’НЕЙРОС’. Часть третья ’Черные слезы’ [Павел Сергеевич Иевлев] (fb2) читать онлайн

«НЕЙРОС». Часть третья «Чёрные слёзы»

Глава 1. Время педикюра

— Надо валить, — сказал Дмитрий, закрывая ноутбук. — И быстро. Твоя рейдерша даст нам машину?

— Она не моя и не рейдерша. Она прем клана.

— Неужели ты её ещё не огулял, папаша? Дикарка хороша. Моется, наверное, не часто, но фигура… Даже жаль, что я почти женат.

— Дима, иди на хер, сынок.

— А что? У тебя не корпа, а гарем. Одни бабы.

— Дима.

— Что сразу «Дима»? Теперь я понимаю, почему ты к нам с мамой из командировок не спешил. У тебя, небось, в каждом мире по три семьи было…

— Ещё слово, и я тебе втащу, сынок. Восполню, так сказать, пропущенный этап воспитания.

— Но-но! — Дмитрий опасливо отодвинулся. — Экий ты стал нервный в свои новые шестнадцать.

— Ты меня специально бесишь, или это твой новый уровень мудизма?

— Ой, скажи ещё, что я неправ!

— Ты неправ. Тот отец, которого у тебя не было, — не я. Это эпифеномен моего референса. Как и ты, кстати. Но я смирился с твоим существованием, и ты смирись с моим. И засунь язык в жопу, иначе огребёшь. Мне шестнадцать, у меня тестостерон. Не зли отца, сынуля.

— Ой-ой, какие мы страшные! Всё-всё, извини, проехали. Я просто нервничаю. Судя по заметкам твоего предшественника, это не лучшее место, чтобы вынашивать и рожать ребёнка. Не хочу чтобы твой внук был похож на здешних мутантов.

— Они не мутанты. Они больные дети. А ты козёл.

— Есть в кого, — огрызнулся он, но на всякий случай отодвинулся ещё дальше. — Как их ни назови, но экологию этим не улучшить. Кроме того, готов поспорить, что чоткие городские пацанчики скоро станут в кланах не слишком популярны. А мы как раз они и есть.

— Что ты там нарыл? — кивнул я в сторону ноутбука.

— Первым делом я нарыл нам жильё в Центре. Мой чит «бесконечные деньги» всё ещё работает. Милое местечко, оригинальное, не без шарма, всё рядом, ты оценишь. Места хватит и на тебя, и на твой гарем… Ах, да, не гарем, извини. Корпу, конечно же, о великий атаман банды амазонок!

— Дима…

— Молчу-молчу. Это просто зависть женатого к свободному. Гуляй, пока молодой. Ладно, есть ещё одна хорошая новость — мой проводник жив-здоров, хотя и в глубоком подполье. Вылезать боится, но я его знаю — жадность рано или поздно победит трусость. На период его внутренней борьбы, я бы хотел отбыть в город, потому что новости не только хорошие.

— И что у нас плохого?

— В городе весь инфор прокачивает тему «Плохие, злые, отвратительные кланы». Из каждого утюга объясняется, почему они грязные дикари-каннибалы, и как всем станет лучше, если их ликвидировать как явление.

— Каннибалы?

— Они же едят детей. Воруют и жрут. Ты не знал? А весь город уже в курсе. Город их кормит и содержит, а они, твари неблагодарные, презлым отвечают на предобрейшее.

— Серьёзно?

— А то! Расчеловечивание в полный рост. На Средке, пишут, им уже вломили «справедливо возмущённые граждане». Так что клановые из города уходят, и не в лучшем настроении. Угадай, как они будут теперь смотреть на нас?

* * *

— Извини, мелкий прем, — Костлявая смотрит смущённо и зло, но глаз не отводит. — Я не проведу твоего брата с невестой сквозь колесо. Клан не поймёт.

— Что изменилось?

— Ребята очень злы на городских. Вы, конечно, не такие, но на вас тоже смотрят косо. Ко мне уже подходят с вопросами: «Что тут делают эти чёртовы горожане?»

— То, что я их лечил, в зачёт не идёт?

— Говорят: «Мало ли, что он там налечит, городской-то? Может, нарочно сделает, чтобы мы все заболели. Вон у детей глаза посинели — может, это он их траванул чем?»

— Очаровательно.

— Я понимаю, что бред, — признаёт Костлявая, — но народу рот не заткнёшь. Сейчас все против города.

— А ты? — спросил я прямо.

— Я понимаю, что кто-то их специально накручивает, но ничего не могу с этим поделать. Поймала одного: «Кто тебе это сказал?» А он: «Да все это знают!»

— А что именно знают-то?

— Что город, мол, живёт за наш счёт, а сам мечтает нас уничтожить. Что городские травят наших детей. Что нас обирают на рынках, ставят несправедливые цены. Что для нас поднимают ценник на Средке.

— А поднимают? — поинтересовался я.

— Есть такое, — признала Костлявая. — Клановые буйные, часто ломают мебель и задирают посетителей. Это закладывают в цену как страховку. Но ещё на прошлой неделе они этим гордились! Мол, мы такие крутые, что приходится переплачивать! А теперь обида и несправедливость.

— Слушай, но либо «город живёт за ваш счёт», либо «хочет вас уничтожить». Иначе нелогично.

— Я понимаю. Но объяснять бесполезно, меня просто никто не слышит. Если буду настаивать, меня скинут. Уже ходят разговорчики, что «Костлявая продалась городским». И угадай, на кого при этом показывают пальцами.

— На нас?

— На тебя, в основном, мелкий прем. Ты успел нарисоваться, тебя тут как бы не за злого колдуна держат. Шепчутся, что ты меня заворожил, или купил, или заставил…

— В общем, нам тут не рады?

— Прости. Лучше вам вернуться в город. Знаю, там небезопасно, но тут может стать совсем плохо. Не уверена, что ночью кто-нибудь не метнёт вам в окно бутылку с горючкой.

— У вас есть горючка? — удивился я.

— Гонят умельцы в клане Чёрных Песков. Она дорогая, но для вас не пожалеют.

— Машину дашь, или нам пешком идти?

— Отвезём, куда скажете. Слушай, мелкий прем, мне реально жаль, что так вышло. Когда эта хрень закончится — добро пожаловать обратно.

— Думаешь, она закончится?

— Война — это безумие! — горячо говорит Костлявая. — Кланам нечего делить с городом. Сейчас мы останемся без токов, город — без сырья, всем станет только хуже. И вот тогда они задумаются: «А нафига мы вообще все это затеяли?» Думаю, это случится скоро, но вам действительно лучше пока побыть в городе. Мне жаль.

— Знаешь, Костлявая, — сказал я, — когда война начнётся, задумываться уже никто ни о чём не станет. У войны свои законы.

— Не слишком ли ты мелок для такого пессимизма? — улыбнулась она. — Пена схлынет, всё вернётся на свои места.

— Поспорим?

— На что?

— Если не вернётся, будешь должна желание. И наоборот.

— Ты что, трахнуть меня хочешь, мелкий прем? — заржала Костлявая.

— Кто знает. Вдруг меня потянет на старушек?

— Вот ты язва! Ладно, но учти — когда я выиграю, то ты узнаешь, какая я злопамятная!

— Итак, — подытожил я, — скоро я спрошу тебя: «Костлявая, ну что, всё вернётся как было?» А ты ответишь: «Нет, Док, всё пошло к чертям, и как раньше уже никогда не будет». Тогда с тебя одно желание.

— Не в ущерб клану!

— Замётано. Я условий ставить не стану.

— Так уверен, что победишь?

— Абсолютно, Костлявая. Абсолютно.

* * *

Уезжаем плохо. Клановые собрались вокруг, и к двум машинам нас ведут буквально под охраной. Ближние Костлявой с лицами мрачными и недовольными отделяют нас от остальных клановых, которые не плюются в спину только потому, что ветер встречный.

— Проваливайте, уроды городские!

— Чтоб вы там сдохли!

— Ничего, мы ещё до вас доберёмся!

— Эй, Костлявая, отдай нам своих дружков!

— Что, твари, нашпионили и бежать?

— Эй, водилы, надеюсь, вы их не довезёте? Я бы не довёз!

— Намотайте их на колёса!

И только дети стоят отдельно и молча смотрят своими безмятежными, синими, как толчёный кобальт, глазами.

— Почему они на нас так злятся? — спросила в машине Нагма. — Мы же им ничего не сделали!

— Им сказали, что мы плохие.

— Но они же видели, что мы хорошие!

— Не важно быть правым. Важно быть как все.

— Я сначала подумала, что ты преувеличиваешь, а потом вспомнила кыштак и передумала. Там хотели убить маму, которая лечила их женщин, а здесь хотят убить тебя, который лечил их детей. Ты прав, братец, люди злые.

— Они не злые, колбаса. Они просто не любят думать.

— Плевать на них слюнями, — сказал сидящий рядом Дмитрий. — Выманю проводника и свалим отсюда. Здешний вайб становится крайне токсичным.

Он обнимает Алиану, она прижимается к нему, и я снова думаю, что они красивая пара. Мой внук будет очень симпатичным пацаном. Сложно будет объяснить ему такого молодого деда, да что-нибудь придумаем. Пусть это будет самой большой его проблемой.

Клановые водители остановились на Окраине и велели выметаться. Сказали, что дальше нас не повезут, и вообще это не их проблемы. Это — город, мы — городские, а значит, как-нибудь доберёмся. И вообще, если бы не строгий приказ Костлявой, они бы нас закопали в пустошах.

— Сколько отсюда до твоей новой хаты? — спросил я Дмитрия.

— Изрядно, — расстроенно сказал он, сверившись с коммуникатором. — С учётом того, что по прямой не пройти, выходит больше полсотни километров.

— Подкиньте хоть сколько-то ещё! — просит Шоня. — Вам что, жалко?

— Я бы тебя поподкидывал, рыжая! — смеётся водитель. — Но премша, дура, запретила. Ничего, может, ещё встретимся!

— Вот же мудак озабоченный! — расстроилась девушка.

Лирания решительно сделала шаг вперёд и молча ткнула его шокером. Клановый ударился спиной о машину и сполз на землю, смотря в никуда расширенными от боли зрачками. Мерзкая штука эти шокеры, уж я-то знаю.

— Ты чего, Лирка? — поразилась Шоня.

Но я уже взял на прицел схватившегося за дробовик второго.

— Нет. Медленно положи на капот и отойди.

— Да ты охренел, пацан! — возмутился он, но проверять, выстрелю я или нет, не стал. Может быть, вспомнил Хваталу. Репутация — великая вещь.

Дмитрий быстро освободил от оружия бьющегося в судорогах на земле водителя, а Тоха подхватила с капота дробовик второго. Теперь на него смотрят три ствола, причём Тохия держит свой довольно уверенно.

— Так и знал, что все городские — подлые ублюдки! — бросил он, сплюнув в пыль.

— Довезли бы нас до места — разошлись бы краями, — пожимаю плечами я. — Сами устроили себе приключение.

— За меня отомстят! Кланы такого не прощают!

— Если бы я собирался тебя пристрелить, ты бы уже лежал с дыркой в башке. Было бы справедливо заставить тебя прогуляться, как ты хотел сделать с нами, но мы влезем и в одну машину. Так что забирай своего приятеля и проваливай. Костлявой передай, что машину мы вернём. Оставим где-нибудь и координаты скинем. А что вы тупые мудаки, я ей и сам напишу.

— Так, значит, правду говорят, что она от города подставная… — покачал головой водитель. — Нельзя бабу премом ставить, она мандой думает. Ничего, скинем её, всё вам припомним!

— Я же говорю, тупой, — вздохнул я. — Вали, не моё дело тебя уму-разуму учить. У тебя своя премша есть.

Водитель, зло зыркая на нас сквозь противопылевые очки, подхватил под мышки своего коллегу, заволок его на пассажирское сиденье, кое-как усадил, влез за руль, газанул, взвизгнув покрышками, и рванул с места так, что след задымился.

— Мда, Костлявая не обрадуется, — покачал головой я. — Лирка, я что тебе говорил про контроль агрессии и действиях без приказа?

— Знаешь, прем, — начала она, нахмурившись и наклонив голову знакомым упрямым жестом, как будто боднуть хочет. — Я думаю…

Но мы не узнали, что она думает, потому что водитель вернулся.

— Забыл что-то? — успела удивиться Шоня, но я уже всё понял по скорости, на которой несётся развернувшаяся в конце улицы машина.

— Бегом! За угол! — заорал я, уже понимая, что среагировать успеют не все, и поднимая на уровень глаз пистолет.

Дмитрий, надо отдать ему должное, ухватил не только Алиану, но и Нагму. Метнулся в ближний подъезд, таща их за собой так, что чуть руки не выдернул. Подъезд закрыт, он на секунду растерялся, но потом сунул девочек в нишу двери, загородив собой. Как будто это чем-то поможет, если в них прилетит две тонны железа.

Удивительно, как много можно успеть заметить, если сам превратился в сплошной прицел. Стреляю двойками, в лобовик, пытаясь попасть в водителя.

Бац, бац! — пистолет.

Лирания прижала к себе Оньку так, что та тоненько вспискнула и метнулась за стоящую машину. Плохое решение, сметёт вместе с ней.

Бац, бац! — стекло бликует, я не вижу водителя, но лобовик расцветает белыми цветами пулевых пробоин.

Колбочка приседает, зажимая уши. Плохое решение, вид ступора, который до добра не доводит. Зоник, зачем-то пригнувшись, как будто мы под обстрелом, дёргает её за плечо, приговаривая: «Бежим, да бежим же!». И голос его полон той особенной безнадёжности, когда ты понимаешь — бесполезно.

Хренась! Хренась! — Тоха стоит, широко расставив ноги, и, закусив губу, шмаляет по приближающейся машине из дробана. Стреляет решительно, от груди, не целясь. Плохое решение — стволы короткие, разлёт большой, слишком далеко. А на расстоянии уверенного поражения уже будет всё равно, попала она или нет.

Бац! Бац! — кладу в лобовик, но если водитель сильно пригнулся, то толку чуть.

Шоня, распахнув дверь, судорожно пытается запихнуть в машину глупо улыбающуюся Лолю. Плохое решение — девушка бессознательно сопротивляется, не понимая, что происходит, времени не хватит, да и не спасёт жестяной кузов от такого удара.

Хлобысь! Хлобысь! — у дробовика два ствола и рычажная перезарядка. Массивная штуковина. Отдача, надо полагать, лютая. При каждом таком дуплете у Тохи задирает стволы, и всё ещё слишком далеко для картечи. Результативно она сможет выстрелить один раз, в упор, но это уже ничего не изменит.

Кери, выпучив глаза, бежит вдаль по улице. Плохое решение — надо уходить с траектории, прижиматься к стене, прыгать за угол. По прямой не убежишь.

Бац, бац! — затвор становится на задержку, я сбрасываю на землю пустой магазин, тянусь за последним, неполным, в нём пять патронов, и больше нет. Тянусь и понимаю — не успеть. Машина слишком близко. Понимаю, что уже мёртв, но она отклоняется от траектории и с оглушительным бабахом влетает точно в опору эстакады. Бетонная колонна выдерживает удар без последствий, чего не скажешь об автомобиле, успевшем набрать изрядную скорость.

Капот сминается до лобового стекла, которое летит вперёд пылью, я успеваю увидеть, как мотнулись вперёд и врезались в панель головы сидящих впереди людей, понимаю, что на такой скорости не спасли бы и подушки, которых тут нет, и в этот момент отлетевшая назад на полкорпуса машина вспыхивает режуще-ярким огнём какого-то прямо магниевого пламени. Горит оно недолго, но так интенсивно, что никому и в голову не приходит приблизиться.

Хлобысь! Хлобысь! — запоздало, на нервах, стреляет Тоха, но ни машине, ни людям в ней хуже уже не сделаешь.

Пламя воет с электрическим треском и резким свистом выходящего откуда-то газа.

— Все назад! — кричу я, опасаясь, что батарея взорвётся, но она прогорает без дополнительных спецэффектов, не считая жара, от которого течёт металл крыши.

Огонь угасает, занимаются чадным дымом покрышки, пахнет горелым мясом, резиной и химией. Мы уезжаем, не дожидаясь, пока она догорит. Бедные дети, будет им от чего просыпаться ночью в кошмарах.

* * *

Новая берлога Дмитрия — самый центровой центр города. Если открыть окно, можно помахать ручкой Калидии — башня Креона загораживает нам восход. Но только она, всё остальное ниже. В том числе Средка, на которую можно было бы спрыгнуть с парашютом, будь у нас парашют.

— Ты купил башню? — поразился я.

— Цены на недвижимость сильно упали, — пожимает плечами Дмитрий. — Кроме того, у меня больше денег, чем товаров в этом городе. Мой тайный счёт так и не нашли.

— Не слишком нагло?

— Наоборот, — отвечает он. — Заявка на то, что мы не прячемся, а значит, не боимся.

— А что это вообще такое? — интересуется балдеющая от роскошных интерьеров Шоня.

— Бывшая родовая башня Дома, — поясняет Дмитрий, беззастенчиво рассматривая казначейшу корпы.

Шоня носит открытое и обтягивающее, и грудь у неё прямо загляденье. Хорошо, что Алиана не видит, как Димка глазеет в декольте. Мне это не нравится, но он большой мальчик, и, в конце концов, не смотреть на такое сложно.

— А куда делся Дом? — спрашивает Шоня.

— Вымер. То ли восстание киберов, то ли Креон, то ли Калидия расстаралась. Башня перешла муниципалитету, тот выставил её на продажу, но никто не хотел брать. Они были счастливы сплавить этакое сокровище, учитывая, во что обходится бюджету её содержание. Тут на одних арендниках разориться можно!

— Я фигею, — признаётся Шоня. — У меня есть слуги! Скажи мне кто раньше, неделю бы смеялась.

— Обращайтесь, мадемуазель, — галантно отвечает Дмитрий, и как бы даже тянется её приобнять, но натыкается на мой взгляд и делает вид, что так, рукой махнул.

Шонька, конечно, хороша, но Алиана красивее. Нет, не красивее, их сложно сравнивать, — аристократичнее, пожалуй. Спокойнее, умнее, сильнее, достойнее. Удивительно повзрослела и выросла над собой та детдомовская девчонка, я в ней не ошибся. Шонька — очень секси, но совсем другой класс. Если Димка будет к ней клеиться, надаю ему по жопе. По-отцовски. Ибо нефиг. Ему ещё внука мне растить.

Вместе с башней нам досталось два десятка — или около того, я не считал — арендной прислуги. Понятия не имею, что они делали всё то время, пока башня пустовала. Может быть, хранились в шкафу штабелем. Но теперь у каждого есть личный слуга. Не знаю, как это правильно называется, когда за тобой ходит человек, пытающийся всё делать за тебя. Я серьёзно — доставшаяся мне мадама даже в сортир за мной сначала лезла. Наверное, чтобы жопу вытереть. Когда я в первый раз наткнулся на неё, выходя из душа — чуть не заорал от неожиданности. Свежее бельё на постель — вполне достаточный для меня набор услуг. А вот Нагма её эксплуатирует беззастенчиво — Синна (так зовут нашу служанку) убирает за ней разбросанное, застилает кровать, приносит любой предмет, находящийся за пределами вытянутой руки, а также трёт спинку и моет голову в ванной, после чего стоит с полотенцем в руках, покорно ожидая, пока девица благоволит валяться в пене.

— Ты не чувствуешь себя рабовладелицей? — спрашиваю я Нагму.

— Не-а! — беззаботно отмахивается та. — Синна же для этого предназначена. Мне кажется, она на тебя обижается, что ты ей не пользуешься. А я пользуюсь, и она довольна!

Я не возражаю, потому что, в самом деле, пусть ребёнок и такой жизни попробует. Что-то мне подсказывает, что разбаловаться она не успеет. Вряд ли вся эта роскошь надолго.

Моя корпа пока делает вид, что остаётся таковой, но это уже не так. И я это понимаю, и они это понимают. Нас держал вместе крайм, каков бы он ни был. Мы были против всех, и это сплачивало. Теперь мы праздные прожигатели жизни в башне, а значит, достигли, по мнению ребят и девчонок, более чем всего. Эта особенная пустота — когда ты бежал-бежал и добежал, всё закончилось, потолок достигнут, стремиться некуда, — накрывает их прямо на глазах.

Первые несколько дней они наслаждались изо всех сил, наотрыв, наоттяг, сами себе не веря. Башня куплена официально, прятаться не надо, работают линии вип-доставки. Всё, чего хочется, — достаточно руку протянуть. Диму каждый переспросил по три раза и получил ответ: «Развлекайтесь, ребятишки! Денег больше, чем вы сможете потратить». Собственно, на этом моменте я и кончился как прем. Стал не нужен, потому что всё и так есть.

Шоня и Колбочка нахватали нарядов, покрасовались друг перед другом и поняли, что больше показать некому.

Кери получил какой-то сверхноутбук, ящик наилучших инструментов, но чинить тут нечего, а встроенные компьютеры покрывают даже задачи требовательного Дмитрия.

Зоник оттрахал всех служанок, имеющих секс-прошивку, но увлечённая тряпочками Дженадин забыла его ревновать, а без этого скучно.

Лоля удолбалась так, что пришлось откачивать антидотом, и её доступ к доставке Дима отозвал. Теперь препараты ей снова выдаю я, по часам.

Тохия развлекается с Нагмой рисованием по собственному телу, предоставленному в качестве холста. Однажды я был шокирован, обнаружив на своей кровати лежащую на животе совершено голую девушку, на которой сидит верхом моя белокурая дочь и, высунув от усердия кончик языка, сосредоточенно расписывает ей зад в стиле готичного аниме. Выходит симпатично.

Лирания переоделась в нечто, похожее на традиционные наряды японок, сменила макияж и стала выглядеть аристократично, загадочно и взрослее своих лет. Подчёркнуто меня игнорирует. Онька ябедничает, что её тоже. Сидит, мол, весь день, на гитаре играет и слушает сама себя, в наушниках. О причинах этого поведения я даже думать не хочу.

Нагма и Онька бесятся вместе, как и раньше, и для них единственных, кажется, ничего не изменилось в этом стремительно меняющемся мире.

Но миру на это плевать.

Мой родной мир далёк от благополучия. Его постоянно сотрясают большие и малые войны. Наверное, в истории не было дня, когда одни люди не резали бы других. Я думал, что меня не удивить пропагандой: плакаты «Бери автомат и иди убивать, это этично и хорошо оплачивается» ― давно стали обыденностью во всех странах. Но здесь это принимает какие-то безумные, гротескные формы.

«Во всех твоих бедах виноваты кланы. Не можешь найти хорошую аренду? — Кланы разрушают экономику. Малы арендные выплаты? — Кланы слишком дорого нам обходятся. Нечем починить кондиционер? — Клановые слишком много требуют за старьё, которое и так принадлежит городу. Не по карману бордель на Средке? — Нашими деньгами компенсируют бесчинства клановых. Урезали бесплатный паёк? — Город кормит кланы». Если в кране нет воды… Ну, в общем, понятно.

Визуальный ряд прекрасен — на синтезированных картинках клановые выглядят, как кровожадные зомби-мутанты из радиоактивных джунглей.

В кланах никогда не моются.

В кланах живут в свальном грехе и повальном инцесте.

В кланах едят детей.

В кланах едят говно (наверное, детей подают под соусом из говна).

В кланах насилуют всё, что шевелится, а что не шевелится — шевелят и насилуют (вероятно, в процессе проживания в свальном грехе).

Все, кто пропадает в городе, на самом деле попадают в лапы кланов, где их шевелят, насилуют, а потом едят под соусом из говна.

В кланах любой мечтает убить, изнасиловать и съесть с говном каждого горожанина.

«Доколе мы будем это терпеть?» — вопрошала информационная повестка. И сама себе давала ответ: «Не будем! Пора показать этим грязным дикарям, кто тут хозяин!»

* * *

— Меня удивляет холостой пробег, — говорю я Дмитрию. — Такие ресурсы вкачаны в образ врага, а никакого выхлопа.

— В смысле, папаша? — улыбается этот сибарит, развалившийся в халате с бокалом вина. Красивая (самая молодая и симпатичная из всех) служанка укладывает ему волосы, нежно касаясь головы расчёской и пользуясь небольшим тихим феном.

— Пропаганда это: «Враг — скотина, вступай в войска. Враг — мерзкий оккупант, плати военный налог. Враг ебёт котят и жрёт щенят, сдавай деньги на поддержку сил добра». Есть посыл — есть призыв. А тут посыл есть, а призыв отсутствует.

— Может, они просто не знают, как? — расслабленно смеётся Дмитрий. — Не похоже, что тут вообще воевали когда-нибудь по-нашему, стенка на стенку. Давай ты пойдёшь и объяснишь им, как надо, а, папаша?

Дима чувствует себя хозяином положения и, по сути, им является. Мы тут все на правах приживалок при Его Величестве. С учётом этого, а также наследственной говнистости характера, он ещё не так уж много себе позволяет. К счастью, я единственный объект его подначек. Нагму и Альку он любит, а дразнить остальных ниже его достоинства.

— Я бы предположил, что это подготовительный этап. Обработка общества на будущее. И, судя по накалу пафоса, это совсем близкое будущее, потому что поднимать градус уже почти некуда.

— Думаешь, что-то случится? — Дима, может, и жопа с ушами, но не дурак.

— Будь дело у нас, я бы поставил на какое-то показательное говно. Чтобы кровь-кишки-распидорасило. Наглядный казус белли. Теракт, немотивированный обстрел, снайперы, стреляющие в толпу. Это всегда работает.

— Так почему тут ещё не сделали?

— Без понятия. Я не вижу главного — кто бенефициар этого движняка? Кому на самом деле нужна война?

— Думаю, как обычно, всем понемногу, — философски заметил Дмитрий, вытягивая ноги в сторону присевшей служанки. — Время педикюра!

Глава 2. Социальный лифт уехал

— Ты правда хочешь этого?

Колбочка решительно кивает.

Мы стоим возле стеклянной витрины, за которой самозабвенно и отрешённо танцует её мать. Движутся по сложной траектории бёдра, колышется грудь, привлекательно играют под узкими, почти ничего не скрывающими трусами крупные ягодицы. Лицо её безмятежно озарено полуулыбкой, глаза смотрят в никуда.

— Она не выглядит несчастной, — сказал я осторожно.

— Это вообще не она, ты же знаешь. Это просто тело и прошивка. Мы это точно можем сделать?

— Если хочешь.

— Хочу. Это, и ещё сиськи себе вставить. Но это больше.

Слава щедрости Дмитрия — мы можем выкупить контракт матери Дженадин, выплатив неустойку и лицензионное вознаграждение. При этом мы получим легальный ключ разблокировки, никакие гипотетические клановые хакеры не понадобятся. Это, учитывая наши трения с кланом, единственный вариант.

Дмитрий сказал:

— Да тратьте хоть всё. Мне как-то разонравился этот мир. Хочу отряхнуть его прах с наших ног, так что на кой чёрт мне здешние деньги?

В отличие от остальной корпы, фантазии которой исчерпались на одежде и деликатесах, у Колбочки есть цель, так почему бы ей не помочь? На мой взгляд, она совершает ошибку, но иногда лучше сожалеть о сделанном, чем о несделанном. Может быть, это именно такой случай.

— Сиськи тоже можешь вставить, хотя готов поспорить, что ни то, ни другое не сделает тебя счастливее.

— Я хочу! — заявляет она упрямо. — Иначе я просто сойду с ума.

— Ты про сиськи, я надеюсь?

— Я это про мать! И это говённая тема для шуток!

— Прости, — киваю я, возясь с коммуникатором. — Сейчас… Вот… Вот… Переводить токи? Это последний шанс, отмены не будет.

— Переводи!

— Ушло.

— И что теперь? — женщина по-прежнему танцует за стеклом.

— В полночь твоя мать станет моей арендованной собственностью.

— Твоей, не Дмитрия?

— Я платил со своего айдишника, мы же теперь не прячемся. Так что да, я стану её временным владельцем, что позволит мне немедленно разорвать контракт с выплатой полной суммы рента. Твоя мама станет свободной женщиной с деньгами, так что претензий с её стороны быть не должно. Хотя это не значит, что их не будет. Женщины непредсказуемы.

— Спасибо! — Дженадин крепко обняла меня и поцеловала. — Спасибо тебе!

— Дмитрия благодари. Это его деньги.

— Нет, — замотала растрёпанной головой она. — Именно тебе. Если бы не ты, ничего бы не случилось.

По щекам её потянулись чёрные потеки, я нервно вздрогнул.

— Ты чего? — почувствовала секундное напряжение моих мышц девушка.

— Ничего, показалось, — сказал я с облегчением.

Она просто плачет. По щекам течёт макияж, а не то, что мне на секунду подумалось.

— А до полуночи мы никак её забрать не можем?

— Нет, извини. Права перейдут в ноль-ноль часов. Как раз и её рабочий цикл закончится, перейдёт в фазу восстановления. Тогда я сброшу аренду, блок снимется, и утром она проснётся нормальным… В какой-то степени нормальным человеком. Собой, уж какая она там ни есть.

— Тогда я останусь тут.

— Зачем?

— Буду пинать по яйцам каждого, кто захочет её трахнуть! Пусть хотя бы сегодня не будет клиентов! Пусть просто танцует!

— Я тогда побуду с тобой, ты не против?

— Зачем? — в свою очередь спросила Дженадин.

— Буду их держать, чтобы ты не промахнулась, пиная.

— Реально, прем? Ты серьёзно?

— Я больше не прем, Джен. Премство кончилось с корпой. Поэтому мне совершено нечего делать, и я вполне могу проболтаться вечер на Средке. Димке только напишу, чтобы Нагма не беспокоилась.

— Для меня ты навсегда прем, — не согласилась Колбочка. — Ты умный. И сильный. И обо мне заботишься. Всем на меня было насрать, пока ты не появился. Я не хочу, чтобы это кончилось. Не хочу снова быть одна.

— У тебя уже завтра будет мама.

— Это другое. Эй, прем, не бросай меня! — странно, похоже, Дженадин всерьёз испугалась и расстроилась.

— Давай, я буду тебе друг? — улыбнулся я. — Буду о тебе заботиться просто так. Согласна?

— Ещё как согласна, прем!

— Док.

— Хорошо, пусть будет Док.

Мы сидим на лавочке возле павильона и смотрим, как танцует её мать. Вроде бы простые, повторяющиеся движения, но программу писал кто-то очень грамотный, зрелище действительно завораживающее. Можно смотреть и смотреть, не надоедает. И возбуждает, да. Но я уже почти успешно себя контролирую, наверное, всё же взрослею. Однажды гормоны придут в норму, и я перестану думать яйцами. Хочется верить.

Колбочка прижалась ко мне и положила голову на плечо. В этом нет ничего сексуального, просто жест доверия, но у меня давно не было секса, и я всё равно слегка возбуждён. Проклятый возраст.

— Блин, этот точно к ней! Вот рожа паскудная! — отвлекает меня от грустных мыслей Дженадин.

Как по мне, рожа как рожа. Просто какой-то арендник хочет оттянуться с танцующей красоткой. Имеет право. Но не в этот раз.

— Сиди! — осаживаю я дёрнувшуюся девушку и встаю сам.

— Эй, дро, извини, — я останавливаю жестом мужчину. — Закрыто на дезинфекцию.

— На что? — удивляется он.

— Ну, зараза какая-то, я не разбираюсь.

— Таблички нет, — упрямится тот. — И дверь не заблокирована!

— Чего-то глючит в управлении, — сообщаю я спокойно. — Вот меня и наняли за пять токов в час предупреждать, что закрыто. Пока рембригада не приедет. И служба очистки.

— А не брешешь?

— А нафига мне? Хочешь — иди, развлекайся. Но потом за тобой из очистки придут, потому как зараза. Мне-то что, не мне член скипидаром намажут. Моё дело — предупредить.

— Вот чёрт, — сплюнул он с досадой. — Я уже настроился. Эта жопастая — что-то с чем-то… А что такое скипидар?

— Понятия не имею. Сходи, трахни. Расскажешь потом.

— Ну уж нет, пацан, ищи дураков. Завтра приду, может, её уже вылечат. Ты, если токов наскребёшь, тоже к ней зайди, рекомендую! — мужчина развернулся и ушёл.

— Вот урод! — возмущается Дженадин. — Говорит так, как будто она вещь.

— Она и есть вещь.

— Я знаю. Всё равно урод. А если бы он не послушался?

— Вырубил бы и оттащил в кусты.

— Ты крутой.

— Я не этого хотел от жизни, Джен.

— А чего?

— Лечить детей. Всего лишь.

— Понимаю, — вздохнула она. — То-то ты с клановой мелочью возился. Я бы тоже хотела стать лечилой, но это пустые мечты.

— Не спеши от них отказываться. Иногда в жизни всё внезапно меняется.

— Правда?

— Меняется, ещё как!

«Но почти никогда к лучшему», — подумал я про себя.

* * *

К вечеру стало холодать, и мы сидим под моей курткой, обнявшись. Средку затягивает туман, в тумане загорается неон. К матери Колбочки намыливались ещё три клиента, двое купились на историю об «экстренной дезинфекции», один оказался не то слишком тупой, не то слишком удолбанный, и я поступил с ним грубо. Впрочем, оклемавшись, он даже не вспомнил, куда шёл, и задумчиво убрёл куда-то по Средке.

— Как ты думаешь, она обрадуется? — в очередной раз спрашивает Дженадин.

Мне хочется сказать, что об этом стоило подумать до того, как мы выкупили её контракт, но я отвечаю бодро и позитивно:

— Конечно. Ведь она получит полную выплату, не доработав весь срок. Чистый профит. А если будет чем-то недовольна, то мы всегда можем вернуть её в этот шалман.

— Фу, не говори так!

— Ладно, не буду говорить, — соглашаюсь я. — Один чёрт скоро узнаем.

— Я почему-то очень боюсь, аж руки трясутся.

— Давай их сюда, — я беру ладони Дженадин, складываю их вместе и зажимаю в своих. Они ледяные и немного подрагивают. — Вот, так лучше. Сейчас согреются, перестанут дрожать.

— Почему мне так страшно, Док?

— Родители имеют над нами странную власть.

— Ты думаешь, нам с ней будет плохо?

«Женщина, которая живёт, не приходя в себя, с семнадцати лет, и её дочь, с болезненной зависимостью, в те же семнадцать? Да что вообще может пойти не так?» — думаю я мрачно, но вслух говорю лишь:

— Я думаю, будет как будет. В отношениях всегда всё непросто. Но знаешь, я бы на твоём месте ей не рассказывал.

— Про то, что я…

— Да. Про то, что ты пользовалась её профессиональными услугами. Это определённо не то, что хочет услышать мать от дочери.

— Я постараюсь.

— Во всяком случае, не вываливай это на неё сразу. Для начала ей и так эмоций хватит.

— Хорошо. Страшно. Не могу дождаться. Боюсь, как никогда в жизни не боялась. Меня просто рвёт на кучу маленьких колбочек! Слу-у-ушай, а когда я сиськи вставлю, я ведь уже не буду как колбочка?

— Нет, будешь как песочные часы, — смеюсь я, но она не знает, что это такое, приходится объяснять.

Потом мы обсуждаем, какая грудь лучше, и Дженадин не без сопротивления соглашается, что идея «переплюнуть Шоньку» при её комплекции не самая удачная. Но я подозреваю, что она закажет максимально возможный калибр, её мама тому пример. Мы смеёмся и болтаем, время идёт, полночь уже скоро, а потом я краем глаза замечаю нечто странное.

— Дженадин, посмотри, это же клановые, так?

— Да, это их моты. Странно, подсветки разные, как будто не один клан.

— Удивительно, что они вообще на Средку припёрлись, когда в городе их так не любят.

— Да, точно, — удивляется девушка. — Я и не сообразила сразу. А ведь действительно, с тех пор, как мы вернулись, ни одного кланового не видела.

— Надеюсь, они просто решили показать, что у них есть яйца… — начинаю говорить я, когда звучит первый выстрел.

Стреляют где-то вдали, но я сразу опрокидываю Дженадин со скамейки на землю.

— Ты чего… — успевает удивиться она, но пальба раскатывается по Средке волной, над головой стрижёт кусты картечь, а я достаю пистолет, проклиная себя за то, что в нём всего пять патронов.

Какого чёрта я не озаботился найти другое оружие? Сунул в карман и пошёл. Расслабился на Димкиных харчах…

Клановых на Средке внезапно оказывается море. Машины, моты, просто люди в грубой броне, раскрашенной в разные цвета. Они катаются взад и вперёд, паля во все стороны и, вроде бы, ни в кого специально не целясь, но народу вокруг полно, люди мечутся в панике — и падают, заливая кровью неоновую подсветку своей одежды.

— Лежи! Лежи! — прижимаю я к земле рвущуюся куда-то Дженадин. — Да лежи ты, дура!

— Там мама!

— Стекло толстое, антивандальное, картечь издали не пробьёт. А вот ты случайную пулю словишь как нечего делать.

— Что они творят, Док? Зачем?

— Без понятия.

Клановые орут, хохочут и вообще ведут себя как безумные, на глазах опьяняясь кровью и разрушениями. Бесшумные электромотоциклы не дают им внушительно порычать двигателями, но они гудят сигналами, визжат, матерятся — и стреляют во всё, что видят. На моих глазах осыпалась стеклянной крошкой витрина большого борделя. Стоящие там арендованные девушки несколько секунд продолжали пластично перетекать из одной соблазнительной позы в другую, но прогремели выстрелы, и они повалились, заливая толчёный хрусталь алым.

— Ну и где эта чёртова полиция, когда она действительно нужна? — ругаюсь я тихо.

Коммуникатор показывает, что связи нет, чего тут, кажется, вообще не бывает. Нагма, небось, с ума там сходит.

Нас прикрывают кусты, место не самое бойкое, и я уже надеюсь, что пронесёт. Дури у них, очевидно, полно, но патроны же не бесконечные? Да и полиция должна наконец подтянуться, а муниципальных киберов так запросто не подстрелишь. Но полицейские что-то не спешат нам на выручку, а вот трое клановых заметили неразгромленный павильон.

Подлетели на мотах, встали, один сходу шарахнул в стекло из дробовика — но не пробил. Выпуклое окно помутнело в местах попаданий и разразилось хаотичными рикошетами, один из наездников вскрикнул и выругался, схватившись за плечо. На рубашке выступила кровь.

— Какого хера, Косой? Ты меня подстрелил! — заорал он на стрелка.

— Так он же Косой, хрена ты хочешь? — заржал второй.

— Ну, извини, Коряга, — хохочет тот, что стрелял. — Бывает! Хочешь дышки, чтоб оттянуло?

— Своя есть, — злится пострадавший.

Он достаёт из кармана жилетки ингалятор, делает мощный вдох.

— Ух, хорошо! Но я тебе, Косой, это припомню!

— Отдерёшь эту бабу первым, лады?

— То-то же, — торжествующе заявляет Коряга и направляется к двери павильона.

Я вжимаю в землю извивающуюся Дженадин, но безуспешно — она выкручивается и вскакивает. Я встаю рядом, и патронов остаётся два. Ах, нет — один. Уже дважды подстреленный, Коряга хватается за ружьё, приходится делать контрольный. Пистолет с последним патроном с сожалением убираю в куртку, поднимаю с земли дробовик Косого, обтираю о его куртку кровь с приклада. Патронов на удивление оказывается много — полные сумки на мотах. Откуда у клановых столько боеприпасов? Зачем? Они же между собой не воюют?

Мать Дженадин всё танцует, упершись невидящим взглядом в помутневшее заляпанное кровью стекло.

— Закончила? — спрашиваю я блюющую в кустах девушку.

— Кажется… Да… Прости.

— Ничего, бывает.

— Почему ты… такой… спокойный?

— Просто хорошо притворяюсь. Пойдём внутрь.

Женщина никак на нас не реагирует, и увести её с подиума не получается. Можно заплатить за секс, и тогда она переместится в заднюю комнату, но что мы там будем с ней делать? Устроим групповуху?

До полуночи ещё почти час, и я методично разбиваю прикладом дробовика всю неоновую подсветку. Теперь женщина танцует в темноте, и снаружи её не видно. Будем надеяться, что клановым будет не до застреленных мной коллег. По Средке продолжает то вспыхивать, то затихать пальба, мечутся лучи фар, мелькают вспышки дульного пламени короткоствольных дробовиков, где-то что-то интенсивно горит, и до сих пор не видно никакого организованного сопротивления.

— У тебя случайно нет дышки? — спрашивает бледная Дженадин. — Мне бы не помешало успокоительное.

— У меня нет, но я знаю, кому она больше не понадобится.

Обшарив карманы у Коряги, я вынимаю несколько ингаляторов про запас. Мало ли как отреагирует наша танцовщица, когда придёт в себя.

— Держи.

— Чёрт, Док, я не думала, что ты ради этого наружу полезешь, — виновато говорит Дженадин. — Обошлась бы.

— Ничего, у клановых дробаны, дальность поражения небольшая.

— Уф, — она всосала баллончик. — Спасибо.

— Посидим, дождёмся полуночи и свалим, — планирую я вслух. — Если она будет в адеквате. Кстати, как твою маму зовут-то?

— Мерсана.

— Так вот, если Мерсана будет в себе, то усядемся втроём на один мот и дёрнем к башне. Авось в темноте и суете сойдём за клановых.

— А если не будет?

— Что-нибудь ещё придумаем.

— Что значит «придумаем»? Что ты вообще несёшь, а?

— Эй, Дженадин, успокойся.

Девушка неожиданно вскочила с кровати, где мы сидели, любуясь силуэтом танцующей женщины на фоне подсвеченного огнём стекла, и вцепилась мне в плечи худыми руками. Так сильно, как будто у неё импланты грузчика.

