Восхождение свободы (СИ) [Маргарита Кабакова] (fb2) читать онлайн

был ниже ростом и более сдержан. За братьями Колон вошли Хуан и Сантьяго Теодорес. Оба они были

небольшого роста. Хуан был смуглолиц и черноус, как Хоакин Мурьета,

Сантьяго так же смуглолиц, но гладко выбрит. Хуан был более

вспыльчив, а Сантьяго по натуре был дипломатом, но их объединяло

одно — идеи. Следующим вошёл в дом Фелипе Пескадор — молодой человек с

чёрными волосами, зачёсанными под политику, хладнокровный, но преданный делу революционер. Хуан часто вступал с ним в

научные споры, но Фелипе выходил из них победителем. После него в

комнату зашли Матео Либертад, его брат второй Сантьяго и кузен их

Марко Сантьяго. Они во всём старались прислушиваться к Элизио.

Матео был крайне понимающим человеком, ему всегда можно было

рассказать о своих переживаниях. Внешне он был красив. Его белый лоб скрывала чёрная челка. Матео был высоким, а его брат Сантьяго был

чуть ниже и более худым.

Последними в дом зашли поочерёдно Бартоломе Галилей, Томас

Меллизо, Симеон Эскуела и второй Марко — Баррио. Бартоломе был

среднего роста мулатом с синими глазами. Характером он чем-то

напоминал Хуана, но не был таким разговорчивым. Его товарищ Томас

Меллизо был низкорослым креолом, достаточно спокойным, что не

мешало ему иногда вступать в дискуссии. Симеон Эскуела, казалось,

был еще спокойнее его. Говорил много, но никогда не кричал, часто что-

то читал, надев очки.

Марко Баррио, который вошёл в дом последним, был молодым

человеком среднего роста, белолицым и чернооким. Его тёмные волосы

ниспадали до плеч. Он был молчаливым, но если ему что-то не

нравилось, он прямо говорил об этом. Вспыльчив он не был, но дерзость

его порой не знала границ.

— Здравствуйте! — произнесла Мерседес.

— Здравствуйте! — ответили вошедшие.

— Проходите, садитесь, — сказала Мерседес, и ей стало ужасно

неловко, что стол их маленький, да и к тому же дома толком нет еды.

— За стол не беспокойся, — сказал Элизио матери. — На койки

сядем. Мы с товарищами скинулись, купили растворимый кофе. А тут

как раз чайник вскипел.

— Я не совсем поняла, для чего же вам кружок этот. Меня Элизио

пугает все время, что на войну уйдет, — стала говорить Мерседес,

улыбаясь от волнения.

— Кружок наш, сеньора, для того, чтобы не только вести борьбу

против нищеты, но и понять, почему люди так живут плохо, — сказал

Педро Колон, опускаясь на скрипучую койку. — Угощайтесь нашими

припасами! Хех!

— Спасибо вам! — ответила Мерседес.

— Подожди, Педро! — крикнул Марко Баррио у умывальника. — Руки

помой, а то не дело это! Руки нужно помыть!

— Да, хорошо, Марко! — ответил Педро.

Мерседес стала разливать кофе по чашкам. Ветхую комнату

наполнил аромат.

— Эх, посуда-то у нас не королевская! — сказала она и иронично

усмехнулась.

— То, что она не королевская, — это честь! — ответил Андрес Колон

и улыбнулся. — Значит, совесть на месте.

— Мы с Сантьяго давно коммунисты. Помню, ещё с того момента,

как отца уволили. Помнишь, Сантьяго?! А?! — сказал Хуан Теодорес.

— Да помню, помню, — ответил Сантьяго Теодорес. — Что за вопрос

такой задаешь-то? Истинный революционер, я считаю, прежде всего,

конечно, пацифист. Нужно мирными методами бороться. А пули и кровь

— это только на самый крайний случай.

— Как Маяковский писал? «Рот заливали свинцом и оловом,

отрекитесь! — ревели, но из горящих глоток лишь три слова: — Да здравствует коммунизм!..» За оружие мы всегда должны готовы

взяться!

— Страшное стихотворение, — сказала Мерседес.

— Это только отрывок! — ответил Педро.

— Но зато сильный какой, — произнёс Фелипе Пескадор. — Не

правда ли?

— Бесспорно!

— Скажу просто два слова — правдивые строки, — констатировал

Бартоломе Галилей.

— Я представляю уже весь этот ужас на себе. Отчаянные люди…

Отваги неимоверной! Мы и мизинца их не стоим, и пусть мы весь мир

осчастливим революцией, не встанем наравне с ними. Погибшим всегда

больше чести, чем живым, и это справедливо! — сказал Матео Либертад.

— Это ты верно говоришь! — ответил Марко Сантьяго. — Вот

полностью согласен. Разве что только переживших пытки можно

поставить рядом с ними.

— Здесь тоже не поспоришь! — согласился Сантьяго Либертад.

— Иногда даже не знаешь, что хуже, выжить после пытки или

умереть, – сказал Томас Меллизо.

Симеон Эскуела неожиданно оторвался от книги и заметил:

— Это еще времена были такие дикие. Сейчас такого, думаю, быть

не может.

— Может или нет – вопрос спорный, скажем так! — ответил Хуан

Теодорес.

— Да нет, мы живём в цивилизованное время. Пытки сейчас

только у люмпен-пролетариата могут быть или у нацистов, а нацистов нет. Их уничтожили.

— Ты хочешь сказать, что капиталисты не фашисты?

— Они, конечно, мерзавцы, но пытать вряд ли станут.

— Спокойно! — сказал Андрес Колон.

— Каждый революционер под Дамокловым мечом, — заговорил

Элизио. — Мы должны быть готовы ко всему в своей жизни. Не пугайте

мою мать, безумцы, необоснованной опасностью, изобилуя

воображением.

— Элизио! — воскликнула Мерседес, обращаясь к сыну. — Мне

страшно за тебя…

— Мама, сие есть просто разговор. Никто не потащит нас в камеру

пыток, не беспокойся.

— Помню, как видел на площади старушку слепую год назад. Она

денег просила у женщины. Та в шелках вся, с серьгами золотыми. Дала

ей пощёчину. Я вмешался, она налетела на меня с криком, что полицию

вызовет.

— Такую ударить не грех! — произнёс Марко Баррио. — Буржуазная

дамочка…

— Я, однако, и её бы не ударил. Просто сказал ей, что совесть в гроб

бросила. А вот недавно видел стража порядка. Выходил он из дорогой

машины. В форме казённой, но машине отнюдь уже не служебной. В

ресторан шёл. По телефону разговаривал с кем-то. Очень

подозрительный. Но удивляться здесь не стоит. Каждый первый

«добрый служитель закона» у нас такой.

— И потому следует в людях разбираться! — заявил Марко. —

Прошу тебя. Иногда следует так… Кажется, так Достоевский писал: «Не пересекайте океаны ради людей, которые не пересекли бы ради

вас и лужи!»

— В людях мы обязаны разбираться. С этим я согласен, но вот с

фразой сей не согласен! Ибо я скажу: «Пересекайте! Пересекайте

океаны даже ради людей, которые не пересекли бы ради вас и лужи!

Ведь в этом состоит все величие добродетели! И пусть они не в

состоянии её понять, всё же они люди. Пусть они не оценят этого!

Выстрелят в спину! Искалечат! Не отказывайтесь от этой переправы! Не

дайте тьме попрать в вашем сердце огонь любви к людям! Такие люди

тоже часть народа! Дотянется ли их штык до вашей души, чтобы её

искалечить, решать вам! Делайте с любовью к народу всё! Пусть иногда

любовь и несут на штыке, как например в борьбе с фашизмом, но только

для того, чтобы возложить на алтарь свое сердце за народ!»

Марко вздрогнул, скептически ответив:

— Что ж, может быть, однако сильно высокопоставлено, Элизио!

На самом деле же внутри него будто ударило волной океана. Он

сделал вздох и вновь приобрёл хладнокровное самообладание.

Так разговаривали они долго, переходя с темы на тему за питьём

кофе. И вот наступил вечер.

— Мы, наверное, пойдём! — стал говорить Педро Колон. — Слишком

долго сидим уже. Он встал с койки.

— Да, давай, — ответил Сантьяго Либертад. Он встал, за ним встали

и все остальные, кроме Марко Баррио.

— Чего сидишь? Пойдём! — обратился к нему Хуан Теодорес. Они

попрощались с Элизио, крепко обнявшись. Попрощались с матерью его

и ушли, со скрипом закрыв за собой старую дверь.

— Хорошие ребята, — сказала Мерседес сыну.

— Конечно, хорошие, — ответил Элизио. — И все они мои товарищи.

— Береги себя…

На следующий день Элизио встал рано утром и отправился в

магазин. Он не спеша шёл по дороге и вдруг увидел галдящую группу

людей.

— Она уже отсидела за кражу! — послышался крик. За ним второй,

женский:

— Чтобы она к моему заведению близко не подходила, Рамон.

Хорошо?

И третий:

— Да! Проваливай!

Элизио решил подойти и спросить, что стряслось.

— Что здесь происходит, сеньоры? — заговорил он.

— Ничего, просто эта шлюха опять появилась у магазина сеньоры

Дуарте! — стал кричать выокий и крепкий мужчина в чёрном костюме.

— Да, за этой женщиной числятся вопиющие нарушения! К тому же

она еще и проститутка! — заговорил офицер полиции. — Поэтому во имя

поддержания порядка пошла вон! Никто не ручается за то, что она не рецидивистка!

Напротив него стояла, опустив голову, худая смуглолицая

женщина в лохмотьях и дрожала. Её тёмно-карие глаза были наполнены

слезами.

Офицер замахнулся на неё, но Элизио схватил его за руку и крепко сжал.

— Посмотрите! Посмотрите, насколько она истощена! Ей нечего

есть! — стал говорить Элизио. — Все её поступки были вынужденными,

ведь ей надо было хоть как-то выжить!

— Что вы себе позволяете?! — заорал офицер. — Вы её

оправдываете! Эту воровку! Эту проститутку!

— Женщины идут на панель не от лучшей жизни, сеньор! А вы,

сеньор офицер, судя по вашим золотым часам, наверняка берёте

взятки! Я видел вас на днях и узнал вас! Хороший у вас автомобиль!

Лучше, чем у президента! Ничего не скажешь!

Офицер сделал рывок вперед. Элизио отступил назад, но

продолжил говорить:

— «Мерседес» и поход в дорогой ресторан! И весьма

подозрительный телефонный разговор! Полиция нынче раб режима! Пёс

сеньора Фрея, ненасытного преступника! Кто же после этого

проститутка, а?!

Женщина спряталась за Элизио.

Офицер был раздосадован и взбешён. Он достал пистолет и заявил:

— Ты арестован!

========== IV Пуэрто-Монт ==========

Комментарий к IV Пуэрто-Монт

Погиб он, не зная, за что.

Он в грудь был оружием ранен,

Пронзило сраженье за право

И почву, чтоб счастливо жить!

О, кто может хуже быть,

Чем тот, кто стрелять посмел,

Зная, как остановить

Этот мерзостный расстрел!

Пуэрто-Монт, о, Пуэрто-Монт,

Пуэрто-Монт, о, Пуэрто-Монт.

Пуэрто-Монт, о, Пуэрто-Монт,

Пуэрто-Монт, о, Пуэрто-Монт.

Перевод авторский

Город Пуэрто-Монт лежит в девятистах пятнадцати километрах на юг от Сантьяго де Чили. Расположен он на берегах залива Релонкави. К юго-западу от Пуэрто-Монта находится остров Тенгло. У города имеется стратегическое положение, потому что он расположен на границе Чилийской Патагонии и служит ей и архипелагу Чилоэ в качестве связующего транспортного узла. Имеет морской порт, автовокзал, а также международный аэропорт. На севере город граничит с Пуэрто-Варас и вместе с близлежащими населенными пунктами являет собой агломерацию с численностью населения около двухсот восьмидесяти тысяч человек. На востоке коммуна граничит с коммуной Кочамо, на юге – c коммуной Кальбуко, на западе – с коммуной Лос-Муэрмос, а на юго-западе – с коммуной Маульин.

Пуэрто-Монт был основан колонистами из Германии 12 февраля 1853 года. Чилийское правительство вложило большие средства в освоение и строительство района. Коммуне было дано название в честь президента Мануэля Монтта (в переводе с испанского «Порт Монтта»). В 1911 году Порт Монтта уже имел связь с другими частями страны. Его землю покрывали жилки железных дорог.

Великое Чилийское землетрясение, произошедшее 29 мая 1960 года, нанесло городу огромный ущерб. Оно стёрло с лица земли четырёхсотлетний город Консепсьон. От Пуэрто-Монта, а также Вальдивии и других городов остались одни сплошные руины. Оползням, обвалам горных масс и подземным толчкам подверглась площадь свыше двухсот тысяч квадратных километров, что превышает площадь Соединённого Королевства Великобритании.

Сначала раздаётся мощный толчок. Потом слышится подземный шум, будто дальние территории обуяла буря. Кажется, будто Аока, индейский бог грома, ударил в свой барабан. Под ногами ощущаются движения почвы. Твердь дрожит, словно при бомбёжке. Стоять становится все труднее. Толчки не прекращаются, напротив, набирают неукротимую страшную мощь. Земля превращается в палубу, и не дай Бог, если в это время вы окажетесь на ней «матросом». Автомобили останавливаются. Люди встают на колени перед могущественным всевластьем природы, падают ниц в отчаянной надежде остаться в живых. Со страшным хрустом ломаются надвое гигантские эвкалиптовые деревья и пальмы – для бунтующей стихии они просто веера или, если угодно, опахала. Простым смертным людям не дано гулять по воде, но в тот самый миг человек чувствует, как будто под ногами у него не земля, а речная гладь. Это похоже на шаткий лёд, что вот-вот с треском раскрошится. Вся жизнь в этот момент проносится перед глазами. Секунды составляют буквально вечность. Пожалуй, в миг всеобъемлющего страха даже одна минута покажется человеку изгнанием Адама и Евы из рая, всеми последующими событиями и далёким концом света.

Таковой прослыла природа Чили. Климат и человек здесь одно и то же. Жаркое солнце, согревающее песок, – словно жизнерадостное и полное энергии сердце чилийца. Ласковые лучи – жемчужная улыбка Виктора Хара. Дожди в Пуэрто-Монте, да и вообще в Чили, – явление отнюдь не редкое. Природа плачет – она чувствительна. Разящие стрелы ливня и дикая волна цунами здесь равняются соленым слезам, льющимся из тёмных глаз людей, исполняющих El Pueblo Unido. Чили – страна контрастов. Здесь живут люди с сердцами, отданными Небесной Армии Архангела Микаэля – совершенно добрые, искренние и чистые в своих делах и помыслах. Живут здесь и люди, чьи души напоминают жёлтых скользких змей. Они ничтожны и готовы на любую подлость. Кажется, будь они на месте Иуды Искариота, то, узнав о воскрешении Мессии, ничуть бы не пожалели, громко расхохотались и отправились бы первым делом в ресторан или на курорт тратить свои серебряники. Здесь живут люди, злые и идейно беспощадные. Низкие душой, они лукавы и жестоки, точно сатана. Землетрясение в Чили убивает, бесится, как солдафоны Августо Пиночета, но если стихия и в самом деле всевластна, то фашист уверен в себе только с оружием в руках. Забери у него оружие, и из левиафана он превратится в трусливую подвальную крысу.

Люди Пуэрто-Монта занимаются рыболовством. Также в этом чилийском городе распространено выращивание морских водорослей, лосося и мидий, лесная промышленность, переработка и экспорт сельскохозяйственной продукции, строительство, торговля и туризм. Город имеет военно-морскую базу Эль-Тепуаль.

Пуэрто-Монт, как уже упоминалось ранее, – важный транспортный узел для поездок на Патагонию, острова Чилоэ и Тенгло и чилийские озера.

Множество зданий города выполнено в немецком архитектурном стиле, в котором преобладают украшенные балконы и черепичные крыши. Это город с телом Европы и душой чилийского племени мапочо. Пуэрто-Монт подобен городку Германии. К сожалению, этим сходство с Германией не ограничивается – Альберто Апабласа и Роландо Родригес, о которых речь пойдёт позже, подобны эсесовцам.

Городок имеет миловидные аккуратные балочные домики с дерзкими остроконечными черепичными куполами, увенчанными флюгерами. Флюгер – это политическое спокойствие Чили. Политическое спокойствие Чили – это флюгер. Изящные балконы с чудными решётками обвивают различные растения. Как плющ обвивает решётку, так чилиец впивается ногтями в свои идеалы. Вы можете разорвать его на части, стереть в порошок, но его руки вы не сотрёте. Они, изувеченные и кровоточащие, всё также будут держаться за идею, словно говоря: «Я…» Нет! Словно говоря: «Мы имеем право! Мы хотим! Мы должны, и мы будем!» Идеально ровные вымощенные дороги и утончённые зелёные деревья здесь в полном порядке, как и совесть чилийского патриота.

Самое старинное из всех строений Пуэрто-Монта – Кафедральный Собор Пресвятой Девы Марии, церковь из красного дерева у центральной площади города. Этот храм был возведён в 1856 году.

Теперь, когда читатель уже знаком с городом, он может узнать и основные события этой главы, действие которой происходило в 1969 году.

В Пуэрто-Монте девяносто семей с мизерными зарплатами, опираясь на поддержку социалиста Луиса Эспинозы, не так давно избранного конгрессмена и к тому же местного органа управления, произвели захват земли в районе Пампа Иригоин с целью получения легальной экспроприации за неиспользование земли и возможности построить там свои будущие жилища. В связи с возникающей земельной реформой и огромным количеством трущоб по всей территории государства из-за нехватки домов для поддержания взлетающих темпов миграции в города из селений подобные случаи отнюдь не были в диковинку для Чили двадцатого века. Квотирование земли протекало тихо. Карабинеры не воспрепятствовали ему. Переговоры длились четыре дня. Сигналов от правительства о выселении не поступало, но на следующий день после занятия территории полиция уже дождалась подкрепления из другой префектуры и произвела выселение. Выселение инициировали на восходе, надеясь обнаружить спящих пассажиров и не получить отпор. Однако крестьяне поднялись на борьбу за право жить и крышу над головой, вооружившись камнями и палками. Позже Виктор Хара посвятил этому событию песню “Preguntas por Puerto Montt”, припев которой вынесен в эпиграф этой главы: Murió sin saber porqué

le acribillaban el pecho

luchando por el derecho

y un suelo para vivir.

¡Ay! Qué ser más infeliz

el que mandó disparar

sabiendo como evitar

una matanza tan vil.

Puerto Montt, oh, Puerto Montt,

Puerto Montt, oh, Puerto Montt.

Да, совершенно верно. Полиция взялась за курок карабинов и распылила слезоточивый газ, в результате карательной операции десять жителей деревни погибли, около пятидесяти крестьян и двадцать три карабинера получили ранения.

В резне в Пуэрто-Монте приняли участие двести полицейских во главе с полковником Альберто Апабласой и майором Роландо Родригесом под руководством министра внутренних дел Эдмундо Переса Суховича и исполняющего обязанности районного интенданта Хорхе Переса Санчеса. Чувствую своим долгом упомянуть здесь имена погибших крестьян: Альдерете Оярсе, Луис, девятнадцать лет, Арос Вера, Хосе, двадцать семь лет, Кабрера Рейес, Федерико, двадцать четыре года, Карденас Гомес, Ховино, двадцать девять лет, Монтьель Вальдерас, Давид, тридцать четыре года, Сантана Чакон, Хосе, шестьдесят четыре года, Флорес Сильва, Хосе, девятнадцать лет, Гонсалес Флорес, Арнольдо, тридцать четыре года, Варгас Варгазм, Вилибальд, тридцать один год, Монтьель Сантана, Робинсон, девять месяцев (ребёнок скончался от слезоточивого газа – так оборвалась ещё толком не начавшаяся детская жизнь).

========== V Герилья ==========

Комментарий к V Герилья

Убийство Переса Суховича остается загадкой и по сей день. Есть версия, что его убили леворадикальные активисты чтобы отомстить за расправу над крестьянами в Пуэрто Монт или же это было дело рук ЦРУ. В моей истории его убили леворадикальные активисты. Это реальные люди и вымышленные (Элизио Торрес и его кружок) Несмотря на то, что люди привыкли ассоциировать зло непременно с сатаной как с его главным владыкой, который завидует во всем Богу и борется с ним, как с добром, это не так. Многие привыкли воспринимать его как вездесущее зло, что тоже не так. Каждый воин Небесной Армии не единороден с Богом, и хоть и стоит выше человека, также обладает свободной волей. Сатана – это падший ангел. Человек, который по своей природе куда как менее совершенен, чем ангел, тоже может догадаться пойти против Бога. Дьявол – это часть зла, а зло – это всё, что против добродетели. Зло – это чилийские полицейские, устроившие убийства в Пуэрто-Монте. Если вдуматься, они такие же люди, как и все остальные. Все зло в мире от людей, от их алчности, корыстолюбия, зависти, ненависти и цинизма.

