Портрет [Софи Энгель] (fb2) читать онлайн

Софи Энгель Портрет

I

За дверью слышался гул детских голосов, но в кабинете была только я и первые весенние лучи того тёплого мартовского солнца, которое рассказывало всем о скором окончании зимы и холодов.

Кабинет мой был небольшим, ещё старой советской отделки, обычно мрачный и навевающий уныние. Но сегодня он был полон тёплого света, вместо привычной сырости его наполнил аромат свежих цветов, которые подарили родители первоклассников.

Несколько выдающихся детских рисунков висело на доске, мои же работы украшали шкаф позади класса. Они стояли вперемешку с комнатными растениями, и фикус своими запылившимися листьями касался девушки с кофе в руках.

Пожалуй, это была одна из моих лучших картин. С художественной карьерой у меня не сложилось в силу обстоятельств жизни в маленьком и покинутым финансовым обеспечением городке, где, зачастую, речь шла уже не о жизни, а о настоящем выживании. Мой отец оказался прав, — я не смогла прокормить себя своими «рисуночками», и после года попыток мне пришлось выкручиваться.

И вот я здесь, несостоявшийся художник в роли учителя изобразительного искусства для начальных классов. Не могу однозначно сказать, нравится мне моя работа или нет — она всё-таки связана с творчеством, — но мой истинный потенциал уже никогда не будет реализован. Моей зарплаты с трудом хватает на жизнь, что уж говорить о расходах на художественные принадлежности. Да и муза моя покинула меня ещё три года назад, после потока неудач и спиртного упоения.

Может быть, я действительно утопила свою музу в море алкоголя, когда так старательно запивала свои неудачи, опасения и безысходность. Но мне всё же удалось начать новую жизнь, и жаловаться я не хочу. Я уже свыклась с однообразием своей работы, с безразличием детей к моим урокам, пренебрежительным отношением родителей и других учителей к моей работе и просьбам. Но не может быть всё всегда пессимистично, ведь так? Иногда мне удаётся раскопать и направить юные таланты в нужное русло, ведь, может быть, у них что-то получится, раз у меня не получилось.

Первый урок прошёл хорошо: пожалуй, заспанные дети, особенно в ранние часы, способны подарить любому дню спокойное и размеренное начало. Но от перемены у меня осталось лишь пять минут, и я, стараясь не торопиться, попиваю свой кофе. Неприятный вкус дешёвого растворимого напитка удаётся перебить с помощью пяти кубиков сахара. Вышло очень приторно, но, стоит признать, что это очень хорошо бодрит.

По подоконникам лежали разносортные кривоватые портреты, оставленные классом до следующего урока. Акварель растекалась, сохла быстро, но не настолько, чтобы дети могли забрать её сразу же после рисования.

Уже столпившихся за дверью второклассников ждало то же задание, что и предыдущих. Раз уж завтра наступал главный весенний праздник, международный женский день, то и себе можно было дать поблажку при подготовке к уроку и просто поручить детям нарисовать портрет родительницы, тем самым и снимая с детей трудную задачу поиска подарка для мамы. Впрочем, в таком возрасте, кроме рисунка или подделки, за редким случаем стишка, ничего подарить они не могли. Как им повезло, что в школах есть уроки труда и ИЗО.

Я открываю дверь, опускаю голову и вижу яркую беззубую улыбку рыжего мальчика, который держит в своих маленьких, перепачканных чернилами ручках коробку с пряниками в форме цветов и восьмёрки:

— Поздлавляю Вас, Татьяна Павловна! Желаю Вам всегда оставаться такой же молодой и класивой!

Складывалось ощущение, что этот ребёнок собрал все дефекты речи доступные в его возрасте.

— Спасибо, Демид, мне очень приятно, — улыбнулась я, немного фальшивя в своём «радостном» тоне.

