Парящие псы [Елена Николаевна Аверьянова] (fb2) читать онлайн

Елена Аверьянова Парящие псы

I

Окружённый ночной тишиной, на зелёном ковре молодых трав, лежал дождевой червячок, подложив для удобства под голову хвост и глядел очарованно в небо. "Когда-то давно кто-то очень большою рукой изловил миллион светлячков. А потом посадил их в огромную чёрную банку. Поэтому не улетают − прижались носами к стеклянному донышку, видно тоскуют, да смотрят ночами на нас, на свободных." А ночи в преддверии лета прозрачные звёздные тихие, слышатся лишь временами размеренные и глубокие вдохи и выдохи спящего леса, ласкающие травы то тёплым, то свежим ветром. "Вот если бы только умел, полетел бы на небо, открыл эту банку, и всех бы их освободил." Рой любил здесь бывать по ночам и глядеть в небеса, поднимаясь на крыльях фантазии за облака, и танцующий там, среди звёзд, он на время терял ощущение своего тела, не помнил о прошлом, не думал о будущем, и забывал кто он есть.

— Ты с ума сошёл? − резко ворвался в затылок взволнованный голос отца, распугав мысли, — На самом видном месте!

Рой всегда умудрялся исчезнуть из дома беззвучно, дождавшись, когда Генри крепко уснёт и всегда так же тихо за час до зари возвращался − никто и не подозревал о его полуночных прогулках. Однако, сегодня всё вышло не так и отец застал сына врасплох. Всю дорогу домой он тревожно прислушивался, то и дело принюхивался частыми и короткими вдохами, косо бросая на мальчика хлёсткие взгляды. Рой чувствовал их своей кожей, буквально как брошенные в него камни, которые он подбирал раз за разом и нёс виновато, и делалось на душе всё тяжелей.

Генри всё понимал. Понимал, что не сможет его защитить от опасности. У дождевых червей нет ничего против хищника: ни быстрых лап, ни зубов, ни когтей, нету панциря, где можно спрятаться, и никакой маскировки. Беда им грозит отовсюду: от птиц и от рыб, от ежей и от ящериц, жаб и кротов; в небесах и в воде, под землёй, на земле − каждый думает: "Эх, заморить бы сейчас червячка". Генри всё понимал. Но стремился всегда быть поблизости. Да, он не сможет спасти сына, но сможет дать ему немного времени. Он думал так: "Если встретимся с хищником − брошусь ему в ноги первым. Пока мною заняты, у Роя будет возможность уйти". Стараясь двигаться бесшумно, он замечал каждую палочку, отодвигал и поднимал травинки и пропускал сына вперёд, затем ровнялся с ним и вновь опережал, не прекращая каждый миг оглядываться на него с готовностью в любой момент прикрыть собой. Дом был не так уж далеко — на глубине в рабочие дни Генри проходил гораздо большие дистанции, но здесь дорога, затуманенная страхом и тревогой, растянулась в трое. В столбиках лунного света парили сонные пылинки и Генри, держась тени, искал выход из этого лабиринта, напряжённый как струна бельевой верёвки, на которой висит огромная ответственность. Опустившись в след за сыном в родной подземный коридор, он наконец-то выдохнул, сошедшим с ветра парусом, а мальчик замер в ожидании бури. Сначала он хотел ругаться: "Ведь надо преподать урок! Ведь эта выходка могла нам стоить жизни!" Впечатанный в черную стену, он стал искать в себе хоть каплю ярости, но не нашёл. Глядя в огромные блестящие глаза своего сына, он вдруг почувствовал, как у него внутри трещащая, упругая, предельно напряжённая верёвка звонко лопнула, как сорвалось с неё и полетело вниз тяжёлое большое одеяло и с головой его накрыло тёплой нежностью и радостью о том, что этот мальчик − его сын − здесь, перед ним и невредим и цел. И радость эта засияла так невыносимо ярко, так громко зазвенела в голове, что он зажмурился и крепко-крепко обнял Роя, прижав его к своей груди, и не желая ни минуты тратить на нравоучения.

"Что если эта самая минута − наша последняя?"

Предвкушая рассвет небо плавно меняет тона, становясь каждый миг на ступеньку светлей. Только самый чувствительный глаз отличит эти маленькие изменения. Если внимательно слушать, то можно поймать тихий шелест листвы, птичий шёпот за ним, нарастающее стрекотанье смычков, колыхание воздуха в только расправленных крыльях. Как будто артисты готовятся к праздничному выступлению: вот музыканты настраивают инструменты в разлад, извлекая несвязные звуки; а это певцы, распеваясь покашливают; вот танцоры растягивают свои связки; и зрители, что неспеша собираются, шепчутся, двигают стулья и вот, наконец, занимают свои места. Все замирают на миг, словно соединяясь в одно, а затем направляют свои взоры за горизонт. Трёхминутная пауза и посмотрите-ка, вот они: первые брызги лучей летят прямо в глаза. И все делают глубокий вдох, чтобы как можно больше вобрать в себя этого света. На выдохе с неба уже льётся дивная песня горячего солнца − торжественная и живая. Пускаются в пляс над цветочными россыпями разноцветные бабочки; а на земле, в тени стеблей и листьев подыгрывает им оркестр кузнечиков-скрипачей; а над землёю, ликующий разноголосый разносится птичий хор − и всё созвучно солнечной мелодии, всё с нею в лад, с нею в такт. А касаясь земли, эта музыка света в момент обращается благословенным теплом, проникая всё глубже и глубже, волнами затапливает почву, радует и согревает её. В это самое время усердный народ дождевых червяков принимается за свой незримый, но значимый труд. Каждый день покидают они свои норы и вьют под землёй сотни многометровых узоров тоннелей и штолен, ходов-коридоров, и цель их одна: разрыхлить и удобрить слой луговой почвы.

"Сынок, такова наша роль." − говорит Генри и покрывает густой удобряющей смесью ветвистые бледные корни цветов. "КОРНИ − это (с особенным трепетом произнося это слово, он гладит их бережно) самое главное, Рой, это сердце растения. Больше, чем сердце − корнями они пьют, едят, дышат, думают и говорят меж собой, заплетаясь в единую сеть. Посмотри-ка сюда! Это Белая Дрёма, малыш. Она дружит со звёздами и распускается лишь по ночам, а днём дремлет, укутав бутоны в белёсые лепестки, словно младенцев. Гляди-ка, а тут − Погремок, он хранит семена будто в маленьких сумочках, там они зреют и сохнут, а после шумят да гремят на забаву ветрам. А вот здесь − Колокольчик. Он знаешь какой осторожный? Как только почует ненастье, так голову клонит пониже — вот как бережётся." Рой смотрит на папу внимательно и восхищённо: "Какое же, всё-таки, счастье − принять себя так благодарно, свой смысл и предназначение, осознавая его важность и не желая иного". “А там вон, за деревом, − Генри прищурил один глаз прикидывая в уме что-то, − корней 20 Клевера. Так это самый у нас медоносный цветок на лугу, и о нём позаботиться надо особенно, ясно?” Мальчишка кивнул и отец, подмигнув ему начал буравить тоннель. Вскоре хвост Генри скрылся внутри. Рой отправился следом. Он чувствовал себя спокойно за папиной крепкой спиной. На душе почти не оставалось сомнений, что жизнь − это просто движение вдоль по тоннелю, которое он совершит по стопам своих предков.

"За нас давно всё решено, сынок," − слова звучали в голове, − "ведь ты рождён тем, кто ты есть и там, где нужен был. Всё, что ты можешь − делать должное, и делать это хорошо."

В момент, когда они прошли примерно полпути, глухой ритмичный шум с поверхности земли густой волной спустился вниз. Отец и сын переглянулись — "ДОЖДЬ!". Их планы резко изменились и нужно было начинать подъём, ведь дождевые черви дышат воздухом, а почва, впитывая воду выталкивает воздух из себя. Как будто дождь сказал земле: "Хочешь напиться − выдохни!" Хлопки упавших с неба капель сливались с шелестом листвы, но гром делил их вновь одним раскатистым ударом.

— Не отставай!

Малыш спешил, но поспевал с трудом, подскальзываясь, путаясь в сплетениях корней и тяжело дыша.

"Знай, всё кругом взаимосвязано. Мы − черви, мы облагораживаем почву, она питает корни трав растений и цветов, цветы пыльцою кормят пчёл, а пчёлы производят мёд − это цепочка, мы − её звено. И не случайно ведь сам Бог доверил нам эту работу, а знать, подумал, справимся, не подведём его!"

Шипение дождя звучало всё настойчивей. Земля, разбавленная влагой, стала вязкой, а уходящий вниз поток воды размазывал проторенный отцом тоннель и Рой был должен двигаться в слепую, чтобы догнать его, как вдруг, хвост Генри резко дёрнул в сторону, Рой упустил его из виду и растерялся, и стал кружить, не находя следов. Кричать не мог − воздуха не хватало даже на дыхание. Да и среди такого шума отец бы точно не услышал и Рой решил продолжить путь по прежней траектории. Спустя мгновенье он упёрся в серый бок большого камня. Он обогнул его по правой стороне и на пути стали встречаться маленькие корешки травы, а это значит, что поверхность уже близко. Но силы были на исходе и, задыхаясь, он сжал зубами пушистый белый корешок и что есть мочи стал вытягивать себя из липкой жижи. От корня побежали трещинки и потолок над ним обрушился. В образовавшуюся ямку разом хлынули и воздух, и вода, и свет. Стоя по пояс в луже посреди дождя Рой глотал воздух жадно и до боли в горле − не мог насытиться им, надышаться вдоволь. Капли воды бились о гладь рождая рябь и дрожь из точки расходящихся кругов. Воздух так чист, что голова в след за водой пошла кругами, размыла разум и удвоила перед глазами всё. Рою причудилось, будто бы дуб машет ему ветвями, подзывая ближе и он направился к нему как заколдованный. Он плавно и бесшумно двигался по скользкому дну лужицы, как будто плыл на лодке по реке. Дождь утихал. Дуб шелестел листвой, пытаясь отряхнуться и капли падали на головы-бутоны цветов, склоненные к воде, хрустальным шариком прокатывались вдоль по лепестку и звонко булькали, пуская пузырьки.

"Сынок, запомни, жизнь − это река и мы плывём по ней с начала до конца, и не свернуть нельзя, и не сойти на берег. Рождён − плыви себе, да лишнего не рассуждай! Трудись и радуйся, и принимай, ведь ты ничто не в силах изменить. Всё решено: и путь реки твоей, и скорость, и длина."

— А глубина?

Рой оглянулся − рядом никого.

— Ведь глубина не менее важна! − как будто сверху доносился незнакомый голос.

Нахмурив брови, Рой набрался смелости и осторожно поднял голову.

— Привет!

Среди ветвей в блестящей паутине, увешанной сверкающими бусинами капелек дождя, висело нечто. Рой ничего подобного не видел в жизни: существо с огромными чернющими глазами, гигантского размера крыльями, тремя парами лап и длинными то ли ушами, толи рожками глядело на него в упор. Покрытый белоснежной шерстью с головы до ног, он чем-то походил на мышь. Только крылатую и мокрую. Мгновенно Рой пришёл в себя:

— Ты кто такой? − спросил он тихо.

— Я Фрай!

Одно его крыло торчало вверх, второе вправо, он распластался в этой паутине вальяжно и непринуждённо, будто прилёг немного отдохнуть и на лице его сияла бестолковая счастливая улыбка.

— Я тут услышал твои мысли, ну, там, про жизнь, про реку что-то… Конечно, есть пару моментов спорных, но, знаешь, в целом — интересно!

— Да, интересно…

Рой, не скрывая любопытства, начал разглядывать своего нового знакомого.

— Ты мышь крылатая? Или летающий хомяк?

— Нет-нет, я бабочка, − не прекращая улыбаться ответил Фрай,

— но очень-очень редкая.

— Понятно.

Несколько секунд они смотрели молча друг на друга.

— Ты в курсе, что ты в паутине?

— О, ты весьма внимателен!

— Тебе помочь?

— О, было бы чудесно!

"Какой-то странный тип" − подумал Рой и Фрай слегка смутился.

Добротный крепкий стебель подходящей высоты нашёлся рядом и обхватив его покрепче кончиком хвоста, Рой замахнулся и нанёс удар. Со свистом стебель пролетел сквозь кружевную сеть и разорвал её. Ослабло натяжение и мотылёк просел. От неожиданности он визгливо вякнул, но тут же рассмеялся так задорно, как будто всё происходящее вокруг − аттракцион. Рой поднял стебель и ударил вновь с другого края. Освобождённый Фрай сорвался вниз, но не упал, а стал качаться на оставшихся над головой сплетеньях паутины слегка пружиня и кружась вокруг своей оси как маятник − тудааа-сюдааа. При этом хохотал как ненормальный, переходя периодически на крик. Непроизвольно Рой заулыбался и не заметил сам как стал трястись, сначала тихо, про себя, но вскоре смеху стало тесно внутри, он требовал пустить его наружу, и Рой, не в силах больше сдерживаться, дал ему полную свободу. Под весом Фрая липкая паучья нитка растянулась и порвалась. Он полетел, но к сожалению, не вверх, а вниз и приземлился в лужу. Шлепок, и вот, с весёлым плеском по кругу разлетелись брызги и окатили Роя будто из ведра. Червяк зажмурился, затем открыл глаза, протёр лицо и бросился на помощь утопающему. Он вынул Фрая из воды и усадил на корень дерева, что был изогнут аркой над водой. Тот жалобно стонал, затем внезапно рассмеялся и тут же застонал опять, как будто бы сперва забыл, но вспомнил. Одно его крыло беспомощно свисало вниз, и он держался лапой за плечо.

— Пэркеее? Пэркеее? − кричал он скорбно, обращаясь к небесам. Потом серьёзно посмотрел на Роя и пояснил:

— По-итальянски. "За что, за что мне это" значит.

— Понятно.

Рой кивнул, затем отвёл глаза и улыбнулся, но через миг:

— АПЧХИ! − подпрыгнул от испуга.

— Ну вооот… Ещё и простудился… − загоревал несчастный мотылёк,

— Я так и знал… Я так и знал! Мне суждено погибнуть молодым! Вот здесь, под этим дубом я обрету покой.

