Добру откроется сердце [Александр Яковлевич Яшин] (pdf) читать онлайн

АЛЕКСАНДР
ЯШИН

ДОБРУ
ОТКРОЕТСЯ
СЕРДЦЕ
КНИГА
СТИХОВ И ПРОЗЫ

МОСКВА

„ДЕТСКАЯ

ЛИТЕРАТУРА"

1975

Hi

Я96

К

Ч ИТ АТ ЕЛ Я м

От зы вы о б этой к н и ге
п р о си м присылат ь по а д р е с у :
М о с к в а , А -4 7 , у л . Г о р ь к о го , 43.
Д о н дет ской книги.

Составители

Ю. Г. Б У Р Т И Н
3. К. Я Ш И Н А

Рисунки Л. С Е Л И З А Р О В А

Яшин А. Я.
Я 96

Д обру откроется сердце. Стихи и проза. Рисун­
ки Л. С елизарова. М., «Дет. лит.», 1975.
272 с. с ил.
В книгу входят повести, р а сс к а зы и стихи известного советского
п исател я. В его п роизведениях, по сл о вам К. С им онова, «звучит вы со­
к а я чистая нота авторского голоса, полного лю бви к п рироде и л ю ­
д ям своего родного к р а я ,— лю бви ж и зн еу твер ж д аю щ ей и неп рим ири ­
мой ко всему, что т о т ам , то тут п р о д о л ж а е т ещ е у р о д о в ать и чело*
веческую ж изнь, и кр асо ту природы ».

70803— 582

Я

М101 (03)75 2 8 6 -7 5

©

С татья. И ллю страц ии . С остав.
И зд ател ь ств о «ДЕТСКА Я Л И Т Е РА Т У РА », 1975 г.

Р2

И ОТКРЫЛОСЬ СЕРДЦЕ ДОБРУ
Поэт, писатель, вообщ е худож ник формируется под воздейст­
вием нескольких внешних сил. Во-первых, надо назвать обстановку,
в которой проходит детство, а потом и юность худож ника. Для
одного это большой город, троллейбусы, кинотеатры, городские д в о­
ры, скверы, парки. Дворцы пионеров, многоэтажные дом а, асфальт,
камень... Д ля другого — природа, небольшая деревенька, река, лес,
корова, птичьи гнезда, лош ади, поля, крестьянские полевые работы,
изба, сеновал, керосиновая лампа, удочки, пилка дров, горячая печ­
ка после катания на салазках...
Понятно, что два писателя, выросшие в столь разных условиях,
будут писать по-разному.
Вторая формирующая сила — народ, к которому писатель при­
надлежит, из недр которого вышел. Бальзака не спутаешь с Турге­
невым, Диккенса со Львом Толстым. Строго говоря, й родная при­
рода и народ формируют писателя, худож ника, дабы он потом,
сформировавшись, изображ ал их в своих произведениях, рассказы­
вал о них, воспевал их.
Сказки, песни, предметы быта, характеры людей, обычаи, обря­
ды, праздники, игры, весь жизненный уклад у испанцев, скажем,
один, у норвежцев второй, а у русских третий. Затем идут книги,
любимые писатели, живописцы, история родины, ее города, архи­
тектура, музыка, славные имена, деяния, подвиги — одним словом,
все, что составляет понятия народ и родина.
Третья внешняя с и л а — время, в которое худож ник живет и
творит. Каждый худож ник, о чем бы он ни писал, так или иначе
рассказывает о своем времени.
Замечательный русский, советский писатель Александр Яшин
(поэт и прозаик) родился и вырос в вологодской деревне, вышел
из недр русского народа, жил и творил в советское время. Эти три
обстоятельства определяют Яшина как писателя, его творческое ли­
цо. Читая стихи, рассказы, повести, очерки Александра Яшина, мы
без труда находим в них и любовное описание родной природы, и
чувство народа, и дыхание времени. П о бесчисленным приметам,, да

и по самой сути яшинских произведений, мы тотчас видим среди
какой природы вырос писатель, какому народу принадлежал и в
какое время жил.
«Д а, только здесь, на Севере моем,
Такие дали и такие зори»,—

читаем

мы уж е в первом стихотворении, открывающем эту книгу.
«Здесь, словно в сказке, каж дая тропа
Вас к роднику выводит непременно,
Здесь каж дая деревня так люба.
Как будто в ней вся красота вселенной».

Вот вам природа, вот вам родина и любовь к ней, а вот и при­
меты времени:
«Пашни, поженьки, перелески,
Как в кино скоростном летят.
В окнах мечутся занавески,
Словно выброситься хотят.
Отшатнулся состав в испуге,
Н апружинился, задрож ав,
К проводам подлетели дуги,
Словно вож ж и в руках заж ав.
И — пошел!
Мимо людных станций,
Б ез стоянок,
Скорей, скорей!
Визг ж елеза,
Д а стук дверей,
Д а мелькают протуберанцы
Электрических фонарей». .
Н о здесь надо оговориться. В поэзии бывает не всегда, не все
так наглядно и очевидно. В стихотворении мож ет и не быть, на­
пример, конкретных примет времени: поездов, кино, фонарей, а так­
ж е примет родной земли вроде избы, родника, березы. И все же,
прочитав стихотворение, сразу мож но сказать, что стихи написаны
не в пушкинские времена, что они написаны не в Германии, не во
Франции, а у нас. Что-то такое содерж ится в стихах, что сразу д е ­
лает их современными, нашими.

«Промыли в окнах стекла
Студеною водой,—
Весь мир казался блеклым,
Теперь он молодой.
Как будто бы промыли
Самим себе глаза.
Яснее проступили
Окрестные леса...»
В самом деле, слова: окна, вода, леса, все другие слова из это­
го стихотворения (если прочитать его д о конца) употребляли и в
прошлом веке, но все ж е весь строи речи, интонация, взгляд на
мир сразу говорят нам, что это стихи наши и что написаны они
русским поэтом.
Н о если бы только эти, что и говорить, очень важные обстоя­
тельства — то есть место рож дения и время — определяли лицо х у ­
дож ника, то сущ ествовало бы очень много одинаковых худож ников,
пишущих об одном и том ж е, а главное — так ж е. Н а самом ж е
дел е мы видим, что все настоящ ие худож ники очень разные, и Е се­
нина нельзя сравнить с Маяковским, Пришвина с Леоновым, Л ео ­
нова с Паустовским, Паустовского с Яшиным. Д ел о зависит от та­
ланта и от личности, от индивидуальных особенностей того или
иного человека, от индивидуального склада его души.
Конечно, у юного читателя, мож ет быть, и нет ещ е нужного
опыта, вернее, тонкого «стихотворного слуха», но, вообщ е-то гово­
ря, очень не трудно выделить поэтический голос Александра Яшина
из множества голосов других поэтов. Поэт Александр Яшин обла­
дает яркой творческой индивидуальностью, одном у ему присущими
интонацией, словарем, голосом. Так мы сразу, с первой музыкаль­
ной фразы, отличаем и узнаем певческие голоса Козловского, Ш а­
ляпина, К арузо, Собинова...
Стихам Яшина свойствен неторопливый, негромкий, как бы повологодски окающий говорок. Трудно представить себе актера-чтеца, читающего эти стихи с эстрады громыхающим голосом.
Яшин много выступал перед аудиториями, иногда перед много­
численными, но всегда он читал стихи вот именно негромко, нето­
ропливо, стараясь донести к аж дое слово, а вместе с ним каж дую
мысль. Получалась тогда иная «громкость» за счет убедительности,
ясности, простоты.
Л ю бовь к земле, любовь ко всему живому, а главное, любовь к
людям, доброта — вот главное содерж ание поэзии Александра
Яшина.

Он был жизнелюбом, любителем своей вологодской природы,
рыбной ловли, леса, грибов, птиц. Но больше всего он любил лю ­
дей. Общение с ними в поле, в избе, в городской квартире, на д о ­
роге, за столом составляло главный смысл жизни поэта. П отому-то
мы и встречаем в каж дом стихотворении Яшина раздумья о жизни,
о человеческих судьбах, о доброте, об отношении людей друг к
другу.
Со временем неизбеж но накапливается у поэтов жизненный ма­
териал, опыт, который для своего выражения требует не стихов, а
иных жанров: очерка, рассказа, повести, а то и романа. Некоторые
поэты не даю т себе воли, и этот материал так и лежит у них на
«складах». Некоторые ж е поддаются велению возраста и начинают
писать прозу. Не избеж ал этого процесса и Александр Яшин. О дно
за другим из-под его пера появляются яркие, все с той ж е лю бо­
вью к природе, все с той ж е любовью к людям прозаические произ­
ведения. Будь то очаровательный этюд «Угощаю рябиной», будь то
«Сладкий остров», будь то повесть «Сирота», будь то мелкие рас­
сказы — всюду мы узнаем почерк Яшина-поэта, его зоркий глаз, его
пристальное внимание, вдумчивость, сердечную доброту.
Яшина надо считать преждевременно ушедшим от нас писате­
лем. Конечно, ему было не двадцать семь, не тридцать семь лет, а
за пятьдесят, но его талант все еще набирал высоту (а я бы ска­
з а л — набирал красоту), поэтому все ж дали от Яшина многих но­
вых ярких страниц.
Н о и то, что он успел сделать, сделано хорош о, от чистого
сердца, для нас и для будущ их поколений.

В л.

Солоухин

ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ

ТОЛЬКО НА РОДИНЕ
Д а , только здесь, на Севере моем,
Такие дали и такие зори,
Д рейфую щ ие льдины в Белом море,
И гра сполохов на небе ночном.
Нехожеными каж у тся леса,
Бездонными — озерные затоны,
Неслыханными — птичьи голоса,
Н евиданными — каменные склоны.
Здесь, словно в сказке, к а ж д а я тропа
В ас к роднику выводит непременно.
Здесь к а ж д а я деревня так люба,
К ак будто в ней красоты всей вселенной.
И, уж конечно, нет нигде людей
Такой души, и прямоты, и силы,
И девушек таких вот, строгих, милых,
К ак здесь в лесах,
Н а родине моей.
Но если б вырос я в другом краю,
То все неповторимое,
К ак чудо,
Переместилось, верно бы, отсюда
В тот край, другой —
Н а родину мою.

В несметном нашем богатстве
Слова драгоценные есть:
Отечество,
Верность,
Братство.
А есть еще:
Совесть,
Честь...
Ах, если бы все понимали,
Что это не просто слова,
К аких бы мы бед избежали.
И это не просто слова!
1957

ОРЕЛ
И з-за утеса, как из-за угла,
Почти в упор ударили в орла.
А он спокойно свой покинул камень,
Н е оглянувшись д а ж е на стрелка,
И, как всегда,
Широкими кругами,
Не торопясь, ушел за облака.
Бы ть может, дробь совсем мелка была —
Д л я перепелок, а не для орла?
И ль з а д р о ж а л а у стрелка рука
И покачнулся ствол дробовика?
Нет, ни дробинки не скользнуло мимо,
А сердце и орлиное ранимо...
Орел упал,
Но средь далеких скал,
Чтоб враг не видел,
Не торжествовал.

СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ
ДОБРЫЕ ДЕЛА
Мне с отчимом невесело жилось,
Все ж он меня растил —
И оттого
Порой ж алею , что не довелось
Хоть чем-нибудь порадовать его.
Когда он слег и тихо умирал,
Р ассказы в ает мать,
Д ень ото дня
Все чаще вспоминал меня и ж д ал :
«Вот Ш урку бы... Уж он бы спас м е н я Ь
Бездомной бабушке в селе родном
Я говорил: мол, так ее люблю,
Что подрасту и сам срублю ей дом,
Д р ов наготовлю,
Хлеба воз куплю.
М ечтал о многом,
Много обещал...
В блокаде ленинградской старика
От смерти б спас,
Д а на день опоздал,
И дня того не возвратят века.
Теперь прошел я тысячи дорог —
Купить воз хлеба, дом срубить бы мог...
Нет отчима,
И б абка умерла...
Спешите делать добрые дела!
1958

ПО СВЕЖЕМУ СНЕГУ
Гудит вологодский льнокомбинат,
Зовет на работу вагоноремонтный,
И галки — дымком по всему горизонту,
К ак будто у них воздушный парад.
Хрустит под ногами сухой снежок.
Ещ е не светает, еще не пригрело,
Е щ е не восход,
Но от тысяч ног
Н а улицах словно бы потеплело.
И мне пора.
Одеваюсь, бегу,
Соседа бужу:
— Торопись, ровесник! —
Счастливое утро —
Со всеми вместе
Л о ж и тся мой след на свежем снегу,
1958

* * *
Всполошились над лесом вороны,
Р азгласи ли окрест:
«Всем! Всем!»
Мол, разлегся в бору зеленом
Человек — не поймешь зачем.
В збудораж ены криком тревожным,
Н авещ ать стали звери меня.
Д а ж е лис, на что осторожный,
Т ож е выглянул из-за пня.

Невпопад, как из сказочной пущи,
Н а лосенка похож,
Со всех ног
Н алетел на меня заблудший
Мокрогубый чей-то телок.
Л ю бознательна до смешного,
Бел ка цокнула над головой:
Н у разлегся, и что ж такого?
М ожет, здесь и жизнь для него.
Впрямь — живу!
О вчерашнем, зряшном
П о забы л в родной стороне.
Значит, я не такой у ж страшный,
Если звери идут ко мне.
А вороны?..
Д а ну их к богу!
Я ж в своем, не в чужом бору.
Пусть кричат, поднимают тревогу
Я от карканья не умру.
1958

*

*

*

Весна — куда ни кинешь взгляд.
В ночь вызвездило, приморозило,
А днем, как много раз подряд,—
Что ни поток, то водопад,
Л ю б а я л у ж а будто озеро.
Хоть на день каж ды й ручеек
С равняться с речкою пытается.
У ж е и зелень пробивается...
Что нового?
Д а ничего!
Все ежегодно повторяется.

И птичий свист среди лугов
Л юбого умиляет умника;
И синева без берегов;
И над рекою рев гудков...
Где ж откровенье?
Где изюминка?
Чем вас порадовать, друзья?
Что описать вам?
Все извечное...
Но я готов с утра до вечера
Сидеть у шумного ручья,
Хоть и смотреть ка к будто нечего.
1958

РОДНИЧОК
Грохот моря слышен издалека,
Блеск его пугает и слепит.
У воды ни отдыха, ни срока,—
Берега гранитные дробит.
А родник осоки не колышет,
Затенен,
И надо замереть,
Чтоб его среди корней услышать,
Н аклониться — чтобы разглядеть.
Но вода и в нем стоять не любит,
Д ень и ночь без устали поет.
Кто отыщет — припадет, пригубит,
А припав — не отрываясь пьет.
И опять придет, как на свиданье,
И заглянет в холодок, на дно...
Только это чистое звучанье
Р азо б р а т ь не к а ж д о м у дано.

Промыли в окнах стекла
Студеною водой,—
Весь мир к азал ся блеклым,
Теперь он молодой.
К ак будто бы промыли
Самим себе глаза.
Яснее проступили
Окрестные леса.
Не спутаешь с осиной
Березки нежный дым,
Речуш ка стала синей,
А небо — голубым.
Идет дорога прямо
По краю целины —
Теперь на ней все ямы,
Все рытвины видны.
Видны людские лица,
Л уга, поля вокруг
И где растет пшеница,
А где сплошной овсюг.
И что всего дорож е —
В домах моих друзей
Светлее стало тоже,
Промыты окна все.
1959

ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ
Тревожно и грозно,
Тем боле, что поздно,
И мой наступил
Переходный возраст.

Не слабым слыву,
А в голос реву;
Туда ли плыву я?
Так ли живу?
И
И
В
А

спать не могу,
есть не могу:
долгу перед всеми,
что я могу?

К ак пень на лугу,
К ак тень на снегу,
К ак серый валун
Н а морском берегу...
Ч ье сердце смягчил?
Кому подал руку?
Кому облегчил
Д уш евную муку?
Чью старость утешил?
Кого осчастливил?
Кого на дорогу
Н а торную вывел?
П ред всеми в долгу я,
А чем помогу?
Я много могу.
Ничего не могу.
От
От
От
От

горя ушел,
хвори ушел,
смерти ушел —
себя не могу.

1959

2 Добру откроется сердце

8 10 А \7

17

ПО СВОЕЙ ОРБИТЕ
Я как будто родился заново,
Л егче дышится, не солгу,—
Ни себя, ни других обманывать
Никогда у ж е не смогу,
Если б д а ж е хотел, не смогу.
Ж и зн ь при всех ее изменениях,
Мир во всех его измерениях
Д л я меня теперь по плечу,
Сам за все отвечать хочу.
Так свободны мои движения,
Словно в первый р аз от рождения
По своей орбите лечу.
Не вещун
И не старый с виду я,
Т ак ж е в праведники не гожусь,
Только больше к лю дям тянусь.
И горжусь:
Никому не завидую,
З а непризнанных не боюсь.
Боль чужую все глубж е чувствую,
Не могу пьянеть без вина,
Не польщусь на славу стоустую,
Коль без пользы людям она.
Ни к безверию, ни к сомнению
Не причастна душа моя,
Просто стало острее зрение:
Повзрослело мое поколение,
Вместе с ним повзрослел и я.

ХОЧУ ВЕСНУ!
Весна возникает не сразу, не вдруг,
К ак звук, н ар астая издалека —
И з недр снеговых,
И з неясных мук;
Весна начинается с влаж ных вьюг,
С прибавки неслыханной молока,
С тоскливого рж ан и я рысаков,
С надрывного крика вороньих стай;
Ещ е не выходит из берегов,
Но рвется,
Но бьет волной через край.
И сколько к смиренью себя ни зови,
К ак воздержаньем сердца ни мучь —
Весна поднимает пену в крови,
Теплом пробивается из-за туч.
Н а ранней зар е
Среди бледных звезд
Глухарь, заикаясь, точит тайгу—
Опущены крылья,
Р азв ер н у т хвост,—
И я, как на праздник, к нему бегу.
Л у н а в отраж еньи речных глубин,
К ак рыба, мечет икру в синеву,
И я,
В синяках от гремящих льдин,
З а ней по широким плесам плыву.
Все ухищренья ума не впрок,
Опять не до выдержки,
Н е до сна,
Оттаяло сердце,
П риш ел мой срок.
«Сдавайся, сдавайся!» — кричит весна.

Сдаюсь!
Мне еще не тысяча лет.
Сдаюсь!
Восхищенно руки тяну
Туда, где цветенье,
Туда, где свет,
К весне моей, к счастью.
Хочу весну!
1958— 1959

СЛАДКИЙ ОСТРОВ

КОГДА МЫ УЕДЕМ?
Мы не знали, куда едем, какой такой необитаемый
Сладкий остров вдруг обнаруж ился в Белозерье и как
мы там будем жить. Д у м ал ось — едем дней на десять, не
больше. Отдохнем, половим рыбку и обратно. Почему-то
представлялось, что этот остров находится вблизи Кирилло-Белозерского монастыря, куда в свое время не раз
н аезж ив ал Иван Грозный, где была заточена одна из его
жен и отбывал ссылку архиепископ Никон; либо этот
остров около другого архитектурного памятника русской
старины — Ферапонтовского монастыря, в котором еще
и поныне живы фрески гениального Дионисия.
К азал о сь д аж е, что Сладкий остров находится на с а ­
мом Б елом озере. Но на Белом озере никогда не было и
сейчас нет никаких островов.
Сладкий остров мы нашли в не менее примечательных
местах — на Новозере. И не там и не таким, каким пред­
ставляли его по рассказам . Обычная история: сколько ни
читаешь, сколько ни слушаешь о чем-нибудь, а когда сам
увидишь и испытаешь — оказы вается все не так. С евер­
ные сияния видали на картинках, все видали, и читали о
них много, все читали. А, уверяю вас, они совсем не т а ­
кие, какими вы их себе представляете. Н и к а к а я л и т ера­
тура, никакие очевидцы, д а ж е отец родной не могли мне
дать правильного представления о войне, пока я на ней
сам не побывал. Зато, побывав и в огне, и в ледяной
воде, я совершенно по-новому стал читать Л ь в а Тол­
стого. Он лучше всех передает состояние человека на
войне.
И так, мы переправляемся на л одках из деревни Анашкино на Сладкий остров сн ач ал а в большой компании.
Почему остров этот назы вается С ладким? Всегда ли, для
всех ли он был сладким?
Местные люди рассказываю т, что вблизи острова
Сладкого, на острове Красном, процветал в свое время

Новозерский монастырь. О красоте его можно судить по
сохранившимся до наших дней крепостным стенам, ко­
торые вырастаю т прямо из воды, и по остаткам церквей
и прочих монастырских заведений. Н а каком бы берегу
Новозера люди ни находились, на низком болотистом, где
собирают клюкву и морошку, на лесистом ли высоком,
где грибы и малинники и всякая боровая дичь,— отовсю­
д у , конечно, видны были золотые луковки куполов и д а ­
леко по озерной глади разносился медный гул и звон с
высокой колокольни —«малиновый звон». Красного ост­
рова, по существу, не было и нет — ни клочка голой, не
огороженной камнем земли. Просто посреди озера воз­
несся к небу сказочный град-крепость, будто один распис­
ной волшебный терем, подобие которому можно найти
лишь на самых зам ысловаты х лубках и древних иконах.
Он был весь «как в сказке» и в то ж е время был на с а ­
мом деле, существовал, красовался.
А на примыкаю щем к монастырю, тож е небольшом,
но совершенно плоском и очень зеленом островке гос­
подствовало и процветало православное купечество. В пре­
стольные праздники, особенно в дни Тихвинской, здесь
работали и лавки, и палатки, и лотки, бродили шумные
коробейники — ш ла ож ивленная торговля. Купить м о ж ­
но было все — от заморских шалей и полуш алков до
детских пряничных петушков.
Но особенно славились новозерские б азар ы сл ад к и ­
ми винами и сбитнем. Что такое сбитень, выяснить точно
не удалось. Это какой-то безалкогольный горячий напи­
ток, приготовленный на патоке или подожженном меде
со специями, с пряностями. М ожет быть, это нечто вроде
кока-колы или наших ситро и лимонада. П р од ав ал и сби­
тень, как и все другое, с шуточками-прибауточками: «Сби­
тень горячий пьют подьячие; сбитень-сбитенек пьет щеголек!» И верно, горячий сладкий сбитень любили все,
от старого до малого, сладки е леденцы и пряники
тоже.
Христолюбивым чадам, только что приобщившимся к
святым тайнам и отведавшим сладкого причастия, не ме­
нее сладкими к а за л а с ь и русская горькая и сивуха. Б о л ь ­
шие народные гуляния с торжественными обрядами и
недолгие пиры скраш ивали нелегкую крестьянскую
жизнь — в престольные праздники, на миру, она к а зал ас ь
порой и обильной и сладкой. Потому будто бы и остров

этот стали звать Сладким. Так рассказы ваю т старые
люди.
Позднее оба острова были использованы для других
надобностей. А сейчас монастырская крепость пустует.
Летом в ее стенах сторож Сергей Федорович, колхозник
из деревни Карлипки, заготовляет сено д ля своей личной
коровы — это его собственное угодье, и тут никто ему не
указ.
Опустел и Сладкий остров. Д огниваю т на корню и ру­
шатся березовые аллеи. Д огниваю т и развали ваю тся
всевозможные постройки, постепенно исчезает разное
мелкое имущество. Все оно не бесхозное, все где-то з а р е ­
гистрировано, занесено в книги, но бывшим хозяевам оно
теперь ни к чему, а передать его тем, кому оно необходи­
мо или может пригодиться, они не удосужились. В ероят­
но, когда все служебны е помещения, ж и л ы е дома и про­
чие постройки догниют, а имущество будет до конца
расхищено — все будет просто списано по акту, как не­
пригодное. Так у нас часто водится.
Поговаривают, что после этого на С ладком острове
будет строиться дом отдыха леспромхоза или В ологод­
ского отделения Союза писателей, либо колхоз организу­
ет здесь крупную утиную ферму.
Первое, что нас поразило на острове,— тишина.
П риехали мы туда поздно вечером, и это особенно
усилило впечатление удивительной устойчивости, неколе­
бимости всего, что нас окруж ало. Воздух был неподвижен,
вода тоже. На Новозере д а ж е ряби никакой не было, не
только волны, разве что иногда рыба всплеснет. Д еревья
стояли на зем ле прочно, ни один листочек не вздрагивал.
Свистели утиные крылья да гудели, пели, звенели
комары. Комариный писк воспринимался, как вечный
шум в морской раковине, как пение самой земли. Он не
н аруш ал тишины, а только усиливал ее. Ночью вокруг
озера запели петухи да где-то д алеко-далеко вскрикива­
ли журавли.
Эхо отзывалось на всякий звук. В горах эхо, кажется,
присутствует всегда, оно не исчезает. А здесь эхо — гость
нечастый, и потому, когда оно появляется, с ним хочется
разговаривать, дурачиться и детям и взрослым.
—
Какой цветок вянет от м ороза?— кричит почтен­
ная мать семейства. И радуется, когда эхо отвечает ей:
«Роза! Роза! Роза!»

— Что болит у к а р ап у за?— озорно вопрошает о.тец.
«Пуза!»
Ах, до чего весело, до чего остроумно!
И вдруг эхо замолчало. Почему?
Старший сын едет за молоком, и в вечерней тишине
плеск весел разносится по водной глади и повторяется
многократно. Это тишина. Что может быть дороже тиш и­
ны на свете?
Посмотрите кинокартину «Встреча с д ьяволом»— л ю ­
ди, побывавшие в кратерах действующих вулканов, утвер­
ждаю т, что самое большое в мире достояние — тишина.
Я понимаю их. Я живу в большом городе.
Тишина осталась и утром, и на весь день, и уж е к а з а ­
лась непреходящей. Утром по берегу из деревни Карлипки в деревню Анашкино и д ал ьш е к деревне Артюшино —
центральной усадьбе колхоза « З а р я » — проходила гру­
зовая машина с молоком, только одна грузовая м аш и ­
н а — вот и весь шум, а хватало его на весь день. След
машины отмечался, скорей, не шумом, а пылью. Пыль, как
дым, клубами поднималась над лесом вдоль берега озе­
ра и долго-долго не рассеивалась. По пыльному следу
хорошо было видно, где проходит дорога, все изгибы,
все неровности ее.
Но до С ладкого острова не д оплы вала и эта пыль.
Здесь воздух был абсолютно стерильным. И потому так
ярко горели здесь зак аты и восходы, тысячекратно по­
вторенные в воде. Весь остров просвечивался, вода была
видна отовсюду, и он всю ночь сиял в огнях снизу д о вер­
х у — летние ночи здесь очень коротки. Не успевал потух­
нуть закат, как рядом с его кострами возникало зарево
восхода.
— Когда ж е мы спать будем?— радостно и встрево­
женно спраш ивали мы друг друга.
Д л я детей наших, питомцев большого города, все к а ­
залось особенно диковинным и волнующим.
— Как? Это и есть белые ночи? Значит, мы уже на
настоящем Севере?
Мы облюбовали один из домов, заняли половину его,
наносили в комнату, предназначенную служить спальней,
свежего сена, расположились и ск азал и себе:
—• Д есять дней мы здесь проживем. Это уже ясно.
Сможем ли только уехать отсюда через десять дней?
Новый быт ск лады вался сам собой. Мы стали ходить

сначала в трусах и майках, потом только в трусах. З атем
перешли к плавкам, чтобы лучше загореть. Под конец
кое-кому и плавки показались лишними. Умывались мы
в озере, зав тр ак ал и на берегу озера прямо у костра. К у ­
пались по нескольку раз в день. Обыкновенные п ластм ас­
совые мыльницы нас перестали удовлетворять, и мы з а ­
менили их створчатыми ракуш ками. Любой кусок мыла
на перлам утре к а зал ся совершенством. Зубы продол­
ж а л и чистить, но неохотно,— вероятно, надо было з а м е ­
нить простой зубной порошок святым озерным пе­
сочком.
М иша мыл руки в озере и удивлялся: не скрипит.
— Почему-то мыло не см ывается?— спраш ивал он.
— Потому что здесь вода очень мягкая.
— К ак это «мягкая»?
— Не могу тебе объяснить,— в свою очередь, у д и в л я­
лась мать.— Н аверно — ласковая!
— А, понятно!— удовлетворялся Миша.
Конечно, легко сказать: зав тр ак ал и , обедали и у ж и ­
нали на берегу озера, прямо у костра. Но ведь скатертисамобранки у нас с собой не было. Не захватили. Значит,
кто-то долж ен был разж и га ть костер, готовить завтраки,
обеды, ужины, мыть посуду. Кто же? Конечно, мать. М ать
и на озере оставал ась матерью. О тды хала ли она сама —
трудно сказать. Но нам казалось, что она больше всех д о­
вольна, что приехала сюда. Она ликовала. Она во всем
находила что-то прекрасное и рад о вал ась не одним з а к а ­
там и восходам. Она сочиняла сказки, сочиняла сказки
д л я всех. Отец, конечно, писать не смог: здесь было слиш ­
ком хорошо, и это ему мешало. Ему всегда что-нибудь
мешало: слишком хорошо — плохо, и слишком плохо —
не хорошо. А мать мыла посуду в озере и радовалась: как
хорошо — оказывается, и в озере вода течет. П о лоскала
с мостика наши трусы и майки и говорила:
— Удивительно, как быстро и легко прополаски­
вается!
Теперь я понимаю, почему в русских городах, где
есть уже и водопровод, и ванны в квартирах, женщины
все-таки предпочитают полоскать белье в реке, на речке.
В Вологде у причалов стоят новенькие обтекаемые к а ­
тера, теплоходы с ка н а л а М осква — Волга, по ас ф ал ь ти ­
рованным улицам носятся сверкаю щие лаком и никелем
автомобили, а на берегу реки, напротив педагогического

института, вологодские хозяйки, как и восемьсот лет то­
му назад, с мостков, с дощечек полощут свое белье, вы­
ж и м ая и пер еклады вая его с левой стороны на правую, с
правой стороны на левую. С клады ваю т его в плетеные
корзины и на коромысле уносят домой. Попробуй после
половодья не навести мостки в срок — поднимут бунт!
Зимой они полощут его в прорубях, обставленных во­
круг зелеными елочками — от метелей, а потом разве­
шивают на морозе на веревках. Вот и становится белье
белоснежным и попахивает ледком, морозом. К ак
хорошо!
Мы радовались всем маминым радостям и на многое
смотрели ее глазам и. Интересно было, когда она вдруг
зам еч ал а в жизни, в природе что-то такое, мимо чего мы
проходили, не о б р ащ а я на это внимания. Она часто з а ­
ставляла нас как бы прозревать.
— Обыкновенная лебеда, а тень от нее богатая, узор­
ная, ка к от диковинного цветка...
У знала от ры баков мать, что лещ рыба мирная, не
хищная, питается насекомыми, червяками, любит жить
в траве, в хвоще, а растет быстро и достигает размеров
необыкновенных. Силища у этого водяного вегетарианца
страш ная. Посмотрела мать на леща, подняла золотисто­
го, влажного, чешуйчатого великана и ск азал а :
— Вот, ребята, озерный лось. Заходит он в камыши,
как лось в осиновую рощу, питается травкой, личинками,
червячками, сам никого не обижает, а его все боятся.
Озерный лось!
— Это надо записать,— ск азал папа,— может, приго­
дится.
Серебристую плотву мама сравнивала с сыроежкой.
Сыроежка гриб вкусный, но портится быстро, легко кро­
шится, белая гребеночка ее снизу шляпки осыпается.
Плотичку тож е надо немедленно чистить и варить или
жарить, не то загниет. А чуть переваришь — вся р а зл е ­
зется, есть станешь — костей не оберешься. Не крепкая
рыба, что и говорить.
— Запи сать надо, это интересно: плотичка что сыро­
еж ка. А ведь похоже!— восхищался отец, отд ав ая д о л ж ­
ное маминой наблюдательности.
Мы купались ежедневно и утром, и днем, и вечером,
а почувствовали всю прелесть лишь после того, как вы ­
купалась в озере мать и, выкупавшись, повернулась к

озеру и поблагодарила его, а затем наклонилась к воде
и поцеловала ее.
— Когда купаешься, плывешь — все тело пьет воду.
— Это правильно,— ск азал отец,— это надо записать.
А Миша сказал:
— Не понимаю, почему папа писатель, а мама не пи­
сатель.
— Что ж, сынок, бывает и так. У нас это бывает,—
согласился отец. Он не обиж ался. К аж ется, он дум ал
так же.
9 август а 1960 г.
Ч ер еп о вец — М о с к в а

ЧАЙКА
Какой только рыбы не водится в Новозере, каких
только птиц не летает над ним! О днаж ды утром Миша
вышел на песчаную косу, чтобы послушать, как д а л е к о ­
дал еко на болотах, за береговой излучиной, кричат ж у ­
равли. Солнце у ж е всходило, и озеро то и дело меняло
цвета, будто примеряло разны е наряды — какой из них
больше подойдет на сегодняшний день. Н а небе солнце
взошло одно, а в озере их отразилось тысячи.
Ж у р а в л е й М иша никогда не видел. Не увидел он их
и сегодня. З а то на песчаную косу вдруг спустилась с неба
удивительная птица: вся розовая, только клюв черный
д а черное пятнышко на голове. М иша видел, когда птица
летела, и ее длинные тонкие кры лья показались ему по­
хожими па гребни волн. Он всегда рисовал море с т ак и ­
ми волнами. Села розовая птица на песчаный откос и
т ак неторопливо сл ож и ла свои волнистые крылья, будто
круж евной подол платья подобрала.
П р и б еж ал М иша домой, р ассказал маме, какую он
удивительную птицу видел, а мама вы слуш ала и ск азал а,
что это была чайка.
— Нет, мама, это была не чайка. Ч а й к а ж е белая!
— Д а , это правда, что чайка белая.
Вечером того ж е дня М иша увидел еще одну необык­
новенную птицу — совершенно голубую. Голубую, ка к ве­
чернее п редзакатное небо.

Р ассказал он маме и об этой птице, а мама подумала
и опять с к а за л а , что и это бы ла чайка.
— Нет, мама, это была не чайка, а какая-то небыва­
л ая птица. Ч айка же белая.
— Д а, чайка бывает белая, это верно. Сходи на берег,
присмотрись к ней хорошенько еще раз.
Вернулся Миша на берег озера, когда солнце уж е
садилось и его нетленный огонь разгорался все больше
и больше. Это уж е был целый костер. Казалось, коснется
солнце своим краем озерной глади, и закипит, забры зж ет,
запенится под ним вода.
В этом закатном огне увидел Миша в небе целую
стаю птиц, похожих на чаек, и все они были золотые,
огненно-золотые.
«Как в сказке!— сказал про себя Миша.— Но это ж е
чайки. Это все одни и те же чайки».
— Это чайки, мама!— согласился наконец Миша.
— Ты их видел белыми?
— Нет, я не видел их белыми. Они белые, но на этом
озере все, как в сказке, все сказочное — и восходы, и з а ­
каты, и лунные ночи. И птицы и люди — как в сказке.
5 август а I9 6 0 г.

ТЫСЯЧА ПЕРВАЯ ПЕСНЯ
В Новозере было очень много рыбы, но питаться одной
рыбой скоро надоело, она, как говорится, приелась. К то­
му ж е д ля шестилетнего Миши из-за болезни почек была
противопоказана пища, богатая белками. На уху он уже
смотреть не мог, ел иногда лишь жарены х окуньков.
Из-за этой Мишиной диеты мы, собственно, и п обаива­
лись отправляться из Москвы в далекое путешествие. Но
раз уж приехали и заняли на Новозере необитаемый ост­
р о в о к — Сладкий остров, и погода была на редкость хо­
рошей: мы купались по нескольку раз в день, и з а г о р а ­
ли, и жили всласть,— то надо было подумать не только
о рыбе, но и о мясе.
Председатель колхоза, на земле которого мы устрои­
лись летовать, сам предлож ил нам либо гуся, либо утицу,
либо куру на выбор. (Молоком и творогом мы пробива­

лись на соседнем островке, на котором жили-бы ли старик
со старухою.)
К олхозная птицеферма находилась от С ладкого ост­
рова километрах в трех. Мы отправились туда на л о д ­
ке втроем — я, С аш а и Миша, то есть отец и его сыны.
Уток и гусей считали в колхозе тысячами, кур и того
больше. Район в течение одного года резко увеличивал
производство мяса, и колхозам разрешено было часть
птичьего поголовья сдавать на сторону, помимо плана:
все равно для трудящихся, д ля рабочего класса.
— Прибыльное ли это дело — гуси и утки?— спросил
я бригадира, человека немолодого и, по-видимому, в кол­
хозных дел ах сведущего. В недавнем прошлом он сам
был председателем колхоза, одного из тех двенадцати,
которые объединились в нынешнем, укрупненном.
— Пока не очень прибыльное! Не очень! Не прибы ль­
ное!— ответил бригадир.— Новое оно для нас — дело это.
Ц ы п ля та привозные, по четыре рубля за штучку. И н ку ­
баторные, растут без отца без матери, вроде приютских
ребят, сироты. Н у и дохнут. В чем причина, не выяснено.
Кормим, д а ж е рыбий жир даем против авитаминоза. Спе­
циалистов привозили — ничего ск азать и они не смогли.
М ожет, партия яиц попалась плохая, потомство слабое.
Конечно, убыток. Посудите сами: за матку платили по
тридцать восемь рублей, а на мясо сдаем утицу за д ве­
н адцать рублей; вес ее — килограмм а два. М аток остав­
ляем на зимовку штук пятьсот, на каж д ую уходит семь­
д есят килограммов пшеницы. Яиц они почти не несут.
Л иняю т раньше срока. Куда что девается? Убыток один.
Но дело это новое, поэтому все списывается по акту.
— И семьдесят килограммов пшеницы списывается?
■— К ак же, приходится. И рыбий жир списываем.
Бригадир рассказы вал обо всем этом с точным зн ан и ­
ем дела, памятливо, с цифровыми вы кладкам и и с таким
искренним огорчением за колхоз, что я решился спро­
сить:
— Простите, но ведь за всем не уследишь. Может, не
все птице перепадает, что ей положено?
Бригадир огорчился еще больше:
— Н у что вы! Ни утки, ни гуси, ни куры не обижены.
Уток моя ж ен а сама кормит. Н а моих глазах. Тут з л о ­
употребления исключены.
Мы решили взять д ля Мишиной диеты двух кур. Б р и ­

гадир предлож ил петуха и куру. Мы согласились. Н а
птицеферме начался переполох. Птичница ловила то ку­
рицу, то петуха, бригадир сам ощупывал их и браковал:
— Д а в а й пожирнее. И где ты таких драны х нахо­
дишь?
Птичница молчала, ловила следующих. Н аконец и пе­
тух и курица были отобраны. Мне они не показались
ж ирнее предыдущих, но были красивы, кремово-белы.
Хороши были обе птицы. У петуха, конечно, был коро­
левский вид, и красн ая раздвоенная борода, и красная
корона на голове. Но ежели петух — король, то курица
в ы глядела королевой. В ней было столько врожденной
женственности, что ее гребешок, скорее, походил не на
корону, а на старинный северный кокошник. Узорчатый
зубчатый верх кокошника свеш ивался на сторону, словно
бархатны е кисти и расшитые бисером многоцветные под­
вески.
М иша повизгивал от радости.
— И у царицы есть бородка,— кричал он,— только
маленькая. Ну дай те ж е мне подерж ать курочку, я всю
ж изнь не видел ее так близко!
Петуха он пока побаивался.
Но и петух и курица были предназначены д ля з а к л а ­
ния, поэтому четырехклассник С аш а считал необходимым
держ аться в данном случае солидно и покровительствен­
но относился ко всем Мишиным восторгам. Он только с
пониманием посматривал на отца: пускай, дескать, м а ­
лый потешится, от этого аппетит его хуж е не станет. Отец
сам лю бовался птицами и почти по-детски радовался
им, будто видел таких впервые. Он в свое время учился
довольно долго, но в жизни чащ е всего требовалось з н а ­
ние только четырех действий арифметики, и ничего боль­
ше, поэтому его образование в настоящ ее время уже
сравнялось с образованием старшего сына, четверо­
классника.
Птиц, не связы вая, полож или в мучной мешок, и М и­
ша понес их сам, сн ачала осторожно, на вытянутых ру­
ках, впереди себя, а потом просто перекинул их через
плечо.
В лодке на середине озера курица вы б рал ась из меш ­
ка. Первым зам етил ее С а ш а —он сидел на корме с дос­
кой вместо рулевого весла, а мешок с курами л е ж а л на
носу, за спиной отца, который сидел на веслах.

— Курица, курица!— вдруг завопил С аш а .— Улетит!
Все обернулись. Курочка сидела у борта лодки и не­
доуменно осматривалась. Кокошник и бородка ее были
белы от муки. Она никуда не хотела лететь: кругом во­
да, ни земли, ни крыши. Она к а зал ас ь совершенно спо­
койной, но когда ее стали брать в руки, она всполошилась,
за к у д а х тал а: «Куда, куда, опять в мешок?!»— и попыта­
лась ринуться в озеро. Все-таки свобода, д аж е куриная,
была ей дорога.
Миша радовался, еще больше кричал, визж ал, ку­
дахтал.
— Ой, спасибо вам, товарищи!— то и дело говорил
он отцу и брату.
С аш а покровительственно улыбался.
На острове нас встретила мать. Смертельно уставая
возиться с утра до вечера с рыбой, с рыбьей чешуей, с
рыбьими костями и колючками, из-за которых у нее бо­
лели все пальцы на руках, она обрад овал ась не так нам,
как птицам.
Н ачал ся детский шум, рассказы вперебой, взахлеб,
словно мы вернулись из дальнего пионерского похода.
Птиц мы выпустили на свободу. Петух долго не мог
прийти в себя. Он зад ы хал ся от ж а р ы и мучной пыли,
стоял с раскры тым клювом, уставившись в одну точку,
и к а за л с я очумелым.
— П апа, он умирает,— перепугался Миша.
Но петух не умер. Голова его наконец задвигалась,
бородка дрогнула, словно бархатный зан авес перед н а­
чалом спектакля, он переступил с ноги на ногу, увидел
курочку, зелень, деревья, увидел небо и воду, что-то бормотнул, квокнул и начал щипать траву. Первого же чер­
вячка или букашку, а м ож ет— какое-то зернышко, кото­
рое он нашел в траве, он подарил своей курочке. Чья же
она и была, если не его? Не могла ж е она быть ничьей?
Курочка не ж ем ан и лась, не отбивалась, а приняла пода­
рок, как должное, п одбеж ала и клюнула что-то, видное
лишь им одним.
Когда их стали кормить хлебом, петух взял в клюв
первую крошку и опять деликатно позвал свою курочку,
и та уже опрометью бросилась на его зов, к его крошке,
хотя рядом л е ж а л а целая хлебная горка.
Вместе они стали закусы вать, зае д а ть хлеб травой.
Они были как дома, они были на земле.

А когда петух впервые кукарекнул, необитаемый до­
толе остров стал и д л я нас совершенно обжитым.
Д о вечера мы их не трогали. Только посоветовались,
которого порешить первым. М ать ск азал а :
— Н адо примечать, кто первым затоскует. Птица то­
же чует свой конец.
Ни курица, ни петух своего конца не чуяли.
Миша целый день ухаж ивал за ними, кормил их
остатками каши, вареной и жареной рыбой, собирал д о ж ­
девых червей и п редлагал д а ж е кусочки сахара. Сугубо
городской мальчик и немного вялый после тяжелой
болезни, он оживился и, каж ется, розовел на наших
глазах.
Вечером мы стали дум ать о курятнике, о ночлеге для
нашей птицы. Требовался насест.
— Какой насест?— спросил Миша.
— Вот не знает!— высокомерно сказал С аш а .— К а ­
кой насест, мама?
— Обыкновенный насест, чтобы спать. Ж ердочки вро­
де любой ветки, как для любой птицы.
— П он ял ?— ск азал С аш а брату.— Насест — это вро­
де ветки на дереве. Птицы долж ны спать на деревьях,
высоко над землей. П р а в д а ведь, мама?
— А разве куры это птица?— удивился Миша.
— Вот не знает! — сказал опять четвероклассник,
обращ аясь на этот раз к отцу.— Конечно, птица, раз
перья. П р а в д а ведь, папа?
— П р авд а, мой старший. Перья и яйца — значит, пти­
ца,— подтвердил родитель.
Н а ночь решили устроить кур в одной из свободных
комнат. К азалось, на одну ночь — что ж тут такого? Ведь
пустовал весь дом. М ать вы б рала комнату и полож ила в
ней жердочку между подоконником и письменным сто
лом. К анцелярские столы остались здесь во всех ком на­
тах без исключения: когда-то и Сладкий остров был уч­
реждением.
Курица д ал ась в руки легко. «Ко-ко-ко»,— ск азал а
она, и только, и мы посадили ее на насест в к а н ц ел я р ­
ском кабинете. А петух начал носиться по острову, как
ракета, резко меняя направления и зара н е е предугады ­
вая все наши маневры. Н икакие оцепления, никакие «кот­
лы» не были для него в диковинку. Щ уку в озере поймать
было легче, чем его на суше. К огда мы приж имали его к

изгороди или к стене дома, он п роскальзы вал мимо на­
ших ног, когда брали в клещи в крапиве, куст крапивы
вдруг взрывался, и петух с криком выносился из него
вверх, на крышу.
— Это гениальный петух!— сказал про него С аш а.—
П равда, папа?
Миша пробовал пробиться к петушиному сердцу.
— Милый петух! Петенька! Мы же твои друзья, усту­
пи, пожалуйста, тебе давно спать пора. Тебя курочка
ждет. Комната отведена, насест приготовлен.
Петух не уступал.
— Все они, короли, такие, правда, м а м а?— сказал
С аш а и с деланным равнодушием вышел из игры.
— Он просто жить хочет,— заметил на это Миша.—
К ак ты этого не понимаешь?
— Ну да, я не понимаю. Ты все понимаешь...
Н аконец от петуха отступились все. М ам а заявила,
что слы хала еще от бабушки, будто с заходом солнца ку­
ры перестают видеть, и тогда можно будет взять петуха
запросто и водворить куда следует.
С тали ж д а ть захода солнца. Но когда закатилось
солнце — петух исчез. Исчез бесследно. Вся семья снова
была поднята на ноги и в течение получаса, не меньше,
мы все, островитяне, обыскали каж ды й уголок родной
земли: бурьяны, крапиву, ивняк, полусгнившие домовые
пристройки, уцелевшие дровяные сарайчики, баню и
предбанник — петуха нигде не было.
— Гениальный петух: дал мат в три хода! Не так ли,
М иш а?— попытался заключить старший брат.
М иша не ответил ему. Он р азм ы ш лял вслух:
— Н еуж ели петух мог решиться на такой перелет?
Н еуж ели он пересек озеро? Конечно, он птица, но
он тяжелый. Что ж е он п одум ал про нас, если ре­
шился...
М иша был огорчен больше всех, что петух исчез. Это
же был его петух.
М ам а не верила, что петух мог куда-то улететь с ост­
рова, но и она огорчилась. Она уж е начинала понимать,
словно предчувствовала, что с утра придется ей опять
чистить и варить рыбу.
Петуха нашел отец. Уже в сумерках.
— Я же старый охотник!— хвалился он, когда семья
сб еж ал ась на его крик и еще никто не знал,куда надо

смотреть.— Я ж е бывалый охотник и вырос среди, охот­
ников. Сколько этих глухарей я за сзою ж изнь перебил.
Вон где он, вон куда смотрите!— у к а за л отец на березу,
огромную и широкую, ка к дуб.
В сумерках сквозь ветви березы прогляды вало не то
небо, не то озеро — и вода и небо были одинаково р озо­
выми. И на этом розовом фоне, в закатном огне отчетли­
во прорисовывался силуэт большой и гордой птицы с
зубчатой короной на голове. Петух сам нашел свой н а ­
сест — высокий и могучий сук.
— Глухарь, настоящий глухарь!— восхищался отец.—
Эх, куда забрался! Ну, токуй, токуй!
Петух повернул голову и встревоженно подал голос.
Им любовались, как дичью. Он украсил собою этот ост­
ровок, это озеро, и вечернюю зарю, и эту березу, которая
одна теперь сходила за глухую, населенную птицами и
зверьем, нехоженую рощу.
— Если его сегодня не взять, зав тра не поймаешь,—
сказала мама.
— Возьми его. К ак ты его возьмешь?
— Он ж е слепой, солнце уже село. Столкни сейчас —
где упадет, тут и сядет и прижмется.
Нет, этот петух и в сумерках видел неплохо. Сбитый
с березы длинным шестом, он долго еще носился по ост­
рову, пока не был водруж ен в канцелярию в принудитель­
ном порядке.
«Ко-ко-ко!»—ласково спросонья ск а з а л а курочка,
когда он устроился наконец рядом с нею меж письмен­
ным столом и подоконником.
В эту ночь М иша спал мало. Д о л ж н о быть, не раз
загляды вал в соседнюю комнату к птицам. И проснулся
он раньше птиц. Когда мать заво роч ал ась в постели, он
сказал ей:
— Такого петуха, мама, нельзя убивать. Лучш е я р ы ­
бу буду есть, я и без диеты поправлюсь. П р авд а, мама?
И курочку надо ему оставить. А то как ж е он без куроч­
ки будет жить на свете?..
— П р авд а, сынок, спи!
И на за р е петух запел свою тысяча первую песню.
4 август а I9 6 0 г.

ЛУННЫЙ

мостик

Вечером сидел Миша на берегу озера. Днем озеро к а ­
залось совсем мелким, а сейчас в него загл яну л о небо,
и Миша увидел, что у озера, как у моря, дна нет.
Мише вдруг захотелось попасть на другой берег, где
люди с песнями шли с работы, где коровы мычали, воз­
вращ аясь с выгона, и трудились грузовики с сеном. Но
как попасть?
Тогда вышла на небо луна и перекинула перед Ми­
шей светлый, будто тесовый, мостик.
— Беги, мальчик, не бойся, вот твоя дорож ка с остро­
ва на Большую землю!
Веселее стало Мише, вскочил он, кинулся к берегу,
чтобы перебеж ать через озеро по лунному мостику. Но
за Мишу испугался ветерок, пож алел его, дунул из-за
кустов и раскидал, разруш ил лунный мостик.
— Не верь, мальчик, луне, возьми лучше лодку. Вон
в камышах лодка стоит.
Послуш ался Миша, спустился к лодке, сел за весла
и стал отталкиваться от берега. Но луна рассердилась и
на ветер и на Мишу и торопливо скрылась за облака.
Было светло как днем, стало темно как в полночь.
Скрылся из глаз большой берег, куда тянуло Мишу. Не
стало видно ни земли, ни озера.
А ветерок опять шепнул Мише:
— Не спеши, Миша, подожди до утра. Утром солнце
взойдет, и не будет страшно. Все успеешь, подожди до
утра!
З а п л а к а л Миша и вернулся домой.
Утром ему уже не захотелось на Большую землю.
i9 6 0

ЩУКА
З а месяц до отъезда из Москвы папа начал готовить­
ся к рыбной ловле, и у нас не стало денег. З а то появи­
лись спиннинг в чехле, удочки в чехлах, садок для рыбы,
сачок, наборы всевозможных лесок, поливиниловых и
хлоридных жилок, разных блесен, в том числе д а ж е для
зимнего подледного лова (это в июле-то!), глубокомер,

разные грузила, поводки, карабинчики, колечки, коробоч­
к и — чего только там не было! Приобретены были и ре­
зиновые рыбацкие сапоги-бродни, с голенищами, которые
подвязывались к ремню.
—
Чем ж е я вас кормить буду?— говорила мать,
обозревая все это снаряжение.
— Н а этот раз кормить буду вас я,— убежденно з а ­
явил отец.— Рыбой!
И вот н ачалась ловля.
Уселся отец на берегу, разл ож и л все свое хозяйство,
опустил садок в воду, закинул удочки — нет рыбы. Поси­
дел он с часок, свернул удочки, перенес все добро в лод­
ку и выехал на середину озера, к тресте — так называют
здесь озерную траву: хвощи, камыши. С лыш ал он, что
где-то около травы на середине озера проходит каменная
гряда, на которой хорошо берет окунь. Облюбовав мес­
течко, отец опустил якоря — кормовой и носовой (это бы ­
ли шестеренки от какой-то машины и обыкновенный кир­
пич). Закр еп и л лодку на месте и опять принялся за
работу. Нет рыбы! Тогда он решил сменить червей: слы ­
хал, что окунь любит красных червей. Вернулся отец на
берег, разы скал глинистое место, накопал красных чер­
в е й — загляденье, а не черви, один к одному!— и снова
принялся за лов с неослабевающ им азартом. Клюнуло.
Вытащил несколько окуньков, каж ды й сантиметров на
десять в длину, с трепетом опускал их в садок, но скоро
заметил, что в садке окуньков нет. Оказалось, что ячей­
ки садка таковы, что сквозь них легко проскальзы вает и
более крупная рыба.
Многое из закупленного отцом рыболовецкого сн ар я­
жения оказалось либо ненужным, либо непригодным.
Но каж д ое утро он вставал на заре и снова отправлялся
па рыбалку, как на службу.
— Плохо я сделал, что барометр с собой не взял,—
сож алел он уж е не в первый р а з — Вот посмотрел бы и
знал, куда на сегодня садиться надо.
Отец от кого-то услышал, что рыба меняет места в
зависимости от атмосферного давления: высокое д а в л е ­
н и е — рыба стоит на мели, на солнцепеках; понижается
давление — она уходит на глубину. Конечно, без б ар о ­
метра к а к а я ры балка! Д а и крючки казал и сь неподходя­
щ и м и — и великоваты, и не остры, и цвет у них не тот.
Вот если бы раздобыть где-нибудь крючки норвежские.

или чехословацкие, или датские — вот это крючки! Д л я
таких и н аж и в ка не обязател ьн а. А есть еще крючки с
искусственными червями — класс!
— Папа, возьми меня хоть раз! — попросился как-то
Миша.
— Тебе ж е скучно будет.
— Я тоже удить буду.
— Клев плохой.
— Н адо ж е мне учиться.
Удочка у Миши м аленькая, полуторам етровая, а у
папы составная трехколенная и с катушкой; леска у М и­
ши грубоватая, белая, поплавок простой пробковый, крю­
чок мушечный, а у папы леска цвета воды, поплавок с
колокольчиком. Червячков своих Миша положил в спи­
чечную коробку, а у папы черви в мотыльнице с отверсти­
ями на крышке.
Измерил папа глубину озера, закинул свой автомат,
вытянул ноги в лодке, положил в рот мятную лепешку,
сидит посасывает, на поплавок поглядывает, ж дет — не
клюнет ли. Нет, не клюет. Заки нул М иша свою хворо­
стинку у самой лодки, потянуло его поплавок — течени­
ем, что ли?— под лодку, потом лег поплавок набок, ис­
пугался Миша, не зацепило ли, дернул и потащил по
воде что-то большое да тяж елое — и удочка дугой. П апа
вскрикнул, схватился за сачок, и если бы не сачок, не
поднять бы лещ а в лодку. А лещ о к азал ся здоровый, зо­
лотистый, шириной в две Мишиных ладошки. (После
взвесили — килограмм шестьсот граммов.) М иша визжит,
папа чуть не плачет от радости.
— К ак это я успел вовремя сачком подхватить! Если
бы не я, нипочем бы тебе, сынок, лещ а не вытащить на
такую удочку.
— Ой, спасибо тебе, папочка!— кричит М иш а.— Сей­
час я всех вас рыбой буду кормить.
Три дня после этого папа не брал с собой Мишу.
— М еш ает он мне!— говорил он.
М ам а п одум ала и ск азал а :
— К аж ется, мы и недели здесь не проживем.
Но папа не сдался, не покинул острова раньше вре­
мени, страсть его не остыла, только оставил он удочки и
взялся за спиннинг.
Л о в л я на спиннинг забрасы ван и ем с берега и с лодки
удачи не принесла, хотя были перепробованы на авось

десятки блесен. Тогда отец решил использовать спиннинг
в качестве дорожки. П ри этой ловле в аж н о удачно вы­
брать блесну и установить подходящую скорость, с ко­
торой нужно тянуть эту блесну за лодкой, чтобы игра
блесны напоминала игру рыбки. По-видимому, д ля к а ж ­
дой блесны скорости движения долж ны быть разные.
П оначалу отец сидел за веслами сам, и по этой причи­
не, только по этой причине, щуки не шли на блесну. То­
гда он пригласил за весла старшего сына.
— Сколько полагается распускать лески?— спросил
Саша.
— Я сам не знаю, сынок. Попробую побольше.
Спиннинговая катуш ка раскручивалась бесшумно и
быстро, и почти все пятьдесят метров жилки скоро были
спущены за борт. Р езу л ьтат сказал ся немедленно — щука
попалась на дорожку. Это могла быть только щ у к а — ры ­
вок был мощным, катуш ка, поставленная на тормоз, з а ­
трещ ала сильно и нервно и не перестала трещ ать, пока
отец не взвыл: «Н азад , н азад!»— а С аш а не д ал задний
ход. Весла скрипнули, вода заб у рл и ла, последние метры
жилки размотались, удилище на мгновение выпрямилось,
напряж ение его ослабло, а потом дернуло снова, и оно
опять пригнулось к воде.
Отец встал в лодке во весь рост.
— Наконец-то попалась!— торж ествовал он. — М и­
ленькая, не сорвись, миленькая, не сопротивляйся! С а ­
ша, греби назад, родненький, назад!
Л о д к а стала подвигаться в обратном направлении,
ж и л ка ослабла, и отец начал см аты вать ее, то ускоряя,
то зам ед л я я вращ ение катушки.
— Только бы не сорвалась!— молил он.— Главное
сейчас — не натягивать сильно, чтобы щуке губу не по­
рвать. И л и за что она там зацепилась? Ведь бывает, что
щука не берет блесну, а просто идет рядом с ней и играет,
и якорек прихваты вает ее. Бы вает, д а ж е за живот или за
спину зацепит. В таком случае все реш ает мастерство
спиннингиста. Вот опять дернула, вот потянула!..— пере­
полошился он.— Только бы не сорвалась! Ну и щучка, я
тебе скажу, сынок, ну и экземплярчик! Вот опять потяну­
ла. Греби сильней! З н а т ь бы только, крепко ли она в з я ­
лась?..
Отец, по-видимому, совершенно отчетливо пред став­
лял себе, ка к огромная щука хапнула блесну, с остерве­

нением сж им ая сверкающий металл в мощных челюстях,
рвала и м етала и подвигалась навстречу лодке, как
стальная торпеда: вот-вот взорвется, что-то тогда будет...
У него выступил пот на лбу, лицо его было испуган­
ным — и, каж ется, он не так боялся, что щука сорвется,
как того, что ее, такую, придется в лодку поднимать.
— Главное, Сашенька, на сегодняшний день поймать
хоть одну, а там пойдет. Н а ч ат ь важно, чтоб перспектива
была, чтобы мама веру в нас не потеряла. Бросай весла,
сынок, д авай сачок!
С аш а бросил весла, леска сразу натянулась, отец
изогнулся и начал выбирать ее руками. С аш а опустил
сачок в воду и ж д ал . Ему тож е стало страшно. Наконец
у самого борта лодки из воды всплыла небольшая р а з л а ­
пистая елка, украш енная, словно новогодними и груш ка­
ми, зелеными водорослями, ракушками, тиной.
— Вот,— выдохнул отец,— так я и знал, что это не
щука. Непохоже было. Щ ука, она рвет, дергает, а елка,
понимаешь, просто тянет, тянет и цепляется, потому что
лодка-то движется.
С аш а тоже вздохнул с облегчением.
— П а п а ,—-сказал он,— может быть, щука все-таки
была? Просто она метнулась на дно и сорвалась, а потом
уж е блесна зацепилась за елку.
— П редставь себе, я тоже так думаю, сынок. Всетаки щука была, и не маленькая. Д а ж е очень большая,
прямо тебе скажу. Всегда с крючка срывается только
сам ая крупная рыба, спросите об этом любого ры бака.
И хорошо, что мы поволновались, пережили все это,
хоть и не поймали щуки. Мы ее тащили, вот что важно!
Когда первая схватилась, второй взяться будет уж е л ег­
че. Значит, блесна хорошая и действовали мы правильно.
З а в т р а начнем сначала.
Н а другой день они т ак ж е с утра ходили с дорожкой
целый день, но, кроме травы и коряг, ничего им озеро
не дало. А вечером пошли за молоком и попутно, когда
уже ничего не ж д ал и , ни на что не надеялись, поймали
двух щук. Это было началом. О казы вается, и впрямь
важно было начать.
Потом отец научился ловить рыбу и удочками. М ать
едва успевала ее чистить.
— Теперь дней десять проживем н аверн яка,— гово­
рила она.

Д есять дней отец удил рыбу, не разгибаясь, с утра до
ночи. Д а ж е спать некогда было. А после десятидневного
рыбного угара появились раки.
10 август а 1960 г.

РАКИ
Утром по прибреж ью мимо нашего дома пробрела
группа деревенских ребятишек, напомнившая нам рыбо­
ловов с картины Перова. В мелкой воде ребята перево­
рачивали камни, коряги, ощ упы вали руками всякие
углубления в береге и время от времени что-то клали
в ведро. Что?
Мы — к ним, к ведру:
— Что у вас?
А у них полведра раков.
— Значит, здесь и раки есть?
— Сколько пож елаете,— важно, по-взрослому ск азал
один из раколовов.
— Вот как, значит, их ловят!
— Д а , вот так, значит, их и ловят!
— А вы любите есть раков?
— Кто ж е их ест? Мы их для наживки: окуни хоро­
шо берут.
— Здорово! Но почему ж е мы тут живем, а раков не
видим?
— Смотреть надо уметь!
Ребятишки ушли, а мы снарядили целую экспедицию
и двинулись по отмели вокруг острова раков ловить.
Вместо ведра взяли с собой садок, купленный в Москве
в магазине «Спортсмен-рыболов» и предназначенный
д ля рыбы, но для рыбы-то и непригодный из-за того, что
у него слишком крупные ячейки — рыба чуть поменьше
ста грамм ов из него просто вываливалась.
Но раков нигде не было. Мы их не видели. Мы при­
выкли видеть раков красных, а ж ивые они были
ие
красные.
Первого живого рака в воде увидела мать спустя
несколько дней после этого.
— Я счастливая,— хвалилась она,— мне во всем везет.

Р а к вылез из-под мостков, из груды камней, когда
мать чистила свежую рыбу. Он был нетороплив и осмо­
тр и т е л е н — вылез и пополз к рыбным остаткам, пополз
нормально, вперед, а не назад. М ать ахнула от неожи­
данности, и он, видимо, заметил ее. Его хвост, знамени­
тая рак о вая шейка, вдруг быстро-быстро заработал, з а ­
гребая воду под себя, клешни вытянулись, и рак поплыл,
поплыл на этот раз назад, а не вперед и быстро, как
рыба, и мгновенно очутился у самого берега. Теперь его
ничего не стоило взять. Но ка к взять? Чем взять?
Н а истошный крик матери: « Р ак, рак!» — мы сбе­
ж а ли сь все, ка к если бы она закр и ч ал а: «Волк,
волк!»
Чем взять р ак а? Рукам и? Эге! Д урако в нет, он ж и ­
вой! И пока мы гадали, мудрили, пока нашли сачок —
рак исчез, уплыл от берега так ж е быстро, как рыба.
Не такой у ж он неуклюжий.
Но после этого случая мы стали видеть раков в воде:
оказывается, очень важно было разгл ядеть первого. П о­
том от них у ж е отбою не было. Они попадались д а ж е на
удочку, когда мы ловили окуней на кусочки плотвы.
Схватит р ак наж ивку, клеш нями поведет, ну, думаешь,
сейчас вытянешь из воды какую-то большую рыбу, а это
рак, только рак.
Л овлей раков мы увлеклись на несколько дней. О вы­
езде со Сладкого острова опять и думать было нечего.
Тревожило только то, что в М оскве остались дочери,
ж а л к о было, что их нет с нами. У ж мы бы их поподчевали ухой, придумали бы путешествия и по Новозеру и
по Андозеру, угостили бы их раками!.. А главное, некуда
было бы нам торопиться — вся семья в сборе. Оттого и
торопятся домой, что там кто-нибудь ждет... кто-то
остался.
По утрам мы загл я д ы в ал и сн ач ал а под лодки, пере­
таскивали их с места на место и собирали раков под
ними. П ользовались сачком. Но понемногу стали привы­
кать брать их руками. Это оказал ось не т а к просто: надо
было преодолеть условный страх перед ними. Р а к пугал,
поднимая свои клешни, и н ап адал. Но щипки его были
слабыми: ухватится он за палец, его и вытащишь. П о­
пробуйте!
Самым бесстрашным из нас о ка зал ся младший М и­
ша, на него условные рефлексы пока не действовали.

