Сын Ра, Любящий своего отца, Птолемей IV [Weirdlock] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Weirdlock Сын Ра, Любящий своего отца, Птолемей IV
Глава 1. Определяя истину
… Правдой жить — ничего не нажить … — Здравствуй, о дивный новый мир. Привет, великолепная Александрия, величайший из городов Востока! Ну, и вы здравствуйте, господа потомки. Надеюсь, моё послание доберётся до вас в полной сохранности. Это — моя автобиография, в которой я поведаю вам, как я построил то, что построил, как я завоевал то, что завоевал, а также то, кто же я всё же такой. Пожалуй, начать стоит с моего главного секрета — я не от мира сего. Вернее, от мира сего, но из далёкого будущего — из далёкого 2022 года. По крайней мере, я полагаю, что я оттуда. Правда ли это, или же нет — это тот секрет, который я никогда уже не сумею познать. Видите ли, в этом далёком 2022 году я был студентом. К тому моменту я уже получил своё первое высшее образование — экономическое, специализация — борьба с экономическими преступлениями, а на момент своей «смерти» уже практически закончил своё второе высшее образование — на этот раз юридическое. Я был в расцвете сил, а аскетизм и упражнения подарили мне атлетическое тело. Тем не менее, я, как и в этой жизни, в прошлой был крайне одинок. Заведя наконец-то девушку, наделённую положительными качествами вдоволь, с которой я бы хотел провести всю свою дальнейшую жизнь до самой старости, я, тешимый иллюзиями взаимной любви, был настолько шокирован её изменой, что в тот же день напился до белочки и застрелился из отцовского ружья. Впрочем, то, что должно было стать концом, стало лишь началом… — Здравствуйте, господин Артём! — безликое существо, вызывающее помехи вокруг себя при попытке детально взглянуть на него, тогда поздоровалось со мной, как будто я важный клиент, а он какой-то официант или что-то типа того. — … кто вы? — и, разумеется, я тут же напрягся, потому что ожидал какой-нибудь херни от этого чела. — Бог, — впрочем, очень быстро я расслабился, начав воспринимать всё это как какую-то шутку… — Это какая-то шутка? — и, действительно, тогда мне действительно казалось, будто бы это какой-то розыгрыш, а меня сейчас снимают на камеру. Да, сейчас я понимаю, что тогда ничего не давало мне подсказки о том, что именно это и происходит, но тогда я был… — Нет, — скажем так, слишком шокирован произошедшим чуть ранее. То и дело в моей голове всплывало размытое воспоминание, порождающее лютую головную боль, лишь стоило мне попытаться хорошенько подумать. — И как докажешь? — ну, и собственно потому я решил просто плыть по течению… — Полностью белая комната без дверей и окон, а также телепатическое общение — недостаточное доказательство? — тот час же оглянувшись, я увидел, что попал в абсолютно белое пространство без каких-либо дверей, окон или любых других проёмов, через которые можно было бы выйти. Возможно, это была всего лишь иллюзия, однако в тот момент я действительно понял, что это не то место, где обычно живёт рядовой человек. — Хм… теперь я более убеждён в действительности всего происходящего. Полагаю, Бог всё же есть? — прощай атеизм, привет монотеизм… наверное? Впрочем, пофиг, полагаю? — Да, но не такой, как представляли различные религиозные конфессии Земли, — думаю, будь здесь какой-нибудь верующий, он явно был бы разочарован этим. Впрочем, кому какое дело до самокопаний всяких неженок? — В любом случае, господин Бог, давайте уже перейдём к делу. Надеюсь, вас это не затруднит? — впрочем, возвращаясь к теме, должен признаться, что в тот момент я думал только об одном — ВОСПОМИНАНИЕ. Недоступное мне, но всё ещё калечащее, влияющее на мою жизнь. Ощущение, будто бы я намеренно забыл часть своей жизни… — Что вы, конечно же, нет! Видите ли, господин Артемий, вы умерли не совсем своей смертью — вы не должны были умереть в тот день. Вам было предназначено гораздо более великое будущее, чем застрелиться из двустволки, — ну, а в этот момент я понял, что дело, скорее всего, в том, что я пытался вспомнить собственную смерть. Ну, по крайней мере, я усвоил тот факт, что некоторое время назад я… сдох. — Ну, любое будущее будет более великим, чем это. Чего я не понимаю, так при чём тут тот факт, что я совершил суицид. Или вы собираетесь отправить меня за это в ад? — осознав это, я внезапно вернул себе свою циничность. Ну, или приобрёл её — это, собственно, совершенно неважно. — Ох, конечно же, нет! Нет никакого ада или рая — говорил же, это всё ваши выдумки. Всё, что делает бог — это перенаправляет души на перерождение, — интересное знание. Ну, зато узнал, что душа всё же есть, так что да, потомки, не сомневайтесь в своей вере, только всегда помните о том, что ваша религия — ложь. — В итоге, ближе всего оказались индусы с их сансарой? — ну, по крайней мере, большая ложь, чем другие веры. — Нет… в общем, обычно я лишаю эти души их воспоминаний из прошлой жизни, чтобы всё шло, скажем так, своим, естественным, путём. К сожалению, ваш случай несколько иной — видите ли, вы умерли не своей смертью, в связи с чем я не могу лишить вас памяти. Вернее, могу, только это будет не по правилам. Вместо этого, я желаю отправить вас в глубокое прошлое, — тогда это прозвучало неубедительно и довольно сомнительно. Я сомневался в том, что что-то подобное вообще возможно, но сейчас я знаю, что именно с этого всё и началось… — Ну и? — жаль, что тогдашний я этого ещё не осознавал. — В общем, я, как вы могли заметить, довольно-таки ответственный и добрый бог, а потому я желаю загладить свою вину перед вами. Надеюсь, вы не против того, что я отправлю вас в прошлое? — ложь и манипуляция… — Не то чтобы у меня был выбор, как я полагаю, — в любом случае, уже тогда я понимал, что он явно делает всё это не чисто по доброте душевной. По сути, я подозревал, что он лжёт мне и пытается манипулировать мной, а потому был не слишком оптимистичен по этому поводу. — Ну, у вас действительно нет выбора. Я не слишком сильно желаю нарушать установленные правила. Тем не менее, я бы хотел сделать так, чтобы вам было гораздо легче принять необходимое решение. Именно поэтому я веду с вами этот диалог, — ну, а это закономерное продолжение. — Должен признать, вы довольно двуличны и лицемерны, господин Бог. Впрочем, ладно. Отправляйте! — здесь я сделал весьма глупое высказывание. — Довольно забавная попытка оскорбить практически всемогущее существо, но, так уж и быть, я прощу вам это. Надеюсь, вам понравится ваше путешествие по брегам Нила, господин Артём, — а глупым оно было потому, что если это существо действительно было почти всемогущим богом, то не было никакого смысла оскорблять его. Полагаю, это можно было бы посчитать даже чем-то очень опасным. Впрочем, тогда мне было плевать, а зря… … — Тужьтесь, госпожа! Тужьтесь! — собственно, примерно так я и родился. — Казнить! Казнить всех! — не уверен, что моя мать действительно это говорила, но всех слуг, принимавших участие в родах, впоследствии действительно казнили. — Прошу, тужьтесь, госпожа! — и да, у моей «мамы» были небольшие проблемы — Да. Моя «мать», являясь плодом долгосрочного и весьма близкого инцеста, она, скорее всего, испытывала определённые «проблемы» с рождением ребёнка. Ну, или она просто тазом не вышла. В любом случае, впоследствии мать вспоминала о своей первой беременности и родах, как о её страшнейшем кошмаре, от которого она хотела бы избавиться. – *Крик родильницы* — полагаю, мне не требуется лишний раз пояснять уже сказанное. Очевидно, у моей матери были проблемы с деторождением. — Возрадуйтесь, госпожа, у вас сын! — собственно, это я. Удивительно, но я родился прелестным красавчиком. Должен признать, это действительно удобно, когда один лишь твой внешний вид внушает доверие и эмпатию. – *Тяжёлая одышка* — ну, а это моя «мать», которая чуть ли не умерла в тот день. … — Полагаю, у меня родился ребёнок? Надеюсь, это мой наследник? — и вновь здравствуйте, потомки! Полагаю, вы уже поняли, что это — мой отец, он же Птолемей III Эвергет. — Да, господин! Великое счастье снизошло по воле богов на этот дом — у вас родился сын, преемник и наследник вашего величия, будущий продолжатель всех ваших великих дел, — а это — жрец. Если быть точнее, то господин верховный жрец из культа Исиды. Подлый мерзавец, коррупционер и просто ублюдок. — Это отлично! Немедля начинай приготовления к народным празднествам! — ну и, разумеется, дело не могло обойтись без празднеств — как-никак, был рождён «Я». Рождение будущего царя — всегда хорошая новость, достойная праздника. — Конечно же, господин! Да пребудет с вами благая воля богов! — хотя, конечно же, верховный жрец за организацию празднеств не отвечает — он в них участвует и имеет с этого гешефт. … — … — ну, а это я. Снова привет. Как видите, я совершенно не кричу, не плачу и не издаю каких-либо звуков, кроме тихого младенческого дыхания. — Странно… — разумеется, этому крайне удивлена повитуха, ожидавшая чего-нибудь более выделяющегося. Ну, знаете, крика или плача там. — Что? Что с ребёнком? — ну, а моя «мать», разумеется, обеспокоена уже реакцией повитухи, так как если повитуха странно молчит, то, как правило, ничего хорошего это не предвещает. Это её первенец, и было бы печально, если бы он родился мёртвым. — Ваш ребёнок очень тихий, госпожа. Возможно, он слаб здоровьем, а может просто от природы такой. В любом случае, за ним сейчас нужно внимательно следить…Глава 2. Так четвёртый или шестой?
… Человек полагает, а Бог располагает … — Интермедия! Ну, если быть точнее, то я проведу небольшой экскурс в состояние того Египта, в котором я оказался. Итак, Египет при Птолемее III Эвергете — весьма интересное явление. Для начала, Египет в это время — самое сильное государство в своём регионе и просто экономический гегемон. В общем, это был момент его наивысшего расцвета при Птолемеях. Впрочем, это не значит, что всё было идеально. Во-первых, Птолемеи располагали крайне ограниченной мобилизационной базой. И самое печальное — не потому, что людей было мало. Напротив, в этот период Египет являлся самым густонаселённым регионом в мире. По вполне понятным причинам в долинах Нила проживало практически всё его население. Так что, если брать не всю площадь Египта, а ту площадь, на территории которой располагалось более 95 % его населения, что будет более корректным, то внезапно окажется, что Египет — если не самая густонаселённая страна в мире, то уж точно одна из самых густонаселённых. И, в принципе, это вполне логичная и действительная оценка демографии Египта, более чем справедливая в его случае. Кому какое дело до пустынь, если вся сила — она в людях? Ну, так вот, в Египте в этот период обитало порядка 5 миллионов человек, если брать более менее приближённую оценку. Учитывая их крайне удобное месторасположение, так как большая часть поселений сообщается по водному транспорту, который на тот момент являлся наиболее быстрым в мире, а кроме того, расположены весьма плотно друг к другу на компактной территории, можно сказать, что у Птолемеев всё было очень даже недурно с людскими ресурсами. И да, 5 миллионов человек, даже если учесть, что большая часть населения работает на полях и надолго от них быть отлучена не может, потому что это приведёт банально к голоду, это всё ещё весьма впечатляющая цифра. К слову, в далёкой-далёкой Италии в тот же момент было и того меньше, а плотность населения была гораздо меньшей. Проблема была в другом — Птолемеи по идеологическим и политическим соображениям просто не могли себе позволить даровать местному населению право и обязанность служить в армии. Для начала, местных просто в десятки раз больше, чем пришлых элементов, в частности, греческих элементов. Это, в свою очередь, значит, если даровать им право военной службы, то греки очень быстро окажутся в ситуации, где они лишены монополии на насилие, на которой, напоминаю, основано их привилегированное положение и, в частности, власть Птолемеев, как представителей их интересов. Согласитесь, не самый приятный исход. Из этого следует, что Птолемеи если и даруют право военной службы египтянам, то они будут вынуждены сделать это очень аккуратно, при этом набрать египтян так, чтобы в подразделениях они оказались меньшинством, но достаточно большим, чтобы их не притесняли слишком нагло. Кроме того, тут же возникает другая проблема. Проблема эта связана с тем, что все враги Птолемеев в их регионе — это другие греки. Внезапно, это тоже проблема. Проблема потому, что если египтяне, пускай даже и под командованием греков и в составе их войска, победят других греков, даже если это другие такие же местные, обученные греческой фаланге, то очень скоро весь Египет захлестнёт бесконечная гражданская война. Авторитет и непоколебимость греческой власти во многом зиждется на том, что египтяне — покорённый греками народ. Египтяне устрашены доблестью и великолепными победами греков, что сотрясли весь мир до основания всего столетие назад. Они боятся греков, потому что мнят их чуть ли не богами, которых невозможно победить и с которыми, как раз таки по этой причине, не стоит пытаться бороться. Если они победят других греков, даже если в действительности это будет не так и им это лишь покажется, этот миф о непобедимости греков тут же треснет, и начнётся то, что, собственно, и случилось при власти альтернативного «меня» из оригинальной истории — он собрал большое войско и обучал египтян фаланге. Именно при Птолемее IV Филопаторе случилась битва при Рафии, однако главное противостояние началось после — разрушив миф о непобедимости греков, египтяне, к тому же обученные военном уделу, устроили Птолемеям настоящий ад на земле при помощи партизанской войны. Это может показаться многим из читателей этого скромного письма в будущее весьма забавным, учитывая то, как всё в итоге вышло, но на самом деле даже одного более-менее обученного военного хватит, чтобы сформировать боеспособную и, что самое главное, автономную партизанскую ячейку из нескольких человек. И, поверьте, хотя подобная партизанская ячейка уступает по своей боеспособности организованному и обученному подразделению, натворить бед она может не меньше, а в худшем случае — даже больше. В случае «оригинального» Птолемея IV Филопатора всё привело к общему политическому и экономическому кризису, за которым последовал очень долгий упадок. Его к этому решению принудила жестокая необходимость, но цена, как вы видите, оказалась слишком высока. Во-вторых, практически полная зависимость от экспорта сельскохозяйственных продуктов. Видите ли, всё богатство Египта, как и его население, расположено на плодородных берегах Нила, потому что в античную эпоху производство продовольствия было занятием подавляющего большинства населения. Да, зависимость двусторонняя, и не такая плохая, как практически полная зависимость от импорта, ведь торговый баланс в этом случае положительный, а в случае Египта — очень положительный. Тем не менее, эта зависимость будет неизбежна влиять как на внутреннюю, так и на внешнюю политику, проводимую вами, потому что вы вынуждены считаться с мнением других людей. В особенности, с мнением правящей элиты, которая не только является главным бенефициаром этой «зависимости», но и является реальным базисом вашей власти и единственной причиной, почему вы всё ещё сидите на троне, причём вне зависимости от того, какого бы тирана вы из себя изображали и кем бы вы себя не мнили. Это не обязательно значит, что все ополчатся против вас, если вы будете защищать свою страну, например, от вмешательства условных, хотя и очень наглых, римлян, но это будет значить, что у них всегда будут свои лояльные сторонники, накрепко привязанные к ним самыми сильными оковами — оковами экономической взаимозависимости и взаимовыгоды. Учитывая то, что недоброжелатели, особенно из вашей семьи, всегда будут, если вы, конечно же, не перережете всех своих кровных родственников мужского пола, что само по себе весьма проблематично и затруднительно, то это практически со 100 % вероятностью означает, что у условных римлян появится рычаг влияния на внутреннюю политику вашей страны. В-третьих, потолок сельскохозяйственного развития. Понимаете, при помощи банальной рационализации, как показали миру греки и римляне, можно добиться очень многого, повысив эффективность любых процессов в разы, но рационализация не позволяет постоянно наращивать эффективность хозяйства, в частности, сельского. Она ограничена, причём ограничена довольно сильно, а других методов качественного улучшения сельского хозяйства, как ни странно, довольно мало, а большинство из них либо весьма специфичны, либо требуют значительных ресурсов для реализации при не столь значительном эффекте. По крайней мере, если мы говорим о доиндустриальной державе. Иными словами, существуя и действуя в рамках аграрного засилья, не имея доступа к промышленности и научному прогрессу, вы обречены на очень и очень быстрое достижение весьма очевидного и очень низкого потолка качественного развития сельского хозяйства. Это, как вы понимаете, очень и очень плохая новость, если мы говорим об аграрной стране, где более 90 % населения занимается производством пищи, ведь это заставляет вас прибегнуть к другому средству увеличения производства пищи — расширению объёма земель, отведённых под сельское хозяйство. Стоит ли намекать, что количество плодородной земли, особенно в Египте, крайне ограничено? Ну, пожалуй, не стоит, потому что это должно быть очевидным, а если вам это не очевидно, то мне стыдно за вас, дорогие потомки. Таким образом, вы попадаете в самую банальную мальтузианскую ловушку — в доиндустриальных странах темпы роста производства продуктов сельского хозяйства и темпы роста потребления этих продуктов сельского хозяйства не равны. В экономике, построенной на сельском хозяйстве и живущей исключительно за счёт него, это, как ни странно, всё равно, что смертный приговор, потому что импульсы роста становятся всё менее значительными по мере исчерпания резервов этого роста, что, рано или поздно, приведёт к ряду весьма серьёзных и острых социальных проблем. Так уж вышло, что во времена Птолемея IV эти резервы роста были, во многом, уже исчерпаны. Печально? Печально. Ну, а теперь попробуйте угадать, кому было предписано самим богом разгребать всё это дерьмо? Правильно, мне… … Спустя 3 года … — Ну что, привет? Ну, привет! Итак, дорогие потомки, мы пропустили совершенно скучные первые 3 года моей жизни, потому что я не намерен растягивать содержание книги за счёт описания того, как изо дня в день мне меняли одни пелёнки на другие. В связи с этим, я переключусь сразу на то, с чего началось всё веселье. Итак, мне 3 года, я — потомок и наследник Птолемея III Эвергета. Текущее семейное положение — холост, место жительство — родительский дом, ака царский дворец в Александрии. Что я делаю, хотите спросить? Ну, изучаю греческий! Видите ли, с самого детства я уже был осознанной личностью, в связи с чем я испытывал ряд серьёзных проблем с освоением речи, так как путь, которым идёт большинство детей, для меня был закрыт. Так уж вышло, что я владею уже пятью языками — русским, башкирским, английским, немецким и французским, и да, я знаю, что вам эти названия всё равно ничего не дадут. Дело тут было немного в другом — я, конечно, был опытным полиглотом и хорошо понимал, как происходит процесс обучения языку с точки зрения практики, а мой родной в определённой мере ещё и был весьма схож с греческим языком, но это не сильно помогало. К сожалению, весьма проблематично изучить язык, когда в твоём распоряжении, фактически, всего лишь один инструмент познания — сопоставление. Я вынужден обращать внимание на мимику и артикуляцию людей, их интонацию и тембр, чтобы понять, что они имеют ввиду. В принципе, как и дети, но у них этот процесс происходит бессознательно, а кроме того, проще, ведь им не приходится избавляться от уже накопленных речевых привычек, ведь их у них просто нет. Так что, когда «мать», поднимая «меня» на руки, говорит мне по слогам фразу «иймэй и митера су», показывая сначала на себя, а потом на меня, то приходит в голову фраза «я твоя мама». Жестикуляция и артикуляция как бы намекают на это. Тем не менее, всё ещё нужно понять, какое из этих слов — «мама», какое значит «я», а какое — «твоя». Для этого нужно удержать в голове все три слова, проанализировать накопившиеся примеры их употребления и чётко отделить их, один за другим. По крайней мере, это неплохо работает со словами, у которых мало значений, а также в случаях, когда человек не имеет своей целью высказать каламбур или любую другую игру слов. Кроме того, необходимо понять, какие детали в языке делают разницу между словами. Дело в дифтонгах? Дело в смягчении согласных? Может, звуки противопоставляются по твёрдости-мягкости? И всё это при том, что тебе необходимо постоянно разрабатывать свои голосовые связки, чтобы иметь возможность просто комфортабельно говорить. Это, к слову, тоже далеко не простая задача, ведь «взрослые» очень быстро обращают внимание на попытки осмысленной артикуляции, потому что это их забавляет. Ну, их то это, конечно же, забавляет и умиляет, а тебя вот, наоборот, сильно отвлекает. Так что не удивляйтесь, что за эти 3 года я познал лишь базовый уровень языка, обладая уровнем где-то пяти- или шестилетнего ребёнка. Ну, а с письменностью — всё ещё хуже…Глава 3. Владыка многих искусств
… Платон мне друг, но истина — большая подруга … — Ну, по крайней мере, именно так всё и было до текущего момента, ведь теперь у меня, как одного из богатейших людей Египта, да и всего Средиземноморья, чего уж тут таить, есть неограниченный доступ к письменным знаниям. Мне достаточно лишь попросить, и внемлющие просьбам царского характера писцы тотчас же сделают для меня копию любой книги, любого манускрипта, да и чего угодно вообще. Ну, а Птолемей III, то есть, мой «отец», посмотрев на всё это, скорее всего, лишь похвалил бы меня за столь раннее и жгучее стремление к знаниям. То есть, никак бы не препятствовал моему процессу познания окружающего мира, в частности, письменных сведений, доносящих мне о нём. Кроме того, овладев речью 5–6 летнего ребёнка к 3-летнему возрасту, я, как ни странно, оказался на вершине человеческого развития, так как, внезапно, подобное воспринимается не как знак того, что в ребёнка вселилась чужая, более опытная душа, а как знак его гениальности. По причинам, вполне очевидным для всех разумных существ. Соответственно, мои «родители» были, в некотором смысле, весьма рады моему «интеллектуальному росту», мня меня отныне своего рода гением. Хотя, если быть точнее, то они мнили меня человеком, которого мой личный гений, а если на греческом языке, то агафодаймон, одарил своим покровительством, наделив, таким образом, многими талантами и добрым характером. Насчёт первого и последнего не уверен, но есть предположение, что я всё же какодемон, ибо вселился в чужое тело и теперь творю злые вещи — заставляю это тело развиваться и учиться. В любом случае, по этому поводу они приставили ко мне учителей уже в столь раннем возрасте. Хотя, конечно же, ситуация была не совсем рядовая, и не только потому, что обычно в таком возрасте не назначают личных учителей и домашнее обучение, но и потому, что образование это было иного характера, чем то было привычно. Естественно, 3-летнего ребёнка не стали заставлять упражнять своё тело в физических испытаниях, чтобы его развить, хотя для греков это было также привычно, как и резня друг с другом за право зваться лучшим полисом всей Ойкумены. Вместо этого, всё то время, которое обычно греки посвящали физическим упражнениям и тренировкам, чтобы развить тело и дух, было решено консилиумом учителей посвятить упражнениям умственным, ибо дух мой был «уже крепок» в силу «благословения моего духа-хранителя». Таким образом, я стал изучать передовую по меркам «этого» времени физику, математику, философию, риторику, а также другие науки. Разумеется, все эти науки по меркам «моего» времени — крайне примитивные. Так что, как ни странно, мне было весьма скучно — учителя хотя и доносили мне весьма полезную информацию, новой в ней было не содержание, а лишь форма. Соответственно, чтобы избавить себя от необходимости заниматься разного рода фигнёй, я постепенно начал спорить с моими учителями, большинство из которых были, по совместительству, великими учёными, причём чем дальше в лес, тем жёстче. Это может показаться глупым и стандартным для ребёнка, а мне, как ученику, за такое обычно бы прилетело по лицу, но, увы для учителей, я был царской особой, за одно лишь прикосновение к которой можно было не только присесть на бутылку, но и обняться головой или другими частями тела с острыми и режущими предметами. Конечно же, это не значило, что они вообще не могли применять насилие по отношению ко мне, да и вовсе не значило, что я мог позволить себе что угодно, но удерживало их от насилия. Поэтому, воспользовавшись этим преимуществом, я сделал ход конём — показал им их ничтожность в том, чем они гордились больше всего — науке. Нуль и мнимые числа? Проблема Кардано, комплексные числа и комплексные плоскости, модули чисел, измена геометрии с алгеброй — мне понадобилось 3 года, но я таки доказал этим брюзгам, что такое мощь комплексных чисел. Унизив их, я заставил этих «величайших из умов» признать, что они и их мысли — примитивное ничто в сравнении с будущим. Я доказал им, что их мастерство прозы, личная харизма и умение написать действительно занимательный текст — ничто в сравнении с моим сухим, обезличенным текстом, где применяются самые различные обозначения, сокращения и условности. Разумеется, аргументы были всё те же — мнимых чисел не существует в реальности. Ну, собственно, как и отрицательных чисел, нуля, рациональных чисел, корней из отрицательных, а также многих других вещей, которые нельзя увидеть глазом. Так что, как ни странно, пришлось объяснять им, что нуль существует, и если приводить наиболее понятный пример — это отсутствие или ничего. Конечно же, подобная формулировка их не прельстила, а потому в ответ на неё я получил «что и требовалось доказать — царская кровь не гарантия великого ума, а потому дитя — это всё ещё дитя, какой бы гений в нём не поселился и каких бы кровей оно ни было, а потом его максимум — примитивные, как и само его детское мышление, формулировки». Было очень обидно, но всё же пришлось сформировать более внятную формулировку, подходящую и понятную для них — «нуль — это целое, натуральное число, которое при сложении с любым числом или вычитании из него не меняет последнее, то есть, даёт результат, равный этому последнему». Если же мы говорим про математику как таковую в контексте позиционной системы счисления, то «нуль — это математический знак, выражающий отсутствие значения данного разряда в записи числа в позиционной системе счисления». Для последнего значения мне пришлось объяснить им смысл позиционной системы счисления, а также то, почему она удобнее непозиционных систем счисления при различных операциях, а также, почему нуль в этой системе — один из самых важных её элементов. Показав на ряде примеров, почему без нуля математика существовать не может, а также неоспоримое превосходство позиционных систем, причём не только десятичной системы, но и других, над непозиционными системами, я закрепил своё первое завоевание — великолепный и всемогущий нуль. Затем, чтобы рассказать им, почему мнимое число — это то, без чего математика, и в особенности алгебра, не будет полноценной системой. Собственно, тут мне и помогла проблема Кардано — «x2+1=0». Согласно основной теореме алгебры у этого многочлена должен быть минимум 1 корень, так как речь идёт о комплексных числах Тут я, в свою очередь, вынужден был объяснить, что такое основная теорема алгебры, причём нежно и аккуратно, чтобы не вызывать особых потрясений разума. Впоследствии же, так как моё доказательство с привлечением неалгебраических концепций было неубедительным, мне пришлось ещё и предоставить полное и строгое доказательство, заимствованное мною у господина по имени Гаусс. Разумеется, не обошлось также без теоремы Лиувилля и теоремы Безе, которые отныне были мной присвоены и стали называться «Первая теорема Птолемея» и «Вторая теорема Птолемея». Да-да, моё чувство собственной важности безгранично, а наглость — невозможно велика. Впрочем, даже без объяснения таких понятий, как поле комплексных чисел, теорема Лиувилля, теорема Безе, а также других, мне удалось им наглядно показать, что если следовать их математике, то у «x2+1=0» решений быть не может, так как не существует нуля, а ещё корня из отрицательного числа. То есть, для них «x=√-1» принципиально не решается. Если ввести математический знак «i», то есть, «мнимое» (хотя оно и никакое не мнимое, в чём я солидарен с Гауссом) число, под которым мы понимаем «√-1», то всё становится очень просто. Ну, вернее, всё становится очень просто, если внятно объяснить, почему используется комплексная плоскость и что это вообще такое, а также такие вещи, как модуль и аргумент комплексного числа, свойства мнимого числа и его закономерности, а также всё прочее. Это было сложно, да и, по сути, я в течение нескольких лет учил целую кучку учёных, попутно упражняя свою память, пока записывал все эти ценнейшие знания на более надёжные носители информации. В результате, за эти 5 лет, к тому моменту, когда мне исполнилось всего 8, я стал уже величайшим математиком всех времён и народов, хоть и не своими заслугами. По сути, чтобы просто объяснить этим учёными лбам математику уровня 9 класса, мне пришлось родить из себя алгебру, геометрию, науку о комплексных числах. То есть, продвинуть математику с уровня III века до н. э. до уровня где-то XIX века. Было очень сложно, было очень утомительно, но был совершён такой внушительный научный рывок, что я обрёл ореол чуть ли не умнейшего человека во всей галактике. Ну что же, нечто подобное бывает, когда один человек узурпирует труды Д’Аламбера, Гаусса, Эйлера, Декарта, Муавра, Кардано, Бомбелли, Котса, Жирара, Карно, Коши и других великих математиков. Сердечная им благодарность за это — их труды верно отслужили своё на благо величайшей и благороднейшей цели — триумфа науки. Впрочем, не то чтобы все «мои» достижения крутились вокруг математики, так как я очень многое приложил для развития и многих других областей. В конце концов, не зря же я посвятил всю свою предыдущую жизнь непрерывному поглощению научных знаний. В любом случае, так или иначе, примерно так я и провёл пять лет своей жизни, прежде чем мне стукнуло 8. В итоге, конечно, всё вышло немного не так, как я хотел бы, но ладно — я провёл эти 5 лет с пользой, а потому не слишком сильно жалуюсь. Тем более, за это время я выучил целый ряд языков — греческий, финикийский, египетский, персидский, галльский (галатский диалект) и латинский языки. Таким образом, теперь я обладаю уже 11 языками, причём эллинистическим койне я теперь также владею, как своим родным. Ну, почти, разумеется, но всё же результат впечатляющий — не каждый и за всю жизнь сумеет выучить хотя бы 2 языка, а тут целых 11, из которых 2 — родные. Хотя, стоит ли считать мои первые 5 языков, если я вообще не контактирую с носителями этих языков (для этого мне пришлось бы прожить ещё пару тысяч лет, что немного неудобно)? В любом случае, мой «отец», Птолемей III Эвергет, прекрасно осведомлённый о том, что я преуспел в овладении многими языками, науками и искусствами, поручил мне мою первую миссию, как наследника престола. Вернее, такова была причина, которую он хотел сообщить именно мне. В реальности, конечно же, поручая мне ведение ряда административных дел, пускай и под надзором более опытных в этом деле людей, он совершенно не рассчитывал на мой успех — он лишь желал обучить меня через практику. То есть, изначально скептически относился к моим навыкам, не желая доверять мне действительно важные дела, что, в общем-то, итак было очевидно, так как он приставил ко мне нянек, готовых в любой момент вмешаться в дело. Я же, естественно, лишь стремился доказать своему «отцу», что он был неправ, делая подобную ставку, что я — компетентное лицо, которому можно доверить государственные дела, а не просто 8-летний ребёнок…Глава 4. Худший из людей
… Человеку свойственно ошибаться … К несчастью, на этот раз я был… не совсем прав. Стоит признаться — из меня плохой политик, а также весьма посредственный переговорщик, дипломат и манипулятор, как многие уже могли убедиться в этом, просто осознав тот факт, что я потратил несколько лет на один большой спор с учителями, чтобы просто доказать свою правоту. Я не обладаю запредельной харизмой, не обладаю блестящей внешностью, да и гениальным умом тоже не отличаюсь — весь мой успех в тех науках, где я громко заявил о себе, можно списать на присвоение чужих трудов, что не только аморально, но и печально. Тем не менее, была у меня одна такая вещь, которой не было у многих других — я всегда умел найти нужного человека на нужное место, а также верно оценить его пользу. Разумеется, не на глаз — это требует дисциплины и пунктуальности при поиске истины, умения отличать ложь и клевету от правды, а также, что самое главное — массива статистики, на которую всегда можно опереться. Ну и, естественно, всё это необходимо не только понимать принцип работы метода, но и знать, как его оптимизировать под конкретный случай. Конечно же, мой метод далеко не идеален, не так уж оптимален и точен, но он лучше, чем просто доверять своему глазу и интуиции. Должен признать, несмотря на трудоёмкость подобного метода, он много раз сослужил мне хорошую службу. И, как ни странно, я не стал от него отказываться. Следуя ему, я смог набрать достаточно количество многообещающих кадров для того дельца, что мне подкинул «отец». Они очень сильно помогли мне с ремонтом небольшого храма местного египетского бога, так как среди них было много талантливых архитекторов и организаторов. Тем не менее, проблем было достаточно много — начавшись как обычный ремонт храма, мой проект быстро превратился в проект реконструкции, ставящий своей целью стать объектом авангардного искусства. Первой, самой очевидной и самой главной проблемой моей команды стал денежный вопрос — замашки у нас были чуть ли не на постройку нового Колосса Родосского посреди пустыни, а вот бюджет был в десятки раз скромнее. Соответственно, мне пришлось очень и очень часто конфликтовать с многими людьми в правительстве за выделение денег на мои хотелки. И не поймите неправильно — мой «отец» был, конечно, сказочно богат, но это вовсе не значит, что он был склонен к бесполезным и очень значительным тратам. Выбив хорошие деньги и введя жёсткую экономию, я сумел добиться того, чтобы моя команда идеально вписалась в наш ограниченный бюджет. В рекордные сроки мы сумели реконструировать небольшой храм, отведённый под мою ответственность. К сожалению, из-за ограниченности в средствах нам пришлось отказаться от очень многих идей, но самое главное — от использования некоторых материалов. Таким образом, несмотря на потрясающую работу, проведённую нами, в конечном итоге никто не остался доволен тем, к чему наш проект пришёл — разница между ожиданием и реальностью оказалась слишком сильной, из-за чего команда распалась, а какого-либо особого эффекта на архитектурное искусство наш проект не оказал. Ну, да и ладно — если бы было только это… видите ли, я не зря упомянул, что нам пришлось отказаться от некоторых дорогих идей и ряда материалов, которые были заменены дешёвыми или некачественными аналогами. Разумеется, моя команда, составленная преимущественно из молодых и неопытных специалистов, но обладающих огромным энтузиазмом и пылом сделать что-нибудь «крутое», допустила ряд ошибок при проектировании. Неправильная оценка прочности фундамента, незапланированное утяжеление конструкции дешёвыми материалами, отказ от ряда важных конструктивных решений по причине нехватки денег. Кроме того, неточное соблюдение ряда технологических процессов для экономии времени (так как мы использовали труд наёмных рабочих, то каждый «лишний» день строительства обходился нашему бюджету в очень даже неплохую сумму) и другие ошибки на этапах проектирования и реализация проекта, как ни странно, привели к трагедии. Моя неумеренность, излишние амбиции, торопливость и многие другие пороки, которым я подвергся, слишком сильно переоценив собственную важность и свои силы, к сожалению, привели к смерти 12 прихожан, ранению ещё 38 человек и разрушению всего храма. Последнее, к слову, также означало то, что все те реликвии и ценности, хранимые испокон веков в нём и хранящие в себе великую религиозную ценность для египтян, теперь, скорее всего, точно также уничтожены вдребезги. Разумеется, лично я никак не пострадал в силу своего высокого положения, но большая часть моей команды поплатилась за свои ошибки, да и я, на самом-то деле, тоже поплатился. Конечно, не головой, как мои подопечные, но моя репутация была уничтожена, доверие ко мне было похоронено, а оценка моих управленческих способностей со стороны большинства чиновников пробила все мыслимые и немыслимые днища. Ну, вернее, именно это бы и произошло, но чиновники, к счастью или нет, не испытывали сомнений в моём провале — для них был он очевиден, как день и ночь, потому как они считали меня ребёнком. И, не то чтобы это относилось только ко мне, но это именно та причина, по которой они вообще не обратили внимания на произошедшую катастрофу. Вернее, обратить то они обратили своё внимание, ведь им пришлось давить локальный бунт, вызванный «осквернением святынь», а также восстанавливать храм и подчищать остальные следы моей неудачи. Не обратили внимания они именно на моё участие в этой катастрофе, бывшее ключевым, так как произошло именно то, чего они и ожидали от меня, хотя и немного по другим причинам. Они не были удивлены, а потому просто забыли об этом, потому что «что уж взять с этих детишек, верно?». Я же, разумеется, в тот момент, будучи опустошённым, пытался отвлечь себя от произошедшего через дальнейшее участие в делах научных. Правда, на этот раз я сосредоточил своё внимание на своей профильной области — экономике и юриспруденции (если быть точнее, то область моей профессиональной деятельности лежит на стыке этих двух дисциплин, а называется она — борьба с экономическими преступлениями), где и преуспел за отсутствием какой-либо конкуренции в принципе. Ну, вернее, преуспел я лишь на словах — большинство моих трудов за этот период, рассматривающих различные проблемы финансового и налогового права, экономического моделирования и других интересующих меня областей, были опубликованы лишь позднее. По той причине, что на тот момент я хотел залечь на дно и хотя бы дождаться момента, когда все наконец-то перестанут обсуждать «сокрушительное падение величайшего гения века», прежде чем производить фурор и революцию в другой области. Настолько, что это стало одной из причин того, почему я не поделился своими изысканиями, непременно полезными для любого государства и, в частности, государя, в силу своего характера, со своим отцом, то есть, Птолемеем III. Впрочем, стоит признаться, в этом случае основным моим мотивом был всё же отчасти мой корыстный интерес, заключающийся в желании приберечь всё хорошее, что может дать мне политические дивиденды в будущем, собственно, на будущее. Ну, а также боязнь того, что мои достижения будут присвоены моим отцом. Хотя, последняя всё же не помешала мне порционно выдавать накопленные и записанные мною знания отцу, чтобы он смог организовать «эксперимент» по определению эффективности предложенных мной решений. При этом, разумеется, делая это очень аккуратно и, как уже было сказано ранее, ограниченно, чтобы у моего отца не было возможности преобразовать полученные им от меня и в ходе экспериментов знания в полноценную налоговую реформу. В будущем это бы было очень полезно, ведь я бы мог сделать это сам, получив все дивиденды от этого «новшества» лично. Естественно, при этом практически ничем не рискуя, ведь у меня к тому моменту уже будет опыт от многочисленных экспериментов. Действительно, это весьма эгоистично, но после инцидента с храмом мне пришлось хорошенько подумать о проведённой мной работе и о том, какие именно я ошибки допустил. Проведя анализ, я сделал определённые выводы, и один из них привёл меня к тому, что безопасность любого проекта должна быть высшим приоритетом в ходе реализации — к чему бы всё в итоге не пришло, любой проект должен представлять минимальную опасность для меня и моего положения. Побочным следствием этого, в свою очередь, стал отказ от стратегии «высокий риск — высокий прибыль» и перераспределение имеющихся ресурсов в пользу стратегий среднего, низкого и сверхнизкого риска. Впрочем, если вы уже подумали о том, что я, по всей видимости, действительно умный и хороший человек, умеющий делать выводы из своих ошибок, то вы, должен признаться, ошибаетесь. Нет, конечно же, я сделал выводы по поводу дешёвых заменителей, использования молодых и неопытных специалистов, слишком жёсткой экономии и прочих вещей, но вы слишком многого от меня просите, если думаете, что в моей памяти надолго отложились произошедшие события и те выводы, что я сделал, проанализировав своё поведение. Да нет, я ублюдок и конченая мразь. Разумеется, я забыл все свои уроки уже к следующему году. Как-никак, к своим десяти годам я наконец-то собрал необходимую для реализации одного моего плана сумму, а планы, как известно, опозданий не терпят. Собственно, как вы уже догадались, я приступил к реализации очередного рискованного плана, подразумевающего установление фактической монополии, ограбление огромных масс людей и, соответственно, получение просто безумных прибылей. Ну, а что же это за план такой — вы узнаете в следующей главе самой честной и самой правдивой книге обо мне…Глава 5. Кто сказал, что жить в клетке плохо?
