Музей Квартира Пушкина на Арбате [Светлана Тихоновна Овчинникова] (fb2) читать онлайн

Светлана Тихоновна Овчинникова, Фаина Шлемовна Рысина, Галина Георгиевна Светлова
Музей 'Квартира Пушкина на Арбате'

(По музеям и выставкам)

МУЗЕЙ «КВАРТИРА ПУШКИНА НА АРБАТЕ»

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ

1989

ББ.К 83.3 PI

лб 0-35

Рецензент Л. Ф. КЕРЦЕЛЛИ

Художник Г. РАСТОРГУЕВ

Овчинникова С. Т., Рысина Ф. Ш., Светлова Г. Г.

0-35 Музей «Квартира Пушкина на Арбате». - М.: Моск. рабочий, 1989. - 80 с.

Книга посвящена одной из уникальных московских Пушкинских меморий - дому № 53 на Арбате, где поэт вместе с молодой женой прожил с февраля по май 1831 года. 18 февраля 1986 года здесь открылся музей «Квартира Пушкина на Арбате». Авторы рассказывают о важнейших событиях в жизни поэта, связанных с арбатским особняком. Значительная часть книги посвящена экспозиции музея, бесценным пушкинским раритетам, представленным в ней. Интересны сведения о дальнейшей судьбе дома на Арбате, а также о жизни этой древней московской улицы в пушкинское время.

4403000000 - 223

О____________________ 82-89

М172(03) - 89

ISBN 5-239-00169-3

ББК 83.3 Р1 лб

Издательство «Московский рабочий», 1989

Старые москвичи с давнего времени знали этот дом в конце Арбата, недалеко от Смоленской площади. Маленький, неказистый, неопределенного цвета (сейчас, после реставрации, уже трудно и вспомнить - то ли серого, то ли желтоватого), зажатый между многоэтажными постройками начала XX века, он многие годы пробуждал фантазию: где-то здесь, на втором этаже, за этими окошками, в далеком 1831 году жил Пушкин… На примелькавшемся арбатском строении лежал отблеск поэзии и тайны.

…Москва - родина Пушкина. Здесь он прожил первые двенадцать лет - годы, когда складываются душа, характер, мысли. Город своего детства поэт запомнил навсегда. Он восхищался Петербургом, воспевал его «строгий, стройный вид», был привязан к Михайловскому. Ему хорошо работалось в пустынном Болдине. Его пленяла романтическая полуденная красота Крыма и Кавказа. И все-таки первой, самой глубокой и нежной, сыновней любовью он любил именно Москву. Он мог сердиться на лень и «татарское убожество» московских обывателей, но и гневаясь, и раздражаясь, Пушкин не мог жить без Москвы, гордился ею, постоянно писал о ней. В пятнадцатилетней разлуке, среди мелькающих впечатлений, с острой ностальгической тоской он вспоминал шумную и забавную пестроту нестройных московских улиц, улочек, переулков, дворцы и деревянные сарайчики, воздух Москвы - воздух детства.

Нигде и никогда Пушкин не был так восторженно принят обществом, как в Москве в 1826 году, после возвращения из Михайловской ссылки. С этого времени поэт бывал в «отставной» столице почти ежегодно, а иногда и по два-три раза в году. Москва подарила Пушкину невесту, жену, семью. В Москве он венчался. На Арбате он прожил первые месяцы семейной жизни.

В столице сохранилось множество особняков, дворцов, театров, где Пушкин бывал, где гостил у друзей или танцевал на балах. Но квартира, которую он нанимал для себя, где чувствовал себя дома, - была только одна - арбатская квартира. Дом, где родился поэт, не сохранился, тем драгоценнее для нас это двухэтажное здание близ Смоленской площади. Совсем недавно у нас на глазах к февральским дням 1986 года оно было восстановлено в прежнем своем виде и начало новую жизнь: здесь открылась «Квартира Пушки- на на Арбате» - первый в Москве мемориальный пушкинский музей.

Пройдем же по его тихим залам. Вдумаемся в непростую, нетрадиционную экспозицию. Неторопливо всмотримся во все эти портреты, картины, рукописи, книги, вещи, «сохраненные судьбой», пришедшие из начала прошлого века и рассказывающие нам о бесконечно далеком и дорогом нашему сердцу времени, о жизни Пушкина в Москве, «во втором ярусе большого дома на Арбате, между церквами Николы в Плотниках и св. Троицы», как определил его местоположение историк П. И. Бартенев.

ПУШКИН В МОСКВЕ

5 ДЕКАБРЯ 1830 ГОДА - 15 МАЯ 1831 ГОДА

«УЧАСТЬ МОЯ РЕШЕНА…»

Перенесемся на полтора столетия назад - в ту давнюю зиму 1831 года, когда Александр Сергеевич Пушкин и его юная жена поселились на втором этаже арбатского особняка. Вглядимся пристальнее в жизнь поэта, постараемся понять, что занимало, волновало, тяготило, радовало его в то время.

Чтобы «арбатские» месяцы 1830 - 1831 годов отчетливее проступили перед нами из глубины времени, вспомним, что за два года до этого, в самом конце 1828 года, Пушкин на балу у танцмейстера Иогеля увидел 16-летнюю необычайно красивую девочку - Наталью Гончарову. Она только недавно начала выезжать, но молва о ней уже гремела. В свете восхищались ее одухотворенной, романтической прелестью, называли одной из первых московских красавиц.

Очарованный поэт вскоре сделал ей предложение и получил неопределенный ответ. Около двух лет продолжалась история пушкинского сватовства. Согласие было получено лишь в апреле 1830 года.

«Участь моя решена. Я женюсь…

Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством - боже мой - она… почти моя…

Я готов удвоить жизнь и без того неполную. Я никогда не хлопотал о счастии, я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?»

Так пишет Пушкин в незавершенном отрывке, начатом весной 1830 года, сразу после помолвки. С этого времени постоянно возвращается он к мысли о возможности счастья для него.

В самом конце августа 1830 года с неспокойной душой Пушкин уезжает в Болдино для раздела имения, часть которого перед женитьбой передал ему отец. «Я уезжаю, рассорившись с г-жой Гончаровой, - пишет он своей близкой приятельнице княгине В. Ф. Вяземской. - На следующий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю еще, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь… Ах, что за проклятая штука счастье!»

И о том же - невесте: «Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, - я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить… быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастие создано для меня».

И то же самое - П. А. Плетневу. «Черт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан».

А потом были три месяца осеннего болдинского уединения, три месяца беспокойства, тоски, ожидания - и необычайного, почти невозможного для человеческих сил творческого взлета. «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал, - сообщает он Плетневу. - Вот что я привез сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400)… Несколько драматических сцен или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все… Написал я прозою 5 повестей…»

Запертый холерными карантинами, Пушкин живет в Болдине до декабря. Лишь в начале месяца ему удается прорваться через заставы и приехать в Москву к невесте. «Милый! я в Москве с 5 декабря», - пишет он Плетневу. А московские жандармы оповещают начальство: «…прибыл из города Лукоянова (близ Бол-дина. - Авт.) отставной чиновник 10-го класса Александр Сергеев Пушкин и остановился Тверской части 1-го квартала в гостинице «Англия»…»

Так начался этот пятимесячный период московской жизни Пушкина: 5 декабря 1830 - 15 мая 1831 года - тревожное, нервное и все-таки светлое, переломное время, в которое вместились мрачные мгновения и наивысшее для Пушкина ощущение счастья. Калейдоскоп чувств, размышлений, событий, от самых важных до мелочей, от бракосочетания 18 февраля, от авторского восторга по поводу выхода в свет «Бориса Годунова» до растерянности от сознания того, что вышли все деньги, что сегодня кончилась последняя сотня, - вот что такое эти пять с половиной месяцев. Встречи, знакомства, дружеские пирушки, масленичные катания, визиты, родственные обеды… И вереница людей: литераторы, актеры, журналисты, карточные игроки, светские знакомые, поручители на свадьбе, чиновники Опекунского совета. Благовоспитанные, утомительные и необходимые беседы с «московскими тетками» - так называл Пушкин родню невесты; веселый и язвительный «треп» с князем П. А. Вяземским; вдохновляющие, будоражащие ум исторические и политические споры с М. П. Погодиным; настороженные любезные переговоры с журнальным противником Н. А. Полевым.

Первые недели Пушкин жил в гостинице. Но в феврале 1831 года в его письмах появляется новый адрес: «Пиши мне на Арбат в дом Хитровой». «Mon ad-resse: дом Хитровой на Арбате». «Книги Бе-лизара я получил и благодарен. Прикажи ему переслать мне еще Crabbe, Wordsworth, Southey и Scha-kespeare в дом Хитровой на Арбате».

Пушкин нанял квартиру в арбатском особняке 23 января. Дом принадлежал старинному дворянскому семейству Хитрово. Подробнее об этой семье мы расскажем в последней главе книги. А сейчас заметим только, что в зимние месяцы 1831 года хозяев в Москве не было.

В самом начале февраля, перед свадьбой, поэт перебрался на Арбат. Квартира была приготовлена к приему молодой жены. Пять комнат, в которых жили Пушкины, находились во втором этаже: зал, гостиная, кабинет, спальня, будуар. К сожалению, нам почти ничего не известно об убранстве этих комнат. Сохранились лишь воспоминания Павла Петровича Вяземского, сына Петра Андреевича, о том, как он десятилетним мальчиком принимал участие в свадьбе Пушкина и «по совершении брака в церкви, отправился вместе с Павлом Войновичем Нащокиным на квартиру поэта для встречи новобрачных с образом. В щегольской, уютной гостиной Пушкина, оклеенной диковинными для меня обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками, я нашел на одной из полочек, устроенных по обоим бокам дивана, никогда мною не виданное и не слыханное собрание стихотворений Кирши Данилова. Былины эти, напечатанные в важном формате и переданные на дивном языке, приковали мое внимание на весь вечер».

Вот и все, что мы знаем о квартире Пушкина в Пречистенской части, как писали в своих донесениях о поэте московские жандармы. Но о жизни Пушкина в доме Хитрово, вообще о московской жизни поэта в этот период нам известно довольно много. В некоторые месяцы мы можем очень подробно, почти по дням, проследить: что делал поэт, где он бывал, кто приезжал к нему, что он читал и проч. и проч.

В это время Пушкин почти ничего не пишет. «…Не стихи на уме теперь» - вот его собственное признание. И все-таки даже в эти дни, наполненные заботами об устройстве семьи, дома (и в прямом и в переносном смысле), он не перестает быть литератором, историком, политиком. В его письмах очень скупо, целомудренно - о свадьбе, о невесте, о любви. И много о литературе, о журналах, о своих и чужих стихах. В воспоминаниях и дневниках людей, общавшихся с ним в это время, мы постоянно встречаем отголоски его мыслей, споров, ощущаем круг его интересов, который никак не мог ограничиться мыслями о женитьбе. Даже на «мальчишнике» - холостой пирушке накануне венчания - о чем говорят молодые люди, собравшиеся у Пушкина проводить приятеля в женатую жизнь? «Там Баратынский и Вяземский толкуют о нравственной пользе», - не без иронии записывает в дневнике Погодин.

18 февраля - торжественный день. После венчания молодые едут домой, на Арбат. Там их ожидает ужин, чинный и парадный. А Пушкин - так вспоминают очевидцы - вдруг заводит речь о былинах Кирши Данилова, о «звучном народном русском языке», о собирателе песен Петре Киреевском. Наверное, родня невесты была очень удивлена таким «не свадебным» поворотом разговора.

Чтение друзьям произведений, написанных в Болдине, и доверчивое ожидание их товарищеского суда; нескончаемые споры о «Литературной газете» и «Северной пчеле», о стихах Вяземского, Федора Глинки и молодого Деларю, об итальянской октаве в русском стихосложении, о романах Загоскина и т. д. и т. п. Всем этим буквально пестрят мемуарные и эпистолярные свидетельства этих месяцев.

Пушкина - государственного мыслителя, гражданина - чрезвычайно занимают европейские события: июльская революция во Франции и польское восстание. К этим общественным катаклизмам постоянно возвращается мысль поэта.

В конце 1830 года выходит в свет «Борис Годунов» - любимое пушкинское детище. Произведение, написанное пять лет назад в михайловском уединении, трагедия, от которой поэт ждал серьезнейших перемен для русской сцены, наконец напечатана. Пушкин по-детски счастлив. Он ловит малейшие похвалы «Борису Годунову», дарит книги друзьям, хлопочет о выкупе экземпляров, боится надеяться на успех (заранее предрешает провал) и все-таки надеется.

Трагедия была принята более чем холодно. На гениальное создание обрушивается шквал непонимания, тупости, насмешек, косности. Откровенно враждебны отзывы о «Борисе Годунове» в переписке современников. Ругают дружно все: и враги, и друзья, и читатели, и литераторы. «…Борис Годунов его очень слаб» (Е. А. Энгельгардт). «Добро бы хоть в эти пять лет поправлял его, а то все прежнее и все не то, чего ожидать следовало» (Н. М. Языков). «…Галиматья в шекспировском роде» (В. А. Каратыгин). «…Это отрывки из русской истории, а вовсе не поэтическое произведение, достойное этого имени» (В. С. Печерин). «Возвращаясь к «Борису», желаю спросить: что от него пользы белому свету?… Я его сегодня перечел в третий раз - и уже многое пропускал, а кончил, да подумал: 0 (т. е. нуль)» (П. А. Катенин).

В журнальных статьях интонации более сдержанные. Есть несколько хвалебных рецензий; но они до удивления пусты. Не говоря уже о цветистых комплиментах вечно восторженного князя Шаликова в «Дамском журнале», как, в сущности, поверхностны и великолепные периоды молодого Гоголя в его незаконченной статье о «Борисе Годунове»: «Будто прикованный, уничтожив окружающее, не слыша, не внимая, не помня ничего, пожираю я твои страницы, дивный поэт!… О, как велик сей царственный страдалец! Столько блага, столько пользы, столько счастия миру - и никто не понимал его… Над головой его гремит определение…» - и т. д. Во всех этих восклицаниях звучит как будто какое-то недоумение перед созданием, намного опередившим свой век, принадлежащим будущему.

А какой «букет» ругательных откликов мы находим в периодической печати той поры - от снисходительного похлопывания по плечу в пространной статье радикала Н. А. Полевого до шутовского издевательства в газете «Северный Меркурий»:

«Имея честь поздравить почтеннейшую публику с выходом сего давно ожидаемого творения, считаем обязанностию донести, что мы решаемся читать оное не иначе, как по десяти страниц на день, руководствуясь в сем случае известною пословицею: «хорошего понемногу!…»

Анонимный же автор брошюрки «О Борисе Годунове, сочинении Александра Пушкина. Разговор помещика, проезжающего из Москвы через уездный городок, и вольно практикующего в оном учителя российской словесности» написал бесхитростно, от чистого сердца: «Можно ли было ожидать от Пушкина такой галиматьи?»

…Внимательно всматриваясь в эти месяцы, мы видим постоянное столкновение, переплетение самых противоположных чувств, страстей, событий: рядом с Пушкиным, самозабвенно спорящим с друзьями, радующимся выходу «Бориса Годунова», погруженным в литературную и политическую жизнь России и Европы, встает совсем другой Пушкин - человек, затерянный в повседневной светской толчее.

Положение обязывало. Приходилось «кружиться в свете», потому что в Москве, по выражению Пушкина, «живи не как хочешь - как тетки хотят». Он то обедает в Английском клубе, то гуляет по Тверскому бульвару, то танцует на балу у Екатерины Алексеевны Долгоруковой, известной московской барыни, то он в гостях у графа Потемкина на Пречистенке, то едет с визитом к Ивану Александровичу Нарышкину, посаженому отцу Натальи Николаевны, то снова на балу - у Анастасии Михайловны Щербининой, то на маскараде в Большом театре, то на блинах у Пашковых, то на масленичном катанье, то сам дает бал на арбатской квартире. Москва этой зимой веселилась напропалую. Еще не угасли последние вспышки холеры, а балы, маскарады, спектакли, концерты, катанья и гулянья закружились лихорадочным вихрем.

