Доппельгангер (СИ) [Hailun_g] (fb2) читать онлайн

========== Доппельгангер ==========

Я ничего не могу с собою сделать….Я ничего не могу с тобою сделать. Электрофорез

Вероятно, я всегда был слишком легкомысленным и предпочитал игнорировать свои эмоции. Стоило мне заметить прорастающие в душе семена тревоги или же услышать в мыслях меланхоличные ноты подавленности, я гневно хватал своё внутреннее скулящее «я» за волосы и с головой окунал в ледяную воду, чтобы затем явить миру более отрезвленную здоровую личность, которая не докучала бы окружающим и самой себе параноидальными идеями.

Примерно так же я вёл себя в моменты, когда ощущал поднимающиеся из глубин сознания потоки желчи, которые без должного контроля могли бы перерасти в безудержную ярость.

Таким образом, я, будучи крайне нестабильным в психологическом плане существом, за годы борьбы с худшими проявлениями своей унылой и раздражительной стороны, сколотил для неё прочный загон. Также мне пришлось обучиться искусству наложения грима, чтобы изо дня в день воссоздавать на своём лице маску уравновешенного и рассудительно представителя рода человеческого.

Единственное, на что мне всегда сложно было закрывать глаза, — убогость собственного картонного мышления и вытекающую из него импотенцию воображения. Я не питал иллюзий на счёт того, что мог создать что-то уникальное или же изменить мир, поскольку никогда в полной мере даже не ощущал себя творцом своей собственной жизни. Меня устраивало быть тривиальным и не привлекать к себе лишних взглядов. Фокус моего внимания был направлен главным образом на то, чтобы просто оставаться порядочным по общепринятым меркам человеком и хотя бы не быть совсем уж душным собеседником. Другие аспекты социальной жизни меня волновали мало, и меня скорее заботило, каким образом ужиться с самим собой, когда существующий для окружающих фасад и скрытые за ним уродливые интерьеры моей личности столь разительно отличались.

Являясь заложником собственноручно созданного образа сдержанности и доброжелательности, я мало представлял, какие ещё роли мог бы примерить на себя, и зачастую перегибал палку, когда предпринимал попытки придать своей манере больше живости. Экспериментируя, я скатывался до того, что превращался в излишне восторженную куклу с визгливым смехом, которая веселится скорее от принятия того факта, что в любой день может оказаться на помойке со свёрнутой шеей, чем от переполняющих её радостных чувств. Пусть в такие моменты я и осознавал, насколько абсурдно веду себя, очень часто попросту не мог остановиться, продолжая сыпать нелепыми каламбурами, пока завод необоснованной весёлости не проходил.

Чем мог заниматься в жизни такой человек как я? Бессмысленный вопрос. Будь я нелюдимым айтишником или медийной личностью в центре внимания, нейрохирургом или продажником, пилотом или уборщиком, профессия бы в любом случае ни в коей мере не отражала бы то, каким на самом деле человеком я являлся, поэтому для этой истории данная деталь не имеет ровным счётом никакого значения.

Что намного более значимо, так это то, что, задаваясь вопросом, каким образом взаимосвязаны выбранное человеком занятие и его внутренний мир, я пришёл к неутешительному выводу о том, что каждый в этой жизни попросту старается заняться тем, что вызывает у него наименьшее отвращение. Я не был исключением.

Так в один обычный вечер обычной рабочей пятницы я оказался в не менее обычном баре и привычно для себя продолжал размышлять о насущной проблеме того, как в нынешнем стремительном потоке жизни наименьшей кровью сохранить здравый рассудок.

Уже ставший традицией ритуал тоже был до одури обычным: сколько людей с блуждающим расфокусированным взглядом можно встретить по вечерам в увеселительных заведениях, где пародия на хорошее настроение создаётся только отсутствием яркого света, без которого трудно разглядеть твою уставшую мину? Держишь ли ты в руке бокал виски или кружку пива — на дне в любом случае остаётся лишь послевкусие того, что сценарий сегодняшнего вечера повторялся бессчётное количество раз, и даже твои мысли крутятся подобно заевшей пластинке не самой лучшей группы.

Так могло бы продолжаться из недели в неделю и дальше, но рано или поздно приходится проснуться и взглянуть на незнакомца в зеркале.

«Ну и рожа у тебя, смотреть мерзко», — отчётливо плюнули мне в самое ухо.

В нос ударил тошнотворный сладковатый запах, чем-то напоминающий вонь старой половой тряпки. Почувствовав, как только что выпитый джин начал подступать назад к горлу, я отшатнулся в сторону. Однако моё желание отстраниться тут же было подавлено рукой, крепкой хваткой опустившиеся на моё плечо. Со стороны такая фамильярная манера поведения могла бы напомнить приветствие при встрече двух старых друзей, но в действительности в данном жесте не было и толики дружелюбия. Даже сквозь ткань рубашки я ощутил холод сжавших меня пальцев, на которых было большое количество массивных колец, буквально вонзившихся в мою кожу.

Незнакомец вышел из-за моей спины и, нарушая какую-либо социальную дистанцию, близко наклонился ко мне, прошептав почти что в самые губы: «Хоть видок у тебя и так себе, свободных мест здесь больше нет, так что, если ты не возражаешь, я присяду за твой стол. А если и возражаешь, то мне в общем-то плевать».

Увидев лицо незнакомца в тусклых полосках света небольшого настольного светильника, я отошёл от испытанного первоначального удивления и сбросил его руку со своего плеча. Нарушение личных границ я ещё мог стерпеть, но не любил, когда меня касались чужие люди.

На губах парня играла широкая улыбка, однако его глаза были словно два стеклянных шара, в которых почти что не было ничего сознательного. По запаху, исходящего от его тела, я сразу понял, что он, должно быть, только что выкурил косяк, поэтому и не надеялся найти в его взгляде признаков разума. Его сознание явно было затуманено и блуждало где-то далеко.

Я не был против соседей, в конце концов, к чему мне лишать ещё одну заблудшую душу места пристанища из-за собственного эгоизма. Мне не раз приходилось делить с кем-то столик. Бар нередко был наполнен под завязку, и никто не возражал против того, чтобы разделить бокал другой с незнакомцем. Этому будто бы способствовала сама атмосфера заведения, отпечатавшая в душе каждого посетителя убежденность в том, что мы все здесь в одной лодке. Нет разницы в статусе, доходе или возрасте, каждый приходил сюда, чтобы бороться с внутренними демонами.

Пусть парень и был торчком, я не думал, что он сильно будет мне мешать, поэтому молча кивнул в сторону кресла напротив. Солидарность всё же ещё не означает желание вступать в диалог.

Молодой человек развалился в кресле и вывалил на стол из карманов пачку сигарет и несколько измятых купюр. Жалкое зрелище. Он не был мне интересен, однако взгляд не мог не зацепиться за его вызывающую наружность.

На вид ему было не более 20 лет. Светлые волосы, спадающие чуть ниже подбородка, были скручены в плотные жгуты дред. Острый изгиб левой брови был искусственно рассечен выбритой полоской, а в правом уголке нижней губы поблёскивало кольцо. Присмотревшись, я заметил, что это были не единственные модификации его тела. Его уши также были украшены пирсингом, а в вырезе тёмной майки виднелись тонкие ключицы, обрамленные чёрным рисунком колец змеиного хвоста. Я усмехнулся про себя, подумав, что это была самая банальная идея для тату, которую только можно придумать. Он сидел в расслабленной позе, настолько расслабленной, будто лежал на диване у себя дома: закинув одну ногу, обтянутую в кричащего красного цвета штаны, на бортик кресла, свешивая в проход тонкую ступню в порванном грязном кеде.

Щелчок зажигалки осветил его бледное худое лицо. Через мгновение изо рта вырвалась струйка сизого дыма, а за ней последовали слова всё в той же нахальной манере:

— На что уставился? Если тоже хочешь закурить, так и скажи.

— Я не курю и не очень люблю запах табака.

Собеседник рассмеялся, обнажая в тусклом свете ряд острых белых зубов. В этот момент я понял, что едва ли мой сосед будет сидеть молча.

— Могу предложить тебе не только табак. Может, хоть так взбодришься и не будешь выглядеть как живой труп.

