Моя любовь, которой нет предела (СИ) [Bezdnaraya] (fb2) читать онлайн

========== 1 глава (3 недели – 8 лет) ==========

Год спустя после смерти Старейшины Илина. Нечистая Юдоль.

Пускай грехи мою сжигают кровь,

Но не дошел я до последней грани,

Чтоб из скитаний не вернуться вновь

К тебе, источник всех благодеяний.

— Что вы сделали? — дрожащий от едва сдерживаемого гнева голос главы ордена Юньмэн Цзян, разнесся гулким эхом по большому залу Нечистой Юдоли.

— Как ты узнал? — Не Хуайсан вздрогнул всем телом. Судорожная волна пронзила до кончиков пальцев, мгновенно парализуя паническим страхом, однако он решительно забрал сверток из рук застывшего изваянием Лань Ванцзы. Тот мгновенно развернулся, закрыв их своим телом, и молча обнажил Бичень. В его движениях все ещё ощущалась некоторая тягучая осторожность — раны на спине зажили не до конца. Повернувшись лицом к Цзян Чэну и предупреждающе выставив перед собой меч, он с нечитаемым выражением лица ждал его приближения.

— Значит, это действительно он… — в голосе Цзян Чэна отчётливо слышалась горечь разочарования, но там присутствовало и нечто ещё, слишком похожее на облегчение. Цзыдянь на его руке пришел в движение, в ответ Лань Ванцзы шагнул навстречу:

— Саньду Шеншоу! — предостерегающе произнес он. Голос звучал ломко, будто готовый сорваться в любой момент, и это было так непохоже на неизменно невозмутимого Хангуан-цзюня, что Не Хуайсан снова вздрогнул, сильнее прижимая сверток к груди.

— Снова его защищаешь? — усмехнулся Цзян Чэн, даже не сбившись с шага. Несмотря на то, что сейчас за спиной Лань Ванцзы прятался Не Хуайсан, все понимали, кого именно тот закрывает.

Цзян Чэн подходил всё ближе, постепенно сгибая руку для удара Цзыдянем.

Время застыло: на зал словно накинули полупрозрачную вуаль, затемняя свет утренней белой луны на поблекшем сине-розовом небе, льющийся в окна и рассекающий мраморные плиты зала на острые светлые квадраты; воздух загустел, став плавким и тягучим, растекаясь вокруг, словно вода и затрудняя дыхание — все замерли перед последним решающим шагом. И тогда Не Хуайсан не выдержал:

— Это всего лишь ребенок! Убьешь его? Откажешь в шансе на новую жизнь?

Выкрикнул и сам испугался, сжавшись в комок, но даже сейчас продолжал укрывать сверток, который держал в руках. Лань Ванцзы, все ещё слабый после ударов дисциплинарного кнута, застыл недвижимо, как всегда спокойный и уверенный, ожидая приближения Цзян Чэна. Не оставалось никаких сомнений, что он не двинется с места и скорее умрёт, чем позволит коснуться ребенка.

Цзян Чэн остановился, не дойдя нескольких шагов, тряхнул рукой, сбрасывая Цзыдянь прямо на пол, затем отстегнул меч и положил рядом с кольцом. Распрямившись, он, высокомерно задрав подбородок, посмотрел на преградившего путь Лань Ванцзы.

— Я хочу увидеть брата! — концентрированная ярость разлилась по залу Нечистой Юдоли. — У вас нет на него прав!

— У тебя тоже нет, — наконец разомкнул плотно стиснутые губы Лань Ванцзы.

— Неужели? А какие права у тебя на этого ребенка? И насколько… чисты твои намерения и помыслы? — губы Цзян Чэна изогнулись в презрительной усмешке.

После этих слов Лань Ванцзы, казалось, закаменел еще больше, но не удостоил собеседника ответом.

Не Хуайсан наконец решился выглянуть из-за широкого плеча.

— Он только родился! Это его следующее перерождение, и он ничего не будет помнить о своей прошлой жизни! Разве он не расплатился за содеянное? Разве не заслужил второй шанс? — Не Хуайсан ещё надеялся достучаться до друга.

Внезапный сухой, лающий смех рассёк воздух в зале. Цзян Чэн даже откинул назад голову, будто наслаждаясь шуткой. Но нет, он вовсе не наслаждался. Его по-прежнему переполняла чистая ярость. Он замолчал так же резко и уставился на них немигающим взглядом.

— Вы двое… — слова явно давались ему с трудом, он словно выдавливал их из себя через силу. Казалось, ещё немного и его разорвёт от искажения ци. — Не знаю, что вы сделали, чтобы он переродился, и как нашли его, но… Ты! — он ткнул пальцем, указывая на Лань Ванцзы, — твои намерения мне до сих пор не ясны, ты всегда ему потакал, терпел выходки, ты предал всех, чтобы быть рядом… — он замолчал, еле переводя дух и задыхаясь, как после тяжелой тренировки.

— Недостаточно, — внезапно ответил Лань Ванцзы, хотя никто не ждал от него ответа.

— Не приближайся к нему! Не смей трогать его своими руками! — Цзян Чэн, казалось снова утрачивал над собой контроль.

— Послушай… — начал было Не Хуайсан, явно пытаясь как-то успокоить друга и найти выход из создавшегося положения. Но ему не позволили.

— А ты!.. — Цзян Чэн, словно только что вспомнив про еще одного присутствующего заклинателя, ткнул пальцем в его сторону. Рука очевидно дрожала от едва сдерживаемого гнева. — Говори, что задумал? Зачем ты это сделал?!

— Саньду Шеншоу! — предостережение в голосе Лань Ванцзы на этот раз звучало ещё отчетливее.

— Что?! — от внезапного яростного крика сотрясся воздух во всем зале. Казалось, сила, вложенная в горький и отчаянный крик, разорвет всех присутствующих. По крайней мере, стоящие на столике чашки тончайшего фарфора мелко задрожали, издавая высокий звенящий звук, а лёгкая прозрачная ткань на окнах резко взмыла вверх.

В последовавшей за выбросом силы тишине особенно громко и пронзительно прозвучал плач ребенка. На этот раз вздрогнули все трое.

Лицо Цзян Чэна словно пошло рябью и исказилось в мучительно-болезненной гримасе. Он шумно выдохнул, мотнул головой, словно сбрасывая морок и сделал ещё шаг. Лань Ванцзы шагнул навстречу, обозначая, что дальше хода нет. Глава Юньмэн Цзян досадливо поморщился:

— Пусти. Он мой брат, и у меня на него больше прав, чем у любого из вас. Я его не отдам, что бы вы там не собирались сделать.

Лань Ванцзы ничего не ответил. Он стоял, словно прекрасная статуя — недвижимый, решительный и холодный, готовый умереть, защищая то, что считал праведным. Как и всегда, впрочем.

— Цзян Ваньинь… — снова подал голос Не Хуайсан, — что ты хочешь сделать? — он по-прежнему прижимал хнычущего ребёнка к груди, укачивая и пытаясь успокоить.

Цзян Чэн, который все это время неотрывно смотрел на преграждающего путь невозмутимого Лань Ванцзы, медленно, будто с неохотой перевел взгляд на Не Хуайсана.

— Это дело ордена Юньмэн Цзян. Он мой брат, и я… — тут он внезапно сбился, словно споткнувшись о невидимую преграду, и закончил явно с трудом, почти через силу. — Не наврежу ему. Хватит. Он вырастет хорошим человеком.

— Он всегда им был, — снова ожил Лань Ванцзы. На его безупречном лице появилась едва заметная складка меж бровей — единственное, что выдавало эмоции.

— Ну разумеется, Хангуан-цзюнь, — ни иронию, ни презрение, сквозившее в голосе, Цзян Чэн даже не попытался скрыть. — Он вырастет хорошим и счастливым человеком. В клане Юньмэн Цзян, — последние слова он выделил особо, сделав на них ударение.

Не Хуайсан тяжело выдохнул:

— Полагаю, нам придется договариваться.

Восемь лет спустя. Пристань Лотоса.

— «Конец Старейшине Илина положил никто иной, как его шиди, Цзян Чэн. Именно он повел за собой Четыре Великих Ордена: Юньмэн Цзян, Цинхэ Не, Гусу Лань и Ланьлин Цзинь и уничтожил убежище своего брата — гору Луаньцзан», — Вэй Усянь читал медленно, по иероглифу, но всё равно получалось уже намного лучше. Он сделал небольшую передышку — почему-то бросило в пот, и лоб внезапно покрылся испариной, а спина под ханьфу взмокла. — Лин-сюн! Ты слышал?! Дядя Чэн был шиди Старейшины Илина!

Свиток о жизни Старейшины Илина шишу {?}[Шишу – младший брат матери/отца в ордене заклинателей, т.е. дядя говорящему (некровный родственник). Вэй Ин зовет дядей и ЦЧ и НХ, но последнего называет шишу. По моим подсчетам НХ немного младше ЦЧ. Вэй Ин хоть и зовет ЦЧ дядей, воспитывается им с рождения, поэтому считает второго дядю шишу. ] Хуайсан, как свидетель тех исторических событий, написал специально для Вэй Усяня. Конечно кое-какие подробности дядя успел рассказать за те несколько дней, что Вэй Усянь гостил в Нечистой Юдоли, но всё самое интересное хранилось в свитке. Вэй Усянь намеревался прочитать его сам. Тем более, что за лето он выучил больше тысячи новых иероглифов и теперь очень хотел практиковать чтение на чём-то действительно интересном.

— Нашел, что читать! Выброси! — Цзинь Лин вспыхнул моментально, как талисман воспламенения. Он попытался выхватить свиток, но Вэй Усянь был готов к такому повороту событий, поэтому свиток тут же оказался вне досягаемости шисюна.

— Эй! Это мне шишу подарил! — закинув в рукав ханьфу свиток, Вэй Усянь ловко перемахнул через стол и в один миг оказался возле дверей. — Они росли вместе и были братьями, неужели тебе не интересно?

— Не были они братьями! Ни по матери, ни по отцу! Ненавижу его! Он убил моих родителей! Если он возродится, найду и убью! Для этого мне не нужно ничего про него знать! — Цзинь Лин совершенно не интересовался историей, а любое упоминание Старейшины моментально вгоняло его в бешенство. Впрочем, в этом он совершенно походил на дядю Чэна.

Вэй Усянь хотел бы сказать, что в случае чего поможет брату разделаться с переродившимся основателем Пути Тьмы, но сначала он собирался узнать всю историю целиком. А кто бы не хотел? Что может быть интереснее рассказа о жизни двух братьев, один из которых пошёл по Пути Тьмы, а второй по правильному Пути? Хотя шишу говорил, что друзей было четверо: дядя Чэн, шишу Хуайсан, Старейшина Илина и Хангуан-цзюнь. Последнего, кстати, тоже нужно будет попробовать расспросить.

Для Вэй Усяня оставалось загадкой, почему все, включая Цзин Лина, сторонятся лаоши Ланя. Он только с виду такой строгий и холодный. На самом деле, если посмотреть внимательно, в глубине глаз — Вэй Усянь видел — ему очень грустно и одиноко. И хотя у всех трёх его дядей не было жен и детей, именно лаоши выглядел так, словно потерял кого-то очень дорогого. Надо будет узнать, была ли у него когда-нибудь жена…

Так… Старейшина Илина, свёрток, бежать! Но сначала — оставить последнее слово за собой:

— Врага нужно знать в лицо! — успел выкрикнуть Вэй Усянь, прежде чем выбежать за дверь и с бешеной скоростью пересечь двор, стремясь убраться подальше от разъяренного брата.

Вечер, перед ужином — лучшее время, чтобы искупаться. Жара уже спала, а вода за день успела хорошенько нагреться. На ходу скинув одежду, Вэй Усянь с разбегу обрушился в озеро. Обычно они делали это вместе с братом, но сегодня, похоже, Цзинь Лин слишком зол, чтобы составить ему компанию.

Погрузившись с головой в теплую, ласкающую тело стихию, Вэй Усянь распахнул глаза — ему нравилось смотреть на слегка искажённый, немного мутный и оттого нереальный подводный мир. Задержав дыхание, он выставил вперед ладони, пытаясь поймать крохотных вертких рыбок — конечно же, бесполезно, они никогда не давались в руки. Но он не отчаивался, однажды, удача встанет на его сторону, и он обязательно их перехитрит. Может, попробовать притвориться мёртвым?

Случайно задев лежащий на дне острый камень, он оступился, с размаху проехал по дну ступнями, поднял облако ила и распугал всю живность. Не сегодня.

Вынырнув на поверхность и отфыркиваясь, Вэй Усянь поплыл к середине озера, аккуратно огибая еще не распустившиеся бутоны лотоса. Совсем скоро Пристань Лотоса окутает волшебный аромат, который невозможно ни с чем спутать и ничем заменить, а пока плотные бутоны едва заметно колыхались на зеркальной поверхности озера, плавными линиями нарушая его ровную гладь. Вэй Усянь старался плыть аккуратно, прорезая воду тихими, чёткими гребками, чтобы не потревожить затаившееся в глубине солнце, и притворяясь, что он вовсе и не человек даже, а самый настоящий озёрный житель. И внизу у него никакие не ноги, а рыбий хвост, а если оскалиться, то мир увидит острые клыки, которыми Вэй Усянь-повелитель вод кромсает мелких рыбешек, как семена лотоса.

Проплыв чжанов {?}[Чжан — мера длины, равная 3,2 м] двадцать и почувствовав усталость, он перевернулся на спину и, раскинув руки, подставил лицо уже не обжигающим, а теплым солнечными лучам, позволяя высушивать капли воды прямо на коже. Лежать бы так вечно!

— Вэй Усянь!

Но нет…

Лихо перевернувшись, он обернулся в сторону берега — дядя Чэн вместе с Цзинь Лином — предатель! — стояли прямо возле его сброшенной неаккуратной кучей одеждой. Сердце на миг остановилось, и в груди похолодело, словно он плескался не в теплой воде, а окунулся в ледяной горный источник. Свиток!

Он рванул к берегу так быстро, как только мог, но все равно опоздал. Дядя держал в руках свиток и уже занес руку.

— Нет! Дядя! Стой! Не надо!

Свиток вспыхнул в один миг и ничего не стало. А Вэй Усяню пришлось выходить на берег под испепеляющим взглядом дяди и раздражённым — брата.

— Тебе ноги переломать? — обычно дядя закипал моментально, вот и сейчас от него прямо-таки полыхнуло яростью.

— Предатель, — бросив сердитый взгляд на брата, Вэй Усянь шмыгнул носом. У того хватило совести отвести глаза.

— Я запрещал говорить про Старейшину Илина, тем более читать про него! — дядя еще больше повысил голос, на этот раз вкладывая в крик силу. Воздух вокруг завибрировал, а в ушах неприятно зазвенело.

— Но почему нельзя? — Вэй Усянь правда не собирался плакать, но в глазах резко противно защипало, наверное, вода попала. — Он же был твоим шисюном!

— Он был темным заклинателем и виновен в смерти тысяч людей, в том числе родителей Цзинь Лина! Он принёс слишком много боли людям, которые его любили и предал их! Он всё разрушил! Уничтожил! Что ещё ты хочешь о нём знать?! — дядя кричал, но пугало не это. К крику Вэй Усянь привык, тем более, дядя Чэн никогда не исполнял своих угроз. Сейчас же красивое лицо безобразно исказилось, а его выражение, обычно острое, как наточенная стрела, больше всего походило на черную грозовую тучу — мощную, страшную и полную непролитой боли.

Всё ещё стоявший по колено в воде, Вэй Усянь отмер и медленно, каждой мышцей своего тела ощущая непомерную тяжесть, наконец вышел на берег, подошёл к дяде и, склонив голову, тихо произнёс:

— Прости. Я просто хотел узнать его историю, чтобы… чтобы… — он запутался и сбился, снова хлюпнув носом, надеясь только, что никто не заметит его слабости. Даже не глядя на дядю Чэна, он чувствовал, что тот раздражённо поджал губы — повеяло таким холодом так, что и теплые закатные лучи солнца не помогали.

— Одевайся и марш на ужин, — кажется, дядя немного отошел, по крайней мере, перестал кричать. — А главе клана Цинхэ Не пора прекратить забивать тебе голову неподобающими историями! Что ещё задумал этот интриган… — последнюю фразу, впрочем, дядя произнес совсем тихо, уже удаляясь по дорожке в сторону сыхэюаня {?}[Сыхэюань тип традиционной китайской застройки.].

Цзинь Лин трусливо сбежал следом, игнорируя яростные молнии, которые мысленно метал в него Вэй Усянь. И чего привязался? Давно пора вернуться в свой любимый Ланьлин Цзинь, его там уже, наверное, заждались.

Зябко ежась от прохладного вечернего ветерка, налетевшего с той стороны озера, где солнце уже спустилось к верхушкам деревьев, окрашивая небо яркими предзакатными мазками, Вэй Усянь спешно натягивал одежду. Попрыгав на одной ноге, он вытряс воду из ушей и поскакал за дядей и братом.

На следующий день в Пристань Лотоса прибыл Хангуан-цзюнь.

Каждый раз, когда Вэй Усянь встречался со Вторым Нефритом клана Лань, у него перехватывало дыхание. Но вовсе не так, как у других, которые почему-то считали его действительно высеченным из неживого камня. Разумеется, красоту его третьего дяди, вполне можно сравнить со статуей какого-нибудь древнего божества из храма, но дело было вовсе не в этом.

Дух и в самом деле захватывало именно из-за невероятного сочетания недвижимой красоты, идеальности на грани божественности и живых эмоций, запрятанных так глубоко, что никто — он знал точно! — кроме Вэй Усяня не мог их разглядеть.

Однажды Цзинь Лин с абсолютной серьёзностью заявил, что Хангуан-цзюнь ненастоящий. Полная ерунда! Потому что Вэй Усянь знал правду — под идеально-гладкой, будто шёлковой белой кожей, текла вполне себе настоящая, живая красная кровь.

Убедиться в этом он смог, когда как-то гулял с лаоши Ланем в Облачных Глубинах и с разбегу, пытаясь поймать кролика, рухнул на землю и ободрал колени. Испугаться не успел, его сразу подхватили на руки и отнесли в цзинши. Вэй Усянь — не слишком-то переживавший, потому что больно почти не было — всё время, пока лаоши Лань обрабатывал ссадины и зачем-то передавал духовную энергию, разглядывал его невозмутимое лицо. Именно тогда, увидев капли крови из прокушенной губы, он и понял, что за недвижимой строгостью скрывается что-то ещё. Что-то, что очень хотелось потрогать руками, чтобы убедиться в своей правоте, но он так и не осмелился.

Отношения между дядями складывались непросто. Вэй Усянь подозревал, что дядя Чэн, представься ему такая возможность, с удовольствием избавился бы и от лаоши Ланя и от шишу Хуайсана. К счастью, он не мог. В случае с Не Хуасаном — гуль его знает почему. А вот результат схватки с Хангуан-цзюнем предсказать трудно. Глава ордена Юньмэн Цзян, конечно, один из самых сильных заклинателей мира, но даже при всём своём бурном воображении Вэй Усянь не мог представить, что кто-то из ныне живущих сможет одолеть Хангуан-цзюня. Если даже Старейшина Илина не смог…

Тряхнув головой и отгоняя непрошеные мысли, Вэй Усянь что есть мочи помчался к пристани, где лаоши Ланя уже встречал дядя Чэн. Лучше не оставлять их вдвоем. На всякий случай.

Добежав до берега, он сразу почувствоал сгустившееся напряжение, словно внезапно перенесся из душного конца лета в стылую зиму. Казалось, еще немного и даже озеро заледенеет. Оба дяди стояли на пристани и молча смотрели друг на друга. Вэй Усянь остановился, внимательно изучив лицо сначала одного потом другого, но, так и не найдя ничего необычного, осторожно подергал Хангуан-цзюня за белоснежный рукав ханьфу.

— Лаоши Лань?..

Дядя обернулся и его светло-золотистые глаза потемнели в один миг, а затем, почти сразу же растаяв, снова стали кристально-прозрачными. А ещё — Вэй Усянь снова увидел! — уголок губ едва заметно дёрнулся. Вэй Усянь с самого детства научился распознавать эту полуулыбку. Странно и в то же время хорошо, что больше никто никогда её не замечал. Этот секрет Вэй Усянь оставил только для себя. Губы сами собой растянулись в ответной радостной улыбке, и он, со всей силы прижавшись и обхватив лаоши Ланя за талию, уткнулся куда-то ему в живот.

— Я соскучился!

— Вэй Ин… — раздалось в ответ.

Шипение позади точно принадлежало дяде Чэну, но сейчас, когда большие теплые ладони аккуратно гладили его по макушке, расправляя наверняка растрепанные во все стороны вихры, это не имело никакого значения. Вэй Усянь чувствовал себя безоговорочно счастливым.