Наверное, во всех этих увеселениях была для Пушкина и радость. Наверное, он был счастлив, любуясь на полудетский восторг Натальи Николаевны. Наверное, было приятно внимать восхищенному шепоту «она прелестна», «красавица писаная», «совершенство красоты», «прелесть как хороша». И все-таки он предпочитал тишину своего кабинета или долгие разговоры с друзьями. Все-таки лучше было сидеть с Баратынским и читать ему только что законченные «Повести Белкина», слушая, как экспансивный Евгений Абрамович «ржет и бьется» от удовольствия. Или болтать с Нащокиным. И среди всех балов, обедов и визитов его не оставляли тревога и мысли об утраченной независимости. Он любил повторять шутку Баратынского о том, что «в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим. До селе он я - а тут он будет мы. Шутка!»

Необходимость постоянных столь непривычных, несвойственных ему меркантильных соображений, мелких денежных расчетов расхолаживала, замутняла жизнь. «Через несколько дней я женюсь: и представляю тебе хозяйственный отчет, - пишет он Плетневу около 16 февраля, - заложил я моих 200 душ, взял 38 000 - и вот им распределение: 1-1 000 теще, которая непременно хотела, чтоб дочь ее была с приданым - пиши пропало. 10 000 Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остается 17 000 на обзаведение и житие годичное».

А это - из письма Нащокину: «…взял с собою последнюю сотню… коли можешь, достань с своей стороны тысячи две». И снова Плетневу: «Деньги, деньги: вот главное, пришли мне денег».

Расходы были огромные. Наталья Ивановна устраивала скандалы Пушкину и за отсутствие денег, и за его «безбожие». «Пушкин ей не уступал, - пишет биограф поэта П. В. Анненков, - и, когда она говорила ему, что он должен помнить, что вступает в ее семейство, отвечал: «Это дело вашей дочери, - я на ней хочу жениться, а не на вас». Подруга Натальи Николаевны Е. А. Долгорукова вспоминает: «Много денег пошло на разные пустяки и на собственные наряды Натальи Ивановны». «В самый день свадьбы она послала сказать ему, что надо еще отложить, что у нее нет денег на карету или на что-то другое. Пушкин опять послал денег».

Свадьба беспрестанно откладывалась. Эти проволочки дали богатую пищу для светского злословия. Сплетничали по-разному: и с оттенком снисходительного сожаления, и с тонкой иронией, и с откровенно злым ехидством - но всегда с удовольствием, со вкусом. В переписке современников отразились эти возбужденные пересуды вокруг пушкинской женитьбы. Не только в самой Москве, но и в Петербурге, и в дальних своих поместьях люди умирали от любопытства, ожидания, нетерпения. «Пожалуйста, словечко… об свадьбе Пушкина», - пишет из имения Липицы Смоленской губернии А. С. Хомяков. «В городе опять начали поговаривать, что свадьба Пушкина расходится; это скоро должно открыться: середа последний день, в который можно венчать… Нечего ждать хорошего, кажется; я думаю, что не для нее одной, но и для него лучше бы было, кабы свадьба разошлась». Это из письма московского великосветского сплетника А. Я. Булгакова. А вот из другого его послания: «Ну да как будет хороший муж! То-то всех удивит, никто этого не ожидает, и все сожалеют о ней». В таком же духе рассуждает бывший лицейский директор Е. А. Энгельгардт: «Пушкин собрался было жениться в Москве; к счастью для невесты, дело опять разошлось». «Жаль ее: она, верно, будет несчастлива. В нем только и было хорошего, что его стихотворческий дар, да и тот, кажется, исчезает…»

Надо сказать, что слухи, предположения, сожаления продолжались и после свадьбы. Сохранилось письмо некоего Протасьева родным из Москвы:

«Скажу тебе новость - Пушкин, наконец, с неделю тому назад женился на Гончаровой и на другой день, как говорят, отпустил ей следующий экспромт:

Кто хочет быть учен,

Учись.

Кто хочет быть спасен,

Молись.

Кто хочет быть в аду,

Женись.

Счастливое супружество!»

Пушкин отлично чувствовал недоброжелательные толки за своей спиной, лихорадочный публичный интерес к своей частной жизни. Иногда от всего этого на него находила жестокая хандра. В один из таких черных дней, за неделю до свадьбы, он послал письмо другу юности Н. И. Кривцову: «Женат - или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было… Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей… У меня сегодня spleen - прерываю письмо мое, чтоб тебе не передать моей тоски…»

В декабре и январе в пушкинской переписке постоянно упоминается имя Дельвига - самого близкого, самого нежного, самого любимого друга. Пушкин тревожится за судьбу его «Литературной газеты», с жадностью листает только что вышедший альманах его «Северные цветы», с приятельской бесцеремонностью бранит Дельвига за издательскую лень и нерадивость. И вдруг 18 января приходит страшное известие из Петербурга: вечером 14 января Дельвиг умер… «И так в три дни явная болезнь его уничтожила. Милый мой, что ж такое жизнь?» - пишет через несколько часов после кончины друга Плетнев. «Грустно, тоска… - вторит ему Пушкин, - никто на свете не был мне ближе Дельвига… Без него мы точно осиротели».

Гибель Дельвига зловещей тенью нависла над последним предсвадебным месяцем.

15 января в жизни Пушкина произошло событие, внешне и не очень значительное, но весьма настораживающее. Полиция сообщила ему решение сената по делу о «соблазнительном», «служившем распространению пагубного духа» отрывке из стихотворения 1825 года «Андрей Шенье». Пушкин был избавлен от суда, но с него взяли строгую подписку, «дабы впредь никаких своих творений без рассмотрения и пропуска цензуры не осмеливался выпускать в публику». Этот полицейский инцидент, закончившийся на этот раз весьма благополучно, жестко напоминал поэту о том, что он, по его выражению, «от жандарма еще не ушел».

Между тем время бежало, до свадьбы оставалось всего два дня. 16 февраля вечером Пушкин заехал к Нащокину. Там он встретился с молоденькой цыганкой Таней, певицей из прославленного московского хора Ильи Соколова. Много лет спустя, уже старой женщиной, Татьяна Дмитриевна Демьянова рассказала о своем знакомстве с поэтом и об этой встрече:

«Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин. Увидал меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» - поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: «Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?» - «Как не слыхать, говорю, дай вам бог, Александр Сергеевич!» - «Ну, спой мне, спой!» - «Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину!…» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть. Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору… И, думаючи об этом, запела я Пушкину песню, - она хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне ее теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:

Ах, матушка, что так в поле пыльно? Государыня, что так пыльно? Кони разыгралися… А чьи-то кони, чьи-то кони? Кони Александра Сергеевича…

Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую и голосом то же передаю… Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребенок плачет… Кинулся к нему Павел Войнович: «Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» - «Ах, говорит, эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!…» И недолго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился».

На следующий день Пушкин созвал к себе на арбатскую квартиру человек десять - двенадцать друзей. Сюда пришли молодые веселые люди, записные столичные франты, остряки, умники: Вяземский, Нащокин, Баратынский, Денис Давыдов, Языков, Иван Васильевич Киреевский, композитор Верстовский, брат Левушка. На этом бесшабашном «мальчишнике» было весело и бестолково. Разговаривали, спорили, читали стихи, шумели, произносили тосты. Но сам Пушкин казался озабоченным, молчаливым и «говорил стихи, прощаясь с молодостью». «На другой день, - записывает первый биограф Пушкина П. И. Бартенев, - он был… очень весел, смеялся, был счастлив, любезен с друзьями…»

«Я ЖЕНАТ - И СЧАСТЛИВ…»

18 февраля в церкви Большого Вознесения, совсем неподалеку от Арбата, у Никитских ворот, состоялось венчание. По рассказам вездесущего А. Я. Булгакова, в церковь посторонних «никого не велено было пускать, и полиция была для того у дверей».

Свадьба прошла торжественно, но одно, казалось бы, ничтожное происшествие смутило суеверную и встревоженную душу поэта. Современники свидетельствуют: «Во время обряда Пушкин, задев нечаянно за аналой, уронил крест; говорят, при обмене колец одно из них упало на пол… Поэт изменился в лице и тут же шепнул одному из присутствующих: «…tous les mauvais augures» {все плохие предзнаменования. - фр. - Авт.).

После венчания в арбатском доме был устроен торжественный ужин. А через десять дней, 27 февраля, Пушкины дали для самого близкого круга свой первый бал, на котором было очень весело, свободно, уютно, по-московски. И снова свидетельствует Булгаков: «Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось. Много все танцовали… Ужин был славный; всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство».

Гости начали разъезжаться около трех часов ночи, спускались вниз по лестнице, выходили на спящий заснеженный Арбат, садились в кареты. «Была вьюга и холод…»

…Стремительно, нервно и неровно неслись эти московские дни. И вдруг на момент остановился томительный бег. «Я женат - и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился». Письмо Плетневу - пожалуй, самое счастливое письмо в своей жизни - Пушкин послал через неделю после свадьбы из арбатской квартиры.

Надо всем теперь царило радостное и непривычное чувство. В эти зимние и весенние дни 1831 года к Пушкину пришло то, что он считал уже невозможным для себя - и на что все-таки продолжал надеяться. То, о чем он мечтал последние годы, к чему так стремился перед женитьбой, о чем писал позднее: «Юность не имеет нужды в at home (своем доме. - англ. - Авт.), зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой».

С детства лишенный семейного уюта, он всю жизнь тосковал о тихой и прочной домашней пристани, о надежном душевном оплоте. Теперь эта мечта, это, по выражению Анны Ахматовой, «томление по счастью» воплотилось. И хотя мы знаем всю грядущую трагедию и ее страшный финал, и хотя «отдаленные седой зимы угрозы» отчетливо звучали и в эти московские дни - все же мы благодарны судьбе за то, что на тревожном, скитальческом пути Пушкина была эта остановка, эти месяцы «светлого существования». За то, что надо всеми письмами этого времени как эпиграф можно поставить его радостные, озорные слова из письма Плетневу: «Ах, душа моя, какую женку я себе завел!»

С горечью приходится заметить, что это радостное время уже заключает в себе, как в нераскрывшейся почке, начала, ростки всех грядущих роковых переплетений, с железной неуклонностью торопивших развязку. Злая паутина сплетен и необходимость жить в «завистливом и душном» свете; пламенное стремление к семейной независимости и тайный полицейский надзор; недоброжелательство публики и петля безденежья - все это уже завязалось в нерасторжимый узел.

…Он любил ее давно, и в глубине души он - умнейший человек России - немного робел перед восемнадцатилетней девочкой. «Но я, любя, был глуп и нем». А теперь Наталья Николаевна перестала быть отдаленной прекрасной мечтой, невестой; теперь она - свой, домашний человек, жена. А как говаривал Пушкин, «жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат». «…Женка моя прелесть не по одной наружности», - пишет он Плетневу через несколько дней после свадьбы. Это он не уставал твердить всю жизнь. «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, - а душу твою люблю я еще более твоего лица».

Перемена в Пушкине бросалась в глаза окружающим. О ней судили и рядили, обывательская посредственность снисходительно одобряла «остепенившегося» поэта, вступившего наконец в ряды солидных людей. «С тех пор, что он женился, - пишет Е. Е. Кашкина своей родственнице, П. А. Осиповой, - это совсем другой человек, - положительный, - рассудительный, обожающий свою жену. Она достойна этой метаморфозы, так как утверждают, что она столь же умна, как и красива, - осанка богини, с прелестным лицом; и когда я его встречаю рядом с его прекрасной супругой, он мне невольно напоминает портрет того маленького очень умного и смышленого животного, которое ты угадаешь и без того, чтобы я тебе назвала его».

Но Пушкин не сумел сделаться ни рассудительным, ни положительным. Просто в эти месяцы он, несмотря ни на что, почувствовал себя счастливым человеком.

Однако радость этих светлых молодых недель омрачалась тягостными взаимоотношениями с Натальей Ивановной Гончаровой, ее невозможными, нелепыми требованиями, угрожающими «семейственному покою». Жить рядом с ней становилось невыносимо, и Пушкин решил уехать из Москвы. Его вдруг осенила «мысль благословенная» - нанять дачу в Царском Селе и провести свое первое семейное лето в этом милом его сердцу уголке, среди юношеских воспоминаний. И вот одно за другим летят к Плетневу письма с просьбой «нанять фатерку» в Царском. Верный Плетнев исполняет эту миссию; 15 мая Пушкин покидает дом Хитрово, Арбат, Москву.

Так закончился этот короткий московский период жизни Пушкина, связанный с маленьким особняком на Арбате. И теперь, полтора столетия спустя, проходя по старой московской улице и глядя на этот дом, мы вспоминаем те месяцы, которые были прожиты здесь поэтом, - время, полное тревог и счастья.

МУЗЕЙ «КВАРТИРА ПУШКИНА НА АРБАТЕ»

Мысль о том, что в «доме Хитровой на Арбате» должен быть организован музей Пушкина, возникла давно. Выявление пушкинских страниц в судьбе этого дома - заслуга Пушкинской комиссии, созданной в 1927 году при секции «Старая Москва» Общества изучения Московской области. В подготовленном ею в 1930 году сборнике «Пушкин в Москве» впервые сообщались сведения об арбатской квартире поэта (статья Н. П. Розанова «Пушкинские» дома, сохранившиеся в Москве до нашего времени»).

Предложение об организации музея Пушкина на Арбате поступило в рабочую комиссию Пушкинского юбилейного комитета при ЦИК СССР в 1935 году. Оно было напечатано в «Известиях» от 3 марта этого года. В том же номере была опубликована статья крупнейшего пушкиниста М. А. Цявловского «Заметки москвича», рассказывающая об «арбатской» жизни Пушкина. «Дом Хитровой на Арбате» (ныне дом 53), - писал Цявловский, - до сих пор не только весь сохранился, но за истекшие сто с лишним лет мало изменил свой вид. Сохранилась и квартира Пушкина (во втором этаже)».

13 февраля 1936 года под председательством Цявловского состоялось первое заседание Пушкинской комиссии Московского областного бюро краеведения, посвященное подготовке к пушкинскому столетнему юбилею. В нем приняли участие литераторы, историки Н. С. Ашукин, М. В. Нечкина, Н. П. Чулков, потомки поэта Г. А. и Г. Г. Пушкины. На заседании обсуждался вопрос об увековечении московских пушкинских мест, в частности арбатского дома, о превращении его в музей.

В юбилейные февральские дни 1937 года на доме № 53 была установлена мемориальная доска с барельефным портретом поэта работы скульптора Медведевой и надписью: «В этом доме жил А. С. Пушкин с начала февраля до середины мая 1831 года».

Однако годы шли, а дом оставался все той же прозаической коммуналкой, набитой жильцами. Была в этом обидная и нелепая несправедливость. По всей стране создавались мемориальные экспозиции, посвященные поэту: в Ленинграде и в Царском Селе (ныне город Пушкин), в Болдине, Михайловском, Тригорском, в Одессе и Кишиневе; даже в скромном селе Бернове и в Торжке, где и бывал-то Пушкин лишь проездом. А в Москве, городе, сыгравшем в его жизни колоссальную роль, мемориального пушкинского музея не было. По всем законам логики и справедливости он не мог не возникнуть.

29 августа 1972 года Моссовет принял постановление, согласно которому дом № 53 по улице Арбат передавался в долгосрочную аренду Государственному музею А. С. Пушкина для создания мемориального филиала. А 4 декабря 1974 года решением Совета Министров РСФСР дом был включен в список памятников культуры государственного значения.

Начиналось создание мемориала. Этапы его были разнообразны и многосложны. Надо было вернуть обветшавшей двухэтажной коробочке ее нарядный ампирный облик. Ведь за долгую жизнь дом подвергался многочисленным перестройкам: пробивались новые дверные проемы, залы разгораживались перегородками, переделывались лестницы, менялся облик фасада. От времени осыпалась лепнина, крошились мраморные подоконники. Задача состояла в том, чтобы уничтожить следы этих многолетних искажений, перестроек, разрушений.

Сложнейшая, кропотливая работа по исследованию и реставрации здания была поручена мастерской № 13 института «Моспроект-2» (авторы проекта реставрации - лауреат Государственной премии И. П. Рубен и Л. В. Лазарева; инженер - Г. Г. Третьякова).

Главным документальным основанием для восстановительных работ стали полностью уцелевшие капитальные стены дома, а также сохранившиеся планы владений Хитрово 1806 и 1836 годов.

