Причитания [Русский фольклор] (pdf) читать онлайн

ПРИЧИТАНИЯ

БИБЛИОТЕКА ПОЭТА
ОСНОВАНА

М. ГОРЬКИМ

большая серия
второе издание

ЛЕНИНГРАД

1960

ПРИЧИТАНИЯ

СОВЕТСКИЙ

ПИСАТЕЛЬ

Вступительная статья и примечания
К. В. Ч и с т о в а
Б. Е.

Подготовка текста
Ч и с т о в о й и К. В. Ч и с т о в а

РУССКАЯ ПРИЧЕТЪ
1
Мария Волконская, героиня поэмы Некрасова «Русские жен­
щины», во время своего тяжкого пути в Сибирь была потрясена
не только страданиями народа, но и его живым участием в ее
собственном горе:
В дороге, в изгнаньи, где я ни была,
Всё трудное каторги время,
НародІ я бодрее с тобою несла
Мое непосильное бремя.
Пусть много скорбей тебе пало на часть,
Ты делишь чужие печали,
И где мои слезы готовы упасть,
Твои уж давно там упали!
Взаимная поддержка в горе, душевная отзывчивость народа,
стремление помочь попавшему в беду человеку разобраться в сво­
их чувствах — все, о чем говорит здесь Некрасов, с огромной
силой выразилось в причитаниях, одном из своеобразных и очень
популярных в прошлом жанров русского народного поэтического
творчества.
Еще сравнительно* недавно причитания было принято считать
жанром только обрядовой народной поэзии. В связи с этим гово-рилось о трех основных видах причети — свадебной, рекрутской
и похоронной. Однако та область устной народной поэзии, кото­
рая, в крестьянском быту связывалась с названием «причитания»
5

(«причети», «причёта», «вопа», «воя», «жали», «крика», «плача»,
«заплачки», «голошения» и т. д., в зависимости от местности), в
действительности значительно шире. Как показали исследования
советского времени, под причетью следует понимать элегические
импровизации, создававшиеся крестьянками по самым разнооб­
разным поводам и на самые различные темы. Причитания воз­
никали преимущественно в связи с печальными, скорбными, тра­
гическими событиями в народном быту (пожар, неурожай, голод,
болезнь, семейные неурядицы, различные проявления социального
гнета, тяжесть положения сироты или вдовы, проводы в солдаты,
смерть и т. д.).
В отличие от «протяжных» песен, часто тоже грустных, при­
читания не имели устойчивого текста и определенной фабулы;
чувства исполнительницы выражались в них при помощи привыч­
ного круга поэтических образов и словосочетаний, употребление
и выбор которых для каждого случая были более или менее
индивидуальными. Брак поневоле, проводы мужа, отца или брата
в солдаты и смерть близкого человека — три важнейших скорб­
ных события, которые переживала в прошлом крестьянка и кото­
рые ломали всю ее жизнь. Повторяемость этих событий в жиз­
ни деревни и возникновение на этой почве устойчивых и разра­
ботанных обрядов создавали относительную устойчивость и
определенных видов причитаний — свадебных, рекрутских и похо­
ронных. В этих трех случаях причитания (не только само причитывание, но и темы, образы, лексика причети) становились
ритуально обязательными моментами обряда, создавалась тради­
ция, оказывавшая большое воздействие на развитие поэтики всей
причети в целом — и обрядовой, и внеобрядовой (иногда ее на­
зывают «бытовой»).
Как и всякий жанр устной поэзии, причеть отвечала опреде­
ленной потребности народа, имела самостоятельную бытовую и
эстетическую функцию. В отличие от былин, сказок, лирических
песен, которые могли исполняться в любых условиях и для быто­
вания которых нужны были только желание исполнителя и инте­
рес слушателей, причеть звучала лишь в самые трагические мо­
менты жизни крестьянства, когда обнажались все тяготы и про­
тиворечия и особенно ясным становился уж ас подневольного
существования, когда умолкала и веселая песня, и занимательная
сказка.
Исполнительницы не ставили перед собой осознанных эстети­
ческих целей (во всяком случае эстетическая сторона не играла
самостоятельной роли). Они стремились яснее и сильнее выска­
6

зать владевшие ими скорбные чувства. Вместе с тем постоянная
взволнованность помогала творцам причети отыскивать наиболее
выразительные поэтические средства, заставляла их максимально
использовать и вместе с тем обогащать опыт устной традиции,
подниматься до предельных высот поэтического выражения чело­
веческих чувств. Поэтому наследие мастеров русской причети
представляет значительную художественную ценность, в нем с
большой силой проявился поэтический дар русского народа. Вме­
сте с тем причитания представляют и большой теоретический
интерес как явление, стоящее на грани быта и искусства, позво­
ляющее наблюдать всегда таинственную для нас «механику» воз­
никновения большого искусства на почве самой повседневной,
будничной жизни.
Само собою разумеется, что причитания любой эпохи, так
же как и любой другой жанр, не могли отражать все стороны
народной идеологии. Знакомясь с ними, нельзя забывать, что рус­
ским народом были созданы в прошлом и песни о Разине и П у ­
гачеве, и песни казачьей вольницы, и удалые бурлацкие и «раз­
бойничьи» песни, и веселые плясовые частушки, и волшебные
сказки, и многое другое. Только тогда станет понятной мысль,
высказанная
В. Г.
Белинским о русских народных песнях:
«Грусть у него (то есть у русского человека. — К ■ Ч.) не мешает
ни иронии, ни сарказму, ни буйному веселью, ни разгулу моло­
дечества: это грусть души крепкой, мощной, несокрушимой». 1
Значительное развитие причитаний и их особое место среди
других жанров русского фольклора, так же как грустная тональ­
ность большинства народных лирических песен, — историческое
свидетельство невыносимой тяжести жизни трудового народа в
дореволюционной России. Поэтому причитания являются ценней­
шим историческим документом, позволяющим глубже проникнуть
в прошлое русского народа.
В известных нам записях народной причети с замечательной
силой проявилась удивительная твердость духа русской крестьян­
ской женщины, ее воля, умение противостоять жестоким жизнен­
ным обстоятельствам. Именно это и привлекло внимание В. И. Л е ­
нина к одному из главнейших ее разделов — рекрутским причи­
таниям.
Мысли В. И . Ленина о причитаниях с наибольшей подроб­
ностью передаются в статье В. Д . Бонч-Бруевича «В. И . Ленин
1 В. Г. Б е л и н с к и й .
1954, стр. 442.

Полное собрание сочинений, т. 5. М .,
7

об устном народном творчестве». 1 Как вспоминает В. Д . БончБруевич, в 1919 году В. И . Ленин выразил желание просмотреть
некоторые сборники былмн, народных песен и сказок. Среди них
оказались — «Северные сказки» H . Е . Ончукова,1
2 «Смоленский
этнографический сборник» В. И. Добровольского и 2-й том «При­
читаний Северного края, собранных Е . В. Барсовым». «Когда
я доставил книги Владимиру Ильичу, — пишет автор воспомина­
ний, — он быстро просмотрел их по заглавиям, разложил по жан­
рам и больше всего внимания обратил на «Причитанья Северного
края», собранные Е . В. Барсовым, где во второй части были
напечатаны «Плачи завоенные, рекрутские и солдатские».. .
— Хорошая книжечкаі— сказал Владимир Ильич, возвращая
мне через несколько дней «Завоенные плачи», на которые он
обратил особое внимание.
— Я внимательно прочел ее. Какой ценнейший материал, так
отлично характеризующий аракчеевско-николаевские времена, эту
проклятую старую военщину, муштру, уничтожавшую человека.
Так и вспоминается «Николай Палкин» Толстого и «Орина, мать
солдатская» Некрасова. Наши классики несомненно отсюда, из
народного творчества, нередко черпали свое вдохновение. Почему
бы не написать исследование, чем была аракчеевская военщина
для крестьян, сравнив эти «плачи» над уходящими на службу
с песнями тех же крестьян, которые убегали от помещика, от
рекрутчины, от солдатчины и организовывали «понизовую воль­
ницу», собираясь на Волге, на Дону, в Новороссии, на Урале,
в степях в особые ватаги, дружины, отряды, в вольные общества
вольных людей. Тот же народ, а совсем другие песни, полные
удали и отваги, смелые действия, смелый образ мыслей; постоян­
ная готовность на восстание против дворян, попов, знати, царя,
чиновников, купцов. Что перерождало их? К чему они стреми­
лись? Как и за что боролись? Разве это не интересно знать?
И все это звучит в народной песне. Д аж е здесь, в этих скорбных
«завоенных плачах», раздававшихся в деревнях, при помещике,
при старостах, при начальстве, — и то прорывается и ненависть,
и свободное укорительное слово, призыв к борьбе сквозь слезы
матерей, жен, невест, сестер».3
1 «Советская этнография», 1954, № 4, стр. .117— 131.
2, Об отзыве В. И . Ленина о сборнике H. Е. Ончукова
см. К. В. Ч и с т о в . Заметки о сборнике H. Е. Ончукова «Северные
сказки». — «Труды Карельского филиала Академии наук С С С Р » ,
вып. 8, 1957, стр. 5—29.
.
3 «Советская этнография», 1954, № 4, стр. 118— 120.
8

Итак, В. И . Ленин, признавая значительную историческую и
художественную ценность народных причитаний, обратил особен­
ное внимание на специфическую противоречивость крестьянского
мировоззрения, лежащего в их основе, причем эта противоречи­
вость осмыслялась им как исторически сложившаяся особенность
идеологии русского крестьянства, связанная с его социальной
природой и с наибольшей силой сказавшаяся в период 1861—
1917 годов.
И наконец, В. Д . Бонч-Бруевич сообщает еще об одном
интересном эпизоде: «Возвращая книгу «Завоенные плачи», Вла­
димир Ильич сказал мне: «А я так увлекся этими записями, что
забыл, что книга-то не моя, и стал отчеркивать особо интересные
тексты, на которые стоило бы обратить особое внимание».
Я с радостью сказал Владимиру Ильичу, что Демьян (Демьян
Бедный. — К. Ч.) будет счастлив иметь книгу с его пометками,
и предложил еще оставить книгу. Он улыбнулся и сказал: «Да
вот все дела и дела, а так хочется написать статью на основании
этого интереснейшего настоящего народного материала: ведь это
действительно народные думы, сама каторжная жизнь народа!
Д а вот некогда. Пусть другие пишут». И он — к огорчению мое­
м у — протянул мне книгу и сейчас же углубился в бумаги,
лежавшие перед ним».1
Воспоминания В. Д . Бонч-Бруевича, по-видимому, довольно
точно передают мысли, возникшие у В. И . Ленина в связи со
знакомством с записями народных причитаний в марте — апреле
1918 года. Примерно в это время В. И. Ленин беседовал о ре­
крутской причети и ее смысле с Демьяном Бедным и советовал
ему попытаться, опираясь на традицию причети (или, лучше ска­
зать, отталкиваясь от нее), написать новую песню о проводах
в Красную Армию. Откликом поэта на эту беседу явилась извест­
ная песня «Проводы», созданная им в том же 1918 году.
В этой песне рисуются обычные обстоятельства, в которых воз­
никала старая рекрутская или солдатская причеть («Как родная
меня мать Провожала, Тут и вся моя родня Н а б е ж а л а ...» ), и
дается краткое выражение антивоенных идей старой причети
(«Ах, куда же ты, Ванек, А х, куда ты? Не ходил бы ты, Ванек,
Во сол даты ...»).
Ответ героя песни известен — он должен был свидетельство­
вать о новом отношении к новой рабоче-крестьянской армии.
* Там же, стр. 121. О'пометках на сб. «Причитанья Северного
края», ч. 2, см. в этой, же статье В. Д . Бонч-Бруевича. . .
9

2

Причеть — один из древнейших поэтических жанров. Быто­
вание ее отмечено у большинства бесписьменных народов, оста­
вавшихся в X I X —X X веках на наиболее низких ступенях куль­
туры ,— тасманийцев,
австралийцев, у племен и народностей
Крайнего севера и других. С другой стороны, первые по вре­
мени известия о причети или отклики ее отыскиваются в древ­
нейших памятниках письменности — в ассиро-вавилонской эпопее
о Гильгамеше, в древнеегипетских папирусах, в памятниках древ­
нееврейской литературы, в древнеиндийской «Махабхарате», в
«Илиаде», у греческих трагиков, у римских поэтов Катулла
и Вергилия, в древнескандинавской «Эдде», в исландских сагах
и т. д. Все это дает право предполагать, что причеть существо­
вала и у восточных славян задолго до X I века, которым дати­
руются первые документальные свидетельства об обычае при­
читывать («плакаться»). Вместе с тем причеть бытует и до сих
пор. Известны отдельные записи причитаний, производившиеся
в различных областях России (особенно в Архангельской области
и русских районах Карелии) в самое последнее время — в 1957—
1958 годах.
Следовательно, история восточнославянской (а потом рус­
ской) причети обнимает огромный отрезок времени. Если бы нам
удалось ее восстановить, мы располагали бы великолепным и
обширным поэтическим циклом, с большой силой выразившим
простые человеческие чувства, замечательной летописью жизни
и быта русского крестьянства. К сожалению, возможности про­
никновения в прошлое русской причети значительно более огра­
ниченны. Разрозненные свидетельства о бытовании причитаний,
отражение некоторых мотивов в литературных памятниках еще
не дают возможности восстановить с необходимой полнотой
картину их последовательного развития. Первые же вполне на­
дежные записи причети стали производиться лишь с середины
X I X века.
Историческое изучение причети осложняется еще одним об­
стоятельством.
Исполнение
причитаний
в жизни происходит
в связи с совершенно определенным бытовым поводом, в специ­
фической эмоциональной обстановке, неповторимой при записи,
которая производится зачастую через несколько лет. В лучшем
случае рядовая исполнительница создает при этом новый текст,
имеющий отдаленное отношение к первоначальному; в худшем
случае возникает текст, в котором спутываются воедино мотивы,
1.0

случайно выхваченные из разных моментов обряда (похоронного,
свадебного или рекрутского). Лишь изредка поэтически одарен­
ная вопленица оказывается способной восстановить в своей памя­
ти горестное событие, заново «вживается» в состояние «действу­
ющих лиц» и, опираясь на усвоенную ею традицию, создает текст
более или менее близкий к «оригиналу».
Особенно важно, что при повторном воспроизведении рядо­
вые исполнительницы подчас теряют самое ценное — конкретное
бытовое наполнение причети, связанное с тем или другим инди­
видуальным случаем. И х тексты часто выглядят набором «общих
мест». Именно это и привело некоторых исследователей, находив­
ших в древнерусских памятниках и позднейших записях сходные
«общие места», к парадоксальному утверждению о полнейшей
неизменяемости причети.1 Такое утверждение противоречит быто­
вой ее природе, выдвигает на первый план «общие места», кото­
рые, по-видимому, всегда были для исполнителей хотя и важным,
но подсобным материалом, получавшим различное употребление
и истолкование в зависимости от того или иного содержания
причети.
Сходство некоторых существенных мотивов причитаний раз­
личных славянских народов объясняется, вероятно, возникнове­
нием причети еще в эпоху древнеславянской общности. Мы
очень мало знаем о том, какими они были в ту пору, однако
вряд ли можно согласиться со схемой, предложенной некоторыми
исследователями (Г. С . Виноградов и др.), согласно которой
древнейшие плачи имели чисто магический смысл и предназна­
чение и лишь в позднейшее время стали служить выражению
человеческих чувств. Нет никаких оснований предполагать, что
древний человек при смерти одного из членов своего рода или
племени не испытывал элементарного чувства сожаления и лишь
заботился о том, чтобы обезопасить себя от таинственного суще­
ства — смерти, от возможных вредных действий покойника и т. д.
Если бы древнейшая причеть не содержала обильных лирических
элементов, мы не смогли бы объяснить появления уже в конце
X II
века великолепной литературной обработки ее — «Плача
Ярославны» из «Слова о полку Игореве», исполненного плени­
тельных чувств любящей женщины и сохранившего свою поэти­
ческую силу до наших дней.
1
Ср., например, «Русские плачи (причитания)». Вступительная
статья Н . П . Андреева и Г. С . Виноградова. «Библиотека поэта».
Большая серия, Л ., 1937, стр. X I I I .

U

Вместе с тем древнейшие исполнительницы причети не могли
не быть людьми своего времени, — им присущи были и мифоло­
гические, и анимистические, и магические представления. С тече­
нием времени подобные представления претерпевали изменения
либо исчезали вовсе, однако этот процесс был очень длительным
и сложным. По крайней мере крестьянское мировоззрение и, осо­
бенно, крестьянские семейные обряды X IX века еще содержали
определенные элементы магического и анимистического характера.
Вполне вероятно, что такие мотивы причети, как призывы к по­
койнику встать, обращение к стихиям с просьбой оживить умер­
шего и т. п., в древнейшую пору были своеобразными заклина­
ниями,
вкрапленными
в
причеть,
осуществлением
попытки
вернуть утраченное, выражением веры первобытного человека
в совершенно особую силу слова. Веру эту, как справедливо счи­
тал М . Горький, следует объяснять «явной и вполне реальной
пользой речи, организующей социальные взаимоотношения и тру­
довые процессы людей». 1
Вместе с тем несомненно, что с древнейших времен суще­
ствовала и внеобрядовая, «бытовая» причеть, которая, очевидно,
не содержала никаких магических мотивов или включала их как
нечто второстепенное, сопутствующее.
Похоронный и свадебный обряды и связанная с ними при­
четь были ярко выраженными коллективными ритуальными дей­
ствами, в которых участвовали все члены рода или племени,
позднее члены семьи и территориальной общины (по терминоло­
гии причети — «сродники» и «обчество» или «суседи спорядовые»). Именно этим объясняется то, что причитывающие всегда
предполагают присутствие «сродников» и «суседей», к которым
они обращаются. С этим связан и сложившийся, по-видимому,
очень давно особый синтаксис причети с характерным для него
изобилием вопросительно-восклицательных конструкций, риториче­
ских обращений, обменом репликами, сменой причитывающих
в порядке старшинства и т. д.
Очень архаична по своему происхождению и такая своеоб­
разная черта поэтики похоронных и отчасти свадебных причи­
таний, как наличие устойчивых метафорических замен некоторых
слов, оробенно терминов родства, обозначающих покойного (не­
весту, жениха) и родственников. По неписаному* но строгому
1 М. Г о р ь к и й . Советская литература.-Доклад на Первом все­
союзном съезде советских писателей 17 августа 1934 г . — Собрание
сочинений, т. 27. М ., 1953, стр. 300.
12

закону причети причитывающая не только никогда не называла
покойного «умершим» («телом», «покойником», «трупом»), но и
не смела назвать «мужем», «сыном», «дочерью», «братом», «пле­
мянницей», «невесткой», а себя «женой», «матерью», «сестрой»,
«дочерью» и т. д. На все эти слова как бы наложено «табу» —
запрет, связанный в своих древнейших формах со стремлением
уберечь причитывающую и других членов рода от дальнейшего
воздействия злых сил, уже проявившихся в смерти оплакиваемого.
В записях X I X —X X веков причитывающая называет себя «пе­
чальной головушкой», «победной головушкой», просто «победной»,
«горюшицей», «горепашицей», а покойного — «надежной головуш­
кой», «любимой семеюшкой», «желанной державушкой», «вели­
ким желаньицем», «меженским красным солнышком», если это
муж; «златокрылым ясным соколом», «талой талиночкой», «скаченой жемчужинкой», «сахарной деревиночкой», если это сын;
«летней касатой ластушкой», «белой лебедушкой», «наливной
ягодкой», если это дочь; «ветляной нешутушкой», если это не­
вестка, и т. д . 1 В позднейшее время этот запрет, конечно, не
имел столь абсолютного характера, но он продолжал опреде­
лять одну из важных особенностей поэтики причитаний.
По-видимому, к древнейшему периоду восходит и возникно­
вение мифологического по своему характеру образа смерти как
внешней силы, олицетворяемой то в антропоморфных, то в зоо­
морфных образах (старая старушечка, какой-нибудь зверек, птица),
и различных картин предсказания смерти (вещание ворона или
какой-нибудь другой птицы и т. д.).
Значительно труднее обнаружить столь же древние мотивы
в традиции внеобрядовых, бытовых причитаний. Вероятно, они
были всегда менее традиционными, более подвижными, чем при­
читания, связанные с устойчивыми по своим формам семейными
обрядами.
Уже в первые века существования древнерусского ранне­
феодального государства начинается
упорная борьба
церкви
с языческими народными обрядами и обычаями. Так называемые
«поучения» церковников (наиболее ранние из которых появ­
ляются вскоре после введения христианства на Руси) и офици­
альные постановления церковных соборов свидетельствуют о том,
что эта борьба была чрезвычайно затяжной и приносила церкви
больше поражений, чем побед. Так, например, церковные обряды
1 См. Примечания — «Словарь устойчивых метафорических за­
мен», стр. 429—430.
13

венчания и погребения не вытеснили народные, а включились
в их систему, стали существовать параллельно с ними. Церковь
стремилась приучить к мысли о том, что смерть — божье благо­
словение, радостный конец печальной и греховной земной жиз­
ни, поэтому оплакивание усопших — грех (ср. русские переводы
«Слова Дионисия о жалеющих», «Слова Иоанна Златоуста о
терпении благохваления, да не много о умерших плачемся» и д р .).
В 1551 году обычай оплакивания умерших был подвергнут
осуждению в постановлении Стоглавого собора, унифицировав­
шего церковную жизнь средневековой Руси. Однако и в X IX веке
церковникам все еще приходилось бороться с этим «языческим»,
по их мнению, обычаем.
По-видимому, в Киевский период — начальный период кабаления смердов — в причитания впервые проникают социальные
мотивы. Жизнь смерда и его благополучие все более зависели
от феодального господина. Вместе с тем не меньшие бедствия
терпели все русские люди от набегов степных кочевников, от все
усиливавшихся раздоров между князьями и группами князей.
Образец причитаний, возникавших в подобных обстоятельствах,
можно видеть в известном плаче «жен русских», прозвучавшем
в «Слове о полку Игореве» после рассказа о поражении войск
Игоря и набеге половцев: «Жены руския въсплакашась, аркучи:
„У ж е намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою
сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того
потрепати“ ». Народ оплакивал, вероятно, и некоторых наиболее
популярных князей — собирателей Русской земли и организаторов
ее обороны. Как уже отмечалось исследователями, летопись, по­
вествуя о событиях X и X I веков, говорит о различных видах
оплакивания умерших князей. Так, когда умер Олег, «плакашася
людие вси плачемъ великимъ». В то же время по Васильке Теребовльском плачет одна попадья, по Изяславе плачет его сын
Ярополк и т. д. Характерно, что, по сообщению летописи, когда
умер Владимир Святославич, бояре плакали о нем как о «за­
ступнике их земли», бедные же («убозии») как о «заступнике
и кормителе». Таким образом, причеть обогатилась в эту пору
не только социальными, но в какой-то мере и гражданскими,
политическими мотивами. Вполне вероятно, что подобного рода
мотивы звучали и в причитаниях, связанных с уходом воинов
в походы и исторически предшествовавших более поздней рек­
рутской и солдатской причети.
Отмеченные нами мотивы приобретают, очевидно, еще боль­
шую популярность в бытовой и похоронной причети в период
14

феодальной раздробленности (до татаро-монгольского нашествия).
Так, например, если верить летописи, народ оплакивал смерть
Андрея Боголюбского как «строителя» новой северо-восточной
Руси. Изучение отзвуков причети в письменности X I I —X I I I веков
показывает, что уже в это время существовали некоторые тра­
диционные образы причети, известные по записям X I X —X X веков,
например, сравнение смерти с заходом солнца (ср. плач новго­
родцев по М стиславу— 1178 год, владимиро-волынцев по Влади­
миру Васильковичу— 1288 год и д р .) .1
Плач по покойнику (невесте, воину и т. д .), надо думать,
уже в эту пору был не просто выражением сожаления, но и
сетованием на предстоящую тяжелую жизнь без поддержки по­
койного (ушедшего на ратные дела, выходящей замуж и т. д .) .1
2
Очевидно, что в доклассовую эпоху такие мотивы могли зву­
чать только в отдельных случаях, когда гибли лица, от которых
зависело благополучие всего рода или племени. В период же,
о котором идет речь, территориальная сельская община («вервь»),
видимо, уже не обязана была поддерживать каяідую женщи­
ну и ее детей в случае гибели ее мужа и кормильца. Эти функ­
ции все больше стали переходить к семье (или, вернее, к той
ее форме, которая в этнографии носит название «большой
семьи»).
Памятники письменности X —X III веков (отчасти и более позд­
ние) приписывают причитывание то женщинам, то мужчинам, то
шире — «людям»,
то
каким-нибудь
социальным
категориям
(«бояра», «убозии» и т. д.). Это дало повод некоторым исследо­
вателям считать, что в древней Руси, в отличие от позднего вре­
мени, причитывали равно как женщины, так и мужчины. Однако
нельзя забывать, что древние книжники не ставили перед собой
описательно-этнографических целей; они использовали
причеть
для своих художественных, публицистических, религиозных и про­
чих нужд. Кроме того, женщины вообще сравнительно редко
встречаются на страницах их произведений. В то же время для

1 См. Д . С . Л и х а ч е в . Народное поэтическое творчество вре­
мени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X—
X I вв.) ; Народное поэтическое творчество в годы феодальной раз­
дробленности Руси — до татаро-монгольского нашествия (X II — на­
чало X III в.). — «Русское народное поэтическое творчество», т. 1.
М . — Л. , 1953, стр. 212—213 и 241—242.
2 Эта особенность причети была подмечена еще Н . Г. Черны­
шевским и привлекалась им для обоснования «теории разумного
эгоизма» (Полное собрание сочинений, т. 7. М ., 1950, стр. 283).
15

X I X —X X веков мы не знаем ни одной достоверной записи муж­
ского плача, причеть осмыслялась крестьянами как специфически
женский жанр. 1
Письменность периода татаро-монгольского нашествия доне­
сла до нас сравнительно мало отзвуков причитаний. Плачи часто
заменяются здесь молитвами и- сетованиями молитвенного, книж­
ного характера, в которых важнейшую роль играет истолкование
вражеского нашествия как божьей кары за грехи. Вместе с тем
несомненно, что традиция причети не прерывалась. Об этом
убедительно свидетельствуют некоторые эпизоды в былинах и
исторических песнях, в которых нашла свое отражение началь­
ная пора борьбы с татаро-монгольским игом. Так, например, изве­
стен во многих вариантах «плач городской стены» из былины
«Василий Игнатьевич и Батыга», бытовавший в X I X —X X веках
в некоторых районах в качестве отдельной песни. В былине о
Казарине плененная татарами героиня горько причитает о своей
доле:
Во слезах не может слово молвити,
Добре жалобна причитаючи:
«О злочастная моя буйна голова,
Горе-горькая моя русая косаі
А вечёр тебя матушка расчесовала,
Расчесала, матушка, заплетала,
Я сама, девица, знаю-ведаю:
Расплетать будет моя руса коса
Трем татарам-наездником».1
2
Подобные строки можно встретить и в других песнях о та­
тарском полоне, в которых переплетаются, условно говоря, лич­
ные и гражданские мотивы, что совершенно естественно для тя­
желейшего времени татаро-монгольского ига.
Отдельные свидетельства о бытовании причитаний можно
отыскать и в рукописных памятниках X I V —X V I веков, однако
они мало дают нам для восстановления идей и особенностей сти­
ля причети этого времени. Некоторое исключение составляет
«Житие Стефана Пермского», составленное Епифанием Премуд­
1 От окончательного решения этого вопроса все же удерживает
несомненное существование у некоторых народов и женской, и муж­
ской причети (грузины, осетины и др.).
2 «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Д а ­
ниловым». М . — Л ., 1958, стр. 145.
16

рым. Заключительная часть «Жития» состоит из трех «плачей» —
«пермских людей», «церкви пермской» и «инока». Плачущая
пермская церковь, горюющая об ее основателе Стефане, сравни­
вает себя здесь с причитывающей женщиной: «Но повоздержите
мя уже хотя мало, ослабите ми, да почию, да не некако съкрушуся от многоплачиа, чюю бо ся без меры плачася женьскы или
невестиньскы паче же вдовствующи.. . обычай бо есть плачющимся причитати нечто некака словеса, да не праздней воспущается глас плачя.. . » 1 (то есть «удержите меня хоть немного,
утешьте меня, чтобы я успокоилась, чтобы не погибнуть мне от
многоплачия, потому что чувствую я, что плачу без меры, по­
добно тому как плачутся женщины или невесты или особенно
вдовы .. . есть ведь обычай причитать какими-нибудь словами,
чтобы не был пустым голос плачущей»).
Желая создать предельно выразительный образ и привлекая
все, что только могло послужить этому, Епифаний называет
известные ему виды причитаний — обычное причитание женщины
(очевидно, бытовой плач), невесты (то есть свадебный) и вдовы
(то есть похоронный).
Примером сохранения мотивов причети в исторических пес­
нях X V I века могут служить песня о смерти первой жены
Грозного Анастасии, так называемый «Плач у гробницы Гроз­
ного» и др.
X V I I век был временем бурных политических событий и
чрезвычайно активного развития литературы и народного творче­
ства.
По аналогии с другими жанрами русского фольклора — бы­
линами, песнями, сказками, общерусский репертуар которых сло­
жился, очевидно, в эпоху формирования русского централизован­
ного государства, — можно предположить, что и поэтическая тра­
диция причети с определенным запасом общерусских отстоявшихся
и отшлифованных поэтических приемов и образов сложилась
примерно к этому же времени. Вместе с тем несомненно, что
областные различия причети, как и других обрядовых жанров,
были выражены более отчетливо, чем различия в традиции были­
ны, сказки, лирической песни.
Несомненно, что в X V II веке причеть бытовала во всех сло­
ях русского общества. Именно этим и объясняется упоминавшееся
уже запрещение Стоглавого собора.
1
См. В. П . А д р и а н о в а - П е р е т ц.
стиля древней Руси. М . — Л ., 1947, стр. 136.
2

Причитания

17

Очерки

поэтического

Описание в TàK называемой дополнительной главе к «Домо­
строю» основных моментов свадебного обряда того времени
(в состав которого органической частью входили причитания не­
весты), «Плач Ксении Годуновой», дошедший до нас в уникаль­
ной записи для Ричарда Дж ем са, своеобразный плач царицы
Марфы Матвеевны, известный в устной традиции в составе исто­
рической песни, песня о Скопине-Шуйском и одноименная повесть
о нем свидетельствуют о том, что и творцам песен, и русским
писателям X V I I века в равной степени казалось естественным
при изображении быта верхних слоев тогдашнего общества об­
ращаться к образам, темам и стилистическим приемам причети.
С другой стороны, повесть об Азове и разинские песни типа
«Вы леса ль мои, лесочки» (завещание Разина) или «Ай по
морюшку, морю синему» (Разин и девица на Каспийском море)
свидетельствуют о широком распространении причитаний в на­
родной среде. Вместе с тем какие-то различия в бытовании при­
чети в разных социальных слоях несомненно были. Известно,
что на свадьбах в дворянских и городских богатых семьях за
невесту пели песни, заменявшие причитания (она «всхлипает, а
в те поры поют песни»). 1
Мотивы и образы причети в песнях разинского цикла сви­
детельствуют о том, что в X V II веке целая полоса в истории при­
читаний была связана с крестьянскими восстаниями, сражениями
крестьянских полков с царскими войсками, поражением восстав­
ших и т. д. К сожалению, до нас не дошло ни одной записи
крестьянских причитаний этого времени.
Отзвуки причети в памятниках литературы и устной тради­
ции X V I I века дают возможность утверждать, что некоторые мо­
тивы причети X I X —X X веков были в то Бремя уже хорошо из­
вестны. Так, например, и в плаче царицы Марфы, и в завещании
Разина обнаруживается сходный мотив — обращение к покойнику
с призывом встать, пробудиться от крепкого сна.
В плаче Марфы:
Встань ты — пробудись.. .
И ты што ж крепко спишь и не проснешься.. . 1
2

1 См . В. П . А д р и а н о в а - П е р е т ц . Народное поэтическое
творчество времени крестьянских и городских восстаний X V II в ека.—
«Русское народное поэтическое творчество», т. 1. М . — Л ., 1953,
стр. 470.
2 Песни, собранные П . В. Киреевским, вып. 6. М ., 1864, стр. 208.
18

В песне-завещании Разина:
У ж ты встань-ка, товарищ наш,
Ты возьми-ка в руки саблю острую .. . 1
И наконец, наши представления о причети X V II века не­
сколько дополняются упоминаниями и отдельными пересказами
плачей, содержащимися в книгах иностранных путешественни­
ков,
посещающих
«Московию»
(Д ж .
Флетчер,
ЯСтрейс,
Г. Сердерберг, А . Олеарий, Ж . Маржерет, С. Коллинз, И . Т. Корб
и др.). Так, С. Коллинз пишет, что на похоронах обычно причи­
тает жена покойного либо специально нанятая плакальщица. Он
приводит образцы плачей. Например: «Милый мой, зачем ты меня
покинул? Не я ли тебе во всем повиновалась? Не пеклась ли я
о твоем доме? Не рожала ли я тебе детей-красавцев? У ж у тебя
ли не всего было вдоволь?»1
2
В отличие от Коллинза, который пересказал, видимо, плач
по богатому покойнику, в житии Антония Сийского пересказы­
вается внеобрядовый плач, возникший в беднейших слоях кре­
стьянства (плач ослепшей сироты).3
От X V I I I века и первой половины X I X века дошло несколь­
ко больше текстов, чем от предшествующих столетий, но все же
их далеко не достаточно для того, чтобы с необходимой полнотой
восстановить картину последовательного развития причети в этот
период.
С начала X V I I I века причеть начинает изгоняться из обихода
господствующих классов. Так, например, известно, что в 1715 году
Петр I запретил причитывать на похоронах вдовой царицы Марии
и велел и впредь на похоронах других девиц воздерживаться от
причитывания. Его распоряжение свидетельствовало о ломке бы­
тового уклада дворянства, которая
происходила в начале
X V III века. О том же свидетельствуют и некоторые статьи, пуб­
ликовавшиеся в журналах второй половины X V I I I века. Так,
например, в 1767 году в «Ежемесячных сочинениях» появился
реферат писателя и ученого Г. В. Козицкого «О плаче над мерт­
выми древних греков и других языческих народов». Это была
1 Песни, собранные П . Н . Рыбниковым, т. 2. М ., 1910, стр. 722.
2 С . К о л л и н з . Нынешнее состояние России, изложенное
в письме к другу, живущему в Лондоне. Перевод П . Киреевского.
М ., 1846, стр. 7.
3 Житие возникло в X V I веке; дополнено «чудесами» в первой
половине X V II века. См . П . В. В л а д и м и р о в . Первые русские
писательницы X V I I I в. и участие русской женщины в развитии на­
родной словесности и древнерусской письменности. Киев, 1892, стр. 4.
*

19

первая научная статья о причитаниях, написанная в России. При­
мечательно, что в ней ничего не говорится о русских причитаниях.
Двум я годами позже, в 1769 году, в журнале «Трудолюбивая
пчела» появилась заметка А . П . Сумарокова «О неестественно­
сти», в которой поэт называет причитания «дурацкими песнями»
и настаивает на том, чтобы они окончательно исчезли из дво­
рянского быта.
В последующие десятилетия упоминания о причитывании
встречаются в работах историков, этнографов, бытописателей,1
и все же народный обычай причитывать и особенно сами при­
читания стали настолько далеки ученым людям, что в 20—
30-е годы X I X века были заново «открыты», причем открытие
это и доныне признается большой заслугой. Впервые в эти
годы писал о них Н . И . Гнедич в предисловии к переводу книги
К. Фориеля «Простонародные песни нынешних греков» (1824) и
вслед за ним друг М . Ю . Лермонтова С. Раевский в статье
«О простонародной литературе».1
2
X V I I I век характеризуется новым наступлением дворянства
на права крестьян. В 1699 году указом Петра была введена рек­
рутская повинность. С середины X V III века рядом указов Пет­
ра I II и Екатерины II помещикам было присвоено право внеоче­
редной сдачи в рекруты «провинившихся» крестьян, а крестьянам
было запрещено жаловаться на своих господ. Вместе с тем поч­
ти непрерывные войны, которые велись в X V I I I веке, влекли за
собой систематические, становившиеся все более частыми, рек­
рутские наборы. Именно в это время на почве бытовой традиции
складывается в своих основных чертах особая разновидность
причети, сопровождающая обряд проводов в армию (рекрутская)
и посвященная солдатской теме (солдатская). Не случайно наи­
более примечательное отражение причети в литературе X V III и
начала X I X века связано именно с ее рекрутской разновидностью
(Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» и вслед за
ним С . Ферельцт в «Путешествии критики»).
Как вспоминал генерал С. А . Тучков, среди офицерства в
1 См. историко-этнографические программы В. Н . Татищева(1737), Г. Ф. Миллера и И . Г. Гмелина; первый обзор русской народ­
ной поэзии и обрядов М . Гитри (М. Guitry. Dissertation sur les
antiquités des Russie. A Saint-Pétersburg, 1795), в сокращенном
переводе см. «Маяк», 1844, т. 13— 15; «Опыт повествования о древ­
ностях российских» Г. П . Успенского (1811); «Краткое обозрение
мифологии славян российских» П . М . Строева (1815) и др.
2 «Олонецкие губернские ведомости», 1838. Прибавления к № 12,
13, 19 и 21.

20

X V III веке был популярен принцип: «Вот тебе три мужика, сде­
лай из них одного солдата».1 Не удивительно, что и рекрутская
причеть X V I I I века была по своей сути антикрепостнической.
В обширном цикле солдатских песен Петровской эпохи о сбо­
рах полков на шведскую войну, о формировании армии Шереме­
тева, об отправлении в поход солдат Преображенского и других
полков и т. д. рассказывается о прощании солдат с родными
и неизменно приводятся их слова, напоминающие причеть.1
2 Так,
например, в песне «Как во городе во Верею ш ке...» девушки
прощаются с уходящими в поход солдатами:
Красны девушки слезно всплакнули:
«Ох вы свет-то, наши солдатушки,
Распобедные ваши головушкиі
Что вы рано очень в поход пошли?
Вы б дождалися поры-времечка,
Поры-времечка, тепла летечка!»3
В других песнях, типа «По дороженьке по московской»,
строки, явно близкие причети, вкладываются в уста самих сол­
дат. 4 Влияние причети наблюдается и в песнях об уходе солдат
на Семилетнюю войну, о Краснощекове, о поражении под Силистрией и д р .5
Не менее ясная связь с поэтикой причети обнаруживается
в песнях о солдатчине, о тяжести и горестях солдатской жизни,
не связанных с конкретными историческими событиями (см., на­
пример, песню «Не былинушка в чистом поле зашаталася» из
песенника 1780 го д а ).6
Связь солдатской и рекрутской причети с солдатской песней
не случайна. Близость тематики и основных идей позволяет гово­
рить о параллельном возникновении их на рубеже X V I I —X V I I I ве­
ков и дальнейшем параллельном развитии. Возможно, что осо­
бенно острое антикрепостническое содержание рекрутская и сол­
датская причеть обрела в третьей четверти X V I I I века, в период
назревания крестьянской войны под руководством Пугачева.
1 Записки Сергея Алексеевича Тучкова. С П б ., 1908, стр. 10.
2 Песни, собранные П . В. Киреевским, вып. 8. М ., 1870, стр. 118—
120, 221, 224; вып. 9, Дополнения. М ., 1872, стр. 6— 14 и др.
3 Там же, вып. 9, Дополнения, стр. X I.
4 См ., например, Песни,- собранные П . В . Киреевским, вып. 8,
стр. 120.
6 Там же, вып. 9, стр. 93, 154, 223 и др.
6 Перепечатана в сб.: А . С о б о л е в с к и й . Великорусские на­
родные песни, т. V I. С П б ., 1900, № 395.

2\

П о причинам вполне понятным до нас почти не дошло те­
кстов, содержащих прямые антикрепостнические мотивы. Харак­
терно, например, что Николай I, просматривая рукопись «Истории
Пугачева» А. С. Пушкина, вычеркнул причитание над рекой Яик.
Некоторое представление о причитаниях, бытовавших в кре­
постной деревне, дает известное в рукописи X V III века стихотво­
рение-плач
крепостного
живописца,
принадлежавшего
князю
Н . С . Д олгорукову.1 Связь поэтической манеры «плача» с быто­
выми «обидными стихами» несомненна, и поэтому совершенно не­
правы
исследователи,
называющие этот
«плач», вслед за
Т. А . Мартемьяновым, песней. Это свободная импровизация, сето­
вание на жестокую жизнь в духе и стиле народных причитаний.
О х, как был-то я, добрый молодец, во неволюшке,
Во неволюшке в доме господскиим.
Служил-то я своему князю верой-правдою,
У ж тому князю строгому,
Князю Николаю Сергеевичу Долгорукову.
Крепостной поэт не решается поднять голос против крепост­
ничества в целом. Он возмущен теми жестокостями, которые со­
вершал его барин, несмотря на то что живописец служил ему
«верой-правдою».
Можно указать еще на целый цикл лирических песен кре­
постнической эпохи, в которых либо отразились мотивы бытовых
причитаний, либо причитание легло в основу сюжета. Например,
в песне, записанной в середине X I X века в Тульской губернии
и опубликованной П . В . Шейном, говорится о том, как плачет
девушка, семья которой разрушена злой волей крепостника:
«Слезами-то горючими весь сад затоплю, Причетами горькими
сердце иссушу».
С этими свидетельствами о бытовании причитаний в крепост­
ной деревне перекликается записанный уже в советское время
А. М . Астаховой случайно сохранившийся в памяти престарелой
крестьянки Рязанской области М . И . Новиковой плач по крепост­
ным девушкам, сдававшимся из деревни в барскую дворню. Этот
плач относится, по-видимому, к первой половине X I X века:
Дитятко мое милое,
Куда я тебя провожаю
1 Стихотворение было найдено в деле о бегстве крепостного.
См. Т. А. М а р т е м ь я н о в . Крепостное право в народной словес­
ности. — «Исторический вестник», 1906, № 9, стр. 867.
22

И куда я тебя сокручаю?
Провожаю я тебя
Н а чужую дальнюю сторонушку
И в государеву службу во неволюшку.
И всего ты, мое дитятко милое,
Всего ты увидишь, всего ты узнаешь:
И холоду, и голоду, и больших себе побоев.
И чужая дальняя сторонушка
Полынью она посеяна
И горючей слезой полита.. .
И нигде ты себе, дитятко мое милое,
Отрадных денечков не увидаешь,
И хорошего словечка не услыхаеш ь.. . 1
Отзвуки антикрепостническихпричитаний несомненны и в за­
мечательном памятнике крестьянской литературы X V I I I
века
«Плаче холопов», выразившем настроение крепостных предпуга­
чевской эпохи. Характерно, что известные тексты причитаний,
так же как и песни о Пугачеве и пугачевцах, в противополож­
ность солдатским песням, не говорят о проводах восставших из
деревень, не содержат плачей-сетований перед сражением. Един­
ственная известная нам песня, связанная с началом восстания
и содержащая в себе элементы поэтики причитаний — «Как за
барами житье было привольное...» , представляет собой обра­
зец преодоления пассивных сетований, использования мотивов
причети для создания песни гнева и классовой ненависти.1
2 Со­
вершенно естественно, что большинство текстов и отзвуков при­
читаний в песнях связано с поражением крестьянской войны,
с царской расправой над восставшими (см., например, упоми­
навшуюся запись Пушкина). Уж е в советское время был запи­
сан замечательный фрагмент причети о Пугачеве:
Емельян ты наш, родный батюшкаі
Н а кого ты нас покинул,
Красное солнышко закатилось.. .
Как осталися мы, сироты горемычны,
Некому за нас заступиться,
Крепку думушку за нас раздумать.. . 3
1 «Русское народное поэтическое творчество», т. 2, кн. 1. М . —
Л ., 1955, стр. 461.
2 Н . Л . Б р о д с к и й . К воле. Крепостное право в народной
поэзии. М ., 1911, стр. 73—74.
3 Песни и сказания о Разине и Пугачеве. М . — Л ., 1935, стр. 186,
23

Н а этой основе возник и ряд песен о Пугачеве и пугачевцах
(«Из-за леса, леса темного...» , «Ходил-то я, добрый молодец, по
чисту п о л ю ...» и др. *). Во всех этих песнях активно используются
мотивы причети, особенно в строках, которые вкладываются
в уста причитывающих («На кого ты нас покинул...» , «Мы не
чаяли невзгодушки...» и т. д., обращения к стихиям и пр.).
К концу X V I I I века относятся первые описания народного
свадебного обряда, необходимым элементом которого были сва­
дебные причитания. Особенно интересен в этом отношении сбор­
ник «Веселая Эрата на русской свадьбе»,1
2 во второй части кото­
рого приводятся причети, связанные с определенными моментами
свадебного обряда. В них, как и в более поздних записях, содер­
жатся богатые материалы по истории русской патриархальной
семьи. Как справедливо отмечается современными исследователями,
свадебный обряд не только способствовал узаконению правового
порабощения женщины, но и содержал элементы протеста против
этого порабощения.3 Они сосредоточивались главным образом
в плачах невесты по девичьей воле.
У ж е в цитировавшихся выше отрывках мы встречались с обра­
зами, известными нам по записям второй половины X I X —начала
X X века. Тяготы солдатской жизни изображаются при помощи
развернутого сопоставления: «постель»— мать сыра земля, «изголовьице» — корни деревьев, «умываньице» — дождь, «утираньице» —
трава; обычно в причитаниях содержится характерный призыв
к «стихиям» — ветру, солнцу, дождям с просьбой раскрыть могилу,
расколоть «гробову доску», оживить покойника и т. д.; большое
распространение имели вопросительно-восклицательные конструк­
ции, риторические обращения к покойнику, приглашения его вер­
нуться, прийти в гости. Лирические песни, записанные в X V III ве­
ке, подтверждают сказанное выше. Так, в песнях «Ты рябинушка,
ты. кудрявая...» 4 и «Как во городе во Санк-Питере.. . » 56 исполь­
зуется мотив, типичный для надмогильной причети, — «Вы завейте,

1 Песни и сказания о Разине и Пугачеве. М . — Л ., 1935,
стр. 185— 186, 189— 190.
2 «Веселая Эрата на русской свадьбе, или Новейшее и полное
собрание всех доныне известных ста тридцати трех песен, употреб­
ляемых как в столицах, так и в других городах». М ., 1801.
3 См . «Русское народное поэтическое творчество», т. 2, кн. 1.
М . — Л ., 1955, стр. 489—492.
4 А . И . С о б о л е в с к и й . Великорусские народные песни, т. 5.
С П б ., 1899, № 720.

6 Там же, .№ 725.
24

.ветры буйные»; в песне «Отлетает мой соколик из очей из глаз
м о и х ...» 1 дан традиционный мотив «Срисовала бы я портретик»
в соединении с надмогильным плачем; песня «Близ зеленыя дуб­
равушки. ..» подтверждает существование в X V I I I веке так назы­
ваемой «затюремной приплачи», известной и по более поздним
записям.
3
Во второй половине X I X века, по мере развития капитали­
стических отношений, социального разложения деревни и разру­
шения характерного для нее натурального хозяйства, все более
и более стирались различия между областными фольклорными
традициями, доставшиеся в наследство от эпохи феодализма. П ро­
цесс этот коснулся и причети, хотя она явилась в этом отношении
одним из наиболее устойчивых жанров.
С другой стороны, к середине X I X века причитания становятся
исключительным достоянием крестьянской среды. Лишь в некото­
рых случаях отмечается их бытование в провинциальных купече­
ских и низовых мещанских слоях.
Усиление политического и экономического гнета в эпоху капи­
тализма стимулировало значительное расширение социально-быто­
вого содержания причитаний; углубляется изображение тяжести
народной жизни, обостряются мотивы социального протеста, по­
степенно вырабатываются поэтические обобщения, свидетельство­
вавшие о революционизировании сознания широких слоев крестьян­
ства, особенно его беднейшей части; все это вело, с другой сто­
роны, к ускорению процесса преодоления архаических элементов,
характерных для обрядовых причитаний. Традиционные рамки ста­
рой причети начинают становиться тесными. В творчестве лучших
мастеров, наиболее чутких выразителей настроений пореформен­
ного крестьянства, причеть перерастает порой в импровизирован­
ную социально-бытовую поэму, сохраняя только самую общую
поэтическую связь с обрядовой причетью. Во второй половине
X I X — начале X X века выделяются своей поэтической одаренностью
такие исполнительницы причети, как И . А. Федосова, Н . С . Бог­
данова (Зиновьева), ученица Федосовой М. Лобачевская, Л . Л анева, Н . В. Конихина, А . М . Первенцева, А . С . Белоусова и др.
Уж е в 60—70-е годы причеть включается в число активно
собираемых и изучаемых жанров народной поэзии. В эти годы

1 Там же, № 518.

35

и в последующие десятилетия было записано несколько to*
тен текстов (содержащих десятки тысяч строк) из самых раз­
личных уголков России: Олонецкой, Архангельской, Пермской,
Вологодской, Курской, Костромской, Новгородской, Иркутской и
других губерний. Однако наиболее богатые в поэтическом отно­
шении тексты дал русский Север, особенно Олонецкая губерния.
Записи этого периода составляют основу изучения причети.
Вокруг публикуемых текстов, особенно вокруг творчества круп­
нейшей исполнительницы, талантливой народной поэтессы И . А. Фе­
досовой, развертывается живая общественная борьба. Собиратели
и исследователи из консервативного и буржуазно-либерального
лагеря стремятся истолковать причеть как архаический обрядовый
жанр, дающий материал лишь для мифологических и религиозно­
мистических штудий. Представители демократической науки и ли­
тературы видят в причети художественное творчество современ­
ного им крестьянства. Они ищут и ценят в причети выразительные
картины социального гнета, черпают из нее сведения о жизни,
психологии, мыслях и идеалах крестьянства, особенно крестьянской
женщины (П. Н. Рыбников, Н. А . Некрасов, М . Горький и др.).
С особенной силой настроения пореформенного крестьянства
выразились в творчестве И . А. Федосовой. Великолепный дар им­
провизации, которым обладала Ирина Андреевна Федосова, пре­
красное знание богатейшей северно-русской народной традиции,
кровная тревога за судьбу родного крестьянства, желание про­
никновенным словом принести людям утешение в их горестях
выдвинули ее в ряды талантливейших народных поэтов, состав­
ляющих гордость русской нации. Вместе с тем творчество Федо­
совой — лучшее, что дала многовековая традиция русских при­
читаний, поэтическая вершина развития этого жанра. Не случайно
творчество ее связано с периодом острейшего кризиса феодализма
в России, периода складывания капиталистических отношений,
отягченных многочисленными пережитками крепостничества.
Жизненная судьба И. А . Федосовой была типичной судьбой
крестьянской женщины X I X века: тяжелое детство, раннее заму­
жество, полунищее вдовство. Не спасли Федосову от бедности ни
популярность в ученом мире, ни интерес к ней многих выдающихся
деятелей русской литературы и искусства — Некрасова, Мельник
кова-Печерского, Римского-Корсакова, Балакирева, Горького, Ш а­
ляпина и др.
И . А . Федосова была выдающимся мастером северно-русской
причети; вместе с тем она была не просто вопленицей, а, как
писал Е . В. Барсов, истолковательницей чужого горя. Ее плачи

выходят далеко за рамки обычной обрядовой причети, превра­
щаются в скорбные поэмы, рисующие крестьянскую жизнь в тра­
гические дни семейных или общественных бедствий. Поэтому
в этом случае можно говорить не только об отдельных бытовых
отражениях эпохи, об оценке отдельных деревенских или обще­
российских событий (или о преломлении их в крестьянском быту
и крестьянском сознании), а о поэтическом отражении умонастрое­
ний тогдашней деревни.
Причитания И . А . Федосовой известны главным образом
по записям Е . В . Барсова, сделанным в 60-е годы X I X века. Это
было одно из бурных десятилетий в истории русского крестьян­
ства. Социальный протест народных масс в 60-е годы, а также
малая осознанность, противоречивость этого протеста отразились
в творчестве Федосовой.
Плачи ее рисуют выразительную картину страшных порефор­
менных бедствий:
Зло несносное велико это горюшко
По Россиюшке летает ясным соколом,
Над крестьянамы, злодийно, черным вороном.. .
. . .Как со этого горя со великого
Бедны людушки как море колыбаются,
Быдто деревья стоят да подсушеные,
Вся досюлыцина куды да подевалася,
Вся отцовщина у их нонь придержалася,
Не стоят теперь стбги перегодные,
Не насыпаны амбары хлеба божьего,
Нет на стойлы-то у их да коней добрыих,
Нету зимних у их санок самокатныих,
Нет довольных-беззаботных у их хлебушков!
При всей своей обобщенности образ Горя не мог не воспри­
ниматься Федосовой и ее слушателями вполне реально и кон­
кретно. В 1861 году в северных губерниях России началась полоса
недородов, растянувшаяся на семь лет, причем наибольшей силы
голод достиг в 1867 году (то есть именно тогда, когда был за­
писан «Плач о старосте»). Этот год даже официальные «Олонецкие
губернские ведомости» откровенно называли «страшным годом».1
Характерно, что «Плач о писаре», в котором рисуется страшный
1 См. также С . А. П р и к л о н с к и й . Народная жизнь на С е ­
вере. М ., 1884, стр. 3.
27

образ общероссийского крестьянского Горя, возник по совершенно
конкретному поводу — смерти деревенского писаря, крестьянского
заступника («заступы-заборонушки»). Смерть писаря (возможно,
гибель его) осмысляется Федосовой как следствие или часть об­
щенародного горя пореформенных лет. Именно поэтому Федосова
в этом плаче рассказывает легенду о происхождении Горя или, как
назвал ее в черновой записи Н. А . Некрасов, легенду о «проис­
хождении горя общественного».
Вместе с тем неверно было бы думать, что события 60-х годов
воспринимались И . А . Федосовой в мифологических категориях.
Конкретные виновники крестьянских несчастий были хорошо изве­
стны и ей, и ее слушателям. В «Плаче о старосте» Федосова
рассказывает о столкновении односельчан с мировым посредни­
к о м — чиновником, осуществлявшим в заонежских деревнях «кре­
стьянскую реформу». Плач чрезвычайно интересен тем, что в нем
исключительно резко выражена оценка заонежскими крестьянами
деятельности мировых посредников.
Мироеды мировы эти посредники,
Разорители крестьянам православным,
В темном лесе быдто звери-то съедучие,
В чистом поле быдто змеи-то клевучие,
Как наедут ведь холодные-голодные,
Оны рады мужичонка во котле варить,
Оны рады ведь живого во землю вкопать,
Оны так-то ведь на има изъезжаются,
Д о подошвы оны всех да разоряют!
Обобщенность изображения мировых посредников и здесь не
противоречит тому, что в плаче рассказывается о реальном столк­
новении кузарандских крестьян с мировым посредником 2-го уча­
стка Петрозаводского уезда коллежским секретарем П . П . Дротаевским в осенние месяцы 1867 го д а .1 Разбойный налет посред­
ника вызывает возмущение в деревне. От имени «мира» отповедь
дает ему кузарандский староста — герой плача-поэмы И . А . Фе­
досовой. Монолог старосты — блестящий образец народной речи
в пору крестьянских волнений. Она сродни речи известного
героя 1861 года крестьянина села Бездны Антона Петрова.
Основная мысль его — «едины да все у бога люди созданы» —
великолепно характеризует умонастроение пореформенной деревни.
1 Подробнее см. Примечания, стр. 395.

Плач завершается проклятием «судьям неправосудным», целиком
перенесенным Н. А . Некрасовым на страницы «Кому на Руси
жить хорошо» (гл. «Дёмушка»).
В другом плаче Федосовой рассказывается горестная история
гибели крестьян, застигнутых бурей на озере. Повествование ве­
дется от имени единственной оставшейся в живых девушки, вы­
брошенной на безлюдный остров и лишь случайно спасенной
рыбаками. Судьба несчастной потрясает, — ей пришлось много
пережить, но самое ужасное ожидало ее на берегу. «Писаречки
хитромудрые» и становой начинают ее мучить бесконечными до­
просами: как случилось, что спаслась только одна она, не пото­
пила ли она утонувших и т. д.
Глумление «начальства» над несчастьями крестьян рисуется в
плачах Федосовой в различных формах, но чаще всего оно связано
с необычной смертью оплакиваемого — гибелью на озере («О по­
топших»), внезапной смертью ребенка («О попе— отце духовном»),
пораженном молнией («Об убитом громом-молвией»), смертью от
запоя («Об упьянсливой головушке») и т. д. «Власти» грозят семье
судебным следствием (хотя причина смерти совершенно ясна), на­
рочито подозревают горюющих в умерщвлении покойного, угро­
жают ужасным для крестьянина X I X века судебно-медицинским
вскрытием тела и т. д. 1 В рекрутских причитаниях «начальство»
не дает проститься рекруту с родными, заставляет рекрутов петь
веселые песни, разгоняет горюющих женщин водой из пожарных
брандспойтоів и т. д.
К числу поэтических шедевров И . А. Федосовой относится и
«Плач об убитом громом-молвией», в котором традиционное пред­
ставление о грехе как причине смерти вырастает в проблему «кре­
стьянского греха», проблему крестьянской веры. Герой плача убит
молнией. Погибшему некогда было спасать душу, он трудился, не
зная праздников и буден. Паразитическая по своей природе цер­
ковная идеология была всегда внутренне чужда трудовому наро­
ду, и Федосова, которая, при всей своей несомненной религиозно­
сти, не может лишить «грешника» своего сочувствия, по существу,
протестует против нее.
Характерно и двойственное отношение Федосовой к духовен­
ству. Механически повторяющаяся во многих текстах благодар­
ность попам за исполнение требы переплетается с упреками их
1
Ср. рассказ о смерти Демушки в «Кому на Руси жить хорошо»
Н. А . Некрасова, его же стихотворение «Похороны», близкий эпизод
в X V главе «Былого и дум» А . И . Герцена.
29

в алчности. В «Плаче о попе — отце духовном» рисуется идеал
крестьянского попа: «нет, да такова попа не видано». Рядом с ним
вырастают фигуры деревенских богатеев, старосты и писаря, — анти­
подов героев «Плача о старосте» и «Плача о писаре». Староста и
писарь в этом плаче спешат воспользоваться несчастьем семьи, со­
рвать взятку с горюющих родителей, только что потерявших ре­
бенка.
Мысль Федосовой не только искала причин грозных бедствий,
одолевавших олонецких крестьян в середине прошлого века, но
и стремилась найти выход из мира социальной (и «божьей») не­
справедливости. Разумеется, необходимо учитывать, что при
всей своей социальной конкретности мышление Федосовой было
образным, поэтическим, а не политическим или философским мыш­
лением.
Поиски выхода из мира социальной несправедливости сказы­
вались в причитаниях Федосовой в устойчивой, проходящей через
многие ее тексты теме «золотого века» — своеобразной социальной
утопии, обращенной в прошлое. О некоем «золотом веке» рассказы­
вается в упоминавшемся уже выше «Плаче о писаре». Было, ока­
зывается, такое время, когда Горе не могло подступиться к людям
потому, что «жили люди во всем мире постатейные» и «ду-друга
люди не терзали». В рекрутских причитаниях тема «золотого века»
приобретает более определенные исторические очертания и вопло­
щается в многообразно выраженной «новгородской теме». Воспо­
минания заонежских крестьян, лежащие в основе этой темы, имели,
разумеется, иллюзорный и весьма условный характер. Всякое про­
шлое казалось лучше настоящего и считалось «новгородским».
Идеализация всего новгородского сказывается в целой системе эпи­
тетов («опояска» новгородская, ковер новгородский, «питья» нов­
городские, крепости новгородские и т. д .). Вспоминаются справед­
ливые судьи новгородские, писаречки новгородские, начальники
новгородские. В «Плаче по холостом рекруте» мотив начальников
нынешних — «не новгородских» — развивается в целую картину,
рисующую прошлые времена в противопоставлении их настоящим
(см. строки «Как в досюльны времена да было годышки» и т. д .).
С наибольшей полнотой «новгородская тема» выражена в «Плаче
о старосте», в рассказе о тех временах, когда «Новгород ведь был
неразореной и ко суду были крестьяне не приведены» (см.
стр. 56). Характерно усиление этих утопических мотивов именно
в пореформенные годы, когда крестьянство особенно остро испы­
тывало на себе тяжесть сочетания новых капиталистических форм
эксплуатации с многочисленными крепостническими пережитками.
30

В рекрутских и солдатских причитаниях Федосовой семейное
И крестьянское горе предстает как следствие государственного
гнета. Это несомненно и обусловило их исключительную полити­
ческую остроту, на которую обратил внимание В . И . Ленин. Нужно
было действительно обладать незаурядной силой поэтического во­
ображения, чтобы воспроизводить жизнь солдата от его рождения
до проводов в армию и от начала солдатской жизни до возвра­
щения домой после «службы государевой» с такой полнотой и с
такими деталями, какие мы находим у Федосовой (см. «Плач о хо­
лостом рекруте», стр. 141). Бесконечная муштра, походы, ноч­
ное стояние на часах, «сраженьице», бессмысленные истязания —
«подушенья», «подтыченья», проведение сквозь строй — «зеленая
улица», заларывание до смерти, казнокрадство офицеров и, прежде
всего, чувства и мысли самого «казенного человека» и оплакиваю­
щей его женщины — его матери, жены или сестры, — обо всем мож­
но прочесть в рекрутских плачах-поэмах Федосовой.
Нарисовав живую картину русской армии середины X I X века,
осмыслив тяготы солдатской жизни и бедствия солдатки как ре­
зультат социального (государственного) гнета, Федосова призывает
гнев божий на головы насильников и притеснителей, она прокли­
нает их, готова резать их той бритвой, которой обриваются головы
рекрутов перед отправлением в армию:
Будьте прокляты, злодии супостатые!
Вергай скрозь землю ты, некресть вся поганая!
И
И
И
И

кабы мне да эта бритва навострёная,
не дала бы я злодийной этой некрести
над моим ноньку рожденьем надрыгатися;
распорола бы я груди этой некрести. . .

В этих строках, которые могли бы быть начертаны на знамени
любого крестьянского бунта 60—70-х годов X I X века, крестьянский
протест против несправедливостей общественного строя порефор­
менной России находит свое отчетливое выражение.
Итак, в творчестве Федосовой широко отразились социальные
отношения и умонастроения русской деревни пореформенных лет.
Вместе с тем Федосова, очевидно, никогда не думала о намеренном
изображении всех этих явлений. Центральная ее тема — горькая
судьба вдов и сирот, солдаток и солдатских детей. В стремлении
объяснить и показать тяжесть доли вдовы и солдатки Федосова
должна была прибегать к изображению тех жизненных обстоя­
31

тельств, которые определяли эту долю. Смерть мужа-кормильца
или уход его в армию лишали крестьянку надежды выстоять в борьбе
с непомерными трудностями жизни. Горе вдовы, солдатки, сироты
осмысляется Федосовой как горе бесправнейшей среди бесправных.
С удивительной нежностью и щемящей тоской передает, напри­
мер, Федосова отчаяние одинокой женщины, вынужденной застав­
лять своих малых детей работать в поле, а «недоростка», племян­
ницу хозяйничать у печки. Все усилия не спасают ее от разорения;
приходит время платить подати, и она вынуждена продать ско­
тину и отказаться от земли. Она превращается в многодетную бат­
р а ч к у — самое несчастное существо старой деревни. Федосова про­
тестует против волнующей ее общественной несправедливости, но
она знает, что вдовы обречены на разорение, а их притеснители
наказаны не будут.
Основные черты социального протеста Федосовой очень точно
характеризуются ленинскими словами: «. . .многомиллионная масса
русского народа. . . уже ненавидит хозяев современной жизни, н о .. .
еще не дошла до сознательной, последовательной, идущей до конца
непримиримой борьбы с ними».1 При всей своей выразительности
этот протест не освещен «никаким .политическим сознанием».1
2
Нельзя забывать и того, что основным жанром Федосовой была
причеть, перераставшая, правда, старые рамки и границы, но все
же оставшаяся причетью, отягченной постоянными обращениями
к богу, воздыханием о грехах, расплывчатыми мечтаниями о «бо­
жьей земле», фаталистическим пессимизмом и вместе с тем убе­
ждением, что царь не знает о несправедливостях.3
В ряде текстов, записанных во второй половине X I X века от
других исполнительниц, есть мотивы, близкие к отдельным моти­
вам причитаний Федосовой. Тема «судей неправосудных» находит
свое продолжение в гневных строках о «злодейных грозных на­
чальниках», которые отнимают у вдовы «рожоных детушек» (в при­
читании С. Ю . Тараевой, записанном А . А . Шахматовым в 1884
го д у 4), в обличении судей-взяточников, у которых правду могут
найти только богатеи (в плаче Л . Ланевой, записанном в 1903 году
Н . С . Ш айжиным56
) , и т. д.
1 В. И . Л е н и н . Сочинения, т. 16, стр. 323.
2 Там же, т. 17, стр. 96.
8 См ., например, заключительные строки «Плача о писаре»
(стр. 62).
4 Фольклорные записи А . А. Ш ахматова в Прионежье. Петро­
заводск, 1948, стр. 46.
6 «Олонецкие губернские ведомости», 1903, № 48.
32

Просматривая записи причитаний этой поры, мы встретим ха*
рактерные зарисовки бедственного положения вдов и сирот в капи­
тализирующейся деревне. В них с особенной силой звучит мотив
вдовьего и сиротского одиночества, поэтически выраженный в об­
разах пустой избы, непаханых полос и некошеных покосов (см., на­
пример, «Плач о дочери» Н. С . Богдановой, стр. 227).
Особенно ярки бытовые картины в поминальных и близких
к ним впеобрядовых бытовых причитаниях (о рыбаках, утонувших
в море или реке,1 плачи, содержащие жалобы на отцов или мужей-пьяниц,1
2 плач на ужбище наваг,3 на сенокосе45 и др.). Пред­
чувствия вопленицы трагичны, она знает, как живут другие си­
ротки в деревне:
Как у сиротских наших детушек
По колен да ножки трескались,
По локоткам ручки грязные,
Н а каждой волосиночке
По горючей по слезиночке.8
Социальное разложение деревни и пауперизация ее беднейших
слоев приводили к массовому уходу крестьян на лесоразработки,
на фабрики и заводы, на городское строительство. Уход на зара­
ботки и смерть на чужбине становятся распространенными моти­
вами причитаний пореформенной эпохи. Можно назвать причитания
о муже, убитом деревом на лесозаготовках,6 о сыне, раздавленном
лесами при ремонте петербургского дворца,7 и др. С этой же те­
мой связано известное причитание Н . С . Богдановой «По муже,
погибшем на Киваче при сплаве леса», которое во многом напо­
минает плачи-поэмы Федосовой. Богданова подчеркивает, что
покойный вынужден был отправиться на сплав. Причина случив­
шегося несчастья — не легкомыслие человека, не послушавшегося
традиционного предостережения, а крайняя степень нищеты и разо­
рения русской деревни начала X X века, ощущение экономической

1 Русские плачи Карелии. Петрозаводск, 1940, № 19. Текст вос­
производит дореволюционную причеть.
2 См. «Вопль дочери об отце» Н. С . Богдановой, стр. 238.
3 Русские плачи Карелии, № 17.
4 Там же, № 18.
5 Там же, № 12.
6 Там же, № 15.
7 Б. и Ю . С о к о л о в ы . Сказки и песни Белозерского края. М .,
1915, стр. 399—400.
3

Причитания

33

неустойчивости («быдто в полюшке іііатучи деревиночки»). С боль­
шой художественной силой изображает вопленица ужасающие
условия труда на сплаве. Вместе с тем Богданова, передавая горе
вдовы, воспринимает разорение деревни и жестокую эксплуатацию
на лесопромыслах как нечто фатально неизбежное, она не подни­
мается до социального обобщения и протеста.
Богданова — мастер причети, она хорошо умеет передавать
психологическое состояние своих героев, с большой отчетли­
востью .видит детали изображаемого. Однако Богданова уступает
своей старшей современнице и землячке Федосовой в умении
вскрыть социальную природу трагического события, в решимости
протестовать против невыносимой тяжести угнетения. Именно
поэтому ее плачи несколько натуралистичны по сравнению с пла­
чами Федосовой.
Широко отразилось в причети пореформенной и предреволю­
ционной поры и другое характерное явление этого времени — бат­
рачество. Вопленицы изображают тяжесть батрачества, усиление
противоречий между бедняцкой и батрацкой частью деревни.
В этом отношении очень характерен батрацкий плач М . Ф. Павковой, воспроизведенный ею в советское время по просьбе собира­
теля. 1 Другая сказительница, Н . С. Богданова, в своем плаче
о дочери-батрачке рассказывает:
Будили-то по утрышку ранешенько
Всё тебя до праведного солнышка.. .
г . . .Н е по силушке давали-то работушку,
Не по розмыслу теби оны заботуш ку.. .
. . .Огрубляли тебя грубныма словечкамы,
Ударяли-то ударамы ведь больными,
Обижали-то тебя, да красну девушку,
Изнуряли меня, бедную горюшицу. *
Эту лее тему разработала и А. М . Пашкова в «Плаче сироты
по дяде», созданном в 1913 го д у.1
3
2
Сильная ненависть к кулакам звучит в одном из причитаний
талантливой пудожской сказительницы Н . В. Конихиной. Она го­

1 Русские плачи Карелии, стр. 100.
2 Н . С. Ш а й ж и н. Олонецкий фольклор. Похоронные причи­
тания Олонецкого края. — «Памятная книжка Олонецкой губернии
на 1911 год». Петрозаводск, 1911, стр. 199—200.
3 Русские плачи Карелии, № 5.
34

ворит о том, что богатеи отняли у бедняков все, даж е солнце.
В порыве гнева она хочет уйти куда-нибудь из этого мира:
Чтоб ветрушки не веяли,
Меня людушки не видели.1
Характерно, что причитание Конихиной записано в 1905 году.
В нем сказывается и неясность крестьянских идеалов: неприятие
капиталистической действительности, стремление к изменению ее и
непонимание реальных возможностей и путей такого изменения.
В причитаниях, особенно рекрутских, можно отыскать отзвук и
крупнейших исторических событий предреволюционных лет — русско­
японской 1
2 и первой мировой войны.3 И все же в записанных текстах
не нашли своего отражения передовые взгляды крестьянства той
поры. По мере приближения к революции 1905— 1907 годов, а затем
к Великой Октябрьской социалистической революции причитания все
более становятся периферийным жанром. Пацифизм («неохочее слез­
ливое настроение»), пассивность и фатализм, которые находят себе
место в причитаниях, вступают в прямое противоречие с боевыми,
революционными, наступательными настроениями, характерными для
песен и частушек тех же лет. Однако знаменательно, что все испол­
нительницы причетей воспринимали русско-японскую и первую ми­
ровую войну как войны за чуждые народу интересы и тем самым
все же способствовали прояснению социального мышления крестьян,
осознанию ими важнейших жизненных явлений и противоречий.
В советское время судьба причети существенно меняется. Уж е
в годы гражданской войны начинается падение популярности рек­
рутской причети, в последующем она совершенно исчезает из быто­
вого обихода советской деревни. Социалистическое переустройство
общественных отношений в деревне, решительная ломка патриархаль­
ного быта привели к значительным изменениям в составе свадебного
обряда и к выпадению из него причети, не имевшей психологиче­
ской опоры в новом быте. Причеть иногда сохраняется как игровой
момент современной свадьбы либо в составе своеобразных само­
деятельных пьес типа «Гдовской старины», «Заонежской свадьбы»
и др., в которых старшее поколение напоминает молодежи о ста­
1 «Олонецкие губернские ведомости», 1905, № 109, стр. 3.
2 См. стр. 302 и 307.
3 М . М . З и м и н и Ф. Д. Н е ф е д о в . Плачи по призванным на
военную службу (из записей в Коверинском крае Костромской губ.
1916 г.). — «Второй этнографический сборник Костромского научного
общества по изучению края». Кострома, 1920, стр. 1— 10, 11—20 и др.
*

35

ринном быте, обычаях, обрядах, нравах, отошедших в область про­
шлого. Примерно такова же судьба и бытовой причети.
Несколько более жизнестойкой оказалась похоронная причеть.
В районах с особенно развитой традицией (Прионежье, Беломорье,
архангельский Север, некоторые районы Сибири) относительно ак­
тивное бытование ее отмечалось даже в самое недавнее время.
В 30-е годы, когда особенно широко развернулась собирательская
деятельность советских фольклористов, наряду с крупными масте­
рами сказки, былины и песни были «открыты» и замечательные
исполнительницы причети — А . М . Пашкова, М . Р . Голубкова,
А . И . Гладкобородова.1 В эти же годы возникло одно из крупней­
ших собраний русской причети — сборник «Русские плачи Каре­
лии», составленный М . М . Михайловым и стоящий в одном ряду
со сборниками Е. В: Барсова, М . К. Азадовского, В. И . Смирнова,
Н . С . Ш айжина.
Однако и похоронная причеть претерпела значительные изме­
нения: основное место в ней занимает выражение сожаления
о смерти родного или близкого человека; носители ее — преимуще­
ственно женщины старшего поколения.
Известны записи причитаний времен гражданской войны,
в них рассказывается о зверствах интервентов, о гибели героевпартизан 1
2 и т. д. В последующие годы неоднократно публиковались
плачи о В. И . Ленине, С . М . Кирове, М . И . Калинине, М . Горьком,
в которых личное горе исполнительницы приобретало большой об­
щественный смысл и широкое поэтическое звучание.
Фольклористами-собирателями отмечалось относительное ожив­
ление причети в годы Великой Отечественной войны. Причеть воз­
никала в некоторых областях в связи с проводами на фронт,
получением известия о гибели бойца на фронте, вынужденным рас­
ставанием с родной деревней, временно оккупированной врагом,
и т. д . 3 Причитания этих лет исполнены патриотических чувств и
ненависти к врагу, что, разумеется, ни в какой мере не противоре­
1 См . «Биографическую справку», стр. 249—250; см. также
Н .- Л е о н т ь е в .
Печорский
фольклор.
Архангельск,
1939;
А . И . Г л а д к о б о р о д о в а . Сказки и песни. Архангельск, 1947.
2 См. стр. 337. — «Причитание матери по сыну-партизану, уби­
тому японцами». См. также А. Н . С о к о л о в а . «Материалы для
изучения партизанской поэзии». — «Сибирская живая старина»,
вып. 5. Иркутск, 1926, стр. 160— 161 («Причитание жены по мужупартизану»).
3 См. В. А . Т о н к о в . Народное творчество в дни Великой
Отечественной войны. Воронеж, 1945, стр. 40—41; В. Г. Б а з а н о в .
Поэзия Печоры. Сыктывкар, 1943; его же: За колючей проволокой.
Петрозаводск, 1945.
36

чило тому, что исполнительницы испытывали скорбные чувства
в связи с гибелью отца, сына, мужа или брата, необходимостью
покинуть родной дом и т. д.
Поэтические традиции причети сыграли свою роль при создании
опытов лиро-эпического стихотворного «сказа» сказителями стар­
шего поколения, стремившимися откликаться на новые советские
темы (М. С . Крюкова, А. М . Пашкова, Ф. И . Быкова, А . И . Гладкобородова, Е. И. Чичаева, Е. С . Ж уравлева). Но в целом причеть
все больше и больше воспринималась как жанр, органически свя­
занный со старым бытом, как художественное наследие прошлого.