… Счастье дураков любит … Как не трудно догадаться, единственный способ получить огромную сверхприбыль — это провернуть махинацию. Собственно, именно этим я и занялся. Как ни странно, начал я давно, и с того,что купил нескольких молодых рабов, которые мне показались наиболее способными, после чего на протяжении 4 лет активно обрабатывал их неокрепший ум, попутно подкрепляя пропаганду положительным примером — я обучил их, а после показал им, на что они теперь способны. Не то чтобы я был в этом огромный специалист, так что мне всё же пришлось отбраковать значительную часть кандидатов. Тем не менее, я всё же добился определённого успеха в этой своей задумке, благодаря чему приобрёл двух своих наиболее верных слуг — «Альфу» и «Бету». К сожалению, обратной стороной этого успеха было то, что о каком-либо высоком интеллекте не было даже и речи — оба были прекрасными исполнителями с полезными навыками, но у них были серьёзные проблемы с самостоятельностью, выходящей за рамки отданных приказов. Впрочем, на тот момент даже это было для меня более чем достаточно. Таким образом, к своим 9 годам я приобрёл важных, а что самое главное, лояльных сторонников, после чего мог уже непосредственно приступить к своему плану. Собственно, он заключался в создании определённого уникального товара, на который я получу монополию для извлечения сверхприбылей, а также максимально возможного шума вокруг товара, чтобы извлечь максимум прибыли в кратчайший срок. Как ни странно, товаром был избран продукт промышленности, а если быть точнее, то весьма неочевидная вещь — стекло. Но не обычное, а произведённое при помощи краун процесса, он же лунный способ на манер русских стеклодувов. Технология несложная, но далеко не очевидная — к сожалению, в античности мало что знали о воздействии центробежных сил, а вот я, к счастью, об их воздействии знал, потому что любил отвлекаться от наскучившей действительности при помощи документальных фильмов и статей. По сути, всё сводилось к тому, чтобы выдуть большой пузырь нужного размера, то есть, заготовку. Как только этот этап завершался, заготовку отделяли от стеклодувной трубки, после чего присоединяли к другой трубке, а если быть точнее, то к понтию, железному заострённому стержню длиною около метра. Интенсивно вращая понтий, можно было добиться возникновения центробежных сил, под действием которых заготовка утончалась и превращалась в плоский круглый диск. Вуаля, теперь у вас имеется стекло хорошего качества, практически без искажений. Гениально? Гениально! Сложно? Не то чтобы, но это требует технологии. Которая, к слову, далеко не идеальна, ведь диск изрезали на квадратные или прямоугольные формы, а это, как ни странно, неизбежно означало то, что значительная часть полученного стеклянного диска, представленная оставшимися обрезками и уплотнением в центре от понтия, уйдёт на переплавку. То есть, это прямые потери уже готового продукта из-за особенностей технологии. Ну, а кроме того, особенностью технологии являлось также ограничение по размерам, ведь краун методом нельзя было изготовить стекло больших размеров. Хотя, вернее будет сказать, что технологий, ведь та же стеклодувная трубка, да и сама технология выдувания стекла, например, всё не была изобретена (по «оригинальному таймлайну» до этого ещё 200 лет), что делало повторение моего успеха ещё более сложным занятием, так как яне собирался делиться с кем-либо своими секретами. Собственно, я очень озаботился этим. Во-первых, все мастера, овладевшие с моего изволения необходимыми технологиями, были удобно сосредоточены в небольшом приморском поселении, которое специально для них и было создано на ранее необитаемом острове. По сути, это была их собственная небольшая золотая клетка, где для них и их семьи, которая в данном случае выступала одним из основных рычагов давления на мастеров, обеспечивались максимально комфортные условия. Тем не менее, за фасадом материального благополучия скрывалась адовая и бесконечная промывка мозгов, тотальный контроль любой поступающей и, особенно, выходящей информации, круглосуточный надзор и полный запрет на свободу передвижения. Колония, столь усердно создаваемая мной на протяжении пары лет, была строго разделена на различные блоки. Итак, первый, он же жилой блок, изобилующий едой, тёплым кровом и различными развлечениями, был местом, где мастера-стеклодувы и их семьи были обречены прожить всю свою жизнь, а их дети — продолжить дело своих отцов и даже матерей. Как ни странно, несмотря на крайнее расположение этого массива зданий, наиболее близкое к границе поселения, выбраться отсюда по собственной воле было практически невозможно. Одной стороной блок упирался в крутую скалу, которая резко вклинивалась в море, обеспечивая местному небольшому порту достойную защиту от морской непогоды. На её вершине, впрочем, также присутствовала охрана, а также персонал, ответственный за обслуживание местного маяка, необходимого для удобной навигации в местном пространстве. Всеми остальными своими сторонами блок упирался в море, от которого был отделён высокими стенами и охраной. Впрочем, даже если бы у стеклодува возникла бы безумная идея побега, вопреки тому, что в этом случае сильнейшим образом пострадает его семья, а за ним отправят опытных охотников за головами, никакого смысла бежать с острова морским путём, а он был единственным, не было. Для начала, поселение было расположено на самой границе с пустыней, где едва ли можно было сыскать хоть одну живую душу. Кроме того, течение бы просто вынесло несчастного беглеца ещё дальше в море, где его вряд ли бы ждало что-то, кроме неизбежной и мучительной смерти. Маленький тропический остров же был отделён от пустынного берега низинным и пологим морским дном, а также песчаной косой, где часто образовывались отбойные течения. В общем, настоящая клетка, из которой не выберешься. Единственный способ — как-то проникнуть на один из пришвартованных в порту кораблей, но вот проблема — от кораблей жилой блок отделяли три стены и целая куча докучливой охраны. Оная, к слову, не могла прикипеть к бедным мастерам, ведь общение между ними пресекалось целой вереницей мер, равно как и сводилось к минимуму общение охранников с представителями «внешнего» мира — моряками, которые обслуживали всю логистику этого закрытого места. В общем, я просто повторял всё то, что делали купцы и дожи из Венеции, только ещё более жёстко. Впрочем, всё же перейдём к остальным блокам. Итак, второй, он же производственный, блок, выступающий связующим элементом между жилым блоком и транспортным блоком. Здесь, как ни странно, царствовали жёсткая трудовая дисциплина, продуманная производственная организация и доведённый до практически полного автоматизма производственный процесс. В общем, я и здесь проделал блестящую работу, чтобы достичь максимального выхлопа продукции. Впрочем, на этом что-либо интересное здесь заканчивается — это просто хорошо организованное рабочее пространство, ограниченно, насколько это вообще возможно при существующих технологиях, реализующее идею разделения труда. Ну и, наконец, последние два блока — транспортный блок и сам порт. Тоже ничего интересно — это просто последовательное разделение пространства поселения для обеспечения лучшего контроля над его деятельностью. К слову, я забыл об этом упомянуть, но это место также являлось тюрьмой для политических заключённых, благодаря чему я также сумел выбить себе ряд привилегий и хорошие деньги на постройку этого места в дополнение к тем, что он накопил. Таким образом, остров представлял собой, как уже было ранее сказано, золотую клетку. Причём важно отметить, что многим здесь, внезапно, нравилось — здесь жилось довольно хорошо и многие были готовы отдать свою свободу, чтобы обеспечить себе безбедное существование. Ну, а за тем, чтобы так всё и оставалось, наблюдала «Бета», в которой обнаружился настоящий талант к администрированию. К слову, именно благодаря этому обстоятельству я всегда мог рассчитывать на высокую эффективность его «предприятия». Таким образом, примерно за 5 лет он сумел закончить подготовительный этап его плана, заключающийся в создании материальной базы его будущей монополии, основы его пока что всё ещё далёких сверхприбылей. Тем временем, он сумел приобрести самое достойное по тем временам образование, завести связи в других странах, особенно в среде римской и карфагенской знати. Кроме того, используя, скажем так, оставшуюся мелочь, а также свои знания, я сумел приобрести контроль над обширными земельными наделами, где он стал вводить более рациональные и эффективные, по его мнению, порядки. Имея, казалось бы, за счёт рационализаторских предложений и ряда нововведений всего лишь 10–15 % прибавки к эффективности, он, тем не менее, составил изрядную конкуренцию уже состоявшимся крупным игрокам. Воспользовавшись хитростью и знанием о современных финансовых инструментах, я чуть было не разорил их, но был, к счастью для своей будущей политической карьеры, вовремя остановлен отцом, который экспроприировал мою аграрную империю, седьмую по размеру в стране, в пользу царской казны, даровав, в обмен за это, ряд давно желаемых мной привилегий. К слову, в том числе и тех, что в будущем помогут мне раскрутить мой главный проект. Любые желаемые мастера-стеклодувы, спонсирование моей прихоти построить поселение в заднице мира, распорядительство над праздниками и право участия в управлении рядом категорий царского имущества — всё это «отец» с радостью предоставил мне за то, что я даровал ему столь прекрасную возможность провести очередную раздачу земли своим солдатам. Хотя, конечно же, это было не единственное, что он приобрёл от столь неравноценной сделки, где я был, очевидно, проигравшей стороной по любым параметрам. Тем не менее, я не унывал, а приступил с удвоенной силой к реализации своего основного проекта, для которого у меня теперь было более чем достаточно денег. Параллельно с этим, я продолжил свою сложную программу вербовки, благодаря чему в моём распоряжении также появились «Гамма» и «Дельта». Первый оказался одарённым инженером и кузнецом, а второй — архитектором. Да, сейчас они всё ещё были новичками, которым я поручал лёгкие задания, лишь постепенно повышая их сложность, а также скармливал сохранившиеся знания, но в будущем они станут известны как одни из главных архитекторов моего успеха…Глава 6. Неудача ценна опытом, успех — благами
… Деньги рождают деньги … Что же касается моего успеха со стеклом, то здесь всё было пока ещё весьма туманно, хотя уверенности мне было не занимать. Впрочем, теперь, когда я всё же сумел обеспечить своей задумке материальную базу, будущее моё было куда менее скромным. От успеха меня отделял лишь один этап — реклама итогового продукта. Собственно, именно этим делом я и занялся. И да, не то чтобы я был в этом деле хорош, но мне пришла в голову довольно хорошая мысль. Обладая прочными и разветвлёнными связями с нобилитетом из самых разных стран, а также прекрасно зная, что это — моя целевая аудитория, я принялся уговаривать своих многочисленных друзей, сторонников, политических союзников и прочих влиятельных людей устроить нечто из ряда вон выходящее. Разумеется, я прекрасно знал, что моя задумка без их поддержки просто невозможна. Задумка же заключалась в том, чтобы устроить в крупнейших политических и экономических центрах Средиземноморья грандиозное шоу. Рим, Карфаген, Смирна, Эфес, Никомедия, Фессалоники, Александрия, Антиохия и многие другие города — все они стали жертвами моего замысла. Так, каждому из городов были представлены величественные статуи из стекла, представлявшие собой прекрасную рукотворную копию облика их основателей. Ромул и Рем, основатели Вечного города, созданные из материала, в который было добавлено коллоидное золото и серебро, были представлены римской публике в день, когда Рим поглощён торжествами. Другими словами, 21 апреля по юлианскому календарю, в день, когда торжественно праздновали парилии, а также, что более важно — день основания Вечного города, я подарил Риму, пользуясь столь удобным случаем, прекрасную статую. Благодаря содержанию в материале стекла мельчайших частиц вышеупомянутого коллоидного золота и серебра в соотношении трёх к семи, статуя меняла свой цвет с зелёного на красный в зависимости от угла падения на статую света. Да-да, это кубок Ликурга, только круче и больше. Стоил он просто адских денег по понятным причинам, но о них я не беспокоился — мой отец, получив от меня предложение использовать изготовленную статую в политических целях, не преминул шансом воспользоваться представленной возможностью. Уверившийся в моей способности изготовить подобную статую после демонстрации непосредственной копии кубка Ликурга, он принялся щедро спонсировать мою затею. Разумеется, он также купил прекраснейший кубок, чем отбил мои затраты на её изготовление. Впрочем, так как одной статуи было бы мало, а также желая угодить своим сторонникам и друзьям в среде римской аристократии, я также подарил влиятельнейшим патрициям Рима несколько уникальнейших диатрет. Каждая из них представляла собой вершину стеклодувного искусства, практически живое олицетворение того, на что способен человеческий гений. Ну, а кроме того, каждая из них содержала по одному сюжету из богатой истории Вечного города. Вместе собранные же, они представляли собой настоящий ансамбль, на котором была запечатлена вся история Рима до сего момента. Ну, а так как каждая из них была подарена величайшим и могущественнейшим патрициям, принадлежащим к лагерю оптиматов, намёк был более чем понят. Воспользовавшись моим предложением, сии всемогущие патриции с радостью организовали, по случаю празднования дня пробуждения Благой богини, роскошнейшее пиршество на одной из не менее роскошных загородных вилл, ранее подаренных мной одному из моих друзей, что, по чистой случайности, уверяю вас, также был одним из оптиматов. Разумеется, они также не преминули возможностью похвастаться перед всем высшим светом римского нобилитета своим подарком, чем вызвали столь жгучую зависть у остальных гостей, что будь патриции сделаны из ветоши, они тут же бы загорелись под их пристальным взглядом. Конечно же, последние, сразу же по окончанию празднества, буквально завалили Артёма письмами, в которых слёзно умоляли хотя бы продать им ещё одно подобное произведение искусства, предлагая заплатить за это буквально любые деньги, либо любую другую свою собственность соответствующей стоимости. Предлагали в обмен тысячи торговых кораблей, сотни драгоценных галльских украшений, десятки роскошных вилл, да и любые богатства вообще, лишь бы именно пишущему досталось следующее подобное сокровище. Ну, а так как не меньшего эффекта достигли и в других странах подобные этому представления, спрос был, как вы понимаете, просто ошеломительный. Ожидая этого, я заготовил заранее небольшой запас, которыми, но прежде немного поторговавшись, не преминул воспользоваться. Таким образом, в миг я стал владельцем просто немыслимых богатств. Владелец тысяч кораблей любых мыслимых и немыслимых размеров, бесчисленных искуснейших драгоценностей, изготовленных лучшими галльскими ювелирами, многих плодороднейших земель, копий и прочих богатств — всё это про меня. Без преувеличения, я в момент стал из одного из богатейших частных лиц всего Средиземного моря в самое богатое частное лицо всей Ойкумены, на фоне которого даже такие гиганты, как Красс, Цезарь и Помпей — нищие, бродящие по бесконечным улицам Вечного города в ожидании бесплатного хлеба. Ну и, разумеется, говоря о расходах и доходах, думаю, никого не удивит тот факт, что я, продав лишь диатреты, отбил все те деньги, что я потратил на достижение этого. Впрочем, это и не удивительно, если учесть, что всего лишь 20 диатрет, а именно столько было в выпущенной ранее ограниченной коллекции, 8 из которых, к слову, представляли упомянутый выше ансамбль сюжетов из истории Рима, принесли мне просто запредельные денежные средства. Возможно, это снесёт вам крышу, но вот вам простая и понятная цифра — норма прибыли на каждую произведённую диатрету без труда достигла просто запредельных показателей в 99,94 % (что забавно, не уникальный, хотя и выдающийся случай в современной истории моего времени). Знаете, если приводить цифры, понятные для моих «современников», то это как если бы я вложил в дело 600 000 долларов, а поднял бы на них 10 000 000 000 долларов. Хотя, полагаю, столь внушительная разница между цифрами делает этот пример очевидным для вообще любого человека, умеющего считать, ведь тут речь идёт о том, что прибыль превышает расходы в 16 666,(6) раз. Благо, что я приложил немалые усилия для того, чтобы каждый в моей державе умел это делать. Впрочем, об этом как-нибудь попозже… Что же касается политического аспекта, то тут всё менее очевидно — проведённые в Риме и других городах пиршества помогли обсудить многие важные политические вопросы, начиная с обсуждения политических браков, возможных хороших партий и заканчивая вопросами войны. Тем не менее, это больше помогло объединению политических усилий поддерживаемых Египтом и, в частности, мной политических фракций, благодаря чему они смогли укрепить свои позиции во внутриполитической игре. Однако в целом, в большинстве своём данные события слабо повлияли на политический курс затронутых стран, лишь незначительно улучшив отношения Птолемеев с рядом политических фракций, благодаря чему Египет смог достигнуть ряда выгодных соглашений, и, тем не менее, ни одного важного. Вернее, произведённые подарки не оказали видимого влияния на заключение любых важных договоров, хотя и, как уже было ранее сказано, помогли Птолемеям укрепить свои внешнеполитические позиции за счёт ряда мелких, но довольно выгодных соглашений, инициатором и главным бенефициаром которых выступил Я. К слову, говоря о выгоде — мой отец за столь грандиозный успех и, в награждение, даровал мне монополию на изготовление любых изделий из стекла, чем закрепил моё фактическое и непреодолимое превосходство в отрасли формальным превосходством. Ну и, естественно, благодаря этому в частности мой бизнес более чем преуспел, предоставив в моё распоряжение просто безумные деньги для любых моих хотелок, благодаря чему моё финансовое состояние было более чем отличным, что позволило мне приступить к следующему проекту, который должен был подготовить почву для моего будущего. Первый проект — основание ряда высших учебных учреждений, специализацией которых стало обучение юридическим, историческим и экономическим дисциплинам, а также многим другим гуманитарным и точным наукам. Разумеется, к ним также были подкреплены и учебные учреждения предыдущих этапов — младшие, средние и старшие школы, а также детские сады и различные предприятия, где ученики должны были проходить практику на всех этапах обучения, чтобы учебный процесс был наиболее полным и непрерывным. Учителями и преподавателями там стали одни из величайших учёных своего времени, в том числе и я, хотя это и несправедливо — даровать мне подобную честь, это моментально сделало моё предприятие обречённым на успех, ведь оно моментально стало настолько престижным, насколько это вообще возможно. Тем более, что детей собирался учить сам царевич! И да, как нетрудно догадаться, к обучению были допущены дети любых сословий, любого места происхождения, любой культуры и религии, причём оно было полностью бесплатным для всех, кто не мог себе его позволить. Однако не следует думать, что претендовать на столь престижное обучение мог абсолютно любой ребёнок. Напротив, требования к детям были столь велики, что лишь 20 из 10 000 претендентов успешно прошли вступительные тесты. Иными словами, успешно прошли 0,002 % от общего числа претендентов. Примерно такими были шансы претендента попасть ко мне за парту на лекцию или урок, а не вылететь без шансов. Всё это, как ни странно, преследовало одну очень простую цель — создание, скажем так, резерва наиболее профессиональных, наиболее качественных и наиболее компетентных кадров для обновления и качественного улучшения административного аппарата державы Птолемеев, а также — его дальнейшего расширения. По тем же принципам были созданы и военные академии, обучающие математическим и инженерным наукам, а также военно-историческим дисциплинам, однако, как многие уже, вероятно, догадались, с немного иной мотивацией — для обновления и расширения офицерского и, в частности, высшего офицерского корпуса армии. Разумеется, в силу понятных причин данные учреждения принесут свои первые плоды лишь в далёком будущем, однако их создание — необходимый ключик к тому будущему, где Египет восходит в зенит своего могущества. К счастью, это понимал и мой отец, одарённый умом и тягой к наукам и прочим искусствам, унаследованной им уже от собственного отца, Птолемея II Филадельфа, так что он оказал мне полное содействие и в этой инициативе…Глава 7. Повторяй, пока не выучишь наизусть
… Повторение — мать учения … — Впрочем, было очевидно, что для лучшего успеха этой затеи, а также для совершенно необходимого последующего расширения этой затеи на всю державу, необходимо создать книжный рынок, а также саму типографскую отрасль как таковую. Глиняные таблички, свитки из пергамента и папируса, деревянные дощечки — это всё очень классно, круто, прикольно и т. д. и т. п., но слишком дорого. Настолько дорого, что делает идею всеобщего образования невозможной в принципе. Соответственно, необходимо сделать книги более доступными, а единственный способ это сделать — организовать производство бумаги. Бумага, к счастью или нет, практически единственный удобный хранитель информации, который можно производить практически где угодно и довольно дёшево. Как-никак, папирус растёт только в тропических частях света, причём преимущественно в тропических частях Африки, что не проблема для Египта, но проблема для всех остальных, а значит проблема для меня, ведь моя задача предполагает создание бумажных производств повсюду. Деревянные и бамбуковые дощечки — тоже не вариант, так как их слишком неудобно транспортировать и использовать. В случае бамбуковых дощечек — ещё и слишком неудобно производить в Египте. Пергамент — слишком дорого, так как на одну единственную книгу придётся порубить целое стадо. Что это значит? Ну, это значит, что необходимо создать бумагу, а также производство этой самой бумаги, причём как можно более объёмное, чтобы бумага стоила как можно дешевле. Собственно, именно этим я и занялся. Правда, так как на этот раз моей целью не было извлечение прибыли, а создание материальной базы для всеобщего образования, я выбрал в качестве производственной площадки Александрию, ввиду того, что отсюда было бы удобнее всего распространять бумагу, а также книги и любую другую бумажную продукцию. Ну, а кроме того, место производство бумаги в случае Александрии, таким образом, будет максимально близко к ближайшим центрам образования и крупнейшим библиотекам, к столичному административному аппарату, чиновникам и тому подобному, то есть, непосредственно к потребительской базе. Наконец, всякого старого тряпья (его было легче измельчить и переработать в бумажную массу, хотя для производства бумажной массы подойдут и другие материалы, вроде пеньки, хлопка, древесины и других видов волокнистого сырья) было предостаточно в Александрии, чтобы прямо здесь же и организовать достаточно широкое производство бумаги. Даже больше — являясь крупнейшим портом и городом в мире, здесь этого было более чем предостаточно, а удобство ввоза делало Александрию ещё более завидным расположением. Вообще, разумеется, я хотел бы сразу забабахать целлюлозный завод, который бы потреблял для производства бумаги механическую древесную массу или химическую древесную целлюлозу. Увы, это было нереально — для производства одной только механической древесной массы требовались сложнейшие технологии, абсолютно точно недоступные мне в тот момент. Натронный и сульфитный метод варки целлюлозы, бумагоделательные машины, дефибреры — всё это, конечно же, предмет далёкого будущего, продукт весьма далёкой индустриальной революции (термин неправильный с точки зрения истории всего процесса, конечно, но для удобства будем использовать именно его). Пока же мне, разумеется, пришлось обойтись старыми тряпками, в частности, парусиной — данный материал скупали на рынках Александрии и других крупных городов, где их задёшево продавали, как отходы (в принципе, ею старые тряпки и были). В частности, особенно удобным для меня было закупать старую парусину, постоянному наличию которой способствовало широкое распространение судоходства (в частности, каботажного) и производства льна в Египте. Мною же была организована система сбора старых рыболовецких сетей, пеньки, крапивы, шелухи различных растений и прочего волокнистого сырья (перечисление всех подходящих для этого материалов займёт, наверное, целую вечность). Ну, а теперь, когда моё краткое сообщение по поводу сырья закончилось, пожалуй, стоит затронуть саму технологию изготовления бумаги. Сразу стоит сказать, технология, описанная мной, будет несколько упрощена, так как расписывать все 30 технологических операций для получения бумаги — не просто безумное и крайне скучное занятие, но ещё и ненужное — всё равно же никто не собирается устраивать каменные ванны в своих домах, верно? Ну, по крайней мере, я надеюсь, что вы этого делать не будете, господа далёкие потомки. Итак, первый этап — многократное промывание волокнистого сырья в воде. Это требовалось, как ни странно, для удаления прочих нежелательных элементов, вроде жира. Второй этап — вымачивание волокнистого сырья в известковом молоке (он же насыщенный раствор гидроксида кальция) на протяжении нескольких дней, как правило — недели. Вымачивают в каменной или деревянной ванне — это зависит от доступности того или иного материала, хотя обычно преимущество в выборе отдаётся каменным ваннам, как более удобным. Третий этап — измельчение бумажной массы при помощи голландских мельница — голлендеров. К слову, прежде чем пустить бумагу в голлендер, её необходимо было предварительно измельчить (чем занимались отдельные работники), так как в противном случае на размол бумажной массы голлендером ушло бы значительно больше времени (и да, это опущенный этап) Если же упрощать, то это каменная ванна (полезный объём ванны — 3–4,5 кубических метра) с тонкой перегородкой в центре (делит среднюю часть ванны на два канала), в которой установлен гидравлический пушитель, он же голлендер периодического действия, приводимый в движение валом водяного колеса. По сути, обычный барабан с ножами, закрытый съёмным кожухом (чтобы масса не разбрызгивалась им). К слову, дно ванны не плоское — от выпускного патрубка к барабану дно ванны идёт с некоторым подъёмом, затем оно круто поднимается, огибая барабан, и после этого сначала круто, а затем медленно снижается к выпускному патрубку. Возвышенную часть дна называют «горкой». Ее назначение — увеличить скорость движения содержимого ванны в каналах, образованных перегородкой. Под барабаном в дне ванны установлена рама с металлическими ножами, расположенными под небольшим (1,5–2,5°) углом к ножам барабана. Эту раму с ножами называют «планкой». Обращённые к барабану кромки ножей планки создают поверхность, концентричную поверхности, образуемой ножами барабана. Для удобства подшипники вала подвешены на стержнях, которые винтовым механизмом могут подниматься и опускаться, изменяя тем самым величину зазора между ножами барабана и планки. Кстати, в ванне есть патрубок, закрытый пробкой на время производственного процесса. Его назначение — удаление содержимого ванны после его завершения. Впрочем, вернёмся к теме. Суть голлендера заключается в том, что карманы барабана, захватывая массу воды и бумажной массы, мгновенно придают ей скорость движения порядка 4 метров в секунду (это не трудно посчитать, имея диаметр порядка 0,95 метра и скорость в 80 оборотов в минуту). Вследствие ударного воздействия вода в карманах завихряется и движущиеся в различных направлениях струйки воды увлекают с собой отдельные волоконца, отделяя их от соседних. В результате пучок волокон со временем распадается (мы, по понятным причинам, не будем затрагивать технические проблемы и особенности голлендера, чтобы не растягивать излишне третий этап). Сам голлендер, таким образом, просто обеспечивал лучшую разработку (размол) волокон, повышая качество будущей бумаги. Четвёртый этап — итак, полученную в предыдущем этапе бумажную пульпу, попавшую в специальный котёл, вручную зачерпывают при помощи гибкой съёмной сетки (метод «черпающего сита»). Черпальщик, осуществляющий весь этап, быстро подняв сетку (это требует особого мастерства, так как от этого зависит толщина листа), сильно трясёт форму, прогоняя через сито излишек воды, а заодно — формирует бумажный лист (подобные движения обеспечивают более равномерное оседание бумажной массы). К слову, сетка у формы не простая — к ней припаяна литера из фигурной проволоки, представляющая собой знак бренда — знаменитый александрийский маяк. Да-да, это — филигрань, эдакий знак качества на бумаге. Пятый этап — специальный укладчик аккуратно, но быстро опрокидывал ещё сырой лист бумаги на сукно или войлок, после чего накрывал его таким же отрезком сукна (оно было необходимо для впитывания воды). Постепенно вырастала целая кипа — стандартной была кипа из 181 листа бумаги (цеховая традиция, перенятая мной у средневековых европейцев через посредство документальных фильмов). Шестой этап — данная кипа сырой бумаги относилась к винтовому прессу, где вся кипа прессовалась сначала с сукном (за счёт чего листы просушивались ещё качественнее, так как извлекаемые под давлением излишки воды оказывались в сукне или войлоке). Седьмой этап — повторное прессование, но уже без сукна или войлока. К слову, все излишки воды уходили в специальную ёмкость, так что воду можно было использовать повторно. Восьмой этап — просушка в сухом, но прохладном помещении. Девятый этап — просохшие листы разглаживают на мраморной доске при помощи специального утюга или шлифовальной кости (предпочтение отдавалось утюгу, но он по понятным причинам был довольно дорогим приобретением). Десятый этап — штамповщик прессует бумажную кипу при помощи винтового пресса. Вот так вот просто. Одиннадцатый этап — просохшие и проштампованные листы пропитывают животным или рыбьим клеем, за счёт чего бумага приобретает лучшую влагостойкость и плотность. Двенадцатый этап — пропитанные животным или рыбьим клеем листы снова сушат под крышей. Тут, кстати, важно будет упомянуть, что листы ни в коем случае нельзя сушить на солнце, даже несмотря на то, что это значительно бы ускорило сушку, так как листы после такого становятся слишком хрупкими. Тринадцатый этап — листы снова разглаживают при помощи утюга или шлифовальной кости. Четырнадцатый этап — листы обрезают под нужный размер. Пятнадцатый этап — листы укладывают пачками между тонкими деревянными листами, заворачивают всё в холст и перевязывают льняным шпагатом. Вот и всё, бумага готова к продаже. Ну, а если говорить о производительности… ну, это явно не 400 миллионов тонн современности, и даже не 100 килограммов в день бумагоделательной машины с механическим отливом бумаги 1799 года, созданной Николасом-Луисом Робером, но это уже гигантский скачок в развитии человечества. Предприятие, использующее голлендеры, винтовые прессы, сложные системы передач и иные компоненты мануфактурного производства бумаги, могло выпускать порядка 141 килограмм бумаги, если в ней за день успевали сделать порядка 200 кип бумаги (в сумме 28 200 листов бумаги). Хотя, если говорить вообще, то один человек во дворе мог делать за день до 400 заготовок бумажных листов за половину дня работы, из чего следует, что для производства 28 200 листов, то есть, 141 килограмма бумаги, достаточно 70,5 подобных рабочих. Тем не менее, мануфактура Артёма, устроенная им в Александрии, весьма преуспев в финансовом плане и даже сформировав некий бренд, всё же быстро перестало как-либо влиять на объёмы бумажного производства. По той просто причине, что все прочие страны также стали создавать свои бумажные мануфактуры. Тем более, что Артём им в этом активно помогал, передавая за небольшую плату все необходимые технологии. Ну, а кроме того, в рынок также устремились и те, кто тоже хотел извлечь выгоду из новой отрасли хозяйства, но не имел тех же капиталов. Они не претендовали на создание даже децентрализованных мануфактур, довольствуясь сооружением лишь самых необходимых средств производства в пределах, обычно, собственного же дома. То есть, по сути, к этому делу приступили немного более обеспеченные семьи горожан. Как ни странно, с удовлетворением спроса на бумажную продукцию гораздо лучше справлялись мелкие семейные предприятия, требовавшие значительно меньших капиталовложений, а потому тут же появившихся по всей стране, будто грибы после дождя. Впрочем, так или иначе, но «александрийская» бумага надолго стала очередной важной статьёй экспорта Египта, делая меня и весь Египет, в частности — ещё богаче…Глава 8. Первый звоночек
… Кто ищет далеко, тот ищет себе беду … Тем не менее, времени на проект ушло немало — когда мне исполнилось уже 18 лет, а случилось это в 226 году до нашей эры, я был лишь в середине его осуществления. К счастью, никто и ничто мне не мешало. Впрочем, стоило мне только закончить проект, как отец тут же поручил мне прибыть к нему. Прибыв, я внезапно узнал, что он поставил меня командующим кавалерией на левом фланге. Как оказалось, мой отец, вопреки тому, что происходило в «реальной» истории, решил на старости лет устроить войнушку. Более того, там же я узнал от него, что на этот шаг его подвигли мои успехи. Видите ли, мой успех в стеклодувной и бумажной отрасли не только улучшил и без того отличный торговый баланс Египта, но и стал причиной серьёзного экономического роста, особенно в Александрии. Как оказалось, в столице державы это вызвало экономический бум, так как появление крупной бумажной мануфактуры привело к серьёзному росту деловой активности и грузооборота, в особенности, морского. Появление новых и эксклюзивных товаров не только принесло Птолемеям баснословные деньги, но и привело к серьёзному усилению торговых связей Птолемеева Египта с другими державами. Это, в свою очередь, привело к увеличению иммиграции в Египет, в особенности, греческих элементов, которых привлекло увеличение богатства страны. Кроме того, так как несколько ранее в ходе моих действий резко увеличились земельные наделы, которыми располагал царь для привлечения греческих колонистов, получилось своеобразное наложение одного мощного фактора на другой. В результате, как ни странно, в Египте резко прибавилось греков, в частности, греческих наёмников, что усилило мобилизационный потенциал армии моего отца, в то время как резкое увеличение доходов казны за счёт вышеперечисленных факторов позволило ему реализовать это усиление. Тем более, что, благодаря этим же деньгам, как ни странно, он стал активнее реализовывать свою внешнюю и внутреннюю политику, причём в последнем случае это означало увеличение политической стабильности за счёт расквартирования солдатов в новеньких квартирах и казармах, ещё более активного спонсирования жречества и других факторов. В результате, состояние экономики, медленно приближавшейся к началу постепенного упадка, внезапно оказалось улучшено в достаточной степени, чтобы ещё несколько лет не было никаких проблем даже при сохранении текущей экономической политики. В итоге то получилось то, что получилось — мой отец решил устроить войну, а чтобы я сумел набрать военного авторитета и популярности среди солдат, что в будущем мне очень сильно бы помогло, он поставил меня во главе конницы. Считая меня умным тактиком и великолепным стратегом, он хотел даже передать мне вообще всё войско в руки, пускай и под началом более умудрённых опытом военных, просто чтобы не участвовать в утомительном походе. Однако, сочтя мнение своих ближайших советников и ряда военных чинов достаточно ценным, он отказался от этой затеи, решив тряхнуть стариной. Начав собирать около Александрии крупное войско, он, как уже упоминалось ранее, сразу же назначил меня командующим левым флангом, на котором была сосредоточена большая и сильнейшая часть кавалерии. Таким образом, я стал, по совместительству, ещё и командиром от кавалерии. Отец полагал меня энергичным, инициативным и умным молодым парнем, который был знаком с тактикой и стратегией, отличался искусностью в верховой езде и умел извлекать выгоду из любой ситуации. Уж не знаю, насколько это было верно — характеризовать меня таким образом, ведь себя бы я никогда так не охарактеризовал, но, по всей видимости, все придворные были согласны с этой характеристикой. Вероятно, именно таким человеком я им и казался. Впрочем, не то чтобы в тот момент я мог высказаться о том, что всё не так и на самом деле я ничто и звать меня никто. Всё, что мне теперь оставалось — сделать успех гарантированным. Собственно, именно этим я и занялся. Решив, что текущих войск для гарантированного успеха недостаточно, несмотря на то, что противостоять нам предстояло македонянам и их ахейским союзникам, в то время как нашим союзником должны были выступить спартанцы. Удерживая эту мысль в голове, я тут же решил воспользоваться своими обширными связями, чтобы получить какую-либо поддержку, будь то финансовую или же прямую — в лице солдатов. К несчастью, большая часть греческих наёмников уже участвовала в Клеоменовой войне, в которую собирался вклиниться, буквально сразу же после вступления Македонии под правительством Антигона III Досона, Египет под властью Птолемея III Эвергета. Тем не менее, я сумел привлечь в Египет на службу великое число наёмников — 600 всадников, тяжёлую кавалерию из фракийцев, кельтов и иберов, которых я оплачивал из своего собственного кармана. Разумеется, я тут же поставил их на свой левый фланг, чем значительно усилил его. Впрочем, на то, чтобы завербовать ещё больше, у меня уже не хватило времени и денег. Да и, собственно говоря, большего отец мне не позволил бы в любом случае — появление у меня личной гвардии его очень сильно взбесило, хотя ряд компромиссов и сумел успокоить его паранойю. К счастью, больше инцидентов не было. Всё то время, пока отовсюду собирались войска и готовились корабли, я, как ни странно, занимался тем, что дрессировал своих солдат. Пока одни просиживали целые месяцы на жопе ровно, мои солдаты подвергались различным истязаниям, потому что я, разумеется, тут же полез в готовую единицу, чтобы навести там свои порядки. Я заставлял своих солдат отрабатывать тактические манёвры и взаимодействие на поле боя, устраивал им марши и марш-броски, заставлял их тренироваться во владении пикой, щитом и конём, причём до изнурения. Естественно, я также снабдил свою гвардию новым вооружением, в том числе и конным. Так, после перевооружения каждый всадник моей гвардии имел кавалерийскую спату и сарматский контос. Защитное же вооружение всадников отныне состояло из трёхслойного доспеха доспех — сначала стёганый поддоспешник на манер субармалиса (без птериг), потом хауберк и шоссы, а снаружи — типичная бригантина. Кроме того, каждый всадник имел пластинчатая защита ног и стоп поверх кольчуги, а также сегментные наручи на манер римской маники. Разумеется, они также были защищены от вражины каркасными шлемами с бармицей. Конный доспех же состоял из шонфрона с шорами и полной кольчужной попоны. Кроме того, очевидно, как же без этого, всадникам было представлено седло с твёрдым ленчиком, высокой передней и задней лукой, а также яслями. По сути, прообраз типичного средневекового кресельного седла. Ну и, естественно, добавили железные стремена — не самое важное нововведение, особенно на фоне появления седла с твёрдым ленчиком, поднятыми луками и приращениями по бокам, которые делали таранный удар средневекового рыцаря принципиально возможным. Поднятие лук же было сделано принципиально возможным благодаря улучшению подпруг за счёт улучшения качества материала, а это, в свою очередь, было достигнуто за счёт улучшения качества выделки кожи. Как-никак, без хороших подпруг седло с более высокими луками бы просто быстрее бы сползало из-за увеличившейся продольной нагрузки. Хотя, конечно же, он всё равно не был бы таким мощным и эффективным, как таранный удар с применением крючка (до его появления копьё либо просто зажимали между подмышек, либо крепили специальным ремнями, но это было уже более редким явлением), который повышал мощь таранного удара примерно в 2 раза. Впрочем, для этого понадобилось бы сделать жёсткую латную кирасу, ведь крючок не прикрепишь на кольчугу, но это уже, как вы понимаете, совершенно другой уровень вооружений. В любом случае, стоило всё это дело — моё почтение. Качественная сталь, ручная и единичная работа, непривычное для кузнецов вооружение — по всем этим причинам всё это удовольствие стоило, должен сказать, просто безумных денег. Тем не менее, оно того стоило — никогда ранее история прежде не видела столь защищённую кавалерию, да и, собственно, это была уже практически пиковая стадия развития тяжёлой кавалерии — дальше только латы. Впрочем, это было бы уже излишне — атакующее вооружение того времени и без того было просто неспособно пробить получившуюся защиту, причём буквально. Хотя, в таком случае нужно признать, что и та защита, которая получилось по итогу — излишняя. На самом деле, было бы достаточно и длинной кольчужной рубахи на манер позднеримского образца, под которой был бы стёганый поддоспешник. В общем-то, это всё было ради престижа, а в случае меня — дополнительная безопасность. Меня ждала великая судьба, а потому помирать на Пелопоннесе — идея, безмерно мне отвратительная. Ну и, конечно же, чтобы наёмникам было не так сложно терпеть истязания, которым я подверг их, я повысил им вдвое жалование и отныне выплачивал премии за хорошие результаты, а такжештрафовал за плохие результаты. Должен признать, произвело это эффект исключительно положительный — к началу смотров, а они были проведены через полгода после начала подготовки к военной экспедиции на территорию Греции, буквально перед началом погрузки солдат на корабли и сразу же после сбора урожая. То есть, примерно в конце мая 223 года до нашей эры. Там же мой отец выяснил, что моя тяжёлая кавалерия если не лучше, то уж точно не хуже конной агемы, то есть, его личной царской гвардии, составленной из лучших людей страны. По крайней мере, в рамках конной турнирной сшибки. Естественно, мой отец был крайне удивлён, устрашён и одновременно уязвлён. Как-никак, его же агема посрамила царскую честь, авторитет и достоинство, проиграв конный турнир, а причина всему — агема собственного же сына, которая, особенно теперь, когда выяснилась её великая сила, представляла для его власти вполне реальную угрозу. Мой необдуманный поступок, заключавшийся в наборе личной гвардии без отцовского разрешения, чуть ли не закончился реальным вооружённым конфликтом между моей и его агемой. Последняя, к слову, была разъярена после своего поражения и требовала реванша, но я всё же сумел убедить своего отца прекратить бессмысленную распрю. Получив прямой приказ, полностью лояльная моему отцу, царская конная гвардия, получив от него прямой приказ, тут же отступилась, хотя обиды, как и полагается, не забыла. Ну, а так как для убеждения отца пришлось пойти на определённые уступки, было решено, что я буду командовать лишь своей агемой, которая отныне будет находиться в составе конницы левого фланга, а я, таким образом, буду находиться под фактическим начальством полностью лояльного моему отцу полководца, Поликрата. Он, в свою очередь, займёт мою прежнюю позицию — будет командовать всей конницей левого фланга, в том числе и моей агемой, и осуществлять общее командование левым флангом. Хотя формально он, конечно, не был мне начальником — царевич обязан слушаться лишь наказа своего отца, то есть, царя, но одно дело — формальная сторона, а другое — фактическое положение дел. Ну, а кроме того — ко мне приставили опытного военачальника — Теодота, которому поручили командование примыкающим к моей агеме отрядом. Собственно, как только с сыр-бором было покончено, солдаты начали погружаться на флот, а мне предстояло испытать одни из худших мгновений обеих моих жизней…Глава 9. В деньгах сила, брат!
