Путь марсиан и другие истории [Айзек Азимов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Айзек Азимов Путь марсиан и другие истории
Путь марсиан.
The Martian Way (1952) Перевод: А. Иорданского, Н. Лобачева.
1
Стоя в дверях короткого коридора, соединявшего обе каюты космолета, Марио Эстебан Риос с раздражением наблюдал, как Тед Лонг старательно настраивает видеофон. На волосок по часовой стрелке, на волосок против, но изображение оставалось паршивым. Риос знал, что лучше не будет. Они были слишком далеко от Земли и в невыгодном положении — за Солнцем. Но откуда же Лонгу знать это? Риос еще немного постоял в дверях — боком и нагнув голову, чтобы не упереться в притолоку. Затем ворвался в камбуз, словно пробка из бутылочного горлышка. — Что это вас так заинтересовало? — спросил он. — Хочу поймать Хильдера, — ответил Лонг. Присев на край стола, Риос снял с верхней полки коническую жестянку с молоком и надавил на верхушку. Жестянка открылась, издав негромкий хлопок. Слегка взбалтывая молоко, он ждал, пока оно согреется. — Зачем? — он запрокинул жестянку и с шумом отхлебнул. — Хотел послушать. — Лишняя трата энергии. Лонг взглянул на него и нахмурился. — Считается, что личными видеофонами можно пользоваться без ограничения. — В разумных пределах, — возразил Риос. Они обменялись вызывающими взглядами. Сильная, сухощавая фигура Риоса, его лицо с впалыми щеками сразу же наводили на мысль, что он один из марсианских мусорщиков — космонавтов, которые терпеливо прочесывали пространство между Землей и Марсом. Его голубые глаза резко выделялись на смуглом, прорезанном глубокими складками лице, а оно в свою очередь казалось темным пятном на фоне белого синтетического меха, которым был подбит поднятый капюшон его куртки из искусственной кожи. Лонг выглядел бледнее и слабее. Он был чем-то похож на наземника, хотя, конечно, ни один марсианин второго поколения не мог быть настоящим наземником, таким, как обитатели Земли. Его капюшон был откинут, открывая темно-каштановые волосы. — Что вы считаете разумными пределами? — сердито спросил Лонг. Тонкие губы Риоса стали еще тоньше. — Этот рейс вряд ли окупит даже наши расходы, и, если дальше все пойдет так же, любая трата энергии неразумна. — Если мы теряем деньги, — сказал Лонг, — то не лучше ли вам вернуться на место? — Ваша вахта. Риос что-то проворчал, потер заросший подбородок, потом встал и, неслышно ступая в тяжелых мягких сапогах, нехотя направился к двери. Он остановился, чтобы взглянуть на термостат, и в ярости обернулся. — То-то мне показалось, что здесь жарко. Где, по-вашему, вы находитесь? — Четыре с половиной градуса — не слишком много! — Для вас — может быть. Только мы сейчас в космосе, а не в утепленной рудничной конторе. Риос рывком перевел стрелку термостата вниз до отказа. — Солнце достаточно греет. — Но камбуз не на солнечной стороне. — Прогреется! Риос шагнул за дверь. Лонг поглядел ему вслед, потом снова повернулся к видеофону. Трогать термостат он не стал. Изображение оставалось неустойчивым, но что-то рассмотреть было можно. Лонг откинул вделанное в стену сиденье. Подавшись вперед, он терпеливо ждал, пока диктор объявлял программу и занавес медленно расплывался. Но вот прожекторы выхватили из темноты знакомое бородатое лицо, оно росло и наконец заполнило весь экран. — Друзья мои! Сограждане Земли…
2
Входя в рубку, Риос успел заметить вспышку радиосигнала. Ему показалось, что это импульс радара, и у него на мгновение похолодели руки. Но он тут же сообразил, что это иллюзия, порожденная нечистой совестью. Вообще говоря, во время вахты он не должен был выходить из рубки, хотя это делали все мусорщики. И все-таки каждого преследовало кошмарное видение находки, подвернувшейся именно за те пять минут, которые он урвет на чашку кофе, уверенный, что космос чист. И бывали случаи, когда этот кошмар оказывался явью. Риос включил многополосную развертку. Это требовало лишней энергии, но все-таки лучше убедиться, чтобы не оставалось никаких сомнений. Космос был чист, если не считать далеких отражений от соседних кораблей в цепи мусорщиков. Риос включил радиосвязь, и экран заполнила русая голова длинноносого Ричарда Свенсона — второго пилота ближайшего корабля со стороны Марса. — Привет, Марио, — сказал Свенсон. — Здоро́во. Что нового? Ответ раздался через секунду с небольшим: скорость электромагнитных волн не бесконечна. — Ну и денек! — Что-нибудь неладно? — спросил Риос. — Была находка. — И прекрасно. — Если бы я ее заарканил, — мрачно ответил Свенсон. — Что случилось? — Повернул не в ту сторону, черт подери! Риос знал, что смеяться нельзя. Он спросил: — Как же так? — Я не виноват. Дело в том, что контейнер двигался не в плоскости эклиптики. Представляешь себе кретина пилота, который не смог даже правильно его сбросить? Откуда же мне было знать? Я установил расстояние до контейнера, а его путь просто прикинул, исходя из обычных траекторий. Как всякий нормальный человек. И пошел по самой выгодной кривой перехвата. Только минут через пять гляжу — дистанция увеличивается. Уж очень медленно возвращались импульсы. Тогда я измерил его угловые координаты, и оказалось, что догонять уже поздно. — Кто-нибудь его поймал? — Нет. Он далеко от плоскости эклиптики и так там и останется. Меня беспокоит другое. В конце концов, это был всего-навсего малый контейнер. Но как подумаю, сколько топлива я истратил, пока набирал скорость, а потом возвращался на место! Послушал бы ты Канута. Канут был братом и компаньоном Ричарда Свенсона. — Взбесился? — спросил Риос. — Не то слово. Чуть меня не убил! Но ведь мы здесь пять месяцев, и тут уж каждое лыко в строку. Ты же знаешь. — Знаю. — А у тебя как, Марио? Риос сделал вид, что сплюнул. — Примерно столько за весь рейс. За последние две недели — два контейнера, и за каждым гонялись по шесть часов. — Большие? — Смеешься, что ли? Я бы мог дотащить их до Фобоса одной рукой. Хуже рейса у меня еще не было. — Когда думаешь возвращаться? — По мне — хоть завтра. Мы здесь всего два месяца, а я уже все время ругаюсь с Лонгом. Длительность наступившей паузы нельзя было объяснить только запаздыванием радиоволн. Потом Свенсон сказал: — Ну, а как он? Лонг то есть. Риос оглянулся. Из камбуза доносилось тихое бормотание и треск видеофона. — Не могу понять. В первую же неделю после начала рейса он меня спрашивает: «Марио, почему вы стали мусорщиком?» Я только поглядел на него и говорю: «Чтобы зарабатывать на жизнь, а то почему же». Что за идиотский вопрос, хотел бы я знать? Почему человек становится мусорщиком? А он мне: «Не в том дело, Марио». Это он мне объяснять будет, представляешь! «Вы — мусорщик, — говорит, — потому что таков Марсианский путь». — А что он этим хотел сказать? — спросил Свенсон. Риос пожал плечами. — Не спрашивал. Вот и сейчас он сидит там и слушает на ультрамикроволнах передачу с Земли. Какого-то наземника Хильдера. — Хильдера? Он, кажется, политик, член Ассамблеи? — Как будто. И Лонг все время занимается чем-то таким. Взял с собой килограмм восемь книг, и все про Землю. Балласт, и больше ничего. — Ну что ж, он твой компаньон. Кстати, о компаньонах: я, пожалуй, займусь делом. Если прохлопаю еще одну находку, здесь произойдет убийство. Свенсон исчез, и Риос, откинувшись в кресле, принялся следить за ровной зеленой линией импульсной развертки. На мгновение он включил многополосную развертку. Космос был по-прежнему чист. Ему стало чуть полегче. Хуже всего, когда тебе не везет, а все вокруг вылавливают контейнер за контейнером и на Фобос, на заводы по переплавке лома, отправляются контейнеры с любыми клеймами, кроме твоего. К тому же он отвел душу, и его раздражение против Лонга немного улеглось. А вообще он зря связался с Лонгом. Никогда не надо связываться с новичками. Они думают, что тебе необходимы разговоры, особенно Лонг со своими вечными теориями про Марс и его великую роль в прогрессе человечества. Он так и говорил — все с прописной буквы: Прогресс Человечества, Марсианский Путь, Новая Горстка Творцов. А Риосу нужны не разговоры, а находки — два-три контейнера, и ничего больше. Впрочем, выбора у него, собственно говоря, не было. Лонг был хорошо известен на Марсе и неплохо зарабатывал. Он был приятелем комиссара Сэнкова и уже принимал участие в одном-двух непродолжительных мусорных рейсах. Нельзя же взять и отказать человеку, не испытав его, как бы странно ни выглядело все дело. Зачем вдруг инженеру, имеющему приличную работу и хороший заработок, понадобилось болтаться в космосе? Риос не задавал этого вопроса Лонгу. Компаньоны-мусорщики вынуждены жить и работать бок о бок столь долгое время, что любопытство становится нежелательным, а иногда и небезопасным. Но Лонг говорил так много, что в конце концов сам на него ответил. «Я должен был выбраться сюда, Марио, — сказал он. — Будущее Марса не шахты, а космос». Риос прикинул: а не отправиться ли ему в следующий рейс одному? Все утверждали, что это невозможно. Не говоря уже о находках, которые будут упущены, так как надо спать, надо, помимо наблюдения, выполнять и другие обязанности. Кроме того, всем известно, что, оставаясь в космосе в одиночестве, человек быстро впадает в тяжелую депрессию, а с компаньоном можно пробыть в рейсе шесть месяцев. Лучше бы, конечно, иметь полный экипаж, но на таком большом корабле мусорщику ни черта не заработать. На одном топливе прогоришь! Впрочем, быть в космосе и вдвоем вовсе не сахар. Обычно приходится каждый раз менять компаньона. С одними можно оставаться в рейсе дольше, чем с другими. Взять хотя бы Ричарда и Канута Свенсонов. Они выходят вместе через пять или шесть рейсов — ведь все-таки они братья. И даже у них каждый раз уже через неделю начинаются трения, и чем дальше, тем хуже… Ну, да ладно! Космос был чист, и Риос почувствовал, что ему станет легче, если он вернется в камбуз, чтобы загладить свою раздражительность. В конце концов, он старый космический волк и умеет справляться с дурным настроением, которое навевает космос. Он встал и сделал три шага, которые отделяли его от короткого, узкого коридора между каютами.3
Риос вновь постоял в дверях. Лонг внимательно смотрел на мерцающий экран видеофона. — Я включу отопление, — грубовато сказал Риос. — Ничего страшного, энергии у нас хватит. — Как хотите, — кивнул Лонг. Риос, поколебавшись, шагнул вперед. Космос чист — какой толк сидеть и смотреть на неподвижную зеленую полоску? Он спросил: — О чем говорит этот наземник? — В основном об истории космических путешествий. Старые штучки, но хорошо подано. Он пустил в ход, что мог: цветные мультипликации, комбинированные фотоснимки, кадры из старых фильмов — ну, все. Словно в подтверждение слов Лонга, бородатое лицо на экране сменилось изображением космического корабля в разрезе. Хильдер продолжал говорить за кадром, давая объяснения, которые иллюстрировались на схеме различными цветами. Он говорил, и по изображению бежали красные линии, — склады, двигатель с протонным микрореактором, кибернетические схемы… Затем на экране вновь возник Хильдер. — Но это лишь капсула корабля. Что же приводит ее в движение? Что поднимает ее с Земли? Каждый знал, что приводит в движение космический корабль, но голос Хильдера зачаровывал, и слушателям уже казалось, будто сейчас они проникнут в тайну веков, приобщатся к высшему откровению. Даже Риос почувствовал легкое нетерпение, хотя бо́льшую часть жизни он провел в космических кораблях. Хильдер продолжал: — Ученые называют это по-разному. Иногда законом действия и противодействия. Иногда третьим законом Ньютона. А иногда сохранением количества движения. Но нам не нужны никакие названия. Давайте просто обратимся к здравому смыслу. Когда мы плывем, мы отталкиваем воду назад, а сами продвигаемся вперед. Когда мы идем, мы отталкиваемся от земли и движемся вперед. Когда мы летим на гиролете, мы отталкиваем воздух назад и движемся вперед. Движение вперед возможно только за счет движения назад. Старое правило: «Нельзя получить что-то взамен ничего». Теперь представьте себе, что космический корабль весом сто тысяч тонн поднимается с Земли. Чтобы это произошло, необходимо что-то отбросить назад. Космолет непомерно тяжел, — значит, надо отбросить назад огромное количество вещества, столь огромное, что и всего корабля не хватит, чтобы вместить его. Для этого необходимо устроить позади специальное хранилище. Хильдер снова исчез, и на экран вернулось изображение космолета. Оно съежилось, а снизу к нему добавился усеченный конус. Внутри конуса проступили ярко-желтые буквы: «Вещество, которое выбрасывается». — Но теперь, — сказал Хильдер, — общий вес корабля намного увеличился. Следовательно, и движущая сила должна быть все больше и больше. Изображение корабля стало еще меньше, к нему прибавился второй контейнер — больше первого, а потом еще один — колоссальных размеров. Собственно космолет — капсула — превратился в крохотное ярко-красное пятнышко. — Что за черт, да это просто детский лепет, — пробормотал Риос. — Но не для тех, к кому он обращается, — пояснил Лонг. — Земля, Марио, не Марс. Миллиарды людей на ней, возможно, никогда не видели космолета и не знают даже самых элементарных вещей. Хильдер продолжал: — Когда самый большой контейнер опустеет, его отделяют от корабля. Он тоже выбрасывается. Громадный контейнер на экране дрогнул и начал удаляться, постепенно уменьшаясь. — Потом приходит очередь второго, и наконец, если рейс дальний, отделяется и последний. Теперь космолет превратился в красную точку, позади которой, колыхаясь, исчезали в космосе три контейнера. — Эти контейнеры, — сказал Хильдер, — не что иное, как сотни тысяч тонн вольфрама, магния, алюминия и стали. Для Земли они потеряны навсегда. Вокруг Марса, на трассах космических полетов, дежурят мусорщики. Они разыскивают пустые контейнеры, ловят их, клеймят и отправляют на Марс. Земля же не получает ни единого цента платы за их использование. Это спасенное имущество, и оно принадлежит кораблю, который его найдет. — Мы рискуем деньгами, вложенными в это предприятие, — не выдержал Риос. — Если бы не мы, они не достались бы никому. Какой же тут ущерб для Земли? — Понимаете, — сказал Лонг, — он же говорит о том, что Марс, Венера и Луна истощают Землю и это — лишь еще одна форма потерь. — Но ведь они получают компенсацию. С каждым годом мы добываем все больше железной руды… — …бо́льшая часть которой вновь возвращается на Марс. Если верить цифрам Хильдера, то Земля вложила в Марс двести миллиардов долларов, а получила взамен железной руды миллиардов на пять. В Луну было вложено пятьсот миллиардов, а получено магния, титана и различных легких металлов немногим более чем на двадцать пять миллиардов долларов; в Венеру Земля вложила 50 миллиардов, не получив взамен ничего. А налогоплательщиков Земли интересует именно это: деньги, которые с них берет государство, пускаются на ветер. Пока Лонг говорил, на экране замелькали мультипликационные кадры, изображавшие корабли мусорщиков на трассе к Марсу: маленькие, карикатурные корабли хищно выбрасывали во все стороны гибкие, цепкие руки, нащупывали пролетающие мимо пустые контейнеры, хватали их, ставили на них пылающее клеймо «Собственность Марса», а затем сбрасывали на Фобос. Снова появился Хильдер. — Они говорят нам, что со временем все вернут. Со временем! Как только станут на ноги! Мы не знаем, когда это произойдет. Через сто лет? Через тысячу? Через миллион? Со временем, говорят они! Ну что ж, поверим им на слово. В один прекрасный день они вернут весь наш металл, сами будут обеспечивать себя продовольствием, будут пользоваться своей собственной энергией, жить своей жизнью. Но есть нечто, чего им не вернуть никогда. Даже через сотню миллионов лет. Это вода! На Марсе жалкие капли воды, ибо он слишком мал. На Венере совсем нет воды, ибо там слишком жарко. Луна безводна, так как слишком мала и на ней слишком жарко. Поэтому Земля вынуждена поставлять обитателям космоса не только питьевую воду и воду для мытья, не только воду для промышленности и воду для гидропонных плантаций, которые они якобы создают, но и ту воду, которую они просто выбрасывают в пространство миллионами тонн. Что заставляет космолет двигаться? Что он отбрасывает назад, чтобы мчаться вперед? Когда-то это были газообразные продукты взрыва. Это обходилось очень дорого. Потом был изобретен протонный микрореактор — источник дешевой энергии, который может превращать любую жидкость в газ, находящийся под огромным давлением. Какая жидкость всегда под рукой? Какая жидкость самая дешевая? Конечно, вода. Каждый корабль, покидая Землю, уносит с собой около миллиона тонн — не фунтов, а тонн! — воды для одной лишь единственной цели: чтобы он мог передвигаться в пространстве. Наши предки безрассудно и опрометчиво сожгли нефть Земли, уничтожили ее уголь. Мы презираем и осуждаем их за это, но, в конце концов, у них было одно оправдание: они считали, что, если возникнет необходимость, будут найдены заменители. И они оказались правы: у нас есть планктонные фермы и протонные микрореакторы. Но для воды нет заменителя! Нет! И никогда не будет. И когда наши потомки увидят пустыню, в которую мы превратили Землю, какое оправдание найдут они для нас? Когда начнутся засухи, когда они станут все чаще… Лонг наклонился и выключил видеофон. — Это мне не нравится, — сказал он. — Проклятый болван умышленно… В чем дело? Риос вдруг вскочил. — Я же должен следить за импульсами. — Ну их к черту! Лонг тоже встал, прошел вслед за Риосом по узкому коридору и остановился на пороге рубки. — Если Хильдер добьется своего, если он сумеет сделать из этого животрепещущую проблему… Ого! Он тоже его увидел. Импульс был первого класса и мчался за исходящим сигналом, как борзая за электрическим кроликом. Риос, захлебываясь, бормотал: — Космос был чист, говорю вам, был чист. Марса ради, Тед, не лезьте. Попробуйте поймать его визуально. Риос действовал быстро и умело: за его плечами был опыт почти двадцатилетней работы мусорщиком. За две минуты он определил дистанцию. Потом, вспомнив неудачу Свенсона, измерил угол склонения и радиальную скорость. Он крикнул Лонгу: — Один и семьдесят шесть сотых радиана. Вы легко его отыщете. Лонг, затаив дыхание, крутил верньер. — Всего лишь полрадиана от Солнца. Будет освещен только край. Он быстро и осторожно усилил увеличение, разыскивая ту единственную «звезду», которая будет менять свое положение, расти и приобретать форму, доказывая, что она вовсе не звезда. — Включаю двигатель, — сказал Риос. — Больше ждать нельзя. — Вот он, вот он! Увеличения все еще не хватало, чтобы можно было точно судить о форме светящегося пятнышка, за которым следил Лонг, но оно ритмично мерцало, потому что при вращении контейнера солнечный свет падал то на бо́льшую, то на меньшую его часть. — Держись! Тонкие струи пара вырвались из выхлопных отверстий оставляя длинные хвосты микрокристаллов льда, туманно сиявших в бледных лучах далекого Солнца. Расходясь, они тянулись за кораблем на сотню миль с лишком. Одна струя, другая, еще одна, и корабль мусорщиков сошел со своей орбиты и взял курс по касательной к пути контейнера. — Летит, как комета в перигелии! — крикнул Риос. — Эти проклятые пилоты-наземники нарочно так сбрасывают контейнеры. Хотел бы я… В бессильной злости, ругаясь, он все разгонял и разгонял корабль, так что гидравлическая прокладка кресла осела под ним на целых тридцать сантиметров, а Лонг с большим трудом удерживался за поручень. — Полегче! — взмолился он. Но Риос следил только за импульсами. — Не нравится, так сидели бы себе на Марсе. Струи пара продолжали глухо реветь. Заработало радио. Лонг с трудом наклонился — воздух словно превратился в вязкую патоку — и включил экран. На них злобно уставился Свенсон. — Куда это вы прете? — кричал он. — Через десять секунд вы будете в моем секторе. — Гонюсь за контейнером, — ответил Риос. — По моему сектору? — Мы начали у себя. Тебе его не достать. Выключите радио, Тед. Корабль с бешеным ревом несся в пространстве, но рев этот можно было услышать только внутри корпуса. Затем Риос выключил двигатели так резко, что Лонга швырнуло вперед. От внезапной тишины в ушах звенело еще больнее, чем от грохота, царившего секунду назад. Оба прильнули к окулярам. Теперь уже отчетливо был виден усеченный конус. Кувыркаясь с медлительной важностью, он двигался среди звезд. — Да, контейнер первого класса, — удовлетворенно отметил Риос. «Настоящий гигант, — подумал он. — С ним у нас уже появится прибыль». Лонг сказал: — Локатор показывает еще один импульс. Должно быть, Свенсон погнался за нами. Риос мельком взглянул на экран. — Не догонит. Контейнер все рос и рос, пока не заполнил все поле зрения. Руки Риоса лежали на рычаге сброса гарпуна. Он подождал, дважды с микроскопической точностью выверил угол, вытравил трос на нужную длину. Потом нажал. Мгновение все оставалось, как было. Затем к контейнеру пополз металлический трос, словно кобра, готовящаяся ужалить. Он коснулся контейнера, но не зацепился за него, иначе он тут же порвался бы, как паутинка. Контейнер вращался; момент его вращения достигал тысяч тонн, и трос должен был только создать мощное магнитное поле, которое затормаживало контейнер. Вылетел еще один трос, еще и еще… Риос посылал их, нисколько не думая о расходе энергии. — Этот от меня не уйдет, клянусь Марсом, не уйдет! Он остановился, только когда между кораблем и контейнером протянулось десятка два стальных нитей. Энергия вращения контейнера при торможении превратилась в теплоту и до такой степени его раскалила, что излучение улавливали даже приборы космолета. — Клеймо буду ставить я? — спросил Лонг. — Ладно. Но только если хотите. Сейчас ведь моя вахта. — Я с удовольствием. Лонг влез в скафандр и направился в выходную камеру. Он еще помнил точно, сколько раз побывал в космосе в скафандре, — верный признак новичка. Это был пятый раз. Ухватившись за трос и перебирая по нему руками, Лонг направился к контейнеру, чувствуя, как вибрирует трос под его металлическими перчатками. Он выжег на гладком металле контейнера их серийный номер. В пустоте космоса нечему было окислять сталь. Она просто плавилась и испарялась, а затем конденсировалась в нескольких футах от излучателя и серой матовой пленкой оседала на поверхность контейнера. Лонг вернулся в космолет. Войдя внутрь, он снял шлем, который уже успел покрыться толстым слоем инея. Первое, что услышал Лонг, был почти неузнаваемый от ярости голос Свенсона, доносившийся из репродуктора: — …прямо к комиссару. Черт побери, есть же у нас какие-то правила! Риос невозмутимо сидел в кресле. — Послушай, ведь он был в моем секторе. Я поздно его заметил, и пришлось ловить в твоем. А ты, если бы погнался за ним, врезался бы в Марс. Только и всего… Вернулись, Лонг? Он выключил радио. Сигнальная лампочка яростно мигала, но Риос не обращал на нее внимания. — Он подаст жалобу комиссару? — спросил Лонг. — И не подумает. Это он просто чтобы развеять скуку. Он прекрасно понимает, что контейнер наш. А как вам понравилась наша добыча, Тед? — Очень недурна. — Очень недурна? Да она великолепна! Держитесь! Сейчас я его раскручу. Боковые сопла извергли струи пара, и корабль начал медленно вращаться вокруг контейнера, который последовал за ним. Через полчаса они представляли собой гигантское боло, крутящееся в пустоте. Лонг определил по таблицам положение Деймоса. В точно рассчитанный момент тросы сняли магнитное поле, и контейнер по касательной вышел на траекторию, по которой примерно через сутки должен был достичь этого спутника Марса и попасть в уловители находящегося там склада. Риос проводил его довольным взглядом. Потом повернулся к Лонгу: — Удачный денек. — А речь Хильдера? — спросил Лонг. — Кого? Вы о чем? Ах, это-то! Ну, если волноваться из-за болтовни каждого проклятого наземника, никогда не уснешь. Забудьте о нем. — По-моему, об этом забывать не следует. — Вот чудак! Да бросьте вы! Лучше поспите.4