4
Сравнительно обильные записи причитаний во второй половине
X I X века и в X X веке дают возможность составить определенное
представление об особенностях русской причети, о ее поэтической
природе и художественных достижениях. При этом надо иметь
в виду, что причеть именно в последние сто лет достигла своего
расцвета в творчестве И . А . Федосовой и ее современниц и затем
пережила значительные изменения в своем содержании, сначала
в период развития капиталистических отношений и особенно —
в процессе социалистического преобразования деревни. Поэтому
суммарная характеристика художественных особенностей русских
причитаний не может не быть условной.
Многие темы, образы, поэтические приемы русских народных
причитаний, как уже говорилось, встречаются в литературных па­
мятниках или в устнопоэтических произведениях еще в древнерус­
ский период. Это не означает, разумеется, как предполагали некото­
рые исследователи, что все устойчивые мотивы причети возникли
в глубокой древности. Некоторые из них бесспорно возникли не
раньше X V I I I — X IX веков и тем не менее получили едва ли не
общерусское распространение («портрет», который причитывающая
хочет «списать» с покойного; «письмо-грамотка», функции которого
выполняет и явно более древний по происхождению мотив «птицывестника»; популярный оборот «Уж мне стать сказать не высказать,
уж мне стать писать не выписать»; многие мотивы рекрутских при­
читаний, связанные с «забриванием», муштрой, стоянием на часах
и т. д.).
Обычными мотивами и образами бытовой причети Х ІХ ^ -Х Х -в е -.
rçoB являются, сиротство, мерзнущая изба, нищенствующие дети,
нераспаханная полоса и т. д. Все это рисуется на контрастном, фоне
37

былого благополучия (обычно поэтически идеализированного) —
семейного, материального, душевного.1 Образы бытовой причети
варьировались в зависимости от обстоятельств, которые могли быть
самыми различными, поэтому они с большим трудом поддаются
систематизации, чем темы, образы и мотивы обрядовых видов на­
родной причети.
Похоронный, свадебный и рекрутский обряды включали целый
цикл причитаний, связанных своими темами, содержанием и си­
стемой образов с различными звеньями обряда. Так, например,
сразу ж е после констатации смерти звучит первая похоронная причеть — плач -вопрошение, в котором причитывающая, обращаясь
к умершему, опрашивает его, почему он покинул семью, просит его
открыть глаза, встать, заговорить, простить обиды и т. д. Вторая
причеть — плач-оповещание. Он звучит в момент прихода в избу
родных и соседей, узнавших о смерти. Основная ее тема — го­
рестный рассказ о том, как наступила смерть (этому часто пред­
шествует рассказ о предчувствиях или о предвестниках смерти).
Основные образы этого п лача— сравнение умершего с закатив­
шимся солндем, упавшей звездой, погасшей свечой; здесь повторно
звучит призыв встать, пробудиться, не покидать родных и т. д.
Обычно уже в первой причети начинается оплакивание горькой
доли родни покойника («На кого ты нас покидаешь»). Дальнейшие
причитания связаны с повторяющимися приходами родных, знако­
мых и соседей, с каждым из которых нужно поделиться горем.
Один из замечательнейших образов этих плачей — Обида, которую
не знает куда «сбыть» вдова (нигде нет Обиде «местечка», она
неотступно преследует вдову, все в природе меняет свой облик
при появлении Обиды — деревья вянут, камни трескаются, море
«колыбается»).
Третье крупнейшее причитание — плач при вносе гроба. В этом
причитании также довольно устойчивый круг привычных мотивов —
благодарность тем, кто делал гроб, сравнение гроба с избой, в ко­
торой нет окон, дверей, постели, стола («Ой, плотнички-работнички»). Четвертая причеть — плач при выносе. В основе ее —
поэтические вопросы: «Куда ты отправляешься?» и «На кого ты нас
покидаешь?» Здесь снова с особенной силой звучит рассказ о го­
рестном положении оставшихся в живых, о подстерегающих их
несчастьях.
Пятая причеть — плач по дороге на кладбище, который повто­
1 Ср. сходные картины в поэме Н . А , Некрасова «Мороз Крас­
ный нос».
38

ряет некоторые мотивы плача при выносе и плача-оповещания. Шестая
причеть — при опускании гроба в могилу и надмогильная. Здесь
основное — обещание навещать могилу, украсить ее цветами, просьба
к покойнику «приходить в гости», вопрошание— когда, «с какой
сторонушки» и в каком виде ждать покойного в гости, воображаемые
картины его «гощения». Седьмая причеть — при возвращении с клад­
бищ а — строится на поэтическом изображении обряда мнимых по­
исков умершего в опустевшем и осиротевшем доме: избенка поко­
силась, стекла замутились, скотина стоит понуря голову. Вместе
с тем звучат и другие мотивы: кто будет пахать этой сохой? Кто же
станет мастерить этим топором? Отсюда очень легок переход к поэти­
ческому предсказанию бед, ожидающих семью, потерявшую кор­
мильца. Восьмая причеть — поминальная. Собственно, поминальной
причетью называется целый цикл плачей, связанных либо с посеще­
нием могилы в ритуальные дни (третий, шестой, девятый, двенадца­
тый, сороковой дни, годовщина смерти, так называемые «родитель­
ские дни»), либо с простой потребностью выразить нахлынувшие
воспоминания, «рассказать» умершему о трудностях, пережитых
после его смерти. Поминальная причеть, исполняемая на могиле,
кроме того обычно строится на так называемом «заклинании сти­
хий» («Вы зайейте, ветры буйные!»), которые должны оживить,
покойного, на приглашении покойного «в гости». Поминальная при­
четь, не связанная с посещением могилы, тесно смыкается с широ­
кой областью бытовой причети.
Основная тема всего цикла свадебных причетей — плач о «воль­
ной волю шке»,1 оплакивание «гражданской смерти», как называл
брак в старой деревне М . Горький. В первых по времени исполнения,,
так называемых « сговорных» плачах девушка, которую сватали, об­
ращалась к родителям с вопросами типа: «Неужели я была вам не.
работница?», просила не обольщаться обещаниями сватов и жениха,,
не соглашаться на свадьбу, сравнивала свое девичество с чудесным
зеленым садом. Если согласие дано и сговор состоялся (иногда
это происходит во время так называемого «рукобитья»), невеста
упрекает родителей, просит их взять слово назад, не выдавать ее
на чужую сторону. После сватовства и рукобитья невеста начи­
нает прощальные объезды родных, во время которых звучат осо­
бые плачи, называемые в севернорусских областях «гостибными».
В них тоже звучат жалобы и попреки, просьба защитить от «чуженина» и «остудника» — жениха, приглашение на свадьбу и после
ѵ. 1 См. примечание к «Плачу сироты на кладбище в родительский
день», Ътр: 411—412.
39

свадьбы в гости. Замужние женщины в ответных плачах расска­
зывают о горестях замужества, о том, как они расставались со
своей «вольной волюшкой», и т. д. Во время «девишника», едва ли
не самого трогательного обряда свадебного цикла, звучат плачи —
прощание с «красотой», символизирующей девичество и девичью
в ол ю .1 Девушка спрашивает у подружек, куда ей спрятать свою
«волю», но бедной «волюшке» нигде нету места; невеста прощается
с подружками, просит не забывать ее и т. д. Во время обрядового
мытья в бане звучат специальные «баенные» плачи — испрашивание благословения, упреки в обмане (водушку принесли из болота,
которое топтал конь «чуженина» — жениха, топили баню горькой
осиной). И наконец, в день свадьбы звучит целая серия собственно
свадебных плачей — мать, дочь и ее подружки непрерывно обме­
ниваются причитаниями при утреннем «буженин», при торжествен­
ном одевании невесты, при расплетании косы, при приближении
жениха, появлении его вместе с поезжанами в избе. Здесь еще
раз невеста просит воспрепятствовать свадьбе, призывает на по­
мощь стихии, родных, подружек, оплакивает девичество, рассказы­
вает свой последний девичий сон, просит ее простить и т. д.
Рекрутские плачи тоже составляют своеобразный цикл, пере­
кликающийся в некоторых моментах то со свадебным, то с похо­
ронным циклом. Однако рекрутский обряд, более поздний по
своему возникновению, не имел столь разработанного и единого
для большинства русских областей ритуала. Основные его мо­
менты — извещение о рекрутском наборе и жеребьевке, прощание
рекрута с родными, рассказ о сне в последнюю ночь, прощание
с домом и семьей и, наконец, проводы рекрута на сборный пункт и
в воинскую часть — неизменно сопровождались причитаниями ма­
терей, жен, сестер, теток. В отличие от похоронных плачей, в ко­
торых социальные мотивы выступают на фоне действия стихийных
и непознанных сил природы (болезнь и смерть), и свадебных,
основной темой которых является патриархальный семейный гнет,
рекрутские плачи осмысляли семейное несчастье как прямое про­
явление социального и государственного гнета. Не удивительно,-что
именно в рекрутских плачах с особенной силой выразился протест
многомиллионных крестьянских масс со всеми исторически сложив­
шимися слабыми и сильными его чертами (см. выше отзыв
В. И . Ленина о них).
1 « К р а с о т а » — венец из лент и цветов, который ставится
перед невестой на девишнике; эти ленты она раздает па память по­
другам, которые в.песнях оплакивают «девичью красоту», а лучшую
отдает в церковь.
40

Нарисованная выше тематическая схема похоронных, свадебных
и рекрутских причитаний имела в своих основных моментах обще­
русское распространение. Однако почти в каждой местности был
свой излюбленный круг образов, устойчивых словосочетаний и
композиционных приемов.
Различные местные традиции объединяются вместе с тем вне­
сколько групп — севернорусскую, южнорусскую, сибирскую и т. д.
Так, например, в севернорусской традиции очень развита символика
растительная («березонька», «осинье», «деревиночка», «травонька»),
астральная (солнце, луна, звезды) и отчасти символика птиц
(«лебедушка», «ласточка», «соколик»). В сибирской традиции ра­
стительной символики почти нет, но зато очень развита символика
птиц и своеобразная символика «домашности» (покойный — опора
семьи —•сравнивается со стеной, перилами и другими частями
д о м а ).1 Севернорусские причитания отличаются от южнорусских
и сибирских большей эпичностью и некоторыми своими чертами
заставляют вспоминать былину, историческую песню, балладу;
южнорусские и сибирские причитания, наоборот, близки к лирической
песне. В различных традициях причитания колеблются от кратких
прозаических восклицаний или лаконичных лирических «наигрышей»
до развернутых сюжетных плачей-поэм типа «Плача о холостом
рекруте» Федосовой.
Наиболее распространенный стих причети — трехударный (либо
двухударный) с постоянным положением первого и последнего уда­
рения (анапестическая анафора и дактилическая клаузула) и от­
носительно свободным расположением ударных и безударных сло­
гов между ними. Общее число слогов колеблется в отдельных
традициях от семи — девяти до одиннадцати — тринадцати.
Причитания исполняются своеобразным речитативом, который
в целом характеризуется ярко выраженным декламационным на­
чалом и отсутствием широкого развития собственно мелодической
стороны. Однако в различных областях они исполняются по-раз­
ному. В северных — причитания более напевны, в некоторых юж­
ных — это просто восклицания, не связанные в элементарное зву­
ковое единство.
Поэтический язык русских причитаний, как и большинства дру­
гих жанров устного народного творчества, отличается большой
отработанностью, гармоничностью и целеустремленностью средств
выразительности.

■ ' . УМ. .

Азадовскйй.

Ленские

схр. 40—4І.
41

причитания.

Чита,

1922*

Основное отличительное качество причети — трагизм, большая
эмоциональная напряженность — определяет все особенности ее
языка и поэтического стиля. Так, например, специфической чертой
синтаксиса причети является его постоянное тяготение к вопроси­
тельным и восклицательным интонациям. Причитывающая очень
редко просто говорит о чем-нибудь или еще реже что-нибудь опи­
сы вает,— она вопрошает, настойчиво требуя ответа даже тогда,
когда знает, что ответа не последует; она восклицает в отчаянии,
заклинает и знает при этом, что ничего не изменится. Характерен
прием повторения, нанизывания, как бы нагнетания синтаксически,
интонационно и семантически сходных конструкций. Причитываю­
щая задает вопрос за вопросом, варьируя при помощи синонимов,
сходных образов, логически сплетающихся понятий, ассоциаций
и т. п. какую-либо мысль, единую для всего причитания или какойто его части. Она произносит восклицание за восклицанием, пере­
числяет 1 все, что только можно вспомнить в связи с трагическим
событием, ввергнувшим ее в эго состояние.
Д аж е в наиболее эпических плачах рассказ о происходящем
постоянно прерывается страстными лирическими отступлениями, да
и сами действия героев отличаются резкостью, экспрессивностью,
за которой ясно ощущается большое напряжение их чувств.
В «Плаче о старосте» Федосовой посредник как вихрь налетает
на деревню, кричит, топает ногами, угрожает. Староста, посланный
посредником собирать крестьян, «бежит да не оглядывает».
В тех случаях, когда употребление вопросительно-восклица­
тельных конструкций невозможно, Федосова, как и другие воплени­
цы, пользуется так называемыми «усилительными частицами» —
да, всё, ведь, еще, как, тут и др.
Как у этых мировых да у посредников.. .
Как наехала судья неправосудная.. .
Всё для этыих властей да страховитних. . .
Эмоциональное усиление достигается и многими другими сред­
ствами. Исполнительницы как бы стремятся каждое чувство и ка­
ждый изображаемый предмет обрисовать сосредоточенно, резко и
чётко. Поэтому для причитаний столь характерно изобильное уло-

1
Вернее— причисляет, присчитывает. В. И . Даль справедливо
объясняет «причеть, причитание, причитывать» как слова, производ­
ные от глагола «причесть», «причислять» в значении присчитывать,
перечислять (см. В. И . Д а л ь . Толковый словарь живого велико­
русского языка, т. 3. Мѵ* 1955,- стр. 460) .
42

требление уменьшительных и увеличительных суффиксов не только
существительных и прилагательных («людушки», «ествушки», «маханьице», «посиделище», «смелугище», «молодешенька»), но даже и
наречий («суровешенько», «потихошеньку», «поранехоньку», «невестешенько» — неизвестно и т. п.) и, что совершенно удивительно,
местоимений («мнедюшки», «тебеюшки»).
Столь же характерно и употребление приставок, причем таких,
которые не сообщают новый смысл, а усиливают корневое значение
слова («испромолвить», «запохаживать», «пооставить», «обстолпиться», «подомовый», «завоенный», «размолодый», «пристарший»
и т. д.). Примечательно в этом смысле и наличие особых емких,
динамичных и семантически насыщенных отглагольных существи­
тельных и прилагательных («съедуба», «холостьба», «гульба» «спорыданье», «упьянсливый», «улыбчатый», «заблудящий», «поскакучий»).
В отличие от былины и песни эпитет в причети далеко не все­
гда указывает типичный признак. Чаще он направлен на выявление
ряда признаков явлений или предметов, служит той же задаче эмо­
ционального сосредоточения. Поэтому у существительного в причи­
таниях может быть одновременно два, три и даже четыре опреде­
ления (например, «тайны милы советны дружны подружки»).
Подсчет, произведенный А. П . Евгеньевой, показал, что одно су­
ществительное может иметь в плачах-поэмах И . А . Федосовой до
тридцати определений. Например, существительное «дети» имеет
определения: сиротны, малы, милы, рожены, бажоны, любезны,
сердечны, взрощены, обидные, бессчастные, беспокойные, хлопот­
ливые, болезные, глупые, прозяблые, игривые, дурливые, желан­
ные, бедные и т. д . 1 Федосова в этом отношении не представляет
исключения — для причитаний вообще чрезвычайно характерно
разнообразие и изобилие эпитетов, причем наибольшее количество
эпитетов сосредоточивается, естественно, вокруг слов, обозначающих
лицо, которое оплакивает причитывающая.
В стремлении к эмоциональной и семантической догрузке сло­
ва исполнительницы охотно употребляют сравнительно редкие в
других жанрах составные прилагательные («богоданный», «хитромудрый», «скрозекозный», «тонкобелый», «малогребный» и т. д.) и
сдвоенные существительные («судьи-власти»* «огонь-пламя», «честь-.

1 А. П . Е в г е н ь е в а . О некоторых поэтических особенностях
русского устного эпоса X V I I —X I X вв. (Постоянный эпитет).—
«Труды Отдела древнерусской литературы»* т. б. М , — Л .ѵ 1948,
стр. 16tl.
43

хвала», «житье-жирушка», «пора-времечко», «путь-дороженька») и
наречия («страшно-ужасно»).
Очевидно, той же дели смысловой концентрации служат и
удивляющие читателя, незнакомого с причитаниями, сочетания типа
«умершая могилушка» (могила, в которой похоронен умерший),
«место погибшее» (место, где кто-то погиб), «платьице умершее»
(платье, в которое обряжают умершую), «охотное гуляньице» (гу­
ляние, на котором хочется погулять), «часовенки спасеноіе» (ча­
совни, в которых спасаются), «сироты хлопотливые» (сироты, ко­
торые доставляют хлопоты), «падун утоплый» (водопад, в котором
кто-то утонул).
Итак, традиция причети создала своеобразный поэтический
стиль, способный выразить предельное трагическое напряжение
чувств причитывающей. Этот стиль лучше всего определяется на­
родными терминами — причеть, плач, вопль, крик и т. д. В нем
запечатлелась талантливая, богатая чувствами душа русской кре­
стьянской женщины.
* * *
Отзвуки народных причитаний слышатся в русской литературе
с древнейших времен и почти до наших дней. Разумеется, писатели
различных эпох, направлений, стилей по-разному воспринимали,
воспроизводили либо творчески использовали идеи, образы, от­
дельные художественные приемы, созданные вопленицами из наро­
да. В древнейший период причеть была бытовым явлением, близким
большинству русских писателей, из какой бы среды они ни проис­
ходили. Поэтому причеть сыграла, подобно другим фольклорным
жанрам, определенную роль в развитии содержания и стиля древ­
ней русской литературы.1 В X V I I I —X I X веках, в условиях ис­
чезновения причети из обихода верхних социальных слоев русского
общества, писатели подчас обращались к ней как к средству изо­
бражения некоторых сторон народного быта. Выразительные при­
меры использования причети дает творчество Радищева (глава
«Городня» в «Путешествии из Петербурга в Москву»), Пушкина
(причитание капитанши Мироновой в «Капитанской дочке», плач
Ксении в «Борисе Годунове», старой казачки в «Истории П уга­
чева»), Некрасова («Гробок», «В деревне», «Несжатая полоса»,
«Тишина», «Песня Еремушке», «Похороны», «О погоде», особенно
1 См. В. П . А д р и а н о в а - П е р е т ц . Очерки поэтического
стиля древней Руси. М . — Л ., 1947; особенно глава «Лирико-эпиче-'
ские плачи в древнерусской литературе», стр. 135— ISO.
44

«Мороз Красный нос» и «Кому на Руси жить хорошо»), Горького
(очерки об И . А . Федосовой и изображение ее выступления а «Кли­
ме Самгине», рассказ «Нилушка» из цикла «По Руси»).
Характерно, что особенно заметную роль причеть сыграла в
творчестве Н. А. Некрасова — поэта, с наибольшей силой отразив­
шего судьбы крестьянства в период бурного кризиса феодальных
отношений в России. Не случайно Некрасов — поэт, в творчестве
которого причитания нашли не только наиболее широкое, но и
наиболее принципиальное, эстетически и идеологически осознанное
применение, и Федосова — крупнейший мастер русской причети —
принадлежали к одному поколению русских людей. 1
По мере приближения революции причеть и в народной тра­
диции, и в литературе заметно отходит на второй план, уступая
революционным песням, устному революционному рассказу, ча­
стушке, сатирической сказке и другим ж ан р ам .1
2
Упоминание причитаний, цитаты из них, стилистическое исполь­
зование образов причети можно встретить во многих произведениях
советских писателей, посвященных изображению дореволюционной
России (см. романы А . Чапыгина, С. Злобина, В . Шишкова,
Ф. Гладкова, И . Вольнова, а также «Судьбу Шарля Лонсевиля»
К . Паустовского, «Беломорье» А . Линевского, «Хребты Саянские»
С . Сартакова и др.).
Естественно, что отклики причитаний в произведениях совет­
ских писателей, рисующих послеоктябрьские события и быт кре­
стьян, сравнительно редки и обусловлены особыми обстоятельства­
ми (ср. стихотворения Д . Бедного «Проводы» и «Красноармейцы»,
А. Прокофьева «Свадьба», поэмы А . Твардовского «Страна М ура­
вил» и «Дом у дороги», роман М . Шолохова «Тихий Д он»),
В послевоенные годы появились своеобразные и колоритные
книги, написанные писателем и фольклористом Н . Леонтьевым
в содружестве со сказительницей М . Голубковой — «Два века в
полвека» и «Оленьи края». М . Голубкова — большой знаток север­
норусской песни и причети, поэтому не удивительно, что в назван­

1 К. И . Ч у к о в с к и й . Мастерство Некрасова. Изд. 3-е. М .,
1859, гл. «Работа над фольклором»; К. В. Ч и с т о в . Народная
поэтесса И. А. Федосова. Петрозаводск, 1955, стр. 87— 105; И . М . К о л е с н и ц к а я . Крестьянская тема и народное творчество в поэзии
Н. А . Некрасова 60-х гг. — «Некрасовский сборник», т. 2. М . — Л .,
1956, стр. 15—69.
2 В качестве примера использования причитаний в эти годы
см. главу «Вопленица» в книге М . М . Пришвина «В краю непуга­
ных птиц».
45

ных книгах, особенно в книге «Два века © полвека» (в которой
речь идет главным образом о предреволюционной печорской дерев­
не), ее рассказ буквально испещрен вставными песнями и причи­
таниями, большими и малыми цитатами из них, отдельными поэти­
ческими оборотами и т. д. Книги М . Голубковой и Н . Леонтьева
по-своему отражают нынешний этап взаимоотношения фольклора
и литературы, фольклорных и литературных традиций. Примеча­
тельно, что причеть со свойственным ей кругом тем, образов, ком­
позиционных принципов оказалась одним из жанров, участвующих
в этом процессе.
Художественная литература не была единственным каналом,
по которому поэтические достижения народной «плачевой» поэзии
вливались в общенациональный фонд русской культуры. Как пи­
шет современная исследовательница, «интонационно-мелодические
особенности причитаний и плачей оставили глубокий след в рус­
ской музы ке».1 Характерные мелодические обороты и интонации
причети слышатся в песне Антониды «Не о том скорблю, подру­
женьки» из оперы М . И . Глинки «Иван Сусанин», в хорах деву­
шек из пятого действия оперы «Руслан и Людмила», © дуэте Ок­
саны и Солохи из оперы П . И . Чайковского «Черевички» и других.
Образцы выразительного напевного «причитального» интонирова­
ния, созданного русскими композиторами, многочисленны: плач Ксе­
нии Гоідуновой и плач юродивого в опере «Борис Годунов»
М . П . Мусоргского, хоровые народные причитания в той же опе­
ре; плач Ярославны и хоры девушек в «Князе Игоре» А . П . Боро­
дина, хоровой народный плач «Ой ты, месяц светлый, ласковый»
в опере «Сказка о царе Салтане» Н . А . Римского-Корсакова и
другие.
Глубоко человечная поэтическая традиция народных причита­
ний, созданная талантом многих тысяч простых женщин, является
замечательным разделом богатейшей и многосторонней поэзии
русского народа.

К. Чистов
1 Т. В. П о п о в а . Русское народное музыкальное творчество,
вып. 1. М ., 1955, стр. 101.

И. А. ФЕДОСОВА

И. А. ФЕДОСОВА
Ирина Андреевна Федосова (1831— 1899)— крупнейшая рус­
ская сказительница X IX века — родилась в д. Сафроново, Вырозерского общества, Толвуйской волости, Петрозаводского уезда, О ло­
нецкой губернии (ныне Заонежский р-н К А С С Р ) в семье крестьянина
Ю л и н а.1 Ее родители были государственными крестьянами, припи­
санными к Олонецким горным заводам. Огромная семья, состояв­
шая из двадцати двух членов, должна была напрягать все силы,
чтобы не впасть в нищету. Уж е шести лет Федосова, по ее словам,
«на ухож лошадь гоняла и с ухожа домой пригоняла», «8-ми год
знала, на каку полосу сколько сеять».1
23
* С двенадцати-тринадцати
лет Федосова начала «подголосничать» на свадьбах и быстро
приобрела известность сперва в окрестных деревнях, а потом и по
всему Заонежью. Судя по воспоминаниям современников, Федосова
отличалась большой творческой активностью. Записанное от нее
составляет лишь незначительную часть того, что было ею создано
за несколько десятков лет почти непрерывного творчества.8
1 Подробную биографию И . А . Федосовой см.: К . В . Ч и с т о в .
Народная поэтесса И . А . Федосова. Петрозаводск, 1955, стр. 48—
163. О репертуаре И . А. Федосовой см. там же, стр. 346— 349.
2 Причитанья Северного края, собранные Е. В . Барсовым, ч. 1.
М ., 1872, стр. 314—315.
3 См. Причитанья Северного края, собранные Е. В . Барсовым,
чч. 1—3. М ., 1872— 1885; О . X . А г р е н е в а - С л а в я н с к а я .
Описание русской крестьянской свадьбы, чч. 1—3. Москва — Тверь,
1887— 1889. Отдельные тексты опубликованы Е. В. Барсовым
в «Олонецких губернских ведомостях»; Ф. М . Истоминым и
Г. О . Дютшем в сб. «Песни русского народа, собранные в губерниях
Архангельской и Олонецкой в 1886 г.». С П б ., 1894; А . Н . Толиверовой в журн. «Игрушечка», 1895, № 8 и 9; С. Рыбаковым в журн.
«Русская беседа», 1895, № 4.
4

Причитания

49

Первые встречи Федосовой с собирателями-фольклористами от­
носятся к середине 60-х годов. К этому времени она успела овдо­
веть, выйти вторично замуж и переехать вместе с мужем Я . И . Фе­
досовым в Петрозаводск. В 1865— 1866 годах П . Н . Рыбников разы­
скал ее в Петрозаводске и сделал от нее первые записи. В 1867 году
произошла встреча Федосовой с Е . В . Барсовым. В это время Фе­
досовой было всего тридцать шесть лет. Однако Е. В. Барсов счи­
тал, что ей по крайней мере лет пятьдесят. Она была уже пожилой
женщиной, много и трудно поработавшей, познавшей всю тяжесть
положения
невестки
в патриархальной
крестьянской
семье.
В 1867— 1868 годах Е . В. Барсов записал от нее тексты плачей, во­
шедшие впоследствии в его знаменитый трехтомный сборник «При­
читаний Северного края». В 1872 году вышел в свет первый том,
содержавший, по определению составителя, «плачи похоронные,
надгробные и надмогильные».
Издание первого тома, почти целиком состоявшего из записей
от Федосовой, стало значительным событием в литературной и на­
учной жизни того времени. Импровизации Федосовой были воспри­
няты как живое свидетельство активности поэтического творчества
русского крестьянства. В газетах и журналах 1872— 1874 годов
сборник Федосовой был подвергнут оживленному обсуждению, в
котором принял участие и орган революционной демократии — жур­
нал «Отечественные записки». Пример революционного истолкова­
ния и творческого использования причитаний Федосовой дал
Н . А . Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо».
Талантливые импровизации Федосовой получили всеобщее при­
знание. Об ее причитаниях писали исследования ученые; известные
литераторы черпали в них свое вдохновение (Н. А . Некрасов,
П . И . Мельников-Печерский). Однако сама Федосова оставалась
по-прежнему безвестной петрозаводской жительницей, обремененной
заботами. В 1884 году умер второй муж Федосовой, и она верну­
лась в Кузаранду в «мужнин угол». Смерть мужа была для нее
началом долголетних бедствий, почти нищенства.
Время от времени о ней продолжали вспоминать собиратели.
В 1882 году вышел второй том сборника Е. В. Барсова, в 1885 го­
д у — третий. В том же 1885 году Ф. М . Истомин и Г. О. Дютш
записали от нее свадебную песню «Пивна ягода по сахару плыла»,
позднее обработанную М . А . Балакиревым. В 1886 году жена из­
вестного певца и организатора одного из первых в России хоров
русской песни Д . А . Славянского — О . X . Агренева-Славянская за­
писала от нее тексты и мелодии свадебных и похоронных причи­
таний, лирических песен и величальных экспромтов.
50

Последние пять лет жизни Федосовой — время наивысшей ее
славы, когда имя народной поэтессы буквально не сходит со стра­
ниц столичных и провинциальных газет и журналов. В 1894 году
ее разыскал учитель П . Т. Виноградов, который организовал целую
серию ее поездок по городам России (Петрозаводск, Петербург,
Москва, Нижний Новгород, Казань). Публичные выступления Фе­
досовой в 1895— 1896 годах слушали тысячи представителей русской
интеллигенции и «простой» публики. Ее мастерство вызывало вос­
хищение. Социальная острота ее мировосприятия волновала город­
ских слушателей, подобно тому как она волновала «домашних»,
кузарандских почитателей. Во время поездок она встречалась со
многими крупнейшими деятелями русского искусства и литературы
90-х годов— М . Горьким, Ф. И . Шаляпиным, Н . А . Римским-Кор­
саковым, М . А . Балакиревым, «русской гарибальдийкой» А . Н . Толиверовой (Якоби). Ее слушали крупные филологи того времени —
A. Н . Веселовский, Л . Н . Майков. В. Ф. Миллер, А . Н . Пыпин,
B. И . Ламанский, А . И . Соболевский и др. Ф. И . Шаляпин вспо­
минал о ней через три десятилетия в книге «Страницы моей жиз­
ни»: «Она (Федосова. — К. Ч.) вызвала у меня незабываемое впе­
чатление. Я слышал много рассказов, старых песен и былин и до
встречи с Федосовой, но только в ее изумительной передаче мне
вдруг стала понятной глубокая прелесть народного творчества».1
Шаляпин неоднократно сетовал на то, что оперные певицы поют
недостаточно выразительно, вместе с тем они мало знают и мало
ценят естественную русскую народную манеру пения. «Ведь кто же
умеет в опере, — писал Ш аляпин,— просто, правдиво и внятно рас­
сказать, как страдает мать, потерявшая сына на войне, и как пла­
чет девушка, обиженная судьбой и потерявшая любимого чело­
века». 1
2
Н . А . Римский-Корсаков также . живо заинтересовался Федо­
совой и записал от нее пять песен.3
М . Горький неоднократно писал о Федосовой. В очерках
90-х годов он особенно подчеркивал силу и глубочайшую народ­
ность ее искусства. «А вопли — вопли русской женщины, — читаем
в его корреспонденции с Нижегородской Художественно-промыш­
ленной выставки, — всё рвутся из сухих уст поэтессы, рвутся и
1 Ф. И. Ш а л я п и н . Страницы из моей жизни. Автобиография.
Л ., 1926, стр. 170.
2 Цит. по книге М . О . Я н к о в с к о г о «Шаляпин и русская
оперная культура». М . — Л ., 1947, стр. 20.
3 См. В. В. Я с т р е б ц е в . Мои воспоминания о Н. А. РимскомКорсакове, вып. 2. Пт., 1917. Записи от 9 и 13 января 1895 г.
*

51

возбуждают в душе острую тоску, такую боль, так близка сердцу
каждая нота этих мотивов, истинно русских, не богатых рисунком,
не отличающихся разнообразием вариаций, — да! — но полных чув­
ства, искренности, силы и всего того, чего нет ныне, чего не встре­
тишь в поэзии ремесленников искусства и теоретиков его».1
С 1896 года Федосова поселилась в Петербурге, где прожила
до весны 1899 года. П . Т. Виноградов, при содействии председателя
Песенной комиссии Русского географического общества Т. И. Фи­
липпова, готовил в эти годы, к сожалению так и не осуществлен­
ное, трехтомное издание записей от Федосовой. Умерла Федосова
10 июня 1899 года и была похоронена на кладбище при Кузарандской приходской церкви у д. Ю сова гора, на берегу Онеж­
ского озера.
1 М . Г о р ь к и й . Собрание сочинений, т. 23. М ., 1953, стр. 233.

ПЛАЧ О СТАРОСТЕ

Вопит старостиха:

Спаси, господи, спорядныих суседушек!
Благодарствую крестьянам православным,
Не жалели что рабочей поры-времени,
Хоронить пришли надежную головушку —
Уж вы старосту-судью да поставленую!
Он не плут был до вас, не лиходейничек,
Соболезновал об обчестве собраном,
Он стоял по вам стеной да городовой
От этых мировых да злых посредников.
Теперь всё прошло у вас, мнновалося!
Нет заступушки у вас, нет заборонушки!
Как найдет мировой когда посредничек,
Как заглянет во избу да он во земскую, —
Не творит да тут Исусовой молитовки,
Не кладет да он креста-то по-писаному;
Не до того это начальство добирается,
До судов этот посредник доступает;
Вопотай у недоростков он выведыват,
Уже нет ли где корыстного делишечка.
Д а он так же над крестьянством надрыгается,
Быдто вроде человек как некрещеной.
Он затопае ногама во дубовой пол,
Он захлопае рукама о кленовой стул,
Он в походню по покоям запохаживае,
Точно вехорь во чистом поле полётывае,
Быдто зверь да во темном лесу порикизае;
Тут на старосту скрозь зубы он срыгается,
Он без разуму рукой ему приграживае,
Сговорит ему посредник таково, слово:
53

«Что на ям да вы теперь не собираетесь?
Неподсудны мировому, знать, посреднику?
Непокорны вы властям да поставленым?
Чтобы все были сейчас же на ям согнаны!»
Как у этых мировых да у посредников
Нету душеньки у их да во белых грудях,
Нету совести у их да во ясных очах,
Нет креста-то ведь у их да на белой груди!
Уж не бросить же участкоз деревенскиих,
Не покинуть же крестьянской этой жирушки
Всё для этыих властей да страховитыих!
Назад староста бежит да не оглядывает,
Под окошечко скорёнько поступается
Он у этых суседей епорядовых,
Чтобы справились на ям да суровешенько:
«Как наехала судья неправосудная,
Мировой да на яму стоит посредничек,
Горячится он теперь да та козу беду!
Сами сходите, крестьяна, приузнаете,
Со каким да он приехал со известинцем,
Он для податей приехал ли казенных,
Аль казна его бессчетна придержалася,
Али цветно его платье притаскалося,
Аль Козловы сапоги да притопталися?»
Тут на скоп да все крестьяна собираются,
При кручинушке идут да при великой;
Тут посреднику в глаза да поклоняются,
Позаочь его бранят да проклинают.
Возгорчится как судья ведь страховитая,
В темном лесе быдто бор да разгоряется,
В.о все стороны быв пламень как кидается,
Быдто Свирь-река посредничек свирепой,
Быдто Ладожско великое, сердитое!
Тут он скочит из-за этого стола из-за дубового,
Да сн зглянет тут на старосту немилым зглядом,
Тут спроговорит ему да таково слово:
«Вы даете всё повольку мужикам-глупцам,
Как бездельникам ведь вы да потакаете!
Хоть своей казной теперь да долагайте-тко,
Д а вы подати казенные сполкяйте-тко».
Мужичоночки дробят да всё поглядают —
Ужель морюшко синё да приутихнет,
64

Мировой скоро ль посредничек уходится,
За дубовыим столом да приусядется?
Буде взыщется один мужик смелугище,
О делах сказать ведь он да всё о праведных,
Уже так на мужика стане срыгатися,
Быдто зверь да во темном лесе кидается;
Д а он резвыма ногама призатопае,
Как на стойлы конь копытом призастукае,
Стане староста судью тут уговаривать:
«Не давай спеси во младую головушку,
Суровьства ты во ретливое сердечушко,
Д а ты чином-то своим не возвышайся-тко.:
Едины да все у бога люди созданы;
На крестьян ты с кулакама не наскакивай,
Знай сиди да ты за столиком дубовым,
Удержи да свои белы эты рученьки,
Не ломай-ко ты перстни свои злаченые^
Не честь-хзала тебе да молодецкая
Наступать да на крестьян ведь православных!
Не на то да ведь вы, судьи, выбираетесь!
Хотя ж рьян да ты, посредничек, — уходишься,
Хоть спесив да ты, начальник, — приусядешься!
Окол ночи мужики да поисправятся,
Наживут да золоту казну бессчетную!»
Сговорит да тут посредник таково слово:
«Да вы счастливы, крестьяна деревенские,
Что ведь староста у вас да преразумной!»
Как уедет тут судья да страховитая,
Сговорят да тут крестьяна таково словск
«Мироеды мировы эты посредники,
Разорители крестьянам православным,
В темном лесе быдто звери-то съедучие,
В чистом поле быдто змеи-то клевучие;
Как наедут ведь холодные-голодные,
Оны рады мужичонка во котле варить,
Оны рады ведь живого во землю вкопать,
Оны так-то ведь над има изъезжаются,
До подошвы оны всех да разоряют!
Слава богу-то теперь да слава господу!
Буря-падара теперь да уходилася,
Сине морюшко теперь да приутихло —
Нонь уехала судья неправосудная,
55

Укатилася съедуба мироедная!
Мы пойдемте, мужики, да разгуляемтесь,
Ноньку с радости теперь да со весельица,
Настоялися ведь мы да надрожалися,
Без креста-то мы ему да всё накланялись,
Без Исусовой молитвы намолилися!..»
Как оберутся в божью церковь посвященную
О владычном оны да этом праздничке,
И прослужат там обиденку воскресную,
И как выйдут на крылечико церковное,
И как сглянут во подлётную сторонушку,
Тут защемит их ретливое сердечушко,
Сговорят оны ведь есть да таково слово:
«Где ведь жалобно-то солнце пропекае,
Там ведь прежняя родима наша сторона,
Наша славна сторона Новогородская!
Когда Новгород ведь был не разореной
И ко суду были крестьяна не приведены,
Были людушки тогды да не штукавые,
Не штукавы оны были — запростейшие;
Как судьи да в тую пору не молодые,
Пожиты да мужики были почетные,
Настойсливы оны да правосудливы,
Были добры у их кони иноходные,
Были славны корабли да мореходные.
Буде што да в прежни времена случалося,
Соберется три крестьянина хоть стоющих —
Промеж ду-другом оны да рассоветуют,
Как спасти да человека-то помиловать,
По суду ли-то теперечко по божьему,
По этым ли законам праведливыим.
Тыи времечка прошли да не видаюча,
Тыи годы скоротались не слыхаюча!
Наступили бусурманы превеликие,
Разорили оны славный Новгород!
Вси тут придались в подсиверну сторонушку
На званы острова да эты Кижские,
Во славное во обчество во Толвую.. .
Послыхайте словеса наши старинные,
Заприметьте того, малы недоросточки!
Уж как это сине морюшко сбушуется,
На синём море волна да порасходится,
56

Будут земские вси избы испражнятися,
Скрозекозные судьи да присылатися;
Вси изменятся пустыни богомольные,
Разорятся вси часовенки спасеные!»
Кругом-около ребята обстолпилися,
Как на этых стариков да оглядилися,
Ихних ричей недоростки приослухал.ись;
Кои умны недоросточки, приметные,
Оны этыи слова тут принимали
Об досюльныих законах постоятельных,
Об досюльноем житье новогородскоем.
Сволновалось сине славное Онегушко,
Как вода с песком помутилася!
Тут восломнят-то ведь малы недоросточки:
«Теперь-нонь да времена-то те сбываются,
Как у старых стариков было рассказано!»
Тут мы думали с надежноей головушкой:
«Как пропитывать сердечных малых детушек?
Накопилася станичушка детиная!»
Говорила я надежноей головушке:
«Да ты съезди-ко на малой этой лодочке
Хоть во город да ты съезди Повенецкой,
Наживи да ты, надежа, золотой казны,
Д а мы купнм-то довольных этых хлебушков,
Мы ,прокормим-то сердечных малых детушек!»
Как во ту пору теперь да в тое времечко,
Как по этой почтовой ямской дороженке
Застучало вдруг копыто лошадиное,
Зазвонили тут подковы золоченые,
Зазвенчалз тут сбруя да коня доброго,
Засияло тут седёлышко черкасское,
С копыт пыль стоит во чистом поле,
Точно черной быдто ворон приналётыват,—
Мировой этот посредник так наезживал!
Деревенские ребята испугалися,
По своим домам оны да разбежалися!
Он напал да на любимую сдержавушку,
Быдто зверь точно на упадь во темном лесу!
Я с работушки, победна, убиралася,
Из окошечка в окошечко кидалася,—
Д а куда ж мою надежу подевают?
57

Я спросила у спорядовых суседушек.
Как суседушки ведь мне не объяснили,
Чтобы я, бедна горюша, не спугалася.
На спокой да легли до'бры эты людушки,
Ужо я, бедна, в путь-дорожку отправлялася,
Чтоб проведать про надежную головушку.
Уж как этот мировой да злой посредничек,
Как во страдную, в рабочу пору-времечко
Он схватил его с луговой этой поженки,
Посадил да он во 'крепость во великую,
Он на три садил господних божьи денечка,
На четыре он на летных эты ноченьки,
Отлучился что без спросу на неделюшку.
Тошно плакали сердечны мои детушки,
Не могла стерпеть, победная головушка,
Я глядеть да на детйны горючи слезы —
Я склонилася в тяжелую постелюшку
С-за этого злодия супостатого,
Что обидел нас, победныих головушек,
Присрамил да он при обчестве собраном;
Со бесчестья в лице кровь да разыгралася,
Со стыда буйна головка зашаталася.
Ворочался как надеженька со крепости,
В чистом поле неможенье сустигало,
На пути злодий смерётушка стретала!
Вы падите-тко, горючи мои слезушки,
Вы не на воду падите-тко, не на землю,
Не на божью вы церковь, на строеньице,—
Вы падите-тко, горючи мои слезушки,
Вы на этого злодия супостатого,
Д а вы прямо ко ретливому сердечушку!
Д а ты дай же, боже-господи,
Чтобы тлен пришел «а цветно его платьице,
Как безумьице во буйну бы головушку!
Еще дай, да боже-господи,
Ему в дом жену неумную,
Плодить детей неразумныих!
Слыши, господи, молитвы мои грешные!
Прими, господи, ты слёзы детей малыих!
58

ИЗ П ЛАЧ А О ПИСАРЕ

Вопит кума:

Отлишилися заступы-заборонушки!
Как не стало нонь стены да городовой,
Приукрылся писаречек хитромудрой
Он во матушку сыру землю!
Вкупе все да мы, крестьяна, сухотуем:
Буди проклято велико это горюшко,
Буди проклята злодийная незгодушка!
Как по нынешним годам да по бедовым
Лучше на свет человеку не родитися;
Много страсти-то теперь да много ужасти,
Как больше того великиих пригрозушек!
Наезжают-то судьи да страховитые,
Разоряют-то крестьянски оны жирушки,
До последней-то оны да лопотиночки!
Не дай, господи, на сём да на белом свете
Со досадой этым горюшком возитися!
Впереди злое горе уродилося,
Впереди оно на свете расселилося.
Вы послушайте, народ-люди добрые,
Как, отколь в мире горе объявилося:
Во досюльны времена было годышки
Жили люди во всем мире постатейные,
Оны ду-друга люди не терзали.
Горе людушек во ты поры боялося,
Во темны леса от них горе кидалося,
Но тут было горюшку не местечко —
Во осине горькой листье расшумелося,
Того злое это горе устрашилося!
На высоки эты щельи горе бросилось,
Но и тут было горюшку не местечко —
С того щелье кременисто порастрескалось,
Огонь-пламя из-за гор да объявилося!
Уже тут злое горюшко кидалося
В окиян сине славно оно морюшко,
Под колодинку оно там запихалося—
Окиян-море с того не сволновалось,
Вода с песком на дне не-помутилась.
Как в досюльны времена да в прежни годышки
В окиян-море ловцы да не бывали.
59

Чего на слыхе-то век было не слыхано,
Чего на виду-то век было не видано —
Прошло времечка с того да не со много,—
В окиян-море ловцы вдруг пригодилися:
Пошили оны маленьки кораблики,
Повязали оны неводы шелковые,
Проволоки оны клали-то пеньковые,
Оны плутивца тут клали всё дубовые,
Изловили тут свежу оны рыбоньку,
Подняли во малой во корабличек!
Точно хвост да как у рыбы лебединой,
Голова у ей вроде как козлиная.
Сдивовалися ловцы рыбы незнамой,
Пораздумались ловцы да добры молодцы:
По приметам эта рыба да как щучина.
Поскорешеньку ко бережку хидалися,
На дубовоей доске рыбу пластали,
Раопороли как уловну свежу рыбоньку —
Много множество песку у ей пряглотано,
Были сглонуты ключи да золоченые!
Тут пошли эты ловцы да добры молодцы
Во деревенку свою да во селение,
Всем суседям рассказалися,
Показали им ключи да золоченые.
Тут ключи стали ловцы да применять:
Прилагали ключи ко божиим церквам —
По церковным замкам ключи не ладятся;
По уличкам пошли оны рядовым,
По купцам пошли оны торговым —
И по лавочкам ключи не пригодилися.
Тут пошли эты ловцы да добры молодцы
По тюрьмам пошли заключевныим —
В подземельные норы ключ поладился,
Где сидело это горюшко великое.
Потихошеньку замок хоть отмыкали,
Без молитовки, знать, двери отворяли;
Не поспели тут ловцы-добры молодцы
Отпереть двери дубовые,
С подземелья злое горе разом бросилось,
Черным вороном в чисто поле слетело;
На чистом поле горюшко садилося
И само туг, злодийно, восхвалялося,
60

Что тоска буде крестьянам неудольная!
Подъедать стало удалых добрых молодцев,
Много прибрало семейныих головушек,
Овдовило честных мужних молодыих жен,
Обсиротило сиротных малых детушек!
Уже так да это горе расплодилося —
По чисту полю горюшко катилося,
Стужей-инеем оно да там садилося,
Над зеленыим лугом становилося,
Частым дождиком оно да рассыпалося.
С того мор пошел на милую скотинушку,
С того зябель на сдовольны эты хлебушки,
Неприятности во добрых пошли людушках.
К писарю:

Ты послушай же, крестовой милой кумушко!
Буде бог судит на втором быть пришествии,
По делам-судам душа да будет праведна,
Може, станешь у престола у господнего,
Ты порбсскажи владыке-сзету истинному
Ты про обчество крестьян да православных!
Много множество е в мире согрешенья,
Как больше того е в мире огорченья:
Хоть повыстанем по утрышку ранешенько,
Не о добрых делах мы думу думаем,
Мы на сонмище бесовско собираемся,
Мы во тяжкиих грехах да не прощаемся!
Знать, за наше за велико беззаконье
Допустил господь ловцов да на киян-море;
Изловили они рыбоньку незнамую,
Повыняли ключи да подземельные,
Повыпустили горюшко великое!
Зло несносное велико это горюшко
По Россиюшке летает ясным соколом,
Над крестьянамы, злодийно, черным вороном,
Возлетат оно, злодийно, само радуется:
«На белом свете я распоселилося,
До этыих крестьян я доступило,
Не начаются обиды, накачаются,
Не надиются досады, принавидятся!»
Как со этого горя со великого
Бедны людушки как море колыбаются,
61

Быдто деревья стоят да подсушеные,
Вся досюльщина куды да подевалася,
Вся отцовщина у их нонь придержалася,
Не стоят теперь стбги перегодные,
Не насыпаны амбары хлеба божьего,
Нет на стойлы-то у их да коней добрыих,
Нету зимных у их санок самокатныих,
Нет довольных-беззаботных у их хлебушков!
Ты порбсскажи, крестовой милой кумушко,
Ты поросскажи владыке многомилостливу,
Что неправедные судьи расселяются,
Свысока глядят оны да выше лесушку,
Злокоманно их ретливое сердечушко,
Точно лед как во синем море;
Никуды от их, злодиев, не укроешься,
Во темных лесах найдут оны дремучих,
Всё доищутся в горах оны высоких,
Доберутся ведь во матушке сырой земле!
Во конец оны крестьян всех разоряют!
Кабы ведали цари да со царицами,
Кабы знали все купцы да ведь московские
Про бессчастную бы жизнь нашу крестьянскую!

ПЛАЧ ОБ УБИТОМ ГРОМОМ-МОЛВИЕЙ
Соседка к соседям:

Как о светлом владычном божьем празднике,
На ранной на заутрены воскресной
Пресвятой Илья-пророк-свет преподобной
Пролетал он ко престолу ко господнему,
И проречёт Илья владыке многомилостливу:
«Уж я дам да эту тучу неспособную
У ж я на это на чистое на полюшко,
Я стрелу спущу в крестьянина могучего,
Заражу да я грудь-то его белую!
Не могу терпеть велика беззаконья:
Он не ходит-то крестьянин во божью церковь,
Он не молится-то богу от желаньица,
О души своей крестьянин не спахается,
Д а он в тяжкиих грехах попу не кается!»
62

Испроговорит владыко-свет тут милостливой
Преподобному Илье да он громовному:
«Что ты хочешь, Илья, — в волюшку всё
творишь!»
Как по этой по разливной красной вёснушке,
На троицкой то было на неделюшке,
Накрывать стала крестьянская работушка,
Стали пахари на поле объявлятися.
Тут повыехал спорядной наш суседушко,
Он в раздольице повыехал в чисто поле,
На эты на распашисты полосушки.
С утра жалобно ведь солнце воспекало,
Была тйшинка на широкой на уличке;
На часу вдруг тут е да объявилося,
Стало солнышко за облака тулятися,
Наставала туча тёмна, неспособная,
Со громом да эта туча со толкучиим,
Вдруг со молвией-то тученька свистучей,
Со этыим огнем да она плящиим;
На горы шла туча на высокие,
Горы с этой тучи порастрескались,
Мелки камышки со страсти покатилися.
Уже шла да грозна туча эта темная,
По лесам шла она по дремучиим —
Леса к зени с этой тучи приклонилися,
По корешку они все приломалися!
Уже так да шла грозна эта тученька,
В темном лесе дики звери убоялися,
По своим местам звери убиралися!
Становилась туча темна на синё море,
Сине море со дна всё расходилося,
Страшно-ужасно тут море расшумелося,
С луды камни оно тут вырывало,
Волной на берег оно да их бросало;
В синем море белы рыбы убоялися,
По своим станам рыбы разметалися!
По селам пошла туча деревенскиим,
Знать, деревнями-то туча разгремелася,
Мать сыра земля со грому надрожалася;
С тучи добрые дома да пошатились,
Со чиста поля крестьяна убирались,
Во своих домах оны да сохранялись!
63

С этой страсти крестьяна, с переполоху
Затопляли овечй да воску ярого,
Тут молили оны бога от желаньица,
Оны кланялись во матушку сыру землю:
«Спаси, господи, ведь душ да наших грешных,
От стрелы ты сохрани да нас, от молвии,
Пронеси, господи, тучу на чисто поле,
На чисто поле тучу, за синё море!»
На чисто поле тут туча своротилася,
Страшно-ужасно тут туча разгромелася,
Очень плящие огни да разгорелися;
Всё ведь думал-то спорядной наш суседушко,
Тороком да пройде тёмна эта тученька;
Становился под кудряву деревиночку.
Стрела божья тут вдруг да разлетелася,
Не на воду ведь стрелушка, не на землю,
Не на звиря в темном лесушке съедучего,
Она пала на суседа спорядового,
Изорвала всё ретливое сердечушко!
Заразил-іпобил Илья-свет преподобной
Д а он славного крестьянина могучего,
Туча темная зараз же уходилася,
Стрела-молвия зараз же приукрылася,
Вдруг пороспекло тут красно это солнышко.
Как схватилася спорядная суседушка
За свою она надежную головушку:
Где от тучи, от молвьи сохраняется,
Под какой да деревиночкой спасается,
Под малым ли ракитовым под кустышком,
Аль сидит он на катучем белом камышке?
Тут ведь бросилась спорядная суседушка,
По селу она пошла да деревенскому,
Тут в раздольице бросйлась во чисто поле;
Скоро шла да по распашистым полосушкам,
Вдруг увидела сту.пистую лошадушку,
Доброй конь стоит — головушка наклонена;
Тут ужахнулось ретливое сердечушко,
Не видать да всё надежноей головушки!
Тут глядеть стала по чистому по полюшку,
Как зглянула на курчаву деревиночку,
Стоит деревце теперь — в щепу разломано,
Ко сырой земле ведь деревце приклонено;
64

Тут бросйлася к кудрявой деревиночке,
Как лежит ейна надежная головушка,
На матушке лежит да на сырой земле,
Бела грудь его стрелой этой прострелена,
Ретливо сердце всё молвиёй разорвано,
Белы рученьки его да пораскинуты!
Задрожала тут победная семеюшка,
Испугалася надежноей головушки —
Нету душеньки его да во белой груди,
Нету зренья у его да во ясных очах,
Во устах его язык да не воротится,
Как убит лежит надеженька подстреленной,
От страсти он, надежа, тучи темной!
Воротилася победная суседушка
Она взад да во село тут деревенское,
Со раздольица, победна, со чиста поля,
Объявила тут суседам спорядовым,
Как наделала тревоги всему обчеству,
Беспокойства-то крестьянам православным!
Караул да к телу мертву полагали,
К становому тут нарочных отправляли.
Ко вдове — жене убитого:

Ты послушай, спорядовая суседушка:
По суду ли то теперичко по божьему,
По веленью ли то нунько по господнему,
Было множество народу на чистом поле;
Как увидли темну тучу неспособную,
По своим домам тут все ведь убиралися!
Твоя милая надежная головушка
Супротивник, знать, владыке многомилостливу,
Он с бахвальства во чистом поле остался,
Со белым сзетом ведь он да порасстался,
Как убиту эту смерть он получил!
Душа грешная пошла без покаянья,
Телеса его лежат без поминанья,
Не придают да их ко матушке сырой земле!
Приедут как судьи неправосудные,
Будут патрошить надежную головушку,
По частям резать, по мелкиим кусочикам!
Как распорют его грудь да эту белую,
Причитания

65

Как повынут-то сердечушко ретливое —
У тебя тут, у печальной у головушки,
Обмирать да стане зяблая утробушка,
Будет жаль-тошно надежной головушки!
Ты послушай же, опорядная суседушка:
Не жалий, бедна, любимоей покрутушки,
Заложи снеси крестьянину богатому,
Ты проси да золотой казны по надобью,
Зашродай свою любимую скотинушку,
Набери да золотой казны бессчетной.
Как приедут дохтура да славны лекари
Как со этого со городаПетровского,
Попроси да, бедна, добрыих ты людуш^к,
Своих сельских проси, бедна, начальничков,
Писарёв проси, победна, хитромудрыих,
Чтоб вступились по победной головушке,
Уговорили б дохтуров да оны лекарей,
Задарили б золотой казной бессчетной,
Чтоб надеженьку твою не патрушйли,
Чтобы белой его груди не пороли,
Чтоб сердечушка его не вынимали,
Чтоб назолушки тебе не надавали,
Чтобы придали ко матушке сырой земле
Телеса-то бы его да без терзанья!
Не убойся ты, спорядная суседушка,
Говори, бедна горюшица, смелёшенько,
Ты корись, бедна, с великоей обидушкой,
Ты упрашивай, победна, с горючмы слезмы;
Може, сдобрятся судьй неправосудные!
Ты сули им золотой казны по надобью,
Вопотай сули, без добрых ты без людушек,
Тут озарятся оны на золоту казну;
Как дают оны ведь, може, приказанье
Сколотить эту колоду белодубову,
Приубрать твою надежную головушку
И покрыть да этой матушкой сырой землей!
Тут зови, бедна спорядная суседушка,
Как попов-отцов зови, бедна, духовныих,
Зазови, бедна, служителей церковных.
Вы возьмите-тко со чистого со полюшка
Вы во свой дом тело мертвое-убитое,
Сокрутите в тонко бело полотенышко,—
66

На сдивленьице ведь добрым столько людушкам,
На среканьице спорядныим суседушкам!
Он не вор, кажись, был, не мошенничек,
Он не плут, кажись, был, не разбойничек,
Не хлопотной был в суседах спорядовых;
Уж какой да тяжкой грех вы сочинили,
Что разгневался владыко многомилостливой,
Он не спас его от.грому да от молвии,
Не помиловал от тученьки от грозной?
Еще слушай-ко, спорядная суседушка,
Ты схоронишь как надежную головушку,
Ты во матушку схоронишь во сыру землю,
Ты во погреба опустишь во глубокие,
Постановится крестьянска вся работушка
У тебя да у печальной тут головушки,
Разорится дом, крестьянска вся ведь жирушка!
Будешь слыть, бедна кручинная головушка,
Ты бобылочкой, победна, сиротиночкой;
Вдруг отстанешь от участков деревенскиих,
Отлишишься от луговыих от поженок!
Ты воспомнишь свет надежную головушку,
Ты поплачешь на раздолье на чистом поле,
Потоскуешь ты, победна, в зеленых лугах!
Ты послушай, спорядовая суседушка:
Не впадись в тоску, великую кручинушку,
Не забыдь своей надежноей головушки,
Ты зови, бедна, попов-отцов духовных,
Поминай часто любимую семеюшку!
Знаем-ведаем, спорядны мы суседушки,
Была в живности твоя да как надеженька,
Вы не знали, спорядовые суседушки,
Вы ни светлого Христова воскресеньица,
Ни владычного господня божья праздничка;
Д а вы в божью ведь церковь не ходили,
Да вы господу-владыке не молились,
Всё ведь гнались за крестьянскоей работушкой;
Удивлялись многи добрые вам людушки
И срекались спорядовые суседушки
Уже вам да всё победным головушкам!

67

Н Л іЛ о потопших
Дочь вопит:

Снарядились мы за славное Онегушко
Во утлой малогребной этой лодочке,
С суседямы, бессчастны, не простилися,
Милосердому владыке не молилися,
Воску ярого свечей не затопляли,
Знать, судинушка по бережку ходила.
Страшно-ужасно голосом водила,
Во длани судинушка плескала,
До суженых голов да добиралась!
Тут от бережка, победны, откачнулися,
От крутого мы, бессчастны, отпихнулися,
В руки брали мы весёлышка дубовые,
Отправлялися за сине это морюшко.
Выезжали как на славное Онегушко,
Повевать стали ветрышки способные,
И мы мачты тут дубовы становили,
Тонки белы паруса мы распустили;
Вдруг по нашему великому несчастьицу,
По судьбы, зидно, нашей бесталанной,
За тяжкое велико согрешенье,
По божьему господню повеленью
С-под холодной с-под сиверной сторонушки
Вдруг облака скорёшенько сходилися,
Наставала туча тёмна, неспособная,
Без дождя туча тёмная, без молвии,
Подымалася погода непомерная!
Вкруте буйны эты ветрышки завияли,
С торокамы эты ветры да ведь с западом;
Со хоромышков соломы посрывало,
Со могилушек кресты все сокидало,
На синём море вода вдруг сколыбалася,
Очень страсть как волна-то расходилася,
Пошла россыпь на синём море великая;
Тут дубова эта мачта приломалась,
Мала лодочка у нас да сколыбалась,
И склянёшенько воды тут наливалося;
Добры людушки во лодочке спугались,
Дубовые весёлки с рук повыпали.
С этой страсти великой, с переполоху
68

Мы с ду-другом народ ведь не простилися
И ясных своих оч да не крестили;
Мы не знали того сами, добры людушки,
Как смахнуло середи эта Онегушка
Во этую воду во глубокую!
Утонул отец с дитем да со родимым,
Он со малым своим да недоросточком!
Едина, бедна дочй, я оставалася,
На синем море, девица, я шаталась,
Трои суточки, победна, колыбалась,
Со слезамы тут молитовку творила,
Со горючима пречистой богородице:
«Ты спаси меня, царица-свет небесная!
Сохрани меня, Микола многомилостливой!
Буйны ветры в чистом поле укротились бы,
На синем море волна да уходилась бы!
Да ты дай-ко теперь, боже, дай-ко, господи,
Тиху тишиньку и а синем на Онегушке,
Благодать да ты на круглом этом морюшке,
Мала лодочка теперь бы не шаталася,
Уже я, бедна девица, не пугалась бы;
Хоть прибило бы малу эту лодочку,
В острова хоть прибило не в бывалые,
В берега бы стащило незнакомые!»
С этой страсти у меня, с переполоху
Обмирае моя зяблая утробушка,
Изменилось у победной бело личушко,
Красота с лица девбчья потерялася
У мня стоячи во малой утлой лодочке!
За эту за дубовую оклочинку
Перетерло у мня тонки белы перески,
Приотерпли тут девочьи белы рученьки,
Приозябли у меня резвы эты ноженьки,
Задрожалося ретливое сердечушко!
От тошна горя, горюша, стала плакать,
Стала думать я, бессчастна, своим разумом,
Поклонюсь на все четыре на сторонушки:
«Ты прости, прости теперь, да белой светушко!
Ой ты красное прости да ноньку солнышко!
Ты прости меня, родимая сторонушка!
Отдалй прости, родитель моя матушка!
Вы простите, спорядовые суседушкиі
69

Тайны милые простите, поровечнички!
Друг-советные, простите, мои подружки!
Ты прости, да на белом свете живленьице!
Прости, господи, во тяжком согрешеньи!
Знать, судьба меня, девицу, повзыскала,
Для меня, видно, погода поднималась,
На синем море волна да сколыбалась,
Едина я в малой лодочке осталась!»
Сговорю еще единое словечушко,
Сотворю да я Исусову молитовку,
Д а я крест кладу, победна, по-писаному:
«Ты повыручи, владыко многомилостливой,
Ты повыздынь-ко, победну, со синя моря,
Не придай мне-ка смерти ты напрасной!
Буде, господи-владыко-свет, помилуешь,
Я ходить стану во церковь посвященную,
Я к заутреням ходить да ко воскресным,
Я к обиденькам ходить да ко Христовским,
По вечеренькам ходить буду по троицким,
По измоге я свечй да ставить ярые;
Запродам да я любимую покрутушку,
Я придамся ко крестьянину богатому
Я во летные ему во работнички,
Я во зимные ему во коровнички,
Я возьму да золотой казны бессчетной,
Попрошу да я попов-отцов духовных,
Я служителей, победнушка, церковных,
Прослужу да я молебен богородице,
Я другой да тут владыке многомилостливу,
Отложу да я гульбища со весельицем,
Отменю да тихомерны все беседушки,
Я заброшу все унылы эты песенки!»
Как на синем море, победнушка, шаталась,
Много страсти я, победна, привидала,
Много страньства я, победна, притерпела!
Не радию я, победна, во добры люди
Этой страсти я великой на синём море,
День и ночь да в малой лодочке шатаюча!
Знать, молитовки ко господу доходные,
Сожалела пресвята мать богородица,
Стала тишинька на синем на Онегушке,
Белой свет да стал на шйрокой на уличке;
70

Мала лодочка ведь вдруг да становилася,
К круту бережку она да пришатилася!
Я никак да не могу тут образумиться,
Взять я ум-разум во буйную головушку,
Уже так, бедной горюше, мне всё кажется,
Быв на синем я на славном этом морюшке!
Тут Исусову молитву сотворила,
Я на крутой, красной берег выходила,
Я сама того, победна, раздивилася —
Знать, по моему девбчьему моленьицу,
По владыкину, знать, нонь благословленьицу
Вдруг прибило тут ко крутому ко бережку!
Я гляжу, бедна горюша, приодумалась,
За какб ж да это место незнакомое?
Уж я вовеки ведь здесь не бываюча!
Тут я села на катучий белой камышек,
Я под этот под ракитовой под кустышек,
Я схватилась за родителя за батюшка,
Я за светушка-братца за родимого:
Во синём море оны, може, шатаются?
Пораздумаюсь победным своим разумом!
Я пойду да по дубравушке зеленой,
Я по темной этой роще по еловой,
Я вокруг пойду по крутому по бережку,
Я глядеть стану на все на три-четыре
на сторонушки;
Примечать стану, печальная головушка,
Я по буйному глядеть стану по ветрышку,
Я по облачкам глядеть стану ходячиим,
В день по красному смотреть буду по солнышку:
С какой стороны ведь ветры развеваются?
Куды темные леса да нагибаются?
В кою сторону идет да красно солнышко,
От востока ли оно идет ко западу?
Далеко ль моя родимая сторонушка?
Вокруг острова пойду я красным бережком,
Призагрию эты резвы свои ноженьки,
Разману да я бессчастны свои рученьки.
Распеки, да теплое красное ты солнышко,
Обогрей мое бессчастно ретливо сердце,
Ты девочьи победны мои плечушки!
Обумись, моя бессчастна буйна голова!
71

Оглядитесь Hâ свет, ясны мои очушкиі
Повзыскать пойду родителя я батюшка,
Во-вторых да светушка братца родимого,
Я сердечного повозничка любимого:
Не прибило ли ко круту красну бёрежку?
Погляжу, бедна кручинная головушка,
М ежу этыма катучима я камышкам,
На камышке ль оны да не терзаются?
У бережка оны да не качаются ли?
Черны вороны телесов их не таскают ли?
Собаки ихны костья не волочат ли?
Во тяжкиих грехах без покаяния
Оны приняли смеретушку напрасную!
Телеса у их пойдут без погребения,
Не приданы ко матушке сырой земле!
Призавие буйным ветрышком,
Призагрие красным солнышком,
Западет тело снежочиком перистым!
Не знаем мы, победные головушки,
Ни умершей мы ихной там могилушки!
Лучше дал бы господь скорую смерётушку
На своей белой брусовой им на лавочке,
Во своем доме, крестьянской бы во жирушке;
Мы попов-отцов ведь тут да попросили бы,
В божью церковь посвященну мы сносили бы,
Честно-именно ведь их похоронили бы!
Мы бы знали, где могилушка умершая,
На владычной божий праздничек сходили бы!
Спомянули тут мы их да попахали бы!
Я пойду еще, печальная головушка,
Я по славному по крутому по бережку,
Я глядеть стану, сиротна красна девица,
Малых лодочек на синем на Онегушке,
Я ловцов глядеть на луды на подводной;
Я кричать буду, горюша, тухлым голоском:
«Не убойтесь-ко, народ, не устрашитесь-ко,
Вы возьмите сироту да переймите-тко,
Души спасенье своей да залучите-тко!»
Знать, по моему талану по великому
Вдруг захлопали весёлышка дубовые,
Показалась малогребна эта лодочка;
72

Вдруг наехали ловцы да добры молодцы.
Хоть ко бережку оны да становилися,
Оны в лодочке стоят да устрашилися,
На меня, бедну горюшу, оглядилися.
Сговорят да тут ловцы-то добры молодцы:
«Уже что это за чудо обчудилося,
Человек стоит на крутом этом бёрежкуі
Что ведь горькима слезама уливается,
Что великой кручиной утирается?»
Тут повышли-то ловцы да добры молодцы
Со этой малогребной оны лодочки,
На этот на крутой красной бережок.
Тут я пала, горюша, о сыру землю,
Приклонилася, победна, во резвы ноги,
Стала клубышком во ноженьках кататися,
Стала червышком, победнушка, свиватися,
Горючима слезмы да их ножки обливать:
«Не убойтесь-ко, народ, да не страшитесь-ко,
Вы возьмите сироту да переймите-ткось,
Вы свезите-тко в какое е селенье!»
Оны подняли, победну, от сырой земли,
Стали спрашивать, победнушку, выведывать:
«Ты откуль взялась теперь да с кем ты ездила,
Вы за 'Красныма ль поехали за ягодмы?»
Отвечала я, победна, слезно плакала.
Говорят еще ловцы да добры молодцы:
«Ты давно ль взялась на крутой здесь на бёрежок?»
«Уже слушайте, народ да люди добрые,
Вы позирьте-тко победной мне головушке:
Я не знаю-то, победная, не ведаю
От толку сказать, победна, по-хорошему!
Не за красныма поехали за ягодмы,
Мы отправились за сине за Онегушко
Со родителем своим я со батюшком,
Во-вторых да со братцем со родимым,
Как в-третьйх да я с суседом спорядовым.
Вдруг по нашему великому несчастьицу,
Как по этому злодийну бесталаньицу,
Вдруг поднялася погода непомерная,
Призавияли тут буйны столько ветрышки,
Потопило всех победных головушек,
Милого спорядного суседушка,

73

Желанного родителя-батюшка,
Сердечного света братца родимого!
Я не знаю-то, бессчастная головушка,
Уж я как спаслась, победна, сохранилась;
Трои суточки шаталась во Онегушке;
Знать, не сужено, победной мне головушке,
Потонуть да мне на синем на Онегушке!
Малу лодочку теперь да пришатало,
К круту бережку ведь ю да прибивало!
Сохранил меня господи, помиловал
От беды-смерти, победнушку, напрасной,
От воды меня, горюшу, от глубокой!
Кабы знали про то, светушки, бы ведали,
Сколько страсти приняла я, сколько ужасти!
Вы возьмите-тко скорее, люди добрые,
Переймите-тко, ловцы да добры молодцы,
Вы во эту малогребну меня лодочку,—
Холоднёшенька, победна, голоднёшенька!»
Меня взяли тут ловцы да добры молодцы
Во эту малогребную во лодочку.
Отвезли меня за синее Онегушко,
На милую родимую сторонушку.
Удивилися народ да люди добрые,
Устрашалися суседи спорядовые:
«Это что теперь за чудо причудилося?
Со синя моря ведь диво объявилося,
Как со мертвых она да восставала, На родимую сторонку доставалася!»
Все собралися суседи спорядовые,
Объявили тут властям да оны сельскиим;
Приходили писаречки хитромудрые,
Садилися к столу да ко дубовому,
Вынимали лист бумаженьки гербовой,
Меня спрашивать тут стали да выведывать:
«Где тонули ведь вы е да во синём море?
Да ты как, красна девица, оставалася,
На синём море ты в лодке сохранялася?»
Допросушки от бедной отбирали,
На гербовой лист бумагу обчинили
И становому то начальству доносили.
Тут боялася, победнушка, полохалась —
74

Как прииде становой да всё начальничек,
Он куды кладет победную головушку?
Меня сошлют со родимой, може, родинки;
Буду странствовать, победна, слезно плакать?
Уж как я, бедна, кручинная головушка,
По горям теперь, победнушка, по позорам,
По допросам-то пошла да по великиим!
Умом-разумом ведь наб да применитися,
Наб стоять да пред начальством мне шататися,
Говорить надо, победной, не мешатися.
Отвечать буду, победна, таково слово:
«Я не знаю ведь, горюшица, не ведаю,
Уже что да ведь над нама сочинилось!
Буйны ветрышки ведь е да поразвиялись,
Уже вкруте тут волна да расходилася,
Пал ведь торок теперь да неудольной,
Сильной сивер-то завиял тут свирепой,
Мала лодочка у нас да сколыбалася,
Дубова мачта на ней да приломалася,
Тонки белы паруса вдруг обрывалися,
Утонул да тут родитель милой батюшко,
Света братца тут смахнуло буйным ветрышком
Середи да синя славного Онегушка,
Тут же сбросило спорядного суседушка,
Их смахнуло разом в водушку глубокую!.
Я сама себя, победнушка, не знала,
Уж я как да на синём море спасалась,
Трои суточки я без вести качалась;
Тут прибило ко крутому ко бережку,
К темну острову меня да не к бывалому;
Тут повышла я на матушку сыру землю,
Я на этот на крутой красной бёрежок;
Тут приехали ловцы да добры молодцы,
Отвезли меня, сиротну бедну девушку,
На родимую меня да на сторонушку;
Спорядовые суседи собиралися,
Дива дивного оны тут дивовалися,
Сожалили все печальную головушку!
Ты помилуй-ко, судья да правосудная!
Ты спаси меня, власть да милосердая!
Не молила я родителю погибели,
Не топила света братца я в синём море,
75

Не спустила я суседа в глубоку воду;
Знать, судьба да их такая сустигала,
И х 'Судинушка голов да довзыскала!
По владыкину господню повеленью,
Знать, им сужено ведь смерть принять
потопная,
Потонуть да, знать, им сужено в синём море!
Я не знаю же, победнушка, не ведаю,
Може, прибило где к крутому ко бережку,
Телеса, може, на камышках терзаются,
Може, птиченька ведь их да натаскается!
Смилосердуйся, судья да правосудная!
Не изъянь-ко ты победную головушку,
Не зори меня, сиротну красну девушку!
У мня нет да золотой казны бессчетной,
Нету скатных, перебраных отдать жемчужков,
Задарить тебя, судью неправосудную!»
Не острастил-то начальник, не сполбхал,
Потихошеньку подпал он к красной девушке,
Не свирепо он со мной да разговаривал,
Он погладил-то по младой по головушке,
Умильнёшенько меня да он выспрашивал:
«Ты по своему скажи да по девичеству,
По души скажи теперь да ты по правдушке.
Ты о страсти своей да скажи ужасти,
Что случилося у вас да сочинилося?»
Удивился он судьбы моей несчастной.
Сговорил он мне, победной, таково слово:
«Верно, господу молилась от желаньица,
Богородице молилась с горючмы слезмы,
Не соробела печальна, не сполохалась,
Ты шатаюча на синем на Онегушке!
Уж как этыма темныма-то ноченькам,
Торок-буйны очень ветры развеваются,
Страшно-ужасно вода да колыбается,
Шибко лодочка теперь да расшатается;
Ты держалась за дубовую оклочинку,
Перетерло твои белы эты рученьки!»
Сговорил да становой еще начальничек,
Он народу сговорил да людям добрыим:
«Да вы съиздите за сине за Онегушко,
Поищите телеса да там бездушные.
76

Буде найдете потопных — схороните-тко,
Телеса да ко сырой земле предайте-тко!»
К соседям:

Вы послушайте, спорядные суседушки:
Как сегодным, учетным долгим годышком
На наше на хоромное строеньице
Прилетела лесова птица незнамая,
Как садилась на хоромное строеньице,
Она укала-то, птица, по-звериному,
Как свистала эта птица по-змеиному!
Уж мы тут, бедны горюши, устрашилися,
Темной ночью от крепка сна прохватилися:
«Это что у нас за зверь да сидит укает
И страшат да нас, победныих, полохает?»
Всё я думала победным своим разумом:
Знать, беда приде победным нам напрасная,
Пожар там на хоромное строеньице
Либо мор да на любимую скотинушку!
Не начаялась, победна, не надиялась
Я над милым родителем, над батюшком;
Я не думала про братца про родимого,
Что потоп буде на синем на Онегушке!
Нонь у нас да у печальныих головушек
Така да е обидушка несносная!
Не радела бы, обидна красна девица,
Я бы вбропу, победна, во темных лесах,
Не радела бы суседям спорядовым
Я потопу бы на синем на Онегушке!
Я привидела, победна, много горести,
Натерзалася, победна, нашаталась,
Со белым светом, победна, напрощалася!
Я не думала, бессчастна красна девушка,
Что быть да мне, победной, на святой Руси,
Что ходить, бедной горюше, по сырой земле!
Нонь судил да боже-господи
Мне-ка быть да на родимой на сторонушке,
Во победном во сиротском теплом гнездышке,
На своей мне-ка брусовой белой лавочке!
Знать, подружки обо мне да помолилися,
Видно, девушку меня да пожалили!
77

Вы послушайте, народ да люди добрые,
Подойдите-тко, души да красны девушки,
Д а вы ставьтесь-ко под праву ко мне рученьку!
С этой страсти у меня да с переполоху
Буйна голова, у беднушки, не гладится,
Прядка с прядкой в русой косы не сплетается,
Побусили жемчуги да перебраные,
Изоржавели колечка золоченые!
Быв с того свету, горюша, объявилась,
Со синя моря, горюша, выставала!
Не дай господи того да на белом свете
Уже быть да ведь на страсти такой ужасти!
К матери:

Ты послушай же, родитель моя матушка!
Хоть меня да ты, родитель, спородила,
Во бессчастной день, победнушку, засияла,
Ты не участью-таланом наделяла;
Приносила хоть в хоромное строеньице,
Не в большой угол меня да полагала,
На кирпичную, знать, печеньку ложила
И сосновую лучину подстилала,
Тут великиим бессчастьем награждала!
Столько жаль бедной горюше мне, тошнешенько,
Великого родительска желаньица,
Светушка братца родимого
И милого спорядного суседушка!
Как могучий я был бы богатырь,
Кабы силушка была у мня звериная,
Потяги да у мня были лошадиные,
Накатала бы катучих белых камышков,
Загрузила бы я славное Онегушко!
На синём море волна бы не сходилася,
Со желтым песком вода бы не мутилася,
Малогребных этых лодок не шатало бы,
Тонких белых парусов не обрывало бы,
Бесповинныих голов да не топило бы,
Уж как мужниих бы жен да не слезило бы,
Сирот малыих детей не оставляло бы!
Теперь всё прошло у нас да миновалося,
Со тоской-горькой кручиной я позналася,
Талан-участь на синём море оставила,
78

Мое счастье в синем море утонуло всё;
Нонь решилося великое весельице,
Миновалося любимо доброумьице!
Надо слыть да бедной дочери безотней,
Как печальной сестры да мне безбратней,
Нонь не красит-то любимая покрутушка,
Не цветет да на мне цветно это платьице!
Как не жемчужном головка изнасияна —
Великоей кручинушкой наделена,
Ясны очушки не сахаром насыпаны —
Горючима слезамы принаполнены!
Не несут меня, печальной, ножки резвые
Уж как на этот на крутой красной бёрежок,
Не глядят мои бессчастны очи ясные
На синее на славное Онегушко!
Не радию я, победная головушка,
Уж я добрым, горюша, столько людушкам
Ходить-ездить-то теперь да по синю морю
Во этых малогребныих во лодочках!

ИЗ ПЛАЧА О ПОПЕ-ОТЦЕ ДУХОВНОМ
Вопит соседка:

Как сегодня, сего дёнечка,
Сего дёнечка господнего,
Что за чудо причудилося,
В мире диво лредъявилося:
Уж как звон теперь мешается,
Церковь божья-то шатается;
Наш священник трудным трудится,
С белым светом расставается.
Во обиды тут крестьяна собираются,
Межу собой оны да думу думают:
Уже нет, да такова попа не видано,
Больше нё видать священника хорошего!
Не упьянслива он был да поп головушка,
Примерная душа, благочесливая;
Он рачитель до участков деревенских был,
Всегда кехтал на крестьянскую работушку!
79

Как на чистых он полюшках похаживае,
Так подрясничек от ветрышка подмахивае.
Он старатель был до церквы богомольной,
Он служил всегда обидни-то по правилу,
Он заутрены по божьим по законам;
Начало полагал он по-писаному,
Божью книгу читал да умильнешенько;
Здымал рученьки он свыше головы,
Всё молился о нас да он о грешных;
Как головушка его да посвященная,
Права рученька его благословленная.
Он предоброй был отец да поп духовной:
Что случится ли при трудноей постелюшке
Аль тяжелая родимица объявится,
Хоть там пошлют недоростка невеликого,
Среди да этой темной пошлют ноченьки,
Беспокоят хоть попа-отца духовного,
Поскореньку от крепку сну пробужается,
Суровешенько в одежу одевается,
По закону-то берет ризу священскую,
По читанью-то берет да книгу божью;
Приезжает он, священник, с.ереди ночи,
Говорит этот священник потихошеньку,
Отпирает он книгу полегошеньку;
Буде малой тут благоденец тяжелёшенек,
Проведет да он в веру во крещенскую,
Во крещенскую он веру христианскую.
Говорят да тут крестьяна православные:
«Спаси, господи, попа-отца духовного,
Что трудился он во темной этой ноченьке,
Не страшился ни погоды он, ни падары».
Заносило хоть путь-шйроку дороженьку,
Хоть проезду нет во санках самокатныих,
Он закону-то, отец, не поступае,
Середи ночи крестьян да он ведь слушае.
Буде что да у крестьянина случилося,
Хоть беда ему на грех да сочинилася,
Он к духовному отцу тут приезжает,
Сговорит ему крестьянин таковую речь:
«Куды хошь клади, отец да поп духовный,
У нас теперь незгодушка случилась,
Мало дитятко на лавочке убилось!»
80

Стане по избы священничек похаживать,
Он не грубно-то, священник, выговаривать
И с простым-то мужичком да разговаривать:
«Вы как это дите не досмотрили?
Со белых ли вы рук да уронили?
Говори да ты, крестьянин, не мешайся-тко,
Ты попа-отца, меня, да не пугайся-тко,
Ты скажи да мне по правде всё, по истине,
По закону ты скажи да всё по божьему,
Ты отцу да мне не скройся-тко духовному!»
Говорит да тут крестьянин православной:
«На работе в то я время прилучился,
Ко мне детушки во поле прибежали,
Потихошеньку про горе рассказали;
Я пришел как во хоромное строеньице:
Стоит мать да над дитем тут погибае,
Сама горьки она слезы проливае!»
Воспроговорит же поп-отец духовной:
«Что поделаем, крестьянин православной,
Мне-ка жаль тебя, дите мое духовное,
Ужо как тебя будет сохранити,
От вели,коей беды мне оградити?
Не проведали б судьи неправосудные,
Про твою беду-незгоду про великую!»
Тут крестьянин ему в ноги поклоняется,
Испрогбворит ему да таково слово:
«Сохрани да нас, батюшко, помилуй,
От изъяну, от напасти от великой,
От судей нас сохрани нѳправосудныих!»
Говорит да тут поп-отец духовной:
«Снаряжусь к вам во хоромное строеньице,
Возьму книгу я под правую под пазушку,
Во леву руку я тросточку Камышеву».
И скоренько сам подрясник накидае,
Он поповску черну шляпу надевае,
На добра коня священничек садится
И попрежде в путь-дорожку поспешает,
Вперед-то едет крестьянина он бедного;
Приезжает ко крылечику скорешонько,
Проходит во коромное строеньице,
Уж он крест кладе, священник, по-писаному,
Он поклон ведё, священник, по-ученому,
Причитания

81

Поклон первой пресвятой да богородице,
Он еще поклон большухам подомовым;
И сговорит да тут священник таково слово;
«Вы заприте-тко двери поскорешенько,
Вы издуйте огонька да суровешенько,
Затопите-тко свечу да воску ярого:
Быдто дитятко буде исповедано».
Говорить стане священник, всё наказывать,
Потихошеньку ведь нас да уговаривать;
«Вы не бойтесь-ко, крестьяна, не полохайтесь;
У ж дам вам свое рукописание,
Я избавлю от напасти страховитой,
От убытку, от изъяну от великого!»
Тут прознали то судьи неправосудные,
Пришел староста теперь да со рассыльными,
С писаречком пришел он с хитромудрыим,
Стали спрашивать оны, с ума выведывать;
«Что сдиялось у вас да сочинилось?
Не болело у вас дите, не хворало,
Ужо как да у вас вскоре оно померло?
Говорите-тко вы нам да не маните-тко!»
Тут стращать стали крестьянина, полохать:
«Донесем да мы начальству .про то высшему!»
Задумался крестьянин православной,
На священского попа он опирается,
Уже этой он бумагой оправдается.
Сговорит еще власть немилосердая:
«Ты купи нам полуштоф да сладкой водочки,
Уже дай да золотой казны по надобью,
Тут повирим мы попу-отцу духовному,
Мы забросим все дела да уголовные!»
Тут поит их крестьянин сладкой водочкой,
Он дарит их золотой казной по надобью;
Запоходят мироеды голопузые
Со этого хоромного строеньица.
Сговорит да тут крестьянин со большухами:
«Спаси господи попа-отца духовного,
Что сохранил да от беды он нас помиловал,
Что придал он ума-разума в головушку!»

