Камера обскура [Мария Сергеевна Ефремова-Костерина] (fb2) читать онлайн

Мария Ефремова-Костерина Камера обскура

Маленький городок сладко спал, безмятежно дрейфуя во времени и пространстве. Остроконечные крыши маленьких домиков уже стали поблескивать в лучах предрассветного солнца, словно принимая участие в неведомой никому перекличке. Тишина царила кругом. Кажется, будто всё живое в этом городке подчинялось единому исторически сложенному распорядку дня. Сейчас, вероятно никто уже и не припомнит, почему и по какой причине, выходные дни здесь ценились настолько, что без крайней необходимости никто и не думал просыпаться раньше десяти часов утра. Но, это был необычный день, пожалуй самый необычный из всех, о которых вам приходилось слышать.

Как только часы на старой городской башне показали семь утра, все спящие мгновенно проснулись от незнакомого голоса, ни то человеческого, ни то электронного.

– Сюда, сюда! Спешите, скорее! Я обещаю Вам невиданный доселе аттракцион, который раскроет чужие тайны и поступки! Только сегодня, только один день! Деньги не нужны, ваше внимание – самая достойная цена!

– Чёрт подери, что это ещё такое? – должно быть слетало с губ каждого взрослого человека, проснувшегося в это раннее субботнее утро.

Никто и не заметил, но все дети нашего городка продолжали крепко спать в своих кроватях, в то время как взрослые уже выходили на улицу в поисках невежественного смутьяна, который лишил их сна.

Не буду говорить за всех, но лично я, с большим любопытством спешил на площадь и не потому, что хотел увидеть чужие тайны, нет, совсем нет. Меня, скорее, взволновал факт того, что этот тихий, размеренный голос доносился словно из ниоткуда, будто с потоком легкого морского бриза, проникая сквозь закрытые окна и двери, он попадал прямиком в сознание. Странное было ощущение, очень странное, вроде бы его и не слышишь, но чувствуешь. Этот навязчивый голос продолжал звучать в голове до того момента, пока моя нога не ступила на городскую площадь, на которой я оказался одним из последних.

Должен сказать, мои самые смелые ожидания померкли перед тем, что я увидел на центральной сцене. На ней стоял почти человек, хотя скорее всего это была искусно сделанная восковая кукла. К сожалению или к счастью, мы уже никогда не узнаем чем на самом деле был наш гость.

Моё внимание сразу же привлекли его красные лакированные штиблеты с позолоченными каблуками, которые гармонично сочетались с его галстуком бабочкой. В целом, он имел весьма изысканный вид. Его почти чёрный строгий костюм дополняли котелок, карманные часы и трость с набалдашником в виде головы обезьяны. Внешний вид и в особенности взгляд, который, казалось, видит самую суть, легко могли вызвать робость, если бы не его забавно-неуклюжие движения. Он поворачивался в разные стороны, жестом приглашая зевак заглянуть в его странный ящик, стоящий рядом.

В необычном ящике я, почти сразу, узнал один из вариантов камеры обскура, при виде которой у меня защемило сердце и замелькали тени из прошлого. Как грустно бывает порой, осознавать, что в детстве ты многое упускаешь безвозвратно. Подумать только, до этого самого момента эта часть моей жизни была для меня не существенна. Я даже никогда не придавал этому значения, теперь же, я чувствовал, что меня переполняют эмоции – терзающее ощущение утраты щемило в груди.

Мне тогда было лет двенадцать, бабушка к тому времени уже умерла, а дедушка перебрался к нам, в небольшой уютный домик за городом. Было у старика одно увлечение, которому он посвятил всю жизнь. Увлекаясь фотографией, особую слабость, дед, питал к камерам обскура. По его словам, этот ящик был волшебным, он показывал суть вещей, скрытую от простого глаза. Когда-то он пытался заинтересовать моего отца, но тот увлёкся моделями самолётов. Поселившись у нас, деда пытался разбудить во мне интерес к фотографии и, в особенности к камере обскура.

В солнечную погоду в моей комнате стояла невыносимая жара, моя мама долгое время искала толстые темные занавески и вот, наконец-то их повесили. Могу сказать, что при самом палящем солнце в моей комнате стало комфортно, и темно будто ночью. Тут-то дедушка и напроказил, как говорила моя мама. Он проделал маленькую дырочку в этих дорогущих шторах, показав мне удивительный эффект – эффект камеры обскура. Я тогда, просто скучно зевнул, а вот мама громко и долго ругалась.