Он думал, что просто невозможно стать ещё счастливее, но ошибся. Когда лаоши Лань взял его с собой на ночную охоту, Вэй Усянь ощутил, как в груди расцветает что-то прекрасное, словно распустился цветок лотоса. Потому что ночная охота с Хангуан-цзюнем — это мечта любого заклинателя, тем более, если ему всего восемь лет. О чём ещё мечтать, если он мог учиться у лучшего и прекраснейшего из бессмертных, слушать завораживающую мелодику струн его гуциня, смотреть, как он сражается с тёмными тварями, пускай это были всего лишь — из-за присутствия Вэй Усяня — неповоротливые и совсем не страшные ходячие мертвецы.

Дышать теплым озёрным воздухом, возвращаясь в Пристань Лотоса поутру после ночной охоты, искоса смотреть на безупречную осанку, каждый раз тоже невольно распрямляя спину, рассказывать о своих достижениях за то время, пока они не виделись, забегать вперед и снова возвращаться к лаоши, вышагивающему в высокой колкой и сырой от росы траве, дёргать за рукав безупречной белизны — ничего лучше и больше придумать нельзя. Ровно до того момента, пока дядя не достал из рукава флейту.

— Это… мне? — прошептал Вэй Усянь, разом потеряв голос от восторга.

Сердце заколотилось быстро-быстро, словно бы он только что проплыл половину озера наперегонки с Цзинь Лином. Может быть, от того, что распустившийся раньше в груди цветок лотоса превратился в бескрайнее и глубоко цветущее озеро? Дыханье перехватило и в носу защипало — Вэй Усянь торопливо потёр глаза на всякий случай — не хватало ещё пустить слёзы, как какая-то девчонка.

— Показалось, тебе понравится. Могу научить техникам Гусу Лань.

Наплевав на свой чумазый вид, перепачканные с ночи руки и лицо, Вэй Усянь кинулся в объятья своего невероятного белого облака, которое — он точно знал — принадлежало только ему.

Ощущение бесконечного, как небо, яркого, как солнце и захватывающего, как сильный ветер счастья продолжалось до самого вечера. А потом, он долго не мог уснуть, ворочаясь на влажных от жары простынях, слушая шумное сопение и сонное бормотание Цзинь Лина. Промучившись слишком долго, чтобы сохранить терпение, он понял, что просто больше не может находиться в душной комнате.

Цикады захлёбывались ночными трелями, странным образом делая сырой воздух еще более вязким и тяжёлым. Хотелось хоть какой-то прохлады, и он, недолго думая, направился в сторону озера. Хотя дядя Чэн не разрешал купаться по ночам, сейчас это показалось правильным решением.

Он услышал голоса задолго до того, как дошёл до пристани.

— Нет повода для беспокойства. Он ещё не сформировал золотое ядро, — голос лаоши Ланя, как всегда звучал спокойно и уверенно.

— Замечательно! Ты меня успокоил! Расходимся! — а вот дядя Чэн, казалось, вот-вот воспламенится.

Вэй Усянь споткнулся и чуть не полетел носом вперед. Юркнув в ближайшие кусты, он затаился, стараясь даже не дышать. Совсем не хотелось быть обнаруженным за таким недостойным занятием, как подслушивание.

— Зачем ты подарил ему флейту?

— Буду обучать мелодиям. Он станет могущественным заклинателем, как и должен…

— Кому должен? Может быть, как раз и не стоит? Может быть, он сможет избежать ужасных ошибок хотя бы теперь!

Вэй Усянь замер, показалось, что резко похолодало, его словно окунуло сырым туманом. О ком они говорят?

— Это Вэй Ин. Ты правда думаешь, он сможет чего-то избежать? — на этот раз в голосе лаоши звучало что-то слишком похожее на грусть.

Он расстроил и разочаровал дядю? Сделал что-то не так? В чём-то провинился, а ему не сказали? Вэй Усянь почти набрался решимости выйти и спросить, в чём его вина, когда услышал ответ дяди Чэна:

— О, хорошо, что ты напомнил, кто этот ребёнок, а то я как-то забыл, кого воспитываю! Учти, я буду внимательно наблюдать, и, если что-то пойдет не так…

— Смогу защитить… — тихо, но уверенно ответил лаоши Лань.

Холод окутал все тело, забрался под одежду, заскреб когтистыми лапами по коже, безжалостно сдирая и пытаясь добраться до внутренностей, до самого сердца, сейчас испуганно колотившегося в попытках согреть коченеющее тело. Горло перехватила ледяная рука, не позволяя вздохнуть. Самые страшные кошмары вдруг показались вовсе не такими жуткими, даже тот, где он падает в бесконечную пропасть в полной тишине.

Дяди скрывают от него какую-то тайну? Возможно, это связано с его родителями? Шишу Хуайсан рассказывал, что они были бродячими заклинателями и погибли на ночной охоте.

Но почему тогда три таких разных могущественных заклинателя из трёх великих орденов стали его дядями? Чего опасается глава ордена Юньмэн Цзян и от кого хочет защитить Хангуан-цзюнь?

Так впервые за восемь лет Вэй Усянь задал себе эти вопросы и не нашёл ответов. Безмятежное счастье померкло, а в его мире появилась первая трещина.

Комментарий к 1 глава (3 недели – 8 лет)

ВАЖНО: Мы понимаем, что довольно странно для трёх не самых глупых людей Поднебесной назвать ребенка, которого они хотят скрыть от мира, тем же именем, под которым его многие знали в прошлой жизни.

У нас было несколько вариантов того, как избежать этого бага, но ни один меня не устроил. Поэтому давайте оставим этот момент в качестве авторского допущения и своеволия. Разумеется, было бы логичнее дать Вэй Усяню совсем другое имя. Но для меня Вэй Усянь – всегда Вэй Усянь).

Кроме того, властью, данной мне шизофренией, Цзян Чэн с самого начала подозревает о чувствах, которые Лань Ванцзы испытывал ко взрослому Вэй Усяню.

========== 2 глава (12 лет) ==========

Комментарий к 2 глава (12 лет)

Я старалась уложиться в рамки каноничных характеров персонажей. Но всё-таки нужно признать, что определённый ООС присутствует – в большинстве случаев, так или иначе, обоснованный изменениями в повествовании после перерождения Вэй Усяня. Однако для Сюэ Яна у меня такого оправдания нет. Кроме того, что я его всё же идеализирую. К сожалению, не настолько, чтобы изменить его судьбу в рамках этой истории.

Четыре года спустя. Пристань Лотоса.

Немало я над ними пролил слез,

Склоняясь ниц у камня гробового.

Но, видно, рок на время их унес —

И вот теперь встречаемся мы снова.

Главной проблемой, которую предстояло решить — скрыть всё от Цзинь Лина, который как раз приехал погостить в Пристань Лотоса из Башни Кои. Тот уже давно считал себя слишком умным и взрослым, из-за чего и приобрёл отвратительную привычку раздавать подзатыльники налево и направо. Особенно, когда дядя Чэн не видел. Но при этом шисюн обладал каким-то животным чутьём на любые проделки Вэй Усяня. Можно подумать, это не он ещё совсем недавно с удовольствием принимал участие во всех приключениях. А сейчас — представьте себе! — старательно делал вид, что все эти детские забавы ему не интересны. Сидел бы в своём Ланьлин Цзине и не лез к нормальным людям!

Стоило только организовать ночное купание с шиди или отправиться собирать лотосы вместо медитации, как он тут же появлялся, будто призрак из воздуха, со своими угрозами и мрачным выражением лица. Вэй Усянь подозревал, что шисюн втайне тренируется перед зеркалом поджимать губы и хмурить брови, копируя дядю Чэна. Хотя, конечно, даже под страхом смерти никогда в этом не признается. Оставалось надеяться, что его не перекосит однажды, а то никто не выйдет за него замуж, и он будет до самой старости надоедать Вэй Усяню. Очень удручающая перспектива.

Вернувшись после летнего обучения в Гусу Лань, он окончательно зазнался и перестал хоть как-то себя контролировать. Стал важным, как фазан, и теперь самостоятельно ходил на ночные охоты со старшими учениками Ланьлин Цзиня и других орденов. Вэй Усянь слышал, как Цзинь Лин рассказывал дяде про новых друзей из Гусу Лань и, конечно, завидовал. Сам он пока мог только мечтать провести целое лето рядом с Хангуан-цзюнем. Дядя Чэн не отпускал его больше, чем на несколько дней. Теперь-то Вэй Усянь знал — тот очень боялся. И скоро станет понятно, чего именно.

Накануне двенадцатого дня рождения произошло настоящее чудо. Ничто иное как счастливые обстоятельства свели его с человеком, который сможет пролить свет на тёмную историю его появления в этом мире.

Всё изменилось одним ничем непримечательным осенним утром, когда Вэй Усянь набрал себе несколько сладких булок у торговцев перед входом в Пристань Лотоса. Продавцы отдавали «юному господину Юньмэн Цзяна» товар бесплатно, хотя дядя Чэн потом всегда расплачивался. Усевшись на гладкий тёплый камень, чтобы под ещё ласковыми солнечными лучами спокойно насладиться законной добычей, он откусил от булки добрую половину и вдруг почувствовал на себе взгляд.

Бродячий заклинатель казался голодным. Вэй Усянь понятия не имел, как понял это, сам никогда не голодал, но какое-то внутреннее чувство — интуиция, чутьё? — подсказало, что именно так смотрят люди, которые хотят есть. Молодой господин выглядел истощённым, слишком бледным и бросал взгляды исподлобья, украдкой, будто боялся, что его заметят. Под слегка опухшими и покрасневшими глазами залегли сумрачные тени, щёки впали, отчего острые скулы выглядели словно вырезанными из камня.

Вэй Усянь широко улыбнулся, коротко поклонился и протянул руку с зажатым в ней пирогом.

— Сяохоцзы…{?}[Обращение к молодому человеку 20-30 лет]

Заклинатель замер, словно готовился сбежать в любой момент, если вдруг обнаружит опасность. Склонив голову набок, отчего стал походить на большого и, честно признаться, опасного щенка, он внимательно изучал Вэй Усяня.

— Угощайтесь, сяохоцзы! — Вэй Усянь чуть напрягся — не то, чтобы он боялся собак, просто лошади, например, ему нравились гораздо больше. Он махнул рукой с зажатой в ладони булкой, предлагая угощение, и наконец увидел ответную улыбку. Та буквально расцвела на лице молодого господина, вмиг превратив его из забитого бродяжки в красивого юношу. Его даже не портили острые, почти звериные клыки, а ямочкам на щеках так и вовсе могла позавидовать любая молодая госпожа.

Всё-таки решившись забрать булку, заклинатель устроился рядом прямо на земле и жадно впился зубами в сочную ещё тёплую мякоть.

Сидя на высоком камне, Вэй Усянь болтал одной ногой и, уплетая пирог со сладким рисом, искоса поглядывал на соседа.

— Я — Вэй Усянь, — решил он всё же попробовать завязать знакомство, тем более, что, похоже, заклинатель, расслабился, откинулся спиной на тот же камень и поглощал угощение, довольно щурясь на тёплое солнышко.

— Сюэ Ян, — представился он, не оборачиваясь. — А Вэй Усяня знает каждый, кто помнит Старейшину Илина.

Сердце пропустило удар, а потом понеслось вскачь, словно обезумевший жеребец.

— Ты знал Старейшину Илина? — голос сорвался, из горла вместо человеческой речи вырвался высокий фазаний курлык. Так у Цзинь Лина в последнее время голос иногда «давал петуха», особенно, когда тот злился. Вэй Усянь слышал, как старшие говорили: «Молодой господин вошёл в пору взросления». Возможно, настало и его время повзрослеть?

Некоторое время собеседник не отвечал — дожёвывал булку, задумчиво глядя вдаль, на вершины холмистых гор Юньмэна, скрывавшие своими синевато-зелёными силуэтами горизонт. Потом поднялся, отряхнул крошки с чёрного ханьфу, поднял меч, который поставил возле камня, и, уже развернувшись в сторону дороги, бросил через плечо:

— Тебе говорили, что вы с ним — на одно лицо? — добавил. — Спасибо за угощение, — и неспешно направился в сторону деревни.

Несколько мгновений Вэй Усянь ошарашено смотрел в удаляющуюся спину, затем вскочил на ноги, выронив ставшими ненужными сладости, и бросился вдогонку.

Два дня спустя у Вэй Усяня уже был план.

Удача оказалась на его стороне — Цзинь Лин отправился на ночную охоту, а от дяди Чэна улизнуть намного проще.

После того, как шиди заснули, Вэй Усянь собрал в узел тёплое покрывало — когда до его дня рождения остаётся всего несколько дней, ночи обычно становятся всё холоднее — немного еды, денег и подаренную лаоши флейту. Вполне довольный собой, он успел выскользнуть из дома с наступлением часа тигра {?}[с 03:00 до 05:00]. Сразу за воротами Пристани Лотоса его должен ждать новый друг.

— Дагэ? — оказавшись в полной темноте на дороге, ведущей к ближайшей деревне, он несколько подрастерял уверенность. К счастью, почти сразу из тени деревьев навстречу ему шагнула быстрая тень.

Склонив голову на бок, Сюэ Ян улыбнулся — улыбка делала его не просто привлекательным, а совсем юным, почти ровесником Вэй Усяня.

— Сяо Вэй… — слегка склонившись в приветственном поклоне, Сюэ Ян окинул его внимательным взглядом. — Ты уверен?

Вэй Усянь так энергично закивал, что голова чуть не слетела с плеч. Хотя прямо сейчас не был уверен ни в чём. Более того, уверенность таяла с каждым вдохом. То, что ещё вчера виделось таким правильным, сегодня вдруг показалось чем-то очень сомнительным: и ночной побег с новым другом, и загадочный отшельник, который знает всё о наследии Старейшины Илина и о том, как связан с великим темным заклинателем Вэй Усянь.

Всё-таки, наверное, хорошо, что в самый последний момент, он решил оставить письмо для дяди Чэна, в котором рассказал о Сюэ Яне и своем плане. Единственное, о чём не упомянул — куда именно они собирались отправиться, потому что и сам не знал. Сюэ Ян обещал, что полет на мече займет два дня.

Лететь было страшно. Не то, чтобы Вэй Усянь никогда не летал — и с дядей Чэном, и с шишу Хуайсаном и, конечно, с Хангуан-цзюнем. Но каждый раз внутри что-то сдавливало холодом и словно приводило в движение тяжёлые камни, спрятанные внутри тела. Камни ворочались с глухим скрежетом, перетирая в труху внутренности и самого Вэй Усяня. Но с Сюэ Яном полёт почему-то ещё и отдавал каким-то вязким, липким кошмаром, похожим на те, что иногда снились в плохие ночи. Казалось, что вот сейчас, ещё чуть-чуть и, как во сне, его сбросят вниз. А лететь далеко-далеко, к чёрной земле, полной страшных мертвецов и призраков. Он знает, что после падения — неотвратимого и очень страшного — уже не будет дороги назад.

И он падает и падает, полностью оглушённый тишиной, не чувствуя тела и не слыша даже собственного крика. А, может быть, так тихо потому, что он давно сорвал голос, разодрав горло до крови и она теперь хлещет, заливая весь мир вокруг красным.

— Эй, ты живой? Страшно что ли? — перекрывший свист ветра громкий голос над самым ухом вывел из ступора. — Не бойся, держу крепко, — и в подтверждение своих слов Сюэ Ян стиснул за плечи ещё сильнее. Только спокойнее от этого не стало. Совсем нет.

Три дня и три ночи добирались они до места, потому что к исходу второго дня, когда уже преодолели большую часть пути, Вэй Усянь всё-таки потерял сознание.

Вторую ночь они провели в лесу. Сюэ Ян развел костер и, оставив Вэй Усяня присматривать за огнём, ушёл на охоту. Вернулся с несколькими кроличьими тушками. Пока жарилось мясо, он смотрел на огонь и скалился своей жуткой, клыкастой улыбкой. В отблесках пламени казалось, что его красивое лицо всё время менялось, пляшущие вокруг тени оглаживали бледную кожу дрожащими пальцами, растягивая губы в кривую усмешку. Вэй Усянь не мог отвести взгляда от нового знакомого. Может быть, тот вовсе и не знал Старейшину? Может быть, бродячий заклинатель всё придумал и ему просто нужен друг? Может быть, Сюэ Ян тоже чувствует себя одиноким и испуганным?

— Остальную часть пути пройдём по земле, Сяо Вэй.

За два дня пути Сюэ Ян успел рассказать о своих скитаниях, о голодном детстве, о том, как потерял палец, о том, что считал Старейшину Илина учителем, что человеческая молва лжива и многие легенды врут, о том, что из памяти стираются лица, помыслы искажаются, а реальные деяния подменяются вымыслом.

— Дагэ, ты действительно его знал? — когда мясо, наконец приготовилось и настало время ужина, Вэй Усянь с удовольствием впился зубами в сочную мякоть. Сок потек по губам, подбородку, капая на пальцы и с них — на землю. Он чувствовал себя почти взрослым и сильным. А ещё — способным принимать решения. — Каким он был?

Вэй Усянь не стал пояснять, о ком речь, но его поняли и так.

Сидевший напротив Сюэ Ян довольно щурился на языки пламени костра, тоже с аппетитом поглощая мясо:

— Не таким как все, — показалось, он хотел добавить что-то ещё, но замолчал.

Вэй Усянь подождал немного, поняв, что продолжения не будет, спросил снова:

— А каким?

Сюэ Ян перевёл взгляд с пламени на Вэй Усяня и почти опалил взглядом ярких, сияющих глаз:

— Безумным? Талантливым? Бесстрашным? Жутким? Сильным? — он пожал плечами, — не знаю. Он выделялся.

— Он совсем ничего не боялся?

— Понятия не имею. Мы не настолько были близки. Но бояться — это нормально. Главное, не показывай страх врагам, Сяо Вэй. И однажды ты всех их убьёшь.

У Вэй Усяня не было врагов, и убивать он никого не собирался. Он просто хотел узнать тайну своего рождения.

— А человек, про которого ты рассказывал, он хорошо знал Старейшину? Он действительно знает, кто я такой?

Смачно обсосав последнюю оставшуюся косточку, Сюэ Ян бросил её в костёр.

— Скоро узнаешь. Завтра выходим до восхода солнца, время поджимает. Ложись спать, учите… Сяо Вэй.

Пытаясь устроиться на жесткой холодной земле и закутываясь в одеяло, Вэй Усянь думал, что Сюэ Ян странный, что приключение может оказаться вовсе не таким увлекательным, как казалось, что он может узнать о себе такое, что ему совсем не понравится и что всё-таки правильно, что он оставил дяде Чэну письмо. Только как смогут ли его найти? И станут ли вообще искать? Иногда казалось, что дядя Чэн вздохнёт с облегчением, если Вэй Усяня вдруг не станет. Цзинь Лин… у него уже своя взрослая жизнь, друзья, ночные охоты. Глава клана Не, возможно, будет о нём вспоминать, но у него столько важных дел, что долго горевать будет попросту некогда.

Лаоши… при мысли о нём сердце сжалось. Ему и так несладко. Вэй Усянь старался никогда его не огорчать, чтобы хоть немного смягчить ту боль, которую Хангуан-цзюнь прятал за всегда невозмутимым выражением прекрасного лица. Но, чтобы там ни случилось в прошлом, Вэй Усянь точно видел, что иногда, когда они были вместе, лаоши улыбался. Не так, как обычные люди, не губами, а глазами. И тогда эта боль почти проходила. Он точно это видел. И что будет, если с Вэй Усянем что-то случится? Боли станет ещё больше?

Вздохнув, Вэй Усянь наконец устроился спиной к огню, лицом к покрытым тьмой кустарникам. Не то, чтобы он боялся темноты, но так надёжнее. Мысли в голове ворочались тяжело, будто нехотя. Он думал, что несмотря на очевидную поспешность и сомнительность его поступка, он не мог упустить возможность узнать хоть что-то о своём происхождении, о том, чего боятся все его дяди и как это связано со Старейшиной Илина. Он много раз пытался спросить, но так и не получил ни от кого из них хоть какого-то вразумительного ответа. Дядя Чэн злился, шишу Хуайсан ускользал, каждый раз бросая непонятные намёки и обещания, а в глазах Хангуан-цзюня появлялось больше боли. И, в конце концов, Вэй Усянь перестал спрашивать.

К исходу следующей ночи они вошли в город. И это был конец их пути.

Сюэ Ян сказал, что он носит название — город И.

— «И» как в слове «рыцарство»? — спросил Вэй Усянь, пока они, миновав густые заросли кустарников возле последней встретившейся им деревни, шли по широкой тропе.

Сюэ Ян ухмыльнулся:

— Не совсем. Иероглиф верный, но значение — нет. «И» не как в «рыцарство», а как в «похоронный дом».

Хотя дорогу сплошь покрывали острые осколки булыжников и глубокие рытвины, Сюэ Ян шёл уверенно, а когда к утренним сумеркам добавился клубящийся туман, взял Вэй Усяня за руку. И скоро эта рука осталась единственным, что связывало с реальностью. Окружающий мир окончательно утонул и захлебнулся в тумане. Солнце так и не взошло, оставшись где-то там, за плотным слоем парящей мглы.