Реставраторы проделали огромную работу по раскрытию сохранившихся подлинных архитектурных деталей и по привлечению исторических аналогов. Очень интересными были поиски облика главного фасада. Одно открытие всех чрезвычайно взволновало (но, к сожалению, совершенно не могло помочь при реставрации): на наружных кирпичных стенах была найдена копоть - следы пожара 1812 года!

Долгое время считалось, что выступ в центре фасада, существующий на плане 1836 года, означает портик с четырьмя или шестью колоннами. Однако реставраторы, возражая против этого, высказали другое предположение: выступ мог означать балкон. Натурные исследования подтвердили эту версию. На стене, выходящей на Арбат, два центральных окна оказались заложенными дверными проемами. Обнаружились также «гнезда», пробитые в кирпичной кладке. Дверные проемы на втором этаже могли служить лишь выходами на балкон, а «гнезда» на фасаде были местами его крепления. На основе этих данных реставраторы определили, что он занимал почти всю длину центральной, выступающей части фасада. Так появился у возрожденного арбатского особняка легкий вытянутый балкон с изящной решеткой.

Исследователей здания (да и всех создателей музея) чрезвычайно интересовал вопрос: какого же цвета был дом при Пушкине? Сначала предполагали, что желтого, как большинство ампирных строений. Но при натурных работах в штукатурном слое, соответствующем периоду послепожарной перестройки здания, была обнаружена краска бирюзового цвета. Так дом Хитровой стал нарядно-голубым - лазоревым.

Все архитектурные детали главного фасада (фронтон, сандрики над окнами, решетка балкона, карнизы и проч.) воссозданы по аналогам 1830-х годов.

Чрезвычайно сложной оказалась реставрация внутренней части здания. Самой, пожалуй, ясной была проблема восстановления планировки и габаритов комнат: они прослеживались довольно четко, особенно парадная анфилада второго этажа. Но реконструкция планировки - это только начало, только первые шаги. Хотя, конечно, самые важные: ведь воссоздавалось пространство пушкинской квартиры!

Затем начались трудности. Из-за многочисленных перестроек, следовавших на протяжении более полутора столетий, декор помещений почти не сохранился. Поэтому точное воспроизведение его в первоначальном виде было затруднено. И все же некоторые элементы старого архитектурного убранства дошли до нашего времени. Они-то и послужили отправной точкой для реставраторов.

Что же было найдено во время натурных исследований комнат? Увы, не так уж много! На первом этаже обнаружилась двухстворчатая филенчатая дверь, типичная для 1820 - 1830-х годов. Она была использована как образец для воспроизведения всех других анфиладных дверей первого этажа.

Нашлись обломки старых изразцов и остатки печных фундаментов на первом этаже. Это позволило определить местонахождение печей в квартире Хитрово. Парадные же печи в пушкинской квартире были реконструированы по точным обмерам существовавших ранее. Их облицовка белыми поливными изразцами подбиралась как можно ближе к найденным образцам.

В двух комнатах сохранились фрагменты паркета с прожилками из мореного дуба; в одной - с рисунком «елочка», в другой - с орнаментом в виде звезд. В этих помещениях паркет воспроизведен с тем же рисунком.

На втором этаже на основе обнаруженных фрагментов были выполнены из белого искусственного мрамора дверные и оконные откосы, а уцелевший профильный кусок гипса помог в создании лепных карнизов.

Однако в ряде случаев реставраторам приходилось идти по другому пути: восстанавливать здание, основываясь на тщательном изучении исторических аналогов. Именно таким образом реконструирована парадная лестница, паркет и двери на втором этаже, а также множество деталей, казалось бы, мелких и тем не менее чрезвычайно важных, подчеркивающих уют и «обжитость» комнат; деталей, без которых невозможно представить себе ампирный декор. Это латунные печные вьюшки, оконные и дверные ручки, атрибутика парадных драпировок - карнизы, держатели, позолоченные веночки и пр. И наконец, сами драпировки - разнообразные, нигде не повторяющиеся. Торжественные и легкие, пышные и строгие, бархатные и полотняные, все они созданы (именно творчески созданы, а не просто сшиты) по образцам, восходящим к пушкинской эпохе.

Таким образом, восстановленный особняк Хитрово - это (как написано в реставрационном отчете) сложный итог сочетания «документальных исходных данных и результатов натурных исследований» и «творческого воссоздания стилевых элементов архитектуры русского классицизма».

Огромная работа по исследованию здания и основанная на ее результатах реконструкция продолжались несколько лет. Наконец реставрация особняка была завершена. 18 февраля 1986 года - в годовщину пушкинской свадьбы - в нем был открыт музей «Квартира Пушкина на Арбате» (на правах отдела Государственного музея Пушкина).

Экспозиция расположена в двух этажах дома. Мы начнем нашу экскурсию по залам арбатского музея с первого, хозяйского этажа. Он посвящен теме «Пушкин и Москва». Здесь прослежены сложные, многообразные связи поэта со старой столицей, с ее бытом, культурой, искусством, с ее людьми. Значительная часть экспозиции рассказывает о периоде жизни Пушкина, связанном с арбатским домом.

ПЕРВЫЙ ЭТАЖ

I ЗАЛ

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!

А. С. Пушкин. Евгений Онегин

Первый, вводный зал нижнего этажа посвящен архитектурному облику Москвы, городскому быту первой трети XIX века. Войдя сюда с современного Арбата, посетитель сразу попадает в атмосферу пушкинского времени. Со всех сторон его окружают изображения старой столицы на гравюрах и литографиях, многим из которых более 150 лет.

Эмоциональным камертоном к залу стали стремительные строки из «Евгения Онегина». Из неожиданных, острых, порой озорных пушкинских сопоставлений возникает образ огромного древнего города, с парадоксами его архитектуры, с вечно движущейся шумной уличной толпой:

…вот уж по Тверской

Возок несется чрез ухабы.

Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах.

Экспозицию открывают изображения Москвы, искусно гравированные разными мастерами по оригиналам французского художника Жерара Делабарта, жившего в России с 1787 по 1810 год. Серия московских видов из 12 гравюр по оригиналам Делабарта, изданная в 1799 году (в год рождения Пушкина), стала широко известна в России и в Европе. Увлеченный «северной экзотикой», Делабарт с равным искусством передал красоты древней, складывавшейся веками архитектуры и своеобразие патриархального быта Москвы. Его пейзажи густо заселены народом. Тут и оживленный торг, и колодники, просящие подаяния, и дамы, беседующие с кавалерами, и веселые сценки народных русских забав, и едущие экипажи, возы, телеги…

Грандиозная панорама города с величественными храмами и привольно раскинувшимся Замоскворечьем открывается с балконов Кремлевского дворца. Рядом с великолепными чертогами («Пашков дом») - покосившиеся заборы, амбары, сарайчики на набережной Москвы-реки, в виду Кремля. Такова Москва пушкинского детства.

В 1826 году Пушкин увидел родной город совсем иным - и свидание это было радостным:

Ах, братцы! как я был доволен,

Когда церквей и колоколен,

Садов, чертогов полукруг

Открылся предо мною вдруг!

Возрожденная из пепла, отстроившаяся после пожара 1812 года, европейски элегантная, оживленная Москва представлена в двух сериях литографий, сделанных в 1825 году по оригиналам французского мастера Огюста Кадоля, работавшего в Москве в 1820-х годах. С интересом узнают современные москвичи на этих нарядных листах старинные постройки, дошедшие до наших дней: Петровский замок (ныне Военно-воздушная инженерная академия им. Н. Е. Жуковского); классически строгое здание Шереметевского странноприимного дома на Сухаревской площади (сейчас городской Институт скорой помощи им. Н. В. Склифосовского); узнают Александровский сад, тогда еще совсем недавно насаженный.

Интересен «План столичного города Москвы» (раскрашенная гравюра А. А. Афанасьева, 1825 г.). Картугорода обрамляют 14 изображений замечательных архитектурных сооружений и ансамблей - университет, Сухарева башня, только что отстроенный заново Большой театр и др. Эти небольшие гравюры составили особую серию видов Москвы 1820-х годов, которые часто воспроизводились в путеводителях, в журналах и отдельными оттисками.

С Москвой 1830-х годов знакомят литографии, исполненные по оригиналам немецкого живописца Эдуарда Гертнера, который жил в России в 1837 - 1839 годах. Их отличают некоторая суховатость, почти петербургская сдержанная строгость и в то же время большая топографическая конкретность. Особенно красив и интересен своим необычным ракурсом «Вид на Кремль из-под арки Каменного моста». Лиричен лист, запечатлевший обновленную, очищенную от торговых лавок, просторную Красную площадь с памятником Минину и Пожарскому (установлен в 1818 году).

…Москва премилая старушка.

Разнообразной и живой

Она пленяет пестротой,

Старинной роскошью, пирами,

Невестами, колоколами,

Забавной, легкой суетой…

«Всеволожскому», 1819

Представить всю эту яркую пестроту московского городского быта, услышать многоголосье базаров, веселый шум народных гуляний, выкрики уличных торговцев, французский лепет разряженных модниц и щеголеватых франтов позволяет множество ярких, темпераментных жанровых картинок, находящихся в зале. Тут московские харчевни и бега, менялы и извозчики, водовозы и продавцы сбитня, трубочисты, дворники, крестьяне, лотошники и целая галерея модных картинок из журналов 1820 - 1830-х годов.

Московский городской пейзаж проходит через все залы экспозиции первого этажа.

II ЗАЛ

Москва доныне центр нашего просвещения…

А. С. Пушкин. Торжество дружбы…

Материалы трех последующих залов (II - IV) рассказывают о многообразных глубинных связях Пушкина с культурой Москвы. «Ученость, любовь к искусству и таланты неоспоримо на стороне Москвы», - писал поэт, настаивая на преимуществе московского просвещения, более свободного, независимого, не лишенного даже некоторой доли провинциального фрондерства, более оригинального по сравнению с официальной культурой Петербурга. В старой столице Пушкин чувствовал себя вольнее, уютнее; здесь встречал он искреннее, заинтересованное внимание. Его трогало широкое, открытое гостеприимство «старушки» Москвы.

Экспозиция второго зала весьма насыщенна. Она посвящена театральной, музыкальной, художественной жизни города 1820 - 1830-х годов, дружеским и светским связям Пушкина с москвичами.

Особое место в духовной жизни «отставной столицы» занимал театр. В городе одновременно существовали казенная императорская сцена и многочисленные частные, любительские, крепостные театры. Самый быт москвичей был пронизан театрализацией. Маскарады, балы, гулянья, живые картины, домашнее музицирование - все превращалось в своеобразные спектакли.

С юных лет «почетный гражданин кулис», Пушкин великолепно ощущал праздник театра.

Театр уж полон; ложи блещут; Партер и кресла, все кипит; В райке нетерпеливо плещут, И, взвившись, занавес шумит.

Эту праздничную атмосферу передает одна из красивейших литографий О. Кадоля, запечатлевшая сверкающий огнями Большой театр, недавно отстроенную нарядную Театральную площадь, оживленный разъезд зрителей.

Приезжая в Москву, Пушкин не упускал возможности побывать на спектаклях. Недаром первое появление поэта перед московской публикой после возвращения его из ссылки связано с театром. На четвертый день после приезда из Михайловского, 12 сентября 1826 года, поэт присутствовал в Большом театре на представлении комедии А. А. Шаховского «Аристофан». По воспоминаниям современника, едва Пушкин вошел в партер, «мгновенно пронесся по всему театру говор, повторявший его имя: все взоры, все внимание обратилось на него».

Роль Аристофана в спектакле исполнял любимец москвичей романтический трагик П. С. Мочалов. Пушкин был знаком с ним, как и со многими другими актерами, драматургами, театральными деятелями, композиторами, музыкантами Москвы: Д. Т. Ленским, Н. В. Лавровым, П. Н. Араповым, Е. В. Апраксиной, А. А. Алябьевым, А. Л. Гурилевым. Особенно близко сошелся Пушкин с М. С. Щепкиным. Поэт встречался с ним у П. В. Нащокина, слушал его рассказы, убеждал писать мемуары и своей рукой начал «Записки актера Щепкина».

Портреты людей московской сцены - знакомцев Пушкина - экспонируются в зале. Среди многочисленных театральных материалов, помещенных в экспозиции, хочется назвать те, которые представляют особую музейную ценность. Вот акварель 1810-х годов, изображающая директора императорских театров, всем в Москве известного Ф. Ф. Кокошкина. Художник запечатлел увлекающегося Кокошкина в комически аффектированной позе - в тот момент, когда он обучает высокому мастерству декламации молодых актрис.

Колоритным документом эпохи является напечатанная на шелке программа бенефиса актрисы М. Д. Львовой-Синецкой, состоявшегося 14 февраля 1829 года. В этой афише отразилось все своеобразие театрального спектакля начала прошлого века: романтическая трагедия «День падения Миссолонги» сочетается здесь с водевилем «Три сестры-невесты» и с заключительным «Вечером артистов» (иначе - дивертисментом) - непременным цыганским пением и лихой русской пляской.

Львова-Синецкая прославилась исполнением ролей в пушкинских спектаклях. Произведения Пушкина на московской сцене - особая тема зала. В 1821 году выдающийся балетмейстер Адам Глушковский поставил балет «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника». С этого спектакля началась театральная жизнь пушкинских произведений. В Москве при жизни Пушкина было поставлено восемь спектаклей по его сюжетам. Особенным успехом пользовалась трилогия А. А. Шаховского «Керим-Гирей, Крымский хан» (переделка «Бахчисарайского фонтана»), балеты «Кавказский пленник, или Тень невесты», «Черная шаль, или Наказанная неверность».

В одном из шкафов представлены портреты создателей и исполнителей пушкинских спектаклей: А. А. Шаховского, А. П. Глушковского, композитора К. А. Кавоса, актрис Н. В. Репиной и М. Д. Львовой-Синецкой.

В центре зала, над фортепьяно, висит живописный портрет певицы-любительницы Е. П. Риччи, двоюродной сестры декабриста М. С. Лунина (неизвестный художник, 1810-е гг.). Экзальтированная поза, вдохновенное лицо, поднятые к небесам глаза - весь облик певицы, изображенной с лирой в руках на фоне морского пейзажа, является своеобразным символом сентиментально-романтической театральности, столь характерной для московского дворянского обихода.

Пушкин бывал в доме Риччи у Никитских ворот, часто слушал ее и в других музыкально-литературных салонах.

Салоны - чрезвычайно характерное явление просвещенного дворянского быта в России, и прежде всего в Москве. Особенно знаменит был салон блестящей княгини Зинаиды Волконской. Преклоняясь перед многочисленными талантами и красотой этой очаровательной женщины, Пушкин посвятил ей восторженные строки:

Царица муз и красоты, Рукою нежной держишь ты Волшебный скипетр вдохновений, И над задумчивым челом, Двойным увенчанным венком,. И вьется и пылает гений.

Артистическая внешность княгини Зинаиды, ее величавый и в то же время несколько меланхолический, задумчивый облик запечатлен на литографии П. И. Разумихина, выполненной в 1830-е годы по оригиналу К. П. Брюллова.

В особняке 3. А. Волконской на Тверской собирался весь цвет московского образованного общества. Здесь Пушкин познакомился с Адамом Мицкевичем, слушал его гениальные импровизации. Романтический портрет великого поляка помещен в экспозиции. В бурке на фоне гор - таким изобразил автора «Крымских сонетов» его друг, польский художник В. Ванькович, знакомый Пушкина. В зале представлена литография В. Курнатовского с оригинала Ваньковича.

Рядом портреты людей, которых Пушкин встречал в салоне Волконской: юного поэта Д. В. Веневитинова (акварель П. Ф. Соколова с оригинала А. Лагрене, 1827 г.), замечательных знатоков музыки Матвея Виельгорского (акварель П. Ф. Соколова, 1830-е гг.) и его брата Михаила (гравюра Т. Райта, 1833 г.), итальянца Миньято Риччи - певца, переводчика пушкинских стихов (неизвестный художник, масло, конец 1810-х гг.).

В доме 3. А. Волконской Пушкин последний раз видел М. Н. Волконскую, уезжавшую в Сибирь к мужу-декабристу. Изображение Марии Волконской с сыном представлено в арбатской экспозиции офортом

B. Унгера. Оригинал, по которому сделан офорт, - уникальная акварель П. Ф. Соколова 1826 года, находится в пушкинском музее на Кропоткинской.