82

В конце отпевания:

Я гляжу-смотрю, печальная головушка,
Много-множество попов стоит духовных,
Еще больше е причетен-то церковных;
Все сокручены во ризах во опальныих,
Погребеньице поют да уныльнешенько.
На гробу да эта риза золоченая,
На белых грудях книга эта божья,
Кругом-наокол подсвечники злаченые,
Все зажганы свечи да там наместные,
Много-множество народу людей добрыих
Сожалиют-то попа-отца духовного;
Все забросили крестьянскую работушку,
Проводить пришли служителя церковного.
Вы простите-тко, мир да всё вы обчество,
Вы простите-тко попа-отца духовногоі
Во подсвечниках свечи уж потухают,
Херувимские стихи уж допевают;
Все попы-отцы теперечко прощаются,
К телесам оны его да прилагаются!..

ПЛАЧ ОБ УПЬЯПСЛИВОЙ ГОЛОВУШКЕ
Жена покойного вопит:

Как вчерашним-то господним божьим денечком
У этой божьей церкви посвящённой,
У матушки пречистой богородицы
Был владычной-то господень божий праздничек,
Собиралися народ да люди добрые,
Соезжалися вси сродчи-милы сроднички.
Мы повыстали по утрышку ранешенько,
Уж я стряпала стряпню тут суетливую,
Да я ладилась к владычному ко праздничку.
Я спросилась у любимоей семеюшки.
У пристаршей богоданной в доме матушки,
Тут давалася, печальная головушка,
Я у упьянсливой надежноей сдержавушки
83

Ко моей милой сестричушке родимой:
«Ты возьми меня, печальную головушку!»
Говорила мне упьянслива головушка:
«Рано ладишься к владычному ко праздничку,
На брусовой поостанешься на лавочке!»
Уж он впряг скоро ступистую лошадушку
Он во этыи во санки самокатные,
Он не взял меня, печальноей головушки,
Погостить да ко сестричушке родимой,
Повидаться мне, победной, с родом-племенем!
Поосталась во хоромном я строеньице,
Ш ла я заперла воротичка дубовые,
Д а и села на брусовую на лавочку,
Тут под малое косевчато окошечко,
Я глядеть стала на шйроку на уличку,
Я смотреть да на спорядныих суседушек —
Поезжают как в снарядноей покрутушке
Уж как добрые жены со мужёвьями;
Я раздумалась, победна, порасплакалась,
Под косевчатым я сидячи окошечком,
Под туманноей стекольчатой околенкой;
Тут я тяжкого греха-то залучила,
М уж у скорую смеретушку молила.
Не сдивуйте-тко, народ да люди добрые,
Помолила что я скороей смеретушки
Удолила всё тоска меня великая,
Ушибать стала злодийная кручинушка;
Хотя ж не взял ко владычному ко праздничку,
Не для праздничка, горюша, заобиделась,
Не для гостьица, горюша, закручинилась.
Вы подумайте, народ да люди добрые,
Вы поверьте-тко победной мне головушке:
Я с досадушки словечко сговорила!
Не дай боже ведь того, да боже господи,
Не радию многим добрыим я людушкам
Столько жить да ведь за горькима за пьяницам!
Уж как я жила, печальная головушка,
За безумной за надежноей державушкой,
По царевым кабакам да находилася,
У питейных я домов да настоялася,
Я за выручку глядела-надрожалася,
Назвалась свою надежицу, накланялась,
84

Я бесчестьица, победнушка, наслухалась,
У ж я смертныих побоев натерпелася!
Он стыдил меня, бесчестил при добрых людях!
Кажись, дому я житья да не последнего,
Отца-матушки я дочь была разумныих;
Век судьячила победна я головушка
На своих я на желанныих родителей,
Что повыдали на чужу на сторонушку,
За упьянслива млада сына отецкого;
Кажись, знаком был остудник млад отецкий сын,
Д а я шесть жила учетных за ним годышков,
Он ведь темные-то ноченьки прохаживал,
До полуночи он вёчера просиживал
По этым по царевым большим кабакам,
Испивал да он хмельны эты напиточки,
Разорял да он крестьянску нашу жйрушку.
Уж он пропил-то снарядно мое платьицо,
Произвел мою жемчужную подвесточку,
Он на винны пропивал да всё на чарочки!
Сожидала я, победна, до полуночи,
Я сидела под косевчатым окошечком,
Резвы ноженьки держала на дороженьке,
Белы рученьки держала на заложечке,
Буйну голову, горюша, во окошечке,
Ясны очушки держала во чистом поле^—
Так сжидала горьку пьяницу-пропоицу!
Уж он пьян не пьян иде да всё шатается,
Надо мной, бедной горюшой, надсмехается.
Я навиделась, победна, неприятностей,
Я намыкалась, победна, много горести!
Со двора пропил любимую скотинушку,
Со конюшенки сменял да коня доброго,
Заложил да он участки деревенские,
Запродал да он луговы эты поженки,
Всю он пропил золоту казну бессчётную.
Хоть он съехал ко владычному ко праздничку,
Я ждала, бедна горюша, день до вечера,
Не опала да я всю темну эту ноченьку,
Просидела под косевчатым окошечком,
Проглядела на путь-шйроку дороженьку!
Приезжали многи добры эты людушки
От владычного господнего от праздничка,>
85

Я спросила у спорядныих суседушек:
«Вы скажите мне, суседушки-голубушки,
Не видали ли надежной там головушки?»
Говорили мне спорядные суседушки:
«Ты не спрашивай, горюша, не выведывай
Про упьянсливу надежную головушку,
У ж он пьян ходит у божьего у праздничка,
Тут поставлена ступистая лошадушка!»
Возгорчилась я, победна, порасплакалась:
«Буди проклята, судьба моя несчастная,
Горька участь-то моя да неталанная!
Лучше матушка меня не спородила бы,
Иль замужьицем меня не наделила бы!»
Как сегодня, сего дёнечка господнего
Я ставала хоть по утрышку ранешенько,
Не ключёзой водой да умывалася,
Я не в тонко полотно да утиралася,
Я не сном да темну ночку коротала ведь,
Дума думушку, победной, пошибала,
В сон головушка была да не приклонена,
Всё я думала победным своим разумом,
Что зальется ведь законная державушка!
Так повышла я на шйроку на уличку,
Белой свет да вдруг рассветился;
Я зглянула на путь-шйроку дороженьку,
Как идет да там ступистая лошадушка,
Человек сидит на санках незнакомой!
Тут ужйхнулось ретливое сердечушко,
Обмирать да стала зяблая утробушка!
Пораздумалась победным своим разумом:
Я дожду эту ступистую лошадушку,
Я спрошу у этых добрыих у людушек,
Про свою спрошу надежную головушку!
Подходить стала ступистая лошадушка
Ко моему крылечику перёному,
Ко моему теперь да шйроку двору;
Пятисотские сидят да со рассыльными
Как на этыих на санках самокатныих,
Сговорят мне-ка, победной, таково слово:
«Нету в живности твоей милой державушки!»
Тут задумалась печальна я головушка:
«Уж где да пришла скоряя смеретушка?
86

Потихошен£ку, победнушке, скажите-тко,
Не во все люди, горюше, объясните-тко —
Во царевом ли пришла да ему кабаке,
Аль застьшул он на широкой на уличке?»
Говорили мне, победноей головушке:
«Сустигала его скоряя смеретушка
Как во этом во царевом большом кабаке,
За винной сустигала его рюмочкой,
Запивался-то ведь он да в зелено вино,
Очень сблож был до сладкой он до водочки!»
Вы послушайте, народ да люди добрые!
Проливаю хоть бессчастна горючи слезы,
Не сдивуйте мне-ка добры того людушки,
Не жалию я надежноей головушки:
Разорил да он крестьянску нашу ж,ирушку,
Он повыносил довольны эты хлебушки;
Поостались мы, победные головушки,
Середи грязи, горюши, на . погибель!
Не видали-то сердечны мои детушки
Век желанья от родителя от батюшка,
Не пошиты по резвым ногам сапоженьки,
Не положены по плечам теплы шубоньки;
Оны ласкова словечка не слыхали,
Не спахнулся-то родитель до их батюшко,
Не приголубил их ко белыим ко рученькам,
Не гладил их по младой по головушке;
Обиждал да всё сердечных малых детушек,
Изгонял их из хоромного строеньица,
Не давал да им довольных этых хлебушков!
Не несли бы теперь резвы меня ноженьки
Во злодейной бы теперь да во царев кабак!
Меня отдали на чужу как сторонушку,
Знать, не участью-таланом наделили,
Злым великиим бессчастьем наградили!
Уж как этое злодийное бессчастьице
Впереди да в божью церковь приходило,
Впереди да райских дверей становилось,
Под златым оно венцом да принасело,
На буйную мою оно головушку!
Уж как этое злодийное бессчастьице
Круг налоя впереди да обскочило,
Впереди да в путь-дорожку снаряжалось,
87

На судимую сторонушку скатилося,
За дубовой стол бессчастье собиралося,
Во почёстной во большой угол садилося,
За праву руку бессчастье ухватилося:
После этого венца вскоре злаченого,
После этого стола да княженецкого
Ко моей милой надежной тут головушке
Вдруг пришло да ведь великое безумьице;
Знать, по моему злодийну бесталаньицу
Наступили злые люди — не хорошие,
Погубили тут надежную головушку!
Со той порушки ведь он да с того времечка
Почасту стал во царев кабак захаживать.
Набоялася, победна, — наполбхалась,
Настоялась у дверей я у дубовыих,
Сожидаючи надежную головушку!
Тут я господа владыку попросила,
За лихих людей я бога помолила:
«Спаси, господи, людей да нехороших,
Отлей, господи, да людям этым злым,
Стрйть их, господи, на втором на пришествии,
Кто сгубил мою надежную головушку.
Разорил нашу крестьянску эту жирушку.
Приходить стане владычной божий праздничек,
Д а как светлое Христово воскресеньицо,
Говорить стану, печальная головушка,
Я упьянсливой надежноей сдержавушке,
Стану плакать я, горюша, уговаривать:
«Обратись, моя любимая семеюшка,
Ты отстань да всё от сладкой этой водочки,
Ты от этыих от винныих от рюмочек,
Ты спахнись да о души своей о грешной,
Ты иди да в божью церковь посвященную,
Помолись да ты богу от желаньица,
Ты покайся-тко попу-отцу духовному,
Может, возвратит владыко многомилостливой
Д а на доброй тебя путь он на хорошой;
Может, даст господь духовна ума-разума,
Ты забросишь все хмельны эты напиточки!»
Возгордится свет надежна тут головушка,
Испромолвит мне единое словечушко:
«Ты несчастная пришла да неталанная,
88

Хоть я брал тебя, жену, себе по разуму,
По уму да брал семью себе по совести,
Уж как нё зашло талану мне-к а участи!»
Тут сустигло вдруг великое бессчастьипе,
Он не слушал-то ведь добрых столько людушек,
Уж он господа-владыки не боялся,
Роду-племени ведь он да не стыдился,
Родной матушки своей он не страшился.
За его, знать, за велико беззаконье
Пошла душенька его без покаянья!
Как свели его, смутили эты демоны
Во этот злодийной во царев кабак,
Запивался да он там зелена вина.
Не радела бы победна я головушка
Никакому человеку я бы злому
Уж я этого великого бессчастьица!
Кабы знала я, горюша, про то ведала,
Призапьется что надежная сдержавушка,
Я спорядным бы суседям покорилася,
Уж я добрыих людей да попросила бы —
Не спускали бы его да во царев кабак!
Я о праздничке бы в доме не осталася,
Я давалась до надежной бы головушки,
Я держала бы, победна, под праву руку,
Уласкала бы, победна, потихошеиьку.
Знать, судил господь законноей державушке
Принять смерть ему, надеже, с зелена вина!
Удивились все спорядные суседушки,
Что невзгода сочинилась вдруг великая;
Проклинают его добры эты людушки,
Что наделал суматохи он всему миру —
Беспокоиться по темным наб по ноченькам,
Наб сидеть им тут у тела запитущего.
Наб отправить объявленье во Петров город,
Наб преложить-то ведь лекаря умильного
Ко этому телу его мертвому!
К соседям:

Спаси господи крестьян да православных,
Что послушали победную головушку,
Да вы сделали колоду белодубову,
Ископали да вы погреба глубокие
89

Про упьянслива суседа спорядовогоі
Ай же слушайте, суседи спорядовые,
Я корюсь да вам, бессчастная головушка:
Не спокиньте-тко победных моих детушек,
Мне придайте ума-разума в головушку,
Дом вести да как крестьянска мне-ка жирушка!
Нонь раздумаюсь печальным умом-разумом,
Хоть нет пахаря на чистом этом полюшке —
Разорителя в хоромном нет строеньице;
У меня, да у бессчастной у победнушки,
Нонь не ржавее ретливое сердечушко
Об упьянсливой надежной о головушке;
Уж я в сытость горьких слез напроливала,
Наболелася ведь буйная головушка,
Намутилися бессчастны мои очушки;
Нонь одна у мня великая заботушка:
Не уронить бы мне крестьянской этой жирушки,
Воспитать да мне сиротных малых детушек.
Не дай господи на сем да на белом свете
Век коротать мне за горькоей за пьяницей;
Не порой бедна головушка состарилась,
Не во врёмя красота с лица стерялася!
Куды спись да мое суровьство девалося?
На делах была, победна, штуковатая,
На словах была, победна, смысловатая,
Разговорная с народом-людьмы добрыма;
Как попала я за горькую за пьяницу,
Я сама того, победна, сдивовалася,
Шутки-шмоночки куды мои девалися,
Чваковита поговорюшка сменилася.
Спамятуйте-тко вы, горьки эты пьяницы,
Во проклятом во царевом его кабаке,
Вы за винной помяните-тко за чарочкой,
Где вы сборищем все пьяницы сбиралися,
В коем кабаке вина да напивалися!
Попрошу теперь попов к себе духовныих,
Я во свой дом, крестьянску прошу жирушку:
«Вы господний-то молебен прослужите-тко,
Уж вы дом — мое житье нонь освятите-тко!»

90

П о сл е похорон :

Спаси господи судью да правосудную!
Спаси господи ведь лекарей умильных!
Рассудили оны дело по-хорошому:
Тело грешное оны да запитущее
Порешили хоронить да поскорешеньку.
Очень умной-то исправничек допрашивал,
Не стращал меня, победну, не полохал:
«Ты скажи-тко, сирота, да мне поведай-ко,
По совету ли у вас да по согласьицу,
По хорошему ли было у вас с ду-другом?»
По своей душе, победна, отвечала,
Я на всей воле, горюша, открывалась:
«У нас не было словечушка нонь бранного!»
Он повыстал по утрышку ранешенько,
Снарядился, мой надежа, поскорешеньку,
Говорил да мне, печальноей головушке:
«Я поеду ко владычному ко праздничку».
Залагал да он ступистую лошадушку
Во этыи во санки самокатные,
Тут отправился в путь-шйроку дороженьку.
Знать, суди.нушка его да довзыскала,
Во царев кабак судьба да зазывала!
Тут пришла да ему скоряя смерётушка,
Без креста ему пришла да без молитовки;
Уж богу-то надежа не молился,
Со любимоей семьей да не простился!
Как поехал путем-шйрокой дороженькой,
Я глядела во косевчато окошечко,
Скрозь туманную стекольчату околенку,
Летит йскопыть в поле лошадиная,
Бежит конь, иде дорожкой, подтыкается,
Как в саночках надеженька шатается.
Тут раздумалась победным умом-разумом:
«Не дождаться мне, победной, по-хорошому,
Мне не стретить его трезвого на уличке;
Как заехал-то надежа во царев кабак,
Он до ранного обеда напивался ведь,
Целой день сидел до поздого до вёчерка;
Его у праздничка суседи не видали,
У владычна сродчи-сроднички не знали».
91

Тут с надеженькой, победна, порассталася,
Я со малыма детями оставалася!..

ПЛАЧ ВДОВЫ ПО МУЖУ

Укатилося красное солнышко
За горы оно да за высокие,
За лесушка оно да за дремучие,
За облачка оно да за ходячие,
За часты звезды да подвосточные!
Покидат меня, победную головушку,
Со стадушком оно да со детиною,
Оставлят меня, горюшу горегорькую,
На веки-то меня да вековечные!
Нёкак ростить-то сиротных мне-ка детушек!
Будут по миру оны да ведь скитатіися,
По подоконью оны да столыпатися,
Будет уличка ходить да не широкая,
Путь-дороженька вот им да не торнешенька.
Без своего родителя, без батюшка
Приизвиются-то буйны на них ветрущки,
И набаются-то добры про них людушки,
Что ведь вольные дети безуненные,
Не храбры да сыновья растут безотние,
Не красны да слывут дочери у матушки!
Глупо сделали сиротны малы детушки,
Мы проглупали родительско желаньицо,
Допустили эту скорую смеретушку.
Мы не заперли новых сеней решётчатых,
Не задвинули стекольчатых околенок,
У ворот да мы не ставили приворотчичков,
У дубовыих дверей да сторожателей,
Не сидели мы у трудной у постелюшки,
У тяжела, крута складнего зголовьица,
Не глядели про запас мы на родителя, на батюшка,
Как душа да с белых грудей выходила,
Очи ясные с белым светом прощалися;
Подходила тут скорая смеретушка,
Она крадчи шла злодейка-душегубица,
92

По крылечку ли она да молодой женой,
По новым ли шла сеням да краснойдевушкой,
Аль калекой она шла да перехожею;
Со синя ли моря шла да всё голодная,
Со чиста ли поля шла да ведь холодная,
У дубовыих дверей да не стучалася,
У окошечка ведь смерть да не давалася,
Потихошеньку она да подходила
И черным вороном в окошко залетела,
Мы проглупали, сиротны малы детушки,
Отпустили мы великое желаньице!
Кабы видели злодийную смеретушку,
Мы бы ставили столы да ей дубовые,
Мы бы стлали скатерти да тонкобраные,
Положили бы ей вилки золоченые,
Положили б востры ножички булатные,
Нанесли бы всяких ествушек сахарниих,
Наливали бы ей питьица медвяного,
Мы садили бы тут скорую смеретушку
Как за этыи столы да за дубовые,
Как на этыи на стульица кленовые,
Отходячи бы ей низко поклонялися
И ласково бы ей тут говорили:
«Ай же ведь скорая смеретушка!
От господа распятого, знать, создана,
От владыки на сыру, знать, землю послана
За бурлацкима удалыма головушкам!
Ты возьми, злодей скорая смеретушка,
Не жалею я гулярна цветна платьица;
Ты жемчужную возьми мою подвесточку,
С сундука подам платочки левантеровы,
Со двора возьми любимую скотинушку.
Я со стойлы-то даю да коня доброго,
Со гвоздя даю те уздицу тесмяную,
Я седёлышко дарю тебе черкасское,
Золотой казны даю тебе по надобью!
Не бери столько надежноей головушки,
Не сироть столько сиротных малых детушек,
Не слези меня, победноей головушки!»
Отвечала злодей скорая смеретушка:
«Я не ем, не пью в домах да ведь крестьянскиих,
Мне не надобно любимоей скотинушки,
93

Мне со стойлы-то не надо коня доброго,
Мне не надо златой казны бессчётноей,
Не за тым я у владыки-света посланаі
Я беру да, злодей скорая смерётушка,
Я удалые бурлацкие головушки.
Я не брезгую ведь, смерть да душегубица,
Я ни нищиим ведь есть да ни прохожиим,
Я ни бедныим не брезгую убогиим».
Тут спроговорит вдова благочесливая:
«Видно, нет того на свете да не водится,
Что ведь мертвые с погоста не воротятся,
Хоть не дальняя дорожка, — безызвестная,
Не лесные перелески — мутарсливые.
Глупо сделали сиротны малы детушки —
Не сходили мы во улички рядовые,
Не дошли да мы до лавочки торговыя,
Не купили лист бумаженьки гербовыя,
Не взыскали писарёв да хитромудры,их,
Не списали мы родителя-то батюшка
На портрет да его бело это личушко,
На эту на гербовую бумаженьку
Его желты бы завивные кудерышки,
Его ясно развеселое бы личушко,
Прелестны бы учтивые словечушки,
Велико бы родительско желаньицоі
Как подрастать станут сиротны малы детушки,
По сеням да станут детушки похаживать,
Из окошечка в окошечко поглядывать,
На широкую на уличку посматривать;
Приходить стане разливня красна вёснушка,
Повытают снежечки со чиста поля,
Повынесе ледочки со синя моря,
Как вода со льдом ведь есть да поразойдется,
Быстры риченьки с гор да поразольются,
Протекут да ведь мелки малы риченьки
Во это в океян да сине морюшко,
Как пойдут наши суседи спорядовые
На трудну на крестьянскую работушку,
Будут пахари на чистыих на полюшках,
Севцы да на распашистых полосушках,
Малы детушки на мать станут поглядывать,
Сироту да меня, вдовушку, выспрашивать:
94

«Ты послушай, сирота же вдова матушкаі
Уже где да есть родитель-то наш батюшка?»
Тут я б выняла гербовый лист-бумаженьку,
Показала бы сердечным малым детушкам!
Еще скажут-то сиротны малы детушки:
«Кто же пбйде на распашисты полосушки?
Как у нас да ведь, родитель наша матушка,
Нету пахаря на чистыих полосушках,
Сенокосца на луговых лету поженках,
Рыболовушка на синем нет Онегушке!»
Тут я спахнуся, кручинна вся головушка,
За свою да за надежную сдержавушку.
Ушибать стане великая тоскичушка,
Унывать стане ретливое сердечушко:
Д а как ростить-то сиротных малых детушек?
Обращаясь к соседям, вдова падает
им в ноги и продолжает:

Поклоню да свою буйную головушку,
Покорю свое печальное сердечушко
Я со этой вышины да до сырой земли,
Своим милым спорядовыим суседушкам:
«Не откиньте-тко вдову вы бесприютную
Со сбидныма, сиротныма детушкам,
Д а вы грубым словечком не обидьте-ткось,
Д а вы больным ударом не ударьте-ткось!
Как пойдут мои сиротные к вам детушки
По вашему крыльцу да по перёному,
Не заприте-тко новых сеней решётчатых,
Допустите в тепловито свое гнездышко,
Ко дверям да вы на дверную на лавочку,
Д а вы милостину им тут сотворите-тко,
Сиротам моим бессчастным малым детушкам,
Вы на добрые дела их научите-ткось!»
Как допреж сего, до этой поры-времечка
Была в живности любимая семеюшка,
Маломощному суседу не корилася,
Была гордая ведь я да непоклонная,
Я с суседями была да несговорная!
Не начаяла я горя, не надиялась,
Что разлукушки с законной со державушкой,
Что останусь, сирота — вдова бессчастная,
95

Я со этой станицей неудольноей,
Со малыма, сердечныма детушкам!
Как жила я с надежной головушкой,
Была счастлива ведь я да всё таланная;
Вдруг, знать, счастье то суседы обзавидали,
Добры людушки меня да приобаяли,
Чёрны вороны талан, знать, приограяли,
Видно, участь ту собаки приоблаяли!
Как по моему великому несчастьицу
Тут проклятая злодийка-бесталаиница
Впереди меня злодийка уродилася,
Впереди меня в купели окрестилася.
Как жила я у желанных родителей
Во своем да я прекрасном девичестве,
Изнавешена была я цветным платьицом,
Изнасажена была я скатным жемчугом.
Мои милые, желанные родители
Тут повыбрали судимую сторонушку,
Мне по разуму млада сына отецкого;
Отпущали на судиму как сторонушку,
Отдавали за млада сына отецкого,
Знать, не участью-таланом награждали,
Знать, великиим бессчастьем наделяли!
У ж как это зло великое бессчастьицо
Впереди меня злодейно снаряжалося,
На судимую сторонушку справлялося,
Во большом углу бессчастьицо садилося,
Впереди да шло бессчастье ясным соколом,
Позади оно летело черным вороном!
Впереди оно, бессчастье, ,не укатится,
Позади оно, злодийно, не останется,
Посторонь оно, злодийно, не отшатится!
Кругом-около бессчастье обстолпилося,
Всем беремечком, злодийно, ухватилося
За могучие оно да мои плечушки!
При выносе покойника вдова вопит:

Не спешите-ткось, спорядные суседушки,
Вы нести мою надежную семеюшку
Со этого хоромного строеньица!
Ты прощайся-ко, надежная головушка,
С этым добрым хоромным строеньицом,
96

Со малыма сердечиыма детушкам,
Ты со этой-то деревней садовитою,
Ты со волостью этой красовитою,
Ты со этыма спорядныма суседушка м!
Вы простите, спорядовы вси суседушки,
Мою милую, надежную семеюшку,
Вы любимую законную сдержавушку
Во всех тяжкиих его да прегрешеньицах
Сесветным его да всё живленьицом.
Вы не спомните, спорядные суседушки,
Уж вы злом его не спомните-тко, лихостью!
Затем, обратившись ко вдове-соседке,
если она оказывается при этом, продолжает:

Я гляжу-смотрю, печальная головушка,
На тебя смотрю, опорядную суседупжу,
На тебя да я, вдову благочесливую!
Отдалй ходишь, суседушка, туляешься,
Со мной на речи, победнушка, не ставишься,
На сговор со мной, печальна, не сдаваешься.
•Видно, в живности надежная головушка,
Ты в прохладноей живешь, да видно, жирушке.
А если есть дети — прибавляет:

Знать, не ростншь ты сирогных малых детушек,
Видно, нет в сердце великой кручинушки,
Нет обидушки в ретливом, знать, сердечушке!
Не попустишь ты, суседушка, зычён голос,
Ни умильного, складного причитаньица,
Знать, боишься ты великого бессчастьица,
Уж какого е злодейна бесталаньица!
Знаю-ведаю, кручинная головушка,
Про твое да горегорькое живленьице:
Ведь ты р6стишь-то сиротных также детушек,
Во маётной, во бобыльской ростишь жирушке!
Не одны родители хотя нас отродили,
Одным участыо-таланом наделили!
Да ты слушай же, бессчастная суседушка,
Хоть головушка твоя да безначальная,
Сердечушко твое да беспечальное;
Мы с тобой, да сівет опорядная суседушка,
Во бессчастный день во пятницу засияны,
Причитания

97

В бесталанный день во середу вспорожены;
Как во ту пору родитель спородила,
Когда кузнецы во кузницах стояли,
Часовые на часы да прибиралися,
Как булат это железо разжигали,
Как железны эты обручи ковали
На наши на бессчастные сердечушка,
На нашу на победную утробушку.
Д а ты слушай же, горюша бесприютная!
Кабы знала ты, слорядная суседушка,
Про мою да про велику бы невзгодушку,
Про эту бы несносную об идушку!
Как сегодняшним господним божьим денечком
Без воды да резвы ножки подмывает,
Без огня мое сердечко разгоряется,
Ум за разум у бессчастной забегает,
Буйна голова без ветрынжа шатается!
Если станут унимать, вдова вопит:

Дайте волюшку, спорядные суседушки!
Не жалейте-тко печальноей горюшицы,
Не могу терпеть, победная головушка,
Как долит тоска, великая тоскичушка!
Со кручинушки смерётушка не придет,
Со кручинушки душа с грудей не выдет,
Мое личушко ведь есть да не бумажное!
День ко вечеру теперь да коротается,
Леса к зени-то теперь да приклоняются,
Красно солнышко ко западу двигается,
В путь-дороженьку надежа снаряжается,
Сирота бедна вдова да оставляется
Со бессчастною со станицей детиною!
Подойдите-тко, сиротны малы детушки,
Вы ко этоей колоде белодубовой,
Вы ко спацливу родителю ко батюшку!
Вы спросите про великое желаньице —
Вам ведь в ком искать великого желаньица
И ласковых прелестныих словечушек?
Уже так мне-ка, победноей, тошнёшенько!
Путь-дороженька теперь да коротается,
Вси отцы-попы духовные сбираются,
Оны божии-то церквы отпирают,
98

Оіны божии-то книги отмыкают,
Воску ярого свечи да затопляются,
Херувимские стихи тут запеваются!
Соседка отвапливает:

Ты послушай же, спорядная суседушка,
Что ведь я скажу, кручинная головушка!
Тебе времечко, суседушка, выспрашивать
Про мое да про победное живленьицо.
Мне и в вёшной день кручинушки не высказать,
Мне в осеннюю неделюшку не выпомнить;
Этой злой да всё вдовиноей обидушки
Мне на вёшной лед досадушки не выписать,
Хитромудрым писарям да им не вычитать.
Как другой живу учетной долгой годышок,
Как я рощу-то сиротных малых детушек,
Накопилося кручинушки в головушку,
Всё несносныя тоскичушки в сердечушко;
У мня три поля кручинушки насияно,
Три озерышка горючих слез наронено.
Во победноем сиротскоем живленьице,
Во бобыльной во сиротской живу жирушке,
За бобыльскиим столом да хлеба кушаю,
Я не знаю же, победная головушка,
Кое день, кое темная е ноченька,
Кое светлое Христово воскресеньицо.
Мы с тобой, моя спорядная суседушка,
Перед господом владыкой согрешили, знать;
Видно, тяжкого греха да залучили!
Мы в воскресной день во церковь не ходили,
Мы молебенов, горюши, не служили
Как пречистой, пресвятой да богородице,
Мы не ставили свечи да всё рублевые,
Мы не клали пелены да всё шелковые,
От желаньица мы богу не молилися,
От усердия владыку не просили мы
Про своих да про законныих сдержавушек,
Чтобы господи дал доброго здоровьица,
Он наставил бы им долгого бы вёкушку.
Знать, за наше за велико прегрешеньицо
Дал им господи тяжёло неможеньицо,
Прислал господи сам скорую смерётушку.
99

Укорбтал господь долгой-то им векушко,
Обсиротил нас, победныих головушек,
Без своих жить без законныих сдержавушек!
Д а как ростить-то сиротных малых детушек?
Надо поскоки держать да горносталевы,
Позоротушки держать да сера заюшка,
Надо полет-то держать да соловьиной;
Наб на лавочке горюшам не посеживать,
Наб за прялочкой сажёнки не дотягивать,
У дубовой надо грядки не постаивать.
Уж как ростить-то сиротных малых детушек
Резвы ноженьки у нас да неё притопчутся,
Белы рученьки у нас да примахаются,
Сила могуча во плечушках придержится,
Без морозушку сердечко прир а стрескает.
Как живучи без законноей сдержавушки,
Принакопится злодийской тут кручинушки —
Не высказывай во добрые во людушки!
Ты повыбери слободну пору-времечко,
Ты івыдь-ко там ко быстроей ко риченьке,
Сядь, победнушка, на крутой этот бережок,
Прибери да неподвижной синий камешок;
Тут повыскажи обидную обидушку,
Рути слезушкк, горюша, в быстру реку;
Камышок от рички не откатится,
В добры люди кручина не расскажется,
Не узнают того добрые-то людушки!
Затем, обратившись к покойнику,
соседка-вдова продолжает:

Мне-ка сесть было, печальноей головушке,
Мне ко этому спорядному суседушку!
Д а ты слушай, спорядбвой мой суседушко,
Д а как сойдешь ты на иное живленьице —
На второе на Христово как пришествие,
Не увидишь ли надежноей головушки?
Ты поросскажи, спорядной мой суседушко,
Про мое да про несчастное живленьицо,
Про мое да сирот малых возрастаньицо!
Как во этых два учетных долгих годышка
Прискудалась вся сиротна моя жирушка,
Разрешетилось хоромное строеньицо,
100

На слезах стоят стекольчаты околенки,
Скрозь хоромишки воронишки летают,
Скрозь тынишка воробьишечки падают;
Большака нету по дому — настоятеля,
Ко крестьянской нашей жирушке правителя;
Задернили вси распашисты полосушки,
Лесом заросли луговы наши поженки!
Ты порбсскажи, .опорядной мой суседушко,
Скажи низкое поклонно челобитьицо
От меня скажи, печальной от головушки,
От сиротного от малого от дитятка!
Глупо сделала кручинная головушка,—
Не писала скорописчатой я грамотки,
Я не клала-то по праву тебе рученьку,
Ты бы снес ю на второе на пришествие!
Може, вольная была бы тебе волюшка
От этого владыки от небесного,
Може, с ду-другом суседушки свидались бы,
Вы на стретушку бы шли да ведь среталися,
Ты бы отдал скор описи а тую грамотку!
На словах скажи ж, опорядной мой суседушко,
Ты про мое про бессчастное живленьицо,
Про бобыльную, сиротску мою жирушку.
У меня, да сироты нонь бесприютной,
Золотой казны на грех да не случилося;
Как по моему вдовиному несчастьицу
Были лавочки тѳперечко не отперты,
Нонь купцов да всё, во лавках не сгодилося,
Лист-бумаженьки в продаже не явилося,
Пиеарёв да по домам-то не случилося!
Всё по моему несчастному живленьицу
Как у этых пиеарёв да хитромудрыих,
Отчего у их чернильнички екатилися,
Как чернила по столу да проливалися,
Лебединые пера да притупилися?
Как бессчетная была бы золота казна,
Писаря-то бы меня да не боялися,
Написали б скорописчатую грамотку!
Не утай, скажи, опорядной мой суседушко,
Моей милоей законноей сдержавушке:
Как после своей надежноей головушки
Я по земским избам да находилася,
101

У судебных-то мест да настоялася,
Без креста-то ведь я богу намоли л ася,
Без Исусовой молитовки накланялась,
Всем судьям, властям ведь я да накорилася.
После отпевания овдовевшая вопит:

Что стою, бедна горюшица, задумалась,
Чужих басенок, победнушка, ослухалась!
Дивовать да ведь будут мне-ка людушки:
Знать, на радости стою да на весельице,
Снаряжаю я законную сдержавушку
Как во жирную бурлацку во работушку!
Не в бурлакушки спущаю того вольные,
Не по эту золоту казну довольную;
Я гляжу-смотрю, печальная головушка, —
Перед Спасом-то свечи да догоряются,
Херувимские стихи да допеваются,
Божьи книги теперь да запираются.
Спасет бог да вас, отцы^попы духовные,
Спаси господи служителей церковныих,
Что послушали победную головушку —
Потрудились — шли во церковь во священную,
Что вы душеньку его да отпевали,
Телеса-то вы его да погребали!
Накрывают эту бедную головушку
Уже этоей доской да белодубовой,
Опускают-то во матушку сыру землю,
Во погреба его да во глубокие!
Ой, тошным да мне, победнушке, тошнёшенько!
Нонь я дольщица Никольской славной улицы,
Половинщица Варварской славной буявы,
Нонь я дольщица великоей кручинушки,
Половинщица злодийной я обидушки!
Мне куды с горя, горюше, подеватися?
Рассадить ли мне обиду по темным лесам?
Уже тут моей обидушке не местечко,
Как посохнут вси кудрявы деревиночки!
Мне рассеять ли обиду по чйстым полям?
Уже тут моей обидушке не местечко —
Задернят да вси распашисты полосушки!
Мне спустить ли то обиду во быстру реку?
Загрузить ли мне обиду во озерышке?
102

Уже тут моей обидушке не местечко —
Заболотеет вода да в быстрой риченьке,
Заволочится травой мало озёрышко!
Мне куды с горя, горюше, подеватися,
Мне куды, бедной, с обидой укрыватися?
Во сыру землю горюше наб вкопатися!
Сиротать будут сиротны малы детушки,
Будут детушки на улочке дурливые,
Во избы-то сироты да хлопотливые,
За стол ом-то будут детушки едучие!
Станут по избы ведь дядюшки похаживать
И невесело на детушек поглядывать,
Оны грубо-то на их да поговаривать;
«Ох уж* вольные вы дети, самовольные!»
Станут детушек-победнушек подергивать,
В буйну голову сирот да поколачивать.
У меня ж тут, у бедной у головушки,
У мня совьется тоска неугасимая,
Я взмолюсь да тут ко матушке сырой земле:
«Ты прими да меня, матушка сыра земля,
Схорони меня с сиротным малым детушкам!»
Когда умершего зароют,
вдова припадает к земле и вопит:

Приукрылся нонь надежная головушка
Во матушку ведь он да во сыру землю,
В погреба ведь он да во глубокие!
Призарыли там надёжу с гор желтым песком,
Накатили тут катучи белы камешки!
Прозабыла я, кручинная головушка,
Доспроситься у надежной у державѵшки:
Когда ждать в гости любимое госгибишо?
Во полночь ли ждать по светлому по мисяцу,
Али в полдень ждать по красному по солнышку?
Аль по утрышку да ждать тебя ранешенько,
Аль по вечеру да ждать тебя позднёшенько?
Не утай, скажи, надежна мне головушка;
Ухожу своих сердечных малых детушек
Я на эту на спокойну малу ноченьку,
С горя сяду под косевчатым окошечком,
Со обиды под туманное околенко,
Сожидать буду надежну тя головушку.
103

Покажись, приди, надежная головушка,
Хоть с-под кустышка приди да серым заюшком,
Из-под камышка явись да горносталюшком!
Не убоюсь, бедна кручинная головушка,
Тебя стричу на крылечике перёноем,
Отворю да я новы сени решётчаты,
Запущу да в дом крестьянску тобя жирушку.
Ты по-старому приди да по-досюльному,
Большаком ты в дом приди да настоятелем.
Видно, нет того на свете да не водится,
Что ведь мертвые с погоста не воротятся,
По своим домам оны да не расходятся,
Едина стоит могилушка умершая!
У меня да у печальной бы головушки
Кабы было золотой казны по надобью,
Я бы наняла ведь плотничков-работничков,
Я бы сделала кивоты белодубовы
Я на эту на могилушку умёршую,
Чтобы белыим снежком не заносило бы,
Частым дождичком могилы не залило бы,
Мурава трава на ней тут вырастала бы,
Всяки-разные цветочки расцветали бы!
Я бы почасту туда стала учащивать,
Я бы подолгу ведь там стала усеживать!
У меня, да как печальной бы головушки.
В полном возрасте сердечны были детушки,
Они б ставили кресты животворящие
На этой бы могилушке умершеей,
На родителя-кормильца света батюшка.
Возвратившись с погоста, вдова останавливается
у крыльца своего дома и рыдает, причитая:

Я приехала, печальная головушка,
Я от этой церкви божьей посвящённой,
Я со этой могилушки умершей,
Там оставила любимую семеюшку,
Я во матушке оставила сырой земле!
Нонь гляжу-смотрю, печальна горепашица,
Я на это на хоромное строеньицо,
Повону — стоит палата граіновитая,
Понутру — стоит тюрьма заключѳвная,
На слезах стоят стекольчаты околенки,
104

При обидушке косѳвчаты окошечка,
Отшатилося крылечко перёное
От этого хоромного строеньица,
Разрешетились новы сени решётчаты;
Мне нельзя пройти, кручинной головушке,
Во это хоромное строеньицо!
Повзыщу пойду любимую семеюшку
Я по этому хоромному строеньицу,
На этом ли сарае 'Колѳсистом,
Во этом ли дворе я хоботистоем —
Не залагат ли он ступіистой лошадушіки,
Не поезжат ли во темны леса дремучие?
Не могу найти, печальная головушка!
Вы сжалуйтесь-ко, спорядные суседушки,
Засмотрите-тко печальную головушку,
Не покиньте сироту івы горегорькую
Со сердечныма малыма детушкам!
Сирота ведь я, горюша бесприютная,
Нонь позябну я холодной, студеной зимой,
Нонь помучусь я голодной смеретушкой;
Нигде нету-то талой талиночки,
Ни в ком нету мне 'великого желаньица:
Как-то жить буде печальной мне головушке?
Если молода:

Не порой да моя молодость прокатится,
Голова моя не вовремя состарится!
Надо жить бедной горюшице умиючи,
По уличке ходить надо тихошенько,
Буйну голову носить надо низешенько,
Наб сердечушко держать мне-'ка покорное
Ко тыим суседам оп сирядовы,им,
Не обидели б сиротной молодой вдовы!
Соседка к молодой вдове:

Не неси гневу, кручинная суседушка,
На меня ты, на приближну свою подружку,
Что придам тие духовна ума-разума
В бесталанную твою да я головушку!
Ты послушай, хотя ж причеть нехорошая,
Ты воспомни, хоть наказы нелюбимые:
Как поели своей любимой семеюшки
105

Затюремничкой ведь ты да не насйдишься,
Прозабудешь всю великую кручинушку,
Пооставишь всю злодийную обидушку!
Не носи да свое цветное ты платьицо,
Не держи да ты любимой покрутушки,
Ты не крась да свое бело это личушко;
Будут зариться ведь многи столько людушки,
Приласкаться-то удалы станут молодцы,
Будут ласково тебя да уговаривать,
Что возростим мы сердечных твоих детушек,
Воспитать тебя мы будем, мать безмужнюю!
Не окинься, бедна вдовушка молодая,
Ты на этых на удалых добрых молодцев,
На баску их молодецкую походочку,
На их цветно ты гулярное на платьицо!
Не окинься на красу-басу с угожеством,
Ни на желтые, завивные кудерышки,
На учливу, чваковиту поговорюшку,
Не прикинься к ихным ласковым словечушкам!
Живут ласковы словечушки обманчивы
И прелестной разговор их да надсмечливой;
С уму с разуму оны тебя повыведут,
Ты терпеть будешь, печальна, худу славушку!
Не честь-хвала тебе буде вдовиная
Красоту сменять, победна, на бесчестьицо,
Свой тот разум на великое безумьицо!
Тут не хлебушки тебе да не надиюшка,
Твоим детушкам ведь тут не приберёгушка.
Еще слухай-ко, кручинная головушка:
Как пройдет худа слава нехорошая,
Тут отрёкнется порода именитая,
Не потужат по победной твоей бедности,
Говорить да станут сродчи-милы сроднички:
«Эка вольная вдова да самовольная,
За шальством пошла она да за безумьицом,
Много cÿpoBbCTBa стало — больше удали!
Без своей да без надежной головушки
Стала хорошо ходить да одеватися,
Стала добела она да намыватися,
Уж как речь стала у ей не постатейная,
Разговорушки у ей да нехорошие».
Ты послушай-ко, кручинная головушка,
106

Хоть хорошо да скажут люди — не дарить их стать,
Буде грубо тебе окажут — не бранить их стать!
Всё, за благо ты, горюша, принимать будешь,
Небылицу ты, горюша, да напрасницу!
Как о светлом Христове воскресеньице,
О владычном ли господнем божьем праздничке
Хоть пойдешь ты во церковь посвященную,
Пустословье про тебя как река бежит,
Напрасничка ведь е как порог шумит,
Говорят да бают люди потихошеньку,
Что не господу пошла богу молитися,
За гульбой пошла она да за гуляньицем,
По подруженькам пошла да нехорошиим!
Во глаза да недоростки посрекаются,
Что гулять да от сердечных ходит детушек.
Ты послушай-ко, кручинная головушка,
Ты оставь да свои прежние гуляньица,
Забывай да свое прежне дюброумьицо,
Не смеши да щюгих добрых столько людушек,
Не бесчести свое род-племя любимое,
Худой славы на тебя бы не наздынули,
В чистом поле бы вороны не награялись!
Ими совесть ты во белом своем личушке,
Стыд-бесчестьице во ясных держи опушках,
Весела ходи, горюшица, не смейся-тко,
При тоскичушке ты будь, слезно не плачь,
бедна.
Еще елухай-іко, кручинная головушка,—
Будешь жить да без надежной как семеюшки
Во сколотной, во маетной этой жирушке,
Не клони да в сон ты буйноей головушки,
Ты по утрышку вставай, не засыпайся-тко,
Не велико хоть крестьянство — управлять
надо!
Ходи к добрым ты людям на беседушку,
Посоветуй о крестьянской о работушке.
Тут крушить будет ретливое сердечушко,
Хоть ты выйдешь ко спорядным суседушкам,
На раздий да ты великой кручинушки,
Спамятуешь меня, бедную-победную,
Ты воспомнишь мою причеть нехорошую,
Тебе слюбятся наказы нелюбимые!
107

На другой день, приближаясь к погосту,
вдова вопит:

Слава богу теперь да слава господу!
Путь-дороженька теперь скороталася,
Друг могил ушка в глаза да показалася.
Постою, бедна горюша, нонь подумаю,
Умом-разумом, горюша, посмекаюся—
Пришло три пути широких, три дороженьки:
Уж как первый путь-широкая дороженька
Во улички она да во рядовые,
Во лавочки она да во торговые;
Как другая путь-широкая дороженька
Во церковь эту божью посвященную;
И как третья путь-широкая дороженька
На эту на могилушку умершую,
Ко моей она надежной головушке.
Мне во улички ль пройти да во рядовые,
Аль во лавочки пройти мне во торговые?
Я вдова теперь е да молодешенька,
Ум тот разум во головушке глупешенек.
Как во лавочках купцы стоят молодые,
На словах оны, купцы, да ведь ученые,
На лицо оны ведь е да все ласковые,
Как на двух оны словах да приобают,
На учлизыих речах да приласкают;
На сговоры тут, горюша, приокинуся,
На молодыих купцов как приобзарюся.
Позабуду тут любимое гостибищо;
Подивуют мне-ка добрые молодушки:
«Позабыла нонь сердечную головушку,
Видно, нет в сердце великой кручинушки!»
Я пройду лучше во церковь посвященную,
Я поставлю там свечу да всё, рублевую,
Попрошу да там попов-отцов духовных,
Сослужили бы обид ню полуденную,
За обидинкой молебенок пропели бы,
Оны господу-то богу помолились бы.
Возвращусь да с божьей церкви посвященныя
Я на эту на могилушку умершую.
Край пути нашла, горюша, перепутьицо,
Край дороженьки любимое гостибищо.
108

Нонь раздумалась печальная головушка :
Я вночесь да опала темной этой ноченькой,
Прилетали лерелетны малы птиченьки,
Малы птиченьки летели-то незнамые,
Прилетал да этот мелкой соловеюшко,
Друга птиченька — орел да говорючий.
Соловеюшко садился под окошечко,
Как орел да эта птица на окошечко,
Соловей стал потихошеньку посвистывать,
Как орел да жалобненько выговаривать.
Оны тоненьким носочком колотили,
Человичьим оны гласом лрогласили,
От крепка сна меня тут разбудили
И в потай мне-ка, победной, говорили:
«Ай же, етань-ко ты, вдова, да пробудися,
От крепка сна, бессчастна, іпрохватіися!
Ты спахнись да за надежную головушку,
Ты справляйся во любимое гостибище!
На сегодняшний господень божий дёнечек
Тебя ждет в гости любимое гостибище —
Твоя милая надежная головушка.
Там построено хоромное строеньицо —
Прорублены решетчаты окошечка,
Врезаны стекольчаты околенка,
Складены кирпичны теплы печеньки,
Настланы полы да там дубовые,
Перекладинки положены кленовые,
Чтобы шла да ты, горюша, не качалася,
Чтоб дубовая мостинка не сгибалася;
Порасставлены там столики точеные,
Поразостланы там скатерти всё браные,
И положены там кушанья сахарные,
И поставлены там питьица медвяные,
Круг стола да ведь всё стульицо кленовое,
У хором стоит крылечко с переходами.
Сожидат тебя, надежная головушка!»
От крепка сна, горюша, пробудилася,
Я за мелких этых птиченек хватилася,
Я вдовиным своим разумом сдивилась:
Что за чудушко-то мне да причудилося,
Что за дивушкО'-то мне-ко предъявилося?
Мне во снях ли то, горюше, показалося?
109

Наяву ли то, горюше, объявилося?
Тут скоренько я с кроваточки ставала,
Тут со радости слезами обливалась,
Со досадушки кручиной вытиралась.
Тут издула огонечки муравейные,
Затопляла я кирпичну свою печеньку,
Скоро стряпала стряпню я суетливую,
Скоро ладила обеды полуденные,
Я справлялась во любимое гостибище.
Ш ла путем да как широкой дороженькой,
Все колоденки в обиды припинала,
Со кручины баш'мачёнки притоптала,
Приходила тут к могилушке умершей.
Обманул да меня малой соловеюшко,
Облукавил ведь орел да говорючий:
Не поставлено хоромное строеньице,
Един крест стоит ведь тут животворящий,
Едины лежат катучи сини камешки!
Мне-ка систь, бедной горюше, пригорюниться,
Мне припасть да ко могилы, приголубиться,
Воокликать да мне надежу — недокликаться!
Я просить буду, победная головушка,
Я пречисту, пресвятую богородицу,
Я этого владыку-света истинного,
Чтобы буйны дал он ветры, неспособные.
Вийте буйны, вийте ветры, столько ветрушки!
Со божьих церквей вы глав да не роните-тко,
Со домов да жёлобов вы не снимайте-тко,
На синем море волны да не давайте-ткось,
Кораблей больших ведь вы не разбивайте-ткось,
Вы удалыих голов не потопляйте-тко!
Столько вийте-тко вы, буйны ветероченьки,
На эту на могилу на умершую!
Раскатите-тко катучи белы камешки,
Разнесите-тко с могилушки желты пески!
Мать сыра земля теперь да расступилась бы,
Показалась бы колода белодубова!
Распахнитесь, тонки белы саватиночки!
Покажитесь, телеса мне-ка бездушные!
Пришли, господи, ты ангелов-архангелов,
Протрубили бы во трубы золоченые,
Они вздернули бы воздухи спасенью!
ПО

Вложи, господи, ведь душу во белы груди,
Ему зреньицо во ясіные во очушки,
Ум тот разум-от во буйную головушку,
Как речист язык в уста да во сахарние,
Ему силушку во резвые во ноженьки,
Как могутушку в могучи его плечушки,
Как маханьицо— во белы его ручушки!
Д а ты стань-воестань, надежная головушка,
На свои да стань могучи резвы ноженьки,
Сотвори да ты Исусову молитовку,
Д а ты крест клади, надежа, по-ученому,
Да ты сдей со мной доброе здоровьицо,
Воспрогбвори единое словечушко!
Ты спроси да у победной у головушки
Про мое да ты вдовиное живленьицо!
Не дай, господи, на сём да на белом свете
Без тебя жить, без надежноей головушки,
Мне со этыма со братьям богоданныма!
Не по силушкам крестьянска мне работушка!
Всё не трудницей у них я, не работницей!
Как сегодняшним господним божьим денечком,
Знать, разгневалась надёжная головушка.
Я не почасту к тебе да ведь ухаживаю,
Я не подолгу, горюшица, усеживаю!
Видно, долго я к тебе да собиралася,
Я у братьицов еще утрось подавалася,
У ветляныих нешуток домогалася!
Как гордливые ветляные нешутушки
Мне-ка с грубости, горюшице, сказали,
Не с веселья светы братцы отвечали:
«Недосуг идти в любимо во гостибище —
Постановится крестьянская работушка!»
Я того, бедна вдова, да не пытаюча,
Я с горючима слезами придвигалася,
Понизёшеньку я братцам поклонялася,
Не надолго поры-времечка давалася,
На един столько господен божий денечек!
Светы братьица мои да сжаловалися,
Оны ласково меня да приласкали,
Тут спустили во любимо во гостибище.
Хоть в гостях бедна горюша побывала,
Не убавила кручинушки — прибавила.
111

Как сегодняшним господним божьим денечком
Как я шла да путем-шйрокой дороженькой,
Всё я думала победным буйным разумом,
Угощусь да у любимой у семеюшки,
Я подумаю-то крепкой с ним ведь думушки,
Пораздию тут великую кручинушку!
На глаза ко мне, мой свет, да ты не явишься,
На сговоры мне, победной, не сдаваешься,
Видно, нет тебе там вольной этой волюшки,
Знать, за тридевять за крепкима замками,
Сторожа стоят ведь там да всё не стареют,
Как булатние замки да всё не ржавеют;
Видно, век мне-ка, горюше, не видать буде,
Видно, на слыхе, победной, не слыхать буде
Про свою да про надежную головушку!
Мне пойти было, кручинноей головушке,
Мне спросить еще, победноей горюшице,
У своей-то у законной у сдержавушки:
«Где работушка, победной, работать мне-ка?
Где век-от горюше коротать буде?
У твоих ли мне у братцов у родимыих,
Али выдти на родиму взад на родину?»
Пораздумаюсь, победная головушка:
Мне не гостьицей на родинке гостить буде!
Я от бережка, горюша, откачнулася,
Я ко другому, победна, не прикачнулась!
Как поели тебя, надежная головушка,
Я не знаю-то, победна горепашица,
Кое день, кое темная е ноченька,
Кое светлое Христово воскресеньицо,
Аль владычной е господень божий праздничек.
По приходе домой около дверей вопит:

Вы послушайте-тко, братцы богоданные,
Не запріите-тко новых сеней решетчатых,
Не задвиньте-тко стекольчатых околенок,
Допустите до хоромного строеньица!
Вы возьмите-тко победную головушку,
Вы во двор меня, горюшицу, коровницей,
Вы во зимное гумно да в замолотчики,
Вы во летные меня да во работники.
112

Золотой казны вы мне да не платите-кб;
Только грубыим словечком не грубите-тко,
К дубову столу меня да припустите-ко,
Не обидьте вы печальную головушку!
Не прошу да я, победна горепашица,
Со полосыньки у вас да я долнночки,
Не со поженки у вас да я третиночки,
Пол'овины со хоромного строеньица
И не паю со любимоей скотинушки.
Я о том прошу, победная головушка:
Вы обуйте столько резвы мои ноженьки,
Вы оденьте столько белы мои плечушки,
Вы подббрите победную головушку!
Обращаясь к детям, продолжает:

Стань, послушай, мое стадушко детиное,
Кругом-наокол желанной своей матушки!
Я в гостях была, победная головушка,
Во гостибище у вашего у батюшки,
Я челом била ему да низко кланялась,
Перепалась я, победна, в горючих слезах,
Зовучи да в дом-крестьянску его жирушку.
Оттошна долит великая обидушка,
Порастрескалась бессчастная утробушка!
Он не сдиял со мной доброго здоровьица, ■
Не спрогбворил единого словечушка,
Не спахнулся за сердечных своих детушек!
Не надия на родителя на батюшку!
Приубрался свет надежная головушка
К красну солнышку на приберёгушку,
К светлу месяцу на придрокушку!
Хоть обкладена могилушка сырой землей,
Заросла эта могила муравой травой!
Из живого мертвой станется,
Из мертва живой не сбудется!
Уж вы подьте ко кокоше горегорькоей,
Я прижму вас ко ретливому сердечушку,
Пораздию тут великую кручинушку!
Дал бы господи талану вам бы, участи,
Не покинули б сиротной вашей матушки
Всё при древней при глубокой меня старости!
8

Причитания

113

Буде жизнь да долговека моя продлится,
Душ а грешная моя да проволочится.
Еще слушай, мое стадушко детиное!
Д а как шла я путем-шйрокой дороженькой,
Всё горючима слезамы уливалася,
Злой великоей кручиной утиралася,
Я на стретушке людей не узнавала;
Приходить стала к крылечику перёному,
На доспрос взяли суседи спорядовые:
«Да ты где была, вдова благочесливая?
Что томным идешь суседушка томнёшенька?
Что заплаканы победны твои очушки?
У породушки была, знать, именитой?
Знать, за гостьицу тебя не почитали?
Знать, обидушкой твоей да убоялись?»
Унимать стали победну, уговаривать,
Мне про вас, да милых детушек, рассказывать:
«Как сегодняшним господним божьим денечком
Прискучали вси сиротны твои детушки,
Сожидаючи родитель тебя матушку!
Выходили на крылечико перёное,
Выбегали на прогульную на уличку,
Всё глядели во раздолье во чисто поле,
На широку путь-дорожку колесистую;
Все приплакались сердечны твои детушки:
„Уж е где-то есть родитель наша матушка,
Д а куды она, родитель, подевалася?” »
Без ума ответ держала
Тут спорядным я суседушкам:
«Спасет бог вам, спорядовые суседушки,
Что спахнулись за сердечных моих детушек,
Сжаловались до обидноей головушки!
Я у синего была славна Онегушка,
Я у пристаней была да корабельныих,
Я глядела всё, обидная головушка,
Я во летную во теплую сторонушку —
Виют витрышки сегодня полегошеньку,
Корабли идут по морю потихошеньку,
Пекё солнышко теперь да жалобнёшенько.
Всё я думала победным своим разумом,
Как не едет ли любимая семеюшка
Корабелыцичком на синем на Онегушке
114

Он со этыим товаром заграничныим?
Уже тут у мня, у бедной у головушки,
Расходилася обида в ретливом сердце,
Разгорелася бессчастная утробушка!
Тут я грохнулась, горюша, о сыру землю,
Быв как дерево свалило от буйна ветра».
Если дети находятся в заработках или в военной службе
и вообще где бы то ни было на чужой стороне,
то вдова так причитает на могиле своего мужа:

Я путем иду широкоей дороженькой.
Не ручей да бежит быстра эта риченька,
Это я, бедна, слезами обливаюся;
И не горькая осина расстонулася,
Это зла моя кручина расходилася.
Тут зайду да я, горюшица победная,
По дорожке на искат гору высокую
Край .пути да на могилушку умершую.
Припаду да я ко матушке сырой земле,
Я ко этой, победна, к муравой траве,
Воскликать стану, горюша, умильнешенько:
«Ой, развейся, буря-падара!
Разнеси ты пески желтые!
Расступись-ко, мать сыра земля!
Расколись-ко, гробова доска!
Размахнитесь, белы саваны!
Отворитесь, очи ясные!
Погляди-тко, моя ладушка,
На меня да на победную!
Не березынька шатается,
Не кудрявая свивается,
Как шатается-свивается
Твоя да молода жена!
Я пришла горюша-горькая
На любовную могилушку
Рассказать свою кручинушку.
Ой не дай же, боже-господи,
Жить обидной во сирочестве,
В горегорькоем вдовичестве!
Приовиют тонки ветерки,
Обдождят да мелки дождички,
115

Осмиют да все крещеные,
Все суседы порядовые,
Все суседки, малы детушки!
Ой не дай же, боже-господи,
Как синя моря без камышка,
Как чиста поля без кустышка,
Также жить бедной горюшице
Без тебя да мила ладушка!
Как листочек в непогодушку,
Я шатаюсь на белом свете,
Как зеленая травиночка,
Сохну-вяну я кажинной день!
По чужим дальним сторонушкам
Разлетелись мои ластушки,
Все разбросаны-раскиданы
Д а мои бессчастны детушки!
Хоть стоснется им сгорюнится
На чужой дальней сторонушке,
Hé с кем горя пораздияти,
Hé с кем горя поубавити.
Нет ни роду, нет ни племени,
Ни тебя, родитель-батюшка,
Ни меня, желанной матушки!
Охти мне да мне тошнешенько!
Невмоготу пришло горюшко,
Надломило мою силушку!
Ой вы люди, люди добрые,
Вы возьмите саблю вострую,
Вы разрежьте груди белые,
Посмотрите на ретливое!
Как ретливое сердечушко
Позаныло-поза ржавело
У меня, бедной горюшицы,
Живучи без своей ладушки!
Охти мне да мне тошнёшенько!
Невмоготу пришло горюшко,
Надломило мою силушку!»
Наедине, когда стоскуется,
рыдая, приговаривает:

Мне пойти было, кручинноей головушке,
Мне во эты мелкорубленые клеточки,
116

Мне-ка взять было ключи да золоченые,
Отомкнуть было ларцы да окованые,
Мне-ка вынять там жилеточки шелковые,
Мне-ка взять да столько цветно его платьицо
На свои мне-ка на белы эты рученьки,
Приложить было ко блеклому ко личушку,
Мне прижать было к ретливому сердечушкуі
Тут присесть было к стекольчату окошечку!
Во руках держать да цветно его платьицо,
Поглядить да на восточную сторонушку,
Мне ко этой божьей церкви посвященной,
Поглядить да на путь-шйроку дороженьку,
Тут не йдет ли то надежная головушка,
Не оденется ль во цветно он во платьицо,
Не пойдет ли ко владычному ко праздничку,
Не возрадуется ль ретливое сердечушко
У меня, да у победной у головушки!
Ты приди теперь, надежная головушка,
Единым теперь ведь я да единешенька
На сегодняшний господний божий праздничек.
Я приму тебя за гостюшка любимого,
Угощу тебя, желанную семеюшку!
Не могу дождать, кручинная головушка!
Кладу платьица на стопочки точеные,
Кругом-около, горюшица, похаживаю,
Я по цветному по платьицу подраниваю.
Снаряжусь пойду, кручинная головушка,
Ко этому владычному ко праздничку,
Повзыскать пойду надежную семеюшку
Я во этыих толпах да молодецких;
Прибирать стану, постылая головушка,
Я по белому его да всё по личушку,
Я по ясным его да ведь по очушкам,
Я по желтым по завивныим кудерышкам,
Я по возрасту, падежу, да по волосу,
По походочке его да по щепливой,
По говорюшке его да по учливой.
Не могу прибрать, кручинная головушка,
Не изо ста ведь я, да не из тысячи
Сопротив своей любимоей семеюшки!
Как пойтить мне ко владычному ко праздничку,
Подивуют мне-ка добрые ведь людушки,

U7

Что забыла, знать, любимую семеюшку —
Всё гулят да у владычныих у праздничков
Во любимой во снарядноей покрутушке,
Знать, приманиват удалых добрых молодцов,
Знать, на радости она да на весельице.
Нонько годушки пошли да всё бедовые.
Как бессовестной народ пошел мудреной!
Пораздумаюсь, победная головушка,
Отложу да я, горюша, божьи празднички,
Буду господа-владыку ведь я знать,
Поминать стану любимую семеюшку,
Потоскую над косевчатым окошечком,
Я поплачу на брусовой лучше лавочке!
Знать, судьба моя, горюшицы, несчастная,
Горька участь-то моя, знать, бесталанная,
Видно, жить мне без надежной век семеюшки,
Знать, коротать мне, горюше, свою молодость!
Мне не дать спеси во младу во головушку,
Суровьства да во ретливое сердечушко,
Мне в веселый час, горюше, не смеятися,
Мне кручинной быть, горюшице, не плакать;
Светов братцев не гневить надо,
Богоданныих сестриц да не сердить надо!
Я без ветрышка, горюша, нынь шатаюся,
На работушке, победна, призамаюся;
Надо силушка держать да мне звериная,
Потяги надо держать да лошадиные;
Столько живучи без милоей семеюшки,
Я со этой со великой со кручинушки
Я бы выстала на гору на высокую,
Со обиды пала в водушку глубоку бы;
Лучше матушка земля да расступилась бы,
Туды я, бедна горюша, приукрылась бы —
Тут не ржавело б ретливое сердечушко,
Тут не ныла бы бессчастная утробушка.
Получила я, победная головушка,
Нелюбимое словечико — вдовиное;
Как несчастноей вдовой да называют,
Быв холодноей водой да поливают!
Не радела бы, победная головушка,
Я народу бы, горюша, некрещеному
Во победном жить сиротском во вдовичестве!
П8

Как поели твоей любимоей семеюшки
Уже шестъ прошло учетныих неделюшек —
Мне-ка за шесть-то учетных кажет годиков!
Притрудилась на крестьянской я работушке,
У мня силушка теперь да придержалася,
С горя рученьки мои да примахалися,
Во слезах да ясны очи примутилися,
Добры людушки того да надивились.
День и ночь хожу на трудной на работушке,
Не в спокою тут ретливое сердечушко,
Не во радостях кручинная головушка,
Я во этой во великой во досадушке!
Я приду да со крестьянской как работушки,
Я по вечеру приду, бедна, поздёшенько;
Вся в собраньице любимая семеюшка —
Светушки да тут все братцы богоданные
Со своима со любымьгма семеюшкам,
Со сердечныма рожоныма со детушкам;
Как во светлую собрались оны светлицу,
Во столовую во нову оны горенку,
Круг стола сидят оны да круг дубового,
Оны пьют сидят теперь да угощаются.
Уж как я, бедна кручинная головушка,
Опришенна от любимой от семеюшки,
Отряхнулась я от светлой новой светлицы,
Отрешилась самоваров я шумячиих;
Не за чаем-то ведь я да угощаюся —
Я горючима слезама обливаюся,
Я крестьянскоей работой забавляюся!
Закреплю своеретливое сердечушко,
Тут я ставлю им столы да всё дубовые,
Д а я слажу им тут ужины вечерные,
Потихошеньку к дверям да подходить стану,
Я с-за тульица, с-за липинки поглядываю,
Из-за дверей да разговорушки держу;
Сговорю да светам братцам богоданныим:
«Скоро ль идете за стол да хлеба кушать?»
Засвирипятся ветляны тут нешутушки
На меня, да на кручинную головушку:
«Что торопишься за ужину вечернюю?
Знать, спешишься на спокойну темну ноченьку?»
Оны искоса ведь вси тут запоглядывают,
119

Со всей лихостью оны да разговор держат:
«Не устали твои белые там рученьки;
Не работушку сегодня работала е,
За кудрявой деревиночкой стояла всё,
На красное солнышко поглядывала:
Скоро ль солнышко ко западу двигается,
Скоро ль красное за облако закатится,
Со работушки вдова да в дом пришатится?»
Им не в честь моя крестьянская работушка;
Потихошеньку, горюшица, похаживаю,
Всё по этому хорошему строеньицу.
Вся усадится любима тут семеюшка
Как за стол да хлеба кушать,
Круг стола стану, горюшица, похаживать,
Приносить да стану ествушка сахарние,
Словно белка, на нешутушек поглядывать.
Один умной да мой братец богоданной
Он спроговорит единое словечушко:
«Ты, вдова, наша невестушка родимая,
Что похаживашь, сноха наша любимая,
Ты садись-ко ведь за стол да хлеба кушать!
Тоже долыцичка ведь ты — да не подворница,
Ты участница участку деревенскому,
Ты ведь пайщица любимоей скотинушке,
Половиншица хоромному строеньицу!
Ты садись, бедна, за стол да хлеба кушать!»
Тут возрадуюсь, победная головушка,
Благодарствую я братцу богоданному:
«Спасет бог да светушка братца любимого
На твоем да на великом на желаньице,
На прелестных, на ласковыих словечушках!»
Тут за стол сяду, горюшица, смелешенько,
Я поем да тут, обидна, веселешенько,
Устелю да тут пуховы им перинушки,
Уберу я со стола да со дубового;
Тут я сяду под косевчато окошечко.
Успокоится любима вся семеюшка;
Быв великая вода тут разливается,
Под окном сижу — слезами обливаюся!
Тут не сном да коротаю темну ноченьку,
Я победным своим разумом смекаю всё:
Как. наутро буде по ранному заутрышку
120

Разрядят ли на крестьянску хоть работушку,
В доброумьи ли ветляные нешутушки
Со спокойной станут темной оны ноченьки?
Уж я бедна кручинная головушка,
Быв упалой, как загнаной серой заюшко,
По мостиночке с утра стану похаживать,
Я на светушков на братьипов поглядывать.
Стану спрашивать, кручинная головушка:
«Мне куда пойти на крестьянску на работушку?
На луга ли мне пойти ль да сенокосные?
На поля ли мне пойти да хлебородные?»
Разрядят да светы братцы богоданные.
Как пойду, бедна кручинная головушка,
Я на трудну на крестьянскую работушку,
Проливаю тут я слезы на сыру землю,
Я правой ногой горючи заступаю,
Чтоб не видели суседы спорядовые,
Что заплаканы ведь ясны мои очушки,
Что утерто мое бело это личушко;
Не сказали бы тут братцам богоданныим,
Не шепнули бы ветляныим нешутушкам,
Всё остудушки в семье не заводили бы,
Оны в грех бедну вдову да не вводили бы.
Встричу стритятся суседи спорядовые,
Я поклон воздам, обидна, понизешеньку,
Говорю, бедна горюша, веселешенько;
Не подам виду во добрые во людушки,
Что иду, бедна горюша, при обидушке!
Веселым иду, горюша, веселешенька;
Не в укор да буде братцам богоданныим
От этых от спорядныих суседушок!
Я путем иду — с суседмы взвеселяюся,
Светов братьииев ведь я да одобряю,
Злых нешутушок ведь я да восхваляю;
А что диется в ретливоем сердечушке,
Кабы знали про то людушки да ведали!
Хоть иду, бедна горюша, веселешенька,
Без огня мое сердечко разгоряется,
Без смолы моя утроба раскипляется,
Без воды да резвы ножки подмывает!

121

П Л А Ч ПО ДОЧЕРИ

Как сегодным долгим годышком
Перед этой злой обидушкой
Унывало всё ретливое сердечушко
У меня, да у позяблой бедной матушки!
Говорила мне-ка белая лебедушка:
«Я не знаю же, родитель мой межонной день,
Что болят да крепко резвы мои ноженьки,
Что устали нонь девочьи мои рученьки,
Изменился белой свет да со ясных очей!
Хоть дождусь-то я темной этой ноченьки,
Хоть я лягу на тесовую кроваточку,
Всё болит да моя буйная головушка!
Ты будить придешь, родитель жалостливая,
Кое-как да на постели я размаюся,
Погляжу тут на косевчато окошечко:
Виют витрышки на широкой на уличке,
Погодушка стоит во чистом поле!»
Я не знала, бедна мать, горька детиная,
Что разлукушка с сердечным -буде дитятком!
Было совестно сказать да во добры люди,
Что грузна-больна белая лебедушка!
Тут по моему великому бессчастьицу
Вдруг склонило ю тяжело неможеньице,
Сустигала злодий скоряя смерётушка;
Я сидела тут по темным у ей ноченькам,
Провожала с ей господни белы денечки,
Я забросила крестьянскую работушку,
Прозабыла всю любимую скотинушку,
Поднимала от пуховой ю перинушки,
Я держала ю на белых своих рученьках.
Говорить да стала белая лебедушка:
«Не могу сидеть, родитель жалостливая,
Не глядят да ясны очушки на белой свет,
Я трудным да нонь, лебедушка, труднешенька!»
Приносить стану тут ествушки сахарние,
Стану потчивать сердечно свое дитятко:
«Чего хочешь, моя белая лебедушка,
По уму сложу те питьица медвяные!»
Говорить стане сердечно мило дитятко:
«Не спешись, моя родитель жалостливая,
122

Не ходи да ты во лавочки торговые,
Не бери ты мне-ка сладкого еденьица,
Ты не трать, мое желанье, золотой казны,
Не тревожь ты добрых многих этых людушек,
Не труди меня при трудноей постелюшке;
Простит господи в великом согрешеньице,
Може, даст господь доброго здоровьица
И наставит мне-ка долгого он векушку!»
Уже день за день как река течет;
Приходить стала разливня красна вёснушка,
Стало синее Онего разливатися,
Мое дитятко от нас да удалятися.
Быв как дождички уходят во сыру землю,
Как снежочки быдто тают кругом-наокол огней.
Вроде солнышко за облачко теряется,
Так же дитятко от нас да укрывается!
Как светел месяц поутру закатается,
Как часта звезда стерялась поднебесная,
Улетела моя белая лебедушка
На иное, безвестное живленьице!
Когда оденут:

Ой, долит меня детиная тоска неугасимая:
Нонь крутят мою косату милу ластушку,
Во умершее крутят да ю во платьице!
Я пойду с горя во светлую светёлочку,
Со обиды по ларцам я окованныим,
Я повыну ейно цветно это платьице,
Приложу да ей на белые на грудюшки;
Уж я эту жемчужную подвесточку
Положу да я на младу ей головушку,
По подвесточке розову косыночку;
Я заглажу ейны русые волосушки,
Уберу да я завивну ейну косыньку
В дорогие золотые эты ленточки;
По русой косы кладу цветы алые,
Я накину тут соболью эту шубоньку
На девочьи ей на белые на плеченьки!
Полюбуйтесь-ко, род-племя любимое,
Покрасуйтесь-ко, советны-дружны подружки,
Со сторон глядя, суседи спорядовые!
123

Ой, тошным да мне, победной, тошнешенько!
Не цветнб ноньку басисто на ей платьице,
Не приляже к ей жемчужная подвесточка,
Ю не греет-то соболья ноньку шубонька!
Убирают мою белую лебедушку
Во эту нонь колоду белодубову!
Не жалею я, победная головушка,
Ни этой пуховой я перинушки,
Ни эта соболина одеяльица;
Устелите-тко перину хорошохонько,
Вы оденьте-тко лебедушку теплешенько,
Отрядите мое дитятко любешенько!
Распороли бы нонь грудь да мою белую,
Посмотрели бы во матерну утробушку;
Быв огнем мое сердечко разгоряется,
Как смола, кипит в бессчастноей утробушке,
Ушибат столько злодийная обидушка!
К покойнице:

На полете лебедь белая,
Ой, куда летишь, косатушка?
Не утай, скажи, сугрева моя теплая;
Как пчела в меду, добротинка, купалася,
Как скачен жемчуг по блюду рассыпалася;
У стола была любимая стряпеюшка;
За ставом да дорогая была ткиюшка;
За тамбуркою досужа рукодельница,
Вышивала всяки-разны полотенечки;
Столько зарилися многи добры людушки,
Все ласкалися удалы добры молодцы;
Ведь наряжена, кажись, была покрутушка,
Ослоббжена гостиная неделюшка;
Говорили вси советны-милы подружки:
«Счастливая ты девушка, таланная,
Цветныим ты платьем изнавешена,
Тяжелой ты работой не огружена,
Бранным ты словечком не огрублена;
Вопрягу тебе ступистая лошадушка —
Днем ездить по унылыим по свадебкам,
Ввечеру да по смиренныим беседушкам!»
Не началась я, горюша, не надиялась!
«Сыто идется дитя, да долго выспится».
124

Хоть повыстану по ранному я утрышку,
Потиху приду во светлую светелочку,
Тихомолком ко тесовой я кроваточке,
Сотворю да тут Исусову молитовку,
Принакрою соболиным одеялышком,
Я поглажу ю по младой по головушке:
«Да ты спи же, моя белая лебедушка,
Во своем пока прекрасном ты девичестве,
На этой на пуховой ты перинушке!»
Знать, что ведало ретливое сердечушко,
Что не долго буде ейного живленьица!
Как сегодным долгим годышком
Было раннее у ней да пробужденьице;
Не охотило сердечно мило дитятко
Ходить-издить по унылыим по свадебкам,
По летныим ходить да по игрищечкам,
По зимным тихомерныим беседушкам,
Тосковало за девочьим рукодельицем,
Быв в гостях да у породы именитой.
Не поспела бедна мать полюбоватися,
На дитятко свое да наомотритися,
Воспокинула ю белая лебедушка!
Не утай, скажи, косата моя ластушка,
Ты на чье нас покидаешь доброумьице?
К родственникам:

Спасет бог вас, порода родовитая,
На вашем великом желаньице!
Вы любили наливную мою ягодку,
Почитали мою белую лебедушку,
Почасту брали в любимое гостибище:
По этой студёной холодной зиме
Д а вы пошлете крылата ясна сокола
На этой ступистой вы лошадушке,
На дубовых вы санках самокатныих.
Она гостьицей бывала двунедельной,
Почасту была беседницей воскресной;
Как приидет со любимого гостибища,
Всё хвалилося сердечно мое дитятко:
Было мистечко во светлой, скаже, светлице,
Мне почет-то был, скаже, во большом углу!
Вы на улице голубоньку стретали,
125

Через два поля вы гостью провожали;
По уму ей были кушанья снаряжены,
По устам ей были питьица составлены,
По рукам ей красна ложечка положена!
Теперь всё прошло-миновалося,
С родом с племенем она порассталася,
С отцом с матушкой распростилася,
Нонь далече от породы отшатилась!
Не приидё к вам белая лебедушка
На гостиную уречную неделюшку!
Еще слушай же, порода именитая!
Попеняю вам, любимы милы сроднички!
Столько гневалось сердечно мое дитятко,
Как лежало при болезноей постелюшке —
Не пришли вы к ей, белоей лебедушке,
Засмотрить да вы при крутом ю зголовьице.
Знать, боялись вы тяжёла «еможеньица,
Устрашились, видно, скорой вы смерётушки?
От суда божья, род, да мы не денемся,
От смерётушки ведь нам да не убегать!
Знать, что нёвесто вам было не вестймо
Про ейно тяжёло неможеньицо?
Памятила моя белая лебедушка,
Сожидала крепко милых она дяденек!
Хоть я писемок, горюша, не писала,
Пословечно да я людям наказала,
Что трудна очень белая лебедушка,
Тяжела она, при скорой смерётушке.
Не посмили вы, спацливы, прийти, дяденки,
Подоброумить мою белую лебедушку;
Что вы подолгу теперь снаряжаетесь,
Что вы потиху ко мне сподобляетесь?
Недосужна, знать, пора было времечко?
Аль умножила крестьянска вас работушка?
Кажись, порушка теперь не рабочая,
Времечко, кажись, не сенокосное!
Аль умножила станица малых детушек,
Что вам не было слободной поры-времечка
К нам придти о владычном божьем праздничке,
Ни о светлом Христове воскресеньице?
Чем разгневала вас белая лебедушка?
Знать, дубовые полы да притоптала?
126

Скамеечки кленовы присидела?
Хрустальны она стекла приглядела?
Знать, добрых она коней притомила?
Ваших детушек она ли притрудила?
Знать, дубовы ваши санки прикатала?
Цветно платьицо у вас да приносила?
Поразгневалась белая лебедушка
На вас она, спацливых своих дяденек,
Сожидаюча родима засмотреньица;
Была в живности белая лебедушка,
Говорила мне, печальной головушке:
«Засмотрили б как спацливы меня дяденки,
Принесли бы оны доброго здоровьица,
Я поправилась с болезной бы постелюшки,
Я бы стала со тяжёла неможеньица,
От этого я складнего зголовьица!»
Д а вы слушайте-тко, род-племя любимое!
После моего сердечного как дитятка
На вашей прогульной славной уличке
Владычной господен буде праздничек,
Там гульбищечко буде со прокладбищем,
Гуляньице буде со весельицем,
Приберутся души красны девицы,
Ейны милые сестрицы сдвуродимые,
Тайны милые советны-дружны подружки,
Оны к вам во любимое гостибищо,
Станут шуточки лебедушки шутить,
Всяки-разны будут игры преставлять,
Тут воспомните сердечно мое дитятко
Вы при милых, советных ейных подружках!
Была первая любимая затейщица
На все раізные игры на забавные,
Взвеселяла вас, спацливых родных дяденек,
Спотешала всё сердечных ваших детушек!
При выносе:

Ты прощайся-ко, рожёно мое дитятко,
С добрым хоромным цостроеньицем,
Ты со новой любимой своей горенкой,
Со этыма милыма подруженькам,
Со этыма удалыма ты молодцам!
127

Вы
Ты
Ко
Ко

простите, жалостливы милы сроднйчкй,
прости-прощай, порода родовитаяі
белому лицу прикладайтесь-ко,
сахарним устам прилагайтесь-ко!

