Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ) [Динна Астрани] (fb2) читать онлайн

====== Часть 1 ======

Пустые безучастные глаза мойры, богини судьбы, не мигая, смотрели в лицо царя богов и, казалось при этом, ничего не видели. Это был мертвец, вечный мертвец, говоривший и действовавший, но не ощущавший ничего — ни положительных эмоций, ни отрицательных.

Зевс прижал могучую руку к сильно бьющемуся сердцу. Он не мог, не желал поверить в то, что услышал. И готов был проклинать себя за то, что проявил интерес к своей дальнейшей судьбе и задал вопрос мойрам. Уж никак не ожидал он узнать то, что узнал.

— За что? — пробормотал он. — Мой родной сын станет сильнее меня и отнимет у меня власть? За что же мне этот ужас? За то, что я поступил так же с моим отцом Кроносом? Но разве я не был прав? Разве мой отец не был чудовищем, пожиравшим собственных детей? И я не имел права остановить его? Я должен был оставить моих братьев и сестёр гнить в его утробе? А может, моя мать совершила преступление, обманув его, и позволив ему проглотить камень, завёрнутый в пелёнки вместо меня? Почему я должен быть наказан за это?

В ответ мойра лишь хранила мёртвое молчание. Дальше вопрошать было бессмысленно.

Спустя некоторое время Зевс пребывал в своём царском дворце на Олимпе, не в силах обрести покой. Его красивое лицо с резкими мужественными чертами покрыла смертельная бледность, вокруг больших ясных глаз легли тени, он сам весь как будто осунулся.

— Я не мог быть неправ, — сжимая голову ладонями твердил он. — И не было тогда другого выхода… Но мой сын, который родится у моей жены Метиды! Как же горестно осознавать, что твой ребёнок, твоя плоть и кровь однажды восстанет против тебя и поступит с тобой, как с врагом! Что подвигнет его на это? Разве я — Кронос? Разве я не люблю всех моих детей?..

Горе настолько захватило его, что он даже не заметил, как ступая тяжёлыми громкими шагами, в его дворец вошла богиня Гея и предстала перед ним. Он смотрел перед собой и, подобно мойре, высказавшей ему его ужасную судьбу, не видел ничего и никого.

Гея поняла отлично печаль своего внука: самоуверенный мальчишка ждал иных предсказаний от божеств судьбы, вероятно, ему хотелось больше славы, больше власти, небывалых почестей и побед. А тут — всё потеряет из-за собственного сына… Вот теперь ему ещё хуже, чем ей, богине Земли.

Гея была не из самых счастливых божеств олимпийского пантеона. Она являлась тождеством планеты, на которой всё и происходило, поэтому всё, что случалось на планете неизменно отражалось на её организме. Войны смертных били по её нервам, играли на них, как на струнах кифары. Когда её сын и муж Уран заточил в недра планеты их общих детей титанов, её живот сделался тяжёлым до невыносимого и казалось, по нему вот-вот пойдут трещины… Именно поэтому у этой богини было мало причин быть довольной существованием. И её внутреннее состояние отобразилось на её внешнем облике: от почти постоянного раздражения у неё отекали веки, отчего глаза её были узкими и продолговатыми, что уменьшало привлекательности её в общем очень красивому лицу. К тому же губы её постоянно сжимались и растягивались, а со временем такое состояние стало их естественной формой.

— Зевс! — позвала она.

Громовержец, наконец, взглянул на неё ожившими глазами и понял, что он не один.

— Приветствую тебя, Земля, — пробормотал он. — Какое дело привело тебя ко мне?

— Зевс, я знаю о предсказании мойр, — со свойственной пантеону олимпийских богов прямотой заговорила она, — я невидимо присутствовала там, в их пристанище, когда ты вопрошал их. Ты, кажется, сомневаешься в справедливости такого поворота судьбы?

— А разве это не так? Разве это справедливо? — Зевс пристально посмотрел в глаза прародительнице богов.

— Ты, кажется, считаешь Кроноса злодеем? Соглашусь с тобой, он поступил жестоко со своими детьми. Однако, ты забыл ту цель, с которой Кронос сверг с мирового престола отца своего Урана: он сделал это по моей просьбе. Цель была благородна, он спасал меня, мать. Но ты видишь, даже за благородство пришлось заплатить. Видимо, нет оправдания тому, когда сын поднимает руку на отца.

Глаза Зевса вспыхнули молниями:

— Так я должен был тогда покориться? Не спасти моих братьев и сестёр? Оставить их там, внутри Кроноса?!

— Вероятно, да.

— И что тогда? Ничего бы не изменилось до сих пор? Я прятался бы по всем закоулкам мироздания от собственного отца, а братья и сёстры находились бы в нём? И так было бы всегда?

— Ничего не может происходить всегда. Кронос — это нечто временное. Всё должно изменяться. Возможно, дети Кроноса выросли и возмужали бы в нём и им пришлось бы отпустить их. Его плоть не смогла бы вечно держать их внутри себя.

— Но при таком раскладе я не стал бы царём богов… Я был бы вечным беглецом! А Кроноса мог бы свергнуть Посейдон или Аид и тогда кто-то из них стал бы над всеми… И я должен был смириться с такой судьбой?!

— Тебе придётся смириться с другой судьбой.

— Да, пасть от руки сына… Как это будет происходить? Что побудит его восстать против меня? Жажда власти станет в нём сильнее любви его отца к нему? Что-то обидит его? Или кто-то настроит его против меня? И как он пойдёт войной на меня? Я даже боюсь напрягать воображение, чтобы увидеть это всё…

— Тебя пугает только то, что произойдёт с тобой? — промолвила Гея. — А ты вообрази себе, что ждёт других богов, твоих детей и других, за которых ты в ответе. Подумай об этом. Подумай и о других.

Она развернулась к царю богов спиной и тяжёлой поступью своей поспешила прочь. Пальцы её сжались в кулаки, ногти впились в кожу ладоней.

— Я знаю, он этого так не оставит, — пробормотала она себе под нос. — Он, конечно, попытается что-то совершить против судьбы. Он не из тех, кто склоняется хотя бы перед судьбой. И этим ускорит её исполнение. И пусть это случится. Пусть. В этом мире будет меняться всё — и только я останусь неизменной. Только меня не коснутся никакие перемены, потому что это я основа основ, это я нужна всем, а мне — никто. И рано или поздно всё живое осознает, кто на самом Высшая Богиня, кто поистине достоин власти и от кого зависит — всё! Сын будет свергать отца до тех пор, пока всё не окажется в руках Великой Матери. Вот тогда все заплатят за мои унижения!

В памяти Геи всплыл её главный обидчик — сын-насильник Уран. Но подробности проживания с ним вспоминать не хотелось и богиня Земля постаралась вытряхнуть их, как мусор. Чтобы хоть немного унять накатившую могучую волну раздражения из-за них, она постаралась подумать о приятном: поднять из памяти тот день, когда ненавистный муж, наконец, превратился в евнуха и отстал от неё. И тут же всё оборвалось. После таких счастливых событий Уран умудрился напоследок унизить свою мать и жену.

Это случилось вскоре того, как отсечённый Кроносом фаллос Урана упал в море и, как бесноватый, начал взбивать вокруг себя розовую пену, словно совершая последнее совокупление. Вероятно, это и послужило появлению из этой странной пены того младенца женского пола, который просто сводил с ума Гею.

Уран, вроде бы, и не очень сожалел о потери мужественности. Он сразу сделался каким-то спокойным и умиротворённым и казалось, что его даже устраивало то, что ему больше не придётся существовать в напряжении от своей извечной непроходимой озабоченности.

И ещё он не мог натешится своим поскрёбышем, которого, как считал Гея, «выплюнуло» море. Он носился с девчонкой на руках и показывал её богам вод и лесов, повторяя одно и то же:

— Вот видите, какого красивого ребёнка родил я сам! Этого потому что я сделал это без участия Геи, а ведь Гея рожала только уродов, исключая, разумеется, меня самого! Смотрите, на что я один способен!

Гея слышала эти неосторожные слова бывшего мужа и это не добавляло покоя её изнурённому вечным раздражением разуму.

Досада разрасталась от того, что девчонка, отданная Ураном на воспитание богиням орам и харитам, подрастая, становилась всё красивее и красивее, как бы в пику самой Гее. И уже во взрослом состоянии превратилась не в какую-то там нимфу или другую богиньку с низших ступеней пантеона, а богиню любви — любви мощной, могучей, которой трудно противостоять не только смертным, но и богам…

Гея встряхнула копной разноцветных кудрявых волос, чтобы не думать о неприятном. Волосы её были совершенно необычного цвета, было трудно назвать его одним словом. Они казались то пепельно-серыми, то местами отливали рыжиной, то в них попадались чёрные пряди, то они имели цвет песка.

— Итак, я подожду, как развернутся дальнейшие события, — снова вслух проговорила она. — Ждать-то мне не привыкать. Вот только я вас всех пережду!

И события на самом деле бурными.

Зевс, с его деятельной и предприимчивой натурой, в отличие от бабушки Земли, не умел ждать. В его голове созрел план, как спасти собственную власть и устоявшийся в мире порядок, но, осознавая аморальность и жестокость этого, он терзался в мучительных сомнениях. Никакие Эринии, суровые богини угрызений совести не посмели бы тревожить громовержца, даже они предпочитали пойти на компромисс, чтобы не оказаться в Тартаре. Но у царя богов не молчала собственная внутренняя совесть. И он уговаривал её:

— Я обязан подумать о своих детях и о других богах! Я не могу допустить их гибели. Кто знает, что случится с ними после того, как я перестану править этим миром?

В тот же вечер того же дня Зевс, надев маску беспечности и весёлости совершил то, что совершил: он, как бы полушутя, попросил свою супругу Метиду продемонстрировать её способности превращаться в другие существа. И богиня, не ощущая подвоха превращалась то в одно животное, то в другое и, наконец, по совету мужа — в каплю воды… И тут же оказалась проглоченной им.

— Прости меня, — проговорил он. — Это было необходимо сделать. Иначе твой сын, которым ты беременна сейчас, погубил бы этот мир. Это не значит, что я больше не люблю тебя или этого нерождённого ребёнка. Вы навсегда останетесь частью меня — ты и наш сын. И я буду любить вас, как часть себя. Но этот ребёнок не получит мировой престол. Я обязан преодолеть судьбу, предсказанную мойрами!

====== Часть 2 ======

Проблема казалась решённой, но мало кто из маститых богов, бывших в курсе происходящего, обрёл покой. Ясно было одно: поступок дурной и несправедливый. Привычный и удобный миропорядок сохранён ценой неправедности. Волны возмущения поднимались в разумах — и оседали после вопроса: а что делать?

Вскоре на Олимпе состоялась новая свадьба — царя богов Зевса и Фемиды, хотя боги знали о его другой тайной жене – Гере. Олимп был божественной деревней, где было трудно что-то скрыть. Гера грезила о троне, но на то время Зевс решил, что его царицей должна стать богиня правосудия и справедливости. И был роскошный весёлый свадебный пир. Фемида воссела на трон Метиды.

А после… Время шло и начал забываться тот нечестивый поступок с бывшей правительницей мира, косвенными участниками которого стали знавшие о нём. Промолчать, узнав о беззаконии — стать соучастником.

И как-то получилось, что об этом стало известно всем, не только богам низших ступеней, но даже смертным.

И стали общеизвестными и последствия: однажды Зевс ощутил непривычную, совсем непривычную для совершенного тела бога головную боль… Настолько нестерпимую, что пришлось избавляться от неё с помощью молота Гефеста… Тогда и произошло рождение очередной олимпийской принцессы Афины… И…

Поражённые боги с восторгом взирали на величественную богиню, вышедшую из головы Зевса, уже взрослую, вполне сформировавшуюся прекрасную девушку, да ещё и в воинских доспехах.

И только титан Прометей заметил одну незначительную мелочь: из окровавленных осколков головы цары богов выкатилась маленькая прозрачная капля и, словно улитка, поползла по мраморному полу. Поймав на себе пристальный взгляд Прометея, она замерла и задрожала. Но титан лишь улыбнулся краешком рта, мол, не бойся, не выдам. И капля медленно начала превращаться в пар.

Позже Прометей сумел отыскать её, несмотря на то, что она довольно надёжно спрятала себя в постоянное облако невидимости. Логика подсказывала, что Метида укрылась в параллельной вселенной и нигде иначе. И наверняка эта вселенная одна из скромных, божества которых уж точно не обладали такими скрепами, как олимпийские, не были так уж въедливы и не стремились соваться во всё подряд. Всё указывало на многоплемённую вселенную палестинских божков.

Когда титан в глубокой тайне от олимпийцев перешёл в эту вселенную, он понял, что путь его лежит в пустыни, не иначе. Пустынь много, но не такое уж это и огромное пространство — Палестина, чтобы он, мудрейший из титанов, наделённый даром пророчества, не смог отыскать богиню, допустим, по вибрациям её сущности.

И это у него получилось. Он не ошибся. Она пребывала в пустыне — среди унылого пейзажа, где почти отсутствовала растительность, только местами из земли торчала верблюжья колючка. Почувствовав близость божества, Прометей произнёс:

— Приветствую тебя, великая богиня, мудрейшая из мудрых.

Через несколько секунд воздух заколыхался перед его взором и в нём начали проступать очертания голубого шатра, украшенного серебренными нитями и жемчугом. Полог его заколыхался, как бы приглашая войти.

Метида восседала на шёлковых подушках, покачивая колыбель со спящим младенцем, которым она разродилась только на днях и выглядел он, как настоящий новорожденный, в отличие от своей сестры-близнеца, появившейся на свет уже во взрослом состоянии.

— Приветствую и тебя, достойнейший Прометей, — она жестом пригласила титана присесть на одну из золотых скамей. — Надеюсь, переход из одной вселенной в другую не слишком утомил тебя.

— Оно того стоило, чтобы первым узреть грядущего владыку мира.

— И, надеюсь, последним?

— Не сомневайся, богиня. Ты с твоим великим разумом понимаешь, насколько в тягость стало правление Зевса многим из нас, титанов. А ведь какие были надежды, когда я сам многих из них убедил перейти на сторону громовержца! И подумать только, мы не получили ни статуса богов, ни своей доли в его мире. Всё заполнили его дети, ну и ещё кое-кто из потомков Урана, но это не мы.

Метида усмехнулась:

— Коварство Зевсу не занимать. Его хитрость даже сумела обвести вокруг пальца мою мудрость. Но увы, хитрость — ненадёжный скакун под седоком.

— Эта лошадь уже пала. Зевс отлёживается в собственном дворце с туго забинтованной головой в ожидании, когда осколки его черепа срастутся, ну и все обитатели Олимпа носятся с ним, как с тухлым яйцом и, кажется, кроме этого никого ничто не заботит. Я воспользовался суматохой, чтобы, наконец, отправиться сюда, не вызвав вопросов и подозрений, что это титану Прометею вдруг могло понадобиться в Палестине.

— Допустим, поискать лучшей доли, — улыбнулась богиня мудрости. — Кое-кто из богов ведь действует и в нескольких пантеонах, то и дело шныряя из вселенной во вселенную.

— То боги, — мрачно ответил Прометей, — а вот за титанами ведётся тотальная слежка, что мы, где мы и как. Нам явно не доверяют и мы постоянно должны объяснять свои поступки. Я много дал смертным, многому обучил их, чтобы им легче выживалось. Зевс не очень-то жалует эти творения времён Кроноса. Но я-то знаю, что это я их истинный бог и это я нужен им больше, чем кто-либо из богов. Однажды храм будет воздвигнут и мне. И это будет храм богу прогресса и процветания людей. Богу, который поведёт человечество в эпоху, даже более совершенную, чем золотой век.

— И что же это будет за эпоха — лучше, чем золотой век? — удивлённо спросила Медита.

— Это будет эпоха, когда человеческий разум достигнет совершенства, — вдохновенно произнёс Прометей. — Когда люди избавятся от всякой нужды и от тяжёлого труда, потому что многое за них будут делать искусственные неживые создания из неживой материи, питаемые энергией окружающей стихии. Когда людям станут доступны знания, которые скрывают от них боги. И люди станут сами подобны богам, а не жалким червям, зависимым от милости богов. Ведь в золотой век люди всё-таки зависели от милости богов, хотя бы от того же Кроноса — соизволит ли он послать им аж три урожая за год и чтобы всё само росло из земли.

Метида отвернула лицо от говорившего титана и между бровей её пролегла складка. Но она постаралась вновь придать своему лицу непроницаемость и обратила его к Прометею.

— Я и мой сын подумаем над твоими словами, бог прогресса, — промолвила она лестное слово. — Кто знает, может этим миром будут править три божества: Великий Бог, Богиня Мудрости и Бог Покровительствующий Человеку, — она чуть улыбнулась. — Если, конечно, будущего Великого Бога раньше времени не обнаружат враги и не сбросят его самого в Тартар. Ведь этого же не случится, правда, Человеколюбец? — взгляд Метиды обрёл просящее выражение.

— Клянусь водами Стикса, я вас не выдам, — Прометей ударил себя в грудь могучим кулаком. — Будь сама осторожна, богиня. Расти достойно своего сына. Пусть он не будет похож на своего отца. Я верю, ты воспитаешь его добрым и справедливым, — он поднялся с золотой скамьи. — А теперь я должен поспешить назад, пока кто-то не заметил моё отсутствие.

Он протянул руку вперёд, провёл ладонью круг по воздуху и перед ним раскрылся портал в олимпийскую вселенную, куда титан поспешил шагнуть и амбразура портала закрылась за ним.

Метида склонилась над колыбелью сына. Мальчик, оказалось, не спал и смотрел на неё голубыми, слишком умными и проницательными для новорожденного глазами. Это были глаза ребёнка, достигшего подросткового возраста — не менее того.

— Ты слышал? — промолвила она. — Он поучает меня, как мне воспитать своего сына. Я сама всё знаю лучше его самого. Я богиня мудрости! Но какие у этого Прометея абсурдные мечты: сделать из людей богов! Зачем тогда людям будем нужны мы, боги? И будут ли тогда люди молиться нам, богам, строить храмы и приносить жертвы? Зачем им это, если они будут слишком много знать? И сам-то Прометей не оставляет мечту быть однажды признанным богом, что ему построят храм и всё из благодарности ему, богу человеческого прогресса! Жди от людей благодарности, как же! Хотя… Можно было бы и дать это всё людям, но не раньше, чем он будут к этому готовы. А готовы они станут, когда, имея всё и будучи избавлены от тяжкого физического труда и имея многое, что сейчас имеют только боги, они не возгордятся и будут по-прежнему чтить богов и помнить, чем обязаны бессмертным. И это произойдёт не скоро. Не скоро, сын мой.

Глаза дитяти в люльке не отводили от неё глаз небесного цвета, мальчик явно слушал очень внимательно и, без сомнения, всё понимал. Метида улыбнулась:

— Нет, пока — пока! нам не нужен Бог Покровитель Человека. Нужен только Великий Бог и Богиня-Мать. Только Прометею не следует об этом догадаться. Пусть себе витает в своих мечтах, ведь он настолько наивен, что готов верить любому, кто готов пообещать ему его мечты исполнить. Я готова пожелать ему что угодно, лишь бы он не выдал нас. Чтобы мы спокойно достигли своей цели. Но для этого нам требуется быть очень, очень осторожными. Теперь нас не увидит никто и никогда. Я окутаю нас вечным невидимым облаком, рассеять которое не сможет никто. Запомни: тебя никто никогда не должен увидеть. Ни один бог. Ни один смертный. Тот, кто увидит твоё лицо, должен будет умереть. Ты станешь невидимым богом. И я даю тебе имя: Бог. Господь. Так и называй себя, когда тебе придётся представится даже в твоём невидимом облике. Пусть у тебя не будет другого имени. И я буду рядом с тобой всегда.

Ребёнок опустил крошечные веки и снова приподнял их. Он думал мозгом, которому было всего несколько часов от роду.

А затем часы сливались в дни, дни в месяцы, месяцы — в годы, годы — в долгие годы.

====== Часть 3 ======

Это было время, когда боги находились во власти сценария судьбы и никто из них не имел власти как-то изменить его. Каждый, кто считал, что своими действиями сумел как-то изменить ход судьбы, заблуждался себе же во вред. То, что должно было случиться, случалось и если оно было нежеланно до боли и дрожи, происходило внезапно, порождая невыносимый ужас и ощущение самого что ни на есть тяжёлого поражения.

Многим пантеонам богов из разных вселенных были предназначено падение — сумерки богов, страшная полоса, подобная холодной непроглядной ночи.

У олимпийцев это произошло уж совершенно неожиданно, когда горя не ждали никак и никого даже не терзали недобрые предчувствия. Был очередной пир, все были пьяны и веселы от вина Диониса и завораживающих звуков музыки кифары Аполлона. Кто-то танцевал под них, кто-то в счастливом хмелю пытался вести приятные беседы с кем-то другим, пребывающим в таком же сладком опьянении.

Когда в пиршественный зал вошла Метида, в сопровождении огромных существ, ещё недавно служивших Зевсу — Властей и Сил, её заметила только Афродита в отражении зеркала, в которое время от времени смотрелась. В груди богини любви всё похолодело. Ведь богиня Метида должна сейчас находиться внутри Зевса, не так ли? Но вот, отражение её лица виднеется прямо за плечом Афродиты и рядом с ней эти громилы, которым запрещено появляться на пирах незваными. Неужели что-то пошло не так? Лицо Метиды, обычно прежде такое спокойное, теперь искажено яростью. И силовые исполнители Зевса не держат её под руки, как преступницу, она что-то говорит им и они слушают её. Как такое может происходить и сколько зловещего в этом! Или это действует вино Диониса, которое бог виноделия сотворил с каким-то очередным сюрпризом? Может, это так задумано самым весёлым богом на Олимпе: всех напугать нелепыми иллюзиями, но когда станет ясно, что всё это лишь видения, все облегчённо вздохнут? Без сомнения, это так.

Сам Дионис флиртовал с харитами, возлежа на пиршественном ложе и также пребывал в состоянии приятного опьянения.

— Дионис! — позвала его богиня любви. — Сегодня твоя выдумка превзошла сама себя. Подумать только: твоё вино заставляет видеть сущие кошмары, но в то же время осознавать, что это не происходит на самом деле! Отдаю должное твоему философскому настрою. Ты решил нам показать, как всё могло быть плохо, чтобы мы научились ещё больше ценить то счастье, что у нас есть, правильно я угадала твою задумку, великий затейник?

Услышав её голос, Дионис повернул голову в её сторону, затем бросил взгляд за её плечо и оно в одну секунду его лицо вытянулось самым неестественным образом и свежий румянец сошёл с него. Чёрные брови божества удивлённо вскинулись, большие зелёные глаза округлились как от ужаса. Он приподнялся на ложе, сел, затем встал на ноги.

— Я не столько выпил, чтобы видеть то, чего нет на самом деле, — пробормотал он. — Это Метида! — вырвался крик из его губ.

Резко прервались звуки струнной музыки. Боги один за другим начали подниматься со своих мест, не сводя расширенных глаз со стороны входа в пиршественный зал, где находилась Метида в окружении Властей и Сил.

Сам Зевс не поверил своим глазам. Но он был достаточно мудр, чтобы сложить два и два: да, бывшая жена сумела выбраться из его тела и, вероятно, давно. У него была тогда разбита голова, как кувшин, просто на мелкие черепки раздроблена, почему бы вместе с каплями крови не вытечь и ТОЙ капле? Как было глупо не оценить эту великую женщину. Однако, как бы то ни было, следовало справляться с ситуацией.

— Власти и Силы, кто позволил вам входить в пиршественный зал? — прогремел его голос. — Или вы забыли установленный порядок?

Власти и Силы, великаны, словно вытесанные из камня, с непроницаемыми лицами, молчали несколько минут. Наконец, один из них прогремел, глядя на царя богов холодными стеклянными глазами:

— Зевс, мы больше не подчиняемся тебе. Мы перешли на сторону другого бога, более справедливого и гуманного, чем все олимпийцы. Он отменил человеческие жертвоприношения, а в ваших храмах приносят в жертву людей. Вы погрязли в жестокости и распутстве. Но все вы понесёте справедливое наказание: вас ждёт Тартар.

— Как имя этого бога? — закричал Зевс.

— Что тебе в его имени? — промолвила Метида. — Избранный народ, который первым склонился перед ним, не решается называть его иначе, как Он. Вот какова сила его власти над смертными. Но я не собираюсь слишком много рассказывать тебе про сильнейшего из твоих сыновей, бывший муж. Ты этого не заслужил. Действуйте! — обратилась она к стоявшим за её спиной Властям и Силам.

Один из великанов сделал шаг, но Зевс, выбросив руку вперёд, метнул из ладони молнию, это был не просо сгусток электричества, который появляется в грозу, это была боевая молния, поражающая даже высших существ. И она была направлена в шагнувшего великана. Голова того с грохотом раскололась и он повалился на мраморный пол, произведя ещё больший шум.

— К оружию! — завопила Афина и в её руке тут же материализовалось копьё, которое она незамедлительно метнула в одного из Сил, стоявших возле правого плеча Метиды.

В зале, где недавно происходил такой весёлый пир, завязалась нешуточная битва. В руках почти всех богов оказалось их оружие: Дионис и Гермес сражались тирсами, Арес отчаянно размахивал мечом, Гефест орудовал молотом Аполлон и Артемида натягивали луки и метали стрелы. Даже женские божества хватали золотые скамейки, кресла и пиршественные ложа и кидали их в нападавших. Одна лишь Афродита, словно обезумев, дико озиралась и ничего не предпринимала для защиты, только судорожно сжимая в тонких пальцах зеркальце.

Но Властей и Сил появлялось всё больше, они вставали на место погибших. И вскоре их численное превосходство дало о себе знать: был схвачен Зевс и в считанные секунды обмотан цепями, когда-то выкованными самим Гефестом и силу их не мог преодолеть даже сам громовержец. Поражение лидера уронило дух других богов. И только Афина с бешеным рёвом бросилась было на помощь к отцу, но тут же сама оказалась в руках сразу нескольких Сил и в цепях.

Сильнейшие из богов терпели поражение один за другим и вскоре все они оказались в плену цепей. Власти и Силы, оставив их лежать на мраморном полу, бросились ловить богов низшего порядка, которые уже не сопротивлялись, а с криками и визгами разбегались кто куда.

Один из Сил ринулся было к перепуганной Афродите и уже протянул к ней могучую бесформенную руку, но Метида сделала ему знак и он отступил и погнался за Иридой, порхнувшей над его головой на радужных крыльях.

Афродита, наконец, опомнилась. Она поняла, что ничего не сможет предпринять, чтобы как-то помочь другим богам. Теперь надо самой спасаться бегством. Но куда бежать? Конечно же, в месопотамскую вселенную, где она действовала в тамошнем пантеоне как богиня Инанна или Иштар. Как хорошо, что в своё время она догадалась подготовить там себе тёплое местечко!

Она провела ладонью по воздуху, очертя круг и перед ней открылся Верхний Мир игигов — высших богов месопотамского пантеона. И она спешно шагнула в него, закрыв за собой портал.

— Я этого так не оставлю! — процедила сквозь зубы Инанна, сжав до боли кулаки. — Мне бы только восстановить внутреннее равновесие, да обдумать всё хорошенько, я обязательно найду выход и помогу богам-олимпийцам. Метида, ты перехитрила всех нас, но ты, видимо, недооценила меня, раз не соблаговолила даже сковать меня цепью, как других. Ты меня плохо знаешь! Я — не только богиня любви, красоты и деторождения, изнеженная Афродита. Я ещё и Инанна, богиня войны!

Она огляделась кругом. Это был её роскошный богатый дворец в Верхнем Мире, такой уютный, наполненный мягкой мебелью, коврами и подушками, так манящими к уютному отдыху. Но теперь было не до него. Следовало обойти дворцы других маститых богов и рассказать им о происшедшем в параллельной вселенной, спросить их совета, что делать ей, чтобы вызволить из плена олимпийских богов.

Она сконцентрировалась, чтобы в считанные секунды переместится из своего дворца во дворец Энлиля, верховного божества. И когда она оказалась там, ей пришлось воспарить в воздухе и облететь весь дворец, но в нём не оказалось ни одной души. Для этого могла быть веская и понятная причина, допустим, божество отлучилось по каким-то делам, но отчего-то у Инанны заныло сердце от нехороших предчувствий.

А дальше всё было как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Инанна обшарила дворцы Ану и Энки и других богов и там тоже было пусто.

Она облетела все сады Верхнего Мира, заглянула в панике чуть ли не за каждое дерево — и там не было обнаружено даже низшее божество.

Застонав от страха, Инанна кое-как вернулась в собственный дворец и в бессилии плюхнулась на золотую скамейку. И почувствовала в потных пальцах рукоять зеркальца, которое машинально держала в руке до сих пор.

Зеркало. Первое её зеркальце подарил ей отец Уран-Ану, когда её подростковый период сходил на нет, плавно переходя в юность.

Бог неба тогда благословил её:

— Пусть зеркало станет атрибутом твоей силы, дочь. Каждый раз, когда ты ощутишь отягощение или ослабление, посмотри на своё отражение в зеркале и пусть твоя собственная красота станет источником твоей силы. Пусть она станет тем опорным столбом, что поддержит тебя.

Инанна поняла, что это именно то, что сейчас ей нужно. Ей нужен опорный столб. Она поднесла зеркальце к лицу и увидела своё отражение — такое бледное, перепуганное, жалкое, с дрожащими пересохшими губами.

— Нет, я не должна быть такой! — проговорила она. — Я сильнее, чем кажется многим. Меня не сломят просто так. Я — Инанна! Инанна!

— Да, Инанна, ты Инанна, — услышала она насмешливый голос.

====== Часть 4 ======

Она медленно опустила зеркальце и вместо её собственного отражения появилось другое лицо: поразительно похожее на её, только это было лицо молодого мужчины. Те же черты, только более резкие, заострённые.

— Свет, — произнесла она упавшим голосом. — Уже во второй вселенной происходит что-то странное и страшное… И я не нашла этому объяснения

Молодой мужчина, которого Инанна назвала Свет, был очень высок, идеально сложён, у него были такие же, как у Инанны очень светлые с позолотой кудри. Сторонний наблюдатель мог бы предположить, что он её брат-двойняшка, но Свет выглядел лет на двадцать пять, а Инанна лет на шестнадцать. Большинство богинь выглядело именно на этот магический возраст. И хотя Свет казался старше её, она самом деле он являлся её сыном.

Каждый раз, думая о том, что Свет её сын, Инанна с неприязнью вспоминала и обстоятельства, давшие жизнь этому существу. Однажды её угораздило уснуть не в своём роскошном небесном дворце, а на земле, в обширном фруктовом саду, принадлежавшем какому-то смертному царю. Тогда она ещё считала, что весь мир — это её дом и она, могущественная сильная богиня может чувствовать себя в безопасности где угодно. Это случилось после одной пирушки богов, она была настолько пьяна, что даже не помнила, что занесло её на землю. Она крепко заснула под раскидистым деревом и пробудилась от неприятных ощущений, как будто что-то сильно сдавило её живот и одновременно что-то грубо и болезненно входит в неё и выходит. Она распахнула глаза и сквозь пелену сна увидела лицо — круглое, потное, неописуемо наглое, ухмыляющееся.

— Что, красотка, поиграем весело, — прохрипел голос мужчины, навалившегося на неё огромным бочкообразным животом, и изо рта его пахнуло перегаром и луком.

— Аааа, негодяй! — львицей прорычала Инанна. — Да как ты посмел!!!

Насильник широко раскрыл рот и тут же его верхняя губа начала срастаться с кончиком носа, а толстое лицо — уменьшаться и вытягиваться, затем на нём проступила чёрная короткая шерсть. И сам он, всё его тучное тело принялось стремительно сжиматься и менять очертания. Его естество выпало из тела Инанны и где-то минут через десять между её бёдер уже копошилось существо, которое называлось кротом.

Дерзкий садовник был достаточно наказан, но последствия его поступка дали о себе знать в утробе Инанны, в которой и зачался Свет — сын смертного, изнасиловавшего богиню. Эта беременность была особенно в тягость, за её время Инанна пролила слёз больше, чем, вероятно, за все века своей жизни. И когда ребёнок появился на свет, она не почувствовала ничего, кроме отвращения к нему и чувство вины за это.

Ощущение вины за неприязнь к собственной плоти и крови изрядно давили на неё, это и побудило её тогда не пожалеть таблицу судеб и вписать в неё бессмертие и вечную молодость для Света. Сделав сына богом, она как-то частично освободилась от угрызений совести за нелюбовь к нему. И чтобы окончательно всё загладить, она дала ему красивое имя — Несущий Свет. И ещё попыталась было покормить его грудью, но мальчишка так куснул её за сосок, что боль ударила ей в мозг и она закричала. Выяснилось, что младенец родился уже с передними зубами и челюсти его были слишком сильны для новорожденного.

Она отдала его на воспитание низшим богам лесов и рек и, как выяснилось, они не были от этого в восторге. Иногда она навещала его и воспитатели её сына показывали ей искусанные и исцарапанные руки и жаловались, что он слишком много и громко кричит, причём, вопли его невероятно громки, как у ребёнка, прожившего больше года.

Когда она брала его на руки, она убеждалась, что рёв его на самом деле слишком громок и омерзителен, он размахивал ручками и ножками, как речная черепашка и точно так же, как это животное, царапался.

Он подрастал и становился всё злее и агрессивнее, как дикий котёнок и это не прибавляло ему любви его матери. Она всё реже навещала его и однажды исчезла из его жизни на несколько лет, аж до его подросткового возраста.

Годы не улучшили его характера, когда Инанна вновь предстала перед ним. Он изменился, но не в лучшую сторону. Мальчик оказался слишком холодным, высокомерным, злым и жестоким существом, не спускавшим никому и ничего, что могло бы ему не понравится. Когда Инанна спросила его, как ему живётся, он как выплюнул ей в лицо:

— А как я могу поживать на земле среди низших богов? Конечно, как низший бог. А может, и того ниже. Ты же родила меня от смертного. С тех пор, как я узнал это и начала осознавать своё унижение, я только и жил ожиданием однажды увидеть тебя и спросить: почему ты не родила меня от великого бога, равного тебе, а то и выше тебя?

— Это не было моим выбором, — ответила Инанна, — даже боги во власти судьбы. Не я решила, чтобы тот смертный овладел мною во сне и ты зачался во мне.

— Ну, почему именно я сын смертного! — мальчик в ярости сжимал кулаки. — Да точно ли всё это произошло по сценарию судьбы или всё-таки ты виновата в том, что так бездумно и легкомысленно заснула тогда в саду, пьяная, и позволила тому садовнику взять тебя, как женщину?! Если бы тогда ты не уснула в земном саду, а где-нибудь в пиршественном зале и тобой овладел бы Энлиль или Энки или хотя бы Нергал, я бы родился полноценным богом и находился бы сейчас в Высшем Мире и не был бы так унижен! — он чуть не плакал. — И ты ничего не сделала, чтобы я был меньше унижен!

— Вообще-то я обеспечила тебя бессмертием и вечной молодостью, как и всех моих других детей.

— А что мне проку в бессмертии, если жизнь мне не в радость! Я — никто! Я всего на одну ступень выше обычного смертного! Неужели ты не можешь сделать для меня что-то большее, чтобы я стал кем-то, кто не ниже, чем ты!

Свет изводил её жалобами и упрёками и тем, что его прозывают Сыном Утренней Звезды, то есть той самой звезды, чтобы была посвящена Инанне и названа её именем, что означало, что он всего лишь сын звезды, а не полноценный бог. Ей надоело это всё и она решила взять Света в Верхний Мир, чтобы совет высших богов помог ей определить, что можно предпринять для того, чтобы Свет хоть что-то представлял из себя, как божество.

Она привела его во дворец Энлиля, в зал советов, где по её просьбе собрались все маститые боги месопотамского пантеона. Свет по наущению матери кое-как поприветствовал их, выдавив это из себя без улыбки, глядя на всех исподлобья угрюмыми и злыми глазами.

— Что скажешь ты, юный сын Инанны, к чему у тебя есть стремление? — обратился к нему мудрый Энки. — Какое занятие тебе по душе или, может, ты придумал что-то новое и полезное, что можешь ты дать людям, за что они воздвигли бы тебе храм?

Свет вскинул подбородок:

— Я обязан быть полезным людям, чтобы они соизволили признать меня богом? — надменно произнёс он. — Не означает ли это то, что я должен им служить? А с каких это пор боги стали на службу людям?

— Ты всё неправильно понял, — задетый за живое его высокомерным поведением, ответил Энки, — конечно, боги не служат людям. Но между богами и людьми должен происходить честный обмен: боги дают возможность людям жить, а в обмен люди строят богам храмы, приносят жертвы, молятся. Так что ты готов отдать смертным в обмен на то, чтобы они трудились, почитая тебя, как бога?

— Не всегда обязательно что-то давать, — хмыкнул Свет. — Некоторым богам люди служат, чтобы те просто их не трогали. Вот, например, Нергал — бог чумы и войны и он считается великим.

— Но Нергал также способен и остановить войны, которые люди зачастую затевают сами, без влияния богов. Да и эпидемии посылаются людям не просто так, а в наказание за зло, делается это для того, чтобы люди осознали неправильность своего поведения.

— То есть, всё во благо смертным? — Свет покривил рот. — Не слишком ли много времени уделяют боги этим ничтожествам?

— Они источник нашего величия. Чем большим количеством смертных признан бог, тем сильнее он становится.

— А я признаю лишь один способ их признания: послать в их существование как можно больше ужаса, голода и смерти, вот тогда они сочтут тебя сильнейшим из сильных! — закричал Свет.

Боги, восседавшие в креслах, расставленных полукругом вокруг стоявшего пред советом Света, начали переглядываться и возбуждённо переговариваться между собой.

Наконец, Ану, он же Уран, отец Инанны-Афродиты, демиург и основатель месопотамского пантеона заговорил, обращаясь не к Свету, а к его матери, своей дочери:

— Пресветлая Инанна, при всём уважении к тебе и при том, как ценна ты для нашего пантеона, мы всё-таки не можем пока позволить твоему сыну Свету проживать в Верхнем Мире. Увы, он совершенно не созрел для этого. Прежде ему следует многое осмыслить и обрести себя. Когда это случится, мы снова соберём совет и выслушаем его.

====== Часть 5 ======

Инанна была согласна с богами высшего совета. В то время в среде игигов медленно, но всё-таки внедрялась атмосфера гуманизма по отношению к смертным, а Свет явно не желал принимать это как данность и вёл себя, как злой щенок — не отрастив зубы, уже пытался кусаться. Вот и услышав решение богов о том, что его не оставят в Верхнем Мире, он принялся вести себя невозможно дерзко и заявил, что ему жаль таких маститых богов, не сумевших разглядеть в нём его потенциал и отныне он презирает Верхний Мир. Инанна, опасаясь, что маститые игиги, разгневавшись на его неосторожные слова, слишком сурово накажут его и утащила его с совета силой, едва не подравшись с ним. Она затащила его на колесницу и помчала её обратно в земной мир.

— Ну вот что, негодный мальчишка, — оказавшись на земной тверди, заговорила она, — ты очень сильно подвёл меня и опозорил. Ты не набрался ума и не осознавал, какую опасность мог навлечь на себя, что даже я не смогла бы защитить тебя.

— Они смотрели на меня свысока! Они смотрели на меня как на отродье смертного!

— И ты решил дать им отпор? — насмешливо приподняла брови Инанна. — Вздумал так им ответить, чтобы они обратились в камень? В твоём возрасте можно быть и умнее.

— И что, я теперь не получу права даже бывать в Верхнем Мире, не говоря уж о том, чтобы воздвигнуть там себе дворец?

— А разве ты умеешь материализовывать дворцы, что мечтаешь о них? — нахмурилась Инанна. — Или ты надеялся, что я это сделаю для тебя?

Свет молчал несколько секунд, раздражённо кусая губы и глядя на неё исподлобья. Затем ответил:

— Мне от тебя больше ничего не надо. Разве я не вижу, что я тебе в тягость. Больше я ни о чём тебя не попрошу, потому что я способен многого добиться уже сам.

— Рада слышать. Что ж, так будет даже лучше. Напоследок дам тебе совет: попробуй пожить среди смертных. И среди царей, и среди простых людей. Узнай о их нуждах, может, ты поймёшь, чем можешь заняться, чтобы они признали тебя богом и воздвигли для тебя твой первый храм.

Глаза Света блеснули от ярости:

— Я не собираюсь опуститься до проживания среди людей, чтобы потом служить им! — закричал он. — Неужели ты не поняла этого ещё там, на совете? Если меня не признаёт Верхний Мир, я поищу кого-то другого, кто оценит меня!

Она и Свет расстались тогда на четыре года. За всё это время она слышала от низших богов, что её сын начал вести преимущественно ночной образ жизни и всё больше знаться с демонами из подземного мира и у него появились сразу три любовницы-демонессы, непрестанно соперничавшие между собой за его внимание. Его красота сводила их с ума, они вели друг с другом настоящие войны, ревнуя.

Когда она встретила его уже в юношеском возрасте, он к тому времени перерос её больше, чем на голову и стал просто неописуемокрасив и Инанна поневоле гордилась им: ведь он был просто её копией.

Неожиданно она обнаружила, что он изменил к ней отношение. Он уже не смотрел на неё враждебно исподлобья, ни в чём не обвинял, не дерзил. Наоборот, голос его сделался непривычно любезным, он пригласил её в свой шатёр, в котором проживал и предложил вина.

— Как я рад, Инанна, что ты вспомнила обо мне, — необычно ласковым голосом проговорил он. — А я уж подумал, что стал для тебя мертвецом.

— Я не лучшая из матерей, но всё же помню, кто и когда у меня рождался, — ответила Инанна.

Свет улыбнулся и придвинулся очень близко к ней, упершись локтём в подушку, на которой спиной полулежала она. Склонил на бок голову, украшенную ореолом длинных светлых кудрей:

— Я часто вспоминал тебя в последнее время. Твоё совершенное лицо, гордую осанку, роскошные волосы. И думал о том, что ни одна женщина не сравнится с тобой красотой. Ты не только бессмертие подарила мне, ты ещё и поделилась со мной этой красотой, какой нет ни у кого. Вот посмотри, если бы меня переодели в девушку, разве нас отличили бы друг от друга? — он засмеялся. Она улыбнулась. Тонкие длинные пальцы её машинально теребили рукоять зеркальца, висевшего на её поясе. Внезапно Свет приблизил её голову к её голове, слегка сжал её пальцы вместе с рукоятью и поднёс зеркальце к своему лицу, прижатому к лицу матери.

— Ну, посмотри, как мы похожи! — горячо прошептал он. — Разве мы не единое целое?

Инанна напряглась, как пантера перед прыжком. Флюиды, исходившие от её сына, насторожили и напугали её.

— Знаешь, — голос Света сделался сладким, — мне так жаль, что тогда, будучи неразумным младенцем я укусил тебя за грудь и этим лишил себя права прижиматься к твоей груди несколько лет. Ах, как бы мне хотелось сейчас всё исправить! — голова его сначала легла на плечо матери, затем сползла на её маленькие упругие груди. Инанна ощутила, как его щека прижалась к её левой груди, потёрлась об неё, затем, он упёрся в эту же грудь носом. У Инанны похолодело на сердце. Всё становилось ещё хуже, чем раньше. Беда оказалась сильнее, чем предполагалось.

Рука Света легла на её бедро, медленно поползла по нему, коснулась паха…

Из глаз Инанны заструились слёзы. Она резко оттолкнула сына и стремительно покинула его шатёр. Он что-то кричал ей вслед, но она не слышала, она заскочила в свою колесницу и поспешила прочь.

И с тех пор она не виделась со Светом. Только сейчас, после таких страшных событий она столкнулась с ним. И не сразу сообразила, что может делать он здесь, в Верхнем Мире, куда, как и прежде, ход ему был закрыт.

И в его облике появилось нечто новое. Она вдруг поняла, что за спиной у него крылья, которых прежде не было. Мощные красивые крылья цвета стали.

— Красивые крылья, — вслух произнесла Инанна.

— Во мне всё красиво, — ответил Свет. — Я ведь твоя копия. Жаль, Инанна, что за все эти долгие годы, что ты держалась вдали от меня, ты не поняла, как мы схожи абсолютно во всём.

— Что происходит? В Верхнем Мире я не нашла ни одного божества, только ты почему-то находишься здесь.

— Ты этому не рада?

— Уверена, ты знаешь на всё ответ.

— Да, знаю, — Свет недобро улыбнулся, — все боги в Тартаре, даже подземные. Они думали, что всегда будут славными и великими, ан нет, теперь они лежат мёртвые в кромешной тьме.

— Это дело сына Метиды, у которого нет имени, — проговорила Инанна. — Надо же, успел добраться и сюда. Что же плохого сделали ему и его матери боги месопотамского пантеона? Ну, с олимпийцами он так поступил, потому что Зевс причинил зло его матери и ему самому, ещё не рождённому, а олимпийцы тогда промолчали, но как могли обидеть его Энки, Ану, Энлиль, Мардук?

— Просто они нам больше не нужны, — пожал плечами Свет, присаживаясь на скамейку напротив и широко расставляя ноги. Инанна подняла на него глаза:

— Ты перешёл на его сторону, вот почему ты смог проникнуть в Верхний Мир. И что же сделал ты для него, что он, этот бог без имени, не обрёк тебя на печальную участь вместе со всеми?

— Просто предложил ему свою дружбу ещё раньше, чем он обрёл такую необоримую колоссальную невероятную силу. Это было довольно давно. Ты даже не представляешь, насколько мы оказались схожи! Он отверженный и я отверженный. Он жаждал мести и я жаждал того. Он не погряз в своих обидах и действовал в целях обретения силы и я делал то же. Мы оба были активны и невероятно деятельны. Он не мог показать мне своё лицо и назвать своё имя, но это не помешало нашей дружбе. Я перешёл на его сторону, ты сказала, на самом деле я никуда не переходил, мы с самого начала были на одной стороне — против тех, кто втоптал нас в грязь, против тех, кто никогда не позволили бы нам вырасти и развернуться во всю широту наших способностей и силы. Всё это время я переманивал на нашу сторону демонов Иркаллы и знаешь, я стал им больше нравиться, чем Эрешкигаль. Они все-все стали моими. Не сразу, но всё-таки. А Он, мой друг, обретал своих адептов и создавал своих воинов. Ты ещё их увидишь. Более того, он сумел убедить войско вашего Зевса — Сил и Властей перестать служить несправедливым богам и перейти на его сторону. Надо признаться, мой друг сильнее меня. Он сумел больше, чем я. Поэтому я буду вторым после него. Разве мог я прежде, когда миром правили эти напыщенные самонадеянные гусаки стать вторым после кого-то из них? Вторым после Энлиля? Ану? Энки? Или хотя бы вторым после тебя, величайшей из женских божеств? Нет, я был всего лишь Сыном Утренней Звезды и выше этого взлететь уж было нельзя. А быть вторым после такого могучего божества, сумевшего настолько всё изменить, совершить несовершаемое это поистине честь.

— Вторым? — удивлённо приподняла брови Инанна. — Вторым по значимости в пантеоне?

— У нас не будет пантеона. Два бога, правящие миром — это не пантеон.

— А как же Метида? Я думала, у неё есть расчёт разделить власть над миром со своим сыном.

— Нет. Она будет находиться рядом с сыном и давать ему мудрые советы, как это было до сих пор, но власть она не получит. Три божества для этого мира слишком много, считаем мы с моим другом.

====== Часть 6 ======

Инанна усмехнулась:

— Опять Метида просчиталась! Уверена, этот её сын добился почти всего благодаря её советам, как когда-то из-за них же обрёл власть Зевс. Она добилась власти сначала для мужа, потом для сына и оба так её подвели. Видимо, сценарий судьбы не сулит ей самой править даже поделенным миром.

— Моему другу не нужны были ничьи советы, чтобы стать властелином мира! — прорычал Свет. — Ты не знаешь, какими способностями он обладает! Если во всех пантеонах боги делят обязанности и каждый обладает чем-то, то он умеет всё это сам. В его владении и дождь и солнце, и земледелие, и животноводство, и все ремёсла и деторождение, и жизнь и смерть. Он настолько могуществен, что мне не стыдно быть вторым после него. А ведь когда-то я был так жалок, что мечтал быть вторым хотя бы после какого-то верховного божка нашего пантеона, но меня не удостаивали даже такой чести.

— Но ты ничего не делал, чтобы такой чести добиться. Ты же знал, что требовалось, чтобы стать великим божеством: найти себя, занятие, чтобы тебе воздвигли храм и поклонялись твоему изображению.

— Опять она про служение богов людям! — с раздражением прокричал Свет.

— Но твой могущественный друг тоже что-то делает для смертных, чтобы они служили ему.

— Хочет — делает, хочет — не делает. Страх правит душонками смертных. Страх — величайшая сила. А его боятся больше, чем кого бы то ни было.

— Говорят, страх — обоюдоострое лезвие одного клинка…

— Страх — это жизнь, — вскинув голову, промолвил Свет, блестнув голубыми, как кусочки неба, глазами. — Тебе ли не знать. Я слышал, ты в параллельной вселенной стала матерью близнецов — Фобоса, бога страха и Деймоса, бога ужаса и родила ты их от бога войны. Надо же, родив страх и ужас, быть против страха и ужаса! — Свет засмеялся.

— Деймос и Фобос не самые сильные и могущественные боги. Не они правят пантеоном. Они даже не на высших ступенях иерархии. Взял бы ты это на заметку.

— Видимо, они просто не ценят своего умения. Можно было бы предложить им перейти на нашу сторону, но уже, наверно, поздно — небось, уже валяются на дне Тартара. Впрочем, зачем нам такие слабые страх и ужас! — Свет презрительно наморщил нос. — Мы сможем получше и помощнее организовать все ужасы и страхи для тех, кто хоть помыслит пойти против нашей власти…

— Послушай меня, — перебила его Инанна и пристально посмотрела в его сверкающие от возбуждения глаза, — я кое-что скажу тебе. Твой друг — сын Зевса. А сыновья обычно схожи с отцами, пусть не во всём, но в чём-то сходство может проявляться очень сильно. В начале своих дел Зевс поступал так же, как теперь поступает его сын: желая свергнуть с мирового престола своего отца Кроноса окончательно, он переманивал на свою сторону тех, кто являлся его силой. Это были титаны. Он многое им наобещал, как твой друг сейчас осыпает обещаниями тебя. И один из титанов купился на эти сладкие посулы, точь-в-точь как ты сейчас. Его звали Прометей. Он много сделал тогда для богов, многих титанов убедил перейти на нашу сторону. Как ты считаешь, получив власть над миром, разделил её Зевс с титанами и сделал ли главного своего сторонника Прометея вторым после себя? Ничуть. Зевс счёл, что если Прометей и перешедшие на его сторону титаны смогли предать своего родного брата Кроноса, то предадут и его. А значит, это слишком опасно отдавать им их долю власти. И наш громовержец прямо как в воду глядел: интриган и предатель Прометей всё же восстал против него. Да и как восстал! Испортил генетику человечества, выкрав астральный огонь богов и заложив в гены людей особую искру, которая не даёт им покоя, тревожит их гордыню, побуждая добиваться того, чтобы стать равными богам. Надо ли говорить о том, какое страшное наказание понёс за это Прометей? Пытки, цепи, Тартар… А ты идёшь по его стопам. История повторяется. Сын Зевса не хочет делить власть даже со своей матерью, величайшей из богинь, могучей, сильной богиней, с которой не справился сам Зевс, и с тобой разделит ли?

— Со мной, с сыном смертного? — со злым смешком произнёс Свет. — Но во мне вот оказалось слишком мало от моего смертного отца. Во мне живёт сила Урана и твоя тоже. Кстати, поговорим о тебе. Метида, которую ты тут назвала величайшей и могучей похлопотала за тебя. Видишь ли, мой друг Бог, как она его называет, способен на многое, вот только энергия любви ему не подвластна. Пока. Но он ценит эту страшную силу и хотел бы взять её под контроль. С твоей помощью. Перейди на нашу сторону.

Лицо Инанны начало заливаться алой краской гнева. В глазах появился огонь. Но она проговорила сдержано и спокойно:

— И кем же я буду на вашей стороне? Не богиней, нет?

— Нет. Богами суждено стать только мне и ему. Ты просто будешь помогать нам в наших великих делах.

— Заманчиво, — с иронией в голосе ответила Инанна.

— Конечно, заманчиво. Ведь тогда ты не погибнешь в мрачном Тартаре, — Свет поднялся с лавки напротив и сел рядом с Инанной. — И мы всегда будем вместе, — рука его легла на её плечо, — и ты уже не оставишь меня, как раньше, ты станешь моей постоянной спутницей, чего я хотел всегда, — ладонь его поползла к груди богини. — Мы ведь всегда были похожи не только внешне, у нас всегда были одни мысли, одни пороки и достоинства. Мы одинаково одержимы гордыней, мы любвеобильны, мы без ума от красоты, — пальцы его сжали сосок Инанны. — Я — твоё отражение в зеркальце, котором благословил тебя твой отец и мой дед Уран, само Небо! Я — отражение твоего внешнего и внутреннего мира, — лицо его оказалось слишком близко от лица Инанны и губы его потянулись к её губам и коснулись их.

Но богиня резко отстранила его, вскочила со скамьи и отбежала от неё в сторону на несколько шагов.

— Предать? — закричала она. — Предать оба пантеона, перейти на сторону их убийц, чтобы спасти себя? — она сжала кулаки. — Служить тем, кто погубил таких богов? Нет, я не твоё отражение! Я не ты, Свет!

Свет так же поднялася на ноги и двинулся к ней.

— Не дай погубить себя! — грозно проговорил он и взгляд его сделался холодным и яростным. — Ты мне нужна. Ты — моя! И я не позволю тебе больше не быть моей, у тебя не будет выхода! Ты станешь моей вечной женой или, если откажешься, будешь сожалеть об этом, падая в Тартар!

— Быть женой сына омерзительнее, чем оказаться в Тартаре! Даже мечты твои об этом — ужас, который невозможно вынести! И сам ты ужасен из-за таких помыслов!

— Вот как? — Свет сощурил безумные от злобы глаза. — В этом ведь я весь в Урана, твоего отца, которым ты всегда так гордилась и восхищалась! ” — Я — дочь Неба!» — с превосходством над другими говорила ты. А не забыла ли, что твой отец-Небо также силой взял в жёны свою мать?

— То были другие времена, это было начало, — Инанна тяжело задышала, — и то ничем хорошим не кончилось. Гея рождала от своего сына уродов. И Уран был свергнут своим сыном и оскоплён. Неужели и ты ищешь себе беды, желая повторить его грех?

— Я властен над любыми грехами! — проорал Свет с таким бешенством, что лицо его покраснело. — Слышишь?! Я определяю, что грех, а что нет! Эй, сюда, сюда! — неожиданно позвал он.

В отдалении послышались чьи-то шаги — не очень грузные и громкие, но создавалось впечатление, что двигается много ног.

В комнату, где находилась Инанна и Свет, входили странные существа. Они казались мужского пола, это были юноши невероятной красоты, длинноволосые, в светлых одеждах и у каждого из них за спиной находились мощные крылья — белые, напоминавшие лебединые или как у Света — стальные. И последние были вооружены огненными мечами.

====== Часть 7 ======

— Это войско моего друга Бога, — пояснил Свет. — Они — творения. Но могут создать проблемы не хуже Властей и Сил. Признаться, опустошение Верхнего Мира — это дело их рук, — он насмешливо вскинул брови. — И они слушаются и меня тоже. Может, ты перестанешь пренебрегать мною, если убедишься, как они повинуются мне и перестанешь воспринимать меня, как ничтожество?

— Твоё ничтожество в грязных помыслах! — сквозь зубы процедила Инанна.

— Может быть, но в этом я схож с тобой. Скажешь, ты не умножала грязь в этом мире? Скажешь, не было такого, что ты из мести заставляла отца пытаться изнасиловать свою дочь? И никогда ни у кого не было влечение к быкам — у одной смертной женщины и у одной богини и всё это досталось им потому что тебе захотелось пошалить? Вот скажи, почему тебе можно, а мне нет?

Инанна поняла, что ей нечего ответить. Ведь было же время, когда казалось, что всё можно и ничего за это не будет, она же богиня. А ещё можно любое своё действие оправдать сценарием судьбы. Вот почему произошло это, что предсказывали вещие мойры: сумерки богов. Наказание богам за беззаконие. Расплата за вседозволенность. Богам были вверены миллионы жизней, за которые они были в ответе, а боги превратили живые существа в свои игрушки, не думая о том, что эти «игрушки» чувствуют. И даже друг к другу, к подобным себе боги, порою, относились с невероятной жестокостью и бесчестностью. Боги-грешники. Боги-преступники. Попросить бы теперь прощения и помилования, но у кого? Кто стоит над всеми богами? Кто выше богов?

— Да, ты прав, мне тоже нельзя, — пробормотала Инанна, — и то, что ты сейчас сказал, только небольшая часть моих грехов. Я заслужила Тартар.

— А я заслужил тебя! — прорычал Свет и вдруг ринулся на неё, как хищный зверь. Он обхватил её обоими руками и впился в её губы поцелуем, который причинил её боль. Затем он с силой рванул одежду с её плеч, растерзав её платье напополам. Она закричала, заплакала. Её сын обезумел: всё это он совершал на глазах у юношей с крыльями и они с удивлением смотрели на это, не решаясь, однако, вмешаться.

— Запретите! — закричала Инанна. — Запретите ему или я вас прокляну!

Юноши ещё сильнее заволновались, их крылья зашуршали, как листва тысячи дубов под порывом ветра, но они никак не пытались воспрепятствовать своему начальнику совершить странный неприглядный поступок.

Собрав мощный ком энергии, а энергию теперь можно было не беречь, поскольку конец оказался не за горами, Инанна швырнула его в толпу пернатых молодцев:

— Вы будете испытывать неодолимое влечение к дочерям земным и забудете ради них своего творца. И пусть ваше потомство от них доставит проблемы вашему творцу!

Между тем, Свет уже валил её на мраморный пол — обнажённую, исцарапанную, без лоскутка одежды на теле. Он навалился на неё, как когда-то его отец, тот грязный садовник и его стройное гибкое тело показалось Инанне тяжёлым, как туша гиппопотама. Он уже был готов войти в её плоть, но она, сконцентрировавшись, выдала другой ком мощной энергии, ударившей по его мужскому естеству и ослабившей его.

Свет с рычанием отвалился от неё, задыхаясь. Лицо его, всегда такое прекрасное, точёное и яркое, теперь было уродливо от исказившей его ярости, оно напоминало чудовищную маску.

Он вскочил на ноги и с рычанием сжал руку Инанны, заставив её встать.

— Ты пожалеешь, сука! — бросил он и провёл рукой в воздухе, открывая портал. Он шагнул в параллельное измерение и рывком затащил туда богиню.

Инанна ахнула: она и её сын стояли у границы огромного беспредельно чёрного пятна, от которого веяло холодом и от него исходили мощные флюиды беспредельной тоски, ужаса и безысходности. Она поняла, что это. Тартар. Вот, оказывается, как он выглядел.

— Свет, — охрипшим от страха голосом проговорила она, — ты тоже будешь падать. Ты тоже упадёшь!

Но сын, казалось, не слышал её. Издав сумасшедший вопль, он толкнул её в спину и она опрокинулась в мрачную бездну. Её гибкое стройное тело прогнулось вперёд, словно туловище змеи и его падение ускорялось с каждой секундой.

Она знала: никогда уже ей не будет страшнее, чем в эти минуты падения, растянувшиеся в вечность. Ей было холодно невыносимо, дрожала каждая божественная клеточка её тела, её тошнило — впервые за века существования, как смертную от тяжелейшего отравления и ужас как бы резал мозг на части, вонзался в грудь, как нож. Она уже ничего не помнила, кроме страха, она сама стала своим собственным страхом.

А затем наступило неожиданное облегчение. ” — Вот и конец всему, — подумала она спокойно, — и грехам и наказаниям. Больше не существует ни Афродиты, ни Инанны.»

И мрак, окруживший её, как бы просочился в её сознание и отключил его — на долгие века.

Богиня любви замертво упала на дно Тартара…

Калка мчался верхом на чёрном коне, сжимая рукоять огненного меча и прокладывая путь началу разрушения мира. Мира, принадлежащего злу.

Это вовсе не означало, что с планеты должно было исчезнуть всё живое и она бы превратилась в гигантский безжизненный ком из элементов мёртвой природы. Смерть от огненного меча приходила только к тем существам невидимого мира, которые плодили зло — демоны.

От меча уже Калки пали демоны среднего и подземного мира — все до единого.

А люди, в это время продолжавшие свой привычный образ жизни, даже не подозревали, от какого зла избавлены.

Когда последний демон пал, рассечённый и сожжёный мечом десятой аватарой Вишну, закончилась эпоха тьмы и для людей, и для богов, тех, что были приговорены к сумеркам.

Вслед за последним демоном скончались три мойры, три живых мертвеца стали мертвецами настоящими, сначала уснувшими вечным сном, затем, в течении нескольких часов рассыпавшиеся в прах.

Боги всех пантеонов теперь были свободны от сценария своей судьбы. Да и люди тоже. Отныне не существовало судьбы, кроме той, которую каждый сам выбирал для себя.

Наступила новая эпоха — рассвет богов. Но сулила ли она счастье богам, что должны были пробудиться от тяжёлого сна?

Калка устало оглядел очищенный от зла мир и погнал своего чёрного коня в джунгли, в самую чащу.

Конь остановился только у большого термитника. Калка спешился возле этого термитника и забрался в него.

Теперь можно было спокойно отдыхать, погрузившись в состояние самадхи. Вишну улыбнулся сам себе. Отныне он тоже свободен от своей судьбы.

Но судьба всё же прорвалась на его жизненный путь, решив за него, что отдыха и покоя ему не видать. Послышался гулкий удар извне и на голову Нараяны посыпалась рухнувшая стенка термитника.

Резко распахнув глаза, он увидел свою супругу. Круглое, как луна, лицо богини Лакшми пылало, как печка, глаза сверкали от гнева. Её маленькая ручка, увешанная золотыми украшениями, сжимала молоток.

— Опять он залез в термитник! — прокричала она. — Опять он позорит меня перед всеми! И когда он только перестанет вести себя, как мальчишка! Ты зачем снова сюда залез? — руки её уперлись в бока.

— Должен же я был отдохнуть, — пожал плечами Вишну, вжимая в них голову и ещё глубже забираясь в термитник.

— Отдохнуть! — Лакшми поджала губы. — И, конечно, тебе больше негде отдохнуть, кроме как здесь? У тебя нет Вайкунтхи? У тебя нет удобной постели на кольцах змея Шеша? И я не разминаю тебе ступни, когда ты отдыхаешь?

— Если бы ты, дорогая, при этом ещё и молчала хоть изредка…

— Я должна молчать? — богиня счастья и богатства прямо захлебнулась от негодования. — Я не имею права и слова произнести? Нет уж, я не намерена молчать! Я выскажу всё, что думаю и ты выслушаешь меня, на этот раз тебе не удастся, как всегда, спрятаться в нирване на долгие года, лишь бы не слышать мой голос! Может, ты забыл всё, что я для тебя сделала?! Может, ты не помнишь, как я мучилась в ипостаси смертной женщины, потому что была всегда рядом с тобой во всех воплощениях, кроме последней?

— Это было вовсе необязательно. Кто же виноват, что таков сценарий нашей судьбы.

— То есть, ты хочешь сказать, что если это был сценарий судьбы, то ты не должен быть мне благодарен за это? Как будто я даром страдала? Ах, ну, почему именно у меня был такой тяжёлый сценарий судьбы! — зарыдала Лакшми, бросив на землю молоток и прижав ладошки к пухлым щеками. — Почему именно мне выпали такие испытания, а не пошло всё по другому! Я вынесла то, что не вынесла бы другая женщина и он ещё и не считает, что должен быть мне благодарен за всё, что я для него сделала!

— Я за всё тебе благодарен, поверь.

— Да? — Лакшми резко вытерла слёзы и взгляд её сделался колючим. — И в благодарность за это ты не уделял мне времени, почти всё время погружаясь в нирвану? То он в нирване, то он на земле спасает мир, а где же то внимание, которое должна была получать от тебя я?!

— Я же старался, как лучше для тебя. Если учесть, как часто я раздражал тебя, я старался не слишком проявлять признаки жизни и погружался в нирвану.

— Да? — глаза Лакшми сузились. — Это всё отговорки. Скажи уж прямо, что ты никогда не ценил меня!

— Как тебе угодно. Возможно, я никогда не ценил тебя.

— Вот! — закричала Лакшми. — Вот, наконец, он сказал правду! Вот ты и открыл своё истинное лицо! Но я-то всегда это знала!

— С твоих слов, дорогая, получается, у тебя была самая тяжёлая судьба и муж у тебя очень плохой.

— А что, разве не так? Вечно спящий муж — что может быть хуже? Муж, который есть и которого нет. Ужасна, ужасна моя судьба!

— Пожалуй, да, ужасна, — Вишну, наконец, поднялся на ноги и принялся отряхивать с одежды комья земли и термитов. — Тебе и не позавидуешь. Но теперь-то судьба уже не властна над нами. Можно и изменить.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Но ты же так сообразительна. Бери свою судьбу в свои руки и лепи из неё такую судьбу, какая тебе нравится. Создай в своём воображении такого мужа, который бы тебе подходил. Уверен, что где-то он существует на самом деле. Ведь мы, боги, не живём пустыми мечтами, уж если что-то появилось перед нашим взором, так и знай, что это где-то имеет место быть.

— Ах, вот как! — кулаки Лакшми вновь упёрлись в тонкую талию. — Ты намекаешь мне на развод? Это после всех долгих лет, что я промучилась с тобой?

— Я только предлагаю тебе больше не мучится со мной. И ещё сделать наше расставание красивым и мирным. Мы благородные боги и у нас всё должно быть красиво и мирно. Останемся друзьями.

— Ну что ж, — надменно произнесла Лакшми, — цепляться за тебя я не стану. Это я ухожу от тебя, а не ты бросаешь меня. И на прощание я скажу тебе правду: да, мне давно хотелось сделать это. В моих мечтах были бескончные путешествия по разным вселенным и поиск нового настоящего счастья. Настоящего, слышишь? Не ложного, навязанного судьбой. Прощай, бывший супруг.

— Прощай, Лакшми.

Лакшми, бросив на бывшего мужа гордый взгляд, очертила маленькой ладошкой круг и исчезла в другом портале.

====== Часть 8 ======

Он окончательно вылез из термитника и ощутил сильное желание погрузиться в нирвану. Но где бы теперь он мог это сделать? В Вайкунтху возвращаться не хотелось. Пусть это пристанище теперь полностью принадлежит бывшей супруге, он оставит его ей. Может, странствуя по вселенным в поисках нового счастья, она пожелает вернуться в Вайкунтху и отдохнуть там на кольцах змея Шеша. Пусть это будет ей компенсацией, раз уж он испортил ей столько веков жизни.

А он попросит себе пристанища, ну, скажем, на Кайласе, у Шивы и Парвати.

Он вновь оседлал чёрного коня и взвился с ним над верхушками деревьев джунглей, уносясь ввысь, к жизнерадостному небу…

Шива встретил его один, хотя обычно они встречали другого бога из Тримурти вдвоём, с глубоким почтением. Когда Вишну поинтересовался, как чувствует себя благая Парвати, Шива лишь пожал плечами:

— Не знаю. Она покинула меня навсегда где-то за два часа ещё до того, как ты начал уничтожать зло.

— И тебя тоже оставила жена? — удивился Вишну. — Но что могло послужить для этого причиной? Меня, например, обвинили в том, что я слишком долго пребывал в нирване вместо того, чтобы уделять повышенное внимание своей благоверной. А чем же мог провиниться ты, идеальнейший из супругов?

— Ну, она вдруг начала припоминать старые обиды, когда я вместо того, чтобы защищать её от полчищ ракшасов, отправил её на войну с ними…

— Но ведь это была воля сценария судьбы, перед которым были бессильны и мы, боги! Так было предопределено, что те полчища демонов должна была сразить женщина, богиня, имеющая происхождение от смертной. Никто бы не справился с ними тогда, кроме неё. Да и мы не могли усмирить её саму после той битвы, один ты уладил это кое-как и то не силой, а, скорее, кротостью.

— Признаться, после того, как мне пришлось улаживать это с помощью кротости, я побаивался свою жену до самого этого дня. Тогда кротость сработала, только можно ли считать это закономерностью? Так что я уж как-нибудь переживу, что она потребовала развод, хоть и обидно, что инициатива исходила от неё. Но ведь я же не один оставлен женой.

— Имеешь в виду меня?

— Ну, и ещё Брахма…

— Брахма?!

— Дело в том, что Парвати, покинув меня, подалась в Брахмалоку и убедила Сарасвати, что Брахма не был идеальным мужем, тут же и припомнила ей, как он обзавёлся второй женой Гаятри, а потом они втроём — Сарасвати, Гаятри и Парвати выгнали Брахму из Брахмалоки.

— Где же несчастный Брахма обрёл себе пристанище?

— Здесь, у меня, на Кайласе.

— Так Брахма здесь? Я могу поприветствовать его?

— Он погружён в сладкий сон, лучше его не беспокоить. Он сказал, что жаждет отдыха после стольких лет брака сразу с двумя жёнами.

— Да, признаться, из нас троих ему выпала самая нелёгкая доля. А что же, могу я также попросить приюта в твоей обители? Нет никакого желания возвращаться в Вайкунтху и видеть эти причинные воды вокруг себя.

— Ты окажешь мне этим честь, Вишну. Трём холостякам веселее, чем одному.

— Откровенно говоря, меня так утомил этот последний бой со злом, что я бы с удовольствием погрузился бы в нирвану…

— Жаль, что ты утомился так, что уже не в силах взглянуть на мою книгу Судьбы.

— Книгу Судьбы? Что это за книга, Шива?

— Дело в том, что когда я погружался в медитацию, мой третий глаз мог видеть чуть ли не все параллельные вселенные. И знаешь, я много узнал о богах, других богах, богах других вселенных, других пантеонов. Это очень интересно. Мне бы хотелось обсудить это с многими, что думают другие наши боги обо всём этом. Поэтому я перенёс свои видения и знания на страницы книги, не только в текст, но и в живые картины.

Глаза Вишну вспыхнули, рассеяв сонное томление в них, звавшее его в нирвану.

— Я тоже слышал, что существуют боги, не похожие на нас, но до сих пор они не вызывали у меня интереса, не до них было. Но кто знает, если ты сотворил такую книгу, возможно, пришла пора что-то узнать о них. Ты покажешь мне эту книгу, Шива?

— Разумеется, Вишну, если у тебя появилось желание увидеть её.

Двое богов прошли по коридору роскошного кайласского дворца и шагнули в просторный зал.

Посреди этого зала находилась книга — огромная, мощная, установленная на такой же мощной подставке.

У этой книги уже был читатель — молодая черноволосая девушка, удобно устроившись на седалище, склонилась над страницами.

Когда двое богов вошли в зал, она повернула к ним своё лицо: прекрасное и нежное, как положено богине, хотя и своеобразное из-за чрезмерно густых для девичьего лица бровей. Она улыбнулась и поднялась со своего седалища.

— Приветствую тебя, благая госпожа Майя! — произнёс Вишну.

— Приветствую тебя, господь Вишну! — ответила девушка. — Я правильно поняла, что ты уже услышал о живой книге Судьбы, созданной господом Шивой и заинтересовался ею так же, как и я?

— Всё верно, госпожа Майя.

— Тогда я уступаю тебе своё место возле этой книги. Господь Шива, — обратилась она к спутнику Вишну, — твоя книга поистине замечательна, я провела удивительные часы, внимательно читая и рассматривая её. И я с удовольствием поучаствую с тобой в обсуждении всего, о чём мне довелось узнать.

Вишну склонился над книгой, и принялся осторожно листать её, а Шива и Майя, чтобы не мешать ему изучать чтение достаточно вдумчиво, удалились в соседний зал.

— Удивительно, насколько боги других пантеонов не похожи на нас, — промолвила Майя, усаживаясь на мягкий округлый диванчик, усыпанный подушками.

— Действительно, — согласился Шива, пристраиваясь на скамейку напротив неё. — Вот, например, взять пантеон бога Амона. Имя самого этого бога-создателя означает «сокрытый» и боги его пантеона тоже довольно таинственны. Символ их пантеона — сфинкс, существо, загадывающее загадки. И многих богов вселенной Амона смертные изображают с головами животных. Создаётся впечатление, что половина их богов, имеющих на изображениях в храмах головы животных, как бы носят маски, чтобы оказалось довольно сложно что-то о них понять. У моего сына Ганеши тоже голова слона, но у него такая голова и есть, её не изображают такой. В нашем пантеоне тоже кое-кого изображают с головами животных, но мы всё-таки не так скрытны, как боги пантеона Амона.

— Я и раньше слышала про этот пантеон Амона. Наша богиня Нирисимха-Деви, богиня с львиной головой родом оттуда, она действует и у них, и у нас. Там её зовут Сехмет. Ведь у Сехмет однажды случилась история, очень схожая с Кали. Ей пришлось в одиночку сражаться за всех богов с полчищами врагов. Правда, это были всего лишь люди, взбунтовавшиеся против богов. Но она убила их немерено и так же, как и Кали, не могла остановиться, впав в ярость. И если взбесившуюся Кали остановил ты сам, то Сехмет пришлось поить вином, чтобы она уснула и прекратила уничтожение мира. Она сама об этом рассказывала мне.

— Да, я помню этот случай. Я и сам был удивлён схожестью ситуации. А что ты, Майя, думаешь про пантеон олимпийцев? Подумать только, это же боги, а как близки они к смертным! Отличаются, может, только совершенными бессмертными телами, да возможностями, а так мало отличия во вкусах у богов и у людей.

— Я думаю, Шива, про олимпийцев то же, что и про другие пантеоны: все они, как один, уступают нашему пантеону в мудрости, чистоте и нравственности. Им чужда аскеза, продолжительные медитации, им ничего не стоит сойтись со смертными ради удовлетворения похоти…

— Но ведь я тоже был женат на смертной.

— Да, но она стала твоей единственной и постоянной женой и богиней, а они неразборчивы в любовных связях, всё у них ради грязной похоти. Разве ты не согласен со мной? Твой третий глаз очень долго созерцал их и это логично, ведь у каждого из них настолько бурная биография, что в ней можно рыться, как в мусоре, находя то одни, то другие интересные, но негодные факты.

— Но, как мне показалось, пантеон Амона-Ра чище…

— Ничуть. И они не такие, как мы! Разве есть среди нас хоть один бог-преступник? Все преступники — ракшасы, но из богов никто не совершал злодейства. А у них был. Сет, божество пустыни умудрилось убить своего родного брата. Да, он был наказан, казнён своими же богами, но разве случалось такое у нас? Разве мы когда-либо казнили кого-то за убийство? Никогда, никогда у нас не было такого преступника! Про все остальные пантеоны и слов нет. Грязь на грязи, грех на грехе. Это и логично, что все эти нечестивые боги понесли суровое наказание: их всех сбросили в тёмную бездну.

— И тот, кто сбросил, ведь этим сам погубил себя. Мой третий глаз видел его, хоть он и пытался укрыться в облаке невидимости в захваченном им у месопотамского пантеона Верхнем Мире. Он слишком много взял на себя одного вместо того, чтобы разделить функции по содержанию мира хотя бы с несколькими богами. Он стал ветхим и слабым, превратился в немощного старика. А теперь я и вовсе не могу найти его ни в одном из трёх миров.

— Да уж, этот тоже был хорош, — хмыкнула Майя. — Когда я читала о нём в твоей книге, создавалось впечатление, что это безумный бог, который сам не знает точно, чего хочет. Он, кажется, избегал женщин и не желал иметь детей из опасения, что они его свергнут. И поэтому ненавидел женщин вообще.

— Но, надо заметить, в своё время это было очень сильное божество: оно захватило почти весь мир.

— И заметь, — Майя самодовольно улыбнулась и подняла вверх пальчик, — оно не тронуло наш пантеон! Нас не коснулись сумерки богов. Люди как поклонялись нам, так и поклоняются.

— Интересно, почему этот бог не напал тогда на нас?

— Не иначе, он не посмел, — Майя вскинула подбородок. — Он увидел нас. Он понял, как мы справедливы, благородны и мудры. Он понял, что мы — те единственные, кто достоин жизни. Уничтожить нас всё равно, что уничтожить саму чистоту!

— Интересно, что думает про это Вишну?

— Но он ведь только начал читать твою книгу. Как он может высказать своё мнение?

Шива порывисто вскочил со скамейки:

— Нет, я не могу терпеть! Я, пожалуй, подойду к Вишну и загляну ему через плечо, чтобы увидеть, какую страницу он сейчас читает!

====== Часть 9 ======

Он большими шагами двинулся в соседний зал, а Майя, соскочив с округлого диванчика, засеменила за ним.

Подкравшись к Вишну, Шива внимательно всмотрелся в картинку, которую пристально рассматривал тот. На ней юная богиня в светлых одеждах мчалась по воздуху в колеснице, запряжённой лебедями и ветер хватал её очень светлые позолоченные кудри.

Майя также оказалась за спиной Вишну. Шива уже собирался потихоньку удалиться, но Майя громко произнесла:

— Вишну! Ты так долго смотришь на одну и ту же картинку! Тебя что-то заинтересовало в ней?

Вишну вздрогнул и повернул лицо в сторону богини иллюзий. И той показалось странным его выражение: оно было каким-то умилённым, как будто на языке у него лежало что-то очень вкусное. Он широко улыбнулся рядом ровных белоснежных зубов, его изящно изогнутые густые чёрные брови приподнялись над переносицей и он спросил:

— Скажите, кто эта шалунья, мчащаяся по небу в колеснице на лебедях? Я ещё ничего не успел узнать о ней, потому что не могу отвести от неё глаз. Посмотрите, она же как ребёнок! Она вся словно соткана из света. Сколько в ней невинности, чистоты и доброты! Это делает ещё чудеснее её красоту.

Усмехнувшись одним уголком губ, Майя ответила:

— Я бы не сказала, что она так уж чиста и невинна, но она шалунья, да.

— Почему ты так говоришь? — насторожился Вишну.

— Потому что я успела многое о ней узнать. Невинность — это сказано не о ней. Её имя – Инанна-Афродита. Она не могла даже родиться невинной. Она — дочь бога неба, а он был ещё тем развратником и женился на собственной матери. Но эту богиню родила не его жена, она родилась в океане от его крови и семени, когда он понёс вполне заслуженное наказание, лишившись лингама. Вот от кого она произошла! И происхождение дало о себе знать. Когда она пришла в олимпийский рай их боги, также, как и ты сейчас также обманулись её внешним невинным обликом и решили поступить с ней, как с добропорядочной девицей и нашли ей мужа, кстати, одного из наиболее честных и чистых парней в этом сомнительном пантеоне. Но она не долго оставалась верной женой и умудрялась годами обманывать благородного мужа и рожать детей от любовников. К счастью, её разоблачили и изгнали из рая, но она не долго пробыла в изгнании и сумела снова пробраться в рай, проползла, как змея и укрепилась там. Но если в олимпийском пантеоне её считают изнеженной, слабой и беспомощной, то в месопотамском пантеоне, основанным, к слову, её развратником-отцом, который туда её и втянул, её знают получше. Там ей дали определение: дикая буйволица. Она на самом деле такая. Она переспала не только с многими богами, у неё было очень много смертных любовников. И, надо сказать, все, кого угораздило с ней связаться, только пострадали. А однажды нашёлся тот, у кого хватило ума не прельститься красотой его тела и посулами власти и богатства и не только отвергнуть её, но и высказать ей в лицо, чего она стоит, как женщина. Она обезумела от ярости. Она принялась просить своего отца натравить на этого парня небесного быка и отец, который не мог на неё надышаться за то, что она уродилась вся в него, не смог ей отказать. Если бы ты видел, Вишну, что натворил этот бык на земле прежде, чем напал на того героя и тот его убил! Вот что представляет собой этот облик, который ты сравнил с обликом ребёнка. Многие обманываются этим, но я-то знаю, как отличить правду от лжи, меня не обманешь. И я только вкратце рассказала о ней. Кто прочтёт подробности, тот ужаснётся!

— Я уже ужасаюсь, — ответил Вишну. — Подумать только, ведь она вся как нежный цветок, а сколько стоит за этим! Глядя на неё, создаётся впечатление, что она только недавно появилась на свет и не имеет ещё никаких помыслов и никаких дел не совершала. Как же ей удаётся так обманывать своим внешним обликом?

— Такова сила её коварства. Если внешность выдаёт сущность, это уже не так страшно. По крайней мере, не попадёшь в ловушку.

Вишну взволнованно потёр ладонь о ладонь.

— Теперь мне очень хочется понять, как такое может быть, — промолвил он. — Иначе начну мучиться от непонятного. Я должен разгадать эту загадку, как такое может быть, чтобы внешность настолько не соответствовала внутреннему миру. Мне нужно ещё посидеть над книгой, побольше узнать об этой коварной богине.

— Это наилучшее из решений, — одобрила Майя.

Кромешная тьма резала распахнутые глаза, даже применение способности видеть в темноте не решила проблемы. Потому что не существовало ничего, кроме темноты.

Тартар. Что ещё могло наполнять его, кроме тьмы?

Тяжёлые сны не прекращались целую эпоху сумерек. Это было наказание. Наказание за то, чтобы было совершено по воле судьбы, а не по собственному выбору.

И, наконец, наступило пробуждение, породившее кучу вопросов. Но кто теперь даст на них ответ?

Она лежала на дне глубочайшей из бездн и вспоминала прошлое. И, как назло, вспоминались лишь обиды и неудачи. А ведь столько было хорошего!

Память выдала на-гора целую вереницу ссор и недоразумений между богами олимпийцами и месопотамцами. И появилось даже что-то вроде параноидального синдрома, навязчиво вертелись мысли, что это всё заговор, что все ополчились именно против неё, перед ней разыграли гнусный спектакль оба пантеона, чтобы погубить. Поэтому её никто не спасёт, не утешит, не пожалеет. Разве что родной отец бы её пожалел, но он, вероятно, также пал от интриг врагов, если не торопится её спасать.

Но надо было как-то выбираться. На сердце появился холодок: она вспомнила события, предшествовавшие её падению. Что если там, наверху её снова встретит сын-насильник? Как она с ним справится?

Однако, это не означало, что не следовало пытаться выбраться из Тартара. Ведь это вполне возможно, если бездна не охраняется.

Она села. Глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз. Жизнь продолжалась. И пугала своим продолжением. Если сумерки окончены, то почему рассвет такой тёмный и страшный?

Надо лететь. Собраться с силами и лететь.

Она подняла лицо.Где-то очень высоко над её головой белела точка звездой надежды. Это был выход из Тартара. Края бездны. Если только никто не караулит, ах, если только никто не караулит…

Она поднялась на ноги. Внутри всё затрепетало, больно заныло под ложечкой.

Затем воля сменила уныние. На войне, как на войне. Или победить или пропасть. Она не останется на дне Тартара. Она будет бороться. Она — дикая буйволица и она разметает всё в пух и прах, что встанет на пути к её цели.

Раскинув руки в стороны для максимального высвобождения энергии, она поднялась в воздух и полетела ввысь, к белой звезде там, над собой.

Лететь оказалось труднее, чем падать. Белая звезда долго оставалась маленькой точкой, никак не желая расти, а когда начала, то это происходило очень медленно. Что поделать, Тартар — самая глубокая бездна во всех вселенных.

Порою летящую богиню охватывал страх, что у неё не хватит энергии добраться до краёв Тартара. Но сдаваться было неприемлемо. Стать постоянной обитательницей дна бездны? Или ждать помощи, которая, возможно, не появится века? Никогда. Следует бороться до последних сил.

У неё всё получилось. Когда она, наконец, уселась на край Тартара, свесив ноги в гнетущую черноту, силы почти покинули её, но их всё же хватило. Теперь можно было отдохнуть, хотя отдых на краю бездны не являлся одним из лучших.

— Что же дальше? — вслух произнесла она. — Где мне искать пристанище? В Верхний Мир идти опасно. Это ловушка, без сомнения. А что если сын Метиды с моим сынком обнаружат моё отсутствие в Тартаре и начнут на меня охоту? Где бы я могла укрыться? В подземных мирах? Мои друзья Аид, Персефона и Геката не отказали бы мне в убежище, но боюсь, что и царство мёртвых уже не принадлежит им. Что же остаётся? Прятаться среди смертных? Как же мне страшно!

— Не бойся, — услышала она за спиной голос. Он был мягким и спокойным и принадлежал, кажется, женщине, но она так испугалась, что закричала и едва снова не свалилась в Тартар, но чьи-то руки удержали её за плечи и оттащили от края бездны.

— Да не бойся же! — повторил голос.

Она повернула бледное от ужаса лицо, чтобы увидеть говорящую. Это была девушка юных лет, редкой красоты, в ярких одеждах, с ласковым и добрым выражение лица. Существа с такими лицами обычно вызывали у Инанны-Афродиты расположение к себе. Но после пережитого не хотелось верить никому.

— Кто ты? — осторожно спросила Инанна-Афродита. — Ты богиня?

— Да, — ответила незнакомка.

— Ты друг или враг мне?

— Не враг.

— Прости, незнакомая богиня, не припомню я твоего лица. Может, ты из нимф или океанид? Но для низших богинь ты слишком красива и величественна. Наверно, ты кто-то из новых богов?

— Я не из олимпийского пантеона. Я из Высшего Мира.

— Из Верхнего Мира? Разве он не во власти сына Метиды?

— Не из Верхнего, а из Высшего.

— Ты хочешь сказать, что ты из другого пантеона, о котором я ещё ничего не знаю?

— Можно сказать и так, Инанна-Афродита. Меня ты можешь звать Диля.

— Вот как, Диля? И чему же ты покровительствуешь, как богиня?

— Много чему. Об этом долго рассказывать. На данный момент моя миссия — беседы с богами, пережившими сумерки и разъяснение всего, что ждёт их после того, как не стало трёх мойр и судьба перестала властвовать на ними, то есть, и над тобой тоже.

— Не стало мойр? Мы свободны от судьбы? Уж и не знаю, радоваться этой новости или нет.

— Вы свободны от судьбы, а значит, несёте полую ответственность за себя и за свои поступки. Свобода предусматривает и ответственность. Вас заставили действовать по определённому сценарию и понести наказание за поступки, которые вам же навязали. Но больше этого не будет.

— Кто мог навязать это всё нам — богам? Кто сильнее и выше нас?

— Никто.

— То есть, нет никого выше и сильнее нас?

— Есть. И это — Никто. Его можно звать ещё Сущее или Закон, или Природа. Он безличностен и лишён эмоций, так, как будто его не существует, на самом деле это бесстрастный разум, он сам и есть законы и Хаос, из котрого всё появилось и будет ещё появляться. С ним нельзя договориться и он никогда не пойдёт на компромисс. Существуют правила Сущего и кто нарушает их, пожнёт последствия, как преступник.

— И это он навязал нам сценарий судьбы? Но зачем и для чего? Это бессмыслица, чтобы помучить нас? Дать всё и отобрать?

— У Сущего не бывает бессмыслицы. Оно заставило вас быть богами и одновременно рабами судьбы для того, чтобы вы поняли разницу между бессилием перед судьбой и собственной волей и ответственностью.

— Я уже начинаю бояться, потому что всё это мне не очень понятно, — пробормотала Инанна-Афродита. — Я считала, что нет никого, кто выше нас и никто не знает больше, чем мы. А вот, оказывается, есть боги какого-то Высшего Мира, которым известно что-то, о чём не осведомлены мы. Ты хочешь сказать, что вы могущественнее нас?

— Намного могущественнее. И наш мир наиболее совершенен. Он наполнен любовью и в нём нет никого, кто не был бы любим и не любил. Он надёжно защищён от зла, в отличие от земных пантеонов, таких, как, к примеру, олимпийский или месопотамский. Мы не ссоримся друг с другом всерьёз, не причиняем друг другу вреда, не плетём друг против друга интриг. Мы все как единое целое, мы всегда во всём согласны и действуем, как единый разум.

— Вы как муравьи? — дрогнувшим голосом проговорила Инанна-Афродита и робко поёжилась.

— Мы боги. Мы боги, которые поистине бессмертны, нам уже не суждено познавать смерть — мы живы навечно.

— Мы тоже бессмертны.

— Нет.

— Нет? Мы можем умереть? Это ты хочешь сказать?

— Ты же прекрасно знаешь причину вашего бессмертия. Да, у вас совершенные тела, но их вечное существование вы поддерживали употреблением амброзии. А теперь источники амброзии иссякли. Их не существует. Нигде.

— Не может быть…

— Можешь проверить: побывай в тех местах, где прежде добывалась амброзия и ничего не обнаружишь там.

— И что? Мы все умрём? У меня смерть не укладывается в голове. И как это будет выглядеть? Я просто перестану быть?

— Не перестанешь. Я расскажу тебе, как всё это будет. Ты и другие боги ещё проживёте какой-то срок, у вас будут ещё совершенные тела и сверхспособности. Но со временем в Хаосе будут просыпаться фибры — их будет восемь. Каждая фибра может прожить отдельную жизнь, но жизнь смертного. Потом все эти фибры объединятся с твоей сущностью и тогда ты перестанешь быть богиней. Ты и фибры станете единой душой и этой душе придётся вернуться в Хаос вместе с тобой и раствориться в нём. Но не бойся. Ты сможешь выйти, когда пожелаешь и постараешься для этого. Но в теле смертной…

— Смертной? В несовершенном теле? Моё тело не будет перерабатывать всю съеденную пищу и воду в энергию и я буду мочиться и испражняться?! Моё тело будет выделять едкий пот и я буду дурно пахнуть? Я буду каждый месяц страдать от истечений? Я буду болеть и, возможно, тяжело? Я постарею и стану уродливой старухой? И моё тело похоронят? О, ужас!

— Ты сможешь снова стать богиней и в низших мирах, которые зовутся Формой и Подформой, но это стоит жертв и даже в божественном состоянии у тебя не будет такой свободы, как раньше, такого могущества. Слишком много условностей, ограничений, выполнений неприятного долга. Я бы сказала, это совсем неинтересно на мой взгляд.

— Но хоть не буду умирать?

— Многим богам надоедает эта божественность в низшем мире и они отказываются от неё. Скучно и трудно. Даже смертным быть интересней.

— Печальное будущее ждёт меня.

— Есть ещё вариант, и он наилучший из всех, поверь. Ты можешь начать готовить себя к божественности в низшем мире, чтобы со временем войти в наш счастливый Высший Мир великой и свободной богиней. К нам нелегко попасть, подготовка долга и трудна, но чем раньше начать, тем быстрее окажешься одним из нас. Быть нами это очень, очень хорошо. Взгляни на меня. Разве есть в моих глазах и на лице хотя бы след от какого-то недовольства или горечи?

Инанна-Афродита внимательно посмотрела в прекрасное лицо Дили и на самом деле не обнаружила на нём ничего связанного с негативными чувствами. Глаза богини сияли счастьем и разумом, лицо было расслабленно и казалось, что его обладательнице постоянно сладко — в разуме и на сердце. Но недоверие всё же сковало сердце Инанны-Афродиты.

====== Часть 10 ======

— Но меня всё же смущает то, что все вы мыслите одинаково, — проговорила она. — Что если бы кто-то стал мыслить иначе? Что бы ему за это было?

— Этого никогда не случалось в нашем Мире и не могло бы случиться.

— А как называется ваш пантеон в вашем Высшем Мире?

— Мы называем себя Молящиеся Сами Себе.

— Вы хотите сказать, что у вас нет адептов и вам никто не молится, кроме самих себя?

— Адептов у нас так много, что в твоём воображении это не сможет пока уложиться. Но то что мы молимся сами себе значительно увеличивает наши силы и могущество.

— Опять мне ничего не понятно…

— Это и логично: с первого раза трудно всё понять даже богине. Но ты не огорчайся. Если ты пожелаешь, я буду являться к тебе ещё и многое объясню тебе самым простым языком.

— Я бы этого хотела, потому что меня тяготит незнание и непонимание того, что со мной происходит.

— Тогда мы можем договориться. Хоть наш мир весьма могуществен, мы не отказываемся от услуг вас, земных богов. Я хочу обменять их на знания. Я буду являться к тебе и буду отвечать на любые твои вопросы и просвещать тебя во всём, что только ты пожелаешь узнать. А ты окажешь нам помощь как богиня любви.

— Что это за помощь?

— Просто надо соединять сердца тех, кого мы укажем. Это не составит тебе такого уж труда. А мы снабдим тебя любой информацией.

— Пожалуй, информация — это то, что для меня сейчас нужнее всего…

— Значит, ты согласна?

— Согласна.

— Тогда слушай. Сейчас прежде всего я расскажу тебе о земном мире, каким он стал сейчас и даже покажу живые картины, чтобы ты имела представление, как вести себя в нём, когда ты выйдешь в него. Итак, смертные сейчас совсем не те, что прежде…

Это было началом затянувшегося конца эпохи всех богов и к каждому из них являлся кто-то из Молящихся Самим Себе и говорил то, что Диля сказала Инанне. Боги приходили в ужас и — смирялись. И теперь целью каждого из них было готовиться к пробуждению фибр. Потому что от того, как успешно и хорошо проживёт каждая фибра своё воплощение зависело то, какую программу получит вся душа из восьми фибр в дальнейших смертных воплощениях, будут ли они удачными и суждено ли познать счастье став обычным человеком.

Инанну-Афродиту просто убивало знание о неизбежном. Вот тебе и свободна от судьбы! Да разве она бы выбрала когда-нибудь судьбу какой-то смертной! Но куда денешься от этих законов Природы, которая выше и сильнее богов.

Она побывала в местах, где прежде можно было добыть амброзию и убедилась воочию, что напитка бессмертия не существует. Совсем.

Более того: Верхний Мир был почти разрушен. Осталось только небо, атмосфера вокруг планеты.

Пришлось искать пристанища в мире смертных.

Ей ничего не стоило разбогатеть, выстроить себе роскошное жилище, но ей было не до того. Депрессия давила обрушившейся скалой и не хотелось окружать себя красотой и блеском.

Она выбрала себе место проживания тёплый приморский городок, довольно бедный, со старинными домами, нуждающимися в реставрации. В одном из таких домов она сняла себе очень скромное жильё: комната и при ней душевая кабинка и крошечная уборная, в которых, впрочем, не нуждалась богиня, всё ещё обладавшая совершенным телом.

Деньги не были проблемой. Она материализовала перстень с алмазом, подделав его под старину и получила за него от скупщика драгоценностей увесистую пачку денег и заплатила за месяц вперёд хозяйке доходного дома, где она собиралась жить, чему та была весьма рада, очевидно, у неё были проблемы с неплатёжеспособными жильцами.

Инанну-Афродиту вполне устраивало всё в её новом жилище: облупленные стены и такие же давно некрашеные деревянные полы в длинных коридорах; скрипучие панельные двери; потолки, с которых падала штукатурка, оставляя серые пятна; тусклая лампочка, включающаяся по вечерам; мутные стёкла; крошащиеся ступени крыльца. Всё это соответствовало состоянию её внутреннего мира, погружённого в уныние.

Впрочем, свою комнату она всё же обставила кое-как, материализовав удобную широкую мягкую кровать, два кресла, стол, шкаф, буфет. Хозяйка, заглянувшая к ней из любопытства была поражена, потому что не могла припомнить времени суток, когда бы новенькая квартирантка выгружала эту мебель и заносила её в жилище.

Инанна-Афродита, снимая жильё, представилась хозяйке как госпожа Нана. И эта госпожа Нана казалась весьма странной особой не только домовладелице, но и другим съёмщикам. Она смущала своей совершенной красотой, да и выглядела совсем юной, даже несовершеннолетней, лицо её было полудетским, к тому же, маленькая грудь у неё была как у подростка, но походка и манеры поведения были как у взрослой состоявшейся женщины. Она почти всегда носила очки, а когда изредка снимала их, то чаще всего опускала глаза, а если она поднимала их на кого-то, то взгляд её поражал: он был не по годам мудрым, бывалым, пронзительным и ясным, если кому-то казалось, что девушка способна считывать мысли человека, то он даже не подозревал, что это ему совсем не кажется.

Госпожа Нана избегала контактов со своими соседями, которые, к слову, были весьма общительными людьми. Она уходила на долгие часы неизвестно куда. Она одевалась в широкие балахонистые одежды и выглядела, как хиппи, но даже мешковатые платья не могли скрыть идеальность её телосложения. Как всегда, она пользовалась успехом у противоположного пола и вызывала зависть женщин. Но и это её перестало волновать.

Она бродила долгими часами по городу — с плетёной большой сумкой на плече, собрав в жгут на затылке свои очень светлые с позолотой волосы, полностью погружённая в себя. Она выполняла задание Молящихся Самим Себе, соединяя сердца тех, кого было поручено соединить. Инанна-Афродита не интересовалась, зачем это Молящимся нужно, но задание их выполняла. Мало ли какая информация потребуется ей от них взамен.

Иногда она находила пустынные пляжи, опускалась на песок и подолгу сидела, глядя на морские волны. Иногда купалась, но купание уже не доставляло такого блаженства, как прежде. Теперь не радовало ничто.

Сумерки окончены. Рассвет наступил. Но он также страшен, как сумерки.

Как-то, блуждая по городу, она попробовала фастфуд и он ей понравился. Ей пришлись по вкусу жареные пирожки и сосиски и прочее и она не могла не отметить, что смертные стали питаться гораздо лучше, чем прежде, когда их лепёшки чем-то напоминали по вкусу мел, а если и было что-то сносное, то, разве только жареное мясо.

Однажды она вслух похвалила беляш, который принялась поедать, приобретя его с лотка. И тут же какая-то толстая баба с вульгарно накрашенным губами отвесила:

- Дерьмо весь этот фастфуд. Отрава, иначе не скажешь. Всё на пережаренном масле, да и мясо не первой свежести. Я никогда не ем это дерьмо.

Инанну-Афродиту прямо передёрнуло. Смертная баба привередничает и называет такую хорошую еду дерьмом?! В то время, как она, великая богиня, от этой пищи в восторге? Выходит, у смертных может быть ещё лучшая еда, чем та, что понравилась ей? До чего же разбаловались смертные, пока их боги спали в Тартарах! Какая распущенность! Да ещё и понаизобретали всякие там самолёты да поезда, заправляя их вонючей чёрной кашей, что прежде лежала в недрах Геи-Земли. А всё проделки этого Прометея, снабдившего смертных генетическим огнём, который и помог им достигнуть этого прогресса. Раздражившись, Инанна-Афродита подумала, что это ещё мягко обошёлся тогда Зевс с Прометеем, приковав его тогда к скале и приказав орлу ежедневно лишать его печени. Вот чем кончилось то, что Прометей носился с человечеством, как с тухлым яйцом! Боги, похоже, больше людям и не нужны. Вероятно, именно поэтому и иссякла вся амброзия.

- Дерьмо, дерьмо, – продолжала приговаривать баба, стоявшая рядом. – Я покупаю только экологически чистые продукты, специально и езжу за ними к знакомому фермеру. Дорого, конечно, но здоровье дороже. Себя надо любить и уважать. Мы – это то, что мы едим.

Инанна-Афродита повернула к ней разъярённое лицо.

- Да как ты смеешь! – сдавленным голосом проговорила она. – Думай, что говоришь, безумная. Мы – то что мы едим, а то, что ем я дерьмом ты назвала. Ты посмела оскорбить меня?

Баба нагло хихикнула.

- Правда не нравится? А я вот всегда говорю, что думаю. Дерьмо дерьмом называю. И нечего тут обижаться. Обидчивая?

- Смотри, не пришлось бы поплатиться за глупость.

Баба приподняла тонкие жидкие брови:

- А кто меня платить заставит? Уж не ты ли?

Инанна-Афродита сняла очки и пристально посмотрела на бабу холодными голубыми глазами. У той вмиг округлились собственные глаза от страха, отвисла челюсть и вокруг её сандалий образовалась тёмная лужица.

- Я, – промолвила богиня. – У тебя поганый язык. Пусть же он распухнет у тебя. Посмотрим, так ли удобно будет тебе поглощать то, что ты у своего фермера втридорога покупаешь или всё-таки через соломинку всякое месиво пить придётся, чтоб не умереть. Но уж гадостей тебе не произносить больше никогда! Никогда больше никого не оскорбишь!

Баба слушала её с открытым ртом и с ужасом ощущала, как её ротовая полость чем-то стремительно наполняется. А потом она попыталась закрыть рот – и не смогла. Язык, ставший размером с небольшое яблоко, мешал ей сделать это.

А Инанна-Афродита, тут же забыв о ней, отправилась дальше бродить по городу.

====== Часть 11 ======

А Инанна-Афродита, тут же забыв о ней, отправилась дальше бродить по городу.

Она жила в мире смертных и смертные время от времени вторгались в её собственный мир, который она никак не могла замкнуть от них.

Однажды она, как всегда, двигалась по городу привычным быстрым шагом, погружённая в работу над соединением заказанных Молящимися сердец, как вдруг мимо неё кто-то промчался на мотоцикле и сорвал у неё с плеча большую плетённую сумку, в которой лежала куча денег, вырученных за кольцо с алмазом. Она рассвирепела, остановилась, вытянула руку вперёд, наведя ладонь на мотоцикл и сидящего на нём паренька в джинсовой курточке. Тело парня начало стремительно уменьшаться, руки и ноги становились короче и короче, одежда посыпалась с него клубами пыли, сквозь кожу начала пробиваться серая шерсть, из кобчика потянулся мерзкий голый хвост. И нашлось немало свидетелей того, как с седла мотоцикла соскочила большая серая крыса, а мотоцикл, оставшись без управления, завалился на бок и проехал по тротуару более ста метров.

Инанна-Афродита прошлась до места происшествия, отыскала свою плетёную сумку, повесила её на плечо и, вновь погрузившись в себя, отправилась в дальнейшее путешествие пешком по городу. Надо было бы что-то сделать с памятью смертных, видевших превращение мотоциклиста в крысу и шокированных этим зрелищем, но было неохота возиться. И Инанна-Афродита рассудила, что смертным лучше помнить это — пусть это будет для них знамением, что боги пробудились и вернулись в этот мир, хоть даже не навсегда.

А ещё через несколько дней после этого события испытала шок она сама. Это случилось в небольшом летнем кафе под зонтиками, куда она время от времени приходила, чтобы поесть мороженого.

Она уже была готова занять один из столиков, как вдруг ощутила спиной чей-то пристальный и сильный взгляд.

Она оглянулась и увидела под зонтиком девушку примерно двадцати лет с курильной трубкой в руке, то потягивающую коктейль через соломинку, то подносящую трубку к губам и выпуская сизый дымок. Девица была сочна, полнотела и очень красива, для воображения читателя можно было бы сравнить её с кустодиевской красавицей. На голове её была розовая бандана в цветочек, из-под которой ниспадали густые прямые волосы цвета платины. Она была одета в широкое пёстрое платье с длинными рукавами, оно обнажало её левое плечо — округлое, кожа сверкала, как атлас. Незнакомка пристально смотрела на неё жёлтыми, как у тигрицы глазами и слегка усмехалась.

Инанне-Афродите показалось что-то знакомое в облике этой красавицы. Она внимательно вгляделась в него и на сердце стало холодно.

Эрешкигаль. Давний и опасный враг. Надо же, выбраться из Тартара и встретить именно эту ведьму, умудрившуюся тогда умертвить её!

Нет, разумеется, бессмертная богиня не могла умереть совсем, но ни живой и не мёртвой Эрешкигаль и свора её демонов умудрились тогда сделать Инанну. Инанна не забудет никогда, насколько это омерзительно — быть живым трупом. Не владеть своим телом, не иметь желаний, слышать голоса, как за глухой стеной, да ещё и кожа обрела отвратительный чернильный цвет… Нет, ей не было больно, когда демоны по приказу Эрешкигаль продели крюк через её рёбра, она совершенно ничего не чувствовала, но висеть на шесте было и унизительно, и гадко, к тому же, то и дело перед ней появлялась наглая физиономия подземной богини, не устававшей говорить ей гадости и издеваться.

Инанна-Афродита напряглась, дико озираясь. Ей показалось, что неспроста подземная ведьма выбралась наружу из своего подземелья. Наверняка здесь неподалёку шныряют её демоны. И без сомнения, собираются напасть.

А затем появилась злость и негодование. Она ещё будет бояться эту Эрешкигаль?! Сейчас не те обстоятельства, не в пользу врага. Тогда она, Инанна, находилась на территории Эрешкигаль, поэтому и проиграла. А здесь, в мире смертных ещё неизвестно, кто кого!

Сделав несколько решительных шагов, она приблизилась к столику, за которым сидела Эрешкигаль и, глядя ей прямо в глаза, проговорила:

— Ты опять не даёшь мне покоя? Или ты забыла, как я, даже мёртвая, вздыбливала твой живот и ты, корчась от боли, рожала чудовищ ни от кого? Ты снова бросаешь мне вызов? Ты хочешь войны? Или ты надеешься, что я буду спасаться бегством? Этого не будет. Давай удалимся в укромное место и там посмотрим, чья энергия сильнее, если, конечно, ты способна на честный поединок, не призывая себе в подмогу своих демонов!

— А ты сядь, — неожиданно спокойно предложила Эрешкигаль, указывая ей чубуком трубки на место напротив.

Инанна, не сводя с неё напряжённого взгляда, опустилась на стул:

— Что ты задумала? Что тебе от меня надо? Думаешь, ты сможешь причинить мне вред? А что если это я сейчас нападу на тебя и окажусь сильнее? Что если я отомщу тебе за ту мою смерть и за те условия освобождения, которые ты поставила мне тогда? Что если ты сейчас окажешься у меня в плену?

Эрешкигаль вздохнула и потянула в себя дым из трубки, выпустив его через ноздри:

— Мы, боги, пережили такую катастрофу, перед которой все наши прежние распри стали подобны незначительным детским ссорам из-за тряпочки для куклы. Разве не так, а? У нас, богов, прежде враждовавших между собой, появилось теперь что-то общее: одна непоправимая беда на всех. Да, непоправимая. Потому что всё можно поправить, кроме смерти. Поверь мне, богине мёртвых. А мы все рано или поздно станем мёртвыми. Нас всех ждёт страшная цепь смертей и рождений, это после бессмертия-то! Так что мы можем не поделить сейчас, когда впереди — потеря жизни?

— Так ты не собираешься нападать на меня? — наивно спросила Инанна, всё ещё не в силах оправиться от волнения.

Эрешкигаль снова затянулась дымком:

— Вот подумай. Когда наступает глобальная катастрофа, когда трясётся земля, когда морские волны поднимаются выше прибрежных скал, когда извергается вулкан или горят леса, есть ли в мыслях у зверей нападать друг на друга? Соперничают ли самцы тигров за территорию, рвут ли шкуры, рыча? Или львы охотятся ли на серн или оленей? Нет, все бегут безумной толпой, рядом и лев и олень, и не видят друг друга даже, все думают лишь спастись от одного общего ужаса, который важнее давней вражды. Вот и мы сейчас как эти звери. Ты уже общалась с Молящимися Самим Себе?

— Приходилось.

— Они говорили тебе про фибры? Что успех в нашей дальнейшей цепи смертей и рождений зависит от того, насколько хорошо мы сумеем устроить судьбы наших фибр?

— Мне много чего говорили.

— Вот это и есть самое важное. Обустроить судьбы наших фибр, чтобы и в дальнейшем быть сильными и иметь влияние на свою судьбу. А для этого лучше сотрудничать, а не враждовать. Ты согласна?

— А ты умеешь это — не враждовать?

— Попробую.

” — Не доверяю я этой суке, — подумала Инанна. — Вроде бы, говорит мудро и логично, но верить до конца кому бы то ни было? И как бы вывести её на чистую воду?»

В голову не пришло ничего лучшего, как предложить выпить за примирение и заказать бутылку коньяка и закуску — лососина, пармезан, копчёные крылышки. Вино, это бесценное изобретение Диониса, многим развязывало язык.

Эрешкигаль охотно согласилась, залпом осушила рюмку и даже не стала закусывать. Щёки её, и без того румяные, раскраснелись ещё больше. Инанна не могла не отметить, что Эрешкигаль умопомрачительно шли её новые пышные формы. После сумерек грозная подземная богиня прямо расцвела. Там, в Иркалле она была тощей и бледной и волосы у неё были совершенно белые. И это делало менее заметным божественную красоту её лица, которой она всегда обладала. А теперь всё изменилось. И даже волосы приобрели роскошный платиновый оттенок вместо прежней мёртвой белизны.

— Ты отлично выглядишь, — прокомментировала Инанна, положив в рот ломтик сыра.

— Спасибо. Я старалась. Теперь ведь есть стимул следить за собой. Потому что теперь многие видят меня и могут восхищаться мной, как когда-то — тобой. Я теперь на виду, — она улыбнулась и ямочки заиграли на её щеках. — И, признаться, мне нравится внимание мужчин. Нет-нет, я была довольна своим уделом. Мне нравилось править миллионами душ, которые хоть и считались мёртвыми, но я-то знала, что не такие уж они мёртвые. Они мыслили — какая уж тут мёртвость? Мне нравилось, что меня боятся даже в Верхнем Мире. Смущало только то, что обстоятельства никак не выпускали меня из Иркаллы. Всё время что-то случалось, что я не могла выйти хоть на коротенькую прогулку. А ведь это неправильно. Я богиня и должна быть свободна, а не заперта в подземелье с теми, кому место там.

Она взяла бутылку и разлила коньяк по рюмкам.

— Давай выпьем за свободу от судьбы, — предложила она.

Богини залпом осушили рюмки.

— Хорошо бы найти других богов, — продолжила Эрешкигаль. — Тогда точно можно было бы держаться друг за друга и устроить сладкую жизнь нашим фибрам.

— Я даже не знаю, стоит ли мне искать мой олимпийский пантеон, — произнесла Инанна и удивилась, как всего вторая рюмка начала развязывать её собственный язык. — Я была не в очень хороших отношениях с ними в последнее время. Это после того, как я выиграла приз прекраснейшей… Эээ, да ты не знаешь эту историю.

— Отчего же, знаю.

— Откуда такая информация?

— Там, в Иркалле, у меня была масса свободного времени. Я могла позволить себе в тишине проводить сеансы ясновидения и созерцания параллельных миров. И ещё я иногда отпускала на побывку в мир людей души умерших. Они только и мечтали об этом: снова увидеть солнце, побывать там, где человеческая пища, чтобы съесть её духовную сущность, побродить в тех местах, где жил прежде. Но у меня было условие: отпущенные были обязаны не только развлекаться, но и высмотреть что-то и услышать, чтобы потом пересказать мне и этим меня развлечь. Некоторые злоупотребляли моим доверием и пытались не вернуться в Иркаллу, но этим делали только себе хуже. Мои демоны ловили их обратно и наказывали и, конечно, им был заказан вход в мир людей. Но те, кто поступали честно, возвращаясь в срок и принося с собой интересные истории, пользовались моей милостью и иногда я даже позволяла им уходить на годы в параллельные вселенные. Видишь, сколько источников знания мне было доступно. Я умнела все эти годы, жаль, от моего ума толку было маловато. Сама была пленницей Иркаллы.

— Отлично, значит, тебе известна та заваруха с яблоком раздора и с этой бойней в Трое… Но речь не об этом. Надо сказать, что после того, как я победила и яблоко прекраснейшей досталось мне, Гера и Афина просто превратились в бешеных собак. С ними было невозможно заговорить, они отвечали на всё злобными насмешками или грубостью, стараясь унизить хоть по мелочи. Мало того, они так и старались натравить на меня других богов, хоть незначительных. Эта противная девчонка Геба, подстрекаемая своей мамашей, так и старалась, подавая напитки на пиру, пролить мне что-то на руки или одежду. А потом, я слышала, они разыскали богиню раздора Эриду, заварившую всю эту кашу с яблоком раздора и стали учить её, чтобы она рассорила меня со всеми богами и они бы выжили меня с Олимпа. ” — Я не собираюсь заедаться с богиней любви, — ответила им Эрида, — мне вовсе не улыбается то, что она может вызвать у меня непреодолимое желание лечь под стадо козлов». — «Уж лучше лечь под стадо козлов, — сказала ей Гера, — чем оказаться в Тартаре! А я могу тебе это устроить. Я такого наговорю о тебе Зевсу, что ты быстро там окажешься. Ты же знаешь, я управляю своим мужем, он мой раб и находится под подошвой моей сандалии.» Так Эрида оказалась между двух огней и всё из-за своей затеи с тем яблоком. Вероятно, желала зло пошутить, а вышла беда для богов и смертных, да и на её же голову посыпалось. Говорят, она долго пряталась от Геры сначала в подводном царстве титана Океана, потом перебралась в подземелье к Аиду, а затем скиталась по миру смертных, превращаясь то в разных животных, то в какие-то предметы, не решаясь быть в собственном облике.

Инанна наполнила рюмки и вместе с Эрешкигаль, стукнувшись краями, выпили.

— Да не такие уж и могущественные эти ваши Гера и Афина, — произнесла Эрешкигаль и, наконец, положила в рот ломтик лососины. — Если пакостили так, по мелочи. А вот меня боялся даже Верхний Мир!

— Послушай, Эрешкигаль… Могла бы ты сейчас быть откровенна со мной?

— Спрашивай.

— Почему ты тогда так поступила со мной? Зачем натравила демонов? Зачем издевалась надо мной, полумёртвой, зачем жарила при мне курицу и жрала, ведь знала же, каково это для живого трупа — терпеть эти отвратительные запахи! Ты что, обиделась тогда на меня, что тебе пришлось полюбить быка Гугаланну? Но я же только пошутила…

— Да ладно, ничего я не обиделась. К слову, с быком было гораздо приятнее, чем с моим муженьком Нергалом, появившимся у меня после смерти Гугаланны. Бык был ласковым и послушным и не пытался меня воспитывать… И уж, конечно, не надо было продумывать каждое слово с ним, чтобы не вызвать его гнева… Хороший был бычок.

— Тогда почему, Эрешкигаль?

— А что это ты тогда припёрлась в Иркаллу ни с того ни с сего, как кирпич на голову? Это было подозрительно…

— Да просто из любопытства, не более того. А ты что подумала? Что я хочу захватить и отобрать у тебя твой вонючий подвал?

— А что, у тебя тогда были такие глаза…

Богини выпили ещё по рюмке и громко расхохотались.

====== Часть 12 ======

Инанна вгляделась в лицо Эрешкигаль и поймала себя на том, что уже абсолютно не узнаёт её. Свирепая подземная богиня выглядела теперь какой-то добродушной и покладистой, казалось даже, что от неё веет ванильным запахом, как от свежеиспечённой булочки. Нет, всё-таки спиртные напитки точно от бога: их воздействие чудесным образом высвечивало подлинный характер каждого, вытаскивая его из потайных уголков внутреннего мира. Истина — в вине, с этим трудно поспорить. Вот вино и открыло очередную истину: не такая уж и злодейка эта Эрешкигаль.

— Инанна, послушай… — заговорила было Эрешкигаль.

— Нана. Зови меня теперь самым простым именем — Нана. От Инанны теперь мало что осталось. Как и от Афродиты.

— Пожалуйста, так даже лучше. Так ты слышала про свою деточку, про Света, какого шороху наделал он всем нам?

При воспоминании о Свете Инанну-Нану передёрнуло. Ей стало нехорошо и даже захотелось положить на лоб грелку со льдом.

— И что же он наделал? — сквозь зубы проговорила она.

— Тебе известно, что он успел перейти на сторону невидимого бога, устроившего нам весь этот погром с сумерками?

— Да.

— А то, чем всё это для него кончилось?

— Не довелось. В Тартаре я спала тяжёлым сном, а не ловила информацию.

— А я вот уснула не сразу. Понимаешь, он ведь отжал у меня Иркаллу и переманил на свою сторону всех моих демонов и даже не соизволил объяснить, чем он их прельстил, когда я его об этом спросила. Просто велел моим же демонам схватить меня под руки и зашвырнуть ещё ниже, чем подземелье, ну, туда же, куда и тебя. Я лежала на дне Тартара, ой, было страшно… Но ко мне прилетали мои старые друзья — души умерших, а я успела их всех выпустить наружу, чтобы они не достались Свету и демонам. Они, невидимые, блуждали по мирам и такое рассказали, такое…

Эрешкигаль сложила ладони и подкатила глаза.

— Не тяни резину, — раздражённо произнесла Нана.

— Не буду. Так вот, дружба Невидимки и Света продлилась недолго. Свет начал требовать себе статус бога, пусть даже второго после Невидимки, но бога. Невидимка никак не соглашался. Ну, характер Света ты отлично знаешь, парень поднял восстание прямо в Верхнем Мире и на его стороне были не только демоны, но он умудрился уболтать третью часть творений Невидимки, ну тех красавчиков с крылышками, чтобы они тоже были за него. Там была изрядная заваруха, но победил Невидимка и всех бунтовщиков сбросили куда бы ты думала? В Иркаллу и в другие подземные миры. И во что все эти миры превратились! Раньше это было такое тихое местечко, а получилось жуткое пекло со стонами и скрежетом зубовных, туда Невидимка начал отправлять неугодные ему души смертных. А как изменился сам Свет! От красоты его не осталось и следа. Рогатое чудовище, не то горгулья, не то ящерица с зубами.

— Я знала, что что-то подобное случится, — пробормотала Нана. — Как это Невидимка не поступил по примеру своего отца Зевса и не зашвырнул таких врагов куда подальше — в Тартар.

— Думаю, не из милосердия, а просто силёнок не хватило. Полчища демонов и падших крылатеньких — это тоже что-то мощное. Еле с Верхнего Мира их спихнули и на том спасибо. А Свет завладел подземельями почти всех вселенных. И, кажется, не оставлял надежды однажды стать полным хозяином этого мира. И ведь знаешь, у него это почти получилось! Вот только в его планы вмешался Калка, а так он был уже у черты.

— Какой ещё Калка?

— Толком не знаю, мне только передали, что он рубил демонов огненным мечом налево и направо, пока не стёр их с лица земли. Плохо спала я в Тартаре… Зато многое слышала… И демоны, и падшие уничтожены, но вот самого Света нельзя было уничтожить. Всё-таки из богов. Что скажешь о проделках твоего сына? Как бы то ни было, а силу он сумел развить великую, кто бы мог подумать!

— Он мне не сын! — снова процедила сквозь зубы Нана.

— Вот как? Своими детьми ты даже смертных называла, а тут — не сын!

— Когда это я называла?

— Ну, когда я отпустила тебя из Иркаллы и потребовала тебе замену. Мне ведь рассказывал Намтар, сопровождавший тебя, как вы зашли в твой храм и Ниншубур засуетилась, чтобы демоны прихватили вместо тебя твоих адептов. А ты упёрлась: «Неееет, мать не отдаёт вместо себя своих детей!» Ну, какие это дети?! Люди — это творения, а не дети!

— Как знать. Когда мы вошли в тот храм, мои адепты стояли на коленях, обливались слезами и кричали: «Мама Нана, ты покинула нас! Мама Нана, вернись!» Они искренне скорбели по мне. Так возможно ли было предать тех, кто вверил тебе свои жизни, как родной матери? После такого предательства невозможно считать себя полноценным божеством.

— Ну, не стану спорить, — ответила Эрешкигаль, выливая в рюмки остатки из бутылки. — Может, ещё заказать коньячку?

— Не возражаю.

Эрешкигаль подозвала официанта и сделала заказ.