В зале экспонируется множество изображений близких знакомых и сердечных друзей Пушкина, адресатов его лирики: А. Н. Раевского, В. П. Зубкова, И. Д. Лужина, М. О. Судиенко, Е. Н. Ушаковой,

C. Ф. Пушкиной. Пожалуй, самым ближайшим и любимейшим из москвичей был П. В. Нащокин, человек одаренный, умный и резко, размашисто оригинальный. Приезжая в Москву, Пушкин часто останавливался у него и в письмах к жене писал: «Нащокин здесь одна моя отрада»; «любит меня один Нащокин». Портрет Нащокина представлен копией с акварели Н. Вакселя (1836 г.). Рядом - живописное изображение прекрасной женщины с южным типом лица. Это Вера Александровна, жена Нащокина, к которой Пушкин относился с большой симпатией. Портрет, сделанный в 1830-е годы, по-видимому, художником Е. П. Житневым, попал в музей из семьи нащокинских потомков.

Еще один из преданных друзей Пушкина - умница и острослов, страстный библиофил С. А. Соболевский изображен на чрезвычайно -редкой литографии с рисунка М. П. Полторацкой.

Остановим внимание еще на некоторых портретах. На одной из миниатюр (по-видимому, русской работы; автор неизвестен) мы видим немолодую женщину с приветливым, открытым и вместе с тем властным лицом. Портрет был определен сотрудниками пушкинского музея: это М. И. Римская-Корсакова, одна из колоритнейших фигур старого московского барства, «чрезвычайно милая представительница Москвы», по выражению Пушкина. В 1820-х годах поэт часто бывал в ее огромном гостеприимном доме у Страстного монастыря.

Блестящим австрийским миниатюристом М. М. Даффингером, очень популярным в европейских аристократических кругах в 1820 - 1830-е годы, создан портрет светской знакомой Пушкина М. А. Мусиной-Пушкиной, которой поэт посвятил стихотворение «Кто знает край, где небо блещет» (1828 г.). Эта миниатюра - одна из красивейших в собрании музея.

Украшением зала является и живописный портрет работы московского художника П. 3. Захарова (чеченца по происхождению), изображающий прославленную красавицу А. В. Алябьеву. В стихотворении 1830 года «К вельможе», адресованном Н. Б. Юсупову, Пушкин сравнил двух юных блистательных москвичек - классическую Алябьеву и романтическую Наталью Гончарову (тогда уже невесту поэта):

Влиянье красоты

Ты живо чувствуешь. С восторгом ценишь ты И блеск Алябьевой, и прелесть Гончаровой.

Пушкина интересовала и художественная жизнь Москвы. Среди его знакомых - владельцы богатейших коллекций: князь Н. Б. Юсупов, Ф. Ф. Вигель, Ф. С. Мосолов; учредитель Московского Художественного общества А. Д. Чертков. Образ Пушкина запечатлели крупнейшие московские мастера - художники В. А. Тропинин, И. Е. Вивьен, скульптор И. П. Витали.

В зале помещено несколько портретов замечательных русских живописцев, с которыми Пушкин встречался в Москве. Среди них - акварельная копия со знаменитого тропининского автопортрета, сделанная в 1840-е годы неизвестным мастером. Любопытно, что Тропинин изобразил себя в мастерской на Ленивке, именно сюда в 1827 году приходил позировать ему Пушкин.

В последний приезд в Москву в мае 1836 года Пушкин знакомится и дружески сближается с прославленным автором «Последнего дня Помпеи» К. П. Брюлловым. В зале экспонируется акварельный автопортрет Брюллова, являющийся наброском для большого живописного автопортрета 1833 года. Одухотворенное изящество, тонкость черт, напряженный, проницательный взгляд - вот что сразу поражает в этом маленьком незавершенном эскизе.

Мы упомянули лишь небольшую часть портретов, выставленных во втором зале: друзья Пушкина и светские красавицы, музыканты и актеры, поэты и драматурги… Перед нами проходит вереница лиц, галерея уникальных иконографических реалий ушедшей, но вечно живой для нас эпохи.

Экспозиция второго зала, так же как и всех залов первого этажа, «заселена» экспонатами очень тесно. Этой уютной, живой теснотой, этим обилием картин, портретов, миниатюр, мебели, милых старых вещей нам хотелось передать московский характер музея - свободный, патриархальный, нечопорный, домашний. Мы хотели, чтобы экспозиция как бы обступала посетителя, погружая его в атмосферу пушкинского времени. Чтобы возникало ощущение обитаемости, обжитости этого пространства.

Мебель во всех залах организована в небольшие «уголки» - как бы островки старого быта. Причем каждый зал имеет присущий лишь ему индивидуальный образ. Интерьер второго зала (старинное фортепиано, нарядная золотистая мебель карельской березы) создает условный образ московского салона. Среди обстановки - несколько драгоценных меморий: изящный наборный столик для рукоделия, принадлежавший сестрам Ушаковым, московским приятельницам Пушкина; гарнитур мебели из подмосковного имения Марьинка, где жил после возвращения из сибирской ссылки И. И. Пущин.

III-IV ЗАЛЫ

Московский журнализм убьет журнализм петербургский. Московская критика с честию отличается от петербургской.

А. С. Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург

Посетители входят в небольшие залы, заставленные книжными шкафами, столами, Диванами, креслами. Эти комнаты напоминают библиотеку или рабочий кабинет. Экспозиция их посвящена взаимоотношениям Пушкина с московскими писателями и журналистами.

В 1820 - 1830-х годах Москва стала средоточием литературной жизни России. Пушкин с уважением относился к независимой, оригинальной, талантливой московской словесности. «…В Москве родились и воспитывались, по большей части, писатели коренные русские…» - писал он. Со многими московскими литераторами поэт был связан дружбой или узами творческого, профессионального единомыслия.

Гравюры и литографии, изображающие Е. А. Баратынского, Д. В. Веневитинова, Д. В. Давыдова, A. Ф. Вельтмана, И. И. Дмитриева, М. Н. Загоскина, И. И. Лажечникова и многих других знаменитых писателей, живших в старой столице, тесно заполняют стены этих маленьких залов. Есть здесь несколько ценных оригиналов: портреты дяди Пушкина, поэта

B. Л. Пушкина (физионотрас Э. Кенеди, 1803 г.), историка Д. Н. Бантыша-Каменского (акварель, 1830-е гг.), поэта А. Ф. Мерзлякова (миниатюра, 1800-е гг.), карикатура, изображающая редактора «Дамского журнала», сентиментального стихотворца П. И. Шаликова (акварель, 1810-е гг.). Интересна фотография И. В. Киреевского (1840-е гг.).

Останавливает внимание непривычный портрет Пушкина: редкая литография, выполненная в 1828 году немецким мастером Густавом Гиппиусом. Этот лист входит в серию «Современники» (45 изображений «государственных деятелей, писателей, чиновников и артистов, ныне живущих в России»), созданную Гиппиусом в 1820-е годы. Скульптурно четкие, сухие черты, суровое, без тени улыбки, лицо Пушкина на литографии Гиппиуса отличается от того облика, к которому мы привыкли на портретах русских художников - В. А. Тропинина, О. А. Кипренского, Н. И. Уткина. Трактовка образа лишена возвышенного, романтического ореола, рассудочна, холодновата. И все же портрет, сделанный Гиппиусом с натуры, чрезвычайно значителен. Ум, воля, проницательный взгляд - вот что увидел немецкий график в русском гении.

Основные экспонаты этих залов - книги. Они выставлены в современных стеклянных шкафах. Легкая, изящная их конструкция органично сочетается с элементами ампирного декора. Большие прозрачные плоскости позволяют подробно рассмотреть прекрасные издания начала XIX века: типографские обложки на цветной бумаге и переплеты из кожи с золотым тиснением, нарядные титульные листы с виньетками, гравюры, шрифт.

Среди книг московских литераторов - первое и единственное прижизненное издание «Стихотворений» Д. В. Давыдова (1832 г.), первое издание «Стихотворений» Е. А. Баратынского (1827 г.), его поэма «Наложница» (1831 г.), сочинения И. И. Дмитриева, А. И.Полежаева, М. Н. Загоскина, И. И. Лажечникова, изданные в Москве.

Только в удаленной от двора старой столице, где цензура была более снисходительна, могло появиться первое издание «Горя от ума» А. С. Грибоедова (1833 г.) или последние произведения К. Ф. Рылеева - «Думы» и «Войнаровский» (1825 г.), тиражи которых после казни декабристов были уничтожены.

В Москве увидели свет пять книг Пушкина: «Бахчисарайский фонтан» (1824 г.), вторая глава «Евгения Онегина» (1826 г.), «Цыганы» (1827 г.) и два издания «Братьев-разбойников» (1827 г.). Эти пять драгоценных книжек, давно уже ставших, как и все прижизненные пушкинские издания, величайшей библиографической редкостью, торжественно выделены в экспозиции третьего зала: они лежат на старом столе красного дерева под прозрачным стеклянным колпаком. Этот прием повторен несколько раз: произведения Пушкина - его публикации в московской периодике, автографы писем [Все пушкинские автографы (а также значительная часть документов) в экспозиции даны в фотовоспроизведениях на бумаге пушкинского времени] - подчеркнуто выделены из всего потока книг, помещены отдельно на старинных столиках.

Значительное место в экспозиции занимает московская журналистика, которая с середины 1820-х до конца 1830-х годов переживала бурный расцвет. В старой столице существовали журналы самых разных направлений. Рядом с доживавшим свой век официальным «Вестником Европы» (1802 - 1830 гг.) возникает серьезный, научный, с уклоном в немецкую философию «Московский вестник» (1827 - 1830 гг.); демократический, отчасти радикальный, завоевавший огромную популярность у подписчиков «Московский телеграф» (1825 - 1834 гг.) соперничает с солидным энциклопедическим «Телескопом», имевшим приложение - газету «Молва» (1831 - 1836 гг.), и просвещенным «Европейцем» (1832 г.). В Москве издавался и развлекательный, пользовавшийся особым вниманием провинциальных читательниц «Дамский журнал» (1823 - 1833 гг.), а также журналы «Атеней», «Галатея», газета «Московские ведомости». В начале XIX века в России появился особый тип издания - альманах. Эти небольшие сборники новейших стихов, прозы, статей современных литераторов выходили обычно раз в год изящными маленькими книжками в красивых обложках, с гравюрами. «Альманахи сделались представителями нашей словесности. По ним со временем станут судить о ее движении и успехах», - писал Пушкин. В экспозиции лучшие московские альманахи: «Урания», «Денница», «Радуга», «Северная лира» и др.

Экспозиция, посвященная теме журналистики, развернута в шести шкафах. Каждый из них представляет собой своеобразное маленькое музейное исследование, посвященное тому или иному из наиболее крупных московских журналов. Здесь выставлены портреты издателей и авторов; раскрытые номера журналов дают представление о содержании издания. Особо выделены рецензии, иногда полемические, на произведения Пушкина. Строгие книжки журналов перемежаются миниатюрами, модными картинками, чернильницами, подсвечниками.

Особый интерес вызывают подлинные цензорские билеты с сургучными печатями - разрешения на выход журнала в свет, а также документы из архива Московского цензурного комитета, связанные с закрытием «Европейца», «Московского телеграфа» и «Телескопа». Уникальный экспонат - пятнадцатый номер журнала «Телескоп» за 1836 год с публикацией «Философического письма» П. Я. Чаадаева, страстного обвинения рабской российской действительности. Впоследствии статья была изъята из тиража. За эту публикацию журнал был закрыт, Чаадаев объявлен сумасшедшим, а редактор «Телескопа» талантливый Н. И. Надеждин сослан.

В экспозиции, посвященной «Телескопу», - литографированный портрет В. Г. Белинского и ранние рецензии молодого критика. Пушкин приветствовал его незрелые еще, но горячие, полные молодого полемического задора статьи на страницах «Телескопа» и «Молвы»: «Он обличает талант, подающий большую надежду». Несмотря на то что критик с юной запальчивостью несколько раз нападал на него, поэт хотел привлечь Белинского к сотрудничеству в своем журнале «Современник». Белинский навсегда с благодарностью запомнил этот пример пушкинской литературной и человеческой объективности. «Больше всего… - писал он позднее, - меня радуют доселе и всегда будут радовать, как лучшее мое достояние, несколько приветливых слов, сказанных обо мне Пушкиным…»

В третьем и четвертом залах выставляется несколько интереснейших автографов: М. П. Погодина, С. Т. Аксакова, Н. А. Полевого.

Среди мебели - стол и стулья орехового дерева, принадлежавшие Н. И. Надеждину и находившиеся в селе Нижний Белоомут Рязанской губернии, где критик родился. Вещи эти пришли в музей от его потомков. От них же - выставленный в следующем зале живописный портрет Надеждина, созданный в 1830-х годах, по-видимому, П. 3. Захаровым. Этот портрет, вероятно, самый ранний в надеждинской иконографии.

V ЗАЛ

Издревле сладостный союз

Поэтов меж собой связует:

Они жрецы единых муз;

Единый пламень их волнует…

А. С. Пушкин. К Языкову

Экспозиция следующих четырех залов (V - VIII), в которых продолжена тема «Пушкин и Москва», посвящена периоду, связанному с жизнью поэта в арбатском доме. Она рассказывает о времени, главным событием которого стала женитьба Пушкина на Наталье Николаевне Гончаровой.

Основное содержание пятого зала - обширные, разносторонние интересы поэта в этот период, его литературные и дружеские встречи, связи, знакомства.

Экспозицию зала открывает литография А. О. Орловского (1822 г.) с изображением мчащихся коней, ставших как бы символом скитальческого пути поэта, на котором состоялась эта отрадная передышка: первые месяцы женатой жизни.

Пушкин приезжает в Москву из Болдина 5 декабря 1830 года. Вслед за ним прибывает секретный рапорт - донесение московского полицмейстера Миллера о том, что за Пушкиным «надлежащий надзор учрежден».

В центре зала - материалы, рассказывающие о выходе в свет «Бориса Годунова». В шкафу представлен экземпляр первого издания трагедии (Спб., 1831 г.) в подлинной типографской обложке. Там же - раскрытые номера «Московского телеграфа», «Дамского журнала», «Телескопа» и других журналов с отзывами о «Борисе». Однако только А. А. Дельвиг в «Литературной газете» поместил серьезный разбор трагедии. Тон других критиков большей частью или снисходительно-прохладный, или откровенно враждебный. Особенно отличалась петербургская газета «Северный Меркурий». Ее издатель М. А. Бестужев-Рюмин вставил в свою глумливую рецензию игривый куплетец о Пушкине:

Бориса Годунова

Он выпустил в народа

Убогая обнова,

Увы! на Новый Год!

Рядом на полках - московские и петербургские журналы, альманахи, газеты, вышедшие зимой и весной 1831 года, с публикациями стихотворений «Мадон- на», «На холмах Грузии», «Кавказ», «Поэту».

В эти месяцы Пушкин дважды навещает своего друга, главного ценителя и критика П. А. Вяземского в его подмосковном имении Остафьево. Здесь поэт всегда чувствовал себя по-домашнему. В экспозиции - вид остафьевского особняка со стороны парка (акварель И. Е. Вивьена, 1817 г.).

На бюро «болдинские» автографы Пушкина: «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «Заклинание», «Моя родословная» - произведения, которые поэт читал в Остафьеве. Здесь же, на бюро, - миниатюрный портрет жены князя Вяземского, Веры Федоровны, в юности. Очаровательный образ детски жизнерадостной, кокетливой девушки создан модным в то время художником А. Молинари. С «добрейшей княгиней Верой» Пушкин был очень дружен. Она должна была стать его посаженой матерью, но в начале февраля серьезно занемогла и не присутствовала на свадьбе поэта.

Живописная акварель Ф. А. Бруни, запечатлевшая грустный, болезненный облик восемнадцатилетней Пашеньки, дочери Вяземских, осталась незаконченной, вероятно, в связи со смертью юной девушки, последовавшей от чахотки в Италии в 1835 году.

Сын Вяземских Павел (рисунок неизвестного художника, 1840-е гг.) мальчиком присутствовал на свадьбе Пушкина и в своих воспоминаниях оставил единственное дошедшее до нас (и уже цитированное нами) свидетельство об интерьере арбатской квартиры.