Я нахмурился. С тем, кто из нас больше был похож на труп, ещё можно было поспорить, но я не имел привычки вступать в пустую полемику. Дел с мелким барыгой мне иметь тоже не хотелось. Я приходил в бар исключительно для того, чтобы немного выпить, и сторонился таких вещей, как наркотики и беспорядочные половые связи на одну ночь. Первое обманывает разум, второе обманывает сердце, а я, занимаясь обманом окружающих, не мог позволить соблазнам высводить мою подлинную натуру. Однако этого совершенно не боялся человек, сидящий напротив, которого, очевидно, мало заботило то, каким он видится окружающим.

Парень, словно прочитав мои мысли, выпустил ещё одно облако дыма:

— Не загоняйся. Загнанных лошадей расстреливают, слышал такое? По тебе издалека видно, что ты ни в какие авантюры ввязываться не будешь, как бы тебе этого ни хотелось. Скука.

Я предпочёл ничего на это не отвечать и потянулся к своему бокалу, с грустью подметив, что выпивки в нем осталось на несколько глотков. Некоторое время мы сидели молча. Я — с почти пустым бокалом в руке и мыслями о том, что никогда ранее не встречал в этом баре таких странных молодых людей, для которых больше было свойственно шататься по улицам или же совершать рейды по клубам в шумной компании. Он — зажав в зубах сигарету и смотря куда-то в потолок, будто вообще ни о чем не думая.

— Пойду закажу ещё, — парень вдруг прервал тишину, заметив мой опустошённый бокал, и спрыгнул с кресла. — Раз не хочешь сигарет, выпивка за мой счёт.

Я не успел ничего возразить, он быстро растворился в полутьме между соседними столиками, направившись в сторону барной стойки. Я был уверен в том, что он притащит какое-нибудь дешёвое низкопробное пойло, которое обычно пьют студенты, однако я был приятно удивлён, когда через четверть часа на стол передо мной опустились несколько стопок с прозрачной жидкостью. Теперь с поверхности стола доносился приятный аромат хвойного леса, но, в отличие от того, что я пил раньше, истинный запах напитка не перебивался нотками цитруса. Это был чистый джин.

— С чего вдруг такая щедрость?

— А я думаю, что ты хочешь спросить другое, — усмехнулся юноша, заняв в кресле прежнее небрежное положение, в его правой руке вновь была сигарета, а в левой он держал стакан с чем-то ядовито зелёным. — Твой прошлый напиток был прозрачным. Ты явно консервативен в своих предпочтениях, поэтому опять же пьёшь что-то скучное, но достаточно крепкое. Водка — ниже твоего достоинства, текила — слишком не подходит для выпивки в одиночку, ром — для тех, в ком есть хоть капля надежды на лучшее. Должен признать, тебе идеально подходит что-то из забродивших шишек.

Цепочка его рассуждений показалась мне забавной, как и то, что он думал, что джин делают из шишек. Может, можжевельник и является разновидностью хвойных деревьев, но аромат хвои напитку придают вовсе не шишки, а ягоды.

Возвращать деньги за акт доброй воли я не собирался, но из приличия и слабого чувства сродни любопытству решил поддержать диалог.

— А ты, кажется, неплохо разбираешься в алкоголе.

— Не сказал бы, а вот в людях — вполне себе, — он сделал несколько глотков из стакана и облизнул губы. — Никогда не задумывался, что, если больше обращать внимания на то, что происходит вокруг, можно увидеть что-то дальше своего носа?

Я не понял, к чему был задан этот вопрос, но и не собирался придавать большого значения словам парня, ибо едва ли его можно было назвать до конца вменяемым.

— Ну так что, — сделал очередной глоток собеседник, — ты, как я погляжу, не из этих, или выпил ещё мало?

— Из кого? — вскинул я брови.

— Ну, из тех, кто напивается, душу изливать начинает, болтать там всякую чушь о своей никчёмной жизни.

— Не имею такой привычки.

— Ба, как жаль, а я-то думал, что меня ждёт парочка интересных историй.

— Выходит, не так уж и хорошо понимаешь людей, как говоришь.

— Не будем торопиться, — собеседник опустил опустошенный стакан на стол и зажал сигарету в зубах. Когда он делал затяжку, его и без того худые щеки ещё больше западали внутрь, однако на губах сохранялась лёгкая ухмылка.

В сочетании с покрасневшими глазами такой вид собеседника представлял собой жутковатое зрелище. Заметив мой оценивающий взгляд, парень нисколько не смутился:

— Ну, потрёпанный немного, что поделать. И то считаю, что это лучше, чем выглядеть как ты.

Кажется, как и многие люди, находящиеся в дурмане, парень был склонен концентрироваться на какой-то засевшей в голове мысли, оттого и привязался к моему внешнему виду. Это начинало раздражать. Я осушил ещё один шот.

— Не помню, чтобы чем-то оскорблял тебя. Попрошу оставить какие-либо комментарии о моей наружности при себе.

Парень расхохотался.

— Ты будто не в бар пришёл, а на воскресные чтения. Расслабься, к чему этот высокопарный слог. Так бы и сказал, что бесит, когда напрямую правду говорят.

Под столом я сжал руку в кулак.

— Чем же тебя так не устроило моё лицо? — тихо сказал я, пытаясь оставаться спокойным.

— Да всё в порядке с твоей мордашкой, не дёргайся так. Она даже в какой-то степени симпатичная, — прищурился парень, потирая подбородок свободной от сигареты рукой. Такая комичная поза и выражение лица скорее подошли бы коллекционеру, который стоял перед пыльной витриной с антиквариатом и пытался определить подлинную ценность какой-то невзрачной на первый взгляд безделицы. — Только вот смотришь на тебя и думаешь… Как от кого-то из плоти и крови может веять чем-то настолько механическим? Наблюдал за тобой со стороны, аж передернуло от того, как ты в пустоту с каменным лицом смотришь, будто и не здесь вообще. Сидишь, как зомбированный глотаешь свой алкоголь, даже не меняя позы. Ни дать ни взять либо спишь и почему-то забыл отрубиться, либо какой-то психопат, замышляющий массовое убийство.

— Люди иногда устают и просто нуждаются в отдыхе, знаешь ли.

— Ах вот оно что, усталый просто, значит, — вновь улыбнулся парень. — От чего же устал?

Он прикидывался или действительно не понимал, от чего может утомиться человек средних лет, который приходил в бар в вечер пятницы?

— В это сложно поверить, — я чувствовал, как во мне медленно начинает закипать злость, ровно как и сожаление о том, что я решил заговорить с этим мелким ублюдком. — но не все в этой жизни просто так прохлаждаются, а работают.

В глазах парня впервые заиграл блёклый огонёк чего-то походящего на осознанность. Задумавшись, он выпустил ещё несколько колечек дыма.

— Ба, так не работай, никто же не заставляет. К чему упахиваться до подобного состояния? Конечно, нет вопросов, если ты мазохист и тебя с такого штырит…

— Ни с чего такого, как ты выразился, меня не «штырит», — перебил его я. — Всем иногда приходится делать то, что не очень нравится. Это в порядке вещей, так устроен мир.

Говорить о том, что люди работают для того, чтобы зарабатывать на жизнь, я не стал, это и так было очевидно. Что за чушь вообще несёт этот мальчишка, который едва ли ещё мог быть полностью самостоятельным? Может, он и мог позволить себе не шибко напрягаться, если его ещё не до конца оторвали от материнской груди, но я уже давно вышел из этого возраста.

Собеседник в очередной раз щёлкнул зажигалкой. Его рука немного дрогнула, и он обжег палец об оранжевое пламя. Шикнув, он схватился за холодное кольцо в ухе. Он ответил сиплым голосом:

— Поверь, у нас намного больше общего, чем кажется. Только ты устаёшь от рамок, в которые сам себя загоняешь, а я устаю от жизни среди людей, подобных тебе. К сожалению, вас таких большинство. Задушенные, потерянные, забывшие, кто они, занимающиеся какими-то абсолютно бесполезными вещами, убежденные в том, что эти вещи придают какой-то смысл их бесполезной жизни. Сборище тупиц, изменяющих себе и считающих, что это в порядке вещей. Ты можешь смотреть на меня свысока, но даже не смей заикаться о том, что я просто так прохлаждаюсь или прожигаю жизнь. Уж в этом ты явно преуспел больше, чем я.

