Вислы.

(обратно)

4

Видимо, пан Печурка хотел сказать «ароматичный». Он любит красивые слова, но иногда путает их значение, с ним такое будет случаться и дальше, как, — впрочем, и с некоторыми другими персонажами рассказов.

(обратно)

5

Ксаверий Дуникощак — известный современный польский скульптор. Мои друг Валерий Печенка, единожды посмотрев его работы, всех скульпторов именует Дуникощаками. Почему? Не знаю. Ему так нравится.

(обратно)

6

Шмульки, или Шмуловизна, далеко не самый красивый район Праги, родина пана Печенки и Гени.

(обратно)

7

До упорядочения цен называлась «обыкновенная». В Жешове не известна.

(обратно)

8

Международный спальный вагон.

(обратно)

9

«Полное затмение солнца», наблюдавшееся несколько лет назад в Сувалках, было поводом крупных закупок. К этому привели и сплетни о конце света, который якобы начнется в Индии. «От Индии всего можно ждать: каждый второй там факир, йог или святая корова».

(обратно)

10

Вихерек — это варшавский телевизионный предсказатель погоды. Он иногда ссылается на святых и на народные поверья. Но оказывается, и у святых теперь информация хромает.

(обратно)

11

На Собачьем поле, невдалеке от Вроцлава, король Болеслав Кривоустый разбил наголову немцев в 1109 году. Трогательный патриотизм некоторых наших дам, стремящихся быть похожими на этого короля, хотя многие из них о нем даже не слышали.

(обратно)

12

Он был далеко не красный. Просто заголовок печатался краевыми буквами.

(обратно)

13

Непереводимая игра слов: по-польски «pokoj» — комната и «pokoj» — мир. — Прим. перев.

(обратно)

14

Куда идешь? (лат.)

(обратно)

15

Ника — новый памятник героям Варшавы. Варшава его немного покритиковала, но потом привыкли. С Варшавой это бывает постоянно.

(обратно)

16

Кому-то когда-то, несколько сот лет тому назад, пришла в голову несчастная мысль назвать восточную часть Варшавы Прагой. И в результате я теперь должен мучить вас сносками, комментариями, чтобы уверить Вас, что паи Печурка проживает не в прекрасной столице Чехословакии. Извините, не моя вина!

(обратно)

17

Пан имел в виду ревматизм, конечно. (Прим. fb2-книгодела)

(обратно)

18

Исторический, теперь уже не существующий базар. Цветочки теперь там растут, чтоб им…

(обратно)

19

Современный польский поэт, известный, но трудный для чтения. Лично я не рискнул бы цитировать его стихи натощак.

(обратно)

20

Когда-то Свентокишская была улицей маленьких букинистических лавок. Здесь в школьные годы мы продавали какой-нибудь учебник, чтобы купить халву любимой девушке. Теперь здесь только один гигантский магазин «Технической книги».

(обратно)

21

Продавец папирос с такой огромной научной подготовленностью описывает известную битву, сообщаот столько исторических деталей, что мне остается только напомнить дату битвы: 15 июля 1410 года.

(обратно)

22

Предместья Варшавы, жителей которых читатели узнают из этих рассказов.

(обратно)

23

Каспров — горная вершина в Татрах, невдалеке от Закопане, потребляющая за время лыжного сезона больше гипса, чем любая стройка-гигант.

(обратно)

24

Скорее всего пан Миндаль имел в виду сорт угля, называющийся «орех».

(обратно)

25

Два последних клуба, как говорят сами названия, были клубами спортивными. Причем в них главным видом спорта был бридж. Хотя и преферанс встречался, и даже вист и «66», но в эти игры играли только старые мастера спорта.

(обратно)

26

Гид малость перепутал главного героя «Куклы» с ее автором и переиначил содержание знаменитого романа Пруса. Но, в конце концов, это случается и с профессиональными критиками, когда, не имея времени лично прочитать рецензируемое произведение, они полагаются на жену или тетю-пенсионерку.

(обратно)

27

Внимательные читатели, наверно, заметили, что шурин Пекутощак в одних юморесках носит имя Фелюсь, в других Олесь. Это не брак в работе автора. Нет, здесь дело куда серьезнее! Однажды ко мне в редакцию явился молодой человек и представился: Фелюсь Пекутощак. К этому он добавил, что категорически отказывается фигурировать в моих фельетонах. Он был очень симпатичный, а кроме того, имел рост около двух метров и состоял членом клуба тяжелоатлетов «Геркулес». Я немедленно заменил Фелюся на Олеся. Таким образом, читатели теперь сразу могут определить, когда написана та или иная юмореска — до прихода в редакцию Пеутощака или после. И мне стало жить спокойнее.

(обратно)

28

Пан Печенка ошибся. Автор книги — профессор права и бывший прокурор. Так что не обязательно лично «посидеть», чтобы набраться криминального опыта.

(обратно)

29

Первый премьер Народной Польши.