В деревушке, где произошла трагедия, у Педро и Андреса жила сестра. К счастью, она не погибла, но была тяжело ранена. Об этом Педро узнал от своего знакомого Мануэля, что был тогда среди крестьян, но вынужден был покинуть деревушку и переехал в Сантьяго. В тот день Педро, одетый в старую серую рубаху и чёрные брюки, сидел, сняв обувь, с ногами на шаткой скамье около барака и держал в руках газету. Всё вокруг было усеяно мусором. На грязной земле можно было заметить зелёные осколки бутылок, обломки древесины, крышки от кока-колы, шкурки от фруктов. Стояло раннее утро. В это время Андрес еще спал.

Тонкие руки Колона сжимали газету. Внезапная новость заставила его вздрогнуть – он нашёл в газете сведения о событии в Пуэрто-Монте. Сердце застучало автоматной очередью. Взволнованный, Педро забыл, что снял обувь, спрыгнул о скамьи и побежал по земле. Когда он понял, что забыл обуться, было поздно – Педро наступил ногой в осколки от бутылки, выругался себе под нос и сел на землю. Он уже хотел было встать и направиться к дому, как вдруг услышал знакомый голос: – Педро! Это ты?!

Педро, одновременно чувствуя боль и удивление, оглянулся по сторонам и увидел, что перед ним стоит темноглазый молодой человек, с растрёпанными волосами, одетый в чёрный свитер и брюки.

– Мануэль! – встревоженно крикнул Педро.

– Я уже думал, что не найду тебя здесь!

– С каких пор ты не живёшь в Пуэрто-Монте?!

– Со вчерашнего дня. Твоя сестра жива, но она тяжело ранена и сейчас в больнице. Где брат?

– Дома и еще спит.

– Ого! – сказал Мануэль, приглядевшись к приятелю. – Ты порезался.

– Как видишь, да. Я ужасно взволновался из-за этого, бросил на скамье газету, забыл обуться и наступил в стекло.

С тех пор, как социалисты Педро и Андрес чуть не потеряли свою сестру (она осталась жива, но многих жителей той деревни, с которыми братья были знакомы, безбожно расстреляли), прошло почти два года. Им, несомненно, хотелось мстить. Элизио уже отсидел свой срок в тюрьме как политический заключённый. С женщиной, за которую он тогда вступился, он встретился вновь. Мерседес Кастильо (она оказалась тёзкой матери Элизио) вступила в марксистский кружок. Все члены кружка также вступили в подпольную крайне левую партизанскую организацию под названием «Организованный авангард народа». Там они познакомились с Рональдом Ривера Кальдероном и Артуро, его братом, а также с Эриберто Саласара Белло.

– Товарищи мои, это фашисты! – твёрдо заявил Элизио Торрес, когда они собрались, чтобы обсудить план покушения. – Это фашисты! Когда-то люди воевали с ними как с внешними врагами! В этом есть лепта нашей страны, даже пусть и небольшая! Теперь эти фашисты внутри! Они как колонизаторы! Они поработители! Они мучители нашего народа! Я надеюсь, что никто из нас не забыл, что будет делать.

– Давайте же прослушаем «Венсеремос»! – ответил Рональд Кальдерон и включил радиоприёмник. Послышалась песня:

От Сантьяго до знойной пустыни,

Вдоль бескрайних морских берегов,

Жили счастливо люди простые,

Разорвавшие бремя оков.

Но сегодня мы снова в неволе,

Потемнел небосвод над страной.

На борьбу за свободную долю –

Поднимайся, народ трудовой!

Венсеремос, клич свободы,

Над страною призывно летит.

Венсеремос, венсеремос –

Это значит, что мы победим!

Встаньте рядом – рабочий, крестьянин,

Встань за правду, чилийский народ.

Путь нелёгкий лежит перед нами,

Но мы верим – победа придёт!

Не страшна палачей сила злая,

Мы не дрогнем в борьбе роковой.

Пусть гремит, к алым стягам взывая,

Этой песни напев боевой!

– Это наш долг! Мы обязаны отомстить за невинно пролитую кровь. За кровь наших патриотов! Кровь наших мучеников! – сказал Андрес Колон.

– Я думаю, что мы уже прекрасно поняли, что и как нужно будет сделать, – сказал Педро Колон.

– Рональд и Элизио знают, что делают! – произнесла Мерседес Кастильо.

Кальдерон сказал:

– Элизио, Артуро, Эриберто и я будем участвовать в операции. Хуан, Сантьяго и Матео будут ждать нас в положенном месте. Педро, Андрес, Фелипе, Бартоломе, Матео Либертад, Сантьяго Либертад, Томас, Марко, Сантьяго, Симеон и Мерседес! Благодарю вас за оружие и за то, что помогли разработать нам план!

– Жаль, что Марко Баррио не может и не знает о наших планах. Он уехал к родственникам в Мексику и умудрился схватить малярию! Надеюсь, что с ним всё в порядке! – сказал Педро. – Как я уже говорил, я не стал ничего сообщать ему, чтобы он не волновался. Да и к тому же не хочу писать это на бумаге. Если вдруг письмо попадет не в те руки, то всё пропало!

Утром, 8 июня, министр внутренних дел только что проснулся, потёр глаза, в которые светило солнце, и встал. Ему предстояло ехать в офис строительной фирмы.

Перес Сухович предположительно имел польские корни, хотя с виду он напоминал латиноамериканца, и недаром, ведь Перес – имя испанское. Лукаво улыбаясь, он обнажал ряд белых зубов. Лоб его был высоким. Седые волосы росли только на затылке. Было в его чертах что-то и от американца.

Министр зевнул и принялся собираться. Он почистил зубы, позавтракал, оделся и сел в «Mercedes-Benz».

Название автомобильной марки, к которой относилась машина министра, было принято в 1926 году, когда слились наименования двух конкурирующих фирм, Benz & Cie, что была основана Карлом Бенцем, и Daimler-Motoren-Gesellschaft, чьим основателем является Готлиб Даймлер. Вышел единый концерн – Daimler-Benz. Бренд сложился от двух наиболее ключевых автомобилей объединенных компаний – Benz Patent-Motorwagen 1886 года и Mercedes 1901 года. В далёком для того времени будущем бренд Mercedes-Benz стоил 48,601 млрд долларов, занимая второе место после Toyota между компаниями-производителями машин и восьмое место среди мировых брендов. Марка стала входить в список Top 100 Most Valuable Global Brands и заняла сорок шестое место среди наиболее дорогих брендов со стоимостью в 25,684 млрд долларов. Позже бренд Mercedes-Benz оценивался в 60,355 млрд долларов, тем самым занимая первое место в рейтинге компаний-производителей автомобилей, но несмотря на то, что действия нашей истории происходили гораздо раньше, Мерседес всегда считался престижной машиной.

Итак, Перес направлялся в офис строительной фирмы на машине «Mercedes-Benz». Его сопровождала дочь Мария Анжелика.

– Ты слышишь гул? – спросила дочь у отца.

– Да, – ответил министр.

Вдалеке на перекрёстке показался «Акадиан Бомон». Он ехал быстро, и это было слышно.

– На таран! – крикнул Элизио (а это он был за рулём). Машина врезалась в «Мерседес». – Только смотри, дочь его не застрели! Это просто женщина!

Кальдерон достал автомат. Артуро и Эриберто стали наблюдать. Министр запаниковал, дочь взяла его за руку. Машину Переса остановили. Кальдерон прикладом выбил стекло автомобильного окна и выстрелил автоматной очередью прямо в Суховича. Он был изрешечен. Кровь расплескалась, забрызгав сиденья и двери. Мария Анжелика громко вскрикнула и залилась слезами.

– Герилья! – крикнул Кальдерон, и мстители поспешили скрыться.

========== VI Сломанные оковы ==========

Комментарий к VI Сломанные оковы

Молодой товарищ,

Вы построите надежду,

Разрушив те стены

Багровым криком в огне свобод!

Перевод авторский

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Мы с песней встали,

Веря в наш успех!

Прогресса ради

Флаг един для всех!

И ты придёшь,

Вольёшься в славный марш!

И вмиг поймёшь

Цветенье нашей песни

И знамён!

Как свет

Рассвета перемен

Зальёт эфир

В грядущих жизней мир!

Борьба идёт!

Воспрянет наш народ!

Для жизни мы

Построили оплот!

Наш строй встает

За счастье воевать!

Наш крик войны,

Как сотни храбрых криков,

Позовет

Сонм нот

Свободу защищать!

До той поры

Отчизне воевать!

Народ наш воспрянет!

Оковы сломает!

Отряды гиганты!

Вперёд, команданте!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Война навек

Сплотит народ в борьбе!

И юг, и север

Наш оплот стране!

Глубоких шахт,

Заводов громких гвалт,

Лесов набат

В борьбе людей сплотил

Как и в труде!

Настал

Сраженья гром, камрад!

Наш слышен шаг!

Народ непобедим!

Борьба идёт!

Воспрянет наш народ!

За правдой гром!

За правдой миллион!

Стеной стоят

Прочнее всех солдат!

Сердца зажжёт

Их истина и разум!

Бой и труд!

В борьбе и женщины с огнем

В душе идут

С мужчинами на штурм!

Народ наш воспрянет!

Оковы сломает!

Отряды гиганты!

Вперед, команданте!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Сальвадор Альенде родился в семье чилийских аристократов и либералов 26 июня 1908 года. Его отец, Альенде-старший, слыл компетентным нотариусом и адвокатом. Он принадлежал к Радикальной партии.

Жизнь юного Альенде изменилась, когда он, будучи старшеклассником лицея, имел возможность встретить на своем пути анархиста из Италии Хуана Демарчи. Тот, в свою очередь, открыл ему суть марксизма.

После успешного окончания учёбы Альенде-младший был зачислен на военную службу как доброволец в полк кирасиров в Винья-дель-Мар. Впоследствии он перевёлся в полк копьеносцев в Такну на север страны.

Подав в отставку, будучи уже офицером, Сальвадор поступил в Чилийский университет и стал учиться на врача. Параллельно с учёбой он организовал марксистский кружок. В 1930 году Альенде был избран вице-президентом Федерации студентов Чили.

В 1932 году Альенде покинул стены высшего учебного заведения. По прошествии года Сальвадор приложил руку к основанию Социалистической партии Чили. Вскоре он был арестован и полгода провёл в тюрьме.

В 1937 году Сальвадора Альенде избрали депутатом в Национальный Конгресс, где он проработал до 1945 года и стал сенатором.

С 1938 года по 1942 Альенде находился на посту министра здравоохранения и именно тогда смог добиться, дабы бедное население наконец смогло получить доступ к медицине.

В 1942 году Сальвадор сделался генсеком Социалистической партии Чили, в то время считавшейся оппозиционной, ведь в 1941 году ввиду того, что коммунисты поддержали договор о ненападении между Советским Союзом и Германией, социалисты приняли решение выйти из правящей коалиции. Остались в ней только коммунисты и радикалы.

Сеньор Альенде впервые выдвинул свою кандидатуру в президенты Чили, когда ему было сорок четыре года, потерпел поражение, но всё же не отступил.

Социалисты, не посоветовавшись с Сальвадором, решили войти в коалицию с радикалами и в 1948 году, настояли на запрете коммунистической партии. Сальвадор отказался сотрудничать с бывшими соратниками и объявил о создании Народной социалистической партии. Но перед ним вновь возникли трудности. В 1952 году на президентских выборах новая партия, детище Альенде, выразила поддержку бывшему диктатору генералу Карлосу Ибаньесу, и поэтому он вышел из созданной своими же руками партии, вернувшись к социалистам.

Альенде и любимец судьбы – слова-антонимы. Всё время, на протяжении которого он занимался политикой, его преследовали какие-либо разногласия с товарищами по партии. Однако он всё же шёл вперед, и за это ему стоит отдать должное. Таким честным людям, как он, не могло везти, но всё-таки, когда Сальвадор наладил связи с коммунистами и заручился их поддержкой на выборах, социалисты приняли предложение о сотрудничестве. Так образовался альянс – Фронт «Народное действие», выдвигаемый Сальвадором на президентский пост в 1952, 1958 и 1964 годах.

С 1966 по 1969 год Сальвадор Альенде находился на посту президента Сената.

С 1969 года Фронт «Народное действие» носил название «Народного единства». Это была коалиция коммунистов, членов Радикальной партии, социалистов и отколовшейся фракции христианских демократов.

Близились выборы 1970 года. В них кандидатура товарища Альенде опережала по количеству голосов двух других конкурентов, но не набрала абсолютного большинства голосов и потому была отправлена на утверждение конгресса, где была поддержана христианскими демократами после того, как Альенде взял на себя обязательства не нарушать принципы демократии.

24 октября 1970 года Сальвадор Альенде стал триумфатором выборов. В Сантьяго в то время прошли бурные демонстрации в его поддержку, на которых присутствовал и Элизио вместе со своими соратниками. Это произошло за год до убийства Суховича. Всюду мелькали красные флаги с серпом и молотом, а также национальные флаги Чили. «Альенде! Альенде! Да здравствует Альенде!» – кричала толпа. На огромных разноцветных транспарантах были написаны крупными буквами различные политические лозунги. «Правые, берегитесь!» – говорили глаза чилийских рабочих, шахтёров, крестьян. На землю пали сломанные оковы. Каждый верил, что теперь сможет полной грудью вдохнуть свежесть свободы. Вольные непокорные чилийские люди наконец-то воспрянули. Да, пускай Альенде и не совершал революции в стране, но он совершил революцию в сердцах людей, что также немаловажно. Это непередаваемое ощущение новой жизни никак нельзя описать парой слов – его можно описать лишь строками из песни Виктора Хара «Brigada Ramona Parra»: Joven camarada

que construyes tu Esperanza

alumbras los muroscon rojo

grito de libertad.

Элизио Торрес, облачённый в красную рубашку, держал большое багровое знамя. Он был рад как никогда. Лицо его было подобно тёплому солнечному свету, в тёмных глазах пылал огонь веры в бессмертные идеалы. Рядом с ним стояли его камрады. Мерседес Кастильо, одетая в белый сарафан, помогала ему нести знамя. Белолицый Педро Колон, одетый в простую белую рубашку и брюки клёш, держал в руках чилийский флаг, наполовину белый, наполовину красный с синим квадратом в левом верхнем углу и светлой пятиконечной звездой внутри. В его золотисто-карих глазах, казалось, отражалось сияние этой звезды, а каштановые волосы отливали рыжим, когда на них падали солнечные лучи. Педро держал за руку брата Андреса. Черноволосый красавец, одетый в белый свитер, держал в руке флаг Советского Союза. Он пел тише, так как голос его был не таким звонким, как голос брата, он был искренним, хотя и не проявлял свои эмоции так ярко, но их обоих объединяло одно – любовь к свободе и правде. Братья Теодорес – Хуан и Сантьяго – поднимали большой транспарант с подписью: «Да здравствует Альенде! Хуан, облачённый в тёмно-синюю жилетку, залез на забор, точно Хоакин Мурьета на коня. За ним последовал и его брат Сантьяго. Хуан пел яростно, Сантьяго пел радостно. С чилийским флагом был и Фелипе Пескадор в синем свитере. На братьях Либертад были бордовые рубашки. Марко Сантьяго был в оранжевой рубашке, а Марко Баррио – в жёлтой. Бартоломе Галилей был одет в светло-голубую рубашку, Томас Меллизо – в белую, Симеон Эскуела – в зелёную. Они держали в руках длинное красное полотно. Преисполненные возвышенным чувством борьбы, они пели знаменитую песню Серхио Ортеги: El pueblo unido jamás será vencido!

El pueblo unido jamás será vencido!

De pie cantar, que vamos a triunfar,

avanzan ya banderas de unidad

y tu vendrás marchando junto a mi

y así verás tu canto y tu bandera

al florecer. La luz de un rojo amanecer

anuncia ya la vida que vendrá,

De pie marchar, que el pueblo va a triunfar;

será mejor la vida que vendrá,

A conquistar nuestra felicidad

en su clamor mil voces de combate se alzaran;

dirán canción de libertad.

Con decisión la patria vencerá.

Все – Элизио, Мерседес, Андрес, Педро, Хуан, оба Сантьяго, Фелипе, Бартоломе, Матео, Томас, оба Марко и Симеон – пели её отчаянно. Марко Баррио старался перекричать всех, чуть ли не надрывая голос. Гремели голоса: Y ahora el pueblo que se alza en la lucha

con voz de gigante gritando; adelante!

El pueblo unido jamás será vencido!

El pueblo unido jamás será vencido!

La patria está forjando la unidad;

de norte a sur, se movilizará,

desde el salar ardiente y mineral,

al bosque austral, unidos en la lucha

y el trabajo, irán, la patria cubrirán.

Su paso ya anuncia el porvenir.

De pie cantar, que el pueblo va a triunfar.

Millones ya imponen la verdad;

de acero son, ardiente batallón,

sus manos van llevando la justicia y la razón.

Mujer, con fuego y con valor

ya estás aquí junto al trabajador.

Y ahora el pueblo que se alza en la lucha

con voz de gigante gritando; adelante!

El pueblo unido jamás será vencido!

El pueblo unido jamás será vencido!

Альенде – это народ. Народ – это Альенде. Но Альенде не армия. Армия не Альенде. Да, Альенде и генерал Шнайдер – это палки в колёсах мирового империализма, но отнюдь не все чилийские военные готовы были искренно клясться им в верности. Не каждый из них готов был стать кумачом для флагштока, что стоял поперек горла Америке.

В сентябре 1970 года в Чили должны были состояться президентские выборы. Высокий шанс триумфа в выборах представителя левой партии Сальвадора Альенде жутко бесил чилийских офицеров, отдававших предпочтение сугубо правой идеологии и полных лютой ненависти к левой. Возник реальный риск военного переворота после успеха президента.

Дивизионному генералу Чили Рене Шнайдеру, что был ярым приверженцем аполитичности армии, принадлежит заслуга предотвращения выступления мятежных солдат. Генерал высказался 8 мая 1970в интервью газеты «El Mercurio» по поводу выборов сентября, что армия есть гарант проведения нормальных и честных выборов, и что тот, кто будет избран народом или большинством Конгресса (в случае, если ни один из кандидатов не наберет более 50 процентов голосов в 1 первом туре), должен занять пост президента. Он говорил: «Я настаиваю на том, что наша доктрина и миссия состоят в поддержке и уважении конституции страны». На совещании в Генеральном штабе 23 июля он сказал, что «вооружённые силы – это не путь к политической власти и не альтернатива этой власти. Они существуют, чтобы гарантировать регулярную работу политической власти. Использование силы для любых других целей, кроме её защиты, представляет собой государственную измену».

Эти заявления генерала и, следовательно, мнение насчёт роли Вооруженных сил в рамках действовавших демократических институтов позже стали называться «доктриной Шнайдера».

В наше время весьма популярно мнение, что Чили при Альенде была грязной нищей дырой. Нет никаких оснований так полагать, ведь при Альенде в государстве заметно поднялись показатели экономики параллельно с исключительными достижениями в социальной сфере. До того, как началась подлая кампания обвального саботажа, чилийская экономика упорно двигалась на вершину. Валовый внутренний продукт в 1971 году возрос на 8,5%, аграрное производство – на 6%, производство – на 12%, безработица сократилась до 3% – всё это не просто цифры, это небывалый бурный экономический рост для Южной Америки тех лет.

Вернёмся к 1971 году и вспомним резню в Пуэрто-Монте. «Народное единство» заявило, что министр внутренних делнесёт ответственность за этот случай.

8 июня 1971 года при правительстве президента-социалиста Сальвадора Альенде партизаны «Организованного авангарда народа» убили Эдмундо Переса Суховича, оправдывая сей поступок местью за резню в Пуэрто-Монте. Однако Альенде был вынужден расследовать убийство Суховича. Он понимал, что нужно срочно действовать, дабы смерть министра не превратилась в правую пропаганду.

В субботу вечером 13 июня в 10 часов на улице Коронель Альварадо, что являет собой одно из предместий Сантьяго, была обнаружена команда, застрелившая Переса Суховича. Элизио и его соратники тогда уже не состояли в партизанской организации.

На место взятия команды поспешили прибыть карабинеры, многочисленные сотрудники Управления расследований, танкетки, несколько взводов полка «Буин» и броневики корпуса карабинеров.

Нашедшие укрытие в гараже шесть партизан яростно оборонялись. Рональд Ривера быль застрелен, когда убегал по крыше дома. Артуро покончил с собой выстрелом. Погиб Эриберто Саласара Белло. Иные, бывшие с ними тогда, получили серьёзные ранения.

Убийц Суховича опознала дочь министра Мария Анжелика. Также в этом деле помогли отпечатки пальцев.

Элизио в это время находился у солончака. Мерседес Кастильо нуждалась в солёном воздухе и поэтому иногда приезжала туда в лечебных целях. Стояло раннее утро. На землю спустился туман. Послышался гомон чаек. Небо алело. Их было четверо – Элизио, Мерседес, Педро и Марко Баррио. Марко шёл по солёному берегу и чуть не наступил на краба. Тот испугался и попятился прочь.