Во время того, как парень это говорил, на его лице отразился отпечаток чего-то звериного, от чего мне сделалось несколько не по себе несмотря на то, что вся его речь была для меня ничем иным как проявлением глубочайшей степени юношеского максимализма. На долю секунды мне показалось, что между его губ сверкнула пара острых клыков. Я поморщился и подпёр голову рукой, облокотившись на бортик кресла. Бросив взгляд на столешницу перед собой, я понял, что уже выпил все шоты, которые принёс собеседник. Если сложить с выпитым до его прихода, тянуло на неслабое похмелье завтрашним утром.

— Идиот, — пробормотал я, сам не замечая, что говорю это вслух.

Весь мрак тут же исчез с лица парня, он хмыкнул почти добродушно и перешёл на обычный фамильярный тон:

— Короче, чувак, было бы намного лучше, если бы ты всё же замышлял сотворить массовое убийство, а так… Скука.

Он бросил ещё один окурок в пепельницу на столе и поднялся с кресла. Чего я не ожидал, так это того, что он подойдёт и пнёт меня по ноге:

— Подъём, старая гвардия. Отведу тебя домой.

Не помню, когда я в последний раз так напивался… Да и с чего бы? С пары бокалов и нескольких шотов. Просто смешно.

В памяти также не осталось, как я добрался до дома. Кажется, кто-то придерживал меня и на прощание оставил на щеке лёгкий поцелуй.

***

Неделю спустя я по обыкновению пришёл в любимый бар. Воспоминания о пережитом похмелье, как и чувство стыда за столь безрассудную пьянку с молокососом, которого почему-то не взял даже ядовитый для меня абсент, ещё прочно сидели в памяти. Поскольку ошибок прошлой пятницы повторять не хотелось, я заказал лишь бокал вермута.

Только я не учёл, что некоторые ошибки сами находят своих жертв. Одна из них, заприметив меня у барной стойки, внезапно возникла передо мной и схватила за предплечье холодной рукой.

— Я как раз тебя ждал, — прошептало мне на ухо в толпе это двуногое недоразумение.

Одного краткого взгляда хватило для того, чтобы узнать в этом худом теле и ухмыляющемся лице того самого молодого человека.

Уважение личного пространства, как и какие-либо нормы приличия, ему и в этот раз были чужды. Он беззаботно потащил меня к тому самому столику, где я на прошлой неделе позорно сдал позиции. Не сказать, что я был удивлён его появлению, но меня по-прежнему корёжило от его нахальства. Осмотревшись, я понял, что снова придётся разделить его компанию. Парень будто бы действительно был доволен моему приходу и плюхнулся в кресло, сразу приняв всё ту же развязную позу. Я его энтузиазма не разделял, однако занял место напротив.

— Попридержал для тебя местечко. Сделал ставку: если я ошибусь и мой скучный дружок снова сюда не придёт в то же время, то я нажрусь в хлам!

Его голос был звонче, чем в прошлый раз, что совсем меня не порадовало. Вновь вынужденно нарвавшись на его общество, за неимением альтернатив я надеялся, что он хотя бы не будет и дальше так громко вопить.

— Что ж, я здесь. Какова была ставка на этот случай?

— Ба, я нажрусь в хлам и выкурю травки! — захохотал парень.

Пытаясь не обращать внимания на его необоснованно весёлое настроение, я молча поднёс к губам бокал.

Я почувствовал неприятное ощущение дежавю. Как и раньше, мы оказались друг напротив друга, разделённые столиком со стоящими на нём бокалами. Судя по количеству пустых стопок, парень уже начал воплощать в жизнь свой план напиться. Помимо этого, он всё также курил и не выпускал из руки сигарету.

— Что нового? Опять уставший или как? Кстати, квартирка у тебя так себе, думал, ты себе на что-то поприличнее уже успел заработать.

Не понимая, с каких пор после одной встречи он болтал со мной как со старым знакомым, я решил сразу чётко очертить свои границы на этот вечер.

— Спасибо, конечно, что помог добраться до дома, но мы едва ли знакомы, чтобы у меня было желание вести с тобой задушевные беседы.

— О как, — цокнул он языком. — А я думал, что человек, который не бросил твоё полудохлое тело ночью где-то посередине улицы, может хотя бы чуть-чуть рассчитывать на хорошее отношение к себе.

— Чего ты хочешь?

— Да просто выпей со мной, ты же всё равно за этим всегда сюда приходишь. Только можешь ещё при этом некоторое время поиграть для меня роль порядочного человека и поболтать со мной, чтобы мы не сидели в тишине? Вроде так люди это делают… Трепятся, чтобы не было дискомфорта от неловких пауз.

Одно его присутствие уже вызывало у меня дискомфорт, но в чём-то он был прав. Я действительно пытался быть со всеми вежливым, так почему же именно его мне было так сложно выносить?

— И да, забыл. В этот раз выпивка за твой счёт, также благодарность за мою доброту принимается в виде сигарет покрепче.

Честно говоря, благодарен я ему ни разу не был, но говорить о том, что без его помощи я бы так сильно и не напился, было бессмысленно.

Покручивая серёжку в ухе, парень с прищуром смотрел на меня и, не дождавшись ответа, принял молчание за согласие.

— Вот и ладненько. Когда допьешь свой девчачий коктейльчик, притащи чего-нибудь на свой вкус, только не такое бабское, умоляю, я себе сухой закон не объявлял, — мальчишка наигранно поморщился, теперь наматывая на палец один из дред.

«Чёртова обезьяна, он вообще может сидеть спокойно?», — подумал я, натягивая на лицо маску доброжелательности.

— Хорошо.

— Так вот, о чём мы там говорили до того, как ты начал строить из себя загадочного недотрогу… Ах да, халупа у тебя — мрак, я чуть в коридоре этой каморки с тобой не навернулся. Такой приличный с виду человек, а живёт в бардаке, хоть бы иногда убирался.

Подумать только, малолетний раздолбай, видимо, решил поучить меня жизни.

— Не вижу смысла тратить время на уборку, к тому же дома я бываю редко и никого туда не привожу.

— Точно, забыл. Ты же работаешь, чтобы было на что жить… Ну, жить, чтобы в результате побольше поработать. Кстати говоря, где-то слышал, что обстановка в доме человека отражает его внутренний мир. Тараканов я, конечно, в темноте не разглядел, но хлама там у тебя жесть, — он болтал и из его рта то и дело вырвались струйки дыма.

— Приди и уберись, если тебе чужая квартира покоя не даёт.

— Да с радостью, если пригласишь. Вынесу весь твой мусор, пожгу твою отвратную серую одежду из пыльных шкафов, сорву старые обои со стен, а потом буду праздновать обновление под твои безумные крики «О боже, куда ты дел фамильный прабабкин сервиз», — он начал театрально дёргаться, округлив глаза и маша руками, изображая глубокую степень негодования.

Что за чушь он несёт. Я сделал ещё один глоток и на некоторое время прикрыл глаза, бессмысленно надеясь на то, что это заставит его заткнуться.

— Да и к тому же, почему ты никого к себе не приводишь? Вроде симпатичный, хоть и зануда редкостный. Неужто на работе и целибат заставили принять?

— Как-то не до отношений сейчас.

Я терпеть не мог говорить о личной жизни. Почему-то люди по умолчанию считают, что каждому в этом мире непременно нужна пара, не говоря уже о том, что многие ввязывались в отношения просто для того, чтобы они были, хотя сами при этом не научились даже существовать с самими собой.

— Ха-ха-ха, а кто тут говорит про отношения? Просто привести кого-нибудь на ночь, неужели никогда так не делал?

Я сжал в руке пустой бокал. Кто бы мог сомневаться в том, что этот парень был горазд и в половые связи на один раз.

— Скоро вернусь, — я направился к барной стойке, чтобы уйти от этой нелепой темы, между тем борясь с сильнейшим желанием плюнуть ему в напиток, который куплю.

Поскольку я не знал, что может ему понравиться, заказал всю ту же мерзкую зелёную жидкость, которую он пил в прошлый раз. Напрасно было надеяться, что абсент свалит его с ног, но вероятно он хотя бы немного станет тише. Себе я ничего брать не стал, поскольку зарёкся сегодня вечером не налегать.