— Ты что, ни хрена не знаешь? Ты вообще нормальный? Ты что, хочешь, чтобы мою маму убили? А меня изнасиловали? Нет! Ты сам хочешь меня изнасиловать! И маму! Нет! Это я тебя сейчас убью! И изнасилую! Трахни меня немедленно, или я тебя изобью!

Девушка то пытается меня ударить, то начинает срывать с себя одежду, и я еле удерживаю её ставшие неожиданно сильными руки. Заломив за спину, заваливаю на кровать и скручиваю запястья её же шарфом. Она пытается меня пнуть, целясь в самое ценное, а секундой позже уже извивается, пытаясь задрать свою юбку. Я заматываю её прочной синтетической простыней, иммобилизуя, как буйного больного, и свечу фонариком коммуникатора в лицо. Зрачки по пятаку, глаза выпучены и покраснели, лицо бледное, как бумага, губы-ниточки, зубы оскалены, дыхание быстрое и поверхностное, температура повышена, пульс колотит пулемётом. Есть признаки судорожной активности. Похоже на психостимуляторный психоз, который бывает, например, при передозировке амфетаминами. Сколько там летальная доза? Двадцать микрограмм на килограмм? Сколько она приняла, чего именно? Когда? Сейчас бы ванну со льдом и галоперидольчику… А, блин, дурак я — у меня же антидот есть! С некоторых пор таскаю его с собой всегда, как индпакеты и пистолет. Уж больно жизнь пошла весёлая, прямо как в прежние времена.

Разжав стиснутые зубы, вставляю в рот ингалятор, впрыскиваю дозу. Слава альтерионской фарме, отпускает почти сразу. Зрачки приходят в норму, температура падает, выступает обильный пот, расслабляются мышцы. Так, сейчас будет нужен тазик… А, сойдёт и наволочка.

Недавно уже проблевавшуюся Дженадин тошнит бурно, но недолго, желчью.

— Это… была… не дышка, — выталкивает она из себя между желудочными спазмами.

— Я заметил. Похоже, ты всадила какой-то боевой коктейль. Дозу, рассчитанную на здоровенного взрослого мужика. То-то клановые такие упоротые все.

Я сходил и принёс ингалятор — выглядит как обычно. Я на дышку нагляделся, её здесь почти все швыркают почём зря. Дженадин, покрутив в руках, тоже не нашла отличий.

— Блин, никогда больше не буду… — говорит она слабым голосом.

— Оно и к лучшему, — соглашаюсь я. — Психотропы — то ещё говно, даже лёгкие.

— Это было… Ужасно! Я тебя люто ненавидела и безумно хотела. Трахнуть и убить. Тебя, маму, всё равно кого.

— Секс и насилие идут рядом, один набор гормонов. Как мне всё это не нравится…

— Ой, что с мамой? — вскинулась Дженадин.

Женщина прекратила танцевать, сошла с подиума и направилась к нам. Но, как оказалось, не к нам, а просто в комнату. Нас она то ли не видит, то ли не обращает внимания. Сбрасывает то немногое, что прикрывает её наготу, открывает замаскированную дверь — нечто вроде санузла. Заходит, встаёт под душ. Закончив, приступает к интимной гигиене, и я отворачиваюсь. Ни к чему мне наблюдать техобслуживание секс-куклы.

— Уже полночь, да? — догадывается Колбочка.

— Пятнадцать минут первого. Я уже четверть часа как арендатор этого тела.

— Так освободи её быстрей!

— Пусть закончит. А то мало ли, грохнется в обморок в душе.

Женщина выходит из санитарного отсека и, по-прежнему нас игнорируя, укладывается на кровать. Закрывает глаза и засыпает. Или, точнее, выключается. Пошёл цикл восстановления.

Я достаю коммуникатор — связь появилась. Захожу в меню программы управления, которая разблокировалась с переходом рент-прав. Выбираю «Досрочное прекращение аренды»,продираюсь через кучу «Вы уверены?», подтверждаю полную выплату, соглашаюсь на десять процентов премии — больше система поставить не даёт, а зря, мне Димкиных денег не жалко. Жму последнее согласие и последнее подтверждение. Программа завершает работу, меню становится неактивным.

— Ну что, что? — волнуется Дженадин.

— Если сработало, то перед нами спит, хотя и голая, но совершенно свободная женщина.

— Прекрати на неё пялиться! — внезапно огрызается Колбочка и укрывает мать одеялом.

Я сегодня пялился на неё несколько часов, но не возражаю. Теперь это не предмет, а человек, есть разница.

— Разбудить её, как ты думаешь? — спрашивает девушка.

— Мне кажется, не стоит. Ты не в том состоянии, чтобы усидеть на моте, да и она весь день плясала. Импланты, конечно, работают, но всё равно ей стоит отдохнуть. Ляг рядом, поспи. Я покараулю.

— Но это же опасно?

— Не больше, чем ломануться в этот хаос на моте с двумя девушками за спиной. За клановых нас то ли примут, то ли нет, а если примут — да не те? Полиция имеет привычку объявляться в самые неподходящие моменты. Пристрелят и как звать не спросят. Пожалуй, лучше остаться тут до утра.

Дженадин прилегла на кровать, сначала чуть в стороне, но потом придвинулась к матери, пригрелась и задремала. А я пошёл к дверям, где присел на подиум, уперев дробовик прикладом в пол. Спать хочется неимоверно — вот же чёртов молодой растущий организм! Сейчас бы кофе…

* * *

Разбудила меня вибрация коммуникатора.

«Ты где? Какого хера там творится? Ты опять во что-то влип, папаша?» — сообщение от Дмитрия.

«Живы. Подробности потом», — написал я Дмитрию. Получил ответ: «Ну ты и жопа». Реагировать не стал.

Аккуратно разбудил Колбочку:

— Пора. Светает. Лучше уходить сейчас.

— Мама? — вскинулась она, не сразу осознав, где мы и что случилось вчера.

Мерсана лежит рядом, безмятежно спит.

— Мам, проснись, — осторожно трясёт её за плечо девушка. — Проснись, это я!

— Джен? — улыбается та, не открывая глаза. — Странно, говорили, что снов не будет…

— Это не сон, это я, ну, пожалуйста!

Женщина открывает глаза, осматривается, хмурится, увидев меня. Невыспавшийся, растрёпанный, перемазанный засохшей кровью подросток с ружьём. Не вызвал, значит, мгновенной симпатии. Да и чёрт с ней.

— Дженадин? Как ты сюда попала? Аренда! Что с арендой?

— Не беспокойтесь, дамочка. Аренда кончилась.

— Но ещё же не… Ох, чёрт, я голая. Джен, там в углу встроенный сейф. Принеси оттуда одежду и коммуникатор. Какое вообще число?

Я включил свой и повернул к ней экран.

— Я что-то путаю, или ещё не…

— Форсмажор, — не стал вдаваться в подробности я.

— А как же…

— Оплата перечислена полностью, с премией.

— Какое счастье, — вздыхает она облегчённо. — Можно будет неплохо оттянуться на Средке!

— Боюсь, со Средкой проблемы, — сообщил я, — но это обсудим позже. Одевайтесь, нам пора.

Вышел, чтобы не смущать, огляделся на улице. Туман ещё ушёл не весь, подсвечивается восходящим солнцем. Вроде бы он раньше не поднимался так высоко? Или я внимания не обращал?

На Средке тихо и совершено безлюдно. На тротуарах и на дороге чёрные пятна, и валяются как будто сломанные манекены. Но это не манекены, конечно. Пахнет горелым. Больше отсюда ничего не разглядеть.

Я с сомнением посмотрел на моты. Идея уехать на одном из них перестала казаться привлекательной — на пустой Средке мы будем заметными, как прыщ на жопе. Возможно, лучше уйти пешком — если не выходить на центральную магистраль, а держаться боковых улочек, то можно просочиться, вообще никого не встретив. Ну, я надеюсь.

— Мы готовы, — сказала Дженадин, осторожно выходя на улицу.

На валяющиеся трупы клановых она старается не смотреть.

— Как мама?

— Растеряна, ничего не понимает, но пойдёт с нами. Ей ведь можно с нами?

— Нужно. Я за неё вчера кучу денег отвалил, надо беречь свои инвестиции.

— Я же… — вспыхнула Дженадин.

— Стоп, — перебил я её торопливо, — это была глупая шутка. Я не подумал, как это прозвучит. Запомни: ни ты, ни твоя мать ничего мне не должны. Дмитрию тоже. Если это и можно назвать «инвестицией», то это инвестиция в то, чтобы некая Дженадин была счастлива.

— Я счастлива, Док. Не знаю, что будет дальше, но здесь и сейчас я счастлива.

— Значит, вложения окупились. Закрыли тему, ладно? Пора выдвигаться.

Боковые улочки разгромлены меньше, чем центральный променад, хотя есть следы картечи на стенах, выбитые окна, пятна крови и те, из кого она вытекла. Бессмысленность этого кровавого вандализма остаётся необъяснимой. Самих клановых не видно, но, судя по припаркованым там и сям мотоциклам, они не вернулись в пустоши. Просто спят, нарезвившись. Бери их голыми руками, кто хочет. Но я не хочу. Это не моя война.

Мерсана вздрагивает от каждого шороха и шарахается от мёртвых тел, в глазах её полное непонимание происходящего. Мне кажется, она не вполне осознаёт, что это реальность. Может быть, думает, что её тело всё ещё танцует за стеклом, а мозг видит кошмар. Ведь для неё аренда началась вчера. Сложно привыкнуть к тому, что эта взрослая на вид женщина ментально ровесница собственной дочери.

По крайней мере она не орёт, не визжит, не пытается убежать, куда глаза глядят. Большое ей за это спасибо.

Дошли без приключений, Средка как вымерла. Отчасти это так и есть.

— Это же входной терминал башни! — мать Дженадин поразилось этому больше, чем всему только что увиденному.

— Да, мам, мы теперь тут живём. И ты будешь с нами. Там шикарно, тебе понравится!

— Я совсем ничего не понимаю, — вздохнула она жалобно.

— Ничего, мам, я с тобой! Всё будет хорошо! — оптимистично заявила Колбочка. — Теперь у нас всё будет отлично!

Коммуникатор дрогнул входящим.

«Ты где сейчас?» — спросила Костлявая.

«На Средке», — ответил я.

«Хрена себе. Я тоже. Встретимся? Есть разговор».

— Езжайте сами, — Дженадин и Мерсана уже в лифте, смотрят на меня вопросительно. — Образовалось ещё одно дельце. Скажите там Димке, чтобы не волновался, если он вдруг это делает, что вряд ли.

«Кидай координаты», — написал я Костлявой.

Лифт закрылся и уехал наверх.

Глава 3. Не моя война

Костлявая руководит погрузкой. Здоровенный параллелепипед внедорожного фургона смотрится на Средке странно, особенно с учётом камуфляжной окраски «песчанка». Клановые что-то мародёрят из большого павильона без надписей. Ящики большие, явно тяжёлые, но грузчики набиты силовыми имплантами, и плечи у них шире шкафов.

— Так вы-таки умеете перепрошивать арендных? — спросил я у стоящей рядом премши.

— Не совсем мы, — отвечает она уклончиво. — Но есть те, кто умеет. Это дорогая услуга.

— Надо думать. Что воруем?

— Не твоё дело.

— Так что, готова признать, что продула спор?

— Ты насчёт «Ничего не будет как раньше»? — усмехнулась Костлявая. — Не будь таким уверенным, мелкий прем. Я работаю над тем, чтобы было.

— Тогда зачем звала?

— Хотела сообщить, что я больше не прем клана. И вообще не в клане.

— Тебя свергли?

— Формально ещё нет, но это только потому, что всем не до этого. Ты, кстати, выбил мне из-под ног табуреточку, убив наших водителей.

— Они начали первыми.

— Я читала твоё письмо. Сначала не поверила, теперь верю, — она показала на разгромленную Средку, — но это не важно. Нужен был просто повод. Ты его дал. «Городские, которым продалась Костлявая, коварно убили наших ребят! Долой Костлявую» — процитировала она с выражением.

— Костлявая, какого чёрта кланы разгромили Средку? Это же не военная цель. Тут нет ничего ценного, кроме борделей.

— Не скажи. Это символ. Для большинства Средка и есть город. Но, если тебе интересно, я была против. Сказала, что мой клан не пойдёт. Поэтому меня и скинули, остальное — просто предлог. Может быть, я бы их и удержала, но началось какое-то безумие. Все как с цепи сорвались. Я вполне могла стать первой жертвой, но предпочла свалить, прихватив детей. Теперь у меня бродячий детский сад, который надо чем-то кормить.

— Как я тебя понимаю! — засмеялся я.

— Ещё бы. Сразу о тебе подумала. Кстати, вашего штрафника-говночерпия я тоже забрала. Он, конечно, наделал глупостей, но не настолько, чтобы топить его в говне. А дело к тому шло, он же городской. В общем, вот тебе координаты полевого лагеря на всякий случай. Если здесь станет совсем плохо, нам пригодится опытная нянька.

— Учту. С токами помочь?

— Забогател?

— Скажем так, имею возможность.

— Нет, не надо. Справлюсь. Еда у нас теперь есть, а больше ничего и не нужно.

Грузчики запихали в фургон последний ящик.

— Едем на следующую точку, парни! — распоряжается Костлявая.

— Ну, удачи. Может, ещё увидимся, — попрощался я.

Костлявая водрузила свою ничуть не костлявую задницу на мот, покатила по улице, за ней тронулся фургон. А я пошёл обратно к башне. Это не моя война.

* * *

— Иди, посмотри, блудный оте… то есть брат, — приветствует меня Дмитрий. — Там тебя показывают!

Все собрались в гостиной возле огромного, во всю стену экрана. Тут моя корпа, Алька и даже Мерсана, всё ещё несколько растерянная, но заинтересованная и щеголяющая в новенькой модной одежде. Шопинг — лучшее лекарство «от нервов».

— Я отмотаю назад, — предупредил Дмитрий, используя коммуникатор как пульт.

На видеостене замельтешил хаос картинок.

— Ага, вот здесь, я специально отметил.

Средка на экране выглядит шикарно, снято чуть сверху, кадр перемещается, похоже, что с дрона. Видео уже кто-то успел грамотно смонтировать. Вот общий план — катятся мотоциклы, с них палят во все стороны клановые. Бац — крупный план, во весь экран перекошенная безумная харя с выпученными глазами, сноп пламени вылетает из ствола, камера наезжает на брызги крови. Девушка с лицом страдальческим и иконописно-прекрасным сползает по стеночке. Неон на воротнике куртки трагической бордовостью подсвечивает застывающий взгляд распахнутых в изумлении глаз.

Хохочущая харя омерзительного в своей бесчеловечности мотоциклиста. Камера возвращается к мёртвой девушке и отъезжает, расширяя кадр до перспективы разгромленной Средки. Идёт нарезка: кровь на стёклах, кровь на стене, брызги крови на оскаленных рожах клановых, кровь на их татуированных руках, кровь стекает по лезвию ножа.

— О, вот и ты! — с нездоровым возбуждением комментирует Дмитрий. — В своём любимом амплуа.

Камера сзади-сверху от меня, лица моего не видно, и вообще фокус на клановых, которые сначала палят в витрину с танцующей женщиной (камера задерживает кадр на её безмятежном лице, Мерсана на диване охает). Стекло мутнеет от картечи, потом сразу кадр, как по нему стекает кровь. Смонтировано так, что кажется, что это кровь танцовщицы. Танцовщица — её лицо — выстрелы — помутневшее стекло — кровавые потёки на нём. Мозг сам выстраивает последовательность. То, как я стреляю в мотоциклистов, показывают секундой позже, и это уже выглядит ответным действием. Три выстрела показывают последовательно, с разных ракурсов, четвёртый, добивающий, вырезан.

«Отважные горожане дорого продавали свои жизни! — Дмитрий прибавил звук. — Мы видим настоящих героев, оказавших сопротивление, но они были не готовы! Мы даже вообразить себе не могли такого коварства и такой жестокости!»

Камера снова показывает мою стрельбу, но уже с другой точки, и кажется, что это другой человек в другом месте, картинка сфокусирована на падающих клановых.

«Нелюди и выродки, атаковавшие беззащитных граждан, жестоко уничтожили отважных защитников, которых оказалось слишком мало…» — в кадре очень красиво лежит очень красивый и очень мёртвый парень, ничуть не похожий на меня, но в такой же куртке. Он весь залит кровью, как будто из ведра, но на строгом правильном лице лишь отдельные, подчёркивающие его красоту брызги. — «Мы не должны допустить, чтобы их гибель была напрасной!» — вещает исполненный точно выверенного пафоса голос.

— Оскара за лучшую операторскую работу на этот столик! — провозглашаю я мрачно. — Значит, дронов с камерами там было полно, но почему-то не было ни одного полицейского…

«Где же была в этот момент наша полиция? — поддерживает моё недоумение диктор. — Почему бездействует гвардия Верховной?»

Мелькнувший размытый кадр показывает какую-то женщину в оболочке, беседующую с какими-то клановыми вождями. И вроде бы ничего такого — мало ли когда и где и это снято, в обязанности правительницы наверняка входят и встречи с представителями кланов, которые тоже её подданные, да и вообще хрен поймёшь, Калидия ли это. Но неприятное ощущение предательства наверняка царапнет любого зрителя.

На экране снова великолепно исполненная нарезка в стиле «кровь-кишки-распидорасило». Перекошенные нечеловеческие лица нападающих, красиво лежащие эстетичные мёртвые, художественно окровавленные слишком красной и яркой для ночной съёмки кровью. Для самых непробиваемых кадры пускают двойками: пять секунд оскаленного урода с выпученными глазами — пять секунд красивой мёртвой девушки. Оскал кривых грязных зубов — огромные несчастные глаза, в которых прощально гаснет неон. Окровавленные татуированные конечности с оружием — падающая в слоу-мо тонкая хрупкая фигурка жертвы.

И голос за кадром, призывающий не забыть, отомстить, покарать и уничтожить. Потому что теперь всё позволено!

— Грабь, убивай, еби гусей, — прокомментировал я. — Понятное дело. Мощный видос.

— Не, погодь, — Дмитрий снова мотает запись. — Ты удивлялся, что всё вхолостую? Так вот тебе финальный месседж!

Под развесёлую нарезку стрельбы, горящих зданий, мчащихся мотоциклов, кровавых луж и битого стекла диктор призывает всех свободных от аренды немедленно арендоваться в некий «Городской фронт». На необычайно льготных, практически царских условиях. И слоган «Город превыше всего!» поперёк экрана.

— Я всё ещё не понял, где в этой картине боевые и полицейские киберы, — комментирую я. — На кой чёрт им фольксштурм-то? Кого туда посылать, недобитых блядей со Средки?

— А хоть бы и так! — с дивана внезапно вскакивает Мерсана. — Да, я та самая недобитая блядь! И я готова встать за свой город! И я не понимаю, почему это неправильно! Вы сами видели, что творят эти выродки!

— В «Городской фронт» можно арендоваться в шестнадцать, — задумчиво говорит Зоник.

— Знаешь, прем, не всегда надо быть циничной скотиной! — бросает мне в лицо Шоня.

— Если мама пойдёт, то и я с ней! — вцепляется в локоть Мерсаны Дженадин.

— Так, народ, — удивлённо смотрю на всех я, — вы что, серьёзно?

— Ты видишь в этом что-то несерьёзное, прем? — Шоня тыкает пальцем в экран, где очередной чудовищный нелюдь зверски убивает что-то прекрасное. — Ты правда такое циничное говно?

— Я там был, между прочим, — напоминаю я. — В отличие от вас.

— Тем более не понимаю, как ты можешь вот так об этом говорить! — взрывается всегда тихий Кери. — Разве не очевидно, что долг каждого нормального человека — идти и убивать клановых?

— Ты жил в клане! Ел с ними за одним столом! Общался! За девчонкой тамошней ухаживал!

— Они притворялись! — кричит в запале пацан. — Ты видишь, какие они на самом деле!

По экрану снова течёт кровища, и заходится в мотивирующем пафосе диктор.

— Дима, выключи эту хрень, — зло говорю я. — Ты же видишь, как она действует на неокрепшие мозги.

Дмитрий гасит экран, но уже поздно.

— Неокрепшие мозги? — чуть ли не плюёт мне в лицо Шоня. — Так вот ты какой, оказывается, прем! Знаешь, что? Иди ты в жопу! Город превыше всего!

— Пойдёмте, ребята, — презрительно посмотрел на меня Кери, — надо узнать условия аренды в ополчение.

— Я всегда готова надрать кому-нибудь зад! — заявляет Тохия.

Шоня, Дженадин с матерью, Зоник, Кери, Тоха — все они встают и выходят из гостиной, и каждый смотрит на меня так, как будто хочет плюнуть, но даже плевка я недостоин.

— Вот и у нас так начиналось, — комментирует мрачно Лирания. — Думаешь, мои родители от хорошей жизни в другой мир нанялись? Слово за слово, а потом друг другу в глотки. И понеслось.

— Как-то резко их вштырило, — удивился Дмитрий.

— У них нет иммунитета к пропаганде, — напомнил я. — Они отродясь никому не нужны были, нафига их пропагандировать?

— Что это? — трясёт белокурой головой Алиана. — Как гипноз какой-то. Аж меня проняло. Прям так и побежала бы в ополчение.

— Вот так это и работает, — обнял её за плечи Дмитрий. — Ещё неделю назад ты знать не знала никаких клановых, а полчаса видео — и готова жизнь отдать, чтобы они сдохли.

— Какой ужас, — сказала Нагма.

Она подошла, обняла меня и спрятала лицо на груди.

— Блин, ребёнку-то зачем этот трэш показывали? — спрашиваю я Дмитрия.

— Да я её и не заметил… — отвечает он растеряно.

— Я сама, братец, не ругайся. Мне надо было увидеть.

— Боже, но зачем, колбаса?

— Это не просто кино, братец. Не знаю, кто это сделал, но шайтан смотрел его глазами.

— Уверена?

— Да. Кто-то делает с этим миром то, что ты делаешь с людьми, только наоборот.

— Наоборот?

— Ты делаешь больных здоровыми, а кто-то делает этот мир больным. А может быть, и мёртвым.

— Но у кого хватит сил на целый мир?

Нагма не отвечает. Она прижалась ко мне изо всех сил, и футболка с шуздрой, которую я ношу по привычке, намокает там, где её глазки. Бедный ребёнок.

* * *

Димка сидит за столом с ноутбуком, я на диване рядом. Он изучает инфосферу города, я охраняю сон задремавшей от переживаний Нагмы. Бедная девочка всю ночь не спала, за меня волновалась. Теперь её златовласая голова лежит на моем бедре, и тихий разговор не мешает ей спать.

— Папаша, ты же всю жизнь воюешь, не ожидал от тебя таких настроений.

— А какие у меня, по-твоему, настроения?

— Ну, вот это «хуй войне» и всё такое. Ты вообще наёмник, воюешь за деньги, тебе как раз «мать родна».

— Не путай меня со своим воображаемым отцом с фотографий. Все войны за деньги. Нет ни одной войны с другой причиной. Наёмничество — всего лишь способ небольшую часть этих денег получить в карман. И наёмник наёмнику рознь. Наша команда была, скорее, хорошо вооружённой охранной компанией.

— Наёмничество — этически небезупречная практика, — заметил Дмитрий.

— Там, где люди начинают убивать друг друга, этика уже закончилась. Этика — это то, что их должно от убийств удерживать.

— Софистика.

— Этика только из неё и состоит. Попытка замаскировать словами то, что однажды решится оружием.

— Так ты за войну или против, я не понял? Не в конкретном случае, а вообще?

— А ты за ускорение свободного падения или против?

— Ты считаешь, что война естественна?

— Она заложена в природу человека.

— Есть же мирные миры! — протестует Дмитрий.

— Если социум не воюет, то он либо уже не воюет, либо ещё. Промежуток между войнами, когда уровень противоречий не дотянул до порога боеготовности.

— А здесь, значит, дотянул?

— Нет. И как раз это меня пугает. Здесь нет конфликта интересов, требующего военного разрешения, а значит, мы видим только часть картины. Я не наблюдаю бенефициара, а он всегда есть. Кому нужна эта война?

— Примерно… всем? — Дмитрий откинулся на спинку фантастически эргономичного кресла, которое сразу завздыхало пневмоприводами встроенных массажёров.

— Что-то нашёл?

Я знаю этот тон. Называется «Дима наслаждается своей гениальностью».

— Дофига всего. Вот, например, как тебе факт: за сутки до нападения на Средку на фабриках был изменён рецепт популярного лёгкого наркотика «дышка».

— Ну, это я своими глазами видел.

— Да что ты там видел, я тебя умоляю! — отмахнулся от попытки принизить его интеллектуальный триумф Дмитрий. — Дышка — один из важнейших элементов здешнего социального консенсуса! Уникальный психотропный коктейль, снижающий агрессию и подавляющий мотивацию, давая взамен лёгкую эйфорию. Не вызывает физиологической зависимости, не вредит здоровью, может использоваться как анальгетик. Его принимают буквально все, кроме детей из верхов. Им запрещено, потому что он тормозит интеллектуальное развитие.

— Дима, в жопу лекции. Я давно уже не турист.

— Как хочешь, — надулся он. — Могу ничего не рассказывать!

— Рассказывай, но по делу.

— По делу: всё общество стояло на дышке. Сегрегация чудовищная, социальные лифты отсутствуют в принципе, но никакого конфликта «верх-низ» нет. Вялое недовольство максимум. Конечно, свою роль играет то, что им не дают повзрослеть, замораживая арендой в возрасте семнадцать плюс, но по большей части это бесплатная дышка. Низовые ничего не хотят, не могут толком разозлиться и несколько туповаты — да тебе ли не знать, с твоим карманным зоопарком. Это обеспечивает стабильность. Точнее, обеспечивало до вчерашнего дня. Сейчас дышка действует наоборот, вызывая агрессивность и фрустрацию.

— Ты ожидаешь революции? — спросил я скептически. — Низовые пойдут с дрекольем на штурм башни Креона?

— Ты сам, что ли, дышку пользуешь, папаша? — поинтересовался он ехидно. — Что-то уж больно тупишь.

— В жопу иди, сынуля.

— Раз общество провоцируют на агрессию, то её, очевидно, есть куда канализировать. И угадай, куда именно?

— На войну, это понятно, — отмахнулся я. — Но как и зачем?

— Как — это весьма интересный момент! — вернулся к интонации «Мир дрожит от моей охуенности» Дмитрий. — Смотри, вот тут… А, нет, не смотри, всё равно не поймёшь, я тебе простыми словами изложу. В общем, по случаю военного положения — которое, кстати, никто не объявлял, да и вообще не факт, что тут есть такая процедура — кардинально меняется принцип аренды. Теперь низовой не только может арендоваться в шестнадцать — что единовременно резко расширяет кадровую базу, — но может арендоваться по-новому! Без постоянного отключения сознания!

— И чем это отличается от обычного найма?

— Двумя вещами. Первое — импланты. Их можно получить так же, как в обычной аренде. Второе — дискретный контроль.

— Выражайся по-человечески, пожалуйста.

— Они так же будут отключаться, но не на всё время аренды, а только на момент выполнения боевых задач.

— Каких задач?

— Не, ты что, правда, дышку шмыгаешь? Блин, это же аренда в «Горфронт»!

— Ты не сказал.

— А, чёрт, да, может быть, извини. В общем, все новшества относятся именно к нему. Теперь низовой может арендоваться в шестнадцать, не прекращая того, что ошибочно считает мыслительной деятельностью, но только в «Городской фронт». Прикинь — не нужно ждать лишний год, денежки будут сразу капать на счёт, импланты за счёт города и героическая аура спасителя всего. При том, что вся кровь и говно войны проходит мимо. Утром посрал, умылся, выключился — вечером включился и на Средку! А всё, что между, — забота командира. Ты жил с низовыми, они купятся?

— Да бегом побегут. Теряя тапки. Средка не через десять лет, а прямо сейчас? На месте клановых я бы уже валил. Порвут даже без имплантов.

— Вот тебе и ответ «как».

— Ладно, допустим город сейчас соберёт армию из низовых подростков. Вышибет клановых со Средки — это вообще несложно, команда Слона зачистила бы этих гопников уже к утру. А дальше-то что? Куда их потом девать? Толпа малолетних долбоёбов с боевой имплантацией и невыключенными, но пустыми мозгами. Уже привыкшая оттягиваться на Средке, распробовавшая хорошей жизни и причастившаяся человеческой крови. Это же просто социальная бомба под здешние устои. Вряд ли они захотят потом переарендоваться в проституток и мусорщиков.

— Очень просто. Нет людей — нет проблемы!

— Наверное, недостаточно просто. Я не понял.

Дима закатил глаза, демонстрируя свою беспредельную толерантность к тупости окружающих, но снизошёл до ответа.

— Очевидно же! Унылая никчёмная войнушка затеяна именно ради этого!

— Чего, блин?

— Снижения демографического давления! Не тупи, папаша! Войны всю историю выполняли эту функцию! «До хрена людей на текущие ресурсы? — Ура, в атаку! Ресурсов стало больше, людей меньше — профит!»

— Чёрт, я знаю, что такое демографическое давление! Я не вижу его здесь! Город вымирает, кланы вымирают, население не растёт, а сокращается!

— Не ори, сестру разбудишь!

— Прости, — я осторожно погладил по волосам спящую Нагму. Она сморщила носик, но не проснулась.

— Если ты чего-то не видишь, это ещё не означает, что его нет, — покровительственно заявил Дмитрий. — Местная экономика построена на аренде, и в силу этого имеет кучу узких мест. В том числе соответствие трудовых ресурсов запросам промышленности. То есть, упрощая для тебя: каждый, кто достиг семнадцати лет, должен быть арендован.

— Не каждый. Есть интики. Есть всякие нонконформисты, вроде Тохии…

— Не придирайся, это статистически ничтожная часть. Каждый год, в День Аренды, в экономику вливается очередная порция трудовых ресурсов, которые должны быть освоены. Отказ недопустим — каждый, кто придёт в этот день на приёмный пункт, должен быть арендован хоть куда-нибудь. Да, с каждым годом их все меньше. Да, в последние годы уклонистов не преследуют. И всё равно, людей слишком много. Население сокращается, но экономика сдувается быстрее. Арендных нечем занять. Если смотреть открытую статистику, это не так заметно, она специально мутная, но если копнуть глубже… — Дмитрий потыкал пальцем в экран ноутбука. — То видно, что фактические рентные выплаты только формально не уменьшаются. На самом деле их съедает скрытая инфляция. Но промы всё равно несут убытки, потому что даже это платить не с чего. Они вынуждены набирать каждый год кучу арендных работников, которые им не нужны. Их нечем занять, потому что производство сокращается опережающими темпами, а выплачивать рент надо. Фактически, немалый процент арендованных не работает вообще, пребывая в «резерве». Они потребляют ресурсы, но ничего не производят, повисая гирей на шее и без того нерентабельных фабрик. Промы пытаются переложить это бремя на городской бюджет, отчасти успешно — город нанимает больше людей в сферу обслуживания, но это тришкин кафтан — бюджет города по большей части состоит из налогов с тех же промов. Даже проститутки на Средке сидят без работы неделями! Потому что нет достаточного количества платёжеспособных клиентов.

— Не думал, что всё так плохо, — признал я.

— Думать не твоя сильная сторона.

— Дима, не хами отцу.

— Ладно, ладно, извини. Думаю, даже среди здешних элит мало кто понимает, в какую жопу они загнали свою экономику. Но те, кто поняли, решили исправить ситуацию самым древним и проверенным способом — маленькой победоносной войнушкой.

— Это сработает?

— Без понятия. Думаю, в планах её организаторов резко сократить базу трудовых ресурсов. Быстренько сжечь их в войне.

— Радикально.

— У меня нет других версий. Кланы накачивают оружием, проводят мотивационную обработку, меняют недостаточно агрессивных премов, запускают в оборот боевые стимуляторы. При этом военные и полицейские киберы, которые могли бы вынести их ещё вчера, куда-то делись. Никаких объяснений этому не даётся, зато шестнадцатилеток в нарушение всех принципов сгребают в городское ополчение. Скорее всего, одних размажут о других. По странному совпадению, как раз незадолго до очередного Дня Аренды. На который, я думаю, прийти будет уже некому.

— То есть они собираются просто убить несколько тысяч подростков? — поразился я. — Не проще ли сократить воспроизводство населения? Ведь большая часть детей «инкубаторские», зачатые в пробирке и выношенные в аренде. Остановить этот конвейер куда проще, чем утилизовать лишнее население в войне.

— Это было сделано, когда твоя бывшая пациентка, а нынешняя Верховная, то есть мадам Калидия, зарезала своего папашу и встала у руля. Она практически сразу прикрыла лавочку, урезав воспроизведение населения. Но при этом число подростков не снизилось, они-то уже родились. В результате город имеет ситуационный кризис демографического перевоспроизводства, за которым последует резкий спад, но про спад никто не думает, все думают, куда деть этих. И, кажется, как раз придумали.

— Знаешь, Дим, — сказал я, осторожно сгружая с коленей голову спящей Нагмы, — мне, кажется, надо срочно поговорить с ребятами.

— Думаешь, они тебя послушают?

— Я хотя бы попробую.

— Зачем они тебе, папаша?

— Они ни зачем мне не нужны, Дим. Они не очень умные. Они эмоционально нестабильны. Они ничего не знают и не хотят учиться. Они упрямые, как ослы. Они часто неадекватны. От них куча проблем и ноль благодарности. Они развернутся и свалят, как только я стану им не нужен, и даже не обернутся посмотреть, что со мной сталось. Но знаешь что, Дима? Как будущий отец учти, с родными детьми ровно та же фигня. каждый родитель сталкивается с тем, что ребёнок собирается учинить какую-нибудь лютую хуергу, которая превратит его жизнь в говно. И как ни кричи, ни убеждай, какие аргументы ни приводи — он будет лишь злиться и отмахиваться от ничего не понимающего в жизни отца. Ты будешь отчётливо видеть, что следующий его шаг ведет в пропасть, но ни хера не сможешь с этим поделать.

— И что тогда?

— Тогда ты будешь молиться, пить, плакать и надеяться на чудо. Но до последней секунды не перестанешь пытаться.

Глава 4. Над пропастью во лжи

У Сэлинджера есть знаменитый роман «Над пропастью во ржи». Его герой мечтает ловить детей, бегущих к краю, разворачивать их, давать поджопник и, вытирая слезы умиления, смотреть, как они возвращаются на верный путь.

Книжка хорошая, но герой клинически наивен. Когда дитя ломится к пропасти, то удержать его можно, только оглушив и связав. Это не просто непробиваемая стена. Это стена, с которой в тебя плюют, кидают камнями и ссут кипятком.

Мерсана очень скоро заставила пожалеть о потраченных на её выкуп деньгах. Женщина оказалась удручающе глупа, зато горласта и эмоциональна так, что разговаривать в её присутствии невозможно — сразу переходит в режим истерики. А поскольку Дженадин от неё не отлипает, то и с ней поговорить не вышло. Мерсана отчего-то сразу меня невзлюбила, возможно, по принципу «Не делай людям добра», а значит, и Колбочке я снова не друг, а так — в углу насрано. Сик, как говорится, транзит.

Шоня так и липнет к Дмитрию, смотрит на него влажными глазами и норовит зацепить бюстом, расходясь в отнюдь не узких здешних коридорах. Но при этом всё равно готова арендоваться в «Городской фронт».

— Шоня, ты же при одной мысли об аренде бежала блевать! Что случилось?

— Это совсем другое! Как ты не понимаешь? Ты же видел, что было на Средке!

— Я видел. Ты — нет.

— Что значит «нет»? — тычет пальчиком в экран рыжая.

Ролики крутят теперь круглосуточно, и каждый следующий снят истеричнее предыдущего, хотя исходный материал один и тот же. Клановые в них окончательно утратили человеческий облик, превратившись в некое усреднённое хтоническое зло, с оскаленными кривыми зубами, выкаченными безумными глазами и окровавленными руками, сжимающими оружие.

— Тебя не смущает, что «внезапное коварное нападение» снимали сотни камер с тысячи ракурсов?

— Конечно, — сердито отвечает девушка, — всегда знала, что тебе на всех плевать. Пусть убивают и насилуют, а ты будешь только сидеть и язвить! Уйди, видеть тебя не хочу!

Ну да, ну да. Она же хотела себе памятник. А для этого обычно приходится сначала сдохнуть.

— Кери, ты же интик, ты-то должен понимать…

— Конечно, ведь это не твоего отца убили! — внезапно и нелогично отвечает он.

— Твоего отца убили не клановые, а низовая корпа.

— Да плевать, все они одинаковые! Мне надоело быть жертвой! Я хочу боевые имплы! Я хочу отомстить!

— Кому, блин?

— Всем, блин! — и смотрит на меня так, что ну его нафиг. Не стоит давать оружие ботанам и задротам, у них слишком много претензий к миру.

Зоник тоже собирается воевать.

— На кой хрен тебе это?

— Они разгромили мой любимый бордель!

— А если серьёзно?

— Куда уж серьёзнее!

— Зоник!

— Ты зануда. Ради Дженадин. Должен же кто-то прикрывать в бою её огромную задницу?

— Даже так?

— Причина не хуже других. Надеюсь только, что её мама не будет жить с нами долго. Между нами, меня пугает эта женщина…

Тоха выглядит наиболее вменяемой и рассуждает спокойно.

— Смотри, прем. Во-первых, это халявные имплы. Не за десять лет отключки, а за несколько часов в день. Если не вырубают, то в любой момент можно соскочить.

— Что-то я сильно сомневаюсь. Уверен, что, влепив вам недешёвые импланты, город имеет способ заставить их отработать.

— Даже если и так, это не аренда, когда ты тупо вещь. Во-вторых, этот город устроен предельно говённо: аренда, низы, верхи, вся эта срань. С этим надо что-то делать. Война, конечно, та ещё гадость, но она даёт шанс. Куча ребят получат имплы и возможность себя проявить. Это уже не пиздаболы из «кибернуля». Они не будут тупым стадом, которое только жрёт дышку и арендится. Эту пасту назад в тюбик не засунешь!

— Эту пасту можно просто спустить в унитаз, Тоха.

— Меня не так-то просто спустить в унитаз, прем! — смеётся разрисованная девушка. — Даже если это действительно грандиозная подстава, мы ещё посмотрим, кто кого!

Лирания в депрессии, что для неё не ново, но каждый раз напрягает.

— У меня паршивые предчувствия, — говорит она. — Я не рассказываю про свой мир, потому что ничего хорошего сказать не могу. Но я подобное уже видела. Вчера никто ни о чём таком и не думал, а сегодня все готовы убивать.

Она прибавила звук на комбике, тронула струны и тихо запела:

Моя война — это не бомбы над головой. Моя война — это не трупы в степной траве. Моя война — это не те, кто ещё живой. Моя война — это смерть в моей голове.

Эта смерть смотрит моими глазами, Эта смерть плевала на любой договор. Эта смерть управляет моими руками, Ладонью, взводящей тугой затвор.

В моей голове расцветают взрывы, Снаряды терзают земную твердь, В моей голове вы не должны быть живы, В моей голове поселилась смерть.

Смерть в моей голове равна твоей смерти, Смерть в моей голове та же, что и в твоей, Смерть в моей голове мне совсем не нужна, поверьте, Я несу её вам, чтобы избавиться поскорей.

Эта смерть смотрит моими глазами, Эта смерть видит всех вас в гробу. Эта смерть управляет моими руками, Пальцем, просунутым в спусковую скобу.

Это не я стучу в вашу дверь прикладом. Это не я сжимаю ладонью цевьё, Это не я командую этим парадом, Это смерть, пришедшая во имя моё.

Я хотела от жизни совсем другого, Я в гробу видала эту всю круговерть, Я сама не ждала от себя такого, Так зачем вы засунули в мою голову смерть?

Эта смерть смотрит моими глазами, Эта смерть смотрит на тебя, дурачок! Эта смерть управляет моими руками, Пальцем, жмущим на спусковой крючок.

— Сильно, — сказал я, когда она отыграла коду и положила гитару. — Правда, сильно.

— Это я давно написала. Дома.

— У вас была война?

— Да. Родители бежали, мы оказались в лагере перемещённых лиц, там было так погано, что мне до сих пор снятся кошмары. Там меня впервые изнасиловали. Работа здесь стала спасением. Или нам так казалось.

— Рекрутеры часто работают в таких местах, — кивнул я. — Люди готовы на всё, чтобы спастись, и не слишком капризничают в условиях найма.

— Не знаю. Наверное. Мы думали, что убежали от войны, а она пришла за нами.

* * *

Лоля, пожалуй, единственная, кто ведёт себя как всегда. То есть смотрит безмятежно сквозь, поглощённая созерцанием чего-то невидимого. И просит наркоту. И я даю, хотя это с трудом укладывается в рамки медицинской этики.

— Знаешь, — говорит она, рассеянно улыбаясь, — а ведь мир больше не прогибается подо мной.

— Ты стала такой лёгкой? — интересуюсь я.

— Нет, это он затвердел. Раньше был как мыльный пузырь, а теперь как резиновый мяч. И резина всё толще, и мяч всё меньше…

— Так может, тебе перестать штыриться? Ты ведь уже не провалишься.

— Я больше не боюсь провалиться, — кивает она. — Я боюсь задохнуться.

* * *

То, что моя корпа ещё не марширует в едином порыве, возглавляемая вставными сиськами Мерсаны, связано только с тем, что промы не готовы разом выдать нужное количество брони и имплантов.

