Город, который построил Я. Сборник. Том 16 [Марс Чернышевский – Бускунчак] (fb2) читать онлайн

Город, который построил Я (16 том)

Марс Чернышевский – Бускунчак

OK… ok

 Для того, чтобы достичь самых верхних слоев величия и признания, ливерпульская малоизвестная группа Beatles разослала по всевозможным лейблам, журналам, рекорд компаниям и еще черт знает куда, свои демо ленты в триста пятьдесят адресов по всей Британии. Из сорока семи лейблов им пришел отказ в виде "а не пойти ли вам на …". Триста две компании не издали ни звука. И только через определенный промежуток времени, когда уже все шансы были потеряны, инструменты проданы, а последние гроши, заработанные на концертах в гамбургских прокуренных и тесных пабах, подчистую пропиты, они получают пригласительное письмо от известного продюсера с просьбой срочно прибыть в Лондон для подписания контракта.

 С того благополучного дня началось то, что должно было произойти и к настоящему моменту уже произошло, что собственно не является ни для кого секретом. OK?

 Но если быть до конца честным и справедливым, то надо сказать, все то, что написано сверху, начиная с самого начала этого повествования и заканчивая вопросительным знаком, сигнализирующим конец первого абзаца – неправда. Или правда, но не истинная. А скорее – или частичная, или полная клевета. И дело не в том, какой именно путь проделали битлы, чтобы стать битлами, а сколько усилий было приспособлено к той части деятельности, с помощью которой они указали путь для последующих поколений мировых рок-звезд or something like that. OK?

 Могу сказать, хотя и с осторожностью, что с Beatles произошла совершенно другая история, нежели я описал сверху. Да бог с ними, с битлами.

Но как быть с другими группами, которых постигла участь быть вторыми, третьими, двадцать пятыми или шесть миллионов четыреста пятьдесят три тысячи семьсот восемьдесят девятыми? А вот как раз, все они шли тем путем, который им указал автор этого бестселлера. Кто-то доходил, кто-то спотыкался, но все равно доходил, некоторые даже доползали, и все они таким способом обозначали путь для вновь идущих и дышащих им в спину.

 Все это было намного раньше, чем сейчас. И средства на отсылку своих portfolio тратились немалые. Чтобы отослать demo tape в один адрес, требовалось потратить десять фунтов стерлингов (я точно не знаю, но предполагаю), а по тем временам это хорошее состояние. Так что сами считайте, какое преимущество имеют современные начинающие звезды перед шестидесятниками и семидесятниками. OK?

 А собственно, какие именно преимущества? Сейчас можно послать свое резюме и демки в любых объемах, бесплатно и в любую точку мира за секунду. Тебя могут слушать одновременно на всех лейблах и рекорд-компаниях. Например, позавчера ты решил стать рок-звездой, вчера ты сделал на своем компьютере в программе Sonar запись песни, сегодня утром ты все это отослал куда надо, и сегодня же в обеденный перерыв (или как у них принято coffee break) тебя уже слушают на фирмах лучшие из лучших, чтобы через полчаса тебе по e-mail сообщить о необходимости срочного подписания контракта, и ты уже к вечеру листаешь страницы, заверенные главным менеджером Atlantic Records, что послал тебе двумя часами ранее по электронной почте.

 Я тоже молодая восходящая звезда рок энд ролла вот уже как пятьдесят лет и имею большое преимущество и грандиозные привелегии перед стареющими, постепенно уходящими в лучшие пределы, мировыми рок-легендами. Я так же, как и вся молодая поросль, отсылаю свой материал куда надо. Я отправил уже в один миллион двести триста четыре тысячи пятьсот семьдесят шесть лейблов свой stuff, и это за очень короткий промежуток времени, не потратив ни копейки. Единственным минусом всего этого является то, что мне пока никто не ответил. Но я не унываю. Работа ведется тщательно и планомерно, и я верю, что положительный ответ обязательно придет. Сегодня отослал еще одна тысяча восемьсот писем, и это все идет в мою общую копилку. Не унывая и не откладывая в долгий ящик, я опять сажусь за компьютер и продолжаю окучивать чилийские рекорд-компании. Завтра у меня по плану покончить с Южной Америкой и переходить к африканскому континенту…

