Вероника [Азамат Загитов] (fb2) читать онлайн

Я бегу.

Бегу со всех ног.

Бегу, как никогда.

Вокруг меня темный лес. Тихий и спокойный. Надо мной светит яркая полная Луна, слегка подернутая полупрозрачными облаками. Я не слышу звуков, кроме своего дыхания. Мои ноги словно проваливаются в мягкий и податливый туман, поглощающий звуки. Лишь мое дыхание, учащенное, уже с легкой хрипотцой, напоминающей о конечном резерве сил, в отличие от тех, кто идет по моим следам. Они идут; ведь будь у них желание расправиться со мной немедля, мой бег был бы бесполезен. Для них это лишь игра, и они наслаждаются ею. Странным образом я чувствую это. И я лишь могу подыграть им, и бежать как можно быстрее. Они близко, но не смеют нападать. Они ждут.

Я знаю, что мне нет спасенья. Скоро игра им наскучит, но сдаться я не в силах. В моей голове проносится воспоминание; олень лежащей на земле, раненый, и в окружении волков. Он был истерзан, и было ясно, что смерть его неизбежна. Но он старался изо всех сил. До самого конца, пока он был жив, он пытался вырваться из лап смерти, несмотря на то, что от него уже отрывали куски мяса. Странно. Наше тело всегда так хочет жизни. И борется всегда, даже когда нет и тени надежды. И сейчас, разумом понимая, что нет более ничего, способного спасти меня, и мне стоит остановиться и принять свою смерть, я бегу, что бы выгадать себе ещё пару мгновений жизни.

Внезапно, что-то изменилось. Появился звук. Он тихо вполз в пелену моей глухоты, нарушаемой лишь моим дыханием, словно змей сквозь прутья решетки. Тихое, едва слышимое касание ног моих преследователей. Как шепот, как шелест листьев. Полу призрачный звук, никогда не слышимый нами, но сейчас обретший плоть, и твердо напомнивший о себе. Подтверждение моей близкой кончины. От этого звука, меня бросило в дрожь. Холодный пот прошел по спине, но было место и удивлению. Странно было замечать за собой такие изменения. Словно, в поезде, с каждой новой станцией, ты удивлялся бы тому, куда ты едешь. НО ТЫ ВЕДЬ ЗНАЛ, КУДЫ ТЫ ПОКУПАЛ БИЛЕТ. Ведь не может быть иначе.

Я бегу.

Бегу как ветер.

Бегу, не чувствуя ног.

Луна светит ярко, но этого недостаточно для освещения моего пути. Я не вижу ничего под ногами. И во всей этой ситуации, забавляет меня то, что я до сих пор на ногах. Здесь нет ни тропы, ни достаточного просвета между деревьев. Я все время петляю. Ни разу моя нога не встретила кочки или коряги, торчащей из земли. Я словно бегу по широкой и удобной дороге. Мне кажется, что лес ведет меня. Подсказывает тропы, собирает свои корни. Глупости, и не об этом бы мне сейчас думать, но мы так редко поступаем правильно, и так бессильны перед своими мыслями. Лес враждебен ко мне, это точно. Но моих преследователей он ненавидит.

Скоро, совсем скоро. Я даю себе надежду. Мой Алтарь – мое спасение. Самообман, да и только. Я понимаю, что это ИХ не остановит. Мой Алтарь. Воспоминания пробуждаются во мне. Каждый день, я ворочаю огромные камни, белые от соли, с берега реки на самый верх холма. И сейчас, я не понимаю, почему эта река была соленой. Не понимаю, я и откуда она текла. Единственное, что я понимаю, что у меня была цель. Создать нечто, нечто Живое. Вложить и оставить часть себя.

И вновь что-то новое. Словно прокатилась волна, после чего всё меняет свои очертания. Теперь я их чувствую. Будто я, покинув своё тело, теперь вижу их. Понимаю где они. Они вокруг меня. Пара неясных теней по бокам, огибают меня, чтобы выйти мне навстречу. Я вижу эти призрачные фигуры, и лишь их огромные острые зубы, что скоро вопьются в мое тело, имеют плоть. Их тело густой туман с фиолетовым оттенком. Их единственная цель уничтожение живого, и их невозможно остановить. Слабый голос в моей голове, призывающий остановиться, упасть и зарыдать, становиться сильнее. С каждым их шагом, мне становится труднее ему сопротивляться.

Но я бегу.

Бегу в последний раз.

Бегу ради мига жизни.

Пронзительный жуткий вой проносится по лесу. Им наскучило. Моё сердце замирает, делает остановку, и начинает колотиться в два раза сильнее, чувствуя скорую гибель. Словно хочет наверстать все те удары, что не сможет уже сделать. Казалось быстрее бежать уже невозможно, но я ускоряюсь. Мои легкие разрывает от каждого вздоха, ноги превратились в раскаленные свинцовые стержни, но в моих мыслях полная ясность.

В этот момент, я понимаю, что у меня есть время подумать о том, чему раньше не уделялось много внимания. Мысли мои абсолютно в другом месте, так словно я сижу в удобном кресле у жаркого камина, а за окном бушующая метель, и вся долгая ночь принадлежит лишь тебе и твоим мыслям. Я думаю о природе. О её невероятной красоте и жестокости. О том, как всё вокруг беспрекословно подчиняется давно прописанным и выверенным законам. Как эти самые законы способны меняться и утверждаться, лишь, когда это действительно необходимо. Что всё здесь имеет свою цену, и главный вопрос в том, готов ли ты её заплатить. И как твоя готовность, исходит из самого бытия, определяющего цену.

Я спотыкаюсь, и кубарем падаю наземь.

И до того, как я касаюсь земли, я вижу. Но вижу не преследователей, а то, что за ними. Глаза смерти. Те, что смотрят на нас с самого нашего рождения, смотрят неустанно, смотрят не моргая. Буравят наш затылок, пока мы работаем, едим, занимаемся любовью. Они глядят на нас из глаз других людей, из зеркала, когда мы встречаемся с собой взглядами, из старых картин, из пыльных книг, из заброшенных помещений. Бездонные, настолько черные, что этот темный лес, покажется полным ярких красок. И новое чувство появляется во мне.

Я понимаю оленя, что брыкался до конца. Ни одно живое существо не хочет заглядывать в эти жуткие глаза, и каждый будет бороться изо всех сил, дабы оттянуть этот момент, когда придется в них заглянуть. Когда эти глаза унесут тебя в абсолютное небытие.

Я падаю, но не чувствую боли. Лишь последние силы покинули меня. Я уже не могу встать. И теперь я вижу их не чутьем, а собственными глазами. Уродливые фиолетовые тени похожие на волков. Намного крупнее и отвратительнее. С белоснежных зуб капает желтоватая слюна. Они обступают меня. Пять или шесть теней, медленно подходят ко мне, не торопясь, смакуя скорую пищу. С каждым их шагом вокруг начинает темнеть, словно эти твари выпивают весь свет, хотя возможно, так оно и есть. Когда им остаётся сделать пару шагов, они прыгают. Разом. Острые зубы впиваются в мои руки, ноги, тело. Боль застилает моё сознание. Меня начинает окутывать тьма, боль становится нестерпимой, и на этом фоне явственно чувствуются два темных пятна, что неустанно всматривались в меня, и сейчас и мне предстоит всмотреться в них.

Я кричу.

Я просыпаюсь в холодном поту. Моё дыхание учащено, и я всеми силами стараюсь успокоиться. Кошмары, мучающие меня с детства, повторяющиеся раз за разом, всё никак не могли закончиться. Главное, чтоб я не кричала во сне, а не то разбужу маму, и тогда мне точно будет чего бояться кроме, монстров во сне. Чувствуя, что моё тело уже подвластно мне, я иду в ванную.

Мама спит, это хорошо. Когда она просыпается из-за меня, у неё вечно дурное настроение. Порою я думаю, она была бы не прочь сдать меня в дурку, или куда ещё. Её можно понять. Немая дочь, орущая только по ночам, боящаяся людей, не получившая должного образования. Не такого она ждала это точно. Иногда, я и сама думаю, что под присмотром специалистов, мне может и будет лучше. Но потом, я вспоминаю жуткие истории о том, что творится в психлечебницах.

Включаю свет, умываюсь. В зеркале отражается бледное лицо с запавшими глазами. Я жутко не высыпаюсь. На вид мне не больше семнадцати, хотя мне скоро двадцать шесть. Всё из-за худобы, маленького роста и задержки в развитии. Моё детство было сущим адом. Хотя с тех пор ничего и не изменилось. Может только то, что теперь меня не обзывают во дворе.

