Свет Азии [Эдвин Арнольд] (fb2) читать постранично, страница - 5

Хотелось ему, чтоб правителем властным

Сменил его сын в должный срок,

Противился он предсказаниям ясным,

Что Буддой он стать тоже б мог.

Тогда Шуддходана подумал, что нужно

Придворных созвать на совет.

— Мудрей Вишвамитры — решили все дружно, –

Сиддхартхе наставника нет.

И вот пред ребёнком познания карту

Премудрый наставник раскрыл,

С наукою он познакомил Сиддхартху

При свете божественных сил.

Потом, как венец лучезарный познанья,

Наставник просил написать

Тот стих, что с небесной печатью созданья

Способны одни понимать.

Взял доску Сиддхартха. Как день, засияла

Премудрость в очах неземных,

И быстро рука на доске начертала

На разных наречиях стих.

— Я кончил, — как утро прекрасен и светел

И мудростью тайной велик,

Ребёнок наставнику кротко ответил

И светлой головкой поник.

— Довольно! — мудрец прошептал в изумленьи. –

Покорный небесной судьбе,

Глубокие скрытые тайны в счисленьи

Открою, царевич, тебе.

И новая, трудная книга познанья

Открылась пред детским умом,

И старцу Сиддхартха в покорном молчаньи

Внимал с просветлённым челом.

Когда же он кончил, и счёт многотрудный

Сиддхартху просил повторить,

Ребёнок с небесной премудростью чудной,

Сумел всё легко исчислить.

И гуру умом неземным изумляя,

Он силой познаний своих

Счёл капли, что бездна таила морская,

И звёзды небес голубых.

Наставник сказал:

— О, царевич мой милый,

Науку ты знаешь без книг;

Исполненный тайной, божественной силой.

Почтителен ты, но велик!

Не мне обучать тебя мудрости мира,

Учитель для гуру ты сам.

Все знанья земные и тайны эфира

Способен поведать ты нам.

Но, мудростью всех затмевая, при этом

Наставников чтил он; в речах

Был смирен, разумен, и с кротким приветом

Величье сливалось в очах.

Он был терпелив, не кичился надменно

И страха не ведал ни в чём.

Средь смелых смелейшим он был несомненно

И правил всех лучше конём.

Но часто за лёгкой и быстрой газелью

Гонясь с смертоносной стрелой,

Охваченный дрожью и чуждый веселью,

Бросал он свой лук вырезной,

И жаль ему было добычу до боли,

И счастлив был юный стрелок,

Что робкому зверю все радости воли

На долю оставить он мог.

На скачках, боясь быстротой беспримерной

Коня своего утомить,

Иль громкой победой, спокойной и верной,

Соперника лик омрачить, –

Он сдерживал лошадь, и радость чужая

Была дорога для него.

С годами, как дуб из ростка созревая,

Окрепла в нём ветвь состраданья святая,

К богам приближая его.

Однажды весной он, весельем объятый,

Звезды лучезарной светлей,

С двоюродным братом гулял, с Дэвадаттой,

Под сенью душистых аллей;

И видит: туда, где хребты Гималая

Возносят короны снегов,

Летит лебедей серебристая стая,

Как белая цепь облаков.

В руках Дэвадатты, струной напряжённой,

Губительный лук задрожал,

Мгновенье, и лебедь, стрелою пронзённый,

К подножью Сиддхартхи упал,

И в трепете тратил напрасно усилья,

Стараясь оправиться вновь:

Коралловой нитью окрасила крылья

Горячая, чистая кровь.

Царевич, спеша в непонятной тревоге,

Прекрасного лебедя взял,

И долго, как Будда, поджав свои ноги,

Он лебедя нежно ласкал;

И жертве невинной жестокой забавы,

Далёкий от всякого зла,

Он листья и мёд, и целебные травы

Прикладывал к ране крыла.

И царственный лебедь, исполнен доверья,

Не бился с тревожной тоской,

Когда ему правил разбитые перья

Божественный мальчик рукой.

Случайно коснувшись губительной стали

Своей нежно белой рукой,

Он вздрогнул от боли, и в тайной печали

Головкой поник он с тоской.

— Дай птицу! — промолвил ему Дэвадатта, –

Мой лебедь.

Но твёрдо в ответ

Заметил царевич беспечному брату:

— Нет, я не отдам его, нет.

Не прав Дэвадатта! Когда б без дыханья

Его отпустила стрела,

Я б отдал, но в сердце его — трепетанье.

Убил ты лишь силу крыла.

— Мой лебедь! Отдай его, брат благородный, –

Сказал Дэвадатта, — он мой.

Как облако в небе он мчался свободный,

И я его ранил стрелой!

Но нежно прижав лебединую шею

К горевшей румянцем щеке,

Он, дивную птицу считая своею,

Ласкал в безотчётной тоске.

Исполнен таинственных чар обаянья,

Шептал он с любовью святой:

— По высшему праву любви, состраданья,

Он мой, Дэвадатта, он мой!

И только по этому праву отныне

Я буду владыкою вам!

Любви, милосердью, как вечной святыне,

Я силы и душу отдам!

Теперь я познал, что во мне шевелится,

Покоя мне что не даёт.

Тот, кто состраданью захочет учится,

Пример во мне верный найдёт.

Безмолвному миру я буду порукой,

О бедах его расскажу,