Воробьиное озеро [Юрий Иосифович Коваль] (pdf) читать онлайн

ЮРИЙ

ГАЛИНА

КОВАЛЬ —

МАКАВЕЕВА —

автор
увлекательных,
не похожих одна
на другую книг:
«Недопёсок»,
«Приключения
Васи Куролесова»,
«Пять похищенных
монахов»,
«Самая лёгкая
лодка в мире»
и многих других.
Произведения
Ю. Коваля
переведены на
я з ы к и наших
союзных
республик и
зарубежных
стран,
часто звучат
по радио,
по ним снимаются
кинофильмы.
Книги
Ю. Коваля —
любимое чтение
многих тысяч
маленьких
и взрослых
читателей.

известный
художник,
иллюстратор
более шестидесяти
детских книг.
Книги Ю. Коваля,
В. Берестова,
Р. Погодина,
Н. Матвеевой,
И. Токмаковой
с иллюстрациями
Г. Макавеевой
отмечены
дипломами
Всероссийских и
Всесоюзных
конкурсов,
В течение
десяти лет
Г. Макавеева
была
главным
художником
популярного
детского ж у р н а л а
«Мурзилка».
Работы
Г. Макавеевой
выставлялись
более чем
в 25 странах.

Для младшего
школьного
возраста
Юрий
Иосифович
Коваль
ВОРОБЬИНОЕ
ОЗЕРО
Художник
Г. М а к а в е е в а
Редактор
Г. Г л а д к о в а .
Художественный редактор
М. С а л т ы к о в .
Технический редактор
М. М а т ю ш и н а .
Корректор
Н. П ь я н к о в а .
ИБ № 2701
Сдано в набор 27.11.89.
Подписано в печать 10.12.90.
60 X 9 0 7 . Бум. офс. № 1.
Гарнитура обыкн.-новая. Печать офсет.
Усл. неч. л. 10,0. Усл. кр.-отт. 43,0.
Уч.-изд. л. 9,61.
Тираж 100 000 экз. Изд. № 1712.
Заказ № 150. Цена 4 руб. 20 коп.
Издательство «Малыш».
121352. Москва.
Давыдковская ул., д. 5.
Тверской ордена Трудового Красного
Знамени полиграфкомбинат детской
литературы им. 50-летия СССР
Министерства печати и массовой
информации РСФСР. 170040, Тверь,
проспект 50-летия Октября, 46.

К 4803010201-068
М102(03)-91 без
ISBN

бъявл.-91

5-213-00708-2

© Коваль Юрий Иосифович,
1991 г.
© Макавеева Галина Александровна.
Иллюстрации. 1991 г.

ЮРИЙ КОВАЛЬ

ВОРОБЬИНОЕ
ОЗЕРО
РИСУНКИ
Г. М А К А В Е Е В О Й

ИЗДАТЕЛЬСТВО
«МАЛЫШ»
МОСКВА
1991

В О Р О Б Ь И Н О Е ОЗЕРО
Давным-давно слыхивал я рассказы про Воробьиное

озеро.
Говорили, что там ловятся огромные лещи, которые не вле­
зают в таз, окуни, которые не влезают в ведро, чудовищные щу­
ки, которые вообще ни во что не влезают.
Удивительно было, что щуки да окуни такие огромные, а
озеро — Воробьиное.
— Ты уж сходи на Воробьиное-то озеро. Найдёшь его там, в
лесах.
Я искал и добрался однажды до Воробьиного озера. Не слиш­
ком большое, но и не маленькое, лежало оно среди еловых лесов,
а прямо посередине рассекали его воды три острова. Острова эти
были похожи на узконосые корабли, которые плывут друг за дру­
гом, а парусами у кораблей — берёзы.
Не было никакой лодки, и я не смог добраться до островов,
стал ловить рыбу.
Повидал и щуку, и чёрного окуня, и золотого леща. Правда,
все они были не слишком велики, уместились в одном ведре, ещё
и место осталось.
На это самое место положил я луковицу, начистил картошки,
кинул перцу-горошку, долил воды и подвесил ведро над костром.
Пока закипала уха, я смотрел на острова-корабли, на их берё­
зовые паруса.
Иволги летали над зелёными парусами, которые бились под
ветром и трепетали, а не могли сдвинуть с места свои корабли.
И мне понравилось, что есть на свете такие корабли, которые
нельзя сдвинуть с места.
7

ХРЮКАЛКА
Поздним весенним вечером, когда солнце спрячется
за верхушки деревьев, неведомо откуда появляется над лесом
странная длинноклювая птица. Летит низко над прозрачным оль­
шаником и внимательно оглядывает все просеки и поляны, будто
ищет чего-то.
— Хорх... хорх... — доносится сверху хриплый голос — Хорх...
Раньше в деревнях говорили, что это не птица вовсе, а вроде
бы чертёнок летает над лесом, разыскивает свои рожки, которые
потерял.
Но это, конечно, не чертёнок. Это летает над лесом вальдшнеп,
ищет себе невесту.
У вальдшнепа вечерние глаза — большие и тёмные. За хрип­
лый голос вальдшнепа иногда называют «хрюкалка», а за длин­
ный клюв — «слонка».
В одной деревне, слышал я, зовут его ласково «валишень».
Такое название мне нравится больше всего.
9

ДИК И ЧЕРНИКА
С нами в избушке живёт пёс, которого звать Дик. Он
любит смотреть, как я курю. Сядет напротив и глядит, как изо
рта у меня дым валит.
Дик — добрый пёс, но обжора. Набить живот рыбьей требухой
и закопать голову под ёлку, чтоб не кусали комары, — вот чего
ему надо!
Раз на болоте я нашёл черничную поляну. Никак не мог ото­
рваться от черники, собирал и ел пригоршню за пригоршней.
Дик забегал то с одного боку, то с другого, заглядывал мне
в рот, не понимая, что это я ем.
— Да черника это, Дик! — объяснял я. — Смотри, как её
много.
Я набрал пригоршню, протянул ему. Он мигом убрал ягоды с
ладони.
— Теперь сам валяй, — сказал я.
Но Дик не понимал, откуда берутся ягоды, бегал вокруг, тол­
кал в бок носом, чтоб я не забывал про него.
Тогда я решил немного поучить Дика уму-разуму. Стыдно
рассказать, но я встал на четвереньки, подмигнул ему и стал есть
ягоды прямо с куста. Дик подпрыгнул от восхищения, раскрыл
пасть — и только кустики затрещали.
Через два дня Дик собрал чернику вокруг избушки, и я радо­
вался, что не научил его любить смородину и морошку.
11