Я вернулась в комнату, и поняла, что больше спать я не смогу. Я села на кровать и стала смотреть в окно. Я бы предпочла порисовать или почитать книгу, но для этого нужен свет. А я боюсь, мама это заметит и вновь будет меня ругать, за то, что я не сплю ночами. Поэтому я просто буду смотреть в окно. Жили мы довольно высоко. На пятнадцатом этаже, так что вид открывался неплохой. Стройные ряды одинаковых многоэтажек, вдалеке дома поменьше. Неподалеку от нас был небольшой сквер, с фонтанчиком посередине, но отсюда его было не видно даже днем, не то, что ночью.

Полная луна, слегка подернутая облаками, напомнила мне о моем сне. Я невольно поежилась. Всё-таки взяла книгу и включила лампу. Когда с тобой никто не может, да и не хочет говорить, книга становится лучшим собеседником. Общаешься с автором сквозь время и расстояния. Все мои полки были забиты различными книгами, от дешевых ужастиков до теологических измышлений. Я читала всё подряд. Всегда и везде. Благо, моя работа это позволяла. Читая строчки, написанные совершенно незнакомым человеком, можно было не только познакомиться с ним, но и узнать себя получше.

«Ложись спать» – услышала я из соседней комнаты. Ну вот. Я закрыла книгу, выключила свет, и вернулась к окну. Наблюдая за медленным движением облаков, редкими машинами, проезжающими по дороге, светом из окон соседних домов, я погрузилась в свои мысли.

Я часто думала о том, что жизнь довольно несправедлива. Что вокруг много страдания и боли. Больше всего всё же меня беспокоили не сами страдания, сколько их бесполезность. Я никогда не оспаривала тот факт, что для того что бы стать лучшим, ты должен переносить тягости и лишения. Более того ты должен отдавать все свои силы, на совершенствование себя. Но вокруг нас куча страданий, абсолютно лишенных смысла. Смертельно больные дети, жертвы войн, мученики режима. И даже если мы просто не видим в них смысл, то мы, следовательно, не можем и понять цели, ради которой их терпим. А в таком случае, мы похожи на пластиковых солдатиков, которыми играет мальчик – непоседа. Расставляя их по воображаемому полю боя, и передвигая их в независимости от их желания. Убивая и раня тех, кого захочется лишь ему, в угоду интереса и радости его игры.

Пропуская эти мысли через себя, раз за разом, и вновь по кругу, я не могла найти ни одного логического объяснения происходящему. Незаметно для меня самой, я вспомнила, как однажды мы сидели с Димой на крыше, и пускали бумажные самолетики. Почему это всплыло именно сейчас, я не понимала, так же, как и не понимала, почему это плавно, но твердо вытеснило всё остальное. Было приятно думать об этом, и я не стала противиться.

Мне снова одиннадцать, я сижу на крыше нашей двадцатиэтажки. В моих руках блокнот и карандаш. Я уже нема. Наше общение немного затруднено этим. Он говорит много и очень заумно для маленького мальчика. Долгая пауза, пока я пишу ответ, он читает. И вновь говорит. Не помню, о чем именно мы говорили, вроде что-то о цветах и пчелах, затем о путешествиях и море. Мне было приятно просто сидеть и слушать его. Так к этому мы и пришли. Я закрыла блокнот и слушаю его. Он говорит о несовершенстве мира, о жутких вещах, о том, как он всё изменит, когда вырастет. И я ему верю. Верю, потому что он сам верит каждому слову.

Он складывает самолетик за самолетиком, пуская их в долгий полет. Каждый из них описывает большой круг, медленно спускаясь к земле. Мы смеемся. Мне радостно и легко. Я забываю, что меня не любят остальные дети. Забываю, что отец бросил нас. Забываю, что не могу учиться в нормальной школе. Забываю, всех психологов и неврологов, что вьются вокруг меня последние пару лет.

Он очень добрый и смелый. Всегда заступается за меня, когда меня начинают дразнить. Однажды он принес мне тюльпаны, которые сорвал с какой-то клумбы. Я помню, он рассказывал мне что-то забавное. Что-то про бабку, которая хотела натравить на него собак. Но я не слышу, я вдыхаю слабый аромат весенних цветов, и смотрю на его озорное лицо. Как он с жаром что-то говорит, а я лишь вижу, как он пылает жизнью. Как она льется из него бесконечными потоками радужных волн. Как она наполняет не только его, но и всех вокруг. Как часть этой энергии передается мне.

Там на крыше, я верю ему. Я знаю, что так оно и будет. Он вырастет большим и сильным. Он изменит мир. И не будет в этом мире места для жестокости и бессмысленных жертв.

– Взрослые очень странные. – говорит он, – Они ведь могут обо всем договориться. Быть умнее, у них столько возможностей. Они могут жить, как хотят, но не делают этого. Когда я вырасту, я точно буду другим. Буду всегда вежлив с людьми, буду слушать их. Я постараюсь помочь каждому, чем только смогу. Не хочу, чтобы, хороших девочек обижали и били другие дети.

На этих словах он оборачивается ко мне. На его щеках румянец. Я чувствую, что что-то не так. В его глазах что-то изменилось. Словно он хочет, мне что-то сказать. Что-то, что расстроит меня. Что-то чего боится он сам. Он рывком приближается ко мне, и очень быстро целует в щеку. Тут же отворачивается. Моя щека горит, словно к ней приложили что-то жутко горячее. Но оно не обжигает. Приятный огонь начинает разноситься по всему телу. Думаю, я красная.

Он сидит рядом, но не смотрит на меня. Давно не летают самолетики. Блокнот выпал из моей руки, и лежит рядом. Я хочу сказать ему что-то, спросить. Но я не знаю, что с ним. Румянец на его щеках изменился. Он словно зол на что-то. Надеюсь, не на меня. Я робко трогаю его руку. Он словно вспомнил, что я рядом. У него очень виноватый вид. Он говорит, что будет рядом, что будет меня защищать. Не понимаю, зачем он это говорит. Он ведь и так всё это делает. Но из-за этих слов, произнесенных вслух, во мне просыпается странное чувство. Непонятное, смутное предчувствие предстоящей беды. Он говорит уверенно и четко, как будто читает по бумажке. Но я ему верю. Здесь на крыше, пока он рядом, я ему верю.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Я встречаю рассвет. Пора готовиться к рабочему дню. Поставить чайник, приготовить завтрак, прогладить рубашку. Мелочи, из которых складывается наша жизнь. Бывает непросто вырваться из паутины воспоминаний. Не сразу понимаешь, где ты, и что тебе надо делать. Поэтому я даю себе ещё пару минут бесцельного любования раннего утра. Такая тишина в моей голове меня устраивает. Нет никаких мыслей и голосов. Только я и первые лучи Солнца. Там на крыше я верю ему, здесь, сидя на кровати, я не верю ничему.

Цокольный этаж городского суда. Вокруг меня огромные шкафы, доверху забитые толстыми папками, полными различных бумаг. Здесь сухо и очень тихо. Мне нравится думать, что я в библиотеке. Я сажусь за свой стол и начинаю заниматься своей обычной работой. Нумерую документы, подшиваю папки, заполняю картотеку. Работа в судебном архиве не самое интересное занятие, но меня это вполне устраивает. Мои малочисленные коллеги не особо разговорчивы, поэтому моя стопка заготовленных табличек с дежурными фразами, не внушительна.

Из необычного, порою заходят следователи различного рода. От них всегда пахнет табаком и неприятностями. Причем неприятностями в основном для них, чем для окружающих. Они берут несколько кип бумаг и довольно долго просматривают их, прерываясь на кофе и сигареты. Иногда, с хмурыми лицами подходят ко мне и просят сделать копии некоторых бумаг. Мне нравится наблюдать за ними. Есть в их работе что-то, что привлекает меня. Возможно, я бы даже смогла им помочь, но я знаю, что я никогда не предложу им свою помощь, и они уж точно не попросят её у меня.

Остальные посетители этой странной библиотеки, настолько разношерстны, что не поддаются классификации. За несколько лет работы здесь, я видела практически всех. От шикарных женщин в дорогих платьях до визгливых мелочных мужчин, от убитых горем матерей до аферистов, с бегающими глазками, пытающимися найти лазейку в законе. Но все же посетители были больше редкостью, чем обыденностью.

Самым большим недостатком своей работы я считала лицезрение преступной деятельности человека. Жуткие вещи, что творит человек, и в большинстве случаев, совершенно бессмысленно. Психически больная мать, выкинувшая своего малолетнего сына из окна, мужчина, зверски убивший парня за пару тысяч из его бумажника, девушка, отравившая мать крысиным ядом, из-за того, что её не пустили гулять. Всё это мне приходилось видеть, и даже когда я старалась не читать, суть дела проносилась в моей голове. Возможно из-за этого, я так часто задумываюсь о жестокости мира. Говорят, можно к этому привыкнуть. Не уверена.