– Скажи мне, зачем ты подарила Торресу столько денег на день рождения? – начал говорить Марко, обращаясь к Кастильо, думая, что Элизио не слышит. Мерседес промолчала – ей вдруг сделалось неловко. Элизио услышал слова Марко и ответил: – Что это за упрёки такие? Она ничего плохого не сделала!

Как уже говорилось, Марко бывал порой очень дерзким и потому ответил:

– Вспомни те дни, когда мы все жили в трущобах! Только получил двухкомнатную и пожалуйста! А Мерседес, если бы была умнее, дала бы те эскудо тому, кому они нужнее! Я с самого начала подсчитываю расходы всего нашего кружка! Я, конечно, понимаю, что жизнь твоя благополучна. Тот же Ласаро нынче юрист, а не бедняк из развалин! – в глазах Марко блеснул мрачный огонь, он поправил рукой прядь чёрных волос и посмотрел на Элизио.

– Марко! Оставь Мерседес в покое! Она ничего плохого не сделала, но щедрость ещё никому не повредила.

В разговор вмешался Колон:

– И в самом деле! Марко, так нельзя! Элизио прав!

– Для тебя он всегда прав, – ответил Марко.

– Вообще-то Элизио главный революционный активист нашего кружка!

Солончак очень завораживает. Он есть волшебное зеркало природы. В нём отражаются облака. В нём отражаются небеса. Элизио молча направился в сторону солёной глади. Солнце освещало его лицо, чёрные кудри раздувались на ветру, в чёрных глазах сиял белый свет. Он шёл по зеркальной поверхности солончака. Кристаллы играли красками неба.

– В революционере главное – упорство! – крикнул Торрес. – С верой в свои силы можно свернуть Анды!

– Постой, Элизио! – Педро кинулся за ним, но упал, ударившись коленом.

Элизио подошёл к нему и, подав руку, сказал:

– Но действовать всегда нужно осторожно и осмотрительно! Любая твоя оплошность может оказаться роковой! Так гибнут тысячи!

– Я не боюсь рискнуть! – заявил Педро. – Ради идеалов революции я готов пойти на любые страдания!

– На словах многие люди красны. Но поверь, что это может оказаться совсем не так. Иные под страхом смерти и особенно пыток ломались, уходили! А иные даже отступали! Отворачивались от того, чему были так горячо преданы!

– Только не я! Я ни за что и никогда не ударю в грязь лицом! Изменить революции значит быть трусом!

– Педро… Ты не можешь этого знать…

А потом они вернулись в Сантьяго, где их ждала беспощадная боль утраты товарищей по борьбе с чудовищем реакции. Элизио вновь скорбел, как много лет назад. Он сидел на балконе и смотрел вдаль, и по его смуглому лицу текли слёзы. На ветру развевались ветви пальм. Ветер трепал вывески и кружил листья в хороводе. Мимо прошёл человек в такой же одежде, как и Ривера Кальдерон. Элизио глубоко вздохнул. Торрес сам не заметил, как стал тихо напевать «Венсеремос», и от этого ему стало ещё тоскливее. Как сказал великий Эрнесто Че Гевара, «участь революционера-авангардиста возвышенна и печальна».

– Элизио! – крикнула мать, входя на балкон. Она не знала о секретной операции по устранению министра и поэтому не знала, почему Элизио имел такой скорбный вид.

– Да, – тихо ответил он, поправляя рукава чёрной рубашки.

– На тебе лица нет. Что случилось? Там Мерседес испекла для тебя печенье и попросила, чтобы я передала их.

– Передай ей спасибо! – ответил Элизио. – Я потом поем. Я сегодня не в духе.

========== VII Солдат Бениньо ==========

Солдат Бениньо Монеда родился в Чили в семье беглого фашиста. Робада, его отец, родился в Гранаде, окончил гимназию, в июле 1930 года вступил в испанскую армию и сражался в Гражданской войне.

Гражданская война в Испании разразилась 17 июля 1936 года и закончилась 1 апреля 1939. Это была борьба между Второй Испанской Республикой в лице правительства испанского Народного фронта, представленной лоялистами и республиканцами, и мятежной военно-националистической диктатурой, во главе которой стоял генерал Франсиско Франко, поддерживаемой Германией, Италией и Португалией. В результате продолжительных военных действий поддерживаемое Советским Союзом, Мексикой и некоторое время Францией республиканское правительство пало. Республика погибла.

О, Испания! Внемлят её страданиям патриоты! Она подобна праведнице, брошенной на растерзание, алой розе, разорванной в клочья и сожжённой в пепел. Фалангисты, задушив республику, распяли Испанию, поправ сапогом её лик, но они не смогли убить народный дух. Он звучит в стихотворении Эрнандеса: Когда угаснет луч, который длит

Мучительство и щерится клыками,

И ярыми вздувает языками

Огонь, что и металл испепелит?

Когда устанет лютый сталактит

Точить и множить каменное пламя, —

Как над быком, гранёными клинками

Вися над сердцем, стонущим навзрыд?

Но не иссякнет пламя в этом горне,

Началом уходящее в меня

И жгущее все злей и неизбывней.

И камень, что вонзает в сердце корни,

Вовеки не отступится, казня

Лучами сокрушительного ливня.

Мигель Эрнандес пытался эмигрировать в Португалию в апреле 1939 года, но был задержан салазаровской полицией и передан фашистским жандармам. Сидел в тюрьмах Мадрида, Севильи и Толедо, был приговорён к смертной казни в марте 1943 года, однако под давлением общественности казнь заменили тридцатилетним сроком. Через два года он умер в тюрьме от туберкулёза. Как велика жажда свободы гордого народа! Глас её отчаянно звучит в строках поэта: Ползут тюрьмы по сырости мира через слякоть,

волочатся по тёмным путям осуждённых,

им нужен народ, человек, чтоб выследить, сцапать,

чтоб засосать, проглотить.

Фашисты! Фашисты! Они расстреливали людей, душили их пламенные идеи. Так от их грязных рук пал Федерико Гарсиа Лорка. Перед гибелью он читал стихотворения, громко, выразительно, глядя в лицо своим палачам.

Вернулся с гражданской войны Робада уже офицером. В 1941 году он прошёл тренинг в подразделении СС, но ввиду вступления франкистской Испании в войну с Советским Союзом не закончил его.

Когда Гражданская война закончилась, далеко не все желали перековать свои мечи на орала. Горячая кровь требовала перемен. Нейтралитет был лишь формален. На поле брани оказалось несколько тысяч солдат. Испанцев снова разделила глубочайшая пропасть. Одни присоединялись к союзникам, дабы неустанно нести мщение за Республику, падение которой несомненно было связано с немцами и итальянцами; вторые вступали в ряды немецкой армии, атакующей Советский Союз. Они алкали расплаты за тот факт, что в стране на какое-то время воцарилось равенство. Иными словами, они хотели мстить коммунистам. Коммунисты – это народная воля. Фашизм подавляет волю, и поэтому они так прямо противоположны, ненавистны друг другу. Одни готовы пойти на смерть за свободу, вторые готовы убить, отобрав ее. Одни готовы стрелять ради возмездия, вторые – во избежание его. Именно поэтому фашист всегда преследовал и убивал марксистов, евреев и христиан.

Атака Третьего Рейха на СССР летом 1941 года сопровождалось огромным подъёмом интересов франкистского правительства. 22 июня Министр иностранных дел Серрано Суньер заявил германскому послу, что его страна приветствует это событие и готова оказать Третьему Рейху помощь добровольцами.

Главный фактор жаждущих воевать на Восточном фронте разнился. Одни питали ненависть исключительно к коммунистам. Вторые хотели мстить русским за участие советской армии в гражданской войне. Третьи, самые подлые из всех, предав идеалы страны, хотели порвать с республиканскими взглядами, но встречались и те, кто, умалчивая о своей позиции, надеялся перейти на сторону СССР.

Летом 13 июля 1941 года в Германию был направлен первый эшелон добровольцев численностью более восемнадцати тысяч человек. За все годы войны против Советского Союза в составе двухсот пятидесятой пехотной дивизии, имеющей название «Голубая дивизия», прослужило от пятидесяти до семидесяти тысяч франкистов.

Это были фалангисты в тёмно-синей форме с эмблемой на кармане. Тот, кто видел их хоть раз, знают, что это за люди. Как низко может пасть человеческая душа! Вспомните роман Уайльда «Портрет Дориана Грея»: Дориан зарезал одного человека и невыносимо страдал после этого. Фалангисты же были из числа тех, кто мог уничтожить сотни, истязая их кровавыми пытками, а потом как ни в чём не бывало поехать в ресторан. Испания всегда славилась глубиной чувств. Чилийцы унаследовали её от своих предков. Кровь индейцев мапочо и кровь испанцев – сумасшедшее сочетание. Испанцы если честны, то их благородство и храбрость не знают границ, а если жестоки, то им бы позавидовал даже царь Ирод.

Губернатор Севильи докладывал начальству о капитане Мануэле Диасе Криадо следующее: «Криадо организовывал оргии, где творились самые невообразимые акты садизма, а затем отправлял мужчин и женщин на расстрел».

После того, как Севилья попала в лапы фашистов, летом 1936 года капитан стал убивать всех, кто вставал у него на пути. Террору подвергся тот, кто пусть косвенно, но был связан с республиканцами. Криадо служил шефом безопасности в андалузской столице. За четыре месяца в Севилье он казнил свыше десяти тысяч мужчин и женщин. В конце концов он дошёл до того, что убил своих жену и дочь! Не так далеко в плане жестокости ушел от него и Робада.

Во Вторую мировую войну имя Робады как опытного военного прославило то, что он возглавил полк, который неформально именовался «полком Робада». За военные достижения Робада получил высшую военную награду испанской армии – «Ярмо и стрелы».

«Полк Робада» был не только опытен, но и известен своими зверствами на территории СССР. После освобождения от оккупации русской деревни было найдено три скальпированных, с раздробленными костями лица, тела подвергшихся пытке франкистами солдат советской армии. На почерневших кистях рук убитых были видны следы ожогов, глаза и ногти на пальцах вырваны, уши отрезаны. Ярым фашистом был сеньор Робада, и если бы он не попал в плен, то продолжил бы бесчинства.

Летом 1942 года Робада был разлучён с женой и соратниками. Под фамилией Фернандес в чине лейтенанта он, раненный в глаз, угодил в плен к советской армии. Из-за наколки на левом плече Робада не удалось утаить своей службы в фаланге. Попав в лагерь военнопленных, он представился командиром роты Бачетом. В феврале 1944 года Пётр Горбенко, скрывающий свои взгляды коллаборационист, дал Робада рекомендательное письмо, являющееся для него фактически пропуском в Испанию. В марте Робада благодаря связям с коллаборацией совершил побег и добрался до своего логова. При всём при том он смог разыскать новый паспорт на имя рабочего из Мурсии и под этим именем устроился на медеплавильный завод. В 1948 году завод закрылся, после чего Робада устроился рабочим на лесопилке, где потерял руку. С помощью туринского пастора ему удалось достигнуть Южного Тироля, где удача вновь улыбнулась ему – он нашёл временный приют в францисканском монастыре в Больцано. Далее, пользуясь помощью немецко-католического окружения австрийского епископа Алоиза Худаля в Ватикане, бежал в Чили. На этот раз фалангист назвался Теодоро Монедой. Это имя значилось в паспорте беженца, оформленном Международным комитетом Красного Креста в Женеве. В 1952 году в Чили перебралась его супруга. Они скрывались в бедной гостинице. Робада был отличным военным специалистом, но ввиду инвалидности не мог рассчитывать на службу в армии. Тогда они с женой открыли свой придорожный магазин. Потом у Робада родился сын, которого назвали Бениньо. Дела шли относительно неплохо, но постепенно бизнес перестал приносить семье прибыль. Робада разорился. Потеряв работу, он лишился всего, что у него было. Денег не хватало даже на гостиницу. При наличии магазина семья могла позволить себе снимать квартиру. Робада брал кредиты за кредитом. Долги так и не были погашены. Так Теодор Монеда попал в долговую тюрьму. Там он стал понимать, что всё больше теряет зрение из-за травмы, полученной на войне. В итоге он ослеп и на второй глаз. Отсидев срок, Робада спустя месяц обнаружил, что его жена вместе с сыном живут в грязном бараке самых нищих трущоб. Жена Робада, как всякая женщина и мать, больше всего переживала о сыне.

– Мой Бениньо умрет от голода, – говорила она. – У нас так мало денег для существования!

В то время семья Торрес еще жила в трущобах. Робада оказался их соседом. Дом их невозможно было назвать домом, он выглядел в сотню раз хуже даже дома семьи Торрес. Однажды Мерседес Торрес увидела, как из дома на порог выбежала женщина и стала плакать навзрыд.

Мерседес подошла к женщине и спросила, что случилось.

– Это не ваше дело! – закричала женщина.

– Может быть, я смогу помочь, – сказала Мерседес.

– Чем вы мне поможете, если у моего мужа выявили рак крови?! – крикнула охваченная безумием женщина, долго и пристально глядя на соседку. – У моего мужа рак крови, а маленького сына нечем кормить!

– Мы люди нищие, но честные, – стала говорить Мерседес, готовая всегда отдать другим последние крошки. Её глаза наполнились слезами.

– Помогите нам, прошу! – закричала жена Робада (а это была она) и упала на колени, хоть и понимала, что соседи мало чем могут помочь им.

– Не расстраивайся, милая! – послышался мужской голос. Робада, вертя в руках указку, вышел из барака.

– Вот что, проходите к нам, – произнесла Мерседес. Жена Робада зашла в барак за ребёнком и, взяв за руку мужа, направилась за Мерседес.

– Элизио! Накрой на стол! У нас гости! – сказала мать сыну.

Элизио выложил на стол всю скудную пищу, которая у них была.

– Ваша доброта не знает границ! – сказала жена Робада.

– Что с вами случилось? Как вы сюда попали? Раньше я вас здесь не видела, – стала спрашивать Мерседес.

– О, это очень горькая история! – начал рассказывать Робада. – Всё началось с высадки в Нормандию. Там я потерял руку и ослеп на один глаз. Потом я вернулся домой к матери в Сантьяго. Она прожила только год, а затем умерла. Я простой рядовой и поэтому неграмотен. Возможности выбирать работу у меня нет. Кое-как я устроился работать швейцаром, но вскоре заведение, где я работал, закрылось. Я искал другую работу, но так и не смог ее найти. Вскоре я погряз в долгах, окончательно потерял зрение, и у нас больше ничего не осталось, кроме нашей друг к другу любви, воплотившейся в нашей крохе.

Робада лгал. Подло лгал и не стыдился. Он был из тех, кто, стоя у края бездны, всё же смотрит на противоположную сторону, норовясь допрыгнуть до неё. Он проклинал коммунистов каждый день. Не было ни дня, чтобы жена не услышала: «Эти чертовы коммунисты!», «Красная сволочь!», «Пропади пропадом эта советская армия!» или «Я, офицер испанской армии, превратился в нищего калеку! Всё из-за этих тварей!»

– Хоть потише б возмущался! – сначала заявляла жена мужу.

– Ещё какая сволочь! – говорила она теперь, но никогда и ни с кем не обсуждала свои политические взгляды. Робада был хитёр и лукав, хоть глаза его и были покрыты пеленой слепоты.

– Я сварила суп, – сказала Мерседес. – Мальчик голоден. Я покормлю его.

– Спасибо вам! – воскликнула жена Робада.

Элизио молча сидел за столом и наблюдал. Ему ужасно хотелось есть, но он не смел сказать об этом.

Мерседес взяла тарелку и стала кормить малыша с ложки супом.

А через месяц Робада умер. Умирая, он был полон злости. Он ослаб, чувствовал адскую боль, но даже при смерти проклинал коммунизм. Проклинал до тех пор, пока его глаза не закрылись. Мертвец. Перед своей женой, перед всеми теперь он мертвец. Его прогнивший дух отправился в преисподнюю. Мертвец. Тот, чья рука стреляла, резала, колола, истязала, теперь был недвижим.

Маленький Бениньо вырос в нищете и ненависти. Он повторял слова матери, виня во всём коммунистов. Единственным шансом выбраться из нищеты стало военное училище. Ему удалось поступить туда. Курсант быстро завоевал уважение среди сверстников. Окончив училище, Бениньо вступил в ряды чилийской армии.

Комментарий к VII Солдат Бениньо

В этой главе стихи приведены в переводе Давида Самойлова

========== VIII Вальпараисо ==========

Порт, что лежит в городе Вальпараисо, славится старинной историей. В те времена, когда ещё не было Панамского канала, в южной части Тихого океана порт города являлся самым большим. Именно здесь конкистадоры стали колонизировать юг Латинской Америки. Испанцы изгнали индейцев, но продолжали вести с ними борьбу. Это противостояние длилось очень долго и закончилось в середине XIX века. Вальпараисо является невероятно удобной отправной точкой Муэль-Прат – самая старинная часть городского порта. Именно там впервые в 1536 году произвел высадку Диего де Альмагро вместе с остальными членами экспедиции.

История оказала влияние на архитектуру Вальпараисо. С 1559 года город подвергался налётам голландских и английских пиратов, которые прекратились только в 1615 году. Здесь бороздили океан корабли Томаса Кавендиша. Здесь гремели пушки Оливера Ван Ноортсэра. Здесь алели сабли матросов сэра Фрэнсиса Дрейка. Здесь услышала звон дорогих монет команда Ричарда Хокинса. Морские разбойники периодически совершали здесь грабежи, забирая золото, что доставляли сюда из Перу, и это послужило поводом к тому, что чилийский губернатор Мартин Гарсия де Лойола начал сооружать защитные укрепления для Вальпараисо в 1594 году.

Во второй половине XVIII века в городе был увеличен экспорт из порта. В Перу направляли вино, сало, шкуры и сыры.

В Вальпараисо можно было насчитать около ста жилищ и четырёх церковок в 1730 году. С наступлением XIX века страна избавилась от испанского владычества, и в Вальпараисо стали эмигрировать европейцы. Это были немцы, французы, англичане, греки, хорваты и американцы. Здесь им открывалась возможность торговать. Более того, их манил самый крупный порт Южной Америки.

В 1837 году в городе была основана религиозная община французского языка, ставшая первой частной школой на континенте. Архитектор из Франции Люсьен Эно возвёл в Вальпараисо фабрику по производству шоколада под названием «Hucke». Здание таможни было построено архитектором из США Джоном Брауном. В 1858 году было закончено строительство церкви святого Павла.

Как и в истории любого другого города, в истории Вальпараисо есть и трагические страницы. Весной 31 марта 1866-го года в порту прогремел взрыв вследствие многолетней войны против испанской короны. С момента получения независимости городской порт стал свободным. А в 1906 году в портовом городе произошло землетрясение – бич всего континента, забравшее на тот свет около трёхсот тысяч человек. Вальпараисо понёс колоссальные убытки, ввиду которых стали рассматривать возможность использования иных строительных материалов. Тогда в городе началось строительство новых зданий, нынче являющихся достопримечательностями Чили.

В настоящее время Вальпараисо имеет несколько общественных спортивных объектов, включая растущую сеть велосипедных маршрутов.

Вальпараисо находится в ста четырёх километрах на северо-запад от чилийской столицы Сантьяго. Коммуна Касабланка граничит с ним на юге, коммуна Килпуэ – на востоке, коммуна Винья-дель-Мар – на северо-востоке. В южной стороне города расположен залив Вальпараисо и Береговая Кордильера. С западной и северной стороны город омывается Тихим океаном.

Город расположен амфитеатром у залива Вальпараисо на южном берегу на склонах Береговой Кордильеры.

Береговая Кордильера тянется на три тысячи километров с севера на юг, начиная Арикой и заканчивая проливом Чакао, а затем продолжается на юг в виде цепочки островов архипелага Чили и полуостровом Тайтао. Высота её гораздо меньше высоты Главной Кордильеры. Наивысшая ее вершина – Викунья-Макенна – имеет высоту в три тысячи сто четырнадцать метров, находясь между городами Талтал и Антофагаста.

Викунья-Макенна, Армазонес, Юмбес, Эль-Моро-Чаче, Альтос-де-Сантильяна, Пикорете, Эль-Робле, Вискачас и Ла-Компана – все эти прекрасные названия носят вершины Береговой Кордильеры, Кордильера-де-ла-Коста.

С целью децентрализации власти из Сантьяго в Вальпараисо парламент будет перемещен в 1990 году. Национальный Конгресс будет перемещен в специально построенное здание. В Национальном Конгрессе будет происходит инаугурация президентов Чили. Там произойдет и инаугурация Габриэля Борича, самого молодого президента Чили, избранного в 2021 году.

Вальпараисо лежит на узкой полосе земли между береговой линией и лежащими около неё холмами. Центр города обладает извилистыми мощёными улицами. Его окружают крутые утесы и дома предместий, что раскинулись по склонам. Путь к ним лежит через многочисленные пешеходные дорожки, фуникулёры и лестницы. Вальпараисо имеет городские музеи искусства и естествознания, а также морской музей – лучшие в стране.

Муэлле Прат, не так давно возведённый повторно городской пирс, являет собой рынок, а также имеет прибрежные ресторанчики.

