Повесть о карте [Аскольд Львович Шейкин] (fb2) читать онлайн

ЧАСТЬ I. ОТКРЫТИЯ КАЖДОГО ДНЯ

РЕКОРД ДАЛЬНОСТИ

Это было поздней осенью 1935 года в Москве. Вечером домой к знаменитому советскому летчику Валерию Чкалову неожиданно пришел Георгий Байдуков. Когда-то они работали на одном аэродроме, но уже довольно давно не встречались.

У Чкаловых в тот вечер были гости, и хотя Валерий Павлович сразу усадил Байдукова рядом с собой за накрытый стол, в общем шуме поначалу им удавалось обмениваться лишь короткими, ничего не значащими фразами.

Наконец, выбрав момент, когда никто из гостей не обращал на них внимания, Байдуков сказал:

— Ты знаешь о самолете, на котором мы с Леваневским и Левченко пытались перелететь полюс?

Чкалов вопросительно взглянул на Байдукова.

Тот продолжал:

— Вчера у меня был на этой машине контрольный полет. Ее здорово улучшили. Молодцы авиаконструкторы! А кто полетит? Леваневский и Левченко в Америке. Неужели такой машине стоять?

Вокруг опять зашумели гости, заиграл патефон, начались танцы.

Байдуков собрался уходить.

— Я тебя провожу, — сказал Чкалов.

Он конечно знал, о каком самолете идет речь. Это был АНТ-25 — машина, созданная в конструкторском бюро Андрея Николаевича Туполева специально, чтобы установить мировой рекорд дальности беспосадочного полета. Год назад ее испытали. Экипаж под командой Михаила Громова 75 часов подряд летал по треугольнику между городами Москва–Рязань–Харьков. Налетали 12 411 километров. Но хотя прежний рекорд французских летчиков Босутро и Росси равнялся только 10311 километрам, нового рекорда экипаж Громова не установил: в расчет не принималось расстояние по прямой линии от места взлета до приземления.

3 августа 1935 года другой экипаж, командиром которого был Сигизмунд Леваневский, штурманом — Виктор Левченко, а вторым пилотом — Георгий Байдуков, вылетел на этом же самолете по маршруту Москва–Северный полюс–Соединенные Штаты Америки. Сначала все шло хорошо. Позади остались уже две тысячи километров, но потом непонятно откуда стало вытекать авиационное масло. Возникли сомнения: выдержит ли единственный мотор АНТ-25 еще много часов беспрерывной напряженной работы? Пришлось возвратиться.

Вскоре после этого Советское правительство послало Леваневского и Левченко в Соединенные Штаты Америки, чтобы там закупить многомоторный самолет для дальних полетов; Байдуков же ехать с ними отказался, считая, что во всем мире нет сейчас самолета лучше, чем АНТ-25.

— Так вот, Валерий, — заговорил Байдуков, когда они уже неторопливо шли по аллее Петровского парка, неподалеку от которого жил Чкалов, — берись за дело. Я буду твоим помощником. Штурманом надо взять Сашу Белякова. И махнем через Северный полюс.

— Погоди, — прервал его Чкалов, — расскажи об этой машине.

— Размах крыльев — тридцать четыре метра, мотор — девятьсот сорок сил, вес — четыре тысячи двести килограммов, запас горючего — шесть тысяч пятьсот, полезный груз — восемьсот килограммов, потолок — семь тысяч метров, максимальная скорость — двести десять километров. Но автопилота нет, антиобледенительная жидкость подается только на винт, тормозов на колесах нет. Все это — чтобы не отяжелять машину.

— Понятно, все мне понятно, — слушая Байдукова, повторял Чкалов.

Когда Чкалов возвратился домой, гости уже разошлись.

Он достал из книжного шкафа карту северного полушария и разложил на письменном столе.

На этой карте Северный полюс был в самом центре листа, Москва — ближе к нижнему краю, Соединенные Штаты Америки — в самом верху.

Если Сигизмунд Леваневский на закупленном у американцев самолете даже и установит рекорд, это покажет лишь то, что у Советской страны есть хорошие летчики. Но какое ж в этом открытие?

Байдуков предлагал большее: советский экипаж на советском самолете ставит мировой рекорд дальности, и это — в прыжке через Северный полюс и Полюс недоступности, то есть через тот район Арктики, где еще никто не бывал.

Такой перелет — борьба с неизведанным.

Но разве вся его, Валерия Чкалова, жизнь летчика-испытателя не такая же борьба?

Сколько раз случалось, что во время полета останавливался мотор, отказывались повиноваться рули? По всем писаным и неписаным правилам следовало сразу покинуть самолет. Но ведь это значило разбить опытный образец!

Чкалов приземлялся. О нем говорили: «Летчик, который не пользуется парашютом». Все было проще: он очень хорошо знал самолеты, на которых летал; знал, что еще можно выжать из машины, даже если она уже терпит аварию…

Чкалов склонился над картой северного полушария.

Итак, предстоит перелет из Москвы через Северный полюс в Америку. Масштаб этой карты: 1 : 15 000 000 (в одном сантиметре сто пятьдесят километров).

Он вынул из ящика письменного стола циркуль, приложил его к масштабной шкале на полях карты, «прошагал» от Москвы через Северный полюс, через Канаду, а потом и через все Соединенные Штаты Америки до южной границы. Вышло примерно двенадцать тысяч километров. Столько, сколько и надо.

И тогда, глядя на карту, на ее многоцветный лист, он представил себе, как все это будет.

Они взлетят перед рассветом — когда холодный и плотный воздух позволит максимально нагрузить машину горючим. Самолет оторвется в самом конце аэродромной полосы и, медленно набирая высоту, возьмет курс на север.

Ну что же, начало рейса наверняка пройдет хорошо: карта говорит, что в окрестностях Москвы нет ни возвышенностей, ни отдельных холмов, опасных для низко летящего самолета. Немного дальше возвышенность будет — Валдайская. На карте обозначена ее высота — 347 метров. К этому моменту АНТ-25 уже поднимется гораздо выше, да и пройдет несколько правее.

Они полетят сначала вдоль Волги, потом над Белым озером, над устьем Онеги, над Двинской губой Белого моря…

За Белым морем — горы Кольского полуострова. Вот на карте обозначена их наибольшая высота: 1240 метров! Но тогда АНТ-25 уже будет в двух километрах от земли!

Впрочем, окажется ли теперь достаточно и этого? Чем встретит их Баренцево море? На карте тут синие стрелки теплого морского течения Гольфстрим. Значит, над этим районом почти наверняка высится стена облаков, возможен дождь, шквалистый ветер… Метеорологи конечно дадут им с собой в полет синоптическую карту — карту погоды. По ней будет видно, что следует предпринять: обходить облачную толщу или пробивать ее вверх. В Арктике летом полярный день. Солнце светит круглые сутки. Над облаками они всегда сумеют легко определить свое местонахождение, и это тоже надо принять во внимание.

Но вот уже южная, благодаря Гольфстриму никогда не замерзающая часть Баренцева моря останется позади. Внизу будут льды. А вверху? Опять облака? Высокие? Низкие?

Если им и встретятся в этой части маршрута, над ледяными полями Арктики, облака, то, всего вероятней, очень холодные. Может сразу начаться обледенение самолета. Это серьезный враг. Пока еще машина тяжело нагружена горючим, такие облака лучше обходить стороной.

Наконец под ними проплывут острова Земли Франца-Иосифа. Начнется Центральная часть Северного Ледовитого океана, район Северного полюса, а затем и Полюса недоступности…

Самое досадное — здесь не имеется ни одной метеорологической станции. Синоптическую карту этой части маршрута им никто не сможет дать, а у берегов Северной Канады почти наверняка опять встретятся мощные облака: тут граница моря и суши, а это всегда и рубеж перелома погоды.

Но ведь к Северной Канаде они выйдут у острова Мельвилль. Судя по карте, он не очень горист. Значит, если тут на пути встретится непогода, ее можно обойти стороной, а не пробиваться вверх, к солнцу, и это очень важно, потому что впереди — пятикилометровая стена Скалистых гор. На такой высоте дышать забортным воздухом нельзя. Он слишком разрежен. Всему экипажу придется надеть кислородные маски, стальные же баллоны с кислородом очень тяжелые — много их с собой не возьмешь. Значит, все предыдущее время пути кислород надо экономить, то есть лететь не выше четырех тысяч метров. Очень хорошо, что карта предупредила об этом!

Ах эти Скалистые горы! Почти несомненно, что и здесь на АНТ-25 обрушатся ураганные смерчи, грозовой дождь, начнется обледенение. Придется часто менять курс, вести самолет, не видя ни солнца, ни звезд, ни земли. Очень хорошо, что Байдуков один из лучших советских летчиков — мастеров «слепого» полета. Многое будет зависеть и от штурманского умения Белякова.

Втроем они справятся и с этой частью маршрута, какой бы трудной она ни была. Ну а дальше, за горами, начнется побережье Тихого океана — территория Соединенных Штатов Америки, цель их пути…

Как опытный летчик, Чкалов мгновенно и навсегда запомнил карту маршрута.

Все карты различают по четырем признакам.

По территории. Например, карты Азии, Европы, Антарктики, СССР; карты какой-нибудь области, района, города…

По содержанию. При этом те карты, которые передают внешний облик земной поверхности, ничего особо не выдвигая на первый план, называют общегеографическими, те же, где картографическое изображение местности используется только как фон, чтобы ярко показать, скажем, растительность, рельеф, животный мир, пути сообщения, климат, — тематическими.

По назначению. Это — учебные, научно-справочные, военные, морские, аэронавигационные, дорожные и туристские карты.

И наконец, карты подразделяются пo масштабу. Если местность уменьшена не более чем в двести тысяч раз, карта называется крупномасштабной; от двухсот тысяч и до одного миллиона раз — среднемасштабной; более чем в миллион раз — мелкомасштабной.

Вот теперь нам понятно, что во время первого знакомства Чкалова с предстоящим маршрутом перелета ему помогла мелкомасштабная научно-справочная общегеографическая карта северного полушария нашей планеты.

По ней он смог принять главное для той минуты решение: совершить перелет из Москвы через Северный полюс в Соединенные Штаты Америки на самолете АНТ-25 возможно.

В ту пору Чкалов испытывал опытные образцы самолетов, очень важных для обороны страны. За участие в создании истребителя И-16, лучше которого не было в довоенные годы ни в одной другой стране мира, его, например, как и главного конструктора этого самолета Поликарпова, наградили орденом Ленина.

По работе Чкалов нередко встречался с наркомом тяжелой промышленности СССР Серго Орджоникидзе. Ему-то, буквально на следующий день после ночного разговора с Георгием Байдуковым, он и высказал предложение совершить перелет Москва–Северный полюс–Соединенные Штаты Америки на самолете АНТ-25.

Орджоникидзе ответил:

— Машину и экипаж готовьте. Скажите, что я вас поддерживаю. Но маршрут надо будет обсудить на заседании Центрального Комитета…

Чкалов работал много. В год у него бывало до четырехсот испытательных полетов. И все-таки после разговора с Орджоникидзе он вместе с Байдуковым и Беляковым начал усиленно готовиться к выполнению новой задачи, отдавая этому не только свободные вечера и выходные дни, но порой даже ночи.

Они придирчиво исследовали АНТ-25, совершали на нем небольшие полеты. Подолгу просиживали над листами карт.

Конечно в кабине их самолета обязательно будут и компас, и радиокомпас, и высотомер, и указатель курса. Но все эти приборы помогают летчику лишь в том случае, если в его памяти уже хранятся сведения о всех ориентирах и возможных препятствиях на трассе — о возвышенностях и вершинах гор; о пересечениях дорог; о городах и аэродромах. В полете почти все внимание пилота поглощает контроль за работой систем самолета. Карта должна быть им выучена наизусть. Он должен узнавать по ней местность с первого взгляда.

В июне 1936 года Правительственная комиссия, председателем которой был Серго Орджоникидзе, постановила первый беспосадочный перелет АНТ-25 считать пробным и совершить его в пределах СССР — от Москвы до Петропавловска-на-Камчатке.

Валерий Чкалов и члены его экипажа переселились на подмосковный аэродром и целиком посвятили себя подготовке к этому рейсу.

Трассу конечно проложил на картах штурман Беляков. Каждую точку, в которой должен изменяться курс, он обвел кружочком, вычислил истинные и магнитные курсы, в виде дроби записал тут же, на карте, путевое время и расстояние. Теперь им всем троим следовало окончательно освоить маршрут, то есть обдумать и запомнить все то, что говорила полетная карта о местности, над которой пройдет АНТ-25. Но вместе с тем продолжались и испытания самолета, его подготовка.

14 июля отправились в предпоследний тренировочный полет. Сразу после взлета произошла авария — оборвались тросы подъема шасси. Колеса застыли в полуубранном положении.

Целый день кружили над аэродромом. Наконец Байдуков, Беляков и инженер авиационного завода, ответственный за подготовку машины к сверхдальнему рейсу, забрались в крыло, проломили его обшивку, подцепили стойку левого колеса парашютными стропами и с трудом возвратили его в посадочное положение.

Чкалов все это время сидел за штурвалом.

С правой стойкой, как ни бились, сделать ничего не смогли. Срочно доставили на аэродром, отыскав его в одном из московских театров, летчика Михаила Громова, чтобы с другого самолета передать на АНТ-25 такие инструменты, которые помогли бы летчикам справиться и со вторым колесом. Но уже вечерело, и Чкалов принял решение: садиться так.

Это было смелое решение. Размах крыльев АНТ-25 составлял тридцать четыре метра. Большая машина! Считалось, что посадить ее на одно колесо без аварии невозможно.

Но ведь Чкалов был одним из лучших пилотов мира! Он настолько осторожно коснулся посадочной полосы только левым колесом, так умело действовал рулями и то увеличивал, то сбавлял обороты винта, что самолет приземлился без каких-либо повреждений.

Через два дня чкаловский экипаж вызвали в Кремль.

И вот Валерий Чкалов стоит в кремлевском зале у карты Советского Союза, докладывая Правительственной комиссии по проведению перелета.

^{Это было в 1936 году…}

— Из Москвы, — говорит Чкалов, ведя указкой по карте, — мы летим прямо на север до восемьдесят второго градуса северной широты. Здесь, над островами Земли Франца-Иосифа, мы сворачиваем вправо. Наш курс — к островам Северной Земли. Отсюда — поворот на юго-восток на бухту Тикси и далее — над Якутией и Охотским морем — к Петропавловску-на-Камчатке. Если позволит погода, полет будет продолжен на юго-запад к Хабаровску и затем на запад вдоль Транссибирской магистрали, насколько хватит горючего. Это путь самый для нас интересный. Он дает возможность проверить экипаж и самолет в полете над Арктикой… Машина в порядке, сомнений у нас никаких нет. Мы к старту готовы.

На рассвете 20 июля 1936 года они вылетели.

Как и было намечено на полетной карте, АНТ-25 прошел над строящимся каналом Волга–Москва, над участком русла самой Волги, над Белым озером и над городом Череповцом, где Валерий Чкалов когда-то в юности обучался в ремесленном училище.

Синоптическая карта, врученная им перед вылетом, предупреждала: временами землю станут заслонять облака. Так и было. Тогда путь указывал компас. К Белому морю вышли точно над устьем Онеги. Облака расступились, и все, что видел Чкалов внизу, выглядело настолько знакомым, словно он рассматривал не впервые встречаемую местность, а все ту же полетную карту.

Над Землей Франца-Иосифа повернули на восток. Началась очень трудная часть пути. Обходя непогоду, девятнадцать раз меняли курс. Лобовой ветер дул со скоростью семидесяти километров в час! Попытались пробить облака вверх. Но машина начала покрываться коркой льда. Затрясло с такой силой, что, казалось, могли разрушиться крылья. Пришлось срочно снижаться до высоты девятисот метров. Обледенение прекратилось, но теперь на них обрушились потоки дождя. Снизиться еще? Рискованно. Внизу, по всем расчетам, находилась Северная Земля.

И действительно, сквозь завесу дождя они вдруг увидели скованные льдом и очень хорошо знакомые по картам очертания гористых островов.

Наконец плохая погода осталась позади. В 3 часа утра Белякову удалось по солнечному компасу проверить курс. Летели правильно, с отставанием от графика на три часа.

За то время, пока боролись с циклоном над Северной Землей, устали и Чкалов и Байдуков. Очень устал Беляков, хотя он и не сидел за штурвалом. Его вахта над полетной картой длилась без перерыва двадцать один час. Но теперь над самолетом безмятежно синело небо, а внизу расстилалась зеленая, ржаво-коричневая и серая тундра полуострова Таймыр, усеянная озерами и белыми пятнами снежников. Ориентироваться было легко, и Белякова на целый час сменил Байдуков. Он следил по карте за движением самолета, принимал и передавал азбукой Морзе радиограммы.

В 12 часов 42 минуты 21 июля на высоте 4400 метров пересекли Лену, тундру сменила тайга. Внизу проплывали горы Северо-Восточной Сибири. Полярный круг остался позади. Впервые за все время полета стало темнеть. В небе появились звезды.

Как оказалось потом, это была самая легкая часть перелета.

К Охотскому морю вышли в районе залива Бабушкина. Увидев знакомый берег (знакомый, конечно, только по карте!), Чкалов восхищенно крикнул Белякову:

— Ты молодец, Саша! Я всегда говорил, что у тебя штурманская душа!

Вскоре показалась Камчатка. Облака стлались низко. Вершины вулканов возвышались над ними, как пирамиды. В это время Беляков принял правительственную радиограмму: «Вся страна следит за вашим полетом… Ваша победа будет победой Советской власти.»

С высоты четыре тысячи метров они увидели Корякскую сопку, бухту у ее подножия и на берегу бухты — город.

— Петропавловск-на-Камчатке, — громко сказал Беляков.

— Ребята, ура! — подхватил Чкалов. — Сорок восемь часов в воздухе!.

Задание было выполнено.

Из поступавших на борт самолета радиограмм они знали, что погода резко ухудшается. С юга, со стороны Маньчжурии, надвигался циклон с семиярусной облачностью высотой более семи тысяч метров. Он наверняка нес обледенение, штормовой ветер, грозовые разряды, нулевую видимость. Может быть, сесть на аэродром Петропавловска-на-Камчатке? Но ведь цель их полета — проверить АНТ-25 и самих себя в наиболее трудных условиях!..

Они сбросили над Петропавловском-на-Камчатке алую ленту с приветствием и повернули на юго-запад.

Первые часы полета над Охотским морем прошли нормально. Но потом свинцовые тучи, начинающиеся почти от самой поверхности воды, обступили самолет.

Положение осложнялось тем, что трасса полета проходила вблизи милитаристской Японии.

Пересекать ее границу или границу захваченной Японией Маньчжурии АНТ-25 не имел права. Так свободно обходить непогоду, как это они делали над Северной Землей, было нельзя.

Когда, по их расчетам, под самолетом оказалась северная часть Сахалина, Чкалов повел АНТ-25 на снижение. У самой земли сквозь разрыв в облаках они увидели побережье и сразу узнали местность, над которой летели. Теперь надо было продолжать путь строго на запад. Но как же идти на запад? Если следовать в этом направлении, то вверху — тучи и неминуемо грозящее обледенение, внизу — туман.

На высоте пятидесяти метров они полетели над Татарским проливом, зная, что совсем скоро на их пути окажется берег Приморья.

Карта не подвела: покрытые лесом горы выплыли из тумана в назначенный срок. Пути на малой высоте дальше не было. Уже почти у самого берега Чкалов резко поднял самолет на высоту три тысячи метров.

Сразу снова началось обледенение. Белая, как фарфор, крепкая ледяная корка появилась на крыльях. Самолет затрясло с такой силой, словно по нему били тяжелыми молотами. Казалось, вот-вот он начнет разрушаться.

Беляков передал радиограмму: «Туман до земли. Беда… Обледеневаем в тумане…»

АНТ-25 снова снизился к самой воде Татарского пролива. Что делать дальше?

В этот момент Байдуков принял радиограмму: «Приказываю прекратить полет… Сесть при первой возможности… Орджоникидзе».

Но где же сесть? Полетная карта говорила: на материке места для посадки нет. Там всюду скалы и лес. Приземлиться можно только у побережья, где встречаются отлогие косы.

Они полетели вдоль Татарского пролива, с высоты в несколько десятков метров, сквозь туман, всматриваясь в береговую линию.

Наконец под самолетом оказался островок, на котором стояло несколько домиков, и от них к воде тянулась полоска отмели.

— Это остров Удд. Залив Счастья! — крикнул Беляков Чкалову.

— Даешь залив Счастья! — отозвался Чкалов.

Он безукоризненно посадил АНТ-25 на эту отмель.

За 56 часов 20 минут они пролетели 9374 километра.

А еще через одиннадцать месяцев, 18 июня 1937 года, Валерий Чкалов, Георгий Байдуков и Александр Беляков отправились во второй сверхдальний рейс. На этот раз маршрут проходил через Северный полюс.

В этом полете тоже были изнуряюще продолжительные вахты и кислородный голод, потому что неожиданно большую часть пути им пришлось пройти на высотах свыше четырех тысяч метров. Была непогода, которую они обходили в течение многих часов, затратив на это сотни и сотни килограммов горючего, каждый из которых позволил бы дополнительно пролететь по маршруту три километра.

Однако ни на минуту не теряли они представления о том, где летят. Полетные карты надежно вели их. Ни Чкалов, ни Байдуков, ни Беляков не бывали прежде ни над Северным полюсом, ни тем более над Полюсом недоступности. Они никогда не ступали по канадской земле. Но, пролетая над Землею Бенса, над Большим Медвежьим озером, над рекой Маккензи, они сразу узнавали эти места.

Территории Соединенных Штатов Америки они достигли, когда баки самолета почти совсем опустели. Чкалов открыл справочник с крупномасштабными картами и фотографиями американских аэродромов, уточнил, как именно следует подходить к посадочной полосе аэродрома города Ванкувера.

Пролетев за 63,5 часа только 9130 километров, они не установили мирового рекорда, однако Америка встретила их как героев.

Тысячные толпы приветствовали замечательный экипаж, вокруг них суетились кинооператоры и корреспонденты газет, наперебой сыпались приглашения на вечера и приемы, но сами-то чкаловцы с первых же минут пребывания на чужой земле более всего заботились о другом. Они знали, что вслед за ними, тоже на самолете АНТ-25, готовится к вылету в такой же рейс экипаж в составе Михаила Громова, второго пилота Александра Юмашева и штурмана Сергея Данилина.

Едва только советский полпред в Соединенных Штатах Америки Александр Антонович Трояновский прилетел в Ванкувер, Чкалов, Байдуков и Беляков вручили ему пространную телеграмму. В ней говорилось о всех неожиданностях, которые встретились им во время полета: об авиационном масле, вдруг появившемся на полу пилотской кабины, и о том, как было выяснено, откуда оно вытекает; о начавших перемерзать трубах жидкостного охлаждения мотора, и о том, как удалось устранить эту угрозу; о необходимости большего запаса кислорода для дыхания…

Телеграмма немедленно ушла в Москву.

И вот они-то — Михаил Громов, Александр Юмашев и Сергей Данилин, — вылетев из Москвы 12 июля 1937 года, то есть примерно через три с половиной недели после чкаловцев, по тому же маршруту, через Северный полюс, за 62 часа преодолели 11 500 километров, значительно перекрыв мировой рекорд.

Это была великая победа советской авиации.

Нынешние самолеты летают намного быстрее, выше и дальше, чем АНТ-25.

Им не страшно обледенение. Радиолокаторы помогают летчикам видеть сквозь облака и туман, в темноте.

Созданы даже такие приборы, которые независимо от того, скрыта земля или нет, сами наносят на полетную карту весь путь воздушного корабля.

Но, готовясь к полету, экипаж даже самого совершенного лайнера начинает с того, что тщательно изучает полетную карту.

Все современные пилоты — наследники Валерия Чкалова, его мастерства и преданности своему делу. Потому-то мы и взяли историю его перелетов в качестве примера того, как именно карта помогает вести самолет.

И конечно, все пилоты особенно берегут полетную карту. Карта — надежный помощник. Тому, кто понимает язык ее условных знаков, она открывает то, чего он прежде не ведал. Открывает ему свои тайны.

ТЕПЕРЬ НА ЭТОМ МЕСТЕ ГОРОД

В одно из геологических управлений Министерства геологии СССР житель таежного сибирского села пионер Саша Владимиров прислал письмо и посылку. В посылке лежали тяжелые черные камешки, а в письме было написано: «Эти минералы я нашел на берегу нашей речки. Я думаю, это какая-нибудь руда. Очень прошу к нам приехать».

Геолог, к которому попали письмо и посылка, сразу увидел, что камешки — это минерал вольфрамит. Они действительно являлись рудой, так как содержали вольфрам — металл, очень нужный нашим заводам.

Именно этот металл сияет в электрической лампочке. Из него сделана проволочка, которую накаляет ток. Она расплавляется лишь при температуре 3400 градусов. Вольфрам — самый тугоплавкий металл, какой только есть на свете!

И это еще не все. На машиностроительных заводах миллионы резцов, изготовленных из вольфрамовых сплавов, легко обтачивают крепчайшую сталь. По твердости такие сплавы ненамного уступают алмазу.

Тяжелые буры с зубьями из этих же сплавов врезаются в самые твердые горные породы, открывая путь к углю, железу, нефти.

В годы Великой Отечественной войны снаряды из вольфрамовой стали пробивали любую броню. Ведь именно такие снаряды преградили путь фашистским «тиграм» и «фердинандам» — многотонным бронированным громадинам.

Вольфрамовые руды настойчиво ищут по всей планете.

Ищут их и в нашей стране.

И что же прежде всего сделал геолог, прочитав письмо Саши Владимирова? Он разложил на столе карту.

Да, карту! Но какую же странную!

Прежде всего, она была ярко раскрашена. Причудливым многоцветным ковром ее покрывали красные, зеленые, желтые, синие, голубые и коричневые пятна разных оттенков. Встречались какие-то цифры и буквы: Cm, А, Р, Mz, Pz… Этим она совсем не походила, скажем, на полетную карту. Но вместе с тем на ней тоже имелись изображения меридианов и параллелей, кружочки обозначали города и поселки, синие линии показывали местоположение рек и озер, коричневые горизонтали — рельеф местности.

Это была геологическая карта.

Ученые давно уже знают, что различные полезные ископаемые встречаются в разных горных породах. Тропические пальмы, например, никогда не встретишь среди снегов и вечных льдов Арктики. Точно так же и пласты угля невозможно отыскать в недрах тех местностей, где нет слоистых, а лучше сказать, осадочных горных пород.

Все дело в том, что уголь образовался на дне древних мелководных морей, болот и речных долин. Там в далекие геологические эпохи, десятки и сотни миллионов лет назад, мириады растений падали в воду, покрывались песком, глиной, спрессовывались, прогревались земным теплом и постепенно превращались в уголь, в это ценное топливо.

Кристаллы вольфрамита, напротив, можно найти лишь там, где на поверхность земли из глубин нашей планеты когда-то прорвались изверженные горные породы, где грохотали вулканы, изливалась лава, били источники горячей воды.

Неодинаково образовались эти полезные ископаемые. Искать их надо в горных породах различного происхождения, а значит, и в разных местах.

Вот почему, прочитав письмо Саши Владимирова, геолог первым делом принялся изучать геологическую карту. Ведь на ней-то разноцветные пятна и буквы как раз и показывали, где какие горные породы залегают.

Такая карта позволяет легко проверить: а можно ли вообще встретить в той местности, где живет Саша Владимиров, минерал вольфрамит? Вдруг там слой известняка толщиной в километр, и значит, кристаллы попали на берег речки случайно.

Находят же на черноморском пляже возле Одессы камни очень далеких стран — Австралии, Южной Америки. Причина простая. Для грузового судна опасно плыть с пустыми трюмами. Во время шторма оно может перевернуться. Поэтому, если случается возвращаться из дальнего рейса вовсе без груза, трюмы заполняют прибрежной галькой. Близ Одессы гальку вываливают за борт, а волны потом выкатывают камешки-путешественники на пляжи.

Но вот наконец геолог вгляделся в геологическую карту окрестностей того села, где жил Саша Владимиров. Оно стоит у реки, и как раз в том самом месте, где миллионы лет назад из глубины прорвалась широкая кварцевая жила, водный поток проточил широкую и глубокую долину. Эта жила вполне могла включать в себя такие минералы, как вольфрамит. Река частично размыла ее. Легкий песок унесло вниз по течению. Кристаллы вольфрамита остались на берегу.

С каждой минутой геолог все более убеждался: находка Саши Владимирова должна быть проверена. Скорее в путь!

Но кто приготовил геологу такую замечательную карту?

Сам же геолог!

Взяв с собой общегеографическую карту крупного масштаба — такие карты носят особое название: топографические, — геолог ходит по долинам рек и ручьев, по склонам гор, холмов и ущельям и собирает образцы всех горных пород, какие только отыщет. На своей карте он всякий раз отмечает, в каком месте какой камень нашел.

Потом обводит на карте участочки, где встречались одни и те же горные породы, — и геологическая карта готова.

На ней, правда, станет очень уж тесно. Добавятся новые цифры, линии, надписи. Не сразу и разберешься, что к чему. Это вполне исправимо. Карту перечертят, «разгрузив» от условных значков менее важных поселков, ручьев, дорог, а чтобы было наглядней, раскрасят.

Если нужна очень подробная геологическая карта, геолог исходит свой участок вдоль и поперек. Он выследит каждый даже самый тоненький пласт, каждую жилку горной породы. Однако такую подробную съемку делают только там, где полезное ископаемое уже найдено и важно узнать, богато ли месторождение, стоит ли строить на нем рудник.

Вот почему, когда несколько лет назад в окрестностях села, где жил Саша Владимиров, вели обзорную, не очень детальную, геологическую съемку, вполне могли не заметить вольфрамовой россыпи.

В глухом сибирском селе, расположенном далеко от железной дороги, экспедицию встречали все его жители. Когда машина остановилась, ее обступили тесной толпой. Был там и Саша Владимиров.

Хотя он писал, будто бы только предполагает, что найденные им минералы — руда, на самом деле он точно знал, что нашел вольфрамит. Ведь геология — наука о горных породах — и минералогия — наука о минералах — интересовали его уже несколько лет, и началось все со старенькой, с подклеенными страницами книги писателя Бармина. Она называлась «Охота за камнями», и прочесть ее Сашу долго уговаривала школьный библиотекарь Татьяна Михайловна. Он согласился, да и то лишь потому, что в заглавии было слово «охота», а на обложке разгуливал диковинный зубастый зверь с длинной шеей.

И раскрыл Саша эту книгу без малейшего интереса. Но первая фраза: «Две мечты было у меня в детстве: поймать черного махаона и найти оловянный камень» — вдруг взволновала его. Поймать махаона — самую большую и красивую бабочку из всех, какие только водятся в нашей стране, — и к тому ж еще черного, то есть с особенно редкостным узором на крыльях, он бы тоже очень хотел.

Но книга была совсем не про то, как ловить насекомых. В ней рассказывалось о горных породах и минералах: какие они бывают, как их находят, что при этом случается, — а еще больше вообще о том, насколько это увлекательное занятие — быть геологом! И особенно в их сибирском таежном краю, где на каждом шагу утесы и сопки и где так много предстоит сделать исследователям недр.

Он стал приглядываться к разноцветным камешкам, встречавшимся у подножия крутого скалистого склона сразу за селом, на берегу речки. Оказалось, что все они, как и люди, не похожи один на другой.

Потом он прочитал еще и книги академика Ферсмана, специально написанные для тех, кто интересуется минералами: «Воспоминание о камне», «Рассказы о самоцветах», «Занимательную минералогию».

Конечно, он понял не все, о чем в них рассказывалось, но вскоре и мать, и отец, и ребята, с которыми он дружил, знали: лучший подарок Саше — необычный камень.

За это искреннее увлечение его начали уважать даже самые почтенные жители села. Ему приносили с полей, с охоты, с рыбалки нежно-зеленые осколки амазонита, пластинки слюд, прозрачные кристаллы горного хрусталя, фиолетовые кристаллы плавикового шпата — флюорита…

Когда Саша перешел в шестой класс, учитель Сергей Николаевич подарил ему учебник по минералогии. Он же научил определять, как называются наиболее часто встречающиеся в их местности горные породы и минералы. Чтобы справиться с этим, Саше пришлось раньше своих одноклассников познакомиться с началами химии и стереометрии.

Геолог долго осматривал Сашину коллекцию. В ней было очень много образцов! И каждый, как в настоящем музее, сопровождался бумажным билетиком, где указывалось, когда и на каком месте этот образец нашли.

Геолог вынул из полевой сумки карту и расстелил перед Сашей. Ему она ничего не сказала: чтобы понимать язык геологической карты, надо специально учиться. Но это от Саши не уйдет. А пока они вместе отметили на карте все те места в окрестностях села, где Саше попадались кристаллы вольфрамита. Полоса находок тянулась больше чем на километр!

Стемнело. Пора было идти спать. Завтра рано вставать. Но геолог сперва намечал на карте участки, где рабочие станут копать канавы, чтобы проследить, откуда попадали в речку кристаллы вольфрамита, а потом он, Саша и все другие ребята села долго сидели на крыльце.

Они мечтали о том, как придет сюда железная дорога, как засверкает электрическими, огнями долина, в которой раскинулось их село.

Геологическая карта, которая языком своих красочных пятен рассказывала о древних выходах на поверхность земли изверженных горных пород, а карандашными точками и квадратиками — о местах Сашиных находок, была тому порукой.

Теперь на этом месте город.

«SOS!.. SOS!.. SОS!..»

Вот как это было.

Восемнадцатого февраля 1967 года из порта Эль-Кувейт в Персидском заливе Индийского океана рейсом в английский порт Милфорд вышел танкер-гигант «Торри Каньон» с грузом нефти. Пастренго Руджати, капитан этого огромного судна длиной триста двадцать метров, был требовательный, добросовестный и бывалый моряк.

Он внимательно проследил за тем, чтобы штурманы «Торри Каньона» своевременно подготовили все расчеты и проложили на картах предстоящий маршрут.

Сначала они проделали это на генеральных картах. Так моряки называют карты масштаба 1 : 500 000 (в одном сантиметре пять километров) и мельче, на которых умещается сразу все море или даже весь океан.

По двум генеральным картам — Индийского и Атлантического океанов — штурманы «Торри Каньона» выполнили предварительные расчеты: определили, сколько суток займет весь переход; какие отрезки пути будут проделаны днем, какие ночью; в какие порты придется зайти, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия.

Потом они взялись за путевые карты. Их масштабы обычно — 1 : 300 000 (в одном сантиметре три километра), 1 : 200 000 (в одном сантиметре два километра), 1 : 100 000 (в одном сантиметре километр). Это очень подробные карты, на которых указаны глубины дна, линия берега, маяки, устья рек, причалы и порты. Количество листов таких карт всегда, исчисляется десятками, а если путь длинен, то и сотнями.