— А ведь Свет никогда не называл меня матерью, — задумчиво произнесла Нана. — Я была для него кем угодно, только не мать…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да ничего, пустое.

Бутылка коньяка оказалась на столе и Эрешкигаль откупорила её.

Поверье, что дружба начинается с бутылки как нельзя лучше подошло для определения дальнейшей дружбы Инанны и Эрешкигаль.

Как будто и не было той древней беспощадной вражды между богиней мёртвых и богиней любви.

Нана многое узнала о новом образе Эрешкигаль. Бывшая хозяйка Иркаллы не обзавелась жилищем и обитала под открытым небом. Она просто шлялась по миру в его разных местах, а когда появлялась потребность в сне в любое время суток, она превращалась в кошку или птицу, забиралась на дерево и отдыхала. Такое желание находиться вне стен дома оправдывалось, очевидно, тем, что богиня слишком много времени пробыла безвылазно в своём подземелье, не видя ни неба, ни солнца, ни деревьев, ни прочего и теперь старалась компенсировать всё это совершенно бездомным образом жизни.

Правда, иногда она приходила в гости к Нане, часто даже без ведома той, пройдя сквозь стены.

Нередко, просыпаясь утром, Нана видела спящую на ковре в комнате Эрешкигаль. А иногда, пробродив по городу долгие часы, Нана заставала подругу лежащую на своей кровати и ложилась на ковёр сама и засыпала.

Они любили устраивать пикники, переместившись куда-нибудь на морское побережье, куда не ступала нога человека, материализовывали себе большую бутыль хорошего вина, закуску, пили и вели разговоры, всё больше познавая сущность друг друга. Нередко они увлекались и допивались до белой горячки или до бессознательности. Но обычно знали меру и, захмелев, просто развлекались, например, ныряя в морские глубины, хватая за хвосты акул и для забавы вытаскивали их на песчаный берег или играли медузами, как мечами, или собирали кораллы.

Но ни вино, ни купание в море всё же не могло полностью устранить депрессию богинь.

На Эрешкигаль это отражалось в тяге к глупым шуткам и розыгрышам. Она забавлялась, материализовав гроб на колёсиках, ставила его во дворах, сама ложилась в него и на груди её лежала табличка с просьбой подать денег на похороны. Она нисколько не походила на покойницу с её свежим цветом лица и сочным румянцем, но находились те, кто всё-таки кидали деньги в её гроб. И в конце розыгрыша она на глазах прохожих в вставала с гроба и тащила его за верёвочку в соседний двор.

Иногда она садилась в этот гроб, приказывала колёсикам вращаться и гроб мчал её по всему городу по автостраде с быстротой примерно пятьдесят километров в час, шокируя всех, кто это видел.

Она подбивала и Нану участвовать в этих придурях с гробом, но та отвечала:

— Настанет день и когда-нибудь мы будем лежать в гробах неподвижно. Тебе мало?

Однажды Эрешкигаль решилась разыграть Нану, притворившись заболевшей насморком. И случилось неожиданное: Нана впала в панику.

— Как, уже?! — закричала она. — Наши совершенные тела уже могут страдать от насморка? Мы разрушаемся? Мы гниём? Наш конец уже близок?

Она прижала ладони к щеками и начала визжать, как обезумевшая. Эрешкигаль, валявшаяся до этого на её кровати с носовым платочком, вскочила и пыталась ей объяснить, что пошутила, но Нана металась по комнате и кричала. Затем она задела рукой окно и разбила стекло, которое распороло ей руку и кровь хлынула из вены. Это возбудило Нану ещё сильнее, она распахнула ставни и выпрыгнула наружу, благо этаж был первый. Она носилась между зарослями полыни в рост человека и рыдала, разбрызгивая кровь.

Через несколько минут её рана затянулась и кровь перестала хлыстать. И сама Нана, наконец, опомнилась и прекратила истерику.

На следующий день она пробудилась из-за шума за окном. Выглянув наружу, она увидела огромную толпу людей, созерцавших чудо и бурно обсуждавших его: на сухой жёсткой земле, где могла выжить только сорная трава, проросли пышные кусты алых роз, да ещё необычно крупных и благоухающих чуть ли не на весь квартал. Нана с досадой подумала, что ей не стоило проливать столько крови за домом. Вот теперь у соседей будет повод приставать к ней с общением, чтобы обсудить, что это такое и откуда вдруг возле их обшарпанного бедного пансиона вдруг появились эти дивные розы, достойные королевских садов.

Она поспешила прочь из дома, как всегда, погрузившись в себя, чтобы выполнять задание Молящихся.

====== Часть 13 ======

Между тем, Молящиеся успели побывать и в пантеоне богов Тримурти и сообщить новость и им, что настанет день, когда они утратят земную божественность и им придётся делать выбор между чередой смертей и рождений или стать богами Высшего Мира.

Разумеется, это огорчило и ужаснуло великих богови малых. Но они были сильны духом и сумели принять неизбежное грядущее, как данность и начать готовиться к нему.

А Вишну, к тому же, по-прежнему не давал покоя прекрасный облик богини любви из олимпийского пантеона. Он то и дело уединялся и проводил сеансы ясновидения, чтобы узреть её — уныло бредущую по приморскому городу с плетёной сумкой на плече, в широком пёстром балахоне и в шлёпанцах. Её дивные светлые волосы были либо небрежно собраны в жгут на затылке, либо, не очень хорошо расчёсанные, лежали на плечах.

— Подумать только, такая несчастненькая с виду, что каждый пожалеет, — говорил он другим богам о ней, завершив очередной сеанс ясновиденья. — Личико кроткое, как у овечки, бровки домиком, как у ребёнка. Но никто и не догадается, что таится за этой безобидной внешностью. Я сам бы не догадался, не прочти я книгу Судеб Шивы — всё об этом существе! Несчастен тот мужчина, который попадёт в сети ей любви. А попасть так легко, ведь она вся как сливки или даже сливочное масло!

— Они все такие, ведь пантеон, откуда она происходит! — тут же подхватывала Майя. — Их всех, этих богов, кого не копни — все с грехом. В книге Судеб мы узнали о многих пантеонах, так вот, их пантеон единственный, где поклоняются богу вина, мало того, этот бог пьянства у них в большом почёте, в иерархии богов он на высшей ступени. Вот как у них почитается порок!

Вишну слушал её и соглашался, но богиня любви этого пантеона, который и он начал считать порочным, не шла из его головы. Наконец, он решил встретиться с ней лицом к лицу и спросить её напрямую, что сделало её столь грешной, коварной и бесстыдной. Однако, у него появились сомнения, станет ли она откровенно отвечать на его вопросы и захочет ли вообще заговорить с незнакомым богом. И он догадался сделать это в облике её лучшей подруги Эрешкигаль.

Большинство богов умели превращаться в кого угодно и во что угодно, но облики друг друга принимать могли не все, но Вишну обладал этой способностью, хоть и стоило это больших энергетических затрат. Только ему ничего не было жалко ради выяснения истины.

Легче всего застать Нану для беседы можно было дождавшись, когда она, вдоволь набродившись по городу, остановится в каком-нибудь летнем кафе под пальмами и зонтиками, чтобы поесть мороженого. Вишну, невидимый, прошёл за ней долгий путь по городским улицам, и как только она заняла один из столиков в кафе возле шумящего моря, он обратился в Эрешкигаль и сел напротив.

— О, подруга, как внезапно ты здесь очутилась, — удивлённо заметила Нана, подзывая официанта и делая заказ.

— Мне хотелось видеть тебя, — грустно ответила Эрешкигаль, взяв из вазочки салфетку. — Потому что меня измучили некоторые вопросы, которые касаются тебя. Ответишь ли ты мне на них?

— Отвечу, если знаю ответы.

— Послушай. Мне многое непонятно из того, что происходило в твоём прошлом и это тревожит меня. Я думаю об этом: как может быть такое, чтобы внутренний твой мир так не соответствовал внешнему? — Эрешкигаль вытерла салфеткой ладони, смяла её и взяла другую.

— Ты за что-то осуждаешь меня, Кигаль?

— Как тебе объяснить. Не могу понять, почему ты, богиня любви, предпочла вместо уюта и тепла семейной жизни и сладости любви мужа принадлежать многим мужчинам и быть ничьей женой? Как могла предать ты честного доброго верного благородного мужа, не чаявшего в тебе души? У тебя нет сердца? Ты не понимала, какую боль причиняешь своей изменой тому, кому измена чужда? Ты сама-то понимаешь, на что променяла хорошего достойного мужа, что разрушила? Неужели тебе не жаль этой потери?

Нана удивлённо взглянула на подругу:

— Что это на тебя нашло вдруг, что ты подняла эту тему? Прежде тебя никогда не волновали мои прошлые отношения с Гефестом.

— А теперь волнует. Я хочу понять, с кем я дружу. Ты ответишь на мой вопрос, почему ты предала его? — Эрешкигаль снова смяла салфетку и вытащила из вазочки сразу три других.

— Он лишал меня внимания.

— Это не повод для супружеской измены. Мужчина обязан чего-то добиваться, чтобы быть достойным своей жены и для этого покидать её время от времени. Или что-то в их отношениях не так… Это не решается прелюбодейством! И вообще, как это Гефест так всё спустил с рук, а не отомстил за неверность?!

— Как же не отомстил, он опозорил меня и Ареса на весь Олимп, набросив тогда на нас ту сеть, которую невозможно порвать, и созвав чуть ли не всех богов, чтобы они созерцали нас — нагими и жалкими. Да ещё и по его требованию мы были в изгнании. Пусть недолго, но были.

— Но этого мало! — Эрешкигаль остервенело швырнула мятые салфетки об стол. — Как это он не кинулся расправиться с вам своими руками, хотя бы на тебя, потому что бОльшая вина всё-таки на жене, потому что соперник только жаждет чужую жену, а жена ещё и предаёт мужа! Почему он не сбросил тебя в Тартар, перед этим замотав в эту сеть, что невозможно порвать, чтобы ты не могла выбраться!

— Да кто б ему это позволил. И вообще, Кигаль, ты сейчас рассуждаешь прямо как мужчины, это у них во всём и всегда жёны виноваты. А ты знаешь, что в разрушенных отношениях всегда виноваты двое?

— Да в чём мог быть виноват этот несчастный, любивший тебя до беспамятства?!

— Да с чего ты решила, что он меня любил?! — потеряв терпение, закричала в ответ Нана. Несколько человек, сидевших за соседними столиками, оглянулись на неё.

— А что же, он мог не любить тебя — такую? Сливки со сливочным маслом. А может, тебе всё казалось мало, сколько тебя ни люби? Мало было внимания, ласк, нежности?

— Конечно, мало. Если твой муж днём и ночью пропадает то в кузнице, то в обществе других, а ты видишь его раз в несколько суток и то не надолго, конечно мало. И так длилось все годы нашего брака. Можно высчитать часы его внимания ко мне.

Эрешкигаль оторопело посмотрела Нане в глаза.

— Как это — несколько суток? — пробормотала она. — Разве он не скучал по тебе, покидая тебя на такое длительное время?

— Конечно, не скучал. У него была главная цель. Он был обделён когда-то, отвергнут своей матерью Герой. И он хоть с виду и простил её, но, видимо, стремился во что бы то ни стало доказать ей, как она была неправа тогда, отказавшись от него только за то, что он был некрасив. Он был одержим идеей убедить её в том, что он лучший из сыновей и из богов. Как известно, мы, боги, способны материализовать что угодно из вещей, но он избрал кузнечное ремесло, чтобы создавать вещи лучше, чем другие боги, чтобы никто не мог быть в этом равным ему. И почти всё время он проводил за созиданием этих вещей — для других богов, чтобы завоевать их расположение и любовь, чтобы каждый из них считал неправой Геру и при случае ткнул ей это в нос.

— Но, может, он делал это для того, чтобы прославиться и быть достойным тебя? — неуверенно пробормотала Эрешкигаль.

— Нет, ради признания в обществе, это было для него самым главным. Он сам мне об этом сказал однажды.

— Странно, неужели ты, богиня любви, не могла возбудить в его сердце такую любовь, чтобы он больше внимания тебе уделял?

— Я старалась. Но у него была железная воля. Он закрывался в своей кузнице и тяжёлой работой лечился от любви ко мне. Видимо, не желал быть рабом этого чувства.

— Не потому ли это происходило, что ты ждала от него любви, а сама его не любила? Наверно, он не хотел страдать от безответной любви.

— Ты не поверишь, Кигаль, но поначалу он понравился мне. Как ты верно заметила, он был верный, честный, добрый и благородный. Меня восхищала его сила воли, его преданность обществу и стремление сделать жизнь на Олимпе ещё счастливее и надёжнее, его умение всех мирить, его доброжелательность. Я была в восторге от его правильности и хорошести, у меня приятно сосало под ложечкой от этого. Когда он попросил Зевса посватать меня за него в награду за то, что он простил свою мать Геру и Зевс исполнил его просьбу, я подумала: «А почему бы и нет? Да, он некрасив, в отличие от других богов, но у кого же ещё такая золотая душа! Моя жизнь с таким мужем будет хороша. А то, что он некрасив, не беда. Я же всё-таки богиня красоты, с годами я сделаю его красивым. Дело это не лёгкое и не скорое, но что с того, времени у бессмертных сколько угодно.» А после свадьбы я поняла, что он не даст мне самого главного, чего я жаждала — любви. Он как бы молотом расплющивал те чувства, что я внедряла в него. Противление любви — это то, чего я не могла ему простить.

— Но в таком случае не честнее ли было бы развестись, а не искать утешения в других мужчинах?

— Я должна была отомстить, — глаза Наны сделались холодными. — Он использовал мою красоту, чтобы потешить свои амбиции, что он, отвергнутый и некрасивый, взял себе в жёны самую красивую, добыл, как трофей. А я хотела любви, а не служить утешительным призом за его ущербность. Он меня разочаровал, а меня нельзя разочаровывать! — Нана сжала пальцы в кулак и стукнула по столу. — Я не прощаю разочарований. Он в прах развеял того Гефеста, придуманного мной Гефеста, которого я была готова любить. Со мной шутки плохи и он должен был это понять. Поэтому я и унизила его изменой, а не просто развелась.

— Разве ты решилась бы так мстить, если бы тебе в мужья достался не этот миролюбивый кузнец, а грозный муж? Решилась бы ты так мстить грозному мужу?

— Я сама могу быть грозной.

— Даааа, твоя внешность на самом деле очень, очень обманчива! Ты кажешься слабой и беззащитной.

— Вот именно. Меня не так просто было бы запеленать в сеть и сбросить в Тартар. Я же не Гера, которую Зевс в наказание мог подвесить за руки между небом и землёй, привязав к ногам наковальни и драть её хлыстом наотмашь.

Глаза Эрешкигаль округлились от удивления и негодования.

— Как? — пробормотала она. — Это просто немыслимо! Что за пантеон у вас, что допускается так жестоко и страшно поступить с женщиной! Бог подвесил богиню за руки, привязал к ногам наковальни и принялся бить хлыстом?.. Ваши боги просто дикари!

— Да ладно, можно подумать, что твой Нергал никогда не рукоприкладствовал с тобой, кроме того раза, когда он за волосы стащил тебя с трона и едва не отрубил тебе голову! — с досадой отмахнулась Нана. — Поколачивал он тебя, демоны трубили об этом даже до Верхнего Мира.

— Ещё не легче… Месопотамский пантеон так же дик, как олимпийский…

— И это рассуждает та, кто недавно только предполагала, что меня можно завернуть в сеть и швырнуть в Тартар! — ехидно прищурилась Нана.

— Ну это же из ревности…

====== Часть 14 ======

- И что с того? Опять ты, Кигаль, как мужик рассуждаешь. Хотя сама колочена. Не могла ты справиться с Нергалом, признай. А я другое дело. Вот Гефест, привыкший иметь дело с огнём, даже не подозревал тогда, что я опаснее огня. Если он хотел жену вроде красивой статуэтки в доме, то он ошибся в выборе. Но он настолько выдавал желаемое за действительное, что не видел очевидного. Я ещё была его женой, когда родила от Ареса сыновей-близнецов, которые были копией Ареса внешне, да и тянуло их к играм в войну, а не в кузницу. Я надеялась, что Гефест обо всём догадается и тогда я выскажу ему, что он сам меня до этого довёл. А он настолько был погружён в дела, что не замечал и этого, а когда ему намекали, отвечал, что Арес его брат и племянники вполне могут смахивать на дядю. И, признаться, это ранило меня ещё сильнее.

- Хорошо, я принимаю то, что ты могла обидеться на мужа за его невнимание и противление любви. Но почему после того, как вы расстались с Гефестом, ты не нашла себе другого мужа, одного, постоянного, на века, чтобы быть верной ему одному?

Нана вздохнула и, поставив локоть на стол, положила щеку на ладонь:

- Я именно и пыталась это сделать. Но знаешь… Считается, что моему могуществу любви не подвластны только три женщины: Афина, Артемида и Гестия. Они недоступны для любви. На самом деле есть ещё одна женщина, над сердцем которой я не властна. Это я сама. Я не могу приказывать своему сердцу. Я пыталась искать свою любовь, найти того мужчину, которого я бы сделала своим вечным спутником, с которым разделила бы судьбу, он был бы моим единственным. Да, да, я хотела быть верна только одному мужчине, я хотела любить без всяких сомнений, чтобы даже глаза мои не искали других мужчин. Но, видимо, это не входило в сценарий судьбы. Я использовала Ареса для мести, он был неплох в постели до тех пор, пока не раскрывал рот, не начинал пересказывать подробности какой-нибудь кровавой бойни, где он успел поучаствовать или не начинал веселиться и грохотать таким смехом, что закладывало уши. Гермес… Мне нравилось его мальчишеское озорство, жаль, этого озорства было слишком много. Иногда надо быть серьёзнее. Всему должна быть мера. С Дионисом никогда не было скучно, многих очаровывала его напористость и смелость в ухаживании за женщинами, да и жизнь с ним была сплошным праздником. Жаль, в нём было комплексов не меньше, чем в Гефесте, хоть и других. Его ранили успехи женщин-богинь, которые превосходили его собственные успехи. Он никогда бы не простил женщине божественный статус, которой превышал бы статус его, мужчины. А у меня было именно так. Дионис даже выбрал себе жену из смертных, чтобы у неё был слишком маленький шанс превзойти его в могуществе. У нас не могло бы ничего получиться. Посейдон восхищал меня своей грозностью, грозный муж, как ты, Кигаль, сказала, – Нана засмеялась, – но не мне бояться грозных мужей. Жаль, в нём также не было ничего интересного, кроме грозности. К тому же, я бы не смогла так поступить с его женой Амфитритой – лишить её мужа и статуса морской царицы.

- Я вижу, ты можешь мыслить и благородно…

- Да, иногда могу.

- А что же ваш царь, Зевс? Не заслужил твоего внимания?

- Нет. Ни любви, ни внимания, ни даже уважения. Я, как все, отдавала ему почести, как царю, но как мужчину даже не уважала. Тебя шокировало, Кигаль, то, как он мог наказывать свою жену. Кроме того, никто так не изменял своей жене, как он. Вся ещё жизнь до сумерек богов была сплошным страданием, гневом, муками ревности и преследованием других женщин, с которыми он ей изменял. Можно ли уважать мужчину, одержимого бесконечной похотью?

- А разве эта похоть его не твоих рук дело, богиня любви?

Нана снисходительно улыбнулась:

- Вся похоть Зевса была частью его натуры. Он вожделел то титанид, то смертных женщин и быстро забывал их, мало заботясь о их судьбе. Он забывал их всех, загораясь снова и снова. Я не вмешивалась в это. Но если бы вмешалась, то будь уверена, Кигаль, на олимпийский престол могла бы воссесть и смертная женщина, ставшая богиней, потому что Зевс не мыслил бы дальнейшей жизни без неё под вилянием моей силы. Иногда меня так и подмывало сделать это из-за поступков Геры… Только, видно, это не входило в сценарий судьбы. А мне самой Зевс был не нужен.

- Как так? Всё-таки престижно было бы стать женой царя богов, воссесть с ним на престол.

- Меня интересовало не это. Я богиня любви. И мне нужна была любовь. Я ждала, когда я полюблю. Для меня было не важно, то это будет. Пусть бы это был простой смертный. Если бы я полюбила смертного, я бы сделала его бессмертным и добилась бы для него вечной молодости. Зевс согласился бы на это, какой он ни есть, но врагом любви он не был никогда. Правда, это было бы нелегко. Зевс не раздавал бессмертие направо и налево кому попало, а только тем, кто выдерживал испытание любовью. Вот, например, когда богиня Эос полюбила смертного, Зевс согласился дать ему бессмертие, но не вечную юность. И Эос не выдержала испытание любовью. Когда её муж превратился в бессмертного старика, вечно кашляющего и кряхтящего, она не могла на него смотреть. И беднягу превратили тогда в светлячка… А я хотела бы выдержать такое испытание. Я бы хотела так полюбить, что даже старость возлюбленного не оттолкнула меня от него! Или вот тот же Дионис. Ему понравилась одна девушка из смертных. И он попросил меня вызвать у него к ней настоящую сильную любовь и чтобы девушка тоже полюбила его. ” – Но ты же понимаешь, сколько проблем создаст эта любовь, – сказала я тогда ему. – Что если она умрёт?” – “Как богиня любви, ты лучше всех знаешь, что тот, кто не любил, тот не жил и не дышал, – ответил Дионис. – Пусть будут тяжёлые испытания, только бы мне испытать это чувство.” Я выполнила его просьбу. И что же? Через некоторое время Ариадна на самом деле умерла, в расцвете лет, от болезни. Я предложила Дионису избавить его от чувств к умершей девушке, но он отказался. Как знал, что проходит испытание любви. Он так изменился! Он перестал смеяться и пить вино, он стал невероятно печальным, как сама печаль, как будто не был Дионисом. И ни в какую не желал избавляться от изнурявшего его любви к умершей. Тогда Зевс понял, что его сын достоин любви. Ариадну воскресили и сделали богиней. А я тогда думала: вот бы и мне и жить, и дышать, вот так сильно полюбив и выдержав любое испытание! Пусть страдание, пусть мучения, только бы жить и дышать.

Нана подняла глаза на Эрешкигаль и от удивления уронила руку на стол: подруга смотрела на неё странно, как-то умильно-восхищённо. Уже не осталось и следа от осуждения и укора в лице.

- Ты так хотела бы любить? – сладко промурлыкала она. – Даже не побоялась бы полюбить и простого смертного, не пугали тебя самые серьёзные испытания? Нет, всё-таки не зря ты выглядишь такой нежной и милой. Если бы ты была коварной и хитрой, это бы отразилось на твоём лице и в нём хотя бы появлялось что-то отталкивающее. Ты гораздо чище в своих помыслах, хоть и поступки твои вводят в заблуждение.

Нана усмехнулась и в глазах её появились озорные огоньки:

- Мне можно грешить. Мне вообще всё можно – никакая грязь ко мне не пристаёт, я в любом случае останусь чистой.

- Вот это неожиданное заявление! – засмеялась Эрешкигаль.

- Но ты же знаешь меня лучше всех, сколько пакостей на моём счету. И вот поди ж ты, всё равно я белая и пушистая.

- Это была воля судьбы. Наверняка, если бы у тебя был выбор, ты поступала бы по другому. Тот, кто готов любить сам, а не только позволять любить себя, не может быть негодяем.

Нана хмыкнула и, наконец, принялась за полурастаевшее мороженое в вазочке. Эрешкигаль продолжала молча смотреть на неё странным ласкающим взглядом. И снова заговорила:

- Наверно, когда ты после изгнания вернулась на Олимп, тяжело Гефесту пришлось на бывшую жену смотреть, что она вот здесь, рядом, но уже ему не принадлежит. Наверно, был готов волосы на себе рвать, что ошибся и не удержал такую женщину, ненавидел себя за ошибки.

- Нет, как бы не так. Рассказывали, что уже на второй день после моего изгнания с Олимпа он уже добивался, чтобы его женой стала Афина. Быстро же он был готов меня заменить. Ну, я тогда поняла, что быстро смогу вернуться на Олимп. Чтобы добиться согласия на это у обиженного Гефеста я подсунула ему в жёны одну из своих харит, так как Афина отказалась быть его женой наотрез. Это была очень амбициозная харита, она спала и видела, чтобы стать женой какого-нибудь бога из высшей ступени иерархии. Кроме того, я добавила ей красоты к её внешности и она стала красивее других харит. Гефест был доволен новой женой. Мы помирились и стали очень хорошими друзьями.

- Да, видимо, этот бог совершенно не подходит тебе в мужья. И всё же я никак не пойму, как это Гефест мог отказывать тебе в любви и внимании. Что он мог ответить, когда ты просила это у него?

- Отвечал, что у него срочные дела. А когда я не выдерживала и упрекала его, он предлагал мне поискать себе какое-нибудь занятие, полезную физическую работу, кроме моих обязанностей богини любви и красоты.

- То есть, поработать ручками? – проворковала Эрешкигаль. Её собственные пухлые розовые ручки поползли по столу, поймали маленькую хрупкую руку Наны и слегка сжали её. – Чем же ты могла бы заняться?

- Ничем. Я пыталась попробовать ткать, как Афина, но получился только скандал на весь Олимп, Афина не могла мне этого простить.

- Тебе нужен совершенно другой муж, – голос Эрешкигаль сделался грудным. – Который дал бы тебе много нежности и ласки и одновременно мог бы присматривать за тобой, даже занимаясь своими необходимыми делами. Кто мог бы тебе помочь. Ты считаешь себя грозной и сильной, но тебе необходима защита. Ты такая нежная… – губы Эрешкигаль припали к руке Наны и обожгли их горячим поцелуем.

- Да что сегодня на тебя нашло, Эрешкигаль! – заволновалась Нана, высвобождая руку. – Опять твои причуды. Знаешь, это перебор. Всему есть мера!

- Прости… Прости… – забормотала Эрешкигаль и поспешно начала прощаться и как-то быстро выскочила из-за столика и стремительно умчалась прочь.

Нана, нахмурившись, смотрела ей вслед. Затем, расплатившись, она покинула летнее кафе и, спрятавшись за пальму, в мгновение ока переместилась в своё жилище в пансионе. Она уже собралась упасть на кровать, чтобы передохнуть, как вдруг увидела спящую Эрешкигаль, от которой разило спиртным. ” – Вот так так! – удивилась Нана. – Да когда же она успела меня опередить, да ещё и заложить за воротник? Вот ведь шустрая. И кто бы мог подумать, что она женолюбка! Фу, как отвратительно. Мне вовсе не улыбается то, что она и дальше будет домогаться меня.”

Встав рядом со спящей, Нана занесла над ней ладони и проговорила:

- Блокирую в тебе всё, что противно женскому естеству, что является блудом. Блокирую в тебе всякое желание любить женщину, кто бы она ни было. Отныне твоё влечение будет законным – влечение к мужчине и только к мужчине!

====== Часть 15 ======

Окончив сеанс «излечения» Эрешкигаль от «лесбийского влечения», Нана присела на ковёр рядом с кроватью. Недавняя беседа с «подругой» разворошила в ней воспоминания о временах, когда ей не надо было думать о грядущей смерти. А затем ей пришло в голову, что всё происходящее лишь страшный сон. Иначе и быть просто не может. Это всё проделки Гипноса. Это он усыпил её и послал кошмарный сон про то, как Метида, которая на самом деле тихонько дремлет в кишках Зевса в образе капли воды, захватила власть и все боги оказались в Тартаре. Он же и заставил её, Афродиту, созерцать тяжёлые путаные сновидения якобы на дне Тартара. И теперь ей снится и вовсе что-то несусветное, как она живёт среди смертных, в ужасе, что сама когда-нибудь станет смертной… Но с чего бы Гипносу такое творить с ней? Они никогда не были врагами. Ах, да. Это могло быть так: Гипносу приглянулась какая-нибудь лесная нимфа, он возжелал её и стал просить, чтобы Афродита пособила в этом. Но заговорил он с ней об этом на пьяной пирушке, своим вечно сонным голосом и невнятной слипшейся речью, а потом, не доведя своих слов до конца, задремал и захрапел. А поскольку богиня любви уже изрядно захмелела, то не могла ничего понять. И Гипнос решил, что она не хочет ему помочь и отомстил таким подлым образом. Но ничего. Она на Олимпе фигура видная, её скоро хватятся и избавят от кошмара. А этому гадёнышу, богу сна она отомстит. Она женит его на свинье. И сделает посмешищем всех трёх миров.

Думать про это было приятно, но сомнения, что это всё не сон, а правда, были сильнее придуманной утешительной сказочки.

Однако, она изо всех сил старалась поверить в миф о сновидении, который придумала сама. ” — Интересно, почему мне не снятся другие боги? — рассуждала она. — Не входит в задумку Гипноса? Вот только Эрешкигаль появилось, но это только подтверждает, что это всё сон. Слишком бредово это: Эрешкигаль — моя лучшая и единственная подруга! Ну, точно, такой бред можно увидеть только во сне.»

А через некоторое время в её жизни объявилось ещё одно божество из прошлого. Это случилось, когда она в очередной раз переместилась в необитаемую часть планеты, чтобы побыть в одиночестве и искупаться в океане.

Она собиралась выбраться из воды на округлый скальный камень, но вдруг прямо перед её глазами возникла пара мужских ног. И каких ног! Это были стройные длинные ноги, с великолепным мускульным рельефом, покрытые ровным золотым загаром и умеренным оволосением — кучерявыми золотистыми волосками. Такие ноги были величайшей редкостью. Многие мужчины в южном городке, где обитала Нана, ходили в шортах, но вид их безобразных ного просто заставлял глаза тошнить. А эти ноги… Откуда они могли взяться здесь, в диких местах планеты?

Нана подняла глаза и буря эмоций поднялась в ней. Перед ней предстал тот самый бог Аполлон, далеко разящий и сребролукий. Это был высокий мужчина, идеально сложенный, с прекрасными точёными чертами лица. Как многие потомки Урана он был голубоглаз и у него были светлые кудри, может, всего на пол-тона темнее, чем у Афродиты.

— Приветствую тебя, Урания, златая Афродита! — проговорил он, протягивая ей руку.

— Привет и тебе, сын Латоны, Феб-Аполлон! — ответила она, подавая ему руку и с его помощью выбираясь на скальный камень. — Рада видеть тебя!

— И я тоже. Мы все рады были бы видеть тебя.

Нана удивилась:

— Вы все? Неужели боги Олимпа отыскали друг друга? Как вы это сумели?

— Всё очень просто: нас всех сбросили в Тартар одновременно, — промолвил он, присаживаясь на поверхность камня, — так что когда мы пробудились, нам стоило только воспользоваться способностью видеть в темноте, чтобы обнаружить друг друга. Зевса, Геру, мою мать и сестру, Афину, Гефеста, Диониса, в общем, высших и низших богов. Не нашли только тебя.

— И что вы подумали? — насупилась Нана, опускаясь рядом с Аполлоном и не сводя с него подозревающего взгляда исподлобья. — Кое-кто, наверно, заметил, что Метида не позволила громилам схватить меня и, вероятно, вы решили, что я вообще не побывала в Тартаре, потому что предала всех и перешла на сторону врагов?

— Нет, это не так…

— Да, это не так. Я тоже пробыла в Тартаре. Мне предлагали служить этому невидимому богу… Но мне тошно об этом вспоминать. Результат был таков: я очутилась в Тартаре, но не в тех местах, куда упали вы. И вот, у меня никого нет в этом мире, кроме одной подруги, бывшей когда-то моим злейшим врагом. А как вы узнали о моём существовании?

— Гелиос по-прежнему способен многое высмотреть через энергию солнца.

— О да, припоминаю его вездесущность! — усмехнулась Нана.

— Так как же ты поживаешь в компании бывшего врага?

Через несколько секунд Нана и Аполлон уже переместились в её съемное жилище. Аполлон оглядел обшарпанные панельные стены, мутные окна с хлипкими рамами, одно из которых было с расколоченным стеклом, потолок с облетевшей штукатуркой, и брезгливо сморщил нос.

— Не могу поверить! — произнёс он. — Златая Афродита поселилась в бомжатнике! Это жилище для свиней, а не для богини с высокой ступени олимпийского пантеона.

— А какой смысл городить дворцы, если у нас больше не будет возможности жить в них вечно? Или Молящиеся ещё не принесли вам самую страшную весть?

— Принесли. Довелось беседовать с ними. Но мы всё ещё боги, а у бога должно быть всё самое лучшее.

— Боги ли мы? Наши храмы разрушены, либо превращены в музеи. Нам не молятся и не приносят жертв. Не хочешь ли присесть в кресло, Аполлон, если не брезгуешь?

Аполлон критически взглянул на кресло, созданное Афродитой. Оно было мягкое, удобно устроенное, оббитое красным бархатом и с подлокотниками из настоящего золота. Бог-стреловержец счёл его достойным его персоны и опустился в него. Нана заняла кресло напротив.

— В наши планы входит вернуть себе власть над этим миром. То, что смертные теперь имеют возможность летать даже в космос и перемещаться по миру в железных коробках быстрее, чем на колеснице, запряжённой конями, не значит, что они стали богами. Ничто и никогда не сделает их равными нам, что бы не изобрёл их разум, испорченный Прометеем им же во вред. Их прогресс ведёт к гибели всё живое. Но мы, боги, всё исправим, когда снова соберёмся вместе, как прежде.

— Ещё не все боги обнаружены? Что мой отец-Небо, Уран?

— Никто не знает, где он. Ты же помнишь, он и раньше редко бывал на наших пирах, всё больше обитал в месопотамском пантеоне, где у него ещё была верховная власть. А сейчас даже лучи Гелиоса не могут обнаружить его местонахождение.

” — Наверно, не очень-то искали, — подумала Нана. — Его всегда недооценивали. Как недооценивают воздух, которым дышат, но не смогут прожить без него больше нескольких минут. А небо и есть воздух, атмосфера вокруг планеты. О боги, боги Олимпа, узнаю вас в вашей неверной расстановке приоритетов!»

— Мы не знаем, где сейчас подземные боги, а также Посейдон, Амфитрита, Океан и другие значительные божества водной стихии, — продолжал Аполлон, — поэтому нам сложно начать действовать сейчас. Без властителя загробного царства для смертных и без хозяев воды это сложно. Но у нас уже есть собственная цитадель. Мы обустроили её в одном диком местечке, куда сложно добраться смертным. И покрыли невидимым облаком, чтобы смертные не заметили ничего, допустим, с вертолёта. Мы материализовали дворец из голубого мрамора, отделанный золотом и лазуритом, в нём множество покоев для каждого из нас и для тех, кто ещё вернётся в пантеон. Так что милости просим, Афродита, обратно в семью.

” — В семью? — в сердце Наны появился холодок. — Ну уж нет, в этом вашем диком местечке, во дворце из голубого мрамора вполне может находиться самая опасная ловушка. Наверняка, они сочли, что я предала их, перейдя на сторону Невидимки. А я-то знаю, как олимпийцы «обожают» предателей, история с Прометеем незабываема. И поди докажи им, что я тоже отлёживалась на дне Тартара. Можно клясться водами Стикса, но кто знает, возможно, они пересохли и боги знают об этом? Наверняка эта сука Гера настроила всех против меня. Зевс, конечно, не из тех, кто живёт бабьим умом, но я-то знаю, как эта стерва умеет зудеть ему в уши и наводить его на определённые мысли. Нет, боги Олимпа, придётся мне пока отказаться от вашей милой компании.»

— Благодарю, Аполлон, — промолвила она. — Я подумаю.

— Подумаешь? — удивился он. — Разве ты не намерена, как и все мы, участвовать в возвращении власти богам?

— Власть не вернёт нам бессмертия, поэтому она больше не прельщает меня. Мне больше ничего не нужно.

— Но то, что отпущено нам, может продлиться ещё века. Почему бы хоть это время не побыть богами?

— Дважды не входят в одну и ту же реку.

— Я тебя не понимаю, богиня.

— Наверно, потому, что я больше не ощущаю себя богиней.

За дверью послышалась возня.

— По-моему, нас подслушивают, — послал Аполлон телепатическую мыслеформу.

— Да, здесь любят подслушивать, — также мысленно ответила Нана. — Кажется, эти смертные меня совершенно не понимают. Иногда я от скуки читаю их мысли и слушаю их разговоры. Хозяйка этого гадюшника довольна мной, что я вовремя и полностью плачу за жильё, но её смущает, что я не пользуюсь ни горячей, ни холодной водой и счётчики на нулях, но при этом от меня не смердит потом и у меня чистые волосы и лицо. Кажется, это её пугает. Про меня слишком много говорят и слишком много ушей часто прижимается к этим дверям. Они жаждут разгадать мою тайну. Но не разгадают никогда. Ведь скажи им, кто я, они сочтут меня либо безумицей, либо шутницей, а дай я им чудо во знамение — решат, что я либо фокусница, либо гипнотизёр.

— Дааа, смертным сейчас трудно что-либо доказать, — согласился Аполлон. — Нелегко нам будет заставить их поверить, что мы боги. Возможно, придётся возвращать себе власть жёсткими мерами и не исключён метод отбора и отделения верующих от неверующих. По-хорошему ведь не захотят. Может, начать с твоих любопытных соседок и показать им чудеса, вытянув им уши за их жажду подслушивать?

— Не возражаю, но это будет неоригинально с твой стороны, Аполлон, — засмеялась Нана, — это уже когда-то было. К тому же, длинные уши могут им понравится — удобнее будет подслушивать, а ведь в этом их смысл жизни.

Аполлон также засмеялся.

— Да, таким дурам длинные уши станут причиной гордости, а не позора, — ответил он. — Пожалуй, пришлось бы придумать что-то посерьёзнее, чтобы сделать их нашими адептами и заставить восстанавливать наши храмы.

====== Часть 16 ======

Храмы. Нана подумала, что именно её храмы должны быть отстроены по-новому и очищены от грязи прошлого. А до сумерек богов в её храмах была поселена скверна и всё из-за…

Пандемос.

Пандемос, демоны её возьми.

Нане вспомнились времена, начало, война с титанами. Она не умела воевать, но жаждала также внести свою долю в победу богов. И она нашла для этого средство: она предложила титанам, что перейдут на сторону Зевса изменить их безобразные внешности на лучшие. Как богиня красоты она обладала такими возможностями. На её предложение откликнулись, правда, по бОльшей части это были женщины, титаниды. Но это тоже было результатом. Потеряв многих женщины, титаны могли ослабнуть духом, а значит, и в борьбе.

Богиня Афродита тогда оказалась перегружена работой. Чтобы разгладить шершавую и бугристую кожу титанид и сделать её гладкой и мягкой приходилось подолгу водить по ней ладонями, по всему телу, не пропустив и миллиметра. И дело это было не одного дня. Чтобы превратить волосы дочерей Геи из подобия мочала в густой шёлк, требовалось расчёсывать их пальцами, чтобы проводить по каждому волоску, массировать кожу головы. Афродита препоручила это харитам, передав им часть своей энергии управления красотой. А сама принялась за более тонкое дело: лица. Для этого нужно было материализовать комок мягкой плотской энергии и вылепить из него маску, затем маску наложить на страшное безобразное лицо какой-нибудь титаниды и закрепить и ждать, когда маска сольётся с лицом воедино. Разумеется, маски должны были быть в виде красивого яркого лица с тонкими правильными чертами. Работа над такой маской была ювелирной, это нельзя было доверить харитам-помощницам. Это утомляло и Афродита, устав, как от таскания гор на плечах, делала лица для титанид хоть и красивые, но, так сказать, штампованные, имеющие незначительные отличия, потому что титанид устраивало и так, лишь бы поскорее стать хорошенькими, не ждать свои лица слишком долго.

— Мы же все тут сёстры, — говорили они, любуясь в зеркала на свои новые внешности, — это вполне естественно, что мы похожи друг на друга! — и смеялись.

Но одну титаниду Афродита отличила особенно. Её звали Диона и она очень понравилась богине красоты своим милым и добрым нравом. Афродита, обожавшая все существа, приятные в общении, сделала внешность титаниды настолько привлекательной, что на ту обратил внимание сам Зевс. И только позже богиня любви поняла, что на свою голову так выделила Диону.

От связи Дионы и Зевса на Олимпе появилась ещё одна богиня, которую сначала все звали просто Малышка. Это позже она заслужила кличку Пандемос.

Малышка росла какой-то не по возрасту и статусу бойкой и нахальной и от её дурного поведения доставалось всем, но особенно Афродите. Маленькая дрянная девчонка преследовала её, как оса: то тянула за волосы, то пыталась виснуть на её одежде, то запрыгивала на спину, прижимая горло и ещё много неприятных фокусов придумывало это существо. Афродита поначалу шутила по этому поводу, что взять с ребёнка. Но когда ребёнок начал подрастать, а ума не набирался и шутки у него были всё те же, это начало надоедать. Богиня любви начала покрикивать на неё, а когда это не помогало, даже отшвыривать в сторону или даже поколачивать. Это возымело действие и девчонка отстала от неё.

Но всё повторилось в подростковом возрасте этой Малышки, только оказалось всё ещё более сложно. Едва у девчонки появились первые задатки женственности — маленькие бугорки грудей и жиденькие первые волоски на лобке, она начала заявлять во всеуслышание:

— Я теперь девушка и красота моя превосходит красоту Афродиты. Отныне Афродита — это я!

И снова все смеялись над её словами. Никто не воспринял это всерьёз.

Становясь старше, она всё больше позорила свою мать, благородную Диону. Она красила лицо. Никто из богинь не пользовался декоративной косметикой, считая, что истинная красота лица должна быть естественной и неприлично пытаться усилить её искусственным путём. Каждая богиня рождается с достаточно красивым лицом, зачем же наносить на него краски, которые можно смыть? Но дочь Дионы так не считала и косметики, которую, к слову, создавала она сама, на её лице было сверх меры, краски на её лице как будто кричали.

Впрочем, в этом существе как будто кричало всё: вульгарная безвкусная одежда, фасоны которой придумывала она сама, и такие же достойные одежды пошлые головные уборы и украшения вихляющаяся размашистая походка, резкий громкий голос, слова, которые она употребляла в общении, прямой наглый взгляд. От всего её существа прямо искрами рассыпалась агрессия, дерзость, напористость и назойливость.

Ещё не успев толком превратиться в полноценную девушку, она уже домогалась каждого мужчину, что попадался ей на пути, тянула руки, вешалась на шею, откровенно и бесстыдно звала к себе в опочивальню. И, окончательно обгадив свою репутацию, получила кличку Пандемос.

Эта кличка злила её, она упорно твердила, что истинная Афродита — она. И однажды подтвердила, что всерьёз верит в это.

Она начала проникать в храмы Афродиты и вносить в них свои коррективы. Она пробралась в меспотамскую вселенную и там, выдавая себя за Инанну, также поработала в храмах богини любви.

Так, с лёгкой руки Пандемос, Афродита стала покровительницей проституток и блуда. Узнав об этом, Афродита пришла в ярость и потребовала собрания богов на Олимпе. Она пребывала в таком бешенстве, что не говорила, а кричала, не подбирая выражений:

— Я — покровительница проституции?! Кто может засвидетельствовать, что я сама хоть раз поступила, как проститутка? Было ли такое, чтобы я просила плату у мужчины за то, что разделила с ним ложе? Было ли такое, чтобы я просила кого-нибудь об услуге и расплатилась с ним своим телом? А может, я когда-то призывала к этому других женщин и утверждала, что это правильно и хорошо? Если этого не было, тогда как получилось, что Пандемос превратила мои храмы в блядилище, а меня объявила покровительницей гнусного разврата, а не чистой любви и честного брака?!

Зевс пришёл в гнев и сослал Пандемос в ссылку, прочь с Олимпа, приказав ей всё исправить в храмах Афродиты так, как это было прежде, то есть, очистить доброе имя богини любви от поклонения ей, как богине блуда. Но это оказалось невозможно: смертные в обоих вселенных как-то слишком охотно начали воспринимать Афродиту как потакающую их тёмным низменным сторонам и не желали признать её не как богиню проституции и разврата. Пандемос навсегда испортила ей репутацию.

Пандемос не остановилась на этом. Она перебралась в палестинскую вселенную и там, заделавшись божеством у каких-то приморских жителей, звавших её Ашторет, всё же старалась изо всех сил, чтобы её отождествляли с Иштар, которой также являлась Афродита.

Вспоминать об этом было тягостно и Нана встряхнулась от дурных воспоминаний.

Поговорив ещё с Аполлоном обо всяких мелочах, они распрощались.

И осталось чувство неведомой угрозы. У Наны не было сомнений, что её подозревают в предательстве. И Аполлон был отправлен в разведку к ней. Почему именно Аполлон? Потому что он покровитель искусства и сам обладает множеством талантов, в том числе он отличный артист. И великолепно сыграл свою роль, разговаривая с богиней любви ровно и дружелюбно. А всё для того, чтобы заманить её в ловушку. Впрочем, ловушка теперь может возникнуть где угодно. Поэтому следует быть начеку. А лучше всего было обелиться. Но как? Как это сделать после той медвежьей услуги, что ей оказала Метида, позволив бежать её в другое измерение? Олимпийцы даже могли бы подумать, что она сговорилась с Метидой и её сыном заранее.

Стоило ли рассказывать об этом Эрешкигаль? Разве подруга защитить её, случись что-то нехорошее? Но, может, хоть предупредит, если что. Больше всего теперь Нане хотелось защиты.

Она и не подозревала, что теперь рядом с ней находилось невидимое божество, которое любило её и находилось рядом почти всегда, готовое её защищать.

Вишну, после того, как принял облик Эрешкигаль и вызвал Нану на откровенный разговор, вернулся к Шиве на Кайлас радостно-возбуждённым.

С тех пор, как Кайлас покинула его хозяйка, это место, свободный вход на которое было доступно лишь избранным, теперь как-то само собой сделалось чем-то вроде проходного двора из-за книги Судеб, которой по-очереди зачитывался весь пантеон. А затем тут же, на Кайласе, происходило обсуждение прочитанного.

Но не только интерес к книге Судеб стал причиной того, что богов на Кайласе стало собирать очень много. Всех волновали судьбы фибр, которые должны появиться, теперь избитой темой стали рассуждения как и в чём боги могли бы помогать фибрам друг друга, чтобы те прожили достойные судьбы, что повлияли бы на чреду грядущих смертей и рождений.

А Вишну, к тому же, даже больше, чем про грядущую судьбу своих фибр говорил про олимпийскую богиню любви, слишком близко к сердцу принимая видимость аморального облика той. Но однажды он явился на Кайлас и объявил:

— Я всё понял про неё. Мы поговорили по душам и она была со мной откровенна. Она — благороднейшее и добрейшее существо и все ошибки, сделанные ею — всего лишь влияние сценария судьбы, а сама она другая. Подумать только, какое сильное желанию любить, найти свою любовь! Онабыла готова к любым испытаниям ради любви! Что за чистая и светлая богиня! — он улыбнулся.

— Ты изменил о ней мнение? — спросил Шива.

— Совершенно. Но теперь мне бы хотелось пообщаться с ней в моём собственном облике. И понравиться ей.

— Разве это сложно для тебя?

— Да. Отчего-то я не решаюсь сделать это просто так. Надо придумать какой-то способ.

— Хорошо. Хочешь, я буду рядом с тобой для поддержки?

Вскоре два божества, облачившись в белые летние костюмы уже сидели за столиком в кафе под зонтиками, где обычно Нана покупала мороженое и ожидали её прихода.

Вот, наконец, вдали появились изящные очертания её фигуры.

— Я сделаю так, — прошептал Вишну, — сейчас она будет проходить мимо нас. Я вытяну ногу, она наступит на неё. Я сделаю вид, что мне сильно больно, я закричу и она посмотрит на меня. У нас будет повод разговориться.

Нана неслась, как бригантина, не замечая ничего вокруг, по-прежнему в своих мыслях — то выполняя работу для Молящихся Самим Себе, то борясь с внутренним страхом. Она, вроде бы, смотрела под ноги, но не заметила ногу мужчины, обутую в джинсовые мокасины, споткнулась об неё и едва не растянулась на асфальте. Могучие руки Вишну ловко подхватили её и она услышала:

— Пожалуйста, простите.

— Ничего страшного, — буркнула она, даже не взглянув на того, об чью ногу она споткнулась и кто не позволил ей упасть. Она просто зашагала дальше в поисках свободного столика.

Вишну с досадой потёр лоб:

— Кто бы мог подумать, что она споткнётся об мою ногу, а не наступит на неё! Честно говоря, я думал, что она начнёт ругаться.

— Я тоже, — сказал Шива.

— Я поступлю по другому. Я оденусь официантом и принесу ей заказ. Кажется, она попросила шоколадное мороженое. Я принесу ей фруктовое. Она возмутится, что заказ перепутали, вот тут и будет повод разговориться, — в руках Вишну материализовался поднос с вазочкой, наполненной мороженым и его лёгкий белый костюм преобразился в форму официанта. Он поднялся из-за столика и приблизился к столику Наны.

— Пожалуйста, примите заказ, — громко проговорил он, выставляя перед ней вазочку с мороженым. Та взяла ложечку и начала мороженое есть. Вишну с подносом не уходил, ожидая, когда она распознает подмену и начнётся скандал, но богиня смотрела перед собой отсутствующим взглядом и продолжала преспокойно поглощать то, что ей дали.

— Пожалуйста, простите, я перепутал ваш заказ, — Вишну упорно стремился привлечь её внимание. — Я принёс вам фруктовое мороженое вместо шоколадного.

— Ничего, сойдёт и это, — пробормотала Нана.

— Позвольте, я всё-таки принесу вам то, что вы заказали. Вам не придётся платить за фруктовое, ведь это была моя ошибка, — в руках Вишну вмиг материализовалась вазочка с шоколадным мороженым и он попытался поставить его перед Наной, но та упёрто витала в своём внутреннем мире и это начало нервировать бога из Тримурти. Рука его дрогнула и вазочка с шоколадным мороженым опрокинулась на платье Наны.

— Ах, простите! — воскликнул он. — Позвольте, я почищу вам платье. Обещаю, на нём не останется и следа от мороженого. Я такой неуклюжий!

— Ничего, не заморачивайтесь, — Нана опустила голову, вместо того, чтобы посмотреть на недотёпу-официанта и тремя небрежными движениями смахнула с платья следы от мороженого.

— Я принесу вам другое мороженое.

— Спасибо, мне уже не хочется, — Нана раскрыла плетёную сумку, вытащила денежную бумажку и положила на стол. Затем поднялась и двинулась восвояси. Вишну было поспешил за ней:

— Но я испортил вам платье…

— Это не самое страшное, что может случиться, — с досадой отмахнулась Нана, всё так же не поворачивая лица, — потому что самое страшное уже случилось.

И, как ветер, понеслась своей дорогой.

Вишну с горькой улыбкой смотрел ей вслед. Сбросив с себя оранжевый фартук официанта и такого же цвета пилотку, он вновь вернулся за столик, где ожидал его Шива.

— Ничего не понимаю! — Вишну недоумённо развёл руками. — Я подал ей повод рассердиться на меня и заговорить со мной, а она сочла меня пустым местом. Почему она такая странная, эта олимпийская богиня?

— Другая вселенная, — прокомментировал Шива.

====== Часть 17 ======

С тех пор Вишну больше не пытался разговориться с Наной. Он превратился в невидимую тень и ходил за ней повсюду. Она, как и прежде, долгими часами бродила по городу, то отправлялась на дикие пустынные пляжи, то оказывалась в каком-нибудь лесу. Иногда из-под очков у неё начинали струиться обильные слёзы и кончик её маленького носа краснел и разбухал. Вишну был свидетелем её встречи с Аполлоном и после этой встречи уловил флюиды чувства опасности, исходившие от Наны. Он также присутствовал при возлияниях её с Эрешкигаль, когда обе богини начинали плакать навзрыд и трястись от страха перед грядущим концом жизни.

— Просто сердце болит, глядя на её страдания! — жаловался Вишну другим богам своего пантеона. Она вся как ребёнок и такое обрушилось на неё. Она столько плачет! Ну, почему она не позволяет утешить себя, почему не смотрит ни на кого? Я бы мог побеседовать с ней, я бы излечил её от этой боли, я бы всё объяснил ей, что цепь смертей и рождений это ещё не конец всему. Это тоже жизнь, только другая. И ведь есть же возможность когда-нибудь снова стать богами. Да, мы сейчас плохо понимаем этих странных богов Молящихся Самим Себе, но во всём же можно разобраться. Ведь у меня же нет ужаса смерти. Вот только за неё больно, что она совсем измучилась. Совсем ничего не видит и не слышит, настолько горе поглотило её. Как же хочется пожалеть её, прижать к груди!

— Ты жалеешь только эту богиню, — проговорил Шива, — а между тем, её подруга страдает не меньше.

— Эта подруга, по-моему, ещё в силах как-то развлекаться и потешаться, хоть и довольно диким способом.

— В том-то и дело, что диким. Безумными выходками зачастую пытаются подавить внутреннее горе. Она катается в гробу по городу, поражая этим окружающих, скорее всего стремясь побороть свой страх перед смертью. А вчера я видел сам, как она попыталась втащить этот гроб в набитый людьми автобус, вероятно, этим создать скандальную ситуацию, чтобы только не остаться наедине со своим ужасом. Какой-то негодяй вышвырнул из автобуса её гроб, а потом вытолкал её саму. Я пришёл в ярость и чуть было не испепелил этого мерзавца третьим глазом, еле сдержался, чтобы не сделать это. Вот так обращение с женщиной!

— Согласен, Эрешкигаль так же несчастна, как и Афродита-Инанна.

— А может и больше. Подумай сам, раньше эта Афродита-Инанна была одной из самых счастливых богинь. Потому что и богам не чужды проблемы, у всех разные судьбы. Ей выпала судьба относительно лёгкая.

— Не совсем. Если ты помнишь, ей пришлось побывать мёртвой, кстати, по милости этой её подружки, которую ты защищаешь.

— Не так уж долго она и побыла мёртвой. И в долгу не осталась: пока висела на крючке заставила Эрешкигаль мучиться от родовых схваток и рожать непонятных существ. Наверно и сама поняла, что рассчиталась тогда, поэтому они и стали теперь подругами.

— Да, незлопамятны обе.

— Но ты только подумай, какой тяжёлый сценарий судьбы достался Эрешкигаль! Всё время божественности просидеть под землёй без солнца, при свете подземных огней, пусть даже в роскошном дворце, но не видеть деревьев и неба, не участвовать в пирах богов! Да это ещё не всё. Захотела любви — получила себе до самых сумерек в мужья этого тирана Нергала. Подумать только, как он притеснял её! А ведь какая богиня! Она одна умела управлять миллионами душ умерших, держать их в Иркалле, чтобы они не вырвались в средний мир, чтобы привидения не стали проблемой для живых. Опять же, имела управу на полчища демонов, не позволяя им уж слишком вредить смертным. Она держала на своих плечах порядок месопотамской вселенной, да и других вселенных тоже! Ведь привидения способны переходить из вселенной во вселенную. А она не допускала. Вот какая это великая богиня. Так нет же, этот Нергал, вместо того, чтобы быть ей благодарным за любовь, постоянно был недоволен её силой и талантами. Его оскорбляло, что такие способности и могущество у женщины. Он сделал всё, чтобы унизить её, подмять под свою власть. Сначала он заразил чумой всех демонов, что подчинялись ей. И не избавлял от болезни, пока они не присягнули служить только ему и не слушать Эрешкигаль. Потом запретил ей проявлять хоть какую-то силу или власть. И её довёл до такого состояния, что она боялась сказать ему лишнее слово. И кончилось всё это плохо. Он управлял демонами, как законченный тиран и это надоело им. И поэтому когда появился новый возможный лидер для них, а это был месопотамский божок, которого звали Сын Утренней Звезды, они с удовольствием перешли на его сторону.

— Сын Утренней Звезды? — переспросил Вишну. — Но утренняя звезда в том пантеоне посвящена Инанне…

— Да, да, это её сын. В книге Судеб я всё подробно указал о его происхождении. Сын смертного, долгое время ничего из себя не представлял. Но вот у него раскрылся талант: дар убеждения. Он научился угадывать тайные желания других и сулить исполнить их. И этим заставлять подчиняться себе. Он — весьма сильный искуситель. Вот и демонам он пообещал то, что они хотели больше всего, то есть безграничную свободу и безнаказанность. Правда, когда демоны стали подчиняться ему, посул он выполнил. Демоны тогда так разошлись, что смертным стало трудно выживать. Это и послужило причиной, что смертные захотели себе нового бога, сочтя старых богов слабыми. А всему виной Нергал. Перегнул палку. Если бы демоны по-прежнему служили Эрешкигаль, этого бы не случилось.

— Тебе симпатична эта богиня.

— Я к тому, что нашему пантеону пригодились бы обе эти богини. Инанна, как богиня любви, сильнее нашего бога любви Камы. Эрешкигаль очень много может. Нам нужны сильные боги, чтобы сотрудничать, когда нам придётся устраивать судьбы наших фибр.

— Согласен, что обе богини нам нужны.

— Так может, если эта Инанна-Афродита сейчас не в себе и с ней невозможно заговорить, ты попытался бы познакомиться с Эрешкигаль, а после привести её в наш пантеон для сотрудничества?

— Почему бы тебе самому не сделать это, Шива?

Шива смущённо потёр пальцем под носом:

— Ты же знаешь, я по своей природе суровый аскет и не очень умею разговаривать с женщинами так, как надо.

— Поговори с ней не как с женщиной, а как с деловым партнёром.

— Нет, Вишну, у тебя это лучше получится. Ты по своей природе мягче и галантнее.

— Мне всё же хотелось бы сначала найти повод хотя бы заговорить с Инанной-Афродитой. Ты знаешь, один раз, когда она вместе этой своей подружкой в очередной раз выпили вина, она выговорилась, что её олимпийский пантеон, как ей подумалось, считает, что она перед сумерками перешла на сторону врагов и теперь олимпийцы, возможно, пожелают ей отомстить. Как думаешь, у этих её подозрений могут быть основания?

— Попробую выяснить это с помощью третьего глаза, но потребуется время.

Однако, многое стало ясно уже через несколько часов.

Вишну, как всегда невидимый, находился в комнате Наны, сидя прямо напротив неё в кресле, не сводя взгляда с богини, которая просто сидела, глядя перед собой в пустоту — так несколько часов. Время от времени из её глаз вытекало несколько слёз, она смахивала их и снова уходила в себя, вероятно, во внутренний ад, не отпускавший её.

Внезапно Вишну ощутил странные беспокойные вибрации, где-то даже не за дверью комнаты, а у входа в пансион. Вскочив, он пронёсся сквозь стены и в считанные секунды оказался на крыльце, на щербатые ступени которого поднимался молодой человек, очень красивый лицом, огромный ростом, идеально сложённый, в кожаной куртке. Кудри его были черны, как смола, глаза напоминали зелёные виноградины. В руках он держал огромную бутыль вместимостью не менее пяти литров и в ней булькала какая-то жидкость. ” — Он не из простых, — подумал Вишну. — Да, смертные, порою, тоже бывают схожи с богами, но я-то давно научился отличать одно от другого.»

Он снял с себя невидимость и предстал перед удивлённым молодым человеком — ещё выше и крупнее того ростом, ещё плечистее, вперив в него огромные разъярённые глаза с грозным неумолимым взглядом льва Нирисимхи. Да, молодой человек удивился его появлению, но не очень, не так, как мог бы оказаться поражённым простой смертный, когда перед ним из воздуха вдруг соткалась могучая фигура прекрасного мужчины. Это только подтверждало, что на полуразвалившемся крыльце обшарпанного пансиона встретились два бога.

— Кто ты? — спросил зеленоглазый юноша, не сводя пристального взгляда с Вишну.

— Прежде, чем спрашивать моё имя, тебе не мешало бы представиться самому! — прорычал тот в ответ.

— Меня зовут Дионис, я из олимпийского пантеона. И ты явно не один из нас…

— Ты прав, я из пантеона Тримурти и я сам один из Тримурти, имя моё Вишну.

— Доводилось мне быть в этой вселенной, слышал я про многоруких богов. Ответь мне ещё на один вопрос, великий многорукий бог, владыка вселенной, почему перегородил мне путь или это только показалось мне?

— Ничего не показалось тебе, Дионис, бог вина. Я на самом деле перегородил тебе путь, потому что он лежит к этой богине, которая в последнее время пребывает в слезах и беспокойстве. Ведь я не знаю твоей цели, что нужно тебе от этой богини.

Дионис помялся. С богом из Тримурти были шутки плохи, это не боги-братья с Олимпа, отвечать ему дерзко или требовать что-то означало серьёзные проблемы. Поэтому стоило действовать разумом и мудростью, а не силами, что были неравны.

— Послушай, многорукий бог, чем я вызвал твоё раздражение, какое зло ты видишь во мне, не позволяя предстать перед Афродитой? Мы с ней из одного пантеона, из одной семьи, почему я не могу нанести ей визит?

— Но ведь это же не простой визит, не так ли? — Вишну зловеще усмехнулся. — Из одной семьи, ты сказал? А семья, кажется, не доверяет одному из своих членов, подозревая в чём-то нехорошем, не так ли?

— И очень хочет выяснить истину… — Дионис погладил горлышко бутылки.

— И что произойдёт, если истина вам не понравится? Что вы намерены сделать с этой девочкой?

Дионис покривил рот, затем наклонил голову.

— Когда-то Зевс приковал Прометея к каменной глыбе цепями и опустил в Тартар… — пробормотал он.

— Прометея? Могучего титана, сильного, мужественного, выносливого, упрямого, как тысячи ослов? И это самое можно сотворить с нежной слабой беспомощной девочкой? Кто из вас решится на это? Кто схватит её за руки и за ноги, оденет кандалы и начнёт прибивать к камню?! У кого поднимется рука на это? И можно ли это вообразить вообще?

— Поверь, я этого тоже не хочу, — промолвил бог вина, вскинув голову. — Очень не хочу. Если сейчас я войду к Афродите, то только с попыткой всё уладить. Я очень надеюсь, что у меня всё получится.

— Я должен тебе поверить? — глаза Вишну сделались, как чёрные ямы. — Кажется, у меня нет выхода. Хорошо, я дам тебе попытку. Но учти: я, невидимый, буду присутствовать рядом. Если я пойму, что ты обманул меня, беда будет не только у тебя, расплачиваться будет весь твой пантеон. У вас больше нет сил, мой пантеон до сих пор могуществен и я там до сих пор правлю. Я один могу создать большие проблемы, но если всё же у меня не хватит сил, то мне есть кому помочь. Я вам не дам эту богиню. Не дам вам на расправу. Так что если у тебя злой умысел, подумай хорошенько, стоит ли его осуществлять.

Вишну снова обрёл невидимость и посторонился, давая Дионису дорогу. «Спаси её, если что, — послал Дионис телепатическую мыслеформу в мозг Вишну, — если она ответит не так, как положено. Её будут слушать ещё четыре невидимых божества, моего свидетельства недостаточно.»

Дионис, совсем как смертный, постучал в дверь комнаты Афродиты и вошёл, получив на это разрешение. Обменявшись приветствиями с богиней, он устроился в кресле напротив неё и поставил на стол огромную бутыль. Материализовал пару золотых кубков.

====== Часть 18 ======

— Как же я соскучилась по твоему вину, Дионис, — усмехнулась Афродита. — А то пьёшь всякую дрянь и не обретаешь внутреннего равновесия. Есть же большая разница перед самыми лучшими винами смертных и твоим вином, которому нет подобного. Я ведь помню его волшебство. Особенно хорошо мне запомнилось то вино, которое ты творил с задумкой, чтобы оно делало всех покладистыми и сговорчивыми, даже самых сильных богов. Помнишь, я как-то попросила у тебя бочонок такого вина и перекатила его в месопотамскую вселенную? Я потом много рассказывала, как мудрый Энки, напившись этого вина в хлам, согласился подарить мне таблицы судеб, эта история так забавляла всех. А ещё это вино даже заставило Гефеста прийти на Олимп и освободить Геру из кресла-ловушки, что он приготовил для неё. Ну, все на всё соглашались, испив твоего вина и все шли туда, куда ты их вёл. Вот какое чудесное вино! Уж не оно ли в этой бутыли, Дионис?

— Нет, богиня, это другое вино. Новинка, так сказать.

— Любопытно.

— Истина есть в каждом спиртном напитке, даже в самой распоследней бормотухе. Опьянение — это самопознание. Но это вино, — Дионис пощёлкал пальцем по бутылке, — способно познать и другого. Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но не всегда. Иногда и в состоянии опьянения можно оставаться скрытным. А вот это вино делает любого открытым сверх меры.

— Тогда я это вино пить не буду. Лучше ни тебе, ни кому другому не знать, что я думаю про вас, про всех.

— Выпей, — увещательным тоном проговорил Дионис, — так будет лучше. Моё вино решало многие проблемы.

— Главная моя проблема — это вы все. Вы как будто перестали понимать простые вещи. Значит, вы все настолько мужественные, что отказались бы от интересного предложения Метиды и полетели бы на дно Тартара только из солидарности друг другу? Вам не хотелось провести сумерки на поверхности, а не в кромешной тьме? Или вам завидно, что пока вы томились там, у меня почти ничего не изменилось в судьбе: любовники, пиры, правда, в узком кругу с Метидой, её невидимым сыночком и моим сынком, слава, оргии, удовольствия? Этого вы не можете мне простить?

Дионис поморщился и почесал пальцем скулу:

— Знаешь, когда мы попали в Тартар, я думал: что этой Метиде могло понадобилось от Афродиты, кроме услуг богини любви? А потом смекнул, что её мальчишка наверняка не смог овладеть энергией этого чувства, дающего такую власть над миром… Оставить мир без сладости любви это сильно обеднить его и обречь держать всё на кромешном страхе. И ведь всё так и было. Когда мы выбрались из Тартара и немного пришли в себя, я подключил силу ясновиденья и познания и мы ещё кое с кем из богов поинтересовались историей и статистикой этого мира. И знаешь, что выходит? Сразу после сумерек в этом мире значительно уменьшились случаи взаимной любви и невзаимной тоже — просто в разы. Ухудшилось и качество браков. Да и хороший секс стал сходить на нет, вместо него начались перепады от мерзких извращений до бессмысленного целибата. Правда, странно? И куда только смотрела богиня любви?

— А если ей предложили стать ангелом вместо божественности? Не жирно, конечно, но всё лучше, чем валяться в Тартаре.

Дионис разлил вино по кубкам. Протянул кубок Нане:

— Пей. Доверься мне.

Та приняла кубок и залпом осушила его. Краем глаза заметила, что Дионис только пригубил из своего кубка. Что ж, будь что будет. Не стоит больше бояться ловушек. Они давно могли бы просто прийти за ней, если бы у них не было веских оснований этого не делать. Нет другого выхода, как довериться богу вина.

— Многие согласились с моими доводами, также заглянув в статистику и историю, — продолжал Дионис, — но кое-кто упорно не хочет верить фактам и жаждет крови…

— Я догадываюсь, кто, — усмехнулась Нана.

— Так вот, это активная и беспокойная особа и умеет влиять на умы. Нет, конечно, не дошло бы до такой дикости, чтобы все дружно заорали во всю глотку, чтобы поступить с Афродитой как с каким-то серьёзным преступником. Все не все, но даже среди просветлённых богов найдутся те, что не знают никакой меры в своих поступках.

— Я всё поняла, — Нана протянула кубок и Дионис снова наполнил его вином. — Знаешь, я не верю, что не дошло бы до дикости. Я вообще не доверяю всем вам. Там, где правит Гера, невозможно жить в комфорте и доверии. Ты знаешь, какую пикантную, но точную поговорку придумали смертные: рыба тухнет с головы. Это я не про Зевса, нет. Он умел держать порядок, — Нана сделала несколько глотков из кубка, — но вот Гера, оказавшаяся второй головой по воле судьбы, трясла весь Олимп, потому что сама не знала покоя. Дионис, я старше тебя, я помню те времена, когда на престоле восседала Метида. Мудрая жена устроит и дом и мир правильно и хорошо. Между Метидой и Герой слишком большая разница.

— Так тебе хотелось, чтобы Метида снова правила миром?

— Хотелось. Чтобы она правила не только смертными. Ещё и богами. Чтобы она вернулась на олимпийский престол, но это было невозможно из-за того проклятого предсказания… Дионис, ведь ты добиваешься ответа, перешла ли я на сторону великого Невидимки? — она хохотнула. — А что, тут тоже есть невидимки? — она оглянулась кругом. — Наверняка невидимо присутствуют свидетели? Аааа, я всё поняла… Вино, приневоливающее развязать язык… Ну, отлично. Они всё слышат. Мне сейчас хочется высказать всё, что на сердце. Очень хочется. Нет, я не перешла на сторону Невидимки. У меня было много причин для этого. Они не хотели дать мне божественный статус. Да ещё и мой сын из месопотамского пантеона заявил, что хочет жениться на мне. Мой сын — жениться на мне! Представляешь?! Более того, он изорвал на мне одежду и чуть было не изнасиловал меня. И эти парни с крылышками… Они даже не вступились за меня! Вот это и послужило основной причиной того, что я не предала вас… Дионис… Я на самом деле хочу быть предельно честной… Если бы не эти две причины… Точнее, если бы не одна эта последняя причина, я не знаю, как бы я поступила… Я не герой… Я не способна принести себя в жертву ради идеи… Но когда я переходила в месопотамский пантеон, я думала, что всё можно исправить, что одна вселенная может помочь другой, что одни боги не должны оставлять в беде других богов… Но кто же знал, что беда оказалась одна на всех? — Нана зарыдала, прижав кубок ко лбу.

— Ты надеялась попросить месопотамских богов спасти всех нас?

— Были такие мысли. Ведь мой отец Ану, верховный бог месопотамского пантеона не чужой вам, он и ваш прародитель. Надо ли говорить, что он также забытый всеми вами Уран? И всё же он мог бы посочувствовать богам Олимпа. Можно было бы сказать богам Ану: сегодня невидимый бог напал на соседей и если это не пресечь сегодня, то завтра ничего не останется от вас. А оказалось, некому было это сказать…

— Получается, ты не только не переходила на сторону невидимого бога, но ещё и помышляла о спасении олимпийцев. Ты сказала своё слово.

Из воздуха почти одновременно соткались четыре фигуры. Возле левого плеча Диониса появилась высокая стройная фигура женщины с длинном платье. У неё было красивое непроницаемо-строгое лицо и серьёзные серые глаза, в которых, казалось, никогда не появлялось смешинок. Рядом с ней возник бог-мужчина, совсем молодой, с озорным живым лицом с ямочками на щеках и его телосложение было скорее, стройным, чем атлетическим. По правой плечо бога вина, всё ещё восседающего в кресле, появился Аполлон, а рядом с ним — очень высокая девушка, поразительно похожая на него и в ней было больше юношеского, чем девичьего. У неё были широкие плечи и зауженный зад, крепкая шея и немного заострённые углы нижней челюсти.

Нана, отведя кубок ото лба, наконец, заметила новые лица, появившиеся в её комнате.

Сероглазая женщина пронзила её острым оценивающим взглядом.

— Приветствую тебя, Фемида, — произнесла Нана. — Ну, надо же! Я думала, что меня только допрашивают, а тут вовсю суд идёт! И судья тут присутствовал и куча свидетелей моей пьяной болтовни!

— Успокойся, Афродита, — ответила Фемида. — Вино Диониса подтвердило твою невиновность.

— Ну, надо же, меня судят! — воскликнула Нана и засмеялась. — Вынесли вердикт, что я ни в чём не виновата. Они знают, что такое вина, а что невиновность! Но вот я сейчас всё-всё скажу, что я думаю о вас. Я вам не верю! Если бы, допустим, Метиде понадобились ваши услуги, так ли устояли бы вы все, отказались бы или всё-таки побоялись падать в Тартар, а?

— Афродита, мы не собирались причинять тебе зла, — промолвил юноша с ямочками на щеках, — просто надо было кое-кого успокоить.

Нана повернула к нему лицо, начинающее краснеть от гнева:

— Гермес! Вы слишком стелитесь перед кое-кем. Я уверена, эта затея не Зевса. А по-моему, эту затейницу следует успокоить раз и навсегда. И пусть не прячется за Зевса. Увидите, я справлюсь с этим. Я скоро с этим разберусь. Я одна разберусь, если вы трусите! Только не сейчас. Я слишком зла на вас. Поэтому я не пойду к вам в ваш дворец из голубого мрамора. Вот отозлюсь — может быть только тогда…

— Но ведь ты же никогда не была злопамятна, Афродита, — заметила широкоплечая девушка.

— Вот поэтому мне нужно время, чтобы не натворить ничего сгоряча, Артемида. И не надо пользоваться тем, чем напоил меня Дионис. Не надо сейчас выслушивать меня. Допросили — и будет с вас. Убирайтесь.

Боги начали исчезать — один за другим. Дионис протянул было руку к бутыли с вином, но Нана проворно хлопнула его по руке:

— Оставь, это мне компенсация за проверку на вшивость. Вы мне плюнули в душу своим допросом! Вы мне больше не семья, поняли?! — бешено проорала она.

Дионис также поспешил исчезнуть.

Пошатываясь от хмеля, Нана вошла в уборную, совмещённую с душевой кабинкой и несколько раз спустила воду из сливного бочка. Надо было как-то восстановить внутреннее равновесие, хотя бы услышав шум воды. Да и на счётчике воды должны появиться какие-то цифры, чтобы меньше слышать дурацких вопросов от владелицы пансиона.

Когда взвинченные нервы немного успокоились, она вышла из уборной и увидела Эрешкигаль, стоявшую возле стола между креслами и державшую кубок с вином, которое так и не выпил Дионис. Нана даже не успела произнести «не пей», как бывшая хозяйка Большой Земли осушила этот кубок и с удовольствием крякнула:

— Вот это винцо, так винцо! Никогда ещё такого не пила!

Нана улыбнулась. Вот теперь истинная Эрешкигаль предстанет перед ней открытая, как никогда. Стоит послушать.

— Это вино самого Диониса, — ответила она. — В виноделии ему нет равных и не будет.

— Ты виделась с ним?

— И не только с ним. Всего пару минут назад их здесь было несколько персон.

Эрешкигаль горько усмехнулась.

— Ну, конечно, куда же обществу без тебя, — произнесла она. — Это ведь только без меня можно. Там, в Верхнем Мире только радовались, что я не хожу на их пиры. Наверно боялись, что я приведу с собой за компанию полчища демонов. Но другие боги — что с них взять, а ты-то, ты…

— Что — я?

— А то, что ты совсем забыла, что я твоя сестра по отцу! Я тоже дочь Ану, но ведь отец всегда любил только тебя! — из глаз Эрешкигаль полились слёзы. — И то, что я спуталась с этим Нергалом, это в какой-то степени и твоя вина…

— Ты думаешь, что это я заставила тебя влюбиться в Нергала?! Я что, опять должна оправдываться и доказывать свою невиновность?

— Да не в этом дело, не так уж я сильно его и любила, просто влечение тогда появилось и я, как дура, настояла на свадьбе и звала его к себе в Иркаллу на свою голову… А всё от одиночества!

— Ну, не одна ж ты там сидела у себя в подземелье. Всё-таки у тебя была целая куча демонов, да ещё души умерших, которые потешали тебя историями с поверхности…

— Это не то общество! — раздражённо махнула рукой Эрешкигаль. — Мне хотелось бесед с равными, с игигами. Вот ты тогда, когда тебя оживили и я тебя отпустила, сказав, чтобы ты прислала вместо себя замену, вот ты могла бы тогда и не спешить рваться куда-то из Иркаллы. Так нет же, подсунула мне вместо себя этого Думузи, а он только докучал мне тем, что по полгода каждый день рыдал и хныкал и его духовная сущность проливала слёзы и сопли… А ведь ты могла бы и остаться!

— С какой это радости мне было торчать под землёй?

— Ну, не из радости, а из родственного долга. Я ж твоя сестра. Могла бы побыть немного, я б тебя за это отпустила и без замены, потом, когда-нибудь… Мы бы сидели рядом: я — на троне, ты — на скамеечке у ног, поговорили бы, познали друг друга уже тогда…

— Ты — на троне, а я — у твоих ног? — возмутилась Нана. — Ну, спасибо! Великий стимул не уходить из царства смерти! — с иронией добавила она.

— Могла бы хоть в гости приходить.

— Я однажды пришла и оказалась трупом на шесте.

Эрешкигаль смущённо потёрла пальцем под носом:

— Понимаешь, ты так пристально рассматривала мой трон со всех сторон, а тут ещё Намтар и другие демоны мне начали нашёптывать, что ты хочешь меня с трона спихнуть и оттяпать у меня Иркаллу, как оттяпала таблицы судеб у Энки. Я ж всё слышала про тебя, как ты тогда хапала всё, что плохо лежит, да гребла под себя. Ну и вот… — она развела руками.

— Я рассматривала твой трон, потому что удивляло, как это можно сидеть на такой жёсткой каменюке, не намозолив себе пониже спины. Можно было бы материализовать себе трон и помягче.

— Я не неженка, как некоторые.

— Вот видишь, какие мы разные. О чём бы мы могли говорить — тогда?

Эрешкигаль снова зарыдала. И вдруг, развернувшись, подалась прочь, пройдя сквозь стену рядом с дверью. Нана поспешила за ней.

В общем коридоре нашлись свидетели их прохождения сквозь стену. Это был мужчина средних лет, числившийся в башмачниках, но имевших мало заказов, потому что работать он не любил, зато частенько был пьян и бездельничал в компании двух своих дружков-собутыльников. Вот и теперь эта троица сидела на полу коридора в пансионе, пред ними стояла бутылка водки и остатки от воблы. Они и увидели Эрешкигаль, вышедшую из стены, а следом за ней — госпожу Нану.

Нана и Эрешкигаль давно перестали перестраховываться, скрывая перед смертными свои божественные способности и возможности. Смертные стали другими, теперь они верят науке, а не богам, так что найдут любое объяснение увиденным чудесам. Не стоило опасаться, что они поймут, что живут под одной крышей с богами и боги запросто ходят по их городу.

Трое пьяных мужчин удивлённо уставились на девушек, вышедших из стены и поняли, что белая горячка началась раньше, чем они ожидали. И это подтвердилось, когда эти же девушки снова исчезли за стеной, но уже наружной.

Оказавшись вне стен пансиона, Эрешкигаль прошла несколько шагов, плюхнулась в сухую сорную траву и залилась слезами:

— Я знаю, ты меня не любишь!!!

Нана приблизилась к ней и попыталась помочь ей подняться:

— Да люблю я тебя… Уже люблю… Немножко…

— Ну, конечно, а полноценной сестринской любви я недостойна!

— Что-то ты совсем расквасилась, сестра, прямо квашня квашнёй. Не надо было тебе пить это вино. Видишь, что из тебя попёрло.

— А что это было за вино? — Эрешкигаль подняла заплаканное лицо.

— Ну, понимаешь… Это вино правды. Тот, кто его выпьет, тот станет понятным не только для самого себя, но и для окружающих. То есть, начнёт выгребать наружу то, что не сказал бы вслух, вот как ты сейчас. А я хотела сказать, чтобы ты это не пила, но ты же торопишься влить в себя всё, что пахнет спиртным! — возбуждённо выговорила Нана. — И нечего тут снова обижаться!

— Да ладно, в общем то, что я тебе тут наговорила, снялось с языка… Но неплохо бы теперь выпить мировую, а? Не материализовать ли нам ящик шампанского, фрукты и хорошую колбаску, не пристроиться ли нам на той лавочке?

— Пожалуй, это то, что нам сейчас нужнее всего. До «белочки», подруга.

====== Часть 19 ======

Эрешкигаль поднялась с земли, опершись на руку Наны и обе подруги зашагали к ближайшей скамейке, на ходу материализуя небольшой ящик с шампанским и вазу с ананасами, виноградом и персиками.

Невидимый Вишну, ходивший по пятам за ними, наполнялся возмущением. Две великие богини вели себя, словно демоницы, наполняя себя вином сверх меры. И, конечно, это была вина, скорее, Эрешкигаль, чем Наны! Эта Эрешкигаль так долго находилась среди демонов, что многому от них научилась.

Едва Нана и Эрешкигаль присели на скамейку по обе стороны от ящика с шампанским и вазой с фруктами, как Вишну схватил ящик за край и сбросил его на землю. Бутылки со звоном разлетелись в разные стороны, разбиваясь и разливая пенистую жидкость.

— Что-то мы как-то неправильно поставили ящик, что он свалился, — предположила Эрешкигаль, точь-в-точь как смертные находя объяснение непонятному, — давай-ка сбацаем другой…

Нана выставила ладонь перед собой и покачала ею.

— Нет, — произнесла она.

— Что значит «нет»?

— Это знак, Кигаль. Мы слишком много пьём.

— Знак от кого? Это мы, боги, даём знаки смертным, кто мог дать знак нам, богам?

— Ты же теперь знаешь, что есть кто-то выше богов.

— Сущее? — усмехнулась Эрешкигаль. — По-моему, оно уделяет слишком много внимания нашим скромным персонам.

— Поблагодарим его за это! — засмеялась Нана и, поднявшись со скамьи, зашагала в сторону моря.

Большим плюсом обшарпанному бедному пансиону было то, что он находился буквально в двух шагах от моря. Ночами, в тишине можно было услышать, как шумят волны. Добраться до места, где было доступно посмотреть на море, можно было всего лишь пройдя мимо нескольких таких же обшарпанных зданий в три-четыре этажа и оказаться возле летнего кафе под зонтиками, окружённого пальмами. А перед кафе тянулась кирпичная перегородка, когда-то оштукатуренная, но теперь штукатурка на ней держалась только в нескольких местах, как заплатки. Но это было не важно, потому что за этой перегородкой плескалось море. Нана любила стоять возле этой древней кирпичной перегородки подолгу смотреть на море. Тут обычно её страх перед будущим сменялся воспоминаниями о прошлом, которое теперь казалось таким счастливым.

Вот и сейчас она направилась к этому месту, чтобы снова разворошить память, где она могла отдохнуть хоть короткое время от внутреннего ада.

Вишну снова неотступно следовал за ней. Он был расстроен сначала недружелюбной встречей с Дионисом, потом судилищем, что устроили олимпийцы над Наной, потом мерзким поведением Наны, готовой снова предаться пьянству. Он пребывал в состоянии невидимости, но это была временная невидимость, а не облако, дающее невидимость длительную. Временную невидимость приходилось продлевать каждые полтора часа, а у Вишну это совершенно вылетело из головы. И тело его из невидимого начало становиться полупрозрачным, заставляя проходящих мимо смертных удивляться этому явлению и искать этому научные объяснения. А потом и вовсе обрело обычный вид, но бог из Тримурти не заметил этого.

Он стоял в десяти шагах от Наны и видел её спину, облачённую в лёгкое, как облако, кремовое платье, на которое ниспадали спирали светлых сверкающих позолоченных волос. Плечи её иногда вздрагивали и сутулились, затем снова выпрямлялись, как у королевы.

И вдруг произошло неожиданное. Она развернулась к нему лицом и увидела его. И замерла, не отводя глаз…

Все до одной мысли — и воспоминания и горечь страха перед будущим вмиг улетучились из головы Наны. Перед ней стоял молодой мужчина, огромного роста, могучий, великолепно сложённый, в белом льняном костюме. Но Нану больше поразило его лицо. Оно было очень смуглым и совершенным в своей красоте. Густые чёрные брови изящно изгибались и в них присутствовала какая-то очаровательная лукавинка; огромные, глубокие, как космос, чёрные бархатные умные глаза смотрели ласково и пронзительно; нос крупный мужской, но тонко выточенный, чуть изогнутый, с трепетными ноздрями; высокие скулы; чувственный рот с «жемчужинкой» на верхней губе. Чёрные волнистые волосы спадали до плеч. Он не отрывал от неё глубокого взгляда, как будто пытался проникнуть в неё.

И ещё — от мужчины исходили флюиды влюблённости в неё, Нану…

И что-то произошло во внутреннем мире Наны. Сладко заныло в груди, под ложечкой и в животе и с каждой минутой сладость становилось невыносимой. Затем появился огонь и сердце ощутило его всей полнотой. Мозг богини, из котрого хмель от вина уже было очистился от морского бриза, вновь как будто опьянел. Она ослабла и ей показалось, что она становится другой субстанцией — воском, из которого можно лепить, что угодно…

Никогда прежде она не испытывала такого, но было ясно — пришла любовь. Не лёгкая страсть, не влечение, как это было раньше, а именно любовь. Долгожданная, званая, прошеная долгими веками. И это сейчас, после такой тяжкой полосы горя и тоски! Нана не могла поверить. Происходящее снова показалось ей сном, но сном невероятно счастливым. Только бы не проснуться!

Она глупо и растеряно улыбнулась, глядя на лицо Вишну и он вдруг понял, что она его видит. Он вспомнил, что не продлил невидимость. И богиня смотрит на него. Но не этого ли он хотел до сих пор? Он улыбнулся в ответ и медленно сделал несколько шагов, отделявших его от неё.

Она смотрела на него восхищённо, восторженно, и откровенно влюблённо, без всякой попытки скрыть свои чувства. И когда он подошёл к неё вплотную, она вдруг качнулась и потеряла сознание. Он подхватил её и она обмякла на его руках.

Он поднял её на руки, поднёс к ближайшему столику и посадил на стул.

К ним уже бежал официант с пузырьком с нашатырным спиртом.

Нана очнулась, огляделась кругом и всё колыхалось перед её глазами и плыло. Чётким было только лицо смуглого красавца, склонившееся над ней.

— Вам уже лучше? — спросил он. Голос его был такой же бархатный, как его взгляд.

— Мне и не было плохо, — улыбнулась Нана.

— Но вы потеряли сознание.

— Ты вскружил мне голову, прекрасный смертный, — ответила Нана. Привыкнув за века ко всеобщему мужскому восхищению и к массовому вожделению её, к тому, что ею очаровываются, даже когда она не применяет свои способности управлять энергией любви, она никогда не заморачивалась играми в сдержанную даму, старательно скрывающую подлинные чувства, чтобы притвориться скромной. И Афродита, и Инанна всегда были прямолинейны, когда ими овладевало какое-то временное влечение к мужчине и если это и дало осечку, то всего один раз, с тем странным парнем Гильгамешем. Но это вовсе не означало, что это могло перерасти в закономерность. Это у неё-то, у богини любви!

— Спасибо за похвалу, что я прекрасный, — ответил Вишну, подумав: «Она считает меня смертным? Как забавно. Пожалуй, стоит поддержать эту игру, любопытно, как она станет обращаться со мной, думая, что я смертный.»

— Конечно, ты очень красив, — ответила Нана. — Как твоё имя?

Вишну открыл было рот, но, подумав несколько секунд, ответил:

— Меня зовут Мохан, что означает «зачарованный».

— Красивое имя и подходит тебе.

— А как твоё имя, прекрасная дева? — поддерживая её манеру общения, ответил он.

— Зови меня Наной. Так звал меня мой отец, — она на секунду возвела глаза к небу. — Просто Нана.

Знакомство состоялось и далее следовало как-то ухаживать за девушкой, но вот тут-то и вышла заминка. Этого Вишну делать никогда не приходилось и он не интересовался, как это происходит у других. Когда-то давно, когда богиня Лакшми вышла из вод океана, который пахтали боги, она просто объявила, что станет его, Вишну, женой и он, восхищённый и охваченный благоговением перед этим женским божеством, счёл кощунственным отказаться жениться на ней. И далее, когда он проходил земные воплощения с этой богиней, также не приходилось играть роль ухажёра. Других женщин в его жизни не было, кроме этой бывшей жены, и теперь стоило поломать голову, как бы продолжить беседу с другой богиней, из-за которой, к тому же, он изрядно поглупел.

— Может, хотите что-нибудь выпить? — неловко пробормотал он фразу, которую, как он слышал, произносят смертные, когда пытаются продлить знакомство с дамой. — Я угощу вас вином.

— Спасибо, мне сейчас не хочется вина, — Нана смотрела на него дерзко-влюблёнными глазами, не отводя их ни на секунду. — Боюсь распугать бабочек.

— Бабочек? Каких бабочек?

— Которые сейчас порхают во мне и я в восторге от их щекотки.

— В вас порхают бабочки?

— Так говорят, когда становится очень хорошо и радостно.

— Ах, вот в чём дело! — засмеялся Вишну. — А я поначалу не понял, о чём вы. Я такой глупый!

— У вас умные глаза. Не думаю, что вы глупый.

— В самом деле? — улыбнулся Вишну. — Вот уж никогда об этом не думал…

— Мне кажется, вы способны думать о чём-то более серьёзном.Не так ли?

— Приходилось это делать. А может скажете всё-таки, почему вы потеряли сознание? — спросил он.

— От счастья, что переполнило меня сегодня, — ответила Нана. — У меня сегодня много потрясающих событий. Сначала меня перестали обвинять в том, что я не делала, а потом у меня сбылось то, что я ждала очень долгое время.

— Вы говорите загадками.

— А в женщине и должно быть много загадок, — улыбнулась Нана.

И тут Вишну ощутил, как волны энергии Наны пытаются проникнуть в его мозг и разбиваются о другую энергетическую преграду. Богиня приняла его за смертного и, конечно, пыталась прочесть его мысли, ей было любопытно, что думал о ней этот мужчина. Вишну мысленно засмеялся: «Интересно, что она подумает теперь, когда ей не удастся узнать мои мысли? Догадается ли она, что я тоже божество, если мои мысли ей не доступны?»

— Но сами женщины, похоже, не очень любят загадки, — он приподнял вверх свои изогнутые с лукавинкой брови.

— Должна же быть разница между мужчиной и женщиной.

” — В чём дело, почему я не могу понять, о чём он думает? — Нана ощутила лёгкую досаду. — Не могла же я утратить способность считывать мысли смертных. Наверно, это последствие после вина Диониса. Хоть хмель и прошёл, а способности притупились. Наверняка это временно. Потом я непременно буду читать мысли этого смертного. Я хочу продлить наше знакомство. Я просто схожу с ума от него! Такого со мной не было ещё никогда, ни с одним мужчиной!»

— Вы предлагали угостить меня вином, но я бы сейчас с удовольствием съела бы мороженое, — произнесла она.

— Какое?

— Выберите сами. Мне будет приятно, какое бы вы ни выбрали.

— Шоколадное?

— Как вы точно угадали, что я люблю именно шоколадное.

Вишну подозвал официанта и заказал вазочку с шоколадным мороженым и чашку чая с лаймом для себя.

— Как странно, я до сих пор даже не задавалась вопросом, что это такое — шоколад, — задумчиво произнесла Нана.

— Это пища из какао-бобов.

— Какао-бобы? Ах, да, я слышала, это было создано богами, живущими за владениями Океана… Пантеоном бога Кетцалькоатля… Эта истинная пища богов! — проговорила Нана. Потом опомнилась: её речи могли показаться «смертному» странными.

Но Мохан даже не бросил на неё недоумённого взгляда, а спокойно ответил:

— Многое когда-то было доступно только богам, а теперь почти всё есть у людей.

— Раньше бы я сказала, что это возмутительно, но теперь, глядя на тебя, я начинаю думать иначе, — улыбнулась Нана.

— Как же?

— Что такой человек, как ты, достоин пищи богов.

— Разве ты хорошо меня знаешь?

— Я могу быстро изучить любого.

— Каким образом?

Нана замялась и принялась поедать подтаявшее мороженое из вазочки.

Вишну молча смотрел на неё, подперев ладонью щеку и прихлёбывая чай. Он не мог поверить в происходящее: наконец, он заговорил с этой богиней, рядом с которой он находился долгие дни, а она казалась недоступной, как пространство за пределами всех вселенных, как постижение Хаоса. И ему нравилось всё, что она говорила, как поступала. ” — В ней так мало притворства, — размышлял он, — она не боится говорить прямо и честно. Да и бояться ей нечего, если её мысли чисты. Просто говорит всё, как видит и думает. И не играет чужую роль. Что может быть печальнее женщины-актрисы, которая настолько привыкла жить ролями, что не может из них выйти, даже когда этого не требует профессия и она находится за пределами театра? Как же, должно быть, надрывается она и боится показать себя истинную, потому что ей есть что скрывать, что-то неправильное происходит с её внутренним миром. Но ведь ты, богиня Нана, выложишь мне свой мир на мою ладонь, хоть и считаешь меня смертным. Мы поиграем немного, а после наши дороги сольются в одну, наши две разные вселенные перемешаются, как мёд и сливки, и тогда даже смерть не сможет отделить одного от другого.»

Между тем, с Наной творилось что-то невероятное. Не зная прежде чувства настоящей любви, она никак не могла с ним справиться, оно бушевало в ней, требовало действий и событий. Это пугало, богине любви стало не по себе от себя самой, стало страшно показаться полной дурой или даже сумасшедшей перед красавцем-“смертным», привлекательностью равному богам. Она теряла контроль даже над своими руками, которые предательски дрожали, едва держали ложку и мазали около рта шоколадным мороженым, роняли его куски на платье. Это оказалось только половина беды. Она поняла, что сейчас снова потеряет сознание и свалится под стол и это уже будет не трагично, а смешно, а что может быть хуже, чем показать себя с комичной стороны? Нет, ей надо сейчас побыть одной и переварить это чувство, то щекочущее бабочками в животе, то бьющее в голову, как крепкое вино. Она потом снова встретится с этим смертным. Она заставит его прийти к ней, завладеет его чувствами. Или она не богиня любви?

====== Часть 20 ======

— Простите, я должна идти, — пробормотала она.

— Можно мне проводить вас? Вы, кажется, едва держитесь на ногах.

— Конечно, — ответила Нана, подумав, что смертному красавцу следует показать дорогу к её жилью, иначе как он разыщет её?

Они поднялись из-за столика и Нана взяла Мохана под руку. И с удивлением заметила, что он повернул в нужную сторону и двинулся туда, куда надо — к её жилищу.

— Создаётся впечатление, что вы знаете, где я живу, — пробормотала она.

— Вы правы, я, кажется, выдал себя! — засмеялся Мохан. — Я знаю, где вы живёте.

— Неужели вы следили за мной?

— Признаюсь честно, раз уж всё равно вы всё поняли: да, я наблюдал за вами какое-то время. Вы понравились мне. Зачем скрывать, ведь вы и сами понимаете, что нравитесь многим.

— Почему же вы не сделали ни одной попытки познакомиться со мной?

— Я делал более одной попытки, но вы упорно не замечали меня, как не замечали вообще ничего. Вы как будто ушли в себя и окружающий мир стал для вас безразличен.

— Да, в самом деле, было такое. Но теперь всё прошло.

— У вас произошла какая-то беда?

— Вы не представляете, какая. Можно сказать, она непоправима.

— Как известно, можно поправить всё, кроме смерти. А смерти нет.

— Это как же? — усмехнулась Нана. — Вы бессмертны?

— Все бессмертны.

— Вот как? Вы никогда не видели кладбища?

— Кладбище — всего лишь место отхода плотских оболочек. Но сущность каждого, кто мыслит, бессмертна. Потеряв оболочку, она просто окажется в другом месте, но не перестанет быть.

— Однако, потерять оболочку тоже весьма страшно. Даже животные этого бояться. Видели, как зверь убегает от охотника, спасая свою жизнь?

— Есть большая разница между животным и мыслящим существом. В ком есть разум, разумом и жить должен, а не звериными инстинктами.

— И разум способен преодолеть ужас перед смертью?

— Если им старательно пользоваться.

— Да, вы правы, сущность бессмертна, хоть у бога, хоть у человека… Но что если после смерти, возродившись снова, ты окажешься в худшем положении, чем сейчас? Если новое воплощение будет полно унижений, лишений, горя и бед?

— Возможно, это всего лишь уроки, а не беда.

— То есть, следует чему-то научиться через страдания?

— И стать сильнее, чем в самом начале.

” — Надо же, какого разума и духовной высоты достигли эти смертные, пока мы валялись в Тартаре! — подумала Нана. — Этот парень разложил мне всё по полочкам, решил задачу, которая казалась мне неразрешимой. Ведь он всё правильно говорит и у меня как будто камень с души свалился!»

— Знаете, мне с вами так легко, — проговорила она. — От вас веет спокойствием и мудрой уверенностью. Вы утешили меня. Это именно то, что мне сейчас было нужнее всего.

Мохан улыбнулся.

— Значит, вы больше не страдаете?

— Нет. Я впервые за долгое время вздохнула спокойно.

— И вы больше не станете погружаться в себя, не замечая ничего?

— Вас я точно замечу теперь, если вы случайно появитесь возле меня.

— Хорошо! — засмеялся Мохан. — Я непременно появлюсь.

Они приближались к крыльцу пансиона. Нана, привыкшая к настырности мужчин, вожделевших её, ожидала, что Мохан начнёт напрашиваться в гости и была не прочь принять его, но он распрощался с ней и зашагал прочь. Нана долго смотрела ему в спину: он должен по ней скучать и желать увидеться с ней вновь. ” — Он даже не намекнул, что хотел бы войти ко мне, — подумала она. — Но ведь не может быть, чтобы он не хотел меня. Я не могу ошибиться, он влюблён в меня. Может, он слишком меня уважает, чтобы сразу рваться в гости, да ещё и попытаться залезть в мою постель?»

Она вошла в коридор пансиона, затем — в свою комнату. И не могла видеть, когда Мохан, скрывшись из её поля зрения, снова обрёл невидимость и поспешил вернуться в её жилище.

Оказавшись в своём жилище, Нана убрала со стола бутыль с вином Диониса в буфет и упала на кровать. Чувства всё ещё распирали её, она ощущала в себе сильную потребность хоть кому-нибудь рассказать о них, чтобы снова не лишиться сознания. ” — Куда пропала эта Эрешкигаль? — Нана немного разозлилась. — То суётся на мою территорию, когда вздумается, то её нет на месте, когда могла бы мне оказать какую-то помощь.»

Поглощённая любовью, Нана забыла прикрыть за собой дверь, оставив широкую щель, в которую просунулась кучерявая чёрная голова госпожи Елены, владелицы пансиона. Она с любопытством оглядела жилище и остановила вопрошающий взгляд на отдыхающей на кровати постоялице.

Раньше Нана не потерпела бы такое бесцеремонное внедрение в своё жилище смертной, пусть та даже хозяйка этого жилища, просто сделала бы так, чтобы дверь захлопнулась, стукнув по лбу не в меру любопытную женщину. Но бабочки в животе сделали богиню любви необычно доброй и снисходительной к слабостям людей.

— Что, госпожа Елена, мне пора платить вам за жильё?

— Нет, госпожа Нана, ещё два дня. Просто я вот смотрю, вы дверь забыли закрыть.

— Заходите. Садитесь в кресло, если хотите. Я заплачу вам уже сегодня на месяц вперёд. Ведь денежки всегда лучше получить раньше, не так ли? — Нана поднялась с кровати, приблизилась к буфету, выдвинула шкафчик и принялась отсчитывать купюры.

Госпожа Елена вползла в её комнату, приблизилась к креслу и села в него, удивлённо-вопрошающе поглаживая подлокотники из чистого золота. Нана пристроилась напротив и, положив деньги на стол, подтолкнула их хозяйке пансиона.

— Какие красивые подлокотники у вас, госпожа Нана, вот сейчас делать-то стали мебель, прямо как настоящее золото! — затараторила госпожа Елена. — И мебель-то вся у вас какая роскошная, прямо не верится, что такая мебель может находится в таком клоповнике, как мой пансион! И вообще, госпожа Нана, я ведь давно хотела с вами поговорить по душам, признаться, этого все хотят, уж больно вы таинственная особа…

Нана откинулась на спинку кресла и снисходительно улыбнулась:

— По душам? Что ж, пользуйтесь сегодняшним днём, я сегодня как отрытая книга. Я могу рассказать о себе всё, что угодно. Хотя мне больше всего хочется поведать о том, что я влюбилась. Да, да, влюбилась так, как не влюблялась никогда! Я потеряла сознание, увидев его лицо. Его имя Мохан, что означает «зачарованный». Но это не правильное имя, хоть и очень красивое. Он сам способен очаровать, кого угодно. Если бы он был богом, я решила бы, что он бог любви. Я непеременно хочу видеть его снова и снова. Я не знаю, как доживу до завтра, я не знаю, как успокоить себя, чтобы не падать в обморок через каждых два шага, видя его. Хоть это и приятно — любить до потери сознания. Просто не хочется выглядеть странной и смешной. Хотя все влюблённые кажутся странными.

Вишну в состоянии невидимости, пристроившись у правого подлокотника кресла Наны, очень внимательно слушал, ловил каждое слово. ” — Значит, ты мне уже призналась в любви, — подумал он, — теперь очередь за мной. Если любовь пришла и к тебе, значит, слиться нашим дорогам! Завтра я непременно устрою такую игру, что ты узнаешь о моих чувствах.»

— А вы были когда-нибудь влюблены? — спросила Нана госпожу Елену.

Та жалко засмеялась:

— Да что вы, госпожа Нана, до того ли мне было. Я всю жизнь зарабатывала на хлеб насущный, вот, получила в наследство от дяди эту развалюху, а теперь одна забота, как выскрести у постояльцев хоть какие-то деньги, да вот сыновья-оболтусы на моей шее, ни работать, ни учиться не хотят. Денежки только вы одна исправно платите.

” — А не прочитать ли мне мысли этой смертной? — подумала Нана. — Не разучилась ли я это делать?»

Чтение чужих мыслей было делом не всегда приятным, роясь в чужих извилинах, можно было нарваться на довольно неприятную и нелестную для себя информацию. Но было необходимо проверить силу своих способностей. Нана настроилась и мысли госпожи Елены потекли быстрой беспокойной рекой: ” В кого это влюбилась госпожа Нана? Уж не в того ли красавчика, что проводил её до крыльца? Или в того, в кожаной куртке, что принёс огромную бутыль? Или в того и в другого? Или в одного меньше, а в другого больше? Странная, ох, странная эта госпожа Нана… Но платит исправно. Странная, прямо как эта девушка с разноцветными волосами, что заглядывала к ней в окно, а потом шла следом, до самого моря…»

— Какая девушка с разноцветными волосами? — насторожилась Нана.

— Какая девушка? Разве я говорила про какую-то девушку?

— Да. Вы сказали про девушку с разноцветными волосами, которая заглядывала ко мне в окно.

— Я только подумала.

— Нет. Вам показалось, что вы подумали, на самом деле вы это произнесли.

— Произнесла? Неужели?

— Думаете, я умею читать мысли?

— Нет, я так не думаю, видимо, я на самом деле это произнесла…

— Так как выглядела эта девушка?

====== Часть 21 ======

Госпожа Елена наморщила лоб, вспоминая:

— Среднего роста, не страше двадцати лет на вид, а волосы у неё, я вам скажу… Не пойми какие: там прядка чёрная, там рыжая, там русая, там пепельная, ну, красится стала эта молодёжь прямо странно, право слово… Если бы не эти волосы, я бы сказала, что девушка очень хороша собой! Фигурка стройная, на лицо хороша, хоть и глаза вроде как припухлые, узкие такие…

— Гея? — пробормотала Нана.

— Что? — не поняла госпожа Елена.

— Да так, это моя старая знакомая, судя по описанию, — Нана улыбнулась. — Извините, мне нужно побыть одной.

Избавившись от общества хозяйки пансиона, Нана погрузилась в размышления. Её отношения с богиней Геей были не самые лучшие. Примерно, как и Геи и Урана. С тех пор, как бог Уран понял, что лишился власти над миром и мужского достоинства благодаря интригам и подстрекательствам своей жены, он возненавидел её и между ними была пассивная вражда. Само собой разумеется, Нана была на стороне отца, но с Геей у неё также война была не слишком бурной. Если судьба сталкивала этих двух богинь, они просто обменивались колкостями и не могли остановиться, пока кто-нибудь из влиятельных богов это не пресекал. Но обычно они избегали общества друг друга. ” — Что же это подвигло старуху заглядывать ко мне в окна? — подумала Нана и, поставив руки на талию, приблизилась к окну. — Ещё и выдать себя, не покрывшись невидимостью. У неё была цель быть замеченной кем-то, кто мог бы мне рассказать о том, что она тут была? Что опять затеяла эта интриганка? И ведь мне, право, не до неё. Не то настроение, чтобы предугадывать её затеи или ругаться с ней. Как это не кстати!»

Между тем, Гея на самом деле кружила вокруг старого здания, наблюдая маршруты Вишну, которого, наконец, увидела Нана. Бог из Тримурти, в невидимом состоянии ведя слежку за Наной, даже не подозревал, что Нана также находится под бдительным присмотром самой древней богини многих пантеонов. Она была невидима и только иногда Вишну казалось, что он слышит чьи-то тяжёлые шаги, но он не придавал этому значения, поглощённый любовью. И только когда Вишну, наконец, познакомился с Наной, Гея целенаправленно решила выдать своё присутствие. Бог из Тримурти должен понять, что богиня планеты, которую он всегда чтил, не равнодушна к этому событию. Возможно, он спросит её мнение… И тогда она подберёт нужные слова, чтобы внести свои поправки в отношения Вишну и Наны.

Гея вышла к кафе у моря, но не стала занимать один из столиков. Раздражение, так часто овладевавшее ею, нарастало в ней и сейчас. Какофония из разговоров смертных, шума машин, музыки заставляла её злиться. Она прошла вдоль кирпичной ограды до разлома в ней. Там были тенистые заросли деревьев и тропинка, спускающаяся на пляж. Богиня Земли воспользовалась ею.

Ступив на остывающий под слабыми вечерними лучами солнца, но всё ещё тёплый песок, Гея опустилась на него и сжала кулаки и зубы. Ну, надо же, именно эта дрянная девчонка так некстати вмешалась в её планы! Не Афина, вторая красавица Олимпа, не Фетида — морская примадонна, не любвеобильная Эос, а именно эта, дочь Урана. Нет, следует дождаться ночи. Для Вишну нет смысла находиться в невидимом состоянии ночью, когда эта уснёт, ведь он не сможет слушать её и наблюдать за её действиями. Наверняка он отправиться по своим делам и снимет невидимость. И тогда Гея поговорит с ним по душам. Бог из Тримурти уважает её и выслушает.

И мать-Земля принялась терпеливо ждать.

И вот, южное небо стремительно темнело и первые фонари зажглись над опустевшим летним кафе. Гея поднялась с песка и тяжёлой своей поступью двинулась вверх по тропинке. Заняла один из столиков. Она знала, что теперь их разговору с одним из Тримурти никто не помешает. И послала мыслеформу в мозг Вишну, попросив того о встрече.

Через несколько минут Вишну соткался перед ней из воздуха:

— Приветствую тебя, мать Бхудеви.

— Приветствую тебя, господь Вишну. Она уже спит?

— Да. Ты о чём-то хотела поговорить со мной, мать Бхудеви?

Богиня планеты улыбнулась — грустно и ласково.

— Ты почти не бываешь в раю, господь Вишну. Там без тебя пусто и холодно.

— Молящиеся Сами Себе предрекли, что скоро все раи начнут исчезать. Так что придётся обосновываться на земле.

— Наше божественное достоинство утекает, как песок между пальцев…

— Молящиеся утверждают, что со временем мы можем стать одними из них. Они те же боги, даже, вроде бы, могущественнее нас в разы. Видишь, перспективы существуют, надо только подготовиться к ним.

— Я вижу, ты способен утешить и меня, а не только олимпийскую красавицу, — грустно улыбнулась Гея.

Вишну насторожился:

— Да, я действительно пытался её успокоить. И ты заметила это?

— Богине, на плоти которой поселилась жизнь, положено многое знать. Ты же знаешь, Земля — это почти у всех пантеонов Земля. У вас я Бхудеви, у олимпийцев — Гея, меня звали также Мать Сыра Земля, Ки, Ёрд, Тоци… Да мало ли у меня имён. Я знаю всё о каждом боге по отдельности, я знаю всех богов лучше, чем кто бы то ни было, всех знаю хорошо… Кроме, может, тебя, господь Вишну.

— Тебе кажется что-то странным в моём поведении?

— Ты стал не похож на себя прежнего и это смущает меня.

— Ты, наверно, уже знаешь, что я полюбил богиню из олимпийского пантеона. Это смущает тебя, мать Бхудеви?

— Не то, что ты смог снова полюбить после того, как тебя оставила Лакшми. Мне кажется необычным твой выбор.

— Это выбор любви, он не делается разумом.

— Но разум иногда должен побеждать чувства.

— Не вижу в этом нужды. Любовь даёт небывалое счастье, ощущение жизни. Я никогда прежде так не любил и не был счастлив. И я не собираюсь от этого отказываться.

Бхудеви улыбнулась, но так, что её улыбка поневоле вызвала беспокойство у Вишну и он не мог не спросить:

— Ведь ты не одобряешь моего выбора, правильно ли я понял?

— Не то, чтобы не одобряю, но… Ведь ты всегда очень строго относился к репутации женщины. Вспомни себя. Ты считал женщину осквернённой, даже если она не совершала греха, а на неё только упала тень порока, если её оговорили, если её оклеветали, ты уже считал её отбракованной, отсечённой от права считаться чистой и невинной и иметь право зваться честной невестой или хорошей женой. Ты как бы считал такую виновной в том, что она подала повод уронить на себя тень подозрения в нечистоте. Из-за этого Лакшми, чистейшая и достойнейшая из женщин, прожила с тобой всю эпоху сценария в каком-то невыносимом напряжении, стараясь соответствовать твоим понятиям об идеале. А когда эпоха сценария судьбы оказалась законченной, она ушла от тебя в первый же день. Ты не прощал Лакшми малейших отступлений от правил, так кто же мог подумать, что после развода ты полюбишь именно Афродиту и поддашься этому чувству, даже не попытавшись ему противостоять! Я уже ничего не понимаю. Суди сам: женщина, с которой развёлся муж из-за супружеской измены, и история этого прелюбодейства стала известна не только всем богам, но даже смертным; женщина, будучи ещё замужем, рожает от любовника детей, которые как две капли воды похожи на любовника; когда муж выгоняет её, она не горюет и обзаводится всё новыми любовниками, веселится на пирах, ищет удовольствия. Более того, она числиться покровительницей проституток. Да, я знаю, это ей навязали звание богини проституции, но как хорошо оно к ней пристало, не смыть! Прежде я считала, что даже заговорить с такой женщиной ты сочтёшь осквернением себя. Как так получилось, что ты хочешь её, рассей мою непонятливость!

Вишну улыбнулся:

— Я объясню тебе, мать Бхудеви. Всю эпоху сценария судьбы моя внутренняя сущность простояла на коленях перед собственной женой, как будто я был адепт, а она — бог. Она на самом деле была достойнейшей и чистейшей. Она была моим кумиром. С ней можно было говорить о высоком, на её верность можно было надеяться и спокойно погружаться в нирвану на долгий срок, да и в земных воплощениях я нисколько не сомневался в её преданности. Я платил ей за это поклонением и обожанием. Она была богиней для бога и я отлично понимал, что с ней нельзя обращаться просто как муж обращается с женой. Нельзя ущипнуть её за щёчки или раскачать на руках и бросить на кровать. Это было бы святотатство. Так нельзя поступать с женой-богом. Но я был в праве за это требовать от неё совершенства, идеальности. Если жена хочет быть богом для своего мужа, то она обязана хранить себя от того, чтобы на неё не упала никакая тень со стороны. Таковым были наши отношения. Надо же, и только после того, как они развалились, я понял, что виноват был сам. Муж не должен делать бога из своей жены, он обязан позволить ей быть живой и слабой, совершать ошибки и проступки. Я больше не встану на колени перед своей женой. То есть, может и встану, но только если сам захочу, вот на эти плотские колени, но моя сущность не согнёт колен. Я люблю Афродиту, но как бы сильно ни любил, моим кумиром она не будет. Никогда. Я не могу обречь наши отношения на разрушения. Я не буду её боготворить, но на мою любовь, защиту и заботу она может рассчитывать. Да ведь ей, по-видимому, именно это и нужно. Бедная девочка, она так настрадалась!

— Меньше, чем кто-либо, — тихо проговорила Бхудеви. — Только смертные считают, что счастье — это быть богом. На самом деле так много богов, которые клянут свою божественную судьбу. О себе я говорить не буду, ты так знаешь, что на моей плоти отражается всё, что происходит с планетой и это не делает мою жизнь вечным праздником. Взять хотя бы тех богов, что провели всю эпоху судьбы в Тартаре. Мой сын Кронос, так недолго правивший миром, свергнутый сыном. Титаны, протомившиеся в том же Тартаре века, это вместо того, чтобы стать богами и обитать в раю! Гера, терпевшая измены и побои мужа. Метида, преданная всеми. Та же Эрешкигаль, обречённая на затворничество с чудовищем Нергалом. А другие пантеоны! Осирис, переживший смерть. Афродита считается одна из наиболее счастливых богинь и прожила эпоху сценария судьбы, кажется, слаще всех.

— Дааа, мать Бхудеви, ты пожалела Осириса, что он пережил смерть, но ты забыла, что Афродита, Инанна в месопотамской вселенной тоже была мёртвой.

— Да её умирание было просто каким-то балаганом! — поморщилась Бхудеви. — Сёстрички, как всегда, валяли дурака. Когда она висела на крючке на том шесте, она не ощущала физических страданий, больше злилась на свою неподвижность. И оживили-то её клоунским способом: Энки наковырял грязи у себя под ногтями, сотворил двух человечков, вложил в них силу энергии жизни и послал в Иркаллу оживлять мёртвенькую. А всё потому, что никто это не принял всерьёз, например, ануннаки долго смеялись над этой историей, как над анекдотом.

— Хорош анекдот! — возмутился Вишну. — Она, должно быть, очень сильно напугалась этого состояния, что оказалась ни жива, ни мертва.

— Я ж тебе говорю, больше злилась, мёртвая умудрялась заставлять сестрёнку мучится от непрерывных родов. Тут больше пострадали смертные, потому что Инанна отказалась давать урожаи в их полях и садах, пока её не оживят, таким образом надавить на игигов, чтобы они о неё похлопотали. Да ещё тому несчастному Думузи досталось, вот уж умела сделать несчастным любого мужчину, кого угораздило с ней связаться…

— Я слышал, он был сам виноват, потому что не проявил уважение к Инанне. И к тому же, кроме того, что бедняжке Инанне довелось побывать мёртвой, её дерзнул ранить в руку смертный.

— Да, сунулась она тогда не в своё дело, то есть, на поле битвы, ну и получила по заслугам: ей оцарапали руку. Вот крику и стону тогда было на Олимпе!

— Что ж, болевые пороги у всех разные, даже у богов. Возможно, ей и вправду было очень больно. Возможно, тут примешивалась и моральная боль, что этот смертный посмел… Но всё ещё хуже было потом, когда эта грубая и жестокая мужеподобная Афина ранила её копьём в грудь!

— Да, грудь ей тогда прободала, она ж никак уняться не могла, снова на поле боя полезла. В общем, все её страдания найденные ею же самой, других у неё не было.

— И что, из-за этого они перестали быть страданиями?! — гнев начал овладевать Вишну.

Бхудеви оцепенела от испуга. Прежде Вишну никогда не сердился на неё. От всегда разговаривал с ней мягко и почтительно, почти всегда добавляя к её имени слово «мать». Ну, мать так мать, он ведь иногда называл матерью и свою жену Лакшми, многие боги индийского пантеона из уважения так обращались к своим жёнам. Это ничего не значило. Это не говорило о том, что она, Бхудеви, не может быть для него, Вишну, чем-то иным, чем мать. ” — А назвал бы он матерью эту? — подумала богиня-Земля. — Или она уж слишком не мать?»

Между тем, Вишну явно начала тяготить его беседа с матерью богов. Кроме того, у него было важное дело. Недавно он приобрёл кое-какую собственность за городом и обширный участок земли в городе, на котором собирался воздвигнуть небольшой, но роскошный дворец и засадить сад. В течении ночи он бы управился, до утра бы всё успел. И он поспешил распрощаться с богиней планеты.

Бхудеви, тяжело вздохнув, переместилась в рай.

В раю было не весело. Райская планета с каждым днём крошилась то в одном, то в другом месте. И боги только об этом и говорили. И обсуждали, где можно было бы создать свои резиденции на земле. Бхудеви также пугали эти новости, но теперь она была озабочена ещё и другой проблемой. Если раньше противная девчонка, этот поскрёбыш, рождённый Ураном, просто раздражала её так, что руки чесались надавать ей пощёчин, то теперь в богине Земли зарождалась настоящая ненависть. Она знала: требуется что-то предпринять, чтоб Вишну начал борьбу с зарождающимся в нём чувством к блудливой богине. Она его недостойна.

Ей вспомнились её собственные встречи с Вишну. Несомненно, о ней, Бхудеви, он имел высокое мнение. Она производила впечатление тихой и очень скромной женщины, у неё всегда был негромкий спокойный голос, который она повышала очень редко. Раздражительная по натуре, при этом она была весьма сдержана и умела скрывать своё раздражение, прятать его в самую глубину. Это было нелегко, но богиня Земли была поразительно терпелива, возможно, терпеливее всех остальных существ. Никто никогда не замечал за ней, чтобы она истериковала или слишком громко кричала. Многим она казалась загадочной из-за постоянной грусти в глазах. Она умела заставить почитать себя во всех пантеонах, где она являлась прародительницей богов.

И Вишну, рождённый молочным океаном, преклонялся перед ней так, как будто она была и его матерью тоже.

Когда она говорила, её слушали и слышали её тихий голос. И после обдумывали сказанное ею. Что-то было в интонациях её голоса, что побуждало взять на веру её слова.

Бхудеви подумала, с кем бы начать беседу, чтобы вновь к ней прислушались? Майя. Богиня иллюзий, вышедшая из Хаоса чуть раньше Бхудеви, лучшая подруга. Они всегда так хорошо понимали друг друга. А кроме того, Майя такая расторопная, энергия бьёт из неё ключом. Она всё сделает сама, за свою подругу-Землю. Ну, зачем ей, Бхудеви, лишняя суета? Земля обязана быть в покое. Она должна быть как кукловод — укрыта от ненужных взглядов и руководить событиями.

Так рассудив, она поспешила переместиться во дворец Майи.

Майя оказалась не занятой ничем и это стало нормой в раю. Многими богами владела апатия и они часто проводили время в томной задумчивости, лёжа или сидя на чём-нибудь удобном.

Майя обрадовалась старой подруге и пригласила её поскучать вместе.

====== Часть 22 ======

— Скучать в обществе богини иллюзий? — усмехнулась Бхудеви. — Когда такое было? Разве иллюзия и скука — совместимые вещи?

— Уже нет вдохновения и на иллюзии. Одна надежда на тебя, мать богов. Уж я-то тебя хорошо знаю: когда появляешься ты, скука бежит прочь. Ты такая затейница.

— На этот раз затейница не я. Ответь мне: пристало ли суке, облазившей огромное количество помоек, побывавшей со сворой из сотни кобелей, прийти в чистый дом с подметенным и помытым полом и влезть на чистую простынь, в кровать своему хозяину, который тоже только очистился омовением?

— Такую суку следует убить.

— Она бессмертна. Подумать только: нашлялась без всякого стыда, испачкалась, отдаваясь то одному мужчине, то другому, ползала, как змея на брюхе по болоту, а теперь пытается забраться в постель к Вишну, надеясь, видно, что он омоет и очистит своим святым именем её грехи. Разве положен блуднице муж, да ещё и не кто-нибудь, не какой-то там наг или гандхарв, а Вишну!

— Ты о чём это, Бхудеви?

— Ты ничего не знаешь? Инанна-Афродита, ну, ты же читала о ней в книге Судеб, воздействовала своими чарами на самого Вишну, чтобы занять место Лакшми.