В правом шкафу - материалы, рассказывающие о круге литературных интересов поэта в это время. В письмах Пушкина и к Пушкину - постоянные упоминания о новинках словесности: о последних балладах Жуковского, о поэме Баратынского «Наложница» («чудо», по мнению Пушкина), о только что вышедшем романе Вельтмана «Странник», об очередном «шедевре» Булгарина - романе «Петр Иванович Выжигин», который Пушкин, по его словам, «не станет читать, а ругать все-таки будет». Эти произведения в изданиях и публикациях 1831 года можно увидеть в экспозиции.

Здесь же два интереснейших портрета. Небольшая акварель, на которой изображен Жуковский, сделана Е. Р. Рейтерном в 1832 году, когда поэт жил в Швейцарии, на берегу Женевского озера. Портрет передан в дар музею Б. Е. Поповой (Париж).

На другом портрете (автолитография А. Г. Венецианова, 1834 г.) - молодой остроносый человек с хлестаковским хохолком и насмешливыми встревоженными глазами. В феврале 1831 года Пушкин впервые услышал эту фамилию: Гоголь-Яновский. О нем восторженно написал ему из Петербурга П. А. Плетнев. Пройдет два-три месяца, и они встретятся: прославленный мастер и болезненный гениальный юноша - начинающий литератор Н. В. Гоголь.

В этот период внимание Пушкина приковано к политическим событиям в Европе. Известия о них поэт получает от своей давней и верной приятельницы, дочери фельдмаршала М. И. Кутузова, Е. М. Хитрово. «Ваши письма - единственный луч, проникающий ко мне из Европы», - пишет ей Пушкин в январе 1831 года. Великолепный портрет Хитрово кисти знаменитого мастера акварели П. Ф. Соколова (1838 г.) - дар музею от ее потомков из Италии.

В шкафу экспонируются два номера «Литературной газеты», издаваемой Дельвигом. В номере 61 за октябрь 1830 года - четверостишие французского поэта Казимира Делавиня, посвященное жертвам июльской революции во Франции. Публикация его вызвала ярость у шефа жандармов Бенкендорфа. В номере 4 за январь 1831 года - «Некрология» Дельвигу. Между этими двумя номерами - меньше трех месяцев, вместивших в себя драматические события: закрытие газеты и непоправимый финал - внезапную смерть ее издателя от «гнилой горячки».

«Вот первая смерть, мною оплаканная», - пишет Пушкин Плетневу 21 января 1831 года. Автограф этого письма и быстрый, точный рисунок Пушкина, изобразившего друга своей юности, экспонируются в зале.

Парные портреты Дельвига и его жены Софьи Михайловны сделаны с натуры летом 1827 года в Ревеле местным художником К. Шлезигером. Далеко не совершенные по исполнению, они чрезвычайно привлекательны своей непосредственностью. Художник сумел передать в рисунке поэтическую мягкость, ранимость души Дельвига в сочетании с умом и остротой взгляда. «Портрет моего мужа, - писала С. М. Дельвиг об этой акварели, - поразительно похож».

Центральный раздел экспозиции пятого зала посвящен событию, непосредственно связанному с арбатским домом - «мальчишнику». Портреты его участников находятся на правой стене зала. Вот они перед нами: поэты, единомышленники, тесный круг которых скреплен сердечной привязанностью. Среди них П. А. Вяземский (редкая литография с оригинала И. Е. Вивьена, 1817 - 1820 гг.); Е. А. Баратынский (рисунок неизвестного художника запечатлел поэта вместе с его братом Сергеем); Н. М. Языков (рисунок Э. А. Дмитриева-Мамонова - лист из альбома доктора И. П. Постникова, сопровождавшего больного поэта во время его лечения за границей); Д. В. Давыдов, П. В. Нащокин, И. В. Киреевский.

В центре - эскиз В. А. Тропинина к портрету Пушкина (итальянский карандаш, 1827 г., копия). Сумрачное, печальное выражение лица поэта на этом рисунке созвучно настроению Пушкина на шумном «мальчишнике».

VI ЗАЛ

Пиши мне на Арбат в дом Хитровой.

А. С. Пушкин - Н. И. Кривцову 10 февраля 1831 г.

Экспозиция этого небольшого зала рассказывает о событии, которое в жизни поэта, вероятно, не было столь уж существенным, но для москвичей, чтящих память великого земляка, обрело символическое значение: о найме квартиры на втором этаже арбатского дома.

В зале находятся автографы писем Пушкина, где он впервые называет свой новый адрес; портреты владельцев дома - Никанора Никаноровича Хитрово (рисунок Мясоедова, 1830-е гг., копия) и его жены, красавицы Екатерины Николаевны (акварель неизвестного художника, 1832 г.). Впервые экспонируется портрет сестры Е. Н. Хитрово - Надежды Николаевны Сафоновой (акварель неизвестного художника, 1830-е гг.), с которой Пушкин вел переговоры о найме дома.

Портреты сестер, дневник Е. Н. Хитрово, столик для рукоделия (единственная вещь из арбатского дома) музей приобрел у потомков Хитрово.

Привлекает внимание еще один арбатский экспонат: акварель «Вид из дома нашего на улицу Арбат», сделанная в 1830 - 1840-х годах неким В. Н. Нечаевым. Этот наивный дилетантский городской пейзаж покоряет достоверностью. Одноэтажные особнячки с фронтоном и колоннами по фасаду, булыжная мостовая с вереницей столбиков коновязи, экипажи, прохожие - перед нами разворачивается жизнь старой улицы, увиденная глазами арбатского жителя, соседа Пушкина. Рассматривая эту акварель, понимаешь, почему современникам поэта дом Хитрово казался очень высоким («это большой дом на Арбате», - твердят они): почти все арбатские строения были одноэтажными.

На стенде - чертежи дома и дворовых построек владений Хитрово начала XIX века. Рядом воспроизведение огромного листа «Маклерской книги Пречистенской части» с договором о найме квартиры [Текст договора приводится в главе, рассказывающей об истории дома]. В самом низу под подробнейшими условиями найма из семи пунктов, сделанными писарской рукой, выделяется одна строчка - знакомый стремительный прекрасный почерк: «К сей записке 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин руку приложил». Ценнейший документ этот, подтверждающий мемориальность арбатского дома, открывает неизвестную нам ранее подробность: поэт нанял квартиру «со всеми принадлежностями и мебелью по описи». К великому сожалению, опись до нас не дошла.

На стенде еще один интересный экспонат - «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым» в том самом издании - Москва, 1818 год, - которое было в библиотеке Пушкина. По-видимому, именно это издание видел юный князь Павел Вяземский в арбатской гостиной Пушкина.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Арбат, 53

А. С. Пушкин. П. Ф. Соколов. Акварель. 1836 г. Копия

Н. Н. Пушкина. А. П. Брюллов. Акварель. 1831 - 1832 гг. Копия

Первый этаж. II зал «Пушкин и московская культура»

Первый этаж. III зал «Пушкин и московская литература»

Первый этаж. III зал. Московские прижизненные издания Пушкина

Первый этаж. V зал

Первый этаж. VII зал. Портреты Гончаровых. Мебель из имения Полотняный завод

Пушкин. И. Е. Вивьен. Миниатюра. 1826 г.

Второй этаж. Парадная гостиная

Второй этаж. Конторка Пушкина. Портрет Пушкина - копия

A. П. Елагиной с оригинала B. А. Тропинина. Масло. 1827 г.

Анфилада второго этажа

Н. И. Гончарова. Неизвестный художник. Акварель. 1820-е гг.

Н. И. Гончарова. Неизвестный художник с оригинала Вуальтье. После 1807 г.

Н. А. Гончаров. Неизвестный художник. Миниатюра. 1800-е гг. Копия

Н. Н. Пушкина. И. К- Макаров. Масло. 1849 г.

Вид на Кремль из-под арки Каменного моста. Литография А. Лебске с оригинала Э. Гертнера. Конец 1830-х гг.

3. А. Волконская. Литография П. И. Разумихина с оригинала К- П. Брюллова. 1830-е гг.

Д. В. Давыдов. В. П. Лангер. Акварель. 1819 г.

Большой театр. Литография О. Кадоля. 1825 г.

П. А. Вяземский. Литография с оригинала И. Е. Вивьена. 1817 - 1820 гг.

В. Ф. Вяземская. А. Молинари. Миниатюра. 1800-е гг.

Е. А. Баратынский. Литография А. Ф. Тернера. 1828 г.

«Вид из дома нашего на улицу Арбат». В. Н. Нечаев. Акварель. 1830 - 1840-е гг.

Е. Н. Хитрово. Неизвестный художник. Акварель. 1832 г.

VII ЗАЛ

Я женат - и счастлив…

А. С. Пушкин - П. А. Плетневу

24 февраля 1831 г.

Тема экспозиции зала - свадьба Пушкина и Н. Н. Гончаровой. Ее открывает письмо Пушкина Н. И. Кривцову от 10 февраля 1831 года, завершает письмо П. А. Плетневу, написанное 24 февраля 1831 года. Между этими письмами всего две недели, но какой поразительный эмоциональный контраст! За холодной, нарочито сдержанной интонацией строк, обращенных к Кривцову, кроется печальное недоверие поэта к возможности счастья: «Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностию». А через несколько дней в письме к Плетневу - восторженные слова об обретенной душевной гармонии.

Экспозиция седьмого зала насыщена рукописями. Среди них письмо родителей Пушкина к А. Н. Гончарову, деду Натальи Николаевны, написанное 20 июля 1830 года после помолвки. Оно сочинено по классическим эпистолярным канонам: «Милостивый Государь Афанасий Николаевич! Почитая сына моего совершенно счастливым, входя в почтеннейшее семейство ваше… за обязанность поставляю поручить себя в благосклонное внимание ваше…» - пишет Сергей Львович. «Позвольте и мне, Милостивый Государь, вместе с мужем моим, поручить себя в благосклонность вашу», - вторит ему Надежда Осиповна.

А вот другое письмо А. Н. Гончарову - самого Пушкина от 24 февраля 1831 года. Внизу приписка полудетским старательным почерком: «Любезный дедушка! Имею счастие известить вас наконец о свадьбе моей и препоручаю мужа моего вашему милостивому расположению». Впервые Наталья Николаевна подписывается своей новой фамилией: «…честь имею пребыть навсегда покорная внучка Наталья Пушкина».

Миниатюрные портреты Афанасия Николаевича, главы гончаровского семейства, владельца большого калужского имения Полотняный завод, и его сына Николая - отца Н. Н. Пушкиной, можно увидеть в экспозиции. Они представлены в копиях. Оригиналы хранятся у потомков Гончаровых.

На стенде два портрета Натальи Ивановны Гончаровой, тещи Пушкина. Их разделяют двадцать лет. На акварельной копии (выполнена предположительно самой Натальей Ивановной) с миниатюры Вуальтье 1807 года она совсем юная; у нее прелестное лицо с огромными темными миндалевидными глазами. Пушкин узнал Наталью Ивановну много лет спустя, сорокалетней женщиной, на характер и внешность которой трудные годы жизни с психически больным мужем наложили грустный и резкий отпечаток. На акварели конца 1820-х годов мы видим ее уже значительно постаревшей (хотя все еще красивой), властной, суровой, с тяжелым взглядом припухших глаз. Эта акварель поступила в музей от потомков Гончаровых. Она находилась ранее в Полотняном заводе, где прошло детство Натальи Николаевны, где не раз бывал Пушкин.

Оттуда же ведут свое происхождение и другие экспонаты: портреты Екатерины и Дмитрия Гончаровых - сестры и брата Н. Н. Пушкиной; детские портреты Александры, Дмитрия и Ивана Гончаровых (три миниатюры в общей рамке). Особенно интересен восковой макет крепостного гончаровского оркестра, сделанный в конце XVIII века. В интерьер зала включена мебель из Полотняного завода.

С обрядом венчания связаны два любопытных документа: так называемый «Брачный обыск» (предшествующий венчанию и подписанный женихом и невестой, их родителями и «поручителями») и запись в метрической книге церкви Большого Вознесения о совершении брака.

Свадьба была многолюдной. Среди участников ее можно назвать сенатора И. А. Нарышкина, родственника Натальи Николаевны, ее посаженого отца (миниатюра неизвестного художника, 1820 - 1830-е гг.), князя Н. Б. Юсупова, благословившего молодых (акварель Ф. Г. Сотникова, 1810-е гг.), начальника Московского архива Министерства иностранных дел А. Ф. Малиновского (гравюра А. А. Флорова с оригинала Ф. Попова, 1820-е гг.).

В зале нет оригинального изображения Натальи Николаевны. Единственный сохранившийся акварельный портрет ее, исполненный при жизни Пушкина А. П. Брюлловым, вошел в экспозицию мемориальной пушкинской квартиры. Экспозиционеры искали нестандартный подход для раскрытия образа жены поэта. На одном из стендов - пушкинские рисунки, изображающие Наталью Николаевну. Не всегда профили ее удавались Пушкину: рисовальщик он был скорее насмешливый, чем лирический. И все же есть в его автографах прелестные изображения, иногда более достоверные и поэтичные, чем профессиональные портреты. Перед нами один из них. Он сделан в октябре 1833 года в Болдине. Пушкин уже полтора месяца в разлуке с женой. Он тоскует, с тревогой ждет ее писем, постоянно думает о ней. И вот на первом черновом листе «Медного всадника» появляется редкой красоты рисунок: резко оттененное штриховкой тонкое, печальное женское лицо с чуть косящими глазами и трагическим изломом бровей. По определению пушкиниста Т. Г. Цявловской, это «самый выразительный, самый психологический и самый красивый» из всех пушкинских портретов Натальи Николаевны. Исследовательница сопоставляет его с дневниковой записью графини Д. Ф. Фикельмон, впервые увидевшей в Петербурге Н. Н. Пушкину: «…лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, - глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, - взгляд не то чтобы косящий, но неопределенный, - тонкие черты, красивые черные волосы».

Рядом с рисунками письма Пушкина к жене - в них пылкость, влюбленность, забота, восхищение. Можно написать сотни книг и статей, можно создать множество версий личности Натальи Николаевны; но несомненны и вечны в нашем сознании строки поэта, обращенные к жене: «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив».

В зале экспонируются московские пейзажи, связанные с первыми месяцами жизни поэта после женитьбы. В Большом театре (раскрашенная литография А. Дюрана, 1843 г.) на маскараде в пользу пострадавших от холеры молодые Пушкины были 22 февраля. На Тверском бульваре (раскрашенная литография с оригинала О. Кадоля, 1825 г.) их часто видели гуляющими.

VIII ЗАЛ

Я возмужал среди печальных бурь,

И дней моих поток, так долго мутный,

Теперь утих дремотою минутой

И отразил небесную лазурь.

Надолго ли?…

А. С. Пушкин

В последнем зале первого этажа продолжается рассказ о московской жизни Пушкина после свадьбы, о его светских знакомствах и развлечениях.

В зале экспонируется несколько портретов тех, с кем Пушкин общался зимой и весной 1831 года. Это не самые близкие ему люди, но на них лежит отблеск этих счастливых пушкинских месяцев.

Перед нами московский генерал-губернатор Д. В. Голицын (масло, с оригинала Ф. Н. Рисса, 1830-е гг.) и его жена Татьяна Васильевна (гравюра Ф.-Ж- Муна, 1840-е гг.). В их доме Наталья Николаевна Гончарова блистала в «живых картинах» еще до замужества. 22 февраля 1831 года во время маскарада в Большом театре Голицыны были очень внимательны к Пушкину и его жене.

На акварели К. А. Горбунова известный всей Москве А. Я. Булгаков - человек чрезвычайно общительный, знавший все городские новости, к тому же обладавший феноменальной эпистолярной страстью. Из его ежедневных писем в Петербург к брату мы узнаем многие подробности о жизни Пушкиных, В частности, он описывает один оживленный весенний день - 1 марта 1831 года, последний день масленицы, когда, по его выражению, «Москва тряхнула стариною, веселье за весельем…». Этот день Пушкины провели очень шумно. Собралась огромная компания, человек 40 - 50; в трех гигантских санях катались по окрестностям, вдоль набережных. Потом приехали к Пашковым на блины, а вечером танцевали у Долгоруковых (это все родственники Булгакова).

В экспозицию включены портреты некоторых участников этого масленичного веселья - К. А. Булгакова, графа А. А. Бобринского, Е. П. Сушковой (будущей поэтессы Ростопчиной).