Во-первых, откуда пошла эта мода на имена? Раньше Саша, Миша, Алексей и не надо голову ломать, а теперь: Демид, Прохор, Адам — и все в одном классе. Хорошо хоть фамилии выговариваемые, а то встречаются такие ученики, что складывается ощущение, что у родителей был очень хороший логопед. Настолько хороший, что одним из его упражнений они решили дать себе и чаду фамилию.

Во-вторых, ей-богу, лучше бы пожелал повышение в зарплате и новое дыхание в художестве. Молодость, красота… Это ведь настолько эфемерные и неважные значения в сравнении с настоящим искусством! А ведь каждый человек, сам собою, являет что-то особое, редкое и труднодоступное. Правда, в нашем мире, зачастую, вместо истинных произведений встречаются в большей степени сатиры, карикатуры, реплики и подделки. И, порой, даже самому старому искусствоведу будет сложно отличить истинное произведение от фальшивой копии.

Но ведь и сам праздник завязан не на красоте, а на силе и стойкости тех женщин, что вышли в этот день на борьбу с несправедливым обществом, но… Кому это теперь интересно? Общественный уклад промял под себя истинный смысл праздника, заменив его на тот, что удобнее.

Впрочем, впрочем… И на том спасибо. Хотя бы выходной будет, а после выходного в четверг и в пятницу детей бывает меньше, а это ещё один глоток свежего воздуха. Ещё и подарков надарят — можно и передарить, и съесть самой, и букетиками полюбоваться. Не самый плохой расклад.

Запустив детей в класс и выслушав групповое поздравление, я положила коробочку к себе на стол и оставила им небольшую просьбу:

— Садитесь на места со звонком и доставайте листы А4 и акварель, за водой пойдёте после того, как я вернусь.

Я вышла в учительский туалет. Неприятный запах мочи ударил в нос — да кто такой неаккуратный? Выбрав самую чистую кабинку, я чуть повозилась с замком, прикрыла крышку унитаза и присела, доставая из кармана брюк маленькую электронную сигарету, которую отняла на днях у старшеклассников. В принципе, будучи учителем и имея никотиновую зависимость, можно неплохо сэкономить за счет тех дурачков, которые считают, что их не поймают. Поймают, ещё как, это не сложно. А если ты ещё и не нравишься учителю, то пойдёшь к директору.

Но стоит сказать о том, что в моей молодости курение в школе было отдельным процессом с большим риском. Не было у нас этих штучек, которые и распознать то не всегда можно, а курить хотелось. Приходилось либо выбегать за пределы школы, либо улавливать моменты, в которые можно покурить в туалете.

Славно, что сама я теперь учитель и подлавливать меня никто не будет. И теперь помещение чуть наполнил сладковатый аромат химозного арбуза, а мою голову чуть лёгкий туман от первых за день затяжек.

Я никогда не была заядлой курильщицей, но, после начала работы в школе, меня затянуло глубже. Нервы, всё-таки, уже не стальные. Но привычка обнаруживалась лишь в этих стенах, а дома, рядом с матерью, как-то сама по себе забывалась.

Чуть откинувшись назад, я чувствовала, как дышать стало чуть труднее, воздуха перестало хватать, по телу пробежали мурашки и меня бросило в лёгкий жар. Чуть дрожащей рукой я убрала технологическое новшество обратно в карман и встала. Отворив дверь, я вновь столкнулась с безобразными стенами школы, шатающимися от любого прикосновения кабинками, мутноватым светом из грязных окон и потрескавшейся плиткой на полу.

Но сейчас мне было не до рассматривания дряхлого убранства, хотелось только умыться холодной водой, чтобы избавить от побочных эффектов удовольствия. Дотрагиваться до давно начавшего ржаветь и зеленеть крана было неприятно, даже сухим он был скользким от налёта и неприятным на ощупь.