Клановые со Средки свалили на следующий же день, проспавшись и убедившись, что делать там больше нечего. Постепенно жизнь входит в какое-то подобие нормы, но на перекрёстках вместо полиции стоят молодые рекруты «Городского Фронта». Броня, оружие, какие-то технические нахлобучки на головах — и слишком юные лица. Оборудование разномастное и производит впечатление спешно переделанного из чего-то другого.

— Город не сильно разорился, — снисходительно поясняет мне Кери. — Из имплов ставят только универсальный интерфейс. Его можно вживить быстро, потому что в башку. На башке легко заживает. А вот миоусилители — долгая история, поэтому вместо них сервоброня. Дёшево и круто.

— Угу, — отвечаю я мрачно. — А ещё из брони легко вытряхнуть труп и передать её следующему. С имплантами так не выходит.

— Иди в жопу, прем! — обижается он. — Я не верю в твои завиральные теории. Нас поставили в очередь на броню, мы скоро будем в Горфронте и покажем этим клановым!

— Покажете им что? — устало говорю я. — Они давно свалили в свои пустоши.

— И там достанем! — героически выпячивает цыплячью грудь Кери.

Бесполезно. Всё бесполезно. Мне их не переубедить.

— Ни полиции, ни боевых киберов в городе нет, — сообщает удивлённый Дмитрий.

— И куда же они делись?

— В тот вечер, когда кланы разгромили Средку, они получили приказ собраться в казармах, откуда выдвинулись организованным маршем на технике.

— Куда, блин?

— Да без понятия.

— Какого хрена? Ты же чёртов гениальный хакер, у тебя всё должно быть как на ладони!

— Знаешь, — смущённо признаётся Дмитрий, — похоже, что я тут такой не один. В здешней сети ползает кто-то весьма грамотный. Работает слаженная группа, я за ними просто не успеваю.

— И что они делают?

— Они достаточно хороши, чтобы это было трудно понять. Я заметил их только тогда, когда понял, что потерял доступ к некоторым данным.

— Контора?

— Очень сильно сомневаюсь. Не тот стиль.

— Так получается, город остался без охраны?

— Не совсем. Есть служба безопасности башен, она автономна, но защищает только башни. В том числе нашу. Есть особая охрана у Верховной, но о ней мало что известно. Есть свои охранники у промов. Но Средку в ту ночь оставили голой, и кланы об этом как-то узнали. Чем дальше, тем меньше я понимаю, что тут вообще происходит.

— Та же фигня, сынок. Та же фигня.

* * *

В броне моя бывшая корпа смотрится, как и положено: браво и придурковато. Особенно Мерсана с её буферами. Нет, вру — хорошо смотрится. Как с плакатов «Вступай в…». Вот, вступили. Сами собой любуются. Отговаривать поздно — у каждого в затылочной ямке контакт интерфейса.

— Дико круто, — сообщает мне Шоня, с видимым удовольствием поднимая кресло на вытянутой руке. За ножку. — Офигенное ощущение.

Димка скептически хмыкает, я только киваю. Всё, что можно было сказать, я уже сказал. Может быть, сказал и кое-что из того, чего говорить не стоило. В любом случае, не помогло. Да я и не надеялся.

— Прикинь, прем, — с удовольствием хвастается Зоник. — У нас теперь боевые подпрограммы! Нам на полигоне дали побегать — попрыгать — пострелять, так я сто из ста на всех мишенях выбил! Хотя в первый раз ружьё в руках держал.

— Это не ружьё, — бурчит Кери. — Это штурмовая винтовка.

— И это не ты выбил, а твой имплант, который с прицелом соединён по беспроводной связи, — добавляет Дмитрий. — Гарнитура, которая у тебя на башке, передаёт целеуказание броне, сервомоторы позиционируют оружие через обратную связь с прицелом, компенсируют рывки и дрожание при движении и нажимают на спуск. Ты просто тушка, на которую надето это железо, тебя там может вообще не быть. Да, в общем, и не будет.

— В смысле, «не будет»?

— У вас в голове та же нейросхема, которая ставится всем арендным для блокировки сознания. У вашего командира есть пульт, которым он вас может в любой момент перевести в режим прямого управления. Вы становитесь самоходными огневыми точками, а он раздаёт вам мишени и выдаёт маршруты.

— Что-то я на тренировках ничего такого не помню, — с сомнением говорит Дженадин.

— Разумеется, — смеётся Дмитрий, — а зачем вам это помнить? Твоя мамаша тоже не помнит, как её драли во все дыры…

— Как ты смеешь! — вскакивает Мерсана.

— А что не так? Я в чём-то неправ? — Дмитрий тоже не проникся симпатией к этой женщине. И тоже с полной взаимностью.

— Ты просто гнусный мерзавец!

— А ты просто безмозглая шлюха!

— А я тебе яйца вырву и запихаю в глотку! — женщина в сверкающей броне, прекрасная в своей ярости, вскочила с дивана, но не успела сделать и шага.

Глаза её остекленели, лицо стало спокойным, она встала по стойке «смирно», отдала Димке воинский салют, затем поклонилась и села обратно.

— Вот примерно так это и работает, — сказал Дмитрий, помахав в воздухе защищённым планшетом. — Извините за провокацию, но так вышло нагляднее.

— Это вышло крайне гадко! — зло сказала Дженадин. — Включи её обратно немедленно!

— Тогда она снова на меня кинется, мне придётся снова её выключить и так далее. Пусть наконец-то посидит тихонько, обсудим без её истерик.

Зоник и Кери понимающе хмыкнули, Тоха закивала, Шоня пожала плечами. Похоже, эмоционально неустойчивая Мерсана успела всем изрядно надоесть. Кроме дочери, разумеется. Но что-то мне подсказывает, что и тут её ждут неизбежные разочарования.

— Это ваш командирский планшет, — сказал Дмитрий. — Ну, то есть это обычный планшет, который я перепрошил. Теперь вы специальное автономное подразделение «Городского Фронта» и подчиняетесь только вашему непосредственному командиру. То есть ему.

Дмитрий передал мне планшет.

— Прем, как так? — обиженно говорит Шоня. — Зачем тебе это?

— Ты же говорил, что это не твоя война? — удивляется Тохия.

— Что это вообще не война, а неизвестно чьяпровокация, — добавляет Кери. — Что это всё заранее спланировано.

— Не спрашивайте, зачем я это делаю, — вздохнул я. — У меня нет ответа. Но лучше эта штука, — я показал на планшет, — будет у меня, чем у кого-то ещё.

* * *

Первым «На кой хрен тебе это сдалось?» спросил у меня Дмитрий, когда я пришёл к нему с вопросом: «А не можем ли мы что-то сделать для ребят?» И я так же не нашёлся, что ему ответить. Я и себе-то на этот вопрос ответить не могу.

Я отчётливо понимаю, что это мутное говно, в котором утопят, как котят, всех участников, но почему-то всё равно лезу. Это не моя война, не мой город и не мой мир. Но эти юные идиоты — почему-то мои. И я пойду с ними, хотя не верю во всю эту историю ни на грош. Это фантастически тупо, знаю. Я бы сослался на свои новые шестнадцать, но, положа руку на сердце, признаюсь, что поступал так всегда. Двадцать лет моего наёмничества тому порукой. В отличие от остальных, я воевал не за деньги, а за Слона, Змеямбу, членов команды. Шёл потому, что шли они. Потому что — ну как же они без меня? Думал, это давно прошло. Думал, что я уже не такой.

Чёрта с два. Как только стал никому ничего не должен, нашёл себе новую команду и начал всё с начала.

И вот мы патрулируем Средку: Шоня, Дженадин, Зоник, Кери, Тоха и злобно сверкающая на меня глазами, когда думает, что я не вижу, Мерсана. Дмитрий очень удачно придал нам статус «спецподразделения», так что, хотя на мой планшет приходят общие задачи для «Городского фронта», выполнять их мы не обязаны. У нас, типа, своя задача, слишком важная и секретная. А подчиняемся мы кому-то столь высокому, что отсюда не видать.

Ребята в высокотехнологичной броне, а я так, в штатском. Но мой айди, слава Диме, теперь откликается как командирский, и у патрулей нет к нам вопросов.

Да-да, патрули на Средке. Как будто у нас настоящая война. Куда делась полиция, мы так и не выяснили. Они погрузились в машины и свалили в сторону Окраины, а возможно, и дальше. Димка отследил бы их маршрут по записям с уличных камер, но на Окраине они не работают. Подумав, мы решили, что их отправили в пустоши с каким-то важным грузом — в составе колонны шли здоровенные грузовые фургоны, которые окружала охрана из боевых и полицейских киберов на открытых машинах.

— А это что за монстр-трак? — спросил я, разглядывая огромный сложносочинённый ящик с платформой на десятке осей.

— Я сначала сам голову сломал, — кивает Дмитрий, — но потом нашёл в архивах спецификации. Это самоходная электростанция. На жидком топливе. Вон, видишь, за ней наливняк идёт?

— А нафига она?

— Опять тупишь? Здесь же весь транспорт электрический! Очень удобно, но радиус ограничен.

— Значит, эти ребята намылились куда-то далеко…

— Именно. За пределы действия радиальных пригородных ЛЭП, от которых заряжают свою технику кланы.

— Вот, кстати, ещё один вопрос — если у нас с кланами война, почему бы просто не отключить им ток? Пусть пешком в атаку ходят.

— Спроси тех, у кого рубильник. Я же говорил, управление энергетикой иерархически обрезано.

— Ни хрена я в этой странной войне не понимаю.

— Аналогично, коллега! — хмыкнул Дмитрий.

В общем, полиция умотала куда-то в пустоши и там канула с концами. Поскольку из жидких углеводородов тут только технический спирт, то Дмитрий ехидно предположил худшее — ясно же, что в наливняке было. Но это он не всерьёз. Толпа военных и цистерна спирта — то ещё сочетание, но киберы вряд ли склонны к алкоголизму.

* * *

На патрули полицейские функции не возлагаются. То есть наводить порядок, ловить жуликов и серых дилеров, окорачивать хулиганов и прочее — не наша задача. Вообще ничья. Там, откуда уходит государство, ниша заполняется криминалом, и я без особого удивления вижу тут корпу Копня.

Имплантированные бугаи-охранники, какие-то мутные шныри и сам Копень с лицом гордым и довольным. Кланы свалили, он тут, поди, царь горы теперь. Если подсуетился вовремя.

— А давайте-ка мы с ними побеседуем, ребята, — командую я патрулю.

За эти дни я успел погонять их на взаимодействие, выбрав в качестве полигона брошенный квартал неподалёку от Средки, и они не сразу, но научились меня слушаться без применения планшета. Это было непросто, особенно с Мерсаной, но я старался косплеить Слона и даже не без успеха. Иногда мне кажется, что я постепенно превращаюсь в него. А иногда — что уже превратился. Скоро начну шутить про хобот.

— Эй, вы что… — начал было Копень, но сразу заткнулся. Узнал.

— Можно я его убью, командир? — спросил мстительно Кери.

— Не спеши, рядовой. Все должно быть по уставу. По уставу сперва допрос, а потом ликвидация, потому что некромантов нам по штату не положено.

— Мы же на одной стороне! — ненатурально возмущается Копень, но глазки так и забегали. — Мы против кланов!

— Вы на своей стороне, — обрываю я. — Но мне-то насрать. А вот его отца вы убили.

— Это был эксцесс исполнителя! Виновные наказаны!

— Какого черта вы вообще к нам привязались?

— Нас попросили обратить внимание. Люди, которым не отказывают.

— Вам заплатили?

— Им не надо платить. Они могут просто сказать, и мы сделаем. Все сделают.

— Да кто они такие?

— Те, кто владеет городом.

— Владетельница Калидия? — удивился я.

— Эта тупая манда даже своей башней не владеет! — неприятно засмеялся Копень. — Я о настоящих хозяевах. И им наплевать, что вы напялили эти смешные костюмчики, потому что у них в кармане выключатель ваших пустых голов. Так что, если не хотите неприятностей, то…

В этот момент его быки кидаются на нас и у меня появляется повод для гордости — отряд (бывшая корпа) «Шуздры» реагирует именно так, как я их натаскивал.

Правда, потом мне приходится запустить написанный предусмотрительным Димой скрипт, который не отключает их сознание совсем, но позволяет абстрагироваться от происходящего. Иначе они заблевали бы всё вокруг, глядя на дело рук своих.

* * *

Бойцы отряда «Шуздры», а также примкнувший к ним тыловой резерв в лице Лоли, Лирании и детишек, собрались в гостиной и смотрят на меня требовательно.

— Доволен? — спрашиваю я Кери.

— Нет, — отвечает он мрачно.

— Почему? Ты собственноручно прекратил карьеру криминального авторитета Копня. Отомстил за отца.

— Мне не стало от этого легче!

— И не должно было. Это так не работает. Жаль только, что он ничего не успел рассказать. Впрочем, я бы ему всё равно не поверил, так что и чёрт с ним. С первым боем всех.

— Прем… То есть командир, — поправляется Тоха, — а что это за хозяева города, про которых тёр этот крайм-босс?

— Не знаю, боец Тохия. Да и не всё ли равно? Нам они не хозяева, и ладно. Пусть этот вопрос волнует Калидию…

* * *

— Привет, Михл, — сказала Калидия.

Она сидит на моей постели в моём халате, оболочка лежит на полу, балконная дверь открыта. Халат ей немного мал, выглядит она в нём весьма привлекательно, хотя всё ещё старше своих лет.

— Вижу, тебе лучше, — комментирую я осторожно.

— Да, я приспособилась к оболочке, а она ко мне. Нечто вроде перемирия, пожалуй. Хотя иногда мне кажется, что она просто выжидает.

— Чего?

— Чего-то. Не знаю. Я в последнее время живу с ощущением опускающегося потолка.

— Для этого есть причины, или просто паранойя?

— И то, и другое, — вздыхает она. — Дела действительно плохи, но есть что-то кроме этого. Что-то надвигающееся. Что-то ужасное…

— Пресловутое «возвращение Ушедших», в которое верит твоя мать?

— Не знаю, Михл. Не хочу об этом думать. Мне хватает и реальных проблем.

— Хочешь поделиться ими со мной?

— Не совсем с тобой…

— Пригласить Дмитрия?

— Если не сложно.

Я отбиваю сообщение в коммуникатор, вижу ответное «Ок, ща».

— Как ты, в целом?

— Хуже, чем когда-либо, спасибо, что спросил.

— Я могу чем-то помочь?

— А ты хочешь?

— Не знаю, — признаюсь я честно. — Я не понимаю, что происходит, и какова в этом твоя роль. Я помог бы тебе как Калидии, девчонке, которая однажды обошлась мне слишком дорого. Но хочу ли я помочь тебе как Верховной? Не уверен.

— Ты так деликатно напоминаешь, что я обязана тебе жизнью… — усмехается она. — Я помню об этом, но не преисполнена благодарности.

— Обычное дело. Оказанная услуга ничего не стоит.

— Дело не в этом. Весьма вероятно, что той девочке действительно стоило умереть. Боюсь, что цену за её жизнь заплатил не только ты, но и весь мир.

— Я не то чтобы понимаю, как это работает, но мне кажется, ты преувеличиваешь свой вес в Мироздании. И недооцениваешь роль случайностей. Не всё, что случается после, случается вследствие. Кроме того, сейчас отличный момент, чтобы перейти от вопроса «Кто виноват» к следующему — «Что делать».

— Кали? — в дверях стоят Дмитрий и Алька.

— Алиана, — грустно кивает Калидия. — Прекрасно выглядишь.

— Не могу сказать о тебе того же, извини, — качает головой девушка. — А я теперь…

— Да-да, с Дмитрием. Я знаю. Соврала бы, что мне безразлично, но не буду. Мне не всё равно. Но это почти отболело.

— Ты сама….

— Я сама виновата, знаю. Я так во многом теперь виновата, что это уже не важно. Тем более, что ты выглядишь гораздо счастливее.

— Я беременна.

— Поздравляю. Вот видишь, от нашего расставания ты только в выигрыше, так что мне не стыдно. За это не стыдно. За остальное прости. И забудь. Я уже не та, той Калидии нет, её сожрала оболочка, как ты и предупреждала.

— Что с тобой произошло, Кали?

— Много всякого говна. Слишком много, чтобы перечислять. Оставишь нас? Пожалуйста. Нам нужно поговорить, а я буду на тебя отвлекаться.

— Ты опять пытаешься мной командовать?

— Нет. Просто прошу.

— Аль, — мягко просит Дмитрий, — так будет лучше. Я тебе потом расскажу.

— Как скажешь, Дим, — Алиана ещё раз посмотрела на Калидию, вздохнула и ушла.

— Итак, что хочет от скромных путешественников Великая Владетельница? — деловито спросил Дмитрий.

— Вот это, — она протянула ему увесистую металлическую коробку.

— Датарак, — сказал он непонятно. — Угу. Что там?

— Архив моего отца. Он зашифрован.

— Криптография у вас такая унылая, что я даже не назвал бы это «шифрованием», — фыркнул Димка.

— На это я и рассчитываю. К сожалению, Креон не позаботился о преемственности власти, и я слишком мало понимаю в происходящем. Это моя последняя надежда. Что на носителе есть некая информация, которая позволит мне не тыкаться вслепую. Если получится её извлечь, то подайте мне сигнал.

— Какой? — спросил я.

— Ну, не знаю… Повесьте простыню на балконе. Ваша башня отлично видна из моего кабинета. Только не пытайтесь связаться по коммуникатору, сеть под контролем Бераны. Она притащила каких-то спецов…

— Ага, так вот это чьи шаловливые ручонки… — удовлетворённо кивнул Дмитрий. — Буду знать. Но они зря думают, что сеть под их контролем, потому что в эту игру не обязательно играть в одни ворота.

Калидия встала и собралась уже сбросить халат, чтобы надеть оболочку, но я остановил её:

— Погоди, можешь ответить на несколько вопросов?

— Смотря каких. К сожалению, я знаю куда меньше, чем мне следовало бы.

— Но может быть, ты хотя бы знаешь, что случилось с полицией и военными?

— Знаю. И не знаю.

— Это как?

— Я отправила их. Поэтому знаю. Они не вернулись. Поэтому не знаю.

— Скажи хоть, куда отправила и зачем!

— Во второй город. С миссией обмена.

— В какой город? С какой миссией? — завопили мы с Димкой хором.

Калидия уселась обратно и устало вздохнула.

— Вы просто себе не представляете, как я вымотана, — пожаловалась она. — Не помню, как и зачем я убила отца, но если бы мне предложили выбор сейчас, я бы лучше себе глотку перерезала. Понятия не имею, как он все это выдерживал…

— Так что там с миссией? — безжалостно перебил её любопытный Дмитрий.

— Всё дело в энергии, — сказала она. — Единственный её источник — энергостанция Чёрной Цитадели. Меня учили, что когда-то в нашем мире были и другие ресурсы, но они были израсходованы или утрачены многие годы назад.

— Почему? — тут же спросил Димка.

— Не знаю. Я не очень прилежная ученица. Кроме того, большая часть информации о тех временах утрачена. В любом случае, помимо энергостанции Цитадели, есть только немного плохой нефти, которую гонит из битумных песков один из кланов, и спирт, который получает город из пищевого сырья. Однако…

— И то, и то добывается за счёт электричества, которое даёт тот же источник, — отмахнулся Дмитрий, — это понятно. А на чём работает энергостанция?

— Боюсь, что не смогу ответить на этот вопрос. Станция расположена рядом с Цитаделью, на берегу моря, но башня Креона давным-давно соединила их в единый комплекс. Возможно, вы обращали внимание что напротив башни расположился большой остров?

— Да, я ещё удивлялся, что его не застроили, — кивнул Димка.

— Это не остров, а поплавок привода. Под водой он связан со станцией, оказывая механическое воздействие под действием приливных сил.

— Воздействие на что?

— На некие кристаллы, которые и являются источником энергии. В них и состоит основная проблема. Город получал их извне. Даже эту информацию я выцарапала с огромным трудом и по большей части случайно — кроме Креона, об этом практически никто не знал, а те, кто знали, не горели желанием поделиться. К счастью, один из тех, кто следил за станцией, пережил все катаклизмы последних лет. К несчастью, он обратился ко мне, только когда ситуация стала критической. Кристаллы практически выработали свой ресурс, им нужна срочная замена, иначе город останется без энергии. Это может произойти буквально в любой момент. Вы прекрасно понимаете, что за этим последует…

— Полный коллапс всего, — кивнул я. — С кучей человеческих жертв.

— К сожалению, — вздохнула Калидия, — это именно то, что нужно моей матери. С самого начала она требовала от меня одного — остановить энергостанцию, потому что она, якобы, работает на Ушельцев. То, что город погибнет, её не смущает. Ушельцы важнее. Когда я категорически отказалась, она сделала так, что мы не можем получить новые кристаллы. Их доставляли по воздуху специальным суперкоптером. Туда… обменный товар, оттуда — кристаллы. Но я даже этого ещё недавно не знала! Чтобы нарушить поставки, Берана взбунтовала кланы и снабдила их оружием из вашего мира. Такими штуками, которыми вы тогда сбивали леталки, помнишь?

— ПЗРК? — спросил я.

— Не знаю, как они называются. Трубы в ящиках. В общем, единственный коптер, способный долететь до второго города, был сбит. Обычным леталкам не хватает запаса энергии. Поэтому я снарядила караван, который мог бы добраться по земле. Зная, что кланы постараются его перехватить, направила на охрану почти все наличные силы. Но, видимо, этого оказалось мало… Я ответила на ваши вопросы?

— Ещё парочка, — сказал я. — Что за чёртов «второй город»? И что вы везли на обмен?

— Первое не знаю я. Второе лучше не знать вам.

Глава 5. Цели и средства

«Тебе обязательно надо на это посмотреть», — коммуникатор разбудил меня под утро, туман внизу только-только зарозовел первыми рассветными лучами. Теперь он полностью закрывает Средку, и я уверен, что раньше так не было.

«На что именно?» ― написал я в ответ, судорожно зевая.

«Не хочу писать в сети, приезжай. Это не подстава, клянусь, но, если ссышь, можешь взять с собой охрану».

Подначивает, Костлявая. Я вот возьму и не поведусь. Подстава там или нет, а нарваться в пустошах на отряд клановых можно запросто.

Война как-то сама собой встала на паузу — кланы не лезут в город, город не лезет в пустоши. Что творится на Окраине, не знает вообще никто. Патрулей на Средке уже больше, чем посетителей, куда ни глянь, вместо подсвеченных неоном коротких юбочек броня и оружие. Дима считает, что шестнадцатилетних охватили уже всех. Из условно взрослых — то есть тех, кто уже отмотал одну-две аренды, — многие тоже переарендовались в Горфронт. А чего нет? Условия прекрасные, а ни одного боестолкновения пока не отмечено. Не жизнь, лафа: на дежурстве гуляешь по Средке в броне, после него — оттягиваешься там же в гражданке. Никто не задумывается, что халявы не бывает. Уверен, со дня на день что-то случится. Так что прогуляться в пустоши может оказаться как бы не безопаснее, чем в патруль. Тем более что мы теперь окончательно сами себе командиры: Калидия по моей просьбе повысила мой формальный статус чуть ли не до генеральского. Званий как таковых тут нет, погоны с аксельбантами не носят, так что это просто отметка в айди, но теперь ни одна падла не может нам ничего приказать без личной санкции Верховной. А ещё я, например, могу получить любое оружие и снаряжение. Просто показать пальцем, сказать «Надо!» и забрать. К сожалению, патронов к моему пистолету на казённом складе нет, но я нашёл себе штурмовую винтовку, из которой можно стрелять без брони, не рискуя остаться с вывихнутым плечом. Её прицел можно подключать к очкам, а не только к имплантам.

Так же легко и непринуждённо я забрал военный внедорожник, в который влез весь «спецотряд «Шуздры», и выдвинулся на встречу с Костлявой.

— Ничего себе, — сказала бывшая премша, — я уж думала, ты меня подставил.

Сидя на моте, она рассматривает нашу небольшую группу.

— Как ты ухитрился… А, впрочем, неважно. Поехали.

Ехали несколько часов, прилично удалившись от города. Я обратил внимание, что наш путь пересекало множество колёсных следов — клановые, похоже, не сидят по лагерям, а активно маневрируют, хотя я понятия не имею, с какими целями.

Груда железа, к которой привела нас Костлявая, когда-то была большим летательным аппаратом. Сейчас это огромная мятая коробка с подпалинами. Судя по оставшимся следам, летела эта штука со стороны города и приземлялась жёстко — пустошь вспахана на протяжении метров трёхсот.

— Изрядная вещь, — сказал я, вылезая из машины, — но я-то тебе зачем?

— Есть выжившие, — коротко ответила бывшая премша. — Ребята за ними присматривают, но нужен лечила.

— Но у меня нет…

— Я забрала.

За упавшим летательным аппаратом стоит целый караван — полдесятка машин, пяток мотов и три здоровенных трейлера, на которых стоят стандартные жилые модули. Жилые — и медицинский, тот самый, который был в посёлке.

— Да у тебя целый клан! — удивился я.

— Кланчик, — отмахнулась она. — Бродячий и нищий. После того, как кланы вернулись со Средки, многих отпустило, и они задумались, а нахрена мы всё это устроили? Некоторые поняли, что нас тупо столкнули лбами с городскими, некоторые из некоторых решили свалить, и часть из них — ко мне. В кланах сейчас нельзя не кричать «Нагнём город!», потому что сразу спросят, не за городских ли ты случайно. Но кричать по команде нравится не всем, кое-кто ещё помнит, что клан — это свобода. Пока нас никто не трогает, но…

— Понимаю, — кивнул я, — кто не с нами, тот против нас. Если не будет успехов в войне с городом, но нужно будет кого-то срочно победить, то про вас вспомнят.

— Именно, — согласилась премша нового микроклана. — Они там, в медотсеке.

Пока я шёл к трейлеру, из жилых модулей высыпали синеглазые дети. Увидев меня, внезапно разулыбались своими странными лицами.

— Лечила Док! — крикнул кто из них.

— Лечила Док, лечила Док! — закричали вразнобой остальные. — Привет! Привет, лечила Док!

Я помахал им рукой. Не думал, что они меня запомнят, а поди ж ты.

— А где Нагма? — спросила синеволосая девочка.

— В городе, — ответил я, не припомнив, как её зовут.

— Жалко! — сказала другая.

— Хотим Нагму! Нагму! — забормотали дети.

— Она умеет играть, — сказала синеволосая. — С ней весело!

— Верю, — согласился я. — Она такая. Может быть, однажды ещё поиграете.

— В клане теперь не до детей, они бы там пропали, — вздохнула Костлявая.

— У тебя действительно не клан, а бродячий детский сад, — улыбаюсь я детям. Им сложно не улыбнуться, они, при всех своих проблемах, хорошие.

— Ты даже не представляешь, как ты прав, — отзывается премша.

В медмодуле пол застелен разномастными и в основном не очень чистыми тряпками, и на них лежат вповалку дети. Совсем маленькие, года по два-три. Многие без сознания, некоторые смотрят в потолок отрытыми, но бессмысленными глазами, некоторые тихо плачут. Пахнет кровью, нечистотами, рвотой, болью и смертью. Я, даже стоя на пороге, вижу среди них как минимум двух мёртвых.

— Откуда? — спрашиваю я ошарашенно.

— Это груз. Экипаж и охрана погибли, но дети спали в небольших мягких отсеках, видимо, под снотворным, поэтому те, что были в хвосте, выжили. Некоторые из них.

— Мне нужно много воды и помощь.

— С водой проблема.

— Не волнует. Тащите всё, что есть. Электричество подключено?

— В этой мегалеталке огромный аккумулятор. Мы подключили всё к нему. Вы свою машину тоже подзарядите, а то до города не дотянете.

* * *

Зарядкой машины я озаботил Кери, а остальные посменно включились в работу младшего медперсонала — помогают в первичной сортировке раненых, подают на стол сканера для обследования, отмывают от крови и прочего, выносят и складывают рядком тех, кто помощи не дождался.

Таких много. Клановые вытащили из упавшего аппарата всех, кто ещё дышал, но для многих это были предсмертные вдохи. Много черепно-мозговых травм, тяжёлых переломов, внутренних кровотечений, септических шоков. Много респираторных отравлений — видимо, повреждённые аккумуляторы выделяли какой-то токсичный газ, вызвавший ингаляционную интоксикацию. Многие, к сожалению, умерли от простого обезвоживания — слишком много времени провели в железной коробке в пустошах.

Мой отряд ужасается, плачет, некоторых тошнит, некоторым дурно от вида крови и экстренных медицинских процедур. Я не фокусируюсь, кому именно. Для меня они сейчас просто фигуры в броне, подающие мне новых и новых пациентов. Сначала самых тяжёлых, потом просто тяжёлых — лёгких почти нет. Медицинские препараты расходуются с ужасающей скоростью, и если бы не сильнейшие альтерионские регенераторы, выжили бы единицы. Но я вытащил почти всех, кто попал ко мне на стол живым. Не знаю, сколько именно, на втором десятке считать бросил.

— Это был последний, — ответила бледная Шоня на мой вопросительный взгляд, и я буквально рухнул у стола. Сел на грязный пол, прислонился затылком к стене и застыл, не в силах шевельнуться.

Рыжая тихо вышла, оставив меня одного. Я осознал, что понятия не имею, сколько прошло времени, а достать из кармана коммуникатор нет сил.

— Сам-то живой? — спросила заглянувшая в дверь Костлявая.

— Не уверен, — признался я.

— Ещё бы, — кивнула она понимающе, — на тебя смотреть страшно. Думала, ты так у стола и помрёшь. Надорвёшься и сдохнешь. Вид у тебя такой, как будто ты каждому стакан своей крови перелил. Я пару раз пыталась тебя остановить, но…

— Не помню.

— Не удивительно. Ты меня и не заметил, по-моему. Жрать хочешь?

— Ничего не хочу. Но, наверное, надо. Много умерло?

— Дохрена. Но каждый, кто выжил, — благодаря тебе. Пойдём, покормим тебя чем-нибудь.

— Не могу подняться, прикинь? — признался я.

— Вот блин, так и знала, что однажды этим кончится! Ладно, цепляйся за шею…

Костлявая буквально вынесла меня из медмодуля. На руках, как ребёнка. Сильная женщина.

— Эй, вы, вояки! Я вашего према нянчить не нанималась! — сказала она моим ребятам. — Этак он однажды сиську попросит!

— Ой, а тебе прям сиськи для нашего према жалко? — устало улыбнулась Шоня.

Она в броне, и сервоусилители позволяют поднять меня без особых проблем, но росту маловато. К ней присоединяется Тоха, и они вдвоём аккуратно спускают меня по трапу трейлера. Зоник откуда-то притаскивает кресло и столик, меня усаживают и вознаграждают стаканом приторно-сладкого витаминного напитка. То, что нужно сейчас. Вымотался я, и правда, нечеловечески. Приходя в себя, начинаю понимать, что в отчаянии пытался бессознательно раз за разом брать референсы, но ни черта, разумеется, не получалось, и я черпал что-то внутри себя. Начерпал или нет, не понять, но если из-за этого выжило хотя бы на одного ребёнка больше, так тому и быть. А если нет — я попытался.

— Сейчас принесут пожрать, — Костлявая притаскивает стул и садится рядом. — Ты уже оклемался?

— Сложно сказать.

— Не делай так больше. Хорошо, что тут зеркала нет, ты бы сам себя испугался. Выглядишь чуть живее покойника. А теперь скажи мне, почему в этом летающем гробу было столько мелких засранцев? Знаешь, пока не началась вся эта херня с городом, клан считался тем богаче, чем больше у него детей. Если бы не война, то сейчас мой блудный караванчик был бы в топе. За мной бегали бы премы и предлагали что угодно за то, чтобы я поделилась. На коленях бы умоляли.

— А сейчас не будут?

— Сейчас меня, скорее всего, просто убьют. Но речь не о том. Что это за дети?

— Продукция городских инкубаторов.

— Почему их отправили куда-то? И кто их сбил? Мы осмотрели леталку, это не случайная авария.

— Сбили клановые.

— Чем? — удивилась Костлявая. — Этакую хрень из дробана не ссадишь.

— Им дали подходящее оружие.

— Ни один клановый, даже самый больной на башку, не убьёт детей. Не верю.

— Думаю, они понятия не имели о грузе. В этой войне кланы с самого начала используют втёмную. Выдали ПЗРК, показали, как пользоваться, сказали, где и когда пролетит аппарат. Поскольку пилоты не ждали атаки, то сбить их, я думаю, проблемы не было.

— Ладно, допустим. Но почему дети?

— Не знаю. Точнее не знаю, почему именно в обмен идут дети.

— В обмен на что?

— На энергию, Костлявая. Думаю, у меня возникли новые вопросы к Верховной… И вот ещё что — если продлить в пустоши прямую, лежащую между этой упавшей хернёй и городом, может найтись ещё одна железная коробка, набитая детьми. Если у тебя есть кому разведать…

— Я их найду.

* * *

— Хочется налить на простыню кетчупа, — ворчит Дмитрий.

Мы вместе с ним закрепляем полотно белой ткани на ограждении балкона.

— Зачем?

— В качестве консумации. Я таки поимел этот информационный массив.

— Слишком сложная аллегория, — смеюсь я. — Не поймут-с!

— Да плевать. Просто чувствую себя так глупо, как будто подаю сигналы Бэтману.

— Бэтвуман, будем толерантными. Так что ты там такого нашёл?

— Давай дождёмся визита Верховной, у неё как-никак право первой ночи на эту инфу.

— Что за ассоциации у тебя сегодня? Если что, я как врач сообщаю, что на таком маленьком сроке ничто не препятствует…

— Тьфу на тебя! — смеётся Дима. — С этим у меня всё нормально. Более чем. Твоя рыжулька могла бы и не трясти так сиськами. Измены — это пошло.

— Так скажи ей это.

— Неа. Пусть старается. Меня это забавляет, а Альку держит в тонусе.

— Вот ты говнюк.

— Это наследственное. Кстати, о тебе. Что ты опять с собой натворил?

— Просто переутомился. Пройдёт.

— Уверен? На вид ты потерял килограммов десять.

— Всего семь. Это много, но в шестнадцать лет не фатально. Нагма зря перепугалась.

— Она подумала, что ты опять начал стареть. А ей так понравилось иметь тебя братиком! Папаша-то из тебя говённый, я всегда говорил.

— Нет, к сожалению. Не начал. Все анатомические признаки соответствуют возрасту от пятнадцати до семнадцати, включая всю эту гормональную дрянь. Пубертат в разгаре. Я не повзрослел, просто херово выгляжу. Выспаться и отожраться — буду как новенький.

— Так вали спать. Я тебя позову, когда наш Карлсон вернётся.

* * *

— Братец, с тобой точно всё хорошо? — Нагма суетится вокруг меня, она растеряна и испугана.

— Уймись, колбаса. Просто устал.

— Нет, не просто! Не просто! Я же вижу! И видела! И чувствовала!

— Чего ты там чувствовала?

— Ты как будто пытался раскачать мир! Тебя не было, ты уехал, а потом началось дёрг, дёрг, дёрг… Я сначала испугалась, а потом поняла и испугалась ещё больше!

— Что ты поняла?

— Что ты пытаешься сделать референс. Но здесь нет Аллаха, который мог бы посмотреть твоими глазами.

— Ничего, обойдусь своими. Только отдохну.

— Что ты там делал?

— Пытался спасать детей.

— Спас?

— Некоторых. Не всех. Совсем не всех.

— Бедный! — Нагма обняла меня и расстроенно шмыгнула носом. — Что сделать? Хочешь, чаю принесу? Сладкого! С печенькой!

— Нет, стрекоза, не надо. Я лучше посплю.

— Агась. Я тогда полежу с тобой.

Я лёг, она пристроилась рядом — на боку, ввинтившись мне под мышку, пристроив голову на плечо, положив руку на грудь и закинув колено на бедра. Стараясь прижаться как можно плотнее. Стать частью меня. Нагма так ложится, когда ей тревожно. Единственный признак того, что не всё в порядке. Девочка никогда не ноет и не жалуется, наоборот, старается меня поддержать и никогда не сомневается, что я справлюсь.

Кто бы ни был её настоящим отцом, он полный кретин. Отказаться от такого ребёнка?

— Люблю тебя, дочка, — прошептал я ей на ухо.

— И я тебя, пап. Больше всего на свете.

* * *

Дима разбудил меня ночью. Нагма во сне отползла, раскинула руки и ноги, заняв большую часть кровати, и безмятежно сопит.

— Тсс, — сказал он, осторожно коснувшись моего плеча. — Калидия объявилась. Подойдёшь?

— Да, — прошептал я, косясь на спящую девочку, — умоюсь только.

— В моей комнате. Я пойду, а то она там с Алькой, боюсь их вдвоём оставлять.

— Я скоро.

Калидия с Алианой сидят в креслах и мирно беседуют, как две подружки. Верховная закутана в махровый халат и выглядит на удивление уютно. И не скажешь, что недавно угробила несколько десятков детей.

Дмитрий выглядит несколько озадаченным.

— Прикинь, что нашлось, — говорит он.

За его спиной приоткрытая дверь, которой, могу поклясться, раньше не было. Внутри небольшое помещение, где в стеклянном цилиндре плавает оболочка.

— Это же башня Дома, — поясняет Калидия. — Тут при каждой спальне есть хранилище. Просто надо знать где. Я попросила разрешения воспользоваться, потому что у себя опасаюсь снимать. Никому нельзя доверять.

— А нам, значит, можно? — мрачно спросил я.

— Вы хотя бы не претендуете на моё место. И не хотите уничтожить город. И не раскручиваете войну. И не…

— Понял, понял, — сказал я. — Но знаешь, есть ведь и другие веские причины не желать тебе добра.

— Какие? — спросила она грустно.

— Я нашёл твой суперкоптер. Ну, не совсем я… Впрочем, неважно. Ты была права, он словил две ракеты и рухнул в пустошах.

— А груз?

— Почти все погибли. Я смог спасти немногих. Было слишком поздно. Если бы ты сказала, если бы упавшую машину сразу начали искать, скорее всего, почти все бы выжили. Они были в хвостовом отсеке, который пострадал меньше других.

— Мне очень жаль, — сказала она спокойно. — Но у меня не было выбора. Я узнала, что коптер сбит, но у меня не было ни времени, ни ресурсов на его поиски. Кроме того, я была уверена, что никто не выжил. Поэтому все силы были брошены на формирование наземного конвоя.

— Ещё одна партия детишек, которые теперь умирают в пустошах?

— Возможно. Я направила его другим маршрутом, надеялась, что их не найдут.

— Другим маршрутом? — вскинулся я. — Не тем, что летел коптер?

— Разумеется.

— Кинь его мне, — сказал я, набирая сообщение Костлявой: «Не ищи там, где я сказал. Встречаемся там же, где прошлый раз».

— Его нет в электронном виде, сеть небезопасна, — сказала Калидия. — Дайте на чём нарисовать, набросаю ориентиры.

Пока она черкала в Нагмином блокноте Нагминым карандашом, я не выдержал и спросил:

— Но почему дети, Кали?

— Я не знаю, — ответила она. — Такова цена. Может быть, объяснение есть в файлах отца?

— Но за что можно отдать такую цену?

— За жизнь. В том числе и жизнь других детей. Поверь, я сама пришла в ужас, когда узнала, чем расплачивался отец. Но, если энергии не будет, то умрут все, поэтому я собрала детей и…

— Я не оправдываю практику торговли детьми, — сказал мрачно Дмитрий, — но она говорит правду.

— Так что ты нашёл в файлах? — спросил я.

— К сожалению, это не детальная инструкция по управлению городом, а неструктурированные заметки. Много личного. Например, он, оказывается, действительно любил Берану, это был не просто интеллектуальный союз. И, хотя был очень травмирован её предательством, так и не смог её уничтожить.

— А про меня он что-то писал? — вырвалось у Калидии. — Простите, это неважно, продолжайте, Дмитрий.

— Я сделаю вам выборку, Верховная.

— Да, конечно…

— Держись, Кали, — неожиданно сказала Алиана и погладила её по руке. — Лучше знать, чем не знать.

— Спасибо, Аль, — благодарно кивнула та.

— Итак, — продолжил Дмитрий, — то, что удалось вытащить поиском по пришедшим мне в голову ключевым словам, сложилось у меня в следующую картину. До того, как мир пришёл в то плачевное состояние, в котором мы его наблюдаем, здесь было несколько центров силы. В результате неизвестного нам исторического процесса, в дальнейшем их число сократилось до двух. Поскольку параллельно произошло превращение обильно заселённого благополучного мира в сплошные пустоши с двумя городами, я бы предположил действие антропогенного фактора.

— Центры силы имеют устойчивую тенденцию к сокращению своего числа до единицы, — согласился я.

— Если где-то и есть подробности, то я их не искал, сосредоточившись на исторически более близких моментах, — подтвердил Дмитрий. — В силу недостатка времени, на документах, относящихся к энергетике.

— И что с ней? — спросил я.

— Источником энергии для города является энергостанция Ушедших. Это артефактная технология, однако добывать энергию из ничего не могут даже Ушедшие. Энергостанция имела запас топлива, заложенный в Цитадели, — некие голубые полупрозрачные кубы. Они инициируются приливным механизмом, извлекающим из них море энергии. Местные научились преобразовывать её в электрическую, но природа кристаллов осталась за пределами их понимания. Комплект кристаллов — две единицы на станцию. Он работает столетиями, но рано или поздно разрушается, исчерпавшись. Их запас был конечен, и, полагаю, именно возникший дефицит вызвал сокращение числа центров силы.

— Да уж, — прокомментировал я, — дефицит энергоресурсов рано или поздно приводит к кровавому переделу.

