49 дней в океане [Иван Ефимович Федотов] (fb2) читать постранично

Иван Федотов 49 дней в океане

На самых дальних наших островах

Так поется о Курилах в песне. Они протянулись дугой от японского острова Хоккайдо до мыса Лопатка — южной оконечности Камчатки. Это несколько десятков каменистых глыб, поднявшихся в незапамятные времена. Но ученые считают их молодыми. Острова и по сей день продолжают формироваться и потому землетрясения на них — не редкость.

Острова эти открыты всем ветрам на свете. С севера и северо-востока дуют на них свирепые норды, колющие и беспощадные, южные ветры — зюйды несут снег и туманы, и гигантские океанские волны, зародившиеся где-то в приэкваториальных широтах. Ведь с юга и юго-востока от Курил до Манильских и Филиппинских островов нет больше ни одного клочка суши.

Об этом нам рассказывали в школе. Хотя и тогда слова педагога произвели на меня впечатление, но по-настоящему я познакомился с Курилами, когда пошел в армию и был направлен для прохождения действительной службы на один из островов.

Там я вскоре попал в экипаж баржи «Т-36», познакомился с Асхатом Зиганшиным, Филиппом Поплавским и Анатолием Крючковским.

Это славные парни, но если бы меня тогда спросили, чем они, ну хотя бы немного, отличаются от десятков других солдат, которые несли службу вместе с нами, я бы не нашелся что ответить. Впрочем, я и теперь не смогу дать исчерпывающего ответа на этот вопрос. Они — как все. И я уверен, что если бы не наша, а какая-либо другая баржа, — чего я от души никому из товарищей не желаю, — попала в те трудные условия, в которые попали мы, я уверен, что вместо наших имен люди узнали бы другие. И те, другие солдаты, так же, как и наш экипаж, выполнили бы свой воинский долг так, как требует этого воинский устав.

Внимательный и вдумчивый, Асхат с первого дня знакомства показался мне увальнем. Но потом я увидел за его медлительностью глубокую уверенность в своих силах, а в молчаливости — скромность и сердечность. Да, именно сердечность. Если он хотел помочь кому-либо, то делал это без долгих рассуждений, без лишних слов.

Что касается Поплавского и Крючковского, то я сразу не смог найти в них что-либо отличное от других солдат. Ребята, как ребята. Дружные, хорошие товарищи. Тогда я вряд ли смог бы подобрать другие слова.

И в тот день, ставший поворотным в нашей судьбе, экипаж был занят своими повседневными делами. Как обычно, бесновался океан у прибрежных скал. Командир подразделения говорил, что грохот волн напоминает ему канонаду. Я не слышал и никто из нас не слышал грома пушек на фронте. И никто из нас не слышал канонады. Но должен сказать, что волны шумели внушительно… А когда время от времени океанский вал, с особым гулом бил о скалы, то в камнях поднимался столб воды такой величины, что, действительно, можно было принять его за взрыв. Таким, по крайней мере, показывают его в кино.

Да волны — это полбеды. А вот ветер… Он на Курилах особенный. Промозглый, он пробирает до костей. От него не спасает ни теплое белье, ни полушубок. Он забирается за ворот, в каждую щелочку одежды, и чувствуешь себя так, словно нагишом прогуливаешься по улице.

Два последних дня мы вдоволь нахлебались и волн и ветра: буксировали плоты. Они стояли на рейде. Но океан так разбушевался, что того и гляди, растащит сплотки. А лес в наших местах дорог. Каждое бревнышко на учете. Вот мы два дня и таскали сплотки к берегу. Устали здорово. Не шутка — от зари до зари мотаться с одного пенного гребня на другой, осторожно подходить к плоту, что прыгает будто живой зверь. Того и гляди баржу выбросит на бревна да перевернет. А у берега тоже не легче — мели. Их видно по пенным бурунам. Океан в этих местах седой как лунь.

С заданием мы справились. Поставили самоходку у пирса. Ей предстоял профилактический ремонт.

Поплавский и Крючковский колдовали у моторок. И у пирса здорово болтало. Филипп и Анатолий время от времени поднимались на палубу. Отдыхали. Напевали «Раскинулось море широко». Мы с Зиганшиным приводили в порядок палубу, кубрик. Спешили. Была суббота, 16 января. Окончив работу, мы должны были попасть в баню. Вряд ли стоит говорить, что это удовольствие номер 1.

Правда, банька здесь не то, что у нас в Приморье. Зимой, как вытопят ее, отправляешься туда по снегу босиком, а в руках веничек дубовый шумит. А как накидают на раскаленные камни кипяточку, дух переймет. Тут, само собой, веничек распаренный в ход пускаешь. Хорошие парильщики — они не хлещут друг друга, а потрясут веничком вверху, прогреют его и этак легко проведут над спиной разок, другой, потом еще, еще. Веник едва спины касается, а жару от него — точно огоньком подпаливают, только ласково так. А как невмоготу станет — вон из бани. В снег. Покатываешься, пока не защемит кожу, и обрат на полок, да за веничек.

Нет, на Курилах баня не та. Но уже отказаться от удовольствия погреться тоже нельзя.

К вечеру ремонт и приборку закончили. Зиганшин доложил об этом