Зачастую, я заканчивала до обеда, так как объем работ был не слишком велик, да и приходили к нам всё же с утра. Поэтому, остаток рабочего дня я коротала за чтением книг, которые приносила с собой. Уходить раньше мне было неудобно, и обычно я всё равно ждала, когда закончит мама, и мы вместе шли домой. Порою она задерживалась допоздна или уезжала куда-то. Тогда она звонила мне, и я возвращалась одна. Мне нравилось идти одной. Я могла идти длинной дорогой, петляя от улицы к улице, и любуясь городом вокруг. Я делала так всегда, не смотря на погоду. И даже в трескучий мороз, бывало, моя дорога до дома занимала два часа. С мамой мы шли ровно двадцать пять минут. По пути она часто мне что-то рассказывала, про своих подруг, про их детей. Про то, как нужно вести себя в обществе, про моральное разложение и потерю ценностей. Как по мне, так всё вокруг всегда было таким. Она говорила, что мне предстоит многое сделать в жизни, карьеру, семью, повидать мир вокруг, преподнести себя. Я киваю. Иногда, хорошо быть немой.

Замечаю, что уже давно не читаю книгу, а просто держу её в руках. Закрываю. Вокруг никого, только шкафы полные протоколов, письменных свидетельств, нотариально заверенных копий. Забавно, сколько бумажек нам нужно, чтобы вершить правосудие.

Мама должна освободиться через полчаса. Мне нужно занять себя чем-то. Читать не хотелось, а когда однажды меня заметили за рисованием, меня строго отчитали. Но это ещё цветочки, по сравнению с тем, как ругалась мама. Так что, следующие полчаса пройдут довольно скучно. Решила навести порядок на столе, но так как я всегда довольно аккуратна, то и делать было особо нечего. Собираться мне тоже не так долго, и я поняла, что я в тупике. К счастью, зазвонил телефон. Мама. Едет куда-то по какому-то делу. Очень важно. Ну что ж, я и не сомневалась, что это важно. У прокуроров других дел не бывает. Здорово. Смогу прогуляться.

Город был залит теплым светом весеннего солнца. Нежаркого. Вечернего. Свежий ветер добавлял приятной прохлады, и я, прогуливаясь знакомыми улочками, в который раз любовалась городом. Вряд ли, кто-то сказал бы, что он красив, но мне хватало и этого. Я чувствовала лёгкость и странную свободу, проходя мимо привычных кварталов, забитых лавками и кафе. Такое бывало нечасто, и я была рада, что сейчас тот самый момент. Вокруг так же шли люди, идущие, каждый по своим делам, молодая парочка, стояла в обнимку, неподалеку компания детей, шумела и смеялась, привлекая неодобрительные взгляды пожилых людей. Обычно меня пугали такие компании, просто из-за неприятного детства, но сегодня у меня было особое состояние. Я почувствовала, что мы все, все вокруг такие одинаковые, и так малого нам нужно для счастья. Было что-то волнительное в этом моменте.

Подходя к широкому проспекту, я слышала, как нарастает шум уличного движения. Как вдруг все стихло. Все звуки исчезли вокруг, словно я под водой и мне заложило уши. Краски стали яркими и контрастными, а через миг уже расплылись перед глазами.

Я увидела его. Пятнадцать лет как он уехал, и десять лет как исчез из моей жизни. И вот я вижу его. Я узнала его. Он ничуть не изменился. Стоял на другой стороне дороги и говорил по телефону. Кажется, смеялся. И вот он оглядывается вокруг. Это мгновенье длится вечность. Волна звуков снова накрывает меня, краски вернулись, и вот я уже иду в другую сторону, ускоряя шаг.

Я бегу.

Огромный, необъятный взору Океан простирается вокруг. Это не просто толща воды, это целый мир. Каждая капля в этом океане, прозрачна и чиста, но внизу ты не увидишь ничего. Кромешная тьма скрывает глубины. Я погружаюсь в этот Океан. Медленно, но верно. Я смотрю наверх и вижу свет, яркий, летний. Я вижу чистое синее небо. Без облачков и разводов. Я вижу это, потому что, ни одна волна не смеет потревожить гладь этого Океана. Я смотрю словно сквозь стекло.

Ни единого звука не слышно вокруг. Более того здесь некому и нечему этот самый звук создать. Этот огромный мир пуст. Он весь состоит из воды, и он мертв. Я опускаюсь глубже, и всё большая водная толщь смыкается надо мной. Забавно. Мне не нужно дышать. Я не думаю, о том, как меня сюда занесло, почему мне не нужно дышать, или стоит ли мне выплывать. Внутри меня тишина.

Медленное погружение единственное, что я чувствую. Вокруг начинает темнеть.

Т-У-М.

Странный звук, который я слышу даже не ушами, а костями. Вибрация самой воды. Я чувствую её всем своим нутром. Я ощущаю его, я чувствую его источник. Он где-то там внизу. На такой глубине, что вся наша Земля с легкостью уместится там. Я погружаюсь туда. И с каждым мигом, становится труднее двигаться. Вода сдавливает меня.

Свет уже не доходит сюда. Несмотря на абсолютную чистоту, вода всё ещё может преломлять свет. И каким бы ярким ни был свет, претерпев сотни преломлений, он остаётся где-то там, ближе к поверхности. Каждая капелька воды, пропускает лишь часть, возвращая его обратно. И свет становится запертым. Он не выходит из тонкой полосы близ поверхности. Я с трудом вижу очертания своих рук.

Т-У-М.

Снова он. Больше вибрация, нежели звук. Вся водная масса вокруг меня вторит ему. Весь Океан содрогается воедино. Я знаю, что он повторится. И будет повторяться вновь. Я чувствую источник. Я знаю, нечто титаническое скрывается в этом океане. Знаю, потому что воспоминание о давно забытых видениях, начинает проявляться в моей голове. Мысли текут вяло. Словно каждая моя новая мысль, погружается в меня так же, как и я в этот Океан. Медленно, но верно.

Я помню этот Океан. Он был другим. Или же он виделся мне другим. Не изнутри, как будто сверху. Сейчас я буквально нахожусь в нем. В моих воспоминаниях, я словно безучастный свидетель некой жуткой катастрофы. С ним было что-то не так. Мне чувствовалось, что этот мир болен. И что-то невероятных размеров скользило под самой кромкой, поднимая холмы воды. Я знаю, что это. Точнее кто это.

Я снова вижу свои руки. Глаза привыкли к темноте, или же здесь появился свет?

Т-У-М.

Сердце титана стукнуло ещё раз. Кит, который, возможно, держал нашу Землю, лежит на дне этого Океана. Я чувствую его. Ощущаю кожей. Покой и умиротворение наполняют меня. Мне больше не нужен свет, чтобы видеть. Я вижу все и так. Гигантское тело, распростертое по дну. Его невозможно увидеть целиком. Я лишь песчинка. Атом. Но он знает, что я здесь. Кроме нас здесь никого нет. Я ясно осознаю это. Ничто не может помешать нашей встрече. Но что случится, когда мы увидимся?

Т-У-М.

В глазах меркнет. Вокруг кромешная тьма. Едва уловимое движение вокруг меня.

Момент.

Передо мной огромный глаз, размером с остров. Он смотрит на меня, тщательно изучает, и я понимаю, что от него ничто не скроется. Существо настолько древнее, настолько могучее, что галактики на небе лишь младенцы в сравнении с ним. Он видит насквозь.

Жуткое ощущение вонзается в меня. МНЕ НУЖЕН ВОЗДУХ. Я понимаю, что мне не выбраться отсюда. Горло сдавлено, я сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть. Холод пробирает меня до костей. Вода становится ледяной. Я судорожно пытаюсь сделать хоть попытку, двинуться вверх, но мои руки и ноги под давлением в сотни метров воды. Эти попытки тщетны.

Мне не выбраться. Моё сердце начинает бешено колотиться. Огромный глаз невозмутимо наблюдает за моей агонией. Не он причина этих изменений. Что-то изменилось внутри меня. Словно, раньше не замечая, всего вокруг мое тело имело абсолютную неуязвимость. А теперь, осознавая все вокруг, взбунтовалось против меня. Теперь оно губит меня и погибнет само. Оно настолько хочет жить и дышать, что я скоро не смогу сдерживаться. И это будет страшный момент.

Я делаю вдох. Страшная боль пронзает мои легкие. Они в огне. Их подожгли, и мне конец. Я вижу свою смерть. Так оно и будет. В жутких мучениях, под беспристрастным взором Древнего Бога.

Я просыпаюсь. Ощущение из сна долго не хочет отпускать меня. Я всё ещё раздавлена огромной массой воды. Дыхание затрудненно. Сердце рвется из груди. Перед глазами все размыто. И кто-то словно смотрит на меня. Внимательно, и без эмоций. Как врач, рассматривающий очередную пробу крови в микроскоп.