Ну вот, видите, я же говорил! Получил первый ответ! Так, это откуда письмо?… Ага, из Штатов. Отлично!!! Открываю письмо…

Dear Mr. Chernyshevsky,

(Далее идет все по-английски, но перевод примерно такой):

 Мы – независимый американский лейбл, базирующийся преимущественно в Юго-Восточных штатах и специализирующийся на постоянном поиске талантливых и, если можно так сказать, лучших представителей из лучших, которые смогли бы явиться базисом для поднятия культуры в малообразованных и малообеспеченных районах, обширных территорий человечества. Наши дочерние компании находятся по всему миру, но мы оказываем поддержку в поиске работы на местах.

 Мы с неподдельным интересом и вниманием прослушали Ваши песни и можем сказать, что они превосходны. К сожалению, на данный момент у нас все музыкальные вакансии заполнены, но мы можем Вам предложить совместную работу с перспективой развития на нескольких направлениях. Внизу Вы можете ознакомиться с полным перечнем, предлагаемых нами работ, и соответствующей оплатой.

Вакансии для неквалифицированных рабочих кадров

ПРОФЕССИИ //  СРЕДНЯЯ ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА РУБ //

РАБОЧИЙ                     14 041

УБОРЩИК                     9 029

ГРУЗЧИК                     18 703

МОЙЩИЦА                  8 368

УКЛАДЧИК                21 523

ВАХТЕР                      8 163

ДВОРНИК                    8 428

КЛАДОВЩИК           20 377

ГОРНИЧНАЯ            12 033

ГАРДЕРОБЩИК         6 589

Исходя из Вашего портфолио, мы поняли, что идеальным местом для прохождения Вашей карьеры будет город Nizhny Novgorod (Russia) или приближенные к нему районные центры, такие как: Dzerzhinsk, Kstovo, Lyskovo, Kulebaki, Grand Murashkino, Red Baki, Vacha, Dry-No-Water Town and etc.

Если Вас заинтересует какая-либо специальность, то, не колеблясь, пишите нам. OK?

Затерянный рай

 Я шел с работы домой усталый и раздраженный видом покосившихся деревянных домов с разбитыми окнами, а также трамвайной остановки, заплеванной семечками. Проходя мимо магазина, который располагался на первом этаже трехэтажного обшарпанного здания, мой взгляд упал на сладко спящего на грязном асфальте плешивого кота.

Вдруг, из-за угла вырулил чумазый велосипедист, лет восьми с половиной в дырявых, давно нестиранных школьных брюках и остановился метрах в пяти от меня. Он бросил велосипед и устремился к коту. Подняв спящее животное, он начал его неистово гладить: облобызал ему всю морду, нос и протер запекшиеся от глубокой дремоты и уличной пыли глаза. Кот не проявил к происходящему никакого интереса, продолжал спать, пару раз глубоко зевнув.

Я наблюдал эту картину с любопытством, но в какой-то момент не выдержал:

– И долго ты будешь его так тискать? Он же грязный.

Мальчишка, отвлекшись на мгновение, посмотрел в мою сторону и произнес:

– Я представляю, что это леопард.

Потрепав его еще немного и напоследок крепко прижав к груди, парень положил животное обратно на асфальт, вскочил на велосипед и помчался вдоль трамвайной линии.

И долго наблюдая за удаляющимся велосипедистом и котом, который мирно продолжал валяться посреди проезжей части, я вдруг понял, что сейчас не готов объяснить происходящее вокруг. Но настроение заметно улучшилось и, развернувшись в противоположную сторону от исчезнувшего из вида велосипедиста, я двинулся в направлении набережной Федоровского.