В конце концов, они вошли в город через слишком старые, обветшалые ворота со скрипящими створками дверей. В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка, створки стояли недвижимыми, но почему-то издавали странный высокий дребезжащий звук. Проходя через них, Вэй Усянь старательно избегал прикосновения к рассохшемуся дереву, покрытому облупившейся красной краской.

Оказавшись внутри, он перестал видеть вообще хоть что-нибудь кроме плотной пелены тумана. Город казался мёртвым: ни человеческих голосов, ни лая собак или пения птиц. Казалось, даже время здесь замерло. Вдруг именно так выглядит посмертие?

Вэй Усянь поёжился.

— Как мы найдём нужный дом в таком тумане? — шёпотом спросил он.

— Тс-с-с! — послышалось рядом. Сюэ Ян предупреждающе сжал его ладонь.

Вэй Усянь испуганно замолчал. Показалось, что в глубине города послышались голоса. Но туман заглушал все звуки, и понять, что именно происходит на таком расстоянии было невозможно.

— У нас гости, — тихо прошептал Сюэ Ян. — Это хорошо, мы их ждали.

— Мы? — удивлённо переспросил Вэй Усянь.

— Пойдем, познакомлю тебя с даочжаном.

Он уверенно шёл сквозь густой туман, словно ему вообще не требовались глаза, чтобы видеть, куда идти. Одинокий мрачный дом, стоящий в отдалении, выплыл из паров тумана, словно большая лодка. Открыв тихо скрипнувшую верь, Сюэ Ян перешагнул высокий порог и:

— Даочжан, я дома. Я привел к тебе учителя Вэя, он поможет, — его лицо осветила счастливая почти детская улыбка, глаза сияли, когда он смотрел на гробы, стоящие вдоль стен прямо на земляном полу. Крышка одного из них была открыта, к нему они и направились.

Внутри в позе вечного покоя лежал молодой мужчина в белоснежном облачении заклинателя. Наверняка при жизни его считали красивым, но даже сейчас с обескровленными губами и закрывавшей половину лица провалившейся на пустых глазницах белой повязкой его черты поражали изящностью и утончённостью.

Наверное, это и был тот самый момент, когда стоило испугаться. Вместо того, чтобы привезти к заклинателю, который мог рассказать правду о его происхождении, Сюэ Ян завел в безлюдный город кбезглазому мертвецу. Речь бродячего заклинателя становилась всё более бессмысленной, а сам он выглядел совершенно безумным. Коснувшись ладонью щеки лежащего в гробу мужчины, он продолжать о чём-то с ним тихо разговаривать. Это выглядело не просто дико и странно, но и совершенно неуместно, по крайней мере Вэй Усянь почувствовал себя неловко и поспешил отвернуться, так, словно бы увидел что-то не предназначающееся для глаз посторонних.

Он оглядел комнату — судя по всему, они находились в похоронном доме: гробы, алтарь, несколько поломанных скамеек. Мысль о побеге даже не возникла, во-первых, вряд ли он сможет сбежать от взрослого заклинателя, тем более сумасшедшего. Вэй Усянь слышал, что безумцы становятся очень сильными. Во-вторых, уйти сейчас — значит так ничего и не узнать. Нагоняй от дяди Чэна всё равно будет такой, что мало не покажется. И, раз уж всё равно придется принимать наказание, стоило хотя бы попытаться разобраться.

— Учитель Вэй, подойди. Это мой даочжан.

Сюэ Ян улыбался. И… ладно. Это выглядело действительно жутко.

— Почему ты называешь меня учителем, дагэ?

— Я с нетерпением ожидал встречи с тобой. Я прошу лишь об услуге. О крохотном одолжении.

На вопрос Сюэ Ян не ответил, достал из-за пазухи мешочек-ловушку для духов и положил на крышку гроба:

— Прошу, верни его!

Ответить Вэй Усянь не успел, снаружи послышались голоса. Сюэ Ян раздраженно зашипел, звук был такой, словно кто-то потревожил клубок змей. Проследить за молниеносным движением руки не получилось — Сюэ Ян щелкнул пальцами и из небольшой темной каморки вышел человек… Точнее — лютый мертвец.

Вэй Усянь невольно отпрянул. Сюэ Ян радостно засмеялся, впрочем, смех почти сразу оборвался.

— Знакомься. Наш хороший друг Сун Лань. Он побудет с тобой здесь, пока я разберусь с ребятками. Там, кажется, и твой нынешний шисюн есть?

Вэй Усянь вздрогнул всем телом.

— Цзинь Лин? Что ты…

— Ничего, просто гарантии. Скоро сюда явятся трогательная троица твоих друзей… — он прислушался, — пойду пригляжу за детками, а ты пока начинай.

Вэй Усянь безуспешно попытался вспомнить, каков был план. Он остался в пустом доме наедине с двумя мертвецами, один из которых стоял с ничего не выражающим лицом и безвольно опущенными вдоль тела руками. Впрочем, его отрешённость никого не могла обмануть. Стоило только сделать шаг в сторону двери, как он дёрнулся, словно кукла на нитке, и заступил дорогу.

Вэй Усянь вдруг подумал, что, возможно, в опасениях дяди Чэна имелась своя логика. Мысль вызвала смутное раздражение, поэтому он решил начать действовать.

— Эм… здравствуйте, господин Сун Лань. Я — Вэй Усянь, — идея завести хоть какое-то подобие разговора, была не хуже любой другой, но мертвец предсказуемо ничего не ответил, продолжая таращиться на него жуткими чёрными глазищами.

Выждав некоторое время и поняв, что никто не собирается на него бросаться, Вэй Усянь решил подойти ближе. Мертвец по-прежнему оставался недвижим. Наверное, у него был приказ не выпускать Вэй Усяня из дома, а все остальное не рассматривалось, как угроза. Обойдя мертвеца по кругу — Вэй Усянь и сам не знал, чего надеялся увидеть — он внимательно изучал неподвижное тело. На третьем круге наконец заметил гвозди, вбитые в череп. Подумать не успел — рука сама потянулись к голове, но её перехватили до того, как получилось дотронуться. Он даже не заметил, как вернулся Сюэ Ян.

— Не стоит этого делать. У нас не так много времени, тебе придется помочь мне, даже не желая того.

— Помочь в чём? Я не умею воскрешать мертвецов…

— О, ещё как умеешь! И поторопись учитель, скоро сюда за своим любимым Старейшиной Илина явится Хангуан-цзюнь, мы должны успеть до его появления.

Речь Сюэ Яна окончательно потеряла хоть какой-то смысл.

— Почему Хангуан-цзюнь явится сюда за Старейшиной Илина?

— О, поверь, он всегда за ним приходит, как верный и преданный пёс. Все знают, стоит только кому-то косо посмотреть на Старейшину, как великий Хангуан-цзюнь тут как тут. Такая вот сильная любовь у них. Ну, ты, как никто, должен понимать! — он оскалился и подмигнул, затем его лицо приняло ласковое выражение. Обхватив Вэй Усяня за плечи, подвел к гробу и вложил в руку мешочек-ловушку: — Давай, делай, что нужно!

Несмотря на то, что он говорил мягким, дружелюбным тоном, в глубине его тёмных глаз таилась глухая угроза. Человек, который называет ребёнка учителем, в любой момент может наброситься и убить, как бешеный пёс. Вэй Усянь поёжился.

— Что я должен сделать?

— Восстанови душу, здесь лишь осколки…

Вэй Усянь растерялся и поэтому сказал, не подумав о последствиях:

— Но я не умею.

Сюэ Ян тут же рассвирепел:

— Твой шисюн, не доживёт до появления твоего Хангуан-цзюня! — с его тонких ярко-красных губ сорвалось пугающее шипение, казалось, ещё немного и он разорвёт Вэй Усяня прямо руками. Его голова странно дёрнулась, и он вдруг успокоился. Бросил взгляд на по-прежнему недвижимого Сун Ланя, не иначе, отдавая тому мысленный приказ и, как только тот вышел, снова оскалился.

Он оказался слишком быстрым, взгляд не успел уловить момент перемещения и движение меча, который замер возле горла. Вэй Усянь сглотнул и прикрыл глаза. Чужое дыхание с ароматом сладкой карамели опалило лицо:

— Ты положил всему этому начало, ты и закончишь! Восстанови душу даочжана!

Понимать его становилось всё сложнее. Вэй Усянь вообще не был уверен в том, что в поступках и словах Сюэ Ян имелся хоть какой-то смысл.

— Ты меня с кем-то путаешь? Мне двенадцать, и я сын бродячих заклинателей, которого воспитывает орден Юньмэн Цзян…

Лезвие меча чуть дёрнулось, царапая кожу — вероятно, из-за лающего смеха, вырвавшегося из груди сумасшедшего.

— Сын бродячих заклинателей? Это они тебе сказали? Эта милая троица? Спроси себя, почему могучий Хангуан-цзюнь так печётся о маленьком оборвыше? Или что нужно от тебя главе клана Не? А глава Юньмэн Цзяна — как часто он подбирает на дорогах босяков, вроде нас? Ты задавал себе этот вопрос, учитель Вэй?

Задавал, но признаваться в этом почему-тот не хотелось. Не Сюэ Яну. Напряжение становилось всё острее. Теплое текло по шее, и, хотя боли не чувствовалось, начала кружиться голова. Вэй Усянь не выдержал:

— Почему ты зовёшь меня учителем?! — ответ на этот вопрос почему-то казался очень важным. Но, наверное, он крикнул слишком громко, потому что в следующий миг ему зажали рот.

— Тс-с-с! Тихо!

Но было поздно. Дверь распахнулась и через высокий порог шагнул тот, кого Вэй Усянь ждал с момента их появления в городе.

— Отпусти.

Направленный на Сюэ Яна Бичень сверкал льдисто-голубым сиянием, почти ослепляя в дымном и душном полумраке помещения. Словно спустившийся с небес небожитель, прекрасный, могущественный и самый сильный в мире заклинатель — лаоши Лань пришёл за ним!

Не опуская царапающего шею лезвия, второй рукой Сюэ Ян с силой прижал к себе Вэй Усяня.

— А мы тебя заждались, Хангуан-цзюнь. Ты так быстро справился с тремя сотнями мертвецов? Похвально.

— Сюэ Ян. — В голосе лаоши отчётливо звучала даже не угроза, не предупреждение — обещание. Но на Сюэ Яна это не подействовало.

— Пришел за ним? Увы, он мне тоже нужен… Давайте выйдем на свет, посмотрим, что там происходит. Ты же не хочешь, чтобы учитель Вэй пострадал?

Лаоши не удостоил его ответом. Он внимательно смотрел на Вэй Усяня, буквально ощупывая взглядом.

— Вэй Ин?

— Я в порядке, — быстро проговорил он. Хотя точно знал, что лаоши ругать не станет, но от взгляда что-то защемило внутри. И на всякий случай повторил ещё раз. — Я цел.

Только после его ответа лаоши Лань снова перевел взгляд на Сюэ Яна. Тот моментально оживился:

— Как трогательно! Сейчас заплачу, — он демонстративно всхлипнул и резко оборвал себя. — Выходим!

Где-то вдали в мутных демонических клубах тумана сверкали молнии Цзыдяня — значит дядя Чэн тоже здесь.

— Лаоши, Цзинь Лин… — успел произнести Вэй Усянь, до того, как его рот зажали ладонью.

— Тихо! Заткнись!

Его больно дернули за хвост, оттягивая голову назад. Шедший впереди лаоши быстро обернулся, поджал губы.

— Мгм, с Не Хуайсаном. — И следом угрожающе тихо Сюэ Яну. — Отпусти.

Они стояли втроём возле дома, окружённые мутной пеленой тумана, сквозь которую не проникал ни единый звук, хотя, судя по фиолетовым всполохам, дядя Чэн сражался с Сун Ланем совсем близко.

— Не могу, говорю, он мне нужен. Ты не нападешь, пока у меня в руках твоё сокровище?

— Замолчи.

— Почему? Он не знает? Вы ему не сказали? — Сюэ Ян картинно расхохотался. — Лицемеры!

Вэй Усянь слушал внимательно. Хотя он прекрасно понимал, что связался с сумасшедшим, слову которого верить нельзя, и всё же кое-что, не давало покоя. Все три его дяди действительно пришли за ним.

— Замолчи!

На этот раз Бичень сверкнул совсем близко. Сюэ Ян увернулся, утащив за собой и Вэй Усяня. Они закружились и взлетели, поднимаясь на крышу дома. Следом, не отставая ни на чжан, взлетел и лаоши.

— Отпусти, — снова повторил Хангуан-цзюнь. — Между нами. Он ребёнок.

— Он не ребёнок! Но ты прав, сейчас он мешает, — вскрикнул Сюэ Ян и неожиданно отпустил, с силой толкнув в спину, отправив Вэй Усяня в полёт с крыши вниз.

Земля ударила под ноги слишком быстро, так что испугаться он почти не успел и даже смог сгруппироваться в последний миг. Приземлившись, Вэй Усянь тут же отбежал в сторону и присел на корточки за чахлым кустом. Две замершие на крыше фигуры, казались почти нереальными в туманной дымке.

— Вэй Ин? — спросил лаоши, не отрывая взгляда от соперника.

— Я в порядке!

— Вы не справитесь! Сдавайтесь! — крикнул Сюэ Ян и атаковал первым.

Затаив дыхание, Вэй Усянь какое-то время наблюдал за битвой, за тем, как два меча схлестнулись в воздухе, а затем зажмурился. Именно так, с закрытыми глазами, он достал из-за пазухи флейту и поднёс к губам. Он играл мелодию, которая давно звучала в голове — он и сам не мог бы сказать, откуда, просто знал, что сейчас так правильно.

Он перестал играть только тогда, когда почувствовал рядом едва уловимое движение воздуха. Лютый мертвец стоял совсем близко, неподвижно замерев и опустив голову, словно ожидая приказа. Длинные спутанные волосы мертвеца опускались почти до пояса, черные цепи свисали с наручников вокруг запястий и лодыжек, изорванная одежда дополняла жутковатый облик. Но странным образом даже потрескавшиеся черные вены, тянувшиеся от шеи к лицу, совершенно не портили его тонких и очевидно красивых при жизни черт.

Вэй Усянь растерялся. Он перевёл взгляд на флейту, затем обратно на недвижимо застывшего лютого мертвеца. Это он его призвал? Ладно…

— Помоги дяде Чэну. Нужно вытащить гвозди из головы мертв… Сун Ланя. Живых не трогай, — сказал он на пробу. Несколько мгновений — бесконечно долго — он думал, что ничего не получится, но мертвец вдруг поднял голову, посмотрел чёрными мёртвыми глазами и растворился в тумане, словно его и не было.

Время застыло в вязком, белёсом нигде. Вэй Усянь тяжело опустился на землю и дышал. Вдох-выдох, вдох-выдох. Казалось, что если не забывать дышать, то время снова запустится и всё восстановится. Но ничего не происходило. Где-то там, вдалеке мелькали фиолетовые всполохи, наверху также сверкал Бичень и всё это — в полной тишине, в безвременье и нигде. Он чувствовал, как растворяется в странном, почти потустороннем ощущении, словно всё это уже однажды где-то было. Может быть, даже не с ним.

Внезапно в полной тишине и безветрии посылался мерный стук, словно кто-то стучал бамбуковым шестом о землю. Фигура хрупкой девушки на мгновение вынырнула из тумана и снова скрылась.

Сверху раздался возглас Сюэ Яна:

— Слепышка! Решила ходить за мной по пятам? Не боишься, что разорву тебя на части?

Дробный стук бамбуковой палки раздавался то дальше, то ближе, сияющие холодные всполохи Биченя вихрем носились в воздухе. Дальнейшее сложилось в одно быстрое движение. Следом за грязным ругательством — Вэй Усянь даже не все слова понял — в тумане мелькнул талисман, тихий вскрик, похожий на всхлип, и сразу за ним быстрое движение Биченя. Затем послышался хруст рассекаемой плоти и булькающий звук отхаркиваемой крови. Сюэ Ян засмеялся, хрипло закашлялся и резко замолчал после ещё одного удара.

Тело упало на землю с глухим звуком, как поломанная кукла. Одной руки не было, из раны хлестала кровь, красивые губы изогнулись в злой окровавленной усмешке. Бессмысленно смотрящие в пустоту глаза нашли неподвижно застывшего Вэй Усяня, взгляд прояснился. Сюэ Ян смотрел, словно встретил старого знакомого.

— Флейта… — прохрипел он, — ты всё еще он.

Смысл его слов всё также ускользал. Вэй Усянь поднялся, сжимая флейту в руке, хотел подойти, ноги не гнулись, словно это он упал с высоты, переломав все кости, но тут покрытая туманными клочьями земля озарилась ярким голубым пламенем, и Сюэ Ян исчез.

В следующий миг лаоши слетел на землю.

— Талисман перемещения, — ответил он на незаданный вопрос.

Вэй Усянь бросился к нему, обхватил двумя руками и замер.

— Вэй Усянь! Ты! Я тебя убью!

Вэй Усянь только сильнее прижался к лаоши, пряча лицо в складках белоснежного ханьфу. Если делать вид, что не слышишь, может быть, дядя Чэн, не заметит? Но, разумеется не сработало. Дядя был не просто зол, он пребывал в такой ярости, которой Вэй Усяню ещё не доводилось видеть.

— Отдай чёртову флейту, гуль тебя раздери!

Вэй Усянь оторвался от лаоши только для того, чтобы спрятаться за его широкой спиной. Никакую флейту он отдавать не собирался. Лаоши едва ощутимо успокаивающе погладил по ладони.

— Саньду Шэншоу.

Вэй Усянь выдохнул. Лаоши защитит.

Дядя Чэн вышел из туманной мути и застыл прямо перед ними с неотвратимостью смерти. Цзыдянь извивался в руке, готовый сразить в любой момент. Дядя выглядел так, словно вот-вот сорвётся и сделает что-то ужасное. Вэй Усянь сжался и ещё сильнее прижался к лаоши.

— Он призвал Призрачного Генерала! — губы дяди Чэна дрожали, а белки глаз покраснели, словно в них разлилась кровь.

— Саньду Шэншоу! — кажется, впервые лаоши повысил голос.

Призрачный Генерал? Лютый мертвец с цепями, который пришел на его призыв и подчинился, был тот, кого создал Старейшина Илина?

В груди что-то резко оборвалось, а потом забилось смертельно раненой птицей. Что-то, что раньше было его сердцем.

Бездумно, совершенно не осознавая, что делает, он поднёс флейту к губам и сыграл несколько тактов, отпуская Призрачного Генерала.

Дядя Чэн всё-таки его не убил. Но Вэй Усянь был уверен, что, если бы не лаоши и отчасти шишу Хуайсан, тоже вставший на его защиту, он бы уже отправился на ту сторону. Возможно, там его ждали ответы на все вопросы. Но не сложилось.

Каким-то чудом удалось убедить всех, что он не помнит мелодию, которую играл, что всё вышло случайно, и он не хотел ни призывать, ни потом отпускать Призрачного Генерала. Вэй Усянь поклялся, не сможет снова призвать, чтобы его могли уничтожить и что вообще почти ничего не помнит, а ещё у него очень болит голова и он точно больше не будет. Никогда-никогда.

Ему никто не поверил. Но сделали вид. Хотя, скорее всего, в тот момент, им было просто не до того. Дядя Чэн, уставившись немигающим взглядом Шэньлуна {?}[Божественный дракон, управляющий погодой. Его голос можно слышать во время урагана, а когти видны во вспышках молнии. ] на шишу Хуайсана, спросил очень тихим, но страшным голосом:

— Интересно, как Сюэ Ян вообще его нашёл? У тебя есть какие-нибудь предположения?

Вэй Усянь буквально обратился в слух, стараясь при этом слиться с пейзажем. Благо в городе, наводнённом магическим туманом, раствориться в пространстве не стоило особых усилий. У него имелись все шансы узнать что-то интересное, однако, удача снова от него отвернулась. Яростно обмахиваясь веером, шишу задумчиво произнёс:

— Даже не представляю… Что ему вообще было нужно? А-Сянь?

И, конечно, все трое тут же вспомнили и повернулись, уставившись на него с немым вопросом. Вот ведь…

— Он хотел, чтобы я восстановил душу его даочжана. Я сказал, что не знаю как, но он не поверил, — почему-то Вэй Усянь чувствовал, что не стоит говорить, что сумасшедший принял его за кого-то другого, называя учителем. И только уверился в правильности своего решения, поймав на себе цепкий взгляд дяди Чэна:

— Что ещё он тебе говорил?

— Да он нёс какой-то сумасшедший бред, я вообще ничего не понял… — пожал плечами Вэй Усянь. Он старался спокойно смотреть в суровое дядино лицо, но чувствовал, что ему не особо верят. Неожиданно, язык, словно сам выдал: — Вообще он как-то странно склонялся над тем человеком в гробу, как будто поцеловать хотел. И так нежно с ним разговаривал, словно с женщиной. Но он же тоже мужчина, да?

Увидев, как скривилось лицо дяди Чэна, он понял, что принял правильное решение.

— Так, всё, убирайся! Цзинь Лин, уведи его!