Вальпараисо всегда играл важную роль в культурном развитии Чили. Там находятся Военно-морская академия, Технический университет Федерико Санта-Мария, консерватория, Католический университет, библиотека «Северин» и Музей естественной истории.

В 2003 году Вальпараисо был признан историческим наследием. В нём царит непередаваемая атмосфера ушедших столетий.

В историческом центре города Плаза Матриз возвышается храм Иглесиа Матриз, чилийский национальный памятник. Раньше на его месте стояла другая церковь, а до неё – ещё одна. Землетрясение не оставило от них и следа.

Площадь Сотомайор – одна из главных достопримечательностей Вальпараисо. На этой площади возвышается памятник капитану Артуро Пратту, одновременно являющийся мавзолеем. Пратт вписал свое имя в историю, приняв неравный бой с перуанцами. «Ребята, силы неравны, но от нас требуется мужество и ещё раз мужество!» – кричал он. – До сих пор ни один чилийский корабль никогда не спускал свой флаг; я надеюсь, этого не случится и сегодня. Клянусь вам, что этого не будет, пока я жив – а если я погибну, мои офицеры знают, как исполнить свой долг. Да здравствует Чили!»

Корабль Артуро «Эсмеральда» увернулся от тарана перуанского судна. Нос монитора скользнул по правому борту корабля в кормовой его части. Тогда вражеская шхуна ударила в упор, разрушив палубу корвета и унеся жизни пятидесяти солдат. Пратт понимал, что оказался между молотом и наковальней, но не думал сдаваться. Сжав в кулаке боль, капитан прокричал: «На абордаж, ребята!» – и перепрыгнул со шканцев на палубу броненосца, держа револьвер в одной руке и саблю в другой. Правда, атака не планировалась. Поэтому множество моряков Артуро не смогли услышать своего капитана. Из всей команды за командиром последовал только сержант Хуан де Дьос Альдеа, вооружённый пистолетом и абордажным топором, а за ним – матрос Арсенио Канаве. Поскользнувшись, он упал в море, когда броненосец отклонился, но смог вернуться на корабль, где вскоре нашёл безвременную смерть. Попав на палубу монитора, Пратт и Алдеа направились к командной вышке. Мигель Грау, перуанский адмирал, заметив их, дал приказ об аресте. Тогда его заместитель по имени Хорхе Энрике Веларде принялся выполнять приказ командующего, но, отперев люк, мгновенно пал от трёх выстрелов, сделанных Артуро. При приближении к вышке Алдеа был смертельно ранен пулей из винтовки в середину живота. Пратт тут же поспешил к командной вышке. Достигнув палубы, он, находясь почти у вышки, был ранен в колено. Успешно отбив атаку одного солдата, Пратт не справился со вторым. Перуанский матрос Мариано Порталес, выйдя с вышки, моментально выстрелил ему прямо в голову. Пратт погиб. Последние сражение сделало из Пратта героя и увековечило его имя в памятнике.

На площади Сотомайор также расположены морское министерство и памятник павшим героям, которые погибли в Тихоокеанской войне, длившейся с 1879-го по 1883 год, той самой, в которой принял участие капитан Артуро.

Вальпараисо – город зарождения двух эпох. Здесь сияли яркие рисунки на стенах, здесь же гремели адские взрывы. Здесь радовались и улыбались, здесь же скорбели и кричали. Здесь родился Сальвадор Альенде, здесь же родился Августо Пиночет.

Родиной христианского святого, хранителя Мироточивой Иконы Иверской Божией Матери Иосифа Муньоса-Кортеса, также является Вальпараисо. Этот город – часть Чили. Чили – очаг противостояния. Здесь появляются на свет озарённые небесным помыслом, здесь же тьма рождает адское исчадье.

Так здесь встретились противоположности, однако их нельзя было назвать добрым и соответственно злым – последний скорей неразумен и наивен.

На дворе стоял август 1973 года. Элизио Торрес находился в Вальпараисо в качестве гостя у одного своего знакомого по фамилии Рикос. Он был родом из Испании, а в Чили переехал десять лет назад. В его глазах не было зла, они порой выражали лишь недоумение. Он носил всегда самые дорогие костюмы, а его чёрные волосы ниспадали до плеч.

В тот день Рикос с Элизио сидели на скамейке. Между ними развязался политический спор.

– Но почему ты не хочешь понять, что неолиберализм благоприятно повлияет на обстановку в государстве? – спрашивал Рикос.

– Потому что неолиберализм бесчеловечен, Рикос, – отвечал Торрес.

– При капитализме всем людям даётся шанс разбогатеть. Ты предлагаешь альтернативу?

– Помнится, ты говорил, что занимаешься филантропией? Про какие-то бесплатные секонд-хенды.

– Да, Элизио.

– Люди должны помогать друг другу. Всё, что ты делаешь, – это отдаешь бедным поношенную одежду.

– Но ведь они все равно не могут позволить себе одеваться лучше! Скажи мне, что я могу сделать?!

– Бедствующий не нуждается в недоеденной похлебке или дырявом пиджаке, не нужном хозяину. Бедствующий нуждается в масштабных преобразованиях, равноценном дележе материальных благ, доступном образовании и всеобщем равенстве. Наивысший подвиг в наше время – стать революционером.

Рикос глубоко вздохнул. Он не совсем понимал, о чём говорит Элизио. Рикос совсем не разбирался в политике. Часто он не имел собственного мнения, а только повторял чужие слова.

Рикос был убежденным капиталистом. Он унаследовал огромное состояние от своих родителей. Его отец был латифундистом, а мать – дочерью испанского генерала. Рикос был очень юн и не знал, каково это – быть обездоленным. Звон гитары с чилийских подмостков не звучит для богача и потому никогда не проникнет в его сердце. Однако всё-таки даже человеку из богатой семьи предоставляется таковой шанс, но только тогда, когда он откажется от буржуазных предрассудков и наконец откроет глаза.

========== IX Переворот ==========

Комментарий к IX Переворот

Они здесь чтобы сжечь нас, казнить на костре,

Набивая карманы на крови других.

Как ветра объявились продать, чтобы все

В грязных лужах искали останки родных.

Перевод авторский

2 — На Стадионе пять тысяч нас тут

На Стадионе пять тысяч нас тут,

Только здесь, в этой части города.

Пять тысяч людей здесь смерти ждут.

Сколько ж нас по стране в пытке морока?

Сонмы славных рабочих в изгнании,

Землепашцы и пролетарии!

Сколько жребиев с голодом тут

С пыткой, безумием, болью здесь рушатся!

В пространстве их шестеро. Их убьют.

В крови человек забитый ужасом!

Как можно так бить человека в мучениях?!

Иные четверо хотели избавиться

От страхов, один уж шагнул в тьмы забвение!

О стену главою он в смерти ударился!

Как ужасно фашизма лицо кровавое!

Они достигают свершений коварных,

Ни о чем не заботясь, для них каждый раненый,

Кровь для них — блеск медалей! Сиянье регалии!

Коль убил, то герой! Повышение в звании!

Это мир, что создала рука Провиденья?

Это ваши семь дней чудес и творенья?

В этих стенах одно есть! Есть только одно!

Лишь желание смерти и только оно!

Но внезапно сражает меня озарение!

И я вижу внезапно прилив без биения!

И я вижу машины, и пульс их безмерный!

И военных с лицом как у дев милосердных.

А Мексика, Куба, мир слился во взоре!

Пусть кричат о позоре! Об этом позоре!

См. продолжение в комментарии после части

Торрес и Рикос встали со скамейки и пошли вдоль площади Сотомайор. Мимо пролетали чайки. Ярко светило солнце. Чёрные фигуры монумента Пратта отражали солнечные лучи.

– Да, – сказал вслух Рикос, устремив свой взгляд на статую.

– Что? – спросил Элизио.

– Отважный был человек Артуро Пратт.

– Отваги-то ему не занимать, но мне трудно назвать его героем.

– Это ещё почему? – спросил Рикос, устремляя негодующий взор на Элизио.

– «Снаряды летели мимо нас, а некоторые причиняли вред населению, поэтому наша позиция была выгодной», – писал первый лейтенант Луис Урибе слова Пратта в своем докладе. Не находишь, что такого циника, как Пратт, сложно назвать героем?

– С чего ты взял?

– Эти сведения подтверждают серьёзные исторические источники.

Торрес был прав. Несмотря на то, что Пратт вписал свое имя в историю гибелью в морском сражении, он не был тем человеком, каким его представляли люди. В следующем веке местные социалисты ещё прольют красную краску на его бюст, яростно протестуя.

Торрес пробыл в городе еще три дня, а потом вернулся в родной Сантьяго. С Рикосом он больше не виделся. В городе росла напряжённая обстановка. Нужно было готовится к худшему.

С начала правления Сальвадора Альенде в Чили экономика стала расти. 1971 год изменил жизнь народа. Безработица сократилась к концу 1972 года до 3% с 8,3% в 1970-м. Валовый национальный продукт вырос на 8,5%. В 1972 году ВНП вырос на 5%.

Центральное разведывательное управление Америки не так давно признало, что тридцать седьмой президент Ричард Никсон приказал сделать всё, чтобы экономика в Чили «закричала».

Мучители страны заставили ее рыть себе могилу до тех пор, пока она не потеряла сознание, очнувшись в море крови. Чили напоминает нестреляного новобранца, закинутого в самое пекло сражения, который тем не менее, словно закалённый войной, покрытый шрамами командир, будет драться до конца. Мало калёного железа, чтобы уничтожить его. Чили не убьет ни война, ни чума, а вот отсутствие провианта выведет её из строя. Враг уничтожает изнутри. Так он тихо подкрадывается к рычагу экономики и начинает выводить её из строя.

Даже если экономика росла, инфляция составляла 22,1% в 1971 году из-за административного контроля за ценами, в 1972 году она взлетела до 28%, потом до всех 100%. Но в первой половине 1973 года сложилась катастрофическая ситуация! Инфляция составила 353%. Настала пора товарного дефицита и чёрного рынка. Экономика падала все ниже, когда под давлением Вашингтона снизились цены на медь – основной ресурс экспорта страны.

Весной 1973-го в послании президента конгрессу Альенде писал: «Мы должны признать, что оказались неспособными создать соответствующее новым условиям руководство экономикой, что нас захватил бюрократический смерч, что у нас нет необходимых инструментов для изъятия прибылей буржуазии и что политика перераспределения доходов проводилась в отрыве от реальных возможностей экономики».

Демократия! Какое ужасное слово! Руководствоваться её принципами –все равно, что отпустить пятилетнего ребёнка гулять ночью одного, при этом спокойно лечь спать, искренне считая, что всё под контролем. Поверить в принципы демократии – всё равно, что поверить в то, что голубое пламя газовой плиты холодное, и коснуться его. Руководствоваться принципами демократии и поверить в них – всё равно, что надеть на палец кольцо, инкрустированное камнем, только для того, чтобы Зевс был доволен. Однако тот, кто соглашается на это, рискует вновь оказаться на скале. При капитализме человек чувствует себя прикованным Прометеем или измождённым, уставшим толкать на гору камень Сизифом.

Осенью 1972 года грузоперевозчики объявили забастовку, что практически парализовало транспортное сообщение. Волнения постепенно переросли в гражданскую войну. По тридцать терактов происходило за весь день. Их вершителями были экстремисты ультраправой организации «Родина и свобода». Они взрывали мосты, линии электропередач и железные дороги. Левыми террористами были совершены нападения на магазины и полицейских, а также экспроприации банков. К августу 1973 года всего было ликвидировано свыше двухсот мостов, линий электропередач, электроподстанций, нефтепроводов, шоссейных и железных дорог и других объектов. Их стоимость составила 32% всего годового бюджета страны.

Реакционные силы старались высосать из страны все её соки. Они выжали из нее сок, как из абрикоса, разорвали мякоть, а обглоданную косточку вышвырнули на мостовую. Сделав это, они решительно заявили, будто абрикосы у «Народного Единства» выглядели так с самого начала!

Весной ввиду забастовок и диверсий погибло несколько тысяч голов домашнего скота и половина собранного урожая овощей и фруктов. Теракты вызывали крайний дисбаланс. На убийство ультралевыми лидера правого крыла христианско-демократической партии Суховича в июне 1971 года правые ответили убийством военно-морского адъютанта президента в июле 1973 года. В июне произошла попытка правого госпереворота в 1973 году. С наступлением 25 августа тридцать военных моряков захватили радиостанцию, призывая к неповиновению командованию флота. В связи с этим прокуратура военно-морских сил арестовала двести человек, выдвинув обвинения в заговоре против лидера левых христиан Гарретона и генсека Соцпартии К. Альтамирано.

Оппозиционное правоцентристское большинство в Палате депутатов одобрило давно готовившееся «соглашение палат» о незаконности действий правительства 22 августа в 1973 году. Оно обвиняло Альенде в авторитарных устремлениях и стремлении уничтожить роль законодательной власти, в пренебрежении решениями судов и покровительстве преступникам, связанным с правящей партией, в покушениях на свободу слова, арестах, избиениях и пытках оппозиционных журналистов и иных граждан, в покушениях на университетскую автономию; в покушениях на собственность, в незаконном преследовании забастовщиков, в терроре населения с помощью вооруженных банд, во введении в образование марксистской идеологии и т.д. и т.п.

Рассекреченные документы центрального разведывательного управления ясно говорят, что с 1964 года Америка активно вмешивались во внутриполитические процессы в Чили.

Целью переворота, по мнению реакционных сил, являлось свержение президента-социалиста Сальвадора Альенде, которого не удалось отстранить от власти невоенным путём.

Пиночет и его сторонники объясняли необходимость свержения Альенде стремлением не допустить гражданскую войну. Вы только вдумайтесь! Главные виновники гражданской войны говорили о её недопущении. «Ложь раскрывается во взгляде, и поскольку я много раз лгал – я носил тёмные очки», – говорил диктатор. И, конечно, главными причинами переворота для кровавой банды являлась «защита» политических и общественных институтов Чили от «марксистской угрозы», «защита» конституционных основ республиканского строя в Чили, «восстановление» «законности» и «порядка», и «подавление» террористической деятельности левых экстремистских организаций.

В то же время можно назвать истинные мотивы чилийской хунты – это возвращение национализированных предприятий прежним владельцам, включая корпорации США, и возврат Чили в орбиту их влияния, прекращение экономических преобразований, проводившихся правительством Народного единства, в частности аграрной реформы и национализации крупной промышленности, а также вооруженный разгром левого движения, влиятельного в стране, включая коммунистов, социалистов, радикалов, левых христианских демократов и ультралевое движение MIR.

Представьте себе тёмный переулок. Слышно, как прозвучал колокольный звон. Послышался дикий крик, истошный вопль. Небо стало мироточить кровью. Они пришли. Пабло Неруда писал:

Son los mismos,

que vienen a matarnos,

si, son los mismos

que vendrán a quemarnos,

si, son los mismos,

los gananciosos y los jactanciosos,

y que ganaban tanto,

ahora

por el aire

vienen, vendarán, vinieron,

a matarnos el mundo.

Переворот начался ночью с 10 на 11 сентября в 1973 году на кораблях чилийских военно-морских сил, что участвовали в совместных с военно-морскими силами Америки военных учениях «Унитас», проходивших у берегов страны. Сотни матросов и офицеров – сторонников Альенде – были отправлены на расстрел, а их тела сброшены в море. Помимо этого, бунт также напрочь отказался поддержать один из командиров военных кораблей. Его арестовали и посадили на островах Кирикина в импровизированную тюрьму.

С появлением первых солнечных лучей 11 сентября кораблями был обстрелян порт и город Вальпараисо. Высаженный десант захватил его. Местные жители – три тысячи граждан – были задержаны, 12-13 сентября в столице был введён комендантский час.

Утром ровно в половине седьмого утра мятежные офицеры стали осуществлять операцию по захвату Сантьяго де Чили. Они захватили телецентр и ряд стратегических объектов, радио-и автоматические телефонные станции.

Правые радиостанции «Агрикультура», «Минерия» и «Бальмаседо» передали заявление изменников о перевороте и создании военной хунты в составе командующего сухопутными силами генерала Августо Пиночета, командующего военно-морскими силами адмирала Хосе Торибио Мерино, командующего военно-воздушными силами генерала Густаво Ли и исполняющего обязанности директора корпуса карабинеров генерала Сесара Мендосы.

Радиостанции, поддержавшие «Народное единство», «Порталес» и «Корпорасьон», что передавали заявления Альенде, подверглись бомбёжкам. После этого мятежниками были захвачены штаб-квартиры партий, входящих в «Народное единство».

Утром в десять минут десятого радиостанция «Магальянес» – последняя работавшая станция, верная президенту – передала в эфир его последнее обращение к народу Чили:

«Соотечественники!

Наверное, это моя последняя возможность обратиться к вам: военно-воздушные силы бомбили радиостанции «Порталес» и «Корпорасьон». В моих словах не горечь, а разочарование, и они будут моральной карой тем, кто нарушил принесенную присягу: военным Чили – командующим родами войск и адмиралу Мерино, который назначил себя командующим флотом, а также господину Мендосе, генералу-подлецу, который еще вчера заявлял о своей верности и преданности правительству, а теперь тоже провозгласил себя генеральным директором корпуса карабинеров.

Перед лицом этих событий мне остается сказать трудящимся одно – я не уйду в отставку!

На этом перекрёстке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа. И я с убеждённостью говорю ему, что семена, которые мы заронили в сознание тысяч и тысяч чилийцев, уже нельзя полностью уничтожить.

У них есть сила, и они могут подавить вас, но социальный процесс нельзя остановить ни силой, ни преступлением.

История принадлежит нам, и её делают народы.

Трудящиеся моейродины!

Я хочу поблагодарить вас за верность, которую вы всегда проявляли, за доверие, оказанное вами человеку, который был лишь выразителем глубоких чаяний справедливости и который, поклявшись уважать конституцию и закон, сдержал свое слово. Это решающий момент, последний, когда я могу обратиться к вам. Но я хочу, чтобы вы извлекли урок. Иностранный капитал, империализм в союзе с реакцией создали условия для нарушения вооружёнными силами традиции, верности которой их учил генерал Шнейдер и которой остался верен майор Арайа. Оба они стали жертвами тех социальных слоев, которые сегодня отсиживаются в своих домах, надеясь чужими руками вернуть себе власть, чтобы и дальше защищать свои барыши и привилегии.

Я обращаюсь прежде всего к простой женщине нашей страны, к крестьянке, которая верила в нас, к работнице, которая много трудилась, к матери, которая знала, что мы заботимся о ее детях.

Я обращаюсь к специалистам нашей родины, к специалистам-патриотам, к тем, кто все эти дни продолжал работать, чтобы сорвать заговор, в то время как профессиональные объединения специалистов, классовые объединения помогали заговорщикам с целью защитить преимущества, которые дал немногим капитализм.

Я обращаюсь к молодёжи, к тем, кто с песней отдавал борьбе свой задор и силу духа.

Я обращаюсь к гражданину Чили – к рабочему, крестьянину, интеллигенту, к тем, кого будут преследовать, потому что в нашей стране уже давно – в покушениях террористов, в взрывах мостов, в разрушении железнодорожных линий, нефте-и газопроводов – ощущалось присутствие фашизма. С молчаливого согласия тех, кто был обязан… Их будет судить история.

Наверное, радиостанцию «Магальянес» заставят замолчать, и до вас уже не дойдет твёрдость и спокойствие моего голоса. Это неважно. Меня будут слышать, я всегда буду рядом с вами. По крайней мере, обо мне будут помнить как о достойном человеке, который отвечал верностью на верность трудящихся.

Трудящиеся моей родины!

Я верю в Чили и в судьбу нашей страны. Другие чилийцы переживут этот мрачный и горький час, когда к власти рвётся предательство. Знайте же, что не далёк, близок тот день, когда вновь откроется широкая дорога, по которой пойдёт достойный человек, чтобы строить лучшее общество.

Да здравствует Чили!

Да здравствует народ!

Да здравствуют трудящиеся!

Таковы мои последние слова.

И я уверен – моя гибель не будет напрасной. Я уверен, что она будет, по крайней мере, моральным уроком и наказанием вероломству, трусости и предательству».

В ходе трансляции обращения «Магальянес» была подвергнута бомбёжкам и захвачена мятежной армией. Все, кто в это время находился в здании радиостанции, погибли. Количество жертв, судя по различным источникам, составляло от сорока шести до семидесяти человек.

Утром в девять пятнадцать офицеры во главе с генералом Хавьером Паласиосом начали обстрел и штурм президентского дворца «Ла Монеда», на защиту которого отчаянно встало около сорока человек. Переворот осуществлялся с помощью авиации и танков. Условия мятежных офицеров о капитуляции в обмен на разрешение беспрепятственно покинуть Чили защитники «Ла Монеды» категорически отвергли. В четырнадцать двадцать «Ла-Монеда» была захвачена. Официальные источники говорят, что Сальвадор Альенде покончил жизнь самоубийством, но это неправда! Президент говорил: «Только мёртвым я оставлю «Ла-Монеду», но умру сражаясь. Совершать самоубийство, как Бальмаседа, я не стану…» Он был убит, «пал, оклеветанный молвой». Солдаты Пиночета расстреляли его в собственном кабинете.