Он только удивлялся, что живые раки оказались очень
мягкими и что они умели быстро плавать.
—
Это они скорости переключают!— пояснял ему С а ­
ша.— У каждого, видно, есть коробочка скоростей, как
у машины.
Р ак о в мальчики научились есть быстро, ка к семечки
лущить.
9 август а 1960 г.

МОРЯКОМ БУДЕШЬ!
Л одки на С ладком острове — единственно пригодный
и всеобъемлющий транспорт, на все случаи жизни. Ни
машина, ни л ош ад ь здесь не пригодны. Нет лодки — вы
отрезаны от всего мира. Л о д к а является и орудием и
средством производства.
Н а лодке мы добы вали себе пищу: ездили за моло­
ком на соседний островок Шиднем, за хлебом и прочими
продуктами в К арлипки, на лодке ловили рыбу и просто
катались, отдыхали.
Обычно за веслами сидел отец, старший сын на кор­
м е — либо с рулевым веслом, либо со спиннингом, кото­
рый мы просто использовали в качестве дорожки; мать
и Миша — на положении пассаж иров и указчиков. Так
как все лодки, находившиеся в нашем ведении, безб о ж ­
но протекали, то либо мать, либо С аш а постоянно на
ходу вычерпывали воду. Д л я этого в одной лодке была
банная деревянная ш айка, в другой рж авое дырявое
ведро, в третьей — белый ковш из дю рал я без ручки.
По мере того ка к мальчиш ки привы кали к воде и
взрослели, им разреш алось все чащ е садиться за весла.
Миша тоже научился грести — у ж е по одному этому
Сладкий остров долж ен запомниться ему на всю жизнь.
Но Мише этого было мало. Он хотел, чтобы ему р а з р е ­
шили выходить на озеро одному, без сопровождения, без
указчиков.
И ему разреш или наконец. Д л я этого случая выбран
был очень ясный, очень тихий день. Только Новозеро от­
личается в этом отношении удивительным непостоянст­
вом. Ветер налетает здесь сразу, словно выж идает удоб­
ного случая где-то на берегу в лесной полосе. Н а л е т а е т —

и поднимаются на озере сразу не волны, а валы с
гребеш ками, летит пена, свистят камыши. Говорят, такой
ж е дурной х ара ктер и у Белого озера. Только оно еще
дурнее. Н а Белом озере ни одного года не обходится без
жертв среди рыбаков.
Весь наш остров продувается насквозь, т ак ж е как
просвечивается, и каж ется, пронесется ветер с одного
берега на противоположный и — конец шуму. Опять озе­
ро становится таким же, ка к было,— спокойным, углуб­
ленным в себя, сосредоточенным. Но за эти несколько
минут ш урум-бурума оно мож ет н ад ел ать беды. Особен­
но если лодка мала.
А у Миши л о дк а была небольш ая и полусгнившая, к
тому ж е Миша сразу захотел, конечно, похвастаться:
— С аш а, смотри, куда я поеду, на каменную гряду!
Н ап р ави л М иша лодку к каменной гряде, к кам ы ш ам
на середине озера, а ветер тут ка к тут — вылетел из-за
укрытия и давай шуровать. Заш ум ели волны, вздыбилась
пена, ка к в прачечной, в корыте, летят хлопья в лодку.
Испугался Миша.
А на берегу — мать. Не успела толком подумать, как
быть, переполошилась и завопила:
— Миша, назад! Миша, утонешь! О господи, и отца
нет. Где отец?.. Миша, утонешь!
Услыш ал М иша крик матери, испугался еще больше.
Р азв о рач и в ает лодку к берегу, а ее захлесты вает волной,
справиться силы не хватает. З а п л а к а л М иша и оттого
еще больше ослаб, весла из рук вываливаются, совсем
мочи не стало. «Утонешь!»— звучит в ушах вопль мате­
ри. А тонуть ему не хочется, хочется в Москву вернуться,
он еще и в школе не учился. Брызги водяные и слезы
слепят глаза.
И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в
эту минуту не появился на берегу отец.
С лож ил отец руки рупором и закричал, будто ничего
не случилось:
— Правильно, сынок, гребешь, хорошо гребешь! Н и ­
чего не бойся, ты теперь станешь настоящим моряком.
Слушай меня! Д е р ж и лодку носом к волне, к берегу не
поворачивай. Против волны греби. Не спеши. У дарь л е ­
вым веслом, еще раз левым. Молодец, сынок, хорошо!
Правильно гребешь!
Кричит отец, а сам вторую лодку с берега толкает.

Стал Миша налегать на левое весло, перестали волны
бить в борт лодки, и он успокоился.
— Я не боюсь, папа, ты не волнуйся, я сейчас!—
закричал он.
Успокоился Миша, и озеро успокоилось, ветер стих,
волны спали. И Миша благополучно причалил к берегу.
М ать кинулась обнимать его, а отец только руку по-муж­
ски пож ал:
— Молодец, сынок, моряком будешь!
1 август а 1960 г.
М и ч ур и н ец

КРАПИВНОЕ СЕМЯ
Недобрых людей в народе называю т крапивным се­
менем. Н емало на свете и самой крапивы.
Вокруг нашего дома крапива разрослась густыми
большими кустами. Высокая, ж ирная, ядовитая, она не
дает никому проходу. Я говорю сейчас о крапиве н асто я­
щей, подлинной, о крапиве в прямом, а не в переносном
смысле. Молодую, ее можно еще использовать для щей,
а разрастется, загрубеет, не выполешь вовремя — тогда
беда с ней. Бер ет верх, наступает, теснит, наглая, жж ет,
житья не дает.
Каково ж е семя у этой, у настоящей крапивы? Кто
его видал — это крапивное семя? К ак оно растет, отку­
да берется? Хоть бы из интересу взглянуть на него. А по­
пробуй взгляни! К ак его возьмешь — ж ж ется крапива.
П ропадает у людей всякий интерес к крапивному семени.
«Лучше не связываться!»— говорят. Сторонятся. И р а ­
стет крапива рядом с ж ильем человеческим на самых
обжитых местах, на самых тучных зем лях — под окнами
изб, вдоль заборов и стен, на приусадебных участках,—
растет на г л а за х у всех. Где люди, там и крапива. Р а с ­
тет и ж ж ется.
А этим летом одолели нас еще комары. Погода стоя­
ла дивная весь ию ль—только бы радоваться ей, снять с
себя всю лишнюю одежонку, загорать по целым дням с
книжкой в руках, спать на открытом воздухе. А попро­
буй позагорай, когда вместе с хорошей погодой появи­
лись сонмища оводов. Попробуй поспи на воздухе, когда

с сумерек, неизвестно откуда взявшись, налетаю т пол­
чища комаров, как исчадия ада, как тьма тмутараканская, и всю ночь бесчинствуют, ж а л я т , нудят неторопли­
во, л езу т в нос, в ы л а за , в рот, в уши. Они изводят, в ы м а­
тывают все силы, а слабого, да еще городского, не
привыкшего с детства к такому комариному глумлению
над человеком, они могут довести до истерики.
П еред сном мы топили плиту и наполняли всю кварти ­
ру дымом и нередко спали в дыму, потому что откры ­
вать окна для проветривания или снимать с них марлю
боялись. В добавок мы натирались кремом «Тайга»— от
чего он помогает, мы так и не смогли понять, только не
от комаров, и еще старались на ночь одеться так, чтобы
открыт был один нос. Но, каж ется, ничего по-настояще­
му не помогало. Комары грызли нас.
Б ы ло лишь одно радикальное средство против них:
усталость. Усталость до смерти, до отупения, до апатии,
до полного равнодуш ия ко всему окруж аю щему. При т а ­
кой усталости — а уставали мы в основном на ры бал ­
ке — чувствуешь комариные укусы, только пока п адаеш ь
в сено.
— А, проклятые! Крапивное семя!— скажеш ь, б ы ва­
ло, добравш ись до постели.— Ешьте! Все равно придет
и на вас погибель. Время свое возьмет. И вас прихва­
тит морозом, осень не за горами.
С каж еш ь — и уснешь до утра.
А утром пригреет солнце, и комары исчезают. Куда?
Д а куда бы ни исчезали, только бы исчезали,— вероятно,
туда, откуда и появлялись. Не хватает еще, чтобы мы
этим интересовались. Обидно только, что ни дожди, ни
ветры не могут с ними покончить раз и навсегда.
Если бы не случай, так ничего и не узнали бы мы ни
о комарах, ни о крапивном семени.
Как-то поздно вечером мы поленились или не успели
почистить рыбу, и мать полож ила ее на ночь в крапиву.
Утром за ней пришел С аш а и взвыл.
— Там пчелы, рой!— закр ич ал он.
А потом:
— Это комары! Сколько ж е их тут! Вот оно, крапи в­
ное семя!
Взяли мы палки и пошли вокруг дома по крапивным
местам. Ударишь палкой по кусту — действительно ко­
мары. Ударишь по другому — и больше того. Но только

в тени. На солнце днем ком ары не хоронятся, как, впро­
чем, всякая нечисть.
Т ак вот ты какое, крапивное семя!
Р азы ск а л и мы косу и скосили всю крапиву вокруг д о ­
ма. Честное слово, легче жить стало. Только надолго ли?
Р азв е всю нечисть можно извести? Только и надежды
что на время — оно долж но взять свое.
13 а вгуст а 1960 г.
М и ч ур и н ец

СУДАРЕВА ЛОДКА
Был один день, бедственный для С ладкого острова.
К азалось, все рушится, вся его прелесть исчезает навсе­
гда. Ш естнадцатого июля вслед за ленинградским пол­
ковником с семьей приехали вологодские литературны е
деятели — два поэта, редактор комсомольской газеты с
семьей и директор областного издательства с семьей
ж е — итого человек десять — пятнадцать. Ну, можно см а­
тывать удочки — не будет ни рыбы, ни поэзии!
Но редактор газеты скоро уехал, потому что газету
все-таки выпускать надо; полковник отправился доби­
рать свой туристский маршрут, строго вычерченный на
военно-топографической карте; самый юный из поэтов,
Васенька, ж а ж д а л быть на людях, и только на людях, так
сказать, в гуще борьбы, где «страсти роковые и от судеб
защ иты нет»; сыновья издателя подняли бунт против
своего папы и сб еж ал и в областной центр, потому что
здесь не было ни футбольных ристалищ, ни д ж азового ер­
ничества. З а ними вскоре выехал и сам издатель с женой.
О стался с нами один поэт, настолько ж е неторопли­
вый и мудрый, насколько немолодой. Он видел в жизни
немало всяких роковых перемен, прошел, ка к говорится,
огни и воды и зн ал цену одиночеству. П исал ли он чтонибудь, неизвестно,— в его положении редко кто пишет,
и это, наверно, к лучшему. Он стал работать.
С соседнего, с Красного, острова он привел заб р ош е н ­
ную лодку и начал ее ремонтировать. Топор был. Пила
была — старая, р ж а в а я , но пила. Бы ли спички, чтобы
разводить костер. Ну и конечно, перочинный нож. Б о л ь ­
ше ничего не было. А требовалось многое: гвозди разных

размеров; пакля, чтобы проконопатить лодку; битум или
вар, чтобы з а м а з а т ь щели, заплом бировать их; котел,
чтобы варить битум; какой-нибудь черпачок для разлива
смолистого варева. К ак известно, д а ж е Робинзон имел
д ал еко не все, чтобы начать ж и ть и р аб отать на необита­
емом острове, но все-таки имел гораздо больше, чем наш
поэт.
Но главное, что необходимо было иметь для ремонта
лодки — саму лодку. Ее-то, как выяснилось после, у
поэта и не оказалось. Но он усердно взялся за работу.
Н а то он и был поэт, а не Робинзон Крузо.
Ранним утром поэт выходил из своего особнячка,
крылечко которого напоминало предбанник, и, осмотрев­
шись и потянувшись, скрывался з а камышами. Нос у не­
го обгорел и лупился. Вскоре его голова без единого
всплеска отплывала от берега и поверты валась на воде,
ка к на широкой тарелке. Ни одной волны, ни круга, ни
д аж е ряби! Это было удивительно, потому что д а ж е во­
домерки, скользящ ие по озеру, д а ж е мотыльки, упавшие
на его зеркальную гладь, и те оставляли за собой какойто след, пусть мгновенный, незначительный... Поэт не
оставлял после себя никакого следа, он не плыл, не пор­
хал, а между тем продвигался вперед, вроде одноклетча­
того существа.
Он переливался, как амеба.
О том, что поэт не фы ркал, не сопел, не отдувался —
и говорить было нечего. Н а поверхности озера не было
ничего, кроме живой, бесшумно моргающей и бесшумно
передвигающейся головы. С делав небольшой круг, го­
лова в о зв р а щ ал а сь к кам ы ш ам и исчезала. А через
пять—десять минут оттуда снова выходил поэт, нето­
ропливый, спокойный и просветленный. К ож а на его
красном носу лупилась еще больше.
Чем, и когда, и как питался поэт — одному богу и з­
вестно. Ры бы не ловил, ягод не собирал, ни корней, ни
червей из земли не выкапывал. Но он не худел и всегда
был благостен и доволен собой, значит, какую-то пищу
употреблял, кроме духовной.
Р аб о тал поэт с упоением, но не спеша. Нельзя было
сказать, что у него сам топор вот так и ходит, так и ты ­
чет долото. Костер не потухал целый день. К костру поэт
тащ ил все, что удавалось найти на острове и в воде. Так,
в мусорной яме он обнаруж и л чугун с отбитыми краями,

который заменил ему котел. П аклю натаскал из пазов
домика, в котором жил. Н а подоконниках между летни­
ми и зимними рам ам и буграми л е ж а л а вата — он и ее
использовал как паклю. Гвозди вытаскивал отовсюду,
где находил их, д аж е из собственной табуретки, из-за
чего та в конце концов развали лась. Из воды был извле­
чен ржавы й металлический прут — им поэт пользовался
как паяльником, когда зад ел ы в ал битумом щели в лодке:
приж мет кусочек битума к борту лодки и растапливает
его каленым прутом.
Похоже, что эта работа давно была знаком а поэту.
Мы восхищались методичностью, с какой он проделывал
одно и то ж е по нескольку раз, пока не добивался к а к о ­
го-то результата. Восхищались его терпеливостью и
упорством.
— Труд на пользу!— ск азал я как-то, подходя к
костру.
— Спасибо. Но будет ли польза, еще неизвестно.
О какой вы пользе говорите?
— О лодке. Спустите лодку на воду, и она будет
служить вам.
— Я на днях уезжаю . Вероятно, не успею закончить.
— А вы закончите. Д ругие сядут в лодку — о вас д о б ­
ром вспомнят. Вот и памятник нерукотворный.
— Зачем мне памятник? Сам труд доставляет удо­
вольствие. Я о пользе не думаю. Просто работаю, и все.
С амы м трудным для него было установить уключи­
ны, старые порж авели и погнулись. Поэт отыскал на по­
валенном и полусгнившем телеграфном столбе два крю­
ка с изоляторами. И золяторы разбил, крюки раскалил
на костре и выпрямил. «Кузнец, настоящий кузнец!»—
восхищались мы. Один борт лодки треснул, когда поэт
заб и вал уключины, но это было уж е не так страшно.
К вечеру все было склеено.
Д в а дня ушло на то, чтобы вытесать весла. Д л я в е­
сел поэт снял с крыши своего дома две тесины. «С то­
ляр,
настоящий
столяр-краснодеревщик!»— восхищ а­
лись мы.
Н акан ун е отъезда с острова поэт заявил, что работу
он все-таки успел закончить. П равда, ск азал он об этом
без воодушевления. А мы восхитились еще больше: д ес­
кать, для него это обычное дело. Старый мастер! Золоты е
Руки!
3

Д обру откроется вердце

49

Торжественно проводив поэта, всячески славя и пре­
вознося его, мы решили опробовать творение его рук и
ума. Сели в лодку трое, налегли на весла, выехали на
середину озера и... н ахлебали сь воды. Г нилая лодка р а з ­
валилась. Ненуж ная, бессмысленная работа! Неужели
он так и стихи пишет? Д л я чего, д ля кого?
1 сент ября 1960 г.
М и ч ур и н ец

НОВАЯ СЧИТАЛКА
Мы с Мишей играли на берегу Н овозера в прятки.
П ользовались считалкой про зайчиков.
Вдруг охотник выбегает,
Прямой в зайчика стреляет.
Ай-ай,
Ой-ой,
Умирает зайчик мой!

— Ж а л к о !— ск азал Миша.
— Кого?
— Зайчика.
И мы с Мишей решили тут ж е пересочинить детскую
считалку так, чтобы зайчик не умирал.
П редл агаем нашим друзьям новый, оптимистический
вари ан т старой считалки:
Р аз, два, три, четыре, пять.
Вышел зайчик погулять.
Кто-то в зайчика стреляет —
Он бежит, не умирает,
Не ж елает умирать.
Р аз, два, три, четыре, пять.

М иш а несокрушимо верил в силу слова.
— Теперь зайчиков в лесу будет много!— ск а за л он.
— Оптимистическая считалка!
— Что это такое, оптимистическая? Я просто зайчика
п о ж ал ел . А так, конечно, охотник его все равно убьет.

КАМЕННАЯ ГРЯДА
В сю

ж изнь

ищет

каж ды й

свою кам ен ную гр я д у , кам ен ­
н у ю г р я д у ж изни. Н е в ся к и й
е е находит.

Умелый выбор места д ля ужения — едва ли не самое
главное в мастерстве рыболова. Отец обычно у езж ал в
камыши к соседним островам, либо на середину озера,
где т а к ж е то рч ал а трав а из воды, либо на противополож­
ный берег.
Кто-то ск азал , что посередине озера проходит к ам ен ­
ная гряда, назы вал и ее д а ж е окуневой. Но где он а— ни­
кто не открывал. Отец искал ее настойчиво, он готов был
промерить шестом все озеро вдоль и поперек, но где взять
шест такой длины? И что это за гряда т а к а я — каменная,
окуневая? Вероятно, не зр я люди секретничают, скрывают
ее? Н а п а д е ш ь на гряду — вернешься с ведром пятисот­
граммовых окуней. А то и по килограмм у красноперых
наберешь. Вот что такое гряда! Вот где душу бы отвести!
В н ад еж д е на такую удачу можно бродить по озеру це­
лый день и заб и раться в отдаленные уголки за два-три
километра.
И отец бродил далеко. С утра он исчезал, и мы не ви­
дели его по целому дню.
А од наж д ы к наш ему дому подошли другие рыбаки,
колхозники с неводом. И за несколько минут поймали у
нас под носом, прямо у мостков, где мать обычно белье
стирала, несколько пудов лещей и щук. Заки ну л и они не­
вод с лодки, полукругом, один конец на берегу и другой
подвели к берегу, а потом все вышли из лодки и стали
вытягивать невод на берег за оба конца. Невод — это
длинная однорядная сеть мелкой вязки с кошелем посе­
редине. По низу сети подшиты грузила — во всю длину
холщ овая кишка, н абитая песком, а чтобы верхняя часть
невода не тонула, она оснащ ена п о п л а в к а м и — д ер ев ян ­
ными пластинками и берестяными трубочками.
Я не н азв ал бы прогрессивным способ ловли рыбы не­
водом, но зато он добычлив: несколько заметов, и весь
колхоз обеспечен. И времени на это уходит немного. А в
горячую пору сенокоса время все ж е ценится.
К а к горевал отец! Волос на себе, конечно, он не рвал,

но неистовствовал в полную силу и заново пересматривал
всю свою жизнь.
— Вот,— говорил он,— всю ж изнь так. Все куда-то
рвешься, бежишь, летишь, а на поверку выходит, никуда
лететь не надо. Н едаром сказано: не знаешь, где найдешь,
где потеряешь. Неисповедимы пути наши. Темна вода во
омутах. Хочешь больше — ничего не получаешь. Не ж а д ­
ничаешь — и жить легче, и удачи — вот они! В детстве так
же бывало: спешишь за грибами, за ягодами в Лубники,
в Городцы, в д а л ь несусветную, там, дескать, всего много,
а какая-нибудь бабка костыляет около деревни, около
твоего ж е дома и — что тебе грибов, что ягод! Ну не обид­
но ли: всю рыбу заб р ал и у нас под носом, у нас на глазах.
Н аш у рыбу! Можно сказать, собственную, домашнюю н а ­
шу! Д а ж е не выловили, а выгребли, будто из аквариум а
вычерпали. Только представить себе, что около нас все
дно теперь пустое, голое. Д а ж е раков подмели всех до
одного, д а ж е ракушки на дне не осталось ни единой. На
этом берегу и жить теперь неинтересно. П ереселяться н а ­
до куда-нибудь.
Неводом, впрямь, выгребли все живое, что оказал ось
в этот час на дне вблизи нашего берега. В илистой грязи,
в тине, вместе с крупными рыбами б арахтал ись раки, би­
лись десятисантиметровые окуньки и подъязки, плотва и
ершики — всяк ая мелочь и молодь. Полупудовые щуки в
этом черном месиве выглядели, к а к огромные плахи на
паровозном тендере.
А рыбаки были недовольны.
— Откуда столько грязи взялось?— ворчал то один, то
другой.— Совсем недавно чистое дно было. Видно, ветер
нагнал. Вся рыба ушла под невод с этой грязью.
— К ак вся рыба? А это что?
— Ну к а к ая это рыба, пуд-два, не больше.
Отец нервничал целый день, ночью плохо спал, об и ­
ж а л с я на самого себя. А утром снова отплыл с удочками
в какой-то кривоколенный озерной переулок.
С аш а и М иша никуда не пошли и не поехали, а с р а з ­
решения матери привязали свою лодочку к траве метрах
в трех от берега, ка к р аз там , где вчера колхозники з а ­
чистили все дно неводом, и начали таскать лещей, точно
таких же, какие в невод попали. И С аш а решил:
— К ак быстро рыба растет. З а одну ночь — и лещи!

МАМИНА СКАЗКА
Миша лег в постель и просит:
— М ама, расскаж и сказку!
— Но сейчас поздно,— отбивается мать.— Все сказки
на покой ушли, в камыши спрятались.
— К ак это?— удивляется М иш а.— Р а зв е они птицы
или рыбы?
Миша удивляется притворно, он только делает вид,
что всему верит на слово, а на самом деле он все пони­
мает.
— К ак это сказки спрятались? — переспраш ива­
ет ом.
— А вот так. Встань завтра пораньше, выйди на берег
и, может быть, увидишь, как сказки начнут из камышей
выплывать. М ож ет быть, они и тебе покажутся. Только
пораньше встать надо, засыпай скорее.
— Хитрая ты, мама! — говорит Миша, все пони­
мая.
Но поутру он поднялся раньш е всех и, наскоро одев­
шись, вышел к озеру. Ноги сразу стали мокрыми, в л а ж ­
ный холодок проник под рубашку, на руках выше локтей
появились гусиные пупырышки. Небо чуть-чуть порозове­
ло, но сзади острова, за спиной Миши, поэтому казалось,
что утро еще не наступило. М иша спрятался за кусти­
ком напротив камышей и стал ж дать.
Д олго ничего не происходило. Густой белый туман над
озером побелел еще больше и начал медленно передви­
гаться. Вдали за озером объявились верхушки деревьев,
только верхушки, до этого лес не был виден совсем. Го­
ворят, что утром туман поднимается. К ак ж е он подни­
мается, если из тумана сначала п оказались верхушки л е­
са?.. Значит, туман не поднимается, а опускается, уходит
в воду. «Хитрые!»— думает Миша.
К рякнула утка в камышах. Очень интересно крякнула,
громко. Ещ е раз крякнула. Может, она не в камышах, а
где-нибудь на чистом месте, только из-за тумана ничего
не видно, и каж ется, что она в камышах. Утром каждый
звук д алеко-далеко слышно. Опять крякнула утка. Както странно она все-таки крякает... «Не обманешь!— гово­
рит про себя М иш а.— Это са м а я н астоящ ая утка, а ника­
кая не сказка!»

Почти у самого берега п лаваю т круглые листья, слов­
но зеленые тарелочки, и между ними белые твердые
цветы. Это водяные лилии, их очень много. Одни совсем
распустились, а есть такие, что ка к маленькие зеленые
горшочки с трещинками. А в горшочках белое молоко.
Л илий становилось все больше, они видны уж е за к а ­
мышами, потому что туман уходит в воду. Утром цветы,
наверно, холодные и хрупкие. М иша вспоминает, что лягуш ка-царевна со стрелой во рту сидела вот около таких
лилий. А где это он ее видел и когда? Но видел ж е ведь,
точно, без обмана.
Миша почти н-е дышит и внимательно вгляды вается в
чашечки цветов на озерной глади. Тихо-то как! И вдруг
из воды, прямо из воды, на г л а за х у Миши вы лезает но­
вый цветок и развер ты вает во всю ширину свои лепест­
ки. Д а нет, Мише это не показалось! Так вот прямо взял
да и развернулся целый белый цветок, хоть кричи. Это
же удивительно! Это ж е здорово!
Но М иша не закр ич ал и д а ж е не пошевелился. И п р а ­
вильно сделал. А вдруг это не цветок вовсе? Вдруг это
и есть сказка, сам ая настоящ ая? С к р ы ва л ась всю ночь
под водой, а когда пришло время, когда посветлело да
потеплело, она и появилась и развернулась. Ух ты!
Потом из камышей вы плы ла утка. Н а р я д н а я , разн о­
цветная и больш ая. Очень больш ая. И г л аза у нее черные,
блестящие, ка к пришитые круглые пуговки. М иша никог­
да не видал дикую утку так близко. Только вот в чем д е­
ло: если бы утка была далеко, то, конечно, это была бы
утка, понятно. Д икие утки все боязливые, дикие. Но эта
совсем рядышком, ну просто невозможно как близко. Р а з ­
ве могут настоящие утки подплы вать к человеку так близ­
ко? Не могут — в этом все дело. Это ж е сказка! Видно,
м ам а не о б м ан ы ва ла его. Хитрая! Конечно же, это и есть
сказка, да еще с серыми утятами,— вот они!
Утята, серые комочки, выкатились из камышового
тростника, как из глухой таежной трущобы, и зас к о л ь ­
зили вокруг своей матери, брызгаясь и попискивая. Они
были очень похожи на куриных цыплят, только сказоч­
ные и каты ш кам и катались не по земле, а по воде.
Теперь М иша у ж е во все мог поверить. Он сидел к а к
завороженный, к а к зачарованны й и ж д а л : что ж е будет
дальш е? А д ал ьш е было вот что: утка исчезла, утята ис­
чезли, и на воде появилась змея. Это была третья сказка,

Черный у ж плыл по озеру, извиваясь, тела его не было
видно, над водой торчала одна черная голова, но почемуто само собой разумелось, что и сам он весь черный. Ч е р ­
ный змей плыл по воде, а след за собой оставлял к р а с ­
ный, почти кровавый, и Мише стало страшно. Но когда
он обернулся, словно хотел найти защ иту, то увидел, что
с другой стороны острова всходит красное солнце и пото­
му все вокруг становится розовым и красным. Зеленые
листья на деревьях побагровели, будто осенью; травяной
луг покрылся цветами, на оконных стеклах заи грал и от­
светы огня, словно в каждой избе затопилась печь. Л одка,
стоявш ая у мостков, с веслами, опущенными в воду,
вдруг стала прозрачной, и вокруг нее заи грали солнечные
зайчики. Порозовели д а ж е камышинки на воде, и в этих
густых розовых зарослях зап ел а птичка. Вероятно, это
была птичка, кто ж е еще?.. Но какая?.. А черный змей уж
доплыл до берега и пропал. Все ка к в сказке. Начинался
день.
М иша встал на ноги. Н ачи нался день, и он хотел идти
домой. Наверно, мама з а ж д а л а с ь его, волнуется. Не мо­
ж ет быть, чтобы она не зам ети ла, когда он уходил из до­
му. Но в это время на озере кто-то громко чмокнул. М и­
ша замер. Опять кто-то чмокнул — смачно, влажно. Ц е ­
луются? Нет. Скорее, кто-то чавкает. Все ка к в сказке.
И поет, поет птичка в камышах.
Ч а в к ан ье продолжалось. М иша стал догадываться,
что под зелеными тарелочками лилий рыба ловит ртом
воздух. А может быть, это не рыба? К а к ж е не рыба, если
ее д а ж е видно? И зеленые тарелочки вздрагиваю т и п о ка­
чиваются после каж дого поцелуя.
А здорово было бы, думает Миша, если бы сейчас
вдруг приплыла к нему щ ука и спросила: «Чего тебе
надобно, М иша?» А он бы ей: «По щучьему веленью, по
моему хотенью...» Вот бы все ребята удивились! И девочки
тоже! И мама бы с ум а сошла! И папа бы... И Сашка...
— По щучьему веленью, по моему хотенью,— шепчет
М иш а,— чего бы мне такого пож елать?
О громная щука подплыла к самому берегу, и Миша ее
увидел, но у нее была т ак ая пасть, что ни с каким делом
обращ аться к ней он не захотел. Это была не та щука,
это щука бы ла из страшной сказки.
— Миша! Где ты?— зв ал а его мать.— Н е заснул ли
где-нибудь?

Нет, Миша не заснул. Р азв е можно было бы столько
всего увидеть и услышать, если бы он заснул?
—
Иду, м ам а!— крикнул он, и сразу все сказки ис­
чезли, и страш н ая щука уплыла от берега. Только неви­
дим ая птичка все пела и пела в камы ш ах, хорошо пела.
Она так и не п о к аза л ась Мише. Наверно, это была самая
интересная сказка.
28 сент ября 1960 г.

МИШИНЫ РАЗГОВОРЫ
МАЛ Е НЬК ИЕ З АПИСИ

М иша долго не спит, а гл аза закрыты .
— Ты чего? П ритворяеш ься?— спраш ивает мать.
— Нет, я кино про себя смотрю.

* * *
—
Знаеш ь, как я рос? С н ачала были волосы, потом
появились уши. М ам а дум ал а — гриб, а это был я. С на­
чала у меня были уши, м ам а в зял а за них и потянула,
появились глаза, нос, рот и весь я — Миша.

*

*

*

— Спи, М иша!— говорит мать, п ечатая на машинке.
Я говорю ей:
— П ерестань печатать, он скорей уснет.
— Нет, лучше печатай,— протестует М и ш а.— Я буду
слуш ать и думать, что это идет дождь... и засну.

* * *
М ишанарисует автомобиль и начинает гудеть: мотор
заведен, м аш ина пошла вперед... То ж е и с самолетом.

— Опять ты длинную сказку?
— Будет короткая.
Ж или-бы ли старик да старуха. А в Сладком озе­
ре было много рыбы. С тарик ловил рыбу, а старуха в а ­
рила уху. Но вот старик поймал однаж ды золотую ры б­
ку. Н астоящ ую золотую, а не простую... И принес ее
домой. И старуха стал а варить уху из золотой рыбки.
— Ну, и что дальш е?
— С вар и л а она уху, и они ее съели.
— Ну, а как же золотая рыбка?
— Так они ж е ее съели!..

СПАСИБО, ЧТО РАЗБУДИЛ МЕНЯ
— Прости, родная, что я разбудил тебя.
— А что случилось?
•— Скорей оденься и выйдем на берег. Там удиви­
тельно хорошо!
— Ты знаеш ь, что я и вчера не спала?
— Знаю , прости, пож алуйста, одевайся скорей!
В окна проникал свет: то ли сияние неба, то ли сия­
ние озера. По полу и по стенам двигались белые лунные
полосы. Ж ен щ и н а тяж ел о поднялась с постели, набро­
сила на плечи легкий ситцевый халатик, и он тож е з а ­
светился на ней.
— Пойдем скорей, в такую ночь нельзя сидеть в д о­
ме,^— повторял мужчина.
— Я не сидела. Я только что заснула. Ты знаеш ь об
этом?
— Да!
— Знаеш ь, что я очень трудно засыпаю?
— Да!
— Что я опять принимала снотворное?
— Да! Я все знаю. Пойдем скорей!
Когда они вышли на крыльцо, ж енщ ина ахнула и з а ­
торопилась на берег озера. На ходу она сд ерн ул а'с плеч
хал атик и н адела его как следует, в рукава. М ужчина
теперь шел сзади, он д а ж е отставал.
Озеро посверкивало и ликовало от берега до берега,

все насквозь; и оттого, что оно было рядом, мир ка зал ся
шире и глубже. Л ун а сияла одинаково кругло и в небе и
в озере, только представлялось, будто в озере о т р а ж а е т ­
ся ее о б ратн ая сторона.
К черным кам ы ш ам на середине озера и д альш е — к
черному лесу на горизонте был перекинут лунный мостик
из круглых березовых плашек. Мостик был наплавной,
и, если ступить на него, побеж ать по нему, он, конечно,
зак ач ается и начнет прогибаться.
Ж енщ ин а остановилась у самого лунного мостика, на
песчаной отмели, и повернулась к мужчине.
— А у твоих ног тоже лунный мостик! — ск азал а
она, с к а з а л а так весело, что мужчина заулы бался.
В этот миг далеко за озером р азд ал с я крик птицы,
будто потревоженный петух спросонок вскинул голову
и спросил кого-то: все ли в порядке?
Крик повторился. Ж енщ ин а за м ер л а как за ч ар о в ан ­
ная.
— Это петух?
— Нет. В той стороне только болота, ж и л ья нет.
— Кто ж е это?
— Д о гад ай ся сама.
— Не могу.
— Это ж у равл и кричат.
— Почему ж е они кричат?
— Не спится, наверно. Т а к а я ночь...
— Понятно.
Ж у р а в л и успокоились, и стало слышно, как над го­
ловой заш елестели листья, еле слышно заш елестели, а
у самых ног, там, где песок и галька, вдруг легонько
плеснула вода. Плеснула, откатилась и опять плеснула.
Ночной плеск воды, как плеск времени. Б о ж е мой, как
все интересно!
— Спасибо тебе, родной мой! — с к а з а л а женщина.
— Прости, что я разбудил тебя.
— Спасибо, что разбудил. И наче бы я ничего не з н а ­
ла об этих ночах, об этом нашем мире. Спасибо, что ты
не даеш ь мне спать.
I9 6 0

ЛЮБЛЮ ВСЕ ЖИВОЕ

Утром ранним весенним
Гости прибыли с юга,
И от птичьего пенья
Ож ивилась округа.
С р азу столько влюбленных,
Столько свиста и звона,
Что лесок обнаженный
С тал к а зать ся зеленым.
П од грозою умылся
И подался к селенью,
Будто к людям явился
Встретить праздник весенний.
В зе р к а л а д о ж девы е
Н а широкой полянке
С м отрят ветлы сквозные
И березки-белянки.
Хорошо ль приоделись,
У лож ились ли в сроки?
Еле корни прогрелись,
Еле тронулись соки...
Гул стоит над сосновым,
Н а д березовым миром.
Птицы двинулись к новым,
К необжитым кварти рам .
Т о ж е формы надели:
Сколько вышивок разных,
Сколько фартучков белых,
Сколько галстуков красных!

Н а холмах, на увал ах
И оркестры и хоры,
Есть свои зап евалы
И свои дирижеры.
Им и ночью не спится,
Станут петь полной грудью...
Будьте счастливы, птицы!
С добрым праздником, люди!
1959

* * *
Н е верю, что звери не говорят,
Что дум ать не могут певчие птицы,
Что только инстинкты у хитрой лисицы
И пчелы не знают, чего творят.
Попробуйте в роще уединиться,
Укрыться под хвойный густой наряд
Д а вникнуть в жизнь, что шумит вокруг,
П редубеж денность на время откинув,—
И в сердце не будет места гордыне,
В ас трепет и робость охватят вдруг.
Достойно ль ц аря природы делить
Всех в мире живущих
Н а высших и низших?
Порой и владыки разумом нищи,
Все относительно, может быть?
Высокомерие не к лицу
Ни великану,
Ни мудрецу.
В сосновом бору,
В березовой роще,
Где так многогранно ж е л а н и е жить,
Мне, сильному, только добрей и проще
И человечней хочется быть.
Мы видим не все со своей горы,
Чудес неоткрытых еще немало.
Боюсь, чтоб кичливость не п ом еш ала
Н ам постигать иные миры.

ЗАМОРОЗОК
Едва раскры лись первые цветы,
Д оверчиво оттая л а природа,
К ак снова — вероломство, непогода,
И холодом дохнуло с высоты.
Поутру иней землю обволок,
Ч ереш енька поникла и поблекла,
По мерзлым глы бам засту чал ходок,
И в колеях ледок хрустит, ка к стекла.
Д у ш а д р о ж и т от боли и тоски,
Чуть глянеш ь на сады, на огороды,
Где, заб и в а я молодые всходы,
Опять ползут и лезут сорняки.
А все ж весна выходит из запруд.
И пусть скворцы попрятались в скворешни
Н е з а д е р ж а т ь напора соков вешних,
Н е онемеют птицы,
Не умрут.
1959

ЛЮБЛЮ ВСЕ ЖИВОЕ
Когда-то и я не убить не мог,
Что б ни летело н ад головой.
С ад и л ся за весла — руж ье у ног.
Ш ел в чащ у — з а р а н е е взводил курок,
Н а ж а т в у б р ал д робовик с собой.
С трелял и коршуна и воробья,
Не разб и раясь — друзья? враги?
А ныне
Н а ток хожу без ружья,
К атаю сь на озере без остроги.

Д оверие птиц умею ценить.
Бы вает легко на душе, когда
Случайно уд астся ж и зн ь сохранить
Птенцу, упавш ему из гнезда.
Себя самого узнать не могу.
Осинки в лесу з а з р я не срублю,
В корнях р од н и ч ок,ч то клад, берегу,
Н а муравейник не н а сту п л ю ,—
Л ю блю все живое,
Ж и в ы х люблю.
1959

ПИСЬМО В «ЛЕСНУЮ ГАЗЕТУ»
Па мя т и В и т а л и я Б ианки

Мы безмерно богаты.
В наших ч а щ а х и рощ ах
Столько всяких пернатых —
Просто диву даеш ься.
Но спросите иного,
Что он зн ает о птицах,
Пусть ответит толково —
И, гляди, удивится:
К ак же, фауна, дескать,
К ак же, наш е богатство —
Н а полях, в перелесках,
Т ак ск азать, птичье царство...
Птичье царство, и только?..
Ну, дрозды,
Ну, синички...
Где запомниш ь все клички,
Просто птички — и только!

Стоит в лес углубиться —
И уже как не дома:
Словно мы за границей —
Н езнакомы е лица,
Языки незнакомы.
К ак слепые, плутаем,
Будто глухи отроду.
И еще утверж даем,
Что мы любим природу.
А цветы р азве знаем
Н а лугах?
Р а з в е ценим?
Все травой называем,
А подкошены — сеном.
И с деревьями то же:
Р о щ а в общем и целом...
Ель от пихты не можем
Отличить, грешным делом.
То ж е с рыбой:
В еками
Счет ведем косяками,
Густера иль сорож ка,
Все едино — рыбешка.
Л и ш ь царям по рожденью,
К а к во всем, предпочтенье:
З н аем розу-царицу,
Л ь в а -ц ар я
Д а царь-птицу...
И, конечно, тревожно,
Что порой мы безбожно
Н е храним, что имеем,
Н е щадим,
Не ж алеем .

Ни за что не в ответе,
Словно самую м алость
Н ам на этой планете
Ж и т ь и править осталось.
Н е хозяева вроде,
Т а к добро свое губим.
А гордимся природой
И отечество любим.
I9 6 0

БАБОЧКА ОЖИЛА
Б аб о ч к а ож ила,
Л е т а е т у потолка,
Трепетных два крыла,
Словно два фитилька.
М ягкий зас л ы ш а в звук,
П рячется в тьму угла
Серый, ка к тень, паук:
Б аб о ч к а ожила!
М ожет, не ож и л а —
Только что родилась?
Ж и зн ь, ка к и не была, —
З а н ов о началась?
Вот, п одм ахав к окну,
Бьется она в стекло.
М ожет, это весну
В комнату занесло?
П ерестаю дышать,
Гл аз не оторву,
Только б не помеш ать
Воскресшему существу!

ЛИРИЧЕСКОЕ
БЕСПОКОЙСТВО
Что-то меш ает
Р а б о т а т ь с охотой.
Все не х в атае т
В жизни чего-то.
Д нем не сидится,
Ночью не спится...
Н адо на что-то
Больш ое решиться!
С кем-то поссориться?
С чем-то расстаться?
На год на полюсе
Обосноваться?
М ожет, влюбиться?
О, если б влюбиться!
Что-то д о лж н о ж е
В жизни случиться.
Если б влюбиться,
К а к в ш коле когда-то,
К а к уд ав ал о сь
В седьмом
И в десятом —
До
До
До
До

онеменья,
ослепленья,
поглупенья,
вдохновенья!

Снова стоять
Н а морозе часами,
Снова писать
Записки стихами.

М ож ет быть, в этих
Н аивн ы х записках
Вдруг обнаруж ится
Б о ж и я искра.
И п р евратятся
Мои откровения
В самы е лучшие
Стихотворения.
1961

НА БОБРИШНОМ УГОРЕ
З а в и х р я е тся струж ка,
П а х н е т ягодным бором.
В ы р а ст ае т избуш ка
Н а д Бобриш ны м Угором.
В получасе ш аган ья
От деревни Б л у д но ва
Ж и зн ь моя, ка к сказанье,
Н ачи нается снова.
Нет, не в пустынь,
Не в пристань,
Л е ж е б о к а м на зависть,—
В Чистый бор, к а к на приступ,
Р яд о вы м отправляюсь.
Только дым зак у рчави т
Край небес н ад ущельем,
И поэзия справит
Зд ес ь свое новоселье.
Есть мечта:
В удален ье
От сумятицы буден
Обрести птичье зренье,
Недоступное людям,

Буду схож с Змееедом:
Так отверзнутся уши,
Что душе станет ведом
Говор трав и лягушек...
Заходите, соседи
Из окрестных селений,
Не о каж ется снеди —
Угощу сочиненьем.
Н а Бобришном Угоре
Воздух свеж, будто в море,
Родниковые зори,
И ни с кем я не в ссоре.
Ни запоров не надо,
Ни замков,
Ни ограды.
Д обры м людям избушка
Круглый год будет рада.
А объявится рядом
Кто с недобрым поглядом —
К тем она повернется
Не передом,
Задом .
1962

ПОСЛЕ СНЕГОПАДА
Снег, словно пыль с полочек,
С хвойных ветвей сбиваю.
Сколько я сосенок, елочек
З а день освобождаю!
К ак это славно, здорово:
Л ес поднимает вершины —
В скидывает головы
И разги б ает спины.

С н е ж н ая пыль, ка к дыхание,
И заполняется воздух
Р ад у ж н ы м сиянием,
Будто бы летом, в грозы.
В радуге, что в фейерверке,
И снегири
И белки:
Сыплется, посверкивая,
В снег шелуха поделки.
Р а д у ж е н д а ж е вал еж н и к —
Вихрей нагромождения,
Р ечек крутобережных
Глинистые обнажения.
В радуге все, как новое:
Скрыты следы порубок,
Ярки стволы сосновые,
Будто кирпичные трубы...
Л ы ж и скрипят кленовые.
Стынут щеки и губы.
С палкой бреду бамбуковой
С пикой былинный витязь,
По деревцам постукиваю:
— Выпрямитесь!
Разогнитесь!
1962

ОГОНЕК
С ветлячок во мгле —
Огонек в лесах.
М ожет, он на земле?
М ожет, в небесах?

М ожет, свет костра
М ерц ает вдали?
М ожет, звездочка —
сестра
Н аш ей земли?
В бесконечной ночи
Тьма густа, пуста.
Но не меркнут лучи
Светлого поста.
Изнемог,
Сбился с ног,
Но горит впереди
Огонек,
Огонек —
Свет, в моей груди.
1962

ПЕСНЯ БЕЗ СЛОВ
Пусть ни грибов, ни ягод в лесу —
Он все равн о хорош.
К аж д о е утро что-то несу
В дом из окрестных рощ:
Чаги круж ок,
Ч еренок д ля ножа,
Корень,
Охапку дров,
Шишку, похожую на ежа,
Песню,
пока без слов...
Пусть тишина,
В глуши ни души —
Все равно гул в ушах:
В шорохи трав и в шумы вершин
Вслушиваюсь не дыша.

Н еба не видно,
Но там и тут
Д о колдовского дна
То озерцо полыхнет, то пруд —
Та ж е голубизна.
И ничего, что птичий отлет,
Что оп адает листва —
Песню нашел,
и она живет,
Сыщутся и слова.
1962

БОСИКОМ ПО ЗЕМЛЕ
Солнце спокойное, будто луна,
С утра без всякой короны,
Смотрит сквозь облако,
К а к из окна,
Н а рощу,
Н а луг зеленый.
От берега к берегу
Ходит река,
Я слышу ее журчание.
В ней — те ж е луна, луга, облака,
То ж е мироздание.
Птицы взвиваются из-под ног,
Зайц ы сры ваю тся со всех ног.
А я никого не трогаю:
Л угам и , лесами, как добрый бог,
Иду своею дорогою.

И ягоды ем,
И траву щиплю,
К ручью становлюсь на колени я.
Я воду люблю,
Я землю люблю,
К ак после выздоровления.
Б реду бережком,
Не с ружьем, с батожком,
Д у ш а и г л аза — настежь.
Бродить по сырой земле босиком —
Это большое счастье!

РАССКАЗЫ

ПЕРВЫЙ ГОНОРАР
Я перестал учиться, когда получил первый гонорар.
Д о чего ж е все это было давно и до чего весело вспоми­
нать обо всем этом!
Гонорар пришел из Москвы, из «Пионерской правды».
Там время от времени печатались мои зам етки о ш коль­
ной жизни, а од наж д ы была помещена д а ж е басня
«Олашки» — о буржуе, который о тказал ся есть оладьи,
когда узнал, что они испечены из советской муки. П ри н ­
ципиальные были буржуи в то время!
Д енеж ны й перевод, если не ошибаюсь, рублей на три­
дцать, застал меня врасплох. У меня больше двадцати —
тридцати копеек в кар м ан е еще никогда не бывало.
Не без труда получив деньги на районной почте, я
купил в магазине конфет, обливных пряников и папирос
и ринулся пешком в родную деревню. Д ел о было зимой.
Носил я тогда лапти, теплой одежонки, конечно, не бы­
ло, и идти мне было легко. Но я не шел, а беж ал. Б е ж а л
бегом все д вадц ать километров. Н апевал ли при этом
песни и приплясывал ли — не помню. Помню только,
что за всю дорогу не съел ни одной конфетки, ни одного
пряника, потому что хотел все целиком донести до де­
ревни, для своей матери. П охвастать хотелось: вот, мол,
я какой, на-ко выкуси! И конечно, пачку папирос не р ас­
печатал,— я еще не курил тогда.
Зимние дни коротки, и как ни легок я был на ногу, а
все-таки до деревни д обрался только к ночи. В темноте
углы срубов потрескивали от мороза, а в избах горела
лучина в светильниках. В одном только доме была керо­
синовая л ам п а, окна его светились ярче прочих. В этом
доме соби ралась молодежь на посиделки. У нас такие
посиделки зовут беседками. Д евуш ки чинно сидят на
л а в к а х с прясницами, прядут лен или куделю, да поют
песни под гармошку, да стараю тся понравиться парням,

к а ж д а я своему, а некоторые всем сразу, а парни, пока
не начинается кадриль, просто бездельничают, зубоска­
лят.
Мне было тогда меньше пятнадцати лет, но не это
важно. В аж н о то, что одна из деревенских девушек мне
уже нравилась, я был у ж е влюблен — в нее, во взрос­
лую, в невесту. О чем я тогда думал, чего хотел — один
бог знает. С ам я если и знал что, то теперь забыл.
Не донеся до дому пряники и конфеты, я преж де
всего решил появиться на беседках. Ещ е ни разу на бе­
седках не принимали меня всерьез, ни в чьих г л а за х я
еще не был взрослым. «Ну что ж, что не принимали,—
думал я.— Не принимали, а сейчас примут».
Очень я нравился себе в тот день!
Керосиновая л а м п а висела на крюку посреди избы и
горела в полную силу: беседка еще только н ачалась, и
воздух еще не успел испортиться вовсе. Но клубы и
кольца табачного ды м а уж е не рассеивались, не таяли,
а передвигались под потолком, плотные и густые. Д е ­
вушки в ярких домотканых, реж е в ситцевых сараф ан ах,
как обычно, сидели на прясничных копылях вдоль стен
по окружности всей избы и крутили веретена и попле­
вывали на пальцы левой руки, вытягивавш ие нитку из
кудели. Парни толпились посреди избы, а кое-кто, по­
смелее, сидели на коленях у девуш ек либо рядом, зан и ­
мая их разговорам и и м еш ая прясть. Д овольны е девуш­
ки повизгивали, похохатывали. В темном углу за боль­
шой русской пекаркой, где всегда пахло пирогами и
кислым капустным подпольем, какая-то парочка цело­
валась. Сладостное и таинственное для меня на этих по­
сиделках только-только возникало.
М оя любовь, Анна, сидела дал еко не на самом почет­
ном месте, а в углу справа, в полусумраке кухни, но бы­
ла она са м ая краси вая из всех. Красный пестрядинный
сар аф ан с белыми нитяными кв адратам и , кофта синяя,
яркая, тоже пестрядинная, и никакого п латка на голове.
А на лице улыбочка, не улыбка, а улыбочка — ласковая,
хитренькая, при которой щеки чуть подтягиваются квер­
ху и на одной из них образуется ямочка, а гл аза прищ у­
риваются. Д а еще волосы, заплетенные в косу с очень
яркой, но уж е не красной и не синей, а, кажется, фиоле­
товой, ярко-фиолетовой лентой; да еще глаза, поблески­
вающие, все понимающие, чуть прищуренные и, кажется,

серые; да еще руки, быстрые, работящ ие и, наверно,
тож е ласковые. Эх, потрогать бы их когда-нибудь! П р а ­
вой рукой Анна крутила веретено и т а к сильно, что оно
д а ж е ж у ж ж а л о от удовольствия, а пальцы левой руки
двигались все время у кудельной бороды и были всегда
мокрые от слюны.
Анна была т а к красива, что, конечно, никто из п ар ­
ней не осм еливался сесть рядом с нею. Только я один
осмелюсь сегодня! А что полусумрак на кухне — т а к это
ж е хорошо: тут, в углу, по крайней мере, ничего не бу­
дет видно. Ничего! И еще хорошо, что близко отсюда
запечье, тот таинственный уголок, куда время от време­
ни уходят сговоренные пары целоваться. Н еуж ели и это
для меня сегодня возможно?
Войдя в избу, я первым делом р оздал ребятам папи­
росы. К аж ется, ничего особенного при этом не произо­
шло. Р е б я та просто р асхватал и всю пачку сразу и стали
курить: папиросы все же, не махорка. Д ы м у в избе стало
еще больше.
Затем я подсел к моей девушке, к моей Анне. Подсел,
как садятся взрослые парни к своим девушкам. Р ан ьш е
я никогда не осм еливался сидеть рядом с Анной, а сей­
час сел. Анна п рял а лен. Она не удивилась, что я ткн ул ­
ся на лавку рядом с ее прясницей, она просто пряла.
Теперь надо было заговорить с ней. Я еще ни разу не
расхр аб рил ся до такой степени, чтобы заговорить с
нею. Не смог я заговорить и на этот раз. Но на этот раз
все было по-другому, на моей стороне теперь были в ся­
ческие преимущества, на моей стороне была сила —
и конфеты, и пряники, и то, что я настоящий писатель,
иначе разве посылали бы мне деньги из самой
Москвы... Сегодня на беседках я был самый главный
человек.
Я достал из ка р м а н а конфету, развернул бум аж ку и
сам, своей рукой положил конфету Анне в рот. И опять
ничего особенного не произошло. Анна просто взглянула
на меня, откры ла рот, в зял а конфету в рот и съела ее.
Но все-таки она взглянула на меня. Все-таки она меня
зам етила. Я быстро развернул следующую конфету и
снова полож ил ее в рот Анны. Она съела и эту конфету,
но при этом засм еялась. Щ еки ее приподнялись, округ­
лились, красивые гл аза сузились.
Т ак и пошло: я ее кормил конфетами, а она смеялась.

Над чем? Н а д кем? Надо мной, конечно! Но меня это
нисколько не смущало. Все равно она была красивее
всех, и я сегодня был всех лучше. Ах, если бы я смог с
нею заговорить!
Она бы спросила меня:
«Ты все еще учишься?»
А я бы ей ответил:
«Учусь — что!
Я — писатель!
П онимаеш ь,— писа­
тель, самый настоящий. М не уж е и деньги платят за то,
что я писатель. А ты знаешь, что это такое? Вот, нап ри ­
мер, все эти конфеты, пряники, папиросы — это все отку­
да? Просто, понимаешь, пишу, и все».
Так беззастенчиво хвастать в городе я, конечно бы,
не смог, там сразу меня поймали бы. Но здесь можно
было. К тому ж е и обстановка все-таки необычная, духо­
подъемная. Ведь парень перед девушкой всегда немнож ­
ко рисуется, хвастается. А как ж е иначе? И наче разве
она его полюбит?
Б ед а только, что я не смог и на этот раз заговорить
со своей Анной. Но я был счастлив уж е оттого, что она
ела мои конфеты и см еялась надо мной. И когда она
съела их все, я выложил ей в подол все обливные п р я ­
ники. Она съела и пряники.
С ам я т а к и не попробовал ни пряников, ни конфет.
Отчего это — от большой любви или от расчета, от ску­
пости или от сердечной доброты?
Домой я пришел с беседок поздней ночью, когда все
уже спали, и, голодный, заснул на случайной соломенной
подстилке возле курятника.
Утром мать подошла к моей постели. Она не будила
меня, а просто остановилась надо мной, зал о ж и в руки
за спину, и я проснулся сам. Д о бр ая, бедная мама! Она
все уж е зн ал а. Она зн ал а, что ее несмышленый, но оп ас­
но бойкий первенец, живущий в городе без родительско­
го присмотра, где-то раздобыл деньги — конечно же, не
чистые это деньги, не трудовые! — покупает папиросы,
курит сам и угощает других, а всякие сласти раздает
девкам. У ж и до девок дело дошло!
— Здравствуй, мама! — говорю я ей.— Поесть бы че­
го-нибудь!
А она мне:
— С каж и, парень, где деньги взял?
И от этих слов счастье всего вчерашнего дня снова

запело в моей душе и, вероятно, засветилось в глазах.
Я не уд ерж ался, и опять понесло меня на хвастовство.
— Я, мама, писатель. Понимаешь, писатель! — гово­
рю я ей, почти захлебы ваясь от восторга.— М не з а п л а ­
тили гонорар. Из Москвы перевели. Я израсходовал м а ­
ло, ты не бойся, я еще и тебе дам денег. А потом опять
сочиню чего-нибудь. Гонорар, понимаешь?
— Ты мне зубы не заговар и вай ,— н ачала сердиться
мать,— правду скажеш ь, ничего тебе не сделаю. Где
взял деньги?
— Т ак я ж е правду говорю: я — писатель, поэт. Это
гонорар. Творчество, понимаешь?..
Д о б р а я моя мама! В ряд ли она и сейчас понимает,
откуда у сына порой водятся деньги: на службу он не
ходит, хозяйства не имеет, никаким промыслом не зан и ­
мается. Сколько лет работали в стране ликбезы, а ста­
рая моя м а м а т а к и д ож и вает свой век неграмотной и
по-прежнему д ля нее что писатель, что писарь — одно и
то же.
— Ах, ты так, сквалы га окаянный! — вконец р ассер ­
дилась она.— П ри зн аться по чести не хочешь? Д умаеш ь,
всю жизнь правду скрывать будешь, не по совести жить?
Вот я с тебя ш куру спущу, р аз ты писатель...
И в руках у матери за спиной о к а за л а с ь св еж ая бе­
резовая вица — розга. Она стащ и ла с меня зам ызганное
одеяльце, и я, ненакормленный, неодетый, получил свой
первый настоящий гонорар. Конечно, я ни в чем не был
виноват, но ведь и она мне только добра хотела. Вот и
суди после этого, кто прав, кто не прав.
1960

И НЕ СОБАКА И НЕ КОРОВА
М оя сестра, возвращ аясь од наж д ы поздней зимней
ночью с посиделок с прясницей и с горящ им пучком л у ­
чины в руках, встретилась посреди деревни с волком.
Д о л ж н о быть, очень голодный, он сидел, скалил зубы и
не хотел уступать ей дорогу.
—
Ты что, Ш арик, с ума сошел? — прикрикнула на
него девуш ка.— Пош ел вон!
«Ш арик» оскалил зубы еще больше и зары чал, гл аза

его нехорошо сверкнули. Сестра ткнула ему в морду го­
рящей лучиной.
— О ш алел, что ли? Нет у меня ничего для тебя.
Волк отступил, прыгнул в сторону, в снег.
Когда всполошенные родители ск азал и моей сестре,
что это был волк, а не Ш арик, она удивилась и не пове­
рила:
— Какой ж е это волк, когда он на собаку похож.
С обака, она соб ак а и есть!
Недавно в Подмосковье к нашей даче подошел лось.
Он был т а к невозмутимо спокоен, с таким хладнокро­
вием, д а ж е равнодушием смотрел на меня, что подум а­
лось: не ранен ли? Не болен ли? С а м а я настоящ ая коро­
ва, домаш нее животное!
Я быстро собрал своих ребятишек, крикнул жене, и
мы толпой, всей оравой двинулись к лосю, за забор, в
мелкий осинничек. Д ети радовались: наконец-то они на­
любуются диким зверем.
— Какой ж е он дикий? Какой зверь? — возмутился
я.— З а х ва ти те с собой хлеба побольше да соли, сейчас
мы его будем кормить.
— Что ты, папочка?
— А вот увидите!
Мы осторожно, чтобы не испугать, подходили к лосю
все ближ е и ближе, а он повернул голову и смотрел на
нас совершенно спокойно, без всякого интереса, д а ж е
как-то устало. Возможно, он думал, этот неприкосновен­
ный в лады ка подмосковных рощ, стоит ли, дескать, свя­
зы ваться с этой назойливой мелкотой. Возможно, думал
что-то другое. Только вид у него был до того домашний,
коровий, до того ручной, что я совершенно осмелел, а
вернее сказать, обнаглел,— особенно с точки зрения
лося.
— Тпруконь, тпруконь, тпруконь! — стал звать я его,
ка к зовут в деревнях корову, и, протягивая вперед руку
с густо посоленным хлебом, пошел к его влажной, к его
мокрогубой коровьей морде. И л л ю зи я была слишком з а ­
манчивой.
Но когда я подошел к нему совсем близко, когда до
него оставалось не больше десяти шагов и лось вдруг
нервно переступил, я, до лж но быть, все-таки испугался
его величественных разм еров и особенно его огромной
горбоносой чушки. А может быть, я побоялся, что лось,

вдруг переступивший с ноги на ногу и на мгновение обер­
нувшийся назад, убежит от меня? Во всяком случае, я
остановился, зам ер. З атем реш ился и кинул хлеб ему под
ноги.
Этого не надо было делать. Я забы лся. П ередо мной,
конечно, был зверь, а не корова. Зверь, не уступающий
в силе медведю.
Лось не п обеж ал от меня, а бросился на меня. Он ре­
шил, что я на него нападаю , и сам пошел в атаку. Но бро­
сился на меня он не быстро, без ярости, без воодуш евле­
ния, лениво, только затем, долж но быть, чтобы о б разу­
мить наглеца и отвязаться от него.
Я закричал. Еще сильнее и, вероятно, еще менее к р а ­
сиво закричали мои дети, моя ж ена, моя семья. И лось
не тронул нас. Он повернулся и, широко раскиды вая
в сторону огромные голенастые задние ноги, не спеша
скрылся в осиннике. «Ну вас к богу, лучше не связы ­
ваться!» — казалось, ск азал его белый короткохвос­
тый зад.
— К а к а я же это корова, папочка! — испуганно упре­
кали меня дети.
— Д а ведь очень уж похож на корову, совсем ручной!
30 я н в а р я 1962 г.