… Имея деньги, желай всего, чего хочешь, и оно сбудется … — Буэ… — здравствуйте, господа потомки. Как вы понимаете, я не просто так назвал этот период своей второй жизни, как один из худших моментов. Одна из главных причин этого — моя морская болезнь. Видите ли, я — один из тех крайне редких людей, кто за всю свою жизнь ни разу не плавал до этого на морской посудине. В моём случае — в обеих своих жизнях до этого момента. Мне буквально суждено было пострадать в первое своё путешествие от морской болезни, а тут ещё и так получилось, что наш корабль, уж не знаю почему, но трясло явно сильнее, чем оно должно быть, так как периодически тошнило даже моряков. Собственно, по этой же причине всё своё путешествие я провёл, не вылезая из кровати и не отходя от ведра — меня рвало, как будто где-то внутри меня прорвало плотину, мешавшую исходу содержимого моего желудка. Впрочем, это было бы ещё полбеды — во время своего небольшого, но крайне утомительного и, если судить по ощущениям, бесконечного перехода по морю, я, вот так сюрприз, словил лихорадку. Представьте себе такую вот картину — вас постоянно рвёт, у вас высокая температура, но вам всё равно адски холодно (и это в середине Восточного Средиземноморья то!), пока вы находитесь в горячечном бреду и вообще ничего не соображаете. Более того, у вас полностью пропал аппетит, вы потеете, как свинья, а ещё из-за всех вышеперечисленных причин вас мучает лютая жажда, которую вы можете утолить только разбавленным вином, потому что если вы выпьете обычную воду, даже простую кружечку, то следующие недели вас будет мучить ещё и страшнейший понос. Ну что, ощутили весь ужас моего положения? Ну, а теперь поймите, что на протяжении примерно 1 недели я страдал примерно подобным образом, и, должен признаться, едва вылез из этого положения, причём последующие 2 недели вынужден был восстанавливаться, будучи уже на берегу. Одно счастье — увидев, в каком ужасном состоянии я нахожусь, отец, наконец-то, успокоил свою паранойю. Как я уже ранее упомянул — следующие 14 дней я восстанавливался на берегу. Отец, войска которого ещё не до конца высадились в полном составе в порту Гитиона, мог спокойно дать мне время на восстановление, пока выгружали солдат и свои грузы корабли, бывшие последними в очереди. Собственно, он мне его и дал — следующие 13 дней я восстанавливался после болезни, и, должен признаться, разве что благодаря чуду и невероятному везению, а также лучшему возможному обращению с моей персоной, причём как на корабле, так и на берегу, сумел избежать долгосрочных последствий. Тем не менее, осадочек всё равно остался, а потому, как ни странно, отныне, прежде чем садиться на корабль, я каждый раз составлял новое завещание. Впрочем, возвращаясь к походу, необходимо немного пояснить, что в данный момент происходило на политической карте Пелопоннеса. Итак, до того, как Македония под руководством Антигона III Досона вмешалась в войну против Спарты на стороне Ахейского союза, было всего два главных соперника — Ахейский союз и Спарта. К 224 году, когда Македония и вмешалась, Спарта захватила практически весь Пелопоннес и поставила Ахейский союз на грань полного уничтожения. К сожалению, тогда же, в 224 году, вмешался Антигон, уже стоявший в Фессалии с крупным войском. Получив от Арата Сикионского, предводителя Ахейского союза, необходимые гарантии, а также знатных заложников, в том числе и сына Арат Сикионского — Арата Младшего, он вступил в войну на стороне Ахейского союза. К текущему моменту, а если быть точнее, то к июню 223 года до нашей эры, когда войско Птолемея III Эвергета наконец-то пришло на выручку Клеомену (соответствующее обещание было дано ещё в прошлом году), Антигон III Досон практически уничтожил Спарту. Если быть точнее, то к июню 223 года до нашей эры от неё отпали практически все союзники, а её царя, Клеомена III, загнали в рамки Лаконии, где он послушно ожидал своей жалкой участи. Немногим ранее, ранней весной 223 года, Антигон покорил Аркадию, взяв такие города, как Мантинея, Орхомен, Герея, Тельфуса и другие, по итогу чего Клеомен, как раз-таки, и оказался зажат в окрестностях Спарты. По той простой причине, что, имея контроль над Аркадией, Антигон полностью блокировал любые манёвры спартанцев, скованных Тайгетом на западе, Парноном на востоке и Лаконийским заливом с юга. Впрочем, по этой же причине и он сам мог атаковать Лаконию лишь со стороны Аркадии, вынужденный преодолевать естественные препятствия в лице крупных холмов, некоторые из которых порой в высоту до 1 000 метров. В «действительной» истории Антигон III, чтобы избежать бесконечного противостояния на линии этих мощнейших естественных укреплений, которое было неизбежным, пока Клеомена III поддерживал деньгами Птолемей III, передал последнему Карию где-то в 223 году до нашей эры. В ответ Птолемей бы прекратил поддерживать Клеомена деньгами и, лишённый поддержки, оный вынужден был бы искать сражения сам, осознавая неизбежность поражения. Собственно, он и проиграл в «реальности», после чего бежал в Египет, где спустя 3 года был убит по ложному обвинению в заговоре главным министром Египта, Сосибием, фактическим правителем Египта при моей фигуре, утопающей в роскоши, ласках и удовольствиях. К счастью или нет, в этот раз всё случилось иначе, а потому Клеомен до сих получал большие средства на содержание своих наёмников, а обновлённый и расширенный флот Птолемея успешно отвоевал себе Карию и защитил египетские гарнизоны во Фракии (да-да, и такие там были). Ну, а самое главное — в конфликт вмешалась ещё одна великая сила, решившая изменить мироустройство, воцарившееся на обломках Македонской империи Александра Великого после битвы при Ипсе. Собственно, эта сила — Птолемеев Египет, усилившийся настолько, что мой отец, Птолемей III, мог, хоть содержать крупный флот в Эгейском море, мощные фортификации и армию в Сирии, равную той, которой обладал Антиох III, а также значительный экспедиционный корпус в Пелопоннесе. К слову, раз уж заговорили о последнем, то давайте уже, наконец-то таки, обсудим те силы, которыми располагали Клеомен и мой отец, а также Антигон и его союзники. Итак, Клеомен. Всего — 11 000 пехоты и 700 кавалерии: Пехота: 6 000 спартанских гоплитов;5 000 наёмников; Кавалерия: 700 конных воинов. Мой отец, Птолемей III. Всего — 29 000 пехоты и 3 300 кавалерии: Пехота: 18 000 македонских фалангитов под командованием Птолемея, сына Трасея;4 000 греческих наёмников под командованием Фоксида Ахейского;2 000 гипаспистов под командованием Эврилоха Магнета (царская пешая гвардия, тоже агема);2 000 пельтастов под командованием Сократа Беотийского;2 000 критских пращников под командованием Кнопия Аларийского;1 000 неокритянских лучников под командованием Филона Кносского; Кавалерия: 2 300 человек наёмной конницы под командованием Эхекрата Фессалийского;700 человек личной кавалерии под командованием непосредственно Птолемея III Эвергета (конная царская гвардия, она же агема);600 человек тяжёлой ударной кавалерии под командованием меня лично, будущего Птолемея IV Филопатора (пожалуй, и этот отряд тоже можно считать агемой). Таким образом, Спарто-Египетская коалиция имеет в сумме 40 000 пехоты и 4 000 кавалерии. Что же имеет Антигон III Досон? Итак, встречайте, Антигон III, «человек, много обещающий, но слишком мало исполняющий» (это одна из версий трактовки его прозвища). Всего — 19 600 пехоты и 600 кавалерии: Пехота: 10 000 македонских фалангитов;3 000 пельтастов;3 000 греческих наёмников;1 600 иллирийцев;1 000 галатов;1 000 агриан. Кавалерия: 300 личной кавалерии;300 наёмной кавалерии. Союзники Антигона III, государства-члены Эллинского союза (не преминув возможностью, Антигон возродил детище Филиппа II). Всего — 7 000 пехоты и 600 кавалерии: Пехота: 3 000 ахейских солдат;2 000 боетийских солдат;1 000 аркадских солдат;1 000 эпиротских солдат; Кавалерия: 300 человек ахейской кавалерии;200 человек боетийской кавалерии;50 человек эпиротской кавалерии;50 человек акарнанийской кавалерии. Таким образом, Антигон имел в своём распоряжении 26 600 пехоты и 1 200 кавалерии. Иными словами, коалиция Птолемея имела в сумме 40 000 пехоты и 4 000 кавалерии, а коалиция Антигона — 26 600 пехоты и 1 200 кавалерии. Как не трудно догадаться, после вмешательства Египта особых шансов у Антигона на победу в войне не было, причём его сложное положение осложнялось ещё и тем, что с прибытием отцовского флота Антигон ещё и оказался отрезан от самой Македонии. По той простой причине, что его заклятые враги, этолийцы из Этолийского союза, закрыли ему сухопутный доступ к остальной части Греции, отказав в проходе через Фермопилы. Как ни странно, они также не позволяли македонянам и использовать их для снабжения своей армии. Таким образом, Антигон вынужден был снабжать свои войска по морю, что, в принципе, не было бы проблемой, ведь у противников Антигона не было собственного флота, способного угрожать его коммуникациям. По крайней мере, так было до вмешательства Египта, ведь теперь его флот разбит по частям, а морские коммуникации полностью прерваны, в то время как сама Македония находится, фактически, под морской блокадой. Иными словами, никаких подкреплений или снабжения из Македонии ему, Антигону, больше не поступает, да и не поступит, покуда мощнейший в Восточном Средиземноморье флот Лагидов (Птолемеев) угрожает ему с моря. Ну, а кроме того, так как Фермопилы всё ещё закрыты, а пробиться к ним у него нет вообще никаких возможностей, он ещё и оказался закрыт в, по сути, ловушке. Таким образом, всё, что ему оставалось — попробовать разбить Птолемея в генеральном сражении, после чего принудить последнего к заключению мира под любым предлогом Собственно, именно по этой причине он расположился прямо напротив ключевой позиции, контролирующей дорогу на Спарту — Селассии. Там же, напротив него, расположился Клеомен III, ожидающий подкрепления в лице египетских сил. Несмотря на меньшие силы, он мог ещё довольно долгое время удерживать Антигона на месте, благодаря холмистой местности в окрестностях Селассии, которая ранее уже были упомянута в контексте холмов, имеющих километр в высоту. Впрочем, было одно большое НО…Глава 10. Быстрее! Сильнее! Выше!
… Дурная голова ногам покоя не даёт … — ИДИОТ! Как он мог?! — снова здравствуйте, господа потомки. Вероятно, некоторые уже догадались, но вот — Антигон показал свой тактический гений. Вероятно, угроза смерти здорово так остудила его голову, а потом, взявшись за думу крепко и начав думать ещё более эффективно, он сумел правильно использовать один из самых сложных тактических приёмов — фальшивое отступление. Грамотно использовав оный, он сумел вытянуть левый фланг Клеомена, находившийся под командованием Эвклида, брата Клеомена, на равнину, где её смяла кавалерия Антигона, ударившая Эвклиду в тыл, пока тот был связан сражением с бронзовыми щитами и греческими союзниками Антигона. Как не трудно догадаться, левый фланг Клеомена, состоявший из наёмников, весьма быстро дрогнул, начав беспорядочное отступление после смерти Эвклида в гуще битвы. К счастью, Клеомен успел отреагировать на это, благодаря чему центр, состоявший из кавалерии и лёгкой пехоты, сумел отойти к Клеомену, избежав опасности окружения. Немногим позже, уже под покровом ночи, последний спартанский царь отошёл вглубь Лаконии. Тем временем, войско отца уже находилось в Спарте, когда получила известие о разгроме Клеомена. Таким образом, последний не только потерпел поражение, из-за чего Коалиция потеряла отряд в 5 000 греческих наёмников, а враг прибавил 3 000 человек пехоты за счёт найма взятых в плен наёмников, но и потерял власть. Тут таковой вот нюанс — вся власть Клеомена держалась исключительно на его военном авторитете и, соответственно, армии, а теперь, когда он потерпел катастрофическое для Коалиции поражение, Птолемей IV более не видел смысла в Клеомене. Разумеется, сразу же по прибытию его заколол очередной неизвестный исполнитель. Как ни странно, сразу же после этого в Спарте Птолемеем была восстановлена олигархия, ликвидированная немногим ранее самим же Клеоменом, причём теми же методами, которыми ликвидировали уже его. К несчастью, спартанские олигархи, управлявшие отныне только что созданным Коринфским союзом под протекторатом Птолемея III, решили восстановить старые порядки, что вылилось в восстание периэков, которых Клеомен наградил полными гражданскими правами, чтобы использовать их в войне. Вот так вот, совершив ещё одну ошибку, Коалиция потеряла ещё один отряд, на этот раз уже отряд в 3 000 спартанских гоплитов-периэков, которых пришлось усмирить силой. Таким образом, к середине июня 223 года до нашей эры баланс сил снова изменился. Теперь Антигону, войско которого практически не понесло потерь, приходилось противостоять не 40 000 пехоты и 4 000 кавалерии, а 32 000 пехоты и 4 000 кавалерии. Сам же Антигон теперь имел примерно 30 000 пехоты и 1 200 кавалерии против, так как он приобрёл дополнительно 3 000 наёмников и ещё 500 солдат от греческих союзников в виде подкрепления. То есть, теперь Антигон имел 30 000 пехоты и 1 200 кавалерии против 32 000 пехоты и 4 000 кавалерии Птолемея. Впрочем, при этом Антигон мог рассчитывать на то, что спартанцы будет не слишком упираться в своём сопротивлении, теперь, когда их союзники так поступили то с ними. Кроме того, та область, в которой он теперь встал лагерем, не позволяла с удобством использовать кавалерию, так как потенциальная ширина фронта была слишком узкой. Таким образом, он ещё и нивелировал разницу в количестве конницы, в результате чего исход битвы теперь зависел только от того, как себя покажут фаланги обеих сторон. К сожалению, в отличие от отца, я прекрасно знал, что нашей фаланге веры нет и быть не может — у неё не было военного опыта. По сути, битва с Антигоном будет для неё первым боем, в то время как фаланга Антигона — закалена в боях с иллирийцами и фракийцами, а потому весьма опытна. Впрочем, ситуация быстро превратилась из ужасной в критическую, так как мой отец, Птолемей IV, теперь и сам слёг от болезни, причём слёг со столь тяжёлой лихорадкой, что не имел возможности командовать войсками от слова совсем. Кроме того, болезнь схватила его так внезапно, что он даже не успел раздать все необходимые указания, из-за чего тут же начались жёсткие споры по поводу того, кто должен встать во главе армии. Напоминаю — это всё происходит в то время, пока Антигон готовится к сражению, по итогам которого мы все тут можем полечь. Разумеется, мне пришлось вмешаться в эту бессмысленную и бесполезную борьбу за пост главнокомандующего, потому что, как говорится, если жить хочешь, то и не так крутиться будешь. К счастью, у меня была в руках полностью лояльная сила в лице мощного кавалерийского кулака, которая готова была выполнить любой приказ. Кроме того, благодаря тому, что я являлся единственным законным наследником своего отца, присутствующим прямо здесь и сейчас, я сумел убедить фалангитов и их командиров перейти на мою сторону. Вернее, стал им, как только мои верные солдаты прикончили моего дядю, присутствовавшего при войске. Его поддержала конная и пешая гвардия моего отца, как более значимый военный авторитет, отвечающий их политическим интересам, а поэтому он стал весьма опасным — он мог убить и меня, и моего отца, а после этого вернуться в Египет и занять там пустующий трон. Соответственно, мне пришлось действовать на опережение — прежде чем он прикончил меня, я прикончил его. Успешно осуществив задуманное, я оказался единственным подходящим кандидатом. Кроме того, меня поддержали наёмники, которым я был милее из-за своего богатства, связей и прекрасного знания многих языков. Более того, сразу же вслед за ними меня признали главным и спартанцы, которым я был гораздо милее, ведь я был одним из тех немногих, кто ничего хорошего в устранении Клеомена не видел. Так как я выступил против устранения Клеомена и немедленно осудил его убийство, а также выглядел менее жёстким политиком, чем мой дядя, спартанцы поддержали меня, ожидая извлечь из моей «юности» пользу для себя. Жалкие идиоты… Таким образом, теперь, когда на моей стороне были наёмники и спартанцы, а дядя был успешно устранён до того, как стал опасен, отцовской агеме пришлось согласиться с моей кандидатурой. Сразу же после, как не трудно догадаться, на мою сторону встали и ранее нейтральные фалангиты. Таким образом, мне удалось добиться определённого политического компромисса, а благодаря этому — не допустить развала войска. Хотя, конечно же, командиров царской агемы отца, да и саму агему вообще, отныне я держал на очень и очень коротком поводке. Впрочем, прежде её устранения мне необходимо было устранить главную текущую угрозу — Антигона. Опытный соперник меня ожидал, а теперь, когда силы были примерно равны, ситуация была особенной опасной. Впрочем, у меня был козырь — я сумел перехватить стратегическую инициативу в тот момент, когда быстро расправился со своими политическими соперниками, так как этого Антигон не ожидал. Не ожидавший столь быстрого исхода событий, он встал лагерем недалеко от Спарты, чтобы дать своим солдатам отдохнуть перед битвой. Не то чтобы это было неоправданно с его стороны, ведь у него, в самом деле, не было возможности ожидать подобного исхода событий. Тем не менее, для него это оказалось фатальной ошибкой, ведь я сполна воспользовался этой возможностью — к его удивлению, я тут же встал с лагеря и отправился не куда-нибудь, а… к Гитиону. Совершенно внезапно, я разорвал между нами дистанцию с 13 километров до 44 километров. То есть, с менее чем 0,5 дневного перехода до 1,5 дневных переходов. При этом, чтобы обмануть Антигона, я отправил большую часть войска в Гитион, грузиться на корабли, в то время как сам остался с моей личной конной гвардией. Не став распылять её по городу или делать что-то подобное, я взял в руки поводья, вскочил на коня, после чего поскакал впереди в первых рядах на вражеский лагерь. Как оказалось, Антигон настолько разочаровался в египетском войске, что не счёл нужным даже выставить охрану у ворот. Собственно, этим я и воспользовался — преодолев 10 километров за менее чем 15 минут, я вторгся через неохраняемые ворота прямо в лагерь, где устроил сущий бедлам. Впрочем, не давая солдатам Антигона вдоволь насладиться исключительно полезной для душевного здоровья египетской стали, я исчез также быстро, как и пришёл. Прежде, чем его кавалерия сумела бы что-либо предпринять против меня. В сущности, вряд ли число убитых во время этого рейда перевалило хотя бы за два десятка человек, однако достигнутый этим эффект был впечатляющим, так как шокированный моей выходкой Антигон тут же снялся с лагеря и отступил. Видимо, «поняв», что его «обманули», он тут же отступил к Селассии, где укрепился на холмах, вдоль баррикад, устроенных ещё солдатами Клеомена, чтобы помешать самому же Антигону вторгнуться в Лаконию. Впрочем, я не знаю точно, чем именно он руководствовался в этот момент. Что я знаю точно, так это то, что я достиг того, чего хотел, после чего тут же улетел со своим летучим эскадроном прямо к своим солдатам. Догнав своё войско, я, разумеется, нагнал его, после чего в течение 1 дневного перехода достиг Гитиона. В рекордные сроки погрузив своих солдат на корабли и отплыв, я удивил абсолютно всех. Удивил я Антигона, который после моей выходки ещё пару дней сидел в обороне, ожидая скорой атаки, прежде чем его начали посещать мысли сомнения. Удивил я и спартанцев, которых я погрузил на корабли прежде, чем они сумели что-либо понять. Удивил я и собственное войско, ожидавшее от меня битвы, после всей этой моей прыти-то. Удивил абсолютно всех, должен сказать. Тем более, что я посадил своего тяжело больного отца на корабль и отправил в плавание до самой Александрии. Вот потеха, да? Впрочем, всё же были люди, которых я не удивил своими действиями, по крайней мере, большей их частью — и это мой военный совет, составленный из наёмников. Они то, как раз-таки, прекрасно поняли, в чём заключается мой замысел. Хотя, даже они не до конца догадывались до моих планов — они полагали, что я вторгнусь в Мегару, а оттуда уже в Коринфию. Заняв Коринф и Акрокоринф, я бы, по их мнению, встал в очень защищённом узком перешейке, заперев, таким образом, Антигона в гораздо более надёжной ловушке. Избегая при этом битвы, для которого генеральное сражение было единственной надеждой на победу. На самом деле, мой план был гораздо более дерзким и смелым — Пелопоннес был для меня слишком мал. Я, как и подобает, сделал совершенно фантастический ход, по итогам которого полностью перевернул игру…Глава 11. Гамбит, достойный царя
… Войну хорошо слышать, да тяжело видеть … — Брат, теперь я понимаю, для чего ты решил избежать битвы, но… прости за столь глупый вопрос, а куда мы, собственно говоря, плывём? — Мы? В Македонию! — Прости, вероятно, у меня просто проблемы со слухом, но, пожалуйста, не сочти великим трудом повторить свои последние слова, брат. — Ты всё услышал верно, Маг. Мы действительно плывём в Македонию — в сердце владений Антигона. Ну, а он сам, пожалуй, пускай пока что погниёт в Пелопоннесе, прежде чем сообразит, какой финт я провернул. — Прости, конечно, что ставлю твои слова под сомнение, брат, но не лучше ли было бы, если бы мы высадились на Коринфском перешейке? Всего лишь одним действием мы бы полностью изменили диспозицию. Укрепившись, мы бы смогли сидеть там столько, сколько потребуется, пока Антигону только и оставалось бы, что бесцельно биться о наши позиции. — Отчасти, ты прав — предложенный тобой ход действительно имеет место, и он далеко не плох. Собственно, поэтому его и обсуждали на военном совете, но, видишь ли, и у моего плана есть свои положительные стороны. Для начала, мне вообще не нужно сражаться с Антигоном — вне зависимости от результата, эта борьба не принесёт мне ничего, причём абсолютно неважно, где я буду сражаться — в окрестностях Спарты или же в окрестностях Коринфского перешейка, потому что битва нужна ему, а не мне. Вторгнувшись в Македонию, я окажусь для Антигона вне досягаемости. Чтобы достичь меня, ему придётся пробиться через Фермопилы, а для этого ему придётся воевать с Этолийским союзом, на гористой местности, где все ему будут враждебны. Даже если он преуспеет в этом, в чём я очень сильно сомневаюсь, к тому моменту его силы будут крайне истощены, а Македония будет уже прочно замирена. Разумеется, никаких шансов у него к тому моменту уже не будет, и именно этим мой план столь хорош. — Почему ты считаешь, что местное население будет сопротивляться Антигону? — Население Этолии — это, по большей части, воинственные горцы, промышляющие грабежом окрестных земель. У них с давних времён очень "нежная" любовь к македонянам, сопряжённая со жгучим желанием накормить последних сталью и бронзой. К счастью для нас, их взаимная "любовь" велика настолько, что нет абсолютно никаких шансов на то, что жители Этолии просто так пропустят македонян через Фермопилы, которые они захватили. Уж больно сильно Македония и, в частности, Антигон, насолили союзу, чтобы они так просто забыли о былых обидах. Тем более, что это им просто невыгодно — Македония является главным их врагом на протяжении уже длительного времени из-за своих имперских амбиций, диктующих необходимость подчинения Этолии. — Ясно. Пожалуй, это действительно весьма предусмотрительно с твоей стороны — узнать о подобных тонкостях взаимоотношений между Македонией и Этолийским союзом, оказавшихся, на поверку, столь сложными… Вынужден признаться, я сам бы не сумел учесть подобные детали. — Нет нужды стесняться своего незнания, братец. Тут главный секрет — не упорствовать в своём незнании. — Тем не менее, я всё ещё не до конца понимаю, почему ты считаешь, что это хорошая идея — фактически отдать Антигону под контроль всю Грецию к югу от Фермопил. — Может показаться, что этим шагом я делаю Антигону великую уступку, но, поверь, вскоре беспомощные греки сами прибудут к нам с посольствами, умоляя о заступничестве против насилия со стороны Антигона. Ведь теперь, когда он полностью отрезан от Македонии, своей кормовой базы, ему ничего другого и не останется, кроме как отдавать своим солдатам и наёмникам на разграбление каждый встреченный населённый пункт. Если он этого не сделает, то он очень быстро лишится своих наёмников, а после и солдат, потому что без денег вести войну он не сможет. По крайней мере, если и сможет, то не дольше 1–2 недель, пока наёмники не потребуют платы за свои услуги, в ответ на что Антигону останется только размахнуть руками и отпустить их по миру. — Хм… я так понимаю, ты хочешь заставить его кормиться с земли под ногами? — Именно так, братец. Если быть точнее, то я не хочу его заставить — я уже его заставил. Видишь ли, для него это уже путь в один конец. Как только я столь значительно увеличил дистанцию между нами, заперев его при этом на очень узкой части суши, я сделал для него победу невозможной. — Разве? — Да, без сомнения. У него нет выбора — если он не отдаёт на разграбление своим солдатам Грецию, то его армия рассыплется сама по себе в течение следующих пары недель, максимум нескольких недель. Если отдаст — он навсегда потеряет Грецию, ведь она не смирится с подобным. Напротив, она очень быстро ополчится против него, после чего его судьба будет предрешена — находясь на враждебной территории, его армия точно также рассыплется. Как ни странно, это тоже не займёт много времени — его армия продержится от силы 2–3 месяца, если останется куковать в Греции. Если же попытается прорваться к Фермопилам — он сложит свою голову в Этолии, а если не сложит в Этолии, то сложит в Фессалии, где у меня уже будут прочные позиции. — Должен признать, теперь я понимаю, почему твоя стратегия действительно отлична. Хотя, честно говоря, я больше удивлён тому, сколь много возможностей тебе открылось за счёт одного лишь доминирования на море, а также тому, сколь прекрасны они… — Такова мощь флота, братец. Всегда помни об этом. — Пожалуй. … — Десант… ну, хоть не Корусант, — итак, снова приветствую вас, господа потомки. Надеюсь, приведённый выше диалог между мной и Магом, моим младшим братом, воспроизведённый по памяти, смог пояснить вам, зачем, куда и почему я свалил из Пелопоннеса. Чего этот диалог не объяснил, так это того, какие опасности ожидали меня в Македонии. Собственно, а они не были эфемерны. Как только я прибыл в Македонию, последняя, как ни странно, не отложилась моментально от власти Антигона. Напротив, мне пришлось разбить отряд наместника, которого здесь оставил Антигон для присмотра за царством в его отсутствие, а после — осадить и штурмом взять ряд крепостей в окрестностях. Впрочем, если вы думаете, что на этом всё сопротивление кончилось, а вместе с ним — и мои проблемы, то вы очень сильно ошибаетесь. Напротив, мои проблемы только начинались. Во-первых, стоило только Македонии отложиться в мою пользу, как этим тут же воспользовались все окружающие её противники. Во-вторых, это не означало примирения Македонии — мне всё ещё предстояло замирять крупные населённые пункты, где до сих пор мой авторитет ставился под сомнение. Кроме того, необходимо было вернуть Фессалию и восстановить контроль над доступом к Фермопилам с македонской стороны, а также укрепить его, чтобы не допустить развития того сценария, где Антигону всё же удаётся пробиться к Фермопилам. Хотя, конечно же, для начала стоило бы разбить надвигающуюся армию иллирийцев. К слову, ещё одно изменение в истории — дарданцы вторглись немного раньше. Не так критично, учитывая то, что теперь мне, так или иначе, пришлось бы защищать Македонию от всех её неспокойных соседей, и, в некотором смысле, это даже хорошо, что всё произошло на год раньше. Тем более, что для меня конкретно это хороший способ утвердить свою власть в Македонии — ведь если у них есть я, верный защитник Македонии, то зачем им Антигон, верно? Впрочем, это не меняло того, что мне предстояло каким-то совершенно чудесным образом победить большую армию дарданского царя, Лонгара. Последний, к слову, располагал 20 000 пехотинцев и 400 конницы. Как ни странно, сражение, тем не менее, обещало быть весьма тяжёлым, так как я к текущему моменту располагал, ведь 2 000 фалангитов мне пришлось оставить в качестве гарнизонов, чтобы удерживать Македонию в ежовых рукавицах. Кроме того, мне также пришлось отправить 3 000 спартанских гоплитов на восток, к границе с Фракией, чтобы парировать потенциальное вторжение. Ну, или хотя бы задержать его, пока я расправляюсь с Лонгаром. Естественно, мне также пришлось отправить в Фессалию 1 000 фалангитов и 300 человек конницы, чтобы добиться её подчинения и, соответственно, дополнительного контроля над Фермопилами. Таким образом, к текущему моменту я располагал лишь 26 000 пехотинцев и 3 700 конницы. Печально, действительно, но не критично. В любом случае, мне снова необходимо было сделать ставку на молниеносное продвижение — собственно, именно этим я и занялся. Выделив большую часть конницы в авангард (3 500 конницы), я встал в его главе, оставив управление остальным войском на наёмника, Фоксида, отличавшегося мастерством пехотных манёвров. Далее, как ни странно, я направился к позиции, где находился, по последним данным, Лонгар. Полагаясь на то, что последний был осведомлён о моём появлении и теперь, как ни странно, сматывал удочки, узнав о приближении численно превосходящей его силы армии, я совершил марш-бросок со своим отрядом, надеясь застигнуть его арьергард врасплох. В принципе, противника я настигнул, но не сразу понял, что это не арьергард Лонгара, а его авангард, оторвавшийся от остальной массы сил для разведки пути. В любом случае, не останавливаясь, я, находясь на самом острие атаки во главе своего "рыцарского" отряда, буквально врезался в авангард Лонгара, состоявший из кавалерии и лёгкой пехоты. Конечно же, напав на силы Лонгара, я полагался на превосходящую численность своих сил, а также то обстоятельство, что это арьергард врага, и ему потребуется время, чтобы развернуть свои порядки и ударить по моим силам. Тем не менее, в действительности вражеский "арьергард" был не столь малочисленным — по своей численности он был вполне сравнимым с моим отрядом. Кроме того, это был не арьергард, как я предполагал ранее, а авангард, так как он шёл в направлении моих сил. Тем не менее, своих планов я не изменил — напротив, теперь я с ещё большей уверенностью напал на врага, чтобы не вызвать паники в своём стане. Что решило исход битвы, так это шок, произведённый атакой моей тяжёлой кавалерии по порядкам лёгкой пехоты и значительно более слабой в численности и качестве кавалерии. Враг совершенно не ожидал от меня чего-то подобного, а потому мне без труда удалось произвести в рядах противника хаос, последовавший за шоком и удивлением при виде моей кавалерии. Как оказалось, моя тяжёлая кавалерия, выступавшая в авангарде наступления авангарда, скажем так, привела вражеский авангард в серьёзное замешательство своим внешним видом. Для них, как оказалось, было крайне непривычно видеть закованных в сталь танков. Собственно, это также сыграло мне на руку, ведь я без особого труда разбил вражеский авангард. Обратив в бегство вражеский авангард, я, поверив в свой успех, решил преследовать его, хотя стратегия диктовала мне необходимость возвратиться к основным силам, ведь я достиг первоначальной задачи и даже больше, что делало дальнейшее преследование бессмысленным риском. К счастью, это оказалось отличной идеей. Лонгар, в действительности, не ожидал, что я прибуду так скоро — в принципе, его расчёты были верны, но они не предполагали того, что я оставлю основную часть войска и отправлюсь к его авангарду в составе собственного авангарда. Так что, как ни странно, он и его войско оказались в полнейшем замешательстве, когда в них врезался собственный же авангард, панически бежавший от моего авангарда. Тут же, как только авангард Лонгара буквально врезался в его войско, не обращая внимания ни на какие призывы и приказы, его первые две линии смешались. Ну, а я, разумеется, этим тут же воспользовался. Врезавшись в его смешавшиеся порядки, я вызвал в войске Лонгара полный хаос. Как ни странно, этого оказалось более чем достаточно, чтобы обратить в бегство, на этот раз, уже целое войско. Застигнутый врасплох, Лонгар оказался совершенно неподготовлен к парированию моей атаки, вследствие чего, несмотря на многократное превосходство в числе, его войско не смогло оказать мне достойного сопротивления. Его войско, над которым он к тому моменту уже потерял какой-либо контроль, вскоре дрогнуло и покатилось назад. Начавшаяся давка, как ни странно, погубила гораздо больше солдат врага, чем весь мой отряд. К тому моменту всё уже было кончено — враг панически бежал, а начавшаяся во время бегства давка привела к тому, что добрая 1/4 всего войска Лонгара, включая самого Лонгара и его сыновей, находившихся в передних рядах войска в момент столкновения, полегла там же. В ходе преследования же удалось уничтожить ещё 1/4 войска, прежде чем наступила ночь и моему авангарду, во главе которого я стоял, пришлось отказаться от дальнейшего преследования. В тот день я, к счастью, не первый раз сражался и убивал, и, тем не менее, картина кровавой бойни, устроенной мной, надолго врезалась в мою память. Настолько крепко врезалась, что до сего момента всплывает в моих кошмарах…Глава 12. Гениальная катастрофа
… Война милости не знает, она через трупы шагает … — Впрочем! — времени рефлексировать у меня не было от слова совсем. Моя гениальная высадка превратилась к текущему моменту в настоящую катастрофу. То ли чтобы проверить меня на прочность, то ли просто так, за всё хорошее, тут же, подстёгиваемые агентами Антигона, фракийцы начали своё вторжение. Подступившись к египетским гарнизонам, они осадили их, но за последние пока что не было нужды переживать — они находились в довольно хорошей позиции, а кормились, скажем так, с моря. К счастью, последнее всё ещё было под моим абсолютным контролем. Кроме того, отвлекая значительную часть сил вторжения, они значительно мешали последнему вторгнуться в Македонию в полном смысле слова. Впрочем, и здесь мне далее не сопутствовала удача — как оказалось, отправление спартанцев к границам с Фракией было очень плохой мыслью. Предав меня по наветам агентов Антигона, что, в принципе, было ожидаемо после того, как я буквально кинул их полис на полное разграбление. То есть, город, в котором жили их дети и жёны, отцы и матери, в котором было всё их имущество в любом случае, они начали войну всех против всех. …Опрокинув авангард фракийцев в яростной атаке, они сразу же после этого приступили к разорению окрестностей, в которых оказались. Как ни странно, даже это было не столь ужасно, как развернувшиеся далее события. Что случилось далее? Ну, отправленный мною к Фермопилам отряд попал в засаду фессалийцев, после чего едва ли сумел выбраться живым и вынужден был спасаться бегством. Кроме того, восстание в Пеонии, начавшееся после моего вторжения в Македонию, вопреки ожиданиям, не стихло после того, как я не просто победил, а разгромил войска Лонгара, убил его самого и всех его сыновей, надолго ликвидировав угрозу со стороны Дарданского царства. Несмотря на то, что без последнего и его сил у них не было просто никаких шансов на победу. Впрочем, как ни странно, далее пошли хорошие вести, а было их, к слову, ровно 3. Первая — ко мне пришло из Египта долгожданное подкрепление в лице 3 000 фалангитов, 5 000 наёмников, 400 всадников и значительный парк осадных орудий. Вторая — не меня одного предали. Предали и Антигона. Кто? Ну, Антигона предал Деметрий из Фароса, фактический правитель Иллирийского царства. Поняв, что последний находится в уязвлённой позиции, он, вместе со своим войском, покинул его, а затем вернулся в собственное царство, считая, что последнее нуждается в защите от меня. К счастью, мне удалось договориться с ним после того, как мой флот разгромил его флот в окрестностях Кефалонии. Договорился я с ним, к слову, на весьма выгодных условиях. В обмен на внутриполитическую поддержку, последний согласился на становление моей марионеткой. Сохраняя широкую автономию, он при этом лишался самостоятельности во внешней политике, а также соглашался ежегодно поставлять в моё войско определённый контингент иллирийских воинов. Ну и, наконец, последняя, третья счастливая весть — Антиох, новоиспечённый правитель Селевкидской империи, как и ожидалось, оказался занят усмирением своих восточных и анатолийских провинций. То есть, не мог помочь Антигону флотом или армией. Пожалуй, стоит отметить, что это было самой приятной новостью. Впрочем, времени радоваться и горевать по поводу новостей у меня не было. Оставив с собой всю конницу и 3 000 фалангитов, я отправил остальную часть войска к Пелле, на объединение с подкреплением, а сам, собственно, принялся за усмирение Пеонии. Как ни странно, у меня не было времени на сюсюканье с последними, поэтому мне пришлось отказаться от мягкой политики. Собственно, да и необходимости в ней особой не было — я хотел надолго усмирить свои рубежи, а потому приступил к самым жёстким и жестоким мерам по усмирению столь непокорной провинции. Разбив слабый отряд восставших, я, ощутив свою полную безнаказанность и непобедимость, разбил свою конницу на небольшие отряды, а отряд в 3 000 фалангитов отправил на осаду крупнейшего города Пеонии, Вилазоры, который, по совместительству, также был и ключевой стратегической точкой, так как от его обладание позволяло мне контролировать вторжения дарданцев в Пеонию, ведь Вилазора полностью контролировала рядом расположенную долину, которая, в свою очередь, была единственным путём для дарданцев попасть в Пеонию и внутренние регионы Македонии. Вышеупомянутые небольшие кавалерийские отряды я рассеял по всей Пеонии, чтобы мой террор охватил весь регион. Как и ожидалось, несмотря на географическое неудобство, мобильные конные отряды без проблем охватили весь регион, подвергнув его массовому террору. Грабежи, мародёрство, убийства, поджоги, взятие в рабство — они не щадили на саму Пеонию, ни её жителей, которые сполна заплатили за свой предательство. Разумеется, это более чем убедительно воздействовало на последних, так что, устрашённые в достаточной степени, они тут же пришли к подчинению. Тем более, что к тому моменту отряд в 3 000 фалангитов под командованием талантливого полководца, Кратера, сумел взять штурмом Вилазору, подвергнув последнюю полному разграблению и истреблению. Таким образом, в течение всего 1 недели я замирил, хотя и не подчинил, всю Пеонию. Разместив 3 000 фалангитов в разграбленной и полуразрушенной Вилазоре в качестве гарнизона, я, прежде переселив всех захваченных рабов в оную и принудив их, а также местных, приступить к её ремонту и укреплению, отправился со своей конницей к войску. Отправившись из Вилазоры в Пеллу, я, совершив со своей конницей марш-бросок, оказался в столице Македонии в кратчайшие сроки. К счастью, там меня уже ждало войско, отдохнувшее и получившее подкрепления. Ну, а себе я отдыху не давал — не теряя и минуты, я снова с конницей бросился к самой границе с Фракией, где обнаружил бесчинствующих спартанцев. Не решившись атаковать плотные порядки спартанцев, уже ожидавших меня, я отступил от них на расстояние в 1 дневной переход, после чего устроил там же лагерь и стал дожидаться основных сил. Впрочем, спартанцы не стали отпускать меня так просто — замирившись с фракийцами, они объединились с последними, после чего стали наступать в моём направлении. Застигнув меняврасплох, они сумели прорваться к самым воротам, где началась самая настоящая кровавая баня. К счастью, и здесь я сумел обратить ситуацию в свою пользу — спешив своих верных "рыцарей", прекрасно обученных солдат и, по совместительству, закалённых в боях ветеранов, я сумел переломить исход битвы у ворот. Мощное подкрепление в лице 600 закалённых ветеранов, закованных в сталь, и здесь сыграло решающее значение. Приободрённые, мои верные солдаты, превосходившее противника выучкой, опытом и вооружением, перевернули ход сражения. Оттеснив врага за ворота, они погнали его вниз по склону, пока остальная часть лагеря, пробуждённая битвой, спешно садилась на коней и, сгорая от праведного гнева, желала отомстить вражине за подобную наглость. Эскадрон за эскадроном, они буквально вылетали из лагеря, будто на крыльях самого Пегаса, после чего обрушивались на врага, раз за разом, с флангов. Враг, до тех пор отступавший хоть сколько-нибудь организованно, теперь просто покатился, будто лавиной, по склону. Повергнутый враг, впрочем, не был уничтожен — он, хотя и понёс тяжелейшие потери, всё же сумел скрыться от кавалерии среди лесов и болот. Тем не менее, ему подали важный урок, а потому более он не решался атаковать "слабую" по его мнению кавалерию. Жаль, конечно, что это не вернёт мне моих солдат — в той кровавой бойне я потерял 100 человек и ещё 300 имел ранеными. Как вы понимаете, это было весьма ощутимым ударом по моему кавалерийскому кулаку, а потому притих и я. Потеряв надежду разбить врага по частям, я вынужден был отсиживаться на месте в ожидании основных сил. Тем временем, враг точно также концентрировал свои силы для генерального сражения. К счастью, враг был неосмотрителен, а потому позволил моим фракийским гарнизонам, ранее им осаждённым, удалось запечатлеть отход осаждающих его сил. Разумеется, командиры сих гарнизонов тут же сообщили мне об этом. Так я, собственно, и узнал о том, что враг концентрирует все свои силы для битвы. Впрочем, новость эта была ужасной — мне предстояло не просто участвовать, но и победить, причём, желательно, малой ценой, сильного врага, ведь из-за недавнего сражения у самых ворот моего лагеря, случившегося по инициативе спартанцев и чуть не обернувшегося катастрофой, я утратил возможность разбить своего врага по частям, пока он был разделён. Тем не менее, я не унывал — благодаря недавним подкреплениям я получил небольшой, но важный перевес в силах, тем более, что я смог оставить 1 000 фалангитов в столице, в качестве гарнизона, вместо прежних 2 000, что пребывали там ранее. Благодаря этому я располагал теперь 34 000 пехоты и 4 000 кавалерии: Пехота: 1. 16 000 фалангитов под командованием Птолемея, сына Трасея; 2. 9 000 греческих наёмников под командованием Фоксида Ахейского; 3. 2 000 гипаспистов под командованием Эврилоха Магнета; 4. 2 000 пельтастов под командованием Сократа Беотийского; 5. 2 000 критянских пращников под командованием Кнопия Аларийского; 6. 1 500 иллирийцев под командованием Деметрия Фаросского; 7. 1 000 неокритянских лучников под командованием Филона Кносского; 8. 500 агриан под командованием Аттала Тимфейского. Кавалерия: 1. 2 330 человек наёмных всадников под командованием Эхекрата Фессалийского; 2. 370 человек спартанских всадников под командованием Эригия Амфипольского; 3. 700 человек отцовской агемы под командованием Филиппа Эордейского; 4. 600 человек моей личной агемы под моим личным командованием (обе агемы были пополнены за счёт включения в их состав наиболее отличившихся наёмников Эхекрата). Таким образом, имея 34 000 пехоты и 4 000 всадников, я должен был противостоять 40 000 пехоты и 800 всадников. Битва случилась, если мне не изменяет память, около 24 июля 223 года до нашей эры. Враг, ведомый царём одриссов, Рескупоридом I, оказался весьма пассивным, а потому я сумел перехватить утраченную инициативу, после чего я навязал врагу место сражения, естественно, удобное мне — поле боя представляло собой довольно ровную равнину, где я без труда мог бы задействовать своё преимущество в кавалерии, а фаланга бы, даже плохо обученная и неопытная, могла бы без труда сохранить равнение по линии. Собственно, удачно выбранное место боя и окажет решающее значение в сражении…Глава 13. Битва у Родоп