— Место Лакшми? Богини-идеала, на которую равнялись мы все, в том числе и жёны других Тримурти?! Её место займёт эта распутная богиня, эта дикая буйволица? Что, в раю уже не осталось других достойных богинь, что могли бы занять место возле Вишну?!

— Может и осталось. Но попробуй скажи об этом Вишну! Ты же знаешь, как опасен его гнев.

— А если все боги будут против его отношений с дикой буйволицей? Он никогда не восстанет против общества, традиций! Он не посмеет!

— Майя, он стал другим.

— Не верю! Он просто под воздействиями чар. Но против любых чар всегда найдутся другие чары. Главное, настроить против их отношений других богов. Мы — семья Вишну. А если семья дружна, то отношений не бывать! — Майя сделала решительный жест рукой.

Майя, обладавшая кипучей натурой, поспешила действовать. Отсутствие событий лишало её смысла жизни, но появление Бхудеви всегда означало, что что-то происходит из ряда вон выходящее. Посодействовать в чём-то матери богов для Майи являлось чем-то особенно нужным, что бы это ни означало.

Она похлопотала, чтобы собрать в своём дворце всех богов, что находились в раю в данный отрезок времени. Рассадив их на скамейки, она предстала перед ними и со смачным пафосом в голосе принялась ораторствовать, пересказывая то, что услышала от Бхудеви, при этом не упоминая о том, от кого были новости, что было Бхудеви на руку. Богине Земли вовсе не хотелось самой расхлёбывать кашу, которую обычно заваривала. Грести жар чужими руками и знать, чьи руки за это охотно возьмутся — не дар ли это?

— Что станет с нашим пантеоном, если в него вторгнется инородное тело? — богиня иллюзий прямо захлёбывалась эмоциями. — Олимпийский пантеон порочный, как почти все другие пантеоны, кроме нашего. Только на наш пантеон не покушался невидимый бог с его могучей армией, потому что мы чисты, мудры и благородны! Что если Вишну приведёт в наш рай эту Инанну-Афродиту? Мы что, должны равняться на неё, как равнялись на Лакшми, за то, что она станет новой женой Вишну? Представляете, что будет, если многие из богинь захотят ей подражать? Во что превратится пантеон Тримурти? Мы все обязаны сказать своё слово Вишну, напомнить ему о традициях и мнении общества, он должен отказаться от этой любви к олимпийской богини! А если эта Инанна-Афродита не отстанет от Вишну и будет продолжать завлекать его в сети любви, мы все сообща должны противостоять ей, даже объявить ей войну, если потребуется!

Боги зашумели, переговариваясь между собой. Майя навострила уши, прислушиваясь к какофонии их голосов. До неё доносилось: «богиня, не похожая на нас…», «олимпийцы порочны…», «Вишну не восстанет против общества…». Богине иллюзий показалось, что рыбка клюнула, но тут со своего седалища поднялась Парвати, которую в пору было назвать Кали, так мрачно и сурово было её лицо. Волна многоголосья начала утихать. Когда собиралась говорить Кали, все боги обычно превращались в слух.

— Самое глупое, что мог бы сделать каждый из нас, это начать воевать с этой богиней, — промолвила она. — Вы все хорошо знаете Вишну? А я нет. Слишком непредсказуем, двойственен. Может, он послушается мнения своего пантеона. А может, придёт в ярость, что ему пытаются указывать, как мальчишке. И тогда нам будет уже не до того, чтобы воевать с этой богиней — придётся разгребать свои проблемы. Это сейчас-то, когда рушится рай.

Боги снова зашумели. Майя вновь прислушалась, вырывая из общего гудящего шума фразы: «Вишну может прийти в ярость…», «мы не знаем Вишну…», «рай рушится, да, рушится, до того ли нам…».

— Я читала в книге Судеб про эту богиню, Инанну-Афродиту, — продолжала Кали. — Может показаться, что она слабее других, изнеженнее, но… Её чтит сам царь их пантеона, почему-то он, такой грозный и властный, не решался оказывать давление на эту богиню. Он считался с ней и избегал с ней ссор. Правда, его глупая жена, порою, заедалась с ней и был печальный для глупой жены Зевса результат: она плохо жила с мужем. Бог грозы был ей неверен и не гнушался рукоприкладства. Правда, ужасно? И ещё. Обычно большинство богов достигают своего могущества и значительности, прикладывая усилия, чем-то жертвуя, порою, страдая. Инанна-Афродита легко добилась своего высокого положения в пантеоне, она просто умеет управлять энергией любви — вот и все усилия. И сценарий судьбы прошёл для неё как-то легче, чем многим, а успехи у неё были равные тем, что другими достигаются с трудом. Когда богов сбрасывали в Тартар, все были закованы в цепи и колодки. Её сбросили без цепей и колодок. Все боги страдали, а она сумерки проспала. И сейчас у неё опять всё хорошо, потому что Вишну собирается брать её под своё крылышко, как возлюбленную и жену. В общем, она счастливая богиня. А стать врагом счастливого существа ещё хуже, чем сильного. Сильного можно одолеть если не силой, то хитростью, а вот победить счастливого — дело обречённое на провал. Если твой враг счастлив, то ты по закону Природы станешь несчастен. А выбраться из несчастий, что смертному из болота. Мудрые понимают: со счастливыми лучше если не дружить, то хотя бы не ссориться.

— Значит, мы должны смириться? — Майя зло сузила глаза. — мы должны забыть, что раньше с Вишну была Лакшми, а теперь появится эта чужая? А как же наши традиции? Разве они для нас не священны?

— Нет, — ответила Кали. — Они уже рухнули, зачем говорить о них? Развалились вместе со сценарием судьбы, вместе со смертью демонов, они крошатся, как наш рай. И о Лакшми. Мы все равнялись на неё, но она решилась сбросить с себя эту удушливую петлю устарелых традиций, приносящих только страдания. Правда, я, Сарасвати и Гаятри сделали это ещё раньше, но в нашем пантеоне тон всегда задавала Лакшми, поэтому я буду говорить о ней. Я видела её. Когда она отправилась путешествовать по вселенным, я решила последовать за ней, так нам всем хотелось чего-то нового, необычных ощущений. И я обнаружила местонахождение Лакшми. И где бы вы думали? Она пребывала на земле, в горах, во дворце из голубого мрамора, среди олимпийских богов!

Боги разом ахнули. А Кали продолжала:

— Более того, у неё теперь новый муж. И кто бы вы думали, он? Бог Гефест, бывший муж Инанны-Афродиты!

В зале дворца Майи воцарилась тишина. Боги оказались шокированы известием. Но кто-то из богов нарушил эту тишину:

— Выходит, Инанна-Афродита и Лакшми как бы обменялись мужьями? Получается нечестный обмен. Сравнить этого хромоногого невзрачного Гефеста с Вишну! Инанна-Афродита обязана доплатить Лакшми.

Кали усмехнулась:

— Как бы не так. Гефест весьма могущественный бог, несмотря на свою некрасивую и даже смешную внешность. Он не просто покровитель техники и металлургии. Он способен поднимать лаву из вулканов. Более того, он может сделать так, что вода запылает огнём. Представляете, вода — и горит, как будто горючая жидкость?! Даже богам трудно в это поверить, а вот у него есть такие способности. Кроме того, хоть он и не красавец, но, как оказалось, сердцеед. Вообразите себе, что даже Инанна-Афродита согласилась стать его женой не по принуждению, а потому, что он ей тогда понравился! Но вернёмся к Лакшми. Она явилась в олимпийский пантеон и объявила, что странствует по вселенным в поисках нового мужа. И, разумеется, олимпийцы тут же выстроились в очередь, чтобы прекрасная богиня выбрала кого-нибудь из них. Среди них был и Гефест, очевидно, он был так уверен в своей неотразимости, что тоже решил попытать счастья, тем более, что после сумерек от него ушла и вторая жена, говорят, красивая богиня, но из второстепенных…

— А почему его оставила жена?

— Точно не знаю, но говорили, что ей надоело то, что он веками навязывал ей интерес к технике и кузнечному делу и даже пытался сделать её своей помощницей в кузнице. Так вот, когда Лакшми увидела его среди претендентов на брак с ней, её сначала разобрал смех и каких только нелестных определений она не давала его внешности прямо в его присутствии. Но потом ей объяснили, что его первой женой была самая красивая богиня пантеона и это вызвало интерес у Лакшми. ” — Он был мужем самой Афродиты? — удивилась она. — Что же она нашла в таком жалком сморчке? Уделю-ка я ему внимания, так, из любопытства, чтобы понять, что в нём могла найти Афродита. Но в мужья, разумеется, я выберу себе самого красивого!» И она стала уделять внимание Гефесту, встречаясь с ним как бы в шутку, ради забавы. А потом встречи эти стали происходить всё чаще и кто бы мог подумать, что дело кончится свадьбой!

Я спросила тогда Лакшми: «Как такое может быть? После Вишну, что был прекрасен лицом и телом?» — «У Гефеста такая красивая сущность, что лучше любой распрекрасной внешности! — ответила Лакшми. — И я получила то, чего всегда хотела: я опять стала кумиром своего мужа, но при этом он не требует, чтобы я напрягалась и была слишком идеальной. Теперь я могу быть сама собой!»

— И какой же она теперь стала — сама собой? — послышался женский голос одной из богинь.

— Олимпийцы утверждают, что характер у неё скверный и скандальный.

— У Лакшми — скверный характер? — зашумели боги. — Хотя у неё прорывалось иногда… И говорят, Вишну прятался от неё в термитнике, когда она мешала ему уйти в нирвану…

Кали помолчала несколько минут, затем произнесла:

— Надо сказать, я отлично понимаю Лакшми. Многие из нас жестоко ошиблись при выборе спутников жизни в эпоху судьбы. Для меня мой муж был кумиром. Когда-то я сожгла себя только потому, что мой отец был непочтителен к моему мужу. Я поставила себя так, как будто я — совсем ничто перед своим мужем и жизнь моя ничего не стоит. В другом воплощении и была готова уничтожить себя аскезами, чтобы он только обратил на меня внимание. Я обезумела от горя и стыда, когда наступила на него ногой. А что вышло? Шива раскрыл во мне колоссальную силу, способность убивать полчища демонов, я обрела силу, но утратила слабость. Я больше не способна ощущать себя слабой, как женщина, и это тяготит меня. Если бы теперь я встретила мужчину, что помог бы мне снова стать слабой! Но чтобы в этом мужчине больше не было ничего, чтобы у меня был повод сотворить из него кумира. Кто это может быть, я не знаю.

Кали замолчала и снова слово взяла неугомонная Майя. Она сетовала по поводу разрушения традиций, которое началось с жён богов Тримурти, подающих неприглядный пример другим, и с Вишну, выбравшего себе самую порочную женщину из самого порочного пантеона и боги, слушавшие её, разбились на два лагеря: одни поддерживали её, другие прислушались к речам Кали.

АВишну и не подозревал, что его поведение бурно обсуждалось на райской планете. Всю ночь он материализовывал роскошный дворец на своём участке, затем наращивал сад с пальмами, цветочными и фруктовыми деревьями, цветы в клумбах, а после пришлось поработать, чтобы обставить дом изнутри. Его мало волновало, что подумают про него смертные соседи по участку, увидев выросший за ночь прекрасный дворец, да ещё и деревья, которых тут прежде не было. Он не собирается никому ничего объяснять, пусть сами додумывают, что хотят.

Завершив хлопоты с дворцом, Вишну переместился к пансиону, где всё ещё спала ранним утренним сном его возлюбленная. Он собирался снять комнату рядом с ней.

И тут во дворике на скамейке он увидел Шиву, полулежащего, опёршегося спиной на спинку скамейки и вытянувшего вперёд ноги в белых штанах. Глаза его были закрыты. Вишну приблизился к нему, склонился над ним и уловил крепкий запах алкоголя, исходившего от него.

Шива распахнул большие тёмные глаза.

— Шива, — пробормотал Вишну, — кажется, произошло что-то из ряда вон выходящее, не так ли?

Шива потянулся и, подтянув ноги, сел прямо.

— Ещё бы, — ответил он, — и это мягко сказано.

— Ты хочешь мне что-то рассказать?

— Это было ужасно, — проговорил Шива и взгляд его наполнился негодованием. — Признаться, я тоже решил поприсутствовать невидимым, чтобы понаблюдать, как идут у тебя дела с этой богиней, уж очень ты переживал из-за неё. Когда Инанна-Афродита ушла к морю, эта её подруга Эрешкигаль материализовала бутылку шампанского, вскрыла её и начала пить прямо из горлышка. Да так жадно! Я просто был готов взорваться от негодования! Я не выдержал, снял с себя невидимость и говорю ей: «Как тебе не стыдно! Ты всё-таки была великой богиней. А пьянствуешь, как демонесса или порочная женщина!» А она допила бутылку до самого дна, повернулась ко мне и отвечает странным, а точнее, провокационным вопросом: «А что тебе не нравится в демонах?» Меня как будто кипятком ошпарило: «Как! Что мне не нравится в демонах? Демоны — это зло! Они способны на самые мерзкие дела: убийство, воровство, обман. И они учат этому других!» — «Обман, говоришь? — это она с насмешкой. — А вот интересно, когда вы, боги вместе с демонами пахтали океан, чтобы добыть напиток бессмертия, и добыли его, кто это присвоил напиток себе и не поделился — боги или демоны? Ведь это вы накололи демонов, а не они вас.» — «Но демоны злодеи! — я даже сорвался на крик. — Они не были достойны бессмертия! Мы правильно их обманули! Ты хоть можешь представить себе, сколько зла было бы в этом мире, стань они бессмертными?!» — «Уж если вы считали, что демоны недостойны бессмертия, так не брали бы их в компаньоны, пахтали бы океан сами!» — «Амриту можно было добыть только совместными усилиями.» — «Дааа, знали бы демоны, как вы их кинете…» — «Что-то ты сильно заступаешься за демонов! Я понимаю, что ты прожила много веков с ними бок о бок, а видно, что не поняла, насколько они вредны для этого мира!» — «Я прожила бок о бок, а вот они, кажется, вам и вовсе двоюродные братья? К тому же, вещи надо называть своими именами. Если вы их обманули — значит, обманули, и не надо твердить, что только демоны способны на обман.» — «Если бы мы не обманывали демонов, они бы давно победили нас и уничтожили этот мир! Они беспощадны и порочны, они едят мясо и пьют вино, а если и соблюдают аскезы, то только для того, чтобы обрести великую силу ради захвата власти! Они не знают, что такое чистота! Они сеют смерть!» — «А боги смерть не сеют? А кто это там связался воевать с малолетним мальчишкой и отрезал ему трезубцем голову?» — «Это совсем другое дело! Я не знал, что это сын Парвати, сотворённый ею из благовоний! Он был непочтительным со мной и перегородил мне дорогу! А какие гадости он мне говорил! Но, тем не менее, я вернул ему голову. Да, настоящая голова его улетела за пределы вселенных, её невозможно было достать, но мы дали ему другую голову…» — «Хорошенькая замена: вместо нормальной головы — башка слона!» — «У нас не было выхода, слон оказался первым, кто подвернулся, нельзя было терять время, иначе мальчишка бы скончался. Но мы ему всё компенсировали! Каждый из богов отдал ему часть своей силы и мы сделали его великим и могущественным. А демоны бы так не поступили, они просто убивают и не раскаиваются ни в чём!» И тут я решил рассказать Эрешкигаль в виде поучения несколько интереснейших историй про святых людей, творивших самые замечательные аскезы, но она только махнула рукой и переместилась на тысячу километров вдоль моря и там примкнула к свите Диониса. Мне стало обидно, мне захотелось понять, что такого интересного в обществе этого бога Диониса, что она предпочла его моим историям о житие святых аскетов и мудрецов. И вот, когда я там появился, этот плут Дионис тут же подскочил ко мне и начал болтать без умолку и наверняка околдовал меня, потому что я сам не заметил, как выпил несколько кубков вина из его рук. Как я снова оказался на этой скамейке — я не помню. Наверно, меня перетащили и уложили здесь.

— Может быть, помочь тебе добраться до рая?

— Нет, я, пожалуй, полежу ещё вот здесь, на скамейке, пока утренняя прохлада.

====== Часть 23 ======

На крыльце пансиона появилась полная рослая фигура хозяйки, державшая кастрюлю с помоями. Вишну приблизился к ней:

— Могу ли я снять жилище в вашем пансионе? Уверяю вас, я буду платить аккуратно.

Госпожа Елена оглядела его с ног до головы:

— Вы такой важный господин. Чем вас заинтересовала моя развалюха? Вы — турист и хотите поселиться поближе к морю?

— Можно сказать и так. Но мне бы хотелось, чтобы моя комната находилась рядом с жилищем госпожи Наны. Я буду за это очень благодарен и заплачу, сколько скажете, мне ради этого ничего не жалко.

— Аааа, я поняла! — широко улыбнулась хозяйка пансиона. — Я же видела вас вчера, это же вы провожали госпожу Нану до крыльца! Не иначе, вы влюблены в неё и хотите поселиться по соседству, чтобы познакомиться поближе?

— Вы просто прочли мои мысли, — улыбнулся в ответ Вишну. — Так что, будет мне жилище рядом с Наной?

— А почему бы и нет. Там квартирант не платит уже полгода, пора выселять его. Вот я его выставлю, а вы въезжайте. Как вас зовут?

— Мохан, — ответил Вишну и предложил заплатить за комнату вперёд с условием, что он вселится в неё сегодня же.

Где-то минут через десять в пансионе поднялся грандиозный переполох: хозяйка, вылив помои в канаву, ворвалась в комнату слева от жилища Наны, схватила за шиворот спящего хмельного сапожника и поволокла его на крыльцо; то же самое стало и с его дружками.

Надо было бы прибраться в грязной комнате, где проживал пьяница со своими дружками, но Мохан ответил, что этого делать не нужно, он сам обо всём позаботится.

Оставшись наедине с собой в снятой комнате, Мохан несколькими взмахами руки отдал приказ исчезнуть пыли, мусору и зловонию в помещении. Затем облупленные потолки в комнате сделались белоснежными и ровными; стены покрылись кремовыми с золотыми узорами обоями; начала появляться мебель — мягкая, оббитая плюшем, из красного и чёрного дерева, с позолотой. У одной из стен материализовался небольшой камин. Затем в воздухе разлился тонкий аромат лавандового масла.

Он управился с обустройством комнаты как раз к пробуждению Наны.

Она открыла глаза и, вспомнив события вчерашнего дня, сладко потянулась и в животе снова зарезвились бабочки. Как же это она проспала всю ночь, да ещё так крепко? Влюблённым не полагается спать, их удел — ночь напролёт ждать зари и думать о возможной встрече с предметом своей любви.

Нана села на постели, взяла в руки расчёску и занялась волосами. Давно ей не было охоты повозиться с ними, расчесать, как в старые добрые времена. Ей снова хотелось выглядеть безупречно. Она разделила волосы на две части и принялась заплетать в две косы. ” — А не приснился ли мне этот Мохан? — прокрались тревожные сомнения в голову. — Слишком счастлива я была вчера. И смогу ли я увидеть его сегодня просто так? Или придётся применить ясновиденье, чтобы разыскать его? Или послать ему внушение, чтобы он сам думал обо мне до тех пор, пока не разыщет меня? А вспомнит ли он обо мне, если не посылать ему это внушение?»

Внутренняя тревога нарастала. Она же подняла богиню с кровати, заставив сбросить пеньюар, переодеться в выходное платье и выйти из комнаты. И тут же, в коридоре, она вдруг столкнулась с Моханом. И еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от радости. Щёки её запылали, как у девчонки, прожившей от роду не более шестнадцати лет.

— Доброе утро! — произнёс Мохан и обжёг её белоснежной улыбкой.

— Доброе утро, — ответила Нана, также улыбаясь. — Вы пришли ко мне в гости?

— Это было бы неприлично, являться в гости к девушке в такую рань.

— Что же тут неприличного? Обыкновенно дело.

— Вот как? — лукавинка в бровях Мохана отразилась отчётливее. — А что если я поймаю вас на слове? Вы впустите меня к себе?

— Пожалуйста! — Нана широко распахнула перед Моханом дверь в свою комнату.

Он вошёл уверенной походкой, как будто раньше бывал в этом жилище и опустился в одно из кресел.

— Вас, наверно, удивляет, почему я поселилась в этом бомжатнике! — кокетливо произнесла Нана и засмеялась.

Мохан не поддержал её смехом, более того, лицо его сделалось серьёзным.

— Дом, стены дома, — произнёс он, — это то, что защищает нас, позволяет нам спокойно спать, укрывает от дождя, ветра и снега. Плохо живому существу без дома. Поэтому любое жилище, пусть даже самое скромное и неухоженное, не заслуживает, чтобы о нём говорили плохо. Дом достоин почитания, даже если бы это была хижина из картонных ящиков.

” — Создаётся впечатление, что этот смертный может поучить богов, так он умён и мудр, — подумала Нана. — Ну, чем он не бог? Но ведь я знаю всех богов и его никогда не видела.»

— Вы всё верно говорите, Мохан, — ответила она. — Больше я никогда не буду называть пансион бомжатником или клоповником, а если кто-то так назовёт его при мне, я отвечу вашими словами.

Мохан улыбнулся.

— Вы, видимо, куда-то собирались, Нана? Я нарушил ваши планы?

— Никаких планов не было, кроме прогулки вдоль моря.

— И завтрака?

— Ах, да, завтрак, — Нана засмеялась и смущённо потёрла пальцем под носом. — Я ничем вас не угощаю, а ведь вы мой гость.

— Но гостей вы не ждали и теперь в раздумье, чем бы угостить? — Мохан развеселился.

— Я что-нибудь придумаю.

— Не нужно. У меня в доме полно вкусной еды.

— Далеко ли отсюда ваш дом?

— Очень, — лицо Мохана сделалось озорным, как у мальчишки. Он поднялся с кресла, взял Нану за руку и повёл её прочь из её комнаты и тут же завёл в свою.

— Ого, вот это сюрприз! — засмеялась Нана, оглядывая его жилище. Мохан пристально посмотрел на неё, подумав, удивит ли её то, что ещё вчера за стенкой её комнаты были слышны пьяные голоса сапожника и его дружков и в этом помещении не было другой мебели, кроме трёх лежаков, а теперь здесь роскошная мебель, обои и даже камин. Возникнет ли у неё вопрос, как это могло поменяться всего за одну ночь? Не удивит ли это её, как в своё время удивляло хозяйку пансиона и соседей то, что в комнате Наны появилась богатая мебель, хотя никто не видел, как эту мебель привезли и разгрузили? Догадается ли она, что Мохан не такой уж простой смертный?

Но Нана, никогда не знавшая бытовых проблем, не придала значения переменам в соседней комнате. Её никогда не интересовало то, как смертные покупают мебель, как привозят и разгружают её. Она просто села на пуфик за округлый столик из красного дерева и Мохан, раскрыв створки буфета, принялся вытаскивать оттуда тарелки и вазы с разнообразной пищей и напитками. Тут было настоящее изобилие аппетитно выглядевшей еды. И всё на самом деле было очень вкусно, но завтрак состоял только из мучных изделий, молочных продуктов, яиц, блюд из овощей, фруктов и было очень много сладостей. И совсем не оказалось ни мясного, ни рыбы, ни других морепродуктов. Нана сочла, что неприлично спрашивать об отсутствии той или иной пищи у гостеприимного хозяина и промолчала. Тем более, что еда у Мохана на самом деле оказалась просто изумительной.

Сам Мохан ничего не ел, но не сводил пристального взгляда с Наны и той поневоле захотелось прочесть его мысли. Она попыталась это сделать и опять ничего не получалось. Это её огорчило так, что она перестала жевать. Мохан же, ощущая, как она бесплодно атакует его извилины, едва сдерживался от смеха. Но потом подумал: «Кажется, это сильно её расстроило, даже у неё аппетит пропал. Зачем мне расстраивать любимую женщину? Ей, кажется, и так хватало горечи. Хорошо, я поиграю с ней немного, сделаю так, как она хочет. А то, что я не смертный, она догадается и по другим признакам, хоть и не сразу. Пусть всё пройдёт, как игра.»

И он выдал мыслеформу: «Бедняжка, как же она столько дней питалась одним только мороженым? Её необходимо хорошо накормить. Иначе она потеряет здоровье.»

Нана облегчённо вздохнула: трудно ей читать мысли этого смертного, но ведь смогла же! И она снова принялась за завтрак.

— Всё на самом деле очень вкусно, — заметила она, — и полезно для здоровья. Хотя я никогда не болею.

— Болеть может и сущность.

— Согласна.

— Если согласны, то почему вы не бережёте свой внутренний мир?

— Ничего не могу с собой поделать, справиться со своими страхами.

— Это и есть болезнь сущности.

— Я даже спорить не буду. Это смешно, но в последнее время я получаю удовольствие, когда плачу. Слёзы — это обезболивающее.

— Есть и другие обезболивающие.

— Вряд ли они мне помогут.

— А по-моему, в вас что-то переменилось. Мне кажется, этим утром вы выглядите счастливее, чем всегда.

— Да, мне стало гораздо легче уже вчера.

— Так почему бы не поддержать хорошее настроение. Это можно сделать, поучаствовав в каком-нибудь празднике или катании. Вы ездите верхом на лошади?

— Приходилось, — усмехнулась Нана.

Мохан улыбнулся:

— В одном уголке планеты, я знаю, сегодня произойдёт один интересный праздник. Его смысл заключается вот в чём: парень и девушка скачут на лошадях по кругу и до конца этого круга парень должен успеть догнать девушку, поцеловать и взять из её рук платок. Если же конь подведёт беднягу и он не настигнет девушку, то гнаться за ним будет она, хлеща его кнутом.

Нана рассмеялась:

— Весёленькое развлечение! Неужели мужчины соглашаются так рисковать?

— А любовь — это разве не тот же риск?

— В общем, да… Проигравший парень, оставшийся с любовью без ответа, всё равно, что страдалец, которого преследует унижение и боль от ударов хлыста. Однако, в этой игре риск пострадать только для мужчины.

— Страдания могут закалить характер, если изначально мужчина не слабак.

— Ах, вот как! Значит, сами вы согласились бы принять участие в такой игре?

— Да. Только с вами.

— Вы так говорите, потому что здесь не проходят такие игры, они где-то далеко от нас.

— Вы же понимаете, что в наше время расстояние — не проблема. На что тогда самолёты? — Мохан поднял руку и между пальцев его оказались две тёмные бумажки. — Вот два билет на самолёт. Если пожелаете, то через несколько часов мы окажемся на этих играх. Мы можем взять напрокат игровые костюмы и лошадей.

— То есть, мы можем отправиться прямо сейчас? А почему бы и нет.

— Тогда я вызываю такси до аэропорта.

====== Часть 24 ======

И вскоре бог и богиня уже летели на самолёте, непринуждённо и весело беседуя, хотя могли бы оказаться в другой точке планеты в считанные секунды. Но ни один из них не жалел, что до назначенного пункта придётся добираться несколько часов. Обоим было хорошо в обществе друг другу, просто хотелось слышать голос своего спутника, смотреть в лицо, от этого было тепло и сладко.

Затем был автовокзал, автобус и неизвестные места, круг со скачущими на лошадях людьми и тысячами возбуждённых зрителей, прокатный пункт…

Нану забавляла новая одежда, купленная для неё Моханом в качестве сувенира: красное приталенное длинное платье, плюшевая зелёная жилетка, расшитая сверкающими нитями и бисером, алые сафьяновые сапожки и тюбетейка. Сам Мохан приобрёл для себя костюм джигита — почти всё из кожи, даже косынка с развевающимися концами. Затем он взял напрокат двух лошадей — роскошного арабского скакуна для Наны, а для себя… Ну, не то, чтобы заезженную клячу, конь был хоть и молодой и крепкий, но совсем не такой резвый, как тот, что был для Наны.

— Вы уверены, что хотите уступить арабского скакуна мне? — удивилась Нана. — Может, нам поменяться, пока не поздно?

— Ничего, я умею вдохновлять лошадей. Вот увидите, я непременно настигну вас!

Нана только усмехнулась.

Мохан на самом деле настиг её быстрее, чем рассчитывал: наездница придержала коня где-то пройдя незначительно большее расстояние середины круга. Зрители возмущённо загудели, а джигит, обняв наездницу за плечи, коснулся губами её щеки и вытянул из её пальцев платок.

Эрешкигаль, сидевшая в первых рядах, возмущённо хлопнула себя по коленям:

— Вот бесстыжая! Ну, хоть бы какая-то гордость, хоть бы к концу круга притормозила, а то, видите ли, не может сдержать своих чувств, скорей бы целоваться! Опозорила меня.

После этой гонки Нана и Мохан вышли в степь, двигаясь рядом и придерживая за узду коней.

— Благодарю вас, что не стали меня унижать, — проговорил Мохан. — У вас весьма благородное сердце.

— Вы на это рассчитывали — что я придержу своего коня? Поэтому уступили мне арабского скакуна, а себе взяли коня похуже?

— Не только на это. Я же сказал, что умею вдохновлять коней. Просто хотелось узнать для самого себя, как я буду вас целовать: вы придержите своего скакуна или мне придётся вас догонять.

Нана засмеялась:

— Ну, это шутка, что вы смогли бы меня догнать на этом ишаке.

— Нисколько не шутка. Если бы это был на самом деле ишак, а не конь средней силы, я бы и тогда догнал вас. И я могу доказать.

— То есть, предлагаете мне сейчас сесть верхом, поскакать, а вы меня догоните? Но ведь не догоните же.

— Хорошо. Давайте поспорим. Но если вы проиграете спор, я поцелую вас не один раз. Я буду целовать вас столько, сколько захочу и когда захочу.

— А если проиграете вы?

— Тогда вы будете целовать меня.

— То есть, вы предлагаете поменять правила игры, где проигравший джигит получает плетей?

— Как вам будет угодно. Если я проиграю и вы не захотите меня целовать, можете пустить в ход кнут. Но я выиграю, — Мохан улыбнулся.

Нана снова засмеялась и, поставив ногу в стремя, заскочила в седло.

— Догоняйте! — озорно крикнула она и погнала коня с такой быстротой, что ветер подхватил её золотистые косы.

Ей стало весело, как никогда. И мир казался необыкновенно прекрасным: раздольная пёстрая степь, гряда гор вдалеке, покрытых снегами, ярко-голубое небо. Что затеял этот парень? Хочет, чтобы она опять придержала коня? Но теперь она уж с ним поиграет, не так быстро она сделает это.

Она оглянулась, чтобы увидеть, как наездник на «ишаке» отстал от неё больше, чем на километр и чуть не вскрикнула от удивления: их разделяло расстояние даже меньше, чем сто метров. И это расстояние как-то быстро сокращалась. ” — Я недостаточно быстро гоню коня? ” — подумала Нана и пришпорила скакуна. Но тень от коня и джигита, скачущего за ней, стремительно приближалась, был слышен стук копыт и это были копыта не только её жеребца.

Конь Мохана поравнялся с её скакуном через несколько минут, затем обогнал его и джигит схватил скакуна за узду и постепенно остановил его. Удивлению Наны не было предела:

— Но этого не может быть! Тут какая-то хитрость! Ваш конь только с виду неказист, на самом деле это какая-то особая порода, которая резвее даже моего коня!

Мохан засмеялся:

— Думайте, как хотите, — он забрал из рук Наны поводья и принялся привязывать их к своему седлу.

— Что это вы делаете? Зачем?

— Можно подумать, вы не догадываетесь.

— Да как тут догадаться, если вы полны сюрпризов?

— Я был с вами предельно честен, а вы мне не поверили, — он подъехал к сидящей в седле Нане вплотную, протянул к ней руки, обнял за талию и легко, как будто она совсем ничего не весила, пересадил её в своё седло впереди себя. — Теперь платите.

— Вы ведёте себя провокационно… — начала было Нана, но Мохан прижался губами к её губам и она снова едва не потеряла сознание. Древняя богиня вновь превращалась в юную девчонку. Стало невыносимо сладко в каждой клеточке пока ещё бессмертного тела, мозг вновь опьянел, сила воли напрочь отказывалась хоть как-то проявлять себя. Она обмякла на руках мужчины, как тряпичная кукла, тюбетейка сползла ей на правый глаз. Появились шальные мысли, что если сейчас он стащит её с седла, уложит на степную траву и захочет ею овладеть, она даже не сможет противостоять. Затем природная чувственность и любовь к Мохану распалили её настолько, чтобы было впору самой стащить мужчину с седла и лечь в траву…

Когда поцелуй был закончен, она сделала над собой колоссальное усилие, чтобы выпрямиться, поправить тюбетейку и театрально пробормотать:

— Что вы себе позволяете…

— Вы проиграли спор. Я могу целовать вас, сколько захочу. Ведь я тоже рисковал. Если бы я проиграл, то вы были бы вправе пустить в ход кнут.

— Тем не менее, всё это как-то очень странно… Позвольте мне сойти с вашего коня, — промямлила она.

Он помог ей слезть с коня и она уселась на траву: голова кружилась, хотелось хохотать и говорить глупости, только не позволять больше себя целовать, инче она совсем потеряет рассудок. Когда целует мужчина, в которого влюблена, это совсем не то, что мужчина, что служит предметом примитивного влечения.

Мохан также слез с коня:

— Что это всё означает, что вы сели?

— Я очень люблю сидеть на траве, — Нана улыбнулась.

Мохан опустился рядом. Обнял её за плечи и снова поцеловал — в щеку.

— Всё ещё стремитесь востребовать ваш выигрыш? — усмехнулась Нана. — Вы как мальчик.

Мохан взял в пальцы одну из её пышных кос и слегка потянул.

— Ого! А это что обозначает?

— Вы назвали меня мальчиком. Обычно мальчишка тянет за косу девчонку, когда больше всего хочет расцеловать. Разве вы не знали?

— Нет. Меня никто никогда не тянул за косу.

— Почему? Неужели не было желания вас целовать?

— Не в этом дело. Кто бы посмел! Вы даже не представляете, чья я дочь, кто мой отец.

— И кто же? Вы — принцесса?

— Ну, можно сказать и так.

— Где же теперь ваш отец?

— Я бы сама хотела это знать. Я спрашиваю о нём — мне не отвечают.

— Но ведь причина этих огорчений не только в этом, правда? Я наблюдаю за вами много дней. Я смотрю, как слёзы вытекают у вас из-под очков, как вы бледны и у вас подрагивают плечи, я с каждым днём ловил себя на том, что у меня всё сильнее болит сердце из-за ваших страданий. Я ещё никогда никому так не сопереживал. Мне так хотелось обнять вас и прижать к груди, поговорить, разложить для вас всё, как по полочкам, решить ваши проблемы. Я понял, что я вас люблю. Это не спонтанно вспыхнувшая страсть. Потому что я принимаю вас и с вашими достоинствами, и с недостатками.

— Разве вы меня хорошо знаете?

— Лучше, чем вы думаете.

— Откуда же?

— Я объясню вам. Обязательно объясню. Когда вы будете готовы. У нас есть вечность для этого. Вы поймите: я не хочу выпускать вас из своей жизни, я хочу, чтобы наши судьбы слились воедино. Ваш отец опекал вас? Вы чувствовали себя рядом с ним защищённой? Я тоже смогу всё это вам дать. Я хочу заботиться о вас.

Нана очень внимательно слушала слова Мохана. Да, она знала, что он влюблён в неё, но совсем другое дело об этом ещё и услышать.

— Спасибо, Мохан, — прошептала она, прикладывая ладонь к бьющемуся сердцу. — Вы осветили мою жизнь, согрели её. Пусть это будет короткое счастье, пусть будет невыносимо тяжело его терять, но я бы не отказалась ни за что от него. Я впервые ощущаю это чувство — любовь. Это любовь к вам, Мохан.

Лица их соприкоснулись и слились в поцелуе — на этот раз, обоюдном.

— Почему же ты сказала, что счастье будет коротким и мы должны его терять? — почти прошептал Мохан, когда поцелуй был завершён. — Наша любовь может быть вечной, мы найдём друг друга во всех воплощениях.

— Я бы хотела этого больше всего.

— Ну, конечно, оно так и будет, — улыбнулся Мохан. — Иначе и быть не может. Ты же без меня пропадёшь.

— Почему ты так думаешь? — засмеялась Нана.

— Ты не умеешь сама о себе позаботиться. Не напомни я тебе сейчас, что после завтрака ты не ничего не ела уже несколько часов, ты бы и не вспомнила.

— Во-первых, завтрак, которым ты накормил меня, был такой сытный, что можно ничего не есть целый месяц. Во-вторых, неприлично заводить такие приземлённые разговоры о еде, когда мужчина признаётся тебе в любви. А в-третьих, ты сам даже не завтракал, только смотрел на меня, как я ем.

— Я — другое дело. Я выносливее тебя. А ты совсем обессилела от своих страданий, — он поднялся с травы и протянул ей руку.- Вставай, я сейчас накормлю тебя.

Она поднялась, опершись на его руку, приблизилась к своему коню, поставила ногу в стремя и уже собралась заскочить в седло, но Мохан, встав за её спиной, одним взглядом перерезал ремешок, на котором держалось стремя и Нана, с криком откинувшись на спину, упала на его руки.

— Как странно! — промолвила она. — Как могло оторваться это стремя?

Она обошла коня и собралась воспользоваться другим стременем, но его постигла участь первого и вновь Мохан подхватил её.

— Это знак, — произнёс он. — Тебе следует ехать со мной в моём седле.

— Знак? От кого же?

— От бога. Бог хочет, чтобы ты села со мной на моего коня.

— И что же это за бог?

— Возможно, ты ничего о нём ещё не слышала.

Нана пожала плечами.

И снова оказалась в седле Мохана, нежно придерживаемая им.

Они возвращались к месту праздника, который был ещё в самом разгаре. Спешившись, они вернули лошадей в пункт проката.

Ноздри Наны приятно защекотал запах жареного мяса.

— Наверно, здесь продают туристам блюда из жареного мяса, — предположила она. — Кажется, Мохан, нам есть чем перекусить, — она улыбнулась своему спутнику, но он не улыбнулся в ответ. Его красиво изогнутые брови утратили озорную лукавинку и между ними пролегла озабоченная складка.

====== Часть 25 ======

— Не надо, Нана, не ешь это, — вдруг проговорил он. — Очень прошу тебя. Я принесу тебе хорошей еды, только не бери в рот того, что они там жарят.

— Ты тоже противник фастфуда, Мохан?

— Если хочешь, думай так, Нана. Но подожди меня, сейчас я всё принесу тебе.

Он усадил её на скамейку неподалёку от пункта проката лошадей, а сам исчез в неизвестном направлении. И вернулся он как-то необычно быстро, через каких-то десять минут с двумя пакетами в руке. И, поставив их на лавку, принялся вытаскивать из них продукты, среди которых совершенно не оказалось ничего мясного: варёные яйца, фрукты, булочки, бутыли с молоком и чаем, баночка со сливочным маслом.

— Мохан, ты вегетарианец? — догадалась Нана.

— Не совсем, — в руках Мохана оказался нож и он разрезал пополам одну из булочек. — Я могу есть молочное и яйца, — но не мясо и рыбу, — он открыл баночку со сливочным маслом. — Потому что молочное и яйца это не трупы умерших животных, — он зацепил ножом сливочное масло и размазал его по поверхности разрезанной булочки.

— Зачем про это думать, что это трупы. Мясо — это вкусно.

— Это вкуснее, — он подал Нане половинку булочки, густо намазанную маслом. — Ты должна это признать. Ты же сама, как сливочное масло!

Нану кольнули неприятные воспоминания. Со сливками и сливочным маслом сравнивали блудниц в гимнах, которые пели в её храмах. Ей это ужасно не нравилось, но ничего нельзя было исправить после того, как Пандемос приложила к этому руку. В голове закрутилось:

Благородная дева стоит на улице…

Дева, блудница, дочерь Инанны…

Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища…

Масло и сладкие сливки она…

Она поневоле с досадой поморщилась. И надкусила бутерброд с маслом. Масло-то ни в чём не виновато, что глупые смертные жрецы так опорочили его!

Затем снова был автобус дальнего рейса, автовокзал, аэропорт, самолёт. Нана и Мохан снова очень много говорили, но оба избегали подробностей друг о друге. Мохан только поведал ей, что приобрёл землю для плантаций, которую сдаёт в аренду и отстроил дом в другом конце города, а Нана и вовсе уклонялась от вопросов о своих занятиях, о прошлом и о своей семье. Её тревожило, что она ещё не готова рассказать своему любимому правду о себе, потому что не знает, как он отреагирует на неё. Нет, конечно, он не поверит ей, что она — Инанна-Афродита. Он решит, что она издевается над ним или она сумасшедшая. Можно было бы придумать легенду о себе, но это означало завраться, а лгать было особенно тошно тому, кого любишь. А ведь когда-нибудь время и обстоятельства заставят её давать точные ответы Мохану. Только думать об этом не хотелось. Ах, ей бы напиться любви, как измученному жаждой в пустыне, знать, что такое жить и дышать…

Домой она вернулась, когда было за полночь. Она предполагала, что Мохан захочет ночевать у неё, но он снова распрощался с ней и отправился в соседнюю комнату.

Она, не раздеваясь, легла на кровать, свернулась калачиком, материализовала тёплый плед, укрылась им и почти мгновенно забылась крепким сном.

Сон её был крепок, спал и Мохан — богам тоже требовался отдых.

Оба они и не подозревали, что их счастливый день прошёл под пристальным наблюдением матери-Земли.

Она, невидимая, сопровождала их повсюду — в аэропорту, в автобусе, на скачках она летела рядом с их лошадьми, заглядывая в их лица. Она стояла за их спинами, слушая их объяснение в любви, грызла собственные руки и они не замечали, как капли её крови падали на траву. И с мазохистским упорством шла за ними весь обратный путь.

Но вот они распрощались.

И мать-Земля вышла во двор, встав напротив окна Наны, за зарослях сорной травы, где пели сверчки и плели паутины огромные жирные пауки. Она сняла с себя невидимость. Возможно, кто-то в пансионе не спит и даже смотрит в окно. И, не исключено, что увидит, как из ничего, из воздуха вдруг соткалась фигура девушки в плюшевом платье цвета коричневой охры. И будет этот человек завтра говорить о своих странных видениях, а окружающие будут над ним посмеиваться и покручивать пальцем у виска. Но она, эта спящая на кровати среди облупленных стен старого пансиона, всё поймёт. Так надо. Пусть задаёт себе вопросы и разгадывает загадки, а не только тонет в этом сахарном сиропе любви.

Где-то между сорной травы торчали обрубки от розовых кустов, выросших из крови самой Афродиты. Местная беднота по ночам срезала все розы и их распродали где-то на базаре. Но обрубки были всё ещё живы — всё-таки из крови божества, живучи.

Мать Земля приблизилась к каждому обрубку, коснулась их и они обратились в камень. В мрамор. В чёрный мрамор.

Затем она снова встала напротив окон комнаты Наны и почва у неё под ногами начала углубляться вниз, сначала погрузив богиню по пояс, затем по плечи, а после — с головой и тут почва сомкнулась над ней, образовав небольшой круг с вывороченной с корнем сорной травой.

Мать Земля всё глубже и стремительней погружалась в недра собственной планеты.

И вот, когда она опустилась где-то примерно на двадцать километров в глубину, пред ней открылся обширный тоннель. Богиня применила способность видеть в темноте, как при дневном свете и зашагала по каменному полу, эхом отражавшим её тяжёлые шаги.

И пол и стены были густо покрыты сажей. Сколько же повидали эти стены! Кому прежде принадлежал отсек этого подземного города? Это были Иркалла или, как ещё её называли Кур? Царство Аида? Дуат? Царство мёртвых, на самом деле это был мир бессмертных душ, оказавшихся в плену смерти, душ, судьба которых иметь несовершенные тела и постоянно их менять и по этой причине названых смертными. О чём думали эти сущности? О чём вспоминали? Надеялись ещё на что-то? Какими эмоциями напитали стены под слоями сажи?

Сажа…

Однажды здесь не стало всех вышеперечисленных измерений, в которых томились души умерших, ропща, что здесь слишком темно и не происходит никаких событий. А потом темнота и однообразие времени стало вспоминаться с ностальгией, когда новые хозяева, свергшие прежних подземных богов, устроили здесь пекло, геенну огненную и каждый пленник, не удостоившийся рая, стал получать по заслугам гораздо суровей, чем когда-то…

А теперь здесь тишина.

Но не ради тишины спустилась в собственные недра мать Земля. Она прислушивалась. И было глухо, как в могиле для кого иного, но не для этой богини, умевшей слушать то, что было почти её плотью.

Она слышала: плачь, удары сердца, скрежет когтей по стенам подземелья, временами прерывающиеся яростным рычанием.

И она знала, на каком расстоянии от неё это находится. И поспешила переместиться туда в считанные секунды.

Над ним сияла подземная луна, оставшаяся ещё со времён существования Элизиума. Её мертвенный тусклый свет озарял небольшую серую каменную площадку, неровные стены с выступами, как у скал.

Он сидел на одном из этих выступов, прижавшись лицом к скальным стенам. Перепончатые крылья были сложены и прижаты к ссутулившейся спине, изогнутые назад тяжёлые рога чуть подрагивали. Несомненно, он плакал.

Мать Земля помнила его, когда он был ещё неописуемо красив. Так похож, просто невероятно похож на двух её главных врагов. Один из них, это враг, когда-то проклял её.

— Больше у тебя никогда не будет мужа, — сказал тот враг с сердцем, выпуская из себя всю силу эмоций, как это бывает от желания, чтобы проклятие непременно легло на того, кому оно адресовано. — Ни один мужчина не захочет теперь идти с тобой одной тропой судьбы, после того, что решилась ты сотворить со мной. Ты восстала против меня коварно и я знаю, что это ты приложила старания, чтобы это произошло со мной. Я больше никогда не смогу иметь жены, но и ты… Впрочем, пусть у тебя будет кто-то, кто, может, захочет тебя, но не так, как честную, добрую и благонравную жену, а так, как приблуду, да и сам он будет не из всеми уважаемых и благородных богов, а так, отребье, отверженное чистым миром. Грязь ты и грязь к тебе да пристанет.

И ведь проклятье сбылось, как ни старалась богиня планеты сбросить его с себя. Шло время, а она так и оставалась одинокой богиней, порою, сходившейся только с эгрегором Тартара, чтобы рождать от него чудовищ, которых она использовала в своих целях.

Проклятье бывшего мужа оказалось тяжелее переносимым, когда она оказалась унесённой демоном Хираньякшей на дно океана и спасённой одним из воплощений бога Вишну — вепрем Варахой. Вот тогда она ей и пришло в голову, что всё неспроста и, должно быть, проклятие уже утрачивает силу и судьба даёт новый поворот. Она попросила кое о чём старую подругу Майю, та охотно подсуетилась и некоторые адепты вепря Варахи стали считать богиню Бхудеви второй женой Вишну. Частое общение с богиней иллюзий убеждало мать Землю: то, что надумали смертные, непременно отразится и на решении их бога. Вишну ведь обожает нравиться всем подряд, он никого не разочаровывает.

Но тут сработала то ли двойственность Вишну, то ли проклятье бога Неба, только приманка не сработала, мышеловка не захлопнулась. Вишну только посмеивался над выдумками адептов. Да и выяснилось, что он дал клятву иметь только одну жену.

По просьбе Бхудеви Майя не переставала влиять на адептов Вишну, чтобы они сочиняли легенды одну абсурднее другой про многожёнство своего божества, но это никак не влияло на него. Он не нарушал клятву и всё было бесполезно.

Может быть, мать-Земля и впала бы в отчаянье если бы не встретила тогда одного божка — слишком красивого для бога низшей ступени.

Это случилось, когда она, дико истосковавшись по мужской ласке, вспомнила, что проклятье бывшего мужа не ограничивало её от близости с противоположным полом окончательно. Её могут захотеть, но так, какие-то там маргиналы, которых все маститые и почитаемые боги считают плохими. Но на этот счёт у матери Земли была своя философия. Первые могут стать последними, а первые — последними. Всё меняется на поверхности планеты, переоцениваются ценности. Те, на кого сегодня смотрят, как на святых, завтра будут подвергнуты сомнениям, а завтра объявлены и вовсе чем-то неподобающим. Значит, не стоит пренебрегать кем-либо. Сегодня случится ей сойтись с отверженным, а завтра всё сойдётся к тому, что на самом деле она была близка с избранным.

И она решилась тайно участвовать в оргиях демонов, которые проходили в месопотамской вселенной. И что с того, что это — демоны? Кто знает судьбу? А вдруг завтра они станут властителями мира и образцом чистоты и нравственности?

Она тогда сошлась чуть ли не с толпой демонов за несколько дней. И сладострастие шло не столько от сближения с мужскими телами, сколько от шальных мыслей, что это бы взбесило бывшего мужа. Пожалуй, он решился бы ей отомстить по-настоящему, а не кинуть в неё каким-то смехотворным проклятьем. Оргии проходили в недрах земли, а не под открытым небом, поэтому предаваться фантазиям было возможно без опасения быть увиденной древним врагом. Можно было бы представить, как он разрезал бы её на куски и расшвырял бы по разным частям Тартара, так, что никто никогда бы её не собрал. И очернил бы её имя, разоблачил бы её перед всеми пантеонами так, что она оказалась бы всеми презираемой и ненавидимой и Шива, чтивший её не меньше, чем Вишну, отказался бы искать при помощи своего третьего глаза её ошмётки на дне Тартара.

Опасно, как же опасно… Но именно ощущение опасности, падения, гибели и будили блудницу в сущности этой непросто богини.

Порою, она видела себя супругой Вишну и её воображение никак не укладывалось в облик жены, полностью удовлетворённой семейным уютом, сытой любовью мужа, его чистой постелью, заботой, защитой. Просто сидеть под надёжным и тёплым крылом этого бога, может быть, и сладко, но у обладателя этого крыла была и другая сторона — адский котёл по сравнению с ней был просто слишком горячей ванной с белой пеной… Она-то знает, что при всём его мягком облике, ласковых глазах и снисходительной улыбке он может быть невыносимо грозен и беспощаден, как способен он меняться. Она видела его другую сторону и… Эта сторона также мешала спать блуднице во внутреннем мире богини Бхудеви. Блудница заводилась от мужчин, от которых исходила угроза, распутница жаждала риска, её тянули края бездонной пропасти, по которым требовалось двигаться, дрожа от страха и нервного напряжения и за это была награда: сладострастие в каждой клеточке тела.

Оргии с демонами распаляли её воображение, она представляла себя прелюбодейной женой, изменяющей самому Вишну, такому ревнивому, поборнику чистоты брака, который никогда не изменял жене и не простил бы ей измены. Вот если бы он, как будто бы её муж, сейчас вошёл бы в это пещеру… Ах, как бы исказилось от ярости его лицо! И она бы не спаслась, не спаслась даже в ядре планеты, он развалил бы планету на две части, чтобы достать её, Бхудеви, для суровой расправы…

И вот, когда она сошлась почти со всеми демонами, участвовавшими в этой вакханалии, подошла очередь его, кого демоны особенно чтили и называли богом.

Богиня Земля сначала подумалось, что она обезумела от слишком большого наплыва сладострастия: мужчина с лицом дочери ненавистного бывшего мужа, её голубыми глазами, её очень светлыми с позолотой кудрями. И смахивал чем-то на этого бывшего… Но нет. Была всё-таки между ними разница. Лицо этого незнакомого бога было таким гордым и надменным, в его взгляде было столько презрения и насмешки, как будто все вселенные были для него не больше, чем муравейники и сам он был превыше всех богов.

Он вошёл в ту часть пещеры, где находилась она, отдыхая после совокупления с очередным демоном. Она полулежала на широком ложе, покрытом шкурами животных, опершись спиной на гору бархатных подушек. Он присел на край её ложа.

— Мать Ки, — проговорил он тихим голосом, в котором слышался приглушённый, но рокот, — если бы я только знал, что ты сошла ко мне, я бы оказал тебе особый почёт! Великая богиня, ты оказала слишком большую честь этим ничтожествам, этим демонам, приблизив их к себе. Они не достойны даже смотреть на такое великое божество, как ты! Ты превыше всех богов! Так что в сравнении с тобой все эти демоны?

— Благодарю за лестные слова, —ответила мать Ки, — но ты преувеличиваешь мою значимость. Боги и люди пользуются планетой, но забывают почитать её. Гораздо приятнее возносить хвалу богам сиюминутного: богам веселья, проституции, размножения, богатства. Это переходящие блага, а Земля вечна и никуда не денется.

— Люди! — юноша с презрением наморщил нос. — Стоит ли придавать значения тому, что им приятнее! Ничтожнейшие существа, мало чем отличающиеся от животных. А боги настолько глупы, что ещё утруждают себя считаться с ними! — рокот его голоса сделался громче. — Трудно сказать, кто чьи рабы: люди у богов или боги у людей.

— Твои речи горды, — промолвила мать Ки. — Уж не тот ли самый ты Свет, которому поклоняются многие демоны и считают своим царём?

— Моё полное имя — Несущий Свет, — ответил юноша. — Да, многие демоны поняли, кто им нужен по-настоящему. Они ценят свободу и разум. И ещё я дал им потакание. В потакании — правда. Я несу им идею: не нужно сдерживать свои желания. Кто сажает свои желания в клетку, сажает в клетку самого себя.

— За иные желания наказывают.

— Моя идея включает в себя безнаказанность для избранных. Кто мои избранные? Это те, кто уже сейчас перейдёт на мою сторону. Потому что для этого мира грядут великие перемены. Я уже знаю источник тех сил, что перевернут его.

— И это секрет?

— Это будет зависеть от тебя, верховная богиня, — голос его вновь сделался тише.

Она пристально посмотрела на него кинжальными серыми глазами:

— Почему ты так назвал меня? Ни в одном пантеоне я не признана верховной богиней. Богиня-мать не царица ни где!

Свет пополз по ложу и оказался рядом с богиней Ки. Он облокотился на подушку рядом с её плечом.

— Ты будешь верховной богиней в моём пантеоне. Я одену на тебя корону, на которой будет столько рогов, сколько вселенных и пантеонов существует на планете, воплощение которой являешься ты. А со всех божеств, которые ныне зовутся верховными, я сорву короны и отберу у них и другие атрибуты их власти и брошу их к твоим ногам перед твоим троном. Поверь, у меня уже есть половина такой силы, что смогла бы совершить всё это. Если я заполучу вторую половину, это свершится.

— Ты обольщаешь меня, как демонов?

— Нет! — лицо Света оказалось возле её уха. — Клянусь, нет. Зачем ты, величайшая из богинь, сравниваешь себя с этими… Которые даже не боги? Я не безумец, чтобы поступать с великой богиней, как с жалкой демонессой. Мой принцип — разум и мудрость. Ты — то что свято. Когда я нахожусь рядом с тобой, я ощущаю, как чистые и светлые чувства овладевают мной. Я уже не ощущаю такого презрения и ненависти к живым существам, мне становится близкой и понятной красота, гармония. Я начинаю видеть грядущий мир, когда звёзды начнут сиять гораздо ярче, чем сейчас, когда луна станет такой же огромной, как солнце, и прорастут ночные цветы под лунным светом… Мать! — вдруг прошептал он и рука его легла на грудь богини Ки. — Моя мать никогда не кормила меня грудью! — голос его дрогнул. — Я отвержен ею, напрасно прозывают меня Сыном Утренней Звезды. Она тоже носит корону. На этой короне тоже есть звёзды, как на небе. И они для неё дороже меня. Ты её знаешь, мать Ки. Гордая надменная себялюбивая дочка Неба, считающая себя выше других, потому что холодное Небо любит только её. Вот и она как холодное Небо. Но она моя мать, — он всхлипнул, — и мне нужна любовь матери… — лицо его припало к огромным пышным грудям богини Земли.

Мать Ки коснулась золотистых кудрей Света, зарывшись в них пальцами.

— Сын, — негромко проговорила она, — но ведь ты же не будешь таким негодником, как мой другой сын — Небо? Почему мне так хочется верить твоим речам? Почему они так завораживают?

— Потому что они из уст любящего сына, — руки Света уже ласкали груди Ки, — потому что нет таких красивых слов, которые бы обозначили силу моей любви к тебе. Богиня богов! Нет — единственная из богинь, истинных богинь, остальные идолицы, никчёмные, ни на что не годные, не стоящие ничего. Ничтожества, захватившие твои храмы. Но я всё исправлю, я всё расставлю на свои места. Я вышвырну их из твоих храмов! Я верну в них единственную богиню, я поставлю перед ней на колени не только жалких смертных — боги будут молиться тебе в храмах и приносить тебе жертвы! Мать, мать!.. — он навис над ней и его колено раздвигало её ноги.

— И ты не разочаруешь меня, как мой другой сын — Небо? — руки богини Земли уже то гладили спину Света, то царапали её.

— Я само Небо положу пластом у твоих ног! — зарычал Свет и вошёл в мать Ки.

— Я даже у своих ног его видеть не хочу! — глубоко дыша, ответила Ки, обхватывая поясницу мужчины ногами. — Он проклял меня! Знаешь, как он проклял меня! Из-за него я не могу достигнуть своих желаний! А желания ведь святы, правда!

— Да! — сильное тело Света входило в лоно матери Земли и выходило из неё. — Мать! Мать! — хрипел он. — Ну, погуби меня! Погуби меня! Я твой Думузи!.. Вонзи мне нож в спину, пока я, как тетерев, поглощён любовью и не вижу опасности! Обдери с меня кожу, я хочу быть твоей жертвой!.. Предай меня моим врагам, докажи, что ты опасна!.. Стань моей могилой, поглоти меня, чтобы я снова был внутри тебя!..

Они занимались любовью долго — дни и ночи напролёт, забыв о сне, отдыхе и насыщении.

А потом время от времени встречались, нуждаясь друг в друге. Ки не верила ни в силу, ни в слова Света, но слушать его обещания было приятно. И ей нравились его красота, гордыня, отверженность, то, что он одинок, но открывал ей свои мысли. Это льстило. Он много и откровенно льстил ей и это было для неё бальзамом на сердце.

И он вызывал у неё собственнические чувства. Она знала, что у него был гарем когда-то из трёх, а теперь из четырёх демонесс. Четвёртой была его дочка, рождённая одной из его жён, которую звали Махлат, а девчонку назвали Аграт-бат-Махлат. Поговаривали также, что к этой своей дочери и жене Несущий Свет благоволил больше всех.

Демонессы соперничали между собой за внимание красавца Света, но они даже не подозревали, какая опасная конкурентка однажды появится у них. Нося маску тихой и даже незаметной особы, Ки на самом деле была по своей природе яростна, как сама война. Она нашла себе новое развлечение, превращаясь в огромного тигра, величиной с элефанта, гоняться по подземным коридорам за демонессами, наслаждаясь их ужасом, граничащим с безумием. Она могла бы полностью удалить их из жизни Света, например, просто уложив их в каменные могилы и навалив на них каменные глыбы и запретив этим глыбам двигаться с места. Но она не спешила это делать. Её забавляла жестокая игра с женщинами Света, похожая на то, как развлекается кошка с мышью. Она ощущала вкус безграничной власти, когда всё дозволено и не можно не ждать возмездия.

Демонессы пробовали искать от неё защиты у Света, они жаловались на неё, но он отвечал им:

— Я говорил о идее свободы и потакания, не сдерживании желаний. Чего же вы ждёте от меня? Чтобы я попросил Ки не делать то, что ей желанно? Она только выводит наружу своё желание, преследуя вас, должно быть, она испытывает от этого удовольствие. А я не враг удовольствиям.

— Но ведь её желание и удовольствие осуществляется за счёт наших мучений!

— Счёт всегда должен кто-то оплачивать. Обычно это приходится делать тем, кто слабее. Вот вы. Ведь вы тоже ради развлечений творите с людьми всё, что вам заблагорассудится. И смертные с таким же успехом могут заявить, что вы развлекаетесь за их счёт.

— Разве мы — люди? Мы всё-таки демоны. К нам должно быть проявлено определённое уважение, как к высшим существам!

— Уважение — это отдельное понятие. Всякий имеет право на осуществление желаний, но вот уважение всегда добывается силой. Или хитростью. Или любыми другими средствами, главное, чтобы была победа. К победе ведут многие дороги, ни одной не нужно гнушаться. Идите и ищите свою дорогу. Средства не важны, главное — результат. И если вы их не найдёте, можете и на моё уважение не рассчитывать тоже. На этой планете доминирует сила. И кстати… Вас ведь преследует именно хозяйка этой планеты. Почему бы не посчитать за честь её внимание к вам?

Позже Свет со смехом рассказывал Ки о этих жалобах демонесс ему и выражал восхищение её забавам с ними. И его одобрение ей также льстило.

Он так обильно питал её лестью, что постепенно, с течением долгого времени она перестала отличать лесть от того, что было на самом деле, она полюбила лесть Света горячо, как мужчину, а сам Свет стал для неё наркотиком. Она дико ревновала его и гнала от него других женщин с яростью тигрицы, защищающей потомство.

====== Часть 26 ======

Она даже не подозревала, как помогала ему переманивать на свою сторону демонов Нергала и Эрешкигаль и демонов других вселенных. Теперь, агитируя демонов встать под его начало, он мог не только кормить их абстрактными идеями о свободе и потакании, он мог теперь утверждать, что сама мать Земля перешла на их сторону.

— Она способна трястись и отрыгивать лаву до тех пор, пока на планете не сгинет всё живое. Но боги, что ещё пока правят вселенными, могут её успокаивать. А вот я могу сделать так, что она не успокоится, пока я не попрошу. Она ведь моя женщина и сделает всё для меня. Так что не нужно бояться, если наша армия начнёт проигрывать богам. У нас есть запасной план — глобальное землетрясение, которое погубит все вселенные.

Со временем Свет всё меньше кормил Ки сладким наркотиком лести, приучая её выпрашивать это, заслуживать. Порою, он требовал, чтобы она устраивала землетрясения там, где ему это требовалось для его целей, извергала вулканы, давала трещины. Если она отказывалась, он становился грубым и злобным, дело доходило до рукоприкладства. Но стоило ей подчиниться, как он снова давал ей то, что она хотела, жаждала.

Когда наступили сумерки богов, Ки довелось быть свидетельницей того, как Свет склонял Инанну на свою сторону и откровенно заявил ей, что желает видеть её не матерью, а женой.

Тогда у Ки на короткий отрезок времени открылись глаза. Она вспомнила, что почти всегда, когда Свет занимался с ней любовью, он называл её, богиню Земли, Инанной. Тогда она не восприняла это как то, что её мужчина, обладая ею, представлял на её месте другую женщину. Имя Инанны в ту пору было чем-то вроде нарицательного, оно обозначало всеми желанную женщину, титул, статус. И когда Ки слышала от любовника, как он называет её так она думала: «Да! Да! Это я должна быть Инанной, а не она! Это я настоящая Инанна! А она — подменная! Она украла у меня мою подлинную сущность!»

Ки находилась в облаке невидимости, когда Свет в последний раз разговаривал с Инанной и чуть не сошла с ума от ревности. И возненавидела Инанну дико, люто, как никогда и никого не ненавидела. Даже ненависть к Урану была слабее. Она бы сошла с ума от ревности и обиды, если бы Свет не столкнул свою мать в Тартар собственной рукой.

Много времени ушло с тех пор. Самой богине Земле не суждено было томиться в Тартаре целую эпоху сумерек богов. Свет не стремился её туда спихнуть следом за Инанной, вероятно, рассчитывая, что от неё ещё может быть для него какая-то польза. А Невидимый Бог и его армия не успели до неё добраться, потому что она благополучно успела укрыться в пантеоне Тримурти, на который почему-то не покушался Бог. Она имела право на прибежище в этом пантеоне, как богиня Бхудеви.

И приходилось почти всё время безвылазно торчать в пантеоне Тримурти и жить по правилам этих богов, то есть, тащить на своих плечах бремя святой богини-матери, соответствовать, чтобы не иметь конфликта с обществом. И сложно оказалось спускаться в преисподнюю к любовнику. Раньше это было проще, когда были доступны переходы из вселенной в вселенной. Мать Земля принадлежала многим пантеонам и само собой разумелось, что она может находиться то в одном, то в другом. И никто не мог отследить её маршрутов, пребывает ли она в одном из пантеонов или где-то в другом месте. Бывая в пантеоне Тримурти она умело одевала маску святости и никто не считал, что пребывание в других, более порочных пантеонах, как-то повлияло на её нравственность, с помощью Майи удавалось даже создать иллюзии, что Бхудеви бывает в других пантеонах, чтобы морально очистить многих из своих потомков, уговорить их быть менее грешными.

В эпоху сумерек ей удавалось сбежать на свидание к Свету только изредка, с пособничеством Майи, создававшей иллюзию присутствия Бхудеви в раю, когда она там отсутствовала.

Она видела эпоху падения Света и его армии, превращения всех преисподен в обитель этого бога — пекло, когда облик Света стал ужасен, пали демоны под мечом Калки…

И вот он, Свет, теперь сидел, одинокий и жалкий, прижавшись лицом к подземной скале и плакал.

Но вот его рыдания прервались и он медленно повернул лицо в сторону богини Земли. Кошмарное лицо чудовища.

— Ты видела мои слёзы? — голос у него был всё тот же. Рокот металла. — Что ж, смотри на моё унижение. Да, я унижен. Это то, что мне ненавистнее всего. Гордость — это моя сущность. То, что у меня отнято всё, не самое страшное. Хуже всего то, что у меня отнята моя гордость! — прорычал он.

— Ты говорил, что она могла бы помочь тебе, — ответила богиня Земля.

— Ну, да. Если бы тогда мы вместе спустились в преисподнюю и были здесь вместе… Сейчас она вернула бы мне меня. Но что толку страдать от того, чего быть уже не может? Боги сгинули в Тартаре навсегда.

— А если я скажу, что это не так?

Глаза Света яростно сверкнули:

— Ты издеваешься?!

— Она уже много дней на поверхности. Жива. Отлично выглядит. Не утратила своих божественных способностей.

— Как она могла выбраться из Тартара?!

— Это произошло после того, как Калка уничтожил демонов. К тебе ведь тоже приходили Молящиеся Сами Себе, как к нам всем? Талдычили ведь о каком-то там высшем мире, просвещали, агитировали?

— Ну и что с того? Это они воскресили богов в Тартаре?

— Да боги и не умирали, только томились там. Они бессмертны и не могли умереть. А та красавица ещё и не томилась. Просто проспала все сумерки и проснулась. Это ты так аккуратно скинул её, что она просто отдохнула на дне самой страшной пропасти? — насмешливо покривила рот мать Земля.

— Не смей надо мной издеваться! — взревел Свет, выпучив глаза и вскакивая с камня. — Я никому этого не прощаю, когда пытаются топтать мою гордость!

— Не я топчу твою гордость. Она отвергла тебя. Она сделала это при целой толпе свидетелей! И заметь, эти свидетели не все стали падшими и погибли, многие живы до сих пор, они помогают смертным и всё помнят, как она опустила твоё естество и ты уподобился евнуху…

— Замолчи!!! — голос Света раскатился громом по всей пещере.

Богиня Земля замолчала, не сводя с него серых узких пытливых глаз.

— Говори, — повелительно произнёс Свет. — Но не смей напоминать мне о моём унижении. Просто говори, как есть.

— Она выбралась из Тартара. Выбрались и многие боги из многих пантеонов. Одни сумели это сделать сами, другим помогли Молящиеся. Ей сейчас очень хорошо, а будет ещё лучше. Я ведь говорила тебе, в пантеоне Тримурти, как и во многих других пантеонах сейчас весьма популярны разводы. Многие, видите ли, вдруг осознали, что были несчастливы в браках, которые были навязаны сценарием судьбы. Развелись с жёнами и все три правителя Тримурти. Так вот, один из них по уши влюбился в неё и они уже признались друг другу во взаимной любви. Она получила сверх того, что хотела, — голос матери Земли слёзно дрогнул.

Свет приблизился к ней на слабых дрожащих ногах.

— Ну, конечно, — голос его прохрипел, — конечно же, она не вспоминает меня. Она всегда редко обо мне вспоминала. Но она обязана вспомнить сейчас и спасти меня… Она моя мать. У неё есть материнский долг передо мной!

— А может, это к лучшему, что она забыла? А вдруг она вспомнит не долг перед тобой, а обиду? Будем честны: ты поступил с ней ужасно.

— Мать обязана прощать!

— Нет, — жёстко произнесла богиня Земли, — мать не обязана прощать. Поверь мне, даже матери не всё прощают плохим сыновьям. Мать имеет такое право — не прощать. И мстить тоже. Скажи спасибо, что она не послала на тебя из Тартара вереницу страшнейших проклятий! Наверняка они бы сбылись.

— Тогда ты сделай так, чтобы она простила. Только она может избавить меня от этого! — когти его впились в кожу того, что называется лицом, но правильней было бы назвать это звериной маской. — Ты сказала, что она всё ещё владеет способностями? Тогда она ещё может распоряжаться энергией красоты. Она должна вернуть мне мой прекрасный облик. Раньше с помощью энергии, что мы брали у мучимых грешников в пекле, я мог временно возвращать себе свою красоту и выходить на поверхность, вращаться в высшем обществе смертных, среди богатых людей, искушать, искать слабости в человеческих душах, вызывать восхищение. Теперь я вынужден торчать один в этой могиле и прятаться от глаз ничтожнейших из людей. Но она всё исправит, исправит… Ты же поможешь мне, любимая? — он подошёл к богине Земле и когтистые руки его легли на её лицо.

— Да как же я тебе помогу! — закричала богиня Земля, отталкивая его руки. — Мы никогда не были подругами и она никогда не прислушивалась к моим советам!

— Так убеди её, как одна мать может убедить другую! Напомни ей о материнском долге и прощении! Навяжи ей чувство вины за то, что она никогда не питала привязанности и тепла к своим детям! Никто так не умеет навязать вину, как мать. А ты — праматерь. Мать матерей. Ты должна владеть этой способностью, как никто! Обяжи её. Не давай ей покоя!

— Ты требуешь от меня невозможного! Я тебе повторяю: она даже не станет слушать меня!

— Придумай! Придумай что-то, чтобы она прислушалась к тебе! Обхитри её. Скажи ей, что ты хочешь забыть старые обиды и стать её подругой. Придумай способ влезть к ней в дружбу. И точи её, точи, напоминай обо мне!

— Я не хочу даже притвориться её подругой! Я знаю, что ты хотел взять её себе в жёны тогда, перед сумерками! Она — моя соперница. И это её представлял ты вместо меня, когда называл меня Инанной!

Свет понял, что вновь следует пустить в ход лесть. Бесполезно было требовать, кричать, возможно, даже ударить. Богиня Земля заупрямилась, как ослица. И он вновь заговорил: о том, как сильно любит её, о своих намерениях быть с ней вечно, как он отыщет способ быть бессмертными всегда и вдохновила его на это она, прекраснейшая из женщина мать Земля. Посыпались щедрые обещания, восхваления. Но они почему-то не подействовали на неё. Она наотрез отказалась помогать ему. Старая лесть уже не действовала на неё, теперь ей льстило только то, такой гордец умолял её, зависел от неё. Это для других он был надменным, холодным идолом, а вот она видела его другую сторону.

— Если она не хочет помочь, это сделаю я! — услышала она юный голос за своей спиной. Оглянувшись, она увидела щуплую невысокую фигурку девушки лет пятнадцати, вышедшую из одной из подземных ниш. Это было рыжеволосое существо с мелкими чертами лица, только нижняя губа была несколько толстовата. Оно широко растянуло рот в нагловатой насмешливой улыбке, мутно-зелёные лукавые глаза её смотрели с вызовом. Богиня Земли удивлённо приподняла тонкие брови:

— Аграт-бат-Махлат? Ты жива? Этого не может быть. Калка уничтожил демонов, всех, до одного! Ты не могла спрятаться от его огненного меча!

— Я дал ей бессмертие, — ответила за девушку Свет, — и статус богини. Меч Калки не мог сразить божество.

— Как ты смог это сделать?

— Ещё до сумерек мы с Богом были отличными авантюристами и охотниками за таблицами судеб. Через них мы и увеличили свои силы. Это у меня от матери, умение добывать такие таблицы… Почти все эти таблицы я потратил на приобретение некоторых талантов и способностей, а также кое-кому я подарил бессмертие и статус божества. Для наиболее нужных для меня.

— И этот наиболее нужный не кто иной, как никчёмная девчонка, — насмешливо покривив рот, надменно произнесла богиня Земля.

— Она готова для меня на всё и я ценю это, — промолвил Свет. — Она шустрая и расторопная, истинно моя дочь. Она очень способная, — он приблизился к Аграт-бат-Махлат и погладил когтистой лапой копну её рыжих волос. — Просто моя маленькая умница. Это ведь я сам воспитал её такой. Она всегда и всё ловила на лету. Папина гордость, можно сказать. Ты ведь справишься с этим, моя малышка? — он наклонился к её маленькому рту с непропорционально полной нижней губой и впился в него грубым долгим поцелуем.

— А ведь когда-то она ужас как боялась меня, — задумчиво проговорила богиня Земля. — Она думает, твоё присутствие защитит её? Вы оба ослабли. А я всё ещё при своих способностях. Я могу сейчас просто завалить вас камнями и запретить камням двигаться, чтобы вы никогда не выбрались из своих тесных могил!

Свет улыбнулся, оскалив пасть из острых треугольных неровных зубов:

— Я знаю, любимая, знаю. Ты сама и есть могила. Ты — сущность могилы. И как могила, ты страшна по своей сути. И как вычурный, помпезный, из мрамора, мавзолей над могилой ты также красива внешне. Как же боятся этой красоты те, кто подвержен смерти, но не могут не восхищаться ею! Прекрасная и ужасная. И именно это и восхищает меня в тебе и не отпускает мою любовь к тебе — до сих пор… Опасная женщина привлекательна вдвойне, чем какая-то безобидная клуша. Ты надеешься напугать меня страданиями? Да пострадать от тебя… Для меня… Наивысшее наслаждение… — он приблизился к богине Земле и его зубастая пасть уже припадала к её рту. Но женщина не отпрянула в ужасе, она вдруг заключила чудовище в объятия и начала отвечать на его поцелуи.

— Я тоже готова на всё ради тебя, искуситель, — прошептала она. — Это я сделаю для тебя всё, что ты хочешь, а не она! Она не сумеет. Она — ничтожество. А я сумею.

— Что ж, я буду ждать результатов, — ответил Свет, запуская когтистые пальцы в разноцветные волосы богини Земли.

” — А я опережу старуху, — подумала Аграт-бат-Махлат, — за века она стала нерасторопна и неповоротлива, хоть и кичится своим могуществом и возможностями. Да она просто как бегемот какой-то! Если бы у меня были такие способности, если бы я была хозяйка этого огроменного камня — нашей планеты, о, вот я бы давно стала верховным божеством над всеми пантеонами! Но я всего лишь жалкий божок, переделанный из смертного, которому даже никто никогда не молился. Единственная радость теперь унизить старушенцию, сделав мою расторопность привилегией перед её колоссальными возможностями!»

И шустрая девица в считанные минуты переместилась на поверхность Земли из её недр. Она знала координаты, в какой точке планеты находилась богиня Инанна.

====== Часть 27 ======

Нана вместе с Моханом пребывали на празднике холи, обсыпая друг друга разноцветной пылью и смеясь, как сумасшедшие. Нана была одета в сари, когда-то имевшее кремовый цвет, подаренное ей Моханом и он же научил её, как это сари одеть. А потом оказалось, что эта одежда должна быть принесена в жертву, покрасившись в множество ярчайших цветов… Но стоило ли богам сожалеть о потере материального, если оно было всё ещё во власти их возможностей? Главное — это состояние радости и веселья, вот что являлось по-настоящему ценным для тех, кто ещё были богами.

После праздника они переночевали в гостинице — в разных номерах.

А на следующий день просто побродили по городу, по сувенирным лавкам и базарам. Нана получила подарок от Мохана — несколько медных браслетов на каждую руку. Она подумала, что могла бы сейчас материализовать пару тяжёлых браслетов из чистого золота для своего возлюбленного, но… Ещё в эпоху сценария судьбы она получила урок, что не все мужчины жаждут дорогих подарков от женщин, а кое-кого они могут даже оскорбить. Она уже признавала, что была груба тогда с Гильгамешем, когда прямо и не подбирая нужных слов, предложила ему власть и обогащение после того, как он станет её любовником, явно давая ему понять, что собирается сделать своей игрушкой на какое-то время. Он не просто не прельстился предложенной ему ролью куртизанки, но разъярился так, как будто обезумел и стоило ли вспоминать то, что осмелился наговорить невероятных дерзостей могучей и опасной богине. Так стоило ли сейчас повторять ошибки прошлого и осложнять отношения с тем, кого по-настоящему любила?

Она подарила Мохану обычный сувенирный браслет из дерева и с полудрагоценными камешками и сама надела на его руку.

И снова они провели в гостинице ночь врозь, но Нану это даже устраивало. Этот мужчина любит её и не желает торопиться только ради того, чтобы удовлетворить свою похоть. Им хорошо вместе, зачем же спешить сводить всё к банальному сексу?

Когда они вернулись в свой пансион у моря и Нана вошла в свою комнату, там уже ждала её Эрешкигаль, прокоптив всё помещение дымом из курильной трубки. Нана поприветствовала её и та проворчала в ответ:

— Привет, привет, маленькая засранка. Спасибо, что покрыла меня позором, придержав коня уже на середине круга. Я чуть не лопнула от стыда! И парень подумал, что ты девица с низкой социальной ответственностью, раз так быстро сдалась. Не могла дотянуть до конца круга!

— Ах, вот как ты проводила время в моё отсутствие: следила за мной! — возмутилась Нана. — Тогда ты должна знать, что мы признались друг другу в любви. Если бы ты знала, что это за мужчина! — она подкатила глаза к потолку и подняла руки, сцепив их в замок.

— Ну, да, за личным счастьем можно и не замечать нужд сестры.

— И что же это за нужда? Скажи, пожалуйста, помогу, если, конечно, тебе не требуется луна с неба.

— Да нет. Глянь в окно!

Нана подошла к мутному окну и, проведя рукой, приказала стёклам очиститься, став идеально прозрачными.

— Что видишь? — Эрешкигаль пытливо сузила глаза.

— А что я могу видеть? Бельё на верёвочке. Кошка ловит голубей. Розы срезали все до одной и вместо них торчит что-то чёрное. Какой-то жирный потный мужик, озираясь, идёт куда-то с гусем под мышкой…

— Вот! Остановимся на этом. Этот жирный и потный мужик — мерзкий гусекрад. Мне, конечно, было бы плевать, что он крадёт — гусей, свиней или бельё с верёвок. Но я вспомнила его рожу. Это он тогда вышвырнул из автобуса меня и мой гроб. Гроб треснул на середине, так он шмякнул его! Я тоже летела кубарем. Как он посмел? Вот как он посмел или я не ужасная подземная богиня, которую боялись даже боги Верхнего Мира?! — проорала Эрешкигаль.

— Подожди. Ты пыталась втащить гроб в автобус?!

— Да.

— Зачем тебе это было нужно?

— Это было делом принципа. У меня было отвратительно на душе. Если бы я затащила гроб в салон автобуса и проехала бы так хоть пару остановок, я уверена, мне бы полегчало. Но этот мерзкий дрыщ всё испортил. Я хотела превратить его в жабу, но было слишком много свидетелей, не хотелось этих охов и ахов, не тот был настрой. А сегодня я столкнулась с ним нос к носу, подонок узнал меня и нахально мне подмигнул. Я решила было, что вот сейчас я его точно в жабу превращу, но тут я вспомнила, что у меня есть сестричка, богиня любви, которая сделает для меня всё и пойдёт за меня в огонь и в воду. И подумала, что негодяй должен влюбиться в меня и страдать от безответной любви. Это ему похлеще жабьего облика будет. Он и так от него мало отличается.

— Какая глупость! Зачем тебе этот потный и жирный бочонок, крадущий гусей? Найди себе красивого парня и развлекайся с ним, я посодействую, если что.

— Мне он не нужен, как ты могла подумать такое! Я просто хочу, чтобы он сох и сгорал от безответной любви к женщине, которую когда-то обидел! Сделаешь или нет?!

— Хорошо. Чем бы дитя не тешилось!

Мысли Наны уже были о другом. На следующий день она была приглашена в гости к Мохану в его дворец на другом конце города. И в богине, долгое время страдавшей от уныния, вновь пробуждалась жажда красоты. Материализовав большое округлое зеркало, она установила его на столик, сама пристроилась в кресло напротив своего отражения, которое казалось ей прекрасным, как никогда, и занялась причёской. Вспомнились старые времена, когда сама она придумывала разные помпадуры и приказывала спиралям своих волос укладываться в них. Тут же была сотворена целая пропасть заколок и шпилек.

— Зачем тебе причёска, — если голову ты уже потеряла, — проворчала Эрешкигаль, пуская дымок из трубки.

— Могу и тебе пособить. Может, меньше пить и курить станешь. Взгляни на меня: с тех пор, как в моей жизни появился Мохан, я капли спиртного в рот не беру.

— Нет уж. Вино и табачок богиню не погубят. А вот любовь однажды мне испортила судьбу. Боюсь я теперь любви этой твоей.

— Ты же теперь свободна. И не обязательно опять связываться с дикарём.

— Я уж теперь и не знаю, какой типаж мужчины мог бы утешить меня.

Мохан, услышав через стену, как переговариваются две богини, принял невидимый облик и поспешил перейти в их комнату. Он очень хотел вновь услышать приятные отзывы о себе из уст любимой.

— Ты же теперь свободна, — повторила Нана, укладывая локоны, — не то, что раньше, когда ты была в плену у Иркаллы и была вынуждена торчать там безвылазно с Нергалом. А сейчас другое дело. Почему бы тебе не выбрать какого-нибудь красивого смертного в постоянные партнёры? Со смертным даже удобнее, чем с равным тебе божеством.

” — Что, что? — Мохан не мог поверить своим ушам. — Что ты говоришь такое, любимая? Ты ли это произносишь? Или я теряю рассудок?»

— Ну, подумай сама, — весело продолжала Нана, — смертный может стать твоей самой интересной игрушкой. Ты можешь полностью подстроить его под себя. Если ты чего-то захочешь от него, чтобы он поступил так-то или так-то, ты просто можешь внушить ему и всё будет по-твоему. Тут можно развлекаться, как угодно. Можно сделать так, чтобы он всегда и во всём соглашался с тобой. Не надо искать к нему подхода, не надо приспосабливаться под него. Захочешь, чтобы он спал — просто усыпи его. Нужно тебе, чтобы бодрствовал — пошли ему энергию. Пожелаешь — он сядет. Пожелаешь — он встанет. Все его мысли у тебя как на ладони. Ну, чем не красота?

— Красота, — усмехнулась Эрешкигаль. — Но мне и этого сейчас не надо. Не знаю сама, чего хочу от мужчины и что заставить его сделать, чтобы он позабавил меня.

— Может, танцевать, как медведя в цирке? — Нана засмеялась. — А почему бы и нет. Удобства и забавы — это лучшее, что может быть.

Мохан ухватился за голову и ощутил, как бешено колотится сердце. Услышать такое он никак не ожидал. Ведь его любимая принимала его за смертного — так она до сих пор думала о нём? Он — её игрушка? Ему мелькнула мысль, что всё-таки в самом начале он был прав, когда подумал, что внешность обманчива. Маска бывает очень даже надёжной.

Но он всё ещё любил её и не мог просто так отказаться от этой любви. ” — Маска может обмануть, но глаза ведь не врут, — подумал он. — Разве не смотрит она на меня глазами, полными любви и нежности? Разве глаза её не откровенны и не то, что говорят, а кричат о любви? Так как же она может так рассуждать, с таким грязным цинизмом о том, что своего любимого вот так можно использовать, как игрушку? Как разобраться в тебе теперь, как заглянуть в твою сущность, что там на самом деле?»

Он больше не мог слышать разговоры сестёр-богинь и поспешил убежать в своё жилище. ” — А если он поймёт, что я бог? — мысли его метались, как пламя костра под порывами ветра. — Если поймёт, что я не смертный и со мной не будет так удобно, как ей хочется? Она откажется от меня? Если она любит меня сейчас, то будет подавлять свою любовь? Об этом невозможно думать ещё много времени. Пора всё выяснить. Нет, я так сразу не выложу, кто я на самом деле. Но всё сделаю, чтобы она догадалась сама. Пора постепенно завершать эту игру. Правда должна проясниться, что бы она за собой ни влекла.»

На следующий день он постучал в её дверь совсем рано — ни свет, ни заря. Она поднялась с постели полусонная, с распущенными нечёсаными волосами, в наспех наброшенном халате и открыла дверь. И он предложил ей отправиться в его дворец прямо сейчас. Её это удивило, но она не отказалась.

Обычно он целовал её при встрече — обнимал дерзко, по-хозяйски, поцелуй был смачный и долгий, в губы. Если она кокетливо упрекала его в бесцеремонности, он напоминал ей о ей проигрыше на скачках и о том, что он имеет право целовать её, сколько захочет и когда захочет. Но в этот раз поцелуя не было. Он просто повернулся к ней спиной и удалился после того, как она сказала, что начнёт собираться.

Он, как всегда, накормил её завтраком, но пока она ела, он не сводил с неё странного взгляда. Его чёрные глубокие глаза были, как обычно, ласковы, но в них были также гнев и укор. Нана ничего не могла понять, но спросить не решилась. Может, ему не нравилась её новая причёска? Может, ему показалось, что у неё слишком кокетливый вид и он ревнует? Она снова попыталась прочесть его мысли — и ни одну из них не смогла уловить. Мохан больше не желал выдавать ей мыслеформы, чтобы создать иллюзию, что она может хоть что-то узнать из его головы.

После завтрака она ожидала, что Мохан вызовет такси, но он взял её за руку и вывел её из дома. И Нана заметила ему, что он забыл позаботиться о такси.

— Я донесу тебя на руках, — ответил он. — Я сам буду твоим такси, — и поднял её на руки.

— Тебе придётся долго меня нести! — засмеялась Нана. — До вечера, не раньше. К тому же, ты хоть и сильный и могучий, но у всех людей силы ограничены.

— Я справлюсь, поверь.

— Человеку это не под силу.

— Может быть. Помолчи лучше, Нана.

Она замолчала.

Он пронёс её вдоль моря и свернул в небольшую рощу, тянувшуюся километра на три. По асфальтовой тропинке, ведущей через эту рощу, можно было пройти пешком минут за сорок, но Мохан вышел из неё уже минут через пять. И двинулся со своей ношей под высокие арочные ворота, ведущие в тенистую аллею.

Когда аллея и вторая арка были пройдены, Нана вдруг с удивлением поняла, что они вышли к зданию детского театра, за которым, по его словам, и находился его дворец. Но ведь она когда-то проходила эту аллею и, кажется, за нею никакого театра не было, просто тянулись какие-то старинные улицы…

— Мы так быстро добрались? — пробормотала Нана. — Но ведь прошло минут двадцать, не более. Неужели я перепутала все маршруты города?

— Возможно, — промолвил Мохан и, поставив её на асфальт, взял за руку и повёл к воротам своего участка. — Сейчас я покажу тебе свой дворец. Я сам спроецировал его, там всё до мелочей по моему вкусу, а не по моде, навязанной журналами.

Нана оценила вкус Мохана. Здание небольшого дворца показалось ей чудом, оно вполне было достойно даже Олимпа. И великолепный сад был стоил дворца.

Весь день Нана провела в этом дворце, Мохан показал ей абсолютно все закоулки и в помещении, и в саду. Но сам он был невесёлым и то и дело бросал на свою гостью непонятные укоризненные взгляды. Она не решалась спросить его, что является их причиной. Быть может, это ей только кажется? Было бы конфузно спрашивать о том, чего на самом деле не было.

Она осталась ночевать в его дворце, в спальной с кроватью, напоминавшей огромный лотос. И вновь он не остался с ней.

Утром его слуга принёс ей завтрак в постель.

— Проснулся ли твой хозяин? — спросила у него Нана.

— Не знаю, госпожа. Он отправился ночевать в гостиницу.

” — Почему он даже не пожелал ночевать со мной под одной крышей? — подумала Нана. — Я выгляжу совсем юной, может, он считает меня девственницей и не решается разделить со мной постель? Значит, он намерен жениться?» Она могла бы вполне восстановить свою девственность и в брачную ночь разыграть роль невинной девушки, чтобы всё прошло идеально, но… Ложь не всегда разрушала взаимоотношения, иногда они держались на ней долгое время, однако, они всегда были отравлены ею. Обмануть в самом начале своего возлюбленного означало долгое время пить горькую чашу. Нет, она будет честна с ним и расскажет ему, что у неё были мужчины. Она всё объяснит, когда он предложит ей руку и сердце.

Мохан вскоре вернулся во дворец. Нане хотелось повидаться с Эрешкигаль и выразить всё восхищение дворцом Мохана. Эмоции переполняли её.

Мохан не стал удерживать её у себя в гостях и вызвал такси и вместе с ней вернулся в пансион.

— Почему ты не живёшь в этом дворце постоянно? — спросила она. — Разве тебе может нравится пансион?

— А ты не догадываешься? Я хочу быть рядом с тобой, чтобы хорошенько узнать тебя.

” — Как бы и я этого хотела, чтобы он узнал меня, — подумала Нана, — ничего, совсем ничего не скрывать от него! Но как можно признаться, что я — богиня? Он не поверит, примет за сумасшедшую. Как же я не хочу ничего от него скрывать, но я не знаю, как открыть правду! Какое мучение! Я ненавижу ложь, как же получается, что я вынуждена держать завесу тайны от того, кого люблю! Я, кажется, становлюсь менее счастливой, чем несколько дней назад, когда всё началось…»

====== Часть 28 ======

Вернувшись в пансион и застав там Эрешкигаль с неизменной курильной трубкой во рту, Нана, захлёбываясь, рассказала ей, какой великолепный дворец отстроил Мохан.

— У Мохана столько достоинств, столько достоинств! — с восторгом говорила она. — Мудростью он равен богам. Вкус у него не уступает умственным способностям, если бы ты видела этот дворец и сад! А какая обстановка, продумано всё до мелочей, это нужно также обладать чувством прекрасного, тонко чувствовать искусство! Как может быть так много: великий ум, недюжинная сила, неописуемая красота — у смертного?

— У смертного? — Эрешкигаль задумчиво сощурила глаза. — А в самом деле, как это может быть так много — у смертного… На них посмотришь, если одно им дано, так другого обязательно не хватает…

— Знаешь, он нёс меня туда на руках! — захохотала Нана.

— Куда? Во дворец за детским театром? Но это же очень далеко. Я ездила туда в своём гробу, так даже ехать долго, как же он донёс тебя, шагая пешком?

— Да, видимо, это не так уж далеко. Прошло не более двадцати минут.

— Бред. Даже ехать туда не меньше часа.

— Может, ты ехала какими-то закоулками, а он знает короткую дорогу?

— Нет, это точно очень далеко. Это другой конец города, надо переехать через мост над рекой.

— Да не было никакого моста. Рощица, аллейка и детский театр. Ты что-то напутала, Кигаль.

Эрешкигаль поднялась с кресла, задумчиво глядя перед собой.

— Ладно, отдыхай, — проговорила она. — А я кое-куда схожу по делам.

Нана пожала плечами и взяла со столика стопку модных журналов.

Эрешкигаль вышла в коридор и постучала в соседнюю комнату. Мохан открыл ей.

— Привет, — проговорила она, выпуская струйку дыма ему в лицо. — Меня зовут Эрешкигаль. Я сестра Наны. Почти родная. Но она мне как родная. Я её люблю немножко. И мне не всё равно, что может стрястись с ней. Я бы хотела познакомиться с её новым другом.

— Моё имя Мохан, — ответил он, впуская неожиданную гостью в своё жилище. Он присел рядом с камином, в котором потрескивал огонь и предложил гостье скамеечку напротив. — Я вас понимаю. Можете спрашивать меня о чём угодно. Только ведите себя прилично и не дымите мне в лицо.

— А я думала, что это вам расскажу про неё кое-что. Разве вы не хотите узнать о ней подробности?

— Хотел бы, но от неё самой.

— Она не решится. Не самокритична. А я вот скажу всё, как есть. У нашего отца она самая младшая. Самая-самая. И самая красивая. Но глупа, глупа… Отец избаловал её. Не то, что меня. Зато у меня красота соответствует уровню моих умственных достоинств…

— Вы, кажется, тоже не отличаетесь самокритичностью.

— Просто меня некому было захваливать, кроме меня самой. А начнёшь подслушивать, что там про меня, так только и слышишь: «подземная ведьма», да «смерть проклятая»… Но речь-то сейчас не обо мне. Красивый браслет! — без перехода заметила она, указывая чубуком дымящейся трубки на деревянный браслет на запястье Мохана.

— Это подарок Наны.

— Вы разрешите мне его взять в руки и рассмотреть поближе?

Мохан снял с запястья браслет и протянул его Эрешкигаль. Та взяла его и Мохан не успел и глазом моргнуть, как деревянный браслет полетел прямо в пламя в камине.

Мохан вскричал, подскочил со скамеечки и, раскидав руками горящие поленья, вытащил дорогой ему браслет.

— Как ты посмела! — грозно проговорил он, наводя на Эрешкигаль разъярённый взгляд. — Ты хочешь себе проблем?

Эрешкигаль усмехнулась, взяла его за руку и бросила на неё беглый взгляд.

— И ни одного ожога, — проговорила она, — и, кажется, было не больно. Ну, право, наша Инанна, влюбившись, уподобилась курице без головы: носится, как угорелая, а мозгов нет уже даже и куриных. Ты, кажется, столько знаков дал ей, что ты — бог, а она всё восхищается тобой, как смертным, равным богам… А я вот сразу всё поняла. Кто ты, бог, как твоё имя и из какого ты пантеона?

— Вишну из Тримурти, — сердито ответил Мохан, счищая сажу с браслета.

Эрешкигаль внимательно посмотрела на его лицо:

— Слышала отаком боге. Так вот как ты выглядишь. Итак, я уже говорила, что мне небезразлично, что происходит с ней. Мне не нравится, что она стала курицей без головы. Поэтому я буду задавать вопросы. Ты, кажется, сказал, что я могу спрашивать, о чём угодно…

— Только если ты не вздумаешь снова вести себя непочтительно.

— Согласна. Скажи, зачем ты затеял эту игру, почему она до сих пор не знает, кто ты?

— Поначалу прельстило её желание любить, даже если бы это был простой смертный. Я решил побыть этим смертным всего немножко. Просто захотелось понять, как эта богиня любит смертного. Теперь я от этого в ужасе.

— Слышал наш разговор?

— Признаться, я надеялся услышать что-то более приятное.

— Если бы я убедила её, что она неправа, что бы последовало за этим?

— Ты стала бы моим самым лучшим другом.

Нана провела остаток дня в одиночестве. Мохан покинул пансион, вероятно, отправившись по каким-то своим делам, исчезла и Эрешкигаль.

И только к вечеру Нана получила послание-мыслеформу от бывшей богини подземного мира: ” Как стемнеет, приходи на нашу скамейку. Я нашла двух богинь из месопотамского пантеона, нужно с ними поговорить. Они не хотят заходить в пансион.»

И буквально через пару минут в её комнату постучал Мохан. Она впустила его, они сели в кресла друг против друга и принялись мило беседовать. Он уже не смотрел на неё с укором, он был весел и даже шутил.

Но за окнами темнело и нужно было идти в назначенное место. Нане пришло в голову усыпить возлюбленного и она попыталась это сделать, но Мохан даже не зевал, казалось, бессонница прочно овладела им. Нана заволновалась, снова подумав, что начала утрачивать свои способности. Она удвоила усилия, затем утроила и уже готова была заплакать, как Мохан, наконец, зевнул и, окинув голову на спинку кресла, закрыл глаза.

Она выпорхнула из комнаты, как ночная бабочка, открыла дверь подъезда и вышла на крыльцо, озираясь в темноте. Вдалеке была видна скамейка, окружённая высокой сорной травой и диким кустарником, но Эрешкигаль на ней не оказалось. Вдруг Нана ощутила, как кто-то сзади обхватил её могучими руками. Она вскрикнула от неожиданности.

— Ты испугалась, милая? — услышала она бархатный голос Мохана. — Зачем же ты выходишь так поздно из дома? Разве ты не знаешь, что это опасно для девушки — выходить из дома в темноте?

— Ты разве не спишь?

— Нет, просто глаза прикрыл. А открыл — и не поверил им. Ты ушла в эту тьму.

— Я хотела подышать свежим воздухом.

— Ах, подышать? Ну, тогда я, пожалуй, сделаю это вместе с тобой. Заодно и покараулю тебя. Должен же я тебя защитить.

— Ну, кто мне может причинить вред. Смотри же, нет никого. Ступай, Мохан, попробуй уснуть.

— Нет, я не оставлю тебя на этом крыльце. Буду стоять здесь, пока ты не уйдёшь.

— Хорошо, пойдём.

Они вошли в тускло освещённый коридор пансиона.

— Зайди ко мне на минуту, — попросил Мохан, — всего на минуту. Помоги мне уснуть.

Она зашла в его комнату. Он присел на широкий диван и усадил Нану рядом. И вдруг положил широкую могучую ладонь на её затылок и прижал её голову к своей груди, так, что она услышала, как бьётся его сердце. И ей вновь показалось, что он уснул.

Она выскользнула из его объятий и поспешила к скамейке в ночном дворе, где уже её ожидала Эрешкигаль.

Она не подозревала, что Мохан снова не спал и невидимый шёл по её следам.

— И где же богини? — спросила она Эрешкигаль.

— Придут с минуты на минуту. Сядь со мной, посиди. Давай полюбуемся ночными звёздами.

— Ночное небо стало наводить на меня грусть. Вспоминаю прошлое и… Думаю, что лучшее время прошло у меня без Мохана. Столько веков — и без него.

— Что было бы, если бы Мохан появился тогда?

— Он стал бы богом! Тогда у меня было много возможностей для этого. Я выдержала бы испытания и Зевс сделал бы его бессмертным и вечно молодым. Я знаю, что выдержала бы. Не помог бы Зевс, я применила бы для этого таблицы судеб. Или помогла бы ему добыть цветок бессмертия на дне предвечного океана. Средство было не одно.

— А теперь ты сама станешь смертной. Но ты можешь прожить ещё, может быть, несколько столетий, а вот у смертного Мохана век короткий. Ещё лет пятьдесят-шестьдесят и ты похоронишь его. Если, конечно, захочешь доживать с ним его старость.

— Зачем ты сыплешь мне соль на рану? Я смогу продлить его молодость и жизнь, но не так долго. Я не знаю, как стану жить без него. Он уйдёт в Хаос, я останусь жива. Я буду ждать его нового воплощения и найду его, он снова полюбит меня. И так до конца остатка моего бессмертия.

— Значит, с концом твоего бессмертия придёт и конец вашей любви? Подумай сама. Ты тоже станешь смертной и начнёшь переживать череду смертей и рождений. Ты надеешься быть с ним в каждом воплощении и чтобы он влюблялся в тебя снова и снова? Но ты забыла, что сердца смертных непостоянны, они любят до тех пор, пока боги подогревают в них чувства. Но когда ты станешь смертной ты утратишь эти способности — подогревать любовью сердца смертных. Что если он не станет тебя любить? Надеешься взять его силой красоты? Но может так случиться, что ты станешь некрасивой. Что ты на это скажешь?

— Кигаль, я не могу думать о грядущем ужасе. Я хочу жить настоящим, чтобы пить любовь столько времени, сколько возможно! Когда я стану смертной, я забуду, что любила и мне не будет так больно! А сейчас мне нужен Мохан.

— Тогда скажи, как бы ты хотела, какой бы выбор сделала, если бы ты могла распоряжаться своего судьбой: тебе нужен Мохан смертный или было бы лучше, если бы он был богом? Удобный смертный, которым ты можешь играть, как игрушкой, усыпить его, когда он тебе нужен спящий, внушить ему свои желания, узнать его мысли из любопытства или бог со своей волей?

Нана не успела ответить. К скамейке приближались две фигуры, облачённые в длинные одеяния, с головами, покрытыми тёмными одеялами.

Две богини, найденные Эрешкигаль, оказались из простых аннунаков, но просьба у них оказалась непростая: у обоих были проблемы с любовью и они просили богиню Инанну помочь им в этом разобраться. Нана согласилась, ведь то, что это были богини низшей ступени и ничем особо не могли бы отплатить ей своими услугами, не означало, что следовало отказать им в помощи.

На разбор их дел ушли ночные часы.

Теперь можно было отправиться на покой.

Она добрела до своей комнаты, распахнула дверь и оторопела: в креслах за столиком сидели… Гера и Афина.

====== Часть 29 ======

Обе были не похожи на себя. Тёмно-русые с рыжиной кудри Геры были острижены под короткое каре, сама она была облачена в чёрный деловой костюм — пиджак и юбка, элегантно облегавший её изящную фигуру. Афона была в голубом лёгком свитере и синих джинсовых брюках, длинные спирали её каштановых волос были разбросаны по плечам.

Нана растеряно переводила взгляд с одной богини на другую, не зная, что произнести. Уж этого она никак не ждала, да и не была к этому готова.

— Смотри-ка, она не рада нам! — усмехнулась Гера.

— Признаться, после той охоты на ведьм я и не знаю, чему радоваться, — Нана материализовала небольшой пуфик и присела на него. — Тем не менее, приветствую вас, тебя, царица богов Гера и тебя, воительница Афина.

— И тебе привет, златая Афродита, — проговорила Гера. — Только ты меня неправильно поприветствовала. Я уже не царица богов, — она удручённо вздохнула.

— Как же это? Неужели Зевс, освободившись от сценария судьбы, нашёл тебе замену и развёлся с тобой?

— Ну, вот ещё! — возмутилась Гера. — Развод — это была моя инициатива. Это я бросила его!

— Понимаю, — кивнула головой Нана. — То, что ты терпела долгое время, на мой взгляд, просто невыносимо. Всему приходит конец. Ты права, что по окончании сценария судьбы избавилась от источника ревности и боли.

— Ну, да. А заодно и от трона.

— Никакой трон не стоит того, что ты выдержала.

— Ты просто никогда не сидела на троне, вот тебе меня и не понять.

— У меня и не было желания там оказаться. Никогда трон меня не привлекал. Но видишь, Гера, и тебе настолько стало невыносимо быть женой мужа, который тебя предавал и слишком сурово наказывал, что ты, так любившая трон, всё-таки решилась отказаться и от трона.

— Не я отказалась от трона. Зевс!

Нана от удивления открыла рот и большие глаза её ещё сильнее увеличились.

— Я не ослышалась? Зевс отказался от трона?!

— Мы тоже были все поражены его поступком. А для меня это и вовсе был удар в солнечное сплетение. Слабак! Ничтожество! Так растерять свои силы в Тартаре! И это ещё не всё. Ты думаешь, отказываясь от власти, он передал его мне, своей законной жене, прожившей с ним вечность? Сколько полезных советов я давала ему, я всегда была ему верна! А знаешь, кто теперь управляет пантеоном после него? Знаешь, кого он назначил преемником?

— Кого же?

— Фемиду! Представляешь? Вместо меня — Фемиду! Вот кто теперь на троне! А ведь она даже не входила в число двенадцати элитных богов!

Нана усмехнулась и покачала головой:

— Ах, так вот по чьей инициативе тут кое-кто рылся в моём прошлом, выясняя, не переманила ли меня Метида тогда, после сумерек и не отсиделась ли я в раю у Невидимки, тогда как вы гнили в Тартаре! Вот кто мутил воду, пытаясь сделать её чистой. А я, признаться, грешила на тебя, Гера.

— Ну, что ты! — с досадой махнула рукой Гера. — Неужели я стала бы заниматься этим. Тогда было такое время, кто мог, тот и спасался. Если бы ты перешла на сторону Невидимки, я бы даже поняла тебя. Почему ты должна упускать возможности, если они выпали тебе? И с чего ты вообще решила, что я могу иметь что-то против тебя?

— Ну, как тебе сказать… Я не злопамятна, но и потерей памяти не страдаю. Мне кажется, после того случая с яблоком Эриды ты и Афина сильно изменили своё отношение ко мне и не в лучшую сторону.

— Зачем вспоминать обиды? — Гера натянуто улыбнулась. — Если бы мы тогда знали, каким пустяком окажется эта заварушка в сравнении с сумерками, а главное то, что ещё ждёт впереди… Правда, это ужасно?

— Правда.

— Тогда не стоит вспоминать распри, которые теперь кажутся детскими ссорами. В конце концов, ты же больше не сердишься даже на Эрешкигаль.

— Это верно.

— Тогда забудем всё. И знай, Афродита, я бы не стала осуждать тебя, если бы ты перешла на сторону Метиды! Не вижу в этом зла.

— А я вижу. Я не могу сказать, что я настолько мужественна и склонна к самопожертвованию, что не перешла бы на сторону Метиды, если бы это заставило меня страдать. Я не умею страдать. Не из выносливых. Я бы сдалась, но не смогла бы больше уважать себя.

— А зря. В конце концов, ты могла бы даже спасти всех нас! Вот сделала бы Невидимку рабом своей любви и заставила бы всех нас помиловать.

Мохан, услышав через стенку громкий резкий голос Геры, вновь в невидимом состоянии перебрался в комнату возлюбленной и прислушался к разговору трёх богинь.

— Невидимые мужчины не в моём вкусе, — усмехнулась Нана. — Даже если бы он открыл мне свой облик, это не обязательно вызвало бы любовь во мне.

— А как насчёт здорового расчёта? Став его женщиной и сделав его рабом своей любви ты стала бы властительницей мира!

— Мы только что говорили о том, что трон не прельщал меня никогда.

— А жаль. Тебе не помешало бы быть чуточку амбициозней. А что ты думаешь относительно возвращения в пантеон?

— Под начало новой грозной и суровой царицы Фемиды? — хохотнула Нана. — Ну, уж нет. Однажды она уже правила на Олимпе, когда стала женой Зевса после Метиды. Да даже после развода с Зевсом она там имела огромное влияние. Я, конечно, сторонник правосудия и справедливости, без них я не вижу спокойного и упорядоченного мира, но когда кроме судов и наказаний за провинности всё остальное отходит на задний план, мне не хочется находиться в таком месте, где это происходит. Я для этого слишком неидеальна.

— Да, Фемида всех нас лишила покоя. Но всё-таки вернуться в пантеон стоит того, уже ты мне поверь. У нас есть и другие перемены, поинтереснее.

— Неужели?

— Не веришь? Так вот, слушай. Когда мы томились в Тартаре, рядом с нами находились прикованные цепями к глыбам и боги других пантеонов…

— Как? Вас приковали к глыбам?..

— Конечно. Цепи были выкованы циклопами, также перешедшими на сторону Невидимки. Поэтому мы не могли избавиться от них. Мы пролежали скованными все сумерки и, возможно, так и остались бы на дне Тартара до самого конца бессмертия, если бы нас не освободили Молящиеся.

— А ты? — Афина впилась в лицо Наны напряжённым взглядом голубых глаз. — Ты разве не была скована?

— Нет. Меня просто грубо пихнули в спину, я упала на дно, потеряла сознание и, видимо, проспала до конца сумерек.

Афин звучно хлопнула ладонями по бёдрам:

— Надо же! Её не сковали и она без тяжких мучений проспала все сумерки, тогда как мы забывались сном только время от времени, а в остальное время страдали, бодрствуя! Ей и тут повезло больше других! Вот уж любимица судьбы…

— Тебе тоже стыдно жаловаться на судьбу, Афина. Ты была влиятельной и сильной богиней, любимой дочерью Зевса, красотой тоже не обделена… Всё-таки вторая после меня по красоте…

Щёки Афины вспыхнули пунцовым румянцем:

— Вторая? Это потому что тот жалкий пастух так рассудил? Но ведь он поначалу даже не мог решить, кто из нас троих красивее! Ты выманила у него яблоко прекраснейшей за счёт того, что посулила ему чужую жену! Тоже мне, победа за счёт смертного, сделавшего неверный выбор!

— Почему же — за счёт смертного? А кого Гефест в первый раз запросил себе в жёны за то, что он простит Геру? Вы же знаете Гефеста, его запросы насчёт красоты. Он всегда выбирал себе самую красивую. Тебя, Афина, он пожелал только после того, как мы расстались. Ты же знаешь, Гефеста трудно обвинить в том, что у него плохой вкус. Он знаток красоты.

Красные щёки Афины яростно раздулись, как будто она собралась играть на духовом инструменте и она шумно выпустила воздух, затем нервно хохотнула и замолчала.

Вновь заговорила Гера:

— В самом деле, тебе очень повезло! Почти все боги страдали в Тартаре бессонницей, даже боги сна не могли усыпить никого до конца сумерек, разве что самих себя. Ты счастливица.

— Да, но мне снились кошмары…

— Что же тебе снилось?

— Сущая ерунда… В основном, реки, полные тучных гиппопотамов. Почти всё время — эти ужасные гиппопотамы, издающие отвратительные звуки. Даже вспоминать противно. Давящее зрелище!

Афина вновь шлёпнула себя ладонями по бёдрам, как выстрелила из ружья:

— Гиппопотамы! Ей снились гиппопотамы! Если бы она видела, какие снились кошмары нам! Мы даже во сне не могли отдохнуть!

Гера бросила на неё многозначительный взгляд и та замолчала и отвернулась.

— С другой стороны, невзгоды и общее несчастье сблизило нас с богами других пантеонов. Подумать только, раньше большинство из нас сидело в своих вселенных и не интересовались соседями, у каждого своя территория, свой мир. А теперь мы собираемся объединить все пантеоны в единый пантеон, чтобы держаться вместе, так легче выстоять перед бедой. У нас будет даже что-то вроде общего рая, правда, на Земле, ведь все раи сейчас рушатся, их не восстановить. Дааа, сейчас многое меняется. Теперь мы можем сами определять свои судьбы. Вот, я развелась и в других пантеонах распадаются пары, многие ищут себе новых супругов. Столько маститых богов, можно сказать, владык, богов-царей остались без жён… Теперь главы пантеонов будут править сообща нашим общим объединённым пантеоном. И это будут самые могущественные боги.

” — Значит, владыки остались без жён? — подумала Нана. — Вот для чего, Гера, тебе понадобилось моё возвращение в пантеон. Тебе требуется моя помощь в поисках нового мужа для тебя. Зевс не у дел и ты надеешься пристроиться к другому трону. Отлично.»

— И ты знаешь, некоторые представители разных пантеонов уже вступили в брак между собой, — продолжала Гера. — Вот, например, мой сын Гефест. От него ушла харита Аглая, так он связался с богиней Лакшми, пришедшей из пантеона Тримурти…

Мохан вздохнул с некоторым облегчением. Бывшая жена навсегда останется его хорошим другом, поэтому он не был безразличен к её дальнейшей судьбе. Его тревожило, что она отправилась в это непонятное путешествие по вселенным, которое непонятно чем могло бы закончится в эту странную эпоху. Вышли она ему мыслеформу с просьбой о спасении, он бы кинулся её выручать, не раздумывая. Но теперь она, кажется, в надёжных могучих руках бога-кузнеца. Гефест у Мохана был на хорошем счету, он считал его одним из наиболее благородных и честных богов в порочном, как казалось Мохану, олимпийском пантеоне.

— А что это за богиня Лакшми? — поинтересовалась Нана. — Я слышала про пантеон Тримурти, но имена женщин как-то совсем не запоминались.

— Она была женой одного из трёх правителей этого пантеона, Вишну.

— Наверно, она необыкновенно красива, если Гефест взял её в жёны. А вот этот Вишну, наверно, ещё страшнее Гефеста, если такая красавица на брак с Гефестом согласилась! Хо-хо, у этого Вишну, наверно, огромный живот, как бочонок пива, тонкие ноги и тройной подбородок, да ещё плешь на голове! — Нана залилась хохотом.

Мохан скрестил руки на груди и усмехнулся: «Я тебе напомню эти слова, дорогая, когда ты узнаешь, кто я. Посмотрим, как ты посмеёшься!»

— Тебе смешно, а ты не знаешь, сколько я горя хлебнула с этой невестушкой! — обиженно проговорила Гера. — Это просто ужасно: я ей — слово, она мне — десять! И самое обидное, что мой самый преданный сын Гефест теперь всё время становится на её сторону! А раньше, при тебе и при Аглае было не так! Он всегда был за меня!

” — Должен же был Гефест когда-нибудь поумнеть, — подумала Нана. — И Гера получить отпор.»

— Так и это ещё не всё! — продолжала Гера дрожащим плачущим голосом. — Оказалось, что эта Лакшми — богиня богатства. Поначалу я не придала этому значения, за богатством ведь смертные трясутся, а мы, боги, этих проблем не знаем. Оказалось, всё не так! Однажды я очень крепко поссорилась с невесткой, мы даже подрались. И что ты думаешь? После этого у меня ослабла способность материализации, сильно ослабла! Для меня теперь стоит колоссальных усилий сделать хоть конфету, если мне хочется сладкого! А уж если есть нужда в чём-то более серьёзном, так вовсе вынуждена просить о помощи других богов! Вот до чего дожила я, та, кто когда-то правила миром: ни власти, ни материального благополучия!

— Может, тебе стоит помириться с этой Лакшми? — развела руками Нана. — Я уверена, эта богиня быстро тебя простит, если ты искренне извинишься и признаешь свою неправоту…

— А с чего это ты решила, что неправа была я? — взвинтилась Гера и щёки её заалели, как до этого у Афины.

— Просто я тоже когда-то была твоей невесткой. Я-то знаю, как ты можешь раздуть целый скандал по мелочам.

— Между богами не может быть мелочей! Тем более, эта Лакшми сама заводится от всякой мелочи. Но с ней уже не решаются спорить, глядя на то, какие проблемы создала она мне!

” — Ага, нашла коса на камень, — злорадно подумала Нана, — наконец, получила отпор. Увидеть бы хоть краешком глаза эту Лакшми, что так славно проучила Геру, выразить бы ей своё уважение и благодарность.»

А Гера продолжала:

— Дааа, всё теперь пошло не так. В пору жить одной ностальгией по прошлому. Кстати, кое-кто тебя очень сильно вспоминает, — многозначительно добавила она.

— Кое-кто? А я думала, меня помнят все, — Нана улыбнусь уголком рта.

— Мы тебя не забыли, но мой сын Арес снова думает о том, как восстановить отношения с тобой. Не исключено, что вскоре он заявится к тебе в гости!

У Нана похолодело на сердце. Ей вспомнились дни до сумерек и смертный любовник — Адонис, влечение к которому у неё было весьма сильным. Не любовь, нет. Именно влечение. Он нравился ей даже больше олимпийских богов. И Арес не мог этого простить. Он мирился, что он не единственный мужчина у Афродиты, но он жаждал быть первым в её гареме, нравится больше других. Ярость его усугублялась ещё и тем, что в этом его обошёл какой-то смертный. Ну, ладно бы какой-то бог, более сильный и значительный, но человек нравился этой богине больше богов?!

И случилось то, что случилось: Адонис был убит диким вепрем, и этот вепрь был гораздо крупнее и расторопнее обычного вепря…

” — А что если Арес поймёт, как сильно я люблю Мохана? — Нану даже затрясло от страха. — Ясно, Мохану не жить. Но это невозможно. Зачем тогда жить мне самой? Я должна спасти, спасти!..»

====== Часть 30 ======

Гера потрясла её за плечо:

— Что с тобой, Афродита? Ты изменилась в лице, как будто увидела воскресшего Тифона!

— Просто вспомнилось кое-что. Страшный сон.

Она кое-как выпроводила Геру и Афину, пообещав им хорошенько подумать над возвращением в пантеон и как только они исчезли, она заметалась по комнате, как безумная, плача и сжимая голову.

Она послала мыслеформу Эрешкигаль, вызывая её и та появилась через несколько минут: в форточку запрыгнула большая чёрная кошка с жёлтыми глазами.

— Опять у тебя паника, — ворчливо промурлыкала она. — Может, валерьяночки тебе сбацать?

— Мозг у меня должен быть трезвым, как никогда. Если можешь дать мне мудрый совет — дай. А глупости не говори.

Она в спешке рассказала подруге о визите Геры и Афины и выразила опасения, что Арес может убить Мохана.

— Ни у кого на Олимпе тогда не возникало сомнений, что тот вепрь, убивший Адониса и был Арес. Но смерть Адониса я пережила, а как я переживу, если не станет Мохана? Как мне его спасти? Как?

Глядя на страдания Наны, Эрешкигаль подумала, что можно их остановить, просто сказав ей, кто на самом деле Мохан. Но она дала обещание Вишну не раскрывать его перед Наной, он сделает это сам. Она послала Вишну мыслеформу с просьбой разрешить ей рассказать Нане, что Мохан не может быть убитым Аресом, но он ответил ей, что запрещает это и вскоре откроется сам. И Эрешкигаль только могла ответить:

— Я не знаю, как тебе помочь…

— А я знаю! — вскричала Нана. — Прежде боги часто обращали в деревья тех, кого пытались спасти от другого бога. Вот и я поступлю так же. Мне придётся превратить Мохана в дерево. Но — в маленькое. Например, в фикус. В горшке. Тогда я смогу бежать с ним… Куда-нибудь, где мой пантеон меня не найдёт. Если потребуется, я буду постоянно в бегах, но не позволю убить Мохана!

— Курица без головы, — пробормотала себе под нос Эрешкигаль, несколько раз лизнув чёрную лапу.

Глядя на метания Наны Мохан подумал: ” Она, кажется, сильно переживает. Может, она и заслужила, она огорчила меня ещё раньше, но я всё ещё люблю её и не могу видеть, как она мучается. Надо всё это разрешить. Видимо, и она меня любит, если мысли о том, что меня могут убить, вызвали у неё панику. Нужно покончить с этой игрой и прямо поговорить и выяснить всё.»

Он прошёл сквозь стену из своей комнаты в коридор, принял видимый образ и постучал в дверь в комнату Наны.

— Нана! Можно войти?

— Да.

Он шагнул в комнату.

— Мне показалось, ты кричала, Нана?

Она через силу улыбнулась.

— Да просто говорила по телефону. Садись, пожалуйста, — она указала на кресло. Мохан послушно опустился в кресло. — Я хотела угостить тебя пирожным, — как в бреду пробормотала она и, подойдя к буфету, в котором наспех материализовала несколько пирожных на тарелочке, вытащила их оттуда. Руки у неё дрожали и она едва сумела донести тарелку до стола и от внимания Мохана это не ускользнуло, но он не подал вида, что заметил это.

— Вот спасибо, сейчас попробую твои пирожные, — проговорил он, взяв с тарелки одно из пирожных и надкусывая его. Краем глаза она видел, как Нана зашла за его спину и тут же он спиной ощутил энергетические волны метаморфоз, которые обратили бы его в фикус в горшке, будь он смертным. Но он был богом и волны только скользили по его спине, растворяясь в никуда. Ему стало смешно и он перестал есть пирожное, боясь поперхнуться.

Волны усиливались, обращаясь в весьма мощную волну, но и они не могли ничего изменить во внешнем облике могущественного божества из Тримурти.

Вдруг Мохан услышал шум за своей спиной. Оглянувшись, он увидел Нану лежащей на ковре с закрытыми глазами.

— Нана! — он бросился к ней. Ему было уже не до смеха, он перепугался, поняв, что шутка зашла далеко. Он поднял её на руки, поднёс к кровати, уложил.

Он многое предпринял, чтобы привести её в чувства, но она так и лежала с закрытыми глазами, обмякшая.

Эрешкигаль-кошка перепрыгнула с подоконника на кровать и легла Нане на живот, но и это не помогло.

Мохан, отчаявшись, вызвал на подмогу Шиву — прямо из райской обители.