Наконец, комната принимает ясные очертания, сердечный ритм и дыхание приходят в норму. Оказывается, уже утро. Я слышу плеск воды, мама уже проснулась. Я поднимаюсь, стряхивая последние остатки сна. Было что-то новое сегодня. Не обычный кошмар, что снятся мне постоянно. Я помню, что видела похожие сны с огромным океаном, и кем-то живым внутри. Но это было не тоже, что всегда. Что-то странное вклинилось в меня, и в мой сон. Или наоборот. Понять было сложно.

Завтрак прошел тихо. И это тоже было необычно. Моя мама с лихвой покрывала мою немоту. Скорее всего, мама тоже загружена своими мыслями. Хотя обычно она делится всем подряд. К тому же вчера у неё была какая-то встреча. Забавно, что она молчит. Но мне от этого хорошо. Обожаю тишину. И только мерный звук столовых приборов, стук чашек, и мерный хруст челюстей, отдающий в уши.

Откуда-то взялась тревога. Все эти чашки-ложки, кофе с молоком, пятно на полу. Так обыденно. Слишком обыденно. Все, как и должно быть, но что-то не так. И я не знаю, что именно. Смутно догадываюсь, но не могу облечь в ясную форму. Словно что-то замылило мой внутренний взгляд. Лишь неясные очертания надвигающейся беды. Я поняла, что есть я больше не смогу. Отодвинула тарелку, поднялась из-за стола. Поймала обеспокоенный взгляд матери. На секунду показалось, что передо мной совершенно чужой человек, и непонятно как мы оказались здесь вдвоем. То ли я свернула не там, то ли она зашла не туда. Жуть.

Не работается. Уже полчаса пялюсь в одну бумажку. Заключение судмедэкспертизы. Десятилетний мальчик пырнул одноклассника ножом в спину. Содрогаюсь. Повреждения спинного мозга, отказ нижних конечностей. Инвалидность. Решение суда – десять лет исправительной колонии. Две сломанные жизни. Думаю, что каждому кто скажет, что можно жить и без ног, стоит предложить отрезать свои. Или язык, что бы болталось меньше.

Но не в этой истории дело. Утренняя тревожность не прошла. Не понимаю, что со мной не так. Несколько часов, я усиленно пытаюсь понять, что со мной. Но все больше осознаю, что хожу кругами. Ответ на поверхности. Я просто не хочу признавать.

Я помню свои десять лет. Я привязана скотчем к фонарному столбу, недалеко от школы. Мои одноклассники неподалеку пинают мой портфель. Разрывают и разбрасывают мои тетради и учебники. В это время я ещё могу говорить. С трудом. Медленно. Каждое слово как огромный камень, который мне приходится выталкивать из моей груди. Я прошу остановиться. Отпустить и дать мне уйти. Я говорю, что не сделала им ничего плохого. Жаль, что я не понимаю, что их это не интересует. Я плачу, и не замечаю этого. Не чувствую как слезы капают по моим щекам, оставляя мокрые следы на воротничке белой рубашки. Их это веселит. Пару дней назад, они обсыпали меня песком и грязью. Я пришла домой и не нашлась, что сказать матери, которая в это время страдала от ухода моего отца. Просто пришла и разрыдалась. Теперь это.

Даже сейчас, спустя годы, пройдя некий путь, я не в состоянии понять ни их мотивов, ни подобрать слов, что смогли бы мне помочь тогда. А потому, я просто молю их отпустить меня. Я та самая жертва, в которой они так нуждаются.

Человеческая жестокость не знает границ. В среде детей тем более. У одного из них есть зажигалка. Другой предлагает сжечь меня, как ведьму, как в «старые добрые времена» говорит он. Смеются. Кажется, им всем очень нравится эта идея. Они начинают собирать раскиданные бумажки, что когда-то были моими тетрадями, и собирают импровизированный костер. Тут же находится «добрый инквизитор», что собирается судить меня. Для них это всего лишь игра. Они ведь всего лишь играли. Так будут говорить их матери, когда этот инцидент будут разбирать в школе. Ничего ведь страшного. Дети просто играли.

Он зачитывает обвинения. Я виновна в колдовстве и связях с демонами. Виновна, в обособленности, и не желании меняться. Он выносит приговор. Я должна очиститься от греха огнем. «Толпа» ликует. Он медленно подходит ко мне, и начинает поджигать бумажки у моих ног.

Возможно это правда была игра, и действительно я не получила бы серьезных повреждений, даже если бы у них все получилось. Но что это меняет?

Один из немногочисленных прохожих, проходивших мимо, всё-таки обратил внимание на происходившую сцену. Громким окликом спугнул всю шайку, похватавшую свои вещи и спасшихся бегством. Он подошел ко мне, развязал. Спросил в порядке ли я. Не помню, что я ответила. Не помню, что было дальше. Помню только прихожую нашей квартиры. Как он разговаривает с моей разволнованной мамой. Говорила ли я ему адрес? Или я просто шла, а он всё это время шел рядом? Я не могу вспомнить его лица. Кажется, он был довольно грузным, с нездоровой краснотой на щеках. Он был в фуражке. В такой смешной, в которых обычно показывают водителей в старых фильмах.

Дальше мы сидели в кабинете директрисы. Мама просила меня назвать, кто надо мной издевался. Я не хотела. Ничего не хотела. Всё ждала, когда же мы сможем пойти домой. Потом целое собрание. Сонм перебивающих друг друга голосов. Голосов матерей, которые утверждают, что их детки самые лучшие и не способны, ни на что дурное. Они в это верили. А мне было всё равно. Какой имеет смысл всё это. Я чувствовала, что всем плевать на меня. Им всем. И даже директрисе, с нарочито показной серьезностью, скучающему участковому, которого позвала моя мама, и даже моей матери, что так усердно разбиралась в «сложившейся ситуации». Издержки профессии.

Это был мой последний день в школе. Дальше я перешла на домашнее обучение. Большей частью я занималась с мамой. Позже, была целая свора репетиторов. Жаль, что проблем это никак не решило. Я так же осталась объектом для различных выходок такого рода но, если не в школе, так в своем дворе. В дополнении ко всему я ходила к разного рода психологам, невропатологам и логопедам. Жаль только, что всё было бес толку. Говорить я так и не начала. Лишь просыпалась от собственных криков по ночам.

Наконец, я закрыла папку. Подшила дела, спрятала в шкаф. Причина моей тревоги он. Я это знала. Знала с самого начала. Если он снова в городе, и останется здесь, не дай Бог нам увидеться вновь. Это будет жуткая встреча. Я это чувствую.

Я не в состоянии работать. Все время отвлекаюсь, все валится из рук. Не знаю, как я закончу этот рабочий день. Минуты ползут медленно, словно продираясь сквозь густой кисель. Густой кисель моих мыслей. И снова чувство. Всё так обыденно, так обычно. И в этом есть что-то жутко неправильное. Недавно звонила мама, говорит опять нужно ехать. Первый раз, эта новость меня не радует. Хотелось, наоборот, пойти с ней, оказаться дома поскорей. Почувствовать себя в безопасности. Хоть бы не встретиться с ним вновь.

Вечер. Ужин. Звяканье столовых приборов, стук кружек о стол, пятно на полу. Мама что-то говорит. Я не слушаю. Периодически киваю. Не важно, вовлечена ли я в процесс, она будет продолжать. Я таскаю огромные камни, белые от соли, с низины реки на вершину холма. Я строю Алтарь.

Гладкие овальные валуны лежат вдоль побережья. Река накрывает их во время паводков, затем уходит в русло, и вода, испаряясь, оставляет на них белый налет соли. Откуда в реке соль, я не знаю. Мой путь занимает весь день. Я беру камень, тащу его на самый верх. Это тяжело, но я продолжаю это изо дня в день. Когда я кладу его на предыдущий кирпичик моего творения, Солнце посылает мне прощальный луч мягкого закатного света. Я иду обратно. Когда я беру следующий камень, Солнце встречает меня задорным лучиком, рассыпающимся на поверхности быстро текущей реки, на тысячи кусочков. Мне не нужно спать, не нужно есть, не нужно отдыхать. У меня есть работа, в которую я верю.

А вокруг меня лес. Глухой и таинственный. Здесь никогда ничего не меняется. День за днем. Деревья лишь провожают меня бездушными взглядами. Ни одобрения, ни осуждения. И я отношусь к ним также. Работа идет полным ходом. Я не знаю, когда я закончу. Чувствую лишь, что пойму, когда нужно будет остановиться. А пока я тащу очередной камень наверх, туда, где меня встретит последний луч света. Груда камней всё растет и растет. Вот мне уже нужно взбираться, что бы положить очередной валун. Я словно древний египтянин, строящий свою пирамиду.

