История ошибок [Алибек Канатович Шарипов] (fb2) читать постранично, страница - 3

веру Мякишева в ее ценность. Тогда Мякишеву тем более становился непонятен тезис Декарта. Сам он напротив связывал свое мышление в большей степени с собственным несуществованием. Потому что как только он начинал мыслить, он погружался в какое-то мутное, трудноразличимое пространство, в котором люди превращались в тени, а вещи в фантомы. Мякишев сознавал себя, но ему этого было недостаточно. Самосознание не устраняло ширящуюся пустоту, идущую изнутри его сознания. Он пытался заполнить ее вещами из внешнего мира, но они безвозвратно проваливались в бездну его души, мало способствуя освобождению Мякишева. Мякишев мечтал посвятить себя и свою жизнь служению высшим силам, но как он ни старался, он их не находил, и всюду он обнаруживал лишь следы увядания и упадка, следы разрушения. Умирал ли сам Мякишев? Ему-то вообще казалось, что он и не живет. Тогда что в таком случае можно было бы назвать смертью? Изо дня в день, он перетаскивал свое тело, побуждая его совершать ряд повседневных действий, чтобы поддерживать видимость жизни, по крайне мере для зоркого взгляда окружавших его людей, которые ценили жизнь Мякишева гораздо выше, чем он сам.

Он тек, как течет само время, как растекается вода, не имеющая собственной формы. Он безжизненно существовал, занимая свое место в пространстве и времени. И на протяжении всего своего прозябания его не покидала мысль о том, что Бог – это очень гнусное могущественное существо, заставляющее его болезненно переживать свое собственное существование. Бог создал его до безумия ранимым и поместил его в мир, который ранит одним фактом своего присутствия. Бог сыграл дьявольскую шутку с Мякишевым. Возможно, что Бог и есть дьявол? Гонимый этой неумолкающей свербящей тоской, Мякишев в сердце своем проклинал все сущее и вслед за Селином повторял, что величайшим разочарованием в его жизни было его появление на свет.

3

Структура жизни Мякишева состояла из 3 основных компонентов, а именно:

Посещение книжных магазинов.

Распитие пива с друзьями.

Мучительные размышления над смыслом жизни.

В книжных магазинах Мякишев не вступал в разговоры с другими покупателями. Ему было жалко тратить время на общение с растительным миром. Мякишеву было любопытно, что читает современная молодежь. Но по мере удовлетворения своего любопытства, он все больше убеждался, что молодежь нынче весьма недалекая, если не сказать тупоумная. А жаль. Мякишев был не прочь обсудить интересную книгу с каким-нибудь посетителем. Но делая вывод об общем уровне умственного развития того или иного прохаживающегося мимо книжных полок покупателя, он предпочитал молчание.

Однажды, правда, события приняли иной оборот. Он разговорился с продавщицей, которая, как выяснилось, была выпускницей филологического факультета. Она проявляла крайнюю степень осведомленности в вопросах, касающихся довольно серьезной литературы; сыпала фамилиями современных авторов и не к месту начинала пересказывать содержание книг, которые Мякишев сам читал и прекрасно помнил. В какую-то минуту их разговора до него дошло, что все ее слова – это способ саморекламы, если не сказать самолюбования, демонстрации уровня своей эрудиции, начитанности, высокой духовности и утонченной внутренней культуры. Мякишев увидел перед собой квохчущую курицу, которая говорила сама с собой, в принципе не нуждаясь в собеседнике. Ему стало немного жаль ее. «Это ведь все от одиночества. Иначе, зачем она пристает к каждому покупателю с докучливыми разговорами?».

– Как вы относитесь к Маркесу? – поинтересовалась она.

– Маркес – это самовлюбленный дядька, – насупившись, ответил Мякишев.

– А как вы относитесь к Ахматовой? – не унималась продавщица.

– Ахматова – это экзальтированная тётка.

Продавщица смутилась. Ей было чуждо такое отношение к писателям и поэтам, которые были для нее неприкосновенной святыней. Можно было знать их произведения или не знать, но отзываться таким непочтительным образом было категорически запрещено, даже немыслимо. Мякишев понял ее растерянность, и ему стало грустно. Он почувствовал себя еще более одиноким, потому что на мгновение поддался надежде, что, возможно, встретил родственную душу, которой не надо объяснять, кто такой Маканин, с которой спокойно можно обсудить раннюю прозу Трифонова. Но, несмотря на установившийся между ними интеллектуальный паритет, они разделяли разные ценности, которые невозможно было согласовать. В конечном счете, Мякишев счел эту продавщицу тоже по-своему ограниченной. «Очередной фанатик, на этот раз фанатик литературы» – устало подумал он. И выходя из отдела, он полушепотом, едва шевеля губами, повторял свой любимый отрывок из Риндзайроку: «Встретишь Будду – убей Будду, встретишь патриарха – убей патриарха, встретишь святого – убей святого, встретишь отца и мать – убей отца и мать, встретишь родича – убей и родича. Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».

Распитие пива с