Миндаль, корица (СИ) [грозные очи] (fb2) читать постранично, страница - 2

свете, окружённая зеленью и красными яблоками — они то там, то тут: висят на дереве, прячутся в густой, местами примятой, траве, блестят боками, уложенные в ящик, что стоит тут же, под деревом. Да и как её-новую ненавидеть? У неё в сумке не яблоки — последние дни лета, в волосах — лучи вечернего солнца, а на шее вместо золотой цепочки с рыбкой кои сухой яблоневый листик, зацепившийся за ворот рубашки. И Эме самой как будто бы с этим со всем хорошо. По-своему хорошо, не так, как с ним было когда-то.

— Странно, тебя не прогнали, — произносит тихо, в голосе эмоций — чуть, да и те, наверное, больше к яблокам, которые она вдруг начинает с таким интересом рассматривать. — Ты угрожал людям здесь?

— А что, теперь нужно кому-то угрожать, чтоб до тебя добраться?

— Нет, вообще не нужно было приезжать. Мне и говорить с тобой не желательно. Не только с тобой — ни с кем из той жизни. Это… это не поощряют.

— А я, значит, как раз из той?

— Ну уж не из этой точно, — звучит как будто бы язвительно, но нет — просто по факту. Он ведь теперь действительно не из этой. Из этой у неё — новые братья и сёстры, работа с раннего утра до поздней ночи, старая поношенная одежда. Вот только правда ли она мечтала о такой жизни, или просто нашла место лучше, чем подле него — об этом ему остаётся только догадываться.

Эма спускается с лестницы, от его руки отказывается, тихонько сообщив, что помощь чужака ей принимать нельзя.

— Чужак из той жизни… это ты так прокляла меня?

На его сарказм внимания не обращает, мнёт поясницу, потом молча вытаскивает из сумки яблоки, осматривает каждое и аккуратно укладывает в ящик. На одно любуется особенно — крупное, круглое, с ровным румяным боком, маленькой частью ветки на черешке и даже с зелёным листом.

— Вот, возьми, — ему протягивает и глядит с обидой, когда он специально на пару мгновений удерживает её руку в своей. — Подарок лета. Просто так. Хотя тебе, наверное, подобное удивительно.

— Почему удивительно? Я для тебя всегда всё делал. Просто так для тебя, Эма.

— Ошибаешься, ты старался для себя, — говорит и оглядывается на скрип калитки в стороне, в сад входят трое и рассматривают чужака, с которым так запросто разговаривает их сестра. — А я всего лишь была рядом. Единственный раз я попросила сделать что-то для меня — бросить группировку, послать к чёрту Майки, а не принимать все его затеи, как свои собственные. Но ты даже не задумался над этим.

— Да как бы нам с тобой было тогда, Эма? Без денег, без жилья как? Куда б меня с такой рожей работать взяли?

— Деньги не нужны, Харучиё. Совсем не нужны. Оставайся со мной сейчас, и я тебе покажу. Останешься? — Эма выпрямляется, снимает с плеча сумку и бросает на траву. Стоит напротив, заведя руки за спину, смотрит прямо, а сама поджимает пальцы ног, сминая траву, и пятки вдавливает в землю так, что икры напрягаются почти до судорог. И он не может сдержать нервную кривую ухмылку, случайно бросив взгляд на её грязные босые ступни. Она этот взгляд замечает, улыбается в ответ уголками губ. Она не разочарована. Она просто ничего иного и не ждала. — Я же говорю — дело не в деньгах. Ладно, пойдём поговорим, раз приехал, тут всё равно не дадут. Заодно покажу дом. А то вдруг расскажешь Майки какие-нибудь ужасы, которых он не видел в прошлый раз, и он ещё заявится сюда со всеми остальными.

Эма ведёт его через сад и снова через огород, здоровается со всеми, кого встречает, улыбается мальчишке, с которым говорил Санзу, и он вдруг чувствует, как начинает жечь сердце ревность, ведь Эма и этот парень в одной общине, и жизнь у них одна, и одежда одинаковая, и ласковая она для него, и улыбкой провожает тоже его. А он, Санзу — ничего не значащая часть внешнего мира. Он как приехал, так и уедет. Даже Эма его чужаком назвала, а после этого чего ещё ждать?

***

Двухэтажный старый дом в окружении деревьев, в их тени, в солнечных пятнах на стенах от пробирающихся сквозь листву лучей.

— Здесь я живу, — говорит Эма, черпает ковшом воду из бочки, стоящей около крыльца, тщательно моет ноги, обтирает полотенцем, которое снимает с верёвки рядом, и только потом открывает дверь для своего гостя.

В доме прохладно, пахнет мылом, вечерней летней свежестью, зеленью и мокрым деревом. На первом этаже девушка щёткой натирает пол. Она отвлекается от работы, когда видит незнакомца, но так враждебно, как остальные, не настроена. Даже прямо смотреть стесняется, правда, один раз всё же пересекается с ним взглядом, когда тот поднимается по скрипучей лестнице на второй этаж. Санзу приходит в голову мысль, что эта девчонка, возможно, здесь совсем недавно, что её тоже кто-то ищет. А, может, она, как и Эма, просто сбежала от проблем.

— Она ушла из семьи, — будто прочитав его мысли, тихонько произносит Эма. — Несладко ей там жилось, поверь.