СТАРЫЙ ВАЛЕНОК
—
Ну как жизнь, старина? — ежевечерне спраш ивал
у своего приятеля седобородый нечесаный Лупп Его­
рович.
Толстый ленивый кот, давно прозванный Старым
Валенком, спросонья поворачивал голову, чуть приот­
крывал гл аза и нехотя м урлы кал что-то невнятное. М о ж ­
но было подумать, что он говорил: «И как тебе не н а­
доест из года в год спраш ивать об одном и том же? Ну,
живу по-прежнему! Вверх головой! Чего тебе еще?
Человек!»
Л упп Егорович и Старый В аленок много лет жили
вместе, и каждый думал, что он старш е другого. По этой
простой причине, по старости, они были одиноки, и обоим
казалось, будто и д р у ж ат они лишь потому, что боль­

ше друж ить не с кем и остается одно — терпеть друг
друга.
Но в их отношениях, кроме семейной привязанности,
было взаимное уважение, а временами д а ж е любовь.
Когда кот был молод и прост, он повсюду следовал
за своим хозяином. Приохотился Лупп Егорович ходить
перед праздником на ры балку — и кот за ним. Поймает
старик мелкую рыбешку — уклейку, пескарика или ер­
ш ика,— выбросит на берег, а кот ее съест.
— Хоть бы посолил! — потешался над С тары м В а ­
ленком Л упп Егорович.
Но коту нравилась рыба и несоленая, была бы она
живая. Сидит старик с удочкой, не шевелится, а рядом,
у края воды, рыбачит кот, сторожит всякую мелочь, про­
плывающую возле береж ка. П од п лы вает рыбка совсем
рядышком — в прозрачной воде она каж ется крупной,—
цапнет ее кот лапой и удивляется, что в л ап е ничего нет.
А Лупп Егорович хохочет:
— Это тебе не мыши!
Приохотился хозяин в силки рябчиков ловить — и
кот начал промышлять птичек в лесу и на огороде.
Со временем приятели д а ж е внешне стали походить
друг на друга: Л упп Егорович, обзаведясь большой бо­
родой и пышными бровями вроде двух кошачьих хвостов,
все больше см ахивал на лохматого кота, а пушистый
Старый Валенок — на Л уппа Егоровича. Но сами они
не зам ечали этого и любезничали друг с другом редко.
Старый Валенок с годами становился высокомерен,
заносчив. Он презрительно смотрел со своей леж анки
на возвращ аю щ егося поздней ночью волосатого Луппа
и не трогался с места, д а ж е когда тот начинал его г л а ­
дить вдоль спины, только вытягивал хвост, чтобы рука
старика прош лась и по хвосту. М урлы кать от удовольст­
вия, урчать, как положено всякому зверю кошачьей по­
роды, Старый В аленок тож е не всегда находил нужным.
А о том, чтобы сойти с леж анки, встретить приятеля у
порога с задранным хвостом и потереться о его подши­
тые и заш топанны е во многих местах катанки, он и д у­
мать не хотел. Такого случая ни он сам, ни Лупп Егоро­
вич уже не помнили. И если кот все-таки мурлыкал, то
Лупп Егорович говорил:
— Мурлычешь, сукин кот, значит, ж рать хочешь.
Так просто, по доброте душевной, ты не замурлычешь.
4

Д обру откроется сер д ц е

81

Если бы не Л упп Егорович, Старого В аленка вообще
не было бы на свете. Но р азв е он эго понимает? Покой­
ная ж ен а Л уп п а Егоровича, Н астя, д е р ж а л а в доме кош­
ку, не за п р е щ а л а ей д а ж е котиться, но всякий раз унич­
т о ж а л а весь приплод. П о л о ж и л а однаж ды она слепых
котят в ямку, прикры ла их камнем, а камень лег не­
плотно, и котята начали пищать, кош ка усл ы ш ал а, з а м е ­
талась, сам а подры ла землю под камнем и вы тащ и ла
одного котенка живым. С таруха хотела его сразу уто­
пить, но Лупп Егорович воспротивился. «Судьба! — с к а ­
зал он.— П ущ ай живет!»
И кот выжил. И стал Старым Валенком.
Л упп Егорович не раб отал в колхозе, года вышли, но
характер по-прежнему имел беспокойный, во все вмеш и­
вался, все и всех судил. В поведении Старого В аленка
больше всего старика во зм ущ ала его м ол ч ал ивая сонли­
вость. « К ак ж е ты мож еш ь на все зак ры в ать г л аза, если
ты живое существо?» — часто с удивлением и гневом
д о праш и вал он кота.
Сегодня Лупп Егорович пришел домой подвыпивший
и был особенно словоохотлив. Он повесил на крюк р я ­
дом с рожковым умы вальником полушубок, смахнул
кое-какую мокреть с усов, затем пошел на кухню, пово­
зился ухватом в пекарке, вытянул горшок с остатком
щ ей ,п р и н ес их на стол и крикнул:
— Иди, старина, покормлю!
Кот издал в ответ какие-то в л а ж н ы е булькаю щ ие зву­
ки, посмотрел, что ему п редлагаю т и стоит ли из-за это­
го покидать теплое место, и, осторожно приподнявшись
и потянувшись, начал неторопливо спускаться с л е ж а н ­
ки, с приступка на приступок. Д ви ж е н и я его были з а м е д ­
ленны, как и у Л уп п а Егоровича, долж но быть, они всетаки п о д р а ж ал и друг другу д а ж е в этом.
— Н е голоден, значит? — с обидой ск а за л Л упп Его­
рович, вы ж идая, когда Старый В ален ок спустится с
печурки и подплывет к столу.— Не голоден, старый черт,
или пенсию уж е успел получить? Л е ж е б о к несчастный!
Ох и ленив ж е ты, братец, за что только хлебом
тебя кормят! Имечко тож е тебе подходящее дадено,
заслуж ен ное
имечко:
В ален ок
ты — В ален ок
и
есть!
Кот степенно подошел к столу, понюхал протянутую
руку с куском хлеба, смоченным в ж идких нежирных

щах,— от руки пахнуло не щами, а табачищ ем — и о тк а­
з а л с я есть. Он недовольно мяукнул.
«Твое имя лучше, что ли?» — казалось, выговорил он.
— Мое имя, братец, тож е не ахти какое, т а к в этом
не я виноват. Поп на моего отца сердит был за вольно­
мыслие и д о с а ж д а л ему, чем мог. Н аро ди л ся сын, он и
сыну — мне, стало быть,— еще в купели ж изнь испЬртил
на веки вечные. В ш коле и в деревне р ан ьш е мне про­
ходу не давал и , каж ды й перекрещ ивал как хотел: «Лупа
да Лупа...» А р азв е я это засл у ж и л ? Ты вот заслуж ил.
Твое имя к тебе пристало. М урлычешь, гад? — ласково
заключил свои вы сказы вания Л упп Егорович.
«Мурлычу! — ответил Старый В ален ок.— Чего тебе
надо?..»
А Л уппу Егоровичу ничего не надо было, ему просто
хотелось поговорить, ему было хорошо. «Н еуж то и с ко­
том своим по д уш ам поговорить нельзя?» У же л ет пять
как Н астя, старуха, ум ерла. Дочь выш ла зам уж , р аб о ­
тает вместе с муж ем на м аслозаводе. «Вот бы тебе,
Старому Валенку, где пристроиться надо!» Д в а сына
поучились и уехали из деревни, в начальники л а д я т вы­
биться. «Все нынче в начальники лезут!» Об этом бы и
хотелось поговорить Л уппу Егоровичу, но — кот, что он
знает?..
— Есть ли у тебя душ а? — спраш ивает кота Лупп
Егорович.— Д у м ае ш ь ли ты о жизни и ка к ее, нынеш­
нюю, понимаешь?
С тарый В ал ен ок молчит и, недовольный, в о зв р а ­
щается на теплую л еж а н к у на свое обычное место. Там
он п одж им ает мягкие лапы, у к л ад ы вает вокруг себя
пушистый хвост, словно оберты вается широким ш ерстя­
ным ш арфом, и, безучастный ко всему, закры вает зел е­
ные усталые глаза.
— Вот твой главный недостаток: равнодушный ты!
Ж и зн ь идет, а ты спишь д а спишь,— продо л ж ает выго­
в аривать ему Л упп Егорович.— Нет у тебя души, только
шерсть одна. И мышей ты лопаеш ь с шерстью. Чего г л а ­
за закры ваеш ь? Если бы у теб я была душа, ты г л аза не
зак р ы в ал бы, когда с тобой о деле говорят. Н у выпил я,
ну и что? Д очка без внимания не оставляет, ей спасибо:
в люди выбилась, не зр я учил, человеком стала. От нее
всегда поддерж ка — и маслом и деньгами... Д ел а, пони­
маешь, в общем-то, идут, и народ живет, приспособился,

а все-таки не надо зак ры вать глаза, а то движения не бу­
дет. Вот говорю я председателю: поставь меня на пасеку,
не губи ее, самое это стариковское дело — пасека, вы­
годно будет. А он что? «Не лезь, говорит, не в свое дело,
тебе скоро пенсию дадим». Он, стало быть, проявляет
инициативу, а мою, эту самую инициативу, куда? Опять
же о дочке. Бы л а бы ж ива старуха, легче было бы, а то
мест в яслях не хватает, в детский сад очереди. Вот гово­
рим девкам: учитесь, раскрепощайтесь! А детей кто нян­
чить будет? Понимаешь, о чем я говорю, или тебе, л е ж е ­
боке, ни до чего дела нет?
Кот л е ж а л спокойно, ничего не требовал, ни о чем не
спрашивал.
В избе наступали сумерки, очертания Старого В а ­
ленка начали расплываться. Безразличие кота р а з д р а ­
ж а л о Луппа Егоровича, но он понимал, что обиж аться
на животину бесполезно. Опершись руками о лавку, он
тяж ело поднялся, прошел к суденке возле печи, ощупью
отыскал ложку, кусок хлеба и, вернувшись к столу, по­
хлебал щей. Свет бы заж ечь, но к чему? Скоро спать, а
пока д а ж е не дремалось. Ночи теперь долгие, спать при­
ходится много, зачем спешить? Охота разгов ар и в ать еще
не оставила Л уп па Егоровича. Он снова повернулся к
коту и неожиданно рыкнул:
— Д ай закурить!
Старый В аленок промолчал.
— Вот, видишь, какой ты: с тобой как с человеком, а
ты что? Ну, выпили мы с Прокопом маленько, поси­
дели, посовещались, души свои разбередили. Поди, и
поворчать старикам нельзя? Сколько у ж е раз колхоз
наш то укрупняли, то разукрупняли — как душе не бо­
леть? П асеку похерили — пчелы, видишь ли, не выгодны,
кур похерили — куры невыгодны, лош адей на колбасу —
лошади невыгодны. Зе м л я стала невыгодной, лес насту­
пает на сенокосы, на пашни. Того гляди, и старики ста­
нут невыгодны. Что ж е это такое происходит? Опять же
говорю председателю: все берега по реке ивняком з а т я ­
нуло, отдай их муж икам исполу, расчистят, пущай два
года косят для своих коров, потом колхозу перейдет, вы­
годно. А он что? «На мелкобуржуазию , говорит, воду
льешь...» Чего молчишь? — кричит на кота Л упп Е горо­
вич.— Ну, я выпил маленько, так я дело свое знаю, у
меня душа болит. А ты ради чего живешь на земле, за

что ты отвечаешь? Где твоя норма? Выполняешь ты свою
норму или нет?
Л упп Егорович, у которого язы к начинал все больше
заплетаться, пришел вдруг в так о е возбуждение, что
сорвал катанок с ноги и бросил им в кота. Кот встрепе­
нулся, но с л еж анк и не соскочил, только перешел на дру­
гое место. Он, до лж но быть, привык к подобным выход­
кам старика, спокойствие не изменило ему. Чуть при­
открылись круглые глаза, блеснул в сумерках зеленый
огонек — и мирное течение жизни в доме восстанови­
лось.
— Ну что, братец, поразговаривали мы с тобой? —
стал успокаиваться и старик.— Это хорошо, что ты мол­
чать умеешь, а то нарубили бы мы дров сообща. П о ж а ­
луй, э так и пенсию не получим. Н е могу проходить мимо,
братец ты мой, совесть моя не позволяет. Иные под с т а ­
рость либо косеют, либо слепнут, а я под старость толь­
ко больше видеть стал. Вот, скажем, обратно плата за
труд. Д обаво ч н ая оплата есть — по животноводству, по
льну, по сену,— это все соблюдается. А сам трудодень
опять ничего не стоит. Выгодно это лю дям или не вы­
годно? А деньги какие хитрые стали!..
Л упп Егорович зевнул. Бесполезность разговора с
котом стала для него вдруг настолько очевидной, что
он сразу устал и захотел спать. Но заключить разговор
надо было так, чтобы на его стороне осталась победа.
Он так и сделал:
— Я ж е не о себе пекусь, понял? Вот сидишь и но­
сом не ведешь. Старый ты Валенок! Брюхач!
Спал Лупп Егорович нераздетым, только катанки
снимал и ставил на печку. Один катанок он поставил р я ­
дом с котом, другого искать не стал: показалось, кот
приоткрыл мудрые гл аза и поглядел на него н асм еш ли­
в о — дескать сам разбрасы ваеш ь, сам и собирай.
— Ну ладно уж, ладно, поговорили! — ск азал Лупп
Егорович и погладил кота по голове. Тот не пошеве­
лился.
Обычно Лупп Егорович спал на печи, подостлав под
бока ватник. Но на печь лезть трудно, сейчас для этого
не было ни сил, ни охоты. Поэтому он взял от стола
скамью, придвинул ее к другой скамье у стены, положил
в изголовье тот ж е ватник с печки и лег на спину, з а ­
кинув руки назад, кулаки под голову. Л охм аты е брови

его сомкнулись у переносья, ш ирокая борода зак ры л а
всю грудь, вытянулась до куш ака. За сы п а я, Л упп Его­
рович бормотал про себя:
—
К ак в лю дях ни хорошо, а д ом а лучше. Сколь по­
душ ка ни мягка, а свой ку л ак мягче...
Старый В ален ок беззлобно, д а ж е доброж елательно
погляды вал сверху, ка к у к л ад ы в а л ся его хозяин, а ко­
гда в избе р а зд а л с я первый легкий храп, он словно
преобразился: выгнул спину, легко и мягко соскочил с
леж а н к и и юркнул в подполье на очередную охоту за
мышами. Равнодуш ия его ка к не бывало: он пошел вы­
полнять свою жизненную норму...
Ночью луна осветила бревенчатые стены избы, р а з ­
верстую русскую печь, пустую лежанку-подтопок, т е м ­
ный, давно не скобленный стол, на нем горшок с остат­
ком щей, скамьи, сдвинутые вместе, и спящего старика
с широкой бородой на груди.
При свете луны из подполья, ка к привидение, вышел
пушистый сибирский кот, крадучись, приблизился к
своему старому ворчливому другу, полож ил ему под бок
драгоценный д ар — полузадушенную мышь, самую круп­
ную, самую жирную из всех, какие удалось ему промыс­
лить за эту ночь. З а т е м легко и осторожно, чтобы не р а з ­
будить старика, поднялся ему на грудь и, уткнувшись в
широкую нечесаную бороду, удовлетворенно з а м у р ­
лыкал.
1962

ЖИВОДЕР
Мы нередко говорим: играет, как кош ка с мышью.
Сегодня ночью я видел, что это такое.
Я живу в деревне у одинокой женщины, моей родст­
венницы, в большой чистой избе, устланной д ом отканы ­
ми половиками, увешанной рукотерниками и плакатами.
Воздух в избе чистый, клопов сравнительно немного, пи­
тание здоровое: ягоды, грибы, капуста...
Но больше всего меня устраивает, что старуш ка моя
рано лож ится спать и, перед тем ка к лечь, нали вает для

меня полную лам п у керосину, и старательно чистит стек­
ло скомканной газетой.
Ночью я лю блю сидеть один — читать, думать, пи­
с а т ь — в совершеннейшей тишине. Гудит в трубе тепло,
суматошится метель под окном, и серая молодая кошка
мурлычет рядом. Я не терплю кошек за их высокомерие
и эгоизм. Говорят, собака привыкает к хозяину, а кошка
к дому. По-моему, ни к чему она по-настоящему не при­
выкает и ни на одну кошку никогда нельзя положиться.
Но эту, молодую, серую, я почему-то полюбил.
Сегодня в полночь кош ка неожиданно подняла воз­
ню, н ач ал а мяукать, и я увидел, что она вынесла на сере­
дину избы живую мышь. М ы ш ка бы ла еще не измятая,
совсем свеж енькая, пушистая и м аленькая, тоньше кош­
киной лапы. П о н ач ал у я не почувствовал к ней никакой
жалости, а кошку, наоборот, похвалил про себя: дескать,
не д ар м о едк а, знает свое дело!
Кошка п олож ила мышь на половик, посреди избы, и
легла рядом с ней. М ы ш ка припала к полу, вытянув хво­
стик, и удивленно зам ерл а: ей, наверно, показалось, что
она свободна и может убеж ать куда хочет. Т ак и есть:
мгновение — и ее не стало.
— Ах, черт! — воскликнул я от огорчения.— Ушла.
Но кошка спружинила, метнулась в задний угол из­
бы, в темноту, успела за мгновение обш арить там свои­
ми толстыми лап ам и весь пол, н аш л а мышь,— ка к мне
представилось, ощупью,— и уж е спокойно, д е р ж а ее в
зубах, вернулась на середину избы.
— Упустишь, дура! — ск а за л я.
Кош ка п олож ила мышь на преж нее место и снова
легла рядом с нею, щурясь и беспрестанно мурлыча.
И мышке опять поверилось, что она вольная птица.
Н а этот раз кошка пойм ала ее у меня в ногах, под сто­
лом. В следующий раз — под печкой-лежанкой, затем
на кухне. И все это в полумраке, потому что моя кер о­
синовая л ам п а не освещ ал а всей избы. Половики на полу
были смяты, жесткий кошачий хвост, ка к лисья труба,
мелькал то в одном месте, то в другом. Сколько р аз я
считал, что все кончено, мышь сбеж ала! «П розевалатаки, полоротая!» — ворчал я. Но кошка не зевала. И я
убедился, что этот зверь знает свое дело.
— Что вы там возитесь? — спросонья спросила хо­
зяй ка с печи и, не д ож давш и сь ответа, снова захрапела.

М ышь устала, начала хитрить. Она подолгу не д ви га­
лась, вероятно прикидываясь мертвой. Кошка л ож и л ась
на бок, кувы ркалась, поднималась на ноги, дугой изгиба­
л а спину и легонько, и здал ека трогала мышь своей
страшной лапой, и мурлы кала, и м яукала. Ей хотелось
играть. Она треб овала, чтобы и мышь играла с нею, не
ум и рала бы раньше времени.
Я осветил их лучиком китайского фонарика и увидел:
мышка еще жива, черные глазки ее поблескивают, только
она выжидает, ей хочется перехитрить свою смерть. Но,
господи, до чего же она была м а л а рядом с этим с т р а ­
шилищем! И я вдруг, впервые в своей жизни, пож алел
мышь, мне д а ж е захотелось, чтобы она сб еж ала. И, слов­
но почувствовав, что я на ее стороне, мышка кинулась
под печку, но кошка, д а ж е не вскочив, накры ла ее сво­
ей лапой и вместе с ней игриво перевернулась через
спину.
Это п родолж алось долго. Д олго мышку не о ставл я ла
призрачная н ад еж д а на свободу. Только покаж ется ей,
что наконец-то она перехитрила своего врага, может
вздохнуть, скрыться и р асполагать собою по своему
усмотрению, а кошка опять приж мет ее к полу, к земле.
П риж мет и отпустит. Отпустит и отвернется, д е л а я вид,
что ей все безразлично. И мяучит требовательно, недо­
вольно: «Д а беги ж е снова, играй со мной!» Н е м урлы ­
чет, а мяучит.
Хозяйка с печи опять подала голос:
— Кошка-то, видно, на улицу просится, выпусти!
— Нет, она мышь поймала, играет! — ответил я.
— У, тигра окаянная!Живодер! — с ненавистью ск а­
за л а хозяйка.
Наконец и я ощутил ненависть к кошке.
Я направил узкий электрический луч прямо в ее блед­
но-зеленые с серым дымком г л аза, когда она, валяясь
на спине, ж о н гл ир ов ал а мышью, как фокусник мячиком,
и ослепил ее.
Воспользовавшись этим, мышь сд ел ал а последнюю
попытку уйти в свое подполье. Но у «тигры», кроме зр е­
ния, был еще звериный слух.
— У, подлая! — с откровенной ненавистью зашипел
я.— П ой м ала-таки опять! Кровопийца! — И я готов был
пнуть ее, потому что вся моя зас т а р е л а я неприязнь к
кошачьей породе поднялась во мне.

Мышь больше не п одавала признаков жизни. Кошка
мяукала с недоумением, обиженно и гневно то л кал а ее
то левой, то правой лапой, словно бы отступалась от нее,
отходила в сторону — мышь не д ви гал ась и л е ж а л а либо
на боку, либо на спине, зад р ав кверху голенькие, тонкие,
как спички, ножки.
Тогда кошка съела ее. Е ла она неторопливо, лениво,
щуря гл аза и чавкая. П охож е было, что ест без удо­
вольствия, ест и брезгует. Мышиный хвостик долго тор­
чал из ее рта, словно кошка р азд у м ы в ал а: глотать ей
эту бечевку или выплюнуть ее. П од конец она прогло­
тила и хвостик.
Хозяйка моя свесила ноги с печи.
— Ты что, полуношник, сегодня долго не спишь?
— Смотрел, как кошка с мышью и грал а,— отве­
тил я.
— Ой, паре! — охает хозяйка, долж но быть удив­
л яясь несерьезности.
— Что «ой, паре»?
— Ну-ко, надо!
— Что «ну-ко, надо»?
Хозяйка зад ум ы вается и наконец, что-то обмозговав,
произносит:
— Тигра — она тигра и есть! У нее свое дело, а у
тебя свое. Спи давай!
— Л адн о. Д а в а й буду спать.
Я лож усь и засыпаю тревожным тоскливым сном.
1962

СВОБОДА
М иш а очень скоро понял, что означает: «Свобода —
есть осознанная необходимость».
— Значит, понял? — переспраш ивает его мать.
— Понял.
— Д е л а т ь заря дк у по утрам для тебя так ж е не­
обходимо, как посещать школу, учить уроки. Пони­
маешь?
— Конечно, понимаю! — соглаш ается Миша. И у п р я­
мо твердит свое: — А если неинтересно?

— Родной мой! — теряет терпение мать.— Но это же
необходимость. И ты ее осознал. Ну, д ав ай начнем!
— Необходимость есть, а свободы нет,— отвечает
М иш а.— Свобода — это когда интересно.
М ать чуть не плачет от досады:
— Голуб-чик мой!..
Но М иш а не собирается уступать. Он повторяет:
— Свобода — это когда интересно!
М ать зад ум ы вается и с любопытством смотрит на сы­
на, словно впервые видит в нем живого человека.
— Если так, давай придумаем что-нибудь, чтобы тебе
интересно было,— пред лагает она.
— Д авай!
— Д о м а будем дел ать зар я д к у или пойдем в сад?
— В сад, в сад.
М ам е лет сорок, она стройна, крепка, в сад вышла в
легком пиж ам н ом костюме и в тапочках. М иш а — в тру­
сиках, без майки, босиком.
В саду прохладно от росы. Птицы в кустах и на д е­
ревьях поют усердно, будто делаю т зарядку.
Солнце едва-едва отделилось от горизонта и проди­
рается сквозь лес — в небо, к простору.
— Становись! — командует мать, у тв ер ж д ая сь нога­
ми на песчаной тропинке.
М иша становится рядом с нею.
— Будем д ел ать то же, что мы дел ал и раньш е,—
говорит она.— Руки вверх!
— Ну, вверх,— вяло поднимает руки Миша.
— Говори: «Небо!»
— Небо! — с удивлением повторяет М и ш а.— Вижу
небо!
— Руки вниз. Говори: «Земля!»
— Земля! Земля! Земля!
— Р уки в стороны. Говори: «Море!»
— Море! — не в о зр аж а ет Миша.
— Поворот вправо — горы!
— Г о р ы !— у ж е кричит М иша и добавляет: — Ого!
А что влево?
— Поворот влево! — командует мать.— Поля!
— Поля! — восхищается М иш а.— Вот здорово!
— А теперь д ав ай снова.
Все уп р аж ени я проделали во второй и в третий раз.
Н а четвертый раз М иш а разочарованно:

— Опять тоже?
М ать растерялась:
— Тогда придумывай сам.
И М иш а стал придумы вать сам:
— Птицы в небе! Самолеты! Опять птицы!
— Т р ав а зеленая! Цветы!
— Л ес вокруг! — кричал он.
— Олени в горах!
— Хлеб растет!..
Н а следующее утро М иша сам потянул маму в сад
на зарядку. Он приволок с собой прыгалки, мяч и р а з ­
ные палки.
— Хочешь,— п редлож ил он,— мы сегодня поиграем
в чехарду?
Д о л ж н о быть, М иш а не ож идал, что м а м а согласит­
ся. А м а м а согласилась:
— Ч е х ар д а так чехарда. Та ж е зарядка!
М иш а искренне удивился и обр ад овал ся этому.
— Н у вот видишь,— с к а за л он маме,— теперь и ты
понимаешь, к а к хорошо, когда свобода. Теперь и тебе
интересно.
16 ф е в р а л я 1963 г.

МИХАЛ МИХАЛЫЧ
Все дети были ка к дети, один М ихал М ихалыч нико­
му покоя не д ав ал . С утра до вечера в квартире слы ­
ш ался только его голос, его крики, его песни. Н а ч и н а­
лось с за в т р а к а на кухне, куда М и хал М ихалыч обычно
шел неохотно, ссылаясь на то, что у него еще зубы з а ­
спанные, но когда садился за стол, то требовал все
сразу — и молоко, и рыбий жир, и огурцы, и кашу. Потом
он бросался к сестрам, помогал им собраться в школу,
из-за чего те п л а к ал и и нередко оп азды вали на первый
урок. Д а л е е М ихал М ихалыч д ел ал зарядку, «как в
цирке», к а р а б к а л с я до потолка по книжным полкам,
пересматривал все подряд, вплоть до энциклопедии, го­
нялся за кошкой, кричал ей «кыкысь, берегись!», н ако ­
нец, д а в а л матери советы, ка к варить кашу, и о б язат е л ь ­
но что-нибудь присаливал сам, да еще приб авл ял газу.

Все это он успевал дел ать одновременно, уследить за
ним не было никакой возможности. Если мать начинала
нервничать, он ее успокаивал:
— М амочка, я ж е тебе помогаю! — и целовал ее в
платье, в руку, во что придется.
И мать успокаивалась и вы ти рал а слезы на глазах.
Кроме того, М ихал М ихалыч очень любил ездить к
бабуш ке в гости либо на машине, либо на поезде, либо
на самолете. Без папы такие поездки не удавались, п о ­
этому он каждый день с нетерпением ж д а л возвращ ения
папы с работы. Вернувшись с работы, папа странно мед­
ленно раздевался, но это еще куда ни шло. Н о если
папа сразу садился обедать, М ихал М ихалыч соверш ен­
но терял терпение и не хотел принимать никаких о б ъ яс­
нений.
— Ну, поехали же! — требовал ои.
— П одзап рави ться надо, сынок, а то бензину не х в а ­
тит,— отвечал отец.
— Д а хватит, хватит... поехали!
После обеда папа лож ился на ковер посреди ком н а­
ты и поднимал ноги.
— Ну д авай сразу на самолете, скорей доберемся.
Вечером в квартире иногда появлялись папины
товарищ и или мамины подруги, и М ихал М ихалыч на
несколько минут затихал, п рисм атри вался к ним. З а б а в ­
ные люди,— они всегда спраш ивали его об одном и
том же.
— Миша, кого ты больше любишь, маму или папу?
— П апу и телевизор,— отвечал М ихал Михалыч.
И гости весело смеялись.
— А бабу-ягу ты боишься?
— Я ее не видал.
— Неужели и во сне никогда не видал?
— Не видал. Я лицом к стенке сплю, ничего не
вижу.
Гости скоро надоедали М ихал Михалычу, он покидал
их и снова зан и м ал ся своими д ел ам и — гонял «кыкысь»,
проверял настройку пианино, выметал пыль из-под сто­
лов. Он поспевал всюду, он был везде сразу, заполнял
собою всю квартиру, все углы, был велик, вездесущ и
необъятен, как сам а жизнь.
Поздно вечером, зам о тав всех до смерти и утомив­
шись сам, он просил: «Мама, раздень м е н я !» — л о ­

жился в постель лицом к стене, сверты вался клубочком
и засыпал. Мать, склонившись над кроваткой, прикры­
вала его сереньким байковым одеяльцем и удивленно
ахала, словно впервые видела своего сына.
— Господи, ведь совсем кроха, комочек!
Подходил отец, подходили старшие девочки и то ж е
разгляды вали М ихал М ихалыча с удивлением.
— Он еще совсем маленький! — шептали они.
— Он ж е совсем кроха! Совсем-совсем кроха! — го­
ворила сестра.— Поразительно!
— А что вы хотите?! — говорил отец.— Ему еще толь­
ко три года. Д а й т е срок...
1956

ПОДАРКИ ПРИШВИНА
Д унинская дача — на крутом склоне горы, который,
по всей видимости, был когда-то берегом реки. Спере­
д и — деревня, садики, заливные луга, открытые солнцу
дали, а сзади, на высокой гриве — густой темный лес.
Зали вны е солнечные луга и темный ельник—это как два
мира, два континента. Ходим по сверкающему берегу
реки — одни разговоры, ходим по лесу — и разговоры
другие. Д а ж е и погода в этих разных местах словно бы
всегда разная. М ожет быть, это преувеличение, но сейчас
мне кажется, что среди цветов и трав М ихаил М и хай ло­
вич ходил бодрее, больше улыбался и шутил чаще; во
всем его облике и в его словах было больше света.
—
Все, что нужно человеку, то и цветам нужно,—
раздумчиво говорил М ихаил Михайлович, когда мы хо­
дили по лугам .— Особенно верно это применительно к
цветам домашним, комнатным,— продолж ал он свою
мысль, когда мы возвращ ались на дачу.— Питание д а ­
вайте-ка им разное — полезен чай, сок лимона... Я д а ж е
водкой их пою... И во всем прочем тоже. Если человек
долго не умывается, он запаршивеет. Так и цветок. Без
омовения он совсем зачахнуть может. Д о ж д ь не только
поит, но и умывает. Цветы очень чистоплотны, очень!
На М ихаиле Михайловиче просторный полотняный
костюм. Почему-то хотелось думать, что полотно это из

нашего вологодского льна и выткано на нашей Красавинской ф абрике близ Великого Устюга. З л а т а Констан­
тиновна сейчас вспоминает, что, может, всего-то раза
два-три видела М ихаила М ихайловича в этом полотня­
ном костюме, но после, в чем бы он ни появлялся, ей все
представлялось, что неизменно на нем широкий, подби­
тый ветерком светло-серый п и д ж а к и такие ж е серые
брюки. Д а и поныне она ни в чем ином не мож ет себе
представить М ихаила Михайловича. Пришвину полотня­
ный костюм шел, ка к шла длинная вельветовая рубаха
к облику Л ь ва Толстого.
П а л к а у М ихаила М ихайловича — складной стуль­
чик. Воткнет он палку в землю — ручка раскроется, и
он сидит на этой ручке, как на стуле, отдыхает. К а ж е т ­
ся, точно т ак ая ж е п алка была и у старого Л ь в а Н и ко­
лаевича. И к тому ж е оба они были такие русские.
С годами п ал ка не всегда выручала Пришвина. Он не
мог ходить с нами за реку по узкому ш аткому мостикул ав е в дальние села, на заречные сенокосы. Но, в о зв р а ­
щаясь, мы рассказы вали ему о местах, где были, и о к а ­
зывалось, что он все эти места знал, все помнил и пони­
мал нас с полуслова. И получалось так, будто он был
вместе с нами повсюду.
— Там обрыв крутой и две колодинки через ручеек,
у одной сучок застарелы й смолевой,— п одсказы вал он и
спраш ивал: — Не сгнили ли колодинки?
Или еще:
— К рапива там справа. По-преж нему растет или
нет? Вы не обожглись? — и смотрел на босые ноги З л а ­
ты Константиновны.
По тому, какие цветы мы приносили с собой, М ихаил
Михайлович узнавал, где мы были.
— С того л у ж к а никто без цветов не в о зв р а щ ае т­
ся!— р ад о в ал ся он.— А если д ля цветов не в р е м я —несут
сосновые ветки либо дудки. Богаты е места, веселые...
В хвойном лесу на высокой гриве М ихаил М и хай ло­
вич больше молчал. А может, это мне сейчас так к а ­
жется?
Л есом ходили мы чащ е по дорогам, а не по тропин­
кам. По тропинке идти — надо в заты лок д руг другу и
то и дело кланяться, пролезать под деревьями, отгибать
тяж ел о опустившиеся ветви,— и света не увидишь. А по
дороге можно двигаться всем троим рядом.

Все-таки М ихаил Михайлович в лесу был менее р а з ­
говорчив, чем на реке, на открытых местах. Он внима­
тельно провож ал глазам и каж д ую птицу, перелетавшую
через дорогу, была ли то ворона, или сойка, или синичка.
Казалось, он истосковался по ним.
О д н аж д ы З л а т а Константиновна подарила М ихаилу
Михайловичу двух птиц. Случилось это так. Впереди
нас на деревья уселись ворона и сорока. Сорока-непосе­
да перепрыгивала с ветки на ветку, а ворона как опусти­
лась на сучок, так ни р азу и не передвинулась на нем,
только сучок от ее грузной посадки раскачался, и воро­
на показы валась то в тени, то на солнце да изредка для
равновесия чуть в зм ахи вала хвостом: вверх-вниз, вверхвниз. Пока ворона р аскачи валась на одном и том ж е
суку из света в тень, из света в тень, сорока на своем
дереве пять или шесть ветвей переменила.
З л а т а К онстантиновна п ригляделась к ним и ск а ­
зала:
— М ихаил Михайлович, примите от меня в подарок
этих птиц, они не простые.
Пришвин поддерж ал игру, принял подарок и начал
внимательно осматриваться вокруг. Когда мы уж е выхо­
дили из леса к полю и за бугорком дороги п оказалась
крыша а м б а р а с двумя скрещенными над коньком ж е р ­
дочками, как с усиками, он обрадовался:
— А я вам дарю этого жука! — и у к а зал на выдви­
гавшуюся из-за холма крышу с усиками, в которой мы,
приглядевшись, действительно признали сходство с к а ­
ким-то большим сказочным жуком.
Неумеренно лико вал а З л а т а Константиновна, и д о­
вольно улы бался в усы М ихаил Михайлович. Той порой
ворона и сорока снялись с деревьев и улетели, а жук
стал ам баром. Но подарки у ж е были сделаны друг д р у ­
гу, поэзия посетила нас.
— А мне? — ревниво взмолился я.— Ну хоть чтонибудь, М ихаил Михайлович!
Пришвин подошел к толстой березе с поперечными
черточками на коре, словно строчками стихов, разбиты ­
ми лесенкой, осмотрел ствол с одной, с другой стороны
и сказал:
— Тут записей разных немало. Поэзии на целую
книжку хватит. Сколько разберете — все ваше.
Потом выбрал на стволе место почище, огладил его

ладошкой — на землю полетела бел ая шелуха — и д о б а ­
вил:
— Вот вам и облож ка для книги стихов.
Я вынул перочинный нож.
— М ало вато будет для книжки, но ладно, попро­
бую.
— Уберите нож,— сказал М ихаил М ихайлович.—
С фотографируйте крупным планом и дайте художнику,
все остальное сделает он.
Я понял, но возразил:
— Темно, ничего не выйдет.
— А вы утром приходите, солнце с дороги под­
светит...
3 0 я н в а р я 1961 г.

ВИЛЫ
Кто собирал грибы, знает: стоит найти хоть один при­
личный гриб, и уж е нет сил оторвать глаз от земли.
Идеш ь по перелеску, по опушке, по л у ж ай к е и ничего не
видишь, кроме мха, да кочек, да опавших листьев, ни­
чего дальш е своего носа. М ало того, и листья-то частень­
ко принимаешь за грибные шляпки. Азартные грибники
т ак привыкают за лето ходить с опущенным взглядом,
что и в зимнюю пору, оказавш ись в лесу, уж е не могут
глаз поднять.
А я знаю еще таких, что как тронутые ходят по ас­
фальтовым шоссе и все чего-то ищут, что-то подбирают.
Ч ащ е всего это автомобилисты-любители, собирающие
на трак тах всевозможные гайки, болтики, все нужное и
ненужное: авось в хозяйстве пригодится.
Но есть люди, что смотрят в лесу не под ноги, а в
небо.
Д еревн я не может обойтись без вил. Р ан ьш е они
были нужны каж дом у хозяину — на сенокосах, на гумне,
на скотном дворе. Н уж ны не меньше и теперь. Какие бы
хитроумные стогометатели мы ни изобрели, и д а ж е если
они будут работать безотказно, вилы все равно необхо­
димы в колхозах. А вилы эти березовые, металлическими

их не заменишь, и растут они в березовых рощах. И надо
оглядеть сотни, тысячи березовых вершинок в небе, что­
бы обнаружить одну трехрогую, а то и четырехрогую, из
которой могут получиться настоящие добротные сенные
вилы. И чтобы рога эти были не сучьями, а рогами, р а с ­
ходящимися в стороны на одной высоте, из одного осно­
вания, и чтобы они были приемлемой толщины, и чтобы
черенок тоже был не слишком толст и достаточно длинен.
И вот куда бы мужики ни шли, ни ехали, чем бы ни
занимались, а в березовых лесах они задирали к небу го­
ловы, вытягивали шеи, прикрывали ладошкой гл аза от
света, и выпяченные острые мужицкие кадыки торчали,
как твердые грибные наросты на березовых стволах.
Не любил крестьянин покупать то, что сам в своем
лесу добыть мог. К ажды й старался сделать для себя и
сани, и дугу, и оглобли для телеги, и вилы. Но не все
были удачливы.
Помню я одного мужика, Степу Оганёнка. Был он
беден, многодетен, гнедка имел старого, слабого, о б л а ­
давшего разве что четвертью лошадиной силы, и коро­
венку одну, а вилами мог обеспечить несколько деревень.
Степины вилы славились легкостью, прочностью, красо­
той. И м ея всегда большой запас, он отдавал свои вилы
по дешевке, поэтому многие предпочитали покупать их
у Степы, а не искать в лесу. А Степа по привычке всю
жизнь ходил с высоко поднятой головой и д а ж е в дерев­
не часто спотыкался о камни, об изгороди, наступал по­
среди улицы на поросят и коз. Н а д ним смеялись, но
беззлобно, говорили, что он не от мира сего, р ассказы ­
вали про него всякие побаски и небывальщины. О д н а ж ­
ды он будто бы упал в колодец, и когда его вытаскивали,
он, сидя на бадье, р азгл ядел в небе, почти под о б л а к а ­
ми, вершину березы с отличными четырехрогими вилами,
которые можно было обнаружить только из глубокой
колодезной трубы. Несмотря на то что береза росла у
соседа под окном, ничто уж е не смогло ее спасти от то­
пора Степы Оганенка.
Р ассказы вал и еще, что Степа все ж е уставился как-то
и в землю. Было это на росстанях, на развилке трех про­
селочных дорог. Увидел он развилку и замер и долго сто­
ял пораженный, сосредоточенный на чем-то своем. А ко ­
гда глубинная работа мысли закончилась, он произнес:
— Д ы к это ж вилы! Надо же!..

И двинулся дальше, опять вскинув голову к небу.
— Запнешься, Степа! — кричали вдогонку взрослые
и ребятишки, когда он шел по деревне, уставясь на о б ла­
ка, и открытый кадык его, казалось, готов был выскочить
из дряблой загорелой кожи.
— Что там, Степа? К ак там в раю живут? — спра­
шивали его.
— Ты землю-то хоть видал ли, Степа, к а к ая она?
Об этом муж ике я не раз вспоминал, когда думал о
Пришвине. Пристальность, с какой вглядывался он в
окруж аю щ ий нас мир, в д ал ь полей и лугов и в лесное
многоэтажье, п о р а ж а л а меня.
З е м л я к мой Степа вряд ли видел в вершинах деревь­
ев что-либо, кроме своих вил. П ри этом он топтал цветы.
А Пришвин видел и небо, и землю, всю глубину леса
с его многонаселенностью, и все луговое многотравье,
к а ж д ое зернышко в колоске, и каж д ую тычинку в соцве­
тии, и никогда ни к чему живому не был равнодушен.
Многие десятилетия он как одержимый бродил по землематушке от зари до зари то с ружьем, то с записной
книжкой — то вскинув голову к небу, то не отрывая глаз
от земли. Он дру ж и л с природой не заискивая, без низ­
копоклонства, д руж и л на равных началах, и природа
ничего от него не п рятала.
Р а с с к а за л я Пришвину на прогулке о своем Степе, о
гом, как он всю свою жизнь в небо смотрел. Михаил М и­
хайлович остановился, вгляделся в меня, зад ум ался, при
этом губы его в глубине усов и бороды сделали какое-то
чмокающ ее движение, и заметил:
— Ни земли, ни неба не видел ваш Степа Оганенок.
Ж а л к о мне его.
31 я н в а р я 1961 г.

ЯБЛОЧНАЯ ДИЕТА
Яблоки я увидел и отведал впервые в жизни, когда
мне было уж е лет шестнадцать-семнадцать. Д о той по­
ры п ерепадали и то не ежегодно, как и всем моим сверстникам-односельчанам, лишь дикие кислые и мелкие, как

грецкие орехи, плоды с единственной яблони, раскинув­
шейся на нашей деревенской улице, в палисаднике С ень­
ки Каренка. Д ерево это было широченное и высоченное
и действительно больше походило на дерево грецкого
ореха, чем на яблоню. Мощной кроной своей оно за к р ы ­
вало весь ф ас ад старинного пятистенка с резным конь­
ком на крыше, а куполообразной вершиной, казалось,
достигало облаков. Мы нарочно п роезж али под ним вер­
хом на лошади либо сидя на возу сена или соломы, что­
бы успеть на ходу сорвать несколько веточек с плодами.
На огромном дереве этом яблоки вырастали не крупнее
грецкого ореха, д а ж е мельче и висели не по одному, а
по два, по три и д а ж е по четыре вместе. А вкус их был
таков, что меня до сих пор передергивает всего от з а ­
тылка до пят, стоит лишь вспомнить и представить себе,
как я раскусывал и разж ев ы в ал эту деревянистую кис­
лятину. К аж ется, д а ж е черви не трогали этих даров се­
верного лета.
Тем больше мечтал я о яблоках настоящих, культур­
ных, южных. И когда впервые испробовал их — тем вкус­
нее, тем сказочнее показались они мне.
Редким, божественным, царским лакомством остаю т­
ся они в моих гл а за х и по настоящ ее время.
И вдруг М ихаил Михайлович Пришвин, царь зверей
и птиц, бог русских лесов, заявляет, что ненавидит —
ненавидит! — яблоки.
Мы пришли к Пришвиным на квартиру в зимний
день. Уже в коридоре обдало нас, как теплом, запахом
яблок. В столовой нас стали угощать яблоками. Н а сто­
ле стояла ш ирокая тарелка яблок — свежих, сочных,
каж дое величиной с хороший кулак, кажется, они только
что были принесены из сада, у многих еще не отвалились
черенки с листиками, капельки воды на кож уре блесте­
ли, как утренняя роса.
А какого ж е были они цвета, эти яблоки? Нет, только
не кисло-зеленого.
Бы ла в них ян тарн ая ж елти зн а осени, была ро зо в а­
тость и краснота, глубина и прозрачность.
Любое из этих яблок могло бы сойти за то самое, н а­
ливное, из старых сказок, которое подавалось только на
серебряном блюдечке.
Из-за любого могла бы впасть в долгий волшебный

сон царевна-красавица со всем своим многонаселенным
царством.
Л ю бое может ввести в грех или стать причиной р а з ­
дора.
А он их ненавидит.
Как можно ненавидеть такие яблоки?..
О казы вается, можно.
У М ихаила Михайловича раз или д а ж е два р аза в
неделю по строжайшему предписанию врачей были дни,
когда он имел право есть только яблоки, и ничего боль­
ше. А он — русский человек, и покушать любил плотно,
основательно. Что д ля него это яблочное меню? Как
для ж у р а вл я каша, р азм азан н ая лисой на плоской т а ­
релке.
И вот ради М ихаила М ихайловича в эти разгрузоч­
ные дни все в доме ели только яблоки. Случайных гостей
и знакомых, забредших на огонек, угощали тож е яб л о­
ками, только яблоками. Яблочный зап ах стоит д а ж е в
кабинете Пришвина.
На щ еках М ихаила Михайловича яркий стариковский
румянец с красными прожилками тоже застав л яет ду­
мать о яблоках, об их окраске.
М ихаил Михайлович предлагает гостям отведать я б ­
лок и сам смущенно чмокает губами — ему неудобно, он
извиняется, но что ж делать, приходится мириться с ме­
дициной и с обстоятельствами.
— Конечно, В алерия Дмитриевна на кухне перехва­
тила чего-нибудь,— сообщает он с проницательностью
заговорщ ика,— но то, что женщ инам позволительно, для
нас с вами не положено.
— А я люблю яблоки! — говорю я.— Очень люблю.
Михаил Михайлович взглянул на меня сначала сбо­
ку, потом еще более внимательно поверх очков, ну, д у­
маю, сейчас что-то скаж ет особенное, и сказал очень
простое:
— Я тоже любил, пока они не стали для меня о б я за ­
тельными.
В ту пору я любил спорить, праведность моя не д а ­
вала мне покоя.
— А положение об осознанной необходимости? —
ск азал я.— Все обязательное перестает быть тягост­
ным, если воспринимается как осознанная необходи­
мость.

Пришвин спорить у ж е не любил. Особенно с безусы ­
ми праведниками. Он просто смотрел из-под очков и,
видимо, обдумывал своего собеседника. Но на этот раз
он ответил мне:
— Есть люди, лю бящ ие природу, перелески, луга,
лю бящ ие жить в лесу. Но если такому человеку сказать,
что он долж ен жить в лесу, он сочтет это за высылку,
и п риятная жизнь в лесу станет д ля него н а к а з а ­
нием.
— Д а , но...
— Куш айте яблоки. Старость — ведь тоже осознан­
ная необходимость. Но когда вы состаритесь, вы пойме­
те, что не со всякой необходимостью человек мирится
охотно и легко. Кушайте яблоки, пожалуйста!
14 марта 1961 г.

ПОСЛЕДНЯЯ ТРОПИНКА
К вадратный двор многоэтажного дома по Л ав р у ш и н ­
скому переулку, в котором мы живем, неширок, но глу­
бок. Такие дворы обычно назы ваю т колодцами. Н а уров­
не верхних этаж ей летаю т голуби. Н а крыш ах теле­
визионные антенны и круглая бетонная водонапорная
башня.
Под окнами почти всех квартир, внутри двора,— б а л ­
коны: простые, грубые, узкие, но достаточно длинные —
по ним можно прогуливаться. Зимой балконы за с т ав л е­
ны разными ненужными вещами, цветочными ящиками,
старой мебелью, и редко кто выходит на них ради про­
гулки, разве что на мгновение откроют дверь да вы­
сыплют кулек корма для голубей.
Балкон Пришвиных так ж е был всегда загроможден.
Но в эту зиму его очистили. В любую погоду в середине
дня М ихаил Михайлович, одетый в шубу и валенки, з а ­
кутанный в шерстяной платок, выбирался на балкон и
ходил по нему из конца в конец, изредка о стан авл и в а­
ясь, отдыхая. К расивая борода, усы и пышные стариков­
ские брови его от мороза индевели, курчавились и бы­
ли не просто седыми, а белыми. Когда сыпал снежок,
М ихаил Михайлович походил на деда-мороза.

Пришвин заболел и никуда не выходил из дому, кро­
ме как на балкон. Д а и балкон-то был в его р ас п о р я ж е­
нии не весь — часть его, отделенная барьерчиком, при­
н ад л е ж ал а соседям.
Д о чего ж е укоротились пришвинские тропинки!
С балкона открывается только небольшой кусочек
Москвы — несколько железны х крыш в просвете колод­
ца, Б аж ен овская , недавно отрем онтированная церковь,
да вдали шпили высотного д ом а на Котельнической на­
бережной, и еще голуби в небе. Вот и все.
А в каких только кр аях не бывал этот неутомимый
следопыт, сколько дорог исходил он за свою жизнь! И вот
из всех дорог осталась одна, и не дорога, а тропинка, да
и та за решеткой балкона, вдоль стены, от угла до угла,
в колодце сумрачного двора. П р авд а, рядом и над голо­
вой опять непуганые птицы, но это ж е московские го­
луби, они что куры: и птицы, а невольницы. Р а зв е они
понимают, что такое настоящ ие просторы, н астоящ ая
свобода!
Пришвин ходил по балкону неторопливо, д е р ж а го­
лову высоко, и смотрел на стены домов, на окна сосед­
ских квартир, на крыши и в небо, главное — в небо.
Иногда по старой привычке он пытался сцепить руки за
спиной, но это ему не удавалось, может, из-за болезни,
а может, потому, что на нем было слишком много теплой
одежды. Порой он останавли вался и клал руку на пери­
л а либо б рался за металлические балясины, а однаж ды
на ходу по-озорному провел по балясинам деревянной
палочкой, как по клавиатуре ксилофона.
Как-то выглянуло солнце, мы открыли свой балкон,
напротив пришвинского, и выкатили на воздух коляску
с ребенком. Я крикнул:
— К ак здоровье, М ихаил Михайлович?
Он поднял палочку к небу:
— Солнце-то какое, а весны еще нет и в помине!
Мне показалось, что он не чувствует себя за балкон­
ной решеткой и видит вокруг не стены и крыши, а что-то
другое, далекое.
Но вот он спросил глуховатым голосом:
— К ак сын?
— Все еще без имени,— ответил я.— Второй месяц
пошел.
Чуть позднее он дал имя моему сыну.

В конце д екабря на пришвинском балконе появилась
лесная гостья — св еж ая л о хм ата я елочка для встреч»
Нового года. М ихаил Михайлович несколько дней не по­
к азы вался на балконе, и мы, посматривая во двор из
окон своей квартиры, решили, что он начал выходить
гулять на улицу. Елочка стояла в углу чуть запорош ен­
ная снежком, к ней никто не прикасался, никто ее не ш е­
велил. К азалось, сам лес пришел к Пришвину в гости.
Д ен ь стоит елка, два дня стоит...
Я перед Новым годом попал в больницу, а ж ена моя
не выпускала елочку из глаз. Н а балкон к ней время от
времени выбегала Ж а л ь к а — последняя собака П р и ш ­
вина.
Наступило тридцать первое декабря. Со всех балконов
елки давно исчезли. По вечерам они, наряж енны е, сияли
огнями в окнах квартир. А приш винская елочка так и
осталась на морозе не об ласканн ая, не праздничная.
З л а т а Константиновна почуяла недоброе, зав о л н о ва­
лась, но, вспомнив, что Пришвины по давней традиции
справляют Новый год по старому календарю, успокои­
лась.
Только прошло и тринадцатое января, а М ихаил М и ­
хайлович ни разу за все это время не появлялся на б а л ­
коне, и елочка от ветра упала. Так и не внесли ее в
квартиру, так и не нарядили.
— Значит, не до нее! — решили соседи.— Значит, не
состоится в эту зиму в пришвинской семье новогодний
праздник.
— Нет, праздник все-таки состоялся,— р ассказал а
после В алерия Д митриевна П риш вина,— Вышла «Весна
света», и друзья из «Молодой гвардии» вместе с первым
экземпляром книги принесли М ихаилу Михайловичу не­
большую елочку от издательства.
А та елочка п р о л е ж ал а под открытым небом до сне­
готаяния. К ороткая тропинка на расчищенном узеньком
балконе с хвойным клочком леса на уровне шестого э т а ­
жа стала последней тропинкой Пришвина.
Но вот что удивительно: с годами и я перестал ви­
деть, что она — за балконной решеткой и что она — ко ­
роткая и узкая.
Она — широкая и уходит далеко-далеко, через Д у н и ­
но и Загорск, через мою Вологду, откуда Пришвин н а ­
чинал свое первое путешествие в к р а я непуганых птиц, к

карельским озерам,— бежит она в приморские дебри,
где растет женьшень, к былинному Китеж-граду, к ж и ­
вотворным родникам Берендея, в гущу народную, к тем,
кто работает на зем ле и в лесах, и сказки склады вает, и
песни поет, и на ком вся зем ля держ ится,— к людям, к
людям. Беж ит и разветвляется на много разны х тропи­
нок, таких ж е бесконечных и непохожих одна на другую.
И каж ется мне, что по одной из этих тропинок, у ж е
не по пришвинской, а по своей, иду я сам. И может
статься, еще не поздно, я расскаж у людям обо всем, что
увижу и услышу на своей родной стороне...
1961— 1963

ЖУРАВЛИ
СИЛА

СЛОВ

Бы ли в детстве моем и праздники, и весна не одна, и
не одна золотая осень. Много было всего. Были и свои
ж уравл и в небе.
Когда с полей убирали хлеб, поля становились шире и
светлее, чем прежде, горизонт отодвигался куда-то вдаль.
И над этой ширью и золотом появлялись треугольники
ж уравлей. Д л я детей это время птичьих перелетов все­
гда празднично. Мы выбегали из домов, неслись за око­
лицу и кричали вдогонку ж уравлям :
Журавли, журавли,
Выше неба и земли
Пролетайте клином
Над еловым тыном,
Возвращайтесь домой
По дороге прямой!

Или много раз повторяли, приплясывая, одни и те же
слова:
Клин, клин журавлин,
Клин, клин журавлин!..

Птицы шли по небу ровно, спокойно, красиво.
Но находились озорники, которые не ж елали добра
птицам, хотели расстроить их порядок. Бывало, какойнибудь босоногий заводила вдруг вопил истошным го­
лосом:
Передней птице
С дороги сбиться,
Последнюю птицу —
Вицей, вицей.
Хомут на шею!
Хомут на шею!

Или:
Переднему — хомут на шею,
Заднему — головешку под x b o c t L

И часто журавлиный треугольник неожиданно начи­
нал ломаться, птицы, летевшие сзади, рвались вперед л и ­
бо уходили в сторону, а вожак, словно испугавшись, что
он остался впереди совсем один, круто осаж ивал, делал
поворот и пристраивался в хвост колонны. Мы уд ивл я­
лись силе наших слов, визж али от удовольствия. Но ктонибудь из взрослых д а в а л подзатыльник озорнику,
и хорошие чувства брали верх в детской душе. Мы
в раскаянье кричали уж е хором, чтобы слышнее
было:
Клин, клин журавлин!
Путь-дорога!
Путь-дорога!

Кричали до тех пор, пока ж ур авл и не выравнивались.
И вот опять вспомнилось мне детство.
В этом году дожди затяжные, упрямые начались так
рано, что стало казаться, будто вовсе не было лета. Све­
ту недоставало д аж е в полях, и утром и в полдень было
одинаково пасмурно. Сырость пронизала небо и землю, в
самом густом лесу не оставалось ни одного сухого места.
Дороги испортились, поплыли, шипели, как тесто в к в аш ­
не, вылезая на стерню, на луговую отаву. Л истья на де­
ревьях, всегда мокрые, не желтели и не облетали, сколь­
ко ни свистел ветер по ночам. Где ж е бабье лето? Где зо­

лотые рощи? Где круж евная паутина на скошенных лу­
гах?.. Наверно, и птицы уж е улетели, давно улетели...
Но вот вы дался солнечный денек. Потом другой, тре­
тий... И стала осень д елаться заново. П р и ш л а тишина,
мягко пригрело солнце, подсохла земля, д а ж е дороги
стали проезжими. А когда просохли на деревьях листья,
оказалось, что они давно желты е. Как-то утром, проснув­
шись, моя дочка глянула в сад на засверкавш ую осинку
и ахнула: «Папа, у тебя под окном красавица!» Потом
зак р у ж и л а сь и листва в воздухе, облетели осинки, берез­
ки, тополя, д а ж е дубы начали понемногу оголяться. С ов­
сем сквозным стал орешник, и, откуда ни возьмись, на
опушку рощи выступили вдруг елочки.
А солнце с каж ды м днем становилось нежнее к зем ­
ле, ласковее. К азалось, и так красиво кругом, а оно как
выглянет, как начнет наводить порядок,— не налю буеш ь­
ся, не нарадуеш ься.
Наконец затрубили, зак ур л ы кал и ж уравл и в небе.
Все-таки в зял а осень свое и на этот раз: появились над
полями птичьи треугольники. Странным п оказалось это:
зачем они покидают нашу землю? Все устроилось так хо­
рошо, стало тепло и тихо, сейчас бы ж ить и жить, а вот
улетают.
Стою я на крыльце, вспоминаю детство, слеж у за ж у ­
равлями и вдруг вижу — наруш ился их строй, сбились
птицы в кучу, заходили кругами, стремительно набирая
высоту. Словно самолет пронесся близко,— завертело их
ветром, подкинуло.
Но мне представилось, что это опять ребятишки-озор­
ники из какой-нибудь соседней деревни сбили ж уравлей
с толку обидными словами. Я поверил в это, и такое
доброе чувство к летящ им птицам охватило всю мою д у­
шу, что я не заметил, ка к начал, п р ав д а негромко, поч­
ти про себя, но все-таки вслух шептать слова, которые
знал с детства:
—
Клин, клин ж уравлин! Л етите не сбивайтесь, до­
мой возвращайтесь!.. Путем-дорогой! Путем-дорогой!..
И вот у ж е выправились ж у р а вл и моего детства, уго­
монились их всполошенные голоса, и, благодарные, поле­
тели птицы все д ал ьш е и д альш е под ясным солнцем
родного края, полетели путем-дорогой.

УГОЩАЮ РЯБИНОЙ
М не и доны не
Хочется грызт ь
Ж а р ко й рябины
Г о р ь к у ю кисть.

Мар и н а

Цветаева

Весной в Подмосковье, пряча л ы ж и на чердак, я з а ­
метил развешенные по стропилам кисти рябины, ко­
торую осенью сам собирал, сам нанизы вал на ве­
ревки, а вот забы л о ней и, если бы не лыжи, не вспом­
нил бы.
В давнее время на моей родине рябину заготовляли
к зиме как еду, н аравне с брусникой, и клюквой, и гри­
бами. П ользовались ею и ка к средством от угара, от
головной боли.
Помню, вы м ораж ивали мы тар акан ов в избе, откры­
ли дверь и все окна, расперев их створки лучиной, а с а ­
ми переселились к соседям. З а зиму таким способом
и збавлялись от т а р а к ан о в почти в к а ж д о м доме. В лю ­
тый мороз пройдет несколько дней — и ни одного пру са­
ка в щ елях не остается. Вернулись мы в свою избу через
неделю, мать принялась калить печь, да зак ры л а трубу
слишком рано, не рассчитала, и к вечеру мы все в а л я ­
лись на сыром полу, как тараканы . Н е знаю, что с нами
было бы, если бы не морож еная рябина. Странно, может
быть, но сейчас вспоминать об этом мне только при­
ятно.
В Подмосковье я собирал рябину больше из любви к
этим своим воспоминаниям о детстве, да еще потому, что
в прошедшем году уродилось ее на редкость много, и
ж а л к о было смотреть, ка к сочные, красные ягоды р ас­
клевывают дрозды.
Н а темном чердаке под самой крышей связки ряби­
ны висели, словно березовые веники. Л и стья на гроздьях
посохли, пожухли и свернулись, и сами ягоды, перем ерз­
шие за зиму, тоже чуть сморщились, вроде изюма, зато
были вкусны. С ве ж ая рябина — та и горьковата, и че­
ресчур кисла, есть ее трудно, так ж е как раннюю клю к­
ву. Но и клю ква и рябина, прихваченные морозом, при­
обретают ни с чем не сравнимые качества: и от горечи

что-то осталось, а все-таки сладко и, главное, никакой
оскомины во рту.
Цвет рябиновых ягод тоже за зиму изменился, он
стал мягче и богаче по тонам: от коричневого, почти
орехового, до янтарного и ярко-желтого, как цвет лим о­
на. Впрочем, почему это нужно сравнивать рябину с л и ­
моном, а лимон с рябиной?
Попробовав ягоды тут ж е на чердаке, я первым де­
лом обрадовался, что опять смогу как-то побаловать
своих детей и лишний раз д оказать им, что деревенское
детство не только не хуже, а во многих отношениях д аж е
лучше детства городского.
Не знаю, ка к это передать, объяснить, но всю жизнь
я испытываю горечь оттого, что между мною и моими
детьми существует пропасть.
Нет, дело не в возрасте. Д ел о в том, что я был и
остаюсь деревенским, а дети мои городские и что тот ог­
ромный город, к жизни в котором я так и не привык, для
них — лю бимая родина. И еще дело в том, что я не про­
сто выходец из деревни, из хвойной глухомани,— а я есть
сын крестьянина, они ж е понятия не имеют, что значит
быть сыном крестьянина. Поди втолкуй им, что жизнь
моя и поныне целиком зависит от того, как складывается
жизнь моей родной деревни. Трудно моим зем лякам — и
мне трудно. Хорошо у них идут дела — и мне легко
живется и пишется. М еня касается все, что делается на
той земле, на которой я не одну тропку босыми п я т к а­
ми выбил; на полях, которые еще плугом пахал; на
пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в
стога.
Всей кожей своей я чувствую и жду, когда освобо­
дится эта зем ля из-под снега, и мне не все равно, чем
засеют ее в нынешнем году, и какой она даст урожай, и
будут ли обеспечены на зиму коровы кормами, а люди
хлебом. Не могу я не думать изо дня в день и о том, по­
строен ли уж е в моей деревне навес для машин или все
еще они гниют и рж авею т под открытым небом, и когда
ж е наконец будет поступать запчастей для них столько,
сколько нужно, чтобы работа шла без перебоев, и о том,
когда появятся первые проезжие дороги в моих родных
местах, и когда сосновый сруб станет клубом, и о том,
когда мои односельчане перестанут наконец глушить вод­
ку, а женщ ины горевать из-за этого.

А еще: сколько талантливых ребятишек растет сей­
час в моей деревне, и все ли они выбьются в люди, з а ­
метит ли их вовремя кто-нибудь, и кем они станут?..
По утрам я будто слышу, как скрипят колодезные
ж уравли на моей неширокой улице и холодная п розрач­
ная вода из деревянной бадьи со звоном льется в оцин­
кованные ведра. Скрипят ли ж у р а вл и теперь? Уцелел ли
тот колодец вблизи нашей избы, из которого я сам мно­
го лет носил воду на коромысле?
Что до всего этого моим сыновьям и дочерям? Во вся­
ком случае, они не крестьянские дети и потому не чув­
ствуют, как мне кажется, и не понимают моего детства.
Р азны е мы люди, из разного теста сделаны и, долж но
быть, по-разному смотрим на мир, на землю, на небо.
Но, может быть, я неправ, попробуй разберись в
этом.
Ревность и обида мучают меня, когда между нами
опускается вдруг некий занавес и мои многознающие
отпрыски вдруг начинают д аж е бунтовать, подтрунивать
надо мною из-за того, что меня к а ж д о е лето тянет не в
теплые края, не к синему морю, а все в мои северные
дебри, к ком арам да мошкам. Они ж е комаров и мошек
терпеть не могут. Д а и то сказать, не каждый человек
способен свыкнуться с этой нечистью на земле.
З а п а х скотного двора, унавоженных полей и соломы
меня бодрит, я вспоминаю о свежеиспеченном хлебе, а
для моих детей зап ах навоза только вонь, и ничего
больше.
У художника Серова есть зам ечательная картина
«Волы» — у старого Серова, не у нынешнего. В ряд ли
мои дети чувствуют всю прелесть этого серовского ше­
девра. Д а ж е когда сыновья мои попадают в деревню, их
привлекает больше трактор, а не ж и в а я лошадь, совер­
шеннейшее из созданий природы. С машиной у п равл ять­
ся легче, чем с живым существом...
П равда, и деревенские ребятишки теперь охотнее иг­
рают не в лошадки, а в трактор, в автомобиль, как во
время войны играли в войну. И может быть, мои страхи
преувеличены. Но все-таки мне почему-то ж а л ь иногда
своих детей. Ж а л ь , что они, городские, меньше о б щ а ю т ­
ся с природой, с деревней, чем мне хотелось бы. Они,
вероятно, что-то теряю т из-за этого, что-то неуловимое,
хорошее проходит мимо их души.

Мне думается, что ж изнь заодно с природой, лю бов­
ное участие в ее трудах и преображ ениях делаю т чело­
века проще, мягче и добрее. Я не знаю другого рабочего
места, кроме земли, которое бы так о б л а г о р а ж и в а л о и
умиротворяло человека.
В общем, ж а л ь мне своих детей, но я люблю их и
потому не упускаю случая постоять перед ними за
свою сельскую родословную, за своих отчичей и дедичей.
И сейчас, обнаруж ив забытую на чердаке рябину и
вспомнив, с каким н аслаж дени ем мы в детстве ели ее,
мороженую, я опять решил про себя: вот угощу — и по­
чувствуют мои птенцы, что значит н астоящ ая природа,
н астоящ ая Россия, и мы больше будем понимать друг
Друга.