ЗВЁЗДНЫЙ ЯЗЬ
Ранней весной пошли мы с Витей на рыбалку, на

Мост.
Не так уж далеко от нас Мост, а всё-таки шесть километров.
Шли, шли, месили болотную да лесную весеннюю грязь, устали.
На Мост пришли — сразу костёр положили, чай стали кипятить.
Витя говорит:
— Не знаю, как ты, а я всю жизнь мечтаю большого язя пой­
мать.
— Какого большого? Каких размеров?
— Не меньше сапога.
— Какого сапога? Обычного или бродня?
— Бродня.
— Ну, это ты, парень, слишком. Язь величиной с болотный
бродень! Таких не бывает. Давай уж будем ловить язя с обычный,
привычный кирзовый сапог.
Договорились мы и связали на язя секретную донку. В чём
секрет этой донки, рассказать не могу — Витя не велит.
И вот насадили мы на большой крючок с десяток червей и
метнули всё это в воду.
А язь не берёт. Мелкая сорожонка червей теребит. Колоколь­
чик на донке звякает.
— Замучила сорожонка, — Витя говорит, — одолела.
Сорожонка — это мелкая плотва. У нас на Севере плотву соро­
гой зовут.
К вечеру худо-бедно наловили мы сорожонки, а язь-то никак
не берёт.
И вот настала ночь.
Над Цыпиной горой под звёздами потянули на север гуси и
журавли, зацвиркали-зазоркали вальдшнепы, и тут взял язь.
Страшно натянулась леска, задрожал Витя, ухватил леску
двумя руками, потянул к берегу.
А вдали, в темноте у камышей, заплескался вышедший на по­
верхность язь. Серебряные блики посыпались по воде от ударов
его хвоста и звёздные полетели брызги.
И вот Витя подвёл язя к берегу и почти уж вытащил его, как
вдруг язь дёрнул. Витя поскользнулся и упал в воду рядом с
язем.
13

И вот они оба барахтаются в чёрной воде, и от них обоих ле­
тят звёздные брызги. И я понял, что язь сейчас уйдёт, если я
чего-нибудь не придумаю.
И я придумал. Я тоже упал в воду с другой стороны язя.
И вот мы уже вдвоём лежим в воде и между нами язь.
А над нами, между прочим, сияют и стоят все ночные со­
звездия, все главные весенние звёзды, и особенно ясно, я вижу,
стоят над нами Лев и Близнецы. И вот уже мне кажется, что это
мы с Витей близнецы, а между нами — лев. Всё как-то спуталось
в моей голове.
И всё-таки мы вытащили язя, выволокли его на берег, и он
оказался очень большим. По сапогу мерить было некогда — ночь,
а в ведро он никак не влезал.
Поставили мы его в ведро вниз головой и по болотной да лес­
ной весенней грязи побежали домой, на Цыпину гору. Язь бил
в ведре хвостом, и в каждой чешуинке его играли главные весен­
ние созвездия — Лев и Близнецы.
Мы надеялись, что язь не заснёт до утра, но он заснул.
Я очень огорчился, что заснул звёздный язь и не осталось
на земле его следа. Взял доску, положил на неё язя и точно по
контуру обвёл карандашом. И потом долго сидел — вырезал звёзд­
ного язя. Пускай хоть на моей доске останется его след.
А того язя, что вы видите на рисунке, мы поймали в другой
раз. Это не язь, а язёнок. Но он тоже почему-то звёздный. Не
знаю уж почему. Мы поймали его утром, когда звёзды скрылись
под солнечной пеленой... Наверно, всякий язь — звёздный...

ЧАГА

Над речкой, над омутом, в котором прячется от кор­
шуна диковинная северная рыба хариус, стоит берёза.
Ствол у берёзы кривой, он то сгибается к речке, то оттягивает
его от воды тайга, и на самом крутом его колене лопнула кора.
На этом месте много лет вырастал чёрный берёзовый гриб —
чага.
Я срубил чагу топором.
Огромная, с бычью голову, она еле залезла в рюкзак.
Несколько дней сушил я чагу на солнце, а когда гриб высох,
накрошил ножом чёрно-оранжевой сердцевины, положил в коте­
лок, заварил крутым кипятком.
Чай кончился, и я пил чагу. Она горьковата, как чай, пахнет
пригорелым грибом и далёким весенним берёзовым соком.
Цвет у неё густой, кофейный, цвет омута, в котором прячется
от коршуна и от наших глаз северная рыба хариус.
15

СОСЕДСТВО
Тому, кто боится змей, этот рассказ читать не надо.
А мне вообще-то не надо его писать.
Я змей не боюсь, но опасаюсь самым серьёзным образом.
В тех местах, где много гадюк, всегда хожу в резиновых сапогах
и нарочно сильно топаю, чтоб змеи знали — я иду.
«Опять этот тип топает, — думают, наверно, гадюки. — Того
гляди, наступит. Надо уходить».
За нашим домом в камнях живёт семейство гадюк. В тёплые
солнечные дни они выползают погреться на камушках. Много лет
живём мы рядом, и пока что — тьфу, тьфу, тьфу — не было слу­
чая, чтоб мы поссорились.
Как-то раз Витя задумал сфотографировать змею. Установил
в камнях треногу, стал подкарауливать.
Скоро выползла гадюка, и Витя защёлкал. Я пошёл поглядеть,
как он снимает.
Свернувшись, гадюка лежала в камнях, лениво поглядывая на
фотографа, а сзади него, у самых пяток, лежала вторая. Эту вто­
рую Витя не замечал и каждую секунду мог на неё наступить.
Я хотел уж крикнуть, как вдруг увидел и третью, подползающую
к треноге сбоку.
— Ты окружён, — сказал я фотографу. — Кончай съёмку.
— Сейчас, сделаю ещё дублик. Вот выйдет солнце из-за
тучки.
Солнце вышло, наконец, из-за тучки, Витя сделал дублик и
осторожно, лавируя между гадюками, вынес свою треногу.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — сказал я, — обошлось.
А был ещё с гадюками такой случай.
У нас в деревне есть старый дом, сильно заброшенный. Хозя­
ин этого дома приезжает редко, всю зиму стоит дом пустой.
И вот однажды весной приехали в этот дом две девушки-ху­
дожницы. Они хотели пожить в деревне, порисовать.
Зашли они в дом и первым делом решили печку затопить.
Открыли печную дверцу, а оттуда вдруг выползли две здоро­
венные гадюки.
Вот уж крику-то было!
17

ТУЗИК
В деревне Василёво все собаки — Тузики, все коро­
вы — Зорьки, а уж всё тётушки — тёти Мани.
Заходишь в деревню, а тебя встречает первый Тузик — Тузик
встречающий. Он весёлый, добрый. Трётся о твою ногу ласково,
дескать — заходи, заходи. Дашь ему какую-нибудь корочку, и он
так подпрыгивает от радости, будто ты ему целый торт отвалил.
Идёшь по деревне, а из-за заборов новые Тузики глядят, нас­
чёт корочки размышляют, а Зорьки в сараях мычат, а тёти Мани
все на лавочках сидят, сирень нюхают.
Подойдёшь к какой-нибудь тёте Мане, скажешь:
— Тётя Маня, налила бы молочка, что ли!
Пройдёшь через всю деревню — там молочка попьёшь, там ре­
диску попробуешь, сирени наломаешь. А за околицу тебя послед­
ний Тузик провожает. И долго смотрит тебе вслед и громко про­
щально лает, чтоб не забывал ты деревню Василёво.
А вот в деревне Плутково все собаки — Дозорки, все коровы —
Дочки, а уж все тётушки — всё равно тёти Мани. Там ещё мой
друг сердечный Лёва Лебедев живёт.
19

МОРОШКА
Под ногами мох — мягкий мохнатый мех.
Солнечные ягоды, оранжевые и жёлтые, рассыпались по мохо­
вой поляне. Морошка.
Жёлтые — спелые, оранжевые — вот-вот созреют.
Ягода морошки немного похожа на белую малину. Кажется,
это маленькие малинки растут среди мха.
Но морошка не такая сладкая и душистая, как малина.
А всё-таки морошку на малину я не променяю. Северный, та­
ёжный у неё вкус, и сравнить его не с чем — разве со вкусом
росы.
Морошка вобрала в себя всю свежесть сырого леса, всю сла­
дость мохового болота — и свежести оказалось много, а сладости
чуть-чуть.
Но кому сколько надо — одни пьют чай вприкуску, другие
внакладку.
Когда устанешь под мешком после долгого пути, когда в горле
у тебя пересохло — морошка кажется мёдом. Моховым и прохлад­
ным болотным мёдом.
21

ФАРФОРОВЫЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ
Кому какой, а уж мне больше всего фарфоровый нра­
вится колокольчик.
Он растёт в глубине леса, в тени, и цвет у него странный —
малосолнечный. Не водянистый, но — прозрачный, фарфоровый.
Цветы его невесомы, и трогать их нельзя. Только смотреть и слу­
шать.
Фарфоровые колокольчики звенят, но шум леса всегда их
заглушает.
Ёлки гудят, скрипят сосновые иголки, трепещет осиновая
листва — где уж тут услышать лёгкий звон фарфорового коло­
кольчика?
Но всё-таки я ложусь на траву и слушаю. И долго лежу, и
уходит в сторону еловый гул и трепет осины — и далёкий, скром­
ный слышится колокольчик.
Возможно, это не так, возможно, я всё это придумываю, и не
звенят в наших лесах фарфоровые колокольчики. А вы послушай­
те. Мне кажется — звенят!
23

ПАНТЕЛЕЕВЫ ЛЕПЁШКИ
Прошлую ночь ночевали мы у деда Пантелея.
Давно, лет пятьдесят назад, срубил он в тайге дом и живёт
в нём один.
Добрались мы до Пантелея поздно ночью. Он обрадовался
гостям, поставил самовар.
Долго мы сидели за столом, разговаривали, пели песни.
Пантелей больше молчал и всё вглядывался, какие они, город­
ские-то люди. Чудны ми казались ему наши разговоры и песни,
привезённые из города.
Одна песня понравилась ему: «На улице дождь, дождь...»
Утром мы встали пораньше, затемно, а дед уже поднялся.
Я заглянул к нему за перегородку. Там на столе горела свеча, и
при свете её дедушка Пантелей месил тесто. Видно, собрался
печь хлеб.
Взошло солнце. Мы стали собираться в дорогу и на прощанье
решили сфотографировать Пантелея.
— Вы, дедушка, снимите шапку — чего в шапке фотографи­
роваться?
— Зачем её снимать? Она ведь голову греет.
— Ну ладно, тогда возьмите в руки сеть, будто вы её чините.
Шапку Пантелей снимать не стал, а сеть взял в руки, пока­
чивая головой и улыбаясь затеям городского человека.
Потом он сходил в дом и вынес что-то завёрнутое в тряпицу.
Свёрток был горячий. Я развернул его и увидел тонкие лепёшки
из ржаной муки.
— Возьми, — сказал Пантелей, — на дорогу.
Когда мы перевалили гору Чувал и остановились передохнуть,
я достал из мешка Пантелеевы лепёшки. Они высохли и покро­
шились.
Мы стали есть их, размачивая в ручье.
Ни соли, ни сладости не было в Пантелеевых лепёшках. Они
были пресными, как вода.
Я удивлялся: что за странные лепёшки, почему в них нет
вкуса?
Потом понял, что вкус есть, только уж очень простой. Та­
кие лепёшки может, наверно, испечь только одинокий старик,
живущий в тайге.
'

25

ЧИБИС
Над сырым заливным полем, в том месте, где особен­
но много весенних луж, весь день с криком летают чибисы.
Они яростно машут широкими крыльями, ныряют в воздухе
вправо, влево, кувыркаются. Кажется, что сильный ветер мешает
им лететь.
Но нет в поле ветра. Светит солнце, отражается в гладких
сверкающих лужах.
У чибиса необыкновенный полёт, игривый. Чибис играет, пле­
щется в воздухе, как плещутся ребята в реке.
Когда чибис садится на землю, сразу и не поверишь, что это
та самая птица, которая только что кувыркалась над лужами,
валяла дурака. Сидящий чибис строг и красив, и совсем неожи­
данным кажется легкомысленный хохолок у него на голове.
Раз я видел, как чибисы гоняли пустельгу.
Пустельга неосторожно приблизилась к их гнезду и попала
в переплёт. Один чибис всё время кувыркался перед её носом и
мешал лететь, а второй налетал сверху и лупил по чему придётся.
Прогнавши хищника, чибисы опустились на землю и пошли
пешком по лужам, помахивая своими гордыми хохолками.
27

з и м н я к
Пастух Володя подстрелил птицу и принёс её мне.
— Вот, — сказал он, — погляди, чего я подстрелил.
Птица была ж и в а я . Дробь перебила ей крыло.
Седая с золотыми глазами птица злобно глядела на меня, кла­
цала клювом и шипела.
— Нечего на меня шипеть, — сказал я. — Не я тебя подстре­
лил, а вот этот болван. Зачем ты её подбил-то? — спросил я Воло­
дю. — Взбесился, что ли?
— Она летит, я и думаю: дай вдарю.
— Тебе бы вдарить. В глаз.
Пастух Володя обиделся. Прищурил глаз, которым целился,
отошёл в угол избы и на корточки присел.
Седая птица с золотыми злыми глазами сидела на столе. Как
только я приближался, она шипела и стучала клювом, лапы и
когти её были острые, страшные.
Она была крупная, величиной с ястреба-тетеревятника, на
груди и на хвосте у ней чёрные крапины, но общее впечатление
получалось серебряное, седое, зимнее.
— Что это за птица-то? — бубнил в углу Володя. — Как хоть
её звать?
— Бутео лагопус, — ответил я. — Да ты всё равно не запом­
нишь.
— Чего... бутя? — Володя окончательно забился в угол и при­
щурил теперь и другой глаз, которым не целился.
— Иди помоги, — сказал я. — Попробуем вправить крыло.
Я надел толстые кожаные перчатки и, пока Володя удерживал
птицу, как мог вправил крыло.
Это было тяжелейшее дело. Бутео лагопус клацал, трещал и
клевался, раздирал когтями и перчатки, и куртку.
На место перелома уложил я две дощечки-шины, положил на
них тугую повязку, так, чтоб не сорвал её с крыла яростный Бу­
тео лагопус.
Потом мы вынесли птицу на улицу, усадили на забор.
С ненавистью смотрел на нас Бутео лагопус. Бесстрашными и
сильными были его глаза.
— Что ты на меня так смотришь? — приговаривал я. — Это
он тебя подбил, я-то при чём?
29

Но раненый Бутео лагопус не видел между нами — Володей
и мной — никакой разницы.
«Бутео лагопус» — это латинские слова. А по-русски птица
эта называется очень просто — зимняк.
В наших краях он появляется очень редко, перед самой су­
ровой зимой.