15 мая 1831 года Пушкины покидают Москву. В конце экспозиции вновь возникает тема дороги: прощально мелькнет на выезде из города Петровский замок, а потом - постоялые дворы, придорожные деревни между Москвой и Петербургом. Снова мчатся кони, уносящие поэта на холодный, пустынный простор… Поэт едет в Петербург, затем в Царское Село - на дачу, снятую для него Плетневым.

Завершают экспозицию первого этажа вид Крестовского острова - дачного места под Петербургом (С. Ф. Галактионов (?), масло, 1810-е гг.) и раскрашенные литографии А. Ф. Мартынова, изображающие поэтические ландшафты Царского Села.

ВТОРОЙ ЭТАЖ

Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой.

А. С. Пушкин

Мемориальный центр музея, его сердце - пушкинские комнаты второго этажа.

Еще раз с грустью нужно напомнить: до нас не дошло ни единого предмета из этой квартиры и, в сущности, ни одного достоверного свидетельства современников об ее интерьере (если не считать фразу Павла Вяземского, которую мы уже цитировали). На создателях экспозиции лежала великая ответственность и непомерной трудности задача: построить мемориальный музей без мемориальной обстановки и при полном отсутствии ее описаний.

В музейной практике распространен прием так называемой бытовой, типологической реконструкции. Можно было бы собрать мебель пушкинской эпохи и обставить ею комнаты, вообразив, что именно так могла выглядеть квартира поэта. Однакоподобная экспозиция, внешне, может быть, и очень уютная, таит в себе некую фальшь; в сущности, она разрушает дух мемориальности. Было принято другое - -непривычное, экспериментальное решение. Мы обратились к воображению, заложенному в душе каждого человека, к чувству поэзии, уважения к мемориальности места. Мы не стали вносить сюда чужие, непушкинские вещи, «сочинять» квартиру Пушкина. Осталось лишь то, что было при жизни поэта: стены, проемы окон, печи, само пространство комнат. Здесь как будто живет еще отзвук его шагов.

Комнаты второго этажа оставлены почти пустыми. Однако это не стерильная, доведенная до зрительного абсурда безликая пустота. Скорее это возвышенный образ пространства, хранящего память о Пушкине. В просторные, торжественные залы с наборным паркетом внесены немногочисленные элементы старого декора: нарядные тяжелые шторы, реконструированные по аналогам 1830-х годов, бронзовые и хрустальные люстры, золоченые бра, канделябры, жирандоли, вазы. Это ампир, выражающий духовный идеал пушкинского времени, ампир как символ высокой поэзии, гармонии, счастья.

Лишь в первой, самой большой комнате второго этажа частично воссоздан интерьер 1830-х годов: в той парадной зале, где 17 февраля был отпразднован «мальчишник», где на следующий день состоялся свадебный ужин, а 27 февраля - первый семейный прием у Пушкиных. Сюда внесены старая мебель и портреты тех, кто приходил на арбатскую квартиру поэта. Здесь помещены их изображения, представляющие наибольшую художественную и документальную ценность, входящие в золотой фонд московского музея Пушкина.

Посмотрим на них внимательнее. Вот в тяжелой золоченой раме красивый живописный портрет И. И. Дмитриева, старейшины московских литераторов (неизвестный художник, 1810-е гг.). Дмитриев знал Пушкина еще ребенком, часто бывая в доме его родителей. Уважительные, дружелюбные отношения связывали поэтов на протяжении всей их жизни.

Вот умное, несколько желчное лицо П. А. Вяземского (литография, 1830-е гг.); вот живая, пикантная и сердечная В. Ф. Вяземская - на акварели А. Молинари, идущей из семьи потомков Вяземских (вспомним, что на первом этаже мы уже видели изображение Веры Федоровны на миниатюре работы того же Молинари).

В. П. Лангер, художник-любитель, лицеист второго выпуска, знакомый Пушкина, изобразил прославленного поэта-партизана Дениса Давыдова (акварель, 1819 г.); вот он - «боец темнокудрявый с белым локоном на лбу», в романтическом плаще, перекинутом через плечо, с решительным, отважным взором.

Еще одна акварель также выполнена Лангером: это портрет московского литератора С. Н. Глинки, сделанный около 1820 года. Весной 1831 года Глинка посетил Пушкина в его арбатской квартире и тут же сочинил комплиментарное послание под названием «Пушкиной и Пушкину (Экспромт, написанный в присутствии поэта)». Через две недели стихи эти появились в «Дамском журнале» с пометой: «10 апреля 1831 года. В доме поэта».

Того не должно отлагать, Что сердцу сладостно сказать. Поэт! Обнявшись с красотою, С ней слившись навсегда душою, Живи, твори, пари, летай!… Орфей, природу оживляй…

Почетным гостем на свадьбе и на балу у Пушкиных был блестящий вельможа екатерининского времени Н. Б. Юсупов. Его характерное живое, несколько надменное лицо запечатлено на красивейшей гравюре Дж. Уокера с оригинала Д. Лампи (конец XVIII в.).

На литографии А. Ф. Тернберга (1828 г.) - крупнейший поэт пушкинской плеяды Евгений Баратынский. Такая же литография висела в кабинете Пушкина на набережной Мойки.

Н. М. Языков, П. В. Нащокин, М. П. Погодин, Л. С. Пушкин, А. Н. Верстовский - их живописные и графические изображения украшают зал, решенный как гостиная, в которой как бы встречаются друзья Пушкина - его современники и люди нашего времени. Здесь стоит фортепьяно, звучат музыка, пушкинские стихи.

Идем дальше по торжественной анфиладе комнат второго этажа. В каждой из них лишь по два-три экспоната - драгоценные реликвии. В центральном зале как символ пушкинского творчества подлинная конторка поэта. Над ней маленькая копия маслом с тропининского портрета, выполненная в 1827 году хорошей знакомой Пушкина А. П. Елагиной. На обороте портрета имеется следующая запись: «Уменьшенная копия с портрета, заказанного Тропинину А. С. Пушкиным… копия сделана Авдотьею Петровною Елагиною по случаю отъезда Соболевского в чужие край. Соболевский». Видимо, уезжая за границу, С. А. Соболевский хотел иметь с собой изображение ближайшего своего Друга.

На конторке - автограф одного из самых возвышенных пушкинских созданий, стихотворения «Осень».

В следующем зале - нарядный туалетный столик Натальи Николаевны, привезенный из имения Полотняный завод. Возле него две акварели. В камерном портрете Пушкина работы П. Ф. Соколова (1836 г., копия [Оригиналы портретов Н. Н. Пушкиной работы А. П. Брюллова и А. С. Пушкина работы П. Ф. Соколова находятся во Всесоюзном музее А. С. Пушкина в Ленинграде]) есть прелесть домашнего, интимного изображения. В то же время акварель Соколова поражает глубиной и тонкостью психологической характеристики. Художник великолепно передал внутреннее утонченное изящество Пушкина, сочетание небрежной артистической легкости и аристократической сдержанности.

Рядом с соколовским Пушкиным акварель А. П. Брюллова (1831 - 1832) - единственное изображение Натальи Николаевны в те годы, когда она была женой поэта (экспонируется копия¹). Живописный портрет ее, находящийся в этом же зале, сделан И. К. Макаровым уже много лет спустя после гибели поэта - в 1849 году. Наталья Николаевна писала о нем: «Это один из лучших моих портретов… я нахожу, что я изображена такой красивой женщиной, что мне даже совестно согласиться, что портрет похож…» При взгляде на полотно Макарова снова вспоминаются слова графини Д. Ф. Фикельмон о жене поэта: «…в ее лице есть что-то кроткое и утонченное… Это - образ, перед которым можно оставаться часами, как перед совершеннейшим созданием творца».

Возле портретов Пушкина и Натальи Николаевны - рукописи писем поэта, написанных в феврале 1831 года, и сонета «Мадонна», посвященного невесте:

Не множеством картин старинных мастеров

Украсить я всегда желал свою обитель,

Чтоб суеверно им дивился посетитель,

Внимая важному сужденью знатоков.

В простом углу моем, средь медленных трудов,

Одной картины я желал быть вечно зритель,

Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,

Пречистая и наш божественный спаситель -

Она с величием, он с разумом в очах -

Взирали, кроткие, во славе и в лучах,

Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,

Чистейшей прелести чистейший образец.

Из парадной анфилады просторных залов с высокими потолками мы попадаем в маленькие комнаты, выходящие окнами во двор. В первой из них экспонируется миниатюра, выполненная художником И. Е. Вивьеном в Москве в 1826 году, вскоре после возвращения Пушкина из ссылки. Вивьену удалось запечатлеть душевную мягкость, искренность, открытое, почти детское простодушие молодого Пушкина.

В следующей комнате - являющаяся большой редкостью литография А. Безлюдного, созданная в 1830 году в известной петербургской мастерской А. Сандомури по оригиналу Кипренского.

Завершает экспозицию второго этажа гравюра Н. И. Уткина, сделанная в 1827 году также с оригинала Кипренского (демонстрируется пробный оттиск красной краской). По свидетельству отца поэта и лицейских друзей, это наиболее достоверное изображение Пушкина. Рядом автограф второй главы «Евгения Онегина» - пророческие строки о бессмертии:

И, сохраненная судьбой,

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной,,.

«ДОМ, СОСТОЯЩИЙ В ПРЕЧИСТЕНСКОЙ ЧАСТИ…

ПОД № 204-м В ПРИХОДЕ ТРОИЦЫ

ЧТО НА АРБАТЕ»

ХИТРОВО - ВЛАДЕЛЬЦЫ ДОМА

После того как мы побывали в залах пушкинского музея и узнали о современной жизни «дома Хитровой на Арбате», снова возвратимся в его прошлое.

Еще раз напомним, что Пушкин занимал арбатскую квартиру на протяжении небольшого отрезка времени. Но этот «звездный час» жизни строения, вполне заурядного в архитектурном отношении, обессмертил старый дом. Всесильное обаяние мемориальности, магия сознания того, что здесь жил Пушкин, привлекли к нему человеческие сердца и внимание. Теперь мы хотим знать о нем все: когда и для кого был он выстроен; кто были его владельцы, жильцы, наконец, соседи. Мы хотим знать его историю.

Наше пристальное, заинтересованное внимание, наши разыскания были вознаграждены. Оказалось, что в биографии здания существовали и кроме пушкинской примечательные страницы, связанные с русской культурой. В разные годы здесь бывали П. И. Чайковский, В. В. Маяковский, В. Э. Мейерхольд, советские пушкинисты М. А. Цявловский, С. М. Бонди.

Перелистаем же эти страницы. Начнем с самой первой. Итак, когда был построен арбатский особняк?

Самые ранние сведения об участке, где сейчас находится дом № 53, относятся к 1752 году. В Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА) хранится документ, в котором изложена просьба владельца участка, секретаря Мануфактур-коллегии С. Ф. Неронова: «Желаю я построить на погорелом месте за Арбатскими воротами в Земляном городе в приходе церкви у Живоначальной Троицы хоромное строение». На этом же листе выполнен план владения Неронова, «сочиненный от архитектора Василья Обухова»: квадратики, изображающие светлицу, избу, кухни, конюшни. Все строения пока еще деревянные.

Следующий документ - «Дело по челобитью коллежского советника Сергея Федоровича Неронова» - датирован 1777 годом. К нему приложен план, на котором вместо деревянной светлицы изображены уже каменные палаты в один этаж (возведенные, следовательно, между 1752 и 1777 годами), над которыми Неронов желает «надстроить каменный другой этаж и пристроить каменные в два этажа палаты».

Таким образом, датой начала строительства существующего ныне здания можно считать именно 1777 год. Застройка усадьбы Неронова осуществлялась «под присмотром» архитектора Карина.

В 1806 году во владение домом вступает новый хозяин - коллежский асессор Никанор Семенович Хитрово. В этом же году был сделан хранящийся сейчас в Историко-архитектурном архиве «Геометрический план дому, состоящему в Пречистенской части 2-го кварталу под № 170… Измерен в натуре и сочинен в Комитете, учрежденном для уравнения городских повинностей… сего 1806-го года августа…» На плане обозначен двухэтажный каменный корпус почти в тех же размерах, в каких он существует и сейчас (протяженность главного фасада - 12 1/3 сажени). Он поставлен по красной линии Арбата. Помимо главного дома на участке расположен одноэтажный каменный жилой флигель, торцом выходящий также на улицу. В глубине двора, вдоль границ владения, показаны еще один жилой флигель - деревянный - и службы.

После смерти Н. С. Хитрово в 1810 году арбатская усадьба переходит во владение его сыну Никанору Никаноровичу.

Пожар 1812 года не пощадил Арбата. Почти все его дома сильно пострадали и отстраивались в 1813 - 1816 годах. Не избегнул общей участи и дом Хитрово. Он не назван в списке уцелевших домов Пречистенской части. К сожалению, в московских архивах не обнаружено документов, рассказывающих о перестройке или ремонте здания после пожара. По данным вышедшей в 1937 году книги «Пушкинская Москва» (ее составители - знатоки старой Москвы Н. Р. Левинсон, П. И. Миллер, Н. П. Чулков), «в 1815 году были исправлены каменный флигель и главный каменный двухэтажный дом».

Следующий по времени план, также хранящийся в Историко-архитектурном архиве, датируется 1836 годом. Он сделан всего через пять лет после того, как в доме нанимал квартиру Пушкин. Поэтому при реставрации здания архитекторы руководствовались прежде всего именно этим планом.

Границы и площадь владений Хитрово в 1836 году остались те же, что в 1806-м. Во дворе появились новые служебные строения. Флигель, выходящий торцом на улицу, превратился в красиво отделанное двухэтажное строение с нижним, каменным и верхним, деревянным этажом. Возможно, что изображенный на плане нарядный торцевой фасад этого флигеля имел стилистическое сходство с фасадом главного дома: ведь оба они выходили на Арбат. Это сходство также было учтено реставраторами. Примыкающая к флигелю деревянная постройка на плане обозначена как кухня, что доказывает отсутствие ее в доме (и, в частности, в квартире Пушкина).

Главный дом изменился очень мало. Только со стороны двора возникла двухэтажная пристройка. Можно предположить, что ее второй (деревянный) этаж появился при восстановлении дома после пожара 1812 года.

Что же знаем мы о хозяевах дома в пушкинское время? Основной источник наших сведений - «Родословная книга рода Хитрово», изданная в Петербурге в 1866 году. В рукописном отделе библиотеки имени В. И. Ленина хранится экземпляр этой книги со множеством карандашных пометок на полях. Эти дополнения сделаны составителем «Родословной» Василием Николаевичем Хитрово.

Хитрово - древний род, корнями уходящий в глубь веков. В «Родословной книге» читаем: «В последней половине XIV столетия выехали из Большой Орды к Великому Князю Рязанскому Олегу Иоанновичу… два родных брата: Едухан сильно Хитр, родоначальник рода Хитрово, и Салахмир… Едухан сильно Хитр, во св. крещении Андрей Мирославич, был убит татарами в сражении».

В начале XIX века многочисленные потомки легендарного пращура были разбросаны по всей России: они жили в Петербурге, Москве, Туле, Курске, Калуге, а также в своих родовых поместьях. О Никаноре Семеновиче Хитрово, купившем арбатский дом в 1806 году, известно чрезвычайно мало. Знаем мы лишь годы его жизни (1748 - 1810) и то, что был он дважды женат. Вторая жена, Анна Захаровна Нелединская, после его смерти много лет жила вместе с семейством сына, Никанора Никаноровича.

Что же известно о Никаноре Никаноровиче, владельце дома с 1810 по 1855 год? «Родословная книга» сообщает: родился он 27 апреля 1791 года. Воспитывался под руководством матери. «Юнкером Лейб-гвардейского Преображенского полка участвовал пятнадцати лет от роду в Аустерлицком сражении». В 1808 году он поступил на службу в Московскую Кремлевскую экспедицию. Во время кампании 1812 года пошел в ополчение и был адъютантом при генерале Н. А. Лопухине, «на дочери которого Екатерине Николаевне, известной по своей замечательной красоте, женился, выйдя после 1812 года в отставку. Затем он поселился в своем Карачевском имении и исправлял, пользуясь всеобщею любовью и уважением, должность карачев-ского предводителя дворянства и почетного смотрителя училищ того же уезда». В Карачеве он выстроил дом для уездного училища и пожертвовал туда библиотеку. Умер он 27 января 1855 года в чине коллежского асессора и похоронен в родовом своем имении Архангельское, Дроново тож, Карачевского уезда Орловской губернии. Жена его скончалась вскоре после него - в 1858 году (родилась в 1797 году).