Фрай повернулся боком и, скатившись с арки словно с детской горки по пояс в воду, побрёл на сушу. Дойдя до самого ствола, он лёг, сложил на животе все свои лапы и с выражением завыл:

— Кто ж знал? Кто мог подумать, что встречу я конец в расцвете сил! Что крылья эти боле не коснутся неба и радости полёта мне не испытать! − и тяжело вздохнул, — Я говорю: "Прощай… Прощай, прекрасный мир!"

Фрай медленно закрыл глаза и воцарилась тишина. Секунд на пять.

— КАК ЖИТЬ-ТО ХОЧЕТСЯ!!! − он закричал навзрыд, закрыв ладонями лицо и заревел по-настоящему, то хлюпая соплями, то скуля.

— Так, стоп! − Рой спрыгнул с мостика, — Ты просто потянул плечо. − приблизился к рыдающему Фраю, — Ну, насморк, тьфу, подумаешь… − и стал поглаживать одну из его лап. — Всё это не смертельно, ты поправишься.

Фрай приподнялся:

— Ты не понимаешь! Я мотылёк! − бил себя в грудь, — Полёт — вся моя жизнь! − глядел на небо томно, — Полёт — мой воздух, моя страсть! Мне не прожить и дня без неба, ведь моё место там, − показывал где его место, — там, Рой, где высота и ветер…

— Как ты меня назвал?

— …весёлый ветер — озорник… − тоскливо посмотрел на Роя. — По имени.

— Но я не представлялся, с чего ты взял что так меня зовут?

— Да брось, ты сам сказал мне и забыл.

— Нет, я не говорил.

— Ну, значит угадал — бывает.

— Хм… И снова очень интересно! − ответил Рой и не слукавил.

Фрай кардинально отличался от всех, кого он знал и видел.

Фрай называл его по имени, как старый друг, смотрел в упор, смотрел вокруг и будто сквозь него, он слышал его мысли! Немыслимо!

Фрай вызывал одновременно такие разные эмоции: отталкивал и привлекал, и это будоражило.

— Тебе подходит твоё имя. М сказал он, вытирая слезы, — Кто его дал?

— Отец. ОТЕЦ! — Рой подскочил, в его распахнутых глазах забегала тревога.

— Я должен отыскать отца!

— А как же я? Возьми меня с собой! − Фрай приподнялся ещё выше и сел.

— О, нет, тебе не место под землёй.

Рой огляделся в поисках чего-нибудь, чего и сам не знал, и взгляд его упал на крупный лист с краями, вогнутыми внутрь, похожий на просящую ладонь.

Он взял листок и словно шляпу надел на голову зевающему Фраю.

— А что, весьма экстравагантно!

Укрытый с головы до ног Фрай захихикал, а потом чихнул и его шляпа подпрыгнула и закачалась. Он выглянул из-под неё улыбчивый и утомлённый.

— Ты отдохни пока. Стемнеет − я вернусь.

Рой поспешил на поиски отца, а Фрай, завернутый в листок как в одеяло, сидел и пристально смотрел ему во след.

— Вы это видели?

— Ну надо же…

— Мгм.

— Невзрачный маленький червяк, а душу получил такую…

— Мгм. Издалека видать.

— Большую, светлую!

— И мысли так чисты.

— Хороший малый.

— Смелости не занимать.

— Ох, спать хочу…

— Мгм.

— Вернётся — поглядим ещё.

— Согласен!

— Да, давайте спать.

Глаза слипались от усталости и Фрай почувствовал, как сон его заботливо укладывает на бок − зевнул, почмокал, веки опустил и задремал, изредка бормоча: "Пэрке", "Ну надо же", и повернувшись на другой бочок: "Червяк с душою птицы, хм…", "Пэрке".

Тёплой ночью луна, заплетаясь в ветвях, серебристыми брызгала каплями света. Те нежными прикосновеньями тихо будили ночные цветы и рассеивались без следа. Встрепенулась и Белая Дрёма, вскрывая бутоны один за одним и по ветру потёк сладковатый её аромат. Фрай открыл правый глаз: на тарелке луны силуэты ветвей широко и свободно раскинулись по сторонам. От макушки до самых небес протянулся могучий ствол дуба − не видно конца, и казалось, что он не с земли растёт в небо, а с неба спускается вниз, словно нить, на которую крепко нанизана наша планета как бусинка. Фрай закрыл правый глаз и вдохнул глубоко запах влажной земли, сочных трав и душистой пыльцы. "Ш-ш-ш" − шумела листва, "щ-щ-щ" − за ней повторяла трава. Фрай открыл левый глаз − сердце замерло − вдох − в голове зазвенели хрустальные маленькие колокольчики − "Дзынь", и восторженный возглас на выдохе вырвался: "Оооох…" — всё вокруг источало неоновый свет. Каждый листик на дереве был окружен мягким голубоватым свечением; и изнутри, сквозь ложбинки и трещинки грубой коры, ствол и ветви лучились зелёным сиянием; а вокруг каждой травинки мерцало лиловое облачко еле заметно дрожа, наводя своим множеством плотный волнистый туман и, покачиваясь на волнах, рассыпали цветы из бутонов блестящие искры, но те угасали, почти долетев до земли. Как дитя, что застыло, смотря очарованно в калейдоскоп, Фрай разглядывал мир, затаив от восторга дыхание и против воли улавливал мысли, текущие шёпотом разноголосым от трав, от цветов и ветвей, неразборчивые, но понятные и выразимые словом "Спасибо". Cпа — сибо — спа — си — бо — спасибо — спа — си — бо — спа — сибо — спа — си… В глубине засветилась земля. Изнутри лёгкой дымкой поднялся и куполом встал белоснежный рассеянный свет. Загустел, уплотнился и начал расти, и в размере, и в яркости. А когда из-под земли робко высунул голову Рой − всё вокруг озарилось его появлением, стало светло будто день наступил.

— Красотааа…

В центре яркого шарообразного света червяк озирался по всем сторонам и от взмахов его головы приходили в движение стаи блестящих крупинок, сверкающих всеми цветами как будто алмазная пыль − рисовали спирали и петли, рассеивались в никуда, и опять появлялись откуда-то из ниоткуда.

— Ты где?

Рой смотрел в темноту, расплетая узлы чёрно-серых теней в жёлтом свете луны и не подозревая, что сам горит ярче трёх лун.

— Ну привет, Светлячок! − сказал ласково Фрай, осторожно ступая навстречу.

— Привет. Как плечо?

Моментально сменив радость горьким страданием Фрай закряхтел:

— Ооох, болииит… − а подняв глаза в небо, добавил:

— Но, знаешь, душа болит ещё сильней.

Рой сочувствовал и понимал. Сколько долгих ночей он провёл, глядя в эту стеклянную звёздную высь? Сколько раз он счастливый танцуя среди облаков представлял себя сказочной птицей? И столько же раз на заре его сердце сжимала тоска, заставляя вернуться из сказки в реальность. И столько же раз, по дороге домой, он старался смириться с судьбой. Он усердно трудился весь день, исполнял свою роль, добросовестно делая всё, чему Генри учил и пытался, он правда пытался принять благодарно ту жизнь, что не мог полюбить. Только каждую ночь возвращался и полный сердечного трепета, снова и снова летал в том волшебном пространстве своей запредельной, неосуществимой мечты. И поэтому он, как казалось ему, понимал очень остро всю боль и тоску мотылька, потерявшего вдруг это счастье − летать.

— Фрай, ты странный, но… Но почему-то мне кажется, что между нами, как будто какая-то связь и, мне кажется, что наша встреча совсем неслучайна. Я думаю… то есть, я чувствую, что должен как-то тебя поддержать пока ты не поправишься. Рой волновался, стеснялся, но он говорил это искренне:

— Я… Я хочу тебе как-то помочь. Я могу тебе чем-то помочь?

Фрай почесал затылок и стал задумчиво ходить туда-сюда. За ним влачились по земле великолепные большие крылья. Остановился. Посмотрел наверх и замер. Его антеннки-рожки, что расслаблено свисали с головы вдруг вытянулись и зашевелились. Он опустил глаза на Роя полные хитрости, волнения, надежды и произнёс чуть слышно:

— Да… Хотел бы я вдохнуть немного ветра высоты! − рванул и начал суетиться вокруг дерева, рассматривать его со всех сторон, считая вслух:

— Раз, два, четырнадцать, шестнадцать, четыре, восемь, двадцать два. — и подытожил, глядя уверенно на Роя:

— Давадцать два!

Рой открыл рот и набрал воздуха чтобы спросить: "что двадцать два?", но не успел. Вприпрыжку Фрай пронёсся мимо хохоча. Он поднял стебель, тот которым был накануне вызволен из паутины и развернулся с ним в руках так быстро и неосторожно, что Рой прикрикнул: "Уоу!", едва успев пригнуться и стебель пролетел над головой со звуком "Шух". Не замечая ничего счастливый Фрай помчался к дубу, смеясь как чокнутый, отчаянно и обречённо.

— Что двадцать два?

— Промежутка! От ветки до ветки! До самой верхушки — до самого неба!

Фрай выбрал растущую ниже всех веточку, облокотил об неё этот стебель и будто бы канатоходец − раскинув четыре руки стал ступать, а взойдя, громко хлопнул в ладоши. Он поднял руками свои крылья и, растянув их как плащ, шагнул крест на крест левой ногой вправо и развернулся как в танце, эффектно отбросив их за спину:

— Так, Светлячок! Мы построим с тобой свою лестницу в небо!

— Чего?

— Прямо в небо! По лестнице! В небо! По лестнице!

Рой посмотрел на верх и вдруг заметил, что звёзд стало больше, как если бы они слетелись и сосредоточились прямо над ними, толкаясь, чтоб не пропустить, что из этого выйдет.

— Ты псих… − усмехнулся Рой и предвкушение нового и непонятного, странного, но интересного лёгкой щекоткой рассыпалось по груди.

— Но, раз уж я обещал…

Не дав договорить Фрай подпрыгнул:

— Ю-хууу!

Он обхватил ногами стебель, скатился вниз и зашагал, уверенно указывая лапами одновременно в четыре разных стороны:

— Вон там, вон там, вон там и там есть подходящие растения! − и скрылся в зарослях травы, а Рой поплёлся следом.

— Откуда хоть ты знаешь, Фрай, в такой кромешной темноте куда идти?

— А мне с тобой светло как днём! Ты будто солнышко! Когда увидел − очень удивился, ну надо же, червяк червем, а светится как птица! Ещё и ярко так, ну просто ослепительно! А в темноте особенно! Обычно как: букашки, червяки, жуки и бабочки горят не ярче чем цветы или травинки, а птицы, те с деревьями примерно наравне…

Рой ничего не понимал, но слушал, не перебивая из вежливости и думал:

"Ооо… Похоже он ещё и головой ушибся − бредит."

— Но ТЫ, мой друг, ты светишь ярче всех!

Ряды травы послушно расступились как шторы занавеса, открывая взору высокий и густой куст Чистотела.

— Пришли. И, кстати, всё с моею головой в порядке. Почти уверен. Но это не точно.

Подобно дереву, на главном толстом стебле расположилось множество ветвей, усыпанных листвой и скромными лимонными цветами. Фрай забрался на нижнюю ветку и начал подпрыгивать у основания, с силой наваливаясь и пружиня, раскачивать спящий цветок. Из бутонов посыпались жёлтые крошки.

— ПЫЛЬЦА!

Он кинулся ловить их так, как ловят языком снежинки, забросив своё дело и приговаривая: "Ммм", "Ням-ням", "Перфекто".

Внезапно ветка хрустнула и, отломившись от ствола повисла вниз.

— Уи-Уи! − скатился по ней Фрай, счастливый как ребёнок и снова побежал под сладкий снегопад пыльцы.

Рой наблюдал за ним с улыбкой умиления и вдруг заметил краем глаза, как у ствола в месте разлома выступила яркая оранжевая капля. Он подошёл поближе. Кончиком хвоста, словно ладонью зачерпнул полупрозрачный вязкий и пахучий шарик масла. Поднёс к лицу и лунный свет пронзил его лучом насквозь, наполнив глянцевым сиянием. Рой запустил свой взгляд в его янтарную густую глубину, где в толще масла медленно кружили по спирали маленькие пузырьки. Фрай, с головы до ног усыпанный пыльцой, остановился рядом с ним и тоже погрузился в созерцание стеклянной капли масла Чистотела:

— Ооо… − восхищался он, кивая головой, но ровно через три секунды в его мозгу шикарным фейерверком бабахнула смешная шалость. Он перевёл глаза на Роя и растянул свой рот в прехитрую улыбку. Потом кааак шлёпнул снизу по ладони и поскакал, злорадно хохоча и поднимая высоко колени:

— ВаХаХаХа!

— Ах ТАК?!?

Рой заметался между радостью и возмущением, растерянно пытаясь снять с лица оранжевые пятна, но видя, как забавно улепётывает Фрай под сумасшедший хохот − он твёрдо выбрал радость и тут же рассмеялся сам.

— Ну, щааас…

Набрав ещё немного масла, он замахнулся и швырнул в след мотыльку.

Попал в затылок. "Шлёп!" Злорадный смех прервался визгом. Фрай полетел вперёд, споткнулся, шлёпнулся, и проскользив на животе ещё немного, остановился:

— Пэрке? − кричал он жалобно сквозь смех, пытаясь повернуться на спину. Довольный своей меткостью Рой подал ему хвост, помог подняться.

И вот, хохочущие и чумазые от масла, они стоят и смотрят друг на друга, объединённые этим счастливым мигом − настолько радостным и необыкновенным, что даже не с чем сравнивать. Самый тяжёлый труд становится веселою игрой, когда с тобою рядом ДРУГ. И будто бы совсем не устаёшь, и время пролетает незаметно, когда смеёшься столько, что болит живот, и рассуждаешь обо всём вот так свободно, как с самим собой, без страха и стыда. Никто не ждёт, что ты будешь послушным, правильным и так легко и просто открываться, когда в другом находишь ключики к своим замкам. К утру, играючи они собрали двадцать две тростинки. И встретившись на следующую ночь, взялись за стройку.

— Вон тот давай! − скомандовал Рой с ветки, указывая кончиком хвоста на стопку стеблей.

— Так точно! − выпрямился Фрай.

Он подал стебель, протянув его наверх, большой, но лёгкий, потому что полый, подсохший за день, как соломенная трубочка.

— Держи!

Рой обхватил его хвостом и стал тянуть, но тот никак не поддавался.

— В чем дело?

Фрай не отпускал другой конец. Он прислонился мордочкой к отверстию и запустил в него:

— Эй!