Тед Лонг, как всегда, упивался высотой и шириной главной улицы города. Прошло уже два месяца с того дня, как комиссар наложил временный запрет на вылавливание контейнеров и отозвал все корабли мусорщиков из космоса, но бодрящее ощущение простора не покидало Лонга. Эту радость не могла омрачить даже мысль о том, что запрет был наложен в связи с намерением Земли провести в жизнь свое недавнее решение экономить воду, а для начала лимитировать ее расход на рейсы мусорщиков. Крыша улицы была покрыта светящейся светло-голубой краской, — возможно, старомодная попытка имитировать земное небо. Тед точно не знал, так ли это. Витрины магазинов, прорезая стены улицы, освещали их. Издалека, перекрывая шум транспорта и шаги прохожих, доносились взрывы — это пробивали в коре Марса новые туннели. Всю свою жизнь он слышал эти взрывы. Когда он родился, на месте этой улицы была еще нетронутая скальная порода. Город растет и будет расти и дальше, если ему не помешает Земля. Лонг свернул в поперечную улицу, более узкую и не так ярко освещенную. Витрины магазинов сменились здесь жилыми домами, фасады которых были прочерчены рядами фонарей. Толпы покупателей и машины уступили место медленно прогуливающимся пешеходам и шумным ребятишкам, которые еще не вняли призывам матерей идти ужинать. В последнюю минуту Лонг вспомнил о правилах приличия, остановился на углу, у водяной лавки, и протянул флягу: — Налейте-ка! Толстый лавочник отвинтил колпачок и заглянул во флягу, затем слегка встряхнул ее — там булькнуло. — Немного осталось, — весело сообщил он. — Верно, — согласился Лонг. Лавочник держал флягу под самым наконечником шланга, чтобы не пролить ни капли воды. Зажужжал счетчик. Лавочник завинтил колпачок. Лонг расплатился и взял флягу. Теперь она приятно похлопывала его по бедру. В семейный дом не принято приходить без полной фляги. К приятелям, конечно, можно зайти и так, во всяком случае, этому не придается большого значения. Он вошел в подъезд дома № 27, поднялся на несколько ступенек, приготовился нажать кнопку звонка и остановился. Из-за двери отчетливо доносились голоса. Женщина говорила с раздражением: — Приглашай, приглашай своих дружков мусорщиков! Большое тебе спасибо, что ты целых два месяца в году бываешь дома! На меня, конечно, и пары дней хватит! А потом опять твои мусорщики! — Но я уже давно дома, — ответил мужской голос. — И потом у нас есть дело. Марса ради, перестань, Дора. Они вот-вот придут. Лонг решил подождать за дверью: может быть, они перейдут на более безобидную тему. — И пусть их приходят! — отрезала Дора. — Пусть слушают. По мне, хоть бы навсегда запретили эти полеты. Слышишь? — А на что мы будем жить? — раздраженно спросил мужчина. — Ответь-ка! — И отвечу. Ты можешь прилично зарабатывать на самом Марсе, как и все другие. В этом доме только я одна — «мусорная вдова». Вот что я такое — вдова! Да что там, хуже вдовы! Будь я вдовой, то по крайней мере могла бы еще раз выйти замуж. Что ты сказал? — Да ничего я не говорил. — О, я знаю, что ты сказал. А теперь послушай меня, Дик Свенсон… — Да, я сказал! — крикнул Свенсон. — Сказал, что теперь-то я знаю, почему мусорщики обычно не женятся. — И тебе нечего было жениться! Мне надоело — все соседи жалеют меня, ухмыляются и спрашивают, когда ты вернешься. Другие могут быть горными инженерами, администраторами или, на худой конец, бурильщиками. Во всяком случае, у жен бурильщиков есть нормальная семья, и дети у них как дети, а не беспризорники. У Питера с таким же успехом могло и не быть отца. — Мама, а что такое беспризорник? — послышался тонкий мальчишеский фальцет. Голос доносился издалека, по-видимому, из другой комнаты. — Питер! Занимайся уроками! — еще больше повысила голос Дора. Свенсон тихо произнес: — Нехорошо вести такие разговоры при ребенке. Что он обо мне подумает? — Так оставайся дома, чтобы он думал так, как нужно. Снова раздался голос Питера: — Знаешь, мама, я, когда вырасту, стану мусорщиком. Послышались быстрые шаги, на мгновение наступила тишина, а затем раздался пронзительный вопль: — Мама, ой, мама! Отпусти ухо! Что я сделал? — и снова все затихло — слышно было только обиженное сопение. Лонг воспользовался паузой и энергично позвонил. Свенсон открыл дверь, приглаживая волосы обеими руками. — Здравствуйте, Тед, — приглушенным голосом сказал он. Потом громко произнес: — Дора, пришел Тед. Тед, а где Марио? — Должен скоро прийти, — ответил Лонг. Из другой комнаты торопливо вышла Дора, маленькая смуглая женщина с приплюснутым носом. Ее чуть тронутые сединой волосы были зачесаны назад. — Здравствуйте, Тед. Ужинали? — Да, я сыт, благодарю вас. Но вы, пожалуйста, не обращайте на меня внимания. — Нет-нет. Мы давно уже кончили. Хотите кофе? — Не откажусь, — Тед снял с пояса флягу и протянул ей. — О, что вы, не нужно! У нас много воды. — Прошу вас. — Ну, что же… Она ушла на кухню. Через качающуюся дверь Лонг мельком увидел посуду, стоявшую в «Секотерге» — «…безводная мойка — всасывает и поглощает жир и грязь в одно мгновение. Одной унции воды хватает, чтобы дочиста отмыть два с половиной квадратных метров посуды. Покупайте «Секотерг»! «Секотерг» моет идеально. Не затратив лишней капли, так начистит вам посуду, что под силу только чуду!..» Назойливая рекламная песенка зазвенела у него в голове, и, чтобы прогнать ее, он спросил: — Как поживает Пит? — Отлично. Перешел уже в четвертый класс. Ну, конечно, мне редко приходится его видеть. Так вот, когда я в последний раз вернулся из рейса, он посмотрел на меня и говорит… Последовало продолжение, которое было вполне терпимо, — насколько бывают терпимы рассказы заурядных родителей о выдающихся высказываниях их выдающихся детей. Прожужжал звонок, вошел хмурый, весь красный Марио. Свенсон быстро шагнул к нему. — Послушай, только ни слова о ловле контейнеров. Дора никак не может забыть, как ты захватил первоклассный контейнер на моем участке, а сегодня она вообще не в настроении. — Только мне и заботы, что говорить о контейнерах. Риос сорвал с себя подбитую мехом куртку, швырнул ее на спинку кресла и сел. Вошла Дора и деланно улыбнулась новому гостю. — Привет, Марио. Будешь пить кофе? — Угу, — ответил он, машинально потянувшись к своей фляге. — Возьмите воды из моей фляги, Дора, — быстро проговорил Лонг. — Он мне потом отдаст. — Угу, — повторил Риос. — Что случилось, Марио? — спросил Лонг. — Валяйте! Говорите, что вы же меня предупреждали, — мрачно буркнул Риос. — Год назад, после речи Хильдера. Ну, говорите, говорите! Лонг с недоумением пожал плечами. Риос продолжал: — Установлен лимит. Об этом объявили четверть часа назад. — Ну? — Пятьдесят тысяч тонн воды на рейс. — Что? — вспыхнул Свенсон. — Да с этим и с Марса не поднимешься! — Так оно и есть. Это обдуманный удар. — Сбору мусора пришел конец. Дора принесла кофе и расставила чашки. — Что это вы говорили? Конец сбору мусора? — она села с решительным видом, и Свенсон беспомощно взглянул на нее. — По-видимому, — сказал Лонг. — С этого дня вводится лимит в пятьдесят тысяч тонн, а это значит, что мы не сможем больше летать. — Ну и что из этого? — Дора отхлебнула кофе и весело улыбнулась. — Если хотите знать мое мнение, так это очень хорошо. Пора бы всем вам, мусорщикам, найти постоянную работу на Марсе. Я не шучу. Это не жизнь — рыскать по космосу… — Дора, прошу тебя, — сказал Свенсон. Риос что-то злобно буркнул. Дора подняла брови. — Я просто высказываю свое мнение. — Ваше полное право, — сказал Лонг. — Но я имею в виду другое. Пятьдесят тысяч тонн — это только начало. Мы знаем, что Земля — или по крайней мере партия Хильдера — хочет нажить себе политический капитал на кампании за экономию воды, так что наше дело плохо. Мы должны как-то раздобыть воду, не то они совсем нас прикроют, верно? — Ну да, — сказал Свенсон. — Но весь вопрос в том — как? Правильно? — Если дело только в воде, — неожиданно разразился Риос, — то есть лишь один выход, и вы его знаете. Если наземники решат не давать нам воды, мы ее возьмем. То, что когда-то их сопливые тру́сы отцы и деды побоялись оставить свою тепленькую планету, еще не делает их хозяевами воды. Вода принадлежит всем людям, где бы они ни находились. Мы — люди, значит, вода и наша тоже. Мы имеем на нее право. — А как вы предлагаете ее забрать? — спросил Лонг. — Очень просто! У них на Земле целые океаны воды. Не могут же они поставить по сторожу на каждой квадратной миле! Мы можем в любое время, когда нам вздумается, сесть на ночной стороне планеты, заправить все контейнеры и улететь. Хотел бы я знать, как они нам помешают? — Десятком способов, Марио. Как вы находите контейнеры в космосе на расстоянии до сотни тысяч миль? Тонкий металлический корпус, затерянный в бескрайнем пространстве? Как? С помощью радара. Неужели вы думаете, что на Земле нет радаров? Неужели вы думаете, если на Земле догадаются, что мы крадем воду, они там не сумеют установить сеть радаров и обнаруживать приближающиеся корабли еще в космосе? Дора с возмущением перебила Лонга: — Вот что я тебе скажу, Марио Риос. Мой муж никогда не будет участвовать в грабительских налетах, чтобы добывать воду для мусорных рейсов. — Дело не только в мусорных рейсах, — сказал Марио. — Завтра они прижмут нас во всем остальном. Их нужно остановить теперь же. — Да не нужна нам их вода, — сказала Дора. — Тут же не Луна и не Венера. Полярные шапки вполне обеспечивают нас водой. У нас даже в квартире есть водопровод. В этом квартале у всех есть. — На личные потребности расходуется наименьшая часть воды, — сказал Лонг. — Вода нужна для рудников. А как быть с гидропонными бассейнами? — Это верно, — сказал Свенсон. — Как быть с гидропонными бассейнами, Дора? Им необходима вода, и пора бы нам выращивать для себя свежие овощи вместо этой конденсированной дряни, которую нам присылают с Земли. — Только послушайте его, — презрительно бросила Дора. — Что ты понимаешь в свежих овощах? Ты же никогда их не пробовал. — Нет, пробовал, и не раз! Помнишь, один раз я достал моркови? — Ну и что в ней было особенного? На мой взгляд, хорошо поджаренная протопища куда лучше. И полезнее. Просто сейчас вошло в моду болтать о свежих овощах, потому что из-за этой гидропоники повышают налоги. И вообще все обойдется. — Не думаю, — сказал Лонг. — Во всяком случае, не обойдется само собой. Хильдер, вероятно, будет следующим Координатором, и вот тогда дело может обернуться совсем скверно. Если они сократят еще и поставки продовольствия… — Ну, ладно! — воскликнул Риос. — Что же нам делать? Я говорю — воду надо брать. Брать, и все тут! — А я говорю, что нельзя, Марио. Неужели вы не понимаете, что это Земной путь, путь наземников? Вы цепляетесь за пуповину, которая связывает Марс с Землей. Неужели вы не можете порвать ее? Неужели не видите Марсианского пути? — Нет, не вижу. Может быть, вы объясните? — Да, объясню, если будете слушать. Что мы имеем в виду, когда говорим о Солнечной системе? Меркурий, Венеру, Землю, Луну, Марс, Фобос и Деймос. Семь небесных тел, и все. Но ведь это меньше одного процента Солнечной системы. И мы, марсиане, ближе всех к остальным девяноста девяти процентам. Там, по ту сторону Марса, дальше от Солнца, несметные запасы воды! Все с недоумением уставились на него. Свенсон неуверенно спросил: — Вы говорите о ледяных оболочках Юпитера и Сатурна? — Не только о них, но, согласитесь, и это вода. Слой в тысячу миль толщиной — это немало воды. — Но он ведь покрыт аммиаком или… или еще чем-то, а? — спросил Свенсон. — И потом, мы не можем садиться на большие планеты. — Знаю, — ответил Лонг. — Но я не их имел в виду. На больших планетах свет клином не сошелся. Есть же еще астероиды и спутники! Например, Веста — астероид диаметром двести миль и почти сплошной кусок льда. Одна из лун Сатурна — тоже. Что вы скажете на это? — Разве вы не бывали в космосе, Тед? — спросил Риос. — Вы же знаете, что был. Что вы имеете в виду? — Да, знаю, но вы все еще говорите, как наземник. А вы подумали о расстояниях? В среднем астероиды не подходят к Марсу ближе чем на сто двадцать миллионов миль. Это вдвое больше, чем от Марса до Венеры, а вы знаете, что даже лайнеры почти никогда не совершают этого рейса в один прием. Обычно они делают остановку на Земле или на Луне. В конце-то концов, сколько времени, по-вашему, человек может находиться в космосе? — Не знаю. А как по-вашему? — Вы и сами знаете. Нечего меня спрашивать. Шесть месяцев. Загляните в любой справочник. Пробудьте в космосе больше шести месяцев, и вам одна дорога — к психиатру. Так ведь, Дик? Свенсон кивнул. — И это только астероиды, — продолжал Риос. — От Марса же до Юпитера триста тридцать миллионов миль, а до Сатурна — семьсот миллионов. Кто сумеет преодолеть такие расстояния? Представьте себе, что вы летите с обычной скоростью или, для круглого счета, делаете даже двести тысяч миль в час. Это займет… погодите, надо еще учесть ускорение и торможение — это займет месяцев шесть-семь до Юпитера и почти год до Сатурна. Конечно, теоретически можно разогнаться и до миллиона миль в час, но где вы возьмете для этого воду? — Ух ты! — произнес тонкий голосок, обладатель которого с чумазым носом и округлившимися глазами стоял тут же. — Сатурн! Дора резко обернулась. — Питер, марш в свою комнату! — Ну, ма-ам! — Не нукай на меня! Она привстала, и Питер исчез. — Послушай, Дора, — сказал Свенсон, — посиди-ка с ним немного, а? Ему трудно не отвлекаться, когда мы все тут разговариваем. Дора упрямо фыркнула и не сдвинулась с места. — Я никуда не уйду, пока не узнаю, что задумал Тед Лонг. Скажу вам прямо: мне это не очень нравится. — Ну, ладно, — сказал Свенсон, — оставим в покое Юпитер и Сатурн. Тед, конечно, на них и не рассчитывает. А Веста? Мы могли бы добраться туда за десять-двенадцать недель, и столько же на обратный путь. Двести миль в диаметре — это четыре миллиона кубических миль льда! — Ну и что? — сказал Риос. — А что мы будем делать на Весте? Добывать лед? Строить рудники? Послушайте, вы представляете, сколько времени это займет? — Я имел в виду именно Сатурн, а не Весту, — возразил Лонг. — Ему говорят, что до Сатурна семьсот миллионов миль, а он все свое! — Ладно, — сказал Лонг, — скажите-ка мне, Марио, откуда вы знаете, что в космосе можно оставаться не больше шести месяцев? — Черт возьми, это всем известно! — Только потому, что так написано в «Руководстве по космическим полетам». Этот предел был установлен земными учеными на основе опыта земных пилотов и космонавтов. Вы рассуждаете, как наземник, а не как марсианин. — Марсианин может быть марсианином, но он остается человеком. — Откуда такая слепота? Сколько раз вы сами бывали в рейсе больше шести месяцев и без всяких последствий? — Это совсем не то, — сказал Риос. — Потому что вы марсиане? Потому что вы профессиональные мусорщики? — Нет. Потому что мы не в дальнем рейсе и знаем, что можем вернуться на Марс, как только захотим. — Но вы этого не хотите. Об этом я и говорю. Земляне строят огромные космолеты с библиотеками микрофильмов, с экипажем из пятнадцати человек, не считая пассажиров. И все-таки они могут находиться в полете максимум шесть месяцев. У марсианских мусорщиков корабли на две каюты и только один сменщик. Но мы можем выдержать в космосе больше шести месяцев. — Вы, кажется, не прочь прожить в корабле год и полететь на Сатурн? — заметила Дора. — А почему бы и нет, Дора? — сказал Лонг. — Мы можем это сделать. Неужели вы не понимаете? Земляне не могут. Они живут в настоящем мире. У них открытое небо и свежая пища, у них сколько угодно воздуха и воды. И, попадая на корабль, они оказываются в чуждой и тягостной обстановке. Вот почему шесть месяцев для них предел. Но марсиане — дело другое. Мы всю жизнь живем словно на борту корабля! Ведь Марс — это большой корабль диаметром в четыре с половиной тысячи миль, а в нем — крохотное помещение, где живут пятьдесят тысяч человек. Мы здесь закупорены, как в корабле. Мы дышим привозным воздухом и пьем привозную воду, которую без конца очищаем и снова пьем… Мы едим то же самое, что едят на корабле. И когда мы оказываемся в космолете, то продолжаем привычную жизнь. Если понадобится, мы способны продержаться гораздо больше года. — И Дик тоже? — спросила Дора. — Мы все. — Так вот, только не Дик. Вы, Тед Лонг, и этот Марио, который крадет чужие контейнеры, можете сколько угодно болтать о том, как вы год проторчите в космосе. Вы холостяки. А Дик женат. У него жена и сын, и этого с него хватит. Он может получить постоянную работу и здесь, на Марсе. Бог мой, а представьте себе, что вы прилетите на Сатурн и не найдете там никакой воды. Как тогда вы вернетесь? Аесли у вас и останется вода, так кончится продовольствие. Ничего нелепее я еще не слыхала. — Погодите, — напряженно произнес Лонг. — Я все обдумал. Я говорил с комиссаром Сэнковом, он поможет. Но нам нужны корабли и люди. Мне их не подобрать. Меня никто и слушать не станет. Я новичок. Вас же знают и уважают. Вы ветераны. Если вы меня поддержите — можете сами не лететь, — если вы просто поможете мне убедить остальных, найти добровольцев… — Прежде всего, — ворчливо прервал его Риос, — вам придется объяснить еще кое-что. Ну, ладно, прилетим мы на Сатурн, а где там вода? — В этом-то все дело, — ответил Лонг. — Для того и нужно лететь именно на Сатурн. Вода там просто летает в космосе и ждет, пока за ней явятся!5
Когда Хэмиш Сэнков прибыл на Марс, марсиан по рождению не существовало. Теперь здесь насчитывалось двести с лишним младенцев — марсиан третьего поколения, чьи деды родились на Марсе. Сэнкову тогда не было и двадцати. Колония на Марсе представляла собой всего лишь кучку приземлившихся кораблей, связанных между собой герметизированными подземными туннелями. В течение многих лет на его глазах под поверхностью планеты разрастались здания, высовывая тупые носы в разреженную, негодную для дыхания атмосферу. На его глазах появлялись товарные пакгаузы, вмещавшие целые корабли вместе со всем грузом. На его глазах из ничего возникло грандиозное переплетение шахт, источившее кору Марса. А население Марса увеличилось с пятидесяти человек до пятидесяти тысяч. Из-за этих воспоминаний Сэнков чувствовал себя стариком. Из-за этих и еще более давних воспоминаний, навеянных присутствием землянина. Гость всколыхнул в его памяти давно забытые отрывочные картины теплого, уютного мира, лелеющего человечество, как материнское лоно. Землянин, казалось, только что покинул это лоно. Не очень высокий, не очень худой, скорее, пожалуй, полный. Темные волосы с аккуратно уложенной волной, аккуратные усики, тщательно вымытая кожа. На нем был модный костюм, такой свежий и аккуратный, каким только может быть костюм из пластика. Одежда, которую носил Сэнков, была изготовлена здесь, на Марсе. Она была опрятна и удобна, но безнадежно старомодна. По его суровому лицу пролегла густая сеть морщин, волосы давно побелели, и, когда он говорил, его кадык подергивался. Землянина звали Майрон Дигби, он был членом Генеральной Ассамблеи Земли. Сэнков был комиссаром Марса. Сэнков сказал: — Все это тяжелый удар для нас. — Для большинства из нас тоже. — Гм… Тогда я должен честно признаться, что ничего не понимаю. Конечно, я не претендую на то, чтобы разбираться в земных проблемах, хоть и родился на Земле. На Марсе жить нелегко, и вам следует это уяснить. Только для того, чтобы обеспечить нас пищей, водой и сырьем, на кораблях требуется много места. А для книг и кинохроники места почти не остается. Даже видеопрограммы доходят до нас только в месяц противостояния, но тогда здесь все слишком заняты, чтобы их смотреть. Я, как комиссар, получаю от агентства «Межпланетная пресса» еженедельную сводку, но обычно у меня не бывает времени, чтобы внимательно с ней ознакомиться. Можете назвать нас провинциалами — вы будете правы. Так что, когда случается нечто подобное, мы только беспомощно переглядываемся. — Не хотите же вы сказать, — медленно произнес Дигби, — что вы здесь, на Марсе, ничего не слышали о кампании против расточительства, которую проводит Хильдер? — Кое-что слышал. Один молодой мусорщик, сын моего большого друга, который погиб в космосе, — Сэнков задумчиво потер рукой шею, — очень любит читать об истории Земли и тому подобное. Когда он бывает в рейсе, он ловит видеопередачи, и он слушал этого Хильдера. Насколько я могу понять, это была первая речь Хильдера о расточителях. Молодой человек пришел с этим ко мне. Я, естественно, не принял его рассказы всерьез. Впрочем, после этого я стал как-то просматривать сводки новостей «Межпланетной прессы», но там почти ничего не говорилось о Хильдере, а то, что было, представляло его довольно-таки нелепой фигурой. — Да, комиссар, — сказал Дигби, — вначале все это было похоже на шутку. Сэнков вытянул длинные ноги и заложил их одну за другую. — Сдается мне, что и до сих пор это во многом остается шуткой. Какие доводы он приводит? Мы тратим воду? А поинтересовался ли он цифрами? У меня они все есть. Я велел их приготовить к прибытию вашей комиссии. Океаны Земли содержат четыреста миллионов кубических миль воды, а каждая кубическая миля весит четыре с половиной миллиарда тонн. Это не так уж мало! Часть этой громады мы тратим на полеты. Разгон происходит в основном в пределах поля тяготения Земли, значит, выбрасываемая вода возвращается в океаны. Этого Хильдер не учитывает. Когда он говорит, что за полет расходуется миллион тонн воды, он лжет. Меньше ста тысяч тонн! Теперь допустим, что на год приходится пятьдесят тысяч полетов. Этого, конечно, не бывает — их и полутора тысяч не наберется. Но, допустим, пятьдесят тысяч. Ведь со временем число полетов, безусловно, увеличится. При пятидесяти тысячах полетов в год в космосе будет невозвратимо теряться одна кубическая миля воды. Это значит, что за миллион лет Земля потеряет четверть процента своих водных запасов! Дигби развел руками. — Комиссар, «Межпланетные сплавы» попробовали использовать подобные цифры в борьбе против Хильдера. Но разве можно сухой математикой победить мощное эмоциональное движение? Хильдер пустил в ход словечко «расточители». Понемногу он сделал из него символ гигантского заговора банды алчных, жестоких негодяев, грабящих Землю ради своей минутной выгоды. Хильдер обвинил правительство в том, что оно почти все состоит из подобных людей, Ассамблею — в том, что она им подчиняется, прессу — в том, что она им принадлежит. К сожалению, все это не кажется нелепостью среднему человеку. Он прекрасно знает, что могут сделать эгоисты с богатствами Земли. Он знает, например, что случилось с нефтью в Смутные времена, знает, как погубили плодородие почв. Когда наступает засуха, фермера не интересует, что на космические полеты расходуется лишь крохотная капелька по сравнению с общими водными запасами Земли. Хильдер назвал ему виновников, а в несчастье нет лучшего утешения, чем знать, кого винить. И ради