Т Р И СОЙКИ
Когда в лесу кричит сойка, мне кажется, что огромная
еловая шишка трётся о сосновую кору. Но зачем шишке об кору
тереться? Разве по глупости?
А сойка кричит для красоты. Она думает, что это она поёт.
Вот ведь какое птичье заблуждение! А на вид сойка хороша — го­
ловка палевая с хохолком, на крыльях — зеркала голубые, а уж
голос, как у граблей, — скрип да хрип.
Вот раз на рябине собрались три сойки и давай орать. Орали,
орали, драли горло — надоели. Выскочил я из дому — сразу разле­
телись. Подошёл к рябине — ничего под рябиной не видно, и на
ветках всё в порядке, непонятно, чего они кричали. Правда, ряби­
на ещё не совсем созрела, не красная, не багряная, а ведь по­
ра — сентябрь.
Ушёл я в дом, а сойки опять на рябину слетелись, орут, грабли
дерут. Вслушался я и подумал, что они со смыслом трещат.
Одна кричит:
— Дозреет! Дозреет!
Другая:
— Догреет! Догреет!
А третья кричит:
— Тринтрябрь!
Первую я сразу понял. Это она про рябину кричала, мол, ря­
бина ещё дозреет, вторая — что солнце рябину догреет, а третью
не мог понять.
Потом сообразил, что сойкин «тринтрябрь» — это наш сен­
тябрь. Для её-то голоса сентябрь слишком нежное слово.
Между прочим, сойку я эту заприметил. Слушал её и в октяб­
ре, и в ноябре, и всё она кричала: «Тринтрябрь!»
Вот ведь дурында, вся-то наша осень для неё — тринтрябрь.
31

РАЗ, ДВА, Л О Ш А Д Ь , Ч Е Т Ы Р Е
В поле стояло четыре стога.
Всякий раз, проходя мимо, я с удовольствием смотрел на
них. Мне нравилось, как движутся они от дороги к лесу, и я все­
гда про себя их пересчитывал: раз, два, три, четыре...
Однажды шёл я по дороге и, как обычно, принялся считать:
раз, два, три, четыре...
Где же третий стог? На счёте «три» стояла лошадь. Она явно
дожёвывала остатки третьего стога.
«Неужели целый стог сжевала? — думал я. — Да нет, наверно,
стог увезли, а лошадь случайно попала на это место».
Прошёл месяц, и снова я оказался неподалёку, и счёт полу­
чился такой: чибис, два, заяц, четыре.
Не было уже первого стога, и на месте его прохаживался чи­
бис, а между вторым и четвёртым поднял я зайца.
А ещё через месяц никакого уже не получилось счёта. Не
было видно в поле ни чибиса, ни зайца, только один четвёртый
стог стоял, занесённый снегом. Так и простоял он до самой
весны.
33

БЕЛОЕ И ЖЁЛТОЕ
Самые главные бабочки — это, конечно, лимонницы.
Они и появляются раньше всех.
В оврагах ещё снег, а уж над тёплой поляной кружат лимон­
ницы. Их жёлтые крылья спорят со старым снегом и смеются над
ним. А из земли — белые и жёлтые — торопятся первые цветы —
ветреница, мать-и-мачеха.
Белое и жёлтое показывает нам вначале весна, а уж потом
всё остальное — и подснежники, и медуницу, и шоколадницу.
Но с белым и жёлтым весна никак не может расстаться. То
вспыхнут калужницы и купавы, то зацветёт черёмуха.
Белое и жёлтое проходит через всю весну, а уж в середине
лета сходятся белое и жёлтое в одном цветке ромашки.
35

ВИСЯЧИЙ МОСТИК
Неподалёку от деревни Лужки есть висячий мостик.
Он висит над речкой Истрой, и, когда идёшь по нему, мостик
качается, замирает сердце и думаешь — вот улетишь!
А Истра внизу беспокойно течёт и вроде подталкивает: хо­
чешь лететь — лети! Сойдёшь потом на берег, и ноги, как камен­
ные, неохотно идут; недовольны, что вместо полёта опять им в
землю тыкаться.
Вот приехал я раз в деревню Лужки и сразу пошёл на мостик.
А тут ветер поднялся. Заскрипел висячий мостик, закачался.
Закружилась у меня голова, и захотелось подпрыгнуть, и я вдруг
подпрыгнул и — показалось — взлетел.
Далёкие я увидел поля, великие леса за полянами, и речка
Истра разрезала леса и поля излучинами-полумесяцами, черти­
ла по земле быстрые узоры. Захотелось по узорам полететь к ве­
ликим лесам, но тут послышалось:
— Эй!
По мостику шёл какой-то старик с палкой в руке.
— Ты чего тут прыгаешь?
— Летаю.
— Тоже мне жаворонок! Толстоносый! Совсем наш мостик
расшатали, того гляди, оборвётся. Иди, иди, на берег прыгай!
И он погрозился палкой.
Сошёл я с мостика на берег.
«Ладно, — думаю, — не всё мне прыгать да летать. Надо и
приземляться иногда».
В тот день я долго гулял по берегу Истры и вспоминал зачемто своих друзей. Вспомнил и Лёву, и Наташу, вспомнил маму и
брата Борю, а ещё вспомнил Орехьевну.
Приехал домой, на столе — письмо. Орехьевна мне пишет:
«Я бы к тебе прилетела на крылышках. Да нет крыльев у
меня».
37

МЕДВЕДИЦА-КАЯ
Ползёт по влажной песчаной тропе Медведица-кая.
Утром, ещё до дождя, здесь проходили лоси — сохатый о пяти
отростках на рогах да лосиха с лосёнком. Потом пересек тропу
одинокий и чёрный вепрь. И сейчас ещё слышно, как он вороча­
ется в овраге в сухих тростниках.
Не слушает вепря Медведица и не думает о лосях, которые
прошли утром. Она ползёт медленно и только ёжится, если пада­
ет на неё с неба запоздалая капля дождя.
Медведица-кая и не смотрит в небо. Потом, когда станет ба­
бочкой, ещё насмотрится, налетается. А сейчас ей надо ползти.
Тихо в лесу.
Сладкий запах таволги вместе с туманом стелется над бо­
лотом.
По влажной песчаной тропе ползёт Медведица-кая.
39

ГРАЧ
Грач потонул в траве.
Упал с дерева в траву, да и потонул в ней, даже немного за­
хлебнулся.
Напугался грач. Сидит в траве. Глаза вытаращил, а ничего,
кроме травы, не видит. Долго так он сидел, а потом высунул из
травы голову — ого! Лес вокруг. Деревья мохнатые да косматые,
колючие да дремучие.
Тут грач взял да и снова в траву спрятался.
Сидел-сидел, снова выглянул. Лес на месте стоит, на грача
глядит. И грач снова спрятался.
Так и пошло у них. Грач высунет голову — лес стоит; спря­
чется, а лес глядит, а трава-то вокруг шуршит, маленькие тра­
винки пищат, а сухие — трещат.
Пошёл грач через траву пешком, клювом стебли раздвигает,
а сам-то дрожит от страху.
Вдруг трава кончилась, и грач увидел поле, а в поле-то два
бычка на грача мычат. И оба — белолобые! Вот ужас-то какой —
белолобые! Оба! И грач назад в траву попятился.
И тут задрожала земля! Топот раздался, грохот!
Дядька по дороге на кобыле скачет! Дядька! В шляпе!
Мало того, что на кобылу залез, а ещё и шляпу напялил!
Хлопнул грач от страха крыльями — и полетел!
Первый раз в жизни полетел.
41

ЛОШАДКА ЗАДУМАЛАСЬ
Лошадка задумалась.
Стоит на лугу и думает. И траву не жуёт, на бабочек не
глядит, даже мух хвостом не гоняет — думает.
— Лошадка-то задумалась, — сказал возчик дядя Агафон. —
Да и есть о чём задуматься. Жизнь — штука сложная.
— Не знаю уж, о чём ей думать? — Колька сказал, механи­
затор. — Вот у меня забот — задумаешься! В тракторе много лоша­
диных сил, а запчастей не хватает!
— Думай, милая, — сказала Орехьевна. — Тебе надо думать.
Вас, лошадей, немного на свете осталось.
И лошадка думала. Глаза у неё были влажные, серьёзные.
Долго так стояла она, а потом махнула хвостом и поскакала
в поле. За бабочками гоняться.
43