Голос пробежал по трубке дрожью и вырвался с того конца, который был у Роя.

— Чего?

Ответил он в своё отверстие и тут же приложился к нему ухом, а сам смотрел на друга сверху вниз.

— Спасибо! − прозвучало из трубы.

— За всё — за всё.

Фрай был внизу, а его голос близко-близко:

— Я счастлив нашему знакомству и благодарен жизни за него.

В груди у Роя разлилось тепло. Он улыбнулся и кивнул:

— Я тоже!

Фрай ослабил хватку и стебель с лёгкостью пошёл наверх. Облокотив о ветку выше, Рой стал прощупывать его короткими нажатиями, чтобы понять насколько он надёжно установлен, не упадёт ли, и к сожалению, остался недоволен. Он думал: "Как бы укрепить его? " И тут, перед его глазами, тронутый несмелым ветерком заколыхался белый клок оставшейся на ветке паутины. Сорвав его одним движением и перемяв его в ладони, Рой начал тщательно замазывать край стебля там, где он так хлипко упирался в ветку. Всё склеилось!

— Блестящая идея! − прокомментировал Фрай снизу, — Пойду добуду нам побольше паутины!

Вернулся он с огромной палкой "сладкой ваты" на плечах. Потом они придумали отличный способ как поднять наверх побольше стеблей. Помог им в этом Полевой Вьюнок − ползучее и гибкое растение-лиана, служившее строителям верёвкой. Одним концом они вязали стебли, другой конец тащили вверх и перебросив через ветку, дружно тянули как канат и поднимали связку целиком. Работа шла по маслу. А в перерывах между делом, они усаживались рядом отдохнуть и говорили, говорили, говорили…

— Ты понимаешь? Абсолютно всё! Трава, цветы, деревья − ВСЁ! Сама земля! ВСЁ СВЕТИТСЯ!

— Ого…

— Я правду говорю!

— Я верю, верю…

— Верь! Я долго думал, что это такое, но до конца не понимаю до сих пор. Душа, наверное. Но почему я вижу, а другие нет? Выходит, я особенный?

— А может быть это твоё воображение? Может, ты выдумал всё это?

— Нет, Рой… Всё ЭТО выдумал не я.

Фрай рассказал о том, как сок течёт по дереву − по веткам, по корням и светится сквозь землю, сквозь кору. Как в облачке искрящемся качается цветок и бабочка − блуждающий фонарик, коснувшись рассыпает из-под лепестков хрустальную мерцающую пыль. Как птица спит в гнезде в овале своего сияния и три птенца − три робких огонька. И как в неоновом тумане трав разбросаны блестящим разноцветным бисером букашки и жучки.

— А под землёй в своей норе спит мышка-лампочка. В пчелином улье больше сотни ярких точек, и ёжик вооон, кажись, сюда идёт. Ты понимаешь, даже в полной темноте весь мир вокруг невероятно ярок.

Внизу послышалось дыхание и шорохи. Рой разглядел во тьме колючий силуэт и по спине прошла холодная волна. Отец учил, что ёж − это опасность и с ним столкнуться − гибели не избежать.

"Но… Если Фрай всё видит… Это значит, что рядом с ним я защищён?"

— Да, Светлячок, со мной ты можешь быть спокоен.

Ёжик немного пошумел, понюхал землю, два раза фыркнул и скрылся в плотной темноте: "шлёп-шлёп-шлёп-шлёп". Рой взбудоражился и всё, что Фрай рассказывал теперь стало звучать особенно волнующе:

— И этот свет ВЕЗДЕ! ВСЕГДА! Я не могу его развидеть!

Ласковый ветер шевелил его пушистую густую шерсть, пуская волны, будто играя с ним, сидящим неподвижно.

— А мысли, Рой, а мысли! Отовсюду поднимаются как дым и оседают на ворсинках моих антенн, вот здесь. − и проведя руками по своим мохнатым рожкам, он начал говорить сердито, произнося каждое слово быстрей и громче предыдущего:

— Щекотят. Струйкой затекают в уши. ЖУРЧАТ и заполняют голову. СЛИВАЮТСЯ В ОДИН НЕПРЕКРАЩАЮЩИЙСЯ ШЕПОТ И ШУРШАНИЕ…

И он затряс своей косматой головой, как будто говоря: "нет-нет-нет-нет", зажмурился и закричал:

— ОНИ С УМА МЕНЯ СВЕДУТ!

Потом вдруг замер, выпучил глаза и еле слышно произнёс:

— А что если уже?!?

Рой нервно захихикал, смотря на Фрая искоса.

— Нет, что если ты прав? И никакой я вовсе не особенный, а просто сумасшедший, и это всё − плод моего воображения?

Фрай рассуждал растерянно — серьёзно, но Рой как будто научился по интонации, неуловимой хитрости в его глазах распознавать лукавство и подыграл:

— Ну да. Я так и думал. Ты всё это выдумал. Болтун.

Прищурившись, Фрай посмотрел на Роя с подозрением:

— А может быть и ты воображаемый?

— Всё может быть…

Рой сделал в точности такой же взгляд и ещё несколько секунд они косились друг на друга молча. И вдруг червяк как завопит:

— Ай!!! Ты чего щипаешься!?!

А мотылёк со смехом:

— Фух! Ты настоящий! Ну слава Богу! Ха-ха-ха! − но тут же получил под бок.

— Пэрке!?!

— Зато теперь мы точно знаем, что ты не сумасшедший, да?

— Так точно! Но это не точно…

Нахохотались вдоволь, а потом Фрай пригрозил ему качая головой:

— Ты помнишь, что я говорил тебе, дружок? О том, что ты горишь как солнце − ярче всех.

Рой застеснялся, опустил глаза. Признаться честно, он не верил в это до конца, ведь никогда не ощущал себя особенным. Только неправильным.

— Рой, верь мне, ты определённо больше, чем просто дождевой червяк. Ну не бывает столько света просто так. Что думаешь?

Рой медленно вздохнул и выпалил всё на одном дыхании:

— Оно смешно, конечно, но я думаю, что сумасшедший-то на самом деле я. Вот, нет бы жить как все − работать, быть полезным, быть как отец — довольным, правильным и честным перед самим собой, и перестать мечтать о том, чему не суждено исполниться. Так нет же. Прусь! Рискуя жизнью прусь наверх, смотрю… смотрю… как дурачок… туда, − он поднял голову. — туда, где никогда не окажусь. Как это глупо… так мечтать.

Поняв, что речь идёт о чем-то сокровенном, Фрай осторожно медленно спросил:

— Мечтать о чём?

Рой хмыкнул:

— Ты будешь смеяться.

— С чего ты взял? Скажи!

— Нет… Не могу… Так глупо…

— Да ты чего? Скажи мне!

— Ну не знаю, Фрай…

— Кому ещё, если не мне? Скажи немедленно, о чём мечтает Рой?

— Ну ладно.

Рой закрыл глаза и выдохнул:

— Ты прав. Кому я расскажу, как не тебе.

— А я о чём? Ну?

— Я хочу летать.

Возникла пауза.

— Чего?

— Летать!

— ЛЕТАТЬ?!?

— Ле — тать.

— Летать, значит.

— Ага.

— Ааа, пооонял, ты хочешь летать!

— Угу.

Фрай изо всех сил сдерживался и сжимал свой рот, чтобы не рассмеяться, но это было выше его сил.

— ПФА-ХА-ХА-ХА!

— Ну я же говорил. Вон даже слюни брызнули.

— Летать он хо-хо-хо-хо-хо!

Он хохотал так дико и так смачно, держась за пузо и дрожа, что покраснел. Он то орал, то всхлипывал, то слезы вытирал. Он весь вспотел.

Рой был смущён своею откровенностью, но вместе с тем почувствовал большое облегчение.

— А знаешь что?

— ВА-ХА-ХА-ХА!

— Вот я сказал тебе…

— Ой, не могууу!

— И прямо легче стало на душе.

— АГА-ХА-ХА!

— Я будто бы теперь освобождён от этой тайны!

— Ох, насмешил…

— Ну что поделаешь?

— Ты сумасшедший и вот ЭТО точно!

— Должна же быть мечта! Вот я такую выбрал. Что теперь?

— Что значит ТЫ выбрал? Мечту не выбирают! − сказал внезапно Фрай, став совершенно строгим, — Это МЕЧТА, мой милый, выбрала тебя! Мечта к кому попало не приходит, а выбирает тех, кто может воплотить её.

— Ну, значит она глупая, моя мечта, раз выбрала меня.

— Или слепая. Где были её глаза?

— Ага.

Фрай всё никак не унимался:

— Летающий червяк − даже звучит нелепо, хех. Хотя… Если тебя сожрёт какая-нибудь птица…

— Ой, прекрати!

— Ты вполне можешь полетать…

— Да перестань!

— В её желудке А-ХА-ХА!

— Так не считается.

— Ну всё, отныне ты не светлячок, а лётчик!

— Ну и зачем ты спрашивал? Чтобы смеяться надо мной?

— Смех продлевает жизнь, ты знал об этом?

— Ты хочешь долго жить?

— Да, знаешь ли, это МОЯ мечта!

И после этих слов он сделался задумчивым и суетливым.

— Так, лётчик! Мы теряем время! А ну, за дело!

Что-то бормоча себе под нос он деловито зашагал по веткам вниз. Связал очередную стопку стеблей, закинул палку с паутиной на плечо, вздохнул и молча начал подниматься вверх — тянуть развязывать и разбирать, прицеливаться ставить и замазывать. Так, шаг за шагом выстроилась лестница зигзагом вдоль всего ствола. Уставшие, но удовлетворенные, они стояли на вершине дуба, до самой верхней веточки их отделял один последний стебель − последняя ступень.

— Мы на пороге неба, Рой…Мы на пороге неба!

Фрай был охвачен предвкушением. Рой не сводил своего взгляда с его глаз, в них одновременно дрожали волненье, радость, страх и благодарность, и миновав последнюю ступень, он приподнял руками крылья, чтоб не споткнуться, ни за что не зацепиться и словно дама в пышном платье, подпрыгивая побежал по ветке вдоль − к самому краешку. Рой поспешил за ним. Отбросив крылья, мотылёк резким движением отодвинул листья в стороны, как будто ставни распахнул и из окна на них потоком хлынул лунный свет. Они шагнули в него и… Лежащий словно на ладони перед их взором распростёрся спящий лес. Укрытый низкими густыми облаками и окольцованный стальными водами реки, он безмятежно спал на мягком травяном ковре в огромном чёрном бархатном шатре, расшитом тысячей бриллиантовых камней.

— Ты знаешь, иногда мне кажется, что ТАМ, в стеклянной банке наверху сидит лишённая свободы большая стая светлячков. Глядят на нас тоскливыми глазами, и я как будто чувствую эту тоску.

Фрай не ответил ничего. Всё это время он стоял, едва дыша, ошеломленный и растерянный. Впервые в жизни он не слышал чужих мыслей за грохотом своего сердца, а в горле комом встали слёзы. Избыток света вызвал головокружение, и опьянённый мотылёк решил спуститься вниз на несколько пролётов. Присел на корточки спиной к стволу, закрыл глаза. На грани своего сознания, с отдышкой и большим трудом ему дались слова:

— А ты не думал… что на самом деле… в стеклянной банке… сидишь ты?

Рой, очарованный невероятным видом, не сразу понял смысл его слов. Поняв, он сделался испуганно-серьёзным, как будто резко вспомнил то, о чём давно забыл и всё невнятное внезапно стало ясным.

— Готов ли ты к свободе, Рой? Вот в чём вопрос.

С верхушки неба сорвалась звезда. И, прежде чем исчезнуть навсегда во тьме, дугою осветила лес. Рой проводил её глазами и через миг след растворился без следа, словно её и вовсе не было. Но ведь она была! БЫЛА! И стало ясно вдруг — она была не зря!

Он вернулся под утро рассеянный и погружённый в себя. Этой ночью он словно в какой-то момент стал другим. Ему нужно хотя бы немного поспать, чтобы всё в голове и душе улеглось. У норы его встретил раскатистый храп − Генри спал в куче мелкой листвы. Проход в комнату Роя виделся за ним. Оставалось пройти осторожно и тихо "по стеночке" − это он делал уже много раз и всегда удавалось. Он стал пробираться, но вдруг, ни с того ни с сего, Генри перевернулся во сне, положил свою голову сыну на хвост и опять захрапел с новой силой. "Что делать?" − Рой замер в испуге, не двигаясь и не дыша. — "Уберу − разбужу, лягу так − не усну." Через пару минут он решился и медленно начал вытягивать хвост, голова Генри плавно с него опустилась на землю. Он всё ещё спал. "Фух" − казалось бы, всё позади, но уже возле входа, совсем неожиданно, в самом расцвете звучания храп оборвал сонный голос отца:

— С добрым утром, сынок. Ты сегодня так рано?

— Да… Что-то не спится… И вот… Только встал.

— А-ха-ха, ну бывает, бывает. − сквозь зёв, протирая глаза, сказал Генри:

— Так то даже лучше! Побольше успеем зато, да?

— Угу.

Рой согласно кивнул и печально вздохнул − подремать не получится, но делать нечего, вяло плетясь за отцом и коря себя за неуклюжесть, он в пол уха слушал знакомую песню:

— КОРНИ, они как сосуды, сынок, а по ним, точно кровь, течёт сок. В этом соке − полезные вещи, вода. Понял? Древо корнями впитает что нужно и вверх понесёт по стволу, по ветвям, да к листочкам, вот так и живёт.

— Понял.

Рой вспоминал спящий лес в пелене облаков и звезду озарившую небо в падении, свежий ночной ветерок, лунный свет и слова, что сказал ему Фрай о свободе: "Готов ли ты? Что это значит? Хотел бы я знать…"

— И не только из почвы сосёт, а ещё и дышать может дерево, точно животное — мееедленно дышит, глубооокими вдохами. Но когда мы дышим, то чистый воздух вдыхаем в себя, а назад выдыхаем плохой. Ну а дерево наоборот − эти выдохи наши листвой поглощает, а нам выделяет потом чистый воздух наружу. Вот так и не знай, то ли мы для него дышим, то ли оно для нас.

— Точно.

"Хотел бы я знать, почему мы в тот день повстречали друг друга? То я ему послан судьбой для спасения или же он мне с какой-то неведомой целью был послан? И что будет дальше? Что будет потом?"