Вы простите-тко, поля хлебородные,
Вы раскосисты луга сенокосные!
День ко вечеру последний коротается,
Красно солнышко ко западу двигается,
Всё за облачку ходячую теряется,
Мое дитё в путь-дорожку отправляется!
Вы идите-тко, попы-отцы духовные,
Отомните божьи церквы посвященные!
После отпевания:

Наглядитесь-ко, победны мои очушки,
Хоть во этой божьей церкви посвященной
Про запас вы на сердечно мило дитятко,
Во умершее во бело это личушко!
Все попы-отцы духовны сдивовались,
Пономарь звонит во колокол — мешается,
Попы-отцы книги зачитаются!
Херувимский оны стих уж допевают,
Умерший, венец уж прилагают,
Под праву руку бумагу кладавают,
На вековое живленье отправляют!
Спаси господи попов-отцов духовных,
Что священные вы церкви отмыкали,
На престоле божью книгу отворяли,
Не жалили вы свечи да воску ярого,
Вы подсвичники на церковь выносили,
Честно-именно лебедушку отпили!
Как берут да мою белую лебедушку
Со этой дубовой со скамеечки
На право плечо удалы добры молодцы,
По лево плечо советны-дружны подружки;
Тут несут оны колоду белодубову
128

Со этой божьей церкви посвящённой
На крещенскую на славну оны уличку,
На эту на микольску славну буяву;
Опускают мою белую лебедушку
По этым оны браным полотенечкам
Во могилушку, мой свет, во сыру землю!
Я прошу еще попов-отцов духовных,
Вы глубоки погреба покадите-тко,
Не жалийте демьяна да вы ладану!
Ты прости, моя белая лебедушка,
Во сем меня веку да веку будущем,
Ты во тяжком великом согрешеньице,
Буде словечком тебя да приогрубила!
Прозабыла я, печальная головушка,
Поспросить еще сердечно свое дитятко,
Как раздать куды любимая покрутушка.
Сотлиет нонь в ларцах да цветно платьице,
Забусиют жемчуги нонь перебраные!
Я кладу ейну жемчужную подвесточку
Во эту божью церковь посвящённую,
Ко этой пресвятой да богородице,
Я своей души кладу да на спасенье,
Я по дитятке на вечно поминание;
Вси шелковые платочки заграничные
Я раздам да по удалым добрым молодцам,
Пусть-ко держат о владычных божьих
праздничках,
Пусть-ко носят кругом шеи молодецкой!
Я вси алые девочьи ейны ленточки
По душам раздам по красныим по девушкам,
Пусть спасают оны белую лебедушку,
Взвеселяются на тихиих беседушках!
Раздарю да я колечка золоченые
По милыим, сердечным ейным подружкам,
Пускай носят-то на белых оны рученьках,
Поминают свою дружну разговорщичку!
Я подббрю всю породу родовитую,
Я полажу всех сердечных милых сродничков,
Сарафаны я раздам им мелкоскладние!
Причитания

129

Вы придите, сироты да бесприютные,
Вы обидные вси дочери безотние!
Я дарю да вас по розовой косыночке,
Я за то дарю обидных вас головушек,
Что сиротки вы победны-бесприютные,
Вам не от кого ждать себе покрутушки!
Я еще дарю вас, белыих лебедушек,
За ваше за великое желаньице,
Привитали вы к косатой моей ластушке,
Засмотрили во болезной ю постелюшке,
Взвеселяли во тяжелом неможеньице,
Проводили вы косату мою ластушку
До этой божьей церкви посвященной,
Вы несли да ю на белых своих рученьках,
На своих несли на младыих головушках!
Уж вы слушайте, сиротны малы детушки!
Вы ходите-тко к победной мне скорешенько,
Засмотрите-тко, позяблую, частешенько,
Во обидушке меня разговорите-тко;
Погляжу на вас, победная головушка,
На свою да как я белую лебедушку!

ПЛАЧ О СВАТЕ
Невесткина свекровь отправляется на похороны свата — отца
невестки. «Сказали: Сватушка живого нет! Вот тебе сватушко!
Бог убрал — конец бревна урвал! Большак, спусти на похороны —
сватушка похоронить, в послидний уж проводить до церквы
божьей: доброй был!» Снарядилася, пошла путем-дорогой, горойводой, лесом-парусом. На крыльце встречает ее сватья — невесткина
мать:

Мне повыдти на крылечико перёное,
Мне-ка на эты новы сени решётчаты!
Как сказали многи добры эты людушки,
Мне пробаяли суседы спорядовые,
Что со этого раздолья со чиста поля,
По этому лугу да по зеленому,
Ко нашему крылечику перёному
Катит-жалуе любима-мила сватьюшка!
Видно, из роду сыскалася из племени,
130

Как идет она в хоромное строеньице,
На последнее ко сватушку прощеньице!
Ты послушай-ко, любима-мила сватьюшка!
Д а как.шла путем-шйрокой дороженькой,
Ты не стретила ль надежной там головушки,
Во темном лесу дремучем,
Аль на чистом его полюшке?
Кругом шла да как ты малого озёрышка,
По крутому ты шла да как по бережку,
Там не видла ль любима-мила сватушка?
Он охоч ведь был, надежная головушка,
Ходить-издить к быстрым риченькам,
На риченьках стрелять серых утушек,
На озерышках ловить свежих рыбонёк!
Постою, бедна горюшица, подумаю,
Поспрошу, бедна горюша я, доведаюсь,
Он не съехал ли в любимо к вам гостибище,
Ко своей белой надеженька-лебедушке,
Засмотреть он бажёных своих внучаток?
Подожду, бедна горюшица, подумаю,
Не расскажет ли любима-мила сватьюшка
О моей милой семеюшке,
Не поведат ли доброго известьица?
Сватья-свекровь с дороги отвечает;

Ты послушай-ко, любима моя сватьюшка!
На крылечушке меня не останавливай,
На прогулочке-на уличке не спрашивай;
Можешь знать-ведать, любима моя сватьюшка,
Что, пристаршая победная головушка,
Я дороженькой ведь шла да приустала,
У крылечушка едва я отсдыхалась!
У холодного вестей ты не выспрашивай,
На переднем крылечке не выведывай,
Допусти хоть до хоромного строеньица,
До своей ты брусовой белой лавочки!
Вы послушайте, народ да люди добрые,
Приложите-тко совет-думу крепкую:
Д а мне как назвать победную головушку?
По-прежнему назвать ли милой сватьюшкой,
Аль назвать было победной этой вдовушкой?
131

Не любимое словечико вдовиное!
Хоть я шла путем-шйрокой дороженькой,
Мимо это кругло малое озерышко,
Я по крутому шла там по бережку,
Я по тихиим шла да всё по заводям,
Столько видела, победная головушка,
На той стороны малого озерышка,
Что незнамый человек там шатается.
Невдомек пришло, победной головушке,
Посмотреть мне во бело его личушко,
Поглядеть да мне во ясны его очушки,
Запримитить по желтыим кудёрышкам!
Нонь сказала бы победным вам головушкам:
Д а я шла как, кручинная головушка,
Через быстру я шла да эту риченьку
По этой дубовой по мостиночке,
По этой кленовой перекладинке,
За кустышком вдруг что-то схробысталося,
Уловня вроде рыбонька там свежая;
Уж я так, бедна-победна, испугалася,
От риченьки бежала поскорёшенько,
В путь-дорожку, горюша, поспешалась,
С переполоху я шла, взад не ворочалась!
Не глядела под ракитовой под кусточек,
Не смотрела под малиновой под листочек:
Аль под кустычком птица перелетная,
Под листочком человек ли е прохожой?
Извини в том, любима-мила сватьюшка,
Он не ехал на ступистой к нам лошадушке
Во любимое желанное гостибище!
Поджидала я, кручинная головушка,
Не подъедет ли любимой-милой сватушко.
Тут раздумалась победным своим разумом:
У нас спущена ветляная нешутушка
Она на свою родиму эту родинку.
К невестке:

Ворочусь пойду, печальная головушка,
Ко своей я ветляной нешутушке:
Ты застала ли в живности родителя,
Сердечное великое желаньице?
Как вечер ты по поздому по вечеру
132

Спросилась у победных нас головушек,
Доложилась у богоданного у батюшка:
«Вы пустите на родиму меня родинку,
Очень тяжёл мой желанной родной батюшко?»
Говорила я, кручинная головушка,
Большаку да я, во доме настоятелю:
«Отпустить надо ветляная нешутушка
На свою да на родимую на родинку,
На послиднее к родителю прошеньице!»
Ты просила тут, ветляная нешутушка,
Во собой да ты сердечных своих детушек.
Отвечала я, печальная головушка:
«Долго путь пройде дальняя дороженька
Со малыма сердечныма детушкам;
Малы детушки пойдут потихошеньку,
Приустанут путем-шйрокой дороженькой;
Ты пройдешь с има темну эту ноченьку,
Не застанешь ты родителя ведь в живности!»
Говорила я, печальная головушка:
«Будут деточки твои не обижены,
Им устлана пуховая перинушка,
Будет убрано складнее зголовьицо;
Уложены сердечны будут детушки,
Усыплены малы мои внучатки!»
Говорила я, кручинная головушка:
«Снаряжайся знай поскорёшенько,
Ты путем иди дорожкой суровёшенько,
Заставай ты родителя-батюшка,
Пока в живности великое желаньице,
Ты проси собе прощенья с благословленьицем,
Д а ты на веки проси нерушимые!»
Сватья-вдова, мать невестки:

Спасет бог, моя желанна мила сватьюшка,
На вашем великом желаньице!
Д а вы умны богоданные родители,
Разумна любимая семеюшка,
Почитат да он жену-семью любимую!
У вас вложено великое желаньице
До моей этой белоей лебедушки,
До сердечных бажёных моих внучаток!
Почасту держишь на белых своих рученьках,
133

Д а ты топишь тёплы-парны про их баенки;
Почитаете сердечно мое дитятко!
У вас вольная дана ей была волюшка
Почасту да на родиму ходить родинку;
Всё хвалится моя белая лебедушка
Она этой сторонушкой судимой,
Удобрят да богоданну тебя матушку;
«Лучше-краше мне девочьего живленьица
На судимой, скаже, этой мне сторонушке!»
Д а ты слушай-ко, любима моя сватьюшка!
Мы довольны тобой, бедные головушки;
Как мы издили с покойной головушкой
Ко своему сердечному дитятке,
Не сгрустнулась, любима-мила сватьюшка,
На свою да ты ветляную нешутушку,
Не грубила нас, печальных головушек;
Не надиялась, любима-мила сватьюшка,
Д а нас досыта, победных, накормитися.
С весела да в ясны очи наглядитися!
Как мы издили с покойной головушкой,
О х хвалился всё любимым угощеньицем,
Удобрял да он житье ваше богатое,
Восхвалял да он во добрые во людушки:
«Наша счастлива ведь белая лебедушка,
Как таланное сердечно наше дитятко,
В похвалы у богоданныих родителей!»
Сватья-свекровь отвечает:

Ты послушай-ко, любима моя сватьюшка!
Я вперед прошу, кручинная головушка,
Ты гости, бедна любима-мила сватьюшка,
Без своей хоть ты надежной головушки,
Принимать будем горюшицу по-старому,
Будут ествушки тебе да по-досюльному,
Спасет бог да вам, любима-мила сватьюшка,
Что ходили ко своей белой лебедушке,
Не гневались вы нашим угощеньицем,
Не гнушались вы ествами сахарныма!
Сватья-теща:

Еще слушай же, любима моя сватьюшка!
После своего родитель-батюшки
134

Вы спустите во любимое гостибище
Мою белую кручинную лебедушку
Засмотреть меня, победную головушку,
Хоть о светлом Христове воскресеньице,
О владычном ли господнем божьем праздничке!
Я сжидать буду, печальная головушка,
Я стречать да на крылечке ю перёном
Со сердечныма желанныма внучаткам;
Стану по избы, горюшица, похаживать,
У окошечка я буду всё послушивать,
Не скрипят ли путем саночки дубовые,
Не едут ли гостюшки любимые,
Ко мне, бедной головушке,
Сердечные желанны мои детушки!
Я составлю ведь ествушка сахарине,
Я по разуму им питьица медвяные,
Закуплю да им сладкие закусочки!
Я тебя прошу, любима-мила сватьюшка,
С сердечныма я вкупе прошу детушкам,
Тебя вимисте со ветляной нешутушкой,
За сестру тебя прошу да за бажёную,
Я за гостью почитаю за любимую!
Сватья-свекровь:

Спасет бог тебя, любима-мила сватьюшка,
На твоем да на великом желаньице;
При суседушках меня не осрамила,
Перед добрыма людями ты не выдала!
Хоть не спацлива ведь я да не желанная,
Хоть я на слово, победнушка, спесивая,
На ричную поговорочку бросливая,
Горяча больно, победная головушка,—
Приобижу когда белую лебедушку,
Свою милую ветляную нешутушку,
Не в пронос да буде в добрые во людушки,
Невдомек да вам, желанныим родителям!
Благоразумная ветляная нешутушка—
У мня умное сердечно это дитятко!
Не дават да воли семье своей любимой,,
Почитат меня, задорну богоданную,
Она матушкой меня да взвеличает
И родителью меня да воскликает;
135

Запоходит на родиму когда родину,
Доложится у победной головушки,
Она спросится в любимое гостибище,
Меня звать стане, печальную головушку:
«Ты пойдем да богоданна с нами матушка,
Ты во это во любимое гостибище,
На мою да ты родиму пойдем родинку,
Ко моим светам желанныим родителям!»
Д а я разумом, горюшица, простёшенька,
Н а словах поднять горюшица любимая,
На подъем да я, горюшица, легошенька.
Снаряжусь вкруте с сердечныма я детушкам,
Мы пойдём да тут с има поскорешенько,
Разговор держим ведь с има веселёшенько,
На среканьицо суседям спорядовым, —
«Будто с родной она дочерью похаживат!»
Я ходила ко любезному сватушку,
Почасту во любимое гостибище,
Почитал он за сердечну милу гостьицу,
Всегда сдиял со мной доброе здоровьице,
Кругом-наокол обхаживат тихошенько,
Говорить стане победной мне головушке:
«Ты садись да всё на стульицо кленовое,
Ты устала путем-шйрокой дороженькой!»
Говорить стане любимой он семеюшке:
«Да ты слушай-ко, жена-семья любимая!»
Стане шуточную речь он разговаривать,
Он жену свою ведь стане поднаряживать:
«Ты ходи да по хоромам-то скорёшенько,
Ты готовь-ко да им ества суровёшенько,
Д а ты ставь-ко самовары им шумячие,
Ты вари да крепки кофеи горячие;
У нас гостюшки теперечко любимые —
Во-первых, у нас сердечны эты детушки,
B o-других, да дорогая мила сватьюшка!»
Принимал всегды сват мой от усердия,
Меня потчивал с великого желаньица.
Говорить да станут добры мне-ка людушки,
Как сбивать станут победну с ума с разума:
«Да ты ходишь с сердечныма детушкам,
Не к лицу ходишь в любимое гостибище,
Во глаза лестит любимой тебя сватушко,
136

Обсуждат тебя любима-мила сватьюшка,
Что ведь ходишь со сердечныма со детушкам
Во любимое ты к им да всё гостибище!»
Я не слушала ведь добрых этых людушек,
Никаких их я пустыих разговорушек.
Д а нам по уму ветляная нешутушка,
Нам по разуму любима ей породушка.
Ты послушай-ко, родима моя сватьюшка!
После твоей-то надежноей головушки
Мы отложим всё любимое гостибише;
Как моей милой ветляной нонь нешутушке
Хоть захочется на родинку тошнёхонько,
Отхочется от родинки скорёшенько!
Столько слушайте, народ да люди добрые!
На катучем посидеть да хоть на камышке,
На родимой побывать бы столько родинке!
Всё не голодна придё она, не холодна,
Не для хлеба придё соли наеданьица,
Не для сладкого медвяна напиваньица;
Повидать да свет любиму свою матушку,
Посмотрить да светов братьицов родимых.
Д а ты слушай-ко, родима моя сватьюшка!
Как сегодняшним господним божьим денечком
Д а я шла путем-шйрокой дороженькой,
Я по вашим лугам сенокосныим,—
Тут посохла на лугах трава зеленая,
Тут поблёкли всяки розовы цветочики,
Из погибели-то деревца шатаются,
На все стороны пруточки развеваются,
По сырой земле листочки свиваются!
Устоялась тут, победна, призадумалась,
Огляделася, победна, устрашилася,
Ума-разума, победна, изменилася!
Как до сегодняшня господня божья дёнечка
Как на вашей на луговой этой поженке
Очень длинная трава да вырастала,
Всяки разные цветочки расцветали,
Уж как деревца росли не погибали,
Кругом-наокол пруточки завивались
И зеленые листочики шумели!
Тут раздумаюсь победным своим разумом:
Перемена на лугах на сенокосныих,
137

Изменушка в хоромном во строеньице,
Изменилися поля да хлебородные!
Тут подумала победным своим разумом:
Нету в живности любимого, знать, сватушка,
У моей да, знать, родимой у сватьюшки
Во доми, видно, великая кручинушка,
На окошечке злодийная тоскичушка,
Порассталася с надежной, знать, головушкой.
К свату-покойнику:

Ворочусь да я, печальная головушка,
Я во этот во почестной во большой угол,
Я ко этому любимому ко сватуш'ку;
Воскликать стану, победна, жалобнешенько,
Разговаривать по-прежнему тихошенько:
«Да ты стань-воестань, любимой-милой сватушко,
Д а ты сдий-ко со мной доброе здоровьицо,
Сговори со мной хоть малое словечушко!
Как допрежь сего, до этой поры-времечка,
До сѳгодняшя господня божья денечка,
Как стретал да нас на широкой на улице,
Убирал наших ступистых лошадушек!
Были гостюшки у сватушка униманы,
Соболины, куньи шубоньки скидываны,
Как по стопочкам ведь платьица развешены,
По гостям да были стульица расставлены;
Как сегодняшним господним божьим денечком
Не стаёшь да ты на резвые на ноженьки,
Не разманешь свои ясны эты очушки,
От сердечка белых рук не отшибаешь,
От белой груди ты их не подымаешь!
Что же гнев несешь, любимой-милой сватушко?
Знать, напрасно добры люди насказали что,
Аль голубушка невестушка пожалилась
На меня да богоданную на матушку,
Как на этую свекрову, змию лютую?
Ты послушай же, любимой-милой сватушко!
Кажись, дитятко твое да не обижено,
Всё невестушка словами не огрублена;
Я стеной стою по ей да городовою,
Заменяю на работушке тяжелой!
Сговори да хоть единое словечушко
138

Ты при милых спорядовыих суседушках,
При всех сродчах сговори да ты, при
сродничках!
Знаю-ведаю, печальная головушка,
Поразгневался родимой милой сватушко,
Что не слушала любимой невестушки
Засмотреть тебя в тяжелом зголовьице,
При злодийном твоем я неможеньице!
Можешь знать-ведать, родимой милой сватушко,
Нынь стрядня да пора-времечко рабочее,
Пришло времечко теперь да сенокосное;
Не одна живу ведь я да единешенька,
Е великая любимая семеюшка,
Есть ведь братья у меня да сдвуродимые,
Е племяннички у нас да всё любимые;
Как слушать да ю на родинку частёшенько,
Буде нё любо братцам сдвуродимым,
Буде не любо племянничкам любимым;
Буде здор да во любимой во семеюшке,
Неприятности в крестьянской нашей жирушке;
Будут грубно светы братцы разговаривать,
Не к лицу будет любимой невестушке!
Ты послушай, родимой милой сватушко!
Ты прости меня, печальную головушку,
Ты во всем веку прости да меня в будущем!
При отпевании:

День ко вечеру теперь коротается,
Ко горам красно солнышко двигается,
Как народ-добры люди собираются,
Староверы со пустыней-то съезжаются,
Во монашеское платье одеваются;
Воску ярого свечи да затопляют,
Одноручное кадило зажигают,
Староверчески стихи да запевают!
Оны голосом ведут потихошеньку,
Оны словечко-то скажут полегошеньку,
Крест кладут оны ведь по-писаному,
Как начало полагают староверское,
Отпевают любимого ноль сватушка!
Ты послушай-ко, родимая невестушка,
Д а ты стань подле надежноей головушки,
139

Д а ты вточь гляди во темные во очушки,
Не пугайся-тко великого желаньица!
Как призаперты нонь очушки плотнёшенько,
Почернело его бело это личушко,
Поблекли его белы эты рученьки,
Придались ко гробу резвы эты ноженьки!
В конце отпеванья:

Я гляжу-смотрю, печальная головушка:
Нонь скорёшенько свечи да догоряются,
Староверские стихи да допеваются,
Вси ведь добрые-то людушки прощаются,
Оны к мертвыим устам да прилагаются!
Наглядитесь-ко вы, род-племя любимое,
Насмотритесь-ко, сердечны малы детушки,
Приклонитесь-ко во резвые во ноженьки,
Прилагайтесь-ко к родителю ко батюшку!
Укрывается великое желаньице,
Удаляется желанной родной батюшко!
Ты прости, да наш любимой-милой сватушко,
Ты сердечныих прости да малых детушек!
К. детям покойного:

Вы послушайте, любимы-милы сватушки,
Недорослы боровые ягодиночки!
Хоть вы возрастом, светы, не малешеньки,
Во годах еще вы дети молодешеньки,
Умом-разумом головушки простешеньки!
Как вам жить да без родителя без батюшка,
Управлять да дом крестьянска буде жирушка?
Прежде добрых людей вы не кидайтесь-ко,
Позади да вы от их не отставайте-тко
Вы на трудной крестьянской на работушке.
Много ума надо разума в головушку,
Надо розмыслу в ретливое сердечушко
Уже вам, да златокрылым ясным соколам!
Глупы-молоды скачёные жемчужинки,
Да вы слушайте родитель вашу матушку,
Почитайте вы наказы света батюшка!
140

ПЛАЧ О ХОЛОСТОМ РЕКРУТЕ

В избе много народу. Мать вопит:

Я чего да сижу, мать бедна бессчастная,
Сирота теперь сижу да бесприютная,
И на брусовоей сижу да белой лавочке,
И под печальныим косевчатым окошечком,
И под туманноей стекольчатой околенкой?
Я сижу, бедна горюша, призадумавши
И чужих басенок, горюша, приослухавшиі
Подивуют мне-ка добры эти людушки
И посрекаются спорядные суседушки:
«И, знать, на радости сидит да на весельиде
И на великой, знать, господней божьей милости —
У ей вси вкупе сердечны, видно, детушки.
Я гляжу-смотрю, печальная головушка,
И что ведь прибрались народ да люди добрые?
И не весельиде у нас да не забавушки,
И не тихие смиренные беседушки,
И не честное у нас да пированьиде.
Нонь как этыим учетным долгим годышком
И сочинилась грозна служба государева,
И свол'новался неприятель земли русской,
И присылать стали указы государевы,
И собирать стали удалых добрых молодцев
Как на сходку ведь теперь да на обчественну,
И тут писать стали удалых добрых молодцев
Д а на этот на гербовой лист-бумаженьку,
И призывать стали судьй неправосудные
И всё ко этыим ко жеребьям дубовыим!
Уж как этыи удалы добры молодцы
И перед господа глаза да ведь крестили
И богородице молитовку творили,
И оны брали жеребья да тут дубовые:
И пойти надо тут во службу государевуі
Как сегодняшним господним божьим дёнечком
И хоть не скованы да резвы у их ноженьки,
Только сковано ретливое сердечушко;
И хоть не связаны бурлацки белы рученьки,
И обрестованы указом государевым!
Вот лохаживат сердечно мое дидятко
И он по доброму хоромному строеньицу,
141

И да он буйной-то головушкой покачиват,
Он жёлтыма кудеркама потряхиват,
И молодецкима-то ручкама помахиват,
И он на память-то словечка спроговариват,
И говорит столько, скачёная жемчужинка:
«Знать, судьба моя теперь да всё несчастная,
Сустигае, видно, жизнь да неталанная,
Сустигае грозна служба государеваі
И на роду, да видно, служба мне уписана,
И , видно, Hâ делу, бурлаку, доставалася!»
Тут он смахне свои белы эти рученьки
И на бурлацку молодецкую головушку,
И на завивные на желтые кудерышка;
И не жалие молодецких кудер желтыих
И с горя рвет да свои желтые кудерышка!
Тут он смахнет молодецки белы рученьки
Он на этую на грудь да молодецкую
И подожмет свое ретливое сердечушко:
«И не тоскуй, да молодецкое сердечушко,
Не унывай, да молодецкая утробушка!»
И он пройдет да по хоромному строеньицу,
И он спроговорит единое словечушко
Всим приближним спорядовыим суседушкам,
Всим дружьям да молодцам своим приятелям,
В собину да душам красным скажет девушкам:
«Поглядите-тко, народ да люди добрые,
И на печального бурлака на молодого!
И как хожу я по хоромному строеньицу,
И по светлоей хожу да я по свётлице:
И я не пьян, да с горя, молодец, шатаюся,
Без воды да резвы ножки подмывает,
Без огня мое сердечко разгоряется,
Без смолы моя утроба раскипляется,
Дума думушку бурлака пошибает,
И ум за разум у бурлака забегает!
Вы простите-тко, души да красны девушки!
Как что сдиется над добрыим над молодцем,
Как возьмут да в грозну службу государеву,
И вы воспомните, души да красны девушки,
И спомятите-тко бурлака размолодого
Вы на этыих горах да на искатныих,
И вы на тихих на омиренныих беседушках!
142

Помолйтесь-ко, старушки стародревние,
Вы пречистой пресвятой да богородице,
Чтобы господи-владыко-свет помиловал
Как от этой бы от службы государевой,
И возвратил бы на судиму бог сторонушку —
И рыболовушкоім на сине бы Онегушко,
И меня пахарем на чисто бы на полюшко,
И воскормителем желанным бы родителям!
И не тоскуй, моя родитель родна матушка!
И ты не плачь, мое желанье, горючмы слезмы,
И ты не дай тоски к ретливому сердечушку,
И ты обидушки ко зяблоей утробушке!»
Я гляжу-сімотрю, победная головушка,
И на печальное сердечно свое дитятко:
И как не белая березка нагибается,
И не шатучая осина расшумелася —
Добрый молодец кручиной убивается!
Не дай, боже, ведь того, да боже-господи,
Расставаться со сердечныим со дитятком!
Ой, тошнёхонько ретливому сердечушку!
Как детиная тоска неугасимая,
И как жива эта разлука пуще мертвой!
Приезжают за рекрутами земские власти;
мать вопит:

И прошел денечек теперь да не видаюча,
И красно солнышко ко западу двигается,
И ко крылечику судьи да подъезжают,
И тут подогнаны ступистые лошадушки
И не по разуму любимы хоть извозчички
И про сердечное рожоно мое дитятко!
И по фатерушке судьй да всё похаживают,
И добра молодца они всё понаряживают:
«И ты справляйся, молодец, да поскорёшеньку,
И одевайся-тко, бурлак, да суровёшенько,
И у крыльца стоят ступистые лошадушки,
И отправляйся в путь-широкую дороженьку
Ты ко славному ко городу Петровскому,
Ко принёмноей палате белокаменной!»
И как у моего сердечного у дитятка
И подломились да тут резвы его ноженьки,
И подрожали молодецки белы рученьки,
143

И поблекло его белое тут личушко,
И приужахнулось бурлацкое сердечушко,
И красота с лица у светушка стерялася,
И с горя желтые кудерки развиваются!
И хоть одет да он во цветное во платьице,
Хоть надеты ведь тулупы одинцовые,
И не цветет да теперь цветно на нем платьице
И не красйт да добра молодца покрутушка,
Не согреват да кунья шубка соболиная!
Сдайволюйте-тко, народ да люди добрые,
И смилосердуйтесь, судьй да милосердые!
Вы возьмите золотой казны по надобью,
Вы увольте-тко на темну эту ноченьку
Вы рожоное сердечно мое дитятко!
Я удумаю, победная головушка:
Схичу-спрячу я скачёную жемчужинку
Я от этыих властей немилосердыих,
Я от этыих судей неправосудныих,
Я запру да ведь во светлу его свётлицу
Я на эту на тесовую кроваточку,
Положу да на пуховую перинушку,
Принакрою соболиным одеялышком,
Призадвину я ситцёвы занавесочки
И отвечать буду судьям да я обманывать:
«Приотправила сердечно мое дитятко!
Он ко городу уехал ко Петровскому,
И он не ждал да вас, властей ведь милосердыих,
Он казенного не ждал да всё извозчичка!»
И пораздумаюсь победным умом-разумом:
«Нынь не скроешь-то сердечного ведь дитятка:
Времена теперь пошли да всё бедовые,
Хитроумны стали власти страховитые!»
И дайволюйте-тко, судьй вы правосудные,
Уж как моему сердечному-то дитятку,
И с горя систь ему на саночки дубовые,
И попроехать на ступистоей лошадушке,
И прокатиться по селу да деревенскому.
И по прогулушке по шйрокой по уличке
И со малыма ему да поровечникам:
Как споют оны солдатску ему писенку,
И воспотешат-то удала добра молодца,
И взвеселят его унылую утробушку!
144

Ой же ты, мое сердечно мило дйтятко!
И укатись, да мое красное ты на золоте,
И укатись да от родимой нонь от родинки
И далеко да на чужую на сторонушку,
И ты на эты на уречные неделюшки
И в города да удались ты незнакомые,
И ты за крепости уйди новогородские;
И не знали бы судьй неправосудные,
И не доведались бы власти страховитые;
И тоей порушкой теперь да тыим времечком
И принаполнятся наборы государевы,
И ты останешься, сердечно мое дитятко,
И во своей да молодецкой вольной волюшке!»
И пораздумаюсь победным своим разумом:
Никуда нынь не уйдешь да не упрячешься,
Времена теперь пошли да всё бедовые,
Хитроумны стали власти скрозекозные!
Вопленица причитает за рекрута:

И как у нашего хоромного строеньица,
Как у этого крылечика перёного,
Как у этого столба да у точёного
Есть подогнаны ступистые лошадушки
И под меня, да под бессчастна добра молодца!
И все извозчички — крестьяна полномочные,
И челом бьют да мне-ка судьи, поклоняются,
И со мной диют оны доброе здоровьице.
И как до сегодняшна учетна долга гбдышка,
И в моем поросту да было в возрастаньице,
И не знали меня добры эты людушки,
И по изотчинке меня не нарекали,
И не били-то челом, низко не кланялись;
И столько знать да стали добры эты людушки,
И примечать стали судьй да правосудные
И как брать надо во службу государеву.
И охти мни, да добру молодцу, тошнешенько!
И дайволюйте-тко, судьй вы правосудные,
И сноровите-тко вы, власти милосердые,
И мне пройти да по хоромному строеньицу,
И по двору пройти, бурлаку, колесистому,
И по сараю-то пройти да хоботистому,
И мне проститься со хоромныим строеньицем,
Ю Причитания

145

И во дворй да со любимоей скотинушкой,
И во конюшенке проститься с конем добрыим!
Мать к молодцам и сверстникам рекрута:

И вы послушайте, удалы добры молодцы,
И уж вы, милые-любимы поровечники!
И да вы спойте хоть унылу ему лисенку,
И взвеселите вы скачёную жемчужинку!
И ты пройди да ведь, удалой доброй молодец,
И по прогулушке по шйрокой по уличке,
И ты меняй свою кручину на весельице,
И ты обидушку свою на доброумьице!
И да мы поглядим, печальные головушки,
И как ведут да дружье-братьица-приятели
И как тобя, пашу скачёную жемчужинку,
И под бессчастны молодецки белы рученьки,
И воспевают-то солдатску жалку лисенку
И уласкают-то скачёную жемчужинку!
И с деревенскиим селом, да свет, прощается
И сговорит наша скачёная жемчужинка:
«И ты прости-прости, село да деревенское,
И прости, уличка, бурлакушка, рядовая,
И вси суседушки простите спорядовые,
И вы простите, вси старушки стародревние,
Меня, малые младенцы-недоросточки,
И да вы вдовушки простите-тко победные,
И меня, горькие бессчастны вы сироточки;
И как ходил я по прогульной этой уличке,
Я не впёрвое прошел, бурлак, последнее,
И проторил да эту малую тропиночку
Я до матушки теперь да досырой земли;
И от меня, да от дородня добра молодца,
И от злодейской от великой от кручинушки
И мать сыра земля теперечко шатается,
И от горючих слез следочки заплываются!
Рекрутй едут кататься по деревне; мать вопит:

И пойду-выйду я на шйроку на уличку,
И погляжу да на сердечно свое дитятко:
Как он йде по прогульной этой уличке
И на ступистоей удалой на лошадушке,
И он на саночках, мой свет, да самокатныих,
146

И как подвязаны зйон-унылы колокольчики,
И спотешат себя сердечно мое дитятко,
И взвеселят да молодецкую утробушку.
И вы глядите-тко, народ да люди добрые,
Вы приближни спорядовые суседушки,
И вы смотрите-тко, ведь род-племя любимое,
Вы, добротушки желанны родны тетушки,
И вы, отданые сестрицы сдвуродимые,
Вы на милую скачёную жемчужинку!
И хоть гулят столько скачёная жемчужинка,
И он не с радости, наш свет, да не с весельица,
И со злодийноей великой со кручинушки,
И с проклятоей теперь да со досадушки!
И по пути да по широкой по дороженьке
И добрый конь нонько идет да спотыкается,
И лошадина голова да принаклонена;
Как на санках добрый молодец шатается!
И не вёшный этот ручей разливается —
И бедный молодец слезами умывается;
Он снимает-то с головушки тут шапочку
И на все на три, четыре на сторонки поклоняется,
И со любимой своей родинкой прощается,
И с горя молвит-то, наш свет, да таково слово:
«И ты прости-прости, село да деревенское,
И ты усадьба-то прости да красовитая,
И вы дерёвенки простите садовитые,
И вы простите, тёмны лесушки дремучие,
И все сахарние садовы деревиночки,
И вы простите-тко, луга да сенокосные,
И добра молодца, поля да хлебородные,
И сине славное прости да ты, Онегушко,
И ты родимая прости меня сторонушка,
И прости волость-то меня да красовитая,
И ты, сторонушка, прости меня, гульливая,
И ты гульливая сторонка, щегольливая;
И ты прости, да молодецка вольна волюшка,
И ты прости, да божья церковь посвященная,
И пресвятая мать прости да богородица.
С гулянья заезжают в церковь; мать вопит:

И говорит еще скачёная жемчужинка:
«И теперь съезжу в божью церковь посвященную,
147

И попрошу да я нона-отца духовного,
И воспокаюся служителю церковному,
И помолюсь да я богу от желаньица,
И прослужу да я молебен богородице,
И я поставлю ей свечи да воску ярого,
И положу-то пелены да ей шелковые!
И помолюсь да со слезами со горючима
Уж я этому владыке всё небесному:
И сохранил бы меня господи, помиловал,
И от принёмноей палаты белокаменной,
И как от этой бы от службы государевой!
И ты спаси, да пресвята мать богородица,
Ты от этыих властей немилосердыих,
Ты от этыих судей да всё безбожныих!
И вы простите-тко, попы-отцы духовные
И благодетели служители церковные!
И на духовныих молитвах вспомяните-тко
Вы меня, да всё удала добра молодца!
И буде возвращусь на родимую сторонушку
Я со этого со города Петровского,
Рассчитаюсь я за ваше утруженьице
И за молитовки-то ваши ведь церковные
У ж я сдию вам духовно угощеньице!»
П о приезде из церкви родные зовут рекрута в гости.
Провожая в дверях, мать вопит:

Я
И
И
И
И

гляжу-смотрю, кокоша горегорькая,
на сердечное гляжу да я на дитятко,
как идё да он по широкой по уличке,
во любимое идё да во гостебише
ко добротушке к желанной идё тетушке.
Тетка, встречая, вопит:

Я повыду-то, печальная головушка,
Я на это на крылечико перёное,
Д а я стричу-то любимо свое племнятко,
И подхвачу его под праву белу рученьку,
Я прижму да ко ретливому сердечушку!
Я гляжу-смотрю, печальная головушка,
Я на эта златокрыла ясна сокола:
И хоть с дружьём идё, мой свет, да со приятелям
И с холостьбой идё, желанье, неженатой,
148

И он не князем-то идё ко мне молбдыим,
И он не славным женихом да наряжёныим,
И хоть не первое идё, може, последнее,
И со злодийноей идё да со кручинушкой
Он ко мни да во любимое гостибище!
И ты поди, мое сердечно мило племнятко,
И ты по-прежнему поди да по-досюльному,
И как ходил да ты к печальноей головушке,
И ты во радости ходил да во весельице!
Как про тебя, мое сердечно мило племнятко,
Нонь дубовые столы да порасставлены,
И тонки белы скатертй да поразостланы,
И сахарни тебе ествы приналажены,
И с Новагорода питья тебе доставаны!
И ты пройди, мое любимо-мило племнятко,
Ты в мое пройди хоромное строеньице,
Ты во светлую пройди да мою свётлицу;
И ты раздень да молодецко цветно платьице,
И положу да я на стопочку точёную,
И посажу тебя на стул да на кленовой,
И угощу я тебя, дитятко, учёстую;
И ты садись, да наш сдовольный белый светушко,
И ты гости, гости, любимо мое племнятко,
Пока во своей бурлацкой вольной волюшке!
И я гляжу-смотрю, печальная головушка,
И на сердечного любимого племянничка:
И уж он ествушек, горюн, не искушает,
И медвяного питья не испивает,
Он горючима слезама обливается,
Он великоей кручиной утирается.
Жаль-тошнёшенько победныим головушкам
Нам сердечного любимого племянничка!
И день ко вечеру теперь да коротается,
И красно солнышко ко западу двигается,
И наше дитятко с суседами прощается,
И во слезливу путь-дорожку отправляется;
И не начаемся, печальны мы головушки,
И увидать нашу скачёную жемчужинку.
И ты послушай же, любимо мое племнятко!
Как что сдиется, скачёная жемчужинка,
Как соймут да молодецку вольну волюшку,
Как приведут да во палату белокаменну,

И поразденут у вас цветно это платьицо,
И вас поставят-то под меру государеву,
Как под эту под линеечку дубовую,
И у тебя, наша скачёная жемчужинка,
И тут подломятся бурлацки резвы ноженьки,
И подрожат да молодецки белы рученьки,
И приужахнется ретливое сердечушко,
И помутятся молодецки ясны очушки.
И тут повыстанут судьй неправосудные
Со этыих со стульицев кленовыих
Оны на свои на резвые на ноженьки
Как от этыих столов да от дубовыих,
В белокаменной полатушке похаживают,
И Козловы сапоги у их поскрипывают,
И оны вточь глядят во ясны вам во очушки,
И по головушке начальники подранивают:
«И всим здоров да молодёц-то этот бравой!»
И столько слушайте, народ да люди добрые!
И не радили бы, победны мы головушки,
И отпустить нашу скачёную жемчужинку
И во злодийную палату во принёмиую!
И буде господи владыко не помилует
И как во этой во палате белокаменной,
И буде «лоб» скричат жандары государевы,
И тут подхватя вершала да всё молодые
Как тобя, нашу скачёную жемчужинку,
И посадя как на стульица кленовые,
И во рукй оны берут да бритвы вострые,
И оны брить да будут желтые кудёрышка!
И у тобя, да у скачёной у жемчужинки,
И волоса падут, наш свет, да на дубовой пол,
И тут ты сдынешь свои белы эты рученьки
И на печальну молодецкую головушку,
И горьки слезушки с очей да проливаются:
«И куды волюшка моя да подевалася
И молодецкие кудёрка истерялися!»
И прибери свои завивны кудри жёлтые
Ты со этого полу да со дубового,
И ты клади да во гербовой лист бумаженьку
И отошли да на родиму свою родинку,
И на погляженьице желанныим родителям,
И на утехушіку нам сродчам — милым сродничка^

И не поставь в гнев, скачёная жемчужинка,
И хоть я уныло, горюша, причитала,
И во слезах тобе, победна, рассказала
Про злодийную палату белокаменну!
И ты гости, да тёпло-красно наше солнышко,
И пока на своей родимой ты сторонушке,
И ты по этому селу да деревенскому,
Ты по милым спорядовыим суседушкам!
Как тебя, да тепло-красно наше солнышко,
Сожалиют вси спорядные суседушки!
Вопленица за рекрута, обращаясь к его товарищам:

И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
И

спасет бог да вам, дружьё-братья приятели,
что спевали вы унылы жалки писенки,
воспотешили удала добра молодца,
молодецку мою зяблую утробушку:
нынь сердечушко мое не утешается
молодецкая головушка кручинится —
поскореньку наб бурлаку распроститися
мне-ка со своей родимой со сторонушкой,
суровёшенько мни наб да отправлятися
во злодийну эту службу государеву!
жаль-тошнёшенько удалу добру молодцу,
порасстаться со родимой мне-ка родинкой,
мне с дружьём-братьём теперечко с приятелям!
Проводы, угощенье и прощанье:

Поглядите-тко, народ да люди добрые
И все приближни спорядовые суседушки!
И как во этом во почёстном во большом углу
Уже все вкупе удалы добры молодцы,
Вси сидят тут рекрута да очередные,
И не уеданьице им ествушка сахарние,
И не всласть да им сладка ноньку водочка!
За столом да их головки принаклонены,
И о сыру землю их очушки утуплены,
И тут великоей обидой забавляются,
И оны горькима слезама обливаются!
И говорят да им тут власти поставленные:
«И с родом с племенем, бурлакушки, прощайтесь-ко,
И в путь-дороженьку, рекруты, отправляйтесь-ко!»
И ответ держат им рекрутики молодые;

«Дайволюйте-тко, судьй вы милосердые!
И хоть единой час вы дайте-тко, минуточку
Нам потешить свое сердце молодецкое!»
И, знать, пришла да ведь пора да тое времечко
Из-за стола пойти бурлакушкам молодыим,
И от кушаньев пойти да от сахарныих,
И от питьицев пойти да от медвяныих;
И нынь долит да их великая кручинушка,
И ушибат да их великая тоскичушка!
И оны крест кладут, бурлаки, по-писаному,
И перед господом ведь славу сотворяют.
И затопляли тут свечи да воску ярого,
И на бурлацкие колена становилися,
И сговорят да тут рекрутики молодые:
«Уж ты спас да наш владыко многомилостливой!
И ты спаси да нас, бессчастных добрых молодцев,
И ты от этоей от меры государевой!
И ты, покров-мать пресвятая богородица!
И ты покрой да нас, рекрутиков молбдыих,
И от злодейской ты от службы государевой!»
И тут повыстали на резвы оны ноженки,
И приклонили свою буйную головушку
И со младой вышины да до сырой земли;
И на все на три-четыре на сторонушки
Всим окольныим суседам поклонялися,
И в собину поклон желанныим родителям,
И во пристаршии да держат оны ноженки:
«И вы простите-тко, желанные родители,
И во всей глупости простите нас во дурости!
И благословите-тко, желанные родители,
И нам поехать во путь-шйроку дороженьку,
И наделите-тко таланом вы нас, участью
И всей великоей господней божьей милостью!
И вы смотрите-тко, народ да люди добрые!
И как не белые березки нагибаются —
И с отцом с матерью рекрутики прощаются,
И оны червышком, бессчастные, свиваются,
И оны клубышком, победные, катаются,
И в безызвестную сторонку снаряжаются!
И не ясен сокол с тепла гнезда слетает —
И добрый молодец из дому выезжает.
И нынь по поздному теперечко по вечеру
\Ь2

И по закату тёпло-красного ведь солнышка
Тут повыстали бурлакушки сердечные;
И как повышли со хоромного строеньица
И у крылечика оны обстановилися,
И как зглянули на хоромное строеньице,
И на светлую зглянули оны свётлицу,
И сняли шапочки со младых со головушек,
И на три стороны бурлаки поклонялися,
И со строеньицем оны да распростилися:
«И ты прости-прости, хоромное строеньице,
Прости, светлая тёсова нова горенка!
И не бывать да на родимой буде родинке,
И не хаживать по хоромному строеньицу,
И нам не сиживать во светлой буде светлице!»
И поклонилися бессчастные рекрутики,
И печальные удалы добры молодцы,
И своим да всё ступистыим лошадушкам:
«И спаси господи ступистыих лошадушек,
И что возили нас, печальных добрых молодцев,
Всё по этыим владычныим по праздничкам,
И по тихим по смиренныим беседушкам,
И по унылыим, слезливыим по свадебкам!
И знае-ведае бессчастно ретливо сердце:
И нам не езживать на ступистыих лошадушках,
И нам не сиживать на санках самокэтныих!»
И уж как тут эты рекрутики печальные
И оны поджали ретливое сердечушко,
И сговорили тут, бессчастны, таково слово:
«И ты не ной, наше сердечко молодецкое,
И не .тоскуй, наша утробушка бурлацкая!
И жаль расстаться со родимой со сторонушкой!»
И со тоски да тут пали рекрута о сыру землю,
И подхватили да их судьи поставленные,
И взяли молодцев под правую под рученьку,
И посадили во печальны дубовы сани
И приукрыли соболиным одеялышком;
И приоттблкнули желанныих родителей
От своих оны сердечных милых детушек,
И отпихнули сродчев-сродничков любимыих!
И тут извозчички добрых конёй понудили,
И добры конюшки пошли да суровешенько.
И быдто серый волк под кустышком поукиват,
153

и

так бурлаки путь-дороженькой тоскуют,
И в дубовых санях оны да горекуют!
И не далй-то им судьи немилосердые
И со старыма старушкам им проститися
И на все стороны рекрутам поклонитися!
Как везут да их извозчички немилые
И не по разуму ступистые лошадушки
И дале, дале от родимоей сторонушки,
И ускоряются ко городу Петровскому,
Как ко этому принёму государеву.
К матери — двоюродная сестра:

И ты послушай, бедна мать да горегорькая!
Хоть снаряжашь свою скачёную жемчужинку
И ты не в славны города да понизовые,
И не в извозчички, горюша, ты в охотные,
И не в бурлакушки, горюша, ты во вольные,
И не по эту золоту казну довольную,
И погляди, бедна кручинная головушка,
Ты на эта златокрыла ясна сокола!
И по мостиночкам, наш свет, да он похаживат,
И он во цветноем бурлацкоем во платьице;
И не красит на нем да цвётно это платьице,
И со кручинушки головушка не гладится,
И со обиды волос к волосу не ладится,
И со печали жёлты кудри растрепалися!
И не темны леса ко зени приклонилися,
И не камышки нонь с гор да поскатилися,
И добры людушки бурлаку сдивовалися —
И до сегодняшня господня божья денечка,
И как до этой до студеной холодной зимы,
И быв свеча у нас была да нетоплёная,
И как верба, да был наш свет-то, золоченая,
И быв сахарная он был да деревиночка,
И как наливная изюмна ягодиночка;
И уж как этоей студёной холодной зимой
И наша милая скачёная жемчужинка
И быдто деревцо, наш свет, да подсечёное,
И во сыром бору береза подсушёная,
И недозревша как теперь да ягодиночка,
И быдто вёшная земля да ворошоная,

m

И на лугах трава, наш свет, да подкошоная,
И быдто рыбинка во сетку изловлёная,
И как ясён сокол во клетку посажбной!
И как сегодняшним господним божьим дёнечком
И скрозь туман да печё красно это солнышко,
Скрозь-то темный лес светлеет млад светёл месяц
И скрозь облак-то течет да .наша милая звезда
да подвосточная.
И ты гляди-смотри, сестрица сдвуродимая,
И на сердечное рожоно свое дитятко:
И нынь не годышек ведь с им да годовать,
И не уречная неделя красоватися,
И прошла зимушка студёна — не видаюча,
И вдруг недели миновались — не слыхаюча;
И по часу наши бурлаки одеваются
И во злодийную палату снаряжаются.
И ты послушай, свет сестрица сдвуродимая!
И как ночесь да было темной этой ноченькой,
И у тебя да про сердечно мило дитятко
И было убрано хоть складнее зголовьице,
И хоть ложился спать по позднему по вечеру
И сговорил да тут скачёная жемчужинка:
«И я последнюю-то сплю да тёмну ноченьку
И я на этой на пуховоей перинушке,
И на убраном я на складнем на зголовьице!
И ты послушай же, родитель родна матушка,
И не клони да в сон победной буйной головы,
И подле сядь да на тесовую кроваточку
И супротив да ты обидного сердечушка;
И ты гляди-смотри, родитель, во бело лицо,
И ты погладь да по бессчастной буйной головы,
И подрачй ты по бессчастным по белым грудям,
И не жалей, зажги свечи да воску ярого!»
И темной ноченькой свечи горят-туманятся,
И как бессчастной добрый молодец печалится,
И не спокойна была тёмна ему ноченька;
И, знать, что ведае ретливое сердечушко
И нынь над молодцем великую невзгодушку!
И он не сном да тёмну ночку коротает,
И он горючима слезама обливается;
И от победных молодецких его слезушек
И потонувши круто складнее зголовьице

И полинявши наволочечки шёлковые!
И с тоски смахне молодецки свои рученьки
И на печальну молодецкую головушку,
И с горя рвет да свои желтые кудёрышки,
И подает да он родимой своей матушке:
«И ты возьми, моя родитель жалостливая,
И мои желтые завивные кудерышки,
И ты клади да во гербовый лист-бумаженьку,
И положи кудри во правую во пазушку,
И прижимай да ты к ретливому сердечушку;
И знаю-ведаю, горюн да я печальной:
И что забудешь ты, родитель родна матушка,
И ты меня — своё сердечно мило дитятко —
И ты ведь поясок носить будешь слабёшенько,
И ты обронишь мои желтые кудёрышки,
И подоймут да светы братьица родимые
И мои желтые завивны там кудёрышки
И повыкинут с хоромного строеньица,
Иль сожгут оны в огни да в этом плящеем!»
Еще слушай же, сестрица сдвуродимая!
Уж как этую скачёную жемчужинку
И ты в бессчастный день во середу засияла,
И в бесталанный день во пятницу вспорбдила;
И , знать, не в ту пору на свет ты попустила,
И когда божьи были церкви приотворены,
И во церквах да божьи книги приотомкнуты,
И двери царские в церквах были приотперты;
И в бесталанный час по вечеру родила,
И когды кузнецы во кузницах стояли
И как булат это железо разжигали
И ко оружьицам замки да прилагали;
И на роду служба ему, свету, уписана,
И на делу ему от братьев приделялася!
Еще слушай же, сестрица сдвуродимая!
И хоть ты думаешь, печальная головушка,
И поостанутся сердечны у тя детушки,
И то гордливы тыи детушки, спесивые.
И попеняю при всех добрыих я людушках,
И посрекаюсь при спорядныих суседушках:
И ты не матушка была да ему — мачеха,
И быдто ÿ сердца его ты не носила;
И не слыхал да он, любимо наше племнятко,
156

И как от вас, своих желанных родителей,
И он ни ласкова прелестного словечушка,
И не видал да он, скачёная жемчужинка,
И от вас да он великого желаньица,
И ненавидли светы братьица родимые
И за столом его сидеть да за дубовыим,
И на стульицах его да на клеьовыих!
И возрастал как он, любимо наше племнятко,
И он не нашивал сапоженьков козловыих,
И он не держивал бурлацка цветна платьица,
И была нё дана ступистая лошадушка
И ходить-издить по владычныим по праздничкам;
И его кушаньем ведь вы не наважали,
И всё крестьянскоей работой утружали;
И вы держали-то его вместо подворничка,
И почитали-то его да как работничка!
И говорит тебе сердечно мило дитятко,
Он пеняет жалостливой тебе матушке:
«И попустила что великое желаньице,
И по головушке, родитель, нонь подраниваешь?
Я не дитятко тебе да не сердечное,
И ты солдатушком меня да ведь засияла,
И ты солдатушком меня да ведь спородила;
И не на красном да я солнышке повырощен,
И уж я рос да на катучем синем камешке;
И не дитятко ты ростила — изменушку;
И надсмехались светы братьица родимые.
И надрыгалися желанные родители!
И удивляюсь я, удалый добрый молодец,—
Уж как этоей студёной ноньку зимушкой
И стали светушки ведь братьица ласковые
И родима моя матушка спацлйвая!
И кругом-около родитель-то подхаживат,
И хоть во ясны мни-ка очушки поглядыват,
И уласкают светы братьица родимые
И всё милыма прелестныма словечушкам,
И утешают-то бессчастна добра молодца.
И я того, бедный бурлак, да обиждаюся:
И при послёди я скажу да поры-времечки:
И мне-ка не было, бурлаку, приберёгушки
И от родителей великого желаньица!
И уж как мне-кова, бессчастну добру молодцу,
157

И мне-ка не было ведь сладка уеДаньица,
И мне медвяного, бурлаку, упиваньица;
И не настроено да мне-ка цветна платьица,
И всё вы ладили на милых других детушек!
И я повыстану по утрышку ранешенько,
Я обуюсь в сапоженка поскорешенько,
Я одену хоть шубенку стозаплатнюю,
И подпояшусь я, победной, хоть веревчонкой,
И снаряжусь да на крестьянскую работушку,
Я во эты во темны леса дремучие,
Я за этыма травама за зеленыма;
И мои братьица в домы да оставаются,
И на пуховоей перинке проклаждаются.
И хоть прииду со темных лесов дремучиих,
И я повыпрягу ступистую лошадушку,
И приведу да я на стойлы на кониные,
И задам лошадям еденья со питемьицем,
И я приду да во хоромное строеньице,
И у моей да у родителя у матушки
И произведены обеды полуденные,
И отдыхают-то сердечны у ней детушки,
Как мои да милы братьица родимые;
И по избы стану, бессчастной, я похаживать
И говорить стану родителю я матушке:
«И вы накройте-тко на стол да на дубовой,
И вы дайте мне еденья со питемьицем!»
И по избы станешь, родитель, ты похаживать,
И ты не с вёсела на молодца поглядывать,
И ты не ласково со мной да разговаривать!
И уж как этоей студёной-холодной зимой
И сдивовалися ведь добры эты людушки —
И хоть стала нонь близёшенько подхаживать,
И в устах держишь хоть прелестные словечушка
И во сердцы нету великого желаньица,
И лицемеришь нонь при добрых столько людушках
И обиждашь столько удала добра молодца!
И мне-ка йз роду ведь было да из племени
И всех желаннее родитель была тетушка,
И на любимое была да краснословьице,
И на сердечное великое желаньице,
И на заступушку была на приберёгушку!
И у меня нонь, у бессчастна добра молодца,
158

И так победное сердечко разгорелося,
И так обидушка с досадой расходилася!
И не ласкайте, светы братьица родимые!
И ты не плачь да понапрасну, родна матушка,
И не диви да многих добрых столько людушек —
И я не дитятко тебе да не рожоное!
И , знать, не трудничек я вам да не работничек,
И не старатель был крестьянской, видно, жирушки,
И не рачитель до участков деревенскиих!
И знае-ведае ретливое сердечушко,
И что вы ростили удала добра молодца,
И во людушки вы ростили казенные,
И на убойну эту службу государеву,
И на измену светам братьицам родимыим!
И высокй, да знать, вы тёрема построите,
И знать, зеленые сады да принасиете,
И винограду, видно, в садику наростите;
И как послй меня, бессчастна добра молодца,
И принаскопите казну да вы бессчётную,
И будут детушки стоять ваши любимые,
И во уличках стоять оны рядовыих,
И во лавочках стоять оны торговыих!
И уж как я, да горегорькой е детинушка,
И единёшенек, удалой доброй молодец,
И отрешон да от крестьянской я от жирушки,
И приотказан от хоромного строеньица;
И быдто птиченька в лесах да заблудящая,
И так же я, бедной бессчастный добрый молодец!
И прости-йзвини, родитель родна матушка,
Что попенял да я при добрых тебе людушках
И посудьячил при спорядныих суседышках, —
И я клоню тебе бессчастну буйну голову
И молодецко бесталанное сердечушко!»
И я скажу тебе, сестрица сдвуродимая,
И для людей зря рушишь горьки свои слезушки,
Как вестимо всем спорядныим суседушкам
И про его да молодецко возрастаньице,
И какова была от вас да приберёгушка;
И он гневён да наш сдовольной белой светушко,
Что говорят да его братьица родимые:
«И мы возростили себе да всё изменушку!»
И оны ходя, светлы братья, взвеселяются:
159

«И слава богу-то теперь, да слава господу!
Е замена в грозной службе государевой!»
Вопленица за рекрута обращается к тетке:

И спасет бог, да сдвуродима мила тетушка,
И на твоем складне-умильном причитаньице,
И на твоих да на рассказах правосущиих!
У ж как я, да разбессчастный добрый молодец
И бесталанная победная головушка,
И я в бессчастный день во середу засиян,
И в бесталанной день во пятницу вспорожен,
И я солдатушком в купели ведь окупай,
И во казенные во людушки возрбщен,
И меня в зыбоньке, солдатушка, качали,
И вдвое-втрое тут мни горя накачали!
И уж я взрос да на катучем синем камешке,
И к завоенному оружьицу воскормлен,
И на измену светам братьицам родимыим;
И от младости во радости не бывано,
И от рожденьица веселых дней не видано,
И не видал да я великого желаньица
И от родителя родимой своей матушки
И не слыхал да я прелестныих словечушек
И от своих да светов братьицев родимыих!
И поровечники ведь мни были не пбдружье —
И подойду я к ним, удалой доброй молодец,
И во глаза-то мни оны да прилешаются,
И посторонь оны «служивым» нарекают,
И говорят да там суседи спорядовые:
«Не участник он участков деревенскиих,
И не дольщик он крестьянского ведь полюшка
И не косец да на луговых буде пбженках!»
И во глаза лестят дружьё-братья-приятели,
И по заглазью-то оны да спроговаривают:
«И вот казенный-то солдатушко похаживае,
И горемыка-та удалая погуливае!»
И подойду да я ко красныим ко девушкам,
И ведь тут да мни, бессчастну, не весельице,
И красны девушки меня да сторонилися,
И быв чужанина меня да полошилися!
И вдруг подрёже тут победно ретливб сердце
И пустылая родима каже родинка!
160

И еще слушай же, родитель мила тетушка!
И ты пойди со мной ко городу Петровскому,
И да ты погляди, родитель мила тетушка,
И как в злодийной ведь палате белокаменной
И нас догола, победных, раздевать будут,
И становить станут под меру государеву,
И принимать станут бессчастных добрых молодцев
И во злодийную во службу государеву!
И станут брить да наши желтые кудёрышки,
И приберешь, моя родитель мила тетушка,
И мои желты молодецкие кудёрышки
На доброумьице себе, на погляженьице
И на роздий себи великоей кручинушки;
И ты увидишь тут, родитель мила тетушка,
И как нас сводят в божью церковь посвященную
И принимать да нас присягу уреченную,
И служить да верой-правдой нам, солдатушкам,
И без измены-то царю — богу русийскому.
И тут повысмотришь, родитель мила тетушка,
И как водить станут бессчастныих солдатушков
И приучать да ко оружьям завоенныим,
И нас ко этым пистолетам зарукавныим;
И как съедешь на родиму нашу сторону,
Порасскажешь многим добрым столько людушкам
И всим приближним спорядовыим суседушкам!
Вопит соседка, у которой брат в солдатах:

Я стою гляжу, кручинная головушка,
И что впотай рушу, победна, горючй слезы,
И не попущу да я, кокоша, жалка голоса,
И я обидной горькой причети солдатской!
И подивуют мне-ка добры эты людушки,
И посрекаются спорядны вси суседушки;
Я сестра, видно, стою да ведь безбратняя,
И, знать, сердечушко мое да беспечальное,
И у меня ведь, у победной у головушки,
И едина также скачёная жемчужинка,
И единоутробной светушко братец родимой,
И также отдан в грозну службу государеву!
Уж как третий-то учетный идё годышек,
И как я да была в городе Петровскоем,
И хоть недолгой я поры да была времечки,
! ’ Причитания

1G1

Хоть одну жила уречную педелюшку,
И насмотрелась на бессчастных я головушек
И на победну горьку жизнь да я солдатскую!
И не дай господи на сём да на белом свете
И глядить-смотрить на подстрильных ясных
соколов!
И отрешённы-то от добрых оны людушек,
И приотрёкнутся от сродчев оны сродничков.
И я гляжу да нынь, печальная головушка,
И как похаживат наш сдовольной белой светушко,
Уж как милой спорядовой наш суседушко
И он по доброму хоромному строеньицу,
И как тоскует-то ретливое сердечушко
У дорогой милой скачёноей жемчужинки!
И мне-ка смить ли то, печальноей головушке,
И подойти, бедной горюшице, близешенько,
И наложить свои бессчастны белы рученьки
И на победны молодецки твои плечушки
И на бессчастну молодецкую головушку!
И не огонь иду, горюшица, не ббпалю,
И не змея иду, победна, я не бклюну!
И сама по себе, горюша, разуметь могу,
Я по светушке по братце разумию вас:
И жаль расстаться с молодецкой вольной волюшкой
И распроститься со родимой со сторонушкой!
И ты послушай, спорядовой мой суседушко!
И не радйю я, победная головушка,
И тоби быть да в грозной службе государевой;
И возврати господи скачёную жемчужинку,
И тебя взад да на родимую сторонушку,
И большаком да тебя в дом-то настоятелем,
И тебя пахарем на чисто взад на полюшко,
И сенокосцем на луговые на поженки,
И севцем да на распашисты полосушки,
И рыболовушком на сине на Онегушко!
И как тобя, да тёпло-красно наше солнышко,
И наша милая свеча да не топлёная,
И сожалиют вси спорядные суседушки
И за твои да за умильные словечушка!
И как смиреньице у тя было со кротостью,
И ты не плут да был ведь, свет-то, не разбойничек,
И красным девушкам ведь ты да не насмешничек,
162

И молодым женам ведь ты да не проказничек,
И как мужниим-то жбнам не стыдитель был!
И долгих вёчеров, наш свет, #да не просиживал,
И тёмных ноченек, наш свет, да не прогуливал!
И я гляжу-смотрю, печальная головушка,
И на тебя, да златокрыла ясна сокола;
И нынь под тученькой ты ходишь гряновитоей,
И ты под облакой ведь е да страховитоей!
И ты думаешь бессчастным своим разумом:
«И возврачусь да на родиму, може, родинку!»
И ты послушай-ка, скачёная жемчужинка,
И не поставь во гнев, сдовольной белой свётушко,
И буде господи-владыко не помилует
И от злодийной тобя службы государевой,
И ты пойдешь да во солдатушки походные,
И ты во дальную путь-шйроку дороженьку,
И в безызвестну незнакомую сторонушку,
И я понакажу, печальная головушка,
И как тобе, милый спорядный мой суседушко:
И не случится ль тобе слышать
И там про братца про родимого
И увидать мою скачёную жемчужинку!
И во единой во казармы, може, сойдетесь,
Иль на стретушке, бессчастны, може, стрититесь,
И да вы ду-друга, победны, приузнаете,
И за одним, може, столом да вы там будете,
И , може, сядете за стол да против ду-друга,
И вы на ду-друга, победны, усмотрйтесь-ко,
И потихошеньку ведь вы разговоритесь-ко:
«И с коей стороны, солдат, какой губеренки?
И сколько лет служишь во службе государевой?
И ты которой год в солдатушках походныих?»
И тут вы ду-другу, победны, порасскажетесь,
И вы, бессчастны тут солдаты, порасплачетесь!
И ты скажи, да спорядовой мой суседушко,
И моей милоей скачёноей жемчужинке,
И скажи низкое поклонно челобитьице!
И ты скажи еще, сдовольной белой светушко,
И таки ль гнев несё скачёная жемчужинка
И всё на нас, да на печальныих головушек,
И что не пише скорописчатой он грамотки,
И не упише свою жизнь бедну солдатскую?
163

И таки ль нет да ему вольной столько волюшки,
Иль на письмо нет золотой казны бессчётноей,
И нет попутчичков оттуль, видно, ходаталей?
И ты поросскажи, спорядной мой суседушко,
И что не знаем мы, горюшицы, не ведаем,
И во какой орды наш свет, да во какой земли;
И что по утрышку его мы воскликаем
И по вечерниим зарям да вспоминаем!
И ты скажи, да тёпло-красно мое солнышко,
И как тоскую я по братце по родимоем!
И кабы мне-кава, печальноей головушке,
И были крылышки, горюше бы, гусиные,
И были полёты, победной, лебедины бы,
И я бы справилась, горюша, поднималась
И выше лесушку, победна бы, дремучего,
И на безродну бы на чужу на сторонушку,
И я во дальни города бы незнакомые;
И облетела всю Русию подселенну бы,
И повзыскала бы скачёную жемчужинку
И на пути да во солдатушках походныих,
Я по этым бы казармам по казенныим,
И по часовенкам искала бы на спасеньи,
И по зеленыим лугам да там на отраженьи!
Я слетала бы за сйне за Онегушко,
Я во это в океян да сине морюшко,
Повзыскала бы по чёрным большим кораблям,
И я по этым берегам да незнакомыим,
И признавала б светушка братца родимого
И по солдатскому бессчастну белу личушку,
И по печальным его ясныим по очушкам,
И по обидным по солдатским разговорюшкам!
И знаю-ведаю, печальная головушка,
И про его да я жизнь горьку-бессчастную!
И как в три годы резвы ножки притопталися,
И все солдатски сапожонка придержалися,
И по походушкам мондеры притаскалися,
И заболели-то солдатски его плечушка,
И столько н'осячи ранцы эты казенные,
И подрожали, може, бёлы его рученьки,
И столько дёржачи оружьица военные!
И притомивши-то скачёная жемчужинка,
Уж он ходячи, наш свет, да по походушкам,
164

И он стоячи, победной, каравулыциком
Всё у этыих замков да у казенныих!
И еще слушай же, спорядной мой суседушко,
И ты скажи да светушку братцу родимому:
И как поели его, скачёноей жемчужинки,
И изменилася крестьянска наша жйрушка,
И издержалась золота казна бессчётная!
И ты еще скажи, спорядной мой суседушко:
И хотя ж есть да светушки братцы родимые,
И всё не спацливы к солдатушку бессчастному,
И как в злодийну его службу приотправили,
И прозабыли его братьица родимые,
И не распродают любимоей скотинушки,
И не пришлют да золотой казны по надобью,
И на расход ему, солдатушку бессчастному!
И сдайволюй, да спорядовой мой суседушко,
И мни порассказать про службу государеву,
И что я видела, печальная головушка,
И как была да я во городе Петровскоем
И отпускали как солдатушков бессчастныих
И их во партии, победныих, во собраной,
И как идут да путем-шйрокой дороженькой,
И оны в дальную орду да безызвестную.
И как по ранному было да всё по утрышку
И приходили эты дядьки-то со старшима,
И оны прошли по казармам по казенныим,
И оны громко всим солдатушкам сказали:
«И вам отправка сего дёнечка господнего
И вам со города теперь да со Петровского».
И как у этых у солдатушков бессчастныих,
И в крепкий сон да у солдатушков не забранось,
И тут повыстали солдатушки победные
И как со этых оны коек со казенныих,
И тут Исусову молитву сотворили,
И во слезах глаза солдатушки крестили,
И не ключёвоей водой да умывалися,
И как не в бело полотно да утиралися—
И умывалися солдаты горючмы слезмы,
И утиралися великоей обидушкой,
И обували сапожёнки тут казенные,
И на плечушки шанельчишки походные,
И крепко-накрепко сердечко подтягали;
165

И приходили хотя дядьки-то со старшима
И их повывели на шйроку на уличку,
И их в шариночку, солдатов, становили,
И по единушке солдатов выкликали,
И во походные солдаты назначали.
И как в шариночке победнушки стояли,
И уж так да камендёры надрыгались:
И как стояли бы, солдатушки, прямёшенько,
И глядили бы, бессчастны, веселёшенько,
И белы рученьки были б да по'расставлены,
И в едину струну бы 'ноженьки наставлены,
И говорили бы солдаты умильнёшенько,
И привыкали 'бы к ученью хорошохонько!
И «асупротйв стоим, победны мы головушки,
И поблизёшеньку ведь нас не подпущают
И как злодии-камендеры скрозекозные;
И нету душеньки у их да во белых грудях,
И нету совести у их да во ясных очах,
И нет креста-то ведь у их да на белой груди;
И невмогуту им умильно причитаньице,
И им не по сердцу горючи каши слезушки!
И как приставлены судьй да всё немилостливы,
И тут привозят оны бочки с ключевой водой,
И тут над нама-то оны да надрываются!
И как начальнички стоят да там не русские,
И как судьишечки ведь там не новгородские;
И велят оны из труб да всё пожарньгих
И нас окачивать, победныих головушек,
И всё тушить пожар в ретливыих сердечушках!
Ой, тошнёхонько победным нам головушкам!
И невмогуту нам сесветное живленьице
И всё от этыих властей да страховитыих,
И всё от этыих судей да скрозекозныих.
И суди господи злодиям-супостатьгим
И за их тяжкие велики беззакония!
И ты услышь наши молитвы изутробные,
И ты узри да наши слезы горегорькие!
И при послёди-то походе этой времечке
И как на нас, да на победныих головушек,
И быдто белочки солдатушки поглядают,
И быв упалы серы заюшки посматривают,
И не посмиют-то, удалы добры молодцы,
166

И с ноги на ногу оны да всё переступить
И скинуть ясныих бессчастных своих очушек
И всё на нас, да на печальныих головушек,
И у которых е желанны хоть родители,
И у которых е сестрицы хоть родимые,
И хотя ж клубышком, горюши, мы катаемся,
Хотя червышком, бессчастные, свиваемся,
И не повиря нам, победныим головушкам,
И столько этыи властй немилосердые.
И жаль-тошнёшенько победным нам головушкам
И своих милыих скачёных нам жемчужинок;
И на три ряд наше сердечко прирастрескае,
И на четыре ряд утроба перелопала,
И столько глядячи на братьицев родимыих!
И подходить стали судьй неправосудные
И как ко этыим солдатам новобранныим,
И наливали тут по чары зелена вина,
И оны в музыку, злодии, заиграли,
И барабанщик барабан да пробивает.
И сговорят да тут судьй неправосудные:
«Марш! В поход пойти бессчастныим солдатушкам!»
И позади пошли победны мы головушки,
И мы не знаем-то, кокоши горегорькие,
В кую путь пошли широкую дороженьку;
И сговорят да тут судьй неправосудные:
«И вы, прибравые солдатики молодые,
И вы по городу пойдете по Петровскому
И мимо славную палату енеральскую,
И вы пойдите, новобраны, веселешенько,
И пойте лисенку, походны, умильнешенько!»
И столько диется солдатушкам бессчастныим!
И им писенки запить да не хотелось бы
И ущемлят у их ретливое сердечушко,
И обмирает у их зяблая утробушка!
И впереди идут всё дядьки да со старшима,
И позади идут ведь крепки караульщички,
И середи да музыканты с барабанами;
И как по городу идут оны тихоніенько,
И скрозь слезы поют жалку оны лисенку,
И скрозь обидушку словечка выговаривают,
И не мешаются, ногами-то выступывают,
И ретливо сердцо ведь кровью запечатано!
167

И не дай господи на сём да на белом свету
И расставаться-то со братьицем родимыим,
И отпущать да во солдатушки походные!
И не глядили бы победны ясны очушки
И на бессчастное житье да на солдатское,
И на слезливо их, победных, расставаньице!
И как жива эта разлука пуще мертвой!
И не радила бы победна я головушка
И я пи роду бы крещеному, ни «екрести,
Как ходить да по солдатушкам походныим!
И я не знаю ведь, печальная головушка,
Кое день да кое темная де ноченька;
И во горях, бёдна кокоша, во кручинушке,
И по сырой земле, горюшица, каталася!
И сговорила тут скачёная жемчужинка,
И мой бессчастной светушко братец родимой:
«И ты прости, прости, сестрица-свет родимая,
И ты во всей вины прости да во всей глупости!»
И сговорил да еще, красно мое солнышко,
И со правой руки подал мне злачён перстень,
И от сердечка опояску новгородскую,
И со кармана он платок да левантеровой,
Вси подал да он утехи молодецкие
И сговорил да при послёди таково слово:
«И дарю тебе, сестрица-свет родимая,
Я на память-то, сестрица, свой злачён перстень,
На доброумье опояску новгородскую,
И на роздйй тебе великоей кручинушки
И со кармана я платок да левантеровой;
И спамятй меня, сестрица-свет родимая,
И ты гляди да на последние подарочки,
И точно на меня удала добра молодца;
И ты держи эты любимые подарочки
И да ты в день держи на белых своих рученьках,
И да ты в ночь ведь у ретливого сердечушка,
И мой злачён перстень держи, бедна, по праздничкам,
И прилагай, бёдна, ко блёклому ко личушку,
И прижимай да ко бессчастну ретливу сердцу!»
Уж вы слушайте, народ да люди добрые!
Как прощалася, победна, расставалася
Я со светушком со братцем со родимыим,
И мы плотнещенько ко сердцу прижималися
№

И во сахарине уста да целовалися,
И сговорил еще, скачёная жемчужинка,
И с горя малое единое словечушко,
И он челом бил, мой ведь свет, да низко кланялся,
И он до матушки, наш свет, да до сырой земли
Уже всим вкупе спорядныим суседушкам,
И он воздал да всим спасибо с благодарностью,
И он за ваше за великое желаньице!
И буде вирите, народ да люди добрые,
И не могу забыть, кручинная головушка,
И я про слёзное со братцем расставаньице,
И я про бедное солдатско похожденьице,
И я ни в день забыть, ни в тёмну ночь осеннюю.
И поглядите, многи добры столько людушки,
И вы на этого бессчастна добра молодца,
И вы на этого суседа спорядового!
И он тонёшенек теперь, да как тетивочка,
И молодёшенек, наш свет, да как травиночка,
И зелена стоит быв он да деревиночка,
И недоросла, как кудрявая рябинушка,
И недозрела борова да ягодиночка!
И молчи-то-ко, спорядной мой суседушко:
И как ты сбйдешь-то во службу государеву,
И на словах да ты, бессчастный, всё простешенек,
И умом-разумом, победной, ты глупешенек.
И ты подтыченья, победной, наувидишься,
И ты поушенья, бессчастной, напринймашься;
И тут избита-то бессчастна будет спинушка,
Всё подбиты будут ясны твои очушки,
Исколочена бессчастна буде голова,
Как подсечены ведь резвы будут ноженьки,
И придосажено ретливое сердечушко,
И приобижена бессчастная утробушка!
И в темном лйсе — да ты зверя устрашился бы,
И в чистом поле — да ты змея убоялся бы,
И в злодийной этой службы государевой
И не начаешься ты горя — накачаешься,
И не надиешься обидушки — навидишься;
И невзначай да получать будешь поушенья,
И ты не знаешь, за что побои превеликие!
Уже ой да горе-служба государева:
И как еденьице вам буде ведь скотиное,
109

И точно питьице, победным, лошадиное:
Уеданьице вам будут ведь сухарики,
И вам питемьице-то водушка со ржавушкой!
И хоть не великую вину да вы провинитесь,
И нету милости, бессчастным, нет прощеньица;
И под бока станут солдатские подтыкивать,
И подобьют да ваши ясны эты очушки,
И победную бессчастную головушку,
И дают розги во бессчастны ваши плечушки,
И уже бьют да так бессчастну вашу спинушку
И страшно-ужасно ведь палкама великима,
И вам не сто дают ведь разом — делу тысячу;
И тело с мясом у бессчастныих смешается,
И как из плеч да ручьем кровь-то разливается!
И как от этыих побоев от тяжелыих
И тут бессчастна бы головка не клонилася,
И тут солдатское бы сердце не корилося,
И наб повынести могучим вашим плечушкам
И эты смертные побои да тяжелые,
И наб повытерпеть бессчастному сердечушку
Уж как всю эту обиду преужасную;
И тут утробушка у вас не унывала бы,
И горючй слезы у вас не протекали бы,
И как пред этыим начальством пред всевышниим,
Как пред этыим злодием еупостатыим;
И веселым наб быть, победным, не смеятися,
И при обиды вам, несчастным, не расплакаться —
И межу собой начальники смущаются,
И над бессчастныма солдатам изъезжаются!
И не поставь во гнев, спорядной ты суседушко,
И что жалобно, горюша, причитала,
И про злодийну грозну службу рассказала;
И хоть я нё была во службы государевой,
И не ходила по походам я солдатскиим,
И столько была я во городе Петровскоем —
Я одинова со братцем со родимыим,
Хоть одну была уречную неделюшку,
Я навиделась, победная головушка,
И насмотрйлась на солдатом новобранныих,
Как ходили на ученьице великое;
И хотя ж ветрышки-то были со погодушкой,
И была стужа со морозами крещенскима,
170

И всё неверны командеры страховитые
И столько этыих солдатушков молодыих
И приучали ко оружью завоенному,
И чтобы вдруг ровно направо повернулися.
Чтоб в минуточку оружья перекинули,
И их повыстанет шариночки казенные,
И плечо с плечом ровно б у них ровнёшенько,
И буйна голова была б у их прямёшенька,
И отойдут да командеры тут ведь ротные,
И оны впрямь глядя по плечушкам могучиим,
И оны вточь глядя по буйной по головушке.
И новобранные солдатушки бессчастные,
И всё к оружьицу оны не применилися,
И оны в вытяжку стоять да не навыкли
И поворотушков держать да не умиют!
И горячи да эты ротные — свирепые,
И отдалй да оны скоро поразойдутся,
И закричат оны, злодии, по-звериному,
И как этыихбессчастныих солдатушков
И оны ткнут да всё во правое во плечушко!
И как у этыих солдатѵшков бессчастныих
И со ясных очей да слезы вдруг повытекут.
И как у нас, да у печальныих головушек,
И обмират наше ретливое сердечушко,
Уж как глядячи на скачёныих жемчужинок!
Хоть в бело лицо дуют буйны эты ветрышки,
В ясны очи бьет погода непомерная,
И никуды, бедны солдаты, не увернешься,
И по фатерышкам, бессчастны, не разойдешься!
И от снежку да зябнут резвы у их ноженьки,
И от оружьица бессчастны рѵчки белые,
И от морозушку сердечко перетрескает;
И не одеты там собольи белы шубоньки,
И одни только мундеры сукон серыих;
И у их здрагиват бессчастно тело белое!
И мне-ка жаль того, победноей головушке:
И лучше я, бедна горюшица, радела бы
Ему скорѵю злодийнѵ бы смеретѵшкѵ
И опустила бы, горюша, во сырѵ землю!
И тут не ржавело б победно ретливо сердцб,
И где таскается бессчастно наше дитятко,
Иль зябет да по студёной он по зимушке;
171