— В общем, город сконцентрировал у себя все оставшиеся кристаллы, и какое-то время безудержно процветал. Его единственным конкурентом оставался «второй город», название которого мне нигде пока не встретилось. Они каким-то образом научились получать некие суррогатные источники — хуже настоящих, но все же как-то работающие. Креон — он тогда уже руководил Советом, — потребовал передачи этой технологии. Второй город отказался, и Креон применил какое-то ОМП. Однако технологию почему-то забрать не смог, поэтому суррогатные кристаллы так и получал оттуда, причём поставки детей по какой-то причине являются необходимым условием их получения. В конце концов, может быть, мы наговариваем на покойника, и все детишки где-то прекрасно растут в счастии и комфорте.

— Ох, что-то мне не верится, — покачал головой я. — Но ты продолжай свой исторический экскурс.

— Итак, город начал получать синтетические, или какие они там, кристаллы от второго города, чем избег коллапса энергосистемы. Однако оказалось, что они не только имеют малую ёмкость и работают всего несколько лет, но и дают такой любопытный побочный эффект, как «Чёрный туман». Он выделяется прямо из земли, на огромной площади — от центра до окраин и дальше в пустоши. Туман оказался токсичен, причём особенно сильно — для детей. Отказаться от использования новых кристаллов город уже не мог, поэтому начали искать обходные решения. В их числе были защитные маски, которые позднее выродились в аксессуар, имплантация систем закрытого дыхания работникам подземных предприятий, из которой выросла потом система аренды, а также постройка башен для проживания элит и порождённая этим сегрегация. Но помогало это плохо, точнее, практически никак. Город столкнулся с первым кризисом воспроизводства населения. Дети были нужны для обмена на кристаллы, кристаллы убивали детей — замкнутый круг. Я видел Креона только мельком, судя по рассказам папаши он был той ещё жопой…

— Факт, — согласился я.

— …Но он определённо был очень деятельным и изобретательным кризис-менеджером.

— Все эффективные правители — малоприятные люди, — вставил я свою реплику.

— В общем, он, не найдя решения сам, обратился за помощью в другие миры. Используя концентрированное топливо для оболочек — ихор — в качестве высоколиквидного платёжного средства, за несколько лет нанял десятки учёных и обеспечил их условиями для работы. В их числе, кстати, была и Берана, но решение предложила не она. Некие неупомянутые специалисты обнаружили, что свет определённого спектра нейтрализует токсичное действие тумана.

— Неон! — внезапно дошло до меня.

— Ха, папаша, иногда и у тебя бывают просветления, — смеётся Дмитрий. — Действительно, неоновые светильники, которые стоят тут буквально везде, это, в первую очередь, излучатели-нейтрализаторы. Город наполнился неоновым светом, дети перестали рождаться уродами…

— Кроме детей кланов, — сказал я.

— Именно! Никто не озаботился им сообщить. Думаю, это было сделано специально, чтобы кланы не могли развиваться самостоятельно. Им подкидывали детишек, которых они, якобы, «крали», тем самым жёстко контролируя численность.

— Но почему бы не сделать это иначе? — спросил я. — Дать им возможность проводить беременность и рожать в городе? Это бы ничего не стоило, зато не рождались бы несчастные больные дети! Это какая-то излишняя жестокость, к которой, как мне кажется, Креон склонен не был. Он был сволочью с нулевой этикой, но сволочью рациональной.

— Не всё так просто, — возразил мне Дмитрий, — дети, искалеченные Чёрным Туманом, взамен получили некие свойства, придающие им какую-то особую ценность.

— Какую? — спросила Калидия.

— Не знаю, — ответил Димка. — То ли этого нет в файлах, то ли я пока не нашёл. Периодически их изымают из кланов под предлогом лечения, но для чего именно — твой отец написать не озаботился.

Глава 6. Не спрашивай цену

Отряд «Шуздры», собравшийся в гостиной на инструктаж, смотрит на меня как-то по-новому. Даже Мерсана, ещё вчера всеми доступными взгляду частями тела выражавшая недовольство моим руководством («Я здесь самая старшая! Разумеется, командовать должна я!»), не кривит презрительно физиономию. Если честно, мне уже плевать. Они столько раз переходили от «ноги мыть и воду пить» к «чёрным меткам» и обратно, что меня эти качели попросту утомили. В конце концов, у меня есть планшет с кнопкой «Выключить башку», и, если что, я не постесняюсь им воспользоваться. Поэтому не выясняю, в какой сегодня фазе наши отношения, а кратко довожу до сведения, что мы опять выдвигаемся в пустоши. Поэтому всем нацепить броню, Кери проследить, чтобы машина была полностью заряжена, Зонику — проконтролировать, чтобы боекомплект был полон, Тохии — озаботиться пайками на неделю и водой по максимуму, Дженадин — пополнить медсумку, которую пришлось распотрошить вчера, Шоне… Шоне остаться на допинструктаж.

Все захмыкали так, как будто я её собираюсь прямо тут в гостиной раком поставить. А я, к сожалению, не собираюсь. Пока все думают, что у меня гарем, я уже не помню, когда у меня был секс.

— Шонь, у меня к тебе короткий личный разговор.

— Да, командир?

— Не лезь к Дмитрию. Во-первых, у него девушка беременная, а во-вторых, он прекрасно видит все твои фокусы. Его это просто забавляет.

— Ревнуешь, да? — надулась Шоня.

— Нет. Просто не хочу, чтобы ты обломалась.

— Это не твоё дело!

— Абсолютно, — признаю я. — Но я сказал, ты услышала. Решай сама.

— Вот и решу!

— Свободна. Иди одеваться, скоро выезд.

— Так точно! Неужели команды раздвинуть ноги не последует?

— А ты хочешь?

— Нет, но у тебя же планшет есть.

— Не думаю, что там найдётся подходящий скрипт. Шоня, я действительно забочусь о тебе.

— Иди в задницу.

Вот и поговорили.

— Твоя популярность, как всегда, беспредельна, — комментирует Лирания.

Оказывается, она стоит в дверях у меня за спиной.

— Я за ней не гонюсь.

— Я заметила. Ты с удручающей регулярностью спускаешь свою репутацию в унитаз.

— А она у меня есть?

— Иногда накапливается. Не совсем же они идиоты, твоя корпа. Вчера мне с придыханием рассказывали, как ты чуть не сдох, спасая детей, как это круто, и какой ты офигенный. А сегодня тебя уже шлют в задницу.

— Они эмоционально нестабильны, факт. Тому есть множество причин, начиная с возраста.

— Мы все плюс-минус одного возраста.

— Ты тоже, между нами говоря, не образец уравновешенности.

— Я ебанутая на всю башку остервенелая сука, — признаётся Лирания с некоторой даже гордостью в голосе. — А ты, Док?

— Как ты только что видела, я не могу служить позитивным примером выстраивания отношения в коллективе. Давай сойдёмся на том, что все мы не идеальны, но других нас у нас нет, а значит, придётся обходиться теми нами, которые есть.

— Завернул! — усмехнулась Лирания. — Но я о другом, Док. Я за тобой давно наблюдаю.

— Зачем?

— Тебе соврать или послать нафиг?

— Как хочешь.

— Тогда скажу тупую правду — ты мне важен. Будь на моём месте нормальная девчонка, то можно было бы сказать «влюбилась», но поскольку на моём месте я, то я об тебя поранилась. Мне об тебя больно, а боль — это единственное, что я ещё чувствую. Но речь не обо мне. Речь о тебе.

— И что со мной не так?

— Тебе всё перечислить?

— Хотя бы начни.

— Ты дико странный. «Мало ли, — подумала я сначала, — может, ему тоже досталось. Не тебе, Лирка, говорить, сама такая». Но я продолжала наблюдать, и чем дальше, тем больше видела. Твоя «сестра», забывшись, называет тебя «папой», ладно. Допустим, шутка. Твой брат дразнит тебя «папашей». Это может быть той же шуткой, но он, как ни язвит в твой адрес, а фактически признает твоё право командовать. Старшие братья так себя не ведут. Его девушка, называющая тебя «Михл», то и дело обращается к тебе на «вы» и вообще выражает уважение, отнюдь не подобающее всего лишь младшему брату её парня. Ведёт себя так, как будто чем-то сильно тебе обязана. Продолжать?

— Давай, это становитсялюбопытным.

— Перехожу к козырям. Берана. Тохия пересказала их разговор — та страшно удивилась, увидев тебя пацаном и выясняла, с каких пор Нагма тебе сестра, а не дочь. При встрече она говорила с тобой так, как будто вы знакомы много лет, имели общие дела, и она тоже тебе чем-то обязана. Упоминала, что вы были знакомы с Креоном. Тот уже два года как пропал, вы познакомились в твои тринадцать? И были при этом союзниками?

— Не назвал бы это «союзом», но продолжай.

— Калидия. Не делай удивлённые глаза, я знаю, что Верховная Владетельница тут. Нагма проговорилась Оньке. Проболталась, что вы давно знакомы, и назвала «худая-вредная». Она тоже тебе чем-то обязана, да?

— Она так не считает, мне кажется, — я уже откровенно улыбаюсь. — Благодарность не относится к числу её достоинств.

— Сколько лет тебе на самом деле, Док? Или Михл, или как там тебя?

— Михаил. Но Док короче, и я больше привык к позывному.

— И сколько тебе лет, Михаил?

Я сказал. Прекрасно понимая, что за этим последует. А что мне терять? Дело ведь не в разнице возрастов. Я никогда не был хорош в отношениях.

— Я всегда знала, — сказала Лирания тусклым голосом, — что если мне кто-то всерьёз понравится, то это окажется в лучшем случае маньяк-убийца. Он расчленит меня, вынесет на десять помоек в десяти мусорных пакетах, и так моя жизнь получит логичное и заслуженное завершение. Но это уже чересчур. Господи, да ты старше моего отца! И я с тобой трахалась! Какой пиздец.

Я молча пожал плечами. А что тут скажешь?

— Я не спрашиваю тебя, почему ты не сказал, — добавила она. — Я всё понимаю. Я спрашиваю только, почему я такое беспросветное дерьмо? Почему в моей мерзкой, говна не стоящей жизни, не может случиться ничего… Не хорошего даже, чёрт с ним, а хотя бы не совсем отвратительного? Чего-то, что можно вспомнить и не сблевать?

— Ты вовсе…

— Заткнись. Мне надо это как-то пережить, извини. Или не пережить, ещё не решила. Я пойду.

— Стой, — я крепко взял её за плечо, ожидая, что в ответ она ударит меня, укусит, или как минимум обругает. Но она, видимо, ещё слишком шокирована.

— Послушай. Наши отношения…

— Не было у нас никаких отношений! — выкрикнула она с горечью и слезами в голосе.

— Наши отношения, которых не было, — не отступаю я, — это то, что случается между прижатыми друг к другу жизнью людьми. Мы потерялись в чужом незнакомом мире, и, нащупав друг друга, вцепились как смогли. Чтобы не остаться одним. Чтобы не истечь кровью от потерь. Это не имеет отношения к возрасту, полу, жизненному опыту. Это не любовь и не страсть. Это взаимное зализывание ран, всего лишь.

— Может быть, ты и прав, — мрачно сказала она, подумав, — а может быть, ты просто гнусный старикашка-педофил, который обманул меня и трахнул.

— Я тебя трахнул?

— Ну ладно, я тебя трахнула. Но обманул меня ты! Блин, звучит абсолютно идиотски. Мне правда надо об этом подумать.

— Но ты не сделаешь никакой глупости?

— Нет.

— Честно?

— Это, в конце концов, далеко не самое паршивое, что случалось со мной в жизни. Если подумать, то мне даже понравилось. И всё равно, это какой-то пиздец.

— Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. Но, раз уж у нас сегодня такой день честности, скажешь мне ещё одну вещь?

— Что угодно.

— Почему я?

— В смысле?

— Если тебе, развратному старику, восхотелось молодого тела, то у тебя была всеобщая давалка Дженадин, у тебя была Шоня, которая в сто раз меня краше, полная Средка блядей и так далее… Зачем тебе я? Будь тебе и правда шестнадцать, я бы подумала «любовь зла». Я так и думала, собственно. Сама страдаю разрушительными привязанностями. Но тебе не шестнадцать, ты не мог в меня влюбиться. Я не понимаю.

— Хочешь верь, хочешь нет, но ты мне почему-то очень дорога. Как только увидел, сразу к тебе потянуло. Не ради секса, хотя и это тоже, просто… Сам не знаю. Я, похоже, тоже страдаю разрушительными привязанностями. Может быть, однажды расскажу тебе пару историй. Если ты захочешь слушать, а не занесёшь навеки в число «блевательных воспоминаний».

— Я подумаю над этим, дяденька, — фыркнула она. — Ну почему в твоей дурацкой жизни, Лирания, всё всегда должно идти исключительно через жопу? — это она уже не мне, а сама себе вслух, удаляясь по коридору.

По крайней мере, настроение у неё теперь не суицидное.

* * *

— На минутку, — отвлёк меня Дмитрий от проверки готовности уже погрузившегося в машину подразделения.

Увы, я пока не настолько доверяю своим подчинённым, чтобы оставить это на самотёк.

— Рядовой Тохия!

— Ась?

— Хренась! Я что сказал про воду?

— Что?

— «По максимуму».

— И что?

— Почему в баке половина?

— Так ты же сказал «из расчёта на…» Насколько ты там сказал?

— Это я сказал про пайки. И ещё, вода свежая или с прошлого раза осталась?

— А что ей сделается? Это же вода!

— Так. Бегом — воду слить, новую налить, пайки перепроверить, боекомплект перепроверю сам, и если хоть одного патрона не хватит…

— Поняли, поняли! — засуетились мои бойцы.

— Извини, — вернулся я к Дмитрию. — Это не самые невдалые новобранцы, которых я видел, но в пятёрку войдут точно.

— Давай отойдём, — предложил он.

Когда мы отдалились от места стоянки, он тихо сказал:

— Есть паршивые новости.

— Других давно не слышал. Ну что же, радуй.

— Я нашёл своего проводника.

— Разве это не хорошая новость?

— Нет. Он говорит, что все кросс-локусы прекратили работать, и новые не создаются.

— А так бывает?

— Он говорит, что слышал о таком. В страшных байках, которыми пугают новичков.

— И чем же таким их стращают?

— Что иногда мир закрывается. Без всяких причин, просто так. А потом, когда открывается, он уже пустой. Что бы там ни произошло, никто не выживает. Называется «коллапс». Типа, все те пустые миры, которых в Мультиверсуме до черта, прошли через это.

— Звучит не очень правдоподобно, — сказал я.

— Скорее всего, про «коллапс» байки контрабандистов, но то, что кросс-локусы закрылись, печальный факт.

— То есть свалить не выйдет.

— Увы. Так что, папаша, как бы мне ни было неприятно это признавать, надежда моя отныне на тебя. Что в твоей бедовой головушке остались не только подростковые гормоны, но и вся твоя хитрожопость.

— Моя? Хитрожопость? Ты меня ни с кем не путаешь?

— Напомни, за двадцать лет приключений сколько выжило из первого состава вашей знаменитой шайки межмировых мародёров?

— Никакие мы не мародёры!

— Трое вас выжило! Трое! — проигнорировал мой протест Дмитрий. — Ты, Слон и Змеямба! Да и то, последняя исключительно за твой счёт. Так что я очень надеюсь, что у тебя и в этот раз получится. Потому что больше мне надеяться не на что. А у меня Алька. И она беременна. Твоим, между прочим, внуком. В общем, это была мотивирующая речь. Она окончена. Пиздуй выживать, папаша.

* * *

— Что-то надвигается, — предрекла мрачно Костлявая.

— А можно как-то конкретнее? — раздражённо спросил я, вручая ей маршрут конвоя.

— Это что такое? — она покрутила перед собой лист с пометками. — Ты рисовал карандашом, вставленным в жопу?

— Это не я. Блин, кто из нас кочевник и клановый прем? Разберёшься как-нибудь. Сеть небезопасна.

— Ладно, разберусь, — Костлявая сложила листок и убрала в карман комбинезона. А насчёт конкретики… Я, конечно, из клана ушла, но кое-кто мне там кое-чем обязан. В общем, пегля на хвосте принесла, что ребят снова накручивают. «Город то, город сё, а как было весело им навешать, а не пора ли повторить…»

— В этот раз так легко не прокатит. Средка набита вооружёнными патрулями.

— Я понимаю, но в кланы грузовиками завозят дышку. Ну, ту, новую. И раздают, что характерно, бесплатно. В нагрузку к патронам.

— И кто это такой добрый?

— Понятия не имею. Везут-то клановые, но кто их нанял?

— Похоже, что если в прошлый раз кланам позволили безнаказанно натянуть город, то на этот раз будет наоборот. Тот, кто дирижирует ситуацией, решил поднять боевой дух «Городского Фронта» и частично скормить им кланы.

— Кланы сами кого хочешь схарчат.

— Не в условиях городского боя с противником в броне и с имплантами. Они, конечно, дорого продадут свою жизнь, и крови будет много… Возможно, в этом и замысел. Чем больше пролито крови, тем меньше шансов на мир.

— Мне это не нравится, мелкий прем!

— Мне вообще ничего не нравится, Костлявая.

— Пойдёшь с нами в поиск?

— Не вижу смысла. У нас тихоходная машина, и мы не знаем местности. Будем обузой.

— Может, хоть доедешь до нашего лагеря? Посмотришь, как там детишки…

— Ладно, это, пожалуй, стоит сделать. Вы далеко встали?

— Нет, пара часов ходу, не больше. Мы сняли все небитые батареи с той леталки, теперь у нас приличная автономность, но заряжаться-то всё равно надо. Так что стоим возле энергопорта. Поехали, провожу вас.

Временный лагерь нового недоклана расположился вокруг вышки ЛЭП, от которой кабели идут к машинам и к одному из автотралов, на котором смонтирована соединённая на скорую руку куча аккумуляторов, каждый размером с легковушку. Не могу понять, почему электричество в пустошах до сих пор не отрубили. Я бы с этого начал. Даже если нет возможности добраться до рубильника, тупо взорвать опоры, и бери кланы голыми руками. Похоже, бенефициары конфликта отнюдь не заинтересованы в безусловной победе одной из сторон.

Дети с упавшей леталки чувствуют себя, в целом, удовлетворительно. Я провёл общий осмотр, самые срочные терапевтические мероприятия, раздал рекомендации женщинам, которые за ними присматривают, но жизни их вне опасности. Единственное, что мне совсем не понравилось, — у примерно половины детей появились окрашенные выделения из слёзных желёз. Того же типа, что у клановых детишек. Вроде бы никакого вреда глазным яблокам и слизистой век они не наносят, но выглядят жутковато.

Нашёл Костлявую, которая готовит к выезду разведывательную мотогруппу. Завистливо полюбовался, как чётко её слушаются, потом отвлёк.

— Ты можешь найти где-нибудь неоновые лампы, как в городе?

— Нафига нам этот вырвиглазный свет? Меня и Средка-то всю дорогу им бесила…

— Похоже, с ним всё не так просто…

Рассказал премше о предполагаемой роли неона в нейтрализации действия Чёрного тумана.

— Так Чёрного тумана уже сколько лет нету! — удивилась она.

— Никуда он не делся, — объяснил я. — Просто в городе научились его обезвреживать, и он как бы перестал быть «чёрным». Стал неоновым. Но вы-то не в городе.

— То есть нам просто никто об этом не сказал? — дошло до неё. — Город действительно специально убивал наших детей?

— Всё сложнее. Городу зачем-то были нужны именно такие дети, но своих ему было для этого жалко. Что странно, потому что их было не жалко для другого… В общем, извини, я пока не понял глубинных причин происходящего.

— Мне и поверхностных достаточно, — жёстко сказала Костлявая. — Возможно, идея войны с городом не такая паршивая, как мне казалось…

* * *

— Прем, а прем?

— Лендик? — я уже и забыл про этого пацана.

Надо же, Костлявая и правда увезла его из клана. Не то чтобы он выглядел от этого счастливым, но…

— Встань с подветренной стороны, — попросил я его. — И я тебе давно уже не прем.

— Ну да, говном я, наверное, на всю жизнь пропах… — признал он. — Говна тут много, а воды мало. Прем… То есть Док, забери меня отсюда, а? Куда угодно! Хотя бы просто в город! Я вернусь в низы и буду ждать аренды. Я просто не понимал своего счастья! Всё что угодно лучше, чем носить вёдрами говно!

— На хрен ты мне сдался? Нюхать тебя всю дорогу…

— Блин, да хоть снаружи на капот посади! Только отвези в город! Я всё осознал! Я был не прав! Я был козёл! Я больше не буду!

— Ну… Не знаю. В следующий раз спрошу у Костлявой.

— В следующий раз? У Костлявой?

— Теперь ты её собственность. Не могу же я тебя забрать без спроса? Даже если бы хотел. А я не хочу. Тут от тебя польза — говно носишь, а там вообще никакого проку не будет. Запомни — всякий труд почётен!

— Блин!

— А как ты думал? Никто не любит предателей.

— Послушай, а если я тебе расскажу что-то очень важное?

— То я тебе, скорее всего, не поверю. Предавший однажды предаст снова, — отмахнулся я.

— Нет, правда, это реально ценный секрет!

— Откуда тебе знать какие-то секреты? В говне ведром начерпал?

— Да нет же, это ещё тогда, ну…

— Когда ты нас сдал?

— Ну да. Я тебе говорил — мне женщина одна предложила быть пилотом, ну я и не выдержал. Вы мне, в общем, были никто, а тут — мечта жизни! Кто бы устоял?

— Любой немудак?

— Может быть, — не стал спорить Лендик. — Да, я мудак. Но я знаю, где у них хранится леталка! Мне её показали, чтобы я поверил. Мне даже дали на ней взлететь и сесть обратно, и у меня получилось. На самом деле, на виртуальном тренажёре даже сложнее было.

— Да её там, может, давно уже нет… — засомневался я.

— Почему это нет? Место удобное, скрытое, есть зарядный порт, а вот пилота у них как раз нету. Я это потом понял, когда всё обдумал. Когда говно черпаешь, много времени на раздумья… Если бы у них был хоть какой пилот, пусть даже кибер, они бы его на дублирующий штурвал посадили — мало ли, вдруг я не справлюсь? А я один летал! Так что они не могут переместить леталку, это просто некому сделать! А я могу! Если ты меня отвезёшь в город, я её для вас угоню!

— И мы будем обречены на провонявшего говном пилота, — вздохнул я. — Потому что никакого другого у нас нет…

— Так что, сделка? — спросил с надеждой Лендик.

— Чёрт с тобой… Сейчас напишу Костлявой…

* * *

«Ты слишком добрый», — ответила Костлявая, и я счёл это за согласие.

— Зачем нам этот говнюк?! — возопила Шоня.

— Прем, надеюсь ты не засунешь его к нам в машину? — спросила брезгливо Колбочка.

— Пусть едет снаружи! — поддержал Зоник. — Можно на трос привязать, и волоком…

Но я их не слушаю. Ко мне неровной стайкой идут дети.

— Где Нагма? — спрашивает синеглазое дитя, улыбаясь кривоватым ртом.

— Мы хотим играть с Нагмой! — сообщает другая синеглазка.

Их лица полны грустного обаяния больных котиков, самый рослый едва достаёт мне макушкой до плеча, но мне почему-то становится не по себе.

— Извините, ребятки, — говорю я, — может быть, однажды.

* * *

— Так, всем заткнуться, — командую я своим, — на ходу запах сдует. Если невмоготу, обращайтесь, отключу нюх планшетом!

Отряд немедленно признал моё командирское право брать на борт «вонючий балласт из никчёмных предателей», и мы поехали в город.

Догнали нас уже почти у самой городской черты. Какой именно клан — не понять, подсветка техники не видна в пыли, да и не разбираюсь я в их цветовых схемах. Четыре мота и две машины, так что огневое преимущество на их стороне. Скорость у них тоже выше, потому что нас в машине больше. Ах, ещё у нас «вонючий балласт». Я давлю педаль в пол, но быстрее не едем. Здешние машины не очень мощные, потому что аккумулятор. А вот у мотов отношение мощности к весу гораздо лучше, они догоняют нас первыми.

— Чего ждём, отряд? — командую я. — Огонь, чёрт побери!

Клановые отвечают моментально, но им надо рулить мотами. Одной рукой из дробанов стрелять можно, и они стреляют, но точность при этом так себе. Мои бойцы работают из штурмовых винтовок, пользуясь помощью сервоброни и баллистического автомата, который компенсирует прыжки машины и отдачу оружия. Моты летят кувырком один за другим, командую перевести огонь на машины, и вот тут нас ждёт сюрприз — они кустарно бронированы при помощи листов металла с прорезями, установленными перед лобовиками, и у них есть что-то «тяжёлое».

Пулемёт с передней машины звучит подозрительно знакомо, и я начинаю подозревать, что Берана подкинула кланам не только ПЗРК. Если это не «Утёс», то я прямо даже и не знаю.

Стрелять из него, клановые, к счастью, не умеют. На ходу, по пересечёнке, с лёгкой скачущей машины и опытный человек не в раз попадёт, а эти вообще лупят в белый свет.

— Огонь на первую машину! — командую я. — Шоня, Тоха — колёса и моторный отсек. Дженадин, Мерсана, Зоник — пулемётчика берём!

Несмотря на неудобные условия для стрельбы и прикрывающий нас пылевой хвост, статистика неумолима — знакомые звуки попаданий крупняка по кузову всё чаще. Наша противопулевая символическая бронька рассчитана на дробовики клановых, а не на патрон двенадцать и семь, который шьёт её, как бумагу.

— Есть колесо! — азартно кричит Тоха. Я вижу в зеркалах, как передняя машина теряет скорость и отворачивает, подставляя под наш обстрел небронированный борт. Ребята в азарте моментально сделали из него дуршлаг, но пулемёт успел-таки высадить последнее, прежде чем заткнуться.

Меня обдало красными брызгами так, что заляпало лобовик, и холодный голос военного врача в голове сразу сказал: «Без шансов». Я игнорирую горестные вопли сзади, сосредоточившись на том, чтобы удержать руль, и останавливаюсь только тогда, когда мы влетаем на Окраину, а оставшаяся машина преследователей отворачивает назад в пустоши. Меньше минуты, но медицинская помощь не нужна. Двенадцать и семь — страшный калибр, у Мерсаны почти оторвана голова прилетевшей в шею пулей. Думаю, и броня бы её не спасла, но пришло чуть выше, аккурат между воротником и шлемом. Не повезло.

На меня смотрят с нелепой надеждой, но я сразу качаю головой, и Дженадин заходится в истерических рыданиях. Все перемазаны кровью, из артерии хлестало, как из крана. Нам приходится искать дом с подключённым водопроводом, чтобы отмыть себя и машину, вытащив в окно шланг. Всё это время ребята мрачно молчат, и только Колбочка безостановочно рыдает, вцепившись в труп матери.

Вот и первые потери отряда «Шуздры». С неба с тихим жужжанием снижается маленький квадрокоптер, я беру его на прицел, и он тут же набирает высоту снова. Стрелять бесполезно, слишком мелкая мишень. Клановых на нас кто-то навёл?

Указав на беспилотник, командую грузиться. Мало ли кого ещё чёрт принесёт? Оплачем погибших потом.

* * *

Пепел Мерсаны развеяли со Средки, и ветер понёс его над низами, где она выросла. Совсем неподалёку павильон, где прошла её аренда, — стекло заменили, и там танцует другая женщина. Жизнь продолжается.

Вечером пьём за упокой. Дженадин, устав рыдать, только тихо всхлипывает, но глаза на мокром месте у многих. Они не привыкли терять. Раньше им было некого. В этом мире не было взрослых, а значит, не было и смерти, потому что дети в неё не верят. Теперь у них есть кого хоронить и с кем прощаться. Я принёс им этот дар и чувствую себя библейским Змием.

— Если бы они арендовались на общих основаниях, то просто включились бы сейчас, ни о чём не помня, — сыплет мне соль на раны тактичная Лирания.

— У всего есть цена, — отвечаю я расхожей банальностью.

— Не слишком ли большая?

— Походи по рынку, поторгуйся, — отвечаю я мрачно, и она затыкается.

— Вас показывают, — сообщает Дмитрий, включая видеостену.

По пустоши, искря вспышками дульного пламени, мчатся в пыли машины. Снято сверху, но камера хорошая, легко приближает пыльные лица с закушенными губами и объективы очков системы прицеливания. Как всегда — отличный монтаж, идеальная смена плана, проникновенный голос диктора, рассказывающего о «настоящих героях Городского фронта», которые «в бою с превосходящими силами противника, неся тяжёлые потери»… Сверху видно, что у клановых на вертлюге действительно НСВ «Утёс», штука старенькая, но надёжная и очень убойная. Судя по тому, как они азартно палят, патроны не в дефиците. Возможно, гипотетическая битва за Средку, о которой меня предупреждала Костлявая, вовсе не будет игрой в одни ворота. Зависит от того, сколько и чего ещё успели получить кланы. Может быть, «Городской фронт» ждут не менее интересные сюрпризы.

— Так это был съёмочный дрон, не наводчик? — спрашивает Кери.

— Одно другому не мешает, дро, — отвечаю я. ― Вплоть до того, что клановых навели просто для красивой картинки. Сколько можно крутить нарезку той ночи на Средке? Вынесли мы их — «невероятный героизм». Вынесли бы они нас — «жестокое коварное нападение». Беспроигрышный расклад.

— Ты думаешь, что они это специально? — удивляется Шоня.

— Не исключаю. Но гораздо интереснее, кто эти «они».

Все переглядываются и пожимают плечами. Кажется, видеопропаганда тут анонимна, и кто её делает — загадка. И спросить-то некого, Калидия нас покинула и больше не объявлялась. Я подозреваю, что она и не в курсе. Верховная удивительно плохо контролирует доставшееся ей наследство.

* * *

— Не вини себя! — утешает меня Нагма.

Город внизу заливает неоновая ночь, и мне снова кажется, что туман поднялся выше. Кто-то вообще за этим следит, или всем плевать?

— Я военный врач, колбаса. Если бы я винил себя за всех, кто умер в моём присутствии…

— Ты винишь себя не за Мерсану, — отвечает проницательное дитя. — Ты думаешь, что зря втянул в это ребят.

— Наверное, ты права, — соглашаюсь я. — Для меня они ещё дети.

— Здесь все дети, ты же сам говорил. Театр Юного Зрителя!

— Боюсь, что за кулисами этого театра сидят очень взрослые и далеко не лучшие люди.

— Поэтому Аллах послал ребятам тебя! Взрослого и ребёнка сразу. Я верю, что ты всё делаешь правильно, братец. С тобой им лучше, чем без тебя. Ты спасёшь всех, кого сможешь, а если кого-то не получится, хотя бы попытаешься. Они этого не понимают, но у них больше никого нет, только ты и они сами.

— Иногда ты говоришь очень взрослые вещи, ватрушка.

— Кто-то же должен! — беззаботно смеётся она.

Глава 7. Нам бы в небо

Операцию по «хайджекингу», сиречь захвату летающего транспортного средства с целью угона его ко всем чертям, решил не откладывать. Я пока понятия не имею, зачем нам эта штука, но лучше её иметь, чем не иметь. А ещё лучше — чтобы её не было у тех, у кого она есть сейчас. А ну как обзаведутся пилотом? Только атак с воздуха нам не хватало…

Так что даже если Лендик в процессе угона леталку угробит, мы в прибыли. Правда, есть один нюанс — вместе с ней он может угробить и нас. Но никто ведь и не обещал, что будет легко? Зато отряд «Шуздры» наконец-то выйдет из похоронного настроения, воцарившегося после гибели Мерсаны.

Ребята от Лендика до сих пор нос воротят, демонстративно принюхиваются и кривятся, но это уже психология. В башне он отмылся и переоделся, привёл себя в порядок и выглядит нормально. Но остаётся изгоем и предателем, поэтому рвётся загладить. Если с леталкой получится, это определённо спишет ему часть грехов. Может быть, с ним даже начнут здороваться. В шестнадцать лет быть парией непереносимо, так что он хорошо мотивирован.

Тайный ангар — между Средкой и Окраиной, в той серой зоне, где неуверенно чувствуют себя и клановые, и городские. Вроде бы до Центра доплюнуть можно, но тишина и никого.

— Почему они расположились тут? — спрашиваю я Лендика.

— Да мне почём знать? — огрызается он нервно. — Меня привезли, дали полетать, увезли обратно. Никто не спешил раскрыть мне свои злодейские планы!

— Много их там?

— Я видел троих. Сколько людей в здании, понятия не имею.

— Ясно. Ну, Кери, что скажешь?

— Зайдём без проблем. У той эстакады есть техническая галерея внизу, с неё наверняка есть кабель-ферма прямо им на чердак.

— Наверняка? — уточнил я.

— Ну, отсюда не видно, но обычно так делают. Удобно же.

— Принято. Значит, заезжаем туда, высаживаемся и заходим сверху. Даже если их там полный дом, все останутся снизу. Правильно, Лендик?

— Да, ангар у них под самой крышей, открывается вбок, вылет горизонтальный.

— Это не проблема?

— Я уже оттуда вылетал.

— Лирка, ты возвращаешься назад на машине, а мы потом прибудем по воздуху.

— Но…

— Что я говорил про приказы?

— Так точно, командир, — отвечает она недовольно.

* * *

Лирания внезапно напросилась в отряд, меня этим шокировав.

— Ты же была категорически против? Это же не твоя война?

— И не твоя, Док. Но почему-то ты воюешь.

— Потому что я сентиментальный дурак.

— Старый сентиментальный дурак? — поддела меня она.

— Именно. Худший вид дурака, потому что нет надежды, что поумнеет.

— Видимо, у меня маразм начался досрочно.

— Я серьёзно, Лир, зачем ты в это лезешь?

— А тебе не всё равно?

— Нет. Я должен знать, насколько могу на тебя положиться.

— А тебе опять хочется на мне полежать?

— Прекрати, ты поняла, о чём я.

— Конечно, поняла, — вздыхает она. — Просто мне неловко. Я не самый популярный человек в коллективе. Пока ты не вернул этого говновоза, была лидером антипопулярности, так что спасибо, что теперь у нас есть Лендик.

— На здоровье. Продолжай.

— Они мне все вроде бы никто, но я отчего-то чувствую себя так, как будто предаю их, уклоняясь.

— Уклоняясь от чего?

— От… Не знаю… Войны? Да, звучит глупо, но до тех пор, пока не застрелили Мерсану, я не понимала, насколько это всерьёз. Раздражалась на пафос дутого патриотизма… Господи, да этот город сожрал их и высрал! Если бы не ты, они бы так и воняли в низах, среди помоек! Но десяток громких слов, красивая картинка — и все бегут за него помирать! Какого чёрта? Меня это люто бесило, поверь. Я-то видела, к чему это приводит.

— И что изменилось?

— Я поняла, что мне насрать на войну, на этот людоедский город, пропади он пропадом, на этот кем-то проклятый мир. Но мне не совсем насрать на ребят. Даже если они меня не любят и считают чужой и странной. Они правы — я чужая и странная. Но если их вот так поубивают одного за другим, пока я валяюсь на кровати с гитарой, значит, все мои песни — просто тупое пиздострадание, а сама я тупая… Ну, ты понял.

— Понял, чего не понять. Воюют не за страны и идеи, воюют за того, кто стоит рядом.

— Я не буду имплантироваться и таскать броню, это всё-таки чересчур. Я ещё надеюсь, что однажды это закончится, и можно будет свалить. Но я умею стрелять и драться. Я могу чем-то помочь.

— Ладно, — сказал я, подумав. — Будешь на подхвате. Но подчиняться беспрекословно! Если ты вступаешь в отряд, я твой командир.

— Как скажешь.

— Обещаешь?

— Клянусь сестрой! Мне больше нечем.

— Принято. Добро пожаловать в ряды. Снаряжение получишь у Шони, она по традиции квартирмейстер.

* * *

Лирания единственная, кроме меня, умеет водить. Не очень хорошо, но это лучше, чем никак. Надо бы натаскать ещё кого-нибудь, но времени чертовски мало, события катятся кубарем. В общем, польза от неё есть — отгонит машину и отвезёт Дженадин на базу. Колбочка ещё оглушена смертью матери и, на мой взгляд, не вполне адекватна. Ей нужно время. Кроме того, у Дженадин акрофобия, а мы сейчас идём по кабельной ферме шириной полметра на высоте этажей этак в двадцать. Отсюда падать — успеешь соскучиться. Зато прибываем прямиком на крышу, и от ангара нас отделяют только дверь, легко сдающаяся отмычке Кери, и короткая лестница в пол-этажа.

Леталку такую я уже видел и даже летал. Правда, на голове у меня тогда был мешок, а в голове мрачные предчувствия, но факт остаётся фактом.

— Заряд полный, — деловито сообщает Кери, отсоединяя кабель от зарядного порта. — Если этот придурок действительно умеет рулить, то можно сваливать.

— Умею, не сомневайся! — огрызнулся Лендик. — А вот ты бы лучше нашёл, где открываются ворота!

— Не командуй, вонючка! — возмущается Кери.

— Поищи рубильник, или что тут, — распоряжаюсь я. — Зоник, девочки, не расслабляемся, контролируем периметр. Вполне может быть, что где-то уже загорелась красная лампочка. И сюда бежит охрана. Лендик, бегом в кабину, прогревай там моторы.

— Зачем? — удивляется он.

— Если не нужно — не прогревай, — не стал спорить я. — В общем, проводи предполётную процедуру, задерживаться тут не стоит.

— У нас гости! — тихо и напряжённо говорит Тоха.

— Стоять, руки вверх! — командует Шоня. Её тактические очки взяли цель, а руки сервоброни не дают дрогнуть стволу, нацеленному в лоб растерянной женщине.

— Вы кто? Что вы тут делаете? — спрашивает она удивлённо.

— Руки подняла, ну! — Шоня настроена серьёзно. — Башку отстрелю!

Женщина медленно поднимает руки, явно не понимая, что случилось.

— Что происходит?

— Воздушная прогулка, — поясняю я. — И вы приглашены. Отказ не принимается.

— Но это наша леталка! — возмущается она. — Мы почти нашли пилота!

— Было ваше, стало наше! — смеётся Зоник.

— Почти не считается, — сообщает Тоха. — Кери, что ты там возишься?

— Готово! — рапортует он, и одна из стен ангара ползёт вверх, открывая панораму города.

Все ещё пытающуюся возражать женщину берут под локти и засовывают в салон аппарата. В броне Шоня с Тохой проделывают это без малейшего напряжения. Взвывают пропеллеры на выносных консолях, аппарат отрывается от пола и медленно плывёт к выходу.

— Наденьте мешок на голову, — мстительно командую я. — Не стоит ей видеть, куда мы летим.

— Откуда у нас мешок, командир? — удивляется Зоник.

— Господи, что ты за солдат, если у тебя даже мешка нет? — возмущаюсь я. — А мародёрствовать ты как собираешься?

— А разве можно мародёрствовать?

— Иначе в чём смысл. Ладно, шучу. Мародёрство — зло. Но сбор трофеев — дело святое. Найдите там чего-нибудь.

— Чехол с сиденья могу содрать! — деловито сообщает Кери. — Пойдёт?

— Вполне. Действуй.

Женщина бурно протестует, но я неумолим, и вскоре её крики начинают звучать приглушённо. Я перебираюсь в кабину и впервые смотрю на башни сверху.

С этой высоты город виден почти целиком, можно разглядеть, как он толстой подковой обнял широкий морской залив, в центре которого расположился идеально круглый остров. Ах да, не остров. Поплавок приливного привода.

— Странно видеть приморский город и ни одного корабля, — говорю я Лендику.

Он только плечами пожимает, напряжённо вцепившись в штурвал.

— Никогда в жизни не видел кораблей, только на картинках, — отвечает он наконец. — Куда тут плыть-то?

И то верно. Когда город один, то и корабли как бы ни к чему. Море вот оно, а плыть некуда. Странно всё это. Но Лендик и прочие не знают, что бывает по-другому, и не удивляются. Для них море — просто много воды.

На посадку заходим медленно и аккуратно, Лендик громко сопит, лоб его покрывается потом, руки, вцепившиеся в штурвал, белеют, но машину держит ровно, и она плавно вплывает в сумерки ангара, из глубины которого нам приветственно машут Лирания с Дженадин.

* * *

— Я Селанта, — сообщает нам раздражённо женщина, — и вы очень пожалеете, что меня похитили! Да вы вообще понимаете, кто я такая?

— Секунду, — просит Дмитрий, шурша пальцами по сенсорной клавиатуре. — Ага, вот. Селанта Корин, Владетельница Великого Дома Корин. Бывшая владетельница бывшего Дома, — уточняет он после паузы.

— Дом возродится! — отвечает она зло. — Узурпаторке осталось недолго!

— «Узурпаторка» — это Калидия? — интересуюсь я.

— А кто же ещё! — гневно сверкает глазами аристократка.

— Просто уточняю.

— Будь проклят Креон и семя Креоново! — заявляет она с драматическим надрывом.

Мы недавно обсуждали это с Дмитрием, увлечённо роющимся в притащенных Калидией архивах.

— Забавно, но Дома на дух не переносили Креона, — рассказал он. — Он единственный, кто пытался спасти город и даже добился в этом определённых успехов, но они видели лишь злостное нарушение священных традиций.

— Это каких же?

— Приглашение иномирцев, которые по определению зло, поскольку рождены не на святой земле Ушедших. Оплата ихором, каковой есть наследие Ушедших, а потому неприкосновенен. Попытки расширить круг носителей оболочек — лютое, невообразимое кощунство, ведь своим не хватает. Дочь, прижитая от иномирянки, на которой он, к тому же, в нарушение всех возможных укладов, женился. А главное — сотрудничество, хоть и тайное, со вторым городом. Креона постоянно пытались свергнуть, одну из таких попыток как раз отбивала ваша ЧВК, но он держался, как стойкий оловянный солдатик. Та ещё жопа, но характер — кремень!