На каждом таком листе штурманы «Торри Каньона» прочертили курс; отметили углы поворота; написали, каких показаний компаса должен держаться рулевой; цветными карандашами, чтобы сразу бросалось в глаза, выделили маяки, рифы.

Так поступают штурманы во всех странах мира, и эта работа, в общем, очень похожа на то, что делают летчики, собираясь в полет.

Подготовив все необходимые карты, их сложили в том порядке, в каком они потребуются во время плаванья, и поместили в специальный очень широкий выдвижной ящик в штурманской рубке.

Так же, в строгом порядке, сложили в ящик и морские карты еще более крупных масштабов, которые будут помогать входить по пути в незнакомые бухты, приставать к причалам портов: частные — их масштаб 1 : 50 000 (в одном сантиметре пятьсот метров), 1 : 25 000 (в одном сантиметре двести пятьдесят метров), — и планы, то есть уже очень подробные карты совсем крупного масштаба.

Да, капитан Пастренго Руджати тщательно проследил, чтобы вся подготовительная работа была проделана точно и своевременно.

По курсу, проложенному на путевых картах, «Торри Каньон», выйдя из Персидского залива, должен был, направляясь на юг вдоль восточного побережья Африки, пересечь экватор, затем проследовать Мозамбикским проливом, отделяющим Африканский материк от острова Мадагаскар, обогнуть мыс Игольный и повернуть на север уже вдоль западного побережья все того же Африканского континента.

Плыть безопасным путем — значит, прежде всего, подальше обходить мели и рифы. Шторм такому гиганту, как «Торри Каньон», был не очень-то страшен, а вот налетев даже на сравнительно небольшую подводную скалу, он мог пропороть свое стальное днище.

Но кроме того, путь любого грузового судна должен быть как можно короче. Чем быстрее доставлен товар, тем дешевле обходится его перевозка и тем большую выгоду получают судовладельцы.

Часть этих денег, конечно очень незначительная, в виде премии выдается команде, и прежде всего — капитану.

Стараясь выгадать каждый лишний час, завершающий отрезок пути — от Канарских островов до порта Милфорд — штурманы рассчитали так, чтобы он был совершенно прямым. Последние четверо суток следовало держаться одного и того же курса — восемнадцати градусов.

И вот, выйдя из Эль-Кувейта, «Торри Каньон» благополучно обогнул Африку, 14 марта 1967 года достиг Канарских островов и лег на тот самый курс, о котором мы только что говорили.

Погода стояла на редкость хорошая, Атлантический океан был спокоен, плаванье по-прежнему совершалось без каких-либо происшествий.

Так прошло еще трое суток. До окончания рейса оставалось уже совсем немного.

Ранним утром 18 марта старший штурман, стоявший на вахте, взглянул на экран радиолокатора и обнаружил на нем зеленоватые всплески. Это было радиоизображение островов Салли, расположенных неподалеку от берегов Англии, а точнее — у западной оконечности полуострова Корнуэлл. Путевая линия судна шла прямо на них. Старший штурман сразу догадался, что ветры и течения несколько отклонили «Торри Каньон» с курса.

Чтобы лучше понять то, что произойдет дальше, прервем ненадолго рассказ о «Торри Каньоне».

По разным причинам, а главным образом под влиянием ветра, вода в океанах и морях постоянно перемещается, увлекая вместе с собой все, что по ней плывет. Вот почему, какие бы точные компасы ни имелись в рубке и насколько ни были бы опытны рулевые, совершая рейс, время от времени обязательно надо точно определять и обозначать на путевой карте ту точку, которая соответствует положению судна.

Пока видна земля, штурман следит за берегом, ориентируясь по его изгибам, а еще чаще — по маякам, причем их специально строят непохожими один на другой, чтобы было легче узнавать издали.

В ночное время эти сооружения сияют ярким электрическим огнем, всегда строго определенным: красным, желтым, белым…

На путевой карте маяки обозначаются черными пятиконечными звездочками.

Возле каждой из них, непременно таким же цветом, каким ночью светится этот маяк, бывает напечатано пятнышко вытянутой формы либо участок окружности — сектор, в пределах которого с моря виден свет.

Если сигнальный огонь каждые несколько секунд то вспыхивает, то гаснет, особая надпись отражает и такую его особенность.

Словом, имея путевую карту, узнать, какой именно маяк виднеется, скажем, слева по борту, какой — справа и какой впереди, вовсе нетрудно, и потому можно легко указать точку на карте, которая соответствует месту судна. Она в вершине угла, составленного из направлений на маяки.

Когда плаванье совершается вдали от берегов, на помощь приходят небесные светила. Используя очень точные часы — хронометр — и секстант — инструмент, которым измеряют высоту солнца и звезд над горизонтом, — штурман вычисляет географические координаты — широту и долготу.

По этим данным он наносит местоположение судна на путевую карту. Если оно не совпадает с линией заранее прочерченного маршрута, рулевой получает указание, на сколько градусов надо изменить курс, чтобы свести такое отклонение на нет.

Конечно, так же, как и на новейших самолетах, на самых современных судах устанавливают приборы, которые автоматически прокладывают на карте пройденный путь. Их так и называют — автопрокладчики.

Определять местоположение судна помогают также различные радиоустройства и даже искусственные спутники Земли.

На «Торри Каньоне» с этой целью широко применяли радиолокационную установку.

Здесь нужно еще немного рассказать о картах вообще, а затем и о морских картах.

Все знают, что Земля — шар. И даже не просто шар, а эллипсоид — шар, из-за вращения сплюснутый у Северного и Южного полюсов. На самом деле наша планета имеет несколько иную форму. Ученые называют ее геоидом и говорят, что точно описать такую фигуру математическими формулами невозможно, настолько она своеобразна. Однако составляя карты без ущерба для их точности, вполне достаточно считать Землю эллипсоидом, размеры которого следующие: расстояние от центрадо полюсов 6 356 863 метра, а от центра до экватора — 6 378 245 метров, то есть на 21 382 метра больше.

Самое верное представление о том, как расположены на земной поверхности океаны, моря, материки, острова, горные хребты, реки, низменности, города, дает глобус. Это, по сути дела, модель нашей планеты, но ею не всегда удобно пользоваться.

Что, если вместо листов путевой карты масштаба 1 : 100 000 капитан «Торри Каньона» приказал бы взять в плаванье глобус того же масштаба? Его диаметр составил бы сто двадцать семь метров! Такую махину не захватишь с собой…

Казалось бы, выход прост: разрезать глобус на кусочки и наклеить их на бумагу; но при этом обнаружится, что, оказавшись на плоскости листа, они никак не желают прилегать друг к другу. Между ними образуются щели и складки. Чтобы их устранить, участочки разрезанного глобуса надо было бы кое-где увеличить — растянуть, кое-где сделать меньше — сжать.

Вычерчивая карты, так, в общем, и поступают, по определенным математическим правилам частично растягивая, а частично сжимая картографическое изображение земной поверхности.

^{Так «растягивают» картографы поверхность глобуса, превращая его в карту.}

Из-за этого расстояния между городами, размеры морей, островов, материков становятся на карте не такими, какие они на глобусе. Например, почти на всех картах Австралия, площадь которой 7 632 000 квадратных километров, выглядит меньше Гренландии, хотя та занимает всего только 2 176 000 квадратных километров. Причина в том, что Гренландия близко от полюса, а как раз приполярные участки земной поверхности обычно больше всего увеличиваются, когда их изображают на картах.

На глобусе, конечно, таких сюрпризов не бывает.

^{На листе бумаги поверхность шара цельной не показать.}

Если действительно выложить на листе бумаги кусочки разрезанного глобуса, обнаружится, что все же кое-где, по некоторым линиям, они будут друг друга касаться. Расстояния вдоль этих линий окажутся нисколько не искаженными. К ним-то и относится масштаб, который подписывают на карте. Например: 1 : 1 000 000 или 1 : 15 000 000. Только к ним! Эти цифры говорят, во сколько раз земной шар больше того глобуса, который послужил основой для карты.

И вот способ «растяжения» или «сжатия» поверхности глобуса (точнее: картографического изображения поверхности Земли или ее части) так, чтобы она без разрывов и складок уместилась на плоском листе бумаги, называется проекцией карты. Проекция — закон построения карты, закон математический, строгий, записанный языком формул.

Штурман должен хорошо знать проекции. Иначе неизбежны ошибки.

Например, он измерил расстояние между портами. Вышло пятьдесят сантиметров. Масштаб карты — 1 : 1 000 000. Значит, всего пятьсот километров.

Штурман назвал эту цифру капитану, старому опытному моряку. Тот рассмеялся:

— Что вы! Там и половины такого расстояния нет!

И верно. На этом участке карты изображение сильно «растянуто», и масштаб надо взять другой.

Проекций придумано учеными очень много, и каждая из них по-своему, как говорят обычно, «искажает» картографическое изображение, обладает особыми свойствами.

Есть карты, которые верно передают площадь островов, морей, государств, но сильно изменяют их форму. Другие, наоборот, сохраняют подобие очертаний береговой линии, извилин рек, зато преувеличивают или преуменьшают площади. Морские карты такими и являются. Проекцию для них впервые предложил еще в 1569 году нидерландский математик и картограф Меркатор. Она быстро получила широкое распространение среди моряков всего мира.

Карты в меркаторской проекции не только правильно передают изгибы береговой линии. Кроме того, путь судна, следующего постоянным курсом, изображается на них прямой линией, пересекающей меридианы под одним и тем же углом. По таким картам очень удобно вести судно, руководствуясь компасом.

Продолжим наше повествование.

Итак, от Канарских островов по прямому, как стрела, маршруту — таким он выглядел на путевых картах, составленных в меркаторской проекции, — «Торри Каньон» 18 марта 1967 года стремительно приближался к островам Салли неподалеку от берегов Англии. Ранним утром старший штурман, взглянув на экран радиолокатора, обнаружил, что эти острова находятся прямо на пути судна.

Он позвонил по телефону капитану в каюту:

— Алло! Доброе утро. Сейчас шесть часов тридцать минут. До островов Салли двадцать четыре мили. Но нас снесло вправо. Нужно градусов на десять уменьшить курс.

— Благодарю вас, — ответил Пастренго Руджати. — Следуйте курсом шесть градусов.

Старший штурман отдал команду рулевому матросу изменить курс, сделал в судовом журнале запись: «Легли на курс 6 градусов» — и снова позвонил капитану:

— Курс шесть градусов. Острова Салли, как и прежде, остаются по правому борту.

Пастренго Руджати отозвался не сразу. Он некоторое время всматривался в карту, которая у него была в каюте. Наконец спросил:

— А не пройдет ли все же судно, безопасно миновав Салли, прежним курсом?

— Курсом в восемнадцать градусов?

— Вы верно поняли.

Старший штурман не стал отвечать наобум. Он сделал расчеты и лишь через несколько минут снова позвонил капитану:

— Пройдет. Но Салли останутся слева.

— Вот и хорошо! — Пастренго Руджати помолчал, вновь вглядываясь в свою карту, и подтвердил уже тоном приказа: — Да, да. Ложитесь на восемнадцать градусов!

— Есть, капитан, — ответил старший штурман. — Курс восемнадцать градусов…

Еще через несколько минут, ровно в семь утра, Пастренго Руджати появился в рулевой рубке.

Старший штурман доложил ему:

— До Салли пятнадцать миль, курс восемнадцать градусов, скорость пятнадцать целых и семь десятых узла.

— Маяк виден?

— Еще нет…

Ровно в восемь часов, чтобы заступить на вахту, в рулевую рубку поднялся третий штурман. Взглянув в судовой журнал и на путевую карту, он очень удивился, что острова Салли остаются слева: обычно в этих водах суда так не ходили.

— Распоряжение капитана, — объяснил ему старший штурман и, поскольку его вахта закончилась, ушел в свою каюту.

В 8 часов 18 минут, когда острова Салли были всего в четырех милях слева от «Торри Каньона», капитан Пастренго Руджати приказал изменить курс на 16, затем на 13 градусов. Обходя острова, громадина танкера срезала углы, как яхта на гонках!

В 8 часов 40 минут Пастренго Руджати, ни на секунду не отлучавшийся из рулевой рубки, отдал новый приказ:

— Курс — ноль градусов!

Вахтенный штурман, как и положено, передал команду рулевому матросу, сделал запись в судовом журнале и вышел на мостик, чтобы определить местоположение судна.

И тут он увидел прямо по курсу плавучий маяк «Семь Камней». «Торри Каньон» полным ходом шел на рифы!

Вахтенный штурман крикнул об этом капитану. Пастренго Руджати выбежал на мостик.

— Скалы? Лево на борт!

В этот момент до рифов было около трех миль. Остановиться с полного хода на таком расстоянии танкер не мог. Надежда оставалась на то, что удастся отвернуть в сторону.

Но было поздно. Последовал резкий толчок. Танкер вздыбился. Часы показывали 8 часов 50 минут. В эфир полетели сигналы бедствия: «SOS!.. SOS!.. SOS!»

Теперь надо кое-что рассказать о грузе, который был на борту «Торри Каньона».

Красавец гигант с белоснежными надстройками и палубами — в то время самый большой танкер в мире — он вез сто восемнадцать тысяч тонн нефти.

Нефть — очень опасный груз: она горюча, ее пары могут взрываться. Если судно получит пробоину, нефть вытекает в море и при этом не тонет, а расплывается по поверхности воды, и вода становится непригодной для рыб, водорослей, мельчайших жителей моря — планктона. Даже случайно опустившаяся на нефтяную пленку птица уже не может быстро избавиться от нее и почти всегда погибает. Вынесенная на берег, нефть надолго превращает пляжи в черные безжизненные пустыни. Тонна вытекшей нефти покрывает пленкой десять квадратных километров поверхности моря. Как легко подсчитать, груз «Торри Каньона» мог опустошить площадь более чем в миллион квадратных километров — площадь двух таких государств, как Франция.

Вскоре после того, как дно танкера было пробито рифами «Семи камней», вокруг него образовалось нефтяное пятно полуметровой толщины и поперечником почти сорок километров.

Что было потом?

Капитан Пастренго Руджати и три его помощника остались на судне, а всех остальных членов команды сняли вертолеты. Голландские суда-спасатели «Титан» и «Утрехт» пытались стянуть танкер с камней, но безуспешно.

Не помогла и попытка накачать в поврежденные отсеки воздух, чтобы «Торри Каньон» всплыл и снялся с рифов.

Нефтяное пятно тем временем становилось все шире. От него отрывались пятна поменьше. Ветер и волны гнали их все ближе к английским и французским берегам.

Наконец осталось одно: сжечь «Торри Каньон» вместе с окружающей его нефтью.

Но сто восемнадцать тысяч тонн нефти дорого стоят. Еще большую ценность представляет сам танкер, и хотя он плавал под флагом маленького африканского государства Либерия, владельцем танкера был один из весьма влиятельных концернов Соединенных Штатов Америки — «Юнион Ойл Компани оф Калифорния». Его хозяева затеяли спор со страховыми компаниями, пытаясь выговорить себе выплату высокого вознаграждения за утрату груза и заранее отказываясь возместить ущерб, который будет причинен этим бедствием побережью западноевропейских стран.

Пока длились эти переговоры, в машинном отделении танкера произошел взрыв.

Корма «Торри Каньона» оторвалась и потонула. Погиб маяк спасательного судна.

А еще через несколько дней начался шторм.

Танкер переломило пополам. Новые потоки нефти хлынули из его недр.

Тут уж правительство Англии прибегло к самым решительным мерам.

Первые налеты на «Торри Каньон» произвели бомбардировщики «баканир». Взрывы фугасных бомб сотрясали корпус израненного судна, нефть, однако, не загоралась. Налеты повторили, сбрасывая бомбы с желеобразным бензином — напалмом. Как известно, это вещество само собой воспламеняется на воздухе и, горя, способно развивать температуру до 1600 градусов. В его огне корежатся стальные конструкции. Но и напалм помогал плохо, хотя атаки следовали одна за другой.

Чтобы усилить действие напалма, бомбардировщики «хантер» сбрасывали также баки с бензином и керосином, расходуя эти жидкости сотнями тонн.

Танкер наконец загорелся. Черный столб дыма высоко взметнулся над морем.

И все же большие массы загустевшей нефти достигли как Англии, так и Франции, причинив прибрежным районам этих стран ни с чем не сравнимый ущерб.

Целый год длилось официальное расследование.

Выяснилось, что, если бы «Торри Каньон» продолжал идти курсом шесть градусов, он благополучно миновал бы острова Салли, но потерял бы двадцать девять минут ходового времени.

Чтобы наверстать эти минуты, капитан Пастренго Руджати и задумал маневр: вернуться на прежний курс восемнадцать градусов, но обходя острова Салли уже не справа, а слева, и затем срезать углы, как на спортивных состязаниях. При этом, взглянув на карту в своей каюте, он просто не заметил условный значок плавучего маяка «Семь камней» и был твердо уверен, что на пути судна никаких опасностей нет. Потому-то он и потом, из рулевой рубки, то есть уже в действительности, упорно «не видел» этого маяка, или, вернее, увидел его слишком поздно.

Вот как это было.

Всего один невнимательный взгляд на карту может привести к самым непоправимым бедам.

БАЛАТОНСКАЯ БИТВА

Итак, спросите у летчика, у геолога, у моряка:

— Нужна ли вам карта?

Услышите:

— Еще бы. Мы без нее, как без рук…

Но ведь на такой вопрос и военачальник любого ранга ответит:

— Да, нужна…

Недавно в Военном издательстве Министерства обороны СССР уже вторым изданием вышла книга воспоминаний участника Великой Отечественной войны генерала армии Казакова. Она так и называется: «Над картой былых сражений». В ней даже есть глава «Красные и синие стрелы», потому что такими стрелами на военных картах изображают направления ударов своих и вражеских войск.

При этом, конечно, как и летчики, геологи и моряки, военные тоже пользуются картами, различными по содержанию и разных масштабов.

В Ставке Верховного Главнокомандования, обдумывая общие проблемы обороны страны, определяя направления главных ударов целых фронтов, необходимо разом обозревать очень обширную территорию — иногда целиком все государство, а то и весь мир, и, значит, надо брать карты мелких либо средних масштабов.

Порой обращаются даже к глобусу, намечая, например, цели бомбардировочной авиации дальнего действия,

Но уже в штабе фронта, чтобы указать боевой рубеж отдельной армии или дивизии, требуются карты более подробные, детально освещающие местность, крупнее масштабом.

Командир полка, батальона, роты обычно имеет дело с картой масштаба 1 : 50 000 (в одном сантиметре пятьсот метров). Полк в обороне занимает три–четыре километра по фронту, а в наступлении даже и меньше. На листе такой карты вся эта полоса вполне уместится и даже удастся показать соседей слева и справа.

Рабочая карта командира — это обычная топографическая карта. Условными знаками на ней изображены дороги, реки, болота, леса, города, поселки, овраги, возвышенности и низины.

Чтобы она была нагляднее, в районе действия своей части командир синим карандашом утолстит реки, темно-коричневым — дороги, сильнее заштрихует болота, выделит светло-коричневыми овалами вершины холмов.

Он, как говорят, «поднимет» карту, сделает так, чтобы все основное на ней, важное для решения задачи, стоящей перед воинской частью, сразу бросалось в глаза.

Красными и синими карандашами он нанесет на нее «обстановку» — расположение своих и вражеских войск — нарисует треугольники, ромбы, кружки, стрелки, флажки. Напишет какие-то цифры.

Каждый треугольник — это на местности наблюдательный пункт; ромб — танки; кружок — дозор; черные ломаные линии — окопы; цифры — номера воинских частей, дни, часы и минуты…

По такой карте сразу видно — далеко ли, близко ли находятся вражеские войска, много ли их.

Хорошо понимая язык условных знаков, командир может ясно представить себе все особенности ведения боя на данной местности, оценить, где сумеют пройти мотопехота и танки; какие холмы, ущелья или овраги укроют части от обстрела, сделают их незаметными с воздуха, и в то же время карта поможет вести артиллерийский огонь по закрытым целям, то есть по тем скоплениям вражеских войск, которые невозможно увидеть с орудийных позиций из-за неровностей рельефа.

^{На военной службе даже отчитываться принято картами. Вот боевой документ: отчетная карточка командира взвода о мерах, принятых для обороны рубежа.}

Конечно, незаменима карта и во время передвижения войск, в походе.

В книге военных специалистов Говорухина и Кузьмина «Наземная навигация», изданной в Москве в 1970 году, говорится:

«В современных условиях топографическая карта является основным боевым документом. С ее помощью осуществляется управление подчиненными войсками в ходе боя, докладывается обстановка и решения старшему командиру (начальнику), информируются соседи. Вместе с тем топографическая карта была и остается незаменимым проводником по местности».

Рабочая карта командира отличается одной особенностью. Она как бы «живая». В штаб воинской части постоянно поступают сведения о противнике: от разведчиков, от летчиков, от местных жителей, от пленных. По этим данным оперативный дежурный то и дело «передвигает» по карте синие условные значки. Он просто стирает их резинкой и чертит на новом месте.

Следя за тем, в каком направлении перемещаются неприятельские силы, где их становится больше, можно определить место предполагаемого наступления врага и расположить свои войска так, чтобы отразить атаку.

Сведения на карте командира всегда должны быть самыми новыми, точными, исчерпывающими. Иначе может вдруг оказаться, что, например, танки противника находятся не за сто километров от фронта, а совсем уже рядом, начали наступление!

Чтобы такого никогда не случилось, во всех штабах оперативные дежурные круглосуточно следят за картой.

В начале декабря 1944 года, когда уже близилась к концу Великая Отечественная война, завершая освобождение Венгрии от фашистского ига, войска 3-го Украинского фронта Советской Армии после многодневных наступательных боев вышли на линию река Драва–озеро Балатон–река Грон, оставив далеко в тылу, в районе Будапешта, окруженные вражеские части. Фашистские войска пытались разорвать это кольцо, и бои там долго не утихали.

Чтобы прекратить бессмысленное кровопролитие, неприятельским дивизиям было предложено сдаться. Два советских парламентера с белыми флагами направились к вражеским позициям.

Фашисты предательски убили парламентеров. После этого начался последний штурм. 13 февраля Будапешт был взят. В плен попало сто десять тысяч фашистских солдат и офицеров.

Но на западе, у главной линии фронта, на некоторое время установилось затишье. Бойцы вырыли окопы, построили прочные блиндажи, создали минные поля, протянули телефонные линии, по всем правилам оборудовали позиции для тяжелых орудий.

Конечно, эта тишина была относительной. По ночам над передним краем взлетали осветительные ракеты, трассирующие снаряды и пулеметные очереди прочерчивали небосвод; снайперы часами выслеживали вражеских солдат; разведчики ходили на «поиск»; самолеты вели аэрофотосъемку.

Но в общем, по сравнению с предыдущими боями, наступило затишье.

Между тем оперативные дежурные, как и прежде, круглосуточно не отходили от карт, нанося на них новые сведения.

С каждым днем становилась обширней, разветвленней, мощней полоса укреплений на нашей стороне. Сюда в глубокой тайне подходили советские части, готовясь к сокрушительному удару в направлении к столице Австрии — Вене.

А вот на той части карты, где изображалась вражеская территория, первое время изменений почти не происходило. Иногда за целые сутки на ней не прибавлялось ни единого синего штриха.

И вдруг, уже в самом начале марта, ожила и эта часть карты. По всей линии фронта в штабы советских войск стали приходить тревожные сообщения.

Авиаразведка установила, что в тылу противника началось передвижение войск. Оно совершалось скрытно, в основном по ночам, по лесным тенистым дорогам. Севернее озера Балатон советские разведчики взяли такого «языка», что в первый момент просто не могли поверить тому, что обнаружилось: это был солдат 6-й танковой армии «СС», которая еще совсем недавно громила англичан и американцев на западноевропейском фронте на территории Франции, в Арденнах.

Срочно сообщили в штаб фронта, но там уже знали: фашистское командование решило во что бы то ни стало перейти в наступление в Венгрии. Этим оно хотело отвлечь часть советских войск с Берлинского направления и затянуть войну.

Проходили дни. На картах появлялись все более тревожные сведения.

Синие ромбы, обозначающие вражеские танковые дивизии, угрожающе расположились между озерами Балатон и Веленце. То на одном, то на другом участке карты появлялись синие извилистые стрелки, изображающие колонны на марше. Над одними из них были нарисованы флажки: значит, разведчики установили, что эти воинские части передвигались вместе со своими штабами; другие сопровождались черточками — артиллерия! — или ромбами — танки!

Синие условные значки вражеских разведывательных дозоров подбирались к самой красной линии, запечатлевшей на карте наш передний край…

Поступали новые сведения: «Колонна пехоты со штабом закончила марш и укрылась в лесу западнее высоты 174,3».

Оперативный дежурный осторожно стирал резинкой условный знак «походная колонна со штабом» и западнее светло-коричневого кружка с цифрами 174,3 рисовал синим карандашом овал. Тут же он запрашивал через помощника начальника штаба по разведке: «Узнать, какая именно часть укрылась в лесу западнее высоты „174,3“».

Так карты штабов все время вбирали в себя сведения о противнике. Командиры советских войск внимательно изучали эту «живую» картину и видели, как все ближе и ближе подтягиваются к линии фронта, готовясь к наступлению, фашистские полки и дивизии.

Глухой мартовской ночью в штабе стрелкового полка, занимавшего оборону на восточном берегу реки Грон, раздался телефонный звонок. Вызывали помощника начальника штаба по оперативной работе. Тот подошел. Знакомый голос начальника оперативного отдела штаба дивизии спросил о здоровье, о погоде, о том, когда были получены последние письма из дому…

Дружеская беседа, не более.

Но все, что говорил начальник оперативного отдела-штаба дивизии, помощник начальника штаба полка записал и, как только эта недолгая беседа закончилась, сразу направился к своему начальнику.

— Получена кодированная телефонограмма, — доложил он. — В пять ноль-ноль офицером связи командования будет доставлен боевой приказ…

Кодированный — это значит зашифрованный, состоящий из условных выражений, чтобы, даже подслушав разговор, противник не сумел раскрыть его смысл.

В пять ноль-ноль приказ был доставлен. По сведениям командования, наступление фашистских войск ожидалось в ночь на 6 марта. Боевая задача полка, как и всех войск фронта, заключалась в том, чтобы измотать противника на оборонительных рубежах и затем перейти в контрнаступление.

Офицеры штаба склонились над картами. Уточнялась обстановка, снова и снова оценивались тактические особенности местности, синими стрелками намечались предполагаемые направления вражеских атак, красными — наших контратак, отдавались приказы…

…Когда в ночь на 6 марта гитлеровцы показались перед позициями полка, его командир и командиры танковых и артиллерийских частей, которые помогали пехоте отражать атаку противника, находились в блиндажах, на своих командных пунктах. Они получали по телефону и радио сообщения о противнике и наносили их на карту.

А карта в тот день показывала: клин вражеского главного удара лез на поля минных заграждений. Оставалось лишь так передвинуть пехоту и танки, чтобы нацелить их в основание клина и, когда гитлеровцы выдохнутся (карта сразу сообщит об этом: очередные сводки подтвердят, что они перестали продвигаться вперед), взять противника в клещи…

И вот уже отдается приказ: «Танковым подразделениям сосредоточиться для атаки в районе высот 201,4 и 193,5».

Вскоре приходит сообщение: «Приказ выполнен».

На карте две группы красных ромбиков передвигаются с одного места на другое.

Новый приказ: атака!

И новые изменения происходят на карте.

Наступление фашистских войск, начатое 6 марта 1945 года на трех участках 3-го Украинского фронта, стало быстро захлебываться. В первый день ценой огромных потерь противнику удалось углубиться в наши позиции лишь на три–четыре километра.

7 марта враг бросает в бой все силы первого эшелона. Успеха нет.

8-го и 9-го в сражение вводятся резервы.

Успеха нет. Советские войска умело изматывают врага.

Так проходит еще пять дней. Все это время на рабочих картах советских штабов передвигаются синие и красные условные значки. С каждым днем все большее число синих ромбов, овалов, кружков приближается к красной линии фронта, «вгрызается» в нее и затем исчезает: перечеркивается красным крестом или же просто стирается резинкой. Это означает: в штаб сообщили о полном уничтожении еще одной вражеской части.

14 марта карта сказала, что фашистское командование бросило в атаку свой последний резерв: в тылу противника за линией фронта больше не оставалось ни одного условного значка хоть сколько-нибудь значительной вражеской части.

Долгожданный момент!

Огненные стрелы предполагаемых ударов пронизали синюю линию вражеской обороны сперва на карте командующего фронтом, потом (в виде частных задач) на картах штабов армий, корпусов, дивизий, полков, батальонов — на картах все более крупных масштабов и все более подробно изображающих местность…

Офицеры связи отвезли приказы.

16 марта советские войска перешли в наступление.

^{Карта Балатонской оборонительной операции 1945 года.}

13 апреля наших воинов приветствовали жители освобожденной Вены.

И вот теперь в трудах по истории Великой Отечественной войны карта точно, кратко, правдиво рассказывает о замечательных победах советского оружия.

А нужна ли карта рядовому бойцу?

Очень нужна. И особенно, если ему предстоит действовать в одиночку.

Умело «читая» карту, он всегда найдет дорогу в горах, в дремучем лесу, он сможет правильно примениться к любой местности: не заберется в непроходимое болото; наметит по карте такой маршрут, чтобы не дать обнаружить себя врагу.

Во всем мире, в том числе и в нашей стране, теперь проводят соревнования по спортивному ориентированию. Так называют умение быстро и точно ходить по незнакомой местности, пользуясь картой и компасом. Это увлекательный спорт. Тому, кто им хотел бы заняться, можно посоветовать прочитать, например, недавно вышедшие в издательстве «Физкультура и спорт» книги Вайно Нурмимаа «Спортивное ориентирование» и Бориса Огородникова «С компасом и картой по ступеням ГТО» и потом испытать себя в умении быть следопытом.

ТАК НАЧИНАЛСЯ БАМ

В июле горное Забайкалье истомлено жарой. Одуряюще пахнет багульник. Воздух звенит от комариных полчищ. Изнывают в своих шубах олени. Медведь — уж, казалось бы, владыка тайги! — и тот не выдерживает, уходит с водораздельных сухих мест, где, разоряя муравьиные кучи, он наиболее верным путем добывал себе пропитание, в тенистые глубокие ущелья, поближе к потокам студеной воды.

В такие вот знойные дни 1949 года неподалеку от эвенкийского селения Наминга, на самом севере Читинской области, в ее наиболее суровой и необжитой части, геологическая партия Екатерины Буровой вела съемку отрогов Удоканского хребта. Работать было трудно: густая тайга, бурелом, болота…

Маршруты пролегали в основном по долинам ручьев и рек. Геологи отбивали от скал образцы, отмечали на топографической карте места находок — словом, делали свое обычное дело, чтобы потом, возвратившись в Иркутск, составить геологическую карту.

Однажды у подножия крутого уступа подобрали несколько тяжелых синевато-зеленых камешков. Медная руда? По внешнему виду именно так.

Химический анализ подтвердил: найдена медная руда с высоким содержанием металла.

Так геологическая партия Екатерины Буровой открыла крупное Удоканское месторождение меди.

С тех пор прошло уже немало лет, но этот природный клад пока еще не разрабатывается. Почему? Нет здесь железной дороги…

Если от селения Наминга пройти триста километров на восток, мы окажемся возле якутского поселка Беркакит. В его окрестностях — залежи другого очень нужного полезного ископаемого — десятки миллиардов тонн каменного угля самого высокого качества.

Там, например, имеется угольный пласт толщиной более пятидесяти метров, который располагается всего лишь на пятнадцатиметровой глубине! Достаточно снять слой наносов, и можно черпать уголь экскаваторами, грузить в вагоны, везти на коксохимические заводы. Его добыча будет самой дешевой в СССР!

Продолжим наш путь на восток. Всего лишь в восьмидесяти километрах от Беркакита находится месторождение железной руды: Алданская провинция. Запасы — десятки миллиардов тонн.

Эту руду мы тоже пока еще не можем взять, доставить на металлургические заводы — нет железной дороги…

Мы назвали только три богатейших кладовых природы. На самом деле к востоку от Байкала этих кладовых обнаружено геологами гораздо больше. Здесь молибден, вольфрам, никель; четыре десятка целебных источников; крупнейшее в мире месторождение длинноволокнистого асбеста — зеленовато-белого минерала, который называют горным льном. Из его тонких и гибких прядей можно сплести даже кружево. Он не боится огня. Пожарный в костюме из асбестовой ткани смело войдет в горящее здание…

Но не только полезными ископаемыми богат этот край. Тут быстрые реки. Их вода сможет вращать турбины гидроэлектрических станций. В обширных лесных массивах миллионы и миллионы высоких деревьев, уже прекративших расти, перестояв, рушатся наземь, пропадают зря. Без железнодорожного пути невозможно ни воздвигнуть плотины ГЭС, ни начать планомерную вывозку древесины на лесохимические, деревообделывающие и бумагоделательные заводы.

Правда, в двухстах — пятистах километрах южнее всех этих мест проходит Транссибирская магистраль, но достаточно взглянуть на карту: горные хребты многорядной стеной отгораживают от нее и Удоканское месторождение меди, и угольный бассейн Южной Якутии, и железные руды Алданской провинции.

В 1974 году Правительство СССР приняло решение проложить Байкало-Амурскую магистраль — БАМ — длиной 3145 километров. Она начнется от железнодорожной станции Усть-Кут на Лене, с севера обогнет озеро Байкал и закончится у Комсомольска-на-Амуре. Вдоль нее будут построены сотни больших и малых поселков, городов, рудники, шахты, карьеры, фабрики, заводы, депо.

И сразу началось проектирование трассы БАМ и всех сооружений, которые появятся по обеим сторонам от нее.

Чтобы составить проект какого-либо строительства, нужны топографические карты крупных масштабов: 1 : 25 000, 1 : 10 000, 1 : 2000, а порой даже и 1 : 500, то есть — в одном сантиметре всего только пять метров! Все зависит от того, насколько сложен рельеф местности и какие задачи ставятся перед проектировщиками.

У таких самых крупномасштабных топографических карт есть особенность, из-за которой их называют специальным именем — план. Земная поверхность изображается на них так, будто наша планета вовсе не шарообразная, а совершенно плоская.

Того, кто вдруг попытался бы сделать из глобуса карту, несомненно удивит такой факт: воедино сложить на листе бумаги участочки поверхности глобуса не удается из-за того, что эта поверхность выпукла, и в то же время любой очень маленький участочек поверхности глобуса кажется ровным.

Отгадка проста: эти участочки тоже выпуклые, но заметить такую их особенность не удается из-за незначительности размеров. Маленькие кусочки скорлупы куриного яйца ведь тоже кажутся плоскими.