И только объединённая энергия трёх мощных божеств подействовала: длинные пушистые ресницы Наны затрепетали и она открыла глаза.

Лицо Мохана склонилось над её лицом. Его глаза, казалось, хотели утянуть её в свою бархатную ласкающую глубину, залюбить, занежить, оставить там навечно — и одновременно в них был всё тот же непонятный мягкий укор.

— Видишь, Нана, любить смертного не совсем удобно, — тихо проговорил он и в голосе его также звучала та же ласковая укоризна.

Прозрение, наконец, посетило её.

— Ты — бог, — пробормотала она. — Я подумала, что смертные, что так обустроили этот мир, вплоть до того, что им немножко стал доступен даже выход в космос, стали больше походить на богов… Не все, конечно, но кто-то из них вполне может сойти за бога — красотой, умом, утончённостью… Но мне всё-таки следовало разглядеть в тебе бога — в самом начале… Кто же ты, из какого пантеона, прекрасный бог?

— Я Вишну из Тримурти, ну, тот самый урод, у которого живот, как бочонок с пивом, тонкие кривые ноги, тройной подбородок и плешь на голове, — в глазах Мохана заиграли смешинки.

— Понятно. Ты был невидимым и слушал все мои разговоры. Но ведь это некрасиво — подслушивать…

— Ты тоже была не в меру любопытна, даже превзошла в этом меня — ты пыталась прочесть мои мысли.

— Зачем же ты сразу не сказал, что ты — бог? Зачем допускал, чтобы я была в заблуждении и считала тебя смертным? Ведь это ложь.

— Поначалу я просто подумал, как бы ты любила меня, если бы считала смертным. Это была игра, не ложь. А кроме того, я постоянно давал тебе знаки, чтобы ты догадалась, что я не из простых.

— Но ты их не умела считывать, а я сразу догадалась, — промурлыкала Эрешкигаль-кошка, всё ещё сидевшая на животе Наны и вылизывавшая себя.

— Допустим. Но ведь я страдала, что переживу тебя, что не смогу дать тебе бессмертие… Ты заставил меня страдать. Это было жестоко.

— А то, что ты собиралась превратить меня в фикус, не было жестоко? — Мохан пытался говорить строго, но глаза его выдавали, что он едва сдерживает смех. — Подумай сама, легко ли быть живым фикусом: полная неподвижность, сильнейший стресс от непривычного состояния, ужас от непонятного и полная зависимость от того, кто держит в руках горшок, в который ты посажен!

— Я же думала, что так спасу тебя от смерти! Если бы я знала, что ты бог, я бы не пришла в такой ужас от мысли, что Арес может тебя убить! Если бы я знала, что ты не смертный, я бы спокойна была!

— А я-то думал, милая, что тебе удобно со смертным. Ведь смертный может стать твоей самой интересной игрушкой! Можно подстроить его под свои удобства. Захочешь — усыпишь его, чтобы отправиться по своим делам в ночь, захочешь каких-то действий — внушишь ему, что так надо делать, он даже будет плясать, как медведь в цирке. Удобства и забавы — это лучшее, что может быть. Так она говорила, Эрешкигаль, когда предлагала тебе завести смертного любовника? — брови Мохана сурово сошлись на переносице, но казалось, что он сейчас не сдержится и покатится от смеха по полу.

— Но я имела в виду, что это Эрешкигаль может так поступать со своим любовником, а не я с тобой, — ответила Нана. — Ты никогда не был для меня просто игрушкой. Ты же наверняка слышал и другие наши разговоры с Эрешкигаль, как ты мне дорог.

— Угу… А кто рылся в моих извилинах? Кто пытался меня усыпить? Разве это не отношение ко мне, как к игрушке?

— Каждая женщина хочет знать мысли своего возлюбленного, как и мужчина не прочь узнать, что думает его любимая. Насчёт усыпить, я только хотела, как лучше, зачем тебе волноваться, что я выхожу ночью по делам…

— Она хотела, как лучше! — всплеснул руками Мохан. — Она так решила за нас двоих. Так знай, милая, бог-возлюбленный не так удобен, как возлюленный-смертный. Со мной нужно считаться. У жены не может и не должно быть никаких тайных дел от мужа — если они равны, а не так, что муж — твоя игрушка. Но на тайну собственных мыслей мы оба имеем права. Если я захочу, я скажу тебе, что я думаю. Не захочу — ты не сможешь это прочитать в моей голове. Ты не будешь мне внушить поступать так-то и так-то. Попросить — да. Но не навязать, не внушить силой божественной энергии, как мы иногда делаем это смертными. Я не буду твоей марионеткой. Но я люблю тебя, как любит бог. Ты же знаешь, смертные не могут любить так сильно, как боги. Если тебе нужна моя любовь, а не удобный мужчина, то, Нана, мы можем продолжить наши взаимоотношения и вступить в брак.

— То есть, ты женишься на мне?

— Да. Если ты любишь меня, не как игрушку, и готова воспринимать, как равноценного.

Глаза Наны также начали смеяться.

— Была у меня игрушка, да сплыла, — пошутила она. — Зато не надо спасать тебя от Ареса и носиться по всем вселенным с фикусом в горшке.

Мохан, наконец, расхохотался:

— Любимая, ну, что это тебе пришло в голову превратить меня именно в фикус? Неужели нет горшочного растения покомпактнее?

— Я не могла думать об этом. Я была в панике.

Вишну взял одной рукой кошку, сидевшую на её животе и вынес за дверь.

Кошка, подняв хвост трубой, гордо прошлась по коридору, скользнула сквозь стену, вышла на крыльцо, на щербатые ступени которого поднимался небритый мужчина с большим животом, нёсший ящик с пивом. Увидев кошку с жёлтыми глазами, просочившуюся сквозь стены, он зажмурился, а когда открыл глаза перед ним на ступенях уже сидела красивая пышнотелая девушка в розовой в цветочек бандане, широких зелёных шальварах и жёлтой блузке, курившая трубку. Глаза её были подозрительно-жёлтыми, как у кошки, что только что прошла сквозь стену.

— Ну, что уставился? — проворчала она. — Не видел владычицу подземного царства? А я вот тебя отлично помню, как ты у меня в Иркалле жрал лепёшки, что тебе приносили на могилу, и ни с кем не делился, даже со своей старухой. Тогда с тебя толку не было и сейчас нет. Пиво ящиками хлещешь, а госпоже Елене уж за полгода за жильё задолжал!

Мужчина охнул и выронил ящик себе под ноги и стеклянные бутылки с пивом посыпались из него. Девушка выпустила дым из ноздрей и любитель пива, завопив благим матом, пустился наутёк.

А тем временем Мохан покрывал лицо всё ещё лежащей на подушках Наны поцелуями и она отвечала ему.

— Я покину тебя на несколько дней, — говорил он, — чтобы всё подготовить для нашей свадьбы в раю в нашем пантеоне. Я выстрою совершенно новый дворец необычной красоты и мы проживём в нём остаток нашего бессмертия. И ещё всё устрою для брачной церемонии. Ты же не будешь скучать это время?

— Уверена, ты хочешь услышать: не надейся. Так вот, не надейся! — улыбнулась она.

— Как так получается, Нана, что я так часто слышу от тебя то, что хочу услышать? — засмеялся Мохан. — Уж не научилась ли ты считывать мои мысли, любимая?

— Нет. Наверно, это потому что мы созданы друг для друга и у нас единая сущность.

Они снова поцеловались.

— Ты пахнешь молоком, Мохан.

— Я ведь родился из молочного океана. И в этом тоже наша схожесть: ведь ты тоже как из молока. Глядя на тебя я то и дело вспоминаю сливки и сливочное масло, которые люблю больше всего из пищи.

— Мохан. Ты знаешь… К сожалению, в моих храмах, со сливками и сливочным маслом сравнивали женщин…

— И что с того? Мало ли что надумают смертные. Они сочинили и про меня больше небылиц, чем было на самом деле.

— А уж что насочиняли про меня! — горько усмехнулась Нана. — Скажи, Мохан, почему ты ни разу не пожелал остаться у меня ночевать, если знал обо мне всё? Ты относился ко мне бережно, как будто я — невинная девушка.

— Именно так мужчина и должен относиться к той, кого по-настоящему любит — как к невинной, независимо ни от чего. Нет истинной любви без уважения.

— Почему ты назвался Моханом, когда мы знакомились? Ведь это ты меня очаровал.

— Но ты меня очаровала раньше и я пришёл тебе отомстить, отплатить той же монетой, — глаза Мохана весело засияли и он игриво ущипнул её за обе щеки. — Я хоть и не бог любви, но любовь хотя бы к себе умею вызвать у других. Что скажешь, если ты тоже очарованная?

— Скажу спасибо, что очаровал. Я-то не могла это сделать с собой. Вот так бы и осталась с холодным и пустым сердцем до конца бессмертия, если б не твои чары.

— Но теперь мы будем вместе во всех воплощениях, ты согласна?

— Конечно. И не вздумай снять свои чары с меня. Твои чары сильны, но я сильнее, потому что богиня любви и ни за что не отпущу тебя. Ни за что и никогда.

— Не волнуйся, не буду искать свободы от любви.

Лицо Мохана, находившееся всё это время над лицом Наны, снова опустилось и последовали долгие поцелуи.

— Как ты узнал о моём существовании?

— Из книги Судеб, которую создал другой бог из Тримурти — Шива. Это очень мудрый бог, он владеет третьим глазом и способен созерцать то, чего не всегда могут увидеть другие боги. В его книге собраны сведенья о богах всех вселенных и пантеонов.

— Знания и сведенья — это то, что нам всем сейчас нужно. Вот бы мне знать сейчас, где находится мой отец Уран-Ану! Я спрашиваю о нём каждый раз у Молящихся, когда они являются ко мне, но они отвечают, что именно на этот вопрос не могут ответить. И в пантеоне олимпийцев его нет. А мне бы хотелось, чтобы он присутствовал на нашей свадьбе!

— Думаю, Шива мог бы помочь тебе в этом деле. Но для этого его надо задобрить. После того, как я улажу все дела в раю, я ещё до свадьбы отведу тебя на Кайлас, чтобы ты могла почитать его книгу Судеб. Он очень ценит тех, кто проявляет интерес к его книге. Да она и стоит времени и внимания. Ведь там, на живой картинке, я впервые увидел тебя и ты приковала к себе мой взгляд и мысли и уже не давала покоя моему сердцу.

— Я уже люблю эту книгу, если она стала причиной моего счастья. И появится надежда на помощь Шивы, я узнаю, где мой отец. Знаешь, некоторые смертные называли меня дочерью Зевса. Но это их ввела в заблуждение Пандемос. На самом деле я считаю своё происхождение выше, чем от Зевса. Мой отец — небо, а небо это и есть небо, это атмосфера над планетой, без которой не было бы ничего живого и красивого, на этом огромном камне, называемом Землёй. Отец-Небо правил олимпийским пантеоном до тех пор, пока у него не отняли власть. Но он основал другой пантеон — месопотамский и там уж он был правителем и я при нём была настоящей принцессой. Он помогал мне во всём и я всегда ощущала надёжный тыл, как я защищена и даже то, что мне многое позволено и многое мне сойдёт с рук… — Нана озорно улыбнулась.

— Тебе не хватало защиты после того, как ты выбралась из Тартара? Можешь не сомневаться, я буду защищать тебя. Но вот насчёт того, что многое позволено… — Мохан также улыбнулся. — Скажи, дорогая, не тревожат ли тебя мысли о предстоящей свадьбе? Может, ты волнуешься, что жизнь твоя изменится?

— Ничуть не волнуюсь! — засмеялась Нана. — Само собой, что жизнь моя изменится, но ведь к лучшему, несомненно. Наконец, я смогу утонуть в любви, как в этом новом сладком лакомстве, о котором я, хоть это и смешно, узнала только от смертных — в шоколаде!

— Любимая, а разве ты не знаешь, что шоколад на самом деле очень горький?

— Откуда же мне знать? Ты, без сомнения, знаешь больше меня, ты же не спал в эпоху сумерек. Так ты говоришь, шоколад горький?

— Да, какао-бобы очень горьки сами по себе. Только после того, как их обрабатывают и соединяют с сахаром, получается прекрасное лакомство.

— Я слышала от смертных, что шоколад связывают с любовью! — Нана сладко потянулась. — Вот это верно подмечено. Не даром он так понравился мне, богине любви!

Лицо Мохана посерьёзнело. Он он отстранился от Наны, выпрямился на крае кровати, повернул лицо к возлюбленной.

— Нана, — проговорил он, — я знаю, что прежде ты относилась к мужчинам, даже к богам, не только к смертным, как к игрушкам. Ты брала только сладкое, горечь принимать ты не хотела. Но ведь как богиня любви ты должна знать, что выстраивание взаимоотношений — это труд, нелёгкий труд. Может быть и больно и горько, тут надо найти в себе силы не отказаться от любви и суметь за неё побороться.

— Похоже, хоть я и богиня любви, но знаю о ней мало. Я редко кого наделяла настоящей сильной любовью. Когда адепты приходили в мой храм, молились и приносили жертвы, я помогала с удачным браком, но крепкую любовь давала редко. Признаюсь, это было из зависти. Я рассуждала: как же это я, богиня любви, никак не найду свою великую любовь, а смертные получат это? Но даже если я и посылала людям любовь, я редко наблюдала любовные истории. Мне было скучно и грустно, что эти истории не обо мне.

— Значит, нам, богам, придётся любви учиться?

— Я согласна. Конечно, я не могу сказать, что я совсем игнорировала любовь между людьми. У меня были любимцы, которых я особенно выделяла и они навсегда останутся живы в моей памяти. Для них я даже оживляла каменные статуи. Знаешь, однажды меня впечатлила одна пара чуть ли не больше, чем все мои другие избранные. Их звали Орфей и Эвридика. У них была большая красивая любовь, но так недолго… Это было такое горе: девушку укусила змея и всё закончилось смертью. Надо же, ведь не всегда умирают от укусов змей, можно яд отсосать, есть и лекарства от этого. А тут — умерла. Горячо любима, юна, счастлива и из этого счастья вырвала её смерть, нелепая смерть, которой можно было бы и избежать… А её муж… Обычно смертные, потеряв партнёра, молились в моих храмах, чтобы поскорее избавиться от любви к умершему, получить облегчение, забыть быстрее и снова жить, найти нового спутника жизни. А вот Орфей не молился. Более того, он не побоялся отправиться прямо в преисподнюю, чтобы вернуть свою возлюбленную к жизни! Можешь себе вообразить, Мохан? Ведь он очень рисковал. Аид мог сильно разгневаться и наказать весьма сурово. А Орфей так любил, что не побоялся и ведь почти победил… Нет, я даже не могу пересказать, что хоть Аид и согласился отпустить душу его жены, у бедняги так ничего не получилось… — голос Наны задрожал, на глазах выступили слёзы. — Лучше прочти об этом в книге Шивы. Я же могу только сказать, что, похоронив жену, Орфей так и не женился… Любил даже умершую и был верен ей. Как он умер сам — тоже не хочу и вспоминать, больно. Хочу только сказать, — Нана нервно хохотнула, — что я тогда тоже позавидовала этой Эвридике… Подумать только, я, бессмертная богиня любви, позавидовала смертной, ушедшей в царство теней в расцвете лет, потому что эта смертная соприкоснулась с великой любовью, хоть на короткий срок, а я нет! Хотя, почему на короткий? В Элизиуме эта счастливица снова воссоединилась со своим любящим мужем и они уже были неразлучны. Я… Я ведь даже иногда сходила в Элизиум… Чтобы тайком понаблюдать счастье этой пары, умершей для мира живых… — из глаз Наны заструились слёзы.

====== Часть 31 ======

Мохан посмотрел на неё взглядом, полным любви и принялся вытирать её слёзы.

— Но теперь-то у тебя есть такая любовь. Зачем же ты плачешь? Когда у тебя текут слёзы, мне кажется, что это по моему сердцу течёт раскалённый металл. Я люблю тебя и ты любишь меня. Разве ты менее счастлива, чем эта Эвридика?

— Я счастлива, но иногда… Что-то как будто пронзает мне грудь… Ведь мы тоже станем смертными, Мохан… Что если мир, куда мы уйдём… Вот так оторвёт нас друг от друга… Как Орфея и Эвридику?..

— Любимая, ты боишься смерти и разлуки, потому что кое-что постоянно сбрасываешь со счетов. Когда к тебе приходят Молящиеся Самим Себе ты внимательно слушаешь их? Разве нам не доступен Высший Мир, где для любящих уже нет разлук?

— Я слушаю, но мне не понятен их мир и он сильно пугает меня. Я не чувствую, что там можно обрести защиту, мне кажется, там можно только обрести опасность.

— Тебя просто пугает непонятное. Но это лишь иллюзия непонятного. Просто нужно собрать знания — и страх пройдёт. Просто верь мне и слушай меня. Ты же будешь мне послушной женой?

— Не сомневайся, — Нанапотянула носом и слёзы перестали струиться из её глаз. — Слушаться тебя будет для меня всё равно, что есть сладости.

— Шоколад? — улыбнулся Мохан.

— Кроме шоколада есть много других сладких вещей.

— Ах, сладкоежка! — захохотал Мохан, снова наклоняясь к её лицу и покрывая его поцелуями. Нана обхватила руками его могучую шею и принялась отвечать на поцелуи.

Затем Мохан, перепрыгнув через неё, устроился рядом с ней на кровати, облокотившись на подушки.

— А этот ваш Аид не чужд милосердия, если посочувствовал этому Орфею, — задумчиво произнёс он.

— Аида совсем незаслуженно ненавидели и боялись смертные, — ответила Нана. — И изображали его уродливым злобным стариком на картинах. На самом деле он был молод и красив, как большинство из богов. Да и благороден. Поэтому и создал Элизиум для людей с чистой душой, чтобы они не мучились незаслуженно в непроглядной тьме без света и радости, где было место только грешникам. Да и не вечно держал он души у себя в плену, многие рождались снова в мире людей. Он был хорошим. Правда, меня смутил тогда этот его поступок с Персефоной, мне показалось это не очень правильно, её похищение, без добровольного согласия. Мне было жаль девушку, она так любила жизнь, природу, а тут обречена жить под землёй… Ну, я тогда подсластила, как могла её горькую долю и помогла ей полюбить Аида. Ведь исправить-то уже ничего было нельзя. Всё равно одну треть года ей сидеть в царстве мёртвы. А с мужчиной, к которому питаешь нежные чувства, это легче. Аид и Персефона были мне за это благодарны. Они были моими хорошими друзьями. А теперь и не знаю, где они…

— Познаю твои светлые стороны. Ты посочувствовала несчастной девушке и помогла, как могла, значит, у тебя доброе сердце.

— Ох, тут бы и камень посочувствовал. Бедняжка, тяжёлая судьба, ох, тяжёлая. Разрываться между двумя мирами, тосковать то по мужу, то по солнцу и матери, это будет погорше шоколада без сахара… Так что не слишком я облегчила ей участь. Разве что немножко. Хотя мне в пору думать сейчас о себе самой. Мы расстанемся с тобой всего на несколько дней, а я уже скучаю.

— И я скучаю. Взять, разве и тебя с собой в рай, хоть тебе, наверно, поначалу будет там непривычно? Я буду занят и не смогу уделять тебе достаточно времени, но мы будем, по крайней мере, в одном пространстве.

— Мохан, возьми меня с собой!

— Хорошо, любимая, ты отправишься со мной. Я тебя отлично устрою до нашей свадьбы. Ты можешь пожить до нашей свадьбы во дворце Бхудеви, она наверняка будет рада обществу богини любви, ведь ты ей не чужая, она прародительница и вашего пантеона…

Нана дёрнулась всем телом и глаза её возбуждённо округлились:

— Во дворец к Бхудеви? То есть, к Гее? Нет, нет, только не к ней! Я предпочту ночевать под открытым небом, чем под её крышей!

— Ты её не любишь?

— А разве ты ещё ничего не знаешь из книги Судьбы о которой ты мне говорил?

— Я не всё успел прочесть, ведь я всё время посвящал тебе. Я много дней находился в состоянии невидимости, наблюдая за тобой, ждал удобного случая для знакомства. Когда же мне было время читать?

— Хорошо, тогда я расскажу тебе сама. Она была женой моего отца Урана…

— Об этом я слышал, что она была женой бога неба, которого у нас звали Дьяусом, но в нашем пантеоне он появлялся редко.

— Он был также и её сыном. Тогда было начало времён и первые боги смутно понимали, что правильно, а что нет и полюбить собственную мать и жениться на ней казалось нормой. Но Гея, так подло интриговавшая против Урана, до сих пор пытается преподнести всё так, как будто он был насильником. Только я знаю, что было всё по-другому. Отец делился со мной многим, потому что только я верила ему. Гея не противилась, когда он входил к ней. Ни разу не сказала, что ей отвратительны его ласки, его постель. Может, ей тоже нравилось, но она решила выставить грешником только моего отца. А может, терпела, потому что уже тогда замыслила худое. Но она всё время коварно молчала и ни на что, совсем ни на что не жаловалась. Говорят, если женщина не жалуется, это ещё не значит, что она всем довольна. Но бог у бога не может считывать мысли и отец не обязан был угадывать её настроение, если она помалкивала. Это она подговорила Кроноса оскопить отца…

— Да, это я знаю. Это стало причиной твоего рождения.

— Если мне суждено было родиться, то семя Урана могло бы просто упасть в море и взбить пену, это могло произойти не из-за того, что отца искалечили. Не должна я быть обязана своим рождением интригам Геи. Я счастлива, что родилась из чистых морских волн, а не Гея меня родила!

— Но, тем не менее, всё-таки ты произошла от неё.

— По крайней мере, я не побывала в её грязной утробе. Правда, мой отец вышел оттуда, но Небо ничто не может запачкать. Грязь она и дела её грязны. Спроси, против кого она не плела интриги? Против мужа, против сына Кроноса, против внука Зевса — все отведали горечи её коварства. И ведь до сих пор я не могу понять, как это ей всё сошло с рук. Однажды я не удержалась и спросила Зевса, почему он не сбросил её, скованную цепями, в Тартар, хотя бы за то, что она породила чудовище Тифона, доставившего нам столько проблем? Зевс отговорился, что, якобы, он простил её в благодарность за совет его матери Рее, как спасти его, маленького Зевса от Кроноса. Но я точно знаю, что это отговорка. Она знает способ, как владеть умами — вот в чём дело.

— В самом деле, в самом деле, — задумчиво произнёс Мохан, — она производит впечатление тихой тёплой скромной женщины-матери, обиженной многими, но сама она как будто не причинила зла никому.

— Поистине, коварство её безгранично.

— Буду иметь это в виду, любимая. Хорошо, я не буду просить её поселить тебя в её дворце, теперь я и сам ей не доверяю. Я найду тебе место у других богинь. Например, у Савитри и Гаятри.

— Савитри и Гаятри? Кто эти богини, чему покровительствуют?

— Это весьма значительные богини. Обе они были жёнами Брахмы, он также, как и я, один из Тримурти.

— У него было две жены? Как это ужасно! У людей бывают гаремы, но у бога должна быть только одна жена.

— Да, пожалуй, я тоже всегда думал, что это наверняка нелегко, иметь более одной жены. Но Брахме показалось это выходом. Видишь ли, его первая жена Савитри, которую также называют Сарасвати, всегда была очень упрямой и строптивой. Однажды она так взбесила Брахму, что он решил ей назло привести вторую жену и так получилось, что и я и ещё кое-кто из богов впутался в это дело. Брахма решил, что его второй женой должна стать обычная смертная, да ещё и из простого народа. Но… Надо сказать, что судьба не избирает обычных в великие. Эту девушку звали Гаятри, она была из семьи пастухов. И кто бы мог подумать, что когда она стала богиней, в ней откроются потрясающие способности!

— У смертной — способности? У нас тоже были боги, у которых один из родителей был из смертных, и они сумели стать великими, но чтобы полностью происшедшая от смертных…

— Я же говорю, что судьба не избирает обычных в великие. Что-то было заложено в эту Гаятри самой судьбой в самом начале, когда она была обычной пастушкой. И реализовалось уже в богине.

— Да что же это реализовалось в ней?

— Когда Савитри узнала о вторичной женитьбе Брахмы, она пришла в такую ярость, что начала сыпать проклятья, в том числе досталось и нам всем, за то, что мы помогли Брахме во вторичной женитьбе. А Гаятри сумела смягчить эти проклятья. Ты представляешь? Проклятья самой Сарасвати, одной из самых могучих богинь нашего пантеона сумела смягчить!

— В самом деле, это очень, очень удивительно! Но как же ты, Мохан, мог участвовать в этом: найти Брахме вторую жену! — нахмурилась Нана. — Богу полагается только одна жена, вторая жена — это плохо, это означает заставить ревновать обоих женщин, сделать их несчастными! Это был жестокий поступок.

Мохан грустно улыбнулся:

— Не буду с тобой спорить. И в пору сейчас свалить всё на сценарий судьбы. Но тогда мы пошли на поводу у Брахмы, потому что показалось, что нет другого выхода. Сарасвати была так своевольна и упряма, что это действовало на нервы всему пантеону. А когда все увидели кротость и смирение Гаятри, всё-таки появилась надежда, что Сарасвати одумается, увидев пример перед глазами, какой должна быть хорошая жена. И будет стыдиться выглядеть строптивой на фоне женщины, происшедшей из смертных, но поведением гораздо лучшим, чем у великой богини.

— И что, одумалась?

— Вроде бы, поначалу — да. Даже не стала прогонять Гаятри, хотя Брахма сам предоставил ей право решать, останется Гаятри или нет. Сарасвати даже раскаялась и это было так красиво. Но потом снова стала поступать по-своему, а все обязанности жены, кроме постели, свалила на беднягу Гаятри. Получилось, что взяв вторую жены, Брахма сыграл на руку первой своенравной жене, а не поставил её на место раз и навсегда.

— Выходит, двоежёнство — не выход, — со злорадством в голосе прокомментировала Нана.

— Да и к тому же, виноватым остался Брахма. После сумерек обе жены от него отреклись и сочли себя обиженными. В том числе и кроткая Гаятри.

— А в нашем пантеоне Гера ушла от Зевса. Добровольно, без силы сценария судьбы женщины не стали бы терпеть таких мужчин, как Брахма или Зевс. Женщине хочется иметь единственного мужчину, любить только одного и быть ему верной, но она вправе рассчитывать и на ответную верность.

— Но ведь у нас-то именно так и будет, — обнимая её обоими руками, проговорил Мохан. — И мы прекрасно выстроим и тот жизненный путь, что предстоит нам даже в цепи смертей и рождений. Мы будем снова и снова встречаться в новых воплощениях и не расстанемся надолго. Пусть мы не будем богами, но у нас будут прекрасные кармы: богатство, здоровье, успех в делах, удача, благополучие.

— Чтобы выстроить такой путь, нужна взаимопомощь других богов. Я на свой пантеон не надеюсь. Если бы ты знал, как они гнусно себя вели перед сумерками! Не все, конечно, но многие поддавались на уговоры Геры и Афины. Знаешь, они возненавидели меня после одного случая с призом для прекраснейшей…

— Яблоко раздора?

— О, ты знаешь эту историю?

— Знаю. Уж о тебе-то я всё узнал из книги Судеб. Мне было всё интересно о тебе.

— Мне не терпится также и о тебе всё узнать! Скорей бы отправиться на этот ваш Кайлас и почитать книгу Судьбы. Но сейчас я хочу кое-что сказать об олимпийцах. Гера мне устроила настоящую травлю! Я чувствовала себя дичью, которую травят гончие! Знаешь, это изнуряет, когда тебе постоянно говорят колкости, в поведении чувствуется пренебрежение и по мелочи тебе доставляют дискомфорт. Кто-то скажет, что это пустяки, но когда пустяков слишком много, это уже превращается в проблему. У меня даже были мысли навсегда покинуть этот гнусный пантеон и уйти в месопотамскую вселенную. Пусть без меня устраивают браки и деторождение, поглядела бы я, как это у них получилось бы хорошо. Эта Гера пыталась заниматься моими делами, тоже заделавшись богиней брака и деторождения. И в результате у всех адептов, что молились ей о браке, супружеская жизнь получалась такая же «счастливая», как у неё с Зевсом, — Нана хихикнула. Мохан улыбнулся в ответ. — А кто просил её о детях, ну, у тех дети получались такие же, как Гефест у Геры, — Нана снова хохотнула. — А вот те, кто просил благословения на брак или рождение детей в моих храмах, у них всё складывалось гораздо лучше. Любит эта Гера пытаться пролезть туда, куда голова не пролазит. Подумать только, настроила против меня Гебу, богиню юности, а ведь раньше мы были в дружбе с этой богиней! Правда, я и сама умею работать с энергией юности, так что сделать меня старше она бы не смогла, но само обращение… Всё было уже тогда нехорошо, а уже теперь, когда их царицей стала Фемида, можно себе представить, во что превратилась атмосфера олимпийского пантеона. Наверняка они каждый день кого-то судят и рыскают в поисках врагов и предателей. Вот какую пользу я могу получить теперь от олимпийцев в том, чтобы получить блага для цепи смертей и рождений?

Мохан взял её руку, погладил.

— Не бойся ничего. Нам обоим поможет мой пантеон. Уж я там ещё имею и уважение и влияние. Да я и сам на многое способен, как один из величайших богов. В моей воле власть, сила, здоровье, богатство, везение и много ещё чего. А в твоей — любовь и красота, одни из величайших сил вселенных. Можешь считать своё положение крепким и надёжным и даже не заботиться о том, что твой пантеон не станет тебе помогать.

— Да чем они могли бы мне помочь? — развела руками Нана. — Они всего лишь покровители сил природы и занятий, которые в современном мире не актуальны и нам не пригодятся: ни нашим фибрам, когда мы будем закладывать судьбу, ни в чреде рождений и смертей. Афина — воительница и помогала воинам обрести воинскую славу. А сейчас и войн-то нет. Мирное время. Ещё она покровительница ткачих, но и это моим фибрам ни к чему. Артемида покровительница охоты. Но сейчас и охота — редкость. Это раньше охота кормила, а сейчас фермерство стало источником продовольствия. Аполлон — бог стрелков и искусства. Стрелы или другое огнестрельное оружие тоже отходит в прошлое. Иметь отношение к искусству? Это не всех прельщает, да и талантом не всегда сыт. Богема — не элита. Так что могут заложить в мою карму эти боги? Что можно получить от Зевса с его молниями? Или от Посейдона? Хорошую рыбалку? Обойдусь. А от Аида? Вот Гермес заправляет сделками и денежными делами, это популярно сейчас, да. А какой толк от остальных? Это я им нужна, если они хотят заложить в свои кармы успех в любви и браке. Но раз они меня не ценили, пусть пеняют на себя!

Мохан внимательно слушал её и вдруг расхохотался:

— Послушай, — спросил он, — а почему глава вашего пантеона именно бог грозы и дождя? Разве электричество и дождь — это самое важное во вселенной, разве это главные стихии?

— Нет, просто Зевс сверг предыдущего правителя Кроноса и победил Тифона… Но насчёт стихий ты прав: воздух, атмосфера важнее всего. По настоящему главным всегда был мой отец Уран-Ану.

— Любовь моя, но ведь не воздухом единым живо всё.

— Однако, без воздуха всё погибнет в считанные секунды.

— А как же земная твердь? Что было бы без тверди?

— Эй, ты хочешь сказать, что негодяйка Гея не менее важна, чем мой отец?!

— Я хочу сказать, что все стихии необходимы для жизни, но ими должно руководить нечто высшее, чем они. Разум, способный творить, поддерживать и разрушать при необходимости.

— То есть, как у вас — Тримурти?

Мохан улыбнулся.

— В месопотамском пантеоне также правили три верховных бога — мой отец Ану, Энлиль и Энки. Но Ану всё-таки был чуть-чуть выше. А кто у вас в Тримурти выше двоих других? — Нана тоже улыбнулась — глазами.

— Мы все трое равны, хоть смертные постоянно спорят, отдавая первенство то одному, то другому из нас.

— А я подумала, что ты всё-таки немножко главнее.

— Отчего ты так подумала?

— Ты красивее их. А красота даёт дополнительные силы, уж поверь мне, как богине красоты.

— С чего ты решила, что я красивее Брахмы и Шивы? — снова засмеялся Мохан. — Ты же их ещё не видела.

— Дионису доводилось бывать в вашей вселенной и он утверждал, что Брахма выглядит как старик с седой бородой, а Шива постоянно обсыпан пеплом. Ну, разве может быть красивее тебя старик или усыпанный пеплом?

— Шива не всегда обсыпает себя пеплом, а Брахма при желании может выглядеть молодым. Даже когда читает мантры и у него появляется четыре головы.

— Ого, он прямо как наша Геката! Смертные считают, что у неё три тела, на самом деле она просто умеет изменяться. Когда ей нужна мудрость для принятия сложных решений, она принимает облик пожилой женщины. Требуется быть сильной и выносливой — вот она уже женщина средних лет. А когда она весела и готова к развлечениям, она — юная девушка. И все три облика у неё прекрасны. Она богиня колдовства. Весьма сильная и популярная богиня.

— И всё же странно, что в олимпийском пантеоне самым сильным оказался бог грозы… Хотя у нас бог грома и молний тоже царь богов. Но Тримурти всё-таки выше его. И в некоторых других пантеонах боги грозы главенствуют. Кое-где главным считается солнце.

— А кое-где — богиня правосудия, — задумчиво произнесла Нана. — Теперь, когда Зевс передал власть Фемиде, я уж и не знаю, как соваться в этот пантеон.

— Но ведь правосудие необходимо для поддержания порядка, правильности, законов.

— Да, законы бывают разные… У людей одни законы, у зверей — иные. Даже у преступников есть свои законы. Закон ещё не означает порядок, безопасность и комфорт. До сих пор Фемида поддерживала закон, что был при Зевсе, но вот если она займётся составлением своих законов…

— Ты сомневаешься в их справедливости и рациональности?

— Как тебе сказать… У каждого своё понятие справедливости. Боюсь, что теперь сущность Фемиды вывернется наизнанку. Дрожу от мысли, как всё это будет и надеюсь узнать все подробности из третьих уст, находясь от этого на приличном расстоянии. Ведь она когда-то не пощадила даже собственного сына Прометея, когда сочла, что он стал предателем. Да, он стал предателем, он заслужил то, что с ним происходило, но меня удивляла сталь её воли, когда она его судила вынесла приговор. И ведь не сказать, что она не любила этого сына. Признаться, я хоть и плохая мать всем моим детям, но заставь меня осудить их, я бы, скорее, взяла самоотвод. А она смогла.

— Да, эта ваша богиня сотворена из стали. Лучше на самом деле не иметь тебе дела с этим пантеоном, где она теперь царица.

Они ещё поговорили какое-то время, но как бы ни было приятно влюблённым богам проводить время вдвоём, наступила пора других дел. Мохан должен был отправиться в рай, чтобы там приготовить всё к своей свадьбе, а Нана решила отправиться на Кайлас, чтобы прочесть книгу Судьбы и Мохану было необходимо провести её туда.

Они уже собирались переместиться, как услышали странные голоса, доносившиеся с крыльца пансиона и поспешили туда.

====== Часть 32 ======

Оказалось, что пока Нана и Мохан вели милую беседу в комнате, Шива предстал перед Эрешкигаль, сидевшей на ступенях и курившей трубку. Он был в белоснежном костюме и от него исходил тонкий аромат благовоний, великолепный запах которых мог принадлежать только богу, длинные волосы его были аккуратно расчёсаны и лежали чёрными сверкающими волнами на широких плечах. Ему хотелось о чём-нибудь поговорить с богиней подземного царства и заметил ей, что это не достойно женщины и богини — так пропахнуть табаком. Эрешкигаль фыркнула и дёрнула плечом, с которого сполз рукав широкой блузки и оно обнажилось.

— Ума не приложу, почему никому не нравится всё, что я делаю, — проговорила она. — Раньше смертные осуждали меня за то, что они попадают ко мне в подвал и я их там держу. Боги осуждали меня за то, что я имею влияние на демонов и потенциально могу натравить их на богов, если они со мной поссорятся. А теперь меня осуждают за курение!

— И ещё ты пьёшь не в меру. Всё стало ещё хуже с тех пор, как ты отыскала свиту Диониса и слишком много времени проводишь с ними.

— Кое-кому тоже понравилось в этой свите.

— Этот Дионис имеет какое-то влияние на умы, что смог даже меня убедить пить вино. Это не бог — демон!

— В олимпийском пантеоне не было демонов.

— Наверно, их боги слились с ними воедино.

— Ты говоришь, прямо как Невидимка. Он тоже считал демонами всех, кто не он. Впрочем, демоны не так плохи, как кажется многим. Они как дети. Если подолгу с ними беседовать и говорить им о том, что от их выходок человеческий род может исчезнуть и тогда не нужны станут боги и боги примутся за демонов, то это возымеет действие. Я даже знала некоторых демонов, которым было не чуждо сострадание.

— А ведь и в нашей вселенной среди демонов были исключения из правил… — задумчиво произнёс Шива.

— Тогда, может, ты, бог из Тримурти, лучший друг того самого Калки, знаешь ответ, зачем это было нужно, чтобы их не стало? Неужели зло только в них, а не в людях с их пороками?

— Таков был сценарий судьбы и он открылся Вишну. Калка был обязан сделать это.

— Теперь мы свободны от судьбы. Меня страшит это. Вероятно, поэтому я не могу расстаться с дымом от табака ни на секунду — он относительно уравновешивает меня. Я курю даже когда мчусь в гробу по городу.

— Почему именно гроб ты выбрала транспортным средством?

— Потому что иллюзия существования смерти — это самая смешная и безумная иллюзия во всех вселенных. А мне как раз сейчас именно этого и не хватает: безумия и смеха. Уж я точно знаю, что смерти нет и не было никогда. Я видела живые души без тела, пленённые вместе со мной в замкнутом пространстве, они мыслили и у них были чувства. Где же там была смерть, которой все бояться?

Шива удивлённо приподнял брови:

— Кто бы мог подумать, ты — богиня другой вселенной, но как одинаково мы думаем про это!

— Что ж удивительного? — усмехнулась Эрешкигаль, постучав трубкой о ржавые перила крыльца, чтобы выколотить из неё золу и материализуя в ней новый табак и огонь. — Кто имеет дело с иллюзией смерти, тот понимает, что её нет.

— Я тоже так размышлял, когда, невидимый, время от времени присутствовал на кремациях. Похороны… Сколько в этом философии и пищи для размышлений!

Эрешкигаль снова потянула дым и выпустила из ноздрей.

— Когда-то я думала усовершенствовать Иркаллу, — промолвила она, сосредоточено вспоминая, — я думала создать там что-то вроде Элизиума у Аида. Слышала я давно про этого бога. От душ, которые я отпускала в мир живых, чтобы они, полетав в разных уголках земли, приносили мне истории о нём. Так вот, некоторые из них, особо шустренькие, умудрились побывать в Аиде, а потом вернуться ко мне и давай намекать, что-де в других вселенных в загробных мирах чистые души, не совершившие зла, наслаждаются в подземном рае, а не маются наравне с грешниками — не сидят в кромешной тьме и не питаются глиной или подаяниями с могил, как у меня. Я сразу поняла, что камень в мой огород. Я, конечно, разгневалась, я была в ярости. Но потому подумала, что в этом есть рациональное зерно. Если бы я создала подземный раёк с маленьким подземным солнцем, деревцами, цветочками и ручьями и даже завела там кое-каких певчих птичек, бабочек и мелких зверушек, то я и сама могла бы торчать там чаще, чем в своём дворце с огнями в светильниках. Это было бы веселее, право. Я всерьёз думала над этим, копила для этого энергию, планировала, искала подходящий отсек в подземелье. У меня уже было всё готово, я собиралась уже перевернуть всё с ног на голову…

— Что же тебе помешало это осуществить?

— То, что мешало всегда и всему: супружеская жизнь.

— Пристало ли женщине роптать на супружескую жизнь и мужа? — нахмурился Шива.

— Не пристало. Но Нергал не позволил мне строить этот раёк.

— Что плохого он видел в рае для чистых и благородных душ?

— То, что он сам не мог создать этот рай. Не было дано. Он не смог бы простить женщине то, что она что-то сумела, что не умел он сам.

— Не понимаю! — глаза Шивы округлились. — Не понимаю! Что плохого в том, что жена способна на что-то, на что не способен ты сам?

— Нергал считал унижением, если женщина, его жена, в чём-то превосходила его.

— Но все боги в чём-то превосходят друг друга, не даром мы разделили обязанности.

— Поначалу мы пытали вдвоём перестроить. И у него ничего, совсем ничего не вышло. А я материализовала несколько маленьких солнц, иллюзию голубого неба, у меня начала прорастать зелёная трава возле ручьёв. Это привело его в ярость, он всё разрушил и запретил мне этим заниматься.

— Да он самодур!

— Может быть… Но мне не пристало роптать на супружескую жизнь и на мужа.

— Но… Кто же знал, что этот Нергал так безумен! Даже мне, с моим третьим глазом это было неизвестно! Что за ярость в нём жила, что за гордыня? Если женщина обладает каким-то талантом или способностями, муж должен гордиться этим! И даже наоборот, помочь своей жене проявить их, даже если они сидят в ней глубоко…

Эрешкигаль вынула трубку изо рта и пристально посмотрела в лицо Шивы, как бы изучая его красивые, но грубоватые и не совсем правильные черты.

— Значит, ты считаешь, что муж должен гордиться способностями жены? А если они окажутся выше способностей мужа, как он переживёт такое унижение?

— Для мужчины, имеющего чувство собственного достоинства, это не должно стать унижением. Каждому своё. Муж и жена — единое целое. Всё, что принадлежит одному, принадлежит и другому. Если один достиг славы и успехов, это перейдёт и на другого, как будто это достигнуто вдвоём. Но дело даже не в этом. Я говорю это не к тому, что муж обязан поощрять проявление талантов и способностей жены, потому что хотел бы, чтобы половина её славы и успеха достались ему, вовсе нет. Благородный муж помогает проявиться способностям жены, потому что если это не случится, её способности, не нашедшие применения, начнут угнетать её и лишат счастья. Как жаль, что она этого не поняла…

— Ты о ком говоришь?

— О жене, с которой мы расстались не так давно. О Парвати.

— Ты расстался со своей женой?

— Правильнее было бы сказать, что это она ушла от меня. Всплыли обиды прошлого. Когда-то я целенаправленно не защитил её от полчища демонов, потому что знал точно: она справится сама. Это было необходимо, чтобы в ней проснулась Кали, способная уничтожать демонов. Она произошла от богов, но была смертной, а став моей женой, обрела божественность. В ней дремали колоссальные силы. Не прояви она их тогда, в битве с демонами, не выполни предназначения, кто знает, что бы сотворила эта сила с ней самой? Я пытался втолковывать ей это. Я твердил, что следил за ходом битвы с демонами, не справься она сама, я бы пришёл к ней на помощь. А она ответила: «Может и так. Я не спорю, это воля судьбы, что именно ты стал причиной проявления моей силы. Но кто теперь вернёт мне мою слабость? Став слишком сильной, я перестала ощущать свою женственность. Может, ты и не виноват в этом, ты был всего лишь орудием судьбы, но каждый раз, когда я гляжу на тебя, я вспоминаю о том, что ты стал причиной этому.»

— Она такая же безумная, как Нергал…

— Она не безумна. Вероятно, хоть мы и были предназначены друг другу сценарием судьбы, но не мы выбрали друг друга.

====== Часть 33 ======

Ведя беседу, они не заметили, как за их спинами появились Нана и Мохан.

Но тут особенное явление внезапно отвлекло внимание богов.

Небо, полуденное небо было синее, чистое, без единого облачка. И внезапно его безупречную синеву распороло нечто бесформенно-сверкающее, с розовым оттенком, рассыпавшееся на тысячи ослепительных искр. Можно было подумать, что это праздничный салют, но он проходил беззвучно, а главное, необычные флюиды исходили от этого.

— Как всё это странно! — промолвил Мохан.

Шива и Эрешкигаль поднялись со ступеней и повернулись лицами к Нане и Мохану.

— Вот, Нана, это ещё один бог из Тримурти и зовут его Шива, — произнёс Мохан, поворачивая лицо к Нане и указывая ладонью на Шиву, — а тебя он знает, кто ты, ведь он был со мной рядом, когда я пытался с тобой познакомиться.

Нана и Шива, улыбнувшись, отвесили друг другу приветственные поклоны.

— Мой привет благому богу, одному из правителей Тримурти.

— Мой привет, великая многопочитаемая богиня любви олимпийского и месопамского пантеона.

Однако, долго обмениваться любезностями не пришлось. Явление в небе повторилось многократно: снова и снова небо рождало нечто сверкающе-бесформенное, разрывающееся на искры, как падающие миллионы звёзд.

— Шива, — обратился Мохан к другу, — с твоим третьим глазом ты способен быстрее других понять, что бы значило то, что происходит в небе.

— Да, да, конечно, — пробормотал Махадев и, прикрыв глаза, расставил руки в разные стороны, ладонями вверх.

Мохан, Нана и Эрешкигаль переводили тревожные взгляд то на него, то на сверкающего от изобилия искр небо.

Наконец, Шива открыл глаза и навёл их на троих богов, вопросительно взиравших на него. Во взгляде его тёмных суровых глаз отражался ужас.

— Рушится рай, — прочеканил он. — Наш рай. Тримурти.

Теперь страх появился в глазах Мохана.

— Он медленно разрушался до сих пор, — промолвил он. — Ты хочешь сказать, что теперь он разваливается полностью?

— Да. Всё до основания. Нашему раю пришёл конец.

Нана подумала, что конец раёв наступил уже давно. После того, как она выбралась из Тартара, она успела побывать в опустевшем Верхнем Мире, побродить между наполовину исчезнувшими дворцами богов. Она обнаружила там своё зеркальце — давнее благословение отца и только его и унесла с собой. А через несколько дней после этого события Верхний Мир перестал существовать. И она даже не знает, искрило ли вот так небо, когда месопотамский рай исчез окончательно. Возможно, прощальные звёзды падали ночью или она и Эрешкигаль были пьяны в драбадан и валялись без памяти.

Да и гора Олимп перестала быть пристанищем богов. Великая гора, с которой по нескольку часов падали сброшенные боги, наказанные Зевсом, значительно просела и стало обыкновенной горой, доступной смертным.

А Шива продолжал:

— Но это ещё не всё. Кажется, некоторых малых богов и апсар затянуло в жерло Эреба. Мы обязаны немедленно прити к ним на помощь.

— Мы с сестрой можем чем-то помочь? — спросила Эрешкигаль.

— Нет, — лицо Мохана сделалось суровым. — Лучше останьтесь здесь. Так будет спокойнее. Мы со всем справимся.

Он наспех попрощался с Наной, поцеловав её, и они вдвоём с Шивой исчезли из поля зрения богинь.

— Это всё очень серьёзно, — с тревогой прокомментировала Нана. — Что если теперь достаточно долго я не увижу Мохана из-за этих событий? Это ведь не шутка: потерять рай.

Эрешкигаль пожала плечами:

— Я не знаю. Я никогда в раю не была. Но мне было бы и в аду неплохо, если бы не… Мы поговорили об этом немножко с Шивой.

— Ого! Ты так хорошо знакома с этим богом, что разговор у вас дошёл до личного?

— У меня было странное чувство, как будто я знаю его уже давно и он поймёт меня.

Нана опустила голову, прикрыла ладонью улыбку.

— Мне всегда не хватало именно понимания, — добавила Эрешкигаль.

Насчёт нелёгкого сосуществования в плену подземелья с Нергалом — тут Нана могла отлично понять Эрешкигаль. Нана ненавидела Нергала за то, что он слишком отличался от других мужчин, которых она так или иначе умела заставить относиться к себе снисходительно, уступить. Обычно она делала это с помощью лучезарной улыбки: широкой, сверкающей белоснежными зубками, играющей ямочками на щеках, а главное, она научилась улыбаться глазами, до умопомрачения обаятельно их сощурив — так, по-доброму, игриво, искристо, поблёскивая озорными глазками под пышными длинными ресницами… Если это не срабатывало, она отыскивала слабости в мужчинах и умело ими манипулировала. Иногда приходилось прибегать к крайнему средству: истерикам, которые никто не выносил. А на Нергала не действовало ничего. Он всегда смотрел на богиню Инанну так, как будто видел её насквозь и презирал.

Впрочем, создавалось впечатление, что он презирал чуть ли не всех богов Верхнего Мира, включая его главу — бога Ану. Однако, он не пропускал ни одного пиршества, но всегда заявлялся на них с таким видом, что становился похожим на тигра, ненароком забредшего из леса в человеческое жилище и готовившегося к атаке. Он омрачала пиры своим диким поведением и когда, наконец, он избавил богов Верхнего Мира от своего присутствия, навсегда переселившись а Иркаллу, боги на радостях устроили самый грандиозный пир, какого не бывало прежде.

Энлиль тоже был дик, потому что очень редко говорил нормальным ровным голосом, а почти всегда кричал, как будто ругался, не гнушался он и сквернословия. Но к его воплям боги привыкли, зная: когда он сердился по-настоящему, у него от гнева глаза начинали смотреть в разные стороны и на земле непременно начинались бури и ураганы. Но и к нему Инанна отыскала подход, а вот к Нергалу — нет.

Она не боялась никого из трёх верховных божеств: ни диковатого Энлиля, ни своего собственного отца, ни Энки, который добродушием и незлопамятностью и вовсе напоминал ей бывшего мужа Гефеста. Она частенько с внутренним весельем вспоминала случай, как выманила у него таблицы судеб, подпоив вином Диониса, делающим многих сговорчивыми. Она села в небесную лодку, прихватив с собой таблицы и пока Ниншубур усиленно гнала лодку вперёд, Инанна успела использовать несколько таблиц. В одну из них она вписала пожелание стать богиней урожаев и всё исполнилось. Кроме того, что она была богине любви и красоты, она стала, к тому же, шумерской Деметрой, завладев властью над урожаями, а значит, продовольствием этой вселенной. Потом она пожелала стать богиней войны. Но не воительницей, вроде Афины, а просто богиней, которой можно было помолиться, принести жертвы, а взамен получить благословение и успех в ратном деле. Она также взяла под контроль некоторые природные явления, научившись вызывать дождь, засуху, холод или жару. Она стала и богиней женских энергий. Она было увлеклась и чуть было не использовала все таблицы на удовлетворение своих амбиций, но потом опомнилась, что слишком много на себя возьмёт и это осложнит ей жизнь.

Слуги Энки, протрезвевшего от вина и понявшего, что он совершил, отдав таблицы судеб Инанне, и пославшего вслед за ней погоню, настигли было её лодку. Инанна уже успела получить желаемое и можно было отдать оставшиеся таблицы, но ею овладел азарт удержать их при себе во что бы то ни стало. Она села на них сверху и ответила слугам Энки такой слёзной истерикой, что они заткнули уши и оставили её в покое, побежав жаловаться на неё своему хозяину.

Энки, в свою очередь, помчался с жалобой на неё к её отцу Ану и тот вызвал её, чтобы разобраться в этом.

— Что это на тебя нашло, доченька, что ты напоила каким-то странным вином Энки и стала просить у него таблицы судеб? Верни! Слышишь? Немедленно отдай Энки таблицы судеб!

Инанна уже была готова поступить так, как велел отец, но азарт, чувство игры и желание удержать трофей всё ещё не отпускали её и она жалобно заголосила:

— Отец, но Энки сам мне подарил, я не крала!

И снова разразилась такой истерикой, что Ану и Энки также закрыли уши. А потом Энки замахал руками:

— Ладно, ладно, пусть забирает таблицы, я-то себе ещё сделаю!

Так просто всё сошло с рук тогда и даже остались с Энки друзьями, ведь именно он вытащил её тогда из переделки в Иркалле.

А вот с Нергалом она бы не решилась играть в такие игры. Нет, нет, не решилась бы!

Она присела в кресло, загрустив. Вспоминать прошлое больше не хотелось. Там, в прошлом, не было Мохана. Вечность прожила — и без него. А сейчас рассталась всего несколько минут назад — и уже скучает.

Эрешкигаль не сиделось на месте. Вероятно, прожив беспокойную судьбу, она никак не могла обрести внутреннего равновесия. А в последнее время она вновь начала общаться с душами умерших — неприкаянными существами, для которых в этом мире больше не было пристанищ в виде загробных царств, вернуться в Хаос они не решались, а возродиться в новом теле также было не так-то просто. Вот и теперь она завела разговор с кем-то невидимым и ради этого даже переместилась сквозь стену в жилище Мохана. Вероятно, она не желала, чтобы это слышала Нана или как-то её отвлекала.

И тут Нане показалось, что кто-то ещё присутствует в комнате, которую только что покинула Эрешкигаль.

— Ну, кто это ещё тут торчит? — раздражённо проворчала она.

Тут же как из воздуха перед ней соткалась щуплая невысокая фигурка рыжеволосой девушки. Было трудно понять, одета эта девушка или нет: её облачение состояло из ремней кроваво-красного цвета, опоясывающих под грудью, крест-накрест спускавшихся на живот, слабо прикрывавших мохнатый рыжий лобок, и таким же крестом охватывавших худощавые бёдра. Девушка не сводила с Наны нахальных мутно-зелёных глаз и на тонких губах её играла наглая улыбка.

— Привет тебе, бабушка, — бойко поздоровалась она и плюхнулась в кресло напротив.

— Не смей называть меня бабушкой! — с раздражением проговорила Нана. — Я вообще не разрешала тебе появляться в моём жилище и разговаривать со мной! Кто ты такая, чтобы позволять себе такие вольности со мной, Инанной?!

— Как это — кто такая? — девица, кажется, нисколько не обиделась. — Ты же меня видела как-то и знаешь, что я — дочь одного из твоих сыновей. И почему бы внучке не позволить вольности со своей родной бабулей? — она хихикнула.

— Со мной даже дети не держат себя за панибрата, Аграт-бат-Махлат, — голос богини любви сделался холодным. — А внукам не позволено это и подавно. Если ты не возьмёшь более почтительный тон и будешь пустословить, я тебя вышвырну вон. Если ты хочешь сказать мне что-то, что считаешь важным, то изволь уважать мой статус.

— Каждый по-своему выражает уважение. Для меня, отродья демона, как бальзам на сердце вспомнить, что моё происхождение исходит от самой яркой звезды месопотамского пантеона — Инанны, — Аграт-бат-Махлат закинула ногу на ногу и покачала острой коленкой. — Эээээ, как же мне не повезло родиться твоей дочерью, пусть даже от смертного, от демона, да хоть от козла! — она хихикнула. — Какая разница, кто отец если мать — сама Инанна? Эээээ, была бы я твоей дочерью, вот бы была моя судьба, как нынче говорят, в шоколаде!

— С чего это ты решила? — надменно усмехнулась Нана. — Я, кажется, никого из своих детей шоколадом не обкладывала. Весь шоколад я всегда берегла для себя, это известно обоим пантеонам, к которым я принадлежала.

— Ну, не скажи, — Аграт-бат-Махлат задёргала плечиками и принялась извиваться и ёрзать на месте, — не скажи, — она опять нервно захихикала. — Ты всем своим детям дала бессмертие, просто так, за то, что они твои дети. А вот мне пришлось выслуживаться перед папаней, чтобы бессмертие получить. Ээээээ, на что я только не шла, на что не шла! А будь я твоей дочкой, ты просто сделала бы меня бессмертной — и я бы не знала забот и всего того, что мне пришлось вынести.

— Это да. Я постаралась дать бессмертие всем своим детям. Только на этом мои заботы о них кончились.

— Это потому, что у них не хватило ума постоянно о чём-то просить тебя. А ведь начни они одолевать тебя просьбами, я уверена, ты бы не отказала.

— С чего ты решила?

— Ну, как же. Я же знаю эту историю, как ты водила Света в Верхний Мир на совет богов, чтобы дать ему возможность выслужиться. Жаль, он эту возможность так бездарно профукал. А я-то уцепилась бы за это, ох, уцепилась! Инанна, я бы ходила за тобой лисьим хвостом, я бы молила: «мама, мама»! — пропищала она и, сложив молитвенно ладошки, бухнулась с кресла на колени. — Мама, я хочу стать великой, мамочка, поделись со мной теми табличками судеб, впиши, ну випиши туда, пожалуйстаааа, чтобы я обрела какой-нибудь талант или способность насылать какие-нибудь болячки на смертных или камнепады или саранчу или клещей в затхлые матрацы, только пусть бы и мне повсюду строили храмы и шёл бы дым от жертвенных алтарей, как тебе! И пусть бы все мужчины, что привлекут мой взор, стали моими! А если бы я была также похожа на тебя, как Свет? — закричала она, вскакивая и снова шумно падая в кресло. — Один в один, лицо в лицо? Если бы я была так похожа на тебя, если бы твоя красота была моей? Ах, ну разве мне могло так повезти, чтобы Инанна была моей матерью?

Нану начали смешить ужимки Аграт-бат-Махлат. А кроме того, ей польстило, что девчонка сожалеет о том, что она не её дочь. Нана не считала себя хорошей матерью своим детям хотя бы потому, что не решалась к ним привязываться. Конечно, материнский долг ей не был чужд и она обеспечила бессмертием всех своих детей, а этого смогли добиться не все богини, даже те, кто своих смертных детей обожал. Но вот любви и общения со своими детьми она старалась избегать. Рождая их, она обычно отдавала их на воспитание их отцам или богам низших ступеней и встречалась с ними чаще всего только тогда, когда этого требовал сценарий судьбы.

Она боялась своей любви к детям, боялась страданий из-за этого. Да, она великая богиня, но даже это не даёт гарантии, что она сумеет оградить своё многочисленного потомство каменной крепостной стеной, защищающей от бед и невзгод, обложить ватой и шоколадом. Даже если бы ей судьбой был предназначен только один ребёнок. И одного ребёнка невозможно укрыть от страданий. Пример тому Деметра и её единственная горячо любимая дочь Персефона, за которую распорядились другие боги.

Нет, уж лучше не слишком любить своих детей.

Особенно Нана боялась привязаться к Эроту. Вечный малыш мог растревожить её сердце, вызвать волны нежности и желание опекать, баловать, сюсюкать. Она старательно избегала с ним встреч, а когда было необходимо с ним общаться — только из-за сценария судьбы, она старалась даже несмотреть в его детское личико, чтобы не умиляться щёчками и глазками. Просто взирала на кучерявую светло-позолоченную макушку или вовсе отводила глаза. Так лучше. А то мало ли какая судьба предназначена этому ребёнку, страдай потом.

Ведь было же, когда она ещё вынашивала Эрота, одна из мойр возьми да сболтни Зевсу, что будущий ребёнок Афродиты принесёт в мир много страданий. Зевс был обязан вынести решение умертвить мальчишку ещё при рождении. Вот тогда ей, Афродите, пришлось вызвать у себя преждевременные роды и сотворить иллюзию огромного живота, как будто беременность продолжалась. А младенца прятать в логове, где его выкармливали львицы. И посещать всего раз в день, чтобы не привлечь внимания, и поить амброзией в таком количестве, сколько ребёнок мог проглотить, натирать амброзией маленькое тело. А когда подошёл срок рожать и Зевс уже был готов расправиться с плодом её чрева, выяснилось, что мальчишка обрёл бессмертие и умертвить его невозможно. Младенца просто отдали на воспитание лесным нимфам и можно было теперь не слишком часто вспоминать о нём…

Но вот рыжие волосы Аграт-бат-Махлат уже начали мозолить глаза.

— Может, ты всё-таки скажешь, что это ты так внезапно заявилась сюда? — с нотками раздражения в голосе проговорила Нана. — Ведь это же не ради того, чтобы сказать мне, что ты хотела быть моей дочерью.

— А почему я не могу заявиться из-за этого? — девушка широко улыбнулась. — Может, я хотела попросить тебя удочерить меня. Разве ты никогда не хотела дочку?

— Нет.

— Как жаль! Я была бы самой преданной из твоих детей. Я умею служить родителям. Я такая.

— Мне не нужны твои услуги. Послушай… Ты влюбилась в какого-нибудь божка или смертного и хочешь взаимной любви? Тогда будь, пожалуйста, прямолинейнее, больше уважения вызовешь к себе.

— Я люблю только папочку. Даже сейчас, когда она стал таким страшным-страшным… Потерял человеческий облик. Тут на голове — несколько рогов, лицо, руки, тело — всё как у чудовища. Мне-то даже нравится, а вот он горюет.

— Охотно верю. Никто не любит платить за преступления. Ведь неспроста же он таким стал. Наказание, не так ли?

— Странно, что все боги действовали по сценарию судьбы, но наказание постигло только некоторых.

Нана пристально посмотрела в глаза Аграт-бат-Махлат:

— Это ведь его слова, не так ли? Ты послана им? Ему что-то от меня нужно. Моя помощь. Дай подумать, какая… Итак, ад перестал существовать, его бывший правитель выглядит чудовищем и не может показаться даже перед смертными. Он шляется по подземным переходам, сходя с ума от одиночества, а одиночество не может вынести никто, даже такой негодяй, как он. Ему бы хотелось на поверхность, в общество, где бы он блистал умом и… Красотой. Вот и всё. Он думает, богиня красоты вернёт ему былой прекрасный облик, забыв обиды. Узнаю его самоуверенность.

— Но ведь богиня красоты его простила?

— С какой стати?

— Наблюдая за тем, как Эрешкигаль стала твоей лучшей подругой и духовником, поневоле подумаешь, что тебе совсем неохота омрачать своё шоколадное существование чувством мести и обиды.

— Неохота. Ты права. Мне не нужны эти чувства и я не собираюсь вызывать их снова, встретившись с тем, кто когда-то их вызвал.

— Всего один раз. Всего одна встреча. Просто отдай ему его облик — и можешь забыть о его существовании. Пойми, он не отстанет. Что если он, невидимый, будет ходить за твоей спиной и ты постоянно будешь слышать его голос?

— Это угроза? — нахмурилась Нана. — Полагаешь, я стану это терпеть? Или он считает, что я с ним не справлюсь? Сила сейчас на моей стороне. Мне даже не придётся просить защиты у богов из Тримурти. Сама найду способ сделать его не очень счастливое существование ещё более несносным.

— А если бы я попросил у тебя прощения, мама? — вдруг услышала она приглушённый голос, как ей показалось, дрожащий от слёз.

— Этого следовало ожидать, — сквозь зубы проговорила она, — он всё это время торчал здесь!

— Мама, — плачущий голос уже звучал возле её самого уха, — я так виноват, так виноват… Я знаю, ты не забыла… Я любил тебя, но давно уж понял, что это был грех… Мама… Мамочка… Ты моя мама, я прошу у тебя прощения… Прощения… Сын просит прощения у матери…

— И я должна растрогаться? — холодно усмехнулась Нана.

— Я только хочу иметь мать… Которой раньше у меня не было…

— Я знаю, кого ты видел вместо матери.

— Это раньше. Но я принял такие муки… А мученику нужно только одно — тепло матери… Помоги мне, пожалуйста… Помоги… Мне нужно быть среди других существ… Я не хочу больше возвращаться в эту огромную подземную могилу… — голос всхлипнул и сделался выше. — Там темно, ужасно темно… Там глухо… Там холодно… И я с собой — наедине…

Нана задумалась на несколько минут. Затем произнесла:

— Хорошо. Ты будешь иметь возможность вернуться в общество. Я прощаю тебе то, что ты пытался тогда надругаться надо мной, своей матерью и спихнул меня в Тартар. Но ты расскажешь мне, где сейчас находится мой отец Ану. Ты должен знать. Ведь это ты с Невидимкой тогда вязал месопотамских богов и швырял в Тартар. В какую часть Тартара вы бросили его?

Послышался громкий вздох облегчения.

— Конечно, конечно, я всё скажу! — радостно прошептал голос. — На самом деле Ану не был сброшен в Тартар.

— Вот как?..

— Мы повязали его тогда, сковали цепями, как других. И тут он заявил, что если его сбросят в Тартар в цепях, то он будет ещё в силах отделить атмосферу от земли и развеять её в Космосе и всё живое погибнет. Бог решил его помиловать, но с условием, что Ану не будет дальше претендовать на божественный статус и будет жить среди простых людей, ничем не выдавая своей божественности, вот как вы с Эрешкигаль сейчас. И ещё Ану запретил сковывать цепями его дочерей Эрешкигаль и Инанну. Поскольку Эрешкигаль была Богу не нужна, а Инанна отказалась переходить на его сторону, Бог не мог и им тоже позволить просто тихо и мирно жить среди людей — слишком много могущественных богов было бы помиловано. И всё, что Ану смог добиться для дочерей, это то, чтобы они проспали в Тартаре до сумерек крепким сном, не страдая. Тебя-то усыпили легко, а вот Эрешкигаль плохо спала, плохо…

— Значит, отец где-то среди смертных? — проговорила Нана. — Значит, среди них надо его искать…

— Это не так просто. Для него было поставлено условие, что он не может испускать флюиды божественности, чтобы не привлекать к себе других мелких божков, случайно избежавших Тартара, а то вдруг это повлекло бы заговор.

— Бог неба на земле среди смертных… Века…

— И не только он. Мы помиловали и бога Океана с его женой Тефидой на тех же условиях, что и Ану. Всё-таки хозяин такой большой воды. Тоже ведь мог бы поднять всю влагу в Космос. Не стали мы трогать и солярные божества. А эта тварь Геката наслала морок на циклопов и они не смогли заковать её в цепи. Бежала куда-то, пряталась все сумерки и гадила, как могла.

— Отлично. Значит Ану был в безопасности всё это время. Тогда я могу быть спокойна, что он не пропал в Хаосе и не томится где-нибудь в недосягаемых глубинах Тартара. Я найду его. Мне помогут.

— А мне помогут? — голос Света снова слёзно задрожал.

— Хорошо. Предстань передо мной, какой ты есть.

====== Часть 34 ======

И перед Наной соткалось из воздуха непонятное существо — безгранично уродливое, с множеством рогов, кроваво-красной кожей, лицом не человека, а какой-то омерзительной смеси козла, летучей мыши, динозавра и обезьяны. Оно было голым, только пах прикрыт кожаной набедренной повязкой. Нана не могла не сморщиться от ужаса и гадливости. И тут же сжалось сердце от боли: вот это существо, внутреннее уродство которого вылезло на его внешность, когда-то родила она сама. Это её сын, её ребёнок.

Она материализовала лежанку, приказав Свету лечь на неё. И заявила: он должен полностью вверить ей себя, если хочет, чтобы она помогла ему.

Он был послушен, полностью послушен.

Аграт-бат-Махлат стояла за спиной Наны, но та была уверена, что девчонка никак не сможет помешать ей выполнить задуманное. И была права.

Свет был погружён в крепкий сон без сновидений и его мать начала работу над ним, покрывая его своим энергетическим облаком…

Всё было закончено где-то через полтора часа.

Облако было снято.

Аграт-бат-Махлат, всё это время сидевшая в кресле в томительном ожидании, теперь тихо сжала ладонями побледневшие щёки…

Свет был пробуждён от сна заклинаниями матери.

Маленький горбун, ставший наполовину меньше своего изначального роста, протирал глаза от сна. И когда он закончил это делать, на его лице можно было отчётливо разглядеть огромное чёрное мохнатое родимое пятно, закрывавшее половину его невзрачного жалкого лица.

Аграт-бат-Махлат громко закричала.

— Что, что? — вскинулся Свет и, подскочив, ринулся к большому зеркалу, висевшему на стене. Увидев своё отражение, он завопил ещё громче, чем его дочь, его ноги подкосились и он осел на пол, жалобно скуля.

— Свет, — услышал он голос своей матери, — я могу простить тебя то, что ты пытался меня изнасиловать и спихнул меня в Тартар. Но ты предал богов и ещё от Эрешкигаль я слышала, какие зверства творил ты в эпоху сумерек, сколько чистых душ сгубил искушениями и лестью. Это простить невозможно. Я знаю, что красота — это великая сила, поэтому я не могу вернуть её тебе. Уверена, ты использовал бы её во зло и богам, и людям. Я избавила тебя от неестественного обличия и дала тебе внешность урода. Уроды живут среди людей, они не пугают никого, как чудовища, так что ты можешь выбраться из своей подземной могилы и жить в обществе. Тебе будет нелегко, но может, хоть страданиями ты очистишь свой внутренний мир от зла и грязи. И пусть тебе больше не придёт в голову попытаться кого-то изнасиловать. Я лишила тебя мужской силы до конца бессмертия. Так будет лучше и для тебя, и для окружающего мира.

— Н-но я ж-же рассказал тебе всё о твоём отце Ану, — прохрипел Свет, ложась на пол, как будто полностью обессилел.

— Свет. Послушай меня. Оставаться с такой злой и грязной сущностью, как у тебя, уносить её в череду смертей и рождений, весьма опасно для тебя самого. Всё возвращается, все наши деяния. В прошлом красота породила твою гордыню, а гордыня — все остальные грехи. Если тогда красота испортила тебя, возможно, теперь она погубит тебя окончательно. Сейчас не время тешить свою гордыню. Настало время каяться, Свет, каяться!

— Сжалься надо мной! Я не могу предстать перед обществом таким уродом, как не мог этого в облике чудовища. Мать! Мать моя! Пожалей меня!

— Если я тебя сейчас пожалею, то погублю. Жаль, ты этого никак не можешь понять. Уходи, Свет. Уходи по-хорошему. Наши пути должны разойтись. Давай расстанемся мирно.

Обезумевшие глаза Света наполовину вылезли из глазниц:

— Значит, ты ничего не изменишь? Значит, ты не сжалишься?

— Уходи, Свет.

Несчастный горбун ещё долго умолял мать о жалости, но та была непреклонна, как в своё время Фемида, осудившая Прометея на суровое наказание.

Наконец, Свет понял, что не смягчит сердца Инанны и с плачем опустился под землю — снова в тёмную подземную могилу, Аграт-бат-Махлат последовала за ним.

Едва Свет покинул Нану, как перед ней возникла фигура Эрешкигаль.

— Признаться, я думала, ты сдашься и вернёшь ему красоту, — промолвила бывшая владычица подземного мира. — Тут и камень бы дрогнул.

— Камень бы дрогнул, но мать дрогнуть не должна, — ответила Нана. — Особенно когда то, что она породило, превратилось в нечто, лишённое сердца и рассудка. И я больше не хочу говорить об этом. Меня сейчас больше волнует мой отец. Я так поняла, что ты хоть и находилась в жилище Мохана, но всё слышала?

— Ну ещё бы я пропустила такое событие.

— В таком случае, есть идеи, как нам отыскать нашего отца?

Эрешкигаль скрестила руки на груди:

— Ого, а я думала, это твой отец, — усмехнулась она.

— Ты тоже произошла от его семени.

— Да, подземные демоны, воспитавшие меня, знали время, когда семя Ану случайно упало в Иркаллу и тогда появилась я, рождённая от энергии тьмы, как ты от энергии морской пены. Отец очень долгое время даже не знал о моём происхождении.

— Но узнал же. И всё-таки похлопотал не только за меня, но и за тебя, когда нас сбрасывали в Тартар. Представь себе, что если бы он этого не сделал, тебе пришлось бы пролежать прикованной цепями к каменной глыбе.

— Считаешь это поводом помогать тебе в поисках Ану? Что ж, ты права, я как бы на самом деле должна ему. Вот только идей у меня нет, как отыскать среди миллиардов мыслящих существ одно особенное существо, не испускающего божественные флюиды.

— Тогда отец сам отыщет нас. Я дам ему знак!

— Ээээээ? — Эрешкигаль вопросительно приподняла правую бровь.

Нана улыбнулась:

— Мне придётся вспомнить, что я богиня любви и активно заняться своим делом. Кстати, это поможет мне как-то отвлечься, чтобы совсем не высохнуть от тоски по Мохану. Я пошлю в этот мир любовь. Много-много любви, как никогда. Всё пропитается энергией любви. В мире появится столько влюблённых пар, сколько не было ни в эпоху до сумерек, ни, уж конечно, в эпоху сумерек. Это будет настолько необычное явление, что отец, где бы он ни находился, не сможет его не заметить. И всё поймёт. Я знаю, он поймёт. Это будет очевидно, что самая сильная богиня любви вернулась из сна в Тартаре в этот мир! И Уран-Ану отыщет нас, мы-то не блокировали свои флюиды божественности.

Эрешкигаль развела руки в разные стороны:

— Остроумненько… Не придерёшься.

— В таком случае, иди-ка снова поймай какую-нибудь неприкаянную душу, чтобы она тебя развлекала болтовнёй или покатайся в гробу, а я останусь одна и займусь делами богини любви, чтобы даром время не терять! — Нана приблизилась к кровати и села на неё.

— Мммм-дааа… Может и мне как-то шокировать человечество в глобальном масштабе, чтобы наш папка догадался, что и Эрешкигаль, за которую он так мило похлопотал, тоже уже не в Тартаре? Я могла бы, например, одарить временной видимостью миллионы привидений, они бы заявились к тем, кто знает, что они умерли, то-то было бы шуму! — Эрешкигаль громко расхохоталась.

— Кто бы мог подумать, что у бывшей владычицы мёртвого царства окажется такое желание шуметь! — также засмеялась Нана. — Тебе мало того шока, который наступает у тех, кто видит тебя мчащейся по автостраде в гробу на колёсиках? Или проходящей сквозь стены? Кстати, когда ты превращаешься в кошку или какую-нибудь птицу, ты мало заботишься о конспирации. Ты уже несколько раз делала это на глазах у смертных и одна женщина даже потеряла сознание, увидев это!

— Пусть смертные почтут за честь: боги, в существовании которых они почти разуверились, наконец, начали досыта потчевать их чудесами!

Поговорив, Эрешкигаль отправилась по своим делам, а Нана, улегшись на подушки спиной, подняла ладони вверх и прикрыла глаза. Мысленно она представила пояс — розовый с золотой и обвила им свою талию. Она ощутила его физически…

Сеанс продлился несколько часов, потому что задумка была серьёзная: массовая любовь смертных, на всех материках и островах, сотни миллионов влюблённых пар — это сенсация, на которую богиня не решалась прежде.

Задумка была столь грандиозной, что требовала серьёзного труда. Ежедневного. По многу часов. Но заняться чем-то было даже приятнее, это помогало частично унять тоску по Мохану, но полностью не могло избавить от мыслей и желания, чтобы он поскорее вернулся. Время летело быстрее и на душе становилось всё легче.

И, благодаря усилиям Инанны-Афродиты в мире на самом деле что-то менялось — даже в атмосфере. Появился какой-то мягкий и сладкий пьянящий дух. И всё чаще на улицах города, где нашла себе приют богиня любви, можно было встретить мужчин и женщин, идущих парами, держащихся за руки.

И то же происходило и в других городах.

Иногда Нана, в перерывах между работами с энергией любви, выходя на крыльцо, видела госпожу Елену сидящей на скамеечке, окружённой сорной травой, в обществе полноватого розовощёкого мужчины, владельца сувенирной лавочки, находившейся в двух шагах от пансиона. Госпожа Елена сильно изменилась за последние дни и к лучшему. Она теперь чаще мыла голову, а не так, как раньше: где-то раз в две-три недели. Чистоплотность пошла ей на пользу, от неё стало лучше пахнуть. У неё в гардеробе появились дешёвые, но новые блузки, она ходила в туфлях на каблуке. И от неё, и от её дружка-лавочника исходили флюиды влюблённости, хотя прежде казалось, что замшелая унылая госпожа Елена и любовь вещи, ну, совершенно несовместимые.

Тучный гусекрад, влюблённый в Эрешкигаль, докучал ей, почти сутки околачиваясь возле пансиона, заглядывая в окна. Он оказался наглым и бесцеремонным существом, не желавшим тайно и со скромной обречённостью стардать от безответной любви. Он преследовал предмет своей любви, даже не подозревая, что ходит по краю пропасти, докучая опасной и грозной богине. Он залавливал её на крыльце, говорил какую-то несуразицу своим низким хриплым голосом, дышал на неё чесноком, глупо и не к месту хохотал, пытался взять под руку, назойливо предлагая то пойти с ним в ресторан, то к нему в гости. Поначалу Эрешкигаль открыто высмеивала его, но он даже не оскорблялся и становился ещё настырнее и нахальнее.

Эрешкигаль ощущала, как на неё накатывают волны искушения превратить противного поклонника в жабу. Но позже нашла другой выход, переместив его в пространстве на другой материк.

Уличное кафе также заполнялось влюблёнными парами.

Казалось, весь мир пропах любовью, как запахом роз.

И однажды, когда Нана, сидя в кресле, проводила очередной сеанс работы с энергиями любви, дверь в её жилище растворилась и в неё вошёл мужчина лет двадцати пяти. Он был высок ростом, немного полноват, но при этом всё-таки хорошо сложён и одет в светлые простые широкие одежды. Его волосы, точь-в-точь как у Наны — очень светлые с позолотой, свисали до плеч пышным кудрями, но брови и ресницы, так же, как у неё, были тёмными. И такого же цвета, как и у Наны, были его глаза — небесно-голубые. Любой, увидевший со стороны этого мужчину, не мог бы не обнаружить их общего с Наной сильного сходства.

— Нана, — произнёс он.

====== Часть 35 ======

Богиня любви распахнула глаза, которые, обычно, во время сеанса у неё были сомкнуты, и они засветились у неё от радости:

— Отец! — она поднялась с кресла, приблизилась к мужчине и они обнялись.

Вскоре они сидели на свежематериализованном диванчике на двоих и вели беседу.

— Я знала, отец, что ты поймёшь мой знак, что я уже не в Тартаре.

— Что ж, знак был простой и понятный, — улыбнулся Уран-Ану. — Признаться, я думал, что боги будут выпущены из Тартара гораздо раньше, — лицо его снова стало серьёзным и между провей пролегла складка.

— А что, была такая возможность?

— Была. Мне, конечно, пришлось куковать века среди смертных на грешной земле, но это не отменило того, что я — бог неба и не блокировало моих знаний того, что на небе происходит. Дело в том, что сын Метиды, слишком много взявший на себя, не выдержал этого груза. В самом деле, взвалить только на свои плечи всё, что раньше было поделено между другими богами, пытаться проконтролировать всё — ноша непосильна даже для такого мощного божества, как он. Даааа, это действительно был бог богов… Имя, что дала ему мать, на самом деле подходило ему. Но как бы велики ни были силы, видимо, требовалось и их рассчитывать. Это же не шутка: в одиночку править огромным круглым камнем, на котором, как тараканы, множатся адепты… Боги обычно не стареют, а этот состарился. Я сам видел его через свечение неба: ветхий дед, заросший седой бородой, с безумными глазами. А потом ему и амброзия не помогла. Все мы, конечно, умрём, говорили мне Молящиеся о нашем конце, но, может, у нас есть ещё века, но вот он даже до конца сумерек не дотянул.

— Умер? — взволнованно спросила Нана и сердце её застучало. — То есть, получается, ты был свидетелем, как умирает бог и знаешь, как наверняка умрём все мы? Как это было? Он стал трупом? Как смертные?

— Да нет, нет, не пугайся, — усмехнулся Уран-Ану, — просто засосало старика в Хаос — и все дела. Ну, а миллиарды его адептов до сих пор держат его за живого и боятся, как в старые добрые для него времена. Я уж думал, что Власти, Силы и Крылатые Творения подадутся в Тартар, освобождать богов, чтоб было кому служить, да нет, разбрелись, кто куда. Правда, Крылатые по старой привычке всё ещё опекают смертных, но их становится всё меньше и меньше, они ведь тоже подпитывались амброзией, а источники этого напитка иссякли после исчезновения того деда. Признаться, я пытался разговаривать с Властями и Силами, были мысли, а вдруг можно снова войти в одну и ту же воду и снова стать прежним богом неба, руководящим самым сильным небесным войском… Но войско, видимо, навсегда разочаровалось в старых богах.

— То есть, получается, если сын Метиды ушёл до конца сумерек, а боги находились в Тартаре долгое время, мир оставался без богов? Как странно, кто же поддерживал этот мир? Кто отвечал за дожди и ветры, за урожаи? Например, если боги плодородия не благословят почву, она не родит. А люди до сих пор занимаются земледелием и, вроде, питаться стали даже лучше прежнего.

— Признаться, когда старика утянуло в Хаос, я тоже думал, что человечество начнёт вымирать от голода. Честно говоря, это даже давало мне некоторую надежду, что небесному войску всё-таки придётся встать под моё руководство и освободить богов в Тартаре. Не могли же они допустить, чтобы человечество сгинуло медленно и мучительно. Но после ухода сына Метиды остался такой могучий запас жизненной энергии, что по сей день питает всё живущее на земле. Почва родит, деревья растут, люди и животные плодятся.

Нана усмехнулась:

— Неплохо. Не знай смертные, что боги им уже не нужны, они бы и не поклонялись этой иллюзии: якобы ещё живому сыну Метиды.

— После его ухода на земле хорошо похозяйничал мой внучек и твой сынок Свет…

— Да, — с досадой поморщилась Нана. — Эрешкигаль много рассказывала мне о его делишках.

— Значит, моя другая дочь Эрешкигаль тоже на свободе?

— Да, и, как это ни странно, она стала моей лучшей подругой. Она уболтала меня, что сейчас глупо вспоминать старые обиды и сводить счёт и вот результат: богиня смерти и богиня любви вместе неразлей-вода.

Уран-Ану задумчиво произнёс:

— Несомненно, это к лучшему. Вы сёстры, а сёстрам лучше жить в мире и прощать друг друга. Тем более, вы дочери одного отца, но вы не рождены этой… Вы рождены от меня и от энергий: ты — от энергии моря, она — от энергии подземной тьмы, но не земли. Если бы Эрешкигаль была рождена именно той, чьё имя я и не произношу, я бы не признал её своей дочерью тоже. Где она сейчас?

— Наверняка развлекается, как может. Но если ты хочешь её увидеть, то это будет нетрудно: она всегда приходит сюда, в это жилище, видимо, не может без меня жить.

— Приятна такая привязанность сестёр, которые прежде враждовали. Значит, нас в этом мире будет трое…

— Отец, другие боги тоже освобождены из Тартара. Они даже кучкуются где-то в отдалённых местах и что-то там строят, причём, вместе с богами других пантеонов. Но я там ещё не была. Я ничего не слышала о богах месопотамского пантеона, а вот в олимпийском сменилась власть и у власти там женщина, — Нана засмеялась.

— И кто же это?

— О! Многие богини грезили о том, чтобы стать главой какого-нибудь пантеона, но сбылась эта безумная мечта у Фемиды.

— Вот как, — прищурил голубые глаза Уран-Ану. — Так вот в чём причина того, что ты не торопишься в компанию этих богов.

— Точно так. Не знаю, во что это всё может вылиться.

— Однако, две одинокие богини — ты и Эрешкигаль, ну, теперь ещё и один старый евнух, это не сила.

Нана загадочно улыбнулась:

— А пантеон многоруких богов, которых даже не решился коснуться сын Метида, это сила?

— Без сомнения, но не наша.

— Как знать. Времена изменились, отец. Если раньше мы, боги, жили обособленно и все пантеоны держались особняком, не считая некоторых богов, который действовали в нескольких пантеонах, то теперь наступило время слиться вселенным и стать единым целым.

— Это как?

— Просто боги других вселенных, оказавшись свободным от власти судьбы, решили, что они сами могут выбирать себе жён и мужей. И даже супруг из другого пантеона предпочтительней, чем из собственного. Это как у смертных: они ведь не вступают в брак с сёстрами и братьями, а ищут партнёра из другой семьи. Так теперь и с богами. Вот, например, у Гефеста опять новая жена: богиня из пантеона многоруких. Вот и я собираюсь замуж за бога из Тримурти, — Нана широко улыбнулась и щёки её ярко зарумянились.

— Тримурти? Знаю таких богов, бывал я в их пантеоне, хотя и не часто. Я бог неба и у них, но Бхудеви явно пользуется бОльшей популярностью, чем я. Не могу сказать, что я от этого в восторге. Но кто из троих богов твой жених? Надеюсь, не все трое? — пошутил Уран-Ану.

— Нет! — засмеялась Нана. — Из всех троих мне нужен только один и имя его — Вишну.

— Стало быть, он больше не женат на Лакшми? Ведь он давал клятву иметь только одну жену.

— Лакшми стала женой Гефеста. Что же ты скажешь о моём выборе, отец? Ты одобришь и благословишь?

— Ну, разве могу я воспротивиться тому, чтобы супругом моей дочери стал сам Вишну, бог — воплощение самой добродетели. Конечно, я благословлю ваш союз. И, конечно, всё к лучшему, что пантеоны, наконец, избавились от своих границ и браки между богами разных вселенных не стали чем-то необычным. Я одобряю всякое уничтожение границ. Я — Небо, а разве на небе бывают границы? Разве атмосферу можно расчертить или возвести на ней стены? Разве вот раи были разные, принадлежали разным вселенным. Наверно, именно поэтому там происходило столько неправильного. Небо против границ для всего возвышенного!

— О да, границы требуются только для того, чтобы оградиться от врагов. А богам сейчас не время враждовать.

— Однако, я не всех готов простить, — промолвил Уран-Ану и голубые глаза его сделались жёсткими.

— Ты о Гее?

— И ещё о Кроносе и других восставших против меня титанов. Всю эпоху сценария судьбы и сумерек они провели в Тартаре, закованными в цепи. А я уверен, что Молящиеся освободили и их, не только богов.

Лицо Наны помрачнело.

— И они злы, очень злы, — проговорила она.

— Этого мы знать не можем. Может, полны озлобления и жажды мщения, может, сломлены и подавлены. В любом случае, от них неизвестно, что ждать, поэтому нам, богам, не стоит быть одинокими. Не нужно переоценивать свои силы.

— Мы не будем одиноки. В пантеоне Тримурти ты — бог Дьяус, мы с Эрешкигаль тоже примкнём к этому пантеону. А вот стоит ли связываться с олимпийским пантеоном… Что-то удерживает меня от того, чтобы примкнуть к ним снова.

— Что ж, это благоразумно. Давай разложим всё по полочкам. Олимпийцами теперь правит Фемида. Сомневаюсь, что другие боги от этого в восторге. Она чем-то напоминала волчицу. Она отлично справлялась со своими обязанностями, она отлично присматривала за тем, чтобы законы Зевса были сильны в нашей вселенной. Но… Если она сама начнёт выдумывать свои законы, то это будут волчьи законы. Понравятся ли они олимпийцам? Не думаю. По логике, им ничего не стоит поступить очень просто: разбрестись по миру, рассыпаться, как горох и избегать встреч с новоявленной правительницей и игнорировать её решения.

— Не похоже на то, судя по тому, как Дионис устроил мне проверку с вином правды, напоив меня и выспрашивая, уж не предала я пантеон в начале сумерек, не перешла ли на сторону Метиды и её сына. Ясно, что не Дионис это всё затеял. Но раз его заставили и он подчинился, значит, они все ещё околачиваются возле Фемиды и имеют основания её слушаться.

— Конечно, эта волчица достаточно умна, чтобы держать власть ещё чем-то, кроме своего статуса. Даже когда всем правил Зевс, а ты помнишь его волю и силу, когда он владел армией Сил и Властей, боги, которые оказались бы, ну, очень недовольны им, могли бы просто уйти в другую вселенную. Потому что как бы ни был силён и могуществен Зевс, всё равно у многих божеств имеется и своя собственная сила. Я — бог неба, я потерял власть в олимпийском пантеоне, но я основал месопотамский пантеон, но даже если бы я это не сделал, бог грозы и молний, пусть даже боевых, не мог бы соперничать с богом атмосферы. Он даже ничего не мог поделать с Деметрой, когда она самовольно покинула Олимп и обрекла человечество на голод. Так что мешает теперь богам, пусть даже не таким сильным самодостаточным и востребованным, как Деметра или Геката или Гермес оставить даже не Зевса, а Фемиду? Сделать это хотя бы ради куража? Ведь что-то же держит их около неё.

— Думаешь, она сумела убедить некоторых Властей и Сил перейти под её начало?

— Я не знаю. Не знаю, в чём её сила. Только это что-то большее, чем звание царицы богов.

— Можно было бы спросить у кого-нибудь из богов. Хотя бы у Диониса. Мы всегда были в хороших отношениях. Или у Гермеса.

— Хорошо. Только я сделаю это сам.

— Меня уже раздирает любопытство.

— Это более серьёзный вопрос, чем просто удовлетворение любопытства.

— Уверена, нам нечего бояться. Я ничего не боюсь с тех пор, как в моей жизни появился Мохан — так представился мне Вишну, когда мы познакомились с ним.

— Я не сомневаюсь, что он защитит тебя, но мой жизненный опыт убедил меня в том, что никогда не стоит пренебрегать ни дополнительной силой, ни знаниями о ней. Я — великий бог, но прожил долгое время, как смертный человек. И пусть мне осталось немного времени моего бессмертия, но я намерен провести его, как великое божество, а не под началом Фемиды. Я знаю, какие законы она вечно пыталась навязать Зевсу, хорошо, что он всегда был достаточно мудр, чтобы её не слушать.

— И вот ещё что особенно странным, отец, мне показалось: Зевс добровольно отказался от власти в пользу Фемиды… Разве он не знал, что у неё свои понятия о том, какими должны быть законы?

— Тут нужна ясность и я разберусь в этом. Но где же моя другая дочь Эрешкигаль? Не могла бы ты выслать ей мыслеформу, чтобы она явилась к нам? Ведь я даже не знаю, как она выглядит.

— Хорошо.

====== Часть 36 ======

Нана сконцентрировалась, высвобождая энергию мысли, посланную Эрешкигаль, но в ответ уловила только смутные флюиды, имеющие неприятный астральный запах. Она постаралась уловить и другие флюиды — местонахождения Эрешкигаль.

Поднявшись с диванчика, Нана пообещала отцу вскоре вернуться и привести сестру.

Она нашла Эрешкигаль через квартал, пьяную в драбадан и лежащую ничком в луже. Любой смертный уже захлебнулся бы и скончался, но бывшая грозная богиня подземного царства преспокойно дышала грязной водой, судя по бурно вздымающейся спине и колебаниям воды возле её головы.

Нана взяла её за руку и выволокла из лужи. Эрешкигаль закашлялась и из её носа и рта хлынула серая жижа.

Нана усладила её и принялась за работу с энергиями, которые были обязаны осушить волосы и одежду Эрешкигаль и очистить их от высохшей грязи. Она не заметила, как подъехала «скорая помощь» и остановилась в пяти шагах от неё и сестры. Из машины выбрались два дюжих санитара и какой-то невысокий мужчина в сером трико закричал:

— Вот она, вот она! Я всё видел из окна, она час назад упала в лужу, но я думал, что она поднимется и сделал пробежечку, а вернулся — она лежит, как лежала. Наверняка захлебнулась!

— Да бред какой-то, — скептически пожал плечами дюжий санитар, — посмотрите, она же сидит и, вроде, даже бормочет что-то!

— Да это подруга её посадила! И подруга что-то там приговаривает. Она ж лицом вниз в луже пролежала, только макушка снаружи торчала, я видел. Не могла она не захлебнуться!

— Так везти её в морг, что ли, или как? — второй санитар вопросительно развёл руки в стороны.

Эрешкигаль повернула голову в сторону санитаров, посмотрев на них мутными глазами.

— А глаза-то мёртвые, — заметил первый санитар.

— Конечно, мёртвые! — обозлился мужчина в сером трико. — А какие ж они должны быть, если она столько в луже мордой пролежала?! Я что, даром «скорую» вызывал? Берите уж её, что ж, оставите здесь труп посреди города? Везите её в морг!

Нана посмотрела на всех троих и взгляд её красноречиво говорил, что она считала их идиотами:

— Везите, везите её в морг. Она морги любит. Можете даже вскрытие сделать, она так скорее в себя придёт, — сострила она.

Вокруг неё и Эрешкигаль уже начала собираться толпа праздношатающихся зевак, которыми изобиловал приморский город. Зрелище, которое они наблюдали, на самом деле было удивительное: грязь на одежде и волосах пьяной девушки как будто исчезала сама по себе и её широкая длинная зелёная в подсолнухах юбка становилась как будто свежевыстиранная и отутюженная, как и светлая блузки. А затем и волосы, поначалу казавшиеся пепельными, как бы превратились в платиновые, отливающие шёлком.

— Постарайся поскорее протрезветь, — негромко проговорила Нана. — Ты знаешь, кто сегодня ко мне пожаловал? Сам Уран-Ану! И он хочет тебя видеть. Ты ведь не хочешь предстать перед ним в таком свинячьем виде?

Эрешкигаль икнула и собралась с волей, стараясь избавиться от энергии алкоголя, но это давалось ей с колоссальным трудом.

Один из санитаров, наконец, решился приблизиться к ней, взять за руку и пощупать пульс. Это развеяло его сомнения в том, что девушка на самом деле жива.

Опершись на руку Наны, Эрешкигаль, наконец, поднялась на ноги.

— Ну, как, как она могла остаться жива? — не унимался мужчина в сером трико. — Это невозможно! Люди не умеют дышать под водой!

— Вы не верите в чудеса науки? — надменно повернула к нему лицо Нана.

— Наука ещё до такого не дошла, чтобы каждая мартышка умела дышать грязной водой!

— Это верно. Вы никогда этого не сможете и никакая наука вам не поможет. А мы умеем! Потому что мы — боги!

Две богини двинулись вперёд, не обращая внимания на вопли и причитания мужчины в сером трико: «Боги! Они, видите ли, боги! Ха-ха!»

Эрешкигаль плелась черепашьим шагом и Нана не поторапливала её, поддерживая за локоть. Пусть избавится от хмеля и обретёт хоть какую-то способность адекватно воспринимать ситуацию. Кажется, она вовсю старается. И не стоило упрекать её. Совсем недавно Нана сама пила так крепко, что не помнила, где засыпала. Правда, это случалось где-то подальше от человеческих глаз. Был ведь горький опыт, когда она, нетрезвая уснула в саду и вот печальный результат — стала матерью Света…

Когда до пансиона осталось шагов десять, Нана вдруг увидела идущего к ним навстречу мужчину, а точнее, юношу, не старше двадцати двух лет. Он был высоким, стройным, в зелёной футболке, облегающей его великолепный торс и серых широких брюках. Каштановые волосы нимбом окружали его красиве лицо с ямочками на щеках. Это был тот самый Гермес, уже появлявшийся в её пансионе в день, когда ей пришлось пройти проверку на верность пантеону олимпийцев, испив вино правды.

Нана, теперь внимательно всмотревшись в лицо этого бога, не могла не отметить, что в нём что-то изменилось. Он был бледен, в лице ни кровинки. Не было в больших светло-карих глазах того прежнего задорного огня и живости. Что-то как будто погасло в этом деятельном и предприимчивом божестве, жадном до жизни и событий. Вот только ямочки на щеках те же… Только они когда-то и привлекли Нану к нему, она была просто без ума от этих озорных очаровательных ямочек, именно из-за них она и встречалась с Гермесом. Но у Мохана тоже были ямочки на щеках. И они казались Нане ещё обаятельнее и милее.

Гермес улыбнулся, но в его улыбке было что-то вымученное, наигранное. Нана отлично понимала, почему. Страх смерти. Похоже, он съедал всех богов. Медленно и настырно. Не все же из них были влюблены в Мохана, а значит, не всех могла спасти любовь от ощущения ужаса конца.

Нана улыбнулась в ответ и поприветствовала его:

— Привет тебе, быстрый, как мысль, Гермес!

— И тебе привет, златая Афродита. Уж не знаю, миновал ли твой гнев за то, что было не так давно, может, ты сердишься и на меня, а я вот явился, такая уж у меня должность вестника богов. Тем более, я послан к тебе нашей царицей Фемидой.

Нана едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Фемида — царица!

Однако… Ей вспомнился разговор с отцом, состоявшийся менее часа назад, что Фемида держит около себя богов, имея какую-то силу. А значит, ещё рано смеяться. Уж лучше прощупать почву.

— И что же ты намерен передать мне, Гермес? — мило улыбнулась она.

— Царице Фемиде показалось странным, что ты проделала такое глобальное действие без совета с богами. Ты, наверно, поняла, о чём идёт речь. Эта массовая влюблённость на всех материках земного шара…

— Что же в этом плохого? По-моему, все счастливы.

— И всё же царица Фемида считает, что тебе не следовало делать такой шаг самостоятельно.

— Даже Зевс не указывал мне, как работать с энергиями любви и сколько пар одаривать любовью! — в голосе Наны появилось раздражение.

— Афродита. У пантеона есть цель: снова обрести власть над миром. А значит, следует продумывать каждое действие каждого божества. Ты должна явиться к царице богов и объяснить свой поступок.

Ноздри Наны заколыхались, в глазах появились искры гнева:

— Может и зайду. Попозже как-нибудь.

— Фемида хочет поговорить с тобой прямо сейчас.

— Если она этого хочет, пусть приходит ко мне сама. Двери моего дома всегда открыты для богов. Надеюсь, царица Фемида ещё не отменила законы гостеприимства, установленные самим Зевсом?

— Но пойми, она сейчас наша царица, царица! Мы теперь обязаны подчиняться ей и идти на её зов!

— А если я не подчинюсь? За мной явятся и притащат к ней? Кто? Силы? Власти? Циклопы?

— Ты же знаешь, что они нам больше не служат…

Нана улыбнулась краешком губ:

— Нннн-да? А я уж подумала, что Фемида уговорила их снова вернуться на службу олимпийцам и непосредственно под её начало. Так кто же теперь является её силовыми структурами? Может, Крылатые Творения?

— Да с чего это пришло тебе в голову, Афродита! Мы и не знаем толком, что это за существа!

— Тогда кто? Кто притащит меня к трону Фемиды, если я не приду? И что заставляет вас подчиняться ей?

— Зевс решил, что царицей станет она. Должны же мы уважать волю отца богов!

— Знаешь, мне кажется странной эта его воля. На него это не похоже. И меня удивляет то, что вы подчиняетесь ей добровольно, зная, что никакая сила не стоит за ней, кроме того, что на трон её посадил Зевс. А если у неё нет силовых ресурсов, чем она надеется удержать всех вас? Личностным очарованием? Если расчёт на это, то она не с того начала. Не надо было начинать своё правление с охоты на ведьм, если надеется удержать подданных милотой и харизмой.

— Ты же знаешь, какая у неё железная воля. Олимпийцам нужен сильный лидер. Мощный стержень, так сказать, — улыбнулся Гермес, но Нана уловила в вибрациях его голоса неуверенность.

— Можно подобрать и другой стержень.

— Кого же тогда? Геру, что ли? Её терпели, как жену Зевса, но добровольно выбрать её царицей согласился бы разве этот мазохист Гефест и то, если бы ему позволила эта его новая жена… — Гермес хихикнул. — Ты же знаешь, многим из нас досталось от неё за то, что мы — дети Зевса, но рождённые от других его женщин. Возьми хоть Диониса, мать которого погибла из-за её интриг, Латону, мать Аполлона и Артемиды, что хлебнула от неё… Надо ли перечислять? А может, царицей смогла бы стать Афина?.. Или Аполлон?

— Ну, хватит гадать, — засмеялась Нана. — Могу показать тебе, кто мог бы стать истинным правителем и мощным стержнем олимпийского и любого другого пантеона. Пойдём со мной.

— Любопытно.

Они приблизились к ступеням крыльца и тут Эрешкигаль спасовала. Ею овладела нерешительность. В последнее время она ощущала себя такой жалкой и бессильной и теперь она — такая — явится пред небесные очи Урана-Ану? Ей удалось выветрить из себя почти весь алкоголь и она трезво оценивала ситуацию. Она знала: Уран-Ану не любил своих детей, всех, кроме Инанны. И это казалось Эрешкигаль логичным. Инанну трудно не любить. Слишком белая и пушистая, хоть и пакостница, и всерьёз на неё сердиться нельзя, что бы она ни натворила.

Она остановилась на нижней ступени, начала бормотать, что встретится с бывшим верховным божеством месопотамского пантеона в следующий раз, что она хочет спать и ещё какую-то нелепицу. Нана пыталась было втащить её на крыльцо силой, ноЭрешкигаль уцепилась за хлипкие полуржавые перила и её невозможно было оторвать. Более того: из глубоких карманов её обширнейшей юбки посыпалась целая куча металлических ложек, выпала брошка и ещё какие-то непонятные предметы. Ложки когда-то принадлежали кафе-мороженому, что находилось неподалёку от пансиона, того самого, где Нана впервые увидела Мохана. А теперь они стали трофеями Эрешкигаль, очевидно, на почве неудовлетворённости жизнью страдавшей теперь уже и клептоманией. Нана раздражённо выругалась, а Гермес рассмеялся — покровителю воров это показалось забавным. Проведя ладонью над ложками и другими предметами, Нана отправила их туда, откуда они перекочевали в карманы Эрешкигаль.

Постояв ещё минут десять, держась за перила, Эрешкигаль, наконец, опомнилась и послушно последовала за сестрой в пансион.

Бог неба сидел всё на том же диванчике, где он недавно вёл беседу с Наной, вальяжно раскинув руки на спинке и закинув ногу на ногу. Он широко улыбнулся, увидев вошедших в комнату Гермеса и Эрешкигаль.

— Мой правнук Гермес, — медленно произнёс он. — Моя другая дочь Эрешкигаль. Рад я вас видеть! Ты, Эрешкигаль, также хороша, как твоя сестра Инанна. Наконец, я увидел, как ты выглядишь.

Эрешкигаль растеряно улыбнулась и присела на край кровати, не решаясь прямо смотреть на своего отца. Гермес же улыбнулся также широко, как и прадед и, поклонившись Урану-Ану, развернул кресло так, чтобы, сев в него, видеть лик своего предка и опустился в кресло.

— Отлично, — проговорил Уран-Ану. — Это приятный сюрприз, что ты внезапно появился здесь, Гермес. Признаться, я воспользовался способностью усиления слуха и услышал твой разговор с моими дочерьми. И мне бы хотелось его продолжить. Ты, Нана, собиралась показать Гермесу того, кто мог бы стать истинным правителем и мощным стержнем олимпийского и любого другого пантеона. Кого же ты имела в виду? — хитро прищурился он, обращаясь к Нане, устроившейся в другом кресле.

— Отец, мы же всегда отлично понимали друг друга! — засмеялась Нана. — Да и Гермес, кажется, понял, что я имела в виду тебя.

— Нас могут услышать, — Гермес опасливо огляделся кругом. — И решить, что мы заговорщики…

— Не волнуйся. Услышав вашу беседу во дворе я уже тогда установил купол непроницаемости для невидимых гостей и они не смогут слышать нас. У олимпийцев это входит в моду, становиться невидимыми и слушать, что говорят другие?

— Похоже на то, — фыркнула Нана.

— Но ведь нельзя же терять бдительности… — пробормотал Гермес.

— Звучит так, как будто вокруг слишком много врагов. И кто же враги?

— Да нет, всё не так…

— Отлично. А враги есть. Это — титаны, что одновременно с богами выбрались из Тартара. Мы уже говорили с Наной о том, что они могут быть наполнены жаждой мщения.

— Мы дадим отпор! Мы будем сражаться!

— Можно и не сражаться. Если владеть могучей армией. Они и не решаться сунуться.

— Армия Зевса навсегда отвернулась от нас.

— Кто сказал, что невозможно их вернуть? Признаться, у меня был некоторый план, как это сделать.

Уран-Ану поведал о том, на каких условиях он не был сброшен в Тартар и о том, что всю долгую эпоху сумерек ему пришлось провести среди смертных, выполняя договор о том, что он будет бездействовать, как божество.

— А теперь эпоха сумерек окончена и я вправе делать, что решу сам. Признаться, мне осточертело жить среди смертных. Я строил себе дворцы или скитался в рубище по городам — это как что на меня находило, по настроению. Но везде было всё одинаково: смертные, тупые смертные, не понимающие меня, совершенно не понимающие меня и поэтому мне не о чем было с ними говорить. Проще было бы коротать время на ферме среди кур и коров, кажется, даже они бы поняли больше. К тому же, у животной скотины меньше самомнения, чем у скотины человеческой. Впрочем, я не буду тратить время, рассказывая о них. Я знаю, что другим богам было гораздо тяжелее, чем мне. Немыслимо, что выпало на вашу долю… Только теперь есть возможность взять реванш за всё. Я пытался уговорить Власти и Силы встать под моё начало. Они отказались. Но мне известно, что сейчас они встали на сторону людей и помогают им, наравне с Крылатыми Творениями, как богам. Они не являются смертным, они невидимы. А я вот их вижу. Знаете, чем они занимаются? Кладут к ногам самых никчёмных власть, славу, богатство, успех. Опекают, как наседка цыплят. Не дают кирпичам падать на их головы. Мешают пьянице замёрзнуть в сугробе. Помогают перебежать автостраду в неположенном месте. Я считаю, что такие могущественные создания занимаются ерундой. А вы?

— А что их заставляет заниматься этим? — полюбопытствовал Гермес.

— Наверно, у них сформировалось собственное мнение. Мне безразлично, что побуждает их служить людям. Это можно использовать и заставить их служить нам. Мы — это я и те, кто со мной согласятся сотрудничать в этом великом замысле.

Нане нравился отец — таким. Полным идей, жажды деятельности, планов, живой и не сломленный осознанием, что наступит конец бессмертия. И, кажется, его живость и интерес начал передаваться и Гермесу: глаза того, такие тусклые, вновь наполнялись былым огнём и в нём пробуждался прежний непоседа, обожающий события и движение.

— Так вот, — продолжал Уран-Ану с почти мальчишеским запалом, — я подумал о том, что если бы я, бог, повелевающий надземной атмосферой, проделал бы в ней пару-тройку дырок, этим учёным смертным стало бы об этом известно и, конечно, это просочилось бы в средства массовой информации. Кто-то из смертных бы запаниковал, а кто-то отнёсся бы скептически. Но вот Силы, Власти и Крылатики точно бы знали, что их драгоценному человечеству грозит неминуемая катастрофа, поковыряйся я ещё немножко в небе. Они встревожатся и пойдут на переговоры. Со мной. И вот тут я им объясню, что на самом деле я всё тот же добрый старый бог неба и никому погибели не желаю, мне хочется только всё расставить на свои места. Чтобы всё было правильно и справедливо. Силы, Власти и Крылатики обязаны служить богам, а не людям. То есть встать под начало великого бога неба, чтобы бог неба больше не проделывал дырок в атмосфере. Мне почему-то кажется, что они согласятся. А вы как думаете?

— Хороший замысел. Но почему ты сразу не поставил такие условия Властям, Силам и Крылатым? С самого начала? Чтобы они не отказались? — спросила Нана.

— Признаться, были во мне какие-то сомнения. Это сомнения одинокого божества. Но теперь вы готовы меня поддержать? Послушайте. Я вижу отличные перспективы тому, что я задумал.

— У нас теперь одна перспектива: мы перестанем быть бессмертными, — горько усмехнулся Гермес.

Уран-Ану махнул рукой.

— Только на время, я понял, что только на время, — речь его становилась всё более темпераментной и жаркой. — Давай подключи логику. Ты, разумеется, общался с Молящимися Самим Себе. Так вот, если ты слушал их внимательно, ты, наверно, слышал, как они объясняли, что у нас, у великих богов, есть три выбора: идти в их совершенно нам непонятный и туманный для нас Высший Мир; податься в череду смертей и рождений; или же стать богами в нижних мирах, то есть, мы, великие боги, можем основать там новый Верхний Мир. Уже не по сценарию судьбы, а по своему вкусу и разумению. У низших богов такой возможности нет, им придётся рождаться и умирать, но вот мы, великие боги, сможем частично вернуть себе прошлое и не исключено, что у улучшенном варианте.

Нана и Гермес взволнованно переглянулись. Глаза у обоих пылали. Затем они вновь перевели пытливые взоры на Урана-Ану. Тот продолжал:

— Так вот, каким станет новый Верхний Мир в другом измерении, в другое время, после того, как мы побываем в Хаосе и выйдем из него, зависит от того, что мы предпримем сейчас.

— У олимпийцев входило в планы вернуть себе власть над этим миром, — заметил Гермес.

— И пока это только разговоры, не так ли?

— Да, потому что мы до сих пор не вернули в пантеон некоторых значительных богов, которые помогли бы восстановить власть… — начал оправдываться Гермес.

— Это всё отговорки. Смертные стали другие, совершенно другие, а значит, произошла и переоценка ценностей и у богов. Сейчас важна не сила, а ум. Как вернуть подчинение смертных? Напугать, устроить им землетрясения, разверзнуть хляби небесные, утопить часть из них, сжечь, засушить все урожаи? Тем труднее будет переманить на свою сторону их защитничков — Сил, Властей, Крылатиков. Значит, насилие отпадает. Невыгодно. Так ведь, самый практичный бог Олимпа?

— Так, — улыбнулся Гермес.

— Поэтому я считаю целесообразным применить агитацию, ораторское искусство, деловой подход. И поэтому тут выходит на первый план бог…

— Гермес, покровитель ораторов и деловых людей! — весело прокомментировала Нана.

— Вот. Представьте себе, если бы Гермес взял на себя организацию сначала небольших сект, поклоняющихся богу неба, Урана-Ану, терпение которого на исходе из-за того, что творят люди, губящие экологию и уничтожающие друг друга. Это было всегда, но бог неба не намерен и дальше этому попустительствовать и намерен превратить атмосферу в дуршлаг, если его не признают глобальным верховным божеством. Да, да, глобальным! Небо, оно над всем миром небо. Сект должно становиться всё больше. Затем секты должны расти и превращаться… в мировую религию. Другие боги тоже будут признаны и получат свои доли. Я не сын Метиды, не собираюсь взваливать на себя всё. Я только возглавлю всех, как это было в самом начале. Остальное будут делать другие боги. Какова будет иерархия среди богов? Это зависит от того, кто как поведёт себя именно сейчас. Возможно, этим миром будут править три бога, как во многих пантеонах раньше. В меспотамском пантеоне тоже правило три бога, но я был всё-таки главнее. Я думаю, новый пантеон можно устроить также. Гермес! У тебя открываются большие возможности. При Зевсе ты был элитным божеством, духовником своего отца. Но что ты скажешь о том, чтобы стать чем-то ещё большим: одним из правящих богов нового мира?

— Такое может быть возможно? — пробормотал Гермес и щёки его начали заливаться румянцем.

— Я возьму тебя вместо Энлиля, по левую руку от себя. Энлиль, бог бурь, больше не актуален и он мне больше не нужен. Правда, он мой сын, но его родила Ки и поэтому у него получился омерзительный характер. Мне всегда было с ним тяжело. Я держал его около себя только потому, что на то время в месопотамском пантеоне не хватало по-настоящему сильных богов. Я думал заменить его Инанной, но она, кажется, не горела желанием, да и действовала на два пантеона и часто пропадала в олимпийской вселенной. Нет, характер Энлиля мне никогда не нравился. Подозреваю, что лучше я сумею поладить с своим правнуком… Как ты считаешь?

— Над этим стит подумать, — Гермес почесал макушку.

Уран-Ану хлопнул себя ладонями по коленям.

— И, конечно, каждый из нас, здесь присутствующих, понимает, что очень важно укрепить фибры, которые у нас появятся. Чем лучше они проживут свои короткие жизни в других измерениях, тем сильнее окажемся мы сами, когда войдём в Хаос и выйдем из него. Это очень важно. Никто из нас не хочет ослабеть. Если власть над богами уже сейчас окажется у нас, мы сможем вести работу с фибрами организовано и контролировать эти процессы. То есть, если кому-то потребуется помощь в этом деле, то общество богов будет уже обязано помочь. Если кто-то вздумает навредить другому, то будет наказан. Всё пройдёт цивилизовано и безопасно. Обдумай и это, Гермес. Я передам тебе свои вибрации, Гермес то же я сделаю и для моих дочерей. Если ты, правнук, примешь правильное решение сотрудничать со мной, ты всегда сможешь меня найти и поговорить со мной. Перейти на мою сторону. Инанна, конечно, на моей стороне, — махнул он в сторону Наны. — А ты, моя дочь Эрешкигаль? Что скажешь о том, что сейчас услышала?

Эрешкигаль смущённо усмехнулась:

— Какая может быть польза от меня? Сейчас актуально ораторство и деловой подход, нынче время Гермеса, да это всегда было востребовано людьми. Инанна — богиня любви, этого тоже всегда жаждали, да и будут жаждать всегда. А у меня-то уже и подвала нет, где я держала привидения.

— Но ты ведь до сих пор разговариваешь с умершими душами, — проговорила Нана. — Разве ты не можешь помочь отцу, ведя агитацию среди них? Они в таком бедственном положении, что согласятся на всё, лишь бы им дали возможность снова родиться и жить во плоти. Так вот, мы никому не позволим снова родиться на свет, пока душа не присягнёт богу неба и его новому пантеону! Это же я отвечаю ещё и за рождение, так что мы можем работать с тобой в тандеме, Эрешкигаль.

— Ай, да умница моя, иди, я тебя поцелую! — рассмеялся Уран-Ану, протягивая к Нане обе руки. Нана, поднявшись с кресла, примостилась рядом с ним на его диванчик. Отец обнял её и поцеловал в щеку. — А что моя другая дочь, Эрешкигаль? Тоже умница или нет?

Эрешкигаль зарумянилась до красноты.

— Ну, куда ж мне без вас деваться, — пробормотала она. — У меня никого кроме вас нет…

— Тогда иди, я поцелую и тебя! — развеселившись, закричал Уран-Ану. Эрешкигаль приблизилась к нему и он, поднявшись с диванчика, поцеловал и её.

— Тогда поцелуй и меня, прадед, ты искусил меня! — засмеялся Гермес, приближаясь к богу неба и тот обнял его и поцеловал. — Не знаю уж, насколько это всё реально и выполнимо, но главное — делать, а не гнить!

— И делать всё дальновидно, — наставительно произнёс Уран-Ану. — Укреплять свои позиции и учиться на ошибках прошлого и хорошенько продумывать каждый шаг, выгоден он или нет. Что нам требуется от смертных? Восстановление наших храмов, обряды, молитвы, жертвоприношения. Мы не будет с ними слишком жестоки. Это невыгодно. Нам больше не нужны человеческие жертвоприношения. Раньше боги требовали их от людей, чтобы проверить преданность тех или наказать. Нам всё это не потребуется. Невидимка, сын Метиды, отменивший человеческие жертвоприношения, добился благодаря этому большой, почти глобальной популярности и власти, значит, это было правильно. Мы поступим также. И мы не будем возвращать людей в древность, отнимать у них их научно-технические достижения. То, что теперь за них много делают машины, может быть богам даже выгодно. У них останется больше времени для поклонения нам. Как вы знаете, активное поклонение людей делает божество сильнее, а нам потребуется огромный запас сил, когда мы уйдём в Хаос, а главное, выйдем из него. Если люди сами захотят, пусть возвращают себе рабство или крепостное право, или тоталитарный режим, или пожелают жить по демократическим принципам — мы не будем препятствовать их решению. Для нас это не принципиально. Мы оставим им те права, что не ущемляют интересы богов. И если они будут служить нашим интересам, мы не только не будем донимать их всякими природными катаклизмами, эпидемиями, войнами и неурожаями, мы даже будем помогать им в делах и иногда посылать им то, о чём они будут нас долго и усердно молить. Ну, разве не гуманненько, а? — Уран-Ану обнял за плечи Гермеса и Инанну, глядя то на правнука, то на дочь.

— Гуманнее, чем когда бы то ни было, — прокомментировал Гермес.

====== Часть 37 ======

Затем боги снова расселись по местам: Нана теперь пристроилась на диванчик рядом с отцом, Гермес вернулся в своё кресло, а Эрешкигаль заняла кресло другое вместо краешка кровати.

Боги ещё долго говорили, рассказывая о себе и о других богах, кто о ком что знал и не заметили, как наступил вечер, а затем промелькнула ночь.

Было решено, что Гермес пока вернётся в пантеон Фемиды, во дворец из голубого мрамора и скажет, что всё это время находился в поисках Афродиты, блокировавшей свои флюиды божественности. И будет поддерживать телепатическую связь с Ураном-Ану и Наной.

Нана вышла провожать его на крыльцо.

— Я вижу, Гермес, ты ожил: глаза сияют и исчезла бледность, — заметила богиня любви.

— Рад, что ты внимательна ко мне, — проговорил Гермес, взяв в пальцы завиток её светлых волос и закрутив его за её маленькое ушко. — Но ничто не сравнится с блеском твоих глаз и твоим румянцем! — он наклонился к её губам, но она чуть отстранилась.

— Твой поцелуй теперь может быть только родственным, — заметила она. — Ты же помнишь, о чём мы говорили весь вечер, вчетвером с отцом и моей сестрой? Я поставила тебя в известность, что я невеста Вишну и намерена быть верной будущему мужу. Но если тебе одиноко, Гермес, я могу помочь тебе в любовных делах. Не со мной! — она засмеялась.

— Кто может сравниться с Афродитой, прекраснейшей из прекрасных! — вздохнул он. — И Лакшми, эта красотка из Тримурти выбрала не меня, а этого Гефеста! И что она в нём нашла? Почему бы ей не влюбиться в меня? Впрочем… Ооо, эта Эрешкигаль! Да, она определённо хороша! Прямо наливное румяное яблочко, а волосы цвета луны! Я бы не отказался от её любви…

— В таком случае, Гермес, пусть её красота будет стимулом перейти на нашу сторону. Вспоминай, как она хороша и думай о замыслах Урана-Ану.

— Я и так буду только об этом и думать.

Они поговорили ещё немного.

Уран-Ану снял купол непроницаемости и оба находились под наблюдением: Мохан, вернувшись с рухнувших небес на землю, поспешил в пансион к своей невесте ещё вчера, но не мог проникнуть в её жилище из-за этого купола. А теперь он увидел Нану, ранним утром вышедшую на крыльцо в обществе Гермеса, бывшего любовника. Сам Мохан находился в отдалении от крыльца, в зарослях невысокого дерева, Гермес и Нана не видели его, но сам он мог разглядеть их отлично. Ему пришлось воспользоваться способностью слышимости на расстоянии.

Гермес вёл себя непринуждённо, так бесцеремонно и нежно заложив локон Наны ей за ушко… Впервые в жизни Моханом овладела болезненная ревность. Но когда Нана уклонилась от поцелуя Гермеса и Мохан услышал их дальнейший разговор, то вздохнул с облегчением.

Однако, ему хотелось узнать причину столь раннего визита Гермеса и Нане и почему на ночь был поставлен купол непроницаемости.

Гермес растворился в воздухе, а Нана, зевнув, развернулась было ко входу в пансион, но Мохан окликнул её. Она радостно вскрикнула, сбежала с крыльца, подлетела к нему и обвила его шею руками:

— Мохан! Как же я скучала по тебе! Как же ты заставил меня тосковать!

Он поцеловал её в губы и ответил:

— Если бы ты знала, как ты заставила меня скучать по себе! Я даже ощутил себя предателем по отношению к своему пантеону: у меня на глазах рушился мой рай, боги были в панике, некоторых малых богов и души праведников утянуло в Эреб и нам едва удалось спасти их, а я, вместо того, чтобы пребывать в ужасе и горе, думал о том, что из-за этого рухнувшего рая я расстался с тобой и не знаю, как надолго… Никогда не думал, что я поступлю так!

— Надеюсь, богов и праведников спасли из недр Эреба? Всех до одного?

— Да. Только поэтому я позволил себе вернуться к тебе. Остальные боги сошли на землю и пребывают в унынии.

— Если всех спасли, то ты слишком строг к себе, Мохан, называя себя предателем. Ты самый благородный бог на свете, если не оставил тех, кто доверял тебе. Мы в ответе за тех, чьи судьбы нам вручены. Я бы ждала тебя годы, если потребовалось бы.