— А что не так со вторым городом? — поинтересовался я.

— Точно не знаю, но это такой типа жупел. Думаю, это напрямую связано с тем, что здешние его практически уничтожили, а значит, он был очень плохой. Не могли же такие хорошие ребята уничтожить то, что не было воплощением Мирового Зла?

— Это понятно. Горе проигравшим. Но причина-то какая была?

— А кто сказал, что аристократы вообще умные?

— Нет, — вздохнул я, припомнив оборону башни, — никто не сказал.

— Простите, Селанта, — начинаю я. — Заранее извиняюсь, если мой вопрос покажется вам оскорбительным, но вы же бастард своего Дома? Не были близки к главной линии наследования?

— Это неважно, сейчас Владетельница — я!

— За неимением остальных, вероятно.

— Да с чего вы взяли?

— Первое, у вас платье с открытыми плечами.

— И что?

— Я вижу, что не имплантирован интерфейс оболочки.

— Это возмутительно! Какое вам дело!

— Второе, у вас правильные черты лица.

Селанта по инерции хотела возмутиться и на это, но женщина в ней пересилила Владетельницу, и она лишь рефлекторно поправила причёску. Родовая аристократия главных линий Домов изрядно выродилась в результате инбредной депрессии генофонда, вызванной длительным близкородственным скрещиванием, поэтому она явно к ним не близка. Слишком симпатичная.

— Это уже не имеет значения. Я старшая представительница рода Корин.

— И единственная? — уточнил я.

— Нет. У меня есть брат, он возглавляет промышленный комплекс! У нашей семьи есть ресурсы, чтобы покарать похитителей!

Логичное слияние ветвей — Дома подсовывали своих бастардов промам, те охотно роднились с аристократией, вот вам и власть, подкреплённая промышленным капиталом. Несколько поколений, и элиты бы слились, но пришла Калидия и устроила большую кадровую чистку. Мечом. Понятно, почему её не любят даже больше, чем папашу.

— И с чем вы связываете надежды на возрождение вашего Дома? — тётка косится на меня диковато, диссонанс внешности и поведения сказывается, но отвечает:

— Мы вернём власть той, у кого есть на неё право! Калидия — узурпаторша! Дома присягнули Креону, да. Это был тяжёлый момент, мы отбросили наши разногласия перед угрозой падения города. Но Калидия — не законный наследник Креона!

— А кто законный? — спрашиваю я, догадываясь об ответе.

— Супруга Креона, Берана!

— Он же, с ней, вроде как, развёлся? И даже женился снова? — удивляется Дмитрий.

— Это неважно! Она старейший представитель Дома! Её право быть Верховной неоспоримо!

— А разве иномирянка может…

— Не смейте повторять гнусные слухи, которые распускали про неё враги! Берана плоть от плоти города! Она свергнет узурпаторшу и восстановит Дома! Она вернёт нам Совет! Мы снова будем править городом!

Очаровательная наивность. А ведь ей лет тридцать на вид, не меньше. Впрочем, меня больше интересуют некоторые практические аспекты, нежели её планы на светлое будущее.

Селанта, к сожалению, не слишком умна и прискорбно мало информирована. Её, а также других «аристопартизан», на многочисленность и влиятельность которых она постоянно угрожающе намекала, Берана, похоже, просто использовала, снисходя к их интеллектуальной и организационной беспомощности. История с Лендиком тому пример — я никак не мог понять, причём тут я и моя корпа, зачем они требовали от Лендика сдать меня клану, хотя им всего-то нужен был пилот. Да он и так был бы им по гроб жизни верен, какого чёрта?

Всё оказалось до грусти банально: у Селанты на Средке был свой коммерческий интерес. Недоаристократка самым пошлым образом крышевала несколько бизнесов, в том числе зачищенный нами подпольный бордель, в котором так не повезло Тамэю. Кроме того, ей стало очень обидно, что не она первой заметила и освоила нишу с верховой молодёжью, и ей очень захотелось этот бизнес отжать. И заодно заполучить Лендика в пилоты, но это уже по приказу Бераны. А вся остальная фигня — её собственная инициатива. А я-то себе уже навоображал невесть какой конспирологии.

В общем, пользы от беседы оказалось не очень много. В настоящие планы Бераны Селанта не посвящена — не считать же за таковые обещанное «восстановление Домов»? Плевать Берана на них хотела, ей просто нужны исполнители. Даже вопрос «А зачем, собственно, нужна леталка с пилотом?» аристократка задать не додумалась. В общем, дав даме выговориться, вывезли её с мешком на голове на Средку и отпустили, попросив при случае передать привет Беране.

И всё же поболтали не совсем зря, прояснилась пара любопытных моментов. Первый — Берана со всей своей компанией где-то в городе. Я так и предполагал, учитывая, что кросс-локусы закрылись. Скорее всего, это означает потерю связи с Замком, а значит, все её специалисты тут, да и ей самой бежать некуда. Это открывает некоторые интересные перспективы.

Второй — я впервые получил хоть какую-то информацию о детских головах, встроенных в приборные шкафы.

Они всплыли в разговоре случайно. Селанта злобно упомянула, что мы наступили на яйца не только её подпольному борделю, но и другому, более серьёзному бизнесу. А значит, были обречены. Слово за слово ― обнаружилось, что речь шла как раз о том подвальчике, который я сдал Костлявой. Важные люди из-за этого пострадали и заимели на нас зуб.

Этот бизнес, оказывается, не просто крайм, как подпольные бои и бордели для извращенцев, а покушение на самое серьёзное, что тут есть — на монополию правящего дома. Технологией создания «биологических информационных кластеров» располагал один Креон, поскольку она импортирована из другого мира вместе со специалистами в рамках его «научного рекрутинга». Для чего использовал их владетель, никто не знает, но, когда его не стало, один из таких комплексов вывезли из-под носа у Калидии, не подозревающей об их существовании. Оставшиеся без покровителя иномировые спецы заработали себе выходное пособие. Они нашли покупателя, организовали бережную транспортировку, а главное — объяснили, что с помощью «биоментального криэйтинга» можно создавать уникальный видеоконтент: кино, рекламу, сериалы и так далее. Заливай в головы материал, а уж детская фантазия не подведёт.

Что за «серьёзные люди», Селанта уточнить затруднилась, но подтвердила, что дети для «биоментала» походят только клановые, и заверила, что деньги туда ввалены огромные.

— Мелкие вонючие мутантики идут чуть ли не на вес золота, — вздыхала она с сожалением. — Я пыталась влезть в схему, да куда там, не с моими капиталами…

* * *

— Тебе, кстати, привет передавали, — сказал я Нагме.

— Кто? — удивилась она.

— Дети из бывшего клана Синей улицы.

— Ух ты! Правда?

— Да, говорят, вы отлично играли, и они хотят ещё. Ох, колбаса, — покачал я головой с сомнением. — Не втравила ли ты нас в очередную хтонь?

— Ну, может быть… — признала она, — чуть-чуть. Понимаешь, они очень печальные. Им больно и трудно жить. Они никогда не повзрослеют и знают, что скоро умрут. Это так несправедливо! Я хотела, чтобы Аллах посмотрел их глазами.

— Ты учила их рисовать? — удивился я.

— Попробовала, — кивнула Нагма. — Но они совсем-совсем не умеют. Даже палка-палка-огуречик. Тогда я предложила игру — рисовать в голове. Смотреть друг на друга, потом закрывать глаза и представлять себе другого. Как будто рисуешь на другой стороне век, понимаешь? Я сама так делаю — сначала рисую в голове. Им очень понравилась игра, они часами сидели и жмурились! Так смешно! А потом я им сказала, что не обязательно рисовать в голове человека точно таким, какой он есть. Можно попробовать что-то в нём исправить. Например, нарисовать его не таким больным, понимаешь?

— Я-то понимаю, — сказал я серьёзно. — А вот ты, боюсь, не вполне представляешь, что натворила.

— Я знаю, пап, — когда речь заходит о вещах серьёзных, она апеллирует ко мне как к отцу. — Но, кажется, они действительно что-то смогли.

— Нагма, душа моя, если ты инициировала коллективный референс, то во что эти несчастные детишки превратят мир и себя, одному Аллаху известно. Который таки решил посмотреть их глазами.

— Боюсь, все ещё хуже, пап, — вздохнула Нагма. — Это оказался вовсе не Аллах.

* * *

Вечером впервые проснулся и потребовал внимания командирский планшет. Пришёл приказ о всеобщем сборе «Городского фронта» на Средке «с целью контроля боеготовности».

— Народ, — объявил я, собрав отряд в гостиной. — Не хочу, чтобы вы узнавали это из новостей. Всех вызывают на службу.

— Но нам же плевать? — уточняет Зоник.

— Формально наш статус позволяет игнорировать что угодно, кроме личного приказа Владетельницы. Поэтому я просто хочу обсудить ситуацию.

— А что за «контроль боеготовности»? — интересуется Шоня. — Будут проверять, не забыли ли мы надеть трусы под броню? Если что — я тут нашла классные, показать?

— Думаю, «Городской фронт» ожидает не смотр строя и песни, а кровавая резня, — сообщил я.

— Не поняла, — уточняет Дженадин.

— Нет никакого смысла собирать весь личный состав без учёта режима патрулирования. Любой «контроль боеготовности», в чём бы он ни заключался, можно было бы провести в рамках обычного графика патрулей.

— Ты думаешь, командование ждёт нападения? — напряглась Тоха.

— Думаю, командование его организует.

— В смысле? — озадачился Кери.

— Я практически уверен, что наше командование и командование кланов — одни и те же люди.

— У кланов есть командование? — сомневается Зоник.

— Формально нет, но фактически они управляемы. Хотя и не так прямо, как городские. Поэтому нет никакой проблемы свести обе силы в одной точке в одно время.

— Ты уверен? — спрашивает Лирания. — Война всегда омерзительна, но это уже какая-то запредельная подлость.

— Самая обычная, — не соглашаюсь я. — Во множестве войн бенефициар был один для обеих сторон конфликта. Это скорее правило, чем исключение. Хотя обычно реализация менее откровенная.

— Но кто эти люди? — возмущённо говорит Шоня. — Зачем это им?

— Я не знаю точно. Похоже, есть некая коллаборация между промышленной элитой, недобитой аристократией, Советом кланов и даже Калидией. Но кто именно жмёт на кнопки, даже Дмитрий понять не может.

— Думаешь, Верховная тоже в этом участвует? — спрашивает Тоха.

— Она, как минимум, не препятствует. Не забывайте, формально «Городской фронт» подчиняется ей, а кланызаблокировали жизненно важную логистику через пустоши. Так что, да, она не будет против, если ополчение города зачистит кланы, что и должно, как мне кажется, произойти сегодня ночью.

— То есть, — констатировала задумчиво Лирания, — война нужна всем.

— Так начиналось большинство войн. Осталось решить, ребятки, нужна ли эта война вам.

— Мы «Городской фронт», — говорит Шоня. ― Мы должны защищать город.

— Несмотря на то, что эта война срежиссирована тем, кому насрать и на город, и на кланы?

— Да, прем… то есть командир, — отвечает Тоха. — Если ты нам, конечно, ещё командир.

— То есть то, что я показал вам изнанку этой войны, не останавливает вас от участия в ней?

— Нет, — мотает головой Зоник. — Это всё полное дерьмо, но в «Городском фронте» такие же ребята с низов.

— Знаешь, Док, — сообщает Шоня. — То, что всё грандиозная наёбка, не означает, что нам можно забить и смотреть с балкона, как клановые режут наших.

— А они ваши? — уточняю я.

— Ну, не совсем прямо наши, — озадачивается рыжая. — Наши это Дженадин, Тоха, Зоник и так далее. Но это ребята с низов. На их месте могли быть мы.

— Да мы и так на их месте, — добавляет Дженадин, — просто у нас командир очень ушлый.

— Если ты, конечно, нам ещё командир, — повторяет Тохия, пристально глядя мне в глаза.

— Не Горфронту же вами командовать, — вздыхаю я.

— Ура, — тихо говорит Тоха.

— Ура! — поддерживает её Зоник.

— Ура, — подтверждает Кери.

— С тобой нам ничего не страшно, — добавляет Шоня.

— Хорошо, что ты нас не бросил, — вздыхает Дженадин.

— Дай вштыриться, пока тебя не убили, — просит практичная Лоля.

— Похоже, я скоро снова стану сиротой, — ехидно шепчет сидящий рядом Дмитрий.

Лендик мрачно молчит в углу. Ему никто в отряд вступить не предлагал, и своим его не считают.

А Лирания, отойдя в коридор, показывает жестом: «Надо поговорить».

— Мы же сегодня умрём, да? — спрашивает она совершенно спокойным голосом, когда за нами закрывается дверь её комнаты.

— Я сделаю всё, чтобы этого не случилось.

— Но?

— Но во многом это вопрос везения. Не всё во власти командира.

— Везение — это определённо не про меня. Вся моя жизнь тому надёжнейшее доказательство.

— Я как раз хотел попросить тебя остаться здесь. Приглядеть за детьми и…

— За ними не надо приглядывать, — перебивает она. — Они останутся с твоим… сыном же, да? Забыла уточнить в прошлый раз.

— Да, сыном.

— Уверена, он не выкинет Онию за шкирку с балкона, если со мной что-то случится.

— Нагма откусит ему руку раньше, — смеюсь я. — Они же подружки. Но это не значит, что тебе надо лезть на поле боя без брони и боевых навыков.

— Найди мне винтовку с оптикой, и ты удивишься.

— Серьёзно?

— Я была чемпионкой региона в своей возрастной группе.

— Стрельба, единоборства, стихи, гитара… Хорошо, что мне не шестнадцать на самом деле. Валялся бы сейчас у твоих ног в ожидании благосклонного взгляда.

— А я бы об тебя эти ноги вытирала, — фыркает она. — Всегда так поступала с хорошими мальчиками. Да, я была одарённым ребёнком. Но чёрта с два мне это помогло.

— Почему ты хочешь идти с нами?

— Потому что нельзя бежать от войны вечно. Она всё равно догонит. Даже в другом мире. Пора мне встретиться с ней с оружием в руках.

— Я найду тебе винтовку.

— Ни секунды не сомневалась. А теперь пошли.

— Куда? — удивился я.

— Собираюсь напоследок предаться безудержной геронтофилии.

— Ты же сказала, что тебя от одной мысли тошнит?

— Перед боем полезно очистить желудок. Да поцелуй меня уже, дурачок престарелый!

Говорят, на том свете возраста нет.

Глава 8. Под лиловой мандой

Площадку мы с Кери нашли по карте коммуникаций Средки. Требования — выше уровня основной развязки, локация примерно в центре главного променада, возможность подъехать на машине близко, но не слишком. И главное — хороший обзор и хоть какая-то защищённость.

С последним по карте не угадаешь, но нам повезло. Техническая платформа большого голографического транслятора имеет бетонное основание с толстым ограждением. Невысоким, чуть выше пояса, но нам достаточно.

Над нашими головами крутится голореклама, и «голо» тут не только от слова «голография». У нас бы такое не прокатило даже с пометкой «восемнадцать плюс», но в городе нет возрастных ограничений на секс-индустрию. Сейчас это к лучшему — трепещущая над нами лиловая вагина не даёт разглядеть позицию. Отвлекает.

— Не думал, что однажды я ей накроюсь вот так буквально, — смеётся Зоник.

— Назовём наш отряд «Мандоборцы», — предлагает Тохия.

— Лучше «Пиздозащитники», — не согласен Кери.

— «Под сенью жопы!» — озвучивает своё видение Шоня, потому что реклама как раз повернулась к нам другим ракурсом.

— Так, анальные воины, отставить смехуёчки! — командую я, вызвав, наоборот, бурный вал веселья.

Ничего, перед боем полезно.

Впрочем, никакого боя пока нет. На Средке патрулей больше, чем обычно, пожалуй, даже кратно больше, но в остальном — конвейер порока и наслаждений функционирует бесперебойно. Я бы даже подумал, что обойдётся, что я чего-то не понимаю, что-то не так понял, не угадал со сроками… Но Костлявая отправила мне условную фразу. «Вербульды идут на север». Что поделать, слово «верблюды» здесь неизвестно. Надеюсь, это ещё больше запутает тех, кто читает переписку в сети.

Фраза означает, что её наблюдатели заметили выдвижение кланов к городу. Пока разведчики вернулись, пока доложили… Скоро, значит, клановые будут здесь.

— На позиции, — сказал я в гарнитуру, которыми мы, наконец, догадались обзавестись.

Это ультракоротковолновая скремблированная радиосвязь, сетевые шпионы могут пойти и повеситься на кабеле. Подземный рынок, плюс Кери, плюс чит «бесконечные деньги». На барахолке оказалось не так уж много полезного, но кое-что мы всё же обрели. Запас медикаментов — лавка Фармы осталась с голыми полками. Комплекты связи — слава малорослым торговцам техническим хламом. Два броника и два тактических шлема — мне и Лирании. Патроны к моему пистолету. Снайперская винтовка неизвестной мне модели под патрон.338 Lapua Magnum. Я опасался, что для хрупкой девушки она мощновата, но Лирания заверила, что справится. Надеюсь, что так.

Когда мы стали интересоваться оружием, к нам подошли. По повадкам сразу распознал преемника Копня. Знал ли он, что обязан нам освободившейся вакансией, неизвестно. Представитель криминала был предельно вежлив, на бронированных вооружённых ребят смотрел уважительно. Заверил, что корпы низов полны патриотизма и всегда поддержат родных бойцов из «Городского фронта». А клановым, мол, давно пора глаз на жопу натянуть — хотя он использовал другую идиому, мы друг друга поняли.

Оружия на чёрном рынке оказалось неожиданно много. Как расплывчато сформулировал «разводящий»: «Мы торгуем со всеми сторонами. Пусть лучше оно у нас лежит, чем в нас стреляет, верно?». Я понял, что снарягу сливают кланы, получившие подгон от неизвестного спонсора. Им и дробовики привычнее, и токи нужнее.

Ассортимент укрепил меня в мысли, что предстоящая драка не будет лёгкой, даже несмотря на сервоброню. Бронебойные патроны 7.62 БП в длинных коробчатых магазинах для РПК намекали, что кто-то этот момент продумал. Пока работали кросс-локусы, кто-то завёз в этот мир неплохую партию железа. Плотно спланированная и неплохо профинансированная операция. Допустим, быстренько продать полученное оружие и дезертировать решили процентов десять — Слон как-то говорил, что для аборигенных формирований это минимум. Тогда на руках осталось более чем достаточно для создания городу серьёзных неприятностей. Потому что я увидел пару РПГ-7.

— На позиции! — повторил я. — Оглохли там? «Башня», «Воздух», ответьте.

— «Башня» в канале, — прорезался ленивый голос Дмитрия. — С моего балкона всё спокойно.

— Следи за сетью.

— Без сопливых знаю!

— Дисциплина радиообмена!

— Молчу-молчу.

— «Воздух» в канале! — доложился Лендик.

Он по плану барражирует над Окраиной на коптере и изображает воздушную разведку. Что он там увидит в темноте — понятия не имею. Но вдруг. Глупо было бы не воспользоваться авиацией, когда она есть.

— На пустошах свет фар, — сообщает наш пилот. — Много. Реально много.

— Следи, по какой магистрали они войдут в город.

Тот, кто планирует операцию со стороны города, выставил на главных магистралях блокпосты. И это правильно. Но, к сожалению, представление о том, как они должны выглядеть, у здешних командиров отсутствует полностью. Никаких бетонных блоков в шахматном порядке, никаких оборудованных огневых точек, никаких резервов, которые должны прибыть на помощь атакованному посту. Это же элементарные вещи! Здесь просто отправили по две машины на точку, по четыре бойца в каждой. Они поставили транспорт кто во что горазд, даже не перекрыв толком движения, и в них же и засели красивой групповой целью. Зато сидеть им не скучно — бошки-то выключены. Какой скрипт у них включается при появлении потенциального противника, понятия не имею, но ничего особо умного не жду. Фактически, они выполняют роль канарейки в шахте. Тот факт, что они погибли, укажет на то, что враг близко, и ни на что более. Хорошо, что мои ребята не с ними. В амплуа полевого командира до Слона мне как до звёзд, но лучше я, чем управляющий здешним ополчением распределённый мозговой слизень.

— Интересный рост трафика, — сообщает в наушнике Дмитрий.

— Можно по существу, без интригующих подводок? — раздражённо отвечаю я.

— Лавинный рост числа подключённых устройств через сетевые хабы окраины. Туда только что прибыла изрядная абонентская база.

— Клановые?

— Ну не бляди же со Средки? — смеётся он. — И вот что интересно…

— К черту драматические паузы!

— Ладно, ладно. Их ведут. Управляющий трафик, характерный для тактических имплантов. Очень похож на тот, что транслируется на Горфронтовских.

— Кланы тоже получили боевые импланты?

— Похоже на то. По крайней мере, какая-то часть бойцов.

— Сколько?

— Не могу сказать определённо, вижу только трафик на хабах. Но, судя по интенсивности обмена, много. Десятки. Может, сотни.

— Вот же хрень!

— Интересно, формат команд у них одинаковый? — сказал он сам себе задумчиво.

— Дима, потом удовлетворишь своё любопытство! Объявляй эвакуацию!

Этот вариант мы прописали заранее. Кто бы ни дирижировал происходящим, на гражданских ему определённо плевать, Средка продолжает веселиться, как ни в чём не бывало. Надо убрать с неё хотя бы невооружённых и незащищённых людей, которые составляют основную массу жертв в городских боях.

Внизу под нами тоскливо заныли сирены, и освещение окрасилось в алый. Этот протокол Димка нашёл в записях времён Чёрного тумана, с тех же пор он и не использовался. Но, видимо, его помнят. Люди выскакивают на улицу из баров и борделей, озираются, не вполне понимая, что происходит, а затем следуют по голографическим указателям к входным порталам башен. В случае резкого подъёма тумана башни открывались для всех, и процедура всё ещё действует, разблокируя двери и лифты. Верхним это не понравится, но ничего, переживут.

— Кто-то пытается вырубить протокол! — сообщил недовольно Дмитрий. — Кто-то очень настойчивый.

— Не дай ему это сделать! Если сейчас все ломанутся обратно, то затопчут друг друга!

— Вот без тебя бы ни за что не догадался, папаша! — фыркает в микрофон Димка. — Сидит там под мандой и командует! Ко-манд-ир!

— «Воздух», это «Воздух», меня слышно? — волнуется Лендик.

— Принимаю нормально, «Воздух», что у тебя?

— Клановые идут! Повторяю, клановые идут!

— Не вопи. По какой магистрали? Сколько?

— По всем! По всем, и их до черта! Они так с фарами и ломятся, я их отлично вижу! О чёрт, я не думал, что их вообще столько есть!

— Продолжай наблюдение. В крайнем случае… Видишь здоровенную голографическую вагину над променадом?

— Слепой бы увидел!

— Вот, мы на площадке под ней. Если что — ты наш последний шанс. Долго ещё можешь висеть?

— В экономичном режиме — хоть до утра!

— Не засни там.

— Ты что, меня аж трясёт! Ты бы видел, сколько их… О чёрт, первый пост всё!

Вдалеке дважды хлопнуло.

— По патрулю чем-то шарахнули, и они вместе с машинами всё. И второй! Почему остальные не уходят?

Почему-почему… Программой не предусмотрено. Канарейка тоже свалила бы из шахты, но клетка закрыта. «Эта музыка будет вечной, если я заменю канарейку…»

— Будь на связи, «Воздух», — сказал я и отключился.

Ребята смотрят на меня напряжённо.

— Началось, — сообщаю я максимально спокойно. — Скоро под нами будет до жопы клановых. Инструктаж помните?

— Помним, — сказала Шоня. — Не палить почём зря, разбирать цели, стрелять редко, но метко.

— И главное?

— Бить только по самым опасным мишеням, — добавила Тоха. — Кто с тяжёлым оружием, со всякими непонятными штуками, кто ведёт себя странно…

— Поймите, — в десятый раз повторил я. — Очень легко увлечься и открыть ураганный огонь по всему, что движется. Особенно, если покажется, что наши проигрывают. Но это значит израсходовать наше преимущество впустую. Массированный огонь — задача ребят внизу, они больше ничего не умеют. Наше дело — отстреливать командиров, пулемётчиков, гранатомётчиков и так далее. Работа марксмана…

— Кого?

— Неважно. В общем, самое глупое, что мы можем сделать, — это спалить нашу позицию. Нас отсюда просто вышибут массированным огнём. Поэтому — только одиночные, только по самым важным целям.

— Сколько можно повторять одно и то же? — недовольно бухтит Зоник.

— Когда начнётся бой, при первых выстрелах у тебя из башки вылетит всё сказанное. А я тебе ещё и пинка дам. А ну, по местам!

Ребята распределились по размеченным мной стрелковым точкам. Лирания выбрала позицию сама, остальным я нарезал сектора «от сих до сих». Всё пойдёт по тому органу, который крутится над нами, но выжившие чему-то научатся. Первый бой есть первый бой.

Внизу начался какой-то движняк среди бойцов Горфронта. Однако на выстраивание боевых порядков это похоже меньше всего. Разобравшись повзводно, они направляются к башням. Что за хрень? Им сейчас нужно разбегаться по зданиям, занимать позиции, чтобы встретить атакующих огнём из окон!

— «Башня», что за ерунда творится? Приём.

— Что ты «приёмкаешь», у нас дуплекс! — шипит он.

— Привычка. Что за дурацкие команды они получили?

— Ты не поверишь, заблокировать входы в башни и гнать народ обратно на Средку!

— И какого хера?

— Протокол эвакуации я сломать не дал, но те решили просто не пускать людей внутрь.

— Ты можешь что-то с этим сделать?

— Пытаюсь, чёрт побери! Отстань! Это тебе не «Стой, раз-два!» скомандовать.

* * *

Бой, как это часто бывает, начался почти незаметно. Въехавшей на Средку колонне сначала вообще никто не мешал — арендные бойцы Горфронта, похоже, просто не получили никаких команд. Управляющая сеть оказалась на время парализована борьбой Дмитрия с неизвестными операторами, а возможность самостоятельного действия у них отключена.

— На их месте могли бы быть вы, — сказал я ребятам.

Они ничего не ответили, глядя, как бойцы Горфронта просто стоят в своей красивой броне и ни на что не реагируют, держа оружие стволами вниз.

— «Башня», блин, да сделай ты хоть что-нибудь! — прошу в микрофон я.

— Я работаю над этим! — сердито отвечает Дмитрий. — Гражданские ушли, возвращаю управление…

— Доложить по целям! — командую я своим.

— Пулемётчик на головной машине! — докладывает Зоник.

— Бери его, — соглашаюсь я. — Но жди команды.

— Вон тот парень, в открытой машине, похож на кланового према, весь в цацках, — докладывает Тоха.

— Лирания, возьми его.

— Принято.

— А чего не я? — возмущается Тохия.

— Потому что я так сказал. И потому что тебе далеко, ищи цель ближе.

— Тот парень с трубой на плече?

— Гранатомётчик. Пойдёт.

— Блин, у них тоже есть броня! — сообщает Кери. — Вон, целая машина таких. Но как? Откуда?

— Оттуда же, откуда ваша.

— Но для неё же нужны имплы!

— Значит, им поставили. Те же, что и вам. Вы до сих пор не поняли, да?

— Возьму их командира, с планшетом. Может быть, они подвиснут, пока переключатся на другой канал управления.

— Целься в голову. Жди команды. Шоня, Дженадин?

Цели разобрали, ждём начала боя. У ребят мандраж, но это нормально. Сервоброня компенсирует дрожь в руках, остальное просто сожрёт кучу нервных клеток. Но они молоды, переживут. Война — дело молодых.

Дети — лучшие солдаты, у них нет ни страха, ни сопереживания, ни понимания последствий. Если не брать в расчёт физическую силу, то десятилетки, например, идеальные призывники — уже понимают команды, но ещё не умеют думать на шаг вперёд. Жестоки, азартны, легко мотивируются, подчиняются авторитетам, имеют отличную мышечную реакцию. А главное, для их выращивания надо в два раза меньше ресурсов, чем для восемнадцатилетних, чистая выгода.

Не заметил, чей выстрел был первым. Не наш, разумеется. Я категорически запретил открывать огонь. Горфронтовец ли получил, наконец, команду, или кто-то из клановых устал ждать приказа — но через несколько секунда Средка взорвалась стрелковым боем на ближней дистанции.

— Работаем! — скомандовал я.

Лирания точно всадила пулю под каску клановому прему, передёрнула затвор болтовой винтовки, ищет новую цель. Лицо спокойное, губа закушена.

— Выбираем цели и работаем по готовности! Только одиночные!

Наша стрельба — капля в море стрелкового огня, но, если никто не сорвётся и не начнёт поливать очередями на кого бог пошлёт, то точечная работа по правильным целям иногда может переломить даже неудачно начавшийся бой.

Этот начался чертовски неудачно: Горфронт запоздал с реакцией, дал кланам втянуться на Средку и рассредоточиться вместо того, чтобы отработать по узким съездам с эстакад, создав пробки из битой техники. Или хотя бы занять защищённые позиции в зданиях, откуда можно было бы создать плотный огонь.

Теперь у кланов огневое и позиционное преимущество, они на технике, и они повсюду. Часть машин кустарно бронирована, некоторые машины оснащены пулемётными станинами, а бойцы Горфронта стоят, как мишени в тире. Благодаря системе прицеливания стреляют они быстро и точно, благодаря броне не полегли в первые же секунды. Завезённого оружия, которое эту броню пробивает, у кланов немного, да и обучали их явно наспех — пулемётчик, которого я выцеливаю, лупит длинными очередями приблизительно в нужную сторону, и только.

Бац! — готов. Ищу следующего. Бородатый толстяк в синем мотоциклетном комбезе вскидывает на плечо трубу РПГ, успевает прицелиться, но я попадаю ему в плечо — дистанция великовата, да и стрелок я средний, — и он нажимает на спуск, направив оружие не туда, куда собирался. Вместо группы бойцов Горфронта гранату получает клановый грузовик, который подпрыгивает, рушится обратно и освещается ярким магниевым сиянием полыхнувших аккумуляторов.

Следующая цель… Следующая…

Горфронтовцы воюют препохабно — не маневрируют, не выбирают закрытых позиций, не используют преимущества местности. Зато не мажут и не боятся, это отчасти уравновешивает. Бронированых-имплантированных клановых немного, я стараюсь вышибать их первыми, благо они тоже изображают неподвижные стрелковые точки. Кто бы ни управлял юнитами с обеих сторон, он не имеет понятия о городском бое. Думаю, команды имеют вид «Стой тут, стреляй туда». Стоят, стреляют. Пока наша пуля не прилетит в башку. Сверху они как на ладони.

Обычные клановые тоже вояки никакие, видно, что общевойскового опыта у них нет, но присутствует чувство самосохранения, подсказывающее: «Двигайся, укрывайся, не будь мишенью». Мечутся довольно бестолково, перекрывая друг другу сектора огня. Думаю, немалый процент потерь составит «фрэндли фаер», но попасть в них тяжелее. Хорошо, что большинство вооружены дробовиками; плохо, что вблизи это «плохо» превращается в «хорошо». Никто не мешает им сократить дистанцию, подбежать к бронированному горфронтовцу и снести ему башку картечью в упор. Управляемые дистанционно бойцы даже не думают сменить цель и завалить бегущего к ним врага — так и стреляют вдаль, по назначенным операторам мишеням.

И всё же, хотя в начале боя я бы уверенно поставил на клановых, военная фортуна переменчива. Горфронтовцев локально больше — кланы не успели загнать все силы на Средку, на съездах образовались пробки, и не в последнюю очередь потому, что вновь прибывающие бойцы решают, что ничего в этой мясорубке не забыли. Они пытаются развернуться и свалить, а когда понимают, что развернуться негде, то бросают машины и валят пешком, окончательно блокируя развязки. Видимо, наиболее мотивированные части, включая перевооружённых, бронированных и имплантированных бойцов, оказались впереди, а эти ехали за лёгкой прогулкой — добить и пограбить.

Я мучительно сожалею об отсутствии парочки штурмовых вертолётов — вот бы сейчас врезать ракетами по этой свалке! Увы, леталка, с которой наблюдает весь этот бардак Лендик, совершенно безоружна.

Ситуация начинает постепенно меняться в пользу города — не в последнюю очередь из-за нас. Мы стреляем немного, но мы стреляем куда надо — выбиваем командиров, бронированных бойцов, пулемётчиков, взводных операторов, которые являются узлами распределённой сети управления. Это дезорганизует и демотивирует остальных. Как только кто-то из клановых пытается объединить сородичей в подобие организованного отряда, мы его выцеливаем и выносим, добавляя в происходящее хаоса.

«Нам сверху видно всё, ты так и знай», — напеваю я привязавшуюся песенку, выбирая очередного спонтанного «активиста» или управляемого через сеть бронестрелка. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что мы так и просидим весь бой, как в тире. А уж ребята увлеклись настолько, что вообще не прячутся, почти невидимые на фоне сияющей над нами манды. Стреляют зло и азартно, сеют хаос и смерть. В отличие от тех, кто воюет с чипом в башке, они уже никогда не станут прежними. Война всё меняет. «Пуля многое меняет в голове, даже если попадает в жопу», — так, или примерно так, говорил Аль Капоне. Но пуля многое меняет в голове, даже если эта пуля твоя, а голова чужая. Опыт прекращения чужой жизни движением пальца забыть невозможно, и человек, убивший другого, отличается от себя прежнего.

— Уходите оттуда! Бегом! — кричит в наушнике Дмитрий, а я позорно торможу.

Иногда боевой опыт мешает — я просто не настроен на подчинение его командам. Рявкни мне такое Слон, вопрос: «А в чём, собственно, дело?» ― я обдумывал бы уже на бегу. А Дмитрия переспросил: «Какого чёрта?»

— На вас выдано целеуказание! Всем! Вообще всем! Валите!

— Все назад! — заорал я на своих. — Быстро!

Но если я сам тормознул, что говорить о ребятах, которые увлеклись и полны азарта.

Первую секунду они меня просто не слышат. У них звенит в ушах от собственной стрельбы. Они утонули в прицелах. Они не получали приказов с момента начала боя и не ждут их. У них нет рефлекса «Сначала реагируй, потом думай».

Вторую секунду они вроде бы понимают, что что-то слышали, и это, может быть, заслуживает внимания. «Вот сейчас, всажу пулю ещё в этого, и переспрошу…» — неосознаваемо проносится в их головах. В эту секунду я уже вижу, что огонь внизу частично стихает, потому что все, у кого в башке чип, получили на него указание приоритетной цели. Они разворачиваются и поднимают стволы, ловя целевой системой тактических очков нашу «площадку под мандой». Я стою между Лиранией и Шоней, поэтому хватаю их за плечи — левой рукой Лирку, правой рыжую, — и изо всех сил дёргаю назад. С такой силой, что Лирания летит кубарем, и даже тяжёлая в броне Шоня делает непроизвольный шаг, отступая от ограждения.

Третья секунда начинается с: «Была какая-то команда? Или послышалось?» — головы начинают поворачиваться ко мне, истошно орущему: «Назад, блядь! Все назад! От края!» ― но тела всё ещё сориентированы на стрельбу вниз. До понимания, что мы больше не стрелки, а мишени, секунды две, но их у нас нет.

Лучшая реакция у Тохи, сказывается опыт рукопашки, и, когда ограждение взрывается пылью и осколками бетона, она уже катится к центру платформы.

У Зоника, повернувшего ко мне удивлённое лицо, оно вдруг превращается в фонтан крови и костей — угол стрельбы снизу такой, что тяжёлая пуля влетает под кромку шлема и превращает его содержимое в смузи.

Кери отлетает на полметра и валится на спину.

Дженадин просто медленно сползает, где стояла. Я, немыслимым усилием, чуть не порвавшись в нескольких местах, успеваю дёрнуть её за ремень винтовки, не дав повиснуть на ограждении. Она оказывается внутри периметра, но я не могу понять, что с ней. Жива? Ранена? Контужена? Проклятая броня — я не могу её снять без командирского планшета и не могу сообразить, где планшет.

Когда вспоминаю, что он у меня в разгрузке сзади, идея снять с раненых броню уже не кажется удачной — на платформу обрушивается вал огня, она трясётся и дрожит от попаданий, от ограждения летят камни и рикошеты, всё затягивает бетонной пылью. Лиловая манда над нами моргает и гаснет, становится темно, но целеуказателям стрелков на это плевать.

— «Воздух», это «Воздух», — встревоженно лепечет в наушнике Лендик, — вы под огнём!

Неужели он думает, что мы не заметили?

У Кери броня пробита в районе правого плеча. Скорее всего, рана не тяжёлая — если остановить кровь. Но для этого надо снять броню, это опасно. Штурмовые винтовки не пробивают толстую платформу, но металлические конструкции над ней дают непредсказуемые рикошеты. Сервоброню они не берут, а вот в броник мне прилетело очень чувствительно.

Куда ранена Дженадин, понять не могу, не вижу входного отверстия, она бледная и без сознания. Прикладываю к шее альтерионский антишоковый инфузор, он впрыскивает под кожу препарат. Поможет, нет — не знаю, но хуже точно не будет.

Раздаётся сильный взрыв, платформа подпрыгивает и накреняется. Я вижу, как мимо края проносится граната РПГ — эта, значит, прошла мимо. Похоже, кроме имплантированных, к обстрелу присоединились и другие участники. Следующий взрыв раздаётся чуть в стороне — стрелки из клановых, на наше счастье, паршивые. Но если ударит по платформе — может и пробить. А если ещё раз по опоре — мы можем грохнуться на Средку вместе с ней. Или не грохнуться. Сколько зарядов к РПГ-7 нужно, чтобы свалить высокую стальную ферму? А это как попадёшь. Иногда одной хватает, а иногда бэка раньше кончится.

Бабах! — ну что же, двух не хватило, продолжаем дальше. Бабах — мимо, взорвалась на чём-то другом, нас даже не качнуло. Почему эти гады до сих пор не расстреляли весь боезапас по противнику? И почему мы не выбили этих гранатомётчиков?

Бабах! — а вот почему. Они бьют не снизу, со Средки, а сбоку, с эстакады. Опоздавшие к празднику, которые не смогли пробиться на основной ТВД через свалку машин, но не свалили в родные пустоши, а решили подождать, чем дело кончится. Видимо, им тоже указали приоритетную цель. Имплантов у них нет, стрелки они паршивые, но зато у них удобная позиция, с которой они, при небольшой удаче, могут накрыть нас всех, как тараканов на столе.

— «Воздух», это «Воздух», — истерит в гарнитуре Лендик, — вас вытаскивать? Повторяю, вас вытаскивать?

— Не вздумай! — ору я в микрофон. — Тебя сразу собьют!

— «Башня! Твою мать, «Башня», — кричу я Димке. Может быть, громче, чем стоило бы, но меня уже порядком оглушило, да и нервы. — Ты можешь снять с нас целеуказание, хацкер хулев?

— Пытаюсь! Сбрасываю! Они постоянно шлют и шлют новое! Я не могу их отрезать и не успеваю отменять команды!

Бабах! — граната разрывается над нами, на излучателе голопроектора, меня что-то сильно бьёт в бедро, и оно немеет. Как всегда при таких ранениях сначала не больно, но это только сначала. Из бедра торчит кусок железа, я выдёргиваю его голыми руками, пока шок не отошёл, и быстро накладываю на кровоточащую дыру индпакет. Сжавшаяся в комочек и обнявшая винтовку Лирания смотрит на это безумными глазами, вздрагивая, когда я ей подмигиваю.

— Смотри в камеру! — кричу я ей, доставая из кармана коммуникатор.

— Что? — её раскосые глаза делаются почти круглыми и раскрываются как у героинь любимых нагминых мультиков, когда я делаю снимок.

Неловко тыкая в экран пальцем в тактической перчатке, жму «Отправить всем абонентам». Геолокацию, небось, само подошьёт.

Через тридцать секунд огонь по нам прекращается.

— Они перестали долбить сеть целеуказанием, — сообщает удивлённо Дмитрий. — Я не знаю, что случилось…

— Чат посмотри.

— О, фотка пришла! Блин, портретистом тебе не работать, ты знаешь?

— Это не портрет. Это ультиматум.

* * *

Когда осмелевший Лендик забрал нас с платформы, эпическая Битва За Средку заглохла сама собой. Отсюда, сверху, я бы сказал, что примерно вничью. Чьих трупов навалено больше — понять трудно, но уцелевшие клановые свалили, растащив пробки на эстакадах и уехав в пустоши на извлечённой из них технике. Никто их не преследовал.

Я перевязал плечо Кери — ранение оказалось сквозное, рана чистая — благо, под броней у ребят только трусы. Обработал кровоостанавливающими, наложил повязку, поздравил с первой нашивкой за ранение. Тут нет нашивок, но я что-нибудь придумаю. С Дженадин ситуация хуже — когда стрельба стихла, появилась возможность тщательного осмотра. И я нашёл вмятину на её шлеме. На голове вмятины нет, но это ничего не значит — черепно-мозговые травмы коварны. Она без сознания и выглядит паршиво.

Единственное, что мы сможем сделать для Зоника, это развеять его прах со Средки. Так что на его тело, лежащее на полу салона леталки, мы стараемся не смотреть. Нас снова стало меньше, хотя и так-то было немного.

Моя рана наконец дала о себе знать, и, по приземлении в ангаре, Шоня с Тохой буквально выносят меня на руках. Мне не стыдно, а им не сложно — они в сервоброне.