Дважды умывшись, я смахнула воду с лица руками и взглянула в почти располовиненное зеркало над раковиной. Там меня встретила ещё молодая девушка с уставшим лицом и излишне бледной кожей, которая казалась ещё бледнее на фоне чёрных волос, собранных в пучок при помощи карандаша — давний приём из художественной школы. Её глаза с длинными и густыми от туши ресницами, выглядывали с безразличием и холодом — такие тёмные, безжизненные. Чем дольше я смотрела на эту девушку, тем жальче мне её становилось. Она загнала себя в настоящую яму, в которую изредка и не без большого труда пробиваются лучи мартовского солнца.

Но мои сожаления с омерзительным до дрожи звуком нарушил школьный звонок, зовущий меня обратно в душный и печальный кабинет. Конечно я имела возможность задержаться ещё на пару минут, но это могло мне стоить самого кабинета, ибо дети, находящиеся там, вполне могли подложить мне кота в мешке по возвращении.

Но в классе оказалось тихо, даже как-то удивительно спокойно. Эти тоже ещё не проснулись что ли?

— А вы чего такие приунывшее? — весело произнесла я, заходя в класс. Всё-таки расстроенные, пусть и тихие дети действовали угнетающе. — Математика была?

— Да. Контрольная. И прямо перед праздником, — расстроенно произнесла блондинистая девочка со звездной россыпью веснушек на лице.

— Ну зато оценки за неё будут после праздника, — я сделала попытку отвести их грусть и намеревалась теперь увлечь в свой предмет. — И, кстати о празднике, сегодня мы с вами, милые дети, порадуем ваших мам. Как думаете, что мы будем рисовать?

— Папу? — очень серьёзно спросил Лев. У этого мальчика был очень большой нос и смешные уши. Особенно, когда он говорил и приподнимал при этом голову, но я держалась.

— Думаю, это не совсем то, что ваши мамы завтра захотят завтра видеть. Оставим это на день отца, — который будет в июне и отпразднуется только в случае, если мама случайно о нём вспомнит и будет в хорошем настроении.

— Значит маму, — всё также серьёзно заключил он.

— Вот и правильный ответ! Арчаков, пять авансом, — я вновь улыбнулась детям. — А теперь, по двое, в туалет за водой, вперёд.

Присев за своё кресло, я чуть откинулась на нём, но полностью расслабиться было нельзя — существовал риск упасть, а делать этого при детях не хотелось, иначе будут до конца школы вспоминать мой промах.

Через пятнадцать минут все уже расселись по местам. Обозначив технику рисования, если это вообще можно было так назвать, я стала наблюдать за процессом, периодически призывая детей к тишине и порядку, который они систематически нарушали во время рисования.

— Зюзин, ты зачем испачкал Серёжу Зверева? — снова не смогла сдержать улыбку при упоминании последнего имени. И зачем родители так назвали ребёнка, зная, какие ассоциации это вызовет в головах многих? Учителей так точно.

— Я случайна, — ответил мальчик, стушевавшись. Я тяжело вздохнула, но дальше замечания не пошла. Мне, собственно, было как-то плевать на их отношения между собой. Не хватало мне ещё разгребать кого кто обижает, и кто над кем насмехается. Нет уж, пусть этим занимается классный руководитель или родители. Моя задача не за разборками следить, а за дисциплиной, которая в нашей школе и без того плавает. Да и своих проблем с головой хватает, а Серёжка, может, уже в кои-то веки научится давать отпор, а не съедать каждую обиду, презренно брошенную на пол одноклассниками.

Этот класс рисовал дольше, и не все акварельные портреты успели высохнуть вовремя. Но каждый, по окончанию, гордо нёс мне портрет матери, и мы вместе вешали его на доску, которая, на мою удачу, была намагничена.

— Придёте после следующего урока и заберёте. Только не забудьте! — настойчиво я сеяла эту мысль в головах детей. — Иначе другому классу будет некуда вешать эти шедевры. Хорошо?