Кинув прощальный взгляд на лаоши и поймав в ответ почти незаметную ободряющую улыбку, он послушно отправился за Цзинь Лином и несколькими адептами Ланьлин Цзинь и Гусу Лань ждать взрослых за городскими воротами.

Цзинь Лин орал так, что заложило уши.

— Идиот! Ты мог погибнуть! Как тебе вообще пришло в голову сбежать неизвестно с кем?

В какой-то момент даже показалось, что ударит, но один из адептов Лань, с глазами, как у олененка, его остановил.

— А как ты здесь оказался? — наверное, инстинкт самосохранения всё-таки ещё не успел развиться. Эту фразу Вэй Усянь однажды слышал от шишу Хуайсана. Похоже, он знал, о чём говорил.

— Я сам тебя убью. И прикопаю, чтобы точно не выбрался, — выдохнул брат и больно пихнул кулаком в плечо.

Его наказали. Впервые в жизни выпороли так, что сидеть не получалось ещё несколько дней. Дядя не разговаривал с ним и вообще делал вид, что его не существует. Правда флейту оставили — стараниями лаоши. Но это оказалась единственная поблажка. Свой двенадцатый день рождения он встретил запертым в комнате без возможности даже выйти на улицу.

К вечеру пришёл вернувшийся из Башни Кои брат. Он принес чай и сладкие булки.

Есть не хотелось. Они посидели в молчании, старательно избегая смотреть друг на друга. Шисюн церемонно разлил чай и пригубил с таким видом, словно сидел на совете заклинателей. Вэй Усянь отвернулся к окну, сквозь прорези в стене вечернее солнце чертило на полу комнаты узорчатые тени. Казалось, что эту пропасть не перешагнуть уже никогда. Вэй Усянь не собирался ничего говорить, он вырвалось само. Отчаянное, злое и безнадёжное:

— Теперь я знаю, кто я. И если выяснится, что ты знал и не сказал, я тебя никогда не прощу, слышишь?

— И кто же ты?

— Я сын Старейшины Илина и Хангуан-цзюня!

Цзинь Лин поперхнулся, закашлялся так, что чай пошёл носом.

— Чей сын?

— Плохо слышишь от старости? — огрызнулся Вэй Усянь.

— Ты же знаешь, что два мужчины не могут родить ребенка? — прокашлявшись и успокоившись после совершенно неуместного приступа смеха, спросил брат. — Вроде, тебе не пять, должен понимать…

— Ты плохо слушаешь, — даже не пытаясь скрыть раздражение, Вэй Усянь помахал рукой перед лицом брата, чтобы привлечь внимание. — Старейшина Илина! Я его ребенок. Он сам меня родил. Он был величайшим темным заклинателем, основателем Тёмного пути, ты правда думаешь, что он не смог бы? И что теперь ты со мной сделаешь? Во мне течёт его кровь! Пронзишь мечом? Лин-сюн? Что теперь? — ещё немного и начнётся истерика. Умереть обливаясь соплями и слезами — постыдней смерти трудно представить.

Вэй Усянь смотрел на замершего в напряжённой позе брата и буквально кожей чувствовал, как привычный мир окончательно покрылся густой сеткой трещин и уже никогда не станет прежним. Всё, что он знал о себе оказалось ложью, он был всего лишь наследником Темного Пути, помехой для всех заклинателей. Его держали как опасную зверушку на поводке, чтобы не упустить момент, когда он пойдет по пути своего отца.

Цзинь Лин наконец отмер, моргнул несколько раз, словно приходя в себя, и поднялся со своего места. Вэй Усянь напрягся — он так и не решил, будет ли сопротивляться. Найдётся ли хоть кто-нибудь, кто станет горевать о нём после смерти? Может быть, лаоши Лань? Или он тоже вздохнёт с облегчением и с удовольствием сбросит тяжёлый груз?

Брат медленно подошел, опустился на пол рядом, заглянул в глаза и произнёс с кривой усмешкой:

— Знаешь ты кто? Ты мелкий придурок. Нет… ты — идиот! Ещё раз услышу подобную чушь, сам тебе ноги вырву, даже дядю Чэна звать буду.

И вдруг сделал то, чего Вэй Усянь меньше всего ожидал — обнял за плечи и ткнулся губами куда-то в затылок.

Вэй Усянь осторожно выдохнул, сделав два вывода: шисюн ничего не знал и убивать его пока не собирался. Наверное, больше не стоит говорить с ним об этом. Нужно найти другой способ узнать всю правду до конца.

========== 3 глава (16 лет) ==========

Комментарий к 3 глава (16 лет)

Четыре предупреждения к главе:

1. С этого момента можно официально зафиксировать до некоторой степени ООС Вэй Усяня. Всё-таки это его следующее перерождение и душа получила определенный опыт в прошлой жизни.

2. Вэй Усянь достиг возраста согласия (даже по законам Российской Федерации. Возраст согласия в Китае 14, но мы не будем рисковать). И тем не менее все рейтинговые сцены все равно – только в его голове.

3. Обучение в Гусу, если я правильно помню, в прошлой жизни проходило в возрасте 15 лет. В этой жизни – Вэй Усяню 16. Потому что, мы все понимаем, почему.

4. Намёк на вертикальный псевдоинцест (помним, что всё в голове!)

Четыре года спустя. Нечистая Юдоль.

Как осужденный, права я лишен

Тебя при всех открыто узнавать,

И ты принять не можешь мой поклон,

Чтоб не легла на честь твою печать.

За четыре года Вэй Усянь успел не только разработать в деталях, но и многократно усовершенствовать свой план. Не сосчитать, сколько раз он находился в шаге от того, чтобы начать действовать. Как же он ненавидел ждать! Но больше он не позволит запутать или обмануть себя. Он узнает правду чего бы это ни стоило. И в любом случае, время наконец настало. Впереди его ждало целое лето в Гусу, и дядя Чэн больше не сможет ему помешать. А значит, он так или иначе узнает всё.

Правда, в его идеально выстроенный план вмешались некоторые… обстоятельства.

Он рос среди мужчин, рядом с братом и дядей, его воспитывали сразу три лучших заклинателя мира. Вместе с другими учениками клана он прогуливал занятия, ходил на ночные охоты, спал, ел, мылся, купался голышом, медитировал. Он привык видеть мужское тело с рождения, с момента, как помнил себя. Но только один человек появлялся перед закрытыми веками, когда по ночам жаркое, стыдное, порой мучительное возбуждение скручивалось тугим змеиным узлом внизу живота.

Все началось со стыдных снов — и в этом не было ничего необычного. Голос, как когда-то у шисюна, сломался, на теле появились волосы, а вечерами ученики часто обсуждали крепкие бедра и другие округлые выпуклости деревенских девушек. О девушках из ордена, конечно, вслух не говорили, но многие — Вэй Усянь не сомневался — думали. Правда, он ловил себя на том, что не особо интересовался этими разговорами. Чаще всего в такие моменты он думал о своем плане или о лаоши. О том, когда сможет увидеть его следующий раз; о том, как не рассердить дядю Чэна, потому что тот может наложить запрет на встречу с Хангуан-цзюнем; о том, как они пойдут вдвоём на охоту и как лаоши будет улыбаться глазами; о его вечном «мгм» на все просьбы Вэй Усяня; о его теплой ладони на затылке и безупречной, невозможной, нечеловеческой красоте, от которой щемит сердце.

Он не помнил, что именно снилось в самый первый раз, но проснулся на мокрых простынях и сначала не понял, что случилось. Потом, когда осознал, стало немного стыдно, белье неприятно липло к влажному телу, а когда все засохло, стало неудобно и он вертелся до утра, маясь от непонятного удушья. Бросало то в жар, то в холод, трясло, знобило, но к рассвету, когда он уже решил, что заболел, отпустило.

«Мокрые» сны стали повторяться, но теперь он прекрасно всё помнил. Сначала появились сильные, крепкие руки, пальцы, которые давили, нажимали… везде, но не больно, а так, как нужно, хорошо. Потом к рукам добавился голос — низкий, глухой чем-то смутно знакомый. Мужчина из снов всё еще не имел лица, но он трогал, гладил, целовал в шею, в затылок, шептал что-то успокаивающее и прижимал к себе с нечеловеческой силой.

Сны повторялись раз за разом. Вэй Усянь уже не пытался сделать вид, что не понимает, кто ему снится. И теперь, засыпая, вполне осознанно представлял, фантазировал о том, что мог бы сделать сам и что позволил бы сделать с собой. Нет, не позволил бы — упрашивал, умолял, клянчил, глядя в глаза цвета янтаря, сцеловывая с них всю боль, которую видел наяву. Во сне Хангуан-цзюнь умел улыбаться. Во сне он смотрел совершенно иначе: тёмным, жгучим взглядом, от которого тело становилось безвольным, мягким и послушным. Во сне, он раздвигал Вэй Усяню ноги, касался члена губами, смазывал маслом вход, проникал длинными пальцами и спрашивал низким голосом:

— Вэй Ин?

— Да. Так хорошо! — шептал Вэй Усянь во сне. И хотелось ещё больше, ещё сильнее, ещё бесстыднее.

В шестнадцать лет Вэй Усянь впервые признался себе: он хотел своего родного отца. Не просто хотел — любил так сильно, что был готов полностью раствориться, слиться душой и телом.

Странно, но, когда он осознал, паники не случилось. Подумалось только, что, видимо, так суждено: он был не только сыном символа чистоты — Второго Нефрита клана Лань, но и основателя Темного Пути Старейшины Илина. И однажды всё темное, что в нём было, возродилось в его сыне.

Наверное, именно этого всегда и боялся дядя Чэн.

Он не противился такому наследию, хотя много раз задавался вопросом, почему развратный Старейшина Илина, который мог получить и получал самых красивых женщин, обратил взор на Хангуан-цзюня? И почему тот поддался искушению? Неужели Вэй Усянь плод насилия? Тогда не удивительно, что такой гнилой с рождения. Но ведь Хангуан-цзюнь любит его, в этом сомневаться не приходилось. Любит, как сына, хоть и скрывает, что он отец.

Но в конце концов, Вэй Усянь решил, что всё это не имеет значения, потому что никто и никогда не узнает, что Старейшина возродился в своем испорченном ребёнке. Лаоши Лань не должен догадаться, какие непристойные сны с его участием снятся сыну и о чём тот думает перед тем, как сон заберёт в свои липкие и постыдные объятья.

Вэй Усянь не собирался ни с кем делиться, тем более не собирался отступать от своего плана.

Поэтому сегодня он вернётся в Юньмэн Цзян, чтобы отбыть на обучение в Гусу, но прежде поговорит с Не Хуайсаном. И на этот раз шишу не удастся отвертеться от разговора.

Хотя он всё равно попытался.

— Новый веер? Красивый! — Вэй Усянь использовал самую широкую и обворожительную из своих улыбок, и шишу сразу насторожился. Прикрывшись расшитым хрустальным бисером и шелковыми цветами веером, глянул насторожено.

Вэй Усянь с детства любил приходить в личные покои главы клана Не. Здесь всё дышало красотой — яркие веера на стенах напоминали гигантских бабочек, колышущиеся прозрачные занавески на окнах создавали ощущение живого дыхания, резная деревянная ширма удивительно тонкой работы, отделяла кровать от остальной комнаты, а дымящаяся курильница в виде разинувшего пасть дракона наполняла комнату волшебным цветочным ароматом. Шишу не любил аскезу.

— Собрался? Чзян Чэн уже прислал сопровождение…

Вэй Усянь мысленно закатил глаза. Ну, разумеется, дядя прислал охрану. На всякий случай.

— Шишу, у меня есть один вопрос…

Договорить ему не дали.

— Не знаю, А-Сянь, у меня много дел, может быть в следующий раз, — он даже попытался подняться из-за стола, но Вэй Усянь был готов и выпалил сходу:

— Я сын Старейшины Илина и Хангуан-цзюня?

— Не знаю… — начал было шишу своё коронное и запнулся. — Что? — Он выглядел настолько озадаченным, что Вэй Усянь почти поверил. Почти.

— Сюэ Ян тогда сказал… не важно. Скажи хоть ты правду! Почему вы меня опекаете? Вы трое? Я на самом деле их сын?

— В каком смысле их сын? Они же оба мужчины, — растерянность в голосе на этот раз казалась настоящей. Он даже веер отложил, — А-Сянь, ты же понимаешь, что для рождения ребенка нужна… — и сам себя оборвал, — Так, ладно. Что сказал этот… Сюэ Ян?

Вэй Усянь набрал в грудь воздуха и решился:

— Что они любили друг друга.

Шишу был настолько очевиден, что ответа можно и не ждать. Он снова схватил веер и отгородился, раскрыв его резким щелчком.

Усевшись напротив, Вэй Усянь демонстративно сложил руки на коленях, показывая, что никуда не уйдёт.

— Я не знаю…

Ну, разумеется!

Прежде, чем он успел отреагировать, шишу Хуайсан продолжил:

— …какие у них на самом деле были отношения. Тебе стоит задать этот вопрос Лань Ванцзы. Но ты точно не их сын.

— Тогда почему…

Шишу остановил его взмахом руки, призывая к молчанию.

— Но, если ты меня спросишь, — трепещущий веер на мгновение замер, и шишу бросил острый, пронзительный взгляд, — я скажу, что тебе не стоит дальше идти по этому пути. Ты можешь узнать что-то, к чему совсем не готов, он говорил медленно, будто подбирал слова. — Живи спокойно, у тебя есть три дяди, брат и ты талантливый заклинатель на Правильном Пути. Разве тебе нужно что-то ещё?

Он замолчал. И, хотя выражение лица скрывалось за веером, в глазах очевидно читалось что-то, что пока оставалось не слишком понятным. Вэй Усянь понял — сейчас происходит нечто важное, что-то, что предстоит разгадать. Понятно, что шишу ничего не скажет, но что подразумевает?

Мысли метались, как пойманная в сети птица. Нужно что-то сказать, как-то раскачать хлипкую лодку, опрокинуть и вытащить хотя бы намёк. Это Не Хуайсан, он всегда знает больше, чем говорит, если попробовать…

— Я люблю Хангуан-цзюня! — слова вырвались прежде, чем он успел себя остановить. Но, судя по тому, как схлопнулся веер и вытянулось лицо главы клана Не, он попал в точку. — Я влюбился ещё тогда, когда думал, что он мой отец. А теперь, раз кровного родства нет, я могу получить его? Даже, если он любил Старейшину Илина, тот мёртв, а я жив. Тем более, говорят, я на него похож.

Стоило сказать всё это только ради выражения шокированного изумления на лице шишу.

— Кто говорит? — голос шишу так очевидно дрогнул, что Вэй Усяню самому захотелось схватить веер и прикрыться. Чтобы скрыть расползающуюся по лицу усмешку. Это единственное, что шишу заинтересовало после признания?

— А что? Не похож?

— Похож…- задумчиво проговорил шишу Хуайсан и тут же вздрогнул. — В смысле, я не знаю!

— Я понял, понял, — несмотря на все усилия улыбку всё-таки удержать не удалось. Эта часть игры осталась за ним.

Поднявшись, он церемониально поклонился и направился к выходу.

— Только Цзян Чэну не говори! — прилетело следом. И в голосе этом совершенно очевидно не слышалось никакого испуга, а точно — наставление. И следом:

— Никуда не лезь, ничего не делай, будешь в Гусу, не нарушай правила!

Вэй Усянь, мог поклясться, что, если бы резко обернулся, увидел бы лукавую улыбку на лице шишу. Но проверять не стал. Он всё понял и так. Что ж, один союзник у него, похоже, есть. Нужно время и больше информации.

Три дня спустя. Облачные Глубины.

Знакомые с детства Облачные Глубины встретили привычным умиротворяющим покоем, напитанным туманным прохладным воздухом, снежными перьями облаков, обрамлявших вершины серовато-зеленых холмистых гор и четырьмя тысячами скучных правил, выбитых в скале перед горой, на которой располагалась резиденция ордена Гусу Лань.

Растолкав остальных учеников, Вэй Усянь первым предстал перед встречавшими их у входа младшими адептами ордена, поклонился и протянул руку за причитающимся ему нефритовым жетоном.

— Вэй Усянь, ученик клана Юньмэн Цзян, прибыл на обучение в Гусу Лань!

— Вэй Усянь!

Позади раздалось раздражённое шипение, Цзинь Лин, конечно же, не удержался. Непонятно зачем вообще его отправили сопровождать учеников, будто они сами не в состоянии прибыть на обучение. Дядя Чэн и его опека…

Один из встречавших их учеников, одетый, как и все адепты ордена, в белоснежное ханьфу с летящими широкими рукавами, мягко улыбнулся и ответил на поклон. Казалось, он вообще не обратил внимание на раздраженный оклик.

— Молодой господин Вэй, рады приветствовать вас в Облачных Глубинах.

Затем всё же перевёл взгляд на Цзинь Лина и склонил голову в приветствии.

— Молодой господин Цзинь.

Приглядевшись, Вэй Усянь вспомнил этого юношу. Обладателя утончённой внешности и изысканных манер звали Лань Сычжуй и, кажется, он являлся другом его несносного брата. Воистину противоположности притягиваются.

— Ну, раз с церемониями покончено, можем мы уже войти? — Вэй Усянь поймал себя на том, что почти приплясывает от нетерпения, словно танцует на раскалённых углях.

Сычжуй протянул жетон все с той же целомудренно-терпеливой улыбкой на лице. Если бы Вэй Усяня спросили, он бы сказал, что именно так выглядит истинно-ланьское достоинство и благородство. И долготерпение. И красота, чего уж там. Но его никто не спрашивал, шисюн позади продолжал изображать раненую змею, остальные ученики давились смешками.

Получив вожделенный жетон и уже не слушая наставления о том, что завтрак подадут в конце часа Дракона — кто вообще, кроме кроликов, может жевать местную унылую травяную пищу?! — рванул в глубь резиденции на поиски лаоши.

Он бежал мимо живописных беседок, спрятанных в пышной зелени цветущих кустарников, мимо журчащих ручьёв с каменистыми берегами, окутанными молочной утренней дымкой, и совсем не смотрел на всю эту ухоженную, идеальную красоту. Самоё лучшее, что скрывали здешние стены, принадлежало ему. Ну или будет принадлежать. Совсем скоро.

Сердце тревожно сжималось — с момента, когда он в последний раз ступал по каменистым дорожкам Гусу прошло слишком много времени, слишком давно он не видел лаоши, не чувствовал затаенную в глубине светлых глаз тёмную, мутную боль, которая отступала, стоило только им остаться вдвоём, не дотрагивался тайком, обмирая от восторга, до развевающихся на ветру концов его лобной ленты, не… не…

Едва прибыв в Гусу, впервые официально, а не в гости к лаоши, он уже не шел — почти бежал, наплевав на все их скучные правила. Жадно хватал ртом воздух, задыхаясь, словно внезапно отрастил рыбьи жабры, и сейчас единственное, что его могло заставить снова начать дышать, это возможность окунуться в…

— Молодой господин Вэй?

…эти глаза.

Нет.

Похожие, но другие.

— Цзэу-цзюнь.

— С прибытием в Облачные Глубины, — казалось, глава ордена ничуть не удивлён появлением внутри резиденции кого-то, кто сломя голову, задрав ханьфу едва не до середины бедра и запыхавшись, словно охотящийся за сбежавшей коровой крестьянин, нёсся по идеально выметенным дорожкам. Почему-то подумалось, что явись он сейчас перед Цзэу-цзюнем с раскрашенной краской лицом верхом на орущем осле и вопящий во всю глотку, тот бы даже бровью не повёл. Вот это выдержка. Истинный Лань.

— Осмелюсь предположить, что вы ищете Лань Ванцзы?

От лаоши Лань Сиченя отличала мягкость тёплого, понимающего взгляда и необычайно душевная улыбка. Он также поражал нечеловеческой красотой, статью истинного небожителя и величественными манерами. Отличие было лишь в одном — он не лаоши.

Кажется, от него всё ещё ждали ответа.

— Да, — сообразил он наконец, отмерев и вспомнив о приличиях. — Я только что прибыл на обучение, мы давно не виделись, хотел поздороваться, — он склонился в почти церемониальном поклоне.

— Что ж, позвольте, проводить вас к брату, — неожиданно предложил Лань Сичень и, сделав приглашающий жест рукой, добавил. — Только, если вы не против, не будем торопиться.

Даже если бы он попросил пожевать сырую крапиву или булыжник, Вэй Усянь с радостью согласился бы.

Лаоши! Он сейчас увидит лаоши!

Его план, многократно изменённый с учётом обстоятельств и новой информации, в главном оставался неизменным. Он давно и точно знал, что будет делать этим летом и нисколько не сомневался в успехе. Больше никакой боли в глазах лаоши, никаких тайн. Он вырос и теперь сам сможет решать, как дальше жить. И с кем.

— … об успехах в музицированиии.

А?

Кажется, он прослушал вопрос. Его рассеянность, судя по понимающей улыбке главы Гусу Лань, не осталась незамеченной.

— Я наслышан о ваших успехах в музицировании. Ванцзы говорил, что ваше мастерство игры на флейте с каждым годом всё совершеннее, — с истинно ланьским терпением и доброжелательностью повторил собеседник.