… Кто за свое дерется, тому и сила двойная дается … — Бой, данный в неправильном месте — проигранный бой… — приветствую, дорогие потомки, надеюсь, вы ещё не заскучали, потому что мы только в самом начале моего пути, и было бы весьма печально, если бы вы бросили чтение моей автобиографии на данном месте, верно? Впрочем, не то чтобы меня это действительно волновало… в любом случае, возвращаясь к нашим баранам, необходимо прояснить диспозицию сил. Ранее были упомянуты силы, которые имели стороны. Теперь же, чтобы не нарушать традиции, необходимо вкратце обрисовать расположение частей непосредственно на поле битвы. Начнём, пожалуй, с моего же войска: Итак, на краю моего левого фланга находился Эригий Амфипольский с 370 спартанскими конниками и 630 наёмными конниками, в сумме — 1 000 конников. Справа от него располагался Эвмен Кардийский с 4 000 греческих наёмников. Справа уже от Эвмена находился Сократ Беотийский с 2 000 пельтастов. Перед вышеупомянутыми силами находились застрельщики, Кнопий Аларийский с 2 000 критянских пращников и Филон Кносский с 1 000 неокритянских лучников. Собственно, вот и весь левый фронт — слабейшая часть войска, общее командование которой я поручил Эвмену Кардийскому, опытному полководцу. Итак, далее — центр моего построения. Как ни странно, в центре моего построения находилась македонская фаланга, численность в 16 000 человек, под командованием Кратера Халкидикского и Птолемея, сына Трасея. Кратер командовал первой линией фаланги, а Птолемея — второй линией. Общее же командование центром моего построения осуществлял Кратер Халкидикский, как более опытный полководец. Наконец, правый фланг. Итак, справа от центра находился Фоксид Ахейский с 5 000 греческих наёмников. Справа от него находился Эврилох Магнет с 2 000 гипаспистов. Справа уже от Эврилоха располагался Эхекрат Фессалийский, Филипп Эордейский и лично Я. Под нашим командованием находилась вся остальная конница, то есть, 3 000 всадников. Перед нами также находились застрельщики — Деметрий Фаросский с 1 500 иллирийцев и Аттал Тимфейский с 500 агрианами. Общее командование правым флангом осуществлялось лично мной, как и общее командование армией, если судить с формальной точки зрения, но фактически общее командование правым флангом осуществлял Фоксид Ахейский, такой же греческий наёмник, как и Эвмен Кардийский. Общее командование армией же в моё отсутствие осуществлял Кратер Халкидикский. Во всяком случае, подводя итоги, вышла следующая пропорция — 9 000 на левом фланге, 16 000 в центре, а также 9 000 на правом фланге. Наконец, Раскупорид I, царь фракийского царства: Правый фланг (начинаем с правого фланга, потому что расположение врага — зеркальное отражение моего) врага состоял из многочисленных фракийских племён, названия которых я даже не знаю, а потому я просто скажу вам, что правый фланг врага был, по совместительству, самым сильным флангом врага. Здесь он разместил 8 000 пехотинцев, 6 000 застрельщиков и 600 всадников. Центр его построения же состоял из примерно 16 000 пехотинцев. Здесь размещались лучшие из воинов, представленные самыми воинственными из фракийских племён (здесь имеется ввиду географическая, а не этническая принадлежность), входивших в царство Раскупорида I. Последний здесь же и располагался, к слову, осуществляя общее командование войском и, по совместительству, центром его построения. Выбор его, к слову, был не случайным — его армия была гораздо менее дисциплинированной и профессиональной, нежели моя, а потому для лучшего контроля над армией ему пришлось разместиться со своей свитой в центре. Ну и, наконец, левый фланг Раскупорида I — 6 000 пехотинцев, 4 000 застрельщиков и ровно 200 всадников. Как вы уже могли понять, этот фланг был наиболее слабой точкой вражеского войска. Разумеется, именно по этой причине я и поставил наиболее сильные свои части напротив левого фланга врага, намереваясь победить врага мощным ударом по нему. Собственно, примерно той же логики придерживался Раскупорид I, сделавший, точно также, как и я, ставку на свой правый фланг, намереваясь прорвать мой левый фланг, несомненно более слабый, чем его правый. Разница между нашими стратегиями была лишь в том, что я хотел оттеснить его к горе, где я бы их осадил, а он хотел оттеснить мои силы к морю, которое располагалось справа от моего войска на расстоянии в пару километров. В принципе, если бы наша кавалерия была бы равна в численности, он имел бы все шансы победить, но, к сожалению, всего кавалерии у меня было в 5 раз больше, чем у него, а если говорить про фланги, то на левом фланге я имел более чем в 1,5 раза больше всадников и в 15 раз больше на правом фланге. К слову, Раскупорид знал о том, что у меня больше кавалерии, но не знал, насколько именно, что и сыграет с ним очень злую шутку в ближайшее время… впрочем, обо всём по порядку. Наконец, сама битва. Не желая терять людей и время на перестрелку между лёгкой пехотой, осознавая неизбежное поражение против гораздо более многочисленных застрельщиков врага (4 000 у меня против 10 000 у врага), я начал наступление первым. Наступление началось с выдвижения Фоксида с 5 000 греческих наёмников и Эврилоха с его 2 000 гипаспистов на моём правом фланге. Ну и, разумеется, перед ними наступали Деметрий и Аттал с лёгкой пехотой, которой пришлось вести неравный бой с вражескими застрельщиками, что превосходили их числом в 2 раза. Тем временем, я выдвинулся с 3 000 тысячами конницы, находясь во главе своей агемы, членов которой я, для удобства различения отцовской и собственной агемы, называл молодыми гетайрами. Собственно, выдвинувшись во главе своих 600 молодых гетайров, я повёл всю конницу за собой, имея своей целью быструю и сокрушительную победу над вражеской конницей левого фланга (помните, что для меня они находились справа от центра). В то же самое время, ровно тоже самое, но уже на своём правом фланге, проделал Раскупорид I. К сожалению, несмотря на первоначальный мощный натиск, в результате которого мой левый фланг едва ли не обрушился, его затея провалилось. Моя конница, расправившись с фракийской конницей Раскупорида I после долгой и упорной битвы, ударила врага в тыл, резко перевернув, тем самым, ход сражения на левом фланге. Впрочем, и успеха особого мой левый фланг не добился — по сути, на левом фланге началась кровавая и затяжная битва, в ходе которой силы обеих сторон увязли и, по сути, более никак на исход битвы не влияли. Тем временем, схлестнуться в битве успели центры обеих армий, по итогам которой выяснилась полная неспособность какой-либо из сторон победить другую. Здесь, также, как и на соседнем левом фланге моей армии, завязалось долгое и затяжное сражение, в котором увязли все те силы, что приняли в нём участие. Таким образом, сам ход сражения предрешил, что исход битвы будет зависеть от того, кто именно победит на правом фланге. Иными словами, исход битвы решался тем, насколько успешной окажется моя ставка на правый фланг. К счастью, моя затея была куда более успешной. В принципе, несмотря на урон, понесённый от вражеских застрельщиков, мой правый фланг успешно добрался до вражеских позиций и обрушил на него всю свою мощь и, как ни странно, постепенно стали теснить врага. Впрочем, поражение Раскупорида, теперь неизбежное, когда последний, лишившийся резервов и более неспособный повлиять на положение дел на своём левом фланге армии, стал проигрывать на оном, стало катастрофическим в тот момент, когда моя кавалерия, завершившая к тому моменту разгром вражеской конницы, ударила со всей своей мощью по беззащитному вражескому левому флангу. Последующие события стали для Раскупорида катастрофическими, так как очень быстро его левый фланг, не выдержав столь мощного давления лучших сил моей армии, дрогнул и, разумеется, принялся панически бежать. Впрочем, если бы Раскупорид I хотя бы знал о том, что его левый фланг фактически перестал существовать, он, возможно, и смог бы как-нибудь ускользнуть от моих усилий, но он, к счастью для меня, об этом не знал. Находившийся в самой гуще битвы, он сражался не на жизнь, а на смерть, выказывая всяческие примеры истинного героизма. К сожалению, по этой же причине он не смог повлиять на дальнейший ход событий, в отличие от меня. Опрокинув вражеский фланг, я тут же увлёк свою кавалерию и лёгкую пехоту наперерез отступающему врагу, вынуждая того искать другие способы выйти из всё сужающегося охвата. Несмотря на страхи, характерные для любого военного столкновения, сомнений в своей победе я не испытывал, а потому, как только мне удалось достичь тупика в лице горы, без толики промедления я обернулся к вражеским порядкам. К тому моменту враг уже находился в клещах, так как моей правый фланг вытянулся в длинную линию, полностью охватившую врага, а потому, не медля и секунды, я в тот же момент, несмотря на усталость войск, обрушил свой последний удар на врага. Вся та линия, что образовалась в тылу у врага, разумеется, последовала моему примеру, ибо среди моих командиров было немало опытных и талантливых полководцев, которые прекрасно осознали произошедшее, а потому, точно также, ни капли не сомневаясь в успехе, обрушили на ненавистных фракийцев всю свою ярость. Недолго предстояло радоваться фракийцам, постепенно теснившим мои силы — мои силы уже ударили им в спину. Разумеется, вражеские задние порядки, удивлённые и шокированные подобным натиском, подались назад, чем вызвали хаос и стеснение в собственных рядах. Заметив это, мои войска по другую сторону, до того медленно, но верно поддававшиеся давлению яростных фракийцев, внезапно усилили свой натиск, в результате чего сами начали теснить тех, кто немногим ранее был столь близок к победе над ними. Как не трудно догадаться, очень быстро образовалась чудовищная давка. Большая часть армии Раскупорида I не могла не то что рукой пошевелить, чтобы ответить своему противнику, но и даже просто вздохнуть — настолько сильно его силы были стеснены в том котле, который образовался после полного завершения кольца окружения. Каждую секунду умирали десятки и даже сотни несчастных фракийцев, загнанных в ловушку. Их силы таяли буквально на глазах, но худшее было ещё впереди — очень скоро их стали теснить к горам, где не было для них спасения — горы были крутые, плотные и высокие, а потому у врага не было и шанса укрыться от натиска египтян. Котёл с каждой минутой сжимался всё плотнее, а давка становилась всё жестче. Вскоре погиб и доблестный Раскупорид I, а когда фракийцы об этом прознали, отчаяние и беспомощность охватили их войско. Конец их страданиям наступил, впрочем, весьма скоро — уже начало вечереть, а мои солдаты уже изнемогали от жажды, голода и усталости после столь длительного и кровопролитного сражения. А потому, как только наступила темнота, бой и вовсе прекратился. Враг сдался и его пощадили — 1/10 вражеского войска, едва уцелев после произошедшего, теперь была обречена быть обращённой в рабство…Глава 14. Вряд ли "Любящий своего отца", но уж точно "Балканский"
… Тучам солнца не скрыть, войне мир не победить … — Ни минуты покоя! — приветствую вас, дорогие потомки. Надеюсь, вы ещё не успели забыть, что произошло в прошлой главе сей книги. Впрочем, даже если и забыли, я, разумеется, милостиво напомню вам о том, какую же кашу я заварил. Собственно, а каша это была натуральная. Как и было сказано, у меня не было ни минуты покоя. Стоило мне завершить битву с фракийцами, как тут же встал вопрос о том, как завершить войну. Очевидно, мой триумф фракийцы будут помнить ещё очень долго, но как долго — вопрос другой, и не менее важный, я должен сказать. В общем-то, дело было сложное. Разумеется, теперь, после столь оглушительной то победы, именно мне предстояло решить, кто будет править Фракией, а также то, в каких отношениях он будет находиться с моим царством. Выбор, к слову, был невелик — у Раскупорида было всего трое детей. Младший сын и единственная дочь убитого фракийского царя, оба — его самые младшие потомки, находились в столице вместе с их матерью. Они были привлекательны тем, что были очень молоды и, таким образом, не было сомнения, что, поставь я одного из них на трон, фракийское царство ещё очень долго не будет представлять для меня угрозу, это точно. Тем более, что дочь фракийского царя можно было женить на одном из знатных вельмож Македонии или Египта. С другой стороны, в моих руках был самый старший сын Раскупорида, выживший в битве и теперь находившийся в моём плену. Я мог бы и его привести к власти — но он, уже юноша, в ближайшем будущем мог представлять угрозу для меня. Взвесив все "За" и "Против", я остановился на младшем сыне Раскупорида I, Амадоке. Впрочем, прежде чем кого-то там устраивать кого-либо царём, или же выдворять кого-либо из фракийского царства, необходимо было вступить в его столицу, а это, как вы понимаете, было хоть и довольно лёгким теперь делом, но всё же опасным. Недооценив фракийцев, когда-то поплатился и сам Филипп II Македонский, талантливый полководец и создатель того величия, которое озарит в будущем всю Персидскую державу. Разумеется, я не мог допустить его ошибок, а потому продвигался хотя и быстро, но очень осторожно, соблюдая боеготовность. К счастью, мои опасения были беспочвенны — нигде я не встретил сопротивления. Всюду после моей победы царствовали апатия и уныние — все ожидали грабежей, насилия, мародёрств и прочих зверств, но я не стал тратить на них своё время — оно было для меня на вес золота, а потому я тут же устремился к столице, которую и занял в скором времени. Как ни странно, там меня встретила жена Раскупорида I, уже водрузившая без моего ведома корону на своего младшего сына. Она попыталась договориться со мной, надеясь в дальнейшем править единолично в качестве регента при малолетнем сыне, но её попытки договориться были тщетны. Я не стал убивать её, но взял в заложники, а после отправил в Пеллу, вместе с её дочерью, под конвоем самих гипаспистов, намереваясь сделать из них своих заложников. Разумеется, сразу же после я подтвердил воцарение Амадок III, которому на тот момент было всего 3 года. Собрав всю фракийскую знать в кратчайшие сроки, я договорился с ней о том, как будут устроены наши отношения. Пожалуй, мне стоит указать ряд наиболее важных пунктов того соглашения, которого я достиг. Хотя, конечно же, соглашением это трудно назвать: 1. Фракия, в лице Одрисского царства, отныне признаётся протекторатом Египта. 2. В силу первого пункта, Одрисское царство отныне обязано предоставлять правителю Египта или лицу, выражающему его волю, оговоренные контингенты и уплачивать единый налог, устанавливаемый по соглашению сторон. 3. В силу первого пункта, Египет и его правители обязывают отныне оказывать Одрисскому царству, а также его правителям, любую необходимую военную и экономическую помощь, чтобы гарантировать существование последнего. 4. В силу особых союзных отношений, закрепляемых данным договором, правитель Египта признаётся главой созданного союза, а потому отныне имеет ряд особых прав и привилегий, необходимых для успешного выполнения им своих союзных обязательств. 5. Признавая важную роль Египта и его правителей в защите Фракии и Одрисского царства, Одрисское царство и его правители отныне признают право Египта и его правителей влиять на процедуру избрания нового царя. 6. В силу недееспособности Амадока III, правителя всех одриссов и других племён, входящих в его царство, вызванной его юным возрастом, отныне признаётся особое право Египта и его правителей формировать особый Совет, отвечающий за решение наиболее важных вопросов, требующих внимания обеих сторон, чтобы гарантировать то, что обе стороны будут надлежащим образом исполнять свои союзные обязательства. 7. Состав Совета не является постоянным, но в нём обязаны участвовать делегаты от Македонии и Египта. Решения, принятые без их согласия или ведома, не являются законными. 8. И так далее, и тому подобное… Ну и, собственно, всё из важного. Расшифрую для обычных людей — Одрисское царство отныне не имеет политической свободы и является зависимым от Египта государством. В общем-то, именно к этому все эти формулировки и сводятся. Собственно, так всё и получилось. Взяв детей многих знатных семей в заложники, в том числе и дочь Раскупорида I, которую тут же поженил на одном очень знатном дяде и, по совместительству, египетском вельможе, которому, как оказалось, очень нравятся фракийские девочки, едва вступившие в "плодородный".возраст. Должен признать, для меня это было очень мерзко, но, знаете, он предложил мне за свой собственный счёт снарядить ещё 100 молодых гетайров для моей личной агемы. Разумеется, я не отказался — да и не было причин. Во всяком случае, я обеспечил себя в будущем значительным числом знатных отпрысков, которых в любой момент можно было использовать для замены одного одрисского царька на другого, более лояльного — лишь бы соответствующее желание было. Ну и, собственно, женив старшего сына Раскупорида, несостоявшегося Севта IV, на одной знатной македонке весьма преклонного возраста без особого влияния, отправил их обоих в Иудею, лишь бы куда-нибудь его подальше сплавить. Остальных же знатных заложников я отправил в Александрию, чтобы воспитать их при египетском дворе. В будущем, по задумке, это должно было обеспечить мне целое поколение лояльной фракийской знати. Разумеется, я также оставил во Фракии около 3 000 фалангитов в виде многочисленных гарнизонов, чтобы добиться полного усмирения региона. Собственно, на том я и закончил свой поход. Ну и, разумеется, теперь я направлялся к столице Македонии, чтобы получить свой заслуженный триумф. К счастью, ничего страшного по пути не случилось, а потому в Пеллу я вступил триумфатором, покорившем Фракию. Проведя по улицам города захваченных мной пленников, в том числе и весьма знатных, я сумел добиться восторженных настроений в столице. Разумеется, сразу же после короткого празднества знатных заложников отправили в Александрию, а тех, кому было предначертано стать рабами, собственно, в рабство и продал. Вернее, имел интенцию сделать это, а потому отправил эту категорию пленников в Родос, чтобы продать их на самом знаменитом и крупнейшем невольничьем рынке всего Средиземного моря. Сделав это, я, наконец-то, сумел обратиться к другой, не менее важной проблеме. Видите ли, отцу до сих пор не стало лучше — его состояние стабилизировалось, но его жизнь всё ещё висела на волоске. И, знаете, сложившаяся неопределённость весьма и весьма беспокоила и знать, и простой народ. Причём как в Египте, так и в Македонии. Не беспокоилась, пожалуй, только Фракия, которой ясно дали понять, что ей при любом раскладе рыпаться не стоит. У меня даже возникло весьма убедительное желание закончить страдания своего отца, ведь это было бы удобным для всех, а особенно для меня, но, к счастью, задумка так и осталась задумкой — отцеубийство всё ещё было той чертой, которую я не был готов пересечь. Конечно же, я не воспринимал его как своего настоящего отца, ведь он не постарался в достаточной степени для того, чтобы одарить меня любовью, заботой и вниманием, но близким родным он мне от этого быть не переставал. Тем более, что сейчас он был для меня совершенно безобиден. Впрочем, мои сомнения вскоре прервала необходимость — мне всё ещё необходимо было замирить дарданцев. Власть над ключевыми стратегическими позициями, это, конечно, хорошо, но ещё лучше — это уничтожить угрозу в самом её корне. Ну и, собственно, чтобы это сделать, я начал очередной поход — на этот раз, в самое сердце Дарданского царства. К счастью, необходимый для этого переход всё ещё был для меня открыт, ибо его контролировал мой гарнизон, а я, получивший подкрепление в лице 3 000 наёмников и 2 000 фракийцев, в их числе — 200 всадников, присоединившихся к моему войску по договору, имел более чем достаточное количество сил. Ну, вернее, мои силы были практически теми же, что и во время фракийского прохода. В оном я понёс потери в лице 3 000 пехотинцев и 100 всадников, большинство из которых я потерял в битве у Родопских гор, причём большей частью они приходятся на наёмников. Кроме того, мне пришлось оставить 3 000 фалангитов в качестве гарнизонов, так что состав моего войска изменился в пользу большего засилья наёмников и "союзных" контингентов, но, в принципе, численность осталась прежней. Так что, как ни странно, в текущий момент я имел 33 000 пехоты и 4 100 всадников. В принципе, более чем приемлемо. Тем более, что особого сопротивления я не ожидал. К слову, весьма зря — было большой ошибкой расслабляться подобным образом. Стоило мне очутиться на другой стороне перевала, как произошла засада. К счастью, худшего удалось избежать, и даже более — я сумел победить и рассеять врага, но, к сожалению, понёс при этом весьма ощутимые потери, большей часть которых ещё и пришлась на "царские" отряды, в том числе и моих молодых гетайров. Впрочем, далее особых проблем не наблюдалось — разбив ещё один отряд дарданцев, я осадил их столицу. Впервые воспользовавшись своим весьма значительным парком осадных устройств, я сумел в кратчайшие сроки заставить её сдаться. Хотя, всё же пришлось брать её штурмом — в ходе оного мне чуть лёгкое не пробили дротиком, но, к счастью, спас доспех — как-никак, трёхслойная защита из бригантины, кольчуги и стёганки хорошо держит даже весьма приличные удары. Ну, если не считать того, что потом доспех пришлось чинить. Ну, вернее, это мне то пришлось просто починить свой доспех, а вот дарданцам было очень несладко. Когда по войску прошёл слух, что в меня попал дротик, мои солдаты подумали, что я уже при смерти валяюсь (ну, в принципе, и валялся бы, если бы не доспех) и мне там считанные минуты остались, а потому их резко охватила жгучая ярость. Не буду описывать произошедшее в подробностях. Скажу лишь то, что больше у него жителей не было. Разумеется, после ТАКОГО дарданцы стали гораздо более сговорчивыми. Дело случая, конечно, но всё равно приятно, что я сумел навязать им те же условия, что и фракийцам. Полагаю, всевышний действительно существует, потому что мне снова повезло — Лонгар тоже оказался весьма плодовитым мужчиной. Провернув всё те же фокусы, я замирил уже Дарданское царство, но вскоре пожалел, что вообще затеял это — следовало ограничиться мягким миром и контролем над доступом к Пеонии и внутренним регионам Македонии. Я как то и не сразу заметил, что после очередного установления ряда гарнизонов у меня осталось всего-навсего 9 000 фаланги. То есть, всего одна линия фаланги. Печально? Печально! К счастью, войск всё ещё было много, хотя теперь моё войско практически полностью состояло из наёмников. Весело, ага. Вернувшись в Пеллу, я, наконец-то, мог уделить внимание Фессалии. Вернее, я мог и раньше это сделать, но тогда я счёл, что без замирения дарданцев и фракийцев я не был готов к Фессалии. Ну, а теперь я был готов, ведь прекрасно выполнил свой план — к счастью, Антигон всё это время счастливо дрался в ожесточённой битве с этолийцами. К несчастью, мне предстояло замирить регион, всё это время готовившийся к обороне против меня. Уж не знаю, чем я так насолил фессалийцам, но мне пришлось буквально с первых же минут моего вторжения в Фессалию драться. Драться, должен признать, весьма ожесточённо. По крайней мере, первое время…Глава 15. Заявление о намерении
… Разрушу и воздвигну … — Впрочем! — здравствуйте, дорогие потомки. Данная глава посвящается, как ни странно, Фессалии, а также тому, что произошло в Греции. Как многие уже могли догадаться, Фессалия была мне не соперник. Да, конечно, моё войско теперь почти полностью состояло из наёмников и союзных контингентов. Тем не менее, оно было более чем достаточным, чтобы попортить фессалийцам кровь в степени достаточной, чтобы они, наконец-то, успокоились. Впрочем, как и ожидалось от Балкан, у меня на пути снова встал очередной узкий переход, на этот раз, отделяющий Македонию и Фессалию. Видите ли, единственный прямой путь из Македонии в Фессалию — это Темпейская долина, пробитая рекой Пиньос между горами Олимп и Оса На участке возле моря эта долина превращается чуть ли не в просто отвесные скалы — проход по этой территории крайне затруднён, если не невозможен, покуда враг стоит на другой стороне перевала и не намеревается пропускать вас. Впрочем, даже если вы каким-то макаром сможете пройти этот проход, то вас ждёт необходимость повторить эту процедуру снова — несмотря на то, что на определённом участке долина расширяется, вход в саму долину тоже является очень узким переходом. Олимп и Оса стоят буквально напротив друг друга, едва ли не целуюсь в засос. То есть, даже если вы пробьётесь через узкий участок с отвесными скалами, высота которых — порядка 500 метров, вас ждёт неприятный сюрприз, если враг сумеет перегруппироваться и организованно отступить к началу долины. Так что у вас, как у захватчика, на самом-то деле, всего три опции — свалить отсюда и попытаться зайти со стороны Эпира, но уже по другому узкому ущелью. Либо, если у вас есть флот — попытаться зайти с моря. Правда, есть один небольшой нюанс — морской доступ в Фессалию с севера ограничен вышеупомянутыми горами Оса и Олимп, а с юга — горой Пелион. То есть, и по морю такое себе. Ну и, наконец, последний вариант — пройти через всю Северную Грецию к Западу от Пинда, войти в Среднюю Грецию, а потом попытаться пройти через Фермопилы в Фессалию — идея, которую адекватный человек даже не будет рассматривать. Не будь у меня в тот момент полного превосходства на море, пожалуй, пришлось бы оставить здесь, у входа в Темпейскую долину, небольшой отряд, а потом попытаться войти со стороны Эпира. К счастью, флот у меня всё-таки был, но главное — его не было у фессалийцев. Так что, как бы они не хотели, они не смогли защититься от морского вторжения. Что, кстати, для них было бы несложно — наиболее удобный для морского сообщения участок суши, как ни странно, представляет собой почти закрытый залив — в самой узкой точке ширина Пагасейского залива не превышает 5,5 километров. В общем, мне снова повезло, можно сказать, ведь я не встретил организованного сопротивления на море, а потому без проблем высадился со всем своим войском в Деметриаде. Как ни странно, я не встретил здесь сопротивления. Как оказалось, сторонник Антигона III, фактически управлявший Фессалией, так достал местных жителей своими поборами на содержание войск, в частности, наёмников, что удержать контроль над Фессалией за собой, что они сами его и грохнули. Собственно, грохнули его и принесли мне его голову — кто бы мог подумать, что из черепов получаются такие хорошие бокалы… шутка, разумеется. Конечно же, голову мне пришлось принять — от неё я тут же избавился, выбросив в море, что местные продиктовали, как смену порядков и избавление от ига Антигона. Честно говоря, удивляюсь порой тому, как плохо порой соображает толпа, ища хорошее там, где его нет. К несчастью, порядки, действительно, изменились, причём очень сильно, но не так, как они ожидали. Как ни странно, я решил провести определённый эксперимент в Фессалии, а если быть точнее, то попробовал провести те реформы, которые вертелись у меня в голове и которые я желал воплотить в реальности, чтобы посмотреть, подходят ли они мне. Во-первых, я кардинально реформировал административное устройство. Вся Фессалия, объявленная периферией (регионом) Фессалийского союза (такое странное решение было продиктовано тем, что я хотел позднее прямо присоединить его к своей державе), была разделена на 4 нома (области) — Пеласгиотиду, Фтиотиду, Гистиеотиду и Фессалиотиду. Все номы, в свою очередь, были поделены на димы (муниципалитеты). Вертикаль власти при этом, как ни странно, была организована весьма хитро: Каждый дим имеет свой парламент, свою администрацию и своего главу. Парламент образовывается из числа представителей, избранных гражданами дима. Парламент дима, в свою очередь, избирает администрацию и главу дима (димарха). Им же, к слову, избирается представитель в парламент уровнем выше — парламент нома. Парламент нома, однако, не избирает администрацию и главу нома (номарха). Глава нома избирается голосованием граждан нома. Администрация, в свою очередь, формируется главой нома с согласия парламента нома. Парламент нома, к слову, избирает своего представителя в парламент уровнем выше — парламент периферии. Глава периферии (перифериарха), собственно, точно также избирается посредством голосования граждан нома. Администрация формируется им же, также с согласия парламента. Ну, а дальше, собственно, ничего. Парламент периферии избирает своих представителей в парламент Фессалийского союза. Впрочем, слово парламент здесь — немного излишне, так как фессалийский парламент — не совсем типичный законодательный орган. С одной стороны, он вправе издавать нормативные акты, но любые важные решения должны быть подтверждены лично мной, пожизненным главой Фессалийского союза. В случае чего, у меня есть право вето, а также право роспуска парламента, а также право увольнения конкретных его членов. Ну и, разумеется, у меня в целом огромный перечень рычагов давления на принимаемые им решения. Кроме того, если я спускаю какую-либо законодательную инициативу сверху, то парламент не имеет ни права, ни возможности заблокировать её — он может только попросить меня «пересмотреть» законопроект, либо попросить меня внести ряд «изменений» в него. Я же, естественно, могу спокойно послать их мнение на три буквы, если сильно захочется. По сути, парламент Фессалийского союза — что-то вроде британского парламента периода британского абсолютизма. Единственная его реальная власть касается налогов — парламент устанавливает их самостоятельно, однако может одобрить мою инициативу и ввести новые, либо отменить старые. Впрочем, самые важные изменения коснулись, разумеется, других вещей. Во-первых, я отменил все иные виды гражданства, кроме полного гражданства. Таким образом, все те, у кого было неполное гражданство, были признаны полноправными гражданами. Однако для участия в политической жизни союза, разумеется, необходимо было пройти довольно высокий ценз, который автоматически отсеивал всю бедноту. Ну, не думали же вы, что всё будет так просто? Кроме того, я также ввёл различные процедуры натурализации, позволяющие получить гражданство союза. Разумеется, для людей, лишённых гражданства, были введены такие понятия, как «право на жительство» и «право на пребывание». Рабство, конечно же, было запрещено, а тем рабам, что пребывали на территории союза дольше 30 лет, также даровалось полное гражданство. Тем же, кто пробыл меньше — фиг с маслом. Им даровалось право свалить с территории союза в течение недели, либо получить «право на пребывание в целях работы». Как вы могли понять, это была хитрая схема, которая, формально отменяя рабство, фактически его при этом сохраняла, потому что, очевидно, бывшим рабам было просто некуда податься — для них было физически невозможно в течение недели покинуть территорию союза. Да и куда? Неужели кто-то всерьёз думает, что в те времена, когда рабство пахло и процветало, рабам было куда возвращаться? Даже будучи освобождёнными, они оставались рабами, прежде всего, в душе. Кто хотел, конечно же, мог свалить — право было, но подавляющее большинство, разумеется, осталось у своих же прежних хозяев, продолжив там же работать. Конечно же, это крайне печальное положение дел, ведь теперь положение рабов, превратившихся в самостоятельные субъекты права, стало едва ли лучше, чем было до того, если не хуже. Впрочем, была и положительная сторона у этого действия. На самом деле, как бы парадоксально это ни звучало, я даровал рабам право самостоятельно выйти из своего фактического состояния рабства, ведь формально они ими быть перестали. Конечно, путь далеко не лёгкий ни для одного раба, однако теперь, когда он стал полноценным субъектом права, ведь доступ к защите своих прав имелся у всех людей, чьи права были нарушены на территории союза, вне зависимости от наличия у них гражданства союза. Как вы понимаете, это было компромиссное решение. Ну и, разумеется, так как рабство было запрещено, отныне любой раб, едва вступив на территорию союза, становился свободным человеком. По крайней мере, на территории союза. Это, разумеется, не даровало ему гражданства или права на жительство, но он переставал быть рабом. Решение весьма логичное, но вы даже не представляете, насколько сильно это попортило кровь всем соседям Фессалии, где рабство не было отменено. Как вы понимаете, последняя теперь стала местом обетованным для любого раба. Тем более, что, хотя я и навёл определённый страх среди читателей (наверное, не уверен) по поводу того, как сложно получить гражданство, на самом деле это было не так сложно. Процедура то, в принципе, довольно простая и не такая уж сложная. Для начало, необходимо было получить вид на жительство — для этого необходимо было прожить на территории союза хотя бы 3 года и исправно уплачивать налоги. Далее, необходимо было прожить ещё 7 лет на территории союза, также исправно платить налоги и… всё. То есть, чтобы получить гражданство союза, достаточно было проработать на территории союза всего 8 лет. Причём, так как существовало особое правило, позволяющее любому человеку на территории союза избежать налогообложения в том случае, если его доходы были меньше определённого минимума, этому человеку даже необязательно было выплачивать налоги. Так что да, фактически бывшие рабы имели возможность приобрести гражданство всего за 10 лет, причём в силу принципа обретения гражданства по праву рождения их детям эту же процедуру проходить уже не требовалось. Ну, если они были рождены после того, как декрет вступил в силу — тоже небольшая подлость с моей стороны, но что уж поделать. Ну и, разумеется, то самое решение, из-за которого меня тут же возненавидели все ростовщики — я простил абсолютно все долги и абсолютно всем. Неважно, будь то налоговая задолженность или же задолженность перед ростовщиком — любая задолженность, приобретённая до вступления декрета в силу, аннулировалась. Ну и, естественно, я ввёл ряд правил, которые стали основой кредитного права на территории Фессалийского союза, ограничившие ростовщиков. Также, я создал два банка, один в Деметриаде, а другой — в Лариссе, при помощи тех средств, что выручил за счёт продажи того имущества, что я экспроприировал у «врагов народа». Разумеется, я также полностью обновил и реформировал правовой аппарат Фессалийского союза, который отныне состоял из ряда правовых кодексов и имел свою, предельно чёткую и ясную иерархию нормативно-правовых актов. Благо, была возможность полностью снести ранее существовавшую правовую базу и заменить её тем, что уже было ранее мной подготовлено для Египта. Кроме того, благодаря дешёвой бумаге у меня была возможность без особых проблем удовлетворить появившийся на эти самые кодексы спрос. Собственно, я и удовлетворил его. Впрочем, если вы полагаете, что на том всё и кончилось, то сильно ошибаетесь — реформам подвергся каждый элемент жизни Фессалийского союза. Были обновлены и судебная сфера, и налоговая сфера, и финансовая сфера, а также многие другие. Конечно же, всё это было сделано не просто так — мои шаги были направлены на долгосрочное развитие Фессалии, экономику которой, пришедшую в упадок после столь долгих войн, я планировал восстановить и укрепить, дабы в будущем использовать её в собственных интересах. Разумеется, я был достаточно опытен в неудачах, что постоянно преследовали меня, а потому мне не приходилось рассчитывать на то, что мне это удастся в полной мере, но это был необходимый шаг, чтобы впоследствии трансформировать и египетскую экономику. Я мыслил далеко и, к сожалению, это сыграло со мной злую шутку. Как ни странно, возникли силы реакции, и если силы реакции внутри самой Фессалии замирить силой оружия удалось, то внешние силы реакции, представленные в лице многочисленных греческих полисов, испуганных моими намерениями и действиями — ещё только предстояло…Глава 16. Страх и ненависть в Элладе