— А потооом, уж как семечки вызреют − у кого жёлудем, у кого шишкой, иль косточкой внутри плода, так попАдают в землю, и тут уж как Бог даст − взойдёт не взойдёт — неизвестно. Надейся и жди. Но уж коли взойдёт, да завьются как белые ниточки тоненькие корешки − вот уж радость так радость! Гляжу − родилося! Ой, как сразу благостно и хорошо на душе… РОДИЛОСЯ!

"К чему это всё приведёт? Фрай однажды поправится, вывих его заживёт, и он скажет: " Спасибо за всё и прощай!", улетит и оставит меня с моей жизнью один на один. Ему в небе парить, а мне горечь тоской запивать. Вот чем кончится."

— Дальше гляжу, а от взрослого дерева к маленькому потянулись отростки. Ну как оно чувствует? Глаз нет, а видит куда пустить корни и тяяянется, переплетается вместе с его корешочками, будто бы хочет к нему прикоснуться, обнять своё чадо. А долго дождя нету, то направляет ему по корням своим влагу, питает, заботится. Вон оно как − даже дерево любит дитя своё, да? У себя отнимает − ему отдаёт.

— Да.

"Осталось недолго. Вот вырастет дерево дружбы, что нами посеяна в радости, но соберу с него горькие сердцу плоды я один. И плоды эти — воспоминания."

Генри почувствовал в голосе сына тоску. Обернувшись, он сразу заметил во взгляде его перемену. Куда подевался улыбчивый ласковый и любознательный мальчик? Откуда взялось безразличие и отрешённость в его повзрослевших глазах? Что случилось с ним?

— Солнышко…

Рой усмехнулся.

— Ты выглядишь очень несчастным… Ты не заболел?

Касаясь хвостом его лба, как ладонью, и правой и левой щеки, он смотрел на него озабоченно и бормотал:

— Так и знал, ведь, аукнется нам этот дождь…

Рой убрал его хвост от лица, отступая:

— Да нет, пап… Я просто не выспался.

— Что ж ты не выспался?

Глаз не сводя с него, снова вплотную приблизился Генри.

— Я думал. Я просто задумался.

Рой, пожимая плечами, слегка отклонился назад.

— Это признак ума! − сказал Генри с улыбкой, и будто взглянув на всё со стороны, неожиданно для себя понял, что сын отдаляется, не раскрывает души и его охватила обида.

Пытаясь её подавить, он спросил осторожно, не двигаясь с места:

— О чём же ты думал, сынок?

Его голос звучал по-другому: всё так же заботливо, только немного печально и Рой, посмотрев на отца вдруг почувствовал, как между сердцем и горлом заерзало необъяснимое чувство вины.

— Да… О дружбе, пап…

Сын говорил неуверенно, робко.

— О дружбе?

Отец же напротив — воодушевился.

— Зачем она? В чем её смысл?

Генри вздохнул с облегчением и с теплотою ответил:

— ПОЗНАНИЕ! Это основа всех смыслов! А дружба даёт нам познание радости! Радости быть кем-то принятым, понятым. Радость, вот в чём смысл дружбы.

— И всё?

— Нет, не всё! Это только основа, познание — это лишь почва, а дальше − развитие, РОСТ! Милосердие, смелость, ответственность, честность и верность − всё самое лучшее вырастить нужно в себе как цветы, будто сердце твоё — это сад! И последнее, самое главное, Рой − БЛАГОДАРНОСТЬ! За всё благодарность, за всё!

— И за встречу, и за расставание?

— Как же! Конечно! Увы, не понять цену радости, коли не будет печали, и если сегодня к тебе пришла радость − скажи Богу просто: "Спасибо, что дал мне познать её". Если же радость однажды покинет тебя, то скажи ему снова: "Спасибо, что дал мне познать её ценность!"

— Но как? Как смириться с потерей?

— С потерей? Всегда нужно помнить о том, что она неизбежна. Всё временно в жизни и нет ничего твоего, Рой. Ошибка − считать будто что бы то ни было принадлежит тебе. Нет, сынок…

Рой опустил глаза.

— Всё появляется и исчезает, а твой − только опыт. И если сумеешь принять это, впредь, потерявши не будешь несчастен, а лишь благодарен. Подумай-ка сам, Рой, ну разве ты можешь лишиться того, что твоим никогда всамом деле-то не было?

Рой покачал головой.

— Знаешь, если ничем не владеешь, ничто не владеет тобой. Ты свободен!

— Свободен? − Рой поднял глаза и в душе его всё оживилось.

— Свобода! Когда ты готов потерять всё в любую минуту, то жизнь обретает свой истинный вкус. Каждый день, каждый миг вдруг становится невероятным, особенным. Ты научаешься чувствовать ярко и всею душою ценить настоящее, то, что на время дано тебе, не сожалея о прошлом и будущего не боясь, а ценить — значит быть благодарным!

— А как стать свободным?

— К свободе есть только один путь, и он пролегает сквозь страх.

— Значит я, побеждая свой страх, обретаю свободу?

— Мгм.

Рой задумался и через миг просиял, улыбнулся, а Генри напротив − поник, понимая, что сам он далёк от своих мудрых слов. Понимая, как быстро растёт его сын и как близок тот день, когда Генри придётся его отпустить. Как же страшно, как несправедливо, как сложно принять: "ОН НЕ МОЙ! Он не мой… Он всего лишь на время доверен мне Богом. Как дар. " Он пытался заставить себя испытать благодарность твердя про себя постоянно: "Ох, Господи-Господи! Благодарю тебя за эту честь и доверие!", но если честно, то это был самообман. Генри страшно боялся того дня, когда Рой покинет его старый дом.

В этот день решено было кончить работу пораньше. Рой полз впереди и, казалось, от грусти его ничего не осталось, он сбросил её со своих плеч, как плащ, потому что в душе потеплело, а Генри, озябший, поднял будто и облачился в него с головой. По дороге домой он нашёл белый маленький камушек и подобрал его, зная, что Рой собирает такие. В норе перед сном он обрадовал сына подарком и тот абсолютно счастливый отправился спать. Генри лёг в свою кучу листвы и упал в океан тишины, погружаясь все глубже, совсем не пытаясь спастись, и достигнув песчаного дна, закрывая глаза, он позволил тоске поглотить его, и задремал с ироничною мыслью: "А как хорошо говорил…"

Рой лежал на спине и смотрел в потолок. В потолок были вдавлены мелкие белые камушки − он находил их нечасто, но всякий раз радовался, нёс домой, создавал себе звёздное небо. Вот так и сейчас, оглядев "небосвод", подобрав подходящее место, он вставил ещё одну звёздочку и улыбнулся.

"Я больше не буду бояться! Я буду ценить каждый миг и расти! Я готов…" − он уснул с легким сердцем, — "Готов стать свободным!", − и был его сон словно мёд.

Храп отца разбудил его ближе к полуночи. Рой прикоснулся к стене − она всё ещё тёплая, значит стемнело недавно, земля не успела остыть. Он обрадовался − ещё целая ночь впереди, и хотел было выйти, но тут же припомнил оплошность, случившуюся накануне, которую он не хотел повторить и решил, что ему нужен личный тоннель прямо из его комнаты. Он отодвинул листок, на котором спал и начал рыть. Углубившись, он высунул в комнату хвост, и нащупав листок, подтянул его так, чтобы тот прикрывал собой вход в его новую тайную жизнь.

Фрай проспал целый день, и проснувшись под розовым небом, завёрнутый в лист он уселся на ветке смотреть как сегодня случится закат. Золотистое солнце сверкало звенящей волшебной мелодией, что становилась всё тише и тише, а небо темней и темней, и всё громче и громче звучал чей-то шёпот в его голове, и всё ярче и ярче вокруг проявлялось цветное свечение леса.

— Чумааа… − протянул он, имея ввиду не закат, а летающего червяка, — Ну, чудак!

Лёгкий ветер-воришка принёс аромат сладкой свежести, но незаметно стянул с плеч дубовый листок и погнал его, словно смеясь: "Обманул дурака!". Лист кружился, трепался, но вдруг распрямился, раскрылся и плавно пошёл на снижение по полукругу, как будто бы ветер утратил к нему интерес, и коснувшись травы, мягко лёг на неё.

— Хм…

Внезапно в его голове ярко вспыхнул отчётливый образ: блаженно летящий и машущий листьями-крыльями Рой. Фрай глядел на него исступлённо.

— А чем он их держит? Ни рук, ни чего!

Он задумался:

— Может быть так?

Образ переменился: теперь Рой летел на листе лёжа сверху, но выглядел он беспокойным.

— Ковёр-самолёт?

— Ты ку-ку? Он же перевернётся!

— Каркас нужен! Прочный, но лёгкий каркас!

— Из чего?

— Ну подумай!

И образ опять проявился по-новому: с разных сторон побежали пунктирные линии, пересекались, ломались под острым углом, образуя объёмный чертёж непонятной конструкции, где в середине был крест перевязанных между собой тонких стеблей, концы его соединял собой вьюн, прорисовывая контур ромба, а сверху крепились дубовые листья. Из центра креста пуповиной тянулась верёвка, а Рой приспособился прямо на нём, обвиваясь вокруг, вопросительно глядя на Фрая: "Вот так?".

— Ну, отлично! Посадим его на воздушного змея и будем ждать ветра, мгм…

— У нас времени много.

— Вагон!

— Поумнее совсем ничего не придумал?

— Зато управляемо!

— Пф…

— Управляемо???

— НЕПРЕДСКАЗУЕМО!

— Я буду снизу держать за верёвку, а ветер поднимет воздушного змея, и он будет словно парить!

— Не пойдёт!

— Почему?

— Потому что башка у тебя как пустая кастрюля!

— ХА-ХА! С паутиной!

— Со стаей летучих мышей!

— Вот бы крышку открыть и хоть раз обнаружить там пищу для разума… неет! Только эхо…

— Колодец — колодец — колодец…

— Водички бы — дички бы — дички бы!

— Уууууууууу!!!

— ХА-ХА-ХА!

— Если ветер исчезнет и змей полетит вниз, ты как его будешь ловить? Управляемо только при ветре!

— А я говорю — пускай САМ управляет! Он должен прочувствовать крылья!

Фрай вытянул руку и вырвал верёвку из центра креста.

— Дель…та…план?

— Дельта что?

— Дельтаплан!

— ДЕЛЬ-ТА-ПЛАН!!!

Образ начал меняться, его дополняли детали и Рой становился в нём всё веселей да смелей.

— Треугольник. Не ромб.

— И петля в середине.

— И листья чуть шире.

— И стропы крест на крест, чтоб сам управлял.

— Затащить всё на дуб.

— Он залезет в петлю.

— И спустить!

— Юху-ху!

— Ну а как управлять-то он будет? Ни рук, ни чего!

— Зато рот есть! И хвост есть! Зубами сожмёт и потянет: направо-налево!

— Хвостом потянул на себя, опустил нос − пожалуйста − вниз летишь, а потянул от себя, приподнял нос и вот тебе − вверх понесло!

— А-ха-ха!

Фрай захлопал в ладоши и, дунув вперёд, запустил дельтаплан, а затем побежал вниз по лестнице вдоль ствола дуба зигзагом, а образ снижался виток за витком по спирали вокруг всего дерева, и опустившись на землю у ног мотылька, растворился как дым. Дело было за малым: собрать дельтаплан. Паутина, дубовые листья, верёвка и стебли, четыре умелых руки и готово!

— Смотри, Рой, я времени зря не терял!

Дельтаплан получился отличный − добротный и крепкий, но лёгкий, маневренный. Он состоял из каркаса − того же креста, но теперь был обтянут вьюном только на половину, лишь верхняя часть представляла собой треугольник с хвостом. Стропы были привязаны от уголка к уголку и от носа к хвосту — параллельные стеблям. Его покрывали волнистые листья, проклеенные паутиной, а в центре пузатою каплей свисала петля. Он качался на длинной верёвке, привязанной к ветке, и Рой с любопытством разглядывал это творение.

— Что ты придумал на этот раз?

Голос дрожал подозрительно, сдержанно, "КАК ЖЕ Я РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ", но мысли звучали открыто и искренне, Фрай уловил их мгновенно:

— Я тоже скучал, Светлячок! − и они обнялись, — Полезай-ка в петлю! − прошептал мотылёк ему в ухо, похлопывая по спине.

— Щас, ага! − прошептал Рой в ответ, но не сдвинулся с места и взгляд его был переполнен иронией.

— Нет, ты не понял! Я сделал тебе дельтаплан!

— Дельта что?

— Вот, смотри: ты залезешь сюда, − он коснулся петли, — и зубами возьмёшься сюда, − он подергал верёвку, натянутую от крыла до крыла, — а хвостом вот сюда, − он схватился рукой и повис на верёвке, что связывала нос и хвост, задрал ноги и начал раскачиваться, — я столкну тебя с дуба и ты полетииишь!

Спрыгнув, он растянул свои крылья руками и принялся бегать вокруг, улюлюкать, махать ими радостно, Рой успевал лишь крутить головой:

— Я смотрю ты идёшь на поправку? Плечо не болит? − но потом резко врезался взглядом в петлю, подошёл к дельтаплану и встал, подняв голову вверх под его чуть опущенным носом.

Висящий на ветке, на длинной верёвке, он еле заметно покачивался и едва уловимо поскрипывал, будто бы тоже рассматривал Роя, склонившись над ним, и играючи спрашивал: "Страшно тебе, червячок?". И тогда червячок неожиданно, но очень чётко услышал внутри самого себя: "Я не боюсь!". Эта мысль разнеслась с такой силой, что Фрай оглянулся:

— Ого! Подсадить?

— Подсади!

Смело, дерзко, азартно забрался он в эту петлю, сжал зубами верёвку как лошадь поводья, другую верёвку хвостом обхватил точно кнут, будто он и скакун, и жокей.

— Ну хорооош! − оценил его Фрай, — А теперь представляй, что летишь! − и толкнул дельтаплан.

— Это жапрошто!

Рой улыбнулся, вдохнул, закрывая глаза, и на выдохе снова ворвался в пространство другой, параллельной реальности, той, где он мог рассекать крылом небо, укутаться в облако и танцевать среди звёзд. Голова закружилась и Роя слегка укачало, но это совсем не мешало, а будто бы наоборот, помогало ему погружаться ещё глубже в чувство свободы и лёгкости. Фрай, не сводящий с него своих глаз, изменился в лице, когда из-за спины червяка заискрились два пышных потока частиц перламутровой пыли, как крылышки − в право и в лево. Частицы струились, сверкали и переливались на фоне его белоснежного света, а Рой, как ни в чем не бывало, летал одновременно в двух мирах с тихой и нежной улыбкой, когда Фрай сказал ему:

— Эй, Светлячок… У твоей души крылья!