МУРАВЬИНЫЙ ЦАРЬ
Иногда бывает — загрустишь чего-то, запечалишься.
Сидишь вялый и скучный — ничего не видишь, идёшь по лесу и,
как глухой, — ничего не слышишь.
И вот однажды — а дело было раннею зимой — вялый и скуч­
ный, грустный и печальный, шёл я по лесу.
«Всё плохо, — думал я. — Жизнь моя никуда не годится.
Прямо и не знаю, что делать?»
— Клей! — услышал вдруг я.
— Чего ещё клеить?
— Клей! Клей! — кричал кто-то за ёлками.
Вдруг я заметил под ёлкою снежный холмик.
Я сразу понял, что это муравейник под снегом, но в муравей­
нике зияли отчего-то чёрные дыры. Кто-то нарыл в нём нор!
Я подошёл поближе, наклонился, и тут из норы высунулся
серый длинный нос, чёрные усики и красная шапка и снова раз­
дался крик:
— Клей! Клей! Клей!
И, размахивая зелёными крыльями, вылетел из муравейника
наружу Муравьиный царь.
От неожиданности я отпрянул, а царь Муравьиный полетел
низом между деревьями и кричал:
— Клей! Клей! Клей!
«Тьфу ты пропасть! — думал я, вытирая пот со лба. — Клей,
говорит. А чего клеить-то? Чего к чему приклеивать? Ну и
жизнь».
Между тем Муравьиный царь отлетел недалеко, опустился на
землю.
Тут был другой муравейник, в котором тоже чернели норы.
Царь нырнул в нору и пропал в глубине муравейника.
Тут только я понял, кто такой Муравьиный царь. Это был
Зелёный Дятел.
Не всякий видывал зелёного дятла, не в каждом лесу живут
они. Но в том лесу, где много муравейников, обязательно встре­
тишь зелёного дятла.
Муравьи — любимое блюдо зелёных дятлов. Зелёные дятлы
очень любят муравьёв. А муравьи зелёных дятлов не любят, про­
сто терпеть не могут.
45

«А мне-то как быть? — думал я. — Я люблю и тех и других.
Как быть? Как в этом во всём разобраться?»
Я пошёл потихоньку домой, и вдогонку мне кричал Муравьи­
ный царь:
— Клей! Клей! Клей!
— Ладно, ладно, — бормотал я в ответ. — Буду клеить! Буду!
Короче — постараюсь.

Я стал раскладывать гнилушки на полу. Выложил созвездие
Большой Медведицы.
— Правильно я сделал, что разбудил тебя? — волновался Ни­
колай.
В избушке они светились точно так же, как на улице. Они
не освещали ничего, не грели, но хотелось смотреть и смотреть
на них.
47

НОЧЬЮ
— Да вставай же ты, проснись!
Я проснулся.
— Выходи на улицу.
Я подумал: что-то случилось. Схватил со стены ружьё, сунул
ноги в мокрые со вчерашнего дня сапоги и выскочил из избушки.
— Смотри, смотри, ты должен это увидеть.
Николай стоял под навесом у порога. Была промозглая и ти­
хая глубокая ночь. Легчайший мелкий дождик шелестел в лист­
венницах.
— Видишь?
Я не видел и не понимал, куда надо смотреть.
— Не вижу, — сказал я.
— Прямо под ногами.
Я глянул под ноги и увидел слабые светящиеся звёздочки на
земле. Так, бывает, светятся звёзды небесные через облачную
пелену.
— Это гнилушки, — сказал Николай. — Видишь, они светят­
ся...
От порога до костра тянулась светящаяся тропинка. Днём
жгли мы гнилое бревно и, пока тащили его к костру, насыпали на
землю трухи.
— Это гнилушки, — говорил Николай. — Они светятся. Ты дол­
жен это увидеть, поэтому я тебя и разбудил.
Мы стояли рядом и смотрели на землю, по которой был рас­
сыпан спокойный и тихий, очень простой свет.
Скоро мы продрогли, собрали самые крупные светляки, унес­
ли в избушку.
46

ОРДЕНСКИЕ Л Е Н Т Ы
Орденские Ленты живут в берёзовых лесах. А я и не

знал.
Но вот пошёл в березняк за подберёзовиками, и вдруг —
стаями, стаями — стали взлетать передо мной Орденские Ленты.
Хотел было гоняться за ними, да не стал. Глупо это как-то,
за Орденскими Лентами гоняться.
Орденские Ленты — ночные бабочки. Днём они прячутся в бе­
рёзах, а уж ночью свободно летают по всей земле.
Однажды ночью пришла к избушке Орденская Лента. Я уви­
дел её через окно.
Открыл форточку и поставил свечку на подоконник, чтоб по­
ближе её подманить. И она подманилась.
Плавными кругами, колеблясь и вздрагивая, подлетела она к
избушке. Села на подоконник.
Она глядела на свечу, а я думал, что лучшего ордена на свете
не может быть. Для моей избушки.
49

ОЗЕРО К И Ё В О
Белым-белы, говорят, были воды озера Киёво.
Даже и в безветренные дни шевелились и двигались они, и
вдруг — белою волной — взмывали в небо.
Чайки-чайки — тысячи чаек — жили на озере Киёво. Отсюда
разлетались по ближайшим рекам. Летели на Москву-реку, на
Клязьму, на Яузу. Все чайки, которых мы видели в Москве, вы­
водились на озере Киёво.
Вначале озеро было далеко от Москвы. Но потом оно делалось
всё ближе, ближе. Озеро-то не двигалось, но рос огромный город
и его огромный пригород. Дома и домишки стеснили озеро, на­
ступили на его берега. Ржавые железки и погнутые трубы
объявились на берегах.
Ссохлось озеро Киёво. Морщины островов и заливов расколо­
ли водное зеркало. Многие чайки ушли жить на вольные места.
«Киёво» — это, конечно, необыкновенное слово. Слово ещё
осталось.
Остались на озере и чайки.
С последними чайками остались и мы.
51

ЗАЯЧИЙ БУКЕТ
Зайцы вообще-то не собирают букетов. Зачем зайцу
букет? Все полевые цветы над ушами у русаков, все лесные за
хвостами у беляков. Да и сам-то заячий хвост называется «пых»
или «цветок». Так говорят про заячий хвост старые охотники,
а они своё слово знают.
Но вот объявился, глядите, заяц, который собрал букет. Вся­
кого в букет понатыкал: и клевер, и жабник здесь, и кашка, и ро­
машка.
Вот ходит с букетом и не знает, кому его подарить. Зачем
лисе или волку заячий букет? Им не до цветов.
Медведь цветы любит, но не в букетах. Ему бы малины куст.
А барсуку? Только поздней ночью выбирается он из норы, и
если ему на лесной тропе вручить, простите, букет, он может и по
шее накостылять.
Не знаю, как и быть с заячьим букетом. Он собран и должен
быть кому-то вручён.
Ладно, отдадим барсуку и поглядим, что будет.
53