… Лжецу надо иметь хорошую память … — Собственно, а причин у этого было много, — здравствуйте, дорогие потомки. Надеюсь, к текущему моменту вы уже успели убедиться в том, что я клинический идиот, потому что если не поняли, то вам будет сложно осознать тот факт, что своими действиями в Фессалии я сделал неизбежными те события, которые произойдут далее. Итак, как и ранее было уже сказано — причин у них было много. Если быть точнее, то причин того, что греческие полисы обернулись против меня и объединились с Антигоном, как не трудно догадаться, было много. Во-первых, своими действиями в Фессалии я ясно дал понять, хотя и не понимая этого, грекам, что я сюда пришёл не за простым грабежом. Напротив, мои действия в Фессалии убедили их, что традиции и сложившийся порядок мироустройства для меня — преграда, требующая сноса. Одно дело, это заявить своими действиями о том, что ты сюда пришёл не просто за очередной пачкой рабов или данью, а другое — это убедить всех, что ты пришёл сюда устанавливать свои порядки. Ещё хуже — заявить о том, что ты пришёл сюда устанавливать порядки, которые категорически не нравятся правящему классу той территории, на которой ты собираешься властвовать. Как вы понимаете, я не словами, а делом показал всем греческие полисы, причём совершенно не скрывая этого, что это такое — моя власть. Причём, как не трудно догадаться, сделал худшую из худших ошибок, которую только мог допустить завоеватель — вы её видите в предыдущем абзаце и, надеюсь, вам хватает ума, чтобы осознать, насколько это ужасная идея. Итак, удерживая в своём уме это знание, обратите своё внимание на то, что, вообще-то, у греческих полисов был альтернативный вариант — это Антигон III Досон и его наследник — ФилиппV. У них, разумеется, были свои положительные стороны. Были они и у меня. Причины, по которым я, а до этого и мой отец, были более предпочтительными вариантами для греков, весьма очевидны. Мы оба в глазах греков поначалу предстали в качестве эдаких Антигонов, только более пассивных, более мягких и, что самое главное, менее способных влиять на Грецию и её внутренние дела, в силу географической отдалённости Египта, кандидатов. Иными словами, по первой я был для них просто более удобным вариантом, равно как и мой отец, а потому греческие полисы и благоволили мне. Разумеется, вечно это бы не продлилось, но в данный конкретный момент Антигон наступал на Грецию и ей жизненно необходим был, скажем так, заступник. Антигон для них был неприятным вариантом и остался он им даже тогда, когда я имел оглушительный военный успех во Фракии и Иллирии. «Что там эти варвары — они далеко!» — было оправдание у греков. Тем более, что им было на Фракию и Иллирию плевать — до них тоже далеко, а вот мой военный успех доказал, что я не тварь дрожащая, а право имею. Что же изменилось? Ну, как ранее уже и было сказано — я покусился уже на греческие полисы. «Сейчас он расправился с фессалийцами, а потом расправится с нами!» — мысль не сложная. Покусившись на существующие в Греции хозяйственные устои, имевшие место прежде, чего не делал, к слову, даже сам Антигон, я вмиг стал на 100 пунктов хуже Антигона. Это — причина первая. Во-вторых, и это, как вы могли догадаться, причина вторая — греки просто устали воевать с Антигоном. Застряв в Фессалии до самого марта уже 222 года до нашей эры, я обрёк греков на долгие месяцы (с сентября по март — 6 месяцев, то есть, полгода) постоянного разорения со стороны Антигона. Более того, обрёк Этолийский союз всё это время нести в одиночку бремя сопротивления Антигону. Как вы понимаете, тем самым я ещё и, сам того не осознавая, испытывал греческие полисы на прочность и, соответственно, на их терпение. Ну что же, их терпение лопнуло, когда рабы стали массово сбегать в Фессалию. Когда же пришли вести о том, что я замирил при помощи насилия восставшие элиты, их терпение не просто лопнуло, а взорвалось. Вот, собственно, две главные причины того, почему клятые греки предали меня, перейдя на сторону Антигона. Хотя, конечно же, обе стороны к тому времени были весьма истощены войной, а потому подобный союз оказался не столь опасен, каким бы он был в тот момент, когда я только высаживался с отцом на территории Греции. К их несчастью, я не бил баклуши, а активно усиливал своё присутствие — экономика Египта, не затронутого войной, в это время только усиливалась. Тем более, что я оптимизировал ряд излишних или ненужных расходов, благодаря чему мне удалось улучшить своё финансовое положение и, соответственно, расширить доступные мне для войны средства. На них я, как ни странно, усилил уже свою армию: Во-первых, я набрал в Македонии и Египте ещё 9 000 фалангитов. Во-вторых, по ранее заключённым договорам я получил ещё 500 пеонийцев, ещё 500 иллирийцев, ещё 1 000 дарданцев и 1 000 фракийцев. Таким образом, я имел теперь 1 000 пеонийцев (в основном, в лице агриан), 2 000 иллирийцев, 2 000 дарданцев и 2 000 фракийцев. В-третьих, по соглашению с одним египетским вельможей я получил пополнение своего личного отряда на 100 человек. Кроме того, я также набрал из числа наёмников ещё 130 человек в обе агемы. К слову, что касается конной царской гвардии, то я наконец-то объединил оба отряда в один, а отцовских гвардейцев вооружил по тому же принципу, что и собственных. Ну и, разумеется, всё это время они, как и надлежит регулярным солдатам, упражнялись в военном искусстве, так что их по праву можно было считать лучшими всадниками Греции. Таким образом, царскую конную гвардию я довёл до количества в 1 500 человек. Максимум, которого я мог достичь при имеющихся ресурсах. В-четвёртых, я набрал ещё 640 наёмных всадников. Так что теперь у меня было 3 000 наёмных всадников и 1 500 конных гвардейцев, так как отряд спартанцев пришлось распустить из-за повального дезертирства его членов. Впрочем, чтобы не нести бессмысленные расходы всё это время, а также, чтобы уменьшить наёмный контингент в моей армии, мне пришлось распустить большую часть наёмников — 9 000 греческих наёмников, 1 000 неокритянских лучников и 2 000 критянских пращников. Большинство командиров, я, к слову, сумел привлечь на пожизненную службу к себе — при помощи богатых даров, разумеется. Ну и, наконец, я серьёзным образом укрепил Фермопилы со своей стороны, восстановив разрушенные укрепления. Итак, я, Птолемей IV. Всего — 29 000 пехотинцев и 4 500 всадников: Пехота: 18 000 фалангитов; 2 000 гипаспистов; 2 000 пельтастов; 2 000 иллирийцев; 2 000 пеонийцев; 2 000 фракийцев; 2 000 дарданцев. Кавалерия: 3 000 наёмных всадников; 2 000 конных гвардейцев. Меньше, чем было чуть ранее и чуть больше, чем было в начале, но не обманывайтесь — это войско, несмотря на кажущееся разнообразие, в действительности было гораздо более однородным, нежели немногим ранее, а главное — оно оказалось немного более дешёвым и казалось немного более лояльным. Кроме того, так как все эти ребята упражнялись в военном деле всё имевшееся у них время, армия была прекрасно спаяна и дисциплинирована. Хотя, естественно, они были не так закалены в битвах, как ребята Антигона, жившие одной лишь войной с самого июля. Итак, Антигон III Досон. Всего — 32 000 пехотинцев и 1 600 всадников: Пехота: 9 000 фалангитов Антигона; 8 000 фалангитов греческих союзников (да, они набрали и обучили свою собственную македонскую фалангу); 8 000 греческих наёмников; 4 000 пельтастов; 2 000 родосских пращников; 1 000 неокритянских лучников; Кавалерия: 800 всадников греческих союзников; 400 всадников греческих наёмников; 400 всадников Антигона. Разумеется, теперь, когда вы видите, как всё плохо было у Антигона с войском, вы, я очень на это надеюсь, понимаете, почему на фоне Антигона моя армия — просто образец единообразия. К слову, не обманывайтесь искусственной конструкцией «греческие союзники» — в действительности речь шла о более чем нескольких десятках полисов (Афины, Коринф, Спарта, Орхомен и многие другие), внёсших свою лепту, что создавало известную проблему с единоначалием, которую Антигону удалось решить только благодаря своему огромному военному авторитету. Ну и, конечно же, необходимо уточнить, что самой главной заслугой греков было то, что они собрали внушительный флот, сумевший составить конкуренцию моему флоту (не разбить, а составить конкуренцию, то есть, лишить меня полного превосходства на море). Сделав это, они, по сути, принудили меня к сражению. Вернее, они лишили меня возможности наносить постоянные уколы в тыл врага, вынудив или принять сражение, или ждать исхода морской войны, надеясь на её благоприятный исход (притом совершенно необязательно, что именно это и произойдёт). Как не трудно догадаться, у греков также были свои, не менее значимые проблемы, из-за которых они также искали скорейшего сражения. Во-первых, это финансовая проблема, она же самая главная, связанная с трудностью содержания подобной армии и подобного флота в условиях разорения большинства полисов. Во-вторых, это политическая проблема, связанная уже с тем, что подобные громоздкие союзы, обусловленные конкретной целью, живут, обычно, довольно недолго и вскоре начинают испытывать проблемы с обеспечением политического согласия и базового единства внутри союза. Таким образом, теперь сражение было неизбежным. В обычной ситуации я бы поступил бы так, как указал выше — наносил бы врагу быстрые уколы по всему морскому побережью при помощи рейдов, чтобы тот просто истёк кровью и проиграл, так и не добравшись до меня. К сожалению, на этот раз я был лишён этой возможности, а потому мне пришлось принять сражение. Хотя, конечно же, повторюсь снова, сражение — это то, чего вы обычно хотите избежать. Так же, как обычно вы не хотите драться со своим врагом в смертельной битве на ножах, а хотите проткнуть его горло стрелой или копьём ещё задолго до того, как тот сможет навредить вам. В любом случае, тут главное, что я, намеренно покинув Фермопилы, сумел увлечь врага на широкие равнины Фессалии, где я смог бы наиболее полно реализовать своё превосходство в кавалерии. Наконец, обе наши армии столкнулись 8 июня 222 года до нашей эры (Антигон объединился с греками в конце марта, а следующие месяцы он и его союзники потратили на подготовку армии, так что дать мне бой на суше им удалось лишь в начале июня)…Глава 17. Битва на Крокусовом поле
… Великому духу подобает большое счастье … — Разумеется, следующее сражение должно было стать финальным в моём балканском походе, — здравствуйте, мои дорогие потомки. Надеюсь, вы уяснили, что враг принудил меня к сражению, несмотря на моё нежелание принять генеральное сражение. Впрочем, данное обстоятельство вовсе не означало, что я буду слаб и нерешителен в своих действиях. Напротив, все мои действия были подчинены чёткой и максимально простой логике — либо бой на моих условиях, либо никакого боя. К счастью, мне повезло, а потому слишком далеко вглубь Фессалии отступать не пришлось — я отступал быстрыми темпами через Малиду и Фтиотиду, оставляя ранее приготовленные укрепления. Войдя в, собственно, саму Фессалию, я отступил на территорию Крокусова поля. Встав там лагерем, я стал дожидаться своего торопливого противника. Уж не знаю, повезло ли мне, но долго ждать не пришлось — мой враг столь страстно желал скорейшей битвы, что согласился дать мне бой даже на столь неприятной для него местности. Вероятно, произошло это с инициативы греческих союзников Антигона, имевших серьёзное влияние на принимаемые им решения. Впрочем, точно узнать об этом уже никогда не выйдет. В любом случае, главное, что враг решил дать мне бой. Ну, а потому — пора бы описать диспозицию сил. Итак, Я: На самом краю моего левого фланга, который, к слову, упирался в самое море, находился отряд из 3 000 греческих наёмников под командованием Фоксида Ахейского. Справа от него располагался отряд из 2 000 гипаспистов под командованием всё того же Эврилоха Магнета. Перед ними, как ни странно, располагался отряд из 2 000 пеонийцев под командованием Аттала Тимфейского, выступавших в роли застрельщиков. Общее командование же моим левым флангом осуществлял Эврилох Магнет. Разумеется, далее следовали первая и вторая линии македонской фаланги общей численностью в 18 000 человек, находившиеся под командованием Кратера Халкидикского и Птолемея, сына Трасея. Общее командованием центром осуществлял, как и прежде, Кратер Халкидикский. Он же осуществлял общее руководство войском в моё отсутствие. Справа от второй линии македонской фаланги располагался отряд из 2 000 пельтастов под командованием Сократа Беотийского. Справа уже от него находился отряд из 2 000 дарданцев под командованием Эвмена Кардийского. Справа от отряда Эвмена на правом фланге был отряд из 2 000 фракийцев, находившийся под командованием Филиппа Эордейского. Последний, к слову, также осуществлял общее командование правым флангом в моё отсутствие. Разумеется, далее следовал весь кавалерийский кулак, имевшийся в моём распоряжении — 3 000 наёмных всадников под командованием Эхекрата Фессалийского и 1 500 царских гвардейцев под моим личным командованием, замыкавшие линию. Как ни странно, у врага было абсолютно зеркальное построение: На своём правом фланге враг поставил 8 000 греческих наёмников и 2 000 пельтастов, а также 2 000 родосских пращников в качестве застрельщиков. Общее командование вражеским правым флангом осуществлял Арат Сикионский. Центр построения состоял из македонской фаланги, общей численностью в 18 000 человек. Общее командование центром построения и общее командование всем войском принял на себя Антигон. Ну и, наконец, левый фланг противника — те же самые 8 000 наёмников и 2 000 пельтастов, а также 2 000 критянских пращников под командованием Кнопия Аларийского, ранее сражавшегося на моей стороне. Кроме того, здесь же находился весь вражеский кавалерийский кулак, состоящий из 1 600 всадников. Общее командование кавалерией и левым флангом, формально, принадлежало 16-летнему Филиппу V, но реальным командиром правого фланга являлся Александр, верный соратник Антигона. Итак, немного о планах сторон — враг планировал использоваться своё преимущество в численности для давления на флангах, в то время как роль македонской фаланги сводилась к тому, чтобы просто связать боем вражескую. Ну, а практическими самоубийственными действиями кавалерии — связать вражескую. Мой же план, как многие уже могли догадаться, заключался в том, чтобы мощным и гораздо более многочисленным кавалерийским кулаком разбить вражескую конницу, а после — обрушиться с ней на вражеский тыл, вызывая цепную реакцию панического бегства во вражеской армии. То есть, проделать то же самое, что я проделал ранее с фракийцами, только с ещё более сильным противником. Правда, на этот раз я планировал не просто атаковать вражескую кавалерию — я планировал её оттянуть от основных порядков. Оставив наёмных всадников доканчивать с вражеской кавалерией, я планировал далее устремиться со своей конной гвардией к оголённому тылу врага, чтобы ударить в него со всей своей мощью. Чтобы провернуть это, я специально выделил наёмную стрелковую конницу в отдельный отряд из 400 всадников, который должен был напасть на вражескую кавалерию и, собственно, оттянуть её к основным силам кавалерии, которые должны были напасть на вражескую кавалерию, обойдя отряд стрелков с флангов и тут же ударив во врага. Мой отряд должен был после первоначального натиска покинуть бой с вражеской кавалерией, как только в её тыл ударил бы развернувшийся отряд стрелков. Вообще-то, по своей сути — это довольно сложный тактически приём, требующий чёткой выучки и строгой дисциплины от солдат. Ну и, как ни странно, он провалился — выучка и дисциплина то были, а вот покинуть бой оказалось не так просто, как хотелось бы, ведь моя конница смешалась с вражеской. Разумеется, как только это произошло, моя кавалерия оказалась связана вражеской конницей, коей руководил сам Филипп V Македонский. В то же самое время, пока моя конница сражалась с вражеской кавалерией, происходил бой на флангах. На правом фланге мои силы, составленные, по большей части, из «варварских» контингентов, как ни странно, сумели начать постепенно теснить врага. На моём левом фланге, опять же, самом слабом фланге, враг, значительно превосходящий в численности моих солдат, наоборот, постепенно стал теснить мои силы, и тем сильнее, чем дольше длился между ними бой. Время шло, моя кавалерия всё ещё была связана врагом, а мой левый фланг уже отступил достаточно, чтобы между моим левым флангом и центром образовалась достаточно широкая брешь. Правый же фланг, утратив свой начальный натиск, быстро увяз в бою. Казалось, моё поражение предрешено, однако, наконец-то, я сумел вытянуть свой отряд, а если быть точнее, то лишь одну его половину, моих прежних «молодых» гетайров. Узнав от гонца о скором поражении левого фланга и образовавшейся бреши, я направился к последней, намереваясь ударить в неприкрытый тыл вражеского фланга. Обогнув своё войско и пройдя вдоль оного, я, наконец-то, сумел ударить в фланги и тыл врага. Обрушившись на него, я снова сумел перевернуть весь ход событий. Получив мощнейший таранный удар во фланг и в тыл одновременно, враг решил, что ему всё, пора домой, подальше от этого гиблого места. Так сказать, теперь то он понял, что значит «навоевался до конца жизни». Ну и, осознав столь непреложную истину, он, естественно, покатился назад, освобождая мой левый фланг от необходимости дальнейшего сражения. Разумеется, теперь уже для врага было всё предрешено, ведь мой левый фланг охватил вражескую фалангу с фланга и стал теперь теснить уже её. Ну, а мой отряд, возглавленный мной лично, возвратился тем же самым путём на правый фланг. Здесь, наконец-то, моя кавалерия довершила разгром вражеской. Соединившись с ней, я тут же направил всю свою кавалерию, теперь находившуюся в полном своём составе, в сторону вражеского левого фланга. К тому моменту вражеский центр уже стал отступать под натиском моего центра и левого фланга, а потому, чтобы как можно скорее завершить разгром врага, необходимо было разбить его левый фланг, позволив моему правому флангу охватить вражескую линию уже с другой стороны. Собственно, и здесь мощный таранный удар, но уже ~4 500 всадников сыграл свою решающую роль в разгроме врага, заставив врага дрогнуть, а затем и бежать. Наконец, сражение было, фактически, уже завершено — охваченный сразу с обоих флангов, враг более не имел шансов победить в этом сражении. Стоило мне завершить окружение, как враг тут же сдался. Приняв его капитуляцию, я, тем не менее, поручил пленение и разоружение врага своим полководцам, в то время как сам отправился преследовать Антигона, бежавшего, как оказалось, немногим ранее с поля боя. К несчастью, изловить его не вышло, а потому мне предстояло довольствоваться только тем, что в бою был убит Филипп V Македонский и Эхекрат, брат Антигона, а также захватом бежавшего с поля боя сына Эхекрата, другого Антигона, и несостоявшейся жены Прусия I, Апамы III, ожидавшей своей незавидной участи в лагере. Разумеется, я, совершенно не церемонясь, убил их обоих, преследуя своей целью уничтожение династии Антигонидов. Собственно, умертвив, так или иначе, всех четверых представителей оной династии, я, как ни странно, поставил её перед угрозой полного уничтожения. Осталось убить только Антигона III, хотя, если учесть, что в этом возрасте у него уже вряд ли будет наследник, нет сомнения, что теперь этой великой династии пришёл конец. Бесславный, разумеется. Впрочем, не то чтобы Антигон III мог причинить мне какой-либо урон в дальнейшем. Тем более, что жители Фив, в которые он бежал, желая заслужить моего прощения и милости, расправились с ним и прислали мне его голову в качестве «подарка». Да, вот такой вот жестокий мир, не прощающий подобных ошибок. В любом случае, теперь Греция лежала перед моими ногами, ожидая своей участи. Как ни забавно, она лежала у моих ног так же, как у Филиппа II после битвы, данной в этой же местности, перед ногами лежала вся Фессалия. Хотя, конечно же, более очевидным сравнением будет битва при Херонее. Ну и, конечно же, мне теперь предстояло решить её судьбу…Глава 18. Культурное поглощение и ассимиляция
… Анализируй прошлое, руководи настоящим, предусматривай будущее … — К несчастью греков, я был запредельно жесток по их меркам, — оставляя в каждом крупном городе гарнизоны, я готовился к насаждению тех порядков, которые я ввёл в Фессалии, на территории всей Эллады. К слову, более греки мне не пытались сопротивляться. Впрочем, не только потому, что я разбил их на суши — скоро пришла весть также и о том, что мой флот разбил союзный греческий флот, деморализованный моей победой на суше, по частям. Я оставил по 1 000 фалангитов в Мегалополисе, Акрокоринфе, Коринфе, Спарте, Афинах, Фивах, Халкидике, Аргосе и Фермах, столице Этолийского союза. Кроме того, я полностью разграбил и уничтожил Сикион, а их жителей расселил во Фракии. Собственно, как и греческих фалангитов, которых отправил туда в качестве военных поселенцев, что позволило мне вернуть моих, лагидских фалангитов, оставленных ранее мной в различных частях Фракии в качестве гарнизонов. Македонских фалангитов Антигона же я расселил в Пеонии, тоже в качестве военных поселенцев. Собственно, и здесь я имел своей целью вернуть своих собственных фалангитов. В результате, я одновременно избавился от потенциальной угрозы, укрепил своё военное и административное присутствие во Фракии и Дардании, а также вернул своих лагидских фалангитов, в верности которых мне сомневаться не приходилось. Таким образом, теперь, когда в Греции находилось и моё войско, и огромные гарнизоны, я добился её подчинения и стал преобразовать Элладу в соответствии с теми планами, которые имел ранее на одну лишь Фессалию. Для начала, я создал «Эллинскую федерацию», ликвидировав при этом старые федерации, такие как Ахейский союз, Этолийский союз и другие. По сути, некий аналог Коринфского союза, только имевшего своей целью не просто объединение Греции под моим началом, но и уничтожение тех причин, по которым она до того столь долго сопротивлялась всем своим захватчикам. В первую очередь, я уничтожил основу греческой исключительности — ликвидировал саму концепцию наличия гражданства в одном или другом полисе — её я заменил концепцией общеэллинского гражданства. Теперь ты не гражданин Фив, Афин или Спарты — теперь ты гражданин Эллинской федерации. Разумеется, в рамках этого объединения я также ликвидировал любые внутренние таможни, а также ликвидировал местечковые монополии. В общем-то, по сути, я вводил те порядки, которые ранее установил в Фессалии, но которые теперь распространил на всю полисную Грецию. Правда, чтобы угодить элитам, всё же несколько ужесточил ценз и правила приобретения гражданства для рабов. Ну и, самое главное, я создал в Пирее, Афинах и Фессалониках три особые экономические зоны, где любая торговля не облагалась налогами. В Пирее, к слову, было также разрешено торговать рабами — эта деятельность также не облагалась налогами. Кроме того, я на территории вообще всей Эллады и Македонии ввёл 3-месячные налоговые каникулы, как меру, необходимую для восстановления её экономики. Разумеется, я также воспользовался этим временем, чтобы реорганизовать налоговую систему Эллады по образцу той, что я ранее ввёл в Фессалии. Здесь, так же как и в Фессалии, многочисленные мелкие поборы, сборы и другая шелуха была заменена на один единственный налог — 10 % от любых доходов платишь в казну и ты свободен. Многочисленные торговые пошлины, которых существовало такое великое множество, что и не сосчитать, я также заменил на одну единственную пошлину — торговый сбор. В Элладе была введена «фессалийская правовая система» (думаю, откуда растут ноги у названия, вполне ясно), которая заменила собой ранее бытовавшие здесь многочисленные правовые системы. Разумеется, здесь также была введена «фессалийская администрация» (так её называли греки), предусматривавшая ранее упомянутое административное деление. Правда, теперь периферий получалось больше, чем всего одна, а потому парламент наконец-то приобрёл адекватный вид. Теперь, достойнейшие граждане, избранные в парламент, который греки прозвали «Советом трёхсот» (потому, что в нём было 300 депутатов со всей Греции), представляли интересы своих избирателей. Хотя, конечно же, его официальное название было немного иными — буле эллинов (то есть, консультативный орган при монархе) Ну, а я, собственно, вмешивался в случае необходимости в его работу, когда считал это нужным, хотя обычно до этого доходило редко. Впрочем, вскоре я перестал вмешиваться его работу вообще. По той причине, что мой отец наконец-то испустил последний дух после столь долгой борьбы со своей болезнью, а потому мне пришлось возвратиться в Египет, чтобы там меня короновали в качестве Птолемея IV. Собственно, я и возвратился. К счастью, полгода хватило, чтобы Греция привыкла к новым порядкам, а потому бунта не случилось. Ну, по крайней мере, так мне казалось, когда я возвращался в Египет. Вернувшись в Александрию со своим войском, я застал двор и казну в весьма плачевном состоянии — в принципе, было весьма ожидаемо, что последние в отсутствие царя придут в упадок в силу отсутствия главного «контролёра». Разумеется, мне пришлось срочно спасать казну из критического положения, наказывать виновных, а также реформировать двор. В первую очередь, я, конечно же, сместил провинившиеся кадры, а после наказал их лишением головы и изъятием всего имущества. Конечно же, самые ключевые кадры я не тронул серьёзным образом, ограничившись лишь выговором в отношении самых провинившихся и надеждой, что пример с младшими чинами образумит их. Тех же, кто отличился хорошей службой в моё отсутствие, я, разумеется, наградил. Ну и, разумеется, я заодно наградил и всех тех, кто отличился положительным образом в походе, приковав многих важных полководцев к своей державе через раздачу земельных наделов, удачные браки и другие инструменты политического влияния. Обновив аппарат, я приступил к реформированию двора, что было также частью моего плана по улучшению финансового состояния казны. В первую очередь, я, конечно же, отказался от значительной части дворцовой роскоши, оставив лишь самое необходимое для моего комфорта. Как ни странно, это резко и очень серьёзно улучшило финансовое состояние казны, ведь прежде постоянная роскошь, огромные пиры, попойки и другие элементы дворцовой жизни съедали значительную часть бюджета. Правда, больше всего я обомлел, когда узнал, сколько стоит обычный приём пищи, бывший стандартным при моём отце. Действительно, кто бы мог подумать, что фазаны, которых разводят в особых условиях специально для кухни царского двора, а также прочая экзотическая живность, столь любимая при дворе, будут стоить, как хороший такой домик. Напоминаю — за 1 фазана, а если быть точнее, то за 1 фазана, у которого возьмут только 1 небольшой кусочек мяса, считающийся лучшим. И да, остальную часть просто выбросят. Нет, они даже не отдадут это на съедение всему тому безумному зверинцу, что содержал мой отец при своём дворце — для них приготовлена специальная диета из лучшей еды, которую специально для них разводят. Хотя, когда я узнал, сколько стоят все платья моего отца, хранящиеся во дворце, я, правда, обомлел ещё более. На них мой отец потратил столько же, сколько я потратил на создание целой отрасли промышленной, вызвавший серьёзный экономический рост в Александрии, крупнейшем городе Средиземного моря. Вы просто вдумайтесь в это! Разумеется, я тут же всё дело принялся исправлять — зверинец на подарки в другие страны, как знак дружбы, либо на продажу. Кроме того, никаких больше экзотических блюд, ничего из этого — всё это покинуло жизнь моих придворных навсегда. Распродав одни только все эти ненужные платья — к слову, моему отцу было западло одевать одно и то же платье, поэтому ему каждый раз шили очередное новое платье на очередной новый день, я получил просто баснословные деньги. Войдя во вкус, я начал также продавать или раздаривать ненужные и бесполезные дворцы, содержание которых обходилось казне в астрономические суммы. Разумеется, я всё же оставил несколько резиденций, а также прибыльные придворцовые хозяйства, за собой. Разумеется, я также разогнал всю бесполезную шушеру при дворе — всех этих бесконечных гадалок, предсказателей, медиумов и прочий мусор, который мой отец содержал за свой счёт. Ну и, как вы понимаете, продав все эти дворцы, их содержимое и многие прочие абсолютно бесполезные и ненужные предметы роскоши (но не искусства — их я не трогал, а собирал в специальные хранилища), я просто озолотился. Казна была буквально забита до отказа. Ну и, разумеется, я воспользовался этим для приведения всех моих реформ в жизнь. Теперь, когда эксперимент в Фессалии, длившийся уже более года, показал свой оглушительный успех, ведь последняя стала если не самым богатым районом Греции, то точно одним из самых. Опустошённая войной страна, напоминаю, превратилась в один из самых богатых регионов Греции. Так как никаких признаков будущего забвения замечено не было, я принялся наводить новые порядки и в своей стране. Правда, разумеется, никакого аннулирования долгов не было, равно как не было и освобождения рабов, а также ликвидации разницы в статусе между греками и египтянами — все выгоды от новых порядков получали, конечно же, только сами греки, в то время как египтяне всё ещё находились в подчинённом положении. Разумеется, я не мог позволить себе освободить их, даже если пожелал бы. Впрочем, на то и не было объективной необходимости. К тому же, я решил зайти с другой стороны — я решил превратить рядовых египтян в греков. При помощи чего? Разумеется, при помощи образования — других, столь же мощных инструментов эллинизации у меня, естественно, не было. Возможно, многие уже вспомнили об этом, но некоторое количество глав назад упоминалось то, что я приложил действительно значительные силы для того, чтобы сделать образование доступным для как можно более широких масс населения. Дело в том, что, как не трудно догадаться, мой проект по расширению доступа к образованию, если так можно сказать, выстрелил. Ранее я этого не уточнял, но сейчас, пожалуй, мне стоит сказать, что всё обучение велось исключительно на греческом. Правда, слово «выстрелил», полагаю, будет не совсем корректным — пока что мои учреждения выпустили всего ничего студентов, однако важно не это, а то, что среди учеников моих учебных заведений было достаточно много египтян. Ну, если учесть, что им строились всяческие препоны, естественно. Разумеется, мой отец был против этого, но я настоял на том, чтобы они также обучались в моих учреждениях, наравне с греками, евреями и многими другими народами, проживавшими на территории Египта. Конечно же, на этом пути мне строились различные препятствия, а потому их количество никогда не было столь же велико, как и число греков или, например, тех же евреев, однако это было бомбой замедленного действия, которая разорвалась моими же усилиями. Как многие могли уже догадаться, я, разумеется, назначил на ряд важных постов выходцев из своих учебных заведений, ведь я мог быть уверен в их компетенции — в конце концов, я же сам разрабатывал их учебный план от начала и до конца, хотя и с помощью остальных ключевых преподавателей. Разумеется, совершенно случайно среди их числа оказалось сразу двое египтян из простого народа, хотя я бы их египтянами назвал с трудом — они цитировали «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, «Анабасис» Ксенофонта и многие другие важные культурные произведения на греческом языке. Собственно, они и говорили преимущественно на койне, вспоминая свой родной язык только при общении с другими египтянами. Тем не менее, это вдохновило очень многих египтян, ведь я воспользовался знаменитым принципом «расскажи секрет куме и о нём узнает весь мир» для того, чтобы, собственно, до всех египтян дошла мысль, что теперь, как известно, «всё иначе». Эти известия, наложившиеся на типичную надежду, что при новом правителе всё будет иначе, привели, как ни странно, к оглушительному успеху. Десятки и сотни тысяч египтян теперь воистину поверили, что мои образовательные учреждения — их билет в счастливое будущее. Тем более, что по окончанию обучения каждый, кто успешно его закончил на «отлично», получал гражданство и, соответственно, гражданские права, автоматически лишаясь своего статуса «жалкий египтянин». И да, никого из кандидатов не смущало то, что, по сути, в рамках этого обучения из вас выбьют всю имеющуюся в вас египетскую «дурь» и, по сути, превратят в грека культурой и душой, ведь даже мизерный шанс на успешный успех, как говорится, гораздо важнее. Так что теперь, когда я начал активное расширение образовательных учреждений, а образование сделалось за казённый счёт, то есть, бесплатным, я запустил, сам того не осознавая, лавинообразный процесс по вытеснению и уничтожению египетской культуры. Конечно, только единицы смогут, в конечном счёте, попасть в лучшие учебные заведения, в то время как остальным придётся ограничиться изучением греческого языка и, в частности, греческой письменности, а также основам математики, но, поверьте, для того времени уже это было настоящей революцией. Ну и, разумеется, это также было предметом международного престижа Египта, ведь ничто не красит страну так, как тот факт, что она породила умнейших и мудрейших людей своего времени. Во всяком случае, траты на дальнейшее распространение образования были всяко рациональнее, чем траты на разведение особых фазанов и цаплей. К слову, раз уж я заговорил о тратах, то стоит, пожалуй, поговорить и о финансах…Глава 19. Монетных дел мастер
… Деньгам всё покоряется … — Разумеется, финансовый вопрос был самым важным. Вернее, не просто самым важным вопросом, а самым важным вопросом из самых важных вопросов, — здравствуй, дорогие потомки. Хотелось бы мне думать, что там, в далёком будущем, благодаря, а может и вопреки моим действиям, вы живёте в парадоксальном мире, где ресурсы — вопрос вторичный для вас. По крайней мере, мне хотелось бы в это верить, хотя и приходится осознавать, что это очень маловероятно. Впрочем, меня это всё же не касается. Я жил, живу и умру во времена, когда ресурсы, в том числе и финансовые — были, есть и будут краеугольным камнем исторического процесса, вокруг которого будут вертеться абсолютно все события. Соответственно, меня, осознающего важность грамотного распределения ресурсов, весьма волновало то, как эти самые ресурсы, собственно, распределяются. С самых ранних лет моего пребывания здесь я изучал этот вопрос в рамках теории, а в те времена, когда я занимался созданием стеклодувной и бумажной отраслей хозяйства, ещё и на практике. Разумеется, мне было просто больно смотреть на то, как всё примитивно вокруг меня — я ощущал себя богом на этой грешной земли, так как аккумулировал в своём разуме все те знания, которые человечество добывало на протяжении, вдумайтесь, более чем нескольких тысяч лет. Конечно же, моя память быстро разуверила меня в том, что я бог, ведь без упражнений любые, даже самые обычные знания выветрятся. Тем не менее, многие я сумел сохранить, а в силу постоянного упражнения, что было связано с моими попытками разбогатеть, многие знания о финансах и праве. Соответственно, теперь, когда я пришёл к власти, у меня возникло очень и очень манящее желание применить их на практике. Собственно, именно этим я и занялся. Вообще, финансовая система — сложнейший механизм, отладка которого сравнима по сложности с отладкой сложнейших механических часов. Тем не менее, она всё же поддаётся управлению и контролю, особенно, когда вы, собственно, и создаёте этот самый механизм в миниатюре, а не имеете дело с уже сложившейся системой. В общем-то, да — я принялся создавать упрощённую версию современной финансовой системы. Начал я, естественно, с монетной реформы, так как теперь у меня были значительно более широкий доступ к серебру и золоту. Итак: Во-первых, я организовал на территории Греции ряд монетных дворов, выпускающих египетскую монету. Разумеется, это было решением, необходимым для укрепления экономических связей моих македонских владений и балканских зависимых территорий с Египтом. То есть, решением, необходимым для удержания Греции. Во-вторых, я увеличил вес и чистоту монеты, что стало возможным благодаря получению широкого доступа к золотым и серебряным рудникам во Фракии и Иллирии, а также Греции и Македонии. Разумеется, я также стал более активно закупать золото и серебро из других стран. Ну и, наконец, так как экспорт увеличился, увеличился и приток золотой и серебряной монеты из других стран, которые, конечно же, частично шли на переплавку. Итог всего этого — увеличение ценности монеты. В-третьих, я создал план выпуска монет монетными дворами и приготовился к созданию сети расчётно-кассовых центров, а также при помощи ряда мер изъял лишнюю и слишком изношенную монету из обращения, благодаря чему смог частично преодолеть инфляцию. В свою очередь, это значительно оздоровило денежное обращение и стало толчком для дальнейшего развития внешней и внутренней торговли. В-четвёртых, я ввёл абсолютный запрет на вывоз серебра и золота, а также ввёл правило, по которому любое добытое серебро или золото должно быть продано или передано государству. Всё то излишнее серебро и золото, что я приобрёл благодаря введённым правилам, стало, разумеется, основой золотого и серебряного запасов. В-пятых, я ввёл новую измерительную систему — метрическую, а если быть точнее, то десятичную систему единиц, основанную на применении метра и килограмма (благо, оба термина имеют греческое происхождение и потому вполне понятны). По сути, главное и основное отличие — использование упорядоченного набора единиц измерения. Для любой физической величины в рамках метрической системы существует лишь одна главная единица и набор дольных и кратных единиц. Преобразование в десятичной системе, по сути, сводится к умножению или делению на степень числа 10, то есть, к простой перестановке запятой после нуля. К счастью, я серьёзным образом продвинул математику, так что концепцию нуля не пришлось объяснять — к текущему моменту нуль, и как цифра, и как число, уже прочно вошёл в математику в Египте и других частях эллинистического мира. В-шестых, я ввёл новую денежную систему — десятичную (хотя формально она, итак, была частично десятичной, но я пошёл дальше и избавился от элементов шестидесятеричной и четвертичной систем). Была введена лепта, разменная единица с номиналом в 1/100 драхмы, в то время как сама драхма становилась основной денежной единицей. Таким образом, появились монеты с номиналом в 1 лепту, 2 лепты, 5 лепт, 10, 25 и 50 лепт соответственно. Также, разумеется, выпускались монеты с номиналом в 1 драхму, 2 драхмы, 5 драхм, 10 и 20 драхм. Вес монет был примерно таким: 1. Монета номиналом в 20 драхм — золотая монета весом 16 грамм. Так как была установлена пропорция между весом золота и весом монеты в 0,9 к 1, то получается, что в монете весом 16 грамм было 14,4 грамма золота. 2. Монета номиналом в 10 драхм — золотая монета весом в 8 грамм, на которую приходилось 7,2 грамма золота. 3. Монета номиналом в 5 драхм — золотая монета весом в 4 грамма, на которую приходилось 3,6 грамма золота. 4. Монета номиналом в 2 драхмы — серебряная монета весом в 20,8 грамма, на которую, в соответствии с всё той же пропорцией 0,9 к 1, приходилось 18,72 грамм серебра. 5. Монета номиналом в 1 драхму — серебряная монета весом в 10,4 грамма, на которую приходилось 9,36 грамма серебра. 6. Монета номиналом в 50 лепт — серебряная монета весом в 5,2 грамма, на которую приходилось 4,68 грамма серебра. 7. Монета номиналом в 25 лепт — серебряная монета весом в 4,68 грамма, на которую приходилось 2,34 грамма серебра. Как многие могли заметить, здесь была уже иная пропорция драгоценного металла и примесей — 0,5 к 1. 8. Монета номиналом в 10 лепт — серебряная монета весом в 1,88 грамма весом, на которую приходилось 0,94 грамма серебра. 9. Монета номиналом в 5 лепт — медная монета весом в 17,42 грамма, на которую приходилось 17,39 грамма меди (в данном случае речь идёт о практически чистой меди, в которой содержание примесей варьируется от 0,1 % до 0,2 %) 10. Монета номиналом в 2 лепты — медная монета весом в 6,97 грамма, на которую приходилось 6,96 грамма меди. 11. Монета номиналом в 1 лепту — медная монета весом в 3,49 грамма, на которую приходилось 3,48 грамма меди. К слову, весьма парадоксальная ситуация — 2 монеты номиналом в 1 лепту весят на 0,1 грамма больше, чем 1 монета номиналов 2 лепты. Содержание меди в них, впрочем, при этом именно то, которое и должно быть — 3,48 грамма ровно в 2 раза меньше, чем 6,96 грамма. Так что, как можно заметить, монетных дел мастер из меня тот ещё. Кстати, как можно увидеть из несложного соотношения, в рамках монеты 1 грамм золота оценивался в 13 грамм серебра, что, вообще-то, эквивалентно реальному «рыночному» курсу — там тоже 1 грамм золота оценивается в 13 грамм серебра. Как вы понимаете, та же самая ситуация с медью — 1 грамм серебра за 37 граммов меди и 1 грамм золота за 481 грамм меди. Конечно же, сделано это было с той целью, чтобы ни у кого не было желания переплавлять монеты на что-то вроде слитков. Так как номинальная и металлическая стоимость монеты практически эквивалентны, любые подобные операции с ними, особенно подразумевающие потерю части продукта, которая, между прочим, при переплавке неизбежна и весьма значительна, просто невыгодны. Кроме того, как многие могли заметить, я немного хитрил с весом некоторых монет и содержанием в них металлов, чтобы вес имел число, не имеющее больше двух цифр после запятой. То есть, округлял его до двух цифр после запятой. Конечно же, это приводило с моей стороны, в основном, к убыткам (хотя, я никогда не считал разницы, так что может быть и наоборот), но, как не трудно догадаться, он был просто смешным. Чтобы вы понимали, убыток при выпуске монеты некоторых номиналов даже при тиражах в 10 000 000 монет составлял бы не более пары килограмм серебра или меди. Ну, а так как я желал упростить все расчёты с монетой и её весом, ведь это играло в пользу торговли, то, естественно, меня не смутила разница в условные тысячные доли грамма. Тем более, что золотых монет, выполняющих функцию средства платежа во внешнеторговых операциях, которые часто были весьма масштабными предприятиями и, соответственно, были потому довольно требовательны к точности расчётов, это не касалось. Разумеется, я также отказался от политики порчи монеты (это более не было нужным, так как появились ассигнации, о которых далее) и ввёл ряд нововведений, касающихся защиты монет от разного рода махинаций, вроде введения специальных засечек, точек, гурта и других методов. Тем более, что это оказалось не столь сложным предприятием в силу отсутствия необходимости в их значительном количестве — гуртильные станки изготавливались в единичных экземплярах и использовались исключительно на государственных монетных дворах, а потому, как говорится, их сложность и стоимость были не столь критичны. Хотя, конечно же, я бы не назвал конструкцию гуртильного станка или гуртильной машины с кольцами, даже разъёмными, особенно сложной. Впрочем, настоящая революция началась тогда, когда я приступил к банковской реформе…Глава 20. Когда-то и меня вела дорога приключений… а потом я взял ипотеку…