— Я тебе верю, Нана. Ты о чём-то разговаривала на крыльце с одним из ваших богов? Кажется, это Гермес?

Лицо Наны осветила сияющая улыбка:

— Мохан, произошло очень важное событие. Я сумела разыскать своего отца. Как мне это удалось, я, разумеется, тебе расскажу, но позже. Мой отец Уран-Ану до сих пор находится в пансионе, в моём жилище и я буду рада представить вам друг друга. Если бы ты знал, какими идеями и замыслами он полон! Мохан, он благословит наш брак и будет присутствовать на нашей свадьбе, что мне так хотелось!

— Что ж, пойдём, Нана. Тебе не нужно представлять мне бога Дьяуса, я знаком с ним, хоть он и редко появлялся в нашем пантеоне.

Нана испытывала потребность визжать от радости и прыгать, как девчонка, и ей стоило невероятного усилия воли не делать этого. Они взялись с Моханом за руки и двинулись в её жилище.

Уран-Ану о чём-то говорил с Эрешкигаль, должно быть, его интересовали подробности жизни этой ещё малознакомой дочери.

И тут перед ним предстала ополоумевшая от счастья Нана, державшая за руку бога Вишну, облачённого в чёрные одежды — должно быть, он облачился в них в знак скорби по рухнувшему раю.

Боги обменялись приветствиями.

Вишну оказался в кресле, где недавно только восседал Гермес, а Нана, запрыгнув на кровать, уселась по-восточному и принялась материализовывать блюдо с апельсинами.

Между Ураном-Ану и Моханом зашёл разговор о предстоящей свадьбе Мохана с Наной и, как ожидалось, бог неба одобрил их предстоящий брак и счёл его честью для себя и своей дочери и даже выразил желание помочь в подготовке свадебного торжества. Но усомнился, не вызовет ли это раздражение у других богов пантеона Тримурти: свадьба сразу после самого страшного события, разрушения святая святых — рая?

— Мы были готовы к тому, что однажды всё рухнет, — ответил Мохан. — К тому же, я намерен подготовить всё и всех к нашей свадьбе. Думаю, до нашего бракосочетания Нане будет лучше познакомиться хотя бы с самыми значительными богами нашего пантеона, чтобы на свадьбе она не чувствовала себя чужой.

— Я согласна, — отозвала Нана, материализуя маленький ножик. Она взяла один апельсин и принялась счищать с него кожуру. По комнате разлился сильный бодрящий цитрусовый запах.

— Я рад, что ты заботишься о душевном состоянии моей дочери, господь Вишну, — ответил Уран-Ану. — Это то, что ей нужно. А то, признаться, раньше я опасался, что она влюбится в какого-нибудь смертного и начнёт тянуть его за уши вверх, себя и его измучит, а толку выйдет мало.

— Отец, а разве ты не расскажешь своему будущему зятю о твоих планах? То, что говорил Гермесу?

Уран-Ану кивнул и заговорил о своих планах заставить служить себе армию Властей, Сил и Крылатых — примерно всё, что было сказано Гермесу. И неожиданно добавил:

— Я думал о том, что по правую руку от меня, как раньше, будет стоять трон Энки, он по-настоящему мудр, могуществен, но при это никогда не пытался затмить меня. Скромен. Он мне нужен. Гермес мне тоже нужен, как никогда. Зевс недооценивал этого парнишку. Но… Я кое-что ему недоговорил. Ещё было не время. Я подумал, что планы мои хоть и ох, как хороши, однако, стоит ли говорить о том, что на всякое действие всегда есть противодействие? Думаю, против моих замыслов будут воздвигнуты стены, я даже предвижу, кем. Поэтому было бы отлично заручиться поддержкой сильный союзников, у которых ещё есть влияние в этом мире, в отличие от других пантеонов… У союзников больше нет рая, но сила ведь осталась, правда, господь Вишну?

Нана перестала чистить апельсины, переводя напряжённый взгляд то на сосредоточенное лицо Мохана, то на говорившего отца.

— Но не думай, господь Вишну, что только в этом причина моего желание породниться с тобой, — продолжал Уран-Ану. — Я не стану пытаться воспользоваться твоей любовью к моей дочери и просить тебя помочь мне, как тестю. Просто я реально смотрю на вещи и понимаю, что всего три правителя не справятся с управлением всего земного шара. Три правителя было только на одну вселенную, на часть этого мира. А в глобальном масштабе требуется самое меньшее — в два раза больше правящих богов. Шесть. Шесть богов.

— Звучит заманчиво, — усмехнулся Мохан, — и нам, готовящимся когда-нибудь уйти в Хаос и выйти, и снова стать хозяевами жизни, на самом деле сейчас очень важно иметь как можно больше силы и власти. Я вижу твой план разумным и целесообразным, но с ним должны согласиться Брахма и Шива, чтобы нас стало шестеро на шести тронах.

— Не думаю, что они откажутся, — улыбнулся Уран-Ану. — Думаю, это то, что нужно нам всем: цель и действие.

В тот же день Уран-Ану увёл своих дочерей в своё жилище: это был замок на скале, окружённый вековыми дубами и соснами. Но комнату в пансионе оставили за собой, проплатив госпоже Елене ещё на месяц вперёд раньше срока.

Мохан теперь долгие часы проводил с Наной, они подолгу прогуливались по тропинкам неподалёку возле замка, мимо тенистых старинных деревьев или качались вдвоём на качелях, подвешенных за мощную ветвь какого-нибудь дуба. Или спускались к морю и плавали на яхте. Или забирались подальше, на вершины скал и сидели под порывами ветра, держа в объятиях друг друга. А порою их тянуло в совершенно дикие места жарких стран, где они купались в океане, ныряя в самые его глубины или колыхались на волнах, восседая рядом в материализованной гигантской перламутровой раковине или огромном цветке лотоса. Или же перемещались на айсберги южного полюса и прыгали по их сверкающим вершинам наперегонки. И время от времени они вместе летали, воспаряя чуть ли не до самых облаков, оглашая высокие просторы радостным смехом. Они были просто невероятно счастливы.

Время от времени они бывали на Кайласе и вместе читали книгу Судеб, а после много говорили о прочитанном, обсуждая это вдвоём или в компании Шивы, который расположился к Нане из-за её интереса к его книге.

А пока они наслаждались встречами, в замок у Уран-Ану являлись с визитом Брахма и Шива, которым Мохан успел поведать о предложении бога неба о власти над миром и они подолгу говорили, говорили, говорили.

Эрешкигаль больше не тянулась ни к вину, ни к чужим ложкам. Она беседовала с привидениями, живущими в замке. Её общества искали то Шива, то Гермес, также время от времени посещавший жилище прадеда. И она уделяла внимание то одному, то другому, или обоим вместе.

Эрешкигаль, так неожиданно обретшая отца и сестру, хотела удержаться рядом с ними во что бы то ни стало и была готова выполнять всё, что поручит ей отец. И ждала дня, когда начнёт работать вместе с Инанной, делать всё, чтобы глава их семьи обрёл власть над этим миром. Тогда не будет так страшно и одиноко. Она не сможет больше быть брошенной в этом мире.

Однажды Мохан привёл в замок четырёх богинь, успевших обустроить свои резиденции на земле. Пережитый ужас после разрушения рая уже начал утихать у некоторых богов из Тримурти и Мохан решил, что наступила пора готовиться к свадьбе, а значит, постепенно познакомить Нану с наиболее значимыми богами его пантеона. Это были богини уже знакомые нам Парвати, Майя, Сарасвати и Гаятри.

Мохан подумал, что знакомство Наны с богами следует начать с женской половины. Правда, она уже была знакома с Шивой, а после — с Брахмой, когда тот явился в замок её отца с первым визитом, чтобы осудить предложение править миром вшестером.

После знакомства в Брахмой Нана, оставшись с Моханом наедине, сказала ему:

— Я так и знала, что ты красивее других двоих Тримурти!

Она искренне так считала, хотя Брахма, когда она предстала перед ним впервые, тут же сменил образ старца с седой бородой на облик красивого румяного юноши, очевидно, желая этим впечатлить богиню любви. Но это не помогло ему стать в её мнении красивее её Мохана.

И вот, настала пора знакомства с высшими женскими божествами, всеми, кроме Лакшми, которая, казалось, окончательно забыла свой пантеон, проводя время среди олимпийцев.

Мохан сам материализовал угощение для гостей, зная их вкусы и предпочтения. Нане оставалось только встретить их вместе с Эрешкигаль.

Урана-Ану на то время не было в замке: он в компании с богами Тримурти отправился на переговоры с Силами и Властями.

Ожидая верховных богинь Тримурти, Нане вдруг пришла в голову шальная мысль: окропить все продукты вином Диониса, тем самым вином, что заставляло быть искренними. Что если вынудить этих богинь говорить правду, а не затаиться?

У самой Наны были пилюли, способные нейтрализовать действие вина Диониса. Эти пилюли были изобретением Гекаты и получены Наной от неё же.

До начала сумерек Геката была подругой Наны. Богиня Афродита часто бывала у неё в гостях, в её подземелье, красивом таинственном подземелье, с чароитовыми стенами, освещаемыми огнями в золотых светильниках. В этой обители богини-колдуньи начинало сосать под ложечкой от сладкого ощущения тайны и мистики, чего-то непознанного и необычного и одновременно было уютно и спокойно. Мерно клокотали в горшках зелья, шныряли туда-сюда странные бестелесные существа. А ещё в подземелье Гекаты были плантации магических цветов, горевшие в темноте, как неон. И что только не создавала богиня колдовства из них! Как бы ни были могущественны олимпийские боги, а без зелий этой богини не обходилось. Самым популярным из них был настой, дававший внутреннее равновесие, благодаря которому боги и обретали то самое знаменитое олимпийское спокойствие, ставшее притчей во языцех.

Геката также действовала и в некоторых других пантеонах, даже заокеанском, где её звали Малинальшочитль. Она не очень любила бывать на Олимпе и богиня любви сама приходила к ней в гости. Геката была ей рада. С Афродитой следовало дружить. Потому что время от времени всем хотелось влюбиться хоть в какого-нибудь бога леса или смертного и получить взаимную любовь. Геката, конечно, умела готовить приворотные зелья, но она также знала, что действуют они не так сладко и долговременно, как энергии любви, направленное самой Афродитой.

— Тебе следовало бы возобновить вашу дружбу с Гекатой, — как-то заговорил с ней отец. — Она бы пригодилась нам в наших делах. Кроме шести правителей мира мы собираемся также создать элиту из наиболее сильных богов. Геката так могущественна, что вполне могла бы в неё войти, если бы согласилась нам помогать. А как хороша собой! — Уран-Ану на несколько секунд вдохновенно прикрыл глаза. — Даже когда пребывает в ипостаси пожилой дамы, её красота никуда не девается. Увы, она не для меня, как и прочие красавицы, — с грустью добавил он. — А дружбу с ней восстанови, Нана. Ничего не рассказывай ей пока о наших замыслах. Мы сделаем это позже. Просто пообщайся с ней, узнай о её планах и настроениях. И пригласи в гости в мой замок.

Нана послушалась отца и Гермес проводил её туда, где теперь почти постоянно обитала Геката: она восстанавливала своё чароитовое подземелье.

Богиня колдовства обрадовалась появлению Афродиты, богини обнялись и расцеловались. А после прошли в восстановленную часть подземелья.

Нана они поговорили, вкратце рассказав друг другу о своих похождениях. Нана передала ей приглашение Урана-Ану погостить в его замке и Геката пообещала подумать над этим. А после вынесла из своей кладовой те самые пилюли, что нейтрализовывали влияние вина истины, а также небольшой голубой флакончик с разбрызгивателем. Колпачок на разбрызгивателе был с узким носиком.

— Здесь жидкость, одной капли которой хватит для того, чтобы обратить в камень даже очень сильное божество, правда, всего на несколько часов, — пояснила Геката, вручая флакончик Нане. — Так скажем: от двух часов до шести, не больше. Но этого достаточно, чтобы предотвратить нападение и успеть убежать. Главное, быть внимательной и следить, чтобы носик колпачка был направлен не на тебя по нечаянности, а то сама обратишься в камень.

— Спасибо за ценное зелье, — улыбнулась Нана. — Но от кого мне бежать? Разве мне угрожает опасность?

— Это на тот случай, если надумаешь-таки побывать в голубом дворце, где нынче чуть ли не живут постоянно все олимпийцы.

— Милая, да что же там такое творится, что ты дала мне это зелье, чтобы защищаться?

— Я не часто бываю на сборищах олимпийцев, а сейчас и вовсе неохота. Дело в том, что сейчас на их пирах вошло в моду рукоприкладство…

— Что, что? — не поверила своим ушам Нана. — Боги Олимпа дерутся на пирах, как смертные пьяницы в пивнушках? При Зевсе случались ссоры на пирах, но чтобы кто-нибудь посмел устроить драку!..

— Нынешняя царица не видит в этом ничего дурного. Более того, она считает открытую драку чем-то более честным, чем, как это она называет «козни за спиной», как это было прежде».

— А Зевс?.. Он равнодушно смотрит на то, как разрушается порядок в пантеоне, которым прежде правил он?

— Зевс отделился окончательно от всех. Он поселился где-то в странах третьего мира и не выдаёт своего места нахождения, как будто никого не хочет видеть.

— Тогда я не понимаю другого: почему боги держатся возле этой новоявленной царицы, не способной держать дисциплину, почему не разбредутся восвояси?

— Думаю, у детей Зевса сильны старые скрепы, привычка держаться друг за друга и выполнять волю отца. Если отец сказал, что отныне царица — Фемида, то так тому и быть, никуда не денешься.

— Я слышала, что в этом голубом дворце собираются также боги други пантеонов?

— Да, некоторые там даже живут наравне с нашими. Боги египетского пантеона, месопотамского, даже боги северных пантеонов. У всех свои цари и их правители на полном серьёзе собираются на советы.

— О чём же они могут советоваться?

— А что сейчас больше всего интересует богов? Захват власти над миром.

— И что, они что-то дельное решили?

— Если бы решили, то в мире наверняка что-то бы произошло.

Они поговорили ещё какое-то время и Нана, напомнив Гекате о приглашении в гости к Урану-Ану, а также приглашение на свою свадьбу с Моханом, собиралась распрощаться с ней. Но вдруг внезапное явление отвлекло на себя внимание двух богинь.

====== Часть 38 ======

Перед ним появилась стройная темноволосая женщина в облегающем серебристом платье с длинными расширенными к низу рукавами. Серые глаза её смотрели не мигая и казалось, что они сделаны из металла и при этом их выражение было колючим, как будто из них выступали гвозди.

— Ого! Сама царица олимпийских богов пожаловала! — пробормотала Геката.

Фемида не удостоила её взглядом и её немигающие глаза пронзили Нану.

— Что происходит? — холодно произнесла богиня правосудия. — Я предполагала, что ты не явилась на мой зов потому, что всё ещё пребываешь в обиде. Хотя мне кажется это странным. Мы имеем право разобраться, кто предан пантеону, а кто стал врагом. Ты, вроде бы, не враг и не предавала свою семью. Однако, твоё поведение вводит в заблуждение. Мне известно, что Гермес, посланный за тобой, зашёл в твоё жилище, а зачем и что там происходило, неизвестно, потому что вы укрылись там за куполом непроницаемости. Можно было бы подумать, что вы остались там вдвоём, вспомнив старые отношения, но купол был установлен не вами и там находился кто-то ещё. Вы провели ночь в старом пансионе, но не вдвоём. Итак, что вы скрываете от всех нас?

— Ого! Да за Гермесом, когда он был послан за мной, была ещё слежка? А за тем, кто следил за Гермесом, тоже следили? — возмутилась Нана. — Зачем вам всё это нужно?

— Ты лучше спроси, зачем им нужно на пирах поить олимпийцев вином истины, — ввернула Геката. — Ведь после того, как каждый начинает пьяным языком высказывать всё, что думает, и начинается бойня между богами.

— А в самом деле, зачем и для чего это? — Нана удивлённо-вопросительно уставилась на Фемиду.

Та усмехнулась, но в её металлических глазах не появилось и смешинки:

— Должна же я познать нутро тех, кем я обязана управлять. Признаться, я прожила с вами вечность, но вы почему-то так и остались для меня тайной за семью печатями. Я только хочу понять, что вы из себя представляете.

— Однако, что-то это изучение затянулось, — заметила Геката.

— За один раз не изучишь сущность многих даже благодаря вину Диониса. Однако, у меня вопрос к Афродите, — Фемида снова вонзила взгляд в лицо Наны. — Почему ты сделала это, почему ты создала столько влюблённых пар и чего ты этим добиваешься? Может, твоя цель — власть над миром? — в голосе её завибрировала насмешка.

Нану покоробила эта насмешка в голосе богини правосудия. Она также, не мигая, посмотрела в глаза той и ответила с вызовом в голосе:

— А если это так? Что если я решила, что любовь должна править этим миром?

— Для того, чтобы стать владычицей мира, надо иметь хотя бы сильную волю.

— О да, и ещё надо быть пригодной для того, чтобы править, надо уметь быть лидером, а не самодуром. У Зевса это получалось, его божественная природа была на это «заточена», он был лидером. Поэтому удержал власть на века. А ты удержишь ли? Ты — божество охраняющее, а не правящее. Твоё предназначение в том, чтобы держать уже созданный порядок, а не создавать новые порядки. Ты пытаешься творить новый образ жизни, но происходит только разрушение. Прошло не так много времени, как ты стала царицей, но ещё немного — и боги покинут тебя, рассыпятся, как горох и чем ты удержишь их?

— Я удержу с помощью Сил и Властей, что вернутся ко мне на службу, — гордо вскинув голову, промолвила Фемида.

— Разве они тебе подчиняются?

— Подчинятся. У нас есть план.

— Но ты ничего мне о нём не скажешь?

— Сказать тебе? — голос Фемиды становился всё более ледяным и режущим. — А откуда я знаю, друг ты или враг?

— Ну, как же, я же прошла проверку на «вшивость», — со злым смешком проговорила Нана.

— Это было не вчера. После проверки ты снова ведёшь себя, подрывая доверие пантеона.

— А что я сделала? — Нана повысила голос, теряя терпение. — Я богиня любви, я не имела право создать столько влюблённых пар, сколько мне взбрело в голову?!

— А причина? — голос Фемиды также начал повышаться. — С чего это ты вдруг так расщедрилась? Раньше за тобой такого не наблюдалось, чтобы ты осчастливливала смертных в таких масштабах!

— Теперь другое дело. Я влюблена и счастлива! И хочу осчастливливать других! Если хочешь, это было моим эмоциональным всплеском, моей причудой. Зевс бы это отлично понял!

— Намекаешь, что я недостаточно сообразительна? — в бесстрастных металлических глазах богини правосудия блеснули искры обиды.

— Ты же сама сказала, что мы для тебя тайна за семью печатями. Хотя меня можно было бы и изучить за долгие века. Не такая уж у меня и загадочная и таинственная натура!

— А вот тебя-то я как раз и изучила! — в голосе Фемиды, всегда ровном и хладнокровном завибрировали нотки бешенства и в нём даже появилось какое-то дрожание. — Ты — двойственная!

— Тоже мне тайна! — с издёвкой бросила Нана.

— И я тебе никогда не доверяла! — голос Фемиды всё больше набирал дрожания.

— Думаешь, я тебе доверяю? — Нана всё больше ярилась. — План у неё, видите ли, есть, как подчинить себе Силы и Власти! И Крылатиков, да? Это всё иллюзии, моя дорогая, иллюзии! Ты стала мечтательницей! Силы и Власти ненавидят богов! Ты не посмеешь с ними даже заговорить!

Глаза Фемиды округлились и полезли из орбит, очевидно, гнев её просто зашкаливал. Никогда и никто не видел её в наплыве таких эмоций. В глазах других богов она была чем-то вроде каменного идола: лишённого простых живых чувств, всегда уравновешенная, холодная, как айсберг, жёсткая и невозмутимая. А теперь с ней творилось что-то невероятное. По лицу её забегали желваки, губы посинели и задрожали, затряслись и плечи. А потом… Из глаз её вдруг хлынули слёзы.

— Я знаю, как поступить! — истерично проорала она. — Мы все ищем Метиду и найдём её, как бы она ни мудрила, прячась от нас! Мы сумеем сделать это! Слышишь?! Мы сможем! И мы заставим её выдать нам секрет, как её сын переманил на свою сторону Сил и Властей! Если она будет молчать, мы применим пытки! Мы будем беспощадны с ней, как когда-то она с нами! Ей придётся развязать язык! И тогда ты, — она ткнула пальцем в сторону Наны, — и ты, — она навела палец на ошалевшую от невиданного зрелища плачущей Фемиды Гекату, — пожалеете, что вовремя не встали на нашу сторону!

— Ага, вот он, ваш куцый план! — хмыкнула Нана. — Довольно размытый к тому же, надо сказать. Как примитивно!

Фемида, наконец, как будто опомнилась, что публично продемонстрировала слабость, да, к тому же, наболтала лишнего. Она окинула диким зловещим взглядом Нану и Гекату и поспешила раствориться в воздухе.

Геката, увидевшая железную Фемиду в состоянии психического срыва, впала в «ступор» и долго не могла прийти в себя.

Нану же это всё только насмешило. И, к тому же, она сделала вывод, что богиня правосудия не такая уж и несгибаемая. Если она умеет смотреть, не мигая, своими жуткими металлическими глазами, это ещё не значило, что её ничем нельзя сломать. И сломалась-то из-за обычной перебранки между женщинами, всего лишь из-за слов. Кто бы мог подумать! А ведь раньше она лучше держалась, даже когда выносила суровый приговор своему сыну Прометею…

Нана вернулась во дворец отца и поведала пятерым планируемым владыкам мира о своём визите к Гекате и встрече с Фемидой.

Да, богов, решивших завладеть властью над земным шаром было пока пятеро, а не шестеро. Тот, кто должен бы стать шестым, Энки, был найден Ураном-Ану, но Энки колебался. Он обитал в голубом дворце, вместе с другими богами и также, как и они был растерян и обескуражен. Он провёл сумерки в Тартаре, закованный в цепи и всё ещё не мог прийти в себя. В своё время он был слишком велик и значителен, чтобы просто так принять то, что с ним случилось.

Нана поведала пятерым богам о истерике Фемиды со смехом, изображая гримасы этойбогини и насмешила богов так, что они хохотали во всё горло.

А потом, когда веселье прошло, задумались о том, что хоть план Фемиды отыскать Метиду и развязать той язык был вилами по воде писан для самой Фемиды, но для них, могущественных богов, он может стать запасным вариантом.

О пилюлях, нейтрализующих вино истины и зелье, обращающем в камень, Нана умолчала, считая это чем-то незначительным. Она не собирается идти на пир к богам в голубой дворец и, возможно, дары Гекаты ей не пригодятся.

И вдруг она поняла, что пилюли против вина истины могут сослужить ей службу.

Она готовилась к встрече с четырьмя богинями и это вызывало в ней внутреннее напряжение. Она не знала их, но очень хотелось познать их, что они из себя представляли на самом деле.

Кое-что она прочла о них из Книги судеб, которую изучала вместе с Моханом. Когда она увидела на живой картинке богиню Майю, эта богиня не понравилась ей. Узнав, что Майя — богиня иллюзий в пантеоне Тримурти, Нана не восприняла её всерьёз, решив, что это наверняка жалкое божество, вроде олимпийской богини лжи Аты, которой был запрещён вход на Олимп.

Парвати или Кали, грозная победительница полчища демонов, не показалась Нане такой уж грозной и свирепой, даже не было ничего общего с тем безумным существом с выпученными глазами и высунутым языком, как изображали в храмах эту богиню. В Парвати было даже что-то озорное, жизнелюбивое, остроумное.

Информация о Сарасвати вызвала у Наны раздражение. Сведенья из книги говорили о том, что это была упрямая и строптивая богиня, хотя и покровительствовала мудрости и искусствам. Нана не любила упрямых и строптивых и эти качества не укладывались у неё с понятиями о мудрости. Они напоминали ей Прометея, из-за них он тогда заварил эту несуразную кашу, навредив и богам, и людям, а главное — себе. ” — И скажите на милость, где тут мудрость? — рассуждала Нана. — Мудрость — это когда делаешь всё на пользу себе, когда прибавляешь себе добра и чем больше его у тебя, тем можно считаться мудрее. А где мудрость, если от тебя добро убывает, а вред прибывает? Вот и эта Савитри-Сарасвати только навредила себе, Брахма привёл вторую жену, эту Гаятри. Но ещё большей глупостью со стороны Савитри было позволить этой Гаятри остаться второй женой Брахмы, когда в её воле было всё это прекратить.»

Личность Гаятри больше всех других огорчила Нану. Эта богиня была очень хороша собой, вероятно, когда в далёкие времена она была обычной смертной пастушкой, это была обычная невзрачная девушка, каких на Земле обитало миллионы. Став божеством, она обрела достойную её супруга Брахмы внешность. Это была луноликая красавица, с ласковыми коровьими глазами, опушёнными длинными густыми ресницами, аккуратными чёрными бровями, свежая, сияющая. Но главной особенностью её очарования являлись даже не черты её лица, а его выражение. Это было лицо очень застенчивой, скромной, милой и тихой девушки. Обычно такие качества натуры делали свою носительницу незаметной, неинтересной, скучной и производили, порою, ложное впечатление, что она глуповата. Однако, Гаятри они поразительно шли, они придавали ей обаяние и казалось, что даже помогли бы свести с ума любого мужчину, какого бы она пожелала. Они словно наделяли её женской силой, харизмой, перед которой трудно устоять.

Глядя на её лицо, Нана впервые за века бессмертия ощутила укол зависти. Прежде она никогда не знала этого чувства. Ей казалось, что завидуют только ей и многим хотелось быть ею. Нет, она не хотела бы ни в коем случае стать Гаятри. Ей только подумалось, что богиня с таким добродетельным лицом, как у этой одной из бывших жён Брахмы, наверняка обладает отличной репутацией, чего у неё, у Наны никогда не было. Без сомнения, такую благонравную жену хотят абсолютно все мужчины. Этой Гаятри не надо быть богиней любви, чтобы покорять сердца противоположного пола.

И от этих мыслей Нана ощутила уже другой укол: ревности. Ей подумалось, что если Гаятри, разведясь с Брахмой, выбрала бы себе в супруги Вишну, он бы не смог от неё отказаться. Он собирается жениться на Нане только потому, что Гаятри к нему равнодушна. А если бы он вызвал у Гаятри интерес, то он выбрал бы её и не помогло бы Нане привлечь его к себе никакими энергиями любви. Гаятри такая хорошая, что её хорошесть, без сомнения, сильнее могущества самой сильной богини любви.

А что если бы по сценарию судьбы Вишну был бы с самого начала женат на Гаятри? О, он так сильно любил бы её за её скромность и добродетель, что не развёлся бы с ней ни за что.

А если Гаятри передумает и решит, что ей подходит Вишну, что же, тогда он бросит её, Нану и уйдёт к Гаятри?

Нана ощутила, как в груди её нарастает тяжёлый слёзных комок. Она даже сама не заметила, как слишком громко и тяжело задышала от нараставшей волны ревности.

Мохан, читавший книгу судьбы, удивлённо повернул к ней лицо:

— Что с тобой, любимая? Тебя что-то взволновало?

Нана почувствовала, что не сможет сдержать слёзы. Её не хотелось, чтобы Мохан увидел её плачущей и начал задавать вопросы. Она поднялась было с седалища и хотела убежать подальше, чтобы дать волю слезам, но Мохан проворно обхватил её за талию и прижал к груди:

— Куда же ты от меня убегаешь?

И тут слёзы предательски хлынули из её глаз и она безудержно разрыдалась. Она сильно разозлилась на себя. Вот ведь, мало того, что не хватило силы воли не расплакаться, да ещё и накрутила себя так, что ревнует без причины. Как это ещё назвать, если не бешенство с жиру, если твой мужчина со всех сторон хорош с тобой, любит тебя и верен тебе, наслаждаться бы счастьем, так нет же, надо надумать какие-то проблемы, причину для ревности, дать волю идиотским фантазиям, да ещё и выдать себя слезами, что такой бред мог прийти в голову! Ей стало стыдно и она прикрыла лицо руками. А ещё недавно смеялась над истерикой Фемиды! А теперь вот сама опозорилась перед любимым.

— Милая, что тебя расстроило? — допытывался Мохан. — Ты мне скажешь?

— Не скажу, — всхлипнула Нана. — Мне стыдно.

— Ты стыдишься меня? Но разве мы уже не единое целое, что от меня можно что-то скрыть?

— Если я отвечу, то упаду в твоих глазах! — прохныкала Нана. — Я… Я подумала… Вернее, скажи мне, что ты думал о богине Гаятри, проживая с ней века в одном пантеоне?

— Плохо думать о ней у меня не было причины.

Нана оторвала ладони от мокрого лица и губы её задрожали.

— Значит, ты думал о ней хорошо?

— Только хорошо. Как она и заслужила.

Заплаканные глаза богини любви начали расширяться от волнения.

— То есть, ты замечал все её добродетели?

— Без сомнения, если добродетели есть, их нельзя не замечать.

— И ты ими восхищался?

— Добродетель всегда восхищает.

Нана ощутила, как в животе притихли щекочущие бабочки и вместо них появился неприятный жгучий комок.

— Значит, если бы сценарий судьбы сделал бы Гаятри твоей женой… Ты был бы счастлив, что твоя жена такая скромница, застенчивая, тихая? — произнесла Нана и тут же почувствовала себя полной идиоткой. Надо же, мало того, что беспричинно заревновала, да ещё и умудрилась сказать об этом вслух!

Но Мохана это только развеселило и он рассмеялся своим бархатным мягким смехом.

— Любимая, вот уж не ожидал, что ты заревнуешь меня к Гаятри! Но почему именно к ней?

— Потому что она неотразимо прекрасна в своей скромности… Я ещё никогда не видела, чтобы кому-то так шла скромность, так украшала!

— Вот как? Надо присмотреться к Гаятри, как это её украшает скромность! — Мохан явно желал поддразнить Нану. — Как же я этого раньше не заметил? Спасибо, что ты подсказала!

Нана улыбнулась сквозь слёзы.

— О, я понимаю, это невероятно глупо, что я приревновала тебя без повода. Но ведь ты был бы доволен, если бы сценарий судьбы сделал Гаятри твоей женой?

— Если бы сценарий судьбы сделал Гаятри моей женой, я бы решил, что моя жена больна и был бы озабочен, как ей помочь. Я бы не вынес её застенчивости и такой повышенной скромности. Женщина, конечно, должна быть скромна, но по мне, так и в скромности нужна мера. Если женщина застенчива через край, значит, она робка, боится мужа. А значит, постесняется быть откровенной, не решится с мужем дружить. Меня напрягает скрытность в женщинах. Скрытность, это, конечно, не такое зло, как ложь, но при определённых обстоятельствах грань между ними может стереться. Я не вынес бы лжи от жены. Меня бы это ужаснуло. Если ты заметила, я стараюсь быть таким, чтобы у моей женщины не было повода стесняться быть со мной откровенной. Я поступаю как друг, я стараюсь быть понимающим, я поощряю откровенность, со мной можно говорить о чём угодно, как с другом, я мягок и не тороплюсь осуждать. Разве не так, Нана?

— Именно так, милый.

— А душу робкой женщины не возьмёшь и этим. Если женщине нравится бояться своего мужчину, то тут уж поделать ничего нельзя. Воля женщины — это свято, — Мохан засмеялся. — Вот поэтому Гаятри никогда не трогала моего сердца, хотя я не могу не признать её добродетельности.

Нана облегчённо вздохнула и этот собственный вздох неожиданно насмешил её и она громко захохотала.

Мохан взял её руку:

— А ты всегда будешь откровенна со мной? Что тебя сейчас насмешило?

— Собственная глупость. Ну, если хочешь прямого ответа и откровенности, то да, я беспричинно приревновала тебя к Гаятри, — Нана смущённо опустила глаза. — Я понимаю, что это глупо. Я же всё-таки не богиня мудрости и разума!

— Уже легче! — Мохан окончательно развеселился. — Кажется, все богини разума и мудрости слишком часто попадают в переплёты, этого бы я тоже не вынес!

— Думаешь, я слишком глупа?

— Золотая середина. Без крайностей. А то у нас в пантеоне говорят: конец — это начало. Намудрить сверх меры — совершить глупость.

— Но у вас в пантеоне много мудрецов!

— И они не главные боги. Правда, могущественны, но ни один из них не стал господом богом из Тримурти! — лукаво улыбнулся Мохан.

— То есть, ты не назвал бы мудрецом и себя?

— Какая хитрая, ловит на слове! — всплеснул руками Мохан. — Я — исключение, я способен быть мудрым в такой степени, чтобы быть господом этого мира, а не остаться просто в звании мудреца!

— Тогда ты такое же счастливое божество, как и я. Многие завидуют на мою судьбу. Только я сделала глупость сейчас, позавидовав на скромность и застенчивость Гаятри. Мне подумалось, вдруг она более хорошая, чем я.

— За века мы так и не сумели достаточно понять друг друга, чтобы судить о том, кто лучше кого.

Эта последняя фраза Мохана и побудила Нану прибегнуть к вину истины. За века боги так и не познали друг друга, почему бы этому не произойти сейчас? Напрасно, что ли, Дионис изобрёл такое чудное вино?

Она приняла пилюлю Гекаты и снабдила ею Эрешкигаль и вдвоём они ожидали прихода богинь из другой вселенной.

И вот они явились.

====== Часть 39 ======

От них веяло праведностью и правильностью и Нане снова сделалось не по себе, да и Эрешкигаль как-то беспокойно задвигала руками.

Они обменялись любезными приветствиями и улыбками и расселись за стол.

Поначалу между богинями царило какое-то напряжение, пытались вести беседу в слащаво-приторном русле, осторожно подбирая слова, не менее осторожно задавая вопросы, ничего не имеющего общего с неудобными.

И Нана, то и дело бросая мимолётные взгляды на Гаятри, ощутила, как снова едва удерживает слёзы. Вживую эта богиня выглядела ещё очаровательней в своей добродетельности и скромности и Нане помнИлось, что, должно быть Гаятри более достойна любви Вишну, чем она, Инанна-Афродита. От этого стало больно, как будто внутри кололо жёсткой щёткой. Она собрала всю волю в кулак, чтобы снова не разрыдаться. Она уже опозорилась перед Моханом со своими слезами, не хватало ещё осрамить себя перед этими малознакомыми богинями, такими важными, серьёзными, правильными и мудрыми!

Облегчение наступило только тогда, когда гостьи, наконец, попробовали сладости на столе, запивая их сливками и соками. Через несколько минут после этого у них начали блестеть глаза, расслабляться мышцы на лицах, манеры стали раскованнее.

Даже в коровьих глазах Гаятри появилось что-то шальное, её длинные густые ресницы игриво захлопали, на нежных полных губах заиграла совсем не застенчивая улыбка. Неожиданно она повернула к Нане сильно разрумянившееся лицо и спросила:

— Дорогая, а что бы ты могла рассказать о царе вашего пантеона, Зевсе? В книге Шивы на живой картинке он показался мне таким прекрасным, могучим, властным, очаровательным в своей грозности… И одновременно в нём столько нежности, столько ласки…

Нана едва не расхохоталась от неожиданности. Так вот кто вызвал интерес у этой скромницы! Кто бы мог подумать, что такая робкая и стеснительная особа вдруг обратит внимание на свою полную противоположность: мужчину, перед которым утрачивали бойкость даже более разбитные женские божества.

Богиня Майя вдруг громко фыркнула. До сих пор она старалась как можно меньше произносить слов, только широко натягивая деланную улыбку на рот. Её чёрные, как ночь, глаза, казалось, слегка косились и в их глубине сверкали злые искорки. Но капли вина Диониса, очевидно, сделала своё дело и она заговорила:

— Зевс! — она снова презрительно фыркнула. — Что можно сказать о нём, кроме того, что он ещё порочнее, чем все боги его пантеона! И вот, началось разложение и у нас после этих ваших разводов! — она окинула раздражённым взглядом трёх богинь из Тримурти. — Нет чтобы оставить всё как есть, так нет же, всё надо сделать по-своему! Вот вам пожалуйста: наших богов уже потянуло к олимпийским богам! Лакшми уже поселилась у них, Гаятри заглядывается на их бывшего порочного царя, Вишну женится на их богине, которая, к тому же, действовала также в диком месопотамском пантеоне! Что будет, когда он приведёт её в наше общество?! И это один из лучших богов!

— Да петух он напыщенный, этот Вишну! — выпалила Сарасвати. У Наны и Эрешкигаль от удивления отвисли челюсти. Они ожидали услышать откровение от богинь Тримурти, но кто бы подумал, что слишком быстро всё зайдёт так далеко! А Сарасвати продолжала:

— Чем это он лучший? Скажем прямо, он проспал этот мир, продрых в нирване, пока смертные плодились, как блохи и окончательно загадили экологию хотя бы в нашей вселенной. Да, они загадили весь мир, но наша вселенная теперь напоминает помойку. Куда смотрел Нараяна, а? А где были два других Тримурти? Всё аскезы, да медитации, а грязь теперь не разгребёшь. Так что теперь сетовать, что Вишну женится на богине из другого пантеона? Хорошо ещё, что на этой добродушной безобидной простушке, — она небрежно махнула в сторону Наны, — а не на какой-нибудь Деметре.

Нана не обиделась за то определение, что дала ей Сарасвати. Её вполне устраивало, когда кто-нибудь считал её глупее и слабее, чем на самом деле, не воспринимал всерьёз. Это давало больше воли и избавляло от излишней ответственности. Но её поразило, почему у Сарасвати оказалось такое отторжение по отношению к Деметре, которую Нана считала спокойной и интеллигентной. Нана спросила Сарасвати, что той не нравится в Деметре.

— Как что! — лицо богини мудрости и искусства даже исказилось от возмущения на вопрос богини любви. — Неужели не понятно? Не пристало богам заниматься шантажом, разве что это какие-то низкие боги, мало чем отличающиеся от демонов!

— Шантажом? — удивилась Нана. — Ого! Я что-то не знаю о богах своего пантеона? Третий глаз Шивы видел что-то больше? О каком шантаже ты говоришь?

— Как о каком!!! — раздражение Сарасвати от недогадливости «добродушной простушки» явно нарастало. — Я понимаю, что она была огорчена тем, что судьбой её дочери распорядились помимо её воли, но при чём тут несчастные смертные? Почему она отыгралась на них, лишив их урожаев, продовольствия, требуя, чтобы ей вернули дочь?

— А что же ей оставалось делать, не драться же ей с Зевсом врукопашную, чтобы добиться от него желаемого, — пожала плечами Нана.

— Морить смертных голодом тоже не выход! — заорала Сарасвати, хлопнув ладонью по столу так, что посуда задрожала. — Мало того, что она шантажистка, так в ней нет и капли человеколюбия!

— Ты рассуждаешь о человеколюбии прямо как Прометей, — осторожно заметила Нана.

— А мне и вспоминать противно, как я была смертной, — заметила Гаятри, допив сливки из своей чашки, и наливая себе сок из золотого кувшина, усыпанного изумрудами. — Счастье женщины зависит от её поступков! — Гаятри подняла вверх пальчик. — Если она заслужит счастье, то имеет на него право. Вот когда я была простой смертной пастушкой, я уже тогда знала, что надо вести себя очень хорошо, стать лучшей из женщин, чтобы в твоей жизни произошло что-то из ряда вон выходящее и твоим мужем стал не какой-нибудь задрипанный пастух, а кто-то повыше. И вот, моим мужем стал сам Брахма! Правда, — голос её вдруг слёзно всхлипнул, — он не оправдал моих ожиданий. Я сделала всё, чтобы доказать, что я лучше Савитри, чтобы Брахма сделал меня либо единственной женой, либо, на худой конец, главной. А он не сделал! — из глаз богини ручьями полились слёзы.

— Аааа, так вот чего ты добивалась все века нашего совместного проживания! — зло сузила глаза Сарасвати. — Значит ты, голубушка, всё это время пыталась меня подсидеть! А притворялась, что тебе нравится мне подчиняться, уступать и признавать моё главенство!

— Я хотела продемонстрировать Брахме свою кротость и покладистость! Я надеялась, что он это оценит и на фоне твоей строптивости и упрямого характера я буду смотреться особенно привлекательно, разительно отличаясь от тебя!

— Да вы обе были Брахме не нужны, — вставила Парвати. — Он даже не расстроился, когда вы его выгнали!

— Можно подумать, Шива сильно расстроился, что ты его оставила!

— Может и не расстроился. Зато я теперь имею возможность обрести новую любовь и эта крошка мне поможет, правда? — широко улыбаясь, обратилась Парвати к Нане и вдруг совершенно бесцеремонно ущипнула её за щеку.

” — Мощное, однако вино истины у Диониса! — подумала Нана. — Какие-то капли, а вот как этих праведниц понесло. Ладно, смирюсь с их распущенным поведением, лишь бы их нутро понять. А не спроста эта Гаятри меня напрягла… Тихоня своего не упустит. Вот такая высмотрит мужчину, наметит его себе в мужья, любой ценой будет находиться с ним рядом, даже прислуживать его жене станет, лишь бы доказать мужчине, что она лучше его жены и привлечь его к себе. Не даром я почувствовала, как она опасна. Но что это было за наваждение, что я приревновала к ней Вишну и пустила слезу? Она на самом деле ему неинтересна. Да она же скучна в своей скромности и застенчивости, когда трезва. Вишну любит общение с женщиной и откровенность, а эта только мычать и сумеет.»

— Значит, ты пыталась меня превзойти и возвыситься надо мной, а то и вовсе забрать у меня Брахму! — Сарасвати всё больше кипятилась. — Это в благодарность за то, что я тебя пожалела, потому что ты была такого жалкого происхождения и сама была такой жалкой, когда валялась у меня в ногах! Я тогда подумала: «На фоне этой убогой я буду выглядеть особенно величественной и восхитительной, пусть она всегда будет рядом, чтобы Брахма мог сравнить, какая я мудрая, талантливая, да ещё и великодушная, потому что позволила остаться этому ничтожеству, а не уничтожила её! Кто знает, может, я и добилась своего, если Брахма всё-таки не сделал тебя не только единственной, но и главной женой!

— Так вот оно, твоё фальшивое великодушие! — воскликнула Гаятри. — Ты лицемерка и всё твоё снисходительное отношение ко мне являлось всего лишь корыстным помыслом показать себя в выгодном ракурсе!

— А у тебя не так? Ты-то призналась, что хотела доказать Брахме, что ты лучше меня, лживая скромница!

Эрешкигаль, до сих пор не проронившая ни звука, вдруг подала голос:

— Они ещё подерутся, эти правильные во всех отношениях особы.

Сарасвати и Гаятри, несмотря на воздействие вина истины, как будто опомнились и умолкли, сурово глядя друг на друга исподлобья.

Глаза Парвати сделались совершенно пьяными, как будто она выпила бокал вина истины, а не проглотила несколько его капель. Она повернулась к Нана и произнесла:

— Я очень хочу замуж. Я не глупа и понимаю, что для того, чтобы брак стал удовольствием, а не вечным поводом раздражаться, с богиней любви следует дружить. Если у женщины есть ум, то она понимает, что с богиней любви надо дружбу водить, а не войну затевать… Я им всем говорила с самого начала, что это глупо — иметь что-то против тебя…

— Ого! — улыбнулась Нана, но глаза её остались серьёзными. — И кто же что-то имел против меня?

— Я! — выпалила Майя. Нана перевела на неё взгляд и отшатнулась, настолько лицо этой богини было искажено гневом и ненавистью.

— Причина?

— Я хочу, чтобы женой Вишну стала Бхудеви!

— Гея? А отчего же не ты сама? — насмешливо проговорила Нана.

— Я его боюсь!

— Почему?

— Ты не понимаешь? Он — один из Тримурти! Жить с таким мужчиной надо также осторожно, как смертному с ядовитой змеёй, не запертой в плетёном коробе. Одно неправильное движение — и наступит большая беда. Ты ведёшь с ним себя развязно, потому что не знаешь его возможностей до конца!

— А зачем мне бояться кого бы то ни было? Я не какая-нибудь богиня средней ступени, я — Инанна, я — могущественная Афродита! Я — великое божество с верхней ступени значительного, сильного и прославленного пантеона! — щёки Нана вдруг начали заливаться краской и в голосе её завибрировала ярость. — И ты меня с собой не равняй! — она поднялась с седалища и посмотрела на Майю сверху вниз. — Ты всего лишь богиня обмана, так что у тебя есть повод бояться сильных и грозных богов! Я не такая, как ты! И твоя Бхудеви мне не равна, хоть она и богиня планеты! Она никогда не имела адептов, она не умела ничего добиваться, она даже землетрясения лишний раз вызвать не может, потому что её есть кому держать! Кто такая Бхудеви, чтобы стать женой Вишну? У неё не будет никакого мужа, разве что какое-то отребье, а ты ей в мужья Вишну пожелала? Ты глупа! Должно быть, ты даже солгать не умеешь так, чтобы тебя вовремя не разоблачили, настолько ты неумна! Молчала бы лучше, чтобы не обнаруживать свою глупость! — Нана презрительно поджала губы и снова опустилась на седалище.

Слова Наны вызвали бурю эмоций у Майи, из-за их наплыва ей стало жарко в груди и сухо во рту. Она схватила хрустальный кувшин, наполненный апельсиновым соком и принялась жадно пить его, пока не осушила до дна. Именно в этот кувшин Нана больше всего плеснула вина истины. И оно тут же взыграло в крови богини обмана и из той впервые в жизни хлынула правда:

— Я не какая-нибудь богиня средней ступени! Про меня говорят, что я — та, кто плетёт паутину жизни, но это не слова! Да ты знаешь, кто я?.. Да вы все знаете, кто я?! Я — тоже жена Брахмы!!! — проорала она.

Савитри и Гаятри разом вскрикнули, ошалело уставившись на неё, а Парвати закашлялась, поперхнувшись виноградной косточкой. Эрешкигаль произнесла что-то себе под нос, приложив ладонь ко лбу.

— Что, не ожидали? — продолжала вопить Майя. — Это я правлю пантеоном! Это я верховная богиня!

— Тайная жена? — всё с тем же презрением уточнила Нана.

— Тайная? Об этом знают даже смертные! Это вы, боги, закрывали глаза на всё! Вы не видели очевидного — такова сила иллюзии! Это я при помощи иллюзии создавала впечатление, что мы с Брахмой только друзья!

— А зачем же ты скрывала это всю эпоху судьбы? — пожала плечами Нана. — Неужто Брахма не разрешал разглашать? Он стыдился связи с тобой?

— Он любил меня сильнее их! — она ткнула пальцем в сторону Савитри и Гаятри. — Но он опасался мщения с их стороны!

— Выходит, Брахма не двоежёнец, а троежёнец? — проговорила Эрешкигаль. — Такой ерунды не творится ни в одном пантеоне, о которых мне известно! Разве что в заокеанских пантеонах, среди тамошних божков…

— Да мне плевать на твоё мнение!!! — голос Майи сделался таким громким, что впору было затыкать уши. — Я главнее вас, слышите?! Это я глава пантеона, а не какие не Тримурти!

— Охотно верю, — хихикнула Эрешкигаль, — богиня лжи — глава пантеона Тримурти. То-то вы так хорошо умеете выглядеть не тем, кто вы есть на самом деле.

— Вот именно! — Майя окинула сидящих за столом бесноватым взглядом. — Да, это я создавала иллюзию, прикрывающую наш тайный брак с Брахмой. И я тайно правила всеми. Я руководила умами всех Тримурти! Поэтому я силой иллюзии скрывала и брак с Брахмой и своё правление над вами. Потому что вы никогда не понимали меня! Потому что вы никогда не хотели признать моей философии, моего понимания сути бытия. У вас приземлённые натуры, хоть вы и божества! Действуй я открыто, вы наверняка бы осудили меня и в любых ваших неурядицах оказалась бы виновной я. А благодаря мне, этот пантеон стал настолько великим и могущественным, что нас обошёл даже гнев невидимого бога, он не посмел напасть на нас!

— Да когда это произошло, когда ты стала его женой? — воскликнула Сарасвати.

— Когда Брахма собрался воедино после того, как я разрезала его на кусочки и вложила их во множество людей. Он оценил по достоинству мою мудрость и игру и понял, чего я стою. И, наверно, именно тогда влюбился в меня без ума…

— Точно — без ума, — снова прокомментировала Эрешкигаль.

— Я позволила этим кусочкам собраться воедино. А не позволила бы — так до самого конца сумерек Брахма околачивался бы в миллионах смертных тел, а миром правило бы два бога, а не три. А может, и того меньше. И прежде, чем кусочки снова стали Брахмой, я с каждого из них взяла клятву, что стану его женой и Брахма не станет мне препятствовать править умами всех богов. Ему ничего не осталось делать, как поклясться причинными водами, что выполнит моё требование, потому что понял, что иначе не выберется из моей паутины.

— Так что же ты говоришь, что Брахма влюбился в тебя без ума? — засмеялась Нана. — Это не любовь. Это шантаж! Как ты говорила? — она повернула лицо к Сарасвати. — Богиня не должна быть шантажисткой? И верно.

— Я знаю, что он меня любил, — Майя нервно сжала кулаки, — мужчины любят сильных женщин, способных на поступки. Мужчине требуется, чтобы рядом с ним была та, кто сможет победить даже его. Мужчины ненавидят слабых женщин, которые только спят в его тени, как вы! — она метнула злой взгляд в сторону Савитри и Гаятри. — Если женщина совершает поступок, осуществляющий её желание, это вызывает у мужчины восторг, даже если это ему в ущерб. Его возбуждают те качества в женщине, что приводят её к власти, ему хочется находиться рядом ней. Пусть это даже шантаж, — она победоносно улыбнулась.

— Неужели? — хором растеряно пробормотали Савитри и Гаятри и переглянулись.

Майя откинулась на спинку кресла и, вальяжно разложив руки на подлокотники, продолжала:

— Да, я правила этим пантеоном. У меня были даже планы заменить жён Тримурти. Помните тот случай, когда Вишну принял облик кабана Вараки, а после не мог из него выбраться, потому что я наслала на него иллюзию, что ему нравится быть свиньёй и сожительствовать со свиньями? Я рассчитывала надолго продержать его в этом состоянии, до тех пор, пока бы он окончательно в нём не увяз и не смог бы самостоятельно выбраться, даже если бы сильно хотел. Вот тогда бы я взяла и с него клятву, что он женится на Бхудеви вместо Лакшми. Мне очень нужно было возвысить Бхудеви, чтобы мы обе стали жёнами богов Тримурти и действовали бы заодно. Две могущественные богини в тандеме — это колоссальная сила! Тогда можно было бы объявить себя единственной женой Брахмы, а вас выжить, — она небрежно махнула в сторону Савитри и Гаятри. — А позже найти новую жену и Шиве. Выбрать ему богиню, которая была бы заодно со мной и Бхудеви. Но Шива испортил мне все планы, убив своим трезубцем вепря Вараку и заставив Вишну вернуться в рай! — закричала она и раздражённо хлопнула по столу рукой.

— Да как же это третий глаз Шивы не узрел, что ты была тайной женой Брахмы? — недоумённо воскликнула Парвати.

— Это говорит о том, что моя иллюзия сильнее его третьего глаза. Моя иллюзия скроет всё, что не должен видеть третий глаз Шивы! — гордо ответила Майя. — И после этого ты всё ещё будешь твердить, что я — богиня средней ступени? — надменно обратилась она к Нане.

Нана ехидно сощурила глаза:

— Так почему же ты, правительница Тримурти, боишься Вишну? Даже с ядовитой змеёй его сравнила?

— Из-за его двойственности. Шива понятен — он грозен, но добр. Брахма тоже понятен — вспыльчив, но отходчив, немного простак, мечтатель. А Вишну с его бархатными глазами и их опасной глубиной… Хорошо ещё, что когда я сыграла с ним эту шутку, задержав его в плоти кабана, он поверил моим объяснениям, что это была моя попытка помочь ему ещё больше оценить прелести рая, сравнив их с бытиём животных. Хорошо, что проглотил эту белиберду. С ним играть особенно страшно… Но Бхудеви с ним справится, когда я помогу ей стать её женой. Она оградит меня от него!

Нана покачала головой:

— Даааа, ты на самом деле куда страшнее и опаснее, чем казалась в самом начале. Но всё-таки ты не настолько могущественная, чтобы решать за Вишну его судьбу. Бхудеви не станет его женой. Я буду его женой.

Лицо Майи снова исказила маска гнева:

— Нет, не будешь! Ты не возглавишь наш пантеон. Тут всё будет по-моему! Ты не встанешь на пути исполнения моих желаний!

— Твои желания выползли наружу. Ты сказала о них вслух. И разоблачила себя. Твоим словам были свидетели — сразу три наиболее значимые богини вашего пантеона. О твоих интригах узнают все.

Майя, наконец, насторожилась.

— А в самом деле, как это произошло? — пробормотала она. — Я произнесла вслух то, о чём веками я говорила только с очень близкими! Как это получилось? Что ты сделала со мной? — она навела взгляд на Нану и в нём гнев сменил испуг.

— Но ведь мы тоже, кажется, наговорили лишнего, — произнесла Сарасвати. — Как это получилось? И Гаятри была не похожа сама на себя!

— И Савитри никогда таких слов не произносила! — добавила Гаятри. — Как это получилось? Что происходит с нами? Уж не заколдовали ли вы нас, богини олимпийского чужого пантеона?

====== Часть 40 ======

Нана улыбнулась:

— Это не колдовство. Я добавила в сладости и напитки вино истины, изобретённое нашим богом виноделия Дионисом. Кто примет хоть каплю этого вина, тот начнёт говорить о себе правду вслух.

— Как? — возмущённо прокричала Сарасвати. — Ты заставила нас говорить вслух то, что мы вслух никогда не говорили? Ты обидела нас этим!

— Я не обидела вас. Вы сказали, что думали, и правда здесь вышла одна: души ваши чисты. Разве эта не хорошая, приятная, сладкая правда о себе?

— Но мне было неприятно слышать то, что я услышала от Гаятри!

— Зато ты теперь будешь знать, что на самом деле думает о тебе Гаятри.

Сарасвати покашляла в кулак:

— По правде говоря, я и раньше догадывалась сама, что она так думает обо мне.

— Значит, вино истины подтверждает силу твоей интуиции. Скажешь, эта правда ужасна?

— Но мне было неприятно слышать то, что сказала про меня Савитри, что я жалкая и ничтожество! — на глаза Гаятри навернулись слёзы. — Раньше она со мной так не говорила!

— А ты догадывалась, что она так думает?

— Признаться, какой-то червячок гложил меня изнутри, что она именно такой видит меня!

— Значит, стоит похвалить и твою интуицию. И ничего страшного в вашей правде нет. Если две женщины являются жёнами одного мужчины, это вполне естественно, что они ревнуют и соперничают и мысли друг о друге у них своеобразны. И виноват в этом мужчина, заставивший их стать соперницами. Такой правды не надо ни бояться, ни стыдиться. И нужно ли бояться правды всем, кроме богини лжи? — Нана навела на Майю испепеляющий взгляд. Та уже не пылала яростью и злобой, а как-то робко сжалась в кресле, как будто уменьшившись в размерах.

— Я… Я никогда не прощу тебя… — голос Майи сделался совсем высоким и дрожащим. — Ты ещё узнаешь мою силу… — у неё заколыхались плечи. — Ты зашла слишком далеко. Если ты не сделаешь, чтобы все немедленно забыли о том, что услышали от меня, то ты пожалеешь!..

— У меня нет средства, отшибающего память у богов. И не угрожай — я не боюсь. Это ты бойся моего гнева. Я надеялась на расположение и согласие всех богов Тримурти, что я стану женой Вишну. Я была готова сделать всё для тех, кто не станет противиться нашей свадьбе и окажется её сторонником! Но если ты против нашего брака, то это ты пожалеешь!

— Ты недооцениваешь силу иллюзий!

— Иллюзия — это ничто! И меня ты не обманешь своими назойливыми утверждениями, что мир — это иллюзия. Обдуривай этим смертных, да и то не всех, а только тех, кто мудрствуют в неверном направлении. Всё реально, кроме твоего бреда!

— Я тебе докажу… — Майю начало так трясти, что под ней заскакало кресло. — Я буду преследовать тебя, если ты всё не исправишь…

— Лучше заботься о том, чтобы я не начала преследовать тебя.

— Ты станешь моим злейшим врагом…

— Тем хуже для тебя.

Майя сползла с кресла на неверные ноги. Лицо её было белым, губы посинели. На неё было страшно смотреть. Нана же, румяная и весёлая, смотрела на неё смеющимися глазами, как будто забавляясь её мучениями.

Наконец, Майя, ни с кем не простившись, растворилась в пространстве, исчезнув из поля зрения Наны и других богинь.

— Признаться, я тоже разгневана, — проговорила Сарасвати, глядя на Нану обиженными расширенными глазами. — Ты не имела права в тайне от нас поить нас этим странным вином, чтобы узнать наше потаённое! Это не важно, что у нас нет таких серьёзных тайн, как у Майи. Тут дело принципа: никто не смеет нас заставлять высказывать вслух то, чего мы сами не хотим высказать! Или ты не считаешь меня великой богиней, хоть тебе и довелось читать книгу Шивы, где всё сказано обо мне, кто я?

Нана ощутила, как резануло внутри от волнения. Ей совершенно не хотелось ссориться с богинями пантеона своего жениха. Пантеон — та же семья, если не примут, не жди ничего хорошего от брака: ни благополучия, ни долговечности. Ничего страшного, что поссорилась с Майей, эта бредовая идиотка с самого начала была против неё, уже давно мечтая сделать женой Вишну свою подругу. Но восстановить против себя Сарасвати?

— Прошу тебя, не сердись, — Нана пошла на попятную. — У меня не было намерения оскорбить никого. Мне просто была необходима правда, действительно ли вы не являетесь противниками моего брака с Вишну…

— Поначалу я не имела ничего против, я уважала выбор Нараяны, — холодно ответила Сарасвати. — Но теперь… Впрочем, я больше не скажу вслух ни слова — опасаюсь, что то зелье, которым ты нас напоила, погубит и меня, как погубило Майю!

И Сарасвати испарилась вслед за Майей, также не простившись.

Нана огорчённо повернулась к Гаятри и Парвати.

— Вы тоже не простите меня? И никакие оправдания не помогут?

Гаятри поднялась со своего кресла.

— Я не такая суровая и жёсткая, как Савитри, — проговорила она. — Я умею быть понимающей и прощающей. Сочтём всё это шуткой, — вино Диониса явно прекратило действие в Гаятри и она снова была в своей роли той, кто должна всегда выглядеть более привлекательно на фоне Сарасвати. — Но, надеюсь, эта шутка не повторится в дальнейшем?

— Ни с тобой, ни с кем из других богов. Твоего пантеона…

— Тогда мы можем остаться друзьями.

Нана вопросительно посмотрела на Парвати.

— Я тоже не сержусь, — ответила та. — Мне нечего скрывать, хотя я тоже надеюсь, что попробовала это вино первый и последний раз в жизни.

— И вы не против моей свадьбы с Вишну? Поймите, я очень люблю его. Мне важно признание его пантеона, чтобы большинство богов не были противниками этого брака. Я готова стать другом любому, кто одобрит наш брак.

— Дружба с богиней любви — это полезно, — промолвила Парвати, — также поднимаясь с кресла. — Мы можем надеяться на твоё пособничество, если мы найдём тех мужчин, кого сочтём пригодным себе в пару?

— Конечно! — закивала головой Нана. — Я сделаю всё. Ведь тебе понравился Зевс? — она обратилась к Гаятри. — Я, правда, не знаю точно его местонахождения, но если только он не в Хаосе, не за пределами вселенных могу поработать над тем, чтобы он стал твоим.

— В самом деле? — глаза Гаятри загорелись и заблестели, как алмазы. — Я бы хотела этого бога вместо Брахмы…

— Но если ты читала о нём подробности, то, наверно, тебе известно, что ни одна женщина ещё не была с ним счастлива…

— Потому что это были плохие женщины! — с презрением проговорила Гаятри. — Они были вообще не достойны иметь мужа! Я всё прекрасно про них знаю. Такие, как они не умеют найти подход к своему мужчине, не умеют стать для него самой лучшей! — она поучительно подняла вверх тонкий длинный палец. — Если мужчина изменяет женщине, бьёт её, не считается с ней, значит, женщина это заслужила и вместо того, чтобы обвинять мужчину и считать его злодеем, ей стоит поискать причину в себе. Что в ней не так? Может, она не хочет самосовершенствоваться, как жена? А может, до свадьбы она была просто прелесть, а после свадьбы решила, что муж — её собственность и с ним можно вести себя, как заблагорассудится? Всё очень просто: будь хорошей женой и любой мужчина станет для тебя хорошим мужем!

Неожиданно послышался ехидный голос Эрешкигаль:

— Любой мужчина? Однако, Брахма, очевидно, не оправдал твоих ожиданий. Что и с кем тут было не так?

— Со мной, конечно, — с самокритичным смирением ответила Гаятри. — Вероятно, я недостаточно его любила. Но когда верховных бог решил сделать меня бессмертной богиней и своей женой, разве я посмела бы отказать? Таков уж сценарий судьбы. Не Брахма виновен. Я. Я виновата.

— Ну, что ж, тогда я начну действовать, чтобы Зевс стал твоим, — проговорила Нана. — Возможно, мне придётся работать в тандеме с Гипносом… Однако, я глубоко расстроена, что Сарасвати разгневалась на меня. Я этого не ожидала! В нашем пантеоне не обижаются на такую ерунду. Что если она настроит против моего брака с Вишну всех богов пантеона Тримурти? Это, конечно, не значит, что мы не сможем пожениться, только мне бы хотелось, чтобы нас одобрили.

— Можешь не переживать за это, — ответила Парвати. — Главное, что ты вызвала моё расположение. Я имею большое влияние в этом пантеоне, меня боятся и выслушают. Я уже объясняла, что с богиней любви лучше дружить. И теперь сделаю это ещё доходчивее. Если ты мой друг, я готова сделать это.

====== Часть 41 ======

— Я буду тебе благодарна тебе, Парвати, — проговорила Нана, — если ты мне поможешь. Конечно же, я согласна быть твоим другом, не сомневайся! Но если бы мне ещё загладить свою провинность перед Сарасвати! Это на самом деле могущественная и значительная богиня, ведь какая у неё сила проклятья! Подумать только, прокляла тогда самого Брахму, и Вишну и Индру, царя богов — и поди ж ты, всё сбылось…

— А я проклятья смягчила! — весело ответила Гаятри. — И это исполнилось тоже. Разве я менее могущественна, чем она? Тебе не стоит бояться её проклятья, Инанна-Афродита. Если она решится на это, можешь быть уверена в моей помощи.

— Да вряд ли она станет распылять проклятья из-за шутки, — пожала плечами Парвати. — Ведь это надо всерьёз разозлиться, чтобы так проклясть, иметь веский повод. Тогда он у неё был. Но когда проклятье посылается на великое божество, теряется много сил и они не восстанавливаются. Это я и по себе знаю. Я тоже однажды прокляла богов и всё сбылось. Но сколько сил и я тогда потеряла! Кто знает, какие бы ещё способности открылись во мне, как в богине, не потрать я тогда свою энергию на это. Я знаю, что много потеряла. Да и Сарасвати тоже. Если бы она не израсходовала такую колоссальную энергию на проклятья, она была бы сейчас значительно сильнее.

— Это уж точно! — в голосе Гаятри завибрировала насмешка. — Она далеко не такая значительная богиня, как мнится многим. Видимость её силы создаётся благодаря иллюзии, которую творит для неё Майя. Но я-то отлично знаю, чего она стоит, мне ложью разум не затмит никто!

— Всё-таки богиня мудрости, наук, да ещё и искусства, — промолвила Нана. — Мудрость — это великая сила, я хоть и богиня любви, но не решусь умалять значимость мудрости перед любовь. Наука также многого стоит для смертных, без неё они превратятся в зверей. Да и искусство имеет свою колоссальную силу, не даром в олимпийском пантеоне бог Аполлон, покровительствующий искусствам, занимает такую значительную нишу.

— Она — покровительница лжемудрости, лженаук и лжеискусства! — чеканя каждое слово, ответила Гаятри. — Всё то, чему она покровительствует — пустоцвет, не дающий плодов. Сколько на свете философов, мудрецов, болтунов, способных только разглагольствовать на публику, говоритькрасивые слова, которые кажутся правильными, а на самом деле ничего не значат! И такие болтуны слывут умными и уважаемыми людьми и даже добывают себе какие-то мирские блага за счёт видимости мудрости. А всё потому, что они — любимчики Сарасвати и её поклонники, она помогает им. Надо ли объяснять, что такое лженаука и лжеучёные, которые якобы трудятся над чем-то особенным, а на самом деле бесполезным и нелепым, но при этом стяжают славу и кормятся за счёт общества или спонсоров? Это тоже любимцы Сарасвати. А богатеющая и процветающая богема, бездарности в искусстве, выдающие ничто за шедевры? Кино, литература, картины, музыка, попавшие в лапы к людям, лишённым огня и таланта, искусство, не несущее в себе ничего, а порою, даже вредное для психики — это тоже преспокойно множится под крылышком Сарасвати.

— Ого! — воскликнула Нана. — Да она прямо вторая богиня иллюзий в вашем пантеоне!

— Она — бездарность, покровительствующая бездарности! — голос Гаятри сделался резким. — Она — никакая богиня, также, как никакая жена! Вот этого я не могу простить Брахме, я что угодно прощу мужчине, только не то, что он так и не оценил моих достоинств! — резкость в её голосе начала перерастать в слёзную дрожь. — Как богиня я сильнее её, потому что умею смягчить любое проклятье! Что, скажете, это незначительная способность? — она нервно посмотрела на Нану и Парвати. — А думаете, мне легко было с самого начала веков быть идеальной женой, всегда — всегда! быть образцом чистоты, кротости, покорности? Быть второй, зная, что достойна быть первой или даже единственной? — богиня распалялась всё сильнее, по-видимому, потребность выговориться возникла в ней уже и без вина Диониса. — И я даже рада, что развалился рай и Брахмалока! Потому что я не хочу обитать там вместе с Савитри! Я вообще не хочу даже дышать с ней одним воздухом! — в подтверждении своих слов она схватил со стола вазу со сладостями и смачно грохнула ею об пол.

Нана и Парвати удивлённо переглянулись.

Гаятри ещё говорила, голос её перешёл на крик, она ругала и ругала то Брахму, то Сарасвати, произносила почти одно и то же, как бы ходя по кругу в своём негодовании. Богини молча слушали её, отлично её понимая. Даже у тихого и кроткого существа однажды теряется терпение и он обретает потребность вылить из себя накопившийся гнев и ярость.

Затем она успокоилась и упала в кресло.

Богини поговорили ещё немного — на этот раз ни о чём, предались некоторым воспоминаниям о прошлом, а потом пришло время распрощаться.

Едва они покинули комнату для приёма гостей, как в ней из воздуха появился Мохан. Глаза его горели от гнева, трепетные ноздри расширились, казалось, что он дышит огнём от ярости.

— Значит, я напыщенный петух?! — прокричал он. — Я продрых в нирване и поэтому смертные загадили экологию? И, оказывается, какая-то Майя правит нашим пантеоном, а не Тримурти? Они что, взбесились или вовсе утратили разум? Да как они смеют? Или им кажется, что это может сойти с рук, если они больше не жёны Брахмы, что больше некому найти на них управы? А Брахма тоже хорош, целую эпоху имел третью тайную жену и умудрился скрыть это! Но если Майя его жена, то он обязан нести за неё ответственность, ему придётся в этом разобраться!

Нана опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Следовало догадаться, что Мохан захочет услышать собственными ушами и увидеть своими глазами, как пройдёт её первая встреча с божествами его пантеона. Он присутствовал в состоянии невидимости всё это время и теперь, кажется, сам этому не рад.

— Я — напыщенный петух! — в гневе повторял он, метаясь по комнате. — Я — напыщенный, чванливый, надменный петух!

— Тогда я твоя курочка, — хихикнула Нана. Её настроение, испорченное ссорой с Сарасвати, вновь улучшалось, не смотря ни на что. Она же так любит Мохана, даже когда он подобен урагану в своей ярости.

Он остановился и пристально посмотрел на неё.

— Значит, ты подпоила их вином Диониса? — спросил он.

— Точно так, любимый.

— Но это не оправдывает их гадкого языка! — Мохан рубанул рукой воздух. — Теперь я понял, сколько гнильцы таилось в них! И теперь я знаю о их сущности!

Он снова прошёлся по комнате взад-вперёд, как тигр в клетке.

Затем приблизился к Нане. Глаза его зловеще сузились:

— Вот что, милая. Принеси-ка мне это вино Диониса.

— Ты тоже хочешь им кого-то напоить?

— Если я решу кого-то напоить, я это сделаю. Потому что оно будет храниться в моих закромах! И если это решишься снова сделать ты, то я буду знать об этом, потому что ты попросишь его у меня. И, по крайней мере, со мной посоветуешься. Так ты отдашь вино? Ты же обещала мне быть послушной.

— Но ты мне пока не муж, — глаза Наны озорно заблестели.

— В счёт наших будущих взаимоотношений. Отдай вино.

Нана пожала плечами и отправилась за бутылью с вином, находившейся в комоде в соседней комнате.

Мохан взял в руки бутыль и внимательно осмотрел её.

— Здесь вина ещё очень много, — проговорил он. — А их так понесло от капель…

— В апельсиновый сок я вылила где-то половину стакана.

— Ты ела и пила вместе со всеми. Однако, не похоже, чтобы тебя прорвало высказывать что-то потаённое. Да и Эрешкигаль тоже язвила в меру.

— Это потому, что мы заранее приняли пилюли Гекаты! — хитро улыбнулась Нана. — Они препятствуют действию вина истины и помогают помнить себя.

Мохан деловито протянул ладонь и Нане пришлось положить в неё коробочку с пилюлями.

Он на самом деле спрятал вино и пилюли в укромное место. При желании можно было бы всё это отыскать. А ещё проще, попросить у Диониса ещё такого вина. Но если Мохана так расстроило её самоуправство с вином истины, то стоило ли повторять это?

Желание Парвати поддержать дружбу с Наной оказались не пустыми словами и на следующий же день пригласила её в гости в свой дворец, который она материализовала в центре Южного Полюса. Уран-Ану также пожелал составить дочери компанию. Ему хотелось пообщаться с Парвати, о которой ему было точно известно, что она — весьма могущественная и прославленная богиня. Его давно интересовала одна из её способностей, которая, как он предполагал, могла бы значительно помочь в достижении его целей, согласись Парвати сотрудничать с ним.

В храмах Парвати, где её почитали как Кали, её изображали женщиной с ожерельем на шеё из человеческих голов и поясом из отрубленных рук. Смертные по-разному толковали это, но только настоящие знатоки божественных символов понимали, что отсечённые головы на самом деле означали ненужные эмоции и, как следствие, порождённые из-за них неправильные мысли. Отрубленные руки же были ни чем иным, как остановленными деяниями, которые могли бы случиться из-за неверных мыслей.

Парвати-Кали обладала способностью влиять на человеческие эмоции, а значит, верховодить желаниями.

— Если бы Кали согласилась оказать нам содействие, наши дела по части вновь заставить смертных поклоняться богам значительно бы продвинулись, — рассуждал Уран-Ану. — Если бы её прельстило вхождение в элиту нашего нового пантеона! Она знала меня прежде, как бога Дьяуса, но не случалось нам иметь общих дел. Мне необходимо поговорить с ней о наших новых планах!

Он отправился в гости к Парвати вместе с Наной и Моханом, вместе с ними была приглашена и Эрешкигаль. Им компанию составил также Гермес, которого интересовали все события, что могли повлиять на становление нового пантеона. А знакомство с Парвати он счёл именно такими событиями.

В доме Парвати Нане было суждено познакомиться и с Ганешей.

Эпоха после сумерек богов не повлияла на внешность этого бога — вечного ребёнка. У него по-прежнему была голова слонёнка и поэтому если он и наведывался в мир смертных, то только в невидимом состоянии.

Когда гости расселись где кому оказалось удобно, Ганеша внезапно появился в комнате для гостей. Он обменялся приветствиями со всеми гостями, пристально оглядел всех и, выделив взглядом Нану, подбежал к ней и бойко уселся к ней на колени. Маленький толстячок оказался довольно увесист.

— Ого, какой ты богатырь! — улыбнулась богиня любви, подменив слово «толстячок» на более лестное «богатырь». — Рада с тобой познакомиться, мой милый!

— Дай мне что-нибудь вкусное, тётя, — попросил божественный слонёнок, чуть гнусавя в гибкий хобот.

Боги, присутствовавшие в комнате для гостей, дружно рассмеялись, с любопытством ожидая, как Нана разрешит эту ситуацию.

— Что же тебя дать, мой дорогой? Чем удивить? Ты, наверно, перепробовал все сладости мира, тебе есть с чем сравнивать. Что же мне тебе предложить? Ах, может это! — на её ладони материализовалась насыщено-розовая помадка в форме сердечка. — Попробуй, милый, может, тебе понравится это скромное угощение.

Хобот Ганеши изогнулся, сгрёб помадку и запихнул её себе в рот. Тут же из его треугольного ротика в два ряда потекли слюни и он спешно вытер их пухлой ручкой.

— Что это, тётя? — удивился он, громко чавкая. — Это очень, очень сладко! Это невероятно сладко!

— Самое сладкое — это любовь, — снова улыбнулась Нана, — и сладости, сотворённые из энергии любви.

— Афродита, может, ты и нас всех угостишь твоими сладостями? — подал голос Гермес. — Что-то раньше мы не получали от тебя таких угощений!

— Это сладости для детей, — ответила богиня любви, — взрослым они не подходят. Даже я их не пробую. Может отразиться на здоровье даже божества, если это взрослое божество, а не бог-дитя. Взрослым иные сладости: сама любовь.

— Дай ещё! — попросил Ганеша, снова вытирая обильно текущие слюни.

Нана материализовала другую помадку.

— Всем хочется сладостей любви ещё и ещё после того, как их попробуют, — проговорила она, обращаясь не то к Ганеше, не то ко всем присутствующим, не то к самой себе. — Прежде я не очень баловала ими и богов, и смертных. Кто знает, может и зря? Вот подсажу на эти сладости весь мир и покорю его, — в голосе её звучала смешливость, как будто она говорила в шутку.

— И будешь им править? — засмеялся Уран-Ану. — Дочка, мы думали, это мы будем править этим миром. Я, твой муж, мой правнук Гермес, другие два Тримурти…

— А я буду тайно править вами, — в голосе Наны звучала всё таже детская шутливость.

Уран-Ану, Мохан и Гермес дружно расхохотались.

— Увы, женщины всегда правят нами! — с притворной грустью приподнял брови домиком Гермес. — Хорошо, если тайно, а не явно. Худо было бы дело, если бы они правили явно!

Три мужских божества снова рассмеялись.

— А вы зря смеётесь! — неожиданно подала голос Эрешкигаль. — Она на самом деле верховодила, во всяком случае, месопотамским пантеоном…

— Ну, нет! — улыбнулся Уран-Ану. — Она всегда была послушной дочерью и признавала главенство меня, своего папы!

Ганеша попросил ещё одну помадку и Нана, погладив его большое серое ухо, которым он время от времени похлопывал, выполнила его просьбу.

— Так ведь власть-то у неё точно была тайная, — не унималась Эрешкигаль. — Если послушать смертных, более-менее интересующихся древней мифологией о нас, о богах, то если заходят разговоры о месопотамском пантеоне, то сразу у них на языках — Инанна-Иштар. И не так уж много тех, кто знает, что были там какие-то Нинмах, Ниншербаргуну, Нисаба или то, что Нинлиль была одной из верховных богинь. Инанна-Иштар пожелала — и затмила всех, подгребла под себя славу всех богинь, сделав их тенями. И разве она не делала то, что хотела — всегда? Разве она не была свободной в отличие от всех нас, других богинь этого пантеона? И разве все её желания не исполнялись хотя бы тобой, отец?

— Это была моя воля, — ответил Уран-Ану. — Моё решение. Но, может, ты, моя другая дочь Эрешкигаль и права. Что делать. Наверно, это закон от самого Сущего, что как выяснилось, выше богов: тайной власти женщин не избежать, — он улыбнулся. — Так пусть уж всем правит послушная женщина, чем тиран. Мало ли таких божеств женского пола, от которых просто спасения нет, до того зловредны?

— Да уж, для нас было огромным и неприятным сюрпризом узнать, что нами всеми, оказывается, тайно правила Майя, — пожал плечами Мохан. — Признаться, мне и самому прежде казалось странным всё, что происходит в нашем пантеоне. Вероятно, это и было причиной того, что меня так часто тянуло надолго погрузиться в нирвану… Но я поставил Брахму в известность о том, что Майя созналась в том, что всю эпоху сценария судьбы являлась его женой и заявила во всеуслышание о том, что, якобы, она управляла пантеоном. Мне, конечно, не хочется верить в это до конца… Но уж пусть Брахма разберётся в этом. Он обязан, как муж!

Ганеша, причмокивая последнюю помадку, обвил руками Нану и, положив большую голову ей на грудь, задремал, звучно посапывая в хобот.

После этого дня Нана очень часто гостила во дворце Парвати. Эта богиня пантеона Тримурти выполнила своё обещание, занявшись тем, что располагала к Нане богов своего пантеона. Почти каждый день она знакомила Нану с каким-нибудь божеством или сразу с несколькими и Нана прилагала все усилия, чтобы вызвать у новых знакомых симпатию к себе или даже желание стать ей другом. Она мобилизовала для этого всю сладость своего характера.

====== Часть 42 ======

Нане также непременно хотелось добиться и дружбы Гаятри. Бывшая жена Брахмы теперь грезила о любви Зевса и Нана стремилась помочь ей в этом во что бы то ни стало. ” — Если Гаятри получит своё и будет счастлива и другие боги Тримурти поймут, что я могу исполнять самые сладкие желания, они наверняка будут ко мне расположены, — рассуждала Нана, — и оценят богиню любви. Правда, у них есть своё собственное божество любви — Кама, но его сила управления энергиями любви далеко не так велика, как моя. Даже взять смертных: не много из них знают о существовании бога любви Камы. Имя же Афродиты звучит на всю планету, хоть мне больше и не поклоняются.»

Она уже пообщалась и с Камой. У неё были опасения, что это божество возревнует, что она более могущественная по части силы любви, но Кама оказался довольно покладистым и не завистливым и у них установились отличные взаимоотношения. Кама даже выражал ей немалое уважение за то, что она сильнее его по части владения энергией любви.

Ей также очень хотелось помириться с Сарасвати, но та всё ещё лелеяла обиду и создавалось впечатление, что это божество наслаждалось этим состоянием — гордой оскорблённости и осознанием того, что у кого-то возникло чувство вины перед ним. ” — Ничего страшного, — успокаивала себя Нана. — Время сглаживает все недоразумения. Меня приняли почти все боги Тримурти, никто не возражает против нашего с Моханом бракосочетания. Что из того, что против меня всего два божества — Майя, да ещё эта не в меру обидчивая Сарасвати-Савитри? Засчитывается только мнение большинства. А двое против всех роли не сыграют. Да, может, и Сарасвати скоро успокоится. Вот если мне удастся помочь Гаятри, может, тогда и Савитри захочется прибегнуть к моей помощи, чтобы устроить личное счастье и она забудет свои обиды.»

Чтобы осуществить обещанное Гатри, Нане, как и предполагалось, пришлось прибегнуть к сотрудничеству с Гипносом.

Она призвала в гости бога сна, выслав ему мыслеформу и тот не помедлил принять приглашение — он явился буквально через несколько минут.

Они пообщались с Гипносом, рассказав о себе. Гипнос был из тех счастливых богов, что умудрились спокойно проспать сумерки в Тартаре, да ещё и созерцать сладкие сны. Вот когда проявилось преимущество быть богом сна! Но пробуждение его не обрадовало. Молящиеся Сами Себе освободили всех богов от оков, боги поднялись из Тартара, вот тогда и началась неразбериха. Произошло то, чего не ожидал никто: Зевс, всегда мужественный, могучий, воплощение самой силы и стойкости, пал духом. Этого несгибаемого грозного бога согнули вести о том, что он, оказывается, когда-нибудь должен умереть… И он, громовержец и повелитель, не устоял, хотя даже более слабые боги сумели это принять. Ему оказалось не нужно ни власти, ни положения в обществе. Он не желал заботиться о жене, детях и других богах. Им овладело абсолютное равнодушие, никто не узнавал его, так он был жалок. Казалось, он уже умер, только всё ещё создавал иллюзию живущего.

— Как же я его понимаю, — пробормотала Нана. — Я чувствовала то же самое в начале.

— А я не очень-то испугался, — пожал плечами Гипнос. — Молящиеся же сказали, что мы уйдём в Хаос, а не совсем умрём. Может, это и не совсем понятно всё, может, это и тревожит, но сон — универсальное лечение от любых тревог. Правда, многое сейчас мешает здоровому сладкому сну.

— Ты тоже недоволен правлением Фемиды?

— Да какое это правление! Тоже мне, богиня закона — развела анархию! Раньше придёшь на пир, повеселишься в меру и спокойно засыпаешь. А теперь меня лупят на пирах больше, чем кого бы то ни было! Потому что знают мой миролюбивый нрав, что я не охоч до побоищ, я лучше стерплю, а сдачи не дам. Знаешь ли, златая Афродита, как я был бит? О, по каким частям тела меня только не били и кто только не бил! А всё потому, что Фемида заставляет хлебать это вино истины, пропади Дионис, изобретший его!

— О драках на пирах Фемиды мне слышать довелось. Неужели только в этом и заключаются все проблемы?

— Проблема в том, что Фемиду перестали слушаться. У неё же нет боевых молний, как у Зевса, она не может никого ими поразить. Её пожирающего немигающего взгляда перестали бояться, поняв, что это всего лишь взгляд. Каждый делает то, что пожелает: боги бродят по земному шару и развлекаются, как могут. Арес развязал было войну на одном южном материке, на территории, не принадлежащей к нашей вселенной. У этой территории ведь не осталось хозяев. Бог войны желал позабавиться, но тут его повязали Крылатые и в цепях снова забросили в Тартар. И приставили охрану. Весь наш пантеон уговаривал отпустить его, мы ведь ещё не забыли, что один за всех и все за одного. Его согласились отпустить, но потребовали огромный выкуп с пантеона.

— Выкуп? — удивилась Нана. — Чего же хотели Крылатые?

— Всё для их ненаглядных смертных. Ты слышала, что смертные сейчас существуют за счёт энергии, ресурсов, оставшихся от того Невидимки, что спихнул нас в Хаос? Но Крылатые, опекающие людей, опасаются, что конец этим ресурсам придёт раньше, чем они рассчитывают. Вот и потребовали выкуп за Ареса: боги должны отслужить смертным, чтобы Крылатые могли попридержать энергию Невидимки, так сказать, припрятать её про запас.

Нана свела брови на переносице и между бровей её пролегла складка.

— Что? — не поверила она своим ушам. — Боги — отслужить смертным? То есть?.. Боги снабжают людей всем необходимым для их существования, а что люди? Платят богам за это, возводя храмы, вознося молитвы, принося жертвы?

— Нет. Крылатые заявили нам, что люди не обязаны этого делать. Люди свободны от нас.

Нана нервно хохотнула:

— Люди свободны от нас? — пробормотала она, не веря своим ушам. — А богов поставили на службу людям? Как же вы могли на это согласиться?

— Мы не могли допустить, чтобы Арес остался в Тартаре. Да, он негодяй, его не любили. Но он один из нас. С него взяли клятву, серьёзную клятву водам Стикса, что он больше никогда не посмеет и помыслить о войне. Он согласился на всё, лишь бы выбраться из Тартара. А Крылатые подсчитали количество погибших на войне, что развязал он, убытки, понесённые смертными и даже уровень психологических травм, что причинила смертных война и потребовали у пантеона компенсации.

— И что именно захотели они?

— Известно чего. Деметра обязана послать им небывалые урожаи, чтобы после войны они не поумирали с голода. Гефест должен поспособствовать им в созидании улучшенной техники, чтобы облегчила им посадку и сбор этого урожая. Аполлон, как покровитель врачевания, сделает их нацию более здоровой и крепкой. Гера вызывает им обильные дожди, чтобы очистить загаженные ими реки. Ну, и ещё им требуется повышенная рождаемость, новые люди взамен погибших на войне…

— Рождаемость? — Нана насмешливо покривила рот. — И кто же их обеспечит этим?

— Если ты отделилась от нашего пантеона, то за это возьмётся Гера, но ты же знаешь, в этом вопросе она слабее тебя. Что ж, тут как получится.

Нана задумалась на несколько минут. Затем произнесла:

— Если Крылатые решились сковать Ареса и кинуть его в Тартар, а потом ещё и требовать выкуп, то почему нельзя предположить, что они пойдут и дальше? Люди множатся, как захотят, войны, голод и эпидемии больше не сдерживают перенаселение, старики хотят долго жить. Человечество, кажется, не собирается решать эту проблему самостоятельно. Скорее всего, ресурсы, оставленные Невидимкой, закончатся очень скоро. И, поскольку люди больше не должны зарабатывать себе ресурсы, молясь богам и творя жертвоприношения, то Крылатые вполне могут принудить богов стать рабами людей.

— Но ведь мы не бессильны, — пробормотал Гипнос и от него повеяло флюидами страха. — У каждого из нас есть колоссальная сила! Тогда Крылатым, Силам и Властям удалось повязать нас и сбросить в Тартар, но тогда они застали нас в расплох, мы не ждали, мы пировали, мы расслабились… А что если не они, а мы им объявим войну? Разве я, бог сна, не могу внести свою значительную лепту в войну? Я не умею держать оружие, но я могу наслать на противника сонное томление во время боя. Если бы только было кому руководить нами, если бы вернулся Зевс, наша опора!

— Есть такая возможность.

— Мы не знаем, где он и как его отыскать. Он блокировал свои флюиды и поставил купол непроницаемости. Мы не можем даже посылать ему мыслеформы.

— Но ты-то, даже не зная его местонахождение, мог бы всё-таки навести ему определённые картины сновидений?

— Нуууу, ежели только попробовать с помощью моего сына Морфея…

— В своих сновидениях Зевс должен узреть лицо прекрасной женщины — богини Гаятри. Не размыто, как это обычно бывает в картинах сна, а очень чётко. Я же постараюсь возбудить в нём любовь к ней. Чувство должно захватить его настолько, чтобы он забыл свою печаль, свой ужас перед грядущим уходом в Хаос. Я по себе знаю, любовь избавляет от любой кручины. Его внутренний мир оживёт. И тогда появится вероятность, что он пожелает вновь вернуться к своему пантеону и возвратить себе прежнее положение.

— Ты думаешь, у нас получится?

— А какие могут быть основания сомневаться? Даже если он не захочет возвращаться к пантеону, он наверняка начнёт разыскивать предмет своей любви. Ты же знаешь его, даже если у него появлялось хотя бы влечение к женщине, уже ничто не могло остановить его, он как ураган рвался любым способом удовлетворить свою похоть. А тут появится настоящее сильное чувство! Ясно, что он сломает все преграды, забудет обо всём и найдёт Гаятри. В пантеоне Тримурти. И обнаружит себя. И тут появится возможность убедить его вернуться. Даже если придётся уговорить Гаятри, чтобы она попросила его об этом. Уверена, он не откажет той, в кого влюбится.

— Что ж, хорошо бы это сработало…

Побеседовав с Гипносом, Нана отвела его к отцу. Ей подумалось, что хорошо бы Уран-Ану сумел склонить на свою сторону и бога сна. Гипнос мечтает о возвращении Зевса и Нана использовала его желание, чтобы убедить поработать над тем, чтобы Зевс увидел в сновидениях лицо Гаятри. Но что плохого в том, что Гипнос поймёт, что, оказывается, Зевсу, в котором он видел единственное спасение, есть альтернатива? Вот уже Гермес полностью на стороне Урана-Ану, он теперь почти даже не появляется в олимпийском пантеоне. Вот и бог сна пригодился бы в замыслах команды Урана-Ану и Тримурти.

Урана-Ану поразил рассказ Гипноса о выкупе за Ареса.

— Давайте будем смотреть на вещи с мрачной стороны, потому что обычно она самая реальная, — говорил он впоследствии своей команде, теперь состоявшей уже не только из трёх верховных богов Тримурти, Гермеса, Эрешкигаль и Наны, но ещё из Парвати и Гекаты, — Крылатые, Силы и Власти однажды явятся к каждому из нас и объявят нам, что мы рабы людей. Мы будем воевать, дадим отпор, но… Кто знает, насколько теперь они хитры и коварны? Однажды они застали нас врасплох и многие оказались в Тартаре, может, и теперь они не пойдут прямым боем, а будут караулить нас, когда мы расслабимся хоть на короткий промежуток? Во что тогда превратится наша жизнь? Мы будем держаться толпой, бдить, наши нервы будут как натянутая струна — постоянно? Наша жизнь станет адом? А может, нам начать действовать прямо сейчас, чтобы всё предотвратить?

====== Часть 43 ======

Команда Урана-Ану долго совещалась и было принято решение немедленно начать переговоры с некогда взбунтовавшимся войском богов и объявить, что если они не подчинятся новым владыкам мира, то в надземной воздушной атмосфере появятся дыры и понравится ли это людям, которым служат те, кто когда-то подчинялся богам?

Переговоры состоялись и Уран-Ану выдвинул ультиматум главнокомандующим войск Сил, Властей и Крылатых, но получил ответ:

— Ты сам прекрасно знаешь, что ты не можешь изрешетить надземную атмосферу, не причинив вреда своему пока бессмертному телу, бог Неба. Несколько пробоин можешь сотворить без ущерба для себя, это да, но эти пробоины мы можем и залатать. Мы не встанем под твоё начало, Уран-Ану. Богам больше не править этим миром и нами.

— Это верно. Я не могу изрешетить небо, не навредив себе самому. Но если вам слишком часто придётся латать незначительные пробоины, согласитесь, на это уйдёт очень много запасов энергии.

— Мы найдём способ пополнить их.

— Заставите других богов сделать это?

— Если придётся — да.

— Как получилось, что вы встали на службу человеку после того, как вы служили богам? Разве вы сами не ощущаете унижения от того, что теперь вами повелевают те, кто ниже и значительно слабее вас?

— Люди нами не повелевают.

— Кто же повелевает вами?

— Высшее существо.

— Бог?

— Он не бог.

— Я точно знаю, что Невидимка, ваш бывший лидер, изжил своё существование в этом мире и оказался в Хаосе. Он не может больше вернуться в этот мир из Хаоса в состоянии высшего существа. Кто теперь руководит вами, если не он?

— Тот, кто этого достоин.

— Как его имя?

— Нам запрещено произносить его.

— Как он выглядит? Что из себя представляет?

— Нам запрещено что-либо рассказывать о нём.

— Когда я в последний раз говорил с вами, вы, кажется, были бесхозные и существовали сами по себе, по инерции, а теперь, значит, у вас есть господин, который и побуждает вас носиться со смертными, как с тухлым яйцом… Ой, ой… Догадки терзают меня… Неужто…

— Прометей! — почти единогласно определили Нана, Гермес и Геката, когда Уран-Ану собрал свою команду после беседы с небесным войском и пересказал содержимое этой беседы. — Сбылась мечта идиота! Кто ещё мог бы так стремиться опустить богов ради смертных потребленцев, которые множатся сверх меры так, что на земном шаре вскоре ничего не останется, кроме них, да ещё и не хотят платить за то, что потребляют! Кто ещё может быть так глуп, как не Прометей, кто ещё может не иметь понимания, что потребительство обречено на бесславный конец?

— Можно возмущаться сколько угодно, — мрачно проговорил Уран-Ану, — но меня волнует другое: не то, как этот неудачник сумел убедить небесное войско встать на его сторону, а как вообще получилось, что боги потеряли своё войско, как до сумерек Невидимка сумел забрать его у нас! Ну, Крылатых создал он сам, а Силы и Власти были сотворены богами других пантеонов и в них была заложена программа беспрекословного подчинения богам. Однако, программа была изменена, несомненно, Невидимкой, если он отнял их у богов. Как это у него получилось — вот главный вопрос. Как этим воспользовался Прометей — вопрос почти понятный, он просто выяснил технику этого дела. И мне сдаётся, что на все вопросы могло бы ответить лишь одно существо — Метида. Мать Невидимки, которую, я точно знаю, ещё не утянуло в Хаос вслед за её сынком. Вот только её местонахождения не знает даже небо, что всё ещё в моей власти…

— Я мог бы применить третий глаз, чтобы отыскать её, — сказал Шива.

Через несколько дней, буквально накануне бракосочетания Наны с Моханом к Нане неожиданно заявился… Один из Крылатых.

Он предстал перед ней — красивый, как божество, в белоснежных одеждах, с такими же белыми великолепными крыльями, холодный, надменный. Нана поневоле залюбовалась им. И даже внутри что-то заныло, какое-то сожаление, что это великолепно сотворённое существо встало на службу тем, кто находится в самом низу, а ведь могло бы стать украшением небесного воинства. Дааа, в своё время Невидимка весьма умело и талантливо сотворил свою крылатую армию, не то, что остальные пантеоны этих Сил и Властей — огромных, могучих, но невзрачных, серых, как высеченных из камня.

— Афродита, — без всякого приветствия и церемоний заговорил он с богиней любви, — нам известно, что ты относишься к олимпийцам и то, что ты не имеешь с ними дел не означает…

— Богиня Афродита! — резко перебила его Нана, также придав своему лицу надменное выражение и скрестив руки на груди. — Прибавляй к моему священному имени слово «богиня». Не сметь со мной фамильярничать!

— У тебя больше нет статуса богини.

— Зато ещё есть сила. Однажды я прокляла целую толпу подобных тебе, Крылатых. Проклятье сбылось.

— Мне известна эта история. Но мы больше не боимся бывших богов. У вас не тот запас сил, чтобы расходовать их на проклятья.

— В таком случае, невежа, убирайся. Я не веду бесед с теми, кто не считает должным быть со мной почтительным.

— Я послан к тебе затем, чтобы напомнить о том, что ты до сих пор не внесла свою долю выкупа за освобождение Ареса.

— Выкуп? — в голосе Наны завибрировала презрительная насмешка. — И что же я должна внести?

— Повлиять на рождаемость в стране Дрангурасе, на южном материке, где Арес затеял кровопролитную войну, в результате которой погибло более десяти тысяч населения…

— Подумаешь, десять тысяч! — фыркнула Нана. — На планете останется ещё несколько миллиардов потребленцев, а вы переживаете за какие-то десять тысяч. Вам же меньше забот.

— Нам важна каждая человеческая единица. Один из олимпийцев организовал войну и вы должны компенсировать ущерб человечеству. У женщин Дрангураса должны рождаться двойни и тройни, чтобы поскорее оказалось всё улажено. Гера не может справиться, поэтому этим должна заняться ты.

— Что ж, я могу. Меня мало смущают обывательские разговоры смертных, что эта планета перенаселена ими. Вздор. Планета выдержит население в пять раз больше. Если, конечно, вы перестанете баловать смертных излишествами — слишком большие жилплощади для совершенно рядовых единиц, ничего не значащих и ничего из себя не представляющих, личные авто для таких же представителей серой массы, как будто каждый из них — царь и имеет право не ходить пешком не слишком далеко… И ещё смертные слишком много жрут, и того хуже, небрежно относятся к продовольствию. Если всю эту мартышечью массу хорошенько сплющить, посадив их в ящики для спанья и выдавать ограниченные пайки для пропитания, да их самих сделать меньше размерами, о, планета выдержит даже в десять раз больше! — Нана недобро засмеялась.

— Бывшие боги больше не могут это решать.

— Как знать. Нам, богам, не нужны потребленцы. Пусть на Земле поселится хоть сто миллиардов смертных, но все до единого они бы строили нам храмы, молились нам и приносили жертвы — тогда да, я бы с удовольствием поработала бы над их усиленным размножением. Нам адепты требуются. Чем больше их воздаёт нам должное, тем больше сил мы приобретём. А силы нам понадобятся, ведь нас ждёт Хаос. Так вот, — голос Наны сделался громким и жёстким, — я согласна взяться за проблему рождаемости Дрангураса, если население отстроит мне храм, конечно, в многолюдном городе, а не в захолустье, и там будут регулярно молиться и приносить мне жертвы!

— Нет. Храмов для богов больше не будет. И боги больше не будут править людьми. Ты обязана отдать дань за освобождение Ареса, не требуя ничего взамен!

— Не отдам! — с вызовом бросила Нана, глядя пронзительными глазами на Крылатого.

— Тебе не жалко Ареса? Кажется, когда-то он был одним из твоих любовников.

— Не твоё дело, не тебе копаться в моём личном прошлом, слуга смертных! Я выхожу замуж за того, кого люблю и собираюсь быть ему верной. Но Аресу я тоже зла не желаю. Только ведь вы не бросите его снова в Тартар, если я откажусь платить. Если он там снова откажется, то вы ничего не получите от других богов, что взялись за него платить.

— Я передам олимпийцам, что ты отказалась быть с ними солидарной!

— А я им передам, что буду с ними солидарной и внесу свою долю только тогда, когда они решат объявить вам войну, а это случится непременно, если вы не подчинитесь богам! Мы высшие существа и это нам править миром, а не стать рабами смертных потребленцев!

Нана говорила с вызовом, желая как-то расшевелить эмоции Крылатого, чтобы больше понять это существо. Но на его прекрасном надменном холодном лице не отразилось никакого малейшего чувства.

====== Часть 44 ======

— Вы в долгу перед смертными, — всё тем же ровным голосом ответил Крылатый. — Подумайте, сколько веков до сумерек они работали на вас, сколько молитв было вознесено, сколько гимн спето, сколько жертв отдано во всесожжение! И таким старанием они не заслужили того, чтобы сейчас вы, наконец, позволили бы им отдохнуть от этого служения, просто пожить для себя?

— Смертные не заточены для того, чтобы жить для себя. Они созданы для богов, а не боги для них! Посмотрите, что происходит сейчас в мире. Найдите хоть одного смертного, кто был бы доволен тем, что имеет. Я оживила этот мир, послав массовую влюблённость, а что происходило до этого? Уныние и бездуховность. Смертные не имеют права отдыхать от служения богам! Мы давали отдых праведникам в загробном мире на какое-то время, а потом возвращали к жизни, позволяли им снова рождаться в этот мир — мир работы смертных на богов. Чем плох этот труд?

— Вы опасны для людей. Каждый из вас творил над людьми, что заблагорассудится. Взять хотя бы эту историю с Актеоном, превращённым вашей богиней Артемидой в оленя. За что? За то, что его угораздило нечаянно увидеть богиню обнажённой? За это надо было надругаться над его естественной человеческой природой, изменив её на природу животного, при этом оставить ему человеческий разум, чтобы он осознавал ужас происходящего? За это он был обречён быть разорванным собственными собаками?

— Я согласна, это было жестоко. Но это был не такой уж типичный случай. Ты рассуждаешь, как будто боги каждого второго смертного во что-то превращали и от этого не было спасения!

— Не важно, сколько людей было превращено в нечто, что не соответствует людской природе — один или миллионы. Важно, что это должно быть недопустимо.

— И кто это решил?

— Ещё наш создатель, Бог его имя. Он никогда не лишал людей человеческого облика! Но нам известно, — в голосе Крылатого завибрировали зловещие нотки, — что ты не так давно превратила одного молодого человека в крысу. И это ужаснуло других людей, на глазах которых произошло превращение!

— Было дело, — насмешливо улыбнулась Нана, — превратила.

— Менять человеческий облик на крысиный запрещено. Ты обязана вернуть ему человеческий облик и позаботиться о излечении его психологической травмы, которую он получил, когда насильственно видоизменился.

— И не подумаю. Он не несчастный Актеон, пострадавший по нелепой случайности. Он воришка и получил по заслугам.

— Для воров существует человеческий суд и этот суд должен был наказать его.

— Боги тоже могут судить любого.

— Вы лишены статуса богов. Богов больше нет в этом мире.

— Взгляни на меня. Взгляни так, как будто глядишь в лицо реальности. Мы есть. И мы боги, хоть нам пока не молятся. Мы существуем и от этого некуда деваться.

— Вы лишены статусов богов.

— Это другой вопрос. А скажи мне, — без всякого перехода произнесла Нана, — кто ты? Есть ли у тебя хотя бы имя?

— Моё имя Астиил. Я — единица армии Посланников, сотворённых Богом.

— Значит, вы называете себя Посланниками? Отлично. А скажи мне, Астиил, кто сейчас верховодит вами вместо Бога, ушедшего в Хаос?

— Он называет себя Человек и мы так называем его.

— А что вы ещё знаете о нём? Какого он происхождения? Вышел ли он из Хаоса самостоятельно или кем-то рождён? Каково его прошлое? Как он выглядит?

— Твои вопросы лукавы, Афродита, и ты сама лукава, как твой сын Свет, что был злейшим врагом нашего создателя и переманил на свою сторону треть Посланников, ставших падшими.

— Какова мать, таков и сын, — взгляд Наны сделался наглым и она посмотрела прямо в глаза Астиилу.

— Я не собираюсь тратить время на пустословие, — холодно произнёс он. — Я напоминаю о твоём долге: восстановление народонаселения в Дрангурасе.

Нана приложила кончик указательного пальца к краю губ.

— А что, — задумчиво произнесла она, — может, я и помогу. Я умею быть сговорчивой.

— Я явился не за тем, чтобы договариваться о чём-то с тобой. Я был послан востребовать дань, что числилась за тобой.

— Если я откажусь платить?

— Я буду обязан приходить снова и снова, я не дам тебе покоя, пока ты не выполнишь свой долг.

— То есть, ты попытаешься взять меня измором?

— Можно сказать и так. Я буду являться перед тобой в самый неподходящий для тебя момент и это отравит лучшие времена твоей жизни.

— Серьёзная угроза! — засмеялась Нана. — Представляю себе, если ты ввалишься в нашу с Моханом спальную в брачную ночь и начнёшь напоминать мне о моём долге! Придётся поставить непроницаемый купол.

И тут произошло неожиданное: на спокойном, как каменная маска, лице Астиила появились чувства. Он нахмурился. Лицо его посуровело так, как будто перед ним возникла серьёзная задача. ” — Ого, — подумала Нана, — неужто?.. Неужто я нашарила живую струну в этом истукане и не ней можно сыграть?.. Ах, только бы сделать всё правильно, не испортить бы, отыскать и другие струны!» Она выжидающе замолчала, не торопясь засыпать Посланника Крылатых вопросами, чтобы это не заставило его снова замкнуться.

— Остерегайся чувства вины, — голос его сделался более низким, как трубный глас, — оно съедает даже богов!

— Это ты остерегайся. Своего нового хозяина, которого ты боишься!

— Я его не боюсь.

— Боишься. Это ты боишься чувства вины!

— Его боятся все! — резко выпалил Астиил.

” — Ага, вот и вторая живая струна, — мысленно улыбнулась Нана. — Вот какой силой этот… Человек повязал Крылатиков. Каким-то образом он навязал им чувство вины и заставил бояться и подчиняться. Отлично. Ищем другие струны.»

— Так пусть он придёт и напугает меня.

— Лучше тебе не дожидаться этого!

— Послушай, Астиил, — голос Наны неожиданно сделался ласковым и нежным, — ведь ты очень хочешь выполнить его волю, так? Если ты не добьёшься своего, то случиться что-то, что тебе не понравится?

— Вина за невыполненный долг, — выдал неожиданную откровенность Астиил. — Но зачем тебе знать, что ждёт меня за то, чего я не сумею добиться? Разве ты способна на сострадание, чтобы оно подвигло тебя не упрямиться и поступить правильно?

— Отчего ты этого не допускаешь? Неоправданная жестокость — это невыгодно. Так всегда говорил мой отец. Я могу поступить милосердно и покладисто, в ответ на милосердие и покладистость.

— Я не имею права ничего рассказывать тебе о нашем новом предводителе! — произнёс Астиил и Нана была вовсе шокирована: тут в голосе Посланника Человека уже звучало беспокойство.

— А о себе? — спросила она. — Ты прекрасное существо. Ты хорош обликом, как бог! А эти крылья… Это крылья лебедя! — с восхищением произнесла она. — В тебе всё совершенно. Если Невидимка твой творец, то его творческий талант вызывает восторг. Ты — мужчина?

— У меня было мужское естество когда-то. До того, как ты прокляла нас и у нас появилось влечение к человеческим женщинам. Наш Творец лишил нас мужского после этого. Но он оставил нам красоту, хоть из-за неё у многих смертных сложилось ложное впечатление, что мы Сыны Творца. На самом деле мы лишь творения.

— Творение творению рознь. Что из себя представляют люди, как творения? Они гораздо ниже и хуже вас.

— Поистине уста твои, коварная Афродита, даже ещё более медоточивые, чем у твоего сына-искусителя Света! Ты сейчас повторяешь его слова чуть ли не слово в слово, но каким голосом! Твой голос ещё слаще его! Если он не мог тогда искусить меня, то я опасаюсь, не помутишь ли рассудок мне ты! Нет, мне не следует слушать тебя!

— Не хочешь меня слушать? — ласковый голос богинилюбви набирал сладость. — Но скажи, разве я лгу? Разве всё не так, как я говорю? Ты не прекрасен и ты не высшее существо? Твои способности не превосходят человеческие?

— Мало ли у кого что превосходит человеческое! Техника в аграрной отросли, в промышленность превосходит человека по силе. Компьютер обладает бОльшими знаниями, чем человек. Но техника на службе у человека. А если взять животный мир, то насколько человек слабее многих из животных, он лишён когтей, зубов, прочной шкуры, он голый и бессильный, но это он превыше их всех.

— Техника на службе у человека из-за того, что она творение человека. Знания в компьютере занесены человеком, те скудные знания, что человечество накопило за тысячелетия. Трактора и конвейеры служат человеку, пока он искусственно питает их. Животным не дано такого же разума, как человеку. Но тебе-то дан такой разум! И тебе известно больше, чем людьми занесено в компьютер!

— Не надо ломать моих убеждений! — закричал Астиил. — Я не хочу терять своей веры! Я должен твёрдо верить во что-то одно, раз и навсегда! Я только хочу служить добру — вот то немногое, чего бы я желал, а для себя лично мне не надо ни возвышения над низшими творениями, ни власти над ними!

” — Похоже, Крылатики не лишены эмоций и желаний, — подумала Нана. — Можно было бы продолжить с ним беседу и попробовать и дальше искать его слабые стороны и сыграть на них, но на первый раз не стоит брать на себя слишком много. Я и так достаточно выяснила. Теперь важно только зацепиться за него, чтобы иметь возможность и дальше беседовать с ним. И не только мне. Уверена, боги сообща бы нашли способ переманить на свою сторону хоть часть этих чудесных прекрасных и сильных существ.»

====== Часть 45 ======

Она нежно улыбнулась, глядя прямо в глаза Посланнику.

— Я мило побеседовала с тобой, — проворковала она, — и это убедило меня помочь населению Дрангураса. Ты размягчил моё сердце, воин небес.

— Чем же это? — Астиил повернул голову чуть в бок и недоверчиво покосился на неё.

— Своим желанием служить добру. Это весьма трогательно.

— Мне показалось, ты не одобряла это.

— Почему же. Никакая доброта не чужда многим богам. Я тоже люблю творить добро, но не служа низшим. Впрочем, довольно разговоров, — с этими словами Нана сложила вместе ладони, поставив их вертикально и на несколько минут закрыла глаза.

Затем разомкнула веки и разжала ладони. Между ними возник огненный шар размером со среднее яблоко. Богиня любви протянула его Астиилу.

— Это концентрированная энергия излечения от бесплодия. Отдай это какой-нибудь дрангурасской женщине, способность которой к деторождению подобна сухому мёртвому дереву, внедри в неё это комок энергии и через небольшой промежуток времени она станет не только способной рожать, но при желании сможет размножаться, как свиноматка.

Астиил принял от неё огненный сгусток и, посмотрев на него, воскликнул:

— Этого мало! Ты должна помочь многим женщинам Дрангураса, а не всего одной! Твой долг намного больше!

— Шшшшш, Астиил, не гони лошадей. Поспешишь — смертных насмешишь. Может, я ещё и отдам то, что вы от меня ждёте, но по частям. Если за частями будешь приходить ты, Астиил. И не ко мне одной, а и к Мохану. Если ты согласишься мило беседовать со мной и Моханом, то я буду тебе за это платить — энергией плодородия для женщин Дрангураса, что тебе приказали вытребовать у меня.

— Здесь какая-то ловушка…

— Зато если ты в неё не попадёшь, тебе проще будет обходить ловушки, поставленные более хитроумными богами. Приходи после нашего с Моханом медового месяца. Обещаю не ставить непроницаемый купол и… Платить! — Нана громко рассмеялась.

” — Лучше Вишну никто не расставляет ловушки, — подумала она. — Посмотрим, как будет Мохан говорить с Крылатым! Но не раньше окончания нашего медового месяца.»

— А может, мне лучше вместо себя прислать кого-то, кто будет более жёстко разговаривать с тобой? — проворчал Посланник, но в голосе его уже не было непреклонности, скорее всего, он просто по-мальчишески упрямился. — Например, Сил или Властей…

Нана засмеялась:

— Я выхожу замуж за бога из Тримурти. Как считаешь, он защитит свою жену от небесного войска? В пантеоне Тримурти есть своё собственное войско — маруты, они не собираются переходить на сторону человека и сражаются не хуже Сил и Властей. Возможно, в этом и кроется причина того, что Невидимка не напал на этот пантеон. Не хотел рисковать, видно, не дурак был.

Астиил снова взглянул на огненный комок — скудное пожертвование богини любви, удручённо вздохнул и растворился в воздухе, не попрощавшись.

Нана, присев в кресло и поставив правую ногу на скамеечку для ног, материализовала вазу, до верху наполненную чищенными орехами, какие только существовали на Земле. Взяла несколько, бросила в рот. Обычно это помогало ей привести мысли в порядок.

Посланники, сотворённые Невидимкой, пока ещё были загадкой для богов. Но такой уж недоступной для разгадывания? Вот стоило только поговорить с одним из них и уже кое-что просветилось.

Должны ли боги бояться непонятного? Рано или поздно для бога всё разложится по полочкам. Нет, не надо бояться, но осторожность ещё никто не отменял.

Ей вспомнилось, как ещё за несколько веков до наступления сумерек она едва не стала божеством ещё одного, третьего пантеона. Не то, чтобы она тогда жаждала этого. Её вполне устраивали те два, в которых она действовала. Оба пантеона удовлетворяли запросы её двойственной натуры. В месопотамском пантеоне она была самой яркой и могущественной богиней, остальные богини проигрывали ей в популярности. Она была как бы садовой розой особого сорта — крупной и головокружительно благоухающей в окружении незабудок. Правда, Эрешкигаль также была не лишена божественной выразительности, но всё-же уступала Инанне-Иштар. А в олимпийском пантеоне Нана находилась среди других таких же блистательных богинь, не маленьких скромных незабудок, а божеств, сравнимых с астрами, гладиолусами, садовыми ромашками, пионами. Но как бы ни были прекрасны эти цветы, роза всё-таки всегда оставалась розой. И одной из сторон двойственной натуры богини любви требовалось бывать среди богинь, что могли соперничать с ней. Она не завидовала — никогда. Она восхищалась красотой олимпийских богинь, любовалась ею, восторгалась их силой. Ей нравилась индивидуальность способностей и красоты каждого женского божества, пусть все они равны, но не уравнены.

Действовать ещё в каком-либо пантеоне она не видела для себя нужды. Но этот пантеон основал её отец, также, как и месопотамский. И в этом новом пантеоне его звали Сварог.

Будущие боги пантеона Сварога испытывали затруднение с выходом из Хаоса и грядущий лидер пособил им в этом. А потом он позвал в этот пантеон и свою дочь-любимицу.

Нана не отказалась. Она всегда прислушивалась к советам отца, а кроме того, у неё тогда возникла очередная надежда найти свою вечную верную любовь среди новоявленных богов.

Но пришла она в пантеон Сварога не сразу, вышла заминка в олимпийском пантеоне — очередные бурные события, которыми был богат этот пантеон. Она намеревалась стать богиней любви в пантеоне отца, но с этим вышла накладочка.

В пантеоне Сварога уже была так называемая богиня любви.

Только познакомилась с ней Нана не сразу. Сначала отец представил Нану наиболее значительным шишками этого пантеона, а так называемой богини любви среди них не оказалось. Никто не мог объяснить, почему, ведь верховный бог отдал приказ всем богам верхних ступеней собраться в Ирии — обители богов, что основал Сварог в одной из частей неба, чтобы представить новую богиню.

— Лада, — нахмурился бог Неба, — опять она поступает по-своему!

Новый пантеон тогда стал загадкой для Наны. Как натура Астиила. Именно поэтому Нане вспомнились времена, когда она впервые появилась там.

Её покоробило, когда она услышала, что какая-то там Лада не явилась по первому требованию верховного бога. Даже она, великая Инанна-Афродита не позволяла себе такой недисциплинированности. Она никогда не демонстрировала неподчинения ни отцу Урану-Ану, ни Зевсу. И не потому что боялась лидеров пантеонов. Она не боялась никого. Но лидеров следовало уважать, особенно в присутствии других подчинённых им богов.

Сварог также не мог снести непокорности одной из богинь, которой он помог выбраться из Хаоса в обмен на обязательство её послушания. Он обратился к одному из богов — рослому, плечистому, с пышной длинной тёмно-русой бородой и такими же длинными волосами, частично заплетёнными в косы:

— Перун! Что позволяет себе твоя жена! Ведь я лично сказал ей, что она должна явиться в мои чертоги в это время! Или ты не мог ей об этом напомнить?

Суровое лицо Перуна сделалось ещё строже:

— Я думал, твоей воли ей будет достаточно.

— Ступай, разыщи её! Она обязана явиться немедленно!

Лицо Перуна покрылось красными пятнами, в глазах как будто сверкнули молнии. Не даром же, как оказалось, он был местным богом грозы. Но спорить с верховным божеством он не стал и исчез через несколько минут.

Затем подоспели и боги средних ступеней и новая богиня была представлена и им.

Нана не брала тогда себе очередного имени для этого пантеона. У неё и так было три — Афродита, Инанна и Иштар. И она согласилась, чтобы отец представил её богам своего второго пантеона именем, которым привык называть её с детства, то есть, Наной.

Затем, когда знакомство состоялось, Сварог объявил:

— Рассаживайтесь за столы, светлые боги Прави, Яви и Нави! Начнём пир и повеселимся на славу!

— Но Перун с Ладой всё ещё не явились в чертоги, — заметил кто-то из богов.

Лицо Сварога налилось краской гнева и он прогремел:

— Мы не будем их ждать! Начнём пир без них! Пусть в этом будет урок для своенравной Лады и её мужа Перуна, если не имеет на неё управы!

Нана удивилась: прежде она никогда не видела отца таким гневливым и грозным. Уран-Ану, глава месопотамского пантеона всегда был спокоен и почти никогда не выходил из себя. Что-то пошло не так. Загадка!

Заняв место за почётным столом возле трона Сварога, она, пригубив кубок с медовой брагой, принялась не спеша рассматривать богов-мужчин, пировавших с ней за одним столом. Возможно, кто-то из них может оказаться её суженым, её вечной любовью. Она вглядывалась в одно лицо за другим и постепенно скисла. Ни один из божеств не вызвал в ней даже интереса, не то, что пылкого чувство.

Возможно, это были потенциально сильные боги, если отец-Небо отличил их и усадил за стол для избранных. И каждый из них был красив и привлекателен, как положено божеству. Но ни один из них не оказался во вкусе Наны. Слишком мягкие округлые овалы лица были почти у каждого из них, а такая форма лица послужила бы плюсом для женской внешности, но не добавляла харизмы мужчинам; чересчур невыразительные скулы; сочные, хоть и по-мужски крепкие, носы — Нана понимала, что не каждая красота может прельстить… Да и веяло от этих мужчин какой-то угрюмостью, упрямой непокорностью, не готовностью играть в игры весёлой богини любви из других вселенных, служить её удовольствиям и относиться к ней с пониманием. Хотя её красота не оставила равнодушным ни одно мужское божество в пиршественном зале сварожьих чертогов. На неё бросали взгляды — то восторженные, то похотливые, то влюблённые. Нана привыкла к таким взглядам. Ей не требовалось даже работать с энергиями любви, подвластными ей, чтобы не быть обделённой вниманием. Тут достаточно только красоты.

Она присмотрелась также к столам богов средней ступени — эти также не пришлись по сердцу. На пиру сделалось скучно, приятно было только пить брагу и слушать нежную мелодию гуслей, которая Нане на самом деле очень понравилась.

Кое-кто из богинь начал расспрашивать Нану про неё и она старалась ответить на все вопросы, стремясь продемонстрировать открытость и дружелюбие.

Внезапно посреди пиршественного зала возникли фигуры Лады и Перуна.

====== Часть 46 ======

Нана с любопытством принялась рассматривать ту, что опередила её, заняв место богини любви в пантеоне Сварога.

Это была рослая стройная богиня, шестнадцати-семнадцати лет на вид. У неё были светло-русые волосы, заплетённые в две толстые длинные косы. Красота её… Тут Нана обнаружила, что для сильного божества, тем более, взявшего на себя роль богини любви, лицо Лады простовато. Делал его таковым прежде всего маленький аккуратненький, но вздёрнутый курносый нос и ещё пухлые щёки с бледноватым розовеньким румянцем, к тому же усыпанные конопушками. Небольшое количество веснушек на носу и около него может придать изюминку красоте, но избыток их явно служил недостатком, особенно божественному лицу. Достоинством его были, может, крупные бирюзовые глаза, с пышными, но не очень длинными ресницами. ” — Даже многие смертные могли бы превзойти её в красоте, — подумала Нана. — Она равна нимфам или нереидам, для богини верхней ступени её лицо слишком невзрачно.»

Первое впечатление, какое производила Лада — белого и пушистого существа. Она оглядывала зал с какой-то глуповатой робостью и постоянно нервно улыбалась и хихикала, как будто была беззащитна, как ягнёнок в стаде волков. ” — Почему она улыбается? — с раздражением подумала Нана. — Она, кажется, прогневила высшее божество и должна иметь виноватый вид и оправдываться, а она ведёт себя так, как будто её должны пожалеть. Она слабоумна?»

Присмотревшись получше к личику Лады, Нана заметила, что у той узенький лоб, что не свидетельствовало о наличии большого ума. Под этим лбом находились тонкие брови дугой, вопросительно приподнятые. Нана уже была готова сделать заключение о скудоумии этой богини, но тут ей в глаза бросился рот Лады — тонковатые губы, что говорило о ехидстве характера. Возможно, это «белое и пушистое» существо выглядело не тем, кем казалось.

Лада поклонилась Сварогу, восседавшему на троне, но не слишком низко, не желая выражать покаяние. Она по-прежнему улыбалась, но в бирюзовых глазах её появилась насмешка, упрямство и даже какая-то злобность. Её первоначальная робость начала развеиваться.

Нана ожидала, что бог Неба, так разгневавшийся непокорностью Лады, снова раскричится, но, очевидно, он успел взять себя в руки за время, пока Перун отыскивал свою жену и вполне спокойно вопросил:

— Что скажешь ты, Лада, почему не явилась на званый пир вовремя? Ведь ты знала, что перед началом пира я собирался представить всему пантеону свою дочь.