И летной порой на дождях стоит сыпучйих,
И на страстях, може, светушко, на ужастях;
И мое трескае ретливое сердечушко.
Ой бессчастные солдаты, неталанные!
И как у вас, да у победныих головушек,
И без угару разболится буйна голова
И от побоюшков у вас да от тяжёлыих!
Наб бояться-то судей неправосудныих,
И покоряться наб властям немилосердыим,
И подрожать да вам кажинную минуточкуі
И буди проклято на сём да на белом свете —
У ж как это зло-великое несчастьице,
Всё злодийное проклято бесталаньице—
Уж как эта грозна служба государева!
И трудна-тяжела ведь служба государева:
И день и ночь служить солдатушкам бессчастныим,
И нет спокою-то ведь темной этой ноченькой,
И нет отдоху на владычны божьи празднички!
Дробить наб, да как начальству-то являтися,
Чтоб мундеры сукон серыих наглажены,
Как оружьице всё было бы начищено,
И сабли вострые всё были бы насветлены,
И плотно-наплотно ведь были б подпоясаны!
Если рекрут пошел охотой за братьев,
то соседка продолжает:

Д а ты слушай же, спорядной мой суседушко!
И ты окинулся на братьицев родимыих
И на их ласковы прелестные словечушка!
И ублаждают тебя, доброго ведь молодца,
И тебе цвётно ноньку платьице наряжено,
И тебе ествушки сахарные составлены,
И тебе питьица медвяные налажены,
И для гірогулушки добры кони подпряжены.
И да ты думашь, спорядовой мой суседушко,
И что ведь век будет тебе да уваженьице?
И не веково уваженьице — часовое!
И тебя сдают как во службу государеву,
И позабудут светушкй братцы родимые!
И буде бог судит, владыко многомилостливой,
И по благу служить ведь службу государеву,
И буде выслужишь уречны эты годышки,
172

Буде возвратишься на родимую сторонушку,—
И не будет тут от братьев уваженьица,
И приобидят тут солдатушка бессчастного,
И сговорят да тебе братьица родимые:
«И ты не долыцичек крестьянской нашей жирушки,
И не участничек участкам деревенскиим,
И не пристройщичек к хоромному строеньицу,
Ты не пайщичек любимоей скотинушки!»
И позабудут светушки братцы родимые
Оны нынешню напасть-беду великую,
И сговорят еще солдатушку бессчастному:
«И ты ведь долыцичек всё службы государевой,
И ты участничек солдатушков походныих,
И ты паищичек казармам всё казенныим,
И половинщик ты оружьям завоенныим!»
И заобидишься, солдат ты, закручинишься,
И во слезах да ты ответишь таково слово:
«Бог судья вам, светушкй братцы родимые,
И как во ту пору было, да в тое времячко,
И когда грозна эта служба сустигала,
И вы не шли да туды, братцы, не сдавалися,
И вы ведь мной, да горегорьким, заменялися,
И кабы знал да я, бессчастной, про то ведал бы,
И вас не слушал бы я, братьицев родимыих,
И не окинулся б на ласковы словечушка,
И не сменял бы ум тот разум на безумьице,
И я не шел бы в грозну службу государеву!
И хоть бы в горе жил — на вольной своей волюшке,
И хоть я в худом был, победной, во житьишечке,—
И столько на своей любимой бы сторонушке!
И как за вас, да светушкй братцы родимые,
И много страсти я привйдал, много ужасти
И большй того — побоев превеликиих;
Белы рученьки мои да примахалися,
Белы ноженьки мои да притопталися,
Ясны очушки мои да притомилися,
Бедна спинушка моя да пораспластана,
И вся утробушка моя да перержавела;
От подтычин я не вижу света белого,
От поушенья не слышу ветра буйного!
Бог судья вам, светушки братцы родимые!»
И тут воспомнишь ты кручинную головушку,
173

И ты меня, да ведь приближную суседушку:
«И говорила как спорядная суседушка,
И так ведь йзбылось и в точь всё обрещалось!»
И ты не гневайся, сдовольной белой светушко,
И на мое да ты нескладне причитаньице!
Хоть не умильно я, горюша, причитала,
Столько ума-разума в головку придавала!
И хоть не много жизнь солдатскую видала,
Знаю-ведаю, победная горюшица,
Каково да им, бессчастным, уваженьице!
Соседка к матери, если она не причитает:

Порастроньтесь-ко, народ да люди добрые,
Дайте мистечка вы мни да несомножечко,
И с одну лётную со малую тропиночку,
И вы со этую дубовую мостиночку,
И не на добром мни кбмони проехать,
И единой пройти кручинной мни головушке,
И мне ко милоей спорядноей суседушке,
И повзыскать мне-ка, печальноей головушке,
И мне, победной, бедну матерь горегорькую.
И я гляжу-смотрю, печальная головушка,
И я на милую спорядную суседушку,
И что сидит да на брусовой она лавочке,
И у ей поджато ретливое сердечушко,
И принаклбнена бессчастна буйна голова,
И утуплены ведь очи на дубовой пол,
И вопотай рушйт, горюша, горючи слезы?
И ты послушай же, спорядная суседушка!
И не попустишь ты унылой жалкой голосок,
Хоть не умильное бы складне причитаньице,
Всё не для чести, горюша, не для похвалы,
И со великой бы злодийной ты кручинушки;
И хоть горючи, бедна, слезы проливаешь,
И не повиря того добры тебе людушки!
И про тебя, да про бессчастную головушку,
И межу ду-другом тихонько разговаривают:
«И не жалйе, знать, сердечного ведь дитятка,
И свою милую скачёную жемчужинку!»
И не могла стерпеть кручинна я головушка,
И содержить свое ретливое сердечушко,
И подошла да я, кручинная головушка,
174

И наздыну свои бессчастны белы рученьки
И на твои столько печальные на плечушки:
Ты послушай, спорядовая суседушка!
И что сидишь да на брусовоей на лавочке
И не подходишь ко сердечному ко дитятку?
И он похаживат, удалый добрый молодец,
Хоть по доброму хоромному строеньицу,
И нету сродчев у него, да видно, сродничков,
И нету любушек-сестриц, видно, родимыих,
И по головушке никто да не подранивает,
И по бессчастным его плёчам не поглаживает?
И подойди да ты, родитель родна матушка,
И ты наздынь свои, родитель, ручки белые
И на печальну молодецкую головушку,
И на бессчастные могучи его плечушки!
И, видно, у тебя, печальной у головушки,
И плотно-каменно ретливо, знать, сердечушко,
Что отдалй ходишь, горюшица, туляешься
И от сердечного рожоного от дитятка!
И как у твоей скачёноей жемчужинки
И закручинилась бессчастная головушка,
И закатился, знать, катучий белый камешек
И на печальное бурлацкое сердечушко,
И на бессчастну молодецкую утробушку!
И он без ветрышка, наш светушко, шатается,
И ума-разума, победной, он срекается,
И он похаживает, свет, да выговаривает,
И он во все в эвты во добрые во людушки,
И сговорит да он, победной, таково слово:
«И я не знаю, добрый молодец, не ведаю,
И что разгневалась желанна моя матушка
И на бессчастного удала добра молодца,
И кругом-около родитель не обхаживат,
И ко мни во глазы родитель не поглядыват,
И про запас да в молодецко бело личушко.
И подойди скажи, родитель родна матушка,
И чим разгневал я, удалой доброй молодец,
И отрешил чим я родительско желаньице?
Аль ты слушаешь любимых своих детушек,
И моих милых светов братьицев родимыих?
Ты подумай же, родитель родна матушка,
Как мои да светы братьица родимые
175

Изживают меня, бедна добра молодца,
И быдто лютого зверя да из тёмна леса,
И быдто лютую змею да из чистй поля;
И знать, что я, бедной бессчастной доброй
молодец,
И знать, не дитятко тебе да не рожоное,
И знать, не вси равны сердечны тебе детушки,
И тебе по-люби, знать, дети оставаются.
У ж как вы, мои желанные родители,
Изгоняете бессчастную головушку,
И быдто заишка с-под ракитова под кустышка,
И горносталя с-под катуча бела камешка!
И можно знать, моя родитель родна матушка,
И про бессчастного удала добра молодца:
Уже так мое сердечко разгорается,
И зла великая кручина расходилася
И на сердечушке тоска да распалилася,
И белой свет да со ясных очей теряется!
И чем разгневал я родитель тебя матушку,
Так ты в том прости, родитель жалостливая!
И не гневила бы, победна моя матушка,
И при последи-то меня да поры-времечки,
И не дивила бы ты добрыих-то людушек,
И не знобила бы бессчастного сердечушка!
И мне пройти было, бессчастну добру молодцу,
И мне во этот бы унылой задний уголок
И ко желанноей к родителю ко матушке,
И приклонить своя бурлацкая головушка, .
И покорить да всё печальное сердечушко!
И не прошу да я, удалой доброй молодец,
Я ни злата-то у вас да всё ни сёребра,
И не прошу да золотой казны по надобью —
Я прошу столько, родитель родна матушка,
Я родительско прощенье с бласловленьицем!
И как что сдиется, родитель моя матушка,
И над бессчастноей бурлацкоей головушкой,
И как во этой во полаты белокаменной,
И буде бог судит бессчастну добру молодцу
И во злодийной быть во службе государевой,
И не спокиньте-тко бессчастна добра молодца,
И вы приидьте-тко во город во Петровской;
И не забыдьте, светы братьица родимые,
176

И во поход меня, бессчастна, проводите-тко!
И обмендерят как бессчастных нас головушек,
И увидаете, сердечные, узнаете
Тут про нашу бедну жизнь да про солдатскую,
И про бессчастное еденье со питемьицем,
И про тяжкие побои превеликие,
И про зло это начальство страховитсе,
И про злых этых судей да скрозекозныих!»
Другая соседка к матери:

Я ответ держу, кручинна нынь головушка,
И я тебе, милой спорядноей суседушке!
И да ты слышала, победна, в глаза видела:
И скрозь обиду твое дитятко высказыват,
И скрозь горючи он ведь слезы выговариват;
И приклонил свою бессчастну он головушку,
И покорил да бесталанно ретливо сердцб
И он со этыма слезама со горючима
И он при всих да ведь при добрыих при людушках,
И при ближних спорядовыих суседушках;
И он повысказал, -удалой доброй молодец,
И како его из дому похожденьице!
И жаль-тошнёшенько удала добра молодца:
И он возрастом, наш свет, да не малёшенек,
И на походочку, наш свет, да быдто стопочка,
И во лицы да всё белила со румянама,
И развесёлы молодецки ясны очушки;
И по налатушке пройдет, да свет, не стряхнется,
И говорит да наш свет-то, не мешается,
И знать, приглянется судьям там поставлёныим!
И ты послушай, спорядовая суседушка!
И кабы у тебя, кручинной у головушки,
И во сердцы было велико бы желаньице,
И во устах были прелестны бы словечушка
И до печального сердечного до дитятка,
И не допустила бы, победна, во резвы ногй,
И ты приняла б на белы свои рученьки,
И от тошна горя к сердечку прижимала бы,
И со кручины к белу лицу прилагала бы,
Уговорила бы дитё да уласкала бы,
И наказала бы сердечному ты дитятку
И ты умильныим родительским словечушком:
12 Причитания

177

«И как поедешь ты, сердечно мило дитятко,
И ко злодийному ко городу Петровскому,
И на пути да гди на шйрокой дороженьке
И где увидишь ты часовни богомольные,
Где прознаешь да ты церквы посвященные,
И во часовенки зайди да ты на спасенье,
И в божьи церквы заходи да ты на моленье,
И да ты ставь-ка там свечи да всё рублевые,
И засуляй-ко пелены да всё шелковые
И ты пречистой пресвятой да богородице;
И молись да ты там богу от желаньица,
Чтобы господи-владыко-свет помиловал
И от злодийной грозной службы государевой,
И возвратил бы на родиму тебя родинку,
И во свой да дом, крестьянскую во жирушку;
И ты начальству во палаты не годился бы,
И черным вороном в глаза да показался бы!
И ты послушай, спорядовая суседушка:
И когда дитятко тебе да покорялося
И как бессчастная головка приклонялася
И ко теби да всё во резвые во ноженьки,
И у тобя, моя спорядная суседушка,
И не здынулись тут ведь бёлы твои рученьки
И на печальну на бурлацкую головушку,
И на обидны его желтые кудёрышки.
И знать, на ту пору уста да запечатались,
И у тобя, да у спорядной у соседушки,
И не воротится ведь нынь да всё речист язык!
Соседка, у которой брат в солдатах, к народу:

И вы послушайте, народ да люди добрые,
Что ведь я скажу, кручинная головушка!
Сама по себи, горюша, разуметь могу;
Я была в такой ж великоей кручинушке,
Я в несносноей злодийноей тоскичушке!
И как со светушком я братцем расставалася
И всё горючима слезама обливалася.
И во горях добрых людей не узнавала,
И родимого я братца не видала!
Не дивуйте-тко, народ да люди добрые,
И также этой спорядовоей суседушке:
Ведь детиная тоска — неугасимая;
178

И може, нет да ума-разума в головушке
И у ей розмыслу в ретливоем сердечушке;
И как сегодня, сего дёнечка господнего
И без ума, да може, мать ходит-шатается!
И вы не вйрите, спорядные суседушки,
И нам, бессчастныим кручинныим головушкам:
И вы во добрыих живёте всё во жирушках,
И вы невзгоды над собой да не видаюча,
И вы кручины-то печали не слыхаюча;
И може, рада бы она да прйчитать —
И она в грамоты, горюша, не училася,
И всё от добрых людей да непонятная!
И не начаялась она да не надиялась
И над собой да всё великоей кручинушки!
И она в доброй во крестьянской жила жирушке,
В добре ростила сердечных она детушек;
И она думала победным, може, разумом,
Что повыращу сердечных своих детушек,
И отпущу да их на чужу на сторонушку,
И по охотныим бурлацкиим работушкам,
И наживут да золотой казны по надобью,
И да мы прйберем бурлакушка охотничка,
И добра молодца возьмем да мы нанемщичка,
И задайм да золотой казны бессчётноей,
И слободим да мы бурлацкую головушку!
И не по думушкам теперь да дело ставится,
И не по розмыслам у ей да обретается:
И хоть возростила сердечных еще детушек,
И сожалела отдать в добрые во людушки,
И содержала на родимой их сторонушке,
И всё во доброй во крестьянскоей во жирушке.
Еще думала спорядная суседушка:
«Може, годышки-то будут не бедовые,
И не придут скоро наборы государевы!»
И как по ейному великому бессчастьицу
И пошли годышки теперь да всё бедовые,
И времена пошли с бедами со напастями,
И часты пошли наборы государевы,
И выбирать стали удалых дсбрых молодцев,
И всё по полному бурлацкому по возрасту,
И красотой да всё по белому по личушку,
И на походочку бурлакушков щебливую.
179

На поговорюшку рекрутиков учливыих!
И как у ей да тут, спорядноей суседушки,
И тут повозросла сахарна деревиночка,
И вдруг ведь расцвела изюмна ягодиночка;
И тут ведь знать стали народ да люди добрые,
И тут проведали судьи неправосудные,
Что к набору есть скачёная жемчужинка.
Та же соседка к матери:

И ты послушай, спорядовая суседушка!
И ты проглупала скачёную жемчужинку,
И прозабыла ты, печальная головушка,
Как в досюльны времена да было годышки,
И были людушки ведь е да запростейшие,
Уж как прежний-то народ да был ведь
спацливой,
И новгородские крестьяна небалбвливы,
И как судьй да в тую пору правосудливы,
И как властй да тогда были милосердые,
И были времечка в ту порушку спокойные!
И прозабыла ты, печальная головушка,
И что ведь времечко идет да ускоряется;
И пошли людушки ведь е да всё баловливы,
И судьй-власти-то пошли да скрозекозные,
И начальнички пошли да всё бездельные,
У их женушки пошли да белорукие,
У их дочушки пошли да ничевухи —
И не ткиюшки оны да не прядеюшки,
И одно у их в умы, да одно в разуме —
И всё белила-то у их да со румянами,
И как хвостом вертеть да как ногой тряхнуть;
И не знают-то, бессчастные, не ведают,
И что ведь дом вести — не головой трясти,
И как от этого велика беззакония,
И как от ихного теперь неправосудья
И на часу да всё законы составляются,
И на минутой вси статьи да рассуждаются;
И мужиков-то всё судить да добираются,
И их нагладко, бессчастных, разоряют!
И как за наше за велико согрешенье
И пошли годышки ведь нонь да всё бедовые,
И зачастую неприятель всё волнуется,
180

И под Русию подселенну подбирается,
И пошли часты нонь наборы государевы!
И ты послушай, спорядовая суседушка!
И да ты властна всем сердечным своим детушкам,
И ты бы ладила в уречны их во годышки
И ты бы славныим купцам да всё богатыим,
И ты бы нажила златой казны бессчетноей;
И не спала бы ты по темныим по ноченькам,
И ты ездила б к судьям неправосудныим,
И ты по этым писарям да хитромудрыим,
И на безлюдье золотой казной дарила бы,
И чтоб подальше в жеребьях да отложили бы
И твою милую скачёну бы жемчужинку!
И нынь схватилася, спорядная суседушка,
И жалить да всё сердечно свое дитятко,
Как поблизёшеньку в бумажку записали;
И ты проспала-то по темныим по ноченькам,
И нынь проглупала по божиим по денечкам;
И наб вдруг спустить сердечно нонько дитятко
Из очей да ведь скачёную жемчужинку,
И единёшенька удала добра молодца
И от доброѳй крестьянскоей от жирушки.
И вам укор да от спорядныих суседушек;
И обиждаться-то сердечно буде дитятко,
Что поотдали во службу государеву,
Пожалили светушков братцев родимыих!
И знать, так сужено скачёноей жемчужинке,
И на роду судьба бессчастному уписана,
И на делу да, видно, служба доставалася
Твоему да всё печальну милу дитятку!
И как на этой на уречной на неделюшке
Я заметила, печальная головушка:
И как поедет-то бессчастной доброй молодец
Он на доброй на ступистоей лошадушке,
И на хорошиих на санках самокатныих,
И он на славноем коври новогородскоем,
И принаклонит-то бурлацкую головушку!
Я повыду на крылечико перёное,
Я гляжу да на путь-широку дороженьку,
Я в раздольице, горюша, во чисто поле,
И на бессчастного удала добра молодца;
И он идё путем-шйрокой дороженькой,
181

И он раздольицем, победной, всё чистым полем,
И он глядит да на четыре вси сторонушки
И молодецки горьки слезы проливает,
И он с головушки фуражечку снимает,
И кашемировой платочек вынимает,
Им подмахиват бессчастно бело личушко,
И утирает, бесталанной, горючи слезы!
Знать, что ведае ретливое сердечушко
И над собой да злу великую невзгодушку!
И прогляжу, бедна горюша я бессчастная,
И как на светушка я братца на родимого.
И ты послушай, спорядовая суседушка!
И ты бы взяла золотой казны по надобью,
И ты сходила бы во улички рядовые,
И ты во лавочки зашла бы во торговые,
И закупила лист бумаженьки гербовоей,
И наняла бы писарёв да хитромудрыих,
И ты списала у скачёной бы жемчужинки
И его ласковы, прелестны бы словечушки,
И ты учливу бы умильню поговорюшку,
И ты цвётно бы бурлацко его платьице,
И бессчастно молодецко его личушко,
Бесталанны бы слезливы ясны очѵшки!
И ты держала бы во правой белой рученьке,
Прижимала бы к ретливому сердечушку,
И прилагала бы ко блеклому ко личушку
Ты на светло бы Христово воскресеньице,
На стопочке держала бы точеной!
Как во нашем селе да деревенскоем,
Как у нашей божьи церквы посвященной,
И во приходе буде праздничек годовой;
Как приезжать да станут сродчи-милы
сроднички,
И соберется вся порода именитая,
И да вы сладите обеды полуденные,
И тут сходила в мелкорѵблену бы клеточку,
И ты бы принесла патрет да лйіто белое,
И становила бы за стол да за дубовой,
Ты на это бы косевчато окошечко!
И сродчи-сроднички глядили любовались бы,
И ты сама села, победна бы головушка,
И супротив бы ты патрета лица белого,
182

И ты дрочила по гербовой бы бумаженьке,
И тут воспомнила сердечно ты бы дитятко;
Вси бы род-племя любимо вспамятили бы
Как за этыим столом да за дубовыим;
И нагляделась бы, спорядна ты суседушка,
Как на сердечное рожоно свое дитятко;
И ты бы причетью, горюша, причитала,
И сговорила бы, бессчастна, таково слово:
«Хотя ж прйбрались вы, род-племя любимое,
Хотя ж вси вкупе, порода именитая,
И единой нету скачёноей жемчужинки!
И мы не знаем-то, победнушки, не ведаем,
Где победное дитё да обрещается!
И светы братьица с породой угощаются,
И за дубовыим столом да проклаждаются,
И едино, може, бессчастно это дитятко
И трои суточки ведь, дйтё, не едаюча,
И неделюшку спокою не видаюча;
И может, на страсти, наш светушко, на ужасти,
И на сраженьице наш свет да на великоем;
Не до владычного господнего до праздничка
И не до сладкого ему да уеданьица!
И может, горькима слёзама обливается,
И ретливо сердце ведь кровью запечаталось
Как во этой грозной службе государевой
И во бессчастныих солдатушках походныих!
И в слезах вспомнит он родиму свою родинку,
И сговорит столько бессчастной доброй молодец
И межу братией солдатамы походныма:
«Как сегодня, скаже, дёнечка господнего
Как на моей на родимой, скаже, стороне,
И как у нашей пресвятой да богородицы
И е престол да ведь господень божий праздничек,
И е гуляньице на шйрокой на улице,
Как собраньице душам да красным девушкам,
Всё гульбищечко удалым добрым молодцам;
Уж как мы, бедны бессчастные солдатушки,
Не на гульбищечке ведь мы да проклаждаемся,
С завоенным мы оружьем забавляемся,
И нас не носят с горя резвы нонько ноженьки,
И не глядят да на свет ясны наши очушки!»
И ты послушай, спорядовая суседушка!
183

И пожалела золотой казны бессчётной,
И не пожалела ты сердечно свое дитятко,
И ты не наняла писарёчка хитромудрого,
И не списала еще, победна ты головушка,
Как ведь дитятко тебе да выговаривал,
И скрозь обиду при добрых людях высказывал,
Что ублаждали-то его да как нанёмщика;
И обиждалося сердечно мило дитятко
И на тебя, да на родитель всё на матушку,
И он на светушков на братьицев родимыих!
И не списала на спомин своей скачёноей
жемчужинки,
И на раздий своей великоей кручинушки.
И молча схватишься, спорядная суседѵшка,
Д а как поживешь с любимыма со детушкам,
И не будет-то, победной, приберёгушки
И уваженьипа от милых своих детушек;
И тут воспомнишь ты скачёную жемчужинку,
И ты печальное сердечно свое дитятко,
И скрозь обидушку, горюша, ты великую
И да ты дождешься различной весны красной,
И ты повыдешь всё на шйроку на уличку,
И с горя сойдешь ты к крутому ко бережку;
И быстры риченьки теперь да поразольются,
И синё славное Онего порасполется,
И ты глядйть станешь за сине за Онегушко,
И ты наглядать будешь чёрных больших кораблей
Издалека, бедна горюша, из синя моря,
Не забилиют ли там тонки белы парусы,
И не покажутся ли чёрны больши корабли,
И не подъедет ли сердечно мило дитятко
И он ко пристани, наш свет, да корабельной,
И он на тихие, наш светушко, на заводи.
И не дождешься ты, печальная головушка,
Взад воротишься в хоромное строеньице!
И ты патрет взяла б, бело его личушко,
И ты ходить стала б по хоромному строеньицу,
И ты во светлую сходила бы во свётлицу,
И ты носила бы патрет да бело личушко
И супротив очей во белых своих рученьках,
И ты клала бы на стол да на дубовой,
И обходя ж да ты патрету поклонялася,
184

И ты горючим а слезамы обливалася,
И тут раздияла велику бы кручинушку,
И тут спромолвила едйно бы словечушко:
«Наглядитесь-ко, бессчастны мои очушки,
И вы на эту на гербовую бумаженьку,
И как на милое сердечное на дитятко!»
И пораздумайся победным, своим разумом:
И твои ноженьки, победна, притопталися,
И твои белые-то ручки примахалися,
И ясны очушки твои да притомилися,
И твоя сила, у бессчастной, придержалася,
И твой век, да у горюши, скоротался ведь,
И пристарела ты, спорядная суседушка,
И не видать, може, сердечна будет дитятка,
И може, на слыхе, горюше, не слыхать буде!
И быдто вёшная вода со льдом разойдется,
И так же ты, бедна, со дитятком расстанешься:
И поразлучат-то победную головушку
Как во этом тебя городе Петровскоем,
Во принёмноей палате белокаменной
Уж как этыи судьй неправосудные,
Уж как этыи властй немилосердые:
И отведут этых бессчастныих рекрутиков
Как во эты во казармы во казенные;
И вы без спросу к ним, победные, не сходите,
И без докладу вы в глаза да не увидите!
И как их выпустят на шйроку на уличку,
И впереди да у их будут провожатели,
И позади дают солдата караульщика.
И хоть пойдешь, бедна, в казармы во казенные,
И золотой казной ведь надо подаритися,
И угостить надо ведь дядьков-то со старшима,
И угостить надо, горюшице, уподчивать!
И ты послушай, спорядовая суседушка:
И я порбсскажу печальной всё головушке,
И накажу теби, спорядноей суседушке;
Я сама была, печальная головѵшка,
И во злодийном была городе Петровскоем
Я со светушком со братцем со родимыим;
Я сама знаю, горюша, про то ведаю,
И как ходить да во казармы во казенные,
И по часам ходить туды да по минуточкам.
185

Я ходила как ко братцу ко родимому,
У дверей да я дарила все придверничков,
И угощала его крепких караульщиков,
И придержала золоту казну бессчётную;
И хотя ж прйдем мы по утрышку ранёшенько,
И крепко-накрепко воротушки призаперты,
И плотнёшенько решёточки задвинуты;
И кругом-около, горюшицы, похаживаем,
На часовых этых солдатушков поглядываем,
И поскорёшеньку ль ворота поотложатся,
Что решёточки в казарме приотдвинутся ль,
Скоро ль выпустят скачёныих жемчужинок
Прогуляться их на шйроку на ѵличку
И повидать да нам, победныим головушкам.
И ты воспомнишь, спорядовая суседушка,
И мое бедное уныло причитаньице;
И не радела бы, печальная головушка,
Порасстаться-то с сердечным тебе дитятком!
И всё не вирят-то судьй неправосудные,
Не разумиют всё властй немилосердые,
Что нам жаль-тошно сердечных милых детушек!
Я гляжу-смотрю, печальная головушка,
И на твое да на сердечно мило дитятко:
И быдто вёшная земля да ворошёная,
И твое милое сердечно сидит дитятко,
И вдруг подзяблая изюмна ягодиночка,
И вдруг подсохлая сахарна деревиночка!
И скрозь туман да пече красно это солнышко
И на бессчастного удала добра молодца,
И долит его великая заботушка,
Ушибат его злодийная невзгодушка,
И жаль расстаться-то сдовольну белу светушку
И ему с добрыим, хоромныим строеньицем,
И со светлой ему да всё со светлицей!
И как сегодня, сего дёнечка господнего,
И как у вас да во столовой новой горенке
И хоть расставлены столы у вас дубовые,
И на столах да самовары хоть шумячие,
И хоть садилися сердечны твои детушки,
И на стульица садились на кленовые,
И дружьев-братьицев садили всё приятелей,
И своих милыих садили поровёчников,
186

И мы глидили всё, победные головушки,
И со сторон да на скачёныих жемчужинок —
И у единого сердечного у дитятка
Как дрожат да молодецки белы рученьки,
Как поднять да эта чайна столько чашечка,
И он не чаю столько, свет, да искушает,
И он горючи-бедны слезы проливает!
И твои детушки ведь тут сильно расплакались,
И за дубовыим столом да разобиделись,
И оны ду-другу тут братья покоряются,
И едину да свету братцу поклоняются,
И наливают ему чару зелена вина!
И говорит эта скачёная жемчужинка,
Он своим да светам братьицам родимыим:
«И что за чудышко теперь да причудилось,
И что за дивно в доме диво проявилось,
Что дубовые столы да порасставлены,
И тонки гладкие сукна да поразостланы,
И что собраньице народу-людям добрыим;
И я взгляну да на косевчаты окошечка,
И прикручинивши косевчаты окошечки,
И на слезах стоят стекольчаты околенки,
И при печали самовары-то шумячие!
И что почтеньице от братьев угощеньице
Уж как мне-ко-ва, удалу добру молодцу!
И не честное ведь у нас да пированьице,
И не веселое у нас да столов а ньице;
И за столом да я не князь сижу молодой,
И сижу молодец теперь я под неволюшкой,
И при досадушке сижу да я несносной!
Уж вы слушайте, дружьё-братьё-приятели,
Уж вы пейте чаи-кофеи горячие,
Взвеселите-тко победную головушку,
Вы воспойте-тко унылу жалку песенку:
Я менять буду кручину на весельице!
И как послй меня, дородня добра молодца,
И вы пойдите, бурлаки, на гуляньице,
И вы на тихие смиренные беседушки,
И вы воспомните бессчастна добра молодца
И во шестёрочках, бурлакушка, веселыих;
И столько нёвесто, дружьё-братьё-приятели,
Не могу да знать, удалой доброй молодец,
187

И мне-ка быть ли на родимой на сторонушке!»
И сговорит еще удалой доброй молодец:
«И супротив стоишь, родитель родна матушка,
И хотя ж рушишь ты, горюша, горючй слезы,
И как поели меня, родитель жалостливая,
Буде сжалуешься до бессчастна добра молодца, —
И ты гляди, моя родитель родна матушка,
На моих дружьёв гляди да на приятелей,
И на любезныих гляди да поровечников;
И зазови моих любезных поровечничков
Хоть на владычной ты господень божий праздничек,
И угости, моя родитель, их, употчивай,
Будто своего, родитель, да ты дитятка!»
И ты послушай же, спорядная суседушка:
И примечай его ласковые словечушки,
И прилагай слово к ретливому сердечушку,
И поплотнее ты ко зяблоей утробушке!
Та же соседка к рекруту:

И ты послушай, златокрылой наш ясен сокол,
И да ты милой, спорядовой наш суседушко!
И не забыть буде победным нам головушкам
Всё тебя да нам, удала добра молодца.
И мы сберемся как, спорядные суседушки,
И на сидйму на прядимую беседушку,
И хоть придут да твои милы поровечники,
Не забудем мы, печальные головушки,
Все тебя, да златокрыла ясна сокола
И всё печальныих словечушек слезливыих,
И всё обидныих наказов молодецкиих!
И скрозь обиду доброй молодец высказывал,
И скрозь злодийную кручину выговаривал!
И жаль-тошнёшенько победным нам головушкам
И тебя, милую скачёную жемчужинку:
И поговорюшка была твоя учливая,
И разговорушки-то были чваковитые,
И ты шутил да всё на шйрокой на уличке,
И не обидел ты ведь добрыих-то людушек,
И не грубил да спорядовыих суседушек,
И не кливил да ты ведь малых этых детушек;
И шутя времечко у света проходило!
И сожалием мы, печальные головушки,
188

И за твое да за велико доброумьице,
И за прелестны твои ласковы словечушка!
Вси жалиют многи добры тебя людушки,
Вси окольные спорядные суседушки,
И жалиют тебя малы недоросточки!
И за столом да сидит молодец дубовыим,
И хоть на стульицах, наш свет, да на кленовыих,
И молодецкой буйной головой покачиват,
Он бессчастными кудёркама потряхиват,
И он горючима слезамы обливается,
И великоей кручиной утирается,
И не в любимую дороженьку справляется,
И не по разуму извозчички молодые!
И не везите-тко, ступистые лошадушки,
И вы бессчастного удала добра молодца
И ко злодийному ко городу Петровскому,
Ко принёмноей палате белокаменной!
И на пути да, добры кони, становитесь-ко,
Уж вы взад да со дорожки воротитесь-ко!
И возвратись, да наш спорядной ты суседушко,
И ты взад да на родимую сторонушку,
На утехушку ты нам, на доброумьице!
Та же соседка к матери:

И ты послушай, спорядовая суседушка!
И ты отпустишь как сердечно свое дитятко
Ты к злодийному ко городу Петровскому,
И затопи, бедна, свечй да воску ярого
И ты пречистой пресвятой да богородице,
И ты молись, бедна горюша, с горючмы слезмы,
Ты ведь господа-владыку всё упрашивай,
И сохранил бы столько господи, помиловал
И твое милое сердечно это дитятко
И всё от этой грозной службы государевой,
И от бессчастныих солдатушков походныих,
И возвратил бы он рожоно твое дитятко
Его в дом да во крестьянскую во жирушку,
Воскормителем победным бы головушкам!
И ты послушай, спорядовая суседушка,
И что скажу да я, кручинная головушка!
И буде господи его да не помилует
От злодийноей от службы государевой,
189

И да ты съидешь как ко городу Петровскому,—
И про запас гляди, победна ты головушка,
И на сердечное печально свое дитятко;
И подле сядь да ты скачёноей жемчужинки,
И ты подумай при последи думу крепкую.
Потуряют-то судьй неправосудные,
Потужают в путь-ширбкую дороженьку,
И сговорят столько судьй неправосудные:
«Одевайся-тко, удалой доброй молодец,
Надевай-ко свое цветно это платьице,
Снаряжайся со хоромного строеньица,
Ты прощайся со родителью со матушкой,
И с суседами прощайся спорядовыма,
С своей милоей породой именитою,
С дружьём-братьицем прощайся, со приятелем!»
Та же соседка к двоюродным сестрам рекрута:

Вы послушайте-тко, белые лебедушки,
И да вы любушки-сестрицы сдвуродимые!
И какб ж было сердечное желаньице
Всё до вас было, до белыих лебедушек,
И уласкал всегда скачёна вас жемчужинка!
Как приходить стане владычный божий
праздничек,
И говорить да стане братец-красно солнышко:
«И уж вы любушки сестрицы сдвуродимые,
И вы давайтесь у желанныих родитель
И вы к владычному господнему ко праздничку,
И во любимо во сердечно во гостибище,
И я свезу да вас там белыих лебедушек!»
И допрежь сего поры да этой времечки
Вы снарядитесь, лебедушки, скорешенько,
И вы пойдите со братцем суровешенько.
И любовались мы, спорядные суседушки,
Как ходили вы, лебедки, по гуляньицам,
И утешались вы со братцем, взвеселялися;
И как цвело да на вас цвётно это платьице,
И алели в косы алы у вас ленточки!
И вы воспомните-тко, белые лебедушки,—
И да вам летной был, голубушкам, повозничек,
И да вам зимной безответной был извозчичек;
И да вы издили со братцем сдвуродимыим
190

И по гульбищечкам ведь вы да по прокладбищам,
По искат-горам вы издили высокиим,
Вы по этыим унылыим по свадебкам,
И по тихиим смиренныим беседушкам,
И красовались вы сдовольным белым светушком.
И на добром коне была сбруя золоченая,
И на вас цветно было платьице покуплено,
И как пошиты были шубки соболиные;
И тут снарядитесь с довольным белым светушком,
И вы усадитесь во санки самокатные;
И со сторонь да глядя добры эты людушки,
И всё дивуются спорядные суседушки,
И как вы идите с любимыим повозничком
И взвеселяетесь путь-шйрокой дороженькой,
И воспеваете унылы жалки пйсенки;
И шутя времечко, голубки, провожали,
И за весельицем дорожку коротали
И вы со светушком со братцем сдвуродимыим,
И вы со милым соколочком златокрылыим!
И он заступушка вам был да заборонушка,
И он стоял по вас ведь, белыих лебедушках,
И он за вашу за бажону волю вольную!
И вы воспомните, душй да красны девушки,
И по разливноей его да вёсны красной,
И вы на трудноей крестьянскоей работушке,
И на чистыих полях да хлебородныих,
И на зеленыих лугах да сенокосныих,
И где работушку со братцем работали,
И заедино жалки песенки спевали,
И он ведь словечком-то вас да не огрубил,
И он тяжелоей работой не огрузил!
И были ласковы прелестны вам словечушка
И вам от эта соколочка златокрылого,
И вам от светушка от братца сдвуродимого!
И вы послушайте, косаты летны ластушки:
Как что сдиется над им да как что сбудется,
И кто возить да будет белыих лебедушек?
И вам не буде столько летного повозничка,
И да вам зимна безответного извозчичка
По гульбищечкам у вас да по прокладбищам,
И впереди у вас не будет передовщичка!
Как сдиется над братцем ясным соколом,
191

И приотмените владычны божьи празднички,
Приотложите смиренные беседушки,
Вси унылые слезливы эты свадебки.
И как поедут-то советны ваши подружки,
И тут вы станете, печальные головушки,
И вы похаживать по хоромному строеньицу,
И вы поглядывать в косевчато окошечко,
И вы посматривать на шйроку на уличку,
И тут вы горькима слезамы обливатися,
И тут великоей обидой отиратися!
И хоть отпустя вас, победных, на гуляньице,
И целый день пройде у вас, бедных, справляюча,
И вам повозничка, победным, дожидаюча!
И как послй да света братца сдвуродимого,
И уж как эта соколочка златокрылого,
Не сугреват да вас сугревна ваша шубенка,
И не цветет да на вас цветно нынько платьице,
И всё со этой со великой со кручинушки
И со злодийноей великоей обидушки.
И добры людушки того да принабаются,
И вси суседушки того да насрекаются!
И как послй да света братца сдвуродимого,
Уж как эта соколочка златокрылого,
У ж вы пойдете как, белые лебедушки,
И вы на трудную крестьянску как работушку,
И вспомятуете, победны, потоскуете,
Потоскуете, бессчастны, порасплачетесь:
И середи да тёпло-красного ведь летушка
И жалобно да печё красно это солнышко,
И уныло да в саду птички возжупляют,
И оны причетью ведь пташки причитают!
И как у вас, да у печальныих головушек,
И унывать стане ретливое сердечушко,
И ушибать стане великая обидушка:
И поели светушка ведь братца ясна сокола
И на лугах да вам ведь свет-от не объявится,
И на чистом поле ведь братец не покажется!
И тут вы сядете, обидны красны девушки,
И под ракитовой, горюши, этот кустышок,
И на катучий да вы сядете на камешок,
И думу думать да вы станете тут крепкую,
И воскликать да света братца сдвуродимого:
192

«И как на эту бы пору да в это времечко
Приобъявился бы сдовольной белой светушко
И он во этом бы солдатском хоть во платьице,
И показался хот на минутной бы часочек,
И поглядели бы во ясны мы во очушки,
И мы в печальное во блёклое во личушко!
Не устрашились бы, горюши, не сполохались,
И мы спросили бы, победные головушки,
Про бессчастно горегорько живленьице,
И бесталанное солдатско похождение;
И мы досыта ведь, победны, накормили бы,
И сладкой водочкой его горе раздйяли б!»
И не увидите вы, белые лебедушки,
Из-под кустышка, победны, сера заюшка,
Из-под камешка, горюши, горносталюшка!
И прибирайте-тко, души да красны девушки,
И вы на горушках его да на высокиих,
И на гульбищечках его да на прокладбищах,
Из бурлаков прибирайте вы молбдыих
И вы по цветному, горюшицы, по платьицу,
Вы по белу молодецкому по личушку,
Вы по ясным молодецким его очушкам,
И по желтыим завивныим кудёрышкам,
И по походочке бурлацкоей щебливой,
По говорюшке его да цвяковитой,
Вы по возрасту, горюшицы, по волосу
И супротив своей скачёноей жемчужинки,
И супротив да света братца сдвуродимого,
И молча схватитесь, голубушки, наплачетесь,
Спамятуете, победны, натоскуетесь;
И не подсядете к скачёноей жемчужинке,
И вы ко светушку ко братцу сдвуродимому!
И не поставьте в гнев вы, белые лебедушки,
И что причитаю я, печальная головушка!
Я сама знаю, горюша, сама ведаю
И про злодийную великую обидушку,
И какб да е со братцем расставаньице!
Как со светушком я братцем расставалася,
И я навекй с ним, горюшица, прощалася,
И не надиюся, победная головушка,
Я дождаться своего да ясна сокола
Со злодийной этой службы государевой;
И Причитания

193

И он во снях да мни, горюшице, не кажется,
И наяву мне-ка, горюше, не объявится
И ни на трудной мне крестьянскоей работушке,
И ни у синего у славного Онегушка,
Ни на тихиих, горюше, мне на заводях,
И ни на пристанях, горюше, корабельныих!
И так же вы, бедны кручинные головушки,
И про запас да вы глядите на красно свое
солнышко,
И вы на светушка на братца сдвуродимого!
И как у вашей у скачёноей жемчужинки
И подрезано ведь нынь да ретливо сердце:
И наб пойти да со родимой со сторонушки,
Как со доброго хоромного строеньица;
И жаль расстаться-то бурлакушку тошнешенько,
И распроститься с родом-племенем скорешенько!
И он горючима слезама омывается,
И ретливо сердцё ведь кровью обливается;
И со злодийноей великоей кручинушки
И цветно платьице по швам да расшивается;
И со этоей великой обидушки
И распаялися перстнй его жуковенья
И на его да молодецких белых рученьках!
И хоть дружьё-братьё ведут его приятели,
И хоть по доброму ведут да по строеньицу,
И по светлоей ведут да его светлице,
И он не пьян да с горя, молодец, шатается,
И не дай господи на сём да на белом свете
И как смотреть да на бессчастных добрых молодцев,
И на горючие бурлацки смотреть слезушки,
И на тоску да их глядеть ведь молодецкую!
И лучше на свет оны были б не спорожены
И как бессчастные сердечны эты детушки,
И бесталанные солдаты новобранные!
Как сегодняшним господним божьим дёнечком
И всё горит свеча теперечко туманится,
И пресвята мать богородица печалится,
И сожалиет-то удала добра молодца,
И как бессчастного рекрутика молодого.
И ты садись ноньку, удалой доброй молодец,
И да ты милой спорядовой мой суседушко,
И ты во этот во почёстной во большой угол,
194

И ты на лавочку, наш свет, да на дубовую,
И ты под мило под косевчато окошечко,
И под туманную стекольчату околенку.
И вы глядите-тко, народ да люди добрые:
И поскорёшеньку сестрицы подвигаются,
И как клонят да оны буйну свою голову,
И как корят оны ретливое сердечушко
И при послёди-то теперь да поры-времечки,
И всё ко светушку ко братцу-ясну соколу,
И сожалиют оны братца сдвуродимого,
И расстаются с соколочком златокрылыим!
И говорит да им скачёная жемчужинка,
И скрозь слезушки, победной, им наказыват:
«И как пойду да я во службу государеву,
И вы, летные косаты мои ластушки,
Не забыдьте вы бессчастна добра молодца,
Не забыдьте вы солдата горегорького!
И вы спроведайте у добрыих у людушек,
И напишите скорописчатую грамотку,
И вы пошлите-тко на чужу на сторонушку,
Ко бессчастному солдату горегорькому!»
Мать к соседям:

Вы послушайте, народ да люди добрые,
И вси суседушки мои да спорядовые,
Как утрось было по ранному по утрышку,
Как до раннего петунья воспеваньица
И до уныла соловьиного жупляньица;
И красно солнышко в тумане выкаталось,
И добрый молодец с кручинушки ставает,
И со обиды резвы ножки обувает,
И со печали цветно платье надевает,
Горючмы слезмы лицо да обмывает,
И сговорит да он, победной, таково слово
И он мни, да всё родимой своей матушке:
«И бласлови да на сесь день меня господний
И ты, желанная родитель моя матушка».
И сговорит еще бессчастной доброй молодец,
И он в обидушке, победной, таково слово:
«И я спал да ведь, бессчастной доброй молодец,
И знать, последнюю господню божью ноченьку
И во своей да я во светлоей во свётлице,
195

И на этой на тесовой на кроваточке,
И на своей да на пуховой на перинушке,
И да этом крутом складнеем зголовьице,
И я под теплым соболиным адеялышком!
И не сном-то коротал да я ведь тёмну эту ноченьку,
И думал думушку, бессчастный, во бессоньице,
И обливался я слезамы во кручинушке,
И ретливо мое сердечко подмывало,
И бессчастная утроба обмирала,
И знать, приходит та пора да это времечко,
И как послидние часы да со минуточкой,
И как мне-ко-ва, удалу добру молодцу,
Инаб поехать со хоромного строеньица,
И разлучиться со родителью со матушкой,
И порасстаться с родом-племенем любимыим,
И навек бросить да родиму эту сторону!
Ой, тошнёхонько, родитель жалостливая,
Мне, бессчастному удалу добру молодцу!
И не повирите, народ да люди добрые,—
И невмогутушку слезливые словечушки,
И не по летушкам великая озно'бушка!
Уж как мни, да ведь кокоше горегорькоей,
Вдруг как треснуло ретливое сердечушко,
И перелопала бессчастная утробушка,
И от тошна долит великая кручинушка,
И на глазах слезы у беднушки не ставятся,
И невмоготу мни сесветное живленьице!»
Соседка утешает мать рекрута:

И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
И
*

ты послушай, спорядовая суседушка,
не давай тоски к ретливому сердечушку,
береги да ты пристарше свое личушко!
знаем-ведаем, кокоша горегорькая,
не в спокое что ретливое сердечушко,
про твою да мы великую невзгодушку,
про проклятую злодийную кручинушку!
да ты съезди-тко, кокоша горегорькая,
ты во эту божью церковь посвященную
ты ко этой пресвятой да богородице,
помолись да ты владыке от желаньица,
ты крест клади, горюша, по-писаному,
ты поклон веди, победна, по-ученому:
196

И ты поставь свечу, горюшица, рублевую,
И пелену да положи ты ведь шёлковую
Уж как этой пресвятой да богородице
И ходателю Миколе многомилостливу;
И поклоняйся ты до матушки сырой земли,
И ты с горючима слезама материнскима;
И ты проси да пресвятую богородицу,
И от желаньица проси да со усердием:
«И сохрани, да пресвята мать богородица,
И ты меня спаси, кокошу горегорькую,
И ты от этоей тоски неугасимоей,
И ты от этоей печали неудольноей!»
И може, господи-владыко-свет помилует,
И пресвята мать богородица заступится,
И сохранит да ведь Микола многомилостливой
Уж как милое рожоно твое дитятко
И во пути да во широкоей дороженьке,
И от злодийной этой службы государевой,
И от этыих солдатов новобранныих,
И от этыих полков да ведь походныих!
К рекруту — соседка:

И ты послушай, спорядовой наш суседушко!
И за тебя да вси владыке мы помолимся,
И мы пречистой пресвятой да богородице,
Чтобы господи-владыко-свет помиловал,
Дал бы господи ведь доброго здоровьица
И ума-разума во буйну бы головушку,
И понятия в ретливо бы еердечушко,
И тебе мудрости в бурлацкую утробушку,
И за твое да за великое смиреньице,
И за твое да за велико доброумьице!
Ведь смиреньице у тя было со кротостью,
И всим челом да было низко поклоненьице;
Ты по уличке ходил, да свет, тихошенько
И ты головушку носил да понизешеньку,
Поговорюшка была твоя ровнешенька,
И еердечушко ведь было не спесивое,
И добрый молодец ты был да не гордливой;
И да ты старого суседа не огрубил,
И да ты малого младенца не обидел!
И быде сойдешь ты во службу государеву,
197

И спаси, господи, удала добра молодца
И от побоев-то тебя да от тяжелыих,
И от страстей-властей тебя да страховитыих!
И ты послушай, спорядовой мой суседушко,
И не поставь во гнев, сдовольной белой светушко,
Что понакажу, кручинная головушка:
И не шали да ты там, дйтё, не сбалуйся-тко,
Не упивайся во хмельны да там напиточки;
И может, даст да господь службу не тяжелую,
И раскрое бог науки вси великие
И тебе да все во службе государевой;
И ты повыслужишь уречны свои годышки,
И може, судит бог владыко многомилостливой,
И побывать да на родиму ты сторонушку,
И с родом-племенем, бессчастной, увидаешься,
И издалёка да ведь солдаты ворочаются,
И на великиих сраженьицах спасаются!
И еще слушай, спорядовой мой суседушко:
И как катучий этот камень не мохнатеет,
И так походной-то солдат да не богатеет!
И ты запродал бы любимую скотинушку,
И да ты взял бы золотой казны по надобью.
И как во этой в грозной службе государевой
И вы придержитесь, победны, притаскаетесь,
И там износится солдатско у вас платьице,
Вси притопчутся казенные сапоженьки;
И вы к начальству появиться не посмиете;
И вам ведь нё нажить мундеров сукон серыих,
И вам ведь нё обуть бессчастных своих ноженек!
И еще слушай-ко, спорядной наш суседушко:
И не могу да знать, кручинная головушка,
И увидаем ли, спорядные суседушки,
И мы тебя, да златокрыла ясна сокола,
И как на сём да мы, горюши, на белом свете?
И хоть чрез три да вы учетных этых годышка
И хоть каку да ни е весточку послали бы,
И хоть три строчки вы, победны, написали бы,
И мы бы знали хоть, горюшицы, да ведали,
И вы в какой орды, бессчастны, во коёй земли,
И в сухопутном ли вы, светы, похожденьице,
И у синя моря ль вы, светы, на сраженьице,
Аль на крутом вы ведь, светушки, на бережку,
198

На жёлтых песках стоите ль на сыпучиих!
И уже где да вы, победны, сохраняетесь,
И от злодиев-неприятелей спасаетесь,
И в раздольицах степях ли во великиих,
Аль в долинушках, победные, во дикиих,
И упишите нам, сдовольны белы светушки!
И у вас, може, бессчастных у солдатушков,
И золота казна на тот час не случается,
И хитромудры писаря будут призаняты,
Аль не будет у вас вольной столько волюшки.
И тут приде да как разливна красна вёснушка,
Как повытают снежочки со чиста поля,
И повынесе ледочки со синя моря,
И будут корабли в синем море шататися,
И вы на кораблях, бессчастные, скитатися,
И там увидите да малу эту птиченьку,
И как летит она в родиму вашу сторону,
И понизёшеньку вы птине поклонитесь-ко,
И пословечно перелетной накажите-тко,
И всё ко родушку теперь да вы ко племени,
И хоть по низкому поклону челобитному
И со обиды об солдатскоем живленьице!
И мы глядить будем, кручинные головушки,
И на печальну перелетну малу птиченьку,
И коя летит ниже облачка низёшенько,
И она машет столько крылышком тихошенько,
И она голосом ведет да унылёшенько,
И она жалобно ведь, птичка, разговаривав,
И она бьет челом тут нам да поклоняется,
И порасскаже тут печальным нам головушкам:
«И лечу, птиченька, с-за гор я с-за высокиих,
Из-за лесушков лечу да с-за дремучиих,
И я со дальноей со чÿжeй со сторонушки,
Из-за славного с-за синего с-за морюшка,
И мы ведь, лётячи дорожкой, приустали,
И в синем морюшке корабль да увидали,
И на спокой да мы на отдых становилися,
И мы на корабли на мачты тут садилися,
И много ужасно солдатов мы смотрели;
И как один столько еолдатушко бессчастной,
И он по кораблю, еолдатушко, похаживат,
И он печальну меня, птиченьку, высматриват:
199

«И ты откуль летишь ведь, птица, куды путь
держишь,
И на мою ль летишь родиму на сторонушку?
И ты лети, да эта птиченька, тихошенько,
И ты ведь слётишь на родиму мою родину,
И ты под сивериу холодную с т р опушку,
И ты за славное за сине за Онегушко,
И увидашь моих желанныих родителей,
И всех спорядныих моих да ты суседушек;
И скажи низкое поклонно челобитьице
И от меня, да от солдатушка бессчастного!»
Та же соседка к братьям.:

И вы послушайте, спорядные суседушки,
Д а вы милы светушкй братцы родимые:
И не забыдьте вы бессчастна добра молодца,
И своего да светушка братца родимого.
И тяжела да ему служба доставается:
И на часах ему стоять да на всеночныих,
И по зарям ему, бессчастну, по вечерниим,
И во полночь да под звездам-то под восточныим
И студеноей холодной этой зимушкой;
И на снежках стоять, победному, перистыих
И на студеныих морозах-то на плящиих;
И как дрожит его ретливое сердечушко,
И от ветра да зябет блёкло его личушко;
И тут он скажет-то единое словечушко:
«Ой, бессчастны мы на свете уродилися,
И бесталанна бедна жизнь наша солдатская,
И горегорька наша служба государская!»
У ж как вы, да светы братьица родимые,
И про злодийну эту службу не прознаете,
И на родимой вы сторонке оставаетесь
И во своем да во хоромном во строеньице,
И на тесовыих своих да на кроваточках,
И на мягкиих пуховыих перинушках;
И не позябнут у вас резвы эты ноженьки,
И не подвие ветром блёклого ведь личушка;
И на медвяном да вы в доме уеданьице,
И на утехушках ведь вы да на забавушках!
И не забыдьте ж вы бессчастна добра молодца
И своего да светушка братца родимого!
200

Когда бреют лоб. мать вопит:

Будьте прокляты, злодии супостатые!
Вергай скрозь землю ты, некресть вся поганая!
И секите вы кудри поскоряя,
И точите вы бритвы повостряя,
И уж вы брийте его да побеляя;
Охти мни да мне тошнёшенько!
И кабы мне да эта бритва навострёная,
И не дала бы я злодийной этой некрести
И над моим ноньку рожденьем надрыгатися;
И распорола бы я груди этой некрести,
И уж я вынула бы сердце тут со печенью,
И распластала бы я сердце на мелкй куски,
И я нарыла бы корыто свиньям в месиво,
А и печень я свиньям на уеданьице!
Когда забреют, соседка вопит:

Как сегодняшним господним божьим дёнечкоім,
Во бессчастный час, во злу эту минуточку
Уж как приняли бурлакушкон молодыих
Во принёмную палату белокаменну,
И их подбрили-то, удалых добрых молодцев,
И во злодийную во службу государеву.
Тут им дали этых крепких караульщиков,
Д а им дядьку становили-то со старшиим;
И тут сводили в божью церковь посвященную,
И приводили их к присяге вековечноей;
И выше головы кресты оны вздымали,
И свою сторону солдаты забывали,
И отца-матушку рекруты проклинали:
«И мы служить будем царю-богу россейскому,
И мы стоять будем за веру христианскую,
И мы не сделаем измены в каменной Москвы,
И мы спасать будем Россею подселенную.
Мы оружьице держать да на правом плече,
И саблю вострую держать да во правой руке!»
И тут повыдали солдатикам молбдыим,
Как молбдыим солдатам новобраныим
И не по ноженькам сапоженьки козловые,
И не по плечушкам імондеры сукон серыих,
И на головушку им шляпы не пуховые —
И да им киверы солдатские пудовые!
201

И тут соймут да молодецку вольну волюшку,
И тут повыдадут им ружьица тяжелые,
Их отправят в путь-дорожку незнакомую,
И во поход сошлют удалых добрых молодцев
И иак во эты города да не в бывалые,
И дале-дале от родимой от сторонушки!
И оны пойдут путем-шйрокой дороженькой,
Хоть студеноей пойдут да холодной зимой, *
И как повыстанут на гору на высокую,
И оны брякнут тут оружьем завоенныим,
И оны топнут правой белой этой ноженькой,
И споют с горя унылу жалку писенку,
И оны, стоячи на горы на высокоей,
И воспомянут-то родиму свою сторону:
«И ты прощай, наша родимая сторонушка,
И ты гульливая сторонка, щегольливая!»
Уже слушайте, солдатики молодые:
Д а вас сошлют как на чужу на сторонушку,
И наб у будочки стоять да студёной зимой,
И на часах стоять, бессчастным, на всеночныих;
И от земли да зябут резвы ваши ноженьки,
И от оружьица зябут да ручки белые,
И как от ветра подвеват да блёкло личенько,
И от морозушку сердечко порастрескает;
И вы у будочки-то будете похаживать,
И сапог 6 сапог ведь вы да поколачивать,
И с руки на руку ружье да перекидывать;
И глядеть да вы будете, бессчастные,
И выше лесушка глядеть да по поднёбесью!
И ты смотреть 'будешь, солдат, да на светёл месяц
И на эты часты звезды поднебесные,
И поскорёшеньку ль светёл месяц закатится,
И часты звездочки в минуточку стеряются ль,
И скоро ль свет да ясна зоренька просветится,
И распечет ли это красное ведь солнышко
И обогреет ли солдатское сердечушко,
И приоттает ли бессчастная утробушка.
И тут воспомните родиму свою сторону,
И тут сговорите единое словечушко:
«И лучше 'были б мы, солдаты, не спорбжены;
И как родитель нас, бурлаков, попустила,
И нас не участью-таланом наделила,
202

И злой бессчастной этой службой наградила!»
И не дай господи на сём да на белом свете
Уже жить да в грозной службе государевой:
Как еденьице солдатушкам — сухарики,
Как питемьице им — водушка со ржавушкой.
И вы послушайте, бессчастные головушки!
И как вас сошлют о безызвестную сторонушку,
Хоть за синее за славное за іморюшко
И как на этыих на черных больших кораблях,
И буйны ветры в чистом поле развеваются,
И непомерная погода подымается,
И на синём море волна да сколыбается,
И как вода да со желтым песком смешается,
И черны корабли ведь в море раскачаются,
И мачты 6 воду со брызгам ударяются,
И сговорят да тут дядьки им пристаршие:
«И вы идите-тко, матросики молодые,
И не страшитесь-ко погоды непомерной,
И поднимайтесь вверх по мачтаім по дубовыим,
И вы держитесь-ко за снасти за смолёные,
И убирайте тонки белы эты парусы!»
И тут сердечушко у вас да приужахнется,
И тут воспомните, бессчастные солдатушки,
И вы желанныих своих да всё родителей —
И на молитвах оны да вспомянули бы,
И за матросов оны бога помолили бы.
И столько нёвесто, победным, невестимо!
И поставаете по мачтам по дубовыим,
И вы по этыим по снастям по смолёныим,
И с переполоху-то сбыдут белы рученьки,
И тут падете вы во синее во морюшко,
И во этую вы воду во глубокую!
И буде господи вас, светушко, помилует,
И спасет вас пресвята мать богородица,
И на этом на большом на черном корабле
И вас прибьет да там ко крутому ко бережку,
И хоть не к знамым к островам да не к бывалыим.
И може, буде вам, бессчастным, воля вольная
И как повыйти-то на крутой красной бёрежок;
И ты по бёрежку иди, бедной, тихошенько,
И ты гляди да выше лесу по поднебесью,
И выше гор гляди, наш светушко, высокиих,
203

И вровень с облачной гляди да ты ходячей,
И примечай да перелетну малу птиченьку;
И не гусей гляди, наш светушко, не лёбедей:
И гуси-лебеди-то птиченька гордливая,
И на речах да эта птиченька спесивая,
Высоко да она лётит по поднебесью,
И хоть полётит по родимой твоей родинке,
И на косевчато окошКо не рассядется,
И про походныих солдатов не расскажется!
И ты гляди-сімотри, сдовольной белой светушко,
И ты печальну перелетну малу птиченьку
И горегорькую кокошу из сыра бора —
И та птиченька ведь е да не гордливая-,
И на речах-баснях она да не спесивая;
И ты пиши, свет, скорописчатую грамотку,
И ты со чужеей со дальноей сторонушки,
И ты со этыих полков да новобранныих,
И ты с-за синего с-за славного с-за морюшка
И ты со большего со черного со корабля!
И упиши, наша скачёная жемчужинка,
И про бессчастну свою жизнь да про солдатскую,
И не пером пиши, наш свет, да лебединыим,
И не черныма пиши да ты чернилами,
И ты письмо пиши, наш свет, да всё кручиною,
И запечатай ты его да ведь тоскичушкой;
И хоть ты выйдешь, свет, на крутой этот бережок,
И увидашь да перелетну бедну птиченьку,
И ты клади да ей под правое под крылышко
Уж ты эту скорописчатую грамотку;
И мы по этой по разливной красной вёснушке
И мы ходить будем на шйрокой на уличке,
И ,мы глядить будем, горюши, по поднебесью,
И мы смотреть да перелетной малой птиченьки;
И как увидим мы кокошу перелетную,
И воскликать станем мы мёлу эту птиченьку
И на отдбх да на крылечико перёное,
И на рассказ да на косевчато окошечко:
«И ты иди да перелетна сюды птиченька,
И ты откуль летишь да куды путь держишь,
И со которой ты летишь да со сторонушки,
И ты с-за славного ль с-за синего Онегушка,
Ты с-за этого ль ’кеан да синя морюшка?»
204

И тут птиченька ко зени ведь приклонится,
И супротив дому она да приусядется,
И принесет да скорописчатую грамотку,
И тут смахнет да она правым этьсм крылышком,
И тут уронит скорописчатую грамотку
И супротив наших косевчатых окошечек;
И тут мы возьмем скорописчатую грамотку,
И мы сходим к писарям да хитромудрыим,
И рассмотрйм да скорописчатую грамотку —
Как тоской да е письмо ведь запечатано,
И с горючмы слезмы, с кручинушкой написано;
И прочитаем мы, печальные головушки,
И тут узнаем про бессчастного солдатушка,
И про злодийну бедну жизнь да про солдатскую.
И не поставь во гнев, скачёная жемчужинка,
Что понакажу, печальная головушка:
И как служить будешь во службе государеве
И ты писать да на родиму свою сторону,
И не уписывай, сдовольной белой светушко,
И нам ведь інизкиих поклонов-челобитьицев,
И упиши, наша скачёная жемчужинка,
И про бессчастно горегорькое живленьице!
ПЛАЧ О СОЛДАТЕ,
ПРИБЫВШЕМ НА ПОХОРОНЫ ОТЦА

И приузнала тут родитель его матушка,
И наздынула тут бессчастны белы рученьки
И на обидну на печальную головушку,
Она сдияла с ним доброе здоровьице
И плотнёшенько к сердечку прижимала,
И лицо к личушку она да прилагала,
И ко солдатскиим устам да припадала,
И она с радости, родитель-то, сказала:
«Слава богу-то теперь да слава господу!
Слава вышнему царю да всё небесному!»
И сговорила тут во добры она людушки
Всё со радости она да со весельица:
«Как мне белой свет теперь да порасевитилея,
И красно солнышко теперь будто пороспекло,
Как светлёшенько-то месяц порассвйтился,
И часты звездочки теперь да рассветать стали!»
205

И сговорила тут сердечным она детушкам:
«И что стоите да вы, дйти, остолопились,
И вы клонйте теперь буйную головушку
Всё ко светушку ко братцу ко родимому!
Д а мы дождались скачёноей жемчужинки,
И я сердечного рожоного ведь дитятка,
И мы со дальной пути-шйрокой дороженьки,
И с заграничной чужой-дальноей сторонушки!
Десять лет да .мы письма не принимали,
И мы слыхом про него да не слыхали,
Мы во живности его да не считали!
Аль гора да со горой, светы, не сойдется,
Человек живой со родышкой свидается!»
Тут опахнулася порода именитая;
Оны диют с ним ведь доброе здоровьицо,
Вси собралися суседы спорядовые,
М ежу ду-другом оны да рассуждаются,
Всё про гостюшка ведь е да наслухаются!
И раздевать да стали род-племя любимое,
Вси ведь ранцы от его да отбирают,
И перед ду-другом шинель да скидывают.
Как судил господи солдатушку победному
И ему быть да на родимой своей родине,
И повидать еще желанныих родителей,
И при последи при родителе при батюшке,
Проводить да к божьей церкви посвящённой!
И тут спахнулася родитель родна матушка,
И вдруг на радости она да на весельице
И она ставила столы скоро дубовые,
И она стлала скатертй да шито-браные,
И она нанесла-то ествушков сахарниих,
И она налила ведь питьица медвяные;
Тут садила ведь за стол да за дубовый,
И сама села-то на стул подле кленовый;
И она потчеват сердечно свое дитятко,
И она гладит всё по младой по головушке,
И она дрочит по солдатскиим по плечушкам,
И она ласково его да уласкает,
И опа уныло-печально причитает,
И говорит столько родитель родна матушка
Всему роду да спорядныим суседушкам:
«И вы послушайте, народ да люди добрые!
206

И не сдивуйте-ко, суседы спорядовые,
Что прозабыла я .надежную головушку,
И зрадовалась на сердечного я дитятка;
И буде вйрите, народ да люди добрые,
И разумйете, суседы спорядовые,
Уж я так, бедна горюша, зрадовалась,
Как я дождалась годова будто праздничка,
И точно светлого Христова воскресеньица!»
И да ты ешь, мило сердечно мое дитятко,
И напивайся, мое дитятко, пьянешенько,
И я пойду, бедна-кручинна нонь головушка,
И воскликать пойду надежную головушку,
И стану радовать, печальная головушка!
И ты послушай-ко, сердечно мое дитятко:
И да мы сядем-ко, победные головушки,
Мы на эту на брусову белу лавочку,
И припади ты ко родителю ко батюшку,
И может, дитятко, ведь ты да поталаннее,
И родитель до тебя да пожеланнее;
И воскликай да желанного ты батюшку:
«Ты повыстань, свет надежная головушка,
И отвори да свои ясны эты очушки
Ты на свое на сердечное на дитятко,
И на обидного солдатушка походного!
Со пути как, свет, пришел да со дороженьки
И поспешился на родимую на родинку,
И он ко своим ко желанныим родителям!»
И стану спрашивать, печальная головушка,
У обидного сердечного у дитятка:
И ты не ведал про велику, знать, невзгодушку,
И ты про эту про злодийскую кручинушку,
И ты про своего родитель про батюшка,
И что при трудной при болезной был постелюшке?
И что он прй этом тяжелом неможеньице
И памятйл столько сердечно тобя, дитятко?
И говорил да он, победная головушка:
«Кабы дал господи да доброго здоровьица,
И мне дождаться бы сердечно свое дитятко,
И мне обидного солдата новобраного!»
Говорил еще желанной родной батюшко:
«И не дождаться мне сердечного, знать, дитятка,
И не видать мне-к а во ясны его очушки!»
207

Ты послушай же, сердечно мило дитятко:
И кто сказал те про великую невзгодушку,
И на пути ль кто на широкой на дороженьке?
И отвечат столько солдат да новобраной,
И говорит да он во добрые во людушки:
«И да я шел как путем-шйрокой дороженькой,
И унывало тут солдатско ретливо сердцё,
И подломилися солдатски ножки резвые,
И рад я систь был на пути да на дороженьке,
И соби думал я ведь крепку эту думушку,
Что ведь чувствуе победно ретливо сердцё,
И не начаюсь я соби какой невзгодушки?
Кажись, нё болит у імня да буйна голова,
Я ведь йду на родимую сторонушку —
Всё на радости идти бы, на весельицеі
И прихожу да ко селу я деревенскому,
И я гляжу да ведь на красное на солнышко,
Я с остатку да на бёлой гляжу светушко,
И на деревеньки ведь я да становлюсь,
И под окошечком, солдат, стою-стучаюсь,
У знакомых ночевать да я даваюсь,
И я думаю, солдат, соби походной,
И ночевать да у людей ведь у знакомыих —
Я запомню-то крестьян да полномочныих.
Ко крылечушку я стал да подвигатися,
Со пути стала лошадушка казатися-,
И я на уличке теперь да устоялся,
И я ступистые лошадушки дождался.
И вижу — йдет человек да всё знакомый,
А мой прежний-то сусед да спорядовой;
Человек да туто йде потихошеньку,
Уж смотрит на меня да всё вострешенько;
И хоть в бело лицо меня не признавае,
Уж он доброго коня да поставляе.
Я пришел да к этым саночкам дубовыим,
И честь воздал ему я точно енеральскую:
Как во службы-то к чему да приучали,
Что умильную бы честь мы воздавали.
И стал я спрашивать суседа спорядового,
И далеко ль это селенье в расстояньице?
И говорит столько сусед да спорядовый,
Уж вточь глядит во ясны .мни-ка очушки.
208

«Солдат, — скажет теперичка знакомой,—
Ты скажись-ко ведь солдат да мни знакомой,
Ты по имечки скажись да по изотчинке!»
Мое имечко ведь есть да всё тяжелое,
И назовусь да я суседом спорядовыим!
Тут я сдеял с ним ведь доброе здоровьице,
Я про всих спросил суседей спорядовыих,
И не сказался тут спорядному суседушку.
И повинюсь да вам, желанна родна матушка —
Я назвал да вас суседмы спорядовыма,
И я сказался, мне-ка люди там знакомые,—
И вси во добром ли оны да во здоровьице,
И в исправности ль крестьянска у них жирушка?
И отвечал да мне сусед да спорядовый:
«Они живут да ведь теперечко по-прежнему,
И не измёняна крестьенска у них жирушка.
Как вчерашниим господним божьим дёнечком
У их сделалась великая невзгодушка:
Переставился сусед нонь спорядовый!»
Я на красное на солнышко поглядываю,
На путь-шйроку дороженьку посматриваю —
И не пойду я на спокойну эту ноченьку,
Я направлюсь в путь-широкую дороженьку,
И поспешусь да на родимую на родинку,
Я застану-то родителя ведь батюшка
Пока во своем хоромноем строеньице,
Пока на своей брусовой белой лавочке!
И подобрал да я шинель тут сукон серыих,
И подынул ранёц на плечушки солдатские,
Я отправился в путь-шйроку дороженьку,
Шаги делаю ведь я да по-звериному,
Уж я хоботы даю да по-лисицыному,
Я военныим ружьем да подпираюся,
Путь-дороженькой иду да поспешаюся.
И я дороженькой ведь шел да призамаялся,
У перёного крылечка порасплакался;
Хоть постучался у крылечика перёного,
Подивился у косевчата окошечка
И доложился у дверей да у дубовыих:
«И вы пустите-тко солдатушка походного
Отдохнуть да с пути-шйрокой дороженьки,
И на спокойну вы пустите темну ноченьку,
14 Причитания

209

И отдохнуть Да с пути-шйрокой дороженьки,
Обогрить да мне солдатски ножки резвые,
Прирастаять бы ретливое сердечушко!»
Как в окошечко ведь вы да отвечали,
И на перёное крылечко не пущали,
И дубовы двери ведь вы да запирали;
И отвечала мне сестрица тут родимая:
«Всё не та пора у мае да пора-времечко,
Что пустить да нам, победныим, ночлежничков!
И не до вас да нам, солдатишко походный!
У нас е в домы великая невзгодушка,
Е злодийская великая тоскичушка!»
И скрозь околенку глядит да мила сватьюшка,
И сговорит да она речь-то умильнешенько:
«Он не швед-то ведь е да не татарин,
И ночлегу за собой да добры людушки не носят
И со пути да со дороженьки пустите-ткось,
И вы от темной его ночи сохраните-тко,
И да ужиной его вы покормите-тко,
И родителя ведь есть да спомяните-тко!
И разумийте-тко вы добры того людушки,
Человек, может, идет да он кручинной,
И солдатушко идет да не богатой,
И может, нет да золотой казны по надобью!»
Поскорёшеньку ведь он да ворочается,
Он на этое крылечико перёное;
Тут зашел как во хоромное строеньице,
Распознал да тут солдат, порассказался
Он ведь про свою-то жизнь да про несчастную,
И как путем да он шел шйрокой дороженькой,
И где проведал про великую невзгодушку,
Где сердечушко его да взвещевало,
Про кручинушку его да рассказало!
И сговорил да тут солдатушко походной,
И как устал да путем-шйрокой дороженькой,
И заболили крепко рёзвы его ноженьки.
Тут ведь устлали пуховую перинушку,
Положили на тесову на кроваточку.
И склонилася родитель подле матушка
Как ко эту круту складнему зголовьицу,
И принакрыла соболиным одеялышком,
И просидела темну ноченьку до утрышка,
210

И ублаждала по солда'гскййм по пЛейушКйМ,
И быв кокоша в сыром бору вскоковала,
И темпу ноченьку она протосковала,
И всё горючима слезама обливалася!
Тут повыстала по утрышку ранешенько,
Затопила она печь да поскорешеньку,
Она сладила тут ествушки хорошие,
И по разуму ведь питьица .медвяные,
Она напекла блинов да деревенскиих;
И подходила ко тёсовоей кроваточке.
Тут Исусову молитву сотворила,
И она господа-владыку попросила,
Соболино одеяло приоткрыла,
И она правоей рукой да побудила,
И она с причетью дитё да воскликала:
«Хоть и жаль будить сердечно тебя дитятко,
Хоть устал да путем-шйрокой дороженькой,
И притомилися ведь резвы твои ноженьки,
Примахалися ведь бёлы твои рученьки,
Исшаталася ведь буйная головушка,
И настучалося ретливое сердечушко,
Столько этой путем-шйрокой дороженькой!
Кабы знала я, горюша, про то ведала
Как вчерашним бы господним божьим денечком.
И про тебя, мило сердечно это дитятко,
Что в пути идешь широкоей дороженькой,
Так бы впрягла я ступистую лошадушку,
Я во этыи во санки во дубовые,
Снарядила бы любимого извозчичка,
Я бы встритила, победнушка, за тысячу,
Я сердечно бы рожоно тебя дитятко;
Д а ты стань-восстань, рожоно мое дитятко,
Ты ведь на свои на резвые на ноженьки;
Нонь ты на своей родимоей сторонушке,
Пока у своей родителя у матушки;
И не ротной по фатеры-то похаживает,
Не кумандер вас, солдатушков, побуживает,
И воскликат тебя родитель родна матушка
Есть за стол да за дубовой хлеба рушать,
И за столом да сиди, дитятко, полакомься —
У мня кушанья теперь да не солдатские,
У мня пйтья про тебя да не артельные;
211

Сыто йдется тебе да долго выспится!
Ты порбсскажи, сердечно мое дитятко,
Ты на долго ль по билету приотпущен е
У великого царя да на слободушку?
И на сколько на учетных да ты годышков
Пришел пахарем на чисто ли на полюшко,
И сенокосцем ли луговые на поженки,
Аль рыболовушком на сине на Онегушко?
Нынь раздумаюсь победным своим разумом:
И не вовсе ж я, горюшица, бессчастная,
И сирота в людях ведь я не бесталанная;
И расставаюсь хоть с надежной я головушкой,
И себи дождалась сердечно это дитятко
Я во свой да дом крестьянскую во жирушку,
И большаком да по дому я настоятелем!
Спаси господи царя да со царицею,
И со наследством со сердечиыим со детушкам
Как от этых неприятелей неверныих,
Что спустил да ведь сердечно мило дитятко
Уж он на свою родимую сторонушку!
И ты послушай же, рожбно мое дитятко:
И да ты стань теперь, дитё, да пробудися —
И белой свет да всё на уличке рассвитился,
И красно солнышко с-за облачки выглядае,
И выше лесушку дремуча подымается,
И добры людушки теперь да собираются,
И на часу да сродчи-сроднички съезжаются;
Во-первых, да ведь сегодня-сего дёнечка
Хоронить будем великое желаньице,
Как спацливого родителя ведь батюшка!
И во-вторых, еще порода собирается,
И посмотрить тебя, сердечно мило дитятко:
Идут тетушки ведь к нам да всё добротушки,
И катят-жалуют сестрицы сдвуродимые
И повидать да тёпло-красно тебя, солнышко,
И проводить да ведь родителя-то батюшка
Что до этой божьей церкви посвященной,
Как до этой пресвятой да богородицы!
Я пойду, бедна кручинная головушка,
Я по этому хоромному строеньицу,
Я ко своей ко надежноей головушке —
И не могу ли я, победна, допытатися,
212

Я едина-то словечка доспроситися
Я у своей у надежной у головушки:
«Ты послушай-ко, надежная головушка,
И сговори да с ним хоть малое словечушко,
Ты с любимым со сердечным своим дитятком,
Со печальным со солдатушком походныим;
Ты повыспроси, надежная головушка,
Про бессчастну его жизнь да про солдатскую,
Про его да похожденье горегорькое,
Как про эту грозну службу государеву,
Какова да эта служба государева!
Лучше матушка ведь е да не родйла бы,
И на белой свет она не попустила бы —
Такова да эта служба государева!
Как на этых караулах на всеночныих,
Как по этыим студеным холодным зимам
От земли да зябут резвы эты ноженьки,
Как от ветра подвевае лицо белое!
Уж как в будку ведь солдат да забирается,
Не познобить бы столько белого ведь личушка,
И не отстать бы-то от резвыих от ноженёк!»
И рассказался тут сердечно наше дитятко,
И приоткрылся мне, желанной родной матушке:
«И как в походы мы, солдаты, снарядилися,
И со родимой своей стороной простилися,
И нам присягу ведь попы-отцы читали,
И выше плеч да мы тут рученьки здымали,
И выше головы кресты мы поднимали,
И свою сторону да мы тут проклинали,
И соху-борону ведь мы тут забывали!
И на сраженье нас, солдатов, отправляли,
И нам причастьице, солдатушкам, давали,
И мы стояли за Русию подселенную,
И не дробили мы за веру христианскую,
И сожалили мы царя да превеликого,
И сожалили мы царицу благоверную!
И на сраженье-то наследник приезжае,
И уж он честь да нам, солдатам, воздавае,
И говорит да тут наследник умильную речь:
«И вы палите-тко, робята, не дробите-тко,
И послужите-тко за веру христианскую,
И пожалийте-тко царя, бога русийского,
213

Прогоните-тко злодия-неприятеля!
Вы без мерушки-то пейте зелена вина,
Вы без счёту получайте золоту казну,
Принимайте вы, солдаты, енеральску честь
Как за ваше услуженье да за верное,
Как за храбрость за вашу за великую!
И будут отпуски ведь вам да подомовые,
Как русийский царь да вас пожалует.
Он отпустит на родимую сторонушку,
И на отдбх вас ко желанныим родителям!»
И сожалили мы царя, бога русинского,
И наследника его да милосердого:
На плечах у нас мондеры сукон серыих,
На головушке-то кивера пудовые,
Опоясьем у нас сердце обрестовано;
Тут оружье да мы держим на правом плече,
Саблю вострую мы держим во левой руке,
И тут мы брякнем-тс оружьем завоенныим,
И да мы топнем этой правой белой ноженькой
Шаги делаем ведь мы да по-звериному,
Уж мы хоботы даем .да по-лисицыному;
И где нет пути-дороги, тут протариваем,
И где мхи да болота, тут орлом летим,
И на злодия мы, солдаты, наступали,
И за горы да супостата прогоняли;
И кабы вы, да ведь желанные родители,
И увидали бы ведь нас да на сраженьице,
И на великоем ведь нас да кроволитьи,
И так вы пали бы, желанны, о сыру землю,
И вы бы померли, победны, да ведь со страсти
Как наследник-от ведь есть да милосердой,
И во дыму да между нами он поезживае,
И как ясён сокол, меж нама он пролетывае,
И уж просит-то владыку всё небесного
Покорить да ведь злодия супостатого,
И сберечи да ведь Русию подселенную!
И как война да в чистом поле уходилась,
И неприятель-то царю да поклоняется,
И на семь лет, пйше ему, да замиряется.
И на страженьице нас господи помиловал,
И нао великий царь медалями пожаловал,
И что мы бились-то ѳа правду за великую,
214

И что стояли за Русию подселенную!
Тут солдатушки пошли мы, взрадовалися,
Неприятелю ведь мы да надсмехалися,
И подходить стали к двору да мы ко царскому,
И нас со радостью великой царь стретает,
И он по чары сладкой водки наливает,
И он походных нас солдатов угощает!
И мы по чары сладкой водки выпивали,
И мы русийскому царю честь воздавали
И поспешались на родиму свою родинку!
И походить да стал, солдатушко походной,
И хоть по вечеру я к родине позднешенько,
И добры людушки того да испугалися,
И родна матушка ко мне да не призналася!»
И тут снроговорит родитель его матушка:
«И ты послушай-ко, сердечно мое дитятко,
И ты не гневайся, скачёная жемчужинка,
И да ты на своих желанныих родителей!
И знать, судьба тебя, дитё, да повзыскала,
И как злодийна эта служба сустигала,
И кабы нынешним умом да теперь разумом,
Не пожалили мы любимой бы скотинушки,
И заложили бы луговы эты поженки,
И в заклад отдали б распашисты полосушки,
И мы бы нажили бессчетну золоту казну,
И ,мы бы наняли охотна добра молодца,
И слободили бы бурлацкую головушку,
И не спустили б в злодий-служ'бу государеву!
И теперь-нонечи, сердечно мило дитятко,
И не неси гнев на родителя на батюшка,
И ты простись да при послидней поры-времечки,
И пока на своей брусовой он на лавочке,
И пока во своем хоромноем строеньице!
Как сегодняшным господним божьим дёнечком
И понесут да всё родителя ведь батюшка
И как ко этой пресвятой да богородице,
И как ко этой церквы божьей посвященной,
И как до этой до ограды обложённой!
Хоть судил господь-владыко многомилостивой
Уж как быть тобе, сердечну милу дитятку,
И при послидеем у родителя прощаньице,
И хоронить да всё великое желаньице!
215

Укрывается родитель родной батюшко
И он не в дальную дорожку безызвестную,
И он во погреба, родитель, во глубокие!
И подойду да я к колоде белодубовой,
И я просить буду надежную головушку:
«И ты послушай-ко, надежная головушка,
Бласлови да ты сердечно это дитятко,
Ты обидного солдатушка походного,
Надели его таланом столько участью,
Надели да ты участком деревенскиим.
И ты прости, прости, родитель родной батюшко,
И ты во всей вины прости да нас во глупости,
И во всем тяжкоем великом согрешеньице!»