II

Окружённые тёплой ночной тишиной, на зелёном ковре молодых трав лежали червяк с мотыльком и смотрели на звёздное небо почти не моргая.

— Неужто и правда, придет день и всё это станет реальностью?

— Да-да, и даже обыденностью.

— Я не верю…

— Ты должен быть счастлив! Ты должен быть счастлив уже потому, что есть шанс!

— Да, я знаю, но чёрт, неужели всё это возможно без…

— Это возможно!

— …без данных, без знаний, без опыта?

— Рой, ты же можешь представить в своей голове?

— Пф…одно дело просто представить…

— Фыфыкает он! Если ты можешь ПРОСТО представить в своей голове, значит можешь и… Так, Рой. Еще раз: МЕЧТА НЕ ПРИХОДИТ К ТОМУ, КТО НЕ В СИЛАХ ЕЁ ВОПЛОТИТЬ!

Фрай презрительно зыркнул на Роя и строго спросил:

— Ты чё, струсил?

— Я? Нет.

— Точно?

— Точно.

— Приточно?

— Мгм.

— Значит так! Если хочешь идти в это − я пойду вместе с тобой, я всему научу, при условии, что ты идёшь в это с радостью, а не с сомнением, Рой, потому что сомнение, Рой, порождает препятствия. Нам оно надо, Рой? Радость же наоборот − добавляет попутного ветра! Ты что выбираешь? Сомнение? Так иди землю рой всю свою жизнь, фантазёр, и считай, я тебе заявляю сейчас: можешь смело считать нашу встречу случайностью! Всё! Мы друг другу НИКТО! Мы имели возможность создать себе лучший из всех вариантов реальности, самый прекраснейший путь пройти, НО? Ты замялся и просто заткнул своё сердце как будто собрался жить вечно, и думаешь, что будет время получше однажды, когда-то потом, не сейчас. НЕТ, НЕ БУДЕТ! Мечта твоя так и останется просто мечтой, не взошедшим зерном в мёрзлой почве, которую ты не согрел, не полил, не возделал, Рой, в этом чудесном саду вероятностей!

— Уау! Ты философ, мой друг!

— Да, спасибо. Но если решился, то не сомневайся, не бойся, а радуйся! Радуйся просто тому, что услышал своё сердце! Слышишь? Ты слышишь? Я, кажется, слышу… Похоже… Похоже на песню…

Фрай сделал вид будто прислушался:

— Точно! Оно поёт песню! Я слышу! Я слышу слова: "Исполняйся — мгм- Проявляйся — угу- Исполняйся — аха- Проявляйся — ихи- …"

Он пропел это тонким противным сопрано и Рой рассмеялся. Потом повернул свою голову на бок и глядя на друга спокойно сказал:

— Да я с радостью, Фрай!

— …Исполняйся — юху- Проявляйся!"

И он повернул свою голову тоже, и щурясь от яркого света ответил:

— Тогда полетели!

И ветер, подслушавший их разговор, подхватил и понёс его дубу и всё рассказал ему. В ту же минуту листва зашумела взволнованной радостью: "Шшш, − позвала — Ну! Идите сюда!" И они одновременно сели. Затем одновременно встали и вместе шагнули вперёд, будто все свои прошлые жизни они репетировали этот самый момент, лишь затем, чтобы прямо сейчас пропульсировать в такт с этой силой − с огромною силой намерения.

На ходу мотылёк протянул червяку свой кулак, ожидая что тот, со своей стороны, прикоснётся к нему, сложив кончик хвоста кулаком, как напарник:

— Парящие псы! − произнёс он брутально.

Но Рой удостоил его лишь ухмылкою и саркастичным смешком.

— Слышь! − Фрай стукнул его по плечу оскорблённо, а после опять протянул кулачок, да настойчивей первого раза, — Парящие псы, я сказал!

Цокнув, Рой закатил глаза, но, так и быть, приложил свой кулак:

— Ну, допустим.

— Смелей, бро! Парящие псыыы! − Закричал Фрай, — Давай, три-четыре:

— ПАРЯЩИЕ ПССЫЫЫ!!! − Голосили они в оба горла.

— Мы сделаем это!

— Мы псыыы! Ха-ха-ха!

— Мы парящщщиеее?

— ПСССЫЫЫ!!!

Когда смелость сливается с радостью, может родиться кураж!

Первый спуск получился весёлым. В нём не было храбрости, преодоления страха, а только дурачество, шутки, подколы и смех. Дельтаплан, что был ими затащен на самую нижнюю ветку, заряжен пилотом и спущен без предупреждения хитрым движением руки, приземлился так быстро, что Рой не успел испугаться: он, вроде бы, только вдохнул, а уже оказался в траве, ну и выдохнул хохотом.

— Псыыы! − Фрай пружинил на ветке скандируя: "Ху! Ху! Ху! Ху!" в знак поддержки. Рой свесился вниз головой из петли и смотрел на него сквозь зелёные полосы жутко счастливый. Сейчас, наконец, он впервые всерьёз допустил, что он больше, чем просто червяк. А вселивший в него эту веру крутил задом в танце и, кажется, не собирался ему помогать вызволять аппарат из травы.

— Эй! Тащи свои крылья сюда!

Фрай приставил ладонь к виску:

— Есть! − и скатился по стеблю вниз.

— Первый полёт! Как волнительно! − он верещал всю дорогу пока они вместе несли дельтаплан, чтобы снова поднять его, — Ах! Каждый раз, вспоминая свой первый полёт, не могу сдержать слёз! Да! Я сентиментален! Но этот момент так прекрасен, так дорог − мой первый полёт. Неумелый, корявый, смешной, неуверенный, немного странный − таким был мой первый полёт…

— Не скули, пёс! Ещё пару дней и плечо заживёт! Представляешь, как мы с тобой вместе взлетаем с верхушки и прямо над лесом…

Но Фрай перебил:

— В этот раз давай выше!

И Рой согласился.

Теперь дельтаплан пронесли через целых четыре ступени. Его вертикально поставили, облокотили о ствол.

— Прежде чем научиться летать, Рой, ты должен уметь приземляться. Не просто воткнуться в траву или землю, а плавно, создать себе сопротивление, притормозить, посадить его бережно, мягко. Для этого нужно слегка отклониться назад и вот эту верёвку, которую держишь хвостом, потянуть от себя. Таким образом приподнимается нос − скорость падает. − Фрай махал всеми своими руками стараясь дополнить и проиллюстрировать жестами каждое слово, — Ты не рассекаешь ребром, а немного плашмя идёшь и появляется между тобой и землёй что-то вроде воздушной подушки.

Рой очень внимательно слушал смотрел и кивал, становясь всё серьёзнее.

— Чё ты стоишь? Наряжайся! Как только пройдёшь сквозь листву − начинай тормозить!

— Понял! − выпалил Рой, облачаясь в пилота, и стоя на краешке ветки и глядя на землю в просвет между листьями, он уловил в себе колкие нотки волнения,

— С Богом! − кивнул.

Дельтаплан наклонился как стрелка часов от двенадцати к часу, двум, трём, четырём и к пол пятому плавно нырнул. Всё внимание сосредоточено было на том, чтобы чётко войти в промежуток свободный от листьев. Вошёл − "ШУХ" − и вышел. Сейчас бы начать тормозить, но чего-то замешкался и дельтаплан, клюнув носом помчался вниз.

— Ёлки — Моталки! Тяниии! − доносились размытые крики инструктора с ветки.

— Тянууу!

Но тянуть было поздно. На скорости Рой влетел в заросли:

— ААААА!!!

Лёг на брюхо и бросив к чертям управление, крепко схватился за стебель каркаса. Как дикий спесивый скакун дельтаплан потащил своего перепуганного червяка через разные звуки: шум ветра, скольжения, скрипа, биения сердца, дыхания и обрывая траву резко остановился, погрязнув в ней, будто бы врезался в слой тишины, продырявленный и тут, и там стрекотанием вечно не спящих сверчков. Среди этой рябой тишины стало вдруг почему-то смешно и легко, не иначе как адреналин заплясал в каждой клеточке тела расслабленный танец ламбаду.

— Оукей! Не убился — и то ладно!

Фрай заглянул под крыло.

— Ты хотел сказать: " С первой посадкой?" − Рой выглядел необычайно довольным.

— Ну, я б не использовал слово "посадка", "падение" − можно!

— Ха-ха!

— Лётчик! С первым падением! Ну-ка слезай!

И они обнялись.

— Тяни сразу как выйдешь из листьев, не жди!

— Понял!

Сброшенный с ветки, Рой вырвался в горизонтальный просвет и со всей силы дёрнул стропу, отклонившись назад. Дельтаплан будто встал на дыбы, задрав нос, и замедлился, но удержать его так оказалось непросто. Снижаясь рывками Рой чувствовал сопротивление воздуха, что возникало когда он менял положение носа, слегка отпуская стропу и подтягивая её снова. Как только верхушки травинок коснулись хвоста, он откинулся телом назад, поднял нос, затянув стропу так сильно, как только мог, сбросил скорость, и сделав поклон посадил дельтаплан.

— Вот теперь, лётчик, с первой посадкой!

Всю ночь до зари вырывался из кроны весёлый лихой треугольник и Рой, окрылённый успехом, молил солнце лишь об одном: "Не спеши! Не спеши! Не спеши!"

Сквозь упругую плоть изнывающих мышц пробивались откуда-то из глубины родники удивительных жизненных сил, разливаясь по телу приятными влажными волнами. Генри не мог разгадать, что за тайна мерцает в глазах сына: он был спокоен, внимателен, трудолюбив, как всегда, да, но в каждом движении Роя читалась такая расслабленность, почти вальяжность, присущая искренне самоуверенной личности. Всё это вдруг появилось в нём: пятая ветка, шестая, седьмая, восьмая − чем выше взбирался червяк, тем смелей становился и чувствовал себя достойным и сильным. И было не стыдно, ведь он заслужил это чувство намерением, риском, трудом.

— С каждым разом все лучше и лучше! − хвалил его Фрай, — Приземление, можно сказать, отработал. Теперь, начиная с десятой, возьмёмся-ка за повороты. Растешь на глазах, пёс! А крылья тааакооой красоты…

Рой всё меньше смущался, всё больше гордился и скромная некогда полуулыбка теперь превратилась в азартный оскал.

— Ну ТАКОООЙ красоты… Настоящие крылья! Из искр! Ты понял? Шарашат!

— Размах большой?

— Ооо! Вооот такой!

Фрай раскинул свои руки настежь и так широко распахнул глаза, что лётчик расхохотался.

— Чё, думаешь вру?

— Ха-ха-ха!

— Я не вру, вот те крест! Эх, блин, жалко не видишь ты…

Рой хоть не видел, но чувствовал, как исчезают сомнения и появляется вера в себя, и теперь сомневался он только в одном: навсегда ли всё это?

— Садись!

Фрай уселся на ветке как йог и закрыл глаза. Рой сделал так же.

— Эээ…

— Чщ!

Ещё пару минут просидели они в тишине.

— Сделай вдооох… − неожиданно низко сказал Фрай, — и выыыдох. Начнём тренировку.

— Ка…

— ЧЩ! Тренировка для мыслей! Я буду вести тебя, ты — представлять.

— Представляю куда ты меня заведешь, − сказал Рой иронично.

— Итааак?

— Ну, давай.

— Десять веток внизу, под тобой. Ты стоишь. За спиной дельтаплан. Ощути его.

Рой вдохнул и, погрузив себя в мысленный образ, на выдохе вытянул:

— Дааа! Ощущаю!

— Ныряешь. Летишь. Притормаживаешь. Хвост вперёд! Нос наверх! Воздух плотный, густой.

— Да!

— Теперь поворот. Тяни влево зубами настойчиво, но осторожно.

— Мгм.

— Вооот. Смотри − правый угол крыла опустился. Держи его так. Хвост вперёд. Напрягись. Отклоняйся всем телом правее.

— Мгм.

И два йога синхронно склонились на право, а мысленный Рой совершил поворот вокруг дерева по часовой.

— Ослабляй стропу плавно, не дергай! Давай массу тела на центр, выравнивайся!

Сели прямо.

— Теперь в лево!

Тут же они отклонились на лево.

— Вот тааак! Тяни в право стропу, опускай левый угол. Сильней! Хвост держи, не кивай!

Рой сжимал в кулак кончик хвоста, напрягал желваки так, что зубы скрипели, а мысленный Рой, развернув дельтаплан огибал дуб уже против часовой стрелки.

— Ровняй и давай на посадку.

И йоги откинулись одновременно назад, а потом сели прямо и будто бы сбросили с плеч напряжение:

— Фуууух!

— Молодец, Светлячок!

— Ты всё видел?!?

— Ты всё делал правильно!

— Ты летел рядом со мной?!?

— Мы ж парящие псы! Ау-ау-ау!

— Ха-ха! Если б ты знал, как я жду этот день, когда мы с тобой…

— Время… − Фрай резко вскочил, и схватив дельтаплан закивал головой, приглашая пилота занять своё место. — …не ждёт!

Рой запрыгнул в петлю, вдохнул-выдохнул и сиганул с ветки вниз.

В поворотах сложней всего то, что держать под контролем ты должен всё тело: от челюсти и до хвоста одновременно. Нужно следить за дистанцией, дабы не врезаться в дерево и тянуть сразу два троса. В реальности это гораздо труднее, чем мысленно. Скорость должна быть умеренной, так, чтоб ни быстро, ни медленно. Крен тоже надо прочувствовать и не заваливаться слишком сильно − тогда поворот будет плавным. Внимание необходимо всегда делить поровну между дистанцией, скоростью и положением тела. Ну, и натяжением строп. Засмотрелся на угол крыла − позабыл про хвост напрочь. А скорость растёт! "УОУ" − опомнился, кааак дёрнул − нос аж подпрыгнул. Да, скорость упала, а где твоё тело? А тело-то в центре. Но что оно делает в центре, ведь ты должен быть в повороте? Всё, думаешь, буду держать в мыслях хвост постоянно. И держишь. Как вдруг − шлёп-шлёп-шлёп − получаешь пощёчину прямо в лицо, и ещё, и ещё, и ещё − это листья, ведь ты позабыл про дистанцию, лапоть, и скоро влетишь прямо в ветви. "УАУ! − и с перепугу как кинулся телом в обратную сторону резко − крутой разворот, занос и закружило винтом. Вот попробуй-ка выбраться, выровнять, вовремя затормозить, посадить.