— Благодарю. Лаоши Лань слишком добр ко мне, — ему даже удалось изобразить благопристойную мину. Не хватало, чтобы у него отобрали флейту до того, как… — Мне далеко до адептов Гусу Лань. Надеюсь, что во время обучения смогу потренироваться в игре на гуцине.

— Разумеется, — кивнул Цзэу-цзюнь и замолчал.

На взгляд Вэй Усяня они шли слишком медленно, но подгонять Лань Сиченя, конечно, не решился. И лишь только, когда среди окутанных туманом белоснежных стен и черных крыш показался уединенный дом лаоши, позволил себе ускорить шаг.

Хангуан-цзюнь стоял на пороге — как всегда, безупречный, строгий и прекрасный, словно сошедший к простым смертным небожитель. Вэй Усянь всегда знал, что этот мир не достоин… Лань Чжаня.

Если подумать, то мгновения, когда лаоши поворачивается и на его недвижимом лице мелькает первая тень узнавания, глаза чуть теплеют, а уголки губ едва заметно вздрагивают — всегда самые волнующие. Моменты встречи после расставания.

Если подумать, то следующие за ними мгновения — это когда Вэй Усянь кидается к лаоши и обхватывает руками, ногами, всем телом, вдыхая родной запах с едва ощутимым ароматом сандала и благовоний — всегда самые дорогие.

Если подумать ещё, то сразу после этого наступают моменты, когда большие мягкие ладони накрывают макушку и лёгкими, нежными движениями приглаживают вечно растрепанные, даже собранные в хвост, волосы — самые болезненные. Потому что под этими прикосновениями Вэй Усянь всегда начинает дрожать.

Но если совсем серьёзно подумать, то на этот раз ничего из этого делать нельзя. Потому что Вэй Усянь вырос. Потому что теперь прикосновения лаоши вызвали бы совсем другую дрожь.

Поэтому всё, что он себе позволил — подбежать и склониться в приветственном поклоне.

— Лаоши…

— Вэй Ин.

Он ещё успел, как всегда, поймать отголоски затаённой боли в золотистых глазах, которая тут же поблекла, сменившись узнаваемой, тягучей, ласковой теплотой, от которой внутри разгорался, распуская раскалённые лепестки, нестерпимо обжигающий цветок. Лаоши ждал его. Вэй Усянь видел это в каждом незаметном для других движении ресниц, губ, в каждом вдохе и взгляде.

Дни собрались в бесконечную цепочку нудных занятий, церемонных приёмов отвратительно-пресной пищи, ночных бдений, когда ему даже удалось несколько раз сбежать в Гусу за легендарной Улыбкой императора и, конечно, быть пойманным (но не наказанным!) лаоши.

В первый раз его застукали прямо на стене, когда он перебирался — со всей возможной осторожностью — чтобы в спокойствии и одиночестве вкусить напиток богов.

Лаоши, казалось, ждал именно его. Может быть, и правда ждал? Вэй Усянь уже успел выпить один кувшин прямо по дороге и два прихватил с собой. Лаоши возник прямо перед ним, выйдя из тени, словно собрался прямо из воздуха. Вэй Усянь бы не удивился, сумей Хангуан-цзюнь провернуть нечто подобное.

Нервно засмеявшись, он, совершенно не смущаясь, протянул сразу оба кувшина:

— Лаоши! Я не смог устоять… — он посмотрел в непонятно-потерянные глаза и запнулся. Хотел ещё добавить, что больше не в силах сопротивляться искушению такой силы, но слова застряли в глотке. Выражение лица лаоши было… странным.

— Вэй Ин.

И на этот раз интонация не поддавалась определению.

— Я, знаю, знаю, правила… — смиренно вздохнул он, но кувшины не отдал.

Лаоши смотрел странно, словно видел его впервые или же наоборот, встретил давнего знакомого. И всё это не имело смысла.

Наказанияне последовало, но с тех пор лаоши неизменно угадывал, когда Вэй Усянь нарушал режим, сбегая после отбоя в Гусу за вином, и всегда ждал на стене. Молча провожал до комнаты и так же молча уходил.

Мучительные кошмары отступили — они всегда растворялись, когда Вэй Усянь ночевал в Облачных Глубинах. Наверное, даже их пугали бесконечные правила и праведность ланьцев. Но на место кошмаров заступили совсем другие сны и обосновались со всей возможной бесцеремонностью. Бельё приходилось застирывать каждое утро.

Там, во снах, он звал лаоши Лань Чжанем, не стесняясь стонал под сильными, сладко-болезненными прикосновениями, вздрагивал от каждого поцелуя-укуса, от проникновения длинных пальцев в своё тело. Да, он видел все эти весенние картинки с мужчинами в Нечистой Юдоли — не стоило и сомневаться, что шишу Хуайсан полон сюрпризов. Позволив однажды Вэй Усяню дожидаться в своих покоях, он небрежно оставил сборник Лунъяна прямо у себя на столе. Времени, чтобы изучать все подробности, хватило с лихвой. Воспоминания услужливо предлагали каждую ночь картинки с самым замысловатым использованием лент, колец и шариков, которые Лань Чжань мог бы применить, чтобы подготовить их обоих к соитию.

Со временем фантазии становились все менее стыдливыми — от чего пальцы на ногах непроизвольно поджимались, а между ног болезненно пульсировало каждый раз, когда он представлял, как Лань Чжань перевязывает себе член лобной лентой, чтобы продержаться как можно дольше, как проталкивает несколько собранных на нить нефритовых шариков в тело Вэй Усяня, а затем медленно вытаскивает и заменяет их своим перевязанным лентой членом.

Шарики он, в конце концов, купил в одной из лавок Гусу. Впервые использовав игрушку на себе, он кончил с такой силой, что пришлось закусить запястье, чтобы не разбудить криком других учеников. След от укуса болел еще несколько дней и, потирая зудящую кожу, он представлял, что это след от чужих зубов.

Вэй Усянь чувствовал, что от жары, горячих, липких снов и постоянного присутствия лаоши уже больше не может дышать. Лаоши проводил практические занятия по технике боя с учениками, а вечерами наступало их личное время для музицирования. Только вдвоем. Технику Расспроса Вэй Усянь освоил еще прошлой весной, этим летом лаоши обучал Упокоению и Подавлению.

Несколько раз он ловил на себе задумчивые взгляды Цзэу-цзюня, тот улыбался своим мыслям, вежливо кивал, но больше не пытался поговорить. Даже после того, как однажды застал их с лаоши на поляне с кроликами.

Вэй Усянь лежал на спине, положив голову на колени лаоши и рассказывал, как ранней весной ходил на ночную охоту с Цзинь Лином, и тот умудрился так подвернуть ногу, что какое-то время пришлось нести его на спине под раздражающе-взволнованный лай Феи.

— Не понимаю, почему он так её любит!

— Вэй Ину не нравится Фея?

— Не то, чтобы… ну кролики мне нравятся больше. Кролики и лаоши! — Вэй Усянь хитро улыбнулся и запрокинул голову, чтобы увидеть выражение лица лаоши. Хангуан-цзюнь продолжал невозмутимо гладить чёрного кролика, весьма бесцеремонно пытавшегося бороться с Вэй Усянем за внимание и место на его коленях. Вэй Усянь всё-таки победил. Лаоши перевел взгляд, странно посмотрел и едва заметно кивнул.

— Мгм.

Вэй Усянь не смог удержаться от довольного смешка — лаоши принадлежал только ему и никакие кролики или другие существа, не могут претендовать на его внимание. Даже…

— Брат, — лаоши поднял голову и произнёс своим ничего не выражающим — только для посторонних! — голосом.

— Я просто гулял. Не буду вам мешать.

Ещё одним человеком, чьи взгляды на себе иногда ловил Вэй Усянь, был Лань Сычжуй. Не то, чтобы другие на него не смотрели — слишком уж часто он привлекал внимание, особенно Лань Цижэня, который, словно коршун, неотступно следил за ним, готовый в любой момент растерзать зазевавшуюся добычу. Достопочтенный дядюшка будто ждал, что Вэй Усянь вот-вот превратится в чудовище и сожрёт его обожаемых благопристойных Ланей. Или развратит, а потом сожрёт. Стоило ли говорить, что все, кроме одного единственного Ланя, находились в полной безопасности. А тот единственный, кто интересовал Вэй Усяня, и так давно ему принадлежал.

После ночной охоты, на которую Хангуан-цзюнь взял лучших учеников, Сычжуй, глядя на него своими красивыми оленьими глазами, склонив голову на бок и закусив губу, неожиданно произнёс:

— Вы похожи с Хангуан-цзюнем.

Вэй Усянь вздрогнул, дёрнул плечом, сбрасывая покрывало холодных мурашек.

— Я не его сын!

Сычжуй забавно моргнул, на мгновение став похожим на ребёнка.

— Что? Нет. Я не это имел в виду.

Задумчиво закусив губу, он некоторое время смотрел на Вэй Усяня потом качнул головой, словно сбрасывая морок, чуть виновато улыбнулся и поклонился. Гуль его знает, что он там имел в виду.

Время застыло мухой в янтаре — тягучее, жаркое лето, облепило тело, как пропотевшее нижнее ханьфу. Хотелось вырваться на свободу, окунуться в ледяной источник, где однажды Вэй Усянь увидел израненную дисциплинарным кнутом спину обнаженного Хангуан-цзюня. Пропитанная едким уксусом мысль о том, что эти шрамы, наверняка, связаны со Старейшиной Илина не давала покоя, но спросить напрямую он пока не решался. Слишком много вопросов накопилось, слишком долго он ждал.

Ближе к середине лета Вэй Усянь почувствовал, что готов. Больше не осталось сил ждать, смотреть на лаоши, видеть сны с его участием, ловить на себе подозрительные, любопытные или задумчивые взгляды окружающих — не то, чтобы последние его особо волновали, но вкупе с остальным, утомляли.

Он понимал, что тянет время, но вдруг стало страшно. Почему-то он не сомневался, что на этот раз точно получит ответы на все вопросы. Всё станет на свои места, и он сможет двигаться дальше.

Наверное.

Накануне, после занятий, они с лаоши сидели возле ручья. Солнце устало клонилось к закату, уже не припекая, а ласково согревая и оглаживая тело. Вэй Усянь стянул сапоги и опустил ноги в прохладную воду. Искоса глянул на сидящего, как всегда с идеально-прямой спиной, лаоши и решился:

— После встречи Сюэ Яном, я много думал, он кое-что тогда мне сказал… Вы были друзьями со Старейшиной Илина?

Со стороны в позе лаоши не поменялось ничего, но Вэй Усянь знал, куда смотреть и потому разглядел, как едва заметно напряглись плечи, чуть поджались губы, а во взгляде снова появилось это странное, тёмное, мучительное выражение. Он перевёл взгляд и посмотрел на Вэй Усяня:

— Нет. Мы не были друзьями.

Вэй Усянь медленно кивнул, получив подтверждение своим мыслям. Сделал глубокий вдох — Хангуан-цзюнь всё ещё молча смотрел на него в ожидании продолжения — и выдохнул:

— Если не друзья, то кто? — не дождавшись ответа, уточнил. — Любовники?

— Нет, — слишком тихо, но они сидели совсем рядом, поэтому Вэй Усянь расслышал. Он ожидал другого ответа, но тогда остался ещё последний вариант.

— Один любил, а второй нет?

Молчание длилось слишком долго. Он думал, что уже ничего не услышит. Спустя вечность в тихо дрожащем над холодным горным ручьем разгорячённом воздухе послышалось:

— Мгм.

Вэй Усянь не поворачивал головы, глядя на собственные ноги в воде, шевелил пальцами, пытаясь поднять песок со дна. Следующий вопрос дался с трудом.

— Это был ты? Ты любил его? А он тот, кто не ответил на чувства?

На этот раз ответом стал только едва ощутимый тихий выдох. Этого было достаточно.

Когда Вэй Усянь обернулся, увидел лишь удаляющуюся напряжённую, словно натянутая тетива, спину Хангуан-цзюня.

Он смотрел вслед своему прекрасному, удивительному любимому лаоши, сжав кулаки и впиваясь ногтями в ладони с такой силой, что казалось, ещё чуть-чуть и кожа порвётся. И всей душой ненавидел Старейшину Илина.

— Как он посмел? Как посмел не любить тебя? Как посмел бросить, оставить одного в этом мире? Я бы так никогда не поступил!

Но, конечно, ему уже никто не ответил.

Откинувшись назад, он подставил лицо мягким лучам солнца, позволяя им высушивать лишнюю и совсем неуместную сейчас влагу.

Ни одна живая душа не видела, как он уходил из Облачных Глубин в конце часа тигра. {?}[c 07:00 до 09:00] За время своих частых вылазок в Гусу за вином, Вэй Усянь успел изучить расписание всех патрулей и приучить лаоши Ланя к определенному времени своих прогулок. Так что, никого не встретив, он спокойно покинул резиденцию и сразу свернул с дороги в рощу. Сначала он просто шёл в темноте, петляя меж деревьев, затем, зажёг талисман и перешёл на бег. Пока бежал, перечислял правила, которые сейчас нарушал: «Гулять по ночам, быстро ходить, шуметь, держаться подальше от плохих людей, поддерживать во всем дисциплину, не вести себя вызывающе…». Тут мысль сбилась, потому что он не смог определить — то, что он собирался сделать, относилось к просто вызывающему поступку или нарушению запрета общения с плохими людьми? Так и не придя ни к какому выводу, Вэй Усянь побежал еще быстрее. На меч он подняться так и не решился, боясь привлечь внимание, а расстояние предстояло преодолеть приличное, чтобы звуки флейты точно никто не услышал.

Наконец, он остановился на небольшой усыпанной мелкими белыми цветами и залитой матовым лунным светом поляне. В жаркой, влажной, безветренной тьме слышался только стрёкот цикад и кваканье лягушек — похоже, где-то рядом протекал ручей. Что ж, оттягивать дальше не имело смысла. Эта поляна ничем не хуже других, эта ночь, такая же как была вчера и будет завтра.

Он остановился в центре, закрыл глаза и поднёс к губам флейту. Мелодия, которую он играл всего один раз в жизни четыре года назад, сама всплыла в памяти.

Сколько звучала музыка, он не смог бы сказать, даже если бы захотел. Остановился лишь, когда почувствовал резкое дуновение ветра возле лица. Открыв глаза, Вэй Усянь увидел знакомую фигуру лютого мертвеца, того самого, кого называли Призрачным Генералом и правой рукой Старейшины Илина. За четыре года он предсказуемо совсем не изменился. И сейчас все так же стоял и молча смотрел своими чернильными глазами, ожидая приказа.

— Я хочу, чтобы ты рассказал всё, что знаешь про Старейшину Илина! — ему удалось остаться на месте и не шарахнуться в кусты испуганной мышью и даже скрыть дрожь в голосе.

Впрочем, на мертвеца… Призрачного Генерала его отвага не произвела никакого впечатления — он продолжал недвижимо стоять и с его бледных губ не сорвалось ни звука.

— Нет? Ничего не скажешь? Не можешь?..

А что если… те самые гвозди, которые Вэй Усянь так и не успел вынуть из черепа мертвеца? Что если секрет в них? Естественно, тогда ему ничего не рассказали, чем всё закончилось в городе И, кто была та девушка с тростью и что стало с Сун Ланем. Почему Сюэ Ян тогда остановил, когда он попытался вытащить гвозди из головы лютого мертвеца? Если их извлечь, что-то изменится?

Удача перешла на его сторону сразу. Обойдя мертвеца по кругу и внимательно осмотрев голову, он обнаружил под шапкой спутанных длинных волос вбитые в череп гвозди. Несколько мгновений Призрачный Генерал дрожал, черные изломанные линии, прорезавшие шею, протекли дальше и дошли до самых глаз. Поразительно, что даже после смерти, он испытывал боль.

Наверное, крик лютого мертвеца услышали во всём Гусу. Вэй Усянь даже попытался зажать ему рот, но тщетно.

— Прекрасно, — утерев выступивший на лбу пот, Вэй Усянь схватил едва успокоившегося мертвеца за руку. — А теперь бежим, пока нас не нашли. Ты очень громкий.

— М-м-молодой господин Вэй?.. — голос у мертвеца оказался довольно молодым и звучал испугано.

— Мы знакомы? Впрочем, потом. Ты очень громко кричал, нужно уйти отсюда как можно быстрее.

Повторять приказ не пришлось — мертвец подхватил его на руки и взлетел к верхушкам деревьев.

Солнце, наверное, уже взошло, но Вэй Усянь не видел света. Казалось, он ослеп. Первые слова, которые произнес Призрачный Генерал… Вэнь Нин, как выяснилось потом, были очень странными. Едва они опустились на землю возле небольшой речки, огибающей изножье невысокого холма, как мертвец опустился на колени:

— Молодой господин Вэй, вы живы?

Вэй Усянь был готов услышать, что угодно, но это, казалось слишком уж странным.

— Да, уже шестнадцать лет, как живу на этом свете. А почему ты спрашиваешь? И поднимись, пожалуйста, с колен! Как тебя зовут?

Если бы мышцы на лице мертвеца могли двигаться, то, они бы наверняка пришли в изумлённое движение. Но даже полностью неподвижное, оно умудрилось выразить удивление.

— Вы меня не помните? Я Вэнь Нин.

Вэй Усянь покачал головой:

— Нет, я тебя не знаю… Да поднимись же ты на ноги!

Вэнь Нин послушно поднялся, чуть склонил голову, внимательно всматриваясь в его лицо, словно пытался что-то найти. Видимо, не нашёл.

— Молодой господин Вэй, вы погибли столь ужасной смертью на горе Луаньцзан. Ваш брат, глава ордена Цзян, Цзян Чэн убил вас… Вы вернулись? Выглядите моложе чем в последний раз.

Вэй Усяню показалось, что его ударили мечом в грудь, и воздух вышел через кровавую рану — дышать стало нечем. Он моргнул раз, другой, но картинка перед ним оставалась неизменной — опутанный тяжёлыми цепями лютый мертвец среди плоских, будто вырезанных из бумаги силуэтов деревьев на фоне медленно выцветающего из черного в голубой неба.

— На… горе Луаньцзан? — звук, вырвавшийся из груди, походил на воронье карканье. Наверное, потому, что воздух весь вышел. — Как меня звали тогда, в последний раз?

У Вэнь Нина хватило совести опустить взгляд. Ответ прозвучал слишком тихо среди шелестящих листвой деревьев. Но Вэй Усянь всё равно расслышал:

— Люди звали вас Старейшиной Илина.

Он предпринял последнюю попытку:

— Ты уверен, что это был я? Ты уверен, что я Старейшина? Я ничего не помню, я родился 16 лет назад, спустя год после смерти… ох… после его смерти. Я переродился, да?

Вэнь Нин поднял голову и посмотрел внимательно, как будто и правда хотел понять.

— Не знаю, — покачал он головой. — Тело моложе, оно другое, хоть и очень похожее. Но вы — это вы.

— А они… Не Хуайсан, дядя… Цзян Чэн и Хангуан-цзюнь тоже меня узнали?

Вэнь Нин молчал. Вместо него ответил другой человек.

— Да.

Хангуан-цзюнь, затмевавший своей красотой восходящее солнце, стоял перед ними в своем развевающимся белом ханьфу с Биченем в руке. Вэй Усянь шагнул вперед, закрывая Вэнь Нина собой.

— Лаоши…

Хангуан-цзюнь коротко глянул на Вэнь Нина и перевел взгляд. В его глазах снова плескалась та самая знакомая боль. Через край.

— Скоро здесь будут Не Хуайсан и Цзян Чэн.

В его голосе что-то смущало. Он словно бы извинялся?

— Почему они будут здесь?

— Следящий талисман. Сработал.

Вот оно что… Именно так его и нашли в городе И. Заклеймили, как преступника. Впрочем, он преступник и есть.

Вэй Усянь рассмеялся, хотя весёлого было мало.

— И где?

— На затылке.

Что ж, логично. Новорожденному нанесли талисман туда, где не только он, но никто никогда не сможет увидеть. Крохотная татуировка под волосами — и следящая за потенциально-опасным злодеем удавка готова.

— Я был против.

Разумеется. Благородный Хангуан-цзюнь. Но разве это что-то меняет? Он усмехнулся и поклонился своему лаоши, в ответ успев увидеть промелькнувшую на лице сумрачную тень.

Странный звук, который вырвался из груди оказался всхлипом. Что-то слишком часто в последнее время он льёт слёзы. Необъяснимо захотелось как в детстве прижаться к лаоши, почувствовать его руки на затылке… видимо, именно там, где находился проклятый талисман.

Забавно, что он так хотел знать правду, а теперь просто не понимал, что с ней делать. Что делать с мыслью о том, что тем самым Старейшиной Илина, которым он сначала восхищался, потом ужасался, затем ненавидел, оказался он сам? Как принять то, что именно он являлся виновником смерти родителей Цзин Лина? Именно его так сильно ненавидел Цзян Чэн и, видимо, любил Хангуан-цзюнь. Что ж, одно можно сказать точно, его душа не исчезла, как предполагалось. Даже призрачным солдатам не удалось растерзать её.