Формальное состояние «осадного положения», введенного для прихода хунты к власти, держалось в течение месяца после 11 сентября. Переворот унес жизни трёх тысяч двухсот двадцати пяти человек. В застенках было замучено свыше тридцати семи тысяч граждан. В настоящее время число пострадавших от военной хунты составляет сорок тысяч восемнадцать человек!

Настало то время, когда ад восстал из недр земли, охватив южную твердь, окружённую с одной стороны горной цепью, с другой – морем.

М. Контрерас, М. Краснов, М. Морен Брито – все они впоследствии будут осуждены на пожизненное заключение, но тогда в их власти было несколько тысяч жизней.

Создавались концентрационные лагеря для политических заключённых, из которых больше всего получил широкую известность «Стадион». Здесь 15 сентября был зверски убит известный поэт, режиссёр, композитор и певец Виктор Лидио Хара Мартинес. В последние часы своей жизни он написал стихотворение, точно передающее ужас концлагеря и отображающее наивысшую стойкость его воли: Somos cinco mil aquí

Somos cinco mil aquí.

En esta pequeña parte de la ciudad.

Somos cinco mil.

¿Cuántos somos en total en las ciudades y en todo el país?

Somos aquí diez mil manos que siembran y hacen andar las fábricas.

¡Cuánta humanidad con hambre, frío, pánico, dolor, presión moral, terror y locura!

Seis de los nuestros se perdieron en el espacio de las estrellas. Un muerto, un golpeado como jamás creí se podría golpear a un ser humano.

Los otros cuatro quisieron quitarse todos los temores, uno saltando al vacío, otro golpeándose la cabeza contra el muro, pero todos con la mirada fija de la muerte.

¡Qué espanto causa el rostro del fascismo!

Llevan a cabo sus planes con precisión artera sin importarles nada.

La sangre para ellos son medallas.

La matanza es acto de heroísmo.

¿Es éste el mundo que creaste, Dios mío?

¿Para esto tus siete días de asombro y trabajo?

En estas cuatro murallas sólo existe un número que no progresa.

Que lentamente querrá la muerte.

Pero de pronto me golpea la consciencia

y veo esta marea sin latido

y veo el pulso de las máquinas

y los militares mostrando su rostro de matrona lleno de dulzura.

¿Y México, Cuba, y el mundo?

¡Qué griten esta ignominia!

Somos diez mil manos que no producen.

¿Cuántos somos en toda la patria?

La sangre del Compañero Presidente

golpea más fuerte que bombas y metrallas.

Así golpeará nuestro puño nuevamente.

Canto, que mal me sales

cuando tengo que cantar espanto.

Espanto como el que vivo, como el que muero, espanto.

De verme entre tantos y tantos momentos del infinito

en que el silencio y el grito son las metas de este canto.

Lo que nunca vi, lo que he sentido y lo que siento hará brotar el momento…

В то время, когда происходил переворот, Элизио и его соратники были дома у Торресов. Глядя в линзу крохотного телевизора, они лицезрели страшную картину штурма дворца.

Мерседес Кастильо, едва ли не плача, прильнула к груди Элизио. Рядом сидела мать и пыталась её утешить, хотя было видно, что она также вот-вот заплачет. Признаться честно, все, кто был тогда в той комнате, еле сдерживали эмоции.

Вздымались чёрные клубы дыма, огонь, охвативший «Ла-Монеду», полыхал, словно адская лава. Скрипели гусеницы танка. Элизио крепко сжал руку Кастильо и сказал:

– Мы не бросим наш штык у ног врага! Мы продолжим бороться! Встанем же грудью за родную землю! Венсеремос!

Он говорил эти слова, испытывая ужасную моральную боль, но знал, что никак нельзя упасть духом.

– Посморите на эти грязные рожи! Солдатня! Нацепили каски себе на бошки и закрыли свои свиные рыла платками! Идиоты! – стал говорить Хуан Теодорес, разгорячившись. Элизио улыбнулся и сказал: – Да, Хуан! Ты молодец! На тебя всегда можно положиться! Не падайте духом, товарищи! Берите пример с Хуана! Настоящий революционный активист не должен бояться смерти! Он знает, на что идёт.

– Это не конец! – стал говорить Педро Колон – душа всей компании Торреса. – Это не конец! Мы будем идти до конца! Мы все с тобой, Элизио! Именно ты собрал здесь всех нас! Теперь нас не сможет разлучить даже их грязный железный сапог! Я с тобой! Я с вами, товарищи! Однажды Тельман сказал, что один палец можно сломать, но пять пальцев – это кулак!

– Нам придется уйти в подполье, – Сантьяго Теодорес старался говорить ровно и спокойно. – Мы сможем продолжать оставаться теми, кем были, но об этом никто не должен знать.

– Помните, что правда на нашей стороне, – заговорил Фелиппе Пескадор. – Забудьте о том, как вас зовут.

– Ибо мы одно целое, тем паче! – сказал Элизио.

– Элизио, ты вновь будешь организатором, но на этот раз…

– Не кружка, а подполья, – закончил фразу Торрес.

Матео Либертад произнес:

– Я соглашусь, что не стоит отчаиваться. Мне и слезами залиться хочется, честно говоря, но я не буду.

– Правильно! Наших слёз им не увидеть! – заявил Хуан Теодорес. – Обойдутся!

– Всё будет хорошо. Мы должны выполнить нашу миссию. Это большое горе для нас, как для чилийцев, как для революционных активистов. Но слёз моих им не видать.

– Да пусть хоть глаза мне вырвут! Только вместе с глазами они и слёзы мои получат! – крикнул Хуан Теодорес.

У Мерседес Торрес, сидевшей рядом с Мерседес Кастильо, стучало сердце.

– Что же теперь будет с нашей Родиной? – вопросила она.

– Мы просто должны послушать Элизио и продолжить борьбу, – ответила Кастильо. – Сеньора Альенде больше нет в живых. Есть только хунта. Но Альенде с нами. Он всегда будет с нами. Наши идеи никто не убьёт. Новый мир воскреснет. Не вечно ночи стоять над Сантьяго. Не вечно в Чили идти дождю!

– Жить без идеи невозможно, – сказал Сантьяго Либертад. – Смысл нашей жизни не угас. Он только возрос. Мы должны бросить вызов реакции. Иначе мы недостойны существовать в этом мире. Лучше умереть человеком, чем существовать как лишенный ума, дрожащий трус.

– Да! Человек без идей – всё равно, что одноклеточная амёба! – воскликнул Хуан.

– Действительно, Хуан! – сказал Бартоломе. – Правда, человек без идей – это иногда такая амёба… Такой маленький, что даже не амёба, а атом. Такие подлецы без родины, без народа, без знамени порой создают ядерные взрывы.

– Но если от атома есть польза, то от этих подонков только сплошной вред и совершенно никакого проку!

– Это точно! – согласился Педро.

К разговору подключился Симеон Эскуела:

– Понимаете, у меня начинает складываться такое впечатление, что все наши слова только лишь для утешения. И я признаю, что это так. Я всегда очень много говорил. Но наши слова никогда не разойдутся с делом. Мне не терпится приступить к делу. Появления предателей следовало ожидать. Уж больно у нас благоприятная была обстановка в стране. Эх, Альенде! Мир ему и покой! Как же так вышло, камрад?

– Знайте же, что близок тот день, когда вновь откроется широкая дорога, по которой пойдет достойный человек, чтобы строить лучшее общество, – стал говорить Томас. – Сколько боли и разочарования в этих словах!

Марко Сантьяго сказал:

– Мировой империализм беснуется. Стоит готовиться к тяжким временам. Страна упала на дно. Но не из той они породы, чтобы мы их боялись.

Раздался стук в дверь. Мерседес Торрес вздрогнула и хотела было пойти открыть ее, но Педро остановил её. Элизио направился к двери.

– Это я! Открывай! – крикнул знакомый голос.

Элизио сразу же открыл дверь.

– Это я! – сказал Марко Баррио. – Я был у матери. Вы тоже об этом слышали? Да?

– Ты о перевороте?

– Да, Элизио! Об этом злосчастном перевороте! Я очень соболезную всем вам и сам страдаю от этой непереносимой горести! Я слышал последнюю речь Альенде. Поверить в это я не могу! Его убили эти мерзкие солдафоны! Адмирал Мерино – подлый изменник! Я бы лично плюнул ему в лицо! Тысячи чилийцев разорвали бы их всех на части! Эту лживую отвратительную банду!

– Проходи. Не стоит обсуждать такие вещи на пороге, – сказал Элизио.

Вместе они прошли в небольшую гостиную, что по сравнению с бараком казалась просто раем. Черные стены ветхого дома – не белоснежные стены двухкомнатной квартиры. Просторный балкон с видом на город – не грязный подоконник с выходом на тёмный замусоренный двор.

Комментарий к IX Переворот

Сонмы рук трудовых не на фабриках города!

Сколько ж нас по стране в пытке глада и морока?

Президентская кровь, словно горн, обжигает,

Бьёт сильнее, чем бомба, в кипеньи взрывает!

И я верю, что снова кулак наш ударит.

О, мой гимн, как же плохо выходишь ты,

Когда песнь заглушает все страхи.

Цепенеет живой, но в агонии мечты

Разыщи себя в вечности взмахе.

Ведь ты тишь и покой в этой пытке и мраке.

То, что я никогда не видел, когда явился на свет,

Что я чувствовал и что я чувствую, откроет момент…

Перевод авторский

========== X Покушение ==========

Комментарий к X Покушение

Они пришли с пустынных

Песчаных лон, холмов, морей.

Все реже бьётся сердце, но

Путь продлится сотни дней.

Знаком им вид могильный,

Хлеб вкусить всё тяжелей.

Они пришли с пустынных

Песчаных лон, холмов, морей.

Товарищ им сказал одно:

Людей быт тверже скал.

Истории всех штолен,

Всех поселений стран,

Душа страданьем дышит,

Унижена она.

Настал тот день и вся толпа

Уж братство поняла.

К работе вновь готовы,

Шахтёр и рыболов,

Надежды песнь, как волны,

Союз создали вновь!

Тростник и барабаны,

Железных флейт напев,

Посев взойдёт желанный!

Блаженный всем посев!

Перевод авторский

Один из судей военного трибунала, Пабло Пагано, родился в городе Ла-Серена в 1945 году в семье полковника Пагано-старшего. Его отец отличился в Первой Мировой на западном фронте, воюя на стороне Антанты в армии Италии. В свои восемнадцать лет он уже имел множество наград. Впоследствии он принимал участие в интервенции в РСФСР. У Пагано-старшего была мечта, чтобы его сын Пабло пошёл по его стопам, став солдатом. В 1950 году семья переехала в Вальпараисо, где и прошло детство будущего председателя. Будучи полковником, его отец знал, что такое война, но не страшился отправлять туда сына. В семье царил дух консерватизма, который Пабло впитал вместе с молоком матери. Она также видела его солдатом, правда, всё время по-разному. Перед ней возникал то образ отважного командира пехоты, то грозного морского капитана, то искусного лётчика. Пабло желал попасть в военное училище, но не смог пройти медкомиссию из-за искривления позвоночника. Тогда отец принял меры, чтобы гарантировать сыну поступление. Семья переехала в Ла-Серену, где отец сделал всё, чтобы его сын стал солдатом. Причина переезда была проста – делегат в Палате представителей Конгресса занимал там высокое положение и к тому же был лучшим другом дяди Пабло. Отец был уверен, что получит от него рекомендательное письмо. К тому же он желал разыскать специалиста, способного выправить искривленный позвоночник Пабло, из-за которого его не хотели принимать в училище. В 1964 году Пабло всё же был зачислен. Часть его молодости прошла в Сантьяго в доме дяди со стороны отца, судьи Федерико Пагано, входившего в высшее общество и в политические круги столицы.

Пабло Пагано чётко понимал две вещи: он сын военного, сражавшегося против коммунистов; он питает ненависть и отвращение ко всему, что связано с коммунизмом. Предчувствие отца не обмануло – сын действительно оказался способным курсантом. Он быстро поднялся по карьерной лестнице, став майором. Позже Пабло Пагано был назначен одним из судей военного трибунала Сантьяго.

В перевороте 1973 года Пабло принял участие в штурме «Ла-Монеды», предпочтя «Народному единству» военную хунту Пиночета. Это был самый пик его деятельности. Пабло Пагано подписывал приговоры направо и налево. Будучи воинствующим антикоммунистом, он то и дело кидал в тюрьмы и отправлял на расстрелы каждого, кто хоть немного сочувствовал левому движению. Правда, он мало понимал, что происходило в те годы. Из своего кабинета Пагано практически не выходил. Его единственным сражением стала позорная война против своего же собственного народа. Так, не успев даже никак проявить себя, Пагано сделался угрюмым бюрократом, чьи глаза были слепы и циничны. Своим взором он никогда не видел пыток, подписывая приказы о расстреле, будто это был школьный журнал. Он был уверен, что отправляет на расстрел изуверов, и, совещаясь с судьями, до последнего отстаивал смертный приговор. Для него смерть была игрой. Казалось, что Пагано и в самом деле не знал костлявой старухи с косой. Он знал, что коммунисты – главная угроза подлинной демократии, что они отправили на расстрел офицера интервента, бывшего другом отца Пабло, разграбили поместья дворян и фабрикантов, что были заработаны честным трудом.

У Пабло понятие «коммунист» вызывало ненависть, презрение и негодование. Так у любого нормального человека соответствующие эмоции вызывает слово «фашист». С детства он, как и солдат Бениньо, полагал, что коммунисты – это звери, не знающие жалости. «За такое нужно расстреливать!» – с детства слышал он фразы. – «Большевики – это голод, война и красный террор! Даже не церемонься, если с тобой спорит коммунист, смело бей его в нос!»

Когда Пабло было тринадцать, знакомый дал почитать ему философию исторического материализма. Отец, заметивший книгу у сына на столе, тогда швырнул её на пол и стал браниться: «Выброси эту дрянь и больше никогда не читай! Дружишь со всякими уродами!» – а потом стал читать сыну лекцию о том, что такое коммунизм. Моментально с этого момента одноклассник, который дал Пабло марксистскую литературу, был переведён в другую школу.

Пабло был груб и бесцеремонен. Будучи курсантом, он получил прозвище «Кодкод». Чилийская кошка, она же кодкод или гуинья, принадлежит к роду тигровых кошек и проживает на территории Южной Америки. В окружении курсантов Пабло чувствовал себя кодкодом среди грызунов. Иных он так и называл – «слабаками» и «крысами». Его все боялись, и никто не осмеливался указывать ему.

С детства Пагано проявлял интерес к юриспруденции. Он питал страсть к античной культуре и истории права. Слово «трибунал» воодушевляло и манило его. Это была именно та структура, где он мог разбираться с коммунистами, именно то место, где он бы мог «вершить свое возмездие». В том, что коммунисты – чума людского рода, Пагано был уверен. Он верил, что если исчезнет левое движение, то восторжествует справедливость.

Так же думал и солдат Бениньо. Пабло рос в обеспеченной семье, Бениньо в самой нищей. «Ох, красная сволочь! Насмерть бы забила!» – слышал он от матери. Бениньо рос обычным бедняком, у него даже были друзья в трущобах, но он ненавидел коммунистов больше, чем дьявола, относился к ним так, словно это они алкали стать господами всего мира. Мать не рассказывала сыну о зверствах отца – она рассказывала о нём так, словно это был отважный герой, пострадавший в войне за правое дело. В глубине души она надеялась, что Бениньо когда-нибудь отомстит. Казалось, что она предчувствовала переворот. Так юный фашист Бениньо тоже оказался в ряду тех, кто брал дворец штурмом.

Чилийская армия! Она подобна клеткам, что мутируют, убивая организм раком. Армия предала свою же страну, как раковые клетки, будучи когда-то тем материалом, что несут жизнь, стали материалом, что несут смерть. Чилийская армия! Она срывала со зданий транспаранты! Она сжигала книги! Она перерезала артерии и пронзала сердца!

Так в этот водоворот были впутаны двое солдат, воспитанных в ультраправом духе. Один не знал звона монет, второй не бедствовал. Один был грозой училища, второй имел друзей из трущоб. Один был судьёй военного трибунала, второй – простым рядовым.

Пиночет готовился к параду. Пряжки на белых парадных мундирах офицеров блестели. Пестрили красным и жёлтым кокарды солдатских фуражек. Тёмные очки, скрывающие ложь и убийства, сверкали.

У Элизио Торреса были товарищи и из армии. Одного из них звали Никодемо. Он избрал путь осторожности. Оставаясь в армии, Никодемо тем не менее искренне был предан идеям коммунизма. Страх за близких не позволял вести ему борьбу. Так он стал тихой фигурой, слившейся с толпой криво улыбающихся лукавых офицеров.

Элизио Торрес собрал в своей квартире всех участников подполья. Это были все те же Педро и Андрес Колон, Хуан и Сантьяго Теодорес, Фелипе Пескадор, Бартоломе Галилей, Сантьяго и Матео Либертад, Томас Меллизо, Марко Сантьяго, Симеон Эскуела, Марко Баррио и, конечно, Мерседес Кастильо. Никодемо тоже был с ними.

– Я и Никодемо придумали план, – сказал Торрес. – Итак, как он называется?

– «Сальвадор!» – ответили все хором.

– В Сантьяго пройдёт парад фашистской армии. Пиночет должен будет смотреть на него с балкона и приветствовать подразделения. У меня, как вы знаете, есть знакомый солдат, с которым у меня сложились доверительные отношения, – Никодемо. Для того, чтобы не выделяться из толпы, я одолжу у него форму. Так я смогу пронести с собой пистолет, не привлекая внимания. Рядом с местом, где пройдет парад, стоит дом. Окна его коридора выходят на солнечную сторону, то есть расположены прямо напротив балкона. Идея рискованная, но мы должны, нет, обязаны попробовать! Мы должны отомстить за тысячи смертей! Встречаемся завтра в восемь часов у меня дома. Парад состоится в десять.

– Это пистолет с глушителем, – стал говорить Никодемо. – Стреляет абсолютно беззвучно. Достаточно всего одного выстрела. Убьёт мгновенно. Пуля разрывная. Выстрелите фашисту в лоб – и он безнадёжно мёртв.

– Где ты достал разрывные пули? – поинтересовался Элизио у Никодемо.

– Приобрёл на чёрном рынке, – ответил Никодемо.

– Кто ручается за то, что дверь в этот самый дом будет открыта? – задал вопрос Андрес.

– Всё просто. Утром мы дождёмся, пока кто-нибудь выйдет из дома на работу. Дверь будет в нашем распоряжении, – сказал Элизио.

– А если не выйдет? – спросил Педро.

– Обязательно выйдет! – вмешался Хуан. – В течение недели, как мне повелел Элизио, я каждое утро приходил туда и наблюдал. Там всегда в одно и тоже время выходит жилец с велосипедом.

Они долго обсуждали план покушения, а потом включили «El pueblo unido».

В день переворота журналисты радиостанции «Магальянес» запели песню «El pueblo unido jamás será vencido», и народу Чили стало слышно, как её прерывают очереди автоматов продажных офицеров, ворвавшихся на радиостанцию. Из пятидесяти сотрудников «Магальянес» погибли все. А потом в концлагере «Стадион» к певцу и революционному активисту Виктору Хара, чьи кисти рук были перебиты, а лицо изранено, с ухмылкой обратился лейтенант: «Ну, теперь пой, если можешь, чертов певец…». Поэт, поднявшись, запел: «El pueblo unido jamás será vencido…» Фашисты затащили его в камеры пыток, и 15 сентября Виктор Хара был расстрелян.

Стоял вечер. Было поздно. На чёрном небе не было ни облака, была видна только круглая плошка луны.

– Моя мама приготовила пирог. Он уже разрезан на куски. Угощайтесь! – сказал Элизио. – Мамы сегодня нет дома, она помогает Марте и Ласаро собирать вещи, чтобы бежать на Кубу. Это я им посоветовал. В случае чего у нас должны быть преемники. К тому же их жизням угрожает опасность. Под предлогом того, что я хочу удостовериться, что они хорошо устроились на новом месте, я отправлю мать на самолёт. Скоро они улетят… Берите кофе, пока горячий, а то остынет.

Мерседес Кастильо взяла гитару, что стояла в углу комнаты, и стала петь песню Виктора Хара:

Venían del desierto,

de los cerros y del mar,

el corazón se desató

y largóa caminar.

Sabían de la muerte,

lo duro que es el pan,

venían del desierto,

de los cerros y del mar.

Голос её звучал плавно и гармонично – голос народного менестреля отражался в нём. Мерседес пела тихо, но мелодично. Остальные стали подпевать ей:

El camarada les habló

de nuestra humanidad,

la historia de la mina,

del campo y la ciudad,

Vibróen el alma

tanta humillación

y toda aquella multitud

comprendióla hermandad.

Volvieron al trabajo,

minero y pescador,

cantando la esperanza,

labrando la unión,

con cañas y tambores

y flautas de metal,

sembrando las semillas

que todos gozarán.