Кстати, и цветет-то рябина удивительно красиво,
пышно и тоже гроздьями. К аж д о е соцветие — целый бу­
кет. Но весной разны х цветов т а к много, что эти белые,
кремовые гроздья на деревьях к а к - ю не бросаются в
глаза. К тому ж е весной детям моим не до цветов, не до
красот природы, не до поездки в деревню. Ш кольные
перегрузки, часто нелепые, не оставляю т времени у них
и у преподавателей, чтобы интересоваться живой землей.
Д а и осенью, когда на полосах поспевает горох, на гр я д ­
ках овощи, а в лесах грибы, брусника, к н я ж а я ягода,
они, дети, долж ны быть в городе, з а партами, и если что
видят, то лишь на торговых лотках.
А все-таки...
Но преж де чем встретиться со своей семьей, я со
связкой рябины на веревке появился в кругу товарищей
по работе. Всегда приятно чем-нибудь од ари вать людей,
и потому я особенно обрадовался, когда рябина моя
взво л н о вал а моих знакомых.
Один из них, ширококостный, шумный, автор колхоз­
ных романов, первый шагнул мне навстречу, ск азал
«ого!», взял связку из моих рук, чтобы сн ач ал а ощ у­
тить ее тяжесть, п окачал вверх-вниз и, ка к знаток, по­
нюхал.
— Ого!— повторил он.—Вот это да! Рябина! М ожно?
Он отщипнул одну ягодку, затем другую, взял на
язык, почмокал, р азж ев ал .
— Н еу ж ел ь с родины?
— Нет, здешняя, подмосковная.

— Ты смотри! Сколько ни обламы ваю т, а все жива...
Вот что значит русская рябина!
И он стал осторожно перебирать сухие, плотно сл е­
ж авш иеся бурые и серые листья и открывать, ка к бы
разверты вать гроздья янтарны х и красных ягод.
— Д а , северный виноград! Витамины! — причмоки­
вал он.— У нас ран ьш е под каж д ы м окном в деревне
два или три дерева обязательно росли. Бы ли одностволь­
ные, а то — кустом, от корня в четыре-пять стволов.
Весной аром атпо всей избе. Что за дом без своего сади ­
ка под окнами! М ал о под окнами, у нас д а ж е за двором,
на участке, где-нибудь около гумна отводили уголок для
деревьев. Черемуху на участке обычно не с а ж ал и , от
нее з а р а зы много, на сладкое, ка к известно, всяк ая п а­
кость лезет. А рябину с а ж а л и частенько. Наверно,
ведь и в ваш их местах палисаднички были? Все по­
мнишь?
— К ак не помнить! Л ю били и мы по черемухам да
по рябинам лазить, хлебом не корми.
— Вот, вот,— о б рад о ва л ся он,— хлебом не корми!
А наши дети растут! Д а ж е по кры ш ам не лазят. Что за
детство! Л ош ад ей д а коров только на картин ках видят.
Один рвется к бильярду, хлебом не корми, другой м ечта­
ет за руль сесть. И развязны е какие-то... Мой младший
на днях встретил старик а Чуковского, Корнея И в ан ови ­
ча,— живого Чуковского! — и спраш ивает: «К ак жизнь?»
Вроде по плечу похлопал. А потом заглянул к нему в от­
крытый г а р а ж и говорит: «Я не знал, что у вас «ЗИМ»!»
Корней Иванович, конечно, расхохотался. Р асхохо­
чешься!
«Ну, к моим детям это не относится,— с удовлетво­
рением подумал я.— Мои не такие, и, может, потому,
что у меня их много, и не т а к им просто и легко ж и ­
вется».
А он продолж ал:
— М еж ду прочим, у нас раньш е пироги пекли с чере­
муховыми ягодами. Зубы у всех были крепкие, ешь —
хруст стоит. А из рябины не помню, что делали... Спелые
кисти ее рас к л ад ы в ал и на зиму п ром еж оконных рам,
это уж е д ля красоты. Н а белых листочках из школьных
тетрадей — красные крапинки... И на рушниках выши­
вали рябину — хорошо!..
Воспоминаний сельского романиста, его красноречия

уж е невозможно было остановить. Я сл уш ал и ж д ал :
вспомнит ли об угаре?.. Вспомнил!
— Зн аеш ь ли, что в деревнях рябина спасает людей
от угара? Зимой печи топят ж арко, поторопится баба з а ­
крыть трубу, чтобы тепло сберечь,— и все в леж ку л е ­
ж ат. Ну, принесут этакую вот связку с потолка и жрут.
От наших морозов т ар акан ы валятся, а рябина стано­
вится только слаще. К ак говорится, что русскому зд о ­
рово — то... и так далее. Что ты скажеш ь, проходит
угар, голова не трещит. К чему все эти пирамидоны,
анальгины, тройчатки? То ли дело н атуральн ая целеб­
ная с и л а ! — И он, шумный, так захохотал, что можно
было подумать, не смеется, а кричит на кого-то.— Твоя
ягодка уже оттаяла, а все еще вкусна. Я возьму веточку
с собой?
— Бери, пожалуйста, не одну.
Он взял и снова начал настраиваться на воспомина­
ния:
— Д а , вот ведь как, рябина... А все-таки, что мы т а ­
кое из рябины делали?..
— Настоечку, настоечку из рябины делали, вот что!
К ак ж е забы ть такое? — заинтересованно вклинился в
разговор другой мой знакомый и тож е с удовольствием
стал сощипывать ягоду за ягодой.
А третий неожиданно спросил:
— Что это?
— Рябина, конечно.
— Д а ? Рябина? — удивился он.— «Что стоишь, к а ­
чаясь?» Откуда она у вас?
— Осенью кр асовалась под окном, а зимой висела на
чердаке.
— Это интересно, расскажите, расскажите!
Еще не разобравш ись толком, действительно ли ему
это интересно, я стал рассказывать. Но что, собственно,
было рассказы вать? Чего такого он мог не знать про р я ­
бину?
— П ож ал у йста, спрашивайте, что вас интересует?
— К ак что интересует? П р еж де всего — дикая ря­
бина или садовая?
— Б ы л а дикая, сейчас растет на участке. Принес из
лесу несколько тоненьких, задавлен н ы х кустиков, пере­
садил под окна, на свободе они принялись, похорошели.
Пока за рябиной ухаж иваеш ь, заботишься о ней — она

не дикая, и ягода крупнеет, добреет, а перестань заб о ­
титься — одичает рябина, запарш ивеет, и ягода станет
мелкой, горькой, чуть ли не ядовитой.
Лю бознательный друг мой засиял от догадки:
— Происходит, собственно, то же, что и с людьми?
— Собственно, то ж е,— подтвердил я.— Вот уже
вторую осень от дроздов на моей рябине отбою не
было.
— Очень интересно! И дрозды, значит, рябину л ю ­
бят?
— К ак же, любят! Есть дрозд, которого т ак и зовут:
рябинник.
Туг первый знакомый снова включился в разговор.
— А ты не зам еч ал ,— обратился он ко мне,— когда
на рябину урожайный год, дрозды, что ты скажешь, зи ­
мовать остаются? Не зам ечал?
— З а м е ч а л ,— ответил я.
— Конечно, не все, а которые посмелее, самы е отча­
янные, т а к сказать.
— И не одни дрозды, наверно. Кстати, в этом году
т а к и случилось: большие стаи птиц в наших перелесках
остались на зимовку, уразумели, что от добра добра не
ищут.
— Очень интересно,— заговорил опять городской
книгочей,— Вот ведь какое дело! И ка к ж е вы ее приго­
товили, рябину?
— Что ее приготовлять? О б л ом ал гроздья с дерева,
прямо с листьями, ка к видите, взял веревку, привязал к
ее концу палочку-выручалочку и нанизал гроздья на ве­
ревку. Вот и вся работа.
— Удивительно интересно! А что потом?
Я начал улыбаться забавной обстоятельности его во­
просов. Но вправе ли я был ож и д ать и тем более требо­
вать, чтобы и этот мой товарищ, у которого свой круг
жизненных интересов, отличный от моего, но одинаково
важный и нужный, чтобы и он смотрел на мою рябину
так же, как я на нее смотрю? Не было у меня такого
права. Значит, неуместна была и моя ирония. Другое д е­
ло — если бы дети мои так ж е интересовались .всем, что
касается моего детства!
— Что потом, говорите? А попробуйте! — И я с готов­
ностью протянул ему раскачиваю щ ую ся цветастую гир­
лянду.
5

Д об р у откроется сердце

113

— И что же, ягоды зам ерзл и зимой? — п р одолж ал
допраш ивать меня горожанин.
— Л ед ы ш кам и стали. Д а вы отведайте, не бойтесь!
— А вкус их изменился от этого? Кислые они или
какие?..
Один раз он д а ж е тронул листья, пош урш ал ими, но
так и не реш ился взять в рот ни единой рябиновой ягод­
ки. Что же, выходит, я долж ен ж а л е т ь и его? Хватит ли
у меня ж ало сти на всех?
— Ах, что за прелесть, что за прелесть! — восторж ен­
но з а а х а л а вдруг н акр аш ен н ая немолодая д ам а , п еча­
тав ш а я в г азетах очерки на морально-бытовые тем ы,—
Это ж е диво дивное, чудо чудное! И ка к па-ахнет! М о ж ­
но, я понюхаю?
— М ож ет быть, хотите и попробовать?
— С удовольствием! И вы не пожалеете?
Она быстро клюнула ягодку, съела ее, см орщ илась и
з а а х а л а еще энергичней.
Я снял сверху несколько кистей, протянул ей.
— Ах, что вы, ах, зачем вы! — о б рад ова л ась она.—
Р азъ еди н ять такую прелесть, такое творение природы!
К ак можно! — Но гроздья рябины приняла. П ри н ял а
бережно, из рук в руки, как если бы это был сигнальный
экземпляр ее новой книжки.
З атем вынесла из своей комнаты огромный о р ан ж е­
вый апельсин и не отступилась, пока я не согласился
взять его взамен рябины.
— З а добро надо платить добром! — многозначи­
тельно ск а за л а она.
А рябиновые кисти тут ж е опустила в стакан с во­
д о й — вот так! — и не п ер естав ал а ахать от восторга
и удовлетворения:
— Какой букет, ах! Он у меня будет стоять на пись­
менном столе. Это ж е сам а Россия!
С а м а Россия!.. Я вспомнил о Бобриш ном Угоре на
моей родине. Осенью, когда похолодает, и по утрам река
светла до дна, и лесные опушки просвечивают насквозь,
когда на мокрой от росы траве посверкивает паутина, а
в ясном прозрачном воздухе носятся стаи молодых уток,
вдруг из всех перелесков выдвигаю тся на передний план
нарядные, увеш анны е гроздьями рябины: вот они мы, не
проглядите, дескать, не пренебрегайте нашей ягодой,
мы щедрые! Ветерок их о гл аж и вает, ерошит сверху до­

низу, и птицы на каж д ой ветке жируют, перелетая, как
из гостей в гости, с одной золотой вершины на другую,
а они стоят себе, чуть покачиваясь, и любуются сами
собой...
Хлынет д ож дь — и засвер кает весь речной берег. С те­
кает вода с рябиновых кистей, капелька за капелькой,
ягоды красные и капли красные; где висела одна яго­
да — сейчас их две, и обе живые. Чем больше дож дя,
тем больше ягод в лесу...
Все, конечно, мож ет примелькаться, ко всему со вре­
менем привыкаешь, но такое не зам етить трудно. Вски­
нешь голову и неожиданно для себя, как после долгой
отлучки, и словно бы у ж е не глазам и, а каким-то внут­
ренним, духовным зрением, увидишь всю эту красоту в
удивительно чистом зав о р аж и в аю щ ем сиянии. Увидишь,
как в первый раз, все заново, и р адуеш ься за себя, что
увидел. Ни наяву, ни во сне этого забы ть никогда нель­
зя. Вот она какая, наш а рябина!
Н едаром же, истосковавшись по родине, русская поэ­
тесса сколь ни уверяла себя и других, будто ее у ж е ни­
что не может обольстить, что ей «все — равно и все —
едино», все безразлично, под конец стихотворения при­
знавалась:
Н о если по дороге куст
Встает, особенно — рябина...

Д ал ьн и й мой родственник, химик Аркадий Павлович
Ростковский, которого судьба заброси л а на всю жизнь
в знойный, раньш е далекий от России Ташкент, влюблен
был в экзотику Востока, во все эти древние мозаич­
ные медресе, и лепные мечети, и к а р ав ан -сар аи , д а ж е
чай пил только из пиалы, а все-таки настойчиво, до
конца дней своих пы тался заставить расти у себя под
окном простую русскую рябину. П р а вд а, не удалось это
ему...
Конечно, и рябина может примелькаться. О д н аж д ы
ко мне на Бобриш ный Угор, в мою охотничью избу, при­
ехал осенью друг из Л ен и нграда. Я не знал, чем п орадо­
вать его, а он глянул поутру из окна и, как заговорщик,
шепнул мне:
«П од окном-то у вас кр асави ца стоит, не видите?»
Я с перепугу принял его слова всерьез, бросился
к окну и ахнул: под окном действительно стояла н а­

стоящ ая красавица. Рябина! К ак же я раньше ее не з а ­
метил?
С ам а Россия!.. Вспомнил я и о цветочных горш ках на
окнах городских квартир, о маленьких ж а л к и х клумбоч­
ках во дворах многоэтажных зданий, а то прямо у лест­
ниц, справа и слева от входных дверей, о клумбочках,
вы хаж иваемы х кропотливо и бережно горожанами. Все
они, сознавая или не сознавая, тоскуют по настоящей
природе. Горшки и клумбы — разве это природа?
— Позвольте-ка причаститься и м н е ! — протиснулся
к рябине сквозь толпу пожилой грузный литератор с се­
дыми усами, в коричневом шерстяном свитере, в черной
академической шапочке на голом черепе.— Р ед ко я сей­
час ее вижу, а в юности, бывало, мы носили ее с реки це­
лыми корзинами, пестерями. А то затянем пояса потуже
и набьем под рубахи вокруг себя, прямо к голому телу,
сколько могло уместиться. С реки отправляем ся толстые,
как бочки, а по дороге едим да в дудочки постреливаем,
и чем ближе к дому, тем тоньше становимся. К а к это
точно сказать: тончаем, тонеем, утончаемся? (Н ачались
муки слова!) Нет! Утончаемся ск азать нельзя, смысл
другой... С ам а я бесподобная рябина, конечно, м оро ж е­
ная. Кстати, от угара хорошо помогает...
И он стал вспоминать о том самом, о чем мы уж е
переговорили. Мы не перебивали его.
— Человек не может не тянуться к природе, он сам
ее творение,— ск азал он наконец.
— З а чем же дело стало? — спросили его не без уп­
река сразу в несколько голосов.— Ехали бы в деревню,
жили бы на подножном корму, примеров немало.
— Э, молодые люди! Вы, каж ется, злитесь? А р а с ­
суж дали, наверное, о союзе с природой, о том, что она
смягчает нравы? Д ел о простое: сн ачала нужен был ин­
ститут, затем потребовались издательства, журналы...
З атем городская ж ен а появилась... Сейчас, к сожалению,
я уже не могу спать на сеновале и носить воду с колод­
ца. Вот в будущем, на которое мы сейчас работаем,
д олж н а наступить гармония между городом и лесом.
Зеленоград! Д л я меня это звучит, как, наверное, для пер­
вых русских революционеров звучало слово «социа­
лизм»...

...По-разному относились знаком ые к моему угоще­
нию и разными г л азам и на него смотрели.
К акая-то девушка воткнула рябиновую кисть себе в
прическу и тотчас п о беж ал а к зеркалу: в черных воло­
сах ее заблестели почти настоящие рубины. Потом она
попросила еще две-три кисти ягод, чтобы сделать из них
бусы.
— Я каж д ую ягодку лаком покрою,— объяснила
она.
Молодой поэт сказал:
— Сколько песен сложено о рябине, а еще хочется.
Ветку рябины надо бы вписать в наш герб...
Случись художник, и он, вероятно, ск азал бы нечто
подобное:
— Сколько картин написано, а еще одной не хватает.
Моей! Странно, что в лепных орнаментах у наших архи­
текторов много винограда и нет рябины...
А гардеробщ ица П оля подошла к делу чисто практи­
чески:
— Я вот зам орю эту веточку по-нашему, по-рязанскому, да чаек заварю , побалуюсь, молодое житье вспомню.
Р ан ьш е у нас девки рябиной милых привораживали.
Помогало. Я уж отворожила...
Ягод у меня было много, я не боялся, что их не х в а­
тит д ля моих детей, только неотступно дум ал о том, как
они примут их, понравится ли им моя северная, моя де­
ревенская снедь.
Но больше всех поразил меня последний из подошед­
ших. Он просто по-дружески ск азал мне:
— Слушай, Сашка, продай мне все это!
— К ак это «продай»? — растерялся я.
—■ Н у так, все эти «витамины». А не хочешь про­
дать — отдай так, я тебе тож е подкину какой-нибудь су­
венирчик.— И он стал рыться в своих многочисленных
широких карманах, небрежно раздерги вая серебристые
змейки-«молнии».
Н у ж н а ему моя рябина! Но я все-таки д ал веточку и
ему. При этом мне очень хотелось сказать: «Поешь, мо­
жет, на пользу пойдет!»
Но я ничего не сказал.
П осле разговора с ним я быстро покинул дом, где
жили и творили мои товарищи.

...А дети мои взялись за рябину с н ач ал а недоверчи­
во, морщ ась и взд р а ги в ая так же, ка к осенью, когда ели
упругие и сочные ягоды прямо с дерева. Но скоро они
набросились на рябину азартно, съели ее всю с удоволь­
ствием и все упрекали меня за то, что я не угощ ал их
такой вкуснотой раньше.
— Это ж е совсем разны е вещи! — говорила мне
старш ая дочь.— Н еуж ели ты не понимаешь? Это разные
рябины.
Вот оно как, я ж е и виноват оказался. Л ад н о , куш ай ­
те, раз по душе пришлось! И пусть она спасает и вас от
любого угара, н аш а рябина.
А под конец, когда все успокоились, я услы ш ал один
доверительный и добрый голос:
— П апа, р азве там, на твоей родине, много такой
рябины? М ож ет быть, осенью съездим, наберем, а? Той,
вашей!
Только ведь осенью опять в школу надо...
Март 1965 г.

ГРАНИЦЫ ДУШИ

ДОБРУ ОТКРОЕТСЯ СЕРДЦЕ
Не свалит меня бездорожье,
Я с детства ходил без сапог,
И сколько б теперь ни прожил
Ничто для дубленой кожи
Неровность лесных дорог.
Без страха брожу по осоке,
По гальке,
Через поля.
Шипов не боюсь на тропке...
Все лишние электротоки
Берет из меня земля.
А с ними,
Почти бесследно
Р ассасы ваясь, как вода,
Все злое,
Дурное,
Вредное
Уходит в песок навсегда.
И остается в теле,
В душе
П осле долгих бед
Л и ш ь то,
Без чего ни веселья,
Ни счастья на лю дях нет.
Мне просто необходимо
Босым по зем ле ходить,
Чтоб верить,
И быть любимым,
И самому любить.

Ступи, мой товарищ, попробуй
И ты в холодок росы,
Сорви надоевшую обувь,
Пройдись по земле босым...
В глаза, будто память о детстве,
Зелены е глянут места,
Д обру откроется сердце,
И совесть будет чиста.
1963

ВЕШНИЕ ВОДЫ
Ж д а т ь остается недолго,
Чую: близка весна!
Тронется матушка-Волга,
Следом за ней Двина.
И, подпирая друг друга,
Тронутся наверняка
Вычегда
И Ветлуга,
Вологда
И Ока.
Льдины вздыбив до неба,
Хлынут красою всей
Пинега
И Онега,
Л ен а и Енисей.
Тронутся — не остановишь —
Солнечным током смол
Мимо рыбачьих становищ,
И городов,
И сел.

Грохотом обдавая,
Холодом леденя,
Грянет передовая
С ходу
Всей мощью мая,
Зелени и огня.
К северу, к югу,—
С ходу
В сторону морей
Хлынут вешние воды...
Хлынули бы скорей!
1963

ГРАНИЦЫ ДУШИ
А душа у меня все-таки есть.
И у нее свое зрение, слух и память
И свой сказочно богатый мир.
Это д ел ая д ер ж а ва ,
В которой дарит воображ ение
Д а ж е л а н и е д обра и правды.
Зрени е души удивительно —
Оно тоньше ультрамикроскопов,
Сильнее локаторов.
Д у ш а видит в пространстве
И во времени,
П роникает в глубь веков,
З а гл я д ы в а е т в самое себя.
И слух у души
С овершеннее морских эхолотов —
Слышит она музыку вечности,
Голоса цветов и трав,
И х рост и дыхание.
А п ам ять души —
Это граничит с чудом...

Берегите душу,
Р азд ви гай те ее границы,
Р асш ир яйте ее полезную площадь,
Чтобы приблизиться к будущему.
1964

ПОКОРМИТЕ ПТИЦ
Покормите птиц зимой,
Пусть со всех концов
К вам слетятся, ка к домой,
С тайки на крыльцо.
Н е богаты их корма.
Горсть зерна нужна,
Горсть одна —
И не страшна
Будет им зима.
Сколько гибнет их — не счесть,
Видеть тяж ело.
А ведь в нашем сердце есть
И для птиц тепло.
Р а з в е можно забы вать:
Улететь могли,
А остались зимовать
Заодн о с людьми.
Приучите птиц в мороз
К своему окну,
Чтоб без песен не пришлось
Н а м встречать весну.

УЛЫБКА
А тебе улыбка идет.
У лыбайся почаще, милая!
Что сравнится с твоею силою,
Ни к чему подкраш ивать рот.
Чуть раздвинутся уголки,
И скаж и поди — не красави ца
Слишком смелые пареньки
З а м о л к аю т и расступаются.
Н а кругу выходи вперед,—
Что тебе их мода постылая?
Улы байся почаще, милая,
Так улыбка тебе идет!
Теплоты и света полна,
И участливая,
И беспечная,
Задуш евная,
Д обросердечная —
Очень людям нужна она.
Счастье ж дет тебя у ворот,
Красота твоя не бескрылая.
В мире много еще невзгод,—
Улы байся почаще, милая!
1964

ГОЛОСА ВЕСНЫ
Весна всему свой голос дарит
Воде, листве, зем ле — всему:
К острам в лесу
И птичьей паре,
Г лазам
И сердцу моему.

Все началось с простой капели,
И вот уже текут снега,
И заж урчали ,
зазвенели
Д еревья,
Воздух
И луга.
Несется плеск с речных излучин,
В овраге ветер струны рвет,
Весь мир разбужен
И озвучен
И дирижеру смотрит в рот.
С утра в бору —
Зачем , не знаю —
Мну старый ягодник, траву
И повторяю, повторяю
Свое пытливое «ау»!
Слух напряжен,
И сердце бьется,
Я словно чуда ж ду в глуши:
Быть может, кто-то отзовется
Н а музыку моей души.
1964

ПОРА И МНЕ
Ж у р а в л и улетают,
Пора и мне.
Осень листья сжигает
Н а желтом огне.
Ветер рвет их и мечет,
Расстилает холсты,
Н а кустах, будто свечи,—
Щеглы,
Клесты.

Л ен темнеет на стлищах,
С обрать бы успеть!
Р ы б а омуты ищет,
Б ерлогу — медведь.
Д а ж е мыши-полевки
Спешат,
Гнезда вьют.
Все боятся зимовки,
Всем дорог уют.
И друзья мои тянут
Н а юг, на юг,
Б л и ж е к теплым л и м ан ам —
От морозов и вьюг.
Что ж, у всех свое.
Вижу,
П о ра и мне.
Только я хочу ближе
К Печоре,
К Двине,
К родной стороне.
1964

О БЕЗОТВЕТНОЙ ЛЮБВИ
Пусть безответно,
Только бы любить,
Только б не бесследно
По зем ле ходить.
Т рав густым настоем
Д ы ш а т ь в ш алаш е,
Только бы простоев
Н е зн ать душе.

Небом или сушей
З а любимой вслед —
То же, что в грядущее
Взять билет.
Скрытно жить, в немилости,
Но в любой миг
Из-под ног вырасти
Н а ее вскрик.
Д л я меня не горе
Судьба бобыля,
П ахло б морем море,
И землей — земля.
Буду жить, как птица,
Петь, как ручей.
Только б не лишиться
Бессонных ночей.
Пусть безответная,
Пусть, пусть!
Как-нибудь и с этою
Ношей примирюсь.
Ни на что не сетую,
Только бы любить.
Д а в а й безответную —
Так тому и быть.
Впрочем, что ж охотно
Н а костер лезть?
Мы еще посмотрим,
В рем я есть!
1962— 1964

ХЛЕБ-СОЛЬ
Едва под дождем и солнцем рачительным
Иголочки выбьются из земли,
А мы уже говорим почтительно
О травке об этой:
— Хлеба пошли!
Потом на токах, как шатры кочевничьи,
Холмы вырастают —
И з кр ая в край,
И люди добреют,
И песни девичьи
Хватаю т за сердце:
Урожай!
О, корочка хрусткая!
Соль зернистая!
С каким торжеством из свежей муки
Пекут в деревнях кар ав аи душистые,
Блины,
и шаньги,
и пироги.
Хлеб-соль — всему голова! — повторяется.
Когда у страны закром а полны —
Сильны мы,
И все у нас получается,
Сбывается все
От земли до луны.
1964

ЗАПАСАЕМСЯ СВЕТОМ
Ф едору А брам ову

В .край добра и чудес
С прежним рвусь интересом.
Я из тех самых мест,
Где семь верст до небес
И все лесом
Д а лесом;

Где в затонах озер
Л ебедины е крепи,
Тундры снежный простор
Вроде южные степи;
Где ветров ералаш
Д а суметы по пояс
И, как пригород наш,
З а Архангельском —
Полюс.
У полярных широт
Быт порою неласков,
Не всегда мед течет
По усам
Д а ж е в сказках.
Грех на море пенять —
Рыбы вдоволь,
А все же
Золотую поймать
Не случалось,
Н е можем.
Н е всегда на обед
Апельсины
И дыни.
Н еразменны х монет
Тоже нет и в помине.
Рукавицы в мороз
Прикипаю т к ладоням.
С храпом тя,нут свой воз
И олени
И кони.
С л ав а наша хрупка,
Вечны только мерзлоты...
Но моим зем лякам
Л ю бы эти широты.

Ночи долги невмочь,
Но зато мы у ж летом
Н а всю зимнюю ночь
За п а с а е м с я светом.
1963— 1964

К ТЕБЕ ОБРАЩАЮСЬ,
ДУША МОЯ!
К огда меня еще не было —
Поэзия сущ ествовала.
П оэзия останется,
Когда меня уже не будет.
Она повсюду:
В природе, в людях,
Во мне
И вне меня,
К а к световые лучи
И как радиоволны —
В атмосфере
И в космосе.
Стихи существуют и не написанные,
Н е зарифмованные,
Н е напечатанные,
Ещ е не почувствованные никем,
К ак антимир,
И пока не уловленные,
К а к биотоки вселенной.
А поэт — вроде приемника.
И если он настоящий поэт,
Н е сбитый с т о л к у славой и наградами,
Н е чиновник, а человек,
Д умаю щ ий и страдающий,
Он пропустит волны поэзии
Ч ерез свою судьбу,
Ч ерез свою душу.

Весь мир — поэзия.
И я о б ращ аю сь к тебе, душа моя:
Будь хорошим приемником,
Чутким,
М ногодиапазонным,
Всеволновым, как двадцаты й век,
П риглуш ена одна волна,
Переходи на другую,
Чтобы ощутить поэзию
К ак биотоки людских сердец.
1964

ПЕРВЫЙ ПТЕНЕЦ
Все за ночь раскисло,
Снега поползли,
И небо провисло
Д о самой земли.
Расселось,
Р азмокло...
П олны колеи.
По кры ш ам, по стеклам,
П о сучьям — ручьи.
Р азбухло,
Разлезлось...
Где нечет, где чет.
И всяк ая мерзость
В овраги течет.
И только все глубже,
Все чище вдали
Небесные лужи
По краю земли.

Д а в чаще,
Д а в роще
У старых запруд
Все слаще,
Все хлеще
Птицы поют.
Все гуще,
Все пуще...
И вот наконец
Проклюнулся в пуще
Первый птенец.

СИРОТА

Когда П авл уш а понял, что не осилит троих, он ис­
пугался и предусмотрительно заревел на всю улицу.
Р еб ята опешили: как так? Сам первый бросился в д р а ­
ку, сам их поколотил, его не тронули, и орет во все
горло.
— У, гнида! — с отвращением и ненавистью проши­
пел ему в лицо кривоногий некрасивый мальчиш ка, об­
лизнул с верхней губы соленую кровь и сплюнул ее.—
Чего вопишь?
— А ты не лезь.
— Мы на тебя лезли? Чего воешь?
— Бабуш ке скажу-у.
— Д р а т ь с я не хочешь, да?
— Я устал!

— У, гнида! — заш ипел опять мальчиш ка и, р а зм а х ­
нувшись из последних сил, ткнул кулачонком, целясь в
щеку П авлуш и.
Но П а в л у ш а ловко отклонился, и тот упал ему в но­
ги, ударивш ись лицом о твердую землю. Кривоногому
мальчиш ке было, по-видимому, очень больно, но он не
зап л а к а л , а П а в л у ш а пнул его, лежачего, несколько раз
и заревел громче прежнего, хотя на него никто не н ап а­
дал. Д вое других супротивников смотрели, раскры в рты
от удивления.
Н а рев вышел из соседнего дома мужчина, босой, в
нижних домотканы х портках, с густыми нечесаными во­
лосам и и грязной бородой, и еще с крыльца, скороговор­
кой и нехотя, словно отм ахиваясь от комаров, заворчал:
— Что тут у вас, обломоны? Н абросились трое на
одного — победители! Всем уши выдеру!
П а в л у ш а наспех вытер г л а за и приготовился бежать,
потому что увидел перед собой отца того кривоногого
мальчишки, который в а л я л с я на зем ле,— к а к а я уж тут
П а вл уш е поддержка! Но... услышав слова: «Н абр оси ­
лись трое на одного»,— не побеж ал, а зав ы л еще пуще.

— Бесстыжие! — кричал
мужик,
приб л и ж аясь к
ним.— Чего делите? И з-за чего воюете?
Сынишка его поднялся с земли и, съежившись, ж д а л
трепки, но не плакал .
— Мы не воюем,— стал оп равды ваться он.
— К ак не воюете?
— Он первый полез. Он у Петьки морковку отнял.
Мы его еще не били.
М у ж и к осмотрел ребятишек: у сынка течет кровь из
носу; Петька весь в грязи — тоже, видно, в ал ял ся на
земле; третий д ер ж и тся за ухо, а у П авлуш и хоть и не­
заметно никаких следов побоев, но вся р ож а в слезах...
И он ск азал :
— Гм!..
Потом запустил руку в грязную бороду, поскоблил
ее, поскоблил затылок, что озн ачало глубокое раздумье,
и наконец вынес решение:
— Н е трогайте его, ребята: он сирота.

*

* *

Т ак в шесть лет П а вл и к понял, что быть сиротой не
так уж плохо. П онял и запомнил.
А осиротел П а в л у ш а в своей жизни д важ д ы . В п ер ­
вый раз во время войны.
К ак-то он вернулся с реки — хотелось есть, хотя ж и ­
вот был до о тказа набит щ авелем и зелеными д удк ам и ,—
и зас тал дома мать, плачущую навзрыд. М ать п лакал а
часто, поэтому он не обратил на это особого внимания,
к тому ж е за печкой, зах л ебы в аясь слезами, п л а к ал его
младший б рати к Ш урка, тоже, наверно, есть хотел. Все
же П а в л у ш а не стал просить еды у матери. Но бабушка
его удивила.
По п равде сказать, П а в л и к не надеялся, что ему д а ­
дут что-нибудь поесть в середине дня, и потому заранее
набил живот луговой зеленью, но и не просить поесть он
то ж е не мог: вдруг перепадет кусок хлеба либо сухарь,
намоченный в соленой воде,— ведь всякое случается, а
есть ему всегда хотелось. И он подошел к бабуш ке поч­
ти равнодушно, без всякой н адеж ды на успех.
— Б аб у ш к а, поись ба!

И вдруг бабушка, ни слова не говоря, чего никогда
раньше не случалось, отд ал а ему половину молока из
Шуркиной чашки. М ал о этого, она еще обняла его и
капнула ему на голову, на самую макушку, теплую слезу.
«Вот те на — и б аб ка заревела!» — с удивлением отме­
тил он про себя.
— Кушай на здоровье, внученька, сиротинушка ты
моя горемычная! — с к а з а л а б абка с причетом.
И П авлик все понял.
— Али тятьку убили? — спросил он с интересом, но
еще без всякого чувства.
— Убили родителя твоего, внучек, кормильца наш е­
го богоданного убили,— зап ри чи тала баб ка.— И зв ещ е­
ние пришло.
М ать в углу на л ав к е после этих слов зал и л ась еще
безутешнее, а перепуганный Ш урка перешел на визг.
П авл уш а почти не помнил своего отца и, прислуши­
ваясь к реву, безуспешно стар ал ся вызвать в душе с о ж а ­
ление о случившемся, но никакого горя пока не испыты­
вал. Наевш ись молока с хлебом, он з а п л а к а л вместе со
всеми, но лишь потому, что знал: так надо!
Н а рев и причитания в избу стали заходить соседки
и соседские ребятишки. Одни женщины останавливались
у порога, другие проходили вперед, крестились на иконы
и тож е начинали п лакать — сн ачала беззвучно, вытирая
слезы концами платков и фартуками, потом навзрыд, з а ­
кры вая лицо руками либо тычась друг другу в плечо.
С разу в голос начинали п лакать женщины, которые с а ­
ми получили извещения о смерти. Другие, преж де чем
поддаться чужому горю, подолгу стояли, суеверно вытя­
нувшись, и в их широко открытых гл а за х накапливались
тревога и страх за жизнь своих мужей и сыновей. От
них еще на днях были письма, но письма эти писались
месяца два тому назад, и один бог знает, что могло про­
изойти- на войне за это время. Бы ть может, от солдат
еще письма идут, а может, на почте л е ж а т у ж е извещ е­
ния о «павших смертью храбрых» и не сегодня-завтра
почтальон сунет их в окно и кинется к следующей избе
со своей черной сумкой.
Н а причитания бабушки и на крик Ш урки женщ ины
не о б р ащ а л и внимания, и если проходили вперед, то ста­
новились поближе к матери либо к П а вл и ку и молча
гладили его по голове. Наверно, они думали, что П авл и к

уж е понимает свое горе, и ж а л е л и его. А он еще ничего
не понимал, ему было только хорошо оттого, что его все
жалею т. И когда соседский мальчиш ка шепнул ему на
ухо: «У меня что-то есть, пойдем!» — П а вл и к высколь­
знул из избы.
— Половину мне!
— Все отдам! — с готовностью согласился м а л ь ­
чишка.
— А чего?
— Там увидишь.
П а вл и к смутно чувствовал, что ему теперь все м о ж ­
но, что никто ничего д л я него теперь не пож алеет, и
р ад ов ал ся этому.

*

* *

Спустя два года П авл уш а осиротел вторично. Война
к тому времени уже закончилась, но жить было еще
трудно. И он, и его братиш ка Ш урка часто недоедали —
корова в личном хозяйстве была, но молока в доме не
оставалось, потому что колхозная молочнотоварная ф ер ­
ма плана своего из года в год не выполняла. Н е д о с тав а­
ло и хлеба своего, собранного с приусадебного участка.
Н е досыта ели ребята, не досыта ела и бабуш ка Анисья.
Но больше всех голодала мать. Что бы ни появлялось на
обеденном столе, она говорила, что у ж е сыта. А работа
была т я ж е л а я , и она не ж а л е л а себя. Весной она за б о ­
лела. Особенно истощали и мучили ее чирьи под м ы ш ка­
ми, из-за которых она не могла ни поднимать, ни опус­
кать рук.
— Сучье вымя! — ск а за л про эти чирьи сельсовет­
ский фельдшер, случайно оказавш ийся в деревне.— О р ­
ганизм истощен. От работы на время освобождаю,
справку дам.
М ать мучилась долго, и все это время семья бедство­
вала. В правлении колхоза чирьи не считали серьезным
заболеванием, от работы ее не освободили. П ре д с ед а­
тель Прокофий Кузьмич говорил так:
— Если из-за каждого пупыша будем руки опускать,
то весь колхоз по миру пустим.
Б а б к а Анисья сам а не хуж е любого ф ельдш ера л е ­

чила в деревне всех скудающихся: сним ала переполох с
малых и старых, п равила пупы, заг о в а р и в а л а гнилые
зубы, чтобы не ныли, в ы п ари вал а из тела простуду и
ревматизм.
Бы вало, напугается чего-нибудь мальчонка, потеряет
сон, вскакивает в полночь, кричит не своим голосом.
Анисья наденет на него потный хомут, только что снятый
с лошади, да повторит три ж ды немудреный заговор:
«Страхи-переполохи, идите в хомут!» — и вся болезнь ис­
чезает, спит мальчонка спокойно, ест в охоту. А ежели
какой ребенок еще мал, сосунок еще, и сам на ножках
стоять не может, просовывает его Анисья в хомут всего,
как есть, а мать принимает его с другой стороны, и т ак
трижды, с тем ж е причетом — польза наступает сразу
почти всегда. Редко кто не верил в Анисью, не о б р а щ а л ­
ся к ней. В зял ас ь она лечить и невестку свою: сначала
п ользовала разными травам и, потом стал а п риклады ­
вать к н ары вам лепешки из свежего конского навоза.
Но облегченья больная не чувствовала.
Ч ерез несколько дней мать умерла от зараж ен и я
крови.
П рощ аясь с П авлом, она долго в нуш ала ему, ст а р ­
шему, ка к себя вести надо:
— Ты теперь сирота, сынок. Н е возвыш айся зазря,
чтобы люди на тебя не обижались. Лю дей об иж ать не
будешь — они тебя не оставят. А без них вам не про­
жить. Б аб у ш к а — она гордая, а вам теперь гордиться
нельзя. Помни: сирота ты теперь круглая, сиротинушка
вечная. Поцелуй маму. Прощай! О Ш урке заботься.
Ты — старший, понял?
— Понял, мама. Прощай! — ответил П авли к, думая,
что мать р азреш ает ему б еж ать с ребяти ш кам и куда
вздумается.
И он у б е ж а л с д р у ж ка м и на весь день. В поле они
собирали пистики — молодой хвощ, на М окруш ах пили
березовый сок, в сосновом мелколесье вырезали пищали.
Домой возвратился П а в л и к у ж е круглым сиротой,
когда бабуш ка выла и причитала:
— Сироты мы теперь все, сироты-сиротинушки. Без
отца, без матери ка к жить будем? Умрем все с голоду
або что?..
К ак это ни странно, а после смерти матери и детям
и. бабуш ке стало ж ить сразу намного легче. П р едсед а­

тель колхоза, долж но быть, посчитал себя в чем-то ви­
новатым и потому поставил на правлении колхоза
вопрос «О положении дел в семье бывшего фронто­
вика».
— К сиротам мы обязаны проявлять свое внима­
ние! — сказал председатель.

После этого кл адовщ и к сам принес им полпуда р ж а ­
ной муки и корзину картошки. «Семенная»,— ск а з а л он.
А дня через два п ослал овсяной крупы — заспы да бу­
тылку льняного м асла. П а в л и к вместе с ним ходил
в колхозный продовольственный ам бар и после долго
рассказы вал бабушке, как много там всего.
О сиротах вдруг все начали заботиться.
Райсобес назначил им денежную пенсию. Сельсовет
освободил от молоконалога.
Б аб у ш к а ах а л а и охала.
— Все это нам за отца, ребятушки! — говорила
она.— Бог дает!
А ребятушки ели, пили и не спраш ивали, кто им все
это дает и за что.
Иногда сердобольные соседки несли им то кусок
пирога, то горшок каши, либо обноски какой-нибудь д ет­
ской одежонки, или старые обутки. Но это уж е походило
на подаяние, и бабуш ка о биж алась.
— Мы не нищие! — говорила она.
Ш урка подрос быстро, не по годам вытянулся и
окреп, и теперь два брата повсюду носились вместе, как
равные товарищи, почти одногодки.
Если сверстники обиж али одного из них, другой всту­
пался:
— Не трогайте его, он сирота!

*

* *

Вскоре после смерти матери колхозный пасечник
М ихайло Лексеич позвал ребятишек к себе на первую
выемку меда.
П асек а н аходилась километрах в трех от деревни, на
цветистой луговой полянке близ старого русла реки, ко­
торое давно превратилось в озеро. Крутой спуск к озеру
зарос мелким березнячком и осинничком, но эта молодая

поросль не за к р ы в а л а горизонта. Сверху, с поляны, от
избушки пасечника, хорошо была видна даль.
— Что там ? — спросил П авл уш а, когда немного
осмелел.
— Там-то? — переспросил старик.— Там все есть. На
крутизне в мелколесье тетерки, конечно, водятся и за й ­
цы бегают, осинку грызут; чуть подальше на озере, в
кам ы ш ах да в осоке, утиные выводки всяких пород; а в
самом озере, конечно, рыба, тоже всякая; еще дальше,
за озером,— ну, там уж луга, сенокосы, а на лугах в т р а ­
ве тоже, конечно, всякая живность таится, там мои пчел­
ки мед добывают; потом идет лес, во-он тем ная полоса,
а в лесу, как положено, конечно, и волки, и лисицы, и
д а ж е медведи есть, из птиц — рябчики больше да глу­
хари. Ну и, конечно, нечисть всякая лесная, как п олож е­
но во всяком темном лесе. Вот ужо подрастете...
М ихайло Лексеич р азговари вал с ребятами в первый
раз и теперь п оказал ся Ш урке человеком необыкновен­
ной доброты, у него д а ж е гл аза были синие, ласковы е и
теплые и борода тоже теплая. В этой бороде ему, д о л ­
жно быть, всегда было ж арко, но он не снимал ее: ж а ­
лел, наверно. Д ви гал ся М ихайло Лексеич неторопливо,
говорил тихо, медленно, немного нараспев. А пчелы го­
рячились, но М ихайло Лексеич не об иж ал ся на них, он
словно не зам ечал, что одна или две пчелки все время
возились в его теплой бороде и надоедливо, нудно
зудили, ж у ж ж а л и , чтобы вывести его из терпения.
А он не выходил из терпения: видно, он всегда был
спокоен.
— Вот подрастете, ребятушки, и дам я вам свое
ружье, и пойдете вы в темный лес,— говорил нараспев,
будто сказку рассказы вал, М ихайло Лексеич.— И най­
дете вы не одну колоду диких пчел, и переселим мы их
сюда, на нашу пасеку, и будут они, новые пчелы, вынос­
ливые, добычливые, и зальем ся мы медом по уши, и з а ­
ж ивем все богато...
— А ружье д ля чего? — спросил Ш ур ка.— Пчел от­
гонять?
— Р у ж ь е д ля медведей — медведей отгонять, пчел
охранять.
—■ А зачем по уши?
— Чего «по уши»?
— « Заль ем ся медом по уши...»

— А вот дам я вам меду, и будут у вас в меду и носы
и у 1и и.
— Поглядим! — весело ск азал Павлик.
— Пойдемте в сторож ку,— пригласил их дед.
— А когда мед д оставать будем?
— М ед не достают, а качают.
— К ак это «качают»?
Они вошли в избушку пасечника, маленькую, как
банька, с одним окном, с маленькой печкой. М еж ду печ­
кой и стеной л е ж а л и доски, прикрытые старым полуш уб­
ком,— дедова постель. Н а полушубке спала, тихо и
смешно посапывая, маленькая курносенькая девчонка,
внучка М ихайлы Лексеича, Нюрка. Губы и круглые щ е­
ки ее были перепачканы медом, к кончику носа прилип
клочок шерсти, и шерсть шевелилась от Нюркиного д ы ­
хания. На стенах висели дымогары и сетки, которые пче­
ловоды надевают на голову, когда идут к ульям,— Михайло Лексеич не надевал их никогда. Посреди избушки
стояла бочка-медогонка, по краям ее ползали пчелы.
Пчелы бились и на оконном стекле — сытые, ленивые.
От всего пахло медом, только от дымогаров — чадом,
дымком.
— Так вот и качают,— начал объяснять Михайло
Лексеич, подойдя к медогонке.— Видите, в бочке вроде
ветряной мельницы. Вставишь в эти крылья рам ки с со­
тами и крутишь и крутишь, мед разл етается по стенкам
бочки и стекает на дно.
Д ед взялся за металлическую ручку и раскрутил
мельницу до свиста, до стука.
Р ебята отступили.
П авл и к заметил:
— Значит, не качают, а вертят.
— А сейчас я вас медом угощу! — ск азал Михайло
Лексеич и, подняв западню, неторопливо спустился в
подполье.
— Ну и старик! — прошептал П авл и к Ш урке.— Н и ­
когда бы он нас раньш е сюда не пустил.
— Он добрый! — не согласился Ш урка с братом.
— Добрый!
М ихайло Лексеич вынес из подполья подойник со
старым, засахар и вш и м ся медом вместе с обрезками во­
щины и поставил перед ребятишками.
— С батькой-то вашим мы на охоту вместе х а ж и в а ­

ли. Хороший был парень! И матка ничего, бог ее при­
б р ал .— И дед вздохнул.
Р е б я т а начали сосредоточенно ж е ва ть сладкий воск,
ск л а д ы в ая выж еванны е куски на подоконник.
— А мед качать будешь?
— Сейчас начну. Только вы домой пойдете, а то пче­
лы искусают.
— Мы ничего не боимся.
— Хвастунишки,— ласково с к азал старик.— Ничего
не бояться нельзя. Н а д о бояться.
З а стеной избушки п ослыш ался говор. С тари к насто­
рожился, встал и открыл дверь. П рям о против входа
стояла кучка ребятишек, сверстников Павлуши.
Некоторые, что потрусливее, тотчас шагнули в ку­
сты.
— Вам чего надо? Опять пришли? — крикнул им
Михайло Лексеич, и вся ласковость в голосе его ис­
чезла.
—• А им чего надо? — дерзко ответил кривоногий,
худосочный мальчиш ка лет семи-восьми в солдатской
пилотке и кивнул головой на Ш урку и П авлуш у.
— Не твоего ума дело.
— Моего!
— Трепки захотел, разбойник? — спросил дед.
— М еду захотел!
— А потом разговоров не оберешься. Д ав н о ли я д а ­
вал тебе меду?
■
— Давно!
— Ну и хватит, а то брюхо заболит.
— Д а й меду!
— Вот я тебе дам меду. Ш таны спущу д а крапивой!
Р ебятиш ки скрылись в лиственной рощице.
Н а полушубке зав о зи л ась курносенькая Н ю рка, при­
встала, потерла ручонкой г л аза, нос, и медовые пальцы
ее склеились в кулаке.
— Спи, спи, чего ты, внученька? — снова ласково з а ­
ворковал дед.
— Не хочу спать,— с к а з а л а Ню рка.
— А меду хочешь?
— Не хочу меду.
— Так приляг еще. Р азб уди л и тебя эти разбойники?
Скоро ушли с пасеки и П а вл и к с Ш уркой. По дороге
Ш урка дум ал и говорил только о пасеке.

— Я бы всю жизнь пчел об х аж и в ал и спал бы здесь!
— Ну да? — ск азал П авл и к.— Н а ж р а л с я бы раз до
отвала меду — и все.
— Тут ж ить хорошо, красиво,— п р одол ж ал Ш у р ­
ка.— Выйдешь из избушки и смотри во все стороны.
— Ну да, во все стороны,— опять не согласился П а в ­
лик.— Видел, как он ребятиш ек во все стороны?
— Он добрый! — твердо заяви л Ш урка.
— Л адно, добрый,— не стал спорить П а вл и к.— Мы
теперь всегда мед есть будем!

*

* *

В школу П а вл и к и Ш урка поступили одновременно —
П а вл уш а с запозданием года на два, а Ш урка на год
раньше, чем следовало, и учиться П авл уш е было легко,
а Ш урка отставал. Зато, не в пример Павлику, он рос
крепышом, круглолицым, устойчивым на ногах, почти
никогда не п ростуж ался, не болел ни насморком, ни
гриппом. П а вл и к ж е был длинен, худ, часто каш лял, изза постоянных насморков привык д е р ж а ть рот откры ­
тым, отчего видом своим вызы вал ж ал о с ть и ка зал ся
иногда простачком, хотя не был ни глуп, ни простоду­
шен. Н езам етно сложилось мнение, что П авел создан
для ученья, д ля умственного труда, а Ш урка — для зем ­
ли, для деревни, и когда б ратья окончили свою деревен­
скую начальную школу, все решили, что старший д о л ­
жен учиться дальш е, а Ш урка будет р аботать в колхо­
зе: нельзя ж е бабушку оставлять одну. Ш у рка см ирил­
ся с этим.
П авл и ка отвезли за д венадц ать километров в село,
где была семилетняя школа. Отвез его сам п редседа­
тель колхоза, устроил на постой у своих дальних родст­
венников, ск азал , чтоб не сомневались — н икакая услу­
га за ним не пропадет, а в крайнем случае б аб ка П а в ­
луши будет платить им по десятке в месяц за хлопоты;
потом отвел П а в л а к директору школы и от имени п р ав ­
ления колхоза попросил, чтобы директор не оставлял
сироту без присмотра и без своего человеческого вни­
мания.
— Смену себе готовлю! — ск азал он.— Н ам самим

поучиться как следует не довелось, так пусть хоть наши
ребятишки выучатся. Вот о них и хлопочу.
— Тэк, тэк, понимаю, Прокофий Кузьмич,— сказал
директор.— Хорошее дело — заб о та о смене.
— А как же! И о лю дях заботу проявляем. Это уж
как положено. Семья бывшего фронтовика...
— Хорошо это,— повторил директор и улыбнулся.—
Только, надо полагать, у вас есть ко мне еще какое-ни­
будь дело? Попутное, так сказать?
Д иректор был широкоплечий мужчина, усатый и з а ­
горелый настолько, что казал ся прокопченным насквозь.
Он достаточно хорошо знал председателя колхоза П ро­
кофия Кузьмича и не поверил, что тот может приехать
за д венадцать километров только ради устройства на
учебу какого-то сироты. В течение многих лет учителя и
старш еклассники каждую осень проводили на колхоз­
ных полях, а не в классах,— ж а л и рожь и овес серпами,
теребили лен, копали картошку, вывозили из скотных
дворов навоз и раскиды вали его под плуг, дел ал и многое
такое, что требует простой физической силы. Нередко
работа находилась для них и весной. П редседатели кол­
хозов и в первую голову Прокофий Кузьмич у т в е р ж д а ­
ли, что это и есть соединение учебы с производственным
трудом, учителя ж е объясняли все проще: в колхозах не
хватает рабочих рук. Сам директор школы любил физи­
ческий труд больше, чем занятия у классной доски — он
преподавал математику,— и охотно соглаш ался выво­
дить на поля всю школу.
Гостя он принимал в своем кабинете; над письмен­
ным его столом широко раскинулись зеленые листья
фикуса.
— Так какое ж е попутное делопривело вас в нашу
д ал ь в уборочное время? — спросил он Прокофия К узь­
мича и потянул себя за усы книзу — такова была его
привычка.
— Попутное дельце, конечно, есть, нельзя без попут­
ного дельца,— согласился Прокофий Кузьмич.— Вы нас
выручали частенько, я не отрицаю. М ожет быть, и в этом
году выручите?
— А кто будет смену вам готовить? — улыбнулся ди ­
ректор, хотя обоим уж е было ясно, о чем и как нужно
д оговариваться.— Самим поучиться не довелось, так
пусть хоть ребятишки поучатся, т а к ведь?

— Так-то оно так, Аристарх Николаевич, конечно. Но
все-таки и без практики ребятам не ученье. Д а и вам
что за ж изнь без работы — вон вы какой детинушка!
А я бы грузовичок послал за вами немедленно.
■
— Н а сколько вы человек рассчитываете?
— Д а сколько грузовик подымет.
— С райкомом договаривались? Или с районо?
— Вот ведь вы какой, Аристарх Николаевич! Н е у ж ­
то мы сами не сумеем столковаться: вы — директор,
я — председатель?.. Сумеем и долж ны , я т а к п о л а ­
гаю.
— Тэк, тэк, тэк! — все еще как бы упорствовал д и ­
ректор.— Вы — председатель, я — директор, все так.
Только односторонние у нас обязательства, вот что пло­
хо. Мы вам — рабочую силу, а вы нам — ничего. А на
зар е революции в школах наших горячие завтраки и д а ­
ж е обеды были.
— Ну что вы от нас хотите? — удивился Прокофий
Кузьмич.
— Может, помогли бы организовать горячие з а в т р а ­
ки? Овощей бы подбросили, продуктов, одним словом.
— А разве наши овощи не государству идут? Все
сдаем государству, чего вам обиж аться? Вы с госу­
д ар ств а требуйте.
— Все — еще не значит много. З а вас, дорогой П р о­
кофий Кузьмич, всю жизнь другие расплачиваются.
— Что поделаешь, Аристарх Николаевич, мы с л а ­
бые, нам и долж ны помогать. Отстающих вытягивать
надо.
— Тэк, тэк, тэк! — раздумчиво повторял директор.—
Не такие уж вы слабые. Л учш е бы вы не прибеднялись.
— Кто знает, лучше ли? — засмеявш ись, возразил
председатель колхоза.— К сильным вы на выручку не
пойдете, верно ведь? А слабому да отстающему вы о б я­
заны помочь. Советская власть не позволит обиж ать си­
рых. Н еправду я говорю?
П редседатель колхоза говорил о вещах весьма се­
рьезных, но так, что при случае все свои слова мог о б р а­
тить в шутку. И директор понял это.
— Д а , действительно в слабых ходить иногда легче,—
мрачно ск азал он,— с них меньше спраш ивается. Ну, где
в аш сирота? Ему ведь тоже помогать надо будет? — з а ­
вершил он разговор и потянул усы книзу.
6

Д обру откр о ется сердце

145

— А ка к с уборочкой-то, Аристарх Николаевич? — не
сд ав ал с я председатель.
— Буду ж д а т ь директивных указаний из района,—
ск азал директор. Но это означало, что он соглаш ается с
председателем.

*

* *

Б аб у ш к а часто рас ска зы в ал а внукам об отце.
Ш у рка отца помнить не мог, но, по р ас ск а зам б аб уш ­
ки, п редставлял его солдатом, увешанным с головы до
ног разны м оружием: на спине крест-накрест две вин­
товки, на груди автомат, на поясе гранаты вроде буты­
л ок и сереб рян ая сабля, из каж дого к а р м ан а торчат
отнятые у немцев пистолеты, за голенищ ами сапог тоже
пистолеты и гранаты.
П а вл и к сп раш ивал бабушку:
— Хороший он был, бабуш ка, наш батько?
— Кабы не хороший был, не так бы вам сейчас и ж и ­
лось. Храбрый был, работящ ий был, справедливый. К у ­
рицы не обидит, а медведь в лесу лучше ему на г л а з а не
каж ись, живо спроворит: застрелит або топором зарубит.
К огда на войну пошел — вся деревня в голос ревела.
А он и говорит: буду так воевать, что вся грудь в крес­
т а х — в орденах, значит,— або голова в кустах. Вот оно
т а к и вышло.
В Ш уркином представлении постепенно сл ож и лся об­
р аз былинного богатыря. И стало ему казаться, что он
д а ж е запомнил, ка к п ро во ж ал а отца на войну вся д ерев ­
ня. Р анним утром высыпал народ на улицу, и все смот­
рят в сторону поля, чего-то ждут. Петухи давно с насес­
тов послетали, солнце вылезло из-за крыш, над землей
плывет музыка — либо гармони играют, либо радио в
дом ах включили на полную катушку. И з конторы вышел
на крыльцо председатель колхоза Прокофий Кузьмич,
поднял руку и начал кричать:
«Пойте все! Пойте все!»
М узы ка за и г р а л а еще громче, и все запели:
Вставай, страна огромная,
Вставай, на смертный бой!

Ш ирокие ворота распахнулись, и в деревню, по доро­
ге из города, вошел танк, огромный и медлительный,
будто слон, и с таким ж е слоновьим хоботом, вскинутым
на уровень избяных коньков.
Н а р о д расступился на обе стороны, тан к подошел к
конторе, и Ш уркин отец в полном своем вооружении пе­
реступил с крыльца правления колхоза прямо на броню
танка. М узы ка усилилась, песня загремела так, что д а ж е
ветер поднялся в палисадниках, а отец поклонился н а ­
роду и сказал:
«Або грудь в крестах, або голова в кустах!»
И тан к медленно развернулся и понес отца на
войну.
«Откройте ворота в поле, шире откройте!» — за к р и ­
чал Прокофий Кузьмич, потому что ворота в поле, через
которые ездили в город, всегда были закрытыми.
Но никто не реш ился б еж ать впереди танка, и он,
черный, тяж елы й, под песню и музыку р азд ав и л эти во­
рота, будто их не было вовсе. К огда тан к вышел в поле,
отец-богатырь, стоявший на броне и держ авш ий ся одной
рукой за поднятый хобот орудия, махнул саблей, и д е­
ревянные остатки изгороди вспыхнули ярким пламенем.
З а этим пламенем и дымом танк исчез. Вместе с ним
исчез и отец Ш уркин. А в деревне все еще пели «В ста­
вай, страна огромная...», и грем ела стра ш н ая и рад ост­
ная музыка, и ветер гнул деревья до земли.
Все происходило именно так, иначе и быть не могло.
Смутные представления об этом событии отложились,
долж но быть, в каком-то дальнем уголке Шуркиной д ет­
ской памяти и становились все яснее и яснее по мере
того, как он взрослел.
Ш урка решил, что он обязательно долж ен вырасти
таким же, каким был его отец,— защ итником родной
земли: бесстрашным, вооруженным с головы до ног, все­
ми лю бимым,— и ни перед кем не кланяться, и за всю
ж изнь не обидеть ни одной курицы.
Конечно, он п о д р а ж а л старш ем у брату во всем и то­
ж е иногда плаксиво ссылался на свое сиротство, но де­
л ал это, лиш ь когда требовалось п оддерж ать брата или
защ итить его. Если б у него была т а к а я ж е сила, как у
отца, он, конечно, защ итил бы брата не жалостливы ми
словами. Только вот оруж ия у него не хватало, особенно
если иметь в виду оружие настоящее, а не самодельное.

Главное — надо было вырасти. В аж н ее задачи на сего­
дняшний день он не знал.
— Б абуш ка, а где батько оруж ие д оставал? — сп р а­
шивал он не раз, требуя все больших уточнений.
— Оружие-то? — разд ум ы вал а Анисья, как бы ему
ответить получше.— Время такое было, что всем х р аб ­
рым людям оружие на руки выдавали, под расписку.
А батько у тебя был знаешь какой? Вот какой! Никому
слова «наплевать» зря не говаривал, все ласково да об­
ходительно, ни одной мухи за всю жизнь не раздавил,
а силушкой владел непомерной.
— Верно, что его на танке из дому увезли?
— Все верно, внучек! В ту пору в селе храбрым по
танку давали. А кабы не это, разве бы одолеть нам не­
чисть эту поганую? Нипочем бы не одолеть.
— А он был ученый? — вмеш ивался в разговор П а в ­
лик.
— Кто?
— Тятька наш.
— Лишнего ученья не было, только ведь не одним
ученьем ум человеку дается. Кому-то надо и землю п а­
хать. Вот ты у нас будешь учиться, а Ш урик будет дома,
он младший, его судьба такая.
О дн аж ды бабуш ка нашла в сундучке среди отцов­
ских треугольных писем обыкновенный конверт, и в нем
фотографию.
— Вот он, кормилец наш!' — кинулась она с наход­
кой к свету.— Ну-ко, смотрите, ребята!
— Кто это? — спросил Ш урка.
— Ты что, ополоумел або как? Батько это!
Солдат без оружия, в кирзовых сапогах, в помятой
гимнастерке без погон, без орденов совершенно не похо­
дил на праздничного паренька в белой вышитой рубашке
с поясными белыми кистями до колен, снимок с которо­
го висел на стенке около божницы, и на того отца-богатыря, проводы которого на войну запомнились Шурке,
как ему казалось, на веки вечные. С олдат походил на
пахаря, на колхозного бригадира, только не на' воина.
Это был обыкновенный и очень понятный деревенский
мужик, свой хлебороб, а не тот полусказочный И лья М у­
ромец, которого ясно видел в своем воображении Ш урка.
— Кем он был, бабушка? — спросил П авлик, при­
стально р азгл я ды в ая своего отца.

— К ак это «кем был»?
— Что в колхозе делал?
— В колхозе-то? Все делал. Что надо было, то и де­
лал. Колхозник ведь!
— А снимался где? — спросил Ш урка.
— Н а войне снимался або где, не знаю.
— Без оружия?
Б аб у ш к а рассмеялась.
— Тебе бы все ру ж ья да ружья, экой какой! А он
полож ил руж ье свое на землю и снялся — вот и все тут.
Ш урка это понял: и верно, почему солдат должен
быть всегда при оружии? А на отдыхе у ключа с живой
водой? А на пиру за дубовыми столами, за скатертями
самобранны ми? П р авд а, вид у отца не такой уж могу­
чий, каким он п редставлялся,— в плечах, пожалуй, не
косая сажень, но это был его отец, и он вправду был
солдатом и защ и щ ал советскую землю и, наверно, до­
шел до Берлина вместе со всеми. Значит, все так, все
правильно! И до войны он был колхозником и не гну­
ш ался никакой работой, дел ал все, что требовалось, и
его любили.
Ш урка ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь в колхо­
зе помянул отца недобром, напротив, его только хвалили.
А плохого человека д а ж е после смерти не будут все хва­
лить в один голос. П авлику и Щ урке нередко ставили
отца в пример. Но П а вл и к пошел в ученье и не мог во
всем п о д р а ж ать отцу, у него жизнь началась совсем
иная. А вот Ш урка мог п о д р а ж ать отцу во всем, потому
что сам стал заниматься тем же, чем зан и м ался всю
ж изнь его отец. И Ш урка очень хотел походить на своего
отца.
*

* *

Интересно менять места на земле. Сменишь место, и
будто все в жизни твоей начинается заново.
И зба, в которой П авел долж ен был прожить несколь­
ко лет, была совершенно такой же, как все деревенские
избы: при входе, над головой,— полати; от входа сп ра­
ва — б ольш ая русская печь, при ней лежанка-подтопок
на время зимних морозов; за пекаркой — кухня, кое-где
ее зовут кутьей; там чело — там стряпают, варят, р а з ­

ливают парное молоко, стирают белье; там ж е вход в
подполье, в голбец,— это либо дверь между стеной и печ­
кой, либо зап ад н я прямо на середине йола и спуск под
пол, как в трюм парохода. В кухне ж е — суденка, вроде
низкого посудного ш кафа, набитая до отказа блюдами,
глиняными плош ками, алюминиевыми тази кам и и чай ­
ными чашками, а чуть повыше — полицы с глиняными
горшками и кринками, с подойницей, с чугунками. От
главной половины избы кухня отделена дощатой за б о р ­
кой (в иных избах — занавеской). В этой главной поло­
вине напротив входа — сутный угол, в котором впере­
межку с иконами висят портреты разных больших и не­
больших людей, а по обе стороны от обеденного стола
тянутся вдоль стен массивные сосновые лавки-скамьи.
И зб а как изба. Но д ля П а в л а все в ней казал о сь но­
вым и необыкновенным, потому что это была изба не
своя, и, поскольку П авел считался в ней квартирантом,
у дощатой заборки выделен был для него особый уго­
лок, куда хозяин дома И ван Тимофеевич поставил д аж е
нечто вроде столика, чтобы постоялец мог сидя зан и ­
маться своими науками. Н а заборке П авел повесил лис­
ток из тетрадки с расписанием уроков да вырезанную
из газеты фотографию лыж ника, а на столик положил
несколько учебников.
Спал он на полатях вместе с хозяйскими сыновья­
ми — Васюткой и Антоном. Васю тка был пареньком плу­
товатым, озорным, дерзким, примерно одного возраста
с П авлом, и учиться стал с ним в одном классе, а вялому
и простодушному Антону едва исполнилось восемь лет,
и он больше всего на свете гордился тем, что стал нако­
нец учеником первого класса: значит, как-то п о р ав н я л ­
ся со своим старшим братом.
Н а полатях ребята познакомились друг с другом.
— Ты уроки учить будешь? — спросил Васютка
П авла.
— Как? — раскры л П авел рот от удивления.
— Так! Я никогда не учу. Лучш е на реку бегать, ры ­
бу удить. А зима начнется — на л ы ж а х ходить будем.
— Р а зв е уроки не задаю т? — поразился Павел.
— Задаю т. Тятьке то ж е в колхозе много задаю т, а
он чего делает?..
П а в л у на первых порах учеба и в этой школе д а в а ­
лась легко, и они подружились с Васюткой. Ш кольные

отметки у обоих были хорошие, и ребята ж д ал и только
окончания уроков, чтобы схватить удочки да у б еж ать на
реку. Д о м а они почти ничем не занимались.
Отец Васютки то ж е не много зан и м ал ся делами, хотя
среди н ачальства считался неплохим работником. Он со­
стоял в разны х комиссиях, был то бригадиром, то какимнибудь учетчиком, много выступал на собраниях и д аж е
на районных активах, следил за тем, чтобы работали
другие, постоянно кого-то хвалил и выдвигал, кого-то
отчитывал — словом, руководил. Время от времени он
призн авал и свои ошибки, и это производило на всех хо­
рошее впечатление. Здоровье у И в ан а Тимофеевича бы­
ло выдаю щ ееся, он мог подолгу и помногу пить в нужной
компании и не напиваться, а приходил домой и прини­
м ался р ассказы вать о своей жизни сыновьям и кварти ­
ранту П авлуш е.
— Главное — не завалиться! — говорил он д л я н ач а­
ла, имея в виду количество выпитого.— И вообще надо
не зав ал и в аться. А на жизнь зар а б о та ть всегда можно.
Вот приехал я как-то в Москву. To-се, туда-сюда — день­
ги идут. Н е стало денег. К ак ж е так: нужный человек, а
без денег? Поговорил с одним, с другим. «Колхозник?» —
спрашивают. «Колхозник, говорю, руководящий!» —
«Член партии?» — «Член».— «Иди, говорят, на такой-то
э таж , в такой-то отдел, скаж и — приезжий, руководя­
щий колхозник, поиздерж ался, денег на дорогу нет, там
очень чутко к этому относятся». Я пришел. Т ак и так,
мол... И не успел я поговорить как следует, подают
бланк: пиши заявление. Я стал писать. «Покороче»,—
говорят. Я покороче. «Распишитесь, говорят, и получите
деньги». Я расписался и тут ж е получил. Фу ты черт!
А им все равно, у них фонды. Очень мне это понрави­
лось — никакой волокиты. Конечно, д ля них я — капля
в море, но у меня-то впечатление осталось хорошее. О д ­
ного себе простить не могу: мало попросил. Ну что мне
стоило написать цифру покруглее? Им-то все равно, а
для меня — заработок. Ну, в общем, понравилось!
П авел слуш ал и удивлялся: ка к все просто — зашел,
написал заявлени е и получил.
В асю тка начинал спраш ивать отца:
— К ак там в Москве, тятя, расскаж и ?
— Р а зв е я мало рассказы вал?
— Р асс каж и , тятя, как там?