H. С. БОГДАНОВА

II.

С. БОГДАНОВА

Настасья Степановна Богданова (Зиновьева)
(1855— 1937) —
выдающаяся русская сказительница конца X IX — начала X X века,
обладавшая большим и разносторонним репертуаром. Записи бы­
лин, песен, сказок и причитаний производились от нее многими из­
вестными собирателями — Н. С. Шайжиньгм, Ю . М. Соколовым,
А . М . Астаховой, И . В'. Карнауховой и др.
Н . С . Богданова родилась в 1855 го д у 1 в д. Зиновьево, нынеш­
него Заонежского р-на К А С С Р . Юность Н . С. Богдановой, особен­
но после смерти отца, была исключительно тяжелой. С 16 лет ей
пришлось батрачить у монахов Клименецкого монастыря, работать
на лесозаготовках, на погрузке судов и барж. 23 лет она вышла
замуж за солдата, вернувшегося с турецкой войны, и поселилась
в Петрозаводске, где муж ее занимался извозом «да фонари по зи­
мам зажигал», а она сама ходила «по черным работам». Позже
муж стал кучером у лесничего, затем лесным объездчиком «в Коре­
ле» в Сямозерском лесничестве, где Богдановы прожили с 1891 по
1903 год. С 1903 по 1908 год они жили на казенной лесной даче
на Кивасозере, а после смерти мужа в 1908 году Богданова вер­
нулась в Петрозаводск, где была помещена в богадельню.
В связи с работой мужа Н . С. Богдановой в лесничестве в ее
автобиографии сообщается о любопытном эпизоде: «Надо было
выучить мужу наказ лесника, а то с места долой. М уж не мог за­
твердить никак. Я уж затвердила и лесничему наказ за мужа про­
читала». 1
2
1 Обычно называется 1860 или 1861 год. Однако в автобиогра­
фии Н. С. Богдановой (см. «Памятная книжка Олонецкой губер­
нии на 1910 г.», Петрозаводск, 1910, стр. 199—204), записанной от
нее Н . С. Шайжиным в 1910 г., сообщается: «Мни теперь 55 год».
Это согласуется и с другими сведениями, сообщаемыми тут же (на­
пример, Н. С. Богданова вышла замуж 23 лет, после «турецкой
войны», т. е. в 1878 г.).

2 Там же, стр. 203,
219

Петь песни и исполнять причитания Н . С . Богданова начала
в детстве: «Я гди хожу — всё песни, всё песни; без песен нигде; хоть
выбьют меня (т. е. побьют. — К. Ч.), я все равно песни пою: и у
люльки, и овин молотить, и на зароди (т. е. на сто гу.— К. Ч.), и
боронить — всё пою. Котору песню где услыхала, тую зараз пере­
няла, другого разу не надо слуш ать».1 В начале X X века после
ряда публичных выступлений в Петрозаводске (в 1902, 1908 и др.)
и первых записей от нее, Богданова приобретает известность как
первоклассная
исполнительница
песен,
былин
и причитаний.
В 1911 году она впервые выступает в Петербурге. Ее имя начинает
появляться в статьях и исследованиях по народной словесности
рядом с именами И . А . Федосовой, Т. Г. Рябинина, В . П . Щеголенка и других крупнейших русских сказителей. В эти годы сказительство становится основным источником ее существования.
В советское время Богданова получает помощь от Петроза­
водского музея, а затем ей назначается республиканская персональ­
ная пенсия. В 1926 году записи от нее производятся экспедициями
Института Истории искусств и Государственной академии худо­
жественных наук. В 1927 и 1929 годах Богданова снова посещает
Ленинград, а затем Москву. В 1931— 1932 годах от нее произво­
дятся повторные и дополнительные записи. В дореволюционное и
советское время от Богдановой было записано 15 былин, 5 причита­
ний, песни, сказки и др. Значительная часть записей до сих пор
остается достоянием архивов (Институт Русской литературы, Л и ­
тературный музей, Карельский филиал А Н С С С Р ) .1
2
Хорошо знавшая Богданову А. М . Астахова пишет: «Произве­
дения, которые она исполняла, отличались высокими поэтическими
достоинствами — яркими, чеканными образами, метким, вырази­
тельным словом. Как подлинная артистка, она умела создать опре­
деленное настроение, захватить и всецело подчинить слушателей,
переводя его из одного строя переживаний в другой. Особенно пле­
няла в Н . С . Богдановой ее большая музыкальность. Она обладала
чистым, приятного тембра сопрано, которое не утратило своего
обаяния даже в старые годы сказительницы».3

1 «Памятная книжка Олонецкой губернии на 1910 г.», стр 201.
2 Библиографию публикаций текстов, записанных от Н. С. Бог­
дановой. и литературы о ней см.: А. М. А с т а х о в а . Памяти заонежской сказительницы Н. С . Богдановой (некролог). «Советский
фольклор». V II, 1941, стр. 239—243. Дополнительно: А. М. А с т а ­
х о в а . Былины Севера, т. II. М . — Л ., 1951, стр. 45—47.
3 Там же, стр. 45.

ПЛАЧ ВДОВЫ ПО МУЖУ, ПОГИБШЕМУ В КИВАЧЕ
ПРИ СПЛАВЕ ЛЕСА

Села-то я, бедная, подумала,
Я раздумалась своим да умом-разумом:
Как на исходе-то холодная-студёная зимушка,
Наступает-то гульлива да разливна красна вёснушка,
Приходит-то тёпло красное вот летушко.
Как потают вот пушистые снежочики,
Разнесёт-то хрустальнпе лёдочики,
Поразольются озёра, бережочики,
Как пойдут да добры людушки, пойдут
да поразъедутся
По всим-то по раз'ныим сторонушкам,
По всяким-то оны да по наживушкам;
Как мой-то законная семеюшка
Куда удалится ли отправится али прй доме останется?
Подходил-то мой законная семеюшка ко косивчату
окошечку,
Он садился на брусову белу лавочку,
Он садился призадумавши,
Приклонил-то свою младую головушку,
Утопил да свои ясные он оченьки.
Говорила я, кручинная головушка:
«Ты чего сидишь теперь да призадумался,
Чужих басен ты чего же приослушался,
У молодушек ли ты да разговорушек,
Ли у девушек жупливых жалких лисенок,
Ли у старушенек ли ты да повестушечек?»
Отвечал в ответ удалая головушка:
«Ничего я не ослушался, уж я только призадумался.
221

Как теби-то нет заботушки в головушке,
А у мня много заботушки в головушке!
Как долит-то вот великая заботушка
И крушит мою младую головушку,
Холодит мое ретивоё сердечушко.
Вот зима теперь кончается и весна да приближается.
Денежки теперь да придержалися,
Хлебушки у нас теперь лриелися,
И наживушки теперь да не привидится, а работы
не прислышится,
Я не знаю сам теперечу, не ведаю,
Мни куды идти теперь да на наживушку,
Мни в которую отправиться сторонушку?
Уж я сдумал-то своим да умом-разумом:
Теперь люди-то на сплав да отправляются,
Д а на выгонку бревенну снаряжаются,
Либо мне туда вот с ним а да отправиться?
Там работушка ведь сручная,
Там ведь плата есть хорошая,
Там есть хлебушки готовые,
Ли отправлюсь, добрый молодец?»
Говорила я, кручинная головушка:
«Не ходи-ко ты на этую наживушку —
Хоть много-то туда да отправляются,
Да много и назад не возвращаются;
Там нажива есіъ не славная, а работа там задорная,
Там ведь служба беспокойная!
Та работушка теби будет несручная,
К той работушке-то вы да непривычный,
Там да никогда вы не бывали,
Той работки и в глаза вы не видали,
Там по утрышку ставать надо ранешенько,
До красного до праведного солнышка,
А по вечеру ложиться спать поздёшенько
Не на мягкую постелюшку, а на матушку сыру землю;
А постелюшка та — травонька муравая да мягкие
мошочеки,
А зголовьице-то — сини камешёчики!
Надо цельный день по бережку похаживать,
По всим-то по сторонушкам посматривать,
Скорёшенько поскакивать, поскорее-то подбегивать;
Надо бегать по холодной ключевой воды,
222

Скакать надо прискакивать по лесам да
по бревёшечкам,
За порядком-то посматривать,
Да бревёшечки направливать по ключёвой свежей
водушке,
Их от бережков отпихивать, по реке их в ход
налаживать!
Там хоть реки не широкие — есте длинные, безмерные,
Там места есте опасные,
Переплавы есте узкие, места да каменистые,
Там пороги есть свирепые,
Там вода бежит сердитая,
Вода бежит, сыграется, сердито колыбается,
В падуны она стекается;
В падунах места топучие,
Подходы туда трудные.
Бревна йдут по водушке, задеваются за камешки,
Бревно с бревном стречается,
Там заломы набиваются, те заломы есте страшные.
Подходить надо со трудностью, избавлять да их
с опасностью.
Подбегать надо смелешенько, избавлять надо
скорешенько,
Не стоять да не постаивать, других да не поджидывать,
Не дорожить своей младоей головушкой,
Своей жизнью да сесветноей.
Поскорешенько канат надо подхватывать,
Ко деревцам на бёрежках привязывать,
Сквозь люлечку канат надо протягивать,
Поспешать надо во люлечку взаскакивать,
Крестить надо глаза да насвятителей,
Избавлять надо бревёшки поскорешенько со залома-то
великого,
Поддевать надо баграмы да умнешенько!
Ту осмелить надо младую головушку.
В тую пору, в тое времечко много силы надо ловкости,
Много удати прибавити — со залома бревна сбавити,
Впредь по водушке отправити.
А как и то есте случается, что головки там кончаются.
Как задрожат да ручки белые,
Как не выхватит-то силушки в могутныих
во плечушках,
223

Как, может, скружит ихну младую головушку —
Тут повёрнётся-то люлька на канатике,
Тогда падают удалые головушки
В кипучую, в сердитую во водушку.
Тогда жизнь да их кончается и головушки решаются».
Отвечал в ответ удалая головушка:
«Везди-то всегда люди вот бывают,
А без суда-то смертей не получают.
Я на реченьку пойду да не на дальнюю, — я на самую
на ближную,
Я на сплавку Кондопожскую, на реку пойду на Суньскую.
Я пойду туда близешенько, придет весть да вам
скорешенько!»
Снарядила я удалую головушку, отправила законную
семеюшку.
Пошел-то он в путистую дороженьку,
Он пошел-то на добычу на наживушку,
Уж мы с им да расставалися, уж мы с им
да распрощалися.
Туды сошли наши удалы добры молодцы,
Поступили-то оны да на работушку,
На спешную работку, не на свычную;
Стали оны, молодчики, работати,
Денечки вечёриком коротати.
Там длиннешеньки денечики казалися,
Им работка там не нравилась.
По реки Суны отправились, по быстрой оны наладились,
Как по бережкам стали оны похаживать, леса стали
направливать.
Подходили ко местам оны опасныим,
Ко крежам оны ко крутыим, ко порогам ко быстрыим,
К падунам семисаженныим, ко Гйрвас под названием.
Тут оны заломы избавляли, впредь леса они по Суны
отправляли,
Вдоль по речке продолжалися, к Пор-порогу
приближалися;
Тут вода да разыгралася,
Встрету бревна да стреталися и заломы набивалися,
Тут молодчики спешилися, за багры оны хваталися,
Тут оны да подловчилися, за заломы принималися,
Вдруг леса да избавлялися, вниз по реченьке
спускалися!
224

Тут пошли оны по-старому, погнали леса по-прежнему;
Шли по крутыим по бережкам, шутили разны шуточки,
Спевали-то оны да разны песенки,
Шли по реченьке, смеялися, к Кивачу да приближалися.
Как Кивач — место опасное:
Тут река бежит свирипая, а вода есте сердитая,
Тут есть место кряжёвитое, тоё место каменливое.
Как тут бревна ловерталися, тут заломы набивалися,
Заломы ты великие, леса да тут бессчетные, на сумму
ту огромную.
Как молодчики в тот час да ужасалися,
Круг залома-то оны стали побегивать,
В головах стали оны почесывать,
Сталй оны багорики похватывать.
«Вы, робятушки, старайтесь-ко, вы за трости
принимайтесь-ко,
Вы за люлечку хватайтесь-ко!»
Хватали-то канатики скорешенько, бралй-то оны
люлечку живешенько,
Протягали сквозь люлечку канатики смоленые,
Причаляли оны трости да ко бережкам,
Скакали-то скорехенько во люлечку,
Стали люлечку близешенько подваживать,
Самы стали «Дубинушку» покрыкивать,
Самы стали багорца-то направливать да за дёревцы
захватывать.
Хоть былб-то у их ловкости,
А не хватило только силушки,
Как подрезало у их да ножки резвые,
Задрожали-то у их да ручки белые,
Закружилися-то младые головушки,
Тут упали-то багорышки со рученек,
Тут свернулась-то у их да эта люлечка,
Тут упали-то удалые головушки
В кипучую, в холодную во водушку,
Тут тонули-то наши добрые-то молодцы,
Тут пришла им скора неначаянна смерётушка!
Видно, богом та смерётка им да сужена,
Д а самы ихны головушки на суд пришли!
Их забило во глубокую, во холодную во водушку,
В глубину их утащило непомерную;
Приломало им тут белые-то рученьки,
15 Причитания

225

Придавило ихны младые головушки,
Протащило их по быстроей по реченьке,
И х бросало-то на крутые на бережкиі
Тут нашли да их товарыщи,
Поднимали их на белые на рученьки.
У ж как что-то на себе да пригодилося,
В том в земелюшку молодчики ложилися!
Им ни гроба и ни савана, ни досок да посторонниих,
Не наладили векового-то им одеяньица,
Домовищечка не сделали векового,
Ни летья божья церковного да ни звону колокольного,
Д а не прйзвали попа-отца духовного!
Как пришло нам письмо-грамотка нерадостно,
Известьицо пришло да невеселое —
Нет во живности нашей-то удалоей головушки,
Что пришла ему скорая неначаянна смерётушка.
Тут съужахнулось ретивое сердечушко!
Как-то стану жить я, беднушка-горюшица,
Как возращивать рожоныих сердечных малых детушек
Во вдовиноей во победноей в сиротскоей во жирушке?
Хоть жирушка была да мни-ка нужная,
Так я жена да была мужняя;
А уж как нынечу-теперичу сказать да тяжелешенько,
Ко сердеченьку принять да обиднешенько —
Нелюбимое вдовиное словечко я теперь да получила,
Я осталась вот, победная головушка,
Я во скудноёй во нужноёй во жирушке!
Не осталося именьица, богачества,
Не осталося у нас да золотой казны;
Уж как быдто с корабля да с безызвестного,
Мы осталися, победны, беспоместные,
Быдто в полюшке шатучи деревиночки,
Мы, победные, остались сиротиночки,
От бережка отчалили — ко другому не приехали!
Не поверю я, победнушка, ни письму да я ни грамотке,
я ни верному известьицу,
Я сама туда отправлюся, на место на погибшее,
К Кивачу да ко названному, к падуну да ко утоплому;
Стану я по реченьке похаживать
Д а у людюшек выспрашивать, у товарищей
выведывать:
«Вы скажите-ко, пожалуйста, говорите, не маните-ко,
226

Ужель есть еще во живности
Моя-то законная семеюшка да удалая головушка?»
Охти мни, бедной горюшице, сама знаю, сама ведаю —
Письмо-грамотка не ложная, а известье не подложное;
Уж ікак век того не водится — со мертвых живы
не родятся!
ПЛАЧ О ДОЧЕРИ

Подойти мни вот, спобедноей кручинноей головушке,
Ко своему-то к рожопому к сердечному дитятку,
Ко своей-то 'мни ко белоей к лебедушке,
Ко умершеей ко бывшеей к подстылоей головушке!
Не от резвыих от ноженек, не младоей головушки—
Супротив-то сесть любимого ретивого сердечушка.
И как смотрю-то я, победная головушка,
На свою-то на белую лебедушку,
На своего-то на рожоного на сердечного на дитятка.
Как сегодняшним господним божьим дёнечком,
Да этыим-то ранниим-то утрышком
Всё я думала, кручинная головушка,
Уж я думала своим да умом-разумом:
Верно, дали-то свободну пору-времечко,
Пожалели, знать, белу ту лебедушку,
Пожалел, верно, крестовой твой батюшко
Д а желанны твои тетушки
И не будили тебя, белая лебедушка,
С крепка сна оны сегодня не будили
И на работушку тебя не разряжали,
И также я, бедна кручинная головушка,
Поблизёшенько тебя не воскликала,
С крепкого сну-то тебя да не будила,
Ко порядне я тебя не разряжала.
Как раздумалась своим да умом-разумом,
Я спрошу теперь, кручинная головушка,
У тебя-то, моя белая лебедушка:
«Долго спишь ты вот теперь, да не прохватишься,
С крепка сну-то что-то долго не пробудишься?»
А не по-старому, знать, спишь да не по-прежнему:
Нет во белыих во рученьках маханьица,
Нет во резвыих во ноженьках стояньица,
Нет во ясных очах да мигованьица,
*

227

Застоялся-то речист язык во младой во головушке;
Хоть и личенько, смотрю, есте бумажное —
Не бежат-то всё ведь слёзушки жемчужные!
Как смотрю, бедна кручинная головушка,—
И по фатерушке она да не похаживаё,
И на лавочке она да не посиживаё,
И в окошечко она да не посматриваё,
И по сенечкам не ходит да решетчатым,
Не выходит на любимое перёно на крылечушко,
И во светлу не заходит она во светлицу,
Во столовые не входит новы горницы,
И за пяльца не садится за точеные,
За узоры не садится за мудреные,
За шйтьицем не сидит за рукодельныим —
З а любимыим девичьим щепетеньицем,
Не спевает-то жупливых жалких песенок,
Не веселит-то свою младую головушку,
Не потешает-то ретивого сердечушка!
У порядни не видать да ёй крестьянскоей,
У поводу доімоводского:
У блинного не видать да ей печеньица,
У столового не видать да сыченьица,
У удоистых коровушек смотрѳньица.
Ты послушай, моя белая лебедушка,
Что спрошу-то я, кручинная головушка:
Ты чего-то всё теперь да побоялася,
Ты чего да пострашилася?
Ты сесветноей, безотней, верно, жирушки
И обидного победного девочества?
Убралась ты на уную вековечную жирушку
Не во порушку-то ты да не во времечко —
В прекрасных молодых да ты во летушках,
В настоящее в прекрасное девочество!
Без надёжной, без отнеей ты жирушки
Как была-то тебе хворая, тяжелая постелюшка,
Умом-разумом была неустижимая,
Добрым людушкам была да на сдивленьице,
Роду-племени была да на сумленьице,
Мни вот, бедноей кручинноей головушке,
На великую тоску да на досадушку!
Ты во трудноей постелюшке сбивалася,
С ума с разума срекалася,
228

Всё я думала, кручинная головушка,
Размышляла я своим да умом-разумом:
Попрошу-то я бога от желаньица
Д а святых я от усердия!
Пообешаю-то я свеченьки рублевые,
И посулю-то я пелены шелковые,
Может, ройдет-то худая пора-времечко,
Может, встанет-то рожоно моё дитятко
Со трудноей с тяжелой со постелюшки,
Может, справится по-старому, по-прежнему!
Вот прошла-то теби трудная постелюшка,
А пришла-то теби скора непосульная смерётушка,
Подошла она к теби тихошенько,
И убрала она тебя скорешенько,
Во юныих, в молодых тебя во детушках!
Как ты была-то всё, голубушка, в живности,
Хоть в сиротском во прекрасноем девочестве,
Была девушка во чести да во славушке.
Добры людюшки тебя да всё хвалили,
Называньице было теби очймое,
Похвала теби всегда да позаочная,
Было росту у тебя да всё пригожества,
А красы-басы было да всё угожества!
Добры людушки срекалися,
Вси красотушки тобой да дивовалися
И жирушка была теби сиротская —
Только волюшка твоя была господская!
Уж ты жила, моя белая лебедушка,
Ты в безотнеей в обидноей во жирушке,
Со своим-то со крестовым жила батюшком,
Д а свои были желанны твои тетушки,
Не влагали-то сердечного желаньица
До тебя-то, до красноей девушки.
С бласловеньица-то не было ложеньица.
Со Исусовой молитовкой буженьица!
Будили-то по утрышку ранешенько
Всё тебя до праведного солнышка,
И разряжали на крестьянскую работушку:
Не по силушке давали-то работушку,
Не по розмыслу теби оны заботушку,
Гди работушка та им не прилюбилася.
Д а тогда оны тобой да заменилися,

Огрубляли тебя грубныма словечкамы,
Ударяли-то ударамы ведь больныма,
Обижали-то тебя, да красну девушку,
Изнуряли меня, бедную горюшицу!
Тогда вилося, свивалося
Мое тогда победное, ретивое сердеченько.
И не посмела я, победная головушка,
Я взаступ сказать единого словечушка.
Была волюшка твоя да не улажена,
Д а головушка твоя да не учесана,
Мелка косынька-то не была уплетена,
Теби не было слободной поры-времечки
П о гульбищам ходить да по прокладищам,
По веселыим теби да всё по игрищам,
По годовыим владычныим по праздничкам.
Теби не было любимыих да гостиныих неделюшек
Во почестном побывать теби гостебище —
Вешныих неделюшек красивыих
Д а осенних теби да сербетливых,
А зимниих теби да всё гульливыих!
Как имели-то заботушку в головушке
Н ад тобой да распоряживать,
А не имели той заботушки
Д а тебя оны улаживать:
Обувать-то твоих резвыих ноженек,
Одевать твоих девочиих плеченек.
Теби не было всё, белая лебедушка,
По ноженькам-то не было обуточки,
А по плеченькам-то не было одеточки,
Кажной праздничек-то не было покупочек
Д а кажймо воскресеньице — обновочек,
Теби не было-то летниих украшеньицев
Д а зимниих теби да согреваньицев,
Не справлены-то куньи были шубоньки!
Приходили всегда празднички годовые,
У тебя-то были слезушки готовые,
Ты садилась под косивчато окошечко,
Проливала ты горючи-горьки слезушки!
Как ходили-то советны твои подружки
Ко владычному годовому ко праздничку,
А говорила ты победной мни головушке,
Что заверну свою я младую головушку,
.

230

Завихну свое ретивое сердечушко —
Нет по разуму мне цветныих-то платьицев,
Не пойду лучше к владычному ко праздничку,
Пойду лучше в дремучие во лесушки
Я по сладкие по розовы по ягодки;
И не уходится ль обидушка в головушке,
Не закрепится ль там ретивое сердеченько!
Ты послушай-ко, рожоное дитятко,
Сокрушилась моя младая головушка,
Уж как ростячи рожоные вас детушки
Поели своей-то законноей семеюшки,
После вашего кормильца света батюшки!
Прошло десять-то учетных круглых годышков,
Как преставилась законная семеюшка,
Как осталась-то победная головушка
Во вдовиной в іго'рѳгорькоей во жирушке
Со своима-то со малыма с рожоныма со детушкамы,
Я со глупыма со малыма осталась недоросткамы,
Я со стадышком осталась со гусиныим,
А со другим — с лебединыим!
Уж думала своим да умом-разумом,
Размышляла своей младоей головушкой:
«Уж я как-то стану жить теперь, победнушка,
Во большой да не в одольнеей семеюшке
И как возращивать рожоных детушек?»
Не разрушйть бы мни великоей семеюшки,
Не рассердить-то мни бы братца богоданого,
Вашего крестового бы батюшку,
Не разгневать бы ветляныих нешуточёк,
Мни своих-то богоданыих невестушек,
Поприбавить бы мни разума в головушку,
Не распустить бы мни рожоных своих детушек
Мни по всим бы по сторонушкам!»
Говорил мни вот крестовый да ваш батюшко:
«Наступила вот пора теби не прежная:
Нынь ведь время теби будет не по-старому,
И распорядки вси твои да не по-прежному —
Если думно жить с намы во семеюшке,
Надо иметь много заботушки в головушке:
Ставать надо по утрышку ранешенько
Д а и по вечеру ложиться спать позднешенько.
Ты не будешь теперь да нас разряживать,
231

Мы тебя теперь да будем распоряживать!»
Тут раздумалась, победная головушка,
Я своим да умом-разумом,
У ж не знала тут, победнушка,
Примениться как к горегорькоей к сиротскоей
ко жирушке,
Уж мни как-то жить на сём свите на белоем,
Не стерпеть будет великоей кручинушки,
Не сносить будет злодейноей обидушки.
Потом раздумалась опеть да умом-разумом,
Что закреплю свое ретивое сердечушко:
Стану горюшка во людюшки не сказывать,
Про обиду добрым людям не рассказывать,
Чтобы горюшко мое бедно не плакало,
На меня бы то оно да не судьякало,
Приклоню я свою младую головушку!
Приклонила я головушку низешенько,
Покорила я сердеченько милешенько,
Своей-то я любимой всей семеюшке
Говорила я, спобедная головушка:
«Хоть не по-старому держите, не по-прежнему,
Хоть работушкой меня да огрузите-ко,
Д а словечками меня да не грубите-ко!»
Тут я стала жить, спобедная головушка,
Тише водушки я стала жить ключёвоей,
Ниже травоньки-то стала жить шелковоей,
Клонить-то стала младую головушку
Всим любимыим спорядныим да и запольныим
соседушкам.
Тут не хозяйкой стала да распорядчицей—
На работушке была да за работницу,
На двори-то я была да за коровницу,
На гумни-то я была да за молотчицу,
Гди работушка та им не прилюбилася,
Тут и мной оны всегда да заменилися!
Тут жила, бедна кручинная головушка,
Я не знала в году праздничка годового,
Воскресеньицев не знала я Христовыих,
Всё ходила я по темным по лесушкам,
Я по разныим всегда да по работушкам.
У ж мы жили-то, рожоны, с вамы, детушки,
Вы росли-то всё безотние, сиротские,
232

Вам от солнышка-то не было согревушки,
Вам от ветра не бывало заборонушки,
Вам от частого от дождичка покрышечки,
Вам от добрыих от людюшек заступушки!
Слыли вольные-то вы да самовольные,
Безунём'ные вы слыли, безнарядные,
На работушку-то слыли малосіилые,
У стола-то слыли больше вы едучие.
Огрубляли вас вот грубныма словечкамы,
Да стращали меня, бедную горюшицу,
Угрожали всё победную головушку
Оны хлебамы всегда да вот особыма,
Д а столамы-то стращали всё отдельными!
Не дай господи на сём свите, не приведи
Во сиротскоей в обидной жить во жирушке!
Лучше не были бы дети тыи рожены,
Лучше не были бы на белой свет попущены!
Ты послушай, моя бела лебедушка,
Ты любимое рожбно мое дитятко,
Что скажу, бедна кручинная головушка:
Как сегодняшним господним божьим дёнечком
Как прибираются народ да люди добрые,
Собрались-то вси спорядные запольные суседушки
И все соседски малы детушки, —
И вот не шелковый клубок теперь катается,
Вся породушка вот к нам да прибирается.
Как пришли теперь да сродцы наши сроднички,
Пришли-то наши тетушки-добротушки,
Д а сестриченьки пришли да двуродимые,
Да жаланные пришли-то твои дядюшки!
Не по-старому пришли да не по-прежнему!
Уж как преж сего ходили да до этого,
Как ты была, головушка, во живности,
Выбегала на перёно ты крылечушко,
Выходила ты на шйроку на уличку,
Ты стречала-то своих да дорогих гостей,
Ты с покорныим стретала да с почтеньицем.
Ты вводила во хоромное строеньице,
Проводила-то во светлы их во светлицы,
Ты в столовы проводила новы горницы,
Угощала ты своих да дорогих гостей,
Кипятила самовары ты луженые
233

С чаями-кофиямы заварёныма!
И закусочки былй всёгда наложены,
Были ествушки всегда да приготовлены!
У ж как ньгнечу-теперечу,
Как сегодняшнего денечку
Наши гостюшки пришли не веселешеньки,
Совсим-то заунылы да екучнешеньки.
Не к владычнему пришли да к нам ко праздничку,
Не в любимое в почёстно к нам гостёбищо,
Оны к нам теперь .пришли не на поминочки,
Не на твою пришли обидную на свадебку,
Не принесли-то честных дорогих подарочек!
Спасет бог да благодарствуйте
Вы, мои да сродцы-сроднички,
У ж вы пришли к моей ко белой лебедушке!
Вы не первое пришли теперь, последнее,
Вы к последнему пришли да с ней свиданьицу,
Д а и ко послему пришли теперь прощеньицу.
Ты послушай, моя белая лебедушка,
Ты любимое рожоно мое дитятко!
Я за честь прошу, кручинная головушка,
Уж вы встань-ко всё, пожалуйста, скорешенько,
Развернись-ко ты теперечу смелешёнько,
Ты по-старому-то встань да всё по-прежнему,
Сделай доброе теперечу здоровьице,
Заговори-тко вот любимые всё ласковы
Хоть последни вот словечушка
Со своей-то со породой с именитою,
Проведи-тко их по-старому, по-прежнему,
Ко столам-то ты веди да ко дубовыим,
Ко накрытому столу да ты ко честному,
Угощай-ко ты своих да дорогих гостей.
Угощай-ко всех спорядных соседушек!
Ты сама садись-ко, белая лебедушка,
Звеличать мы тебя будем не по-старому,
Почитать да тебя станем не по-прежнему;
Хоть- лебедушкой мы белой называем,
За гостейку любиму тебя да почитаем.
У ж ты сядь-ко всё теперь да угощайся-ко,
Уж ты досыта с гостями наедайся-ко,
Уж ты долюби-то теперь да напивайся-ко.
У нас всё -есте теперь для вас прилажено,
234

У нас всё есте теперь да приготовлено.
И налажены вси ествушки сахарние
Д а и разведены вси литвина медвяные!
Ты не первое вот кушай — всё последнее,
Послий разичек ты, белая лебедушка.
Мы не пивши-то тебя да не отправим,
И голодной-то тебя да мы не справим.
Охти мни, бедной кручинноей головушке!
Хоть я много-то стала у ней выспрашивать,
Ничего она мни стала не рассказывать,
Хоть сказала бы, рожоно мое дитятко,
Хоть одно мни вот любимое да ласково словечушко
Ты словечка никакого не сказала,
Ты ответа мне совсем не подавала.
Рассердилась на меня, знать, поразгневалась,
Аль, сама знаю я, кручинная головушка:
Нету душеньки в твоих да во белых грудях!
Ты последние была у нас денёчеки,
Уж ты послие живешь у нас часочики.
Мы справляем-то тебя да снаряжаем
Мы не к праздничку тебя да отпущаем
И не в любимое почестное гостебище,
Не на гулянку мы тебя, не на прогулочку —
Мы справляем тебя, белая лебедушка,
На вековечную, бесконечную на жирушку!
Как прибудешь ты на уную на жирушку,
Ты пошли-ко нам письмо да пошли грамотку,
Скорописчатое нам пошли известьице,
Ты куда будешь, голубушка, положена,
Куда место-то теби да уготовано?
Извести-ко нам про будущую жирушку,
Теби худо ль там покажется,
Аль хорошо, может, понравится!
Ты послушай-ко, голубушка,
Что акажу теби, кручинная головушка,
Хоть мы справили теперь тебя, наладили —
По недугу ль теби, любушка, по разуму
Мы одели-то теби да цветны платьица,
Вековечное теби да одеяньице.
Мы не пышно положили, не нарядное,
Мы не цветно, не особенно
Мы не славно да не дорого —

П о своему-то мы, победные, возможёньицу,
По своей-то по несчастноей по силушке]
Сама знаешь ты, голубушка, всё ведаешь,
Не осуди-ко, моя белая лебедушка,
Извини-ко ты, рожоно мое дитятко,
Не в шелки тебя одели не в московские,
Не в материи тебя дорогоценные,
Мы не в новы ситцы да в петербургские —
Мы в простую-то одёженьку крестьянскую,
Мы не в новую тебя — да во понбшену.
Сама знаешь ты, голубушка, всё ведаешь —
Не моя ведь есте вольная всё волюшка
Справлять-то теби цветныих платьицев
И наладить вековое одеяньице!
Как была бы то 'моя да вольная волюшка,
Как бы в моих руках бессчетна золота казна,—
Я 'бы справила теби бы, всё наладила,
Я не в эдаки бы платьица одела бы,
Д а и не в эдаку обуточку обула бы —
Положила бы во платьица во цветные,
Д а в нарядные тебя бы в подвенечные,
В рубашечку во травчату,
В душегреечку тебя бы гблёвой парчи,
А на ноженьки шелковые чулочеки
Д а в сафьянные башмачеки!
Я бы убрала головушку в цветочеки,
На головушку — жемчужну імелку сеточку!
Вот бы так бы тебя справила, наладила,
И еще бы я теби да положила бы
Я на кбсыньку лазуревы цветочеки,
И в кбсыньку теби бы алу ленточку,
Я во правую во рученьку злачёны перстешочеки!
Я бы убрала тебя бы да наладила
По недугу-то было бы да по разуму!
И как нету-то именьица-богачества
И нету-то у нас да золотой казны,
Дак не справишь-то всё пб-люби, по разуму.
Как бы был бы то ростителек во живности,
Теби всё было бы справлено,
Теби всё бы приналажено!
То ведь жирушка-то наша небогатая,
А житье-то не славутное;
236

Хоть осталось твоих цветных платьицев,
Дак остались-то сестриченьки родимые,
Три-четыре по фатерушке шатается,
Д а головушка с головушкой равняется!
Ты послушай, моя белая лебедушка,
Я еще спрошу, победная головушка,
У тебя-то всё, рожоно мое дитятко:
По недугу ли теби да всё по разуму,
Теби вечное хоромное строеньице,
Вековое-то теби да домовищечко?
Оно просто-то совсим есте налажено —
Не покрашено оно да не побашено,
Не поставлены-то терёмы высокие,
Д а не врублены косивчаты окошечка,
Д а не вложены хрустальные стеколышка.
Со простых досок со еловых налажено
Совсим просто-то теби да домовищечко.
Ты послушай, моя белая лебедушка,
Как было бы именьице богачества,
Как была бы золота казна бессчетная,
Как бы был-то всё во. живности кормилец
твой батюшко,
Как была бы то моя да вольна волюшка —
С честью-славою тебя да мы отправили,
С великатием тебя бы схоронили бы,
Мы со звоном бы тебя да колокольныим,
С попом — отцом духовныим
Да с петьем божьим церковныим!
Как схороним тебя, белая лебедушка,
Во матушку сыру землю
И во буеву холодную могилушку,
В вековечну, бесконечну тебя жирушку,
Закроем тебя матушкой сырой землей,
Замуравим тебя травонькой шелковою!
Ты прощайся-ко вот, белая лебедушка,
С родом-племянью прощайся-ко любимыим,
Со породушкой прощайся с именитою.
Вы простите, вся порода именитая,
Вы простите-ко, спорядные соседушки,
Ты прости-прощай, хоромное строеньице,
Нам последнее с тобой теперь прощеньице —
Вы простите мою белую лебедушку:
237

Как была она, голубушка, во живности,
Во прекрасноем сиротском хоть девочестве,
Хоть и жирушка-то ей была сиротская,
Только волюшка была у ей господская.
В шутках, в баснях вы простите, в прибадурочках!
Уж как больше-то не будет да живешенька,
Дак могилушка хоть будет да близешенько, —
Будет буде мни слободной поры-времечки,
Уж я буду на могилушку похаживать,
Уж я подолгу-то буду да высиживать,
Я в осенние во ноченьки
Буду обидушку выбрасывать,
А во вёшные денечеки
Буду обиду всю высказывать.
Мни вот стоснётся, победнушке, стоскуется,
Как расходится обидушка в головушке,
Сколыбается зазнобушка в утробушке —
Уж я брошу :всю крестьянскую работушку
И пойду к тебе на буеву могилушку!
ВОПЛЬ ДОЧЕРИ ОБ ОТЦЕ

Не осудите-ко, народ да люди добрые:
И пропущу теперь унылой зычной голосок,
И объявлю я свою причеть неумильную!
Я не знаю всё, спобедная головушка,
Как подойти мни-ка к кормильцу свету-батюшке,
Мне по-старому подойти теперь, по-прежнему,
Мне от резвыих зайти теперь от ноженек,
Аль ко младоёй ко буйноёй головушке,
Аль супротив теперь идти ретивого сердеченька?
С коёго бочку теперь мни-ка подшаптывать,
С коёго личка теперь да разговаривать?
И мы приехали, спобедные головушки,
Не по-старому к теби да не по-прежнему,
Мы не знаем-то самы теперь, не ведаем,
Что сделалось у нас теперь, подеялось, —
Ново чудушко у нас да обчудилося,
Ново диво объявилося,
Велико несчастьице случилося!
Что же ты, кормилец родной татенька,
238

Уж мы ждали-то, победные головушки,
Мы тебя домой по-старому, по-прежнему,
Уж мы день ждали по праведному солнышку,
Уж мы ночью-то по светлому по месяцу,
Ввечеру-то по зари ждали вечернеей,
Утром рано по луны ждали небеоноей!
Не клонил сон наши младые головушки,
Уж мы сидели под косивчатым окошечком,
Мы смотрели во хрустальные стеколышки,
Выходили мы на шйроку на уличку,
Мы смотрели-то во чистоё во полюшко,
По путистой мы смотрели по дороженьке —
Не увидим ли ступистоей лошадушки,
Не прикатятся ли санки самокатные,
Не приедет ли кормилец родной батюшко;
И не могли дождать победноей головушки.
Тут приехали-то к нам добрые людюшки,
Привезли-то к нам весточку нерадостну,
Что нет во живности кормильца света татеньки!
Тут подрезало у нас да ножки резвые,
Задрожали-то у нас да ручки белые,
Съужахнулося ретивое сердеченько!
Тут мы не поверили-то людям добрыим,
Мы приехали самы к тебе, победные головушки.
Уж ты что же, кормилец родной батюшка,
Рассердился-то на нас да распрогневался,
Крепко спишь-то ты теперь да не прохватишься,
С крепка сну ты долго не пробудишься?
Уж ты встань-ко всё на резвые на ноженьки,
Поедем-ко, кормилец родной батюшка,
Домой в свое хоромное строеньице,
По-старому жить с намы, по-прежнему!
У нас всё теперь теби есте прилажено
И всё есть приготовлено,
Есть налажены кушанья сахарние.
Уж как смотрю, бедна победная головушка, —
Не по-старому ты спишь, да не по-прежнему!
Нету душеньки в твоих да во белых грудях,
Нет во резвыих во ноженьках стояньица,
Нет во белыих во рученьках маханьица,
Нет во ясныих очах да мигованьица,
Уж застоялся-то речист язык в устах да во сахарних.
239

Мы не знаем всё, опобедные кручинные головушки,
не ведаем —
Теби богом ли смерётка эта сужена,
Аль от добрыих людей да напущенная,
Аль сама твоя головушка на суд пришла,
Не такая, как пришла да добрым людюшкам!
Добрым людюшкам смерётка на сдивленьицо,
Роду-племени всему да на сумленьицо,
Нам-то, бедныим несчастныим горюшицам,
Н а великую тоску да на досадушку!
Не привел-то тебя милостливой господи,
Как бы был ты при трудноей постелюшке,
Как на своей бы лежал брусовой белой лавочке,
Тут пришла бы к теби скорая непосульная
смерётушка,
Д ак не так бы нас брала тошная тоскичушка,
А то случилась теби скорая неначаемая смерётушка
Не в своем да во хоромноем строеньице —
На открытоей на даче на казенноей,
На путистоей широкоей на зимноей дороженьке!
Случились злы недобрые людюшки,
Погубили твою младую головушку,
Толкнули ступистую лошадушку
Во пушистые снежочки за пушистую дороженьку:
Может, был тогда ростителек во живности,
Не могла привезть ступистая лошадушка;
На тую на пору на времечко
Не случились добрые людюшки
Спроводить нашу ступистую лошадушку
На путистую дороженьку —
Может, привезла бы домой по-старому, по-прежнему,
А то остались мы теперь, бедные
Круглые несчастные сиротушки,
В горегорькоей в сиротскоей во жирушке!
Не привел-то многомилостливой господи
И не наставил, верно, долгого векушку
Пожить на сем свете на белоем,
И не доростил нас до полного до возраста!
Уж мы как станем жить, победные головушки,
После тебя теперь, роститель родной батюшка?
Уж мы теперь да нелюбимое
Сиротское словечко получили,
240

Не осталося именьица-богачества,
Не осталося бессчётной золотой казны!
Уж кто теперь будет нас доращивать,
Уж кто же нас теперь будет устраивать?
Мы без ветрушка осталися шатаючи.
Мы без дождичка теперь да уливаючи,
Быдто в полюшке шатучи деревиночки,
Мы победные теперь да сиротиночки:
Нам от солнышка не будет-то сугревушки,
Нам от ветрушка теперь да заборонушки,
Нам от частого от дождичка покрышечки,
Нам от добрыих от людюшек заступушки!
Уж мы как станем жить, победные кручинные
головушки,
Как справлять крестьянскую любимую работушку?
Как по;пройде-то холодна я-студеная зимушка,
Как наступит-то гульливая разливна красна вёснушка,
Как потают-то пушистые снежочики,
Разнесёт-то хрустальние ледочеки,
Поразбльются крутые бережочеки,
Прйдет птично прилетаньицо,
Прйдет рыбное тогда да нерестаньицо,
Загошечкам-то серыим кукованьицо,
На нашем сердце обиды сколыбаньицо!
Как пастуший в лесах затукают,
На полянушках-то пахари закупают,
Как пойдут-то тут многие добрые людюшки,
Вси любимые спорядные соседушки
На любимую крестьянску на работушку —
Вся работушка у их тогда объявится,
Колёсом у их тогда дело покатится,
•А как нас-то, кручинныих победныих несчастныих
головушек,
Одолять станет великая обидушка
И ушибать станет злодейная кручинушка:
Полянушки у нас да не запашутся,
Пбженки у нас да не покосятся,
Водушки у нас да не наловятся.
Опустеет наше житье-живленьице
И опустеет хоромное строеньице,
Всё застынет-то у нас да захолонеет!
Как после тебя-то теперь, роститель батюшко,
16 Причитания

241

Кирпичная печенька не топлена;
В одном уголочеку пушистые снежочеки,
А во другоем — морозушки трескучие,.
Всё пустым у нас стало теперь пустёшенько,
Холодным да холоднёшенько!
Мы сидим-то тут, победные головушки,
Быдто зимние упалы малы заюшки,
Дожидаем всё кормильца домой батюшка.
Верно, вовеки того да всё не водится —
Живой с мертвого на сем свите не родится,
Народ со погоста не воротится!
Уж как нунечу-теперичу
Как было бы именьицо-богачество,
Как была бы золота казна бессчётная,
Мы бы наняли, кручинные головушки,
Мы пятнадцать бы подвод да лошадиныих,
Развозили бы великую кручинушку,
По дремучим развозили бы по лесушкам!
Нас страх долйт, победныих головушек:
Как жить теперь в сиротскоей,
В победноей, не в надежноей во жирушке:
Как приходить-то будут празднички годовые,
У мѳня-то будут слезушки готовые.
Наступило-то теперь мое несчастное прекрасное
девочество.
Как пойдут-то советны мои подружки,
Как пойдут-то души красные девушки,
На гульбища пойдут, на прокладища,
На веселые на йгрища,
Ко любимыим владычниим годовым праздничкам,
А у меня-то, у кручинноей головушки,
Не'будет-то по ноженькам обуточки,
По плеченькам по разуму одеточки,
Зимниих не будет согреваньицев
И летниих не будет украшеньицев!
ПЛАЧ СЕСТРЫ ПО СЕСТРЕ

Как пропустить-то вот
Мни, победноей кручинноей головушке,
Свой унылой пропустить-то жалкий голосок,
242

Объявить мни свою причеть неуМильнюю
Мни по этоей по шйрокой по уличке,
Мни по этому погосту по станливому,
Мни по этоей по буявой могилушке!
И мы не знаем всё, победные кручинные головушки,
Как подойти ко этоей холодноей, к зеленоей,
ко буявой могилушке!
Хоть мни сказать-то всё теперь да тяжелешенько,
Ко сердеченьку принять да обиднешенько!
Подойти-то нам ко любимоей сестрице ко родиімоей,
И нам с котороей зайти-то всё теперь сторонушки:
Нам от южной аль от северной,
От восточной ли, от западной,
Аль супротив ли сесть ретивого сердечушка?
Охти мнешеньки, нам бедныим тошнешенько,
Н е можем мы стоять на резвыих на ноженьках,
Подломились-то у нас да ножки резвые,
Задрожали-то у нас да ручки белые!
Припадем теперь ко матушке сырой земли
И ко буявой холодноей ко сестрицыной могилушке,
Будем клубышком теперь да мы кататися,
Червушочком да будем мы свиваться,
Мы желаньица от ей будем добираться!
Вы повейте теперь, буйные ветрушки,
Размуравься-тко, травонька шёлковая,
Вы развейтесь-ко, лазуревы цветочеки,
Пораздвинься-ко ты, матушка сыра земля,
Вы рассыпьтесь-ко, желтые песочеки,
Раскатитесь-ко, валучи камешёчеки,
Покажись-ко, ёйно вековечно хоромное строеньице!
Прилетите-ко вы, птиченьки небесные,
Повытяните гвозди шеломчатые
И откройте-ко сестриченьку родимую.
Покажись-ко, ёйно белое личико,
Вековое ёйно одеяньице!
Прилетите с небес, ангелы-архангелы,
;
Вы вложите душеньку в белы груди,
Вы по-старому вложите-ко, по-прежнему,
В резвых ноженьках-то сделайся стояньице,
В белых рученьках-то сделайся маханьице,
В ясных оченьках у ей да мигованьицо,
Речист язык в уста да во сахарние!
243

И ты НовЫстань-Ко, сестриченька родимая,
У ж ты встань теперь на резвые на ноженьки,
У ж імы сделаем-ко доброе здоровьице,
Мы покорное теперь с тобой почтеньицо,
Ты обрадуй-ко нас, бедныих головушек.
Мы по-старому с тобой теперь, по-прежному,
У ж мы сядем-ко с тобой да рядом-поряди,
Заговорим мы любимые потайные ласковы словечушкиі
У ж мы вдавное с тобой да не видалися,
Мы давнёшенько с тобой да не стречалися,
Как прошло-то пять учетных круглых годышков,
Как схоронили тебя, белую любимую лебедушку!
Одна ты 'была у нас да одинешенька,
У ж ты милая ведь нам была, любимая,
Быдто свет была во ясныих но оченьках;
Хотъ сестриченькой всегда тебя я называла —
За рожоного дитя тебя да почитала!
Как пришла тогда теби скорая непосульная смерётушка,
И не пришлось быть при посляей твоей нам при
кончинушке,
При последнеем не пришлось да быть лрощеньице,
Не лришлось-то слышать последниих
Ласковых твоих любимыих словечушек.
Не забыть тебя нам будет век-пб-веку
И отыней не забыть да будет до веку!
Ты послушай, наша белая лебедушка,
Ты любимая сестриченька родимая:
Как пришли мы, победные кручинные головушки,
Мы со нашей со родителью со маменькой,
Со победноей вдовой благочесливоей,
Уж мы пришли-то все к теби да по-дорожному,
Уж как сумочки у нас да по-походному!
Как расстались тогда с тобой-то, белая лебедушка,
И как пришла-то нам тогда скорая нечаянна
разлукушка;
Поели видом мы тебя да не видали,
Уж мы весточки никакой не получали,
И известьица от тебя да не бывало,
Пйсьма-грамотки ты нам не посылала,
Во сни ты нам совсим да не казалась,
И наяву ты нам не объявилась:
Рассердилась, знать, на нас да поразгневалась!
244

Ты чего, наша голубушка, на нас да рассердилась?
Или нету тебе вольноей там волюшки,
Иль того да рассердилася,
Что мы взяли твои цветные платьица,
Не благословленные были тобой да не приказаны?
Хотя мы взяли всё, спобедные головушки,
Мы не для-ради всё взяли украшеньица
И не для-ради согреваньица —
Уж мы для ради взяли посмотреньица:
Как расходится обидушка в головушке,
Сколыбается зазнобушка в утробушке,
Как посмотрим' на твои на цветны платьица,
Как на тебя быдто, белая лебедушка!
Аль того да поразгневалась,
Что не почасту на могилушку ухаживаем,
И не подолгу у тебя да мы усиживаем,
И частых теби нету от нас поминочек,
Д а почаще того не было годиночек?
Как мы в дальнеем живем да расстояньице,
Не в частом живем свиданьице.
Как была бы-то могилушка близешенько,
Мы бы частенько на могилушку похаживали,
Мы бы долго бы посиживали!
Ты послушай-ко, любимая еестриченька родимая,
Что скажу, бедна кручинная головушка:
Уж я много раз к теби да всё справлялася,
Не один-то раз к теби да снаряжалася,
Уж я сдумала-отдумала,
Я три раза-то всё к теби да снаряжалася,
Д а четыре раз с дорожки ворочалася.
И теперь да мы придумали,
И неотложно мы теперечу отправились;
И уж как шли мы путем-шйрокой дороженькой
И поспешали к теби, белая лебедушка,
Уж мы в день-то шли по праведному солнышку,
Уж мы в ночь да шли по светлому по месяцу,
Ввечеру-то по зари мы шли вечернеей,
Утром рано по луны да шли небесноей,
По деревенкам мы шли да по станливыим,
Мы по волостям-то шли да по красивыим.
Всяки стретушки нам, бедныим, стречалися;
Инны стретушки-то нам да поклонялися,
245

Инны стретушки-то нам да покорялися,
Инны стретушки над намы надсмехалися,
Говорили други добрые нам людюшки:
«Вы идете на холодную на буяву могилушку,
Поспешайте-ко идти да вы скорешенько.
Вы идите-ко скорешенько, не стойте-ко,
Вы назад да не смотрите-ко,
Поспешайте-ко на буяву могилушку:
Как ведь там теперь на буявой зеленой
на могилушке,
И у вашей у сестриченьки родимоей
Чудо чудное там да обчудилося,
Диво дивное-то там да объявилося —
Со мертвых живы родилися, —
Есть во живности сестричушка ваша родимая,
Дожидает вас в почестное гостебищо,
Призадвинуты есть столички дубовые,
Д а приустланы-то скатерти забраные,
Д а налажены есть ествушки сахарние,
Приразведены есть питьица медвяные».
Говорила я народу-людям добрыим:
«И не говорите-ко вы, добрые людюшки,
Таких нам неумильниих словечушок,
Не давайте-ко великоей назолушки
Нашему ретивому сердеченьку:
Мы не для-ради идем да угощеньица,
У ж мы для-ради идем да побываньица!»
Уж обманили-то, народ да люди добрые,
Обманили-то нас да облукавили:
И вот пришли теперь на буяву могилушку —
И нет сестриченьки совсем теперь во живности!
Всё мы думали, кручинные головушки,
Как побываем мы на буявой холодноей зеленой
на могилушке,
Д ак убудет-то обидушки в головушке.
А как на могилушке теперь да побывали,
Мы сестриченьки в глаза да не видали,
Не убавили обидушки — прибавили!
Мы не знаем, всё победные головушки, не ведаем,
Аще ль то судит милостивый господи
Побывать еще на буявой холодной на зеленой
на могилушке.

А. М. ПАШКОВА

А. М. ПАШ КОВА
Анна Михайловна Пашкова (1866— 1948)— одна из крупнейших
севернорусских сказительниц советского
времени — родилась
в
д. Ярцево Пудожского р-на К А С С Р . Начала учиться в сельской
школе, где показала незаурядные способности, побудившие учи­
теля хлопотать об ее переводе в гимназию. Однако отец не захо­
тел отпустить из дома дочь-работницу. В 1886 году Пашкова вы­
шла замуж. В семье мужа на нее легли все заботы по хозяйству.
Мужчины уходили на рыбную ловлю и на лесозаготовки, а ей при­
ходилось, как она позже рассказывала, «земельным делом заведывать»: «косила, пахала и все делала, а мне помогали».1 Из че­
тырнадцати детей в живых осталось только трое — две дочери и
сын. Единственный и любимый сын принес ей много горя. Его раз­
било параличом, и он двенадцать лет не вставал с постели.
Исполнению былин и песен Пашкова выучилась преимущест­
венно до замужества от известных в то время сказителей: старика
Амвросия с Купецкого озера, коробейника Данилы, своей тетки
Ксении Тихоновой, односельчанина Ильи Зубова и др. Самой
сказывать приходилось редко — «муж сам не любил и не давал
петь былины». Д аж е знаменитому сказителю из д. Семенова
Ф. А . Конашкову, с которым они вместе рыбачили, «слова вымол­
вить не. давал». Однако годы замужества, проведенные в д. Семе­
нова, не прошли даром — здесь развился и окреп талант Пашковой.
Здесь она приобрела известность как вопленица. О причитаниях
Пашкова рассказывала: «По подголосницам не ходила, а при­
читаний много знала, как с этим горем пожила (сын-то больной
был); много причитала на работе, а свадебные — те о девушках
узнала».
1 Русские плачи Карелии. Петрозаводск, 1940, стр. 55.
249

Ё 1933 году Пашкова переехала к дочери в Петрозаводск.
Здесь в 1937— 1939 годах сотрудниками Карельского Научно-иссле­
довательского института культуры от нее было записано 16
былин и исторических песен, 51 лирическая песня, 15 сказок, 35 по­
хоронных, бытовых и свадебных причитаний, 320 пословиц, 40 зага­
док, полное описание свадебного обряда и т. д. Публикация запи­
сей в периодической печати и в сборниках «Былины Пудожского
края» (1941), «Русские плачи Карелии» (1940) и «Творчество наро­
дов К -Ф С С Р » (1940) принесла Пашковой известность, выдвинула
ее в ряды крупнейших современных сказительниц.
В 1939 году Пашкова принимает деятельное участие в первом
Всекарельском совещании сказителей и Всесоюзной конференции
сказителей в Москве. В предвоенные годы А. М . Пашкова со­
здала несколько десятков стихотворных сказов на советские темы,
отличавшиеся от многих подобных попыток других сказителей поэ­
тичностью и стремлением к гармоническому выражению нового
содержания. Ее сказы «Чем Москва прославилась», «О Ленине»,
«Колхозница», «Лучинушка» и др. пользовались в те годы широ­
кой популярностью.
Начало Великой Отечественной войны Пашкова встретила из­
вестным сказом «О Родине». В июле 1941 года она эвакуировалась
в Белозерский р-н Вологодской области. С 1943 по 1946 год жила
в г. Мончегорске, где выступала в госпиталях, на эвакопунктах,
в рабочих клубах с песнями и сказами, созданными ею и другими
сказителями. Особенным успехом пользовался ее «Сказ о сыне»,
опубликованный впоследствии в сборнике «Фольклор Советской
Карелии» (1947). В мае 1946 года Пашкова участвовала во Все­
союзном слете сказителей в Москве, Умерла Пашкова в Петроза­
водске.

ПЛАЧ ПОСЛЕ ПОЖАРА

Приходит тетка, племянница ее встречает
с плачем и причитывает:

Как идет да гостья дальняя,
Идет гостья долгожданная,
Моя тетушка-добротушка,
С тар та буйная головушка.
У нас, у бедныих,
Ново чудо счудовалося,
Ново диво сдивовалося!
Уж как век чего не думали,
Уж как век чего не гадали:
Уж как глупая-то женщина,
Неразумна молода жена
Зажигала воскову свечу
Перед чудным перед образом.
Верно, она богу не угодная,
Ее свеча да недоходная;
Как от той от восковой свечи
Показалися дымочеки,
Запылали огонечеки
По крестьянской по деревенке!
Потеряли мы селеньице,
Всё хоромное строеньице,
Всё крестьянско заведеньице.
Всё огнем просветилося,
Головней всё покатилося!
Как, желанна моя тетушка,
Теперь я, бедна горюшица,
Я от господа обижена,
И от добрых людей обнижена:
Погорели у беднушки
Мои цвётные все платьица
И жемчужно ожерельице,
251

Не видать мне боле, беднушке!
Я находилася, горюшица,
На крестьянской на работушке;
Не работушку работала,
Только времечко коротала —
Как про это про несчастьице
Мое ведало сердечушко!
Как прихожу, бедна горюшица,
Я скрестьянской-то работушки—
Уж пустым стало пустешенько,
Порозным да порознешенько;
Мои сердечные родители
В чистом полюшке под кустичком.
Как станем жить, бедные,
Без витого без гнездышка?!
ПЛАЧ ЗАМУЖНЕЙ СЕСТРЫ ПО БРАТУ

Охти, мнешенько тошнешенько
И сердечку тяжелешенько!
Как по сегодняшнему дёнечку
Я ставала поранешеньку,
Собиралась поскорешенько
На крестьянскую работушку,
Но мне не елося, не пилося,
Мое сердечушко крушилося,
Из рук дело всё валилося,
Мне работушка на ум не шла!
Как во пору полуденную
Пришла весточка нерадостна,
И нерадостна, печальная,
Что не стало на белом свету
Моего-то братца милого;
Дак мои ножки подломилися,
Очи ясны помутилися,
А ретивое сердечушко
На кусочки разрывалося!
А ум со разумом мешается,
Мысль на два разделяется,
Что мне нё дали известьица,
Что при тяжелой он постелюшке!
252

Я бы шла, бедна горюшица,
День по красному бы солнышку,
Ночь то светлому по месяцу:
Сама знаю, сама ведаю,
Что у братца у родимого
У его некому заботиться!
Есте матушка старешенька,
Милы деточки малешеньки,
А супруга-молода жена
После болюшки слабешенька;
Нету сродничков желанныих
И нет соседей доброродныих,
У всех конюшки усталые
Д а извозчики упрямые;
Наша дерёвенка на запольке:
Нету почты скороходноей,
А телеграммы скороносноей.
Я пошла, бедна горюшица,
Хоть не поспела я, обидная,
Ко душевну расставаньицу,
А торопилась-поспешалася
Ко телесну пргребаньицу.
Я шла по лесушку по темному,
Я зверей да не боялася,
Злых людей остерегалася,
Только слезами уливалася!
И все я шла, бедна, спешилася,
А от моих-то слез горючиих
Путь-дороженька двоилася,
А леса с кореня ломилися,
А ковыль-травонька зеленая
К земле низко лриклонилася,
Люди добрые дивилися!
Как подхожу, бедна горюшица,
Д а на родимую сторонушку,
К его витому-то гнездышку
Д а ко перёному крылечушку,—
Не встречат да братец-солнышко!
Как было преж сего до этого
Соколочек родимой братёц
Всё в окошечко поглядыват,
На крылечушко выскакиват,
253

Дожидал да меня, беднушку,
Во любимое гостебище.
Придут празднички годовые,
Так были конюшки запряжены,
По край саней было сяжено
И за гостьей было съезжено,
Была привезена, отвезена,
У крылечка была встречена,
За два полюшка провожена;
А по сегодняшнему дёнечку
Не встречат да братец родненький
У крылечушка перёного,
У ступенчика у первого,
Как не несут да ножки резвые
Во перёное крылечушко!
Я в крылечко поднималася,
О порученьки держалася,
А во новоей во горенке,
Вижу, горят свечи там восковые,
Поют псалмы заупокойные,
Мой братец-красно солнышко
На столах лежит дубовыих;
Дальше в том углу пустешенько,
А в другом да порознешенько,
А на середочке сироточки,
Всё глупы малы недоросточки!
Я пришла, приобзабылася,
У хозяев не спросилася:
Как поспрошу, многообидная,
Я у братца у родимого:
Мне с коёй зайти сторонушки
И куда сесть мне будет, беднушке?
Сесть во резвые ль во ноженьки,
Иль сесть ко буйноей головушке,
Иль супротив сердца ретивого?
Как посмотрю, бедна горюшица,
Как во буйной во головушке
Сидит горюша бедна матушка,
А во резвыих во ноженьках
Сидит супруга-молода жена,
Та вдова многообидная,
А супротив сердца ретивого
254

Сиротинки-малы детушкй,
Будто маленькие пенышки!
Только мне, бедной горюшице,
Сдалека да не накликаться,
Свысока да не набаяться,
А подойти мне поблизёшенько,
А поприсесть, бедной горюшице,
Хоть на брусову белу лавочку,
Ко косящату окошечку!
Братец красно мое солнышко,
Шла к тебе я, поспешалася,
На путистой на дороженьке
Мне две стреточки стреталися:
Перва стреточка — обидушка,
Друга стреточка — кручинушка!
Я обидушке сказалася,
Я с кручиной сговорилася:
«Не доли-тко меня, беднушку,
Ты, злодейная обидушка
И великая кручинушка,
Дай повысказать-повыбаять
Соколку братцу родимому.
У меня столько накопилося
Как злодейной-то обидушки,
Что мне на вешний день не высказать,
На осённу ночь не выплакать
Про свою мне житье-жирушку
На чужой-дальней сторонушке!»
Но обида неподкупная,
А кручина недоступная:
Одолила меня, беднушку.
Дак ты послушай-ко, пожалуйста,
Соколочек родимой братёц,
Ты скажи-ко мне, беднушке,
Ты куда да снаряжаешься,
Ты далеко ли отправляешься?
Аль ко праздничку годовому,
Аль на охотное гуляньице?
Сама знаю, сама ведаю,
Что у братца у родимого
Естя платьица не цвётные,
А есте ллатьица умершие;
255

Он собирается-снаряжается
Он во матушку сыру землю,
Во соонову гробову доску!
Братец красно мое солнышко,
Не сердись-ка ты, не гневайся
На меня, сестрицу милую,
Что не ходила я частешенько,
Не сидела подолгешенько
У трудной твоей постелюшки,
У тяжелого зголовьица.
У меня-то ведь, у беднушки,
Не своя есть вольна волюшка,
Естя строгая свекровушка,
Больша немилая сѳмеюшка:
Всюду наб пойти епроситися,
А прийти да о-бъяснитися!
А теперь порушка ведь летняя
И страда да сенокосная,
Стало время недосужное,
На лужках травка посохнула,
А на полянках хлеба сыплются.
Я гналась, бедна горюшица,
За крестьянским житьем-жирушкой,
За ломовой работушкой.
Уж я тое умом думала:
Соколочек родимой братец,
Он отборется от болюшки
Д а от злодейноей смерётушки,
Д а не оставит нас при горюшке!
Обращается к матери:

Уж где-то есть у мня, у беднушки,
Как горюша бедна матушка?
У ж скажи-тко мне, пожалуйста:
Как у братца у родимого,
У его как расставалася
Душа-то со белым телом,
А ясны очи со белым светом?
Ты закрыла бы окошечко,
Заложала бы воротичка,
Не пускала бы смерёточки!
Обещала бы смерётушке
256

Дать своих дойныих коровушек
И тягловитыих лошадушек,
•Всю бы жирушку домовую
Д а всю запашечку годовую,
А не давала бы смерётушке
Своего сына бажёного!
Только знаю я, горюшица,
Эта смерть-то неподсудная,
А головка безрассудная!
Не увидла взять смерётушка
Как ни старого, ни малого,
Человека волокидного;
Она пришла да прикатилася,
У ворот не колотилася,
А у окошка не спросилася,
Прямо в йзбу к нам ввалилася!
Прикатилася потихошеньку,
Она брала поскорешѳньку
Человека деловитого,
Из деревни брала первого,
В волости да не последнего,
От жены мужа законного,
От си рот-то малых детушек
Как кормильца брала батюшку,
У горюши бедной матери
Взяла сына-то любимого,
А у меня, бедной горюшицы,
Одного взяла единого
Моего братца родимого!
Я помолюсь, бедна горюшица,
Пресвятой я богородице:
«Пресвятая богородица,
Как ставлю свечки-то рублевые,
Я кладу пёлены шелковые,
А ты вложи-тко, богородица,
Соколку братцу родимому
Во резвы ножки хожденьице,
В белы рученьки влажденьице,
В ясны очушки прозреньице,
А во уста проговореньице!»
Братец красно мое солнышко,
Ты став ай-ко на резвы ноги,
П Причитания

257

Ты стречай-ко гостью дальнюю,
Ты сестрицу долгожданную!
Без тебя ли, братец-солнышко,
Как не стречают меня, беднушку!
Была гостья не унймана,
Цветно платье не складьгвано,
Уж я не кормлена, не поена,
А пришла с волока усталая!
Как отвечала мне-ко, беднушке,
Пресвятая богородица:
«Уж как глупая ты женщина,
А неразумна молода жена,
А когда был у тя во живности
Соколок твой родимой братёц,
Так ты не господу молилася,
А в добры люди всё хвалилася,
Что есть умное-разумное,
Ты одно у меня бажёное;
А как век тое не водится,
Что с мертвых да живы ставятся!»
Обращается к соседкам,
которые «унимали» плачущую:

Не жалейте, люди добрые,
Вы соседки порядовые,
У мня личко не бумажное,
У мня слезы не жемчужные!
Опять обращается к покойному:

Ты послушай-ко, пожалуйста,
Соколочек родимой братёц,
Попытала я упрашивать,
Попытала уговаривать,—
Не женись ты в роду в племени:
Как где родство-то вместо сходится,
Тута век добра не водится,
Тут вдовеют молоды жены,
Сиротают малы детушки.
А вы суда божья не рушали,
Меня, бедну, не послушали,
Вы сошлись, поторопилися,
Вы законамы связалися,
258

Вы венцамы повенчалися,
Вы мало жизнью наслаждалисяі
Тут разбила жизнь омерётушкаі
Сиротать да приосталися
Твои маленькие детушки,
Цело стадушко гусиное!
Один в зыбочке качается,
А двое по избе шатаются,
А еще есть призаведено,
Есть на белый свет давается.
Их кто станет кормить-поить?
Нет запасов у вас великиих,
Естя в хлебах недопашечки,
В житье в жире недостаточны;
Как находятся жалобные
Как по заложенным воротичкам,
По закрытыим окошечкам,
По суседам порядовыим!
Кто приласкат — так тот и батюшка,
Кто приголубит — тот и дядюшка.
Только мне, бедной горюшице,
Будет жаль да мне тошнёшенько!
Обращается к невестке, жене брата:

Ты послушай-ко, пожалуйста,
Как невестушка ветляная,
А сестрица богоданая,
Ты вдова многопобедная!
Уж ты не дай-ко сердцу слабости,
А .повозрбсти своих детушек!
Только ты, моя голубушка,
Приосталася, победная,
Хоть в годах да ты в молодыих.
Только живи, моя голубушка,
Ты пониже шелковой травы,
А потише ключевой воды,
Ты на крылёчко не выскакивай
Д а в окошко не выглядывай,
Про молодых людей не спрашивай;
Приложи-тко ты заботушку
К своему да житью-жирушке,
Ко крестьянской ко работушке,
259

Как вдавить вдове по-доброму,
Как рукава носить по-долгому!
Вносят гроб:

Вам покорно благодарствую,
Гробовщики да вы строители,
Телам мертвым украсители!
Вы честно ведете, именно,
Моему братцу любимому
Домовище вы устроили,
Мое сердце успокоили!
Как ты, родитель моя матушка,
Ты станови столы дубовые,
Клади скатерти ты браные,
Клади яства по возможности,
Угощай ты дорогих гостей,
Гробовщиков да ты строителей.
Как вы, суседи порядовые,
Извините-ко, пожалуйста,
Вы за яствушка сахарные,
А за напиточки за хмёльные:
Во дому нету хозяина,
Нет по дому раепорядчика,
А во семеюшке наживщика!
А вы садитесь-ко, покушайте
Хлеба-соли без взыскания!
Соколочек родимой братёц,
Как скажи-тко мне-ко, беднушке,
По уму ль тебе, по разуму
Это витое-то гнездышко,
Д а и хоромное строеньице?
Сама знаю, сама ведаю,
Что витое-то гнездышко
По низу не обложеное,
По середочке не мшоное,
По верху не шеломченое
Д а внутри не отепленое!
Нет брусовых белых лавочек,
Нет косящатых окошечек,
Нет кирпичной теплой печушки;
Только доски-то сосновые,
Как бы дубовая колодина!
260

Так не сердись-ка ты, не гневайся,
Соколочек родимой братёц,
Как были бы, у беднушки,
У мня денежки лежалые
Д а 'кабы людюшки хожалые,
Так я бы съездила, горюшица,
На ты горушки стекольные,
Привезла бы братцу родному
Я бы гробики хрустальные,
Положили бы жалобного
Как во тых гробах хрустальныих
Мы бы в комнатки в особые
Д а на леднички холодные,
Чтобы телушко не тратилось,
Бело личушко не спортилось!
Когда вырастут-поднимутся
Как сердечны твои детушки,
Как откроют тые гробики
И посмотрят жалобные
Кормильца света батюшку.
Ты невестушка ветляная,
А Сестрица богоданая,
Нам не видать гробов хрустальныих!
Ты возьми, моя голубушка,
Лист бумажечки гербовую,
Писарей возьми умильныих,
Рисователей учтивыих,
Нарисуй, моя голубушка,
Моего брата родимого,
Своего мужа законного
На лист-бумажечку гербовую!
Нарисуй-ко ты, пожалуйста,
Его телушко-то мертвое,
Его личушко-то блеклое;
Положи эту бумажечку •
Во кленовую во горенку,
Ты на стенку на лицовую!
Гроб выносят из избы:

Не спешите-тко, пожалуйста,
Уж вы, премноги люди добрые,
Уж вы, суседи порядовые,
261

Кумовья мои любимые
И милы братцы двуродимые,
Выносить из дому,
Д а из витого из гнездышка
Большака в дому, начальника,
А вы по дому распорядчика!
Прощайтесь-ко, пожалуйста,
Вы, суседи порядовые!
Вы простите, извините-тко
Моего братца родимого,
Если занято — не отдано,
А если отдано — не додано,
Если взято — не сознатося!
Ты прощайся, братец-солнышко,
Со своим ли витым гнездышком,
Со хоромныим строеньицем,
Со всем крестьянским заведеньицем,
Уж ты со уличкой плановою
Д а с площадкой подугольною!
Уж добры конюшки впрягаются,
Д а извозчички снаряжаются.
Как наглядитесь, очи ясные,
Про запас до поры-времени
Как на братца на родимого:
Скоро час часу минуется,
От часу день коротается,
У нас гостюшко укатится,
Д а бажёный потеряется,
А у нас-то, у бедныих,
Кто же в доме оставается!
Твоя матушка старешенька,
Поясок носит слабёшенькой,
У ей силушка малешенька,
А сиротинки малы деточки
Будто клубышки катаются,
Будто червушки свиваются!
Похоронная процессия
приближается к церкви:

Путь-дорожка короталася,
Божья церковь показалася.
Только сегодняшним дёнечком

Колоколы не забрякали,
У нас обедни не заказаны,
Панихиды не отслужены.
Пресвятая богородица,
Мы не воз везем с товарами,
А везем телушко мы мертвое
Моего ли братца родного!
После отпевания-

Простояла я, проглупала,
А глазамы всё прохлупала
На украшеньица церковные
И на люстры золоченые!
Потеряла я, беднушка,
Соколка братца любимого.
Он покорно благодарствует
Вам, попам-отцам духовныим,
И вам, служителям церковныим,
Что вы честно ведете, именно
И на честь, хвалу великую.
Я стояла да заметила,
Что попы поют — мешаются,
Дьяки читают — усмехаются
И подаянья не начаются.
Вы, попы-отцы духовные,
Обождите-ко, пожалуйста,
Как повырастут бажёные
Сыновья его любимые,
Вам вдвоё-втроё повыплатят!
На могиле:

Вы, могильные копатели,
Вы, телесны погребатели,
Не копайте глубокошенько,
Не зарывайте-ка плотнешенько
Моего братца любимого!
Как придут маленьки детушки,
Они желты пески повыроют,
Кормильца батюшку повыздынут
Со матушки сырой земли!
Братец красно мое солнышко,.
Уж ты меня прости, ко мне гости,

ш

Уж ты гостй-тко, братец-солнышко,
По субббтушкам вселенскиим,
А ты по дням по воскресенекиим!
Дожидаться буду, беднушка,
Я у струистой речки быстрою;
Не настойся-ко, ясён сокол,
Ты у рек за переходамы,
А у ручьев за перебродамы.
У ж ты скажи-тко мне-ко, беднушке,
Ты когда в гости посулишься,
Ты по утрышку ль по раннему,
Аль по вечеру по позднему? ;
Ты каким путем подоймешься?
Если конем, так я коня куплю,
Как пароходом — пароход найму!
Охти, мнешенько тошнешенько!
А не видать мне будет, беднушке,
Д а не дождаться мне, горюшице,
К себе гостюшка любимого,
Братца милого, родимого!
Придут празднички годовые,
Так у меня слезыньки готовые,
Опристанут ножки ходячи,
А белы рученьки подносячи,
Нелюбимых гостей кбрмячи!
Не будет гостюшка любимого,
Соколка братца родимого;
Мне во снях-то не покажется
И наяву мне не появится!
Всё желаньице в сырой земле,
Вся отрада в. гробовой доске!