На глобусе масштаба 1 : 50 000 000 (в одном сантиметре пятьсот километров) кружочек поперечником в один миллиметр выглядит совершенно ровной площадкой, которой на нашей планете соответствует круг диаметром пятьдесят километров. Значит, территорию примерно таких же размеров и можно снимать на карту, не учитывая того, что Земля шарообразна.

Как говорят ученые, в этом случае погрешности картографического изображения, вызванные тем, что мы принимаем поверхность нашей планеты за плоскость, оказываются меньше графической точности измерения на бумаге, то есть меньше 0,2 миллиметра. Потому-то мы и можем ими пренебречь.

Если изготовить планы всей поверхности Земли и потом сложить их краями, точно они соединятся между собой, лишь образовав многогранник. Получится, в общем-то, глобус.

В пределах каждого плана всюду сохраняется один и тот же масштаб, все контуры нанесены практически без искажений. По такой карте можно точно определять направления, измерять расстояния. И не беда, что нельзя на единой плоскости изобразить сразу очень большой участок местности. Площадь круга диаметром пятьдесят километров достаточно велика — около двух тысяч квадратных километров. Редко бывает, чтобы одно какое-то строительство занимало бóльшую территорию.

Карты пришкольного участка, огорода, пионерского лагеря — это, конечно, планы.

У топографических карт крупного масштаба есть и еще одна особенность: они создаются непосредственно по результатам съемки на местности, а затем уж на их основе составляют все остальные карты — средних и мелких масштабов, общегеографические и тематические. Вот почему крупномасштабная карта страны, которая, как мы уже понимаем, непременно состоит из сотен, а то и тысяч отдельных листов, — ее основная, главная карта.

Составлять проект БАМа начали сразу во многих проектных институтах страны.

Железная дорога должна проходить возможно более коротким, прямым путем. Тогда дешевле обойдется строительство. В будущем, когда дорога вступит в строй, дешевле будет стоить и перевозка грузов.

Однако, если встречаются горные хребты, озера, глубокие речные долины, именно извилистая трасса окажется самой выгодной, потому что не потребуется сооружать очень уж длинных мостов, пробивать тоннели, возводить высокие насыпи, делать выемки большой глубины.

Топографические карты крупных масштабов отвечают проектировщикам почти на все их вопросы.

Но вот наконец проект составлен. На трассу выходят изыскатели, чтобы уже на местности выбрать окончательный вариант будущей дороги.

У этих мужественных людей три верных помощника — топографическая карта и два геодезических инструмента: теодолит, с помощью которого измеряют углы поворота трассы, и нивелир, позволяющий очень точно узнавать, насколько повышается или понижается местность по ходу пути.

^{Теодолит.}

Изыскатели идут первыми, если требуется, топорами расчищая дорогу среди таежных зарослей, пробираясь по узким скалистым ущельям, преодолевая зыбкие топи.

^{Нивелир.}

Это очень ответственная работа. Железнодорожный путь, как правило, прокладывают одновременно из нескольких пунктов, двигаясь навстречу друг другу. Там, где строительные колонны сходятся, труд изыскателя сразу же получает строгую и беспристрастную оценку. Даже самая небольшая ошибка в определении направления будущего полотна железной дороги или его высоты неизбежно приведет к тому, что встречные насыпи, выемки, тоннели не совпадут.

Известен такой удивительный случай. Когда в середине прошлого века прокладывали магистраль через Североамериканский континент, ее вели сразу от Тихого и от Атлантического океанов. И вот, вместо того чтобы сойтись в назначенном месте, строительные колонны разошлись более чем на 300 километров! Получилось это из-за спешки и пренебрежения к изыскательскому труду.

Пришлось сооружать дополнительный путь, равный половине расстояния от Москвы до Ленинграда.

Как мы уже знаем, длина БАМа составит 3145 километров. На протяжении этого пути будет построено 200 разъездов и станций, 3200 мостов через ручьи и реки, многие из которых стремительны и полноводны. Двухкилометровый тоннель пронижет Кадырский хребет, пятнадцатикилометровый — Северо-Муйский, семикилометровый — горы Северного Прибайкалья. Несколько сот километров ответвлений железнодорожных линий соединят основную магистраль с новыми рудниками, шахтами, заводами, ГЭС. И все это должно быть создано только за восемь лет.

Тысячи листов самых подробных топографических карт Восточной Сибири лежат сейчас на столах проектировщиков. Внимательно вглядываясь в них, вдумываясь в то, что они рассказывают о рельефе, о почвах, о лесах, о реках, о том, что уже вообще создано в этом удивительном крае человеком, проектировщики наносят на листы карт условные знаки будущих электролиний, дорог, трубопроводов, корпусов заводов, плотин, городов и поселков.

Они не идеалисты-мечтатели. Они точно знают, что все это будет построено.

А тем временем на БАМе работа уже идет. В руки строителей переданы проекты первоочередных участков магистрали. И так же, как при выборе окончательного варианта трассы, изыскатели — люди с геодезическими инструментами — «переносят» эти проекты «в натуру». Они на местности колышками обозначают, где именно надо ставить опоры мостов, закладывать фундаменты станционных зданий, дают направление тоннелям.

Когда строительство заканчивается, они же снимают новые топографические планы, запечатлев на них все, что было воздвигнуто.

С изучения крупномасштабной карты, а если требуется, так и со съемок ее специально для этого случая, начинается всякая стройка.

И картой, на которой условные знаки говорят о том, что уже создано, она завершается.

ЧЕТЫРЕ УРОКА

Это был, в общем-то, самый обычный учебный день шестого класса. Начался он с урока географии. Проходили новую тему, и учитель Михаил Васильевич почти все сорок пять минут говорил, не отрывая указки от огромной желто-зелено-коричневой физической карты Евразии — от такой учебной общегеографической мелкомасштабной карты этого материка, которая с наибольшей полнотой дает представление о его конфигурации и рельефе в целом.

Карта очень помогала Михаилу Васильевичу. Ему и ребятам.

Ему — понятнее объяснить. Ребятам — хорошо разобраться в том, о чем шла речь на уроке.

Один из учеников этого класса, Сережа Бобров, вдруг зашептал своему соседу по парте Никите Ефимову:

— Да ведь карта — самый верный подсказчик! А я-то, когда выйду к доске отвечать, на нее совсем не смотрю. Вспоминаю, что написано в учебнике!..

Каждый ученик когда-нибудь совершает для себя такое открытие, и чем раньше, тем лучше. Сережа Бобров, как видим, сделал его довольно поздно — лишь в шестом классе.

Потом начался урок истории.

Учительница Вера Григорьевна крупными буквами вывела на доске название темы: «Культура Западной Европы в XI–XV веках», — а затем попросила дежурных повесить возле доски сразу четыре обширные карты.

Сережа Бобров не удержался, чтобы тихонько не сказать своему другу:

— Ну уж о культуре картами ничего не расскажешь. Было бы про войну или крестовый поход…

Дежурные повесили карты и сели на свои места, а Вера Григорьевна еще некоторое время молча стояла возле классной доски, всем своим видом приглашая ребят внимательней всмотреться в развешанные на стене полотнища.

^{Это были карты Средиземного моря.}

Первое из них, то, которое висело к двери ближе всего, представляло собой самую обыкновенную физическую карту Средиземного моря. Сережа Бобров сразу узнал давно знакомые ему очертания сапожка Апеннинского полуострова, треугольник острова Сицилии, густо-коричневые дуги Альп, Пиренеев, гор Северной Африки, Балкан и Малой Азии. Почти всюду они вплотную подступали к темно-голубому простору водной глади, лишь местами и как бы нехотя отступая под натиском зеленых пятен и полос, обозначавших прибрежные низменные равнины. Это был край ослепительного, яркого солнца, скалистых утесов, песчаных и каменистых пляжей.

Во всяком случае, именно таким вдруг представил его себе, глядя на карту, Сережа Бобров.

На втором полотнище он увидел опять сапожок Апеннин, треугольник Сицилии… Это, конечно, изображалось все то же Средиземное море, хотя вроде бы как-то не очень умело, не так хорошо, как на первой карте.

Странно выглядела третья карта. Лучше сказать даже, что это была вовсе не карта, а какой-то непонятный рисунок прямоугольной формы. Его середину занимала фигура, похожая на ящерицу, лежащую на спине лапами вверх, а по бокам обнаженные до пояса люди, надув щеки, трубили в рог.

Четвертая карта выглядела еще более удивительной. Ее усеивали мелкие-мелкие рисунки птиц, людей, зверей, причудливых домиков…

^{Монастырская карта XIII века.}

— Ребята, — наконец обратилась к классу Вера Григорьевна, — на этой стене висят четыре карты одного и того же моря и прилегающих к нему стран. Кто может ответить, какое море изображено на всех этих картах и почему все они так не похожи одна на другую?

Вопрос показался настолько простым, что весь класс поднял руки. Вера Григорьевна кивнула Сереже Боброву:

— Скажи ты.

— На всех этих картах изображается Средиземное море, — ответил он, — а не похожи они потому, что их сделали в разное время. Одни — совсем недавно, другие — много веков назад.

— Правильно, — подтвердила Вера Григорьевна, — но тогда, может, ты сумеешь сказать, какая из этих карт самая современная и какая наиболее древняя?

— Самая современная карта, — ответил Сережа Бобров, — вон та, слева. На ней даже напечатан год: «1974». А самая древняя — на которой нарисованы трубачи.

— Садись, Бобров, — сказала Вера Григорьевна и поднесла указку к той карте, которая висела второй от входа в класс и где все было нарисовано хотя и не очень привычно для Сережи Боброва, но все же так, что он сразу узнал на ней Средиземное море. — Самая древняя карта, ребята, вот эта. Она составлена по материалам величайшего картографа древнего мира Клавдия Птолемея. Из курса истории вы уже знаете, что он жил в египетском городе Александрия во втором веке нашей эры… Ну, а карта с прямоугольной Землей — вот эта, где трубачи, — вычерчена на четыреста лет позже. Это шестой век. Период раннего средневековья. Ее автор — монах Косьма Индикоплов. Она не только пользовалась широкой известностью у средневековых географов в тот период, о котором идет речь на нашем уроке, то есть в одиннадцатом–пятнадцатом веках, но даже считалась официальной, церковной наукой единственно правильной… Инаконец, четвертая карта, которую вы здесь видите, появилась на свет не так уж давно — всего в тринадцатом веке. Ее создатель тоже монах, который, как об этом говорит специальная надпись, «придумал и сделал ее, чтобы получить мир на небесах». На ней очень много рисунков. Вглядитесь! Это не просто люди, звери и птицы, а чудища: люди — то с лошадиными ногами, то без головы, но со ртом на груди; звери — крылатые; птицы с рогами, как у оленей. На этой карте огромное количество надписей на латинском языке. Вот перевод некоторых из них: «А вот страна амазонок. Они — женщины, сражающиеся, как мужчины… А вот здесь Александр (Поясняю вам, ребята: имеется в виду полководец Александр Македонский) заключил два мерзких народа, которые антихрист будет иметь себе в товарищах. Они питаются человечьим мясом и пьют кровь…

А вот антропофаги — скорые люди, ибо имеют ноги, подобные лошадиным; живут мясом и кровью людей…»

Эти карты, ребята, со всей очевидностью подтверждают, что с наступлением средневековья достижения античной науки оказались забытыми и священное писание стало единственным источником знания. «После Христа нам нет нужды ни в какой науке, — утверждали средневековые ученые. — Священное писание истинно и достоверно и все им объясняется».

И вот вместо карт, составленных на основе подлинных наблюдений таких ученых античности, как Эратосфен и Птолемей, появились и были признаны истинными примитивные рисунки, главное содержание которых — рай, ад и четыре хрустальные стены, поддерживающие небо, как это изображено у Косьмы Индикоплова. Эти карты — одно из ярких свидетельств того, как в Западной Европе одиннадцатого–пятнадцатого веков церковь боролась против подлинной научной мысли…

Затем был урок литературы. После проверки домашнего задания учительница русского языка и литературы Вера Михайловна отодвинула в сторону журнал и поднялась со стула.

— Хочу от всей души поздравить вас и вместе с вами порадоваться, — сказала она. — Сегодня мы начнем разговор о творчестве Аркадия Петровича Гайдара. Все ли вы знаете, какую славную жизнь прожил этот писатель? В четырнадцать лет он стал бойцом Красной Армии, в пятнадцать командовал ротой, в семнадцать — полком. Он сражался с белогвардейцами и бандитами на Украине, на Тамбовщине, в Сибири. Он собирался всю жизнь оставаться военным, но из-за ранений ему пришлось оставить службу в армии. И тогда он решил стать писателем и писать книжки для тех, кто еще только выбирает свой жизненный путь, то есть, ребята, для вас. В этом учебном году мы будем с вами говорить о повести «Школа». Вы узнаете, что это произведение носит автобиографический характер. Чтобы нагляднее показать, что значат эти слова, участники литературного кружка нашей школы по книгам Аркадия Петровича и по книгам воспоминаний о нем составили карту боевых походов самого писателя в годы гражданской войны. На этой карте алые линии и условные знаки — красноармеец с винтовкой и конник с саблей на лихом скакуне — говорят о пути Гайдара, а такие же линии и значки ярко-синего цвета — о пути героя повести «Школа» Бориса Горикова…

Вера Михайловна развернула и повесила у классной доски большую карту европейской части нашей страны с нанесенными на нее красными и синими линиями и рисунками, о которых ребята только что слышали. С одного взгляда на эту карту делалось ясно: жизненный и боевой путь писателя и путь его героя во многом совпадали. В повести «Школа» Аркадий Гайдар рассказывал о том, что было им самим пройдено, пережито.

И тут Сережа Бобров неожиданно для самого себя задумался не только об этой повести, но и о других книгах этого замечательного писателя. А что, если и по ним попытаться составить такую же карту?

На последнем уроке в тот день занимались ботаникой.

Войдя в кабинет, Сережа Бобров увидел на стене большую карту: «Главные виды сельскохозяйственных растений на территории СССР»… Он не удивился.

ВСЕМ, ВСЕМ И ВСЕМ!

Каждой весной на поля выходят тракторы.

И, казалось бы, все очень просто: из года в год засевай поле одними и теми же растениями.

Однако урожай тогда неизбежно будет становиться бедней и бедней.

Чтобы плодородие почвы не уменьшалось, надо разделить пахотные земли каждого хозяйства на несколько участков (их бывает до десяти, а порой даже больше) и на одном посадить, например, картофель, на другом посеять клевер, на третьем — лен, на четвертом — пшеницу…

На следующий год картофель займет место пшеницы, лен — место клевера, пшеница — место льна… При этом очень важно, в каком порядке будут сменяться растения. У каждого из них свои любимые предшественники, после которых им развиваться особенно хорошо. Урожаи становятся выше. Такой порядок чередования посевов называется севооборотом — это слово знакомо в наши дни почти каждому.

Но почему все же мы говорим о севообороте в книжке, которая называется «Повесть о карте»?

Так ведь карта колхоза или совхоза — главный документ, на котором обозначены поля, входящие в севооборот. По ней сразу видно, где и какие растения сеяли прошлой весной и, следовательно, что нужно посеять взамен их нынешней, чтобы плодородие почвы не убывало, а росло из года в год.

А вот случай, о котором писала газета ленинградских пионеров «Ленинские искры». Во время летних каникул отряд районного Дома пионеров получил задание Ленинградского областного аптечного управления собрать как можно больше цветов и листьев всем известного растения — серебристого ландыша. Отряд так и назывался: «Серебристый ландыш».

Ребята работали дружно. Вместо 350 килограммов растений они собрали 1633. На фармацевтической фабрике из такого запаса сырья изготовили лекарство для четырех миллионов человек. Но кроме того, пионеры выполнили еще одно поручение: составили карту распространения серебристого ландыша в Ленинградской области — и вот это имело, пожалуй, не менее важное значение. Такая карта позволила в будущем не только увеличить сбор ценного лекарственного растения, но и более бережно использовать это природное богатство наших лесов.

Карта необходима и работникам милиции, причем нередко это бывает совсем особая карта. В просторном зале она занимает целую стену, и на ней то и дело вспыхивают лампочки, обозначая места на улицах города, где именно находятся в этот момент оперативные группы и патрульные автомобили.

В случае какого-либо происшествия, глядя на такую карту, можно гораздо быстрее принимать необходимые меры.

А теперь попробуем войти в положение художника, который должен придумать рисунок новой почтовой марки, посвященной, скажем, всемирному конгрессу химиков. Портрет Дмитрия Ивановича Менделеева, несколько формул и реторту он уже изобразил на листе бумаги. Но как яснее всего выразить мысль, что конгресс — всемирный, что на него съедутся ученые всех континентов и будут решать важные для химиков планеты задачи?

И художник делает фоном рисунка карту обоих полушарий Земли.

Да, это так: почти всякий раз, когда необходимо выпустить почтовую марку, посвященную какому-либо международному событию, космическим достижениям, годовщине выдающейся битвы Великой Отечественной войны, художник избирает для своей композиции то географическую карту, то символическое изображение земного шара — сетки параллелей и меридианов.

Карты часто издают в виде книг — географических атласов. Один такой атлас был выпущен в 1970 году. Это «Национальный атлас Кубы», удостоенный Государственной премии СССР как особо выдающееся картографическое произведение. Он создан кубинскими и советскими учеными и одновременно вышел в свет сразу в двух изданиях — на испанском и на русском языках. В этом атласе 175 многоцветных карт, напечатанных в двенадцать, четырнадцать и даже в восемнадцать красок. Они рассказывают о природе «Острова свободы», о его экономике, административном делении, о далеком и близком прошлом.

Одна из карт, занимающая всего лишь правый верхний угол 131-й страницы, называется: «Разгром империалистической агрессии у Плая-Хирон (1961 г.)».

О каких же событиях она рассказывает?

17 апреля 1961 года на южном побережье Кубы, в бухте Кочинос, сразу в двух местах — у селений Плая-Хирон и Плая-Ларга — с кораблей высадились вооруженные части контрреволюционеров, чтобы попытаться свергнуть народную власть.

Места высадки были выбраны не случайно. Вдоль побережья здесь тянутся болота и густые кустарниковые (мангровые) заросли. Они-то и должны были на первое время скрыть диверсантов от революционных вооруженных сил Кубы, дать время сорганизоваться, накопить оружие.

Правда, из глубины острова к Плая-Хирон и к Плая-Ларга вели дороги, но их было всего три: грунтовая дорога от населенного пункта Ягуарамас и две шоссейные дороги от населенных пунктов Хокума и Хагуэй-Гранде.

Чтобы перерезать эти дороги, тогда же, 17 апреля, в районы поселков Хокума, Лос-Гуирос и западнее озера Эль-Тесоро с самолетов сбросили парашютные десанты контрреволюционеров, и они создали в этих местах оборонительные рубежи.

Но в тот же день, 17 апреля, революционные вооруженные силы Кубы вступили в бой.

Несколько вражеских судов было потоплено в разных местах бухты Кочинос. Пять самолетов сбили над полуостровом Сапата. Отряды бойцов начали наступать по всем трем дорогам.

Контрреволюционеры были хорошо вооружены. Они напали неожиданно. Вот почему в эти первые сутки на направлениях Ягуарамас–Плая-Хирон и Хагуэй-Гранде–Плая-Ларга отряды вооруженных сил Кубы всего лишь смогли достичь позиций, занятых десантниками, и только в направлении Хокума–Плая-Хирон они вступили в соприкосновение с врагом и даже оттеснили его на три километра к югу.

Однако уже за следующие сутки вооруженные силы Кубы продвинулись в направлении Ягуарамас–Плая-Хирон на 18 километров, в направлении Хокума–Плая-Хирон — на 5 километров, а в направлении озеро Эль-Тесоро–Плая-Ларга они даже вышли к берегу бухты Кочинос.

Враг отступал, один за другим создавая все новые рубежи обороны. Его пытались поддержать с воздуха и на воде. В этот день, 18 апреля, два военных самолета контрреволюционеров рухнули в болота Сьенага-де-Сапата на северо-западной окраину мангровой заросли.

А 19 апреля начался генеральный штурм позиций врага. Отряды вооруженных сил Кубы вели наступление с нескольких сторон.

Возле поселения Кайо-Рамона они нанесли удары по позициям контрреволюционеров одновременно с флангов и в лоб, причем левый отряд двигался через заросшие кустами топкие болота.

Так же, сразу с нескольких сторон, началась атака и в районе поселка Плая-Хирон, и вдоль побережья.

В этот день пять вражеских военных самолетов было сбито над болотом Сьенага-де-Сапата к юго-востоку от озера Эль-Тесоро и потоплено несколько судов контрреволюционеров, пытавшихся подойти к берегу.

Враги сдались в плен. Так бесславно завершилась попытка вновь развязать на Кубе войну, причем все, что вы сейчас узнали, взято не из газетных сообщений и не из воспоминаний очевидцев. Это поведала карта, напечатанная на 131-й странице «Национального атласа Кубы». Подчеркиваем: лишь оттуда нами взято все то, что здесь написано о событиях в бухте Кочинос; и весь наш рассказ о них — пример того, насколько вообще богата содержанием любая карта: физическая, геологическая, морская, ботаническая, синоптическая, историческая… Как много можно почерпнуть, всматриваясь в ее рисунок, переводя язык ее условных знаков на язык слов.

В повести «Школа» Аркадий Гайдар описывает такой случай.

Когда в 1914 году, еще в царское время, началась русско-германская война, ученик Арзамасского реального училища Митька Тупиков, сын богатых родителей, решил убежать на фронт. Вот что из этого получилось.

«…Тупиков оказался дураком. Он даже не знал, в какую сторону надо на фронт бежать: его поймали через три дня в шестидесяти километрах от Арзамаса к Нижнему Новгороду.

Говорят, что дома не знали, куда его посадить, накупили ему подарков, а мать, взяв с него торжественное слово больше не убегать, пообещала ему к лету ружье монтекристо. Но зато в школе над Тупиковым смеялись и издевались: „Нечего сказать, этак и многие из нас согласились бы побегать три дня вокруг города да за это в подарок получить настоящее ружье“.

Совершенно неожиданно досталось Тупикову от учителя географии Малиновского, которого у нас за глаза называли „Коля-бешеный“.

Вызывает Малиновский Тупикова к доске:

— Тэк-с!.. Скажите, молодой человек, на какой это вы фронт убежать хотели? На японский, что ли?

— Нет, — ответил, побагровев, Тупиков, — на германский.

— Тэк-с! — ехидно продолжал Малиновский. — А позвольте вас спросить, за каким же вас чертом на Нижний Новгород понесло? Где ваша голова и где в оной мои уроки географии? Разве ж не ясно, как день, что вы должны были направиться через Москву, — он ткнул указкой по карте, — через Смоленск и Брест, если вам угодно было бежать на германский?.. А вы поперли прямо в противоположную сторону — на восток. Как вас понесло в обратную сторону? Вы учитесь у меня для того, чтобы уметь на практике применять полученные знания, а не держать их в голове, как в мусорном ящике. Садитесь. Ставлю вам два. И стыдно, молодой человек!..»

«Школа» Гайдара, как мы уже знаем, — автобиографическое произведение. Наверняка так все и было.

Язык карты надо уметь понимать. Иначе много и много раз жизнь будет ставить вам двойку…

КАРТЫ НАШЕГО ЗАВТРА

Пожалуй, нет сейчас в нашей стране человека, который бы не знал, что такое план ГОЭЛРО.

«Второй программой партии» назвал его Владимир Ильич Ленин в своем докладе на Восьмом всероссийском съезде Советов 22 декабря 1920 года.

И вместе с тем нередко так называют карту, которая была составлена в ту же суровую зиму. Ее вручили всем делегатам съезда. Она рассказывала о том, где мы должны будем построить новые электрические станции — основу нашей страны.

Это было очень трудное для Советского государства время. Уж более шести лет длилась война. Сначала русско-германская, потом — после Великой Октябрьской революции — гражданская. Пришло в упадок сельское хозяйство. В семь раз меньше прежнего продукции выпускали заводы и фабрики. Страна голодала. Рабочие Москвы, занятые даже самым тяжелым физическим трудом, получали в день лишь по 225 граммов хлеба, по 7 граммов мяса и рыбы, по 10 граммов сахара и по одному коробку спичек в месяц.

На ходу разглядывая карту «План ГОЭЛРО», составленную Государственной комиссией по электрификации России, делегаты съезда заполнили зрительный зал Большого театра, где проходили заседания.

Председательствующий объявил начало работы. Владимир Ильич Ленин встал из-за стола президиума, подошел к трибуне. В его руках была книга — сводный том материалов плана ГОЭЛРО: объяснительный текст, таблицы, карты.

И вот тогда-то Владимир Ильич Ленин и произнес эти слова:

«Я думаю, что мне не трудно будет убедить вас в особенном значении этого томика. На мой взгляд, это — наша вторая программа партии… Без плана электрификации мы перейти к действительному строительству не можем…»

Владимир Ильич говорил, делегаты слушали, стараясь не проронить ни слова, и вновь глядели на карту «План ГОЭЛРО», но уже не на врученный каждому из них перед началом заседания бумажный лист, а на ту гигантскую карту, которая была установлена на сцене Большого театра позади стола президиума. Эта карта светилась. Огоньки обозначали на ней места тридцати будущих электрических станций общей мощностью полтора миллиона киловатт. Построить такое количество станций предполагалось всего за десять–пятнадцать лет, и это казалось тогда фантастически грандиозной мечтой.

С тех пор прошло немногим более полувека. План ГОЭЛРО перевыполнен нами уже более чем в сто раз. Ежегодно мощность электрических станций Советской страны возрастает на миллионы и миллионы киловатт. Карта 1920 года давно имеет лишь историческое значение. Однако человечество никогда не забудет того, что она — самая первая карта нашего Завтра.

К концу 1928 года промышленность СССР была восстановлена. И вот тогда-то под руководством Центрального Комитета нашей партии разработали первый пятилетний план развития народного хозяйства. Сразу же появились карты, условные знаки на которых говорили о том, что мы построим.

Как злобствовали наши враги во всем мире! Как пророчили полный провал! А мы выполнили этот план за четыре года и три месяца. Страна стала сильнее, богаче, культурней. И конечно, карты наших новостроек вдруг как бы постарели, перестали быть актуальными. Но разве стоило об этом жалеть? Карты сделали свое дело — помогли каждому гражданину страны наглядней представить себе стоящие перед нашим народом задачи.

И вот — наши дни.

В марте 1971 года XXIV съезд Коммунистической партии Советского Союза утвердил уже девятый пятилетний план, и вскоре, как обычно, были напечатаны и разлетелись по всей стране карты новостроек. А еще через год вышел в свет даже специальный географический атлас. Он так и назывался: «СССР в девятой пятилетке».

^{Часть «Карты пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР». Ее создали в 1929 году картографы В. Ермаков и Т. Холодный. Рисунками обозначены главные новостройки.}

О каждой из карт этого атласа можно сказать очень много. Успехи грядущего дня во многом определяются тем, что достигнуто вчера и позавчера. Значит, надо говорить и об этом, сопоставлять старые и новые карты.

Однако так ли уж просто сравнивать наше прошлое с настоящим и будущим? В атласе «СССР в девятой пятилетке» есть карта «Развитие тяжелой промышленности». Она занимает две страницы — 6-ю и 7-ю. Условных знаков предприятий, которые будут построены за предстоящие годы, на ней, естественно, очень много, но, пожалуй, еще важнее другое — каждый из этих условных знаков — визитная карточка весьма крупного предприятия. Например, любая из обозначенных на карте электрических станций по мощности превосходит весь план ГОЭЛРО!

Не менее выразительно рассказывается в атласе и о завтрашнем дне нашего сельского хозяйства, легкой и пищевой промышленности, науки и культуры, и почти все условные знаки настолько наглядны, что не требуют никаких пояснений.

Разыщите в этом атласе, например, карту Армянской ССР и попытайтесь, вовсе не заглядывая в таблицу условных знаков, представить себе все то, о чем она говорит.

Итак, каким же вы увидели завтрашний день этого солнечного цветущего края?

А ведь девятая пятилетка уже закончена. И значит, все то, о чем поведала карта, осуществлено, стало сегодняшним днем Советской Армении.

И конечно, о всех грядущих свершениях десятого пятилетнего плана, который мы начали осуществлять в 1976 году, уже рассказывают новые и новые карты нашего Завтра.

ЧАСТЬ II. ПРОСТО РАБОТА

ТРОЕ, ЗВЕЗДЫ И ВЕТЕР

Начальник астрономо-геодезической экспедиции Григорий Анисимович Федосеев встревожился. Только начинался сентябрь, а метеорологи из Благовещенска прислали прогноз, предсказывая скорые снегопады, морозы, метель. Правда, полевые работы завершались. Сюда, на базу экспедиции, в небольшой городок Зея Амурской области, уже возвратились почти все ее сотрудники, однако несколько астрономо-геодезических звеньев, и среди них — звено Ивана Ивановича Тишкина, еще продолжали наблюдения. И вот о них-то сразу и подумал Григорий Анисимович. Главная трудность заключалась не в том, что непогода обрушится на самих участников экспедиции: все это был народ закаленный, проверенный много раз. Из-за неустойчивой температуры воздуха не смогут действовать с необходимой точностью геодезические инструменты, которыми производятся измерения углов на местности. Наблюдения придется прервать, и в то же время совершенно необходимо их довести до конца. Если хоть одно из них останется незавершенным, невозможно будет закончить математическую обработку всех полевых материалов. Экспедиция не выполнит годовой план.

Григорий Анисимович разложил на столе схематическую карту района работ. Цепочки вычерченных черной тушью треугольников пересекали ее. На карте они выглядели совсем небольшими. На местности же их вершины отстояли друг от друга на два-три десятка километров, обозначенные либо надежно вкопанным в землю бетонным монолитом, либо туром — невысокой пирамидкой, сложенной из камней, скрепленных цементом.

Вот эти-то треугольники и были теми рядами государственной триангуляции 1 класса, которые прокладывала в том году экспедиция. В дальнейшем они должны были послужить опорной сетью для создания топографической карты всего этого края.

Чтобы снять план комнаты, достаточно обыкновенной рулетки. Все расстояние отмеряют от сторон прямого угла, образованного двумя стенами. Выбрав масштаб, можно потом легко построить чертеж.

Изготовляя карту, в общем, поступают таким же образом, но только положение точек местности определяют относительно земного экватора и проходящего через английский город Гринвич меридиана, то есть узнают их географические координаты — широту и долготу.

Точное определение широты и долготы требует времени: нужно много ночей наблюдать звезды в трубу астрономического инструмента. Чтобы ускорить работу, ученые предложили находить географические координаты всего лишь одной точки во всей стране и уже от нее вести измерения. В СССР такой точкой считается центр Круглого зала Пулковской обсерватории около Ленинграда. Его географическая широта — 59° 46′ 18,55" северной широты; долгота — 30° 19′ 42,9" к востоку от Гринвича. Эти величины — результат точнейших астрономических наблюдений более чем за сто лет.

Для того чтобы снять карту, надо знать еще и высоту местности над уровнем моря, а говоря проще — над какой-то единой для всего государства отметкой. В Советском Союзе это — «ноль Кронштадтского футштока» — рейки водомерного поста на острове Котлин в Финском заливе Балтийского моря. Отсюда начинается густая сеть высотных (нивелирных) ходов, покрывающих территорию нашей страны. Они-то и позволяют определять, на сколько метров, сантиметров и миллиметров ниже или выше расположены отдельные участки земной поверхности.

Но все же, как узнать расстояние от центра Круглого зала Пулковской обсерватории, скажем, до какой-то точки в Ашхабаде или Баку?

На помощь картографам приходит раздел математики — тригонометрия. Если в треугольнике измерить одну сторону и два угла, по формулам легко вычислить длины двух других сторон.

Пристроив к любой из них следующий треугольник и снова измерив в нем два угла (для контроля измеряют все три), можно вычислить длины сторон и этого треугольника, и так — опять и опять — на протяжении хоть до самой Камчатки!

Луч зрения угломерного инструмента свободно проходит над оврагами, реками, болотами, перелетает ущелья. Чтобы деревья, холмы, дома и, наконец, шарообразность Земли не мешали видеть с одной вершины треугольника другую, наблюдения ведут со специально построенных деревянных или железных вышек, с вершин гор.

Постепенно ряды треугольников триангуляции 1 класса (самой высокоточной) дотягиваются до того района страны, где надо снимать топографическую карту. Тогда на охваченной рядами территории размещают («встраивают», как говорят геодезисты) подобные же треугольники, но уже меньших размеров — триангуляции 2, 3 и 4 классов.

Размер сторон треугольников 1 класса — двадцать–тридцать километров, 2 класса — десять–пятнадцать, 3 — восемь, 4 — от полутора до шести. Их-то вершины в основном и являются теми опорными пунктами, на которые приходят картографы-полевики — геодезисты и топографы, — чтобы вести съемку местности.

Определяя координаты вершин треугольников, принимают в расчет даже положение географических полюсов нашей планеты в момент наблюдения: полюсы не стоят на месте, они описывают замысловатые спирали в пределах квадрата со стороной двадцать шесть метров.

Чтобы учесть это и еще некоторые другие явления природы, прокладывая триангуляцию 1 класса, через каждые семьдесят километров измеряют не только углы между вершинами треугольника, но и проводят наблюдения звезд. Ими-то и был занят астроном-геодезист Иван Иванович Тишкин в те сентябрьские дни, когда на базе экспедиции в городе Зея получили тревожный прогноз погоды.

На следующий день Григорий Анисимович Федосеев вылетел к Тишкину на вертолете. Следовало, во-первых, посмотреть, как там вообще идут дела. Во-вторых, Федосеев и сам был опытным геодезистом и мог помочь в наблюдениях. В-третьих, ему хотелось хоть чем-нибудь ободрить этих людей — ведь он-то знал, насколько им сейчас трудно!

К сожалению, с утра над аэродромом висел туман, и вылетели только во второй половине дня. Сразу взяли курс на северо-восток, к синевшей вдали громаде Станового хребта. Тишкин работал на его самой высокой и совершенно оголенной вершине, которая так и называлась — Голец. Ни одно дерево не поднималось по ее крутым скалистым склонам.

Вверху было чистое, прозрачное небо. Ярко светило солнце. Внизу медленно проплывали таежные ущелья, распадки, озера, пятна недавних лесных пожаров, похожие на серо-черные заплаты. Местность выглядела равнинной, плоской, как стол, и только впереди высились горы. Но Григорий Анисимович знал: так кажется с вертолета. В этом краю горы всюду — суровые, одетые ржаво-зеленой осенней тайгой, и на их северных склонах уже местами лежит снег, багряный от красноватого сентябрьского солнца.

Наконец подлетели к Гольцу. Теперь лес был далеко внизу. Под вертолетом расстилались белые от свежевыпавшего неплотного снега и ягеля поля каменистых россыпей, скалистые стенки уступов, нагромождавшихся друг на друга.