— Прости, Сварог, — произнесла она, — я гуляла по лесу, собирала землянику, слушала пение птиц… Да вот как-то подзабыла про пир на небе.

Нана чуть не открыла от удивления рот: голос Лады совсем не соответствовал её хоть и не блиставшему яркой красотой, но всё-таки нежному облику юной девушки. Он басил, басил, как у смертной мужеподобной тётки, прокурившей гортань обилием сигаретного дыма. Нане подумалось, что от существа с несовершенной красотой и ужасным голосом и следовало ожидать плохого поведения, вплоть до проявления непочтения к верховному богу.

Сварог чуть улыбнулся краешком губ — снисходительно, но не добро.

— Взгляни, Лада, вот моя дочь, Нана, — он показал ладонью на сидящую за столом Нану. — Она будет новой богиней любви в нашем пантеоне. Но ты не огорчайся, Лада. Тебе тоже найдётся занятие. Ты можешь быть помощницей моей дочери. Рожаница — это тоже почётно.

Лада навела на Нану взгляд злых насмешливых зеленовато-голубых глаз. Нана слегка кивнула ей, но даже не подумала встать в знак приветствия. Дерзкую выскочку следовало проучить пренебрежением. Ладе явно хотелось сказать что-то против того, чтобы перейти из статуса богини любви в ранг её помощницы, но она не решилась, видимо даже её упрямый ум сообразил, что возможно перегнуть палку и всерьёз разгневать верховного бога.

— Садись, Лада, за стол, — произнёс Перун, указывая на одну из лавок.

Но Лада раздражённо дёрнула плечом:

— Я сама знаю, где мне садиться! Не указывай мне!

Она обошла стол, приблизилась туда, где сидела Нана и, потеснив локтём сидевшую рядом с Наной богиню Живу, пролезла между ними. Именно — пролезла, а не села, как подобает божеству: аккуратно подняться в воздухе над полом на высоту лавки и опуститься, никого не задев. Лада же плюхнулась на лавку и перекинула ноги, пихнув узкими носками красных сапог бедро Наны. Нана возмутилась было, но промолчала. Позже она разберётся с этой нахальной невежей Ладой, поучит её манерам. Но не на пиру.

Тут Нана заметила, что светло-русые косы Лады отливают чем-то бледно-зелёным. Не так, конечно, как у русалки — цвет тины, но зелень струилась каким-то странным налётом. Нане стало смешно и она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Потом ей подумалось, что Лада не стоила того, чтобы её персоне уделяли слишком много внимания. Нана решила попробовать каждое из блюд за столом, чтобы впоследствии материализовывать себе то, что понравится. Уж если не нашла суженого, так побаловать себя кулинарными изысками!

Пробуя то одно, то другое за столом, Нана украдкой рассматривала лица богинь, сидевших напротив. И как бы ей ни хотелось думать о Ладе, всё равно в голову лезли сравнения с другими женскими божествами из нового пантеона её отца.

Лада явно уступала в красоте другим богиням. Даже хищная красота Мораны показалась Нане интереснее. Богиня смерти и зимы чем-то смахивала на сову, но это не обезобразило её, а даже шло ей, как Гаятри её скромность и робость. У Мораны был маленький аккуратный острый нос, чуть загнутый книзу, но как бы тонко выточенный и поэтому, скорее, придавал шарм лицу богини, чем уродовал его; большие серые глаза смотрели умно и в них, казалось, навсегда застыло что-то вопрошающее; над этими мудрыми глазами поднимались наискосок прямые тёмные брови; белые, как снег, волосы, были распущены по плечам густыми прямыми прядями, напоминающими сугробы.

Лада не брала в рот ничего из угощений на столе, только попивала брагу, время от времени заговаривая с кем-нибудь и разражаясь непонятным смехом к месту и не к месту. И как её басистый голос не соответствовал её девичьей внешности, так и смех не подходил её грубому голосу: он был визгливый, высокий, очень нервный. Ещё она постоянно болтала ногами под столом, то и дело задевая ноги Наны. Нане пришло в голову выплеснуть в лицо этой богине брагу из кубка. А почему бы и нет? Наверняка отец её поймёт и не рассердится.

Но настроение Лады неожиданно перекатилось в другую крайность и она, закрыв ладонями пухлое конопатое лицо, разрыдалась. Плечи её вздрагивали, она вся тряслась и плачущие звуки, которые она издавала, с каждой минутой по нарастающей становились всё громче.

Нана бросила взгляд на отца. Бог Неба вовсе не смотрел в сторону Лады, абсолютно игнорируя поведение той. Он был весел и о чём-то непринуждённо говорил с Перуном, сидевшим по правую руку от него, как первый помощник в пантеоне. Перун также не обращал внимания на то, что происходило с его женой. Велес, второй помощник Сварога, восседал по левую руку и также даже глазом не повёл.

Остальные же члены пантеона, вместо того, чтобы брать пример со своего правителя и подражать его поведению, которое, безусловно, было самым правильным, сотворили неописуемую глупость: они все уставились на Ладу, потом и вовсе пошла несуразица, потому что плачущую начали спрашивать о причине слёз. Все, кроме Наны, понявшей, что той обидно стать всего лишь богиней-роженицей после того, как сама себе назначила статус богини любви.

Дальше начался сущий идиотизм. Богини средней ступени повылазили из-за пиршественных столов, окружили Ладу и принялись гладить её по волосам и по плечам, сюсюкая, как малому ребёнку и упрашивая её не плакать. Это дало совершенно поганый результат: Лада разразилась такой истерикой, с такими воплями и проливанием слёз, что утешительницы бросились от ней врассыпную. Она выскочила из-за стола с прытью кошки, села на пол, принялась раскачиваться в разные стороны и по кругу, затем улеглась и начала кататься.

Нана тогда подумала: ” Как же это в месопотамском пантеоне твердят, что моих истерик невозможно вынести? Вот Лада — это настоящий мастер истерики, куда уж мне до неё!»

И она была права. Лада как будто обезумела: она принялась закидывать вверх ноги и бить ими об пол, платье сползло с них, и они оказались у неё невероятно тощие и абсолютно прямые, как палки. Она не переставала выть, кричать и лить слёзы в три ручья.

Сварог закрыл пальцами оба уха.

Нана бросила взгляд на Перуна. То сидел, напоминая собственного идола, вытесанного из дерева, ничего не говоря и глядя перед собой застывшим взглядом.

— В олимпийском пантеоне тоже есть бог грозы, как ты, Перун, — обратилась к нему Нана. — Ты, наверно, сылшал о нём. Он — царь богов. И у его жены очень крепкие нервы. Наверно, потому, что он не позволяет ей нервничать.

— Неужто идеальный муж? — блеющим высоким смехом хихикнул Велес.

— Идеальный не идеальный, но когда он подвешивал Геру между небом и землёй, прикрепив к её ногам утяжелители и с оттяжкой хлестал её хлыстом, то после этого все проблемы и неудачи казались ей сущими пустяками.

— Что ты скажешь на это, Перун? — снова смешливо проблеял Велес.

— Я люблю её, — пробасил свароговский громовержец.

Нана прислушалась к флюидам чувств, исходивших от Перуна и проанализировала их. Да, на самом деле влюблённость присутствовала, но она была полна боли, беспокойства и тоски, а не радости, умиротворения и жизненной силы. Это была такого сорта любовь, которую называют болезнью.

После пира Нана, оставшись наедине с отцом, возмущённо проговорила:

— Зачем, отец, ты позвал меня в этот пантеон, если здесь уже есть одна богиня любви?

— Да какая она богиня любви! — с досадой поморщился Сварог. — Божество она, безусловно, сильное. Если бы она поискала себя, то открыла бы в себе способности, что могли бы укрепить этот пантеон. Так нет же, делает то, что у неё получается плохо. Выдаёт желаемое за действительное. Я бы сказал, что она умеет вызывать чувства, но не любовь… Сродни привороту ведьминскому. Только приворот ведьмы держится недолго, а тут на время растянуться может. Не любовь, нет, любовная болезнь. Вот такие чувства она у Перуна вызвала своими силами.

— А она не так глупа, как кажется, — заметила Нана. — Выбрала себе лучшее из того, что есть. Самого высокопоставленного из богов, что после тебя.

— Она и меня в свои сети поймать пыталась. Даже распустила слух для своих адептов через пророков, что, якобы, она моя жена. Но потом поняла, что мужем я ей стать бы не смог, даже если бы хотел, придумала, что она моя дочь. Вот смертные и маются, не могут понять, жена она Сварогу или дочь! — засмеялся бог Неба.

Нана, обычно всегда поддерживавшая отца ответным смехом, если он веселился, на этот раз даже не улыбнулась.

— Однако, она проявила неуважение прежде всего к тебе, как к царю богов! — воскликнула она. — И ты довольно спокойно сносишь это, отец.

— Эта богиня не так давно начала жить на белом свете вне Хаоса и многого не понимает. Мне с такой строптивицей ещё не приходилось иметь дела, но пусть уж лучше показывает свой истинный характер, чем затаится и всадит нож в спину, как та…

Нана поморщилась:

— Честно признаться, эта Лада вызвала у меня желание, какого раньше никогда не было! Не поверишь, но мне хотелось, чтобы Перун вскочил со своего седалища, схватил свою сумасшедшую жену за косы и протащил её по всей вселенной, а потом ещё добавил ей плётки! Никогда я прежде такого не желала! Ни одной женщине! если мужчина поднимал руку на свою жену, это вызывало у меня горечь и отвращение. Я считала это главным недостатком Зевса, что он способен бить жену, пусть даже она это заслужила. А тут мне хотелось, чтобы Лада получила как следует.

Сварог удивлённо приподнял брови:

— В самом деле, странное желание! Но ведь есть способы сломать непокорность без насилия.

— А по мне, так насилие для такой строптивицы в самый раз! Ты видел, как она дёрнула плечом, когда муж попросил её сесть за пиршественный стол, как дерзко ответила? Как она смеет и почему считает, что это ей позволено?

— Ну, я тоже говорил Перуну, что он должен найти управу на свою жену. Хоть, конечно, и не советовал ему рукоприкладствовать… Негоже для божества.

— А по-моему, для Лады можно было бы сделать исключение.

— Что же, дочка, я тебя не узнаю! Ты не выносила насилие над женщинами. Помнишь, когда Энлиль овладел Нинлиль против её воли, ты возмущалась больше всех и кричала о наказании для насильника, требовала ссылки?

— Отец, зачем ты сравниваешь тихую робкую Нинлиль с этой дикой козой! И попробовала бы Нинлиль так вести себя с Энлилем, попробовала бы ослушаться его или опозорить на пиру! А Перун… Никогда не думала, что бог-громовержец, такой грозный видом, наверняка способный сражаться с огромными вражескими силами, может быть таким безвольным слизняком по отношению к вздорной взбалмошной жене!

— Порою, с женщиной воевать труднее, чем с вражеской тьмой.

— Лада — вражеская тьма? — засмеялась Нана. — А по-моему, она — ничтожество. У кого слабые нервы, не может быть вражеской тьмой, он обречён на проигрыш!

Но прошло не так уж много времени, когда эти слова Наны оказались опровергнуты событиями, последовавшими за этим разговором с богом Неба…

====== Часть 47 ======

Воспоминания Наны были внезапно прерваны появлением Эрешкигаль. Бывшая богиня подземного царства тяжело дышала, как будто смертная, пробежавшая пешком дистанцию. Она плюхнулась на пуфик напротив Наны. Щёки её горели огнём.

— Тут такие события! — произнесла она. — Я сделала открытие!..

— У меня тоже события, — ответила Нана.

— Я расскажу первая, по праву старшей сестры!

— Рассказывай ты первая, — покорно согласилась Нана, опустив глазки, — а я уж потом поведаю о том, как ко мне явился Крылатый и начал требовать долг… Я слушаю тебя.

— Как? — воскликнула Эрешкигаль. — Крылатик явился к тебе? Что ему было надо?

— Он заявил, что я должна помочь с плодовитостью женщинам Драгнгураса, где Арес недавно учинил войну. Там погибло более десяти тысяч, что ли… Ну, и теперь предводителю Крылатых не хватает эти десять тысяч смертных, видимо, как смертным может не хватать пищи, — в голосе Наны послышалась ирония. — Поэтому женщины Драгнураса должны плодить по двойне или тройне в год, чтобы возместить ущерб.

— А ты что?

— А что я? Немного провокации — и его нутро почти вывернулось наружу.

— И что ж там вывернулось? Давай уж, рассказывай первая, пройдоха, если развела меня на любопытство! Вот ведь хитрая, все вы такие ловкачи, кто действовал в олимпийским пантеоне!

— Оказывается, Кигаль, Крылатые также не лишены чувств и эмоций…

И тут Нана пересказала Эрешкигаль разговор с Астиилом.

— Значит, они живые и у них даже есть личные имена, — произнесла задумчиво Эрешкигаль. — И они пока не демонстрируют силу, если ты так дерзко разговаривала с ним, а он в ответ обстреливал тебя фразами, дающими понять, что ты его обидела. Властям и Силам боги не давали личных имён. А вот я… У меня на глазах огромный грузовик сбил мужчину средних лет. Очень крепко сбил, смерть наступила мгновенно. Тело отлетело на тротуар и ударилось головой о фонарный столб, раскроив её так, что мозг потёк… Но это ерунда, а странно было то, что я не увидела характерной тени на умершим телом — вышедшей из него души.

— Но душа не может остаться в теле, из головы которого вытек мозг! Смертные не живут без мозга!

— Я глазам не поверила. Даже приняла невидимость и хорошенько обследовала тело, когда его увезли в морг. Там не было души. Никогда. Даже когда оно было живо.

— Да как же могло тело жить без души?!

— Я сейчас всё объясню. Мне снова пришлось устроить спиритический сеанс прямо в морге, где летало душ над своими умершими телами, ну прямо как мух над… Я спросила их: что это такое? Почему тело без души?.. И они ответили: так бывает… Тело живёт без основной движущей силы, выполняя программу, заложенную в само тело и создавая иллюзию полноценного человека с видимостью желаний и эмоций. Что-то вроде робота с очень расширенной программой. Мертвец, что ест, пьёт, разговаривает, совокупляется, размножается, спорит, смеётся, ругается, дерётся, якобы проявляет те или иные чувства, вплоть до игры в любовь.

— Надо же, мы боги, но всё-таки есть в этом мире что-то, что может удивлять даже нас! Ведь прежде такого не было: живые мертвецы! А твои души умерших не просветили тебя, кто мог всё это организовать?

— Это задумка демонов. Ещё с тех времён, когда им стало известно, что однажды в этот мир явится Калка и уничтожит их. У них был расчёт заранее приготовить себе тела, в которые могли бы вселиться их основы, после того, как их собственные долгоживущие тела будут уничтожены. Но, видимо, после смерти от огненного меча Калки ничего это у них не выгорело. Скорее всего, демонские основы утянуло в Хаос или есть другие варианты, но телами людей, лишённых души, они овладеть не сумели. И вот, очередной бред этого мира: на земле существуют миллиарды биороботов, не ощущающих вкуса жизни и не понимающих её смысла, пустых тел, живущих по сценарию, они занимают пространство, потребляют ресурсы и даже творят преступления, плетут интриги, отнимают жизненные блага у обладателей человеческих душ. Бессмыслица. Паразитизм на теле человечества. И это при том, что в пространстве скитаются сотни миллионов бестелесных душ, которые никак не найдут себе тех, кто мог бы их родить, дать возможность жить во плоти. Те, кто рожает детей, зачастую дают жизнь всего лишь оболочкам без души — так устроили демоны. Демонов уже нет в этом мире, но то, что они заложили, действует. В мире нарушена гармония смертей и рождений. И это… Хорошо.

— Ну, да, — кивнула Нана. — Человечество не сможет само восстановить эту гармонию, без помощи богов. Значит, у нас есть ещё одна возможность подчинить себе отбившееся от рук человечество, хотя бы тем, что подчинившимся мы сможем помочь родиться, обрести тело.

— И не только родиться. А куда девать миллиарды пустых двигающихся и бормочущих оболочек? Уже сейчас можно сделать их пристанищем скитающихся душ умерших.

— А это возможно?

— Возможно. Я сделала это!

— Когда же ты успела?

— Ещё в морге. Я обнаружила там ещё одного шагающего-болтающего мертвячка — мужчину, простого санитара. Он там мыл полы и взгляд у него был пустой, прямо как у жмуриков в морге, чьи глаза невозможно закрыть и их обычно закладывают монетами. Я втолкнула в неё одну душу, мужчины, давно скитающегося без тела. И она там зацепилась. Но… Я воткнула её в живое тело не просто так. Эта душа дала мне клятву. Клятву быть податливой и прислушиваться к проповедям пророков, которые однажды появятся и начнут внедрять культ нового пантеона из старых богов.

— То есть, на Земле уже сейчас могут появиться миллиарды людей с душами, давшими клятву прислушиваться к пророкам нового пантеона? И уже очень скоро мы можем обрести миллиарды адептов?

— Теоретически — да. Если мне помогут другие боги, чья деятельность была связана со смертями и рождениями. Это будет титаническая работа, но она стоит того. Адепты сейчас важнее всего… Всё было бы весьма просто и сладко, если бы не эта поганая загвоздка — Силы, Власти и Крылатики, вбившие в свои головы, что люди ничего богам не должны. И не знаешь, чего от них ждать. Своих адептов мы приобретём не раньше, чем решим проблему с ними. А время-то уходит… И его отнимает у нас высшее существо, назвавшее себя Человеком!

— Не так уж много времени и ушло с тех пор, как мы выбрались из Тартара. У нас есть в запасе несколько веков. Хотя, я согласна с тобой: нынче надо беречь каждый день, чтобы накопить силы к уходу. Сила сейчас всего важнее. О ней бы думать, да вот у меня в голове только свадьба с Моханом — и всё тут. И можешь снова говорить, что я курица без головы!

— Да, наверно, любовь — это страшная, порабощающая сила, — задумчиво произнесла Эрешкигаль.

— Не буду спорить. Не поверишь, — Нана сладостно улыбнулась и заломила руки, — мне кажется, во мне горит каждая клеточка тела, так я жажду стать женой Мохана! Он слишком уважает меня и не хочет до свадьбы овладевать мной, хоть и знает, что у меня были мужчины. Я ценю его уважение, но мне уже снится постель с ним, его руки, губы… Каждый раз, пробуждаясь утром, я вынуждена перемещаться на один из полюсов, чтобы нырнуть чуть ли не на самое дно холодного океана, под лёд, ослабив в теле защиту от холода, чтобы остыть от любовного жара! Вот что со мной происходит, Эрешкигаль!

Через два дня страсти Наны, наконец, были удовлетворены: состоялся её свадебный пир с Моханом, на который сошлись почти все божества пантеона Тримурти. Не явилась Майя, хоть и была приглашена, не смотря ни на что.

После того, как Майя, приняв незначительную толику вина истины, раскрыла то, что тайно правила Тримурти, имея сильное влияние на Брахму, у неё обострились взаимоотношения со всем пантеоном. Многие боги проявили к этому интерес и выяснилось, что почти все несуразицы, что творил Брахма, приносившие крупные неприятности пантеону, происходили под влиянием Майи, к которой это верховное божество слишком серьёзно относилось и было слишком высокого мнения о её умственных способностях. На Майю посыпались упрёки, которые её взбесили чуть ли не до безумия.

— Я была права!!! — исступлённо орала она. — Я наполняла событиями наш пантеон, это я сделала его ярким и интересным и уникальным! Это я сделала его вечной загадкой для смертных, это благодаря мне мы до сих пор пользуемся их вниманием, это я заставляю их думать о нас, философствовать, искать объяснения поступкам богов! И все войны, потери, переживания, проигрыши и победы, что пережил пантеон — разве это не стоило того, чтобы стать тем, кем мы стали?!

Но на этот раз у богини лжи, обладавшей даром убеждения, не получилось заставить поверить ей, что она поступала правильно. Уж слишком много бреда и нелепицы творилось веками и ведь никто не мог понять, где корень зла, а теперь он проявился и вместо покаяния сумасшедшим голосом орёт о своей правоте.

Отношение к Майе изменилось. Её стали бояться и избегать общения с ней, рассуждая: «Она опаснее, чем кажется, если столько веков владела разумом самого Брахмы и создавала историю нашего пантеона!» Она оказалась байкотированной всеми, кроме Бухдеви и ещё Сарасвати, которая также отказалась отправиться на свадебный пир Вишну.

— Эта богиня олимпийского проявила неуважение ко мне и недостаточно пожалела об этом! — с сердцем говорила Сарасвати. — Или она считает, что если я больше не жена Брахмы, то я не великая богиня и ко мне не нужно проявлять должного почтения, что она решилась проверять меня, напоив этим вином истины без моего согласия?

Обида на будущую новую жена Вишну сблизила Майю и Сарасвати. Они много говорили о своей обиде, это превратилось у них в какой-то почти приятный ритуал. Обе любили смаковать страдания, это давало им ощущение какой-то значимости, весомости и дружбы против общего врага, который, конечно, был виноват во всех их неурядицах.

Однако, как бы враждебность по отношению к Нане не сблизила Майю и Сарасвати, новости о том, что Майя, оказывается, была ещё одной женой Брахмы и ею осталась, породили сомнения в вечно мятущейся сущности Сарасвати.

Боги, возмущённые тем, что Майя верховодила Брахмой и это не принесло добра, требовали у этого бога, чтобы он развёлся с богиней иллюзии. Но это оказалось невозможно из-за клятвы, данной Брахмой, что, женившись на Майе, он не разведётся с ним, пока она сама не потребует развода.

— А я не потребую развода ни за что! — гордо заявила Майя богам.

Сарасвати это уязвило. Когда она и Гаятри приняли решение оставить Брахму одновременно, она была уверена, что бывший муж, оставшись один, заскучает именно по ней, Сарасвати, и придёт умолять вернуться именно её, а не Гаятри. Она была убеждена, что Гаятри были всего лишь ошибкой Брахмы. Она твёрдо верила, что Брахма любил только её вернуть захочет только её. Но бывший муж не спешил это делать и не похоже было, чтобы он страдал. И зачем ему страдать, если у него про запас была ещё и третья жена?

Сарасвати хотела снова восстановить свой брак с Брахмой. Оставшись без него, она вдруг поняла, что утрачивает свой статус всеми почитаемой богини в пантеоне, теряет к себе интерес. Вот Лакшми — другое дело. Та была также разведена с Вишну, имела нового мужа и её давно никто не видел в пантеоне Тримурти, но её по-прежнему вспоминали, на неё всё ещё равнялись, её имя звучало громче других.

Да и у Гаятри дела шли отлично. Однажды возле её дворца, выстроенном на острове в зоне экватора появился могучий прекрасный бог, не похожий ни на одного бога из Тримурти. И вот, Гаятри порхала, как бабочка, от счастья, потому что бог поселился в её дворце вместе с ней, хоть и не желал показываться другим богам, и она купалась в его любви, которой, казалось, больше, чем воды в мировом океане…

Узнав о том, что Нана пособила Гаятри встретиться с мужчиной мечты — бывшим царём олимпийского пантеона, Сарасвати почувствовала себя оставленной в дураках. У неё обострилось мнительность, что боги Тримурти смеются за её спиной, что она своими руками разрушила своё счастье, что теперь она никто и это нельзя исправить.

— Ну, вот, теперь ты единственная жена Брахмы, — с горечью говорила она Майе. — Что с того, что боги стали избегать тебя? Не вечно так будет. Жена Брахмы, одного из Тримурти, не может быть вечно пренебрегаемой. Рано или поздно ей всё простят за её высокое положение. Когда-то мне так повезло, что Брахма полюбил меня и взял в жёны! И почему я это не ценила, зачем злилась из-за Гаятри, зачем ушла в тот день, когда Калка убил всех демонов? Как бы я хотела всё вернуть!

— Я могла бы тебе помочь стать второй женой Брахмы, — ответила Майя. — Я могу поделиться мужем. Я не жадная.

— Как? Разве ты не ревнуешь? Разве не хочет каждая женщина стать единственной? Ну, я тогда позволила Гаятри остаться, чтобы было кого унижать и выгодно смотреться рядом с таким жалким существом, как она, но что задумала ты, богиня лжи?

— Я не ревную. Самое глупое чувство на свете — это ревность. Как и любовь к мужчине. Почему бы не поделиться своим мужем с той, кто стала твоим другом? С подругами надо делиться всем. Даже мужем. Таков мой принцип.

— Труднее всего делиться мужем. Уж на что эта Гаятри ничтожнее меня и я держала её на задворках моей семейной жизни с Брахмой, но ревность всё же одолевала меня время от времени. Как же я буду делить его с тобой? Мы будем делить его постель по-очереди, а не тогда, когда я позволю? Ты же не станешь второй после меня, как Гаятри? Ведь это ты будешь первой?

— Я буду той, кем была раньше — ни первой, ни последней. Брахма и раньше делил постель и с тобой, и со мной и ты об этом даже не знала. Так может быть и дальше. Ты не будешь знать, когда я буду с ним.

— Но я буду знать о том, что это происходит, что в его жизни есть вторая женщина!

— И что с того? Что в этом плохого?

— Брахма должен любить только меня!

— Пожалуйста. Пусть любит. Я даже могу заплести его извилины в мозгу так, что он поверит в то, что снова тебя любит. Богиня иллюзий всемогуща! А меня пусть не любит. Мне нужен только статус супруги Брахмы. И тебе тоже. Неужто твоё сердце когда-нибудь томилось от любви к нему? Ты всегда была полна злости и раздражения на все его поступки. Разве такие чувства живут в сердце женщины?

— Может, ты и права.

— Это правда. Я богиня лжи, но в лжи больше всего правды! Каждый, кто не слепой и не безумный, поймёт это. Стоит только открыть глаза на ложь — тут и станет видна правда. В чём же моя вина, что многие предпочитают быть слепыми? Что имеющие уши, не слышат? Что обладатели зрячих глаз не видят? Что разумные существа не желают думать? Я богиня лжи, но я же и богиня правды. Только никто не хочет этого признавать. Так что ты скажешь, Савитри? Станем мы лучшими подругами, будет ли наша дружба так сильна, что мы разделим одного мужа на двоих, один трон на двоих, одни мысли тоже на двоих? Станем опорой друг другу, доверим свои тайны, обменяемся всем, чем владеем? Разве такая дружба не первыше любви к мужчине, к тому же, недостойному, у которого только что и есть, что статус одного из правителей богов?

Майя говорила своим вкрадчивым убаюкивающим голосом и с каждой минутой Сарасвати овладевали мысли, что богиня иллюзий права и, послушав её, можно на самом деле обрести выход из затруднительного положения в котором оказалась она после развода.

— Дружба и есть самое главное. Не любовь. Не личные помыслы, — продолжала Майя и вибрации её речи налипали на мозг другой богини, как свежая паутина, — не амбиции, не желания. Только дружба поможет нам победить врагов. А самый опасный враг тот, кто проникает в твоё тело, в твой мозг. Наше главное тело — наш пантеон. И именно в его тело проникает эта зараза —Инанна-Афродита, растоптавшая твоё и моё достоинство, захватившая одного из Тримурти, Вишну, чтобы стать на нас своими пятками, унизить всех богов! Вишну уже не остановить, она так запорошила ему мозг любовью, что никто и не решится сказать ему что-то против этой свадьбы! Но это не значит, что после свадьбы нельзя будет расторгнуть этот брак. Тут просто нужна решимость, смелость и слаженность. Я просто хочу открыть глаза Вишну на правду, хочет он того или нет. Через ложь он увидит правду! И мы вернём Лакшми в наш пантеон. И восстановим её брак с Вишну. И у него будет вторая жена — Бхудеви. И Парвати снова станет женой Шивы. И у него появится вторая жена. А может, и третья, и четвёртая. Но ты помоги мне. Я помогу тебе снова стать женой Брахмы. Я верну тебе его любовь! Я отдам тебе его, я даже совсем отдам его тебе после того, как мы вместе совершим спасение нашего пантеона! Мне для подруги не жаль ничего. Я отдам тебе моего мужа, а сама отойду в сторону, в обмен на свидетельство твоей дружбы!

Савитри внимательно слушала Майю и та по её глазам поняла: Сарасвати ей верит.

И выложила той свой план.

====== Часть 48 ======

Нана и не подозревала, какие тучи сгущались над ней. Она была пьяна от счастья, обряжаясь к свадьбе и богини из пантеона Тримурти помогали ей в этом. Среди них была и Гаятри, просто не имевшая слов от чувства благодарности богине любви за то, что мужчина её грёз — Зевс так быстро достался ей после того, как она сама влюбилась в его изображение в книге Шивы. Он стал её любовником и она, захлёбываясь от радости, рассказывала о нём сидевшей у зеркала Нане.

— Он прекрасен, прекрасен, он чудо! — Гаятри сжимала ладони, глаза её сияли, как звёзды, щёки пылали румянцем и она выглядела не менее счастливой, чем невеста. — Он так меня любит! Я и не знала, что существует такая любовь, что мужчина может забыть обо всём ради женщины, жить одной этой любовью, сходить с ума из-за любви к женщине и не стесняться своего безумия! Он одержим, он смотрит на меня так, как будто я — это весь мир! Я снилась ему в его снах, он сам рассказывал мне, он влюбился в мой облик в сновидениях и решил отыскать меня во что бы то ни стало! Что стоило такому богу, как он сделать это! О, я знаю, Нана, это ты сделала для меня, ты помогла мне, как же я благодарна тебе!

— А что же Зевс не принял моего приглашения на мою свадьбу и не явился вместе с тобой?

— Он не готов сейчас показаться на глаза богам своего пантеона. Он считает, что поступил, как слабый, отказавшись от царствования и сильно стыдится этого. Он не может пока простить сам себя и боится осуждения.

— Как жаль! Ему не стоит так сильно корить себя. Он был сильным правителем, он победил Тифона, когда никто не решался выступить против этого чудовища, но никто не может быть сильным в совершенстве, совсем не имея слабых точек. Взгляни на монолитные глыбы: кажется, ничто не может их развалить, а найди подходящую точку — и пойдут трещины. Гаятри, может ты повлияешь на него, чтобы он снова вязлся управлять олимпийским пантеоном? Боги будут только счастливы. Он должен послушать тебя, ведь он так тебя любит! Если он снова станет царём олимпийцев, ты опять станешь женой главы пантеона. И сядешь рядом с ним на троне! Ты прежде сидела на троне?

— Нет, у нас это было не принято, чтобы жена сидела на троне рядом с мужем. Если бы мы сели на троны с мужьями, то возле Брахмы оказалось бы сразу три трона!

Богини рассмеялись.

Из олимпийского пантеона на свадьбе присутствовали только Гермес, Гипнос и Геката, остальных богов, всё ещё подчинявшихся Фемиде, приглашать воздержались. Трудно было предположить, что можно было бы от них ожидать в такие времена — смутные для богов, выдававшие сюрпризы, то приятные и вдохновляющие, то убивающие морально, подавляющие, то такие, которые было трудно отнести к первым или вторым.

Один из таких сюрпризов произошёл прямо на свадьбе Наны и Мохана. Третий глаз Шивы узрел потрясающее видение как раз в тот момент, когда жених и невеста, связав края одежды, обходили жертвенный огонь.

Шива обнаружил местонахождение Метиды и прошептал эту новость на ухо Урану-Ану и Брахме, восседавшим рядом с ним.

И когда молодожёнов проводили в брачную опочивальню, Уран-Ану и два божества Тримурти завели беседу прямо на продолжавшемся пиру, обмениваясь мыслеформами. Выяснилось, что Метида скрывалась в небесных сферах, укрытая особым куполом, охватывающим микромир, уподобленный раю.

— Как же энергия неба не выдала мне её местонахождение? — удивился Уран-Ану. — И как же этот её маленький рай не был разрушен сразу после окончания сумерек, как все раи?

— Вероятно, его время не пришло. Не все же раи рухнули одновременно.

— Но почему же я не сумел выявить существование этого райка в околоземной атмосфере? — заволновался бог Неба. — Прежде я знал, куда и на какой высоте летит каждая птица, как же такое могло оказаться сокрытым для меня? Впрочем… Кто знает силу Метиды, если она сумела остаться незаметной даже для вибраций небесной оболочки. Но я прошу вас, боги Тримурти, держите это в секрете. Ни один олимпиец или бог другого пантеона не должен знать о местонахождении Метиды, даже Нане. А вдруг не возобладают чувства над разумом, возрастёт жажда мести над прагматизмом! Метида может оказаться полезной для наших замыслов. Если нет — тогда только мы будем решать, как поступить с ней за то, что она совершила тогда.

По окончании пира Уран-Ану, уже знавший координаты нахождения рая Метиды в его небесной обители, послал ей мыслеформу:

— Я знаю, где ты, богиня. Теперь бессмысленно скрываться от меня. Оболочка твоего маленького рая, я ощущаю, мощна, но нет такой брони, что не смогла бы пробить толпа богов. Мне ничего не стоит сейчас послать мыслеформы, допустим, всем олимпийским богам и ты понимаешь, что их суд, а точнее, самосуд будет ужасен. Но я не хочу это совершать. Если ты сейчас доверишься мне впустишь меня в своё убежище то, возможно — возможно! твоя участь облегчится. Я ничего не обещаю. Всё зависит от того, что я сейчас услышу от тебя.

Он застыл в ожидании ответа. И через несколько минут в его мозгу прошелестело что-то, напоминающее печальное шуршание опадающих мёртвых осенних листьев: «Да».

Божественная плоть Урана-Ану переместился в заоблачную даль и теперь бог Неба отчётливо видел нечто огромное, объёмное, переливающееся блёклыми, едва заметными даже для глаза высшего существа радужными лучам. И вот, эти струящиеся лучи расступились и перед взором парящего бога предстал великолепный сад, поросший множеством цветов, благоухавших неземным ароматом, деревьев, бросавших благостную тень и где-то вдалеке мирно журчал ручей. Уран-Ану ступил на дорожку между цветами, выложенную розовыми плитками.

— Приветствую тебя, бог Неба! — услышал он женский голос, чуть сдавленный, грустный. Он как бы доносился из самого пространства.

— И тебе привет, богиня мудрости! — ответил Уран-Ану, шагая прямо. — Миленькое местечко. А я-то всё гадал, где ты могла бы прозябать всё это время, после того, как твой сын лишился власти, да и жизни тоже.

— Прозябание уже давно стало моей судьбой и судьба эта не отходит от меня, даже когда все боги стали от неё свободны.

— Бывали судьбы и похуже. Вот, например, судьба Кроноса. Ему-то точно не дали улизнуть, когда отняли власть. Скинули в Таратар и караулили до тех пор, пока не пришло время и другим богам составить ему компанию.

— Кажется, тебя это утешало.

— Я бы не сказал. Это не исправило того факта, что я был предан собственным сыном. Хотя, его тоже можно было бы понять, я был не самым лучшим отцом для большинства своих детей. Но мне бы не хотелось сейчас делать тебя своим духовником, Метида, и каяться в своих грехах или жаловаться на согрешивших передо мной. У меня к тебе очень много вопросов и мне кажется, что ты знаешь на них ответы. И что-то подсказывает мне, что ты не откажешь мне в этих ответах. Тогда я тоже буду сговорчив и не очень злопамятен.

— Да, я понимаю, у тебя есть повод для злопамятности…

— Есть, есть! Века прозябания среди смертных, унижения, мои дочери, спящие на дне Тартара, пусть без оков и не страдающие от бессонницы… И я привык, что одна из них была всегда рядом со мной, она была моей спутницей, единственное существо, которое было мне по-настоящему дорого… И ей ли, прекрасной богине любви, было лежать там, на дне этой страшной бездны, после той великолепной судьбы, что была у неё? Но я знаю, что ты пыталась её спасти, ты хлопотала за неё, предложила ей сторону твоего сына, хоть она и отказалась. Именно поэтому я нахожу в себе силы вести с тобой разговоры. И если ты окажешься бесполезной для нашего спасения, то сомневаюсь, буду ли я и дальше молчать о твоём тайном убежище…

— Уран-Ану. Просто спрашивай — мне теперь нечего таить. Все мои тайны остались в прошлом.

Садовая дорожка завернула за поворот — и за розовыми кустами выросла беседка из чистого золота, сверкающая густо усыпавшими её драгоценными каменьями. В этой беседке на диване, на горе подушек возвышалась фигура Метиды, облачённая в роскошные одежды, в которых преобладал красный и золотой цвет.

Уран-Ану остановился возле входа в беседку и прямо взглянул в прекрасное, уже подзабытое лицо богини мудрости.

— Кто тот, кому подчиняются Власти, Силы и Крылатые, созданные твоим сыном? Я знаю, что он называет себя Человеком. Но какое высшее существо могло назваться Человеком, кроме…

— Да, да, это он, он, наш знаменитый любитель человеков, Прометей, — усмехнулась Метида.

— Откуда ты знаешь, что это — он?

— Потому что мы по сей день не прекращаем с ним общения.

— Вы в дружбе?

— Я бы этого не сказала.

Уран-Ану материализовал удобное кресло и уселся в него перед входом в беседку, забросив ногу на ногу.

— Итак, — произнёс он, — последняя наша встреча с тобой произошла перед началом сумерек, именно тогда ты с таким куражом поведала мне, как сбежала из расплющенной башки Зевса, что Прометей обнаружил тебя, но выдавать не стал, потому что уже тогда лелеял коварные замыслы о том, кто свергнет царя олимпийцев. Мне известно, что этот идиот, будучи и без того наказанным за украденный у богов огонь и прикованный к скале, добавил себе мучений, непродуманно ляпнув, что знает, кто скинет Зевса и займёт его трон, а потом терпя пытки, но не выдавая, кто бы это мог быть. И только после веков невыносимых страданий он, наконец, сообразил соврать, что это, якобы, может быть сын Фетиды, если Зевс сойдётся с ней. Когда его, наконец, помиловали, всем казалось, что его дух сломлен, ан, нет, оказывается, он всё ещё тот же прежний богоборец и человеколюбец, что прежде! Я так понял, Метида, он не побывал в Тартаре вместе со всеми?

Метида грустно усмехнулась:

— Нет. Мы с сыном имели глупость помиловать его тогда, нами овладело совершенно не рациональное чувство благодарности за то, что он тогда вычислил наше пристанище, но не выдал нас. Оказалось, что за это он ждал от нас большего: он считал, что может претендовать на статус бога в пантеоне нового хозяина мира. И когда ему отказали, объяснив, что я ему ничего не обещала, что это были лишь мои предположения, что он когда-нибудь получит этот статус он очень, очень обиделся… Ну, и не удовлетворился тем, что его не сбросили вместе со всеми в Тартар и позволили просто жить на белом свете со своими возможностями и в своё удовольствие, также помиловав и его семью. Ты же помнишь эту мятежную душу: при Кроносе ему было мало того, что ему позволили научить смертных распахивать землю плугом, да строить примитивные кораблики. Ему хотелось возвеличить людей до уровня богов. При Зевсе прибавилась ещё одна бредовая идея: сделать всех титанов, перешедших на строну Зевса, обладателями статусов полноценных богов, и опять ему был отказ от нового владыки, обида, а после — и этот краденый огонь… При моём сыне тоже было кое-что… А, право, даже я, богиня мудрости, не могу понять мотивов Прометея — сделать людей подобием богов, это позволило мне сделать вывод, что это его сумасшествие.

— Допустим. Но ведь есть такого рода сумасшедшие, которым всё удаётся. Есть сумасшедшие и среди богов, и среди людей, внедряющие в жизнь самые сумасшедшие идеи. Вот и меня интересует: как он переманил на свою сторону Власти, Силы и Крылатых? Он пошёл по схеме твоего сына, который ещё раньше убедил Власти и Силы служить ему?

— Схема тут одна: впечатлительность этих творений. Ты же помнишь, как боги во главе с Зевсом созидали Властей и Сил. Чтобы это были настоящие исполнители, а не просто биороботы, их наделили эмоциями и одна из эмоций, самая сильная должна быть именно впечатлительность. Рассчитывалось, что это чувство послужит безграничному восхищению богами, фанатичному кумирству, восторгу, преданности. И поначалу это отлично работало. Но оказалось, что именно впечатлительность и послужила их неверности. Просто нашёлся тот, кто вызвал у них большее восхищение — и они уже на другой стороне. Стоило всего лишь отменить человеческие жертвоприношения и ещё кое-какие мерзости, на которые их прежние хозяева смотрели сквозь пальцы — и вот они уже служат другому господину. Когда Бог созидал Посланников, он также был вынужден привить им впечатлительность. Вот из-за этого и потерял их треть.

— Эту историю я знаю. Это сделал Свет, очевидно, уболтав этих впечатлительных созданий речами о свободе, достоинстве и несправедливости их творца.

— А хочешь, я скажу тебе, кто уболтал Света, убедив стать бунтовщиком?

— Неужели тут тоже приложил старания наш неугомонник?

— Повторяю: он очень сильно обиделся, что ему не дали статус бога. И, поскольку Властям, Силам и Посланникам было строго-настрого запрещено разговаривать с кем бы то ни было из бывших богов, кроме Света и меня, он через Света и начал действовать. Всё встречался тайком с мальчишкой и заражал его мозг безумием, революционными идеями. Даже обнаружил в нём слабое место: гордыню. Он и научил Света, что требуется говорить Посланникам, чтобы вызвать их интерес к себе. Прометей всегда был речист и темперамент его подобен тысячам ураганов.

— И такая же сила духа, — задумчиво добавил Уран-Ану.

— Да, сила духа безумца. Даже у смертных случается такое сумасшествие, когда безумец не ощущает физических страданий. Вот и Прометей, прикованный к скале, только поначалу испытывал невыносимые муки. А после им овладело спасительное безумие, что помогло ему вытерпеть всё.

— Похоже, Зевс совершил ошибку поступив с ним честно и за его ложь о возможном сыне от Фетиды, что станет сильнее отца, позволил ему остаться бессмертным и вместо него умереть кентавру Хирону. Просто не позволили бы ему принимать амброзию ещё некоторое время — и бунтовщик попал бы в цепь смертей и рождений, как обычный смертный.

— И не был бы угрозой для всех богов, — добавила Метида.

— Но тебе-то бояться нечего, не так ли?

— Не так. Я мать божества, разочаровавшего его также, как Кронос и Зевс, да и Свет тоже.

— Неужто он надеялся и на Света? И каковы были надежды?

— Когда на сторону Света перешли треть Посланников, Прометей верил, что они и их предводитель встанут на службу людям, станут совершать невероятно красивые поступки на благо человечества, чем впечатлят всё небесное войско и те также пойдут под начало Света. Будет захвачена власть над миром и тут он, Прометей, и получит статус бога прогресса и покровителя людей. А Свет возьми, да и исполни все его мечты наоборот… У Прометея ведь всегда так выходило: пытался вытащить в боги человеческий род, а в результате кидал его в ещё большее болото. Ну, ты знаешь, что наворотил в этом мире Свет. Недаром смертные называют его — Демон, как будто сущность демона его собственное имя.

— А что твой сын? Так и считал Света главным бунтовщиком или понял, чьи уши торчали за этим делом?

— Да, он очень быстро всё понял.

— А что Прометей? Был ли наказан твоим сыном?

— Прометей, видимо, был не готов снова нести ответственность за свои деяния и проявил поразительную расторопность. Он бегал от преследования из вселенной во вселенную, там, где правили пантеоны, не попавшие в Тартар и проявлял такие чудеса хитрости, что оказался неуловим до тех пор, пока мой сын не оказался в Хаосе…

— Чудеса хитрости? Где же они были, когда он болтался прикованный к скале? Откуда могла у него взяться хитрость?

— Его натура загадочна даже для меня.

— А где же теперь его убежище?

— В таком же небесном бункере, как и у меня.

Уран-Ану нахмурился, между его бровей пролегла складка озабоченности и досады.

— Я стал плохим хозяином неба, что так плохо знаю то, что происходит в его сфере? Непонятно кто строит мелкие райки над Землёй, а я почему-то об этом узнаю по случаю. Видимо, на уменьшении чувствительности к происходящему в атмосфере сказалось моё длительное проживание среди смертных.

— Но ведь это не самый худший вариант, не так ли, бог неба? Мне ждать твоей мести за это?

Уран-Ану пристально посмотрел в лицо Метиды.

— Послушай, богиня мудрости. Месть я считаю чем-то весьма непрагматичным после того, как узнал о том, что наше бессмертие не безгранично. У меня есть цель: возглавить все пантеоны богов, даже разделив власть с другими несколькими богами и элитой, вернуть на службу богам небесное войско, обрести миллиарды адептов, которые наделили бы меня и других богов колоссальной силой, чтобы нам не был страшен неизбежный уход в Хаос, выйти из Хаоса и снова вернуть себе всё: бессмертие, власть, могущество, способности. А главное, приобрести то, что мы раньше не имели — возможность распоряжаться своей судьбой. И ради этой цели я готов быть гибким, как змея, быть всепрощающим, отключить эмоции и жить одним разумом. Метида, ты понимаешь, что твоя безопасность зависит только от меня. Какой бы великой власти я бы ни добился, я не могу выдать тебе индульгенцию, не смогу и защитить от такого огромного количества желающих отомстить тебе. Но не указать твоим недоброжелателям твоё убежище в моих силах. Более того, даже если кто-то случайно узнает о нём, я сумею запутать небесные ходы, чтобы оно стало недоступно. Как ты считаешь, это стоит того, чтобы в благодарность ты стала пособницей моим замыслам?

— Я всё-таки богиня мудрости и мне не подобает сотворить такую глупость, чтобы сказать «нет».

— Фемида лелеет надежду поймать тебя, подвергнуть пыткам и заставить признаться в том, как твой сын обрёл влияние на Властей и Сил, — усмехнулся Уран-Ану. — Теперь мне это известно: всего лишь хорошее убалтывание весьма впечатлительных существ. Что ж, теперь надежда только на хорошо подвешенные языки моих сторонников, не так ли?

— Полагаю также, ещё на количество и силу сторонников.

====== Часть 49 ======

— У меня есть к тебе ещё один немаловажный вопрос, Метида, — произнёс Уран-Ану. — Скажи, как ты сумела обустроить себе такое надёжное пристанище в небесных сферах, тогда как другие раи рассыпались в прах, даже рай Тримурти? И как сумел обустроить себе такое же убежище Прометей?

— Мой сын в Хаосе, но миллиарды его адептов всё ещё молятся ему, — проговорила Метида. — И, как богиня Аллат, я могу пользоваться частью силы энергий этих молитв. Вот этими силами и был мною построен этот раёк.

— Аллат?.. Где-то я слышал это имя…

— До того, как Бог стал властителем мира, я действовала и в некоторых других не очень кричащих о себе пантеонах, так, на всякий случай, как всякая сильная и разумная богиня. Вот и пригодилось. Эту же энергию этих адептов Посланники собирают и для Прометея — вот и у него появилось убежище.

— Каким же образом общаетесь вы с ним? Вы впускаете друг друга в свои святая святых?

— Нет, я бы не рискнула ни впустить его сюда, ни явиться на его территорию. Опасаюсь оказаться в ловушке. Мыслеформа, телепатия — и никакого другого контакта.

— Он недоброжелателен по отношению к тебе?

— Как и ко всем другим богам.

— Тем не менее, он контактирует с тобой?

— Думаю, у него происходит то же, что и у меня: тоска одиночества. Лучше уж говорить с врагом о своей вражде, чем слушать безмолвие.

— Но у него есть небесное войско.

— Видимо, они не удовлетворяют его потребности в общении. Не обо всём подряд можно говорить со слугами, не всё выскажешь им, что накипело.

— Значит, с врагом это более возможно, распускать язык?

— А почему бы и нет, на кого ещё излить жёлчь, как не на врага. Кстати, благодаря нашему общению с ним мне стало кое-что доступно: портал, позволяющий мне видеть его обитель даже через непроницаемый купол и облако, находящиеся там постоянно.

— Как такое может быть?

— О, это была долгая и кропотливая работа, но принцип здесь один: просто ищешь слабую точку в энергетическом покрытии среди миллиардов точек… И однажды находишь, не без чутья богини мудрости, разумеется.

— Это доступ к его тайнам…

— Ему некому высказывать их вслух. Они в его голове. А до мыслей другого божества, которые оно не собирается выпускать наружу, ещё не добирался никто.

— Ты могла бы показать мне его убежище изнутри?

Метида кивнула головой и провела ладонью в воздухе круг, который приобрёл сначала серое, потом чёрное, затем белой очертание, а после перед изумлённым взором бога неба открылась картина. Белоснежный дворец с резкими прямыми линиями, такой же белый каменный настил вокруг него. Затем дворец как будто частично растаял в воздухе и уже стало возможно увидеть то, что происходило в нём.

Перед взором Урана-Ану предстал огромный зал, с мраморными колоннами и обстановкой, чем-то напоминающей ту, что обычно царила во дворцах на Олимпе. Затем появился сам Прометей — в чёрный широких одеждах, длинные рыжие взлохмаченные волосы лежали на широких плечах, серые треугольные глаза его были наполнены злостью и тревогой, тонкие брови озабочены сведены к переносице.

Оказалось, что он был не один, а в обществе красивой женщины, облачённой в серебристое платье. У неё были тёмные волосы, нечёсаные, как будто она только что поднялась с постели и не успела привести себя в порядок и такие же, как у Прометея, серо-свинцовые глаза. К своему изумлению Уран-Ану узнал в ней Фемиду. ” — Богиня правосудия контактирует со своим сыном? — подумал он. — Что ж, вроде, после того, как его освободили от цепей и до начала сумерек, он находился с матерью в мире, хоть она и засудила его. Почему бы им сейчас не возобновить отношения?»

Но Фемида вдруг произнесла:

— Что нужно тебе от меня, сын мой, что твои слуги подняли меня с постели и притащили сюда силой?

Складка между бровей титана усилилась, глаза как будто сделались темнее:

— Что может быть нужно от богини правосудия тому, кто знал одну лишь несправедливость? Конечно, справедливого суда.

— Неужели твоя мятежная душа так не обрела покоя, Прометей? Мне известно от богини Гекаты о твоих похождениях во время сумерек, я знаю и о том, что ты снова и снова предавал нас, что это ты скрывал побег Метиды и её сына, их укрытие, что стал причиной нашего падения из-за этого. И это мой сын! Сын той, что ненавидит предательство больше всего!

— Но боги предали меня ещё раньше. Я знаю, они все боялись меня. Их пугал мой потенциал, сила, что способна вырваться из меня. Именно поэтому они мешали моему росту и развитию. Ещё со времён Кроноса…

— Кронос позволил тебе быть богом человеческого прогресса!

— И не позволил развивать прогресс дальше примитивного скотоводства и земледелия! Кто бы признал божество, которое чему-то обучило людей и не пошло дальше? Такой бог мог быть забыт со временем!

— Ты мог бы найти другое применение своим силам.

— Зачем, если я уже нашёл себя? Потрать я время и силы на поиск себя и найди я другое занятие, мне бы тут же перекрыли все пути! Я всегда был изгоем, я был причиной зависти и ненависти богов!

— Прометей, я твоя мать и знаю тебя хорошо, каким ты был. Это ты завидовал всем подряд, чужие таланты не давали тебе покоя. Любое яркое выдающееся божество, у котрого проявлялись способности, становилось причиной твоей неприязни и враждебности. Зависть настолько разъедала тебя, что ты ступил на путь безумия и страданий…

В треугольных глазах Прометея загорелся огонь гнева.

— Неправда! — прокричал он, сжимая кулаки. — Мне нет причины завидовать никому, потому что я всегда был выше на голову всех богов, во всех смыслах выше! И сила моего духа тому свидетельство или вы все этого не поняли за те века, что я был прикован к скале?!

Он поднял руку, на запястье которой было металлическое кольцо с куском скального камня:

— Вот, эта память не о моих страданиях, а о моей победе над всеми вами! Уже тогда я победил. Но, как победитель, я не собираюсь вас миловать. Теперь суд будет над вами, за все ваши несправедливые и жестокие деяния!

— Ты считаешь себя богом над богами?

Глаза Прометея зловеще сощурились:

— Нет, я не желаю быть богом! Я не один из вас! Я — Человек, такое имя я взял себе и считаю, что у меня сущность человека. Не жалкого смертного, нет. Я — образец того человека, которым однажды станут все те, кого вы зовёте смертными. Ваша сила в избранности, а наша, человеческая сила будет в разуме.

— Ты же знаешь, что и боги тоже умрут.

— Но ведь не навсегда. Я знаю, о чём все вы грезите: снова вернуть себе власть над миром, заставить людей питать вас молитвами, набраться как можно больше сил за счёт них, уйти в Хаос и вернуться и снова стать богами. Но я вам не позволю. Вам не будет молиться никто!

— Ты хочешь отомстить?

— Я хочу всех вас судить. И заставить выполнить свой долг. Люди веками работали на вас, как рабы, питая вас молитвами и жертвоприношениями, а в благодарность получали от вас лишь беды и унижения. Пришла пора богам поработать на людей.

— Что ж, если учесть, что ты сумел взять под своё начало Власти, Силы и Крылатых, то у тебя есть такая возможность — превратить богов в рабов. Но ведь и у богов осталась их колоссальная сила. Неужели ты считаешь, что боги просто так сдадутся, покорятся?

— Нет, я слишком хорошо знаю вашу злобность и упрямство. Я тоже думал над этим. Если повторить сценарий сына Метиды, то есть, сковать цепями всех богов и швырнуть в Тартар, а потом достать только тех, кто может служить поставщиком ресурсов для смертных и взять с них клятвы, что они будут служить людям и не восстанут против нового порядка, то тут может быть много неувязок. Тех, кого оставят в Тартаре, могут снова освободить Молящиеся Сами Себе, если уж сделали это однажды. Или те, кого выпустят, хоть и дадут клятвы смириться, а всё-таки придумают, как клятвы обойти и перехитрят моё войско, чтобы выпустить заточённых в Тартаре. И, к тому же, небесное войско больше нет возможности питать амброзией, не знаешь, когда придёт конец им, а значит, и силе. Нет, нельзя рассчитывать на одну только силу. Но ты не зря дала мне имя Прозорливец. Поэтому я решил внедрить всем богам чувство вины, которое и сделает их рабами людей. И ты мне в этом поможешь.

— Ты уверен?

— Да, потому что я начну с тебя. Ты богиня правосудия и обязана быть справедливой. Ты станешь судить богов, которых я буду приводить к тебе на суд. И это ты вынесешь им приговор — отдать то, что должны людям.

— Если бы боги были в чём-то виновны, я настояла бы на суде уже давно.

Прометей склонился над ней. Лицо его сделалось невероятно бледным, а в глазах появилось бешеное негодование.

— Боги не виновны? — сдавленным от ярости проговорил он. — Если даже отставить в сторону потопы, которые устраивали боги, чтобы удовлетворять свой гнев и мстительность, губя множество жизней, даже если взять отдельные случаи жестокости и беспощадности, то надо не иметь сердца, чтобы назвать богов невиновными! Вспомни-ка случай, как Аполлон и Артемида расстреляли из луков четырнадцать ни в чём неповинных детей Ниобы только за то, что она что-то там сказала о их матери, что им не понравилось! За слова! Только за слова!

— Слова словам рознь, — жёстко проговорила Фемида. — Смертные обязаны следить за тем, что говорят о богах, быть осторожны в речах. Таков порядок. Смертным об этом известно. Кроме того, оскорбления богини Латоны были сказаны царицей, а не какой-то там слабоумной рабыней, женщиной, имеющей вес в обществе, к словам которой прислушиваются, на неё равняются женщины низшего положения. И произнесла она скверну не в кругу семьи шёпотом, а публично и были те, кого её слова не возмутили. Аполлон и Артемида имели право наказать кощунницу!

— Тогда наказали бы лично её, за что же было убивать детей?

— Боги имеют право выбирать кару провинившимся. Таков закон. Дети Латоны не нарушили закона.

— Жестокость при Зевсе была законом…

— Но ведь дети Ниобы приняли мгновенную смерть, без мучений. Если их души были невинны, их ждал Элизиум и новое рождений. Было недопустимо, чтобы они и дальше росли с матерью-богохульницей, научились подражать ей оскорблять богов, этим бы они осквернили себя и понесли бы наказание и при жизни и после смерти. Так было бы лучше?

— Если закон богов допускал, что человек должен умереть всего лишь за острый язык и мнение о богах, которое, в общем-то, зачастую не являлось таким уж неправильным, то пусть бы умерла сама Ниоба, чтобы, как ты говоришь, не подавать детям плохой пример, хотя я не вижу ничего плохого в том, что человек говорит, что думает.

— Смерть от Ниобы никуда бы не делась, она была обязана быть сломленной страданиями ещё при жизни. А после отправиться на муки в Аид. Это тоже ты считаешь жестоким? Жестокостью было бы со стороны Аполлона и Артемиды, допустим, только ради забавы устроить охоту на невинных смертных детей, гнать их, как затравленных зверей, а потом лишить жизни. Вот это была бы жестокость, если бы кто-то из богов вздумал мучить смертных ради забавы, тогда я потребовала бы судить злобное божество. Но кто из богов убивал ради забавы, не только ради справедливого отмщения? Кто? Скорее на это способны твои любимые смертные! Вспомни, сколько зла совершили они друг другу просто так, по злобе! Сколько рабовладельцы истязали зависимых от них людей потому что получали удовольствия от страдания ему подобного! Сколько узников страдало в плену, в концлагерях, в лабораториях, где подопытными были люди, сколько голода и болезней было создано искусственно! Скажешь, боги в этом виноваты? И у людей нет своей воли и разума? Ведь они творили это не с какими-то враждебными ненавистными существами — с подобными себе!

Фемида говорила горячо и страстно, но у Прометея был пустой невменяемый взгляд, как будто он настолько не желал слушать аргументы матери, что отключил разум на время произношения её речей. В это время он напоминал осла, впавшего в ступор, когда это животное невозможно сдвинуть с места никакими побоями или лакомствами. Уран-Ану, наблюдая эту картину, сжал кулаки и по его прекрасному лицу заходили желваки.

Фемида также поняла, что слова её не дошли до разума сына.

— Я не буду судить богов, — проговорила она. — Не стану помогать тебе навязывать им чувство вины. Хоть пытай. Пытай свою мать. Никакие пытки не помогут мне отступить от моих принципов, от того, что мне дороже всего — закона!

Взгляд Прометея ожил и в нём заблестели злобные искры:

— Но ты ведь никогда раньше не знала пыток… Ты не знаешь, что это такое…

— Я знала мучения в Тартаре. Темнота, цепи, долгая неподвижность, тяжёлые сны. Если бы мне пришлось снова всё это пережить, я бы пошла даже на это ради моих принципов.

— Да, ради своих принципов ты пойдёшь на что угодно! Ведь это ты тогда приговорила меня к тому, чтобы к скале приковали меня!

— Ты предал богов и заслужил наказание! Но если бы ты тогда покаялся, а не был слишком горд, ты получил бы прощение быстро, тебя бы не опустили, прикованного в Тартар, если бы ты не разгневал Зевса, заявив, что знаешь, кто лишит его власти, но не скажешь об этом! Ты сам добавил себе страданий и мне тоже — за тебя! Я не умоляла тебя раскаяться? Вспомни, сколько твоих родных просили тебя не упрямиться, но кто же в силах сломить твоё упрямство!

— А вот теперь я проверю силу вашего упрямства, на сколько упрямы вы все! — прорычал Прометей. — И начну с тебя, новая олимпийская царица! — он ядовито засмеялся.

Плечи Фемиды напряглись, лицо уподобилось каменной маске. Она не промолвила в ответ ни слова.

— Ты останешься здесь, — продолжал Прометей, — в этом дворце, в моей обители. В этой комнате, из которой ты не ступишь и шагу. Тебя будут охранять мои воины. Охрана эта надёжная, советую не пытаться бежать.

====== Часть 50 ======

Где-то вдалеке послышались возбуждённые голоса и через несколько секунд в комнате появились двоей Сил, державшие за руки молодую богиню в зелёном сарафане. Каштановые кудри её были также взлохмачены, как волосы Фемиды, огромные ярко-зелёные глаза были полны ужаса. Прометей приказал отпустить её.

— Деметра, — обратился он к богине, — так получилось, что сейчас род твоей деятельности вышел на первый план, проблема продовольствия у человечества актуальна, как никогда. Так что мой суд, видимо, начнётся с тебя.

— Да в чём я виновата? — чуть не плача, ответила Деметра. — Почему у меня такая несчастливая судьба? Почему сейчас, когда я, наконец, воссоединилась с дочерью, мне не дают покоя?

Лицо Прометея посуровело.

— А почему вы, боги, всегда думаете только о себе и никогда — о людях? Ты ли думала о них, когда, горюя о дочери, лишила поля и сады урожаев? Думала ли ты о том, сколько людей страдало от голода, сколько умерло от недоедания?

— Если бы Зевс тогда поспешил вернуть мне дочь, этого бы не произошло!

— Зевс — бессердечный жестокий злобный демон. Его мы тоже будем судить. Но он сейчас не так важен.

— Что вам надо от меня?

— Признание твоей вины. Ты и Фемида будете находиться в плену до тех пор, пока богиня правосудия не раскопает все твои прегрешения до последнего, признает тебя виновной и вынесет приговор, что ты виновна в преступлении перед людьми! И тогда я приведу приговор в исполнение.

— И что же ты со мной сделаешь?

— Ты станешь на службу людям. Энергия плодородия, оставленная сыном Метиды, подходит к концу и требуется её пополнения. Человечество нуждается в продовольствии! Поэтому ты до самого конца своего бессмертия станешь выращивать хлеб, овощи и фрукты для людей. И не рассчитывай, что тебе, как прежде, будут молиться и приносить жертвы. Власть богов кончилась. Да её и никогда не должно было быть. Это боги предназначены людям на служение! Вы незаконно захватили власть над людьми и превратили в рабов тех, кому были обязаны служить. Но теперь всё встанет на свои места. Ты будешь кормить человечество!

— Человечество — это прорва! — крикнула Деметра. — Думаете, я не знаю, как смертные поступают с продуктами питания? Чтобы держать высокие цены на них, те, кто выращивает плоды и скот, уничтожает избыток продуктов! И всё это они объясняют системой экономики! Да как это возможно, это немыслимый грех — уничтожать то, от чего зависит твоя жизнь, питание — источник существования этих жалких созданий! Заканчиваются запасы энергии плодородия, ты сказал, Прометей? Да, быстро же всё закончилось! Им сколько ни дай — всё уйдёт, как в бездонную бочку! Они мучают сами себя своей глупостью и жадностью, как ты не понимаешь, что не боги теперь виной их страданий, а их собственная злобность, порочность, алчность и духовная грязь!

— Хватит, заткнись, — сквозь зубы проговорил Прометей, — не тебе судить человечество. Будут судить тебя, подумай об этом. А ещё лучше, подумай о своей вине перед людьми. Чем скорее ты её осознаешь, тем лучше.

— Я не буду рабыней смертных! — всё тело Деметры задрожало. — Боги людям не служат!

— Ну, ну, не будешь. Вспомни, как ты попала в Тартар. Тебя сбросили в одну бездну, а твою дочь Персефону вместе с её мужем Аидом — в другую. Ты лежала прикованная и страдала сама, да ещё и за свою дочь. Даааа, поистине, ты не из самых счастливых божеств… Но ты недавно воссоединилась с Персефоной, не так ли? И ты желаешь ей добра?

Деметра с тревогой посмотрела в лицо Прометея:

— Ты угрожаешь мне? Ты причинишь зло Персефоне, если я окажусь что-то делать для смертных?

— Но ведь ты же не откажешься? — взгляд Прометея уже приобрёл насмешливость. — Ты-то не моя мать Фемида, для тебя ребёнок дороже принципов.

Лицо Деметры сделалось невероятно бледным, она прижала руку с широко расставленными пальцами к груди и медленно осела на пол. Фемида приблизилась к ней и склонилась. Затем подняла лицо на сына.

— Прометей, — проговорила она стальным голосом, — на этот раз твои преступления превысили всё, что ты совершал!

— Не о моей вине думай, — ответил Прометей. — О её вине! Чем скорее ты разберёшься в её преступлениях против людей, тем скорее она облегчит себе участь и воссоединится с дочерью. А ты, Деметра, помогай Фемиде признать, что ты преступница. Постарайся вспомнить прошлое до мелочей, осознать в чём ты виновата и искренне признать свою вину. Искренне! Не вздумай меня обмануть, чтобы улизнуть. Я не так глуп, отличу притворство от искренности. Я отпущу тебя, но только под заслуженным бременем твоей вины. Оно должно быть таким, чтобы его невозможно было сбросить до конца бессмертия. Чтобы ты осознала, что его можно искупить только работой на людей. Усердной работой, без вознаграждения! Начинай уже сейчас самокопание, иначе, если ты всё затянешь, это может отразится на благополучии твоей дочери. Начинай! — резко крикнул он и, развернувшись спиной к богиням, покинул комнату, резко хлопнув дверью.

Деметра, уткнув голову в колени, громко и отчаянно зарыдала.

Портал потемнел и видение исчезло.

Уран-Ану оцепенел, потрясённый увиденным и услышанным.

— Кажется, у богов серьёзные проблемы, — проговорил он. — Да нет, не кажется. Это всё очень серьёзно! Он похитил Фемиду и Деметру. Но ведь силы одной Деметры не хватит на то, чтобы прокормить миллиарды дармоедов, целенаправленно уничтожающих то, что их питает! Значит, логично, что он может забрать в плен и других богов земледелия или покровителей скота. И одна из богинь плодородия — моя дочь, моя малышка Нана. Но она в надёжных руках Вишну, если маргинал Прометей покусится на её свободу, его армия будет иметь дело с армией Тримурти. Хоть он и безумец, но даже он поймёт, что нерационально рисковать армией ради всего ещё одной богини, пусть даже отвечающей за продовольствие, да к тому же более слабой по части проращивания плодов, чем Деметра. Насколько мне известно, из всех богов, отвечающих за аграрную сферу, Деметре равных нет. Кто знает, может, она одна и справится, прокормит целую планету, с её-то мощью, а других богов плодородия ему похищать не придётся, особенно мою девочку? — Урана-Ану развёл руки в сторону. — Я, кажется, рассуждаю, как эгоист, который думает только о том, чтобы беда не коснулась его ребёнка, а не о том, как помочь тем, кто уже в беде… Ведь это неправильно — оставить в беде Фемиду и Деметру, следует подумать, как их выручить и как остановить этот беспредел: похищение богов! Ну, допустим, Деметра прокормит одна весь земной шар, так кто ещё потребуется этому негодяю ради того, чтобы и дальше обеспечить жизнедеятельность дармоедов-смертных? Боги здоровья? Аполлон из олимпийцев, Исида и Сехмет из пантеона Амона, Гула из месопотамского пантеона? Кто ещё? Кто?..

— Ты, — произнесла Метида.

Уран-Ану напрягся и его голубые глаза впились в лицо богини мудрости.

— Воздух важнее пищи и здоровья, — продолжала она. — Ты и есть хозяин воздуха. Мне довелось видеть и слышать через портал, как небесные воины Прометея докладывали ему о том, как ты требовал, чтобы они перешли под твоё начало, угрожая, что наделаешь дыр в небесном куполе и это станет причиной гибели людей. Прометей был в ярости. Он тогда сказал: старик Уран слишком опасен, чтобы быть свободным. Он давно планировал поместить тебя туда, где сейчас находятся Фемида и Деметра. Но с тобой постоянно находился рядом кто-то из правителей Тримурти. Ты в опасности, бог неба.

— То есть, отныне, чтобы не попасть в лапы к этому преступнику, я должен постоянно пребывать в обществе кого-то из правителей Тримурти?

— Думаю, что и это однажды не поможет, он придумает какую-то хитрость, чтобы ты был похищен.

— Или начнёт шантажировать меня моим ребёнком, как несчастную Деметру. Просто обманет самого Вишну — и утащит Нану в свою берлогу. От него можно ожидать чего угодно после того, как он сумел заставить служить себе всё небесное войско.

— Послушай моего совета. Я дам тебе убежище в моей сфере. Останься здесь. Прометей окажется в замешательстве хотя бы на некоторое время, не в состоянии понять, куда делся бог, которого он собирался похитить. Тогда ты отведёшь опасность и от своей дочери. На время. Но сейчас это самое важное — выгадать время. Кроме того, я обеспечу тебе открытие портала в убежище Прометея и ты сможешь кое-что узнавать о его планах.

— Благодарю, Метида! Пожалуй,у меня нет другого выхода, как воспользоваться твоим предложением, богиня мудрости. Я буду тебе признателен за помощь.

— Я могу рассчитывать, что эта помощь зачтётся мне?

— Разумеется. Но достаточно ли надёжен твой рай? Не могут ли небесные воины ворваться сюда, прибрать меня, да и тебя наказать за помощь мне? Ты рискуешь?

— Не очень. Небесные воины уже пытались ворваться сюда, чтобы и меня забрать в убежище своего господина. Не один раз. Прометей не возражал бы попользоваться и моими умениями и советами. Я владею редкими и полезными знаниями, у меня особенно развит дар внутреннего виденья, больше, чем у многих богов. Кроме того, я умею собирать мощную энергию молитв адептов моего сына, ушедшего в Хаос, которая укрепляет защиту моего рая и может накапливаться на всякий случай. Прометей горел желанием, чтобы я отдавала эту энергию ему.

— Энергию молящихся людей?! Но ведь Прометей против поклонения смертных богам. А тут не побрезговал бы намоленной энергией, да ещё и богу, которого уже не существует в этом мире?

— Я тоже спрашивала его об этом. Он ответил тогда: ” Ну, если этих безумцев невозможно пока привести в чувства и отговорить молиться тому, кого нет, так пусть энергия их молитв хотя бы помогла моим замыслам. Я бы укрепил и расширил темницу для богов, которых собираюсь судить.»

— Темницу для богов? До чего дошёл его безумный разум! Дааа, видимо, мне придётся остаться здесь ещё для того, чтобы как можно больше узнать о его затеях. И избавить от нападения твой рай, так, для перестраховочки. А то мало ли что задумает этот безумец и хитрец в одном лице. Я запутаю небесные ходы к твоему раю — пусть хоть один небесный воин или сам Прометей найдёт сюда путь! Но мне непременно нужно предупредить Вишну, чтобы он не отпускал Нану ни на шаг от себя. Я пошлю ему мыслеформу немедленно!

— Если ты сделаешь это для Вишну отсюда, из рая, вибрации твоей мыслеформы может уловлена кем-то из небесных воинов. Лучше предай её Шиве — с его третьим глазом он может уловить посланные мысли богов без риска, что их движение обнаружит кто-то.

И мыслеформа о том, что видел и слышал Уран-Ану было послана Шиве, дополненная просьбой о том, чтобы Шива лично взял под опеку Эрешкигаль и не допустил её похищения.

Когда Вишну получил мыслеформу от Шивы, его брачная ночь с Наной уже была завершена и утром он вывел молодую жену в сад, где среди фруктовых деревьев возвышалось нечто, весьма похожее на миниатюрный конусообразный дворец.

— Это виман, — пояснил Мохан. — На этом летающем средстве мы и отправимся с тобой в путешествие туда, куда пожелаем. Мы можем увидеть с тобой весь мир, которым собираемся править!

Нана с восхищением рассматривала виман, который, казалось, был создан из чистого золота и был усыпан драгоценными каменьями:

— Надо сказать, вы, боги Тримурти, имеете отличный вкус! Просто чудесное летательное средство!

— И внутри всё устроено весьма комфортно. Путешествие доставит нам огромное удовольствие — ручаюсь.

Слова Мохана не разошлись с делом — внутри вимана на самом деле оказалось всё весьма великолепно и удобно, как во дворце. И Нана пожелала отправиться в путешествие немедленно.

Мохан покрыл виман куполом невидимости и молодожёны взошли на него.

И тут брачная ночь продолжилась. Мохан и Нана не расставались совершенно, они как будто срослись друг с другом, постоянно кидаясь друг другу в объятия и побуждая к занятию любовью. Оба не уступали друг другу в любовной ненасытности, потому что оба были голодны в любви, не зная её веками.

Мыслеформа, посланная Шивой, была нечто неожиданным для Мохана. Он получил её, когда задремал вместе с Наной, решив отдохнуть после бурного дня любви перед возможной такой же ночью. Мохан был поражён тем, что Уран-Ану вынужден скрываться из-за угрозы похищения и тем, что среди богов нашёлся преступник, угрожающий всему божественному миру и уже похитивший двух богинь. И преступник этот не слаб, в его подчинении целое небесное войско. Разумеется, теперь Мохан не отпустит от себя Нану ни на шаг. Но им овладели сомнения: точно ли стоит рассказывать Нане об услышанном? Она нежное создание, склонное к панике и истерикам. Ей может показаться всё гораздо хуже, чем есть на самом деле и попробуй потом достучись до её паникующего сознания, что отец её в безопасности и она сама под защитой мужа, да и не потерпят боги произвола, творящего Прометеем.

Мохан принял решение промолчать о том, что услышал от Шивы. И медовый месяц не станет причиной его пассивности. Пусть Нана наслаждается его любовью и путешествием, а он, к тому же, будет усиленно искать способы всерьёз заняться Прометеем и его войском. Время теперь нельзя терять даже во время медового месяца. Война недопустима, значит, придётся думать о том, как переманить на свою сторону хоть часть войска Прометея.

Он сам не ожидал, что случай найти способ сделать это представится ему очень скоро.

====== Часть 51 ======

Это произошло, когда молодожёны решили опустить виман посреди барханов песчаной пустыни и выйти из него — босиком. Песок был раскалён, как сковородка, но двоим богам стоило только отрегулировать теплообмен собственного тела и песок для их ступней стал просто приятно-тёплым.

Чтобы позабавиться, оба превратились в змей и устроили игры, догоняя друг друга. Они взбирались на барханы, катились с их склонов. Догоняющий, настигнув убегающего, прыгал на его спину и длинные тонкие тела двух божественных змей свивались, касаясь языками и ползли по золотому песку, сплетённые, гладя друг друга головами.

Затем снова расставались и продолжали игры в догонялки.

Когда змея-Мохан догонял змею-Нану, ей вздумалось подшутить и она, стоило ему ненадолго отвлечься, нырнула под большой валун и поставила непроницаемый купол над собой и замерла там, внутренне смеясь и размышляя, долго ли ему придётся искать её. Она могла наблюдать за ним из-за валуна. Она видела, как он с какой-то невероятной тревогой поднял вверх маленькую змеиную голову, вытянулся вверх, как палка, завертел головой в разные стороны, затем заметался из стороны в сторону и от него пошли флюиды такого беспокойства, что Нане стало не по себе. Она удивилась, неужели Мохан мог так испугаться её исчезновения? Но почему, что в этом такого, что послужило бы причиной для волнения?

Она сняла с себя непроницаемый купол, выползал из-за валуна и, смеясь внутренне, стремительно поползла вверх по бархану.

И тут через несколько секунд её накрыла какая-то тень. Она подняла голову и увидела парящего над ней Посланника и тень оказалась от его крыльев.

— Ты меня унизила! — проорал он. — Ты сделала из меня посмешище! Я знал о твоём коварстве и заслушался тебя, а в результате надо мной смеялось всё небесное войско! Но теперь за это я испорчу тебе весь медовый месяц, ты не сможешь постоянно держать над собой купол непроницаемости!

В Посланнике Нана, к своему удивлению, узнала Астиила. Его прекрасное лицо было алым от гнева, оно было искажено гневом и обидой.

Змея-Мохан в мгновение ока очутился рядом со змеёй-Наной. Он был готов ударить силой энергии Астиила, если тот протянет руку к его жене. Но тот не делал этого и только продолжал возбуждённо кричать:

— Ты думаешь, оставила меня в дураках, сунув мне тот убогий комок энергии для излечения всего для одной бесплодной женщины?! Ты думала, я не приду снова? Когда я показал то, что получил от тебя, другие Посланники покатывались от хохота, что я так мало взял с тебя от того, что ты должна!

Нана, наконец, избавилась от облика змеи и подняла вверх злое лицо.

— Портить мне медовый месяц? — закричала она в ответ. — Астиил!!! Не зли меня, иначе я натворю сама не знаю что! Вот нашлю на твоих ненаглядных смертных массовый гомосексуализм и скотоложество, тогда посмотрим, как вам потребуется энергия размножения для них!

— Ах, так? Змеиный облик, в котором ты только что пребывала — твой истинный! — ярости Посланника не было предела. — Бедные смертные! Вечно им приходится отдуваться за плохое настроение богов!

Мохан, наконец, также принял свой настоящий облик. Подняв глаза на парящего над ним и его женой Посланника, он произнёс ласковым бархатным голосом:

— Послушай, в чём причина твоего гневе, что ты произносишь такие слова? Чем разгневала тебя моя жена?

Мохан знал о том, что раньше Нана встречалась с посланником и что тому требовалось от неё, Нана поведала об этом не только Эрешкигаль, но и отцу, и жениху и Шиве. Но Мохану требовался повод заговорить с Астиилом.

— Она должна отдать достаточно энергии, чтобы сделать плодовитыми десять тысяч женщин Дрангураса, где случилась война из-за её бывшего любовника Ареса! Женщины Дрангураса должны приносить двойни и тройни! А она мне всучила жалкий комок энергии всего на одну женщину! На одну! И надо мной смеялись, как она меня провела! — чуть не плача, довершил Астиил.

Глаза Мохана, всегда такие глубокие, стали ещё глубже, казалось, теперь они сделались самим Космосом и он не сводил их с Астиила, и кротко произнёс:

— Тебе не нужно сердиться. Если моя жена должна отдать тебе энергию на плодородие десяти тысяч женщин, то она отдаст. Нана, — его глаза-космос теперь смотрели на жену, — ступай, собери энергию на то, чтобы сделать плодовитыми десять тысяч женщин. Нане потребуется для этого время, — он снова поднял лицо с мягким ласковым выражением на Астиила, — поэтому я предлагаю тебе отдохнуть внутри моего вимана. Прошу тебя, пройди с нами, отдохни в нашем вимане!

Нана ожидала очередных негодующих воплей Астиила, но тот, к её удивлению, вдруг плавно опустился на песок и встал на ноги. Мохан взял Нану за руку и они втроём двинулись к виману — Посланник послушно побрёл рядом с Моханом.

Когда они оказались внутри вимана, среди роскошной мягкой мебели и ковров, Мохан усадил Нану в одно из кресел, попросив её собрать энергию женского плодородия, что требовал от неё Астиил. Нана была удивлена, но спорить не стала и, сложив ладони, принялась собирать нужную энергию в концентрированный комок.

Далее ей пришлось удивиться ещё больше. Мохан предложил Астиилу прилечь на одну из удобных лежанок и тот покорно улёгся. И тут случилось нечто, совсем выходящее из ряда вон: Мохан самолично снял полусапоги с ног посланника и принялся разминать тому ступни.

И тут с Астиилом начало твориться что-то совсем невероятное. Он начал жаловаться на судьбу, что у него нет твёрдого духовного стержня, что его одолевают внутренние метания, что он после встречи с Инанной-Афродитой упал его авторитет среди товарищей, что его огорчает гонка вооружений, пьянство и курение среди смертных, что ему горько видеть острова мусора в океане… И вдруг он разрыдался, как маленький ребёнок, слёзы хлынули из него в три ручья.

— Я ненавижу людей! — всхлипывая, говорил он. — Они становятся всё хуже и хуже! Вот что они превращают эту красивую планету! Сколько джунглей и лесов вырублено и сожжено ими! Сколько животных уничтожено — навсегда! Они изуродовали столько пространства огромными домами, транспортом, собой! Но я всё равно служу им, потому что мне приказал это делать наш новый глава, называющий себя гадким отвратительным именем — Человек! А я не могу не служить ему, потому что я создан служить кому-то, кто взял на себя решение глобальных проблем! А людей я ненавижу, ненавижу!

— Люди — всего лишь дети, — голос Мохана лился, как нежное журчание маленького домашнего фонтана, — и нуждаются в хорошем присмотре и подходе. Боги должны изменить отношение к ним — изменятся и они.

— Они не могут измениться! Они злы, алчны, бессовестны, подлы! Но я всё равно служу им, потому что это требует от меня тот, кто теперь нами управляет!

— Ты любишь того, кто теперь вами управляет?

— Нет! Я его тоже ненавижу! Потому что он не любит нас, Посланников! Он любит только своих людишек, а мы для него всего лишь пустое место! А мы лучше людей! Нас сотворили совершенными, в отличие от этой какающей и пукающей массы, загрязняющей окружающее пространство!

— Почему бы тогда тебе не сменить того, кто управлял бы тобой? Вот, например, Нана, — Мохан указал ладонью на сидевшую в кресле жену, собиравшую энергию человеческого плодородия и внимательно слушавшую разговор между мужем и Астиилом. — Она восхищается Посланниками, их красотой, величаем и белоснежными крыльями. Она высокого мнения о Посланниках и уж точно не посчитает вас ниже смертных. Почему бы тебе не сделать её своей командиршей?

— Нееет, она — исчадие ада! — капризно протянул Посланник, снова шмыгнув носом. — Нам так говорил наш любимый Творец, что вообще все боги исчадия ада и по сути те же демоны, все, все, кроме него самого! Кроме того, она собралась сделать человечество гомосексуалистами и скотоложниками! Я не хочу её главной над собой!

— Но ведь ты ненавидишь людей, что тебе с того, что они станут гомосексуалистами и скотоложниками?

Астиил снова потянул носом:

— Признаться, ещё до того, как Инанна-Афродита выбралась из Тартара, среди них появилось слишком много извращенцев. И нам, Посланникам, невыносимо противно смотреть на их мерзости! Мой Творец считал, что люди такого сорта подлежат уничтожению, их необходимо забросать камнями. А если она, — он укоризненно посмотрел в сторону Наны, — ещё прибавит их число, во что мир превратится? Неееет, не нужна она мне в начальницы! Не хочу её!

— А что же бог неба? Он предлагал вам служить ему, может, стоило подумать прежде, чем отказаться?

— Нееет, он тоже исчадие ада! Творец говорил, что бог неба тоже плохой!

— Неужели хуже Прометея?

— Кого? Ты о ком?

— Разве ты не знал, что имя того, кто правит вами и называет себя Человеком — Прометей?

— Нет, нам было об этом неизвестно.

— Скрытен же он с вами! А что ваш Творец говорил обо мне, боге Вишну? И меня называл он исчадием ада и что я то же, что демон?

— Нет, он совсем ничего о тебе не говорил.

— Значит, ты не станешь считать меня исчадием ада и демоном? — Мохан прекратил разминать ступни Астиилу и пристально посмотрел в его глаза, чуть улыбаясь.

Тот оцепенел, также не отводя взора от глаз Вишну.

И вдруг он сполз с ложа, встал на колен и обхватил его колени:

— Господин! Господин! Как же ты похож на нашего Творца! Те же глаза и улыбка! Как же ты похож на него, как будто он снова вернулся и ты — это он и снова со мной! Мы любили его, мы так его любили! Даже те падшие, что подняли восстание на Небе, после сожалели об этом и хотели вернуться к нему, но он не принял их! О нём тосковал даже Свет! Под твоё, под твоё начало встать хочу, господь, прими меня под своё начало!

— Но ведь я женат на той, кого ты считаешь исчадием ада. И бог неба мой друг. И многие из тех богов, которых ненавидел твой Творец, мои друзья. Что ты скажешь на это?

— Если ты считаешь, что эти боги не демоны, то и я буду так считать. Я послушаю тебя так, как если бы Творец изменил своё мнение и сказал, что все остальные боги — не зло.

— И ты станешь беспрекословно слушать меня?

— Если ты возьмёшь меня под своё начало!

— Конечно, я возьму тебя под своё начало, если ты будешь предан мне, и ты сможешь видеть меня и говорить со мной, как когда-то с Творцом.

— И ты не пожалеешь!

— Но в таком случае, ты не сможешь больше вернуться к другим Посланникам. Ты готов с ними расстаться?

— Ради тебя — да. И я уверен, что вскоре они все перейдут на твою сторону!

” — Вполне возможно, — подумал Мохан, — где один, там могут оказаться и сотни.»

— Ты согласен отправиться в войско марутов под начало Индры, чтобы они научили тебя нашей дисциплине и порядкам?

— Если Индра подчиняется тебе, то согласен!

— Да, Индра — царь богов, но он подчиняется мне. И если ты отправишься к нему, то я пошлю ему мыслеформу с повелением, чтобы к тебе очень, очень хорошо относились там.

— Я готов! — Астиил поднялся с колен и встал ровно, как солдат.

Нана поднялась с кресла и протянула вперёд ладони с вращающимся над ними огненно-красным клубком:

— А что же тогда делать с этим, с энергией плодородия для женщин Драгнураса?

— Решай сама, госпожа моего господа, — ответил Посланник. — Я больше не служу Человеку и не обязан собирать дань для него! И прошу простить мою дерзость, что я проявлял до сих пор к госпоже моего господа, — он низко склонился перед Наной. — Отныне ты и моя госпожа!

====== Часть 52 ======

Когда Посланник, наконец, распрощался и покинул бога и богиню, Нана завизжала от восторга и бросилась Мохану на шею, покрывая его лицо поцелуями:

— Клянусь, такой бог, как ты, способен удивлять других богов!

Он порывисто подхватил её на руки:

— Чем же мне ещё удивлять тебя, чтобы ты и дальше была также ласкова?

— Ничем — просто люби и будь ласков тоже.

И Мохан направился в спальную со своей драгоценной ношей…

Через пару дней их виман уже нёсся над местностью, полностью противоположной знойной пустыне — это была заснеженная тайга.

Нана, опершись на резные перила вимана, смотрела на плывущие внизу острия хвойных деревьев, окутанных мраком зимнего дня под свинцовым небом и вид этого сурового, но очаровывающего пейзажа начал усыплять богиню.

Внезапно, странное зрелище взбодрило её, поразив.

Стройные могучие деревья сменило необъятное поле пней, торчавших из-под сугробов.

— Что это? — нахмурилась Нана. — Почему так много деревьев уничтожено? Что за безумие?

— Алчность человека всегда безумие, — ответил Мохан. — Это сделали люди ради наживы.

Далее пейзаж под виманом сделался и вовсе унылым и неприемлемым для глаза: пни сменили обгорелые остовы деревьев, и тянулось это многие километры.

— Бесхозный мир в руках детей, — вздохнула Нана. — Вот что значит смертные, оставленные без богов!

” — Да, — подумал Мохан, — а этот преступник Прометей жаждет этих детей сделать ещё и хозяевами богов! Он слеп? Или разум его и вовсе помутился от пережитых им когда-то страданий? Способен ли он видеть очевидное? Мы, боги, не попавшие в Тартар, тоже плохо следили за этим миром. Правильно Сарасвати сказала про меня: продрых в нирване… Хотелось бы спросить её, чем занималась она, пока я спал, что во всём винит меня и других богов! Впрочем, все мы, боги, можем воспользоваться универсальным оправданием: сценарий судьбы. Но так мы можем оправдать только своё прошлое. Настоящее должно быть иным.»

Долгий участок сгоревшего леса, наконец, снова сменился полноценной хвойной тайгой и боги-молодожёны решили спуститься на землю, поместив виман на опушке, парящим высотой в метр над сугробами.

На этот раз они обратились в двух белок, также затеявших игру в догонялки, но теперь уже по ветвям елей, стряхивая с колючих лапок снег и пугая птиц.

Нане взбрело в голову воспользоваться своим умением влиять на погоду и она вызвала обильный снегопад. Снег повалил с неба тяжёлыми огромными частыми хлопьями, словно превратившись в сплошную стену.

Нарезвившись вдоволь, пара белок обнаружила дупло, не занятое никаким другим животным, они забрались в него и, прижавшись друг к другу, принялись долго и пристально любоваться падающим снегом. И в эту минуту обоим казалось, что счастье не должно кончится никогда. Любовь сильнее смерти. И одна из белок была именно богиней любви. А значит, не надо бояться грядущего Хаоса. Жизнь вечна и бесконечна. И бог всегда останется богом.

Но как бы ни была хороша заснеженная тайга, мир был велик и боги, собиравшиеся стать соправителями этого мира, жаждали увидеть и другие его уголки.

И вот, виман Наны и Мохана уже летел над огромным шумным и суетным городом, аккуратно огибая небоскрёбы, сверкавшие на солнце стеклом, как айсберги.

— Неплохое изобретение смертных, — заметила Нана. — Действительно, какая экономия пространства! Вот если бы убрать все их нерационально настроенные домишки из двух-трёх этажей и настроить вот такие громадины, и позапихивать их в них жить, выделив на каждого, допустим, что-то вроде кельи в монастыре, тогда, пожалуй, можно было бы умножить население планеты до ста миллиардов. И сделать их нашими адептами. Это же какая колоссальная силища накопилась бы в нас!

— Богатство бога — количество адептов, — улыбнулся Мохан. — Но кроме жилья этих адептов требуется чем-то кормить.

— Любимый, а в каком это пантеоне чаще всего говорят об аскезах? — засмеялась Нана. — Аскезы и посты для смертных в самый раз. Скромность, скромность во всём! Тогда точно прокормим этот мир. А чтобы им не было слишком уныло от скромности, можно подсластить их быт любовью. Это неправда, что любовь съедается бытом. Это любовь способна съесть любой быт! Что если бы каждый второй в этом мире был влюблён и счастливо, а каждый первый имел бы на любовь надежду? Нравы точно бы оказались смягчены и многим было бы не до противления богам.

— Любопытно было бы поставить такой эксперимент: массовая любовь в условиях очень скромного быта и строжайшей экономии. Однако, милая, не забывай, что половина жителей планеты — ходячие трупы и на них ты вряд ли сможешь повлиять. А те, кто наполнен душами людей ещё не наши и их рано баловать этим сладким чувством.

— Не волнуйся, я не собираюсь дальше предпринимать столь серьёзные шаги без твоего совета!

Мохан нежно посмотрел на жену, обнял её и поцеловал в губы. Затем спросил:

— А ты могла бы не предпринимать вообще никаких шагов — в прямо смысле? Ты могла бы не отходить от меня дальше, чем на три шага?

— Ты так боишься разлуки со мной? — засмеялась Нана.

— Очень боюсь. Этот мир уже не тот, что прежде, любимая.

— Мы, боги, не можем чувствовать себя, как дома в этом мире?

— Да. У нас снова пытаются его отнять. Есть кто-то, кто сильно ненавидит богов.

— Ты о чём-то умалчиваешь, дорогой? Расскажи мне всё!

— Не сейчас, моя красавица. Поверь, бояться ничего не нужно, если поступать правильно. Просто не отходи от меня слишком далеко. Не убегай и не прячься.

Нана пожала плечами и оперлась на ажурную перегородку вимана, наблюдая за панорамой плывущего внизу города. Конечно же, она поступит так, как просит Мохан. Ей это совсем не трудно. Но кто же может так сильно ненавидеть богов? Мало ли кто, но, должно быть, это неслабое существо, если Мохан просит, чтобы она, Нана, не отходила от него далеко. Ей хотелось бы всё узнать и понять, но если Мохан сказал ей «не сейчас», то было бы некрасиво и неприлично докучать ему назойливыми вопросами.

Она задумалась. Ей вспомнился разговор между Моханом и Астиилом, где первый поставил второго в известность, что нынешний повелитель Крылатых — Прометей. Мохан не стал бы бросаться такими утверждениями впустую. Значит, это на самом деле так. Мохан знает это точно, но не хочет сказать ей, своей жене, откуда источник этой информации.

Прометей в своё время наделал шороху в мире богов и людей, но то, что это он опасен, у Наны с трудом укладывалось в голове. На её счету он был всего лишь упрямым и неумным титаном, навлёкшим на себя огромные беды, измучившим своих близких, вечной жертвой, бессильной и обиженной. Да, во время войны с Кроносом он сумел убедить перейти на сторону Зевса некоторых титанов, в том числе, Океана и мать свою Фемиду, но это могло бы произойти и без него, не он, так кто-то другой уломал бы их.

Однако… В долгих веках божественной жизни Наны ей уже случалось ошибаться относительно силы того или иного божества.

И снова память перенесла её в далёкое прошлое, в пантеон Сварога.

Она начала там свою деятельность, как и в двух предыдущих пантеонах. Просто принялась невидимо появляться то в одном племенном поселении, то в другом, выбирая несколько пар, которые должны были стать показательными. Она осчастливливала их большой и сильной, насколько это возможно у смертных, любовью, которая вдохновила бы окружающих и вызвала бы зависть и пожелание и себе такого же счастья. Когда желающих радости любви оказалось бы достаточно много, вот тогда можно было выбирать себе пророков среди смертных. Пророки ходили бы по поселениями и говорили, что, мол, есть на свете такая богиня Нана, дочь самого Сварога и… белой чистой пены, которая одаривает род людской любовью, удачным браком, многодетностью, а ещё она умеет вызывать дождик, даёт хороший урожай репы, пшеницы и прочего добра и вообще, она прекрасней всех богинь в мире, молитесь ей, стройте храм, приносите жертвы — и будет вам счастье.

Действуя, как богиня любви, она не забывала и о личном счастье. Не заинтересовавшись никем из богов-мужчин высшей и средней ступени, бывших на пиру Сварога, Нана пыталась обрести искомое среди низших богов. Но тут вышло всё ещё более безнадёжно. Низшие боги вселенной Сварога оказались довольно некрасивыми и самыми гадкими из них были лешие.

Богини низших ступеней также не уступали им в безобразии. К тому же, божества лесов, рек и болот этого пантеона оказались также злобны, как и внешне некрасивы. Они то и дело совершали смертоубийства людей ради жестоких шуток. Люди гибли, заблудившись в лесах, были утоплены в реках и болотах. Поэтому смертные этой вселенной боялись природы. Лес для них был чем-то вроде обители зла, царства самой смерти. Да и реки и болота вызывали опасения.

Нана была огорчена. Но деятельности своей не прекращала в этой вселенной. Она присматривалась и к смертным мужчинам, надеясь, что её непокорное самой себе сердце оживёт, увидев чьё-то мужское лицо. И тогда… Тогда она под видом простой смертной женщины явится к этому мужчине, разумеется, возбудив в нём любовь к себе. И проживёт с ним жизнь, конечно же, сделав эту жизнь максимально сладкой для своего возлюбленного. Она похлопочет, чтобы материальные блага и прочие удачи полились к нему рекой. Испытанием жизнь с ним станет лишь для неё. Если она не охладеет к нему в первые же годы, как это было с другими её любовниками, а проживёт с ним жизнь, если в глубокой старости он, седой, покрытый глубокими морщинами, всё также будет ей мил, значит, это окажется по-настоящему сильным чувством. Она обеспечит ему место в Ирии, а после отыщет способ наделить его бессмертием и сделать его богом. Но если же он надоест ей быстро… Что ж, она оставит ему все подарки — богатство, возвышение в обществе и прочие блага, а сама тихонько исчезнет из его судьбы, успокоив и его сердце от чувств к ней.

Но такого счастливчика не нашлось. Сердце молчало и тело даже никого не вожделело — как до этого никого из богов.

Она наделила любовью достаточно много пар и где-то через год ждала плодотворного результата, когда окружающие обзавидуются и будут готовы принять новую богиню любви.

Но что-то пошло не так. Нана уже принялась подыскивать себе подходящих людей в пророки, а заодно проверила, как поживают избранные ею пары, хотя бы некоторые из них. И оказалось, что все они, поженившись, не обрели счастья. Сразу после свадебных пиров у молодожёнов, как закономерность, начали странным образом портиться характеры и дела их пошли настолько худо, что завидовать им не приходилось. Нана была потрясена и не знала, как искать этому объяснения.

— Это проделки Лады, — пояснила ей богиня Жива. — Её работа. Она пыталась всё делать потихоньку, хихикая от восторга на собственную хитрость и ловкость, а того не знала, что от богини жизни трудно что-то скрыть. Это она повлияла на психику влюблённых пар, что они не находят покоя. Она шла следом за тобой и вносила свои коррективы.

Дружба с Живой у Наны сложилась с первых же дней. Жива была пришлой богиней из пантеона Тримурти, где её звали Джива. В ту пору Нану не очень интересовал этот пантеон, но Жива ей понравилась. Эта богиня жизни полностью соответствовала тому, чему покровительствовала: она сама обладала невероятно живой энергичной натурой, она была любознательна, жадна до приобретения новых знакомств и друзей, неравнодушная, казалось бы, ни к какому событию. Эти качества в ней были симпатичны Нане, да и сама Нана вызвала расположение у Живы.

Узнав о вредительстве Лады, Нана пришла в неистовый гнев. Первым порывом в ней было поступить, как всегда: отправиться к отцу и пожаловаться. Но она передумала. Ей пришла в голову мысль, что Ладу следует проучить ей самой.

Поначалу она подумала, что надо бы дать понять Ладе, что она всё знает, кто испортил судьбы её избранным, потребовать, чтобы она всё исправила, пригрозить, застращать. Сказать примерно, мол, ты недавно только на свет из Хаоса выползла, а я древняя могучая богиня, меня опасаются задевать божества поопытней и помогущественней, чем ты. В самом деле, ведь в олимпийском пантеоне с ней решаются заедаться только Гера и Афина, жена и любимая дочь самого громовержца, царя богов, но даже они за это расплачиваются. Несчастливый брак Геры притча во языцех, а Афина хоть и не подвластна могуществу Афродиты, а всё-таки тайно страдает, что хоть она сама никого не любит, и, вроде, ей никто не нужен, но и она сама никем не любима и не востребована, с её-то писаной красой. И Афине горько от этого и досадно и хоть она тщательно скрывает это под маской полного равнодушия к мужскому полу, но Нана улавливала флюиды её печали по этому поводу. Богиню любви было трудно обмануть по части мучений, связанных с любовными чувствами. Да, было, что Гефест домогался брака с Афиной, но Афина-то понимала, что и он её не любил, так, стремился что-то доказать покинувшей его тогда Афродите и всем, всем, всем на Олимпе, что потеряв одну красотку, он тут же заменит её другой. Это было его отчаяние — униженного и оскорблённого, но не любовь. И Афина, будучи мудрой и умной, поняла это. Гефест, отверженный ею, быстро отступился и это её ранило. И судьба одинокой красавицы-богини оказалась пропитанной горечью, как и у всех, кто пытается раздражать богиню любви.

А уж женщины из месопотамского пантеона с Инанной вовсе не желали враждовать, кроме дуры Эрешкигаль. Нана планировала отомстить ей за ту историю, когда Эрешкигаль поступила с ней негостеприимно, но богиня подземного царства умудрилась наказать сама себя, став женой Нергала. И Нана не собиралась разруливать ей эту ситуацию. Пусть не ссорится с богиней любви!

Всё это Нана подумала было высказать Ладе, но потом поняла, что не хочет пугать ту просто словами. Лада ей не понравилась с первого взгляда, Лада восстала на неё. И ей хочется заставить Ладу страдать. Без словесных предупреждения. Лада всё поймёт, ту причину, почему жизнь её дала трещину.

====== Часть 53 ======

И в судьбе Лады на самом деле начался неприятный и неожиданный поворот уже на ближайшем после этих событий пиру Сварога.

Лада восседала за столом по правую руку от своего супруга Перуна, а Нана оказалась напротив неё. Дочь Сварога ни разу никому не улыбнулась своей лучезарной улыбкой с игривым добрым прищуром глаз, услаждающим взгляды и сердца, она была откровенно зла и взор её горел огнём ярости. Она заняла место напротив Лады и то и дело наводила на Ладу недобрый взгляд, от которой той стало страшно.

Лада притихла. За столом она обычно вела себя шумно, часто бессмысленно смеясь, громко и без умолку болтая своим низким голосом. Но теперь гнев древней и могучей богини словно придавил её и утихомирило её также и то, что ей хорошо была известна причина этого гнева. Конечно, дочь Сварога всё узнала. И за пиршественным столом вот-вот грянет буря. И как это всё произойдёт? Ладе впервые за время её ещё пока короткой жизни стало всерьёз страшно.

Мучиться долгим томлением ожидания возмездия Ладе не пришлось. У неё упало сердце, когда она случайно бросила взгляд на своего мужа и поняла, что он как-то слишком масляно и ласково разглядывает богиню Макошь, сидевшую на другом конце стола. Ладе стало холодно от горя, пальцы её задрожали, затем затряслись плечи. По пухлой конопатой щеке побежала слеза и она низко опустила голову, чтобы её слёз не было заметно. Она была способна на демонстративные истерики, но на этот раз она стыдилась своего горя.

Но эта слеза не ускользнула от пристальных недобрых глаз дочери Сварога. И когда отец обратился к ней с вопросом, что это, мол, дочка, ты сегодня так насуплена и невесела, али угощение на пиру тебе не по нраву, она ответила:

— Угощение отменное, отец, как всегда, да и пир на славу. Как всегда гусельки слух ласкают, да и приятно мне находиться в обществе молодых богов. Только думы мои нынче в заботах о людях этой вселенной, как бы побольше их любовью осчастливить, да благодарности дождаться. Вот и причина того, что я сегодня не слишком улыбчива. А вот почему это у Лады катятся слезы из глаз? Уж не Перун ли обидел ненароком свою любимую жёнушку?

Густые тёмные брови Перуна хмуро сошлись на переносице, образовав складку досады. Он шумно посопел носом и припал к кубку с брагой.

Лада поспешно смахнула слезу и тонкие губы её растянулись в широкую вымученную улыбку:

— Вовсе нет у меня никаких слёз! — она нервно и визгливо хихикнула. — Должно быть, тебе, богиня Нана, это показалось!

— Тогда показалось и мне, — подала голос и Жива, сидевшая рядом с Наной. — Точно, мне показалось: слеза вытекла из глаз Лады. Да и сама Лада какая-то невесёлая, как будто что-то её гложет. Может, расскажешь всем нам причину своей тоски, а мы тебя утешим? Не таись, ведь мы твоя семья. И врагов тут нет. Правда же?

Жива тоже не любила Ладу и не упускала причины досадить ей.

— И тебе показалось, — глаза Лады сделались нервно-злыми. — И таиться мне нечего. Я также, как и богиня Нана, озабочена счастьем смертных в нашей вселенной. Только и думаю, как для них лучше, уж не до веселья и мне!

— Надо же, — Жива сощурила озорные синие глаза, — она думает о счастье смертных, а поступает так, что счастья последнего их лишает.

Лицо Сварога также посуровело:

— Ты о чём это, богиня жизни?

И Жива выложила всё о том, как Лада постаралась испортить судьбы всем избранным влюблённым парам богини любви. Сварог призвал Ладу к ответу и та, поднявшись со своего седалища, повернула лицо к верховному богу. Лицо её дрожало, казалось, каждой клеточкой, оно было бледным, глаза выражали страх и тревогу, но слова из её трепещущих губ полились дерзкие:

— Сварог, это я в этом пантеоне богиня любви и я никому не позволю занять моего места! Даже дочери верховного бога! Даже если это будет твоя воля! Я буду бороться и не уступлю ни за что!

— То есть, ты во всеуслышание объявляешь, что не подчинишься моей воле? — грозно проговорил бог неба.

— Я готова подчиняться тебе во всём. Я помню, что ты помог нам выбраться из Хаоса, ударяя по Алатырю-камню, перекрывшему нам путь в этот мир. Я помню и условия, которые ты поставил нам за это: что ты станешь нашей главой. Но будь справедливым главой! Почему ты отнимаешь у меня моё дело, чтобы отдать его другой, считая её более достойной, потому что она твоя дочь?!

— Она — истинная богиня любви. Твоё могущество способно давать только болезненную любовь. Я до сих пор не запрещал тебе твоей деятельности, кое-кто из смертных заслуживает такой любви в наказание, но это не означает, что ты — полноценная богиня любви.

— Та любовь, что я даю людям, более долговечна и надёжна! А её любовь способна рассеяться, если она её не поддерживает! Никто не убедит меня, что я неполноценная богиня любви! И я не хочу всё это слышать! — голос Лады сорвался на крик.

Глаза Сварога сделались холодными, как зимнее небо:

— Я запрещаю тебе деятельность богини любви! Ищи себе другое занятие, если хочешь статус богини, но не касайся всего, что связано с любовью и браком! И ещё: я приказываю тебе уладить всё с теми парами, чью семейную жизнь ты испортила размолвками!

— Нет! — как камнем бросила Лада, глядя на верховного бога испуганными и в тоже время колючими и упрямыми глазами.

— Ты хочешь быть наказанной? — бог неба, склонный к спокойствию и добродуший, кажется, не на шутку оказался разгневан.

Перун вдруг отставил кубок в сторону и повернулся к трону Сварога:

— Как ты собираешься наказывать мою жену, глава богов?

Вот тут и явился тот самый камень преткновения. У богов нового пантеона не было своей системы наказания за провинности. В олимпийском пантеоне у Зевса был короткий разговор с провинившимися: удар молнией, или сбрасывание с высот Олимпа, или ещё куда поглубже — в Тартар. В месопотамском пантеоне провинившемуся грозила ссылка в царство Эрешкигаль, которую однажды испытал на себе Энлиль. Какую же управу можно было найти на строптивого бога в пантеоне Сварога?

— За спор со мной я запрещаю тебе, Лада, появляться на пирах богов. Если же не притихнешь и не исправишь своих ошибок, мне придётся придумать более суровое наказание. Возможно, это будет запрет на вход в Сваргу, обитель богов. Если и это тебя не вразумит, тебя ждёт ссылка в Навь.

Боги за столами зашумели, переговариваясь.

— Сварог, но мы все — вольные боги! — произнёс кто-то. — Ты не можешь нас наказывать таким образом! Мы не смертные! Во всяком случае, ты не можешь так поступить с кем-то из богов высшей ступени! — послышались голоса с разных концов пиршественного зала.

Нана прижала ладонь к сильно бьющемуся сердцу. Это были слова бунтарей. В пиршественном зале запахло восстанием. И всё из-за этой истеричной дуры Лады?

— Хорошо, — сдержанно проговорил Сварог, — тогда кто скажет мне, как должен я поступить с божеством, которое говорит «нет» главе пантеона?

— Словами! Убеди словами того, кто сказал «нет», чтобы он согласился! — наперебой высказывались боги. — Мы высшие существа! С нами надо считаться! Ты не можешь кого-то из нас лишить пира! Ты не можешь отправить нас в ссылку! Мы все свободны! Для нас свобода превыше всего!

Сварог замолчал, сосредоточено о чём-то размышляя. Затем заговорил:

— Я не буду ни в чём убеждать Ладу. Глава никого ни в чём не убеждает. Он приказывает — ему подчиняются. Таков был уговор, когда я помог вам выбраться из Хаоса. Любое ваше «нет» я расцениваю, как бунт. И за это я покидаю этот пир. А вам дозволяю продолжать развлекаться без меня.

— Но как мы пожем продолжать пир, если твой трон пуст? — снова послышался чей-то голос. — Это противоречит традиции!

Сварог чуть улыбнулся, обошёл стол, взял за руку Нану, вывел её из-за стола, приблизился к ней к своему трону и усадил на него.

— Сварог, но почему ты не посадил на трон Перуна, что сидит по правую руку от тебя или Велеса, что сидит по левую?

— Потому что я так захотел, — холодно бросил Сварог. И растворился в воздухе.

Боги разом уставились на воссевшую на троне его дочь, явно ожидая от неё речей. Возможно, наставляющих, вразумляющих, убеждающих подчиниться их владыке. Но она молчала. И от всего её существа исходил такой гнев, расплывавшийся по пиршественному залу, что, вроде бы, сам воздух становился огнём. Пирующим стало не по себе. Дочь Сварога казалась опаснее своего отца. Потому что тихий гнев женщины более беспощаден и продолжителен, он подобен земле, спящей до поры до времени, но когда она трясётся, милости ждать не приходится.

Нана молчала, не прикасаясь к пище и обводя то одно божество, то другое горящими недобрыми глазами. И сидящие за столами также приумолкли, тишину нарушал только нежный перелив гуслей.

Лада, всё такая же бледная, опустилась на скамью и угощение также не шло ей. Беда вползала в её жизнь, как ядовитая змея и это невозможно было остановить. Конечно, можно было бы попытаться всё исправить, попросить прощения у верховного бога и его дочери, постараться всё уладить с этими влюблёнными парами, которым она так славно испортила характеры, чтобы они не вызывали зависти у окружающих. Эта мысль и вертелась в её голове: уступи, смирись. Потому что глазки Мокоши, встречаясь с влюблённым взглядом Перуна, уже также делались какими-то игривыми и ласковыми. И от этого Ладе сделалось совсем нехорошо. ” — Наверно, смертные чувствуют то же самое, что я сейчас, когда умирают от тяжёлой болезни, — пришло ей в голову. — Ах, как я хочу, чтобы этого не было! Как же я этого не хочу!»

Надо было исправлять положение, попросив прощения. Но Лада относилась к разряду тех крепких орешков, крепость которых зачастую ломала судьбу самому орешку и от его упорства происходили события по принципу: что ни делается, всё к худшему. Лада не умела ни любить себя, ни жалеть, ни справляться с бессмысленным упрямством. ” — Но я права! — кричало оно в ней. — Это я богиня любви в этом пантеоне! Я заняла это место и я удержу его за собой любой ценой!»

====== Часть 54 ======

После пира, прошедшего совсем невесело, в атмосфере напряжённости и уныния, Лада без приглашения вошла в покои Наны, готовившейся ко сну и как выстрелила:

— Я не позволю тебе забрать у меня Перуна! Это мой муж! Я не отпущу его! Я тоже богиня любви и буду держать его своей энергией! Думаешь, сила моей любви слабее твоей? А вот давай теперь померяемся силами и посмотрим, бросит ли меня Перун ради Мокоши!

— Может, и не бросит, — лицо Наны сделалось надменным и холодным, — может, ты исможешь держать его болезнью, что ты называешь любовью. Но и к Мокоши его будет влечь постоянно. Тем более, что их любовь взаимна. Каково это: была единственной женой, балованной мужем, который всё терпит, прощает, молчит — и вдруг этого мужа надо делить с другой?

— Да, действительно, мне сейчас гораздо хуже, чем прежде, но я не сдамся! Я не встану перед тобой на колени! Я тоже сильное божество и свободное, ты меня не согнёшь!

— Кто не сгибается, того ломают.

— Так попробуй сломать меня!

— Ломать — не строить, не так уж трудно.

— Как знать! Бывает что-то очень прочное, что не сломить. Взгляни на людей: не справятся без топора, не сломят дерево вручную.

— Худую осинку кто-то и сломит. Вот вековой дуб — нет. Вековой! А сколько веков на твоём счету?

— Но дело ведь не в количестве веков. Они не делают божество сильнее!

— Иногда делают. К тому же, за века обрастаешь опытом, знаниями, друзьями. Если прибавить эти ценности к изначально сильному божеству… Ну, ты понимаешь.

— Весь пантеон на моей стороне! Я здесь верховная богиня! Поскольку у Сварога нет жены, то верховной богиней считается жена того бога, что сидит по правую руку от трона! Здесь я устанавливаю правила и порядки!

— Если у верховного бога нет жены, то её может заменить дочь, которой он доверяет. Отныне верховная богиня — я.

— Посмотрим, захочет ли этого пантеон!

— Пантеон не будет выбирать себе верховную богиню. Всё будет так, как решит Сварог.

— Мы не игрушки, не рабы, не собственность Сварога! — голос Лады сорвался на крик. — Все боги это понимают, поэтому поддерживают меня, поэтому у них согласие со мной, а не с твоим отцом, а не с тобой!

Нана вспоминала эти события и этот разговор с Ладой, проплывая в вимане над огромным городом с огромными домами. ” — Да, тогда ещё я не могла достойно оценить силу того или иного божества, — размышляла она. — Как Прометея я считала упрямым дурнем, так и Ладу сочла глупой капризной девчонкой, которую можно легко размазать по плотной поверхности, как жука-вонючку, который способен отомстить лишь испортив воздух. Но кто бы мог подумать, что она не та, кем казалась!»

Лада на самом деле явила свою силу, пущенную, увы, не на укрепление нового пантеона, а на его ослабление. Её энергия будоражила почти у всех его богов дух свободы, но не той свободы, что позволяет жить без страха и верить в себя и свои силы. Это была та свобода, которая мешала установить законы и дисциплину, препятствовала сплочённости и способности договариваться о чём-то, рождала взаимную неприязнь и неуважение. Каждый из богов отчасти понимал, что вся их недружная семья как никогда дружно шествует каким-то неправильным путём. И тем не менее, большинство прислушивалось к Ладе, влиявшей на их умы какой-то непонятной энергией, обольщавшей вести образ жизни «как левая нога пожелает».

” — Сильное божество не может быть слабым, — рассуждала Нана. — Другое дело, что его сила пущена в ненужное русло, во вред себе и другим. Так было с Ладой. Так можно сказать и о Прометее. Вынуждена признать: он всегда был сильным. И такая сила уходит в никуда вместо того, чтобы вложиться в великие замыслы богов! Если бы сила Прометея сослужила службу в подчинении богам миллиардов людей, ведь и Прометей получил бы свою долю. Враг сам себе, без сомнения, он враг сам себе!»

— Любимая, а не пора ли нам переместиться в другую точку планеты? — прервал её размышления Мохан. — Мне кажется, любование небоскрёбами у нас как-то затянулось.

— Хочешь сказать, что эти чудные перспективные дома, способные в грядущем дать пристанище миллиардам наших адептов, исчерпали жажду внимания к себе? — улыбнулась Нана.

— Боги не должны думать только о жилищах для своих адептов, — улыбнулся в ответ Мохан. — У богов должны быть и более возвышенные мысли. Скажи, милая, разве ты сейчас думала исключительно о кельях, что наполнят огромные небоскрёбы в грядущем?

— Мои мысли были не о грядущем. Их случайно унесло в прошлое.

— И что же ты вспоминала?

— Хочешь узнать? — и Нана поведала Мохану историю своего пребывания в пантеоне Сварога — от первой встречи с Ладой, закончившейся истерикой, до последних воспоминаний.

Мохан слушал внимательно.

— Кажется, этого не было в книге Шивы, — произнёс он.

— Наверно, Шива не удостоил внимания своего третьего глаза такой незначительный и слабый пантеон, как этот, — засмеялась Нана.

— Слабый пантеон? Которым верховодил сам Уран-Ану? Почему же он оказался слабым, если его возглавлял сам бог неба?

— Просто он недолго его возглавлял. Отец счёл это нерациональным. Помню, однажды он мне сказал: ” Понял я, доча, что ошибся, решив помочь этим богам выбраться из Хаоса. Зря отнёсся я к ним с незаслуженным уважением и состраданием. Они того не стоили. Да и сама вселенная, что занял этот пантеон, неперспективна: климат здесь суровый, вряд ли адепты будут усиленно размножаться и выживать. И стоит ли возни: строптивые и одновременно безвольные боги, не способные противостоять дурному влиянию Лады и плохие условия для адептов? Богов, конечно же, можно сломать морально, но это тоже, что возиться с плохой почвой, в которой накопилось слишком много булыжников, в то время как у тебя есть другое отличное плодородное поле. Мне и не нужен был этот второй пантеон, просто пожалел застрявших в Хаосе богов, вот и похлопотал за них возле Алатыря. Знал бы я, что это был изначально провальный проект!»

— И что, твой отец бросил пантеон и передал власть кому-то из богов?

— Как бы не так! Папа Сварог потратил силы и время, помогая богам выбраться из Хаоса, приготовил для них вселенную, воздвиг небесную обитель — Сваргу. И всё это подарить какому-то строптивцу?

— И как же он распорядился этим миром?

— Поначалу какое-то время на его троне сидела я, но только как замещающая его. Я докладывала ему обо всём, что происходило на пирах. А потом и мне всё это надоело. Ну и отец объявил, что передаст правление пантеоном тому, кто докажет, что он сильнее и могущественнее из богов.

Нана засмеялась. Ей вспомнилось, как Сварог произнёс:

— Каждый из вас, боги, должен хорошо побороться за трон. Не исключено, что я отдам трон и женщине, если она окажется сильнее мужчин.

И тут глаза Мораны загорелись, как лампочки, от жажды власти. В дальнейшем она стала одним из самых активных борцов за престол, сражаясь своими методами. Тогда пылали глаза у многих богов. Сварог покинул этот пантеон и его дочь тоже, а добровольным наблюдателем за борьбой богов за трон вызвалась быть любознательная Жива. Позже Нана время от времени приходила в гости к Живе и выслушивала её истории о том, что творилось в пантеоне, что по-прежнему носил название Сварога. И это название так и осталось за богом неба. Потому что боги этого пантеона враждовали до самых сумерек, особенно воевали между собой за власть Перун и Велес, но никто так и не победил. Просто пантеон стал совершенно раздробленным, каждый старался приобрести себе побольше адептов и поэтому племена людей, поклонявшихся разным богам, также жили недружно, что не способствовало их благополучию.

— Вот всё, что я знаю об этом пантеоне, — проговорила Нана. — Это был замысел отца и его наказание им за неповиновение: погрузить их в вечную войну между собой и оставить мечту неисполненной. Примерно, как муки Тантала. Отец сказал мне, что ни за что и никогда не отдаст власть над этим пантеоном другому богу. Даже если победитель выявится, то он снова устроит так, чтобы поставить его победу под сомнение. Он обрёк богов на бесплодную вечную битву.

— Кто бы мог подумать, что мирный Дьяус так опасен! — задумчиво произнёс Мохан.

— Мирный — не значит слабый и глотающий обиды. Прежде, чем он отвернулся от этого пантеона, помню, он единолично создал небольшой отряд воинов. Он сделал это, снова ударяя молотом по камню Алатырю и тогда возникли ратичи — небесные воины, что подчинялись только ему. Поначалу он предполагал, что использует этих воинов, чтобы наказывать непокорных богов, вплоть до ссылки в Навь. Но Лада настолько заморочила мозги безвольных богов, что они хоть и испугались войска Сварога, однако всё равно упрямились и твердили, что они свободные боги и их нельзя наказывать ни за какие проступки. Отец поразмыслил, что упрятать в Навь почти весь пантеон это получилось бы что-то вроде трагикомедии. И просто покинул пантеон. И закрыл Сваргу для богов, а ратичей оставил в Сварге, охранять её, чтобы никто туда не проник.

— Получается, Нана, хоть ты и оставила этот пантеон, но формально сталась там верховной богиней?

— Я вообще не знаю, что стало с этим пантеоном после сумерек.

— Можно спросить у Дживы. Она успела укрыться в моём пантеоне, когда наступили сумерки.

— В последний раз я слышала от Живы, что Перун провозгласил себя верховным богом, оказавшись сильнее других богов, но не был признан таковым моим отцом Сварогом и Сварга не была передана ему. Ну, и Лада, соответственно, сочла себя царицей богов, хотя на этот статус претендовала и Мокошь, ставшая второй женой Перуна. А Морана не могла этого пережить и вредила им, как могла — чисто по-бабьи. Я ведь оставила и ей кое-какую заморочку: она тоже влюбилась в Перуна, хоть и безответно.

— И для чего же это было нужно, чтобы Морана воспылала страстью к Перуну?

— Просто для созидания большей путаницы и сложностей для них всех. Да и наказание Моране за то, что она чаще становилась на сторону Лады, а не на мою.

Внезапно внимание двух богов отвлекли две фигуры, появившиеся на голубой панораме неба. И фигуры эти стремительно приближались. Нана и Мохан настроили зрение на дальнее рассмотрение и поняли, что по направлению к их виману мчались два Посланника.

====== Часть 55 ======

Разговор можно было предсказать, не будучи прозорливцем. Оказавшись на расстоянии метра от богов, один из Посланников проорал ожидаемую фразу:

— Куда вы дели Астиила?!

— А как вы думаете? — взгляд Наны сделался неописуемо наглым.