ПЛАЧ ПО МУЖУ

Не доли-тко меня, беднушку,
Как злодейная обидушка,
Допусти-тко меня, беднушку,
Как к удалой-то головушке*
Ко венчальной ко еемеюшке,ч
К своему мужу законному!
264

Свысока мне не набаяться,
Сдалека мне не накликаться:
Подойти-ко мне близешенько,
Поприсесть-ко мне низешенько.
Как скажи-ко ты, пожалуйста,
Уж ты куда да собираешься,
Уж ты куда да снаряжаешься?
Ты ко праздничку ль годовому
На охотное гуляньице?
Сама знаю, сама я ведаю —
У удалой-то головушки,
На ём платьице не цвётное,
На ём платьице печальное.
Как сегодняшним денечком,
По утрышку по раннему
Пришла скорая смерётушка
К моему мужу законному!
У ворот не колотилася,
У окошка не спросилася,
Д а пришла потихошеньку,
Брала поскорешенько
Его свет со ясных очей
И крест со белых грудей
И оставила мне, беднушке,
Много маленьких детушек:
Одно в зыбочке качается,
Друго по избе шатается;
Есть и третье призаведено,
На божий свет давается.
Как скажи-тко ты, пожалуйста,
Нас кто станет кормить-поить,
Как поля не посеяны,
Стоги не напаханы
И закрома не насыпаны?
Удалая головушка,
Я со смерётушкой не рядйлася,
Я с лихой не сговорилася:
Как давала я смерётушке
Свою дойную коровушку
Д а свою тяглую лошадущку,
Свои цветные-то платьица
И жемчужны ожерельица!
265

Давала я смерётушке
Своих маленьких детушекі
Скоро-гордая смерётушка
Ни на что не согласилася,
Она взяла да прйбрала
Моего мужа законного,
Большака с дому, надельнйіка
И по дому распорядника!
В дом вносят гроб:

Вот послушай-ко, пожалуйста,
Как сговорная семеюшка,
По уму тебе, по разуму
Уж как вито это гнездышко
Д а хоромное строеньице?
Сама знаю, сама ведаю,
Самой можно Догадатися:
Это витое-то гнездышко
По низу не обложёное,
По серёдочке не мшоное,
По верху не шеломчёное;
Нет брусовых белых лавочек,
Нет косивчатых окошечек!
Как были бы, у беднушки,
У мня денежки лежалые,
Были б людушки хожалые
У меня, бедной горюшицы;
У мня ручки не простешеньки,
У мня ручки попризаняты.
Одолели меня, беднушку,
Мои маленькие детушки.
Д а за твою услугу верную,
За работку неизменную
Я бы съездила, горюшица,
В города бы я во дальние,
На заводушки стёклянные,
Привезла гробы хрустальные.
Положила бы жалобного
Я во комнаты в особые,
Я на леднички холодные,
Чтобы тел ушко не тратилось,
Бело тел ушко не портилось.;

m

Когда стоснется да сбйднется,
Я сходила бы, горюшица,
К своему мужу законному
На совет да думу крепкую!
Не серди-кося, не гневайся,
Как удалая головушка,
Как беднота наша несчастная,
Житье-жира горегорькое:
Всё не сделаешь по разуму.
Призывает детей:

Как вы сердечны милы детушки,
Глупы малы недоросточки,
Лодойдите-тко, пожалуйста,
Вы к кормильцу свету батюшке,
Попросите-ко прошеньица,
Попросите-тко у господа,
Чтобы дал ему господи
Во резвы ножки хоженьице,
Во белы ручки движеньице,
Во уста проговореньице,
В ясны очушки прозреньице!
Не по закону, не по правилу
Взял жены мужа законного,
А у сирот кормильца батюшка.
Ведь у нас теперь, у бедныих,
Опустело вито гнездышко!
Уж вы по миру находитесь,
По подокошкам нашатаетесь,
Вы куска иасобираетесь.
Уж как удалая головушка,
Ты меня прости,
Ко мне гостй.
Как гости-ткося, пожалуйста,
По субботкам по вселенскиим,
Ты по дням по воскресенскиим,
По обедам поминальныим!
Дожидаться буду, беднушка,
У перистого крылечушка,
Если так ты не подоймешься,
Подгоню, бедна горюшица,
Я улёта коня доброго,
2Q7

Посажу, бедна горюшица,
Я извозчика молодого,
Твоего сына родимого!
Если так ты не подоймешься,
От своих я слез горючиих
Пропущу я речку быструю,
Как я сделаю, горюшица,
Из обидушки я лодочку, .. '
Из кручинушки весёлышки!
Сама сяду я на коромушку,
Своих малёньких детушек
Посажу я во весёльники;
Если так ты не подоймешься —
Теперь времена переменилися
И люди умудрилися,—
Так я пошлю, бедна горюшица,
К тебе машину сухопутную!
Только знаю, тое ведаю, .
Как со этой со сторонушки
Нету конному-то выезду,
Нету пешему-то выходу,
Нету птиченькам-то вылету!
Крепки сторожи поставлены
И замочики повешены.
Как эти сторожи не старятся,
И замочики не ржавеют,
Ворота не поломаются,
И ключи не потеряются!
Как удала ты головушка
Приоставил мне-ка, беднушке,
Лист бумажечки гербовые
И конверточки клеймёные,
Мне-ка пёрышки гусиные,
Карандашики чернильные.
Напишу, горюша бедная,
Скорописчатые грамотки!
Попрошу тебя, пожалуйста, .
Кажду круглую неделюшку
Дожидать буду ответушку.
Только знаю, только ведаю:
Как со будущего векушку
Не дождаться мне ответушку:
268

Времена переменилися,
Почтальоны заленилися!
Еще екажи-ко, пожалуйста,
Как удалая головушка,
Уж мне вдовой жить
Али замуж пойти?
Как вдоветь вдове по-доброму,
Рукава носить по-долгому
И в окошко не поглядывать,
На крылечко не выскакивать.
Наб скрепить сердце ретивое,
Понабраться ума-разума,
Повозростить своих детушек.
Умершего кладут в гроб:

Не спешите-ко, пожалуйста,
Мои братья двуродимые,
Зятевья мои любимые,
Все сродцы и все сроднички
И соседи порядовые!
Вы силом меня обсилили,
Грабежом меня ограбили
У жены мужа законного,
У детей кормильца батюшка!
Я осталася, горюшица,
Беззащитна молода вдова.
Как удалая головушка,
Ты сговорная семеюшка,
Ты лрощайся-тко, пожалуйста,
Со своим ли витым гнездышком,
И с кирпичной теплой нечуткой,
И с сеняма колесистыма,
И с сараем хоботистыим.
Тебе больше не хаживать!
Как прощайся-ко, пожалуйста,
Со милой скотинушкой,
Как прощайся-ко, пожалуйста,
Со улицей плановоей,
Со площадью сторублевоей
И е порядовыма суседама!
Как суседи порядовые
И суседи подугольные,
269

Вы лрости-ткося, пожалуйста,
Моего мужа законного,
Если заняли — не отдали,
Если отдали — не додали,
Если взяли — не созналися!
Спасет бог вас, благодарствует,
Что честно ведете, имянно
Моего мужа законного!
Я за ваше снисхожденьице
Приношу благодареньице!
Не оставьте-тко, пожалуйста,
Моих миленьких детушек;
При нужде нашей, при горести
Уж будьте вы наши помощники.
При подходе похоронной процессии
к церкви:

Путь-дорожка скороталась,
Божья церковь показалась.
Как не радуйся, пожалуйста,
Пресвятая богородица,
Как не воз идет с товарама,
Не другой да со покупкама,
Везут телушко-то мертвое,
Личушко-то блеклое,
Вослед идут, шатаются
Сироты да малы детушки!
После отпевания в церкви:

Спасет бог вас, благодарствует
Как попам-отцам духовныим,
Вам, служителям церковныим,
Что честно ведете, имянно!
Только знаю, только ведаю,
Как попы поют, мешаются,
Дьяки читают, усмехаются,
Подаянья не начаются!
У меня, бедной горюшицы,
Одна нужда да горе бедности!
Только я, бедна горюшица,
По сегодняшнему дёнечку
Пришла в церковь во соборную,
270

Становилася я, беднушка,
Не к дверям я дубовыим,
Я не к липенкам соснрвыим,
Становилася, Торюшица,
Я точь да во ясны очи
Пресвятой да богородицы!
Обещала богородице:
Поставлю свечки я рублевые,
Кладу пелены шелковые,
Отпусти-тко, богородица,
Мне удалую головушку,
Что сговорную семеюшку
Обратно в витое к нам гнездышко!
Там пустым у нас пустешенько;
Там во том углу пустешеньком
В другом да порознешеньком
На середочке сироточки,
Глупы малы недоросточки!
Отвечала мне-ка, беднушке,
Пресвятая богородица:
«Уж как глупая ты женщина,
Неразумна молода жена,
Уж как век того не водится,
Что из мертвых живы становятся.
Когда был у тя во живности
Твоя удалая головушка,
Ты не господу імолилася,
А во добры люди хвалилася,
Что есть умная, разумная,—
Он вином не напивается,
Он табаком не занимается,
А всё трудился да маячился
На крестьянской на работушке!»
Кола камушек мужа богатого
Он истратил свою силушку,
Погубил свою головушку,
Приоставил нас, беднушек,
На вековое скитаньице!
Плачет у могилы:

Как удалая головушка,
Ты, сговорная семеюшка,
271

Я с тобою не расстануся,
И от тебя я не остануся;
Я пойду, бедна горюшица,
Во матушку сыру землю,
Только жалко мне тошнехонько
Своих маленьких детушек!
При опускании в могилу:

Не спешитесь-ко, пожалуйста,
Милы братцы двуродимые,
Кумовья мои любимые,
Вы могильные копатели,
Вы телесны погребатели!
Попрошу, бедна горюшица:
Не копайте глубокошенько,
Не закрывайте-тко плотнешенько!
Когда стоснется да сбйднется,
Я приду, бедна горюшица,
Я отрою матушку сыру землю,
Я открою гробову доску,
Погляжу, бедна горюшица,
На своего мужа законного,
Поспрошу, бедна горюшица,
Я совету — думу крепкую!
При зарывании могилы:

Охти, мне-ко тошнешенько,
Милы братьица родимые
И зятевья мои любимые,
Не спустили меня, беднушку,
Во матушку сыру землю!
ПЛАЧ СИРОТЫ ПО ДЯДЕ

Не несут да ножки резвые
Во перёное крылечушко.
По сегодняшнему дёнечку
Мои ножки іподломилися,
От слез очи помутилися]
272

Преж сего было до этого
Как встречал желанный дядюшка
У крылечушка перёного,
У ступенчика у первого.
У тела покойного!

Мне-ка сметь ли поосмелиться
Как поближе поприблизиться
Как ко телешку ко мертвому,
Ко личушку ко блеклому;
Подойти мне поблизешенько,
Поприсесть-ко понизешенько.
Ты скажи, желанный дядюшка,
Мне с коей зайти сторонушки:
С подвосточной аль с подзападной,
С полуденной аль с подсиверной?
Куда сесть мне-ка, горюшице,
Во буйну ли головушку
Аль во резвые во ноженьки?
Поприсяду я, горюшица,
Супротив сердца ретивого!
Как желанный ты мой дядюшка,
Попеняю я, поретую,
Посудьячу, пообидую
Как желанной моей дяденке,
Что мне не дала известьице
Ко душевну расставаньицу;
Хоть я поспела, поспешилася
Ко телесну погребаньицу!
Ведь я живу, бедна горюшица,
На чужой сторонушке,
Во невольной во неволюшке.
Мне-ка наб пойти проситися,
А прийти да доложитися.
Как получила отпущеньице,
Тогда шла, бедна горюшица,
День по красному по солнышку,
Ночь по светлому по месяцу.
Настоялася я, бедная,
Я у рек за переездамы,
У ручьев за переходамы,
18 Причитания

273

У грязей за перебродамы!
Как желанный ты мой дядюшка,
По пречистой по дороженьке
Мне две встретушки встречалися:
Перва встретушка — обидушка,
Друга встретушка — кручинушка.
Я обидушке скорилася,
Я с кручиной сговорилася:
«Не доли-тко меня, беднушку,
Как злодейная обидушка
И великая кручинушка!»
Как обидушка не слушала,
Одолила меня, беднушку!
Как желанный ты імой дядюшка,
Расскажу, бедна горюшица,
Про житье-бытье сиротское,
Про батрацко горе горькое:
Как отцовы дети, матерны
Идут со трудной со работушки,
Их встречают родны матушки:
«Проходи, моя жалобная,
У тя ноженьки усталые,
Белы ручки опристалые!»
Я иду, бедна горюшица,
Сирота да беззащитная,—
На меня вздыхают по-тяжелому,
Уж глядят не ло-веселому,
Говорят да мне-ко, беднушке:
«Ты не работушку работала,
А только времечко коротала,
Н а работушке ленилася,
Едва до лавки дохватилася».
Одолит меня обидушка,—
У меня рот не отворится
Д а язык не поворотится!
Как погляжу, горюша бедная,
На отцоеых детей, матерных,—
Придет праздничек-гуляньице,
Воскресеньиие-весельице.
Мне, бедной горюшице,
Придет праздничек-обидушка,
Воскресеньице-кручинушка!
274

Людям празднички годовЫё,
А мне давно слезушки готовые!
Как сиротные-то детушки,
Они на улице дурливые,
А в избушке пакостливые!
Как знать совушку по перушку,
Совьих детушек по крылушкам,
А сиротинку знать по платьицам:
На сове-то перьё пестрое,
А на сиротке платье розное!
У сиротныих у детушек
Как головушка не гладится,
Волос к волосу не ладится!
Наглядитесь, очи ясные,
Про запас да пору-времечко
На желанного-то дядюшку.
Уже час часом минуется,
Скоро время скоротается,
У нас гостюшко укатится,
Бажёный потеряется.
Унесут у нас, у бедныих,
Как желанного-то дядюшку
На буевку родительску,
На кладбище человеческо!
Ты, желанный мой дядюшка,
Ты заступа была крепкая,
Заборонушка великая!
Заступался за меня, бедну горюшицу,
За молбду сиротиночку;
Обскажи-ка ты, пожалуйста,
Мне-ка в ком искать желаньице,
У мня нет тетушек-добротушек,
Нету бабушек желанныих,
Нет сестриц да доброрэдныих!
Есть братьица — мужско дело,
Есть невестушки — чужи бабы,
А желанна моя дядинка,
У ей сердечушко колбвое
Д а желаньице часовое!

275

ПЛАЧ ПО СЫНУ, УВЕЗЕНПОМУ
НА ЛЕЧЕНИЕ В ГОРОД

Не несут да резвы ноженьки
Во перёное крылечушко,
Как во витое во гнездышко!
У мня в том углу пустёшенько,
А в другом да порознёшенько.
Как отпустила я жалобного
Д а своего сына любимого
На чужу-дальну сторонушку;
Не на охотное гуляньице,
Не на умное ученьице,
Поотпустила на леченьице.
Погляжу, бедна горюшица,
Уж я, матушка несчастная,
Висят платьица по стопочкам,
А фуражечки по гвоздичкам,
Лежат книжечки по столичкам
И тетрадочки по полочкам,—
Тута нет сына бажёного!
Как я то умом подумала:
Как сердечно мое дитятко
На струистой речке быстроей,
Может, в лодочке катается
Или в улочке шатается?
Как прихожу, горюша бедная,
Стоит лодочка у бережка,
А весёлышка на кормушке —
Тута нет сына бажёного!
Я еще умом подумала:
Может, красно мое солнышко
На разгул-широкой уличке?
Как выхожу, горюша бедная,
Н а уличку плановую,
На дороженьку почтовую —
Ходят девочки станицами,
Ходят мальчики толпицамы —
Тута нет сына бажёного!
Тут я еще умом подумала:
Верно, сердечно мое дитятко,
Верно, в конторе занимается?
276

Как посмотрю я, мать несчастная,
Во конторушке огни горят,
За столама писаря сидят,
Сидят счетчики-расчетчики —
Нету моего бажёного.
Как потом я спохватилася,
Что я недавно распростилася,
Отпустила я жалобного
На чужу-дальную сторонушку!
Мы несчастны уродилися,
Что на тундрах поселилися:
Нет машин да сухопотныих,
Пароходов скороходныих.
Как струиста речка быстрая
Ледочкамы покрылася —
Путь-дорожка заградилася.
Дожидаться буду, беднушка,
Той веснушки красивоей
Д а и летушка-то теплого.
Придет вёснушка красивая,
Пора-времечко разливное,
Как снежочики повытают,
Д а ледочики повынесет
Со іматушки быстрой реки,
Так пойду, бедна горюшица,
Я на пристань на казенную.
Дожидаться буду, беднушка,
Я парохода скороходного,
Своего сына жадобногоі
А в эту пору, в это времечко
Пришла весточка нерадостна:
Мое красное-то солнышко
Во больницах белокаменных
На столах лежит на мраморных!
Доктора-то немилбстливы,
В них сердечки безжалбстливы;
Они ножичком булатныим
Режут телушко бумажное
Моему сыну бажёному!
Ему там-то тяжелешенько,
Моему сердцу тошнешенько.
Я дома клубышком катаюся,
277

Сердце кровью обливается!
Вы найдитесь, люди смелые,
Распорите груди белые,
Посмотрите-тко у беднушки
На ретивоеім сердечушке,
Там черняя чёрна ворона,
Посизея сиза голубя,
Запеклось да заварилося,
Всё сердечко истощилося!
Как умом было не думано,
Что придет зябель на сердечушко.
Как пред сего было, до этого
Как не думано, не гадано,
Как жена я, жена мужняя,
И ничем была не нужная,
Не видала я, беднушка,
Я в хлебе недопашечков,
В житье-жире недостаточков;
Было хлебушка по выпашке,
Милых детушек по участи.
Уж тут нежданно да негаданно
На нас бедушка свалилася,
Д а несчастьице случилося!
Как одно у мня, единое
Тепло-красно мое солнышко,
Така болюшка случилася,
Отнялися резвы ноженьки
Уж тому времечка годов десяточек!
Как я ездила, смыкалася,
Я с расходом не считалася,
Городов я не боялася,
Волоков я не страшилася,
До людей я домогалася,
Людям в ноги поклонялася,
Всё здоровья добиралася
Своему сыну бажёному!
Уж я на то теперь решилася —
На его на вольну волюшку,
И отправила бажёного
На чужу-дальню сторонушку!

БЫТОВЫЕ, РЕКРУТСКИЕ
И ПОХОРОННЫЕ ПРИЧИТАНИЯ,
ЗАПИСАННЫЕ
ОТ РАЗНЫ Х ЛИЦ

П Л А Ч ПО СЕСТРЕ

Со восточной со сторонушки
Подымалися да ветры буйные
Со громами да со гремучимя,
С моловьями да со палючимя;
Пала-пала с небеси звезда
Всё на сестрицыну на могилушку!
Расшиби-ко ты, Громова стрела,
Еще матушку да мать сыру землю!
Развались-кося ты, мать земля,
Что на все четыре стороны!
Сокройся-ко да гробова доска,
Распахнитеся да белы саваны!
Отвалитеся да ручки белые
От ретивого от сердечушка,
Разожмитеся да уста сахарные!
Ты промолви-ко, мила сёстрица,
Слово-то со мной ласково,
Слово-то со мной приветливо!
Еще я-то, мила сестрица,
Во тоске живу, во кручинушке,
Без свого-то мила ладушки,
Со своими-то е малы детками.
Была-то у меня мила сёстрица —
Дума крепкая, слово ласково;
Была-то у меня мила сестрица —
Была ласкова, была приветлива...
Нанести-то на нас есть кому,
А пристать-то за нас некому!
281

Как была бы у меня мила сестрица,
Постояла бы за меня горой высокою,
Постояла бы стеной да белокаменной.
Во сне-то мне ты не привидишься,
Наяву-то мне да не покажешься...
Прилети-ко, мила сестрица,
Ко мне да горегорькою;
У ж ты седь-ко, мила сёстрица,
На окутьице да на окошечко.
Ты послушай-ко, мила сёстрица,
Горегорьких-то моих песенок:
Я живу-то, горегорькая,
Без батюшка без родимого,
Без родимой родной матушки,
Без свбго милого ладушки!
ПЛАЧ ДОЧЕРИ ПО ОТЦУ

Приходила, молодёхонька,
Я к обиденке заздравной,
Соглядела-сосмотрела
Своего кормильца батюшка!
Не могла я, бедна сирота,
Оглядети-осмотрети;
У ж я вышла, бедна сирота,
На площадочку на красную,
На округу государеву;
Поискать да бедной сироте,
Мне-ка мистечка приметного —
Батюшкова домовищечка!
Пасти грудью на сыру землю,
Мне подать да свой взышбн голос
Под матушку да под сыру землю,
Под гробницу сыродубную,
Под тонкие да белы саваны
К своему кормильцу батюшку!
Солетайте с небес ангелы,
Вложите душеньку в бело тело,
Вложите свет да во ясны очй,
Живленьице да в ретиво сердцо,
Говореньице да в сахарны уста!
282

Стань 'Пробудись, мой родимой батюшко,
От сна от крепкого,
От крепкого сна, от мертвого;
Хоть промолви ты едино слово
Со мной горюхой — сйротой!
Я пришла, бедна горюшица,
Тебя звать да в дороги гостй,
Я во свой да 'благодатной дом;
Приди думушки подумаги
И словечушко перемолвити,
Как мне жить, бедной горюшице!
Так скажи ж, родимой батюшко:
Ты когда придешь в дорогй гостй,
В кою пору, в кое времечко?
Середи ли ты белого дня
Или в полночь-ночку темную,
Как добры люди улягутся,
Вси суседи успокоятся?
Мы с своей да горюхой матушкой
Будем ждать да дожидатися;
Мы бы вышли тебя стритити
Далеко да во чистом поле;
Приди думушки подумати
И словечушко перемолвити,
Как нам жить будет, горюшицам,
Во сирочстве да во бедности!
Мы слывем, дети сиротские,
Вольница да безугрозница;
Хоть говорю я, бедна сйрота,
Свою мысель потешаючи;
Хоть и плачу, бедна сйрота,
Свое сердцо надсажаючи,
Можно знать да можно ведати,
Не бивать да ключу на воде!
Не сплывать камню поверх воды!
Не бывать кормильцу батюшку
В своем доме благодатноем!
Из орды есть выхожатели,
От неволи откупаются;
Из-под матушки сырой земли
Нету выходу и выезду,
Нету пешего и конного,
283

Ни дверей нет, ни лазеечки;
Ни косешата окошечка,
Никакого проповещичка!
Не придет, родимой батюшко,
Во свой да благодатной дом,
К своим горюхам бедным!
ПЛАЧ НЕВЕСТЫ НА МОГПЛЕ МАТЕРИ

Выйду я на широкую долину,
Зайду на высокую могилу,
Попрошу благословленьица
У желанной своей матушки!
Со которой зайти да со сторонушки?
Со левую сторонушку —
Меня осудят народ да люди добрые;
Неучёная, скажут, неторёная;
Зайти со правую сторонушку —
Так там стоят стережатые да бережатые;
Тут хранят ю да и милуют;
Мне зайти, бедной сиротинушке,
Супротив бела лица
Д а супротив ретива сердца!
Вы развийтесь, ветры буйные,
Раскатитесь, белы камешки!
Раскуйтесь, гвоздики шеломчатые,
Покажись-ко, гробова доска,
Развернись-ко, белой саван!
Отокройтесь, очи ясные,
Сговорите, золоты уста!
Благословите меня, сироту,
Счастьем-таланом наделите!
Погляди, родима матушка:
Налетело лебедей стадо,
Все стоят да ведь лебедушки
Белехоньки да веселехоньки;
Одное-то белой лебедушки
Подрезано да ретиво сердцб,
Подшиблено да право крылышко!
Так узнавай, родима матушка:
Твоя пришла да дочка милая
284:

Со голубушкам милым сестрам,
Со подруженькам задумныим!
Ты скажи, родима матушка,
Мне, горюхе бедной сйроте,
Приходил ли к тебе батюшко,
Спросился ли он, доложился ли
Меня верстать да во чужи люди,
На чужу-дальну сторонушку?
Так приди, родима матушка,
Ты во свой да благодатный дом,
На мою на свадьбу горькую,
На горькую да на сиротскую!
У ж ты скрась-ко свадьбу горькую,
Взвесели свадьбу сиротскую
Со честным благословленьицем,
Со сердечным наделеньицем!
Д а ты выкупи меня, выручи
Из неволюшки великия!
Мне бы. очень не хотелося
Нонь идти да во чужи люди!
Охти мне да мне тошнешенько,
Как не слышит меня матушка,
Знать, прогневалась на горькую,
На мою участь несчастную!
Хоть говорю я, бедна сирота,
Свою мысель потешаючи,
Хоть и плачу, бедна сирота,
Свое сердце надрываючи,
Свое сердце надсажаючи,
Можно знать да можно ведати,
Не бивать да ключу на воде!
Не сплывать камню поверх воды!
Не бывать родимой матушке
В своем доме благодатноем!
Из орды есть выхожатели,
От неволи откупаются;
Из-под матушки сырой земли
Нету выходу и выезду,
Нету пешего и конного,
Ни дверей нет, ни лазеечки;
Ни косещато окошечка,
Никакого проповещичка!
285

Не придет, родима матушка,
Во свой да благодатной дом
Ко своим горюхам бедныим!
П о возвращении с погоста домой,
обращается к девицам и вопит:

Перестаньте, люди добрые,
Хоть на час да призатихните!
Что мине-то, бедной сйроте,
Причулось да прислышалось:
Как «а улице широкой
Вдруг добры кони затопали,
Тосмены узды забрякали,
Шелковы плети защёлкали,
Новы сани раскатилися,
У ворот кольцо забрякало
И ворота растворилися,
К нам на двор гости приехали!
Где-то есть у бедной сйроты,
Сироты у горегорькия,
Родимой мой батюшко,
Родимой да жалостливой!
Затем, обращаясь к отцу, продолжает:

Отходи, родимой батюшко,
Прочь от печеньки кирпичныя,
От шесточка от муравлена;
Выходи, родимой батюшко,
На мосты да на калиновы;
Ты стричай да дорогу гостью,
Свет родиму мою матушку!
Не от ветру, не от вихоря
Светла свитлица растворилася,
На пяту да становилася:
Зрадуйся-тко, ретиво сердцеі
Возвеселись, да буйна голова!
Бог дает да дорогу гостью,
Дорогу гостью сердечную
Из-под матушки сырой земли,
С-под гробницы сыродубовой
Со чёстныим благосло'вленьицем,
Со сердечным наделеньицем!
286

Так благослови, родима матушка,
Меня, горюху бедну сироту,
Хоть не въявь да людям добрыим,
Таючи да от добрых людей
Меня богом, божьей милостью,
Пресвятой да богородицей!
Выходя на середину избы,
благодарит невидимую гостью:

Тебе спасибо, мила матушка,
На честном благословленьице,
На сердечном наделеньице!
Как твое-то благословленьице
На огне оно не горело,
На воде да не тонуло,
В чужих людях оборонило —
Оборонюшка великая!
Так подари-тко мне, моя матушка,
Подари мне золотой казны;
Выкупи меня да и выручи
Из неволюшки великой,
Из места из невольного,
Из невольного, почётного!
Я б осталась, бедна сирота,
Жить в душах я красных девицах!
Бог суди родиму батюшку,
Что поспешился, поторопился
Со мной, горюхой, во чужи люди!
На что кинулся он, бросился,
На именье ли богачество,
На хоромы ли высокие
Аль на ихну золоту казну?
Сама знаю, молодёхонька,
И слыхала, бедна сирота,
Со стороны да от добрых людей
Про чужу-дальну сторонушку,
Про злодиев-то чужих людей,
Что на них нету славы добрыя,
У их богатство — небогатое,
У их иминье — середбвое,
Золота казна ведь счетная,
У их земля нехлебородная,
287

Поля гористые, да каменистые!
Повыбрал мне судьбину божью,
Не под лицо мне, красной девушке,
Не под плечо мне, молодёхоньке!
Обращается к отцу:

Родимой мой батюшко!
Ты сади-тко дорогу гостью
Под переднее окошечко,
Под святые под апостолы,
Почестй гостью, попотчивай!
Подают пиво и водку;
взявши стакан или чашку в руки,
сирота вопит к невидимой гостье:

Родима моя матушка
Наталья свет Ивановна!
Тебе добро принять-пожаловать
Стакан да пива пьяного,
Чарочку да зелена вина
От меня, от бедной сироты!
На здоровье тебе выкушать!
С нашего да пива пьяного
Не болит да буйна голова,
Не щемит да ретиво сердцо,
Весело да напиватися
И легко да просыпатися!. .
Хоть говорю я, бедна сирота,
Свою мысель потешаючи,
Хоть и плачу, бедна сирота,
Свое сердце надрываючи,
Свое сердце надсажаючи,
Можно знать да можно ведати,
Не бивать да ключу на воде!
Не сплывать камню поверх 'воды!
Не бывать родимой матушке
В своем доме благодатноем!
Из орды есть выхожатели,
От неволи откупаются;
Из-под матушки сырой земли
Нету выходу и выезду,
Нету пешего и конного,
288

Ни дверей «et, ни лазеечки;
Ни косещата окошечка,
Никакото проповещичка!
Не придет родима матушка
Во свой да благодатной до'м,
Ко своим горюхам бедныим!

ПЛАЧ СВЯТ03ЕРСК0Й КРЕСТЬЯНКИ ПО РЕКРУТУ

Ты прощай-ко, мое рожоное милое дитятко,
Моя любимая удалая наживная головушка!
Как обневолил'и тебя не в порушку, да не во времечко,
Моего 'Полетного, ясного сокола,
Из-под моего правого крылышка!
Ты пойдешь, моя любимая, удалая, наживная
головушка-,
На чужую-дальную сторонушку,
Что ль по дальней шйрокой дороженьке;
Шириной дорожка тридцать сажень,
Долиной дорожка — конца краю нет!
Ты вспомни-ко свою любимую домашнюю крестьянскую
жирушку,
И ты вспомни-ко меня, престарелую многопобедную
головушку!
И как придут-то честные годовые воскресные
владычные празднички;
И как наступят любимые веселые крестьянские
гуляньица,
Хороводы да игрища;
Как пойдут-то молодые, удалые добрые молодцы,
Что ль твои ли. сотоварищи;
Уж как я, многопобедная головушка,
Я, горюша горегорькая,
Как я сяду-то под свое любимое косящато окошечко,
Я покукую кокушицей,
И как вспомню про тебя, мое рожоное дитятко,
Моя наживная, удалая головушка,
Мое солнышко закатное,
Моя звездочка ненаглядная!
Ты не дай-ко, боже-господи,
19 Причитания

289

Нам живого расста'ваиьи'ца
С моим милым-любимым дитятком!
И как есть-то мне тошнешенько,
И как есть-то мне больнешенько,
Моему сердцу ретивому!
И как придет-то теперь времечко,
Что ль весна придет да красная,
Придет летушко ли теплое,
Как-то встану я, многопобедная
головушка,
Со своим со малыим рожоныим дитятком?
Как я стану обработывать
Свою землю хлебопашеством,
Свои поженки прокссные,
И луга-нивы продольные,
Все поречья и все заречья,
Все мелки кусты-кустарнички,
Все лазуревые алые цветики?
И ты, любимая удалая головушка,
Ты уведомь меня бедную,
Мать, горюшу горегорькую,
Писемцом либо грамоткой,
Или ласковым словечушком!
И ты не помни, мое милое,
Всех житейских моих грубостей;
И ты вспомни-ко, рожоное,
Мои ласковые словечушки!
И как я, многопобедная,
Я, горюша горегорькая,'
Попрошу царя небесного
И земного вседержителя,
Чтоб открыл он тебе ученьице
И всю службу государеву!
ПЛАЧ_ПО СЫНУ-РЕКРУТУ

Систь было мне, горюшице,
Бедною да горегорькою,
Мне под красное окошечко,
Мне на лавочкудубовую,
Ко прибоинке кленовою,
290

К своему да сыну милому,
К сыну милому-любимому,
Мне в остатние, в послидние!
Уж ты, мило мое дитятко,
Ты бессчастное родилося,
Бессчастное да бесталанное!
Куды спешишься да торопишься
Изо своего ты дому 'благодатного,
Изо светлой изо светлицы,
Из новый да новы горницы?
Без тебя, да мило дитятко,
Отемнеет светла светлица,
Опустает дом-подворьицо!
Ты подёшь, да мило дитятко,
Не в любимую да путь-дороженьку,
Не в любимую — во дальную,
Во дальную да во печальную,
Ты во службу-то во царскую,
Во царскую да государскую,
Во солдаты новобранные!
Так ты послушай, мое дитятко,
Что я тебе буду наказывать,
Пословёчно наговаривать:
Когда стоскнётся тебе сгорюхнется,
Как ты подёшь, да мило дитятко,
На ученье то великое,
Так примечай-ко, мое дитятко,
Со которые сторонушки
Так подует ветер буйной-от:
Как с полуденные подует-то,
Так гляди-тко письма-грамоты
От меня-то, от горюшицы;
Так напишу я, бедна горькая,
Напишу письмо-грамоту
Я не на гербовой бумаге,
Не пером да не чернилами —
По горю да горючим слезам!
Ты возьми, да мило дитятко,
Ты возьми да письмо-грамоту,
Ты возьми да на белы рукй,
Ты прижми да к ретиву сердцу,
Что пришло мне письмо-грамотка
291

С моей родимы стороны,
От родимыя от матушки,
От кормильца-то от батюшка,
От соколов от 'братьев милыих,
От голубушек милых сестер,
От соседей от соседушек
И от соседних милых детушек!
Ты скажи-тко, мое дитятко,
Когда посулишься в дороги гостй —
О господнеем о праздничке,
Поутру ли ты ранёшенько,
Ввечеру ли ты позднёшенько
Или середи бела дня?
Так я буду ждать да дожидатися,
Выходить буду частешенько
Я на красное крылечушко;
Я глядеть буду поглядывать,
Что нейдёт ли мое дитятко
Из дальние да из дороженьки,
Из городов-то понизовниих,
Понизовниих украйниих,
Из солдатов новобраныих?
Ты простись, да мило дитятко,
Ты с соседям и с соседушкам,
И со красныим со девушкам;
Поблагодари, да мое дитятко:
На беседе на смиренноей
Как оне тебя да прилещали,
Неприятныим словам да называли,
Оне некрутом считали!
Как ты прйдешь, да мило дитятко,
Во свой во дом да благодатной-от,
Ты придёшь больно не весёл,
Буйну голову повесил!
ПЛАЧ ПО МАТЕРИ

Еще как-то мне, горюшечке,
Без тебя-то жить будет?
Все ветры повинут,
Все люди помолвят
292

Да меня ограянут!
Снесможнехонько мне, горюшечке,
Ходить 'по сырой земле
С такого горя великого,
С печали со кручины!
Куда мне кинуться,
Куда мне броситься?
Али в тёмные леса —
В темных лесах заблужуся,
В лесу зашатаюся!
А неможнехонько молодешеньке
По сырой земле ходити,
На красное солнышко глядети!
Ознобила ты, кормилица,
Без морозу без лютого,
Ознобила, родитель матушка,
Без вьюги, без мятелицы!
ГОЛОШЕНИЕ МАТЕРИ НА МОГИЛЕ ВЗРОСЛОЙ ДОЧЕРИ
ПОСЛЕ ОТПЕВАНИЯ

Отлетела наша чистая ли горличка,
Отлетела щебетунья наша птичечка,
Что ко господу ли богу ее душенька,
К милостливому Исусу на живленье.
Во его врата святые во спасенье!
Ты простилась со любимой своей горенкой,
Ты со 'мной ли, со родимой своей матушкой!
Ты великое мне горюшко да сдияла,
Вон из телушка мою ты душу выняла!
Я ль тебя, горюша мать, да не любила?
Николи тебе я грубныим словечком не сгрубил
А и утрышком раным я рано не сбудила!
Я взлелеяла тебя, мое дитя родное,
Ты мое желанное ли чадо дорогое!
Я тебя вскормила кушаньем сахарным,
А поила-то я питвицем медвяным!
Аль покрутушек я для тебя жалела',
Аль тебе моя заботушка да не довлела?
Ты покоилась на мягкой на постелюшке,
Ты валялась в пуховой перинушке! —
293

Так почто же нас ты рано покидаешь,
На кого нас, дитятко, здесь оставляешь?
Аль тебя подруженьки да разобидели,
Аль поклон тебе на уличке не сдияли?
Али добры молодцы тебя да обошли,
Что тебе забавушки во ум давно не шли?
И простилась ли навек с своим ты гнездышком,
А позналася семья твоя вся с горем-горюшком,
Как тебя из избы унесли, нашу лапушку!
Ты прости ли навек, девынька родимая,
Ты мое рожоно ли дитя любимое!
Уж не держут меня ножки резвые,
Подкосились 0 :ны, что трава под косой;
В ясных оченьках помутилося,
Во мыслях ли моих распалилося,
Красно солнышко мое закатилося!
Ясны звездочки за облачки туляются,
Громы-молнии на небе разряжаются,
На могилушке-то матушка убивается,
Она горькими слезьми что заливается!
Не воротится что красное-то солнышко
С окиян-моря да после-то закатушка!
Не вернуть и мне, горюше горегорькоей,
Что своей ли ненаглядной дочи родноей!
Буду я да на могилушку учащивать,
Буду зде-ка долго-подолгу угащивать:
Я по дитятке творить ли поминание,
Для ее ли душеньки во вечное спасение.
А подруженькам твоим раздам я покруты,
Раструбйсты сарафаны, шёлком вышиты.
Чтоб оны за твою душеньку молилися,
Чтобы свёчи в болта ре тебе теплилися;
Чтоб ходили на могилушку частешенько
Ранней порушкой что утрышком ранешенько;
Чтобы все тебя подруженьки не забывали,
На беседушках горюшу 6 вспоминали!
А меня пускай возьмёт скорей смерётушка',
Без тебя мне жизнь не в жизнь, рожона детушка:
Уж я старая стала совсем старешенька,
Во крестьянскую работу негоднешенька;
Мне бы преж тебя, белой лебедушки,
Что лежать да спать в дубовой ли колодушке:
294

Никому на свете я теперь не нужная,
Ни на что про что теперя и не годная!
А придет как мне-то скорая смерётушка,
Кто закроет мне-то тусклы мои очушки
Без тебя-то, дочи-то моей родимоей,
Без тебя, рожоно дитятко, любимоей?
Ох, уймись, уймись ли, сердце бедное,
Образумься ли, головушка победная!
Отвались от грудей что тяжёл свинец,
Дай закрыть глаза ты мне на белый свет!
Расступись, развались, мать сыра земелюшка,
Дай мне места не сомножечко в своих .недрушках!
ПОМИПАЛЬНОЕ ПРИЧИТАПИЕ ПО РОД ПОЙ ТЕТКЕ

Как сегодня, сёго денечка господня,
Что во светлой-то во свётличке,
Во столовой новой горенке •
Сидят гостюшки всё званые,
Гости званые и жданые!
На столе стоят всё кушанья выбраные
А и питьица стоит медвяные.
Что же, гостюшки, вы приуныли,
Что ж, желанные, вы не шутили?
Али свадьба та да не полюби?
Где ж княгинюшка зде во доме?
Не сростало-то в большом углу,
Не сростало деревцо сахарное,
Друго деревцо что виноградное?
А сидит-то во большом углу
Что родитель наш ли дядюшка.
Одинёшенек сидит — кручинится,
Словом едныйм ни с кем-то не обмолвится!
И на праздничек тб не похоже,
Так и гостюшек сретать негоже!
Нет, не свадьбушка ту собирается
И не праздные ту гости спотешаются,
Тут кручинушка великая справляется,
Горе горькое-то здё-ко изживается:
Схоронили мы родиму нашу тетушку,
Сёму дому именитому хозяюшку!
295

Как же гостюшкам не тосковатися,
Как родимьгим не сокрушатися,
Роду-ллемени не ужасатися,
Малым детушкам не убиватися?
Без нее в домй всё здесь нескладно:
И пирог-то выпечен неладно,
И столы дубовы пошатались,
А и питьица на них пролйледсь!
А робятушки на лавочке голодны,
А и горенки-то все холодны,
А и дядюшко-то неприветлив,
А и сватьюшко-то безответлив!
Ты почто нас, родна тетушка, опоки,нула?
На кого сиротами ты всех оставила?
ПЛАЧ НАЕМНОЙ ВОПЛЕНИЦЫ ЗА МАТЬ О СЫНЕ

Стать-то мне на свои да на скоры ноги,
Ко столам-то подойди ко дубовым,
Ко тебе ли же, мой батюшка (имя и отчество),
Потихохоньку да пол его хон ьку,
Чтоб не испугать тебя от сна от крепкого,
От просоньица-то вековечного.
Аль спишь ты крепко, что не проснешься
И не пробудишься?
Унялись, знать, твои скорби-болести?
Знать, пришло к тебе теперь здоровьице?
Знать, на тот на белый свет снаряжаешьсясподобляешься
От своей родимой матушки?
Я спрошу тебя, мой батюшка,
Кто звал тебя, кто подговаривал?
Кормилец ли звал батюшка
Али вкупе все сродцы и сроднички?
Так спрошу я тебя, батюшка,
Как подкралась к тебе смерть прекрасная,
Не побоялась ни погод, ни вьюг, ни снегов белыих?
Как подошла да как подкралася она?
Тяжело было тебе с домом благодатным расставатися,
А еще тяжеле со твоею милой матушкой (имя матери
и других сродников),

Д а еще-то тяжелей было расстатися,
И еще-то тяжелей было прощатися
С белым светом со іпрекрасньгим,
Со житьем-бытьем хорошиим!
Пытали за тобой ухаживати:
Не жалела себя родима матушка1,
Уж сокрушил же ты ее, кормилец батюшка!
Не ходили у ней ноженьки,
На твои глядя скорби-болести!
Не посмотрела, видно, смерть прекрасная,
Пожалела, что у тебя несносные скорби-болесги.
Пустым-пустехонько стало в доме матушки,
Насилу ходит она при злодей-горе.
Только и видит она отхлянушки,
Коли съедет ко божьей церкве,
Коли выйдет да взойдет на твой высок терем,
Только и в покоице бывает ретиво сердце.
А как вернется во твою спаленьку,
Завернется у ней ретиво сердце,
Что пустым везде пустехонько!
Что не думала она, не чаяла
Перенесть-то злодей-горе.
Знать, поддержал ее господь бог,
Твою матушку родимую (имя).
Тяжело было ей с тобой расстатися,
Уж насилу подходила ко столам дубовыим,
Что не доживши веку, батюшка,
Молодехонек решился житья прекрасного
Д а хорошего дому, благодатного,
Успокоил свое ретиво ты сердце!
Подойду я, горюша-то горькая:
Уж и где же мой-то батюшка (имя)}
И стану я будить тебя тихохонько,
Разговаривать е тобой легохонько,
Не поймешь ли мои речи горькие?
Д а не проснешься ли, не пробудишься?
И не поговоришь ли со мной, не побаешь ли?
Как ты расставался со белым светом,
И с твоим-то домом благодатныим,
И со своим житьем-бытьем хорошиим?
Ударил бы смерть прекрасную
Золотой казной несчетною:
297

Оставила б на сколь поры на времечко
Пожить бы тебе да поволевать
На сём на свету на вольноем,
Во житье-бытье прекрасноем!
А теперь, кормилец батюшка,
Приходит пора-времечко,
Что кретать тебе из дома благодатного!
Как приедут отцы-то духовные,
Тяжело тебе подняться со столов дубовыих,
Видно, расставаться тебе с домом благодатным
Поскопилися к тебе люди добрые
Д а и взяли тебя на белы руки,
Положили тебя в вековечный дом,
Что без дверей-то сделан без ходячиих
И без окошенек-то сделан без светлыих.
И поставят тебя, нашего батюшку,
Во сыру землю, во желты пески.
Да как укладут тебя, да как устроют,
Крепким-накрепко умнут сыру-то землю
И уравняют заступами вострыми,
Чтоб ни выходу не было, ни выезду!
Мы упрашивали рылыциков-копалыциков,
Чтоб оставили они-то путь-дороженьку,
Хоть не езжалую да пешеходную.
Вот как скопимся мы к тебе, батюшка (имя),
Д а придем на твой высок терем,
Кабы вышел ты к нам, батюшка,
Разговорился бы с нами да разбаялся
Про свое-то, про свое житье,
Хорошо ли тебе там со вольной волюшки,
Со житья-бытья хорошего?
Аль тоскливо, аль тошнехонько?
Только б жить тебе да волевать!
Коль посулился быть в дорогй гости,
Коль назначишь пору-времечко,
Как зимой ходить-то больно вьюжливо,
А как осенью ходить-то больно морозно,
А весною-то ходить больно вбдяно;
Так назначил бы ты пору-времечко
Посередь лета, посредь теплого,
Посередь сенокосу красного,
Мы б удержали в те поры рабочиих,
298

Наварили б, припасли пива пьяного,
И про тебя ли яства вкусу сахарного,
И питья-то медового!
И носкопились все-то да и съехались
На ту пору на времечко,
Встретили 'б тебя посередь поля чистого,
И посередь-то пути по дороженьке,
И подхватили б тебя под белы руки,
Д а повели б во свой во благодатный дом,
Посадили бы тебя за столы дубовые,
Стали б за тобой ходить-ухаживать,
Говорить бы стали, разговаривать,
Поспросили бы, не сердишься, не гневаешься ли?
Д а и проводили бы тебя во чисто поле,
Д а уж тут-то и расстались и простились бы
с тобой (имя),
И поднялся бы опять ты на то местечко,
Что ко матушке-то ко божьей церкви.
Что не дохнул, не рассказал про житье тамошнее?
Нет оттуда ни выездцов, ни выходцов,
Ни письма-то нет оттоль, ни грамотки
И не словесното-то челобитьица.
Знать, сажали крепким-накрепко
Под замками под крепкиими
Да за дверями за железныими.
Только и оставил ты одно званьице,
Что был наш кормилец батюшка ( такой-то: имя).
А теперь нам никогда тебя не видывать
И голоску-то твоего не слыхивать,
Ни по походочке, ни по обрядочке
Нигде-то тебя не заприметити:
Ни в добрых людях, ни в торгах, ни в ярмарках,
Ни в городах-то тех уездныих,
Ни но матушке-то во божьей церкве.
ПЛАЧ БАТРАЧКИ

Мне-ка сесть-то бедной, позорной,
Мне-ка сесть-то, горегорькой,
На черны-ты бугры высокие,
299

Мне-ка сесть да іпоглядети
Мне во все четыре стороны,
На чужу-ту на дальнюю сторону
И на злодеюшку мне на незнакомую.
Погляжу я, посмотрю-то
Во все четыре стороны.
Во всех-то четырех сторонах
Никто не идет-то, нейдет-то,
Ни из роду ни из племени,
Ни из честных моих родителей,
Ни из сердечных-то доброхотов-то.
Не схожо ль не идет солнце красное,
Ни родитель не идет ни родный батюшко,
Ни жалостница идет ни ласкотница,
Ни денная-то моя печальница,
Ни ночня моя богомольница,
Ни свет моя осударыня,
Ни разжеланна-то 'мила мамынька,
И ни родимы іне идут милы братьица,
Ни родимые не идут милы сестрицы.
Никто не идет, не зовет-то,
Никому, видно, меня не надоти!
Я раздумаюсь, дитя бедное:
У меня .нет ни роду, нет ни племени,
Нет честных, видно, моих родителей.
Я, видно, от ка'мешка-то засеяна,
Я от сырой-то земли спорбжена.
Мать сыра земля меня спородйла,
Спородйла и споносйла,
Меня 'бросила и кинула
На чужу ,на дальнюю сторону,
Велела жить мне да позориться
На чужой ,на дальней стороне,
У чужих-то людей недобрых!
Мне-ка кажному надо уладить,
Мне-ка кажному надо управить,
Мне-ка робить-то бедной-злосчастной
На чужой-то тяжелой работушке,
Уж я ручушки-ти изробила,
Могуту-силу-ту иеклала,
Я здоровьице утеряла,
Ничего я не нажила я,
300

Не нажила я, не нриобрящела,
Я ни дом у-то благодатного,
Я ни именьица, ни богатьствица,
Ни мнопосчетной-то казны бумажной,
Не отвела я, дитя бедное,
Ни скота я, бедна, рогатого,
Ни житья я богатого!
Как жила я позорйлась,
Я до горлышка не едала,
Я до солнышка не сыпала,
Я нарядной себя не видала.
Человеком меня не считали.
Погляжу я, посмотрю-то
На чужих людей недобрых,
Как живут они, красуются,
Красу-то они живут великую,
Они до солнышка высыпаются,
Они до горлышка наедаются,
Они нарядно-то наряжаются,
Они жисть живут забудущу.
Я раздумалась, дитя бедное:
Почто попущено было, взрощено
У честных своих родителей?
Лучше жалостница меня,
Лучше ласкотница
На белой свет меня не попускала бы,
Именём бы не называла
И по отечеству не звеличала,
На роду бы меня истоптала бы,
На белой свет не попускала бы!
Не жила бы я, дитя бедное,
Не жила бы я не позорйлась,
Могуты бы силы не искладывала,
А здоровье бы не теряла!
К тому-то я не знала,
Что жить в чужих-то людях недобрых-то,
Я не знала, дитя бедное,
Я ни будня и ни праздника,
И ни светлого воскресения,
Ни владычных честных праздников,
Ни двунадесятых.
Не ходила я, дитя бедное,
301

В. божью церкву священ.ну, :
К долгим ранным ко заутреням,
К долгим поздним ко обедням-то.
Я не знала, дитя бедное,
Уж я участи своей талани.
Видно, не молила себе, не просила
Себе участи-талани,
Только намолила-напросила
Позору себе-то великую!

ПЛАЧ ПО МУЖУ,
УБИТОМУ НА ВОЙНЕ С ЯИОППЕЙ

Как по нынешнему времячке
Вси орды свиховалися,
Вси земли скошевалися,
Вси цари своевалися,
Короли вси сбунтовалися —
У их роты не наполнены
Д а полки не надоволены;
Им наполнить наб роты солдатамы,
А полки —- офицерами!
Дак уж взяли удалу головушку,
Моего мужа законного,
На полюшко сраженное,
В грозну службу государеву,
Н а чужу-дальню сторонушку,
За синие за морюшка,
За шумливое Онегушко,
За горушки высокие,
За корбушки дыбучие,
За болотники зыбучие,
За сыры боры дремучие,
По-край да свету белого!
Уж судил господь расстатися,
Судит ли нам свидатися
Со удалой головушкой?
Так возьму, бедна горюшица,
На белые на ручушки
Косату лётну ластушку
302

Свою дичку бажёную,
Я пойду, бедна горюшица,
Ко круглистому озерышку
По веснушке красивою!
Как над озером круглистыим
Летят лебеди гульливые,
Летят гуси гордливые,
Серы маленькие утушки
В ключевой воды плавают,
В шелкову траву падают!
Как спрошу, бедна горюшица,
У гусей да у лебедей,
У серых у утушок:
«Припловите, гуси-лебеди,
Ко крутому ко бережку!
Как скажите мне-ка, беднушке,
Вы давно ли, гуси-лебеди,
Со чужой-дальней сторонушки?
Не видали ль, гуси-лебеди,
На пролете ясна сокола,
На проезде добра молодца —
Солдата горегорького,
Матросушка победного,
Моего мужа законного?
Как скажите мне-ка, беднушке,
Он уж чем да занимается:
Карауламы ли крепкима,
Аль наукамы тяжелыма,
Аль сраженьицем кровавыим?»
Как, косата лётна ластушка,
Мне сказали гуси-лебеди
Про твоего кормильца батюшка
«Положил свою головушку
На полюшке сраженноем!
Как на полюшке сраженноем
Удалы ты головушки
Не весельем занималися —
Своей кровь-рудой венчалися!
Как на поле на сраженноем
Головами мосты мощены,
От кровей реки пропущены!
На этом ли на полюшке
303

По ногам ядра катятся,
Круг сердечушка с ружья палят,
О бока пуля пролятыват,
Над глазамы искры сыплются!»
Положил кормилец батюшко
Удалую головушку
Не на мягкой постелюшке,
Не на крутом зголовьице.
Не под теплым одеял ышком!
Как на полюшке кровавоем
Им така была постелюшка—
Мать холодная земелюшка;
Им тако было зголовьице —
Ракитовые кустышки,
А такое нокрывалышко—
Оружье-ранец тяжелые!
Не надиюся я, беднушка,
Ни на гусей, ни на лебедей,
Ни на еерыих я утушек!
Я лучше пойду, беднушка,
На тиху ключеву воду,
Ко быстроей ко риченьке,
Котора текет риченька
Со чужой-дальней сторонушки!
Так река бежит свирепая,
А вода теке угрюмая —
Не расскаже мне-ка, беднушке,
Про удалу про головушку!
Уж я лучше спрошу, беднушка,
У косатой лётной ластушки —
Тая ластушка-л'аскотушка
Она летит ровнёшенько,
К нам прилетит тихошенько
На косивчато окошечко,
Жупить стане по-птичьему,
Говорить по-человичьему!
Возьмем мы ю, бедные,
Во новую горницу,
Во светлую свитлицу,
У ей станем выспрашивать,
Она стане нам рассказывать.
Рассказала мне-ка, беднушке,
304

Косата лётна ластушка
Про твоего кормильца батюшка,
Про мою удалу разумну головушку:
«Порешил он головушку
На полюшке сраженноем!»
Как, косата лётна ластушка,
Не стало у тя батюшка,
У меня мужа законного,
По дому разрядчика,
На работу распорядчика,
Нету в полюшке пахаря,
Нет в темны лесы пастыря!
Нывъ как станем жить бедные?
Как мне-ка, молодой вдовы,
Наб сердечком быть ласковой,
Разговорами быть вежливой,
Держать головушку поклонную,
А сердечушко покорное;
Надо сродцам поклонитися,
Наб суседам покоритися!
Хоть нам сродци да сродницы —
Не хлеб-соль столовая,
Не надйя нам вековая;
Хоть лестить станут словечушком,
Не жалиют нас сердечушком!
Как скажу, бедна горюшица,
Тебе, косата ластушка:
«Ищи-тко ты жаланьица
Во красноем во солнышке,
Чтоб пекло оно теплешенько,
Обогрело жалобнешенько
Сиротину горегорькуюі
Так тепло-красное-то солнышко
По утрышку по ранному,
В туман да пекет в марёгу
На полюшка засевами,
На полянушки запашками,
А середь-то деньку белого —
На людей на богатыих,
На детей на отцовыих.
Только к вечеру поздёшенько
Пекет оно тухлёшенько
20 Причитания

305

На сиротнЫх малых детушекі
Уж я ли, мать бессчастная,
Вдовица горегорькая,
Не могу скрепить обидушки
На ретивом на сердечушке!
Как на мое на сердечушко
Не лекало солнце красное;
На ём ли, на бессчастноем,
Во вояку пору-времечко
Е заносы снегу белого,
Погребочки ледку ярого!
Так пойду, бедна горюшица,
Во тёмные во лесушки,
Чтобы петрушки не вияли,
Меня людюшки не видели
Со злодийной со обидушкой!
Злодийна та обидушка
Со мною вдруг она родилася,
В одной купели окрестилася,
В одной зыбочке качалаея,
Сестрою прозывалася,
Ко мне навек привязалася,
Никуда не оставалася!
Как от моей от обидушки
Во лесушках во темныих
Деревиночки сломилися
От их сучья отвалилися!
От той ли от обидушки
На лужках трава повызябла1,
На травы цветки повымерзли,
В озёрах вода повысохла,
В омутах рыба повытухла!
Как от этой я обидушки
На ретиво на сердечушко
Кладу обручи железные,
Скую полосы чугунные,
Закреплю сердце бессчастное,
Не долило бы горюшицу
Великое бееечастьице,
Злодийная обидушка!

306

П ЛАЧ ОБ УШ ЕДШ ИХ В СОЛДАТЫ

Уж вы большие птички, не маленькиеі
Уж вы слетите, серенькие пташечки —
У вас маленькие легонькие крылышки,—
Уж на чужую вы красну сторонушку,
Во неверную земелюшку,
На восход красного солнышка!
Уж вы слетите, серые пташечки!
Вы снесите-ка письмо-грамоту
Вы удалым нашим головушкам!
Расскажите, маленькие пташечки,
Вы удалым нашим головушкам,
Что это писано у нас, горемычныих,
Не пером и не чернилами,
А всё писано горючими слезами!
Еще спросите, серые пташечки,
У удалых головушек про их житье
несчастное,
Несчастное, про военное:
Что позагнаны удалы головушки
Во чужую-то дальню сторонушку,
Разлучены они с молодыми женами
И со своими-то малыми детушками!
Они не слышат там и не звона-то
колокольного,
И питья-то не пьют церковного,
Не в своих они живут горницах,
Д а не на мягких спят постелюшках,
Не на пуховых-то на подушечках!
Жалко удалых нам головушек,
Что они мыкают горе лютое!

ПЛАЧ ПО РЕБЕНКУ

Отлетел ты, миленькая пташечка,
Ты от батюшки, от матушки,
Ты на чужу-дальню сторонушку,
Ты на веки-то вековечные!
Прилети ты, маленькая пташечка,
307

Посреди-то летичка теплого,
Когда распустится наш зеленый сад
И расцветут всякие цветики!
Прилети ты серой пташечкой,
Сядь на яблоньку на сахарную,
Запой хорошеньким ты соловушком,
Чтобы батюшка с матушкой догадалися,
Во зеленый сад похваталися;
Как поймали бы эту пташечку,
Эту птичку во белы руки
И сказали бы этой пташечке:
«Ты скажи нам, пташечка,
Что ты, какого роду-племени,
Какого ты поколеньица?
Ты не нашего ль рода-племени?
Ты не нашего ль поколеньица?»
Мы узнаем маленькую пташечку
По белым волосам, по белому личику,
По хорошему .наряженьицу.
Унимали мы маленьку пташечку:
«Останься ты, маленька пташечка,
На родной-то на сторонушке!»
Нам отвечает родима пташечка:
«Да ты скажи, кормилец тятенька,
Что не останусь я, батюшка с матушкой,
Я на вашей-то сторонушке,—
Там ведь жизнь-то горазд хорошая,
Там и хлеба-то хлебородные,
Там и люди-то доброродные».
Удалая ты головушка!

ПЛАЧ У ГРОБА СЕСТРЫ

Подойду я, горька сйрота,
Подойду я, горемышница,
К моей матушке — родной сестре:
«Ты позволь, моя мила сестра,
Вас спросить, моя голубушка!
Вы куда да сподобилися,
Приубравши в платье цветное?
308

Во которы дороги гости,
Ко которыим ко сродникам?»
Уж я вижу, горька сйрота,
Сподобилася мила сестра
Во останний край-дороженьку,
Ко своим да ко родимыим,
На второй да суд, на праведный!
«Да я спрошу, моя мила сестра,
Я спрошу, моя голубушка:
Как сойдешь ты да посвидишься
Со своим кормильцем батюшкой,
Со родимой-то со матушкой,
Поприметь, -моя мила сестра,
Поприметь, моя голубушка,
Ты свою да крестну матушку!
Подойди к ним поблизехонько,
Поклонись им поиизехонько,
Ниже шелкового пояса
Ты до матушки сырой земли;
Расскажи да, сестра крестная,
Про житье да про сиротское,
Как мы жили, солнце красное,
Во житье да во сиротскоем,
Потерпели, бедны-горькие,
Всяких слов да понапрасныих,
Износили злодей-горюшка
На своей да на белой груде!
Когда стоснется-сгорюхнется,
Уж мы выйдем, бедны-горькие,
Мы на матушку сыру землю,
Мы на ихну гробову доску,
На размай тоски-кручинушки!
Мы ронили горючи слезы
Мы до самой гробовой доски!
Мать сыра земля не вынесет,
Бел-горюч камень не выскажет
Басен тайных, беспроносныих.
Как придем да бедны-горькие,
С тобой, да сестра крестная,
Мы во твой да благодатный дом,
Ты скидаешься, собираешься
Со словам-то ты со ласковым;
309

Ты поносишься, мила сестра,
Со яствам да со сахарныим,
Со питьям-то ты со ВКуСНЫ'ИМ!
Как расскажешь, солнце красное,
Восприемной крестной матушке,
А моей родимой матушке:
Уж как мы, да горьки сироты,
Со тобой, 'моя мила сестра,
Как в лесу да были рощены,
Как во поле были брошены,
Как лесиночки подсохлые,
Семяниночки невсхожие!
Как от камышка родилися,
От березы откати лися!
Как посмотрю я, горька сирота,
На тебя, моя мила1 сестра,
Я на твой-то благодатный дом:
Что стоит моя мила сестра
В своем доме благодатноем!
Ты стоишь да не по-прежнему,
Что никто, моя мила сестра,
Что к тебе да не подступится!
Верно, правда, солнце красное,
Прежни басни беспроносные:
«Нету сродников, приятелей
При твоей да гробовой доске,
Что не вьются, солнце красное,
Вкруг тебя, моя мила сестра,
При последнием свиданьице,
При остатнием прощаньице!»
Я спрошу, моя мила сестра,
У тебя, моя голубушка:
«Где встречала бела лебедя,
Ты свою да смертку скорую?
Поправила ли, мила сестра,
У своей да смертки скороей
Ты часка да поры-времечка
Позвестить, да солнце красное,
Ко себе отца духовного?
Аль не кинулись, не бросились
З а отцом да за духовныим
Твои сродники, приятели,
ЗЛО

Не послушали, мила сестра,
Что твоих да слов печальныих?»
Подкосились скоры ноженьки
У тебя, моя мила сестра,
Тут душа с телом раосталася,
С вольным светом распрощалася!
Они тут до догадалися,
Они кинулись да 'бросились
На чужую дальню сторону
За любимыим племянником,
Тебе строить благодатный дом
Без дверей да без окошечек,
Без хруетальныих стеколышек!
Ты послушай-ко, ясен сокол,
Что скажу я, горька сйрота!
Поклонюсь я, горька сирота,
Я тебе да ниже пояса.
Те спасибо, солнце красное,
Не покинул горьку сироту
Ты свою родиму тетушку;
Поспешил да поторопился
Со чужой да дальней стороны
Положить да в гробову доску,
Схоронить да во сыру землю!

ПЛАЧ ПО МУЖУ
При обмывании покойника:

Вы голубушки, мои тетушки,
Помогите моему горюшку,
Посмотрите-ка на горюшко,
На моёго друга милого!
Голубушка моя племянника!
Ты спроси-ка своёго дядюшка,
Он быват ли тебе не скажет ли,
Куда он собирается,
Куда снаряжается?
На работочку тяжелую,
На гуляночку веселую?

А откуль-то его буду ждать,
Со которой со стороночки?
Со восточной ли, со западной,
Со работочки тяжелой ли,
Со гуляночки веселой ли?
Не оставьте, мои тетушки,
Не оставьте, мои голубушки,
Во время-то поздого вечеру,
Во время-то тёмной ноченьки,
Не оставьте меня однёшоньку,
Помогите-ка моёму горюшку!
Вы спросите-ка у моёго-то друга милого,
На кого-то он обиделся,
На кого-то оскорбился?
Не на меня ли, горьку сироточку,
Не на овоёго ли милого дитятка?
На следующий день:

Ты ставай-ка, друг мой милой,
Наставляй-ка меня, друг милой!
Ты скажи-ка своёму дитятку,
Наставь-ка на ум на разум,
Кто его поить, кормить будет?
Кто его содержать будет?
На кого-то я буду надеяться,
На каку-то я упору,
На каку-то я надёжу?
Я надеялась, горька сироточка,
На овоёго друга милого;
Упорины мои подломилися!
Балясочки мои отломилися!
Вы голубушки, мои тетушки.
Посмотрите-ка, мои голубушки!
На кого ты оставил меня, друг милой,—
На каких-то родимых братецов!
Нет-то у меня родимых братецов!
Нет-то у меня родимых сёстрицов!
Одна-то я однёшонька,
Одна-то я круглёшонька,
Без роду-то без племени!
312

Когда вносят гроб:

Сострой л и-то другу милому,
Состроили нову горницу,
Без око шоч ко в, без дверей!
Когда выносят покойника:

Отвалилася стена каменна
От моёго тёпла гнездышка!
Отпало право крылышко
От меня, горькой сироточки!
Полетел ты, друг милой,
По дороженьке по широкою
Не по-старому, не по-прежному,
Не на своих-то резвых ножках!
Понесли-то друга милого,
Понесли на белых рученьках!
Залетат-то друг мой .милой,
Он на перепутьице на великое,
Он во матушку божу церкву;
Он из матушки божу церкви
Он во матушку во сыру землю.
Наглядися, друг мой милой,
На все четыре стороны,
Наглядися, очи ясные,
На моёго друга милого!
Когда гроб опускают в могилу:

Спустили-то моёго друга милого
Во матушку сырую землю,
Засыпали-то сырой землей,
Закрыли-то гробовой доской!
Отходил-то резвы ноженьки,
Оттоптал траву муравую,
Отмахал своим белым рученькам,
Отглядел очам ясными!
Отговорил своей речью ласковой
Со своим родимым дитятком!
Когда вернется домой с похорон:

Голубушки мои тетушки,
Я пришла домой, торопилася,

зіа

Думала, друг мой милой, —
А его-то дома нетути!
Вы голубушки, мои тетушки,
Поскажите мне, родимые,
Не видали ли друга милого?
Не летит ли он по поднёбесью,
По поднебесью ясным соколом,
А по дороженьке добрым молодцом?
Не сказал ли вам, мои тетушки:
Я ковды приду да приеду,
Я в праздничной день, не во будничной?
Все-то ветрички обдули нас,
Все-то люди нас обругали,—
Нет восстателя, нет пристателя!
Никто-то нас не пригреет,
Никто-то нас не обогреет
Без родимого нас батюшка!
Придет-то лето теплое,
Обогреет горьких сироточек,
Обогреет красно солнышко!
Закокует в поле кокушечка —
Загорюю-то я, сироточка,
Загорюю со своим-то родимым дитятком!
Ты счастлива, моя суседушка,
Ты при свогім-то друге милым;
А я-то, горька сироточка,
Кругом-то я однёшенька,
Одна-то я круглёшенька,
Без роду-то без племени!
Приходят все денёчки праздничны,
Суседи-то мои радуются
Годовому большому праздничку,
А я-то, горька сироточка,
Уливаюсь горькйм слезам!
При посещении могилы мужа
в родительскую субботу:

Здравствуй-ка, друг мой милой!
Приходит-то лето теплое,
Настает-то у нас работочка!
Кто работочку у нас будет рббить?
На кого-то мы будем надеяться?
3J4

Кому-то ты препоручил нас,
Кого-то оставил
Вместо себя хозяином?
Разгромися ты, мать сыра земля,
Разожгись ты, гробова доска,
Распрохнися, бел-бран саванок!
Восстань, 'мой родимой батюшко,
Из матушки сырой земли
На свои на резвы ноженьки!
Распечатай уста сахарные,
Ты спроси-ка нас о речью ласковой,
Каково-то нам жить будет?
Опуетело-то мое тепло гнездышко,
Опустело соловьиное!
Нет-то мне помощника,
Нет-то мне еоблюдителя!

ПЛАЧ ОБ УМЕРШЕМ МУЖЕ
Вдова подходит к гробу мужа:

Ох ты мнецюшки тошнехонько,
Сколь горазно обиднешенько.
Подойду я, сиротиночка,
Я к своей да милой ладушке.
Я тебе буду рассказывать,
У тебя буду выспрашивать. —
Ты куды да сподобляешьси?
Тьг куды да снаряжаешься?
Ты надел да цветно платьицё,
Ты сложил да белы рученьки
На овоёй да белой груди,
Ты прижал да к ретиву сердцу,
Ты закрыл да очи ясные,
Затворил уста сахарные.
На 'меня, да на горюшицу,
Рассердился да распрогневалси,
Укрепил да ретиво сердцо
Крепче камешка горючёго.
Ты подумай-ко, да милая ладушка,
Как я жить да буду, бедная,
315

Как я жить да буду, горькая?
Без тебя, да милая ладушка,
Худая жизнь у меня, не хорошая,—
Изобидеть меня есть кому,
А пожалить-то меня некому!
Как 'меня, да горемышную,
Изобидят люди добрые,
Пожалеет красно солнышко!
Как у меня, да у горюшицы,
Как без жару еердцо высохло,
Без морозу еердцо вызябло.
Без тебя, да мила ладушка,
Не печет да красно солнышко
Не в которое окошечко,
На мою да светлу свитлицу,
На сиротскую-то хижину.
Подошла да студёна зима,
Зазнобила да заморозила
Как меня, да горьку-бедную.
Снова подходит к гробу:

Ох ты м'нецюшки тошнехонько,
Сколь горазно обиднешенько!
Что же я, да горька-бедная,
Что же я да засиделася?
На кого я загляделася?
Чужих басенок заслушалась!
Аль у меня, да у горюшицы,
Ни тоски нету, кручинушки?
У ж я стану, да горькая-бедная,
На свои да резвы ноженьки,
Подойду я, горька-бедная,
Я к тебе, да мялая ладушка!
Как от сна да ты от крепкого,
Ты от сна да непробудного
Стань, проснись, да мила ладушка!
Ты открой да очи ясные!
Погляди-тко, да милая ладушка,
На меня да ты, на бедную,
На меня да ты, на горькую,
На своих-то милых детущёк;
316

Не споены они, не 'Скормлены,
У тебя они не зрощены;
Они малёшеньки-глупешеньки,
У них нету ума-разума!
Изобидеть детей есть кому,
Пожалеть-то будет некому!
Без кормильца-то без батюшка
Привыкнут малы детушки
К худому делу, нехорошему —
Поучить да будет нёкому!
Как у меня, да у горюшицы,
Ни ума-то нету разума
Во своёй буйной головушке!
Как я жить буду, горюшица,
Я без трудничка-работничка,
Без великого помощничка?
Как пойдут мои суседушки
На тяжелую работушку,
На широкую полосыньку,
Моя сиротская полосынька
Без тебя, да мила ладушка,
Во всё время сиротой стоит:
Не обделана, .не пахана,
У меня да не засияна!
Обо мне кто позаботится?
Я одна да одинешенька,
Как кокушка в лисе серая!
Как мене, да молодешеньке,
Сколько плакать да не доплакатьси,
Сколько кликать да не докликатьси,
Не разбудить да милу ладушку!
Пойду прочь, да горька бедная,
Я во светлую-то свитлицу,
Ко суседям, ко суседушкам,
К соколам да братьям миленьким,
Я к голубушкам милым сестрам.
Я просить да буду, кланятьси:
«Вы суседи мои, суседушки,
Все родные мои знакомые!
Не покиньте ны меня, бедную,
Не оставьте да меня, горькую!
Мне не дайте-тко, горюшице,
317

Середи поля погибнути!
Пособите-ко, суседушки,
Моему да горю лютому;
Ведь вы знаете, суседушки,
Привязалося к горюшице
Злоё горюшко великоё!»

ПЛАЧ КРУГЛОЙ СИРОТЫ

Рад-ельник мой дядюшка,
Будь ты нам вместо родимого батюшки!
Остаемся мы, горькие еиротушки,
Без радельника без батюшки,
Без радельницы без матушки!
Опустает-то наша нова горница,
И пустым она пустехонька!
Ты, радельница наша матушка,
Не сказала нам, как в чужих людях жить,
Как в чужих людях работали!
Уж навеются про нас ветры ’буйные,
Уж набаются люди добрые,
Что ленивые, бесталанные!
Зарастет-то наша путь-дороженька
И травой она и былиною;
Уж и некому нас 'встретить, горькиих,
Проводить нас будет некому.
Уж радельница наша матушка
И радельник ты наш батюшка,
Уж любили вы своих детушек, лелеяли,
Не давали вы ветру дунути,
Ветру дунути, дождю канути,
Дождю канути, солнцу взглянули!
Разболелося мое сердечушко,
Разболелося, да не уймется!
Навестить-то нас, горьких, будет некому:
Кому холодно, кому ветрено,
Кому ветрено, кому нёкогда!

318

ПРИЧИТАНИЕ ПО МАТЕРИ

Моя родненькая матынька,
Н е сердись-ка на 'меня ты, на сиротушку,
Что стелила я, сиротонька,
Теби на жйтье вековечное,
На вековечно-бесконечное!
Стелила я теби постелюшку не мякешеньку,
Не мякешеньку, не хорошошеньку,
Не - сердись-ка, моя родненькая матынька!
И что ты, на кого же ты меня оставила,
сиротинушку?
И что хоша придё ко мни, сиротинушке,
Велико болыно горюшко,
Только не к кому, сиротинушке,
Пришануть 'буйной головушки!
Подожду-то я, сиротинушка,
Что любимой весны красныя,
Весны красныя с летом теплыим:
Как повыеду, сиротинушка,
Во любимо чисто полюшко на тяжелую
работушку,
Прилети-тка си, моя родненькая матушка,
Любимою серою кукушечкой,
И сядь-кась ты на белую березушку
Ко мне, сиротушке, поблизешеньку!
И узнавать буду, сиротинушка,
Не по крылышкам, не по перушкам —
По твоей по буйной головушке!

ПЛАЧ СИРОТЫ НА КЛАДБИЩЕ
В РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ

Как иду я, горька сирота,
Как иду я, горемычная,
Как в оградушку во мирскую,
Как к вам, мои родители,
Как к тебе, родима матушка!
Припаду я ко матушке сьірой земле:
Не простонет ли мать сыра земля,
319

Не промолвит ли родитель мамонька
Что со мной, да горькой сиротой?
Подымитесь вы, ветры буйные,
Разнесите вы все желты пески,
Подымите родиму мамоньку
Что из этой из сырой земли!
Расскажу я, горька сирота,
Про свое да горе-кручинушку!
Исполать ты, родная мамонька,
Не могу я тебя доклйкатися,
Не могу тебя добудитися-—
Ты уснула да крепко-накрепко,
Так не слышишь меня, горьки сироты,
Ты меня да горемычные! —
Ты спроси, родная мамонька,
Про мое житье ты горькое,
Как живу я, да горька сирота,
Как не вижу я веселых дён,
Как живу я во рабах во работницах!
Мне не надо бы от чужих людей
Золотой казны,
Лучше быть мне, родима мамонька,
Со тобою во сырой земле!
Ты прижала бы меня, горькую,
К своему-то ретиву сердцу,
Ко своей-то ко белой груди!
Ты раздай-кося, мать сыра земля,
Ты раскройся, гробова доска,
Ты откинься, да полотенечко,
Поднимись, родная мамонька,
Ты промолви со мной словечушко,
Ты прижми да к ретиву сердцу
Своего дитя несчастного,
На свету чтобы мне не маяться!
Что не гораздо, родима мамонька,
Не прижимаешь к ретиву сердцу
Своего ты дйтю милого?
Как живет он да мотается —
У нас дело всё не приделано
И работушка не приработана,
Не берет нас управушка
Без тебя, родима мамонька!
320

ПРИЧИТАНИЕ ВДОВЫ НА СЕНОКОСЕ

Что чудное чудо за диво великое
Сегодня да по сегодняшнему
По долгому летнему дёнечку?
Чего ломятся мои скорые, резвые ноженьки,
Чего валятся лёгкие белые рученьки,
. Не отворяются мои ясные очи слезливые,
У меня, у победной касатой голубушки?
Для того да потому,
Что повыстала темная туча плавучая,
Повыпадут, быват, буйные ветры усильчаты,
Пойдут часты мочалые дождичкиі
Повейте-ткось, буйные ветры усильчатые,
Разнесите-ко темную тучу плавучую
На все на четыре сторонушки!
На перву — разнесите-ткось
За мхи, за болоты великие,
За топки, за приглубы озерышки,
На другу — разнесите-ткось
На чужу на дальную сторонушку;
На третью — разнесите-ткось
Не на ближное синее море соленое;
А на четверту — разнесите-ткось
На дальнее синее море соленое!
У меня распеки-кось, божье красное солнышко,
На моем-то на гладком разносистом теребочеку,
У меня повысуши-ко траву-муравку шелковую —
Уж мне поработать с денья работы тяжелые.
Ох, я глупа да неразумна,
Победна касата голубушка!
Отправляю я эту темную тучу плавучую
На дальнее синее море соленое.
Туды ушли ведь, чужие
Младые ясные соколы,
На дальнее синее море соленое;
У меня отправлены туды милые
Сердечные рожоные деточки
Со чужима младыма ясныма соколамы!
Не возрощены еще до полного молодецкого в о з р а с т у ,
Еще не полна у их силка-матушка великая,—
Падет буря, погода великая,
21 Причитания

321

Пойдут часты мочалые дождички,—
Они во маленьких черненых суденышках.
Некуда утулиться да ухорониться
От частых мочелявых дождичков,
Не могут работать во новых устройных веселышках.
Возлютятся да воспалятся на них
Чужи младые ясные соколы.
Не со своим отправлены со теплым
Со красным со солнышком,
С многодобрым, желанным родителем батюшком.
У ж падет им бедно да обидно,
Что отправила их со чужйма
Со младыма ясныма сбколамы
Без теплого красного солнышка.
Не подрастила еще до полного молодецкого возрасту
Своих милых, сердечных рожоных деточек.

ПРИ ЧЕТЬ НО СЫНУ, РАЗДАВЛЕННОМУ ЛЕСАМИ
ПРИ РЕМОНТЕ ОДНОГО ИЗ ПЕТЕРБУРГСКИХ ДВОРЦОВ

Я погляжу пойду в зелёной сад.
У меня да в зеленом саду
Не трава да расстилается,
Не цветы да развиваются,
Тут сидя да милы дочери,
Речь говорят да жалостливую,
Плачут горько, заливаются:
«У нас не стало отца-батюшка,
Нет соколочка, братца милого,
Голубочка жалостливого!
Наша матушка старешенька,
Уж мы сами молодешеньки;
У нас был убажной братевко,
Нам посылал да золоту казну.
Не судил да Христос истинной
Ему пожить да на белом свите!
Мы работаем, сиротиночки,
Из утра да и до вечера.
Мы с вечера да до полуночи,
С полуночи до бела свету».
322

Зашла в сад родима матушка:
«Вы не плачьте, милы дочери, —
Станем писать письмо скорёшенько
Мы не пером да не чернилами,
Напишем да слезам горькими;
Мы отошлем с ветрами буйными
Мы в Петербург, столицу главную,
На Преображенско славно кладбищо,
На могилу сыну милому!»
И вы подуйте, ветры буйные,
Вы разнесите пески желтые,
Ты пораздайся, мать сыра земля,
Д а расколись, да гробова доска,
Ты вложи, да Христос истинной,
Ему язык да в буйну голову,
Ему здыхание во белы груди!
И ты вставай, да доброй молодец!
Ты далёко да на чужбинушке,
Лежишь во матушке сырой земле.
О тебе, да доброй молодец,
Плачу братьица и сестрицы,
Плачет матушка родимая
Целы дни и темны ноченьки!
Мне говорил дитя сердечное:
„Ты, наша мать трудолюбивая,
Ты не заботься, наша матушка,
Я не забуду родных сестриц,
Я помогать стану, утешивать” .
Нет уж, нет, и не дождатися,
И глядить — не доглядйтися!»

ПЛАЧ НА МОГИЛЕ МУЖА, УБИТОГО ДЕРЕВОМ
НА ЛЕСОЗАГОТОВКАХ

Как сегодняшним господним божьим дёнечком
Пришла я на раскат-гору высокую,
Как на эту на могилушку умершую,
Как ко миленькой ко законной ко семеюшке.
Порассыпьтесь сегодня вы, желты пески,
Раскатитесь-ка, катучи белы камешки,
323

Приоткройся-ка, тесова гробова доска!
Встань-восстань, законная семеюшка,
Вынь-ка ручушки от ретивого сердечушка,
Проговори-ка мне единое словечушко,
Ты по-старому заговори со мной, по-прежнему,
Ума-разума ты дай мне во головушку,
Размышленья дай во ретиво во сердечушко!
Что приходит трудная крестьянская работушка
Выходить на поля на хлебородные,
Во-вторых, идти на лужки на сенокосные.
Уже знать-видать, законная семеюшка,
Что не порна стала горюха горькаяі
Мои ноженьки теперь да притопталися,
Мои рученьки теперь да примахалися,
Помешался ум во младой во головушке.
Ума-разума нет во младой во головушке,
Размышленья нет во ретивом во сердечушке,
Как пахать мне во полях да хлебородныих,
Как косить мне на лужках на сенокосныих!
Хоть оставлена станица неудольная,
Все не труднички у мня да не работнички;
Чем мне жить, горюхе горегорькоей?
Уж ты, моя мила законная семеюшка,
Скоро-наскоро от меня ты удалился,
Хоть не в синем море от меня ты удалился,
А во темном лесу ты да ушибился,
От удара во сыру землю укрылся,
Ты спокинул меня, горюху горегорькую!
Вот второй идет учетный долгий годушек —
Никакого я известья не получаю,
И скорописчатые грамотки я не получаю.
Наверно, нет у вас лавочек торговыих,
Нет у вас бумаженьки гербовоей
И нет у вас свободной поры-времени
Написать мне-ка скорописчатые грамотки!
Вот еще бужу, кручинная головушка:
Ты уж стань-восстань, законная семеюшка,
Непо-старому ты восстань, не по-прежнему,
Попусти по мне великое желаньице,
Ты по-старому пусти да и по-прежнему,
Дай ума-разума мне-ка, горюхи, во головушку,
Размышленья дай во ретйво во сердечушко,
324

И как работать мне-ка на крестьянской
на работушке,
И каково растить мне-ка сирот да бесприютныих!
Хоть и принарос уже скачёная жемчужинка,
Д а недорослая он да деревиночка,
Д а недозрелая он да ягодиночка,
Нету силушки во белых во рученьках,
Нету розмыслу во младой во головушке!