Лагерь Тишкина отыскали по столбу дыма сигнального костра. Он находился почти у самой вершины, немного пониже ее уже заснеженных склонов.

Повисев над палаткой, вертолет скользнул вбок и осторожно опустился на покрытую мхом и лишайником каменистую россыпь.

Григорий Анисимович спрыгнул на землю и сразу же подхватил и прижал к груди метнувшуюся к нему девушку. Это была помощница астронома Аля.

— Как это вас угораздило сюда? — смеясь, спросила она.

— За вами, — ответил Григорий Анисимович. — Живо собирайтесь!.

Девушка отрицательно покачала головой:

— Нельзя… Нам бы еще одну ночку…

Подбежал и Иван Иванович Тишкин — высокий худощавый бородач.

— Айда в палатку, — сказал он, поздоровавшись. — Деликатесов у нас никаких нет, но чаем угостим отменным…

Вертолет улетел. Тишкин и Аля, очень оживленные, смеющиеся, привели Григория Анисимовича к своей палатке. Внутри ее было тепло, уютно, пол устилал слой свежего пухлого ягеля; на плоском камне, заменявшем стол, среди журналов наблюдений и таблиц стоял стакан с букетиком высокогорных фиолетовых лютиков.

Григорий Анисимович пошутил:

— Теперь понятно, почему вы застряли на этом пункте. Очень тут у вас хорошо…

— Еще бы, — в тон ему ответил Тишкин, — семнадцать суток уже сидим! Днем — прекрасная погода. Как только ночь, налетает туман…

То, что метеорологи из Благовещенска обещали холода, нисколько не удивило Тишкина и Алю. Минувшей ночью их палатку уже едва не занесло снегом.

Григорий Анисимович вынул из рюкзака угощение к чаю, положил рядом с букетиком лютиков.

— Небо чистое, — сказал он. — Может, сегодня закончите.

Тишкин махнул рукой:

— Все время так. Днем и солнце, и прекрасная видимость, и ни единого облачка… А ведь нам и нужна всего одна хорошая ночь!..

Когда солнце стало садиться, отправились на вершину Гольца. Метров сто пришлось пробираться по узкой тропинке, пробитой горными козами. Наконец оказались на самой макушке. Здесь возвышался тур — метровой высоты пирамидка, сложенная из схваченных цементом камней. Возле нее стояли укрытые брезентом ящики, по углам окованные железом. В них находились универсальный теодолит и хронометры.

Прошло еще немного времени, солнце скрылось, густые пятна теней, которые недавно лежали лишь в глубоких ущельях, раздвинулись, слились воедино, со всех сторон до самого горизонта обступили Голец. На востоке, в бездне прозрачного, как хрусталь, простора высыпали звезды. С каждой минутой их становилось больше, постепенно они начали усеивать и западную сторону небосклона, хотя там еще розовела заря.

Внизу, на седловине, послышался дробный стук. Это пронеслось по каменистой россыпи стадо снежных баранов. И, по странному совпадению, почти тотчас же на Голец налетел ветерок и обдал Григория Анисимовича, Тишкина и Алю ледяной пылью.

— Вот вам и первая ласточка, — сказал Тишкин.

Сняв брезент, они вынули из ящиков теодолит, установили его на туре, тут же поудобнее поставили хронометр, подключили аккумуляторы освещения.

Аля присела на один из ящиков, плотнее закуталась в полушубок, подняла повыше воротник, раскрыла журнал, взяла в руку остро оточенный карандаш.

— Начнем, пожалуй, — сказал Тишкин и прильнул к окуляру зрительной трубы.

И вновь снизу налетел легкий, но очень холодный, словно родниковая вода, ветерок…

Тишкин выискивал в ночном небе заранее намеченные с помощью специальных таблиц звезды и по хронометру, с точностью до десятых долей секунды, определял, в какой именно момент времени они появляются в поле зрения трубы инструмента. (На самом деле конечно звезды стоят неподвижно. Вращается наша планета.) Аля записывала цифры, которые он ей диктовал.

Эта работа требовала не только напряженнейшего внимания, но и очень умелого обращения с таким сложным и чутким прибором, как большой универсальный теодолит.

На каждую звезду следовало навести трубу инструмента несколько раз, выполнить, говоря языком геодезистов, необходимое число приемов и повторений. Если мешали облака или туман, наблюдения затягивались на много ночей. Так и получилось на этом пункте.

Тишкин и Аля работали, не прерываясь ни на минуту. Ветер тем временем усиливался, становился ледяным. Спасаясь от стужи, Аля пригнулась к земле как можно ниже, дышала на руки, в перерывах между отсчетами прятала их в рукава полушубка, в мохнатые варежки. Трудней было Тишкину. Он в полный рост стоял у тура, на самом пронизывающем сквозняке, прильнув глазом то к окуляру зрительной трубы, то к окуляру левого и правого микроскопов для отсчета делений, и легкими точными движениями ничем не защищенных от холода пальцев осторожно поворачивал микрометренные винты инструмента.

Снизу начал доноситься гул тайги. Теперь уже казалось, ветер налетал на Голец сразу со всех сторон, сталкивался над его вершиной и устремлялся вверх, в прозрачную, сверкающую от множества звезд темноту.

Очередной порыв этого ледяного ветра вдруг обдал их колючим снегом.

Григорий Анисимович удивленно поежился: откуда снег? В небе ни облачка!

Снежный залп повторился.

— Все! — крикнул Тишкин. — Аля! Идите скорее в палатку! Печку! Чай! Мы тоже придем!..

Григорий Анисимович понял: Тишкин настолько замерз, что его пальцы перестали чувствовать винты инструмента. Это и заставило его так неожиданно прервать работу.

Аля убежала вниз. Спрятав теодолит и хронометр в ящики, укрыв их брезентом, привалив камнями, Тишкин и Григорий Анисимович тоже пошли к палатке, с трудом преодолевая сопротивление ветра, который стал теперь особенно порывистым. Он едва не валил с ног. И при всем том воздух оставался совершенно прозрачным, звезды казались близкими-близкими, и их высыпало столько, словно все они, сколько их ни есть во Вселенной, собрались в эту ночь над Становым хребтом. За многие годы своих экспедиционных скитаний Григорий Анисимович ни разу еще не сталкивался с таким удивительным явлением природы.

Наконец они тоже забрались в палатку, изнутри хорошенько привалили камнями ее борта. И хотя снаружи по-прежнему раздавался вой ветра, а временами и грохот обвалов, тут, за брезентовыми стенками, быстро согрелись и отдохнули.

Тишкин после первой же кружки крепкого чая вопросительно взглянул на Григория Анисимовича:

— Вы очень устали?

— Я? — удивился Григорий Анисимович.

Тишкин продолжал:

— Давайте выложим возле тура каменную стенку. Пусть невысокую! Хоть сколько-нибудь отгородимся от ветра и попробуем наблюдать…

Григорий Анисимович взглянул на него с нескрываемым восхищением: так вот, оказывается, из-за чего Тишкин прервал работу! Вовсе не из-за того, что замерзли пальцы: инструмент вздрагивал под порывами ветра. Звезды «плясали» в трубе!

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо!.

Они решили, что Аля пока не пойдет с ними, а останется в палатке и будет поддерживать в печурке огонь.

Когда они выбрались наружу, ветер с яростью набросился на них. Он стал еще более резок и холоден, чем прежде, и мгновенно выдул из их одежды тепло. Колючие ледяные кристаллики стегали по лицу, по глазам.

Пригнувшись, цепляясь руками за выступы скал, поддерживая друг друга, они поднялись на вершину Гольца и, выбирая большие плоские камни, начали выкладывать возле тура защитный барьер.

Это была очень нелегкая работа, им казалось, что длилась она до бесконечности долго. Каждое движение требовало громадного физического усилия: против ветра — чтобы преодолеть его сопротивление, по ветру — чтобы устоять на ногах, не дать себя столкнуть вниз, к подножию Гольца.

Стенку они все же выложили. Невысокую, полукольцом охватывавшую тур. Полностью защитить от ветра она не могла, но ослабляла его самые злые порывы. Укрывшись за этим барьером, можно было даже не кричать во всю мочь, пересиливая рвущиеся в уши свист и рев, а сравнительно спокойно переговариваться.

Они вернулись в палатку, оттерли обмороженные на ветру щеки, выпили по кружке крепкого чая и снова, уже втроем, возвратились на вершину Гольца.

Холод и ветер стали еще злее, но когда части теодолита вынули из ящиков и воедино собрали и установили на туре, взглянув в окуляр зрительной трубы, Тишкин удовлетворенно показал большой палец — работать было можно.

Аля записывала, Григорий Анисимович помогал то ей, то Тишкину. Отсчеты следовали один за другим. Так прошли четверть часа, потом еще столько же…

Первой взмолилась Аля: окоченев от стужи, она уже не могла писать. Карандаш не слушался ее, вместо цифр получались каракули.

Григорий Анисимович взял в свои руки журнал, но тут и сам Тишкин, локтем заслоняя лицо от острых, как стекляшки, снежинок, сквозь вой ветра отрывисто проговорил, что больше «не чувствует инструмента».

Уложив хронометр и теодолит в ящики, они все трое побежали к палатке. Ветер налетел на них, грозя сбросить вниз, в пропасть, туда, где гудела растревоженная непогодой тайга.

Приблизившись к лагерю, они при свете звезд увидели, что палатки нет. Вместо нее на самом краю площадки, уже наполовину свесившись с уступа, белеет полотнище. Они сразу все поняли: ветер оборвал растяжки и завалил палатку набок. Еще немного — и все их имущество будет сброшено вниз!..

Когда палатку подняли, укрепили, затопили печурку и внутри брезентового домика стало теплеть, обессиленно опустившись на спальный мешок, Тишкин сказал:

— Часа на передышку, думаю, хватит. Отогреемся и — наверх… Всего два приема осталось, — добавил он, будто оправдываясь, укрылся с головой телогрейкой и произнес, ни к кому уже не обращаясь: — Посмотреть бы теперь «Лебединое озеро»…

Григорий Анисимович Федосеев, проработав почти тридцать лет в экспедициях на Дальнем Востоке, в Сибири, на Крайнем Севере, стал впоследствии известным писателем. Его романы и повести — «Мы идем по Восточному Саяну», «Смерть меня подождет», «В тисках Джугдыра», «Тропою испытаний», «Злой дух Ямбуя», «Последний костер» — широко известны в нашей стране и за рубежом. С талантом большого художника воспел он труд геодезистов, людей, смысл деятельности которых — создавать опорную сеть для будущей топографической карты.

В повести «Последний костер» он описал и эту ночь на вершине Станового хребта, где в героическом единоборстве столкнулись, в общем-то, самые обычные участники рядовой астрономо-геодезической экспедиции и ледяной ураганный ветер.

История картографирования нашей планеты полна удивительных подвигов. Во имя того, чтобы карта стала полнее, точнее отображала действительность, участники экспедиций порой не щадили собственной жизни.

Крупный исследователь Сибири Иван Дмитриевич Черский умер в 1892 году в те самые дни, когда возглавляемый им отряд спускался по течению реки Колымы, ведя ее съемку. Это был тогда совершенно неизученный край. «Я сделал распоряжение… — писал Иван Дмитриевич незадолго до смерти, — чтобы экспедиция не прерывалась даже в том случае, если наступят мои последние минуты». Образ Черского — один из самых светлых в истории русской географической науки.

Конечно, чаще всего геодезисты производят свои наблюдения при хорошей погоде. Обычная жизнь и работа.

Нередко можно увидеть представителей этой профессии на улицах города. Перепланировка кварталов, прокладка трамвайных путей, сооружение моста — все начинается одинаково: начинают отмерять расстояния и углы от уже известных нам пунктов опорной сети. И первое слово тут принадлежит именно геодезисту — рабочему, технику, инженеру.

ВЫСОТА

После того как геодезисты создадут в том районе, где снимается топографическая карта, опорную сеть, в какой-нибудь безоблачный летний день над этой местностью появляется самолет. Внешне он мало чем отличается от обычного самолета гражданской авиации, но внутри его вместо кресел для пассажиров установлен очень крупный фотоаппарат. Сквозь люк в фюзеляже он глядит своим объективом вниз и на пленку шириной почти в четверть метра фотографирует земную поверхность.

^{Аэрофотоаппарат.}

В состав экипажа аэрофотосъемочного самолета кроме командира корабля, второго пилота, борт-радиста и штурмана входит представитель еще одной специальности — инженер или техник, который управляет работой съемочной аппаратуры.

Над участком, который надо заснять, этот самолет начинает ходить влево и вправо на одной и той же скорости и высоте, пролетая над местностью так, чтобы каждый следующий маршрут располагался параллельно предшествующему.

И так — снова и снова.

От экипажа съемочного самолета требуется особое мастерство. Воздух подвижен. На высоте почти всегда ветер. Он пытается снести самолет в сторону, отбросить вверх или вниз. А ведь надо пройти точно над краем только что отснятой полосы, нисколько не снижаясь и не поднимаясь, — от этого фотографии местности будут получаться разномасштабными, могут образоваться разрывы между маршрутами.

^{Аэрофотосъемка местности.}

Если заканчивается шестидесятиметровый рулон фотопленки, специалист-аэросъемщик заменяет кассету. Он же следит за работой прибора, который в зависимости от высоты и скорости полета регулирует интервалы между экспозициями.

Очень важно полностью использовать для работы то время дня, когда над участком съемки нет даже самых незначительных облаков.

В 1948 году автору этой книги довелось участвовать в экспедиции на полуостров Таймыр. Там создавалась тогда топографическая карта масштаба 1 : 100 000.

Лето Крайнего Севера переменчиво. Туман, дождь, мгла, снегопад могут нагрянуть в любой день, и совершенно внезапно. Облака то появляются, то исчезают.

Прогноз хотя бы на несколько часов вперед — и то уже немалое достижение метеорологов, причем, конечно, сказать с абсолютной гарантией, нет ли хоть небольшого облачка над тем или иным участком горной тундры или болота где-то за сотни километров от аэродрома, вообще практически невозможно.

В том году самолеты аэросъемочных экспедиций по многу раз вылетали на каждый участок, чтобы наконец сделать снимок необходимого качества — без пятен облаков и пропусков между маршрутами.

Но в те же самые дни там, на Таймыре, работал и экипаж замечательного полярного летчика Михаила Николаевича Каминского. Несмотря на все капризы погоды, эти люди сумели отснять в пять раз большую площадь, чем полагалось по нормам.

Когда сделанные ими аэроснимки присылали в Игарку, на базу топографической экспедиции, их раскладывали на больших столах. Фотографии местности следовали одна за другой, как по ниточке. Это была работа высочайшего класса!

«…БЫТЬ ХУДОЖНИКОМ…»

А теперь давайте познакомимся с Олегом Григорьевичем Чистовским. Он коренной ленинградец, работает в одном из проектных институтов, ему пятьдесят лет. Он среднего роста, слегка коренаст, в его глазах светится огонек любопытства.

По профессии он топограф, и, значит, его главное рабочее место всегда под открытым небом, или, вернее, под огромным зонтом из светлой холстины. Вот и сейчас он стоит на окраине совхозного поселка, утопающего в зелени садов. Как и обычно во время работы, на нем сапоги, плащ, кепка. На боку — кожаная и уже глянцевая от времени туго набитая полевая сумка. Возле него, под зонтом, — трехногий складной столик, на крышке которого прикреплен фотоплан — аэроснимки, однако уже специальным образом перефотографированные, приведенные к масштабу создаваемой топографической карты.

На фотоплане кипрегель — подзорная труба, увеличивающая в тридцать–сорок раз. У этой трубы вместо подставки — линейка со скошенным краем. Кипрегель можнокуда угодно передвинуть, но всякий раз скошенный край линейки будет смотреть в ту же сторону, что и труба.

Чистовский наклонился к окуляру кипрегеля. Метрах в ста от этого места, у бровки оврага, стоял парнишка лет шестнадцати — рабочий топографической партии. Он держал дальномерную рейку — доску, раскрашенную черными и белыми прямоугольниками. На нее-то и смотрел Чистовский в трубу.

Но вот он оторвался от окуляра, махнул рукой своему помощнику: «Иди дальше!» — и начал было карандашом рисовать на фотоплане цепочку зубчиков, условным знаком обозначая овраг, как вдруг его карандаш замер.

Откуда-то сзади доносились свистки. Это определенно были взволнованные голоса ласточек — очень громкие и в то же время растерянно-жалобные.

Чистовский любил ласточек — стремительных и полезных птиц. В поселках они строят гнезда под карнизами домов, в таком месте, куда кошке не подобраться. Люди никогда не обидят ласточку. Что же там у них происходит?

Он взглянул в сторону оврага. Реечник не прошел еще и половины расстояния до края поля, где должен был теперь стать. Молодой парень, а ходит так неторопливо, словно при всяком шаге обдумывает, куда ставить то левую, то правую ногу. Боится оступиться на ровном месте? Что ж, бывают и такие характеры…

Птичьи голоса стали еще громче, настойчивей. Чистовский оглянулся на домики совхозного поселка. Так и есть: возле одного из них действительно суетятся ласточки. Они то налетают на него, то отдаляются, словно их что-то отпугивает и в то же время неудержимо притягивает.

Что же случилось? Подойти посмотреть? Обязательно! Однако — стоп. Рейка уже на краю поля.

Чистовский склонился к кипрегелю, повращал боковой винт, наводя на резкость. Дальномерные нити зрительной трубы отсекли на рейке два метра и тридцать семь сантиметров — значит, расстояние до того места, где стоит парень, двести тридцать семь метров. Не овраг, а овражище.

Он приложил к фотоплану измерительный циркуль, потом поднес его к масштабной шкале на линейке кипрегеля. За какой-нибудь год овраг продвинулся на девяносто пять с половиной метров! Вообще как быстро меняется местность! Аэросъемку сделали только прошлым летом, а в поселке уже не меньше десятка новых жилых домов, клуб, детская библиотека и магазин, которых на фотоплане нет. Снимать их — для топографа дополнительная работа, а все-таки снимаешь — и радуешься… Но порой и овраги тоже растут. Или бывает, что на фотоплане еще лес, а на местности — голые пни…

Он вдруг вспомнил Цуга Солтановича Агорждакова — реечника, с которым несколько лет назад работал в апшеронской степи^[1] возле Майкопа. Этому человеку было уже шестьдесят пять лет, а ходил он быстро, словно летал, и во всей его внешности проглядывало что-то орлиное: узкое коричневое лицо, сухощавый, подтянутый; на седой голове — невысокая баранья шапка…

Однажды там, в апшеронской степи, в жаркий майский день, Чистовский в трубу кипрегеля увидел на склонах отдаленных гор какие-то светлые пятна.

Он спросил:

— В горах еще снег?

Цуг Солтанович ответил с достоинством горца:

— Это, начальник, не снег. Это цветут сады.

— Сады? Кто же их посадил?

— У нас есть обычай: джигит до женитьбы должен привить на корень дикого дерева и вырастить десять груш или яблонь. В здешних лесах много садов. Это сады для всех… Ты знаешь, что по-русски означает — Мыекуопэ?

— Майкоп? — переспросил Чистовский. — Знаю. Столица Адыгейской автономной области.

— Его русские так называют. Мы говорим — Мыекуопэ… Это значит — устье долины яблок.

— А теперь джигиты тоже выращивают по десять фруктовых деревьев? — спросил Чистовский.

— У нас молодые не забывают обычаев отцов, — ответил Цуг Солтанович. — Будем ехать в Апшерон, покажу сады на месте лесов у дороги, посаженные в этом году…

Милый Цуг Солтанович! Человек мудрой и юной души…

Чистовский отметил карандашной точкой место на фотоплане, где только что стояла рейка, махнул парню, чтобы не возвращался, прислушался: от совхозных домов по-прежнему доносился тревожный свист ласточек.

На фотоплане реки, дороги, болота, поля, леса, улицы населенных пунктов и вообще все, что имеется на местности, изображается со всей фотографической точностью. Однако там нет никаких надписей, названий деревень, озер, урочищ; не указаны скорости течения, глубины бродов, породы деревьев в лесу…

Нет на фотоплане и горизонталей, изображающих рельеф.

Правда, их рисуют теперь главным образом в кабинетной тиши цехов камерального производства. Для этого созданы специальные приборы. Но все же неровности земной поверхности настолько разнообразны, что многие из них удается правильно показать на карте лишь после знакомства с ними на местности.

^{Аэроснимок и карта одной и той же местности.}

Придя на участок съемки, топограф прежде всего отыскивает заложенную геодезистами опорную точку — пункт триангуляции — и устанавливает над ней свой переносный трехногий столик с прикрепленным к нему фотопланом.

Затем он вынимает из ящика кипрегель. На фотоплане булавочными наколами, поточнее, уже заранее отмечены все пункты триангуляции. Приложив линейку кипрегеля к двум наколам, из которых один соответствует тому самому месту, где топограф в эту минуту находится, а другой — опорной точке, пирамида которой видна в зрительную трубу, он точно ориентирует фотоплан по сторонам света.

Теперь остается только посылать помощника с дальномерной рейкой то на перегиб склона, то к его подошве, то к повороту дороги или к углу дома, если они появились уже после аэросъемки. Кипрегель снабжен специальным оптическим устройством. Оно не только определяет расстояния, но и автоматически вычисляет, на сколько метров и дециметров выше или ниже то место, где рабочий поставил рейку.

Кроме того, топограф расспрашивает окрестных жителей о названиях ручьев, озер, урочищ… Собирает он и всякие другие сведения и по всем этим данным прямо тут же, в поле, на месте проверяя каждый свой штрих, карандашом дорисовывает фотоплан, а вечером, придя домой, вычерчивает его разноцветной тушью: реки, озера, болота — зеленым; элементы рельефа — коричневым; надписи, строения, дороги, электролинии, контуры лесов, лугов, пашни — черным…

Этот чертеж потом увозят в город в цеха камеральной обработки. Там с него специальным составом смывают фотоизображение, а все условные знаки, вычерченные топографом, остаются, и это уже настоящая топографическая карта, но существующая пока лишь в единственном экземпляре.

Ее перечертят, стараясь, чтобы каждая точка, линия, кружок были четкими, сочными, и отправят на картографическую фабрику.

Однако вернемся к нашему рассказу об одном рабочем дне топографа Олега Григорьевича Чистовского.

Убедившись, что ласточки не утихают, Чистовский подбежал к дому, возле которого они так беспокойно летали.

Как он и предполагал, суета происходила вокруг гнезда, прилепившегося под карнизом, у крыши. Две ласточки, видимо хозяйки гнезда, вцепившись в него коготками, быстро заделывали комочками глины входное отверстие.

Эти комочки им подносили другие ласточки.

Такого Чистовский еще никогда не видел, хотя птицами очень интересовался и не раз благополучно выкармливал птенцов, выпавших из гнезда, что, как известно, удается не всем.

Работа шла быстро. Отверстие уменьшалось на глазах. «Отваливается гнездо? — подумал Чистовский. — Надо им скорее помочь».

Он начал было искать возле дома какую-либо дощечку, чтобы палочкой пристроить ее под гнездом, как вдруг увидел, что в свежем слое сырой глины кто-то изнутри пробил дырочку.

Ласточки немедленно ее замазали.

Через несколько мгновений снова появилась крохотная дырочка.

Но и ее тут же заткнули.

Так повторялось несколько раз. Наконец слой глины стал настолько прочным, что тому, кто сидел внутри гнезда, пробить его уже не удавалось, однако ласточки и после этого все продолжали свое непонятное дело.

Было похоже, что они там кого-то замуровали. Тоже ласточку? Может, так у них принято в каких-то особенных случаях, и только ученые-орнитологи пока еще не знают об этом?

Ласточки закончили работу и одна за другой стремительно унеслись в вышину. Последними улетели хозяйки гнезда.

Чистовский разыскал возле одного из домов лестницу, подставил к стене, сбоку расковырял гнездо. Воробей! В гнезде оказался воробей! Он выглядел жалким и лежал на ладони не открывая глаз и только подергивая ножками.

Чистовский осторожно положил его на траву. Эх ты, бедняга! Попал в переплет.

Полежав, воробей открыл глаза, поднялся на лапки, пошатываясь, постоял на них, взъерошил перышки, чирикнул: «Чив! Чив!» — и взлетел на дерево.

Чистовский покачал ему вслед головой: «Занял чужую квартиру… Будешь знать». Он обернулся в сторону треноги с кипрегелем: реечник уже возвратился и с интересом всматривался в фотоплан. Странный парень! Ходить любит не очень, а к топографии тянется. Но как же одно без другого?

«Этот случай непременно надо записать в дневнике, — подумал он о недавнем птичьем переполохе. — Такое редко увидишь… Очень редко…»

Олег Григорьевич Чистовский вел съемки на Памире и в Казахстане, в Туркмении и на Кавказе, на Кубани и в Заполярье. На планшетах старинных русских городов Орла, Ульяновска, Каргополя, Белозерска, Малоархангельска тоже стоит его подпись. Он работает топографом уже более тридцати лет.

Это много. Неизбежны разлуки с семьей, лишения экспедиционной жизни. Быть пионером, то есть первым приходить в тундру, в пустыню, в тайгу, всегда нелегко. Потом, когда уже будут созданы карты, нагрянут строители, проложат дороги, пророют каналы, возведут города, посадят сады. Но к этому времени геодезист, топограф вновь уйдут в другие далекие края.

В такой жизни есть великое счастье. Пришел ты — и, значит, вскоре преобразится весь этот край.

Но есть в жизни геодезиста и топографа еще и другая радость — радость общения с природой. С той первозданной природой, которая не затронута человеком: миром непуганых птиц и зверей, редких растений. И с той природой, что уже человеку подвластна. Ведь он теперь настолько могуч, что в природе для него нет больше врагов. Есть только младшие братья.

Один из замечательных русских топографов и геодезистов Василий Васильевич Витковский говорил, обращаясь к слушателям Петроградского военно-топографического училища: «В природе нет вещей, недостойных внимания. Неизвестное животное, растение, минерал, густой туман, необычная заря, падающие звезды, северное сияние, нравы и обычаи жителей — все это, будучи привезено или описано, может оказаться очень важно и внесет новые данные в общую сокровищницу науки. Книга природы открыта всем и каждому, умейте читать эту книгу».

Однако у этой профессии имеется и другая особенность.

Как ни огромна наша планета, нет на ней двух одинаковых лощин, рек, гор, дорог, городов. Топограф на каждом шагу встречается с новым, и потому его работа не терпит шаблона. Уже знакомый нам В. В. Витковский писал три четверти века назад:

«…Топограф не может равнодушно смотреть на местность. Как художник-пейзажист, увидя привлекательный ландшафт, набрасывает его в свой альбом, так и топограф, встретив причудливое сочетание хребтов и лощин, спешит изобразить его в плане. Чем сложней рельеф места, тем большее наслаждение доставит его верное изображение. Топограф забывает свою усталость и все житейские невзгоды и предается съемке с юношеским увлечением».

В наши дни и геодезия и топография конечно во многом иные, чем во времена Витковского.

Изменились приборы и инструменты, другие теперь приемы работы. На помощь картографам пришли не только самолеты и вертолеты, но также искусственные спутники Земли и космические орбитальные станции. Обо всем этом мы еще будем говорить в нашей книге. Однако никогда не устареют такие слова В. В. Витковского:

«Съемка не должна быть делом ремесленника. Нужно быть художником, до самозабвения любящим свое искусство и всецело ему преданным».

Быть художником!

Видимо, потому-то, так же как и Григорий Анисимович Федосеев, Олег Григорьевич Чистовский тоже написал несколько книг: «Записки топографа», «Тайна вершины Мискен», «В стране великих гор», «Мечта Роза Мамета», «Своими глазами», «Когда шагаешь по земле».

Но и став членом Союза писателей СССР, он каждый год уезжает в поле и снова и снова — у теодолита, у нивелира, с кипрегелем; склонившись над фотопланом либо над белой шероховатой поверхностью оклеенного ватманом топографического планшета, — переживает необыкновенную радость человека, профессия которого — создавать карту. Навсегда запечатлевать на листе бумаги все, что появилось на поверхности нашей планеты в результате деятельности природы и человека.

ЦЕНА ЦВЕТА

Карты, с которыми каждый имеет дело в школе, дома, в институте, в техникуме, встречаются на страницах газет и журналов, в книгах — это в основном карты средних и мелких масштабов. На местности, как мы уже знаем, их не снимают, а составляют по крупномасштабным, широко используя также различные описания, труды ученых, статистические таблицы. Составление — очень непростая работа.

И дело не только в том, что на меньшей площади всего лишь одного листа бумаги невозможно уместить то же, что прежде содержалось, скажем, на десяти.

Вот три самых, пожалуй, несложных примера.

В некоторых центральных районах СССР так много городов и сел, что все их показать на мелкомасштабной карте нельзя: условные знаки сольются в сплошное пятно. Как быть?

Решение, вроде бы, не так уж и трудно принять: начиная составление такой карты, заранее условимся не показывать небольшие поселки. Ну, допустим, те, в которых проживает менее тысячи человек.

Однако во многих других местностях — например, на Крайнем Севере и на Дальнем Востоке — даже довольно крупные административные и экономические центры порой насчитывают всего лишь несколько сотен жителей. Если поселения подобных размеров не обозначать на карте, она будет создавать впечатление, что значительная часть территории нашей страны попросту необитаема. А ведь это неверно. Карта станет вводить в заблуждение.

Нужно отбирать, или, говоря языком картографов, проводить генерализацию, обобщение. Но как? По каким правилам?..

Это относится не только к поселкам.

^{На карте масштаба «в одном сантиметре десять километров» ни за что не показать то же самое, что и на карте масштаба «в одном сантиметре пятьсот метров».}

В пустынях и в засушливых районах каждый ручей, родник, колодец, озеро имеют жизненно важное значение. В таких местах сходятся дороги. Сюда протоптали тропы дикие животные.

В то же время на севере Советского Союза есть местности, где озера и реки занимают почти половину территории.

И опять перед составителем карты возникает проблема генерализации. Но как вести отбор?

Если показать в пустынях все ручьи и озера, а на севере — только некоторые, географически разные районы на карте будут выглядеть схожими, создавая искаженное представление о том, насколько обеспечены водой жители различных местностей нашей страны.

Еще один пример.

Все знают озеро Балхаш. Оно находится на юге Казахстана и тянется с запада на восток пятьсот километров. И вот на любой карте даже мелкого масштаба в средней части этого озера можно увидеть длинный и узкий полуостров. Он отходит от его южного берега, изгибаясь, как вопросительный знак, и почти перегораживает Балхаш. Это полуостров Сарыисек. Он настолько узок, что на мелкомасштабных картах приходится искусственно утолщать его изображение, показывать его более широким, чем он есть на самом деле. За что же Сарыисеку такая честь?

Если его опустить, станет непонятна одна особенность озера: почему его восточная половина имеет соленую воду, а западная — пресную.

Почти перегородив собой Балхаш, Сарыисек как раз и устанавливает эту границу.

Подобные примеры можно умножить. Разве просто, например, проводить генерализацию дорог? Оставлять только самые главные? По которым ездят больше всего? Но для одной местности — это лишь бетонные автострады, для другой — шоссе или грунтовые. Но и там, где проложено очень много автострад, нельзя ограничиваться ими: человек, изучающий карту, может решить, что в этих районах страны никаких других дорог нет.

Не менее сложно осуществлять и генерализацию элементов рельефа, изгибов морских берегов, русел рек, лесных опушек…

Составитель карты каждый раз глубоко изучает природные особенности местности, ее историю. Ему нужны географическое образование, опыт. Он должен точно знать, кто будет пользоваться картой: школьник или пилот, моряк или учитель; ответы на какие вопросы они будут на ней искать.

Как правило, карты печатают в несколько красок. Цвет не только украшает и оживляет изображение, но и помогает нам лучше его понять. Все мы с детства привыкаем к голубизне морей, синеве рек, зелени низменностей, к коричневой окраске высоких гор, голубовато-белой — ледников и снежных вершин. Но ведь все это — цвета географической карты!

Они выбраны не случайно. Большинство низменностей земного шара действительно заняты зеленеющими лесами, лугами, кустарниками. Склоны высоких гор, как правило, обнажены. Их скалы и осыпи до кофейной черноты выжжены солнцем. Ледники и вечные снега покрывают вершины бело-голубыми шапками.

Однако наглядность — это еще не все. Цвет позволяет насыщать карту значительно бóльшим содержанием, в то же время не усложняя ее восприятия.

Предположим, надо одновременно показать и действующие гидроэлектрические станции, и те, которые еще только строятся. Можно придумать два разных условных знака. А можно взять один и тот же, но печатать его разным цветом, обозначая, например, построенные станции голубым, строящиеся — красным. Такая карта будет понятней.

Кроме того, благодаря своей красочности, карта всегда чем-то похожа на картину и потому воздействует еще и эмоционально.

Умелый подбор голубовато-серых тонов на карте южнополярного материка Антарктиды, без сомнения, говорит не только об огромной толще льда, покрывающей этот континент, но и о необыкновенной суровости его климата — об ураганных ветрах, о вьюгах, о долгой темной зиме…

Стремясь к необходимому эффекту, составители иногда пользуются десятками красок, и все это многоцветье нужно потом на картографической фабрике размножить в тысячах, а порой в сотнях тысяч и даже в миллионах копий.

На фабрике тщательно перечерченный первый экземпляр карты — его называют издательским оригиналом — приносят в цех, где стоит очень большой фотоаппарат, и несколько раз переснимают таким образом, чтобы на одном негативе оказалось лишь то, что было вычерчено черной тушью, на другом — зеленой, на третьем — желтой, на четвертом — коричневой, на пятом — синей.

Все линии, пятна, точки, цифры, надписи выглядят на этих негативах одинаково прозрачными, четкими и на густом темном фоне.

Потом берут хорошо промытый и протертый тонкий лист алюминия, поливают особым раствором и накладывают на него, например, негатив, на котором прозрачные линии соответствуют тому, что на издательском оригинале вычерчено зеленой тушью, и подставляют под очень яркую лампу.

В незатемненных местах свет свободно проходит до пластины и так действует на раствор, что, если потом пластину потереть краской, она только в этих местах и прилипнет.

Алюминиевую пластину устанавливают в печатную машину и пускают ее в ход. Соприкасаясь с листами бумаги, она оставляет на них зеленые оттиски.

Точно так же поступают с негативами для черного цвета, коричневого, синего. Лист бумаги пополняется все новыми оттисками.

Важно, чтобы краски ложились ровно, не сдвигаясь, не накладываясь друг на друга.

Очень многое тут конечно зависит от искусства мастеров-печатников. От их умения работать точно и быстро.

ЧАСТЬ III. СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ИСТОРИЯ

САМЫЕ-САМЫЕ ДРЕВНИЕ

Это было очень и очень давно — многие тысячи лет прошли уже с той поры.