СНЕГИРИ И КОТЫ
Поздней осенью с первой порошей пришли к нам
из северных лесов снегири.
Пухлые и румяные, уселись они на яблонях, как будто заместо упавших яблок.
А наши коты уж тут как тут. Тоже залезли на яблони и уст­
роились на нижних ветвях. Дескать, присаживайтесь к нам, сне­
гири, мы тоже вроде яблоки.
Снегири хоть целый год и не видели котов, а соображают.
Всё-таки у котов хвост, а у яблок — хвостик.
До чего ж хороши снегири, а особенно — снегурки! Не такая
у них огненная грудь, как у хозяина-снегиря, зато нежная —
палевая.
Улетают снегири, улетают снегурки.
А коты остаются на яблоне.
Лежат на ветках и виляют своими яблочными будто хвостами.
55

СЕРАЯ Н О Ч Ь
Стало смеркаться.
Над тайгой, над сумрачными скалами, над речкой с плещу­
щим названием Вёлс взошёл узенький лисий месяц.
К сумеркам поспела уха.
Разыскавши в рюкзаках ложки, мы устроились вокруг ведра,
выловили куски хариуса и отложили в отдельный котелок, чтобы
хариус остывал, пока будем есть уху.
— Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами!
Длинной можжевёловой ложкой я пошарил в глубине ведра —
рука по локоть ушла в пар. Выловил со дна картошки и рыбьих
потрохов — печёнки, икры, — потом зачерпнул прозрачной юшки с
зелёной пеной.
— Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами! — повторил Лёша,
запуская свою ложку в ведро.
— Садитесь с нами, садитесь с нами, Козьма да Демьян! —
подтвердили мы.
Но в наших городских голосах не было уверенности, что ся­
дут за уху Козьма да Демьян, а Лёша сказал так, будто они его
слышат.
Костёр мы разложили на низком берегу Вёлса. Наш берег
весь завален грязными льдинами. Они остались от половодья —
не успели потаять. Вот льдина, похожая на огромное ухо, а вот —
на гриб груздь.
— Кто же это такие — Козьма да Демьян? — спросил Пётр
Иваныч, который в первый раз попал в уральскую тайгу.
Уху Пётр Иваныч ест осторожно и почтительно. Голова его
окутана паром, в очках горят маленькие костры.
— Это меня старые рыбаки научили, — ответил Лёша. —
Будто есть такие Козьма да Демьян. Они помогают хариуса пой­
мать. Козьму да Демьяна на уху звать надо, чтоб не обиделись.
По часам уже полночь, а небо не потемнело, осталось ясным,
сумеречным, и месяц добавил в него холода и света.
— Это, наверно, белая ночь, — задумчиво сказал Пётр Иваныч.
— Белые ночи начнутся позже, — ответил Лёша. — Они долж­
ны быть светлее. Для этой ночи названья нет.
— Может быть, серебряная?
— Какая там серебряная! Серая ночь.
57

Подстелив на землю лапника, мы разложили спальные меш­
ки, прилегли. Я уткнулся головой в подножие ёлки. Нижние вет­
ки её засохли, на них вырос лишай и свисает к костру, как пак­
ля, как мочало, как белая борода.
Неподалёку, за спиной у меня, что-то зашуршало.
— Серая ночь, — задумчиво повторил Пётр Иваныч.
— Серая она, белая или серебристая, всё равно спать пора.
Что-то снова зашуршало за спиной.
Уха так разморила, что лень повернуться, посмотреть, что
это шумит. Я вижу месяц, который висит над тайгой, — молодой
тоненький, пронзительный.
— Бурундук! — вдруг сказал Лёша.
Я оглянулся и сразу увидел, что из-за ёлки на нас смотрят
два внимательных ночных глаза.
Бурундук высунул только голову, и глаза его казались очень
тёмными и крупными, как ягода гонобобель.

Посмотрев на нас немного, он спрятался. Видно, на него на­
пал ужас: кто это такие сидят у костра?!
Но вот снова высунулась глазастая головка. Легонько свист­
нув, зверёк выскочил из-за ёлки, пробежал по земле и спрятался
за рюкзаком.
— Это не бурундук, — сказал Лёша, — нет на спине полосок.
Зверёк вспрыгнул на рюкзак, запустил лапу в брезентовый
карман. Там была верёвка. Зацепив когтем, он потянул её.
— Пошёл! — не выдержал я.
Подпрыгнув к ёлке, он вцепился в ствол и, обрывая когтями
кусочки коры, убежал вверх по стволу, в густые ветки.
— Кто же это? — сказал Пётр Иваныч. — Не белка и не бу­
рундук.
— Не знаю, — сказал Лёша. — На соболя не похож, на куницу
тоже. Я такого, пожалуй, не видал.
Серая ночь ещё просветлела. Костёр утих, и Лёша поднялся,
подбросил в него сушину.
— Зря ты его шуганул, — сказал мне Пётр Иваныч. — Он те­
перь не вернётся.
Мы смотрели на вершину ёлки. Ни одна ветка не шевелилась.
Длинные искры от костра летели к вершине и гасли в светлом се­
ром небе.
Вдруг с вершины сорвался какой-то тёмный комок и раскрыл­
ся в воздухе, сделавшись угловатым, четырёхугольным. Пере­
черкнув небо, он перелетел с ёлки на ёлку, зацепив месяц краеш­
ком хвоста.
Тут мы сразу поняли, кто это такой. Это был летяга, зверёк,
которого не увидишь днём: он прячется в дуплах, а ночью пере­
летает над тайгой.
Крылья у него меховые — перепонки между передними и зад­
ними лапами.
Летяга сидел на той самой ёлке, что росла надо мной. Вот
сверху посыпалась какая-то шелуха, кусочки коры — летяга спус­
кался вниз. Он то выглядывал из-за дерева, то прятался, будто
хотел подкрасться незаметно.
Вдруг он выглянул совсем рядом со мной, на расстоянии вы­
тянутой руки. Глаза его, тёмные, расширенные, уставились на
меня.
— Хотите, схвачу?
От звука голоса дрожь ударила летягу. Он свистнул и спря­
тался за ёлку, но тут же высунулся.
59

«Схватит или нет?» — думал, видно, летяга.
Он сидел, сжавшись в комок, и поглядывал на костёр.
Костёр шевелился и потрескивал.
Летяга соскочил на землю и тут заметил большое тёмное дуп­
ло. Это был сапог Петра Иваныча, лежащий на земле.
Удивлённо свистнув, летяга нырнул в голенище.
В то же мгновение я кинулся схватить сапог, но летяга
выскочил и побежал, побежал по вытянутой руке, по плечу и —
прыгнул на пенёк.
Но это был не пенёк. Это было колено Петра Иваныча с
крупной круглой чашкой.
С ужасом заглянув в пылающие очки, летяга закашлял, пере­
прыгнул на ёлку и быстро вскарабкался наверх.
Пётр Иваныч изумлённо ощупывал своё колено.
— Лёгонький какой, — хрипловато сказал он.
Перелетев на другую ёлку, летяга снова спустился вниз. Вид­
но, притягивал его затухавший огонь костра, манил, как лампа
летним вечером манит мотылька.
На меня напал сон. Вернее, не сон — волчья дрёма. Я то
закрывал глаза и проваливался куда-то под еловый корень, то от­
крывал их и видел тогда бороду лишайника, свисающую с веток,
а за нею совсем посветлевшее небо и в нём летягу, перелетающе­
го с вершины на вершину.
С первыми лучами солнца летяга исчез.
Утром, за чаем, я всё приставал к Петру Иванычу, просил
подарить мне сапог, в котором побывал летяга. А Лёша сказал,
допивая вторую кружку чаю:
— Не Козьма ли да Демьян к нам его подослали?
61