Сколько раз ещё стоя на ветке Фрай шлёпнет ладонью по лбу:

"Ооо, пэрке?", и махнёт рукой: "Ааа…суета!", закричит: "Что за судороги?", "Что ты тыркаешься?", "Что ты пыркаешься?"

Всё болит, пот, отдышка, колотится сердце, но ты почему-то так рад и так счастлив и так благодарен, что всё это прямо сейчас происходит с тобой, и ты думаешь: "Боже! Спасибо за всё!" Это чувство светящимся шариком прямо от горла спускается вниз, через сердце и вдруг замирает внутри живота, наполняя всё тело теплом и мерцающим светом, а после сжимается в точку. Теперь сделай вдох и на выдохе обрати внутренний взор к этой точке. Давай назовём её точкой покоя. Держи всё внимание там, наблюдай за ней, чувствуй её… и лети! Отпусти мысли, не контролируй, но и не гони, просто дай им утечь и сплестись с шумом ветра: ш — ш — об отце — ш — о друге — ш — ш — о корнях — ш — мечте — ш — свободе — ш — ш — отпусти… Не считай их своими, ты больше не ты и ничто не твоё, просто будь в этой точке покоя. Ничем. И тогда станешь больше, чем что бы то ни было — ВСЕМ. Будешь всё видеть, всё замечать, будто со стороны: с какой силой тянуть трос, как расположить своё тело, поддерживать скорость, дистанцию, даже успеть насладиться полётом. Так просто. И вот уже Фрай, улыбающийся до ушей, тянет вверх большой палец на всех четырёх руках и источает щенячее счастье, подпрыгивая и визжа в бурных аплодисментах! Запомни: в любом месте, в любое время, ты можешь вернуться сюда, в эту точку покоя, открыв её универсальным ключом. Если понял, что это за ключ.

В завершении жаркого дня опустилась на землю прохладная влажная свежесть. Она, словно кошка, сошедшая с облака, мягко ступала по острым верхушкам, потом, любопытная, глянула вглубь, ловко спрыгнула и побрела неспеша по тропинкам, ласкаясь к деревьям, мурлыча трещаньем сверчков, за собой оставляя прохладу. Окутанный ею лес выдохнул: "Как хорошо…Ты пришла!"

Рой хотел поскорее вернуться домой, чтоб скорее оттуда сбежать. Эта ночь была очень важна для него − пришло время подняться на самую верхнюю ветку, туда где весь лес на ладони и между тобою и звёздами нет больше ничего. Рой волновался и был суетлив, но не мог скрыть восторга в горящих глазах, сердце нетерпеливо стучало в груди, он дышал предвкушением. Да! В это трудно поверить, но то, что недавно казалось совсем, ну никак невозможным, сегодня легко и свободно войдёт в его жизнь — дверь открыта и он перед нею стоит. А в душе, словно краски в стакане смешались тревога и страх, благодарность и смелость, вина и любовь − запустили друг в друга узоры и выдали самый красивый на свете, простой, удивительный цвет под названием "Быть!"

— Отчего ты сегодня такой неспокойный? − спросил Генри тихо и ласково.

— Я?

"Может быть рассказать ему?"

— Пап, если честно я переживаю, что так никогда и не стану таким как ты.

— Мальчик мой, ты станешь лучше меня!

— Я хотел сказать, ты такой правильный и постоянный и… знающий… Ты… ты так любишь своё дело, все эти корни и землю… Ты видишь в них смысл… А я… Папа, я не уверен, что это моё…

— Это молодость, Рой! Ты привыкнешь, поверь мне, к моим годам ты будешь опытным, мудрым, достойным червём!

"Расскажу!"

— Папа!

"Вдруг он поймёт меня!"

— Я не хочу быть червём!

Сын смотрел на отца виновато, с опаской. Отец на него − изумленно:

— Но… что это значит?

Рой опустил голову.

— Ты же червяк!

И вздохнул.

— Ты же так хорошо занимаешься! Я так горжусь тобой! Думаю, надо же, как ему всё интересно, как нравится, как он старается!

— Всё это лишь для того, чтобы ты был доволен… Но стоит мне только представить, что всю свою жизнь я потрачу на то, что совсем не приносит мне радость, удовлетворение… Пап, мне становится горько и страшно… Я так не хочу!

Генри был в замешательстве. Он так хотел поддержать сына, но не знал как и не мог найти слов, потому что совсем его не понимал.

— Но чего же ты хочешь? Какая тебе нужна жизнь?

Рой задумался. Этот вопрос он не раз задавал себе сам, не догадываясь, что ответ на него где-то есть. А сейчас слова сами откуда-то вдруг возникали во рту:

— Я хочу видеть смысл! И мне нужна та жизнь, в которой сбываются мои мечты!

— Разве смысл не в том, чтоб исполнить свою роль, написанную самим Богом? Ну, кто ты? Червяк! Значит смысл твоей жизни — почва и корни, не так ли?

— Не так!

— Быть полезным − о чём ещё можно мечтать?

— Нет, не так!

Деликатно стараясь направить ход мыслей и речью унять, успокоить метания юной души, Генри нежно сказал:

— Мой родной, наша жизнь как река, от рождения и до кончины, и есть у реки русло, скорость, длина, чему быть, того не миновать, хочешь ты или нет. Понимаешь? Смотри, вот живёт, скажем, гусеница, всё у ней хорошо − так жила б да жила себе: ползала, листья жевала, но нет! Бог задумал иначе, и гусеница станет бабочкой, хочет — не хочет, она от судьбы не уйдёт. Богу лучше знать в какую реку кого запускать. А мечты да фантазии это всего лишь круги на воде — разойдутся да шлёпнутся о берега, а река как текла, так и дальше течёт!

— Да какая река, папа! Жизнь − это море! Бескрайнее и безграничное! А берега мы настроили сами, затем, что боимся и ленимся, ведь если нашей рекой всё уже решено, значит нам ни решать, ни решаться не надо − плывём как плывётся. Но я не такой! Я как МОРЕ! Я как…

— Море ты моё луковое! − сказал Генри с любовью, желая слегка разрядить обстановку, однако эффект получился обратный, ведь в этих словах Рой услышал, что папа не воспринимает его в серьёз и не на шутку обиделся. Ух, закрутилась обида в груди, зашипела змеёй, собралась в горле комом и вышла холодными злыми словами:

— Да мне всё равно, что ты думаешь! Это моя жизнь и я проживу её так, как хочу! Кем хочу тем и стану!

Ужаленный, Генри старался не подавать виду и робко ответил:

— И кем же ты хочешь стать?

— Птицей! Я птицей хочу стать!

— Ух ты. Но у птицы ведь крылья…

— А у меня тоже есть!

— Где? Я не вижу.

— Конечно не видишь, конечно! Зато ты везде видишь реки какие-то, Бога, который решил всё за нас, но я САМ себе Бог, и я САМ свои воды несу и хочу сложить путь так, как САМ хочу! Да! Потому что я ВСЁ могу! Я знаю точно − мечта не приходит к тому, кто не в силах её воплотить! Я МОГУ!

— Хорошо, что ты веришь в себя, сынок, но…

— Я не верю! Я знаю! Моя мечта сбудется! Я не намерен всю жизнь ковыряться в земле!

— Рой…

— Пускай это делают те, у кого нет мечты!

— Это ты обо мне?

— В том числе!

Не обида, но боль, давящая чугунная боль опустилась на плечи отца коромыслом с двумя неподъёмными вёдрами: в левом − холодные злые слова, словно белые камни, которые Рой накидал ему; в правом − густая смола тех горячих родительских чувств, вечно рвущихся к сыну. Тех чувств, что желали так трепетно и без остатка дарить себя, но оказались отвергнуты, горем своим загустели, прогоркли, и вот − почернели как дёготь.

— Ну что ж… Может быть ты и прав, может нет у меня мечты, Рой, но есть совесть! А совесть важнее мечты. Ведь творец меня создал червём, значит он на меня понадеялся, Рой. Знать, подумал мол, не подведу его и воплощу эти свойства, что он заложил в меня. Он заложил, постарался, а я что? Я буду мечтать: "Ах, летать бы как птица иль плавать как рыба", заместо того, чтобы следовать предназначению, так что ли? Я не могу! Не даёт совесть! Как я его подведу, сынок?

— Мдаа… Между нами вселенная, пап. − сказал Рой равнодушно, стремясь завершить разговор. И, хотя ожидания не оправдались, он был очень рад, что осмелился, наконец, выразить то, о чём долго молчал, ощутил прилив сил от того, что сумел отстоять себя и осадил отца, ну и, конечно, надеялся в тайне, что Генри гордится им, думая: "Вот! Какой сын вырос! Дерзкий, решительный, самоуверенный! Как бы я тоже хотел быть таким!" Но совсем не о том думал Генри неся в сердце боль, глядя в пол и качая седой головой:

— Рой, судьбу не обманешь. Не подводи Бога. Не лезь не в свою Реку…

Гордый и взрослый, Рой чувствовал себя особенно смелым сегодня. Вернувшись домой, он не ждал ни единой минуты, а тут же нырнул в свой тоннель − "Наплевать!". Генри долго не мог уснуть. Горько вздыхал, пару раз набирал воздух в рот, чтобы что-то сказать, но потом передумывал, крепко сжимал губы, переворачивался с боку на бок, смотрел в одну точку и мучился разными мыслями, прежде чем принял тревожный пугающий сон, где он вновь ищет сына в густом полуночном тумане.

— Ну что, пёс! Сегодня? − с азартом спросил мотылёк сразу, как только Рой воссиял перед ним.

— Да! Сейчас! − бросил тот на ходу и пронёсся решительно мимо.

— Герооой! − любовался им Фрай, а потом спохватился, — Постой! − и потрусил за ним. — Лётчик, ты превосходно садишься, − Фрай загибал пальцы.

— Мгм, − Рой кивал.

— Поворачиваешь замечательно!

— Так.

— Этих навыков будет достаточно, чтобы спланировать с дуба, не более. Если же ты хочешь выше, то должен освоить ещё кое-что.

— Ну ка, ну ка?

— Воздушные реки.

Рой остановился.

— А это ещё что такое?

— Ну, как бы тебе объяснить… Череда восходящих потоков землёю нагретого воздуха. Понял?

— Нагретого воздуха, значит. − и снова пошёл.

— Он становится легче холодного и устремляется вверх, потому и назвали его Восходящий поток. Твоя главная цель − найти и удержаться в нём. Дальше он сам понесёт тебя.

— Это единственный способ набрать высоту?

— Да.

— А как я пойму, что нашёл его?

— Ну, ты почувствуешь это. Конструкция станет почти невесомой, а крылья наполнятся силой, спокойствием и устойчивостью. Ты почувствуешь, как тебя тянет наверх без особых усилий, само собой!

— Как по течению?

— Да! Потому и Воздушные реки.

— Мгм.

— Если ты потеряешь поток, то пойдёшь на снижение, будешь спускаться до тех пор, пока не нащупаешь новый. Тогда снова вверх. Вниз — вверх — вниз — вверх. Как лодочка по волнам.

— Из реки в реку?

— Ну, можно и так сказать.

— Круто!

"Сынооок!" − кричал Генри отчаянно, "Где ты?". Туман был повсюду, холодный и плотный. Он впитывал и поглощал словно губка любую надежду на лучшее. "Рооой!". Безнадёжное дело. Но Генри не мог сдаться, он продолжал продвигаться наощупь. "Ну где же ты?" И только эхо в ответ.

— Но есть риски… − Фрай долго чесал свой затылок смотря Рою прямо в глаза, сомневаясь как будто: "сказать — не сказать".

— Ну! − не выдержал Рой.

— Ну, смотри… − сказал Фрай и опять замолчал, глядя сквозь него, внутрь себя.

— Вот скажи мне, ты что издеваешься?

— Не-не-не!

— Это вообще не смешно!

— Да-да-да, то есть нет!

— Я вообще-то волнуюсь!

— Я тоже.

— Я вот-вот исполню мечту своей жизни, а ты тут прикалываешься?

— Хе-хе… Нет, я тоже волнуюсь, ведь ты же червяк простой…

— Что?

— Нет, я просто хотел сказать…

— Фрай!

— Я не знаю где ты приземлишься.

— Скорее всего на земле.

— Факт! Но я не об этом.

И Фрай снова замер.

— Так, может быть, скажешь о чём, наконец?!?

— Я могу проследить, чтобы не было ящериц, птиц там, ежей, только тут, возле дуба. А ты улетишь непонятно куда.

— Так, давай, может вместе? Уже всё прошло! − Рой похлопал его по плечу.

— Нет, ещё не прошло…

— Я уже не могу ждать.

— Но хищники…

— Фрай, знаешь, как говорит мой отец? Чему быть, того не миновать!

Фрай вздохнул.

— Я хочу это сделать! Сегодня! Сильней чем когда-либо. Я ощущаю в себе столько сил. Я уверен, что мне повезёт!

— Фрай вздохнул ещё раз, только глубже и медленней.

"Рооой!" − кричал Генри. Как долго он ищет и как далеко ушёл, он уже не понимал. "Мальчик мой…" Ни следов, ни знакомого запаха и ни единого звука. Всё без толку. Линия рта искривилась от боли и слёзы бессилия, слёзы отчаяния затопили глаза. "Отзовииись…" Он рыдал в этом сером холодном тумане и хриплые крики мольбой вырывались: "Сынооок…" из дрожащего горла. Но тут же тонули во влажной земле.

Рой стоял на вершине. Вершине огромного дуба, уверенности в своих силах, возможностей всех дождевых червей. Он возвышался над лесом, над страхом, над предубеждениями, над отцом. "Бог придумал мне роль, но я перепишу её! " Рой влез в петлю. "Этот скучный сценарий наполнится непредсказуемыми поворотами". Он оттолкнулся и… "Папа неправ. Девяносто и девять процентов даю, что неправ!"… полетел. "Мне бы только нащупать поток." Полетел над поляной и Фрай наблюдал в темноте как всё ниже и ниже спускается белый светящийся шарик.

— Давай же!

Как вдруг он, подхваченный чьей-то надёжной рукой, устремился наверх.