каких-то цифр он от этого утешения не откажется. — Вот этого я и не понимаю, — сказал Сэнков. — Может быть, я просто не знаю, как живет Земля, но мне кажется, что, кроме напуганных засухой фермеров, там есть и другие люди. Насколько я понимаю из сводок новостей, сторонников Хильдера меньшинство. Почему же вся Земля идет за горсткой фермеров и сумасбродных подстрекателей? — Потому, комиссар, что у людей есть обыкновение беспокоиться о своем личном благополучии, о своем личном будущем. Сталелитейные компании видят, что эпоха космических полетов требует все больше легких сплавов, в которые не входит железо. Профсоюзы горняков опасаются внеземной конкуренции. Каждый землянин, которому не удается получить алюминий для какой-нибудь своей постройки, уверен, что алюминий идет на Марс. Я знаю одного профессора археологии, который выступает против «расточителей» только потому, что не может получить от правительства денег на свои раскопки. Он убежден, что все государственные фонды расходуются на ракетные исследования и космическую медицину, и это его возмущает. — Все это показывает, — заметил Сэнков, — что земляне не очень-то отличаются от нас, марсиан. Но как же Генеральная Ассамблея? Почему ей приходится идти на поводу у Хильдера? Дигби кисло усмехнулся. — Не так уж приятно объяснять тонкости политики. Хильдер внес законопроект об организации нашей комиссии для расследования расточительства в космических полетах. Пожалуй, не менее трех четвертей Генеральной Ассамблеи было против такого расследования, как вредного и ненужного бюрократического мероприятия, каковым оно и является. Но какой законодатель рискнет возражать против расследования случаев расточительства? Немедленно создалось бы впечатление, будто он сам чего-то боится, что-то скрывает. Будто он сам извлекает какую-то выгоду из расточительства. Хильдер не стесняется выдвигать подобные обвинения, и, справедливы они или нет, они могут подействовать на избирателей во время следующих выборов. И законопроект прошел. Потом встал вопрос о назначении членов комиссии. Те, кто был против Хильдера, не захотели в нее войти, потому что это заставило бы их принимать компрометирующие решения. Держась в стороне, легче не попасть под огонь Хильдера. В результате я оказался единственным членом комиссии, открыто осуждающим Хильдера, и это может стоить мне мандата на следующих выборах. — Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Сэнков. — Оказывается, у Марса меньше друзей, чем мы думали. И нам не хотелось бы потерять одного из них. Но чего Хильдер вообще хочет? — По-моему, это очевидно, — сказал Дигби. — Он хочет занять пост Всемирного Координатора. — По-вашему, это ему удастся? — Если ничто его не остановит, — да. — И тогда он прекратит кампанию против расточительства? — Не знаю. Возможно, он еще не думал, что будет делать потом, когда станет Координатором. Впрочем, если вас интересует мое мнение, он не сможет прекратить кампанию, сохранив при этом популярность. Движение это уже вышло из-под его контроля. Сэнков почесал шею. — Ну, что ж! В этом случае я хочу попросить у вас совета. Что мы, жители Марса, можем сделать? Вы знаете Землю. Вы знаете ситуацию там. Мы не знаем. Скажите, что нам делать? Дигби встал и подошел к окну. Он взглянул на низкие купола соседних зданий, на разделяющую их совершенно безжизненную равнину, усеянную красными скалами, на лиловое небо и съежившееся солнце. Не поворачивая головы, он спросил: — А вам в самом деле нравится здесь, на Марсе? Сэнков улыбнулся. — Большинство из нас просто не знает ничего другого, и Земля, наверное, покажется нам после этого чем-то странным и непривычным. — Но неужели вы к ней не привыкнете? После Марса на Земле не может не понравиться. Неужели вашим людям не будет приятно свободно дышать свежим воздухом под открытым небом? Вы же когда-то жили на Земле. Вы помните, какая она. — Смутно. И все-таки это трудно объяснить. Земля просто существует. Она приспособлена для людей, и люди к ней приспособлены. Они воспринимают Землю такой, какая она есть. На Марсе все иначе. Он не обжит, не приспособлен для людей. Его приходится переделывать. Здесь люди строят свой мир, а не получают его готовым. Марс пока еще не бог весть что, но мы строим, и, когда кончим, получится то, что нам нужно. Это по-своему замечательное чувство — знать, что ты сам строишь мир. После этого на Земле будет, пожалуй, скучновато. — Ну, не все же марсиане настолько философы, чтобы довольствоваться невыносимо тяжелой жизнью ради будущего, которого, может быть, никто из них не увидит, — возразил Дигби. — Нет, не совсем так. Сэнков закинул левую ногу на правое колено и, поглаживая лодыжку, продолжал: — Я говорил, что марсиане очень похожи на землян. Они люди, а люди не так уж склонны к философии. И все-таки жить в растущем мире — это что-то да значит, даже если ты об этом не думаешь. Когда я только приехал на Марс, я переписывался с отцом. Он был бухгалтером и так им и остался. Когда он умер, Земля была почти такой же, как тогда, когда он родился. Он не видел никаких перемен. Один день был неотличим от другого, жить для него означало просто коротать время до самой смерти. На Марсе все иначе. Здесь каждый день приносит что-то новое: город растет, расширяется система вентиляции, протягивают водопровод с полюсов. Сейчас мы собираемся организовать собственную ассоциацию кинохроники. Она будет называться «Марсианская пресса». Если вы не жили в таком месте, где все вокруг непрерывно растет и меняется, вы никогда не поймете, как это замечательно. Нет, Марс, конечно, суровая и скудная планета, и Земля куда уютнее, но все-таки, мне кажется, если вы заберете наших ребят на Землю, они будут несчастны. Большинство, возможно, и не поймет почему, но они будут чувствовать себя потерянными, потерянными и ненужными. Боюсь, что многие так и не смогут к этому привыкнуть. Дигби отвернулся от окна, и гладкая розовая кожа на его лбу собралась в хмурые морщины. — В таком случае, комиссар, мне жаль вас. Всех вас. — Почему? — Потому что я не думаю, чтобы вы, марсиане, смогли что-нибудь изменить. И вы, и жители Луны и Венеры. Это случится еще не сегодня; может быть, пройдет еще год-два, может быть, даже пять. Но очень скоро всем придется вернуться на Землю, если только… Седые брови Сэнкова почти закрыли глаза. — Ну? — Если только вы не найдете другого источника воды, кроме планеты Земля. Сэнков покачал головой. — Вряд ли нам это удастся, верно? — Да, пожалуй. — А другого выхода, по-вашему, нет? — Нет. Дигби ушел. Сэнков долго сидел, глядя прямо перед собой, потом набрал местный видеофонный номер. Через некоторое время перед ним появилось лицо Теда Лонга. — Ты был прав, сынок, — сказал Сэнков. — Они бессильны. Даже те, кто на нашей стороне, не видят выхода. Как ты догадался? — Комиссар, — ответил Лонг, — когда прочтешь все, что только можно, о Смутном времени, особенно о двадцатом веке, перестаешь удивляться самым неожиданным капризам политики. — Возможно. Так или иначе, сынок, Дигби сочувствует нам, искренне сочувствует, но и только. Он говорит, что нам придется покинуть Марс или же найти воду где-нибудь еще. Только он считает, что мы ее нигде найти не сможем. — Но вы-то знаете, что сможем, комиссар? — Знаю, что могли бы, сынок. Это страшный риск. — Если я соберу достаточно добровольцев, это уж наше дело. — Ну, и как там у вас? — Неплохо. Кое-кто уже на моей стороне. Я уговорил, например, Марио Риоса, а вы знаете, что он из лучших. — Вот именно — добровольцами будут наши лучшие люди. Очень мне не хочется разрешать вам это. — Если мы вернемся, весь риск будет оправдан. — Если! Словечко, над которым задумаешься. — Но и дело, на которое мы идем, стоит того, чтобы о нем подумать. — Хорошо. Я обещал, что, если Земля нам не поможет, я распоряжусь, чтобы водохранилища Фобоса дали вам столько воды, сколько понадобится. Желаю удачи!6
В полумиллионе миль над Сатурном Марио Риос крепко спал, паря в пустоте. Понемногу пробуждаясь, он долго лежал в скафандре, считал звезды и мысленно соединял их линиями. Сначала, в первые недели, полет почти ничем не отличался от обычного «мусорного» рейса, если бы не тоскливое сознание, что с каждой минутой еще тысячи миль ложатся между ними и всем человечеством. Они полетели по крутой кривой, чтобы выйти из плоскости эклиптики, проходя Пояс астероидов. Это потребовало большого расхода воды и, возможно, не было так уж необходимо. Хотя десятки тысяч крохотных миров на фотоснимках в двумерной проекции кажутся густым скоплением насекомых, в действительности они настолько редко разбросаны по квадрильонам кубических миль пространства, охватываемых их общей орбитой, что столкновение с одним из них могло быть результатом только нелепейшего случая. Но они все-таки обошли Пояс. Кто-то подсчитал вероятность встречи с частицей вещества, достаточно большой, чтобы столкновение с ней могло стать опасным. Полученная величина оказалась столь ничтожной, что кому-нибудь неизбежно должна была прийти в голову мысль о парении в космосе. Медленно тянулись долгие дни — их было слишком много. Космос был чист, в рубке мог дежурить один человек. И эта мысль родилась как-то сама собой. Первый храбрец решился выйти из корабля минут на пятнадцать. Второй провел в космосе полчаса. Со временем, еще до того, как они окончательно миновали астероиды, свободный от вахты член экипажа постоянно висел в космосе на конце троса. Это было очень просто. Ка́бель — один из предназначаемых для работ в конце полета — сперва магнитно закрепляется на скафандре. Потом вы выбираетесь через камеру на корпус корабля и прикрепляете другой конец там. Некоторое время вас удерживают на металлической обшивке корабля электромагниты башмаков. Потом вы выключаете их и делаете еле заметное мускульное усилие. Медленно-медленно вы отрываетесь от корабля, и еще медленнее большая масса корабля уходит от вас на пропорционально меньшее расстояние вниз. И вы повисаете в невесомости в густой черноте, испещренной светлыми точками. Когда корабль отодвинулся на достаточное расстояние, вы чуть сжимаете кабель рукой в перчатке. Без рывка — иначе вы поплывете назад, к кораблю, а корабль — к вам. При правильной же хватке трение вас остановит. Так как скорость вашего движения равна скорости движения корабля, корабль кажется неподвижным, будто нарисованным на невиданном фоне, а ка́бель между вами свивается кольцами, которые ничто не заставляет расправиться. Вы видите только половину корабля, ту сторону, которая освещена Солнцем, далеким, но все еще слишком ярким, чтобы смотреть на него без надежной защиты поляризованного фильтра гермошлема. Теневая сторона корабля невидима — черное на черном. Космос смыкается вокруг вас, и это похоже на сон. В скафандре тепло, воздух автоматически очищается, в специальных контейнерах хранится пища и вода, и вы посасываете их, почти не поворачивая головы. Но всего лучше — восхитительное, блаженное чувство невесомости. Никогда еще вы не чувствовали себя так хорошо. Дни уже не кажутся чрезмерно длинными, они проходят слишком быстро, их слишком мало. Орбиту Юпитера они пересекли примерно в 30 градусах от его положения в тот момент. На протяжении многих месяцев он был для них самым ярким небесным телом, если не считать сияющей белой горошины, в которую превратилось Солнце. Когда они были ближе всего к нему, кое-кто даже уверял, что видит не точку, а крохотный шарик, выщербленный с одного бока ночной тенью. Потом, месяц за месяцем, Юпитер бледнел, а новая светлая точка росла и росла, пока не стала ярче его. Это был Сатурн — вначале сверкающая точка, затем сияющее овальное пятно. («Почему овальное?» — спросил кто-то, и через некоторое время ему ответили: «Кольца, конечно». Ну, конечно же, — кольца!) До самого конца полета каждый парил в космосе все свободное время, не спуская глаз с Сатурна. («Эй, ты, обормот, валяй назад! Твоя вахта!» — «Чья вахта? У меня еще пятнадцать минут по часам». — «Ты перевел стрелки назад. И потом, я тебе вчера одолжил двадцать минут». — «Ты и своей бабушке двух минут не одолжил бы». — «Возвращайся, черт возьми, я все равно выхожу!» — «Ладно, иду. Сколько шуму из-за какой-то паршивой минуты!» Но все это не всерьез — в космосе серьезной ссоры не получалось. Слишком уж хорошо было.) Сатурн все рос, пока наконец не сравнялся с Солнцем, а потом не превзошел его. Кольца, расположенные почти под прямым углом к траектории полета, величественно охватывали планету, которая заслоняла лишь небольшую их часть. День ото дня кольца раскидывались все шире, одновременно сужаясь, по мере того как уменьшался угол их наклона. В небе, словно мерцающие светлячки, уже виднелись самые большие луны Сатурна. Марио Риос был рад, что проснулся и теперь снова видит все это. Сатурн закрывал полнеба — весь в оранжевых полосах, с расплывчатой границей ночной тени, отрезавшей его правую четверть. Два маленьких круглых пятнышка на его яркой поверхности были тенями двух лун. Слева и сзади (Риос оглянулся через левое плечо, и, когда он это сделал, его тело слегка сдвинулось вправо, сохраняя угловое количество движения) белым алмазом сверкало Солнце. Больше всего Риосу нравилось разглядывать кольца. Слева они выходили из-за Сатурна плотной, яркой тройной полосой оранжевого света. Справа они уходили в ночную тень и от этого казались ближе и шире. Ближе к нему они расширялись, как сверкающий раструб горна, становились все более туманными и расплывчатыми, пока наконец не заполняли все небо, теряясь в нем. Там, где находились корабли мусорщиков, внутри внешнего кольца, у самого его наружного края, кольца, казалось, распадались и выглядели тем, чем они были на самом деле, — феноменальным скоплением твердых обломков, а не сплошными, плотными полосами света. Милях в двадцати под Риосом, или, вернее, там, куда были направлены его ноги, находился один из таких обломков. Он казался большим пятном неправильной формы, нарушавшим симметрию космоса. Три четверти его были освещены, а остальное обрезано, как ножом, ночной тенью. Поодаль виднелись другие обломки, сверкавшие, точно звездная пыль. Чем дальше, тем слабее казался их свет, а они сами как будто сближались, пока вновь не сливались в кольцо. Планетоиды эти были неподвижны, но так казалось лишь потому, что корабли двигались по той же орбите, что и внешний край колец. Накануне Риос вместе с двумя десятками своих товарищей работал на ближайшем обломке, придавая ему нужную форму. Завтра он снова будет работать там. Сегодня… Сегодня он парит в космосе. — Марио? — вопросительно прозвучало в его наушниках. Риос на мгновение рассердился. К черту, сейчас ему хочется побыть одному! — Слушаю, — буркнул он. — Я так и думал, что это твой корабль. Как дела? — Прекрасно. Это ты, Тед? — Да, — ответил Лонг. — Что-нибудь случилось на обломке? — Ничего. Просто парю. — Это ты-то? — И меня иногда тянет. Красиво, правда? — Хорошо, — согласился Риос. — Знаешь, в земных книгах… — В книгах наземников, ты хочешь сказать? Риос зевнул и обнаружил, что ему не удалось произнести слово «наземник» с должным презрением. — …мне приходилось читать, как люди лежат на траве, — продолжал Лонг. — Знаешь, на такой зеленой штуке, вроде тонких, длинных полосок бумаги, которой покрыта там вся почва. Они лежат и глядят вверх, в голубое небо с облаками. Ты когда-нибудь видел это в фильмах? — Конечно. Только мне не понравилось. Того гляди замерзнешь. — На самом деле там вовсе не холодно. В конце концов, Земля совсем близко к Солнцу, и говорят, у нее достаточно плотная атмосфера, чтобы удерживать тепло. Признаться, мне бы тоже не хотелось оказаться под открытым небом в одной одежде. Но, по-моему, им это нравится. — Все наземники — сумасшедшие! — Знаешь, там еще говорится о деревьях — таких больших бурых стеблях, и о ветре — движении воздуха. — Ты хочешь сказать — о сквозняках? Этим тоже пусть наслаждаются сами. — Неважно. Они пишут об этом так красиво, с любовью. Но я часто задумывался: на что же это похоже, на самом-то деле? Могу я это когда-нибудь испытать или это доступно только землянам? Мне все казалось, что я упускаю что-то очень важное. Теперь я знаю, на что это должно быть похоже. Вот на это — глубокий покой в центре Вселенной, напоенной красотой! — Им бы это не понравилось, — сказал Риос. — Наземникам, я хочу сказать. Они так привыкли к своему паршивому крохотному миру, что им просто не понять, до чего же хорошо парить в космосе, глядя на Сатурн. Он сделал легкое движение и начал медленно, спокойно покачиваться. Лонг сказал: — Да, я тоже так думаю. Они рабы своей планеты. Даже если они прилетают на Марс, только дети их освобождаются от этого. Когда-нибудь будут построены звездолеты — невообразимо огромные корабли, которые будут вмещать тысячи людей и смогут десятилетиями, может быть, даже столетиями существовать как замкнутые системы. Человечество расселится по всей Галактике. Но людям придется всю жизнь проводить на борту кораблей, пока они не найдут новых способов межзвездного полета. И, значит, марсиане, а не привязанные к своей планете земляне колонизируют Вселенную. Это неизбежно. Так должно быть. Это — Путь марсиан. Но Риос не ответил. Он снова задремал, мягко покачиваясь, в полумиллионе миль над Сатурном.7
Работа на планетоиде оказалась оборотной стороной медали. О блаженном покое и уединении свободного парения в пространстве приходилось забыть. Правда, осталась невесомость, но в новых условиях она была уже не райским блаженством, а настоящей пыткой. Попробуйте поработать хотя бы обычным стационарным тепловым излучателем. Его можно было легко поднять: несмотря на то что он был двух метров в высоту и столько же в ширину и сделан почти целиком из металла, здесь он весил считанные граммы. Но инерция его ничуть не уменьшилась, поэтому стоило толкнуть его слишком сильно, и чтобы его остановить приходилось включать искусственное поле тяготения скафандра. Керальский слишком неосторожно увеличил силу искусственного поля и вместе с излучателем опустился на планетоид слишком резко. Ему перебило лодыжку — это был первый несчастный случай в экспедиции. Риос ругался яростно и почти беспрерывно. Его все время тянуло вытереть пот со лба рукой. Раза два он не выдержал, и в результате металлическая перчатка ударялась о силиконовый шлем с грохотом, отдававшимся в скафандре, но не приносившим ощутимой пользы. Осушители внутри скафандра работали на полную мощность и, конечно, собирали влагу, регенерировали ее с помощью ионообмена, а затем, восстановив нужное содержание соли, сливали в специальное хранилище. — Черт побери, Дик, жди, пока я не скажу, слышишь? — рявкнул Риос. В его наушниках прогремел голос Свенсона: — И долго мне тут сидеть? — Пока не скажу, — огрызнулся Риос. Он увеличил поле искусственного тяготения и немного приподнял излучатель. Потом снял тяготение, предварительно убедившись, что излучатель все равно останется на месте в течение нескольких минут, даже если его не держать. Отодвинув ногой кабель, который уходил за близкий горизонт к невидимому отсюда источнику энергии, он включил излучатель. Вещество, из которого состоял обломок, закипело под тепловым лучом и стало исчезать. Края огромной выемки — тоже его работа, — расплавляясь, становились все более округлыми. — Ну, давай! — крикнул Риос. Свенсон находился в корабле, висевшем почти над головой Риоса. — Все в порядке? — спросил Свенсон. — Говорю тебе, давай! Из переднего сопла корабля вылетела слабая струйка пара. Космолет медленно опускался на обломок. Еще одна струйка — и боковой дрейф корабля прекратился. Теперь он опускался точно. Третья — из кормы, и его движение стало едва заметным. Риос напряженно следил за ним. — Давай, давай! Получается, говорю тебе. Корма вошла в выемку, почти целиком заполнив отверстие. Раздутое брюхо корабля все больше приближалось к его краям. Раздался скрежет, космолет содрогнулся и замер. Теперь проклятиями разразился Свенсон. — Не входит! Риос в ярости отшвырнул излучатель и взмыл вверх. Излучатель поднял целую тучу белой кристаллической пыли, как и Риос, когда он вернулся, включив поле тяготения. — Ты криво вошел, тупоголовый наземник! — Нет, я вошел точно, неумытая ты деревенщина! Обращенные назад боковые сопла корабля выпустили струи пара, и Риос отскочил в сторону. Космолет, царапая бока, выбрался из ямы и взлетел вверх на полмили, прежде чем заработавшие передние сопла успели его остановить. — Еще раз, и мы сорвем с обшивки полдюжины плит. Сделай наконец все как надо! — Я-то сделаю! Не беспокойся. Только ты входи правильно. Риос подпрыгнул и поднялся метров на триста, чтобы взглянуть на выемку сверху. Борозды, оставленные на ее стенках кораблем, отсюда были видны ясно. Больше всего их было в одном месте, примерно на половине ее глубины. Сейчас он это уберет. Стены начали оплавляться под пламенем излучателя. Через полчаса корабль аккуратно вошел в выемку, и Свенсон, облачившись в скафандр, присоединился к Риосу. — Если хочешь, я займусь вмораживанием, а ты иди на корабль и сбрось скафандр, — сказал он. — Ничего, — ответил Риос, — я лучше посижу здесь и посмотрю на Сатурн. Он уселся на край выемки. Между ним и корпусом космолета было около двух метров свободного пространства. В других местах зазор составлял примерно полметра, а кое-где — всего несколько сантиметров. Лучше вручную и не сделаешь. Теперь оставалось осторожно расплавить лед, чтобы вода замерзла между стенками выемки и корпусом космолета. Сатурн заметно для глаза перемещался по небу, огромной глыбой медленно уползая за горизонт. — Сколько еще кораблей осталось встроить? — спросил Риос. — В последний раз говорили — одиннадцать. У нас готово, значит, только десять. Из тех, что уже встали на место, семь вморожены, а на двух или трех уже приступили к снятию двигателей. — Дело идет на лад. — Работы много, — возразил Свенсон. — Ведь еще надо поставить главные двигатели с другой стороны. А кабели, а силовая проводка? Иногда я начинаю сомневаться, удастся ли нам это. Когда мы летели сюда, меня это как-то мало беспокоило. Но вот сейчас я сидел в рубке и твердил: «Не выйдет. Мы так и просидим здесь и умрем с голоду под этим Сатурном». Я чувствую, что просто… Он так и не объяснил, что именно чувствует. Просто сидел и молчал. — Уж очень много ты стал задумываться, — заметил Риос. — Тебе что, — ответил Свенсон. — А я вот все думаю о Пите и о Доре. — Зачем? Она ведь позволила тебе лететь, верно? Комиссар потолковал с ней о патриотизме и как ты станешь героем и будешь обеспечен на всю жизнь, когда вернешься, и она сказала, что ты можешь лететь. Ты ведь не сбежал тайком, как Адамс. — Адамс — другое дело. Его жену следовало бы пристрелить, как только она родилась. И могут же некоторые женщины испортить человеку жизнь, а? Она не хотела, чтобы он летел, но, наверное, будет только рада, если он не вернется, а ей назначат за него пенсию. — Ну, так чего же ты хнычешь? Дора ведь ждет твоего возвращения? Свенсон вздохнул. — Я всегда вел себя с ней как свинья. — Ты, по-моему, отдавал ей все жалованье. Я бы не сделал этого ни для одной женщины. Сколько заслужила, столько и получай, и ни цента больше. — Дело не в деньгах. Я тут начал задумываться. Женщине нужен друг. А малышу нужен отец. И что я тут делаю? — Делаешь все, чтобы поскорее добраться до дому. — Эх, ничего ты не понимаешь!8
Тед Лонг бродил по неровной поверхности обломка, и в его душе царил такой же ледяной холод, как и вокруг него. Там, на Марсе, все казалось абсолютно логичным, но то был Марс. Мысленно он рассчитал все так тщательно, так безукоризненно последовательно. Он и сейчас еще точно помнил ход своих рассуждений. Для приведения в движение тонны веса корабля совсем не обязательно требовалась именно тонна воды. Тут не масса равнялась массе, а произведение массы корабля на его скорость — произведению массы воды на ее скорость. Другими словами, все равно, выбросить ли тонну воды со скоростью одну милю в секунду или пятьдесят килограммов воды со скоростью двадцать миль в секунду, — корабль получал одну и ту же конечную скорость. Это значило, что сопла становились все у́же, а температура пара выше. Но тут появились трудности. Чем у́же сопла, тем больше энергии теряется на трение и завихрения. Чем выше температура пара, тем более жароупорным должно быть сопло и тем короче его жизнь. Предел в этом направлении был быстро достигнут. Стремление получить выгоду, то есть корабль перевозящий больший полезный груз с большей скоростью, за счет увеличения количества отбрасываемой воды (второго сомножителя произведения), приводило к увеличению объема контейнера для воды и, соответственно, лайнеры становились все массивнее и крупнее, а их постройка все сложнее. И скоро предел в этом направлении также был уже достигнут. И тогда Тед, как ему казалось, нащупал ошибочную предпосылку: почему-то считалось обязательным, что рабочее тело реактивного двигателя должно находиться внутри корабля, что миллионы тонн воды нужно заключать в металл. Зачем? Ведь вода — это не обязательно вода. Это может быть лед, а ледяной глыбе можно придать любую форму. Во льду можно проплавлять отверстия. В него можно вставить капсулу и двигатели. А жестко удерживать вместе головную часть корабля и двигатели будет магнитное силовое поле, которое создаст система соединяющих их ка́белей. Поверхность, по которой шел Лонг, ритмично вибрировала. Он находился неподалеку от места работы, где десяток кораблей вгрызался в лед, и обломок содрогался от непрерывных ударов. Добывать лед не потребовалось — он плавал кусками нужного размера в кольцах Сатурна. Вернее сказать, сами кольца представляли собой вращающиеся вокруг Сатурна глыбы почти чистого льда. Так говорила спектроскопия, так оказалось на самом деле. Сейчас Лонг стоял на одной из этих глыб длиной в две мили с лишком и толщиной почти с милю. Примерно полмиллиарда тонн воды, все в одном куске — и он стоит на нем. И теперь Лонг лицом к лицу столкнулся с действительностью. Он никогда не говорил товарищам, сколько именно времени, по его мнению, потребуется им, чтобы превратить обломок в космический корабль, но про себя считал, что дня два, не больше. Однако прошла уже неделя, а он даже не осмеливался прикинуть, сколько еще остается. Теперь он даже не был уверен, что их план вообще осуществим. Смогут ли они с достаточной точностью управлять двигателями с помощью кабелей, переброшенных через две мили ледяной поверхности, когда им придется преодолевать мощное притяжение Сатурна? Питьевой воды оставалось мало, но, правда, они всегда могли растопить лед. Однако и продовольствие подходило к концу. Лонг остановился и внимательно всмотрелся в небо. Действительно ли этот обломок увеличивается? Надо бы измерить расстояние до него. Но сейчас у него просто не хватило духа добавить к остальным неприятностям еще и эту. Мысли его вернулись к более насущным проблемам. Хорошо хоть, что настроение у всех просто великолепное. По-видимому, его спутники очень рады, что достигли орбиты Сатурна. Ведь они первые люди, забравшиеся так далеко, первые, кто прошел Пояс астероидов, первые, кто невооруженным глазом смог увидеть Юпитер как шар, первые, кто увидел Сатурн — вот таким! Ему и в голову не приходило, что пятьдесят практичных, прошедших огонь и воду мусорщиков окажутся способными испытывать подобные чувства. Но это было так. И они были горды собой. Он продолжал идти и из-за отодвигавшегося горизонта выросли две фигуры около полузарытого космолета. Лонг бодро окликнул их: — Эй, ребята! — Это ты, Тед? — ответил Риос. — Он самый. А кто с тобой? Дик? — Ну, да. Иди-ка, присядь. Мы как раз готовимся вмораживать корабль и только и думаем, как бы остаться здесь подольше. — Только не я! — немедленно возразил Свенсон. — Когда мы вылетаем, Тед? — Как только закончим. Это не ответ, верно? — Но другого-то ответа и нет, — уныло согласился Свенсон. Лонг поглядел вверх, на светлое пятно неправильной формы. Риос проследил его взгляд. — В чем дело? Лонг промолчал. Небо было черное, и обломки кольца казались на его фоне оранжевой пылью. Сатурн больше чем на три четверти ушел за горизонт, а с ним и кольца. В полумиле от них из-за ледяного края их обломка в небо стремительно выскочил корабль, блеснул в оранжевом свете Сатурна и тут же исчез. Лед под их ногами задрожал. — Что-нибудь неладно с Призраком? — спросил Риос. Так они называли ближайший к ним обломок. Он был совсем близко, если учесть, что они находились у внешнего края колец, где обломки были разбросаны относительно редко. От Призрака их отделяло миль двадцать. Это была четко рисовавшаяся в небе зубчатая глыба. — Вы ничего не замечаете? Риос пожал плечами. — Не вижу ничего особенного. Все нормально. — Вам не кажется, что он увеличивается? — С чего бы это? — А все-таки? — настаивал Лонг. Риос и Свенсон внимательно посмотрели на Призрак. — Пожалуй, он действительно стал больше, — сказал Свенсон. — Ты нам это внушил, — возразил Риос. — Ведь, если он становится больше, значит, он приближается сюда. — Но ведь это же вполне возможно. — Нет, потому что у этих обломков стабильные орбиты. — Были, когда мы только прилетели сюда, — сказал Лонг. — Вот, чувствуете? Лед под ними снова задрожал. — Мы долбим наш обломок уже неделю. Сначала на него сели двадцать пять кораблей, что сразу изменило его скорость. Чуть-чуть, разумеется, но изменило. Потом мы расплавляли лед, наши корабли садились и взлетали — и все это к тому же на одном конце обломка. За неделю мы вполне могли немного изменить его орбиту. Два обломка, наш и Призрак, возможно, начали сближаться. — Ну, пока еще ему хватит места проскочить мимо, — сказал Риос, посмотрев вверх. — К тому же раз мы не можем даже сказать с уверенностью, что он увеличивается, то разве у него может быть большая скорость? Относительно нас, конечно. — Ему и не надо иметь большую скорость. Его масса не меньше нашей, и, как бы слабо мы ни столкнулись, он собьет нас с орбиты, возможно в сторону Сатурна. А это нам вовсе ни к чему. К тому же у льда очень низкая прочность и оба обломка могут разлететься в пыль. Свенсон встал. — Черт возьми, уж если я могу точно определить, как движется сброшенный контейнер в тысяче миль от меня, то и подавно могу узнать, как ведет себя эта гора всего в двадцати милях отсюда. Он направился к кораблю. Лонг его не остановил. — Нервничает парень, — заметил Риос. Призрак поднялся к зениту, прошел над ними и начал заходить. Через двадцать минут горизонт напротив того места, где исчез Сатурн, загорелся оранжевым заревом — там всходил Призрак. Риос окликнул по радио: — Эй, Дик, ты еще жив? — Проверяю, — донесся глухой ответ. — Движется? — спросил Лонг. — Да. — К нам? Наступило молчание. Потом раздался испуганный голос Свенсона: — Прямо в лоб, Тед. Орбиты пересекутся через три дня. — Да ты рехнулся! — крикнул Риос. — Проверял четыре раза, — сказал Свенсон. «Что же теперь делать?» — растерянно подумал Лонг.9
Часть команды мучилась с кабелями. Их необходимо было проложить идеально точно, чтобы магнитное поле достигло максимальной мощности. В космосе и даже в воздухе это не имело бы значения. Кабели сами расположились бы как надо, как только по ним пошел бы ток. Здесь было иначе. По поверхности обломка прокладывались канавки, в которые предстояло уложить кабель. Если бы при этом была допущена ошибка всего в несколько минут от расчетного направления, возникло бы скручивающее усилие, приложенное ко всему обломку, что привело бы к неизбежной потере драгоценной энергии. Тогда пришлось бы заново прокладывать канавки, переносить кабели и снова вмораживать их. Усталые люди занимались этой однообразной работой, когда вдруг услышали: — Все на монтаж двигателей! Надо сказать, что мусорщики отнюдь не принадлежат к людям, которым по вкусу дисциплина. Приказ был встречен громким ворчанием и руганью: ведь предстояло демонтировать оставшиеся двигатели, перенести их на другой конец обломка, впаять в лед в нужных местах и протянуть к ним провода. Прошли почти сутки, прежде чем кто-то из них, глянув на небо, произнес: «Ух ты!» — и еще одно словечко, не подходящее для печати. Его сосед посмотрел туда же и ахнул: — Будь я проклят! Вслед за ними в небо уставились и все остальные. Такого поразительного зрелища им еще не приходилось видеть! — Взгляните-ка на Призрак! Он разрастался по всему небу, как гнойная язва. Все с удивлением обнаружили, что он стал вдвое больше прежнего, и не могли понять, каким образом никто не заметил этого раньше. Работа была брошена. Все столпились вокруг Теда Лонга. Он сказал: — Улететь мы не можем. У нас нет горючего, чтобы вернуться на Марс, и нет снаряжения, чтобы захватить другой обломок. Значит, нам придется остаться тут. Призрак приближается к нам, так как взрывные работы изменили нашу орбиту. Мы можем вновь изменить орбиту, продолжая взрывы. Но взрывать больше нельзя! — это опасно для корабля, который мы строим. Давайте попробуем другой вариант. Они вернулись к работе над реактивными двигателями с бешеной энергией. Их пыл подогревался каждые полчаса, когда Призрак вырастал на горизонте, все более огромный и грозный. Лонг отнюдь не был уверен, что у них что-нибудь выйдет. Даже если реактивные двигатели будут работать нормально при дистанционном управлении, даже если не подведет система подачи воды к двигателям из резервуара, встроенного прямо в ледяные недра обломка, с установленными там испарителями, — все равно не было никакой уверенности, что планетоид, не скрепленный магнитным полем, не рассыплется под воздействием разрушительных напряжений огромной силы. — Готово! — услышал Лонг по радио. — Готово! — повторил Лонг и включил контакт. Он почувствовал, как все вокруг заколебалось. Россыпь звезд на экране, настроенном на дальний конец обломка, задрожала, и вдали возник пенный хвост стремительно несущихся ледяных кристаллов. — Работают! — послышался крик. Выключить двигатели Лонг не осмеливался. Целых шесть часов они извергали кипящие струи, обращая в пар и выбрасывая в пространство лед, в который были встроены. Призрак приблизился настолько, что все бросили работу, как завороженные глядя на гору, занявшую все небо, — более эффектную, чем даже сам Сатурн. Каждая выбоина и трещина на поверхности Призрака была видна совершенно четко. Но, когда он пересек орбиту их обломка, тот уже успел проскочить на полмили вперед. Лонг сгорбился в кресле и прикрыл глаза рукой. Он не ел уже двое суток. Впрочем, сейчас он мог бы и поесть. — Все остальные планетоиды были так далеко, что не могли доставить им новых неприятностей, даже если бы какой-нибудь из них и начал к ним приближаться. А снаружи Свенсон говорил: — Все время, пока я следил, как эта проклятая скала наваливается на нас, я твердил про себя: «Этого не случится. Мы этого не допустим». — Черт побери, — сказал Риос. — Мы все понервничали. Ты видел Джима Дэвиса? Он прямо позеленел. Да и мне было не по себе. — Дело не в том. Смерть… это само собой. Но я все время вспоминал — знаю, что это смешно, но ничего не могу поделать, — все время вспоминал, как Дора сказала, что, если я наконец допрыгаюсь и погибну, она мне это припомнит. Глупо — в такую минуту, а? — Послушай, — сказал Риос, — ты хотел жениться, и ты женился. Ну, так не ищи у меня сочувствия.10
Слитая в единое целое флотилия возвращалась, преодолевая необозримо громадное пространство, отделявшее Сатурн от Марса. Каждый день она покрывала расстояние, на которое по пути сюда требовалось девять дней. Лонг объявил аврал. Синхронизация работы двигателей двадцати пяти кораблей, встроенных в кусок льда из колец Сатурна и лишенных возможности двигаться и маневрировать самостоятельно, была невероятно трудной задачей. И в первый же день полета начались беспорядочные рывки, которые чуть не вытрясли из них душу. Впрочем, стремительное возрастание скорости положило конец этой тряске. К концу второго дня они перевалили за отметку 100 000 миль в час, но стрелка продолжала упорно двигаться, достигла отметки «1 000 000» и преодолела ее. Корабль Лонга служил носом ледяного сооружения, и только с него было возможно вести наблюдение во всех направлениях. Лонг ловил себя на том, что напряженно наблюдает за космосом, почему-то ожидая, что звезды вот-вот начнут скользить назад и замелькают по бокам их составного корабля — так колоссальна была их скорость. Но этого, конечно, не случилось. Звезды оставались пригвожденными к черному занавесу космоса, недвижно взирая на людей с таких расстояний, которые сводили на нет любую скорость, какой только мог добиться человек. Через несколько дней начались жалобы. Дело было не только в том, что команда лишилась возможности парить в космосе. Всех измучила сила тяжести, намного превышавшая обычное искусственное поле тяготения кораблей, — это был результат свирепого ускорения, которому они подверглись. Лонг, неумолимой силой прижатый к гидравлической прокладке кресла, и сам чувствовал смертельную усталость. Пришлось каждые три часа выключать на час двигатели, и Лонга это сердило. Ведь с того дня, когда он в последний раз видел в иллюминаторе своего (тогда еще самостоятельного) корабля медленно исчезающий Марс, прошло уже больше года. Что случилось за это время? Существует ли еще колония? Тревожась все больше и больше, Лонг ежедневно, используя объединенную энергию всех кораблей, посылал к Марсу радиосигналы. Ответа не было. Да он его и не ждал. Марс и Сатурн сейчас находились по разные стороны от Солнца, и помехи были слишком велики: оставалось ждать того дня, когда корабли поднимутся над эклиптикой достаточно высоко. За внешним краем Пояса астероидов они достигли максимальной скорости. Короткие струи из одного бокового двигателя, потом из другого повернули огромный корабль кормой вперед. Вновь мощно взревел составной задний двигатель, но теперь он уже тормозил их движение. Они прошли в ста миллионах миль от Солнца и по кривой направились к Марсу. В неделе пути от Марса впервые были услышаны ответные сигналы — отрывочные, еле слышные и неразборчивые. Но они доносились с Марса! Земля и Венера находились в другом направлении, так что сомневаться не приходилось. Лонг немного успокоился. Во всяком случае, на Марсе все еще есть люди. В двух днях пути от Марса сигналы стали сильными и отчетливыми. Их вызывал Сэнков. Сэнков сказал: — Здравствуй, сынок. У нас сейчас три часа утра. Никакого уважения к старику — вытащили меня прямо из постели. — Мне очень жаль, сэр… — И зря! Я сам так велел. Я боюсь спрашивать, сынок. Есть раненые? Может быть, кто-нибудь погиб? — Погибших нет, сэр. Ни единого. — А… а как с водой? Что-нибудь осталось? Лонг, пытаясь придать голосу оттенок безразличия, ответил: — Хватит. — В таком случае возвращайтесь домой как можно скорее. Разумеется, без лишнего риска. — Значит, дело плохо? — Да так себе. Когда вы достигнете Марса? — Через два дня. Столько вы продержитесь? — Продержусь. Сорок часов спустя Марс вырос в ярко-оранжевый шар, заполнивший все иллюминаторы, и ледяной корабль вышел на последнюю спираль перед посадкой. «Спокойно, — твердил про себя Лонг, — спокойно!» Даже разреженная атмосфера Марса могла стать для них крайне опасной, если бы они вошли в нее на слишком большой скорости. Сначала под ними пронеслась одна белая полярная шапка, затем другая, поменьше, летнего полушария, снова большая, опять меньшая — промежутки все увеличивались. Планета приближалась. Вскоре уже стали отчетливо видны отдельные черты ландшафта. — Приготовиться к посадке! — скомандовал Лонг.11
Сэнков старался сохранить невозмутимый вид, что было нелегко: все-таки экспедиция едва не опоздала. Впрочем, теперь все устроилось наилучшим образом. Всего несколько дней назад он не был даже уверен, что они живы. Казалось вероятным, даже почти неизбежным, что где-то в непроторенных пространствах между Марсом и Сатурном носятся их замерзшие трупы — новые небесные тела, которые когда-то были живыми существами. Последние месяцы он всячески торговался с комиссией по мелочам. Им нужна была его подпись для соблюдения законности. Однако Сэнков понимал, что откажи он им наотрез, и они будут действовать односторонне, махнув рукой на формальности. Победа Хильдера на выборах казалась несомненной, и его сторонники могли даже пойти на риск вызвать сочувствие к Марсу. Поэтому Сэнков всячески затягивал переговоры, давая комиссии основание полагать, что он вот-вот капитулирует. Но после разговора с Лонгом Сэнков тут же согласился на все условия. В тот же день, несколько часов спустя, перед ним уже лежали документы, и он, поглядывая на журналистов, обратился к комиссии с последним заявлением. Он говорил: — Общий импорт воды с Земли составляет двадцать миллионов тонн в год. Он сокращается, по мере того как мы совершенствуем собственную водопроводную систему. Если я подпишу, дав тем самым согласие на эмбарго, наша промышленность будет парализована, исчезнет всякая возможность дальнейшего ее развития. Не может быть, чтобы это входило в намерения Земли. Не так ли? Он посмотрел на членов комиссии, но их взгляд не смягчился. Дигби давно вывели из комиссии, а все остальные не симпатизировали Марсу. Председатель комиссии раздраженно заметил: — Вы все это уже говорили. — Знаю, но раз я готов подписать, то хочу, чтобы все было ясно. Так, значит, Земля твердо решила покончить с нами? — Конечно, нет. Земля заинтересована лишь в сохранении своих не возобновляемых водных ресурсов, только и всего. — На Земле полтора квинтильона тонн воды. — Мы не можем поделиться своей водой, — отрезал председатель комиссии. И Сэнков подписал. Именно такие заключительные слова и были ему нужны. — Земля имеет полтора квинтильона тонн воды и не может ею поделиться. И вот сейчас, полтора дня спустя, члены комиссии и журналисты ждали в куполе космопорта. За толстыми выгнутыми стенками виднелась голая, пустынная территория марсианского космодрома. Председатель комиссии спросил с досадой: — Долго ли еще ждать? И позвольте наконец узнать, чего мы ждем? — Кое-кто из наших ребят побывал в космосе, — ответил Сэнков, — за астероидами. Председатель комиссии снял очки и протер их белоснежным платком. — И они возвращаются? — Да. Председатель пожал плечами и, повернувшись к репортерам, выразительно поднял брови. У другого окна в соседнем помещении тесной кучкой стояли женщины и дети. Сэнков повернулся и взглянул на них. Он предпочел бы быть вместе с ними, разделять их волнение и ожидание. Как и они, он ждал больше года. Как и они, он снова и снова думал, что те, кого они ждали, погибли. — Видите? — сказал Сэнков, указывая в окно. — Эге! — воскликнул какой-то журналист. — Да это корабль! Из соседней комнаты донеслись возбужденные крики. Это был еще не корабль, а яркая точка, светившаяся сквозь зыбкое белое облачко. Облачко росло. Оно простерлось по небу двойной полосой, нижние концы которой расходились в стороны и загибались вверх. Облачко приблизилось, и яркая точка на его верхнем конце превратилась в подобие цилиндра. Поверхность цилиндра была неровной и скалистой, а там, где на нее падал солнечный свет, она отбрасывала ослепительные блики. Цилиндр снижался с тяжеловесной медлительностью космолета. Он повис на мгновение, покоясь на многотонной отдаче отбрасываемых струй пара, как усталый человек в кресле. В куполе воцарилась тишина. Женщины и дети в одной комнате, члены комиссии и журналисты в другой, окаменев, не веря своим глазам, смотрели вверх. Посадочные ноги цилиндра под нижними соплами коснулись поверхности, погрузились в зыбучую гальку, и корабль застыл неподвижно. Рев двигателей смолк. В куполе по-прежнему стояла тишина. С огромного корабля спускались люди — им предстояло карабкаться вниз мили две в ботинках с шипами и с ледорубами в руках. На фоне слепящей поверхности они казались муравьями. — Что это? — сорвавшимся голосом спросил один из журналистов. — Это, — спокойно ответил Сэнков, — глыба вещества, которая вращалась вокруг Сатурна в составе его колец. Наши ребята снабдили ее капсулой и двигателями и доставили на Марс. Видите ли, кольца Сатурна состоят из огромных глыб чистого льда. И в мертвой тишине он продолжал: — Эта глыба, похожая на корабль, — всего лишь гора твердой воды. Если бы она стояла вот так на Земле, она растаяла бы, а может быть, рассыпалась бы под действием собственной тяжести. На Марсе холоднее, а сила тяжести меньше, поэтому тут ей это не грозит. Разумеется, когда мы как следует наладим дело, мы заведем водные станции и на лунах Сатурна и Юпитера, и на астероидах. Мы будем собирать такие кусочки в кольцах Сатурна и отправлять на эти станции. Наши мусорщики это хорошо умеют. У нас будет столько воды, сколько понадобится. Объем глыбы, которую вы видите, чуть меньше кубической мили — примерно столько же Земля послала бы нам за двести лет. Ребята истратили довольно много воды, возвращаясь с Сатурна. По их словам, на весь путь понадобилось пять недель и они израсходовали около ста миллионов тонн воды. Но в этой горе даже щербинки не видно. Вы записываете? Он повернулся к репортерам. О да, они записывали! — И вот еще что. Земля опасается, что ее водные запасы истощаются. Она располагает всего-навсего какими-нибудь полутора квинтильонами тонн воды. Она не может уделить нам из них ни одной тонны. Так запишите, что мы, жители Марса, опасаемся за судьбу Земли и не хотим, чтобы с ее обитателями случилась беда. Запишите, что мы будем продавать воду Земле по миллиону тонн за умеренную плату. Запишите, что через десять лет мы рассчитываем продавать воду кубическими милями. Запишите, что Земля может не волноваться: Марс продаст Земле столько воды, сколько ей понадобится. Председатель комиссии уже ничего не слышал. Он чувствовал, как на него обрушивается будущее. Как в тумане, он видел, что репортеры усмехаются, продолжая бешено строчить. Усмехаются! Он знал, что на Земле эта усмешка превратится в громовой хохот, едва там узнают, как Марс побил антирасточителей их же собственным оружием. Он слышал, как разражаются хохотом целые континенты, когда до них доходит известие об этом позорном фиаско. И еще он видел пропасть — глубокую и черную, как космос, пропасть, куда навсегда проваливаются все политические надежды Джона Хильдера и любого из оставшихся на Земле противников космических полетов, включая, конечно, и его самого. В соседней комнате плакала от радости Дора, а Питер, успевший подрасти сантиметров на пять, прыгал и кричал: — Папа! Папа! Ричард Свенсон только что ступил на землю и зашагал к куполу. Его лицо было хорошо видно сквозь прозрачный силикон гермошлема. — Ты когда-нибудь видел, чтобы человек выглядел таким счастливым? — спросил Тед Лонг. — Может, в этой семейной жизни и на самом деле что-то есть? — Брось! Просто ты слишком долго был в космосе, — ответил Риос.Молодость
Youth (1952). Перевод: Н. Щербиновской.