В темной глубокой пещере горит костер. Языки пламени отбрасывают на стены тени теснящихся к огню людей, одетых в звериные шкуры. Зима — холодное, трудное время. Порывы ветра заносят в пещеру снег. Люди голодны.

Правда, один из них знает место, где лежит убитый на охоте мамонт. Это была легкая добыча! Зверь завяз в болоте, провалившись сквозь тонкую промерзшую корку, выбился из сил. И тогда охотники копьями добили его.

Их было только четверо, и всю тушу они не могли унести. Взяли с собой несколько больших кусков мяса да обломок бивня, чтобы выделывать из него наконечники копий. На обратном пути пришлось отбиваться от стаи волков. Трое охотников погибли, и лишь один, израненный, обессиленный, возвратился в пещеру.

Он показал сородичам обломок бивня, пытался, как мог, объяснить, где лежит добыча. Те ходили, пробовали отыскать. Снег скрыл следы — вернулись ни с чем. Решили ждать, когда к раненому охотнику вернутся силы и он сможет указать дорогу. А ему все хуже и хуже…

Мы уже кое-что знаем об этих наших далеких предках. Их духовный мир был еще не очень сложен. Но все же они умели объясняться друг с другом посредством слов, вместе охотились, умели поддерживать огонь, изготовляли каменные и костяные орудия. Из кожи и меха они шили одежду, лепили из глины, кремневыми ножами вырезали из кости фигурки животных, украшали рисунками стены пещер. Многие из этих фигурок и рисунков дошли до нас и поражают высокой художественностью.

Раненый охотник попытался встать, цепляясь руками за выступы стены. Ноги его подкосились, он упал и долго лежал на спине. В костер подбросили хвороста. Огонь осветил пещеру, и на ее своде выступило изображение: олени, разбегающиеся в разные стороны. Охотник вгляделся в него. Еще совсем недавно он, полный сил, незаметно подкрался к оленьему стаду и поразил копьем вожака — огромного оленя с раскидистыми рогами. В тот день в пещере устроили пиршество, и в память об этой охоте он выбил острием каменного топора рисунок — как разбегались олени, как он догнал их, как метнул копье.

^{Олени веером разбегаются в разные стороны. Подлинный рисунок на потолке грота кургана Каменная Могила, Мелитопольского района Днепропетровской области.}

Его бессильно вытянутая рука нащупала в золе, устилавшей пол пещеры, острый кремневый осколок. Он приподнялся, дотянулся до ближайшей стены и начал царапать мягкую песчаниковую плиту, чтобы изобразить теперь их недавнюю охоту на мамонта.

Вот они вчетвером вышли из пещеры, по стволу вывороченного бурей дерева перебрались через горный поток, перевалили гряду скалистых холмов. Потом на их пути оказалось озеро. Возле него, низко пригнув к земле рогатые головы, паслись мохнатые мускусные быки. Охотники попытались подкрасться, но те вовремя заметили опасность. Догнать их не удалось.

И вот тогда, сразу за озером, едва только миновали темный высокий лес и вышли к большому болоту, они увидели рыже-бурое гигантское животное с торчащими вверх полукольцами бивней. Мамонт!

Это он, самый опытный охотник из всех, первый понял, что добыча от них не уйдет. С копьями наперевес они побежали по болоту. Их-то его скованная морозом поверхность прекрасно выдерживала!..

Он вспоминал подробности охоты, и, следуя мысли, кремневый осколок рисовал на мягком камне: кружок — выход из пещеры; от него тянутся черточки — след от ноги человека, идущего по первому снегу; черточки пересекли извилистую линию (так он изобразил горный поток); обогнули овал озера, возле которого паслись мускусные быки…

Затем он прочертил несколько вертикальных полосок — густой темный лес — и подле него — бугор с торчащими вверх завитками бивней. Мамонт!

Увлеченный своей нелегкой работой, охотник не замечал, что все обитатели пещеры давно уже следят за кремневым осколком в его руке.

Едва он изобразил, как фигурки людей с копьями бросаются к мамонту, все мужчины-охотники, которые только были в пещере, вскочили на ноги. Они знали теперь, где находится добыча!

Было это в конце ледникового периода, многие тысячи лет назад…

Свои первые карты люди чертили палочками и острыми обломками кремня и кости на песке, на снегу, на мягких плоских камнях.

Материал это очень непрочный, и до наших дней такие изображения не дошли. Иногда на стенах пещер, на ровных участках поверхности скал мы встречаем рисунки, отдаленно похожие на карты, но что это на самом деле, окончательно установить археологам пока еще не удается.

И все-таки мы можем утверждать, что доисторический человек знал о карте или, если говорить точнее, об упрощенных картографических изображениях и часто ими пользовался.

Многие народы Крайнего Севера, Африки, Южной и Северной Америк, Австралии позже других приобщились к современной культуре. Но какими бы первобытными ни были эти люди, ученые-этнографы всегда находили у них карты — вырубленные на камне, процарапанные острым обломком кости на древесной коре, построенные из палочек и раковин (например, у жителей Океании), вырезанные из дерева в виде рельефных фигур (такие карты делали гренландские эскимосы).

^{«Релъефные» карты гренландских эскимосов.}

^{Чукотская карта на коже. Она не очень стара: ей, вероятно, всего лишь лет сто.}

Первые европейцы, прибывшие на Гавайские острова, обнаружили, что местные мореходы, отправляясь в плавание, берут с собой тыквы с каким-то замысловатым рисунком на кожуре. Оказалось, что это хотя и примитивные, но довольно правильные карты островов, созданные, как утверждают некоторые ученые, даже с учетом шарообразности нашей Земли.

Все это позволяет сказать: у древних людей карты были. Однако имеются и более прямые свидетельства.

В 1897 году на Северном Кавказе при раскопке кургана около города Майкопа археологи нашли серебряную вазу. Она пролежала в земле около пяти тысяч лет, почернела, но прекрасно сохранилась. Рисунок на ней представляет собой изображение рек, текущих с Кавказских гор, — изображение, очень типичное для примитивных карт.

Эта ваза хранится в Золотых кладовых Ленинградского Государственного Эрмитажа.

^{Изображение на Майкопской вазе. Один из древнейших картографических памятников. Хранится в Ленинграде, в Золотых кладовых Государственного Эрмитажа.}

-

КАК ДОБЫВАЛИ ЗОЛОТО 8800 ЛЕТ НАЗАД?

Земля, думали древние вавилоняне, — круглый остров. Твердый купол отделяет нижние воды, обтекающие остров с боков, от верхних, заполняющих все пространство над куполом, в котором есть ворота для солнца. Через одни оно входит утром, в другие скрывается вечером и ночью движется под землей.

Но, может, они думали вовсе не так?

Вот перед нами вавилонская карта «Земли и семи островов». Изготовили ее примерно две с половиной тысячи лет назад, еще в V веке до нашей эры.

^{Ученые сделали попытку восстановить вавилонскую карту V века до нашей эры. Здесь приводится фотография карты и схема ее реконструкции.}

В центре круглой и плоской, как лепешка, Земли, окруженной океаном (Горькая Река), расположен Вавилон, рассказывает эта карта. С севера, с гор, к болотам течет Евфрат. Слева и справа от него внутри кружков и овалов написаны названия стран и городов. Вокруг этого основного острова расположены еще семь, и все их сверху охватывает прозрачный, омываемый небесным океаном твердый купол.

В надписи над картой разные правители Вавилона похваляются тем, что господствуют над «четырьмя пространствами» от Элама (страна в юго-западном углу Иранского плоскогорья) на север до Ассирии и на запад до Сирии.

Эта карта сделана из глины, обоженной затем в печи. Такому материалу уже не страшны ни вода, ни огонь. Потому-то она хотя и не полностью, несколько обитая по краям, но все же дошла до наших дней, как и другая, подобная ей карта, которой четыре с половиной тысячи лет!

Карта «Земли и семи островов» — ценный исторический памятник. Благодаря ей мы можем яснее представить себе географические пределы того мира, который был известен правителям, ученым и купцам одного из древнейших государств планеты.

В VII веке до нашей эры по приказу фараона Нехо финикийцы, жители восточного Средиземноморья, чьи города в ту пору находились в зависимости от египтян, построили на берегу Красного моря суда и отправились в долгое путешествие на юг.

Оно длилось три года. Когда кончались запасы пищи, мореплаватели приставали к берегу, сеяли ячмень, пшеницу, терпеливо ждали, пока созреет урожай, запасались зерном и отправлялись дальше. Так они обошли вокруг всей Африки — Ливии, как ее называли в древности.

Спустя два века знаменитый историк Геродот писал об этом путешествии:

«Рассказывают также, чему я не верю, а другой кто-нибудь может быть и поверит, что во время плаванья кругом Ливии финикяне имели солнце с правой стороны».

Это значит: на каком-то отрезке пути и утром, во время восхода, и в полдень, и вечером, уже опускаясь за горизонт, солнце всегда находилось справа от мореплавателей. А ведь так бывает лишь в одном случае: когда суда, идя с востока на запад, огибают Африку у мыса Игольный.

Недоумение Геродота еще раз убеждает нас в том, что финикийцы и в самом деле более чем на две тысячи лет опередили португальца Васко да Гама, первыми обогнув Африку с юга.

Совершая подобные путешествия, начальники экспедиций и капитаны судов едва ли обходились без карт, хотя бы и схематичных. Они не дошли до нас, но, конечно же, были.

Древние жители Египта, как известно, писали не буквами, а рисунками — иероглифами. Каждый иероглиф соответствовал определенному звуку речи, слогу или даже целому слову. И вот рисунок, обозначавший слово «ном» — область, часть территории государства, — представляет собой квадратик, пересеченный изображением реки с ответвляющимися от нее оросительными каналами. Самый настоящий участочек карты стал иероглифом!

Ученые-египтологи установили, что этот значок — один из древнейших. Следовательно, и карты появились в долине Нила очень давно, и если не сохранились до наших дней, то лишь оттого, что их вычерчивали на папирусе, то есть на материале, который не переносит сырости — расслаивается и истлевает.

Одну древнеегипетскую карту ученым все же посчастливилось обнаружить. Ей более трех тысяч трехсот лет. Она относится к XIV веку до нашей эры и показывает золотые рудники в Верхнем Египте. На ней изображены рудоносные горы, бассейн для промывки золота, жилища рабочих, обширный храм, где хранился добытый металл.

^{Карта золотых рудников Верхнего Египта.}

О том, на какой высоте находилось горное искусство в Древнем Египте, в первую очередь рассказала ученым наших дней эта карта.

Как жаль, что она единственная…

НА ЧТО ДОЛЖЕН ПОЛАГАТЬСЯ ГЕОГРАФ?

Всего от древних времен сохранилось лишь около десятка планов и карт. А ведь их наверняка было немало не только в Вавилонии и в Египте, но и в других странах.

«Анаксимандр, ученик Фалеса, — читаем мы в записях греческого ученого Агафемера, жившего в III веке нашей эры, — первый дерзнул начертить на доске Землю, а после него Гекатей Милетский, многостранствующий муж, выполнил то же самое так, что его работа вызвала всеобщее удивление».

«Доска», о которой говорит Агафемер, как выясняется в дальнейшем из этой же рукописи, была, между прочим, медная!

Анаксимандр жил в VI, а Гекатей — в V веке до нашей эры.

В Греции тогда карты вовсе не являлись редкостью. Геродот в своих сочинениях говорит о множестве известных ему «обходов Земли» — географических описаний, к которым нередко прилагались и различные чертежи; но имеется и более поразительное свидетельство.

В 423 году до нашей эры в Афинах на ежегодном празднике Великих Дионисиев была представлена комедия знаменитого древнегреческого драматурга Аристофана «Облака». И вот в этом спектакле, который, как и обычно, исполнялся под открытым небом, при стечении тысячной толпы зрителей различных сословий, была такая сцена.

Главный герой комедии житель Афин Стрепсиад приходит к философу Сократу и видит в помещении для занятий непонятные ему предметы. Между ним и одним из учеников Сократа происходит следующий разговор:

«Стрепсиад.…Это что ж, скажи?

Ученик. Вот это — астрономия.

Стрепсиад. А это, здесь?

Ученик. А это — геометрия.

Стрепсиад. К чему она?

Ученик. Чтобы мерить землю.

Стрепсиад. Понял я. Надельную?

Ученик. Ничуть. Всю землю.

Стрепсиад. Очень хорошо, дружок! Народная наука и полезная.

Ученик. А здесь — изображенье всей Вселенной. Вот Афины. Видишь?.. А дальше, будь уверен, это Аттика…

Стрепсиад. Киканна где ж, село мое родное?

Ученик. Там, позади. А вот — Эвбея. Видишь ты, как вытянулась, узкая и длинная…»

Каждая фраза этого диалога и то, что он раздавался на общенародном празднестве, ярчайшим образом подтверждают: в Древней Греции карта и науки, помогавшие ее создавать, пользовались широкой известностью. Иначе такую сцену в комедии, предназначенной для общенародного празднества, просто никто бы не понял.

Многие уже знали тогда и то, что Земля — шар. К этой мысли ученые приходили по-разному. Одни — как, например, последователи Пифагора — просто считали, что наша планета должна быть «совершенной» фигурой. А «совершенная» фигура — шар. Следовательно, Земля и имеет такую форму.

Другие, как Аристотель (он жил с 384-го по 322 год до нашей эры), Дикеарх (326–266 годы до нашей эры) или же Эратосфен из Кирены (276–194 годы до нашей эры), пришли к этой мысли, следя за тем, как, уплывая в море, корабль словно куда-то проваливается. Круглая тень Земли на Луне при затмениях говорила этим ученым о том же. В своих рассуждениях они в какой-то мере уже исходили из действительных наблюдений над природой, пытались объяснить ее явления. Для того времени это был непривычный путь познания. Потому-то многих из них обвиняли в безбожии.

Бежал из Афин, обвиненный в безбожии, Анаксагор, бежал Аристотель, бежал Аристарх — «Коперник древности». Его современник, величайший греческий математик и механик Архимед, писал о нем в труде «Исчисление песчинок»:

«Он полагает… что Земля движется по окружности около Солнца, находящегося в ее центре».

В 220 году до нашей эры Эратосфен, выдающийся математик, астроном, географ, знаток музыки и поэт, решил определить размеры земного шара и прекрасно справился с этой задачей.

Он жил в ту пору в египетском городе Александрия и знал, что в другом египетском городе — Сиене — в день летнего солнцестояния, то есть 22 июня, солнце освещает дно самых глубоких колодцев. Это означало: его лучи падают на землю отвесно, под углом 90 градусов.

Знал он также и то, что дорога из Александрии в Сиену идет все время на юг и на юг, — следовательно, эти города лежат на одном меридиане.

Проводники купеческих караванов сообщили Эратосфену расстояние от одного города до другого.

В день 22 июня, в полдень, он измерил угол падения солнечных лучей в Александрии. Этого было достаточно. Простейшие вычисления принесли результат — окружность Земли оказалась равна 252 тысячам стадиев. Если перевести эту величину в привычные нам меры (один стадий Эратосфена — 157 метров 70 сантиметров), получится 39 740 километров. Ошибка составляет менее трехсот километров! В течение многих и многих веков никто из ученых не получал более точного результата.

Он же впервые нанес на карту взаимно перпендикулярные линии — прообраз изображения меридианов и параллелей в цилиндрической проекции. Он-то и назвал новую науку о странах и картах географией.

Древние вавилоняне знали всего лишь «четыре пространства» — от Элама до Ассирии и на запад до Сирии. Эратосфену уже была известна территория от Геркулесовых столбов (Гибралтарский пролив) на западе до острова Тапробаны (Шри Ланка) на востоке; от легендарной страны полуночного солнца Фуле (Заполярье) на севере до истоков Нила на юге.

Больше того!

«Если б обширность Атлантического моря, — утверждал он, — не препятствовала нам, то можно было бы переплыть из Иберии в Индию по одному и тому же параллельному кругу».

Иберией в те времена называли Испанию, и не это ли плавание впоследствии совершил Колумб?

Эратосфен был великий ученый. Умер он восьмидесяти двух лет в полной нищете, полуослепший. В ту эпоху человечество лишь начинало овладевать настоящим знанием. Люди, подобные Эратосфену, редко встречали тогда поддержку правителей государств.

Постепенно все больших успехов добивались ученые в астрономии и математике. Купцы в поисках янтаря, олова, пряностей, шелка разъезжали по всему свету, проникая даже в самые отдаленные страны. Раздвигались границы уже известного мира. Из красочных фантастических рассказов о чудесах неведомых стран античная география постепенно превращалась в подлинную науку.

Виднейший греческий ученый Страбон (63 год до нашей эры–24 год нашей эры) писал в своем главном труде «География в 17-ти книгах»:

«Польза от географии многообразна: она применима не только для деятельности государственных людей или властителей, но и для науки о небесных явлениях, о явлениях на земле и на море, о животных, растениях, плодах и о всем прочем, что можно встретить в разных странах… Ведь государи могут лучше управлять каждой отдельной страной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы… Охотник будет более удачлив на охоте, зная особенности и величину лесного пространства. Равным образом только тот, кто знаком с местностью, может успешно устроить лагерь, засаду или будет проводником. Польза географии еще более очевидна в великих предприятиях, поскольку и награда за победы, и расплата за поражения, которые являются результатом знания или невежества, еще более велики».

«Великими предприятиями» называли во времена Страбона военные походы. Однако разве не так же, в общем, и мы говорим теперь о значении географии?

В этом труде излагается, как изготовлять глобусы и карты, как строить равнопромежуточную цилиндрическую проекцию, подробно перечисляется, что следует наносить на карту. В этом списке — моря, заливы, проливы, перешейки, полуострова, острова, мысы, реки, горы, города…

Говорит Страбон и о самых главных принципах изучения лика нашей планеты:

«Необходимо, чтобы географ полагался в том, что имеет для него значение основного начала, на геометров, измеривших всю Землю, а эти последние должны опираться на измерения астрономов, которые в свою очередь должны полагаться на физиков».

Карта должна создаваться по результатам измерения на местности, утверждал Страбон. Так же считаем теперь и мы.

К сожалению, ни одной карты, составленной Гекатеем Милетским, Эратосфеном или Страбоном, до нас не дошло.

ВЕЛИЧАЙШИЙ КАРТОГРАФ ДРЕВНОСТИ

Величайший астроном и картограф античного мира Клавдий Птолемей жил от 90-го до 168 года нашей эры в египетском городе Александрия.

Главную цель географии он видел в создании карт.

«География, — утверждал он, — есть линейное изображение всей ныне известной части Земли со всем тем, что к ней относится. Она дает нам возможность обозреть всю Землю в одной картине, подобно тому, как мы можем непосредственно обозревать все небо с его созвездиями в его вращении над нашей головой».

Птолемей написал много книг. Среди них есть и очень подробное руководство по картографии. Оно состоит из восьми частей и называется «География». В нем не только описано, как изготовлять карты, что на них показывать, но и перечислено около восьми тысяч городов, морей, заливов, проливов, островов, мысов, рек, гор, возвышенностей, причем для нескольких сот из них даже приведены географические координаты — широта и долгота. Это очень важно. По таким данным могут быть построены карты, уже действительно основанные на измерениях.

К своему труду Птолемей приложил двадцать семь карт.

Он кое в чем ошибался. Так, он не был согласен с Эратосфеном и считал, что наша планета гораздо меньших размеров. К тому же он считал, что Средиземное море дальше протянулось с запада на восток.

Ныне многие исследователи полагают, что именно эти ошибки величайшего картографа античности впоследствии укрепили Христофора Колумба во мнении, будто путь из Испании в Индию через Атлантический океан не может быть очень долгим.

Неверным является и утверждение Птолемея, что в задачу географии входит только «линейное изображение всей известной части Земли». В наши дни этим занимается лишь одна из географических наук — картография.

Но тем не менее заслуги Птолемея огромны. Он развил дальше мысли своих предшественников и на много столетий вперед предвосхитил основные направления, по которым стала развиваться целая отрасль знания.

Составленные им карты до нас, к сожалению, не дошли.

Знаменитая Александрийская библиотека, где среди семисот тысяч различных рукописей хранились и труды этого ученого, в 273 году сильно пострадала при народном восстании, а в 391 году и уцелевшая часть ее под влиянием проповедей патриарха Феофила была разгромлена толпой христиан-фанатиков.

То же, что сохранилось после этого, окончательно погибло в седьмомвеке, когда Александрию захватили арабы.

Говорят, что глава арабского государства калиф Омар, приказывая сжечь бесценные рукописи, изрек: «Или эти книги содержат то же, что есть в коране, — и тогда они лишние; или в них написано другое, — тогда они безбожные».

Так и погибли карты, составленные Клавдием Птолемеем.

ШЕСТЬ МЕТРОВ ВОСЕМЬДЕСЯТ ДВА САНТИМЕТРА ПОДРОБНОЙ КАРТЫ

А вот еще одна картина далекого прошлого.

По бескрайней водной глади Средиземного моря плывет триера — древнегреческое военное судно: 50 метров в длину, 5 в ширину; острый нос; мачта с площадкой для наблюдателя; 170 гребцов, сидящих в три этажа и прикованных цепью к скамьям. Рабы! Они-то и были той главной силой, которая приводила триеру в движение. Вот и теперь — под мерное пение флейты, будто усталые крылья, медленно вздымаются и опадают, погружаясь в морскую соленую воду, тяжелые весла. Ветра нет. От палубы пышет жаром. Воздух над ней раскален, словно в знойной ливийской пустыне. Гребцов томит жажда. Пить! Пить! Пить!..

Пить! Но последняя порция воды уже роздана. Скоро будет нечем смочить губы даже самому капитану триеры, его ближайшим помощникам, свободным афинянам-воинам, начальнику над всеми гребцами…

Вот один из рабов упал головой на весло. Раздаются окрики надзирателей, свист бича…

Стоя на кормовом возвышении, капитан триеры не отрывает взора от линии горизонта. Злую шутку сыграл с ними повелитель ветров Эол — вывел в самую середину моря и покинул: плывите в какую хотите сторону… Но куда плыть?..

Наверху, на мачте, зоркий матрос ни на минуту не смыкает глаз. С высоты ему видно гораздо дальше, чем с палубы.

Но все напрасно. Куда ни взгляни — беспредельная водная гладь.

Начальник гребцов подходит к капитану.

— Нужна вода, — говорит он. — Сколько еще не будет берега?

Капитан молчит. О, если б он знал!

— Скоро всех бросим в море, — продолжает начальник гребцов. — Даже раб не может жить без воды…

Капитан бьет в ладоши. Подбегает слуга.

— Выпусти ворона, Клеомен.

Слуга скрывается внутри судна и почти тотчас же возвращается. В его руках клетка. В ней сидит ворон.

Клетку открывают. Черная птица важно ступает на палубу — и вдруг взмывает в воздух. Сотни глаз следят за ее полетом. Умолкла флейта в руках раба-музыканта, замерли весла.

Ворон делает большой круг над триерой, поднимается так высоко, что превращается в едва заметную точку, направляется было в сторону от судна, но затем, словно раздумав, возвращается и садится на верхушку мачты.

Все понимают: земли не видно даже с той высоты, на какую поднялась птица…

Говоря о значении географии и, следовательно, о значении карт (потому что древние обитатели Средиземноморья, как мы знаем, считали «линейное изображение… Земли» едва ли не единственной задачей этой науки), перечисляя, кому география необходима, Страбон называет правителей, военачальников, охотников, путешественников по суше. Мореплавателей он не называет, хотя те уже не только отваживались через Геллеспонт (Дарданеллы) и Босфор проникнуть в Черное море, но даже выходили за Геркулесовы Столбы (Гибралтар) в Атлантический океан! Неужели им не были нужны карты?

Да, это так. До XII века жители Европы не знали компаса, а без него карта, особенно в открытом море, когда не видно берега, очень плохой помощник. Ведь для того чтобы она указала путь, нужно знать, какая точка на ней соответствует местонахождению судна, в какую сторону его унесло ветром или течением. Компас с большей или меньшей точностью, но все же позволяет это определить.

Морские суда были тогда весельно-парусными, и плавали на них вдоль берега, перебираясь из порта в порт, ориентируясь по словесным описаниям маршрута. Их называли периплами. Вот, например, часть перипла Черного моря, составленного в пятом веке. В скобках приводятся сегодняшние названия упоминаемых в нем географических объектов.

«…Береговая линия Таврического Херсонеса (Крымский полуостров) от гавани Афинеона (она располагалась к западу от нынешней Феодосии) до Прекрасной гавани (ныне это поселок Черноморское на западном берегу Крымского полуострова) в объезде составляет 2600 стадий, 346⅔ мили; а от деревни Порфимиды (находилась восточнее Керчи), лежащей на крайнем пункте Европы, в Меотийское озеро или Танаид (Азовское море) до Херсонеса (окраина Севастополя) — 2260 стадий, 303⅓ мили; от Боспора или Пантикапеи (Керчь) до города Херсонеса — 2200 стадий, 293⅓ мили…»

В открытое море конечно тоже выходили — заставляла необходимость, — но всякий раз старались это делать, дождавшись попутного ветра, который одновременно и двигал судно, и указывал направление. Порой брали с собой птиц. Если не знали, в какую сторону плыть, а вокруг — открытое море, их выпускали и поворачивали туда, куда они улетали. Иногда это спасало от беды.

Зато уже путешественники пешие или на лошадях к картам прибегали нередко. Суша — не море. Пройденный путь тут почти всегда известен, пробиты дороги и тропы, на одних и тех же местах веками стоят города.

Во II–I веках до нашей эры начало стремительно возвышаться Римское рабовладельческое государство.

Рим, его столица, находился на Апеннинском полуострове Средиземного моря. Отсюда начинали путь войска, сюда свозили дань покоренных народов. 372 большие дороги общей длиной более 76 тысяч километров, вымощенные тяжелыми каменными плитами, соединяли этот город со всеми провинциями империи.

О римских дорогах можно сказать очень многое. Строили их рабы. Никто не знает, сколько сотен тысяч их погибло, засыпая болота, круша скалы, перетаскивая непосильные тяжести, выстилая каменное полотнище трассы.

Местами эти полотнища еще и сегодня служат людям — настолько прочными они оказались.

Чтобы ориентироваться во всей этой дорожной сети, и военачальник, и чиновник, и купец нуждались в самых подробных картах.

Но ведь, завоевав почти весь античный мир, Рим унаследовал и достижения греко-эллинской науки.

В середине I века до нашей эры, при Юлии Цезаре, по решению Римского сената началось измерение расстояний по всем дорогам империи. На это ушел не один десяток лет, но зато были собраны материалы, достаточные для создания карт, известных в истории картографии под названием дорожных. Одна из них, Пёйтингерова таблица, дошла до нашего времени, довольно хорошо сохранившись. Ее длина — 6 метров 82 сантиметра. Ширина — 33 сантиметра. На ней изображен весь известный римлянам мир: от Британских островов на западе до устья реки Ганг на востоке. С юга и с севера — океан. Никакого правдоподобия формы берегов и стран нет. Авторы карты и не задумывались над такой задачей. Узкими полосками показаны Черное и Средиземное моря. Реки тоже текут только либо с востока на запад, либо с запада на восток. Не имеется никакой картографической сетки, проекции, масштаба…

^{Часть Пёйтингеровой таблицы}

Назначение Пёйтингеровой таблицы — быть дорожным спутником, путеводителем, проводником. Потому-то она и сделана в виде свитка, очень длинного, но шириной всего лишь в треть метра: так ею удобнее пользоваться, сидя верхом, в повозке, в походной палатке.

Правда, оттого, что изображение местности сильно сжато и вытянуто, искажены берега, направления русел рек, горных хребтов, размеры и очертания страны. Однако так ли уж все это важно для человека, которого дорога обязательно приведет в нужное место?

Безразличен ему и масштаб. Ступенчатые изломы черных линий условного знака дороги обозначают станции, где можно переночевать, купить еду, а то и нанять носильщиков или повозку. Тут же проставлены расстояния от одной станции до другой. Ну, а что еще интересует того, кто совершает путь, нисколько не отступая в сторону?

Дорожные карты верно служили практическим нуждам своего времени, и потому-то, несмотря на все их недостатки, это замечательный памятник древней картографии.

ПРАВИЛА ПЕЙ СЮ

Было бы ошибкой считать, будто в древности картография развивалась только у народов Средиземноморья.

Что, например, мы знаем о старинных картах Китая?

Город Сиань, расположенный на берегах реки Вэйхэ, и его окрестности издавна играли важную роль в истории этой страны. В течение многих веков здесь находилась ее столица.

Искусные каменщики воздвигали дворцы. Трудолюбивые ремесленники украшали их литой бронзой и чугуном. Скульпторы и художники создавали статуи и расписывали стены красочными узорами. В дальнейшем, в междоусобных войнах почти все это было безвозвратно утрачено, однако на скалах и надгробьях в самом Сиане и близ него все же сохранилось большое количество различных надписей.

Среди них-то, выгравированные на камне, и были найдены древние карты.

В китайских исторических сочинениях есть указания, что планы местности снимали в этой стране еще за 3000 лет до нашей эры. Тут с глубокой древности ученые знали простейшие инструменты для землемерных работ — гномон, ватерпас, отвес; умели нивелировать.

Первоначально карты рисовали на шелке или на бамбуковых дощечках. Из-за непрочности этих материалов самые древние китайские карты до нас не дошли, однако в исторических хрониках они упоминаются часто.

В 227 году до нашей эры некий Дзин Ко, например, спрятал в свернутую трубочкой шелковую карту кинжал и пытался убить им Циня Ши-хуан-ди — правителя государства. Подбежали придворные и схватили Дзин Ко. Летописец конечно не упустил такого события. Он подробно запечатлел, в каком из дворцов правителя случилось подобное происшествие, как был одет, что делал и говорил в тот день Цинь Ши-хуан-ди, но для нас в этом повествовании всего важнее другое — то, о чем упомянуто только вскользь, — что кинжал был завернут в свернутую трубочкой карту, вычерченную на шелке…

Впоследствии этот же правитель приказал изготовить карты на небольших бамбуковых дощечках. Однажды, замечает летописец, в очень жаркий день, правитель обмахивался ими как веером.

Для историка картографии подобные упоминания — драгоценнейший дар.

В 105 году нашей эры в Китае была изобретена бумага. С этой поры карты получают особенно большое распространение. Вскоре в этой стране основали даже специальное государственное учреждение, где работали землемеры, астрономы, чертежники. Нам известны правила съемки местности, сформулированные в ту пору ученым Пей Сю. Они и сегодня звучат вполне современно. Вот ими-то и руководствовались сотрудники этой, пожалуй, самой древней в мире государственной картографо-геодезической службы.

Пей Сю знаменит также и тем, что он составил карту всего Китая.

Наиболее ранняя из карт, найденных близ Сианя, датирована 1137 годом. Надписи на ней говорят, что в основе ее — материалы более ранние: III и IV веков.

О НОЖКЕ КРОТА, ЗАВЕРНУТОЙ В ЛАВРОВЫЙ ЛИСТ И ПОЛОЖЕННОЙ В РОТ ЛОШАДИ

В V веке Римская империя пала. Это произошло конечно не в один день. Постепенно у ее окраин образовали свои государства племена вандалов, бургундов, вестготов, антов… Римляне их всех называли одинаково — варварами, что по-гречески означало: чужеземцы, народы, непричастные к греко-римской культуре.

Это и действительно было так. «Варвары» не умели хорошо обрабатывать железо и бронзу, отставали в науках, в искусстве, в знании военного дела. Зато даже знатным жителям их государств была в ту пору чужда безудержная пышная роскошь, подобная той, какой окружали себя богатые римляне. Там не воздвигали огромных дворцов и храмов.

Но что конечно имело решающее значение — на смену рабству там уже приходили иные, феодальные, отношения между помещиками и крестьянами, ремесленниками и владетелями городов. Простому люду жилось в этих странах легче, чем римским рабам.

И когда армии «варваров» стали осаждать Римскую империю, у них нашелся отважный союзник. Рабы и колоны (бывшие рабы и крестьяне-арендаторы, наследственно прикрепленные к возделываемым ими участкам земли) восставали, открывали нападающим ворота городов, присоединялись к их отрядам. Этот натиск был неудержим.

В 395 году от Римской империи отделилась ее восточная часть — Византия, а в 410 году с помощью восставших рабов готы захватили Рим.

В феодальных королевствах, которые сложились на месте западной части этого гигантского государства, не было рабовладения. В этом — положительное значение разгрома Римской империи. Однако вместе с тем и античная культура тоже оказалась уничтоженной.

«Средневековье, — писал в 1850 году Фридрих Энгельс в труде „Крестьянская война в Германии“, — развилось из совершенно примитивного состояния. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию и начало во всем с самого начала».

Особую роль тут сыграло христианство. Оно сделалось официальной, поддерживаемой государственной властью, религией средневековых королевств Западной Европы и устами «отцов церкви» заявило: «После Христа нам нет нужды ни в какой науке».

Все несогласное с утверждениями «священных книг» отвергалось. Основой познания объявлялась вера в «божественное откровение».

И запылали костры.

Инквизиторы римской католической церкви утверждали, что это самый милостивый способ казни. Он совершается без пролития крови и потому не закрывает душе «еретика» путь на небо.

Церковный чиновник заносит в конторскую книгу расходы:

Кто были эти несчастные? Колдуны? Ведьмы?

Мы знаем: ни колдунов, ни ведьм не бывает. Уничтожали людей, почему-либо неугодных церкви, не согласных со священным писанием, и среди них конечно — истинных исследователей природы.

Впрочем, были тогда и такие ученые, которые могли нисколько не опасаться огня костров. Взять хотя бы Альберта Великого — епископа и папского посла, видного деятеля католической церкви, знаменитого профессора богословия в Париже и Кельне. Он жил долго, с 1193 по 1280 год, и написал очень много трудов. В одном из них, называющемся «О свойствах трав, камней и животных», он сообщал:

«Пятнадцатая трава называется розой, и это трава, цветок которой наиболее известен. Возьми грамм ее и грамм горчицы и ножку мыши, повесь все это на дерево, и оно не будет давать плодов. И если упомянутое положить около сети, то в нее соберутся рыбы.

…Крот — животное достаточно известное. У этого животного есть удивительное свойство, как говорят философы. Если завернуть его ножку в лавровый лист и положить в рот лошади, то она убежит от страха».

Альберт Великий — крупнейший ученый средневековья. В его книгах немало правильных сведений о том, как возделывать поля, как оберегать листья плодовых деревьев от гусениц, как пересаживать растения из одной почвы в другую… Он и в самом деле занимался наблюдениями природных явлений и даже сумел, как утверждают, построить «железного человека» — механического слугу, который мог открывать и закрывать дверь. И он же на веру принимал самые странные небылицы, если за ними стояли имена «святых» либо тех древних писателей, которые к тому времени были признаны римской церковью. Таковы особенности официальной средневековой науки.