— Дааа! Вот так! − закричал мотылёк и схватился за голову.

— Ну! Ты доволен?

— Доволен, не то слово!

— Ты посмотри на него!

— Полетееел!

— Молодец!

Фрай трепал свои волосы.

— Жму твою руку!

— Да к черту все рукопожатия, дай обниму!

— Э, полегче!

— Он сентиментальный.

— Червяк дождевой полетел! Это чудо!

— Заплачь ещё.

— Фрай…ты такой молодец!

— Опять сопли развёл.

— Ты сухарь!

— А ты плакса.

— Бесчувственный лапоть.

— Заткнитесь!

— Ну правда, ребят…

— Это чудо, Фрай, ты сотворил это чудо, Фрай, ты словно Бог…

— Успокойте его кто-нибудь?

— Ээээ…

— Ты хоть понимаешь всю важность момента?

— Ребяяят?

— Понимаю естественно, но не пищать же теперь как девчонки!

— Мне кажется что-то не так!

— Как же ты можешь быть таким чёрствым?

— ОН ПАДАЕТ!

— А! − закричал мотылёк.

— ААА! − ещё раз, но громче и выше, а шарик стремительно, "камнем" летел вниз, к земле, оставляя мерцающий шлейф.

Так мечты проверяют на прочность. Готов ли ты к новой реальности? Можешь ли ты с легким сердцем в один миг лишиться всего? С благодарностью, без сожаления? Верный ответ − сто процентов. Я знаю, ты очень силён, очень самоуверен, на все девяносто и девять, но этого мало! Всего лишь один процент − семя сомнений, как чёрная точка на небе, как дырочка, что непременно начнёт расползаться под натиском силы твоей исполняющейся мечты, и разорвётся. Посыпятся из неё на твою голову камни слепых, не зависящих ни от кого обстоятельств − блуждающие астероиды в поисках бреши. Препятствия, что родились от сомнений.

Туман. Тишина. Генри выплакал все свои слёзы, но так и не смог найти Роя и опустошённый, он просто сидел на земле и качался как пьяный от дикой усталости, лишь иногда издавая скрипучие стоны. Придавленный горем, он даже не сразу услышал снижающийся звук падения. Он поднял голову − гул приближался, но старый червяк даже не шелохнулся, он ждал, ему было уже всё равно. Сверху вниз сквозь густую завесу к нему приближалось какое-то тёмное тело, в его очертаниях он узнал птицу, огромную хищную птицу и вдруг испытал облегчение и завершённость: "Всё конечно". Как только дымка рассеялась, Генри сумел разглядеть её чёрные перья и острый, сверкающий, масляный клюв, а подняв свой измучанный взгляд, ощутил непонятное чувство испуга, помноженного на восторг, в сумме с необъяснимой надеждой, ведь птица, которая вот-вот лишит его жизни сурово смотрела на жертву в упор, но такими родными, такими любимыми Генри глазами… Глазами его сына.

— ААА! − кричал Рой и пытался хоть что-нибудь сделать, но аппарат словно упрямился, не поддавался. Заваленный на бок он быстро терял высоту. Перед взором мелькали картинки размазанных по лесу звёзд и деревьев, ползущих по небу. В ушах шумел ветер и грохотал пульс, но как будто бы было ещё кое-что. Лёгкий шелест? Земля приближается. Трепет? Чёрт, что это? Плеск? Рой отбросил верёвки, прислушался и оглянулся − в крыле дельтаплана зияла дыра. Знать, дубовый листочек не выдержал силы течения этой воздушной реки. Вырванный лоскуток колыхался свободно и весело, точно был рад. Рой смотрел на него улыбаясь: "Резвишься?". Когда голова закружилась и бьющий в лицо поток тёплого воздуха более не позволял сделать вдох, он зажмурился, сжался и в дребезги врезался в толщу земли, от которой упорно бежал. Для которой и был создан.

— ААА! − Генри вздрогнул, разбуженный страшным кошмаром и пару минут приходил в себя, сидя среди листопада, который он, резко вскочив поднял сам.

— Это сон… Фух.

Он часто дышал и держался за сердце.

— Всего лишь сон. Фух… Слава Богу.

Но чтоб до конца убедиться, решил заглянуть к сыну в комнату, и не застав его похолодел. А когда отодвинул листок и увидел тоннель его в миг охватил дикий ужас, сумевший из сна просочиться в реальность. Теперь он стоял перед этим отверстием − на краю пропасти и выбирал себе один из двух путей. Первый конечно ведёт его к радости и облегчению, ведь он опять найдёт сына живым целым и невредимым, на той же полянке, где несколько дней назад, вот он, считающий звёзды, мечтательный мой хулиган. А второй − путь печали и горечи, он по нему словно пленный пройдёт в кандалах своих страхов и станет ему приговором пожизненная боль потери.

— Погас.

— Тьфу ты, мне показалось пегас.

— Он погас? Я не вижу его!

Фрай разглядывал шлейф перламутровых искр, спускающихся мелкой пылью на фоне стеклянного чёрного неба, стараясь по ним просчитать траекторию − как летел и где лежит.

— Идиот.

— Всё должно было быть хорошо…

— Да откуда тебе вообще знать, как должно быть?

Он шёл и размахивал палкой налево — направо, сбивая траву, расчищая себе путь и длинным плащом волочились за ним два крыла.

— Взял убил червяка.

— А-ха-ха!

— Я тебе поражаюсь…

— Пэркеее?

— Ну, зато теперь точно не зря жил, а то как боялся.

— Ха-ха-ха-ха!

— Фрай, ещё пару дней есть, давай, может, ещё кого шлёпнем?

— Ха-хааа… Ор!

— Должно было быть хорошо…

Пробираясь вперёд сквозь неоновые облака, он почти не надеялся, что найдёт друга живым, от того лупил палкой наотмашь сильней и сильней, ощущая, как между глазами и носом внутри головы собираются слёзы.

"Уже решено или нет?" Генри не торопился. "А если Рой прав, и мы сами решаем куда повернуть?". Два невидимых шарика тонких и хрупких как мыльные пузырьки плавно летели над ним − два события были готовы исполниться и не исполниться, вовсе не определяя себя как хорошее или плохое, тяжёлое — лёгкое, светлое — тёмное… им всё равно. Они просто события. Их вероятность равна. "Тогда что я могу сделать здесь и сейчас, чтобы выбраться в том варианте реальности, где мой сын жив?".

Фрай с обидой смотрел на далёкие звезды сквозь дырку в зелёном крыле дельтаплана, касался запутанных строп, гладил, шмыгая носом холодные стебли каркаса и будто был занят, но все его мысли магнитом тянуло туда, где лежало израненное и присыпанное землёй тело. Держа его боковым зрением, он почему-то боялся открыто и прямо взглянуть и оттягивал этот момент. Всё двоилось от слёз. Неожиданно яркий свет вспыхнул и снова погас. "Хо!" − вдохнул мотылёк и протёр кулаками глаза, и застыл не дыша, не сводя с Роя мокрого взгляда. И снова короткая вспышка. Он выдохнул: "Ооох…" и немедленно бросился к телу. "Живой?". Свет моргал точно в лампочке, что вот-вот перегорит. Фрай кружил вокруг, бережно встряхивал землю и часто дышал, а затем поднял на руки и побежал к одинокому дубу с клокочущей в сердце надеждой.

Один пузырь лопнул − второй разделился на два.

"Начать думать по-новому? Верить по-новому? Как убедить? Как заставить себя?". Генри остановился. "Сломать всё? Забыть? Отказаться от Бога? Поверить в СЕБЯ? Возвеличиться?". Он приложил ко лбу кончик хвоста и душа налилась чугуном. "Бог посмотрит и что скажет? Скажет − дурак старый, кем возомнил себя? Думает может решать кому жить, а кому умереть? Ой, дурааак… Решил будто бы может вершить судьбы, ооой, что за старый дурак?". Он упал и прижатый стыдом головою к земле взвыл:

— Прости меня, Господи, что усомнился, прости меня… Пусть будет воля твоя! Всё, что ты уготовил мне, всё приму!

И отлегло. Он поднялся, вздохнул и как будто готовый к любому исходу продолжил движение и постепенно доверие вытеснило из него все тревоги. Спокойный он высунулся из тоннеля, внимательно оглядел дерево и догадался зачем к каждой ветке зигзагом приставлены стебли.

— Ох, Господи, Господи… − Генри зажмурился крепко, — На всё твоя воля! − и вынулся из земли.

— Правда живой что ли?

— Дышит!

— Ничёсе! С такой высоты…

— Сердце бьётся!

Фрай нёс его словно сокровище, самое ценное и дорогое, почти что священное.

— Думаешь выживет?

— Лучше бы выжил, конечно, второго такого уже не найти.

— Не успеем.

— Мгм.

— Это кто?

— Где?

— На дереве, вооон там, почти на верхушке.

— Не вижу.

— А ну-ка! Ребята, так это червяк дождевой. Самый обыкновенный.

— Мгм.

— Моду взяли.

— Ну, ладно наш, этот-то что там забыл?

— Сына ищет.

— Мгм, теперь слышу.

— О! Молится раб божий.

— Ну, Фрай, получишь сейчас от отца…

— Мдааа… По самые звёзды.

— Мгм.

Генри глянул наверх. Там над ним возвышалось ещё пару-тройку пролётов. Блестящие гладкие стебли сквозь лунный свет пересекали пространство, врезаясь в шершавые ветви с дрожащей кудрявой листвой. Он увидел, что Роя здесь нет, но почувствовал необходимость дойти до конца и поднялся на самую верхнюю ветку. Ночной ветер будто бы ждал, и как только червяк отодвинул листок от лица, он с разбегу нырнул в тихий лес, растрепал его, разволновал кроны спящих деревьев и "ШШШ" − разорвался густой звук потоком, сбивающим с ног. Ветер бился, плескался в листве и кричал: "Посмотри на меня! Посмотри! Ну, красиво же?". Брызги летели в лицо, не давая дышать. Отражая как зеркало образ луны, в далеке серебрилась река. "Посмотри! Посмотри какой разный мир!". Генри, разинув рот, поднял глаза и лучи без учёта рассыпанных по небу звёзд устремились к нему и пронзили насквозь. "Посмотри, как бывает! Как может быть! И как должно быть! Как было и будет! Как есть! Ярко! Сильно! И громко! И много! Так много в тебя одного не уместится, ни света, ни звука, ни глубины! Чтобы всё исчерпать миллиарды рождаются и умирают, и снова рождаются и умирают, черпают, черпают и снова рождаются и умирают затем, чтобы снова родиться и вновь умереть! Твоё дело черпать! Его дело черпать! Умереть и родиться, и снова черпать! Так ЧЕРПАЙ, пока ковшик цел!" − так кричал ветер.

Рой чувствовал невероятную лёгкость. Открыв глаза и оглядевшись вокруг, с удивлением он обнаружил себя в пустоте, темноте, невесомости и одиночестве. "Где я?" − он быстро крутил головой, но картинка никак не менялась. Зависший в каком-то густом веществе, он пытался подвигаться − не получалось. Не мог он и вспомнить как тут оказался и где был до этого − вся предыдущая жизнь стала сном, тем который лишь долю секунды назад был так явен, и вдруг позабылся, как стёрли, оставив на памяти призрак себя, тонкий привкус, и кажется вот он, вот-вот, сейчас вспомню, но… нить обрывается и забываешь его навсегда. Это странно, но так хорошо и спокойно, как будто бы так и должно было быть. И Рой замер, смакуя покой, вне событий, вне времени и вне сознания. Сложно сказать сколько долго иль коротко это продлилось, но как бы то ни было, а в далеке стал просматриваться огонёк. "М?" И Рой захотел подобраться поближе, и как только он захотел − тот приблизился. "Хм… А ещё ближе?" Сложно сказать, Рой летел к огоньку или наоборот, или оба они оставались на месте и просто меж ними сжималось пространство, но как бы то ни было, а стало ясно, что свет происходит из брюшка таинственного светлячка. Светлячок был покрыт чёрной глянцевой мантией с красным большим капюшоном, скрывающим взгляд и курил золочёную трубку.

— Привет, Рой.

— Мы с Вами знакомы?

— Ну а не меня ли ты так хотел освободить?

Рой вдруг вспомнил себя на зелёной полянке и чёрную банку над ним.

— Значит, Вы существуете?

— Всё может быть…

— Так я в банке?

— Возможно…

— Я здесь, чтобы освободить Вас?

— Как знать…

Светлячок затянулся и выпустил изо рта рой пузырьков.

— Я не знаю, что делать.

— Что хочешь…

— Не знаю, чего я хочу.

Рой задумался, а светлячок улыбнулся.

— Зачем я здесь?

— Чтобы понять что-нибудь…

— Что?

— А мне-то откуда знать…

— Странно всё это…

Блестящая гладь его мантии заволновалась, хотя ветра не было.

— Я так хотел быть не тем, кто я есть.

— Почему?

— Чтобы жить по-другому. Быть морем, а не рекой.

— Так ведь и то и другое — вода.

— Но река ограничена и предопределена!

— Море тоже не без берегов, не без дна.

— В чём же смысл тогда?

— Чего смысл? Воды? Просто течь…

— А меня?

— Просто плыть…

— Плыть? Но ради чего?

— Ради радости и удовольствия, Рой, ради счастья от реализации своих талантов.

— Талантов? − Рой вдруг вспомнил Фрая, — А дружба? − вдруг вспомнил отца. — А любовь?

— Хм… а дружба − это не талант? А любовь − не талант?

Светлячок затянулся и снова пустил пузырьки, а Рой вспомнил тот звук самой чистой ребяческой радости, с которым вырванный из крыла лоскуток бойко трепался по воздуху, шелест листвы, папин голос — заботливый, тёплый, и звонкий, щекотный смех лучшего друга, и скрип дельтаплана, и бульканье капель дождя на поверхности лужи. И все эти звуки смешались в один глухой стук, раздающийся из груди и наполняющий сердце тоской.

— Сила воли − это не талант? Сострадание − не талант?

Рой вспомнил сладкий вкус первой пыльцы, горький запах янтарного масла, и липкий клочок паутины в ладони, звезду, просиявшую в небе дугой, россыпь мелких камней в потолке, и спирали крученые ветром в густых белых зарослях шерсти, верхушки деревьев в прохладе кудрявых седых облаков и пушистые бледные корни цветов, беззащитно лежащие в его руке и нуждающиеся в защите, заботе, тепле.