1
В окошко бросили горсть камней – и мальчишка завозился во сне. Бросили еще раз – он проснулся. Сел в кровати, весь напрягшись. Тянулись секунды, а он все осваивался с окружающей обстановкой. Конечно, это не его родной дом. Он за городом. Здесь холоднее, чем в его краях, за окошком видна зелень. – Тощий! Его окликнули хриплым, встревоженным шепотом, и мальчишка подскочил к окну. На самом деле у него было совсем другое имя, но его новый друг, с которым он познакомился накануне, едва взглянул на худощавую фигурку, сказал: «Ты – Тощий». И добавил: «А я – Рыжий». На самом деле его тоже звали совсем иначе, но это имечко явно шло к нему. Тощий крикнул: – Эй, Рыжий! – и радостно замахал ему, стряхивая с себя остатки сна. Рыжий продолжал все тем же хриплым шепотом: – Тихо, ты! Хочешь всех перебудить? Тощий вдруг заметил, что солнце едва поднялось над низкими восточными холмами, что тени еще длинные и размытые, а на траве роса. Он сказал уже тише: – Чего тебе? Рыжий махнул рукой – выходи на улицу. Тощий быстро оделся и умылся – то есть быстренько брызнул на себя чуть тепловатой водичкой; она высохла, пока он бежал к выходу, а потом кожа голых ног опять стала влажной, на этот раз уже из-за росы. Рыжий сказал: – Давай потише. Если проснется ма, или па, или твой па, или еще кто, уж тут начнется: «Сейчас же марш домой, а то будешь бегать босиком по росе – простудишься и умрешь». Он так точно передал интонацию, что Тощий расхохотался и подумал, что, пожалуй, во всем свете нет такого занятного парня, как Рыжий. – Ты что, каждый день сюда приходишь, вот как сейчас, а, Рыжий? – спросил он с интересом. – В такую рань, да? Когда весь мир будто принадлежит только тебе, ведь верно, Рыжий? И никого вокруг, и все так здорово. – Он ощутил прилив гордости оттого, что его допустили в этот таинственный мир. Рыжий искоса взглянул на него и небрежно бросил: – Я уже давно не сплю. Ты ничего не слышал ночью? – А что? – Да гром. – А разве была гроза? – Тощий очень удивился. Он обычно не мог спать во время грозы. – Да нет. Но гром был. Я сам слышал, подошел к окну, гляжу, а дождя–то нет. Только звезды и небо такое бледное. Понимаешь? Тощий никогда не видел такого неба, но кивнул. Они шли по траве вдоль бетонки, которая сбегала вниз, деля надвое окрестные просторы, и исчезала вдали между холмами. Дорога была такая древняя, что даже отец Рыжего не мог сказать сыну, когда ее построили. И все же на ней не было ни трещинки, ни выбоины. – Ты умеешь хранить тайну? – спросил Рыжий. – Конечно. А что за тайна? – Ну просто тайна. Может, я скажу, а может, и нет. Я еще и сам не знаю. – Рыжий на ходу сломал длинный гибкий стебель папоротника, аккуратно очистил его от листочков и взмахнул им, как хлыстом. Вмиг он словно очутился на лихом скакуне, который встает на дыбы и грызет удила, сдерживаемый железной волей наездника. Но вот усталость взяла свое, он отбросил хлыст и загнал своего коня в самый дальний закоулок воображаемого мира – авось еще пригодится. – Сюда приедет цирк, – сказал он. – Ну какая же это тайна? Я уже давно знаю. Мне об этом папа сказал еще до того, как мы приехали. – Да нет, тайна – это другое. Уж эта тайна что надо. Ты хоть раз бывал в цирке? – Ясное дело. – Ну и как, понравилось? – Больше всего на свете. Рыжий краешком глаза наблюдал за ним. – Ну а тебе никогда не приходило в голову там остаться? То есть, я хочу сказать, навсегда. Тощий пораскинул умом. – Пожалуй, нет. Я хочу быть астрономом, как папа. По-моему, и он этого хочет. – Хи! Астроном! – фыркнул Рыжий. Тощий почувствовал, как перед его носом захлопнулись двери в новый, таинственный мир, и астрономия стала тоской зеленой. Он сказал примирительно: – Цирк – это, должно быть, занятнее. – Ну а если тебе можно было бы поступить в цирк прямо сейчас? Что бы ты сделал? – Я… Я… – Ну вот. – Рыжий презрительно усмехнулся. Тощий обиделся. – Ну и поступлю. – Давай! – Испытай меня! Рыжий быстро повернулся к нему, взволнованный, весь как натянутая струна. – Ты правда так думаешь? Хочешь со мной, да? – Как это? – Понимаешь, я все устроил, нас возьмут. А то, глядишь, когда–нибудь мы и сами откроем цирк. Мы будем самыми потрясными циркачами на свете. Это если ты пойдешь со мной. А не то… А не то я и сам справлюсь. Новый мир был необыкновенным и волшебным, и Тощий ответил: – Заметано, Рыжий! Я с тобой! Что ты затеял? Скажи мне все как есть. – Догадайся. Кто в цирке всех главней? Тощий отчаянно соображал. Он хотел попасть в точку. Наконец он сказал: – Акробаты? – О господи! Да я бы палец о палец не ударил, чтобы увидеть акробатов! – Тогда не знаю. – Звери, вот кто! Какие номера самые интересные? Где больше всего народу? Даже в самых лучших цирках самые лучшие номера – это которые со зверями. – Ты так думаешь? – Все до единого так думают. Спроси кого хочешь. Так вот, сегодня утром я нашел зверьков. Двух зверьков. – Ты их поймал? – Еще бы. Это и есть моя тайна. Ты не протрепешься? – Что за вопрос! – Ладно. Я запер их в амбаре. Хочешь посмотреть? Они были почти рядом с амбаром, невдалеке чернела его большая, настежь распахнутая дверь. Черным-черно. Они все время шли к этому амбару. Тощий остановился. Он старался не выдать волнения. – А они большие? – Да разве бы я их обдурил, если б они были большие? Они тебе ничего не сделают. Я посадил их в клетку. Они уже вошли в амбар, и Тощий увидел большую клетку, висевшую на крюке под крышей и накрытую грубым брезентом. Рыжий сказал: – У нас здесь обычно живет птичка или еще кто-нибудь. Главное, им отсюда не выбраться. Полезли на чердак. Они вскарабкались по деревянной лестнице, и Рыжий подтянул клетку к себе. Тощий ткнул пальцем в брезент: – А здесь, кажется, дырка. Рыжий нахмурился: – Откуда она взялась? Он приподнял брезент, заглянул внутрь и с облегчением произнес: – Они там! – Брезент вроде бы обгорел, – с беспокойством заметил Тощий. – Ну, ты как – хочешь смотреть или нет? Тощий неуверенно кивнул. В конце концов он не был убежден, что хочет. А вдруг они… Но Рыжий сбросил брезент. Вот они. Двое, как он и говорил. Маленькие и противные на вид. Как только брезент убрали, зверьки кинулись к ребятам. Рыжий осторожно ткнул их пальцем. – Берегись! – крикнул Тощий. – Они не тронут, – бросил Рыжий. – Ты когда-нибудь видел таких? – Нет. – Представляешь, как в цирке все за них ухватятся? – А если они слишком маленькие для цирка, что тогда? Рыжий разозлился. Он отпустил клетку, и та начала раскачиваться словно маятник. – Идешь на попятную? – Вовсе нет. Я только… – Не беспокойся, не такие уж они маленькие. Меня-то сейчас беспокоит только одно. – Что? – Ведь я должен продержать их в клетке, пока не приедет цирк, верно? Так вот, мне нужно узнать, что они едят. А клетка все раскачивалась, и маленькие пойманные зверьки цеплялись за прутья, делая ребятам какие-то знаки, странные и быстрые, будто эти существа были разумными.2
Астроном вошел в столовую при полном параде. Он ощущал себя гостем. – А где молодежь? – спросил он. – Моего сына нет дома. Промышленник улыбнулся: – Они уже давно гуляют. Но женщины заставили их позавтракать, так что не беспокойтесь. Известное дело – молодость! «Молодость»! Казалось, это слово заставило Астронома задуматься. Завтракали в молчании. Только один раз Промышленник бросил: – Вы и вправду считаете, что они придут? – Придут, – отвечал Астроном. Вот и весь разговор. После завтрака Промышленник сказал: – Вы уж меня извините. Хоть убей, не пойму, зачем вам выкидывать такие трюки? Вы действительно с ними говорили? – Так же, как сейчас с вами. Только телепатически. Они умеют передавать мысли на расстояние. – Я понял это из вашего письма. Но как они передают мысли, интересно выяснить. – Ну, этого я не знаю. Конечно, я их спросил, но не добился четкого ответа. Впрочем, возможно, я чего-то не разобрал. Для этого нужно какое–то устройство, проецирующее мысли, и, что особенно важно, необыкновенная сосредоточенность как индуктора, так и перципиента. До меня не сразу дошло, что они пытаются передать мне мысль. Может быть, телепатия – одно из научных достижений, которым они с нами поделятся. – Может быть, – ответил Промышленник. – Но подумайте о том, как это открытие может изменить нашу общественную жизнь. Передатчик мыслей! – А почему бы и нет? Перемены для нас полезны. – Не думаю. – Перемены нежелательны только для старости, – сказал Астроном. – А ведь расы могут стариться так же, как и люди. Промышленник указал на окно. – Видите эту дорогу? Ее построили давным-давно. Сумели бы мы теперь построить такую? Сомневаюсь. Когда прокладывали эту дорогу, раса была молодой. – Тогда? Да! По крайней мере, новое не внушало им страха. – Лучше бы оно внушало! Что же сталось с нашим обществом существовавшем до Войн? Оно разрушено, доктор! Что хорошего в Молодости и в Новом? Мы сейчас живем лучше. В мире больше нет войн, мы медленно продвигаемся вперед. Гонка ведет в никуда, в конце концов становится спешить некуда. Они это доказали, те, кто построил эту дорогу… Как мы условились, я поговорю с вашими гостями, если они приедут. Но мне кажется, я только попрошу их уехать. – Без гонки не обойтись. – Нахмурившись сказал Астроном. – Ведь мы можем исчезнуть вообще как цивилизация. В моем университете с каждым годом становится все меньше студентов. Пишется меньше книг. Делается меньше работы. Старик спит на солнце мирно и спокойно, но каждый день все равно приближает его к смерти. – Ну, ну, это вы уж слишком. – Нет, послушайте! Прежде чем вам написать, я изучил ваше экономическое положение. – И установили, что я платежеспособен? – улыбаясь, перебил его Промышленник. – Ну, да. О, я вижу, вы шутите? Возможно, шутить скоро не придется. Ваша платежеспособность ведь ниже, чем у вашего отца, а у него была ниже, чем у вашего деда. Ваш сын, возможно, будет вообще неплатежеспособным. С каждым годом планете все труднее поддерживать производство на существующем уровне, хотя это крайне низкий уровень по сравнению с тем, который был раньше. Мы возвратимся к натуральному хозяйству, а потом что? Опять в пещеры? – А если обогатить расу новыми техническими знаниями, то все изменится? – Дело не только в знаниях. Здесь важнее эффект от самих изменений, от расширения горизонтов. Послушайте, сударь, я обратился к вам не только потому, что вы богаты и имеете влияние на правительственные круги, а потому, что у вас необычная для наших дней репутация: вы человек, который может порвать с традициями. Наши соотечественники будут противиться новшествам, а вы знаете, как на них воздействовать, как добиться того… – Чтобы возродить молодость нашей расы? – Да. – С ее атомными бомбами? – Атомные бомбы, – возразил астроном, – не обязательно должны стать концом цивилизации. У этих моих посетителей была атомная бомба или что-то в этом роде в их собственных мирах, и они выжили, потому что не сдались. Разве ты не видишь? Нас победила не бомба, а наша собственная контузия. Возможно, это последний шанс обратить процесс вспять. – Скажите мне, – поинтересовался Промышленник, – что хотят эти друзья из космоса в обмен на свои достижения? Астроном колебался, затем признался: – Я буду с вами откровенен. Они прибыли с более компактной планеты. Наша богаче легкими элементами. – Им нужен магний, алюминий? – Нет, сэр. Углерод и водород. Им нужны уголь и нефть. – В самом деле?! Астроном торопливо вставил: – Вы хотите спросить, зачем существам, которые освоили космические полеты, а следовательно, овладели атомной энергией, уголь и нефть? Я не могу ответить на этот вопрос. Промышленник улыбнулся. – Зато я могу. Это лучшее подтверждение правдивости вашей истории. На первый взгляд может показаться, что при атомной энергии уголь и нефть не нужны. Однако они не только сырье для производства энергии, они всегда будут основным сырьем для всех отраслей органической химии. Пластмассы, красители, медикаменты, растворители. Промышленность не может обойтись без них даже в атомный век. И знаете, бесплатный сыр может быть только в мышеловке, а поскольку они за свою помощь просят уголь и нефть, то я считаю они честные парни. Астроном вздохнул: – А вон и наши мальчики. В открытое окно видно было, как они стоят на лугу и оживленно разговаривают. Сын Промышленника сделал властный жест, сын Астронома кивнул и побежал к дому. – Вот она, молодость, о которой вы говорили. У нашей расы столько же молодых, сколько было всегда, – заметил Промышленник. – Да. Но мы делаем все, чтоб они быстро состарились. Тощий вбежал в комнату, дверь громко хлопнула за ним. – Что случилось? – недовольно проворчал Астроном. Тощий удивленно поднял глаза и остановился. – Извините. А я и не знал, что здесь кто-то есть. Простите, что я вам помещал. – Он старательно подбирал самые вежливые выражения. – Да ничего, все в порядке, – сказал Промышленник. Но Астроном заметил: – Даже если ты входишь в пустую комнату, не обязательно хлопать дверью. – Ерунда, – запротестовал Промышленник. – Парнишка не сделал ничего плохого. Вы его браните просто за то, что он молод. И это вы, с вашими взглядами! Подойди-ка сюда, парень! – обратился он к Тощему. Тощий медленно приблизился. – Как тебе здесь нравится? – Очень, сэр, благодарю вас. – Показал ли тебе мой сын наше поместье? – Да, сэр. Рыжий, то есть… – Ничего, ничего. Называй его Рыжим. Я его сам так зову. А теперь скажи, чем вы сейчас занимаетесь? Тощий отвернулся: – Мы… мы проводим исследования, сэр. Промышленник повернулся к Астроному. – Вот вам юношеская любознательность и жажда приключений. Наша раса еще не утратила этих свойств. – Сэр? – спросил Тощий. – Да, парень. Мальчишка помолчал, пытаясь понять, о чем речь, потом сказал: – Рыжий велел мне принести что-нибудь вкусненькое, но я не очень понял что. Вот я и не знаю как быть. – Ну что ж, спроси кухарку. У нее найдется что-нибудь вкусненькое для таких юнцов, как вы. – О нет, сэр. Это не для нас, а для зверьков. – Для зверьков? – Да, сэр. Что едят звери? – Сразу видно, что сын мой воспитывался в городе, – сказал Астроном. – Ну что вы, это не страшно, – возразил Промышленник. – А что это за звери, парень? – Они маленькие, сэр. – Тогда попробуйте дать им листья или траву, а если они не станут есть, может, им понравятся орехи или ягоды. – Благодарю вас, сэр. Тощий выбежал из комнаты, но на этот раз осторожно закрыл за собой дверь. – Вы думаете, они поймали зверьков живьем? – спросил Астроном. Он был явно встревожен. – Ну, это дело обычное. В моем поместье охота запрещена, и все животные стали ручными, здесь много грызунов и мелкой живности. Рыжий то и дело таскает домой всяких тварей. Только ненадолго они его занимают. Он посмотрел на настенные часы: – Ваши друзья уже должны прибыть, как вы думаете?
