История ошибок [Алибек Канатович Шарипов] (fb2) читать постранично, страница - 37

собственной концепции. Передо мной стояла задача преодоления разрозненности антропологических конфигураций и нахождения наиболее общей формулы человека, связующей воедино все возможные смыслы, связанные с этой проблемой. Я остановился на тезисе «Человек – это Хрень».

Гиренок не успел договорить, белый свет поглотил его и поддавшуюся его обаянию аудиторию.

Бледно-золотой луч утреннего солнца пробился сквозь пыльное стекло занавешенного окна комнаты Конкордии Евгеньевны, заставив ее разлепить свои огромные веки, слипшиеся после продолжительной ночной оргии, организованной ее самым любимым любовником по имени Джасмухин.

Она выскочила из постели и понеслась по просторам своей квартиры, с легкостью перемещая двухсоткилограммовое тело в пространстве. На ее гигантском секретере лежал внушительный том Майринка, раскрытый на 666 странице. В окно стучался западный ангел. Но Конкордии Евгеньевне было не до него. Она приводила себя в порядок, совершая утренний туалет. Как всегда что-то мурлыкая себе под нос, она извлекла из своего тела пневму и закинула ее в стиральную машинку. Поставив режим деликатной стирки, она занялась делами по кухне. Через полчаса пришел ее муж. Грузный господин в черной шляпе. Не говоря ни слова, он уселся за стол и принялся пожирать яичницу. После того как он все съел, он слегка поморщился и с неудовольствием произнес:

– Дорогая, ну сколько раз тебе говорить, не готовь завтрак без пневмы, без души, понимаешь, выходит, а это не вкусно.

Конкордия Евгеньевна в такие минуты всегда преисполнялась печалью. И этот раз не был исключением. Громко запыхтев, она запахнула халат и обиженно отвернулась.

Грузный господин в черной шляпе растерялся.

– Ну, гомункул ты мой ненаглядный, не обижайся, прошу тебя, – принялся он увещевать ее, но она была непреклонна.

Обернувшись птицей, Конкордия Евгеньевна выпорхнула в окно, и ее поминай как звали.

Она летела над городом, и в сумерках он казался ей огромным аттракционом, который облепили бестолковые дети. Эти дети были большеголовыми и мелкотелыми, страдающие то ли гидроцефалией, то ли дебилизмом. Конкордия Евгеньевна спикировала прямиком на лоток с мороженым в парке. Парочки, совершавшие моцион в тот вечер, отметили огромную белоснежную птицу, которая величественно восседал на лотке с мороженым, озирая всех взглядом, в котором читалась надменность царских кровей.

– А я прям как Гераклит, – хвастливо подумала Конкордия Евгеньевна, – мне только пурпура не хватает, а так – вылитый басилевс, хи-хи-хи. Ее полуидиотические мысли прервала вспышка белого света, которая мгновенно поглотила ее и все, что в этот момент ее окружало.

Малгил лежал с тремя ножевыми ранениями и умирал, обнимая книгу Ильина «Поющее сердце». В отличие от названия книги сердце самого Малгила отнюдь не пело, а претерпевало мучительную агонию, судорожно сокращаясь и пытаясь гонять кровь по умирающему организму. «Я так и не познал истины, – на последнем издыхании подумал Малгил, – а жаль. Зачем я родился на свет, зачем жил, если в конце концов все бесполезно, если я так и не нашел ответа». В этот момент в его ушах зазвучала «Ave Maria» Шуберта, а перед глазами предстало чудное видение: ангел Господень спустился с неба, возвещая Истину, которую так тщетно искал Малгил. «Возрадуйся, дитя, ибо я есть посланник Господень, и я принес тебе благую весть, дабы упокоить мятежную душу и сердце твоё. Внемли же мне, ибо Господь вложил в уста мои Истину, которая утешит тебя. Белый свет…». Ангел не успел договорить, вспышка белого света поглотила Малгила, который воспринял его как ответ на свой вопрос.

Мякишев стоял и смотрел в пепельное небо. Перед ним простиралась безлюдная пустыня. На Земле не осталось никого, кроме Мякишева. Вспышка белого света неумолимо приближалась к нему. За секунду до своей гибели Мякишев вспомнил, кто он.

– Какая ирония, – подумал Мякишев. – Они убивают своего Бога.