Потом, одним ранним утром, дедушка практически вбежал в мою комнату, возбуждённо и восторженно размахивая руками; повторяя что-то непонятное, он поднял меня с постели и ещё сонного потащил за собой. До этого момента, он почти месяц не выходил из папиного гаража. Оказалось, что он смастерил тот самый светонепроницаемый ящик.

– Ну, мой мальчик, смотри, сейчас ты увидишь чудо, – радостно восклицал обезумевший, казалось, старик.

Я заглянул туда, изображение было мутным, да ещё и перевёрнутым. Чтобы не обижать деда, я сказал, что это здорово. Видимо, в моих глазах читалась скука смертная, потому как, он больше не подходил ко мне со своими экспериментами в области фотографии, а через пару месяцев он скончался. Самое ужасное, я только сейчас это осознал, что лет через пять, отец – наводя порядок в гараже, сжёг дедову камеру вместе с прочим мусором.

В то время, как, я предавался тягостным воспоминаниям сидя на лавочке, у ног нашего воскового гостя, площадь начала буквально вибрировать от всё растущего интереса и нетерпения. Не долго думая, наш Милш, наш добрейший души здоровяк, поднялся на сцену. Он осмотрел куклу, которая, сейчас, широко улыбалась ему; окинул глазами толпу, стоящую внизу, и наклонился над чудо-ящиком. Сперва, эта гора доброты и надёжности стояла неподвижно. Затем, всё тело Милша начало содрогаться. Я поначалу немного испугался даже. Как вдруг из ящика начал доноситься его раскатистый громогласный смех. Что он там видел, мы так и не узнали. Никто и никогда не делился тем, что увидел тогда; таким образом, было принято негласное решение вовсе не вспоминать о случившимся. Спустя каких-то пять минут, он выпрямился и посмотрел, будто бы в самую душу каждому присутствующему – слёзы поблёскивали в его чистых, беззлобных глазах.

Озадаченные горожане наперебой стали сыпать вопросами:

– Ну что там? – Что ты там увидел? – Милш, ну скажи же, наконец; – Что ты молчишь? – доносилось то тут, то там. Но, Милш, никому ничего не ответил, печально вздохнув, он махнул рукой в сторону любопытной толпы, степенно спустился со сцены и пошёл прочь.

Люди, находившиеся в тот момент на площади стали переглядываться меж собой, словно, каждого из них что-то грызло внутри. Однако, интерес, кипучий интерес, свойственный всем первооткрывателям, бередил их возбуждённый рассудок. Внезапно, не знаю как другие, я так точно, был удивлён – к сцене, сквозь толпу, стала пробираться наша несчастная Рози. Признаюсь, мне и по сей день интересно, что же надеялась увидеть старушка в этом чертовом ящике. Таких как она, обычно, называют тридцать три несчастья, но в её версии, до недавнего времени, несчастья сыпались на всех окружающих. Стоило ей сесть на скамейку в парке, как кто-нибудь попадал в неприятность, детям доставалось больше всего – разбитый нос – считай пустяк. Завидев Рози, цветочные лавки закрывались на обед, так как после её ухода половина цветов вяла. Столика возле кухни, ей никогда не давали, и не из-за глубокого почтения к её скромной персоне, а лишь потому, что стоило этой милой женщине сесть там, как ни один заказ не достигал адресата. Всё падало, валилось и разбивалось рядом с ней. В общем, некоторые, из числа наблюдательных людей избегали её общества, а все остальные жалели и старались помочь, по возможности, конечно.

Увидав её ещё издали, я отметил, что она сильно сдала за время своего затворничества; сколько же прошло с тех пор, лет пять, уж точно. Если я не ошибаюсь, ей должно было быть лет около семидесяти, хотя, выглядела она на все девяносто. Её, когда-то худосочное тело, высохло настолько, что кости стали просвечивать сквозь тонкую старую кожу землистого оттенка. Платье легкого шелка, остатки прежней жизни, будто существовало само по себе, усиливая ощущение её бестелесности. Тонкий пучок седых волос украшала заколка с маленькими бутонами неизвестных цветов – это было единственное, что хоть немного освежало её, почти увядший, облик.

Если не считать странных несчастных случаев, происходящих рядом с ней, то можно говорить о том, что до недавнего времени, Рози вела абсолютно нормальный образ жизни. Ещё до моего рождения, они с мужем выкупили около гектара земли на окраине города, поставили там, словно кукольный, красивый маленький домик, а рядом устроили небольшую ферму и разбили прекрасный сад. Всё было прекрасно, до одного страшного засушливого летнего сезона, около пяти лет назад. Пожарная команда тогда, что называется, работала на износ. В середине лета, посреди ночи, случилась страшная гроза, разделившая спокойную размеренную жизнь старой женщины на до и после. В одночасье Рози потеряла всё – мужа, дом, ферму. Оставшись ни с чем, она нашла приют у Руфины, владелицы бара с пятью меблированными комнатами. Обездоленная старушка укрылась в своём новом жилище, как в келье. Поговаривали даже, что она помешалась. И, вот, будто бы всем назло, сильно постаревшая, едва осязаемая женщина с большим трудом поднималась на сцену. Надо думать, уж точно, не праздное любопытство придавало ей силы.