(обратно)

30

Двести лет назад шляхтич Заблоцкий основал первую в Польше фабрику мыла и погорел на этом, даже пошла пословица «Вылетел в трубу, как Заблоцкий на мыле».

(обратно)

31

«Монитор Польский» — орган, публиковавший постановления центральных административных властен. Вероятно, по очень подходящее чтение на курорте, но, если все время идет дождь…

(обратно)

32

Что такое «бимбер», вы, наверно, знаете. Это частная конкуренция государственному спирто-водочному производству, нечто вроде вашего самогона. Но в Варшаве «бимбер» гнали даже из карбида, назывался этот самогон «карбидовка» и обладал такой взрывной силой, что употреблять его могли только некурящие.

(обратно)

33

Варшавские больницы издавна опекаются какими-нибудь святыми. Святой Рох опекал жертвы товарищеских недоразумений в северных районах Варшавы. Никогда не имел недостатка в работе.

(обратно)

34

Все вышеназванные артистки польского кино с отвращением демонстрируют вышеназванные детали своего телосложения. Делают они это исключительно для успехов отечественной кинематографии. Честь им!

(обратно)

35

Польские шахтеры из города Забже добывают замечательно не только уголь, но и голы на футбольном поле. В Америке судья их засуживал в течение всей игры, но, несмотря на это, наши ребята стали на его защиту, когда публика хотела намять ему бока. По адресу таких судей варшавские болельщики кричат: «Судья — галоша! Иди канареек доить!» Но у нас их не бьют. Не положено!

(обратно)

36

Лично я дружил с многими боксерами. Хорошо звал также чемпиона Европы Эдварда Рапа. Я тоже оказывал им разные услуги, одалживал сто злотых, посылал на ринг цветы, вызывал такси — это пожалуйста! Но своих зубов под их перчатки никогда не подставлял. Мой коллега Александр Рекша, редактор газеты «Бокс», поступил именно так, и вот что из этого получилось!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

(обратно)

Оглавление

⠀ ⠀ Прославление смехом ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Моим советским читателям ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Печенка по-варшавски ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Предварительный заказ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ На стройке ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Семья из глубокой провинции ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Туфельки-невидимки ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Что нельзя — то нельзя ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Живой карп ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Вежливость с перерывом ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Дорогой гость ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Яичница в тролейбусе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ От конца света ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Телефон из космоса ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Высокие сапоги ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Вот и четверть века! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Чудес не бывает ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Приятель живет в небоскребе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Мы ездили на крыше ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Американка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Обижаться не на что ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Деремся ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Куда ему до Керцеляка![18] ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Кто там? ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Третий перловый ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Дыхни-ка в шарик! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Горячий обед ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Прокат счастья ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Дешевый трамвай ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Изобретение на колесах ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Состязания портных ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Приносит или не приносит ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Раковина ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Геня на парашюте ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Стенограмма доклада гастронома Валерия ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Варшаву нельзя не любить ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Варшавская улица ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Директор цирка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Первым мчался конный ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Хула-хуп ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Два палаша ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Вон секундантов! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Атомная машинка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Собачье сердце ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Велодромы и катки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Склад старомодных тряпок ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Собаки и медали ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Он так обучен ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Насчет воды ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Это не Гитлер ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Попугай на вес ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Новогодние шарики ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Фирма «Кукла» ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Сирена в котелке ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Дорога как память ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Еж ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Вагон для курящих ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Профессиональный свидетель ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Сардинки дешевле ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Интеллигентные люди тоже имеют недостатки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Таинственная кража ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Пассажир с трубой ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Преемник Фойка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Человек без нервов ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Развлечение в обществе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Девушка и голубь ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Судья с локонами ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Воздушная катастрофа ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Вторую ножку ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ На Запад! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Четырнадцатый конец света ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Печатными буквами ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Пекутощак меняет фамилию ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ В связи с этим ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Набег диких ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Муж попадает в петлю ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Утренняя гимнастика ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ У Аллы есть кот ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Наш мамонт ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Шурин на летающей тарелке ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Холодильник играет вальс ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Скооперированные четверняшки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Вы не видели милиционера? ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Двинем на Луну ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Чистюля ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ На дрожках вокруг света ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Джентльмен в трамвае ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Генины запасы ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Свежезамороженная Геня ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Шляпка с васильками ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Представься врачам! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Кино в желатине ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Бзибзя ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Свинья ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Жертва демобилизации ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ В ожидании угля ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Безработный жених ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Это была свадьба! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Ушибленный в щиколотки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀ Конкретная музыка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Сила прессы ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Одна рюмка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Юбилейная речь ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ «Золотая челюсть» ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Грозный левша ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Зеленые черти, или салон варшавских художников ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Ван-Гог ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Мастера смекалки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Невидимый человек ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Спасибо дирекции ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Письменное полномочие ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Ромео и Джульетта с электроприводом ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Отдай корону ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Леди Макбет ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Коклюш ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Изящная песенка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ С выкрутасами ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

  ⠀ ⠀ Варшавские Битлзы ⠀ ⠀

  ⠀ ⠀ Конкретная музыка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

*** Примечания ***