Нужно ли после этого удивляться противоречию: четырехугольная карта мира монаха Косьмы Индикоплова считалась тогда истинной, поскольку была вычерчена по образу и подобию ветхозаветной скинии — прямоугольного шалаша для богослужений у древних евреев, — а значит, в полном соответствии с библией, и при всем том создатель этой карты до того, как уйти в монастырь, был купцом и объехал чуть ли не весь свет. Он жил в Африке, в Персии, в Индии. Ведь и само-то прозвище «Индикоплевст» (Индикоплов) в переводе с греческого означает «Плаватель в Индию»! Он многое видел сам, еще больше узнал из рассказов других бывалых людей — о Китае, об острове Цейлоне (Шри Ланка), — но на его карте все это ни в чем не нашло отражения. Сказалось слепое преклонение перед священным писанием…

Проходили века. Торговля и промышленность развивались неудержимо. Там, где добывали руду, выплавляли металл, вырастали поселения оружейников, мастеров обработки железа, олова, бронзы. Посуда, кровля для крыш, ювелирные украшения расходились из этих поселков по всему миру.

Скотоводы и земледельцы начинали уже в таких количествах производить шерсть, хлопок, лен, что целые города усиленно занимались ткачеством.

Горы перца, корицы, изюма громоздились на базарах стран юга. Можно привезти сюда свой товар, продать, взамен купить другой.

Средневековая замкнутость рушилась. Заканчивался и более чем десятивековой период «монастырской картографии».

СВИДЕТЕЛЬСТВО НЕИЗВЕСТНОГО АВТОРА

Перед нами рукопись неизвестного автора. Она на армянском языке. Ее название — «Армянская география».

«Не найдя в священном писании ничего обстоятельного о Землеописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно постигаемых и темных сведений, — начинается она, — мы вынуждены обратиться к писателям языческим, которые установили Географическую науку, опираясь на Путешествия и Мореплавания, и подтвердили ее Геометрией, которая обязана своим происхождением Астрономии».

Уже из этого отрывка видно, что автор «Армянской географии» занимался настоящей наукой. Он обладал полной свободой мышления и очень ясно понимал, что основа знания — наблюдение. Кроме того, ему были хорошо известны труды многих наиболее выдающихся предшественников, и прежде всего Клавдия Птолемея. Имя этого ученого не единожды упоминается на страницах рукописи.

Но все же когда была создана «Армянская география»? В седьмом веке. В разгар церковных гонений на научное знание в Западной Европе и во многих других прилегающих к ней государствах. За утверждение, что в священных книгах нет «ничего обстоятельного о Землеописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно постигаемых и темных сведений», тогда вполне можно было поплатиться жизнью. И вот оказывается, что и в ту эпоху картография в некоторых странах все-таки развивалась и порой достигала значительных успехов.

В главе, посвященной описанию Великой Армении, автор рукописи замечает:

«Мне желательно поговорить поподробнее об этих провинциях, хотя и придется для этого порыться в картах и книгах».

Но, значит, карт, изображающих провинции Великой Армении, тогда уже было немало! Какое ценное утверждение! Ведь до нас не дошло ни одной…

Около 1200 года в Европу проникли сведения об удивительной металлической стрелке, которая всегда указывает на север.

Это воспринималось как чудо, однако уже вскоре многие мореплаватели Средиземноморья не только знали о том, что такое компас, но и применяли его.

И сразу началось изготовление портоланов — морских карт.

Эти карты имели вполне определенное практическое назначение. Руководствуясь ими, должны были плавать суда торговых людей. Любая неточность могла обернуться убытком, потерей товаров, гибелью. Соответствие библии невольно отступало на задний план. Решающий голос обретали жизненный опыт, непосредственное наблюдение, истина. Портоланы составлялись по результатам компасной съемки береговой линии и передавали ее изгибы довольно правильно. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, например, современную карту Черного моря и портолан, изготовленный в 1311 году жителем Генуи Петром Висконте.

^{Эта карта создана генуэзцем Петром Висконте в 1311 году с помощью компаса.}

Создалось, в общем-то, странное положение. Эти карты впервые появились в Италии, в Испании, в Португалии — в государствах, где по-прежнему официально признавались только творения монастырских картографов. Надуманные схемы, подобные созданиям Косьмы Индикоплова и его последователей, считались тут неопровержимыми аргументами в богословских спорах о месте нахождения рая и ада; по ним учили в школах и в семинариях; их не разрешалось подвергать сомнению. Но и предотвратить широкое распространение портоланов, начисто опровергающих все эти пустопорожние построения, тоже не удавалось.

Как бы две самостоятельные картографии развевались в этих странах.

^{Мировая карта из коллекции кардинала Стефана Борджиа, составленная в XV веке.}

В нашей книжке мы напечатали не только портолан Петра Висконте — конечно очень сильно уменьшенный, — но и мировую карту из коллекции кардинала Стефана Борджиа, изготовленную на полтора века позже. Разве есть у них хоть что-нибудь общее? Какую из этих карт вы предпочли бы взять с собой в плаванье?

В VIII–IX веках усилилось и невиданно разрослось арабское государство, воины которого некогда разгромили остатки Александрийской библиотеки. Оно простиралось от Пиренейского полуострова до Западной Индии и от Кавказа и Средней Азии до Йемена и пустынь Африки, превосходя размерами Римскую империю времен ее расцвета. Арабские послы и торговцы проникали в самые отдаленные страны. Столица этой державы Дамаск была в ту пору одним из величайших и великолепнейших городов мира.

Чтобы управлять такой обширной территорией, требовались ее географические описания и карты. Арабские ученые начали усердно разыскивать сочинения древних картографов, и особенно Клавдия Птолемея, берегли их, переводили на свой язык, изучали.

Кое в чем они преуспели и сами. Особенно расцвело у них составление справочников, астрономических таблиц и каталогов.

Дошли до нас и их карты. Одну из них, картографа Истахри, жившего в X веке, мы приводим на страницах этой книжки.

^{Карта Каспийского моря и прилегающих территорий арабского картографа Истахри, жившего в X веке (слова в скобках — перевод арабских надписей).}

Не правда ли, она кажется странной, непонятной, словно бы перед нами вовсе не карта? А ведь на ней изображено Каспийское море!

Составляя карты, арабские ученые почти всегда прибегали к сочетаниям отрезков прямых линий, дуг и окружностей. Получались какие-то условные рисунки, построенные по законам симметрии и даже отдаленно не напоминающие действительные изображения морей и стран.

Лишь картограф Идриси под влиянием трудов Птолемея несколько отошел от этого правила и около 1154 года составил круглую карту Земли — конечно еще очень неточную.

Но вот пробил час. Наступила эпоха великих географических открытий.

СЕКРЕТ ХРИСТОФОРА КОЛУМБА

Настоятельная потребность во все более верных и подробных картах для мореплавания привела к тому, что в XV веке вдруг началась вторая жизнь научных трудов Клавдия Птолемея. В том, что его наследие не было окончательно утрачено, сыграли роль арабские картографы, но еще в большей мере — светские ученые Византии — государства, возникшего после распада Римской империи на месте ее восточных провинций.

Мы не знаем, кто именно восстановил по трудам Птолемея его карты. Большинство историков полагают, что это произошло еще в V веке. В настоящее время многие ученые уверены, что тогда были использованы и сохранившиеся подлинные карты величайшего картографа античности. Но до нас не дошли ни они, ни даже эти первые копии.

Не знаем мы также, какие ошибки вносили чертежники при последующих перечерчиваниях карт, а переписчики — при переписке восьми книг «Географии». Да и сами труды Птолемея и его карты, созданные много веков назад (при использовании, естественно, относительно небольшого числа определений географических координат — широты и долготы — и при том еще, что точность этих определений не всегда оказывалась достаточно высока) не могли быть совсем безупречными.

И все-таки, когда в 1477 году в итальянском городе Болонья появилось в переводе с греческого на латинский язык издание «Географии» Птолемея, оно произвело переворот в картографии. (Это было второе издание. Первое появилось в 1475 году в городе Виченце, но оно не сопровождалось картами и представляло собой стихотворное переложение птолемеевского труда. Внимания географов оно к себе почти не привлекло.)

Переиздания последовали одно за другим. За сто лет их насчитывается более тридцати! В среднем примерно по одному через каждые три с половиной года. А ведь печатание книг и тем более карт тогда только-только еще начиналось. Оно было трудным и медленным делом. Занималось им очень немного людей.

Вскоре же появилось и множество подражаний Птолемею. Вместе с картами, составленными по материалам древнего ученого, помещали и другие, вычерченные по новейшим портоланам и описаниям путешествий.

Как раз в эту пору две великие морские державы — Испания и Португалия — начали заморские завоевания. В числе многих других купцов, мореплавателей, королевских чиновников, представителей знати картами Птолемея заинтересовался и генуэзец Христофор Колумб.

В точности неизвестно, что именно впервые натолкнуло его на мысль достичь Индии, плывя на запад от Европы. Вполне возможно, что это были слова Эратосфена:

«Если б обширность Атлантического моря не Препятствовала нам, то можно было бы переплыть из Иберии в Индию по одному и тому же параллельному кругу».

А может, он безоговорочно верил Птолемею? Ведь тот, как мы помним, считал нашу планету значительно меньшей, чем она была на самом деле, и к тому же еще на одну треть преувеличивал протяженность Средиземного моря по долготе, то есть с запада на восток. Из-за таких ошибок, если верить его картам, расстояние от Европы до Индии через Атлантический океан получалось почти в два раза короче.

Без сомнения, Колумбу также было известно о плаваниях древних норвежских мореходов — викингов, которые еще лет за пятьсот до того открыли Винланд — Виноградную страну, как назвали они восточную часть Северной Америки. Впрочем, Колумб едва ли отождествлял эти открытия викингов с теми восточноазиатскими странами, куда он хотел попасть, направляясь на запад. Во всяком случае, таких данных у современных ученых нет.

Во время плавания в своей каюте на судне «Санта Мария» Колумб держал под замком в сундуке какие-то карты и никому их не показывал. Как предполагают некоторые исследователи, там вполне могла быть карта островов Антильского архипелага, и в первую очередь Кубы — самого большого из всех. Если верно, что такая карта у Колумба была, вполне возможно, что она-то и побудила его отправиться в путь, попытать удачу.

Ведь предприятие генуэзского морехода требовало отчаянной смелости. Суда той поры не могли совершать очень длительных плаваний в открытом море: это были деревянные парусники с таким многочисленным экипажем (иначе с парусами не справишься), что они не вмещали достаточного для него количества пресной воды и провианта. Смертельный голод и жажда в те времена порой угрожали морякам и при обычных плаваниях по хорошо уже известным маршрутам. А тут предстоял далекий, неизвестный путь. Или Колумб все-таки более или менее определенно знал, что земли, к которым он поведет суда, лежат лишь на половине расстояния от Испании до Азиатского материка, но только об этом еще мало кому известно?

Однако почему тогда, прибыв на Кубу, он отправил в путь гонцов с письмом к «Великому Хану»?

Через несколько дней те возвратились, не найдя ничего, кроме одной деревни. Но, значит, Колумб все же допускал, что приплыл в Индию, к Азиатскому материку?

Секрет Христофора Колумба пока еще не раскрыт…

За открытием Америки последовали другие великие географические открытия.

В 1519 году 265 отважных моряков во главе с Магелланом на пяти судах вышли из испанского порта Кадикс в плавание вокруг света. Через три года они возвратились. Их осталось всего восемнадцать; погиб и сам Магеллан. Но зато было окончательно, самым прямым путем, доказано: наша планета — шар!

Прошло еще не так много времени, и уже не только Африка, Азия, две Америки и Австралия, но и острова Индийского и Тихого океанов появились на картах.

В труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридрих Энгельс писал об этих открытиях:

«Мир сразу сделался почти в десять раз больше; вместо четвертой части полушария теперь весь земной шар лежал перед взором западно-европейцев, которые спешили завладеть остальными семью восьмыми. И вместе со старинными, тесными границами родины пали также и тысячелетние рамки предписанного средневекового мышленья. Внешнему и внутреннему взору человека открылся бесконечно более широкий горизонт».

Последнее великое географическое открытие было совершено уже в начале XIX века русскими моряками под командованием Беллинсгаузена и Лазарева. На самом юге земного шара они обнаружили гигантский, покрытый ледяным панцирем материк — Антарктиду.

^{Последнее великое географическое открытие совершили русские моряки уже в XIX веке.}

Избранным страницам истории русской и советской картографии мы и посвятим дальше наш рассказ.

«БОЛЬШОЙ ЧЕРТЕЖ»

1551 год, февраль. Москва — столица русского государства.

На заседании Стоглавого Собора молодой царь Иван IV излагает боярам, дворянам и духовенству свои «вопросы» — решения, касающиеся важнейших сторон внутренней жизни страны. И вот, например, о чем шла тогда речь:

«…Да приговорил есми писцов послати во все земли писати и сметити мои, царя великого князя, и митропольичи, и владычни, и монастырские, и церковные земли, и княжеские, и боярские, и вотчинные, и поместные, и черные, и оброчные, и починки, и пустоши, и селища, и земецкие земли всякие, чье ни буди, а мерити пашенная земля и не пашенная, и луги, и лес, и всякие угодья смечати и писати, — реки, и озера, и пруды, и оброчные ловли, и колы, и сежи, и борти, и перевесы, и мыта, и мости, и перевозы, и рядки, и торговища, и погостьцкия земли, и церковная, и Дворы, и огороды, и в книгах все поставити…»

Или вот другой документ — царский указ от 20 сентября 1556 года: «Великий государь царь и великий князь повелел рассмотрети, которые вельможи и дети боярские многими землями завладели, а службою оскудеша, не против государева жалования и своих вотчин в службах бывают. Государь же им повелел в поместьях землемерием уверстати, и учинити комуждо что достойно, а излишки разделить неимущим».

Однако эти указания на «землемерие» не самые старые. Известно, что еще в XIII веке (в 1245, 1253, 1277 годах) делались на Руси описания земель, которые иногда сопровождались чертежами.

Примерно в 1570 году в Москве, в Разрядном, то есть в Военном, приказе был создан «Большой Чертеж» — карта «для Великого Государя службы посылок».

Эта работа русских картографов не дошла до нас. Не сохранились и копии, снятые с нее в 1601 и 1627 годах. И все-таки мы имеем возможность вполне ярко представить ее себе.

В 1627 году с этой карты не только сняли копию, но и сделали ее подробное описание. Получилась обстоятельная книга о Московском государстве, о его реках, озерах, городах, урочищах. Ее так и назвали: «Книга Большому Чертежу».

«В начале книги сея, — читаем мы на первой странице этого труда, — написан царствующий град Москва на реке на Москве, на левом берегу; а река Москва вытекла по Вяземской дороге, за Можайском верст с 30 и больши.

А от Москвы дорога до Серпухова 90 верст.

А Серпухов стоит на реке на Наре, а от Оки реки с версту.

А Нара река пала в Оку, ниже Серпухова с версту, выше перевозу: а на тот перевоз от Серпухова дорога на Тулу.

А до Тулы от Серпухова 70 верст.

От Серпухова же до Каширы 40 верст.

До Алексина от Серпухова 80 верст.

А Тула город каменной, стоит на реке на Упе, на левом берегу, а Упа река вытекла от Куликова поля с Муравского шляху…»

Большой Чертеж охватывал очень большую территорию — от «Студеного моря» на севере до «Черного моря» на юге и от «Котлина озера» (Финский залив Балтийского моря) на западе до реки Оби на востоке. Его масштаб был 75 верст в одном вершке, примерно «1 : 1 800 000» (в 1 сантиметре 18 километров), а размер — 3 аршина на 3 (приблизительно «2 метра на 2 метра»). На этой карте обозначалось 840 рек и речек, 340 городов, 26 городищ, 34 монастыря да еще урочища, места добычи поваренной соли, озера, а всего свыше двух тысяч географических объектов.

Время создания Большого Чертежа совпало с эпохой борьбы Ивана Грозного за усиление центральной власти. Это совсем не случайность. Вспомним слова виднейшего географа древности греческого ученого Страбона:

«Ведь государи могут лучше управлять… страной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы…»

Иван Грозный и его приближенные это хорошо понимали.

Уже в наши дни ленинградский ученый Федор Анисимович Шибанов, внимательно вчитавшись в каждую фразу «Книги Большому Чертежу», вникнув во все упомянутые в ней географические названия и переведя старинные меры на современные, составил карту Руси XVI века. Он проделал работу, противоположную той, которую предприняли в 1627 году в Разрядном приказе. Тогда все, что своими условными знаками рассказывала карта, перевели на язык словесного описания. Теперь поступили наоборот.

Восстановленный Большой Чертеж позволяет историку яснее представить себе внутренние связи нашего государства той поры.

Шли годы. В инструкциях, данных Василию Пояркову, первому исследователю реки Амура и Охотского моря, мы читаем:

«Да по распросу иноземскому да по своему высмотру сделать ему, Василью, Зие реке и Шилке и в нее падучим стройным рекам чертеж и роспись…»

Подобные же наказы получали и Иван Петлин, прошедший в 1618 году из Томска через Урянхайский край (ныне Тувинская автономная область) в Калган и Пекин, и Семен Дежнев, открывший в 1648 году пролив, отделяющий Азию от Америки, и многие другие наши землепроходцы.

Правительственные указы требовали во всех городах и уездах «чертежи писать» и высылать их в Москву.

К концу XVII века уже накопилось такое обилие материалов, что «тобольский боярский сын» Семен Ульянович Ремезов составил по ним первый русский атлас — «Чертежную книгу… всей Сибири и городов и земель». Он включал в себя двадцать три карты, правдиво изображавших зауральскую часть Российского государства.

При жизни Ремезова этот атлас напечатан не был и потому своевременно не стал достоянием широкой общественности. Издали его только в 1882 году как исторический документ. Подлинник хранится в Москве, в Государственной публичной библиотеке имени В. И. Ленина.

Когда знакомишься с первыми русскими картами, одна замечательная особенность бросается в глаза: на них совершенно не встречается изображений каких-либо чудищ — людей с песьими головами, рогатых птиц, — ангелов, рая и ада. С самого начала русская картография служила практическим нуждам страны, была реалистической, стремилась как можно правдивее изображать местность.

«ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА ПЕТРОВА»

Годы правления Петра I — бурный период русской истории.

Войны на суше и на море, укрепление западных и южных границ, развитие промышленности, расширение торговых и политических связей со многими государствами Европы и Азии — все это требовало немалых усилий, возлагало на народ небывалые тяготы.

«…Бояре и князи… — писали крестьяне в одной из челобитных, — яко львы, челюстями своими пожирают нас и, яко змей ехидныя, рассвирепевши, напрасно пожирают, яко же волци свирепии…»

Что добавишь к этим словам? Дорогой ценой оплатил народ все реформы Петровской эпохи и все победы. Однако для укрепления Русского государства, для развития в нем наук и промышленности было в те годы сделано многое.

Новая эпоха началась и в русской картографии.

Нужны были верные и современные карты. Без них нельзя ни воевать, ни успешно управлять страной, ни развивать промышленность и торговлю. Еще в 1696 году двадцатичетырехлетний Петр I сам принимает участие в съемке реки Дона, а потом и побережий Азовского и Черного морей.

Ждать некогда! Нужно скорее строить флот и выходить на морские просторы. Точные карты совершенно необходимы.

В 1701 году в Москве открывается Математико-навигацкая школа. В 1715 году — Морская академия в Петербурге. Число специалистов-картографов возрастает. Ложатся на карты изображения берегов Балтики и Каспия, отправляются экспедиции на Камчатку и в Среднюю Азию.

Организуя Морскую академию, Петр I предписывал:

«Некоторое число людей таким образом в географических действиях обучить, чтобы в каждую провинцию по два человека для снимания оной отправлены быть могли, дабы из сочиненных ими партикулярных карт сделать генеральную карту».

Партикулярными тогда называли карты отдельных районов России, генеральной — общую карту страны. Составление генеральной карты и было главной целью всех «географических действий».

И вот разъезжаются по стране картографы.

Еще не хитра методика их работы, не очень сложны инструменты — буссоль, астролябия, квадрант, просмоленные веревки для измерения расстояний. Но зато простота приборов и приемов работы позволяла снять карту даже такой огромной страны, как Россия, в кратчайший срок.

Имена всех, кто принимал участие в этих близких и далеких экспедициях, нам неизвестны. Порой трудно оценить, кто сделал больше, кто меньше.

Геодезист Евреинов по солнцу и звездам определил географические координаты первых сорока шести пунктов северо-востока нашей Родины — городов, поселений, мысов, устьев рек. Бекович, Кожин, Травен, Фон-Верден, Урусов, Саймонов выполнили первую съемку берегов Каспийского моря.

Беринг окончательно дал ответ на вопрос, «сошлись ли Америка с Азией».

^{Частъ карты «Чертеж земли Туруханского города» из атласа Семена Ульяновича Ремезова, законченного в 1701 году.}

Замечательный гравер и издатель Василий Киприянов основал первую в нашей стране мастерскую для печатания карт.

Виднейший картограф XVIII века Иван Кирилов на собственные средства выпустил «Атлас Всероссийской Империи» — собрание карт, которое в дальнейшем должно было послужить основой более полного атласа нашей страны. Несмотря на всю его незавершенность, этот труд оказался настолько значителен, что как бы подытожил картографические достижения эпохи Петра I.

«Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества, — с такими словами обратился Петр к солдатам перед Полтавской битвой. — Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой…

…А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего».

Петр I и действительно не щадил ни себя, ни других. Не щадили себя ради могущества и славы Родины и многие его ближайшие помощники — «птенцы гнезда Петрова», как называли их позднейшие историки. Среди них были и те, кто создавал карты.

АТЛАС АКАДЕМИИ НАУК

В 1721 году Петр I в числе других иностранных ученых пригласил в Россию парижского астронома-геодезиста и картографа Иосифа-Николая Делиля. Делиль согласился, но с переездом не спешил и лишь в 1726 году, уже после смерти Петра, прибыл в Петербург.

От этого ученого многого ожидали. Он являлся серьезным исследователем, знатоком математических основ построения карт — как раз того, в чем российская картография той поры наиболее отставала от западноевропейской. Увлекательной была и задача, которая стояла перед ним: создать первый в истории нашей страны академический атлас.

Делиль этих ожиданий не оправдал. Он работал не спеша, холодно отстраняя, как недостаточно точные, материалы многих геодезистов и съемщиков, неизменно утверждая, что среди сотен карт, поступавших к нему, все еще нет нужных. Именно эта причина на целых двадцать лет растянула создание «Атласа Академии наук», начатого в 1725 году.

И в то же время Делиль по собственному почину печатал некоторые русские карты во Франции, за что после выхода в отставку был даже лишен пенсии.

Не только искони русские ученые, как Кирилов, но даже иностранцы Шумахер и Эйлер, наравне с Делилем приглашенные в Россию для работы в ее научных учреждениях, не скрывали своего недоумения, или, вполне можно сказать, возмущения.

«Что же мне о нашем господине Делиле объявлять? — писал, например, Кирилову Шумахер, управлявший тогда канцелярией Академии наук. — Географическая работа не так способно отправляется, как мы вначале надеялись. Нарочно ли он так долго в оной медлит или от недостатка довольных известий сие чинит, — о том я вам подлинно донести не могу…»

Делиля следовало как можно скорее «отставить от Атласа», но добиться этого было не так-то просто. В 1730 году на российский престол вступила невежественная курляндская герцогиня Анна Иоанновна. При ней государственную власть захватили люди, открыто презирающие нашу страну, ее народ, ее культуру, ее традиции. В такой обстановке Делиль, естественно, чувствовал себя очень уверенно.

Лишь в 1740 году его удалось отстранить от деятельности в Географическом департаменте Академии наук.

Некоторое время после этого работы по созданию атласа возглавлял математик Эйлер, затем на смену ему пришли Гейнзиус и Вигсгейм. Они-то и завершили многолетний труд. В 1745 году первый русский атлас, достойный названия академического, увидел свет. Двадцать одна карта показывала всю Россию.

Атлас Академии наук сразу завоевал широкое признание. Уже вскоре его переиздали на французском и на латинском языках. Даже через десятки лет он все еще удивлял современниковвысоким качеством исполнения и новизной.

Эйлер, оставив службу в Петербурге, впоследствии уехал на родину. Из Берлина он писал, что география российская этим трудом «приведена гораздо в исправнейшее состояние, нежели география немецкой земли».

В 1757 году во главе Географического департамента Академии наук встал гениальный русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов. Под его руководством было сделано двадцать карт. Но заслуга Ломоносова не только в этом. Он — «отец» экономической картографии. Он впервые в мире, как еще никто другой до него, очень четко определил содержание этого раздела картографии и составил программу работ по созданию экономических карт и атласов.

Он понимал: чтобы карты могли принести реальную помощь российскому хозяйству, надо их изготовлять в гораздо большем количестве, чем прежде, и они должны быть более точными и разнообразными по содержанию и назначению. Один и даже несколько очень способных и энергичных людей справиться с этим не в состоянии. Надо учить других.

И Ломоносов отдает много сил обучению «студентов» при Географическом департаменте.

Он не успел закончить всего, что намечал для себя, — слишком рано оборвалась его жизнь. В 1765 году Михаила Васильевича не стало. Было ему тогда всего пятьдесят четыре года.

Дальнейшие успехи русской картографии XVIII века связаны с именами Трусскота, Шмидта, Исленьева и еще многих других географов, картографов и геодезистов. Это их усилиями были созданы Генеральные карты России 1776 и 1786 годов, выпущен Географический Атлас 1792 года, в 1765 году начато Генеральное межевание — систематическая опись и составление планов земельных угодий страны.

В начале XIX века русская картография вышла на первое место в мире по размерам территории, заснятой на топографические карты.

Чтобы точнее определить величину Земли, ученые Струве, Жданов, Тилло и их соратники провели самые большие в ту эпоху градусные измерения — проложили ряды триангуляции еще небывалой длины.

Вышли в свет «Столистовая карта Европейской России», «Десятиверстная карта Европейской России», «Гипсометрическая карта Европейской России» и еще многие выдающиеся произведения.

^{Часть русской топографической карты масштаба 1 : 42 000.}

Однако в семидесятых годах XIX века русская картография мировое первенство утратила. Промышленная и научная отсталость царской России сказалась и в этом.

Правда, топографы и геодезисты по-прежнему проникали в самые отдаленные уголки страны. Всё новые карты выходили из печати: геологические, морские, экономические, топографические…

И всё-таки настоящей государственной поддержки создатели карт не встречали, а героизма отдельных людей оказалось недостаточно.

В документальной повести «Степь да степь кругом…» Олег Григорьевич Чистовский рассказывает такой случай.

Однажды генерал-губернатору Западной Сибири Гасфорту показали топографические планшеты, на которых был заснят степной Казахстан. Генерал-губернатор возмутился:

— А где же горы?

Начальник топографического отдела Сильвергельм пояснил:

— В этих районах ровная степь.

— Там горы! — возразил генерал-губернатор.

— Но… — начал было Сильвергельм.

— Немедленно нарисуйте горы! — приказал генерал-губернатор.

И хотя сам Гасфорт в казахских степях не бывал и тем более не занимался там топографической съемкой, переубедить его не смогли.

Чтобы избежать генерал-губернаторского гнева, пришлось специально изготовить Сводную карту Сибирского пространства, изобразив на ней несуществующие горы. Она была сделана лишь в одном экземпляре. Настоящую Сводную карту напечатали не с нее, а с забракованных планшетов, чего Гасфорт никогда не узнал. В действительности-то его это совершенно не интересовало. Было безразлично, что изображалось на территории, которой он управлял. Принимая свои решения, он картами никогда не пользовался. Они были вне сферы его внимания.

Незадолго до Великой Октябрьской революции, 6 февраля 1916 года, академик Владимир Иванович Вернадский выступил с докладом на общем заседании Академии наук. «Карта России, — сказал он, — представляет из себя чрезвычайно пеструю картину… В картографии, как и в других областях жизни, мы не можем — без вреда для нас самих — идти без плана… Необходима правильная государственная организация топографической съемки Российского государства».

Осуществить это удалось только в советское время.

ВО ИМЯ НАСТОЯЩЕГО И БУДУЩЕГО

Когда свершилась Великая Октябрьская революция, почти все видные картографы России стали помогать Советской власти. В их числе был конечно и Василий Васильевич Витковский.

Заслуженный профессор Военной академии, доктор астрономии и геодезии, генерал-лейтенант русского генерального штаба, он нисколько не колебался, по какому пути идти. Вместе с ближайшими учениками он, подобно Ломоносову, принялся усиленно готовить новых геодезистов, топографов, картографов-составителей. Несмотря на преклонный возраст, одно время он даже возглавлял Петроградское военно-топографическое училище.

«Большевики продержатся считанные дни», — писали тогда буржуазные газеты. Войска интервентов и белогвардейские полчища пытались уничтожить молодую республику трудящихся. Но уже 2 июня 1918 года Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял специальное постановление о помощи топографам в полевой период. Подписал его Яков Михайлович Свердлов.

В январе 1919 года Военно-топографическое Управление Всероссийского Главного штаба приступило к созданию новой карты Европейской России масштаба 1 : 1 000 000 (в одном сантиметре десять километров).

Это было трудное время: эпидемии «испанки» и тифа, голод, разруха; бездействующие заводы, незасеянные поля и к тому же — битвы с белогвардейцами и интервентами…

В марте 1919 года началось генеральное наступление врага на нашу страну. С востока двинулась в поход 300-тысячная белогвардейская армия Колчака. Вместе с ней шли войска англоамериканских и японских интервентов — 150 тысяч солдат и офицеров! С юга двигалась армия Деникина. Из Прибалтики наносили удар по Петрограду полки генерала Юденича. На западе вели бои войска Пилсудского. На севере, в районе Мурманска и Архангельска, высадились англо-американские и французские оккупанты. В Средней Азии и на Кавказе интервенты и белогвардейцы тоже пытались утвердить свою власть.

18 марта 1919 года в Кремле открылся VIII съезд партии, на котором должны были обсуждаться самые главные тогда вопросы: отчет Центрального комитета, проект новой Программы партии, вопрос о работе в деревне, о военном положении и о военной политике партии. Нетрудно представить себе, сколько неотложной работы было у Советского правительства в эти предсъездовские дни, и все же 15 марта Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин подписал декрет об учреждении Высшего Геодезического Управления, задачей которого являлось изучение территории РСФСР в топографо-геодезическом отношении в интересах поднятия и развития производительных сил страны.

Впоследствии оно стало называться Главным управлением геодезии и картографии при Совете Министров СССР.

ЧАСТЬ IV. СОКРОВИЩА

БСАМ

В 1937 году в Париже открылась Международная выставка. Самая крупная с тех пор, как окончилась первая мировая война. Вспыхнули огни рекламы, забили бесчисленные фонтаны (в одном из них переливалась ртуть!), распахнулись входные ворота. Посетители устремились на территорию выставки, и очень многие из них начинали осмотр ее с советского павильона — также самого крупного из всех, прежде воздвигнутых нашей страной на выставках за рубежом.

Он выглядел необычно. Панели стен из стекла и нержавеющей стали служили как бы постаментом для гигантской скульптурной группы, изваянной скульптором Верой Игнатьевной Мухиной: колхозница с серпом и рабочий с молотом.

И то, что здание павильона являлось как бы постаментом для такой скульптурной группы, имело глубокий смысл. Главный человек в Советской стране — трудящийся. Он творец всех ее богатств, и он ими владеет. Ему почет и уважение.

Но внутри павильона тоже многое поражало посетителей выставки.

На Западе знали, насколько отсталым было хозяйство царской России, какие разрушения нанесли ему годы гражданской войны и интервенции. И вот теперь эта страна вдруг предстала промышленным государством, которое строило самолеты и автомобили, турбины и тракторы, станки для обработки металла и точнейшие оптические приборы.

Однако наибольший успех выпал на долю трех экспонатов, которые представляли собой картографические произведения.

Это были:

карта «Индустрия Социализма» — карта СССР площадью около восемнадцати квадратных метров, выполненная из полудрагоценного и драгоценного камня;

карта-макет только что построенного канала Москва–Волга;

первый том Большого Советского Атласа Мира — сокращенно БСАМ.

Карту «Индустрия Социализма» изготовили из яшмы самых разных оттенков, из нежно-розового родонита и светло-зеленого шпата. Цвета именно этих минералов передавали рельеф нашей страны — ее горы, возвышенности и низменные равнины. Одиннадцать больших рубиновых звезд обозначали столицы союзных республик. Темно-вишневые альмандиновые треугольники — электростанции, яркие круглые рубины — металлургические заводы, рубины в форме эллипсов — заводы цветной металлургии, рубиновые треугольники — машиностроительные заводы, нежно-голубые топазы — бумажные фабрики, аметисты — текстильные фабрики, круглые изумруды — предприятия по обработке дерева, сотни камней дымчатого горного хрусталя — предприятия нефтяной промышленности, пунктир из аквамаринов — Северный морской путь… Эта карта рассказывала об успехах нашей промышленности, о том, что составляет основу мощи всякого современного государства, — и уже потому приковывала к себе внимание посетителей.

Но она была еще и выдающимся произведением гранильного искусства. Над ней трудились опытнейшие мастера Свердловской фабрики. Каждый из 3700 рубинов имел, например, 57 граней!

Не менее тщательно обрабатывались и остальные «условные знаки» этого удивительного картографического творения.

Сборку проводили лучшие ювелиры Ленинграда. Они так точно подогнали друг к другу все 45 тысяч камней, составлявших карту, что образовался как бы многоцветный драгоценный монолит.

Подолгу простаивали возле этого экспоната посетители советского павильона.

У карты-макета канала Москва–Волга тоже толпились зрители.

Макет был электрифицированным. Вспыхивали сигнальные огоньки, открывались и закрывались дверцы шлюзов, по голубой ленте канала перемещались освещенные прямоугольнички…

Рабочий класс Советского государства занят мирным трудом. Он успешно преобразует природу своей страны. Это тоже не могло не вызывать интереса у очень многих, пришедших на выставку.

А вот мимо первого тома Большого Советского Атласа Мира — очень большой толстой книги в синем ледериновом переплете — большинство посетителей советского павильона проходили почти не задерживаясь.

Географические атласы — это собрания карт, выполненные по какому-либо определенному принципу; как бы целые библиотеки карт. Во многих странах, а также у нас, их выпускали уже давно, и в том, что СССР поместил в своем павильоне такой экспонат, ничего необычного вроде бы не было. К тому же Большой Советский Атлас Мира в отличие от многих других, западных, своих собратьев даже и не являлся таким уж объемистым — всего 83 страницы мировых карт и 85 страниц карт СССР.

Дело заключалось не в их величине и количестве. Когда картографы ведущих капиталистических стран Европы и Америки раскрыли Большой Советский Атлас Мира, они обнаружили, что это — собрание карт, лучших в мире.