У Никанора Никаноровича Хитрово были четыре сестры (Мария, Дарья, Анна и Прасковья) и брат Семен (названный, по-видимому, в честь деда), пропавший без вести после Аустерлицкой битвы 20 ноября 1805 года. «Только 50 лет спустя узнали его дальнейшую судьбу. Раненый был он взят в плен и там через несколько дней умер». Было ему тогда 14 лет!

Вот, в сущности, и все, что мы можем почерпнуть из «Родословной книги». Но несколько лет назад в московский пушкинский музей от потомка Хитрово Елены Дмитриевны Гутор поступил любопытный документ - «Памятная книга» - своеобразный дневник, который Е. Н. Хитрово вела много лет, с 1816 по 1850-е годы. Из ее записей мы узнаем подробности жизни этого почтенного семейства. Со старинной патриархальной обстоятельностью заносит Екатерина Николаевна в «Памятную книгу» все важнейшие домашние события, начиная с венчания с Никанором Никаноровичем 8 января 1816 года «в церкви Св. Троицы что на Арбате, в приходе собственного дома» Н. Н. Хитрово. Горести и радости, смерти и праздники, болезни, свадьбы, крестины, именины, концерты, фейерверки, дворянские выборы - вся жизнь семьи Хитрово, отразившая как в капле воды частный дворянский быт начала прошлого столетия, встает перед нами со страниц этой старой рукописной тетради. Екатерина Николаевна подробно рассказывает о рождении своих детей. Мы узнаем, что многие из них умерли в малолетстве. Выросли три дочери - Софья, Екатерина и Дарья - и два сына - Константин и Федор.

Большинство записей сделано в Дронове, где в основном протекала жизнь семьи. В Москву Хитрово наезжали нечасто. Эти приезды, составлявшие события в их повседневном быту, отмечаются в дневнике неукоснительно. По-видимому, приезды в город приурочивались ко времени родов Екатерины Николаевны. Например, «Памятная книга» свидетельствует, что Хитрово приезжали в Москву в феврале 1819 года (в это время у них родилась дочь Софья), в апреле 1820 года (родился сын Семен), в феврале 1825 года (родилась дочь Надежда). В июле 1826 года они прибыли, чтобы присутствовать на коронации; заодно взяли с собой для лечения шестилетнюю Софью. Бывали они в Москве и в 1830-х годах, причем нередко останавливались во флигеле. Видимо, главный дом Хитрово по большей части сдавали внаем, так что Пушкин был отнюдь не единственным их жильцом.

Семейство выезжало также в Орел и Петербург, в 1827 году предприняло путешествие на Кавказ. Кстати, любопытно, что во время этой поездки Хитрово останавливались в Пятигорске в одном доме со знаменитой московской барыней, хорошей знакомой Пушкина Марьей Ивановной Римской-Корсаковой (приключения семьи Корсаковых на Кавказе в 1827 году Пушкин предполагал описать в оставшемся незавершенным «Романе на Кавказских водах»).

Зиму 1831 года супруги Хитрово провели в Орле. Приводим запись Екатерины Николаевны о рождении дочери: «Родилась Катерина Никаноровна Хитрово в Орле, в тот год, когда холера была в Москве и город был заперт по сему случаю».

А вот другая ее запись о 1831 годе: «Была холера в Москве, где оставалась сестра Надежда Николаевна Сафонова с мужем,…но они, слава богу, остались невредимы». Эта фраза проливает свет на одно непонятное нам ранее место в сохранившихся условиях найма Пушкиным дома Хитрово. Дело в том, что там упоминается некая г-жа Сафонова, со служителем которой Пушкин заключил условия. Теперь мы можем предположить, что Хитрово поручили оставшейся в Москве ближайшей своей родственнице вести дела по сдаче арбатского особняка внаем. Натурально сама Надежда Николаевна в маклерские подробности не входила и передала все дела своему доверенному. И тем не менее несомненно, что в переговорах с Пушкиным она участвовала.

Следует истины ради констатировать, что в «Памятной книге» о Пушкине нет никаких упоминаний. Очень может быть, что в это время, живя в Орле, Хитрово и не знали, что в их московском доме поселился прославленный сочинитель.

Когда развернулись работы по созданию арбатского музея, у части московских краеведов появился вдруг некий скептицизм: действительно ли Пушкин жил именно в этом доме? Ведь Хитрово в Москве было много. Так, совсем неподалеку от Арбата, на Пречистенке (следовательно, в той же самой Пречистенской части, в которую входил нынешний дом № 53), жила известная всей Москве гостеприимная и хлебосольная Анастасия Николаевна Хитрово, урожденная Каковинская (отдаленная родственница Никанора Никаноровича). Так, может быть, именно у нее снимал квартиру поэт? В исповедных книгах арбатской церкви Троицы, к приходу которой относился дом Н. Н. и Е. Н. Хитрово, не было обнаружено имен Пушкина и его жены. Это обстоятельство подогревало сомнения скептиков.

Впрочем, на все эти сомнения можно было многое возразить. В частности, в исповедных книгах Пушкины, скорее всего, не записаны как кратковременные жильцы. Версия же о том, что Пушкин жил у А. Н. Хитрово, представляется более чем шаткой: вряд ли бы поэт захотел начать свою семейную жизнь в таком шумном, многолюдном, открытом для всей Москвы доме. Ну и, наконец, самое главное: ведь сам Пушкин и все его современники в один голос называют местоположение дома: на Арбате, «между церквами Николы в Плотниках (она находилась на углу Арбата и Плотникова переулка. - Авт.) и Св. Троицы» (была расположена ближе к Смоленской площади, где теперь высотное здание). Биограф Пушкина П. И. Бартенев со слов друга поэта П. В. Нащокина указывает пушкинский адрес еще точнее: «против домов Головиных». По архивным документам известно, что два дома, сохранившиеся до наших дней (сейчас они оба имеют один номер - 48) и расположенные почти напротив дома № 53 (чуть наискосок), действительно в XIX веке принадлежали генеральше Головиной. Кроме того, просмотр изданных в 1826 и 1829 годах указателей жилищ и зданий в Москве позволил установить, что на Арбате был единственный дом, которым владели Хитрово - сегодняшний дом № 53.

Одним словом, сомнения в «подлинности» дома на Арбате не выдерживали серьезной критики. И тем не менее… Тем не менее очень хотелось, чтобы появился какой-нибудь документ, который подтвердил бы, что называется, математически факт найма Пушкиным дома Н. Н. Хитрово.

В 1979 году такое подтверждение было найдено. Московский инженер-физик С. К. Романюк, знаток топографии старой Москвы, работая в Центральном государственном историческом архиве города Москвы, занялся поисками маклерской книги за 1831 год, где могли быть записаны условия найма дома Пушкиным. Передадим слово самому Сергею Константиновичу:

«Прихожу в архив, заполняю требование, отдаю заведующей читальным залом. Только через неделю обещали дать ответ. Томительно ожидание - ведь книга могла быть затеряна, она могла сгореть, сгнить, да мало ли что могло случиться с ней за без малого полтораста лет!

И вот я снова в архиве. Кажется, удача. Мне выдают большую, в полметра высотой, переплетенную в бархатистую коричневую кожу, с остатками тиснения «Маклерскую книгу Пречистенской части маклера Анисима Хлебникова, 1831 года». Раскрываю ее и читаю записи за январь: второе января, четвертое… наем дома, строительство флигеля… десятое января… и наконец долгожданная запись: «1831-го Года Генваря 23-го дня я ниже подписавшийся Г-н Десятого класса Александр Сергеев сын Пушкин, заключил сие условие с служителем Г-жи Сафоновой Семеном Петровым сыном Семеновым по данной Ему Доверенности от Г-на Губернского Секретаря Никанора Никанорова сына Хитрово в том что, 1-е нанял я Пушкин Собственный Г-на Хитрово Дом, Состоящий в Пречистенской части второго квартала под № 204-м в приходе Троицы что на Арбате, каменный Двух этажный с антресолями и к оному принадлежащими людскими службами, кухнею, прачешной, конюшней, каретным сараем, под домом подвал, и там же запасной амбар, в доме с мебелью по прилагаемой описи сроком от выше писанного числа впредь на шесть месяцев, а срок сщитать с 22-го Генваря и по 22-е ж Июля сего 1831-го Года по Договору между нами за Две тысячи рублей государственными ассигнациями, из коей суммы при заключении сего условия должен я Пушкин, внести Ему Семенову половинную часть то есть тысячу рублей ассиг., а последнюю половину по истечении трех месяцев от заключения условия… 3-е Если же чего Боже сохрани нанимаемый мною Пушкиным Дом от небрежения моего или людей моих сгорит то по общему нашему Договору заплатить мне Г-ну Пушкину ему Семенову пятьдесят тысяч рублей государственными ассигнациями… 4-е по истечении сроку и выезду из дому должен я Пушкин сдать оный по описи в совершенной исправности. Буде чего не явится или будет разбито, или изломано или замарано то за поврежденное заплатить то чего будет стоить или привести в исправность как принято Было… 6-е в строениях занимаемых мною Пушкиным выключаются комнаты нижнего этажа дома для жительства Економки и приезду Г-на Хитрово…»

Итак, 23 января 1831 года Пушкин стал арбатским жителем.

Что же представлял собою Арбат в те далекие годы? Как выглядела улица в пушкинское время? Кто были соседи поэта? Какая здесь кипела жизнь вокруг? Обо всем этом могут рассказать путеводители, газеты, журналы 1820 - 1830-х годов.

Откроем напечатанный в 1824 году «Путеводитель в Москве, изданный Сергеем Глинкою». Из него мы узнаем, что Арбат был расположен в двух частях Москвы - Пречистенской и Арбатской. Левая его сторона относилась к Пречистенской части. В нее входили еще две большие улицы - Пречистенка и Стоженка (так называлась Остоженка) и множество окрестных переулков. Арбатская часть включала в себя правую сторону Арбата, а также Поварскую, Большую и Малую Никитские, Спиридоновскую, значительный отрезок Тверской.

Из путеводителей узнаем, что в Пречистенской и Арбатской частях было три рынка, 216 каменных и 719 деревянных домов, 11 прудов, 11 огородов, 38 садов, 10 оранжерей, Улицы освещались 655 фонарями; 40 будочников в полосатых будках охраняли спокойствие 28 384 жителей, которые в случае надобности могли посетить две общие торговые бани. На Арбате находились здание Императорского человеколюбивого общества (членом его некогда был дядя Пушкина Василий Львович), дом народной школы и великое множество церквей.

В конце XVIII века Арбат был аристократическим дворянским районом первопрестольной столицы. «Некогда в Москве пребывало богатое неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные…» Эти слова из статьи Пушкина «Путешествие из Москвы в Петербург» можно отнести и к Арбату. К 1830-м годам все переменилось. «Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым». «Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством». Это наблюдение Пушкина подтверждается объявлениями о продаже дворянских домов на Арбате - их часто печатала газета «Московские ведомости»: «Продается и внаймы отдается на Арбате, близ церкви Николы Явленного, деревянный дом г-жи Лаптевой, железом крытый, внутри оштукатуренный и расписанный, с мебелью и со всеми к оному принадлежностями и от огня застрахованный. О цене узнать в оном доме от самого хозяина».

«Продается покойной княгини Настасьи Ивановны Несвицкой каменный двухэтажный большой дом с тремя каменными и двумя деревянными двухэтажными флигелями, красного дерева мебелью, зеркалами и садом за сходную цену, оной же дом и внаймы отдается со всею принадлежностью близ Смоленского рынка Пречистенской части под № 225 в приходе Троицы на Арбате».

«Продается деревянный дом о двух жильях с мезонином, о 13 комнатах, на каменном фундаменте… кухня, конюшни, каретный сарай, подвал, погреб, прачешная, все каменное за сходную цену».

Соседи Пушкина по Арбату - большей частью купцы. Так в доме № 1 [Приводится современная нумерация. Большинство упомянутых зданий в настоящее время не сохранилось или значительно перестроено] жила купчиха Травникова, дом № 3 занимала купеческая жена Большая, в доме № 7 расположилось семейство купца Кузьмы Сабуровского, дом № 55 принадлежал купцам Дубровиным, дом № 59 значился за купеческой вдовой Свешниковой. Лишь немногие арбатские дома по-прежнему принадлежали дворянам: дом № 37 - графу В. А. Бобринскому, дом № 24 - сенатору Л. А. Яковлеву, дом № 44 - А. А. Кикину, в доме № 20 у прапорщика Н. П. Киреевского снимал квартиру А. Я. Булгаков, знакомый Пушкина. Булгаков не раз бывал в арбатской квартире поэта. После бала у Пушкина 27 февраля 1831 года он писал брату: «Мы уехали почти в три часа. Куда рад я был, что это близехонько от нас, что можно было отослать карету домой часов на шесть».

Рядом с Арбатом, в соседних улицах и переулках, в начале 1830-х годов жило еще много знакомых Пушкина, у которых он нередко бывал: на Пречистенке - блестящая образованная москвичка В. Я. Сольдейн; И. А. Нарышкин - посаженый отец Н. Н. Гончаровой; семейство Потемкиных (Е. П. Потемкина была посаженой матерью Пушкина). На Сивцевом Вражке имел собственный дом знаменитый Ф. И. Толстой-«Американец». На Поварской в доме графа Ф. М. Шереметева нанимал квартиру С. Д. Киселев. На Спиридоновке, близ Тверского бульвара и Патриарших прудов, жил И. И. Дмитриев.

В маклерских книгах Арбатской и Пречистенской частей за 1830 - 1831 годы можно встретить немало лиц пушкинского окружения. Здесь и московская родня Пушкина - Е. Л. и М. М. Сонцовы, и лицейский товарищ поэта А. П. Бакунин, и актриса М. Д. Львова-Синецкая, и П. М. Азанчевский - библиотекарь Московского архива министерства иностранных дел, на свадьбе Пушкина - «поручитель» за невесту. Но, пожалуй, самым приятным соседом для Пушкина становится П. В. Нащокин, который 18 марта 1831 года поселился вблизи Арбата в Николопесковском переулке в доме М. Я. Годовиковой.

С районом Арбата - Пречистенки связаны славные имена поэта Дениса Давыдова, великой трагической актрисы Екатерины Семеновой, романиста М. Н. Загоскина, декабристов К- Ф. Рылеева, В. И. Штейнгеля, Ф. Н. Свистунова и многих, и многих других.

Листая старые московские путеводители, мы погружаемся в быт пушкинского Арбата. Особенно интересен «Новейший и любопытнейший указатель Москвы, или Альманах для приезжающих в сию столицу и для самих жителей оной», изданный в 1829 году. «Жители и приезжающие» могли почерпнуть из этого издания чрезвычайно полезные и обстоятельные сведения о том, что есть на Арбате. Например, что здесь «в собственном доме» живет оружейник Тон, а в приходе Николы Явленного в доме дьякона - переплетчик Петров; что в доме купца Астафьева помещается «магазин бриллиантовых вещей» Зильбермана и т. п.

Сведения «Любопытнейшего указателя» дополнялись объявлениями, которые печатали «Московские ведомости». Из них мы узнаем, что Арбат оживляла бойкая торговля самыми разнообразными товарами:

«У хлебника Федора Хенслера, квартирующего на Арбате, в приходе Николы Явленного на Песках, в доме г-на Толмачева, можно ежедневно получать сладко-кислый пеклеванный хлеб, который не довольно того, когда бывает свеж, имеет приятный вкус, но и в продолжение недели ни оного вкуса, ни свежести не теряет, у него же, Хенслера, также можно получать во всякое время треску или штокфиш на шведский манер вымоченную».

«У Арбатских ворот, в доме г-на Подчиненного, в лавке турецких и прочих товаров Бориса Васильева Морозова продаются табаки, духи, мыло, вакса, перчатки, воротнички, помада. Отпускается за печатным ярлыком лавки и имени».

«Продаются скатерти, салфетки и лампа нового фасона на Арбате, в приходе Николы на Песках в доме № 102».

«На Арбате в приходе Спаса на Песках, в доме купца Королева у квартирующего рисовального учителя коллежского регистратора Льва Волкова продаются картины и эстампы лучших мастеров: Натчера, Басано, Рембрандта, Жердано и других известных мастеров, копии с хороших картин за сходную цену».