Недели сменяют дни, месяцы недели, а месяцы складываются в годы. Нет ни смены погоды, ни уменьшения дня. Все движение здесь статично. Четко выверено. Я даже не стараюсь строить что-то. Когда я поднимаюсь на холм, я вижу груду камней. Что за чертовщина происходит в моей голове?

– Ты ведь не будешь против?

Моя нога соскальзывает, когда я несу очередной камень. Я падаю, и камень катится вниз. Вопрос, прозвучавший как выстрел. Я не понимаю, о чем речь. Я вновь вижу свою мать впервые.

Она говорила о том, что встретила мужчину. Да, она понимает, что в её возрасте это странно. Но может, она ждала именно его. Он нравится ей, она ему. Да, они познакомились давно, просто она не знала, как сказать мне об этом. Возможно это любовь. Он немного младше её, но ведь, это уже не так страшно. В этом то возрасте. Он знает, обо мне. Нет, конечно, он все понимает. Что будут трудности. Но он верит, что мы сможем их преодолеть. Хочет стать мне другом, ведь отцом уже вряд ли получится. Он предложил ей жить с ним. Ведь я уже взрослая, и смогу справляться со всем сама. Мы будем видеться с ней на работе. Они буду навещать меня. Именно навещать, а не приходить в гости. Боже, что она говорит? Всё это она говорила мне, пока я ворочила внутри себя камни. Вся эта информация оседала внутри меня, как соль на тех самых камнях, но я даже не обращала на неё внимания. Пока она не задала этот вопрос.

Я вижу, что она стесняется. Мы словно поменялись ролями. Как будто это я, смущаясь, говорю, о том, что хочу жить с парнем. Словно в первый раз говорю матери, что влюбилась. И словно оправдываюсь за это. Ситуация в которой мы ни разу не были. И уже не будем.

Не хочу даже ничего показывать. Просто качаю головой. Конечно, я не против. Даже если бы и была, что бы это изменило. Она обеспокоена. Просит, сказать, что-нибудь. Борюсь с желанием, показать жестами эту фразу «что-нибудь». Думаю, она обидится. Поэтому говорю, что рада за неё. И далее шаблонные ритуальные фразы, что принято говорить в таких ситуациях.

Кажется, это её успокоило. По крайней мере, она говорит, что скоро познакомит нас. Он мне обязательно понравится. Он довольно милый. Очень начитанный. Похож на нашего соседа сверху, только постарше и поспокойнее. Работает инженером. Благородная профессия. Не курит. И пьет очень умеренно.

Я не слушаю. Я спускаюсь по склону за упавшим камнем.

Странное место. Все вокруг красное, и словно в движении. Я посреди огромного бескрайнего поля. Вдалеке стена белого марева, поднимающегося к небу. И само небо белого цвета. Тоже в движении, и такое близкое, словно его можно коснуться рукой. Тревога и беспокойство внутри меня. Мне страшно, и я не понимаю отчего. Мысли, словно сорвавшиеся с цепи псы, мечутся в поисках добычи. Мечусь и я. Мне неприятно здесь находится, и я пытаюсь найти спасительный выход из этого места. Красный цвет раздражает глаза, ещё сильней подстегивая вихрь в моей голове. Я ощущаю страдания, которые не могу ни с чем связать. Моя душа словно расколота на тысячи кусочков, каждый из которых медленно прожаривают, постоянно прокалывая, проверяя на прочность.

Как я здесь оказалась?

Как отсюда выбраться?

Что здесь произошло?

Почему мне так страшно?

Почему здесь так жарко?

КАК ОТСЮДА ВЫБРАТЬСЯ?

КАК СБЕЖАТЬ?

Я быстро теряю силы. Каждый шаг стоит неимоверных усилий. Я падаю на колени, и вижу.

Вижу, что всё на этом поле пылает, жутким огнем. Огонь повсюду. Белое марево, поднимающееся на горизонте, дым, от горения. Горит здесь все. И то, что я показалось мне небом, вовсе не небо. Это плотная дымовая завеса, накрывшая весь мир. И свет, что здесь есть лишь от пламени, что никогда не гаснет. Вокруг меня огненный ад.

Пытаюсь найти внутри силы подняться, но лишь опустошенность. Чехарда в голове, мысли сменяются друг другом, нет сил зацепиться ни за одну из них. Все вокруг кажется диким и бессмысленным. Неестественным. Как такое место может существовать. Хоть что-то, мне нужно, хоть что-то. Не зная, чего я хочу, я начинаю молить, о чем-то даже не зная, кому молюсь. Стоя на коленях, в древнем как мир жесте, который мы неосознанно совершаем, где бы мы ни находились, я поднимаю голову к небу. Ничего. Я не чувствую ничего. В моей голове уже не мысли, а головокружительная смесь жутких образов. Я падаю на землю. Последние силы покидают меня. Становится тяжело дышать.

Закрываю глаза. Прильнув грудью к земле, мне становится чуть легче. Открываю глаза. Я вижу больше. Все поле усеяно травой. Странной красной травой, которую не видно под пламенем сверкающим хищными языками огня. Это трава, способна жить и гореть. Этот ад продолжается сотни веков, и жизнь пробилась и здесь. Упорно, и тягостно, сгорая раз за разом, не имея другой возможности, она высеяла это поле, этой странной травой.

И тут же я чувствую за стеной белого дыма, на небе, взгляд, наблюдающий за моими страданиями. Но я не могу, да и не хочу, взглянуть в ответ. Он опасен. Он сковывал меня все это время, но сейчас мне стало легче. И, кажется, он пока этого не знает. Он хочет моих страданий.

Я могу подняться. Сделав, это я ощущаю себя по-другому. Теперь я вижу свое тело. Горю и я. Тем же пламенем, что и все вокруг. Вместо ног у меня странные копыта, на черепе наросты, превращающиеся в рога. Я демон. Становится свободнее дышать. Оглянувшись вокруг, я вижу, что на оставленных мною следах, огонь горит ярче и сильнее. Мысли становятся спокойнее и яснее. Ответ рождается во мне. Неторопливо. Словный дикий зверь, аккуратно приближающийся к добыче.

Кажется, Смотрящий что-то заподозрил. Весь мир вздрогнул, словно пошатнулся. Огонь стал разгораться сильнее. Языки пламени стали выше, доходя мне до пояса. Но меня это уже не беспокоит. Ясность мысли пришла ко мне, и теперь она меня не покинет. Я медленно бреду по полю, оставляя цепочку ярких следов. Я узнаю это место. Здесь, всегда все и происходило, и здесь же все и будет происходить в дальнейшем.

Ответ возник передо мной. Причина этого развернувшегося ада, я. И лишь моя вина, что я заперта здесь, и страдания уготованы мне. Этот мир сожжен дотла, благодаря мне. И я несу наказание за это. Я поднимаю голову. Борясь, с желанием, поймать этот взгляд, что неустанно следит за мной, я пытаюсь разглядеть, есть ли что-то за ним. Скрывается ли там что-то ещё?

Но нет. Я снова слепну. И нет более травы, что может расти на огненных просторах. И я не понимаю, был ли взгляд за завесой дыма, или же это лишь мои фантазии. Воздух становится горячим, мне трудно дышать. Всё меняется вновь, стоит мне на миг забыть об участи страдальца. Я медленно опускаюсь на землю. Хочу, чтобы это прекратилось. Силы покидают меня. Мысли ударяются в беготню. Косяк рыб, разбивающийся при первом приближении акулы.

Среди круговорота, появляется яркая мысль, пробегающая по моему сознанию раз за разом. Мне нет спасенья. Здесь я буду вечно. Отчаяние захлестывает меня. Мне нужно встать, нужно бежать отсюда. А нет сил, так ползти, цепляясь за эту странную землю. Но куда?

Я прилагаю некие усилия, но раз за разом, лишь падаю. Становится жарко. Невыносимо. Нестерпимо. Едкий запах горящей плоти ударил в мой нос. Боже, неужели я горю? Да, это так. Моя кожа начинает шипеть, кашель разорвал легкие, и жуткая боль прошла по всему телу. С каждой секундой становилось хуже. Боль начала застилать сознание. Запах сводил с ума и вызывал рвотные рефлексы. Ирония. Это был запах моего же тела. Теперь, я хочу, чтобы это закончилось. Нет во мне больше ничего. Ничего другого и быть не может. Агония вымела всё, что можно было назвать внутри человека человеческим, оставив лишь желание избавиться от этого любой ценой. И нет такой цены, что я не заплачу, за избавление. Даже если обреку тысячи других на эту участь.