— Благодарность − это не талант? А свобода − это не…

— Я понял!

— И что?

— Кажется, я хочу жить свою, именно свою жизнь!

Светлячок рассмеялся и стал отдаляться стремительно быстро, трясясь и дрожа.

— Стой! Куда?

Свет, пульсирующий у него в животе резко сжался до маленькой звёздочки в далёком небе, но вот и её уже нет.

— Как мне выбраться из этой банки?

И лишь его хохот по-прежнему был где-то рядом, то справа, то слева, то сзади, то прямо внутри головы и Рой начал оглядываться, а откинув затылок назад, он увидел черту тоньше ниточки, горизонтальную линию с еле заметным свечением.

— Там? Выход там?

Смех стихал постепенно, сменяясь глубоким дыханием, линия ширилась в центре по мере её приближения и начала походить на зерно или веретено и Рой вдруг осознал, что дыхание это не чьё-нибудь, а его собственное. Щель разверглась впуская, и сквозь пелену он увидел черты дорогого лица в обрамлении знакомых стен.

— Папа?

— Рой… Слава Богу! Сынок… Ты очнулся!

Отец говорил полуплача и гладил по голове. Взгляд был уставший, но светлый.

— Я очень люблю тебя, папа… Прости меня. − шёпотом произнёс Рой.

— Я люблю тебя больше!

Он обнял его, улыбаясь и всхлипывая.

— Как я тут оказался?

— Я принял тебя из рук белого мотылька, там, возле дуба, израненного… искалеченного… и принёс домой… ты целых три дня лежал… я молился… ни разу не отошёл, и Господь миловал.

Рой приподнялся и сел. Оглядел своё тело − на нём ни царапинки.

— Всё зажило?

— Ну конечно! Ведь ты дождевой червяк! Раны на нас заживают почти что мгновенно!

— Ого! Никогда и не думал, что это скажу, пап, но как же я рад быть червём!

— Ну а я тебе что говорил? Хе-хе.

После глубокого вздоха, с пропитанным нежностью взглядом, отец прикоснулся к его щеке и сказал:

— Знаешь, Рой, я очень многое понял за эти три дня. Понял, что Бог велик, многогранен в своём проявлении, неисчерпаем и непостижим! Как же глупо, а может быть даже греховно, пытаться его ограничить своим представленьем о нём! Что я делал, когда отрицал твоё мировоззрение? Отрицал Бога в тебе. Что я делал, пытаясь навязывать лишь своё видение? Ограничивал Бога внутри тебя. Что делал, когда считал, будто я один прав? Возвеличивался над ним. Вот какой "праведный" я оказался… Но благодаря тебе понял, что Бог, он во всём! Научился его видеть, и принимать, и любить. А сейчас, отпуская тебя на свободу, я буду учиться ему доверять!

Он прижал Роя к сердцу.

— Теперь у меня появилась мечта! Чтобы мой сын был счастлив, свободен, и жил свою жизнь так, как хочет душа. Хоть рекой был, хоть морем!

— И то и другое − вода, папа… Я тоже кое-что понял.

Отец отпустил его и посмотрел с пониманием. Рой закачал головой:

— Возгордился своими успехами. Ха! Возомнил себя лучше других. Всемогущим, особенным, неуязвимым. И вот − всех подвёл. Ты растил меня, оберегал, ты хотел, чтобы я был достойным червём − я тебя обманул. Фрай учил меня, верил, вложил столько времени, сил и надежды − я не оправдал…

— Кто такой Фрай?

— Мой друг — мотылёк. Ты же видел его возле дуба.

— Чему он учил тебя?

— Только тому, что умеет — летать. Он придумал конструкцию. Я был пилот, он инструктор мой.

Генри в смятении нахмурил брови.

— Сынок… Он же Тутовый Шелкопряд!

— Да всё равно мне…

— Рой…

— Папа, он мой лучший друг, самый лучший…

Он опустил голову. Генри поднял её за подбородок ища его взгляда.

— Рой, Тутовые Шелкопряды… они… не умеют летать…

— Что?

— Они не умеют…

— Как нет?

Глаза Роя забегали, рот приоткрылся.

— Ты шутишь?

— Такая вот шутка, сынок. Ты, выходит, учился летать у единственной бабочки в мире, которая…

— Нет…

— …не умеет…

— Не верю…

— …летать…

Рой сорвался и бросился прочь из норы. Мысли путались и выворачивалась наизнанку душа. Сердце билось во всём теле сразу болезненными и горячими импульсами, разрывая его изнутри.

"Он меня обманул!" Неудобная правда никак не укладывалась в голове, но не верить отцу он не мог. Шелкопряд не умеет летать. Эта весть, отменившая его доверие в миг, норовила по принципу домино отменить всё остальное — и дружбу, и радость, и веру в мечту.

Фрай сидел возле дуба, массируя пальцем висок. Мысли Роя тупой изнывающей болью теперь отзывались в его голове. Он вздыхал, понимая какой непростой предстоит разговор, но уже ни о чём не жалел, потому что готов был признаться ещё кое-в-чём. Рой ворвался стремительной вспышкой, и Фрай, развернувшись навстречу ему распростёр все четыре руки:

— Эге-гей! С возвращением, пёс! Я готов тебя крепко обнять!

— Да пошёл ты! − со всей силы Рой оттолкнул его и тот упал как последняя фишка в ряду домино.

— Я тебя никогда не прощу!

— Ну и ладно, зато никогда не забудешь.

— Подлец!

— Справедливо.

— Зачем ты меня обманул?

— Я тебя не обманывал!

— Я же всю жизнь себе чуть не сломал!

— Ты не слишком серьёзно относишься к жизни?

Без тени стыда и раскаяния Фрай тёр ушибленный бок. В изумлении от его наглости,

— Ты… − Рой не мог подобрать слов, — …хотел поиграть со мной?

— Нет, я всего лишь увидел твою душу и её крылья, Рой!

— Лжец! Как я мог тебе верить? − червяк обхватил свою голову, — Сразу же было понятно, что ты сумасшедший!

— Мгм.

— Сам с собой разговариваешь… Слышишь мысли… и свет…

— Но-но-но! − пригрозил ему Фрай и сказал с выражением:

— С ВООБРАЖАЕМЫМИ собеседниками, а не сам с собой. Я что, больной? Сам с собой разговаривать.

Он встал и начал отряхиваться как ни в чём не бывало.

— Бессовестный! Как ты теперь будешь жить с этим?

— Ха! Да никак, Рой! Я мало того, что летать не умею, ещё и живу всего десять дней.

Эти слова полетели холодными стрелами в сторону Роя сквозь пламенные языки его ярости и погасили её на корню. Рой опомнился и словно заледенел. Сотни острых иголок завились под кожей, сшивая невидимой нитью обрывки фраз, шуток, догадок в один цельный образ стоящего перед ним Фрая и Рой будто видел его в первый раз − он казался каким-то другим, что-то было в нём новое, или напротив − чего-то ему не хватало.

— Всего десять дней? — еле слышно спросил он,

— Мгм. − и почувствовал, как его тело немеет и пульс бьётся в темечке шустрым стальным молоточком, а голову заволокло едим дымом его отгоревшей обиды. Когда дым рассеялся под одуревшим дыханием, он наконец разглядел мотылька − его честный как никогда взгляд, похудевшее туловище, шерсть с проплешинами, и усталые руки.

— Идём?

Рой кивнул. А куда идём, он не задумался. Фрай повернулся спиной и взглянул на него двумя ранами в области плеч − вот теперь червяк понял, чего не хватало.

— А где твои крылья?

Фрай вытянул вверх указательный палец и не оборачиваясь произнёс:

— Они ждут тебя там, Рой. Я усовершенствовал твой дельтаплан. Больше я тебя не уроню.

Рой окинул дрожащее дерево взглядом − у самой верхушки по небу блестящей змеёй проскользила волнистая молния. Чувствуя, что летит в бездну, он словно пытался за что-то схватиться:

— И сколько у нас ещё времени?

— Времени нет.

С угрожающим грохотом с неба посыпался гром. Рой взволнованно начал считать в уме дни: день, когда его встретил, два дня на строительство лестницы, день приземлений, два дня поворотов, и целых три дня без сознания после падения − всё совпадало.

— Выходит, сегодня? Последний наш день?

Фрай кивнул:

— Это были чудесные дни!

Не желая поверить, что он видит лучшего друга последний раз в жизни, червяк закричал:

— Фрай, пожалуйста, просто скажи мне, что это всё шутка и ты только хочешь меня разыграть!

Снова молния рассекла небо и спряталась в облако.

— Я всё прощу! − со слезами кричал Рой, — Прощу твой обман! Обмани меня столько раз, сколько захочешь, но только пожалуйста, не исчезай!

Гром ударил своим волевым кулаком по стеклу. Он набросился на него и, заключённый в объятия Фрай ощущал его боль как свою − сильным спазмом внутри головы. Рой ронял свои слёзы в его поредевшую шерсть и боялся пустить, понимая, что больше уже не обнимет его никогда. Фрай, зажмурившись, гладил его по спине.

— Ты же мой лучший друг…

— А ты мой! − он обнял его всеми своими руками и крепко прижал, — Ты наполнил мою жизнь прекрасными смыслами. Если б не ты, я бы так и ушёл − бестолковая пешая бабочка, Рой. А теперь я уйду − мотылёк, научивший летать червяка!

Рой мотал головой задыхаясь в слезах.

— Мы с тобой совершили почти невозможное! Так не лишай же меня этой радости! Не отнимай плоды! Я хочу видеть, как ты воплощаешь мечту!

Мысли с чувствами смерчем кружили внутри, снося всё на своём пути.

" — Папа, но как мне смириться с потерей?

— С потерей? Всегда нужно помнить о том, что она неизбежна. Всё временно в жизни и нет ничего твоего, Рой. Ошибка − считать будто что бы то ни было принадлежит тебе… Нет, сынок. Всё появляется и исчезает, а твой только опыт. И если сумеешь принять это, впредь, потерявши не будешь несчастен, а лишь благодарен. Подумай-ка сам, Рой, ну разве ты можешь лишиться того, что твоим в самом деле-то не было? Хе-хе-хе, то-то же! Если ничем не владеешь − ничто не владеет тобой. Ты свободен!"

— Ну что, Рой, готов ты к свободе?

В бездонных чернющих глазах мотылька отражались ползущие по небу молнии. Он оторвал от себя червяка как кусок своей собственной плоти:

— Давай, торопись, Светлячок! Ливанёт!

— Не могу! Не хочу оставлять тебя тут!

— Оставь ТУТ! − Фрай толкнул его в грудь кулаком, — И запомни ЖИВЫМ!

Гром разбил небеса и из трещины вырвался дождь. Рой попятился и побежал без оглядки по лестнице вверх.

— Ау-ау-аууу! − завыл Фрай в полный голос, — Парящие ПСЫЫЫ! − и от счастья упал на траву под холодные аплодисменты дождя.

III

Окружённый ночной тишиной, на зелёном ковре молодых трав лежал мотылёк и смотрел с ожиданием в небо:

— Так-тааак!

— Щас начнётся!

— Смотри!

— Полетел!

С верхней ветки сорвался пылающий шар. Поднырнул и воспрял восходящей дугой, увлекаемый выше, и плавно пошёл по волнам − ещё выше и выше, и ширился свет от него. Фейерверком лучей и пушистых комет расползалось пятно белоснежного цвета, стирая ночной небосвод и верхушки деревьев, и сыпались искры мерцающим снегом.

— Ребята, был рад познакомиться!

— Всё! Всем удачи!

— Всех благ!

— Было классно!

Он всё ещё чувствовал капли дождя на лице. Свет залил горизонт, накрыл лес, растворил в себе землю и Фрай больше не ощущал под собой ничего.

— Фрай, красава!

— Счастливо добраться!

— Попутного ветра!

— Горжусь тобой!

— Всё, брат, лети!

Свет сомкнулся кольцом вокруг дуба, пополз по стволу, поглощая его вместе с лестницей − треть, половина, две трети − и дуб исчез полностью. Фрай оказался один посреди ослепительно белого света и роя мельчайших алмазных частиц, опускающихся снегопадом. Он вытянул руки, желая поймать, но они прожигали ладони насквозь, растворяя их.

— Ай, как щекотно!

— Мгм. Хе-хе-хе.

Искры падали и проходили сквозь тело, стирая его очертания и ощущения в нём, и в какой-то момент он почувствовал всю свою суть в одной точке, сочащейся множеством смыслов − земных и небесных, минутных и вечных, и всё эти смыслы сливались в один − бесконечно красивый, божественный и выразимый одним только словом: "СПАСИБО". Затем точка сжалась ещё больше, став тяжелее всего на земле, и вибрируя от напряжения, лопнула внутрь самой себя. Взрыв! Разлетелись молекулы, освобождаясь от связей и прошлых привычек, и выскочили из них атомы сквозь скорлупу старых взглядов, и тая от скорости освободили свои электроны, а те понеслись, разрывая на мелкие лоскуты воспоминания прожитого, на лету разделяясь на сотни мельчайших ещё не открытых частиц, состоящих из белого света и множества крошечных искр − галактик, усыпанных солнцами, вокруг которых вращаясь кружатся планеты заснеженных гор и горячих пустынь, плодородных полей и бесплодных равнин, голосящих лесов и безмолвных пещер, и конечно же, рек и морей.

Рой летел над землёй, отпуская всё то, что любил, обретая свободу под крыльями лучшего друга. Летел, исполняя мечту и свою, и его, и отца, выдыхая всю боль, что скопилась внутри. Капли бились о плотное полотно крыльев. Им вторило сердце: "Тук-Тук". Он летел, рассекая крылом настоящий момент между прошлым и будущим. Плыл. Просто плыл. И дышал. Грудью полной свободы. Дышал сердцем полным любви. Всей душою дышал, наполняя её благодарностью.

Он обогнул лес и вылетел из-под дождя. Проскользил над водой, повторяясь в ней яркой звездой и направился дальше − на встречу алеющему горизонту событий, по облачному коридору, под пристальным взглядом луны, отражаясь на влажной поверхности чёрного глаза в густом обрамлении тонких ресниц, среди зарослей белой лоснящейся шерсти на мордочке и голове с двумя длинными рожками, плотно сидящей на маленьком туловище с тремя парами лап и огромными великолепными крыльями, настежь расправленными и дрожащими в первом полёте над вечностью.

Оглавление

I

II

III