Вскоре настало время разлуки. Друзья, словно искры, разлетающиеся в стороны, покинули дом Торреса. Элизио лёг на кровать и сам не заметил, как уснул. Ему приснился кошмар – кошмары снились ему довольно часто. А потом наступило утро.

Никодемо больше не появлялся в доме Элизио – его задачей было только одолжить ему форму и достать оружие. Элизио был в штатском – в белой хлопковой рубашке и брюках. Ему только предстояло облачиться в грозную форму солдата. Педро, Андрес, Хуан, Сантьяго, Бартоломе, Сантьяго, Матео, Томас, Марко и Мерседес явились точно к нужному времени. Элизио повертел в руках пистолет, а потом бросил взгляд на окно, словно пытаясь представить дальнейшее.

Внезапно послышался стук в дверь. Элизио, спрятав пистолет за спиной, подошел к двери и открыл её.

– Красная зараза! – крикнул человек, вбежавший в комнату. За ним в квартиру ворвалось два солдата и офицер.

– Всем лечь на пол! Я приказываю, ублюдки! – проорал офицер, доставая револьвер.

Элизио глазам своим не верил. Перед ним стоял Марко Баррио. Подавив чувство разочарования, словно зажав рукой рану, Торрес схватил пистолет и нажал на курок. Патронов в нём не оказалось – они были украдены Марко.

Один из рядовых крикнул:

– Оглох, что ли?! Марксистское дерьмо!

Солдафон направил на Элизио автомат, другой в это время срывал со стены чёрно-красный плакат с Че Геварой.

Элизио отказывался лечь на пол, и тогда офицер ударил его по голове рукояткой пистолета, а солдаты сбили с ног. Элизио упал. Со лба потекли капли крови.

– Сколько эскудо тебе дали?! – спросил Элизио, обращаясь к Марко.

Марко Баррио проигнорировал его. Он заранее знал, на что идёт, потому что был агентом ЦРУ США.

========== XI На стадионе ==========

Невозможно полностью представить образ Мерседес Кастильо, не узнав её историю. Эта смуглолицая женщина с очень длинными вьющимися чёрными волосами родилась во Франции, в городе Марселе. В своё время она познакомилась с молодым чилийцем и влюбилась в него без памяти. Как его звали – неважно. Мерседес и чилиец уехали в Сантьяго. В один прекрасный день Мерседес очень сильно поссорилась со своим возлюбленным по причине его измены. В Сантьяго у Мерседес Кастильо никакого жилья не было, потому что квартира, в которой она жила с чилийцем, была оформлена на его имя. Мерседес хотела было вернуться во Францию, где они с матерью снимали жильё, но, узнав, что её мать умерла, так и не вернулась. Она абсолютно ничего не умела делать и поэтому была вынуждена устроиться уборщицей в ресторан. В Марсель Мерседес не возвращалась, надеясь, что любимый придёт за ней, что он все ещё её любит. Она терпеливо ждала, но этого не случилось. Вскоре Мерседес лишилась работы и оказалась на самом дне. Да, она стала проституткой и воровкой. Настал день, когда Мерседес, взглянув в зеркало, подумала, что ненавидит себя, чувствует себя грязной. Она не могла понять, почему так поступала. По ночам Мерседес лежала на кровати в бараке и едва ли не плакала, а голод мучил её, словно зверь. И она снова пошла против своих принципов, совершив однажды ночью при помощи двоих знакомых кражу в магазине сеньоры Дуарте. Наконец-то можно было поесть, она ела и плакала. Потом её арестовали. Один из воров признался в содеянном и сдал всех. Так Мерседес попала за решётку. И когда наконец она вышла на свободу, то поняла, что не хочет жить. Однажды Мерседес проходила мимо магазина сеньоры Дуарте, думая о неугасающей ненависти к себе.

– Рамон! – послышался женский голос. – Рамон!

– Смотрите! Опять она здесь! Посмотрите на неё! Ворьё! Она уже отсидела за кражу! – крикнул прохожий вслед Мерседес.

– Чтобы она к моему заведению близко не подходила, Рамон. Хорошо? – обратилась хозяйка магазина к офицеру полиции.

– Да! Проваливай! – сказал брат хозяйки, одетый в чёрный костюм.

Тогда-то пламенный бунтарь Элизио Торрес и встретился на её пути.

– Что здесь происходит, сеньоры? – спросил он, кинув взгляд на офицера, а затем на запуганную женщину.

– Ничего, просто эта шлюха опять появилась у магазина сеньоры Дуарте! – закричал брат хозяйки и махнул своей громадной рукой, показывая ею на Мерседес.

– Да, за этой женщиной числятся вопиющие нарушения! К тому же она еще и проститутка! – заявил офицер полиции. – Поэтому во имя порядка пошла вон! Никто не ручается за то, что она не рецидивистка!

Мерседес, худая, в рваной одежде, стояла напротив офицера. Её пробирала дрожь. Голова её была опущена, тёмные глаза наполнены слезами. Она ненавидела себя. В этот момент она пожелала себе смерти.

Полицейский поднял кулак на Мерседес, но Элизио не позволил её ударить, быстро схватив его за руку и впившись ногтями в рукав.

– Посмотрите! Посмотрите, насколько она истощена! Ей нечего есть! Все её поступки были вынужденными, потому что ей надо было хоть как-то выжить! – сказал он.

– Что вы себе позволяете?! Вы её оправдываете! Эту воровку! Эту проституку! – возмутился полицейский.

– Женщины идут на панель не от лучшей жизни, сеньор! А вы, сеньор офицер, судя по вашим золотым часам, наверняка берете взятки! Я видел вас на днях и узнал вас! Хороший у вас автомобиль! Лучше, чем у президента! Ничего не скажешь!

Офицер рванул в сторону Торреса. Тот сделал шаг назад и сказал:

– «Мерседес» и поход в дорогой ресторан! И весьма подозрительный телефонный разговор! Полиция нынче раб режима! Пёс сеньора Фрея, ненасытного преступника! Кто же после этого проститутка, а?!

Мерседес Кастильо укрылась за спиной Торреса.

Взбешенный офицер достал пистолет и заорал:

– Ты арестован!

И Элизио отправили в тюрьму. Мать очень переживала за него. Когда она узнала о том, что Элизио потерял свободу, у неё чуть не разорвалось сердце.

Каждый день Кастильо ходила на площадь рядом с магазином, чтобы просить деньги у прохожих. Там они с Элизио вновь и встретились. Он узнал её. Она узнала его. Сначала они долго смотрели друг на друга, а потом Мерседес решилась заговорить с ним: – Это вы?

– Этот случай с офицером?..

Мерседес не могла сдержать слез. Она взяла Элизио за руку и расплакалась. Он обнял её, и они пошли к бараку, где она и жила.

– Вас зовут… – пролепетала женщина.

– Элизио… Торрес… – ответил её спутник.

– Элизио! Я обязана вам жизнью! Не стоило вам обращать на меня внимания! Я сама виновата в том, что так вышло! Как я хочу, чтобы моя жизнь началась сначала!

Глаза Мерседес выражали отчаяние. Она опустила голову и закрыла лицо руками. Ей было сложно говорить, она только рыдала, задыхаясь.

– Жизнь можно всегда начать сначала. И для тебя она только начинается. Не плачь, – и Элизио провёл рукой по голове женщины.

– Благодарю вас… Тебя! – ответила Мерседес, всхлипывая.

– Если ты и в самом деле хочешь изменить свою жизнь, приходи завтра к магазину. Я отведу тебя к себе домой и познакомлю с товарищами.

И Мерседес пришла, увидев в новой жизни луч надежды. Она писала с ошибками, но Элизио исправил это и стал обучать её левым идеям. Хуан Теодорес научил её играть на гитаре, ведь от природы ей был дан уникальный голос. Среди новых друзей она нашла новый смысл жизни. А вскоре выяснилось, что тот, кого она так сильно любила, низко пал и в конце концов спился. Он был ей больше не нужен – она поняла, что любила не того человека. Всё, что осталось у Мерседес как напоминание о далеком прошлом, – это её гражданство. Несмотря на то, что Мерседес уже много лет жила в Сантьяго, документы она так и не поменяла, что и спасло ей жизнь.

В тот день Торрес наказал матери, чтобы она помогла Марте и Ласаро бежать из Чили. По его словам, она должна была поехать вместе с ними, чтобы потом вернуться и доложить об их делах.

– Письмам я не доверяю! – заявлял Элизио. Истинной причиной этому была тревога за мать. Он боялся, что если операция «Сальвадор» провалится, то последствия коснутся и её.

Теперь же квартира Торреса была разгромлена. Некогда висевшие на стене портреты Сальвадора Альнде и Че Гевары валялись на полу, разорванные на куски. Старая миниатюра с изображением Данко лежала вниз лицевой стороной, испачканная в крови, что была так недавно пролита. Кухонные принадлежности были разбросаны по всей площади комнаты. Коммунистическая литература оказалась на полу. На книге Николая Островского «Как закалялась сталь» остался след от грязного сапога офицера. От первого тома «Капитала» была оторвана обложка. Том стихов Эрнандеса лежал в луже, рядом с разбитым кувшином, тарелками и кружкой. Казалось, что в квартире прошло землетрясение.

Участники операции «Сальвадор» были арестованы и отправлены на стадион.

– Живо ведите сюда этого ублюдка!.. Да! Вон того, что слева, с разбитой рожей! – презрительно показывая пальцем на Элизио Торреса, проорал лейтенант. Звали его Эдвин Димтер Бьянки, но он велел всем называть себя Принцем. Глаза его, наполненные дьявольским гневом, скрывали тёмные очки. Он родился и вырос в семье немецких эмигрантов, а в Чили закончил Военную академию. Знавшие его люди дали ему прозвище «Бешеный Димтер» за дикий пыл, притязательность и безжалостность. Принц прошел стажировку в Школе Америк в 1970 году и держался пронацистской позиции. 29 июня 1973 года он принял участие в безуспешной попытке переворота против правительства Альенде, а потом был задержан и посажен в тюрьму. После удавшегося военного путча 11 сентября Принц получил от хунты амнистию.

Принц внезапно появлялся перед узниками, заставляя их расступаться. Заключённые должны были молча вставать. Здесь, на стадионе, он ощущал себя гвоздём программы. Стоя наверху, пафосно отбрасывая солнцезащитные очки и каску, Принц кричал: – У меня нет нужды скрывать лицо от этих марксистских ублюдков!

Каска, ударившись об пол, устремлялась по галереям, юные солдаты тут же бежали за ней, чтобы поднять. Прожектора слепили заключённых. В этом зловеще ярком искусственном освещении было видно круглое лицо выхоленного обеспеченными родителями наследника, нынче лейтенанта. Он не был похож на чилийца и резко выделялся среди черноволосых солдат – белокожий блондин с голубыми глазами.

Элизио стоял рядом с остальными партизанами и большой толпой. Когда он входил на территорию концлагеря «Стадион», его подгоняли прикладами и штыками. Руки его были заложены за голову.

Элизио помнил, что нельзя ни при каких условиях показывать врагам свою слабость. Внешне он был невозмутим, но сердце его учащённо стучало. Алая кровь стекала со смуглого лба и губ. Свежие раны жгли, словно языки костра.

– Мать не переживет этого. Она не переживет, – думал Элизио. – Помнить нужно одно, что нельзя бояться. Я не имею на это право. Мне не страшно. Мне не страшно. Мне не страшно. Что же будет с ней? Нельзя бояться!

Торрес представил перед собой горящую Ла-Монеду, родные кварталы, подвергшиеся бомбёжкам. Он старался думать только о Чили, и на какое-то время ему стало лучше.

– Придурки! Для глухих повторяю! Ведите сюда этого ублюдка! – дважды проорал лейтенант. Каска его была нахлобучена на глаза. С гранатой на ремне, с автоматом за спиной и пистолетом в портупее, Бьянки был одет так, словно пришёл на поле боя. Ко всему прочему, он крепко сжимал в руке кнут. Он бросал на солдат отнюдь не одобрительные взгляды сквозь боевой раскрас. Фигура, облачённая в темно-зелёный мундир, натянуто и горделиво поворачивалась над чёрными, отражающими блики прожекторов, носками офицерских сапог, что периодически делали резкие движения.

– Этого сукиного сына! …Именно его! – продолжал орать Принц, приближаясь к Элизио, затем грубо схватил его за руку и вывел из толпы. – Мать твою!.. Поколотите его как следует! Подонок! Я знаю, что это ты хотел убить Пиночета!

Молодой рядовой, стоявший рядом, с ужасом оглядывался по сторонам. Это был Бениньо.

Внезапно из толпы выбежал юнец и закричал:

– Нет! Не надо! Нет! Не хочу умирать! Нет! Нет!

Лейтенант, запыхавшись от злости, отдал приказ солдатам:

– Вперед! За ним! Быстрее! Убейте его! Быстро!

Трое солдат окружили ребёнка. Один из них отсек ему ухо штыком и ударил по спине автоматом. Тот с криком упал. Остальные, не давая ему подняться, обрушили на него приклады. Кровь расплескалась по бетонному полу. Слышался крик на неописуемо высоких тонах.

«Красная сволочь! Насмерть бы забила!» – вспомнил Бениньо слова матери. Ему стало не по себе.

Расправившись с юнцом, один из солдат, возвращаясь к лейтенанту, наступил на бездыханное тело сапогом.

– Раскрасьте его как следует! – проорал офицер, топнув ногой. Он задыхался от ярости. Глаза его были налиты кровью. Один из солдат ударил Элизио по спине так сильно, что тот свалился на пол к ногам Эдвина Димтера.

– Чтоб тебя! Красный выродок! Марксистская клоака! – крикнул лейтенант, со всей силы пнув Торреса ногой. Элизио перевернулся на спину, прижав локоть к локтю, колено к колену, закрыл лицо руками. Фашист замахнулся на него хлыстом. Он бил со всей силы, сотрясаясь в самых мерзких проклятиях. Сколько раз он обрушил на него удары! Солдаты били его прикладами.

Руки, ноги, лицо кровоточили. Боль пробирала до самых костей. В какой-то момент Элизио не выдержал. Из его груди вырвался протяжный стон.

– Господи! – воскликнул солдат Бениньо. – Что вы делаете?!

До сих пор Бениньо не знал, что значит забить насмерть. На его глазах только что произошла насильственная смерть ребенка, а сейчас он лицезрел страдания лидера подполья.

– Мой лейтенант! – воскликнул он и подошёл, отдав честь. – Сеньор офицер!

– На место, я сказал! – рявкнул Принц.

– Почему вы ведете себя, как коммунисты?!

– А ну-ка, повтори! – заорал Бьянки.

–Не трогайте его! – крикнул Бениньо, схватив офицера за поднятую руку. – Может быть, дело и вовсе не в них! Может быть, дело в нас, а?! При Альенде мне не доводилось присутствовать при массовых расстрелах и пытках! Может быть, я чего-то недопонял, мой лейтенант!

– Заткнись!.. Переломайте им обоим все кости! – приказал лейтенант.

Солдаты набросились на Бениньо, содрали с его плеч погоны и принялись линчевать.

– Предатель! Продался марксисткой банде! Красный мусор! – бранился офицер.

Что чувствовал в это время Элизио? Боль. Страшную боль. Мысли в голове путались из-за постоянных ударов. Фашист, ослеплённый бешенством, орал и оскорблял, орал и оскорблял, ударяя марксиста прикладом по изувеченному лицу. На какой-то момент Бьянки остановился и посмотрел избитому прямо в глаза.

– Ты убийца нашего генерала! Ты хотел его убить! Ты! Ты! Ты! Сволочь!

Элизио Торрес абсолютно ничего не ответил ему.

Лейтенант, проходя мимо пожилого рабочего, в кровь разбил ему лицо, стянул с головы восьмиклинку и засмеялся. Зрачки его глаз сузились на свету. Он одел восьмиклинку на голову Элизио. От малейшего прикосновения Торрес чувствовал боль. К нему подбежал солдат, державший отнятую у кого-то трубку, и заставил его взять мундштук в окровавленный рот.

– Ну что, генеральный секретарь компартии? Нравится тебе твоя должность? – глумливо спросил Бьянки и залился высоким язвительным смехом.

– Я не виноват, уроды! – послышался чей-то голос.

– Нет уж, Инферно! – отвечал солдат.

– Я не марксист! Как вы, твари, посмели назвать меня коммунистом! Я служил с вами! Я штурмовал Ла-Монеду! Какая дрянь донесла на меня! Чтоб вы сдохли! – выкрикнул солдат со странным именем Инферно. Бывшие соратники обрушились на него с прикладами.

– Чтоб вас! Ненавижу вас, уроды! Я не марксист! И никогда им не был! Горите заживо! Уроды! Горите заживо! – шипел он, как змея под сапогом. – Я скорее зарежу каждого первого здесь, чем объявлю себя марксистом!

Солнце палило, как вулкан. Стояла лютая жара. Пулемёты ждали своего часа. Прожектора ослепляли.

Элизио Торреса поволокли к раздевалке стадиона.

Все трибуны были заняты, словно при большом матче. Это был матч смерти, где вместо красных карточек была красная кровь, вместо рефери – офицер, вместо мячей – отсечённые головы.

– Держите бумаги! – обратился один из военных к узникам, сидящих на скамейках. — Значит, так. Заполните бланки! Фамилию, имя! Место работы и партию! Попытаетесь обмануть – пеняйте на себя.

Голос его на удивление был тихим или даже сонным, ведь он не спал несколько часов. У него ужасно разболелась голова. Сейчас он думал только о том, как бы избавиться от боли.

Военный указал пальцем на Хуана Теодореса.

– Вот ты! Ты будешь за главного! – сказал он и зевнул.

Комментарий к XI На стадионе

Военный преступник Бьянки — это невыдуманный персонаж. Он действительно известен расрправами на стадионе. В книге он участвует в расправах на Национальном стадионе, а с исторической точки зрения на стадионе Чили. (это два разных стадиона) ========== XII «Я не коммунист!» ==========

Представить себе полнуюкартину происходящего читатель сможет только тогда, когда узнает о том, как арестовывали Элизио Торреса и других членов подполья.

Фашист наставил на главу подполья автомат. Второй в этот момент сдирал со стены плакат с изображением кубинского команданте.

Элизио не желал подчиняться офицеру, и тогда пиночетовец обрушил на его голову удар рукояткой пистолета, а путчисты повалили на пол.

– Сколько эскудо тебе дали?! – спросил Элизио, обращаясь к недавнему соратнику по борьбе Марко Баррио. Кровь со лба раненого стекала на пол.

Марко Баррио – он был внедрён в марксистский кружок как шпион из центрального разведывательного управления Америки – даже не обернулся.

– Я не коммунист! – внезапно закричал Педро Колон. – Я не коммунист! Я не левак! Я никого здесь не знаю! Я беспартийный! Я здесь всего несколько минут, и я понятия не имел ни о чьих взглядах!

– Это тебе о чём-то говорит?! – заорал офицер, показывая на разорванные плакаты с изображением Альенде и Че.

– Что вы, я их даже не заметил! Я не коммунист! Отпустите меня!

Офицер ударил Колона по лицу и приказал всем положить руки на затылок. Через мгновение они оказались в грузовике, полном заключённых.

Теперь же, когда читателю известны полные сведения об аресте подполья, можно вернуться к тому моменту, на котором мы остановились.

Офицер, давший узникам бумаги, почувствовал, что его лоб вспотел, достал из карманов мокрый платок и протер им лицо.

Звали его Лансароте Ланза. Он скептически относился к левым идеям, придерживался умеренных взглядов в политике, однако противостоять хунте не стал. Его жутко бесило, что его отправили к заключённым, ведь в лагере царила нервная атмосфера, очень негативно влиявшая на его здоровье.

– Вот же чёрт! – пробурчал Ланза себе под нос. Он знал, что его сослуживцы – нелюди и мысленно называл их дикарями, среди которых ему не повезло каким-то образом оказаться.

– Голова трещит по швам! – продолжал он бормотать. – Когда же эта боль в висках прекратится?!

Лансароте Ланза спустился со ступеней трибун и направился в сторону раздевалки.

– Ну что, кого куда распределим? – спросил он.

– Я набросал имена на бумаге. Держи, Обличитель, – ответил один из военных.

Да, среди военных преступников у Ланзы было прозвище Обличитель. Сам он считал, что ему совсем не подходит такая характеристика.

– Как вы все уже достали меня, – подумал он, взял список и пробежался по нему глазами. Военный вышел из раздевалки.

В углу сидел Элизио Торрес, измученный и окровавленный. Он поднял голову и посмотрел на Ланзу.

– Что, марксист? – спросил Лансароте, зевая. – Что так смотришь?.. Вот скажи, в чем суть твоей политики? Расскажи мне.

– В равенстве, братстве, свободе и любви, – хрипло ответил Торрес.

– Любви, – задумчиво повторил Лансароте Ланза. – В любви…

Затем офицер вышел и направился к сослуживцу и попросил:

– Дай мне еще раз посмотреть!

Тот подал ему документы.