ЛИСТОБОЙ
Ночью задул листобой — холодный октябрьский ветер.
Он пришёл с севера, из тундры, уже прихваченной льдом, с бере­
гов Печоры.
Листобой завывал в печной трубе, шевелил на крыше осино­
вую щепу, бил, трепал деревья, и слышно было, как покорно ше­
лестели они, сбрасывая листья.
Раскрытая форточка билась о раму, скрипела ржавыми петля­
ми. С порывами ветра в комнату летели листья берёзы, растущей
под окном.
К утру берёза эта была уже раскрыта настежь. Сквозь ветки
её текли и текли холодные струи листобоя, чётко обозначенные
в сером небе битым порхающим листом.
Паутина, растянутая в ёлочках строгим пауком-крестовиком,
была полна берёзовых листьев. Сам хозяин её уже скрылся кудато, а она всё набухала листьями, провисая, как сеть, полная
лещей.

СТАРАЯ Я Б Л О Н Я
Целый день сидит у дороги бабка, яблоками торгует.
Мчатся мимо яблок машины, мотоциклы, ревут трактора.
Иной раз остановится машина, купит яблок и дальше гудит.
Вот едет грузовик. Этот яблок не купит, некогда ему. Автобус
бы купил, да у него остановка за три километра. А это «Запоро­
жец», если и купит, так полкило.
Я остановился, купил полведра.
— А ты ведь, радетель, и на ведро тянешь, — сказала бабка.
Сидит бабка у дороги, а за спиной у неё рябина, а за забо­
ром яблоня старая стоит, на ней яблоки зреют, на землю падают.
Целый день работают они. Бабка торгует, яблоня яблоки ро­
няет. Так и живут.
63

ШЕНЬ-ШЕНЬ-ШЕНЬ
А кто знает, как надо подманивать лошадей?
Ну, котят да цыплят подманивать все умеют.
Гусей надо так:
— Тега-тега-тега...
Оленей:
— Мяк-мяк-мяк...
Овец, слыхал я, одна тётя подманивает так:
— Басёнки, басёнки, басёнки...
А лошадей, Витя Белов сказал мне, надо подманивать:
— Шень-шень-шень...
И вправду, какое хорошее слово, вполне лошадиное. Лошади
должны его понимать, точно.
Вот я научился новому слову и пошёл по деревне лошадей
искать.
Взял, конечно, хлеба чёрного кусок, посолил его, в карман
сунул. Соль, конечно, в карман немного просыпалась, да это не
беда.
У меня в этом кармане много чего побывало.
Вот хожу, лошадей ищу.
Да что-то не видать лошадей.
Бригадир навстречу на велосипеде скачет, кричит:
— Не видал лошадей?
А я ему отвечаю:
— Шень-шень-шень...
— Ты что, спятил? — бригадир говорит. — Лошади ограду по­
ломали, в чисто поле ушли.
Ускакал бригадир в чисто поле, ищет в бинокль лошадей.
А я подошёл к реке, к тому месту, где разрослись тополя-осо­
коря, и говорю негромко:
— Шень-шень-шень.
И тут вышли из зарослей три белых коня, глядят на меня
в глаза, всё понимают.
Вот тебе и «шень-шень-шень»! Хлеба-то у меня всего один
кусок.
65

Л Е Т Н И Й КОТ
Тут на днях встретил я Летнего Кота.
Рыжий и жаркий, вобравший в себя солнечный зной, лениво
развалился он в траве, еле шевелил усами. Заслышав мои шаги,
он поднял голову и строго поглядел: дескать, проходи, проходи,
не заслоняй солнце.
Целый день валялся Кот на солнце. То правый бок подставит
солнцу, то левый, то хвост, то усы.
Начался закат и кончился. Наступила ночь, но долго ещё чтото светилось в саду. Это светился летний солнечный Кот-под­
солнух.

НОЧНЫЕ
НАЛИМЫ
С первыми холодами в Оке стал брать налим.
Летом налим ленился плавать в тёплой воде, лежал под коря­
гами и корнями в омутах и затонах, прятался в норах, заросших
слизью.
Поздно вечером пошёл я проверить донки.
Толстый плащ из чёрной резины скрипел на плечах, сухие
ракушки-перловицы, усеявшие окский песчаный берег, трещали
под сапогами.
Темнота всегда настораживает. Я шёл привычной дорогой, а
всё боялся сбиться и тревожно глядел по сторонам, разыскивая
приметные кусты ивняка.
На берегу вдруг вспыхнул огонь и погас. Потом снова вспых­
нул и погас. Этот огонь нагнал на меня тревогу. Чего он там
вспыхивает и гаснет, почему не горит подольше?
Я догадался, что это деревенский ночной рыбак проверяет
удочки и не хочет, видно, чтоб по вспышкам фонаря узнали его
хорошее место.
— Эй! — крикнул я нарочно, чтоб попугать. — Много ли нало­
вил налимов?
67

«Многолиналовилналимов...» — отлетело эхо от того берега,
что-то булькнуло в воде, и не было больше ни вспышки.
Я постоял немного, хотел ещё чего-нибудь крикнуть, но не
решился и пошёл потихоньку к своему месту, стараясь не скри­
петь плащом и перловицами.
Донки свои я разыскал с трудом, скользнул рукой в воду и
не сразу нащупал леску в ледяной осенней воде.
Леска пошла ко мне легко и свободно, но вдруг чуть-чуть
напряглась, и неподалёку от берега возникла на воде тёмная во­
ронка, в ней блеснуло белое рыбье брюхо.
Пресмыкаясь по песку, выполз из воды налим. Он не бился
бешено и не трепетал. Он медленно и напряжённо изгибался в
руке — ночная скользкая осенняя рыба. Я поднёс налима кгла­
зам, пытаясь разглядеть узоры на нём; тускло блеснул малень­
кий, как божья коровка, налимий глаз.
На других донках тоже оказались налимы.
Вернувшись домой, я долго рассматривал налимов при свете
керосиновой лампы. Их бока и плавники покрыты были тёмными
узорами, похожими на полевые цветы.
Всю ночь налимы не могли уснуть и лениво шевелились в
садке.
69