Не глядя на воскового негоцианта, невозмутимая Рози склонила голову над просмотровым окошком диковиной камеры. Примерно через минуту её тело оцепенело, а кулаки сжались с такой силой, что костяшки на пальцах начали синеть. Когда она подняла голову, её серое лицо стало почти черным, её, утратившие блеск глаза, пылали лютой злобой и всепоглощающей ненавистью, а уголки тонких губ практически сползли к самому подбородку. Встревоженная толпа в напряженной тишине, одними лишь взглядами провожала угрюмо молчащую старушку.

Как только, согбенная фигура Рози скрылась за поворотом, площадь мигом пришла в движение. Горожане, как гигантские муравьи, стали быстро передвигаться формируя из хаоса стройный порядок очереди. Один за другим они подходили к камере, и каждый раз скованные ненавистью и злобой, в тягостном молчании покидали площадь.

Свалившееся за горизонт солнце успело проводить последнего разъярённого зрителя. Я остался наедине с нашим посетителем, который теперь неподвижно стоял закрыв глаза. Я, было, уже собрался идти домой, как вдруг – детище из воска очнулось. Оно вновь стало улыбаться, поворачиваться в разные стороны и приглашать к просмотру – признаюсь, я немного струсил, даже. Уж очень не хотелось мне заглядывать в его чёртову камеру и примыкать к муравьиной армии; да и к тому же, где-то я подозревал, что всё это неспроста. Я ошибся, когда подумал, что именно мои движения разбудили его. Из вечернего полумрака переулка на освещённую тёплым, тусклым светом площадь вышел ещё один житель нашего городка, так не кстати вернувшийся этим вечером.

Это был проклятый, мерзкий, маленький, всего каких-нибудь сто шестьдесят сантиметров ростом, человечишка; изводивший весь город. Все, от мала до велика, знали его имя, но предпочитали называть его просто – Кноп. Этого прозвища он был удостоен почти сразу по приезду.

Несчастье с Рози, которое произошло через год после прибытия Кнопа, стало для последнего настоящей удачей. Благодаря деньгам своих родителей, он быстро выкупил у Рози её пепелище, построив на нём теле-радио студию. Однако, его страсть к интригам и разного рода мерзостям, не давала ему спокойно жить. Ведь, как-никак, из-за неё он чуть не лишился свободы и головы, был сослан к нам во спасение, но и тут, он не изменил себе. Ежедневно, Кноп и его свита рыскали по городу, раскапывая "навозные кучи" и роя землю в поисках дурно-пахнущих скелетов. Пожалуй, если бы они были кротами, земля в нашем городе превратилась бы в решето. Его первая помощница, прекрасная Анна, в прямом смысле слова – сошла с ума, после полугода работы у него. Теперь, бедняжка живёт в приюте для душевнобольных, она сказалась немой, поэтому, неизвестно, что с ней случилось. Так или иначе, усилия Кнопа были напрасны, в маленьких городках, подобных нашему, жители, если и не дружны, то уж секреты они хранить умеют. Теперь кажется, кто-то где-то, всё же решил воздать должное его трудолюбию, вознаградив самым изощрённым способом.

В обычной своей манере – точно весь мир был ему обязан, он быстро подошёл ко мне и стал сорить вопросами. Мне же, абсолютно не хотелось с ним общаться; и я, равно как и все остальные сегодня, раздражённо покинул площадь в гордом молчании.

Проходя по улицам, меня потрясло не то, что я увидел, а то, чего я не увидел – ни на одном крыльце, ни в одном окне, абсолютно нигде не было света, совсем, никакого. Тьма и тишина окутали город сплошной пеленой, только лишь тусклые уличные фонарики, подобно маленьким светлячкам освещали мне путь. Было всего каких-то восемь часов вечера, а на улицах не было ни души, я не заметил, даже, детских игрушек, которые забытые, обычно встречались то тут, то там – грустно ожидая своих владельцев. Было душно, но я начал ощущать озноб, мне становилось жутко от сделанных наблюдений.