Когда я вернулся к нашему столику, я чуть не уронил бокал на пол. Докучавшая мне заноза теперь была не одна. На его тонких обтянутых красной тканью коленях сидела девушка. Я не видел её лица, поскольку она была повёрнута к нему и, зарывшись пальцами в его косички на затылке, как пиявка хищно присасывалась к его подбородку и губам. На ней были надеты чёрные короткая майка и кожаная мини-юбка, под которой бесстыдно блуждала рука моего новоиспечённого знакомого.

Это было вовсе не то, за чем мне хотелось наблюдать, поэтому я опустил на край стола бокал и собрался уйти. Однако тут парень прервал поцелуй и второй рукой, что прежде лежала на талии девушки, ухватил меня за ремень.

— Ба, куда же ты, постой. Я тут хочу помочь тебе решить твою проблему, да и заодно теперь мы можем провести этот вечер намного веселее.

Он заставил девушку слезть с себя, хотя она явно не очень была довольна тем, что их прервали, и поднялся на ноги. Его рука переместилась с ремня на мою шею. Я не понимал, чем его прикосновения могли так понравиться девушке, потому что его руки, казалось, были ещё холоднее, чем в начале вечера. Я невольно вздрогнул, чувствуя, как под его пальцами билась моя сонная артерия. В нос при этом бил тот же неприятный запах, что и при нашей первой встрече, ясно давая понять, что и травку он уже тоже успел покурить.

Он пристально смотрел на меня своими покрасневшими глазами и почти успокаивающе прошептал: «Не отказывайся». К моим губам поднесли соломинку. Чувствуя угрозу, исходящую от этого спокойного с виду человека, я сделал глоток отвратительнейшего напитка, который сам купил несколько минут назад.

— Так-то, — он с нежностью провёл кончиками пальцев по моей щеке. — Плотские желания свойственны всем, перестань хотя бы на время их подавлять. Нет ничего страшного в том, что ты ненадолго отпустишь свою замшелую сдержанность и позволишь себе побыть с кем-то, кто может сделать тебе приятно.

— Я… — мне не дали закончить, толкнув в кресло позади. Я не понимал, откуда в этом теле, которое того и гляди будет готово отдать душу богу, столько властной силы. Он широко развёл мои ноги коленом и настолько близко наклонился ко мне, что почти касался своей рвано вздымающейся грудной клеткой моей груди. Сердце билось о рёбра как бьётся загнанный зверь о прутья вольера и по ощущениям подскочило куда-то к горлу. Каждым миллиметром не скрытой под одеждой кожи я испытывал на себе груз опасной ауры, окутывавшей этого человека густым сигаретным туманом.

Я не заметил, когда он успел выбросить из бокала соломинку, но стоило мне увидеть в его руке всё тот же проклятый стакан, он запрокинул мою голову и начал насильно заливать в горло алкоголь. Это было подло даже для него, поскольку до этого я не стал сопротивляться, чтобы немного выпить. Однако, видимо, это его не устроило, и он решил влить в меня всё залпом.

Я давился и кашлял, но был вынужден продолжать глотать, чтобы не захлебнуться. Огромное количество спирта в напитке обжигало рецепторы, и я даже почти перестал чувствовать его тошнотворный вкус. Я вцепился в запястья парня, пытаясь оторвать бокал от своих губ и ослабить хватку на затылке, но молодой человек навис надо мной всем весом своего убогого тела, и мне не удавалось убрать его руки. Он также предусмотрительно встал между моих ног, чтобы избежать возможного унизительного удара.

Только споив мне семидесятиградусное едкое пойло до последней капли, он с удовлетворённой ухмылкой отпустил мою голову и отпечатал у уха прокуренным дыханием:

— Дай себе возможность побыть живым человеком. Люби её, и она ответит тебе тем же.

Я поморщился. С чего бы этому пацану так настаивать на том, чтобы я с кем-то переспал? Неужели он думал, что своими выходками сможет разбить каменную стену, за которой я уже давно похоронил какое-либо желание притрагиваться к другим людям? И как он мог называть похоть любовью?

Придурок.

Он ошибался, плотские желания вовсе не для всех. Какой бы привлекательной внешностью ни обладали девушки и парни вокруг, я почти никогда не обращал на них внимания, а если и бросал украдкой на кого-то взгляд, то видел в красивых телах лишь куски мяса, к которым брезгливо не хотел прикасаться. Чужая плоть вызывала у меня отвращение, я был согласен переступить черту только с тем, кто был готов принять меня, а не с безразличным существом, ищущего лишь физического удовлетворения.

Мои мысли, должно быть, настолько ясно отражались на лице, что парень, решив не терять время попусту на разговоры, подвёл ко мне девушку. Она явно не очень понимала, что происходит, и очевидно ей было всё равно, с кем именно она сегодня будет развлекаться. Уже позабыв прикосновения понравившегося ей парня, она хищно разглядывала меня.

— Ну смотри, — парень вложил руку девушки в мою ладонь, а вторую мою руку опустил на её округлую грудь. — Вот тебе рука, вот тебе сердце, наслаждайся.

Может, он был прав и мне действительно стоило попробовать быть проще?.. Чёрт. И ведь подобный ему человек не оставит тебя в покое, пока ты не согласишься пойти у него на поводу. Я хотел быстрее покончить с затянувшейся игрой молодого человека, поэтому решил сделать вид, что готов немного повеселиться, а затем сбежать.

Пытаясь сохранять последние остатки здравомыслия, я пробормотал:

— Не здесь же…

— Другим дела до тебя нет, никто не увидит.

Словно в подтверждение его слов, девушка опустилась на мои колени, закрывая своим телом обзор для окружающих, которые теперь могли видеть только её спину и мои ноги, на которых она разместилась ровно так же, как некоторое время назад сидела на другом.

Всё шло совсем не так, как я планировал. Она обхватила мою шею и, прижавшись своими пухлыми губами к моему рту, нетерпеливо толкнулась языком внутрь.

— Ну же, смелее, не сиди столбом, положи ей там руки куда-нибудь, а то как нерешительный девственник, — оживлённо прокомментировал парень, которого я теперь не мог видеть.

Нехотя я сжал её бёдра, что пришлось ей весьма по вкусу, учитывая то, как она ещё теснее прижалась ко мне, углубляя влажный поцелуй. Я закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от её гадкого языка, который как извивающийся угорь скользил внутри моего рта.

Наконец, она отстранилась, помутневшими от похоти глазами уставившись на меня.

— Как же я люблю таких, как ты… Безразличных и до последнего сдерживающихся, — когда она тихо произносила эти слова, наши губы всё ещё соединяла тонкая серебряная нить слюны. Меня замутило, единственное желание, которое я сейчас испытывал, — тщательно прополоскать рот. Не замечая моего презрения, девушка продолжила брать инициативу на себя и направила мою руку себе под юбку. Её бельё было влажным, а от тела исходил жар. Не став дожидаться каких-либо действий с моей стороны, она начала двигать бёдрами и потёрлась промежностью о мою ладонь.

— Игрок приближается к базе, ещё немного и он заработает очко для своей команды лузеров! — гоготал искажённый голос на фоне.

Я чувствовал себя на самом дне мерзостного безумия, сжав зубы, я ждал, когда она перестанет извиваться как змея и, не получив ответа, остановится. Однако моё бездействие только раззадорило её.

— А ты действительно умеешь держать себя в руках, красавчик, — она отпустила моё запястье и потянулась к ширинке штанов. — За это я должна хорошенько тебя отблагодарить.

Лицо и всё тело онемели. Что бы сейчас ни вытворяла на мне эта девушка, физически я ничего не чувствовал, впав в состояние сродни оцепенению и просто ожидая, когда этому омерзительному действу придёт конец. Закусив припухшую губу, она порывисто расправилась с молнией и пряжкой ремня и запустила пальцы под одежду. Её дыхание сбилось от нетерпения, и она непрерывно продолжала покачивать бёдрами, теперь получая стимуляцию от трения о мою ногу.

Я понимал, что меня сейчас стошнит.

Внезапно она остановилась и как ошпаренная одёрнула руку. На её лице читались глубочайшее замешательство и растерянность.

—Т-ты.. Так ты…

— Неужели у тебя и правда не встаёт? Или просто нужно было подцепить парня, а?