Всего оказалось слишком много. Он всё-таки шагнул к лаоши и обнял. Пускай он давно не ребёнок, пускай сейчас всё поменялось, но так хотелось хотя бы ещё одни раз — последний — почувствовать то самое волшебное ощущение ласкающей ладони на затылке.

Вэй Усянь не хотел никуда уходить. Он просто хотел знать правду о своём происхождении. Но теперь получается, что любили и ненавидели кого-то, кого он совсем не знает. Он — это кто-то другой и всё равно должен отвечать за то, что совершил в прошлой жизни вовсе не он? Что если на самом деле он не заслуживает любви и недостоин даже ненависти?

— Ещё немного и мне придется снимать его с тебя! — две красные вспышки талисманов перемещения осветили берег ручья, окутанный утренними молочными сумерками. — Ты, как всегда, слишком много ему позволяешь! — Первым из дымной красной пелены шагнул привычно-раздражённый дядя Чэн, сразу за ним появилась изящная фигура шишу Хуайсана. И Вэй Усянь почти не удивился, когда чуть поодаль под деревом полыхнула третья вспышка — разумеется, Цзинь Лин не мог не прийти за убийцей своих родителей.

Во рту разлилась металлическая горечь, он всё еще держался за лаоши, а тот всё ещё прижимал его к груди, но время утекало в песок и продолжаться бесконечно так не могло. Здесь, на берегу ручья, возле одного из безымянных покрытых густым лесом холмов Гусу, за которым начинались солнечно-жёлтые рапсовые поля, шесть фигур застыли в молчаливом ожидании. Кто-то первым должен был нарушить гнетущую тишину.

— Что ты здесь делаешь А-Сянь? — как ни странно, тем, кто прервал затянувшееся молчание оказался шишу Хуайсан.

— Да отлепись ты уже от него, смотреть противно! — Цзыдянь на руке дяди Чэна пришёл в движение. Вэй Усянь хмыкнул и всё-таки отстранился от Хангуан-цзюня.

— Пытаюсь узнать правду о своём прошлом. И вас, дяди, — он с невольной горечью выделил это слово, — наверняка больше всего заинтересует, вспомнил ли я, что в прошлой жизни был Старейшиной Илина?

Звук, который сорвался с губ Цзинь Лина, определить не удалось — что-то среднее между яростным вскриком, стоном боли, глухим рычанием.

— Пришли проверить, не творю ли я какое зло? — продолжил он так и не дождавшись ответа. — Следящей удавки уже недостаточно?

— Вэй Усянь! — в голосе дяди отчётливо послышалось предупреждение.

— Что? Я ничего не вспомнил! Не бойся! — крикнул Вэй Усянь, шагнув в сторону от закрывавшего его собой Хангуан-цзюня. Сердце на мгновение сжалось. — Хочешь сказать, так случайно вышло, что я переродился сразу после смерти? Для чего вы меня вернули? Одного раза недостаточно? Хочешь убить меня еще раз?

— Заткнись! Не смей так разговаривать с дядей! — Цзинь Лин, казалось, повзрослел на несколько лет, на потемневшем лице резко проступили фамильные черты Цзянов. В другой раз Вэй Усянь бы залюбовался старшим братом. Но, видимо, уже не в этой жизни.

— Он мне не дядя! Он мой шиди!

— Не мели чушь! — Цзинь Лин выхватил меч, но шишу Хуайсан остановил его неожиданно жёстким, твёрдым голосом.

— Молодой господин Цзинь, уберите меч, — затем он повернулся к Вэй Усяню, — А-Сянь, давай спокойно поговорим.

— И о чём же? Что вы зачем-то вернули меня? Кстати, как вы это сделали? Это ведь была твоя идея, да, шишу? Или о том, что вы держали меня на поводке шестнадцать лет, как бешеного пса?! Наблюдали за мной? Ждали, когда начну убивать?!

Он вздрогнул, когда почувствовал руку на плече.

— Вэй Ин…

Почему, почему это всегда так сильно на него действует? Даже сейчас, когда его мир окончательно разрушен, даже сейчас хотелось схватить эту ладонь и не отпускать, уйти вместе, чтобы только вдвоём, чтобы рядом. Но он не мог. Он — это кто-то другой.

Вэй Усянь всё же не смог отказать себе в последний раз коснуться чуть прохладной ладони, которая в детстве казалась просто огромной, да и сейчас была намного больше, чем его собственная. На мгновение представилось — каково было бы просто идти, держась за руки, ни на кого не оглядываясь, ни о чём не волнуясь по пыльным дорогам Поднебесной, когда время их странствия неспешно перетекает изо дня в день, и впереди только солнце, которое садится за горизонтом, чтобы завтра снова осветить их путь. Но, видимо, даже такие простые желания — не для этой жизни.

В последний раз чуть сжав пальцы на своём плече, он повернулся к лаоши — даже удалось выдавить из себя жалкое подобие улыбки — и, обращаясь только к нему, сказал:

— Я ухожу. Это только моя жизнь, и мне нужно самому разобраться. Я не собираюсь творить беззаконие, но в любом случае, вы ведь всегда теперь можете меня найти. Но если ты меня спросишь, я не хочу, чтобы меня искали, я всё равно буду уходить. Прощай… Лань Чжань.

Пальцы на плече стиснули до боли и почти сразу отпустили. Вэй Усянь откуда-то знал точно, что лаоши не станет препятствовать. Снова малодушно захотелось остаться, так что пришлось снова напомнить себе, что он — не Старейшина Илина. Больше нет. И не имеет прав на этого человека.

— И что? Ты его отпустишь? — в отличие от лаоши, дядя Чэн так просто не сдастся.

— Ты хочешь меня остановить? Нас? С Вэнь Нином? — обернувшись, Вэй Усянь натолкнулся на полный ярости бешеный взгляд дяди.

— Ты… — казалось даже воздух вокруг завибрировал от невероятной силы гнева главы клана Цзян. Все же он был очень могущественным заклинателем.

Тёмный силуэт, скрывавшийся до сих пор в тени кустарников, шагнул вперед и встал между ними. Вэй Усянь впервые видел, как дрожь пронзила всё тело дяди Чэна. Его буквально трясло от ярости. Цзыдянь снова пришёл в движение, но на этот раз всё же ударил в землю под его ногами.

Насколько Вэй Усянь помнил историю, это именно призрачный Генерал убил отца Цзинь Лина. Смотреть на брата сейчас было совсем невозможно. Он повернулся и тихо сказал Вэнь Нину:

— Больше никому не причиняй вред, — и добавил: — Догоняй.

Он думал, что больше его никто не остановит. Но ошибся.

— Вэй Усянь! Ты осмелился призвать этого… это существо? — конечно, Цзинь Лин. — Вернись немедленно! Не смей уходить! Слышишь?!

Вэй Усянь замер на мгновение, но обернуться так и не смог. Губы заныли от напряжения, сейчас никакая сила не смогла бы разомкнуть их — так плотно они сжимались. Уходя, он слышал звон скрестившихся мечей. Наверное, Цзинь Лин всё-таки бросился следом, а Хангуан-цзюнь не позволил.

— Вы… вы, Саньду Шеншоу, такой самолюбивый и гордый, всю жизнь соревновались с молодым господином Вэем во всем, но очевидно, вам никогда с ним не сравняться! — неожиданно спокойный и уверенный голос Вэнь Нина перекрыл лязг мечей.

— О чём ты сейчас? — крик дяди, наверное, могли услышать даже в Облачных Глубинах.

— Золотое Ядро, которое приводит в движение духовные силы в вашем теле, принадлежит ему. Он отдал вам его на той горе!

— Что за чушь ты несешь?!

Дальше Вэй Усянь не слушал. У него впереди вся эта жизнь, чтобы узнать подробности о прошлой. Забавно, что в итоге единственный, кто с ним остался — это лютый мертвец, тот самый, кто так и не предал Старейшину Илина и кому тот позволил находится рядом до конца. История повторялась, но на другой лад. Больше никто не пострадает.

Вскочив на меч, Вэй Усянь стремительно поднялся в воздух. Он знал, Вэнь Нин найдёт его позже, а пока летел, механически лавируя меж воздушных потоков, подставив лицо утренним лучам и позволяя высушивать безостановочно текущие слёзы. Всё равно кроме солнца, неба и ветра никто их не видел.

========== 4 глава (18 лет) ==========

Комментарий к 4 глава (18 лет)

На мой взгляд, ООС Цзинь Лина до некоторой степени оправдан тем, что он рос в несколько иных условиях — с братом.

Два года спустя. Деревня Янтань в уезде Цишань провинции Шэньси.

«Прекрасный, верный, добрый» — вот слова,

Что я твержу на множество ладов.

В них три определенья божества,

Но сколько сочетаний этих слов!

Спина лаоши, расчерченная шрамами от дисциплинарного кнута, на фоне тёмных вод ночного озера сияла ярким пятном в лунном свете. Он стоял прямо посреди лунной дорожки, словно спустившееся с небес божество, подарок, дарованный судьбой, за который Вэй Усяню уже никогда не расплатиться. Ни в прошлой, ни в этой, ни в будущих жизнях.

Омовение, как магический ритуал, как священное действо, невозможное, нереальное, завораживающее — притягивало взгляд. Вэй Усянь нырнул, задержав дыхание, и, зажмурившись, ощутил ласковые ладони водяных духов на теле, поглаживающие и убаюкивающие в ритмичном танце. И хотя от лаоши отделяло всего несколько чжанов теплой, вязкой озёрной воды, показалось, он плыл так долго, что воздух в груди закончился. Но в тот миг, когда дыхание уже почти прервалось, сильные руки вздёрнули на поверхность, и он оказался в горячих объятьях. Тут же запрыгнул, обхватив ногами талию лаоши и прижался к твёрдой, как камень, груди.

Эти руки всегда удержат на поверхности, никогда не дадут упасть, это дыхание будет созвучно с его собственным, этот тягучий взгляд расплавленного янтаря не отпустит, не позволит захлебнуться. Знание точно принадлежало не этому миру, не этой жизни — пришло из прошлого, оттуда, где лилось много крови, где смертельные хрипы побеждённых смешались с радостными и воинственными воплями победителей, где отчаянные стоны невинных растворились в демоническом хохоте праведников. Там, где он всё ещё слышит повторяющийся, пропитанный отчаянием и болью обманчиво-бесстрастный голос: «Вернись со мной в Гусу».

Вэй Усянь никогда не мог вспомнить, когда именно слышал эти слова, но всегда знал, что они адресованы ему.

Поймав потемневший взгляд лаоши, он наконец прижался ртом к припухшим, покрасневшим губам. Раскаленный цветок медленно распускал свои обжигающие лепестки где-то внизу живота, и скопившееся напряжение готовилось выплеснуться в ласкающую под водой руку. Зацелованные, влажные губы лаоши приоткрылись и…

— Молодой господин Вэй? — произнёс он голосом Вэнь Нина.

— А?..

Мгновенно вынырнув из сна в реальность, он вернулся в крохотный заброшенный деревянный дом на окраине деревни Янтань, где они заночевали с Вэнь Нином накануне.

— Вы просили разбудить вас на восходе.

Вэнь Нин виновато улыбнулся и отвернулся, кивнув в сторону оконных прорезей, сквозь которые уже просочились первые солнечные лучи. Взвесь мелкой пыли кружилась по комнате, на противоположной от окна растрескавшейся деревянной стене дрожали солнечные зайчики. Вздохнув, Вэй Усянь откинулся на кровати, поджимая под себя колени, пережидая пока отпустит ночное… Возбуждение постепенно сходило на нет.

Вчера вечером они успели только переговорить со старостой и договориться о ночлеге. Господин Сюнь Шен, кряжистый мужчина средних лет с аккуратной окладистой бородкой, цепким взглядом и неожиданно аристократичной осанкой напоминал Лань Цижэня. По его словам, озеро в окрестностях деревни всегда было любимым местом встреч местной молодёжи. У его песчаных берегов по вечерам собирались парочки, днём дети плескались на мелководье, а деревенские девушки собирали семена лотосов.

Всё началось в начале лета с исчезновения Хан Ксина — парнишки из соседней деревни, у которого осенью намечалась свадьба с дочерью кузнеца. Три дня его искали всей деревней, затем присоединились жители других поселений. Тело, вернее, его части обнаружили к исходу пятого дня: обезображенные, разорванные и чудовищно распухшие. В озере. За лето погибло еще пятеро молодых мужчин и три девушки. И каждого нашли спустя несколько дней в злополучном озере. Опознать сразу удалось не всех.

По всему складывалось, что в этих местах завёлся неупокоенный дух.

Сладко потянувшись, Вэй Усянь нехотя поднялся с постели — вчера он уснул прямо в одежде и сейчас подозревал, что выглядел не лучшим образом. Вычёсывая колтуны из устроивших на голове полнейшее непотребство волос, он невольно вспоминал ласковые руки лаоши — единственного, кому удавалось найти общий язык с его непослушными прядями. Умывшись теплой дождевой водой из бочки и наскоро позавтракав — с вечера у них осталось немного купленной на рынке солёной рыбы и свежих овощей — они отправились на главную площадь, она же местный рынок, где, как известно, проще всего найти словоохотливых тётушек.

По словам женщин, с которыми удалось пообщаться, за последние полгода в округе скончались несколько стариков от старости, двенадцатилетний подросток от болезни живота и двое новорожденных, один из которых умер во время родов вместе с матерью. Ничья смерть не казалась подозрительной или внезапной, над всеми телами родственники совершили подобающие обряды. Никаких стихийных бедствий и разорения кладбищ — ничего из того, что могло бы объяснить появление злобного духа.

Пообедав в местной таверне, которую держала моложавая и смешливая жена старосты госпожа Сюнь — обедал, конечно, Вэй Усянь в одиночестве — он узнал от неё много интересных сплетен. Например, о младшем сыне в семье Ли, что не похож ни на отца, ни на мать, а вылитый наёмный работник Го Чоу; о дочке мельника, которая совсем потеряла стыд и по ночам тайком встречается с кузнецом, и её отец единственный, кто не в курсе; о бесстыжем Цай Джане, недолго горевавшем после побега невесты и собиравшемся вскоре женится на Жень Киао. Тётушка Сюнь с радостью рассказала бы биографии всех жителей деревни и закормила бы до смерти, если бы его не спас появившийся на пороге таверны Вэнь Нин.

За два года скитаний, он, несомненно, приобрёл чуть более приемлемый вид, по крайней мере, днём ходил в закрывавшей половину лица бамбуковой доули {?}[Традиционная китайская коническая шляпа из пальмовых листьев, бамбука, соломы или текстиля]. И всё же с его появлением общительность тётушки поубавилась, опасливо косясь в сторону молчаливо усевшегося рядом с милым молодым господином гостя, она удалилась на кухню.

— Удалось что-нибудь узнать?

Вэй Усянь покачал головой.

— Ничего стоящего. Неупокоенный дух или кто-то другой… — одним глотком допив восхитительное сливовое тётушкино вино, он поднялся на ноги, — пойдём, пожалуй. Настало время вершить добрые дела.

Если бы Вэнь Нин мог улыбаться, сейчас на его лице точно расцвела бы робкая улыбка.

За время, проведённое вдвоём, Вэй Усянь узнал так много подробностей из своей прошлой жизни, что иногда казалось, он действительно помнит некоторые из историй. Хотя, конечно же, рассказанные Вэнь Нином по многу раз они просто стали частью памяти в этой жизни.

Порой, очень хотелось вспомнить настоящую улыбку этого парня, пока он был живым. Или увидеть лицо шицзе, которая, судя по всему, его очень любила. Он бы ещё раз поклонился Вэнь Цин, поговорил с Цзян Фэнмянем и подержал на руках малыша А-Юаня. А ещё спросил бы себя о чувствах к Хангуан-цзюню, о том, почему не ответил на его любовь, почему оставил самого лучшего и прекрасного человека на свете, который любил так сильно, что был готов оставаться рядом даже со следующем его воплощением. Рядом с совершенно другим человеком в память о возлюбленном. Вэй Усянь задал бы себе этот вопрос, а лучше устроил бы приличную трёпку. Но он не мог. Он ничего не помнил о прошлом, слишком многое оставалось недоступным, и он по-прежнему чувствовал себя лишь тенью кого-то другого, кого раньше ненавидели и любили так сильно, что не могут отпустить до сих пор.

Озеро действительно оказалось очень красивым, даже удивительно обнаружить в такой глуши настолько живописное место. Расцвеченная ярко-розовыми цветами лотоса вдоль берега к середине водяная гладь приобретала насыщенный зеленый цвет. Со всех сторон к озеру подступали деревья и пышные кустарники. Место казалось сказочным, но умиротворения не ощущалось, скорее что-то спяще-тревожное трепетало в воздухе, словно где-то поблизости затаился монстр, готовый в любой момент проснуться. Вэй Усянь поёжился.

— Чувствуешь? — обернулся он к шагавшему позади Вэнь Нину.

Тот неуверенно кивнул, всматриваясь в густые заросли папоротника. Проследив за его взглядом, Вэй Усянь заметил легкое дрожание тяжелых листьев, а затем услышал приближающиеся голоса.

— Кажется, мы здесь не одни… — он снова обернулся, но Вэнь Нина позади уже не обнаружил, зато почти сразу услышал знакомый голос.

— Молодой господин Вэй!

Белые ланьские одежды и сияющий светлый лик при всём желании невозможно не узнать. В любой жизни.

Склонившись в ответном поклоне, Вэй Усянь с улыбкой поприветствовал заклинателей.

— Лань Сычжуй! Доброго дня. Каким судьбами? — он оглядел высыпавших на берег адептов Гусу Лань и Ланьлин Цзинь. — Сразу два великих клана…

Один из молодых адептов клана Цзинь, выразительно оглядев его с головы до ног, словно диковинную зверушку, с усмешкой ответил:

— Ищем таинственную тварь, убивающую ни в чём неповинных людей.

— Какая приятная неожиданность! — воскликнул Вэй Усянь. — Я тоже. Хотите присоединиться?

— Вряд ли здесь кто-то захочет к тебе присоединиться!

От звука знакомого голоса сжалось сердце. Совсем ненадолго, всего на мгновение, спустя которое на берег вышел Цзинь Лин.

На первый взгляд брат почти не изменился. Наследник Ланьлин Цзинь в золотых одеяниях ордена с традиционной алой точкой из киновари меж сведённых бровей, с привычно задранным подбородком и горделивой осанкой, сейчас более чем когда-либо походил на дядю Чэна. Брат держал меч, словно собирался вступить в бой.

— Лин-сюн, — Вэй Усянь склонил голову, но ответного приветствия не дождался.

Поджав губы в снова очень похожем на дядю жесте, Цзинь Лин повернулся ко всё еще молчавшему Сычжую.

— Думаю, здесь никого нет, кроме трусливо сбежавшего… того, кто считал себя братом, — презрительно выдал он, не глядя в сторону Вэй Усяня, и закончил приказным тоном, обращаясь к адептам клана Цзинь: — Уходим!

Ученики Ланьлин Цзинь, все, как один, тут же последовали за ним и, рассыпавшись на золотые блики, исчезли меж густо-зелёных деревьев. Адепты клана Лань выжидательно смотрели на Сычжуя. Тот улыбнулся примирительной и такой типично ланьской улыбкой:

— Молодой господин Вэй, Цзинь Лин… он…

Вэй Усянь не дал договорить, не позволив извиняться за брата.

— Всё в порядке. Уверен, что раз здесь столько талантливых заклинателей, я могу отправиться куда-то в другое место.

Несколько мгновений казалось, что Сычжуй хочет что-то сказать. Он почти решился, но потом всё же просто молча кивнул и, изящно развернувшись, увёл за собой в чащу остальных учеников.

Оставшись в одиночестве, Вэй Усянь некоторое время смотрел на замершую в ожидании водяную заводь, затем тихо сказал:

— Можешь выходить, — и, помолчав, добавил, — думаешь, его сюда дяди отправили за мной следить? Или это просто совпадение?

Вышедший из тени деревьев Вэнь Нин пожал плечами. Помолчав некоторое время и, видимо, решив, что такой реакции всё же недостаточно, он сказал:

— Они следят за вами. Но не думаю, что с помощью молодого господина.

Вэй Усянь кивнул.

— Наверное. А еще я думаю, нам стоит задержаться. Не нравится мне это озеро. И эта тишина. Ты слышишь, хоть какие-нибудь звуки леса?

В ответ Вэнь Нин только покачал головой.

— Это-то и странно, да? С чего бы живности так бояться обычного злобного духа?

В полной тишине, они пошли вдоль берега, всматриваясь в глубокие спокойные с виду воды. Распустившиеся цветки лотоса застыли на зеркальной, гладкой поверхности. Замершее озеро, цветы, деревья, подступающие к самому берегу и целующие воду своими ветвями — всё застыло неподвижно, как на картине. И только две тёмные фигуры брели по самой кромке воды, прислушиваясь, в надежде уловить хоть малейший звук.