Наблюдатель

(посвящение)

Я проживаю большую и трудную жизнь. Проходил крещение огнем, выплывал из воронок, топтал непроходимые болота, падал с небоскребов и опускался на морские глубины. Я был среди тех, кто был на передовой, мечтал о подвигах и находил их, бросался на врага и был неуязвим. Меня не любили, потому что всегда был несговорчив и прямолинеен. Не давал никому спуску так же, как не позволял себе ни секунды на расслабление. Я для всех был недосягаем в своем величии и упрямстве. Инстинкт выживаемости мне был привит с самого детства. Да, я был высокомерен, но за это меня все уважали и побаивались. Никогда ни с кем не спорил, не отстаивал свою точку зрения, так как считал это ниже своего достоинства. Мои успехи во всех сферах жизни возбуждали в социуме тихую зависть.

 Но в какой-то момент вдруг почувствовал, что мое присутствие в этом мире обижает людей. Ведь мало кто приблизится к тем вершинам, которые покорились мне. Когда я это постиг, мне стало неинтересно. И тогда решил удалиться от всего этого. Идти было некуда, и я просто построил большой до небес дом, обнеся его колючей проволокой.

 Вот сижу в душной комнате на чердаке и смотрю из двойных окон вниз. А все копошатся где-то там, еле видимые. Они настолько малы, что приходится щуриться. Вскоре я обнаружил частичную потерю зрения из-за чрезмерного напряжения зрачков и купил себе лупу, чтобы лучше рассмотреть оказавшихся внизу. Мне их было жаль. Они не понимали, что делали, бултыхаясь в своем мелком и тесном мирке. Но я продолжал вглядываться. И смотрел до тех пор, пока не обнаружил в себе новую страсть, которая превысила все предыдущие – быть всегда и везде первым. Эта новая привычка открыла для меня доселе невиданные перспективы. Я чертил новую жизненную параболу.

 И вот так, глазея целыми сутками в свое увеличительное стекло на осиротелую землю, понимаю, что я уже не вымышленный герой из фильмов и не таежный спасатель на вертолете; не главнокомандующий отрядом антиправительственных сил и не глубоководный рекордсмен; не один из тех, кто сидел на отвесных балках, возводя восьмидесятиэтажные дома, и даже не отшельник, посвятивший остаток своей жизни добротолюбию и духовному деланию.

Я просто: на-блю-да-тель.

Замкнутый круг

Мы с Сэмми выехали из города НН в столицу Российской федерации на поезде под номером 091 "Северобайкальск – Москва". Из Москвы в Берлин летели Боингом 737 (500). 500 – самая миниатюрная серия данного самолета. Ютились, как могли, отхлебывая из горла густой айриш "Таллэмор Дью". Из Берлина до Веймара ехали в медленном и тихом автобусе.

В Веймаре десять дней репетировали, а затем дали концерт в местном клубе "Цэ Келлер". Через два дня отбыли двумя самолетами в Пермь с трансфером в Москве, чтобы показаться на сцене в рамках местного международного фестиваля "Джазовая лихорадка", организованного мастером трубы и острого уместного словца Валерой Протасевичем.

Далее я ехал обратно в НН уже один, поездом, отправив заранее, еще ночью, своих музыкантов нашего квартета "Jet lemon band" в пермский аэропорт, чтобы оттуда они вылетели обратно в Берлин.

Я ехал тем же составом под номером 091, в том же вагоне и на том же месте, что и выезжал из НН в Москву.

И тогда подумал:

– Круг замкнулся. Что дальше?

Думалось долго и спокойно. Я смотрел в окно на мелькающие густые и немного однообразные пейзажи русской провинции, пошвыркивая горячим кофе "nescafe" (что и обеспечило мне большую дружбу с изжогой на длинные и нудные часы). И смолистые капли дешевого горького напитка, выливаясь из треснувшего стакана, оставляли жирные кляксы на моей чистой, небрежно застеленной простыне.

P.S. Прочитав мой отчет о проделанной работе, Валера Протасевич был не доволен последним предложением, определив его как довольно вялую концовку, в свою очередь, предложив другой, более живой вариант, а именно:

"И только овал нежной, слегка загорелой части упругого бедра моей попутчицы, отдыхающей на верхней полке, вселял в меня уверенность в правильности всего происходящего вокруг".