Их голоса слились в один и казались настолько нереальными, будто меня опустили под толщу воды, где звуки не распространяются. Я не переносил настолько крепкий алкоголь, ещё и в таких количествах выпитый разом. Голова шла кругом, я задыхался и хотел сбросить с себя эту шлюху, а затем проломить череп устроившему всё это мерзавцу, но даже не мог толком пошевелиться, потому что моё вялое сознание отказывалось управлять конечностями.

Кто-то, кто кричал, пытаясь пробиться через слой ваты в моей голове, наверное, совсем вышел из себя, потому что внезапно девушку буквально стянули с меня грубым рывком за волосы.

— Эй, ты чего!

Она упала на пол и, должно быть, разбила своё смазливенькое личико о плитку. Откуда-то снизу доносились рыдания, но я разом перестал обращать на них внимание, когда надо мной нависло худое лицо с зажатой в зубах сигаретой.

— Ты не представляешь, насколько сильно ты меня разочаровал. Ты всего лишь мог сказать, что тебе это не нравится, но ты настолько никчёмен, что даже не в состоянии произнести вовремя «нет».

Мой кадык дёрнулся. Чего в конце концов он хотел от меня? Ради чего был устроен весь этот цирк? В глазах всё плыло, и я почувствовал, что начал отключаться. В этот момент чужие и уже такие знакомые ледяные руки сжали мои виски:

— Одно грёбаное, чёрт тебя дери, «нет».

Перед тем, как провалиться во тьму, я почувствовал острую вспышку боли в запястье. Этот ублюдок потушил о мою руку сигарету.

***

Минули очередные семь дней. Я больше не надеялся на тишину и спокойствие, которые прежде находил на дне бокала. Привычный покой виделся теперь чем-то искусственно созданным моим воображением. Безмолвно тонуть в кислоте мыслей в одиночку более не представлялось возможным, поскольку я знал, что стоит мне переступить порог бара, как я вновь наткнусь на этого странного беспокойника, притаившегося где-то внутри в ожидании меня.

Разумеется, даже сильнейшее опьянение не позволило мне забыть его неадекватную выходку. На ситуацию с девушкой мне было плевать, полагаю, мы оба не знали, что произошло с ней дальше в тот вечер, она попросту исчезла так же внезапно, как появилась. А вот тянущая боль от ожога на запястье до сих пор не давала мне покоя и каждый раз, смотря на свою руку, я раздражённо вспоминал ехидное лицо молодого человека и с наслаждением думал о том, как славно было бы затолкать один из его бычков ему в глотку. Даже несмотря на то, что тогда он снова отвёл меня домой, это определённо было то, чего он заслуживал.

Вот только я понимал, что невозможно бороться с бестией его же низкими методами. Сегодня я намеривался доходчиво объяснить ему, что калечить людей — не лучшая идея, поэтому не собирался опускаться до его ничтожного нахальства, применяя силу.

Я никак не мог ожидать того, что, стоит мне зайти в бар, как от моей решимости поставить пацану мозги на место не останется и следа. В районе барной стойки, где и без того всегда была куча народа, собралась толпа уже порядком запьяневших зевак, которые плотным кольцом окружили несколько человек и с интересом наблюдали за тем, как двое мужчин метелили вызывающего вида паренька. Молодой человек напоминал мелкого зверёныша, который отчаянно бился в руках одного из соперников и не собирался сдаваться даже несмотря на своё заведомо проигрышное положение: не обращая внимания на заломленные за спиной руки, он пытался ударить ногой второго пьянчугу, без разбору поколачивающего его смазанными движениями кулаков.

Я со вздохом потёр висок. Кто ещё это мог быть, как не мой многострадальный знакомец? Может, всё и не так плохо складывалось, и сама жизнь в этот вечер решила проучить мальчишку вместо меня. Отчего-то у меня не было сомнений в том, что он сам нарвался на драку, бросив какую-нибудь бесполезную колкость, поэтому не видел смысла в том, чтобы вмешиваться. В любом случае при всей внешней убогости и слабости прыткости ему было не занимать.

К радостным крикам толпы парень исхитрился плюнуть нападавшему в лицо, от чего тот отшатнулся в сторону и, чертыхаясь, принялся вытираться рукавом рубашки, которая едва ли могла считаться чистой для данного занятия. Воспользовавшись заминкой, зверёныш яростно наступил на ногу державшему его человеку. Вероятно, мне лишь показалось, но послышался слабый хруст. Это же с какой нечеловеческой силой надо было опустить ногу, чтобы это привело к перелому? Как бы то ни было, человек позади парня завыл от боли и, потеряв равновесие, плюхнулся на пол, высвобождая заложника из захвата. Майка на теле юноши болталась на нём чёрной бесформенной тканью, но не могла скрыть его тяжело вздымающуюся грудь. Он еле стоял на ногах, обливаясь потом, но ещё сохраняя сознание.

— Ублюдки, — он ещё раз сплюнул окровавленный сгусток слюны.

Я поморщился. Заткнись, идиот. Неужели мать не учила, что иногда лучше промолчать. Если один из его соперников катался по полу с повреждённой ногой, то второй ещё был в полной боеспособности и отчётливо услышал далеко нелестный комментарий в свой адрес. Глазные белки мужчины налились кровью и, вряд ли осознавая, что творит, он схватил с полки под барной стойкой бутылку и разбил её о столешницу. В его руке расцвела остроконечная роза, которая была направлена в сторону живота парня. Как взбешённый хищник, не знавший меры, парень откинул со своего лица растрепавшиеся косички, и явно не собирался отступать, выставив для защиты кулаки.

Ситуация обретала дурной оборот. Пусть я и не хотел вмешиваться, потому что жизнь язвительного сопляка была мне глубоко безразлична, но я не считал, что драка должна была переходить в кровавую резню, которая могла закончиться чем-то непоправимым. Хватит на сегодня хлеба и зрелищ.

Я обошёл толпу и незаметно подошёл к пьянчуге сзади, пнув его под коленку. Его ноги подкосились, и он повторил судьбу своего товарища, оказавшись на липком полу.

Тут же подбежал обеспокоенный бармен, который, как выяснилось, как только начиналась драка, испуганно отправился куда-то искать вышибал, чтобы они помогли разнять бунтующих и выставить всех троих за дверь. Два бугая, которых с опозданием привёл бармен, теперь оттаскивали тела избитых мужчин к выходу. Человеческие голоса недовольно загудели, шоу было окончено, и люди начали расходиться по своим местам.

Парень же по-прежнему неподвижно стоял на месте и неотрывно следил за мной, будто не осознавая, что заварушка закончилась и угрозы больше нет. Его взгляд пронзал меня будто сноп отравленных стрел, от чего меня передёрнуло.

Закончив с наиболее пыльной работой, один из вышибал вернулся, чтобы вывести из бара последнего участника драки.

— Всё в порядке, он со мной, — бросил я, сунув бугаю в карман куртки купюру. Вышибала вопросительно покосился на бармена, но тот успел увидеть лишь то, как двое алкашей накинулись на щуплого парня и не знал, кто был зачинщиком драки. Он пожал плечами и махнул рукой, разрешая нам остаться. Пришлось ещё немного потратиться и попросить у него пакет со льдом.

Заприметив освободившееся место, я отвёл туда парня, который в общем-то не сопротивлялся, но по-прежнему угрюмо смотрел на меня. Усадив его в кресло, я сунул ему в руку лёд.

— Приложи.

— Без твоих сюсюканий как-нибудь обойдусь.

Я терпеть не мог, когда мою заботу так пренебрежительно отвергали. Взяв назад пакет, я приложил его к пунцовой щеке зверёныша, которая уже начинала распухать.

— Я в состоянии сам о себе позаботиться! — рявкнул парень, пытаясь отбросить мою руку. Но я с силой удерживал его на месте и в результате, вымотавшись после драки или же всё же решив больше не сопротивляться, он перестал пытаться меня оттолкнуть и сам согласился держать лёд, видимо, поняв, что это будет выглядеть более достойно. Я привычно занял место напротив, ожидая, когда он придёт в себя и начнёт сыпать своими бреднями. Собеседник не заставил себя долго ждать. Не успел лёд хоть немного подтаять, как парень разразился ругательствами:

— Ба, вот уж не подумал бы, что такое жалкое ссыкло рискнёт вмешаться!