3
Качка прекратилась. Стало темно. Воздух чужой планеты не подходил для Исследователя. Атмосфера была густой, как суп, и он не мог глубоко вздохнуть. И даже если… Внезапно испугавшись одиночества, он потянулся и потрогал теплого Торговца. Очевидно, тот спал: он тяжело дышал, время от времени дрожь пробегала по телу. Исследователь решил не будить его. Это все равно ни к чему. Спасения не будет, это ясно. Это расплата за высокие барыши, которые приносила неограниченная конкуренция. Торговец, открывший новую планету, получал монополию на торговлю с ней в течение десяти лет. Он мог торговать в одиночку или, что более вероятно, продать это право всем желающим на жестких условиях. Из-за этого поиски новых планет велись под большим секретом и как можно дальше от обычных торговых путей. У них не было почти никакой надежды на то, что хоть один корабль окажется в пределах их субэфирной связи, разве что произойдет невероятное. Даже если бы они были в своем корабле, а не в этой… этой… клетке. Исследователь схватился за толстые прутья. Даже если уничтожить прутья – а это нетрудно сделать, – им не спрыгнуть – слишком высоко. Все шло из рук вон плохо. Еще до этого приземления они дважды приземлялись на корабле-разведчике, установили контакт с местными жителями, чудовищно большими, но кроткими и доброжелательными существами. Лучшего рынка и желать нельзя. Очевидно, когда-то у них была высокоразвитая промышленность, но они не сумели избежать нежелательных последствий. Эта планета поражала своими размерами. Особенно удивлялся Торговец. Он уже знал, какая она огромная, и все же, подойдя к ней на расстояние двух световых секунд и взглянув на экран обзора, пробормотал: «Невероятно!». – О! Бывают планеты и больше этой, – невозмутимо сказал Исследователь. Чрезмерная восторженность не к лицу Исследователю. – Заселена? – Да. – Ого, вашу планету можно утопить вон в том большом океане. Исследователь улыбнулся. Это был деликатный намек на его родину, по размерам уступавшую большинству планет. Он сказал: – Не совсем так. – И здешние жители такие же большие, как и их мир? – спросил Торговец. Казалось, такая перспектива не слишком радовала его. – Почти в десять раз больше нас. – А вы уверены, что они настроены дружелюбно? – Трудно сказать. Дружба между чуждыми культурами – дело неверное. Но мне кажется, жители этой планеты не опасны. Мы сталкивались с другими подобными обществами, которые не смогли сохранить равновесие после стадии атомной войны, и вы знаете результаты. Замкнутость. Отступление. Постепенный упадок и возрастающее добродушие. Тут Исследователь услышал мощный рев двигателей. – Что-то мы слишком быстро снижаемся, – нахмурился он. За несколько часов до этого обсуждались некоторые предположения об опасности посадки. Планета, к которой они приближались, была огромна для кислородно-водного мира. Гравитационный потенциал был высок, а корабельный компьютер представлял собой устаревшую модель, не предназначенную для построения траекторий посадки в этом потенциальном диапазоне. Значит Пилоту придется выполнять посадку вручную. Было бы разумнее установить более продвинутую модель, но это означало бы перелет на какой-нибудь аванпост цивилизации; потерянное время; возможно, утерянный секрет. – Торговец требовал немедленной посадки. И сейчас Торговец, продолжая отстаивать свою позицию, сердито сказал Исследователю: – Вы думаете, что Пилот не знает своего дела? Ведь он уже два раза справлялся с посадкой! Да, подумал Исследователь, – на корабле-разведчике, а не на этой неуклюжей грузовой посудине. Вслух он не сказал ничего, только глядел на локатор обзора. Они спускались слишком быстро. Сомнений не оставалось. Слишком быстро. – Что вы молчите? – с раздражением спросил Торговец. – Ну если уж вам так хочется, чтобы я говорил, я бы посоветовал вам пристегнуть ремни и помочь мне наладить катапультирующее устройство. Пилот вступил в схватку со стихией. Он не был новичком. Корабль, объятый пламенем, со свистом рассекал необычно плотные слои атмосферы. Но, несмотря ни на что, до последнего момента казалось, что Пилот справится с кораблем. Он даже придерживался заданного курса на определенную точку северного континента, следуя расчетной траектории. Если бы счастье им улыбнулось, их посадку вечно приводили бы как пример героического и мастерского управления в безнадежных условиях. Но когда победа была уже рядом, Пилот не выдержал физического и нервного напряжения и чуть сильнее нажал рычаг управления. Корабль, который почти выровнялся, опять камнем пошел вниз. Уже не было времени исправлять ошибку. До поверхности планеты оставалось ничтожное расстояние. Пилот не покинул кабины, он думал только о том, как бы уменьшить силу удара при падении, как бы сохранить корабль. Пилот не выжил. Пока корабль бешено пробивался сквозь плотные слои атмосферы, удалось включить несколько катапультирующих устройств, и только одно – вовремя. Когда Исследователь очнулся и поднялся на ноги, он был почти уверен, что, кроме него и Торговца, больше никто не уцелел. А возможно, остался в живых только он. Его паритель сгорел на такой высоте, что падение его оглушило. Может, Торговцу повезло еще меньше. Вокруг густая, жесткая трава, а вдали виднелись деревья, по виду напоминавшие деревья его родной планеты, только они свободно разместились бы под нижними ветвями деревьев этой планеты. Он крикнул. Его голос глухо прозвучал в плотном воздухе. Торговец ответил. Исследователь бросился на голос, с трудом продираясь сквозь жесткие заросли, преграждавшие путь. – Вы ранены? – спросил он. Торговец сморщился от боли. – Я что-то растянул, мне трудно ходить. Исследователь осторожно ощупал его. – Не думаю, что это перелом. Вы должны идти, несмотря на боль. – Нельзя ли сначала отдохнуть? – Прежде всего поищем корабль. Если он не поврежден или если его можно отремонтировать, тогда живем. Если нет, то наше дело плохо. – Минуточку. Дайте мне отдышаться. Исследователь и сам был рад этой передышке. Торговец уже закрыл глаза. Исследователь тоже. Услышав звук шагов, он открыл глаза. «Никогда не спите на чужой планете», – мелькнула в его голове запоздалая мысль. Торговец проснулся, и его вопль был полон ужаса. Исследователь крикнул ему: – Всего лишь туземец! Он вас не тронет! Но тут гигант наклонился, схватил их и прижал к своему уродливому телу. Торговец отчаянно сопротивлялся, и, конечно, напрасно. – Неужели вы не можете поговорить с ним? – взвыл он. Исследователь только покачал головой. – Мой проектор на него не действует. Он не будет слушать. – Тогда взорвите его. Взорвите его к чертям! – Это невозможно. Он чуть не добавил «идиот». Исследователь старался сохранять самообладание. – Но почему? – кричал Торговец. – Ведь вы можете дотянуться до своего бластера. Я его ясно вижу. Не бойтесь упасть! – Все намного сложнее! Если убить чудовище, вы никогда не сможете торговать с этой планетой. Вам даже не удастся взлететь с нее. Вы, вероятно, не доживете до вечера. – Но почему? Почему? – Потому что это молодой представитель вида. Вы должны знать, что происходит, если торговец убивает детеныша, даже случайно. И кроме того, если мы попали туда, куда хотели, то мы находимся во владениях могущественного аборигена. А это может быть один из его выводка. Так они попали в тюрьму. Они осторожно выжгли кусочек толстого плотного материала, которым была накрыта клетка, и им стало ясно, что прыгнуть с такой высоты означало бы наверняка разбиться. И вот еще раз клетка закачалась и, описав дугу, замерла. Торговец скатился в нижний угол и, вздрогнув, проснулся. Покрывало приподнялось, хлынул свет. У клетки стояли два молодых туземца. «Внешне они мало чем отличаются от взрослых экземпляров, – подумал Исследователь, – хотя, конечно, поменьше ростом». Меж прутьев просунули пучок зеленых стебельков, похожих на камыш, они приятно пахли, но на них были комочки земли. Торговец отшатнулся и хрипло сказал: – Что это они делают? – По-моему, пытаются нас кормить. По крайней мере, это что-то вроде здешней травы. Покрывало задернули и клетку отпустили. Она опять закачалась вместе с пучком стеблей между прутьев.4
При звуке шагов Тощий вздрогнул и засветился радостью, когда оказалось, что это всего лишь Рыжий. – Вокруг никого. Я все глаза проглядел, это уж точно, – сказал он. – Шш… тише. На вот возьми и сунь в клетку. Мне пришлось сбегать домой. – А что это? – Тощий неохотно протянул руку. – Фарш. Ты что, никогда не видел фарша? Зачем же я посылал тебя домой? Ты должен был принести его, а не эту дурацкую траву. Тощего обидел его тон. – Откуда я знал, что они не едят траву? И потом фарш таким не бывает. Он бывает в целлофане, и он не такого цвета. – Так то в городе. А здесь мы сами готовим фарш, и он всегда такого цвета, пока его не пожаришь. – Так ты говоришь, он сырой? – Тощий быстро отодвинулся. Рыжий возмутился. – Уж не думаешь ли ты, что животные едят приготовленную пищу? Ну-ка бери, оно тебя не съест. Я тебе говорю, у нас времени в обрез. – Почему? Что делается в доме? – Не знаю. Мой отец ходит с твоим отцом. Может, они ищут меня. Может быть, кухарка сказала им, что я взял мясо. Во всяком случае, нельзя, чтобы они нашли нас здесь. – Ты без спроса взял мясо у кухарки? – У этого краба-то? Конечно. Она и капли воды мне не даст без разрешения отца. Ну же, бери! Тощий взял большой комок фарша, хотя при этом у него по коже побежали мурашки. Он повернулся к амбару, а Рыжий быстро побежал к дому. Приблизившись к взрослым, Рыжий замедлил шаг, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы установить дыхание, а затем сделал вид, что беззаботно прогуливается. – Здорово, пап. Здравствуйте, сэр, – поздоровался он. – Стой-ка, Рыжий, у меня к тебе вопрос, – сказал отец. Рыжий повернулся к нему с безразличным видом: – Да, пап? – Мама сказала, что ты сегодня очень рано встал. – Не очень, пап. Незадолго до завтрака. – Ты говорил, тебя что-то разбудило сегодня ночью? Рыжий помедлил с ответом. Потом признался: – Да, сэр. – Что тебя разбудило? Рыжий не заметил в вопросе никакого подвоха. Он сказал: – Не знаю, пап. Сперва было что-то вроде грома, а потом что-то вроде упало. – Не можешь сказать, откуда доносились звуки? – Вроде из-за холма. Это была правда, да к тому же очень ему на руку, потому что холм был в противоположной стороне от амбара. Промышленник взглянул на своего гостя: – Не прогуляться ли нам к холму, а? – Я готов, – ответил Астроном. Рыжий посмотрел им вслед; повернувшись, он увидел Тощего, который выглядывал из-за кустов шиповника. – Иди сюда! – помахал ему Рыжий. Тощий вышел из-за кустов. – Они сказали что-нибудь про мясо? – Нет. По-моему, они ничего не знают. Они пошли к холму. – Для чего? – Почем я знаю! Они расспрашивали меня о громе, который я слышал. Послушай, зверьки съели мясо? – Хм, – осторожно произнес Тощий, – они его рассматривали и как бы принюхивались. – Ладно, – сказал Рыжий. – Я думаю, они его съедят. Господи, должны же они хоть что-то есть. Давай пойдем к холму, посмотрим, что собираются делать наши родители. – А как же зверьки? – Не беспокойся, все в порядке. Нельзя же все время сидеть с ними. Ты им дал воды? – Конечно. Они напились. – Вот видишь. Пошли. Заглянем к ним после полдника. Вот что я тебе скажу. Мы им принесем фруктов. Кто же отказывается от фруктов? И они побежали вверх по склону. Рыжий, как всегда, впереди.5
– Вы думаете, это был гул корабля при посадке? – спросил Астроном. – А вам как кажется? – Если это так, вероятно, все погибли. – А может быть, и нет, – нахмурился Промышленник. – Но если они приземлились и не погибли, то где же они? – Надо подумать. Он все еще хмурился. – Я вас не понимаю, – заметил Астроном. – А если они враждебно настроены? – О нет! Я говорил с ними, они… – Вы с ними говорили! Положим, это рекогносцировка. А что будет дальше? Вторжение? – Но у них только один корабль, сэр! – Это они так говорят. А у них за спиной может быть целый флот. – Я уже говорил вам об их размерах. Они… – Неважно, какие там у них размеры, если их оружие превосходит наше. – Я не подумал об этом. – А меня это с самого начала беспокоило, – продолжал Промышленник. – Вот почему, получив ваше письмо, я согласился встретиться с ними. Не для того, чтобы идти на какие-то неприемлемые для нас предложения по торговле, а для того, чтобы узнать их истинные цели. Я не предполагал, что они будут избегать встречи. – Он вздохнул и добавил. – Я полагаю, это не ваша вина. Во всяком случае, в одном вы правы. В мире слишком долго царил мир. Мы теряем здоровое чувство подозрительности. Мягкий голос Астронома повысился до необычной для него высоты: – Нет никаких оснований предполагать, что они могут быть враждебны! Послушайте. Их планеты гораздо меньше нашей, но поскольку они состоят из более плотных пород, то сила тяжести на поверхности там такая же. Но наша атмосфера слишком плотная для них, неподходящая для длительного пребывания. Также существуют важные различия в химии жизни из-за основных различий в почвах. Они не могут естьнашу еду, а мы - их. Поэтому жить на Земле они не смогут, и не о каком захвате речь идти не может. Даже постройка здесь базы для межзвездных путешествий неэкономична. Остается взаимовыгодная торговля, и… Продолжить речь Астроному не удалось, его перебил Промышленник: – Все это решаемые проблемы. Еда может быть привозной, возникнут куполообразные станции с пониженным давлением воздуха, появятся специально спроектированные корабли. – Да лихо вы описываете подвиги, которые легко даются расе в ее юности. Просто им не нужно ничего подобного делать. В Галактике есть миллионы подходящих для них миров. Им не нужен наш. – Откуда вы знаете? Все это с их слов? – Нет. Это я смог проверить самостоятельно. В конце концов, я астроном. – Ну-ка, с этого места поподробнее. Пока мы идем поясните, это очень интересно. – До настоящего времени наши астрономы считали, что существуют лишь два основных класса планет. Во-первых, планеты, которые сформировались на достаточно большом расстоянии от своих звезд, чтобы стать достаточно холодными для захвата водорода. Это большие планеты, богатые водородом, гелием, аммиаком и метаном. Примеры – газовые гиганты. Ко второму классу относятся те планеты, которые сформировались так близко к центру звезды, что высокая температура сделала невозможным улавливание большого количества водорода. Это планеты меньшего размера, сравнительно бедные водородом и более богатые кислородом. Мы очень хорошо знаем этот тип, так как живем на одном из них. – Я так понимаю, что есть еще один класс планет. – Да. Наши гости именно оттуда. Планеты этого класса меньше по размеру и более бедны водородом, чем внутренние планеты нашей солнечной системы. Но плотность их более высокая. Так вот в Галактике на три планеты типа газового гиганта приходится одна планета, подобная той с которой наши гости, – несколько миллионов миров для исследования и колонизации с подходящими для них условиями. Промышленник посмотрел на голубое небо и деревья с зелеными кронами, среди которых они пробирались, и сказал: – А миры, подобные нашему? – Это первая обнаруженная ими солнечная система, в которой существуют планеты подобные нашей. По-видимому, развитие нашей солнечной системы было уникальным и не соответствовало обычным правилам. Промышленник обдумал все сказанное и заметил: – Эти существа из космоса – обитатели астероидов. – Нет, нет. Астероиды – нечто другое, мы с ними это обсуждали. Астероиды встречаются в одной из восьми звездных систем, но к их планетам никакого отношения не имеют. – И как то, что вы астроном, меняет тот факт, что вы все еще цитируете только их неподтвержденные утверждения? – Ну почему неподтвержденные? Они представили мне теорию звездной эволюции, которая более близка к действительности, чем наша собственная. Их теория строго математически обоснована, и она предсказывает именно такую галактику, какую они описывают. Так что, как видите, мы им нужны исключительно как торговый партнер. – Да, все это так. Но это если рассуждать разумно. Но дело в том, что существа обладающие разумом не всегда поступают разумно. Взять хотя бы наших предков. Ведь с момента сброса первой атомной бомбы на Восточные острова Солнца – я забыл их древнее название – было видно, к чему все идет. И все же событиям было позволено развиваться в этом направлении. – Тут Промышленник осмотрелся вокруг и спросил: – Куда же это мы забрели? По-моему, ничего из наших поисков не получится. Но Астроном, шедший немного впереди, хрипло проговорил: – Нет, сэр. Посмотрите сюда!6
Рыжий и Тощий тайно следовали за старшими. Им помогало то, что отцы были взволнованы и поглощены разговором. Они не могли толком рассмотреть то, что нашли их родители – мешали заросли, в которых приходилось скрываться. – Ну и ну! Ты только посмотри на эту штуку! Сияет, как серебро! – сказал Рыжий. Но особенно взволнован был Тощий. Он вцепился в товарища. – Я знаю, что это такое. Это космический корабль. Верно, из-за этого мой отец и приехал сюда. Он один из самых известных астрономов в мире, и твой отец пригласил его, когда космический корабль приземлился в ваших краях. – Что ты болтаешь? Да мой отец понятия не имел о том, что это за штука. Он пришел сюда только потому, что я слышал раскат грома. И, кроме того, космических кораблей не существует. – Нет, существуют. Ну-ка взгляни: посмотри на эти круглые штуки. Это дюзы. А вон ракетные двигатели. – Откуда ты все это знаешь? Тощий вспыхнул: – Я читал об этом. У моего отца есть книги. Старые книги. – Хм. Все выдумываешь. – Ничего не выдумываю: мой отец преподает в университете, ему нельзя без книг. Это же его работа. Он уже говорил на высоких нотах, и Рыжему пришлось одернуть его. – Хочешь, чтоб нас услышали? – с негодованием прошептал он. – Ладно, а все же это космический корабль! – Послушай, Тощий, ты думаешь, что это корабль из другого мира? – Должно быть. Посмотри, как мой отец осматривает его. Он бы так не интересовался, если бы это было что-нибудь другое. – Другие миры! А где они, эти другие миры? – Везде. Возьми, например, планеты. Некоторые из них такие же миры, как наш. А может, и у других звезд тоже есть планеты. Наверное, планет триллионы. Рыжий чувствовал себя уничтоженным и поверженным. Он пробормотал: – Ты сошел с ума! – Хорошо же. Я тебе покажу. – Эй, ты куда? – Спрошу отца. Надеюсь, ему-то ты поверишь, что профессор астрономии знает… Он поднялся во весь рост. – Эй! Ты что хочешь, чтобы они нас увидели? – сказал Рыжий. – Они же не догадываются, что мы здесь. Хочешь, чтобы лезли к нам с расспросами и узнали про зверьков? – А мне плевать! Ты сказал, что я сумасшедший… – Эх ты, ябеда! Ты же обещал, что никому не проговоришься! – Я и не собираюсь проговариваться. Но если они сейчас все узнают, сам будешь виноват – ведь это ты начал спорить, ты сказал, что я сумасшедший. – Беру свои слова обратно, – буркнул Рыжий. – Ну тогда ладно. Тощий был немного разочарован. Он хотел подойти поближе к космическому кораблю, но не мог нарушить клятву. – Больно уж он мал для космического корабля, – сказал Рыжий. – Конечно, потому что это, наверное, разведчик. – Держу пари, отцу не удастся даже залезть в эту штуковину. Тощий считал это слабым местом в собственных рассуждениях и поэтому промолчал. Рыжий поднялся на ноги, ему явно надоело приключение. – Знаешь, давай уйдем отсюда. У нас свои дела, не пялиться же целый день на какой-то там старый космический корабль. Нам надо заняться зверьками, если мы хотим стать циркачами. Это для циркачей самое первое дело. Они должны заботиться о животных. Вот я и собираюсь это сделать, – с добродетельным видом закончил он. – Ну что ты, Рыжий? У них там полно мяса. Давай подождем, – сказал Тощий. – А что ждать? И потом мой отец и твой отец собираются уходить, и уже пора полдничать. И вообще, Тощий, мы не должны вызывать подозрений, а то они начнут расспрашивать. Неужели ты никогда не читал детективов? Если ты затеял большое дело и не хочешь, чтобы тебя поймали, главное – действовать как обычно. Тогда никто ничего не заподозрит. Это первая заповедь… – Ну ладно. Тощий неохотно поднялся. В этот момент затея с цирком показалась ему нестоящей и старомодной по сравнению с блистательной карьерой астронома, и он недоумевал, как он мог связаться с глупыми прожектами Рыжего. Они пошли вниз по склону. Тощий, как всегда, позади.7
– Что меня поражает, так это качество работы, – сказал Промышленник. – Никогда не видывал такой конструкции. – Ну и что с того? – отрезал Астроном. – Ведь никого из них не осталось. Второго корабля не будет. Они обнаружили жизнь на нашей планете случайно. – Да, тут была авария, это ясно. – Корабль почти не поврежден. Его можно было бы отремонтировать, если бы хоть один из путешественников уцелел. – Если они уцелели, все равно о торговых отношениях и думать не приходится. Очень уж они непохожи на нас. Неудобств много будет. Так или иначе, все кончено. Они вошли в дом, и Промышленник спросил жену: – Полдник уже готов, дорогая? – Да нет. Видишь ли… – Она в нерешительности посмотрела на Астронома. – Что случилось? – спросил Промышленник. – Что же ты молчишь? Думаю, наш гость простит нас. – Умоляю, не обращайте на меня внимания, – пробормотал Астроном. Он незаметно отошел в дальний угол комнаты. – Видишь ли, дорогой, кухарка очень расстроена, – торопливо, низким голосом проговорила женщина. – Я утешала ее все утро и, честное слово, не знаю, зачем Рыжий сделал это. – Что он натворил? — Промышленника позабавило в словах жены то, что она впервые назвала так своего сына. Ему с сыном потребовались объединенные усилия в течение нескольких месяцев, чтобы убедить свою жену использовать имя «Рыжий», а не совершенно нелепое (по мнению подростков) имя, которое было его настоящим. – Он взял почти весь фарш, – сказала она. – И съел его? – Ну, надеюсь, что нет. Ведь он сырой. – Тогда зачем он ему понадобился? – Представления не имею. Я видела Рыжего только за завтраком. Кухарка в ярости. Она заметила, как он удирал из кухни, и в чаше почти не осталось фарша. А фарш предназначался для полдника. Ты же знаешь кухарку. Ей пришлось готовить что-то другое, а это значит, что теперь целую неделю от нее покоя не будет. Поговори с Рыжим, дорогой, и пусть он больше носа не показывает на кухню. И не мешало бы ему извиниться перед кухаркой. – Только этого не хватало! Она служит у нас, и если мы не жалуемся на изменения в меню, ей-то что? – Но ей приходится выполнять двойную работу. Она уже поговаривает об уходе. А попробуй-ка сейчас найти хорошую кухарку. Помнишь, какая у нас была до нее? Это был сильный довод. – Видимо, ты права, – сказал Промышленник. – Я поговорю с ним, как только он придет. – Да вот он. Рыжий весело вошел в дом со словами: – Кажется, пора полдничать. – Он взглянул на отца, потом на мать, и в нем мгновенно проснулись подозрения. – Пойду сначала помоюсь, – сказал он и направился к другой двери. – Минуту, сынок, – остановил его Промышленник. – Сэр? – Где твой маленький друг? – Да где-то рядом, – беспечно ответил Рыжий. – Мы вроде вместе гуляли, потом я оглянулся, а его нет. – Это было правдой, и Рыжий почувствовал под собою твердую почву. – Я ему сказал, что пора полдничать, говорю: по-моему, пора полдничать; говорю: надо возвращаться домой; а он говорит: да. Я и пошел, а потом, когда я был уже около ручья, оглядываюсь, а… Астроном прервал это словоизлияние, оторвавшись от журнала, который он перелистывал: – Я нисколько не беспокоюсь о моем юнце. У него есть голова на плечах. Не ждите его к столу. – Все равно полдник еще не готов, доктор. – Промышленник опять повернулся к сыну. – И откровенно говоря, потому, сынок, что кухарка кое–чего недосчиталась. Тебе нечего сказать? – Сэр? – Как это ни противно, но придется объясниться начистоту! Зачем ты взял фарш? – Фарш? – Да, фарш. – Ну, я был немного… – начал было Рыжий. – Голоден? – подсказал отец. – И тебе захотелось сырого мяса? – Нет, сэр. Оно мне было вроде бы нужно. – Для чего именно? Рыжий молчал с жалким видом. Но тут опять вмешался Астроном: – Если вы позволите вставить словечко, я вам напомню, что как раз после завтрака мой сын зашел и спросил, что едят животные. – О, вы правы! Какой же я дурак, что забыл об этом! Послушай, Рыжий, ты взял мясо для твоего ручного зверька? Рыжий с трудом подавил негодование: – Так вы хотите сказать, что Тощий заходил сюда и наябедничал, что у меня есть зверьки? Он пришел к вам и проболтался, да? Он сказал, что у меня есть зверьки? – Нет. Он этого не говорил, а просто спросил, чем питаются животные. Вот и все. И вообще, если уж он пообещал тебя не выдавать, он не выдаст. Это твоя собственная глупость выдала тебя – ты взял без спроса фарш. А это называется воровством. Теперь отвечай без уверток – есть у тебя зверек? – Да, сэр. Это было сказано едва слышным шепотом. – Отлично! Придется тебе избавиться от него. Понятно? – Ты хочешь сказать, что у тебя есть хищное животное, да, Рыжий? – вмешалась мать. – Оно может тебя укусить, и у тебя будет заражение крови. – Они совсем крохотулечки, – сказал Рыжий дрожащим голосом. – Если их тронуть, они едва шевелятся. – Они? Сколько же их у тебя? – Два. – Где они? Промышленник дотронулся до руки жены. – Не мучай ребенка, – сказал он тихо. – Если он пообещает избавиться от них, он так и сделает, и этого наказания с него достаточно. И он выкинул из головы и Рыжего, и его зверьков.8