Контрабасист

Михал Степаныч был (а может быть и есть до сих пор) другом нашей семьи. Он был старше моих родителей лет на двадцать пять – тридцать. Если моему папе и маме тогда было примерно от двадцати восьми до тридцати трех (здесь имеется в виду их разница в возрасте), то Степанычу в то время должно было исполниться пятьдесят пять или даже шестьдесят. В таком случае, нам с Никой (младшей сестрой) получалось на тот момент, где-то, пять или шесть. У нас разница в возрасте с ней всегда была полтора года.

Но дело не в этом (об этом пусть заботятся историки с биографами), а в том, что наш друг дядя Миша (хотя его никто так не звал, а величали по имени и отчеству, но сейчас с временного расстояния я имею на это право) был контрабасистом и работал в оперном театре в яме вместе с тетей Зиной.

Тетя Зина никогда не была его женой, но являлась концертмейстером контрабасов и стояла рядом с Михал Степанычем, отчего и было ощущение, что они крепкая семья с явными признаками матриархата. Но в последствии оказалось, что они не были ни в каких отношениях, даже в приятельских.

Тетя Зина не любила не только своего соседа по инструменту, но и музыку в целом. Особенно современные постановки. Нам с Никой ставили большие театральные стулья, с полутораметровыми ножками и мы, располагаясь в оркестровой яме рядом с дирижером (чтобы наблюдать за оркестром и сценой одновременно), могли каждый вечер слышать громкие причитания главной контрабасистки:

– Это ужас какой-то! Остановите эту вакханалию! Такой музыки не бывает!!! Дети, прикройте уши ладошками!

Она горланила на весь театр, при этом, елозя с сильным нажимом деревянной стороной смычка (тростью) по фальшивым струнам, более напоминающих бельевые веревки, своего трескучего гиганта, отчего музыка казалось еще более невыносимой.

Все. Надеюсь с тетей Зиной покончено.

Возвращаясь к Михал Степанычу, надо признаться, что он приходил к нам домой с килограммом ореховых пряников, тремястами граммов сосательных конфет "Взлетные самолетики" и мы с сестрой тут же приступали к уничтожению подарков. Оттого мы так любили дядю Мишу. Но когда еда кончалась, нам было очень грустно и скучно с ним, потому как наш кормилец начинал исповедоваться родителям о чем-то очень горестном. Мы ничего не понимали, но по выражению лица нашей мамы, которая в ритм переживаний контрабасиста слева направо качала головой, было понятно, что все это как всегда докучливо. Каждый раз они не знали, как отделаться от настырного Михал Степаныча. Он сидел до глубокой ночи, и мы с Никой всегда засыпали, не дождавшись его ухода. Но для родителей это была мука. Единственным способом избавления от изрядно утомившего гостя было попросить у него взаймы пять рублей до получки. После этого Степаныч как-то замыкался в себе и вскоре незаметно исчезал.

Он был одинок. Жил в коммунальном частном доме. Часто на выходных нас с Никой брал к себе. Эта гостеприимная акция с его стороны была по-отечески похвальна, но по логике обстоятельств непонятна. У него в комнате не было ничего, что нас могло бы с сестрой завлечь: ни игрушек, ни книжек, ни телевизора, ни соседских детей, с которыми можно было порезвиться во дворе. Мы просто приходили, садились на диван и сидели, ничего не делая, наблюдали как Михал Степаныч варит суп, от запаха которого все внутри переворачивалось. Надо здесь заметить, что ни пряников, ни конфет он нам у себя дома не давал. Держал в строгости. Затем, накормив нас невкусным и густым, как кисель супом из клецок, отвозил нас на трамвае обратно к нам домой, не забывая при этом зайти в кондитерский отдел хлебного магазина, чтобы прикупить сласти для нас – детей. Его кондитерские гостинцы – чистый рефлекс надоедливого гостя, выработанный им годами. Это был очередной повод побалагурить с родителями аж до рассвета.