Но это легкий путь. Очиститься от страданий, можно лишь большими страданиями. И это единственный путь. Эти слова, словно вложены в меня извне. То ли от того самого взгляда, неважно, был ли он на самом деле или нет. А может и от существа много выше, которого я пыталась увидеть за ним. Эти слова звучат как сделка, в которой не может быть честного исхода. Меня обманут, и я знаю это. Но сейчас, чувствуя нарастающую боль, и как моя кожа покрывается волдырями, и тут же спекается, мне плевать. Безмолвно, без мыслей, одним лишь намерением, я будто выказываю согласие.

И мир содрогается.

Я чувствую дрожь земли. Сама ткань мира напряжена и будто рвется на куски. Что-то огромное скоро захлестнет всё сущее. И вновь, лишь я буду виной этому.

Квартира теперь так пуста. Пару дней назад мама перевезла большинство вещей, и теперь я всегда возвращаюсь одна. Не думала, что это будет настолько тяжело. Моя серая жизнь окончательно утратила краски. Теперь это лишь калька, не способная удержать ничего. Порою мы встречаемся на работе. Она интересуется как у меня дела, с таким видом, словно я смертельно больной и мне нужен уход и поддержка. Хотя сейчас это недалеко от истины. Даже не гуляю одна после работы. Просто бреду, опустив голову, и не обращая внимания ни на что. Только бы добраться до дома, упасть в кровать и попытаться не разрыдаться, от гнетущей тишины и пустоты вокруг. Те пару раз, что она приезжала ко мне, единственным моим желанием было, чтобы она уехала поскорей, и я смогла бы вновь остаться одна. Но она явно не понимала, что своими визитами усугубляет мое состояние. Так, наверное, чувствует себя больной, которого посещают из жалости.

С каждым днем я все глубже погружалась в свои мрачные мысли. Я была одна в огромном ивраждебном мире, и не на кого было опереться. И не хотелось, и искать эту опору. Ведь кто знает, когда эта опора может тебя подвести. Чаще вспоминалось детство. Дни полные страха и тревоги от мыслей, что же могут мне устроить эти милые детишки сегодня. Шарахаешься от каждого шороха, с опаской заворачивая за угол, надеясь, что тебя там никто не поджидает. И быстрым шагом скрыться за спасительной дверью квартиры. И внутри, страдать, мучаясь без сна, слыша каждый скрип, и засыпая лишь под утро, от изнеможения. Спать, без сна и отдыха. И завтра все по кругу.

К чему все это? Сколько, таких же, как и я, страждущих душ, тянут свою странную лямку жизни? Что мы должны увидеть в конце. Я понимаю, что я слишком слаба, чтобы даже помыслить о суициде. Бессмысленность и бесполезность окружающего мира, не дает мне покоя все время. Мы потерянные люди, окруженные аурой злобы и недоверия, скрывающей за ней внутреннею пустоту и отрешенность. Все что мы можем делать, лишь притворяться и не давать виду окружающим, иначе нас заклеймят. Ведь признания наличия этой жуткой дыры внутри, значит её наличие у каждого из нас. И после этого ты навсегда присоединишься к жуткому серому братству. Невидимых, и бесплотных для мира живых. Для мира иллюзий и надежды.

Моя немота, мое счастье. Теперь я понимаю это. Как же тяжело приходится другим, тем, кому порою все же приходится объясняться. Объясняться так, чтобы не разбить эту хрупкую оболочку веры, которой живые окружают себя. Тем, кому приходиться мириться с этим, так же как и мне, потому что мы слишком слабы, дабы закончить Путь. Я не странник, не мыслитель, и даже не свидетель бытия. Я старая, покрывшаяся пылью книга, которую уже никогда не откроют, так как все люди давно погибли. Когда-нибудь это случится. Человечество вымрет как вид. И на полках старинных библиотек, будут лежать тысячи книг, таящие столько Жизни, но не способные сопротивляться силе времени. Обреченные исчезнуть. Поблекнуть и пропасть навсегда.

Мир как иллюзия. Мир как тюрьма. Ни выхода, ни спасения.

Февральский мороз румянит мои щеки. Вокруг лежат сугробы. Свежевыпавший снег приятно хрустит под моими ногами. Он держит меня за руку и ведет куда-то. Мы спешно проходим между арками жилых домов. Моя рука в перчатке, но я все равно чувствую тепло, что исходит от его руки. Так здорово. Я не знаю, куда мы идем, да мне и все равно. Он лишь сказал, что мне это очень понравится. Маленький мальчик, что говорит так по-взрослому.

Мы заходим, во дворик очередного дома. Мы ушли довольно далеко от нашего дома. Так далеко ходить я всегда боялась, но сейчас мне не страшно. Он держит мою руку, и уверенно идет вперед. По небольшой лестнице мы спускаемся в подвал. Перед темным проемом я останавливаюсь. Не могу войти. Вспоминаю, как меня закрыли в темном таком же подвале нашего дома. Темном и сыром. Как дети держали дверь, не давая выйти, и говорили, что монстр, живущий там, выйдет пообедать мной. Смеются. Поэтому сейчас я переживаю часть тех эмоций и даже его присутствие не может мне помочь. Кажется, он это понимает. Немного замешкавшись, он проходит вперед. Я слышу его шаги внутри. Беспокойство наполняет меня. С ним не может случиться ничего плохого. Я уверена в этом. Но, все же я боюсь. Вдруг грядет беда, а я не найду сил помочь ему. Да и что я могу сделать? Мне не хватит смелости даже убежать. Так и буду стоять здесь в оцепенении.

Появляется свет. Через несколько мгновений он снова рядом. Берет меня за руку, ведет внутрь, говорит не бояться. Я не боюсь. Уже нет.

Низкие потолки, вечная сырость и промозглость. Под ногами порою хлюпает вода. Мы проходим несколько небольших коридорчиков. Вокруг проходят трубы канализации и отопления. Порою, по ним с шумом протекает вода. Тусклый свет заставляет наши тени причудливо плясать на каменных стенах, когда мы проходим мимо. В этом есть что-то таинственное, первобытное. Будто тени первобытных людей, собравшихся в кружок вокруг костра, разожжённого в центре пещеры. Что-то единящее их всех. Сближающее. Позволяющее почувствовать себя частью чего-то большего. Чего-то настоящего и вечного.

В самом конце, под большой трубой, от которой веет теплом, и ждет нас наша цель. То, что он так хотел мне показать. В свертках каких-то одежд, свернувшись калачиком, лежит кошка. Вокруг неё маленькими комочками шерсти, греются пять котят. Маленьких, ещё не открывших глаза. Беспомощно тыкающихся мордочками в мамино брюшко. Она заметила нас. Настороженно подняла голову. Всматривается. Встретившись с нею глазами, мне показалось, что она тщательно изучает нас, пытаясь понять, можем ли мы представлять угрозу для её детей. Кажется, она успокоилась. По крайней мере, я так думаю. Взгляд её стал снисходительным, словно она поняла, что мы действительно всего лишь дети, пришедшие сюда из любопытства, что в нас нет злых намерений.

Дима достал из куртки пакетик молока, и начал наливать его в мисочку, лежавшую рядом. Так вот что топорщило карман его куртки, и на мой немой вопрос, он лишь сказал, что я всё увижу.

–Папа не разрешил забрать их себе, но я хотя бы буду её подкармливать. Ей сейчас нужно очень много кушать. Детки будут забирать у неё много сил, и я думаю, ей будет тяжело кормиться. Так что, я ей помогу. Вот.

Конечно. Он всегда всем помогает. Любой может рассчитывать на его помощь. Его ждет большое будущее, и яркая жизнь, полная впечатлений. Он станет маяком, что будет светить людям. Тем, что не смогут зажечь свой огонь. Он сможет вести и направлять. Не указывать. Помогать. И ничего не требовать взамен.

Внезапно, во мне появляется чувство отчужденности. Я лишняя здесь. Только обуза. В его желании показать мне котят, гнездится нечто большее. Он хочет разбудить во мне свет. Но внутри меня нечему светить. И я это знаю. Но он не хочет в это верить. И не поверит никогда. Слезы начинают скатываться по моим щекам. Как стыдно. Так хочется остановиться, но я не могу. Я чувствую, что пользуюсь им. Отнимаю, ту самую драгоценную энергию внутри него, что способна создавать целые города, и лечить жуткие болезни, на себя. Только для того чтобы просто жить. Не передавать её дальше, не созидать, а просто существовать. От меня не будет проку в этой жизни.

Он удивленно смотрит на меня. Ему непонятны мои чувства. Думаю, что и мне они непонятны. По крайней мере, в тот момент я не смогла бы их объяснить. Но ему и не нужны были объяснения. Он обнимает меня. Говорит, что всё будет хорошо. И я ему верю. Он берет маленького черного котенка, и я вижу, как кошка напряжена. Не изменилась ни её поза, ни её взгляд. Но каждый её мускул натянут, как струна. Она готова сделать всё, чтобы защитить своё дитя, если это потребуется.