ПРИЧЕТЬ ПО СЫНУ,
УМЕРШЕМУ НА ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ

Ох ты мнецюшки тошнешенько,
Сколь горазно обиднешенько.
Как я сдумаю-подумаю
Про свого да сына милого,
Покатится с плеч головушка,
Призамрет да ретиво сердщЗ.
Не привел да мене господи
Мене видеть да сына милого.
Кончил жизнь да мое дитятко
На чужой да на сторонушке
Без отца он да без матери!
Я ждала да дожидалася,
Я сидела, да горька-бедная,
Кажней день да под окошечком,
Воеь придет да мое дитятко?
Я глядела сквозь стеколышко, •—
Вось придет да мое милое
На родимую сторонушку,
Он к кормильцу-то ко батюшку,
Он ко мне, горюхе матушке,
К соколам да братцам миленьким,
Ко голубушкам милым сестрам,
Ко дружьям-братьям-товарищам,
Он к своим да ко приятелям?
Не пришлось да сыну милому
Побывать, да добру молодцу,
На родимой-от на сторонушке.
Топерь знаю, да горька-бедная,
325

Мене ждать его не дождатися,
Его кликать да не докликаться
С безызвестной-то со сторонушки.
Из-за гор да ёсте выходцы,
Из-за морь да ёсте выплавцы,
А из матушки сырой земли
Нет ни выходцов, нет ни выплавцов,
Нет ни конного, ни пешего,
Ни письма нету, ни грамотки,
Никакой да нету весточки!
Как пойдут его товарищи
На веселоё гуляньицо,
Погляжу я во окошечко.
Не могу я, горемычная,
Углядеть да сына милого
Не в народе да не в добрыих людях,
Не в дружьях-братьях-товарищах,
Не во своих его приятелях!
Не придет да мое дитятко,
Не придет да мое милое
На родимую сторонушку!
Не расскажет мое дитятко
Как своёй родимой матушке,
Как пришла да боль великая
К моему да сыну милому,
За болезней пришла смёрточка
Как к тебе, да мое дитятко?
Как бы был ты, мое дитятко,
На родимой на сторонушке,—
Я сама бы, да горёмычная,
Снарядила бы да сына милого
Я во матушку сыру землю,
Окопила бы дружьёй-братьёй,
Я твоих да всех товарищёй, —
Тебя снесли бы, мое дитятко,
До храма-то до божьего
Дружья-братья-товарищи
На своих бы белых рученьках,
Опустили бы в мать сыру землю!
Я бы знала, горёмычная,
Где лёжит да мое дитятко,
Где лёжит да во сырой земле;
326

Я ходила бы частешенько
На крутую гору высокую,
На могилушку глубокую
Я к своему да сыну милому.
Я топерь, горюха бедная,
И не знаю и не ведаю,
Где лёжит да мое дитятко!
У меня, да у горюшицы,
У меня вышла могута-сила.
Я старешенька, худешенька,
Не могу, да мое дитятко,
Я идти, да мое милое,
Идти искать да сына милого
На чужую на сторонушку.
Топерь я-то пристарелася,
Топерь я-то прихуделася.
Как меня, да горьку-бедную,
С того горюшка великого
Меня не носят резвы ноженьки.
Ты прощай, да мое дитятко,
Ты прощай, да мое милое,
Не видать тебя, не видывать,
Ничего боле не слыхивать.
Не дождаться да отцу с матерью
Ни письма да и ни грамотки,
Никакой да боле весточки!

ПРИЧЕТЪ СЕСТРЫ ПО БРАТУ,
ИДУЩЕМУ В СОЛДАТЫ

Соколочек да милой брателко,
Ты куды да наряжаешься,
Ты куды да сподобляешься,
Во какую да путь-дороженьку?
Не в любую да подороженьку,
Ко судьям да немилостливым,
Как к сердцам да нежалбстливым.
Как заведут, да сокол брателко,
Во присусьё да великоё,
Как поставят, да сокол братедко,
327

Тебя под мерушку казенную,
Станут брить, да сокол брателко,
Всё твои да всё русы кудрй,—
Повалятся да русы кудрй
Со буйные головушки,
Как у тебя, да сокол брателко,
Твои да всё русы кудрй!
Как на кажной волосиночке
По горячей по слезиночке!
Как прилетала да птичка-пташечка
Ко косячёвчету окошечку.
Как будила да птичка-пташечка
Соколочка да мила брателка,
Воспевала да птичка-пташечка
Слезянб да очень жалобно,
Как залетала да птичка-пташица
Как во светлую да свйтлицу,
Как садилась да птица-пташица
На зголовьицо высокое,
Как будила да птичка-пташица
Соколочка да мила брателка:
Полно спать да высыпатися,
Пора ставать да пробуждатися,
Всё во путь да во дороженьку
Как тебе да наряжатися,
Всё город да во Кириллово,
Ко судьям да немилостливым,
Ко сердцам да нежалостливым!

ПРИЧИТАНИЕ ПО МУЖУ
Когда покойного обмоют, оденут,
положат на лавку под кресты:

Ой, ты скажи-ко, голубщик мой,
Ой, ты куда это собрался-тка,
Ой, да на какой это на праздничек,
Ой, да ты в какую да путь-дорожёньку?
О-ой, оой, да ты собрался, голубщик мой,
Оой, да не во путь и не на праздничек,
Оой ой, да к пресвятой да богородице.
928

Оой
Оой
Оой
Оой
Оой

ой, да не пора бы еще да не времечко
ой, что идти да к богородице,
ой, еще жить бы да красоваться
ой, что в своем да теплом гнезде
ой, со своим да малым деточкам!

Конечно, в это время изба бывает полна соседями. Они ее уни­
мают: «Максимовна, а Максимовнаі Что это, матка-свет, опомнись!
Этим ты не подымешь, а надо подумать и о себе и о детках...»
и т. д. Но она продолжает выть. Слов уже нельзя понять, слышно
только одно «ой», она захлебывается от слов. Тогда уже соседки
ее оттаскивают от покойника и сажают на лавку. Она успокаи­
вается, перестает выть и начинает только уж причитать:

Д ух мой, свеча светлая, кровь ты моя кипучая,
Красавец мой! Промолви хоть одно словечушко.
Накажи, как мне жить-то.
Эку ты шуточку надо мной сшутил!
Подкосил ты мои ноженьки, как косой.
Жизнь ты моя! Радость моя! На что ты рассердился,
На какое ты слово грубое?
Мы, кажись, прытко-то с тобой и не ругались!
Д ух мой, научи ты меня, как мне дом-то домить,
Д а деток-то подымать!
Пожила я за тобой, за работничком,
да покрасовалась,
С кем теперь я думу-ту думать буду?
Ангел мой, взгляни хоть ты одним глазком!
Наконец

успокаивается и делает распоряжения по хозяйству. . .
Перед выносом из дому причитает:

Ооой, оой, ты скажи-ко, голубщик мой,
Ооой,.ой, да ты единое словечушко,
Ооой, ой, да вдостольные да во последние!
Ооой, ой, тебе недолго гостить да в дорогих гостях,
Ооой, ой, да во своем да теплом гнезде
Ооой, ой, со своим да малым деточкам!
Ооой, ой, ты скажи-ко, голубщик мой,
Ооой, ой, да ты когда в: гости посулился,
Ооой, ой, .да на какой ты на праздничек?
Ооой, ой, я. бы вышла да стритила
Ооой,.ой, середи, да поля чцсторд,
. ѵ.
329,

Ооой, ой, посадила бы, голубщик мой,
Ооой, ой, под среднее да окошечко!
Ближние родственники также начинают вить и причитать — понять
что-нибудь в этой разноголосице нельзя. В это время покойного
кладут в гроб и выносят. Жена плачет до беспамятства. Во время
отпевания и погребения она также плачет, но не воет. На могиле
в этот день также не принято выть, но по приходе домой с похорон
воет:

Оой,
Оой,
Оой
Оой
Оой
Оой

ой, да опустело тепло гнездо,
ой, не стало моего поилыцичка,
ой, не придет он ниоткуда-то,
ой, да не скажот ни словечушка!
ой, уж куда-то я ни погляжу,
ой, да ведь нигде-то его нетутка!

В течение всего года, когда приходит молиться и особенно в дни
поминовений, причитает на могиле:

Ты скажи-ко, голубщик мой, когда в гости
посулишься,
Ооой, ой, да на какой ты на праздничек?
Ооой, ой, я бы вышла да стритила
Ооой, ой, середи да поля чистого,
Ооой, ой, посадила бы, голубщик мой,
Ооой, ой, под среднее да окошечко!
Оой ой, уж как я, да бедная горья,
Оой ой, без тебя, да голубщик мой,
Оой ой, я всего да напримаюся,
Оой ой, я голоду и холоду
Оой ой, и чужого да слова бранного!
Оой ой, да и детки-то обносилися,
Оой ой, и купить-то нам не на что!'
Оой ой, у суседей-то деточки
Оой ой, они все на праздник великой в обновочках,
Оой ой, у моих-то сиротиночек
Оой ой, нет отца и нет обновочек!
Оой ой, не пора бы еще не времечко
Оой ой, да что лежать да во сырой земле!
Оой ой, да ты убрал да свои ноженьки
Оой ой, да молодым да молодешенек,
Оой ой, ты оставил нас, голубщик мой,
Оой ой, ты не жить, а только маяться!
Воет до тех пор, пока кто-нибудь не поднимет.

330

ПРИЧИТАНИЕ ПО МАТЕРИ

Не стосковалась ли, матушка,
По своёму ладе милому,
Ты еще не стосковалась ли
По своим малым детонькам,
Ты еще не стосковалась ли
По маленьким глупеньким,
Ты еще не стосковалась ли
По мне, по горюшечке?
Ты восстань-ко-то, мамонька,
Обудися по-прежнему,
Ты сходи-ко, кормилица,
На ключи на подземные,
Приумой-ко, кормилица,
Со бела лица ржавчину,
Приутри-кося, мамонька,
Тонким белым полотенчиком!
Ты восстань-ко-то, мамонька,
Обудися по-старому,
Перкстися-ко, мамонька,
Своей-то правой рученькой!
Ты послушай-ко, мамонька,
Не кукушка ли кукует,
Не воркушка ли воркует
На широкой на площади —
Тута кокует-воркует
Твоя доча-то милая,
Твое дитя, твое рожание.
Не стосковалась ли, мамонька,
По своему-то теплу гнезду,
Ты еще не стосковалась ли
По этому свету белому?
Уж встану, горюшица,
По утру ранёшенько,
Я умоюся, горькая,
Водою холодною,
Опять же приутруся, горюшица
По своему да по терему
Я пойду-ка, горюшица,
На работу на тяжёлую —
Я хвачуся тебя, кормилица,
331

Д а на каждом-то местечке!
Вижу, вижу я, горькая:
У нас всё не по-старому,
У нас всё не по-прежнему!
Погляжу-ко я, горькая:
У нас всё да по-старому,
У нас всё да по-прежнему,
Только нет тебя, кормилицы!
Ты послушай, кормилица,
Что я тебе напоры скажу
Про свое-то житье-бытье,
Про свое горемычное:
Что пришла весна красная
Придет лето, придет красное,
Придет пора, придет работная,
Мы пойдем, моя кормилица,
Мы работу работати,
Мы тяжёлую дёлати,
Уж мы хватимся тебя, мамонька,
Уж мы хватимся по-старому!
Поучи-ко меня, мамонька,
Как работу работати
Как тяжелую дёлати.
Что ты послушай-ко, мамонька,
Что я тебе напоры скажу:
По тебе, моя кормилица,
Больно шибко стосковалася,
Кажичи бы тебя, мамонька,
Через поле бы увидела,
Через речку слово молвила!
На кого ты, мамонька,
На кого ты обнадеялась,
На кого ты нас оставила,
На кого ты нас спокинула,
Своих малых-то детонек?
Я сама знаю-ведаю —
На своего ладу милого,
На меня, на горюшицу.
Ты сама знаешь, мамонька,
Ты сама знаешь-ведаешь,
У нас работы-то многошенько
У нас работниц малешенько.
332

Ты сама знаешь, мамонька,
Твоему-то ладе милому
Я плохая-то работница,
Я плохая же помощница.
Не в полных я леточках
Я работу работала,
Я тяжелую делала;
Мне тяжелая работанька
Не под силу, не под моготуі
Что твои-то корминчики,
Они старым-то старёшеньки —
У их годки-то старые,
Не смогают корминчики
Работу работати,
Они тяжелую делати.
Тебе пожити бы, да мамонька,
Что не два годка, не три годка,
Что один годок кругленький,
Позаменяла бы, горюшечка,
Меня молодешеньку,
Меня во всякой работушке!
ПРИЧИТАНИЕ ПЛЕМЯННИЦЫ ПО ДЯДЕ

Родимый ты наш дядюшка,
Что ты сделал с нами, бедными,
На кого ты оставляешь свою нову горницу,
Молодую жену и малых детушек?
Без тебя-то их кормить некому,
Без тебя-то кто оденет их?
Будут холодны, и голодны, и разуты.
Без тебя кто им хлеба напашет,
Кто дров нарубит?
Бывало, ты с базару приедешь, от праздника ли,
Всё гостинец мне принесешь,
А теперь ждать мне не от кого!
Собирался ты на свадьбу ко мне,
Да не пришлось тебе повеселитися —
Знать, уж так господь на роду писал,
Что придти твоей смертыньке в годах красныех,
Д а оставить молоду жену с детьми малыми!
333

Умереть бы надо бабушке,
А не тебе, родимый дядюшка,
По ней бы мы и плакати не стали и горевать,
А то умер ты, ненаглядный наш!
Надоел, знать, тебе вольный свет,
Что так рано убираешься
В сыру землю под бок к дедушке.
Ведь и он побранит тебя,
Что оставил ты родную матушку,
Молодую жену с малыми детками
Одним горе мыкати!
Ведь и нам с ними заботушка!
Встань, промолви с нами словечушко,
Распростись-ко хорошенечко!

ПРИЧИТАНИЕ JI O МАТЕРИ-СОЛДАТКЕ

Уж родима моя матушка,
Уж куда ты собираешься?
Пробудись, родима матушка,
Ото сна ты от крепкого,
От просонья вековечного,
На кого ты нас оставила,
Ты кому об нас покучидась,
Ты кому об нас покланялась?
Не оставь-то нас горькиех,
Нас сирот-то горемычныех.
Ведь у нас, кокушек горькиех,
Кабы был родимый батюшка,
И не столь бы было горюшка!
Уж придет-то лето красное.
Все пойдут-то люди добрые
В чисто поле на работушку
Со болезныем-ту матушкам
И с родимыем-ту батюшкам,
А у нас, у горемычныех,
Работать работу некому —
Больно мы еще малехоньки,
Умом-разумом глупехоньки;
А родна матушка в сырой земле,
334

А родимый-то наш батюшка
На чужой дальней сторонушке!
Уж у нас, кокушек горькиех,
Всё-то делишко не делано,
Вся работа не работана.
Уж мои-то милы детыньки
Уж малым еще малёхоньки —
Уж у нас, кокушек горькиех,
Мать сыра земля не пахана,
Шелкова трава не кошена.
Уж пойду, кокушка горькая,
На чужу я сторонушку
К государю царю белому,
Упаду я во резвы ноги,
Я зальюся горючим слезам,
Закричу я громким голосом:
«Уж ты батюшка наш белый царь,
Пожалей-ко нас, разгорькиех,
Нас сирот ты горемычныех,
Уж ты батюшка наш белый царь,
Отпусти-ко нам, разгорькием,
Ты приятеля батюшка
Ты на малое-то времечко,
Хоть на думушку-ту крепкую,
На словечки матоние».
Кабы пришел приятель батюшка,
Уж с меня, кокушки горькие,
Хоть уж снял бы волю-большину
И великую заботушку
У меня, кокушки горькие!
Ведь не ходят с горя ноженьки,
Не глядят-то очи ясные,
У меня, кокушки горькие,
Уж одни-то дети малые —
Они нагие и босые
И голодные-холодные!
И приветить-то нас некому,
Уж кокушек горемычныех,
Уж болезная-то матушка
Нас оставила-спокинула
Уж на все-то ветры буйные
И на дождички мочливые,
335

Уж меня теперь, разгорькую,
Без приятеля-то батюшка,
Без кормилицы-то матушки!
На меня, на кокушку горькую,
Не просветит красно солнышко;
Доживу, кокушка горькая,
Я до леточка-то красного —
Как растают снеги белые,
Разольются реки быстрые,
Уж пойду я на быстру речку,
Уж я сяду на крутой берег,
Я покучуся быстрой реке:
«Уж ты, матушка быстра река,
Ты куда бежишь-торопищься?
Не во сине ли морюшко —
Захвати-ко мое горюшко!»
Отвечает быстра река:
«Мне идти-то далёконько,
А твое горе не тонется,
От часу-то горе копится,
Великого прибавляется».
От мого-то велика горя
Простонала мать сыра земля,
Покачнулися темны леса,
Колыхнулися сини моря!
Уж кабы знали люди добрые
Мое горюшко великое,
Неслезливый бы расплакался,
Негрустливый бы раздумался
О моем-то великом горюшке;
Д а не знают люди добрые!
ПЛАЧ СИРОТЫ ПО МАТЕРИ

Отлетела моя матушка,
Оставила меня жить во горюшке
Как я без тебя буду жить,
Я еще молодешонькая,
Ум у меня близнешонькой,
Во сиротстве жизнь горькая,
Нет у меня батюшки,
336

Нет у меня матушки,
А кругом я — горька сироточка!
Придет-то лето теплое,
Закокует-то в полё кокушечка,
Загорюю-то я, горька сироточка,
Без своей-то родимой матушки,
Без своёго-то родимого батюшка!
Тяжёло-то мне тяжелешонько,
Никто-то меня не пригреет,
Кроме солнышка, кроме красного,
Никто-то меня не приголубит,
Никто-то меня не приласкует,
Кроме матушки-то моей родимой!
Была бы моя матушка,
Был бы мой батюшко,
Разговорели бы меня, разбавили
От тоски-то от кручинушки,
От великой от невзгодушки!
Куды-то я ни пойду,
Куды-то я ни поеду,
Нет-то моей матушки,
Нету моёго батюшка!
Пойду-то я во полюшко,
Пойду-то я во чистое;
Летят-то два голубя,
Летят-то два певучия,
Летит-то не мой батюшко,
Летит-то не моя матушка!
Спрошу-то я, сироточка,
Спрошу я их, двух голубех,
Спрошу я их, двух сизых,
Не батюшко ли мой,
Не матушка ли то моя?
ПРИЧИТАНИЕ МАТЕРИ ПО СЫНУ-ПАРТИЗАНУ,
УБИТОМУ ЯПОНЦАМИ

Д а куда же ты, сыночек, уходишь от нас,
Д а на кого же ты стариков своих покидаешь?
Д а ты же, мой сыночек, был один работничек у нас.
А теперь ты, сыночек, уходишь
22 Причитания

337

От нас во сырую землю, ••
Оставляешь нас, стариков,
Не способных к работе!
Д а и кто теперь нас, стареньких,
Будет поить-кормить?
И кто нас похоронит, как мы тебя?
Д а мы же, сыночек, на тебя только и надеялись,
А ты, наш родимый, отказался от нас
И пошел в лее и горы свободу добывать.
Не добился ты свободушки, — а смерти себе,
А нам, старикам, горе-горести!
Сожгли вороги нас, всё разграбили,
И тебя, молодого, со свету сгубили!
Не дали они тебе свободы дождаться,
Д а не дали они тебе с новой жизнью спознаться!

ПЛАЧ ДО МУЖУ, ПОГИБШЕМУ
В БОЯХ О БЕЛЫМИ

Ты, родитель моя матушка,
Как сегодняшнего дёнечку
Получила я словечко нелюбимое,
Нелюбимое-вдовиное!
Другой год живу я, беднушка,
Я вдовой многобедноей,
И мои детушки сиротские!
Я не знала и не ведала,
Что нет во живности у беднушки
Д а законноей семеюшки!
Теперь как жить буду, беднушка,
Без законной без семеюшки,
Как буду ростить, многобеднушка,
Я рожоных малых детушек
Без кормильца света батюшки?
Будут детушки-то вольные,
Они вольны-самовольные,
А уж я-то, многобеднушка,
От суседок спорядовыих
Всякой славушки наслушаюсь,
Пустословьица натёрплюся!
338

Мне худа слава покажется,
Пустословье — что порог стоит!
Охти мне, мне-ка тошнешенько,
Мне горазно обиднешенько,
Что законноей семеюшке
Пришла скорая смерётушка
Не на своей брусовой лавочке,
А на чужой дальней сторонушке,
И на службе на военноей,
И на стрёльбе на великоей!
Защищал он свою родину!
Так того-то жаль тошнёшенько
Что я не была, победнушка,
У законной у семеюшки
У последнего здыханьица,
У последнего прощаньица!
Не видала, многобеднушка,
Как душа с телом расставалася,
С белым светом распрощалася!
Я, бессчастная головушка,
Я вдовить да оставалася,
Я не спрашивала, беднушка,
У законной у семеюшки,
Мне-ка жить как, многобеднушке,
Как возращивать рожоныих
Мне сердечных малых детушек?
Я не лежала на белой груди,
Не глядела в личко блеклое!
Если была бы я, беднушка,
Как при этой при смерётушке
У законной у семеюшки,
Взяла бы писарей толковыих,
Я бы сняла тело мертвое,
Его личушко бы блеклое,
Я бы клала, многобеднушка,
Уж на стеночку липовую;
Как глядела бы я, беднушка,
На законную семеюшку,
И мои рожоны детушки
На кормильца света батюшку!
Была умная законная семеюшка:
Он вином не упивался ведь,
339

Табачком не занимался ведь;
Хорошо было жить беднушке
При законной при семеюшке!
А уж как нынечу-теперечу
Всё пустым стало пустешенько,
Холодным да холоднешенько!
За стол сяду— брюшко голодно,
Лечь на печку — ногам холодно!
Не во пору, не во времечко
Голова моя состареет,
И сердечко перержавеет,
Волоса-то поседатеют,
Возрастаньи сердечныих
Тех рожоных малых детушек!
Но еще-то жаль-тошнешенько —
Далеко его умершая могилушка!
Так не сходишь ведь, победнушка,
На умершую могилушку,
Не роздеешь ведь обидушку,
Не расскажешь ведь кручинушку
Д а не выплачешь горючих слез!

ІІРИЧЁТ О ГОРЬКОЙ ЯгЕІІСКОЙ ДОЛЕ

Уж я бедна-горька, бессчастна,
Я во горе была спосеяна,
Во несчастьи была спорожена,
Во нужде ли я была вырощена!
И ты, талан ли да мое счастьице,
Участь горькая моя бессчастная!
На делу' ли ты мне досталася,
В жеребью ли ты мне-ка выпала?
Веки горюшко мне-ка мыкати,
Во несчастьи да веки кыкати!
Уж я горька да горемыка,
С малых лет ли да уж я с детства
Добрых ден я да не видала,
Счастья-доли не испытала,
Во добре-житье не живала —
Жила в горюшке во великом!
340

Я шаталась, бедна-злосчастна,
По чужим людям сиротинкой,
По рабам я да по холопам!
Я не жизнь жила — горе мыкала
Во чужих людях да во работушке,
Утром рано-то была разбужена,
Вечер поздно была уложена,
Середи ночи потревожена.
День и ночь я была на работушке
Не у отца-то я, не у матушки,
У чужих людей — богатеев.
Уж я робила, бедна, моталася,
Не заслужила я, не заробила
Я ни слова да себе гладкого,
Я ни куса да себе сладкого,
Я ни места да себе мягкого!
День и ночь, бедна, хоть работала,
Чужим людям меня было не жалко,
Чужи люди да не хранили,
Нашей молодостью не дорожили,
Посылали да наряжали
На работы да на тяжелы,
Везде по бурям и по падерам,
По тяжким темным заметелицам,
Зимний снег с меня да не стаивал,
Летний дождь с меня да не ссыхал!
Тут здоровье я свое вкладывала,
Тут я молодость свою теряла!
Не узревша я в поле ягодка,
Не разросла в саду малинушка:
Не успела да я сповырости,
Не успела да я привыцвести,
Я у роду да я у племени,
У родимой да своей матери!
Они вздумали меня замуж выдати
Не за знаема человека,
Не за знаема, не за знакомого,
Что за злого да за лихого,
Молоду меня молодехоньку,
Зелену меня зеленехоньку
Не по охоты да ума-разума,
Споневоли честных родителей!
341

Споневолила да родна маменька,
Не постояла, не подорбжила
Ни красотой ли да моей девьей,
Ни молодостью ли молодою!
Поспешил а-поторопил а,
Кинула меня да она бросила!
Она думала меня горя избавить,
Хотела выкупить меня, выручить
Из тяжкой ли меня работушки —
Не могла меня горя избавить,
Ни выкупить меня, ни выручить,
Хотела горюшка у меня сбавить —
Еще больше мне горя прибавила!
Мне замужье пало неважно,
Мне-ка участь досталась бессчастна,
Мне судьба ли да горегорька:
Бил-терзал меня муж нелюбимой
Не за дело, не за провинность —
От бедна житья, горегорька,
От лихой нужды, да неизбывной!
Мне нигде-то да счастья не было!
Куда кинуся, куда брошуся?
И не укрыть-то мне, не успокоить
Своей буйной да мне головушки
Ни от ветра, да ветра буйного,
Ни от тучи, да тучи грозной,
Ни от крупна ли дождя мокрого.
Нет приладу и нет пристрою,
Обогревы нет да ретиву сердцу!
Так вот молодость издержала,
Красоту с лица потеряла!
Я еще, бедна, в горе кинулася,
Призабравши тогда годами,
Призаживши да я летами,
На второй ли я раз замуж вышла
Не за ровнюшку да за свою,
Уж я думала оприютиться,
Уж я думала успокоиться
Уж я за старого, я за древнего.
Уж я тем была довольна,
Уж я тем была благодарна,
Что нашла себе горя выход,
342

Дожила тогда до хозяйства!
Я жила тогда, горе-злосйастна,
Х о т ь не у ровнюшки у своей —
Я у старого, у свирепого,
Уж я у скупа хошь жила у яства,
Уж я сыта была, довольна,
И обута была, одета.
Только всё была недовольна
Я судьбой своей горе-горькой:
Пусть хоть сверху меня шуба грела —
Сыспода мое сердце ныло
За свою ли да жизнь бессчастну,
За свою ли да бесталанну!
Тут еще меня горе достигло,
Тут еще меня поймало
Еще горше, еще тошнее:
От того ли да мужа старого
Я осталась одна-одинешенька.
Я осталася, горе-злосчастна,
Уж не в явстве да не в достатке
Я со малыми да со детями,
Со малыми да многостадными!
Уж я не знаю, да как мне-ка жить,
Я не знаю, да как мне быть,
Видно, надо, да спроводить:
Мертвый живому да не товарищ!
Спроводила да схоронила,
В матерь землю да уложила,
Я желтым песком призарыла,
Пусть потянут да ветры буйны,
Призавеют да пусть могилу,
Пусть прогрянут да громы громки,
Пусть вернут ли да дожди мокрые,
Пусть примочит его могилушку,
Прорастет ли да зеленой травой,
Расцветут пусть, цветы лазоревы
На сырой ли его могиле,
На приметном да его месте.
Я тогда-то, горе-злосчаетная,
Пришла, горюшко, да я домой
Я не к топленой, бедна, печке,
Ко потухлому да, бедна, .^толью,
S43

Я ко малым-то своим деточкам.
Собрала их да захватила
Во свое ли да гнездо вито,
Куковать стала, горевать:
«Как я буду да с вами жити,
Как я буду да горе мыкать,
Как я буду да вас уж ростить?!»

ПЛАЧ О ЛЕНИНЕ

Уж пойти-ка мне, горюшице,
Уж ко столу да ко дубовому,
Уж поприсести мне да потихошеньку.
У ж как не знаю только, беднушка,
Сесть мне к резвыим ли ноженькам
Али к буйной ко головушке?
Уж лучше сяду только, беднушка,
Против сердечушка ретивого;
Уж погляжу на тело мертвое,
Уж тело мертвое, личко блеклое;
Д а как спрошу, бедна горюшица,
Дорогого вождя Ленина:
«Уж как что с Вами случилося,
Что за боль да приключилася?
Уж ты ведь трудничек-работничек,
Уж всему миру был пособничек,
Уж малых детушек повыучил,
Уж как сирот наших повыростил,
Уж моих маленьких да детушек,
Уж как сирот да малолетушек
Уж во школушках повыучил,
Уж ты ведь хлебушком повыкормил!
Да ты вставай-ко нонь, пожалуйста,
Владимир Ильич Ленин наш,
Уж на резвые на ноженьки,
Уж ты на белые сапоженьки!
Уж бери в рученьки маханьице,
Уж как во ібелу грудь здыханьице,
Уж во уста да говореньице,
Уж во ясны очи гляденьине!
344

Уж мы возьмем да за белы руки,
Уж поведем да в зелены сады
Тебя к сиротам малым детушкам,
Ко вдовам престарелыим,
Уж как твоей да любимой жены!
Уж вся советска власть обрадуется,
Уж по Россиюшке радость пойдет!
Уж каб знала это, ведала,
^
Уж во Моокву-то я ведь сбегала, '
Дак прогнала бы смерётушку,
Уж отогнала бы злодейную!
Уж как взяла ты, смеретушка,
Уж человечушка ты нужного,
Уж человечушка великого,
Уж ты трудничка-работничка,
По России ты хлопотничка!
Уж у него столь было работушки,
Уж на сердечушке заботушки!
Уж как злодейная смеретушка
Она в лесу не заблудилася,
Она в воде не заронилася,
Уж у ворот не колотилася,
Уж всё в избушечку явилася.
Дак уж нынечку-топеречку
Уж ты, вдова многострадальная,
Как его да хорошая жена,
Уж ты построй, моя голубушка,
Уж своему мужу законному
Уж ты высоку нову горенку,
Уж сделай стенушки хрустальные,
Уж потолки сделай зеркальные,
Уж обей кир'пичну белу 'печуижу
Уж со муравчатым ошёсточком,
Уж ты наливчаты окошечки,
Уж как двери ты дубовые,
Уж как ступенечки кленовые,
Уж как замочки черкасские,
Чтоб замочики не ржавели,
Уж ключи-то не терялися!
Как придет веснушка красивая,
Пройдет времечко тоскливое,
Уж порастают ведь снежочики,
345

А унесет с реки ледочики;
Д ак уж сделай ты, голубушка,
Сделай легкие весёлышка,
Уж мы сошьем да быстру лодочку
Уж с голубым а весёлка мы;
Уж от твоего ноне терема,
Уж со твоих да со ясных очей,
Уж от твоих да горючих слез,
Уж от сирот да молод-бедныих,
А мы от вдов да от несчастныих
Уж мы пропустим речку быструю
И поедем этой реченькой
Как к его да телу мертвому!
Уж на середке этой лодочки
Сидеть будет его вдова,
А по краям да этой лодочки
Будут маленьки сироточки.
Уж как на этой да на лодочке
Будут вдовы престарелые.
Дак мы поедем-ка, несчастные,
Уж мы к товарищу ведь к Ленину,
Уж к твоему мужу законному,
А уж мы да к благодетелю,
А уж как сиротам родителю!
Эти царские фамилии
Были чистые вредители,
Навредили нам ведь бедныим,
Всему миру да всем людушкам!
Были злые ведь исправники,
Все грубые ведь начальники,
Как его да ненавидели,
У него здоровье схитили!
И скрывался от злых людюшек
По лесам да он по темныим,
По подпольицам глубокиим
Как от злых он от начальников;
Но как злые да бессовестны
Загубили жизнь молодую,
Застудили груди белые
Володимиру Ильичу Ленину!
Как при царскоем правительстве
Было денег недостаточки,
346

У нас в хлебе недохваточки,
А у советской ѵ Россиюшки
У ж у нас хлебушка ведь досыта,
Уж у нас денежек ведь допьяна,
Уж наши детушки повыучены.
Вы, вожди-руководители,
Всей страны вы избавители,
Нас ведь, женщин, вы поправили,
Равноправие наладили,
От трудов больших избавили,
Хорошу память оставили!
И мы очень благодарствуем
Володимиру Ильичу Ленину
За сердечко его доброе,
За его приветы ласковы!
Нам и жаль его тошнешенько,
На сердечке тяжелешенько!

ПЛАЧ ПО МУЖУ

Уж не доли-тко меня, беднушку,
Уж как злодийная обидушка,
Уж окаянная кручинушка,
Уж не теките, горючи слезы,
Уж со моих да со ясных очей!
У ж по сегодняшнему дёнечку
Уж закатилось красно солнышко.
Уж как по утрышку по раннему
Уж очи ясны помутилися,
А резвы ноженьки сломилися:
Уж пришла весточка нерадостна,
Уж пришла весть да невеселая
Со путистой со дороженьки,
Уж как от мужа от законного,
Уж как со Онегушка широкого!
Уж захватила болесть сильная
Уж на ретивое сердечушко,
Болесть на сердечушко садилася,
Дак тут смеретушка явилася,
Уж во его сердце вселилася!
347

Д ак он пытал да смерть отказывать,
Уж он пытал да уговаривать:
«Уж как, злодейная смеретушка,
У ж дай мне время ненадолечко,
Так уж мне-ка съездить да, смеретушка,
На родимую сторонушку
У ж к рожоным малым детушкам,
Уж мне с молодой женой проститися,
А малым детушкам сказатися,
А мне с дорожки показатися!»
Так ведь злодийная смеретушка,
Она его да не послушала,
Уж ему да не сказалася,
А за сёрдечушко ималася;
Д а как уж сняла да смеретушка
Д а его здох да со белых грудей,
Уж его свет да со ясных очей
Уж насередь Онегушка шумячего,
Уж как на белоем снежочике,
Ой да на яровом ледочике!
Уж как не видим тут мы милого,
Уж моего мужа любимого,
Уж как сиротны малы детушки,
Уж я несчастна молода жена!
Уж только видели несчастного
Уж только птицы тут летучие,
Ой только звездочки сыпучие!
Дак привезли мужа законного
Ой на лошадке его мертвого
Ведь не во вйто его гнездышко,
Ой не домой да во новой терём;
А привезли мужа законного
Ой во больницы во казенные,
Ой во больницы во приемные —
Ему разрезать тело мертвое,
Уж тело мертво, груди белые,
Уж поглядеть да во его телах,
А что за боль да во его грудях!
Уж доступалась я да, беднушка,
Моего мужа законного, —
Дак я с милицией ведь спозналася,
Дак я с има ведь поругалася,
348

Что отпустите-ка, пожалуйста,
Моего мужа законного
Вы во витое во гнездышко
Уж к сиротам да ведь несчастныим,
А ко мне домой, ко вдовушке!
Дак положила мужа законного
Уж я в домички на столички,
Дак уж я села тут, беднушка,
Уж я на ступенечки дубовые
Уж я тут к мужу ко законному;
Дак со моих-то со ясных очей
Протекала речка быстрая!
Дак у его стала выспрашивать:
«Дак уж как мне жить нонь, беднушке,
Уж с твоима маленькима детушкамы,
Уж как я буду их выкармливать?
Уж у меня голые да босые,
Уж нету хлебушек выкармливать,
Уж у мня нету золотой казны
Уж одевать сирот несчастныих,
Уж как мне рендушки уплачивать?»
Дак мне во снях да показалося, —
Уж как ночью мало спалося, —
Что говорил да мне законной муж:
«Не плачь, жена моя несчастная,
Уж как моя головка бесталанная,
А ныне ведь времечко счастливое,
Уж будет время таланлйвое,
Уж теперь времечко советское!
Уж ты ведь сходишь, моя милая,
Уж обратят да ведь вниманьице!»
Дак я от радости да проснулася,
Д а от большой да пробудилася,
Уж я сказала малым детушкам,
Уж своему сыну бажёному:
Уж ты, дитя мое бажёное,
Сходи во лавочку торговую,
Купи лист бумаженьки гербовоей,
А пиши-ко заявленьице
Уж ты в Москву да в управленьице
Уж дорогому вождю Ленину.
Уж попрошу я, беднушка:
349

Уж как советские правители,
А всему свету избавители,
У ж вы призрите-тко, пожалуйста,
Уж как моих сирот несчастныих
Уж как во школы да казенные,
Уж в города да вы во новые;
Д а обратись, товарищ Ленин-то,
У ж на моих детей несчастныих,
У ж дай хорошо воспитаньице,
Дай казенно содержаньице;
Моих детушек повыучи,
В советску жизнь да их повыведи!

ПЛАЧ ПО СЫНУ, УЖАЛЕННОМУ ЗМЕЕЙ

Охти мне да тошнёшенько
Д а по сегодняшнему денечку,
Уж как сяду я, многобеднушка,
К своему сыну любимому,
К соколику златокрылому,
Ко его телу ко мертвому,
Ко личушку ко блекломуі
Как повырою обидушку
Д а повыскажу кручинушку!
У ж как мать я многообидная
Д а головушка кручинная,
Как у меня, у многообиднушки,
Есть три полюшка кручинушки посеяно,
Есть три полюшка обидушки насажено!
Сама знаю я, многобеднушка,
Как мне этой кручинушки не выжати,
Худой жирушки не прбжити,
И вас, мои рожоны малы детушки,
не вырастить!
Как растила я, беднушка,
Как вас, рожоны детушки,
Безо всякой я защитушки;
Уж как не было мне, беднушке,
Нёоткуда мне помогушки.
А как нынечко-теперечко,
350

По сегодняшнему дёнечку
У нас всё переродилося,
Стара власть переменилася.
Как у советского правительства
По вдовам стала заботушка,
По сиротам стала защитушка!
Как думала я, беднушка,
Что тебя, рожоно дитятко,
Грамотке повыучат,
В добры людушки повыпустят,
Так, может, буду я, беднушка,
Из-за тебя да я счастливая
Д а головка таланлйвая!
Уж вдруг пришла тут смерть холодная,
Со темна леса голодная,
Она взяла да приубрала
Мою крепкую надеюшку!
Как повырвала у беднушки,
Будто свет да со ясных очей,
Будто крест да со белых грудей.
Сама знаю я, многобеднушка,
Не пришла бы к тебе, рожоно дитятко,
Не пришла бы смерть холодная,
А оклевала тебя, беднушку,
Змея лютая, да кровопивка кровожадная,
Оборвала твои годушки молодые!
Хоть осталася я, беднушка,
Без тебя, родного дитятка,
Теперь времечко не старое:
Ведь я стала разживатися,
Моя спинка разгибатися!

ПЛАЧ ОБ ОДИНОКОЙ ДОЛЕ

Как я рбстила, горюшица,
Я рожбных своих детушек,
Ночью спать я не ложилася,
А днем на место не садилася,
Вила вито это гнездышко,
Д а строила хоромное строеньице.
351

Я тоё думу удумала:
Как под этим витым гнездышком
Д а под хоромныим строеньицем,
Д а под косивчатым окошечком
Разведу сады зеленые;
Будут яблони кудрявые,
Будут пташечки веселые,
Будут петь да эти ташицы,
Да будут гуркать соловеюшки!
Так мои рожоны детушки,
Дочери бажёные
Распевать да будут песенки
Во саду да во зеленоем!
Видно, такая мне судьба пришла,
Тако да пришло времечко:
У мня яблони сломилися,
А в саду ташки разлеталися.
У меня, у матери кукушицы,
Как поразошлись да поразъехались
Дочери бажёные
Да по разным губеренкам,
Не в свои да дерёвенки!
У меня есть да приосталося
Как одно только бажёное,
Мое дитятко рожоное
На одно на нагляженьице,
Да не в моем распоряженьице!

ПЛАЧ О ЖИЗНИ В ОККУПАЦИИ

Как наехали фашисты окаянные,
Нас повыгнали с хоромного строеньица,
Разлучили со сердечным малым детушкам
И нарушили хоромное строеньице.
Поотправили горюх да горегорькиих
Во леса во эти во дремучие,
Во мхи да во топучие.
Как привидели мы голоду и холоду,
Были согнаны в хоромное строеньице
Спорядовые да три наши соседушки.
352

Не натоплена кирпична бела печенька,
Не закрывается хоромное строеньице,
А снежок летит в косивчаты окошечка,
Лютый ветер дует с запада и с севера.
Принуждали нас работать окаянные
Непосильную тяжелую работушку,
Издевалися над нами горегорькими!
Как придем домой, все три соседушки,
Малы детушки у дому нас встречают,
Желты ротушка они да открывают —
Хлеба нет у нас, у бедных у горюшиц!
Уж как вздумаем, горюхи горегорькие!
Пораспущены да были мои детушки,
Были согнаны да наши белы лебеди
Как во эти лагеря да во фашистские;
Уж их мучили злодеи окаянные,
Не по силе была трудная работушка,
И сидели за колючей проволокою!
Как я справлюся, горюха горегорькая,
Посмотреть да на свое я на строеньице,
Попрошу я у злодеев этих пропуска
И пойду я на родимую сторонушку.
Приужахнулось ретливое сердечушко,
Как подошла я ко хоромному строеньицу:
Приразбиты все хрустальные стеколышка,
Как приразломана стоит да бела печенька.
Как я выйду во широкое во полюшко,
Я как сяду там, горюха горегорькая,
Уж я вспомню своего сына любимого!
Как не стало у меня сердечна дитятка,
Приоставлен он во щельях во дремучиих,
Как во этих во болотах во топучиих,
Даже птиченька туда не залетает,
И лютый зверь туда не забегает!
Как направилась я в осенню темну ноченьку
Как во эти-то во щелья во высокие,
Спожалели меня спорядовые соседушки,
Они вывезли горюху горегорькую
Из-за этого глубокого озёрышка!
Теперь уехала оттуль я, горегорькая,
На свою да на родимую сторонушку.
Уж как пришла я на хоромное строеньице,
23 Причитания

353

Как поправила хоромное строеньице,
Но не радуется мое ретливое сердечушко^
Как уж нету у меня сыночка милого!

ПЛАЧ ПО СЫНУ, ПОГИБШЕМУ НА ФРОНТЕ
ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

Уж как сегодня ночкой темною
Что-то беднушке не спалося,
Уж мне худые сны казалися!
Я вставала утрышком ранёшенько,
Уж как садилась я, горюшица,
Ко косивчату окошечку,
Уж поглядела в ту сторонушку,
Куда отправлено-снаряжено
Мое рожоно мило дитятко.
В эту. пору в это времечко
Прилетела птичка вещая,
Она села на околенку
И запела жалким голосом;
А у меня-то ведь, у матери,
Как у матери несчастноей,
Уж сердечушко занояло,
Уж я сразу тут завояла!
Говорю я птичке-пташечке:
«С чем прилетела, птичка вещая?
С доброй вестью иль не с доброю?»
Птичка крылышки расправила,
По стеклу клювом ударила
И пропела жалким голосом.
Уж я сразу догадалася,
Что недобро с сыном случилося:
Как на полюшке на бранноем
Со врагом ведь он сражается!
Неужели пуля вражеска
Прострелила груди белые
Моему-то ведь бажёному,
Соколинчику рожоному?
Уж гляжу я, мать несчастная:
Красна зорька поднимается,
354

Свет в окошечко пихается,
А за зорькой туча темная,
Туча темная с пригромами
На мою хату надвинулась —
Туча громом разразилася!
В эту пору в это времечко
В хату двери открываются,
Почтальон в избу пихается,
Подает мне извещеньице,
Что моего сына бажёного
Как на полюшке на бранноем
Уложила пуля вражеска!
У меня-то ведь,, у матери,
А у матери несчастноей,
Резвы ноги подломилися,
Белы руки опустилися
И очи ясны помутилися.
Охти мнешеньки тошнешенько,
Больно сердцу тяжелешенько!
Уж как жаль мне ведь бажёного,
У ж мне сынушка рожоного!
Уж не дождаться больше, беднушке,
Уж ни с полюшка колхозного,
Д а и с моря рыболовного,
Ни от праздника с гуляньица
И ни с клуба с танцеваньица!
У ж не прибрать теперь мне, беднушке,
У ж ни голосом, ни возрастом
И ни цветными его платьями!
Как взяла его одежицу,
Прижала я ко сердечушку,
У ж я клубышком каталася,
Два дня червышком свивалася,
С угла на угол металася;
У ж как сердце материнское
Всё на части разрывается!
Я уж сяду да подумаю,
Что мне делать, многобеднушке:
Только было и надеюшки
На рожоного, бажёного
Своего сына родимого!
Уж я тогда лишь успокоюся,
355

Когда сырой землей зароюся,
Гробовой доской закроюся!
У ж мне жаль того тошнешенько,
Что года мои состарились,
Мои силушки ослабили,
А то я села б на добра коня,
Поскакала бы в Германию,
Уж я к Гитлеру проклятому 1
Уж я Гитлеру проклятому,
Я с живого кожу б выдрала,
Изо лба глаза бы вырвала,
Отомстила бы я, беднушка,
Я за сынушка рожоного!
Уж я знаю, верно ведаю,
Что у нас в стране советскоей
Есть печалыцики народные,
Есть ведь Красная-то Армия;
Наши верны корабельщики,
Наши верные кормильщики
Отомстят злодею Гитлеру
За меня, старуху старую,
За рожоно мое дитятко!

ПЛАЧ О ПОГИБШЕМ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

Мне-ка сесть было, кручинноей головушке,
Что ль на этот недвигучий серый камешек,
Прочитать мне скорописчатую грамотку —
Не знакомая ль рука да тут писала,
Не знакомая ль головушка сочиняла?
Эта грамотка написана у сердечного у дитятка
Он во младости писал да всё для шалости,
Он за шуточки друзьям своим товарищам.
Эта грамотка дождями не смывается,
В зимню пору бурей-снегом не стирается,
Знать, на память мне, кручинноей головушке!
А теперь-то я, кручинная головушка,
Получила я ведь весточку нерадостну,
Получила я письмо да похоронное,
356

Что ль про своего про ясного про дитятка,
Я про своего про ясного про сокола,
Он склонил свою младую-то головушку
Как на этой-то на битве — поле брани,
Он от этой-то злодейной пѵли вражьей!
Как бы были у кручинноей головушки
Как бы эти легки малы сизы крылышки,
Я от этой от кручинной от досадушки
Полетела бы, кручинная головушка,
Я во эти города да отдаленные,
Облетела бы всю Россию повселенную,
Облетела бы всю Советскую республику,
Я по этому письму да всё по грамотке
Отыскала бы полки да вс'ё военные,
Отыскала бы солдатика знакомого,
Я бы этого соседа спорядового,
Попросила бы, кручинная головушка,
Показать бы мне могилушку умершую,
Где положено сердечно мое дитятко!
Мураву-траву сама бы я повырвала,
Я сыру землю сама бы откопала,
Я сыночка бы с сырой земли достала.
Близко прижала ко белому ко личушку,
Крепко обняла б к ретливому сердечушку,
Ясны очушки его бы приоткрыла,
Горючими слезами тяжелы раны бы обмыла,
И легче было бы ретливому сердечушку,
Поотраднее несчастноей утробушке!
Что ль нашлись такие добрые бы людюшки,
Распороли бы мою несчастную утробушку
И посмотрели бы мое ретливое сердечушко —
Там не лютая змея да всё свивается,
Бурным пламенем сердечко разгорается!
Уж как. я, кручинная головушка,
Я от малости во радости не живала,
От рожденьица весельица не видела,
Но не кручинила своей-то я головушки,
Не печалила ретливого сердечушка,
Въявь горючих слез я, бедная, не лила,
Я законноей семеюшки не гневила,
Всё я думала, кручинная головушка,
Как подрощу сердечных своих детушек,
357

Легче будет жить победныим головушкам!
Всю мы силушку свою да положили,
И х возвышенным наукам научили,
А теперь-то нам, победныим головушкам,
Нам удар идет да за ударом,
За потерею идет у нас потеря!
Потеряшечку горюша потеряла,
Я большой оброн, несчастна, обронила
Как за эти за учетны долги три года:
Что ль не шелковый ведь пояс со часами,
Я не золоту цепочку с орденами —
Потеряла я сердечных милых детушек,
Потеряла я наживныих головушек!
Помешался ум во младой во головушке,
Помутился свет во ясныих во очушках —
Как мы станем жить, победные головушки,
Как доращивать сердечных своих детушек?
Недорослые в бору да деревиночки,
Недозрелые в саду да ягодиночки.
Раньше до сего, до этой поры-времечка
Приходили скорописчатые писемка,
Утешали меня ласковы словечушки:
«Не горюй-ка ты, родитель наша маменька,
Не тоскуй-ко ты, кручинная головушка,
Ты во старости будешь жить да всё на радости».
Растеряла я сердечных своих детушек,
Во глазах они мне больше не покажутся,
На виду они мне да не появятся,
Укатилось тёпло-красное да солнышко
Что ль за эти-то за горы за высокие,
Укатилось, знать, великое желаньице
Как от этоей кручинноей головушки!
Знать, несчастная яесть да неталанная,
Знать, в несчастный день — во середу спосеяна,
Не в таланный день — во пятницу спорожена.
СКАЗ ОБ ОСВОБОЖДЕННОМ ЗАОНЕЖЬЕ

Белый светушко на улице рассвётился,
Красно солнышко с-за лесушка повыстало,
Буйны ветрушки теплешенько завеяли,
358

Добры людюшки ранешенько забаяли,
Что от врага теперь да нас посбавили!
Как за эти за учётны за три годушка
Много приняли великого мы горюшка!
Будто пташки были в клетку посажённые,
Будто рыбинки во сетку изловлённые,
Мы ни роду-то не знали и ни племени,
Не получали мы ни весточки, ни грамотки
От своих да от законныих семеюшек!
А еще скажу, кручинная головушка:
Уж волостей и деревень-то поразрушено,
Хлебородныих полей да призапущено
И сенокосныих лужков да призарощено!
Нам дождаться бы своих удалых молодцев,
И поля у нас опять да пораспашутся,
И лужка опять по-старому расчистятся!
Хоть не все придут удалы добры молодцы,
Но не плачьте-ко, родные бёдны матери,
Не тужите, жёнки с малыми ребятами:
Есть надеюшка у нас великая!
Уж вы слушайте, спорядовые соседушки,
Отнесем поклон во матушку Москву да
во широкую
Мы всем бойцам своим удалыим
Как за ихнюю великую заботушку,
Что не забыли они нас да не покинули!

СВАДЕБНЫЕ ПРИЧИТАНИЯ

П ЛАЧ НЕВЕСТЫ НА РУКОБИТЬЕ

Чего век-то я не думала,
Отродесь своих не чаяла,
Что во эту студену зиму
На меня повыпадет невзгодушка
Не из тучи громы грянули,
Не с небес снега повыпали
На мою на буйну голову,
На мою на красну красоту.
Я не знаю да не ведаю,
Вы на что, мои родители,
Рассердились да разгневались.
Кажется, я, красна девица,
Не жалела могуты-силы
Я ни в летней-то работушке,
Я ни в зимнем обряжаньице!
Я слуга была всем верная,
Была верная я ключница.
Вот уже, мои родители,
Вы посхватитесь, поскаетесь!
Пора-время приобойдется,
Народ-люди все разойдутся,
Со двора гости разъедутся,
С терема гости разойдутся;
Как пройдет зима студеная,
Как настанет весна красная,
Как поспеют все работушки,
Все отхожие, тяжелые;
Как пойдут да люди добрые
363

На отхожую работушку
Со семьями, со артелями,
Со козаками, с козачихами,
С дочерями — белыми лебедями.
Уж как мой кормилец батюшко
И кручинная моя матушка —
Пойдут одни-то одинешеньки
На отхожую работушку!
Государыня моя матушка,
Ты повыйди на крылечушко,
Как пойдут милы подруженьки,
Запоют-то звонки песенки, —
Ты послушай, кручинна матушка,
Моего-то зычна голоса,
Как по-старому, по-прежнему!
Ты вспомни да повспомяни
На чужой меня сторонушке,—
Мне икнется легошенько,
Мне вздбхнется тяжелешенько.
Хоть говорить-то мне будет некогда,
Так сама себе подумаю,
Что вспоминает кручинна матушка
На родимой на сторонушке;
Там запели милы подруженьки
Заунывные-то песенки!
По заре-то по вечерней
Не могла моя матушка
Не учуть да не услышати
Моего-то зычна голоса!
Как кручинная-то матушка
Обольется горючим слезам;
Меня вспомнила, молодешеньку,
На чужой на сторонушке!
Ты подумай, тепла пазушка:
А в чужих людях не бываючи,
Чужих людей не видаючи,
Я жила-то, красна девица,
У вас, мои родители;
Я жила да красовалася,
Мое сердце радовалося,
Как пчела в меду купалася!
Я не знала, красна девица,
364

Как ни раннего вставаньица,
Как ни позднего лежаньица,
Ни грубого побужденьица;
Ты побудишь, кручинна матушка,
Истиха-то, полегошеньку:
«Ты вставай-ко, мое дитятко,
Ты вставай-ко, мое милое!
Все дела у нас не деланы,
Все работы не работаны!»
Уж я встану, молодёшенька,
Я со мягкой-то постелюшки,
Со высокого зголовьица.
Погляжу я, красна девица,—
Все дела у ней приделаны,
Все работы приработаны.
Как подумаю, красна девица,
Про чужую-то про сторонушку, —
Сердце кровью приоббльется,
Живот камнем перевёрнется!
А просплю-то, красна девица,
Со девичьей воли вольные
До зари-то, до белого дня,
До восхода красна солнышка!
Как заходят злы-чужй люди,
Закричат-то по-звериному,
Зашипят-то по-змеиному:
«Ты вставай, вставай, сонливая,
Пробуждайся-тко, дремливая.
Все дела у нас приделаны,
Все работы приработаны!»
Как я встану, молодешенька,
Я со мягкой со постелюшки,
Со высокого зголовьица;
Приумою лицо белое
Не водой да не ключёвою,
А своими-то да горючим слезам
Я утру-то лицо белое.
Погляжу я, молодешенька,
У себя-то в честном дому,
У кормильца-то у батюшки,
У родители у матушки:
Не волна ли то взволновалася,
365

Чужи люди взбунтовалися.
Какой шумит сват, злодей большой,
Со кормильцем-то со батюшкой,
Со кручинною со матушкою;
У них сватовство заводилося,
Рукобитьице сочинилося.
Не спеши, кормилец батюшко,
Засвечать-то воскову свечу,
Подавать-то руку правую
За столы-то за дубовые,
За скатерти-то браные,
За ястза-то сахарные,
За питья-то медвяные.
Погляжу я, молодешенька,
За столы да за дубовые,
Во батюшкову сторонушку:
Всие-то да родни нетути
Пропивать-то буйну голову,
Запоручивать красну красоту.
Мене дай, да красной девице,
Д а повыдти, да повыступить
На широкую на улицу,
Опустить да свой зычен голос
Что на все четыре стороны.
Надо мне собрать вся родня своя,
Вся природа-то сердечная
На ручное рукобитьице!
Бог судья вам, столы дубовые,
Д а и вам, скатерти браные!
Не могли, столы, отодвинуться,
Браны скатерти завернутися!
Бог судья вам, хлебы ситные,
Не могли вы откатитися!
Бог судья, свеча восковая,
Не могла ты закратитися!

ПЛАЧ НА ДЕВИШНИКЕ

Не в саду я загулялася,
Не на вишни засмотрелася,
366

Засмотрелася я, девица,
Загляделася я, красная,
Что на вас, мои подруженьки,
Что на вас, мои голубушки!
Вы сидите все веселые
На своих местах на радостных,
Вы срядилися сряднехонько,
Платье цвётно на вас новое,
И головушки причесаны,
В косах ленточки вплетеные!
А вот я-то, красна девица,
Сижу в месте во печальноем;
У меня платье измятое,
У меня буйна головушка
Порастрепана, нечесана,
В косу лента не вплетеная,
С красотой на стол положена;
Вы сидите распеваете,
А я плачу, горегорькая!
Ты прости-ко, краса девичья!
Я навек с тобой расстануся,
Молодехонька, наплачуся!
Опущу я тебя, красота,
Опущу тебя со ленточкам,
Во поля, в луга широкие,
Во леса, в боры дремучие,
На быстрые реки текучие.
Погляжу я, красна девица,
Погляжу на свою красоту,
Вкруг чего она обвилася:
Вкруг осинушки ли горькия,
Вкруг берёзоньки ли белыя
Аль вкруг яблоньки кудрявыя?
Если ты обвилась, красота,
Вкруг осинушки горькия,
Мне житье-то будет горькое,
Мне замужье, красной девице,
Нехорошее, печальное.
Если ты обвилась, красота,
Вкруг березоньки-то белыя, —
Мне житье-то будет ровное,
Житье будет долговечное.
367

Если ты обвилась, красота,
Вокруг яблоньки кудрявыя,
Мне житье будет хорошее,
Развеселое, богатое!
Я возьму ли тебя, красота,
Во луга наши зеленые,
Положу я тебя, красота,
На шелковую на травушку,
На высокую, зеленую;
Как придут-то люди добрые
В лето теплое и красное
Во луга с косами вострыми,
Что найдут-то тебя, красота,
И возьмут на руки белые,
Вот как скажут: чья-то красота,
Не на местечке положена,
Хоть и бережно поношена.
Тут не место тебе, красота,
Тут не место красоватися!
Я отдам же тебя, красота,
Что голубушке милой сестре,
Поклонюся ей низехонько:
«Ты возьми-возьми, мила сестра,
Покрасуйся в моей красоте!»
Ты прости-ко, моя красота,
Я в тебе покрасовалася,
Берегла тебя, лелеяла,
И от солнышка от красного,
И от вихря-ветру буйного,
И от дождичка от частого!
Ты дороже мне казалася
Золотой казны рассыпчатой,
Светлей ясного ты месяца,
Ярче солнышка ты красного!»

ПЛАЧ НЕВЕСТЫ В ДЕНЬ СВАДЬБЫ

Вы ставайте-тко, сонливые,
И пробуждайтеся, дремливые,
По дворам да пеуны поют,
368

По избам да печки топят,
По горницам девки моютсяі
Вы, мои миленькие подруженьки,
Мене скажите, белы лебеди,
Как ночесь да в тёмну ноченьку
Вам спалося ли, дремалося
И во снях ли что приснилося?
Как мене, да красной девице,
Мене ночесь да в тёмну ноченьку
Мало спалося и дремалося,
А во снях много приснилося!
Мене приснилося, молодёшеньке,
Будто у окна поколотилося,
У ворот да в кольцо брякнуло,
У дверей да попросилося.
Я ставала, молодешенька,
Со кроваточки тесовые,
Со перинушки пуховые
И со кручинного изголовьица;
Я отворяла двери на пяту
И дубовую доску на стену,
Я запускала волю вольную.
Она середь поля остановилася,
Господу богу помолилася,
Понизку мене поклонилася:
«Здравствуй, милая подруженька,
Моя сестрица ты, голубушка!
Мене попеняли да посудачили:
Тебе бог судья, мила подруженька,
Ты как поспешила-поторопилася,
Меня отказала, волю вольную,
От себя да молодешеньки!»
Моя пошла да воля вольная
От меня, да молодешеньки,—
Она со мной да не простилася
И назад не воротилася.
Уж я вывдла, красна девица,
На широкую-то улицу,
Я поглядела, красна девица,
Вслед за волюшкой-то вольною,
Куда пошла да воля вольная,
Моя девичья дрока дрочная
24 Причитания

369

Во далёчи во темны леса!
Моя села воля вольная
Она на елку на кужлявую.
Я подходила, молодешенька,
К своей волюшке-то вольною,
Хотела взять ее, волю вольную, —
Как нельзя, никак не можно:
Ведь зелёна елка подкарзяна!
Я пошла прочь, слезно заплакала.
Как и еще да сон привидела:
Я выходила, красна девица,
На круто красно крылечушко.
Из-под высока нова терема,
Из-под крута красна крылечушка,
Из-под кроваточки тесовые,
Из-под перинушки пуховые,
Из-под кручинного изголовьица
Протекала ричка быстрая.
Что по этой быстрой риченьке,
По ней плывёт да легка лодочка;
А во той ли легкой лодочке
Есть сидит да красна девица,
В руках держит красну красоту.
Вы, народ да люди добрые,
Все суседи порядовные
И мои любимые подруженьки,
Вы разгадайте да раздумайте —
Этот сон к чему да сон привиделся?
Хоть вы молчите, мене не скажете,
А я сама да знаю-ведаю,
Что к чему да сон привиделся!
Из-под крута красна крылечушка,
Из-под кроватушки тесовые,
Из-под перинушки пуховые
Протекала быстра риченька —
Это мои слезы горячие.
А как плывет да легка лодочка —
Это гульба-игра веселая;
А как сидит да красна девица —
Это воля моя вольная;
В руках держит красну красоту —
Мою просекную ленту шитую
370

Со жемчужной-то со поднизьюі
Мене еще во снях приснилося,
Как ровно вьяво показалося:
Я выходила, красна девица,
На широкую на улицу.
Будто у нас да во чистом поле
Есть крутая гора высокая;
Как на этой на крутой горе
Лежит зверь да со звериною;
А под крутой горой высокою
Лежат змеи со змеятами.
И посреди да поля чистого
Стоит столб да новоточеной —
Колется да расколяется,
Он горит да разгоряется.
«Мои любимые подруженьки,
Мене скажите, белы лебеди,
Этот к чему да сон привиделся?»
Я сама да догадалася,
Девушка я домекнулася,
Что к чему мне сон привиделся:
На крутой горе высоко лежит
Не зверь да со звериною,
А лихой свекорь со свекровкою;
Под крутой горой высокою
Лежат не змеи со змеятами —
То деверья со золовками;
Во широком во чистом поле
Стоит не столб да новоточеной,
Не колется, не расколяется,
Не с огня да разжигается —
Это чужой да добрый молодец,
До поры он да до времечки
Мной, девицей, похваляется.
Во сегодняшний во белой день
У моего корминца батюшка
Быть двору да растворенному
И тыну да раскаченному,
Мене, девице, да увезенною.

371

ПРИЧИТАНИЕІНЕВЕСТЫ
В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СВАТОВСТВА

Благослови-тко, боже господи,
Причитать меня, укладывать,
Погромчее выговаривать!
Ты бежи-тко, мой зычен голос,
Со устов да серым заюшком,
Со язычка горносталюшком
По пути да по дороженьке;
Ты не стой-ко, мой зычен голос,
Ты у рек за переходамы,
У ручьев за перебродамы,
У полей за огородамы,
А ты бежи-тко, мой зычен голос,
Во церковь во соборную;
Там ударь-ко в большой колокол,
Чтобы шел звон по Русиюшке,
Шла бы жалость по знакомыим,
Чтобы знали люди, ведали,
Что я девушка просватанная,
Моя воля обневолена,
Нунь головка обзабочена!
Клали волюшку в неволюшку
Д а сердечко в попеченьице!
Отвернуться красной девушке
Во почетный во большой угол,
Там на стенку на лицовую,
На икону золоцовую!
Там светло светит топилище,
Там слезно богу молилися!
Я глядела, красна девушка,
Я на стенку на лицовую,
Будто вороны слеталися,
А там два свата съезжалися,
И там родной кормилец батюшка
Пропивает мою волюшку!
Я спрошу, девка-невольница,
У кирпичной белой печеньки:
«Ты, кирпична печка белая,
Говори, не заговаривай,
Расскажи мне, не затаивай:
372

Середи да ночки тёмноей
Кто огню был выдувателем,
Кто лучинки подавателем,
Кто светилу зажигателем?
Сама знаю, девка, ведаю,
У добротушки у матушки
Хорошо печка замазана,
Она крепко призаказана:
Не расскажет мне-ка, девушке!
Сама знаю, сама ведаю,
Самой можно догадатися —
Выдувала огни тлящие
Доброта родитель матушка,
Подавал-то лучинушку
Братец-красно мое солнышко.
Как у мила братца родимого
Была этая лучининка
На болоте была ссечена,
За три года была смечена,
По-мелку была расколота,
По-часту была рассщипана,
На собаке домой вожена,
На трех грядочках дымлённая,
Во трех печеньках сушённая,
К этой свадебке пасённая!
Зажигал да воскову свечу
Мой родной кормилец батюшка!
Я пойду, да красна девушка,
На брусову белу лавочку,
Под косивчато окошечко.
Как на брусовой белой лавочке
По сегодняшнему денечку
У сердечныих родителей
Надо мной нунь что случилося, —
В доме всё переменилося!
По мне окошко запечалилось,
Все стеколка затуманились:
Не видать да свету белого
Под косивчатым окошечком!
Там была уличка плановая,
Там площадки сторублевые,
Там сады были зеленые.
373

Были яблони лазуревы,
Распевали птички-ташечки,
Там жупили соловеюшки
У меня, у красной девушки,
Потешали мою волюшку!
А по сегодняшнему денечку
В саду яблони повянули,
В саду вишенки поблекнули,
Захлебнулись птички-ташечки,
Задавились соловеюшки!
Охти мнешенько тошнёшенько!
Верно мне, да красной девушке,
Мне одной думы не выдумать,
Вопотай речей не высказать!
Подо мной, под красной девушкой,
Нонько вдоль доска не ломится,
Поперек доска не колется.
Надо выстать красной девушке,
Стать на резвые на ноженьки,
На сафьяные сапоженьки!
Обращается к отцу:

Где-то есть у мня, у девушки,
Где родной кормилец батюшка?
В доме нет, так поищите-тко,
Во деревне поищите-тко,
Ко мне, к девушке, пошлите-тко!
Вы, родной кормилец батюшка,
Допустите красну девушку
Не в первых меня, в последниих
Со бажёной вольной волюшкой!
Не должна я на ногах стоять,
Должна девушка в ногах лежать,
Должна клубушком кататися,
Должна червушком свиватися,
До желанья добиватися!
Ты родной кормилец батюшка,
Пожалей-ка меня, девушку,
Ты мою бажёну волюшку!
Я ведь дочь твоя бажёная,
Твоя дочь была любимая!
Ты, родной кормилец батюшка,
374

Я за ваше возращеньице
Отнесу благодареньицеі
Ты держал да меня, девушку,
Во прекрасном во девочестве,
Будто крест да на белой груди,
Будто перстень на правой руки!
У кормильца света батюшки
Была словцом не огрублена,
Я работкой не огружена,
На гулянье не задержана,
Что во праздничках годовыих,
Воскресеньицах христовыих!
Были конюшки запряжены
И извозчички налажены!
Вот, родной кормилец батюшка,
Не прошу я, красна девушка,
На судимую сторонушку,
Я ни на поле долиночки,
Я ни в доме половиночки,
Только, родной кормилец батюшка,
Наделите меня, девушку,
На судимую сторонушку
Вы таланом меня участью,
Вы господней. божьей милостью!
Как родной кормилец батюшка,
Ты веди обидну свадебку
Ты честно да . свадьбу, имянно!
Обращается к матери:

Где-то есть еще у девушки
Где родитель моя матушка,
Тепла права моя пазушка?
Где денна моя заступница,
Где ночная богомольница?
Она ночь богу молилася,
Днем от ветру становилася —
Буйны ветрышки не веяли,
Добры людишки не баяли
Про меня, про красну девушку!
Охти мнещенько тошнешенько,
Мне-ка жаль воли тошнешенько,
Жаль гораздо обиднешенько!

Ты родитель моя матушка,
Наклонись ко мне низешенько,
Подойди ко мне близешенько,
Обними меня крепешенько!
Будет жаль тебе, тошнешенько.
Я ведь дочь твоя родимая!
Что родитель моя матушка,
Ты, великое желаньице,
Не сердитесь-ка, не гневайтесь
На меня, на красну девушку,
Не губите мою волюшку!
Ножкой левой проступилася,
Ручкой правой промахнулася,
Девка богу помолилася
Во проклятое замужество:
Я пошла, потом схватилася!
Как родитель моя матушка,
Во прекрасноем девочестве
Ты держала меня, девушку,
Будто гостейку во горнице,
Будто ташицу во клеточке!
НЕВЕСТА РАССКАЗЫВАЕТ «СОН»
УТРОМ В ДЕНЬ СВАДЬБЫ

Будет спать мне высыпатися,
Надо встать да пробуждатися!
По сегодняшнему денечку,
Серели да ночки темноей
Подневольна красна девушка
Мало спала, много видела!
Мне ночесь во сне казалося,
Будто я да молодёшенька
В темном лесе одиношенька,
В темном лесе я, во ельничке.
Я со ельничка в березничек,
Я с березничка в осинничек,
Подневольна красна девушка!
В этом горькоем осинничку
Стоит маленька избушечка,
Небольшая фатерушечка.
376

Долотом двери продолблены,
Там сверлом окна просверлены,
Решетом свету наношено.
Я зашла тут, красна девушка,
В эту маленьку избушечку, —
У порога там на лавочке
Там орел да со орлятамы,
Во печном углу на лавочке
Там волчиха со волчатамы,
Во почетном во большом углу!
Там зима стоит холодная
Со крещенскима морозамы,
Леса темны всё вилавые!
Застрашило красну девушку,
Я проснулася, невольница!
Д а где-то есть у мня, у беднушки,
Братец-красно мое солнышко!
Ты возьми-ка, братец-солнышко,
Ворона коня неезжена,
Плетку нову неосвистану,
Съездите, пожалуйста,
Вы за Осипом Прекрасныим,
За сонным да рассудителем,
Добрым лКщям рассказителем!
Вы, мои да сродцы-сроднички,
Вы, сердечные родители,
Вы, подружки мои милые,
Задушевны красны девушки,
Становитесь ко головушке,
Вы кругом да меня около!
Я сама вам сон порбссужу,
В добры людишки порбсскажу:
Эта маленька избушечка,
Небольшая фатерушечка,
Там судимая сторонушка,—
Она темная, угрюмая!
У порога там на лавочке
Не орел там со орлятама,
А свекор со деверьяма;
А во печном углу на лавочке
Не волчица со волчатама,
А там свекрова со золовкама;
377

А во почетном во большом углу
Не зима стоит холодная,
А там млад отецкий сын!
Там не лесушки вилавые,
А живут людишки лукавые
На судимой на сторонушке!

ПРИЧИТАНИЕ НЕВЕСТЫ
ПРИ ВСТРЕЧЕ ЖЕНИХА
В ДЕНЬ СВАДЬБЫ

Наставала тучка темная,
Туча темна страховитая,
Со громом-то, частой молнией,
Со великой божьей милостью!
По морям тучка катилася—
Там вода с песком смутилася,
Рыба ко дну обрядилася;
По лесам туча катилася—
Леса с корнюшка ломилися!
Раскатилась туча темная
На две, на три половиночки,
На четыре на градиночки.
Первая пала градиночка
Что ль на батюшков высок терем,
Что другая градиночка
На матушкину горницу,
Третья градиночка
На братьев колесист сарай,
А четвертая градиночка
На меня, на красну девушку,
На мою буйну головушку,
На мою бажёну волюшку!
Уж ты, чуж да млад отецкий сын,
Вы, злодеи сваты большие,
Вы послухайте, пожалуйста:
Ведь у меня, у красной девушки,
У сердечныих родителей,
У милых братьев родимыих
Была уличка плановая,
373

Там дороженька почтовая,
У нас площадка сторублевая,
Там сады были зеленые;
Уж вы, чуж да млад отецкий сын,
Прогонйли вы, проехали
Со хоромным своим поездом,
Со молодыма со вершникам,
Вы побили путь-дороженьку,
Вы посмяли шелкову траву,
Доломали в саду яблони,
Пощипали в саду яблоки!
Дак вы, злодеи сваты большие,
Вы за девушку имаетесь,
Д а , знать, с кошеликом спознаетесь,
С золотой казной считаетесь!
Жених подносит деньги:

Чуж да млад отецкий сын,
Я ведь девушка не бедная,
Не беру я денег медныих!
Я ведь девушка середняя,
Мне наб денежек серебряных!
Я девушка разважная,
Надо денежки бумажные!
Уж ты, чуж да млад отецкий сын,
Не ходи-тко, не нахалуйся
Вы во батюшков высок терем!
Ты деньгамы не откупишься,
Ты словама не откажешься!
Ведь у меня, у красной девушки,
У кормильца света батюшки
Много злата, много серебра —
Богачища непомерные!
На родимой на сторонушке
Мне-ка с меди не мосты мостить,
С серебра мне не плоты плотить,
Мне бумажкамы не кровли крыть!
У кормильца света батюшка,
У нас медь роют лопатама,
Серебро роют маленкама, .
Кровли кутают бумажкама!
379

Ж е н и х заходит в к о р и д о р

Подождите, не нахалуйте,
Вы злодеи сваты большие,
Чуж да млад отецкий сын,
Без докладу в новы сенй,
Без допросу в нашу горницу!
У мня у батюшка не спрошено,
У мня матушке не сказано
Запустить гостей любимыих
Во любимое гостебище!
Гости и жених сидят за столом.
Невеста подходит к жениху и причитывает:

Порастроньтесь, люди добрые,
Порастроньтесь, православные,
Дайте местечка немножечко,
На одну дайте мостиненку,
На едину перекладинку!
Мне пройти бы, всей невольнице,
Ко столу да ко дубовому,
Ко князю да ко молодому.
Бью челом да низко кланяюсь
Всему кругу молодецкому,
Поезду да княженецкому,
Младому сыну отецкому,
Я первой брюзги в особину!
Ты, брюзга да княженецкая,
Брюзга навлась, накупалася,
Брюзга богом увешалася,
Брюзга врать не собиралася.
Ах ты, брюзга да княженецкая,
Протопопша ты вытегорская,
Ты, купчиха новгородская,
Госпожа брюзга-боярыня,
Настояща брюзга-барыня!
Ах ты, брюзга да княженецкая,
У вас буду я выспрашивать,
Вы должны мне всё рассказывать
Про млада сына отецкого!
Говори, не заговаривай,
Расскажи всё, не затаивай,
380

Он охоч ли ходить, ухаживать,
Ночки темные проваживать?
Над держать да будет девушке
Ножки резвы на дороженьке,
Ручки белы на заложечке,
Свое личко во окошечке,
Дожидать да мужа пьяного?!
Обращается к жениху:

Я клоню буйну головушку
Младому сыну отецкому.
Становитесь-ка, пожалуйста,
Стань на резвые на ноженьки,
На Козловы стань сапоженьки!
Уж ты, чуж да млад отецкий сын!
Ты сидишь да как свеча горишь,
Говоришь — да как рублем даришь
У тебя, да млад отецкий сын,
Белота взята с бела снежку,
Красота взята от солнышка!
У вас брови чёрна соболя,
У вас очи ясна сокола!
Говори-тко, млад отецкий сын,
Ты где меня повысмотрел,
Уж ты где меня повыглядел?
Ты во праздничке гуляючи,
Аль на горушке катаючи,
Аль на работке работаючи?
Погоди-тко, млад отецкий сын,
Тебе женитьба неудачлива:
Молода жена невзрачлива,
Белоручка и не коровница,
Тонконожка, не работница!
Отъезжайте-тко, пожалуйста,
От стола да от дубового,
Со хоромного строеньица!
Уж ты, чуж да млад отецкий сын,
Я на горочке каталася,
Мое личко принавеело.
В ту пор я была хорошая,
А на трудной на работушке
Пред тобой я выславлялася,
381

На часу сила сдержалася,
На другом краска стерялася!
Отворачивается от стола.
Начинается передача «воли»:

Ну вот сяду, красна девушка,
Я на лавочку брусовую.
Подходите-тко, пожалуйста,
Вы кругом да меня около,
Все родные сродцы-сроднички,
Все милы братья родимые,
Все мои сестрицы милые,
Задушевны красны девушки
Д а восприемна крёстна матушка!
Поспевала, крёстна матушка,
Ко купели, ко святой воды,
Так успевай-ка, крёстна матушка,
Ко разлуке дорогой воли!
Вы, родитель моя матушка,
Ты, великое желаньице,
Принеси, родитель матушка,
Мне трубу да стоаршинную,
Мне другу да миткалинную,
А вы, мои подружки милые,
Задушевны красны девушки,
Слушайте, голубушки,
Вы на ту нашейте завесу,
На двенадцати на тресточках:
На одной нашейте тресточке
Вы царя да благоверного,
На второй, моей головушке,
Вы царицу милосердную,
На третьей шейте тресточке
Вы царевых малых детушек.
Как еще шейте, голубушки,
Шейте полк да со солдатама,
Петроград да со бурлакама,
Вы Москву да со боярама;
Как еще, мои голубушки,
Вы себя, подружки милые,
Вы меня, да красну девушку,
Вы мою бажёну волюшку!
382

И boî поставьте-гко, голубушки,
Ко столу да ко дубовому,
Ко князю да ко молодому.
Тут бурлакушки распляшутся,
Тут солдаты расстреляются,
Утка сера разгогочется.
В ты пор царь да смилосердится,
Царица сожалуется,
Малы детушки расплачутся,
А вы, мои подружки милые,
Вы запойте жалки песенки.
Может, чуж да млад отецкий сын
Оглядится, остолопится,
От стола да поворотится, —
Я во девушках остануся,
Я во красных призадляюся!
Где-ко есть у мня, у девушки,
Братец-красно мое солнышко,
Братец-тоненька тониночка,
Золота, братец, вербиночка,
Братец — сердца половиночка!
Так сохраните у мня, девушки,
Вы мою ба>Кёну волюшку!
Охти мнешенько тошнешенько!
Всё прошло, всё миновалося,
Назади всё приосталося,
Прошло воли волеваньице,
Красной девушке гуляньице.
Не отдам бажёной волюшки!
Тут моя бажёна волюшка
Крылья, перышка расправила,
Во головушку ударила,
Улетела во чисто поле,
Села на горькую осиненку,
На бессчастну деревиненку,
Проклинат да меня, девушку:
«Будя проклят, красна девушка,
Ты умела волю вырастить,
А не сумела волю выпустить,
Ты умела красоватися,
Не сумеешь расставатися!»
383

П одходит

к ст олу:

Порасстроньтесь, люди добрые,
Порасстроньтесь, православные,
Пропустите красну девушку
Со бажёной дорогой волёй
Ко столу да ко дубовому!
Я не знаю, красна девушка,
Куда класть бажёну волюшку?
Я кладу, девка-невольница,
Д а на местну богородицу,
Котора богородица
Сохраняла меня, девушку,
В летню пору от прохожего,
В зимню пору от проезжего!
Так сохрани-тко, богородица,
По сегодняшнему дёнечку
Ты мою бажёну волюшку
От млада сына отецкого!
Я кладу бажёну волюшку
На косивчато окошечко,
Пусть-ка воля наволюется,
Дорогая накрасуется!
В уголок кладу перчаточкой,
В стену я кладу булавочкой.
Так ты, родитель моя матушка,
Станешь мыть, так не спахните-тко.
Вы водой не сполощите-тко,
Вы во грязь да не свалите-тко
Вы бажёну мою волюшку!
Я неладно, девка, вздумала,
Я не место воле прибрала.
Ведь пройди зимушка холодная,
Будет вёснушка разливная,
Тут полётят гуси-лебеди,
Д а улётит моя волюшка
На круглистое озёрушко,
На тихое на затишье,
На зелено слетит захрестье!
Уж ты, чуж да млад отецкий сын!
Он начнет ходить-похаживать,
Серых утишек поймывать,
384

Поимат да утку серую,
А тут моя бажёна волюшкаі
Я кладу бажёну волюшку
Осередь стола дубового,
Я на скатерти шелковые,
Я на едушки сахарные,
Я на вина кладу пьяные.
Наедайся, воля, досыта,
Напивайся, воля, допьяна,
Покуль свой дом, так своя воля,
У своих пока родителей!
Жених берет