— Что тебе М осква? Ты смотри, как здесь. Учиться,
ребята, надо, вот что я вам скажу. Без ученья никуда.
Только и с ученьем можно в д ур ака х всю ж изнь прохо­
дить, а на д у р ак а х воду возят. Активность надо прояв­
лять, вот что я вам скажу, выступать надо, заинтересо­
ванность показывать. Говорить не научишься — жить не
научишься! Ты чего рот раскрыл?"— вдруг о б ращ ался
он к Павлу.
А П авел слушал. Все в этом доме для него было инте­
ресно, и он не тосковал ни по своим родным, ни по своей
деревне. К тому ж е Ш урка чуть ли не каж д ую неделю
н авещ ал его, не считаясь ни с какой погодой, возил ему
пироги, картошку, мясо, молоко — все, что скап ли вала
и приготовляла бабушка. Павел, видимо, понимал, чего
это ей стоило, и умел быть благодарны м: пер ед авал б а ­
бушке поклоны и д аж е писал письма. А бабуш ка час­
тенько с надеждой говорила: «Вот выучится — за все
отплатит, все возворотит! — П р авд а, при этом она до­
б ав л ял а иногда: — Все возворотит, коли совесть не по­
теряет».
Ш урка нередко навещ ал П а в л а и пешком, если в кол­
хозе не оказы валось свободной лошади, либо пересылал
еду с попутчиками.
В общем, П а вл уш а не голодал. Но все же, когда хо­
зяй ская семья садилась за обед, за ужин, он торчал в
стороне и вздыхал, пока не пригл аш ал и за стол и его.
После ужина подвыпивший И ван Тимофеевич х в ас­
тался своей силой. Он становился раскорякой посреди
избы, выпячивал ж ивот и подзывал либо Васютку, либо
П авла:
— А ну, давай!
Васютка брал от печи сосновое полено и привычно,
со всего р а зм а х а бил поленом по отцовскому брюху.
Иван Тимофеевич, д а ж е не покачнувшись, выды хал воз­
дух и говорил Павлу:
— Теперь ты!
П авел первое время боялся бить изо всей силы, ему
казалось, что случится какое-нибудь несчастье. Тогда
И ван Тимофеевич обиж ался.
— Осторожничаеш ь? Э так из тебя никакого толку не
выйдет. Д а в а й еще! Только ребром не ударяй, держи
полено так, чтобы попало круглой стороной. Ну!
П авел бил снова. Р а з д а в а л с я мягкий, невы разитель­

ный звук, полено отскакивало от бригадирского брюха,
ка к от туго надутой резиновой подушки, и И ван Тимо­
феевич снова садился за стол, чтобы выпить еще два-три
стакана чаю. В зимнее время ребята приносили ему из
сеней с мороза огромный матрас, набитый соломой, в а т ­
ное одеяло и дел ал и еще что-нибудь по его требованию,
иногда просто чудачили, читали таблицу умножения шиворот-навыворот, а он хохотал.
О д н аж д ы П авел ударил поленом неудачно, выше,
чем следует, и И ван Тимофеевич з а д а л ему трепку.
— Бей, да знай, кого бьешь, дурак!
П озднее д р у ж б а с Васюткой у П а в л а разлади лась,
хозяйский сын невзлюбил квартиранта. Но это произо­
шло не сразу. Неторопливый П авел не мог все же
угнаться за смышленым и быстрым своим дружком.
Способности его оказал и сь хуже, чем у Васютки, и когда
он перестал заниматься на дому, ученье стало д аваться
ему с трудом. П авел не всегда успевал записывать, что
говорили учителя на уроках. П он ачалу В асю тка охотно
д а в а л ему свои тетради.
— Л адно, списывай, потом сам не зевай!
Но П авел зевал снова и снова.
— Ты рот не раскры вай, раззява! — о б и ж ал ся В а ­
сютка.— Списывай, на!
П авел переписывал Васюткины тетради и постепенно
стал по др аж ать ему во всем, д а ж е почерк его перенял.
Он повторял Васюткины поговорки и прибаутки, копи­
ровал его повадки, походку. Васю тка у в л екал ся ри сова­
нием — и П авел стал рисовать, В асютка набросился на
М айн Р и д а — и П а в е л тоже. Но П а ве л все д ел ал мед­
ленно. П ока он читал «Всадника без головы», В асю тка
успел прочитать и «О тваж ную охотницу», и «Мароны», и
«Охотников за черепами». М ало этого, в школе выясни­
лось, что и домаш ние зад ан и я у Васютки все готовы,
а П авел то с одним не справится, то другое что не вы­
полнит.
Пришло время, классный руководитель поручил В а ­
силию Бобкову взять шефство над отстающим П авлом
Мамыкиным.
— А если он всю жизнь будет о тставать?—спросил
Васютка.
— Это твоя общественная н агрузка,— разъяснил ему
учитель.— Твой общественный долг!

— Ничего я ему не должен!
— Бобков, я призываю тебя к порядку.
Бобков подчинился.
Вернутся они с занятий, Васю тка наскоро поест — и
на лыжи. П а ве л — тоже.
— А уроки сделал? — спраш ивает его Васютка.
— Когда? М ы только пришли.
— Тогда садись решай задачи.
— А ты?
— А я пойду покатаюсь.
— А задачи?
— Я решил за уроком.
— Я перепишу потом у тебя.
— А сочинение по русскому тож е мое сдашь?
— От тебя ж е не убудет? — искренне удивлялся П а ­
вел.
Но Васю тка все-таки злился всерьез и все чаще.
— Ты т а к и будешь всю ж и зн ь на чужой шее ез­
дить? — спр аш ивал он.
В асю тка стал охотнее проводить свободное время со
своим младшим братом, чем с П авлом. Антона уроками
еще не загр уж ал и , и его можно было т ас к ать с собой и
на л ы ж а х и на санках. П а ве л о б и ж ал ся и обиды свои
в ы м ещ ал на добродушном Антоне. Он п рятал Антошки­
ны лыж и, пач кал его тетради, однаж ды полож ил ему в
карм ан несколько папирос из пачки, забытой Иваном
Тимофеевичем на подоконнике, и Васютка, найдя эти
папиросы, п о ж ал о в ал ся отцу, решив, что его братиш ка
уж е курит. Отец без долгих расспросов и следствий вы ­
порол парнишку.
— Кто тебя плохому учит, кто тебя воровству учит? —
кричал он, совершенно рассвирепев от одного предполо­
жения, что в доме от него, от больш ака, что-то ск р ы в а­
ют.— Р а з в е я учу тебя воровать? Пусть все воруют, а ты
не смей! Не смей себя марать, у тебя еще все впереди,
тебе жить надо.
Настоящ ий виновник переполоха так и не был обна-.
ружен.

Лишивш ись Васюткиной поддержки, П авел стал
учиться плохо и в пятом классе просидел два года. В н а­
смешку над его великовозрастностью одноклассники да
и старшие ученики то и дело спраш ивали его: «Когда
женишься?» Если обидчик был не очень крепок, П авел
шел на него с кулакам и в открытую, в противном случае
действовал исподтишка. Ш кола со всеми ее порядками,
д а ж е здание ее — деревянное, двухэтаж ное, с больши­
ми барачными окнами,— ст ал а ему немилой. Иногда
П авел утеш ал себя, вспоминая слова И в ан а Тимофееви­
ча, что и с учением можно всю жизнь в д у р ак а х прохо­
дить, и пробовал «проявлять активность» на школьных
собраниях.
О д н аж д ы это помогло. Поставили ему двойку по рус­
скому языку, а на школьном совете наш елся защитник:
«Н адо ученика рассм атривать в комплексе,— ск а за л а о
нем пионервож атая, она ж е преподавательница истории
С С С Р .— М амыкин — человек с общественным сознани­
ем, растет в активисты. Это качество д ля нашего време­
ни великое. Н адо о казать М амыкину моральную под­
д ер ж к у по всем линиям!..»
П реподавательницу истории поддерж али, отметку
М ам ыкину повысили. Но это случилось только один раз.
Больш е общественное сознание П а в л а на оценке его
успеваемости не сказы валось. И немилым стало ему д а ­
ж е село, где находилась школа: шумное, многолюдное,
на высоком берегу реки, открытое всем ветрам зимой и
летом. П а ве л на воскресные дни все ч ащ е стал уходить
вместе с другими учениками пешком в свою родную де­
ревню, к бабушке, домой, где всегда для него были и
горячие блины, и картофельны е тетери с маслом и где
его никто не обиж ал.
П а в л у ш а т о ж е старал ся угодить своей бабушке, как
мог. Во время весенних оттепелей ученики собирали
граблям и д ля школьного участка навоз на базарной пло­
щ ади близ сельпо и на местах коновязей. П а ве л на эту
работу ходил охотно, потому что в вытаявшей коричне­
вой кашице нет-нет да и мелькали серебряные и медные
монеты, оброненные зимой приезжими колхозниками.
К ак многие другие, он искал эти деньги, но собирал их
не д л я себя, а для бабушки. Когда в фанерной копилоч-

ке, сколоченной им самим, набралось до двух десятков
рублей, П авел р азл ож и л монеты стопками по их досто­
инству, завернул в бумагу каж дую стопку в отдельности,
перевязал нитками и передал бабуш ке сам, из рук в
руки, как первый в жизни подарок. Анисья сн ач ал а ис­
пугалась, не начал ли ее внучек воровать, но, узнав,
откуда деньги, обрад овал ась им несказанно, п о казы в а­
ла их и Ш урке и соседкам, хвалилась:
—
Понимающий растет человек, справедливый. Вот
подождите, то ли еще будет!
Наевш ись и отоспавшись, П авел ходил по улице, з а ­
д р ав голову, и, как в строю, высоко поднимал свои длин­
ные ноги: знай наших! Вместе с ним марш ировали и его
товарищ и по школе. Их никто не спраш ивал, какие у них
отметки,— достаточно того, что учатся, значит, не зря
хлеб едят, выйдут в люди и не будут носом землю рыть.
Взрослые смотрели на них с уважением, разговаривали
по меньшей мере как с равными, а некоторые д а ж е с от­
тенком подобострастности, словно с будущими свети л а­
ми: кто их знает, может, все в начальники выйдут, и если
не устроятся где-нибудь на районных постах, то в своем
колхозе все равно сядут в контору, и с этим шутить нель­
зя. Р еб ята чувствовали, какое им отведено место на зе м ­
ле, и д ерж а ли себя с достоинством, ни в какие драки не
вступали, скан далов не затевали, д а никто из сверстни­
ков и не посмел бы скандалить с ними. Подростки смот­
рели на выдающ ихся зем ляков с завистью и почтитель­
ностью, на какие только способны были в своем неустоявшемся возрасте.
А в последний год П авел начал д а ж е посещать моло­
дежны е беседки, п одсаж и вался к взрослым девушкам,
привыкал разговаривать, шутить. .
Беседки устраивались в избах то у одной девушки, то
у другой понедельно. А иногда целую зиму в одной и той
ж е избе у каких-нибудь бессемейных стариков, кото­
рым к а ж д а я девуш ка оп лачи вала свою очередь. Парни
помещения не н а н и м а л и —так было заведено из­
давна.
Д евуш ки собирались на беседки с вечера с рукодель­
е м — вязаньем, вышивкой, чаще всего с прясницами —
и, рас саж и в ая сь на л ав к ах вдоль стен, крутили верете­
на, пряли лен и льняную кудель. Парни ж е толкались
без всякой работы, переходили от девушки к девушке,

иногда садились к ним на колени — тоже так было з а ­
ведено от века.
Павел, конечно, не д у м ал еще ни о невесте, ни д аж е
о любви. Ч а щ е всего он садился рядом с Нюркой, внуч­
кой пасечника М ихайлы Лексеича. Она подросла, счи­
т а л а себя уж е взрослой, хотя на взрослую еще не похо­
дила. Н евы сокая и чересчур тихая, она была принята в
круг взрослых девушек-невест несколько раньше обыч­
ного лишь потому, что слыла в колхозе работящ ей и бы­
л а старшей дочерью в семье.
В деревне Н юрку прозвали Молчуньей за ее необык­
новенную стеснительность и немногословие. М ожет быть,
П авел потому и сидел подолгу рядом с нею, что можно
было ни о чем не говорить. Она молчала, и П авел мол­
чал. Она часами сидела, пряла и ни о чем не сп р аш ив а­
ла П а вл а, разве что только молча, глазам и, которые из­
редка поднимала на него, и Павел, в свою очередь, ни
о чем не спраш ивал ее, и не дразнил, и не щипал, и не
садился к ней на колени, как это делали другие, менее
робкие ребята. За эти его великие достоинства Н ю рка
Молчунья прощ ал а П авл у д аж е то, что у него часто был
приоткрыт рот.
Л етние каникулы П авел проводил дома в своем кол­
хозе, но в полную силу не работал, да никто и не за с т а в ­
лял его работать, потому что ему была уготована иная
жизнь. Сходит он, бывало, вместе со всеми на дальний
сенокос и косу и грабли с собой возьмет, но не столько
косит и гребет сено, сколько держится поближе к брига­
дирам, бродит по пож ням да по перелескам, ест красную
смородину, спугивает рябчиков и тетерок, гоняется за
только что появившимися на свет зайчиш ками. Вечером
он заберется в бревенчатый ш алаш -избуш ку на душистое
сено, отдыхает, пока не вернутся работники, а если они
слишком зад ерж иваю тся, нарубит сухих дров, разл ож и т
костер посреди избушки, повесит чайники и котелки с
водой, а порой д а ж е картошки для щей начистит, если
старик каш евар тоже на работе, и опять леж ит отдыхает.
Уже в сумерках сойдется на ночлег вся сеноуборочная
бригада: десять — пятнадцать девушек и баб, усталые,
но шумные, радостные, да два-три старика, да молодой
бригадир и его заместитель — учетчик, и начинается для
П а в л а сам ая р азв ес ел ая жизнь. П ока готовится ужин,
он возится с девушками, бегает за ними в темноте по

кустам, играет в кошки-мышки, затем поест вместе со
всеми из общего котла, хотя все лето бабуш ка собирала
д ля него еду на особицу,— поест, послушает шутки-при­
баутки да разны е бывалыцинки, сам р а с ск а ж ет какойнибудь проезжий анекдотец, опять поиграет с д е в у ш к а ­
ми и засы пает позж е всех, прикорнув между ними, от­
ды х а я от своих наук и от трудов праведных.
Ню рка М олчунья неизменно ока зы в ал а сь на этих
дальних сенокосах, особенно когда узн авал а, что там
будет П авел. Что бы она ни д е л а л а , она д е л а л а хорошо,
споро и на покосе становилась в голове всей колонны.
Одно было плохо и беспокойно: р аб о тая на пожнях вм е­
сте со всеми, она по целому дню не видела П а в л а , а ви­
деть его почему-то хотелось. Когда ж е П а ве л появлялся
и д а ж е становился с косой в один р я д со всеми, она
беспокоилась еще больше: его ли это дело? А вдруг об­
реж ется? Все-таки косить — не пером по бумаге водить.
К ак-то Н ю рка с к а з а л а Павлу:
— Сходи на пасеку.
— Зачем ?
— Д ед уш ка говорит: чего это мамыкинские ребята
не зайдут, я бы, говорит, им...
— Чего — им? — заинтересовался Павел.
— Ну,
медом
накормить
хочет,— застесн ялась
Нюрка.
— А ты ходишь?
— Я не хожу, чтобы разговоров не было.
— А нам можно?
— Другие-то ходят...
Ш урка на пасеку не пошел, сослался на недосуг,
П а ве л пошел один.
Разговорчивый М ихайло Лексеич о б рад о вал ся ему,
начал со старого:
— С батькой-то твоим мы, бывало, зайчиков били.
Метко стрелял мужик, ничего не скажеш ь. И маховитый
был характером , не жадны й: двух зайцев несем — по­
ровну, а если одного — мне отдает, ш ирокая душа! Вот
она, судьба, какая: метко стрелял, а не воротился с вой­
ны, царство ему небесное. Хорошие, совестливые люди
завсегда раньш е гибнут. А мы тут живем, прости гос­
поди!..— С тари к тяж ел о вздохнул.— Пойдем-ка давай
в сторожку, у меня там под полом, конечно, запасец
есть.

М ихайло Лексеич старел, дли н н ая борода его поседе­
ла и поредела, сквозь нее был виден незастегнутый
ворот рубахи. Т ак поздней осенью начинает просвечи­
вать л есн ая опушка. А брови разрослись и загустели
еще больше, и гл а за стали еще синее, только из-за бро­
вей они редко показывались.
— Голову-то пригни,— ск азал он Павлу, откры вая
дверцу в сторож ку.— Ну и вытянулся ты, паренек, дай
бог здоровья! Б атько твой тож е был немалого росту, а
ты, видно, еще выше пойдешь. К едра, да и только!
В сторож ке ничего не изменилось: слабый свет, боч­
ка-медогонка, тихое ж у ж ж а н и е пчелок на оконном стек­
ле. К азалось, это были те ж е пчелки, что и много лет
назад, они т а к ж е сверлили стекло: сверлят, сверлят, а
просверлить никак не могут.
Густой зап ах меда защ еко тал П авл у ноздри.
— А зайцев нынче мало стало,— п р одол ж ал напе­
вать дед.— Говорят, будто от авиации на них порча
идет. Р ассев ает она всякие вредные порошки, крошит
сверху, куда надо и не надо, а зайцы питаются травой
да озимью, вот и дохнут.
П авел обиделся за авиацию:
— От авиации только польза, дедушка. Самолеты
землю удобряют, а от этого ур ож аи растут.
— Ну что ж, растут т а к растут! — не стал спорить
дед.— Тогда, стало быть, красный зверь зайца портит.
Красного зверя развелось ныне видимо-невидимо, изни­
ч тож ать его некому, собак подходящих нет.
— Что это за красный зверь? — спросил Павел.
— Л исица. Д л я кого лисица, а д ля охотника — кр а с­
ный зверь.
М ихайло Лексеич слазил в подполье, вынес горшок
меду с вощиной, зачерпнул стакан холодной воды из
ведра, вытер о штанину деревянную ложку; все р ас с т а в ­
л ял и р ас к л ад ы в ал перед П авлуш ей на скамье, а сам
говорил,говорил:
— Вот и с медом нынче худо стало. Пчел поубави­
лось, а может, изленились и они — никак настоящ его
взятку нет. Я т а к полагаю, что и пчелы гибнут, конечно,
от порошков, от удобрений этих. Совсем ослабели семьи.
Д а ты ешь, ешь, не сумлевайся!..— вдруг перебивал он
свой р ассказ.— Тебе не грех, ты много не съешь, можно.
Д ругие вон бидоны сюда присылают: председателю дай,

кладовщ ику дай, бухгалтеру дай! И все — пока на весы
взяток не ставили... Кушай на здоровье!
П авл у нравилось, что дед р азгов ари в ал с ним теперь,
как со взрослым.
— Н е иначе, как от авиации и пчелки гибнут,— по­
вторил старик.— Семьи ослабели, меду не стало, а меня,
вишь, во всем обвинить хотят. Слыхал, наверно? Всем
дай, да меня ж е и винят, вот, брат, какое дело. А попро­
буй не дай — беда! Л учш е бы совсем пасеку закрыли.
Так нет, под меня подкапываются...
М ихайло Лексеич внимательно посмотрел на П авл а,
словно зад ум ался, рассказы вать ли ему все до конца,
синие г л аза его блеснули из-под бровей, посмотрел и
договорил:
— М еня винят во всем: «Твои-то ульи, говорят, силь­
ные!» Что я им скаж у на это, прости меня, господи? К о ­
нечно, свои — они свои и есть. Только и моим в этом го­
ду несладко приходится. Д л я своих-то я на черный
год запасец меду оставляю. А колхозных зимой с а ­
харом кормим, мед по бидонам расходится. А сахарный
сироп для пчел все равно что веточный корм д ля
коров.
П а ве л слушал, как Михайло Лексеич доверчиво ж а ­
ловал ся ему на какие-то несправедливости, но вникнуть
ни во что не мог и только аппетитнее вы ж евы вал вощину
да зап и вал мед водой. А дед, выложив все свои обиды,
опять начинал угощать его.
— Ню рке я давно говорю: посылай, мол, парня ко
мне, он учится, ему мед на пользу. Один выучится, д р у ­
гой выучится — глядишь, везде лучше дела пойдут. Тог­
да и меду всем хватать будет, и воровать люди п ереста­
нут: что без нужды воровать? Д а ты ешь, ешь! И за
батьку своего ешь! У ж я бы его накормил ныне, да, вишь,
не привелось. Погиб человек. Вот совестливый был му­
жик...
П а ве л зачастил на пасеку. Д е д встречал его по-раз­
ному: то приветливо, почти по-родственному, то начинал
ворчать и ж а л о в ать ся и тогда не угощ ал медом. Все ч а ­
ще говорил он о бессовестных людях, расхищ аю щ их пче­
линое добро, а не об охоте, не о красоте окрестных лесов
и лугов. И о своей совести что-то поговаривать начал,
взды хая и об р ащ а ясь при этом к своему богу, словно
чувствовал перед ним какую-то большую вину...

А когда П а ве л уезж ал из деревни, Ню рка Молчунья
н авещ ал а его бабушку. Придет, скажет:
— Я просто так.
— Ну, коли так, садись.
— Ш л а мимо, дай, думаю, зайду, и заш ла.
— Т ак садись.
— Д а я т ак .— А сам а стоит у порога и п ригляды вает­
ся, нельзя ли чем помочь старой Анисье по хозяйству, не
нуж дается ли она в чем.
О д н аж д ы принесла полкринки меду, ск азал а :
— Это дедуш ка прислал в поклон. «Передай, гово­
рит, Анисье, она, говорит, не дурная, не откажется».
Только ты, бабуш ка, не подумай чего-нибудь: у него
свои колоды есть, этот мед из своих ульев.
Баб у ш к а о б р ад овал ась меду, она сама лю била его
больше, чем сахар, и д ля здоровья внуков считала его
шибко полезным, а потому приняла и поблагодарила:
— Коли свои колоды, то можно, принимаем! С каж и
дедушке спасибо. Вот П а ш у та выучится, он его добро
не забудет.
П о д руж и л ась Молчунья с Шуркой, с ним и р азго в а­
ри вала больше, чем с кем бы то ни было. Как-то выши­
ла ему кисет для табаку. Ш у рка удивился:
— Ты чего? Я ведь не курю.
— Я просто так. Не куришь, а все равно будешь. Все
курят, никуда от этого не уйдешь.
— Ну ладно, коли т ак ,— согласился Ш урка и взял
кисет.
А бабка Анисья узнала, крик подняла:
— Ты мне парня с ума не своди! Ты еще самогонки
принесешь або водкой будешь спаивать?
Н ю рка с перепугу проговорилась:
— Это я для Паши, коли Ш ура не курит,— ск а за л а
она и п ерепугалась еще больше.
— П а ш а тож е не курит! — зак р и ч ал а Анисья и вдруг
впервые как-то очень внимательно посмотрела на Н ю р ­
ку.— Ах, ты д ля П аш и это?..
Никто еще ничего не зам еч ал за Нюркой, и никто
ни на что не н амекал ей, но сама-то она уже д огад ы ­
в алась, что дело ее неладно: влюбилась она.
О став аясь одна, Н ю рка п р ип ад ал а головой к теплой
печи и п лакал а:
«Ох, неладное мое дело! И что ж е ты зад у м а л а , голо­

вушка моя непутевая! Н а что ж е ты, сердечушко мое
•несуразное, полагаишьси! Я-то ведь неграмотная, как
была, т а к и есть тем ная бутылка, а он — вон он какой!
Выучится да нахватается всего, войдет в пору и уедет
на города — только его и видели!»
Н а угоре и на беседках она все ч ащ е пела свою лю ­
бимую частушку-коротышку:
Голова моя не дура,
Голова моя не пень,
Только дум ает головушка
О дроле целый день.

* * *
П редседатель колхоза Прокофий Кузьмич все же
считал, что из всех ребят его деревни, обучавшихся в
семилетке, самые серьезные н ад еж д ы подает П авел Мамыкин. «Что-то в нем такое имеется, умственное чтото...— дум ал он, когда видел П а в л а на гулянке.— Этот
своего не упустит, цепкий. Вот, скаж ем , Нюрка. А что?
Н ю рка — девка р аб отящ ая, даром что с виду никуда.
Д л я жизни т а к а я именно и ,нуж на. А у самого П аш ки и
вид подходящий, и рост есть. Главное — не дуролом,
горячки зря не порет, дер ж и т что-то себе на уме. И з т а ­
кого может человек получиться. В кадры может пойти,
руководителем стать...»
— Я тебя, П авел, приобщу,— говорил он ему не
р аз.— Учись только, а у ж я тебя поддержу. Р а з начал
тянуть, т а к и буду тянуть до конца. Своих сынов у ме­
ня нет.
Прокофий Кузьмич с умилением вспоминал, ка к при­
вез П аш уту сам к директору школы, и устроил его на
квартиру, и бабке Анисье помогал, и начинало ему к а ­
заться, что он сделал так много д ля этой семьи, особен­
но для П а в л а ,— так много, что отступать было уже
нельзя.
— Дорого, брат, ты мне достался, потому должен
оправдать доверие, вырастеш ь — послужишь колхозу.
В озлагаю на тебя надежды! — И Прокофий Кузьмич по­
хлопы вал П а в л а по плечу.

Ш урка тоже, конечно, парень неплохой, растет в от­
ца, но это ж е простой работяга, земляной человек. Такие
вытягиваются сами по себе, ка к сорная трав а, чего с
ними возиться. А и возиться будешь — никто тебя за это
не похвалит. Л ом и т он спину, ка к и отец ломил, как ты­
сячи лет до него ломили. Ученье не д ля него. А ныне для
руководства о б разован ие Необходимо, горизонт. И х а ­
рактер! Т ак считал Прокофий Кузьмич.
— А ка к ты считаешь? — сп раш ивал он у П авл а.
Никакого мнения на этот счет у П а в л а еще не было,
он стеснялся, робел и, кроме «спасиба», ничего выгово­
рить не мог. Но лестные намеки П рокофия Кузьмича от­
носительно своей будущности выслушивал с удовольст­
вием.
Руководить? К этому П а ве л готов был приобщиться
хоть сейчас. Только почему в деревне? Ведь это з н а ­
чит — т а к и не выбиться в люди. Д л я чего ж е тогда
учиться? А может, и верно не стоит учиться?
Часто б ы вая в селе, где н аходилась семилетняя ш ко­
ла, Прокофий Кузьмич навестил как-то своих дальних
родственников, у которых П авел стоял на квартире.
— Ну, как вы тут? К ак мой сирота пригрелся у вас?
— П арен ь ничего, толковый,— ответил ему И ван Ти­
мофеевич,— пал ьц а в рот не клади! Только вот с моими
ребятиш ками чего-то не поладил. Грызутся из-за уроков.
— Кто кого грызет?
— А р азв е поймешь? To-се, пятое-десятое, глядишь,
уж переругались. В асю тка мой — на него, он — на Васютку: «Не помогает, говорит, ничего».
— Почему не помогает? Это нехорошо. Выручать н а­
до друг друга, тянуть! — наставительно заговорил П р о ­
кофий Кузьмич, разд ев ая сь и уса ж и ва ясь за стол, на
котором у ж е появились водка и еда.
Васю тка вышел из кухни, сказал:
— Вот он и тянет. Списывает все время.
— Что значит «списывает»?
— То и списывает...
— Ты подожди, малец, помолчи! — обиделся П роко­
фий Кузьмич.— Чего списывает? Что плохого, что спи­
сывает? Ж а л к о тебе, что ли? Пускай списывает! А ты
у него списывай. Что ж ты, брат И в а н Тимофеевич, про­
светить их не можешь? — обратился он к хозяину не то
всерьез, не то в шутку.

— Просвещаю! — засм еялся Иван
Тимофеевич.—
Так и сяк просвещаю. Тоже про взаимную выручку им
говорю. Не воспринимают. И водку не могу научить
пить, сукиных детей. М ожет, ремнем попробовать? Д а ­
вай, Прокофий Кузьмич, просветимся сами!
И ван Тимофеевич налил водки, и они выпили ка к бы
меж ду прочим.
— А где П а ш к а ? — заинтересовался председатель.
П авел тоже вышел из кухни, поздоровался.
Прокофий Кузьмич осмотрел его с ног до головы,
спросил:
— Ну что?
П авел переступил с ноги на ногу, промолчал.
— Если что нужно, говори, я тебя всегда поддер­
ж у,— ск азал председатель.— Вытяну! Д ругие не помо­
гаю т — я помогу. Советская власть поддержит. А в ы ра­
стешь, тогда мы посмотрим. Ты им еще покажешь!
Иван Тимофеевич с готовностью п оддакивал предсе­
дателю:
— А я что ему внушаю? Учись жить у Прокофия
Кузьмича — вот что я ему внушаю, он сам это может
подтвердить. «Вот твоя гл авная ш кола»,— говорю я
ему!..
— Ладно, ладно! — прервал его Прокофий К узь­
мич.— Пьянеешь ты, что ли?
Но И ван Тимофеевич пьянел не от вина.
— Что «ладно, ладно»? Р а зв е я неправду говорю?
Ты, Прокофий Кузьмич, оборотливый и знаешь, что вы­
годно, что нет. П р од ал петушков по базарной цене, ку­
рочек купил у соседнего колхоза по дешевке. Выгодно?
Выгодно! Потом совсем птицеферму ликвидировал —
значит, т ак выгоднее, хлопот меньше. Мы все у тебя
учимся, Прокофий Кузьмич! Вот был я в Москве, поиз­
д ер ж а л с я, то-се, пятое-десятое, написал заявление, и д а ­
ли мне на дорогу двести д вадц ать пять: сколько попро­
сил — столько и дали. П р о гад ал я? П рогадал! А П р о ­
кофий Кузьмич не прогадал бы...
— Л адно, ладно, не мели. Н али вай лучше! — опять
попробовал остановить его Прокофий Кузьмич, хотя по­
хвалы в свой адрес обычно принимал благосклонно.—
Я ж е не о своей выгоде беспокоюсь.
— А если бы и о своей, что ж такое? Почему грех
о своей выгоде побеспокоиться?

Прокофий Кузьмич взял бутылку сам и налил водки
в две стопки.
— Пил ты сегодня, что ли? — спросил он И ван а Ти­
мофеевича.— И почему д л я хозяйки стопки нет? Анна,
выпей с нами!
Ж е н а И в ан а Тимофеевича, Анна, рано и быстро по­
старев ш ая ж енщ ина, у в яд ш ая уж е настолько, что Васютку и Антошку можно было принять за ее внуков, не
успела ничего ответить, как муж ответил за нее:
— Зачем Анне пить, ей здоровье не позволяет.—
И добавил, о б р ащ аясь к ж е н е : — Д ел ай свое дело!
Прокофий Кузьмич в о зр аж а ть не стал, и мужики
выпили вдвоем.
Анна, сидевшая перед этим на л ав ке возле стола,
в стала и ушла на кухню. Она всю жизнь д ел ал а свое
дело: с утра до вечера возилась по хозяйству, что-то сти­
рал а, сушила, что-то варила и стряпала, собирала на
стол, у б и рала со стола, и молчала, и довольна была уж е
тем, что муж часто освобож дал ее от тяж елой колхозной
работы.
Васю тка и П авел тож е пошли на кухню, но И ван
Тимофеевич остановил их:
— А вы сидите с нами и слушайте, что будет гово­
рить Прокофий Кузьмич.
Р еб ята послушно сели: д а ж е озорной Васютка знал,
что с захм елевш им отцом можно шутить, но спорить
нельзя.
Прокофий Кузьмич налил еще по стопке.
— Ты из меня профессора не д елай ,— ск азал он
своему родственнику.— Чего я им буду рассказывать?
Мое дело к пенсии идет. Я все свои копья уж е обломал.
Вот дотяну как-нибудь до возраста и сдам дела, пусть
теперь молодежь орудует. Молодых приобщать надо,
им виднее, куда что д ви ж ется.— Ион посмотрел на Васютку и П авла.
— У нас никуда не движется. Вот в Москве д ви ж е т­
ся.— И в ан а Тимофеевича опять понесло на воспомина­
ния о Москве.— Денег там, конечно, идет много, зато и
добы вать есть где. Там базары , то-се, пятое-десятое, обо­
роты, а у нас тут вонючее болото. Но и чудят там боль­
ше. Вот, скаж ем, магазины продовольственные — хлеб,
булки всякие, б акалея, то-се, пятое-десятое. Входишь,
берешь корзину, идешь по кругу, наклад ы ваеш ь полную

корзину, круг кончается, тут тебе, голубчику, насчиты­
вают, корзину отбирают, и ты идешь домой как милень­
кий, с полной охапкой тов ара — быстро и здорово.
— Здорово! — воскликнул Васю тка, которого возбу­
ж д а л и любые рассказы отца о Москве.
О ж ивился и Павел.
— У нас бы такой магазин — все булки по карм ан ам
бы рассовали,— ск а за л он.
— Д а что ты понимаешь! — зыкнул на него Васютка.
*— А что, неправда, скаж еш ь? Н а р о д у нас несозна­
тельный.
— Много ты понимаешь — «народ, народ»!
Прокофий Кузьмич посмотрел н-а ребят и хитро з а ­
улыбался.
П а в л а п оддерж ал И ван Тимофеевич:
— П равду, П аш ка, говоришь! М ы слимое ли дело,
чтобы наш здешний человек сам за себя отвечал? Вот
если бы он по трудодням получал полной мерой!
П о д д ер ж ал П а в л а и преседатель:
— Н арод воспитывать надо, а потом у ж по трудо­
дням, П а ш у тка правильно мыслит!
П авел не очень понимал, за какие мысли его похва­
лили, но раз хвал ят старшие, значит, он ск а за л то, что
надо, и Васю тка о к а зал ся в дураках.
Окончить семилетку П авел не смог. Хотели его оста­
вить на второй год и в шестом классе, но не решились:
М амыкин считался у ж е переростком. Тогда учителя до­
говорились устроить его в ремесленное училище в б ли ж ­
нем городке и попросили П а в л а вызвать на совет когонибудь из родственников.
П ри ехал Ш урка.

*

* *

Здоровый, сильный Ш урка постепенно втяги вался в
колхозную работу на положении взрослого и становился
ка к бы главой семьи, хотя сам призн авал за старшего во
всем только П а в л а. Ш урка не удивлялся, не о биж ался
на то, что вот он и зимой и летом д ел ает все, что поло­
жено по хозяйству и по колхозным наряд ам , а П а в л а
зимой дома нет, а летом он хоть и ж ивет дома, но вроде

как на курорте. Более того, Ш ур ка теперь относился к
своему старш ем у брату д а ж е почтительнее, чем раньше.
Он не только у в а ж а л его, он д а ж е восхищ ался им. А то,
что брат имел право ничего не дел ать с утра до вечера
и день за днем, вызы вало в нем какое-то д а ж е особое
расположение к нему и особую предупредительность в
отношениях. «У каж дого своя судьба,— ду м ал он,— не
всем ж е быть образованными. Зато уж когда брат вы­
учится, он сразу изменит всю мою ж изнь — и мою и б а ­
бушки».
Просить и ходатайствовать за своего брата — в этом
никакого униж ения д ля себя и для своего отца Ш урка
не видел. Если бы речь ш ла о нем самом, Ш урка никог­
да не ссы лался бы ни на какие семейные и хозяйствен­
ные затруднения, а о своем собственном сиротстве он
вообще не дум ал. При чем тут...
Ш у рка прошел в кабинет директора, куда показал
ему П авлик, в конце длинного светлого коридора с ж е л ­
тым, протертым изрядно полом, искоса о гл яд ы вая на
ходу яркие стенные газеты, географические карты и л о ­
зунги о борьбе за молоко и масло, за лен и силос, о
подготовке к весеннему севу на колхозных полях. Он
не робел, не пригибал голову, не сторонился встречных
ребят и девушек, шел свободно в своем рабочем п и д ж а ­
ке и кирзовых сапогах, д е р ж а кепку в руке. Он д а ж е не
спраш ивал себя, зачем идет к директору школы, в кото­
рой обучается его брат. Р а з позвали — значит, надо.
А робеть? Что ему робеть — он же не учится здесь и ни­
когда не будет учиться, это не его доля. Его до ля зем ­
лю пахать. Он ж е пробовал учиться... А землю он любит.
Д а и нельзя оставлять ее совсем без хозяина. Бесхозная
зем ля р о ж ать не будет. Надо, чтобы зем ля не осиротела.
— Тебе что нужно? — мельком взглянув на Шурку,
спросил загорелый, прокопченный директор.
Ш урка его сразу узнал — директор школы много раз
п риезж ал в деревню в роли уполномоченного райком а
и райисполкома либо от сельсовета по разным к а м п а ­
ниям и налоговым облож ениям и сборам.
— Почему не на занятиях?
Ш урка прикрыл двухстворчатую дверь, обошел ш и­
роколистый фикус, возвышающийся в кадуш ке на т а б у ­
рете, и предстал перед зеленым письменным столом, на
котором были и стопки тетрадей, и книги, и глобус, и

микроскоп, и ж е л т а я из деревянных палочек модель ти­
пового скотного двора.
— Я Мамыкин.
— Что М амыкин?
— У вас учится мой брат. М еня приглаш али.
— Простите... Тэк-тэк-тэк. Вы старший брат П а вл а
М ам ьжина? Тогда давайте поразговариваем.
— Я его младший брат,— смутился Ш урка.
Директор стал медленно подниматься со стула, слов­
но откуда-то и здал ека в озвращ ал ся на землю.
— Тэк-тэк-тэк... Значит, вы его младший брат. Очень
хорошо! Ну что ж, очень хорошо!
— Вы меня приглаш али?
— Да! А бабушка?
— Б аб у ш к а не может — стара, слаба.
— Тэк-тэк, очень хорошо! А как у вас дела идут
предвесенние?
— Д а ничего, идут. Только семян придется прику­
пать. Недавно стали проверять сусеки, а там — мыши,
много семенного овса поели. И льносемян не хватает.
Сейчас вся над еж д а на лен. Ставку на лен делаем!
Д иректор начал р азг л аж и в ать свои усы, оттягивать
их книзу, словно они мешали ему получше разглядеть
стоящего перед ним граж данина.
— Тэк-тэк... Очень хорошо! А со скотом как? П а д е ж
в этом году был?
— П а д е ж а не было,— отвечал, как на уроке, Ш ур ­
ка.— Мы что в этом году сделали? Мы на зиму нагото­
вили возов пятнадцать веточного корму. Пойогло!
— Тэк, очень правильно сделали!
— Д а что уж тут правильного, если скот приходится
хворостом кормить, а тр ав а нескошенная под снег ухо­
дит?
— Это интересно! — вроде как обр ад овал ся дирек­
тор.— Не успели скосить?
— К аж д о е лето не скашиваем. А и скосим, так сено
гниет на месте, неубранное. Б аб у ш к а моя говорит, что
бог н аказывает. Л учш е бы уж разреш или для своих ко­
ров хоть понемногу корму заготовить, а то и свои коровы
голодные стоят всю зиму.
Д иректор потянул усы книзу.
— Выходит, что вы хотите в первую голову кормить
своих личных коров? — спросил он.— А как это назы ­

вается на нашем языке, товарищ М амыкин? Слыхали
вы что-нибудь о частном секторе в народном хозяйстве?
Ш урка не смутился, ответил:
— Коровы не виноваты, что они в частном секторе.
Они ведь не в чужом государстве, все советские. И мо­
локо от них пьют не буржуи какие-нибудь, а свои люди.
А получается, что ни колхозных, ни своих коров не кор­
мим. Вон какие они стали теперь, от овец не отличишь,
разве это коровы — выродки. Сердце кровью обли вает­
ся, как посмотришь на их жизнь.
— Это у кого сердце кровью обливается, у вас, что ли?
— И у меня. Что я, не человек?
— А председатель ваш куда смотрит?
— Что председатель? Он все помощи ждет. Если б
он меньше на Советскую власть надеялся, может, лучше
было бы. С ам бы дум ать начал, и скот бы меньше скудался. И свиньи у нас голодают, ж а л к о смотреть.
— Тэк-тэк!..
— Есть у нас т а к а я Ню рка, м ален ь кая девчонка,
Молчунья. Ее поставили на свиноферму. А зимой свиньи
от голо да — совсем как дикие звери. Все деревянные
кормушки изгрызли. Н ю рка каж д ое утро уходит из дому
и с матерью прощается, потому что боится: схватят ее
когда-нибудь свиньи и съедят. И п ад еж каж дую зиму.
Тогда что Н ю рка придумала? С тал а собирать конские
свежие яблоки и кормить ими свиней. Н а ва л и т полное
корыто, чуть посыплет отрубями да перемешает, и свиньи
ж р ут на доброе здоровье. П а д е ж прекратился. В район­
ной газете — читали, наверно? — цел ая страница была
напечатана, как в нашем колхозе свиное поголовье со­
хранили. Ню рка д елилась своим опытом.
— И зоб ретател ьн ая девушка! — восхищенно сказал
директор.— П равильно сделала, молодец!
— Конечно, правильно сделала. И молодец — тоже
правильно. Только про такую правду лучш е бы в газете
не печатали. Свиньям и то стыдно было...
И вдруг директор спросил:
— Вы, случайно, не бригадир, товарищ М амыкин?
Не председатель колхоза?
Ш урка сразу осел, застеснялся.
■
— Почему вы не учитесь, молодой человек? К ак тебя
звать?
— Александр.

— Т ак почему ж е ты, Александр, не учишься?
— П а в л и к учится.
— П авлик?
— Да.

— А ты что?
— А я у ж буду на земле.
— Вот д л я земли-то и надо бы учиться.
— Н ельзя мне, Аристарх Николаевич.
— Тэк! Не понимаю. А ну-ка, садись, Александр!
Ш урка сел на стул под фикусом.
— Не понимаю,— повторил директор.
— У нас так ведется, А ристарх Николаевич: если
всем учиться нельзя — старший учится. И бабуш ка хо­
чет, чтобы П а ве л выучился, скорее помощь придет.
— Значит, б абуш ка за П а в л а стоит?
— Да! И Прокофий Кузьмич, председатель наш, на
него очень надеется. А я — чтобы зем ля не осиротела.
— К ак ты с к азал ? — переспросил директор.
Ш урка смущенно промолчал.
— Значит, чтобы зем ля не осиротела? Тэк-тэк! Хоро­
шо сказал! — Д иректор подвинул к себе тет р а д к у и з а ­
писал что-то на чистой линованной страничке, словно
поставил Ш урке отметку за хороший ответ.— А П роко­
фий Кузьмич ваш... что ж, Прокофий Кузьмич, он дей­
ствительно все на кого-нибудь надеется. Не просчитает­
ся он с П авлом, не ошибется, как ты думаешь?
Ш урка опять промолчал.
— Я хочу с к азат ь ,— пояснил директор,— будет ли
ваш П авел потом р аб отать в колхозе?
Что мог ответить на это Ш урка? Р а зв е П авел учится
д ля того, чтобы р аботать в колхозе? Б аб у ш к а об этом
думает совсем иначе. А как ду м ает об этом сам он, и
дум ал л и он об этом когда-нибудь и как следует?
— Прокофию Кузьмичу виднее,— ск азал он невнят­
но.— Н адо ж е кому-то и в люди выходить.
Д иректор удивился.
— Вот это, батенька мой, что-то не то. По-моему,
ты говоришь не свои слова. Н а тебя это не похоже.—
И Аристарх Н иколаевич потянул усы книзу.— П роко­
фий только и ждет, чтобы на пенсию выйти, а ты гово­
ришь — ему виднее. Д а что ему виднее? Все ли он ви­
дит, твой Прокофий Кузьмич? Видит ли он тебя, напри­
мер?

И на это Ш урка не мог ничего ответить.
Д иректор опять что-то записал в тетрадку и загово­
рил словно бы о чем-то другом, очень спокойно:
— Отец твой — я ж е его хорошо знал! — об язател ь ­
но бы стал тебя учить. Тебя, а не П авла.
— Почему не П а в л а ?
— Д а вот так: тебя, а не П авла!
— Пускай уж лучше П а вл и к учится,— тихо сказал
Ш урка.
— Вот именно: если бы лучше! Н е получается что-то
у твоего П авл и ка, дорогой мой Александр. Н е п олу­
чается!
— Что не получается? Как?
— Д а вот так, не получается.
Ш урка заволновался, оперся руками о стол, словно
р азд ум ы в ая — встать ему и уйти сразу или остаться и
слушать, что скаж ет директор еще.
И директор ск азал еще:
— Опять на второй год остается ваш Павлик.
Тогда Ш урка понял и испугался.
— Не оставляйте его, пожалуйста! Он у нас ста р ­
ший... и сирота,— торопливо стал просить он.
— Старший, да! Годиков -ему многовато. А насчет
сиротства — ну сколько ж е можно? Подрос уже... Выхо­
дит, он сирота, а ты его покровитель? Н ельзя ему больше
оставаться на второй год.
— Нельзя, бабуш ка очень худа стал а,— подтвердил
Ш урка.— А мы с ним поговорим, он все поймет. Он же
у нас... Мы на него так надеялись... К а к ж е это он?..—
Говоря т а к о старшем брате, Ш урка пока недоумевал
больше, чем негодовал.
— Тэк-тэк, понимаю,— снова раздумчиво затэ к а л ди­
ректор.— Баб уш ка, значит, не в курсе дела, ничего не
знает?
— Б аб у ш к а ничего не знает. Н о мы поговорим с П а в ­
ликом.
— Ну хорошо!
Директор р ас ск а зал Ш урке о ш колах ф абрично-за­
водского обучения, о ремесленном училище, куда он ре­
комендует направить П а в л а ,— ка к раз будет очередной
набор. Ш урка ничего не слы хал об этом обучении, но,
по словам директора, выходило, что это прямой путь в
инженеры, и он успокоился: чем инженер хуж е любого

районного начальника? Значит, в судьбе брата ничего
не меняется? Но что ж е он, П авел, д ум ает все-таки?..
К ак ж е он все-таки мог?..
— А тебе, С аш а, еще раз говорю: хорошо бы по­
учиться самому. Н а себя надо больше надеяться! — з а ­
ключил А ристарх Николаевич, поднимаясь с кресла и
д оброж елательн о глядя ему в г л аза, отчего Ш ур ка по­
красн ел.— Конечно, без отца, без матери плохо жить.
И ны е с пути сбиваются, растут вкривь и вкось. Н о ведь
это не со всеми случается... А отец у вас был настоящий
работяга. Не думаеш ь ж е ты, что он в люди не выбился?
Поучиться бы тебе...
Ш урка понял, что понравился директору школы, и
это ему было приятно. И з кабинета он вышел в хорошем
настроении, д а ж е о П а в л е не стал дум ать плохо. Но
через несколько минут он вернулся.
— Извините, Аристарх Николаевич, я воротился...
Б аб у ш к а у нас очень плоха, я ничего не буду ей гово­
рить. П ож алуйста, не передавайте ей ничего...
А ристарх Н иколаевич п ож ал Ш урке руку.

*• * *

Все лето П авел провел дома. Он рад овался, что боль­
ше не надо возвращ аться в семилетку, где приходилось
драться из-за того, что его д разнили «женихом». Д р а т ь ­
ся он у ж е стыдился: с кем ни' свяжись, все ему до под­
мышек. И сила появилась муж ская. Чуть толкнет, б ы в а­
ло, одноклассника, а тот летит поперек коридора, того
гляди, стукнется головой о подоконник. Слегка возьмет
кого-нибудь за ворот, чтобы только припугнуть, а у того,
смотришь, ни одной пуговицы на рубашке.
Все-таки в семилетке трудная была жизнь д ля П а в ­
л а..П ри ходилось то и дело хитрить, изворачиваться, что­
бы не получать частых взысканий от учителей. Других
держ и т в страхе и сам постоянно дрожит: вдруг увидят,
застанут, застукают. Только, бывало, выпрямится во
весь рост, сож мет кулачищи, оскалит зубы, чтобы о б р а ­
зумить обидчика, ка к возникает перед ним учитель м а ­
тематики, словно восклицательный знак, или погрозит
скрюченным пальцем с л ад к о г л а сая учительница пения

в узкой юбке. И П авел, грозный, с авторитетными к у л а­
ками, вдруг сгибается и начинает униженно улыбаться,
словно милостыню просит: не обижайте, христа ради,
круглого сироту!
Баб у ш к а у х аж и в ал а за П авлом как только могла:
она его корм ила с утра до вечера и все спраш ивала:
«Не голоден ли, П авл уш а?» Наверное, все бабушки оди­
наковы. П аш ута еще спит, а она уж е затопит печку,
подоит корову, приготовит для него молока, и парного,
и топленого с коричневой, чуть подожженной жирной
пенкой, положит в чашку простокваши с добавкой не­
скольких л о ж е к кисловатой густой сметаны, в другую
чашку положит гущи вместе с сывороткой: этот д о м аш ­
ний деревенский творог, полученный в печи на вольном
духу из простокваши и разрезанный еще в кринке на
четыре дольки, П аш ута особенно любил; кроме того,
прикроет бабуш ка от мух на чайном блюдце колобок
только что взбитого сосновой мутовочкой сливочного
масла; выставит все богатство на стол и ждет, когда
внук проснется. А в большом глиняном горшке уж е з а ­
творены блинки, а на сковородке в свином сале шипят
для блинов ошурки-шкварки: П авл у ш а любит свернуть
широкий горячий блин в трубочку, вы валять его ц ели ­
ком в кипящем сале, прихватить ложкой несколько
ошурков и есть по целому блину сразу, не р азры вая.
А с огорода у ж е принесены и лучок, и св еж ая редька,
и свеж ая картошка.
Любит еще П а вл у ш а студень из свиных ножек —
светлый, со снежными блестками, только что из п одва­
ла, с ледника. Он как-то ск азал — пошутил, наверно,
озорник! — что любит все такое, чего ж евать не надо.
А студень — что его жевать? Он во рту тает.
Д л я П а в л а каждый день праздник. Просыпается он
поздно, потому что до полуночи и дольше гуляет на уго­
ре, шутит с девушками — большой уж е стал внучек, дай
бог ему здоровья! Вот полю бовался бы на него отец,
если бы жив был, царство ему небесное!
Проснется П авл у ш а, спустится с сеновала, сделает
зарядку на дворе — попрыгает, помотает руками, умоет­
ся на колодце, придет в избу, глянет на стол и ахнет:
—
Ну, бабушка! К ак бы я без тебя жил? И откуда
у тебя все это берется?
И бабуш ка старается еще больше: благодарность

внука ей дороже всего. Ш урку корми не корми — он
молчит, а П а вл уш а рассыпается.
Так к а ж д ое утро.
А как бы она са м а ж и л а без П авлуш и, без того, что­
бы дум ать о его большом пути, надеяться на него, кор­
мить, об хаж и вать его, угож д ать ему?
Конечно, младшего внука, Ш урку, она т о ж е любит,
и не меньше, но Ш у рка — он привычный, на зем ле ро­
дился, землей и живет. А П аш ута пошел дальш е, этот
учится, от него всего можно ожидать. Поэтому все, что
есть лучшего в доме, в бабушкиных чуланах и в погре­
бе, в поле и на огороде,— все для старшего внучка, все
д л я П авлуш и. Ему лучший кусочек, ему рубаш ку поно­
вее да попригляднее, и ш апку заячью, и сапоги покреп­
че, на него идет б ольш ая часть отцовской пенсии, ведь и
на карм ан н ы е тр аты все рублевочку-две ему положено,
не откаж еш ь,— сл ава богу еще, что хоть не курит, не
пьет, в карты не играет!
П авел принимал все, хотя о будущем своем пока
много не зад ум ы вался. З н а л только уже, что в деревне
ему ж ить не придется, что хорошее будущ ее у него бу­
дет. Б ы вало, п равда, что он стеснялся есть отдельно от
своего брата и от бабушки, есть не то, что едят они.
Как-то б аб ка достал а у соседей по деш евке молочного
поросенка-ососка, вы м ы ла его, вычистила, оп али ла, н а­
ф ар ш и р о в ал а гречневой кашей да молоком со взбитыми
яйцами и заж арен н ого, с хрустящей золотистой короч­
кой п одала П аш уте в плошке, ка к к престольному п р а зд ­
нику или к свадьбе, целиком. П а в е л втянул в себя воз­
дух и смущенно оглянулся: у порога стоял Ш урка, про­
веряя пальцем остроту серпа,— он только что поел
вареной картош ки на кухне и готовился снова идти в
поле; б абуш ка поставила в угол ухват, которым достала
плошку с поросенком, и см етала хлебные крошки и к а р ­
тофельные очистки с кухонного стола, сама она еще не
о б е д а л а ,— посмотрел на них П а ве л и совестливо заб о р ­
мотал:
— Н е буду есть один. Такого поросенка на всех х в а ­
тит. Д а в а й т е вместе! — Что ты, что ты, Пашута! Мы сытые, мы всегда до­
ма, а ты будто гость у нас. Мы едали всего. И не вы­
думывай, садись давай. У тебя голова вон как д о лж н а
работать. Что ты, родной!

Ш урка повернулся от порога и вы ж идательн о глянул
на своего старшего брата.
— Ты думаешь, мы голодные, да? Мы ничего сами
не едим, да?
— Знаю , ка к вы едите. Садитесь, а то и я не буду
есть.
П авел настоял на своем, поросенка они съели вместе.
Ш урка был этим растроган, а бабуш ка не раз после х в а­
лилась:
— Вот он какой у меня, Павлуша-то!
Но бывало и по-другому. П а ве л приносил рыбу с р е­
ки — окуньков, плотичек, пескарей: с удочкой он мог си­
деть над заво д ям и по целому дню. Б аб у ш к а н аварит в
горшочке ушицы с лучком, с красным перчиком и ж а р ­
кое из плотичек приготовит такое, что пальчики обли­
жешь.
П а ве л опять обиж ается:
— Все одному? Ш урка, садись со мной!
Б аб у ш к а кидается сразу на обоих:
— Что вы, что вы, много ли тут рыбки, что с ней д во­
им делать, на одного не хватит.
П авел поломается немного и начинает есть один.
И ногда Ш урка искренне удивлялся, что П а в л и к а мо­
жет что-то смущать. Зави сть или иное какое недоброе
чувство еще не проникало в его сердце. К азалось, р а з ­
говор с директором школы ничего не изменил в его от­
ношении к брату. К тому ж е это был все-таки его ст а р ­
ший брат!
Л ето выдалось слишком хорошее, жилось слишком
легко, и П а ве л опоздал с представлением необходимых
документов в ремесленное училище. К огда он приехал
в город — а привез его опять ж е Ш у р к а ,— там з а ­
нятия у ж е начались, в общ еж итии не было ни одной
свободной койки, и П а ве л в списках учащ ихся не чис­
лился.
В первый раз он испугался, что не будет учиться и
придется вернуться домой, р аботать в колхозе. З а него
опять стал действовать Ш урка. Он попал к заведую щ ему
учебной частью, объяснил, в чем дело, ссылаясь на то,
что П а в е л М ам ы кин — сын солдата, погибшего смертью
храбры х в Великую Отечественную войну, и завуч согл а­
сился сделать д ля него исключение, если будет написа­
но соответствующее, хорошо аргументированное з а я в л е ­

ние. « П равд а, в озраст уж е на пределе, ну да как-ни­
будь...»
Ш урка п ередал разговор брату, и П авел написал з а ­
явление:
П р о ш у не отказать в моей просьбе. В ы р о с я без от­
ца, без матери. Отец м о й погиб смертью х рабрых на
фронтах Великой Отечественной войны с немецко-фа­
шистскими захватчиками, а мать умерла на колхозной
работе. Я хочу честно трудиться для Родины, вырастив­
ш е й меня, и, если потребуется, отдать за нее свою мол о ­
д у ю жизнь. П о ж а л е й т е сироту, не откажите!
К сему П а в е л М а м ы к и н .

—
Силен! — ск азал завуч, прочитав это заявление,
долж но быть имея в виду его слог, и включил П а вл а в
список учащихся дополнительно.
Койка в общежитии тоже нашлась.

* * *
Озимые вымокли еще осенью. Яровые посеяны были
слишком рано, зад олго до окончания зам орозков,— П р о ­
кофий Кузьмич очень хотел отчитаться первым,— и про­
ку от яровых тож е не предвиделось. Колхозники могли
н адеяться только на лен.
Л ето выдалось мягкое, влажное, лен шел хорошо.
Не раз менялись цвета ржи, а лен до .поздней осени
оставался ярко-зеленым. Во время цветения участки его
превратились в бирюзовые озерца, и перед этим н еж ­
ным сиянием д а ж е леса окрестные казал и сь черными.
Ш ур ка посоветовался с бабушкой и сам напросился
в льноводческое звено. Ж енщ ин ы приняли его охотно, не
посмотрев на то, что он парень, хотя льном парни обыч­
но не занимались. Ш урка был у них на особом счету.
Если бы не Ш у рка Мамы,кин, может быть, и не было бы
такого льна в этом году — т а к дум ал и многие.
Но Ш урка-то знал, что все сд ел ал а бабуш ка, а не он.
Ранней весной, когда в колхоз поступила команда н а­
чать сеять лен, бабуш ка Анисья спросила внука:
— Неужто правду про лен люди судачат?

— А что? — спросил, в свою очередь, Ш урка.
— Будто сеять приказано?
— Сегодня начинали, да трактор забуксовал, грязно.
— Ну, слава богу!
— А что? — спросил снова Ш урка.
— «Что, что»!.. С ума они посходили, вот что! Где
это видано, чтобы лен по грязи сеяли?
— А как ж е бабуш ка, говорится: сей в грязь — бу­
дешь князь.
— Р а зв е это про лен? Это про зерно говорилось.
Ш урка бабуш ке поверил, тем более что слы ш ал в
поле, как один тракторист ругался: «Опять головотяпите! О бсуж дали, обсуж дали, а вы опять за старое!» Т р ак ­
ториста оборвал полеводческий бригадир: «Сей, тебе
говорят! У казани е есть».— «Не вырастет ведь ничего».—
«А что я могу сделать? Пускай не вырастет...»
И Ш урка ск азал бабушке:
— З а с т а в я т сеять все равно.
Анисья сразу подняла крик:
— А ты чего слюни распустил? Сколько вас там, э д а ­
кие ребята, а сдобровать не можете! Взяли бы по батогу
або что — да на поле: не дадим колхоз разорять! Те­
перь не война, самим д ум ать надо. И ди-ка позови мне
председателя! — вдруг п р и к азал а она.
Ш урка подумал и ответил:
— Н е пойдет он.
— Конечно, не пойдет,— согласилась б абуш ка.—
А ты скажи: бабушке, мол, худо, карачун настает, про­
ститься хочет, он и прикатит со вниманием со своим.
П редсед атель пришел, но договориться ни до чего
они не смогли. А чтобы Прокофий Кузьмич не о б и ж а л ­
ся, Анисья поставила ему бутылку водки.
.Шурка отправился к трактористам, авось они чтонибудь придумают, помогут.
— Ты чего от нас хочешь? — удивился парень в про­
масленном ватнике.— Н а ш е дело маленькое, понял?
С каза л и в МТС: сеять! — и будем сеять.
. — Вы ж е сами ругались, что трактор не идет.
— Ну и что?
— Вот и пускай трактор не идет,— улыбнулся Ш у р ­
ка. Он д е л а л вид, что шутит.
Тракторист засмеялся.
— Ты слы хал его? — обратился он к своему напар7

Д обру откроется сердце

177

нику.— А кто деньги нам платить будет? Н а нашем гор­
бу хочешь выехать? Собери деньги, тогда и трактор бу­
дет стоять.
— Л ен не вырастет! — вздохнул Ш урка.
— Все сеют, не вы одни. Д а кто ты такой? Иди к
своему бригадиру, его уговаривай. А нам что...
Ш ур ка пошел к бригадиру.
— Б аб у ш к а говорит, что на лен вся н адёж а, а теперь
и льну не будет.
Безрукий бригадир, инвалид войны, не см еялся над
Шуркой и не кричал на него, только сказал:
— Не в свое дело лезет твоя бабуш ка. Голова не у
нее одной на плечах, есть и посветлее, соображ аю т.
И все. Ш урка решил, что ничего у него не вышло. Но
на другой день председатель колхоза Прокофий Кузьмич
уехал на какое-то совещание, а оттуда на железную д о ­
рогу добы вать гвозди д л я строительства скотного двора,
и до его возвращ ения о посеве льна никто не за г о в а р и ­
вал. Трактор ушел в другой колхоз, а из конторы в р ай ­
он сообщили, что лен посеяли.
Вернувшись в колхоз, Прокофий Кузьмич поднял крик:
— Самоуправство? Государственная дисциплина вам
что? А того не знаете, что с меня голову снимут? Всех
под суд отдам!
Кричал он долго, пока бухгалтер не сообщил ему:
— А лен-то за нами не числится, Прокофий Кузьмич.
— К ак так?
— Мы его в сводку включили.
— П ередали?
— П ередали.
— Ну, то-то! — с к азал председатель и успокоился.—
Смотрите вы у меня!
З е м л я к тому времени подсохла, и лен посеяли вруч­
ную под конную борону. П оле зазел ен ел о дружно.
Встретившись с Шуркой, М олчунья с к а за л а ему:
— А тебя, Ш ура, бабы хв ал ят не н ахвалятся.
— Вишь ты! З а что это? — зау л ы б ал ся довольный
Ш урка.
— Говорят: «К абы не этот парень, так и льну бы
нам не видать».
— Д а это не я — баб уш ка,— признался он и покрас­
нел.
— М ожет, и бабуш ка, только тебя хвалят.