Полдник уже подходил к концу, как вдруг Тощий ворвался в столовую. Какое–то мгновение он стоял в растерянности, а потом закричал почти в истерике: – Мне надо поговорить с Рыжим! Я должен ему что-то сказать! Рыжий посмотрел на него со страхом, а Астроном заметил: – Сын, не очень-то ты воспитан. Ты заставил нас ждать себя. – Прости, отец. – О, не сердитесь на парнишку, – сказала жена Промышленника. – Пусть поговорит с Рыжим, если хочет, а полдник от них не уйдет. – Мне нужно поговорить с Рыжим наедине, – настаивал Тощий. – Ну хватит, хватит, – сказал Астроном со скрытым раздражением. – Садись. Тощий повиновался, но ел без особого аппетита, да и то только тогда, когда кто-нибудь глядел прямо на него. Рыжий перехватил его взгляд и тихо спросил: – Что, зверьки убежали? Тощий покачал головой и прошептал: – Нет, это… Астроном бросил на него строгий взгляд, и Тощий осекся. Едва полдник закончился, Тощий выскользнул из комнаты, незаметно пригласив Рыжего следовать за ним. В молчании они дошли до ручья. Тут Рыжий разом повернулся к своему спутнику. – Слушай, с чего это тебе взбрело в голову сказать моему отцу, что мы кормим животных? – Да я и не говорил. Я только спросил, чем кормят животных, – запротестовал Тощий. – Это не значит сказать, что мы кормим их. И кроме того, дело не в этом, Рыжий. Но Рыжий еще не простил обиды. – А потом куда ты запропастился? Я думал, ты идешь домой. По-ихнему получается, будто я виноват, что тебя не было. – Я все пытаюсь тебе объяснить, если ты помолчишь хоть минутку. Ты же мне словечка вставить не даешь. – Ну что ж, валяй выкладывай, если у тебя есть что. – Я пошел обратно к кораблю. Родителей там уже не было, а я хотел посмотреть, что это за штука. – Это не космический корабль, – мрачно сказал Рыжий. Ему нечего было терять. – Вот именно что космический корабль. Туда можно заглянуть через иллюминаторы, я и заглянул, и они там мертвые. – Он был очень бледен. – Все до одного мертвые. – Кто мертвые? – Да зверьки! – закричал Тощий. – Такие же, как наши! Только они не зверьки, это жители других планет. На мгновение Рыжий окаменел. Он и не подумал усомниться в правоте Тощего, слишком искренне тот был взволнован. Рыжий только сказал: – Ну и ну! – Вот. Что теперь делать? Ей-же-ей, будет нам взбучка, если они узнают! Тощего всего трясло. – Может, лучше их выпустить? – спросил Рыжий. – Они на нас наябедничают. – Да они не могут говорить на нашем языке. Ведь они с другой планеты. – Нет, могут. Я помню, как мой отец говорил о всяком таком с мамой, ну, он не знал, что я в комнате. Он говорил, что есть пришельцы, которые могут говорить без всяких слов. Вроде бы телепатия. Я думал, он фантазирует. – Да… Ну и ну! То есть, ну и ну! – Рыжий взглянул на Тощего. – Ну ладно, слушай. Мой отец велел мне избавиться от них. Давай зароем их, что ли, где-нибудь или бросим в ручей. – Он тебе так велел? – Он заставил меня признаться, что у меня есть зверьки, а потом сказал: «Придется избавиться от них». Должен же я делать то, что он говорит! Ведь он мой отец! У Тощего немного отлегло от сердца. Это был отличный выход из положения. – Хорошо. Идем прямо туда и опередим их. Ох, если они их найдут, будет нам на орехи! Они бросились к амбару, обуреваемые невыразимыми видениями.9
Совсем иное дело – видеть в них «людей». Как животные они были занятны, но как «люди» – ужасны! Их глаза, которые раньше представлялись маленькими невыразительными точками, теперь, казалось, следили за Рыжим и Тощим с явной злобой. – Они издают звуки, – прошептал Тощий. – Наверное, разговаривают или что-то вроде того, – сказал Рыжий. Забавно, что раньше они слышали эти звуки, но не придавали им значения. Рыжий не сдвинулся с места. Тощий – тоже. Брезент был откинут, но они просто наблюдали. Тощий заметил, что зверьки не дотронулись до фарша. – Ну как, будешь действовать? – спросил Тощий. – А ты? – Ты их нашел! – Сейчас твоя очередь. – Нет. Ты их нашел. Ты сам виноват во всем. Я только наблюдал. - Не уступал Тощий. – А ты со мной заодно. Не станешь же ты отрицать. – Неважно. Ты их нашел, я так и скажу, когда они придут сюда искать нас. – Ну и пусть, – сказал Рыжий, но все же мысль о том, что их ожидает, подхлестнула его, и он потянулся к дверце клетки. – Стой! – крикнул Тощий. – Какая муха тебя укусила? – спросил Рыжий. Остановиться Он был рад. – У одного из них есть какая-то железяка или что-то вроде этого. – Где? – Да вон там. Я ее видел и раньше, но думал, что это часть его тела. Но если они люди, может быть, это ружье-дезинтегратор. – А что это такое? – Я читал об этом в старых книгах. У большинства людей на космических кораблях есть такие ружья-дезинтеграторы. Наведут такое на тебя – ты и распался на элементы. – До сих пор его на нас не наводили, – возразил Рыжий, но на душе у него явно кошки скребли. – Неважно. Я не собираюсь болтаться здесь и ждать, пока меня разложат на части. Я приведу отца. – Эх ты, трусишка! Жалкий трус! – Ну и пусть! Можешь обзывать меня как хочешь, но, если ты сейчас их тронешь, тебя разложат. Вот подожди и увидишь, и поделом тебе. Он двинулся к узенькой винтовой лестнице, которая вела вниз, остановился на площадке и отшатнулся. По лестнице, тяжело дыша, поднималась мать Рыжего. – Рыжий, эй, Рыжий! Ты наверху? И не пытайся спрятаться. Я знаю, что они у вас там. Кухарка видела, куда ты побежал с мясом. – Привет, мама! – дрожащим голосом крикнул Рыжий. – А ну-ка покажи мне этих мерзких животных. Я хочу, чтобы ты при мне избавился от них, и немедленно. Все кончено! Но хотя ему грозило наказание, Рыжий почувствовал, как с него свалилось бремя. По крайней мере, ему не надо самому принимать решение. – Они здесь, мам. Я им ничего не сделал, мам. Я не знал. Они выглядели ну совсем как маленькие зверюшки, и я думал, ты позволишь мне подержать их у себя, мам. Я бы не брал мяса, да только они не ели травы и листьев, а мы не смогли найти хороших орехов или ягод, а кухарка никогда мне ничего не дает, или я должен упрашивать ее, а я и не знал, что это для полдника… Он все говорил, охваченный страхом, и не сознавал, что мать уставилась на клетку и, не слушая его, визжит, визжит тонко и пронзительно.10
– Нам остается только одно – похоронить их как можно тише. Сейчас нет смысла в какой-либо огласке, – говорил Астроном, но тут раздался визг. Она бежала всю дорогу и, когда оказалась рядом с ними, еще не совсем пришла в себя. Только через несколько минут муж смог привести ее в чувство. Наконец она произнесла: – Они в амбаре. Я не знаю, кто они такие. Нет, нет… Промышленник собрался было пройти вперед, но она преградила ему дорогу. – Нет, ты не пойдешь. Пошли одного из слуг с ружьем. Я тебе говорю, в жизни не видывала таких. Маленькие ужасные существа… с… с… я не могу их описать! И подумать только, что Рыжий трогал их и пытался кормить. Он держал их, скармливал им мясо. – Я только… – начал Рыжий. А Тощий добавил: – Это не… – Ну, мальчишки, вы сегодня наломали дров! – сказал Промышленник. – Марш в дом! И больше ни слова! Что бы вы там ни говорили, мне неинтересно. Я вас выслушаю, когда все будет кончено, а что касается тебя, Рыжий, я сам прослежу за тем, чтобы тебя наказали. Он повернулся к жене: – Какими бы ни были эти животные, их надо уничтожить. А когда мальчишки отошли на достаточное расстояние, мягко добавил: – Ну, успокойся, дети живы-здоровы и не сделали ничего ужасного. Это для них просто новая забава. – Простите, мадам, но не могли бы вы описать этих животных? – прерывающимся голосом спросил Астроном. Она покачала головой. Она не могла говорить. – Не могли бы вы сказать мне… – Я должен ей помочь! Простите меня, – извинился Промышленник. – Минуточку. Пожалуйста. Она говорит, что никогда не видала таких животных раньше. Наверное, не очень часто у вас находят таких уникальных животных. – Давайте не будем обсуждать сейчас этот вопрос. – Если только эти уникальные животные не приземлились сегодня ночью. – Что вы имеете в виду? – Я думаю, нам нужно пойти в амбар, сэр! Промышленник несколько мгновений смотрел на него, потом повернулся и бросился бегом к амбару. Астроном последовал за ним. Вдогонку им несся крик.11
Промышленник воззрился на них, потом перевел взгляд на Астронома и опять на них. – Это они? – Они, – сказал Астроном. – Не сомневаюсь, что мы для них так же отвратительны, как и они для нас. – Что они говорят? – Ну, что им очень неудобно, они утомлены и нездоровы, но что при посадке они пострадали несерьезно и что ребята обращались с ними хорошо. – Обращались хорошо! Схватили их, держали в клетке, совали траву и сырое мясо! Скажите, а я могу с ними поговорить? – На это нужно время. Настройтесь на одну волну с ними. Вы примете сигналы, но, возможно, не сразу. Промышленник сделал попытку. От напряжения лицо его скривилось в гримасу, он передавал одну и ту же мысль: «Мальчишки не знали, кто вы такие». И внезапно в его мозгу мелькнула мысль: «Мы все прекрасно понимали и именно потому не атаковали их». «Атаковали их?» – подумал Промышленник и, погруженный в свои мысли, произнес это вслух. «Ну да, конечно, – пришла ответная мысль. – Ведь мы вооружены». Одно из омерзительных созданий подняло металлический предмет, и внезапно в крышке клетки и в крыше амбара появились отверстия с обуглившимися краями. «Мы надеемся, – передавали эти существа, – что будет несложно отремонтировать крышу». Промышленник почувствовал, что сбился с волны. Он повернулся к Астроному. – И с таким оружием они дали себя захватить и оказались в клетке? Не понимаю. И получил спокойный ответ: «Мы никогда не трогаем детей мыслящих существ».12
Вечерело. Промышленник и думать забыл об ужине. – Вы верите в то, что корабль полетит? – спросил он. – Если они так сказали, значит полетит, – ответим Астроном. – Надеюсь, скоро они вернутся. – И когда они к нам вернутся, я выполню соглашение, – энергично сказал Промышленник. – И даже больше: я переверну небо и землю, чтобы их признал весь мир. Я был не прав, доктор. Создания, которые не причинили вреда детям, хотя их буквально толкали на это, достойны восхищения. Но знаете, мне очень трудно говорить… – О ком? – Да о ребятах. О вашем и моем. Я почти горжусь ими. Схватить таких существ, прятать их, кормить или хотя бы пытаться накормить. Это поразительно. Рыжий сказал мне, что это он придумал – использовать их для выступления в цирке. Подумать только! А Астроном сказал: – Молодость!13
– Скоро стартуем? – спросил Торговец. – Через полчаса, – ответил Исследователь. Это будет тоскливое возвращение. Остальные семнадцать членов экипажа погибли, и прах их останется на чужой планете. В обратный путь они отправятся на поврежденном корабле и поведут его вручную, рассчитывая только на свои силы. – Хорошо, что мы не тронули этих мальчишек, – сказал Торговец. – Мы заключили очень выгодные сделки, очень выгодные. «У него один бизнес на уме», – подумал Исследователь. – Они собрались, чтобы проводить нас, – сказал Торговец. – Все как один. Вам не кажется, что они стоят слишком близко? – Им ничто не угрожает. – Какая у них отталкивающая внешность, а? – Зато их внутренний мир подкупает. Они настроены абсолютно дружелюбно. – Глядя на них, этого не скажешь. Вон тот юнец, который первым подобрал нас… – Они зовут его Рыжим. – Странное имя для чудовища. Смешное. Он, кажется, всерьез расстроен тем, что мы улетаем. Только я что-то не разберу, почему. Будто тем самым мы лишаем его чего-то. Я не очень-то понял. – Цирк, – коротко сказал Исследователь. – Что? Почему? Чудовищная нелепость! – А отчего бы и нет? Что бы сделали вы сами, если бы нашли его спящим на поле на Земле: красные щупальца, шесть ног, псевдоподии и прочее в том же роде?14
Рыжий смотрел, как отлетает корабль. Красные щупальца – из-за них он получил свое прозвище – все еще колыхались, выражая сожаление об утраченной надежде, а глаза на ножках были полны желтоватыми кристаллами, которые соответствовали нашим земным слезам.Глубина
The Deep (1952). Перевод: А. Волнова.
1
Любая планета в конце концов умирает. Смерть может быть быстрый, если взрывается солнце. Но может быть и медленной, если солнце гаснет и океаны превращаются в лед. В последнем случае у разумной жизни есть возможность не погибнуть. Чтобы выжить, можно устремиться в космос на планету, более близкую к остывающему солнцу, или же вообще на планету другой звезды. Этот путь закрыт, если планета, к несчастью, единственная у своего солнца или если в это время поблизости, не дальше пятисот световых лет, не окажется другой пригодной звезды. Чтобы выжить, можно направиться внутрь собственной планеты. Этот путь всегда возможен. Под поверхностью можно построить новый дом, и тепло ядра планеты будет источником энергии. Для такой задачи потребуются тысячелетия, но звезды остывают медленно. Но со временем и внутреннее тепло планеты остывает. Можно закапываться все глубже и глубже, пока не умрет вся планета. Это время наступило. Над планетой вяло веяли неоновые ветры, не способные пошевелить поверхность кислородных озер, заполнивших низменности. Изредка покрытое коркой солнце слегка краснело, и тогда кислородные озера начинали пузыриться. А долгими ночами бело-синий кислородный лед покрывал эти озера, а на скалах оседала неоновая роса. В восьмистах милях под поверхностью существовал последний очаг тепла и жизни.2
Взаимоотношения Венды и Роя были очень близкими, гораздо ближе, чем позволяют приличия. Ей только один раз в жизни позволили посетить овариум и ясно дали понять, что другого не будет. Расовед сказал: – Ты не совсем соответствуешь стандартам расы, Венда, но ты способна к деторождению, и мы один раз тебя испытаем. Может, что-нибудь получится. Она хотела, чтобы получилось. Отчаянно хотела. Очень рано она поняла, что разум ее несовершенен, что ей никогда не подняться выше рабочего. Ее мучило то, что она подводит расу, и тем больше ей хотелось получить хоть единственный шанс для создания нового существа. У нее это превратилось в навязчивую идею. Она отложила яйцо в самом углу сооружения и принялась наблюдать. Процесс случайных колебаний, во время которого происходит механическое оплодотворение, заставил лишь слегка покачнуться ее яйцо. Она продолжала незаметно наблюдать все время высиживания, видела, как из ее яйца появился малыш, запомнила его физические особенности, наблюдала, как он растет. Он оказался здоровым юношей и получил одобрение расоведа. Однажды она небрежно спросила расоведа: – Взгляни на того, что сидит там. Он болен? – Который? - Расовед удивился. Больной подросток на этой стадии роста свидетельствовал бы о его некомпетентности. - Ты имеешь в виду Роя? Вздор. Я бы хотел, чтобы все молодые были такими. Вначале она была только довольна собой, потом испугалась, наконец пришла в ужас. - Она подсматривала за юношей, интересовалась его учебой, смотрела, как он играет. Когда он оказывался близко, она была счастлива; не видя его, чувствовала тоску и отчаяние. Она никогда ни о чем подобном не слышала, и ей было стыдно. Ей следовало бы посетить менталиста, но она понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Она не настолько глупа, чтобы не понимать, что это не легкое отклонение, которое можно ликвидировать прикосновением к клеткам мозга. Это серьезное психотическое нарушение. В этом она была уверена. Ее осудят, если узнают об этом. Приговорят ее к эвтаназии, как бесполезную растратчицу столь необходимой для выживания расы энергии. Могут даже подвергнуть эвтаназии вышедшего из ее яйца, если установят, кто он. Долгие годы она боролась со своей ненормальностью и в какой-то степени преуспела. Тогда она услышала, что Рой избран для долгого путешествия, и снова наполнилась болезненным отчаянием. Она следовала за ним по пустынным коридорам, ведущим на несколько миль от центра Города. Единственного Города на планете. Другого не было. Пещера в которой он находился была закрыта уже на памяти Венды. Старейшие измерили ее длину, население, подсчитали, сколько энергии требуется для ее обогрева, и решили закрыть ее. Население, не очень значительное, переселили ближе к центру, и в следующий сезон сократили квоту на овариум. Коммуникационный мыслительный уровень Роя был почти пуст, как будто все его мышление устремилось внутрь. – Ты боишься? - помыслила она ему. – Потому что я пришел сюда думать? - Он немного поколебался. - Да. Это последний шанс расы. Если я не смогу… – Ты боишься за себя? Он удивленно посмотрел на нее, и она ощутила его стыд из-за своей непристойности. Она сказала: – Я бы хотела отправиться вместо тебя. Рой ответил: – Ты думаешь, что лучше выполнишь задание? – О, нет. Но если я потерплю неудачу и не вернусь, это будет меньшей потерей для расы. – Потеря одинакова, - спокойно ответил он. - Гибель всей расы. Но Венда в этот момент не думала о существовании расы. Она вздохнула. – Такое долгое путешествие. – Долгое? - переспросил он с улыбкой. - А ты знаешь, какое? Она колебалась. Не хотела показаться ему глупой. Она сказала чопорно: – Говорят, что до первого уровня. В детстве, когда подогреваемые коридоры уходили от Города дальше, Венда бродила по ним, как все молодые. Однажды, далеко от центра, она оказалась в месте, где ее охватил холод. Она была в зале, уходящем вверх, но перекрытом гигантской пробкой. Много позже она узнала, что выше по ту сторону пробки находится семьдесят девятый уровень; над ним семьдесят восьмой и так далее. – Я миную первый уровень, Венда. – Но за первым уровнем ничего нет. – Ты права. Ничего. На этом уровне кончается материя планеты. – Но как может быть что-то там, где нет ничего? Ты имеешь в виду воздух? – Нет, ничто. Вакуум. Ты знаешь, что такое вакуум? – Вакуум - это когда все откачивают и держат изолированно. – Да, этим занимаются рабочие. На за первым уровнем повсюду тянется почти бесконечный вакуум. Венда немного подумала. Потом спросила: – Там раньше был кто-нибудь? – Конечно, нет. Но есть записи. – Может, записи ошибаются. – Они не могут ошибаться. Ты знаешь, какое пространство я должен буду пересечь? Венда помыслила отрицание. Рой спросил: – Ты, вероятно, знаешь скорость света? – Конечно, - с готовностью ответила она. Это универсальная константа. Даже дети ее знают. - Тысяча девятьсот сорок четыре длины пещеры туда и обратно за одну секунду. – Верно, - сказал Рой, - но если бы свет летел по тому расстоянию, которое я преодолею, ему потребовалось бы десять лет. Венда сказала: – Ты смеешься надо мной. Хочешь меня напугать. На мгновение одна из его шести хватательных конечностей дружески легла на одну из ее. Неразумный порыв заставлял Венду крепко схватить ее, не отпускать его. На мгновение она испугалась, что он проникнет в ее мозг ниже коммуникативного уровня и придет в ужас, и она никогда больше его не увидит. Он может даже доложить, чтобы ее подвергли лечению. Потом успокоилась. Рой нормальный, не такой извращенный, как она. Ему никогда и в голову не придет проникать ниже коммуникативного уровня в мозг друга. Он ушел, а она смотрела ему вслед и думала, как он красив. Хватательные конечности прямые и крепкие, чувствительные вибриссы многочисленные и тонкие, и ни у кого так красиво не светятся оптические пятна.3
Лора удобнее уселась на сидение. Какое оно мягкое и удобное. Как приятно и спокойно внутри самолета, как страшно, жестко, нечеловечески он выглядит снаружи. Колыбель стояла на соседнем сидении. Лора заглянула за одеяло и крошечный кружевной чепчик. Уолтер спал. Лицо у него пустое, детски мягкое, а веки - два полумесяца с оторочкой ресниц - закрывают глаза. Прядь светло-карих волос выбилась на лоб. С бесконечной нежностью Лора убрала ее под чепчик. Скоро нужно кормить Уолтера. Лора надеялась, что он еще слишком мал, чтобы заметить необычность обстановки. Стюардесса очень мила. Она даже держит бутылочки в маленьком холодильнике. Подумать только, холодильник на самолете! Пассажиры через проход смотрят на нее так, будто хотят поговорить, если бы нашелся предлог. Момент наступил, когда Лора вынула Уолтера из колыбели и положила розовое тельце в белом чехле себе на колени. Ребенок - всегда законный повод для начала разговора между незнакомыми людьми. Женщина через проход сказала (ее слова можно было предсказать): – Какой прекрасный ребенок! Сколько ему, моя дорогая? Держа булавки во рту, Лора (она расстелила у себя на коленях одеяло и перепеленывала Уолтера) ответила: – Через неделю четыре месяца. Глаза Уолтера были открыты, и он смотрел на женщину, раскрыв рот в беззубой улыбке. (Ему всегда нравится перепеленываться). – Посмотри на его улыбку, Джордж, - сказала женщина. Ее муж улыбнулся в ответ и пошевелил пальцами. – Гули, - сказал он. Уолтер рассмеялся высоким, переходящим в икоту смехом. – Как его зовут, дорогая? - спросила женщина. – Уолтер Майкл, - ответила Лора, потом добавила: - По отцу. Лед тронулся. Лора узнала, что семейная пара - Джордж и Элеанор Эллисы, что они возвращаются из отпуска, что у них трое детей, две девочки и мальчик, все уже взрослые. Обе дочери замужем, и у одной уже двое своих детей. Лора слушала с довольным выражением на худом лице. Уолтер (старший) часто говорил, что впервые заинтересовался ею, потому что она так хорошо слушает. Уолтер начал беспокоиться. Лора высвободила ему руки, чтобы он немного подвигался. – Согрейте, пожалуйста, бутылочку, - попросила она стюардессу. Отвечая на прямые, но дружеские расспросы, Лора объяснила, сколько раз кормит Уолтера, какой молочной смесью и бывает ли у него расстройство желудка. – Надеюсь, у него сегодня не расстроится желудочек, - беспокойно сказала она. - Все-таки самолет… – О, Боже, - ответила миссис Эллис, - он слишком мал, чтобы что-нибудь заметить. К тому же эти большие самолеты удивительны. Если не смотреть в окно, не поверишь, что ты в воздухе. Правда, Джордж? Но мистер Эллис, туповатый, простодушный человек, сказал: – Удивляюсь, что вы взяли такого малыша в самолет. Миссис Эллис, нахмурившись, повернулась к нему. Лора положила Уолтера себе на плечо и похлопала по спинке. Он начал было плакать, но тут же стих, зарывшись пальцами в гладкие светлые волосы матери. Она сказала: – Я везу его к отцу. Уолтер еще не видел сына. Мистер Эллис в затруднении начал что-то говорить, миссис Эллис оборвала его: – Ваш муж служит? – Да. (Мистер Эллис открыл рот в беззвучном «О!» и покорился). Лора продолжала: – Он как раз за Давао и встретит нас в аэропорту Николс. Прежде чем вернулась стюардесса с бутылочкой, они узнали, что муж ее старший сержант, служит интендантом, что он уже четыре года в армии, а женаты они два года, что скоро ему демобилизовываться и они проведут здесь долгий медовый месяц перед возвращением в Сан-Франциско. Тут ей принесли бутылочку. Она положила Уолтера на согнутую левую руку и поднесла бутылочку к его рту. Он взял ее в рот и сжал беззубыми деснами соску. В молоке пошли вверх маленькие пузырьки, руки ребенка безуспешно пытались ухватить теплое стекло. Уолтер смотрел на нее. Лора слегка прижала к себе маленького Уолтера и подумала, что несмотря на все трудности и раздражения, все-таки замечательно иметь собственного ребенка.4