… Мёд на языке, молоко на словах, желчь в сердце, обман в деле … — Да, банки уже были в Египте. Впрочем, они были скорее похожи на корпорацию ростовщиков,которые объединяли свои ресурсы для более удобного и эффективного ведения своего грязного бизнеса, что отличает их от того, что создал я. Хотя… — в общем-то, здравствуйте, господа потомки. Надеюсь, я вам ещё не надоел… уже надоел? Ну, и ладно! В общем, как уже упоминалось ранее, была введена фессалийская правовая система, предусматривающая также и весьма проработанное банковское право. Впрочем, тот корпус права, на который мне предстояло опираться, не предусматривал ряд вещей, которые я в дальнейшем ввёл, так что пришлось его доработать, в результате чего появилось «лагидская правовая система» Доработанный, он вступил в силу. Естественно, он принёс в банковское дело Египта ряд инноваций: Во-первых, появился Банк Египта, он же центральный банк Египта. По сути, банк банков, от которого зависит вся денежно-кредитная политика страны. Так как он является частью государственного аппарата, его создание подразумевает усиление контроля над, собственно, денежно-кредитной сферой финансовой системы. Во-вторых, мною была введена система лицензирования банков, которая должна была отсеять наименее надёжных игроков в банковской сфере. Правда, она также привела к укрупнению рядовых её игроков, ведь многие маленькие банки, представляющие собой, по сути, небольшие корпорации ростовщиков, просто не сумели пройти лицензирование. В свою очередь, это также упростило управление банковской сферой, ведь уменьшилось количество игроков, за которыми необходимо было следить. Кроме того, это уменьшило конкуренцию между банками и, следовательно, стало одной из причин дополнительной стабильности банковской сферы. В-третьих, были введены нормы обязательных резервов, а сами банки, собственно, были принуждены к их исполнению. Как не трудно догадаться, это — тоже мера по обеспечению стабильности банковской сферы. Ну, а кроме того, норма обязательных резервов регулирует размер банковского мультипликатора, который, в свою очередь, влияет на инфляционные процессы. В-четвёртых, были созданы расчётно-кассовые центры. По сути, организации, на которых возложили обязанность по контролю наличности у банков. Опять же, это ещё один инструмент по контролю банковской сферы и денежно-кредитного обращения в стране, в том числе и инструмент по контролю инфляции. В-пятых, монетные дворы были подчинены Банку Египта. Цель, опять же, контроль над финансовой системой, денежно-кредитным обращением и, в частности, инфляцией. В-шестых, введение в оборот государственных ассигнаций — это ценная бумага, дарующая право получить в любом отделении любого лицензированного банка наличную сумму, равную номиналу ассигнации. Так как ассигнации, кроме именных, не привязаны к конкретному лицу, их, разумеется, можно и даже нужно передавать. Например, государство купило у вас энное количество товара А, а оплатило покупку ассигнациями. Допустим, что правительство купило у вас товара А на сумму в 100 драхм. Соответственно, вам передали государственную ассигнацию на сумму 100 драхм в качестве оплаты. Если быть точнее, то вам передали право получить эти 100 драхм в виде монеты в любом удобном для вас банке. Тем не менее, получив её, вы можете не обналичивать её, а, например, купить товар Б, допустим, в Мемфисе, на сумму в 100 тетрадрахм, а в качестве оплаты использовать эту ассигнацию. Продавец, в свою очередь, также может использовать её далее в обороте, либо обналичить в местном отделении любого удобного ему банка, получив монетный эквивалент. Ну, или он может передать эту ассигнацию банку на хранение, в обмен зачислив на ваш расчётный или депозитный счёт положенные вам 100 драхм, которые он позже может снять со счёта, причём как в виде ассигнации, так и в виде монеты. Удобно? Разумеется, удобно! Тем более, что если вы откажетесь принимать ассигнации, то вас ждёт самое весёлое и, к сожалению, последнее событие в вашей жизни — смертная казнь с вами в главной роли! Впрочем, это всё ещё гораздо удобнее, чем носить с собой монету, ведь банкноты также можно использовать в качестве платёжного средства, а проблем, характерных для монеты, у него нет. Хотя, конечно же, самое главное тут то, что ассигнации позволяют увеличить денежную массу даже в том случае, если нет монетного эквивалента для их обеспечения. Иными словами, мне, олицетворению государства, нужно меньше серебра и золота для обеспечения той же самой или даже большей денежной массы. Правда, большого количества ассигнаций вы выпустить не сможете, если у вас нет типографии. К счастью, она уже есть, ведь появление бумаги и спроса на бумажные книги (благодаря появлению образовательных учреждений и началу роста грамотности) привело к необходимости в способе печатать быстро, много и дёшево книжки. Собственно, к моменту моего воцарения её уже удовлетворили, создав ручную печатную машину на основе винтового пресса, «созданного» мной для бумагоделательных производств. Ну и, наконец, необходимо пояснить, что ассигнации были призваны частично решить проблему, связанную с постоянной нехваткой драгоценных металлов. Последняя была, к слову, неизбежной, сколько бы золота или серебра вы не добывали, потому что рост товарного производства, в частности, употребляющего это самое золото и серебро в других целях, рано или поздно поставит вас перед одним очень простым фактом. Фактом, который заключается в том, что на всей земле просто нет такого количества золота и серебра, чтобы удовлетворить постоянно растущий спрос на деньги. То, что я сделал — это ввёл «неполноценные» деньги, в данном случае бумажные деньги, в оборот, номинальная стоимость которых держится на возможности конвертации в «полноценные» деньги, которая обеспечена государством. То есть, по сути, это уже фидуциарные деньги, ведь их реальная стоимость держится на вере, что люди смогут обменять ассигнации на «настоящие», металлические деньги. В-седьмых, введение в употребление различных финансовых и кредитных операций. Многим это может показаться абсурдным, особенно людям из будущего, но расчётные (они же текущие, они же счета до востребования, они же чековые) счета — это, на самом-то деле, весьма важное изобретение. Как не трудно догадаться, расчётный счёт — это важная веха в развитии любой финансовой системы. Идея, казалось бы, столь простая, на самом-то деле требует сложной, чёткой и отлаженной системы межбанковского сообщения. Причём в данном случае имеется в виду и система сообщения между банковскими отделениями в рамках одной банковской организации, и система сообщения между банковских отделений различных банковских организаций. Как вы понимаете, это также подразумевает создание почтовой системы, а также значительное расширение и усложнение инфраструктуры в целом. Разумеется, именно этим я и занялся, поначалу ограничившись лишь крупнейшими городами и наиболее важными торговыми пунктами. Впрочем, очень быстро проект стал разрастаться и охватывать всё больше и больше населённых пунктов. Возведение банковских, почтовых и расчётно-кассовых отделений, создание вооружённой охраны и системы конвоирования столь ценного груза, такого как монеты и ассигнации, в целом. Прокладка новых дорог и организация их содержания, возведение почтовых станций, организация материального обеспечения почтовых станций, подразумевающее закупку и дальнейшее содержание лошадей, почтовых экипажей, жилищ для работников почтовых станций и многие другие аспекты. Как не трудно догадаться, также потребовалось создание системы взаиморасчётов, подразумевающее создание единых стандартов межбанковских расчётов, системы подтверждения различных переводов, означающую необходимость полной синхронизации всех финансовых операций в различных банковских отделениях… В общем, просто титаническая работа, на которую требовались не менее значительные денежные средства и временные ресурсы. Разумеется, всё это также совпало по времени с другими проектами, такими как реформирование налоговой и судебной системы, привлечение колонистов. Ну и, конечно же, что-то было обязано пойти через задний проход, как известно. К несчастью, проблемы нашли меня очень быстро — в лице Антиоха III, такого же молодого и амбициозного парня, как и я. Разумеется, подобный человек не мог не начать очередной виток насилия в бесконечных войнах между Селевкидами и Птолемеями. Собственно, он и не стал оттягивать его, видя стремительное усиление моего царства. Итак, в 221 году до нашей эры, несмотря на те изменения, которые обрушились, словно волна, на Восточное Средиземноморье, всё возвращалось в «норму» — вторжение Антиоха в Келесирию, восстание Спарты и Этолийского союза в Греции и вступление Родоса и Пергама в войну… В общем, силы реакции наносят ответный удар! Ну, а я, самый несчастный человек на Земле, вынужден в этот «горячий» исторический период, конечно же, разгребать всё то дерьмо, что регулярно нагребают к моим дверям, чтобы жизнь, ****, мёдом не казалась. Впрочем, разумеется, всё это — преходящее. Моя цель важнее, а потому я обязан победить, верно? Ах, группа заговорщиков во главе с моей собственной матерью решила устранить меня и поставить во главе трона моего младшего брата, пользуясь политической нестабильностью?… Невнятный отрывок, вставленный прямо посреди текста…
Что делать, Фауст? Таков вам положён предел Его ж никто не преступает Вся тварь разумная скучает
Иной от лени, тот дел Кто верит, кто утратил веру Кто насладиться не успел Кто насладился через меру
И всяк зевает, да живёт И всех вас гроб, зевая, ждёт
… Исцарапанная и искорёжнная страница …
«Гнев. Насилие. Жестокость» — мой девиз в это время. «Я был слишком мягок к паразитам» — это, пожалуй, главный урок, который я извлёк в это время своей жизни. Ну и, собственно, как многие могли догадаться, меня довели до предела — предатели окружали меня со всех сторон. Паразиты, чья ложь была очевидна, а лесть противна — стали моими врагами. Разумеется, получив удар, я ударил в ответ — моя мать пала первой. Я её прикончил. Жестоко и кроваво, да, но я очистил её от гнили, вычерпав всё то зло, что росло внутри неё, спрятавшись под кожей. Избавился от сатаны, прораставшего в её чреве. Младшего брата, это невинное дитя, совращённое собственной сестрой, думы которого были отравлены собственной матерью… его также пришлось очистить от гнили, проросшей внутри… И сестру… и Сосибия… и других ПаРаЗиТоВ, хи-хи…
… Конец отрывка. Остальные три страницы, продолжавшие этот отрывок до конца главы, по всей видимости, были злостно и неаккуратно вырваны …
Глава 21. Несчастный герой
… Для несчастного жизнь длинная, для счастливого — короткая … — Впрочем, я был как всегда величественен — мною была одержана блестящая победа над внутренним врагом! — здравствуйте, мои дорогие потомки. Надеюсь, вы всё ещё заинтересованы в моём произведении. Если же нет — мне, в общем-то, плевать, но я надеюсь, что вы одумаетесь и будете и далее достаточно умны, чтобы не делать подобной ошибки снова. В любом случае, возвращаясь к теме, мы всё ещё в мае 221 года до нашей эры. Первый и самый очевидный враг — непосредственно Антиох III. Тем более, что пока что ещё исход событий в Греции не был предрешён. Наконец, Пергам и Родос, несмотря на объявление войны, всё равно выжидали, намереваясь извлечь выгоду из взаимного истощения Селевкидов и Птолемеев, а так же, как ни странно, помочь проигрывающей стороны, чтобы не допустить слишком сильного усиления победителя. Да и, кроме того, их больше интересовала перспектива разорить Афины, своего грозного конкурента в торговле, серьёзно укрепившего свои позиции всего за год, руками спартанцев, поддерживая последних деньгами и флотом. Ну и, разумеется, и Родос, и Пергамское царство хотели завладеть территориями Птолемеев на территории Малой Азии — Ликией и Карией, ибо нет предела человеческой жадности. В общем-то, несмотря на кажущуюся тяжесть, моё положение, в сущности то, не так уж и плохо… Впрочем, мне всё равно предстояло победить окрепшего Антиоха III. Чтобы это сделать, я, разумеется, сконцентрировал большую часть ресурсов Египта и находящихся у меня владений, чтобы использовать их для войны. Соответственно, использовав их по назначению, я набрал просто астрономическую армию в 60 000 пехоты и 7 600 кавалерии. Таким образом, у меня всё было более чем хорошо. Тем более, что я всё ещё мог поднапрячь египтян, ливийцев и прочих местных туземцев, чтобы получить ещё, скажем так, около 20–30 тысяч фалангитов дополнительно. Конечно же, я также мог набрать ещё около 10 000 наёмников, получить ещё союзных контингентов на сумму в 6 000 человек… В общем-то, у меня, разумеется, были ресурсы, чтобы собрать ещё одну армию, причём ни разу не меньшую, даже если я проиграю. Тем более, что сирийская граница была сейчас крепка, как никогда прежде, а флот был равен союзному флоту всех моих врагов, что давало надежду на значительное замедление продвижения Антиоха. В общем-то, я был, как ни странно, готов к войне, потому что к ней готовился сначала мой отец, а потом и я. Антиох, конечно же, всего этого не учёл в силу своей молодости и отсутствия значительного военного опыта (в данный момент ему было 20). Вернее, скорее всего, только-только разобравшись с врагами внутри, ему необходимо было как можно скорее завоевать ещё больше военного авторитета, ведь от него существенным образом зависел общественный порядок в сатрапиях. Кроме того, ему жизненно необходимо было вернуть многие важнейшие города Сирии, вроде Селевкии-на-Оронте (она же Селевкия Пиерия, один из важнейших городов всей державы Селевкидов). Разумеется, ему также желалось заполучить значительную военную добычу для выправления своего финансового положения и получения ресурсов для осуществления своих амбициозных планов, а также осуществить многие другие свои политически цели в ходе В общем, по многим причинам война Селевкидов с Птолемеями лично для него, по крайней мере, была неизбежной. Собственно, как и для меня, за тем лишь нюансом, что ему оттягивать её начало было смерти подобно, отчего и подобная спешка, а вот мне — напротив. Ну и, в общем-то, теперь, когда читатель сумел удостовериться, что Антиох III далеко не был идиотом, имел свои мотивы и его поступок, в принципе, можно было нетрудно объяснить суровой необходимостью, можно приступить к описанию дальнейших событий. Собственно, а развивались они довольно стремительно. Начну же я, пожалуй, с Греции. Как не трудно догадаться, были у меня в Греции и враги, и союзники. Внезапно, да, но они были и, вы не поверите, их было очень даже много. В основном это, конечно же, здесь были и представители панэллинизма, видевшие во мне объединителя Греции, и представители купечества, для которых я был благодетелем и покровителем, власти которого они были обязаны многократным увеличением своих доходов и состояний. Разумеется, здесь также были бедняки и нищие, видевшие во мне спасителя, ведь я аннулировал все их долги, освободил от налогов, перераспределил в их пользу часть земли и обеспечил им социальную защиту. Наконец, были здесь и бывшие рабы, не столь уж многочисленные, конечно же, но, тем не менее, благодарные мне и осознававшие, равно как и все ранее перечисленные, что те завоевания, которые дали им свободу, могут быть утрачены, а вместе с этим — и их свобода. Так что, как вы видите, на самом-то деле, ряды моих сторонников были весьма широки. Впрочем, как и ряды врагов, среди которых были, например, аристократы, руководившие свергнутыми олигархиями или пострадавшие в ходе моих репрессий, либо много потерявшие из-за жёстких ограничений на работорговлю и употребление рабского труда. Были среди моих врагов и богатейшие купцы, многие из которых наживались прежде на многочисленных монополиях, устранённых мной, на ростовщичестве, утратившем свои мощные позиции после возникновения более «гуманного» банковского дела, на сборе налогов, сборов и прочих мероприятиях, отданных им на откуп. Были среди них и рядовые граждане, гражданство теперь сильно упало в цене, ведь его можно было без особых проблем получить даже законченному бедняку или обычному иммигранту. Были, разумеется, и многие другие злопыхатели. Тем не менее, как многие могли уже заметить, все эти люди — представители реакции. То есть, люди, которых не устраивает сложившаяся в ходе реформ ситуация. Впрочем, одно дело, когда реформы весьма спорны, а их результаты — объект жарких дискуссий даже в рамках одного и того же политического движения, а другое дело, когда реформы однозначно положительное событие для тех, кто пришёл к власти по их итогам. Когда случается последнее, очевидно, эти самые «победители» прямо заинтересованы в том, чтобы «проигравшие» никогда не возвратились к власти. Особенно тогда, когда их интересы прямо антагонистичны и никоим образом не соприкасаются друг с другом. Именно поэтому сторонники свободной торговли никогда не объединятся со сторонниками полной изоляции — это просто невозможно для них, потому что их идеи прямо противоречат друг другу. Собственно, и здесь случилось то же самое — силы реакции столкнулись с силами «прогресса», не имея и шанса договориться. Уж слишком различными оказались интересы тех, кто пришёл к власти под моим патронажем, и тех, кто ранее властвовал и управлял Грецией в пользу исключительно своего кошелька. Ну, а так как речь идёт не о драке пьяной толпы, а о гражданской войне в греческом мире, то, естественно, всё очень быстро свелось к вооружённому столкновению. В данном случае — Спарта, как глава сил «реакции», и Афины, как глава сил «прогресса». Пока на территории Сирии происходили мелкие стычки и жалкие попытки осады целой системы фортов, защищающей Селевкию-на-Оронте, со стороны Антиоха III, вынужденного в спешке усиливать свой флот и осадный парк, чтобы хоть что-то противопоставить мощнейшей обороне врага, в Греции происходило, что называется, определение союзников и врагов. Врагов оказалось у Афин не так уж много — Спарта, а также ряд полисов, состоявших в Ахейском и Этолийском союзах. Союзники — все остальные города Эллинского союза, а также наместник Македонии. Ну, если не считать крупных гарнизонных отрядов, вокруг которых и развернулась основная борьба, ведь они были способны полностью перевернуть игру. Борьба велась ожесточённая с обеих сторон, но, так или иначе, большинство гарнизонов было спасено. Тем более, что в самый ответственный момент подоспел с союзными контингентами назначенный мной ранее наместник Македонии. Таким образом, теперь, когда на стороне моих греческих сторонников были и мои гарнизонные отряды, и союзные контингенты под руководством наместника Македонии, исход противостояния, продлившегося почти месяц, оказался предрешён. Момент был упущен врагами, и, несмотря на поддержку деньгами и флотом, в Греции победили мои сторонники, получившие серьёзный численный перевес. Во многом, конечно же, благодаря решительным действиям моего наместника в Македонии. Впрочем, так или иначе, теперь, когда мои сторонники победили и совершили вполне разумный суд над предателями, разгромив их раз и навсегда, можно было не волноваться о Греции. Вернее, мне можно было не волноваться — а вот Пергаму и Родосу стоило бы начать волноваться, ведь теперь объединённые силы Греции, Македонии, Фракии, Иллирии и Дардании стремились отомстить своим конкурентам. Ну, или, как некоторые из вошедших в состав сил коалиции, на которых мы из соображений чести не будем указывать пальцем, разграбить оппонента. Во всяком случае, теперь, когда флот Родоса и Пергама, отныне занятый отражением высадки панэллинского войска «отмщения», более не имел возможности помочь Антиоху, неспособному вести со мной морскую войну за счёт только своих сил, последнему стоило начать волноваться. В конце концов, теперь он вынужден был снять осаду Селевкии-на-Оронте, которую он более не мог продолжать из-за отхода кораблей Пергама и Родоса. Вернее, Антиох вынужден был отменить её после того, как мои 120 кораблей с трудом, но всё же одолели 80 кораблей Антиоха, полностью уничтожив вражеский флот. Разумеется, поставив, тем самым, твёрдый и мощный крест на любой дальнейшей попытке осады Селевкии-на-Оронте. По крайней мере, пока Антиох не восстановит свой флот и не даст успешный реванш моему. Ну, а это, как вы понимаете, требует значительных ресурсов, в том числе и временных, которых у Антиоха в текущих обстоятельствах просто не было. Впрочем, вряд ли теперь Антиох вообще мог рассчитывать на какие-либо шансы в наступлении — с потерей флота любой доступ к Иудее и Египту ему был полностью закрыт. По той простой причине, что дорога из Сирии в Египет проходит вдоль побережья Иудеи, на котором, разумеется, десятки укреплённых населённых пунктов, взять которые осадой просто не представляется возможным. По крайней мере, пока враг, опять же, имеет превосходство на море, ведь это прибрежные города, а их можно полностью снабжать по морю. Ну, или попытаться взять штурмом каждые встречающиеся на пути укрепления, но таким макаром никакого войска не хватит, чтобы просто преодолеть Иудею. Тем более, что вам нужно будет срывать все стены и укрепления, чтобы враг не смог занять их повторно, высадив у вас в тылу небольшой, но очень и очень опасный морской десант, что внезапно окажется на пути ваших коммуникаций. В общем-то, да — любые затраты на флот, имеющие своей целью усилить его, как наглядно показывает практика, не бесполезны, ведь флот, в сущности, порой может полностью перевернуть исход событий. В частности, как это произошло сейчас, ведь Антиох III, не добившись каких-либо значительных успехов, вынужден был передать инициативу в мои руки. Ну, а мне, таким образом, предстояло теперь решить исход войны действиями моей сухопутной армии в Сирии, что было очевидно и мне, и Антиоху, да и всем в округе, внимательно следящими за происходящими событиями. Хотя, конечно же, и здесь я сумел удивить своего противника весьма нестандартным решением. Как многие, наверное, не без труда вспомнят, Я — отчаянный любитель внезапных и довольно неожиданных стратегических манёвров. И, разумеется, я не собирался в этот раз изменять самому себе…Глава 22. Осада Родоса
… Лучше умереть стоя, чем стоять на коленях … — Разумеется, я сделал ход конём, — здравствуйте, дорогие потомки. К сожалению, на этот раз мне особенно и нечего вам сказать, ведь всё, что должно быть сказано, уже было сказано, а потому, пожалуй, перейдём непосредственно к событиям. Ну, а развивались они довольно быстро — всего за месяц был решён исход гражданской войны в Греции, ввиду чего был предрешён исход морского противостояния у Селевкии-на-Оронте. По той простой причине, что Пергам и Родос покинули Антиоха, оставив его флот один на один с моим флотом, превосходящим его в численности, ведь теперь им угрожал десант из Греции, а защитить самих себя для них было гораздо более приоритетной задачей, чем помочь Антиоху с осуществлением его амбиций. Разумеется, вслед за этим был предрешён исход осады самой Селевкии-на-Оронте, ведь его флот был разбит и более никак не угрожал морским коммуникациям осаждённой Селевкии-на-Оронте, что делало дальнейшую осаду города абсолютно бесполезной. Как-никак, ещё мой отец серьёзным образом укрепил фортификации, защищающие город, а также значительно усилил его гарнизон, что делало невозможным штурм города. Ну, а так как ни осада, ни штурм не могли возыметь эффект на эту твердыню, Антиоху пришлось отступить. Теперь Антиох был заперт в Сирии, ведь дорога из Сирии в Анатолию была для него закрыта ввиду того обстоятельства, что Египет ещё со времён правления моего отца контролировал все переходы через Таврские горы, горную цепь, отделяющую Киликию, нагло захваченную моим отцом, от других районов Анатолии. Соответственно, он не мог попасть к Пергаму и Родосу, чтобы помочь им. По крайней мере, достаточно быстро, чтобы его помощь была актуальна. Что касается южного направления, то и здесь дорога ему была закрыта — единственный путь из Сирии в Египет лежал через побережье Иудеи, где располагались многочисленные побережные города, многие из которых, особенно те, которые соприкасались с границей владений Селевкидов, были укреплены по последнему слову техники. Кроме того, в них, разумеется, также находились значительные гарнизоны. К слову, последние были разбросаны вообще по всей Иудее, делая невозможным быстрое продвижение вглубь владений Птолемеев. Соответственно, ему бы пришлось взять каждый из этих пунктов, чтобы просто попасть на территорию Синая, где, впрочем, их всё ещё ожидали многочисленные опасности и трудности. Разумеется, это было невозможно. По крайней мере, без флота точно, даже если бы у него было желание это сделать. Иными словами, Антиох был заперт в Сирии, вынужденный передать мне инициативу. Впрочем, это не означало, что он бездействовал — он приступил к активному строительству кораблей, чтобы дать реванш моим морским силам. Ну, или, по крайней мере, достигнуть паритета на море, чтобы я хотя бы не имел на нём полного превосходства. В любом случае, пока что это не имело значения, ведь теперь у меня была полная свобода действий. Ну и, разумеется, не отказывая себе в удовольствии сделать очередной ход конём, я тут же погрузил всё своё войско на корабли и отправился к Родосу со значительным парком осадных орудий. Разумеется, добрался до острова я без проблем, ведь теперь мой флот хозяйничал на море. Высадившись, я тут же приступил к осаде, что называется, по науке. Впрочем, перед началом описания боевых действий, стоит описать географическое положение Родоса и его укрепления. Для начала, Родос располагался в крайней северо-восточной части одноимённого острова. Городская планировка была разработана знаменитым архитектором — Гипподамом Милетским, а потому она имела «правильный» характер: основные улицы пересекали друг друга под прямым углом. При взгляде сверху Родос имел форму полуовала, и со всех сторон его окружали стены с многочисленными башнями. Наиболее крепкими и высокими они были на южной стороне, обращённой в сторону суши. Морская же граница города в некоторых участках и так была недоступна из-за крутизны берега. Родос также имел две гавани. Внутренняя, естественная, предназначалась исключительно для военного флота, и вход в неё был перегорожен тяжёлой железной цепью. Внешняя, искусственная, была образована 2 молами, которые охватывали пространство до 350 метров в диаметре. Молы не были укреплены, однако выход на берег из внешней гавани запирала стена. Скалистую высоту на юго-западе, командующую городом, занимал акрополь. Рядом с последним также находился театр, который сам по себе мог являться удобным оборонительным пунктом. Наконец, предместья перед крепостной стеной были уничтожены жителями Родоса ещё до моего прибытия, чтобы я не смог использовать их для укрытия своих сил. Теперь, конечно же, стоит перейти к действиям: Во-первых, тут же, разумеется, был захвачен плацдарм на побережье. Конечно же, рабочие тотчас же обнесли его частоколом и стали обустраивать бухту в гавань для моих кораблей. В то же самое время, началась подготовка новых осадных орудий, в дополнение к тем, что были подготовлены мной ранее, ещё в Египте, ведь их оказалось недостаточно. В частности, при помощи материалов, полученных мной из Македонии и Греции. Разумеется, армия приступила к разорению всей территории острова до самых стен самого города, чем успешно и занималась, пока многочисленные архитекторы, инженеры и прочие выдающиеся учёные при помощи рабочих сооружали гениальные машины, необходимые для осады. Хотя, к тому моменту родосцы сами уже разграбили и уничтожили предместья у своих стен, чтобы они не стали отличным укрытием для моих сил. Тем временем, я провёл личную рекогносцировку, наметив пункты атаки. Следом, разумеется, началось возведение валов прямо напротив последних. Всего напротив каждого пункта атаки было построено три вала, в промежутках между которыми были размещены лучники и пращники, а перед фронтом — установлены метательные машины. Разумеется, осаждённые не сидели всё это время без дела. Установив на стенах метательные орудия, они стали обстреливать тех, кто возводил валы, а также метательные орудия, которые ещё не успели установить. Конечно же, мне пришлось напротив каждого вала установить осадные башни, на которые была возложена задача по обстрелу защитников города, прикрывавшему осадные работы. Когда же осадные работы были окончены, были установлены многочисленные тараны, начавшие пробивать стены. Осознав исходящую от них опасность, враг устроил через тайный ход отчаянную вылазку, в ходе которой поджёг одну из башен. Разумеется, тут же завязался бой, который прекратила моя конница, лично мной возглавленная и опрокинувшая защитников города. Таким образом, успешные осадные действия напротив первой стены продолжились уже в скором времени, а потому, развивая успех, на 15-ый день осады она была, наконец-то, взята моими войсками. Тем временем, мой флот также не сидел без дела. Установив прочную осаду, он приступил под руководством Софрона Эфесского к активным осадным действиям. В частности, были построены и установлены на лодки многочисленные осадные машины. Среди них — две огромные «черепахи», установленные на двух скреплённых между собой цепями плотах, а также две четырёхэтажные осадные башни, установленные на двух плотах. Кроме того, для защиты буксирующих их лодок был подготовлен плавучий частокол из кольев длиной в 1,5 метра для защиты осадных конструкций от вражеских лодок. Наконец, лёгкими метательными орудиями также были вооружены многочисленные гребные канонерки, которые сопровождали все осадные конструкции для защиты их от врага. Экипажи гребных канонерок, к слову, вели по врагу огонь из амбразур, закрывавшихся при необходимости щитами или специальными навесами, «шторами». Ну и да, конечно же, и тут враг в лице защитников города предпринимал отчаянные, активные и самые решительные действия. Кроме того, что они в ускоренном темпе пытались нарастить свои стены, обращённые в сторону моря, так как последние были самыми низкими, они приступили к сооружению сразу двух батарей тяжёлых камнемётов. Первую они установили на моле, а вторую — на транспортных судах, отведённых к входу во внутреннюю гавань. Как ни странно, между защитниками города и моими силами началась настоящая артиллерийская перестрелка, в ходе которой я, естественно, добился решающего преимущества. Высадившись примерно на 14-ый день осады (за 1 день до падения первой стены), мой десант в количестве 800 человек в течение всего 1 дня соорудил в 250 метрах от крепостной стены Родоса импровизированное укрепление. Попытавшись воспрепятствовать моим силам, родосцы предприняли отчаянную вылазку брандеров на мои позиции, желая потопить осадные машины, прикрывающие мои силы, то есть, черепахи. Однако, к несчастью для защитников города, они не смогли преодолеть частокол, а потому добровольцам, направлявшим брандеры, пришлось спасаться вплавь. На 15-ый день, когда случился пролом первой стены врага со стороны суши, случился и, ввиду моей «великолепной» удачи, пролом стены, охраняющей вход в гавань. Разумеется, тут же в брешь на лодках устремился дежурный штурмовой отряд. Достаточно крупный, он, воспользовавшись благоприятным моментом, а он был, уверяю вас, более чем благоприятным, ведь на суше происходил тяжелейший штурм первой стены, высадился на берегу. Несмотря на успешный захват плацдарма, его быстро стали теснить родосцы, превосходящие мои войска числом, однако положение спас резерв, задачей которого было поддержать дежурный штурмовой отряд с моря в случае пролома стены. Расположенный достаточно близко, он сумел вовремя прибыть и оказать поддержку штурмовому отряду, благодаря чему мне всё же удалось, в результате кровопролитной и тяжелейшей битвы, овладеть плацдармом на берегу внутренней гавани. Конечно же, в сторону последнего тут же устремились и другие отряды, дабы развить успех, однако скорое наступление темноты, к сожалению, вынудило мои силы отступить. Тем не менее, в этот знаменательный день мне удалось нанести врагу тяжелейшие потери, значительно ослабившие его оборону. Впрочем, следующую неделю мои сухопутные силы были заняты выравниванием поверхности и очисткой руин первой стены, чтобы осадные машины можно было подвести ко второй стене. На море же продолжилась перестрелка. Впрочем, как только в строй была введена ещё одна осадная башня, на этот раз шестиэтажная, высота которой позволяла ей обстреливать даже улицы города, исход этого противостояния был предрешён…Глава 23. Потомки Ареса
… Куда бы он ни направился, перед ним будет вздыматься пламя, и позади него будет реветь огонь … Итак, многочисленные метательные машины, которыми были вооружены блокирующие внутреннюю гавань морские силы, принялись, в соответствии с новым планом, также обстреливать вражеский военный флот. Поджигая одну триеру и пентеру за другой при помощи зажигательных снарядов, я методично уничтожал весь вражеский флот. Разумеется, последний попытался воспрепятствовать моим действиям очередной отчаянной вылазкой. Таким образом, сразу пять лучших родосских триер, руководимых навархом Эксекестом, попытались прорвать частокол и атаковать черепахи, укрывавшие мои силы, однако и здесь родосцы, уже отчаявшиеся, потерпели поражение. Не сумев преодолеть частокол, они вынуждены были вернуть внутрь в гавань, понеся значительные повреждения. Разумеется, после этого избиение вражеского флота продолжилось не менее успешно, в результате чего последний, собственно, и был уничтожен. Заняв теперь и внутреннюю гавань, мои осадные машины стали очищать стену, защищающую город с берега, от её защитников, чем успешно и занялись. В то же самое время, в связи с уничтожением вражеского флота, были уничтожены и вражеские батареи тяжёлых камнемётов. Со стороны суши же началась атака второй крепостной стены, завершившаяся очередным успехом. Теперь оставалось преодолеть только последнюю, третью стену, а также захватить плацдарм на берегу, чтобы город, наконец-то, пал. Собственно, этим я и занялся. Вернее, стал готовиться к этому, ведь снова началось очищение руин крепостной стены, на этот раз уже второй, снова началось выравнивание поверхности. Наконец, на 31-ый день, когда всё было подготовлено, мои войска приступили к финальному штурму города. Взяв штурмом третью стену, мои сухопутные силы вторглись в город сразу в нескольких местах, лишая истощённого и деморализованного какого-либо шанса на успешную оборону. В то же самое время, чтобы ещё и разбросать силы врага по всему городу, начался очередной и, по совместительству, последний штурм прибрежной стены, отделявшей мой флот от города. Разумеется, и здесь моим силам сопутствовал успех, так как враг был к тому моменту слишком истощён и просто не успевал ремонтировать стены, вследствие чего те оказались к тому моменту сильно повреждены. Испытав на себе очередной обстрел камнями и другими снарядами, крепостная стена рухнула сразу в нескольких участках, куда тут же устремились многочисленные штурмовые отряды и поддерживающие их резервы. Разумеется, они успешно высадились, так как вражеские стены были предварительно очищены от их защитников, вследствие чего враг не сумел охватить перекрёстным огнём метательных машин мои силы, чтобы поддержать союзные силы, пытавшиеся очистить береговую линию от моих сил. Напротив, именно мои силы получили значительную огневую поддержку со стороны той самой башни, обстреливавшей самые улицы города, благодаря чему без особого труда победили врага. Впрочем, трудно назвать это победой — ордам моих солдат противостояли лишь жалкие кучки ещё способных держать оружие родосцев. В любом случае, теперь всё было уже кончено — падение города стало лишь вопросом времени, несмотря на отчаянное сопротивление врага, продолжившееся и на улицах. Последнее обстоятельство не заставило мои силы отступить, однако из-за него мои силы временно приостановили свой натиск, чтобы перегруппироваться и подготовиться к уличным боям. В это время противник возвёл многочисленные баррикады из различного строительного мусора, мебели и прочего. На них, разумеется, теперь встали уже все — и дети, и старики, и даже женщины. Впрочем, передышка у них была короткая — мои силы перегруппировались в рекордно короткий срок и, сформировав своеобразное каре, стали зачищать одну улицу города за другой. Настоящие герои, должен сказать — защитники города отчаянно обстреливали их со всех сторон. Сверху женщины, старики и дети сбрасывали с обеих сторон улицы на их головы горшки, черепицу, кипящее масло, камни любых размеров и даже фекалии, а также прочие твёрдые предметы и жидкости, приспособленные для подобных действий. Спереди их массированно обстреливали и даже просто закидывали дротиками, камнями и стрелами с баррикад. Вынужденные действовать в условиях очень ограниченного пространства, они, подвергаемые массированному обстрелу на каждом шагу почти со всех сторон, тем не менее, всё же брали баррикаду за баррикадой. Ну и, разумеется, также зачищали здание за зданием, не щадя ни единую живую душу, которую им только довелось обнаружить в своём страстном гневе за падших товарищей и перенесённые ими трудности. Улицы были буквально залиты кровью и завалены трупами. Неся постоянные и тяжелейшие потери, обе стороны становились всё отчаяннее и решительнее в своей борьбе. Тем не менее, медленно, но верно, мои войска зачищали город от всякого сопротивления, обрекая на погибель всех его жителей. В определённый момент, впрочем, случился перелом — враг наконец-то был сломлен. Жалкие остатки защитников города, укрывшиеся в Акрополе, также были осаждены и подвергались одному штурму за другим, пока и они не были уничтожены. Тем временем, в городе началась полномасштабная резня — всюду мои солдаты, измотанные долгим и ожесточённым сопротивлением врага, просто убивали всех без разбору. Настолько велик был гнев моих солдат, что они даже не сочли необходимым насиловать женщин, пытать стариков и детей — они просто убивали всех, не оставляя никому и шанса на выживание. Неделю длилось это мероприятие, пока в городе не осталось ни единой живой души, и, поверьте мне, это было не преувеличением — мои солдаты буквально перевернули весь город вверх дном и жестоко убили каждого жителя города, не обращая их в рабство и не делая отличия между рабами, аристократами, жрецами и другими. По окончанию всех этих зверств в городе не осталось ни одной живой души, если не считать моих солдат, беспрестанно грабивших его. Естественно, теперь ни о каком величии Родоса говорить и вовсе не приходилось — он был уничтожен до основания и вряд ли теперь мог когда-либо возродиться. Разумеется, «успех» был просто оглушительный — в шок пришли абсолютно все. Пергам, опасаясь своей участи, просил теперь мира, а о волнениях в Греции теперь можно было забыть навсегда — последняя теперь была столь устрашена участью Родоса, что более даже и не думала об отложении от моей державы. Впрочем, мои силы были истощены более чем месячным напряжением, равно как и моя казна, понёсшая значительные расходы из-за строительства многочисленных военных машин. Так что, конечно же, мне пришлось остановиться для отдыха, чтобы не надорваться. Оставив гарнизон в Родосе, я вернулся в Египет, где навёл порядок в делах, продал все военные трофеи и большую часть осадных машин и лишь после принялся восстанавливать истощённый флот и армию. Отказавшись от постройки тяжёлых кораблей из-за финансовых проблем, я всё же сумел расширить свой флот до 300 кораблей за счёт постройки небольших кораблей, главным образом, либурн и диер. Свою армию же я лишь успешно восстановил в прежней численности и, переждав зиму, уже весной 220 года до нашей эры приступил к новой военной кампании. На этот раз — против Пергама. Тем временем, мой враг не сидел без дела. Антиох к тому моменту сумел возродить свой флот, построив целых 180 тяжёлых кораблей, главным образом, тетрер и пентер, за счёт просто запредельного напряжения собственных ресурсов. Он выжал буквально все имеющиеся ресурсы своей действительно огромной империи буквально досуха и теперь планировал дать моему господству на море решительный бой. Разумеется, уклониться от него я не мог, ведь не разбив флот врага, надеяться на успех запланированной кампании против Пергама не приходилось. Таким образом, вскоре, а если быть точнее, то 9 июня 220 года до нашей эры состоялось уже третье крупное морское сражение при моём правлении (предыдущие два — битва при Селевкии-на-Оронте, где бил разбит флот Селевкидов, а также битва за Родос, где был разбит флот Родоса). Собственно, состоялось то оно возле Саламина на Кипре и стало решающим в 220 году до нашей эры. Ну и, разумеется, ввиду чрезвычайной важности события, я впервые детально опишу предшествующие сражению события и, собственно, само морское сражение непосредственно. Итак, предшествующие события — мой обновлённый флот, располагавшийся в Кипре, базировался в гавани Саламина, когда ему было приказано выдвигаться в сторону Египта, где он должен был принять на себя роль вооружённого эскорта многочисленных транспортных кораблей, на которые планировалось погрузить всё моё войско. Разумеется, об этом приказе прознал Антиох III, а потому он немедленно отправил свою эскадры на перехват моей — чтобы разбить её в море и затем высадиться самому. Впрочем, не в Эфесе, разумеется, а на Кипре, чтобы захватить его и, таким образом, лишить меня возможности активно действовать в морских пространствах, прилегающих непосредственно к Киликии и Сирии, а также серьёзно ограничить мою способность к ведению морской войны в восточной части Средиземного моря. Конечно же, и здесь его амбиции лились через край — в принципе, винить его я не мог. И, тем не менее, вынужден констатировать факт — враг встретил мою эскадру в близости Саламина на Кипре, застав её врасплох. Тем не менее, вражеский военачальник и сам был крайнеудивлён встречей, а кроме того — весьма напуган шириной моего флота, а потому был медлителен. Хотя, возможно, он не желал или не мог атаковать с ходу мой флот из-за медлительности его кораблей и их малой приспособленности к тарану. Впрочем, возможно также и то, что свою важную роль сыграли оба фактора. Это, в свою очередь, позволило главнокомандующему моего флота, Софрону Эфесскому, перестроить флот из походной колонны в линию. Осознав свою ошибку, враг попытался помешать перестроению, однако было уже слишком поздно. Мой флот, построенный в линию, встретился с вражеским флотом, также построенным в линию, в результате чего и завязалось само сражение. Как ни странно, крупный размер кораблей не слишком помог врагу. Разорвав дистанцию с врагом, мои корабли вступили с ним в ближний бой, где решающую роль сыграло их численное преимущество, а также значительный военный опыт и несравненно лучшая подготовка экипажей — последняя у вражеских экипажей была просто отвратительной. Как следствие, мои корабли, несмотря на разницу в классе, вскоре стали теснить вражеские. В определённый момент в бою пал и сам вражеский флотоводец от величественного удара Софрона, после чего в стане врага началась полная и катастрофическая неразбериха, вызванная тем обстоятельством, что судьба тех офицеров, которые должны были заместить его, была либо неясна, либо они были к тому моменту слишком вовлечены в бой. Как не трудно догадаться, постепенно мои корабли полностью охватили врага и стали захватывать или уничтожать один корабль врага за другим всё быстрее. Наконец, враг сумел возвратить контроль над ситуацией и всё же сумел вырваться из мёртвой хватки моего флота, однако большая часть его кораблей к тому моменту была захвачена или уничтожена. Уцелела лишь небольшая часть вражеского флота — жалкие 40 судёнышек из тех 180 величественных кораблей, что были. Разумеется, теперь вопрос о моём превосходстве на море был решён раз и навсегда, причём, как теперь уже всем стало ясно, в мою пользу…Глава 24. Восточный поход