Я не собирался прерывать его, пока его завод не пройдёт. А когда он в сладость наорётся, планировал поговорить с ним о задуманном ранее. Случай с дракой всё же подвернулся как нельзя кстати, чтобы наглядно показать, каким глупым он был.

— Но трус в любом случае остаётся трусом, только ты мог догадаться исподтишка ударить сзади, — неистовствовал парень. — Лучше бы я сам ему морду набил, чем получил такую позорную и убогую помощь!

Он швырнул мешок со льдом в сторону и нервно достал из кармана зажигалку и пачку сигарет. Закурив, он какое-то время молчал, а затем уже с меньшим запалом добавил:

— Вообще, чёрт тебя побрал лезть, куда не просят. Правильныйтакой, что надо было поиграть в благородство?

— Всё сказал?

— Нет. Ещё раз притронешься ко мне или попробуешь удержать, огребёшь так же, как эти мрази.

Этот щенок был по-настоящему поразительным. Распускал руки, когда не лень, но стоило немного ограничить его собственную свободу, тут же был готов метать вспышки гнева. Я потёр запястье, на котором до сих пор был яркий след от бычка, и терпеливо сказал:

— Ты же понимаешь, что не существует таких конфликтов, которые нельзя было бы разрешить разговором?

Парень оторопел и, казалось, даже поначалу не знал, что ответить. Однако секундой позже его замешательство трансформировалось в крякающий смех.

— Ха-ха-ха, ты сам-то веришь в эту брехню? Неужели ни разу не хотелось никому заехать по роже вместо пустой болтовни?

— Может, и хотелось, но я на то и человек, что умею контролировать свои порывы, а не веду себя как животное, которое не может держать себя в руках.

— Да я уж в прошлый раз заметил, насколько у тебя всё под контролем, даже не встаёт, — насмешливо парировал собеседник.

И на что я только надеялся?

Докурив, парень начал упёрто бороться со второй сигаретой, которая намокла при неизвестно каких обстоятельствах и никак не хотела зажигаться.

— Бля!

Я больше не мог наблюдать за этими жалкими потугами и протянул ему свою пачку сигарет. Зверёныш недоверчиво глянул на неё и не взял.

— Мать Тереза же говорила, что не любит запах табака и отказывалась курить.

— Бывают исключения, — оправдываться и что-либо объяснять у меня не было желания. После общения с ним я действительно начал привыкать к запаху сигаретного дыма и посередине рабочей недели, когда внезапно понял, что скучаю по землисто-пряному аромату, который смогу услышать только через несколько дней, купил пачку.

Сейчас эта пачка так и осталась лежать на столе нетронутой. Мальчишка всё же справился с непослушной сигаретой и, глубоко вдохнув дым, спросил:

— Так ты, выходит, меня животным считаешь?

Я еле удержался от того, чтобы закатить глаза. Как я мог забыть о его привычке цепляться к словам.

— Ну да ладно, это ничего страшного, кто-то умный писал, что люди все животные, пусть и социальные, поэтому нет ничего критичного в том, что иногда в нас просыпаются звериные инстинкты. Не говоря уже о том, что некоторые попросту заслуживают того, чтобы их огрели.

— То, о чём ты говоришь, крайне бесчеловечно…

— Ба, правда, что ли? — перебили меня. — Понятия по типу «человечность» и уж тем более «мораль» специально были придуманы для кретинов, чтобы удерживать их как овец в стойле. Вот только дай человеку волю и возможность безнаказанно показать свой истинный облик, так он тут же превратится из овцы в волка. Bellum omnium contra omnes [лат. Война всех против всех — понятие социальной философии Томаса Гоббса, описывающее естественное состояние общества до заключения общественного договора и создания государства], слышал такое?

Я хмыкнул. Никогда прежде мне не доводилось слышать, чтобы Гоббса трактовали в столь превратном ключе. Откуда он только понабрался такого, в жизни бы не подумал, что он мог увлекаться философией.

— Да ладно, ты прекрасно понимаешь, о чём я, — продолжил новоиспечённый мыслитель. — Можешь сколько угодно воображать из себя порядочного, но я не очередной твой тупица-коллега, которого можно обмануть маской рассудительной добродетели. Например, готов поспорить, что ты и сейчас еле сдерживаешься от того, чтобы не вмазать мне.

Ухмылка не сходила с его лица. В чём-то он был прав, я действительно не отказался бы почесать свои кулаки о его впалые щеки, но на них и без того уже не было живого места, и я дал себе обещание, что не буду вестись на очередные провокации. Это даже в какой-то степени было забавно, потому что я ждал сегодняшней встречи с ним почти что с самоуничижительным интересом, пытаясь предугадать, что он ещё может выкинуть. Однако несмотря на то, что его речи представлялись мне чем-то крайне неразумным и оттого потешным, было то, что не могло не выводить меня из себя. Я не терпел, когда кто-то начинал заявлять о том, что хорошо меня знает. Тем более, когда подобная нелепица вылетала изо рта желторотого птенца, возомнившего себя знатоком человеческой природы.

Увидев моё помрачневшее лицо, парень по привычке стал покручивать кольцо в ухе и впервые за вечер улыбнулся без ядовитого подтекста.

— Не напрягайся ты так, обещаю никому не говорить, что ты та ещё агрессивная псина. Как и сохраню тайну о том, что ты жестокий убийца, — подмигнул он.

— Что за бред ты снова несёшь, — вырвалось у меня.

— Я терпеть не могу разъяснять метафоры, тем более таким «умникам» в костюмах по типу тебя. Думается мне, вы хоть что-то в жизни сами должны понимать без прямых подсказок.

Он бросил недокуренный бычок в пепельницу, стоящую на столе.

***

Впоследствии я привык к тому, что, когда из его рук пропадала сигарета, это было признаком окончания диалога. На протяжении последующих нескольких месяцев мы останавливались на этом моменте бессчётное количество раз, а потом он исчезал за дверью бара, чтобы через неделю вернуться вновь и оказаться со мной за одним столом.

Порой, когда ему удавалось напоить меня, он, обладая талантом не пьянеть, провожал меня. Детали того, как я возвращался домой, всегда испарялись из памяти, но я знал, что он любил обнимать меня за плечи, когда мы шли по улице и меня шатало как ссохшееся судно в шторм.

В последнее время он будто стал частью окружающей обстановки бара, ещё одним дешёвым предметом декора, без которого интерьер более не казался завершённым. Алкоголь теперь продавался в комплекте вместе с его компанией и нелепыми диалогами. Время от времени он даже позволял себе остаться на ночь в моей квартире, пользуясь тем, что я был мертвецки пьян и не мог его выставить из-за отсутствия сил. Но и тогда он не переставал чертыхаться на другом конце матраса, в очередной раз бубня что-то о том, что я неправильно живу. В эти ночи я засыпал с лёгким привкусом табака на губах, толком не зная, курил ли сам или просто всё в комнате, включая меня самого, впитало запах незваного соседа.

Когда я на утро щурил глаза от адской головной боли, на подушке рядом никогда никого не было. На постельном белье оставалась почти незаметная вмятина, но поверхность кровати каждый раз была холодной. Насколько же рано он уходил и куда пропадал?

Однажды, поймав себя на этой мысли, я задумался о том, что даже близко не мог представить, как такое импульсивное и сумасбродное существо может существовать в повседневной мире. Где-то за пределами прокуренного тёмного помещения, в котором реальность часто смешивается с иллюзией из-за алкогольного угара и некогда позабытых сожаления… Кем он был?

Я не мог визуализировать его ни в качестве студента, просиживающего штаны за партой университета, ни в качестве работника, подчиняющегося воле начальника и исполняющего свои должностные обязанности. Казалось, он был создан для ночной жизни и исчезал с рассветом, потому что не был приспособлен для существования при свете дня. Его красные прокуренные глаза с сеткой лопнувших сосудов днём смотрелись бы абсолютно дико, а отсутствие каких-либо тормозов и язык без костей и вовсе разве что были способны послужить красным флагом для привлечения огромного количества проблем.

Я обыденно думал, что общество не переваривает таких пубертатных язв, и, должно быть, живётся ему крайне несладко, но он редко что-то рассказывал о себе, продолжая вести абстрактные беседы о людях и жизни, неделя за неделей вываливая на меня новые порции своих порнографических взглядов.