Зайдя к себе в квартиру, впервые в жизни, я почувствовал такую тишину, что меня начало мутить. С каждым вдохом, во мне, подобно снежному кому, нарастала паника. Ощущение того, что я остался один в городе сводило меня с ума. В тот же миг, я услышал, что за стеной – Макс, сынишка моих соседей, мирно ворочается на своей скрипучей кровати. Как обрадовался я этим звукам. Присев в кресло, дабы перевести дух, я не заметил как уснул.

Меня разбудило непонятное шуршание, открыв глаза я понял, что полдень уже не за горами. Осмотрев своё скромное жилище, я заметил конверт, который, вероятно, только что был просунут под дверь.

" – Что, почтовые ящики сегодня не в моде", – первая мысль, которая промелькнула в голове. " – Видимо, адресант хотел, чтобы письмо было прочитано как можно быстрее", – моя вторая мысль. " – Значит, всё же жизнь в городе не остановилась, и я здесь не один!" – была моя третья мысль, чрезвычайно обрадовавшая меня.

Улыбка исчезла с лица, стоило мне понять кто автор письма. Это было даже не письмо, а приглашение, если, конечно, написанное можно было счесть за приглашение:

"Сегодня в двенадцать часов дня, Вам необходимо быть на площади! Не опаздывайте!"

И, больше ничего. Только по логотипу теле-радио студии, да пожалуй, ещё по манере письма, можно было определить автора.

" – Пропал город, если Кноп в нём единственный человек, не считая меня; на которого не подействовала камера." – эта мысль настолько меня обескуражила, что я потерял, было, счет времени. Гулкий стук небрежно повешенного, вчера, зонтика привёл меня в чувства.

Как же мне не хотелось идти сегодня на площадь, во-первых, вчера я видел достаточно, во-вторых, кого-кого, а Кнопа, я хотел видеть в последнюю очередь. Как раз в этом и проклятье маленьких городков, если тебя куда-то пригласили – ты не можешь не прийти, иначе рискуешь стать ренегатом. Делать было нечего, подняв, так кстати, упавший зонт, я вышел на улицу.

Зайдя за угол, я был ослеплён жадными лучами палящего, почти полуденного, солнца. Засунув подмышку инстинктивно взятый зонт, я пошёл по мостовой, в сторону площади. Чем дальше я шёл, тем больше поражался переменам, произошедшим в городе. Детей на улице не было совсем, я даже не слышал их голосов из, настежь, открытых окон; лавочки и беседки были пусты; люди, шедшие со мной в одном направлении, все они были мне хорошо знакомы, – молчали словно пребывая в неком гипнотическом тумане. На мои – " Привет, как дела?" – никто даже не реагировал.

На площади стояла такая тишина, что было слышно, как личинка короеда вгрызается в вековой могучий дуб. Сегодня, как и вчера, здесь присутствовал весь город, но несмотря на такую толчею, было весьма и весьма просторно, ибо все находились на почтительном расстоянии друг от друга. Поэтому, я без труда прошёл к своему наблюдательному пункту – лавочки, возле самой сцены. Наш восковой незнакомец, видимо, уже отошёл от дел, так как стоял с закрытыми глазами совершенно неподвижно.

Во всём этом мареве спокойствия и обездвиженности, подкручивая какие-то контакты, дёргая различные провода, суетился только Кноп.

" – Что, на сей раз, придумал этот мерзавец", – с некой долей скепсиса и отвращения, думал я.

Но вот, он, держа в руках микрофон, подошёл к большому экрану, висящему над сценой; пожалуй, я впервые видел его таким возбуждённым.

" – Прошу внимания!" – заорал он в выключенный микрофон; покрутив его в разные стороны, он в конце концов всё же нащупал волшебную кнопку и площадь наполнилась оглушительным гулом и треском. Как ни странно, этого никто не заметил, каждый присутствующий продолжал стоять уставившись в одну точку. Он, кстати, тоже ничего не заметил, точно был зациклен на самом себе, хотя для Кнопа подобное поведение – норма.

" – Это великий день, господа, – продолжал он пламенную речь, – наконец-то, сегодня нам улыбнулась удача! Теперь о нас заговорят, я Вам обещаю! Уже почти двенадцать, ну что ж, самое время начать прямую трансляцию".

И он включил большой экран, с которого тотчас донеслись рукоплескания и приветственные возгласы. Можно было подумать, что перед ними был сам Папа Римский. Толпа, по ту сторону экрана буквально сходила с ума от восторга и обожания.

Я просто не мог поверить собственным глазам, это был какой-то нелепый театр одного актёра; как вдруг, я заметил, что сам экран выключен из сети, а передающая антенна не активна.