Теория, - подумал Ган, - всегда теория. Жители поверхности, миллион или больше лет назад, могли видеть Вселенную, ощущать ее непосредственно. Теперь, под восемьюстами милями скал над головой, раса может только строить заключения на основании колебаний стрелок своих приборов. Пока только теория, что клетки мозга, помимо обычных электрических потенциалов, излучают другой тип энергии. Энергии не электромагнитной и, следовательно, не обреченной на ползучее продвижение света. Эта энергия связана лишь с высшими функциями мозга и потому является характеристикой только высокоразумных живых существ. Только дрожащие иглы приборов уловили наличие этой энергии, проникающей в их пещеру, и только другие приборы определили, что ее источник находится на расстоянии в десять световых лет. По крайней мере хоть одна звезда приблизилась к ним ближе чем на пятьсот световых лет. Или теория ошибается? Ган ворвался на коммуникационный уровень мозга Роя без всякого предупреждения, и его мысль ударилась о поверхность напряженно работающего мозга: – Ты боишься? – Это большая ответственность. - Ответил Рой. Ган подумал: «Этот еще говорит об ответственности. В течение десятилетий один главный техник за другим работали над резонатором и станцией связи, и именно в его время делается последний шаг. Что может другой знать об ответственности?» Он сказал: – Да. Мы легко говорим о гибели расы, но всегда предполагаем, что она придет когда-то, - не в наше время. Но это время придет, понимаешь? Придет. То, что мы предпримем сегодня, поглотит две трети общего запаса энергии. Для новой попытки энергии уже не хватит. Ее не хватит, даже чтобы поддерживать жизнь нынешнего поколения. Но это неважно, если ты будешь точно следовать указаниям. Мы все продумали. Мы занимаемся этим уже много поколений. – Я сделаю, что мне приказано, - сказал Рой. – Поле твоей мысли смешается с приходящим из космоса. Все поля мысли строго индивидуальны, и вероятность совпадения исключительно мала. Но поля, приходящие их космоса, по нашим подсчетам, составляют миллиарды. Твое поле, очень вероятно, окажется похожим на одно из них, и в таком случае будет установлен резонанс, пока будет действовать наш резонатор. Ты знаешь, на каком принципе это основано? – Да, сэр. – Тогда ты знаешь, что во время действия резонатора твое сознание будет находиться на планете Х в мозгу существа, чье мысленное поле идентично с твоим. Этот процесс не поглощает энергию. В соответствии с резонансом твоего мозга мы перешлем массу станции связи. Проблема передачи массы на такое расстояние была самой трудной и решена в самое последнее время. Для пересылки станции потребуется запас энергии, которой расе хватило бы на столетия. Ган поднял черный куб станции связи и серьезно посмотрел на него. Еще три поколения назад считалось невозможным вместить все необходимое в объем меньше двадцати кубических метров. Теперь же станция размером в кулак. Ган сказал: – Мыслительное поле разумного существа может следовать только хорошо известным образцам. Все живые существа, на какой бы планете они ни обитали, должны обладать протеиновой базой и кислородно-водным химизмом. Если они могут жить в своем мире, значит сможем и мы. «Теория», - подумал Ган на глубочайшем уровне своего сознания, - «все только теория». Он продолжал: – Это не означает, что тело, в котором ты окажешься, его мозг и эмоции не будут абсолютно чужды тебе. Поэтому мы разработали три способа активирования приемной станции. Если у твоего хозяина сильные конечности, тебе потребуется только приложить давление в двести килограмм на любую сторону куба. Если конечности у него слабые и тонкие, достаточно нажать кнопку в единственном отверстии в кубе. Наконец если у его вообще нет конечностей, если твой хозяин парализован или почему-либо беспомощен, ты сможешь активировать станцию с помощью мыслительной энергии. Как только станция будет активирована, у нас окажутся два пункта связи и раса сможет переместиться на планету Х с помощью простой телепортации. – Это означает, - сказал Рой, - что мы воспользуемся электромагнитной энергией. – Ну и что? – Для перемещения потребуется десять лет. – Мы не будем сознавать этой длительности. – Это я понимаю, сэр, но ведь это значит, что станция десять лет будет находиться на планете Х. Что, если она за это время будет уничтожена? – Мы предусмотрели и это. Мы все предусмотрели. Как только станция будет активирована, она начнет производить парамассовое поле. Она двинется в направлении гравитационного притяжения, проникнет сквозь обычную материю, пока не пройдет достаточно времени и трение более плотной материи не остановит ее. Для этого потребуется шесть метров камня. Всякое препятствие меньшей плотности ее не остановит. В течение десяти лет станция будет оставаться на глубине шести метров под поверхностью, после чего противополе вынесет его на поверхность. И тут один за другим начнут появляться члены расы. – В таком случае почему бы не активировать станцию автоматически? У нее и так много автоматических свойств… – Ты не все продумал, Рой. А мы все. Не все места на поверхности планеты Х могут быть пригодны для жизни. Если обитатели планеты высокоразвиты и могущественны, тебе придется отыскать подходящее место для укрытия станции. Нехорошо, если мы начнем появляться на городской площади. И ты должен будешь убедиться, что окружающая среда не опасна для нас в других отношениях. – В каких именно, сэр? – Не знаю. В древних записях о жизни на поверхности мы многое уже не понимаем. Их авторы принимали значение этих терминов как заранее известное и не объясняли их, но мы, прожившие здесь сотни тысяч поколений, этого не знаем. Наши техники не могут даже согласиться относительно физической природы звезд, а об этом в записях упоминается регулярно. Но что такое «бури», «землетрясения», «вулканы», «смерчи», «град», «оползни», «наводнения», «молнии» и так далее? Все это термины, означают опасные явления на поверхности, но их природа нам неизвестна. Мы не знаем, как защититься от них. Через мозг своего хозяина ты можешь узнать все необходимое и принять меры предосторожности. – Сколько времени у меня будет, сэр? – Резонатор может поддерживать связь не больше двадцати часов. Я предпочел бы, чтобы ты завершил работу за два. Как только станция будет надежно укрыта, процесс активации завершится и ты автоматически вернешься сюда. Ты готов? – Готов, - ответил Рой. Ган провел его к затуманенному стеклянному ящику. Рой сел на свое место, разместил все свои члены в соответствующих углублениях. Для лучшего контакта его вибриссы смочили ртутью. Рой спросил: – А если мой мозг окажется в теле умирающего? Ган, работая у приборов, ответил: – Мыслительное поле искажено, когда личность приближается к смерти. Нормальное мыслительное поле, как твое, не вступит с ним в резонанс. – А если произойдет несчастный случай? – Мы подумали и об этом. Против этого у нас нет средств, но вероятность того, что случайная смерть наступит так быстро, что ты не успеешь мысленно активировать станцию, оценивается как один к двадцати триллионам, конечно, если загадочные опасности поверхности не более смертоносны, чем мы считаем… В твоем распоряжении одна минута. Почему-то последняя мысль Роя перед перемещением была о Венде.5
Лора неожиданно проснулась. Что случилось? Она почувствовала себя так, будто ее внезапно укололи. Солнце светило ей в лицо и мешало смотреть. Она опустила шторку и одновременно взглянула на Уолтера. И немного удивилась, увидев, что у него открыты глаза. Сейчас он должен спать. Она посмотрела на часы. Да. Еще целый час до кормления. Она следовала правилу «если-хочешь-получить-бутылочку-получай», но обычно Уолтер добросовестно питался по часам. Она сморщила нос. – Проголодался, утенок? Уолтер не ответил, и Лора была разочарована. Она любила смотреть, как он улыбается. Вообще-то ей хотелось бы, чтобы он рассмеялся, и обнял ее пухлыми ручками за шею, и потерся об нее носом, и сказал «мама», но она понимала, что он ничего этого не сделает. Но улыбаться он уже может. Она легонько коснулась пальцем его подбородка. – Гули-гули-гули. Когда так делаешь, он всегда улыбается. Но он только смотрел на нее. Она сказала: – Надеюсь, он не заболел. - И в беспокойстве взглянула на миссис Эллис. Миссис Эллис опустила журнал. – Что случилось, моя дорогая? – Не знаю. Уолтер просто лежит. – Бедняжка. Наверно, устал. – Но тогда он бы спал. – Он в незнакомой обстановке. Вероятно, удивляется, что это все такое. Миссис Эллис встала, прошла через проход и наклонилась над Лорой, приблизив свое лицо к Уолтеру. – Ты замечательный маленький сосунок. Да, да. Ты спрашиваешь: «Где моя маленькая колыбелька и знакомые рисунки на обоях?» И начала произносить нечленораздельные звуки, обращаясь к малышу. Уолтер отвел взгляд от матери и серьезно посмотрел на миссис Эллис. Миссис Эллис неожиданно выпрямилась, и на лице ее появилось болезненное выражение. Она поднесла руку к голове и прошептала: – Господи! Какая странная боль! – Вы думаете, он голоден? - спросила Лора. – Боже, - ответила миссис Эллис. Выражение тревоги исчезло с ее лица. - Он даст вам знать, когда проголодается. – Попрошу стюардессу подогреть бутылочку. – Ну, если это вас успокоит… Стюардесса принесла бутылочку, и Лора подняла Уолтера из колыбельки. Сказала: – Сейчас поешь, потом я тебя перепеленаю и… Она положила его голову на свою согнутую руку, наклонилась, чмокнула его в щеку, потом прижала к себе и поднесла бутылочку к его рту… Уолтер закричал! Он широко раскрыл рот, вытянул вперед руки с широко растопыренными пальцами, тело его напряглось, как в столбняке, и он закричал. Его крик отразился во всем салоне. Лора тоже закричала. Она выронила бутылочку, молоко пролилось. Миссис Эллис вскочила. И еще с полдесятка пассажиров. Мистер Эллис очнулся от дремоты. – Что случилось? - спросила миссис Эллис. – Не знаю, не знаю, - Лора отчаянно затрясла Уолтера, положила его себе на плечо, начала хлопать по спине. - Не плачь, не плачь, маленький. В чем дело? Малыш… По проходу торопилась стюардесса. Ее нога оказалась рядом с кубом, появившимся под сидением Лоры. Уолтер отчаянно размахивал руками и кричал.6
Сознание Роя испытало сильнейший шок. Только что он сидел и поддерживал мысленный контакт с ясным сознанием Гана, и сразу (никакого перерыва во времени он не ощутил) он погрузился в мешанину чужих варварских отрывочных мыслей. Он полностью закрыл свое сознание. Оно было широко открыто, чтобы усилить эффективность резонанса, и первое прикосновение к чуждому мозгу оказалось… Не болезненным, нет. Вызывающим головокружение, тошнотворным? Тоже нет. Невозможно подобрать слово. Замкнув мозг, он обрел гибкость мысли и начал обдумывать свое положение. Почувствовал легкое прикосновение станции связи, с которой поддерживал мысленный контакт. Значит она пришла с ним. Хорошо! Какое-то время он игнорировал своего хозяина. Возможно, потом потребуются решительные действия, поэтому лучше пока не вызывать подозрений. Он начал разведку. Проник в мозг наудачу и прежде всего разобрался с органами чувств. Существо чувствительно к части электромагнитного спектра и к колебаниям воздуха, а также, конечно, к телесному контакту. Незначительное химическое чувство… И все. Он осмотрелся в изумлении. Не только нет прямого ощущения массы, нет ощущения электрических потенциалов, нет ни одного чувства, помогающего полно воспринимать вселенную, - нет даже простого мысленного контакта. Мозг существа абсолютно изолирован. Как же они общаются? Он продолжал разведку. У них сложный код контролируемых колебаний воздуха. Разумны ли они? Неужели он оказался в искалеченном сознании? Нет, они все такие. Умственными щупальцами он порылся в сознаниях ближайших существ в поисках техника или того, что соответствует технику в таких низкоразвитых умах. Нашел мозг, принадлежавший существу, контролирующему средство передвижения. Рой получил дополнительную информацию. Он на борту транспортного средства, находящегося в воздухе. Итак, даже без умственного контакта между собой, они сумели создать зачаточную механическую цивилизацию. А может, они просто орудия подлинных разумных хозяев планеты? Их мозг говорил - нет. Он снова занялся мозгом техника. Каково непосредственное окружение? Нужно ли бояться древних опасностей? Проблема интерпретации. Опасности в окружении существуют. Движения воздуха. Изменения температуры. Вода, заполняющая воздух, жидкая и твердая. Электрические разряды. Каждой из этих опасностей соответствуют кодовые воздушные колебания, но это ничего не значит. По-прежнему природа этих опасностей остается гипотетической. Неважно. Есть ли непосредственная опасность? Нужно ли опасаться сейчас? Нет! Так утверждает мозг техника. Достаточно. Он вернулся в мозг своего хозяина, немного передохнул и осторожно начал расширяться… Ничего! Мозг его хозяина пуст. Смутное ощущение тепла, легкие движения в ответ на стимулы. Может, его хозяин все-таки умирает? Или у него афазия? Отсутствие мыслительных способностей? Он быстро переместился в ближайший мозг, поискал информацию о своем хозяине, нашел ее. Его хозяин - ребенок этого племени. Ребенок? Нормальный ребенок? И такой недоразвитый? Он снова вернулся в мозг хозяина и на мгновение соединился с его содержимым. Поискал моторные участки мозга, с трудом обнаружил их. Осторожное приложение стимулов вызвало беспорядочное перемещение конечностей хозяина. Он попытался лучше контролировать эти движения и не смог. Он почувствовал гнев. Так все ли предусмотрели постановщики опыта? Предусмотрели ли возможность разумных существ без мысленного контакта? Подумали ли о молодых индивидуумах, таких недоразвитых, словно они еще в яйце? Итак, будучи в сознании своего хозяина, он не сможет активировать приемную станцию. Мышцы и мозг слишком слабы, не поддаются контролю, ни один из методов, о которых говорил Ган, не подходит. Он напряженно размышлял. Невозможно воздействовать на станцию через несовершенные мозговые клетки хозяина. А если испробовать непрямое воздействие, через мозг взрослых? Прямое физическое воздействие должно быть незначительным, иначе можно вызвать разрушение аденозиновых молекул тифосфата и ацетилхолина. Значит, существо должно действовать само. Боясь неудачи, он не решался действовать, потом выругал себя за трусость. Снова вошел в ближайший мозг. Самка, находится в состоянии временного торможения, как и все остальные. Это его не удивило. Такие зачаточные сознания нуждаются в периодическом отдыхе. Он осматривал открытый перед ним мозг, осторожно касался участков, которые могут реагировать на стимулы. Избрал один, ударил по нему, сознание почти мгновенно наполнилось жизнью. Полились потоки чувственных ощущений. Хорошо! Но недостаточно. Это всего лишь толчок, укол. Недостаточно для специфических действий. Он ощутил неприятное чувство, когда его захлестнул поток эмоций. Они исходили от мозга, который он только что стимулировал, и были направлены, разумеется, не на него, а на его хозяина. Тем не менее их первобытная грубость раздражала его, и он закрыл свой мозг от нежеланного тепла неприкрытых чувств. Второй мозг сосредоточился на его хозяине, и если бы он был материален или достаточно хорошо контролировал хозяина, он с досады ударил бы. Великие пещеры, почему они не дают ему сосредоточиться на серьезном деле? Он резко ударил по соседнему мозгу, активировал центры дискомфорта, и тот отшатнулся. Он был доволен. Всего лишь простая, неопределенная стимуляция, и она подействовала. Он очистил умственную атмосферу. Он вернулся к технику, управлявшему машиной. Нужно выяснить подробней особенности поверхности, над которой они пролетают. Вода? Он быстро проверил все данные. Вода! Очень много воды! Клянусь вечными уровнями, слово «океан» имеет смысл! Старое, традиционное слово «океан». Кто мог подумать, что существуют такие количества воды?! Но если это «океан», приобретает смысл и традиционное слово «остров». Он погрузился в мозг в поисках географической информации. «Океан» усеян «островами», но ему нужно точное… Его прервал укол удивления: тело его хозяина подняли и прижали к телу самки. Мозг Роя, занятый исследованием, был открыт и не защищен. Эмоции самки со всей интенсивностью обрушились на него. Рой поморщился. В попытках убрать отвлекающие животные страсти он ухватился за необработанные клетки мозга хозяина. И сделал это слишком быстро, слишком энергично. Почти мгновенно мозг его хозяина заполнился рассеянной болью, и на вибрации воздуха начали реагировать все остальные существа. В раздражении Рой попытался прекратить боль, но только усилил ее. Сквозь умственный туман боли, окутавший мозг хозяина, он пытался не выпустить из контакта мозг техника. И похолодел. Наилучшая возможность сейчас. В его распоряжении около двадцати минут. Потом будут другие возможности, но не такие хорошие. Но он не решался приняться за действия, пока мозг его хозяина находится в состоянии такой дезорганизации. Он отступил, сохранил только самый поверхностный контакт с клетками спинного мозга своего хозяина, и стал ждать. Проходили минуты, и он начал постепенно восстанавливать связь. В его распоряжении пять минут. Он выбрал объект.7
Стюардесса сказала: – Мне кажется, ему лучше, бедному малышке. – Он никогда так себя не вел, - со страхом ответила Лора. - Никогда. – Наверно, легкая колика, - предположила стюардесса. – Может, слишком плотно запеленут, - сказала миссис Эллис. – Может быть, - согласилась стюардесса. - Здесь тепло. Она распахнула одеяло и приподняла распашонку, обнажив розовый выпуклый животик. Уолтер все еще хныкал. Стюардесса спросила: – Помочь вам перепеленать его? Он мокрый. – Пожалуйста. Большинство пассажиров вернулись на свои сидения. Более далекие перестали вытягивать шеи. Мистер Эллис остался в проходе рядом с женой. Он сказал: – Эй, посмотрите. Лора и стюардесса были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание, а миссис Эллис игнорировала его слова по привычке. Мистер Эллис привык к этому. Замечание его было чисто риторическим. Он нагнулся и достал ящичек из-под сидения. Миссис Эллис нетерпеливо взглянула на него. Она сказала: – Боже, Джордж, не трогай чужой багаж. Поставь его. Ты мешаешь пройти. Мистер Эллис в замешательстве выпрямился. Лора, с покрасневшими заплаканными глазами, сказала: – Он не мой. Я не знаю, откуда он взялся. Стюардесса подняла голову от плачущего ребенка и спросила: – Что это? Мистер Эллис пожал плечами. – Коробочка. Его жена сказала: – Что тебе от нее нужно, ради Бога? Мистер Эллис поискал причину. Действительно, что ему нужно? Он пробормотал: – Просто любопытно. Стюардесса сказала: – Ну, вот. Малыш сухой, и через две минуты у него станет хорошее настроение, а? Правда, малышка? Но малышка продолжал всхлипывать. Он резко отвернулся от поднесенной бутылочки. Стюардесса сказала: – Давайте, я ее подогрею. Взяла бутылочку и пошла по проходу. Мистер Эллис принял решение. Поднял коробочку и поставил на ручку своего сидения. И не обратил внимания на то, что его жена нахмурилась. Он сказал: – Я ничего плохого не делаю. Просто смотрю. Кстати, из чего она? Постучал по ней костяшками пальцев. Никто из остальных пассажиров не заинтересовался. Они не обращали внимания ни на мистера Эллиса, ни на коробочку. Как будто кто-то отключил их от этой линии. Даже миссис Эллис, продолжая разговаривать с Лорой, отвернулась от мужа. Мистер Эллис ощупал ящичек и нашел отверстие. Он знал, что тут должно быть отверстие. Достаточное, чтобы вошел его палец, и, конечно, нет никаких причин, почему бы ему не всунуть палец в этот необычный ящичек. Он просунул палец. Внутри черная кнопка. Ему хочется нажать ее. И он нажал. Ящичек вздрогнул, выскользнул у него из рук и прошел сквозь ручку сидения. Мистер Эллис заметил, как он прошел сквозь пол, но поверхность пола осталась нетронутой, и больше ничего не было видно. Он вытянул руки и посмотрел на пустые ладони. Опустился на колени, потрогал пол. Стюардесса, возвращавшаяся с бутылочкой, вежливо спросила: – Вы что-нибудь потеряли, сэр? Миссис Эллис, взглянув на него, сказала: – Джордж! Мистер Эллис выпрямился. Он покраснел и был возбужден. Сказал: – Ящичек… Он выскользнул и провалился… Стюардесса спросила: – Какой ящичек, сэр? Лора попросила: – Дайте, пожалуйста, бутылочку, мисс. Он перестал плакать. – Конечно. Вот она. Уолтер с готовностью раскрыл рот и взял соску. В молоке появились пузырьки, послышались звуки сосания. Лора с радостью оглянулась. – Все в порядке. Спасибо, стюардесса. Спасибо, миссис Эллис. Мне даже показалось, что это не мой ребенок. – Да все уже прошло, - сказала миссис Эллис. - Наверно, просто немного укачало. Садись, Джордж. Стюардесса сказала: – Вызовите меня, если что-нибудь понадобится. – Спасибо, - ответила Лора. Мистер Эллис сказал: – Ящичек… - И смолк. Какой ящичек? Никакого ящичка он не помнит. Но один мозг на борту самолета смог последовать за черным кубиком, который по параболе, не поддаваясь сопротивлению воздуха и давлению ветра, прошел через лежавшие на его пути молекулы газа. Внизу находился небольшой атолл. Во время войны на нем построили аэродром и ангары. Ангары обрушились, посадочная полоса пришла в негодность, атолл был пуст. Куб пробил листву пальмы, не потревожив ни одного листка. Прошел сквозь ствол до самого коралла. Без малейшего облачка пыли погрузился под поверхность планеты. В шести метрах под поверхностью он остановился и неподвижно застыл, смешался с атомами скалы, в то же время оставаясь обособленным. И все. Была ночь, потом наступил день. Шел дождь, дул ветер, волны Тихого океана разбивались о белый коралл. Ничего не происходило. И не будет происходить - целых десять лет.8
– Мы всем сообщили новость, что ты выполнил задание, - сказал Ган. - Тебе можно отдохнуть. Рой сказал: – Отдохнуть? Сейчас? Когда я вернулся с полным мозгом? Нет, спасибо. Слишком острое ощущение. – Оно тебя так беспокоит? Разум без мысленного контакта? – Да, - коротко ответил Рой. Ган тактично не стал следовать за его уходящей мыслью. Вместо этого он спросил: – А какова поверхность? Род ответил: – Ужасно. То, что древние называли «Солнцем», невыносимо яркое пятно над головой. Очевидно, это источник света, и его яркость периодически варьируется: «день» и «ночь», иными словами. Есть также непредсказуемые вариации. – Может быть, «облака», - предположил Ган. – Почему «облака»? – А ты не помнишь традиционную фразу: «Облака закрыли солнце?» – Вы так думаете? Да, может быть. – Ну, продолжай. – Посмотрим. «Океан» и «острова» я уже объяснил. «Буря» - это влага в воздухе, выпадающая в виде капель. «Ветер» - перемещение больших объемов воздуха. «Гром» - либо спонтанный статический разряд, либо неожиданный громкий звук. «Град» - это падающий лед. – Вот это интересно, - сказал Ган. - Откуда этот лед? Как? Почему? – Не имею ни малейшего представления. Все очень изменчиво. Буря случается в одно время, а в другое нет. Есть, очевидно, области поверхности, где всегда холодно, и другие, где всегда жарко; есть и такие, где бывает и то и другое. – Поразительно. Насколько все это можно объяснить неправильной интерпретацией чуждого разума? – Нисколько. Я в этом уверен. Все совершенно ясно. У меня было достаточно времени, чтобы погрузиться в их сознание. Слишком много времени. И снова мысли его ушли в глубину. Ган сказал: – Хорошо. Я боялся нашей тенденции романтизировать так называемый Золотой век наших предков. Мне казалось, что многим захочется вернуться на поверхность. – Нет! - уверенно ответил Рой. – Очевидно, нет. Не думаю, чтобы даже самые сильные среди нас решились провести день в описанной тобой среде с ее бурями, днями, ночами, с ее непристойными и непредсказуемыми изменениями. - Мысли Гана были пронизаны удовлетворением. - Завтра начнется процесс переноса. И однажды на острове… - ты говоришь, он необитаем? – Совершенно необитаем. Один такой из всех, над которыми пролетало транспортное средство. Мысли техника были совершенно определенными. – Хорошо. Мы начнем операцию. Она займет поколения, но в конце ее, Рой, мы окажемся в Глубине нового, теплого мира, в приятных пещерах, где контролируемое окружение будет способствовать росту культуры и совершенства. – И никаких контактов с существами на поверхности, - добавил Рой. Ган спросил: – А почему? Хоть они и примитивны, но могут на первых порах оказать нам помощь. Раса, которая в состоянии построить воздушное судно, должна обладать и другими способностями. – Это не так. Они очень воинственны, сэр. Они со звериной жестокостью накинутся на нас и… Ган прервал его: – Меня беспокоит психический полумрак, который окружает твои мысли об этих существах. Я думаю, ты что-то от нас скрываешь. Рой ответил: – Я вначале подумал, что мы сможем их использовать. Если даже они не станут нашими друзьями, мы сможем их контролировать. Я заставил одного из них замкнуть контакт в кубе, это было трудно. Очень трудно. Их сознание очень отличается от нашего. – Каким образом? – Если бы я мог описать, отличие не представлялось бы фундаментальным. Но я могу привести пример. Я был в мозгу ребенка. У них нет камер насиживания. Дети полностью в распоряжении отдельных взрослых. Существо, которое распоряжалось моим хозяином… – Да? – Она (это была самка) испытывала особые чувства по отношению к ребенку. Чувство обладания, которое исключает всех остальных. Смутно я ощутил что-то общее с чувством, привязывающим к другу, но тут было что-то совсем другое, гораздо более напряженное и несдержанное. – Что ж, - сказал Ган, - без мысленного контакта у них, вероятно, нет и подлинного общества, и могут существовать псевдовзаимоотношения. Или это был случай патологии? – Нет, нет. Это повсеместное явление. Эта самка была матерью ребенка. – Невероятно. Его собственной матерью? – По необходимости. Первый период своей жизни ребенок проводит внутри матери. Физически внутри. Яйца этих существ остаются внутри тела. И оплодотворяются внутри тела. Растут внутри тела и выходят оттуда живыми. – Великие пещеры! - потрясенно сказал Ган. В нем чувствовалось сильное отвращение. - Каждое существо знает личность своего ребенка! Каждый ребенок знает своего отца… – И тот его знает. Моего хозяина везли за пять тысяч миль, насколько я мог определить расстояние, чтобы его увидел отец. – Невероятно! – Неужели нужны какие-то другие доказательства невозможности встречи разумов? Разница между нами фундаментальна. Желтизна сожаления окрасила мысленную нить Гана. Он сказал: – Какая жалость! А я думал… – Что, сэр? – Я думал, что впервые появится возможность у одной разумной расы помочь другой. Я думал, что вместе мы быстрее пойдем вперед, чем поодиночке. Даже при их примитивной технологии. Технология - это еще не все. Я думал, мы можем кое-чему поучиться у них. – Чему поучиться? - резко спросил Рой. - Знать своих родителей и дружить со своими детьми? Ган ответил: – Да. Ты совершенно прав. Преграда между нами должна оставаться непреодолимой. У них будет поверхность, у нас Глубина, и так навечно. За пределами лабораторий Рой встретил Венду. Ее мысли были полны радостью. – Я рада, что ты вернулся. Мысли Роя тоже были приятны. Прекрасно снова вступить в мысленный контакт с другом.Ловушка для простаков
Sucker Bait (1954). Перевод: А. Иорданского.
Последние комментарии
4 часов 55 минут назад
5 часов 1 минута назад
5 часов 4 минут назад
5 часов 5 минут назад
5 часов 10 минут назад
5 часов 27 минут назад