Больш е разговаривать было не о чем, и они зам о л ч а ­
ли. Потом Ш урка спросил все же:
— Кто им сказал, будто это я сделал?
— Не знаю, кто сказал, только тебя хвалят,
— Не ты ли у ж ск азал а?
— Не знаю кто,— ответила Н ю рка,— может, и я.
Ш урке хотелось верить, что именно он весной поме­
ш ал высеять лен раньш е времени. К ак бы то ни было,
похвалы ему пришлись по душе, и после он почувство­
вал какую-то особую свою ответственность за эту куль­
туру.
Вступив в льноводческое звено, Ш урка стал работать
н аравне с ж енщ инам и с утра до ночи. Он первый пошел
и на прополку сорняков, с яростью выры вал васильки,
про которые в детстве думал, что они для красоты. И все
ж а ле л , что мало, слишком м ало посеяли льна. Ведь и
семена, кажется, были.
— Д а ты маленький, что ли? — рявкнула од наж д ы
на него звеньевая, толстая неопрятная К лаш а, вдовасолдатка, п ереставш ая следить за собой с тех пор, как
потеряла н ад еж д у снова найти себе м у ж а.— Будто мы
сами не знаем, что мало. А план на что? Кто бы нам
позволил не по плану сеять?
Ещ е не закончилась уборка зерновых, а бабуш ка
Анисья уж е н ач ал а тормош ить Шурку:
— Лен-то когда теребить будете? В августе его р а ­
зостлать бы надо, августовские росы слащ е меду.
— М аш ину ждем, бабушка.
— Не прогадайте с машиной-то. М аш ина — она м а­
шина и есть. Не столько льну, сколько мусору всякого
нарвет. Попробуй потом отбери руками. А деньги какие!
Анисья всю свою жизнь, почти с детства, возилась со
льном: в ы р а щ и ва л а его, рассти лала, сушила, мяла, т р е ­
пала, чесала... В каж дом хозяйстве были обязательно
две-три полоски своего льна. Наготовив кудели, девки и
бабы, и Анисья тоже, в долгие зимние вечера сидели за
прясницами либо за прялками. У Анисьи и п р ял ка была.
Льняную нить с веретен перем аты вали на мотовила, д е­
лили на чисменицы, на пасмы, готовые моты бучили, от­
ж и м али , отбеливали на снегу, красили, если надо было,
в разны е цвета, растягивали на воробах, перевивали на
трубицы, сновали, затем у ж е по ниточке продевали ос­
нову в бёдра... Господи, чего только не дел ал ось с этим

ленком — сейчас и слова-то многие заб ы ваться стали.
Наконец, уж е в середине зимы, а то к весне в избу з а ­
носили по частям ткацкий самодельный стан со всеми
его крюками, бабуркам и, подножками, сколачивали, вы­
веряли, и начиналось тканье. Д ень и ночь д р о ж а л и окон­
ные стекла в избе. Ф абричная мануф актура — ситчик,
сатин — была тогда доступна далеко не всем и шла
только на праздничную одежду. Холст д ля половиков и
постелей, для мешков и онуч, полотно д ля нижних ру­
бах, д ля штанов и рукотерников, всякая цветная пестря­
дина для верхнего белья и верхней одежды, д аж е р а ­
дужные кушаки и пояса из шерстяной пряжи — все
изготовлялось на дому, на своем деревянном стану золо­
тыми, многотерпеливыми бабьими руками.
К ат о р ж н ая это была работа! А вот не стало своего
льна, и затосковал а Анисья по этой каторге. Много лет
стан валяется на повети, ни для чего не нужный, моло­
дым д а ж е незнакомый, по ночам сидят на нем куры,
зимой косы да серпы висят на крюках.
Д ав н о уж е лен сеют только на колхозной земле и
трестой сдают на завод. И хоть лен этот колхозный-; и
прясть его Анисье не доведется, и масла льняного от
него не будет, а все-таки это лен. Н е мож ет Анисья спо­
койно смотреть, если обходятся с ним не по-хозяйски,
без души, без соображения.
— П риш ла машина-то? — сп раш ивала она Ш урку
чуть ли не каждый день.
— Нет еще, бабушка.
— Начинайте, нечего тянуть! А там видно будет.
С разреш ения Прокофия Кузьмича лен начали тере­
бить вручную. И только тогда полностью обнаружилось,
до чего ж е он был засорен. Соломку выбирали по щ е­
потке, а когда оборачивались, казалось, будто на поло­
сах ничего не изменилось: по-прежнему густая сочная
трава, осот и всякие колючки до колена покрывали зе м ­
лю густым зеленым слоем.
Р аб о та шла медленно, женщ ины нервничали, ж д ал и
из МТС льнотеребилку. А приш ла льнотеребилка, з а ­
шумели еще пуще: старая, п рорж авевш ая, плохо н а л а ­
ж енн ая машина больше п утала, чем теребила. Соломка
п ерем еш ивалась с сорняками и л ож и л ась на полосу в
таком неприглядном виде, что к ней страшно было под­
ступиться.

М аш ину остановили.
Ш урка сказал:
— Артель «Напрасный труд». Д а еще натуроплата.
Вот и получится: с одной рожи сдерем по две кожи.
Н адо бы председателя сюда.
— А что председателя? — наперебой заговорили
женщ ины.— Он сам против. «Только деньги, говорит,
выбрасываем. Лучш е бы, говорит, ребятишек из школы,
которые постарше, привезти на подмогу».
— Не управимся руками, баб ы ,— встревожилась
звеньевая Клаш а.
— Так и эдак не управимся, зато хоть лен цел будет.
М еханизаторы из МТС, молодые ребята, стояли р я ­
дом, курили, слушали.
— Что будем делать? — спросил их Ш у рка.— Сами
видите.
— Видеть-то видим, только наш е дело маленькое.
. — М ожет, где почище участки есть, поищите.
— Н ам приказано, будем теребить все подряд.
— Не дадим! — ск азал Шурка.
Р еб ят а заглуш или трактор и ушли в деревню, в м а­
газин.
Ж енщ ины разобрали остатки льна после теребилки
и, не отдыхая, принялись за работу вручную.
В это время в поле заскочил на мотоцикле коррес­
пондент районной газеты — бойкий парниш ка в к о ж а ­
ной куртке, в защ итных очках.
— Здорово, бабы! — закричал он, еще не успев
слезть с мотоцикла.— К ак трудитесь?
— Здорово, м у ж и к ! — ответили ему.— Становись,
помогай.
Корреспондент бросил мотоцикл на пласт у обочины
дороги, подошел и со всеми поздоровался за руку. Руки
у женщин были зеленые по локоть. Весело пож им ая л а ­
дони, корреспондент назы вал себя всем поочередно:
«Вася!», «Вася!», «Вася!» Только Ш урке отрекомендо­
вался иначе: «Василий Вениаминыч!»
— Ты бригадир? — спросил он Шурку.
— Вот звеньевая,— у к а зал Ш урка на Клашу.
Василий Вениаминыч повернулся к Клаше, расставил
ноги, как перед утренней зарядкой, шире плеч и спросил
коротко:
— П рогнали механизаторов?

К л аш а испугалась.
— Мы их не трогали, они сами ушли.
— Я из газеты! — ск азал Вася.
К л аш а испугалась еще больше, с та л а оправдываться:
— П альцем не тронули. Только вы сами видите, л ен ­
то какой и машина, видите, какая.
А Ш урка вдруг взял да и брякнул:
— Верно, прогнали!
Василий Вениаминыч резко повернулся к Шурке, по-,
вторил:
— Я из газеты!
Но на Ш урку это не подействовало.
— Вот и поезж айте к ним,— ск а за л он.— Р е б я т а те­
перь в деревне с горя, наверно, водку хлещут.
Ч ерез три-четыре д н я . в районной газете появилась
Васина статья: «Антимеханизаторы в колхозе «Красный
Боровик».

И* И
»
Директору школы Аристарху Николаевичу было
предлож ено из района срочно выехать в качестве упол­
номоченного в колхоз «Красный Боровик», ознаком ить­
ся на месте со всем, что там происходит, принять исчер­
пывающие меры и доложить.
Аристарх Николаевич с удовольствием передал свои
уроки другому п реподавателю и в седле на сельсо­
ветской расхожей лош аденке приехал к Прокофию
Кузьмичу.
С тех пор как колхозн ая деревня подверглась органи­
зованному нашествию всякого рода уполномоченных —
районных, областных, республиканских — и в сев о зм ож ­
ных заготовителей, агентов, толкачей, прошло времени
немало, и Прокофий Кузьмич хорошо научился ладить с
ними. П оначалу, когда уполномоченные еще отличались
горячностью, неудержимой страстью вмеш иваться не в
свои дела, проводили общие собрания, а на худой ко­
нец — собрания актива, д ав ал и нагоняи, писали д о к л а д ­
ные, в общем, добросовестно и решительно выполняли
все поручения, с которыми их п осы лали,— хлопот с ни­
ми было много. П риехав в деревню, такой уполномочен­

ный обычно у страивался на жительство не у председа­
теля колхоза и не у секретаря партийной организации,
не у главного бухгалтера или кассира, а в неуютной кол­
хозной конторе, в избе-читальне, спал на р аскладуш ке
либо на жесткой скамье, прикры ваясь собственным п л а ­
щом, питался чем попало, р асп л ач и ваясь наличными за
каждый съеденный кусок хлеба, а то еще находил при­
ют в какой-нибудь крайней избе рядового колхозника,
обязательно рядового, да выбирал который поразговор­
чивее, потороватее, чтобы сразу выведать от него все
колхозные новости, и чем народ живет, и чем дышит.
Трудные это были времена д ля Прокофия К узь­
мича.
Но с той поры жизнь в районе изменилась, нервоз­
ность улеглась, и уполномоченные стали иными, многие
из них пообтерлись, д а и сам Прокофий Кузьмич стал
мудрее и опытнее в дел ах руководства — и ему, как п р а­
вило, удавал ось избегать былых резкостей в отношениях
с ними. Теперь Прокофий Кузьмич з аран ее определял
д ля себя, с какими уполномоченными как следует ему
д ерж аться. При одних он был спокойно-строг, немного­
речив, соблю дал достоинство, д а ж е напускал на себя
важность, на других просто ворчал, что мешают р аб о ­
тать, ссылался на перегрузку, а кого-то сразу усаж и вал
с собой в таран тас, к атал по полям, завозил на пасеку
отведать колхозного медку, а дома поил водкой.
Д иректора школы Прокофий Кузьмич всегда немно­
го опасался. Но на этот раз Аристарх Н иколаевич подъ­
ехал не к конторе колхоза, а к его дому — значит, н ика­
ких причин д л я тревоги не было.
'Зави дев из окна верхового' и опознав его, Прокофий
Кузьмич вышел из дому, застеги вая на ходу широкий
п ид ж ак на все пуговицы. Вслед за ним на крыльцо вы ка­
тился злобный лохматый комок — ком натная собачон­
ка — и с л аем метнулся под ноги лошади.
—
Колхозный привет шефу! Здравствуйте, Аристарх
Николаевич! — заговорил Прокофий Кузьмич, спускаясь
с крыльца навстречу гостю и протягивая ему руку и зд а ­
л ека .— Брысь, проклятая! — крикнул он на собаку, как
на кошку.
Аристарх Н иколаевич легко приземлился с седла и
передал председателю повод коня. Собачка не ун им а­
лась, кидаясь то на директора школы, то на его лоша'Дь.

— Опять не узнает меня, песик-то ваш ,— ск азал ди­
ректор.
Прокофий Кузьмич засмеялся.
— Тишка мой вас, наверно, за уполномоченного при­
нимает. Не любит он уполномоченных.
— Мудрый песик.
— Породистый! — похвастался председатель.
За см ея л ся и Аристарх Николаевич.
— Породистый — помесь половой щетки с гусеницей!
Завели бы лучше охотничью, гончую.
— Охотничьей собаке корму больше надо. А я.—
какой я охотник! З а то Тишка служить умеет.— П роко­
фий Кузьмич п ерелож ил повод уздечки в левую руку, а
правую поднял вверх и крикнул собачке: — Тишка,
служи!
Тишка мгновенно перестал лаять, вскинулся на з а д ­
ние лапы, вытянул волосатую морду кверху и начал
круж ить на одном месте, подпираясь лохматы м хвостом.
— И верно — служ ака! — похвалил Тишку дирек­
тор.— Ну, что у вас тут?
— Что у нас? Ж и вем , работаем. А что ж е вы: ди­
ректор без армии? Сейчас бы самое время поддерж ать
нас.
Аристарх Николаевич посмотрел на круглого, розово­
го председателя.
— Зачем вам армия? У вас машины стоят.
— Бы ли бы машины, стоять не дадим. А д ел а всякого
и для вашей армии хватило бы.
Прокофий Кузьмич привязал коня к изгороди около
двора, сказал, что сейчас подкинет травы, и повел д и ре к­
тора в дом. С обачка метнулась в сени.
— Прош у в горницу, Аристарх Николаевич!
В избе председателя было много перегородок, з а н а ­
весок и половиков. В прихожей на клеенчатом столе —
самовар, прикрытый узорным полотенцем, а на стене —
крупные в р ам ках портреты, как в конторе правления.
Горница же, оклеенная бумаж ными обоями, н апом ина­
ла больше квартиру районного служ ащ его, чем деревен­
скую избу. В горнице полумрак — все окна снизу до­
верху заш торены тюлем. В простенках и по углам, на
полу и на таб уретк ах много цветочной зелени — в горш ­
ках, в кадуш ках, обернутых газетной бумагой. Целый
лес зелени — если бы только в этом лесу хоть немножко

шевелились и шелестели листья. Цветочные горшки вид­
нелись и на подоконниках за тюлевыми занавескам и.
После войны Прокофий Кузьмич накупил в деревнях
многоцветных немецких картонок с рельефными и зо б р а­
жениями ветвистых оленей, тигров, готических замков
и прудов с лебедями. И теперь эти картонки красовались
на стенах и заб о р к а х его горницы.
Аристарх Николаевич прошел в горницу, сел к столу
и начал привычно потягивать усы книзу. Присел к столу
и Прокофий Кузьмич, расстегнул пиджак- на круглом
животе, потер лысину.
— Ну, что будем делать, дорогой гость? Ж а л к о , хо­
зяй ка у меня где-то на работе, но мы мож ем сообразить
и без хозяйки.
— С оображ ать не будем,— ск азал директор.— Д а ­
вайте лучше поговорим насчет антимеханизаторов.
— К аких это, о чем?
— А вы разв е не читали в газете?
. — Нет, мне не д о кл ад ы в ал и ,— встревож ился пред­
седатель.
— О тк азал и сь вы от льнотеребилки?
— Ну что вы, Аристарх Николаевич, мы ж е друг
друга понимать должны...
— Что понимать долж ны?
— Ну ка к же? Вы ж е меня знаете?
— Ну, знаю. Вы о чем?
— А вы о чем? — спросил, в свою очередь, Прокофий
Кузьмич.
— Что-то я вас нё понимаю! — удивился директор.
•— А вы думаете, я вас понимаю?
— Тэк-тэк!..— затэ к а л сбитый с толку директор
школы.
— Что «тэк-тэк»? — не сд ав ал с я Прокофий Кузьмич.
— Л ьнотереб ил ка у вас не работает? С каж ите
прямо.
Прокофий Кузьмич не хотел отвечать прямо.
— Вы лучше скажите, с чем ко мне приехали? —
спросил он.
Аристарх Николаевич д остал из ка р м ан а свернутую
газету.
— П ро ч итайте,, если не читали, и д ав ай те не будем
морочить друг другу голову.
Прокофий Кузьмич взял газету, но не стал р а з в о р а ­

чивать ее, а поднялся со стула, постоял, подумал и не­
ожиданно д л я директора пошел за зан авеску на кухню.
Там загре м ел а посуда.
А ристарх Николаевич прислуш ался, сказал:
— Не надо, Прокофий Кузьмич! Это от нас никуда
не уйдет, успеем.
— П окуш ать надо с дороги,— ск азал хозяин.
— Д оро га не велика, я еще не проголодался. Ч и ­
тайте газету!
Прокофий Кузьмич вернулся с кухни, сел к столу и
развернул газету. Ч и тал он долго, читал и вскидывал
время от времени гл а з а на директора. А директор си­
дел, ж д а л и все хотел понять: читал ли до его приезда
председатель статью об ан ти м ехани заторах или не
читал.
Н акон ец Прокофий Кузьмич отлож ил газету и вспы­
лил:
— Подвел, прохвост, это его дело!
— Кто подвел?
— Д а молокосос этот. Видали, как за добро платят?
— Кто это?
— Д а мамыкинский парниш ка. Сирота этот.
— П авел?
— П авел что! Ш урка, прохвост, подвел.
— В чем ж е он провинился?
— А вы читали газету?
— Я-то читал...
— Т ак вот это его дело.
И Прокофий Кузьмич д ал волю своим обидам.
— Я ли не проявлял заботу о них, и -о Ш урке об
этом! Выкормил, выпоил, на лен поставил. И вот б л а го ­
дарность. Дисциплины нет, никакого почтения к ста р­
шим нет, руководства не признает. А ведь молокосос!
Весной т а к ж е навредить мог. И бабка, эта старбень, не
в свои д ел а лезет. Конечно, льнотеребилку увели с поля
из-за М ам ы кина, правильно корреспондент подметил.
Обиделись ребята и уехали. М не рас ска зы в ал и об этом
деле, факты подтверж даю тся.
— Тэк-тэк! — раздумчиво потягивал усы директор.—
Н аш л и зверя! К аки е ж е вы меры приняли?
— Поздно было меры принимать. Д а меня и дома
не было. Слово они дали, что весь лен руками уберут.

— О д н аж д ы приходил ко мне этот Ш урка,— сказал
директор.— П онравился мне паренек: умный, самостоя­
тельный.
— Вот-вот,
са м осто я тел ьн ы й !— опять
вскинулся
Прокофий Кузьмич.— Знаете, к чему т а к а я самостоя­
тельность приводит? Сегодня он меня не признает, з а в ­
тра вас, потом секретарю райком а нагрубит, а там , г л я ­
ди... Молодые!
— А П авел? Смена-то ваша?
— Что — П авел? П а ш ка — он тоже... Черт его знает,
что еще из него получится. М ожет, я зря за него душу
отдаю.
— Д а разве вы отдаете душу, Прокофий Кузьмич? —
ск азал директор.— Если бы душу отдавали, другой бы
разговор был. Не ошибаетесь ли вы с П авлом ? А м л а д ­
шего не видите!
Прокофий Кузьмич внимательно посмотрел на ди­
ректора: шутит он или не шутит? Потом сказал:
— Бы ть председателем колхоза — дело тонкое, Арис­
тарх Николаевич! Тонкое это дело — меж двух-трех otней стоять. Н адо знать, кого слушаться, кому приказы ­
вать. Тут д уролом ам делать нечего. Д уролом ы разные,
чуть что, меня под удар подводят, сами видите. А такой
вот Ш урка подрастет, да волю ему дай, да власть, весь
народ разболтается,сами править начнут, колхоз р ас­
пустят.
— Тэк-тэк! Выходит, что младший эту кашу завари л?
— А кто ж е еще? Ж енщ ины такого не выкинут, сами
понимаете.
— Д а-а! — ск азал директор. Так и ск азал «да-а!», а
не «тэк-тэк», значит, согласился с Прокофием К узьм и­
чом.— Н а чем ж е мы порешим?
— Пойдемте в поле, там картина будет ясная,—
поднялся от стола председатель.
В сенях опять зары ч ал а собачка. Прокофий Кузьмич
зыкнул на нее: «Тишка!» — и собачка кинулась вперед,
с крыльца, на улицу. Н а улице она катал ась колобком
от дома к дому, перепрыгивала через лужи, бросаясь на
кур, на овец, на жеребят, на мальчишек с лаем, то зл об ­
ным, то веселым, и от нее все сторонились, убегали.
— Редкий песик! — сказал директор.— Р ан ьш е в д е­
ревнях таких не держ али.
Не испугались Тишки только козы: в конце деревни

они запрудили улицу — целое стадо, и Тишка сам сбе­
ж а л от них к полевой изгороди.
— Порядочно у вас развелось этих коровок. Тоже
корму меньше надо?
— Враги колхозного строя! — ск азал на это П роко­
фий Кузьмич.— Корму меньше — верно, но и молока от
них ни себе, ни государству. Козы людей из повиновения
выводят. Выродки! И все это послевоенные годы: вме­
сто коров — козы, вместо дворов — хлевы. Избы тоже
перестраивают, от старых пятистенков остаются поло­
винки.
— А вместо гончих эдакие вот Тишки?.. Сколько же
времени продлятся ваши послевоенные годы? — мрачно
спросил директор.
Прокофий Кузьмич помедлил с ответом; ответил толь­
ко, когда они у ж е вышли из деревни в поле.
— Вам видней, Аристарх Николаевич. По-моему, по­
ка не начнется новая война, все будут послевоенные го­
ды. Р а з в е не так?
Аристарх Николаевич нахмурился еще больше.
— Не умеете вы шутить, председатель! — ск азал он
и замолчал.
Тишка в поле не п обеж ал — он шумел и наводил по­
рядок только в самой деревне.

*

* *

На полосах работало все льноводческое звено —
шесть женщин и девушек и Ш урка. Около Ш урки,, не
разгибаясь, теребила лен Н ю рка Молчунья. Зам етив
председателя колхоза и директора школы, она поспешно,
стараясь не обнаружить себя, шмыгнула в сторону звень­
евой Клаши.
Невытеребленного льна было еще так много, что, к а ­
залось, конца-краю ему нет. А на убранных площ адях
стеной стояли зеленая трава, хвощ и колючки, похожие
на кустарники, из-за чего Аристарх Николаевич поду­
мал вначале, что весь лен не тронут.
Подойдя к работающим, он шутливо поздоровался:
«Помогай бог!» — на что звеньевая К лавдия серьезно
ответила; «Спасибо!» А Прокофий Кузьмич ничего не

сказал, но, завидев Нюрку Молчунью, набросился на нее:
— Ты чего здесь околачиваешься? Ж ениха нашла?
Нюрка разогнулась, посмотрела на Шурку, на пред­
седателя и тихо ответила:
— Я-то?
— Ты-то.
— З а травой пришла.
— З а какой такой травой?
— А вот возьму косу да и выкошу весь мусор для
коров. М еня теперь на коров поставили.
— Так коси!
— А я косу не взяла.
— Ну и топай за косой.
— А я помогаю лен рвать.
— Не будут коровы такие колючки есть,— сказал
председатель.
— А я на подстилку.
— Ну и коси.
— Я-то бы выкосила, да вот... — Молчунья взглянула
на Ш урку и зам ялась.
— Что вот?
— Ничего, я так.
Тогда Прокофий Кузьмич взялся за Клашу:
— Не пропололи лен, а теперь мучаетесь!
— Мы пропалывали,— ответила К л аш а ,— только не
весь. Снова наросло везде.
— -Если бы пропалывали, лен был бы.
— Мы пропалы вали,— повторила Клавдия.
П ока Прокофий Кузьмич нагонял страх на всех, ди­
ректор натеребил снопик льна. На загорелых руках
его появился зеленый н а л е т ,, медная кож а будто окис­
лилась.
Кинув снопик на полосу и потерев ладони о брюки,
Аристарх Николаевич повернулся к Ш урке:'
— Ну, что у вас тут произошло, Александр?
Ш урка тоже бросил на межу только что затянутый
сноп и подошел к директору. Бросили работу и ж ен ­
щины.
' — Что с механизаторами выщло? — пояснил свой во­
прос Аристарх Николаевич.
— Вот звеньевая, ее спраш ивайте!—ответил Ш урка,
указы вая на Клавдию.
К лавдия одернула подол замусоленного ситцевого

сараф ан а, вытерла фартуком спекшиеся губы и тож е
подош ла к директору. З а ней потянулись остальные.
— Что у нас вышло? Ничего у нас не вышло! — ск а­
з а л а Клавдия.
— Прогнали их, что ли?
— Кто их прогонял! Видите, лен-то какой.
— А в газете написано, что вы прогнали их.
— М ало ли чего в газетах пишут! Это Ш урка вон
пошутил, будто мы их турнули.
М олчавший Прокофий Кузьмич сразу оживился:
— Вот, пожалуйста! А я что говорил?
— Ну, д ав ай те присядем, что ли,— предлож ил Арис­
тарх Николаевич, словно не слышал слов председателя,
и первый опустился на межу.
Стали р ассаж иваться и женщины. П редседатель и
Ш урка не сели, стояли друг против друга: один рыхлый,
приземистый, другой плотный, рослый.
Аристарх Николаевич поднял голову к Шурке:
— Выходит все-таки, что ты здесь тон задаеш ь, а не
звеньевая?
Ш урка не смутился.
— Турнуть их и надо было.
— З а что?
— Д а ни за что. М еханизаторы тут ни при чем.
— Тэк, что ж е дальш е?
— А что дальш е? Р укам и будем рвать.
— Послать вам машину?
— Не надо машину.
— С лыхали? — опять обрад овал ся Прокофий К узь­
мич.— Вот из-за кого весь район взбулгачили!
— Подождите, Прокофий Кузьмич,— остановил его
директор.— Д а в а й т е разберемся. Говори, Александр!
— Что ж говорить? Вам звеньевая у ж е ск азал а. На
такой лен пустить машину — одни убытки будут. Д а и м а ­
шина тож е — только название от нее осталось: мнет, пу­
тает, елозит. Р а з в е это механизация?!
Прокофий Кузьмич еще раз не вы держ ал:
— Вот видите! Все факты имели место!
А ристарх Николаевич, казал ось, не сл ы ш ал его, ои
р азгов ари в ал с Шуркой.
— Осень поздняя, Александр, не справитесь вы со
льном, много его.— Д иректор повел рукой вокруг. С зем ­
ли ему были видны только желто-зеленый с коричневым

оттенком спелый лен да мутное осеннее небо, лен и не­
бо — ничего больше.
Ш урка тоже посмотрел вокруг. Его лен не пугал сво­
ей бесконечностью: стоя он видел границы поля — лес­
ные опушки, стога сена на клеверищах, холмы перед
спуском к реке.
— Справимся, Аристарх Николаевич,— уверенно ск а­
зал он.— Не беспокойтесь за нас.
— Ш урка тут такое навыдумывал! — прыснула вдруг
молодая девушка, п р ятав ш аяся за спиной К лавдии.—
«Завтра, говорит, вся деревня к нам сбежится лен тер е­
бить».
— А что, и сбежится! — п о дд ер ж ал а Ш урку звенье­
вая..
— Чего он навыдумы вал? — почти встревожился д и ­
ректор.
Ответила К лавдия:
— А вот мы объявим, чтобы косы с собой брали, кто
хочет: пусть всю траву из-подо льна для своих коров
скашивают. Вот и сбегутся. Сена д ля своих коров никто
не заготовил, а колючки все-таки не веточный корм.
— Здорово! — вырвалось у директора школы.
А Прокофий Кузьмич возмутился, начал кричать:
— Опять самоуправство! Кто разреш ил? У кого спро­
сили? К озами обзавелись, чтобы с колхозом меньше счи­
таться, а сейчас новую лазейку изобрели!
— Надо ж е и своих коров чем-то кормить, товарищ
председатель,— ск азал Ш ур ка.— М олоко от них и госу­
дарству идет.
— Хитрить стали, на кривой все запреты хотят о б ъ ­
ех а ть!— шумел Прокофий Кузьмич.
— И будут хитрить, коли запретов много.
— Я тебя научу, молокосос, ка к хитрить! Ню рка, ко­
си все подряд!
Когда председатель закричал, женщ ины и девушки,
сидевшие на земле, повскакал и'с мест. К лавдия испуган­
но зам о р гал а глазам и. Кто-то тяж ел о вздохнул.
Н ю рка перепугалась больше всех: ведь если бы она
первая не брякнула об этой поганой траве, может, и
крику бы такого не было. Во всем она виновата — м ол ­
чала бы да молчала!..
Ш урка хотя и стар ал ся дер ж аться как подобает
взрослому мужчине, каким он хотел быть, но все лицо

его покраснело, и он начал поглядывать на директора
школы, словно ж д а л от него защиты.
А директор сидел себе на зем ле да тэкал, будто д р а з ­
нил кого:
— Тэк-тэк! Тэк-тэк!
И поглядывал снизу то на председателя колхоза, то
на занятного подростка Шурку.
— Не буду я косить! — вдруг сказал а Ню рка М ол ­
чунья.
— Что, что? — искренне удивился Прокофий Кузь­
мич.— И эта туда же? Ты кому здесь подчиняешься?
Обоих из колхоза выгоню и участки отберу! Видали, что
делается? — обратился он к Аристарху Николаевичу.—
Ославили на весь район да еще голос подымают, анти­
механизаторы проклятые! Я этот дух из вас вышибу.
Ню рка зап л ак ал а.
Директор школы решился наконец вмеш аться в р а з ­
говор.
— Прокофий Кузьмич,— начал он тихо и спокойно,—
с травой никакой хитрости, по-моему, нет. Все честь по
чести: люди теребят лен, за это им колхоз оплачивает, а
трава, как премия за тяж елую работу вроде дополни­
тельной оплаты. Л ен засорен сильно, это ж е вернб?
— Верно или не верно,— не унимался Прокофий
Кузьмич,— только здесь косить никто не будет. П лан по
кормам для колхоза не выполнили, а своих коров кор­
мить хотят. Не позволю!
— А вы успокойтесь, Прокофий Кузьмич, и поду­
майте.
Но успокоить председателя было у ж е нелегко.
— И думать не буду! — кричал он.
— А вы подумайте. Л ю ди ж е хорошее предлагают.
— А я разве плохого для колхоза хочу? Я из-за чего
кровь свою порчу?
Аристарх Николаевич посуровел.
— Сейчас вы неправы, товарищ председатель, по­
звольте вам это сказать.
— Я здесь хозяин! — отрезал председатель.— Всю
траву на подстилку выкосим, а будет по-моему.
— Вы неправы.
— П рав или не прав, а я хозяин.
— Значит, так и в райком передать? — спросил Арис­
тарх Николаевич.

Что-то произошло с Прокофием Кузьмичом после
этих слов.
— А? — ск азал он, и гл аза его на мгновение расш и­
рились и остановились на директоре, руки недоуменно
легли на живот. Он стал быстро успокаиваться. Крик
перешел в полушепот, словно председатель сразу
охрип.— А? — сказал он.
— Что «а»?
— Д а ведь что ж... Вы меня понимать должны...
Аристарх Николаевич засмеялся.
— Ну вот, так-то оно лучше. Песик ваш не зря на
меня л аял.
— Понятно! — еще тише сказал Прокофий Кузьмич
и п о в т о р и л :— Понятно!
Он оглянулся на теребильщиц. Те ничего не понима­
ли, но тоже стали успокаиваться. Только Ш урка улы­
бался.
— Тогда понятно! — еще раз повторил п редседа­
тель.— Тогда другой разговор.
Н а этом и порешили.
Уходя с поля, Прокофий Кузьмич все ж е погрозил
Шурке:
— Ну, ты смотри у меня!

*

* *

Опять П авел сменил место, и опять жизнь его н ач а­
лась как бы сначала.
Н а новом месте П авлу понравилось все. Понравилось,
что здесь меньше надо было записы вать и заучивать, а
больше возиться в мастерских с разными инструментами,
стучать молотком, строгать, сверлить. Здесь рослых и
сильных, как Павел, было много, и его не дразнили ни
«женихом», ни «дяденькой, достань воробушка». Н р а в и ­
лась ему форма одежды и то, что не нужно было самому
заботиться о белье, о постели, о бане, о еде — обо всем
этом за него думали другие. Н равилось строгое расписа­
ние дня — его будили, его вели на утреннюю гимнастику,
в столовую, на занятия, в кино.
И П авел стал прилежным учеником. :
Слесарные и деревообделочные мастерские ремеслен­

ного училища находились в просторном гулком помеще­
нии бывшего собора, давно оставленного верующими, на
стенах которого еще сохранились красочные изо бр аж е­
ния богов и богородиц. К ним ребята добавили немало
своих рисунков, не отличавшихся особой святостью, зато
не скучных.
Высоко под куполом летали голуби, неизвестно ка­
ким образом проникавшие в это теперь хорошо отапли­
ваемое и освещ аемое здание, вили гнезда на разных
выступах и в углублениях, на верхних подоконниках, на
скрещениях балок.
Н и ж е голубиного потолка висела сеть электрических
проводов, вращ ались трансмиссии, гудели моторы, шле­
пали ремни, и, наконец, у ж е на цементном полу, места­
ми застланном досками, стояли столы, обитые жестью,
и станки довоенных и д а ж е дореволюционных марок.
Был там один токарный станок «Д И П », и он во всем
городе считался чудом техники.
М ассивные четырехугольные колонны, соединенные
деревянной переборкой, делили помещение на две поло­
вины, и не только помещение, но д а ж е запахи и звуки в
нем. В первой от входа половине было царство мазута и
машинных масел, металлические спиральные змейки
свисали со станков, стоял звон, скрежет, визг. Во второй
половине, начавшейся примерно там, где раньше был
клирос, на полу валялись вороха желты х сосновых и
березовых стружек, в которые обязательно хотелось
запустить руки, как в вороха ржи на полевом току, ли­
бо просто на ходу р азгребать их ногами; здесь пре­
обладали звуки шваркаю щ ие, шипящие — не звуки, а
шумы.
П авел переходил из одной мастерской в другую. На
первых порах ему больше нравилось быть в слесарной,
где все напоминало о промышленности, об индустрии и
все д ля него было новым, а в столярной пахло деревом,
лесом, живицей — все это было чересчур свое, знакомое,
деревенское. Поэтому хотя учителя и назы вали оба по­
мещения цехами,' П авел не принял этого названия для
деревообделочников. Какой ж е это цех? Это д а ж е не ма­
стерская. Это деревня, дерево, надоевшее с детства, не­
интересное. Заводом, техникой тут и не пахнет.
Настоящ его труда до жестокой усталости, до ломоты
в костях, до боли в спине П а ве л еще не испытывал, но
m

работать ему хотелось. Он не о тказал ся бы от любого
поручения, стоял бы за станком день и ночь у всех на
виду, только чтоб это было не в столярном, а в сл есар­
ном, в ж елезном цехе. П авел мечтал: придет такое вре­
мя, вызовут его в дирекцию училища (может, сам д ирек­
тор, а?) и скаж ут ему: «Товарищ П авел Мамыкин! П о­
лучен срочный за.каз (а вдруг правительственный, а?).
Изготовить в такому-то сроку вот это (П авел пока не
мог представить себе, что это будет так о е), и вам, как
лучшему нашему ученику и умельцу, доверяется сделать
это, не щ а д я своих самоотверженны х сил и времени.
И П авел сразу станет за станок и будет делать это, все
будут смотреть на него и помогать ему. И з столовой в
цех принесут обед: «Кушай, Мамыкин, пожалуйста, тебе
сейчас надо хорошо кушать!» Он поест и все нормы
выполнит и перевыполнит. И снимок его будет висеть на
самой почетной, на Красной доске, и в дирекции будут
говорить: «Вот видите, из деревни, а в какие люди выхо­
дит человек, деревня то ж е новые кадры поставляет!»
Хронический насморк давно у ж е не беспокоил П авл а,
но рот его по привычке все еще частенько был приот^
крыт, особенно если удивление и любопытство брали
верх над всеми прочими чувствами.
— К уда прешь? — закричали на него в слесарной,
когда, размечтавшись, П авел ступил в масляную луж у
на цементном полу. Вздрогнув, он метнулся в сторону,
под трансмиссии, и какая-то неловкая чудо-техника сби­
ла его с ног.
— Вот черт! Н е повезло парню! — крикнули рядом,
и больше П авел ничего не слыхал.
Прямо с грязного цементного пола перенесли его с
разбитой головой в карету «скорой помощи».
Д л я ремесленного училищ а это было чрезвычайным
происшествием. Значение этого ф акта перешло д а ж е г р а ­
ницы училища. Им заинтересовались и в милиции, и в
профсоюзной организации, и в райком е комсомола. На
какое-то время к П авлу М амыкину было приковано вни­
мание всего районного начальства. И ап п арат за р а б о ­
тал. Р азд ав ал и сь телефонные звонки, составлялись а к ­
ты, писались донесения по службе, кому-то грозило н а­
казание за халатное отношение к технике безопасности
в мастерских РУ.
В больнице П а в л а навещ али одноклассники и учите­

ля, несли ему разные вкусные передачи, спраш ивали его
о состоянии здоровья, о температуре, об аппетите, о р а ­
боте желудка. Казалось, всему городу было нужно, что­
бы он скорей поправился.
П авл у все это очень понравилось. Настолько понра­
вилось, что ему д а ж е захотелось подольше п олеж ать в
больнице. Врачи спраш ивали его, не круж ится ли голо­
ва, не наблю даю тся ли приступы тошноты? А как з р е ­
ние? К ак слух? И П авел стал говорить: приступы тош ­
ноты наблюдаются, голова побаливает, зрение и слух
как будто немного ослабели. К нему приходили специа­
л и с т ы — отоларингологи, окулисты, показы вали ему с
разных расстояний таблицы с буквами и знаками, сп ра­
шивали: «К ак видите?», проверяли глазное дно, лазили
в уши, в нос.
П авел заметно поправился, раздобрел, привык подол­
гу спать.
Незадолго до выхода его из больницы в п ал ате по­
явился сам директор ремесленного училища товарищ
Тетеркин и сообщил своему воспитаннику, что для него
в профсоюзной организации приготовлена путевка в
областной дом отдыха работников лесной промышленно­
сти. Разумеется, бесплатная.
Директор Тетеркин очень боялся за свой пост. Его
уж е не раз перемещали, как не обеспечивающего н у ж ­
ного руководства, с одного места на другое: с карто ф е­
лесушильного завода на лесопильный, с лесопильного
на маслобойный, с маслобойного в ремесленное учили­
ще, но все в должности директора. А сейчас поярилась
реальн ая опасность, что его лиш ат этого почетного
звания.
В палату к П авлу Тетеркин вошел с сияющей, доб­
рейшей улыбкой, к а к ая может быть только у отца род­
ного. Но именно из-за этой сияющей улыбки д а еще изза белого халата, необычно висевшего на директорских
плечах, П авел и не узнал сразу своего посетителя.
А когда узнал, то поначалу оробел.
— К ак здоровье наше, Мамыкин, как лечимся? —
заговорил директор весело и вроде бы непринужденно,
но гл аза его при этом крутились настороженно и воро­
вато.
— Д а я уже... я скоро! — зам ял ся П а ве л ,— Опять
учиться буду. Я ж е не виноват... Если бы я знал...

— Что ты, что ты! Р а зв е мы тебя виним? В таком
деле никого винить нельзя,— обрадовался Тетеркин.—
Несчастный случай, и только! Кого мы с тобой винить
будем? Никого винить не будем! А тебя в беде не оста­
вим, д а ж е не беспокойся. Вылечим тебя, до конца выле­
чим, это я тебе говорю.
— Понимаю! — П авел действительно начинал пони­
мать, что ничего плохого ему не будет и опасаться н е - 1
чего.— Я ж е не виноват.
— Конечно, не виноват, никто не виноват, ты так и
говори. А мы для тебя путевочку выхлопотали. Тебе,
брат П авлуш а, просто повезло.
— Понимаю! — сказал Павел.
— Путевочку, брат, тебе достали. В дом отдыха. П о ­
везло тебе.
— А что я там буду делать? — спросил Павел.
— Отдыхать. Лечиться.
— Как, ничего не делать?
— В том-то и дело, что ничего не делать. Повезло,
говорю.
— И кормит^ будут?
— Ещ е как!
— Здорово! А далеко это? — В голосе П а вл а слы ш а­
лось уж е ликование.
— Ехать надо. С начала на попутной, потом — поез­
дом.
— Где я возьму деньги на дорогу?
— Пойроси у родных.
— Б аб уш ка не даст, у нёе нет.
— Напиши заявление.
—. Кому?
— В профсоюз. Я передам...
И П авел написал еще одно заявление:
М о й отец погиб смертью храбрых на фронте Отече­
ственной войны. М о я мать, не щ а д я своих сил, работала
на колхозных полях и отдала ж и з н ь за высокую произ­
водительность труда. Я — круглый сирота, учусь в рабо­
чем училище. П р о ш у дать мне денег, чтобы съездить в
дом отдыха на лечение, на туда и обратно. Выучусь —
за все отработаю.

Выйдя из больницы, П авел расписался в ведомости
на получение бесплатной путевки, затем получил деньги
на дорогу — опять расписался. К ак это просто: распи­
ш и с ь — и на тебе путевку, еще распишись — и на тебе
двести рублей! И ван Тимофеевич, его бывший кварти р­
ный хозяин, рассказы вал однаж ды про такое же. Но то
было в Москве...
Д о ближайш ей ж елезнодорожной станции шестьдесят
километров. Осень наступила в этом году поздно, но з а ­
то в течение нескольких дней подняла реки, разм ы л а до­
роги, разнесла по бревну ветхие мосты. Д ви ж ени е гру­
зовиков прекратилось. П ассаж иры , застрявш ие на воло­
ках, оставляли громоздкие вещи на время распутицы в
знакомых деревнях и продолж али путь пешком.
П авел не смог выехать из района и,'огорченный, при­
шел в райсовет профсоюзов. В тот день на станцию
отправляли инструктора областного совета профсоюзов.
Ж енщ ин а, м аленькая, круглая, в очках, уж е одетая для
дороги — в сером брезентовом плаще, наброшенном по­
верх зимнего пальто, и толстой шерстяной шали, согла­
силась взять его с собой.
П рофсою зная лошадь, за п р я ж ен н а я в легкий, пле­
тенный из ивовых прутьев тарантас, стояла под окном,
Н а козлах сидела девушка-возница, т о ж е в сером бре­
зенте, но уж е заляпанном грязью.
П авел едва успел сбегать в общ еж итие взять ф ан ер ­
ный, выкрашенный зеленой масляной краской баул с
висячим побрякиваю щим замочком на крышке, и они
поехали.
Сидит П авел на мягком свежем сене в тарантасе,
ноги его прикрыты учрежденческим тулупом, взятым
только ради него, потому что областная начальница з а ­
метила, как легко парень одет, и п о ж ал ел а его, и теперь
П авлу тепло и покойно — все его заботы и тревоги оста­
лись позади.
Первы е несколько километров от городка дорога бы­
ла песчаной, негрязной, и л ош адь б еж а л а споро. П о з в я ­
кивал колокольчик под дугой, постукивали ж елезны е
шины о камушки, скрипел хомут твердой кожей. Все р ас­
полагало к размышлению.
П а ве л поначалу чувствовал себя неловко, сж им ался
в тарантасе, сколько мог, чтобы не стеснить свою благо­

детельную начальницу; боялся кашлять, сморкаться и
д а ж е стар ал ся дыш ать как можно деликатнее. Но посте­
пенно угнетаю щ ая скромность его оставила, он небрежно
откинул казенный тулуп, высвободил левую ногу и све­
сил ее снаруж и корзины: в этом было какое-то щеголь­
ство, так ездят люди, знающие себе цену,— председатели
колхозов, районные служащ ие. Приятное ощущение сво­
ей значительности, незаурядности все больше и больше
щекотало его самолюбие. Вот уже и начал он выходить
в люди! Такую ли ж изнь пророчил ему Прокофий К узь­
мич или намекал на что-то другое? Конечно, он еще не
служащий и зар п л аты не получает, но все-таки и не про­
стой учащийся-ремесленник. Кто еще, кроме него, может
вот так взять да и поехать, сидя рядом с областным
ответственным работником? И куда? В дом отдыха! И з а ­
чем? Отдыхать! От-ды-хать, черт возьми! И все п равиль­
но, все по закону. В карм ан е у него путевка: фамилия,
имя, отчество — М амыкин П авел Иванович; год р ож д е­
н и я — указан, место рождения — тоже, пол — мужской,
профессия — такая-то, путевка выдана по решению... Все
законно!
Хорошо бы сейчас свернуть с большого тракта на
проселок, да заехать бы в свою деревню, да подкатить
бы к своему родному дому, да чтоб Ш урка с бабушкой
в ыбеж али на крыльцо: «Господи, кто это к нам?» Д а
чтоб слетелись ребятишки со всех концов стайками во­
робьиными, а потом бы подошли мужики, хозяева домов:
«Здравствуйте, мол, П авел Иванович, спасибо, что мимо
своего колхоза не проехали, не побрезговали зем лякам и,
не похармовали!»
Д а еще чтобы женщ ины столпились вокруг т а р а н т а ­
са, и под окном избы, и у крыльца и ахали бы да охали:
«Наш ведь парень-то, свой, не чей-нибудь, П аш ка, Ваньки-солдата сын, а ныне П авел Иванович, вот как!»
А главное, чтобы девушки увидели его и пож алели бы,
что не понимали раньше, какой он, раскаялись бы: «Вот,
дескать, думали мы, П авлик, П авл уш а — и все тут, а
оказывается, пальца в рот ему не клади, не простой он,
Павлушка-то! С таким человеком лю бая девушка пойдет
хоть на гулянку, хоть на край света — не зазорно, т а ­
ким П авлуш ей вся деревня еще гордиться будет, за
такой спиной, как у этого Павлуши, не пропадешь!»
Вот как!

Сидит П авел на теплом сене, теплый тулуп в ногах, и
картины одна обольстительней другой разворачиваю тся
в его воображении. Негромко, размеренно поет колоколь­
чик, хрустят рессоры, постукивают колеса, на ухабах рас­
качивается тарантас и кидает П а вл а то в одну сторону,
то в другую, то притиснет его к плетеному боку корзины,
то прислонит к теплому мягкому боку женщины. И вздрагивается и дремлется. А колокольчик то зам и рает сов­
сем, то вдруг начинает звенеть продолжительно и требо­
вательно, и звук этот сливается в одно сплошное гуде­
ние, и это у ж е не колокольчик, а автомобильный сигнал.
И тарантас у ж е не тарантас, а легковая машина. И вос­
седает в ней, мягко откинувшись на спинку, и впрямь
уж е не какой-то П аш ка М амыкин, а П авел Иванович,
не то генерал, не то секретарь райкома. Здорово!..
Ж алк о, что и ребята из училища не видят его в эти
минуты, среди ребят все-таки есть ничего парни, те, что
ходили к нему в больницу и всегда что-нибудь приноси­
ли с собой. Ничего ребята!
— Что с тобой стряслось? — вдруг спросила его ж ен ­
щина.
— Что? Чего стряслось? — встрепенулся за д р е м а в ­
ший Павел.
— Отчего заболел?
— А... Не помню. М еня ударило по голове в цеху.
— Травма, значит?
— Вот-вот, травма.
—- Меня зовут Л ю дм ила Константиновна.
— Ладно! — сказал Павел.
— Тебе удобно?
— Ничего.
— Голова не болит?
— Шумит немножко.
Ш умел лес по обеим сторонам дороги, ш ум ела вода
в речках, под мостиками и в канавах, ш умела и шипела
грязь под колесами. Д евуш ка-возница то и дело спры­
ги вала с козел прямо в ж идкую либо коричневую, либо
серую, либо черную с примесью торфа кашу, и плечом и
руками п оддерж ивала тарантас,' и кричала на лошадь, и
била ее кнутом по крупу, на что та неизменно пом ахи ва­
л а хвостом, словно от овода отбивалась. Брезентовый
п ла щ на девушке покрылся свежим слоем грязи. Трудно
ей было.

М олодая, с ямочкой на самой середине подбородка,
белобрысенькая, в мужской зимней шапке, из-под кото­
рой выбивалась и п ад ал а в откинутый брезентовый к а ­
пюшон негустая л ьняная коса, девушка д ел ал а свое не­
женское дело старательно и ни на кого и ни на что не
роптала. Д орога ей была знакома от начала до конца,
как сплавщику капризная неширокая река, где з а к а ж ­
дым поворотом ж д ет его какая-нибудь каверза,— д о л ж ­
но быть, ездила девушка здесь взад и вперед бесконеч­
ное количество раз. А ей бы, с этими ее маленькими,
несильными руками, ходить в ненастную осень на гулян­
ки (и П авл у бы вместе с ней!), участвовать бы в клуб­
ных круж ках, ставить спектакли или читать стихи со
сцены. Почему она стала возницей, училась, что ли, м а ­
ло? П авел начал всматриваться в нее пристальнее, и она
ему понравилась. Он с пониманием и сердечным сочув­
ствием следил за ней из тарантаса, когда девушка уто­
п ала в грязи и зад ы хал ась от усталости.
Грязи особенно много было на улицах деревень. В од­
ной деревне на крутом подъеме лош адь заскользила и
уп ал а на колени. К руглая Л ю дм и л а Константиновна
мгновенно выпорхнула из тарантаса, и этого одного о к а ­
залось достаточно, чтобы лош адь справилась, ободри­
л ась и потянула дальше. П авел просто не успел выско­
чить на дорогу.
О пять стали сменяться избы, серые от дождя, кривые
от времени, и у каждой под окнами палисаднички с че­
ремухами, да рябинами, да колодезные ж уравл и — на
одном конце коромысла длиннющий шест и бадья, на
другом — груз для равновесия: разны е деревянные и ме­
таллические подвески вплоть до тракторных шестерен и
колесных втулок от старых телег.
Н а волоку, где дорога проходила над рекой по само­
му краю высокого подмытого и не огражденного никаки­
ми столбиками берега, тара н та с вдруг начал резко кре­
ниться, и его потащило к обрыву. Д а ж е лош адь почув­
ствовала неладное, всхрапнула и круто повернула в
сторону от реки, напрягаясь изо всех сил, и, кажется, не
устояла бы, не совлад ала бы с экипажем, если бы из
него вовремя не выпрыгнули и Л ю дм ил а Константи­
новна и возница. Только П авел остался сидеть как
сидел. Вероятно, он просто не успел сразу понять оп ас­
ности.

Й тогда н равивш аяся ему девушка вдруг рявкнула на
него совсем не по-девчачьи:
— Вылезай, раззява, ваше благородие!..
Ямочка н а 'е е подбородке была зал я п а н а грязью.
П авел испуганно выскочил, когда этого можно было
уж е и не делать, и, очутившись по колено в грязи, испу­
гался еще больше. Л ю дм ил а Константиновна и девушка,
схватившись за оглобли с двух сторон, помогали л о ш а ­
ди, а П авел стоял в грязи и, виновато моргая, смотрел
на них, не зная, что делать, за что взяться.
— Барин! Д о дыр просидел свою сидальницу! — ру­
галась девуш ка-возница.— Ещ е один начальничек растет,
не хватает их.
Л ю дм ил а Константиновна, то ли обидясь за «началь­
ничков», то ли П а в л а пожалев, негромко, но внушитель­
но остановила ее:
— Чего взбунтовалась? Ш умишь? Он нездоров, а
ты его в грязь вытолкала. Д ал и с ь тебе начальники! Не
любишь, а возишь. Не вози тогда, откаж и сь.— И она
п р ик азал а П авлу: — Садись, П авел, не слушай ее!
И П авел больше ее не слушал, сидел в тарантасе,
не вылезая до самой станции, и дум ал о своей болезни.
Р азн ое думал.
А все-таки настроение его было испорчено. И справи ­
лось оно лиш ь около железнодорож ной кассы, когда
Л ю дм ил а Константиновна купила билеты и для себя и
для него за свои деньги и не захотела, чтобы П авел п л а­
тил, хотя он настаивал, очень настаивал.
— Л адн о, л ад но,— отбивалась она,— помалкивай! Не
стесняйся. Тебе эти деньги пригодятся, а у меня есть, я
работаю. Будеш ь р аботать и ты — все окупится, р а с п л а ­
тишься.
П а ве л стеснялся недолго, сказал: «Спасибо!» — и
зам олчал. Ему было не так неловко, как радостно.
Все-таки здорово ему везет: какая-то ответственная
бабеха, н езн аком ая тетка, а почти сто рублей остается
в кармане.

Профсоюзный дом отдыха помещ ался в старинном
купеческом особняке на высокой сосновой гриве. П равда,
старое здание много раз уж е перестраивалось, и столько
выросло вокруг него всевозможных новых построек —
флигелей, крытых веранд, сараев, что былой хозяин вряд
ли теперь узнал бы свои владения. Конечно, и сосны
были у ж е не купеческие. Стволы в один, в два обхвата, с
массивной, рубчатой, пепельного цвета корой — снизу,
бронзовой и медной — сверху, взды мались в небо, словно
кирпичные трубы, и там их зеленые кроны, как дымы,
сливались в сплошной непроницаемый полог. Все д о р о ж ­
ки в парке ежились шишками и колючими, затвердевш и­
ми от первого зам орозка иголками. Сосновые иголки
л еж а л и на скамейках, на круглых, сколоченных из гру­
бых досок одноногих столиках, на беседках, бесхитрост­
но изображ авш и х шляпки белых грибов и мухоморов, на
декоративных мостиках и клумбах с поблекшими хри­
зантемами. С одной стороны сосновая грива примыкала
к полям пригородного овощеводческого совхоза, с дру­
г о й — к большой сплавной реке. Спуск к ней начинался
от самого дома отдыха.
С ж елезнодорожной станции П авел шел пешком. Он
робел и перестал верить в магическую силу своей путев­
к и — что-то его ж д ет там? А вдруг не примут? Но кру­
гом были обыкновенные, знакомые с детства поля, и
знакомо, по-обыкновенному побрякивал замочек на
крышке фанерного баула — это успокаивало. Везде своя
земля, везде свои люди — может быть, все еще будет
хорошо.
И как только он вступил за ограду соснового бора, с
ним стали происходить чудеса, не всегда понятные, но,
безусловно, приятные и лестные для воображения.
— Д обро пожаловать! — сказал а ему молодая ж е н ­
щина в белоснежном хал ат е еще при входе в дом и по­
вела его в контору.— Вы отдыхать?
— Д а ,— робко ответил Павел.
— Вашу путевку.
Он достал из баула путевку, передал ее, при этом
рука у него д ро ж ал а.
— Вот,— сказал он.
— Р аздевайтесь, пожалуйста...

Законность путевки не вызы вала никаких сомнений.
Тогда П авел сразу почувствовал себя уверенней.
— О бедать скоро? — спросил он.
— Обед уж е закончился. А вы проголодались? Я сей­
час отведу вас в столовую, все сделаем, все устроим, не
беспокойтесь.
— Я не беспокоюсь.
Ж енщ ину в белом халате не смутило, что П авел был
одет неказисто; насколько он успел заметить, тут все
отдыхающие одевались не ахти как — рабочий народ,
сплавщики, лесорубы.
В столовой, похожей на светлую больничную палату,
П а в л а усадили за квадратный стол, рассчитанный на
четырех человек, накрытый такой чистой белой с к а ­
тертью, что он д а ж е откинул один ее конец, чтобы не
запачкать.
— Обед новенькому! — крикнула официантка на
кухню.
• — Что поздно? — спросил откуда-то грубый женский
голос.
— Он не виноват. Новенький, говорю!
Из окон столовой, как из любых окон этого дома, вид­
ны массивные сосновые стволы с их зеленой иглистой
кроной, а дальше, за соснами,— спуск к реке и сверкаю ­
щ а я извилистая вода, в одном месте широкая, как озеро,
в другом — как узкий ручеек, еле заметный под крутым
берегом; еще д ал ьш е — необычайные поемные луга, з а ­
битые древесиной, оставшейся от молевого сплава, теттерь обсохшей и сложенной кое-где в штабеля, либо
гниющей вразброс.
П авл у подали сразу три блюда: первое — кислые щи,
второе — антрекот («Что?» — весело переспросил он, ко­
гда услы ш ал название блюда. «Просто кусок мяса»,—
ответила девушка. «Кусок мяса — это и просто непло­
х о ! » — сострил новичок) и на третье — клюквенный ки­
сель.
— Рыбий ж ир будете пить? — спросила девушка.
— К ак в больнице? — вопросом ответил П авел.—
Я у ж е не грудной, можно пить и не рыбий жир.
Он съел все и не наелся, но добавки не попросил.
«Успеется еще!» — подумал.
— Что дальш е?

— Идите опять в контору, откуда пришли. Вы еще не
мылись?
— Нет.
— Ужин в восемь часов.
Из конторы та ж е сестра в белом халате, которая
принимала П а вл а и отводила в столовую, сейчас прове­
ла его в комнату на втором этаж е, сказала: «Вот ваша
постель, ваша тумбочка!» Затем п оказала ему душ, ск а­
зала: «Мыться обязательно. А через два дня общая
баня. У жинать в восемь часов».
«О-го!— подумал П авел.— Порядочек, как в ремес­
ленном общежитии»,— и спросил:
— Что дальше?
— Д а л ь ш е ничего. Отдыхайте! З а в т р а утром о б р а ­
титесь к врачу, если нуждаетесь в чем. Библиотека вни­
зу. «Распорядок дня» висит на стенке. Д о свиданья!
К строгому режиму дня, при котором по часам вста­
ют, по часам за в тр ак аю т и обедают, П а ве л у ж е привык,
и дисциплина эта не удивила его и не огорчила. Н а п р о ­
тив, он, как почти все, скоро научился и нервничать и
ворчать, если встречались д а ж е незначительные отступ­
ления от распорядка. Быстро свыкся он и с тем, что
здесь после зав тр ак а и после обеда, да и весь, день с ут­
ра до вечера ему не нужно было ни работать, ни учить­
ся, ни готовить уроки. У него не было никаких о б я за н ­
ностей, если не считать обязанности хорошо отдыхать.
И он стал считать отдых своей обязанностью, это было
д ля него ново и приятно. Хорошо отдохнуть, восстано­
вить свои силы, свое здоровье — это долг. Д л я этого тебе
предоставлены все условия, все возможности. О б сл уж и ­
вающий персонал дома отдыха обязан тебя обслуж и­
вать, обязан — это П авел скоро и хорошо уяснил. З а это
ему, обслуживаю щ ему персоналу, деньги платят. И на­
до уметь требовать, чтобы обслуживающий персонал
честно и добросовестно выполнял свои обязанности по
отношению к тебе.
И П авел стал требовать.
Утром он терпеливо выстоял длинную очередь у к а ­
бинета врача. Врач, седая женщина лет семидесяти, не
'меньш е, зад ы хаю щ аяся от астмы, сгорбленная, которая
■сама долж на бы ж ить здесь в качестве отдыхающей,
взглянула на молодого М амыкина с явным, как ему по­
казалось, недружелюбием.

— Н а что жалуетесь, молодой товарищ?
— На травму.
— А что с вами случилось?
— Голова болит.
— Вы лечились? Случилось что?
— Л ечился в больнице. Бы л удар по голове в цеху.
— В цехе? Вы — рабочий?
П авел промолчал. Врач загл я н у л а в документы М амыкина, в медицинское заключение, прилагаемое к пу­
тевке, и спросила снова:
— Сильно болит голова?
— По-разному.
— Часто?
— Вот посидел у вас в очереди, и опять заболела.
— Очередь... да... одна я здесь,— н ачала оп равды ­
ваться старая ж ен щ и н а.— Очереди большие. Вам бы в
санаторий надо, а не в дом отдыха, там — лечение.
— Н ачальству виднее, куда посылать,— дерзко ск а­
зал Павел.
—- Н ачальству? — удивленно переспросила ж енщ ина
и опять посмотрела в его анкету.— Мо-олод! — покачала
она головой, увидев его год рождения, и словно з а д у м а ­
лась: п родолж ать ли назы вать этого дерзкого мальчиш ­
ку на «вы» или разговари вать с ним, как принято р а з ­
говаривать со школьниками.— Д о чего молод! — еще раз
протянула она.
— Молод, значит, и лечить не надо? — спросил П а ­
вел.
— Нет, лечить мы тебя будем,— решительно пере­
шла врач на «ты».— Будем лечить. -Только без лекарств.
Отдыхать будешь, гулять,' много кушать, заниматься
физкультурой, обтираться холодной водой. А снег вы па­
д е т — на л ы ж а х пойдешь. Аппетит хороший?
— Аппетит ничего, есть могу.
— Ну вот и будешь много есть. О бязательно прини­
май рыбий жир, он с витаминами. И воздух тут витамин­
ный, смоляной с фитонцидами. Д ы ш и глубж е. Я тоже
здесь ж иву из-за воздуха. Он лучше всякой пенсии.
Л ю бл ю зап ах живицы. Ну иди, все!
— К а к все?
— Все! Иди гуляй. Следующий! — крикнула врач в
дверь у ж е мимо П а в л а, не глядя на него.

И з-за сырой, мозглой погоды отдыхающие сидели в
парковых беседках и в главном здании — в коридорах,
в комнатах общего пользования. И грали в шашки, в
шахматы, катали на маленьком бильярдном столе свет­
лые подшипнички, не крупнее пушечной картечи,— на
приобретение большого бильярда профсоюзных средств
пока не хватало. Кое-кто сидел по углам, на стульях и
диванах, либо у светлых окон, читали книги.
Н икаких знакомых здесь у П а вл а, конечно, не о к а ­
залось. Не было и сверстников. Но он не унывал. П о­
следнее обстоятельство ему д а ж е льстило — он тут
самый молодой, значит, самый удачливый. Скрытого л и ­
кования его не испортили д а ж е грубоватые слова ры ж е­
го бородача с рыжими гл азам и и рыжими волосами
на руках:
— Р ан о ты, паренек, начал по д ом ам отдыха ездить,
/ о л о в а бы не закруж илась.
— И з-за головы я и приехал.
— А что у тебя с ней?
— Травма.
— На работе получил?
~ Д а.
— Вершиной прихватило или комлем?
— Не, не в лесу.
— Значит, на сплаве? Или в конторе служишь?
— Не, в цеху.
— Так, понятно. Ну ничего, вылечат. Только маху
дал, парень. В другой раз проси путевку в санаторий.
Государство у нас богатое!
П авел не ответил, но совет запомнил.
З а обедом в столовой не оказалось рыбьего жира.
П авел не забыл, что ему врач советовала обязательно
принимать рыбий жир, и хоть не любил ни вкуса, ни з а ­
паха его и, возможно, д а ж е не стал бы пить ежедневно
да еще трижды, но раз ж и ру не оказалось, П авел потре­
бовал, чтобы ему дали его.
— Положено — значит, подай! — ск азал он офици­
а н т к е — низкорослой, некрасивой и, вероятно, потому
много кокетничавшей, грубо накрашенной и мелко за в и ­
той девушке Фросе.
Фрося обиделась.