И образование-то у него превращало всех в зомбированных марионеток. И люди-то у него были тупоголовыми лицемерами с ложными идеалами. И привязанностей-то он никаких не признавал, считая, что в любых отношениях главными движущими силами являются эгоизм и поиск собственной выгоды. Особое место в наших дискуссиях занимала тема человеческих слабостей и страхов, которые он особенно жёстко высмеивал в присущей только ему одновременно одиозной, но вместе с тем забавной манере. По его мнению, конформисты, избегающие перемен, едва ли были кем-то значительнее муравьёв, бесцельно бегущих по дорожке сахара, которая ведёт прямиком к липучке для насекомых. А слабаки, не умеющие бороться с превратностями судьбы и не стремящиеся что-либо менять, чтобы сделать свою жизнь более сносной, и вовсе должны были выпилиться, дабы понапрасну не страдать и не тратить кислород. В его глазах я был и первым, и вторым, о чём он мне постоянно напоминал. При этом такое его отношение ко мне не мешало ему продолжать крутиться рядом. Я был не против. Хоть я по-прежнему не любил ввязываться в споры с другими людьми, с ним мой язык будто развязывался сам собой. Я ему — слово, он мне в ответ — десять, и так по кругу, пока он меня не спаивал или не сбегал.

Ему будто доставляло удовольствие напролом переть против всего, что считалось «нормальным», при этом чего он сам смог добиться в этой жизни было неясно. Также, как бы он ни бахвалился своей отстранённостью от всего, что касалось социальных норм, он всего лишь напоминал мне одинокого и падшего духом молодого человека, до сих пор не вышедшего из подросткового возраста. Несмотря на то, что его слова не казались фальшивыми и произносились с подлинной горячностью и едкостью, свойственной разве что упрямым и не заботившимся о своём лице юношам, я был уверен в том, что он не так уж безнадёжен, каким пытался казаться. В противном случае он уже давно оказался бы за решёткой или же в сточной канаве, избитый до полусмерти.

Кажется, мы пытались перевоспитать друг друга, но у него это явно выходило лучше меня.

Я стал намного распущеннее в проявлении своих эмоций. Правда, по отношению к нему эти эмоции чаще всего вырывались в форме злобы. Теперь я мог и открыто повздорить с ним без зазрений совести, и оскорбить в ответ, когда он перегибал палку. В конце концов общение с ним даже могло быть приятным, если бы он не имел привычки использовать в качестве примера на любой свой противоречивый тезис мою персону.

Так весну сменило лето, а затем наступила осень, пока всё враз не изменилось.

В один из вечеров я привычно толкнул ногой дверь бара и, по обыкновению заказав себе джин-тоник, а ему абсент, уселся на наше излюбленное место, которое уже никто даже больше не осмеливался занимать, зная, что оно негласно принадлежит нам.

Должно быть, я медленно превращался в алкоголика, но он говорил, что разум, затуманенный спиртом, на самом деле в сотню раз чище разума трезвого человека. Сделав глоток любимого напитка, я зажал в зубах фильтр сигареты и закурил в ожидании его прихода.

Секундная стрелка вяло ползла по циферблату наручных часов. За первой сигаретой последовала вторая, а затем и третья. По количеству выкуренного уже самому можно было отсчитывать растворяющиеся в дыму минуты. Вроде он говорил мне, что палочка благовония горит около 15 минут, сколько горит одна сигарета?

Лёд в стакане с абсентом растаял, а мой бокал уже давно опустел. Я не понимал, где он пропадал и начинал нервничать. Мне и в голову не приходило, что он просто может взять и не прийти в один из вечеров, исчезнув так же внезапно, как когда-то появился. Я был уверен, что он уже попросту не имеет права так поступить, учитывая отношения, которые нас связывали… Хотя, если задуматься, какие это были отношения? Мы не были ни друзьями, ни даже товарищами… Два бранящихся друг на друга собутыльника, один — ещё пытающийся сдерживаться, второй — откровенно хающий всё вокруг.

Я зло уставился на пустое кресло напротив. И всё же он не имел права так со мной поступать, мог хотя бы предупредить, что не придёт. Делая скидку на то, что мы до сих пор не считали нужным обменяться контактами и поэтому он, вероятно, попросту не мог сообщить мне о том, что произошло нечто экстренное, я решил, что прощу ему этот промах, если он объявится через неделю.

Однако ни через неделю, ни через две он не появился. Я чувствовал себя одураченным и от чего-то покинутым, третью пятницу подряд выпивая за него абсент, ко вкусу которого уже тоже стал привыкать.

Я потерял счёт дней и почти лишился какой-либо надежды увидеть его вновь, пока однажды он чуть до смерти не напугал захмелевшего меня, когда внезапно возник за спиной и накрыл холодными ладонями мои веки.

— Ку-ку, угадайте-ка, кто тут в одиночку хлещет свои девчачьи коктейльчики.

Сердце пропустило удар. Он обошёл кресло и встал передо мной. Была ли проблема в освещении или в моём теряющем от градуса чёткость зрении, но он выглядел бледнее, чем раньше, напоминая восковую куклу с тем не менее очень реалистичными яркими глазами. Придя в себя, я готов был взорваться от разъедающего меня столь долгое время негодования.

— Где тебя носило?

— Ба, соскучился? А я-то всегда думал, что ты порадуешься, если я оставлю тебя ненадолго.

— Несколько недель — это ненадолго?

— Ну, знаешь ли, от некоторых годами ни слуху ни духу, но это не означает, что они пропали с концами.

— Я ненавижу, когда люди исчезают, не предупредив.

— Ба, а я ненавижу твоё стремление всех и вся контролировать, какими ещё фактами обменяемся? Кажется, я ничем тебе не обязан.

Он непринуждённо развалился в кресле и закинул руки за голову. С ним сложно было поспорить, но я не мог отделаться от чувства того, что меня покинули без какой-либо причины, ничего не сказав.

Он цокнул языком и без зазрений совести продолжил потешаться:

— Что, неприятно, когда про тебя забывают? А я вот к твоему сведению частенько такое на своей шкуре испытывал и ничего. Так что прекрати сидеть с перекошенной от обиды миной, я не за тем пришёл, чтобы на тебя такого смотреть.

Стремительно возникшая вспышка гнева тяжёлым звоном набата ударила в виски. Для него никогда не составляло труда уклоняться от вопросов и переворачивать всё с ног на голову, но я хотел, чтобы сегодня всё было иначе. Больше я не намеревался отпускать его, остановившись на очередной колкости в мой адрес или же недосказанности после потушенного бычка сигареты.

Сделав большой глоток вовсе не девчачьего, как он выразился, коктейля, я поднялся и посмотрел на него сверху вниз:

— Тогда для чего же ты пришёл?

— Ну, конечно же для того, что тебе кто-нибудь морду не начистил, ну или девушка какая не пристала, от которой ты бы в обморок хлопнулся. Забочусь о тебе и всё также никакой благодарности, — он наматывал на палец дред, беззаботно покачивая в воздухе ногой, свисающей с валика кресла, и никак не мог ожидать, что я наклонюсь к нему и схвачу за плечо, заставляя посмотреть мне в глаза. Его расслабленный настрой тут же улетучился.

— Я вроде говорил тебе, чтобы ты никогда не притрагивался ко мне. Если собрался очередную мораль читать, то валяй, но не смей трогать.

— Плевать.

— Ба, как мы заговорили. Неужто кто-то научился наконец проявлять свой характер? — он облизнул уголок рта и смело придвинулся ещё ближе ко мне. — Тогда, может, ты тоже готов выслушать то, что я тебе скажу?

Кровь стучала в висках. Я понимал, что что бы он сейчас ни сказал, это только сильнее разожжёт разгорающееся внутри пламя.

— Устал я от тебя, доволен? Скучно мне с тобой, неимоверно с-к-у-ч-н-о, — отчеканил он каждую букву, с вызовом глядя на меня.

Я не верил, что просто так могу надоесть ему. Что он возомнил о себе, неужели считал, что является более приличной компанией, чем я? Да невозможно было, чтобы кто-то мог терпеть его так же долго, как я, о чём тут вообще можно было рассуждать.