В ту пору, как и ныне, на Западе имелось немало фирм, уже многие десятилетия выпускавших географические атласы. Некоторые из этих фирм были основаны еще в XVI веке. Издательские оригиналы карт они хранили словно зеницу ока, от издания к изданию улучшая оформление атласов, делая их более красочными, удобными для пользования. И уж они-то знали, как это сложно — впервые выпустить географический атлас мира.

Однако всем картам свойственна одна особенность: порой они быстро устаревают, перестают удовлетворять запросам тех, кто ими пользуется.

Мы все лучше узнаем нашу планету. Уточняется начертание берегов, конфигурация гор… На карте же — прежние сведения.

Но это еще не все. Сама поверхность Земли изменяется. Становятся шире долины рек, исчезают леса, появляются новые города, дороги, каналы…

И, наконец, со временем становятся иными требования к самому картографическому изображению. Одни проекции заменяются другими, более наглядными, не так искажающими показываемую на карте территорию; составители начинают применять новые условные знаки, обстоятельнее передавая особенности рельефа, лесов, кустарников, дорожной сети…

Вот почему, какой бы прекрасный атлас ни вышел в свет, через несколько лет, для следующего издания необходимо вносить исправления, причем порой это оказывается возможным лишь тогда, когда местность будет заснята заново.

Если речь идет о территории значительных размеров, то такая работа обойдется недешево и потребуется много времени.

А ведь частные фирмы капиталистических стран, выпуская географические атласы, рассчитывают получить доход. И они прекрасно знают, что средний, наиболее многочисленный покупатель с большей охотой купит очень красивый и недорогой, но хотя бы и менее точный географический атлас, чем самый точный и дорогой. Средний покупатель не очень-то разбирается в географических тонкостях!

И к 1937 году в западной картографии сложилось такое положение: все наиболее распространенные атласы устарели — это было очевидным, — и в то же время не имелось эталона, который позволил бы определенно судить, как это отставание велико.

Первый том Большого Советского Атласа Мира и предоставил иностранным картографам такую возможность.

Одним из лучших считался тогда Мировой атлас немецкой фирмы «Юстус Пертес». На его картах рельеф только на девятнадцати процентах площади суши изображался в соответствии с современными требованиями.

У другого, тоже очень известного в ту пору атласа — Большого интернационального атласа туристского итальянского клуба (Атлас туринклуба) — эта цифра оказалась еще меньше — тринадцать!

Причина была проста. В прошлом веке рельеф на картах изображали в основном способом штриховой шкалы — черточками разной толщины и длины, бегущими по склонам холмов, гор и долин. Этот способ по-прежнему господствовал на страницах атласов западных фирм.

На картах Большого Советского Атласа Мира рельеф изображался только горизонталями в сочетании с раскраской, как и принято теперь всюду.

Более современными были и многие другие условные знаки.

«Американские географы, — писал в одном из научных журналов известный географ Соединенных Штатов Америки Кресси, — должны теперь изучать русский язык, так как первый том Большого Советского Атласа Мира является незаменимым орудием. Опубликованием первого тома БСАМ советская картография достигла высшего предела».

Кресси так писал не только потому, что карты нашего атласа были самыми современными по содержанию. Его, как и других картографов Запада, поражало еще и другое: срок, за который мы эту работу выполнили, — три с половиной года. Атлас туринклуба, о котором только что шла речь, составлялся десять лет, причем немецкая фирма «Юстус Пертес» передала его издателям часть своих граверных досок.

Хорошо известный в западных странах английский атлас Таймса потребовал для своего составления также десяти лет.

Значит, Советский Союз уже располагал специалистами самой высокой квалификации? Но когда ему удалось их подготовить?

Кресси и его западные коллеги знали и то, что в наследство от всей русской дореволюционной картографической промышленности нам достались всего две плоские литографские машины, пригодные для печатания карт, три так называемых переводных станка (на них-то и изготовляются печатные формы) и всего один специальный очень большой фотоаппарат для получения издательских негативов.

Откуда же вдруг появилась у советских картографов возможность отпечатать Большой Советский Атлас Мира?

Ответ на все эти вопросы известен: все зависит от того внимания, которое уделялось и уделяется вопросам картографирования в нашей стране.

Успех первого тома Большого Советского Атласа Мира оказался настолько бесспорен, что выставочный комитет присудил ему Гран При — Большой приз.

С тех пор прошло почти сорок лет. Был выпущен и второй том этого атласа — тоже выдающееся картографическое произведение. Теперь оба этих труда уже имеют лишь историческое значение. Ежегодно в нашей стране выходит в свет немало самых разнообразных и замечательных атласов. О некоторых из них будем говорить дальше. Но Большой Советский Атлас Мира — БСАМ — все же навсегда останется в истории картографии как одно из наших самых больших достижений.

Заканчивая эту главу, нужно рассказать еще о дальнейшей судьбе карты «Индустрия Социализма».

После того как Парижская выставка закончила свою работу, эта карта возвратилась на родину, но в 1939 году было решено вновь продемонстрировать ее за рубежом — теперь уже на международной выставке в Нью-Йорке.

Однако, хотя прошло и не так много времени, прежде чем везти ее за океан, гранильщикам драгоценных камней и ювелирам пришлось дополнить карту новыми условными знаками, чтобы обозначить построенные в нашей стране за эти два года заводы, шахты, рудники, фабрики…

В Нью-Йорке она также имела огромный успех у посетителей, и, когда возвратилась домой, было решено навечно поместить этот шедевр картографии в Ленинградском Государственном Эрмитаже, в Георгиевском зале Зимнего дворца.

Этот зал удивителен по размерам: площадь — 800 квадратных метров, объем 10 000 кубических метров. Его украшают золото и бронза. В дореволюционную пору, когда в Зимнем дворце обитала царская семья, именно этот зал являлся местом самых торжественных церемоний и празднеств.

У одной из стен зала, на возвышении в семь ступенек, стоял царский трон — серебряное позолоченное кресло, в 1714 году по заказу Петра I изготовленное английскими мастерами. Потому-то Георгиевский зал назывался еще Большим Тронным залом.

И вот на месте, где прежде стоял царский трон, уже после Великой Отечественной войны и водрузили карту из камней-самоцветов. Там ее и можно увидеть.

Она теперь выглядит иначе, чем тогда в Париже и Нью-Йорке.

Ее площадь возросла до 27 квадратных метров. Условные значки промышленных предприятий сняты. Вместо них разместились более четырехсот пятидесяти серебряных золоченых звездочек с рубинами в центре, обозначающих крупнейшие города нашей страны. Столицы союзных республик — рубиновые звезды; их названия выполнены из изумруда, название столицы нашей Родины Москвы — из рубина, Ленинграда — из александрита…

Это теперь не экономическая, как было прежде, а общегеографическая карта СССР. И то, что карта государства трудящихся находится в Георгиевском зале Зимнего дворца, на том самом месте, где некогда стоял царский трон, несомненно содержит в себе высокий смысл.

КАРТЫ- ВЕЛИКАНЫ

Карта нашей страны масштаба 1 : 15 000 000 умещается на одном листе бумаги, как говорят специалисты, стандартной величины. Карта масштаба 1 : 4 000 000 — на четырех. А «миллионка» (карта масштаба 1 : 1 000 000) на всю территорию Советского Союза — это 180 листов. Карта масштаба 1 : 100 000 — 25 920 листов.

Не мал и комплект карты масштаба 1 : 25 000 — 103 680 листов.

414 720 листов составляют карту масштаба 1 : 10 000.

Правда, на некоторые участки дна озер и морей нет необходимости иметь очень подробные карты. Кроме того, съемки в масштабах крупнее 1 : 100 000 делают выборочно, только там, где это почему-либо нужно. Приведенные нами цифры завышены, однако все же очевидно: для того чтобы обеспечить подробными картами такую огромную страну, как наша, необходима очень большая работа.

До Октябрьской революции топографическая служба смогла обеспечить картами всего лишь около десяти с половиной процентов территории России — что составляло, правда, более двух миллионов квадратных километров.

«Миллионку» мы начали создавать в первые годы Советской власти. Ее последний лист вышел в 1945 году. Всесоюзное географическое общество отметило это событие Большой Золотой медалью, присуждаемой за особо выдающиеся географические достижения.

Но еще задолго до того, 8 июля 1940 года, Главным Управлением геодезии и картографии при Совете Министров СССР было принято решение провести сплошное картографирование страны в масштабе 1 : 100 000. Отводилось на это 12 лет — совсем немного, если учесть масштабы работ.

А меньше чем через год началась Великая Отечественная война.

В апреле 1975 года генерал-лейтенант технических войск, бессменный руководитель уже в течение тридцати лет всей военно-топографической службы страны Марк Карпович Кудрявцев рассказал на страницах газеты «Комсомольская Правда»:

«… В те первые дни топографы и геодезисты работали в западной приграничной полосе, обслуживали укрепрайоны вдоль новой государственной границы. Там они и приняли на себя вместе с пограничниками первый удар фашистов. Многие погибли смертью героев. Уничтожить пришлось, чтобы не досталось врагу, и главные склады картматериалов. Разрушена часть картографических фабрик. Положение в войсках сложилось критическое. В армии ведь как говорят: командир без карты, что орлица без глаз.

Нам очень нужны были крупномасштабные карты, и мы их дали войскам. В фантастически короткий срок. Где только возможно, собрали приборы, со всех фронтов отозвали топографов, геодезистов, специалистов-землеведов…

К концу 1941 года „стотысячная“ пошла в штабы. Печатали эти карты уже новые фабрики, построенные за Уралом и в Сибири… За какие-то 4–5 месяцев была организована военно-топографическая служба, во много раз мощнее довоенной… Только с июля по декабрь сорок первого года вновь созданные отряды „обработали“ два миллиона квадратных километров, что равнялось территории Франции, Англии, Германии, Италии и Испании, вместе взятых. Ничего подобного мировая практика еще не знала…»

В том же интервью корреспонденту «Комсомольской Правды» Марк Карпович Кудрявцев вспомнил об одной необычной работе военных топографов.

Накануне штурма Берлина наши летчики шесть раз произвели съемку этого города. По фотоснимкам, а также по результатам опросов пленных и трофейным документам был изготовлен точнейший макет фашистской столицы. На нем под руководством маршала Жукова советские военачальники «отрабатывали» детали будущей битвы.

Марк Карпович привел отрывок из воспоминаний одного из участников берлинской операции генерала Шаталова.

«…Отдернули штору, и мы увидели колоссальный по размерам макет Берлина. Тщательно были изображены улицы, сооружения, укрепления, заливы, доты, даже разрушенные бомбежкой кварталы. Город — как на ладони. На рельефах важнейших правительственных зданий наклеены ярлычки с номерами. Стояли не шелохнувшись: впервые пришлось видеть такое замечательное произведение картографического искусства. Указка маршала Жукова коснулась крупного четырехугольника на северо-восточной окраине обширного зеленого массива.

— Обратите внимание на объект сто пять, — сказал маршал. — Это и есть рейхстаг».

Восстановление хозяйства районов, разрушенных войной, также начиналось с топографической съемки.

Советские картографы справились и с этой задачей.

И когда наконец наши города и села поднялись из руин, вновь потребовалось производить съемочные работы.

Сегодня топографическая карта масштаба 1 : 10 000 имеется на всю территорию нашей страны. Более четверти миллиона квадратных километров мы снимаем ежегодно в масштабе 1 : 10 000.

В 27 раз увеличился за последние несколько лет объем работ по созданию карты в масштабе 1 : 2000.

Важно, впрочем, не только количество. В СССР применяется самая стройная в мире система масштабов карт, увязанная с таблицами условных знаков в единое целое, а ведь это задача настолько сложная, что ее пока еще не смогли решить для своих стран картографы Англии, Франции и США.

Если общее количество условных знаков, применяемых на наших топографических картах, принять за сто процентов, то на английских картах такого же масштаба оно будет равно шестидесяти восьми, на французских — шестидесяти двум, на картах Соединенных Штатов Америки — пятидесяти двум процентам.

Наши топографические карты гораздо полнее, обстоятельнее характеризуют местность и в то же время не выглядят чрезмерно загруженными. Пользоваться ими удобно.

Образцы некоторых иностранных карт мы приводим здесь. Попробуйте убедиться в этом сами.

^{Часть французской топографической карты масштаба 1 : 50 000.}

^{Часть топографической карты США масштаба 1 : 62 000.}

^{Часть советской топографической карты масштаба 1 : 50 000.}

^{Часть английской топографической карты масштаба 1 : 63 360.}

-

ХРЕБЕТ ЛОМОНОСОВА

Это были критические минуты.

Бриг «Форвард» стремительно несся вперед, дробя своим форштевнем льдины; корпус судна вздрагивал от ударов; в набитой доверху углем топке бушевал огонь; давление пара в котлах достигло такого предела, что они вот-вот могли взорваться.

— Прибавить пару! — все же кричал старший лейтенант Шандон, исполнявший обязанности капитана судна. — Полный вперед! Открыть все предохранительные клапаны!

До выхода на чистую воду оставалось несколько кабельтовых. Удастся ли опередить айсберг, который течением неумолимо влекло навстречу судну, или «Форвард» окажется в ледяной ловушке?

А если даже удастся отвратить эту угрозу, станут ли потом вновь повиноваться своему командиру матросы брига, потрясенные невероятным зрелищем: высунув из огромной пасти дымящийся язык, за их судном по ледяным полям гналась собака. Она была ростом больше шести метров! Шерсть на ней стояла дыбом.

По временам чудовище останавливалось, и тогда его гигантский хвост взметал клубы снега!..

Это было всего лишь оптическое явление в атмосфере, «броккенский призрак»: увеличенное изображение обыкновенной собаки… Однако кто знает? Не растеряйся экипаж «Форварда» при виде этого феномена, может, и удалось бы благополучно миновать опасный участок пути…

— Мы погибли! — невольно вскрикнул Шандон, разглядев в подзорную трубу, что айсберг уже опередил бриг и заклинил единственный выход на чистую воду.

— Погибли! Спасайся, кто может! Спустить шлюпки! — послышались голоса матросов. — Разбивай, ребята, бочки с вином! Раз нам суждено утонуть, то уж лучше утонем в джине!

И вот тут, когда старший лейтенант Шандон окончательно понял, что никто из членов экипажа больше ему не повинуется, раздался чей-то громкий, энергичный и повелительный голос:

— Все по местам! Право руля!

Так вступил в свою должность скрывавшийся до того под именем матроса Гарри командир экспедиции и капитан брига «Форвард» Джон Гаттерас, который еще юношей начал плавать по морям и океанам, мечтая достичь заповедной точки земного шара — Северного полюса, достичь и покорить его.

Знаменитый французский писатель-фантаст Жюль Верн в романе «Путешествия и приключения капитана Гаттераса» подробно описал всю экспедицию.

Она началась в обстановке таинственности. Даже от старшего лейтенанта Шандона и ученого Клаубони, то есть от своих ближайших помощников, капитан Гаттерас как можно дольше скрывал истинную цель пути, скрывал до той поры, когда уже будет нельзя повернуть назад. Он был уверен, что, узнав о ней, любой, даже самый храбрый, моряк откажется участвовать в экспедиции.

Приняв командование над «Форвардом», он приказал собрать на палубе команду и обратился к ней с пламенной речью. Завершилась она такими словами:

— Я снарядил этот бриг, пожертвовав моей и вашей жизнью, лишь бы наше национальное знамя развевалось на Северном полюсе мира. Мужайтесь! Начиная с этого дня за каждый пройденный на север градус вы получите по тысяче фунтов стерлингов. Мы находимся под семьдесят вторым градусом, а всего их девяносто. Считайте! Впрочем, порукой за меня мое имя. Оно означает: энергия и патриотизм.

Пусть не обманывается читатель духом иронии, которой веет со страниц этого научно-фантастического романа. Она не только делает более правдоподобным повествование о подвиге, потребовавшем от Гаттераса и его спутников напряжения всех сил, но и согревает его теплой улыбкой нашего искреннего восхищения мечтателями всех времен и народов. Побольше бы людей, настолько преданных делу всей своей жизни, как капитан Гаттерас!

Ценой невероятных лишений всего лишь четырем участникам экспедиции (пятым был спасенный ими капитан другого судна, шестым — собака) удалось добраться до крошечного вулканического острова, находившегося на самом крайнем севере нашей планеты. Оставалось пройти еще примерно полтора километра. Для отдыха укрылись в пещере, и вот тут доктор Клаубони прочитал своим друзьям, как это и вообще нередко бывает в произведениях Жюля Верна, небольшую лекцию по истории науки. В данном случае это была лекция о том, как менялись наши представления о Северном полюсе.

«— Ни одна точка земного шара, — сказал Клаубони, — не дала столько поводов к разного рода гипотезам. Древние… помещали близ полюса Гесперидские сады. В среднем веке полагали, что Земля поддерживается у полюсов на стержнях, на которых она вращается… Позднее французский астроном Бальи уверял, что у полюсов некогда обитал цивилизованный, исчезнувший народ — атланты, о котором упоминает Платон. И, наконец, уже в наше время утверждали, что у полюсов существует громадное отверстие, из которого исходит свет полярных сияний, и через которое можно проникнуть во внутренность земного шара…»

Гесперидские сады, о которых говорил доктор Клаубони, — сказочная страна, где растут яблоки, дающие вечную юность. О том, что эти сады находятся у Северного полюса, люди думали очень давно, а вот предположение, будто там имеется вход внутрь нашей планеты в виде глубокой пещеры либо кратера вулкана, вполне допускалось наукой тех лет, когда якобы совершались описываемые события — всего лишь в начале второй половины XIX века, в 1860–1861 годах. Потому-то мы и говорим об этом так обстоятельно.

Наутро капитан Гаттерас и его спутники начали последний штурм.

Вершина вулкана, венчавшая остров, изрыгала огонь. Отвесные утесы, столбы пепла, потоки лавы преграждали путь. Сверху падали раскаленные камни. Но капитан Гаттерас, не выпуская из рук флага, бесстрашно перепрыгивал со скалы на скалу.

Наконец он взобрался на самую высокую точку острова. Это и был Северный полюс!

В 1909 году американский полярный путешественник Роберт Пири первым действительно достиг Северного полюса. К этому он стремился более двадцати лет. В том, каких огромных усилий потребует подобная экспедиция, Жюль Верн не ошибся, а вот никакого острова на Северном полюсе не оказалось. Роберт Пири ничего, кроме плавающих ледяных полей, там не обнаружил. Что скрывалось под ними? Океанская впадина? Отмель?..

Такие вопросы — не праздное любопытство. Только зная рельеф дна Северного Ледовитого океана, можно до конца постичь законы движения всей его водной массы — а значит, и дрейфа льдов — и многие другие особенности климата Арктики. Это практически важно для судоходства, для хозяйственного освоения всего полярного края.

В книге, посвященной своему походу на полюс, Пири писал:

«Быть может, читатель будет разочарован, но я должен честно признаться: когда я убедился, что мы действительно достигли цели экспедиции, я жаждал лишь одного — сна…»

Роберт Пири тогда был уже немолод. Ему исполнилось 53 года. К полюсу он пришел по плавающим льдам океана, за сорок три дня проделав на пяти нартах, которые тянули собаки, путь от берегов Гренландии. К попытке достичь Северного полюса он всегда относился прежде всего как к спортивному достижению. Слова «риск», «удача», «рекорд» нередки во всех его книгах. На полюсе он пробыл только тридцать часов, занимаясь астрономическими определениями географических координат и отдыхая. Попытку измерить глубину океана он предпринял уже на обратном пути. Она оказалась неудачна — уйдя под воду на 2742 метра, лот не достиг дна, а при подъеме оторвался и утонул вместе с частью проволоки.

То, что Роберт Пири побывал в самой северной точке нашей планеты, не вызвало никаких изменений на картах Арктики. Ничем ее не обогатило.

И все же пришло время, когда глубина центральной части Северного Ледовитого океана стала известна.

21 мая 1937 года в 11 часов 35 минут утра на ледяное поле примерно в сорока километрах от полюса опустился четырехмоторный воздушный корабль Н-170 под командой Героя Советского Союза Михаила Васильевича Водопьянова. Через несколько дней к этому самолету присоединились еще три такие же могучие машины. Выгрузив снаряжение, самолеты ушли на юг. Четыре отважных полярника — Иван Дмитриевич Папанин, Эрнст Теодорович Кренкель, Петр Петрович Ширшов и Евгений Константинович Федоров — остались на льдине.

Их интересовало все: погода, растительность и животный мир океана, химический состав воды, ее температура на разных расстояниях от поверхности, особенности прохождения радиоволн, таяние и намерзание льда; и конечно их также очень интересовали глубины Северного Ледовитого океана и тот грунт, который устилает его дно.

Когда готовилась экспедиция, было установлено одно ограничение: общее количество груза не должно превышать девяти тонн. Сюда входили не только продовольствие, приборы, одежда, топливо, жилой домик, но и вес самих участников экспедиции, все их личные вещи.

Рабочие и конструкторы — творцы экспедиционного снаряжения — делали чудеса. Жилой дом, например, способный выдержать самый лютый мороз, ураганный ветер и достаточно просторный, чтобы разместить в нем четырех человек, весил всего 53 килограмма! Всего лишь вдвоем его удавалось легко переносить не разбирая.

Очень компактными для тех лет были радиооборудование, движок для зарядки аккумуляторов и вообще все приборы, инструменты и механизмы, предназначенные для исследований. Сравнительно небольшой была и гидрологическая лебедка, надежен трос, однако лебедка имела один недостаток — ее требовалось вращать вручную.

«…Все население нашей льдины собралось сегодня в два часа на торжественный митинг, — записал в своем дневнике Иван Дмитриевич Папанин 6 июня 1937 года. — Отто Юльевич^[2] официально объявил об открытии новой полярной станции „Северный полюс“ на дрейфующих льдах, а я как начальник станции торжественно поднял над льдиной государственный флаг Советского Союза. Воздух огласился впервые на полюсе громким салютом из ружей и пистолетов… Потом раздалась команда Водопьянова: „По самолетам!“ Наступила минута расставания. Мы крепко обнялись и расцеловались с улетающими…

Вечером Петрович^[3] опустил трос с грузом для измерения глубины океана. Глубина — четыре тысячи двести девяносто метров. Петя взял пробу грунта; оказался зеленовато-серый тонкий ил…»

Измерение глубины дна было первым научным наблюдением, выполненным после официального открытия станции «Северный полюс-1».

И вот началась будничная жизнь и работа. Положенное число раз в сутки передавали «на материк» сводку погоды, вели астрономические, гравитационные, магнитные, биологические и гидрологические наблюдения.

«Петрович и я встали раньше обычного, — записывал Иван Дмитриевич Папанин 20 июня 1937 года, — а Эрнст^[4] встретил нас доброй вестью:

— Чкалов летит над Канадой!

Приготовили лебедку. Сегодня нас ожидает очередной тяжелый труд — измерять глубину океана…

Обратно на поверхность груз вытаскивали в течение пяти часов.

Ветер и течения носят нас вместе с колоссальными массами льда, позволяя изучать все новые и новые места. Прекрасная участь!..»

Измерения глубины океана были самой трудной работой на льдине. И в то же время именно они представляли особую ценность.

«…Петр Петрович занялся промером дна… Это очень своевременно, так как я получил запрос из Москвы: дать для международного конгресса геологов сведения о морском дне в районе Северного полюса.

Промер показал глубину четыре тысячи триста девяносто пять метров… Работали в течение четырех часов без перерыва. Дул ветер, было холодно, сыро, но временами нам приходилось раздеваться: до того становилось жарко от работы…» (Дневник И. Д. Папанина, запись от 17 июля 1937 года.)

«…Лебедка за три часа непрерывного труда изнуряет, крутить ее довольно тяжело. Но мы уже не думаем о трудностях, так как все втянулись, а это самое главное. Мы находимся здесь для того, чтобы обогатить науку новыми наблюдениями, а потому ни с какими трудностями не считаемся…» (Там же, запись 15 августа 1937 года.)

А трудности, чем дальше льдину уносило течениями от полюса, становились все бóльшими.

«В результате шестидневного шторма в 8 часов утра 1 февраля, — радировал Иван Дмитриевич Папанин в Главное управление Северного морского пути, — в районе станции поле разорвало трещинами от полуметра до пяти. Находимся на обломке поля длиной 300, шириной 200 метров. Отрезаны две базы, также технический склад со второстепенным имуществом. Из затопленного хозяйственного склада все ценное спасено. Наметилась трещина под жилой палаткой. Будем переселяться в снежный дом. Координаты сообщу дополнительно сегодня; в случае обрыва связи просим не беспокоиться».

«Просим не беспокоиться…». Не это ли и есть подлинный героизм — в наиболее трудные минуты жизни заботиться еще и о том, чтобы не причинять беспокойства другим людям?..

Примерно в это же время, осенью 1937 года, в восточной части Северного Ледовитого океана оказался в ледяном плену ледокольный пароход «Георгий Седов».

Двадцать семь месяцев — три долгих полярных ночи! — длилось вынужденное странствование этого судна. Оно продрейфовало через весь Центральный арктический бассейн, пройдя 6100 километров, и только 15 января 1940 года уже у берегов Гренландии было высвобождено изо льдов, вышло на чистую воду.

Во время дрейфа члены экипажа этого судна настойчиво проводили научные исследования.

«…Нас тяготила мысль о том, что наш дрейф по неизведанным просторам Центрального арктического бассейна не сможет дать науке всего, что она от него ждет, — писал впоследствии капитан „Георгия Седова“ Константин Сергеевич Бадигин. — В конце концов не только ученые, имеющие дипломы, обогащают науку. Мне вспомнились имена простых русских моряков — Лаптевых, Челюскина, Прончищева, Пахтусова. Разве они готовили себя к исследовательской карьере? Но обстоятельства сложились так, что им пришлось взяться за новое, незнакомое дело, и вот их имена увековечены на географической карте…»

Всего на «Георгии Седове» оставалось пятнадцать человек. Из них только Виктор Харлампиевич Буйницкий был по профессии исследователем — геофизик, астроном и гидрограф. Все остальные — механики, машинисты, радисты, кочегары, кок, врач, боцман, помощник капитана — составляли немногочисленный экипаж зимующего судна.

И все же была намечена очень обширная программа научных работ.

Через каждые два часа — метеорологические наблюдения.

Астрономические определения места судна — так часто, как только видны светила — солнце или звезды.

Через каждые 12–15 миль дрейфа — магнитные наблюдения.

Через 15–20 миль — гравитационные.

Ежесуточно — сверление и замеры толщины льда.

Через каждые 10 миль дрейфа — взятие поверхностных проб воды.

Через 20–25 миль — глубоководные измерения.

Можно очень много сказать о важности для науки любого из разделов этой программы. В ту пору Центральный арктический бассейн площадью более пяти миллионов квадратных километров был почти полностью лишен каких-либо наблюдательных постов, причем четыре пятых этой огромной площади и вообще еще никто никогда не посещал.

Мы знаем уже, какого труда требовало каждое измерение глубины океана от четверки папанинцев. Но в их распоряжении была все же специальная гидрологическая лебедка, особо прочный трос, изготовленные на заводе приборы.

Седовцы ничего этого не имели.

Они сами сконструировали и построили лебедку, снабдив ее мощным электромотором; делали глубоководные лоты, чтобы добывать частицы донного грунта. Расплетая корабельные канаты, изготовляли глубоководные тросы.

Это было самое трудное. При длине в несколько километров такой трос оказывался настолько тяжелым, что мог не выдержать собственного веса. Малейший излом, ничтожная непрочность в месте соединения, резкий рывок при спуске или подъеме могли привести к обрыву.

Как и Иван Дмитриевич Папанин, капитан Бадигин во время дрейфа тоже вел дневник. 29 октября 1938 года он записал:

«Несчастный и в то же время счастливыйдень… Как ни измучились мы на вчерашнем аврале, сегодня встали рано. Судно расцветили флагами в честь двадцатилетия Ленинского комсомола, воспитанниками которого является большинство из нас. Наскоро позавтракали и в 9 часов утра взялись за работу. Прерванный на ночь аврал возобновился.

При ярком свете двух восьмиламповых электрических люстр, повешенных механиками над льдом, мы долбили лед, взрывали его аммоналом, опять долбили. Но снизу беспрерывно всплывали подсовы, и в конце концов после двухчасовой работы пришлось отступить. Мы отошли на 30 метров от левого борта и начали пробивать новую майну, — здесь лед был потоньше.

К 2 часам дня майна была вырублена. Мы установили над ней прочные деревянные козлы и подвесили к ним еще один блок-счетчик.

Теперь трос тянулся к майне от лебедки через два блока, укрепленные на шлюпбалке и на козлах…

…Я командую в мегафон:

— Начали!..

Тонкий металлический канатик медленно уползает в воду… Буторин и Гаманков, чередующиеся у лебедки, с каким-то умоляющим выражением лица глядят на эту тоненькую нить, сплетенную их руками из сотен разнокалиберных кусков. Сколько сил, энергии, труда вложено в каждый метр троса!

Волнение боцмана и матроса невольно передается каждому из нас…

Еще один оборот. Еще… Еще…

Лебедка останавливается.

— Трос весь! — говорит Гаманков.

— На счетчике четыре тысячи сто метров! — кричит со льда Буйницкий.

Но трос натянут все так же туго. Значит, груз не достиг дна… Обидно, что первое измерение не дает точных результатов… В 17 часов Трофимов^[5] включает рубильник… Трос медленно выходит из воды. Он быстро обледеневает.

И вдруг мотор заработал с большой легкостью, — натяжение груза резко уменьшилось. Тягостная догадка поразила каждого: под водой произошел обрыв… На дне остались 1800 метров троса и груза…»

Да, уж действительно — несчастный и в то же время счастливый день: трос оборвался, но все же измерения глубины были начаты.

Лишь девятая попытка седовцев оказалась удачной. Глубина океана составила в том месте 4485 метров…

«…Таким образом, — говорилось в научном отчете об арктических исследованиях 1937–1940 годов, — после работ станции „Северный полюс“ и „Г. Седов“ можно считать вероятным, что вся центральная часть Арктического бассейна заполнена глубинами свыше 4000 метров с отдельными понижениями морского дна до 5000 метров и глубже».

Вскоре после этого появились карты Северного Ледовитого океана, на которых изображался рельеф его дна. Ложе океана представляло собой единую гигантскую чашу.

Вопрос, казалось, был ясен, но…

В 1941 году воздушная экспедиция на самолете Н-169 отправилась в район Полюса недоступности. Советские исследователи трижды опускались на дрейфующий лед и проводили измерения глубины.

Так было начато систематическое изучение Центрального арктического бассейна с высадкой экспедиций в заранее намеченные точки.

Постепенно накапливались новые данные.

В 1948 году работники Арктического научно-исследовательского института сделали выдающееся географическое открытие: они обнаружили, что почти под самым Северным полюсом на дне Северного Ледовитого океана расположен мощный подводный хребет высотой 2,5–3 километра. Дальнейшие исследования с самолетов и с дрейфующих ледяных станций «Северный полюс» позволили уточнить картину. Хребет простирался от Новосибирских островов до Гренландии, пересекая Северный Ледовитый океан поперек. Его склоны были круты, обрывисты, самая высокая из уже обнаруженных гидрогеографами вершин не доходила до поверхности воды всего лишь 954 метра.

Этому подводному хребту присвоено имя Михаила Васильевича Ломоносова.

Но была ли в какой-то степени неизбежна такая ошибка?

Рисуя в своем планшете рельеф участка поверхности суши, топограф видит сразу всю местность. У составителя морской карты этой возможности нет. Он должен представить себе подводные горные хребты, ложбины, котловины, каньоны, не видя их, располагая лишь разрозненными отметками глубин.

Геологическое строение морского дна, общие закономерности развития океанов, морские течения, характер донных грунтов и еще многие другие сведения помогают прояснить картину. По мере того, как наши ученые накапливали все эти данные, и происходило уточнение карты рельефа дна Северного Ледовитого океана.

Люди все лучше узнают свою планету. Карты вбирают в себя результаты новых и новых наблюдений.

А в итоге рождаются открытия.

ОСОБЫЕ СЛУЧАИ

Каждую тематическую карту можно смело называть созданной для особых случаев.

Кому, например, нужна карта электропроводимости почв СССР? Радистам.

Когда? Если требуется организовать безотказную радиосвязь на коротких волнах.

Еще она нужна железнодорожникам — специалистам по сигнализации и блокировке.

Зачем? Чтобы надежнее действовали светофоры и стрелочные переводы.

Нужна ли эта карта строителям газо- и нефтепроводов?

Очень нужна, им она указывает, на каких участках трассы в почве циркулируют блуждающие электрические токи, способные быстро разрушить уложенные в землю трубы.

Каждый из этих случаев не так уж обычен. И всегда карта может хорошо помочь.

Нередко тематическую карту специалисты составляют сами. Однажды на окраине города, у подножия крутого, подмытого в половодье берега реки, краеведы нашли клад монет. Глиняный горшок, полный доверху серебряных, бронзовых и золотых кружочков и овальных лепешечек с цифрами, надписями и портретами каких-то царей.

Принесли в местный музей. Оказалось — монеты старинные, из разных стран.

Научный сотрудник музея, археолог, тотчас взял историческую карту того периода, к которому относились монеты, и соединил стрелками древнее поселение, стоявшее некогда на месте нынешнего города, со всеми теми государствами, где эти монеты чеканили.

И прояснились торговые связи тех далеких времен…

Однако бывают карты и более удивительные.

Представьте себе, что вы летчик. Ночь. Вы ведете самолет «вслепую», не видя земли, ориентируясь лишь по приборам и по изображению местности на экране радиолокатора. Чтобы различать на этом слабом зеленоватом изображении даже малейшие детали, в кабине погашен свет. Ваши глаза постепенно привыкли к темноте и всё хорошо замечают.

Но вот достигнут пункт поворота. Надо уточнить это по полетной карте и сделать на ней отметку карандашом: полетная карта — важнейший контрольный документ.

Зажечь свет в кабине? Но ведь когда вы потом его погасите, ваши глаза некоторое время ничего не будут видеть ни на экране радиолокатора, ни на шкалах приборов — до тех пор, пока вновь не освоятся с темнотой.

Это недопустимо.

Именно для таких случаев изготовляют полетные карты, рисунок которых ничем не отличается от обычного, но начинает светиться в темноте, если на него падают от специальной лампы невидимые ультрафиолетовые лучи.

Сделаны также особые карандаши. Их грифельный свет мерцает под влиянием тех же невидимых лучей.

Пилоту или штурману работать с подобной картой одинаково удобно как на свету, так и во время ночного полета по приборам, при полностью выключенном освещении кабины.

А вот, например, какую тематическую карту выпустили в 1962 году в Англии. Она называется «Shakespeare's Britain» — «Шекспировская Британия». Почти все надписи на ней выполнены черным цветом, шрифтом старомодного начертания, в целом же карта голубовато-желтая, словно притушенная, такая, будто глядишь на нее сквозь легкую дымку.