 Но у Михал Степаныча было одно свойство, которое позволяло простить ему чрезмерную назойливость и мелкие психологические комплексы скромного холостяка. Он был прекрасным пловцом, чем сильно гордился, время от времени отчитываясь родителям сколько километров он проплыл по Волге. Плавал он исключительно вдоль, так как в ширину для него было мало привлекательно, он мог пересечь реку туда и обратно несколько раз без отдыха. Цифры этих дистанций постоянно росли, и он не чувствовал при этом никакой усталости. Это был еще один, как мне сейчас кажется, нервно-паралитический синдром (возможно, ему просто казалось, что он не уставал) угнетенного пессимизмом и скукой человека.

Потом мы переехали на новую квартиру, и родители уволились из оперного театра. Вместе с ними ушел и Степаныч. Папа ушел в филармонию, мама в музыкальную школу, а дядя Миша на пенсию.

С тех пор мы его не видели. И никто не видел. Через несколько лет родители пытались его найти, но тщетно. В оперном театре он больше не появился. Не было его и на своей квартире. Соседи ничего не знали о нем, так как никогда им не интересовались.

Прошло уже сорок пять лет, и след этого человека затерялся где-то в глубинах времени. Просто был человек, и нет.

 А может быть, и есть. Ведь сто или сто пять лет – это еще даже не преклонный возраст для людей, не чувствующих усталости. Мне почему-то кажется, что дядя Миша до сих пор жив. И каждый раз, гуляя по верхневолжской набережной, я прорезаю речную гладь своим дальнозорким взглядом, пытаясь разглядеть мчащуюся по волнам одинокую фигуру пловца-рекордсмена.

Актуальный звонок

Недавно в законодательное собрание одного из городов российской федерации (не буду уточнять какого, просто не помню) просочился телефонный звонок о бомбе мелкого заложения. Всех работников вывели на главную площадь, дали по горячему сэндвичу и глинтвейну, а потом возвратили обратно. Акция настолько понравилась местному правительству, что тут же был издан указ о еженедельном звонке по случаю возможных взрывов.

Расписание таково: по понедельникам, ровно в 11.00, все выходят на площадь за пайками и через два часа возвращаются как раз к обеду.

А еще говорят, что в будущем планируется это мероприятие проводить два раза в неделю: по понедельникам с 11.00 по 13.00 и пятницам с 10.00 до неопределенного времени (полной разрядки напряженности).

Для тех, кто опоздал, будет выдаваться спецнабор: горячий завтрак (омлет, два куска ветчины, овощной салат, кофе) и на десерт: орешки, одна вобла, две банки пива и противогаз – как потенциальным жертвам теракта.

Легкий порыв

Яков Анатольевич Суворов, казалось, заканчивал свой земной путь вполне счастливо и непринужденно. У него было для этого все: теплая, хоть и небольшая, квартира; свежий своевременный обед; до туалета было рукой подать; родные и близкие всегда рядом; полное государственное иждивение. Что еще нужно для благоразумного и спокойного отхода?

Но никто даже представить не мог, что всю жизнь Якову Анатольевичу было нелегко. Душа его разрывалась жуткими противоречиями. Он страдал, и за все это время никто ему не мог объяснить, как преодолеть внутренние барьеры и вырваться из оков великой майи. Наконец, в свои сто с лишним лет старик решился на первый самостоятельный и по-настоящему героический поступок, а именно: самоубийство.

Яков Анатольевич, чтобы не смущать свою родню, вышел из дома с утра пораньше и исчез в неизвестном направлении.

Прошло несколько дней, но никто не осведомился о нем. Не было даже звонков в милицию.

На третий день, возвращаясь с работы, Татьяна обнаружила деда, сидящего на лестничной площадке у дверей квартиры: грязного и немного побитого.

– Ты где был? – грозно спросила Татьяна.

Но странник ничего не ответил, что-то промямлив несуразное.

Старика отмыли, накормили и положили опять в теплую постель, где он находится, вероятно, до сих пор.

Мне недавно прислали его фотографию, сделанную через несколько дней после его возвращения. Он выглядел весьма спокойно и благоразумно.

Действующие лица:

Татьяна – Татьяна Викторовна Суворова (преподаватель фортепиано в ДМШ)

Яков Анатольевич Суворов – рыжий кот Яша (19 лет от роду)