Я снимаю перчатки, и Дима кладет крохотное тельце на мои ладони. От него веет теплом. Оно расходится с моих рук по всему телу. Маленькое, беззащитное создание, и мне так страшно неловким движением руки, сделать ему больно. Я начинаю тише дышать. Всё вокруг растворяется. Нет ни подвала, ни звука капель с потолка, ни мерзкого запаха плесени, вечно обитающего в подвалах. Крохотное существо способно на миг перенести тебя туда, где нет места плохому. Я больше не плачу. Моя улыбка перерастает в смех. Звонкий, беззаботный. Я будто впервые слышу его, а может так оно и есть.

Но вот котенок начинает жалобно поскуливать, и я отдаю его Диме. Он аккуратно кладет его обратно, тут же расслабляется мать. Она снова спокойна и лишь с любопытством наблюдает за нами. К молоку она таки и не притронулась. Скорее всего, ждет, когда мы уйдем, чтобы спокойно насладиться угощением. Посидев рядышком ещё пару минут, наблюдая за ними, мы уходим.

На обратном пути я не чувствую холода. Мы держимся за руки. Я без перчаток. Кажется, я забыла их там. Ну и пусть. Может, там будут греться котятки. Внутри меня была такая легкость, что казалось, я способна взлететь. Мир вокруг, обычно такой большой, сейчас кажется мне пылинкой. Ведь вот так, держась с ним за руку, можно обойти его несколько раз, и вернуться домой, как раз к обеду. Он рассказывает мне интересные вещи. Про то, как приручали кошек. Как им поклонялись в Древнем Египте. Как фараоны брали их с собой в усыпальницы. Он прочитал это в книжке, которую ему подарили на день рождение. Если я хочу, он обязательно даст мне почитать её. Там ещё много всего, говорит он. Есть вещи, в которые трудно поверить, но это правда так. Как, например, ещё есть такой кот Шредингера, который как бы жив, но и мертв одновременно. Пытаясь объяснить, это он сбивается. Кажется, это пока сложно даже для него. Предприняв ещё пару попыток, он начинает смеяться. Смеюсь и я. Так глупо. Он ещё попытается объяснить мне это. Ведь это только начало.

Полная Луна светит в мое окно. Я сижу на кровати. Свет включен, на коленях книга. «Энциклопедия обо всем на свете». Чувство тоски разрывает и поглощает меня изнутри. Я не способна вырвать обрывки памяти из своей головы. Как бы сильно я не хотела, отказаться от всего этого, я не способна повелевать своими воспоминаниями. Я испытываю странное удовольствие вперемешку с болью, переживая их. Видеть себя, сквозь призму времени и пространства. Можем ли мы ощутить на себе этот взор в тот момент? Оглянуться, и помахать себе в будущем.

Три утра. Ещё одна бессонная ночь. Не хочется выключать свет. Без него сразу становиться некомфортно. Но заснуть с ним практически невозможно. Приходится изматывать себя, заставляя заснуть. А утром собирать всю волю в кулак, просто чтобы проснуться. Идиотская практика. Но я и есть идиотка.

Я много думаю о вещах, которые уже прошли, вещах, которым никогда не суждено случиться, и вещах, что не касаются меня. Я думаю, о мирах, где мы могли бы быть вместе. Я думаю о жизнях, что мы могли бы прожить. Но он уехал, а я не захотела быть обузой. Теперь, я могу предполагать, что угодно. Всё равно это никак не будет вязаться с реальностью. Есть вещи, что должны быть неизменны. И то, что он возможно теперь здесь, лишь прибавляет мне проблем. Как же не хочется вновь столкнуться с ним.

Мало-помалу привычная опустошенность и тоска заполнили меня. Сейчас, я была даже благодарна этому. Да, наша жизнь похожа на глупую шутку. Или на игрушечную войну маленького мальчика-непоседы. Грядущее не скрыто от нас. Его просто не существует, покуда какая-нибудь ещё шальная мысль не взлетит в голове этого мальца.

За этими мыслями я и встретила рассвет. Ни сна. Ни отдыха.

Пока я сидела на работе, приходила какая-та важная проверка. Приходили люди, осматривали помещения, проверяли некоторые бумаги. Рядом с ними постоянно крутился мой начальник. Была моя мама. А я с безразличием наблюдала за всем этим. Какой-то цирк. Что они тут забыли? Потом нас ещё собрали на какую-то лекцию. Долго и нудно объяснили графики и диаграммы. Мама, как назло посадила меня рядом, на первый ряд, и я все клевала носом. Из-за этого она все время неодобрительно смотрела на меня. Хотя всем остальным, кажется было все равно. В итоге в конце дня я была измотана и разбита. Ещё и дождь пошел.

Я вышла из здания, и поплелась домой. Серые бетонные сооружения провожали меня бездушными взорами. Было чувство, что мое внутренне я покинуло тело, и улетело далеко-далеко. За пределы Солнечной системы, бросив на произвол судьбы свою жалкую бренную оболочку. От этих мыслей стало ещё паршивей, хотя казалось куда хуже. Таким образом, я и шла, промокая под дождем, переходя на светофорах лишь по наитию. Лечь бы поскорее спать. Но боюсь, придя домой, и, коснувшись кровати, всё желание улетучится вмиг. Столкнулась кем-то. Автоматически показала жест «извините». Подняла голову.

Да. Мое сердце остановилось. Перестало биться и ушло глубоко в пятки, заодно оставляя все мое тело без капли крови.

Передо мной стоял он.

Шокирован не меньше. Узнал меня. Улыбнулся. Кажется, он хотел что-то сказать, но я уже не услышу. Потому что я бегу.

Бегу со всех ног.

Бегу от человека, с которым жаждала встречи.

За мной спустили всех гончих ада, и я должна бежать. Мои ноги наливаются свинцом и раскаляются. Легкие горят огнем, от каждого вздоха. Капли дождя, попадая на тело, обжигают его.

Я убегаю, от того, от чего невозможно сбежать.

Я погружаюсь туда, куда не хочу погружаться.

Я выгораю насквозь, и не могу остановиться.

Резкий визг тормозов, пронзительный гудок, а затем резкая боль, возвращают меня в реальный мир. Но ненадолго.

Я лечу, чтобы упасть.

Мир кувырком, и темнота.

-Ну что я могу сказать, Тамара Юрьевна. Вашей дочери очень повезло. У неё перелом руки, и пары ребер. Мы наложили гипс. Из плохих новостей, то, что черепно-мозговая травма от удара, вызвала кому. Внутри мозга образовались несколько гематом, мешающие нормальному функционированию мозга. Расположены они в глубине белого вещества, так что я бы не советовал оперативное лечение. Я назначил ей курс препаратов для снятия отека и улучшения кровообращения мозга. Состояние стабильное. Даже дышит она сама. Если будут ухудшения, мы конечно о ней позаботимся, и поставим вас в известность. А сейчас лучше идите домой, отдохните. Сейчас вы ей ничем помочь не сможете.

Вряд ли какую-бы то ни было мать, смогут утешить такие слова. Но профессия врача подразумевает заботу, не только о больных, но и их близких. И добросовестный врач сейчас видел, что этой уже немолодой женщине точно нужен крепкий сон и сытная еда.

– Как же это произошло? – в очередной раз сокрушалась она.

– Всё что я знаю, я уже вам говорил, Тамара. Водитель, который привез её, сказал, что она неслась как угорелая, и выскочила прямо на проезжую часть. Он еле успел сбавить скорость и выкрутить руль, чтобы не протаранить её. Учитывая, что он остался здесь, дождался полицию, и рассказал им всё это, я думаю, что у него нет причин врать относительно этого.

Тамара Юрьевна продолжала тихо рыдать, мусоля в руках платок, и вновь, и вновь корила за это себя. В очередной раз говорила себе, что не стоило ей переезжать, что нужно было остаться и следить за дочкой. Ведь ей и так-то не повезло в этой жизни. А она поступила так эгоистично. Бросила её одну.

– Да, с ним был ещё один молодой человек. Представился Димой. Сказал, что он её старый друг. Он так же подтвердил слова водителя. И вроде он чувствовал себя очень виноватым. Как я понял, это он так её напугал. Вы не знаете кто это?

– Не припоминаю. Хотя. Вроде жил у нас в доме такой. И то недолго, полгода что ли? Я иногда разговаривала с его мамой. Но они уехали как-то давно. И не возвращались, насколько я знаю. И чего бы ей вдруг его бояться? А он не оставил телефона?

Не то, чтобы ей хотелось с ним разобраться, но в ней взыграло обычное людское любопытство.

– Да, сейчас я вам его принесу, он у меня там, в кабинете. На бумажке записан.