– Смотри, солдат Баррабас – мародёр. К тому же лез к жене одного из солдат. На него поступила жалоба, что он марксист. Уж не знаю, насколько это правда, но я советую тебе убрать Элизио Торреса из этой колонны и вписать туда этого Баррабаса. Этот Торрес вроде простой гражданин. Может быть, по глупости сделал что-то.

– Нет! Ты спятил?! – ответил ему сослуживец. – Неужели ты не в курсе, что он готовил покушение на генерала?!

– Ладно, ладно! Чёрт с ним! Только успокойся! Хорошо! – ответил Лансароте Ланза, протирая потные ладони платком. Когда офицер ушел, он вновь вошел в раздевалку и сказал, обращаясь к Элизио: – Слушай, я здесь ни при чем. Это все они. Ты понял?

Торрес ничего не ответил ему.

Вскоре солдаты Бениньо и Инферно оказались с Торресом в одном карцере. Они также были жутко избиты.

– Давайте, товарищи! Да здравствует Альенде! – воскликнул Сантьяго Либертад, забравшись на самое верхнее место трибун и встав у самого края. Подняв вверх кулаки, он запел:

Венсеремос, клич свободы,

Над страною призывно летит.

Венсеремос, венсеремос —

Это значит, что мы победим!

Встаньте рядом – рабочий, крестьянин,

Встань за правду, чилийский народ.

Эту песню отчаянно подхватила толпа заключённых. Они пели громко, во весь голос. Это было их последнее оружие, способное заглушить выстрелы миллиона пулемётов:

Но сегодня мы снова в неволе,

Потемнел небосвод над страной.

На борьбу за свободную долю –

Поднимайся, народ трудовой!

Путь нелёгкий лежит перед нами,

Но мы верим – победа придёт!

Не страшна палачей сила злая,

Мы не дрогнем в борьбе роковой.

Пусть гремит, к алым стягам взывая,

Этой песни напев боевой!

Принц стал орать как потерпевший:

– Расправьтесь, твари, со всеми, кто поёт! Заткните их грязные рты! Живо!

Сантьяго Либертад находился на самом верху. Он был облачён в красную рубашку, и его было хорошо видно.

Солдаты тут же побежали по ступеням на трибуны.

– Заткни свою глотку, подонок чёртов! – прокричал один из солдат и ударом приклада сбил его с края. Сантьяго полетел на землю. Внизу расхаживали солдаты. Им было приказано добивать самоубийц, спрыгивавших вниз.

– Не стреляйте в него! – заорал Бьянки, схватившись за перила, и сразу засмеялся. – Забейте его прикладами к дьяволу!

Упав на асфальт, Сантьяго сломал позвоночник. Он стонал, лёжа в крови, и не мог подняться. Едва он успел понять, что произошло, как свора солдафонов набросилась на него, подобно диким псам, и начала бить прикладами. Он кричал от боли, но фашистам не было до этого дела. Это были те, кто пришёл, чтоб убить и сжечь, оставив после себя кровавую реку Мапочо, в которую день и ночь напролёт сбрасывали трупы невинных людей.

За всё это время Пабло Пагано впервые выбрался из своего кабинета. Ему нужно было увидеть Лансароте Ланзу. В городе шел лёгкий дождь. Небо, окутанное серой дымкой, блестело тусклой радугой.

– Мой майор! – сказал младший по званию. – Мой майор! Вам к кому?

– Мне нужен Ланза, – ответил Пабло.

– Подождите, мой майор! Здесь он не Ланза, а Обличитель. А сеньор Бьянки здесь не Эдвин Димтер, а Принц.

Пабло вошёл на зелёный стадион. Капли орошали искусственный газон. Молнией сверкнули прожектора. На трибунах сидели заполнявшие бумаги мужчины.

– Марио Альварес! Шахтёр! Симпатизирую «Народному единству»! – послышался голос.

– Августо Кастро! Крестьянин! Беспартийный! – прозвучал за ним второй.

– Серхио Ромеро! Инженер! Социалист! – звучал за вторым третий.

– Принц! Где Ланз… Кхм! Где Обличитель? – спросил Пабло.

– Он в подвале налево! – ответил Бьянки.

– Мне нужно его видеть, – сказал Пабло Пагано и направился к серым ступеням, ведущим вниз.

Ланза стоял в углу. Рядом с ним стоял еще один офицер с забрызганными кровью руками.

На железном столе лежали вскрытые изуродованные тела запытанных людей с отсечёнными конечностями. Ланза старался не смотреть на них.

Пабло вошел в комнату и, отдав честь офицерам, начал говорить:

– Обличи… Обличитель!

Вдруг он, выпучив глаза, почувствовал, как к его горлу подступает тошнота, и вышел из подвала, зажав рот рукой. Оказавшись у входа в подвал, Пабло опустил голову вниз и держал её так ещё долго. Его вырвало.

– Почему они не расстреляли их? – подумал Пабло. – Их должны были расстрелять! Я был уверен в этом! Что здесь творилось?! Что здесь стряслось?! Да, марксисты, конечно, бандиты, изуверы, но что же сделали женщины, а тем более малолетние дети?!

Ланза вышел из подвала и чихнул.

– Куда же ты ушёл? – спросил он.

– Скажи, за что конкретно те люди оказались в камере пыток? Мне просто интересно, – дрожащим голосом сказал Пабло.

– За то, что они марксистский мусор! – рявкнул офицер, выходивший вслед за Ланзой. – Например, вот была баба! Её арестовали за то, что в её книге антагониста зовут Аугусто! Доигралась! Загремела уродка в лагерь, превратившись в кровавое месиво! Я думаю, что ей понравилось со мной играть! Она как женщина очень даже ничего! Из неё бы вышла хорошая публичная девка! Но теперь это просто корм для червей или огня! Ха-ха!

– Ты как всегда в своем репертуаре, Орёл, – ответил Ланза. – Как же болит голова! Провались она сквозь землю!

Пабло Пагано негодовал. Он думал: «Коммунистами был расстрелян сослуживец отца. Они грабили дома аристократов в России. Они устроили террор. Но что делаем сейчас мы? Граждане могут представлять разные партии, но так с ними расправляться не имеет право никто!»

До сих пор Пабло никогда не имел дела с гражданскими. Максимум, что он мог сделать, – это вынести расстрельный приговор солдату, будучи уверен, что этот солдат террорист и радеет за кровавые идеи, что уничтожат страну. Да, пусть и самые радикальные из них грабили магазины и банки, но чем же лучше «Патрья и Либертад»?

Всё, что увидел Пабло в тот день, показалось ему настолько мерзким, что он не переставал думать об этом целый день.

– Мы пришли навести порядок. Что же мы сделали?! – думал он. – В нашем государстве половина людей – марксисты?! Двенадцатилетний подросток может навредить истинным столпам демократии?

Со временем он стал задумываться об этом все больше.

Элизио Торрес всё ещё находился в карцере. Он сидел, опустив голову и тяжело дыша.

– Я здесь вместе с этим дерьмом! – слышались крики солдата Инферно. – С марксисткой чумой! С марксистским отродьем! Твари! Вы обязательно ответите, когда узнаете, что я не виноват! Будьте вы прокляты! Чтоб вас зарезали! Чтоб вас разорвали!

Весь израненный, он безнадежно держался руками за решётки.

– Выпустите меня! Дайте мне автомат! Я расстреляю все патроны в марксистских сук!

Инферно сплюнул кровью в сторону Элизио.

– Всё из-за вас! Если бы вас, отбросов, не было, я бы тут не сидел! – вырывался из его горла яростный крик.

Элизио огляделся по сторонам. Напротив него сидел солдат Бениньо и стонал. Тихим охрипшим ослабшим голосом Элизио запел:

Мы с песней встали,

Веря в наш успех!

Прогресса ради

Флаг един для всех!

Ему было тяжело произносить каждое слово, но он продолжал:

И ты придёшь,

Вольёшься в славный марш!

И вмиг поймешь

Цветенье нашей песни

И знамён!

Как свет

Рассвета перемен

Зальет эфир

В грядущих жизней мир!

Бениньо слышал эту песню много раз. То играла она в чьей-то машине, то её напевали соседские дети, то её мелодия звучала на параде. Из-за того, что она звучала так часто в его жизни, он невольно запомнил ее, хотя никогда в жизни и не пел по идеологическим причинам. Глаза его были наполнены слезами, а на щеках запеклась кровь. Он растерянно оглядывался по сторонам, а потом решил присоединиться к Торресу. Вместе они пели: Борьба идёт!

Воспрянет наш народ!

Для жизни мы

Построили оплот!

Наш строй встает

За счастье воевать!

Бениньно подвинулся к Торресу ближе. Глядя на Элизио, он вместе с ним продолжал петь:

Наш крик войны

Как сотни храбрых криков

Позовёт

Сонм нот

Свободу защищать!

До той поры

Отчизне воевать!

Народ наш воспрянет!

Оковы сломает!

Отряды гиганты!

Вперёд, команданте!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Бениньо посмотрел на Элизио. Торрес протянул ему окровавленную руку.

– Камрад! – сказал Бениньо и взял Элизио за руку. В глазах стояли слёзы горечи, сожаления и разочарования.

========== XIII Человек без убеждений ==========

Комментарий к XIII Человек без убеждений

Вихри враждебные веют над нами,

Тёмные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас ещё судьбы безвестные ждут.

Варшавянка

Педро, одетый в чёрный свитер и чёрные брюки, сидел на трибуне, закрыв глаза руками. Он еле сдерживал слёзы.

– Как же я мог такое сказать? Как? Как я мог отвернуться от тех, с кем был на протяжении всей жизни? Элизио теперь никогда не простит меня. Я жалкий трус! Я уронил лицо перед нашими врагами. Человек без убеждений, одноклеточная амёба! Не принципов, не идей, не бесстрашия, не души!

Педро вспомнил, как в детстве мыл кухонный нож и чуть не порезался о него. Сердце его тогда дрогнуло, и он подумал, каково это, когда тебя так убивают. Мучения страшнее смерти, как приклад страшнее жерла.

Педро чувствовал себя ничтожеством. Ему хотелось броситься под пули.

– Разве могу я после этого называться марксистом? – думал он. – Разве достоин я быть коммунистом?! Какое малодушие! Какая слабость! Я трус и изменник! Они потащили Элизио в карцер! Они убьют его! Если бы только я мог поменяться с ним местами!

Сантьяго Теодорес сидел в другом секторе. Он думал о предательстве Марко и страхе Педро. Терять было уже нечего. Сантьяго боялся только за товарищей, а страх за себя признавать отказывался. Он кинул взгляд на загороженный сетчатым забором бассейн. Около воды сидели женщины, завернутые в одеяла. Сантьяго Теодорес глубоко вздохнул. Послышался резкий крик. Сантьяго оглянулся. Принц избивал четырнадцатилетнего подростка кнутом.

– Давид Кабрера, значит! – орал Принц, замахиваясь кнутом. – Мало того, что марксист чёртов, да ещё и жид! Получай! Получай, отребье!

Одежда на юном марксисте была разорвана. На коже алели полосы, оставшиеся от ударов.

Хуана, сидевшего рядом с Сантьяго, ужасно возмутило происходящее. Он резко встал и побежал к Принцу, спускаясь по ступеням. За ним побежал Сантьяго. В конце пути им перегородил дорогу высокий, но худой новобранец.

– Кто вам разрешал? – сказал фальцетом рядовой, широко выпучив глаза. – Какого чёрта вы здесь делаете?!

Хуан не растерялся. Он сбил новобранца с ног и отобрал у него пистолет, а Сантьяго дал рядовому оплеуху.

Они мгновенно узнали его. Это был Дионисио, или же, как его звали сокращённо, Ничо. С ним братья Теодорес были знакомы ещё со школьной скамьи.

– Урод! – сказал Сантьяго, обращаясь к Ничо.

Хуан направился дальше, наставив пистолет на Эдвина Бьянки. Солдаты заметили его. Он успел ранить одного из них, но они тут же повалили его на пол, и, отобрав пистолет, ударили рукояткой револьвера по лицу.

– В карцер его! – завопил фашист. Хуана поволокли в камеру. Сантьяго запел:

Negras tormentas agitan los aires

nubes oscuras nos impiden ver

Aunque nos espere el dolor y la muerte

contra el enemigo nos llama el deber.

Это вывело Бьянки из себя, он поднял автомат и мгновенно пронзил поющего штыком. Сантьяго Теодорес упал на бетонный пол. С его губ потекла багровая струя крови.

– Не-е-е-е-ет! – закричал Хуан. – Пустите меня, подонки! Когда-нибудь вы будете наказаны!

– Разве можем мы бояться этих свадебных генералов?! – воскликнул Бартоломе Галилей. – Нет! Всё, что они здесь сделали, – это подняли шум на трибунах, спровоцировали разгорячённых спорщиков! Громкие крики! С таким же успехом это бы сделала футбольная команда Луиса Аламоса!

– Вот именно! – крикнул кто-то из толпы. – Вы думаете, что нас можно запугать?!

– Альенде пал смертью храбрых! – продолжал Бартоломе. – Он держался как настоящий солдат! Он принял войну с настоящим врагом! А вашей единственной войной оказалась война против своего же народа! Позор вам, трусы! Смерть и позор!

– Альенде солдат?! – спросил Принц с ухмылкой. – Победить такого солдата – раз плюнуть! Если он солдат, то я балерина! Вытащите этого сукиного сына сюда!

Солдаты вытолкнули Бартоломе на поле. Принц взял кнут и стал бить его по спине. Бартоломе молчал, каждый раз еле сдерживаясь, чтобы не закричать.

Стадион сковывал руки тех, кто жаждал свободы. Взрывы мостов и станций, штурм дворца, презрительные выкрики и смех – это бунт, но это бунт на коленях. Такова сущность чилийской хунты. Многие из тех, кто попал в лагерь, прожили там только день. Наступала ночь. Утром многих узников ждал расстрел, но в эту бессонную, полную боли, ночь они дышали свободно. Тот, кто их истязал до смерти, оставался идолопоклонником, служителем культа золотого тельца, рабом, частью тех рамок ультраконсерватизма, в которые сам себя и загнал.

– Знаешь ли, выродок, что всегда ультраправая диктатура имела политический вес?! Мощную армию и волевого лидера?! И всё это вы называете коричневой чумой! Если так, то соглашусь, мы чума! – произнёс лейтенант, улыбаясь.

Он наносил удары бившемуся в агонии Бартоломе до тех пор, пока на его коже не осталось живого места. Так закончил свою жизнь Бартоломе Галилей.

Всё это творилось на глазах у Педро Колона. Чем больше казней он видел, тем больше его сердце взращивало праведный гнев. Он затаился в толпе и наблюдал за происходящим, забывая о страхе.

Когда человек, горячо преданный своим убеждениям, попадает в плен к врагу, он понимает, что ему нечего терять, за исключением своих оков. «Если мне удастся написать свою простую биографию, то ты увидишь, как страстно я силился найти ответ на мучивший меня вопрос: кто же я такой? Кем я хочу и кем я должен быть? Я начал с того, что во мне живет душа революционера, и отсюда я последовательно вывел весь смысл моей жизни. Если из растения высушить сок, оно погибнет. И человек должен скорее пойти на гибель, нежели отказаться от своих убеждений», – сказал русский революционер Сергей Лазо.

Капитал сладок как запретный плод. Раз вкусив его, захочешь ещё и ещё. Он очерняет сердце и развращает душу. Алкающему злато начинает казаться, что деньги находятся в людских сердцах. Он берет клинок и легко и непринуждённо, как крестьянин рубит мачете тростник, рассекает чужую плоть, чтобы достать заветное сокровище.

Так поздним вечером диктатор совсем не думал о том, что творилось в лагере по его инициативе. Ему казалось, что он никогда не умрёт. Жизненная рутина продолжалась. Жена его Лусия непринужденно разбирала причёску, вытаскивая из волос шпильки. Ей было все равно. Новейшей модели телевизор показывал нелепый бурлеск. Зрители безудержно хохотали с экрана. Для кого-то свет был уже невыносим, кто-то с удовольствием глядел на него в темноте. Свет прожекторов ослеплял страданием, свет экрана заставлял смеяться. Диктатор ни о чём не беспокоился, проводя ночь в компании жены.

Лусия Ириарт появилась на свет зимой 10 декабря 1922 года в городе Антофагаста в семье адвоката, Освальдо Ириарта Корвалана. Когда-то он был бывшим министром внутренних дел при президенте Хуане Антонио Риосе и сенатором Радикальной партии. Мать жены звали Лусия Родригес Ауда де Ириарт. Она была прямым потомком французского деятеля Доминика Жозефа Гары. Осенью в сентябре 1941 года Лусия встретила на своем жизненном пути младшего лейтенанта Августо Пиночета. Они без памяти влюбились друг в друга. Будущий диктатор сделал ей предложение руки и сердца 11 апреля 1942 года. Отец Ириарт не был в восторге из-за их женитьбы, так как лейтенант не обладал высоким положением, но, вопреки воле отца, в январе 1943-го пара всё же сыграла свадьбу. Некоторое время муж и жена жили в Эквадоре. У них родились три ребёнка. В Кито супруг стал одним из основателей Военной академии, что дало супруге возможность вращаться в высшем обществе.

Лусия Пиночет была далеко не простой домохозяйкой, хоть и не признавалась в этом. Она являлась правой рукой генерала. Она была, по словам лидера хунты, одним из немногих людей, которые оказали наибольшее влияние на его решение организовать государственный переворот против президента Сальвадора Альенде 11 сентября 1973 года.

Да, эта женщина была лукава и коварна. Притворяясь беспартийной, она разоряла государственную казну, участвовала в самых важных событиях страны. Лусия купалась в роскоши. Когда Пиночет намеревался совершить переворот, она с улыбкой упрашивала его, как упрашивает любовница богатого плантатора подарить ей ожерелье, принести ей разбитые очки Сальвадора Альенде.

В день ареста Элизио, Мерседес Торрес, Ласаро и Марта уже были в аэророрту Кубы. Гавана встречала их жарким осенним солнцем. Листья изящных пальм, возвышавшихся над городом, развевались от лёгкого бриза. Здесь продолжало царить равенство и свобода. «Ни один лист не пошевельнется в Чили, если я об этом не знаю», – заявлял Августо Пиночет. Я ни в коем случае не стану говорить, что генерал был дураком или вовсе умственно отсталым. Поливать кого-либо той грязью, коей он не пачкал других, подло. На такое способна только правая пропаганда, которую как раз и приветствовал Августо, но пусть читатель не думает, что столь остроумное высказывание о движении листьев принадлежит ему. «И ни единый лист не упадет без ведома Его…» – говорит нам фраза с древнейших страниц Корана. Стоит отметить, что Пиночет имел довольно извращённое понятие о Боге. Он мнил себя богоизбранным и свято верил в то, что, когда однажды на него устроили покушение, его уберегла икона Мадонны – следы от выстрелов на стекле автомобиля по чистой случайности совпали с её силуэтом. Он был далёк от революционного течения теологии освобождения, как обыкновенно бывает далека слепая рыба от космоса. Для него не было бога, кроме него самого. Так белоинтервенты, убивая, кричали, что с ними Бог, следовательно, им можно всё. Ослеплённый властью диктатор придерживался такой же позиции. Его не смущали массовые расстрелы и пытки граждан, в числе которых были и священники.

========== XIV Восхождение ==========

Советский поэт Андрей Вознесенский писал о солдатах диктатора:

Минута молчанья? Минута анафемы

заменит некрологи и эпитафии.

Анафема вам, солдафонская мафия,

Анафема!

Новое чилийское правительство решительно заявляло о своей позиции насчёт церкви. «Защитники христианских ценностей» считали себя горячо верующими людьми, невзирая на то, что гонениям в эпоху Пиночета было подвержено огромное количество католических партийцев. Прежде всего, репрессии коснулись левых христианских партий, входивших в «Народное Единство», и этим дело не ограничилось. Всего в стране за первый месяц пребывания Пиночета у власти было арестовано не менее шестидесяти священнослужителей и монахов. Как минимум двенадцать из них погибли или «пропали без вести».

В горных селениях близ Вальпараисо священнослужители желали защитить население и потому устраивали протесты против репрессий. «Христиане предпочитают говорить языком мира. Тем не менее, когда диктатура попирает права личности, когда другим путем невозможно добиться блага для нации, когда закрываются каналы диалога разума и взаимопонимания, Церковь говорит о законном праве на повстанческую борьбу», – писал святой мученик Оскар Ромеро о подобном режиме в Сальвадоре и был прав, как был прав Эрнесто Че Гевара, заявив, что христиане должны влиться в революцию и тогда она станет непобедимой. Миф о пассивности христиан распространился по миру ввиду деятельности правых. Так нацистские преступники нанесли колоссальный урон репутации чилийской католической церкви. Под чьим именем они только не прятались! Белый халат, военная форма, ряса – всё стало для них было маскировкой. В частности, в концлагере «Стадион» заключённых исповедовал, а затем рассказывал их откровения начальству некто «отец Хуан». На самом деле его звали Ян Скавронек, и он был польским фашистом. Отечество вынесло ему смертный приговор за геноцид евреев и поляков во время Второй мировой войны.