— Во-первых, я тебе не «ты». А во-вторых, где я
тебе возьму рыбий жир, я не рыба.
— К акое мое дело,— сказал П а в е л ,— Положено —
подай!
— Что значит «подай»? — возмутилась Ф рося.— Я те­
бе не лакейка какая-нибудь и не куфарка. Я так ая ж е
сл у ж а щ ая , как и ты.
— Вот и служи,— сказал П а ве л .— Ты к чему при­
ставлена?
— Не к тебе же!
— Нет, ко мне. Тебе государство за что деньги п л а­
тит?
— Много я получаю! — разбуш еваласо Ф рося.— Уче­
ный приехал.
— Где мой рыбий жир? — настаивал П авел на своем.
Вокруг одобрительно засмеялись.
Послеобеденный тихий час отдыхающие обязаны бы­
ли проводить на открытой веранде. П авл у отвели пле­
теный леж ак, старенькая няня п оказала ему, как поль­
зоваться спальным ватным мешком; на первый раз сама
помогла ему залезть в мешок, застегнула все пуговицы
и затя н у л а все шнурки на нем.
Густо, бархатисто шумели влаж ны е сосны, мелкий
осенний дож дик шебарш ил на дощатой крыше, то за т и ­
хая, то усиливаясь, водяная пыль пронизывала воздух,
он становился зримым. А в ватном мешке было и тепло
и сухо, и П авл у приснился добрый сон.
Опять поет колокольчик, дорога постепенно стано­
вится грязнее. Д еревня. Перелески. Поля. Изгброди.
Возница понукает лошадь, на подъемах соскакивает
с козел, идет пешком.
П авел поначалу чувствовал себя неловко, потом
осмелел, высвободил левую ногу и свесил ее снаружи
к о р з и н ы — так ездят люди, знаю щ ие себе цену: район­
ные уполномоченные, председатели колхозов.
И вот у ж е слышен не робкий звон колокольчика, а
требовательный, резкий звук автомобильного сигнала,
и тарантас у ж е не тарантас, а легковая автомашина.
И восседает в ней, мягко откинувшись на спинку, не к а ­
кой-то П а ш к а Мамыкин, а П авел Иванович — не то ди­
ректор, не то секретарь райкома...

...Шумят вл аж н ы е сосны, идет мелкий дождик. Л ю д ­
мила Константиновна накрывает колени П авла тулупом,
а он с сочувствием смотрит на девушку-возницу, которая
опять одна бредет по грязи сбоку лошади...
«Садись рядом со мной,— говорит он ей.— Что ж
ты в люди не выбилась? Хочешь я тебя научу?»
Д евуш ка благодарно садится рядом, приж им ается к
нему, а Л ю дм ила Константиновна зал е зает на козлы и
погоняет лошадь. Она ж е первая зам ечает на дороге
узелок и показы вает на него кнутовищем.
«А ну, подними!» — приказы вает Павел.
Л ю дм и л а Константиновна, не слезая с лошади, под­
нимает кнутовищем узелок. А узелок этот оказывается
бабушкиным платком, а в платке — деньги.
«Возьмите, П авел Иванович, это ваши деньги!» —
говорит Л ю дм ила Константиновна.
П авел набивает деньгами карман и выбрасывает
старый платок на дорогу. П латок на дороге опять свер­
тывается в узелок, а в узелке опять деньги. Тогда
П авел слезает с лошади, чтобы поднять узелок, и видит,
что грязь на дороге — тож е деньги. Он собирает их —
мокрые, мятые рублевки и десятки — и развеш ивает на
оглоблях, на ободах колес, на дуге, как выстиранное
белье для просушки.
Деньги подсыхают, он заполняет ими все карманы.
А Л ю дм и л а Константиновна говорит ему, протягивая
расходную ведомость:
«Распишитесь, пожалуйста, это ж е деньги. Просто
распишитесь!»
...Между тем тар антас потянуло под откос, лош адь
напряглась, Л ю дм ила Константиновна и девуш ка-воз­
ница изо всех сил стали помогать ей.
И вот девушка, которая нравилась Павлу, вдруг
рявкнула на него:
«Вылезай, р аззя в а, вашеблагородие!»
Ямочка на ее подбородке зал я п а н а грязью.
П авел выскочил на дорогу и стоит по колено в грязи,
не зная, что ему делать.
«До дыр просидел свою сидальницу! — продолжает
ругаться девуш ка,— Ещ е один начальничек растет, не
хватает их нам!»
Й Д обру откроется сер д це

209

...На следующий день после обеда отдыхающие опять
устраивались на веранде, и П авел захотел, чтобы ему
снова помогли заб раться в спальный мешок.
— Дует! — крикнул он няне, пожелавшей всем хоро­
шего отдыха.
— Застегнуться надо.
— Как ж е я застегнусь, руки-то в мешке?
— А как другие застегиваются? — удивленно спро­
сила старушка.
— Я в мешках никогда не спал. У нас в мешках
только картошку хранят.
На плетеном л еж а к е недалеко от П а в л а поднялась
ры жебородая, ры ж ебровая голова.
— Слушай ты, начальничек! У тебя травм а, ну и
леж и спокойно.
— Я и лежу.
— Спокойно лежи, не картошка, не рассыплешься.
Ишь нервный какой.
— Ну и нервный, и что? — не испугался П авел.
— А то! Р ан о привередничать начал.
— Тебе хорошо говорить.
— А тебе плохо?
— Плохо. Я всю жизнь без отца, без матери рос.
— После войны, может, половина людей так вырос­
ла. Ты один, бедный, обижен! Наверно, давно у ж е за
девкам и бегаешь...

*

# *

Д оить коров, конечно, нелегко, особенно если их мно­
го, убирать двор лопатой и вилами тож е не сладость, а
носить утром и вечером воду на коромысле, да греть ее,
да р азли вать пойло по корытам — от этого одного за
один год можно сгорбиться. Но, пожалуй, тяж ел ее и н а ­
доедливее всего — каж ды й вечер бегать за коровами на
выпас. Если бы только раз в неделю, ну, на худой конец,
два р аза, а то ежевечерне да по одним и тем ж е местам.
Обрыдло!
Н юрку еще выручали молодые ноги, а пожилым на­
парницам ее было просто невмоготу.
Так велось от века: по утрам подоенных коров выго­

няли из оград на улицу, иногда провож али их до околи­
цы, а дал ьш е они шли, позвякивая колокольцами, уже
одни, без пастухов, и кормились до вечера, разбившись
на небольшие стада.
В сумерках ко второй дойке коровы сами в о зв р а щ а­
лись в деревню, к а ж д а я спешила в свой дом, к своему
стойлу, где приветливые хозяйки встречали их крепко
посоленным куском хлеба, мучной с отрубями болтушкой
или охапкой зеленой травы. Редко-редко какая-нибудь
строптивая пеструха устраивалась на ночевку на выгоне,
и то лишь потому, что дома во дворе было слишком
грязно либо хозяйка угощ ала ее ч ащ е пинком, чем хлеб­
ным куском.
Заблудиться коровам было негде. Н а десятки верст
вокруг деревни тянулись изгороди из жердей и кольев.
Они охватывали и поля, и луга, и выпасы, р азд ел я я их
и перекры вая все выходы в глухой лес и на угодья д р у ­
гих сельских общин.
Н азы в ал и эти изгороди осеками. З а каж ды м домохо­
зяином закреплялось по нескольку участков осеков, за
исправность которых он отвечал своей совестью и голо­
вой перед сельским сходом.
— К ак это «головой»? — спросила однаж ды Нюрка
у своего деда, когда он рассказы вал о том, что было
раньше.
— Д а что ж, простое дело. Если кто прохлопает
ушами, не починит вовремя свой огород, потраву допус­
тит — вызовут его на общий сход и поучат.
— К ак поучат?
— Что, паре, свой язык понимать перестала? Ну, по
шее поучат, по спине и по разным другим местам. Д а
так поучат, что больше вовек не забудет, и совесть не
потеряет, и осека будут всегда целы.
Никакой необходимости в пастухах раньше не было.
Но с годами старые осека подгнили, начали р а з в а л и ­
ваться, чинить их не стало сил, и колхозное стадо уходи­
ло от деревни порой слишком далеко. К тому ж е не ста­
ло и колокольцов на коровах.
П он ачалу отказывали ворота в изгородях, поло м а­
лись запоры.
Сейчас дивно вспомнить, сколько раньш е было самых
необыкновенных, простых и хитроумных деревянных
запоров у полевых ворот, К установке их крестьяне от­

носились как к искусству. Не признавали никаких ж е л е з ­
ных крючков, никаких ершей и г в о зд е й — это было бы
слишком богато и чересчур непритязательно. Зато изго­
товление накидных колец, петель и обручей из распарен ­
ных виц, всяких березовых задвиж ек, упоров, заворней,
заверток, щ еколд требовало выдумки и мастерского в л а ­
дения топором.
Сооружались
д а ж е своеобычные автоматические
защ елки: чуть отогнешь в сторону пружинистую ж е р ­
дочку — и ворота, скрипя деревянной пятой, р асп ахи в а­
ются сами, хлопнешь ими — и ж ердочка становится
на свое место, упираясь концом в гнездо обвязки. Не то
что корова или лошадь, н икакая коза таких ворот не
откроет.
Хорошими запорам и деревня гордилась, как резными
балконами, просмоленными крышами и убранством сво­
ей часовни. Это, как и многое другое в те времена, было
творчеством.
Но вот перестали запираться ворота, начали о б вал и ­
ваться изгороди то в одном месте, то в другом — и скот
пошел гулять по посевам, по сенокосам, по болотам и
лесам. Вечером ж ди не ж ди — не придет в колхозный
двор ни одна корова.
Д олгое время на выгон в сумерках бегали сами д о я р ­
ки. Выйдут из деревни, осмотрятся: «Ну, кто куда? Д а ­
вайте лучше порознь — скорей наткнемся». Н ю рка М о л ­
чунья несется через все Л етовищ е в Угол. Авдотья Мишиха к Югскому кордону, Ваниха Пронькина на
Казино болото — все в разны е стороны. Н айдут коров,
пригонят домой, но сами так вымотаются, что и подой­
ник в руки брать неохота.
Пастух нужен — это уж е понимали многие, но слиш­
ком необычным, д а ж е нелепым казалось для здешних
мест: пастух за коровами! Ну, пастушок, мальчонка к а ­
кой-нибудь, школьник — еще куда ни шло. Но мальчонка
с коровами не управится. А взрослого ставить — это
значит оторвать от дела рабочего человека, да еще и п л а ­
тить ему придется.
Ню рка долго молчала, дум ала, как быть, и наконец
реш илась пойти в контору, к самому председателю.
О своей усталости она не заикнулась бы, но за других
постоять ей не казалось зазорным.
— Чего тебе? — спросил ее Прокофий Кузьмич, когда

Нюрка переступила порог кабинета и молча зам ерл а у
дверей. Письменный стол председателя был завален к а ­
кими-то ведомостями и окурками. Хозяин неохотно под­
нял гл аза на девушку:
— Ну, чего молчишь?
— Я не молчу.
— Чего тебе?
— О пастухах нынче много пишут, Прокофий К узь­
мич,— сказал а Нюрка.
— Тебе что за дело?
— А у нас пастуха нет.
— В пастухи, что ли, хочешь?
— Нет, я коров дою.
— Ну и дои, выполняй план.
— Я выполняю.
— Тогда иди, все!
Прокофий Кузьмич снова уткнулся в ведомости.
Но Молчунья продол ж ал а стоять у порога.
Прокофий Кузьмич подож дал и спросил ее снова:
— Еще чего тебе?
— Пастуха бы, Прокофий Кузьмич.
— Так, опять пастуха?
— Пастуха.
— Вот что! — В голосе Прокофия Кузьмича послы­
шалось озорство, он захотел пошутить с робкой д евуш ­
кой.— Значит, пастуха захотела?
— Колхозу
пастух
нужен! — ответила
Нюрка
серьезно.
— Вот П а ш к а выучится, и отдам его тебе в пас­
тухи.
Ню рка пропустила мимо ушей и эту шутку.
— Удои бы сразу прибавились,— ск азал а она.
— Все у тебя или еще не все?
— У всех пастухи есть,— н астаивала Нюрка.
Прокофий Кузьмич начал терять терпение.
— Д а ты что, ополоумела? И без того работать не­
кому, а тебе еще пастуха подай!
— Без пастуха коровы бегают далеко, не столько
едят, сколько траву топчут,— не унималась Нюрка.
Прокофий Кузьмич мог накричать, указать Нюрке на
дверь — выйди, дескать, и не мешай работать, тем более
что работы всякой в страду было много и не так уж хо­
рошо все шло, а тут еще уполномоченные один за д р у ­

гим... Но он сдерж ал ся и заговорил с Нюркой совершен­
но спокойно, сквозь зубы:
— Вот что, девонька. Если П аш ку ж д ать не хочешь,
мы тебе другого пастуш ка подберем, раз у ж приспичи­
ло. Или подождешь? Любовь, говорят, зла... З а такой
клад, как ты, любой парень ухватится.
— Тогда я зайду в другой раз! — спокойно и серьезно
сказал а Нюрка, как будто не слы ш ала, о чем перед этим
говорил председатель.
В другой раз она д ер ж а л а сь так ж е робко и так ж е
твердо.
— Людей ж алко, Прокофий Кузьмич,— начала она,
остановившись опять у порога.
— О чем ты? — не сразу понял ее председатель.
— О доярках, о напарницах своих.
— А! О пастухе?
— О пастухе, извините уж меня.
Прокофий Кузьмич взял со стола тяж елы е, массив­
ные счеты, неторопливо вышел из кабинета в общую
конторскую комнату, что-то поговорил там с бухгалтером
и скрылся.
Через несколько дней Н ю рка приш ла к нему в третий
раз. Перед этим она повидалась с директором школы
Аристархом Николаевичем и р аз го в ари в ал а еще с каким-то уполномоченным.
В третий раз к Прокофию Кузьмичу ее не пустил
главный бухгалтер, лысоватый старомодный человек,
нанятый колхозом где-то на стороне и отлично умевший
исполнять приказания непосредственного своего началь­
ника. Он просто взял Нюрку за рукав, притянул к сво­
ему столу и сказал:
— Не надо, Аннушка-девочка, туда больше ходить,
ты своего добилась: пастуха мы у ж е подобрали, приказ
подписан, все по закону, и послезавтра за твоими коро­
вами будет полный присмотр и пригляд. Все по закону!

*

* *

В п арке дома отдыха вокруг одного из сосновых ство­
лов был сколочен грубый, но милый для всех дощатый
стол. Сосна поднималась к небу прямо из середины его.

Замкнуты м кольцом вокруг стола была сделана и ск а­
мейка. В хорошую погоду здесь собирались отдыхающие,
играли в карты, в домино, рассказы вали анекдоты. Кни­
ги тут читались редко — все, кто любил посидеть с кни­
гой, забирались подальш е от дома, в глубь сосновой
гривы или на берег реки, в кусты, где ютилось множество
разных птичек, а весной заливались по ночам д а ж е со­
ловьи.
В туманное осеннее утро П авел ходил по парку. На
тропинках валялись ощеренные сосновые шишки, похо­
ж и е на маленьких ежиков, и навалом л еж а л и мягкие
хвойные иглы. И голок особенно много было там, где в
дож дливые дни текли ручейки. Увидев круглый стол
вокруг сосны и подивившись выдумке мастера, П авел
присел на скамью и почувствовал, что ему страшно не
хватает брата или бабушки или хоть кого-нибудь из од­
носельчан, чтобы можно было поговорить со своим чело­
веком и похвастать всем, что он теперь имеет. Р а зв е не
ему п ринадлеж ит все это богатство, разве не он, рабо­
чий человек, здесь хозяин? Он! Ведь так и в газетах
пишут. Он — хозяин, и все это — его! Посмотрел бы сей­
час Ш урка, каким стал его брат! Г лянула бы бабушка —
з а п л а к а л а бы!
П авел решил написать письмо. Сходил в свою ком на­
ту, взял из бау л а бумагу, карандаш , конверт.
Здравствуй, бабушка, здравствуй, Шурка-черт! Всем
по низкому поклону. В ы сейчас меня не узнали бы, какой
я стал. Ж и в е м м ы на высокой горе в двухэтажном доме.
Это дворец! В одних комнатах живем, в других питаем­
ся. Столовка н а ш а вся в узорных скатертях, и это не
столовка, а ресторан. К о р м я т меня почем зря, чем толь­
ко не кормят, как на убой, и все бесплатно. И лечат.
И все по часам. Три раза в день д а ю т р ы б и й ж и р с вита­
минами. И разные другие блюда. Везла меня от нашего
города до станции сама Л ю д м и л а Константиновна из об­
ласти. И по железной дороге у меня билет б ы л бесплат­
ный. М н е все везде д а ю т бесплатно. Директор нашего
дома, когда узнал, что меня привезла сама Л ю д м и л а
Константиновна, обрадовался и распорядился, чтоб все
для меня было. С п и м м ы не в доме, а на веранде, под
к р ы ш е й без стен — мороз не мороз. Это для здоровья.
И все за м ной ухаживают...

П авел кончил писать, и неожиданно ему пришло на
ум: а вдруг бабушка испугается, что на веранде он м ерз­
нет, что каш лять начнет? И он хотел было зачеркнуть
слова про веранду, но подумал и не зачеркнул: д аж е
интересно, что бабушка из-за него может прослезиться.
И, представив себе, как она будет охать и ахать, и сер­
диться и ругаться, он добавил в письме, что голова у
него все еще болит. Ничего, пускай бабуш ка немножко
испугается!
В поисках почтового ящ ика П авел вышел за деревян ­
ную ограду дома отдыха. В мокром песке, среди о б н а­
жившихся корней старой сосны, возились ребятишки, о
чем-то разговаривали, спорили. Они не сразу заметили
П авла, остановившегося над ними, и он услышал, о чем
они говорят.
— К ак это «охотником»? Н а охоту ходят, когда у р а ­
ботаются до смерти. На охоту все ходят — и летчики, и
моряки, и звездолеты. А кем ты будешь жить?
— Я все равно охотником буду.
— Это не жизнь.
— А я хочу всю жизнь спектакли ставить.
— Ну и ставь!
— А я никуда отсюда не уеду. Я всю ж изнь буду
отдыханцем.
— Кто тебе столько путевок даст? — неожиданно для
ребят спросил Павел.
М альчики вскинули на него глаза, но не испугались,
потому что Павел не показался им настоящим взрослым.
Один мальчишка ответил:
— Зачем ему путевки, он — сын здешнего директора.
Тогда П авел ск азал уже по-взрослому, строго:
— Простудитесь тут. Идите домой! З ачем корни у
сосны подрываете?
— Мы не подрываем! — дерзко ответил сын дирек­
тора, малец лет пяти-шести в ярком шерстяном костюмекомбинезоне и прорезиненной куртке.
— К ак не подрываете?
— Н е твои корни!
Чтобы не унизить себя, П авел не стал спраш ивать о
почтовом ящике, а прошел мимо, словно перешагнул
ребятишек. Им еще мечтать да мечтать о путевках в
дом отдыха, а он уже отдыхает в нем, ка к все, и живет
на всем готовом.

Одно тревожило П а в л а, что врач, с т а р ая женщина,
не хотела его лечить, то есть не д а в а л а ему никаких л е ­
карств. Не выписывала лекарств, значит, не призн авал а
больным — как ж е иначе можно понимать ее? Так имен­
но П авел ее и понимал. А если врач не считает его боль­
ным, то, спраш ивается, зачем ж е его, молодого парня,
сюда послали, за что ему бесплатную путевку дали?
Конечно, врач об этом своем мнении либо скаж ет комунибудь, либо напишет, что еще хуже, и тогда П авл у
больше у ж е не видать никаких путевок.
Такое предположение беспокоило П а в л а настолько,
что он изо дня в день стал навещ ать в рача и убеж дать
ее, что болен всерьез, а не как-нибудь, и что его надо л е ­
чить, несмотря на возраст, и что ж а л е т ь для него л е к а р ­
ства сейчас нельзя, иначе потом придется расходовать в
несколько раз больше. Это ли не антигосударственная
практика? Он так и говорил: «антигосударственная
практика».
К ак-то П авел узнал стороной про сердечные присту­
пы и какие ощущ ения при них испытывает больной.
В результате у него несколько р аз произошли неприят­
ности с сердцем.
С таруш ка на первых порах вы слуш ивала все его ж а ­
лобы, но потом стал а отделы ваться от него шуточками,
посы лала выкупаться в холодной осенней воде, либо
поиграть в волейбол, либо поухаж ивать за девушками —
да, да! П о сы л ал а у хаж и в ать за девушками. И П а ­
вел невзлюбил врача, эту старую несерьезную ж е н ­
щину.
Только ведь другого врача в доме отдыха не было.
Бы ли медицинские сестры, но р азв е без докторских у к а ­
заний могли они хоть ш аг ступить? Д а , каж ется, и сестры
не относились к П авлу М амыкину всерьез. П о крайней
мере, ни разу среди ночи, когда его д они м ала бессон­
ница, сестры не вызывали врача к его постели. И М амыкин рассердился и пригрозил сообщить о невниматель­
ном к себе отношении директору дома отдыха, а г л а в ­
н о е — Л ю дм иле Константиновне, в областной Совет
профессиональных союзов.
Эта угроза произвела впечатление на дежурную ня­
ню, и когда однаж ды , глубоко за полночь, П авел вдруг

забился в нервном припадке, она, всполошенная, броси­
лась прямо на квартиру к доктору, в дальний флигелек
в парке, и з а б а р а б а н и л а в дверь, потом в окно, потом
опять в дверь, вопя: «Человек умирает!»
П авл у приснился страшный сон с участием всех
главных нечистых сил сразу, от страха он дико закричал
и проснулся, когда простыня была уж е основательно
подмочена. С трах сменился стыдом, поэтому П авел про­
д о л ж ал кричать и в и зж ать д а ж е после того, как прос­
нулся, затем упал с кровати и забился в истерике на
полу. П овскакавш ие спросонок соседи попытались его
поднять с полу, но парень стал драться, и они робко топ­
тались вокруг, не зная, чему верить, чему нет и что они
обязаны д ел ать в таких случаях.
Р а зб у ж е н н а я воплем няни старуш ка врач, не зная, к
кому ее зовут среди ночи, кто умирает, р азв ол н овалась
больше, чем ей было положено, с трудом и кое-как оде­
л ась и почти бегом кинулась через весь п ар к в главный
корпус. Поднявшись на второй э т а ж гораздо быстрее,
чем ей самой разреш ал о сь по состоянию здоровья, и
увидев на полу ругаю щ егося и хрипящего М амыкина,
она сразу зап одозрила симуляцию. Гнев отнял по­
следние силы у ее больного сердца, и срочная помощь
потребовалась ей самой.

* * *
Голова у П а в л а действительно п о бали вал а, но не так
сильно и не т а к часто, ка к он любил об этом говорить.
Ч ерез месяц, вернувшись домой, он с к азал о головной
боли бабуш ке и еще о том, что у него время от времени
п о кал ы в ает в боку, и есть каш ель, и опять бывает н а ­
сморк, и б аб уш ка не отпустила его в город на ученье, а
принялась лечить по-своему.
В избу зата щ и л и деревянный бук — кадку почти в
рост человека, в которой можно и пиво варить, и белье
бучить, и поставили меж ду печным челом и кухонной з а ­
боркой. П а ве л сам носил с колодца воду, а бабуш ка
кипятила ее в чугунках и в сам оваре и сл и вал а в кадку.
К ад ку она прикрыла половиками и полуш убками в не­
сколько слоев.

•— В этом чане, П а ш у та,— говорила она,— я не раз
твоего батьку лечила. И дедушку лечила. Приедет, бы­
вало, дед из лесу, из деляны, в страшный мороз або со
сплава, ледяной насквозь, что тебе кашель, что хрипота
в грудях, и горлом глотать не может, а я его в баню, в
вольный дух. П арю день, парю д ва — у самой сил уж
нет, а немочь из него никак не выпарю. Ну тогда саж аю
его в чан, на бук, д а и кипячу под ним воду, а потом дам
выпить стаканчик-другой перегару або водки — все не­
мочи как рукой сымает. Д а что немочи — л ю б а я лихо­
м анка от такого пользования не устоит. Каюсь, греш ная,
матерь твою лечила не тем, надо бы и ее на бук посадить
сразу, ни одного пупыша на теле не осталось бы. Опоз­
д а л а я, окаянная! Все пупыши у нее были от простуды,
простуду каменьями вы паривать надо — люди дольш е
жить будут. Вот сейчас я тебя попользую, ты уж на
меня надейся.
В печи, в березовом ж ару, камни доходили до белого
каленья — не один десяток булыжников. Бери их, ши­
пящие, вилами по п аре и стряхивай в кипяток на дно
кадки, чтобы закл о ко тал о, забурлило, чтобы пар припод­
нимал над головой болящего половики и овчины.
Б аб у ш к а зар а н е е поставила в кадку высокую т а б у ­
ретку и придирчиво осмотрела, высоко ли она стоит над
водой,— не дай бог обжечь парня, когда вода закипит.
П а ве л не раз слыхал, ка к лечат людей на пару, и
относился к бабушкиному колдовству с полным д о ве­
рием.
— П олезай, П авлуш а! — с к а з а л а она наконец, з а ­
глянув в печь и убедившись, что камни достаточно р ас­
калены .— Раздевайся!
П авел разд елся за печкой догола и, стыдливо при­
крываясь, пододвинул скамейку к кадке, чтобы з а б р а т ь ­
ся в нее.
— Будто г азо в ая кам ера, бабушка.
— К а к а я т ак а я ?
— Ну, душегубка.
— Ты, соколик, неладно сделал. Подш танники н а­
день на себя и рубаху нижнюю не сымай, брызгать бу­
дет. Д а ноги под себя на табуретке подожми. И дыши
паром, первое дело — дыши паром. П ар, он от всех не­
дугов пользителен.
— Л адн о, бабушка!

Когда П авел с головой укры лся в кадке, старуха до­
стала с верхней полки-поднёбицы глиняный горшок с
мелко нарезанной вяленой травой вроде крапивы и темно-зелеными ш ишками хмеля, высыпала содержимое на
белую тряпицу, посолила для силы, старательно пере­
меш ала, что-то шепча, и, оглянувшись, не следит ли за
ней внучек-безбожник, перекрестила и стряхнула все это
к нему под ноги в кадку. З атем она выгребла из печи
клюкой румяный, в искрах, ставший почти прозрачным
камень и, накрепко з а ж а в его угольными щипцами, пе­
ренесла и опустила в воду под ноги Павлу.
— Д ерж и сь, П авлуш а! Блаослови, осподи!
П авел испуганно сж ался, сдвинулся в сторону. К а ­
мень словно бы взорвался под ним, вода разд ал ась, сер­
дито зак л о ко тал а, белый пар повалил клубами. Б аб у ш к а
наглухо зак р ы л а кадку. Второй камень обдал ж аром л и ­
цо и босые ноги П а в л а, ему стало страшно — вдруг к а ­
леный орешек упадет на колени или просто коснется
тела. Не успеешь закричать, а б абка замурует тебя — и
все. И ничего не будет слышно в этом клокотании —
ни стона, ни рева.
Вот опять на мгновение появился просвет над голо­
вой, мелькнуло в тумане красное лицо старухи, и новое
ядро взорвалось под ним. И снова он один в темноте, в
ж аре, как в кратере вулкана, ка к на сковороде у сатаны.
А бомбардировка продолжается, а ж а р увеличивается,
дыш ать все труднее.
— Д оведу я кам ен ья,— шепчет баб ка,— до белого
каленья, чтоб от п ара, от ж а р а простуда сб еж ал а, чтоб
от белого тел а вся хворь отлетела...
П авел почувствовал себя маленьким и беззащитным.
— Бауш ка!
— Сиди, П аш ута, не бойся. Вот я еще!..
— Бауш ка!
— Сиди, сиди, пущай пар до костей достигнет. Ж а р ­
ко тебе?
— Дых... дышать!
А половики и полушубки над головой опять сомкну­
лись. И П авел, тер яя силы, исходил потом не столько от
ж ары , сколько от страха.
— Бабка!
— Сейчас, сейчас, добавлю. Ты о хорошем думай,
очищайся!

П авел слышит это, но думать ни о чем не может.
В сознании мелькают только обрывки каких-то давних
видений — лесные п ож ары в хвойных зарослях, зайцы и
белки, бегущие к реке, красные птицы, косяками мечу­
щиеся в небе, грозовая молния, однаж ды расколовш ая
колодезный ж уравель, изба, загоревш аяся посреди д е­
ревни,— в тот летний страшный день п лам я смело поло­
вину посада и почти все поле спелой сухой ржи, приле­
гавш ее к гумнам со стороны леса.
— Ба-абка!
— Сиди, говорят тебе. О хорошем думай!
Вода клокочет под табуреткой, вот-вот ключи кос­
нутся скрещенных подж атых ног. Вскочить бы, поднять
головой крышку, выбить дно и выйти вон! А вдруг к а ч ­
нешься неосторожно и табуретка подвернется, упадет
набок. Или приподымешь голову, а б аб ка в этот миг
сунется с камнем, она торопится, и сослепу да впопыхах
ткнет тебе огнем прямо в лицо либо уронит красное ядро
на плечо, на колени. Уф! «О хорошем думай!» О чем о
хорошем? В сосновом бору, в доме отдыха дыш алось
легко и свободно. Главное в жизни — дышать. Дохнуть
бы! Скоро ли она?
— Скоро ли, бауш ка?
— Сейчас подбавлю. Потерпи! Все как рукой скмет.
П авел не потерял сознания, но если бы б аб уш ка не
ок а зал ас ь такой проворной, не вылезть бы ему из кадки,
не заб р аться бы на печь, не укрыться. Ниж нее белье,
мокрое до нитки, облегло его тело, приклеилось: но
будь он сейчас совсем голый, окаж ись в избе все д е р е ­
венские девушки, он все равно не испытал бы уж е ника­
кого стыда — не до стыда было.
— Блаослови, осподи! — ш ептала бабушка, укл ад ы ­
вая его на печи.— Уйди хворь-хвороба из костей хлеборо­
ба, из суставов, из жил, чтобы не ныла утроба, не скудался б до гроба, не хирел, не тужил. Руки, ноги покинь,
не держ ись цепко. Слово мое крепко. Аминь!
П а р валил из кадки сквозь половики, в избе стояла
духота, окна запотели, П авл у все еще трудно было ды­
шать. Полегчало, только когда бабка влила ему в рот
стакан самогона, крепкого, вонючего, живительного.
Через час-полтора п р и б еж ал а Нюрка. Л ицо ее было
бледно, г л аза расширены. Откуда она узн ала и что — ни­
кто бы не сказал. Ни бабка Анисья, ни сам П авел ни­

ком у' ни слова не говорили о предстоящ ем лечении.
А Н ю рка что-то узнала. И хоть губы ее д рож али , она
п о стара л ась вымолвить первые свои слова от порога
как можно спокойнее:
— Здравствуйте! Я просто так. Ш ла и заш л а. Н и к а ­
кого дела нет.
Говорила она это, а г л а з а ее т а к и бегали и, к а з а ­
лось, кричали от страха, пока Н ю рка не увидела на печи
живого П авл а.
— Ой, что это у вас? — спросила она, у к а зы в ая на
бук, из которого валил пар.
Все окна были еще в испарине, и на потолке висели
светлые капельки воды, словно после большой стирки.
Б а б к а Анисья вы тирала тряпкой пол около печи, где
была рассы пана зола и в ал ял и сь мелкие угольки.
— Д а вот П авл у ш у п о ль зов ал а,— ск а за л а она.—
Лечили его там, на городах, лечили, а толку, гляжу, все
мало. Д ай , думаю, сама возьмусь, поставлю его на ноги,
або всю жизнь будет скудаться здоровьем. Д а ты про­
ходи, садись, в ногах правды нет.
Ню рка сглотнула, словно во рту у нее бы ла какая-то
горечь, и, не сводя гл аз с печки, спросила:
— Ой, что это с ним?
— Д а ничего с ним. Садись, говорю, проходи! Я т е ­
бе толкую, что лечила, а ты спраш иваеш ь, что с ним.—
Анисья повернулась к П авлу: — Ж и в ты там, П авл у ш а?
П авел застонал.
— Ой! — отозвалась на его стон Н ю рка Молчунья.
Ей, видимо, хотелось спросить о многом и ск азать мно­
гое, но не р е ш ал ась — боял ас ь выдать себя, и она спро­
сила только: — А Ш уры дома нет?
— Нет Ш уры д о м а,— ответила Анисья.— Н уж ен он
тебе?
— Д а нет, так я. Ну, я пойду!
Ню рка у б еж а л а . А через несколько минут после нее
появился Нюркин дедушка, М ихайло Лексеич. В бороде
его ж елтели крошки вощины.
Н адо полагать, М олчунья наговорила ему всяких
страхов, потому что, едва переступив порог, он начал
совестить Анисью:
— Ты что, ополоумела, старая? Что н атворила? П о ­
губить, конечно, парня хочешь аль что? Беги к пред сед а­
телю! П осылай за доктором!

Анисья, стоя на табуретке, вы гребала угольным сов­
ком камни из бука и скл а д ы в ал а их в ведро. Она только
выше засучила рукава кофты и зак р и ч а л а в ответ т а к
же неприветливо:
— А ты, старый умник, с цепи сорвался або что? П о ­
л ожи крест на лоб — в дОм вошел.
— Что с парнем сделала, спраш иваю тебя? — н а­
стаивал старик.
— А ты кем ему доводишься? М ожет, ты ему дед аль
тесть потайной? Або ты сам председатель колхоза, что
входишь в чужие дома, не перекрестясь, будто в свой
дом?
М ихайло Лексеич сплюнул на пол и, поднявшись на
печной приступок, загл ян у л в лицо Павлу.
П авел спал и потел. Струйка пота со л ба по пере­
носью и мимо носа стекала, как по ж елобку, в приоткры ­
тый рот.
— Смотри у меня, дурная! — шепотом пригрозил М и­
хайло Лексеич Анисье и, не попрощавшись, пошел из
избы. Но в дверях столкнулся с председателем колхоза
и вернулся.
— Что тут у вас, кто кого уморить хочет? Я ничего
понять не мог! — во всю силу голоса закр ич ал П роко­
фий Кузьмич, словно пришел не в избу, а на гумно.
М ихайло Лексеич опять сплюнул и погрозился, на
этот раз уж е не в сторону Анисьи, а в ад рес своей внучки.
— Вот полоумная, успела, конечно, взбулгачить всю
деревню! Сейчас и доктора на себе, конечно, привезет,
л ош адь зап рягать не надо.
П редседатель колхоза разбудил П а в л а, чтобы спро­
сить, ка к он себя чувствует. П а в л у ш а поднял голову,
лицо у него было ж алк о е, красное и все в поту. К а з а ­
лось, он плачет.
— Мне хуже! — ск азал он.
Тогда председатель набросился на Анисью:
— Ты, переж иток капи тали зм а, что делаеш ь? В а р ­
варство в колхозе разводиш ь? Невежество? Государство
не ж а л е е т средств, учит людей, а ты подры ваеш ь? Смену
мою загубить хочешь? Ш урку своего лечи...
П ерепуганная Анисья перестала возраж ать, о тм а л ­
чивалась, и только.

П осле этого П авел еще не р аз получал курортные
путевки. Бесплатное направление на курорт, как многие
другие блага, получают далеко не все. Не все умеют
писать заявления. Трудно бывает получить первую пу­
тевку, трудно распознать, как это д ел ает ся,— научиться
просить, войти в нужный список, в доверие. П а ве л про­
шел эту школу с успехом.
Ж енщ ина-врач, молодая, д о брая, следивш ая за со­
стоянием здоровья учеников ремесленного училища, од ­
н аж ды по-матерински посоветовала ему:
— П о ж и л бы ты подольше у своих родных в деревне.
Походил бы там по лесам, полям, поды ш ал бы родным
воздухом, попил бы молока да поел бы не в столовой, а
своей деревенской здоровой пищи — и перестал бы бо­
леть.
П авел ответил ей с полным доверием:
— Сирота я круглый, Вера Д м и триевн а, куда я по­
еду, кому я нужен? Д о м а только бабуш ка да б р ат ел ь ­
ник, совсем еще мальчиш ка. И одни-то они едва концы
с концами сводят на своем участке. Что я свалюсь им
на голову, больной, им и без меня тошно. Плохо у них.
А меня воспитала С оветская власть. Я ж е не дома т р а в ­
му получил, не в колхозе. Б а б у ш к а меня лечила на буку
паром, чуть до смерти не залечи ла. В арварство у нас
там, невежество. Больные зубы лош адины м пометом л е ­
чат — кладут на зуб вместо л екарств а. А кто с пупа
сорвет — горшок на пуп ставят вместо банок, весь ж и ­
вот в горшок втягивается. Д а р азв е бы я болел, если бы
не сиротская жизнь!..
Всякие сомнения у Веры Д м итриевны исчезли, и она
зап олн ила очередную курортную карту на имя П а в л а
М амыкина.
По этой причине он редко стал бывать дома, д аж е
каникулы у него были заняты . Б аб у ш к а и Ш урка недо­
ум евали и обиж ал ись на него.
Чем д орож е обходился П а в е л М амыкин государству,
тем значительнее к а за л с я он сам ом у себе. Он станови л­
ся своего рода «номенклатурны м больным».
З а я в л е н и я приходилось писать все чаще, и не только
о выдаче бесплатны х путевок. О д н аж д ы Ш урка сообщил
П авлу, что в колхозе не смогли достать нескольких м ел­

ких деталей д ля конного привода к молотилке. П а в е л
поговорил с ребятами, с преподавателем слесарного дела,
побывал вместе с ними в РТС, и было решено изготовить
эти детали собственными силами и отправить в колхоз
в качестве шефского подарка. Д л я оформления о п ер а­
ции потребовалось заявление. П авел написал его по
всем п равилам от имени правления колхоза. Училище
гордилось проделанной работой, и П а в л а очень хвалили
за инициативу. П равд а, когда подарок был отправлен,
П авел написал своей бабушке, чтобы она зн ала, что
это он, а не кто иной, удруж ил своему колхозу, и баб уш ­
ка извлекла из его сообщения немалую пользу: в пору
самой тяж елой бескормицы ей было отпущено для коро­
вы несколько вязан ок колхозного сена.
П а ве л пр одол ж ал писать зая вл ен и я и по окончании
учебы: о трудоустройстве — не по р азн арядк е, а где с а ­
мому хотелось; о подыскании комнаты — не всю ж е со­
знательную молодую жизнь скитаться ему по об щ еж и ­
т и я м ! — и, наконец, опять о курортном лечении.
Ф орма заявлений постепенно сл ож и л ась и о тр а б о т а ­
л а с ь — устойчивая, постоянная: в начале он рассказы вал
о своей тяж елой личной судьбе — отец погиб на войне,
мать — на колхозном фронте, двое маленьких детей о ст а­
лись круглыми сиротами; затем — что если бы не Со­
ветская власть д а не колхоз, погибли бы они голодной
смертью. Но С оветская власть не бросила сирот, не поз­
волила им пойти по миру. И вот они, два брата, теперь
работаю т: один — в сельском хозяйстве, другой — на
производстве. Д а л е е он и злагал, в чем нуждается и по­
чему не мож ет сейчас обойтись без поддержки, без по­
мощи. При этом обещ ал, что придет время и он за все
отплатит своему щедрому отечеству. Наконец: «Прошу
не о тказать мне в моей просьбе».
Редко, очень редко подобные заявл ени я не действо­
вали на сердобольных начальников: любой из них ког­
да-нибудь сам побывал в беде, и государство у нас бо­
гатое...

Ш урка т а к у ставал на колхозной работе, что с вечера
заб и р ал ся на сеновал спать, когда его сверстники, умыв­
шись и поужинав, шли на угор, в темноту, к девчатам, к
песням. Д еревн я за т и х а л а не сразу: возвращ али сь люди
с сенокоса, возвращ али сь коровы с выгона, л а я л и соб а­
ки, гоняясь за скотом, скрипели колодезные журавли,
молоковоз кричал на всю улицу, т а с к а я тяж ел ы е бидоны
в телегу и торопя оформление очередной накладной. Ве­
тер зам ир ал, и хвойные и трав ян ы е запахи, залетавш ие
в деревню из окрестных лесов и лугов, сменялись теплы ­
ми застойными зап ах а м и дворов и поветей. В небе про­
ступали звезды, извечные, как слова любви, как звуки
гармош ки — простые и волнующие.
М олодеж ь зимой соби ралась на беседки, а летом —
на угор, обычно около пожарного сар ая, где хорошая
площ ад ка д ля возни и д ля плясок.
С повети Ш урке хорошо слышны и сонное бормота­
ние кур на насестах, и всполошенные петушиные крики,
и хлю паю щ ая, в л а ж н а я топотня д о ж д я на драночной
крыше, и грустные коровьи вздохи во дворе у пустых
яслей, и, конечно, каж д ы й живой звук на сельских
улицах.
— М ар ь я М итрошина, опять твоей пегой сатаны с
рогами нет, весь день ходила вместе со стадом, как
вечер — она в лес. Гляди, медведь задерет, не ровен
час.
— Вот окаянная, не любит домой ходить.
— Невзлюбишь, коли в стойле ж и ж и по брюхо. В ле­
су грязи меньше.
— А может, она с колхозными на мэтэфэ ушла?
Спроси доярок!
— Нет на мэтэфэ. Ищи на Мокрушах!
— Куда я в лес пойду на ночь глядя. Все равно мо­
лока со стакан дает.
М едные колокольцы гремят все реж е и реж е — коро­
вы расходятся по дворам. Ш урка не может заснуть,
ожесточенно ворочается на сене, словно набилось оно
под рубашку, и колет, и царап ает, и щекочет его. А спать
хочется. Если не заснуть сейчас, то зав тр а опять придет­
ся клевать весь день, того и гляди, под колеса попа­
дешь, а то и под лемеха.

— Груня, пошли п олу н ош н и чать!— слышит он з н а ­
комый зов девушки-соседки.
— Спать охота!
— Плюнь, на том свете выспишься.
«Оно, пожалуй, и верно,— думает Ш у р к а.— Все р а в ­
но не заснуть».
— Эй, карапуз, позови батьку к окошку! — р а з д а е т ­
ся другой голос где-то поблизости.
— Я здесь, кто это? — отзы вается глухой бас.
— Пойдем хватим с устатку. Г ар м ан в район ездил.
«Где-то сейчас П а ш к а ? — начинает дум ать Ш урка о
старшем брате, и накопивш иеся за эти годы боль и оби­
да на П а в л а опять поднимаю тся в его душе.— В районе
он или где? Н еуж то д а л ь ш е куда уехал! Ученье, должно,
уже закончил, а домой д а ж е не заглянул. Б аб уш к а с л а ­
ба стала, спит мало, все переж ивает. А П а ш ка и на
письмо не ответил. И летом дома не стал жить, все
устраивает свои д ел а где-то. Все они такие, ученые,
только выйдут в люди, хлебнут городской жизни — и
ищи-свищи, н а за д в деревню калачом не зам аниш ь, б а ­
тогом не загонишь...»
А как ж ил сам Ш урка все это время, чем он зан и ­
мался? А тем и зан и м ал ся, что колхозу требовалось.
Увлекся льном, потому что от льна колхозу ш ла сам ая
большая прибыль. В льноводческом звене вся инициати­
ва постепенно переш ла к нему, и К л ав ди я стал а у п р а ­
шивать его взять звено в свои руки. Ж енщ ин ы ее под­
д ерж али , и Ш урка согласился. Со всеми н ар ав н е он
возил навоз на участок, и теребил лен, и расстилал, и
собирал, сам следил за его сортировкой. А когда вы яс­
нилось, что приемщики на льн озаводе зан и ж аю т сорт­
ность тресты в своих интересах и спорить с ними невоз­
м о ж н о — они специалисты, Ш урка поехал в район к
агроному, н аб рал книжек, чтобы досконально изучить,
по каким пр изн акам определяю тся номера тресты, и сам
стал ездить сдавать лен заводу. Колхоз выиграл на этом
несколько десятков тысяч рублей.
Но, взявшись за книжки, Ш урка почувствовал, как
много он потерял в жизни, ка к трудно ему будет без
ученья. И об этом дум ал он сейчас:
«Уцепился за бабуш кин подол, брату помогал, смот­
рел в его раскрытый рот, а о себе забыл! Теперь и брат
забыл обо мне. А может, еще не забы л? Вот приедет н а ­

чальник начальником и скажет: «Ну, родные мои, всё,
собирайтесь, всех с собой беру!» Куда беру?..»
— Какое вам кино в горячую пору? — вдруг закричал
на улице бригадир — Ш урка узнал его по голосу.— П л а ­
ны сорвать охота?
— План, план... А люди для тебя что?
«Кино тоже по плану можно бы показы вать,— думает
Ш у рка,— А то кам п ан ия за кампанией по плану, всякие
заготовки и сдачи по плану, а все, что д ля души,— от
случая к случаю. Почему это?»
На повети т а к а я темнота и так душно, что Ш урке
иногда кажется, будто он закры т наглухо тяж ел ы м по­
крывалом. А стоит курице или петуху переступить на н а ­
сесте да квокнуть чуть слышно — и сразу становятся
словно бы видимыми и крыша над ним, и стропила, а
над крышей ночное небо и звезды.
«Все-таки не зря ск азал тогда директор школы,—
вспоминает Ш у р к а,— я бы тож е учиться мог. Эх, мне бы
поучиться! У меня и здоровья хватило бы. Д л я ученья
хорошее здоровье нужно. Родись в деревне, зак ал и сь на
свежем воздухе, на колхозном хлебе — и тогда у ж ни­
к а к а я н аука не будет страшна...»
Ш урка не верил, что в городах не хватает умных л ю ­
дей, таких, скажем, как Павел. В деревнях, да, не х в а ­
тает! Значит, учиться надо не для города, а д ля своей
ж е деревни, для своей земли. Лю дей кормить надо, а
если зем ля совсем осиротеет, тогда что будем делать,
куда покатимся?
«Где ж е все-таки П а ш ка, сукин сын? Хоть бы на
время вернулся, пожил бы хоть один год с бабушкой,
а я бы той порой... Эх, уж и впрягся бы я, сразу бы трех­
лемешным, четырехлемешным поднимать целину начал!
З а год — семилетку, за два года еще чего-нибудь кон­
чил бы. Всех бы нагнал. Д а разве опоздал я? О п о зд а­
ешь, если бабуш ка только и дело что о женитьбе сказки
рассказы вает. Ей помощницу нужно. А бригадиром хо­
тели избрать, т ак председатель сказал, что еще молод,
рано и доверия, говорит, не заслуж ивает, шумит много.
Ш умит — это значит критикует...»
Все дневные голоса и звуки на улице наконец см олк­
ли. Тогда на угоре за и г р а л а гармош ка-хромка. Ее щ е­
мящие душу переборы возникли где-то далеко-далеко,
наверно, еще в поле, и оттуда, из-за перелесков и пусто­

шей, усиливаясь и р азд а в а я с ь вширь, неотвратимо н а­
двигались на Ш уркино неокрепшее сердце, как навод­
нение, ка к бедствие, и — какой уж тут сон! — Ш урка не
вы держ ал, встал, на ощупь оделся и почти бегом бро­
сился с повети на призывный зов гармони и девичьих
прибауток.
Б а б к а у слы ш ала, что внучек ушел на угор, и тайно
п о рад о вал ась этому: «Растет, растет парень, еще немно­
го — и невестку приведет в дом. Д ай-то бог!» И лишь
после его ухода она заснула спокойным, надежны м
сном.
А не спалось ей все потому же, что и Шурке: она
много д у м а л а о своем старшем внуке, о Павле. Что-то
не совсем понятное, не осознанное еще происходило в
ее душе. Где ж е все-таки П аш ута, чем он живет, поче­
му не подает голоса и ка к ей ко всему этому относиться?
Бесконечно много надежд, больших и маленьких,
связы вал а она с Павлом. «Вот вырастет, вот выучится,
вот выйдет в люди!» — постоянно повторяла она и про
себя и вслух, и это звучало как извечная старушечья
молитва: «Помоги, господи! Спаси, Христос! Н а тебя вся
надежда!»
К рыш а над избой давно прохудилась, течет и весной
и осенью, кое-где д р ан к а совсем сгнила, сколько уж лет
не смолили ее — к а к ая ныне смола! Л адн о, теперь не­
долго осталось ждать: П а вл и к вернется, либо сам пере­
кроет, либо денег привезет, а на деньги и дранку и смо­
лу достать можно.
С коровой тож е надо было что-то порешить — стара
шибко, брюхо большое, а вымя ка к мочалка вы ж атая.
Сдать бы Пеструху на мясо, хватит, послужила, а взять
другую, первотелочку, либо своего телка выкормить.
Д а ведь без муж ика нелегко решиться на это, на одну
животину сена не наскребешь, а тут двоих надо кор­
мить. И опять: вот ужо П а ш у т а возьмется за все сам,
парень он прилежный, не глупый, не шалопай какойнибудь.
И с коровником т ож е — ломать, перестраивать надо.
С тавился двор не на одну скотину, а на целое стадо.
И стояло в нем раньше, худо-бедно, четыре, пять коров,
да бык, да телята, какой ни мороз — тепла хватало.
А ныне в этом ж е дворе стоит-дрожит одна Пеструха,
п ереж евы вает свои коровьи думы, вздыхает, зимой вся

зак у рж ав ее т, и на морде иней и в пахах, д а ж е вымя в
инее. А корму маловато — какое уж тут молоко! Р а з в а ­
лить надо этот двор, отобрать бревна, которые поцелее,
укоротить их, добавить свеженьких и собрать новый ко­
ровничек, чтобы в нем уместить всю свою живность —
корову, пару овец, поросенка. А куры по-прежнему на
повети... Эх, силы нужны, деньги нужны, хозяин нужен!
Обсудить надо п оначалу все ка к следует. С Шуриком
не обсудишь — молод еще, не все понимает, старается
не д ля дома, встает рано, приходит поздно, все на кол­
хозной работе, все там, трудодни за р а б а т ы в ае т, ему не
до своего хозяйства. А трудодни тебе двор не перестро­
ят, крышу не закроют. Опять ж е своими руками надо
делать. Вот выучится старшой: и гл аз хозяйский, и день­
ги — все будет сразу.
Д а мало ли всяких забот у бабки, мало ли о чем ду­
мает старуха, когда ей не спится! И все ее добры е по­
мыслы, все заботы ее сходятся в одной точке: Пашута!
Вот кто избавит ее от горьких дум, от мирских обид и
несправедливостей, вот кто успокоит ее старость.
Н а чем д ерж и тся любовь бабуш ки к своим внукам,
в чем она и к а ков а мера этой лю бви,— кто знает? Р о д и ­
тел ьская любовь понятна. Д етены ш а своего защ ищ аю т
и звери и птицы. Ч ем неудачливее отпрыск, тем больше
отдает ему мать сил и чувства, ж ало сть к уродцу умно­
ж ает ее самоотверженность. А почему б аб уш ка с дедуш ­
кой лю бят своих внуков и внучек порой не меньше, чем
матери своих детей? Что известно об этом, кроме того,
что бабуш ка рас ск а зы в ае т сказки, а дедуш ка обещает:
«Будет вам и белка, будет и свисток»?
У бабушки Анисьи никого в жизни не осталось, кро­
ме П а вл и к а и А лександра. Они внуки ее, они и сыновья.
Они наследники ее жизни, будущие хозяева, большаки.
Если бы их не было, тру д ная ее судьба стал а бы к а з а т ь ­
ся совсем невыносимой, а испытания, выпавшие на ее
долю, бессмысленными. К ак можно допустить, будто не
окупится все то, что она вл о ж и л а в своих внуков, осо­
бенно в старшего! Об этом д а ж е подумать страшно. От­
д ач а будет, о бязательно отдача будет! Вот только при­
едет Пашута...
И П а ве л приехал.

Но сн ач ал а от него пришло письмо.
Странное это было письмо. Ш урка, устроившись на
табуретке, читал его вслух, как обычно, но на этот раз
часто останавл и вал ся, словно обдум ы вал прочитанное,
а б аб уш ка и ах ала, и охала, и все торопила:
— Д а читай же, читай скорей, только не прибавляй
от себя ничего, выдумщ икты!
Она то сади лась рядом с Ш уркой и с недоверием по­
гл яд ы в а л а на листок бумаги, то подним алась и ш ла на
кухню либо к порогу и обратно, а руки ее хватались за
фартук; казалось, старуш ка вот-вот расплачется, и ф а р ­
тук был наготове, чтобы слезы вытереть и высморкаться.
П а ве л писал, что хотя здоровье его не поправляется,
но на работу он устроился выгодную и сейчас хочет н а­
чинать жить ка к следует. Только на первых порах надо,
чтобы ему помогли, потому что полож ение его трудное:
он женился!
Д очи тав до этого места, Ш урка вдруг недобро расхо ­
хотался, а бабуш ка дотян ула-таки ф артук до лица, и
ситчик быстро потемнел от мокрых пятен, будто на нем
рядом с серенькими полинявшими цветочками появились
какие-то новые причудливые узоры.
— Спаси Христос! — говорила она.— Ни о чем не
спросил, не п о каза л девку, к а к а я так ая, не пособирался,
путного слова не молвил и... женился. О бм анул ведь, а?
Д а ка к ж е это он?
— «Дорогая бабушка, р о д и м ы й м о й братик А л е к ­
сандр,— отхохотав, пр одол ж ал читать Ш у рка,— ж е н а
у меня городская, Валерия — ничего, хорошая. К р о м е
нее, у отца с м а т е р ь ю никого нет, и все хозяйство остает­
ся после их смерти за нею; значит, все будет наше. Есть
корова, поросенок, огород, две яблони и все такое. И вот
м ы р е ш и л и с тестем, с П е т р о м Фомичом, сразу же, не
оттягивая дела, перестроить дом, перебрать все стены
и покрыть крышу, ма л о ли что м о ж е т случиться. З доро­
вье у него неважнецкое, и всяких врагов много. Н а него
опять насчитали по ларьку не одну тысячу, и надо все
выплатить, а то уволят, и, говорит, денег теперь у него
своих нет. А сами знаете, чтоб д о м перестроить — лес
нужен, и гвозди, и рабочая сила. В ы у ж пожалейте ме­

ня («С лыхала?» — резко крикнул Ш урка, оторвавшись
от письма и взглянув на бабуш ку), помогите мне под­
няться на ноги, соберите, сколько сможете, и напишите,
я ж и в о приеду в деревню сам. П о трудодням, наверно,
как и прежде, одни разговоры, но, может, у вас боров
хороший, м о ж н о заколоть да на базар увезти: Петр Ф о ­
мич говорит, что он тоже мог б ы способствовать пропус­
тить мясо через ларек, только я думаю, что на базар
лучше. Встану на свои ноги и бол ь ш е никогда ничего не
потребую, помогите лишь, не откажите в моей просьбе,
никого у меня, кроме вас, нет.

К сему П а в е л М а м ы к и н » .
Слыхала?! — ск а за л опять Ш урка, бросая письмо на
стол и с укоризной об р ащ а ясь к бабушке, словно она
в чем-то была виновата, при этом самое неподдельное
удивление и недоумение звучали в его голосе.— С л ы ха­
ла сироту? — К азалось, он мог ож и дать от П а вл а чего
угодно, только не сообщения о женитьбе.
Б аб уш к а с еще большим усердием начала см оркать­
ся и протирать г л аза свои ситцевым, уже наполовину
мокрым фартуком.
— С лы хала, как не слыхать! Ж енился-таки... О гос­
поди! И не отписал ничего, не посоветовался, будто ему
советы мои больше и не нужны.— Бабуш ку, видно, боль­
ше всего обидело, что П авел не сообщил ей зар ан ее о
своей женитьбе.— К ак ж е мы теперь с тобой будем, Ш у ­
рик? К ак ж е он-то без нас будет жить? Не рано ли
женился-то? П арниш ка ведь еще, есть ли у него сам о­
стоятельность-то, есть ли опытность-то? К ак бы чужие
люди над ним верх не взяли, как бы м олодая ж ена к а б ­
луком на горло не наступила. А м олодая ли жена-то?
Может, вдова какая, раз хозяйство свое имеет? Отпишика ты ему, Шурик, сейчас ж е и спроси: мол, была ли
свадьба-то; может, бабушку-то на свадьбу позвать бы
надо, коли еще не повенчанные?
С удивлением и недоумением смотрел теперь Ш урка
и на бабушку свою. Он словно впервые увидел ее такой,
какова она есть, и растерялся.
— Он ж е не об этом пишет, бабуш ка, он помочь про­
сит, ему дом перестроить надо, им с тестем деньги нуж ­
ны! — зак ри ч ал он ей в самы е уши, будто глухой.
Р а сте р ял ас ь и бабушка. Но представление о П авле

как о маленьком мальчишке, все еще н уж даю щ ем ся в
ее опеке, и ж ало сть к нему постепенно брали верх над
всеми прочими ее чувствами.
— А что ж е делать-то, Ш урик? Б р а т ведь он родной
тебе! Только как мы ему поможем, чем? М ожет, в п р а в ­
ление сходить надо, посоветоваться або что, там тебя
нынче у в аж а т ь стали, никто о тебе худого слова не с к а ­
жет. Так и так, мол, старший брат женился, подмогнуть
бы ему на ноги встать, а у ж он добра не забудет, не т а ­
кой он человек.
Ш урка рассердился.
— Н икуда я не пойду и никого просить не буду. Не
мое это дело. Я не нищий и не маленький, чтобы про­
сить. Так я и буду на него всю жизнь р аботать? — Ш у р ­
ка впервые говорил о своем брате со злобой,— Не буду
я на него работать! Ж ени л ся, папочкой, наверно, уже
зовут, а все в сиротах ходит да на подмогу надеется.
Б атр а ки ему нужны!
Б аб уш к у испугали эти необычные слова его: какие
батраки? Кому нужны? Н а кого он не будет работать?
— Ты это про кого? — тихо спросила она.
— Про него, про сиротинушку твоего, про Пашутеньк у ! — кричал Ш у р к а.— Он всех обманул! Он и предсе­
д ател я колхоза обманул: тот на него н адеялся — вот
вырастет, вот выучится, руки ему разв яж ет, на пенсию
отпустит. Он и нас с тобой обманул.
— Обманул, внученька, это уж верно, что обманул.
А может, еще и не обманул?
Баб у ш к а опустила фартук, р азг л а д и л а его на коле­
нях, и руки ее повисли, словно и они, и сам а она не з н а ­
ли, что делать дальш е.
— Ты от своего брата отказы ваеш ься? От родного
брата отказываеш ься, Ш ура? — спросила она тихо.—
Кто у нас еще есть, кроме него? А у него кто есть, кроме
тебя? Никого нет. Всю свою молодость провел он на
чужих людях, учился, а ты от него отказы ваеш ься?
Б аб у ш к а говорила тихо, она не ругалась, не корила
внука, а все будто спраш ивала, будто хотела уяснить,
что ж е все-таки происходит на ее глазах.
— Ведь он сколько лег учился, ведь он уж е выучил­
ся, как ж е ты от него отказываеш ься?
— И я бы учиться мог! — вставил Ш урка, но уже без
крика.— Мне директор говорил, что у П а в л а не п олу­

чается, а у меня бы получилось. Д иректор сам говорил.
— Д иректор говорил, а вот П авлик-то выучился, в
люди вышел, на городское жительство осел, а ты дома
был, дома и остался. К а к ж е ты без него, без брата,
проживешь, коли от него отказы ваеш ься? Д еревн я — она
деревня и есть, а П а ш у та в городе будет жить, он неде­
лю поработает — и деньги получай на руки, чистенькие.
А мы от кого помощи ж д а т ь будем, кто тебя выручит,
когда хлеба купить будет не на что? Або не так?
— Б аб у ш к а, ты, видно, ничего не поняла. П а ш к а у
нас денег просит.
— А ты не суди старшего,— успокаивала она его.—
Чуть что — он тебе и заступа, и ходатай в районе.
— Н и каки х мне х одатаев не нужно. Руки свои да
горб — вот наши ходатаи. Д а и он, П а ш к а, со своими
поросятами д ал еко не уйдет.
— Ученый, Ш ура, завсегда дал еко пойдет. А П а ш у ­
та теперь ученый.
— Никуда он не пойдет. А пойдет — так споткнется!
П еред самы м закатом солнце загл янул о в избу. Днем
оно было за об лакам и, а вечером, когда небо очистилось,
его засл оняли крыши соседних домов. Но теперь солнце
оказал о сь на противоположной улице в просвете между
двух домов, прямо перед окнами и совсем рядом. В избу
оно глянуло не сверху, а снизу. Заси ял и потолок, п о л а­
ти, печная л е ж а н к а , верхние кр ая цветасты х зан авесок
на кухне, горшки и подойник на полице и д а ж е старин­
ный медный с рожком висячий умы вальник на стене
около входной двери, а пол и вся часть избы ниже подо­
конников остались неосвещенными и, казалось, посере­
ли еще больше. Так всегда: нет большого света — и се­
ренькое ка ж етс я ярким, а при большом свете все черное
чернеет еще сильнее, тени углубляются, краски свежеют,
и оживаю т, и ож и вляю т все вокруг.
Солнце о зари ло избу т а к неожиданно, чго и бабушка
и внук перестали разговаривать. З акатн ы й огонь заи г ­
р ал на стеклах окон, на стекле висевшей над столом
лампы — похоже было, где-то затоп и лась больш ая печь
и свет из ее чела проник в избу. Б а б у ш к а подош ла к
умы вальнику сполоснуть руки и засл о н и л а его спиной:
у м ы вальник потух, а когда повернулась боком, чтобы
вытереть руки, медный раскачиваю щ ийся ковшик снова
засиял, и медный зайчик заб ег а л по стене и по полу. Н а

освещенной стене зайчик ка зал ся бледным, робким, а
на темном полу ярким, озорным.
Вытерев руки, б абуш ка прош ла на кухню, села про­
тив печного чела и опять подняла ф арту к к глазам .
Ш урка услы ш ал, ка к она вздохнула, всхлипнула и
сквозь слезы н ач ал а ж а л о в ать ся своей богородице:
— Н а свадьбу не позвал. Ведь не позвал! А уж я ли
его не честила, я ли его не о б х аж и в ал а. Конечно, куда
мне, старой ведьме, все равно не поехал а бы. Д а и ехатьто не на чем. А все-таки пригласить долж он был...
П е р еб еж ка зайчиков по избе оборвалась, солнце
ушло из окон, и б аб уш ка Анисья опустила голову еще
ниже. Ни о чем ином она не могла сейчас думать, как
только о П авле. А что можно было дум ать о нем, и как
о нем дум ать — хорошее или плохое? Все-таки Ш урка
не зря обиделся на письмо брата, почуял он что-то не­
лад н о е в нем. А что неладное? От веку т ак велось: ж е ­
нится один из братьев, и начинаются всякие ссоры да
раздоры. Вот и ж ени лся П аш у та, и стал он больше ду­
мать о себе. Ему ж е надо свой дом собирать. Что ж е в
том неладного? Конечно, он сейчас только о себе ду­
мает...
Р азн ы е чувства боролись в душе старой Анисьи, ког­
да она д у м ал а о неожиданной женитьбе своего старш е­
го внука. Горечь и гордость, обида и радость. Ведь женился-таки! И свах никаких не понадобилось, все сам
сделал — значит, самостоятельный человек! Поглядеть
бы, какова его В алери я? Городская, видно, коли В ал е­
рия. Городская, а пошла ведь за нашего Паш уту. З н а ­
чит, верно, что выучился он. З а ученого, конечно, лю бая
девка пойдет, верное это дело ныне.
— Что написать ему, бабуш ка? — спросил Ш урка.
— Ой, Ш ура, и не спраш ивай, сам а ничего не пони­
маю. Не знаю, что и написать ему, прости меня господи.
Ничего не пиши!
*

*

*

В сумерках в избу вошла Н ю рка Молчунья. Она от­
кры ла дверь не постучавшись, ступила за порог неслыш­
но, не зд о роваясь остановилась у печурки, постояла не­
много и п рош ла вперед, села. П л ать е на ней новое, бес­

шумное, ка к она сама, но, долж но быть, дорогое, платок
расшит своими руками — это было видно сразу.
— Чего тебе? — неприветливо спросила бабка.
— Я так. Д ай , думаю, загл яну,— смущенно ответила
Нюрка.
— Ну, сиди! — разреш и ла бабка.
Ш урка, согнувшись у кр ая стола на лавке, мял в ру­
ках газету и отры вал от нее лоскутки, будто д ля ц ига­
рок. Но он не курил.
М олчунье на этот раз было т я ж е л о молчать, и она,
поерзав на месте, спросила:
— М ожет, вам что надо? Я бы сделала.
Н а молочнотоварной ферме Н ю рка считалась теперь
одной из лучших работниц. Ее выдвигали, ее ставили в
пример другим чуть ли не на каж дом собрании, по к р а й ­
ней мере, во всех отчетных д о кл ад ах она упоминалась
обязательно, и уж е по имени, по отчеству. Кличка М ол ­
чунья постепенно заб ы валась. Д о наград дело еще не
дошло, но славу созд авал и девуш ке быстро и орган и зо­
ванно. Ню рка нравилась и председателю колхоза, и
б ригадирам , и всем прочим колхозным начальникам :
безотказная, нестроптивая, нетребовательная, куда ни
пошлешь — пойдет, что ни поручишь — сделает, нагру­
бишь ей — слова в ответ не скаж ет, роптать не станет.
С тех пор как П а ве л уехал учиться в город, она не
п ер еставал а н авещ ать бабуш ку и Шурку. То прибежит
воды с колодца наносит полную кадушку, то под вечер
избу вымоет, то баньку под праздник истопит. А для
Шурки она уже не одну рубашку сшила, не один п л а ­
ток носовой выш ила разноцветным крестом, а сколько
носков заш то п а л а — и сосчитать нельзя. Ш урка прини­
мал все без смущения: он знал, что д елается это не д ля
него. П о н и м ал а все и б аб уш ка и часто н азы ва л а Нюрку
доченькой, привечала ее, как могла, з ал а ск и в ал а. Не
очень-то она верила, что Нюрка, д еревенская простая
девушка, может стать подходящей парой для ее лю би­
мого Пашуты, но ведь девуш ка-то хорошая, работящ ая,
как ее обидишь!
А теперь и бабушке было не до ласковы х слов, пись­
мо от П а в л а надолго расстроило ее и заставил о думать,
а дум ать бабуш ка не привыкла, она больше сердцем
чувствовала, что хорошо, что плохо, что справедливо на
земле, что нет.