Каждый день к восьми-девяти вечера в палату номер двадцать три приходил молодой человек. Он проходил в палату, пододвигал к кровати молодой девушки, лежавшей без движения, стул, и начинал читать вслух. Негромким голосом, чтобы не нарушать покой второго обитателя палаты, пожилого лысоватого мужичка, так же не подающего признаков жизни.

Медсестры уже давно узнавали его, и мило улыбались, провожая в палату. Каждый день, он приходил сюда, и читал для неё, в надежде, что однажды она проснется. Входя, он всегда интересовался её делами, рассказывал про свой день. Перед уходом, поправлял подушку и одеяло. Он смотрел на неё, и казалось, будто она всего лишь мирно спит. Как бы ему хотелось, чтобы она проснулась. Ведь он вернулся сюда ради неё. Всё ждал, когда же ему зайти к ней, поздороваться, пойти гулять, как в детстве. Сейчас он жалел о том, что искал повода, хотя мог сделать это в любой день. Ведь он знал этот адрес. Когда-то он сам жил там.

Сидя здесь, он вспоминал, как странно отреагировали его родители, когда он заявил о своем решении. Странно, потому что он так и не решился назвать им настоящую причину. Придумывал разные поводы, смешные, неубедительные. И как они не стали искать подвоха, решив, что если это его желание, то на это есть и причина. Попросили не забывать стариков. Он и не будет. Всё могло быть по-другому, если бы он пришел к ней в первый же день, как и хотел. Но что ж. Теперь все будет по-другому.

– Слушай, а ты что сегодня вечером делаешь?

Кокетливо улыбаясь, облокотилась она не его стол. Дима видел её пару раз. Кажется, она работала в отделе кадров бухгалтерии. Зовут вроде Кристина.

– Не подумай, ничего такого, я обычно так не делаю, но ты мне жуть как понравился. И уже давно. Я как-то вот ждала-ждала, да боюсь, не дождусь. Так что беру инициативу в свои руки. И мне кажется, мы неплохо будем смотреться вместе.

Смотреться они действительно будут неплохо. Особенно она. Стройная фигура с хорошими формами. Правильные черты лица, обрамленные ровными линиями каре. Слегка вздернутый, почти детский носик. Алая помада, резко контрастирующая с черными волосами. Едва уловимый запах сладкого парфюма. Всё это оказывало должный эффект на мужчин. И на самом деле было видно, что не в её правилах приглашать мужчин на свидание, но здесь она была готова откинуть правила.

– Ты знаешь, у меня есть одна подруга. И я питаю к ней очень светлые чувства. И знакомы мы…

– Да, да. Я знаю. Да девочка, что лежит в коме. Ты к ней ходишь постоянно. Я все понимаю. Детство, первая любовь, бла-бла-бла. Но я так понимаю, что ты не видел её лет десять. А тут ещё и непонятно, когда она очнется, да и очнется ли вообще. Может она так и пролежит овощем. Ну, или ещё что-нибудь, не знаю, какие там есть повреждения мозга. И даже если она очнется и будет здорова, за эти годы она могла стать совершенно другим человеком. Об этом ты не думаешь?

– Люди не меняются. Не изменилась она, не изменился я. Не изменишься и ты.

Пару минут она постояла, не зная как реагировать на эту фразу. Она её задела. Внутри неё шел сложный процесс принятия решения, и выглядела она уже не так эффектно и уверенно, как бы того ей хотелось. Наконец, придя к чему-то, она вновь выпрямилась, черты лица разгладились.

– Ладно. Вот мой номер телефона, – сказала она, записывая его на блокнотике. – Позвони, если передумаешь.

– Хорошо. Если передумаю.

Несмотря на то, что Диме казалось, что он был прав, чувство сомнения всё же появилось в нем. Она смогла пробиться. Найти крохотную дырочку в огромной стене, и теперь, словно вода, что разрушает гранит, её слова, протачивали себе путь внутри его души.

За следующий месяц, Дима часто видел Кристину. Может она просто стала чаще выходить из своего кабинета. Может он сам начал обращать на это внимание. А может это просто совпадение. Дважды они разговаривали. Ни разу она не возвращалась к их диалогу. А он не мог понять, то ли она действительно не придает ему значения, то ли это какой-то план.

За этот месяц, то семя сомнения, что она сумела посадить в нем, принесло свои плоды. Заходя в палату двадцать три, ему было всё труднее читать. Теперь прочитав пару страниц, он молча сидел и смотрел на её бледное лицо, обдумывая слова Кристины. Врачи говорили, что в таком состоянии она может быть сколь угодно долго. Может, проснется завтра, а может и никогда.

Почему же ты убегала от меня, Вероника? Почему?

Этот вопрос усугублял его состояние. Он не мог понять, не мог объяснить её странное поведение в день их встречи. До этого он даже не задумывался об этом. Но сейчас он всё чаще и чаще возвращался в тот день. Чем же это было вызвано?

Наконец, в очередной день, подходя к дверям больницы, и уже протягивая руку к двери, он остановился. Медленно развернулся и пошел в сторону дома. На розоватом листочке бумаги, который он так и не выкинул, был записан номер.

Я одна. Вокруг абсолютное ничто. Трудно сказать, двигаюсь я или нет. Внутри ничего не чувствую, а снаружи нет даже мизерного объекта, от которого можно было бы судить об этом. Но все же мне кажется, что я лечу. Точнее движусь.

Или нет. Словно, я подвешена на ниточках, и сзади меня крутят фон. Иллюзия движения.

Нет ничего. Чернота. Я вижу лишь себя. Я проваливаюсь сквозь бесконечность, отрезанная, от всего что есть, было и будет. Огромная глобула окружает меня. И я не в силах вырваться.

Мне так спокойно в этой пустоте. Здесь нет ни радостей, ни горя. Ни утрат, ни медалей. Я сворачиваюсь в позу эмбриона. Каждое движение здесь, дается так легко и просто. Будь здесь горы, я бы смогла обратить их в пыль одним щелчком. Я закрываю глаза, и прислушиваюсь к себе. Лишь мерный стук моего сердца. Значит, я ещё жива.

Прислушиваюсь глубже.

Где-то внутри тихо плачет маленький ребенок. Сегодня мама сказала, что папочка ушел. Теперь ночами, маленький ребенок не может понять, почему же так случилось. И горько плачет от обиды. Тише, милый, тише. Не плачь. Всё это лишь тебе снится. Настоящий ты далеко-далеко, внутри глубокого космоса, окруженный непроницаемой пеленой. Терпеливо дожидаешься, когда настанет твой черед взорваться сверхновой.

Стихает и этот звук. Я концентрируюсь.

Тихий, жалобный писк крохотного комочка шерсти, лежащего на моих руках. Он тыкается в них своей слепой мордочкой. От котенка веет теплом и жизнью. Рядом сидит и улыбается он. Раздается звонкий, раскатистый смех. Теплота разливается внутри меня, переходя в жар. Мы так легко можем дарить жизнь, и так редко делаем это.

Осталось чуть-чуть. В конце пути я, наконец, вижу свет. Яркий, слепящий. Чувствую, как вокруг меня нарастает давление. Я создаю его сама. Жар увеличивается. Меня распирает внутри, и давит снаружи одновременно. Выдержу ли я это?

Я не вижу этого, но чувствую, что все вокруг, крутится с невероятной скоростью. Или это я кружусь? Начинает подташнивать. Жар немного спадает, уступая место дрожи. И вновь нахлынул жар, затем дрожь, и по новой. Я, кажется, уменьшаюсь в размерах, от внешнего давления. Или это мир становится больше? Но в то же время я будто размером с горы или даже планеты.

Наконец всё достигает критической отметки. Я чувствую взрыв в глубине себя, и волны, отходящие от него, гасят все остальные чувства. Меня вновь накрывает абсолютное спокойствие.

Я открываю глаза.

Мир вокруг странная вещь. Думалось Диме, пока он стоял и смотрел в окно. Как же мне поступить? Слушать ли сердце, или разум? Мысли эти не давали покоя. Он корил себя, что не пошел сегодня к ней. Ушел как трус, практически дойдя до её двери. И так же трусливо ждал повода, чтобы зайти к ней. И вот к чему в итоге это привело.

Но может действительно хватит об этом думать? Говорил он себе. Ведь было видно, как она убежала от тебя. Не самое лучшее приветствие человека, которого ты ждешь. Так может ну и пусть. Возможно, она никогда и не проснется?

Рука невольно потянулась к телефону. Другая, уже давно держала розоватый листок бумаги. Окончательно собравшись с мыслями, он начал набирать номер. Как вдруг телефон зазвонил сам. Незнакомый номер. Странное ощущение возникло внутри него. Не хотелось отвечать. Почему? Никогда ведь он не страшился таких вещей. Наконец он поднял трубку.

– Алло?

И голос, что никто никогда не слышал, ответил:

– Я не боюсь.