И здесь же предлагаются «привезенные с завода лучшей и известной породы молодые жеребцы и кобылы, способные к заводу и под верх».

А вот объявление, особенно для нас интересное: «Продаются 6 лошадей вороных, хорошо выезженных, от 4 до 6 лет; спросить на Арбате в доме Хитрово, у служителя Степана Васильева».

Пушкин, как и другие москвичи, мог приобрести на Арбате «четвероместные дрожки, мало езженные», посмотреть «хорошую большую медвежью шубу за

300 руб.», «шкатулку живописную из белого железа, лучшей работы», «фортепьяны с рояльной техникой», попробовать в лавке купца Троилина на Смоленском рынке «сок, миндаль, чернослив, масло, чай, кофе, сельди», зайти в цирюльню Вильгельма Кирнбеха, который «через свое искусство и старание надеется заслужить всеобщее одобрение». Читая эти объявления, мы невольно становимся москвичами - современниками Пушкина, которым отнюдь не безразлично то, чем богат и знаменит Арбат.

Но вернемся к дому Хитрово. В 1858 году умирает Екатерина Николаевна. На следующий год дом покупает купец Павел Иванович Борегар. А в начале 1870-х годов усадьба переходит к купцу Илье Васильевичу Патрикееву.

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ - ГОСТЬ АРБАТСКОГО ОСОБНЯКА

Новый владелец Патрикеев сразу же стал очень активно приспосабливать первый этаж под магазины. Для этого оконные проемы на фасаде были переделаны в двери (ранее входы в дом существовали только со стороны двора). При Патрикееве комнаты второго этажа были отделаны с поистине купеческой роскошью. К счастью, планировка пушкинской квартиры осталась неизменной.

В 1878 году Патрикеев временно предоставил свой дом для детского приюта. В связи с этим нежилой подвал был приспособлен под кухню. В том же году Патрикеев представил в Московскую городскую управу проект двухэтажного каменного жилого здания (архитектор К. Ф. Буасе). К 1880 году строительство его было закончено. Дом этот в глубине двора стоит и сейчас.

Патрикеевы владели арбатской усадьбой много лет. Второй этаж главного дома они - как когда-то Хитрово - часто отдавали внаем. Несколько лет назад мы были крайне удивлены и обрадованы: одна из потомков П. И. Чайковского, К- Ю. Давыдова, сообщила нам, что с осени 1884 по май 1885 года пушкинскую квартиру снимал брат композитора Анатолий Ильич Чайковский с женой Прасковьей Владимировной. Петр Ильич, наезжая в Москву из села Майданова Клинского уезда, где он снимал дачу, был частым гостем арбатского дома. Приводим несколько отрывков из писем великого композитора 1885 года:

2 января, Москва, М. И. Чайковскому: «Новый год встречал я у Толи при большом обществе».

14 февраля, Майданово, А. И. и П. В. Чайковским: «Толя-миля и Паня-миля! Простите, я вас надую, т. е. не приеду в субботу… Я приеду в четверг и останусь три дня в Москве и остановлюсь у вас».

18 февраля, Майданово, П. И. Юргенсону: «Спасибо, голубчик, за предложение остановиться у тебя, но на сей раз еще не воспользуюсь, ибо обещал Анатолию у него остановиться».

25 февраля, Майданово, М. И. Чайковскому: «Только что возвратился из Москвы, где провел четверо суток не особенно неприятно… Довольно много сидел дома, т. е. у Толи».

26 апреля, Майданово, Л. В. Давыдову: «Вчера у Толи я праздновал свое 45-летие».

28 апреля, Майданово, Н. Ф. фон Мекк: «…начиная с 10-го числа (мая. - Авт.) буду почти безвыездно в Москве… Адрес брата: Арбат, близ Денежного переулка, дом Патрикеева».

18 ноября, Майданово, П. В. Чайковской: «Проезжая по Арбату и видя освещенные окна вашей прошлогодней квартиры, я ощущал стеснение в груди и боль в сердце».

Это чудесное совпадение, это соприкосновение - в разном времени, но в одном месте - двух вечно дорогих нам имен, двух русских гениев воспринимается сейчас как символ. И еще одно: Пушкин провел счастливые дни на арбатской квартире. И Чайковскому, по-видимому, было там тепло и уютно; недаром смотрит он на окна уже оставленного дома с волнением и грустью…

С 1904 года домом владел Павел Петрович Патрикеев, купец-краснорядец, имевший лавку в Верхних торговых рядах.

Во время работы над созданием музея мы познакомились с человеком, который с 1904 по 1916 год жил в арбатском доме. Б. Ф. Ралль рассказывал нам, как его десятилетним мальчиком привезли в Москву из родной его Тамбовской губернии и определили в частный пансион для дворянских детей, который размещался во флигеле у Патрикеева. Пансион содержали Смирновы. Борис Федорович хорошо помнил, как они говорили детям о том, что в доме этом жил Пушкин. Ралль вспоминал: «В основном дом использовался как доходный, и в нем жили жильцы как на первом этаже основного дома, так и в двухэтажном пристроенном флигеле. Флигель и основной дом имели общий фасад. Справа от фасада дома были ворота, через которые входили и въезжали во двор. Во дворе была конюшня, каретный сарай. Вход во флигель был со стороны двора. Вход в квартиру самого владельца дома П. П. Патрикеева на второй этаж был в виде наружной железной двухмаршевой лестницы».

ОКРУЖНОЙ САМОДЕЯТЕЛЬНЫЙ ТЕАТР

КРАСНОЙ АРМИИ

После Великой Октябрьской революции дом переходит в ведомство муниципального фонда, оба его этажа отводятся под жилье. Начинается новый этап в жизни старинного здания: оно превращается в обычный московский дом с густонаселенными коммунальными квартирами. Однако на самом пороге этого нового своего существования арбатский особняк вновь переживает короткий взлет.

В 1921 году здесь, тоже на втором этаже, несколько месяцев работает Окружной самодеятельный театр Красной Армии (ОСТКА). Этот театральный коллектив возник в 1919 году в Рязани. Осенью 1920 года он переезжает в Москву. Программа молодого революционного театра была авангардистской, ультралевой. Его руководитель, театральный деятель В. Л. Жемчужный, ратуя «за обновление обветшалых форм академического искусства», провозгласил - совершенно в духе времени, - что «старый репертуар, Островский, в частности, не может помочь. Революцию в театре нужно начинать не с этого». Мечтой режиссера была романтическая революционная драма. Экспериментаторские устремления театра, поиски новых сценических форм поддерживал А. В. Луначарский. В художественный совет ОСТКА вошли В. В. Маяковский, В. Э. Мейерхольд, В. Л. Жемчужный.

Долгое время труппа не имела ни постоянной сцены, ни постоянного жилья. «Кое-как разместившись в холодной и голодной Москве 1920 года, - читаем в статье А. Гришиной об этом коллективе (Театральная жизнь, 1987, № 4), - студийцы стали искать помещение для своего театра… В конце года ОСТКА обосновался в доме № 53 по Арбату, где жили, играли и учились актеры, режиссеры, педагоги и все работники первого самодеятельного театра Красной Армии…»

Сначала театр задумал поставить ни больше ни меньше как «коллективное действо на тему борьбы и победы труда». Сценарий был написан актерами-красногвардейцами. Литературную обработку его поручили Маяковскому. Однако поэту туманно-символистский замысел этот не понравился.

Тогда решили «в порядке учебной программы» поставить комедию драматурга XVIII века Я. Б. Княжнина «Сбитенщик». Спектакль, вышедший летом 1921 года, назывался «Продавец сбитня (забавное представление в 3-х действиях и 7-ми картинах…)».

Среди актеров самодеятельного театра выделялся совсем молодой Эраст Гарин - впоследствии один из оригинальнейших наших мастеров. В своей книге «С Мейерхольдом» (М., 1974) он вспоминает об этом времени: «В доме 53 по Арбату, в котором жил А. С. Пушкин после женитьбы (об этом мы тогда еще не знали), был оборудован чистый и уютный зал мест на 250. В этом зале и состоялось первое представление «Сбитенщика». «Вид у сцены, - продолжает Гарин, - был очень «богатый» и торжественный. Удалось добыть несколько мешков ситцевого лоскута. Весь женский состав принялся нашивать по указаниям художников эти лоскуты на мешковину. Задник представлял собою две арки, многоцветные стены были похожи на крестьянские лоскутные одеяла, занавесы в арках занимали буквы, нашитые из лоскутов другого цвета. «Театр Петрушки» - было написано на них. Порталы украшены разноцветными листами бумаги. На порталах огромные бумажные фонари».

На одно из первых представлений «Сбитенщика» пришел - к ужасу и восторгу молодых актеров - В. Э. Мейерхольд, которому этот спектакль в стиле народного балагана очень понравился. Понравился ему и худой, странный, эксцентрический юноша, игравший отставного офицера Болтая. «Надо учиться», - внушительно заметил ему мастер. Через несколько лет Э. П. Гарин занял ведущее место в Театре Мейерхольда.

Одобрил спектакль и Маяковский. Он даже написал о нем рецензию для журнала «Вестник театра»: «…представление смотрится с неослабевающим интересом, оно рождено на радости, радостно играется, и эта радость передается зрителю».

Кроме «Сбитенщика» театр ставил «живые газеты» - маленькие сценки на злободневные темы.

Осенью 1921 года ОСТКА расформировали. Кончалась гражданская война, шла демобилизация красноармейцев. Были демобилизованы и актеры самодеятельного театра Красной Армии. Гарин пишет: «И вот все собрались в зрительном зале нашего театра на Арбате. В зале, к которому так привыкли, так его полюбили. Все сделано в нем своими руками. Расселись вдоль стен, как на похоронах. Прочитали приказ. Да, театр расформировывается… После прочтения приказа - пауза. У некоторых на глазах слезы». «Сцену, на которой мы играли, стали быстро ломать, новые жильцы переделывали ее на комнаты для жилья».

Теперь весь второй, пушкинский этаж стал именоваться коммунальной квартирой № 5. Кто же в ней поселился?

Первым ее жильцом был Виталий Леонидович Жемчужный. После закрытия ОСТКА он продолжал жить там, где жил, будучи руководителем театра: в одной из маленьких комнатушек второго этажа. Он стал работать у Мейерхольда - играл и ставил спектакли. И сам писал пьесы, театральные статьи, рецензии. Жемчужный дружил и сотрудничал с Маяковским, с семейством Бриков. (Одно время О. М. Брик тоже занимал комнату в пушкинской квартире.) Существуют фотографии, на которых они сняты вместе. Сохранился рисунок Маяковского, изображающий Жемчужного. Начальник первого красноармейского театра прожил на Арбате почти до самой Великой Отечественной войны.

А с 1921 года в квартиру въезжают М. И. Гришин и Н. С. Банкин - политработники Красной Армии, приехавшие в Москву с Западного (Польского) фронта гражданской войны. Они получили от жилищно-земельного отдела Хамовнического Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов «Разрешение № 8535» (оно сохранилось) «на право занятия квартиры № 5 по Арбату ул., д. № 53».

Н. С. Банкин в квартире почти не жил: он работал сотрудником советского торгпредства в Германии, в Москву вернулся лишь в середине 1930-х годов, а в 1936 - 1937 годах был арестован и погиб.

Михаил Иосифович Гришин, член партии с 1919 года, ставший историком, преподавателем, потом профессором московских вузов, прожил здесь до 1964 года. У него в гостях бывали многие замечательные люди советской культуры, в частности известный литературовед Н. К. Гудзий.

Рассказывает дочь Михаила Иосифовича кандидат исторических наук Анна Михайловна Гришина, жившая в доме с раннего детства до 1970 года:

«В феврале 1937 года, в день, когда на доме была открыта мемориальная доска, некоторые участники этой церемонии (в их числе М. А. Цявловский) поднялись в квартиру моих родителей, где мама устроила «литературный завтрак» с шампанским. Это было своеобразной данью пушкинской эпохе. В этот же день Цявловский подарил маме книгу «Пушкин в Москве».

С этого времени в дом стали приходить люди. К Пушкину. Мои родители, а потом и я, и другие жильцы [На втором этаже кроме квартиры Гришиных было еще несколько небольших коммунальных квартир] водили их по нашим комнатам (кабинет отца занимал половину центральной пушкинской гостиной; во второй половине жил его брат) и по всей квартире, показывали остатки полукруглых печей, высокие двери, лепнину на потолке, лестницу на антресоли - все, что осталось от пушкинского прошлого нашего дома.

Во время войны, летом и осенью 1941 года, когда бомбили Москву, жильцы дома несли ночное дежурство в подъездах, дворах и особенно на крыше: большими брезентовыми рукавицами хватали падавшие «зажигалки» и бросали их в ящики с песком. Мощный взрыв потряс наш дом и весь Арбат, когда большаяфугасная бомба упала на Театр Вахтангова.

После войны число людей, шедших к Пушкину, все росло: одиночки, семьи, группы, а потом и целые экскурсии приходили и просили показать пушкинскую квартиру.

В 1958 году одним из ее жильцов стал мой муж, музыковед и литератор М. Г. Харлап, автор нескольких работ о творчестве Пушкина. Он был дружен с замечательным пушкинистом, профессором С. М. Бонди, который часто приходил в гости к нам, в пушкинскую квартиру.

Наша семья выехала из дома № 53 в конце 1970 года. Мы были первыми, кто с радостью смог передать ключи от наших бывших комнат не жэку, не новым жильцам, а А. 3. Крейну, директору пушкинского музея на Кропоткинской: уже было ясно, что дом на Арбате вскоре станет мемориальным музеем».

15 лет спустя мечта москвичей осуществилась: старый дом близ Смоленской площади распахнул свои двери для новых гостей.

…Оживленно, шумно и торопливо бежит жизнь Арбата - «как в реке вода». Но есть теперь на этой пестрой улице духовный центр, «теплая точка» - бирюзовый дом с балкончиком и узорной решеткой.

СОДЕРЖАНИЕ

Пушкин в Москве. 5 декабря 1830 года - 15 мая 1831 года

«Участь моя решена…»

«Я женат - и счастлив…»

Музей «Квартира Пушкина на Арбате»

Первый этаж

I зал

II зал

III - IV залы

V зал

VI зал

VII зал

VIII зал

Второй этаж

«Дом, состоящий в Пречистенской части… под № 204-м в приходе Троицы что на Арбате»

Хитрово - владельцы дома

П.И.Чайковский - гость арбатского особняка

Окружной самодеятельный театр Красной Армии

Светлана Тихоновна Овчинникова,

Фаина Шлемовна Рысина,

Галина Георгиевна Светлова

МУЗЕЙ «КВАРТИРА ПУШКИНА НА АРБАТЕ»

Заведующая редакцией Т. Митрофанова. Редактор К- Стародуб.

Художественный редактор М. Кудрявцева. Технический редактор

Н. Калиничева. Корректоры 3. Комарова, Т. Нарва

И Б № 4279

Сдано в набор 27.01.89. Подписано к печати 20.04.89. Л22554. Формат 70Х 1О8 1/32. Бумага офсетная № 2. Гарнитура «Литературная». Печать высокая. Усл. печ. л. 4,2. Усл. кр.-отт. 5,6. Уч.-изд. л. 4,02. Тираж 60 000 экз. Заказ 4505. Цена 25 коп. Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Московский рабочий», 101854,

ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8.

Ордена Ленина типография «Красный пролетарий», 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.

OCR Pirat

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

19.02.2023

Оглавление

(По музеям и выставкам)

ПУШКИН В МОСКВЕ

«Я ЖЕНАТ - И СЧАСТЛИВ…»

МУЗЕЙ «КВАРТИРА ПУШКИНА НА АРБАТЕ»

ПЕРВЫЙ ЭТАЖ

II ЗАЛ

III-IV ЗАЛЫ

V ЗАЛ

VI ЗАЛ

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Первый этаж. II зал «Пушкин и московская культура»

VIII ЗАЛ

ВТОРОЙ ЭТАЖ

«ДОМ, СОСТОЯЩИЙ В ПРЕЧИСТЕНСКОЙ ЧАСТИ…

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ - ГОСТЬ АРБАТСКОГО ОСОБНЯКА

ОКРУЖНОЙ САМОДЕЯТЕЛЬНЫЙ ТЕАТР

СОДЕРЖАНИЕ