— А ещё, давно хотел сказать. Я многих презираю, но тебя в особенности, потому что ты никчёмное существо, которое даже не в состоянии признаться самому себе, что является насквозь притворным и лживым. Думал, удастся растормошить тебя, а ты только и научился, что пить и глотать никотиновые пары.

Его лицо передо мной начало двоиться.

— Сколько в тебе на самом деле говна, а? А ведь я уже говорил, что у нас намного больше общего, чем ты думаешь. Так как ты можешь в чём-то меня упрекать…

Я не дал ему закончить. Он не раз плевался в меня ядовитыми словами, но я знал, что рано или поздно непременно сорвусь. В этом не было моей вины, он сам освободил мне руки многочисленными нападками, да и, видимо, как раз этого старательно и добивался. Раз он так жаждал, чтобы я наконец выпустил из загона свою неуравновешенную личность, я не мог больше заставлять его ждать.

Я потащил его в туалет, чтобы скрыться от посторонних глаз. Он немного упирался, больше чисто для вида, но сам при этом не переставал горланить:

— Ничтожество!

— Пустое место!

— Притворщик!

— Жалкий! Жалкий! Жалкий!

Только когда я захлопнул за нами дверь тёмного помещения, он умолк. Это была небольшая коморка, стены и пол которой были выложены чёрной кафельной плиткой. Комната находилась в задней части заведения и плохо отапливалась, поэтому здесь было сыро и по-настоящему зябко. Света тут было не больше, чем во всём баре, под потолком висела одна голая лампочка. Когда-то её обрамлял абажур, но кто-то разбил его, а владельцы решили особо не заморачиваться с заменой. Зато они определённо страдали нарциссизмом, ибо стену напротив входа и единственной кабинки закрывало зеркало почти что в человеческий рост высотой. Разумных ответов на вопрос, зачем оно было нужно в таком месте, где толком не было ни света, ни трезвых людей, найти было невозможно, но сейчас я в душе ликовал, что оно здесь было.

Я подвёл зверёныша практически вплотную к ледяной зеркальной поверхности и не без наслаждения вдохнул терпкий аромат сигаретного дыма, исходящий от его тела. Хоть он и вёл себя почти послушно, молча подчиняясь моим движениям, в зеркало смотреть не стал и отвёл взгляд.

Его упрямство раздражало.

— Посмотри на меня, блять, — я стоял за его спиной, наклонившись к его уху и держа его за подбородок, чтобы не дать отвести голову в сторону. — Посмотри внимательно, чёрт возьми, ты же так ненавидишь мою рожу.

Сейчас моё лицо не было ни привычно безэмоциональным, ни наигранно доброжелательным. В отражении я видел лихорадочный блеск почти животных глаз, а мои губы были растянуты в неестественном оскале.

— Ты этого хотел? Окончательно вывести меня из себя?

Парень слабо подрагивал в моей хватке и больше не произносил ни слова. Но при этом я не видел в нём и капли страха, что взбесило меня ещё больше. Казалось, его тощее тело просто потряхивало от холода, не более.

Я ещё сильнее сжал его подбородок, теперь повернув его голову так, что мы соприкоснулись лбами и могли чувствовать дыхание друг друга.

— И чего ты молчишь? Не до болтовни стало?

Он облизнул губы и лишь цокнул языком.

Ярость, копившиеся во мне годами, нашла выход в этот момент его полного безразличия. Как он мог посметь настолько ни во что меня не ставить?

Я оттолкнул его, чтобы через мгновение уцепиться за дреды на затылке и оттащить к боковой стенке.

— Я терпел твои грёбаные насмешки, — движимый неуправляемой тягой смешать этого человека с грязью, я впечатал его головой в кафель. — Выслушивал от тебя всякую пургу, — второй удар был намного сильнее, а костяшки пальцев, сжимавших мёртвой хваткой его волосы, побелели от напряжения. — Терпел твоё блядское общество, — до ушей донёсся чвакающий звук рвущейся плоти и ломающегося носа, от чего человек под моей рукой ещё сильнее задрожал, но по-прежнему не издал ни единого звука. — Ждал, когда ты вернёшься, а ты пришёл и ещё больше начал выводить меня из себя, — меня самого трясло оттого, как страстно я желал вдолбить его в стену, да так, чтобы там навсегда осталась вмятина от его бесячей физиономии.

Я продолжал прикладывать его головой о плитку, пока он не начал кашлять, давясь собственной кровью, и из его горла не вырвался хрип.

— Неужто всё-таки решил что-то сказать?

Я снова повернул его к себе. Его лицо превратилось в кровавое месиво. Он лениво разлепил веки, залитые стекающими с разбитого лба густыми влажными дорожками, которые выглядели почти чёрными, и уставился на меня так, будто видел в первый раз в жизни. Несколько секунд я пристально смотрел на него, ожидая, что увижу хотя бы намёк на искреннюю эмоцию. Однако он по-прежнему вёл себя так, словно ничего не происходило и перед ним никого не было.

Не выдержав, я хотел было нанести ещё один удар, на этот раз кулаком прямо ему в лицо, но тут он вдруг перехватил мою руку и с лёгкой улыбкой сплёл наши пальцы.

Меня словно шибануло током. Какого хера он творит?! Даже избитый продолжает издеваться?!

— На свете не найти ещё более тупого человека, чем ты. И уйти не позволяешь, и не рад, когда я с тобой. Двуногое недоразумение, — вздохнул он и прикоснулся разбитыми губами к моим.

— Почему же ты так сильно не любишь себя?

В голове что-то взорвалось, всё перед глазами заволокло красной пеленой. Его слова оказали на меня ещё более ужасающее воздействие, чем молчание пару мгновений назад, и послужили контрольным выстрелом, который окончательно лишил меня последних проблесков здравого ума.

В позднее время суток я всегда брал с собой складной нож, который прятал во внутреннем кармане пиджака. До сегодняшнего вечера мне так и не довелось ни разу им воспользоваться.

Щелчок, и в тусклом свете пыльной лампочки сверкнуло новенькое отполированное лезвие, прежде не знавшее вкуса человеческой плоти.

Он перевёл туманный взгляд с меня на нож и будто бы вовсе не был удивлён. Я хотел услышать вопли ужаса, раскаяние и мольбы о пощаде, но он всё ещё держал мою руку и просто ждал. Я не понимал, куда улетучились его бунтарство и ехидство. Смирение и спокойное принятие происходящего никак не вязались с его обыденным взрывным поведением.

— Идиот… — в гневе я не разобрал, были ли это его слова или мои собственные.

Он не вырывался и не кричал, когда острое лезвие вошло в его грудную клетку. Он был настолько худым, что все его рёбра можно было без труда пересчитать слабым прикосновением. Нож с лёгкостью нашёл в них брешь, чтобы дотянуться до сердца. Короткого лезвия хватило, чтобы добраться до жизненного ядра человека, которого я в данную секунду так ненавидел.

Его губы немного дёрнулись от боли. Окровавленный нож со звоном упал куда-то в темноту.

Тело обмякло в моих руках, и он как плюшевая игрушка безмолвно сполз по стене вниз.

Его кровь на моих руках… была тёплой?

Впервые я почувствовал, что в нём было хоть что-то не безжизненно ледяное. От этого осознания алый миазм бурлящего в моём сознании безумия превратился в застывшую магму, которая медленно пошла трещинами и наконец разлетелась на тысячи мелких осколков, когда он, будучи не в состоянии сидеть, всем телом распластался по чёрной плитке.

Больно… Кажется, действительно больно…

Теперь он лежал на полу и как беззащитный ребёнок обхватил колени руками, точно пытаясь прикрыть позорную кровоточащую рану. Его дыхание стало прерывистым и сипло вырывалось из груди неравномерными вздохами. Постепенно и оно начало слабеть. Он лежал лицом к зеркалу, и я заметил, что в тускнеющих глазах в последний миг его жизни мелькнула всё та же нахальная усмешка.

Я осознал, что за все наши вечера я даже не спросил, как его зовут…

Его имя — моё имя.

Его побелевшее лицо в отражении зеркала — моё лицо.

Его струящаяся на пол кровь — моя кровь.

Извини, мой любимый враг и ненавистный друг, ты был прав когда-то. Я действительно был жестоким убийцей.