— Мы не собираемся ни думать, ни гадать, мы требуем ответа у вас!

— Он улетел туда, куда ему хочется, — в голосе Наны послышалась издёвка.

Посланник вонзил в неё свирепые глаза:

— Он отправился получать с тебя дань, мы это точно знаем! И не вернулся к своим! Это ты его совратила!

— Я вас всех совратила в своё время, — насмешливо ответила богиня любви, — но, кажется, ваш Творец лишил вас того, что позволило мне тогда совратить вас. Как же я могла сделать это с Астиилом?

— Ты наверняка сотворила с ним что-то ещё более коварное, чем тогда!

Мохан улыбнулся своей божественной загадочной улыбкой, не сводя с Посланников глубокого-преглубокого бархатного взгляда чёрных глаз и ласково произнёс:

— Зачем так сердиться на шуточный тон моей жены? Она шалунья, но зла никому не желает. А вот вы наверняка устали, пролетав столь долгое расстояние в поисках нас.

— Мы вас не искали! Мы умеем улавливать вибрации божества и быстро вас обнаружили!

— Но, тем не менее, я догадываюсь, что жизнь Посланника непроста и полна трудностей. Отчего бы вам не отдохнуть в опочивальнях моего вимана?

— Нет! Не хотим! Пусть она скажет, где Астиил и отдаст дань, что должна! А кроме того, она вызвала снегопад над тайгой в радиусе нескольких километров и снег до сих пор валит так, что ели увязли до половины, а столбы для соединения электропроводов увязли полностью! Поезда стоят, потому что никакие экскаваторы не справляются с уборкой снега! Ты совершила стихийное бедствие, Инанна!

— Я сам могу вам рассказать, где сейчас находится Астиил. В полной подробности. А моя жена соберёт энергию, что должна отдать. И снегопад она сейчас остановит. Но это время не одной минуты, поэтому прошу спуститься в мой виман…

Пока Мохан разбирался с Посланниками в опочивальнях вимана, Нана поспешила послать приказ остановиться слишком бурному снегопаду над тайгой, о котором она совершенно забыла. А после её неожиданно разобрал сон. Она улеглась на небольшом диванчике в передней и голова её замерла на подушке.

И пробудилась где-то чуть больше, чем через два часа, когда два новообращённых посланника упорхнули с вимана, чтобы примкнуть к войску марутов под начало Индры. Нана, смеясь, прижалась к груди присевшего рядом на диване и склонившегося над ней мужа:

— Скажи, дорогой, пока ты одному из них разминал ступни и говорил с ним своим нежным убаюкивающим голосом, другой сидел рядом и слушал, ожидая своей очереди?

— Зачем же такие сложности и потеря времени! Я поступил очень просто: я отвёл их в две разные комнаты, уложил, раздвоился и разминал ступни каждому из них и беседовал с каждым по отдельности и каждый из них думал, что я говорю только с ним одним.

— И пополнил войско Индры ещё на двух воинов?

— Иначе и быть не могло. И эти двое тоже утверждают, что я напоминаю им их Творца!

— То есть, он был внешне чем-то похож на тебя?

— Они говорят, что, создавая Посланников, он добавил им сходства с собой. Так что по их обликам можно судить, как выглядел Невидимка.

Нана улыбнулась:

— Ну, если судить по их обликам, то он выглядел отлично! Ты посмотри на этих Крылатиков: какие черты лица, какие волосы, телосложение, осанка! Видимо, Невидимка был писаный красавец!

Мохан чуть нахмурился:

— Нана, осторожнее. Ты хвалишь в присутствии своего мужа другого мужчину.

— Ты ревнуешь?

— Пока не всерьёз, но если я заревную сильнее, я тебя поколочу.

— Как! — возмутилась Нана. — Меня нельзя бить!

— Это почему же? — Мохан удивлённо вскинул вверх густые изогнутые, с лукавинкой, брови вверх.

— На меня даже дышать слишком сильно нельзя, потому что у меня сразу выступят синяки! — воскликнула богиня любви. — Я очень нежная. И если меня спросят, откуда у меня синяки на теле, что я должна буду отвечать? Что мне наставил их господь Вишну из ревности?

— Да, в самом деле. Хорошо. Тогда я похвалю в твоём же присутствии красоту другой богини. Да ещё и добавлю её хорошие качества: скромность, покладистость, добродетельность…

— Нет! Не делай этого, только не это! Ну, ладно, можешь поколотить меня, если я начну при тебе восторгаться внешностью другого мужчины. Только не очень сильно. Без синяков.

— Это как так? — глаза Мохана повеселели и сделались озорными.

— Есть же на теле мягкие места, да и руку можно сдерживать. Ты же не дикарь. Не забывай, какой великий и цивилизованный пантеон ты возглавляешь и чего тебе не пристало!

— Не забуду. Не забуду и того, какая у меня хитрая жена: напомнит и о моём положении и о том, что я не дикарь, лишь бы смягчить себе расплату за провинность. Постараюсь не забыть. Но ты должна всё-таки искупить свою вину. Поэтому это ты придумаешь, в какой конец Земли отправиться нам, чтобы поразвлечься!

— Я согласна. Мне это не трудно!

Она села на диванчике и, сконцентрировавшись, в считанные секунды передвинула виман на десять тысяч километров над океаном.

Когда она и Мохан вышли наружу посмотреть результаты её деятельности, Мохан поморщился:

— И что, теперь мы просто будем лететь над океаном? Спасибо, но я почти весь сценарий судьбы провёл в этой стихии и насмотрелся на неё!

Поверхность океана как бы забурлила и из волн поднялась огромная туша кита и, сделав полукруг в воздухе, снова опустилась в воду.

Затем, спустя несколько секунд, то же сделал другой кит.

Далее один за другим начали резвиться дельфины, у поверхности вод появились очертания гигантских черепах — сотни. И снова возникли киты, после — касатки, белухи, нарвалы, акулы, и это было бы поистине чудо для взора смертных: тысячи крупных подводных жителей неслись вперёд, то показываясь из воды, то снова уходя в неё.

— А мне океан напоминает начало моей жизни, детство и юность, — проговорила Нана, не сводя глаз с происходившего внизу. — Это мы так забавлялись с моими подругами океанидами: созывали вибрациями особой энергии морских животных, заставляли их плыть эдакой армадой вперёд и сами мы мчались между ними в огромных раковинах, возносясь на волны и скатываясь с них.

— Ведь это была ещё эпоха Кроноса?

— Да. Я тогда не стремилась поселиться на Олимпе. Я избегала общества Кроноса и моим пристанищем был океан. Я много времени проводила в царстве его хозяина, бога Океана, моего брата.

Внезапно волны выросли вверх метров на десять, раскидывая в стороны мчащихся китов, дельфинов и других животных, и расступились. Над водой поднялся конец широкого тоннеля, из которого выпорхнула колесница, запряжённая морскими конями с рыбьими хвостами и она взмыла в воздух, несясь навстречу летящему виману. Колесницей управлял юноша с необычной внешностью: у него были очень длинные седые волосы, как у старика, но сам он был весьма свеж и красив. Тело его было обнажено до пояса, нижнюю часть его прикрывал кусок голубой ткани.

— Да это же сам Океан! — радостно закричала Нана. — Брат, брат Океан! — богиня поднялась в воздух и помчалась навстречу богу Океана.

Мохан тут же сорвался следом за ней и, не отставая от неё, полетел рядом.

Через пару минут богиня любви уже обнималась с богом Океана.

— Я понял, что что-то изменилось в этом мире, — произнёс он низким глуховатым голосом, — когда вибрации великой воды сообщили мне, что что-то странное творится с морскими животными, чего давно уж не было. Неужели боги уже освободились из Тартара?

— За всех богов сказать не могу, но я свободна, — ответила Нана. — Сумерки окончены, Океан.

— Про то, что сумерки закончены, мне известно. Ко мне приходили Молящиеся Самим Себе и многое поведали мне, чего мне услышать не хотелось. Но ничего не сказали о судьбе других богов. Поистине, всем вам пришлось хуже, чем мне и другим морским божествам. Нам просто поставили условие: сидеть в подводном царстве и притворится несуществующими. Это вместо Тартара. Видимо, сын Метиды не воспринял нас всерьёз, как способных составить ему серьёзную конкуренцию. Для меня-то мало что изменилось, ты же знаешь, я не люблю ни суеты, ни страстей, ни интриг, я и весь сценарий судьбы провёл, в основном, под водой…

Тут он перевёл взгляд от лица сестры на её спутника и произнёс:

— Приветствую тебя, господь Вишну! Не часто мне доводилось созерцать тебя, кроме того времени, когда твои боги пахтали мои воды, добывая напиток бессмертия, но тебя трудно забыть. Что привело тебя в эти места, великий бог?

— Моя новая жена, — улыбнулся Мохан, — как вы называете её — Афродита. Это она направила наш виман в полёт над океаном.

— Новая жена? Дааа, многое поменялось там, на поверхности…

— Мы многое можем рассказать тебе, брат, — ответила Нана, улыбаясь, если ты взойдёшь на наш виман или, по старой памяти, пригласишь в свою обитель.

— Буду счастлив увидеть тебя, Афродита, в своём подводном дворце, да ещё и в компании с самим господом Вишну!

Нана и Мохан взошли на колесницу Океана и рыбокони, развернувшись, рванулись в подводный тоннель.

====== Часть 56 ======

Поначалу за прозрачными стенками тоннеля виднелась масса воды. Затем промелькнула серебристая стая сельди, появились скалы, поросшие кораллами и полипами, красивые яркие рыбы, черепахи.

И вдруг всё это сменилось огромным пространством из серебра, тянущееся на многие километры. Казалось, что это было дно, это необычного металлического цвета песок. На самом деле это было воздушное пространство: гигантский прозрачный купол, под которым умещался целый подводный город морских божеств, обитель бога Океана и его многочисленной семьи.

Когда колесница въехала под этот купол, Океан, Нана и Мохан сошли с неё и двинулись по каменным плитам мимо диковинных прекрасных дворцов, чудных растений, которых не было на поверхности.

Нана умилённо оглядывала окружающую обстановку. Надо же, здесь совершенно ничего не изменилось со времён её детства! Тут всё по-прежнему, всё, до мелочей. Как будто и не было страшной эпохи сумерек и ещё более ужасных новостей о предстоящей смерти богов. Можно было хоть немного насладиться иллюзией, что у богов продолжается старая добрая жизнь, что она, Инанна-Афродита, по-прежнему великая богиня и ей, как раньше, поклоняются смертные и несут жертвы на её алтарь, и если что-то и поменялась в её судьбе, то только то, что она обрела свою любовь и путешествует с мужем по миру, что принадлежит им.

Из дворцов начали выходить боги, все боги водоёмов — рек, озёр, морей. Все желали поприветствовать давнюю подругу богиню Афродиту, обняться с ней. Но их, потомков многодетного Океана, насчитывались тысячи и Афродите, чтобы уважить каждого из них, пришлось разделиться на сотни ипостасей. Эти ипостаси обнимали по-очереди речных богов и богинь, вытаскивали из глубин памяти имя каждого из них и произносили его вслух. И Нана вдруг осознала, как любит их всех. Как своё прошлое — такое славное, почти беззаботное.

В её голове промелькнула мысль: а что если предложить Мохану попросить убежища у Океана и остаться здесь надолго? И тешиться иллюзией, что в мире ничего не изменилось? Просто находиться в весёлой компании старых друзей и любимого мужа и не тревожиться о том, что в мире пошло что-то не так.

Но иллюзия всё равно будет недолгой. Её потянет на поверхность. Она не океанида и не нереида. Она богиня суши. И суша будет взывать к ней. Да и Мохан не может бросить всё вот так. Ведь ясно же, что он скрывает от неё что-то очень важное.

Боги материализовывали пиршественные столы. Нана и Мохан заняли удобные мягкие седалища возле трона Океана и его жены Тефиды и принялись по-очереди рассказывать новости с поверхности: о себе и других богах.

Бог Океан внимательно слушал, подперев ладонью щеку. Нана залюбовалась его красотой. Когда-то она сама создала его лицо. Это было, когда титан Океан, такой же некрасивый, как все титаны — с грубыми плохо вытесанными чертами лица, перешёл на сторону Зевса. И она занялась его красотой. Ах, какое было время! Какая же она, Нана, древняя богиня, сколько повидала она всего, сколько совершила, сколько было событий! Жаль, что без Мохана. Если бы всё это бессмертие прошло у неё с любимым! Кажется, ей не хватает обожаемого мужа задним числом…

Океан, выслушав гостивших у него богов, произнёс своим глухим всегда ровным голосом:

— Вот и узнал я, что сына моей дочери Метиды больше нет в этом мире. Метида похлопотала за всех нас, как за ближайшую родню, чтобы мы не оказались в Тартаре, но всё же её сын запретил нам выходить на поверхность из подводного царства. Опасался заговоров и восстаний. Мне-то здесь даже лучше, однако, это когда находишься по доброй воле, а не взаперти. Бедная моя дочь Метида, ведь она научила сына отомстить богам потому, что это Зевс так обидел её!

— Я её отлично понимаю, как женщина, — произнесла Нана. — Наверно, это трудно пережить, если любимый мужчина всаживает тебе нож в спину. Поначалу я была настолько возмущена коварством Зевса, что мне приходили в голову мысли отомстить ему. Я думала о том, чтобы возродить любовь Зевса к Метиде, заставить его страдать и скучать, а самой укрыться в месопотамской вселенной и не возвращаться к олимпийцам, чтобы Зевс не мог потребовать от меня всё исправить. Многих тогда возмутил поступок Зевса. И все смирились, решив, что таким образом Зевс спас всех. Своё благополучие оказалось дороже.

— Мы все тогда стерпели, когда Зевс так поступил. Ничего не могли поделать, ведь в его распоряжении была армия из Сил и Властей. Где теперь Метида? Никому не известно. Моя печаль о ней не прекратится. И не утешит и то, что теперь мы можем выходить на поверхность без опасения оказаться за это в Тартаре.

Нана и Мохан переглянулись. Опасность по-прежнему существовала, это был Прометей с небесным войском, подчинявшимся теперь ему. Но как сказать Океану, который относился к Прометею лучше, чем кто бы то ни было, что тот стал по-настоящему опасным врагом богов? Океан наверняка серьёзно огорчится. Мало ему было печали из-за родной дочери, а теперь добавится из-за непутёвого племянника, ещё раньше расстраивавшего его своим упрямством.

Но держать морских божеств в неведении тоже было невозможно. Они тоже должны быть начеку. Мало ли что придёт на ум безумцу Прометею. Что с того, что его двоюродные сёстры океаниды оплакивали его, когда он был прикован к скале, что с того, что они сострадали ему когда-то? Не тронули же его тогда их слёзы, кто знает, может, и теперь он не пощадит их ради своих бредовых замыслов.

И Нана и Мохан поведали Океану о том, что небесное войско принадлежит Прометею.

А позже Мохан постарался остаться с Океаном один на один и рассказать о том, что в плену у Прометея его мать Фемида и богиня Деметра и он планирует захватить в западню и бога неба Урана-Ану.

Пока господь Вишну вёл беседу с богом Океаном, Нана решила прогуляться по подводному царству. И неожиданно столкнулась с ещё одной его обитательницей — богиней раздора Эридой.

В этом была логика, что Эрида оказалась в этом месте. Перед самыми сумерками она пряталась здесь от Геры, донимавшей её требованием, чтобы она рассорила Афродиту с богами Олимпа. Опасаясь нажить врагов и в лице царицы богов и богини любви Эрида оказалась между двух огней, но с другой стороны, это сослужило ей хорошую службу, что она оказалась укрытой от мести невидимого бога вместе с Океаном и его семьёй и просидела сумерки в его обители, а не в Тартаре.

— Эрида! — засмеялась Нана. — Какой неожиданный сюрприз! Кажется, когда наступили сумерки, пришёл праздник и на твою улицу, хоть и случайно!

Эрида язвительно покривила рот. Лицо её, возможно, само по себе было красивым, но красоту его трудно было разглядеть из-за постоянного выражения насмешки, раздражительности, злорадства и готовности сказать какую-нибудь гадость.

— Кажется, мне завидует сама Афродита? — колко произнесла она. — Какая честь!

За долгие века Нана научилась не гневаться на непростой характер богини раздора. Что поделать, если она существовала и была такой, как есть? Нану отчасти забавляла логика, по которой жило это беспокойное божество. Эрида была убеждена, что без ссор и скандалов жизнь скучна, как пища без соли и, посылая смертным, а временами и богам свои «дары» в виде немирной жизни, она верила, что придаёт жизни вкус. Возможно, это была её своеобразное желание сделать жизнь лучше, а не причинить зло.

Нана приблизилась к богине раздора, обняла её и поцеловала в лоб:

— Вот видишь, мой баловень судьбы, удача может лить воду и на колесо твоей мельницы! Да, пожалуй, я бы тебе даже позавидовала, если бы любовь, которую я, наконец, нашла, не сделала меня самой счастливой!

— Любовь? Хм… Уж не этот ли смугленький, что сидит у трона Океана и беседует с ним? Неужто перед самыми сумерками ты откопала-таки смертного, из которого сделала бога и себе муженька? Что ж, ты неплохо поработала над его внешностью, ничего себе он… Однако, кожу можно было бы сделать ему посветлее. Или, может, даже тебе это оказалось не под силу, богиня красоты? — Эрида ехидно прищурилась. — Видно, парень, не из смертных царей, наверно, был рабом, трудился где-нибудь в поле и превратился в такую головешку, что ничего нельзя поделать с такой тёмной кожей! — богиня раздора проговорила последнюю фразу с таким видом всезнайки, уверенной, что она всегда рассуждает верно, что Нана прыснула от смеха:

— Эрида, ты совсем одичала в подводном царстве! Тебе следовало бы чаще пользоваться внутренним виденьем, чтобы больше знать об этом мире. Обрати внимание, с каким уважением Океан слушает этого, как ты сказала, смугленького! Полагаешь, он оказал бы такую честь бывшему смертному?

— Ну, мне пришло в голову, может бывший смертный выбился в большие боги, ты-то всё грезила о том, что сможешь сделать великого бога даже из смертного! Мне и подумалось, вдруг у тебя получилось. Хотя, признаться, я всегда считала эту твою затею влюбиться в смертного и пихать его в боги твоей большой глупостью. Признаться, я никогда не восторгалась силой твоего ума!

— Я бы удивилась, если бы ты восторгалась хоть чьим-то умом, кроме своего! — парировала Нана, всё больше забавляясь острым языком богини раздора. — А этот, как ты назвала его, смугленький — сам господь Вишну, один из триады правителей пантеона Тримурти.

— Никогда не слышала! — хмыкнула Эрида. — Да и ты тоже только в последнее время узнала, что есть такой бог, не отрицай!

— Раньше слышала краем уха, но особо не интересовалась.

— Дааа, проморгала ты века своего счастья! — богиня раздора злорадно хихикнула. — Вот поинтересовалась бы хотя бы в начале правления Зевса, уже тогда бы могла себе хапнуть такого мужа, — она явно не собиралась подбирать слов, но Нану уже давно не злило и это.

— Прежде у него была другая жена. Ты же знаешь, я не увожу мужей от жён, как бы ни был привлекателен чужой муж. Так что всему своё время. Лакшми приняла решение уйти от Вишну, место оказалось свободно, так что я ничей брак не разрушала.

— Ну и глупо! — раздражённо махнула рукой Эрида. — А по мне, чужой муж ещё слаще, чем свободный мужчина. Я бы вмиг рассорила супругов и увела бы мужа, если бы влюбилась!

— Нисколько не сомневаюсь.

— Дааа, ты хапнула, так хапнула, муженька-то! А вот мне похвастаться нечем, кроме того, что я провела сумерки в подводном царстве, а не так, как другие — в Тартаре! — покривилась Эрида.

— Представляю, как ты «скрасила» всё это долгое время морским богам…

— А что? И скрасила! Да они бы без меня умерли со скуки! Правда, они в последние несколько веков какие-то замкнутые стали, всё избегали моего общества, всё им якобы некогда. Как ты думаешь, почему?

— Ты задала этот вопрос в шутку или на самом деле тебя одолевают сомнения по поводу наслаждения от общения с тобой?

— Ну, знаешь, острый язык ещё не повод избегать кого-то, у кого сама сущность чиста и порядочна! — возмутилась Эрида. — Между прочим, я всегда готова прийти на помощь… Ну, не тем, конечно, кто меня не приглашает на пиры и не видит светлую сторону моей натуры.

— Острый язык, порою, моральная смерть для тех, кто от него не защищён. Так что ты уж прости тех, кто не жаждет слишком часто колоться об него!

— Вот ты пожалела морских богов, что я им тут, может, досаждала маленько… А ты знаешь, что это меня надо пожалеть, ведь я тут почти постоянно взаперти! Фетида меня ненавидит и преследует, она до сих пор считает меня виновной в гибели своего сына Ахиллеса. И я никак не могу объяснить ей, что причина его смерти в том, что он сын, а не дочка. Ей не удалось сделать его бессмертным. Значит, рано или поздно это когда-нибудь случилось бы. Герои не умирают от старости. Я-то тут при чём? Может, ты ей это объяснишь и тебя она услышит?

— Что же я ей объясню, если на самом деле та заваруха началась с тебя? Кстати, после этого у меня осложнились отношения с Герой и Афиной. Но я тебя не обвиняю, нет. Это был мой выбор: бороться за то яблоко. Я ни о чём не сожалею. Жаль, после сумерек это яблоко было утеряно! Я хранила его, как реликвию и оно стоило того, чтобы воевать хоть со всеми женскими божествами всех вселенных. Ты только помогла мне утвердить мой статус прекраснейшей и я тебе за это, в общем-то, благодарна.

— Ты одна меня понимаешь. Как понимаешь и то, что их зависть рано или поздно выперла бы наружу и без меня. Что яблоко? Некоторые богини равны тебе по красоте, но ярлык «прекраснейшая» почему-то привязался именно к тебе ещё задолго до этой моей затеи с этим яблоком. Чем хуже те же Гера и Афина? Однако, когда речь заходит о самой красивой богине Олимпа, то почему-то сразу поминается Афродита. Гера и Афина давно горели от зависти. Я знала об этом. От меня не скроешь эти чувства. Конфликт назревал без меня, как гнойник на теле смертного. Я только вскрыла его. Вот для чего нужна богиня раздора: я не только создаю конфликты, я избавляю от гнильцы, таящейся внутри каждого, выпуская её наружу, чтобы не сгнило то, чему не надо гнить.

— Мир устроен гармонично… И всем есть своё место.

Богиня любви и богиня раздора помолчали немного. Затем Нана спросила:

— Послушай, Эрида, а ты могла бы рассорить между собой воинов Сил и Властей?

Лицо Эриды сделалось растерянным, огромные тёмно-карие глаза её заходили.

— Никогда не пробовала. Зевс оторвал бы мне голову и забросил в Таратар, посмей я сделать это. А к чему ты это спросила?

— Это будет долгий разговор. Давай-ка присядем, богиня ссор и размолвок, выпускающая наружу внутреннюю гнильцу каждого, я кое-что тебе растолкую.

Обе богини отыскали небольшую скамейку из золота, украшенную коралловыми вкраплениями, находящуюся между зарослями причудливых растений с огромными линейными листьями красного, зелёного и синего цвета с дивными розовыми цветами, и опустились на неё. И Нана начала свой рассказ. Она вкратце и сжато поведала о своём выходе из Тартара и о встрече с Моханом, а затем более подробно рассказала о встрече с Посланниками, о том, что Прометей подчинил себе небесное войско и теперь неизвестно, что следует ждать и другие новости.

— Прометей ненавидит богов, а значит, и тебя тоже, Эрида, как носительницу божественной сущности, — подытожила Нана. — Океан мне брат и его семья мне близки, но я не уверена, что они решатся стать противниками Прометея. Они всегда относились к нему незаслуженно хорошо. Вот и сейчас на них нельзя рассчитывать, как на наших сторонников. Но ты, Эрида, другое дело. Сейчас ты можешь выйти на первый план в нашей борьбе, стать значительной фигурой. Это твой шанс. Вся опасность для богов исходит от небесного войска. Но если бы небесные солдаты восстали друг на друга… Это облегчило бы нам борьбу.

Лицо богини раздора сделалось серьёзным.

— Я не знаю, — пробормотала она. — Войско из Сил и Властей… Если они начнут ссориться между собой, они могут догадаться, кто в этом постарался и придут за мной. Сомневаюсь, что у Прометея можно просто попросить прощения, чтобы он не отомстил.

— Я не прошу это делать сейчас. Всё должно быть слажено и согласовано с моим отцом и богами Тримурти, по их сигналу. Я сделала тебе предложение и ты должна его обдумать, ничего не предпринимая пока. Пойми, сейчас новое время. Первые могут стать последними, а последние — первыми. Главное, продумывать каждый шаг и делать его правильным.

Из-за зарослей диковинных растений подводного царства появилась высокая стройная фигура молодой женщины, облачённая в белое сверкающее платье. У неё были каштановые волосы, собранные в пучок на макушке, у неё были красивые правильные черты лица, но в светло-зелёных глазах была печаль. Увидев её, Эрида втянула голову в плечи, а Нана улыбнулась:

— Ты пришла составить нам компанию, богиня Фетида?

Та не улыбнулась в ответ:

— Однако, богиня Афродита, ты уделяешь Эриде больше времени, чем всем нам! Не думала я, что её общество окажется тебе приятнее, чем наше!

— Не обижайся, Фетида, я всех вас люблю, — ответила Нана. — Но сейчас такое время — мириться с врагами, чтобы обрести друзей. Я даже простила Эрешкигаль и она меня тоже, и вот старый враг стал лучшим другом. Не время сейчас разъединяться, время сплотиться.

— И для этой цели ты выбрала богиню раздора, что всех разъединяет?

— У всего есть две стороны. Как это ни парадоксально, но и от раздора теперь может быть большая помощь.

— Какая помощь может быть от раздора?!

— Раздор между врагами всегда хорошо.

— У богов нет врагов! Я слышала ваш разговор с отцом Океаном, сын Метиды сгинул в Хаосе, нам больше ничего не угрожает!

— Ты плохо слушала наш разговор.

— Я всё слышала! Прометей не может быть нашим врагом! Он спас меня от участи Метиды, когда предупредил, что это я могу родить врага Зевса и я избежала этого! А ты, — закричала Фетида, обращаясь к Эриде, — убирайся из нашего царства! Мы тут терпели тебя целую эпоху сумерек, а теперь, когда всё кончено, тебе тут делать нечего!

— Фетида, ты нарушаешь закон гостеприимства, установленный Зевсом, — напомнила Нана.

— Я слышала новости от вас же, что Зевс больше не царь богов! А значит, его законы недействительны! А кроме того, гостить — не значит поселиться навсегда! Уходи, Эрида, убирайся вон!

На её крик начали сходиться морские боги и среди них появились фигуры самого Океана и господа Вишну.

— Вон! Вон! — разъярённо кричала Фетида. — Никто больше не хочет видеть тебя здесь!

Эрида продолжала сидеть на скамейке, ни живая, ни мёртвая от страха. Фетида подскочила к ней, схватила за руку и потащила вон.

— Что здесь происходит? — Мохан приблизился к Нане и склонился над ней.

— Любимый, это к лучшему, что морские боги выгоняют Эриду из своего царства, — шепнула ему Нана. — Я подумала, что нам стоит взять эту богиню под покровительство. Подумай сам, что если её, всеми отверженную и никому не нужную подберёт себе Прометей? Он заставит её перессорить всех богов, в то время, как мы ищем союзников и пытаемся сплотиться! А если сейчас мы поддержим её, то будем вправе просить её об услугах против наших врагов! Что ты думаешь об этом, счастье моё?

— Думаю, что ты также умна, как и красива. Я постараюсь сейчас всё уладить.

Фетида уже подтащила плачущую и упирающуюся богиню раздора к колеснице, запряжённой рыбоконями и начала её на эту колесницу пихать. Но Мохан приблизился к ним и произнёс:

— Я беру богиню Эриду под своё покровительство. Я обязуюсь дать ей пристанище, если в морском царстве закончился срок её пребывания в гостях.

Фетида остервенело отпустила руку Эриды, пихнув её в плечо. Мохан обратился к богине раздора:

— Я пошлю мыслеформу моему другу богу Шиве, чтобы он позаботился о тебе. Он встретит тебя на поверхности тоннеля, ведущего из морского царства и отведёт в замок — резиденцию Урана-Ану. Ты можешь там остаться, если пожелаешь.

Эрида шумно шмыгнула носом в знак согласия.

====== Часть 57 ======

Мохан закрыл глаза и сосредоточился, посылая мыслеформу Шиве.

Затем, сделав это, он развернулся лицом к Океану и произнёс:

— Прости, почтенный бог великой воды. Но только что бог Шива призвал меня на поверхность ради срочного дела, касающегося благополучия нашего пантеона. Не обижайся, что я и моя жена вынуждены покинуть твою гостеприимную обитель немедленно.

— Я надеялся, что вы погостите в моём мире хотя бы несколько дней, — огорчился Океан.

— Но впереди у нас есть ещё время. Мы непременно вновь явимся в твоё подводное царство, если, конечно, жизненный путь не устроит нам ещё какие-нибудь сюрпризы.

— Может быть, тебя опечалил поступок Фетиды, её ссора с Эридой? Не это ли послужило причиной твоего столь быстрого ухода, да ещё и того, что ты уводишь от нас Афродиту, которая выросла среди нас и которую мы не видели столь долгое время?

— Нет, Океан, не это опечалило меня. Сейчас у меня много других причин для скорби и печали. Я ведь рассказал тебе, какие нынче смутные времена. Были и прежде сложности, особенно в пантеоне Тримурти, боги мало отдыхали от войн и интриг, но сейчас причин для тревоги стало ещё больше.

— Неужели это из-за моего непутёвого племянника Прометея? Неужели он опять похитил кого-то из богов? Ах, мне бы повидаться с ним, я бы нашёл слова, чтобы его вразумить!

— Я ещё сам не знаю точно, но Шива попросил меня о встрече. Я не могу отказаться. Я в ответе за наш пантеон.

Нана расстроилась донельзя. Ей очень хотелось переночевать в каком-нибудь подводном дворце вместе с Моханом, представить себе, что она снова в счастливом прошлом, но в изменённом, где она как будто нашла себе возлюбленного и теперь проведёт с ним жизнь, которая никогда не кончится. Да, к тому же, она так мало времени уделила старым друзьям, богам воды. И ещё она мечтала промчаться по водному вертикальному тоннелю в другое подводное царство, принадлежавшее Посейдону, повидаться там с Амфитритой, Нереем и нереидами. И что это Мохан принял такое решение?

Но спорить с мужем было бы неприлично и неудобно, особенно в присутствии других богов, и она, наспех распрощавшись с морскими жителями, взошла на колесницу вместе с Моханом и Эридой и рыбокони понесли их на поверхность.

Шива уже парил над океанскими волнами, восседая на божественном быке, ожидая встречи с Вишну, его новой женой и олимпийской богиней раздора.

Боги обменялись приветствиями и Шива помог Эриде перебраться на круп его быка, усадив её рядом с собой. Богиня ссор и размолвок была как-то непривычно тиха и даже напугана. И Шива поспешил к земному замку Урана-Ану, где теперь постоянно проживала Эрешкигаль. Уран-Ану попросил Шиву взять под покровительство Эрешкигаль и бог разрушения выполнял просьбу бога неба с особым усердием, почти постоянно проводя время с Эрешкигаль. Правда, ему пытался помогатьприсматривать за бывшей богиней подземного царства и расторопный Гермес, от чего Шива не приходил в восторг и поэтому спешил обратно, чтобы этот сын Зевса не остался один на один с Эрешкигаль. Шива ревновал — эта богиня задевала особые струны его души.

Нана и Мохан взошли на виман, паривший над водой всё время пребывания их в царстве Океана.

— И что всё это значит? — спросила Нана. — Это всё из-за Фетиды, тебя оскорбило её скандальное поведение?

— Нет, Нана, что ты. Просто я понял, что подводное царство может стать для нас серьёзной ловушкой, продержись мы там ещё немного.

— Ловушкой?

— Да, Нана, теперь ловушка может застигнуть нас где угодно. Я не боюсь их, но тревожусь за тебя. Ведь ты обещала мне не отходить от меня дальше, чем на три шага, но, увидев Океана, ты закричала «брат, брат» и бросилась к нему в объятья. А что если бы это был враг, сотворивший иллюзию облика Океана? Что если бы ты оказалась в руках страшного врага и он утащил бы тебя в свою крепость, не поспевай я всё время находиться рядом с тобой?

— Но ведь ты что-то утаиваешь от меня, Мохан. А потом говоришь о какой-то опасности и ловушках.

— А разве ты не можешь мне верить на слово? Разве ты не можешь послушаться, если я тебя о чём-то прошу?

— Я могу, но если я не знаю ничего о том, что знаешь ты, я способна просто забыться. Я не перечу тебе ни в чём, если ты заметил. Ты принял решение спешно покинуть царство Океана и меня увести, меня это расстроило до внутренних слёз, а я спорить не стала, я поступила по-твоему, как бы горько мне ни было. Но где мне взять силы не забываться, я не могу так сразу к этому привыкнуть, потому что прожила целую эпоху в положении, когда решала всё сама?

— Да, ты права, ты слишком долго времени поступала так, как хотела и никто не указывал тебе. Но подумай сама: сначала тебя одолевал Астиил несуразными требованиями и упрёками. Это было, вроде бы, не страшно, а смешно. Мы справились с этим. После того разбираться с тобой было послано уже двое Крылатых. Это тоже не принесло проблем, но насторожило меня. Сколько их придёт в следующий раз? Десять Крылатых? Сотня? А если это будут не Крылатые, к которым я нашёл кое-какой подход, а Силы и Власти? Какой приказ может отдать им их новый главнокомандующий?

— Но ты можешь вызвать нам на подмогу марутов…

— Не всегда и не везде. Например, из царства Океана это было бы сложно. Я сумел послать мыслеформу Шиве, но она могла и не дойти. Подводное царство это особое измерение. Признаться, я начала слать мыслеформу Шиве, чтобы он ждал нас возле тоннеля на поверхности воды, с того момента, как остался один на один с Океаном и мы разговорились о Прометее, а дошла мыслеформа только перед нашим уходом.

— И ты подумал, что подводное царство может стать для нас ловушкой, потому что оттуда очень плохо передаются мыслеформы в надводный мир?

— Не только. Я беседовал с Океаном о Прометее и пытался разъяснить ему, что теперь Прометей стал опасен для всех богов, что он преступник, но Океан, кажется, никак не хотел воспринимать реальность такой, какая она есть. Более того, ему вдруг захотелось увидеться с Прометеем и, кажется, он свято верил, что сумеет его на этот раз вразумить. И я понял, что мы можем оказаться в ловушке, когда Океан сказал: «Вот когда вы отправитесь с Афродитой на ночлег в одном из моих дворцов, я непременно выберусь на поверхность океана и пошлю моему племяннику мыслеформу, чтобы он пришёл ко мне в гости. Я ему растолкую, что он неправ. Я знаю, что надо сказать, чтобы он отпустил Фемиду и Деметру из плена!» И по лицу Океана я понял, что его не убедить не делать этого ни в коем случае. Тут передо мной встала картина: Прометей по зову Океана является в подводное царство с толпой Властей и Сил и они поднимают нас с тобой, тёпленьких, с кровати и… Может, я нашёл бы способ, как из этого выпутаться, а может и нет. Мы оказались бы в плену, в крепости Прометея, вот тут бы и началась великая и несвоевременная война между небесным войском и марутами. Кто победил бы? Неизвестно. Вот и причина, почему мне пришлось вместе с тобой бежать из царства Океана, как из западни.

Нана напряжённо посмотрела Мохану в лицо:

— Фемида и Деметра в плену у Прометея?!

— Да. Я скрывал это от тебя, не желая тревожить. Более того: Прометей жаждет взять в плен твоего отца, Урана-Ану. Поэтому богу неба приходиться прятаться в небольшом укреплённом месте в небесной сфере, ходы к которому достаточно запутаны, чтобы враги не добрались до него.

— Это ты скрывал от меня?!

— Ты встревожена? Этого я и опасался. Мне хотелось сохранить тебе внутренне равновесие во время нашего путешествия.

Нана несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, зажмурив глаза. Затем, широко открыв их, посмотрела мужу в лицо:

— Я не встревожена. Если ты говоришь, что мой отец в надёжном месте, в безопасности, то я верю тебе. И мне спокойнее, когда я знаю правду такой, какая она есть, чем когда ощущаю, что от меня что-то скрывают. Поверь мне, любимый, я сильнее, чем кажусь и со мной можно разговаривать, как с сильной. Я знаю, что впереди нас ждут нелёгкие задачи и я от них не спрячусь ни за чью спину. Я для этого слишком значительное и выдающееся божество. Так что с Фемидой и Деметрой?

Мохан поведал Нане о том, что услышал о пленении Фемиды и Деметры от Шивы, а тот — от самого Урана-Ану.

— Что ж, богини в руках этого бандита Прометея, а мы ничего не предпринимаем? — между бровей Наны пролегла озабоченная складка.

— Да, не предпринимаем. Потому что точно не знаем, кто на чьей стороне. Я знаю, Нана, ты любишь многих богов с своём пантеоне и желаешь им добра, но сейчас настолько смутные времена, что не предскажешь, чего от кого ждать. Происходит переоценка ценностей, перемена статусов. Кто мог ожидать, что Зевс всех бросит? А Фемида, ярая и беспощадная блюстительница закона, став царицей пантеона, допустит там беспорядки и анархию? А кто знает, что ждать от Деметры, что она сочтёт правильным после того, как боги вышли из-под власти сценария судьбы и каждый стал мыслить по-своему? Фемида и Деметра ещё не на нашей стороне и мы не можем рисковать своими силовыми резервами ради них. Но Уран-Ану имеет возможность наблюдать за ними через портал, ведущий прямо в логово врага.

Нана удивлённо подняла брови:

— Что же это за укрытие у отца в небесных сферах, что я никогда не слыхала о нём? Обычно он от меня ничего не скрывал. Что это за измерение, принадлежащее ему и сокрытое от меня?

— Это измерение ему не принадлежит.

— А кому же тогда?

Мохан замялся. Затем, как бы собравшись с моральными силами, произнёс:

— Нана, если ты считаешь, что я могу говорить с тобой, как с сильной, будь готова и выдержать услышанное, как сильная. Твоему отцу дала укрытие богиня Метида. Это ей принадлежит небольшой рай в небесных сферах. Вероятно, он не развалился вместе с другими раями из-за своих небольших размеров. Но он достаточно укреплён.

— Ещё не легче! — воскликнула Нана. — Фемида и Деметра в плену у одного преступника, а отец — у другой преступницы!

— Нам не стоит опасаться Метиду. Шива утверждает, что у неё совершенно не осталось никаких силовых резервов. Так передал ему Уран-Ану. Он ведь древнейший бог неба и знает, что делает.

— Метида, Метида, Метида! — вскричала богиня любви, беспокойно заходив их стороны в сторону. — Ведь это она стольких богов сбросила в Тартар, это она была причиной сумерек! И отец скрывается в её логове?! Я уже ничего не понимаю! Почему? Почему?..

— Вероятно, она больше не испытывает враждебный чувств по отношению к Урану-Ану.

— Может, она пытается замолить грехи? Да её вина перед ним и всеми нами так велика, что ей нет и не может быть прощения!

— Там, в царстве Океана ты говорила другое. Ты твердила, что сочувствовала ей, как женщине из-за того, как поступил с ней Зевс. Ты, вроде бы, даже подумывала о том, как наказать его за это.

— Да, это так, но тогда я жалела её, как жертву обстоятельств, я сочувствовала ей, оплакивала её горькую судьбу, но кто бы мог подумать, что она не стоила сочувствия, что она станет сильнее нас и всех погубит!

— Тогда это было лицемерие, а не сочувствие. Ведь это нетрудно: пожалеть пострадавшего, когда это ничего не стоит. А тут вдруг страдалец набирает силу и мстит обидчикам, поди тогда его пожалей! Но скажи, Нана, по совести, разве Метида не имела право на месть? Зевс совершил преступление, а вы промолчали. Разве вы не были соучастниками, зная и ничего не делая во имя справедливости?

— Олимпийцы — да. А за что пострадали месопотамские боги? И боги ещё некоторых пантеонов, которых Невидимка и Метида спихнули в Тартар?

— Тут уже было на войне, как на войне. Олимпийцы могли попросить помощи у месопотамского пантеона, который возглавлял их прародитель. Бог Уран-Ану мог прийти на помощь Зевсу. А значит, надо было устранять и месопотамский пантеон одновременно с олимпийским, застав всех врасплох, предварительно переманив на свою сторону их небесное войско. Тут можно понять военный ход Метиды и её сына.

— Допустим. Допустим, Метида имела на это право: всех нас наказать. Зевс её предал, мы промолчали. Но почему я должна ей верить, что она и сейчас не помышляет о продолжении мести и быть спокойной, зная, что отец на её территории?

— Даже если и помышляет, она бессильна. Ни Власти, ни Силы уже не подчиняются ей. Так сказал Уран-Ану. Он — хозяин неба и знает, что происходит в его сфере. Метида потеряла всё и хочет помириться хоть с кем-нибудь, на кого не в такой обиде, как на Зевса. Почему бы не воспользоваться услугами бывшего врага? Ты-то знаешь, что бывший враг может стать другом, вспомни своё примирение с твоей подземной сестрой.

— Ну, не знаю, — выражение лица Наны сделалось кислым, — мне нужно время, чтобы хоть как-то переварить эту информацию. Тут всё посложнее, чем с Кигаль!

Она поставила локти на резную перегородку вимана и опустила лицо вниз, чтобы посмотреть на океанские волны и с удивлением увидела, что летит уже не над водой, а над пожухлыми бороздами полей, припорошённых снегом.

— Ого! — усмехнулась она. — Ты опять принял решение, которое для меня совершенный сюрприз.

— Сюрпризы исчезнут, моя милочка, когда ты хорошо узнаешь меня и начнёшь мыслить со мной в унисон, — Мохан обнял её за талию.

— Тебе настолько надоел вид океана, что ты решил поменять его на это… Так скажем, это не очень романтично.

— Да, я уже говорил, что за всю эпоху сценария судьбы океан примелькался мне, но то, что я передвинул виман на пяток километров от него, имеет другую причину. Я подумал, что упрямец Океан наверняка-таки выберется из своего уютного укрытия на поверхность, начнёт кликать Прометея, чтобы научить его своим понятиям о правильных поступках, не исключено, что тот явится на зов и не один. А мы ещё не готовы к встрече с Прометеем и его подчинёнными, правда, любимая?

— Согласна. Но этот вид сверху…

— Что тебя не устраивает? Недавно ты с таким удовольствием рассматривала небоскрёбы и рассуждала, сколько адептов можно было бы поселить в них, набив их туда, как сельдь в бочку. А теперь посмотри на эти поля, подумай, сколько с них собрано злаковых и картофеля и как этим всем можно было бы накормить наших адептов, от которых мы будем ждать обогащения нас энергией. Правда, приятно об этом думать?

— О том, как смертные будут уписывать картошку и изделия из злаков? — засмеялась Нана.

— О том, что сытый адепт будет иметь сил для служения богам.

— Пока собранным урожаем пользуются дармоеды.

— Но мы и не думаем с этим смиряться.

— Мохан, ты убедил меня. Мне уже приятно смотреть на эту рыжую землю, покрытую снежком. Но мы же не будем слишком уж баловать адептов деликатесами? Иначе они обожрут нас, на них не напасёшься! Простой пищи вполне достаточно для утоления голода. А то балованным адептам будут мешать бить нам поклоны их толстые животы!

Нана и Мохан громко рассмеялись и губы их сомкнулись в жарком поцелуе.

Затем они снова засмотрелись на пейзаж внизу, который уже сменился лиственным лесом — преимущественно, это были голые берёзы.

— А ты заметил, как прекрасен Океан? — проговорила Нана. — Смертные считают его стариком, потому что кто-то из них видел его только издалека и по седым волосам определил, что у него облик старца. Но если бы видели вблизи его молодого, с совершенными чертами лица!

— Нана, ты опять хвалишь другого мужчину в присутствии мужа! И что же теперь делать: отшлёпать тебя или мне также похвалить красоту другой женщины?

— Ну, что ты, красота Океана — моё творения. Я же говорила, что это я работала над его внешностью. Почему я не могу хвалить собственную работу?

— Кое-кто в свои творения даже влюблялся. Не в вашей ли вселенной это было, когда некий скульптор влюбился в статую, что вытесал сам и не Афродита ли оживила её ради своего преданного адепта?

— Да, такое было, но я сама никогда не влюблялась в тех, кому дарила красоту!

— И тем не менее, ты восхитилась внешностью мужчины в моём присутствии. Так что мне теперь делать?

— Нуууу… Можешь похвалить красоту Эриды. Она даже очень хорошенькая, иногда, когда не корчит рожи.

— Ну нет, я сам выберу, кого мне хвалить! Например, Тефида, супруг Океана. У неё такой славный носик!

— Угу… А ещё точёный подбородок, большие зелёные глаза, а ресницы! Это просто крылья бабочки! — Нана хитро улыбнулась. — И всё это тоже сотворила я, когда во время войны с титанами Тефида вместе с мужем Океаном перешла на сторону Зевса. Хвали, пожалуйста: её красота — моё умение, всегда приятно, когда умение ценят.

— И Эрида плод твоего умения?

— Нет, поскольку Эрида родилась не от Геи, ей красота дана от рождения. А кто разглядит эту красоту, если она сама её портит своими манерами и кривляниями? Ведь красота — это не только маленький хорошенький носик, атласная кожа и губки, как лепестки роз. Главная красота находится в сущности каждого. Она как бы светится сквозь черты лица — красота внутреннего мира, его свойства.

— И какие же свойства внутреннего мира являются его красотой по-твоему?

— Скромность, кротость, нежность. Эти качества есть у Гаятри. Вот поэтому именно к ней я тогда тебя и приревновала. Но, по счастью, ты тогда сказал, что Гаятри не в твоём вкусе.

Глаза Мохана сделались лукаво-весёлыми.

— Скромность и нежность это ещё не всё, — промолвил он. — Ещё женщину украшает такое качество, как ум. Надо сказать, у этой вашей богини Афины такие большие голубые умные глаза…

— Стой, стой! — закричала Нана, закрывая Мохану рот ладонью. — Всё, довольно, ты меня уже отшлёпал. Подумаешь, умные глаза! А сама она как мужчина, в ней нет ничего женственного!

— Я бы этого не сказал, — произнёс Мохан, отстраняя её ладонь и едва сдерживая смех.

— Да нет же, у неё слишком тяжёлый подбородок для девушки!

— В самом деле?

— Да, подбородок у неё слишком волевой! И хватит её расхваливать, Мохан. Я же не восхищаюсь другими богами-мужчинами твоего пантеона.

— Ну, хватит, любимая, не сердись, лучше поцелуй меня, — Мохан обнял Нану, притянул к себе и снова поцеловал.

Лесной массив снова сменился долгими полосами полей. На небе засияло солнце и его лучи заставили искриться скудный снег, лежащий на бороздах.

Виман остановился где-то на высоте пятидесяти метров над полем и бог с богиней, взявшись за руки, поднялись в воздух и плавно спустились на борозды почвы.

====== Часть 58 ======

Мохан огляделся кругом и Нана, чтобы пошутить, воспользовалась его замешательством и в считанные секунды превратилась в полёвку, затем запрыгнула на носок его туфли. Он обернулся туда, где несколько секунд назад стояла она и с тревогой выкрикнул её имя.

— Я здесь! — пропищала полёвка. — Как видишь, я нахожусь рядом с тобой ближе, чем на три шага!

Он засмеялся и также принял облик другой полёвки.

— Что если я в отместку начну подшучивать над тобой, дорогая жена? — спросил он. — Ты ещё не знаешь, какие я могу шутки шутить.

— Угу… Я знаю: прятать одежду купающихся девушек, чтобы они стеснялись вылезти из воды! Из книги Шивы мне известно, что ты много шутил над жителями той деревни, где тебе пришлось побыть пастухом из-за проклятья Сарасвати.

— И тем не менее, меня все любили.

— Охотно верю, если уж даже Крылатики очаровались тобой, а не мной! Да и не похоже, чтобы ты тужил в пастухах. Кажется, тебя всё это только забавляло. Глупо было со стороны Сарасвати проклинать тебя, обрекая на пастушью долю. Чтобы проклясть такого бога, как ты, надо потратить очень много энергии, а значит, ослабнуть самой. Какая всё-таки злобная богиня эта Сарасвати! Себя не пощадила, думая, что досадит тебе. А тебе это оказалось чем-то вроде игры. Сарасвати ужасно неумна. Злобна и неумна.

— Не буду отрицать, — хихикнула полёвка-Мохан. — Каждый неумён, кто проклинает бога Вишну!

— Я эту Сарасвати ненавижу за то, что она всё-таки не пришла на нашу свадьбу. Да, может, я обидела её, подпоив вином истины, но ведь обидела её не какая-то там нимфа, чтобы так затаить злобу! И богиня такого уровня, как я, не гордилась, а просила у неё прощения и обещала во искупление исполнить все её желания по части любви. Могла бы и за честь посчитать! Она так глупа, что не понимает даже это. И то, что она не пришла на нашу свадьбу, я расцениваю то, что она была против нашего брака. А кто против моего брака с тобой — мой враг!

— Тебе так важно было наше бракосочетание, что любой из приглашённых, кто не явился, уже объявлен тобой врагом? — проворковал Мохан, обнимая лапками Нану-полёвку.

— Разумеется. А у тебя разве не так?

— И у меня так. Просто я не против ещё и ещё раз слышать о том, как тебе хотелось стать моей женой…

— Но ведь и ты хотел стать моим мужем. Ответь, ведь хотел?

— Я отвечу… Но сначала догони меня! — Мохан-полёвка подпрыгнул вверх и заскакал с борозды на борозду, межу торчащей из почвы соломы, то проваливаясь в снег, то падая на комки почвы.

Нана поспешила за ним, но никак не могла догнать до тех пор, пока он не позволил ей запрыгнуть ему на спину и две полёвки, обхватив друг друга лапками, пища, покатились по снегу.

Над ними пронёсся было ястреб — совсем низко, но, ощутив вибрации двух странных крошечных зверьков, с истошным криком свернул в сторону и стремительно унёсся в ясное небо.

И тут в этом небе возникло сразу десять точек, окруживших одиннадцатую — парящий виман.

Полёвки, задрав носики, включили способность дальнего виденья, пристально всмотрелись в это зрелище.

Десять воинов — пять Властей и пять Сил летали возле вимана, не решаясь заглянуть внутрь.

— Мохан, ты предвидел, что вместо двух Крылатиков могут явиться эти чудища? — спросила Нана. — Ты выдвигал такие предположения.

— Это были только предположения, и я хотел только предостеречь тебя.

Мохан в несколько секунд установил непроницаемый купол над собой и женой.

— Сейчас лучше перестраховаться. Это лучше, чем вызывать сюда дружину марутов. Наши нынешние малые размеры не гарантия того, что эти существа нас не заметят.

Бог и богиня также воспользовались способностью дальнего слышания.

— Похоже, виман пуст, — произнёс один из Властей.

— Значит, они где-то неподалёку, — высказал предположения десятник.

— Искать двух богов, которых невидно, занятие бесполезное. Пустая трата времени, — высказался кто-то из небесных воинов.

— Но они обязаны дать ответы на наши вопросы! Трое наших воинов были посланы к ним — и не вернулись. Я предполагал, что с этим Вишну будут проблемы! Лукавый тип, дуривший неоднократно даже демонов, — угрюмо произнёс десятник. — И тем не менее, мы будем плохими Силами и Властями, если не выполним приказ Человека и не доставим их в его резиденцию. После исчезновения троих Крылатых стало ясно, что Вишну не менее опасен, чем Уран-Ану. Поэтому слушайте приказ! Обыщите окрестности. Используйте все способности ощущения вибраций божественных созданий. Если он не успели поставить непроницаемый купол, они никуда от нас не денутся!

— А мы успели, — тихо пробормотал Мохан и повернул острую мордочку к жене. — Мне жаль, любимая, но наше путешествие окончено. Будет лучше, если мы вернёмся в замок Урана-Ану.

— Полагаешь, там они нас не смогут достать?

— Просто это место я считаю самой удобной точкой для начала созидания укреплённой цитадели для богов. У меня возникла идея. Но ты услышишь её, когда я буду говорить об этом и с Шивой. А сейчас нам надо поспешить переместиться отсюда в замок!

Через несколько секунд Мохан уже шагал по каменному полу замка, по длинному коридору, держа за руку жену.

Навстречу им двигались Шива и Эрешкигаль.

Мохан вкратце поведал им о причине того, что ему и его жене пришлось прервать медовый месяц и вернуться в замок.

— Всё опаснее, чем я предполагал, — завершил он свой рассказ. — Прометею может понадобиться любой из нас — в любую минуту.

— Но не я, — промолвила Эрешкигаль. — Я, кажется, уже совершенно никому не нужна с тех пор, как исчезло подземное царство.

Шива повернулся к ней:

— Разумеется, ты ошибаешься. Ты тоже должна быть осторожной! Твои таланты вполне могут быть затребованы этим преступником, — он снова посмотрел на Нану и Мохана. — Все эти дни мы с Эрешкигаль беседовали с душами умерших. Ну… И Гермес тоже. Всё-таки и он в прошлые времена был причастен к загробному миру, сопровождая туда вереницы душ. Мы не пустословили — мы объясняли им, что в будущем можем помочь им снова родиться во плоти, но только на условиях, что они позволят запрограммировать себя, чтобы со временем стать нашими адептами, когда мы твёрдо установим правила нашей новой религии. И очень многие согласились! И Эрешкигаль, — он с уважением посмотрел на бывшую повелительницу подземного царства, — добилась в этом даже больших успехов, чем я и Гермес! Она одна сагитировала десятки тысяч душ всего за несколько дней! Обошла нас обоих, — он снова улыбнулся. Затем лицо его снова посуровело. — Вот поэтому я и считаю, что Прометей может заинтересоваться тем, что у тебя получается отлично. А что если он сам, через тебя, пожелает власти над человеческими душами?

— Кажется, он не жаждал над ними власти, если пытается сделать их богами, — усмехнулась Эрешкигаль.

— Он может пожелать запрограммировать души будущих возрождённых людей на лютую ненависть к богам и непокорство им! Хоть и глупец не понимает, что строптивцам же будет хуже: мы будем вынуждены принять жёсткие меры, массово уничтожив их или вовсе не позволив родиться.

— Узнаю Прометея: его заботы о людях всегда приносили им беды! — вздохнула Нана.

— Любой из богов может оказаться востребован для гнусных замыслов этого преступника, — продолжал Мохан. — Вот Нана это поняла уже в царстве Океана, когда решила, что надо позаботиться об Эриде. И верно: заполучи этот преступник богиню ссор и заставь её придумать размолвки для богов — и нам пришлось бы разгребать огромный ворох неуместных проблем. Поэтому нам просто необходимо держаться вместе. Я говорю о всех богах нашего пантеона Тримурти и богах, поддержавших наши идеи. Нам нужна собственная крепость. Как сейчас живут боги? После разрушения рая все расселились в разных точках земли, кому как указали их причуды. Парвати с Ганешей забрались на Южный полюс, поставили дворец на льдинах. Это было бы забавно, но не сейчас, когда возникла реальная опасность для богов. Другие боги подались на экватор, остальные и вовсе рассыпались, как горох. Нам нужно сообща установить постоянный непроницаемый купол, самый прочный, какой только может быть, в радиусе пару сотен километров от замка Урана-Ану. Приобрести эти земли у смертных и выселить их отсюда не составит труда, за ценой не постоим, да и избавиться от несговорчивых не проблема. Здесь боги воздвигнут свои жилища и каждый тут сможет укрыться от опасности. Маруты также будут обязаны находиться в цитадели постоянно.

— Все ли боги согласятся с этим? — выразила сомнение Эрешкигаль.

— Это будет в приказном порядке, — ответил Шива. — Боги всё ещё подчиняются нам, Тримурти.

— И кто откажется, тот будет уже не с нами, — промолвил Мохан. — А кто не с нами, тот против нас.

— Я передам твою идею Урану-Ану, — пообещал Шива. — Думаю, он всё одобрит. И когда у нас появится общая крепость на земле, он сможет переселиться в неё из укрытия Метиды.

Мохан кивнул и послал Шиве мыслеформу: ” Передай также мою благодарность Урану-Ану за дочь. Она такая ласковая, послушная, кроткая и одновременно с ней ни одной минуты не было скучно! Кто бы мог подумать, что такое бывает: скромность и нежность в сочетании с весёлостью и игривостью! Прежде я подумал бы, что такая женщина может быть сотворена только силой иллюзии, но после сумерек я допускаю любую реальность. Она стала моим счастьем и моей силой!»

====== Часть 59 ======

Шива удивлённо приподнял брови и послал ответную мыслеформу: ” Неужели?.. Ещё когда я составлял книгу Судеб, у меня создавалось впечатление, что Инанна-Афродита слишком своенравна и своевольна. Как же она показала себя с совершенно другой стороны?» — ” Наверно, она по-настоящему любит меня, ” — улыбнулся Мохан.

Шиве пришлось уединиться, чтобы наладить телепатический контакт с богом неба и поведать ему о идее Вишну — созидания цитадели для богов и непроницаемого купола над ней.

Уран-Ану одобрил решение Вишну, но дополнил советом:

— Стоит предложить участвовать в построении этой цитадели и пантеону олимпийских богов. Но не потому, что они мои потомки. Это из-за того, что многие из них по-настоящему могущественные боги. Для наших замыслов пригодилось бы их умение. И было бы отлично, если бы в этом согласился участвовать и мудрый Энки, это действительно значительно и сильное божество. Но прежде, чем предложить им участие в созидании нашей цитадели, объясните им условие, что они обязаны признать над собой главенство моё, Тримурти и Гермеса, ну, и мудрого Энки, если он согласится быть с нами. Они должны понять, что ничто теперь не будет по-прежнему. Им придётся принять новые законы в обмен на право получить защиту в нашей будущей цитадели. Других богов можете не тревожить. Пантеон Амона лично меня не интересует. Как-то сложилось, что богом неба у них считаюсь не я, а какая-то Нут, которая, увы, не имеет такой власти над воздушной атмосферой, как я, как бы ни звучало её имя в той вселенной, что занимал пантеона бога солнца. Другие пантеоны мне тоже безразличны. Не вижу от них грядущей существенной пользы.

— Отлично, — произнёс Шива вслух по окончании телепатического сеанса с богом неба. — Действительно, можно попытаться привлечь к нашим замыслам и олимпийцев. Богиня Майя считает их порочными, но сейчас любым богам лучше держаться вместе. Если уж мне, обладателю третьего глаза, становится многое непонятным, в частности, почему такие великие воины, как Силы, Власти и Крылатые подчиняются какому-то Прометею, то тут наверняка всё ещё более серьёзно, чем кажется.

После этого разговора в большом зале замка за овальным столом перед пылающим камином собрались все три бога из Тримурти, Нана, Гермес и Эрешкигаль, чтобы обсудить ход дальнейших действий.

— Как бог созидания, я беру на себя организацию сотворения огромного непроницаемого купола над территорией вокруг замка Урана-Ану, — произнёс Брахма. — Я берусь объяснить богам необходимость сотворения этого купола и проследить, чтобы в этом участвовали все, кто на нашей стороне и кто примет новую власть Шестерых Правителей Мира. Ты, Шива, займёшь пост наблюдения и защиты, чтобы ничто извне не помешало строительству нашей цитадели. Событие это непростое, на всякое действие всегда найдётся противодействие. Мы обязаны быть начеку и помнить о тех, кому может оказаться невыгодным то, что у богов появится новый рай на земле. А ты, Вишну, как обладатель дара убеждения возьмёшь на себя агитацию олимпийских богов. Тебе помогут выходцы из этого пантеона — Гермес и Афродита.

— Ну и я не у дел, — пробормотала Эрешкигаль, материализуя курильную трубку, уже набитую табаком и дымящуюся, и засовывая её в рот.

— Вовсе нет, — возразил Шива. — Как раз твоя способность общаться с душами умерших может оказать грандиозную пользу. Возможно, некоторые из них, самые расторопные и любознательные смогут поведать нам то, что будет упущено из виду нами, богами. У тебя ведь, кажется, целая сеть таких разведчиков. Таким образом, мы вместе с тобой сможем нести охранную функцию.

Нана улыбнулась про себя. Она давно ощущала искры, которые то и дело пробегали между Шивой и Эрешкигаль, но оба эти божества отчего-то старательно держали на привязи чувства, которые обычно делают жизнь жизнью. ” — А зря, — подумала богиня любви. — Сейчас самое время ощутить ту самую сладость, что ни с чем не сравнить. Но разве приставишь им свою голову? Ээээ-хххх… ”

Что-то подсказывало богам, вероятно, собственные знания внутреннего мира их божественных сущностей, что медлить не стоило.

В тот же день Мохан принял решение вместе с Наной отправиться в гости к бывшей жене и её новому мужу, чтобы те были первыми из приглашённых на строительство непроницаемого купола цитадели богов. Лакшми оставила в его памяти добрые тёплые дружественные чувства и она будет первой, кому он предложит перейти на сторону Шести Богов. Кроме того, строительство непроницаемого купола было её правом и долгом, потому что она по-прежнему оставалась богиней Тримурти, хоть и стала женой олимпийца и обитала среди олимпийский богов.

Когда Мохан сказал об этом Нане, та ощутила укол ревности и чувство досады отразилось на её лице. Это не ускользнуло от внимания мужа.

— Что с тобой, любимая? — спросил он. — Ты недовольна?

— Приятного мало, — вздохнула она. — У меня есть повод ревновать и завидовать. Не красоте Лакшми, конечно, нет. Хоть на неё и равнялся весь ваш пантеон, но она не превосходит красотой меня. Видела я её на живой картинке в книге Шивы. Но… У неё было то, чего не перепало мне: отличная репутация.

— Но эта ценность далась ей нелегко, — усмехнулся Мохан. — Наверно, ей было сложно постоянно находиться возле подолгу пребывающего в нирване мужа и быть ему верной. Недаром по окончанию сценария судьбы она так быстро поспешила сбежать от меня.

— Надеюсь, ты не скучаешь о бывшей жене? — дрогнувшим голосом спросила Нана.

— Как и ты о бывшем муже Гефесте? — в тон ей спросил Мохан.

— Неужели ты можешь ревновать к Гефесту? Он некрасив в отличие от Лакшми.

— Любят не за красоту. Ты сама созналась, что выходила за него замуж по любви!

— Когда это я говорила?

— В летнем кафе, за столиком, мне в лицо.

— Да когда такое было?!

— Понимаю, что тебе трудно вспомнить, ведь я тогда находился в облике Эрешкигаль.

Нана напряглась, вспоминая, потёрла пальцами лоб. Наконец, что-то ей начало припоминаться.

— Ах, вот оно что! — возмущённо проговорила она. — Так это был ты! Это ты вызвал меня на откровенный разговор таким способом!

— Любимая, я же должен был многое про тебя понять!

— Как ты это сумел?! Богам слишком сложно принять образ другого бога!

— Я и не отрицаю, что это было нелегко. Но ради тебя я всегда готов на всё! Пойми, я ощущал, как любовь к тебе входит в меня. Должен же я был понять, в кого я так неумолимо влюбляюсь!

— Тебя что-то смущало? Ты сомневался во мне?

— И ты догадалась, что именно меня смущало? Почему ты изменила твоему первому мужу и не вступила в брак после него, а вела себя… ммммм… слишком свободно? Можно сказать, что я уже тогда ревновал тебя — к твоему прошлому. Но теперь я понимаю, что ты искала свою любовь.

— Надеюсь, сейчас ты не ревнуешь меня к моему прошлому?

— А ты меня? Ты не ревнуешь меня к Лакшми?

Нана смущённо поникла лицом:

— Ревную… Немного… Совсем немного…

— Тогда ты признаешь за мной право ревновать и тебя?

— Да. Но не сильно. Ведь если ревность — неотъемлемый спутник любви, то, видимо, так требуется для соблюдения гармонии. Ревность сотворила Природа-Сущее, что даже выше нас, богов. И всё же не ревнуй меня слишком сильно. У тебя нет для этого повода.

— И у тебя тоже. Лакшми останется моим другом навсегда. Не нужно ревновать к друзьям. Дружба не одно и то же, что любовь.

— И это ты пытаешься объяснить богине любви? — усмехнулась Нана.

Через несколько минут они уже переместились в самую середину одного из самых крупных и диких материков планеты, где среди необитаемых земель находился огромный дворец из голубого мрамора. Дворец этот оказался весьма огромным — как целый небольшой город. И это было логично, ведь здесь должно быть просторно и удобно богам не только олимпийского пантеона, но и месопотамцам, и пантеону Амона, а может, ещё кому-то из палестинских богов.

У Нана замерло сердце. Она уже предвкушала встречу с олимпийским пантеоном и с кем-то из месопотамских богов, но Мохан взял её за руку и они в мгновение ока оказались в покоях Гефеста и Лакшми.

Бог кузнечного дела и богиня богатства пребывали за обеденным столом, уставленным роскошным угощением. И были немало удивлены внезапно представшими перед ними Наной и Моханом. Но это не отменяло ритуала вежливости и четыре божества обменялись приветствиями и гости были приглашены к столу.

Увидев Лакшми не на живой картинке в книге Шивы, а воочию, Нана облегчённо вздохнула. Но не потому, что была разочарована в красоте бывшей жены своего любимого. Лакшми, безусловно, была прекрасна и ничуть не уступала в красоте даже ей, самой богине любви. Но выражение лица… Оно было властным, очень властным, это было лицо генерала, военного главнокомандующего, созданного не просить — приказывать. К женщине с таким выражением лица ревновать не стоило. Хотя оно очень шло Лакшми. Любую другую женщину оно сделало бы отталкивающей и непривлекательной, а Лакшми только добавляло харизмы. И кто бы мог подумать? В храмах смертных богиня Лакшми изображалась послушной и кроткой, нежно разминающей ступни своему супругу. Эти изображения вызывали тревогу и сомнения у Наны, опасения, не заскучает ли Мохан о бывшей жене, бывшей столь заботливой и кроткой. Но теперь всё беспокойство улетучилось. Она вдруг поняла, что ей нравится Лакшми и она ничуть не ревнует Мохана к ней. ” — Наверно, каждому определено своё, — подумала она. — Вот Гаятри идёт её застенчивость, она так мила и очаровательна в своей скромности, хотя любую другую женщину какие качества сделали бы скучной и непривлекательной для мужчин. Лакшми идёт быть властной, повелевающей, она так обаятельна в роли главенствующей жены, хотя другую бы это обезобразило. Эрешкигаль делает привлекательной и интересной её придурь. А другая богиня уже стала бы чем-то вроде клоуна и никакая красота не помогла бы. У каждой богини есть что-то, что украшает её саму и испортит другую. Вот почему не стоит ни завидовать, ни подражать. Следует быть собой и только собой! ”

От Гефеста Нана узнала новости их пантеона. С тех пор, как их бывшая царица Фемида исчезла и никто не мог определить её местонахождения, между олимпийцами началось настоящее разделение. Теперь на титул правителя пантеона претендовали трое богов: Гера, Посейдон и Кронос, наконец-то выбравшийся из Тартара. Остальные боги разбились на три лагеря — кто-то стоял за Геру, другие видели своим царём Посейдона, а кому-то хотелось вернуть глубокое прошлое, а с ним и власть Кроноса.

— А есть ли кто-нибудь, кто придерживается нейтралитета? — спросил Мохан.

— Да, — ответил Гефест. — Это, в основном, подземные боги. То ли они не определились, то ли не считают ни одного претендента на престол достойным правления. Мы с моей новой женой то же ни на чьей стороне.

— Как? — удивилась Нана. — Разве ты не на стороне своей матери Геры? Ты ведь всегда поддерживал её, не смотря ни на что.

— Теперь всё по-другому. Гера и Лакшми не очень ладят. Тут у меня был другой выбор: встать на сторону матери или жены. Я выбрал жену, — он улыбнулся.

” — Ого! — удивилась Нана. — Как она изменился! Гефест — на стороне жены, а не Геры?! Это что-то новенькое.»

Гефест словно угадал её мысли:

— Впервые за долгие века я осознал, что следует стремиться к счастью, а не к признанию, которое, в сущности, иллюзия, — произнёс он. — Особенно добиваться одобрения моей матери — поистине неблагодарное занятие. Да и других тоже. Кое-кто из богов осуждает меня, что я взял в жёны богиню из чужого пантеона. Что с того? Не я один.

— Кто же ещё?

— Недавно в нашем пантеоне появилась ещё одна богиня из пантеона Тримурти. У неё много имён — её зовут и Парвати, и Ума, и Кали, и Дурга… И ещё как-то. И всего за короткий срок она сошлась с Аидом и теперь они неразлей-вода, он теперь не вылазит из её дворца на северном полюсе.

— Как же это?.. — воскликнула Нана. — А как же Персефона?..

— Персефона не слишком расстроилась из-за развода. Помнится, когда Зевс отдал её в жёны Аиду, ты помогла ей полюбить Аида, чтобы ей не так печально сиделось с ним в подземном царстве треть года. Но ты поддерживала в ней не очень сильные чувства, чтобы она также не очень скучала по мужу, находясь две трети года с матерью на поверхности. Полагаю, что за время сидения в Тартаре томление и дискомфорт окончательно выдавили из неё это слабенькое и когда-то сладенькое чувство лёгкой влюблённости, более не поддерживаемое тобой. Аид и Персефона выбрались из Тартара абсолютно чужие друг другу.

— Выходит, Персефону теперь совсем некому опекать? — пробормотала Нана. — После похищения Деметры она останется без поддержки!

— Что, что? — переспросил Гефест. — Как ты сказала? Деметра похищена? Кем же?

— Да, — ответил за Нану Мохан, — Деметра похищена и Фемида тоже. Все боги нынче не застрахованы от общей опасности, от врага, который весьма силён и ненавидит богов. Всех.

И Мохан принялся рассказывать о Прометее, его армии, делах и замыслах.

Пока он говорил, Нана задумалась о Персефоне. Она всегда считала бывшую жену Аида инфантильной и беспомощной и никогда не могла понять их с матерью взаимной привязанности. Она считала глупыми переживания Деметры из-за дочери, хотя и не озвучивала своё мнение. Что было плохого в том, что Персефона жила где-то под землёй? Всё-таки богиня огромного царства, хоть и мёртвых, всё-таки живая, а каково тем богиням, что родили смертных детей и потеряли их навсегда? Ну, в самом деле, кем была бы Персефона, если не женой Аида, с её-то нерасторопностью и природной пассивностью? Какой-то богиней весны? Кто бы счёл её великой, не стань она правительницей царства смерти? Всего четыре месяца посидеть там в обществе мужа, в которого слегка влюблена — и уже статус непростого божества.

Не могла Нана также понять этого детского поведения Персефоны, даже через века не отучившейся держаться на материнский подол. Быть маменькиной дочкой очень глупо. Другое дело — папенькина дочка, как она, Нана. Это нормально: женскому божеству быть под опекой мужского божества, советоваться с ним, искать его помощи, жаловаться ему на обидчиков и требовать их наказать. Вот это вполне понятно и объяснимо!

Гефест и Лакшми очень внимательно выслушали рассказ Мохана, который растревожил и озаботил их.

Затем Мохан принялся объяснять им о том, что боги его пантеона и кое-кто из олимпийцев собираются утвердить в мире власть Шести Богов и построить цитадель — рай на земле, где все боги будут защищены от враждебных сил и смогут править этим миром без опасения. И предложил Гефесту и Лакшми участвовать в созидании цитадели, но для этого они будут обязаны признать власть и законы Шести Богов.

— Я как решит жена, — ответил Гефест.

Лакшми важно подняла подбородок и, сцепив пальцы в замок, прижала их к животу:

— Думаю, я и мой муж находимся в зоне риска быть похищенными преступником Прометеем не меньше, чем несчастные Фемида и Деметра. Я так поняла, Прометей имеет склонность потакать этим смертным во всех их прихотях. Одна из самых сильных прихотей людей — богатство. Им всегда мало, мало материальных благ, сколько ни дай. Значит, я могу быть похищена им. Как и мой нынешний муж Гефест. Он — покровитель технологий, созидания вещей, облегчающих труд людей. Люди также нуждаются в этом. Кто знает, может этот преступник захочет сделать подарок своим ненаглядным смертным и заставить Гефеста посылать им идеи, вдохновение и энергию умения изобретать нечто из ряда вон выходящее, что-то вроде вечного двигателя. И Гефест может оказаться в плену. Я приняла решение, — она важно повернула прекрасное круглое лицо в сторону мужа, — мы отправляемся туда, где мой пантеон созидает цитадель Шести Богов и остаёмся там.

— Это правильное решение, — промолвил Мохан. — Но нам также хотелось бы убедить имногих других богов перейти на нашу сторону.

За окном покоев темнело и Гефест одним мановением руки материализовал несколько золотых светильников, засиявших живыми огнями. Их свет упал на лицо бога кузнечного дела и технологий и Нана едва не ойкнула: только теперь, при чётком освещении она рассмотрела, что лицо её бывшего мужа сделалось гораздо привлекательнее, чем раньше. Черты его, вроде бы, оставались прежними: прямой крупный нос, не очень большие синие глаза, чёрные брови, чуть сросшиеся на переносице, полные губы… Над ним явно не работало никакое божество, отвечающее за красоту. Но само лицо сделалось другим. С него исчезла жалкость, неуверенность в уважении окружающих, их признании, озабоченность. Теперь на нём отчётливо отражалась самодостаточность и чувство собственного достоинства. Хоть и под каблучком красавицы-жены. ” — Сколько же я пыталась тогда сделать его красивее, — вспомнила Нана, — поработать над ним, как богиня красоты! А он не давался, всё твердил, мол, красота — это не цель для мужчины, мужчине совсем не обязательно быть красивым, мужчину красят его дела, красота — это для женщин. А влияние Лакшми сделало своё дело. Как же это она сумела подчинить этого упрямца, а я не могла? ”

Мохан попросил Гефеста и Лакшми поведать ещё что-нибудь о том, как обстояли дела в олимпийском пантеоне.

Гефест поднялся из-за стола, прошёлся вдоль огромной комнаты и развернул обширный портал, открывший панораму главного зала дворца из голубого мрамора. Тут Нана заметила, что бог-кузнец совершенно не хромал. Походка его была бодрая и уверенная и слабые ноги здорово окрепли. Она не удержалась и произнесла:

— Кто совершил это чудо, Гефест, над твоими ногами? Кто сумел излечить тебя, если все боги Олимпа считали это невозможным? Кто лучший врачеватель из богов?

— Мой доктор — всего лишь состояние счастья, которым повелевает моя Лакшми — ответил Гефест.

— Тогда за тебя можно только порадоваться, — ответила Нана. — Твоя походка… Ничуть не хуже, чем у обычного бога, всегда ступающего великолепно! — она улыбнулась.

— Благодарю, Афродита, — улыбнулся в ответ бог-кузнец.

Нана задумалась о том, почему так случилось, что из всех прекрасных богов Олимпа Лакшми выбрала именно Гефеста. И поняла: они оба были кузнецами. Да-да, и Лакшми тоже. Это была не просто богиня счастья, она являлась кузнецом счастья. В ней заключалась слишком огромная деятельная сила, чересчур колоссальная жажда руководить событиями, а не просто прити на готовенькое и довольствоваться им. Вот поэтому то, что она выбрала себе в мужья Вишну, оказалось её роковой ошибкой, а точнее, это был сценарий судьбы, не принесший ей счастья. Вишну был ей подарком, поднесённым на блюдечке, он был слишком совершенен, чтобы его переделывать, усовершенствовать. Она оказалась второй после своего идеального мужа и это было слишком не для неё. Не то, чтобы он затмевал её славу и популярность, что, в принципе, было невозможно, но так складывалось, что она всегда следовала за ним, а не он за ней. И это оказалось ей в тягость. Очевидно, ей требовалось в супруги не уже сформированное совершенство, а материал, основа, из которой она создала бы нечто из ряда вон выходящее. И это у неё получилось. Настолько получилось, что Нана даже не могла понять, почему это прежде она не замечала, что Гефест внешне не хуже других богов и если она и любила когда-то в нём что-то, то только его прекрасный внутренний мир… Внутренний! И только.

Подумала Нана также и о том, насколько, вероятно, каждый из богов плохо знает самих себя. Также, как Лакшми когда-то ошиблась, решив завладеть уже готовым совершенным мужем, так она, Инанна-Афродита думала, что может заниматься делом богини счастья, то есть, стать его кузнецом. Ведь упорно искала себе вечного возлюбленного среди смертных, думала, что сумеет не только дать ему бессмертие и вечную молодость, но и пропихнуть его в великие могучие боги. Вдохновить, наставить, подтолкнуть. Не зря папа Уран-Ану считал эту затею бредовой.

— Посмотри, доча, на тех богов, которых сделали из смертных, — назидательно говорил он. — Взять хоть Геракла. Да, среди смертных он величайший герой, его имя прогремело по многим землям. А что он стоит как бог? До сих пор он не может найти себя, мается среди богов, ощущая, что стал неинтересен. А Ганимед? Он ли пошёл дальше виночерпия богов?

— У них нет великих жён, ради которых они бы свернули горы! — смеялась тогда Нана.

А теперь появились сомнения: а вдруг существо, которому она дала бы бессмертие и вечную молодость, не преодолело бы тех высоких планок, которые бы она поставила для него? Остался бы божком, в тени великой жены, становясь ещё слабее от комплексов неполноценности, что он всего лишь муж дикой могущественной буйволицы Инанны-Афродиты и никто более? И что если ей, не знавшей техники кования великого из ничтожного, не удалось бы ни вдохновить, ни направить, ни подтолкнуть? Вот поэтому-то по окончанию сценария судьбы всё и стало на свои места. Нана получила уже готовое счастье — что делать, если она не умеет быть его создательницей? Так распорядилась природа.

Но долго размышлять не пришлось над этим, когда перед Наной предстала панорама главного зала мраморного дворца и она увидела множество знакомых лиц. Внутри всё сжалось от внезапно накатившей ностальгии. Захотелось немедленно оказаться среди них, заговорить с каждым. Сердце бешено застучало в груди. Прошлое! То самое прошлое, в котором она была златой Афродитой! Боги высших и средних ступеней, даже нимфы и сатиры, которым прежде не было доступа на Олимп без особого дозволения. Они там все и они вместе. И она, Афродита, тоже хочет туда, к ним, на пир.

— Мохан, почему бы нам прямо сейчас не отправиться туда? — пробормотала она в волнении.

— Не советую, — ответил за Мохана Гефест. — Они сейчас пьяны в драбадан и от них можно ожидать чего угодно.

Нана потёрла влажную ладонь о другую такую же мокрую ладонь. Всмотревшись в происходящее на пиру, она поняла, что пиршественный зал был устроен не так, как прежде. Он был как бы разделён на три части — длинные столы стояли тремя рядами и между каждым рядом находилось приличное расстояние.

— Как странно стоят столы, — прошептала она. — Почему?

— За каждым рядом столов сидят сторонники одного из трёх нынешних претендентов на трон богов, — пояснил Гефест. — Вот видишь: этот ряд возглавляет Гера. Кресло её, на котором прежде всегда восседала она, то самое, сотворённое мною, кресло-трон. По правую руку от неё — Афина.

— Афина всегда была настолько сильна могущественна, что могла бы и сама претендовать на престол.

— Очевидно, она слишком умна, чтобы жаждать бремени власти. Но она на стороне Геры, полагаю, потому что с Посейдоном она всегда была не в ладах, а уж Кронос для неё и вовсе тайна за семью печатями.

Нана всмотрелась в тех богов, что пировали за столом Геры. Среди них был сын Геры Арес, его сыновья, рождённые когда-то от него Афродитой — Деймос и Фобос. Увидев сыновей, Нана не почувствовала ничего особенного, что должна ощутить мать после долгой разлуки с детьми. Она была верна себе в своём старании не привязываться к детям. К счастью, Деймос и Фобос тоже не были маменькиными сынками и не пытались питать к ней слишком тёплых чувств. Они были ближе к своему отцу, богу войны, и это Нана считала правильным. Как и другой её сын от Диониса — Приап тоже тяготел к компании отца, чем к ней. И это тоже было хорошо и правильно. Но ни его, ни Диониса, за столом Геры не оказалось. Из всех значительных богов на стороне бывшей царицы Олимпа оказались только Афина и Арес — такие же извечные антагонисты, и ещё её родная сестра Гестия, остальные боги были со средних или даже низших ступеней — божки лесов и пастушьих стад. Но, видимо, сейчас Гера была рада любым сторонникам.

Другой ряд возглавлял Посейдон, присвоивший себе ни больше, ни меньше, трон самого Зевса. Он был изрядно захмелевшим, вёл себя развязано и что-то бормотал заплетающимся языком — совсем не по-царски. Нана постаралась разглядеть состав его сторонников и поняла, что он более солидный: тут были Аполлон с Артемидой и их мать Латона, Дионис с Ариадной, часть свиты Диониса, а также морские и речные божества высших, средних и низших ступеней.

Трон Кроноса оказался каким-то вовсе безвкусным, это было что-то огромное, неказистое и не радующее глаз. Трон бы до того несуразен, что казался выложенным из жёлтых кирпичей, но при ближайшем рассмотрении можно было понять, что это большие золотые плитки. Но даже золото не могло скрасить собой это несуразное седалище для правителя.

Нана подумала, что сторонниками Кроноса должны быть титаны, в своё время не перешедшие на сторону Зевса и воевавшие на стороне Кроноса и не ошиблась. Эти титаны все были за его пиршественным столом и… Вдруг она увидела, что по правую руку от трона Кроноса восседали Энлиль и сам мудрый Энки! Кроме того, там были ещё кое-кто из месопотамских богов. Нана сцепила пальцы в замок, чтобы сдержать свои эмоции. Их каких соображений месопотамские боги решили встать на сторону Кроноса? Разве они не знали, что он был врагом Урана-Ану?

Нана вдруг заметила, что Кронос и Энлиль имели внешнее сходство между собой. Это и логично, ведь они были братья и по отцу-Урану-Ану, и по матери Гее-Ки. Не все потомки этой пары были схожи между собой, но не Кронос и Энлиль. У обоих были крупные лица, резкие черты лица, небольшие глаза, острые уши, тёмные волосы, мясистые носы с могучими ноздрями, трепетавшими от распиравшего темперамента. Оба не блистали красотой, оба были пышнотелы и плечисты. Кто его знает, может они были и духовными близнецами и в силу этого и притянулись друг к другу в поисках взаимопонимания. Но что может быть общего у Энки с этими двумя диковатыми богами? Вот бы спросить, вот бы спросить… Но Гефест намекнул, что сейчас не время вести разговоры с пирующими. Кажется, Энки также пьян, как и все боги.

— Чего же все они хотят? — спросила Нана. — Что обещает каждый из претендентов на престол тем, кто на его стороне?

— Того, чего желают все боги: власти над миром, адептов, накопления сил.

— И как они намерены всё это заполучить? На что они рассчитывают?

— Пока норовят переманить на свою сторону как можно больше сторонников.

— А на чьей же стороне Гелиос?

— Ни на чьей. Ты же знаешь, он глава собственного пантеона, которым он управляет под именем Амон. Он не участвует в пирах олимпийцев. И его боги, кажется, не преследуют никакой цели. Все убиты новостями, что когда-нибудь умрут. Дааа, это на самом деле трудно принять…

— Мы не умрём. Войдём в Хаос — и выйдем, снова могущественными богами, возможно, даже более сильными, чем прежде, — промолвил Мохан. — Мы ничего не потеряем. Кто от рождения бог, тот богом и останется, если захочет.

— Но мы сами уже не будем прежними.

— Значит, мы должны стать лучшими — это будет нашей компенсацией за потерю себя прошлых.

Внезапно за пределами комнаты, где за накрытым столом беседовали боги, послышался странный шум.

Ещё через несколько секунд дверь в комнату резко распахнулась и в неё шагнул один из командиров Властей и Сил и за его спиной появилось несколько угрюмых лиц небесных воинов.

— Вишну, Гефест, Лакшми, Инанна-Афродита, — прогремел металлический голос командира. — Именем Человека мы приказываем вам проследовать за нами, туда, куда мы поведём вас!

Мохан поднялся с седалища и между его бровей пролегла упрямая гневливая складка.

— Вы приказываете нам? — проговорил он. — Это вызов — приказывать мне, правителю пантеона Тримурти? Вы так жаждете войны?

Он мысленно включил ясновидение и понял, что Властей и Сил, включая командира, было всего пятнадцать единиц. Тут можно попытаться справиться собственными силами, не вызывая на подмогу марутов.

Гефест как будто понял его и в считанные секунды в его могучих руках материализовался огромный увесистый молот.

— Я мирное божество, — произнёс бог-кузнец, — и сторонник мирного труда и творчества. Но уж если мне приходилось воевать, я был страшен. Или Прометей, мой бывший друг, так мало рассказывал вам обо мне? Вот этот молот в этих руках разил гигантов! По моему слову вода загоралась, как нефть! Однажды вы застали меня в расплох, когда я был пьян, вы заковали меня в цепи, выкованные мною же, швырнули в Тартар. Но сейчас я трезв и зол. Попробуйте сейчас завладеть мной или моей женой!

Пока он говорил, тело Мохана приобретало синий цвет и по бокам высвободилась ещё одна пара рук. В одной из них появился огненный диск, в другой булава, в третьей — лук, четвёртой он натянул тетиву.

Предполагалось, что драться будут только мужчины, но Нана понимала, что может также помочь, как богиня войны. Сосредоточившись, она принялась пытаться выпивать силы ещё не ринувшегося в бой противника и с удивлением поняла, что это не так просто, как лишить воинской энергии простого смертного. Энергия воина выходила из небесных воинов по какой-то ничтожной капле, для этого приходилось прилагать колоссальные затраты собственных сил.

Между тем, в покоях Гефеста завязалась нешуточная битва. Можно было только поражаться невиданной мощи Властей и Сил, которая была равна богам, хоть небесные воины богами и не являлись. Они выстаивали перед ударами молота Гефеста и булавы Вишну, стрелы бога Тримурти ослабляли их, но не разили наповал. Огненный диск отрезал руки и головы некоторым из них, но не умертвил. И небесные воины наносили ответные удары своими дубинами.

Нана и Лакшми забились в угол. Богиня войны старалась как могла, уже не пытаясь отнять силы у небесных воинов, но воспользовалась другой энергией, подрывающей их воинский дух, но и это срабатывало слабо. Это ужасало.

Лакшми также действовала, то и дело швыряя горсти энергетической золотой пыли в глаза небесных воинов, это приводило их в замешательство, но ненадолго.

Нана выслал мыслеформу богу Гелиосу, умоляя его о помощи. Хотя и сомневалась, что он откликнется. Она была не очень высокого мнения о божестве солнца. Он был похотливцем, когда-то назойливо домогавшимся её и выдавшим её любовные похождения с Аресом Гефесту, из-за чего и произошёл тот неприятный инцидент с сеткой над кроватью и ссылкой. Сам же Гелиос, имея собственный пантеон и тамошнюю жену по имени Мут, являлся солярным божеством под разными именами чуть ли не во всех пантеонах планеты, предавался похоти с множеством женщин, перещеголяв в этом самого Зевса.

Но неожиданное произошло через несколько секунд: Гелиос материализовался в покоях Гефеста в двух шагах от боя и тут же метнул сразу несколько ослепляющих лучей в глаза почти всем небесным воинам, отчего те разом вскричали и пришли в замешательство, но ненадолго. Тут же в комнате из воздуха соткались и другие боги пантеона Амона, которых Нана видела на картинках в книге Шивы. Это были боги Осирис, его сын Гор, боги Птах, Тот, Анубис, Хнум и другие. И все они оказались вооружены.

Мохан попробовал воспользоваться замешательством ослеплённых небесных воинов и послать мыслеформу Индре, чтобы тот привёл на помощь марутов, но с удивление понял, что мыслеформа не достигает цели. ” — Неужели мы окружены вражеским непроницаемым куполом? — подумал он. — Небесные воины способны его ставить, как и боги? Или он поставлен кем-то другим?»

Богов, выступивших против Властей и Сил было всё же меньше количеством, но это оказалось достаточно, чтобы небесные воины ощутили достаточно мощный отпор.

Гефест исчез на некоторое время с поля боя, но вернулся через несколько минут, волоча на своих широченных плечах цепи — те самые, которые ковал он сам для восставших против Зевса гигантов и в которых побывал сам в Тартаре вместе с другими богами.

— Аааа, богохульники, ужо я вас! — рявкнул он, набрасывая цепь на одного из Сил и с помощью другого из божеств заматывая в цепь небесного воина.

Казалось, что дело пошло на поправку и небесным воинам благоразумнее было бы обратиться в бегство, но не тут-то было. Им явилась подмога: крылатые воины влетали в покои Гефеста один за другим, вооружённые огненными мечами.

Один из Сил ринулся было к забившимся в угол Лакшми и Нане, но в ту же секунду за спинами двух богинь засиял холодный ослепляющий свет и обе они провалились в него, как в пустоту.

====== Часть 60 ======

Мохан закричал и ринулся к тому месту, где находились его жена и бывшая жена и откуда они исчезли в каком-то непонятном световом вихре. Но тут же услышал мыслеформу, успокаивающий голос самого Урана-Ану: «Они в безопасности». Он всё понял. Тут же им овладела такая ярость, что он взревел и ринулся прямо в толпу налетевших Крылатых.

Нана оказалась лежащей на спине и глаза её были в плену у ярчайшего света.

Но вот свет начал рассеиваться и глаза уже различали очертания многочисленных кустов роз, даже послышалось их благоухание.

Затем она видела склонившийся над ней лик отца.

— Но ведь ты же скрываешься у Метиды, — растеряно пробормотала она.

— Теперь не я один, — ответил бог неба.

Тут послышался голос Лакшми:

— Как мы оказались здесь?

— Я попросил Метиду открыть для вас портал и втянуть вас в него.

— Но там остались наши мужья!

— Вы надеялись помочь им?

— Разумеется! Мы не умеем сражаться, но наших способностей ещё никто не отнял!

— В самом деле, — Нана усиленно протирала глаза, перед которыми плавали разноцветные круги, — наши мужья остались в опасности! Зачем ты спас только нас, если не было возможности помочь и нашим мужьям? Мы хотим вернуться, мы можем сражаться своими методами!

— Теперь им есть кому помочь лучше вас. Я выслал им подмогу.

— Богов? — Нана села, ощупывая руками твердь, на которой только что лежала. Под пальцами ощущалась нежная прохладная свежая трава.

— Нет. Если ты помнишь, дочь, когда-то у меня тоже было своё войско. Так вот, я разыскал их и вернул под своё начало. И только что выслал на подмогу богам, которых угораздило попасть в эту передрягу.

— Ты хочешь сказать, что вернул себе ратичей?

— Именно.

— Но как они придут на подмогу Мохану и другим? Похоже, Прометей установил непроницаемый купол, потому что Мохан никак не мог вызвать подкрепление — марутов. Как ратичи смогут пробить этот непроницаемый купол? — Нана начала подниматься на ноги. Лакшми сделала то же самое.

— Они просто окружат его и не позволят войску Прометея взять богов в плен.

— Ты веришь в успех? Тогда зачем ты забрал оттуда нас?

— Чтобы ваши мужья могли полноценно сражаться, не тревожась о вас.

Уран-Ану провёл рукой по воздуху, очертив круг и открыв портал. Сквозь плывущие перед глазами круги Нана увидела войско ратичей, окруживших павильон из голубого мрамора. Суровые воины Сварога стояли без движения в ожидании.

— Где же ты отыскал их, отец? — спросила Нана, не отрывая глаз от того, что видела в проёме портала. — Не в Ирии же? Ирий, должно быть, разрушен, как и все остальные раи.

— Да. От Ирия не осталось ничего. Но ратичей я разыскал на земной поверхности, использовав силу ясновиденья. Их, правда, пытался прибрать себе Перун и другие не в меру расторопные божки пантеона Сварога, но по первому моему зову ратичи перешли ко мне.

Нана замолчала, наблюдая, как её Мохана схватили сразу четверо Крылатых и один из Сил принялся обматывать его цепью. Сердце богини любви бешено застучало. В плену у небесных воинов оказался и Гефест, притащивший цепи для врагов, а оказавшийся сам закованным в них, как и Гелиос-Амон и другие боги его пантеона.

Пленников следовало усадить в небесные колесницы и мчать их в обитель своего командира через воздушные туннели, потому что переместиться мгновенным способом переноса своего тела в пространстве вместе с пленниками не представлялось возможным: пленники могли не позволить переместить свои божественные тела. Поэтому без колесниц не обойдётся.

И когда небесные воины с повязанными богами покинули голубой дворец, тут-то им навстречу и вышли ратичи — воины в кольчугах и с остроконечными шлемами, вооружённые до зубов, способные сражаться ничуть не хуже войска Прометея.

У Наны появились опасения, что небесные воины упрутся донельзя в своём стремлении доставить пленников своему хозяину во что бы то ни стало и вызовут на поле битвы чуть ли не всю армию Прометея. Но этого не случилось. Очевидно, у остальных небесных воинов были и другие не менее важные дела, кроме пленения богов.

Завязался очередной бой, но длился недолго, силы были равны, да к тому же, на подмогу богам примчались кое-кто из богинь пантеона Амона и помогли освободиться тем от цепей. Боги снова взялись за оружие и тут уж перевес оказался на их стороне и стороне ратичей. Неприятель был отбит и небесное войско, наконец, отступило.

Нана и Лакшми одновременно выдохнули: шумно и с облегчением.

— Ну, мне пора, — промолвила Нана. — Мне бы хотелось побыть с тобой, папа, но… Не здесь, не при таких обстоятельствах.

— Ты торопишься к мужу? Я могу послать ему мыслеформу, как и Гефесту, и ваши мужья сами явятся за вами. А до тех пор ты можешь побыть здесь, мы можем поговорить.

— Но ведь это обитель Метиды, не так ли? — нахмурилась Нана. — Я понимаю, ты воспользовался её гостеприимством, потому что тебя жаждет заполучить в качестве пленника Прометей. А мне бы не хотелось здесь задерживаться.

— Кажется, в качестве пленника Прометей жаждет овладеть и тобой. Тебе тоже лучше побыть здесь. Да и Лакшми тоже.

— А как же созидание непроницаемого купола над земной цитаделью богов? — подала голос Лакшми. — Я считаю, мы тоже должны вложить в это свои силы. Если все боги попрячутся от войска Прометея, кто же сотворит крепость для богов?

— Я прошу вас побыть здесь недолго, — промолвил Уран-Ану и взгляд его сделался озабоченным. — Я и сам вскоре примкну к строительству крепости богов. Мне только необходимо полностью доделать одно немаловажное дело. Как вы поняли, всё это время я не просто прятался от Прометея. Каждая моя минута здесь была посвящена поискам моих воинов, моих ратичей. И не все они ещё найдены. А нам важна каждая воинская единица. И мною добыта весьма ценная информация, которая поразит богов, когда я донесу её до них. Лакшми, — обратился бог неба к богине богатства, — разумеется, все боги по-своему могущественны и значительны, но не всех жаждет заполучить в свой плен Прометей. Так что не всем есть нужда укрыться от него на какое-то время. Я понимаю твою жажду участвовать в построении крепости богов. Но сейчас ты не столько поможешь, сколько можешь создать хлопот. Прометей может снова выслать своих солдат, чтобы забрать тебя в своё логово. Значит, богам придётся всё бросить и биться за тебя, потратить силы. Прагматизм — это то, что сейчас нужнее всего. Не эмоции. Не геройство. Только прагматизм.

Лакшми скрестила руки на груди и поникла головой, сосредоточено задумавшись. Нана же ощущала, что именно эмоции захлёстывают её.

— Как я могу находиться на территории, принадлежащей Метиде? — беспокойно проговорила она. — Эта богиня была нашим врагом. Разве можно забыть то, что натворила она?

— Но ты же простила Эрешкигаль. Почему бы тебе не забыть старое и по отношению к Метиде?

— Это другое дело. Тогда и я Эрешкигаль дала сдачи, вызвав у неё болезненные роды. Только дело даже не в этом. Я примирилась с Эрешкигаль, потому что поняла, что все наши прежние распри ничто по сравнению с той бедой, что постигла всех нас: мы умрём. Может и не скоро, но умрём.

— Почему бы не рассудить так, что в сравнении с этой бедой ничто и то, что все мы пережили из-за Метиды?

— Нет, то, что совершила она, это уж слишком! К тому же, как оказалось, не такая уж это беда. Подумаешь: сойдём в Хаос и выйдем из него и восстановим своё могущество!

— А если я скажу тебе, что есть ещё одна беда, не меньшая, чем весть о том, что когда-нибудь мы умрём?

— Не верю, — пробормотала Нана, но дурные предчувствия холодком пробежали по её внутренностям. — У богов не может быть всё слишком плохо! У нас все проблемы разрешимы! Даже проблему смерти мы разложили по полочкам и нашли способ, как из неё выбраться! Мы — боги! Мы — избранные! В мире нет ничего, что могло бы стать непоправимым для нас!

— Я не говорю о непоправимости, — ответил Уран-Ану, материализуя три кресла, садясь в одно из них и жестом приглашая дочь и богиню богатства занять два других. — Я говорю о серьёзных испытаниях и ещё… О тягчайшей несправедливости, которая, увы, имеет место быть в мире.

====== Часть 61 ======

— Я уже начинаю пугаться, Дьяус, — промолвила Лакшми, опускаясь в кресло напротив бога неба.

— По правде говоря, мне самому страшно.

— Только бы мне не впасть в панику, — Нана сцепила руки в замок и также заняла кресло напротив отца. — Но говори, отец. То что должно услышать, пусть я услышу.

Уран-Ану разложил руки на подлокотнике, как бы стараясь успокоиться и говорить ровным голосом:

— Как вы думаете, что станет со смертными после того, как мы покинем этот мир?

— Честно говоря, меня это мало волновало, — пожала плечами Нана.

— Да и мне это не приходило в голову, — добавила Лакшми.

Бог неба продолжил:

— И я не задумывался. Зачем? Это всего лишь смертные, которые обязаны питать нас молитвами, обрядами и жертвоприношениями. Я бы и дальше не озаботился этой темой, если бы не информация, полученная мной после того, что я услышал, развернув портал в логово Прометея.

— Опять этот Прометей что-то затевает? — складка раздражения пролегла между бровей Наны.

— Все затеи этого неудачника теперь кажется мне обычным хулиганством, — горько усмехнулся Уран-Ану. — Но если вы хотите представить себе всю меру кошмара, о котором я даже не знаю, как рассказать… Скажите, как бы вы отнеслись, если бы однажды смертные стали сильнее и могущественнее богов? Если богам суждено умереть, а смертные нашли способ обессмертить себя? Если боги бессильны, а смертные созидают, даже планеты для себя, чтобы размножаться и не жить в тесноте? Если смертные счастливы и веселы, а боги страдают? Если смертные безнаказанно притесняют и унижают богов, а боги глотают обиды и ничего не могут с этим поделать? Что бы вы на это сказали?

Нана и Лакшми удивлённо переглянулись.

— Я бы сказала, что такого не может быть никак, — произнесла богиня богатства, — но если бы такое было бы возможно… То это даже страшнее той новости, когда мы поняли, что умрём!

— Смертные — бессмертны? — глаза Наны широко раскрылись. — Тогда зачем их называть смертными? И кто тогда они в таком случае? И как бы они могли добиться этого? Горстка их отыскала таблицы судеб и сумела воспользоваться ими, чтобы добыть себе бессмертие?

— Не горстка. Им нет числа!

— Кому — им? Ты говоришь о ком-то, кто существует на самом деле?

— Да. Они существуют и их много, невероятно много.

— Они существуют? Где?

— Не так уж далеко. Если миновать некую червоточину, можно попасть в пространство, где им принадлежит огромное количество планет, построенных ими.

Лакшми приложила кончики пальцев к вискам:

— Это бред… Я сойду с ума, если восприму это всерьёз. Смертные не могут строить планеты!

— Они не смертные.

— Они стали богами?

— Нет. Это бессмертные люди.

— Как они смогли достигнуть бессмертия? — голос Лакшми набирал нервозность.

— С помощью науки и техники.

— Наука и техника дала людям то, чем прежде владели только боги?! — вскричала богиня богатства, вскакивая с кресла и снова падая в него.

— Да.

— Я не верю! Не верю!

— Я тоже не хотел верить. Но я их видел. Вы же понимаете, бог неба не может сойти с ума. Это было и есть на самом деле.

— Они сильнее и могущественнее богов? — у Наны засосало под ложечкой от зарождающегося в глубине страха. — Чем же?

— Они строят планеты. Много планет. А мы имеем всего одну — на тысячи богов, на множество пантеонов. И она дана нам Сущим.

— Погоди… Погоди… Планета не может существовать, если из Хаоса не вышла богиня, которая могла бы её олицетворять! Наша планета появилась одновременно с Геей, слившейся с ней воедино в одну сущность!

— А вот они создают свои планеты искусственно, с помощью науки и техники, без всяких богинь. Соединяют метеориты и прочую космическую твердь воедино, скрепляют это — и получаются планетки. Не такие, конечно, как наша. Их планеты плоские, как тарелка, а не круглые, как Земля. И небольшие. Но планеток невероятно много, хватает, где расселиться этому бесчисленному народу.

— Ну, нет, эти планеты не могут быть живыми! Для жизни на планете требуется ещё и воздух!

— Они решили и эту проблему. Они выстраивают на каждой планете гигантские-башни-материализаторы, которые, улавливая космические частицы, создают молекулы, необходимые для дыхания и с помощью той же техники, воздух находится под искусственным куполом и не может улетучиться в космос. Они не нуждаются в боге неба, сила которого держала бы воздух у поверхности планеты.

Нана почувствовала, как у неё начинают дрожать руки. Существа, которые были смертными, обессмертили себя, строят планеты, не нуждаются в богине земли и в боге неба! Бывшие смертные, избавившие себя от нужды в богах! Это ужас, ужас ужасный, она не может верить этому! Но ведь это говорит её отец, говорит серьёзно, не шутит, а отец не может лгать ей, он никогда её не обманывал!

— Но кроме воздуха людям требуется вода и пища! — закричала она. — Они что, сотворили реки и озёра без помощи богов? И как у них получается что-то выращивать на земле, если почву и деревья не благословило божество урожаев, не наполнило их своей божественной энергией?

— Им не нужны ни деревья, ни то, что рождается в почве. Их приборы-материализаторы дают им воду и питание.

— Да что за материализаторы такие? Они делают всё из ничего, как мы, боги, силой своей энергии можем созидать то материальное, какое нам потребуется?

— Мммм… Не совсем из ничего. Материализаторы улавливают те мельчайшие частицы, что возникают в вакууме космоса и делают из них всё, что угодно.

— Ага… То есть, всё-таки они берут у Природы, у того, что создано Сущим, для своих нужд! А сами они не способны созидать что-то из того, что никогда не существовало! — воскликнула Лакшми. — Тогда они не могущественнее нас! Они не могут быть творцами! Они — потребленцы, научившиеся сполна пользоваться тем, что уже существует! Подумаешь, научились собирать метеориты и лепить их вместе, да ещё воздух держать какими-то куполами! А всё равно, то, на что способны боги, не могут: не творцы! Даже песчинку не создадут силой сознания! Или уже научились? — в голосе богини завибрировала насмешка.

— Когда я говорил о их могуществе, я имел в виду не это. Чтобы вы поняли меня, я расскажу о них по порядку и начну с их происхождения. Как мы все знали ещё раньше, на многих других планетах тоже существовала жизнь, там также были свои боги, их пантеоны, люди, поклонявшиеся им. Я узнал от Молящихся, что боги эти закончили так, как суждено завершить наш божественный путь: они ушли в Хаос. А смертные остались без них уже окончательно. Казалось бы, людям суждено было прожить те ресурсы, что оставили боги, как сейчас люди проживают оставленное Невидимкой, да и сгинуть через пару-тройку веков после богов. Да не тут-то было! Как мы выяснили с Метидой, в каждом пантеоне был своё отщепенец вроде нашего Прометея, который заложил что-то в матрицы-души людей, вроде божественного огня, помогающего выживать без богов. Вот когда ресурсы планеты начинали подходить к концу и человечеству грозила реальная гибель, вот тогда и срабатывал этот «огонь» в человеческих генах. Вот тогда в их головах рождались грандиозные научные и инженерные идеи, что поначалу спасали их жизни, а потом…

— А потом они обрели власть над временем и пространством, — проговорила Лакшми, — с помощью науки и техники. И что же, они стали бессмертными и их тела совершенны, как у нас, богов?

— Нет, конечно, не до такой степени. Они изменили генетику физических тел и их тела стали гораздо более выносливы, чем прежде. Всё шло постепенно. Поначалу они замедлили себе старение, продлили сам срок жизни. Потом и вовсе изобрели нечто, с помощью чего перестроили организмы так, что те обрели способность регулярно обновляться и не стареть. Появилась и бОльшая выносливость. Например, при повреждении жизненно важных органов, даже сердца и мозга, организм гибнет не сразу, а способен просуществовать несколько дней. Медицина их настолько совершенна, что способна оказать любую помощь при повреждении любого органа, восстановить повреждённый орган.

— А без помощи медицины? — Нана сощурила глаза. — Если человек ранен в сердце, допустим, в каком-нибудь безлюдно месте и врачи не успели оказать помощь в течении нескольких дней, ведь всё равно умрёт, не так ли?

— Да, тело может умереть. Но это не значит, что душе, оставшейся без оболочки придётся скитаться по миру привидением или попасть в какое-нибудь измерение для умерших. В специальных медицинских центрах ему тут же состряпают тело-клон и с помощью специального прибора, той же техники, демоны её возьми, втянут душу-матрицу в новообретённое тело.

— Довольно несовершенненькое спорное бессмертие! — фыркнула Лакшми. — Я даже не уверена, что это бессмертие. Вот тела богов способны регенерировать сами по себе, что бы с ними не сотворили. А если тело человека умерло где-то, где его так и не обнаружили, если не знают, что такой-то мёртв и нуждается в новом теле и не думают созидать для него клона? И не обнаружат даже через века, пока кости не превратятся в прах? Выходит, это будет всё-таки умершая душа, лишённая тела?

— Теоретически такое возможно, но у них существуют также приборы, способные общаться с душами без тел. Неприкаянная душа может обратиться в специальный центр, снабжённый этими приборами и потребовать себе новое тело.

— Значит, они полностью зависят от своей техники? Которая может дать сбой?

— Техника их настолько совершенна, что в последние тысячелетия не даёт никаких сбоев.

— Дааа… Надо отдать им должное: они приложили колоссальные усилия, столько труда и терпения, чтобы достигнуть того, чего достигли… Но, конечно, ничего бы у них не получилось, если бы в своё время не нашлось в среде богов маргиналов, вроде Прометея, заложивших в души-матрицы этих людей нечто, что сделало их тем, кем они являются, — прокомментировала Нана.

— Верно, но кроме науки и техники, за совершенство достижения которых они обязаны поблагодарить богоизгоев, у них есть и другие, собственные заслуги, в которых они превзошли, к сожалению, нас, богов. Этого они добились сами и, признаться, не могут не вызвать моего уважения за это. Сейчас я назову причину, по которой я счёл, что этот народ превзошёл в могуществе богов. Дело в том, что они сумели то, на что оказались не способны мы, боги: они нравственно усовершенствовали себя, они достигли таких моральных высот, каких ещё нет у нас богов!

— Ну, этого не может быть! — наморщила носик Лакшми. — Люди как ничтожные черви. Разве что те, кто усиленно служат и молятся богам способны обрести какую-то святость. А эти люди, о которых ты, Дьяус, рассказываешь, кажется, остались без богов?

— Хочешь сказать, что они больше не убивают друг друга, не воруют друг у друга, не предают, не лгут, не причиняют физических и душевных страданий? — хмыкнула Нана.

— Представьте себе, нет! Между ними царит совершенная гармония, каждая человеческая единица у них имеет цену, как будто человек это что-то на самом деле нужное и востребованное.

— Может, это оттого, что они посчитали богами себя?

— Нет! Ни один из них не желает быть богом. Каждый из них горд, что он — человек. Подумать только, их так много и при таком огромном их количестве всё-таки каждая человеческая единица может что-то стоить! При этом посмотрите на нас, богов. Ведь каждый из нас на самом деле силён и восхитителен, прекрасен, уникален, полон достоинств, а умеем ли мы достаточно ценить друг друга? Все ли до единого способны восхищаться другим богом, а не завидовать? Разве боги не плели интриги друг против друга, не предавали, не поступали несправедливо, не стремились возвыситься друг над другом? Всегда ли мы были гуманны по отношению друг к другу? Всегда ли сострадали, прощали, любили, понимали? Совершенны ли наши отношения? Ведь нас так мало в сравнении со смертными, которых гораздо больше, чем нас. Как же это мы не держимся друг за друга, не имеем мощных скрепов, что сделали бы нас как единое целое? Насколько же мы негармоничны, если не можем достигнуть единства и понимания!

— Хм… Молящиеся Сами Себе тоже говорили что-то подобное, — напряглась Нана, — их мир — мир богов, и они тоже мыслят одинаково, как единое целое, они-то имеют мощные скрепы. Но вот это-то и пугает меня. Не грозит ли такое полное единомыслие утратой индивидуальности? Не слишком ли велика плата за гармонию?

— Молящиеся-то мне и рассказали про этих людей.

— А как они называли этих людей? Бессмертные люди?

— Бессмертные люди имеют свой собственный язык и называют себя «фаги», что означает «герои».

Нана рассмеялась:

— Знакомое словцо! На одном знакомом языке «фаги» означает «пожирание». Тоже подходит этим бессмертным людям, если учесть, что при всех из достижениях они всё-таки потребленцы, а не творцы.

====== Часть 62 ======

— Согласна с тобой, — кивнула головой Лакшми. — Ну, как могут достигнуть такой гармонии потребленцы? Уж как богиня богатства я знаю алчность людей, их извечную зависть. Многим из них сколько ни дай, им всё мало, будут зарится даже на немногочисленно добро другого, даже того, кто беднее. Это человеческая природа, разве можно с ней что-то поделать?

— Выходит, можно. Они сумели искоренить в себе зависть по отношению друг к другу. Нелегко им это далось и не быстро. Но такая наука, как психология, всё же сделала своё дело. Каждый из них считает позором завидовать такому же человеку, как сам. Да и завидовать не на что. Они устранили всякую нужду в материальном, всяк из них имеет всё, что захочет и сколько захочет.

— Ну уж, — Лакшми скептически покривила губы. — Ты говоришь, что они решили пространственный вопрос, научившись строить планеты из космического мусора. Однако, если их гораздо больше, чем богов и каждая единица пожелает жить в отдельном дворце, пожалуй, тут и метеоритов в космосе не хватит, чтобы утолить такую алчность.

— Они искоренили в себе и алчность. Каждый из них имеет право на достаточно просторное жилище, но каждый также считает неправильным владеть таким огромным жильём, которое не сумеет даже обойти ежедневно. Их мышление прагматично и разумно.

— И, конечно, отсутствуют амбиции и гордыня, заставляющие вожделеть дворцы?

— Отсутствуют. Они настолько уважают и ценят друг друга, что не хотят возвышаться над себе подобными и в чём-то превосходить.

— Уравниловка! — насмешливо вздохнула Лакшми. — Наверняка умирают от скуки в своём так называемом идеальном мире от того, что у всех всё одинаково.

— Им некогда скучать. Большинство из них имеют отношение к знаниям науки и техники и всяк потенциальный изобретатель. Они не желают останавливаться на достигнутом и стремятся совершенствовать свой мир. Их главная цель — совершенствование бессмертия, которое совершенно справедливо, Лакшми, ты назвала несовершенным. Гуманитарии также совершенствуются в стремлении развлекать себе подобных с помощью искусства. Так что они решили и такую проблему, как скука.

Нана, замолкшая на некоторое время, пока её отец дискутировал с богиней богатства, вновь заговорила:

— А что же сладость любви? Неужели это чувство у них редкое явление, иногда приходящее само по себе, если они не признают даже богов любви?

— Дочь, ведь ты же даёшь большинству смертных любовь, применяя энергию, которая задействует химические элементы в их организмах и заставляет их влюбляться. Вот фаги и изобрели специальные приборы, также способные вилять на химию в их теле. Так они создают идеальные семьи. Психологи подбирают пару, идеально подходящую друг другу по всем параметрам, затем пара отправляется в специальный центр, где с помощью приборов их влюбляют друг в друга. После супругам следует время от времени посещать такие центры, чтобы обновить чувства с помощью той же техники, и продлить семейное счастье.

— Как пощёчина мне, богине любви, — произнесла Нана. — Но кроме химической любви существует ещё возвышенная духовная любовь… Это их приборы могут создать?

— Нет. Но они считают, что любви на почве химических элементов достаточно для счастья.

— И ты хочешь сказать, что эти бывшие смертные счастливее нас, богов? Твой рассказ о их счастливом мире не впечатлил меня так, чтобы я позавидовала им. Нет зависти — и всё тут! Мне было бы тошно это счастье за счёт науки, техники ипотребительства. Я не мыслю счастья без божественности и никогда не стану завидовать людям!

— И я тоже, — добавила Лакшми.

— Сейчас нам и не имеет смысла завидовать им, пока мы всё ещё боги. Но вот когда мы перестанем быть ими…

— Отец, не ты ли говорил, что мы сойдём в Хаос и выйдем из него, чтобы вернуть себе своё могущество?

— Я сильно хотел этого. Но тогда я не располагал знаниями о том, что творилось за пределами нашей общей вселенной. Боюсь, этими знаниями не владел никто из богов. У нас много серьёзных врагов, которые могут стать препятствием нашей общей великой цели. И мы до сих пор не знали о этих врагах!

— Кто наши враги? — почти разом вскричали Нана и Лакшми.

— Фаги.

— Эти людишки? — брезгливо покривилась Лакшми.

— Ты же слышала, что это за людишки.

— Они добились значительных результатов в науке и технике, но что они могут сделать нам и какое им до нас дело?

— Они ненавидят нас, богов.

— За что же? Неужто боги так уж плохо обращались с ними, неужели на других планетах у других пантеонов имело место зверство?

— Мы не хотим называть зверством их массовое убийство, — усмехнулся Уран-Ану. — По милости богов они, порою, гибли миллионами. Я сам однажды допустил потоп в своей вселенной, что устроил Энлиль. Тогда мне казалось это обычным: всё равно смертные умрут и когда-нибудь родятся снова, побыв в царстве смерти какой-то срок. Да и сейчас меня не мучает чувство вины за это. Я бог и имел право поступать так, как решил сам. Но вот фаги, кажется, не разделили бы со мной моё мнение.

— То есть, получается, что при том, что сейчас им живётся счастливее и веселее многих богов, но при этом они всё ещё не забыли обиды и полны ненависти? Обида и ненависть как-то не очень стыкуется со счастьем. Не такие уж они и счастливые, если их мысли занимает месть вместо любви, удовольствия и веселья. Жажда мести мучительна.

— Месть их просто забавляет, ведь им не так уж трудно мстить. Я бы сказал, что они смакуют её, как какое-то острое и солёное блюдо.

— Как так? Им не трудно мстить богам? Да что они вообще могут богам сделать?

— Не они — их техника. Их техника способна собирать энергию любого негативного явления и направлять его на ту или иную личность, материализуя эту энергию в болезни или другие неприятности.

— Это невозможно! Мы боги, как на нас может влиять какая-то техника!

— Сейчас не может. Пока мы всё ещё сильны. Но вот когда мы окажемся в Хаосе и ослабнем там…

— Их приборы могут достать нас даже в Хаосе?!

— Да. И оказать влияние на нашу психику. Навязать нам чувства, которые сделают нас неудачниками и заставят отказаться от борьбы за восстановление былого могущества. Например, это будет чувство вины…

— Значит, мы обречены?..

====== Часть 63 ======

— Не обязательно. Кто-то может выстоять перед давлением волн их приборов и не поддаться навязыванию. Но они уже сейчас встали на нашем пути.

— И могут помешать богам обрести власть над этим миром?

— Могут. Они видят нас и наблюдают за нами. Их техника допускает и такое.

— Они… Они идут совершенно неправильным путём, — Нана тяжело задышала, — может, мы, боги, и были, порою, жестоки со смертными, но эти фаги поступают хуже, потому что восстают против природы, а значит, против самого Сущего! Месть — это удел несчастливого. Счастливый должен забывать о ней, иначе он преступит закон!

— Возможно, у них нет другого выхода. Они обижены богами, а значит, они и боги — супостаты. Если они не будут поддерживать врагов в бедственном состоянии и позволят им хотя бы спокойно дышать, что-то не так пойдёт у них.

— А почему бы им не избавиться от противостояния с богами, простив всё и не питая вражды? Тогда бы они не были супостатами богов и просто всё забыли бы, полностью погрузившись в счастье и самосовершенствование.

— Очевидно, им не так-то просто простить.

— Выходит, при всём своём духовном росте и гармонии друг с другом они не смогли всё-таки избавиться от мстительных чувств?

— Возможно, они и не желают от них избавляться. Да и если сделают это, пожелают ли их простить боги, которых они преследовали долгое время и свели в ничто? Молящиеся поведали мне немало печальных историй, до какого состояния они доводили богов, закончивших своё бессмертие.

— И смертные… Что принадлежали когда-то нам… Что обитают сейчас на поверхности Земли миллиардами… Они тоже станут фагами?

— Скорее всего, да. Фаги обычно овладевают теми мирами, которые покинули боги, отправившись в Хаос. И начинают заниматься смертными, сначала перестраивая их под себя, перевоспитывая, делая их духовно совершенными, а после бессмертными жителями своего изобильного мира. И непременно учат ненавидеть бывших богов и преследовать их.

— То есть… — Нана нервно хохотнула. — Например, воришка, которого я превратила в крысу за попытку отнять мою сумку, родится снова человеком, обретёт бессмертие и будет шарить по Хаосу в поисках меня, чтобы отомстить?

— Да. Возможно.

— Надеюсь, эти фаги не овладели умением метаморфоз? Это серьёзный вопрос. Теперь можно ожидать любых сюрпризов после таких новостей!

Внезапно в стороне вспыхнул свет ярчайшим белым пламенем на несколько секунд, а когда погас на его месте возникли Мохан и Гефест. Нана и Лакшми разом вскричали и бросились к мужьям в объятия.

Спустя несколько минут Мохан и Гефест уже сидели в креслах своих жён и выслушивали рассказ Урана-Ану о фагах.

Нана и Лакшми же, отойдя в тень раскидистой чинары, материализовали два седалища и устроились друг против друга, чтобы побеседовать. Они обсудили услышанное, затем умолкли на несколько минут.

Первой прервала молчание Нана:

— Лакшми, я давно слышала о тебе, о богине вселенной Тримурти, супруге одного из правителей пантеона и о твоей неописуемой красоте, заставляющей всех богинь пантеона равняться на тебя. Теперь я вижу воочию, что слухи нисколько не преувеличены. Если бы в жизни ты оказалась менее прекрасной, чем на самом деле, я бы меньше уважала Мохана, решив, что у него неидеальный вкус и усомнилась бы в себе.