… Увы — такова доля победителя — именно ему приходится разгребать весь бардак после битвы … — Разумеется, новая победа теперь меняла абсолютно всё, — здравствуйте мои дорогие потомки. Надеюсь, вы ещё не устали от моих «откровений», потому что их поток ещё не кончился — главное лишь впереди. Пока же — лишь набор критической массы… Теперь, когда Антиох проиграл на море окончательно и более не имел никаких ресурсов для продолжения войны, необходимо было изменить направление наступления с Малой Азии на Сирию, ведь теперь первостепенной задачей стало прикончить Антиоха, пока был шанс. Так что нет ничего странного в том, что, когда флот прибыл в Египет с великой вестью о победе, мнение главнокомандующего, то есть, моё, по поводу высадки в Сирии, было решительно изменено. Погрузившись и отплыв, мой флот с войском прибыл в Селевкию-на-Оронте в кратчайшие сроки. К счастью или нет, к тому моменту всё уже было кончено — к текущему моменту армия Антиоха уже была в стадии своего полного разложения. Разумеется, его войска были крайне раздражены сложными и тяжёлыми осадами, которые Антиох предпринял, видимо, желая себе разбить голову о стену, в которую была превращена Иудея. Конечно же, они были также разочарованы в своём предводителе, ведь ни одна из предпринятых Антиохом осад не окончилась для него победой — всякий раз он вынужден был отступить, понеся значительные потери. Ну и, естественно, они были, помимо всего прочего, крайне деморализованы вышеупомянутыми обстоятельствами, а главное — тем обстоятельством, что за предыдущие два года войны им ни разу не сопутствовал успех. Последнее морское сражение же, которому предшествовал этап подготовки флота, выполненный в срок только благодаря героическим усилиям самого Антиоха и его умению выжать всё из собственной империи, лишь доказало им истину, что и ранее забредала в их пустые умы. Разумеется, речь идёт о том, что воины Антиоха в свете недавних известий, раздутых народной молвой до просто фантасмагорических масштабов, окончательно разуверились в том, что их царь имеет божественную поддержку. То есть, Антиох окончательно утратил лояльность собственного же войска, а потому его разложение стало лишь вопросом времени. Ну и, собственно, вскоре случилось то, что теперь было неизбежно — заговор офицеров. Последние, в числе которых были и самые близкие к царю люди, конечно же, преуспели в своём предательстве — заговорщики вошли в царский шатёр, где отдыхал Антиох, после чего закололи его и скрылись в ночи. По крайней мере, таковы были слухи — что случилось на самом деле, мне, к сожалению, уже никогда не узнать… Впрочем, самое главное заключалось в том, что теперь, когда бездетный Антиох был устранён, повторив судьбу своего старшего брата всего через 3 года после смерти последнего, славная история рода Селевкидов была бесславно окончена. К счастью или нет, молодой Антиох III стал в ней последней страницей. Ну и, разумеется, после этого держава Селевкидов стала разваливаться буквально на глазах. Конечно же, заговорщики, захватившие власть, попытались этому препятствовать, но у них не было для того ни легитимности, ни необходимого единства, ни решительности. Увязнувшие в дрязгах, они оказались абсолютно неспособны противостоять мне. Тем более, что войско, над которым они стали властвовать, таяло с каждой новой секундой лишь быстрее. Союзные контингенты в армии постоянно дезертировали, причём, порой, целыми отрядами, приступая после к грабежу, мародёрству и прочим прелестям жизни, желая затем с награбленным добром возвратиться в свою страну. Впрочем, покидали армию и обычные солдаты, ведь для них война окончательно утратила смысл, а заговорщики, убившие царя, не были для них авторитетом от слова совсем. Разумеется, и они тоже приступали к грабежу и мародёрству — надо же было как-то возместить себе потраченные на войну время и силы. Конечно же, в сложившихся обстоятельствах я стал выглядеть как вполне себе достойная альтернатива — даже при всех своих пороках, своим подданным я хотя бы мог гарантировать стабильность, мир, порядок и процветание. Кроме того, на моей стороне явно были боги, ведь я не раз демонстрировал свою военную удачу. Ну и, конечно же, была ещё одна очень важная вещь — в ближайшей округе я был единственным греческим порфироносцем, реально претендующим на власть над всем Востоком и объединение всего греческого мира. Как вы понимаете, это тоже было очень важным моментом для греков, которых в данный момент угнетали «жалкие восточные варвары», мешавшие им богатеть и процветать. Так что не особенно удивляйтесь тому, что один сирийский город за другим сдавался мне, не оказывая сопротивление. Ну, а также тому, что мне без труда удалось заполучить у многочисленных сирийских перебежчиков всю необходимую информацию о моём враге — заговорщиках. Таким образом, мне удалось без труда разбить заговорщиков, а следом и наводнивших Сирию бандитов и разбойников, восстановив, тем самым, полный контроль над одним из богатейших регионов того времени — собственно, Сирией. Впрочем, регулярное получение свежих разведывательных данных и помощь местных не слишком облегчили мои потери, а потому мне всё же пришлось ненадолго остановиться в новообретённой провинции моей теперь уже мощнейшей империи востока. Ну, а пока происходило восстановление армии и её перегруппировка, я успел короноваться в Антиохии, переименованной теперь в Птолемаиду-на-Оронте, в качестве царя Сирии. Так что, как не трудно догадаться, теперь я соединил в себе следующие титулы — царь Верхнего и Нижнего Египта, царь Сирии, царь Македонии и великий гегемон Эллинского союза. Кроме того, я успел там же, в Птолемаиде-на-Оронте, жениться на супруге погибшего Антиоха, Лаодике III, благодаря чему приобрёл в лице Митридата II, понтийского царя, союзника. Получив от него финансовую и военную помощь, я двинул, разумеется, на… Восток. Да, внезапно, я двинулся со своим войском в сторону Месопотамии и Вавилонии. Зачем? Ну, очевидно же — чтобы возвратить отпавшие земли в лоно «Империи». Очевидно, Пергамское царство от меня никуда не денется — его терроризирует значительное войско моего наместника в Македонии, поддержанного моим зятем, Митридатом II. Кроме того, приморские владения Пергама опустошал мой флот, приступивший с недавних пор к самой активной поддержке наступательных действий последнего. То есть, угрозы Пергам уже не представлял, окружённый многочисленными врагами. В отличие от восточных провинций, где теперь появились многочисленные местные царьки. Пока что они, разумеется, ещё не укрепились на троне, однако не стоило думать, что это продлится бесконечно. Соответственно, мне необходимо было скорейшим образом возвратить восточные владения Селевкидов, отпавшие после распада державы, чтобы в дальнейшем мне не пришлось иметь дело с многочисленными царьками, надёжно засевшими в своих провинциях. Собственно, именно поэтому я и стартовал свой Великий восточный поход, который я начал с нападения на царя Софены и Коммагены, Ксеркса. Разбив последнего, я осадил и штурмом взял Арсамосату, столицу его владений. Взяв царский дворец, я убил Ксеркса, а затем присоединил все его владения к своим, немногим позднее назначив сюда наместника. Разумеется, остальные местные царьки прекрасно поняли, что договариваться я не намерен, а потому принялись усердно сопротивляться моему натиску. Впрочем, всё бестолку — одного за другим я разбивал в битве, а затем приступом или хитростью брал главные их города, чтобы разграбить их и затем присоединить к своим владениям. Разумеется, попавшихся мне царьков я не щадил — я вообще сделал очень многое, чтобы серьёзным образом проредить численность и могущество местной знати, не выказывавшей мне должного почтения и лояльности. Конечно же, последняя мне за это не была благодарна, однако я был достаточно великодушен, а потому щадил и щедро одаривал за счёт побеждённых всех, кто выказывал мне лояльность. Собственно, благодаря этому обстоятельству я и сумел расколоть ряды местной аристократии, которая более была не способна оказать мне организованное сопротивление — им было теперь не до того, ведь ныне они радостно резали друг друга. Одни — за богатство тех, кто впал в немилость, а другие — за своё выживание. В любом случае, всего через два месяца я оказался уже у самых ворот Вавилона, который мне, к счастью, осаждать не пришлось — одна из оппозиционных политических партий устроила против своего царя и поддерживавшей его аристократической партии заговор. Убив царя и открыв мне ворота, они позволили мне войти в город, после чего я, разумеется, с радостью помог им расправиться с их политическими врагами. К счастью, то же самое приключилось и с Сузами, в которых уже оппозиционная аристократическая партия устроила, по примеру своих счастливых коллег, заговор против очередного неудавшегося царька. Получив вход в город, я и здесь расправился с врагами моих союзников. Таким образом, в моих руках теперь были Вавилон и Сузы, благодаря чему захват Вавилонии и Сузианы теперь стали делом неизбежным и очень скорым. Остановившись здесь на месяц для пополнения припасов, набора войск и реорганизации провинций, я, конечно же, провёл очередную коронацию — на этот раз меня провозгласили царём всей Азии. Да, прямо как и Александра Македонского. Теперь я был буквально увешан различными титулами, что, впрочем, не помешало мне следом отправиться уже в Персиду, где точно также расправился с местными царьками, после чего присоединил Персиду к своим владениям. Точно так же, как ранее Софену, Коммагену, Месопотамию, Вавилонию и Сузиану. Впрочем, не успев даже насладиться пребыванием в Персиде, я тут же направился покорять Мидию. Разбив и там немногочисленные контингенты местных царьков, я осадил, взял и разграбил уже Экбатаны, а затем и город Европ. После чего, разумеется, снова расколол местную знать и с «согласия» своих сторонников присоединил Мидию к своей империи. Впрочем, теперь предстоял сложнейший переход по Большой Соляной Пустыне. Разумеется, парфянский царь Тиридат, он же Аршак II, попытался воспрепятствовать моему переходу через пустыню посредством уничтожения источников питьевой воды. Впрочем, я сыграл на опережение и отправил свою конницу даже раньше, чем это сделал он, благодаря чему мне удалось успешно застать врага врасплох и полностью разгромить его. Получив ещё и проводников по пустыне из числа опытных караванщиков, я сумел, хоть и не без труда, преодолеть Большую Соляную Пустыню, а затем и захватить с ходу Гекатомпил, отданный мне врагом без сражения. Дав неделю передышки своей армии, я затем снова стал наступать — на этот раз уже в Гирканию. Разбив врага в ожесточённом сражении за горные перевалы, я сумел преодолеть последние и попасть, таким образом, в Гирканию. Вступив со своей армией в Тамбраку, я расположился здесь со своей армией, в то время как Тиридат и остальные парфяне укрылись в Сиринксе, надеясь на его укреплённое местоположение. Надеялись они зря, потому что я осадил и через уже неделю взял Сиринкс приступом, после чего устроил в городе страшную резню, уничтожив всех попавшихся мне под руку парфян за то, что ранее они учинили столь же безжалостную резню греческого населения города. Потерпев страшное поражение, Тиридат попытался отступить ещё далее на восток, однако я настиг его возле безымянной деревушки, где разгромил остатки парфян и лично прикончил Тиридата. Таким образом, я на некоторое время ликвидировал угрозу со стороны кочевников, а также завоевал Парфию, которая теперь также была присоединена к моим владениям…Глава 25. Истинный наследник Александра
… Воины-победители сначала побеждают и только затем вступают в бой, те же, кто терпят поражение, сначала вступают в битву, и только затем пытаются победить … — Наконец, оставался последний рывок, — здравствуйте, дорогие потомки. И да, мы продолжаем великий восточный поход, ставящий своей целью восстановление и расширение моей власти, как нового царя Сирии. В любом случае, осталось победить лишь царство Евтидема в Согдиане и Бактрии. Собственно, именно этим я и занялся. И да, я бы хотел рассказать что-то интересное про захват Бактрии, но, увы, рассказывать особенно то и нечего — Евтидем выступил против меня с десятью тысячами конницы, однако я сумел при помощи хитрости переправить большую часть своего войска через реку, которую занял Евтидем. Большая часть войска величиною в семьдесят тысяч человек, как вы понимаете, число, многократно большее, чем десять тысяч всадников, а потому не удивляйтесь, что я, переправив первым делом всю свою кавалерию, тоже величиной в десять тысяч всадников, атаковал ночью бактрийцев, расположившихся на ночлег в поселении, что в четырёх километрах от реки. Как ни странно, мне удалось застать врасплох бактрийского царя и его войско, благодаря чему мне удалось перебить большую часть его армии, включая и самого Евтидема. Разумеется, после этого мне снова пришлось поиграть с местной аристократией, чтобы привлечь некоторую её часть на свою сторону. Собственно, только благодаря этому я и сумел всего за полгода покорить Бактрию и Согдиану, непокорные дальние провинции. Наконец, великий восточный поход был окончен в 219 году до нашей эры. Ну и, разумеется, далее я возвратился со своим войском обратно в Сирию, в Птолемаиду, в которой отдохнул и, собравшись со свежими силами, отправился на помощь своему македонскому наместнику к самому Пергаму, чтобы вместе с ним завершить столь длительную осаду Пергама. Впрочем — осаждать мне её не пришлось. Мой наместник, ответственный за направление Пергама, успешно закончил войну, хитростью взяв истощённый войной город. Разумеется, царь Пергама после этого на какие-либо дальнейшие свои перспективы рассчитывать не мог — да и не рассчитывал. Находясь в плену, он самоустранился из жизни, после чего я умертвил всю его семью в отместку за то, что оный лишил меня удовольствия лично придушить его. Хотя, не то чтобы я собирался оставлять их в живых. Ну и, конечно же, и эти территории были включены в состав моей империи, теперь простиравшейся от Македонии на западе до Бактрии и Согдианы на Востоке, от Софены на севере и до Верхнего Египта на юге. По сути, копия империи Александра Македонского в миниатюре. Впрочем, я всё же надеялся, что она хотя бы избежит той участи, которая была уготована наследию великого царя. Ну и, разумеется, я не стоял столбом без дела. Первым же делом я дипломатическими мерами принудил всех остальных царей Азии к формальному подчинению и союзу. В то же самое время, я активно развивал торговлю. Во-первых, я принял активнейшее участие в создании Великого Шёлкового пути по маршруту через Бактрию. Во-вторых, я, конечно же, принялся активно налаживать сношения, в первую очередь торговые, с империей Маурьев, приближавшейся к закату своей славы, но всё ещё бывшей выгодным торговым партнёром. Был создан как сухопутный путь через всё ту же Бактрию, так и морской путь — из Инда в Египет при помощи муссонов и из Инда в Месопотамию каботажем. В-третьих, активизировалась торговля с арабами — сухопутная, через Набатею (вдоль западного побережья Аравии в направлении Александрии Египетской и Финикии) и Герру (вдоль восточного побережья Аравии в направлении Антиохии в Сузиане, теперь уже Птолемаиды в Сузиане, откуда по реке уже в Птолемаиду-на-Оронте). Ну, не считая каботажных маршрутов из устья Инда во всё ту же Птолемаиду в Сузиане. Ну и, в-четвёртых, активизировалась морская торговля с Африкой. Правда, здесь имеется в виду не та Африка, которая Карфаген, а Восточная Африка. Если быть точнее, то морской каботажный путь вдоль западного побережья Красного моря вплоть до самого Пунта. Тем более, что путь был полностью морским — порт Арсинои пользовался великой благодатью в лице восстановленного ещё моим дедом, Птолемеем II Филадельфом, Канала Фараонов. Таким образом, теперь, когда на всём протяжении сухопутного пути и большей части морского пути были мои земли, а я прикладывал значительные усилия по борьбе с пиратством и дальнейшему развитию стабильных и регулярных торговых сношений с Индией, Аравией и Пунтом, торговый оборот рос не по дням, а по часам. Фигурально, разумеется — всё это заняло очень много времени, особенно — борьба с пиратами, бандитами и прочим. Тем не менее, эффект сказался уже очень скоро — торговля оживилась и стала вскоре крепнуть, что, разумеется, положительно сказалось на моём политическом могуществе. Теперь, когда я владел всей торговлей с Востоком, а значит и всей торговлей китайским шёлком, индийскими пряностями и драгоценными камнями, арабскими конями и благовониями, эфиопскими мехами, слоновой костью и рабами, моё богатство было безгранично. И это, к слову, не преувеличение — моя казна буквально была забита деньгами, и теперь любая моя прихоть была бы исполнена в миг — как говорится, имея деньги, скажи желаемое и оно сбудется. Ну, а так как доходы резко увеличились, я сумел приступить к самому обширному строительству дорог, почтовых станций и прочим инфраструктурным объектам по всей своей империи. Тем более, что это отвечало интересам торговли. Разумеется, я также приступил к организации регулярной армии — теперь я мог позволить себе круглогодично содержать не только две тысячи гетайров и две тысячи гипаспистов, входящих в мою гвардию, но и гораздо более крупные отряды. Теперь я мог круглогодично содержать, тренировать и держать в полной боеготовности полевую армию из тридцати тысяч пехотинцев и десять тысяч всадников. Расквартирована она была в Сирии, куда постепенно смещался административный и финансовый центр империи, и была, разумеется, под моим непосредственным командованием. Однако, конечно же, это были не все военные контингенты. Выше речь идёт о полевой армии — то есть, о корпусе регулярных войск, которые можно было бы охарактеризовать, как цвет имперской армии. Естественно, были силы, ответственные за непосредственную защиту границы и сдерживание противника до прихода полевой армии — «пограничные корпуса». Всего было девять пограничных корпусов — фракийский, иллирийский, киренский, египетский, кавказский, согдианский, бактрийский, иудейский и месопотамский. В сущности, это были регулярные пограничные войска, которым была поручена защита границ империи. В совокупности каждый из корпусов представлял собой ряд небольших, регулярных и частично автономных отрядов, объединённых под единым командованием. Децентрализация локального командования при централизации высшего командования позволяла им, действуя в соответствии с принятой военной стратегией или, в крайнем случае, в обход оной, предпринимать решительные действия против врага. Сделано это было для достижения более высокой оперативности этих отрядов, однако сие обстоятельство не означало, что они могли делать всё, что им вздумается — это означало лишь то, что условный командир условного пограничного отряда мог выдвинуться против условного вражеского отряда, вторгнувшегося в пределы империи, без получения непосредственного приказа свыше. Естественно, действовать ему надлежало в соответствии с ранее предпринятой стратегией обороны, так что, по сути, это был опосредованный приказ, принимаемый всеми командирами как действительный в случае возникновения плановой ситуации и принимаемый «к сведению» в случае военной необходимости. Впрочем, касалось это только одной категории отрядов — сил активной обороны, то есть, отрядов кавалерии, где оперативность действий действительно была важна, а потому — всячески приветствовалась, пока это было в пределах разумного. Всего же было три категории отрядов — отряды активной обороны, упомянутые ранее, отряды пассивной обороны и отряды резерва. Вторые представляли собой, по сути, гарнизоны, ответственные за сдерживание противника в рамках системы фортификаций. Третьи же представляли собой, собственно, резерв пограничных сил, который находился под непосредственным управлением стратега, то есть, командующего пограничным корпусом, и мог быть применён для непосредственной военной поддержки одного из многих звеньев пограничной обороны. Стратег, в свою очередь, подчинялся напрямую мне, главнокомандующему армией — архистратегу, а также зависел в вопросах материального и информационного обеспечения от подчинённой мне структуре — военного управления, отвечавшего за набор солдат, своевременную их доставку в части, а также за регулярное снабжение последних. Ну, а также ведало имуществом армии, отвечало за правосудие в армейских частях, организацию производства всего необходимого для них и так далее по списку — при желании можно было бы назвать ещё с десяток, если не больше, задач военного управления. И да, кому интересно, в моей прошлой жизни ближайшим аналогом военного управления было бы министерство обороны, которое отвечало, в сути, за те же задачи, только в других масштабах. Таким образом, местная военная и местная гражданская администрация никак не были связаны между собой, существовали параллельно друг другу и не были способны повлиять друг на друга. Как не трудно догадаться, это было необходимо для недопущения сращения военного и административного аппарата империи, так как это было чревато чрезмерным усилением сепаратистских настроений и политической нестабильностью в целом. В любом случае, подобных отрядов было много, а в совокупности их численность достигала порядка девяносто тысяч пехотинцев и восемнадцать тысяч кавалерии. По крайней мере, такова была их списочная численность, которая, к сожалению, никогда не была истинной для любого из подразделений, коих всего было, к слову, сто восемь (речь идёт об основной тактической и административно-хозяйственной единице — хилиархии) в девяти пограничных корпусах. В силу разных причин, сводящихся, по сути, к временному или полному выбытию солдата из строя, действительная численность пограничных сил, естественно, могла колебаться в разных пределах, однако приведённые выше цифры можно было счесть адекватными для принятия во внимание. Ну и, конечно же, примерно подобная же структура была во флоте — у него были свои, морские, пограничные корпуса. Всего их также было девять, из них двое являлись речными — дунайский и нильский флоты, а остальные семь являлись морскими — иллирийский, эгейский, понтийский, эритрейский, персидский, киренский и гирканский флоты. Правда, здесь силами активной обороны выступали морские эскадры, а силами пассивной обороны — гарнизоны береговых фортификаций. Резервом же — такие же морские эскадры, только под командованием наварха — аналога стратега, но уже на флоте. Конечно же, была здесь и своя «полевая армия». Вернее, даже две — средиземный флот, находившийся под командованием главнокомандующего флотом, архинаварха, и его заместителя — самого старшего наварха, а также эритрейский флот, находившийся под командованием следующих по старшинству навархов. И да, чтобы развеять любые домыслы — архинавархом был я. Таким образом, я был, пускай и лишь формально, главнокомандующим флотом, но фактически средиземный флот управлялся моим заместителем. Им, к слову, являлся Софрон Эфесский. Ну и, как многие могли уже догадаться, был, помимо главнокомандующего флотом и главнокомандующего армией, главнокомандующий вооружёнными силами — тоже я. Первые два, к слову, подчинялись последнему, как самому высокому военному чину. И да, все три титула предполагались, как царские — то есть, никто, кроме самого царя, эти должности занимать не мог. Что касается численности флотов, то здесь всё просто. Всего на все «морские пограничные корпусы» приходилось двести лёгких кораблей, предназначенных, главным образом, для борьбы с пиратами и прочими морскими разбойниками. В распоряжении средиземного флота, также базировавшегося в Сирии, находилось, в свою очередь, двести тяжёлых боевых кораблей, а в распоряжении эритрейского флота, базировавшегося в Сузиане, находилось шестьдесят тяжёлых, боевых кораблей. Таким образом, общая численность моего флота равнялась четырёмстам шестидесяти кораблям, из которых двести шестьдесят были тяжёлыми боевыми кораблями, предназначенными для борьбы с другими тяжёлыми боевыми кораблями. Собственно, вот и всё по поводу численности войска…Глава 26. Господин Египет, вам плохо?
… Плохое общество портит хорошие нравы … — Ну, а теперь! — здравствуйте, дорогие потомки. Здравствуйте! Знаете, как-то я уже упоминал свою налоговую реформу, лишь вскользь упомянув тот факт, что она была проведена в соответствии с накопившимся ранее опытом фессалийской налоговой реформы, а также то, что она предполагала унификацию налоговой системы Египта и Эллинской федерации. Ну, а теперь я расскажу вам всё значительно более детально. На самом-то деле, внезапно, налоговая система эллинистического Египта была уже отлаженным и чётким механизмом. К сожалению, механизмом, не лишённым недостатков. Поэтому, она будет рассмотрена, правда, в контексте общеэкономического реформирования экономической системы сложившейся в 219 году империи. Во-первых, откупная система — богатое частное лицо, а в нашем случае ещё и принуждённое законом к этому, платит государству фиксированную сумму, а потом от его лица собирает налоги с населения. Естественно, никто не контролирует его деятельность, покуда он передаёт в казну столько, сколько затребовано. Так что пространство для чиновничьего произвола у этих откупщиков было широчайшим — правительство вмешивалось только в крайних случаях, когда происходил очевидный и жёсткий перегиб, да и то только потому, что это могло вылиться в очередное восстание. Во-вторых, слишком сложная налоговая система, состоящая более чем из 500 разных налогов, сборов, податей и пошлин. Налог с урожая зерна в 6,25 % (1/16) от стоимости, винограда в 33,3 % (1/3), налог с продаж в 10 % (1/10) от выручки (при оптовых сделках он составлял 2 % (1/50)), налог на аренду помещения в 5 % (1/20) стоимости аренды, а также многие другие налоги. Среди них — сложный транспортный налог, стоимость которого устанавливалась для каждого пассажира речного судна на основе среднего дохода от их ремесла (то есть, не по фактическому их доходу, а по тому доходу, который у них «должен быть»), а также других критериев. Кроме этого — сбор за пропуск в пустыню, сбор на содержание общественных бань, сбор на строительство военного флота, сбор на содержание врачей и чиновников, а также многие другие совершенно феноменальные налоги. Разумеется, откупщики активным образом пользовались своим положением для своей выгоды, прямо обманывая налогоплательщиков, большинство из которых при всём своём желании не смогло бы разобраться в этой адовой махине. Конечно же, и это тоже порождало широчайшее пространство для злоупотребления своими фискальными полномочиями со стороны откупщиков. В-третьих, монополии — на соль, ткани, растительное масло, соду, а также многое другое. Все эти отрасли, в свою очередь, отдавались на откуп. Всё было настолько ужасно, что государство в лице царской администрации принудительно изымало «неэффективно» использованные, либо неиспользовавшиеся орудия труда. Стоит ли мне объяснять, что подобное положение дел на развитие экономики не работает? К слову, та самая богатая торговля, которую я стал развивать, была бы невозможной ещё при моём отце, ведь индийские, арабские и многие другие товары нарушали, как бы это иронично не звучало, монополию государство. Разумеется, они подлежали конфискации и уничтожению. В-четвёртых, иммобилизация населения, оно же закрепощение крестьян-арендаторов. Вам может показаться это безумным, но, вообще-то, в Египте нельзя просто так даже двинуться — речной транспорт находился под полным контролем государства, а так как он был главным в стране, которая буквально жила по берегам всего одной реки, это делало невозможным путешествие, если государство того не желало. Ну, а оно не желало этого для крестьян-арендаторов, приближённых по своему состоянию к рабам, потому что оно желало снизить остроту социальных вопросов, упростить взимание налогов и многое другое. Кроме того, государство в лице царской администрации контролировало вход в пустыню — да и, как ни странно, успешно с этим справлялось, умудряясь при этом использовать это в своих фискальных целях. Как ни странно, запрет понятный — многие крестьяне хотели бы сбежать в пустыню — там можно кочевать от оазиса к оазису без всяческих запретов и налогов, проживая свободную жизнь. Иными словами, царская администрация парализовала полностью свободное передвижение значительных масс населения. Это, разумеется, серьёзно ограничивало рост городов и, соответственно, производительных сил города в лице ремесленников. Которые, кстати, как уже упоминалось ранее, были под полным, я бы даже сказал тотальным, контролем государства. В-пятых, клерухическая система — система наделения воина-наёмника земельным наделом. Клерух, таким образом, и не военный, и не землевладелец. Вернее, он и то, и другое, но именно по этой причине он не мог специализироваться на чём-то одном, что порождало проблемы. Клерух был обязан воевать за царя, а также нести широкий ряд повинностей, что ограничивало максимум его усилий, который он мог приложить для развития собственного хозяйства. Это, в свою очередь, порождало финансовые проблемы, ведь на него тоже давила налоговая нагрузка, причём очень мощная и независимая от его экономического успеха. Финансовые проблемы, в свою очередь, приводили к плохому качеству снаряжения, невозможности обучаться военному искусству в полной мере и длительно воевать. Клеруху ведь приходилось оплачивать все свои расходы в походе из собственного кармана — жалования ему не платили. Полагаю, вы уже поняли, в насколько отвратительных условиях последнему приходилось существовать. Ну, а теперь вы вспомните, что большинство этих наёмников — греки, а у греков заведено широко использовать в хозяйстве рабов. Рабов, которых в Египте, как ни странно, было мало, ведь все местные — итак рабы царя, то есть, фараона, ибо с точки зрения египетской мифологии фараон — абсолютный монарх, перед которым все должны преклоняться. Зачем в таком случае рабы, если всё население, вместе взятое, итак, находится в рабском положении у фараона? То есть, фактически всё хозяйство клерух должен был обрабатывать сам или сдавать в аренду, потому что рабов было трудно купить в силу целого ряда причин, среди которых и юридические (рабы в Египте, в отличие от эллинских порядков, обладали юридической правосубъектностью, вообще-то). Это при том, что он вообще-то наёмник и зарабатывает на жизнь войной, а не полем. То есть, у него либо нет изначально навыков, необходимых для эффективного возделывания земли, либо за время подобной жизни они уже давно выветрились. Ну и, да, необходимо вспомнить о том, что клерухи выполняли вспомогательные полицейские функции и имели право постоя — им, как царским воинам, обязаны были предоставлять жильё для постоя. Из-за чего, к слову, между египтянами и греками-клерухами происходили очень часто столкновения, между прочим. Наконец, в-шестых. Итак, система экономов! Ну, или, если простым языком — история о том, как наделить чиновников просто безграничными полномочиями и даровать им право абсолютного произвола, а потом удивляться бесконечным бунтам. Собственно, эконом — это специальный чиновник, ответственный за функционирование ирригационной системы в номе, критически важной для поливного земледелия, являвшегося основой экономики. Разумеется, ирригационная система, столь масштабная и сложная, требовала постоянного ухода и ремонта. И, как вы могли уже догадаться, повинности, связанные с этим, возлагались не на специальных рабочих, а на местное население. Ну, а эконом, ответственный своей головой за этот ремонт и уход, имел широчайшие полномочия по физическому принуждению этого самого местного населения к выполнению повинностей. Настолько широким спектром полномочий при сравнительно низком контроле его деятельности, что, в действительности, это порождало огромный чиновничий произвол и коррупцию. Естественно, как только речь заходит о подобных повинностях, нужно тут же понимать, что это буквально золотая жила коррупции. Вы ведь, являясь условным экономом, сами определяете, кого привлечь к выполнению этих повинностей. Что это значит? Ну, это значит, что вы можете при желании наказать целую деревню, принудив её следить за каналом чуть ли не круглосуточно. Ну, или пригрозить, что вы именно это и сделаете. Конечно же, исполнение подобных угроз, а оно было вполне реальным, повторюсь, было нежелательным, ведь грозило разорением хозяйств. Соответственно, всем этим нищим египтянам приходилось скидываться на новенькое платье для господина чиновника, если они не хотели батрачить у плотины или канала следующий год в назидание остальным. Чувствуете? Чувствуете? Это запах — запах коррупции, произвола и принуждения. Ну и, как вы понимаете, это просто бред — такая экономическая система не может существовать в принципе. По крайней мере, не дольше столетия — дальше проблемы будут лишь накапливаться, пока система под напором всех накопившихся проблем не рухнет в одночасье. Да и, собственно, именно это ведь и произошло в моём прошлом. Да, в моём прошлом эллинистический Египет рухнул, и рухнул потому, что его экономика была нежизнеспособна в отсутствие крупных внешнеполитических успехов, которые могли бы сгладить углы этого бреда за счёт более активного продвижения египетского зерна на внешних рынках. Естественно, я принялся реформировать эту систему — она начала давать трещины уже при моём отце — достаточно лишь вспомнить первое из грядущей череды восстаний, уже случившееся при нём. Да, тогда был неурожайный год, да ещё и военные налоги давили, и, тем не менее, это не оправдание — это лишь подтверждение того, что подобная система нежизнеспособна, ведь стоило обстоятельствам ухудшиться, и не спасли уже даже внешнеполитические успехи. Да-да, в тот год мой отец, Птолемей III Эвергет, вообще-то, успешно вторгся в Селевкидскую империю и даже имел реальный шанс удержать за собой Сирию, но в критический момент случилось крупное восстание египтян, вынудившее его срочно возвращаться в страну. Знаете, не хотелось бы мне срочно возвращаться с войском посреди войны, чтобы подавить восстание. Да и, собственно говоря, необходимо было подвести завоёванные земли под какой-то общий знаменатель — это всё были разные земли с разным укладом жизни, и Египет теперь был лишь одной из многих моих провинций. Важной, но лишь одной из многих — у меня были Македония, Бактрия, Месопотамия, Сирия и Малая Азия, причём Египет был далеко не самой богатой провинцией. Собственно, я и стал подводить их под единый знаменатель — ибо мог, был должен и был заинтересован…Глава 27. Реформация
… Труд питает благородные сердца … Начал я, естественно, с ликвидации откупной системы — благо, что были подготовленные кадры — к текущему моменту созданные мной в 230 году до нашей эры образовательные учреждения работали уже одиннадцать с лишним лет. Конечно, ещё не появились те ученики, что прошли бы всю образовательную систему нового типа от начала и до конца, но этот момент был уже близок — до него оставалось всего лишь пять лет. Впрочем, кадры были уже сейчас — в основном, это были представители знатной молодёжи, уже получившие базовое образование на дому к 230 году и впоследствии прошедшие остальной образовательный курс уже в рамках системы. Собственно, из молодых кадров я сформировал костяк новой налоговой системы империи, а из старых кадров, освободившихся после срезания значительной части бюрократического аппарата в Египте, как ни странно, заполнил кадровые пробелы в администрациях новых провинций. В принципе, большая часть налоговой системы осталась прежней. Был оставлен механизм межевания, земельный кадастр, приходно-расходный учёт и многие другие вещи, существовавшие ранее. Кроме того, была оставлена в покое система доносов за вознаграждение — люди как доносили на тех, кто уклонялся от налогов, так и продолжили — правда, увеличили денежное вознаграждение за это. Разумеется, остались на местах и многие другие вещи — они работали, а потому смысла изменять их не было. Впрочем, по большей части, происходило возрождение, правда, в изменённом виде, тех институтов, что существовали ранее, ещё в более древние времена, ещё даже до персов и других завоевателей. Таким образом, были восстановлены казначейство — орган, ответственный за правоприменительные и контрольно-надзорные функции в сфере государственных финансов, счётная палата — центральный орган, ответственный за государственный аудит в сфере государственных финансов, а также многие другие государственные органы в финансовой сфере. То есть, в сути то, сама структура налоговой системы осталась прежней, а если быть точнее, то на старом костяке происходило постепенное усложнение государственной системы вмешательства в финансовую сферу. Сам же список налогов при этом, разумеется, был значительно уменьшен. В соответствии с «планом восстановления» изначально было лишь два налога — подоходный налог в десять процентов от доходов (ноль процентов, если лицо не преодолело минимальный налог для налогообложения) и налог с продаж в десять процентов от выручки (два процента в отношении оптовых и экспортных операций). Остальные налоги, а их было, к слову, достаточно много и они составляли основу государственного аппарата точечного воздействия на экономику, попали под налоговые каникулы. То есть, они исчислялись лицом самостоятельно, либо при помощи работодателя или налогового органа, а также входили в состав консолидированной налоговой декларации, но уплате не подлежали. Впрочем, в соответствии с всё тем же планом восстановления они постепенно и очень дозированно вводились в оборот по мере истечения срока налоговых каникул по ним. В то же самое время, пока длились налоговые каникулы, налоговые органы постепенно набирали опыт в противодействии налоговым преступлениям, в учёте налоговой базы, исчислении и удержании налоговых выплат, проверке налоговых деклараций и так далее. Кроме того, в это же самое время происходило постепенное наполнение налоговой системы молодыми кадрами, в то время как упрощение и выхолащивание налоговой системы, пускай и временное, позволяло справляться с налогообложением при помощи меньшего числа служащих, пока их было недостаточно. Наконец, переходим ко второму пункту программы — отмене монополий. Как уже упоминалось ранее, отмена монополий была логична и необходима — она была неэффективна и приносила казне слишком мало при том ущербе для экономики, который она в себе несла. Разумеется, это должно было поспособствовать угнетённым рыночным отношениям (вообще, если так подумать, то экономика Египта была довольно похожа на социалистическую командно-административную систему хозяйствования из моей прошлой жизни). В частности, развитию ремёсел, откуда государство убралось полностью — оно более не регулировало эту сферу экономики, если не считать санитарно-эпидемиологического и потребительского законодательства. Пункт три программы по восстановлению хозяйства — улучшение положения крестьян: Во-первых, было предпринято уменьшение арендной платы на величину от четверти до половины, в зависимости от того, какого класса земля сдавалась в аренду. Во-вторых, были предприняты значительные усилия в области обучения крестьян наиболее эффективным сельскохозяйственным практикам, а также наделения их наиболее эффективным сельскохозяйственным инвентарём посредством лизинга. Ну и, естественно, обучению навыкам по правильному обращению с ним и его содержанию. В-третьих, начался широкий эксперимент по приватизации земельных наделов. Крестьянам внаименее развитых в плане сельского хозяйства территориях, а также крестьянам, работавшим на участках клерухов (последние были ликвидированы как особое воинское сословие), было предложено взять кредит под ноль процентов годовых для выкупа собственного участка. В этом случае им, к слову, также дарился набор качественных сельскохозяйственных инструментов за казённый счёт. Разумеется, они также получали налоговые каникулы на десять лет. Хотя, конечно же, так как это было в рамках эксперимента, людям предлагали разные условия, чтобы проследить влияние тех или иных факторов на результат. В-четвёртых, их освободили от большинства повинностей — они более не обязаны были участвовать в ирригационных работах. Естественно, последние прекращены не были — провинившихся экономов сменили и наказали, но они продолжились, только уже под руководством опытных архитекторов и при помощи рабочих бригад. Кроме того, их освободили от права постоя. Вернее, право постоя сохранилось на время, пока не будут созданы постоянные места дислокации служащих подразделений, но за постой теперь платили. В-пятых, крестьянам были прощены долги перед казной, а за счёт последней ещё и выплачены долги перед ростовщиками. Кроме того, для кредитования сельскохозяйственного сектора был создан Сельский банк, предлагающий дешёвые кредиты для покупки и развития земельных наделов. В-шестых, крестьян «открепили» от земли — они могли свободно путешествовать по стране при наличии паспорта — документа, подтверждающего личность. В частности, направиться в город — при наличии соответствующего желания или необходимости. И нет, паспорт не сложно было получить — его оформление было бесплатным, а сам он оформлялся в течение одного дня. Правда, при этом возникла жандармерия, которая могла упечь вас в каталажку, если вы праздно, или же грустно, шатались по городу без работы. В каталажке вас, разумеется, распределили бы в какое-нибудь городское предприятие, остро нуждающееся в дешёвом рабском труде. Это, конечно же, чтобы жизнь не была слишком весёлой! Кроме того, по всей стране происходило изъятие оружие у населения. Это, разумеется, было не слишком радостно воспринято населением — особенно там, где это самое население подвергалось нападкам всяких кочевников и прочих варваров. То есть, на «диких» границах. Там, разумеется, было разрешено определённое оружие. Правда, исключительно стрелковое и исключительно для тех, кто входит в милицию. Ну и, естественно, чтобы крестьянам и прочим жизнь не казалась мёдом, были предприняты совершенно титанические усилия по греческой колонизации. Которая, к слову, затронула всю империю и приняла действительно гигантские масштабы, особенно в Бактрии, Согдиане и Месопотамии (в эту провинцию были включены Вавилония и Сузиана), где быстрыми темпами росла торговля и развивались ремёсла. Естественно, подобные места и сами по себе были магнитом для греков и, к слову, карфагенян и латинян, а уж усилия самих мигрантов, наложенные на усилия государства… ух, результаты были просто превосходными! Правда, будут они позднее. Ну и, наконец, главное моё творение, мой магнум опус — христианство. Да, господа христиане, читающие сей опус — я создал христианство. Взяв за основу одну из иудейских сект, я создал, преследуя свои объективные экономические и политические интересы, христианство. Впрочем, обо всём по порядку. Разумеется, с этой целью я содержал при своём дворе значительное число иудеев различных направлений, переводчиков, теологов, философов и других. Сначала этот коллектив выполнил письменную фиксацию Устного Закона на языке иудеев. Так как над фиксацией работали одни из самых авторитетных и известных теологов того времени, которые приложили значительные усилия для создания письменного корпуса, включающего в себя Танах и многие другие иудейские религиозные тексты. Соответственно, труд был высочайшего качества и, непродолжительное время спустя, был признан большей частью еврейской общины, как один из самых авторитетных сборников. Далее, разумеется, эта же группа учёных осуществила перевод этого труда на греческий язык. Естественно, и этот труд был выполнен наилучшим образом — он также был признан, хотя и с неохотой, иудейской общиной. Наконец, найдя сподвижников, я приступил к созданию анонимной трактовки еврейской Библии. Закончив это дело, я представил свой труд через подставное лицо, «мессии», организованной мною секте, состоявшей, преимущественно, из эллинов и эллинизированных евреев. К счастью, ей это понравилось, а потому она восприняла эти тексты, как истинное священное писание. Ну, а дальше всё было довольно просто — анонимно поддерживаемая значительными денежными средствами, она стала активно расползаться по миру благодаря сотням и тысячам странствующих проповедников, пророков и других истинно верующих. В то же самое время, я устроил спектакль с убийством «мессии», который отныне стал центральной фигурой всего моего учения (в моём мире его бы причислили к кальвинистским учениям), приняв свою смерть, как плату за грехи человечества. Тут и там были продемонстрированы различные фокусы, представленные народным массам как чудеса, тут и там моей общине сопутствовала «случайная» удача. Разумеется, получив активную поддержку в лице самого могущественного монарха, учение стало стремительно развиваться, причём уже самостоятельно, и распространяться всё шире и шире среди населения моей державы. Тем более, что, в сути, моя вера отвечала интересам, внезапно, горожан. Отказ от дорогих ритуалов, обрядов и жертвоприношений, а также дорогостоящих богослужений как таковых. Кроме того, религиозные формулы и концепции, предложенные моим течением, оправдывали богатство и дела, направленные на увеличение капитала, ведь получать прибыль теперь — это быть угодным Богу. Кроме того, была внедрена самая важная формула — «вера = спасение + дела». Человеку Бог предопределил, будет ли он осуждён за свои грехи или же они будут прощены. Дела для спасения не нужны, но по ним определяется, истинна ли чья-то вера. Таким образом, истинно верующий это не тот, кто усердно молится, а тот, кто усердно трудится. То есть, усердно трудиться — дело богоугодное. Тем более, что это фактическое оправдание социального неравенства — это просто угодные Богу люди, а их постоянный, тяжёлый труд — доказательство их истовой веры, которое является оправданием их большей богоугодности. Механизм не сложный, не правда ли? В сущности, я подготовил идеологическую базу для происходящих процессов развития рыночных отношений. Ну, а заодно и сумел объединить державу посредством единой религии. Правда, всё это будет потом. Сейчас же — внешняя политика…Глава 28. Дипломатия