— Живность явно чего-то боится. Кто-то напугал всех местных зверушек и букашек. Кто может быть настолько страшным? — Вэй Усяню в принципе не требовался собеседник, он просто рассуждал вслух, Вэнь Нин следовал за ним по пятам. — Нет, точно не злобный дух. Я уверен. А там, — он махнул в сторону леса, — мой шисюн. Очень злой и обиженный. Он в таком состоянии вообще мало что видит, только яриться может. И что мне делать? Я появлюсь, он меня придушит…

Отломав ветку, он оборвал с неё листья и получившейся розгой резко, со свистом рубанул воздух. Усевшись на торчащий у берега пень, он принялся бездумно водить прутом по песку.

— Что мы имеем? Пять мужчин и три женщины. Все были растерзаны, словно дикими зверями. Только вот ни один дикий зверь не может вырвать человеку ноги или оторвать голову. Ни одно животное не станет разрывать на безобразные куски, не для того, чтобы сожрать, а чтобы… отомстить? Значит — неупокоенный дух? Но ни одного, даже самого злобного духа не боятся животные.

Вэй Усянь меланхолично грыз кончик прута.

— Ты тоже об этом подумал? — он замолчал и поднял задумчивый взгляд на Вэнь Нина. Тот растеряно моргнул и отшатнулся. — Проклятье!

— Хуапигуй! {?}[Дословно: «дух с разрисованной кожей». Обычно изображаются с зеленой шкурой и полной острых зубов пастью. Ночами пожирают людей, а днем маскируются, облачаясь в кожу своих жертв: чаще всего выдают себя за прелестную девушку. Считается, что такими духами становятся женщины, кем-то или чем-то жестоко обиженные при жизни.]

Имя демона они произнесли одновременно и в следующее мгновение уже неслись к чаще леса.

Он бежал, не разбирая дороги, перепрыгивая, даже перелетая через низкие кустарники, торчащие из земли камни, остова деревьев и корявые корни. Единственная мысль, стучала ритуальным барабаном внутри головы: «Только бы успеть!»

Вэй Усянь понятия не имел, куда бежать, но чутьё вело его в самое сердце леса. Они не могли далеко уйти, прошло не так много времени, он чувствовал, что Цзинь Лин и адепты находились где-то неподалёку, совсем рядом. Но лес будто накрыло невидимым сумрачным покрывалом, сквозь которое не прорывалось ни единого живого звука.

Остановившись, он попытался выровнять сбившееся дыхание. Впереди замер Вэнь Нин, обернулся, вопросительно глянул. Вэй Усянь, сложившись пополам и опираясь руками в колени, загнанно дышал, поэтому смог только невнятно махнуть и крикнуть:

— Найди их! Я догоню!

Коротко кивнув, Вэнь Нин скрылся из виду.

Немного продышавшись, Вэй Усянь, распрямился, зажмурился и со всей мочи заорал:

— Лин-сюн!!!

Ответом была, конечно же, тишина, но там, в глубине леса, как будто что-то ожило, и Вэй Усянь кинулся вперед, следуя за своим ощущением расползающейся ледяной, смертельной опасности.

Деревья расступились внезапно, словно отошли в сторону, освобождая пространство. По инерции он пробежал ещё несколько чжанов и замер.

Ну, разумеется. Она выбрала именно Цзинь Лина. Слишком близко. Она стояла совсем рядом, застенчиво улыбаясь и протягивая ему корзину с цветами. Хрупкая, маленькая, с миниатюрными ладошками и пухлым ярко-алым ртом, такая невинная девушка, чью кожу натянул на себя Хуапигуй. Но брат смотрел не на жуткого монстра, тень которого уже накрыла его собственную. Он раздражённо уставился от замершего неподалёку Вэнь Нина. Время замерло — невыносимо медленно Цзинь Лин тянулся к рукоятке меча, пока остальные адепты Лань и Цзян, похоже, всё ещё не понимали, что происходит.

— Стой! — он вложил в крик всю Силу, которую только смог. — Она…

Вэй Усянь надеялся, что больше никогда в жизни не придётся смотреть, как Хуапигуй сбрасывает человеческую кожу, а та, разлетаясь кровавыми ошмётками, оседает на золотых одеждах, длинных волосах и светлой коже брата.

— … Хуапигуй, — закончил он шёпотом. Голос сел в один миг — тот самый, за который жуткая когтистая лапа подгребла под себя показавшуюся очень маленькой и хрупкой фигуру Цзинь Лина, и он моментально исчез в смертельных объятьях демона, потерявшись в складках дряблой, разрисованной уродливыми узорами зеленой шкуры.

Адепты, все как один, обнажили мечи. Оскалившись клыкастой слюнявой мордой, монстр начал отступать в тень деревьев, пятясь задом и угрожающе рыча, он дёргано бегал взглядом по застывшим на поляне фигурам, словно не мог выбрать противника. Вэй Усянь шагнул вперед, разведя руки в стороны, показывая, что безоружен. Меч остался в ножнах на бедре.

— Привет, красавица! Он ведь тебе не нужен. Ты же не его искала, да? Тот, кто тебя обидел, это ведь не он… — продолжая улыбаться, он медленно, шаг за шагом приближался к демону. Тот ещё какое-то время пятился, а потом остановился. По-прежнему стискивая Цзинь Лина в слишком сильных объятьях — только бы не задохнулся! — Хуапигуй впился своими маленькими налитыми кровью блестящими глазами в ВэйУсяня, склонил голову на бок, словно пытался понять, о чём тот толкует, явно прислушиваясь к тихой, убаюкивающей речи.

— Он тебя предал, бросил и убил, ради другой женщины, которая обманом заманила в свои сети твоего жениха? Так всё было? Или он просто оказался тебя недостоин? Неверный и вероломный, он постоянно смотрел по сторонам, пока не нашлась та, что ответила на его внимание? Они сговорились за твоей спиной? Ты им помешала, и они убили тебя, сказав всем, что ты сбежала?

Хуапигуй по-прежнему стоял неподвижно, прислушивался, не разжимая объятий, в которых держал обмякшего Цзинь Лина. Со своего места Вэй Усянь не видел его лица и не мог разглядеть, дышит брат или нет, но надеялся, что ещё не поздно.

Скосив глаза, он заметил, что адепты начали медленное движение, передвигаясь почти незаметно, образовывая круг. Вэнь Нин исчез, но он точно среагирует в нужный момент. Главное, чтобы все действовали синхронно.

— Цай Джан не достоин тебя, но ты хочешь отомстить ему и Жень Киао, верно?

Услышав ненавистное имя, та, что ещё недавно была юной невестой, а сейчас превратилась в ужасного, озлобленного демона, кровожадного монстра, мстившего за свою обиду, вздрогнула и раскрыла клыкастую пасть. Тишину леса разорвал раскатистый, пронзительный рык.

— Ты хочешь отомстить им, я понимаю, но его здесь нет, он там, в деревне, готовится к свадьбе с коварной разлучницей…

Это была ошибка. Рык превратился в истошный вой, и в то же мгновение бугристые мышцы уродливого тела напряглись, готовясь к рывку. В его лапах всё ещё находился Цзинь Лин и больше ждать было нельзя — время вышло. К счастью, это поняли все присутствующие.

Дальнейшее слилось в единый клубок: вопль Вэй Усяня, выбросившего перед собой талисман обездвиживания, атака нескольких мечей адептов обоих кланов и прыжок Вэнь Нина.

Талисман не сработал, вернее, не так, как планировалось — хуапигуй не потерял подвижность полностью, но явно замедлился. Медленно, с трудом преодолевая сопротивление магии талисмана, монстр разжал лапы, пытаясь увернуться от атакующих мечей заклинателей и выпустил Цзинь Лина. Тот рухнул на землю, но тут же откатился и вскочил на ноги, присоединяясь к атаке.

Вэнь Нин, спикировав прямо на загривок к демону, рвал его голыми руками, выдирая куски плоти. Темная, почти чёрная кровь хлестала фонтаном, заливая все вокруг, но хуапигуй не сдавался, выгибался дугой, пытаясь дотянуться до противника. Мечи ранили, рассекая зелёную плоть, оставляя глубокие раны. Приноровившись, Вэй Усянь кинул еще одно заклинание обездвиживания, и в один момент с ним Вэнь Нин совершил последний рывок и окончательно надорвал плоть на горле, отделяя голову от туловища. Монстр на одно страшное мгновение замер и наконец рухнул замертво.

Тишина леса звучала оглушающе. Все застыли, глядя на побоище и кровавые ошмётки, раскиданные по поляне. Даже идеальные белые одежды ланей оказались заляпанными тёмной кровью демона.

Вэй Усянь повернулся к брату. Тот стоял, судорожно дыша — на шее остался глубокий след от когтей — и пристально смотрел на Вэнь Нина.

— Лин-сюн?..

Брат медленно, словно нехотя, перевёл на него тяжёлый взгляд, с трудом сглотнул и отвернулся. Ни сказав ни слова, он, прихрамывая, направился в лес.

Адепты молча начали расходиться, пока на поляне остался только Лань Сычжуй. Он выглядел совершенно невероятно — даже в осквернённых кровью одеждах, со своей неизменно-смиренной, светлой улыбкой смотрел пристально, словно пытался разглядеть что-то… кого-то. Будто тени прошлого мелькали в его глазах. Впрочем, он ведь был немногим старше Вэй Усяня, но смотрел неожиданно очень взросло и почему-то грустно.

— Молодой Господин Вэй… — он запнулся, явно решаясь, — Цзинь Лин очень тяжело пережил ваш уход. Не знаю точно, что именно между вами произошло — он отказался рассказать — но ему очень вас не хватало. Вы же знаете, он не умеет выражать свои чувства…

Вэй Усянь усмехнулся. Это у них с дядей Чэном семейное.

— Поговорите с ним. Мы остановились в таверне деревни Сяори, неподалёку отсюда. Думаю, что до завтрашнего утра мы не тронемся в путь…

Не дожидаясь ответа, Сычжуй поклонился и удалился с удивительным достоинством и неспешностью для человека, который только что яростно сражался с одним из самых кровожадных и опасных демонов Поднебесной.

Кислое — вот самое точное определение для выражения лица Цзинь Лина, когда Вэй Усянь опустился рядом за стол, где тот ужинал в одиночестве. Он хотел пошутить про отсутствие аппетита у других адептов Ланьлин Цзинь и Гусу Лань, но брат поднял на него взгляд, и слова застряли в глотке.

— Ты невыносим! Зачем явился? — Цзинь Лин мгновенно начал закипать, как вода в котле.

Сердце болезненно сжалось. Сейчас, как никогда вдруг стало понятно, что за нарочитой грубостью шисюн всегда скрывал чувства, которые, ему казалось, не пристало испытывать мужчине. Теперь Вэй Усянь понимал его очень хорошо.

— Я бы сказал, что хочу попросить прощения, но как просить прощения за смерть твоих родителей? Я не знаю. Я ушел, потому что не знал, как смотреть тебе в глаза. Ты всегда ненавидел его… Старейшину Илина, получается, что меня. Помнишь, однажды ты сказал, что, если он возродится, убьешь его. Вот он я… возродился.

Несколько мгновений Цзинь Лин просто молча смотрел на него, открыв рот, как когда-то в детстве, отчего сразу стал выглядеть моложе.

— Ты идиот? — наконец выдал он и сам себя поправил: — Ну, конечно, зачем я спрашиваю…

Он замолчал. Вэй Усянь — редкий случай — тоже не знал, что сказать. Да и нужны ли были сейчас слова? Они росли, как братья, но никогда ими не являлись. А в прошлой жизни… он мог бы стать дядей Цзинь Лину, но был повинен в смерти его матери, своей шицзе, о которой совсем ничего не помнит, даже её лица. Кто они теперь друг другу?

Вэй Усянь вздрогнул, когда брат вдруг прервал молчание.

— Я привык ненавидеть Старейшину Илина и Призрачного Генерала, я с рождения знал, что именно они несут ответственность за то, что я остался сиротой так рано… Но у меня был дядя Чэн и брат. Я не был одинок. А потом брат меня бросил, просто ушёл, не посчитав нужным сказать хотя бы слово на прощание. Знаешь, каково это — чувствовать себя брошенным?! Ты хоть представляешь, что осталось, после того, как один из двух самых близких тебе людей, просто исчезает из твоей жизни?! — Цзинь Лин с силой ударил ладонью по столу, пиалы с чаем дрогнули, расплескав содержимое вокруг себя. Постояльцы за соседними столами начали опасливо коситься в сторону двух молодых заклинателей.

— Я думал, ты меня ненавидишь… — начал было Вэй Усянь. Но шисюн перебил.

— Всё так! Я тебя ненавижу! Потому что ты идиот! — Цзинь Лин сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. — Но ты — мой брат, я утирал тебе сопли, когда ты перекупался осенью в холодной воде и заболел, я тащил тебя на спине до дома, когда ты свалился с дерева и сломал лодыжку! И, между прочим, именно я уговорил дядю Чэна не убивать тебя после этого! Мы ходили на тренировки, вместе учились биться на деревянных мечах. И ты думал, я направлю на тебя настоящий? Совсем ослаб умом?

— Но я…

Цзинь Лин снова перебил:

— Да, в прошлой жизни ты был им. Но та жизнь закончена. Ты расплатился, разве нет? Ты сейчас другой человек, мой брат, гуль тебя побери! Почему ты считаешь, что сбежав с этим… этим… — он запнулся, явно не в силах произнести имя Вэнь Нина, — сделал кому-то лучше? Ты знаешь, что Хангуан-цзюнь с момента твоего ухода…

Ледяная рука сжала сердце, на мгновение остановив дыхание:

— Что с ним? Что с Хангуан-цзюнем?

Брат скривился, словно проглотил незрелую локву:

— Ну разумеется, тебя только он интересует, да?

— Ты же сам про него упомянул. Лин-сюн, ну пожалуйста, что с лаоши? Он в порядке? — Вэй Усянь просительно сложил ладони и состроил максимально жалостливую мину, почти как в детстве. Раньше это иногда срабатывало.

— Про дядю Чэна не спросишь? Про главу ордена Цинхэ Не?

Вэй Усянь отвел взгляд. Наверное, не стоило сейчас рассказывать, что за эти два года он виделся с шишу несколько раз. Не Хуайсан сам отыскал его — той же осенью — и, наверное, впервые честно ответил на все вопросы. Рассказал, как спустя несколько дней после смерти Старейшины Илина в закрытой секции библиотеке Нечистой Юдоли тайком от своего старшего брата — на тот момент главы ордена — нашёл описание сложного ритуала по возвращению души. Как понял, что сам не справится, как осознал, что есть только один человек, который сможет помочь и точно не откажет. Как затем явился в Облачные Глубины, долго уговаривал старейшин пустить его к Лань Ванцзы, который после ударов дисциплинарного кнута лежал, практически обездвиженный, с разорванной в клочья плотью на спине и даже говорить толком не мог. Но выслушав сбивчивые объяснения о том, что принудить душу вернуться в круг перерождений сразу после смерти можно путем довольно сомнительного ритуала, ответил:

— Не отвечает на расспрос, я пытался.

Но уговаривать на ритуал его не пришлось. Ни у кого из них не возникло сомнений в том, что подойдёт именно его требуемая для ритуала добровольно отданная кровь. Того, кто бескорыстно любил умершего.

За прошедшие два года он узнал, как был проведён опасный и не совсем светлый ритуал — с ужасом осознав, что образец чистоты и приверженец Светлого Пути Хангуан-цзюнь, ни мгновения не сомневался, перед тем, как согласиться на участие. Как были выбраны его родители и как шишу и лаоши выкупили его на второй день после рождения, а через несколько месяцев вся его родная деревня, включая родителей, погибла, скошенная неизвестной лихорадкой. Как дядя Чэн узнал о ритуале и пришёл за ним, как было решено отдать новорожденного ему на воспитание под присмотром главы клана Не и Хангуан-цзюня. А ещё много чего из той, своей первой жизни. Не то, чтобы это сделало его счастливее.

Но, несмотря на почти полностью восстановленную картину как прошлой, так и нынешней жизни, ощущение, что ему чего-то не договаривают всё равно осталось. Впрочем, от Не Хуайсана другого ждать не приходилось. Наверняка что-то утаил — по другому не умел.

Цзинь Лин смотрел пристально, словно пытался проникнуть под кожу, заглянуть в душу. Вэй Усянь обречённо вздохнул, повернулся, махнул скучающему мальчику-прислуге, попросил принести вина. Когда шустрый мальчишка разлил по пиалам ароматно пахнущее цветочное вино, Вэй Усянь сделал глоток и снова посмотрел в глаза брату:

— Как дядя?

— Спасибо, что спросил, — криво улыбнулся Лин-сюн. — Всё ещё злится на тебя за то, что ушёл. В тот день кричал так, что сорвал голос. Половина деревьев в той роще погибли под ударами Цзыдяня, когда твой… Призрачный Генерал рассказал про золотое ядро, которое ты… он отдал дяде. Ты же знаешь?

— Знаю, — кивнул Вэй Усянь. — Но не помню, конечно. Как он к этому отнёсся?

Цзинь Лин задумчиво поскрёб пальцем едва заметный потёк краски на пиале, затем ловко подхватил её двумя пальцами и выпил содержимое в один глоток.

— Кричал. Не верил. Ругался. Потом, мне кажется, смирился. Однажды ночью… — он замолчал, словно не решаясь продолжать, потом всё-таки закончил: — похоже, я слышал, как он плакал.

— Мне жаль, — тихо произнёс Вэй Усянь.

— Мне тоже.

Они замолчали, каждый по-своему переживая прошлое. В таверне в этот час набилось много народу, к вечеру здесь собралась едва не вся деревня. На двух заклинателей косились, но подходить не решались — слух о побеждённом демоне уже разнёсся по округе.

— А лаоши? — всё-таки не выдержал Вэй Усянь.

Цзинь Лин так знакомо закатил глаза, что Вэй Усянь не смог сдержать улыбку.

— Кто о чём! Я давно его не видел, но… — он пристально посмотрел на Вэй Усяня и добавил: — Дядя сказал, Хангуан-цзюнь самый терпеливый человек на свете. Он девятнадцать лет тебя идиота ждёт. А ты всё никак не поймёшь, чего хочешь…

Шесть дней спустя. Облачные Глубины.

Это неправда — Вэй Усянь слишком хорошо понимал, чего хочет. Вернее — кого. Но как можно сказать о чувствах тому, кто практически его воспитал? Конечно, не как дядя Чэн, но всё же для лаоши он долгое время был просто ребёнком.

Он много думал и понял, что с самого детства не воспринимал лаоши, как родственника, отца или дядю. Хангуан-цзюнь всегда был кем-то… чем-то недостижимым, нереальным, почти неземным. Сейчас же, прекрасно зная, кем являлся в прошлой жизни и как к нему тогда относился лаоши, Вэй Усянь не был уверен, что окажется нужным со своими чувствами. Что если — он всего лишь тень прошлого? Напоминание о несчастной, неудачной любви, о боли и разочаровании, которое принёс слишком многим? О несбывшемся и о том, что уже никогда не случится?

Вэй Усянь с лёгкостью прошёл барьер Облачных Глубин — значит, его жетон по-прежнему действует. Осознание этого, растопило несколько ледышек в груди. Стало чуть теплее, хотя его всё равно трясло.

Он сам не знал, что собирается сделать. Просто после разговора с братом вдруг понял — время пришло. Столько лет в прошлой жизни, и почти столько же в этой он был один, чувствовал себя одиноким, словно его пустили сюда временно, и он изо всех сил, отчаянно пытается понравиться всем, заслужить любовь и доверие, найти друзей. Но что-то очень важное всегда ускользало, что-то, чего он так и не получил в прошлом и что просто обязан попробовать обрести в этой жизни.

Мелькнувшая меж сосен статная фигура в белом вмиг остановила дыхание, но спустя бесконечное мгновение-осознание сердце запустилось вновь. Как всегда, очень похожий, но другой. И снова, как два года назад почти та же сцена. Вэй Усянь несется по дорожкам Облачных Глубин, Цзэу-цзюнь встречается ему на пути.

— Молодой господин Вэй, вы вернулись?

— Цзэу-цзюнь, — на этот раз почтительности в его поклоне куда больше. Спешить некуда, он знает, что на этот раз будут сказаны все слова. Именно поэтому немного страшно, так что хорошо, что его останавливают. — Я хочу увидеться с лаоши. Мне нужно с ним поговорить!

Вероятно, с его голосом что-то не так. Глава ордена Гусу смотрел пристально, будто пытался разглядеть что-то неведомое, кого-то из прошлого, наверное. Кто бы знал, как Вэй Усянь устал от подобных взглядов.

— Ванцзы отправился в Нечистую Юдоль с визитом, он обещал вернуться через несколько дней, но… — Лань Сичень не договорил, но они оба поняли — Хангуан-цзюнь вернётся раньше, едва узнает, что Вэй Усянь появился в Облачных Глубинах. А то, что он поймёт — сомневаться не приходилось. Он никак не ощущал следящий талисман, но знал, что тот работает.