— Хорошо, Татьяна Павловна. Я им напомню, — сказала самая важная девочка, упорно держащая на себе звание отличницы и главной олимпиадницы. Интересно, что с ней будет в будущем? Потеряет ли она через пару лет свой стойкий интерес к учёбе или родители не позволят ей свободно вдохнуть и принести домой хотя бы четвёрку? А если такое и случится, то девочка, словно бы самый совестливый в мире преступник, будет идти домой, дрожа от страха и, возможно, заливаясь слезами, уже зная, что мама увидела «плохую» оценку. А вдруг она идеально проучится все одиннадцать лет, но из-за волнения с треском провалит главные экзамены? Или сдаст всё на высший балл и также, как и в школе, будет трудиться в университете не ради реальных знаний, а лишь ради положительной и правильной отметочки в дипломе?

Будущее туманно, а раскладов и событий оно предоставляет множество. Со мной уже ничего не случится, я честно призналась себе в том, что моя жизнь уже никогда не станет яркой и увлекательной. Я знаю, что теперь до пенсии, если доживу, буду работать здесь, в своей родной школе за те копейки, на которые сложно прожить. Скорее всего встречу человека, может быть буду его сильно любить, и мы построим крепкую и хорошую семью, а, может быть, он окажется не таким хорошим, как хотелось бы, и мне придётся держаться за него остаток своих дней, лишь бы сохранить стабильность?

Следующая перемена считалась обеденной. Но друзей среди учителей у меня не было, поэтому я отстранённо жевала в своём кабинете бутерброд и допивала вторую чашку противно-приторного кофе, рассматривая рисунки своих учеников. И чего здесь только не было, каких лиц и искривлений. Покажи кому другому и спроси, что это, ответят: «либо детские рисунки, либо цирк уродов».

К концу дня все рисунки были забраны и сняты, кроме одного. Я взяла его, взглянула на фамилию и класс ребёнка, что указывался на обороте, и ещё раз взглянула на рисунок. Он мне показался выдающимся на фоне остальных, как будто бы ребёнок уже неплохо рисовал и, возможно, посещал художественную школу в столь раннем возрасте. Женщина, пусть и не чёткая, казалась очень тёплой, приятной, действительно любящей.

Мне было жаль, что такой рисунок может остаться в праздник у меня, а не у мамы этой девочки и, взглянув в расписание, решила отнести его владелице.

Постучав в класс русского и литературы, я встретилась с агрессией.

— Хочется взять сумку и выйти из этого класса! — ругань слышалась ещё из коридора. — Сколько раз нужно сказать, что стучать некрасиво? Мне нужно подрываться с места и открывать? Заходи уже! А, Татьяна Павловна… — пренебрежительно бросила мне старая блондинка и отвернулась.

— Прошу прощения, Светлана Николаевна, можно Мирославу на пару слов?

— Иди, — кратко и чётко.

Вручать ей рисунок тут же я не стала, ибо знала характер преподавательницы, поэтому решила оградить себя от её старческой злобы.

Выведя девочку в коридор, я улыбнулась ей. У неё была очень милая и приятная внешность, разве только глаза излишне грустные и серьёзные.

— Ты забыла рисунок, что ж ты. Маме же нужно подарок сделать завтра, зря рисовала что ли? — я с улыбкой протянула ей её рисунок. — Она то тебе наверняка подарок сделает, а ты вон, забыла.

Мирослава холодно глянула на рисунок, потом на меня. Тон её голоса был спокоен, но напряжён.

— Не сделает. Я не буду ничего дарить, — она пожала плечами, но всё-таки взяла рисунок из моих рук.

— Как же так? — я в удивлении взмахнула рукой. — Не может быть, чтобы она тебя без подарка оставила.

— Может. Мама умерла месяц назад, когда они с папой снова кололи себе лекарства.

Я умолкла, улыбка спала с моего лица. Поджав губы, я отправила её обратно на урок. Не помогли лекарства, получается.

Я вернулась в кабинет и села за свой стол. До конца перерыва ещё было время. Но такое неприятное гнетущее чувство осело на груди, что продолжать уроки теперь, казалось мне, невозможно. Как хотелось обнять этого холодного, испытанного суровой жизнью, маленького ребёнка.

Оглавление

I