" – Что за чертовщина здесь творится?!" Мои мысли стали путаться, внезапно меня настигло чувство, что я сижу в колесе обозрения, которое уже сошло со своей оси и вот-вот разобьётся в лепёшку.

Тем временем, Кноп, вконец опьянев от своего почёта и признания, бойко подошёл к камере и сунул свою беспечную голову в этот адский омут.

Экран замерцал и подобно старинным кадрам кинохроники появился первый интригующий сюжет:

Городской парк. Круглый, словно остекленелый – пруд, обнесённый белоснежным штакетником. Лебеди плавают в окружении буйного цвета лилий. Жаркий солнечный день, дети катаются на роликах и велосипедах. В тени плакучих ив и вязов на скамейках отдыхают люди. Мимо скамеек, девчушка лет двенадцати, с упоением мчит на роликах. Я вспомнил её – старшая сестра Макса. Боже, надеюсь это не тот ужасный день; который случился лет семь назад. На одной из скамеек, в гордом одиночестве сидела наша Рози, какой-то добрый мальчик принёс ей стакан холодного лимонада; мне тогда рассказывали, что старушка случайно уронила свою клюшку, которая угодила под ролики бедной девочки; та, кстати, страшно упала, сломала себе нос и правую ногу, из-за чего в последствии, оставила танцы и мечты о балетной школе. Ну да, ну да; всё верно, сейчас, я видел тот самый день. Увиденное, привело меня в трепет – не было никакой случайно упавшей палки; старушка – "божий одуванчик" намеренно кинула клюшку к ногам несчастной малышки. Старая ведьма нарочно покалечила девочку и была весьма довольна собой. Умело скрывая восторг, она подобно раненой орлице неистово звала на помощь. Вот так так!..

Я безуспешно пытался разглядеть Рози в толпе, думал, увижу её в первых рядах, как и вчера. Несколько часов спустя, мы все уже знали, что на момент, когда камера обскура раскрыла её тайну – Рози была уже мертва. Руфь нашла её сидящей у окна с видом на телевышку. Вот уж воистину, в погоне за чужими тайнами, мы обречены утратить собственные, а иногда, даже и жизнью поплатиться.

Затем, последовало ещё много всяких мерзостей, о которых и говорить не хочется. Видимо где-то в глубине моего сознания, теплилась искорка надежды, или мне отчаянно хотелось верить в то, что всё увиденное лишь дурной сон.

Последнее, что довелось нам лицезреть – "скелеты в шкафу" самого Кнопа – ужасающие, по своей сути. В числе многочисленных ситуаций, не относящихся к нашему городу, были и известные нам. Оказывается, его помощница, Анна, сошла с ума не от напряжённой работы. Она оказалась невольным свидетелем того, как Кноп жестоко убил мужа Рози и спалил дотла их ферму. Путём шантажа, мерзавец заставил Анну молчать, но чистый, незапятнанный разум девушки не смог справиться с таким давлением.

Это ли, стало для немой толпы последней каплей, мне неизвестно; но тишина на площади, точно прохлада после дождя в жаркий день, вдруг улетучилась. Смута и ярость овладели горожанами. Я видел, как все бросались друг на друга с кулаками. Толпа ревела подобно дикому зверю, угодившему в капкан.

Я сидел на скамейке, как парализованный, не зная, что делать. Милш застал меня врасплох, выбежав из толпы он выхватил зонт из моих одеревеневших рук и, буквально взлетев на сцену, он со всей силы ударил злотворный ящик, около которого, в согнутом положении, всё ещё стоял Кноп.

Сокрушительный удар в щепки разнёс диковинный аппарат, породив странную невидимую волну, которая, будто вспышка яркого света, заставила всех присутствующих зажмуриться.

Неестественная тишина вновь окутала площадь. Когда я открыл глаза, сцена была уже совершенно пуста, даже щепок не осталось. Горожане, точно, очнувшись ото сна, в смущении и смятении покидали площадь. Я же, наблюдая за происходящим, вроде как со стороны, пытался осмыслить и понять всё, что произошло за эти два дня.

Кноп исчез без следа, вещи в его квартире были не тронуты, все документы, удостоверяющие личность находились в верхнем ящике дубового письменного стола, а машина стояла в гараже – он просто исчез, испарился, канул в лету.

В тот же вечер, мы похоронили Рози, сам Милш проводил погребение и собственноручно вытесал для могилы осиновый крест, будто старуха и впрямь была ведьмой.

На завтра, жизнь нашего городка уже текла привычным руслом; детвора, проспав два дня, неугомонно радовалась жизни, а взрослые – пытались учиться у детей принимать жизнь такой, какая она есть, смотреть в будущее широко открытыми глазами и с чистым сердцем.