… Самый опасный враг тот, кто притворяется другом … — Если быть точнее, то пора перейти к обсуждению внешнеполитических успехов моей империи. Ну, а если быть совсем точным, то к их детальному пояснению, — здравствуйте, дорогие потомки. Надеюсь, не все умерли от скуки в прошлой главе — было бы печально потерять вас… Впрочем, возвращаясь к теме, необходимо пояснить, что будет рассмотрен период в 219–218 года до нашей эры. То есть, внешнеполитические события всего одного года. Итак, начнём с главного, что ранее было уже упомянуто — подчинение всей Азии, а также её правителей. Разумеется, речь идёт не совсем о подчинении — тут скорее не совсем равноправный союз. Собственно, ранее я уже заключил союз с Понтом — он был равноправным, так как в тот момент я ещё не покорил всю державу Селевкидов, а мой восточный поход являлся серьёзной стратегической авантюрой. Так что да, мне пришлось заключить равноправный союз и скрепить его династическим браком, чтобы получить необходимые мне военные и финансовые ресурсы, законные претензии на власть в восточных сатрапиях (Лаодика происходила из боковой ветви Ахеменидов) и другие преимущества. Правда, никакого практического смысла для меня от этого брака, кроме как легитимации моего правления, не было. Я теперь имел собственные всё увеличивающиеся и без того безграничные финансовые и военные ресурсы. Тем не менее, я не стал разводиться с Лаодикой — красивая, умная и послушная жена, которую только можно было желать, да ещё и мать моих детей. В принципе, мне этого было достаточно, чтобы оставить в покое наши отношения. Правда, суть наших отношений всё же изменилась, ведь предыдущий союз был личным, и закончился со смертью Митридата II в 220 году до нашей эры и я решил заключить новый договор. Впрочем, произошло лишь юридическое закрепление сложившегося порядка. Что за «сложившийся порядок»? Ну, речь идёт про ситуацию, где экономика Понта полностью зависима от экономики моего государства. В принципе, вполне логичный исход событий, если учесть, что я удерживаю полный контроль над всем Восточным Средиземноморьем, а также всей торговлей с Востоком. Фактически же, новый союзный договор, а если быть точнее, то обновлённая версия старого, предусматривал постепенную экономическую инкорпорацию понтийских владений уже Митридата III, а также расширение военных обязательств Понта. Да, уже Понта — теперь договор был не личным, а межгосударственным — между Понтийским царством, представителем которого был царь Понта, Митридат III, и Панэллинским союзом, представителем которого был его монарх, то есть, Я. К слову, Панэллинский союз был образован как союз, включающий в себя все мои владения — Египет, Македонию, Элладу, Сирию, Бактрию и другие. Наконец, это был первый международный юридический документ, фактически признавший существование такого государства, как Панэллинский союз. Впрочем, возвращаясь к теме, необходимо также упомянуть, что этот обновлённый договор станет для меня типичным шаблоном юридического закрепления неравноправных союзов. Собственно, следующий такой я заключил с царём Вифинии — он существовал в той же действительности, что и понтийский царь, а потому вынужден был подчиниться моей воле. Выбора у него особого-то и не было, но я подсластил ему пилюлю многочисленными подарками. Хотя, не то чтобы это исправило чьё-либо положение, кроме его собственного финансового состояния. Сразу затем я при помощи золота расколол галатов и уничтожил их единство, а после — уничтожил уже самих галатов. Конечно же, земли, принадлежавшие им, я подчинил и включил в свою империю. Следом я усилил Вифинию при помощи присоединения к ней прибрежной части Пафлагонии. Разумеется, царю Вифинии пришлось покорить её самому, пускай и на мои деньги. Если же быть точнее, то я разрешил царю Вифинии присоединить Пафлагонию, но так как на покорение столь крупного региона у него не было сил, ему пришлось занять у меня. Собственно, в качестве уплаты долга он передал мне внутреннюю часть Пафлагонии, как и было условлено договором. Для остальных же это выглядело как жест широкой души, закрепляющий дружбу между ним и мной. В то же самое время, я позволил царю Понта захватить Синоп, а также Малую Армению. Естественно, он также сделал это на мои деньги, но интересных для меня территорий у него не нашлось, к сожалению. Собственно, как и денег на выплату долга. Что нашлось, так это войска. Снова взяв у меня в долг деньги, он завоевал при помощи наёмников всю Каппадокию, а после передал большую её часть мне. Опять же, в качестве уплаты долга и широкого жеста души. Тем не менее, на этом я не остановился — далее я заключил союз уже с царём Боспорского царства. Последний, к слову, имел серьёзные проблемы с финансами, участвовал в политической борьбе и испытывал трудности военного характера с племенами, окружавшими его царство. Кроме того, теперь практически единственным и, соответственно, главным импортёром основного экспортного товара, хлеба, стал Панэллинский союз. Тем более, что я имел полный контроль над Боспором Фракийским и мог перекрыть вообще любую его торговлю в Средиземном море в любой момент. В общем, его царство тоже находилось в полной экономической зависимости от моего государство, а потому нет ничего удивительного, что союз был заключён, причём в кратчайшие сроки. Естественно, я ему и помог — деньгами, наёмниками, специалистами и всем прочим, благодаря чему он сумел расширить своё царство до самого Скифского перешейка. Скифский перешеек — так называлась узкая полоса суши между Тавридой, полуостровом, где располагались племена тавров и греческие полисы, и Скифией, великой степью, на которой обитали скифы и другие племена. Естественно, сделал он это, вытеснив скифов с территории полуострова за перешеек, а также подчинив тавров. Правда, чтобы удержать за собой эти территории, ему понадобились ещё более серьёзные деньги. На этот раз деньги ему были нужны уже на создание многочисленных фортификаций, которые должны были бы представлять форпосты его власти на захваченных территориях. Разумеется, и тут я не отказал ему в своей помощи. Таким образом, уже в скором времени его долг достиг просто астрономических сумм, и пришла пора платить. Ну, он и оплатил — своим царством. По новому завещанию всё его имущество, в том числе и все его владения, то есть, всё Боспорское царство целиком, должно было перейти к Панэллинскому союзу. Теперь, разумеется, подошла очередь Кавказа — всё армянское нагорье к текущему моменту было присоединено, а потому осталось только достигнуть северных рубежей в лице, собственно, Кавказа. Как ни странно, и здесь всё было сравнительно легко — при помощи золота и бряцания оружием мне удалось убедить правителей Ивирии (она же Иберия у латинян) в том, что я их друг. Ну, а раз я друг, то со мной стоит заключить союз — всё ведь довольно просто, верно? Верно! Тем более, что я помог царю Ивирии захватить Албанию, страну албанцев, простиравшуюся к востоку от его царства до самого Гирканского моря. Естественно, при помощи денег. Долга в этот раз не было — я простил им его в обмен на обязательство охранять горы Кавказа от вторжений кочевников. Наконец, раз уж мы заговорили о кочевниках — арабы! Арабы — весьма приятные кочевники. Приятные мне тем, что среди арабов очень даже удобно набирать отличную лёгкую кавалерию. Как оказалось, постоянный набор наёмников из числа арабов и активные торговые контакты тоже приводят к экономической зависимости. Причём, как оказалось на поверку, довольно сильной зависимости. Тем более сильной, что транзитная торговля, на которой арабы прежде делали состояния, теперь пришла в упадок, ведь всю торговлю на море перехватили не менее находчивые и ловкие греческие купцы, сделавшие страну арабов не более чем ненужным этапом торговых сношений с Индией. Таким образом, арабам оставалось торговать с моим государством только своими жалкими поделками, да благовониями. Конечно же, это приносило значительно меньший доход. Ну, а после того, как я раздавил арабских пиратов, пытавшихся нажиться на активной торговле в Эритрейском море, многим только это и оставалось, что служить мне в качестве наёмников. Печально, конечно, но что поделать — таков удел тех, кто проиграл. Греки выиграли, арабы проиграли в этой борьбе за выживание, так что им только это и осталось — служить мне за звонкую монету. Впрочем, не то чтобы мои наёмники жили плохо — арабам я платил хорошо, но это же и стало причиной, по которой о какой-либо независимости оных можно было более не говорить — ты не можешь быть независим от чужой воли, когда ты живёшь только за счёт службы чужому царю. Естественно, мне захотелось оформить эти отношения юридически — со всеми местными арабскими царьками были заключены договоры о предоставлении лёгкой кавалерии и лёгкой пехоты в качестве союзных контингентов в обмен на хорошее и стабильное денежное и хлебное содержание. Собственно, я их и оформил. Теперь, как вы понимаете, были закончены все те дипломатические дела, что я вёл до 218 года до нашей эры. Вернее, те дипломатические предприятия, что я начал до 218 года. Разумеется, большая часть того, что было выше упомянуто, не случилось за один год — они были не так хороши, как я, чтобы это было так. Что имеется ввиду, так это то, что все эти предприятия начались в период с 219 по 218 года. Что касается 218 года, то тут всё просто — в этот год началась Вторая Пуническая война. Впрочем, естественно, это не означало, что целый год я ничего не делал в отношении римлян и карфагенян…Глава 29. Что посеешь…
… Рим должен быть разрушен … Напротив, мои сношения с Римом и Карфагеном начались задолго до того, как я вообще вступил на престол. Уже к стеклодувному проекту у меня были широкие связи и значительное число влиятельных друзей, как в Риме, так и в Карфагене. Конечно же, столько же времени и сил на поддержание этих связей у меня после начала похода в Элладу не было, а потому они постепенно гасли, одна за другой, но я всё же знал о политической ситуации в этих державах более чем достаточно. Да и, разумеется, что для меня, что и для всех остальных, реванш со стороны Карфагена казался неизбежным. Собственно, он и был неизбежным. Всех волновал лишь один вопрос — «Когда разразится война?». Вернее, всех, кроме меня. Меня волновал лишь один вопрос — «А на чью сторону мне встать»? Для меня этот выбор был довольно неочевидным поначалу — в обеих держава я имел хорошие связи и понимал, что, в сути, должен решить, кому же ему помочь в овладении Западным Средиземноморьем. Сначала, когда я был ещё достаточно слаб, я думал о Риме — его поддержка могла бы многое мне дать, а претензий на всё Средиземное море у меня тогда не было. Знаете, больше Восток волновал. Потому я, собственно, и предпринял столь великое множество шагов по замирению римлян, чтобы заручиться хотя бы их нейтралитетом. Разумеется, я первым же делом ограничил Деметрия в его желании грабить всё подряд на море, обещав тому военные трофеи в грядущих войнах, хорошее денежное и хлебное довольствие — лишь бы не топил римские суда. Подействовало не слишком эффективно, но всё же смягчило натиск Деметрия на римские торговые суда, что смягчило уже римлян и их недовольство, оттянув очередную Иллирийскую войну. Кроме того, чтобы удовлетворить их, я регулярно делал им подарки, посылал посольства, уверял в своих лучших намерениях, подкупал чиновников золотом и серебром, толпу хлебом, а также делал многие другие шаги. Впрочем, чем сильнее я становился, тем всё меньшее желание у меня было продолжать этот цирк, а так как я стал очень сильным весьма скоро, моя политика очень быстро изменилась. Изменилась из-за осознания, что Рим больше мне уже не поможет — он уже сделал всё, что нужно, просто не вмешиваясь в мои войны. Кроме того, я осознал, что устройство Рима, при всём его неудобстве и неэффективности, всё же было более устойчивым, чем таковое у Карфагена. Кроме того, после активного сбора информации я окончательно убедился в том, что Карфаген значительно слабее Рима. Ганнибал Барка, это, конечно, хорошо, но какой от него толк, если у Карфагена меньше мобилизационная база и более слабая экономика? Если я хотел, чтобы Карфаген победил, мне нужно было помочь ему. В противном случае Рим бы просто разорвал Карфаген. Возможно, не без труда, но всё же разорвал бы его просто на куски, так или иначе. Не потому, что римляне такие классные, а потому, что у Рима просто больше мобилизационная база и сильнее экономика. Соответственно, не разрывая связи с Римом, я постепенно стал помогать всячески Карфагену в его подготовке к войне, а также мешать этой же подготовке Рима. Разумеется, я тут же приказал Деметрию топить все торговые суда Рима без опаски и без оглядки. Правда, на этот раз я уже платил ему за морской грабёж, а не самоограничение. Кроме того, я стал постепенно вводить всё новые пошлины на экспорт товаров в Римскую Республику, а также уменьшать размер единой пошлины на экспорт товаров в Карфаген, в надежде на то, что возникнет схема реэкспорта товаров через Карфаген в Римскую Республику. Зачем мне это? Ну, формально то я не теряю денег от этого, ведь предложение и спрос не изменяются в силу потребительских особенностей экспортируемых товаров, как и римские купцы — страдает только конечный потребитель. Конечный потребитель в лице римской знати, если мы говорим о товарах роскоши вроде шёлковых тканей, пряностей, благовоний и других, и конечный потребитель в лице римской толпы, если мы говорим о хлебе и других продуктах широкого потребления. Ну, это если быть совсем точными. Конечно же, моя схема имела своей целью увеличить оборачивающийся в Карфагене финансовый капитал и уменьшить таковой в Римской Республике за счёт дополнительного изъятия золота и серебра из страны (разумеется, все внешние торговые операции в это время проводились с помощью золота и серебра, наиболее надёжных металлов). То есть, усилить Карфаген и ослабить Римскую Республику за счёт экспортных схем, основанных на моей монополии в торговых делах с Востоком. Как ни странно, желания и возможности обогнуть Африку и установить иной путь в Индию, в обход меня, у них не было, да и впоследствии тоже не будет. В любом случае, эта затея была достаточно успешна — постоянные и опустошительные для торговли в Адриатике пиратские рейды делали коммерческое судоходство слишком рискованным предприятием, в то время как другой путь предполагал прохождение вдоль берегов Карфагена. С другой стороны, как уже было сказано ранее, сделки с контрагентами из Римской Республики облагались довольно значительными пошлинами и акцизами, что вынуждало самих римских купцов проворачивать схемы с реэкспортом из Карфагена с целью избежать дополнительных расходов. Карфаген, в свою очередь, вполне разумно извлёк выгоду из этого положения, так как облагал торговой пошлиной все корабли, в том числе и те, что шли с Востока. Она была, конечно же, меньше, чем та, что была у меня в отношении операций с контрагентами из Римской Республики. Таким образом, сразу два обстоятельства действовали в пользу Карфагена, что и предрешило исход в его пользу — Рим был ослаблен с финансовой точки зрения, ведь отток драгоценных металлов только усилился, а Карфаген, наоборот, был усилен. Естественно, Римской Республике оставалось только смириться с этим, тем более, что римский флот, направленный на уничтожение иллирийских пиратов, был разбит пиратами. Пиратами, которые лишь формально ими являлись — фактически речь шла о наиболее профессиональных и опытных морских кадрах, а также чёткой кадровой организации. Кроме того, о значительно стандартизированном, по меркам античности, строительстве кораблей с опорой не только на эмпирический опыт кораблестроительства, но и на теоретические познания в этой области, которые значительно увеличились за последнее время. Разумеется, это положительным образом сказалось на мореходных качествах кораблей, строительство которых ещё и было удешевлено за счёт дальнейшей стандартизации кораблестроительства на крупных верфях, и оптимизации конструкции корабля и применении новых материалов. Таким образом, «иллирийские пираты», которых римляне воспринимали в качестве жалких варваров, по которым достаточно было «вдарить по лицу кулаком, да хорошенько так, чтобы проучить!», внезапно разбили численно превосходящий в числе римский флот за счёт лучшей выучки, опыта и обучения, а также более качественных кораблей. Разумеется, римляне объявили иллирийцам войну и даже снарядили флот, но снова потерпели катастрофу от пиратов. Тут, конечно же, вмешался уже Я, побряцал оружием и одарил тех, кого нужно, после чего был заключён мир, фактически означавший полное поражение Рима во Второй Иллирийской войне. Естественно, я воспользовался данным случаем, чтобы углубить свои отношения с Карфагеном. По результатам переговоров пришли к уговору, что карфагеняне построят на предоставленные мной, правда, в виде беспроцентного долгосрочного займа, денежные средства 200 военных кораблей на моих же, к слову, восточных верфях. Я же, взамен, буду уплачивать карфагенскому Сенату денежное довольствие на их постоянное содержание в полной боеготовности, а также укомплектую при необходимости эти корабли необходимым экипажем. Ну и, естественно, я также взял на себя обязательство по финансовому обеспечению полноценного и постоянного содержания в полной боеготовности остальных кораблей Карфагена. То есть, я фактически взял на себя обязательство создать и снарядить огромную эскадру в 200 кораблей, а также финансово обеспечивать весь карфагенский флот. Кроме того, я договорился с Карфагеном о создании при дипломатическом посольстве Панэллинского союза в Карфагене военного представительства, в которое будут включены сухопутные военные и военно-морские офицеры, задачей которых стало обучение карфагенских экипажей. Разумеется, чтобы сокрыть эти махинации от Рима, они были оформлены посредством хитрых схем с длинными цепочками различных подставных организаций. Впрочем, как позже выяснится, оно и не потребуется — стратегическая разведка у римлян, особенно в сравнении с карфагенянами, у которых она была передовой, находилась на уровне морского дна. Что касается армии, то тут я лишь взял на себя обязательство по содержанию части карфагенских наёмников, а также предоставлению и самостоятельному содержанию воинского контингента в 3 000 всадников. Оформленных, разумеется, в качестве «наёмников из числа галатов, фракийцев, иллирийцев и прочих варварских народов…». В принципе, ложью это и не было — среди них были и фракийцы, и фракийские галаты, и иллирийцы, да и все прочие. Правда, их содержание было мизерным, в то время как «прочие варварские народы», среди которых — армяне, арабы, мидяне, бактрийцы и другие восточные народы, превалировали в составе войска. К слову, последние, в большинстве своём, вообще-то, были моими подданными, но вот такой вот хитрой формулировкой они были оформлены как «прочие варвары». Ну, а численность отряда, разумеется, была многократно занижена, в результате чего отряд даже при внимательном рассмотрении выглядел для римской агентуры как «какие-то там горстки фракийцев и иллирийцев, ха!» В то же самое время, это были 3 000 всадников, причём не просто всадников, а лучших всадников, буквально рождённых в седле и проживших всю свою жизнь в седле. Кроме того, всадников с отличной выучкой, высокой дисциплиной, талантливыми и многообещающими офицерами, а также внушительным атакующим и защитным вооружением, на минуточку. Разумеется, это было серьёзным усилением карфагенской армии, у которой на момент вторжения в моей прошлой жизни было всего 9 000 всадников. Как не трудно посчитать, это довольно внушительное укрепление карфагенской конницы, тем более, что для них оно являлось совершенно бесплатным. Ну и, разумеется, как финальный штрих, я потратил значительные денежные средства на укрепление карфагенской власти в Иберии, в частности, на подкуп иберийских племён. Вернее, это проделывал в рамках тщательной подготовки к военной операции против Рима сам командующий карфагенскими силами в Иберии — Ганнибал Барка, а я его просто спонсировал самым активным образом, естественно, в обход коррумпированного карфагенского Сената. Ну и, наконец, мои усилия кульминировали в том, что Ганнибал, один из величайших военных умов античности, наконец-то, напал на Сагунт, союзный Риму, воспользовавшись удачным случаем — значительная часть римского флота была в данный момент уничтожена в морском сражении при Фаросе…Глава 30. То и пожнёшь
… Карфаген должен быть разрушен … Правда, напал он на него не в 219 году до нашей эры, а в 218, так как его силы увеличивались всё более и более благодаря моей поддержке, и он закономерно желал извлечь из этого как можно больше пользы для себя. Впрочем, как уже было ранее сказано, его мнение по поводу даты начала войны изменилось вместе с тем, как римский флот оказался на грани практически полного уничтожения после битвы при Фаросе, что в Иллирии. Иллирийцы под руководством Деметрия Фаросского (он как раз происходил из этой сиракузской колонии) полностью разгромили римский флот в крупном морском сражении, доказав верность избранного мной пути развития. В любом случае, для Ганнибала Барки это стало буквально спусковым крючком, ведь теперь, когда большая часть римского флота была уничтожена, а он располагал флотом в четыреста кораблей, из которых двести были снаряжены мной, пороховая бочка в Иберии должна была взорваться моментально. Собственно, она и взорвалась — в 218 году до нашей эры Ганнибал напал на Сагунт, осада которого, впрочем, затянулась на 7 месяцев, несмотря на мощный флот, армию и осадный парк. Рим, тем временем, бездействовал в отношении Сагунта и Ганнибала. Вернее, вынужден был бездействовать — как-либо помочь своему союзнику в лице греческого полиса на средиземноморском побережье Иберии он не мог в силу преимущества Карфагена на море. Что Рим делал, так это восстанавливал флот. Где? Ну, естественно, на моих восточных верфях — я точно также выдал, но уже Риму, значительный заём на строительство военного флота, но уже в триста кораблей. Конечно же, я также взял на себя обязательства по содержанию флота. Ну и, собственно, в течение всего 7 месяцев я успешно подготовил для Рима флот в триста кораблей — из них двести двадцать было пентер, шестьдесят тетрер и сорок триер. Конечно же, сделал я это не из злости. При текущем ходе войны разгром Рима случился бы гораздо быстрее, чем мной планировалось изначально, а кроме того — слишком просто бы Рим дался Карфагену. Это, разумеется, было не в моих планах — в моих планах было заставить Карфаген и Рим драться до тех пор, пока обе стороны не останутся на самом исходе своих ресурсов — людских, материальных, финансовых и всех прочих. Следовательно, мне нужно было помочь как-то Риму. Ну, я и помог. Причём не только займами на новый флот и денежным довольствием на его содержание. Разумеется, я также помог снижением пиратской активности в Иллирии и передачей ряда очень ценной военной информации, а также очередной «горсткой наёмников», на этот раз уже исключительно наёмной лёгкой кавалерии в три тысяч всадников из числа арабов, парфян, скифов и прочих кочевников. Ну, не считая ещё каких-то тридцати тысяч прочих наёмников, конечно же. Кроме того, я обеспечил Рим целым витком дешёвых займов на закупку хлеба, оружия, доспехов, коней, а также прочих товаров. Разумеется, римляне от таких предложений не отказывались, что играло мне на руку. Я снабжал их своими товарами в кредит, подвергая их отечественное производство разорению, в то время как мои производства развивались в условиях высокого спроса на их продукцию, а они мне были, конечно же, за это даже благодарны. Ну и, да, естественно, все ранее существовавшие ограничения и препятствия были сняты, как будто бы их никогда не было — буквально по щелчку пальца. Разумеется, все эти меры позволили мне серьёзно усилить ослабевший Рим, подготовив его к предстоящему противостоянию с Карфагеном. Ну, а оное уже было в самом разгаре. Ганнибал, оставивший в Африке и Иберии ограниченные контингенты для их защиты, устремился теперь в Италию. Италию, где он желал покончить с могуществом Рима самым жёстким и самым верным способом. Впрочем, прежде ему предстояло сразиться с римлянами за вход в эту самую Италию. Ему необходимо было разбить флот врага, либо миновать великие альпийские горы, которые отважился бы пройти только настоящий безумец. Конечно же, Ганнибал безумствовать понапрасну не желал — он избрал морское сражение, как ключ к Италии. Сконцентрировав в своих руках триста из четырёхсот имеющихся кораблей и оставив остальные суда на защиту прибрежных акваторий Африки и Иберии, он направился навстречу вражескому флоту в триста кораблей. Встретились они, как ни странно, около Лигурии. Так как римский флот в лице римского консула 218 года, Публия Корнелия Сципиона, и его брата, а также, по совместительству, легата, неверно оценил численность врага, он стал отступать, не желая давать бой. Впрочем, сам Ганнибал Барка при этом упускать римлян не желал, а потому, чтобы не дать им уклониться от сражения, двинулся в атаку на своей гексере, увлекая в бой всю первую линию. Удивлённый, римский консул, тем не менее, вполне хорошо подготовился к столкновению. Хотя, если быть точнее, то к перестрелке — корабли стали метать друг в друга из метательных орудий, массово установленных на них. Перестрелка продолжалась довольно долгое время, пока в ходе противостояния не выяснилось, наконец, что экипажные команды римлян подготовлены к подобному бою хуже, чем специально обученные команды из греков, набранных в Панэллинском союзе для укомплектования кораблей. Тогда, разумеется, римский консул поспешил сблизиться с врагом, чтобы дать ему абордажный бой, однако это было ошибкой — сконцентрировав атаку метательных орудий на определённых участках вражеской линии, карфагеняне проредили её. Корабли, на которых команды были истреблены метательными орудиями, теперь отстояли на значительном расстоянии от своей линии, в которой, таким образом, образовалось несколько незащищённых мест. Конечно же, карфагеняне тут же воспользовались этой возможностью, и, намереваясь использовать довольно сложный в тактическом плане приём, устремились в узкие бреши. Успешно пройдя в них, они переломали вражеские вёсла у многих кораблей первой линии, а после устремились на всё ещё ничего не понимающую вторую линию. Неправильно интерпретировав прорыв первой линии, консул решил отступить и, таким образом, увёл с собой вторую линию, в то время как первую оставил на, фактически, «съедение» карфагенянам. Притом, что, вообще-то, завязался тяжёлый абордажный бой между карфагенянами и римлянами и, на самом-то деле, исход сражения ещё не был решён. Возможно, если бы он вовремя ввёл свою вторую линию в бой, ему бы и удалось разгромить врага в лице карфагенян, ведь их корабли оказались связаны жестоким абордажным боем. Обе стороны явили свету многочисленные примеры мужества, храбрости и героизма, но, увы, уступая врагу в численности, первая линия римского флота, оставленная на произвол судьбы, постепенно исчезла в морских глубинах. Правда, несколько кораблей всё же сумели ускользнуть от вражеского гнева, лишь затем, чтобы сразу же отправиться с паническими вестями в Остию, главную стоянку военного флота у римлян. Ну и, как вы понимаете, стоило им прибыть, как тут же возникли вопросы, в частности, почему Публий Корнелий Сципион не ввёл в бой вторую линию, оставив своего брата на верную погибель. Естественно, начались ожесточённые политические дебаты по поводу допущенных консулом ошибок, наказания для него, строительства нового флота и многих других вещей. Как вы понимаете, это отчасти было предусмотрено Ганнибалом, ведь те самые корабли, сумевшие поведать историю сражения глазами первой линии, которая тенью легла на репутацию консула, ускользнули от его взора вовсе не по счастливой случайности. Тем временем, пока в Риме происходили ожесточённые дебаты, Ганнибал не медлил. Разумеется, он высадился в Лигурии и затем, воспользовавшись поддержкой ряда галльских и лигурских племён, вставших в оппозицию к Риму, напал на римские колонии и союзные ему племена в Цизальпинской Галлии, подвергнув опустошению их земли. Впрочем, римляне были ещё не столь безумны, а потому, осознавая всю опасность сложившегося положения, вручили руководство армией Публию Корнелию Сципиону, единственному из консулов, что был доступен в качестве командующего на тот момент, и отправили того оказать карфагенянам сопротивление. Отправили, разумеется, с крупной армией в семьдесят тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. К слову, среди армии консула были те самые три тысяч всадников и тридцать тысяч других наёмников, преимущественно греческого происхождения. Их я, разумеется, специально сбагрил римлянам, как особо буйных, ведь они, лишённые возможности зарабатывать на войне и ни к чему другому не пригодные, наводили беспорядки и активно занимались разбоем в моей стране, доставляя мне проблемы. Не без проблем, конечно, ведь римляне, не слишком привыкшие к войне при помощи наёмников, не слишком желали прибегать к подобным методам усиления армии. Однако, услышав, что их можно будет использовать в качестве пушечного мяса за бесценок, ведь их содержание тоже будет оформлено в кредит, они тут же согласились. Так что да, мне снова удалось убить двух зайцев сразу — и от проблемных людей избавился, и «союзнику» помог. Тем более, что речь шла об опытных наёмниках, повидавших виды во Фракии, Иллирии, Македонии, Греции, Малой Азии и других областях империи в ходе недавних войн. В любом случае, навстречу ему выдвинулся Ганнибал Барка, имевший при себе пятьдесят тысяч пехотинцев и двенадцать тысяч всадников против вражеских семидесяти тысяч пехотинцев и шести тысяч всадников. Встретились они, к слову, возле реки под названием Требия, куда римского консула выманил хитрый карфагенский полководец. Зачем? Ну, по вполне понятной причине — он желал избрать удобное для себя место сражения, а потому, воспользовавшись рядом уловок, выманил римлян на это место в рамках развязанной им психологической войны…Глава 31. −− •− −−−− •• ••−• •−• ••− •−−− энъй чътз, −−−• − −−− −••• −•−− шфь щр ••− −−•• −• •− •−•• ъ юнъсш •−−• •−• • −•• •− − • •−•• −••− ••• − •−− •!
… Обшбмп йоуёснёейй …— М щжох джую яфрф шктм? Фэ иж йпвжъю ствдёх… — Кргб, рс тулрвхя рз псёц! — Ця си тхцдёпгиьа рси ёяетфд… — Тш н фшцчб! Иежео, цчхйрдо!
… Рфукь оушкцткйоо …
… Вся тварь разумная скучает: иной от лени, тот от дел …
На чём мы остановились? Ах да, точно! Битва при Требии! Видите ли, Ганнибал Барка — человек противный. Умный, но противный. Противный тем, что он слишком хитрый и опытный. Полагаю, с этим ничего не поделаешь, что конкретно это обстоятельство сыграло с римлянами злую шутку. Разумеется, он использовал свою хитрость, чтобы воспользоваться слабостями врага. В первую очередь, слабостью вражеского командования, ведь как говорится, зная врага и зная себя, ты победишь в тысяче сражений из тысячи сражений… э, вроде бы было так? Ну, да не суть! Суть то в том, что Ганнибал устроил против римлян психологическую войну — он убедил их, что его поражение неминуемо, что воины его слабы и нет нужды опасаться его войска. Убедив их в этом с помощью ложного отступления, он успешно сумел выбрать удобное для себя поле боя. Ну, а поле боя представляло собой открытую, но пересечённую местность. Лагерь карфагенян и лагерь римлян разделяла небольшая река, собственно, Требия. На юге, между лагерем карфагенян и рекой Требией, кажется, была небольшая речушка с обрывистыми берегами, поросшими зарослями кустарника. Именно здесь Ганнибал и разместил свой небольшой засадный отряд под началом своего брата, Магона, состоявший из тысячи лучших пехотинцев и тысячи лучших всадников. К слову, последние были взяты Ганнибалом из переданного ему отряда тяжёлой конницы. Видимо, они приятно удивили его за время боевых действий в Испании. Впрочем, не то чтобы я когда-либо сомневался в этом. В общем-то, долго описывать войска противников мы не будем — вряд ли это интересно кому-либо, ведь если сводить всё к коротким описаниям, то получается следующая картина — ливийцы, иберы, кельты и прочие наёмники против римлян, италиков, кельтов и греческих наёмников. По сути, да и диспозиция нам не слишком важна. Карфагеняне — галлы в центре, ветераны из числа ибер по обеим сторонам от них, а по обеим сторонам от иберов — все прочие наёмники, замыкает же фланги кавалерия. Перед ними — лёгкая пехота из балеарских пращников и ливийских копьеметателей. Римляне — тяжёлая римская пехота в центре, по обеим сторонам от тяжёлой пехоты союзники из числа италиков и кельтов, а по обеим сторонам от них — греческие наёмники, замыкает же фланги кавалерия. Перед ними — велиты, тоже копьеметатели. В общем-то, ничего особо интересного. Нам интересно лишь то, что атака засадного отряда, где ключевую роль играла предоставленная мной конница, имела, как ни странно, решающее значение в решении исхода битвы. Впрочем, были ещё две тысячи всадников из того самого отряда, и находились они, как ни странно, на правом фланге карфагенян. Разумеется, эти всадники приняли самое активное участие в разгроме вражеского левого фланга. Тем более, что на вражеском левом фланге находилась римская и союзническая конница, которых необходимо было разбить ради блага Панэллинского союза. Собственно, именно этим эти ребята в составе кавалерии правого фланга и занялись. Хотя, полагаю, довольно очевидно, что пять тысяч всадников легко разбили трёхтысячный отряд римских эквитов за счёт очевидного превосходства в числе, выучке и опыте, а после обрушились на обнажённые вражеские порядки. К слову, симметричная ситуация должна была произойти и на левом фланге карфагенян, но получилась неожиданная ситуация. Несмотря на двукратное численное превосходство, нумидийская конница не смогла разбить арабскую конницу. Последняя, к слову, ничуть не уступала нумидийцам в боевом опыте, но превосходила их своей выучкой, тактикой и вооружением, благодаря чему довольно длительное время смогла сдерживать нумидийскую конницу. Разумеется, речи о победе над ней и не шло, но главную задачу арабы выполнили — сдержали противника и не дали ему смять римскую линию ударом во фланг, потому как не обнажили его, в отличие от римских эквитов, бежавших вскоре. Возможно, это бы даже спасло римскую армию от разгрома, ведь римская линия, смятая всего лишь на одном фланге, где конница карфагенян ввязалась в схватку с пехотой противника и полностью застряла, усердно давила на линию карфагенян, предчувствуя уже скорую победу. Но, увы, этому не суждено было случиться. Засадный отряд во главе Магона выступил из-за пересечённой местности и обрушился на противника, в пылу битвы не заметившего подобный финт. Атаковав незащищённые тылы римской армии, они вызвали смятение в задних рядах, а также дальнейшеекрушение вражеского левого фланга. Примерно в это же самое время, наконец, окончательно сдали свои позиции и стали панически отступать арабские всадники. Разумеется, обнажив правый фланг римлян, куда тут же ударили те из нумидийцев, что не стали преследовать противника в пылу своего гнева. Теперь, как не трудно догадаться, римская линия была сминаема со всех сторон, но даже так не поддалась и лишь усилила свой натиск на врага. Тем временем, арабская конница, до того «панически» отступавшая, внезапно разделилась надвое и стала двигаться в сторону наступавшей на неё нумидийской конницы. Удивлённые нумидийцы оказались шокированы столь сложным тактическим манёвром арабской конницы, а потому просто не успели среагировать на то, что клятые арабы обрушили на них град дротиков. Как результат, нумидийская конница понесла тяжёлые потери и оказалась в полном смятении, в то время как арабская конница, не теряя времени, обрушилась на них с обеих сторон и, зажав, будто дощечку в тисках, стала сдавливать своего врага. Разумеется, полностью уничтожить нумидийскую конницу у арабов не вышло, но они сумели нанести ей тяжёлые потери и рассеяли, лишив врага части его численного превосходства в коннице, так как две тысячи нумидийцев просто выпали из битвы. Не были убиты, конечно, что печально, но оказались вне игры. Впрочем, времени отдыхать у арабов, к сожалению, не было. Несмотря на усталость скакунов и самих всадников, арабская конница, тем не менее, ударила по другой части нумидийской конницы, не ставшей преследовать арабскую конницу. Нумидийцы, удивлённые внезапным возникновением арабов, оказались неподготовленными к их натиску, а потому арабы сумели успешно отогнать вражескую конницу от римской линии, позволив последней в последний раз усилить свой и без того чудовищный натиск на вражеский фланг. Впрочем, никакого значения этот воистину героический подвиг арабской конницы не имел, так как к тому моменту уже началось окружение римской армии. Да, карфагеняне окончательно доломали вражеский левый фланг, начав постепенное окружение римской линии. В связи с этим, собственно, арабской коннице и пришлось отступить к римскому лагерю, куда уже успела отступить ранее римско-союзническая конница. Правда, на этот раз вражеская кавалерия не стала преследовать арабскую конницу — печальный исход предыдущей погони им не сильно льстил. Пользуясь этим, арабы взяли с собой сына консула, а также самого консула и, собственно, отступили вместе с ними к лагерю римлян. Конечно же, к тому моменту всё уже было кончено к тому моменту. Сломав вражеский фланг, карфагеняне приступили к окружению и вскоре завершили разгром врага, пленив большую часть римского войска. Как не трудно догадаться, спаслась почти исключительно кавалерия, в то время как пехота большей частью попала в плен к врагу. Ну, это если не считать охрану лагеря, которую консул ранее оставил под командованием одного из легатов. В любом случае, большая часть войска, как раз таки и представленная пехотой, была «недоступна» для дальнейшего использования по прямому назначению. Кстати, карфагеняне казнили всех римлян, однако пощадили всех их союзников и позволили им вернуться домой без выкупа. Вот такой вот широкий жест дружбы, намекающий, что Ганнибал воюет не против италиков, а против римлян и только римлян. Хотя, пожалуй, гораздо большее влияние победа Ганнибала оказала на Цизальпинскую Галлию и кельтов. По той простой причине, что Рим показал свою слабость. Он проиграл, и теперь пришла пора сбросить свои оковы. Полагаю, такая была мотивация у племён Цизальпинской Галлии, когда одно племя за другим приносило Ганнибалу клятвы верности и вливалось в его войско, готовясь к совершению своей мести римлянам. Таким образом, Ганнибал Барка сделался хозяином всей Цизальпинской Галлии. Впрочем, дальнейшие военные действия ему всё же пришлось отложить в связи с наступлением холодов. Тем временем, в Риме снова творился политический хаос — никто не знал, что делать. Флот разбит вдребезги, а армия кончила ничуть не лучше, и во всём этом виноват Публий Корнелий Сципион. Толпа хотела его линчевать, но Сенат колебался — именно Публий Корнелий Сципион являлся тем самым человеком, что «договорился» со мной о «помощи» Риму. Кроме того, он, как-никак, не просто какой-то там военный преступник, а полноценный римский гражданин, патриций! Нобилитет просто не мог себе позволить атаковать консула-патриция, происходившего из одного из самых знатных родов Рима. В то же самое время, и оставить его без наказания было невозможно, ибо крови Публия хотели плебеи. Компромисс, впрочем, всё же был найден — переманив на свою сторону часть плебейских сенаторов при помощи золота, любезно предоставленного мной, и ряда других заманчивых предложений, патриции сумели протолкнуть нужное предложение на экстраординарном собрании сената. Таким образом, Публий Корнелий Сципион был смещён с позиции консула и заключён под домашний арест, а также был обязан выплатить внушительный штраф. Тем не менее, он всё ещё имел право переписки, так что никаких проблем в отношениях Римской Республики с Панэллинским союзом, столь важных для выживания Рима в этот момент, разумеется, не возникло. В конце концов, я бы не стал допускать уничтожения моей политической марионетки, верно? Более того, уже очень скоро Публий «договорился» со мной о строительстве нового флота в четыреста кораблей и снаряжении очередной армии наёмников. Правда, на этот раз «наёмниками» выступали уже остатки наёмников и обученные военному искусству осуждённые преступники. Хотя, не то чтобы между наёмниками и преступниками была особая разница в моральных принципах и модели поведения, так что римляне даже и не заметили каких-либо изменений. В любом случае, до наступления военных действий в уже 217 году до нашей эры я успел приготовить римлянам четыреста военных кораблей и сорок тысяч наёмников. И, в качестве особого презента — ещё три тысячи арабской конницы, столь замечательно себя зарекомендовавшей в битве при Требии. К слову, последнюю римляне оценили по достоинству и в дальнейшем при любом удобном случае просили дать им побольше арабов. Тем временем, как уже ранее упоминалось, наступал 217 год до нашей эры…
Последние комментарии
30 минут 49 секунд назад
40 минут 18 секунд назад
45 минут 35 секунд назад
1 час 5 минут назад
1 час 14 минут назад
1 час 35 минут назад