Командую Лендику подключить зарядку, объявляю конец операции и личное время бойцам.

* * *

Пока Нагма, всхлипывая от переживаний, помогает мне обработать начисто рану на ноге — она неглубокая, крупные сосуды не задеты, и вообще ерунда, — приходит Лирания. Сняла только броник и шлем, даже не умылась.

— Зачем ты меня сфотографировал? — спрашивает она настойчиво.

— У меня для тебя две новости.

— Какие?

— Хорошая и плохая, как положено.

— Какие, чёрт тебя дери! — нервно топает ногой девушка.

— Хорошая ― твои родители где-то в городе. Плохая — они нас чуть не убили.

— Ненавижу их, — сказала Лирания внезапно. — Ненавижу!

Развернулась и ушла. Подростки!

Глава 9. Принцип меньшего зла

Прах Зоника мы развеяли со Средки практически у порога его любимого борделя, что могло бы быть иронично, но почему-то не было. Нам ещё придётся рассказывать об этом Дженадин. Когда и если она придёт в себя. Сейчас её состояние напоминает неглубокую кому, ей не становится ни лучше, ни хуже, а я почти не понимаю в неврологии. И обратиться некуда, здешняя медицина просто спишет её в компост.

Средка снова разнесена в хлам, поэтому бордель закрыт. Ремонтировать разбитое никто не спешит, хотя повреждения не фатальные — стёкла, в основном. Стрелковым оружием здания не развалишь, а артиллерии тут, к счастью, нет.

Лирания, Тоха, Шоня, Кери и я. Даже на полноценное отделение не тянем. Разве что с Лендиком считать. Лендик держится чуть поодаль. Его уже никто не задирает, но и не совсем свой.

— Они снова нападут, как ты думаешь? — спрашивает Шоня.

— Нет. Вряд ли, — отвечаю я. — Кланы понесли большие потери как в людях, так и в снаряжении. Думаю, почти всё завезённое оружие осталось тут вместе с теми, кого учили им пользоваться. Новое завезти по ряду причин не получится. Кроме того, у города больше резервов.

— У Горфронта тоже много убитых. Да почти все…

— Город может перепрошить арендных рабочих, запихать их в броню, и они об этом даже не узнают, — мрачно говорит Кери. — Будут так же тупо стоять и стрелять, как наши, какая разница?

— Да, ужас вообще, — с отвращением добавляет Тоха. — Как подумаю, что мы так же могли там стоять болванчиками…

— И стояли бы, если бы не он, — пихает меня локтем Лирания. — А вы его не цените.

— Ой, иди в жопу, Лирка, — отмахивается Шоня. — Ценим, ещё как. Но лучше бы этого всего не было. Как хорошо было туристов на Средке пасти!

— Ты и тогда говнилась, — напомнила Лирания.

— Дура была, — признаётся рыжая. — Подумаешь, какой-то козёл за сиськи хватал! Сейчас бы ему яйца отстрелила, и всё.

— Как думаешь, командир, война закончилась? — спросила Тоха.

— Нет, — покачал я головой. — Но в лобовой штурм кланы больше не пойдут. Имплантированных, которыми можно было управлять, почти всех выбили, у остальных желание сильно поугасло. А вот набеги и диверсии — самое то. Они же типичные партизаны, не регулярная армия. Тот, кто их загнал на Средку, вообще не ставил военных целей. Он просто сокращал население.

— Но зачем?

— Не знаю точно, Тох. Есть пара версий, но они довольно слабые и не объясняют всего. Не такое уж тут сильное демографическое давление, чтобы прибегать к таким решительным мерам.

— Какое давление?

— Неважно. Пойдёмте.

Если бы мы не вывели той ночью людей со Средки, то жертв было бы больше раз в десять. Причём не среди «лишней молодёжи», каковая, по версии Дмитрия, была предназначена на заклание, а среди персонала и клиентов, которые, наоборот, основной двигатель сферы услуг. Это означает, что мы снова чего-то не учли. Не видим всей картины.

* * *

— Вы не видите всей картины! — категорично заявляет стоящая посреди гостиной женщина в чёрном плаще и маске.

По периметру помещения расположились четыре фигуры в оболочках, и мы полны внимания к её словам.

— Берана, — говорю я осторожно, но она останавливает меня жестом.

— Молчи. Время диалогов прошло, теперь говорю я.

Здесь все, включая детей, но исключая ещё не пришедшую в себя Дженадин, поэтому я не хватаюсь за пистолет. Если я выстрелю в Берану, то убью её или нет ― как карта ляжет. Но её охрана превратит нас в фарш в любом случае. Так что мы сидим и слушаем.

— Если этой ночью вы прислушаетесь, то сможете почувствовать вибрацию вашей башни. Тонкую, почти незаметную, но приборы ловят её уже неделю. Башни высокие, здесь она чувствуется сильнее, но вскоре её не удастся игнорировать даже внизу. Это дрожит Цитадель Ушедших. Её столетиями накачивали энергией, и процесс близок к завершению. Аборигены гадают, почему выработка энергостанции всё время падает — но дело не в ней. Цитадель забирает всё больше, в этом причина здешнего кризиса. Наполнившись, она раскроется, и Ушедшие вернутся в Мультиверсум. Я надеялась это предотвратить, но Креон был одержим своим городом. Он отказался заглушить станцию, закрыть Цитадель и покинуть его, хотя я предоставила ему возможность вывести часть населения в другие миры.

— Часть? — не сдержалась Алиана.

— Может быть, большую часть. В Мультиверсуме полно свободного места. Но Креон — истинный Владетель. То есть упрямый, ограниченный, помешанный на истории своего «великого рода». «Сотни поколений предков», — ядовито процитировала она. — Предков, происходящих от мародёров, удачно ограбивших Цитадели. К сожалению, он остановил меня тогда, а сейчас уже поздно. Этот мир закрыт, и мы встретим финал тут, каков бы он ни был.

— Почему он закрыт, Берана? — спросил я. — Как вообще можно закрыть целый мир?

— Это называется «коллапс», — ответила она спокойно. — Череда социальных или природных катастроф, которые уничтожат население. Наверняка где-то в городе найдётся ребёнок с ненормально синими глазами, это один из симптомов. Это гекатомба, массовая жертва Ушедшим. Чем больше проливается крови, тем больше сил они получают для своего возвращения. Мир за миром. Мультиверсум пустеет, их приход приближается.

— Какие-то супервампиры, — комментирует Дмитрий.

— Я не знаю этого слова.

— Легенды нашего мира содержат обильную мифологию о существах, которые бессмертны, потому что пьют кровь людей, — поясняю я.

— Легенды чаще всего просто чушь, — под плащом Берана пожимает плечами. — Но у Ушедших многое завязано на кровь, взять хотя бы оболочки… Впрочем, неважно. Когда я поняла, что коллапсы провоцируются Ушедшими, то многие годы занималась вычислениями, пытаясь понять, где именно состоится их возвращение. Этот мир — точка проекции ортогонального Мультиверсума на наш. То, что Креону удалось туда добраться, стало окончательными доказательством моей правоты. Ушедшие вернутся здесь.

— Так он всё-таки встретил там Ушедших? — спросил Дмитрий. — Мне всегда было интересно…

— Нет, но он встретил тех, кто с ними близко связан. Тех, кто делает кристаллы для энергостанции.

— Я думал, их делает второй город, — удивился я.

— Не делает. Получает. В их Цитадели есть портал, они имели к нему доступ с самого начала. Креон так обрадовался, добравшись до своего, потому что надеялся наладить прямые поставки и наконец-то избавиться от необходимости иметь дело со старинными врагами. К счастью, мне удалось его убить, и сделка не состоялась.

— Тебе?

— Руками Калидии. Это было несложно, девочка глупа как пробка и до скуки предсказуема. Даже не знаю, в кого пошла.

— Послушай, — спросил я, — зачем ты тут?

— Для того, чтобы Ушедшие не вернулись, надо сделать этот мир безлюдным. Убрать тех, кто станет жертвой, откроющей им проход.

— Убрать? — спрашивает Шоня.

— Они всё равно умрут в процессе коллапса, — говорит равнодушно Берана. — Но если их убрать раньше, то Ушедшие не получат то, что им нужно.

— Нет, не вообще «здесь», а конкретно здесь? — настаиваю я. — Тебе что-то надо, но я никак не соображу, чего. Что у нас есть такое, что тебе необходимо, но ты не можешь снять с трупа?

— Девочка, — Берана указала рукой на Нагму. — Боюсь, что, если снять её с твоего трупа, она будет бесполезна.

— А так полезна? — спросил я, рефлекторно загораживая собой ребёнка и прикидывая, не рискнуть ли вытащить пистолет.

— Она…

Речь Бераны прервал катящийся по полу круглый предмет чуть крупнее мяча, но с глазами.

«Колобок-колобок, докатился, голубок…» — глупо подумал я, провожая взглядом голову оболочки.

— Глупа как пробка, мам? — спросила Калидия, стряхивая кровь с меча.

Один охранник сползает по стене, оставляя красную полосу на краске, а второй, ставший короче на голову, обильно портит жидкостями тела ковёр. Я прижимаю к себе лицо Нагмы, не надо ей на такое смотреть.

Двое оставшихся вскидывают своё оружие, но, если бы тут был букмекер, я бы поставил все бесконечные деньги Дмитрия на Калидию. Ряженые горцы — это не гвардия Домов. Если нарядить крестьянина в рыцарский доспех, он может легко навалять другим крестьянам, но на турнире у него шансов нет.

Надеюсь, по полу катилась не голова Абдулбаки. Испытываю иррациональную вину перед бывшим старейшиной, всё-таки именно я втравил его в этот блудняк.

— Увы, дочка, печальный факт, — Берана говорит спокойно, но отступает назад. — Твой отец не дал мне тебя нормально воспитать.

Сдаётся мне, кто-то сейчас станет полной сиротой. Сиротинушкой.

— А вот отец так не думал, — синтетическим голосом оболочки трудно передать интонации, но мне чудится в нём подростковая глубокая обида. — Я прочитала его записи. Он ведь тебя любил, ты знаешь?

— Это имеет значение? — спрашивает женщина.

— Да. Из-за этого я тебя сейчас не убью. Хватит того, что ты сделала меня отцеубийцей. Уходи и не возвращайся. Бежать некуда, и ты примешь все последствия того, что я не дам тебе уничтожить город.

— Ты уничтожишь не только город, но и всех людей в Мультиверсуме.

Калидия объяснила, где она видела Мультиверсум, так красочно, как будто её отцом был не Великий Владетель, а боцман с вонючего ржавого сейнера.

* * *

— Иногда мне кажется, что отец был единственным взрослым в городе, — говорит задумчиво Калидия. — Все остальные поглощены собой и своими интересами, категорически не желают ничего видеть и брать на себя ответственность. Промы, Дома, верхние, нижние… Один сплошной детский сад. А я должна изображать воспитательницу, хотя сама не старше них.

— Думаю, твои слова повторит любой правитель любой страны любого мира. Но ваше общество действительно инфантильно выше среднего.

— Может быть, это не так и плохо, — продолжает она. — Моя мать — воплощение взрослости, и это ещё хуже. В городе никто не хочет ни за что отвечать, а она готова убить кучу людей ради высшей цели.

— Они с твоим отцом нашли друг друга.

— Может быть, мне следовало её убить. В этом была бы какая-то логическая завершённость, тебе не кажется? Повесила бы на стену за троном две головы.

— Боже, ты что, притащила голову Креона?

— Нет, я не настолько безумна. Это фигурально.

— Хорошо. И хорошо, что ты её не убила.

— Тебе её жалко?

— Мне жалко тебя.

Мы стоим у кровати Дженадин. Она без сознания, это меня уже пугает. Но что меня пугает ещё сильнее, из её глаз сочится тёмный экссудат, стекающий на подушку, как чёрные слезы.

— Ты не знаешь, что это? — показываю я Калидии испачканную чёрной жидкостью салфетку.

— Кто из нас врач? — удивляется она.

— Это не медицинская проблема. Это что-то местное. Может быть, какие-то легенды, слухи, мифы? Типа: «И возрыдают дети чёрными слезами, и отверзнется…». Ну, что-нибудь отверзнется. Или разверзнется. Жопа какая-нибудь.

— Нет, извини. Ничего такого. Ты думаешь, это связано с Ушедшими?

Калидия оставила оболочку плавать в стеклянном стакане, ходит в легкомысленном халатике и пушистых тапочках, волосы завязаны в хвост. И не скажешь, что Великая Владетельница. Просто молодая женщина. Красивая молодая женщина — её тело восстановилось после шока глубокого слияния с оболочкой, и она выглядит лет на двадцать пять.

— Мне кажется, здесь всё связано с Ушедшими, — отвечаю я. — Так или иначе.

— Ты веришь моей матери?

— И да, и нет. В то, что происходит какое-то говно, — скорее да, чем нет. В то, что это именно Смертельное Возвращение Кровожадных Чудовищ, — скорее нет, чем да. Берана слишкомдолго копалась в мифологии Ушедших, и теперь не видит ничего, кроме них. А в жизни никогда и ничего не бывает таким однозначным, как в триллерах.

— Почему?

— Потому что не бывает никакого Идеального Сферического Зла в вакууме. Оно невозможно, потому что не экосистемно. Берановские Кровавые Ушельцы для начала выжрали бы всю кормовую базу, а затем сколлапсировали в Глубокую Чорную Задницу, которая поглотила бы сама себя.

— Может быть, именно это с ними и произошло?

— Тогда с чего бы им возвращаться? Нет, вся эта история кажется мне натянутой. А вот то, что Берана помянула ребёнка с синими глазами…

— Есть такой ребёнок?

— Есть целая куча таких детей. Это дети кланов. Недавно их глаза посинели, разом… И у всех вот такие чёрные слезы, — я снова протёр щеки Дженадин, очистив от тёмного экссудата.

— Я не знаю, что это значит, — сказала Калидия. — Но вряд ли что-то хорошее. Иногда я думаю, что мать права, а я, разрушая её планы, нанесу больше вреда.

— Но ты не остановишься?

— Нет. Я верю отцу. Что очень глупо, потому что я его убила. Но он был против планов матери, и он всегда знал, что делал.

— Это не ты…

— Всё равно я. Знаю, что мать использовала меня, но это ничего не меняет. Знаешь, он был куда более живым, чем все думали. Там, внутри, под оболочкой, которую почти никогда не снимал. Я прочитала файлы. То, что он писал обо мне.

— И что там?

— Не скажу. Но единственное, что я могу сделать, чтобы не сдохнуть от чувства вины, это спасти его город. Или умереть, пытаясь.

— Давай остановимся на первом варианте.

* * *

Лирания перехватила меня в коридоре, и я впервые вижу в её глазах панику.

— Там… Мои родители! — говорит она, вцепившись мне руку.

— Где «там»? — уточняю я.

— Видеостена в моей комнате. Связь. Они.

— Так в чём же дело? Беги к ним скорей!

— Пойдёшь со мной?

— Прости, но в качестве кого?

— Друга. Я не могу одна. Ты мне нужен.

— Для разговора с родителями?

— Да, — твёрдо отвечает она. — Я тебя очень прошу. Пожалуйста.

— Лира, вот так убегать, это… А это ещё кто такой?

— Это мой друг.

Я молча киваю, не зная, как себя вести. На большом, во всю стену, экране мужчина и женщина возраста около сорока или чуть старше. Женщина — ярко выраженный азиатский типаж, похожа на японку. Мужчина… Не скажу с уверенностью. Незнакомый фенотип. Ну что же, генетика сказала своё слово, послушаем, что скажут люди.

— Твой безответственный поступок, в который ты втянула сестру… Кстати, почему её нет?

— Поговорим без Оньки, — отрезала Лирания.

— Как ты смеешь…

— Не кричи на неё, дорогая, — примирительно говорит мужчина. — Сестра всегда была для неё источником стресса…

— Ничего подобного! — зло и громко отвечает Лирка. — Это вы были источником стресса. А за сестру я просто боялась.

— Боялась? Но почему? — удивлённо говорит её отец.

— Потому что ей не повезло с родителями! И она могла однажды стать мной!

— Лира, сейчас не время это обсуждать! — говорит мать. — Тем более, при посторонних.

— Хотела бы я, чтобы вы мне были посторонними!

Я чувствую себя крайне неловко, глядя на эту семейную сцену, но Лирания вцепилась мне в руку так, что наверняка будут синяки.

— Посторонние не пытаются меня убить, как вы!

— Но, Лирочка, — кривится мужчина, — мы же не могли знать, что на той платформе ты! Как только мы перехватили фото, то сразу отменили цель! Молодой человек, это вы её втянули?

— Он мне жизнь спас. И не один раз.

— Может, мы всё же поговорим без посторонних? — настаивает мама.

— Нет. И если вам это не нравится, отключайтесь к чёрту.

— Лира, фу, как грубо!

— Да, вы не любите грубости. Когда меня изнасиловали, ты, мама, просто запретила мне об этом рассказывать. А ты, папа, сделал вид, что я всё выдумала.

— Но мы были в лагере для интернированных! Мы ничего не могли поделать! Мы старались просто сгладить твой стресс!

— Вы серьёзно думаете, что я не знаю? Что было на самом деле?

— Лира, прекрати, это твои фантазии!

— Аборт у того коновала тоже мои фантазии? И то, что вы обсуждали, думая, что я без сознания?

— Лира, не знаю, что ты себе напридумывала, — решительно говорит женщина, характерным защитным жестом рук как бы отодвигая от себя всё сказанное, — но это неважно. А вот то, что ты сбежала от нас в чужом мире, да ещё и с Онией…

— Если бы ты не сделала эту ужасную глупость, — мягко добавляет отец, — то была бы сейчас с нами.

— Убивала бы людей, бросая их друг на друга, как юнитов в игрушке?

— Послушай, мы просто исполнители! Это не наше дело, мы ничего не решаем!

— Вы всегда решаете, что это не ваше дело! Всегда! И на войне, и в лагере! То, что произошло там со мной, тоже было не вашим делом? Ах, нет, оно как раз было вашим…

— Лира, замолчи сейчас же! — жёстко говорит мать.

— А то что? Снова откупитесь мной?

— Прекрати! Это глупо! Мы ничего не могли изменить!

— А пытались?

— Это было бессмысленно! Мы бы только подставились! Пострадали бы все, даже Ония! Принцип меньшего зла!

— «Принцип меньшего зла», мама, для тебя означает «Пусть страдают другие!» и «Чёрт с ней, с Лиранией!». Мне было пятнадцать!

— Хватит, хватит! — мечется на экране отец, лицо его исполнено страдания. — Мы же не выяснять отношения собирались! На это ещё будет время!

— Уверен, папа?

— Немедленно забирай сестру и отправляйся к нам, — строго говорит мать. — Ты выбрала не ту сторону. Ты всегда выбирала не ту сторону, но сейчас ещё не поздно всё исправить.

— Да, Лира… — добавил с видимой неохотой отец. — Можешь прихватить этого, своего… Разу уж он тебе так дорог.

Палец с экрана упёрся в меня, а Лирка сжала мне руку ещё сильнее, хотя я не думал, что это возможно.

— Идите к чёрту, — ответила она.

— Ты что несёшь? — взрывается женщина. — Подумай хотя бы о сестре!

— Я подумала. Знаешь, мам, почему её тут нет? Потому что ей лучше не знать, что вы живы. Она маленькая, не будет вас помнить, я буду врать, что вы были хорошими. Понесу проклятие одна.

— Но вы погибнете!

— Я должна была погибнуть вместе со всеми. Друзьями, соседями, одноклассниками. Там, откуда вы сбежали, как позорные крысы туда, где было хуже смерти.

— Благодаря этому мы выжили!

— Вы выжили. Не я. Знаешь, мама, на днях я научилась убивать. Жалею, что так поздно, но ещё наверстаю. Так что ещё посмотрим, кто тут погибнет.

— Лирания!

— В жопу, — сказала она, выключая экран. — Прости, что тебе пришлось это выслушать, но одна бы я сорвалась. Не смогла бы сказать то, что хотела. Они всегда этим пользовались. Доводили меня до срыва, а потом выставляли истеричкой. А кто слушает истеричек? Им отвешивают подзатыльник и выгоняют из комнаты.

— Думаешь, так будет лучше? Мне казалось, ты волнуешься о родителях, хочешь их найти…

— Я считала, что они в опасности. Думала, что они погибли. Но они, как всегда, прекрасно устроились, и, как всегда, за чужой счёт. Для Оньки они умерли давно, для меня — сегодня.

— Тогда ты только что стала взрослой. Это приходит, когда умирают родители, и между тобой и смертью никого не остаётся. Ты уверена, что готова?

— Никогда в жизни ни в чём не была так уверена. Спасибо тебе.

— Не за что.

— Есть. Если бы не ты, я бы не решилась. Завидую твоей дочери.

— Почему?

— У неё есть настоящий отец.

— Вряд ли я идеал родителя. Братом я ей нравлюсь больше.

— Ты готов за неё убить? Ты готов за неё умереть?

— Предпочту первый вариант, но да.

— Только это имеет значение.

Я подумал: «Хрен ты угадала», ― но ничего не сказал. Обнял, прижал к себе, и она, наконец, разрыдалась.

— И что ты теперь собираешься делать? У тебя есть планы на дальнейшую жизнь? — спросил я, когда она успокоилась и лежит, глядя в потолок опухшими глазами.

— Да, пожалуй. Как ты думаешь, мы сможем достать ещё патронов к моей винтовке?

— У меня что, макияж потёк? — Дженадин сидит на кровати и растерянно смотрит на испачканную ладонь.

— Нет, это не макияж, — отвечаю я. — С возвращением в мир живых.

— Что со мной случилось? Почему я в кровати и голая? Мы с тобой трахались, что ли? Зоник изойдёт на говно, он к тебе до сих пор ревнует, прикинь?

— Нет, мы не трахались. Голая ты не поэтому. И Зоник… В общем, об этом позже. Что ты последнее помнишь?

— Вроде был бой, мы стреляли с площадки… Потом я оказалась среди кучи детей. У них были синие глаза и чёрные слезы, — Дженадин рефлекторно потёрла щёку и посмотрела на испачканные пальцы.

— Ко мне подошла девочка с синими волосами, мне показалось, что я её уже видела. Она дала мне набор фломастеров, у меня такие были в детстве, мама покупала… Слушай, а мама правда погибла, или это тоже был сон?

— Правда, к сожалению.

— Жаль. Я сказала, что не умею рисовать, но девочка ответила, что это ничего, потому что на самом деле все рисуют в своей голове, на обратной стороне век. Поэтому у всех всегда получается правильно.

— И что ты нарисовала?

— Ничего. Проснулась. Странный был сон, да?

— Не страннее многого другого.

— Я долго спала?

— Как посмотреть. Но пропустила многое.

* * *

— Прем, дай вштыриться, а? — канючит Лоля.

— Ты сегодня уже получила. Мне говна не жалко, я о тебе же волнуюсь. У тебя гормоналка только-только на место встала. Смотри, какая ты теперь стройная и симпатичная!

Я немножко преувеличиваю, Лоля пока ещё полновата, но по верхней границе нормального ИМТ, можно сказать, «приятно пухлая». Никакого сравнения с тем, что было.

— Ну, пре-е-ем…

— Лоля, не стоит увеличивать дозировку, правда. Я и так чувствую себя отравителем. Опять будут проблемы с эндокринной системой.

— Прем, я по жизни толстая, страшная и тупая! Я привыкла, и мне насрать. Мы же все скоро сдохнем, какая разница?

— Лично я дохнуть не собираюсь, и тебе не советую.

— Ну, ты, может, и соскочишь, ты не отсюда. А нам всем по-любому кабзда. Мир уже совсем сжался, дышать нечем. Дай вштыриться, а?

— Слушай, а ты бы смогла сейчас открыть ту дверь, из которой вытащила Диму?

— Не, ты чо! Она уже давно исчезла. С самого начала была дохлая.

— А ту, что в клане, помнишь?

— Вряд ли, прем. Она тоже была так себе, хотя и получше, конечно. Я думаю, сейчас уже никакие двери не открыть.

— Почему?

— Когда мир начал сжиматься, их как бы, не знаю… зажало, что ли.

— Знать бы ещё, почему он «сжимается»…

— Как это «почему»? — удивилась Лоля. — Его эта хрень затягивает, как шнурки на ботинках.

— Какая хрень?

— Да вон же, эта! — девушка ткнула пальцем в окно, и я понял, что она показывает на башню Креона.

— Так что, дашь вштыриться, прем? Очень надо, правда!

* * *

— Нагма, что с тобой?

Такой я дочь ещё не видел. Нагма либо непробиваемо-позитивна, либо спокойна и безмятежна, как даос. И только по тому, как она ищет тактильного контакта, можно догадаться, что дочь встревожена или грустит. В последнее время она засыпает только в моей кровати, вцепляясь в меня, как обезьяна в баобаб. Всегда усаживается на колени или втискивается рядом в кресло, когда я сижу. Старается держаться за руку, когда мы идём вместе. Обстановка нервная, и ей хочется защиты, хотя бы символической.

— Я думаю, я плохая.

— Глупости, — обнимаю я её, — ты замечательная.

— Ты всегда так говоришь…

— Потому что это правда.

— Ты меня любишь?

— Больше всего на свете.

— Спасибо.

— Обращайся, это легко и приятно.

— А если нет? Если я сделаю что-то ужасное? Ты перестанешь меня любить?

— Нет, колбаса, не перестану.

— Правда? А если это будет действительно Плохой Поступок?

— Я очень расстроюсь. Но любить не перестану.

— Почему?

— Потому что, если ты поступишь неправильно, это значит, что я сделал что-то не так.

— Ты?

— Однажды я сказал перед собой и людьми, Законом и Мирозданием: «Это моя дочь!» С этого момента все твои ошибки — мои. Если ты делаешь серьёзную ошибку, то я чего-то тебе не объяснил. Или объяснил не так. Или не вовремя. Или не теми словами.

— А если я не поняла, забыла или не послушалась?

— Это значит, что я непонятно объяснил, не показал важность, повёл себя так, что ты решила, что слушаться в этом случае не обязательно.

— Но ведь я даже не настоящая твоя дочь! Я десять лет жила с мамой, ты не мог мне объяснить всего!

— Когда я сказал «моя дочь», это перестало иметь значение. Потому что я принял тебя целиком, от лохматой макушки до холодных пяток, колбаса. Тебя и твои десять лет. Кстати, ни разу не пожалел об этом. Так что не переживай, я тебе не разлюблю, даже если ты сильно накосячишь. Люди косячат, бывает. И когда это случается, те, кто их любят, не должны кричать: «Фу, как ты могла!» — и без них найдётся кому упрекнуть. А должны сказать: «Держись, мы вместе всё исправим».

— А если исправить нельзя?

— Значит, вместе примем последствия и будем жить с этим дальше. Пока мы есть друг у друга, ничего не потеряно.

— Ты сейчас правду говоришь? — Нагма отстранилась и заглянула мне в глаза.

— Самую правдивейшую правду, колбаса. Но если ты хочешь совершить поступок, в котором сомневаешься, лучше спроси совета. Для этого и нужны отцы. И старшие братья.

— А тебе больше нравится быть отцом или братом?

— Мне нравится, что у меня есть ты. Как бы мы друг друга ни называли, главное не меняется: я тебя люблю.

— И я тебя.

— Так в чём проблема, глазастик?

— Не спрашивай, ладно? Ты можешь не спрашивать?

— Могу, почему нет. Экая ты загадочная…

— Понимаешь, я бы спросила тебя, но мне надо решить самой. И не только за себя. Но если я ошибусь, ты меня простишь?

— Конечно.

— За что угодно?

— Обещаю. Я знаю тебя, кузнечик. Ты можешь ошибиться, но ты не сделаешь плохо специально.

— А если ты меня не знаешь? — спросила она серьёзно.

— Это значило бы, что я ничего не понимаю в жизни и людях. И как я тогда вообще могу о чем-то судить? — улыбнулся я в ответ.

— Ты бы доверился моему решению, если бы оно касалось твоей жизни?

— Я бы спросил: «Это для тебя действительно важно?»

— А если бы я ответила: «Важнее всего мира!»

— Я бы сказал: «Тогда жги, колбаса! Как-нибудь разрулим!»

Глава 10. Проблемы поколений

Под нами пылает город и восходящие потоки воздуха трясут коптер. Лендик закусил губу и вцепился в штурвал. Не думал, что на Окраине есть чему гореть с такой интенсивностью, но местами очаги возгорания захватили несколько домов сразу и там разверзается настоящий ад.

Если подняться повыше, то не так трясёт, и видно, что пожары очаговые, занимают относительно небольшую площадь, и скорее всего выгорят сами. Тем более, что других вариантов не видно.

— Почему у вас нет пожарной службы? — спрашиваю я Калидию, которая гонит нас чуть ли не в эпицентр.

— Потому что у нас ничего не горело уже лет сто. А держать арендных в резерве «на всякий случай» у города нет средств. Считалось, что автоматические системы тушения достаточно эффективны.

— Скорее всего, клановые их вырубили, — говорит Кери. — Но всё равно странно, в модулях всё негорючее. Даже постельное белье хрен подожжёшь — повоняет и потухнет.

— Ты что, пробовал? — удивляется Шоня.

— Нет, нам в школе показывали.

— А я-то думала, чем интики в школе занимаются? — скептически комментирует Колбочка. — А они подушки поджигают…

— Я учился на коммунального техника, это значит…

— Ой, да замолчи, — перебивает его Тохия. — Все уже поняли, что гореть там нечему, но оно горит. Что бы мы делали без интиков?

— Это Окраина, — сообщает Калидия, вещающая в моём наушнике. — Горят старые дома, они из других материалов. Ночью были попытки поджогов ближе к Центру, но там не загорелось.

— На кой чёрт клановые это делают? — спрашиваю я Верховную. — Окраина — их территория.

— Может быть, надеялись на массовые пожары, — отвечает она. — А новые кондоминиумы действительно не горят.

Мы летаем по просьбе Калидии, чтобы убедиться, что огонь не получит распространения. Столбы дыма, заволакивающие горизонт и отлично видные из каждого окна в городе, действуют куда эффективнее, чем сами поджоги, вреда от которых не так уж много. Вид совершенно апокалиптический, и настроения в народе соответствующие.

— Если будем болтаться тут дальше, у нас не хватит энергии на полёт в Пустоши! — сообщаю я Верховной. — Не пойдёт огонь дальше, ты же видишь!

Калидия сейчас любуется картинкой с наших камер на нашей видеостене в нашей гостиной. Я её не вижу, но думаю, что она сидит на диване в халатике по середину бедра, чем смущает Алиану и бесит Дмитрия.

— Что она не возвращается в свою башню? — злится он.

— Ей просто надо отдохнуть, — отвечаю я. — Думаю, самым счастливым периодом её жизни был тот, когда она гостила в нашем доме у моря. Была просто девчонкой на пляже, а никакой не Владетельницей. Маленький кусочек счастья, когда от неё никто ничего не требовал и она могла быть собой. Поэтому сейчас она дразнит вас ляжками и делает вид, что в отпуске. Потерпи, это вряд ли продлится долго.

Дмитрий терпит, хотя его отношение к Калидии далеко от симпатий.

— Есть точка зарядки на самой окраине, — сообщает Калидия. — Координаты уже у пилота. Она близко к вашему маршруту, садитесь там.

— Принято, — отвечаю я.

Порт зарядки расположен на плоской крыше относительно невысокого — этажей пять — здания, стоящего последним в городской застройке. С одного конца крыши можно плюнуть в город, с другого — пописать в пустоши, чем сейчас и занят Лендик.

— Фу, набрался манер в кланах, — не одобряет его поведения Шоня.

— Зарядка еле тянет, — сообщает Кери, глядя на индикаторы возле точки подключения. — В первый раз такое вижу. Обычно либо работает, либо нет.

— Долго нам заряжаться? — уточняю я. — А то Костлявая там землю копытом роет.

— Полчаса, я думаю, или около того.

— Странно стоять вот так, между городом и миром, — говорит задумчиво Дженадин, протирая лицо платком.

Платок уже весь в пятнах — «чёрные слезы» так и текут из её глаз. И не только из её — первые тёмные капли выступили у Кери, Шони, Тохи и Лендика. Лирания, Нагма, Ония и я пока в порядке, Дмитрий с Алькой тоже. Может быть, скоро «заплачем» и мы.

— Почему странно?

— Мне всегда казалось, что город — это и есть мир. Ну, то есть я не думала об этом специально, это такая как бы основа, что ли. Даже в голову не приходило, что есть что-то ещё. А оно, оказывается, есть.

— Всегда есть что-то ещё.

Костлявая вызвала меня условной фразой, указывающей, что нашла пропавший конвой. Калидия чуть не выгнала нас в пустоши ночью, но Лендик категорически заявил, что ночной полет над пустошами не потянет, потому что ориентиров нет. А там и пожары подоспели, стало не до того. Теперь премша злится, что мы тормозим, а мы сидим и ждём, пока аккумуляторы зарядятся.

— Вы там как? — внезапно спрашивает в наушнике Дмитрий.

— Штатно, — отвечаю я с удивлением.

Радиосвязь добивает сюда уже с трудом, только за счёт высоты башни. В пустошах мы будем сами по себе.

— Была попытка вас уронить. Кто-то пытался перехватить управление коптером, и…

— И что?

— И ему это почти удалось.

— Что значит «почти»?

— Прежде чем я их отрубил, прошла команда «моторы стоп». Вот я и спрашиваю — вы уже гробанулись или за воздух держитесь?

— Мы стоим на площадке, ждём, пока эта лайба зарядится, но процесс еле идёт.

— Я говорил, что ты везучий как чёрт?

— Говорил.

— А ты не верил! Кстати, с зарядкой не только у вас проблемы, в городе вообще дурит электроснабжение. Производства остановлены из-за перебоев питания, но гражданские объекты пока работают. Я бы подумал на хакеров, но к электричеству нет доступа из сети. Есть и плюс — Калидия натянула свою шкурку и умотала посмотреть, что там с генерацией. Баба с возу…

— Так нас могут уронить в любой момент?

— Ну, в общем, да. Так что отключите внешнее управление.

— Как?

— Нужно снять обшивку и вытащить один кабель. Я выслал схему твоему технику.

Кери вынул коммуникатор, посмотрел на экран, перевёл вопросительный взгляд на меня. Я кивнул, и он побежал к коптеру, на ходу доставая из сумки инструменты.

— И ещё…

Знаю эту интонацию. Дима что-то капитально провтыкал.

— Говори уже.

— Не знаю, стоит ли сообщать твоим, но все, у кого импланты, под угрозой.

— Под угрозой чего?

— В Горфронте только что было несколько десятков жертв. Пока я отвлёкся на защиту вашего коптера, пошла команда, и они стали стрелять друг другу в бошки. Я с перепугу обрубил всю систему, это единственное, что получалось сделать быстро. В общем… Сейчас в городе не работает управление арендными. Всеми. Те, у кого простые автономные программы, действуют по ним, а у кого более сложные, клиент-серверные алгоритмы, зависли.

— И что это значит? Снизойди к моей компьютерной тупости.

— Пока я не даю перезапустить сервера, в городе ни хрена толком не работает. Потому что даже бляди в борделях подгружали свою камасутру из облака. А если серваки запустить, то активируется последняя команда перед отключением, она уже в буфере, понимаешь?

— И все друг друга перестреляют?

— Как говорит наша сестра: «Агась».

— И мои тоже?

— Агась. Скрипт уже в их импланте, просто я отрубил связь раньше, чем он запустился.

— Ненавижу киберпанк…

— В общем, выдёргивайте кабель из радиомодуля и валите в пустоши, как собирались. Тогда, даже если связь поднимется, то до вас не добьёт.

— А остальные?

— Делаю, что могу. На программном уровне я сильнее, но где-то же есть физическая кнопка «ресет». И, если до неё кто-то доберётся…

— Принято.

— В общем, папаша, напоминаю, нам с твоим будущим внуком рассчитывать больше не на кого. Не подведи меня хоть раз в жизни!

* * *

— Вы не спешили! — злится Костлявая, закатывая мотоцикл на грузовой трап.

В целях конспирации передавать координаты конвоя по сети не стали, встречу назначили в пустошах. И премше пришлось долго проторчать в одиночестве посреди ничего.

— Были причины, — отмахиваюсь я.

— Причины у него…

— Что с конвоем?

— Увидишь. Быстрее долететь, чем рассказать.

Это она, разумеется, из вредности. За то, что мы её заставили ждать. Ну да ладно, лететь действительно недалеко.

К найденному каравану подтянулся уже весь её бродячий клан. Расположившиеся вокруг машины присосались, как комары к голой жопе, к передвижной электростанции. Заряжаются, значит.

— Садитесь прямо на неё! — командует Костлявая. — Там сверху площадка есть. Заодно заряд доберёте.

Действительно, многоосная платформа имеет размеченную посадочную точку на крыше, и Лендик даже ухитряется посадить нас точно в центр. Учится парень, глядишь, и выйдет толк.

Железный кожух электростанции дрожит от работающего внутри генератора, воняет незнакомым и неприятным запахом выхлопа. Кери сноровисто подключает зарядный порт.

— Не похоже, что тут был бой, — отмечаю я вслух.

Машин, навскидку, столько же, сколько мы видели на видеозаписи с камер. Они выглядят неповреждёнными, просто запылились.

— Боя не было, — отвечает Костлявая мрачно. — Пойдём.

— Рефрижератор? — удивляюсь я. — Зачем им?

Машина выглядит незнакомо, но догадаться о предназначении несложно по термокузову и тарахтящему компрессору холодильной установки.

— Там были продукты, — сообщает премша. — Но их пришлось выгрузить. Смотри.

Она с усилием потянула на себя толстую термоизолированную дверь, в проёме заклубился холодный пар, а когда он развеялся, я увидел много-много ботинок. Они обращены к нам ребристыми подошвами и надеты на ноги. Кузов-холодильник плотно, доверху набит телами.

— И сколько их тут?

— Все. Когда мы их нашли, они уже были… Несвежими. У меня нет крематория, чтобы их сжечь, и лишних людей, чтобы копать такую большую могилу.

— Что с ними случилось?

— Они умерли.

— Я догадался.

— Похоже, что застрелили друг друга. Аккуратно, по очереди. Тела лежали очень компактно. Мы собрали оружие, оно никогда не лишнее, остальное осталось при них.

— А груз?

— Пойдём.

Кузов этой машины похож внутри на железнодорожный вагон без окон. И без дверей. И без полок. Проход посередине, остальное пространство заполнено прямоугольными горизонтальными ячейками. Каждая закрыта прозрачной дверцей, и за каждой дверцей — детская макушка. Ячейки небольшие, дети маленькие. Я было дёргаюсь вытащить ближайшего, но вижу, что он подключён шлангами, проводам и трубками к какой-то сложной системе жизнеобеспечения. Все это тихо гудит и, похоже, функционирует штатно. Пожалуй, лучше не трогать, не разобравшись.

— Вот-вот, — заметила наблюдающая за мной Костявая. — Я тоже решила не лезть. Даже если бы знала, как их отключить, что мне делать с такой кучей младенцев?

— Это не совсем младенцы, — говорю я задумчиво, проверяя пульс на шее. — Скорее годовалые.

Пульс в норме, температура тоже. Обтираю о штаны руку, которая теперь вся в чёрном экссудате. Им пропиталась подушка и матрасик под ней, волосы снизу влажные.

— Как по мне, один хрен. Нянчиться некому. Эта штука, вроде, работает, — она обвела рукой набитый оборудованием кузов, — но я понятия не имею, что с ними делать дальше. Их же тут сотни!

— Сто сорок, если все ячейки заняты, — уточнил я, сосчитав.

— Не придирайся! В общем, забирай их отсюда.

— Как?

— Машина на ходу. Если тебе некого посадить за руль, я найду водителя. Двигай в город, пусть их вернут туда, откуда взяли. Дети — большая ценность в пустошах, но сейчас не детское время. Я всё время боюсь, что на нас кто-нибудь наткнётся и решит, что ему нужен такой приз, а у меня бойцов полторы калеки.

— Костлявая, у меня нет ни одной идеи, что с ними делать. Они подключены весьма плотно, нельзя просто выдернуть трубки и устроить ясли-сад. Скорее всего, это их убьёт.

— У меня тем более, — пожимает она плечами. — Но где-то в городе есть место, где их подключили. Там, наверное, знают, как их отключить. Напиши своему брату, пусть пороется в сети.

— Не могу. Подключаться стало очень опасно. Особенно для тех, у кого импланты.

— Уверен?

— Спроси у тех ребят в холодильнике.

— Значит, хорошо, что я первым делом вырубила их ретранслятор. Боялась, что нас по нему найдут. У меня есть несколько имплантированных, не хотелось бы чтобы они слетели с катушек и начали палить друг в друга.

— Так клановые все же имплантируются?

— Да, чёрт побери. Это типа большая тайна, хотя все знают. Впрочем, какая уже разница, всё равно как раньше уже не будет…

— О, что я слышу!

— Да, проклятый мелкий прем, ты выиграл. Можешь меня трахнуть, или что ты там собирался сделать. Я всегда отдаю долги.

— Не та обстановка, — хмыкнул я. — Приберегу пока своё желание. Но не забуду о нём, не надейся.

— Не сомневаюсь, ты для своего возраста редкий зануда.

На улице нас окружили дети. Чёрные дорожки слез под синими глазами, и диссонансом к ним — улыбающиеся рты.

— Спасибо! — говорят они мне нестройным хором.

— За что, детишки? — я непроизвольно улыбаюсь им в ответ.

— За то, что разрешил Нагме!

— Что разрешил?

— Доиграть игру!

— Какую игру?

Но они уже разбежались в разные стороны.