— Что нам делать? Ничего нам не надо дел ать,—
ответила она Молчунье.
Д евуш ка быстро взглянула на Шурку, словно от него
надеялась узнать, что случилось, почему б аб уш ка не
такая, как всегда.
Ш урка не взглянул на нее.
— М ожет, тебе самой что надо? — спросила бабуш ­
ка.— Не зря ведь пришла.
— Нет, я так.
— Узнать, поди, чего хочешь?
— Нет. Просто, дай, думаю, зайду.
— Письмо от него пришло,— ж естко с к а з а л а вдруг
бабушка.
— Ой! — вскрикнула девушка.
— Вот тебе и ой!
Ню рка вскочила с лавки и в ы б еж ал а на улицу. И д а ­
же дверью на этот р а з хлопнула.
— Видишь, до чего дош ла девка. А у него — Ва-лери-я!
В избе стало совсем темно, темней, чем было за ок­
нами, на улице. Б а б к а сняла висячую л ам п у вместе с
кругом, п окачала ее, п ридерж ивая стекло, и, убедив­
шись, что керосину мало, поставила на стол, сняла стек­
ло, достала из-под лавки на кухне черную литровку и
добавила из нее керосину в лампу. Резкий зап ах керо­
сина разнесся по всей избе. Б а б к а у б р а л а бутылку под
лавку, з а ж г л а лампу и опять повесила ее над столом.
Теперь пахнуло жженой спичкой. Л а м п а разго р а л а сь
медленно: сн ач ал а обозначился светлый круг на потолке
и темный на столе прямо под лампой, затем свет уси­
лился и озарил весь стол, и лавки вокруг него, и табурет­
ку, и две иконки в сугном углу, потом прояснилось и в
остальных углах, опять стали видны кринки, горшки,
подойница, и медный умы вальник с рожком около вхо­
да, и б ерезовая метла у порога.
В конце деревни сн ач ал а негромко, как бы прощ у­
пывая настроение молодых парней, подала голосок из­
вечная гармош ка, и Ш урка встал и надел на голову
кепку.
— Я пойду! — сказал он.

— Иди с богом,— согласилась баб у ш ка,— иди погу­
ляй. Когда придешь, в печке молоко не забудь. Л ам п у
я потушу.— И она стала готовиться ко сну.

Ню рка вынырнула из темноты бесшумно и неож и­
данно, как лучик света. Ш урка д а ж е вздрогнул.
— Ой! — вскрикнула Н ю рка только для того, чтобы
что-нибудь сказать.
— Ты что? — спросил Ш урка.
— Я ничего, так.
— Н а угор пойдешь?
— Не пойду. Я тебя ж д ал а.
— Вот я. Пойдем.
— Не пойду.
■— А чего тебе?
Д ев у ш ка немного помедлила и вдруг тяж ело повис­
л а у него на руке, совершенно измученная, у стал ая, и
заш еп тал а торопливо, отрешенно, словно в воду ки­
даясь:
— Ой, Ш ура, Ш урочка, скаж и что-нибудь. Хоть чтонибудь!..
— Что я тебе скажу?
— Хоть что-нибудь. Что за письмо от П аш и?
— А хочешь, я тебе все скажу?
— Все скаж и, Ш урочка, родненький мой!
— Тебя как зовут в деревне — Ню рка, Анюшка,
Анюха? Д а еще Молчунья. А тут Ва-ле-рия, понимаешь?
— К а к а я В алерия?
— А вот так ая! Ты одна дочь у своих родителей?
Не одна. А тут одна. А приданое у тебя есть? Корова,
поросенок, дом свой есть? Нет ничего, все — на всех.
А тут одна дочь, и корова, и поросенок, и дом, и роди­
тели скоро помрут — все ей достанется одной. И — Вале-ри-я! Понимаеш ь? Ва-ле-ри-я! Я тебе все скаж у: ж е ­
нился П аш ка. И денег на обзаведение просит. П о ж а л е й ­
те, говорит, сироту. Все я тебе сказал ?
Н ю рка передохнула.
— Все, Ш ура! А как я-то теперь? Как? Куда я т е ­
перь, Ш ура? — И она еще тя ж е л е е повисла на его руке,
припала к нему, как м а л е н ь к а я девочка.
— Э, что он понимает! — зло с к азал Ш ур ка и повзрослому стал гладить Ню ркины волосы, мокрые щ е­
ки, вздрагиваю щ ие плечи.— И за что ты его, девонька,
полюбила такого?! Л адн о, не раскисай!
Н а угор они не пошли. Горе было обоюдным, и его
не хотелось нести на люди.,

Баб у ш к а в душе почему-то все еще не верила, что
П аш ута ее в зап рав ду женился, и когда он вошел в избу,
она первым делом спросила:
— Один?
— Один. С кем еще?
— А о какой ж ене писал? Ж е н ы нет?
— Ж е н а есть.
— Т ак хоть привез бы, п оказал, какую облю бовал
да выбрал.
— Еще приедет. Недосуг было. Мы к тебе в гости
все приедем.
— Вот-вот, всех и надо.
— Здравствуй,
бабушка! Здравствуй, Ш урка! —
И П авел поздоровался за руку и с бабушкой и с братом.
С тояла осень, дороги всюду были непролазные, д аж е
в самой деревне от д ом а к дому перебирались не по зе м ­
ле, а по изгородям, по ж ердочкам либо прыгали вдоль
заборов да палисадников с кам уш ка на камушек, с бу­
горка на бугорок.
На П а в л е топорщ ился дорожный брезентовый м а ­
кинтош, в каких осенью р а зъ езж а ю т по колхозам район­
ные уполномоченные; кожаные, с высокими голенищ ами
сапоги казал и сь тож е брезентовыми — таким плотным
слоем покрыла их подсохшая грязь. Кепка на П а в л е бы­
ла к ож ан ая, в деревнях такие кепки д а ж е шоферы р а з ­
добыть не могут. П о р тф е л я у него не было, но все равно
и без портфеля П а ве л т а к походил на районного ответ­
ственного товари щ а, что бабуш ка умилилась и сразу з а ­
была обо всех своих обидах и горестях. Нет, что там ни
говори, а не зря, видно, П аш ута учился! Вот уж е и рот
больше не открывает, отучили, долж но, в озм уж ал п а ­
рень. Рабочий он або кто другой, столяр, або слесарь,
або еще кто, все равно городской житель. Д а ж е если он
простой кузнец покамест, так ведь и кузнец не деревен ­
ский, не у горна, не с кувалдой какой-нибудь стоит. Н а ­
ч а т ь — главное дело, а там пойдет. Только бы на виду
быть. А он, должно, теперь на виду. Вишь, какой стал
сам по себе заметный да самостоятельный. Ш урка что?
Шурке, знамо дело, неловко, что не поучился, о б и ж а е т ­
ся на всех, злобится. А П аш ута — вот он весь тут.
— На подводе, поди-ко, приехал али на машине, або
как? — з ах л оп отал а б аб уш ка вокруг П а вл а.

— Н а подводе,— ответил Павел.
— На казенной али на какой?
— На попутной.
— Не озяб ли, П аш ута, не продрог ли? П лащ -то сю­
да давай, я его вычищу да высушу. Ноги-то не мокрые
ли? С ап ож ки снимай сразу, я их помою да на печке под­
сушу.
— Н а печку сапоги нельзя, ко ж а портится. А вымыть
можно,— с к азал П авел, снимая с себя все и отряхиваясь
и одергивая п идж ак и рубашку. Сапоги он поставил к
умывальнику, а на ноги надел старые бабушкины в а ­
ленки.
— Чайку, наверно, тебе П а ш у т а ,— егозилась бабуш ­
ка,— с дороги-то погреешься. Ох и осень нынче, ох и
погода! Никогда раньш е такого климату не было, все
пошло наперекос. Так поставить самоварчик-то?
— Озяб я, бабушка, водочки бы стаканчик! — вдруг
ск азал П авел, ск азал и не засмеялся.
— О господи! — опешила баб у ш ка.— Д а шутишь
ты, что ли?
— О зяб я, не заболеть бы.
Б аб уш к а посмотрела на серьезное П аш утино лицо,
п одум ала и согласилась:
— Водочка, она, верно, помогает, ничего не с к а ­
жешь. Р ан ьш е я тоже, бывало, как зак аш л я ю , так вы ­
пью лафетничек д а протру поясницу — и ничего, вся
хвороба перегорит. В о д о ч к а — это верно! Только вот
при Ш уре как-то опасаться стала. П аренек-то еще не
вызрел: думаю, не дай господи, если начнет раньш е вре­
мени потреблять, а я виновата буду. Нет у меня водоч­
ки, П аш ута.
— Ну нет так нет. Тогда чаю!
Ш урка встал и вышел из избы, в сенях он загремел
в е д р а м и — отправился на колодец за водой для сам о­
вара.
П авел вынес из-под полатей свой чемоданчик, поло­
жил на л ав ку поближе к столу и открыл.
— Моя В алери я вам подарки послала, б аб у ш ка ,—
и тебе и Шурке. К ланяться велела! — говорил он, вы­
кл ад ы ва я на стол несколько белых хлебцев домашнего
печения, кулек с фруктовыми подушечками, слипшимися
в сплошной комок, с проступившей кое-где патокой, ку­
лек мятных пряников, пачку чаю в д ва д ц ать пять г р а м ­

мов, стопку ученических тетрадок — видимо, из тех, что
сам не успел исписать,— да два школьных карандаш а.
А напоследок достал снизу, из-под газетной прокладки,
кремовый полушерстяной платок с ярким, вышитым
гладью крупным цветком во весь уголок — д ля бабушки
да штапельный белый ш арф ик — для б р а т а .— Вот! —
ск азал он, сам любуясь привезенными подаркам и.— К ак
в магазине.
Б аб у ш к а особенно об р ад о ва л ась сластям и чаю.
— Спасибо, вот уж спасибо! — то и дело повторяла
он а.— Вот уж зн ал а, что послать. Ты думаешь, у нас
чай? Р а зв е по таким дорогам чай возят? Мы малиновый
д а клубничный пьем, в плитках.
З а полуш алок тоже благодарила, только примерять
не стала, постеснялась.
— Куда мне, старухе, такой яркий? Н е по роже ко­
ж а . Его бы Нюрке М олчунье подарил, девка то и дело
о тебе сп раш ивала, п олагал ась на тебя. А нам сколько
добра сд ел ал а — и не сказать!
П а в е л на это ничего не ответил. А когда вошел с
ведром воды Ш урка, он взял белый мягкий шарфик,
встряхнул его, как заячью шкурку, и накинул на шею
брата.
— Вот это тебе. От Валерии от моей.
— Спасибо! — поблагодарил Ш урка.
— Торопился я очень со сборами, а то бы она боль­
ше п ослала всего. Она у меня так ая! — хвалился Павел.
Анисья снова н ачала благодарить и П а в л а, и его
жену.
— Д а уж видно, что она такая! Уж зн ал а, что по­
слать, чем нас потешить. К ак же ты такую бабу себе
отхватил, городская ведь она?
— Городская, бабушка.
— Чем ж е ты взял ее, приворожил чем?
— Д а ведь и я теперь не деревенский.
— А все-таки? Городские, ведь они гордые. А ты
еще не совсем, поди, обтерся або совсем?
— Она у меня умная, бабушка. Она меня сразу уви­
дела: «Ты, говорит, человек с будущим!» — продолж ал
хвалиться П а в е л .— Это мы с ней вместе на курорте
были.
— Н еуж то и она по курортам ездит? — ахнула Ани­
сья.— С кудается она чем або что?
9

Д обру откроется сер д це

241

— Д а нет, здоровая. Н а курорты и здоровые ездят,
отдыхают.
— Ой, паре! — охает Анисья.— Хоть бы Ш урку этакто послали куда-нибудь.
П авел удивился.
— А зачем ему это? И за что его? Он в деревне
живет...
— И то верно,— согласилась б абуш ка.— Н е за что.
Д а и не попросится он никогда. А ст а р а я она или моло­
дая, жена-то, что по курортам ездит?
— Она, бабуш ка, одна у отца с матерью. И батька
ее смолоду на курорты посылал. Вот и встретились.
— Ну, дай тебе бог! Д о б р а я, видно: ишь, какой ш а р ­
фик послала.
— Это для зимы или д ля лета? — спросил Ш урка
про шарфик.
— На всю ж изнь хватит — и д ля лета и д л я зимы.
Н а беседки будешь в нем ходить.
— Я ж е не всю ж изнь буду на беседки ходить.
— Походишь еще.
— Л адн о, спасибо. А тетради для чего? Б аб у ш к а
неграмотная, мне учиться уж е поздно.—-К азал ось , брат
был недоволен подарками.
— Тетради д ля писем. Чтобы мне писал. Почему не
ответил на письмо? — с упреком спросил Павел.
— Не знали мы, что ответить,— буркнул Ш урка. Он
был мрачен.
Б аб у ш к а у б р ал а со стола все, кроме конфет, пряни­
ков и чаю, за л и л а воду в сам овар, опустила в трубу го­
рящую лучину и угли и вернулась к столу.
— Ты у ж прости, что не ответили,— в м еш ал ась она
в разговор.—• Это я виновата.
— Тебе ведь не письмо нужно было,— мрачно за м е ­
тил Ш урка.
— А что мне нужно?
— С ам знаешь.
—
А ты думаешь, если я ж енился, так уж больше
ничего мне и не нужно? Все тебе одному? Ты думаешь,
легко на ноги становиться?
— Ничего я не думаю. Только других с ног не сби­
вай.
— Я свое требую.

Ш урка зам о р г ал глазам и.
— Ты требуешь? Н а м показалось, что ты просишь.
Чего ты требуешь?
— Того и требую!
— Ну говори, говори!
— Л ад н о, успеем еще, поговорим.
— Д а уж говори сразу, чего тут.
— Л адно.
Похож е было, что братья начали горячиться, и б а ­
бушка встревожилась:
— Вы что, родненькие, о чем вы, родненькие! Ну-ка
не сходите с ума, помолчите. Вот сейчас самоварчик
спроворю, вот сейчас на стол его.
А П а в е л удивлялся, как это младший брат мож ет в
чем-то не соглаш аться с ним.
К огда сам овар закипел, бабуш ка хотела сама подать
его, но Ш урка вскочил с лавки, крупно шагнул в кух­
ню, не грубо, но решительно отвел локтем ее руки, сду­
нул с крышки са м о в ар а угольную пыль и легко перенес
его на стол. П а р столбом ударил в висячую лампу, стек­
ло которой мгновенно запотело. Б аб у ш к а зам ети ла это
и испуганно передвинула самовар вместе с подносом чуть
в сторону. В медных начищенных боках его, искаженно
отразивших светлые прямоугольники окон, сахарницу
с к а р ам е л ь к а м и и стаканы на блюдцах, теперь не пре­
кращ ал о сь движение. Вот бабуш ка уселась на т а б у р е т ­
ку перед краном, за в а р и л а чай из пачки, привезенной
П авлом , и поставила белый с синими горошинками чай ­
ник на конфорку — руки ее мелькали в выпуклой медной
глубине, то уменьшаясь, то увеличиваясь до чудовищ ­
ной уродливости; вот П а ве л з ал е з за стол, придвинул
к себе чашку, еще пустую, и взял в рот из сахарницы
пузатенькую к арам ельку с выдавленной липкой пато­
кой — в отраж ении рот его разверзся до нелепых р а з ­
меров и быстро захлопнулся; с другой стороны стола к
самовару придвинулся Ш урка, голова его была опу­
щена, и в медном зер к а л е отразились не лицо, не ру­
ки, а тем я да затылок, и длинные, как девичьи, воло­
сы свесились до самого стола, от конфорки до под­
дувала.
Анисья р азл и л а чай по стакан ам , и все усердно
начали дуть на горячий чай, тянуть его с блюдцев, по­
фы ркивая. Б аб у ш к а б р а л а поочередно то карамельку,

то мятный пряник. П авел б р ал и то и другое, Ш урка
ничего не брал и пил чай без сладкого, вприглядку.
—
Вот какие у меня мужики выросли! — хвастливо,
как бы про себя, говорила старуш ка, п одливая чай то
одному, то другому внуку.
Особенно внимательно следила она за стаканом
П авл а, ей хотелось ух аж и в ать за гостем, но угощать
его тем, что сам привез, было как-то неловко, и о ста­
валось одно — р азл и вать чай, пока есть кипяток в с а ­
моваре.
Б р ать я теперь могли сойти за одногодков, только у
П авлуш и лицо было длинное, вытянутое, а у Ш урки
круглое, словно происходили они от разны х родителей.
Посередине улицы мимо дома дваж ды , туда и о б р а т ­
но, прошли девушки. Они громко разговаривали, неесте­
ственно громко смеялись и искоса погляды вали на окна,
стараясь обратить на себя внимание. В толпе девушек
прятал ась Ню рка Молчунья, бледная, с возбужденно
горящими глазам и. На что она надеялась, чего хоте­
л а ,— просто увидеть П а в л а и ничего не ск азать ему или
ск азать что-нибудь такое, чтобы сразу н адорвать ему
всю душу, подкосить его на веки вечные?
Последний раз, проходя под окнами, девушки про­
пели частушку:
Я березу белую
В розу переделаю.
У милого моего
Разрыв сердца сделаю!

И скрылись.
Р азо м л ев от крепкого чая, П а ве л чуть отодвинул от
себя самовар, труба которого опять о к а за л а с ь как раз
под лампой. Ч ерез какую-то минуту ламповое стекло в
струе п ара щелкнуло, и его оп оясал а светлая трещ инка,
будто полоска блестящей фольги.
Б аб у ш к а охнула так, словно кто ее кулаком в ж ивот
ударил: стекол больше не было ни в доме, ни в м а г а ­
зине,— но промолчала.
Ш урка тоже промолчал, лишь двинул сам о в ар на
прежнее место.

В сенях з а л а я л а собака, и в избу, не стучась, вошел
председатель колхоза Прокофий Кузьмич. Павел под­
нялся из-за стола, навстречу ему. При этом он отметил
про себя, что на заводе директор, входя в рабочую к в а р ­
тиру, обязательно постучится и спросит разрешения: и
цехе он — хозяин, в кв арти ре рабочего — гость, не боль­
ше, а Прокофий Кузьмич входит в избу колхозника, в
любую, как в контору правления, по-хозяйски. Р ан ьш е
такие мысли П авлу в голову не приходили.
Н астроение у п редседателя было веселое.
— Почему не до кл ад ы ваю т? Гость появился, а я
узнаю о том в последнюю очередь,— заговорил он еще
от порога и, не останавливаясь, прошел вперед, подал
руку П а в л у и сел к столу.
— Проходи, Прокопий, садись чай пить с гостинца­
ми! — с запозданием, но дружелю бно пригласила его
бабушка.
П р едсед ател ь за столом снял кепку и отряхнул ее
от сырости.
— М ожно и чаю, хотя его, как говорится, много не
выпьешь,— засм ея лся он.
В последнее время Прокофий Кузьмич не стеснялся
заходить то в один дом, то в другой, когда ему хотелось
выпить, и колхозники потворствовали этой его слабости,
добы вали водку, рассчитывая, в свою очередь, на р а з ­
ные п о бл аж ки с его стороны.
Анисья одел ась и молча вышла из избы.
— Ну здравствуй, П а в е л ! — ск а за л Прокофий К узь­
мич, подняв гл аза на П а в л а, словно только что заметил
его, и сразу поправился: — Здравствуй, П авел И в ан о ­
вич! С приездом, брат! Д ав н о тебя ждем. Исчез, го­
лоса не подаешь — в чем дело? Я уж о тебе плохо стал
думать.
— Что вы, Прокофий Кузьмич, зачем плохо д у ­
мать? — ответил П а в е л .— Вот я приехал.
— Вижу, приехал. Д а в а й рассказывай!
П авл у польстило, что председатель колхоза назвал
его по имени и отчеству, и, выпрямившись, он искоса,
с некоторым торжеством взглянул на младш его брата.
Б р ат сидел, опустив голову.
— Д а что ж рассказы вать?

— К ак что? С чем приехал, какой б а г а ж за спиной?
Ты же меня понимать долж ен. М ожет, с ревизией уже
ко мне или с руководящими указан иям и прибыл?
— Р ан о еще, Прокофий Кузьмич.
— Не допер?
П авел промолчал.
— Говори, говори,— н астаивал Прокофий К узь­
мич.— Кто ты сейчас, кем служишь?
— Училище я окончил, Прокофий Кузьмич.
— Так. Дальш е!
— Техникой владею.
—■ Д альш е.
— Что ж дальш е, Прокофий Кузьмич?
— Говори,говори!
— Что ж говорить-то, Прокофий Кузьмич? — П авел
либо оттягивал разговор, либо и верно не понимал, о
чем его спраш ивает председатель.
— А ты не тяни. И ш ь как отмалчиваться научил­
ся! — засм ея лся Прокофий Кузьмич. Смех был веселый,
добродушный, и настороженность П а в л а постепенно ис­
ч езал а.— Ты ж е меня понимать д о л ж е н ! — повторил
Прокофий Кузьмич.
— Д а я понимаю вас.
— Ну, д ал ьш е что?
— Времена меняются, Прокофий Кузьмич.
— Так, значит, времена меняются? Вишь ты, черт! —
опять засм еялся п редседатель.— Ну, тогда н али вай хоть
чайку, что ли.
П авел поспешно пересел к сам овару на бабушкино
место, налил стакан крепкого чаю, подвинул его пред­
седателю, подвинул и мятные пряники, и карамельки.
— В партию вступил? Или в комсомол? — снова н а ­
чал спраш ивать его Прокофий Кузьмич.— Это надо,
брат! Д а говори ты хоть что-нибудь.
П авел не успел ответить, вернулась Анисья. Она при­
несла от соседей поллитровку водки. Прокофий К узь­
мич, сделав удивленное лицо, встретил ее прибаутками:
— Ох и догадлива старуха! Д р у ж к у — стакан, от
д ру ж ка — карман. А я-то думаю, куда она скрылась-удалилась? Ох и научилась б аб ка с начальством ладить.
Д а л е к о пойдешь! А то чай да чай!..
П авел освободил бабушке стул, она села к сам овар ­
ному крану, выбила картонную пробку из бутылки, слег­

ка удари в в ее дно своей костлявой ладош кой, разлила
водку ио трем стакан ам , а остаток выплеснула себе
в чай.
— Л овко ты пробки выколачиваеш ь! — засм еялся
председатель.
— Л а д н о уж, выпейте лучше, будет вам зубы-то с к а ­
лить! — ск а за л а Анисья, довольная, что вернулась не с
пустыми руками.
— А что — зубы скалить? С начальством, говорю,
умеешь жить в мире. Вот сейчас у тебя свой начальник
в доме, теперь П а в л у Ивановичу угождай, дер ж и сь П а в ­
л а Ивановича, с ним д ал ек о пойдешь.
Всерьез говорил председатель или шутил, только
Анисья ответила ему всерьез:
— Д а л ь ш е могилы мне идти некуда, а у ж П а вл а
Ивановича я никогда не о б и ж а л а и не обижу. Это уж
верное слово! Выпейте на здоровье!
Выпили все. Выпил и Ш урка. П а ве л пил свободно,
не морщась, д а ж е с зам етным удовольствием,— видно,
водка стал а д ля него привычной. Прокофий Кузьмич
посмотрел на стакан к свету, сказал : «Опохмелимся!» —
мелкими глоткам и вытянул его до половины и закусил
мятным пряником. Анисья вылила свой пуншик на
блюдце и, подняв на растопыренных пальцах, пила, как
чай.
— Вот так-то оно лучше, а то чай д а чай,— снова
похвалил ее Прокофий Кузьмич.— Правильно, Анисья,
внука своего встречаешь. Так и надо, чтоб не обиж ался.
Он теперь зн аеш ь кем у тебя будет? Не знаеш ь? Так
я тебе скажу. С каза т ь ей, П а ве л Иванович? — о б р ати л ­
ся он к П а в л у и опять весело и хитровато засмеялся.
Ш урка поднял голову, П а ве л насторож ился.
— Я ж е его к себе в заместители прочил, смену себе
в нем видел. С ам стар, песочек у ж е — ха-ха! — на покой
пора. А он — вот он, своя кадра, и техникой владеет...
Как, П а ве л Иванович? П оживеш ь, поосмотришься, по­
привыкнешь к делу — и с богом! Ха-ха! Как, П авел
Иванович?
— Спаси Христос, неужто п р авда это, П аш ута? —
охнула Анисья, не зная, чему верить, чему нет.
— Это еще ка к народ пож елает, Прокофий К узь­
мич,— ск азал Ш ур ка.— К ак мы пожелаем...
— Ты помолчи, зелен еще и неучен! — прикрикнул

на него председатель.— Это как мы с П авл ом И в ан о в и ­
чем пож елаем. Верно, П а ве л Иванович?
П авел смотрел на председателя во все гл а за и ниче­
го не говорил.
— Неужто обманул, сукин сьгн? — вдруг спросил
его председатель и зас м ея л с я.— Я так и знал, что о б м а ­
нешь. Обманул, П авел Иванович, да?
— В стаканах-то у вас еще водка есть,— встре­
пенулась Анисья.— Выпейте остаточки, оно веселее
будет.
— Д а нам й т ак весело! — Прокофий Кузьмич з а с м е ­
ялся еще громче. А потом начал журить бабку: — Ох,
Анисья, Анисья, совсем ты меня не боишься! Споить,
наверно, хочешь? Д а разве трех мужиков одной поллит­
ровкой споишь? По ведру на человека надо!
Анисья понимала, что председатель шутит, и сам
Прокофий Кузьмич хотел, чтобы эти слова его понимали
как шутку, но, каж ется, не стал бы в озраж ать, если бы
на столе появилась и еще бутылочка. По тому, ка к бы­
стро он пьянел, Анисья догады валась, что председатель
пришел к ним уж е навеселе.
Выпили остаточки, и Прокофий Кузьмич сказал:
— Не пить я к вам пришел. П риш ел я, чтобы на
П а в л а взглянуть, каким он теперь стал. Ведь когда-то
я тебя в ученье отвез, помнишь, П авел Иванович? И вот
не ошибся! А разве я о себе хлопотал? Нет, не о себе.
О колхозе я хлопотал. Н еуж ел и ж обманул? — еще раз
спросил он П а в л а. И сам ж е ответил снова: — Конечно,
обманул! Тогда д ав ай те выпьем еще. Э, да у вас уже
ничего нет. О б и ж аеш ь ты, Анисья, П а в л а своего, плохо
тебе будет.
— Когда это я его о б и ж ал а? — в о зр ази л а старуш ка,
просто чтобы п оддерж ать разговор.
— А помнишь, как ты его чуть до смерти не з а п а р и ­
ла в пивоваренном чане? В душегубке этой?
П авел обрад овал ся перемене разговора, с удоволь­
ствием п о ддерж ал новую шутку председателя:
— Верно, бабушка, ты ж е меня, как белье, бучила.
Если бы не санаторий, мне бы тогда нипочем не вы ­
жить. Щ елок ты подо мной кипятила или воду?
— Водку надо было кипятить! — см еялся пред сед а­
тель.
— В чане градусов было побольше, Прокофий К узь­
ме

мич! Я тогда, можно сказать, на том свете побывал! —
зас м ея л с я и Павел.
Анисья почувствовала в этом веселье что-то обидное
для себя. Она поставила недопитое блюдце на стол, вы ­
терла губы и с упреком промолвила:
— Я тебе, П а ш а, худа не ж е л а л а . А если бы ум и ­
рать пришло время, так и санаторий бы не помог.
Но П авел и Прокофий Кузьмич продол ж ал и сме­
яться.
— А все-таки щ елок был или вода? Чем ты меня
пользовала? — допытывался Павел.
Они смеялись, пока не довели старуху до слез.
Анисья подняла ф артук к лицу и захл ю п ал а. Ш урка т я ­
ж ело засопел. К азалось, он вот-вот взорвется. Тогда П р о ­
кофий Кузьмич вернулся к старому разговору с Павлом.
— Кто же ты сейчас, Павел, рабочий или у ж е м а ­
стер? Рабочий тоже, конечно, дело великое. Но ты мне
вот что скаж и, как на духу: вернешься в свой колхоз
или не вернешься? Прямо скажи! Я, конечно, не верю,
что вернешься. У нас такого случая еще не было, а всетаки вдруг вернешься? Ученых людей у нас, понимаешь,
мало.
— Я пока не дум ал об этом, Прокофий Кузьмич!
— Не думал. И д ум ать не будешь. Я уж знаю. Везде
возвращ аю тся, только у нас не возвращ аю тся, все в ин­
дустри али зац ию идут. А мы д авай так дело поведем:
пускай не возвращаются! Д л я колхоза это не хуже. П о­
нимаешь, что нам надо? Н ам надо, чтобы в каж д ом го­
роде у нас были свои люди, земляки. Вот н аш а установ­
ка на сегодняшний день!
Анисья, довольная, что ее больше не затрагиваю т,
снова н ачала р азл и в ать чай в стаканы.
— Только земляки колхозу помочь могут,— продол­
ж а л Прокофий Кузьмич.— Они обеспечат нас всем, и
мы выйдем из прорыва. Мы отстающие, пусть! Но от­
стающим помогать долж ны, нас вызволять из беды на­
до. Недоимки есть? Списать. Ссуду? Выдать! С уборкой
не сп равляем ся — горож ан на недельку в колхоз. Вот
где главное звено на сегодняшний день. Теперь, П авел
Иванович, к тебе дело: мы тебя выдвинули, так смотри,
не забы вай своих при случае. Будь на посту! — З а х м е ­
левший председатель поощряющ е хлопнул его по пле­
чу.— А может, вернешься? Ты вот что запомни: если з а ­

хотим, силой вернем. Д у м аеш ь, я в деревню добровольно
приехал?
— Не вернется он! — вставила свое слово Анисья.
Кипятку в сам оваре больше не осталось, и она, повер­
нув стакан кверху дном, отодвинула его от себя.— К ак
ж е он вернется, коли женился?
С ам о в ар у ж е не парил, только иногда в трубе еще
попискивало. Прокофий Кузьмич тож е отставил свой
стакан.
— Кого взял?
— В а л е р и ю ! — ответила бабушка.
— Чья это?
— Спроси его.
— Ч у ж ая , значит? — притворно обиделся п ред сед а­
тель.— Р а зв е у нас своих невест мало? Н а м своих невест
д евать некуда, а ты — Валерию. И зм ен а это, братец ты
мой, предательство.
— Я, Прокофий Кузьмич, своему колхозу никогда
не изменю,— запальчиво стал уверять его т о ж е опья­
невший П а в е л .— Я принимаю все ваши у ка зан и я и буду
на посту. Я сейчас на ск ладе инструменты выдаю. Я свое
еще возьму. Я д ал ек о пойду! Вот только и вы меня
поддержите на первых порах. Трудно мне сейчас, ж е ­
нился я, дом надо подновить, а лесу нет. Д а л и бы вы
мне д есятка два бревен, за мной не -пропадет, о т б л а ­
годарю.
П р едсед ател ь не то зад у м а л с я, не то зад р ем ал .
— Помните, к а к я д остал д л я вас запчасти,— про­
д о л ж а л П а в е л .— Сейчас я больше могу. З а мной не про­
падет. Выручите, Прокофий Кузьмич!
— Д а р азв е я когда-нибудь своих людей оставлял
в беде? — ож и вился председатель, видимо приняв какоето решение.— Я своих людей никогда в беде не бросал.
Только ведь осень, ка к ж е ты по таким д орогам увезешь
строевой лес? П еревозка дорож е будет стоить.
— Об этом вы не затрудняйтесь, Прокофий Кузьмич.
Своя ноша не тянет. Мне тесть об ещ ал достать машину
на несколько рейсов, ему по служ бе устроят. Деньги
тож е нужны, но в этом я надеюсь вот на бабуш ку да на
брата, на Ш урика. Они меня выручат.
Прокофий Кузьмич опять зад у м ался. Порожний с а ­
мовар пискнул в последний р аз и затих. Тогда заговорил
Ш урка.

— Нет у нас денег! — с к а за л он, словно кулаком по
столу ударил.—■Н е выручим!
П а ве л опешил, но за него засту п и л ась бабуш ка. Она
почувствовала, что назревает ссора, и зар а н е е реш илась
не допускать ее, чего бы это ни стоило.
— Что ты, Шурик, говоришь? К ак же мы его не вы­
ручим, мыслимое ли это дело? — накинулась она на
Ш урку. А старшего внука с та л а успокаивать: — И не
сомневайся, П аш ута, все сделаем, и поросенка п р ода­
дим, и Прокопий, председатель, вот поможет нам.
«Только б не это, только бы не наперекос,— д у м а ­
л а она между тем.— Упаси господи их от несогласья.
Всю жизнь им отдала, отца с матерью заменила, вынян­
чила, вырастила, а теперь, того гляди... мыслимо ли
это!»
— Не выручим! — крикнул еще решительнее Ш урка.
Руки у старушки зад р о ж а л и , и губы, бледные и тон­
кие, зад рож али , и не зн ал а она, что говорить ей и что
д ел ать — встать ли из-за стола и начать убирать по­
суду, или остаться на месте, или кинуться к обоим на
шею, гладить их по головам д а целовать поочередно.
— Не продадим поросенка! — упрямо заяви л Ш у р ­
ка.— У него свой поросенок есть. И председатель ему не
поможет!
— Ну уж за себя-то я сам все вопросы реш аю ,— ве­
село ск азал Прокофий Кузьмич.— Ты, братец, это брось,
молод еще!
Ш урка впервые прямо и строго посмотрел в его гл а­
за и ответил спокойно, без крика:
— Не брошу! Р аб о т ать нужно — так я не молод, а
дела реш ать — молод.
А П авел, почувствовав, что на его стороне и бабуш ка
и председатель, а стало быть, и п равда на его стороне,
решил отстаивать свои законны е п рава твердо. К тому
ж е по голосу, по повадке Ш урки он сейчас понял, что
брат уж е стал взрослым, значит и разговари вать с
ним можно ка к со взрослым. Д а и водка горячила
П авл а.
— Д о моего поросенка тебе дела нет. А долю мою
отдай! — привстал он за столом.
— Какую долю? — удивился Ш урка и уставился на
П а в л а наивно и добродушно. Он снова перестал пони­
мать своего б рата.— Какую долю? Чего ты орешь?

— Такую долю! Ты не один в доме, нас двое. Отцов­
ское добро для обоих одинаково. Я от своей доли не от­
казывался, я не пасынок у своих родителей.
Ш урка все еще не понимал брата, но то, что П авел
в который раз исключает из разговора из каких-то своих
расчетов бабушку, словно ее нет в живых, эго он понял
сразу и возмутился.
— «Н ас двое, нас двое»! А про бабушку забы л? З а ­
был, кто тебя выходил?
— Б аб уш ка бабушкой, а ты мою долю отдай!
— Какую долю? — опять удивился Шурка.
— Господи, он же делиться хочет! — вдруг д о г а д а ­
лась и уж асн улась бабушка. Он ж е дом разорить хочет!
Кто это тебя надоумил, П а ш к а? Мыслимое ли дело —
отцовское гнездо разорять? Выродок ты эдакой!
Семейные дележи в колхозе ныне явление редкое.
Ш урке ни разу не приходилось наблю дать их, потому он
так долго и не понимал, куда клонит брат, но когда по­
нял, возмутился еще больше. Ему показалось странным,
д аж е кощунственным, что дом, в котором он родился и
вырос, в котором жили его отец и мать, а ныне живет
его бабушка, нужно как-то делить, что он не вечен. Р а з ­
ве родину делят?
А старый председатель ничему не удивился, он все
принял как должное. Веселое настроение снова з а х в а ­
тило его.
— Д елиться — это законное дело,— ск азал он.— К о­
нечно, и бабуш ку надо делить пополам. Д елиться при­
дется, раз П авел не хочет жить дома. Сколхозом ему
делить нечего, он в колхозе ничего не забыл. А с б р а ­
т о м — законно. И бабушку разделить. К ак ты, Анисья,
полагаешь?
— О господи! Д у м а л а ли я, что дож и ву до э так о ­
го! — вопила бабушка.
— Я делиться не собираюсь! — зая ви л Ш урка.
— Придется! — торжествовал
П а ве л .— Д елиться —
законное дело!
— Тогда делись сам, делись один, я тебе не помеха.
Бери что хочешь. Все бери! Мы с бабушкой про­
живем без тебя, как жили и до этого. Новый дом вы ­
строим.
Б аб уш к а уж е не п лакал а, а ры дала и больше не з а ­
кры валась фартуком

Прокофий Кузьмич заметил, что разговор становится
нешуточным, и решил сразу успокоить всех.
— Д елиться вам, братцы мои, нельзя. Незаконное
это дело: Ш урке еще нет совершенных лет. Л бабка
престарелая сверх нормы — стало быть, тож е несо­
вершенные года. Суд не возьмется делить. Ж д а т ь при­
дется.
•— О господи! — р ы дала Анисья.
А Ш урка стал утеш ать ее, уж е не слушая ни П авла,
ми Прокофия Кузьмича:
— Ничего не бойся, бабушка, и ж д ать ничего не при­
дется. Пускай делится, никакого суда не будет, не бой­
ся. Бурж уи мы, что ли, какие, чтобы по судам ходить.
Ты на меня положись, я тебе новую избу выстрою. П у с­
кай все берет — скорей подавится.

* * *
М ожет быть, на этом бы ссора и закончилась, если
бы старуха, после того как председатель ушел домой, не
начала снова упрекать братьев и уговаривать их поми­
риться. Р еб ята долго отмалчивались, а она р аспалял ась
все больше и больше. Что бы ей остановиться вовремя!
Что бы ей, уставшей вконец, трясущейся, заб раться на
горячую печку, да прикрыться овчинным полушубком,
да пожелать внукам, как раньше бывало: «Спите спо­
койно, ребятки!»
Нет, не могла вовремя угомониться старая.
Обоих внуков она любила, обоих будто под сердцем
своим выносила; и казалось, бог не простит ей, если не
придут они сейчас же, немедля же, к миру, к послу­
шанию.
И довела она ребят до драки.
Только подрались они не из-за имущества, а из-за
Нюрки Молчуньи.
Случилось это так. Долго возилась бабуш ка с посу­
дой на кухне, мыла стаканы, д а ложки, да плошки,
оставшиеся немытыми еще от обеда, долго, постанывая,
бродила из угла в угол и все дум ала, как бы ей пронять
неслухов, пристыдить их, усовестить, и так и этак про­
бовала заговорить с ними: и разж алоби ть-то пыталась,

и обещаниями всякими з а д а б р и в а л а — все молчали
внуки.
О б р ащ ал ась к младшему:
— П ом олож е ведь ты, Ш уренька, тебе бы и сми­
ренья побольше надо. Не возносись перед старшим, у в а ­
женье к нему имей, не к а ж д ое лыко в строку ставь, не
на к а ж д о е слово ответ держи, в твоем возрасте и про­
молчать иногда не грех. Это и мать перед смертью тебе
н аказы вала.
Но Ш урка не поднимал глаз.
Тогда о б р ащ а ла сь бабуш ка к старш ему внуку:
— Ты — большак, ты — главный в доме, и учился,
разум у тебе добавили, как ж е можешь ты поступать не
по справедливости, обиж ать слабых?
Но и П а ве л молчал не по-доброму, не отступал, не
смирялся.
Тогда б аб ка реш ила разж ал о б и ть его:
■
— На кого ж е ты меня, П аш ута, покидаешь? Хоть
бы умереть д ал спокойно. Н ю рку покинул и меня поки­
даешь, старую.
П а ве л ответил угрюмо, устало:
— Я Н ю рке ничего не сулил и голову ей не морочил.
— З н а л бы ты, ка к она тебя ж д а л а , п олагалась на
тебя...
— Я ей хомут на шею не надевал! — еще мрачнее
ск азал Павел.
— П рибежит, бывало, то сделает, другое сделает, сама
молчит, а в руках у нее так и горит все— на любую работу
спорая. Р ад и тебя все старалась, не раз из беды нас вы­
тяги вала. Д у ш а у нее, у девочки, добрая, ж а л к о мне ее...
— С доброй душой всю ж изнь носом землю рыть
будет! — ка к приговор, произнес Павел.
Но бабуш ка, словно не сл ы ш ал а его возражений,
п родол ж ал а расхвал ивать Нюрку:
— Такую девушку поискать нынче, хороший она че­
ловек. Справедливый человек, правильный!.. А у ж как
брату твоему услужить стар ал ас ь — все ради тебя. Вон
руб аш ка на нем — это она сшила, и выш ивка — ее рук
дело.
П авел пристально и нелюдимо посмотрел на Шурку.
— Скоро замену нашла!..
Тогда-то и вскочил Ш урка с лавки, вскочил, как вы­
прямился,— резкий, злой, гл аза горят, кулаки круглые.

П авел отступил, испугался.
И опять, может быть, на этом бы все и кончилось, и
Ш урка не ударил бы П а вл а, если бы не увидел вдруг,
как тот противно побелел, струсил, но Ш урка увидел это
и уж е не мог не ударить его, просто от одного отв р ащ е­
ния. И он ударил его по лицу — раз, и два, и три... Бил
его и приговаривал:
— У, гнида! Сирота казанская!.. Иждивенец!
Бил, пока П а ве л Иванович не заревел в голос.

*

* *

Утром бабуш ка не смогла слезть с печки.
Мамыкинский дом — это две некрупные избы под од­
ной двускатной крышей, с общими сенями. С наруж и
он походил на пятистенок. Ж и лой была только одна из­
ба, вторая сл уж и ла вместо кладовой. В ней семья не
обитала и до войны, потому что покойный М амыкин,
отец, не успел закончить отделку стен и потолка.
Эту вторую избу и разоб рал и по бревнам д л я П а вл а,
когда недели через две из города от потребкооперации
пришел грузовик с прицепом. А чтобы крыша, потеряв­
ш ая с одной стороны опору, не рухнула, подвели под нее
столбы, вроде костылей. Подперли столбами и половину
мезонина, которая теперь о к азал ась на весу. О б корн ан ­
ный, обезображенный мамыкинский дом стал напоми­
нать инвалида на костылях; его т ак и прозвали: «увеч­
ный».
—
Всю деревню испохабил,— говорили про м ам ы кин­
ский дом.— Никакой красоты из-за него не стало.
Больная б аб уш ка Анисья тяж ело переж ивал а раздел
хозяйства, и когда р азл а м ы в ал и избу и за стеной с гро­
хотом катились бревна по слегам и устраш аю щ е выл
грузовик, она вздр а ги в ал а и каж ды й раз п ыталась пе­
рекреститься, но рука у нее не поднималась. Не могла
она и заговорить, не могла ни на что п ож аловаться —
язы к у нее отнялся еще в тот день, когда младший вну­
чек колотил старшего. Л е ж а л а она на печи тихая, без­
ропотная, см отрела на всех сверху вниз и, кто знает,
может быть, д а ж е ничего не видела, из гл аз ее текли
мутные печальные слезы. К ней частенько заходили со­

седки, приносили еду, разны е сладости, п риезж ала
фельдшерица из сельсовета, прописала л екарства, з а г л я ­
ды вал председатель. По целым дням сидела у бабушки
Ню рка Молчунья, топила печь, доила корову, ставила
самовар, кормила Анисью кашей с ложечки, поила го­
рячим чаем, пробуя предварительно то и другое, чтобы
не обжечь больную. Ш урка стеснялся, когда Молчунья
в избе была одна, и уходил из дому.
П авел заг л я д ы в ал в избу не часто, но свободно, как
хозяин, вы к азы вал бабушке всяческие знаки внимания
и следил, все ли для нее делается. С Ш уркой он не р а з ­
говаривал, только иногда шипел в его присутствии:
— Такую бабуш ку загубил, каналья, такого человека
с ног сбил! — И, обращ аясь к ней, спраш ивал: — Н е хо­
чешь ли, бабушка, покушать чего-нибудь?
Б аб уш к а смотрела на него без всякого выражения
на лице, и только мутные струйки слез текли по ее пепелыю-серым морщинистым щекам.
О дн аж ды навестил старуху и дед Нюрки, колхозный
пасечник М ихайло Лексеич. Он принес д л я нее горшочек
меду — тот самый горшочек, который Анисья не раз
успешно ставила на пуп самому М ихайле Лексеичу.
Ню рка очень смутилась, увидев деда, вскочила со сту­
ла, намереваясь убеж ать из избы, но дед с к азал ей рез­
ко: «Сиди!» — и она осталась.
— Возьми-ка вог и угощай по чайной л о ж к е через
час-два, лучше с водой, авось еще и выж ивет,— при­
к азал он.— А дармоеда, хапугу этого, не подпускай к
старухе!
— Что ты, дедушка! — вспыхнула Ню рка.
— Молчи! Д ел ай , что говорят. Н а то ты и Молчунья.
Б аб уш к а умерла, когда П авел увез на машине по­
следние бревна от избы. М ихайло Лексеич взялся стру­
гать доски, чтобы сколотить гроб, но Ш урка захотел все
сделать сам.
Хоронили Анисью по-хорошему, был народ, были
слезы. Больш е всех п л а к ал а Ню рка, она словно с моло­
достью своей прощалась. Простился со старухой и П р о­
кофий Кузьмич. Не было только П авл а. Он, долж но
быть, сразу начал перестраивать городской дом, потому
и не успел приехать на похороны.

НОВЫЙ БЕРЕГ

ЧЕГО ЕЩЕ СЕРДЦЕ ПРОСИТ?
Я видел большую воду —
Апрельский разлив и спад,
И как ж уравл и в непогоду
Домой под обстрел летят.
Свободна
И судоходыа,
К ак Млечный Путь, широка,
Река, будто пену, к сходням
Н акаты вает облака.
Л у га зам етает илом,
Бьет бревнами кручам в грудь...
Позднее ей не под силу
И жерновок провернуть.
Я видел, ка к из-под снега,
Р азмы того добела,
Неведомого побега
П роклевы валась игла.
Подснежников появленье,
Березовых почек рост
Я сравнивал по значенью
С рожденьем новейших звезд.
Ж естоких ж еланий ж ж енье,
Лю бовь и остуду знал,
И ненависть и примиренье,
Смирялся и бунтовал.
Все видел:
Весну, и осень,
И зиму — во льдах, в снегу...
Все в памяти берегу.
Чего еще сердце просит?
Чему удивиться смогу?

КУЛИК
В болоте целый день ухлопав,
Н аткнулся я на кулика.
Он из гнезда, как из окопа,
Следил за мной издалека.
К ак трудно быть ему героем:
Того гляди, возьму живьем,
А он один в гнезде своем,
К ак в поле воин
Перед боем
С противотанковым ружьем.
В злетать иль нет?
А вдруг замечу,
Со всем хозяйством загублю?
А не зам ечу —
Искалечу,
Ногой сослепу наступлю?
Зачем играть со смертью в прятки?
Я на него взглянул любя
И — мимо, мимо без оглядки...
Сиди, родимый,
Всё в порядке,
Я просто не видал тебя.
1966

НОВЫЙ БЕРЕГ
Н икаких таких Америк,
Знаю , не открою.
Ю г-река меняет берег
П о д моей Горою.
Клин песчаный намывает
П од обрыв сосновый,
Удлиняет,
Уплотняет...

Где-то старый берег тает,
Н араста ет новый.
Верю, примутся деревья
Н а косе посадом.
Встанет целая деревня
С моим домом рядом.
Д а ж е город будет, верю.
Пусть не очень скоро...
Н ам ы вает новый берег
П од моим Угором.
1966

* * *
Я обречен на подвиг,
И некого винить,
Что свой удел
свободно
Не в силах изменить,
Что этот трудный жребий
Приняв как благодать,
Я о дешевом хлебе
Не вправе помышлять.
Щ адить себя не вправе,
И бестолковый спор
О доблестях, о славе
Не зав о ж у с тех пор.
Что ждет меня, не знаю,
Ж и в у не как хочу
И ношу поднимаю
Себе не по плечу.
У бедного провидца
Так мал в душе просвет,
Что д а ж е погордиться
Собой охоты нет.

А други смотрят просто,
К акое дело им,
Крещусь я троеперстно
И ли крестом иным.
К ак рыцарь старомодный,
Я в их гл азах смешон.
Д а нужен ли мой подвиг?
Ко времени ли он?
З ем ли не чуя сдуру,
Восторженно визжа,
П олзу на амбразуру,
Клинок в зубах держ а.
1966

СКОРЫЕ ПОЕЗДА
Отходят скорые поезда...
А мы ни разу не расставались,
Не разъ езж али сь,
Н е провожались,
Ни разу письмами не обменялись
Д а и не виделись никогда:
Ещ е мы просто не повстречались.
А ведь, наверно, ты где-то есть?
И не ч уж ая —
Моя...
Но какая?
К расивая?
Д о б р а я?
Может, злая?
Ж ивеш ь, наверно, меня ож идая,
А повстречаемся ль мы, бог весть!
Я ничего о тебе не знаю.
Вот снова один.
М оросят года.
Уж сердце мое дает перебои.
А вдруг мы не встретимся никогда Б еда или счастье в том д ля обоих?..

Отходят скорые поезда,
Сверхзвуковые взмывают...
Куда?
Н е разминуться бы нам с тобою.
1966

ЭКО ДЕЛО!
Д ерево пожелтело.
С этого началось:
Что-то в нем задубело,
Сдвинулось,
Надорвалось.
М ожет, слоев смещенье,
Скрытое до поры,
К ак при землетрясенье —
С кладок земной коры?
И потекла живица
Л авой
К ногам ствола,
Чтоб янтарем сгуститься;
М ожет, начало зла
Бы ло в безмерном росте:
К небу вознесено,
Стронцием-90
Д ерево облучено?
И ли жучки-короеды
Взяли его в полон?..
Сверху валились беды,
Снизу,
Со всех сторон.
Кто-то инициалы
Вырезал на стволе,
Сук в снегопад сломало...
М ало ль какие шквалы
Гнули его к земле!

Ж е л т ы е в хвое пятна —
Ж е л т а я сыпь в бору.
П оналетели дятлы,
В ыстукали кору.
В ыдю жит ствол могучий,—
Ж а л к о его рубить!
М ожет, на первый случай
Следует полечить?
М ожет, лишь отдыхает,
Н е умирает оно,
Просто наряд меняет,
Стужей обожжено?
Просто чуть приболело.
Справится —
Н е бревно!
Но уж е все решено:
— Дерево?
Эко дело!
Л есу вокруг полно.
1966

В КОНЦЕ ПУТИ
Пашни, поженьки, перелески.
К ак в кино скоростном, летят.
В окнах мечутся занавески,
Будто выброситься хотят.
Д л я последнего перегона
Вместо дымного паровика
Встал в упряж ку к мокрым вагонам
Черт с рогами,
В броне бока.
Отш атнулся состав в испуге,
Напруж инился, зад р ож ав.
К проводам подлетели дуги,

Словно во ж ж и в руки заж ав .

И — пошел!
М имо людных станций,
Без стоянок,
Скорей, скорей!
Визг ж елеза,
Д а стук дверей,
Д а мелькают протуберанцы
Электрических фонарей.
И чем ближе конец дороги,
Дом, семья,—
Тем сильней, больней,
Тем неистовей гром тревоги
На путях
И в груди моей.
А потом,
Будто с крыши голубь,
К рылья склады вая на лету,
Я с вокзала валюсь, как в прорубь,
В суматоху и суету.
1966

ДЖИН
Увели собаку со двора,
Словно женщ ину переманили.
Чем пленили?
Что ей посулили?
Ничего не скаж ет конура.
Д оброта собаку подвела:
В ы р а с та л а в сытости и в холе,
Ничего не зн ала о неволе,
От людей не о ж и д ал а зла.
Л аяла...
Но разве это лай?
Преданность, любовь, мольба о ласке:
Хочешь — запрягай ее в салазки,
Хочешь — в космос к звездам засылай.

Я не вешал планку на столбе:
«Осторожно, во дворе собака!»
Сын мой, как на похоронах, плакал
О своей и о ее судьбе.
Увели ее исподтишка,
Верно, за ушами почесали,
Поиграли,
На веревку взяли,
К ак телка на пожне, сосунка.
Если б лес вокруг, степная гладь —
Я бы д у м а л ,ч т о ее в околки
Ночью играми сманили волки,
Тож е знают, чем собаку взять.
Д ж и н мой, Д жин!
Уж лучше бы меня
Умыкнули от семьи подале,
Обо мне бы меньше тосковали,
Так не убивалась бы родня...
Д ни и ночи мы как на посту:
Вдруг примчится,
Зави зж и т, залает...
Н еуж ель в людскую доброту
И собака веру потеряет?!
1967

ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
...Дописать или оборвать —
Горе горькое догоревать?
С ам с собой не всегда в ладу.
По своей
Иль чужой вине
Так живу, как сквозь строй иду,
Что ни день —
Горю на огне.

Книга жизни...
Только ль слова?
Сколько лет я сижу над ней!
П ож елтели страницы в ней,
К ак трава в сентябре,
Как листва,
Поседела моя голова.
Но вдвойне дается трудней
Заклю чительная глава.
1967

МЫ БЫЛИ МОЛОДЫ
В голоде,
В холоде,
В городе
Вологде
Ж и л и мы весело —
Бы ли мы молоды.
Я со своей богоданной
Ровесницей
П од деревянной
П од жактовской лестницей.
В крошке сторожке,
В с а р а е ли — помните?
Н ам-то казалось:
В отдельной комнате.
Бы ли мы молоды,
Н е запасливы :
В голоде, в холоде —
Все-таки счастливы.
Крови давление,
Сердце биение
Бы ли нормальны ми
Н а удивление.

К ак чудесами,
Кичились крылечками,
Д а туесами,
Д а русскими печками.
О кна в узорах,
Кровли с подкрылками,
Охлупни в небе
С коньками,
С кобылками.
Не горевали,
Что рядом, на площади.
С сеном, с дровами
Тонули лошади.
Мы колеи бутили
Поленьями,
Мы тротуары мостили
К аменьями.
И терпеливы были
И сметливы,
Неприхотливы,
Непривередливы.
К ак нам любилось!
К ак улыбалось!
Самое-самое
Близким казалось.
Не на «Победах»
И «Волгах» — где уж там! —
Н а велосипедах
К атали девушек.
И у М атреш ек
Вместо сережек —
Серпы и молоты,
А вместо брошек —
Значки наколоты:
Ценилось не золото,—
Мы были молоды!

Что нам мохнатые
Бобры и пыжики?
Гордились ребята
Буденовкой рыженькой.
Не было крова
П од флагом
Сутяге.
Честное слово
Р авнялось присяге.
В голоде,
В холоде
Ж и л и мы в Вологде.
Но были молоды,
Вот как молоды!
Ах, до чего ж е
Глупы и молоды!
1967

С ДОБРЫМ УТРОМ!
Я люблю, когда при встрече
М ы знакомым и родным:
«С добрым утром!»,
«Добрый вечер!»,
«Доброй ночи!» — говорим.
Если к чаю иль к обеду
В дом войдем —
Н е любо, что ль,
Поклонясь, сказать соседям:
«Чай да сахар!»,
«Хлеб да соль!»
Не от тяги к суесловью
И сложилось не вчера
Это братское, с любовью
П ож елание здоровья,
П ож ел ан ия добра.

Хорошо и путь-дорогу
По обычаю начать:
У родимого порога
Посидеть и помолчать.
Н е спешу с моралью строгой,
Коль в дорогу кто-нибудь
По привычке скажет:
«С богом!»,
«С богом!» — тоже «В добрый путь!».
От души ж елаю счастья
Всем товарищ ам своим,
Молодым — в любви согласья,
Долголетья — пожилым.
Рыболовам,
Звероловам —
Теплой ночи у костра,
И — богатого улова,
И — ни пуха ни пера.
Пусть людей во всех заботах
Ж д у т удачи и успех,
Чтоб работалось с охотой
И гулялось без помех.
Д а ж е стае журавлиной,
Улетающей от нас,
По обычаям старинным
Мы кричим:
«В счастливый час!»
И ж ивется вроде лучше,
И на сердце веселей,
Коль другим благополучья
П о ж ел аеш ь на земле.

Вл.

С о л о ух и н . И открылось сердце добр у

ПЕРЕХОДНЫЙ

. . .

ВОЗРАСТ —стихи

Только на р о д и н е ...............................................................
«В несметном нашем б о г а т с т в е ...» ............................
О р е л ..............................................................................................—
Спешите делать добрые д е л а ........................................
П о свеж ему с н е г у ...............................................................
«Всполошились над лесом вороны...»............................ —
«Весна — куда ни кинешь в з г л я д .. .» .......................
Р о д н и ч о к ....................................................................................15
«Промыли в окнах с т е к л а ...» ........................................
Переходный в о з р а с т .............................................................. —
По своей о р б и т е .....................................................................
Хочу в е с н у ! ................................................................................
СЛАДКИЙ

5

10
11
12
13
14
16
18
19

О С Т Р О В — цикл р а с с к а з о в

Когда мы у е д е м ? .............................................................. 22
Ч а й к а ............................................................................................ 28
Тысяча первая п е с н я ..........................................................29
Лунный м о с т и к ...................................................................... 36
Щ ука
............................................................................................. —
Р а к и .............................................................................................. 41
Моряком б у д е ш ь ! .................................................................43
Крапивное с е м я ......................................................................45
Сударева л о д к а ......................................................................47
Новая с ч и т а л к а ..................................................................... 50
Каменная г р я д а ......................................................................51
Мамина с к а з к а .........................................................................
53
Мишины р а з г о в о р ы ............................................................56
Спасибо, что разбудил м е н я ......................................... 57

Добрый п р а з д н и к ................................................................ 60
«Не верю, что звери не г о в о р я т ...» ............................ 61
З а м о р о з о к ......................................................................................62
Люблю все ж и в о е ................................................................... —
Письмо в «Л есную г а з е т у » ............................................. 63
Бабочка о ж и л а ..................................................................... 65
Лирическое б е с п о к о й с т в о ................................................... 66
На Бобришном У г о р е .........................................................67
После с н е г о п а д а .....................................................................68
О г о н е к .........................................................................................69
Песня без с л о в ...................................................................... 70
Босиком по з е м л е ............................................................... 71
РАССКАЗЫ
Первый г о н о р а р .........................................' ....................... 74
И не собака и не к о р о в а ..............................................78
Старый валенок ......................................................................
80
Ж и в о д е р ..................................../ .............................................86
С в о б о д а .................................... £ ...........................................89
М ихал М и х а л ы ч .....................................................................
91
Подарки П р и ш в и н а ............................................................. 93
В и л ы ..............................................................................................96
Яблочная диета
.....................................................................
98
Последняя тропинка ..............................................................
101
Ж у р а в л и ...................................................................................... 104
Угощаю р я б и н о й .....................................................................107
ГРАНИЦЫ

Д У Ш И —стихи

Д обр у откроется с е р д ц е ................................................... 120
Вешние в о д ы ........................................................................... 121
Границы д у ш и .......................................................................... 122
Покормите п т и ц .....................................................................123
У л ы б к а ....................................................................................... 124
Голоса в е с н ы ..............................................................................—
Пора и м н е ................................................................................125
О безответной л ю б в и .........................................................126
Х л е б - с о л ь .................................................................................. 128
Запасаемся светом ................................................................
К тебе обращаюсь, душ а м о я ! ........................................130
Первый п т е н е ц .......................................................................... 131

НОВЫЙ

БЕРЕГ — стихи

Чего ещ е сердце п р о с и т ? ................................................... 258
К у л и к ........................................................................................... 259
Новый б е р е г ............................................................................... —
«Я обречен на п о д в и г ...» ................................................... 260
Скорые п о е з д а ..........................................................................261
Эко д е л о ! ..................................................................................... 262
В конце п у т и .......................................................................... 263
Д ж и н .............................................................................................. 264
Последняя г л а в а .................................................................... 265
Мы были м о л о д ы ....................................................................266
С добрым у т р о м ! .................................................................... 268

Для

старшего

возраста

Аленсандр Яковлевич Яшин
ДОБРУ ОТКРОЕТСЯ СЕРДЦЕ
О тветственны й р ед актор И. В. П ахом ова. Х удож ественны й ре­
д ак то р Н. 3 . Л еви н ск а я . Технический р е д а к то р Г. Е. Гафт.
К орректоры И. А . Сафронова и Э. Н. С изова. С дано в набор
28/11 1975 г. П одписано к печати 3/IX 1975 г. Ф орм ат 84Х108!/э2.
Б ум . типогр. № 2. П еч. л. 8,5. Уел. печ. л . 14,28. У ч.-изд. л. 13,87.
Т и раж 100 000 экз. А03957. З а к а з № 350. Ц ена 59 коп. О рдена
Т рудового К расного Зн ам ен и и зд ательство « Д етская л и те р а ту ­
р а » . М осква, Ц ентр, М. Ч еркасский пер., 1. О рдена Трудового
К расного Зн ам ен и ф абри ка « Д етская книга» № 1 Росглавполигр аф п ром а
Государственного
ком итета
С овета
М инистров
РС Ф С Р по д ел ам изд ательств, полиграф ии и книж ной торговли.
М осква, С ущ евский вал , 49.