Эта карта показывает нам Англию трехсот–семисотлетней давности, Англию той поры, когда жили современники героев Вильяма Шекспира. На ней обозначены лишь те города и поселки, которые были в то время. И соединяют их только те дороги, которые тогда уже были проложены. И границы графств тоже не нынешние, а те, стародавние…

Среди городов и поселков коричневым цветом выделены те, что упоминаются в произведениях великого драматурга. Тут же впечатаны название пьесы, имя героя, годы, когда происходили описываемые события. А вокруг этой голубовато-желтой Англии, в соответствии с представлениями людей того времени об окружающем мире, из глубин моря выплыли чудо-рыбины, у берегов курсируют парусные суда. Старинная гравюра показывает нам шекспировский Лондон.

Историческая достоверность этой карты настолько велика, действует так убеждающе, что, вглядываясь в нее, начинаешь гораздо полнее представлять себе реальную обстановку, окружавшую героев шекспировских произведений.

При этом конечно испытываешь и все большее восхищение перед гением Вильяма Шекспира. Как много этот человек успел совершить! Он населил своими героями целое государство…

Ответить на вопрос, какая из тематических карт самая нужная, — невозможно. Каждый специалист считает самой необходимой именно ту из них, которая помогает ему в работе.

Судоводителю всего важнее морская карта. Летчику — полетная. Лесоводу — карта лесов. Председателю колхоза, агроному — карта полей. Лектору-международнику — карта с яркими крупными условными знаками, — чтобы их видели с самых дальних стульев, — напечатанная на тонкой белой пленке, так что ее можно удобно сложить, спрятать в портфель, и она почти не займет в нем места.

Такие карты выпускаются по особому заказу общества «Знание».

И все же есть тематические карты, которые безусловно являются основными, — это карты природы.

Подобных карт, глубоко отображающих особенности нашей страны, с каждым годом становится все больше и больше. В их число, например, входят ландшафтная карта, физико-географического районирования, магнетизма, гравиметрическая, сейсмическая, тектоническая, вулканизма, гидрогеологическая, геоморфологическая, климатическая, растительности, животного мира… Важно, чтобы они образовывали единую серию: издавались в одном масштабе, в одной проекции, с одними и теми же условными знаками общегеографического характера. Тогда их будет легче сравнивать между собой, разбираться в их содержании.

Первую серию Карт природы, вполне отвечающих этим требованиям, уже создали у нас в стране. Специалисты самых разных профессий высоко оценили ее. Она не только сообщала различные сведения, но и позволяла устанавливать взаимосвязи весьма разнородных и потому, казалось бы, никак не соприкасающихся явлений.

Создание тематической карты требует усилий не только картографа.

В 1958 году Почвенная карта СССР получила на всемирной выставке в Брюсселе Гран При — Большой Приз. Признание было заслуженным: чтобы выпустить в свет подобное произведение, мало иметь хорошую картографическую основу. Пришлось по всей нашей стране выполнять трудоемкую работу — выкапывать из земли образцы почв, исследовать их структуру и химический состав, и все это — на территории, являющейся шестой частью обитаемой суши земного шара! Никакое другое государство никогда еще не осуществляло почвенных исследований такого размаха и на таком высоком научном уровне.

При создании тематической карты так бывает всегда: воедино сливаются труд картографа и геолога, метеоролога, ботаника, энергетика, физика, моряка, космонавта…

ИСКАТЕЛЯМ КЛАДОВ

«…Доктор осторожно сломал печати, и на стол выпала карта какого-то острова, с широтой и долготой, с обозначением глубины моря возле берегов, с названием холмов, заливов и мысов. Вообще здесь было все то, что может понадобиться, чтобы безо всякого риска подойти к неведомому острову и бросить якорь.

Остров имел девять миль в длину и пять в ширину. Он напоминал жирного дракона, ставшего на дыбы. Мы заметили две гавани, хорошо укрытые от бурь, и холм посредине, названный „Подзорная Труба“.

На карте было много добавлений, сделанных позже. Резче всего бросались в глаза три крестика, сделанных красными чернилами, — два в северной части острова и один в юго-западной. Возле этого последнего крестика теми же красными чернилами мелким, четким почерком, совсем не похожим на каракули капитана, было написано:

«Главная часть сокровищ здесь».

На оборотной стороне карты были пояснения, написанные тем же почерком. Вот они:

„Большое дерево на плече Подзорной Трубы, направление к С. от С.-С.-В.

Остров Скелета В.-Ю.-В. и на В.

Десять футов.

Слитки серебра в северной яме. Отыщешь ее на склоне восточной возвышенности, в десяти саженях к югу от черной скалы, если стать к ней лицом.

Оружие найти легко, оно в песчаном холме на С. оконечности Северного мыса, держась на В. и на четверть румба к С.

Д. Ф.“»

«Д. Ф.» — это подпись морского разбойника Флинта, а все только что прочитанное — отрывок из приключенческого романа Роберта Луиса Стивенсона «Остров Сокровищ». В его заключительных главах отрицательные герои понесли наказание, а положительные завладели пиратским золотом и серебром.

Выдумка?

Но — пожалуйста! К вашим услугам большая и довольно толстая книга, которая называется: «Атлас карт для искателей кладов». Цена — всего десять долларов. Она издана в Соединенных Штатах Америки. Вот ее полное название:

ATLAS of

Тreasure

MAPS

Showing over 3000 Locations

of

Sunken or Buried Treasures

in the Westen Nemisphere

and

British Isles

F. L. Coffman

Author of 1001 Lost, Baried or

Sunken Treasures

Попытайтесь сами перевести это название на русский язык. Что у вас выйдет?

Составитель такого удивительного пособия для желающих отыскать сокровища, Ф. Л. Коффман, пишет в предисловии:

«Ныне дух авантюризма охватил кладоискателей. Обычно люди думают, правда, что лишь во сне можно быстро и просто разбогатеть, отыскав клад, и что эти поиски потребуют многих лет труда. Но я смею заявить, что этот сон не будет таким долгим, если в ваших руках уже находится этот атлас…»

Чтобы еще больше увлечь читателей кладоискательством, он далее собщает:

«Восьмая часть золота и серебра, известного человечеству начиная с 1500 года, погребена на дне морей и захоронена в ямах. Это огромное богатство, общая величина которого составляет 275 миллиардов долларов».

А вот что говорится в рекламном тексте на суперобложке этого атласа:

«Многие сейчас спрашивают: „Как мне найти легендарные клады?“ Отвечаем: „Вам прежде всего необходимы карты“…

Мистер Коффман, этот необыкновенный кладоискатель, собрал более 300 000 карт, на которых указаны места, где таятся сокровища, и, чтобы помочь тем, кто хочет попытать счастья, выпустил этот первый и единственный в мире атлас карт, включающий 3047 наиболее известных мест расположения кладов. При этом мистер Коффман предупреждает:

„Лишь некоторые из этих карт публиковались ранее… 18 лет беспрерывного труда было затрачено на это дело…“»

За предисловием в этом атласе и действительно следуют самые настоящие карты, на которых номерами обозначены места, где именно кладоискателя поджидают сокровища, а на полях карт, возле соответствующих номеров, поясняется:

«В ста футах от берега, к югу от Кей-Вест лежит „Санта-Роза“, испанский галеон более чем с 30 000 долларов в золоте, серебре и драгоценных камнях…»

«Пять миллиардов шестьсот миллионов долларов в золоте сброшено в озеро…»

«„Санта-Маргарита“, испанский галеон, имевший на борту золота и серебра на семь миллионов долларов, затонул в 1595 году…»

Коротко, ясно и категорично.

И так во всех трех тысячах сорока семи случаях.

Для моральной поддержки новичков здесь же, в атласе, напечатаны фотографии счастливцев, которые с помощью электронной аппаратуры, натянув на голову наушники, всматриваясь в показания приборов, обследуют склоны горы, готовятся к спуску на дно моря с аквалангом либо в миниатюрной подводной лодке.

Этот атлас издавался в Соединенных Штатах Америки уже не один раз и, вероятно, принес мистеру Ф. Л. Коффману гораздо больше золота и серебра, чем все те тысячи кладов, о местонахождении которых он имеет точные сведения.

Географический атлас — это собрание карт. Как бы сразу целая библиотека карт, сформированная по какому-то определенному правилу.

Атласы бывают самые разные: всего мира, отдельных континентов, стран; справочные, общегеографические, исторические, для любителей спорта, туристские, для охотников, для ученых, изучающих космос…

Именно потому, что атлас включает в себя карты, подобранные по заранее продуманной программе, а чаще всего — специально составленные именно для этого издания, он всегда является сокровищницей, из которой можно очень многое почерпнуть.

Рассказать обо всех атласах невозможно: во всем мире их ежегодно выходит несколько тысяч. Атлас мистера Коффмана мы упомянули, в общем-то, как курьез. Истинные клады поджидают человека, например, когда он открывает Советский Морской Атлас.

Его первый том содержит 202 карты океанов, морей, заливов, проливов и 220 планов важнейших портов мира. Второй — 336 карт, 239 различных профилей, графиков и справочных таблиц.

В отличие от морских атласов прошлого он подробно показывает не только береговую линию и рельеф дна, но и прилегающую к морю сушу. Он содержит также карты по истории географических открытий, океанографические, климатические, справочные сведения по земному магнетизму и картографии.

Третий том посвящен военно-морской истории.

Пожалуй, нет ни одного вопроса, представляющего интерес для судоводителя или океанографа, на который не найдется ответа на страницах этого удивительного атласа.

Большое внимание привлек к себе Атлас Всемирной истории. Он очень ярок, красочен и по-настоящему фундаментален. В нем 1000 больших карт, 270 карт-врезок, 200 диаграмм. Это неоценимое пособие не только для ученого, но и для всех тех, кого интересует далекое и близкое прошлое человеческого общества, его культуры.

В 1972 году в нашей стране вышел Агроклиматический атлас мира. Жизнь растений, как известно, зависит от продолжительности теплого времени года, интенсивности солнечного света, влажности почв и воздуха и еще от многих условий. Знать их практически важно, чтобы умело заниматься сельским хозяйством, получать высокие урожаи.

Советский атлас впервые дал такое полное представление об агроклиматических условиях сразу на всей Земле. Ученые и в СССР, и за рубежом отнеслись к его появлению как к очень большому событию.

Всемирное признание получили также Физико-географический атлас мира; Атлас Антарктиды; Атлас Африки; Атласы Южной и Северной Америк; Национальный атлас Кубы, созданный нами совместно с Кубинской Академией наук; Атлас народного хозяйства СССР; Атлас народов мира; Атлас истории географических открытий и исследований.

В 1970 году вышел историко-биографический атлас, посвященный Владимиру Ильичу Ленину.

Последнее время у нас в стране стали широко выпускать атласы, которые очень детально освещают административные области — Московскую, Ленинградскую, Новосибирскую, Костромскую, Вологодскую, Витебскую…

Физико-географические особенности, история, сельское хозяйство, промышленность, достижения культурного строительства, деятельность выдающихся революционеров, ученых, писателей; пятилетние планы развития — все это находит отражение на картах.

Главное назначение этих атласов в том, чтобы помочь глубже постичь особенности природных условий даже самых малоприметных уголков страны. Поставить их на службу народному хозяйству. Но в то же время на картах областных атласов подробно — пожалуй, как ни на каких иных, — запечатлен наш сегодняшний день.

ЛУННЫЙ КАРТОГРАФ

10 ноября 1970 года с космодрома Байконур стартовала очередная ракета-носитель.

В наши дни уже все знают, как это происходит. Раздаются четкие команды из громкоговорителей, струи тугого огня вырываются из двигателей; сперва словно бы нехотя, медленно отрываясь от земли, потом все быстрей ракета уходит в небо. На заданной высоте от нее отделяется искусственный спутник. Новое небесное тело начинает свой путь по орбите.

В этот раз все обстояло гораздо сложнее. Ракета-носитель сама вышла на околоземную орбиту, и затем, уже с нее, последовал новый старт. В космос, к Луне направилась межпланетная автоматическая станция.

Шесть суток длился полет. Дважды по команде с Земли на короткое время включались двигатели, «подправляя» трассу, — так, чтобы она нисколько не отличалась от расчетной.

Близ Луны двигатели вновь заработали, переводя межпланетную станцию сначала на орбиту высотой 85, а потом 19 километров.

В Земном Центре управления полетом это были очень напряженные часы. Ведь к нашему ночному светилу приближалась станция «Луна-17», которая несла самоходный аппарат «Луноход-1». Доставить его следовало очень бережно и опустить точно в назначенное место.

В расчетное время снова заработали двигатели, теперь уже замедляя движение станции и в то же время так ее поворачивая, чтобы она «прилунилась» обязательно основанием вниз и именно туда, куда нужно: выбрав на поверхности Моря Дождей, изрытой воронками кратеров и усеянной камнями, достаточно ровное место.

Через два часа сорок минут после посадки, по команде с Земли, откинулись сходни и восьмиколесный «Луноход-1» (у нас на планете он весил 756 килограммов, а на Луне — в шесть раз меньше) медленно съехал на грунт, остановился, откинул верхнюю крышку корпуса, подставляя свету элементы солнечной батареи. Это было нужно, чтобы они начали вырабатывать электрический ток. Затем «Луноход-1» двинулся дальше.

Пройдя несколько метров, он снова остановился. На его пути лежал большой камень. Постояв, земной пришелец развернулся на месте, еще немного постоял и покатился дальше, время от времени прекращая движение, словно бы для того, чтобы осмотреться и выбрать наиболее подходящую дорогу.

Место прилунения располагалось внутри небольшого лунного кратера — неглубокой воронки с пологими склонами. Как только она осталась позади, самоходный аппарат остановился. Начались исследования химических и механических свойств грунта: каков состав лунных пород, насколько лунный грунт легко проминается, крепко ли сцеплены его частицы между собой.

Затем «Луноход-1» двинулся дальше.

Лунный день длится почти две недели. Потом на такое же время солнце скрывается за горизонтом, и температура поверхности постепенно снижается до -125°. На Земле таких морозов никогда не бывает!

Когда начался лунный вечер, «Луноход-1» остановился. Медленно захлопнулась крышка солнечной батареи…

Конечно и в лунную ночь некоторые приборы «Лунохода-1» продолжали действовать. Особое зеркало, изготовленное французскими учеными — уголковый отражатель, — все темное время, например, участвовало в опытах по измерению расстояния от Земли до Луны, однако главную свою работу земной посланец совершал днем, во время движения. Занимался он тогда и топографической съемкой.

Весь его экипаж: командир, водитель, штурман, бортинженеры, оператор остронаправленной антенны — находился на Земле, почти за 400 000 километров от Моря Дождей. На телевизионных экранах они видели лунную поверхность и управляли движениями аппарата.

Водитель включал и выключал электрические моторы колес. Бортинженеры следили, чтобы «Луноход-1» не опрокинулся на крутом склоне, чтобы все его механизмы были в исправности, не перенапрягались. Оператор остронаправленной антенны добивался устойчивой радиосвязи. Штурман же прокладывал на листе ватмана каждый метр пройденного пути и всякий перелом рельефа, воронку, лунку, скопление камней.

И когда через одиннадцать лунных дней, пройдя 10 километров 540 метров, «Луноход-1» свои заключения закончил, по всем полученным данным были составлены точные карты участков лунной местности. Их масштабы от 1 : 50 до 1 : 1000.

Особая сложность управления «Луноходом-1» заключалась в том, что радиоволны шли от Луны до Земли и обратно целых четыре секунды. Его экипаж видел все, что оказывалось на пути аппарата, с запаздыванием на такой промежуток времени. Потому-то земной пришелец и не мог двигаться без остановок. Четыре секунды задержки — немало даже при самой небольшой скорости, потому что ведь это происходило на чужой планете. Там даже за такой срок «Луноход-1» вполне мог провалиться в трещину, опрокинуться, налететь на камень или скалу. Исследования нашего ночного светила продолжаются.

16 января 1973 года на поверхность нашего ночного светила опустился «Луноход-2». Он проложил по нему путь длиной в 37 километров!

Со временем подобные аппараты опустятся и на Венеру, и на Марс. Как самые заправские топографы, они станут вести на этих планетах маршрутную съемку, и ни пыльные бури, ни жара, ни космический холод, ни самое жесткое радиационное излучение не смогут им помешать.

Они же проникнут в глубочайшие впадины земных океанов, в кратеры вулканов.

Съемки, выполненные нашими луноходами, — начало всех этих исследований.

Конечно карты Луны создавались и прежде.

Сначала их вычерчивали от руки, по результатам наблюдений в телескоп, потом на помощь пришла фотография — обычная и стереоскопическая.

И советскими, и иностранными учеными уже изготовлено немало подобных карт поверхности этого извечного спутника Земли и все они пока еще не могут считаться окончательными, потому что недостаточно изучена сама форма этой планеты — ее фигура, как говорят геодезисты. Не хватает как раз той опорной астрономо-геодезической сети, которая составляет скелет всякой точной карты.

Планы, снятые луноходами, покрывают не очень значительную площадь, однако они снимались в непосредственном контакте с поверхностью Луны. В этом их бесспорное достоинство.

ДОРОГИЕ НАМ ИМЕНА

Это было не так давно — в 1926 году, летом. В узких маленьких лодочках люди спускались по течению быстрой горной реки.

Черные скалы подступали к самой воде. Пороги, перекаты, водовороты, стремнины, торчащие из воды гигантские валуны то и дело преграждали путь. Плесы встречали холодным ветром и крутой волной.

Бывало, что лодки переворачивались. Тогда выходили на берег, ставили палатки, разводили костры, сушились, потом плыли дальше, стараясь не потерять ни часа из долгого полярного дня. Эти люди, сотрудники экспедиции Академии наук СССР, не просто спускались вниз по течению реки. Они шли по ней с геологической и топографической съемкой и были первыми исследователями, которым удалось проникнуть в неизученный таинственный край.

Шли дни. Склоны речной долины становились все круче. Вот она уже превратилась в теснину, зажатую между двумя почти отвесными стенами скал. Высоко-высоко вверху, несмотря на летнюю пору, белели заснеженные вершины гор…

Вдруг ущелье раздвинулось, река вырвалась на равнину, и ученым открылся вид на могучий горный хребет протяженностью не менее тысячи, шириной не менее трехсот километров и высотой три тысячи метров. По площади он был больше Кавказа и при всем том не значился вообще ни на одной карте.

«Мы в восторге, — писал один из этих ученых, — никто из географов не предполагал, что в Северной Сибири есть такие высокие горы».

Всего лишь пятьдесят лет назад геолог Сергей Владимирович Обручев и картограф Константин Алексеевич Салищев сделали такое открытие.

После возвращения экспедиции Совет Географического общества СССР принял решение назвать вновь обнаруженный хребет именем Ивана Дмитриевича Черского. Об этом ученом мы уже рассказывали. Исследуя бассейн реки Колымы, он тяжело заболел, однако приказал не прерывать движения экспедиции. Он хорошо понимал, что в условиях Крайнего Севера с его суровым климатом и переменчивой погодой, вдали от жилья, — а ведь это происходило в прошлом веке, когда еще не было ни радиосвязи, ни самолетов, — даже недолгая остановка может стать гибельной для всех его спутников.

Так на карте мира появилось еще одно дорогое нам имя.

Присвоить название, например, горной гряде, острову или леднику можно только в том случае, если данный географический объект еще никому неизвестен. Это бывает тогда лишь, когда он расположен в труднодоступной, необитаемой местности. Такие открытия редки, достаются они нелегко, и все же в настоящее время уже почти шестьсот вершин, островов, проливов, заливов, полуостровов, мысов, горных хребтов суши и дна Мирового океана названы именами выдающихся деятелей нашей страны. Среди них имена Владимира Ильича Ленина, Феликса Эдмундовича Дзержинского, Михаила Васильевича Ломоносова, Дмитрия Ивановича Менделеева, имена Челюскина и Дежнева; Пушкина и Маяковского…

Мы говорим сейчас о значительных географических объектах, которые обозначают даже на мелкомасштабных картах.

Семнадцать лет жизни посвятил Иван Иванович Беринг исследованию северо-востока нашей Родины. Это он дал окончательный ответ на вопрос: «Сошлась ли Америка с Азией?». На одном из островов, положенных на карту его экспедицией, он и похоронен. Остров этот носит его имя. Расположен он в море его имени. Это море соединяется с Северным Ледовитым океаном проливом, который тоже назван в честь Ивана Ивановича Беринга.

В нашей стране издавна большое внимание уделялось географическим исследованиям. Тщательное изучение значительной части Евразийского материка, открытие Северо-восточного прохода и мыса Челюскина, арктических островов, Антарктиды, покорение Северного полюса дрейфующими станциями, исследование пустыни Гоби, открытие островов в тропической части Тихого океана и подводных горных хребтов, изучение первобытных племен Новой Гвинеи и Бразилии — это и еще очень многое — заслуга наших землепроходцев и мореплавателей. Конечно порой на их долю выпадали немалые лишения.

Русские и советские ученые с полным правом украсили карту мира именами своих соотечественников.

Луна всегда повернута к Земле одной стороной. Карты этой видимой с Земли стороны нашего ночного светила составлены уже давно. На них выделены обширные лунные равнины — «моря», горные хребты, вершины гор, круглые воронкообразные углубления — кратеры. Им присвоены имена: Море Облаков, Море Спокойствия, Залив Радуги, Кавказские горы, Апеннины, кратеры Вольтер, Платон, Кеплер…

Поскольку первые карты видимой с Земли стороны Луны составлены много лет назад, и названия на них в основном относятся к той же давней поре.

А вот горных хребтов, «морей», вершин, равнин и кратеров, которые находятся на обратной стороне Луны, до 1959 года вообще никто не видел. Каких только не высказывалось предположений! Утверждали даже, что там могут оказаться цветущие города и сады!

В октябре 1959 года советская автоматическая межпланетная станция облетела Луну, сфотографировала ту ее сторону, которая никогда не бывает обращена к Земле, и по телевизионной системе передала снимки в Центр дальней космической связи.

Фотографии рассказали: на этом лунном полушарии все те же «моря», кратеры, горы. По праву первооткрывателей специальная комиссия Академии наук СССР присвоила названия наиболее значительным лунным объектам. На карте обратной стороны Луны появились имена: Герц, Джордано Бруно, Жолио-Кюри, Жюль Верн, Курчатов, Лобачевский, Ломоносов, Максвелл, Менделеев, Пастер, Попов, Склодовская-Кюри, Цзу Чун Чжи, Циолковский, Эдисон, Море Мечты, Море Москвы, хребет Советский.

В дальнейшем к этому списку добавилось еще 513 названий.

МОГУЩЕСТВО

Летом 1956 года в Москве к Михаилу Николаевичу Каминскому (его имя мы уже упоминали в книге) обратились сотрудники одного из научно-исследовательских институтов — картографы Борщевский и Пожарский. Произошел примерно такой разговор:

— Михаил Николаевич! Вы — опытный полярный летчик. Мы хотели бы обсудить с вами одну фантастическую идею.

— Фантастическую? И она что же — имеет отношение к Заполярью?

— Да.

— А что именно вас там интересует?

— Антарктида. Мы намерены за одно лето снять карту ее береговой полосы.

— Всего за одно лето?

— Да.

— И это вместе с астрономо-геодезической подготовкой? Вместе с аэросъемкой? С привязкой маршрутов? С прокладкой высотных ходов на местности?

— Да.

— Но ведь вы же прекрасно знаете: на каждый такой этап нужен год! И еще к тому же год или два на камеральную обработку. В целом самое малое — пять лет.

— Все правильно, Михаил Николаевич, но мы будем работать с помощью радиоэлектроники. Мы предлагаем такой метод, при котором совсем не потребуется сети астрономических и геодезических пунктов, привязки к ним маршрутов аэросъемки, прокладки высотных ходов.

— Но аэросъемка-то будет?

— Да. Но организована она будет по-новому. Самолет высадит на берегу две радиостанции, третья останется на борту судна, которое доставит нас в Антарктиду. При аэросъемке (в момент каждой экспозиции) эти радиостанции будут с трех разных направлений «засекать» самолет, а значит, и точно определять положение аэрофотоснимка над местностью.

— Будет создаваться пространственная триангуляция, и притом очень детальная!

— Да. Но с помощью радио: радиогеодезическая опорная сеть, а все остальное даст камеральная обработка, причем не такая и сложная…

К этому времени Каминскому шел уже пятьдесят второй год. Позади было двадцать лет жизни и работы в Арктике, в тундре, напряжение многочасовых полетов, непредвиденные ситуации. Но мог ли он отказаться от участия в такой экспедиции?

В январе 1957 года (в южном полушарии это самое теплое время года) они прибыли в Антарктиду. Суровый континент встретил их ураганными ветрами, пургой, стужей, ледяными обвалами, и все же новый метод съемки целиком себя оправдал. Карта была изготовлена за один полевой сезон. Каминский, Борщевский, Пожарский и все остальные участники экспедиции ходили героями. Они понимали — сделано принципиально новое открытие, надо его развивать.

Действительно, вскоре и в нашей стране и за рубежом этот метод настолько усовершенствовали, что в ряде случаев оказалось вполне возможным отказаться даже от аэросъемки!

С летящего над земной поверхностью самолета стали передавать в центр управления радиогеодезической системой телевизионное изображение местности, а там выборочно фотографировать его с экрана. При этом включались электронные устройства, с тем чтобы получить и все прочие необходимые данные.

Это был шаг к созданию полностью автоматической системы картографирования.

Такие системы уже появляются и за рубежом и в нашей стране. С каждым годом они становятся все совершеннее. Телевизионное изображение местности еще на самолете-съемщике или на искусственном спутнике Земли преобразуется в световые, а затем в электрические сигналы, и там же, на самолете, эти сигналы по проводам поступают в специальную электронно-вычислительную машину.

Изображение местности мгновенно оказывается записанным столбцами цифр. Их тут же по радио сообщают на Землю другой вычислительной машине. Она с огромной скоростью «просматривает» числа и, пользуясь хранящимся в электронной памяти гигантским запасом сведений о местности, о признаках отдельных географических объектов, об условных знаках, о масштабе и проекции будущей карты, по особым правилам корректирует, то есть подправляет числа, производя с ними самые различные математические действия.

Столбцы новых цифр как раз и есть точные указания чертежному автомату, как именно данный лист карты вычерчивать.

Таким способом можно изготовлять не только общегеографические, но и тематические карты крупных, средних и мелких масштабов.

Все зависит от программы, заложенной в аппаратуру, и от сведений, которые хранит в своем «мозгу» электронно-вычислительная машина.

Изменяется и процесс создания опорной геодезической сети.

Помимо радиогеодезических систем в дополнение к триангуляции пришла трилатерация: непосредственное измерение длин всех сторон треугольников свето- и радиодальномерами.

Наблюдая искусственные спутники Земли с помощью фотографических камер, радиодальномеров и лазеров, наводя лазеры на установленные на Луне отражатели — зеркала — вроде тех, какие, например, имелись на «Луноходе-1» и «Луноходе-2», ученые научились определять по ним местоположение точек земной поверхности с точностью в несколько сантиметров! Взаимные перемещения материков, подъем и опускание отдельных участков суши могут быть надежно зафиксированы с помощью этого метода.

Изменяется и сам процесс издания карт.

Созданы приборы электронного цветоделения. Они делают излишним многократное фотографирование издательского оригинала карты.

Обшаривая узким световым лучом только что вычерченную карту, такой прибор тоже преобразует световые сигналы в электрические, затем превращает их в столбцы цифр и передает в электронно-счетный блок.

В памяти этого блока содержатся сведения о пятистах двенадцати цветовых полях, о качестве красок, бумаги, о той машине, которая будет печатать карту.

Учитывая все, что ему известно, прибор электронного цветоделения сам вводит поправки в столбцы цифр, и вслед за тем новый луч света (или гравировальный резец), двигаясь по фотопленке, создает нужный картографу негатив для будущей печатной формы или уже саму печатную форму. Сперва — одну, потом — вторую, третью, четвертую, пятую — по числу цветов издаваемой карты.

Все шире применяют вместо обычной бумаги прозрачные пленки.

Листы карт, напечатанные на них, можно накладывать друг на друга, прослеживая взаимосвязи самых разнообразных и на первый взгляд очень отдаленных природных явлений.

Выходят в свет рельефные карты, глобусы, снабженные сетками для измерения расстояний и площадей, тематические глобусы.

Человек все лучше узнает земной шар, свою родную планету, Солнечную систему, Галактику.

Несколько лет тому назад автору этой книги довелось посетить рабочий кабинет Владимира Ильича Ленина в Кремле.

С понятным любому волнением он переступил порог этого заповедного места. И ему, как картографу, прежде всего бросилось в глаза то, что справа от входа, навернутые на вращающийся вал, висели пять карт Европы и Азии; прямо, в простенке между окнами — карта «Железные, водные и шоссейные пути сообщения Европейской России»; левее — карта «Путей сообщения Азиатской России»; рядом, на кафельной печке — две карты: южных границ России в районе Кавказа и границ России с Персией и Турцией.

На столике у входной двери лежала карта дислокации войск Красной Армии.

На газетном столике у окна — «Атлас Азиатской России с прилегающими к ней владениями», «Военно-дорожная карта Европейской России», «Специальная карта Европейской России с прилегающей к ней частью Западной Европы и Малой Азии», карта «Изменения линии фронтов Республики с декабря 1919 года по декабрь 1920 года».

Всего в кремлевском рабочем кабинете Владимира Ильича Ленина находится более пятидесяти географических карт и атласов.

Информация об издании

912

Ш39

Издание второе, переработанное и дополненное

Семь чудес света знал древний мир: пирамиды египетских фараонов, висячие сады Семирамиды в Вавилоне, храм Артемиды в Эфесе, статую Зевса в Олимпии, надгробный памятник царю Мавзолу в Галикарнасе, статую бога солнца Гелиоса на острове Родосе, Александрийский маяк.

В наши дни список чудесных творений человека, конечно же, гораздо обширней, и возглавляют его, без сомнения, книга и карта. Да-да, добрая знакомая любого из нас — географическая карта.

О том, кому она бывает нужна; как «читать» ее обозначения; как ее создают; о многих замечательных картах, об их истории и пойдет рассказ в нашей книге.

Но вместе с тем это будет рассказ о тайне. Ведь тому, кто не понимает языка карты, не знает, о чем говорят ее условные знаки, кто не умеет их «читать», содержание карты недоступно. Скрыто от него, как самая настоящая тайна. Вот почему, нисколько не преувеличивая, можно было бы назвать эту книгу «Повесть о нарисованной тайне».

Рисунки Ю. Смольникова

Карты Е. Войшвилло

© ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1976 г.

ДЛЯ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА

Шейкин Аскольд Львович

ПОВЕСТЬ О КАРТЕ

Ответственный редактор О. В. Москалева.

Художественный редактор Б. Г. Смирнов.

Технический редактор З. П. Коренюк.

Корректоры К. Д. Немковская и В. Г. Шишкина.

Сдано в набор 7/IV 1976 г. Подписано к печати 22/Х 1976 г. Формат 60×84¹/₁₆. Бумага офсетная № 2. Печ. л. 11. Усл. печ. л. 10.23. Уч.-изд. л. 9,67. Тираж 75 000 экз. М-29264. Заказ № 214. Цена 42 к. Ленинградское отделение ордена Трудового Красного Знамени издательства «Детская литература». Ленинград, 192187, наб. Кутузова, 6. Фабрика «Детская книга» № 2 Росглавполиграфпрома Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Ленинград, 193036, 2-я Советская, 7.

Шейкин А. Л.

Ш 39 　

Повесть о карте. Очерки. Изд. 2-е, перераб. и доп. Рисунки Ю. Смольникова. Карты Е. Войшвилло. Л., «Дет. лит.», 1976.　

174 с. с ил.　

Автор знакомит читателя с историей науки картографии, рассказывает о том, как создаются современные карты и как меняетсяоблик Земли в результате созидательной деятельности человека.　

912　

Примечания

1

Автор, конечно же, имеет в виду степную зону в равнинной части Апшеронского района Краснодарского края. — прим. Гриня

(обратно)

2

Академик Шмидт, начальник всей экспедиции.

(обратно)

3

Петр Петрович Ширшов.

(обратно)

4

Эрнст Теодорович Кренкель, радист экспедиции.

(обратно)

5

Старший механик «Георгия Седова».

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ I. ОТКРЫТИЯ КАЖДОГО ДНЯ

  РЕКОРД ДАЛЬНОСТИ

  ТЕПЕРЬ НА ЭТОМ МЕСТЕ ГОРОД

  «SOS!.. SOS!.. SОS!..»

  БАЛАТОНСКАЯ БИТВА

  ТАК НАЧИНАЛСЯ БАМ

  ЧЕТЫРЕ УРОКА

  ВСЕМ, ВСЕМ И ВСЕМ!

  КАРТЫ НАШЕГО ЗАВТРА

ЧАСТЬ II. ПРОСТО РАБОТА

  ТРОЕ, ЗВЕЗДЫ И ВЕТЕР

  ВЫСОТА

  «…БЫТЬ ХУДОЖНИКОМ…»

  ЦЕНА ЦВЕТА

ЧАСТЬ III. СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ИСТОРИЯ

  САМЫЕ-САМЫЕ ДРЕВНИЕ

  КАК ДОБЫВАЛИ ЗОЛОТО 8800 ЛЕТ НАЗАД?

  НА ЧТО ДОЛЖЕН ПОЛАГАТЬСЯ ГЕОГРАФ?

  ВЕЛИЧАЙШИЙ КАРТОГРАФ ДРЕВНОСТИ

  ШЕСТЬ МЕТРОВ ВОСЕМЬДЕСЯТ ДВА САНТИМЕТРА ПОДРОБНОЙ КАРТЫ

  ПРАВИЛА ПЕЙ СЮ

  О НОЖКЕ КРОТА, ЗАВЕРНУТОЙ В ЛАВРОВЫЙ ЛИСТ И ПОЛОЖЕННОЙ В РОТ ЛОШАДИ

  СВИДЕТЕЛЬСТВО НЕИЗВЕСТНОГО АВТОРА

  СЕКРЕТ ХРИСТОФОРА КОЛУМБА

  «БОЛЬШОЙ ЧЕРТЕЖ»

  «ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА ПЕТРОВА»

  АТЛАС АКАДЕМИИ НАУК

  ВО ИМЯ НАСТОЯЩЕГО И БУДУЩЕГО

ЧАСТЬ IV. СОКРОВИЩА

  БСАМ

  КАРТЫ- ВЕЛИКАНЫ

  ХРЕБЕТ ЛОМОНОСОВА

  ОСОБЫЕ СЛУЧАИ

  ИСКАТЕЛЯМ КЛАДОВ

  ЛУННЫЙ КАРТОГРАФ

  ДОРОГИЕ НАМ ИМЕНА

  МОГУЩЕСТВО

Информация об издании

*** Примечания ***