— Иногда у меня от них мурашки, — призналась Костлявая.

* * *

— Почему это наша проблема? — недовольно спрашивает Шоня.

— А чья?

— Тех, кто снарядил грузовик детьми, как магазин патронами, и отправил чёрт те куда?

— Ты видишь здесь этих замечательных людей? И я не вижу. А значит, прекращаем ныть и делаем, что можем.

— Неужели больше некому?

— Твои предложения? Кандидатуры?

— Ну… Не знаю. Может, клан?

— У Костлявой не клан, а инвалидная команда, кроме того, на ней уже дети из сбитого коптера. Они постарше, а этих она просто не вывезет. Они погибнут.

— Вот блин. Просто меня достало, что мы крайние.

— Такова цена, Шонь. Чем ты взрослее, тем чаще крайний. Ваш мир бесконечного детства рухнул, рыжая. Привыкай.

— Хоть бы раз ты хорошего чего сказал, прем. Удивительный зануда!

— К нам кто-то едет, — сообщает Костлявая, пробегая мимо. — Готовимся к обороне!

— Кланы?

— Пока непонятно, идёт машина со стороны пустошей.

— Одна машина?

— Большая! А нас тут… Поможете, если что?

— Не вопрос.

— Лендик, поднимай коптер, не дай бог начнётся перестрелка, попортят. Зависни повыше и слушай рацию.

— Есть!

— Лирания!

— Я, командир!

— Бегом на ту скалу! Заляг там и не отсвечивай. Наметь цели, жди команды, слушай рацию.

— Тоха, Шоня, Дженадин!

— Тут мы.

— Лендик сейчас освободит площадку, это ваша позиция. Залегаете, маскируетесь, пребываете в готовности стрелять во всё, на что я укажу.

— Блин, прем, как мы замаскируемся на ровной, как стол, железке?

— Проявите смекалку и находчивость! Бегом!

— Кери!

— Здесь!

— Отключай вон ту фуру от генератора. Ну почему вы водить не умеете, а?

— Потому что…

— Это был риторический вопрос! Бегом!

Мы с Костлявой стоим рядом и ждём гостей.

— Зачем твои запасные колеса у моих спёрли? — ворчит она.

— Оборудовали огневую позицию, проявив смекалку и находчивость, — поясняю я.

— Мародёрство это, а не находчивость! Колёс теперь, небось, долго новых не будет.

— Даже дольше, чем ты думаешь. Заводы встали.

— Каждый раз, когда я думаю, что хуже уже не будет, появляешься ты…

— Потом доругаемся, вот они.

Оболочки мне никогда не нравились. Впрочем, их носители не проявляют агрессии. Подошли поближе и встали напротив, уставившись на нас круглыми неживыми глазами, расставленными шире, чем полагается человеческой анатомии. Чёрт его знает, каким видится мир изнутри оболочки. Надо у Альки как-нибудь спросить.

Мысль об Алиане меня слегка успокаивает ― не всегда оболочки оказываются натянутыми на паршивых людей. Хотя, помнится, у неё крыша изрядно тогда отъехала.

— Чего вам надо? — негостеприимно спрашивает Костлявая.

Оружия у облачённых нет, но они нас и без него порвут, если захотят.

— Это предназначено нам, — один из них показывает на машину с детьми. — Мы это забираем.

— С хуя ли? — спрашиваю уже я.

— Потому что это наше.

— На них не написано.

— Вы это знаете.

Я понял, что да, знаю. У этой делегации именно такой вид, какой должен быть у тех, кто покупает детей грузовиками.

— Это не значит, что мне это нравится.

— У вас нет выбора. Либо их заберём мы, либо они умрут без всякой пользы.

— А у вас, значит с пользой?

В ответ молчание. Возможно, утвердительное.

— Кто вы такие, для начала? — настаивает премша.

— В этом мире все названия давно утратили смысл. Те немногие, кто знает о нашем существовании, зовут нас просто «второй город».

— Так вот ты какой, северный олень… — сказал я задумчиво.

— Северный кто? — переспрашивает Костлявая, но я игнорирую.

— Зачем вам дети?

— Это долгий разговор.

— Я не спешу.

— Мы спешим. Питательных растворов в машине не так уж много, а нам предстоит проделать долгий путь. Вы же не хотите, чтобы они погибли по дороге?

— Я вообще не хочу, чтобы они погибли!

— К сожалению, смерть однажды приходит ко всем. Передайте дочери Креона, что она может прибыть за платой.

Далее эти уродцы нас игнорируют, решив, что разговор окончен. Две машины удаляются в облаке пыли, оставив нас плеваться им вслед.

— Что это сейчас было, мелкий прем? — грозно спрашивает Костлявая.

— Без понятия, жопастая премша.

— С чего это я «жопастая»?

— А с чего это я «мелкий»?

— Нормальная у меня жопа!

— Нормальный у меня рост!

— Не заговаривай зубы!

— А то что? Твои напряги только что благополучно закончились: детей у тебя забрали, имущество оставили, ты в чистом выигрыше. Радуйся.

— Почему-то не радует.

— Ну, это уже не мои проблемы. Мои ждут меня в городе.

* * *

— На два слова, — Лирания перехватила меня дома.

— Конечно, как скажешь.

Мы зашли в её комнату, она прикрыла дверь.

— У тебя в отряде заговор.

— Серьёзно? Меня снова решили свергнуть? Выбрать нового командира? По размеру сисек или по размеру жопы? Что не по размеру мозга, я и так знаю. Ничего, что все, кроме нас, с чипом в башке, который может устроить им взаиморасстрел, если Димка потеряет бдительность?

— Нет, — рассмеялась Лирка, — не такой заговор.

— Надо же, в кои-то веки я всех устраиваю?

— Не совсем.

— Да что ты сопли жуёшь, рассказывай.

— Нет у меня соплей, фу!

— Выражение такое, извини. Означает…

— Я догадалась, что оно означает. Так вот, они решили, что ты им должен всё рассказать.

— В каком смысле «всё»? Историю Мультиверсума от Основателей до сего дня?

— Нет, про себя. «Он про нас всё знает, а мы про него ничего!» — процитировала Лирания. Судя по интонации — Шоню.

— С каких это пор им интересно что-то, кроме них самих?

— Тоха им трепанула, что Нагма — твоя дочь. Так что сегодня в гостиной тебя ждёт засада, твой отряд жаждет твоей биографии. И ещё невесть каких откровений.

— Каких?

— Без понятия. Меня уже почти собирались пытать, но я соврала, что ничего не знаю и сбежала. Они уверены, что ты полон загадок.

— Лучше бы я был полон разгадок, не находишь?

— А вот и нет. Кому бы ты тогда был интересен?

* * *

Ребята сидят в гостиной и смотрят на меня.

— Ну что, кто у вас сегодня нападающий? — спрашиваю я.

— Лирка сдала, — говорит с досадой Дженадин. — Так я и знала.

Лирания молча показывает ей язык.

— Кароч, прем, ну, или командир, как тебе больше нравится, — начинает Шоня. — У нас к тебе тут вопросов есть.

Так и думал, что она будет застрельщицей. Рыжая — барышня с активной жизненной позицией, и может быть, ещё заработает свой памятник с сиськами.

— Задавайте, — вздыхаю я и сажусь на диван. В меня тут же вцепляется соскучившаяся Нагма.

— Правда, что у нас может башку заклинить и мы друг в друга палить начнём? — внезапно вылезает Кери. Шоня смотрит на него неодобрительно.

— Правда, я же вам говорил. Пока вас спасает то, что Дима положил тот сектор сети, который управляет арендными чипами. Его пытаются оживить, но пока не могут.

— А можно их из нас как-то… Ну, вытащить чипы эти?

— Помнится, — откидываюсь я на спинку дивана, — я, вот на этом самом месте сидя…

— Да-да, — перебивает Шоня, — ты нам говорил, конечно. Ты нас предупреждал и отговаривал. Давай сразу признаем, что ты мудрый, а мы тупые неблагодарные засранцы.

— Я этого не говорил.

— Я тоже. Это сарказм. Кстати, пора уже объяснить, почему ты настолько не такой, как мы?

— Чип в башке вас волнует меньше?

— Меня больше! — решительно заявляет Кери. — Я же интик, я вообще не хотел арендоваться! И вот, получается, теперь сдохну?

— Не сдохнешь, — успокаиваю я. — Что-нибудь придумаем. Но просто взять и вытащить не выйдет.

Пока мы собирались из пустошей обратно в город, я воспользовался медотсеком, который возит с собой Костлявая. Лекарств там почти не осталось, но сканер никуда не делся. Цель была другая — проверить состояние головы у Дженадин. Всё-таки ей прилетело по каске так, что она чуть в кому не ушла. Всегда лучше убедиться, что нет внутричерепной гематомы или чего-то такого.

Голова оказалось здорова, мозг там наличествует, хотя иногда я в этом сомневался, но вот импланты оказались вживлены так, что вытащить их представляется нереальным. Собственно, они на это и не рассчитаны, здесь их никогда не извлекают. Зачем? Вторичному использованию они не подлежат. В общем, даже обширная операция на мозге не дала бы гарантий, что вытащили всё, тем более — что при этом не нарушили ничего важного. В практическом смысле имплант можно считать неизвлекаемым.

— А отключить его никак? — спрашивает практичная Тоха.

Вот кто как раз хотел импланты, надеясь, что они сделают её сильнее. Учитывая сервоброню, она своего добилась.

— Увы, Тох, тоже не сработает.

Димка буквально на байты разобрал доступную ему часть программы управления и выяснил, что, к сожалению, имплантаты имеют, как он выразился «аппаратно прошитый биос», что бы это ни значило. В переводе на человеческий: есть в них часть, которую не отключить и не изменить. И вот в ней-то и находится базовый командный драйвер. Поэтому каждый арендный при необходимости может быть переведён «в режим командной строки» — ещё одно Димкино выражение, означающее, что имплантат у них «первее» мозга. Они не принадлежат себе на всю оставшуюся жизнь. Сейчас они не получают команду, потому что сервер, который должен её транслировать, Дмитрий «задидосил» — насколько я понимаю, перегрузил его так, что тот не способен связаться с передающей сетью. Но те, кто стоят за отдачей команд, — думаю, это родители Лирании — пытаются с этим бороться.

— А если им, я не знаю, шапочки из фольги выдать? — спрашиваю я.

— И титановые анальные пробки! — выдвигает встречное предложение Димка. — Толку тоже никакого, но хоть посмеёмся.

Удивительно тактичный человек.

— Так что мы будем с этим делать? — вопрошает Дженадин. — Не буду врать, что никогда не приходила в голову мысль прибить Шоню…

— Это ещё почему? — вскидывается рыжая.

— Из зависти, разумеется, — спокойно отвечает Колбочка, прикладывая сложенные чашками ладошки на то место, где у девушек иногда бывает грудь.

— А, тогда ладно, тогда конечно, — кивает важно Шоня. — Но ты бы знала, дро, как они иногда мешают!

— В общем, — заканчивает мысль Дженадин, — не хотелось бы однажды прийти в себя с дымящимся стволом над рыжим трупом.

— А чой-та над рыжим сразу? — снова возмущается Шоня. — Может быть, это я над твоим приду! И опознать его можно будет только по огромной жопе!

— Хватит, девицы-красавицы, — останавливаю я их. — Этак вы и без всякого чипа друг друга прикончите. Не переживайте, Димка пока справляется, и мы непрерывно ищем решение. В крайнем случае свалим в пустоши и станем бродячей бандой одичалых придурков.

— Почему одичалых? — удивился Кери.

— Вопрос «почему придурков» у тебя, я вижу, не возникает? — фыркает Тоха.

— Потому что не сможем подойти туда, где есть связь, — поясняю я. — А в изоляции люди дичают. Но это крайний вариант, мы что-нибудь придумаем, обещаю.

Я надеялся, что бурное обсуждение перспектив перестрелять друг друга окончательно вытеснит из повестки мою биографию, но совсем отпетлять не удалось. Когда все уже собрались расходиться спать, Шоня вдруг спросила у Нагмы:

— А правда, что Док тебе отец, а не брат?

— Отец, — глядя на неё честными глазищами, сказала Нагма. — Приёмный.

— Так вот оно что! — сказал успокоенно Кери. — А мы-то нафантазировали…

— А вы что думали? — заинтересовалась Лирания.

— Ну, про те фокусы со временем.

— Какие? — заинтересовался я.

— Обычные! — удивился Кери. — Ушедших же не зря ещё зовут «Властелинами времени».

— И что это значит?

— Да кто знает… — смеётся Тоха. — Не то они его жрут, не то им срут, но вообще тут со временем часто всякая байда случается. Типа, встречаешь человека, не видел его десять лет (арендовался, например), а он ни на день не постарел.

— Сама видела? — спрашиваю я.

— Не, не видела, но слышала не раз. Типа, люди застревают во времени.

— И что, живут вечно? — спрашивает Лирания.

— Не, тоже помирают. Но прямо как были, молодыми.

— Да что там говорить, — вступает Шоня, — вон, у клановых же дети не растут! Ну, то есть сначала растут, а потом хоба — и такими остаются.

— Но помирают, — добавляет Кери. — И довольно быстро. Они же не так чтобы здоровые.

Все закивали, соглашаясь.

— В общем, мы думали, что у тебя, может, та же фигня, — резюмирует Шоня. — Типа ты стал взрослый, завёл ребёнка, а потом хоба — и назад откатился.

— А разве можно назад? — уточняет Дженадин.

— Я о таком не слышал, но всё когда-то случается впервые, — пожимает плечами Кери. — Но раз она просто приёмная, то вопрос снимается.

— Хорошо, что ты не какой-то там старик, откатившийся в пацана, — с облегчением хлопает меня по плечу Шоня.

— Почему? — спрашиваю я осторожно.

— Блин, ты что! Я же с тобой трахалась! — ржёт она на ходу, направляясь в свою спальню. — Вот, прикинь, был бы облом!

Глава 11. Включить и выключить пробовали?

— Я нашёл!

Над моей кроватью стоит Дмитрий и смотрит в ствол пистолета. Пистолет у меня в руке, и оказался он там раньше, чем я проснулся, так что Дмитрий не прав. Он не то чтобы в полном смысле мой сын, но это не отменяет «замкнутый репродуктивный цикл Тараса Бульбы» (я тебя породил, я тебя и убью).

Что я и довёл до его сведения в выражениях весьма экспрессивных.

— Так что ты нашёл, Архимед хулев? — спросил я, закончив с мотивирующим вступлением.

— Я так заслушался, что чуть не забыл, — опомнился Дмитрий. — У тебя большой, хотя и специфический, словарный запас.

— Учись, сынок, пока папа жив. Так в чём дело?

— Я нашёл расположение серверов связи.

— И?

— Ты что, не проснулся? Физическое расположение, не сетевые адреса. Если их выключить, а лучше…

— Дошло. И где же они?

Я уже одеваюсь.

— В Башне Креона. Папаша Калидии был не дурак.

— Буди Лендика, мне нужен пилот. А я попробую достучаться до Кали.

— Как? Сеть вся читается, а радио у неё нет.

— Да пусть читается.

— В смысле?

— Вынь свою голову из этой электронной задницы и подумай. Ну вот, узнали они, что я собираюсь к Калидии. И что? Может, я просто её трахнуть хочу. Но на всякий случай буди всех. Прокатимся отрядом.

«Принимаешь гостей?» — пишу я.

«Почему нет? Всё равно не сплю», — отвечает Калидия.

«Открой ангар, буду через полчаса».

Насчёт получаса — это я оптимистически оценил боеготовность моего подразделения, но минут через сорок мы уже вылетели, а башни наши почти рядом. Верховная встречает нас в броне и одиночестве.

— И где твоя охрана? — удивляюсь я.

— По большей части в крематории, но некоторые так и валяются в коридорах. Слуг я отослала, а самой трупы таскать неохота.

— Ого, на башню напали?

— Не на башню, на меня. Мои же охранники. Это не в первый раз, так что я привыкла. Удивилась только, что не все…

— Мы сразу остановили атаку, — сказал гордо Дмитрий. — Поэтому команда прошла только частично.

— Но может ещё раз пройти,поэтому мы здесь, — добавил я. — Где тут у тебя серверная?

— Понятия не имею, что это. Но технические этажи внизу, сразу над Цитаделью, думаю, стоит поискать там. Надеюсь, вы любите ходить по лестницам.

— Тридцать этажей? Серьёзно? — ужасается Дженадин, глядя на уходящие вниз ступеньки.

— Давай, давай, растряси жопу! — смеётся Лирания.

— Я больше не пользуюсь лифтами, — сообщает механическим голосом оболочки Калидия. — Электричество может вырубиться в любую минуту. В башне есть резервный накопитель, но я не уверена, что лифты к нему подключены, а спросить некого. Я отпустила всех служащих после того, как сошла с ума охрана. Слишком много ненужных жертв.

— У тебя теперь отличный фитнес, — мрачно комментирует Дмитрий. Он не любитель физических нагрузок.

— В оболочке это не сложно. А спешить мне некуда, от меня ничего не зависит.

— К чёрту рефлексии! — призываю я. — Мы ещё подёргаемся. Ну, где там эти железки?

Серверная выглядит… Наверное, как серверная. Я их не так чтобы много видел.

— Никогда тут не была, — с умеренным интересом осматривается Калидия. — Но я и половины башни не видела. Она огромная.

Дмитрий тут же пристраивается у стола с мониторами, раскладывает на нём свой ноутбук, подключая его кабелем в гнездо на консоли.

— Сейчас… — говорит он бодро. — Сейчас-сейчас… Вот он, родимый!

— Где? — я оглядываюсь, но на мой взгляд все шкафы одинаковые. Железные и с лампочками.

— Погоди, — отмахивается Дмитрий. — Пока вы, варвары, не разломали его к чертям, сделаю кое-что, что можно сделать только отсюда. В эту игру могут играть двое!

— Что ты задумал?

— I solemnly swear that I am up to no good! [1]

— продекламировал он.

Судя по интонации, цитата, но мне она незнакома.

[1] Цитата из «Гарри Поттера». Ключевая фраза к «карте мародёров». На русский её перевели «Клянусь, что собираюсь сделать шалость и только шалость», но в оригинале она куда более зловещая.

— Можем мы, наконец, разломать тут всё? — кровожадно спрашивает Шоня.

— Твоим бы только ломать, — ворчит на меня Дмитрий. — Рукожопы. Один Кери не безнадёжен, да и тот недоучка…

— Тебе хорошо говорить, — злится Дженадин, — не у тебя бомба в башке!

Димка ей не отвечает. В серьёзных ситуациях он игнорирует мой отряд, обращаясь только ко мне. Как будто они что-то типа домашних животных — кто завёл, тот и отвечает.

— У нас два варианта, — говорит он мне. — Выключить или уничтожить.

— Не вполне понимаю плюсы и минусы, — признаюсь я.

— Если просто выключить, потом можно включить обратно. Команду из буфера я удалил, но, теоретически, ничто не мешает послать новую.

— А если уничтожить?

— Никаких команд никогда и никому. Плюсы — твои кибердятлы откликаются только на голос. Минусы — не только они.

— Ты хочешь сказать…

— Система аренды превращается в тыкву. Работниками нельзя дистанционно управлять через программу в облаке. Никаких больше счастливых зомби.

— А что будет? — интересуется Шоня.

— Обычная эксплуатация с монетарным принуждением, когда работник сам себя заставляет работать, чтобы не сдохнуть с голоду. В общем, как у всех. Что скажешь, э… брат?

— Знаешь, Дим, мне кажется, стоит спросить у заинтересованных лиц. Это их мир. Кстати, тут даже есть его номинальный правитель. Калидия, иди сюда!

— Я всё слышала, — сообщает она голосом оболочки.

— У тебя отличный шанс посоветоваться с подданными вместо того, чтобы рубить их мечом. Попробуй, вдруг понравится?

— Что скажете? — она поворачивает к ребятам пучеглазую башку.

— А разве мы можем решать за всех? — спрашивает Тоха.

— За всех всегда кто-то решает, — отвечает Верховная. — Почему бы и не вы?

— Как-то стрёмно, — признаётся Шоня.

— Вы были низовым балластом, — напоминаю я. — Потом кучкой беспризорников. Потом крайм-корпой. Потом клановыми. Потом солдатами. Вы жили в модулях и в башнях, в Центре и на Окраине, в городе и в Пустошах. Выживали, воровали, воевали, убивали, умирали. Если кому и решать судьбу города, то вам.

— Тогда к чёрту аренду, — решительно говорит Шоня. — Работать тоже так себе занятие, но аренда — полное говно.

— Согласна, — кивает Тоха. — нельзя позволять себе быть вещью. Даже если так проще.

— Лично я в аренду и не собирался, — говорит Кери. — Так что я, конечно, против. Из-за того, что все места заняты арендниками, для интиков нет работы.

— Ты просто завидуешь! — смеётся Шоня.

— А вот и нет, — отвечает он серьёзно. — Арендные — только исполнители, да и то посредственные. Они не могут создать ничего нового. Поэтому город так деградировал.

— Ну, не знаю… — задумчиво говорит Дженадин. — Для многих аренда настоящее спасение. От серой унылой жизни, которая изо дня в день идёт по кругу. Утром на работу, вечером с работы. Всё, что остаётся лично тебе, — вечерняя усталость и тяжёлый сон, с осознанием того, что завтрашний день — копия сегодняшнего. Оно точно того стоит?

— Ты скажи, — отвечает коротко Калидия.

— Я бы сказала: «Пусть останется как есть», — мотает головой Колбочка, — но вспомнила мать… Она раз за разом выбирала аренду. Она слабый человек… была. Она не знала, что делать со своей жизнью. Но когда лично для неё аренды не стало, она справилась. Пусть остальные хотя бы попробуют. К чёрту аренду!

— Я тоже могу сказать? — спрашивает Лендик.

— Почему нет? — пожимаю плечами я. — Это и твой город.

— Я хотел летать — и я летаю, — сказал он твёрдо. — У штурвала не обязательно быть кибером. Во всех смыслах.

— Лирка? — спрашивает Дженадин.

— Я промолчу, — уклоняется та. — Считайте воздержавшейся.

— Жаль, тут нет Лоли, — смеётся Кери.

— Ага, её «дай вштыриться, прем» очень оживило бы дискуссию! — отвечает Шоня.

— Что скажешь? — обращаюсь я к Калидии. — Ты всё ещё легитимный правитель. Даже если по факту это не совсем так.

— Скорее всего, город обречён, и мы все умрём в ближайшие сутки, — заявляет она ровным синтетическим голосом. Есть ли за ним какие-то эмоции, не понять. — Поэтому можете ломать всё, что вам вздумается. Предприятия уже стоят, Средка закрылась, так что арендных нечем занять. Пусть придут в себя. Посмотрят своими глазами на последние дни этого мира.

— Вот этот шкаф, — сообщает Дмитрий. — Достаточно разбить массив памяти.

— Можно я? — тут же выскочила вперёд Шоня. — Всегда хотела чего-нибудь этакого!

— Наслаждайся! — Дима вытащил из шкафа сложносочинённый параллелепипед размером примерно метр на метр и полметра толщиной. — Можешь с размаху сесть на него жопой, он довольно хрупкий.

— Жопой это к Дженадин, — смеётся рыжая. — А ну, давай его сюда!

Она поднимает устройство над головой, кидает с размаху на пол и несколько раз подрыгивает на нём. Девушка в броне и действует эффектно — вокруг разлетаются мелкие обломки. Потом она ставит на остатки ногу, принимает горделивую позу, выставив вперёд грудь, и удовлетворённо произносит:

— Запомните меня такой! Ну, когда будете ставить памятник.

— Вы закончили уничтожать казённое имущество? — осведомляется Калидия. — Или хотите разломать что-нибудь ещё?

— Этого достаточно, — отвечает Дмитрий.

— А может, и нет! — голос Лирании доносится из глубины помещения, и интонации у него такие, что я невольно потянулся к оружию.

Напрасно — находка не несёт нам угрозы. Хотя, что с ней делать, непонятно.

* * *

Я вижу инсталляцию «головы на тумбочках» не первый раз. Кери тоже. Остальные в глубоком шоке.

— Что это за хрень? — спрашивает осторожно Димка. — Выставка трофеев маньяка-декапитатора? Где тела этих несчастных? Почему они живые? Ах, да, забыл главное — кого убить за это?

— Думаю, моего отца, — говорит Калидия. — Но ты опоздал.

— Но зачем этот ужас?

— Я не знаю. Я, как и вы, вижу это первый раз.

— Но что они делают? — дрожащим голосом спрашивает Шоня.

— Предполагаю, что думают. Иначе в чём смысл?

— Возможно, это какой-то вариант биопроцессинга… — Дмитрий с интересом осматривает устройство. — Хотя нет. Не угадал.

— Что не так? — интересуюсь я.

— Я было подумал, что кто-то сумел использовать живой мозг как вычислительный модуль. Об этом много говорили, принципиальных проблем, кроме этических, в такой технологии нет. Поэтому я сначала решил, что перед нами многоядерный процессор для аналоговых вычислений.

— Но это не так?

— Нет. Не та периферия. Вся эта машинерия — он обвёл рукой комплекс оборудования, — просто система жизнеобеспечения. Не даёт им умереть, подавая обогащённую кислородом и питательными веществами кровь, поддерживая влажность, бактерицидный режим и что там ещё надо, чтобы голова продолжала работать без жопы. Нет никакого механизма вывода результата. О чём бы они ни думали — это никому не интересно.

— А вот эти проводки… — показываю я на стоящую передо мной голову. В таком возрасте бывает трудно определить пол только по лицу, но, скорее всего, она была девочкой.

— Это система связи, наверное. Они думают о чём-то вместе.

Губы девочки (или мальчишки) шевельнулись, но я не понял, говорит ли она что-нибудь, и тем более не понял, что именно. Может быть, это рефлекторные движения. Мускулатура лица реагирует на внутренний монолог.

— Зачем они были нужны Креону? — спросил я Калидию.

— Не имею понятия. Если в его файлах это как-то отражено, то я пока не встречала. Там слишком много всего.

— И что нам с ними делать? — спрашивает Тохия.

— Вероятно, ничего, — отвечает Дмитрий. — Потому что мы ничего сделать не можем. У нас нет лишних тел, к которым их можно было бы прикрутить. Даже если бы мы знали, как.

— Какой кошмар…

— Давай отойдём, — попросил я Калидию.

— Что ещё? — спросила она, когда мы оставили ребят в сторонке.

— Второй город сказал, что ты можешь забрать плату. За детей, которых ты скормила невесть кому.

— Они были рождены специально для этого.

— Для чего?

— Для платы второму городу.

— Иногда, Кали, я очень жалею, что однажды спас тебе жизнь, — признался я.

— Я жалею об этом почти каждый день, — ответила она равнодушно. — Если я внезапно переживу этот кризис, можешь меня убить. Есть за что. Но не думаю, что среди доступных мне вариантов были этически безупречные. Я выбирала исключительно из плохих.

Пол под ногами дрогнул, свет погас, тут же зажёгся снова, но уже тусклый и другого оттенка.

— Вот и всё, — сказала Калидия. — Кристаллы рассыпались. Городу конец.

— Что же будет с ними? — спросила Лирания, показав на головы.

— Они умрут, когда отключится аварийное питание. Но ты не переживай, в ближайшие сутки умрут почти все.

— А выжившие позавидуют мёртвым, — скептически процитировал Дмитрий.

— Очень верно сказано, — согласилась Калидия. — Но они вряд ли переживут их надолго.

— Так, — сказал я, — стоп. Но ведь второй город получил свою плату! Ты можешь забрать там новые кристаллы!

— Как? — спросила Калидия. — Пешком? У меня больше нет транспорта, способного туда добраться. Был один суперкоптер, наполовину состоящий из батарей, и один мобильный генератор. Оба валяются где-то в пустошах.

— Не оба, — сказал Кери.

— Что? — переспросил я.

— Не оба валяются. Генератор исправен. Если мы долетим до него, то сможем зарядить наш коптер и лететь дальше.

— У тебя есть координаты второго города? — спросил я Калидию.

— Вот они, — она протянула включённый коммуникатор.

— Лендик?

— Сейчас посмотрю… Да, реально. Вполне реально. От генератора не так и далеко.

— Так чего же мы ждём? — спрашивает Калидия. — Самое время проверить, работает ли лифт.

Когда мы идём мимо разломанного сервера, Димка задумчиво хмыкает, футбольным финтом пнув в угол какой-то обломок.

— Его же можно восстановить, так? — спрашиваю я тихо.

— Всё можно восстановить, — подтверждает он. — Где-то наверняка хранится документация, протоколы связи, кодовые последовательности и так далее. Впрочем, учитывая деградацию здешних компетенций, это будет непросто.

— Но возможно?

— Если сильно захотеть. Но, если они так сильно захотят, нам ли их останавливать?

Лифт, на наше счастье, работает. Тридцать этажей вверх меня бы, наверное, убили.

* * *

— Надеюсь, Костлявая никуда не свалила, забрав с собой генератор, — размышляю я вслух, глядя на потухший город внизу. — Связаться с ней теперь точно не получится…

— Надеюсь, мы до него дотянем, — сердито отвечает Лендик, — я рассчитывал полёт под другую загрузку!

Как ни спешит Калидия, но мы сначала долетели до нашей башни, где уже тихо паникуют Нагма и Алиана. Онька паникует громко, а Лоля… Лоля как всегда. Её не смущают такие мелочи, как погасший свет. Она его даже не заметила. Получила свою дозу и спит, пристроив голову на коленях Нагмы.

Мы забрали всех, потому что как их оставишь одних в умирающем городе? Салон коптера полностью заполнен людьми и вещами, ведь не факт, что мы захотим и сможем вернуться в башню. Вода в кранах и доставка в терминалах прекратились сразу же, лифты на автономном питании протянут недолго. Верхним придётся долго топать вниз, где выживать наравне с нижними. Не знаю, на кого бы я поставил в такой ситуации, но, думаю, ставки уже сделаны. Скоро нижние осознают, что бесплатной еды больше нет, а верхние — что платной нет тоже. Фабрики стоят, автоматы не работают, запасы вряд ли велики, а ещё мы только что разбудили всех арендных. У них будет один вопрос: «Какого чёрта?» Потому что свою плату они уже не получат, а если бы и получили, что ей теперь делать?

— Да уж, — говорит Кери, перекрикивая шум винтов. — Тот ещё облом тем, кто почти отмотал свои десять, да?

— Не говори! — отзывается Дженадин. — Закрывал глаза, ожидая веселье на Средке, открываешь, а вокруг полная жопа!

— И десять лет тебе уже никто не вернёт! — добавляет Шоня. — Ужас, вообще-то.

— Ты ведь представляешь, что там сейчас начнётся? — спрашивает меня Лирания, перебравшись на соседнее кресло.

— Паника. Голод. Гражданские волнения, переходящие в кровавые бунты, — перечисляю я. — Уличные банды, делящие остатки еды, наркотики и женщин. Кланы, сообразившие, что у них теперь ни энергии, ни еды. Кстати, я бы поставил на кланы. Они организованы, и у них есть оружие. Затем вторая стадия — резня, мародёрство, трупы на улицах. Потом третья — голод и каннибализм. Продолжать?

— Забыл про туман, который снова Чёрный, потому что неон погас, — напомнила Лирания.

— Ещё и это. Но он действует не сразу, а никакого «потом» уже не будет.

— И мы, гордо летящие над этим хаосом, пока батарейки не сядут. Нам ведь однажды придётся приземлиться.

— Довольно скоро. Увы, у нас не дирижабль. Не жалеешь, что не вернулась к родителям?

— Нет, — отвечает она, понизив голос и оглядываясь на спящую Онию. — При угрозе голода они съедят меня первой.

— А вот и кланы! — показывает вниз Лендик.

Город с редкими огоньками автономных светильников остался позади, и в чернильной темноте Пустошей к нему с разных направлений приближаются озерца огня. Кланы не стали ждать утра, сообразив, что энергии у них в один конец. Кто первый встал, тот первым грабит.

— Главное, чтобы Костлявая не дёрнула за ними! — говорит Лирания.

— Она умная тётка, — успокаиваю больше себя, чем её, я. — С её силами и ресурсами они не грабители, а жертва. Большой тихоходный караван с ништяками и практически без бойцов — мечта рейдера. Да один генератор сейчас мегаприз! Так что если она куда и дёрнет, то не в город, а от него… Но я надеюсь, что ещё не успела. У неё мало людей, так быстро не свернуться…

Костлявая почти успела. Генератор заглушён, машины развёрнуты в походный порядок, но к ней тоже приближается озерцо фар. Ну что же, даже самые дружеские контакты перестают быть таковыми, когда в действие вступают политики группового выживания. Опальная премша с кем-то поддерживала связь. И теперь пожинает плоды.

— Шуздры, к бою! — командую я в рацию.

В салоне начинается деловитая суета.

Внизу замерцали первые огоньки выстрелов, пока одиночные, предупредительные. Костлявой предлагают сдаться. И ей придётся это сделать, потому что её недоклан — женщины и дети. Что с ними будет после сдачи? Думаю, ничего хорошего. Теперь все, кто не воины, лишние рты. Время сантиментов прошло.

— Работаем с воздуха, — ставлю я задачу. — Лендик, не зависай, а медленно иди по кругу, не давай пристреляться. Они нас не видят, внизу туман, луны нет, но дульные вспышки демаскируют. Стрелки, если там есть пулемёты, это первоочередная цель.

— А если гранатомёты? — уточняет Лирания.

Она уже деловито заряжает винтовку, устраиваясь на краю бортового люка.

— Если у них есть гранатомёты, то нам трындец. В такой темноте мы его не увидим, пока он не выстрелит. Но вряд ли они их до сих пор сберегли.

* * *

Гранатомёт всё же нашёлся. Но всего один, и пальнул он даже не в нашу сторону — просто куда-то в небо. Это же не ПЗРК с самонаведением, тут уметь надо. Пулемётчик был бы опаснее, но его то ли не было, то ли он не успел вступить в бой — сверху всё как на ладони, а из дробовика коптер не сбить. Клановым бы выключить фары и удирать в темноте, но если кто и догадался так поступить, то в индивидуальном порядке, и мы его не заметили. Бой закончился за пару минут, Лоля даже толком проснуться не успела.

— Вы чертовски вовремя, — признала Костлявая. — Когда на горизонте погас свет города, я сразу приказала собираться, но сам знаешь, какой у меня контингент. Этим пить, этим писать, эти хнычут, те их утешают… В общем, они успели раньше.

— Бывает. Хорошо то, что хорошо кончается.

— Вряд ли это кончится хорошо, — мрачно предсказала премша. — Город же всё?

— Скорее да, чем нет. Стоит ждать следующих визитёров?

— Не думаю. О нас знал всего один человек, и вряд ли он с кем-то поделился. Это был его собственный клан. Прикинь, этот мудак ко мне трижды сватался!

— Видимо, решил не ждать от тебя милостей.

— Факт. Теперь его сожрут жуки. А я уже подумывала согласиться!

— Серьёзно?

— Почему нет? Ты ведь замуж не зовёшь, — грустно пошутила она, — а девушке надо как-то в жизни устраиваться. Особенно если ей уже под тридцать, и на шее несколько десятков детей.

— Которые резко перестали быть ценностью и стали обузой, — догадался я.

— Именно. Ты ведь тоже не просто так прилетел?

— Мне нужно во второй город.

— А мне отсюда свалить и мужика хорошего. И что?

— Я знаю, где он. Но мне нужна энергия для коптера.

— Это и есть твоё желание, никакой романтики?

— Вообще-то я думал, что ты нас просто так заправишь. Но если ты считаешь, что…

— Заправлю, — махнула она рукой. — Ты прав. Спор был между нами, это личное. Не будем вмешивать дела. Сажайте вашу леталку на крышу. И говори, куда ехать. Будем заправлять на ходу, так быстрее. Да и нам не стоит тут задерживаться.

* * *

— Это Верховная Владетельница, а это прем клана… Кстати, как он называется?

— Он даже кланом не называется. Мы просто изгои.

— Теперь все изгои, — отвечает своим механическим голосом оболочка Калидии. — Я тоже ничем уже не владею.

— Блин, ты всегда такая жуткая? — спрашивает Костлявая. — Кстати, я Костлявая.

— А так и не скажешь, — комментирует Владетельница. — А я Калидия. Но ты, наверное, в курсе.

— Ну блин, что вы к имени цепляетесь? Меня так назвали в тринадцать, я была худая, как швабра. Ну да, с тех пор у меня отрасли жопа и сиськи, но не менять же имя из-за такой ерунды?

— Извини, Костлявая.

— Проехали.

— И я не всегда такая жуткая. Я могла бы снять оболочку, но тогда мне потребуется есть, пить, в туалет и спать. В ней я продержусь намного дольше.

— Понимаю, — зевает премша, — сама сутки не спала.

Мы сидим в огромной кабине фуры-генератора, за спиной молотит поршнями его установка, на крыше привязан заряжающийся коптер, в свете фар катится под колеса пустошь.

— Может, так и доедем потихоньку? — предлагает Костлявая. — Не так уж это и далеко, оказывается.

— Нет, — качает глазастой башкой оболочка, — у нас мало времени. Каждый час без энергии увеличивает число жертв в городе.

— То есть ты ещё надеешься что-то исправить?

— Не исправить. Исправлять нечего. Просто сделать так, что люди выживут. Всё равно какие. Всё равно чьи. Кланы, низы, верхи — неважно. Может быть, мы сможем построить новое общество. Заселить город снова.

— Это вряд ли, — хмыкает Костлявая. — Все так и норовят вцепиться друг другу в глотки.

— Это нормальное поведение людей. Это преодолимо, когда есть цель и есть лидер.

— Лидер — это ты?

— Нет, — качает круглой головой Калидия. — Я не хочу быть лидером. У меня отвратительно получается. Когда я стала Верховной, то вскоре поняла, что на самом деле мне нужно было признание отца, а не правление безумным городом, в котором меня все ненавидят.

— Насколько я понимаю, отца у тебя уже нет, — осторожно напоминает Костлявая.

— Мёртвый отец даже лучше. Живой может однажды впасть в маразм и случайно тебя похвалить, приняв за кого-нибудь другого. Мёртвый отец беспощаден навеки.

* * *

Взлетаем тем же составом, что приземлялись. Остаться в караване Костлявой не захотела даже Лоля. Я для неё — автомат, выдающий по таймеру штырево, и она старается не терять меня из виду надолго.

Коптер отрывается от площадки на крыше мобильного генератора и устремляется навстречу восходящему солнцу. Караван пылит некоторое время сзади, потом превращается в пыльную точку, потом исчезает.

Назвавшие «второй город» городом руководствовались, видимо, исключительно историческими соображениями. Когда-то он таковым был. Сверху ещё можно разглядеть границы — и они не сильно уступают тому городу, который теперь «первый». Скорее всего, его ждёт та же судьба. Сотня-другая лет, и пески Пустоши пережуют стены башен. И только Чёрная Цитадель останется торчать бессмысленно и неразрушимо — как тут.

Когда мы приближаемся к центру, я понимаю, что этот город тоже стоял на берегу моря. На берегу он стоит и сейчас, но моря больше нет. Залив превратился в провал, и на его дне, как утонувший корабль, лежит огромный овальный объект.

— Это поплавок энергостанции, — поясняет Калидия. — Они не могут использовать кристаллы сами, потому что у них забрали море.

— Как можно забрать море? — удивляется Шоня.

— Не знаю. Спросишь, когда прилетим.

— Не похоже, что тут есть у кого спрашивать…

— Курс на Цитадель, — командую я Лендику. — Если где и есть жизнь, то там.

Чёрный каменный массив трудно не заметить. Здешним правителям то ли не хватило наглости строиться поверх исторического объекта, то ли всё надстроенное уже осыпалось прахом и смешалось с остальными руинами.

— Туда! — указывает Калидия.

Перед монументальным входом расчищенная от обломков площадка, и она просто напрашивается стать посадочной. Рядом стоят две фигуры в оболочках — нас встречают.

Коптер зависает и мягко опускается на шасси, раздувая по сторонам пыль, мы с Калидией спрыгиваем на землю и направляемся к ним. За мной выскакивает Нагма, догоняет и вцепляется в руку.

— Рады видеть вас, — синтетическим голосом приветствует одна из оболочек.

— Кто вы? — спрашивает таким же Калидия. — И что вообще происходит?

— Вы задались этим вопросом только сегодня? — ирония прорывается даже через речевой синтезатор. — Не волнуйтесь, вы успели как раз к финалу.

Глава 12. Утечка времени

Чёрная Цитадель внутри такая же унылая, как снаружи. Тёмные стены, на которых неярко светятся квадраты световодов, и никакого интерьера вообще. Очень много очень пустого места. Возможно, секрет их неуничтожимости в бесконечной скучности — энтропия смотрит, зевает и отворачивается.

Остаться в коптере не пожелал никто, и мы топаем по пыльному полутёмному коридору всей компанией.

— Я бы хотела как можно скорее получить энергокристаллы и вернуться в город, — настаивает Калидия.

— Они уже не имеют значения, — отвечает сопровождающий. — Цитадель достигла насыщения и готова завершить цикл.

— Может быть, для вас и не имеет, но люди в городе погибают прямо сейчас!

— Их смерти необходимы.

— Кому? Зачем?

— Прекращение жизни человека высвобождает время, которое он не использовал. А Мастерам нужно много времени.

— Я заплатила вам за кристаллы!

— Они готовы. Мы держим слово.

— Я спешу!

— Тебе некуда спешить, дочь Креона, — нас встречает женская версия оболочки. — Всё закончится раньше, чем ты вернёшься.

Мы в скудно освещённом, но высоком помещении, в центре которого нечто вроде «цитадели в цитадели» — небольшое ступенчатое сооружение. Оно просто напрашивается на то, чтобы там торжественно отрезали бошки обсидиановыми ножами. Кровь очень красиво текла бы по ступеням.