Из-за протестов в сёлах, лежащих близ Вальпараисо, был задержан абсолютно каждый священник. Храмы, в которых они служили, путчисты разгромили и разграбили. Глава католической церкви Вальпараисо монсеньер Эмилио Тагле был так испуган, что не решился вступиться за задержанных.

Тяжёл флагшток красного знамени, но взявший его однажды несёт его на протяжении всей жизни и не жалуется. Не уронил его и Элизио Торрес.

Крайне настороженно чилийская хунта относилась к иноземных священнослужителям. Испанский падре Альсина, работавший в больнице «Сан-Хуан де Дьос», был обвинён в организации «склада оружия в подвале больницы». Военные задержали его и отправили в концлагерь. Оружия в подвале не обнаружилось, к тому же все работники дали показания в пользу священника, однако отец Альсина был расстрелян. Мятежные офицеры убивали всех, кого считали своими врагами. Тот, кто не был с ними, был против них. Тело падре Альсины сбросили в кровавую реку Мапочо.

В побласьоне Ла Виктория пиночетовцы хотели задержать голландского священника Тиссена, но, к счастью, он был предупреждён и успел скрыться. Тиссену удалось избежать ареста. В слепом бешенстве и негодовании солдатня разбила алтарь и оставила на стенах храма множество следов от выстрелов. Ложь и лицемерие фашистов, глаза которых закрывали тёмные очки, проявлялись в их поступках. Несколько бельгийских католических священнослужителей, взятых под арест за то, что заступились за детей из трущоб, которых избивали солдаты, подверглись истязаниям в концлагере «Стадион».

В противовес тому, что говорила коммунистическая агитация, чилийский переворот был изначально не фашистским, а типичным реакционным военным, подстрекаемым американскими спецслужбами. Однако пиночетовская диктатура невероятно быстро стала поистине фашистской. Ультраправые партии являлись единственными гражданскими соратниками генерала, продолжая вести в государстве активные действия, невзирая на официальный запрет диктатуры на деятельность политических партий. Деятельность правых партий была легализована после 1988 года. Левые были под запретом весь период диктатуры. Фашисты отвечали за пропаганду, внедрив свою идеологию в школы и высшие учебные заведения.

В годы военного режима количество фашистских групп и партий возросла в двадцать два раза.

Сантьяго стал эпицентром насаждения фашизма во всех странах, где испанский являлся государственным языком. «Протоколы Сионских мудрецов» во времена хунты были изданы ровно двадцать восемь раз.

В конце семидесятых в Чили бежали от возмездия со всего земного шара нацистские военные преступники, многие из которых совершили свои преступления повторно, уже в Сантьяго. В период правления хунты приветствовалось написание анонимок. Достаточно было только сказать: «Он коммунист!» – и тебя ждала награда в полтора миллиона эскудо. К тому же всё, что ранее принадлежало обвиняемому, передавалось тебе. Это приобрело массовое явление. Поссорившись, соседи и родственники оговаривали друг друга. Чилийский город Чукикамата прославился этим. Отпрысков богачей, доносивших на своих родителей, обнаружилось девяносто.

Послышался шум. На перекрёсток выехал «Мерседес». Это Пабло Пагано возвращался из гостей. На протяжении всего времени пребывания там ему было не по себе. Мысли путались, и даже свежий выпуск газеты не помогал. Он глубоко вздохнул и кинул взгляд на водителя. Тот внимательно смотрел за дорогой и вдруг заметил, как у поворота на большой скорости мчится джип. Шофёр быстро среагировал и развернул автомобиль, однако не успел отъехать дальше. Джип пробил в двери вмятину и с оглушительным грохотом разбил стекла. Водитель был тяжело ранен. «Мерседес», закружившись, остановился у тротуара. Послышался выкрик. Военный, которому в лицо попало множество осколков, закрыл окровавленное лицо руками и, пребывая в шоке, вышел из машины.

– О, Боже! Эненайс! Что это за звук?! – послышался чей-то крик. – А-а! Авария!

– Спокойно! Нужно вызвать скорую! Иди домой! Я разберусь со всем сам! Отдам последние эскудо!

– Я никуда не пойду!

– Иди, а то я буду нервничать.

– Что ж, пока! Только обязательно позвони мне, как будешь дома.

– Давай!

Эненайс достал из бумажника деньги и побежал к ближайшему таксофону. А потом приехала скорая. Водителя спасти не удалось – он скончался от кровопотери. Пабло оказался в больнице с тяжёлой травмой глаз.

– Доктор, я оставлю на бумаге свой номер. Позвоните мне потом, пожалуйста, и скажите, каково состояние пострадавшего.

– Хорошо, – ответил доктор.

Тем временем Педро Колон всё еще сидел на трибуне и думал. Он вспоминал о том, как они с Элизио впервые познакомились. Встретили они друг друга благодаря сыновьям соседа, рассказавшим Колону о том, что на другой улице живет человек, который увлекается левыми идеями. Педро Колон не находил себе места в жизни, метался от одной позиции к другой, но в конце концов нашёл правильную дорогу, когда решил узнать о Торессе, и потому встретил его там, где ему было суждено. Педро вспоминал первую встречу с матерью Элизио. Тогда они все жили в нищете. Лишь впоследствии каждый из них, приложив большие усилия, смог достичь чего-то. «Народное единство» открывало перспективу перед молодыми людьми, но хунта их остановила.

После переворота произошёл массовой отток самых талантливых, самых незаурядных, самых гениальных людей, представляющих чилийскую интеллигенцию. Это обернулось большой трагедией для науки и искусства страны. Большинство мексиканских, испанских, коста-риканских, перуанских, венесуэльских, аргентинских специалистов сейчас составляют именно чилийцы. Например, Ласаро был вынужден бежать на Кубу. Значительная часть учёных и писателей осталась за пределами Родины навсегда. Читатель может удивиться, но в Аргентину эмигрировал Боэннингер, крайне правый ректор Национального университета. Узнав о том, во что пиночетовское правительство превратило его учебное заведение, он громко рыдал. Новым ректором стал генерал Дальеу, питавший к интеллигентам лютую ненависть. Власть его была формальной. Фактически университет угодил в руки к фашисту Данило Сальседо, которому ещё в юном возрасте был поставлен диагноз «шизофрения».

Педро пережил гибель большинства товарищей и больше не мог этого терпеть. Гнев к фашизму овладел им. Он встал и подошел к перилам.

– Ну-ка, на место! – крикнул Колону солдат и рванул за ним.

– Вы могли бы сделать со мной то же самое, что делаете сейчас с Торресом! – провозгласил Педро. – Но я не имею такой стальной выдержки и потому недостоин называться коммунистом!

Солдафон хотел было достать автомат с плеча, но Колон толкнул его. Между ними завязалась драка. Остальные солдаты при виде этого поспешили рядовому на помощь, но не успели. Педро Колон упал с крыши вместе с фашистом, и оба они разбились насмерть.

========== XV «Да здравствует Чили!» ==========

Пабло Пагано с помощью врача узнал номер телефона Эненайса и захотел позвонить ему. Он шёл, опираясь на деревянный костыль выставляя вперед указку для ослепшего. Несмотря на то, что травма была тяжёлой, зрение должно было вернуться к нему. Пабло подошёл к телефону и набрал короткий номер: 17-25-01.

Послышался гудок. Потом ещё один. Потом третий… Четвёртый… Десятый… Наконец послышался голос:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! – ответил Пабло.

– Я слушаю. Вы кто?

– Спасибо вам за то, что вызвали скорую!

– Господи! Какие здесь могут быть благодарности?

– Я бы хотел встретиться с вами. Где вы живёте?

– Дом 14/10 на улице Эспино Бланка, квартира 48, второй этаж. Но вам лучше не покидать стены дома. На улице неспокойно.

– Поверьте, здесь меня никто не посмеет тронуть.

– В смысле?

– Неважно, сеньор! Вы не заняты сегодня?

– Нет, сегодня я буду дома.

– Ждите меня. Я подойду к двум.

– Хорошо, тогда до встречи!

– Спасибо!

Пабло положил трубку и направился в другую комнату.

Тем временем в карцере Элизио Торрес, подобно Виктору Хара, достал карандаш и стал писать. Рядом с ним в карцере сидели Бениньо и Инферно. Элизио не был поэтом, и у него не вышло бы столь складного стихотворения, как у народного певца – он писал то, что думал. Руки его были разбиты, покрыты кровоподтёками и словно горели от ранений, нанесённых прикладом и электрошокером, но он продолжал писать: «Если этот текст когда-нибудь дойдет до вас, мои товарищи, братья и сёстры, будьте горячо преданы тому делу, которое я начал. Идите и несите красное знамя по всему миру. Пусть земной шар облачится в него! Идите и несите идеи коммунизма по всему свету! Не бойтесь смерти! Не бойтесь пыток! Отдать жизнь за народное счастье есть наивысшее благо, которое вы можете сделать! Вас будут преследовать! Вам будут выносить расстрельные приговоры! Вас будут истязать! Пытаться стереть с лица земли! Будут стремиться задушить! Прервать ваши голоса! Но помните, что объединённый народ никогда не будет побеждён! Вперёд, и пусть пролетарии всех стран станут одним целым!»

Элизио вновь и вновь думал о Чили. Помимо того, что серьёзные травмы причиняли ему страдания, которые и представить-то нельзя, ему было смертельно горько, и только тусклый луч неугасающей надежды утешал его. Фашисты распяли Испанию, а за ней Грецию и Чили. Мировой империализм, словно спрут, протягивал свои щупальца, стремясь завоевать всю планету.

– Покуда стоит Советский Союз, пока жив соцлагерь, у нас есть надежда! – думал Элизио. – Но если не станет их, то один только наш Стадион покажется каплей! Будет пролито много крови! Мировой империализм, скрывая свои фашистские убеждения, разорвёт нас! Потому мы должны бороться! Марко продался! Предатель никогда не будет спать спокойно! Педро! Он не отвернулся от нас, и я верю в это!

Океан мыслей бушевал в его голове. Казалось, что в его состоянии невозможно думать ни о чём. Повернувшись в сторону, Элизио застонал и начал кашлять кровью. Слезящиеся глаза нагноились из-за света прожекторов и боли.

– Свет революции, где он?! Почему же он погас, оставив нас в полной темноте? – продолжал думать Торрес. – Почему?!.. Затем, чтобы наша победа была более оглушительной! Для того, чтобы весь мир смог лицезреть восхождение свободы! Придёт тот день, пускай даже через миллион лет, когда люди будут свободны!

Элизио не знал, кто из его товарищей остался в живых, а кто погиб, и потому сильно переживал.

Инферно продолжал сыпать проклятия себе под нос. Бениньо, который не мог сдержать слёз, вдруг вопросительно взглянул на Элизио. Торрес понял, что он хочет посмотреть на запись, и подал ему блокнот. Бениньо начал медленно читать.

– Теперь я с вами. Видимо, так угодно самой судьбе, но теперь я с вами, – стал говорить он сквозь слёзы тихим голосом. – Я с вами…

Бениньо вновь взял Элизио за руку и почувствовал тепло его разбитой в кровь ладони.

– Я был среди них, и потому я теперь здесь. Я поддерживал фашистов, и потому теперь наказан за это. Я виновен. Инферно виновен. Он фашист, пусть это и слишком жестокое наказание даже для него. Выходит, это самое большое зло, которое может быть на земле. Всё, что вы думали о нас, оказалось правдой. Нам здесь и место, но ты!.. Ты не должен быть здесь!

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал Элизио.

Послышались шаги. Бениньо попытался взять волю в кулак. Сердце стучало чаще канонады. Он приготовился увидеть лейтенанта.

– Смерть. Смерть не с косой, а со штыком и в форме, – прошептал он.

В темноте показалась фигура. Элизио сразу понял, что это не лейтенант, а рядовой.

– Хосе! – произнёс Торрес.

– Элизио! – ответил ему солдат.

– Ты тоже с ними?!

– Нет! Элизио, конечно, нет! Они шантажисты! Большие шантажисты! Ни я, ни Никодемо никогда не поддерживали и не будем поддерживать их режим! Но я не могу помочь тебе. Лейтенант ни за что не позволит мне этого сделать. Если участие твоих товарищей в покушении ещё можно как-нибудь опровергнуть, то ни тебя, ни дезертира они не позволят освободить.

– Хосе! – сказал Элизио, вырывая из дневника лист бумаги, забрызганный в некоторых местах кровью. – Если увидишь Хуана, отдай ему это.

– Клянусь, что выполню твою просьбу! – Хосе спрятал в карман листок бумаги, отдал честь Элизио и, уже собираясь уходить, сказал:

– Прощайте, друзья!

В этот момент Пабло Пагано вышел из дома и направился на улицу Эспино Бланка. Он шёл вдоль обочины узкой дороги, будучи до сих пор не в силах прийти в себя после произошедшего. Шум машин заставлял его вздрагивать. Вдруг послышались шаги.

– Простите, это дом 14/10? – спросил Пабло.

– Да, точно он! – ответил прохожий.

– Отведите меня, пожалуйста, к третьему подъезду.

– Хорошо, конечно, – прохожий взял солдата за руку и пошёл с ним по направлению к подъезду.

– Большое вам спасибо! – сказал Пабло.

– Не за что, – ответил прохожий, удаляясь.

Ослепший, Пабло с трудом поднялся по ступеням. Вдруг он услышал, как кто-то выходит из квартиры, и женский голос произнёс:

– Я сейчас вернусь.

– Извините, сеньора, – обратился к женщине Пабло. – Не подскажете, где квартира сорок восемь?

– Вам нужен наш сосед Эненайс?

– Да, сеньора.

– Сегодня его арестовали солдаты. Видите, дверь сломана.

– Простите, но я плохо вижу.

– Ах! Прошу прощения!

– А вы не знаете, за что его арестовали?

– Насколько мне известно, он имеет партийный билет и пишет книги о Советском Союзе. Он даже виделся несколько раз с Альенде. Солдаты перевернули в его доме всё вверх дном. Бедный Эненайс! Назад он уже вряд ли вернется. Скорее всего, его отправят на Национальный Стадион.

Пабло мог предполагать подобное, но услышанное его потрясло.

– Спасибо, что сказали! – поблагодарил он женщину. – До свидания!

– До свидания! – ответила она.

По спине Пабло пробежал холод. Тревога усилилась. Шок и недоумение смешивались с мыслью об аварии, которую он недавно пережил.

– Я не могу сказать, что я за коммунистов, но я точно не за вас! – думал он, словно вел с кем-то диалог.

Мерседес Кастильо тем временем стояла около стадиона, преисполненная надеждой на лучшее. После того, как Элизио арестовали, она долго лила слёзы, но потом собралась с духом и отправилась к концлагерю. Крупные слёзы катились по её смуглым щекам, а одна прядь густых чёрных волос поседела. Мерседес была не одна – рядом с ней собралось невероятное множество таких же, как она, людей. Вдруг она увидела съёмочную группу – это было иностранное телевидение. Высокая светловолосая женщина приблизилась к ней и сказала: – Здравствуйте! Расскажите нам, почему вы здесь.

– Здравствуйте! Я стою здесь, потому что моих товарищей отправили в концлагерь. Это случилось ранним утром. Солдаты ворвались к нам в дом. Если честно, было очень страшно. Они устроили в квартире большой погром, взяли под арест всех, за исключением меня – заговорила Мерседес с сильным французским акцентом.

– Что же послужило тому причиной?

– Мое гражданство, сеньора.

– Вы из Франции?

– Да.

Наступал вечер. К этому времени улицы становились тихими и пустынными. Все граждане сидели дома, остерегаясь приезда военных автомобилей. В эту минуту в стране нарастал апогей тревоги. Имена Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, Кастро, Гевары и Альенде люди боялись произнести вслух. Ночь была холодной. Бетонный пол в карцере тоже был холодным. На нём спали арестанты, и им было нечем укрыться.

– Вставайте, ублюдки! – раздался громкий крик.

Элизио резко открыл глаза и увидел, что солдаты входят в камеру и Бениньо встаёт.

– Я не ублюдок! – кричал Инферно. – Это ты ублюдок, потому что вместо какого-нибудь грязного коммуниста отправил в этот карцер меня!

Солдаты ещё раз обрушили град прикладов на Инферно. Идейный фашист упал на пол, но попытался встать.

– Ты избрал неверную стратегию для своего оправдания! – с ухмылкой сказал Принц и приказал вытолкнуть всех троих из камеры в подвал.

Хуан, чудом вышедший из карцера благодаря Никодемо, в это время получил записку от Элизио. На его глазах появились слёзы. Он готов был рвать себя на части, лишь бы только всё вернулось на круги своя. Андрес, Фелипе, Матео, Томас, Марко и Симеон подошли к нему и пересели на скамейки ближе.

– Красные выродки, отстаивающие марксистские идеи, ересь разную! Дерьмо собачье! – исторгал из себя ругательства лейтенант. – Посмели посягнуть на традиции и частную собственность!

Элизио, Бениньо и Инферно привели в подвал. Инферно хотел вырваться и плюнул в Димтера Бьянки, за чтополучил удар прикладом.

Торрес молчал. В его глазах застыла калёная сталь.

– Вы все трусы! – сказал он, и его чёрные, налитые кровью глаза блеснули. – Солдафоны и трусы, распявшие Чили! Не далёк тот час, когда падёт меч правосудия и на вас!

Изверг-офицер не был удовлетворён его стойкостью. Он ожидал увидеть жалкое зрелище мольбы о пощаде и потому, взбесившись, словно сатана, приказал избить всех троих прикладами. Голова кружилась от боли и ужаса.

Торрес поднялся с пола и почувствовал, что еле стоит на ногах. Бениньо, будучи не в состоянии встать, добавил к словам Элизио:

– Обязательно падёт!

– Приказываю! Расстреляйте их! – послышался истеричный возглас.

– Да здравствует Чили! – раздался хриплый, тихий, как шёпот, но в то же время громкий, как взрыв, крик коммуниста.

Солдаты сжали в руках свои автоматы и выстрелили в упор. Смерть заставила замолчать революционера, но не его идеи. Мученик пал, но он пал, будучи свободным. Кровь расплескалась по полу, и если приглядеться, то можно было заметить, что алый след был очень похож на очертания его родной Чили, какой её изображали на картах.

========== Эпилог ==========

Тот, о ком повествовала моя история, погиб от рук фашистских офицеров. Мерседес Кастильо, узнав горькую весть о страшной смерти Элизио, глубоко скорбела. 23 сентября 1973 года был убит Пабло Неруда, и это убийство ясно давало понять, что перемен в ближайшие пятнадцать лет ждать не стоит. Мерседес отправила сеньоре Торрес письмо, в котором обо всём рассказала, стараясь не описывать смерть Элизио в подробностях, но это не уберегло женщину, потерявшую сына, от переживаний. Мать долго не могла смириться с утратой. Ласаро и Марта вступили в компартию Кубы. Благодаря стараниям Никодемо и Хосе, оставшиеся в живых товарищи Элизио были переведены в другую тюрьму, из которой организовали побег. Завещание своего предводителя они выполнили. Андрес Колон нашёл свою смерть в Греции в борьбе против Чёрных Полковников. Во время так называемой «Войны Судного Дня» – бомбардировки советского Дома культуры в Дамаске – погиб Фелипе Пескадор. Отдал свою жизнь в борьбе против монархии Матео Либертад в Эфиопии. Когда в Индии началось восстание наксалитов, в нём принял участие Томас Меллизо, и из Индии вернуться ему было не суждено. Марко Сантьяго переехал в Советский Союз, где активно участвовал в деятельности партии и погиб во время теракта в Москве, совершенного националистами из Армении. У Симеона Эскуелы появились связи с коммунистами востока. Он вступил в иранскую партию Туде, которая позже попала под репрессии, и был казнён. Пабло Пагано присоединился к партизанской организации и боролся с режимом Пиночета на протяжении всей жизни. В 1974 году он объявил себя коммунистом, а в 1975 пал от рук DINA – пиночетовской разведки. Хуан был единственным, кто остался в живых. Он стал членом компартии Никарагуа, где принял участие в сандинисткой революции. О том, как сложилась жизнь Марко Баррио, никто не знает. Известно лишь, что его нашли мёртвым в своей квартире. Рядом с лужей крови валялся пистолет. Судмедэксперт подтвердил, что это было самоубийство.

Эпоха Пиночета ушла в 1989 году. Над ним был начат судебный процесс, до которого он не дожил. Узники Стадиона были пламенными революционерами и, борясь за свои идеалы, погибли молодыми. Диктатор скончался в адских муках от тяжёлого инфаркта. Ему был девяносто один год. Люди, узнав об этом, устроили праздничную демонстрацию. Лусия Пиночет пережила своего мужа. В 2018 году она упала со ступеней лестницы в собственном доме, переломав себе руки и рёбра, а в 2021 году скончалась от рака лёгких.

Мерседес Кастильо нашёл её отец, пропавший в 1960 году. Он хотел забрать ее из Чили во Францию, но она пожелала остаться там, где предала земле тело Элизио Торреса, а потом села на пароход и отправилась на Кубу навестить мать павшего героя. Отбывая от берегов Чили, она слышала, как кто-то сказал ей: «Жизнь можно всегда начать сначала. И для тебя она только начинается. Не плачь».