С Н Е Ж Н Ы Й ВСАДНИК
Говорят, когда выпадает первый снег, — объявляется в
лесах Снежный Всадник.
На белой лошади скачет он по заснеженным оврагам, по со­
сновым борам, по берёзовым рощам.
То там, за ёлками, то там, на просеке, мелькнёт Снежный
Всадник, объявится перед людьми и мчится бесшумно дальше —
по заснеженным оврагам, по сосновым борам, по берёзовым ро­
щам. Никто не знает, зачем он появляется в лесу и куда путь
держит.
— А с людьми-то он как, — спросил я Орехьевну, — разговари­
вает?
— Чего ему с нами разговаривать? О чём спрашивать? Он
ведь только глянет на тебя и сразу всё поймёт. Он, как по книге,
читает, что там у тебя в душе написано.
Давно уже прошёл сороковой день после первого снега. Насту­
пила крепкая морозная зима.
Но вот как-то в заснеженном овраге увидел я, как промчался
вдали Снежный Всадник.
— Постой! — крикнул я вдогонку.
Приостановился Всадник, мельком глянул на меня и тут же
пришпорил коня, поскакал дальше. Сразу прочёл, что у меня на
душе. А на душе у меня ничего особенного не было, кроме тете­
ревов да зайцев. И валенок с галошами.
В другой раз в середине зимы встретил я Всадника. Свист­
нул — и приостановился Снежный Всадник, обернулся и сразу
прочёл, что у меня на душе. А на душе у меня опять ничего осо­
бенного не было. Кроме, конечно, горячего чаю с мёдом.
Всё суровей, глубже становилась зима. Снега всё падали и
падали на землю. Замело, занесло снегами леса и деревни.
В самую глухую зимнюю пору встретился мне Всадник в тре­
тий раз.
Неторопливо, шагом ехал он по просеке, по берёзовой роще
мне навстречу. Увидел меня, остановился.
Хотел я его спросить, долго ли до весны, да постеснялся.
Внимательно и терпеливо смотрел на меня Снежный Всадник,
читал мою душу от конца до начала.
А что же там, у меня на душе-то?
71

ПРОРУБЬ
Как только встал на реке крепкий лёд, я прорубил
в нём пешнёю прорубь.
Круглое окно получилось во льду, а через окно, сквозь лёд,
выглядывала чёрная живая вода.
Я ходил к проруби за водой — чай кипятить, баню топить —
и следил, чтоб не зарастала прорубь, расколачивал ледок, вырос­
ший за ночь, открывал живую речную воду.
Соседка наша, Ксеня, часто ходила к проруби бельё поло­
скать, а Орехьевна ругалась на неё через стекло:
— Ну кто так полощет?! Тыр-пыр — и в таз! Нет, не умеют
нынешние бабы бельё полоскать. Ты полощи подольше, не торо­
пись. К телевизору-то поспеешь! Вот я, бывало, раньше полоска­
ла. Личико у меня от мороза — красное, руки — синие, а уж
бельё-то — беленькое. А теперь все к телевизору торопятся. Тырпыр — и в таз!
Как-то раз пошла вместе с Ксеней на речку дочка её малень­
кая, Наташка.
Пока мать полоскала, Наташка стояла в сторонке, а к проруби
подходить боялась.
— Подойди, не бойся, — говорила мать.
— Не... не пойду... там кто-то есть.
— Да нету никого... кто тут есть?
— Не знаю кто. А только вдруг выскочит да и утащит под
лёд.
Отполоскали соседки свои простыни и рубашки, пошли до­
мой, а Наташка всё оглядывалась на прорубь: не вылезет ли кто?
Я подошёл к проруби поглядеть, чего она там боялась, не си­
дит ли и вправду кто-нибудь подо льдом.
Заглянул в чёрную воду и увидел в воде два тусклых зелёных
глаза.
Щука придонная подошла к проруби подышать зимним, звон­
ким, свободным воздухом.
73

ЗАЯЧЬИ ТРОПЫ
Да что это такое! Куда ни пойдёшь — всюду заячьи
следы.
А в саду не то что следы — настоящие тропы натоптали беля­
ки между груш и яблонь.
Стал я считать по следам, сколько зайцев приходило ночью
в сад.
Получилось одиннадцать.
Обидно мне стало — всю ночь спал как убитый, а зайцы мне и
не снились.
Надел я валенки и пошёл в лес.
А в лесу заячьи тропы превратились в дороги, прямо какое-то
заячье шоссе. Видно, ночью беляки да русаки табунами тут ходи­
ли, в темноте лбами сталкивались.
А сейчас ни одного не видно — снег, следы, солнце.
Наконец заметил я одного беляка. Он спал в корнях повален­
ной осины, выставив из-под снега чёрное ухо.
Я подошёл поближе и говорю тихонько:
— Эй, вы!
Ухо чёрное высунулось ещё немного, а за ним и другое ухо —
белое.
Это другое ухо — белое — слушало спокойно, а вот чёрное всё
время шевелилось, недоверчиво склоняясь в разные стороны. Как
видно, оно было главней.
Я шмыгнул носом — и ухо чёрное подпрыгнуло, и весь заяц
вышел из-под снега.
Не глядя на меня, он боком-боком побежал в сторону, и толь­
ко ухо чёрное беспокойно оглядывалось — что я там делаю? Спо­
койно ли стою? Или бегу следом?
Всё быстрей бежал заяц и уже нёсся стремглав, перепрыгивая
сугробы.
Ухо его чёрное замелькало среди берёзовых стволов.
А я смеялся, глядя, как мелькает оно, хотя уже и не мог ра­
зобрать — ухо это заячье или чёрная полоска на берёзе.
75

ТУЧКА И ГАЛКИ
В деревне Тараканово живёт лошадь Тучка, рыжая,
как огонь. Её любят галки.
На других лошадей галки внимания не обращают, а как уви­
дят Тучку, сразу садятся к ней на спину и начинают выщипы­
вать шерсть.
— У неё шерсть тёплая, как у верблюда, — говорит возчик
Агафон. — Из той бы шерсти носки связать.
Прыгают галки по широкой спине, а Тучка посапывает, ей
приятно, как щиплются галки. Шерсть-то сама лезет, то и дело
приходится чесаться об забор. Набрав полный клюв тепла, галки
летят под крышу, в гнездо.
Тучка лошадь мирная. Она никогда не брыкается.
Возчик Агафон тоже добрый человек. Задумчиво смотрит на
лошадиный хвост. Если б какая-нибудь галка села ему на голову,
он небось и глазом бы не моргнул.

СОДЕРЖАНИЕ

ВОРОБЬИНОЕ ОЗЕРО*....................7

ГРАЧ.............................................41

ХРЮКАЛКА....................................9

ЛОШАДКА ЗАДУМАЛАСЬ.............43

ДИК

МУРАВЬИНЫЙЦАРЬ....................45

И

ЧЕРНИКА............................11

ЗВЁЗДНЫЙЯЗЬ...............................13

НОЧЬЮ.........................................46

ЧАГА..............................................15

ОРДЕНСКИЕ ЛЕНТЫ....................49

СОСЕДСТВО...................................17

ОЗЕРО КИЁВО...............................51

ТУЗИК............................................19

ЗАЯЧИЙБУКЕТ............................53

МОРОШКА......................................21

СНЕГИРИ

ФАРФОРОВЫЕ

СЕРАЯ

КОЛОКОЛЬЧИКИ.............................23

ЛИСТОБОЙ...................................63

ПАНТЕЛЕЕВЫЛЕПЕШКИ................25

СТАРАЯ ЯБЛОНЯ..........................63

ЧИБИС.............................................27

ШЕНЬ ШЕНЬ-ШЕНЬ......................65

ЗИМНЯК..........................................29

ЛЕТНИЙКОТ...............................67

ТРИ

НОЧНЫЕНАЛИМЫ.......................67

СОЙКИ......................................31

И

КОТЫ........................55

НОЧЬ...............................57

Р А З , ДВА, Л О Ш А Д Ь ,
ЧЕТЫРЕ...........................................33
Б Е Л О Е И ЖЕЛТОЕ............................35

СНЕЖНЫЙВСАДНИК...................71

ВИСЯЧИЙМОСТИК.......................37

ЗАЯЧЬИТРОПЫ............................75

МЕДВЕДИЦА-КАЯ............................39

ТУЧКА

ПРОРУБЬ......................................73

И

ГАЛКИ........................77