— Ты ещё кто? — мрачно спрашивает Калидия.

— Я просто служу Мастерам.

— Надо думать, речь идёт о пресловутых Ушедших?

— Они никуда не уходили. Твоя мать поняла про них многое, но не всё, дочь Креона. У вас будет возможность это обсудить.

— Она что, здесь?

— Её научное любопытство неутолимо.

— Я всю жизнь изучала Ушедших, — сообщает недовольно Берана. — Я просто не могла пренебречь возможностью.

Нас наконец-то привели в помещение, более-менее похожее на человеческое жильё. По крайней мере, тут есть на чём сидеть. Калидию вежливо пригласили в смежную комнату, откуда она вскоре вышла без оболочки, одетая в нечто вроде пафосной мантии. Наверное, халатиков по середину бедра тут не выдают.

Сейчас, когда они сидят рядом с Бераной, сходство повзрослевшей девушки с матерью бросается в глаза. Две упрямые жёсткие женщины с кривой нелепой судьбой. Наверно, это наследуется.

Когда мы расселись, Онька заявила, что она хочет есть, а Лоля в первый раз за день поинтересовалась, не пора ли ей вштыриться. У Лоли на щеках потеки чёрных слез, Дженадин, Тоха, Шоня и Кери уже и вытирать их бросили. Но у меня, Нагмы, Димки с Алькой и Лирании с Онией никаких выделений нет. А вот Калидия этому странному недугу подвержена, хотя и меньше, чем остальные. У неё просто вид, как будто тушь потекла. Похоже, дело в происхождении — все, кто пока устоял, не аборигены этого мира, а Верховная — полукровка.

— Здесь очень страшное место, прем, — сообщает спокойно Лоля. — Ничего страшнее мне даже в кошмарах не снилось. Дай вштыриться, а то с ума сойду.

— А что здесь такого страшного? — достаю из кармана ингалятор. Уже обзавёлся привычкой таскать их с собой, как носят в карманах лакомства заводчики собак. — Я вижу только, что всё старое и пыльное.

— Не знаю, как сказать, прем, — Лоля с шумом всасывает наркотик, — тут как будто перелом мира. Открытый, аж кости торчат.

— Девушка права, — заявляет вошедшая женщина. — Это и есть перелом. Рана, нанесённая миру здесь, так и не зажила.

Лицо её под лёгким серым капюшоном — жуткая жуть. Как будто она миновала период старения и стала древней хтонью сразу из юной девушки.

— Я не снимала оболочку десятками лет, — сообщает она. — Мне не следует находиться без неё долго. Но никакого «долго» больше нет, поэтому мы решили, что так будет лучше.

В комнату входят несколько человек, портретами которых можно иллюстрировать зомби-триллер.

— Выглядит не очень привлекательно, понимаю, — она улыбается, как труп, которому растягивают уголки рта невидимыми крючками на прозрачной леске.

Похоже, ей не хватает мимической практики.

— Отец выглядел так же, — отвечает Калидия. — Это и моё будущее, я полагаю?

— Если считать это будущим, — отвечает женщина.

— Возьми дитя, ты знаешь, что делать, — сказала вдруг Берана.

Она протянула Нагме лист бумаги и карандаш.

Нагма кивнула и взяла.

— Что тебе нужно от моего ребёнка, упыриха? — вскочил я.

— Во-первых, это не твой ребёнок, — отвечает она ровным тоном. — Во-вторых, убери, пожалуйста, пистолет.

Убираю оружие. В последнее время оно возникает в руке как бы само собой. Нервы.

— В-третьих, мне ничего не нужно. Нужно ей. Так, ребёнок?

— Да, пап, я сама так решила, правда. Ты сказал, что доверяешь мне, помнишь?

— Помню. Делай, как считаешь правильным. Расскажешь потом?

— Однажды — обязательно.

— И что ты доверил этой девчонке? — недовольно спрашивает Дмитрий. — Нашу жизнь? Судьбу этого мира?

— Не знаю, Дим, — пожимаю плечами я. — А какая разница? Оглянись вокруг, ты видишь кандидатуру лучше?

— У нас прекрасная сестричка, но ей всего двенадцать.

— У неё хотя бы благие намерения. Про остальных я и этого не скажу.

— Ты знаешь, дорога куда ими вымощена?

— Если другой дороги нет, пусть хотя бы пейзаж будет красивым.

Нагма благодарно кивает и берётся за карандаш. Я не вижу, что именно она рисует. Надеюсь, результат можно будет вставить в рамочку и повесить на стену. Даже если это будет последняя стена в Мироздании.

— Я обещала Беране несколько ответов, — говорит женщина. — Думаю, вам тоже будет интересно их услышать. Но можете задать и свои вопросы.

— Зачем вам дети? — спросила Шоня.

— Почему у нас течёт из глаз эта дрянь? — выпаливает Тоха, показав испачканный чёрными слезами палец.

— Откуда берутся кристаллы? — Кери.

— Что не так с детьми кланов? — Дженадин.

— Почему не работают кросс-локусы? — Лирания.

— Зачем вы хотите уничтожить город? — Калидия.

— Можно ещё вштыриться, прем? — Лоля.

Остальные от вопросов воздержались.

— Так я и думала, — удовлетворённо кивнула жуткая женщина. — Все ваши вопросы об одном.

— И про штырево? — уточнила Лоля.

— В некотором смысле, девочка. «Перелом мира», который так тебя пугает, одна из причин происходящего. Если тебе так страшно сейчас, представь, каково нам смотреть на него годами?

— И кто его сломал? — спрашивает Калидия.

— Твой отец. Он стал ренегатом, нарушившим нашу клятву Мастерам. Он увёл с собой почти всех служителей, обещав им власть и комфорт. Он построил новый город вокруг другой Цитадели, а когда мы воспротивились, то нанёс чудовищный удар, надломивший мир.

— Стоп, но если Креон построил город, то сколько же ему лет? Ну, было, пока он не помер? — озадаченно спросила Алиана.

— Ты неправильно задаёшь вопрос, девушка, — снисходительно сообщает ей старуха. — Когда речь идёт о Мастерах и их служителях, надо спрашивать не «Сколько ему лет?», а «Сколько у него лет?». Потому что время — это такой же ресурс, как деньги, вода… — она задумалась, подбирая аналогию.

— Энергия? — подсказал Кери.

— Время и есть энергия, мальчик. Кристаллы энергостанций — сжатое специальным образом время. Высвобождая его, можно получить море энергии.

— Но откуда его взять?

— Когда-то Мастера просто собирали его, как люди собирают дождевую воду. Устройства, именуемые «мораториумами», изгибали ткань мироздания, и туда стекало освобождённое время. Мораториумы сжимали его в кристаллы, чтобы было удобно хранить, извлекая в нужный момент.

— Простите за невольный каламбур, — улыбается Дмитрий, — но вы рассуждаете о времени в прошедшем времени. Так что стало с Ушедшими? Думаю, именно этот вопрос вас просила осветить Берана.

— Ещё раз повторю, что называть их «Ушедшими» неправильно. Они не ушли. Они здесь и всегда были здесь.

— Э… А почему мы их тогда не наблюдаем, так сказать, визуально?

— Потому что у них нет времени.

— И чем они так сильно заняты?

— Вы не так поняли. К сожалению, мы с вами сейчас говорим на языке Основателей, в котором понятие «время» абсурдно искажено человеческой субъективностью, поэтому передать суть очень сложно. У Мастеров «нет времени», так же, как у вас может не быть денег. Это, наверное, самая близкая аналогия, возможная в понятийных рамках этого убогого языка, к сожалению, ставшего самым распространённым в Мультиверсуме. Деньги тоже не вполне материальная субстанция, однако у конкретного человека их дефицит или отсутствие вызывает ряд ограничений в свободе проявления. Так и Мастера не могут проявить свою субъектность, потому что у них нет достаточного количества времени как физической категории.

— И куда же оно делось? — удивился я. — Разве его можно забрать, отнять, передать, как деньги?

— Вы, Михаил, являетесь наглядным примером того, что можно.

— Э… — тут я, признаться, завис. Мой мозг оказался неспособен сходу воспринять такой уровень абстракции.

— Каждый человек имеет линейный размер, массу и время. Своё время он расходует в процессе взаимодействия с Мультиверсумом так же, как коптер расходует заряд батареи для полёта. Этот процесс называется жизнью. Батарею коптера можно подзарядить, её зарядом можно поделиться, заряжая другой коптер или израсходовать его на что-то другое, кроме полёта. Можно даже демонтировать батарею и продать её вместе с зарядом. С человеком это проделать несколько сложнее, но тоже возможно, в чем вы имели возможность убедиться лично.

— Стоп, но ведь наша жизнь и есть время! — Дмитрий, я вижу, тоже завис на этой концепции. — Она же измеряется в годах…

— Это лишь несовершенство языка, который вы используете. На нём можно сказать: «Заряд этого коптера на сто километров полёта». Но это неверно по сути. Полёт может быть быстрый или медленный, высокий или низкий, против ветра или по ветру… Заряд коптера, между тем, от этого не зависит и выражается в ёмкости батареи. Так же вы говорите: «Жизнь этого человека составила семьдесят лет», но размер времени, израсходованный им от рождения до смерти, может быть самым разным. Электричество в коптере расходуется не только на полёт, а ещё на освещение, обогрев салона или кондиционер. Человек тоже расходует своё время не только на жизнь. Поэтому при одинаковом запасе времени линейная продолжительность жизни у людей очень разная.

— Не могу себе этого вообразить, — мотает головой Тоха.

— А если человек умирает не от того, что израсходовал своё время, а от того, что его, например, убили? — спрашивает Лирания. — Куда девается лишнее?

— Вы не поняли, — кривится недовольно женщина. — Проклятый язык проклятых Основателей как нарочно создан для путаницы в понятиях. Если с человеком произошло то, что вы называете «смерть», то это и означает, что его время кончилось! Точнее, «у него кончилось время».

— Даже если это маленький ребёнок? — спрашивает Алиана. — Он-то куда мог деть своё время?

— Его могли забрать. Если в мире дефицит времени, то в нём часто умирают дети.

— Это всё очень интересно, — мрачно говорит Калидия. — Жаль, что я недостаточно умная, чтобы понять. Но дети…

— Ты ведь уже догадалась, дочь Креона, — кивает женщина. — Дети — лучший источник свободного времени. У них его много.

— Они практически топят печку детьми, — сказал Дмитрий потрясённо. — А ведь мне когда-то нравился этот город.

— Вы забираете у детей время? — спросила Калидия.

— У нас есть портал, ведущий к тем, кто может превращать время в кристаллы. Креон отправился туда, надеясь наладить прямые поставки и окончательно избавиться от нас, но погиб от твоей руки. Это было большим облегчением, спасибо.

— Обращайтесь, — сумрачно сказала Калидия. — Меч со мной. Возможно, мне следует воткнуть рукоять в землю и упасть на него грудью. Но для начала мне хочется отрубить головы всем вам.

— Может быть, так и случится, но пока что у нас есть немного времени. Во всех смыслах этого слова.

— Ты так и не сказала, что стало с Ушедшими, — напомнила Берана. — Раз уж они не ушли.

— Это произошло слишком давно, чтоб сохранились подробности. Известно лишь, что некие люди, завладевшие кристаллом сжатого времени, но не имеющие понятия о его сути, каким-то образом получили всё его время в личное распоряжение. Как назло, это оказался самый мощный кристалл в Мультиверсуме, который многие тысячи лет рос в забытом мораториуме. Они как бы «обналичили» эти тысячи лет одномоментно, что позволило им разрушить Великий Моноверс Мастеров и создать из его обломков свой ублюдочный Мультиверсум. Цитадели оказались разбросаны по разным ветвям фрактала, а Мастера лишились своего времени. Им пришлось возвращать его по крупицам, провоцируя коллапсы миров. Теперь они набрали достаточно. Я бы сказала «Их время пришло», но это пошлый штамп языка Основателей, не отражающий сути явления. Скорее, «Время пришло к ним».

— То есть коллапсы — дело Ушедших, как их там ни называй? Это же гибель миллионов людей!

— Это возвращение украденного времени, которое изначально принадлежало Мастерам. Они забирают своё.

— И когда они заберут всё… — продолжил мысль Дмитрий.

— Мироздание вернётся к естественному ходу вещей. Фрактал схлопнется, бессмысленная размазанность Мультиверсума исчезнет, время будет принадлежать Мастерам, распределяющим его по справедливости.

— А вы, значится, у распределительного крана встанете… — скептически сказал Дмитрий. — Ясно-понятно. Дело обычное.

Воцарилась тишина. Все переглядываются, ошарашенные новой картиной мира, только Нагма сосредоточенно скрипит карандашом, полностью игнорируя происходящее. Нос и щёки уже в грифеле, как полагается.

— Но к чему была война с кланами? — спрашивает тихо Шоня. — Зачем погибли люди?

— К сожалению, это моя ошибка, — в голосе Бераны никакого сожаления не слышится. — Я надеялась, что жертв будет гораздо больше. Если бы мне не помешали, война лишила бы Ушедших питания. Время погибших досталось бы не им. Войны сжигают множество времени. Но теперь они победили. Ваши чёрные слезы, детка, ― истекающее из вас будущее. Завеса ослабла, неон погас, и они тянут время не только из беззащитных клановых детишек, жертв Чёрного тумана, которыми они кормились до сих пор. Теперь мы все для них еда. Скоро такими слезами заплачут все люди во всех мирах, а потом миров не станет, ведь Мастерам неохота далеко ходить за обедом.

— Это крайне возмутительное и абсолютно ложное толкование происходящего! — сообщает жуткая старуха. — К счастью, все скоро в этом убедятся. Вы просто слишком мало знаете о Мастерах.

— Мой отец знал о них достаточно, — говорит спокойно Калидия. — Однако жизнь положил на то, чтобы они не вернулись.

— Твой отец — чудовище. Мы забираем у детей время? Он отрезал детям головы!

Бросив это обвинение, жуткая женщина покинула нас, за ней ушли и не менее кошмарные спутники. Наверное, делать жуткие вещи для жутких целей. Или в туалет. Если они десятилетиями в оболочках, то давненько не срали. То-то в них столько дерьма накопилось.

— Я видела отрезанные головы, — передёрнула плечами Тоха, — но так и не поняла, зачем это делать.

— Чтобы поддерживать референс, — внезапно подняла глаза от рисунка Нагма. — Так они защищали свой мир от чудовищ.

— Жестоко использовать для этого детей, кузнечик.

— А больше никто не может, пап. Дети кланов пропитаны Чёрным туманом и не могут вырасти, потому что их жизнь забирают быстрее, но их глазами смотрит Аллах.

— А ты научила их рисовать?

— Кто-то же должен был, — улыбнулась она.

— Я ничего не поняла, — жалуется Шоня. — Что ещё за референсы?

— Док и его дочь умеют странное, — отвечает Калидия. — Однажды он спас мне жизнь, разменяв своё время на моё. Хотя чуть раньше почти убил.

— Да, наш командир — личность сложная и противоречивая! — смеётся Тоха. — Может быть, нам что-то сделать? Я не хочу истечь своим временем через глаза. Мне никогда не шёл чёрный макияж.

— Давайте их всех убьём! — кровожадно предлагает Шоня.

— У них есть оболочки, — сомневается Кери. — Они их, небось, уже назад напялили.

— А у нас есть Калидия, — напоминает Дженадин. — У неё тоже есть оболочка.

— Так они её теперь и отдали… — сомневается Тоха. — Небось уже скатали в рулончик и стырили. Дорогая поди вещь.

Калидия не реагирует, задумчиво глядя в стену, но мои ребята уже набрались наглости:

— Верховная, что нам делать? Надо же спасать город!

— Вы уверены? — спрашивает она. — Спасать что? Город, пожирающий своих детей?

На лице у Бераны появляется улыбка вида: «А я тебе говорила, дочка», ― но Калидия на неё не смотрит.

— Одних детей пускали на топливо, другими кормили монстров, третьих превращали в рабов, четвёртым отрезали головы, — продолжает она. — И всем не давали вырасти, чтобы они не поняли. Ушедшие воровали время у детей, а мы воровали его у всех, и даже чёрных слез, чтобы это оплакать, у них не было.

— Звучит как говно, — соглашается Тоха. — Но ты же правительница! Отмени аренду, тем более, что мы её один черт уже поломали. Дай людям свободу!

— Как будто кто-то им её не даёт, — грустно усмехнулась Верховная. — Никто же не заставляет людей арендоваться. Им давали бесплатную еду, жильё и образование. Им просто не запрещали. Не запрещали забить на себя, не запрещали забить на учёбу, не запрещали продать себя за мишуру Средки.

— Худшее, что может сотворить с людьми власть, — назидательно поднял к потолку палец Дмитрий, — разрешить быть собой. Остальное они сделают сами.

— Да блин, — не выдерживает Шоня, — сделай же что-нибудь, дамочка!

— Что?

— Не знаю. Я не Верховная!

— А хочешь? — улыбается неожиданно тёплой улыбкой Калидия.

— В смысле? — напряглась рыжая.

— Как абсолютный правитель я могу назначить своим преемником кого угодно.

— Это за какие-такие заслуги? — спрашивает Шоня с подозрением.

— Ну, например… Ты рыжая. Чем не повод? — смеётся Калидия.

Мне от её смеха становится не по себе. Так смеются люди, безвозвратно решившиеся. Это смех облегчения от свалившейся с плеч жизни. Однажды, в какой-то никчёмной стране не заслуживающего запоминания мира, к клиенту, которого мы нанялись охранять, бежал обвязанный взрывчаткой шахид. Он не кричал: «Аллах акбар!» — там воевали не по религиозным мотивам. Он вообще ничего не кричал. Он смеялся искренним смехом счастливого человека, которому нечего больше терять, и будущее которого исчислено полностью. С этим смехом он и испарился в облаке детонации тротила, когда пуля Змеямбы оборвала его радостный бег.

И оно бы и чёрт с ним, ничего не имею против веселья, но с ним испарилось человек двадцать местных, у которых, скорее всего, были совсем другие планы на утро.

— Ты… серьёзно, что ли? — не верит Шоня.

— Конечно, — продолжает веселиться Калидия. — Почему нет? Хочешь стать Верховной?

— А что для этого нужно?

— Твоё согласие.

— Но… Я же ничего незнаю и не умею!

— Два года назад я была такой же плюс полностью невменяемой. Так что стартовая позиция у тебя даже лучше. Ну, что же? Ты ведь хотела спасти город! У тебя есть хотя бы желание. Это уже больше того, что есть у меня.

— Но меня никто не будет слушаться!

— Меня, поверь, тоже. Но меня к тому же все ненавидят, и что самое неприятное, совершенно заслуженно. Тебе только предстоит этого добиться.

— Но ведь нужна какая-то процедура, наверное…

— Ты этого хочешь или нет?

— Да, чёрт побери! — внезапно решается Шоня. — Лучше я, чем никто! Скорее всего, я всё просру, но я хотя бы попытаюсь!

— Тогда властью данной мне… Э… собственно мной же, объявляю Шоню из Дома… Ладно, Шоню из Низов. Объявляю её Верховной Владетельницей города!

— И всё? — удивилась Шоня, почему-то ощупывая волосы. Корона режется?

— А что тебе ещё надо? Указ объявлен, вот свидетели… Ах, да, возьми вот коммуникатор. Если в городе осталось что-то от сети, будешь там главным администратором.

— Э… Спасибо. Наверное, — рыжая смотрит на неё безумными глазами, но Калидия о ней уже забыла. Она встаёт и говорит Беране:

— Пора отдать долг этому миру, мама. Мы немало ему задолжали. Пойдём, найдём мой меч и оболочку, винтовку тебе одолжит новая правительница. На её должности стрелять самой уже неприлично. Готова?

— Что-то не хочется, дочка. Ты вечная неудачница, а я не считаю себя связанной долгами, включая родительский. Развлекайся сама, если хочешь. Меня не заставишь.

Дмитрий протягивает в её сторону планшет, который уже некоторое время крутит в руках. Кажется, что он хочет его ей отдать, Берана протягивает руку, но он лишь нажимает что-то на экране и она застывает в полудвижении. Потом встаёт и остаётся стоять по стойке «смирно». Глаза совершенно пусты. Знакомая картина.

— Я же говорил, в эту игру можно играть вдвоём, — улыбается Димка. — Берана, кажется, забыла, что у неё тоже есть импланты, а значит, и режим «командной строки». Она в твоём распоряжении, Калидия.

— Ты меня слышишь? — спрашивает Кали.

Берана кивает.

— Бери винтовку и пошли. Мне нужны меч и оболочка, а тем, кто здесь, не нужно больше жить. Может быть, это и не помешает Ушедшим вернуться, но хоть ковровую дорожку раскатать будет некому.

Женщина механическим жестом принимает оружие, отданное совершенно растерянной Шоней, сноровисто отсоединяет магазин, оттягивает затвор и заглядывает в патронник, присоединяет магазин обратно и требовательно протягивает руку.

— Отдай ей патроны и целевые очки, — напоминает Кери.

— А лучше и броню отдай, — советует Тоха. — Вы как раз одной комплекции, ей разве что в сиськах пустовато будет.

— У меня под ней одни трусы! — возмущается Шоня.

— Ты в них отлично выглядишь, — смущённо говорит Лендик.

А я уже и забыл про него, тихо просидевшего весь этот цирк в уголочке.

— Ты что, так за мной и подсматриваешь, онанист чёртов? — злится новая правительница. — А, чёрт с вами, любуйтесь!

Одежда Бераны Шоне чуть тесновата в груди, но это лишь выгодно подчёркивает формы. Зато она сразу стала выглядеть старше и величественней. У матери Калидии есть вкус к пафосной одежде. Они с дочерью скрылись за дверью, и, думаю, здешним уродам теперь есть чем заняться, кроме нас.

— Я закончила, — сообщает Нагма. — Только чур не смотреть!

Она торопливо убирает рисунок в сумку.

— Потом покажу, честно, пап. Ты же мне веришь?

— Больше, чем себе. У тебя получилось так, как ты хотела?

— Нет, у меня получилась так, как надо. Аллах посмотрел моими глазами. Наверное, ему стало интересно.

— И что теперь?

— Чудовища не получат наше время. Но и твоё, пап, придётся вернуть, — Нагма печально вздохнула, и глаза её заблестели слезами. — Я утащила его для тебя, не подумав. Хотела… Неважно. Зато у меня был самый лучший на свете брат.

— Потерпи, колбаса, скоро Алька родит тебе племянника.

* * *

— Народ, — спрашиваю я, — при коллапсе мира есть какой-нибудь аварийный выход? Откуда выдернуть шнур, куда выдавить стекло?

— Я слышала, что нужны корректоры, — сказала Алиана.

— И что они сделают? Расставят запятые?

— Заберут… Как там это называлось… Око урагана, вот! Или глаз бури? Его ещё называют «фокус коллапса». Когда его забирают из мира, то коллапс сразу прекращается.

— Откуда ты этого набралась? — удивляется Димка.

— Книжку читала. Она детская про приключения, но там один из героев — корректор, который спас девочку, которая тот самый «глаз бури». Очень трогательно, я даже в одном месте плакала…

— Люблю релевантные и достоверные источники, — ржёт Дмитрий. — Особенно фантастику для подростков.

— Я беременна! Мне положено читать всякую сентиментальную чушь!

— Ладно. И как должен выглядеть этот «глаз жопы»?

— Не жопы, а бури. Как угодно.

— Очень помогло.

— Но это всегда ребёнок, и глаза у него всегда очень синие, как у людей не бывает.

— О, чёрт! — вскочил я. — Нам срочно нужна Костлявая!

Караван премши увидели с коптера почти сразу. Он пылит уже совсем рядом с руинами.

— Все дети кланов с тобой? — хватаю её за куртку я. — Это важно!

— Во-первых, отпусти мои сиськи, мелкий прем. Может быть, я и отдамся тебе однажды, но точно не на подножке грузовика. Это пошло.

— Дети!

— Ну да, все тут. Никто даже не помер, как ни странно.

— Их глаза такие же синие?

— Час назад были. Как раз был привал, раздавали жратву.

— Вот вам и искомые «глаза бури». Целая куча, — объявляю я вытряхнувшейся из коптера команде. — Теперь надо как-то от них избавиться. Предупреждаю, я не Креон, бошки рубить не предлагать.

— Прем, дай вштыриться, — просит Лоля.

— Можешь подождать?

— Могу их забрать. Но нужно штырево.

— Забрать?

— Ну да, тут же мир сломан. Если по этой дороге поехать, то можно с неё свернуть так, что назад не вернёшься.

— А тут есть дорога? — удивляется Тоха, оглядывая пустошь.

— Была, — подтверждает Костлявая. — Если приглядеться, видны следы. Просто занесло песком.

— Она же глойти! Совсем дикая, необученная, но сильная, раз нас с Алькой вытащила, ― осеняет Дмитрия.

— И что? — спрашиваю я.

— Глойти водят караваны по дороге! Там нужна всякая артефактная хрень, но у неё и так получится, может быть?

— Надо вштыриться, прем! — настаивает Лоля. — Хорошо вштыриться!

— А, ладно, — я выгребаю из карманов ингаляторы, — забирай. Не передознись на радостях.

— А меня спросили? — говорит Костлявая. — Эти дети на мне и со мной!

— Они и останутся с тобой, — говорит Димка. — Глойти уведёт вас на Дорогу всем караваном, в этом и суть.

— Я не хочу ни на какую дорогу. Это мой мир, какой бы говённый он ни был.

— Костлявая, — неохотно напоминаю я, — ты мне должна.

— Подловил, — кривится она, — Может, я лучше тебе отдамся, а? Горячий секс с единственной в пустошах женщиной-премом? Уникальный шанс, пацан.

— Костлявая.

— Нет? Уверен? Я чертовски хороша.

— Не сомневаюсь. Но вспомни, о чём мы спорили.

— Что ничего не будет как раньше.

— Это уже не твой мир. Терять вам нечего. Будете бродячим кланом Дороги. Это лучшее, что ты можешь сделать для этих детей.

Костлявая думает, глядя вдаль и ковыряя песок сапогом, потом решается:

— Народ, по машинам! Отправляемся! А ты иди сюда…

Она хватает меня за плечи, впивается в губы поцелуем, а потом отталкивает.

— Это чтобы ты помнил, чего лишился, мелкий ушлёпок! Где там твоя обдолбанка? Божечки, да она уже лыка не вяжет!

— Всё в кайф, — улыбается еле стоящая на ногах Лоля. — Всем пока!

— Запихните её в кабину кто-нибудь уже! — злится Костлявая.

Мы смотрим вслед каравану, пока он не начинает мерцать. Сначала кажется, что это горячий воздух размывает силуэт, но потом он исчезает, оставив оборвавшиеся следы.

— И что теперь? — спрашивает Шоня.

Мы молчим и ждём.

— Вон тот вертолёт не кажется тебе знакомым? — спрашивает Дмитрий, указывая пальцем в небо.

— Очень даже кажется, — отвечаю я. — Новейшая модель. Говорят, экономичная.

Глава 13. Причины космологического характера

— У кого-нибудь есть маска? — спрашиваю я.

Все мотают головами.

— Полный город масок, а у вас ни одной нет?

— Маски — это кибство, — рассеянно отвечает Колбочка, глядя на приближающийся вертолёт.

— Тогда тактические очки дайте.

— У тебя же имплов нет, — напоминает Кери, — они не подключатся.

— Давай сюда!

— Здравствуйте, Дмитрий.

— И вам привет, Анатолий Евгеньевич, — неприветливо отвечает Димка.

— Я же говорил, наша встреча неизбежна. Задачи вашего уровня только у нас, — сообщает выпрыгнувший из вертолёта человек без возраста, одетый в безупречный костюм.

— Обдумаю это на досуге, — кислым голосом отвечает Дмитрий.

— Интересная у вас компания. Вижу, вы неплохо интегрировались. А где ваш отец? Он так драматически исчез из больницы… Надеюсь, с ним всё хорошо?

Я ниже на голову, без бороды, в очках на пол-лица и смотрю в сторону. Ах да, ещё мне шестнадцать. Поэтому Димка уверенно отвечает:

— С ним всё в порядке, не волнуйтесь. Может быть, ещё встретитесь.

— Рад слышать. Теперь, если несложно, посвятите меня в события последних нескольких недель. К сожалению, из-за коллапса среза наши оперативные данные устарели. Ах, да, вы совершенно случайно не знаете, где Верховная Владетельница? В городе её, судя по всему, нет.

— Вот она, — Дмитрий указывает на Шоню.

— Сильно изменилась, — бесстрастно констатирует Анатолий Евгеньевич.

— Я Шоня, — сообщает рыжая. — Калидия официально передала мне правление.

— Мы не лезем во внутреннюю политику, — соглашается «заместитель Куратора». — Будем работать с вами. По ряду причин космологического характера наше ведомство заинтересовано в существовании города.

— Не поверите, — усмехается Шоня, — я тоже.

— В таком случае, нам есть что обсудить, и мы это непременно обсудим. Однако сейчас, как я вижу, требуется экстренное вмешательство. Что вам нужно в первую очередь, Верховная?

— Э… — Шоня поворачивается ко мне, затрудняясь, как обращаться. — Прем?

— Мобильный реактор у вас есть? — спрашиваю я. — Класса «Памир» или что-то в этом роде. Город остался без энергии.

— Кто этот милый мальчуган с удивительной эрудицией? — спрашивает Анатолий Евгеньевич Шоню.

— Мой, э… советник. Советник, да.

— По общим вопросам, — уточняю я.

«Замкуратора» сверлит меня острым взглядом, но если о чём-то и догадывается, то вслух не комментирует.

— «Памиры», как вам, молодой человек, я думаю, известно, давно не выпускаются. Но есть новые современные МАЭУ с солевыми реакторами на буксируемом шасси. Они выдают до пяти мегаватт и могут быть развёрнуты за несколько часов.

— И что вы за них просите?

— Это будет, разумеется, абсолютно гуманитарная миссия.

— То есть вы хотите всё.

— Думаю, некоторый умеренный внешний контроль пойдёт этому миру только на пользу. Боюсь, в текущей конфигурации его сложно назвать «успешно управляемым». Со своей стороны могу заверить, что мы никоим образом не претендуем на властные полномочия уважаемой Верховной, — он слегка поклонился в сторону Шони, отчего лицо её сделалось ошарашенным. — Наоборот, готовы всячески поддержать законную власть.

— И зачем вам эти расходы? В Конторе есть бюджет на восстановление чужих городов?

— Ваш советник поразительно компетентен, Верховная, — Анатолий Евгеньевич улыбнулся доброй улыбкой амазонского аллигатора, — вам очень повезло с ним. Не подскажете, где таких берут? Мне бы пригодился.

— Где берут, там больше нету! — торопливо ухватила меня за локоть Шоня. — Мне он и самой нужен. А с чего это вы такие добренькие, странные люди?

— Извините, я забыл представиться. Анатолий Евгеньевич Резкий, заместитель Куратора по направлению смежных территорий. Мы исключительно научная организация, занимающаяся практическим исследованием космологических феноменов Мультиверсума. Однако ваш советник не вполне прав насчёт бюджетов, наше ведомство имеет широкие возможности неформального самобюджетирования, в том числе и благодаря гуманитарным инвестициям в развивающиеся миры.

— Э… Прем? — пихнула меня в бок Шоня.

— Он говорит, что они загребают под себя всё, что плохо лежит, а в процессе изучают Мультиверсум, в поисках чего бы ещё захапать. И что занятие это чертовски выгодное.

— Мы отойдём на минутку, — говорит Шоня и тащит меня за локоть в сторону.

— Ты что, и с ним знаком, прем?

— Какой я тебе прем, Шоня! — фыркаю я. — Ты же Верховная!

— А, чёрт, ну да, — доходит до неё. — Смешно. Я теперь сама суперпрем.

— Мы с этим деятелем пару раз встречались, но он меня не узнал, и не надо.

— Так что, мне соглашаться или пристрелить его, пока он один?

— Если бы его можно было вот так запросто пристрелить, вряд ли бы он таскался в одиночку. Думаю, имея доступ к артефактам всего Мультиверсума, он полон сюрпризов.

— Тогда соглашаться?

— Шоня, быть Верховной — это значит, в том числе и принимать такие решения. И нести за них ответственность.

— Ссыкотно как-то. Я уже жалею, что согласилась. Скажи мне что делать, а?

— Шоня, это твой мир, а не мой, так что решать тебе. Я лишь могу сказать, что будет.

— Так говори уже! — она косится на «замкуратора», но тот принял позу безграничного терпения, подчёркнуто не глядя в нашу сторону, а созерцая пустоши, в которых ровно ничего интересного.

— Если ты примешь его помощь, то превратишься в номинального правителя.

— В чего превращусь? Эй, я девчонка с низов, не забыл?

— То есть ты будешь править и даже что-то решать, но твоё слово всегда будет весить меньше, чем его. И что бы он от тебя ни потребовал, ты ему дашь. Потому что выбора у тебя не будет.

— Да что с нас взять-то?

— Если он сюда примчался, как только стало возможным, то он знает, что. И возьмёт. Одна только технология имплантации окупит любые вложения.

— Кроме того… Ничего что я влезаю? — спросил Дмитрий и, не получив возражений, продолжил. — Контору очень сильно интересуют Ушедшие. И я даже не знаю, кто из них хуже.

— Так что, послать его? — окончательно растерялась Шоня.

— В этом случае он уйдёт. Но недалеко и ненадолго. Ты останешься без помощи, город по большей части вымрет, и он вернётся обратно с планом «Б», который у него точно есть. Только ты ему будешь уже не нужна. Часть технологий и ресурсов будут утрачены, но и оставшегося хватит, чтобы окупить мероприятие, ведь инвестиции в инфраструктуру уже не понадобятся.

— То есть, — уточнила Шоня, — они выигрывают при любом раскладе?

— С тем набором карт, что тебе достался, да.

— Тогда я соглашусь. Хотя бы люди не сдохнут. А там поглядим. Если придётся давать, отращу в манде зубы. Однажды будет сюрприз.

— Умница, Шоня, так и надо. Слова настоящей Верховной!

— Эй, как там тебя… Заместитель по территориям! — возвращается она к Анатолию Евгеньевичу. — Гони сюда свои генераторы. Остальное потом обсудим.

— У вас отличные советники, Верховная, — он одобрительно кивает нам и достаёт из внутреннего кармана пиджака незнакомое коммуникационное устройство. Не удивлюсь, если оно может позвонить на Родину прямо отсюда.

* * *

До города не дотянули довольно прилично. Удивляться не приходится — подзарядиться у Костлявой мы в суете не успели, а где теперь та Костлявая? Дорога получила в их лице ещё один странный караван, но Дороге не привыкать, а нам, похоже, придётся топать пешком. Умотавший на своём «очень экономичном» вертолёте конторский вряд ли скоро про нас вспомнит, а запас еды и воды в коптере совсем небольшой.

— Те, кто в сервоброне, тащат вещи, оружие и детей, — командую я. — Остальные идут налегке.

— Алё, это я теперь главная, забыл? — смеётся Шоня.

Я смотрю на её весёлое симпатичное лицо и понимаю, что если город её не примет как правительницу, то многое потеряет. Хотя бы в эстетическом плане. А ещё — что у неё больше не текут слезы. У неё и у остальных. Физиономии моей бывшей корпы чертовски чумазые. Но экссудат подсох и отшелушивается со щёк, а новый не выделяется. Если верить жуткой бабе из Цитадели, это означает, что их личное время принадлежит только им. Как и заведено в созданном Основателями Мультиверсуме, куда вернулся этот мир.

— Будешь главная, когда доберёмся, — отвечаю я Шоне. — Потому что я тут единственный, у кого есть опыт пустынных маршей.

— Блин, прем, а какого опыта у тебя нет? — спрашивает Дженадин.

— Я никогда не вышивал крестиком.

— Не знаю, что это такое. Но если этого даже ты не умеешь…

— Это великое и почти утраченное искусство превращения ткани и ниток в предмет, который стоит меньше, чем ткань и нитки по отдельности, — сообщает с серьёзным видом Дмитрий.

— Э… Круто. А зачем?

— Эту тайну история не сохранила.

Мы тащимся по пологим холмам. Башни торчат над горизонтом, заблудиться невозможно, но идти далеко. Ония уже едет на плечах Кери, Нагма пока что бредёт, держа меня за руку, Лирания перевесила тяжёлую винтовку на Тоху.

— Смотрите! — Лендик показывает пальцем вперёд.

Мы некоторое время тупим, а потом доходит.

— Там есть свет!

Закат догорает за нашей спиной, и тёмный на фоне вечернего неба город освещается привычным неоном. Загораются огни башен, расцветает неразборчивая отсюда голореклама на высотках.

— Ха, мы справились! — гордо говорит Шоня.

— Мы? — фыркает Лирания. — Это ты будешь подданным рассказывать, Верховная. Если до города дойдёшь. Если наш прем вас доведёт. Так же, как тащил на своём горбу всё это время!

— Ты не права, Лир, — говорю я ей. — Это был коллективный результат, и моих заслуг тут меньше, чем кажется. Ребята хотели поменять свой мир, а я просто выживал, как мог.

— В аренду они не хотели, всего лишь, — ворчит под нос Лирания.

— С этого всё и начинается, с нежелания жить как все.

— Да плевать. Не переубедил. Если бы не ты, ничего бы не было.

— Я это удачно подвернувшееся обстоятельство, которым они воспользовались.

— Ой, иди в задницу, «обстоятельство».

— Ты опять в депрессии, что ли?

— А с чего мне радоваться? У них началась новая счастливая жизнь. Точнее, им так кажется. А мы с Онькой так и остались бездомными никому не нужными сиротками в чужом мире. И теперь у меня даже цели нет, потому что не нужно искать родителей…

— …чтобы сказать им, как ты к ним равнодушна, ага.

— Отвали. Знаю, что дура.

— Не отвалю. Некуда. Нам всю ночь ещё топать вместе.

— Проклятые пустоши.

— Лирания, этот мир не приговор. Коллапс не случился, кросс-локусы открыты, проводники вернутся.

— И куда я пойду, скажи? У меня ничего кроме малолетней сестры и гитары. И что я буду делать? Побреду по Мультиверсуму, играя за еду? А Онька будет плясать, как дрессированная обезьянка со шляпой? Так у меня и шляпы нет.

— Всё у вас будет хорошо. Веришь?

— Нет.

— А зря.

— Кто-то едет, — сообщает Дмитрий, который, как самый высокий из нас, видит дальше. — Фары. Сюда.

— Укрываемся за камнями, детей на землю, оружие к бою! — командую я.

— Неужели какой-то клан понесло ночью в пустоши? — Лирания пристраивает на камне винтовку. — Издали валим? Вблизи у них будет преимущество.

— Погоди, судя по фарам, всего две машины. В конце концов, война кончилась, может, обойдётся без стрельбы.

Машины встали метрах в тридцати, фары погасли, хлопнула дверь, потом вторая.

— Эй, где вы? — послушался голос, который я вроде бы уже слышал, но не узнаю.

— Алё, Докище, не пристрели меня ненароком! — голос, который я бы узнал, даже оглохнув.

— Слон? Ты?

— Натурально я, шоб мне сдохнуть! Вот умеешь ты найти самую глубокую жопу Мироздания и в ней заныкаться! Что у тебя с голосом, кстати?

— Я могу уже фары обратно включить? — вступает раздражённый женский. — Темно как в выхлопной трубе!

— Жги, Аннушка! — отвечает первый.

В световой коридор загоревшихся фар выходит мой бывший командир во всей красе военно-полевого прикида, как и не было этих двух лет. В контрастном свете не понять, но как будто ничуть не изменился.

— Хренассе, — комментирует он, увидев меня. — Знаешь, после того, как нашёл тебя старичком в Замке, думал, удивить меня больше нечем. Это точно ты, а не очередной самозародившийся в Великом Фрактале потомок?

— Точно я.

— Иди, обнимемся, друже. Да убери ты пистолет, я аккуратно!

Мы обнимаемся, что, учитывая разницу в росте, выходит забавно и неловко.

— Куда ты дел Нагму, пацан? И что вы тут такого учинили, что два лучших корректора Мультиверсума не могли к вам пробиться?

— Иди в жопу, Калеб, — лениво откликается женский голос из кабины пикапа. — Я не корректор. Я курьер.

Вот откуда мне знаком мужской голос, говоривший первым.

— Папа… как тебя там? — удивлённо говорит, вставая из-за камней, Нагма.

— Я не «как меня там»! Я твой отец Калеб!

— Калеб, рыжий хер! — вопит возмущённо Аннушка. — Так она реально твоя дочь? Ты же корректор, мудила! Нам же…

— Замолчи, так вышло! Я не виноват! Просто недоглядел…

— Заткнитесь все! — ору я. — Устроили, глядь, базар!

— И то верно! — соглашается Слон. — Давайте в мою машину, в пикапе всего два места.

— Я могу взять свою дочь на колени! — протестует Калеб.

— Иди в жопу, Калеб! — с видимым удовольствием повторяет за Аннушкой Нагма. — У меня уже есть папа! Самый лучший на свете!

___

Конец

Оглавление

Глава 1. Время педикюра

Глава 2. Социальный лифт уехал

Глава 3. Не моя война

Глава 4. Над пропастью во лжи

Глава 5. Цели и средства

Глава 6. Не спрашивай цену

Глава 7. Нам бы в небо

Глава 8. Под лиловой мандой

Глава 9. Принцип меньшего зла

Глава 10. Проблемы поколений

Глава 11. Включить и выключить пробовали?

Глава 12. Утечка времени

Глава 13. Причины космологического характера