— Пойдёмте, я провожу. Разместим вас недалеко от Ванцзы. Думаю, он скоро появится, и вы сможете обо всём поговорить.

Вэй Усянь кивнул — ответить было нечего, да и не за чем. Некоторое время они молча шли по привычно-идеальным дорожкам Облачных Глубин. Пока наконец глава ордена снова не нарушил молчание.

— Я слышал, вы в последнее время путешествовали…

Вэй Усянь вдруг почувствовал нечеловеческую усталость. Ему совсем не хотелось вести светскую беседу, подбирать слова, улыбаться. Он просто хотел дождаться лаоши и спросить… он пока не решил, что и как, но он обязательно разберётся.

— Цзэу-цзюнь, — произнёс он со всей возможной почтительностью, — вы, вероятно, знаете мою историю, не можете не знать. Я два года пытался понять кто я и как мне жить дальше. Я пытался понять, что чувствую и что другие чувствуют ко мне…

— И как? Вам удалось? — Лань Сичень выглядел заинтригованным.

— Не уверен… — признался Вэй Усянь. Он помолчал, потом вдруг подумал, что лучшего случая может не представиться и спросил: — вы знаете, что связывало Хангуан-цзюня и Старейшину Илина? Какие отношения… чувства?

Они и до этого шли довольно неспешно, понимая, что торопиться некуда, а сейчас и вовсе остановились. Лань Сичень смотрел на него со своей извечной тёплой улыбкой.

— Знаю. А вы? Тридцать три шрама от дисциплинарного кнута, знаете, как именно он их получил? Он принял наказание единовременно — один удар за одного человека. За то, что пошёл наперекор не только своему ордену, но и всему миру заклинателей, встав рядом со Старейшиной Илина. Вы должны представлять, какую боль ему пришлось стерпеть. Знаете, сколько времени он простоял на коленях у стены послушания, после того как своевольно отвел Старейшину на гору Луаньцзан и вернулся принять наказание? Когда он спас вам жизнь и спрятал в пещере… то, как он говорил с вами, как он смотрел на вас… Боюсь, даже ослепнув и оглохнув, невозможно было не понять, что у него на душе, что он чувствовал к вам.

Похоже, Лань Сичень сам не заметил, как с упоминания Старейшины перешел на прямое обращение к Вэй Усяню. Сердце билось прямо в горле, ища выход из ослабевшего тела. Вэй Усянь был уверен, что его душа вот-вот снова покинет этот мир, тревога разливалась расплавленным металлом в груди, сжигая все внутренности. Хотелось кричать. Но голос пропал и сил хватило только на шёпот:

— А что Старейшина… я?

Теперь Лань Сичень смотрел на него с жалостью.

— Я не могу знать, что чувствовал Старейшина тогда. А что чувствуете вы сейчас — вам виднее.

Вэй Усянь посмотрел в глаза напротив — такие похожие на глаза лаоши, тоже невероятно красивые, завораживающие, тягучие будто расплавленный мёд — и кивнул:

— Попробую разобраться… Мне бы умыться, я провёл четыре дня в дороге.

Лаоши появился на закате — стремительно вышел из сгущающегося вечернего тумана, идеальный, ледяной и внешне спокойный, как всегда. Но откуда-то Вэй Усянь точно знал, что всю дорогу Хангуан-цзюнь летел на мече, что очень торопился и сейчас сильно взволнован.

Сидевший на пороге цзинши Вэй Усянь моментально поднялся на ноги и бросился навстречу:

— Лаоши!

— Вэй Ин.

Очень хотелось, как в детстве, облепить руками-ногами и прижаться со всей силы; уткнуться лицом куда-нибудь в плечо и позволить себе слабость, может, даже разреветься, почему бы и нет. Ещё хотелось рассказать обо всём, что случилось за эти два года; услышать привычное «мгм», почувствовать теплые руки на затылке. Но Вэй Усянь остановил себя. Он давно вырос и сейчас на самом деле ему нужно совершенно другое. Он видел перед собой не лаоши — мужчину, который каждую ночь приходил во снах. Мужчину, с которым связывала уже вторая жизнь. Мужчину, которому придётся дать ответы на все вопросы. И выслушать то, что ему собираются сказать.

Они замерли возле цзинши, заново изучая друг друга, жадно выискивая изменения, ожидая чего-то нового и страшась его. Так многое хотелось произнести, но Вэй Усянь сумел только выдавить один единственный вопрос:

— Хангуан-цзюнь, ты любил Старейшину Илина в прошлой жизни, я знаю. Кто я для тебя сейчас?

Наверное, это был не тот вопрос, который стоило задавать первым после двух лет разлуки. Подобное было бы странно с любым другим человеком, но не с лаоши. Он тот, кто поймёт. Невероятно длинные ресницы на прекрасном лице дрогнули — только об одном этом движении можно было бы слагать песни. Лаоши на мгновение прикрыл глаза, но потом уверенно поднял взгляд.

— Вэй Ин — всегда Вэй Ин.

Тяжелая хватка в груди вдруг ослабла и отпустила. Чья-то мёртвая рука разжала безжалостные объятья, и изнутри, словно прорвав плотину, хлынули слова: много, хаотично, болезненно и сумбурно. Но на этот раз всё честно и до конца.

— Не знаю, почему я в прошлой жизни не понял, но уверен, что всегда тебя любил. Однажды я всё вспомню, шишу говорит, что есть ритуал возвращения памяти о прошлой жизни, но пока, могу сказать точно, что я не мог тебя не любить. Может быть, в той жизни я просто не осознавал этого? А в этой… всегда любил, с самого детства и всегда знал, что ты мой, и принадлежу я только тебе!

Вэй Усянь говорил всё это, не отрывая взгляда, ловя любое даже самое мимолётное изменение в выражении потемневших глаз Хангуан-цзюня. Тот выглядел, словно прекрасная грозовая туча, готовая вот-вот разразиться ливневыми потоками. Вэй Усянь под страхом пытки не мог бы объяснить, почему так. Но лаоши, казался совсем нереальным, зыбким, словно колышущийся в знойном воздухе мираж. Может быть, дело было в побелевших от напряжения пальцах, привычно сжимающих рукоять Биченя; может — в плотно сжатых губах, чуть изогнутых ломкой линией; может, во взгляде — вдруг ставшим голодным и каким-то диким, таким, каким видеть ещё не приходилось.

— И лаоши… я вырос, стал взрослым. Я больше не хочу называть тебя лаоши, не хочу быть для тебя ребенком, быть кем-то другим. Я хочу быть для тебя — собой. Хочу быть с тобой, любить тебя, делить ложе с тобой каждый день, ходить на ночные охоты, смотреть на тебя, разговаривать с тобой… всё, что угодно с тобой!

Вэй Усянь сложил три пальца вместе, указал на небо, на землю, затем приложил к сердцу и произнес:

— Клянусь! Я на самом деле люблю тебя и всегда буду любить. Это не прихоть. Не влюблённость. У меня было достаточно времени, чтобы хорошо всё обдумать… Что скажешь, Хангуан-цзюнь?

Обмирая от восторга и почти священного трепета, Вэй Усянь наблюдал за тем, как Хангуан-цзюнь медленно сложил три пальца вместе, поднял к небу, затем опустил к земле и прикоснулся к груди. Он сказал просто, тихо, уверенно:

— Хочу быть с тобой. Любить тебя. Делить ложе с тобой. Каждый день. Ходить на ночные охоты. Смотреть на тебя. Разговаривать с тобой. Всё, что угодно с тобой.

Мир, однажды расколовшийся на части, снова стал целым. Как и Вэй Усянь.

Два месяца спустя. Нечистая Юдоль.

Прежде чем открыть глаза, Вэй Усянь прислушался к ощущениям. Теперь всё было на своих местах.

Первое, что он увидел, когда всё же открыл глаза — склонённое взволнованное лицо. Вэй Усянь моргнул, возвращая зрению чёткость. По щеке стекало что-то тёплое и влажное. Наверное, побочный эффект от ритуала.

— Вэй Ин?

Возможно, со стороны кому-то когда-то этот голос и мог показаться бесстрастным, но только не Вэй Усяню. От него Лань Ванцзы никогда не сможет скрыть ни беспокойства, ни любого другого чувства. Подавив желание пошутить, спросив: «Кто это? О ком речь?» он позволил себе лишь улыбнуться. Поднял руку и дотронулся ладонью до гладкой щеки.

— Я вернулся. Мы… оба тут и это весь я. Лань Чжань, я с тобой и чертовски рад, что в этой жизни успел понять больше чем в прошлой. Даже не думай, что отпущу тебя! — сказал и притянул к себе в поцелуй, успев, впрочем, заметить почти болезненное облегчение в медовых глазах напротив.

Но насладиться поцелуем им не позволили. Не Хуайсан, буквально ворвался в зал:

— Пожалуйста, скажите, что у вас получилось! Вэй Усянь? — он захлопнул за собой дверь, задвинул на засов и залепил закрывающим талисманом.

— Любопытно, кому из вас пришла в голову гениальная идея назвать меня в этой жизни так же как в предыдущей? Я вот что сейчас должен тебе сказать? Я Вэй Усянь, да. Два раза, видимо.

Не Хуайсан нетерпеливо отмахнулся:

— Потому что ты Вэй Усянь, как ещё тебя можно было назвать! Так, у нас мало времени, я рад, что всё получилось, но мои адепты не смогут долго его сдерживать! Дверь тоже не продержится, если что.

Голова после ритуала ещё немного кружилась, но память вернулась полностью, поэтому вопроса о том, кто пытается прорваться в главный зал Нечистой Юдоли не возникло. Вэй Усянь попытался подняться — пришлось опереться на руку Лань Ванцзы. Тот притянул к себе, коротко поцеловал в губы и поставил себе за спину, развернувшись лицом к двери и приготовившись. Не Хуайсан отважно встал возле самой двери, как будто бы мог остановить взбесившегося Цзян Чэна. Но порыв был достоин всяческих похвал.

Дверь действительно долго не продержалась — сдалась после третьего удара.

Цзян Чэн выглядел неважно. Под глазами залегли черные тени, скулы и подбородок совсем обострились, казалось, дотронься и порежешься, губы наоборот припухли, и потрескались. Не Хуайсан смело заступил ему дорогу. Цзян Чэн остановился, нахмурился:

— Не Хуайсан, я не хочу с тобой драться.

Глава клана Не резко раскрыл веер, словно обороняясь, сделал несколько лихорадочных обмахивающих движений. Хотя ночью под каменными сводами большого зала было скорее прохладно, нежели жарко. Впрочем, Вэй Усянь всегда подозревал, что в случае необходимости друг сумеет этим веером сражаться лучше, чем саблей.

— Как удачно, что наши желания совпадают! — воскликнул Не Хуайсан, продолжая интенсивно обмахиваться веером. От его движений начало рябить в глазах. Видимо, у Цзян Чэна тоже — он мотнул головой и моргнул несколько раз, раздражённо скривившись. Выглядел он, как человек, который плохо спал в последнее время. Очевидно, так оно и было. Вздохнув, он попытался заглянуть за внезапно ставшим необъятным Не Хуайсана.

— Вэй Усянь! Опять прячешься за Лань Ванцзы? Не надоело?

— Никогда не надоест! — Вэй Усянь выглянул из-за спины Лань Ванцзы. — Цзян Чэн, давай поговорим спокойно, как взрослые люди!

Услышав обращение, Цзян Чэн резко выдохнул и прикрыл глаза.

— Получилось…

Он стряхнул с руки Цзыдянь, снял меч и положил на пол, махнул рукой на Не Хуайсана:

— Пусти!

Очевидно увидев что-то изменившееся в его лице, глава клана Не на этот раз шагнул в сторону. Цзян Чэн быстрым шагом преодолел разделявшее их расстояние, остановился возле Хангуан-цзюня и вперился в него нечитаемым взглядом. Некоторое время они смотрели друг на друга, ведя мысленный диалог. Видимо, результат устроил их обоих, и Лань Ванцзы едва заметно кивнул, пропуская главу Юньмэн Цзяна.

Вэй Усянь остался один на один с братом. Глядя на посеревшее от волнения лицо своего шиди, он снова ощутил, как внутри собирается что-то смутно-тревожное, больное, но Цзян Чэн не дал распуститься этому чувству, шагнул навстречу, заключил в объятья, обхватив за затылок, прижался лбом ко лбу и прошипел:

— Иди сюда. Сам тебя прибью…

Из груди вырвался странный звук — не то смешок, не то всхлип.

— Я тоже скучал, шиди…

***

P.S. Спустя несколько дней адепты клана Лань прибыли в деревню Мо…

Экстра

Где-то, какое-то время спустя.

— Я тут подумал… — Вэй Усянь бросил быстрый взгляд из-под опущенных ресниц на мужа — тот сидел за гуцинем, как всегда, с идеально ровной спиной, невозмутимый и прекрасный. Шелковистые волосы струились по плечам бесконечным блестящим водопадом — волосок к волоску. Вэй Усянь вздохнул, поборов желание пригладить собственные привычно-непослушные волосы. Лань Ванцзы замер, вопросительно глядя, ожидая продолжения. — Оказывается, есть столько разных интересных ритуалов, мы могли бы попробовать ещё что-нибудь полезное. Как думаешь?

— Что?

Похоже, Лань Ванцзы слишком хорошо его знал, поэтому даже не подумал согласиться, не узнав подробностей. Где-то его можно было даже понять.

— Сычжуй вырос, кто бы мог подумать, что мой малыш теперь старше меня и у него своя жизнь. Они с Вэнь Нином обещали вернуться к концу лета, и я уже скучаю… Но ведь мы могли бы завести ещё ребенка? Я уверен, что существует ритуал, способный дать мужчине возможность зачать. Только представь, в моём теле будет расти маленький Лань…

— Замолчи.

Это никогда не срабатывало, пора бы его мужу уже привыкнуть.

— Лань Чжань, только представь, твоё семя, пролитое внутри меня, даст новую жизнь нашему общему ребёнку….

— Вэй Ин!

Он сделал вид, что не услышал. Конечно, в вечерней тишине комнаты в это было бы сложно поверить, но при должном воображении всегда можно представить, что Вэй Усянь так увлёкся картинами своей будущей беременности, что слегка оглох. Поэтому он продолжил с энтузиазмом:

— Мы могли бы заниматься любовью даже, когда живот станет достаточно большим! Ты укладывал бы меня на бок и входил сзади…

На описании этой волнующей картины у Лань Ванцзы закончилось терпение.

Он поднялся на ноги одним слитным быстрым движением. Но Вэй Усянь оказался быстрее — теперь их разделял стол. Так себе преграда, конечно.

— Я понимаю, что звучит несколько… прогрессивно. Но только представь себе лицо Лань Цижэня… — он захихикал, почти воочию увидев побагровевшую физиономию старика Ланя.

Лань Ванцзы, который как раз начал медленно обходить разделявший их стол, резко замер, будто напоровшись на невидимую преграду. Видимо, тоже представил. Вэй Усянь забеспокоился:

— Что, думаешь, его удар хватит?

— Бесстыдник.

Вэй Усянь довольно улыбнулся:

— Да, это я, — покладисто согласился он и задумчиво похлопал себя пальцами по губам. — Я стану таким круглым и неповоротливым, но всё равно соблазнительным… А ещё, знаешь, тебе всё равно придется любить меня каждый день и, возможно, даже несколько раз. Ну, знаешь, для того, чтобы подготовить к родам, чтобы я был всё время раскрыт и… — что «и» договорить ему уже не дали.

Лань Ванцзы буквально взлетел и в одно мгновение оказался рядом, схватил и бросил на кровать. Тут же навис, перекрывая возможность сбежать. Вэй Усянь захныкал:

— Лань Чжань… ну ты что! Я же такой хрупкий. А вдруг я бы уже был беременным…

— Я сказал, замолчи! — на этот раз в голосе мужа отчётливо прорезались предостерегающие нотки.

Вэй Усянь поёрзал, устраиваясь удобнее и широко раздвинул бедра, открывая доступ — под ханьфу совершенно случайно уже не оказалось нижних штанов. Как удобно.

Лань Ванцзы смотрел жадно, голодно и выглядел уже совсем не так благопристойно, как подобает Второму Нефриту клана Лань. Видел бы его сейчас Лань Цижэнь… Разумеется, и эту ценную мысль он тут же немедленно озвучил, проверяя на прочность выдержку мужа. Выдержка дала трещину. Явно большую и мощную, судя по тому, что запястья Вэй Усяня безжалостно обмотали налобной лентой, а, между прочим, ещё не родился на свет такой заклинатель, который мог бы её разорвать.

Надавив коленом чётко между ног, Лань Ванцзы прижал его своим телом к кровати. Маска безразличия окончательно слетела с его прекрасного лица.

— Заклинание тишины, — пригрозил он, слегка искривив губы в усмешке.

Сопротивляться такому Лань Ванцзы было невероятно сложно. Колено продолжало настойчиво давить на самое чувствительное место, Вэй Усянь выдохнул, проглотив стон. Прикрыв глаза, он согласно кивнул, демонстрируя полное послушание и даже не вздрогнул, когда ткань ханьфу на груди с треском разорвалась, оголяя тут же покрывшуюся мурашками кожу. Муж припал губами к шее, сначала едва касаясь, затем ощутимо прикусывая, и почти сразу болезненно ущипнул за сосок. На этот раз сдержать стон не удалось.

Колено всё еще упиралось в возбуждённый член, массируя и дразня, пальцы терзали соски, а губы оставляли метки по всей груди. Вэй Усянь потерялся в ощущениях, выгнулся, пытаясь получить больше. Он нетерпеливо лягнул мужа пяткой, намекая, что совершенно готов — с последнего соития прошло всего несколько часов, он всё еще ощущал липкую влагу внутри себя.

Сомневаться не приходилось, Лань Ванцзы с удовольствием помучил бы ещё, но, видимо, разговоры о беременности настолько его распалили, что терпение сошло вместе с налобной лентой. Он довольно резко вошел в него сразу двумя пальцами. Вэй Усянь успел расслабиться и только тихонько заскулил, когда муж безошибочно сразу надавил на точку удовольствия, от касания к которой тело всегда пронизывали раскаленные стрелы наслаждения. При должном старании массаж этого места всегда приводил к настоящему фейерверку удовольствия. Когда это впервые случилось, он даже не понял, что испытал наслаждение совершенно иного рода, не просто излившись, как обычно, а получив оргазм, который длился несколько минут.

Лань Ванцзы нравилось его мучать, он массировал и ритмично давил, заставляя выгибаться, метаться по кровати, бессвязно бормотать то проклятья, то признания в любви. Член стоял так крепко, что, казалось, обратился в камень. Но едва Вэй Усянь опустил связанные руки и попытался к себе прикоснуться, его запястья тут же вздёрнули обратно наверх.

— Не смей.

— Ох, какой ты жестокий, Лань Чжань! Мне нужно совсем немного, только дотронуться, ну пожалуйста! — захныкал Вэй Усянь, но его заткнули поцелуем, не обращая внимания ни на мольбы, ни на слёзы.

Даже спустя время, Вэй Усянь так и не смог привыкнуть ни к красоте своего идеального мужа, ни к его воистину потрясающим размерам. Он любил член Лань Ванцзы, знал каждый его изгиб, каждую линию, каждую венку. Любил, когда муж проникал в него одним резким движением, брал сильно, почти грубо, не реагируя на громкие стоны и фальшивые жалобы. Он не мог насытиться сильным телом мужа, его плечами, руками, бёдрами, его невероятной мощью и напором. Но больше всего он любил чувствовать власть над этим человеком, то, как он мог одним словом, взглядом мгновенно распалить обычно бесстрастного и холодного, словно сотканного изо льда и снега, Хангуан-цзюня.

Лань Ванцзы двигался жёстко, врывался в его тело, удивительным образом балансируя между болью и удовольствием, как всегда идеально. Он мог продержаться, как угодно долго, поэтому Вэй Усянь просто отпустил себя, позволяя себе раствориться в ощущениях, получая всё и даже больше, превращаясь в мятущееся по простыням существо, стонущее и скулящее от накатывающего волнами наслаждения. Острые грани чувственного восторга медленно распускались от той самой точки внутри, растекаясь по бедрам и животу, постепенно захватывая всё тело и, наконец, распустились — ярким, горячим, мощным потоком.

Как всегда, после оргазма, тело стало мягким и податливым, чувствительно реагируя на каждое движение. Тяжело дыша, он ощущал толчки внутри себя, как никогда остро. Он чувствовал, что полностью раскрыт, член распирал настолько сильно, что это ощущалось уже почти за гранью. Положив руки на плоский живот, Вэй Усянь надавил прижатыми друг к другу, всё ещё связанными лентой ладонями, стимулируя проступающий сквозь кожу член. Это выглядело настолько порочно и развратно, что он невольно охнул. Лань Ванцзы содрогнулся всем телом, тихо застонал, толкнулся особенно глубоко и тоже излился.

Вэй Усянь обхватил мужа ногами, не позволяя отстраниться. Счастливо выдохнув и ткнувшись губами во влажную шею, он прошептал:

— Знаешь, всё на свете конечно. И только у моей любви предела нет.