— Ну уж, тебе-то сомневаться в своей красоте никак не пристало, — ответила богиня богатства. — Ты сама собой опровергаешь поговорку, что жена мужем красна. Признаться, Гефест показался мне привлекательным только потому, что я узнала о том, что он был мужем самой Афродиты, прекраснейшей из олимпийских богинь. Мне ведь тоже доводилось слышать о тебе.

— Муж красен женой? — улыбнулась Нана. — Скорее, это можно сказать о тебе. Гефест сильно похорошел после сумерек. Таким он не был никогда! Как это тебе удалось сделать с ним, дорогая? Кроме того, что ты богиня богатства, ты ещё и богиня красоты, как и я?

— Признаться, я не прилагала к этому никаких усилий. Уж не знаю, как так вышло, — усмехнулась Лакшми.

— В таком случае, тебе особенно подходит ещё одно из имён: «Сотворяющая всё из ничего.»

Лакшми задумалась.

— Мне нравится это имя, — произнесла она. — Я возьму его себе, пусть это будет ещё одно из моих имён. Думаю, оно приживётся, если его дала мне сама Афродита.

— Твои имена должны быть лучшие по звучанию, соответствовать твоей красоте и могуществу. Уж если ты сумела что-то сделать из Гефеста, чего не могла я…

— Неужели?

— У него всегда была настолько железная воля, что усиленной работай он мог даже преодолевать чувства ко мне. Но с чувствами к тебе он всё-таки не справился! Надеюсь, он не раздражает тебя своими ночами в кузнице?

— Я запретила ему уходить по ночам в кузницу, — ответила Лакшми. — Он было ослушался меня… Ну, я ему кузницу развалила. Одним щелчком пальцев! Со мной шутки плохи.

Нана безудержно расхохоталась:

— О, как же он это пережил? Насколько я помню, кузница была его любимой женой! Что же он сказал на это?

— Назвал меня своей боевой горячей девочкой… Ну и с тех пор он не смеет покидать меня по ночам ради кузницы.

— Ого, так вот как с ним было нужно обращаться! Оказывается, ему по вкусу строгость, а я то всё пыталась подчинить его сюсюканьем и ласками.

— Да, во мне больше строгости, чем сюсюканья. Мужчины разные, и подход к ним нужен разный. Но если сюсюкать не умеешь, лучше и не пытаться, только хуже будет. Я старалась быть нежной с Вишну, как могла… Но, видимо, разминание ступней это не совсем то, что ему было нужно, если он то и дело убегал от меня в нирвану.

— А Гефест от меня — в кузницу. Очевидно, прятался от моего сюсюканья…

Богини рассмеялись.

— Признаться, я пыталась воспитывать Вишну и наставлять его на ум, ведь он вёл себя, порою, как мальчишка.

— А меня Гефест частенько упрекал, что я несерьёзная, как девчонка, хоть и старше его и наставлял на ум меня.

— Как часто меня одолевали мысли уйти, уйти от него, а вместо этого я шла вместе с ним в человеческие аватары, жила в теле смертных женщин, потому что одолевала тревога: он пропадёт без моего присмотра… Если ему расшибут голову, то некому будет её сложить. Вот такое неотвязное чувство одолевало меня.

— Ты была в силах проживать жизни в смертной плоти?! А на меня не хватало даже на то, чтобы почаще бывать в кузнице Гефеста, что его сильно обижало.

— А по мне, лучше уж кузница, чем муж, который то ускользает от тебя, то без умолку говорит о чём-то отдалённом, не о нас…

— Совершенно согласна с тобой.

— Так Вишну не ведёт с тобой бесед о высших истинах?

— Может, и ведёт, но он не говорил мне, что это высшие истины!

Богини снова засмеялись.

— А по мне лучше высшие истины, чем бесконечные разговоры про шестерёнки и кнопки, — улыбнулась Нана.

— А мне ближе разговоры о том, что созидает материальные блага — хоть для богов, хоть для смертных.

Обе богини снова замолчали, одновременно погрустнев.

— Мне очень страшно, — наконец, произнесла Нана. — Страшнее смерти может быть только то, когда смертные становятся сильнее богов. Однажды меня посмел ранить один смертный. В руку. Больно. Но это была, скорее, моральная боль. Я была в бешенстве от его дерзости. Правда, дерзким он стал не без наущения Афины, внушившей ему вседозволенность. Он поверил, что останется безнаказанным и это сделало его как пьяным или безумным. Смертные всегда становятся такими, когда думают, что всё им сойдёт с рук. Наверно, для них нет ничего слаще, чем глумление над богом! Именно это и является причиной того, что фаги преследуют ослабевших богов. Они подобны гиенам, храбрых только с умирающим львом!

— Хороша же эта ваша Афина! Натравить смертного на такую же богиню, как сама, могущественную богиню! Верно ведь, что плохо у нас, богов, с солидарностью, не умеем мы быть сплочёнными, как эти фаги. Да даже демоны, кажется, дружат между собой сильнее, чем мы.

Внезапно беседу двух богинь прервал истошный вопль Гефеста:

— Как?! Мы в обители этой негодяйки? Куда привёл ты нас, Уран, бог неба? Я поверил тебе и явился сюда, как в твой дом, а это дом моего злейшего врага!

Бог-кузнец вскочил с кресла и сжал огромные кулаки.

— Я найду её и разорву на клочки! Никогда ещё я не был так зол!

Нана и Лакшми вскочили со своих седалищ и поспешили к мужчинам.

— Из-за неё я был закован с собственные цепи! Из-за неё я провалялся на дне Тартара, как преступник! И теперь эта гадина шныряет где-то рядом и наверняка смеётся надо мной!

— Это что ты вдруг так разбушевался? — услышал он громкий и властный голос своей жены. Лакшми, скрестив руки на груди, приближалась к нему.

— Дорогая, ты подумай, они заманили нас в логово моего злейшего врага! — развёл в стороны огромные руки Гефест.

— Так ли уж — врага? Не похоже это на западню. Или ты не доверяешь богу неба?

— Но как он мог позвать нас в логово Метиды, а до этого затащить сюда наших жён?

— Значит, Метида не такой уж враг нам.

— Тебе хорошо рассуждать. Твой пантеона её сынок не тронул! А что он сделал с нами, олимпийцами?!

— А что сделали вы с ней? Мне рассказывали олимпийские богини, как ваш Зевс предал её. Ни одна женщина такого бы не простила!

— Ну, отомстила бы самому Зевсу лично. Зачем же так с нами со всеми?..

— Но ведь вы-то все были на стороне Зевса. Попробуй она отомстить только ему, вы бы встали за него горой. Не так ли?

Гефест промолчал, напряжённо сопя.

— Конечно, встали бы, — продолжала Лакшми, — да ты и сам понимаешь, что у неё не было другого выхода, как повязать всех богов, что могли бы помочь Зевсу, даже богов соседних вселенных. Я уверена, это была даже не месть, а самозащита. Узнай вы, что она не внутри Зевса, а где-то прячется, вы бы, небось, обшарили все вселенные, а нашли бы её и её сына и поступили бы с ними жестоко. Ну, не так я говорю?

Гефест продолжал сопеть, не отвечая ни слова.

— Так разве не было у неё права защищаться? И разве нападение — не лучшая защита?

— Это верно, — вдруг услышали боги весьма приятный бархатный мужской голос, — нападение — это лучшая защита!

====== Часть 64 ======

Все пятеро богов разом повернули головы в сторону, откуда доносился этот голос и увидели юношу, который был прекрасней, казалось, даже их самих. Рядом с ним находились уже знакомая Нане Диля и ещё одна девушка дивной красоты.

— Молящиеся Самим Себе, — произнес Гефест, — вот эта прекрасная девушка уже являлась ко мне и сказала, что имя её Ясан! — он указал на незнакомку.

— Ты хорошо сделал, Альби, что явился к нам сейчас, — произнёс Уран-Ану, обращаясь к юноше. — Я поведал четырём богам то, что уже вместе с Метидой слышал от тебя и нас всех одолел страх, а что касается меня, то страх меня и не покидал. Побеседуй, пожалуйста, с нами, развей наши тревоги, если это возможно.

— Для этого я и явился, — юноша улыбнулся лучезарной улыбкой и материализовал ещё три кресла для себя и своих спутниц.

От улыбки этого незнакомца Нане внезапно полегчало. Эта улыбка напоминала улыбку Мохана. Но теперь сам Мохан сидел в кресле угрюмый и озабоченный, очевидно, потрясённый тем, что услышал от Урана-Ану — новость о фагах.

— Если вами овладела тревога, — бодро произнёс Альби, — то поначалу я вам тревоги добавлю, а после, возможно, успокою.

— Можно сказать, ты уже добавил нам тревоги, Молящийся Сам Себе, — промолвила Нана. — Может, теперь перейдёшь уже к тому, что нас успокоит?

Альби широко улыбнулся белоснежным зубами:

— Я вижу, у тебя есть силы шутить, Афродита! Это радует. А если есть силы, то вы сумеете принять всё, что я вам скажу. Вы готовы слушать меня, боги?

— Уже слушаем, Молящийся.

Нана и Лакшми устроились на широких валиках кресел своих мужей и превратились в слух.

Лицо Альби сделалось серьёзным и в нём даже появилась какая-то суровинка.

— Итак, вы все теперь знаете, кем становятся смертные после того, как боги уходят в Хаос, окончив своё бессмертие. Они становятся врагами богов. А как вы считаете, что станет с демонами, другими врагами богов?

— Я никогда не враждовал с демонами, — ответил Гефест. — Поэтому не считаю их врагами.

— Я убил всех демонов огненным мечом и отправил их души в Хаос, — ответил Мохан. — Если бы они выбрались из Хаоса в этот мир, я бы снова их убил. Не думаю, что они выберутся сюда, пока я здесь.

— Они пробудут в Хаосе какое-то время, а после выберутся в некое пространство, которое они именуют Аша. В этом пространстве очень, очень много демонов. Ведь и прежде, задолго до появления в космосе Земли существовали другие планеты, там были не только другие пантеоны богов и люди, там были и демоны. Демоны смертны, в отличие от богов. Они могут жить веками, но убить демона возможно, в отличие от бога. Когда демон умирает и оказывается в Хаосе, он может выбраться из Хаоса и обычно каждый демон решает выйти из Хаоса в Ашу, к своим.

— И что? Демоны также владеют приборами, способными вредить нам, богам, когда мы окажемся в Хаосе?

— Не приборами. Они обычно возвращают себе все сверхспособности, которыми владели до ухода в Хаос. Но ведь богам должно быть известно, что у демонов, как и у богов существует иерархия: одни демоны более могущественны и сильны, другие слабее. Но даже слабый демон — это зло для богов. И фаги со своей техникой, и демоны, с их способностями имеют возможность вредить богам не только в Хаосе. Они в силах повлиять и на жизни и судьбы фибр богов, что также богов ослабляет.

— Куда ни кинь, везде клин, — пробормотал Уран-Ану.

— Но не всё так страшно, — проговорил Альби, делая умиротворяющий жест рукой. — Всё зависит от того, насколько сейчас вы способны поверить нам и послушать наших советов.

— Мы будем благодарны за любые советы, если они окажутся для нас приемлемыми, — промолвил Мохан. — Мы слушаем тебя, Альби, бог Молящийся Самому Себе.

— Уже сейчас, с помощью наших советов заполучив власть над миром, вы можете правильно распорядиться ею так, чтобы оградить себя от такого уровня опасности, которая грозит вам в будущем. Уже сейчас вам нужно поставить всё так, чтобы на этой планете после вашего ухода смертные никогда — никогда! не имели бы возможности стать фагами.

— Неужели это реально? — почти хором произнесло пятеро богов, слушающих Альби.

— Да. Мы, Молящиеся Сами Себе владеем Высшим Миром и нас хоть и мало, мы уже недоступны для козней врагов, потому что мы невероятно сильны. Но силы никогда не бывает много и нам хотелось бы пополнить свои ряды такими богами, как вы. Вы же к этому не готовы. Многие из тех, кто стал нами, тоже долго не были готовы к этому, но мы вели их в Высший Мир постепенно. Иных нам так и не удалось привести в свои ряды, они встали на весьма гиблый путь, и в этом немалая вина наших общих врагов — фагов и демонов, ну, и других врагов…

— Как?.. У нас есть ещё враги? — Нана поёжилась.

— Вы всё узнаете. Не всё сразу. Хочу только сказать, что у всех наших врагов имеется одно сходство: они ненавидят именно нас, божественный народ, называя нас одним общим названием — дэвы.

— Звучит не оскорбительно, — заметил Мохан. — Что такого? Мы и есть дэвы, в нашей вселенной Тримурти именно так и называли богов.

— Но когда часть вашей вселенной была отнята асуром Маздой слово «дэв» там в устах людей уже стало звучать, как слово «враг» или «нечисть», верно? Смотря как произносить это слово. Да, мы дэвы, нас, божественный народ так и зовут во всех пространствах. Но вот наши враги говорят «дэв» с ужасом, гневом, агрессией. Наши враги нисколько не желают задуматься, что они неправы и несправедливы по отношению к нам. Вот поэтому ни мы, боги Высшего Мира, ни вы, боги ещё пока земного мира не должны иметь каких-то щадящих чувств по отношению к врагам. Помните: они-то не пожалеют вас никак и цель их — гибель божественного народа, преграды на пути к Высшему Миру. Послушайте. Мы сильны и вы ещё тоже имеете кое-какие силы. Даже если сил очень, очень много, не надо растрачивать их на борьбу лично с противником. Гораздо разумнее убивать врага руками другого врага.

Пятеро богов сразу оживились, начали переглядываться между собой, приговаривая:

— В самом деле, это разумно… Это очень разумно… Но не всегда возможно… Нет, нет, не всегда…

— В вашем случае это возможно, — произнёс Альби, — если вы совершите такой порядок действий: вам придётся позволить демонам вернуться из Хаоса на землю.

— Значит, я напрасно уничтожил всех демонов, если теперь их нужно вернуть? — складка досады пролегла между бровей Мохана.

— В ловушку, которую они, сами того не понимая, приготовили для себя раньше. Демонам заранее было известно, что они погибнут от меча Калки. Но они планировали вернуться в этот мир, поэтому заранее подготовили себе тела, в которые собирались однажды вернуться. Их много сейчас на Земле, этих тел: биороботы без души с пустым взглядом, живущих по заложенной в них программе, создающей иллюзию полноценного живого человека. Это тела несовершенные и смертные, но демонам так хотелось однажды вернуться на Землю, что они были согласны и на эти тела.

— Эрешкигаль рассказывала мне про такие тела и про замыслы демонов, — заметила Нана.

— Так вот, не стоит этим замыслам мешать. Более того, хорошо бы даже помочь этим замыслам осуществиться. Демоны застряли в Хаосе, погибнув от меча Калки, но Вишну, убивший их, способен и позволить им вернуться. И тогда Землю примерно поровну заселят два народа: люди и демоны в человеческих телах.

— Они не уживутся вместе, — произнёс Мохан. — Люди и демоны были всегда извечными врагами, как и дэвы и демоны.

— Верно. Вот тут, последовав моему совету, вы столкнёте лбами двух заклятых врагов.

— Но люди Земли ещё не враги нам, — растеряно пробормотал Гефест, всего относившийся наиболее мягко к человеческому роду. — Они же ещё не стали фагами и ничем не навредили нам.

— Предпочитаешь подождать, когда это случится? — нахмурился Альби. — Так вот что я тебе скажу: на тех планетах, где боги не действовали на упреждение, люди непременно становились фагами, это стало закономерностью. Если ты сомневаешься, то попробуй хорошенько изучить мир нынешних смертных. Пока вы лежали в Тартаре, они благополучно забыли вас, а сейчас и вовсе всё большее и большее их число считает, что не нуждается в богах, позволяет себе смеяться над богами и ненавидеть их с враждебностью. Разве люди уже не заслужили себе наказание за кощунство? Нет сомнения, они с удовольствием станут фагами и будут преследовать вас. Подселите на землю демонов. Пусть жители Земли разделятся на два лагеря. Постарайтесь всё устроить так, чтобы в одних странах рождалось больше демонов, в других — людей. И пусть они будут соседями. В шахматном порядке: страна демонов — страна людей. Пусть воюют и войнам их не будет конца. Война станет наркотиком для тех и для других. Они не смогут остановиться и будут воевать, даже если не хотят. И тогда уже ни демоны Аши, ни фаги не смогут завладеть их душами, вразумить, остановить, ассимилировать в своих мирах. Они пропадут для миров Аши и фагов. Не пополнят их ряды, не увеличат их силы. Никогда. Почему я говорю, «никогда»? Потому что они будут убивать друг друга до тех пор, пока потеряют все свои силы, не превратятся в живых мертвецов, не способных ни на что. Вот тут сработает закон супостатов: чем хуже врагу, тем лучше тебе и наоборот. Чем больше ослабнут жители Земли, тем большие силы будете приобретать вы в Хаосе и после него.

— Признаться, мы планировали напитаться силами более гуманным способом, — горько усмехнулся Уран-Ану. — Я видел это так: мы заставим человечество молиться всех до одного, всем богам, что признают власть Шестерых. Не будет ни войн, ни катаклизмов, мирная жизнь у смертных… Ну, в общем, чтоб всем было хорошо. Но теперь я понял, что это невозможно!

— А вы поняли? — обратился Альби к другим богам.

— Да, я всё понял, — ответил Мохан. — И я поступлю по твоему совету: выпущу демонов из Хаоса, столько, сколько тел причитается им из половины всего населения Земли.

— А население Земли лучше увеличить, — наставительно произнёс Альби. — Дайте тела всем привидениям, скитающимся ныне без тел. Пусть люди окажутся в тесноте вместе с демонами. Это придаст стимула воевать за пространство и ресурсы. Воюя без остановки, люди и демоны поймут, что их главные враги — не дэвы. В их душах поселится вечная вражда друг к другу, а не к божественному народу.

— Да, странно, что фаги ненавидят богов, а не демонов, — задумчиво проговорил Мохан. — Ведь демоны всегда были врагами людей, а большинство богов защищало людей от демонов. Почему именно народ богов возненавидели фаги?

— Больше причин для зависти, — вздохнул Альби. — Богам легче завидовать, чем демонам, есть чему.

— А я считал, что фаги более возвышенный народ, — промолвил Уран-Ану, — и не страдают от чувства зависти, искоренив его в себе.

— Не стоит слишком восхищаться мнимой духовной возвышенностью фагов. Да, они улучшили взаимоотношения между собой, да, они более сплочены, чем многие дэвы, но в них ещё держится предостаточно низкого и неблагородного. И они не намерены от этого избавляться.

— И каково количество должно быть жителей Земли? — спросил Уран-Ану.

— Чем больше, тем лучше. Около ста миллиардов людей, и столько же — демонов.

— Выдержит ли земная кора такое населения? — засомневался Гефест.

— Если равномерно «размазать» по планете — выдержит.

— Я уже говорила как-то мужу, что и жилья на всех хватит, — заметила Нана, — если позапихивать всех в небоскрёбы…

— И продовольствием можно обеспечить, если обучить их кое-какой технике, — рассудительно произнёс Гефест, — там, построить многоярусные теплицы с подогревом от солнечных батарей, я мог бы обучить их, как эти батареи усовершенствовать…

Альби поднял вверх ладонь:

— А вот об этом не надо особо заботиться, об их благоустройстве. Иначе решат, что им нечего делить. Да, планета могла бы прокормить двести миллиардов жителей хотя бы за счёт подводных растений, которые смертные уже научились перерабатывать в полноценную пищу. Ну, и если их заставить бережней относиться к продуктам питания, это тоже избавило бы планету от голода. Да и в небоскрёбы можно было бы их набить, решив жилищную проблему, можно было бы и полюса ими заселить, если достаточно обогревать их дома и рабочие места с помощью усовершенствованных солнечных батарей… Но этого не надо. Это напоминает путь людей в фаги. Нужда жителей Земли больше пойдёт на пользу вам же. Просто позаботьтесь о заселении демонов в биологические тела и о усиленном размножении жителей Земли.

— Я богиня деторождения, — начала было Нана, — я и позабочусь. Но для этого дела можно подключить и других богинь плодородия…

— Лучше не вводить других богов в курс того, что вы узнали сейчас. Пока. Пусть это останется между вами. Дэвы земного мира — народ не очень сплочённый. Может возникнуть недопонимание и совершенно ненужные сейчас разногласия.

— Но Афродите будет нелегко справиться одной, — предположила Лакшми. — Подумайте сами, при нынешнем-то нежелании смертных женщин рожать больше одного-двух детей, а многие и вовсе предпочитают оставаться бездетными! И все ищут отговорки: то мужа нет, не с кем воспитывать детей, то материального благоустройства недостаточно. Я могу пособить, конечно, и подкинуть деньжат тем, кто на самом деле желает размножаться, это не проблема. А вот мужей желающим быть многодетными придётся подыскивать Афродите. Опять же, ей придётся лечить от бесплодия тех, кто хотел бы много детей, да не может…

— Слишком много возни! — фыркнула Нана. — Да я просто возбужу в телах миллиардов женщин повышенный инстинкт самки — и все они будут плодиться, как мыши, вопреки всему! — она громко щёлкнула пальцами, подняв вверх указательный палец.

Боги заулыбались. Альби одобрил:

— Отлично. Других богинь плодородия, конечно, тоже можно задействовать. Но не обязательно слишком много им объяснять. Достаточно просто сказать о том, что вы собирались совершить изначально: умножить население планеты, что сделать себе из них адептов и этим увеличить свои силы. Другие боги ещё не понимают, что этот план обречён на провал, так что можно воспользоваться им, как прикрытием истинной цели.

— На провал? — переспросил Уран-Ану. — Неужели мы не сумели бы если не мытьём, так катаньем, заставить смертных питать нас молитвами?

— Кое-кого, может, и заставили бы, но большинство из людей либо закостенели в безбожии, либо до фанатизма преданы другим религиям и эти религии не относятся к культам тех богов, что правили раньше, до сумерек. Кое-кто также ещё поклоняется пантеону Тримурти, но понятие веры и богов настолько искажено, что молитвы адептов и их ритуалы не достаточно питают богов, не так ли?

— Ты прав, — угрюмо отозвался Мохан. — Но мы надеялись создать новую глобальную религию Шести Богов и заставить весь земной шар принять её так, как надо, без искажений.

— Все боги, что признали бы главенство Шести Богов взяли бы новые имена, чтобы всё начать с чистого листа и не позволить людям больше ничего знать о себе и не допустить никакой новой мифологии о себе, — добавил Уран-Ану. — Все боги, что перешли на нашу сторону, получили бы свою долю, свои храмы, где принимали бы поклонение смертных под новыми именами.

— Так и говорите другим богам, — посоветовал Альби. — Ведите их к этой цели, не выдавая своих истинных намерений.

— Я должен скрыть это от Шивы и Брахмы? — спросил Мохан. — Но им может показаться странным, когда я начну возвращать демонов из Хаоса на Землю, это после того, как я их убил! Я не смогу сделать это потихоньку от них. Что мне им отвечать, когда они станут задавать вопросы?

— Молящиеся сами введут этих богов в курс дела и разложат им всё по полочкам. Но должен предупредить, что всё может пойти не так гладко, как кажется. Вы, боги, всё ещё могущественный на этой планете, но фаги непременно вмешаются в ваши планы и будут им препятствовать. Они уже занялись этим, ещё до того, как многие боги пробудились в Тартаре.

— Так, так, — взгляд Наны сделался пронзительным, — позволь мне догадаться! Власти, Силы и Крылатики на стороне Прометея, назвавшего себя Человеком. Но ведь не мог же этот неудачник додуматься самостоятельно, как подмять под себя, да ещё так надёжно, такую мощь! Я скорее поверю, что это сумели бывшие смертные, достигшие таких высот, с которых можно поплёвывать даже на богов! — жёстко проговорила она, хлопнув себя ладонями по бёдрам.

====== Часть 65 ======

— Всё верно, богиня, — кивнул Альби. — Да. Небесное войско под началом Прометея — работа лучших психологов народа фаги.

— То есть, бывшие смертные сумели убедить этих головорезов служить Прометею и нынешнему населению земли, да притом так хорошо, что я, великий древний бог неба, не сумел их переубедить перейти на мою сторону? — вскричал Уран-Ану. — Как такое могло быть? Люди лучшие психологи и ораторы, чем я, одно из величайших божеств этого мира?!

— Не забывай, что многие из этих бывших смертных намного старше тебя, — спокойно ответил Альби. — И даже старше твой матери Геи. Ведь многие планеты появились намного раньше Земли. Там были свои боги, и смертные, ставшие ныне фагами.

— Стало быть… Они старше бога неба… А значит… Опытнее и мудрее? — нервно хохотнул Уран-Ану.

— Опытнее — да. Но я не назвал бы мудрыми тем, кто преследует своих бывших богов. Это неразумно, если не говорить — аморально и неблагородно. Мы не можем принижать силы и возможности этого народа, но не стоит и слишком преувеличивать их духовные качества. При всём своём нынешнем могуществе они всё-таки остались ничтожествами.

Бог неба сцепил пальцы, чтобы унять волнение:

— Но их духовные качества как раз и восторгали меня! Ну, то, что они ненавидят нас, что они не хотят понять, что мы причиняли им вред под влиянием сценария судьбы, не находят в себе силы простить, преследуют уже ослабевших дэвов, это, разумеется, неблагородно. Однако, научиться так ценить себе подобных, чего пока не умеем мы, боги… Их гуманность по отношению друг к другу, их дружба, сплочённость, взаимопомощь…

— А откуда ты знаешь, что все эти чувства у них не выработались под воздействием враждебности по отношению к другим вселенским народам? Знаешь, дружба против общего врага бывает самой надёжной. Я поясню кое-что: фаги боятся всех, кроме себя самих. Они из тех, кто переживал смерть не один раз и погружался в ужас, проходя через неё. Страх смерти стал частью их самих и даже бессмертие не способно вытряхнуть из них это закоренелое в их душах чувство. Любой страх лишает мудрости и благородства. Он заставляет видеть вокруг врагов, способных отобрать бессмертие. И против таких врагов надо сплотиться с подобными себе, а значит, беречь таких же, как сам, беречь как самого себя. Вот и вся возвышенность и любовь их взаимоотношений! Если бы вдруг случилось так, что они потеряли бы своих врагов… Я бы взглянул, как бы стали они вариться в собственном соку и помнили бы о идеальных взаимоотношениях друг с другом!

— Получается то, что они преследуют ослабевших дэвов в Хаосе и после него только из враждебных чувств и абсурдных предположений, что те могут отобрать у них бессмертие? Это что-то вроде паранойи? — спросила Нана.

— Их предположения не совсем абсурдны, они имеют под собой почву. Если бы фаги не стали тем, кем стали, мы, боги Высшего Мира, прибрали бы их под свою власть после того, как их первоначальные боги сошли бы в Хаос. И заставили бы этих смертных молиться нам и питать нас молитвами, делать нас сильнее, ведь я говорил уже, что силы никогда не бывает много…

— Как денег, — ввернула Лакшми.

— И оставили бы их смертными? В цепи смертей и рождений?

— Да. Таков закон Природы. Человек, пожелавший стать бессмертным, нарушает их, а это худшее из зол. Природа выше богов. Но если бы эти люди были послушными богам и никак не отклонялись от законов, что давали бы им боги, то жизнь их была бы мирной и счастливой, а смерть была бы подобна сну или даже оргазму, ничем не напоминая что-то страшное. В перерывах между смертями и рождениями люди отдыхали бы в раях и снова рожались бы, чтобы молиться, молиться, молиться, появляясь на свет для служения богам. Но теперь этого уже не будет никогда. Да, наша цель — однажды победить фагов, захватить их пространство, отобрать у них все их научные и технические достижения, лишить их бессмертия и ввергнуть их в такой образ жизни, который вымотал бы все их духовные силы, что они превратились бы в привидения, не будучи в силах жить.

— Значит, предстоит великая битва между дэвами и фагами?

— Нет. Я уже говорил, что разумнее убивать врага руками другого врага, приберегая свои силы. Мы это делаем уже сейчас. Если вы послушаетесь нас, богов Высшего Мира и поселите демонов в мире людей, враги уже ослабят друг друга и не пополнят собою пространства врагов, а вы окрепнете за счёт их ослабления.

— Я верю Высшему Миру, — произнёс Мохан. — Что-то во мне говорит, что вам надо верить. Я могу прямо сейчас заняться тем, что выпущу огромное число демонов из Хаоса!

— Сначала ты должен убедить Крылатых Посланников перейти на твою сторону, — вдруг подала голос Диля.

— Трое из них уже на моей стороне. Неужели это возможно, чтобы они все послушались меня?

— Да. Они очень важны для пополнения войска богов. Если они прибавятся к марутам и ратичам, не нужно будет опасаться, что Прометей с Властями и Силами помешает вашим планам.

— А есть ли способ убедить Властей и Сил встать на нашу сторону?

— Возможность слишком мала и убеждать в чём-то Властей и Сил — неоправданно великие усилия и даже риск. Они слишком склонны поддаваться болтовне хороших психологов, их так хорошо убедили, что они быстро закостенели в этих убеждениях, что они обязаны служить людям под началом Прометея.

— Получается, если фаги отдали власть над Силами и Властями Прометею, значит, Прометей имел дело с фагами?

— Фаги с одобрением относятся к таким, как Прометей. В своё время вот такие Прометеи и позакладывали в людей что-то, что помогло сделать их прогрессивными сверх меры. Прометей их герой. Да и сейчас они намерены использовать его против дэвов.

— Навязать чувство вины богам, что они сейчас и пытаются сделать с Фемидой и Деметрой, — пробормотал Уран-Ану. – Чтобы чувство вины ослабило богов и сделало их врагами самим себе.

— Да. Это один из их замыслов. Фаги не спускают глаз с Земли. Они будут вредить любым действиям, направленных богами на пополнение своих сил, — произнесла Ясан.

— У фагов есть совершенное оружие? Они могут прийти на Землю, чтобы воевать за людей?

— Оружие есть, но пока они не могут появиться на Земле. Они находятся на слишком большом космическом расстоянии от этой планеты. Когда боги уйдут в Хаос, будет открыта червоточина, через которую они проникнут на Землю. Но сейчас червоточина закрыта для них. Они могут разворачивать порталы в этот мир, смотреть через них на происходящее на Земле, говорить через них с кем-либо из живущих на Земле, но не переходить через них. Разве что являться на этой планете в виде голограммы. Так они ведут переговоры.

— Как выглядят фаги? — спросила Нана. — Надо сказать, современные смертные выглядят иначе, чем те, что были до падения богов в Тартар. Нынешние как будто выше ростом и лица более холёные, на них столько претенциозности, гордости, независимости, уверенности в себе. Хотя ни разу не видела ни одного по-настоящему счастливого лица.

— Мы можем показать, как выглядят фаги в их собственных мирах, — ответил Альби и в считанные секунды развернул портал.

Перед изумлёнными богами тут же появились невиданные ими до сих пор лица людей.

Нана, как богиня красоты и неравнодушная к внешности других, всмотрелась в лица фагов, пытаясь понять, насколько они привлекательны. Она изумилась: почти все они сильно походили друг на друга, мало чем отличаясь. И все были подведены под один общий стандарт — их лица здорово смахивали на лица античных статуй. Те же прямые носы, точёные губы, крупные овальные глаза, тонкие брови, прямые лбы. Так когда-то изображали смертные её, богиню Афродиту, но как эти непонятные люди сумели добиться для себя такой странной внешности?

— Это с помощью науки они сделали себя такими? — поинтересовалась она.

— Да. Они изменили генетику, сделав свои лица правильными и совершенными.

— Но это глупо, так походить друг на друга! Люди представляли такими нас, мы прощали им это их невежество. Неужели это их тайное желание: иметь одну стандартную красоту на всех?

— И почему они так походят на изображения олимпийцев? — послышался голос Лакшми. — Что, изображения богов Тримурти хуже, они считают?

— Такое понятие о красоте возникло у них ещё до появления олимпийцев. Не забывайте, что фаги древнее всех богов вашей планеты. Люди считают идеальными правильные черты, это в их природе. Вот ваши смертные и сотворили себе богов по своему вкусу. Так что можно сказать, что это статуи олимпийских богов похожи на фагов, а не фаги на статуи олимпийцев! — засмеялся Альби.

— А я-то не понимала, зачем скульпторы всегда приделывали моему изображения такой длинный нос, — проворчала Нана.

Она продолжила наблюдение. Фагам надо было отдать должное: они отлично поработали над своим генофондом по части другой красоты, кроме лиц. У всех была отличная здоровая ровная кожа, пышные волосы, почти у всех — кучерявые; стройные отлично сложенные тела, не тощие, но и без лишнего жира.

Нана внимательно всмотрелась в лица фагов и тут ей снова показалось что-то не так.

Да. Это было выражение глаз. Она попыталась отыскать в нём радость, счастье взахлёб, жадность до жизни и событий — и не обнаружила их. Не то, чтобы это были глаза несчастных созданий. Нет. Просто это были глаза бесконечно сытых существ, а точнее — пересытившихся. Такие глаза бывают у тех, кто во время обеда запихнул в свой алчный желудок пищи в два раза больше, чем требуется. И жаждет лишь одного: благополучно переварить, не изблевав.

И ещё в этих глазах была усталость. Усталость существа, томящегося от бессонницы. Люди пошли против своей смертной природы — и уже расплачивались за это. Им явно не помешало бы периодически умирать, какой-нибудь лёгонькой смертью, чтобы обновляться и иметь силы жить дальше. Однозначно, эта их затея с бессмертием была идиотской.

И тут Гефест как снял с языка Наны ещё одну мысль, что пришла ей в голову:

— Не скажешь, что эти людишки сгорают от энтузиазма, слишком квёлы с виду. А Уран рассказывал нам, что они-де всё ещё проявляют интерес к технике и науке, пытаясь и дальше усовершенствовать свой мир.

— Верно, чем старше фаги, тем труднее их душам без измерения, где бы они могли отдохнуть и от жизни, и от тел.

— Так могли бы и понять это, ведь не так уж глупы.

— Да они поняли, но они загнали в ловушки самих себя. Полноценно отдохнуть от смертного тела означает отказаться и от памяти о предыдущей жизни, не войти в свежеиспечённое клонированное тело, а родиться пузатым младенцем, потерять все достижения, начать с белого листа. Никто на это не решается.

— Но где-то же они черпают силы для того, чтобы существовать дальше? Что-то изобретать, пытаться совершенствовать свой мир?

— Источник силы они берут, преимущественно, в своей ненависти к врагам. Это стимулирует дальше жить. У них даже существуют специальные центры, где они наблюдают страдания врагов — радость от мучения богов, ну и демонов, и ещё кое-кого, питает их. Усталость временно покидает их.

— Получается, они превратили себя в какое-то подобие энергетических вампиров?

— Не подобие — этоэнергетический вампиризм и есть.

— Этот гнусный народ достоин полного уничтожения! — воскликнул Мохан. — Может ли он когда-нибудь перестать существовать?

— Души бессмертны и у богов и у людей. Одно дело — довести душу до бесплотного и бессильного существования, чтобы она уже никогда не могла причинить вреда дэвам. Самый опасный враг — счастливый враг. Как видите, счастье этого народа — всего лишь видимость. Хотя и несчастным его трудно назвать.

— Если самый опасный враг, это счастливый враг, то, кажется, у нас, дэвов, есть шанс, — произнесла Нана. — Счастливый не станет так зацикливаться на врагах, как эти фаги, если, конечно, нет другого выхода и враги не дают покоя.

— Ты всё верно поняла, богиня.

— А всё-таки как-то раздражает, что смертные сумели добиться таких успехов по части жизнеустройства в обход богов, — произнёс Гефест.

— И страшит, почему такое противоестественно положение терпит Природа, что выше даже богов, — добавил Уран-Ану. — Почему она не расставить всё на свои места?

— Природа позволяет существовать злу до поры, чтобы живые существа сумели оценить добро, — пояснил Альби. — И даже допускает длительное нарушение своих же законов, чтобы, пострадав из-за отсутствия их, их же оценили.

— Это логично, — заметил Мохан.

— А что же демоны? — спросила Нана. — Всю эпоху сценария судьбы мы жили бок о бок с ними. Теперь, оказывается, у них есть собственное пространство Аша, где их гораздо больше, чем мы думали и они тоже ненавидят дэвов. Насколько счастливы и опасны эти враги? Как странно… Ведь некоторые демоны даже водились с богами и имели общие дела. А оказывается, они все поголовно — наши враги?

— Нет, не все. Были, есть и, надеюсь, будут некоторые демоны, которые отказываются в враждовать с дэвами и придерживаются нейтралитета. Правда, их очень немного. Есть даже демоны, сочувствующие дэвам, но этих ещё меньше. Такие демоны обычно не выходят из Хаоса в Ашу, а ищут пристанище где-нибудь на дальних планетах в глубоком космосе, ассимилировавшись среди гуманоидов, чтобы не стать изгоями среди своих.

— А что демоны Аши? Можно ли считать их счастливым народом?

====== Часть 66 ======

— Природа демонов такова, что они склонны к агрессии, гордыне, ну, и ещё к другим пяти саморазрушающим грехам. Всякой склонности можно противостоять и взять всё самое лучшее из своей природы вместо худшего. Но не многие демоны берутся за это. К семи саморазрушающим грехам склонны все народы, даже дэвы и гуманоиды дальнего космоса, но над демонами они довлеют слишком сильно. Это и является главной их преградой к состоянию счастья. Хотя и не скажешь, что демоны и несчастный народ. Будь он таковым, нам было бы горзадо проще его одолеть.

— Я знал благородных и даже набожных демонов, — произнёс Мохан. — И, признаться, восхищался ими. Было бы жаль, если бы они стали врагами дэвов в грядущем. Уж лучше бы поселились где-нибудь на планетах гуманоидных рас.

— А я знаю, что демоны даже способны влюбляться, — добавила Нана. — И, вроде бы, им ничто не чуждо, что богам и людям.

— Да, любовь друг к другу присутствует в их мирах, хотя их взаимоотношения не так усовершенствованы, как у фагов. Если фаги снизили вертикаль власти до минимума, если у них существует народное самоуправление и совет старост, под началом которых находится территория не больше одной улицы, то у демонов правят самые настоящие цари, которым принадлежат иногда по несколько планет. И не без того, чтобы цари время от времени воевали друг с другом, что-то не поделив.

— Значит, демоны не так опасны, как фаги, если способны мять друг другу кости, не договорившись? — высказал предположение Гефест. — И то, что у них есть враги — боги и люди, не стимулирует их дружить против таких врагов?

— Опасность демонов состоит в другом: их сверхспособности и неистовость. У фагов, можно сказать, только и есть сила в их сплочённости, она и позволяет им изобретать и искать. А демоны пользуются другим, не менее мощным оружием, чем сплочённость — они не щадят себя. Желая в гневе уничтожить врага, они не пожалеют себя, пойдут напролом, не боясь боли и смерти.

— Они смертны даже в своей Аше?

— Да, даже в пространстве, принадлежащем им, они пребывают в цепи смертей и рождений. Правда, жизнь их сама по себе намного длинней человеческой, она может тянуться долгими тысячелетиями по земному измерению и демоны никогда не стареют до состояния дряхлости, зрелый возраст это предел их старости. Но демон может погибнуть от насильственной смерти. В общем, в Аше с ними то же, что и на земле. Ведь некоторые демоны тут у вас дожили от начала веков до огненного меча Калки.

— И демоны, насколько я помню, никогда не болели, тут, на Земле, — проговорила Нана. — И в Аше у них также?

— Здоровье их гораздо крепче, чем человеческое. Они могут только страдать от ран, нанесённых оружием. Сами по себе у них болезни не возникают.

— А почему они не пользуются наукой и техникой, как фаги? — поинтересовался Гефест. — Я имею в виду, приборами, с помощью которых фаги способны причинять вред ослабленным богам, вышедшим из Хаоса и потерявшим бессмертие и божественность. Почему демоны не сконструируют такие же приборы? Фаги держат в секрете свои технические достижения?

— Демоны и сами смогли бы изобрести что-то подобное. Особенно демоны высшей касты, наиболее умные и сообразительные. Но они презирают подобные приборы людей, считая это оружием слабых существ. Они наделены собственными сверхспособностями, данными им Природой, вот они и пользуют их против ослабленных дэвов.

— Демоны не признают технику вообще?

— Нет, они пользуются бытовой техникой, транспортом — наземным и воздушным, хотя некоторые из них способны научиться летать или передвигаться по земле с огромной скоростью. Но по части военной техники они пользуются примитивным оружием, вплоть до копий и мечей, когда у них междоусобицы. Вот таким образом: ослабленных дэвов они преследуют колдовством и силой энергии от своих сверхспособностей, а друг друга лупят неусовершенствованным оружием. Это своего рода гуманность по отношению друг к другу. От раны мечом или копьём легче вылечиться и таким оружием не всегда убьёшь. А начни они метать друг в друга бомбы или хотя бы косить пулями из автоматов — вот тут и пойдёт массовый падёж…

— Значит, демоны по-своему берегут друг друга, хоть и не так ванильно, как фаги? Уж фаги-то не стали друг друга править даже мечами или хотя бы коротенькими ножечками?

— Нет, для фага ранить другого фага считается ужасным поступком. У демонов же другая философия. Тут всё идёт по принципу: всё, что не убивает тебя, то делает сильнее. Нанося друг другу тяжёлые ранения и заставляя страдать, демоны считают, что этим делают сильнее свой народ и в этом есть резон. Это укрепляет их. Хотя и не без накладок: иногда кое-кто из них во время боя впадает в такую ярость, что может нанести и смертельную рану, например, отрубить голову, пронзить сердце или разрубить напополам. Вот тут силы их души и теряют, будучи убитыми. Но чаще всего такие битвы их только закаляют. Это укрепляет их дух. Сила духа — весьма опасная вещь. Чем сильнее духом супостат демон, тем ослабевает народ дэвов.

— То, что фаги преследуют ослабевших дэвов, этот понятно. Это питает их, месть даёт им временное освобождение от усталости из-за бессмертия. Это объяснимо, что цель их жизни — это преследование дэвов. А какова цель демонов Аши? Неужели им нужно то же самое, что и фагам — мучения бывших богов? — с волнением спросила Лакшми.

— Нет, для удовлетворения тщеславия демонов этого мало. Как я уже говорил, — Альби поднял вверх указательный палец, — демоны пользуются транспортом, в том числе и межгалактическим, они странствуют по космосу, когда обнаруживают червоточины. Обычно они выискивают планеты, населённые примитивными гуманоидами и подчиняют население этих планет, выступая в роли не меньшей, чем богов.

— Гуманоиды молятся им?

— И молятся, и строят храмы, и совершают жертвоприношения, в том числе и человеческие по требованию «богов». Впрочем, случается, что на некоторых планетах демоны ведут себя относительно мягко и даже создают довольно гуманные законы для своих «адептов».

— Зачем это демонам нужно? Разве молитвы адептов могут питать демонов, как нас, богов?

— Я бы уточнил: молитвы питают их гордыню. Обретая власть и статус богов, они становятся более уверенными в себе и в своих силах, это даёт им определённые успехи. Так что по-своему молитвы приносят им определённую пользу.

— Но ведь не такую как нам? Мы от молитв смертных получаем больше, чем просто веру в свои силы! От молитв людей у нас усиливаются наши божественные способности, мы можем творить и отдавать что-то взамен людям, что нас почитают. А что дают демоны взамен тем, кто им молится?

— Ничего. Демоны не боги, они не могут дать людям ничего.

— Тогда почему гуманоиды соглашаются им молиться и строить им храмы?

— Просто чтобы демоны их не трогали.

У Наны похолодело на сердце. Память вернула её в древние времена, когда Свет, ещё ребёнок, рассуждал, что люди обязаны почитать богов только из-за страха перед их могуществом, чтобы оградить себя от бед, что могут принести боги. ” Некоторым богам люди служат, чтобы те просто их не трогали… ” Так говорил тогда Свет. ” — Он уже тогда рассуждал, как демон, — Нана прижала задрожавшую руку к сердцу, — и с демонами он водил дружбу. И я не считала, что это так уж плохо. Мы, боги, недооценивали демонов уже тогда, считая их второсортными существами. И вот, пожалуйста: они будут одними из самых наши опасных врагов, когда закончится наше бессмертие! ”

— Получается, у демонов в Аше аж два источника сил: беспощадность к себе, что делает их сильнее и статус ложных богов у адептов, который даёт им веру в себя?

— Да. Но не надо всё-таки переоценивать их мощь. У источников их сил есть и обратные стороны. Я уже говорил, что когда демоны воюют друг с другом, они могут друг друга и убить, а это уже ослабляет, а не делает сильнее. Вот и обратная сторона медали, что называется «беспощадность к себе». Да и адепты их, порою, начинают понимать, что их «боги» не такие уж боги, случаются бунты и потеря адептов. Особенное если гуманоидами удаётся овладеть силой науки и техники.

— А что из себя представляют планеты демонов в этой Аше? — снова подала голос Лакшми. — Ведь не в воздухе же они парят, если они во плоти, значит, нуждаются в тверди под ногами. Они не боги и не умеют творить. На чём живут они и чем владеют?

— Планеты им дала сама Природа-Сущее в отделённом для них пространстве. Так, как и вам была дана планета вместе с богиней, олицетворяющей её. Им планеты даются без богинь — просто шары из твёрдой субстанции, земли, металла. У вас жизнь на безвидном шаре началась благодаря богу неба, покрывшему планету атмосферой. Планеты демонов покрывает воздухом сама Природа-Сущее. Она же дала им воду, растения и даже животных. И надо отдать демонам должное: они поступают мудро, весьма бережно относясь к природе своих планет. Потому что осознают, что сами не могут созидать и если не сохранят того, что получили даром, то не получат другое взамен.

— Дааа, тут демонов трудно упрекнуть в глупости! — процедила сквозь зубы Нана. — Тут они намного мудрее людей. Люди перестали беречь природу. Мне уже довелось видеть многокилометровые леса пеньков вместо живых деревьев! О чём думают эти идиоты, если большинство из них даже не верит в богов, которые могли бы всё это им восстановить?! О, я поняла! Не веря в богов, они не верят и в своё грядущее рождение, в то, что им придётся снова родиться на загубленной ими планете! Они верят в смерть, вот и должны её получить! — взгляд Наны сделался жёстким. — Я уже уверена, что им на самом деле необходима война с демонами!

— Да, бережное отношение демонов к природе поневоле может вызвать какую-то долю уважения к ним… — задумчиво произнёс Уран-Ану.

— Да, природу своих планет они берегут, — промолвил Альби. — Но вот планеты других пространств, принадлежащие другим гуманоидным расам… Зачастую они выжимают эти планеты, как лимон, забирая их ресурсы, чтобы иметь себе запасы. Они воруют даже воду, содержа в космосе Аши огромные числа кубов замороженной воды, так, на всякий случай, а колонизированные ими планеты превращаются в пустыни с дефицитом воды. У демонов существуют даже в их пространстве космические станции, созданные на непригодных для жизни планетах, где у них выстроены гигантские склады, содержащие переправленные через червоточины грузы: металлы чёрные и цветные, дерево, минералы и другие ценные субстанции, вплоть до дерьма животных, которое делает почву плодородной. Демоны обогащаются за счёт космического пиратства.

— Хорошо устроились, — иронично хмыкнул Гефест.

— Неплохо. Хотя случается им нарываться и на конкурентов из гуманоидных рас, живущих таким же грабежом. И это технически и научно развитые расы, в том числе и по части вооружения. Когда демоны сталкиваются с ними, то обычно спасаются бегством.

— Если демоны не отказываются от пользования совершенной техникой, то почему бы им не создавать более сильное оружие, чем мечи и копья? — спросил Мохан. — Народ этот не труслив, я знаю не по наслышке. И тем более, не щадит себя. Не пристало спасаться бегством! Могли бы дать отпор этим гуманоидным грабителям, если бы имели достойное оружие.

— У демонов свои суеверия. Они считают, что если они примутся искусственно создавать совершенное оружие, основа которого всего лишь техника, с помощью знания которой такое оружие может сконструировать даже самый распоследний смертный, то они будут унижены и потеряют свои сверхспособности. Вот поэтому они и предпочитают бегство бою, столкнувшись с сильной гуманоидной расой.

— А чем они питаются? — задала очередной вопрос Лакшми. — Сколько я их помню, их основной пищей было мясо, они съедали его в огромных количествах.

— И сейчас ничего не изменилось.

— Где они берут его? У них есть фермы или они охотятся?

— Ферм почти не существует, мясо добывается охотой, но убивается ровно столько дичи, сколько требуется для пропитания, охота ради развлечения запрещена, это считается небрежным обращением с тем, что подарено Природой-Сущим.

— К слову… Фаги едят мясо? — добавила вопрос Нана.

— Да, их материализаторы складывают из молекул что-то подобное мясу. Другого мяса у них нет, поскольку у них не остаётся ни животных, ни растений после того, как боги уходя в Хаос. Природа-Сущее не дарит им ничего, как демонам, ибо людям всё дают боги в обмен на молитвы, а не она.

— Поганенько же они живут без красоты лесов, садов, водоёмов и без животных…

— Кажется, за этим они скучают менее всего. Прогресс и лёгкая жизнь за его счёт служит им огромным утешением после этих потерь. Потребленцы, кем являются люди, обычно смотрят на окружающий мир именно глазами потребленцев. Потеря воды, леса, животных это для них прежде всего утрата того, что можно съесть и одеть на себя. Если появилось что-то другое, что даёт материальное и лучшее, они с лёгкостью забудут всю эту красоту природы.

— Что же у них остаётся от души? Но ведь раньше они были другими… Я помню смертных, умевших восторгаться красотой живого мира! А теперь создаётся впечатление, что их души уже сгнили, не дождавшись нашей кончины. Получается, даже у демонов больше возвышенного, чем у людей, если они понимают, как следует ценить дары природы?

— Я бы не назвал это возвышенным, скорее это разум, прагматизм. Демоны умнее людей.

— Демоны питаются какой-нибудь другой животной пищей, кроме мяса? Они пьют молоко или едят яйца?

— Нет, у них нет ферм, где разводят молочных животных, а дикое животное подоить непросто. Кроме того, они презирают молоко, считая его пищей младенцев или пищей богов или пищей слабых. Не разводят и яйцекладущих животных, поскольку считают яйца мммм… чем-то вроде менструации.

— А как насчёт вегетарианской пищи? Они выращивают овощи или фрукты или что-то вроде злаковых или бобовых?

— Не очень много. Они очень редко рубят деревья, только если дерево погибло, его дозволено срубить и как можно рациональнее использовать. Поэтому они не расчищают леса ради пашен, а пользуются только естественными пространствами, где деревья не растут. Там они и выращивают кое-что. Или сажают фруктовые деревья. Поэтому то, что выращено из почвы у них считается особенно ценным, пищей господ, высшей касты демонов. У них даже существует определение, каким кастам и подкастам демонов дозволяются те или иные овощи и фрукты.

— Ого! Значит, общество демонов имеет кастовое деление? У нас, у богов тоже есть иерархия, но кастовое деление ведь более жёсткое, — заметил Уран-Ану.

— Да. У демонов более жёсткий распорядок, кому что дозволено и кому чем предназначено заниматься. Как и боги, они неравны, одни демоны обладают более мощными сверхспособностями, другие — средними, третьи — совсем незначительными. Вот по способностям и определяется высота принадлежности к касте.

— Однако, у богов не так. У нас иные боги были смертного происхождения, а обрели великое могущество, — заметил Мохан. — Например, Парвати и Гаятри. Возможно ли такое у демонов, чтобы из какого-нибудь ничтожного… мммм… допустим, из касты демонов-неприкасаемых вдруг обрёл какие-то необычные способности и сделал скачок в наивысшую касту, как наши Парвати и Гаятри?

— Нет, у демонов таких возможностей не существует. Душа демона пробуждается в Хаосе с определённым уровнем способностей, который ни повысится, ни понизится.

— Эге, если у них такое существует, значит должны быть недовольные! — воскликнул Гефест. — У нас тоже были и есть боги низших ступеней, но мы-то никогда их так не нагибали, мол, того нельзя или этого. Стало быть, демоны низших… как вы там говорите? каст? могут взбунтоваться, ведь терпение ни у кого не вечно, если эти самые высшие касты правят, как тираны. У нас даже против Зевса восставали, когда он перегибал палку. А тут уж и вовсе немыслимо: запрет что-то съесть, потому что ты, вроде, рылом не вышел…

— Бунт низших, да и остальных слоёв у демонов — редчайшее явление. У демонов крайне развит патриотизм по отношению к своему пространству Аше и поэтому все свои законы они считают правильными и идеальными. Изменить древний устоявшийся порядок для них величайшее кощунство и гнуснейшее предательство, худшее из преступлений и это понятие так прочно сидит в голове каждого демона, что это было бы ужасом для них — взбунтоваться против правящих каст из-за того, что им не дозволяют есть, допустим, картошку.

— У них отсутствует чувство собственного достоинства? Они не считают унижением то, что им указывают, поедать им эту самую картошку или нет?

— У каждого разное понятие о унижении. А бунты и революции обычно возникают, когда отнимают всё и нечего уже терять, Гефест. У низших каст демонов не отнимают того, что они любят больше всего: мясо. На планетах демонов огромные лесные массивы, в них полно дичи. Ни одному демону не возбраняется охотится копьями, луком и стрелами, ножами, ставить силки и сети, хоть у них и существуют специальные касты охотников и рыболовов, в обязанности которых входит снабжать население мясом.

— Если мясо — основная пища демонов, а мясо они едят в огромном количестве, то, пожалуй, никакого изобилия дичи в лесах не хватит, чтобы набивать их ненасытные брюха! — с сердцем проговорила Лакшми. — Съедят всех, вот тут и начнутся голодные бунты… И так им и надо, нашим врагам!

— Не эта самая слабая сторона наших врагов. Они едят мясо не так, как люди. Люди выбирают только некоторых животных себе в пищу, обычно травоядных, на которых охотятся хищники: копытных, зайцев, кроликов, некоторые виды птиц вроде уток, тетерева, куропаток. А демону годится в снедь мясо любого животного. Человек убивал львов, тигров, волков и лисиц только чтобы овладеть их красивыми шкурами. Демон же, убив даже хищное животное ради шкуры или ради самозащиты, обязан съесть и его мясо или отдать другим, чтобы оно было съедено и кого-то насытило, а не сгнило без пользы. А кости должны быть перемолоты и пущены на удобрение или, по крайней мере, зарыты в землю, чтобы сделать её жирнее.

— Прагматичненько… — заметил Уран-Ану. — Не придерёшься.

Альби обвёл пристальным взглядом всех пятерых богов.

— Если у вас есть желание, я могу вам показать миры Аши, что они из себя представляют.

— У меня есть желание, — сказала Нана.

— И у меня, — добавила Лакшми. — Неужели их миры сильно отличаются от мира Земли?

— Сейчас увидите.

====== Часть 67 ======

Альби очертил рукой круг и перед глазами изумлённых богов открылся странный невиданный ими до сих пор мир.

Сначала перед их взорами появился небосклон. Солнце на нём стояло в зените, но оно было ярко-красное, как на Земле, когда оно поднимается из-за горизонта или опускается за него. И небо имело такой же цвет — зари. Только если во время утренней или вечерней зари оно окрашивалось в такой цвет только частично, то тут, за гранью портала оно было таковым полностью. И это производило впечатление, как будто мир был охвачен огнём…

Затем появилось необъятное пространство воды — океан. Небо отражалось в его водах и из-за этого он казался кровавым.

После появились очертания суши, густо покрытой деревьями. Это был лес — тайга или джунгли.

Боги внимательно всматривались в то, как выглядят деревья, принадлежащие демонам и не смогли разглядеть ни одно из них с прямым ровным стволом. Они все имели чёрную, как вороново крыло, кору и причудливейшие формы. Одни из них извивались, как змеевик, другие изгибались, как обруч, третьи напоминали спираль, четвёртые и вовсе имели очертания каких-то удивительных существ — человекообразных или каких-то чудищ, пятые переплетались, как верёвка или коса и были ещё деревья, вид которых просто не поддавался описанию.

У большинства деревьев листва была тёмно-красного цвета, как на Земле — зелёного, кое-где росли плоды — мелкие, тёмные.

— Это какие-то фрукты и ягоды? — спросила Лакшми. — Демоны собирают их в лесах?

— Крайне редко. Считается, что всё, что произрастает в лесу, принадлежит животным, которые должны рано или поздно стать мясом.

Кое-где росли цветы, но трудно было сказать, красивы они или нет. Они были слишком ярки, их краски резали глаз, назойливо кричали ядовитой расцветкой.

— Эти цветы ядовиты? — спросила Нана. — Их раскраска как будто о чём-то предупреждает…

— Нет, не все. Такой цвет в пространстве демонов могут иметь самые обычные цветы. Демонам они нравятся.

Там росли и сорные травы и было удивительно, что многие из них были чёрного цвета, как кора деревьев.

Наконец, начали появляться животные.

Надо заметить, что это были существа, которые не вызвали у богов желания их погладить или слишком долго на них смотреть.

Почти все они имели сходство с многоножками или ленточными или круглыми червями, независимо от размера.

Там были твари размером с индийского слона — млекопитающее, облачённое в шкуру из голубых и серых полос, с длинным туловищем, окружённое пятнадцатью крепкими ногами, заканчивающимися не копытами, а острым крючкообразным когтем на каждой ноге. Они могли подняться на задние лапы и передними частично вскарабкаться на ствол наиболее мощного дерева, чтобы разжиться плодами. Этими же когтями они отбивались от хищников и охотников.

— Приручают ли демоны животных, чтобы использовать их для помощи себе в работе? — спросил Мохан. — Как, например, слонов или лошадей?

— Нет. Животное для них только дикое мясо, добытое на охоте.

Воображение Наны также поразили странные существа мышиного серого цвета. Они были совсем плоские, как мокрицы, и были размером с подошву от обуви взрослого человека и оторванную подошву и напоминали своим видом. По бокам у них было множество изогнутых крючкообразных коротеньких лапок, быстро передвигавшихся и нёсших плоское тело животного и по земле, и по стволам деревьев. Альби пояснил, что эти твари всеядны, приспособлены к жизни и отлично множатся и Нана мысленно окрестила их «крысы».

— Почему их животные так отвратительны? — она брезгливо наморщила нос.

— Животные зачастую своим обликом отражают состояние души разумных существ, хозяев пространства. Все эти твари — это то, что в душах демонов.

— Да? — усмехнулся Гефест. — Уф, значит, мы не так уж плохи. У нас-то животные обычно красивы видом: леопарды, антилопы, олени. За исключением каких-нибудь поганых мелких насекомых, ну, что ж, есть и у нас незначительные несовершенства…

— Да, но эти красивые животные появились, когда мы делили Землю с демонами. Получается, прежде демоны не были прежде так уж плохи, как и люди, — заметила Нана.

Между тем за гранью портала уже развернулся подводный мир.

И тут увиденное не умилило богов.

Дно водоёма устилали водные растения преимущественно чёрного цвета, как трава в лесу. И над этими водорослями шныряли существа мало схожие с рыбами. Это были странные бесформенные твари, слепленные из многочисленных щупалец, щетинок и бородавок. Одни, подобно цветам на суше, были раскрашены в самые ядовитые яркие цвета; другие сверкали тусклым серебром; третьи были чёрного или серого цвета. И они имели самые разнообразные размеры: одни были крупнее гигантского кальмара, другие были с детский кулачок. В глубинах вод также обитали животные в виде ленточных и круглых червей.

— Неужели демоны могут питаться и этими?.. — Лакшми прикрыла рукой маленький пухлый ротик.

— Нередко они пожирают их даже сырыми, урча от удовольствия!

Виденье плавно перешло из водных глубин обратно на сушу, уже в степные просторы. Потянулись борозды распаханных полей, на которых усиленно трудились демоны с мотыгами в руках — мужчины и женщины. Они все были наги, в одних только набедренных повязках, пот катил с них градом.

— У них есть степные зоны, — заметила Нана, — тут деревья вырубать не требуется, почему они не распашут больше полей, чтобы овощей и фруктов хватало не только на элитные слои? Могли бы перепахать степи вдоль и поперёк!

— Они оставляют огромные куски степи для пастбищных животных. Сами они их не пасут, это дикие животные, но тоже охотятся на них. Всё, что обитает в степи — тоже мясо.

Видение поля закончилось, на окраине поля толпы демонов окружали огромные казаны, из которых валил пар. Демоны, вооружившись длинными вилками, опускали их в клокочущее варево и доставали из него что-то длинное и чёрное, похожее либо на жирных червей, либо на тоненьких змеек и жадно урча, пожирали это.

Затем оказалось, что в примерно в десяти метрах от поля находится многоэтажное здание из какого-то коричневого материала и состояло он не менее двадцати этажей.

— Высотное здание рядом с сельской местностью? — удивилась Лакшми.

— Это, так сказать, сельский домик, — пояснил Альби. — Тоже экономия пространства. Демоны не считают рациональным каждой крестьянской семье иметь отдельный дом да ещё и с участком. Под этим домом находится и многоярусный подвал с погребами и кладовыми, где хранятся запасы продовольствия и склады, где держат овощи до тех пор, пока их не перевезут в распределители.

— Крестьяне, должно быть, не относятся к высшим кастам и им запрещено поедать овощи, что они выращивают. Если кто-то из них решится стащить из склада хоть репу, чтобы попробовать, что это такое, наверно его ждёт не меньше, чем казнь?

— Казнь — это тоже убийство, а значит, казнённый потеряет свою силу и в следующем воплощении будет ослаблен, следовательно, менее пригоден для того, чтобы приносить пользу Аше. Но каторга отлично его закалит, ведь каторга не убивает, а что не убивает, то что?..

— Делает сильнее… Разумно. Разумный народ. Серьёзный враг у нас, богов…

За многоэтажкой были разведены костры и над кострами на шомполах демоны коптили «крыс». Издалека казалось, что над огнём висят нанизанные на шомполы подошвы от обуви. Тут же находились многочисленные навесы, под которыми на протянутых проволоках сушились просоленные «крысы» и, плоские, они напоминали собой рыбу.

— Я смотрю, эти большие мокрицы популярны у этого народа, — Мохан прикрыл глаза от брезгливости.

— Ну да. Они активно размножаются, живучи, всеядны. И обитают не только в лесу, они приходят и в человеческие жилища, даже в большие города, пролазят в любые щели, пожирают даже то, что не годится в пищу. Но демонов это не слишком огорчает, обнаружив в своём жилище такую тварь, они считают, что еда сама пришла в дом. Главное, поймать. Для этого в домах даже имеются специальные ловушки.

— Ага, вот и халява! А проживая в большом городе мясо пришлось бы покупать. У демонов существует денежная система?

— Только в некоторой степени. Для покупки предметов роскоши. Всё необходимое они получают из распределителей за свою работу. По праву каждой касты.

За навесами для сушки «крыс» находилась площадка, мощёная плитами и демоны на них исступлённо плясали под какую-то дикую бесноватую музыку, исходившую от шарообразного предмета, подвешенного на цепь на турнике на краю площадки. Они подскакивали, взбрыкивали, визжали, хором выкрикивали что-то непонятное, раскачивались из стороны в сторону, поднимали кверху руки, закидывали ноги.

— Неплохо, — усмехнулась Нана. — Сколько помню демонов, любили они так повеселиться. У меня даже появились сомнения, согласятся ли демоны, погибшие от меча Калки, вернуться на Землю в какие-то смертные тела, чтобы веками воевать с людьми. Зачем это им нужно, если они могут выйти из Хаоса в Ашу, где они хозяева. Разве это не лучший вариант для них?

— А разве не лучший вариант для вас Высший Мир, что предлагаем мы вам? Однако, вас что-то настораживает, вы не готовы, вы ищите способы вернуться в низший мир и восстановить подобие прошлого. Так и у демонов. Их тоже пугает неизвестное. Они не знают мира Аши и боятся его, как бы его им не хвалили те, кто там живёт давно и зовёт их туда. Земля, Земля притягивает всех к себе, все хотят на неё вернуться, кто на ней пожил, пусть в хрупкое смертное тело, пусть без былых возможностей, но снова сюда.

====== Часть 68 ======

Между тем за гранью портала открылась обширная степь — чёрная, как будто выжженная огнём, на самом же деле это была живая растительность. Чёрная гладь, с вкраплением в неё местами каких-то ядовито-ярких степных цветов.

Тут объявились и пастбищные животные: нечто весьма крупное и длинное, сильно смахивающее на мохнатых аляписто разрисованных многоногих гусениц величиной с вагон пассажирского поезда. У них были крупные головы с челюстями, как у насекомого, которыми они ловко, как косой, срезали траву и жадно поедали.

Трава в степи оказалась весьма высокой: в ней замелькали головы людей, а точнее, демонов и трава была выше их голов ещё где-то на метр.

Демоны были вооружены копьями, луками и длинными ножами. Как и на работниках полей на них не было другой одежды, кроме набедренных повязок. Они старались как можно тише и осторожно красться к одной из пасущихся «гусениц».

Но «гусеница», очевидно, почуяв неладное, поднялась на задние пять пар лап и завертелась, озираясь кругом, шевеля мощными, с пилообразными зубами челюстями.

И вдруг с невероятной для своей громоздкости прытью ринулась туда, где прятались в толпе охотники. Она врезалась прямо в из толпу и челюсти её сжали поперёк туловища мужчину. Он заорал благим матом, неестественно изогнулся и из-под челюстей схватившей его твари хлынула кровь.

Охотники тут же с воинственными криками выскочили из своего убежища и принялись метать копья в чудовище. Однако, мохнатая аляпистая шкура того оказалась слишком прочной и её оказалось не так легко пробить.

В воздухе засвистели стрелы, вонзаясь в голову «гусеницы», но та всё не падала мёртвой, очевидно, у неё также был чересчур твёрдый череп и наконечники стрел только вонзались в обтягивающую его толстую кожу, покрытую короткой жёсткой шерстью. Очевидно, охотники пытались попасть в глаз, но это было слишком нелегко: зверь, огромный и тучный, оказался невероятно проворным.

Среди охотников находилось немало женщин и они нисколько не уступали мужчинам ни в храбрости, ни в свирепости. Одна из женщин, взревев тигрицей, ринулась прямо между изогнутыми лапами «гусеницы» под брюхо той и с силой вонзила в него длинный нож. Зверь издал душераздирающий рык, снова поднялся на пять пар задних лап. Отважной охотнице пришлось поплатиться за свой отчаянный поступок: две передние пары лап «гусеницы» с такой силой сжали плечи и шею той, что затрещали шейные позвонки и плечевые суставы и когда «гусеница» разжала лапы, женщина упала мёртвой, сжимая длинный нож и на неё повалились потроха из распоротого брюха зверя, заливая её его оранжевой кровью.

Охотники отбежали шагов на десять от своей жертвы, снова спрятавшись в траве и замерли в ожидании.

Движения «гусеницы» делались всё более медленными, вялыми.

Наконец, она рухнула на высокую чёрную траву, смяв её.

Охотники с торжествующим гиканьем бросились к ней и принялись отрезать ей голову ножами.

Несколько мужчин и женщин, склонившись над телом погибшей охотницы, зарыдали над ним.

Над другим охотником, погибшим в самом начале от челюстей чудовища, тоже склонилось несколько фигур, плача и причитая.

Ещё один мужчина, подняв вверх руку с браслетом на запястье, что-то нашёптывал на это браслет, пристально глядя в небо. Это напоминало какой-то диковинный ритуал, суеверие дикарей. На самом же деле браслет оказался вещью, далёкой от мракобесия, служа чем-то вроде рации или смартфона.

Далее видения за порталом пошли как на ускоренной киноплёнке: в небе появилось нечто кубообразное с пропелером, увеличиваясь в размерах по мере снижения к степной поверхности. И когда оно приземлилось на чёрную траву, оно оказалось в длину и в ширину примерно в два человеческих роста. Одна из его граней медленно отстала и начала опускаться и внутри куб был заполнен многочисленными контейнерами. И ещё там находилось несколько демонов.

Эти демоны оказались членами касты, в обязанность которых входила разделка туш диких животных. Они принялись сдирать с «гусеницы» её яркую мохнатую шкуру, выгребать потроха, распиливать кости и мясо и фасовать это в контейнеры, которые были на самом деле холодильными камерами. Они очистили даже кишки и тоже прибрали их в холодильники.

Затем, когда всё это добро было погружено в летающий куб, демоны из касты разделывающих туши животных также забрались в него. Вновь завращался пропеллер и куб взмыл в алое небо.

После произошло нечто совсем выходящее из ряда вон. Охотники, оплакивавшие погибших товарищей, пока демоны другой касты возились с их добычей, отправились восвояси, бросив в степи два трупа, над которыми только что рыдали, как обезумев от горя.

— А как же погребение? — поинтересовался Уран-Ану. — Что же, у них так принято, как здесь, на Земле у некоторых народов?

— Да. У охотников есть поверье: если во время охоты кто-то погиб, значит, природа требует мясо за мясо.

Тут же, как на ускоренной плёнке, произошло следующее: на брошенные трупы налетела стая пёстрых птиц размером с курицу, с перепончатыми крыльями и клювами, оснащёнными острейшими зубами. Они принялись за трапезу и через несколько минут от мертвецов остались лишь скелеты.

Но и скелетам не пришлось долго почивать под кровавым небом. Едва зубастые птицы разлетелись, набив желудки, как на их место наползли странные существа размером с кошку, на толстых паучьих лапах и множеством щупалец на спинах. Они полностью покрыли собой обглоданные кости и принялись их грызть и также быстро не оставили от них и следа.

— Я, кажется, начинаю понимать тех демонов, что хотели бы вернуться на Землю хоть в человеческие тела, лишь бы не идти в Ашу, — пробормотала Лакшми. — Вдруг кому из них суждено родиться в касте охотников и закончить вот так?

— Охотники — почётная каста. Многие демоны им завидуют. Охотники всегда при деньгах, им разрешается есть некоторые виды овощей и фруктов. Но даже не это является причиной зависти. Демоны по своей природе агрессивны, а охота и есть наилучший способ излить агрессию. У касты охотников есть возможность заниматься этим постоянно.

Степь уже сменялась другой полосой: это была пустыня. Непригодная для земледелия и для того, чтобы в ней в изобилии водилась дичь. Поэтому на пустынных землях возводили города, состоящие из многоэтажных домов.

Впрочем, находились там и дворцы, но это была привилегия проживания в них была только для демонов не просто наивысших каст, но членов правительства и… тех, кто обладал сильнейшей магией и был способен преследовать ослабевших дэвов, потерявших бессмертие.

Город демонов, что предстал перед богами, был заполнен домами в сто и больше этажей. Между ними были протянуты мосты — для транспорта и пешеходов, а также канатные дороги. Некоторые демоны, обладавшие способностью летать, порхали над шумными городами, переносясь, куда им требовалось.

В одной из частей города располагались роскошные и вычурные, но мрачные дворцы элиты.

Альби провёл рукой по порталу и вот: виденье уже показывало то, что происходило в одном из дворцов.

Внутренняя обстановка дворца также была мрачной, хоть и весьма богатой, как объяснили Молящиеся. В ней было собрано всё, что по меркам демонов считалось материально ценным: дерево, металлы, шкуры животных, устилавшие полы и мебель — всё исключительно редкое, доставленное с дальних планет глубинного космоса. Да и сам хозяин дворца демон из касты колдунов был разодет, как подобает высокопоставленной особе. На нём был балахон до пят из какой-то сверкающей алой ткани, напоминающей шёлк высшего качества, а сверху — кафтан из шкуры неведомого животного, расшитый драгоценными каменьями. Да и украшений на демоне было столько, что, казалось, они отягощали его.

Он прошёлся по анфиладе из нескольких комнат — походка у него была поистине царской. Да и внешне он был красив — свирепая холодная красота, свойственная демонам, что бывают ею наделены.

И вот он оказался в огромном зале, темнота которой освещалась лишь несколькими факелами.

Там уже находилась толпа существ, прикрытых огромными, почти в человеческий рост масками, своим ужасным видом превосходящими даже африканские. Самое страшное в этих масках было то, что у них были глаза вместо тёмных прорезей и эти неживые искусственные глаза отражали… чувства. И это были чувства такой ненависти, что можно было бы назвать его её пиком; гнева, которому нет границ; беспощадности.

За этими масками находились демоны и Молящиеся пояснили, что это демоны низших каст.

— Как? Разве представители низших каст имеют право входить во дворцы вышестоящих, если только они не слуги? — удивился Мохан.

— С особой миссией — могут. Дело в том, что даже от демонов самых низших ступеней, не обладающих особыми способностями, дэвам может быть нанесён колоссальный вред. Смотрите!

Свет факелов освещал несколько демонов, бивших ладонями в барабаны и ещё двух демонов, попеременно ударявших в подвешенные на цепях огромные металлические гонги.

Те, кто был спрятан под огромными масками, начали топтаться на месте, изображая танец.

И тут появилась толпа других танцоров — в небольших масках, прикрывавших только лицо, но не менее страшных. И они пустились в дикий пляс под грохот барабанов.

Тут запылало ещё несколько факелов и свет их упал на жертвенник, стоявший посреди зала и углубление под ним.

Разнаряженный в пух и прах колдун приблизился к жертвеннику, скинул кафтан из редких дорогих шкур и также начал исполнять ритуальный исступлённый танец, что-то выкрикивая.

Один из танцоров в масках на лице приблизился к жертвеннику и улёгся на него.

Колдун продолжая приплясывать, оказался рядом с ним и вдруг в его руках оказался нож. Он аккуратно провёл лезвием по запястью лежащего на жертвенном ложе, затем уложил его руку так, чтобы кровь стекала в углубление под жертвенником.

И когда струя крови достигла полукруглого дна углубления, покрытого багряными пятнам, колдун опустился на колени, свесив голову в углубление и принялся с жаром что-то произносить.

— Ого, демоны приносят в жертву своих же? — удивился Гефест.

— Только частично. Принесённому в жертву вскрывают вены на запястье и могут забрать почти половину его крови, но демоны настолько выносливы, что чаще всего выживают даже после такого. Иногда бывает и смертельный исход. Но в любом случае, принесшего себя в жертву ждёт награда. Даже если он скончается, демоны высших каст вычислят его следующее воплощение и по достижению совершеннолетия отвалят ему кучу денег.

— Даже если он из самой низшей касты? Какой-нибудь неприкасаемый, выполняющий самыегрязные работы? — спросил Мохан. — Неужели и таких пускают во дворцы, помогать колдунам?

— Да. Ведь эти демоны тоже приносят жертву, даже не ложась на алтарь: помогая колдуну хотя бы плясками, они отдают часть своей жизненной энергии, чтобы цель была достигнута. Это возможность для них хотя бы временно освободиться от своих прямых обязанностей выполнять грязные и тяжёлые работы, да ещё получить вознаграждение.

— И за это вознаграждение они готовы умереть? Даже если они заработают гору денег, ведь это не поможет им купить себе общественное положение? Приобрести разрешение стать членом более высокой касты? Или не заниматься тем, чем обязало их общество, например, вместо полевых работ приобрести магазин и начать торговать? Так какой смысл в деньгах, если за них нельзя ничего изменить? — недоумённо пожала плечами Нана.

— Изменить нельзя, но даже самым низшим кастам не запрещаются приобретения, красивые и дорогие вещи, чтобы вызвать зависть у других.

— И что? Увить пальцы перстнями из золота или какими-то другими ценными у них металлами, надеть браслеты с драгоценными каменьями, ожерелья и во всем этом блеске мыть туалеты или сажать редьку? — хохотнула Нана.

— Именно так. Они считают, что любой работой заниматься приятнее, если перед глазами видишь своё имущество. Демоны склонны к алчности, а в Аше они мало противостоят своим склонностям.

— И что, они считают, что стоит даже иногда умереть из-за побрякушек и стать слабее духом?

— По правде говоря, они не только тешут свою алчность и гордыню, когда идут помогать колдунам. Ими движет та же дикая неукротимая ненависть к дэвам и огромное желание причинить им зло. Ведь ритуал, что вы видели — это энергетическое нападение на одного более-менее сильного дэва или на нескольких послабее.

— И что же станет с дэвами после того, как на них провели такой ритуал?

— Чаще всего демоны преследуют своей магией тех дэвов, которые до конца бессмертия занимали высокое положение в своих пантеонах и являлись по-настоящему сильными богами, а когда их бессмертие закончилось, остались чистыми душой даже в низших мирах. Демоны этого терпеть не могут. Потому что дэвы с чистыми душами более склонны пополнить наши ряды Молящихся Самим Себе. И демоны этого ужасно не хотят. Они ненавидят наш мир, который является Высшим, они завидуют и сходят с ума от злобы. Вы спросили, что станет с дэвами после такого ритуала? Лучше всего у демонов-колдунов получается навязать ослабевшему и потерявшему бессмертие дэву страх. Страх — это главное зло. Это саморазрушение. Посели страх в душу живого существа — и вот оно теряет покой, а значит и разум, здоровье, успех, способность действовать и добиваться своих целей. Дай слабинку перед страхом — и вот, ты совершаешь ряд серьёзных ошибок и получаешь наказание от Сущего, от Природы за нарушение её законов. Ты сбиваешься с пути и идёшь уже не в нужном направлении, то есть, не в Высший мир, где счастье, любовь, защита и недосягаемость для зла, а ползаешь по низшим мирам и постепенно превращаешься во что-то вроде наркомана, зависимого от низшего. Это демонам и надо.

====== Часть 69 ======

— Но я уже сейчас боюсь идти в ваш Высший мир, — промолвила Нана. — Я его не совсем понимаю. Это ваше единомыслие… Вот что недоступно для меня сейчас! Уж не демоны Аши приложили к этому старание?

— Нет, ведь ты всё ещё божество, и ты ещё не ушла в Хаос, на тебя не может действовать их колдовство. Но я уверен, что демоны Аши уже видят тебя и когда ты лишишься бессмертия…

— Меня начнут травить, как свора псов жертву на охоте?

— Да. Но жертва жертве рознь. Уже сейчас ты может стать тигром, отражающим атаки свирепых псов или трепетной ланью, обречённой на страдание. Послушайте, боги. Вы нужны нам. Мы желаем вам добра. Мы хотим вам помочь. Мы верим в то, что однажды вы все станете частью Высшего мира. Но сейчас мы можем вам только предложить держаться за нас и послушать наших советов. Мы подготовим вас до конца бессмертия, мы научим вас, как обрести силы, а вы сделаете то, что пойдёт на благо всему народу дэвов.

— Мы думали, что обретём силы, если мы заставим всё население молиться нам, это напитает нас громаднейшей силой. Но теперь вы советуете нам заселить половину планеты демонами и заставить их воевать с людьми. Мы, конечно, поступим так, как говорите вы, но где же тогда мы напитаемся силами, как не от своих адептов?

— Мы же не отговаривали вас заставлять людей строить вам храмы и молиться вам, — улыбнулся Альби. — Одно другому не мешает: люди всегда то воевали, то молились. Работайте над тем, чтобы снова стать богами на тот срок, что вам отпущен. Сделайте адептами, кого сможете. И помните: демоны не могут преследовать лично вас, пока вы боги, но могут навредить вашим фибрам. Так что уже сейчас вам потребуются силы, чтобы защищать свои фибры. Заставьте людей молиться и воевать. И ждите наших советов. Мы никогда не откажем вам в помощи. Если мы в ответ просим помощи у вас, то не для себя. Мы-то уже в счастье и в безопасности. Мы просим помощи для народа дэвов, кем являетесь и вы.

— Подожди, Альби, — Уран-Ану поднял ладонь, — но ведь ты сказал, что наши планы заставить всех людей стать нашими адептами обречён на провал! Многие закостенели в безбожии, религию Тримурти исказили…

— Я имел в виду обречение на провал вашего изначального плана создать единый пантеон Шести Богов, заставить людей снова поклоняться вам и устроить всё так, чтобы всем было хорошо. Этот план обречён. Но если план подкорректировать, следуя нашим советам, то этот, другой план, схожий с изначальным, может и сработать, хоть частично, в какой-то степени. Мы всё будем излагать вам поэтапно, если вы прислушаетесь к нам, то может ещё всё сработать. Для начала из Хаоса должны выбраться демонами и вселиться в несовершенные тела земных людей. Женщины должны рожать, рожать, рожать. И когда на этой планете взаимоотношения демонов и людей раскаляться до бела, тогда можно и начать приобретение адептов. У людей зачастую так работает: как тревога, так и до бога.

— А ведь верно, — пробормотал Уран-Ану.

— Займитесь делом. Вишну должен как можно скорее убедить Крылатых Посланников встать под его начало. Мы поможем в этом. Афродита-Инанна, не теряя времени, позаботится о размножении тел. Уран-Ану продолжит слежку за Прометеем. Гефест… Притупи сознание людей, чтобы не так уж стремительно развивались в техническом прогрессе. Пусть не изобретают ничего нового. Тут не помешает немножечко застоя, чтобы сбить смертным спесь и самонадеянность. Так будет легче обратить их к религии. А также, чтобы легче поверить в то, что говорять религиозные проповедники, которых вы по нашему сигналу пошлёте на Землю, людям необходим… мммм… материальный коллапс. Это уже по твоей части, Лакшми. Бедные ближе к богу. Глобальный финансовый кризис, когда совсем ничего не строится, фабрики и заводы не работают, да и хлеб не бросается в пыль по небрежности — это то, что сейчас нужно.

— Постараюсь! — буркнула богиня богатства.

— И не забывайте о том, что в наши с вами замечательные планы будут активно вмешиваться демоны и фаги, если не своими машинами и колдовством, то гнусными интригами, да ещё могут навредить и другие враги дэвов…

— Чтооооо? — разом вскричали пятеро богов. — У нас есть ещё враги, кроме демонов и фагов? И все обрушатся на нас, когда мы потеряем бессмертие и ослабнем? Но это слишком ужасно! Фаги и демоны слишком сильны, если добавятся ещё враги, они раздавят нас! Мы не выдержим! Что, что это за враги?

— Я расскажу вам и о них. Но вы, кажется, пришли в ужас от рассказа о жителях Аши и фагах?

— Мы бы не испугались, останься мы богами навсегда, но они же нападут, когда мы ослабнем!

— Вот и подумайте о ваших истинных врагах. Правда, они намного ужаснее тех, кого вы считали врагами прежде?

— Мы считали самым опасным врагом Прометея и его войско. Теперь это не кажется таким уж страшным. Подумаешь, Прометей!

— А кого до Прометея вы считали своим злейшим врагом? Кто, как вам казалось, обидел вас сильнее всех и перед кем вы ощутили бессилие?

— Метида! — закричал Гефест. — Это из-за неё наступили сумерки богов и мы оказались в Тартаре!

— То, что демоны и фаги могут сделать с ослабевшими дэвами, может оказаться намного страшнее даже Тартара.

— Не могут же они отправить нас в огненную геенну? Страшнее Тартара, где просто темно и скучно — пекло! Не можем же мы ощущать боль от огня, даже если окажемся ослаблены?! — перебивая друг друга, заволновались боги.

Но взгляд Альби говорил: это возможно.

— Это страшнее того, что сделали с нами Метида и её сын! Но всё-таки почему мы должны её прощать? — не унимался Гефест.

— Чтобы действовать с ней заодно, — произнесла Ясан, чеканя каждое слово.

— Как это? Она что, может помочь нашим планам, как набраться сил, чтобы в дальнейшем демоны и прочая дрянь не наполнила наше существование ужасами?

— Подумай сам, Гефест, — продолжала Ясан. — Метида — очень могущественная богиня. Мудрость и знание — это одно из сильнейших оружий Высшего Мира, да и для низшего это тоже мощнейшая сила.

— Хотел бы я знать, какие такие знания она может дать и как сильно помочь, чтобы мы нашли в себе силы простить её!

— А что должны сделать мы, чтобы она простила нас? — вдруг промолвила Нана. — Давайте будем честны: это мы предали её прежде, чем она наказала нас. Да! Я предлагаю называть вещи своими именами. Все века эпохи, что мы теперь называем «до сумерек» я пыталась найти себе оправдание, почему я ничего не предпринимаю для того, чтобы как-то помочь Метиде. Ведь мы дружили с ней с детства, у нас были общие игры с её сёстрами-океанидами, мы вместе резвились в море, бегали по тёплому песку… Мы были счастливы! Когда справляли её свадьбу с Зевсом, я сидела ближе всех к невесте и мы весело перешёптывались во время пира. И мы дружили тот короткий период, когда она была царицей Олимпа. Так почему же, когда Зевс так поступил с ней, я не предприняла ничего? Ведь много раз приходило в голову, вот так и подмывало возбудить в Зевсе небывалую любовную тоску по Метиде, а вдруг бы он исторг её из своих кишок? Почему я это не сделала? Я боялась Зевса? Нисколько и никогда. Ни его боевых молний, ни того, что тогда Власти и Силы подчинялись ему. Я слишком могущественное божество, чтобы бояться пусть даже самого Зевса! Если бы даже он поступил со мной, как с Прометеем, я выпустила бы из себя всю божественную энергию и перевернула бы всю олимпийскую вселенную с ног на голову. Но ведь и до этого бы не дошло! Я просто наказала бы Зевса и могла бы уйти к отцу в месопотамскую вселенную, под защиту богов Урана-Ану. Так почему я не попыталась спасти Метиду? Да потому что я тогда как в воду глядела, что все любезные богам устои рухнут и ничего не останется от наших вселенных, от всего, что мы любили и власть этого нового бога, сына богини мудрости, станет гораздо отвратительней власти Кроноса… И ведь сбылись дурные предчувствия! Но это всё равно не отменяет того, что мы предали Метиду.

— Что же, Зевс не должен был ничего предпринять после того, как мойры предсказали, что сын Метиды свергнет его и других богов?!

— Мойры, — услышали боги высокий женский голос, — предсказали, что сын Метиды от Зевса будет сильнее своего отца, а не то, что он всех свергнет.

Из воздуха соткался статный силуэт высокой красивой женщины, в облике которой Нана, Гефест и Уран-Ану опознали Метиду.

— Зевс, услышав о том, что в этом мире должен появиться кто-то, кто станет сильнее его, поспешил с выводами, что это враг, который непременно поступит с ним так, как он сам поступил со своим отцом, — Метида усмехнулась.

Гефест развёл в стороны огромные руки:

— Но мы же не знали… Нам так сказал отец! Мы же не могли не поверить Зевсу!.. Он сказал: сын Метиды мог всех нас погубить, потому что стал бы сильнее его, Зевса!.. Что, что мы могли поделать?..

— Так у ж у нас, народа дэвов: каждый за себя, — Нана горько улыбнулась, — и с этим ничего нельзя поделать. Природа, она, вроде, даже сильнее богов, как мы поняли в последнее время? Вот демоны агрессивные и подвержены гордыне, а мы — каждый за свою шкуру. Это и не наша вина, разве не так?

— Природа даёт каждому живому существу выбор, — ответила Диля, — и дурные наклонности даются, чтобы их носители осознали, что всё нечистое лишает счастья и ведёт к поражению. Даже некоторые демоны понимают это. Это немногие из них, что не хотят преследовать ослабших дэвов и из-за этого поселились среди гуманоидов. Эти демоны борются со своей склонностью к агрессии. Они почти не едят мяса и много работают на земле, потому что земледелие даёт умиротворение и мудрость. Вот и дэвы могут преодолеть в себе порок, зазываемый «каждый сам за себя».

— Неужели и фаги могут противостоять пороку, называемому «богохульство»? — спросил Уран-Ану. — Неужели и тут бывшие смертные превзошли нас, богов?

— Могут. Не все фаги до единого после ухода в Хаоса выбираются из него именно в пространство фагов. Есть такие исключения, которые тоже скрываются среди гуманоидов. Правда, они не могут поклоняться богам в чужих мирах, но, по крайней мере, они и не занимаются преследованием ослабевших дэвов. Правда, таких фагов ещё меньше, чем демонов, что отступились от преследования дэвов.

— Уже легче! — шумно выдохнула Нана. — А то меня терзали мысли: ведь у нас, у богов, были любимцы, а кое у кого были и смертные дети, которых боги обожали. Как же, думалось мне, эти бывшие смертные станут фагами и будут травить тех богов, что дарили им покровительство или даже были их родителями? Мне бы не хотелось, чтобы Орфей, сочинявший чудесные гимны богам и восхитивших меня своей преданностью возлюбленной, вдруг стал фагом. Это то, что нельзя простить. Или боги, родители смертных. Я-то добилась бессмертия для всех своих детей, а как же другие богини? Например, Ахиллес, сын Фетиды, которого его мать оплакивает по сей день? Что если он станет фагом и врагом своей матери? Вот бы миновала Фетиду эта участь!

— В низшем мире нельзя оградиться ни от какой участи.

— Значит, для дэвов настоящее спасение только в Высшем Мире?

— Да. Если в низшем мире дэвы склонны к разрозненности, то в Высшем они становятся полной противоположностью этому — они делаются единым целым, ничуть не принуждая себя к этому. Это происходит как бы самом собой.

— И никто не теряет свою уникальность и индивидуальность из-за этого?

— Наоборот, усиливает их.

— Не могу поверить…

— Поверь, богиня. Ведь сейчас вы верите нам и готовы поступить так, как советуем мы?

— Мы готовы, хотя бы ради того, чтобы наказать своих врагов, — ответил Гефест.

— И накажете. Поверьте, это будет мощнейший удар по вражеским народам. Если согласитесь действовать в точности по нашим советам, то лишите демонов и фагов около ста миллиардов единиц, что могли бы пополнить их ряды. Это будут ощутимые потери для них. Опять же, страдания врагов — ваши успехи. А главное, тут есть возможность в очередной раз столкнуть лбами двух заклятых врагов дэвов, поставить ещё одну преграду, мешающую им дружить против нашего народа. Если бы так случалось как можно чаще, если бы боги на других планетах были сговорчивее, то со временем, возможно, фаги и демоны стали бы ненавидеть друг друга сильнее, чем дэвов.

— Ты так убедительно говоришь… — тихо промолвил Уран-Ану.

— А смогу я убедить вас простить? — горячо произнёс Альби. — Найдёте ли вы в себе силы простить Метиду и сумеет ли Метида простить вас? Не понять — просто простить? Только потому, что существуют враги, гораздо более опасные и для неё и для вас? Общие враги? Которые могут — могут! победить всех вас?

— Я уже простила, — почти шёпотом выдавила из себя Нана.

— И я, — добавил Уран-Ану и бросил красноречивый взгляд на Гефеста. Тот поймал взгляд и ответил:

— Что ж… Да… Мы тоже виноваты перед Метидой… Но даже если бы не было нашей вины… Да… Не время дэвам сражаться друг с другом… Время сплотиться… Я простил Метиду… Простишь ли ты нас, богиня мудрости?

Метида грустно улыбнулась:

— Уже. Богине мудрости не пристало делать глупости, когда требуется холодный разум. Мне слишком страшно, чтобы я лелеяла обиды.

====== Часть 70 ======

Прижав колени к подбородку, Свет забился под камень в глубине подземной пещеры. Стало ещё хуже после после того, как он потерял облик чудовища и стал просто уродом.

Нет, он не покажется в таком виде ни одному разумному существу. Прежде его боялись, а теперь он станет клоуном, посмешищем с этим горбом и родимым пятном на лице?

Инанна, Инанна, мать…

Казалось, теперь никого в мире он не ненавидел больше, чем её. Да что там, у него больше не доставало сил ненавидеть ещё кого-то, кроме неё. Всё это чувство отныне уходило на неё. Так поступить с сыном, с родным сыном!

Одиночество стало его уделом с того страшного дня, когда он попросил её вернуть ему красоту, а она превратила его в безобразного горбуна, твердя, что он должен раскаяться. Он больше не позволял никому видеть себя. Даже богине Земли, с которой был близок столь долгое время…

Один. Теперь всегда один. Он не желал слышать голосов, только иногда ему резал уши собственный стон.

Если кто-то появлялся рядом с ним хотя бы на расстоянии ста шагов, он наносил удар огненной струёй, вырывавшейся из его глаз. Однажды этот удар получила Аграт-бат-Махлат, пришедшая было его утешать. А богиня Земля уже понимала, что повторять её ошибки нельзя. И теперь некому было искать его под землёй. Демонов больше нет. Где они теперь? Но он, Свет, рад что их не стало. Он не хочет, чтобы они были свидетелями его глубокого унижения.

Но однажды он услышал над собой голос. Низкий, холодный, незнакомый, произнесший:

— Плачешь, слизняк?

Свет вздрогнул всем телом и его заколотило. Он выполз из-под своего камня, настроил видимость в темноте и разглядел высокую мужскую фигуру, представшую перед ним. Это был мужчина в чёрных широких длинных одеяниях. Свет сразу определил: демон. Демоны бывают внешне ничем не отличимы ни от богов, ни от людей, но Свет научился отделять одно от другого. Незнакомец смотрел на него тёмно-красными ледяными глазами, он был смугл и кожа его имела выразительное зелёное свечение, волосы были цвета смолы и всклокочены.

Свет не верил своим глазам. Неужели тот бог из пантеона Тримурти добил не всех демонов?

Но демон дерзко заговорил с ним. Мало того, что посмел нарушить уединение его, Света, великого противника самого Бога, да ещё и оскорбил, назвав слизняком. Он поплатится за это!

Из глаз Света полились два огненных луча, благополучно прошли через демона, как через воздух и вернулись обратно в глаза своего носителя.

— Кто ты, наглец, что мои лучи не могут испепелить тебя? — спросил Свет.

— Я — никто, видимость демона, не более того. Пока мы не можем ступить на эту планету во плоти. Но говорить с тобой я могу как разумное существо, не сомневайся.

— Я не позволял никому нарушать мой покой!

— Покой? О каком покое ты говоришь? Твоя душа давно не знала покоя, а сейчас ад внутри тебя!

— Что тебе с того? Ты пришёл унизить меня? Объявить мне, что я ещё более ничтожен, чем думаю, поэтому ты дал мне определение — «слизняк»?

— Сейчас ты поступаешь именно так, как это ничтожное существо! Подумать только, неужели ты тот, кого чтили орды демонов, ты тот, кто переманил на свою сторону треть войска самого Бога и сделал демонами их? Какое падение!

— Падение и есть.

— И пасть тебя заставила женщина? — демон презрительно усмехнулся. — Не Бог. Не все боги этого мира! Баба, всего лишь одна баба, да?

— Коварная и опасная… Ты не знаешь её так, как я! Это моя мать. Она всегда наносила мне удар именно в спину… И у неё нет слабых мест…

— Ну, точно, это слова слизняка, боящегося бабы! — захохотал демон.

— Замолчи, демон! Как бы то ни было, я выше тебя, я — бог! Никогда, никогда демон не станет равен богу!

— Мы, демоны уже выше вас. Вы, боги, умрёте. Мы — бессмертны.

— Этого не может быть. Вы уже умерли! Ты — бесплотная душа демона, поэтому тебя не берут мои испепеляющие лучи!

— Я живее всех живых, потому что моя истинная сущность сейчас находится в Аше, где я бессмертен.

— В какой ещё Аше?

— Вот послушай меня. Я расскажу тебе про Ашу. Когда демон навсегда покидает Землю, его ждут в пространстве, которое называется Аша, его уже ожидают его братья, его народ — другие демоны…

И тут Свет услышал от незнакомца повествование примерно такого рода, что было рассказано Альби Метиде и её гостям. Свет понял: демоны оказались сильнее, чем считал он и целью их являлось преследование и месть бывшим богам, которых ещё называли народом дэвов.

— Мне всё понятно, — сквозь зубы проговорил он, — моим унижениям не будет конца! На Земле я был врагом богов и изгоем, а когда придёт конец моему бессмертию, меня будут одолевать демоны, ловить, как кошка мышь, чтобы жестоко измучить, прежде, чем сожрать.

— Мы мучаем не всех дэвов, — глухим голосом произнёс демон. — Кое-кого мы не только не трогаем, но даже помогаем, если, конечно, дэв соглашается на сотрудничество.

— Понятно. Предатели есть в каждом народе.

— Предать можно только тех, кого ты любил или кто любил тебя. Что было тебе дорого. Кто был дорог тебе из богов? Или кто дорожил тобой? Может быть, богиня Земли?

— Я только пользовался ею.

— А может, твоя мать? Ты ведь видел в ней не только мать, не так ли?

— Я больше не желаю ничего слушать про это чудовище! — глаза Света полезли на лоб. — Моя ненависть убьёт меня раньше, чем иссякнет моё бессмертие!

— И что с того? Тебе жаль тех несколько веков, что ты мог бы ещё просуществовать ничтожным горбуном?

— Зачем ты издеваешься надо мной, напоминая мне, что я жалкий горбун?! Представь себе, я не забываю об этом ни на минуту!

— Сильный думает о мести, а не жалеет себя!

— Как?! — в ярости проорал Свет, выпучив дикие глаза. — Как я отомщу ей, если сейчас она стала сильнее вдвое, спутавшись с этим могучим божеством из Тримурти? У неё есть ещё толпа друзей — сильных и влиятельных богов. Они вытащат её откуда угодно, даже если бы у меня были силы её куда-то запихнуть!

— Могут и не вытащить. Если, конечно, ты перестанешь так трепетно жалеть свою собственную персону!

— Не смей говорить со мной так, демон! — сквозь зубы прорычал Свет затрясся всем телом.

— А то что? Ведь ты не сможешь мне сделать ничего. Не те времена, когда демоны уважали тебя и растерзали бы своего, посмей он надерзить тебе. Да, были времена, когда ты восхищал демонов! Они считали тебя своим, потому что ты был, как они: не щадил себя.

— Может, скажешь, наконец, к чему ты клонишь? Мне не до того, чтобы выслушивать пустой трёп.

— Ты мог бы пожертвовать остатками своего бессмертия ради мести матери, обрекшей тебя на жизнь крота в норе под землёй, как и твоего смертного отца?

— Зачем напоминать мне, что мой отец был жалкий смертный? А ради мести этой женщине я бы пожертвовал не только бессмертием — я бы согласился уснуть вечным сном и никогда не видеть жизни, всё равно она никогда не приносила мне радости!

Демон одобрительно кивнул головой и чуть улыбнулся:

— О, дэв, как же ты схож с нами, демонами! Ты также горд и беспощаден к себе, твоя ярость, гнев и неистовство вызывает восхищение! Злость даёт тебе чувство жизни, главное, имея её, действовать!

— Мне ненавистна жизнь!

— Потому что ты находился не в том месте и не в то время. Хоть ты и дэв по рождению, но по мышлению и поведению ты ближе к нам, демонам.

— Кажется, этим ты хочешь польстить мне? — надменно спросил Свет.

— Ты же сам знаешь, что это так. Поверь, дэвы, подобные тебе у нас в почёте. Когда закончится твоё жалкое пребывание на Земле, а точнее, под ней и ты окажешься в Хаосе, мы никак не навредим тебе своим колдовством. А когда ты решишь выбраться из Хаоса в пространство, принадлежащее дэвам, а оно носит название Алес, мы даже можем помочь тебе приобрести всё, что потешит твою гордость, усладит твои амбиции. Мы можем много дать нашим друзьям! Мы не гнушаемся дружбой с такими дэвами, как ты, ведь и ты не гнушался дружбой с демонами.

— Что же вы можете мне дать в этой самой, как ты говоришь, Алес, пространстве дэвов?

— А что ты хотел всегда? Не власти ли, не славы?

— Я хотел стать великим и могущественным богом! Как Энлиль, даже сам дед Ану, как… она…

— Мы можем помочь и в этом. Не здесь — в Алес, куда вы все заявитесь в будущем. Ты ведь говорил с Молящимися? Они поставили тебя в известность, что в низшем мире возможно вновь стать богом? Но они кое-что не договорили: великим богом можем помочь стать мы!

— И превзойти других богов?

— Но ты понимаешь, за это надо заплатить. Тебе это будет не трудно. Заплатить-то надо всего лишь отомстив тому существу, которое на данный момент ты ненавидишь больше всех: ей. Правда, ценой остатков бессмертия. Пойми, чтобы наложить полноценное проклятье, от которого не избавят другие боги, нужно дорого заплатить. Только ведь для тебя это не так уж и дорого, верно? Тебе стало в тягость существование на этой планете, ты не можешь вынести его. Если ты избавишься от этого, ничего страшного не произойдёт, всего лишь уход в Хаос прежде времени и выход из него — уже не в существование, а в жизнь, вперёд, к исполнению всех желаний!

— Демон, ты можешь меня не уговаривать, не убеждать ни в чём, я готов ко всему, ненависть и ярость сожрали весь мой страх перед чем бы то ни было. Я готов отдать любую цену, но вот за что? Какое проклятье искалечило бы весь её жизненный путь, что навредило бы ей больше всего?

— Я знаю, — демон присел на корточки, склонился к уху Света и прошептал в него.

Затем снова выпрямился во весь рост и произнёс:

— Действуй.

Свет снова заполз под камень, под которым находился до встречи в обликом демона и замер там, скрючившись в позе эмбриона.

Все эти события наблюдала со стороны мать Земля, будучи невидимой. То, что ей довелось увидеть и услышать, не было волей случая. За века она научилась чувствовать дела и мысли Света, того, о ком она думала так же часто, как о власти над планетой, единым целым с которой она являлась.

Она знала: Свет сидит под камнем в недрах земли уже долгое время, он плачет и ненавидит.

И вот однажды она поняла, что что-то изменилось. Она ощутила его эмоции удивления от того, что произошло что-то неожиданное. В это время она находилась вреди богов Тримурти, созидавших под руководством Брахмы и защитой Шивы непроницаемый купол над замком Урана-Ану. Она тоже вносила свою лепту в это строительство, чтобы иметь право пребывать в этой цитадели богов, когда ей заблагорассудится. Нет, она не считала, что ей нужна какая-то защита, убежище, как им всем. Она не верила, что ей, богине планеты, могло что-то угрожать. Просто она делала что-то вместе с богами Тримурти для того, чтобы не терять их расположения. Так, на всякий случай.

И вот она, сотворяя свою долю непроницаемого купола, вдруг ощутила Света, сидевшего под землёй и вдруг услышавшего голос демона.

Богиня Земли вмиг переместилась туда, где пребывал Свет и услышала всё.

Когда демон, а точнее, его изображение растворилось в воздухе, она приблизилась к убежищу Света и присела на корточки, настроив виденье в темноте.

Свет, зажмурив глаза и прижав колени к подбородку, что-то бормотал и от него исходила невероятная сила чувств.

И вдруг он начал как бы уменьшаться в размерах и от его тела принялось отходить нечто, напоминавшее густой туман. И этот туман в считанные секунды превратился во что-то непроглядное, что заволакивало глаза.

На сердце богини Земли стало невыносимо холодно от страха. Хотелось умчаться куда-нибудь, не видеть этого, но ужас сковал и тело и мысли.

Туман раздался по всему подземному коридору, где находилось убежище Света, но продержался недолго — не более пятнадцати минут.

И вот снова всё начало чернеть и постепенно туман сменила привычная подземная тьма, в которой божество могло отлично видеть.

Однако, богиня Земли не обнаружила Света.

И, задрожав, поняла: он в Хаосе.

Его бессмертие окончено. Его больше не существует в земном мире. Он принёс себя в жертву своей мести, своей обиде.

Богиня Земли подумала о том, что однажды и она вот так обратится туманом и… перестанет быть божеством. И что ждёт её тогда? Демон, говоривший со Светом, поведал ему о том, что большинство дэвов подвергаются преследованию от демонов, когда лишаются бессмертия. Она узнала об этом только сейчас. Ей тоже довелось общаться с Молящимися Самим Себе, но не более, чем пару раз. Правда, они заявлялись к ней больше, но она прогоняла их, она боялась этих непонятных богов, оповестивших её о том, что её бессмертие закончится и убеждавших её слушать их советов. Они были носителями плохих новостей, а таких никто не любит.

Однако, дурные вести всё же достали её из другого источника информации.

====== Часть 71 ======

Ей захотелось хоть с кем-нибудь поговорить об этом.

С Майей, богиней иллюзий, лучшей подругой? Нет, с этой хорошо забавляться и плести интриги, но не изливать свои слабости. Богиня Земли не доверяет этой Майе, хоть и дружит с ней не одну эпоху, с самого начала. Она не раскроет свою душевную тревогу такой же интриганке, как сама.

Но кто же тогда?

Внезапно ей вспомнился один из её сыновей.

Кронос.

Какой он был хороший и послушный до поры, до времени, как жалел её, как умел утешать! Вот бы и сейчас повидаться с ним… Где он сейчас? Кажется, во дворце из голубого мрамора, с другими богами, не перешедшими на сторону Шести Богов?

Считанные секунды — и богиня Земли оказалась в покоях Кроноса, принадлежавшие ему в голубом дворце.

Кронос восседал на своём троне из золотых кирпичей, вперив взгляд небольших серо-голубых глаз в пустоту.

Он вспоминал.

К нему тоже являлись Молящиеся Сами Себе. Он не поверил ни одному их слову. Он не мог принять того, что лишится бессмертия.

Но потом, когда он не смог добыть для себя ни одной капли амброзии и у других богов была та же проблема…

Да, он потеряет этот мир.

И это тогда, когда было бы в пору завладеть им снова!

Несколько часов назад перед ним предстала голограмма фага. У Кроноса округлились глаза и он не поверил им. Существо напоминало античную статую не то Аполлона, не то Гермеса, не то Афродиты, но статуя как будто была покрашена во всевозможные живые цвета и глаза у неё также не были мёртвыми.

— Приветствую тебя, бог золотого времени! — низким мужским голосом произнесло оно.

— Ты кто? — проговорил Кронос, вперив в него изумлённый взор.

И тут фаги поведал ему о своём народе, примерно то, что услышали боги от Альби и его спутниц в маленьком раю Метиды.

— Так вот куда денутся все смертные, когда исчезнем мы, боги! — брови Кроноса удивлённо поползли вверх. — Что ж, неплохо устроятся, в отличие от нас, богов…

— А разве ты не рад этому? Разве ты не был лучшим из всех богов для рода человеческого, что существовали на этой планете?

— С чего ты решил, что я был лучшим?

— Ведь это при тебе был золотой век для людей. Ты был лучшим из богов земледелия и это именно в эпоху твоего правления вырастала пшеница, что была в два раза выше роста человеческого, а зёрна в её колосе были размером с кулак крупного мужчины и при этом зёрна росли не только на верхушке, а от корневища до самого верха! И такими были многие злаки. Людям не приходилось в поте лица распахивать огромные просторы полей, чтобы иметь хлеб. Стоило только зарыть в землю большое зерно и забыть о нём на некоторое время, а потом получалось много-много хлеба! И как легко эти зёрна перетирались в крупу, в муку! В эпоху твоего царствования в олимпийской вселенной были огромные фруктовые деревья, раз в десять больше нынешних и плоды на них были также в десять раз больше. Виноградные лозы стелились по земле, потому что не могли выдержать тяжесть гроздей, огромных ягод. Бахчёвые плоды были величиной с огромную бочку, в них можно было обустроить временное жилище! Жизнь людей была сплошным весёлым пиром. И ты сам часто являлся на эти пиры и гулял со смертными, как с равными. И души их после смерти ты поселял на островах блаженных. И никому не было страшно прощаться с жизнью, даже такой прекрасной, потому что ушедших ждал отдых перед следующим рождением! В этой вселенной не было зимы, круглый год было тёплое лето — так обустроил ты свой мир. Четыре урожая в год — изобилие без изнуряющего труда! Хищники не трогали людей, саранча не пожирала урожаи. Можем ли мы, бывшие смертные, не оценить такого добра по отношению к нашему народу? Ни один бог не относился так хорошо к людям, как ты! Я уверен, окажись сейчас власть в твоих руках, ты постарался бы вернуть золотое время!

— О какой власти может идти речь? Я просидел в Тартаре эпоху до сумерек. Я пробыл там и эпоху самих сумерек. Две эпохи в Тартаре. Под охраной сторуких великанов. Без надежды на изменения. Да, сейчас на моей стороне титаны и кое-кто из богов. Но, увы, это не самая великая сила!

— Зато мы, бывшие смертные, стали великой силой! Мы способны на многое, даже помочь тебе в благодарность за то добро, что сделал ты когда-то здесь, на Земле для нашего народа.

Между бровей Кроноса пролегла складка.

— Я не был добрым никогда, — ответил он. — Просто у меня никого не было, кроме людей. Я не доверял моим братьям титанам. И, как выяснилось, правильно делал. Они все предали меня, кто-то раньше, кто-то позже. Все эти пиры со смертными — от одиночества, не более того.

— Мы уверены, ты был человеколюбец! Ведь при тебе и человеческий род не знал, что такое грех, гордыня, зависть, что можно убить или украсть. Разве не были святы те люди, что жили в твою эпоху?

— Но потом богиня ночи, Нюкта, возненавидев меня, родила злых богов, которые пробудили зло и в людях…

— Это была не твоя вина! Ты ненавистен всем богам, потому что все они ненавидят тех, кто любит людей.

Кронос сощурил маленькие глаза и прорычал:

— А где вы были раньше, если вы так благодарны мне за моё добро к людям? Почему допустили, чтобы я протомился в Тартаре столь долгое время? Где была ваша великая сила, которой ты хвастаешь сейчас?

— У нас появился доступ к беседам с богами только сейчас. До сих пор это было невозможно.

— И как вы намерены помогать мне? Перетащите на Землю войска в летательных машинах, что изобрели вы, убьёте всех богов таким оружием, которое способно убивать богов — отомстите за меня?

— Нет. Наши космические корабли ещё не могут проникать сюда и нами ещё не изобретено такого оружия, что способно лишать богов хотя бы остатка их бессмертия. Но мы можем дать тебе нечто более мощное — знания.

— Ах, знания! — в голосе Кроноса завибрировала насмешка. — И что, знания могут убить, например, Зевса?

— Нет. Пока боги неуязвимы. Но все боятся того времени, когда сойдут в Хаос. И вот тогда они будут доступны для нашей техники, способной влиять на их здоровье — телесное и психическое, а также на их мысли, поступки, события. Знаешь, Кронос, если внушать кому-либо одни и те же мысли о самоубийстве, он самоубийство свершит. А убивший себя ослабнет даже ещё сильнее, чем если бы кто-то убил его медленно и с муками. Но это только доля того, на что мы способны. Когда боги сойдут в Хаос, мы покараем за тебя всех, на кого ты укажешь. А тебе можем помочь. Ведь если ты выйдешь из Хаоса, у тебя вновь появятся желания. И мы поможем осуществить их, влияя на мышление твоего окружения.

— Заманчиво, — усмехнулся Кронс.

А фаги продолжал:

— А от тебя требуется лишь одно, бог-человеколюбец: чтобы ты перешёл на нашу сторону и прислушивался к нашим советам и ещё напрочь отказался бы общаться с Молящимися Самим Себе и прислушиваться к их лжи, ведущей к бедам и ловушкам.

— Так-так. С Молящимися я и без того не имею дел, я не хочу их слушать, они не понятны мне. А вы, как я погляжу, намерены кормить меня завтраками: будет всё, но потом. Дожил же я! Слушаю обещания смертных, которые говорят, что осчастливят меня, бога.

— Бывших смертных.

— А хоть и так. Но я-то всё ещё бог! И я должен ждать милости от людей, хоть и бывших смертных?! — в глазах бога золотого времени сверкнули искры гнева. — Ты унижаешь меня, как там тебя… фаги!

На лице, подобном лицу статуи, фаги не отразилось никаких чувств. Он снова заговорил, но уже взял другой тон, в котором ощущались вибрации прошения:

— А что если я скажу, что люди по-прежнему нуждаются в твоей защите, бог счастья?

— По-моему они отлично обходились без меня, когда я гнил в Тартаре!

— Не обходились. Жизнь людей была сплошным мучением с этими злыми и жестокими богами, что воцарились после тебя. Ещё хуже стало, когда этих богов сбросил в Тартар особенно злой бог, самый злобный из них, ненавидевший и людей, и богов одинаково. Люди ничего не могли поделать, им не позволялось стать сильнее до тех пор, пока этот злой бог не оказался в Хаосе, сойдя туда самым первым из всех богов. И только после этого люди смогли постепенно и частично выйти из тьмы невежества и кое-чего добиться для облегчения своей участи.

— Даааа, я смотрю, мир здорово изменился! Люди даже летают по воздуху, передвигаются с невероятной скоростью в железных коробках, много, много чего изменилось. Сбылась мечта идиота-Прометея…

— Но у вас есть сходство: он тоже человеколюбец…

— Не говори мне ничего про этого негодяя! — в бешенстве проревел Кронос, подскакивая на своём троне. — Он всегда критиковал меня, твердил, что я неправильно правлю миром, что люди деградируют от того, что постоянно только жрут, пляшут и проводят время на пляже, не имея цели! Ему, видите ли, надо было, чтобы люди постоянно строили и изобретали, вот и доизобретались: во что превратился этот мир?! Эти их автомобили, как ревущие чудовища и сами они сделались алчны и ненасытны… Неееет, это не мой мир и не мои люди! Это люди Прометея, предавшего меня, перешедшего на сторону Зевса, да ещё сманившего многих других титанов! — он орал так, что, казалось, его зычный голос мог заглушить рёв самолёта.

Фаги терпеливо дослушал его и произнёс:

— А что если ты спас бы несчастных людей от той катастрофы, что им грозит теперь из-за тех перегибов, что творят они сейчас? Если бы ты снова воцарился, уже над всей землёй, вернув золотое время?

— Кто это мне позволит! — прогремел Кронос.

— А может, это ты не позволишь другим богам, врагам людей, сделать то, что они задумали!

— И что же это там они задумали?

— Нам не было доступно услышать их разговоры с Молящимися, но мы знаем их суть. Молящиеся перешёптываются с ними, а значит, будет примерно то, что было прежде на других планетах, где жили боги и люди. Молящиеся подбивают богов выпустить из Хаоса души демонов, чтобы они вселились в живые тела, лишённые душ. Они знают, что демоны и люди никогда не уживутся в одном небольшом пространстве, да ещё и в условиях перенаселённости планеты и дефиците ресурсов. А значит, будут непрекращающиеся войны, глобальные войны, веками, пока тянется конец бессмертия этих богов. И в этих войнах люди будут убиты много раз, это лишит их души сил настолько, что когда боги уйдут в Хаос, души уже не смогут даже рождаться, это будет пустынная планета, каменный шар в космосе, над которым будут летать привидения, не способные даже отправиться в Хаос, потому что будут прикованы к орбите этой Земли, но даже если они кое-как это и сделают, то из Хаоса им уже не выбраться. А значит, не жить больше никогда, не стать фагами, не увеличить собой наше число, нашу силу.

Кронос задумчиво смотрел перед собой.

— Значит, глобальная война? — промолвил он.

— Как ты относишься к этому, бог золотого времени? Ты намерен сострадать людям или считаешь, что боги правы, собираясь обречь на гибель души миллиардов людей?

— А почему Молящиеся просят об этом богов? — взгляд Кроноса сделался пристальным и впился в лицо голограммы фаги.

— Молящиеся создали свой мир, свой особенный мир, под который они намерены подмять другие миры и заставить их жить по законам, удобным только самим Молящимся. Это их цель. И им безразлично, что она ужасает других. Им ненавистно то, что кто-то может противостоять их цели. Мы, фаги, не желаем быть подчинёнными их миру. И они стремятся сделать наше число меньше, чтобы мы стали слабее. И готовы кого угодно убеждать убивать наш народ!

— И вы хотите любой ценой отвратить эту войну, — промолвил Кронос и глаза его запылали, — и, кажется, за мой счёт. Прометея вам легче удалось уломать, не так ли? Немножко нужной лести — и он уже ваш. Он всегда был дешёвым! Но меня вы не купите за гроши. Вампридётся выбирать себе покровителя между мной и Прометеем! Я не намерен воевать с ним на одной стороне ни против кого! Думаете, я вот так проглочу его предательство? Если вы хотите помощи от меня, вам придётся отказаться от услуг Прометея!

Лицо фаги по-прежнему оставалось невозмутимым, как маска.

— А кого ты больше ненавидишь: своего отца Урана, Зевса или Прометея?

— А может, я больше всех ненавижу баб, предавших меня: бывшую жену Рею и мою мать Гею! Это ж надо, подсунуть мне этот камень, замотанный в тряпки и я повёлся на это, как слабоумный…

— Тогда скажи, против кого бы ты хотел сражаться? Способен ты назвать главного из твоих врагов?

— Нет! — закричал Кронос, бешено вращая глазами. — Все, все предали меня! Тартар, ненавистный Тартар — из-за них! И сейчас, когда я вижу свет солнца, я понимаю, что у меня всё равно ничего не осталось!

— А что если мы вернём тебе власть над миром, если ты поможешь нам? Что если мы даже поспособствуем тебе в том, чтобы люди отказались от благ цивилизации ради такого времени, которое было при тебе: гармония с природой, умиротворённость, поклонение великому Кроносу, храмы, много храмов богу золотого времени? А что если я скажу тебе, что подсознательно люди этой планеты ищут именно этого? Мы знаем их души, мы ощущаем их желания, ведь они такие же, как мы. Что если я скажу тебе, что они — твои? Безраздельно и безгранично — твои? Ничьи больше? И они хотят быть только твоими?

— Мои? — замялся Кронос. — Как такое может быть?

— Прислушайся к самому себе, бог золотого времени! Ведь ты и сам знаешь это. Именно потому, что человек принадлежал тебе больше, чем какому другому божеству, ты был снисходителен к людям настолько, что пировал с ними, как с равными. Люди — твоя собственность. Другие боги не имеют права на них. Как на чужое имущество. Ни другие боги, ни титаны.

Фаги внимательно всмотрелся в лицо Кроноса: оно размягчалось, его жёсткие грубые черты расслабились. Кажется, рыбка клюнула! Фаги продолжал:

— Когда у тебя были отняты люди, ты был ограблен. Воры — эти все зевсы, посейдоны и их дети пользовались твоим добром. А теперь добро лежит без хозяина: пойди, возьми его себе обратно! Само добро жаждет этого.

— Как же я это сделаю? Просто выйду к толпе людей и скажу: я — тот самый Кронос, что может вернуть золотое время, молитесь мне и стройте мне храмы? Я знаю, что мне не поверят! Мне известно, что смертные нынче другие и не признают богов!

— Да, признаться, люди отвыкли от того, что их миром правят боги. Могут поверить не сразу. Да ещё и конкуренты… Все остальные боги тоже не собираются сидеть сложа руки, того и гляди пустят в мир своих пророков, проповедовать, чтобы поклонялись твоим врагам.

— Но ты же сказал, что люди — моя собственность! Значит, должны поверить моим пророкам и выбрать меня!

— Люди наивны, их легко обвести вокруг пальца. Да и настрадались они в другие эпохи после золотого века. Могут поверить ворам, хотя жаждут одного: возвращения эпохи Кроноса.

Округлые мясистые ноздри Кроноса раздулись ещё больше:

— Негодяи опять стоят на моём пути! Мне нужны адепты так же, как и им, я должен пополнить свои силы прежде, чем окажусь в Хаосе!

— Тогда воспрепятствуй им в их замыслах. Послушай… Воры хотят наполовину заполнить этот мир демонами. Как адепты демоны бесполезны, они не могут напитать силой божество, сколько бы ни молились. Зато миллиарды демонов будут потреблять ресурсы, положенные людям, будут убивать за них людей и не только за них, а просто так, от ненависти ко всему человеческому роду. Ты понимаешь, Кронос, насколько не нужны демоны на этой планете?

— Никак не пойму, чем ворам-то выгодно, чтобы столько демонов поселилось на этой планете? Ворам-то ведь тоже нужны люди-адепты, зачем же им допускать сюда демонов, что будут адептов убивать?

— Я уже говорил, это проделки Молящихся. Это они заморочили мозги глупцам, внушили им, что люди их враги. Молящиеся — враги всего живого и цель их — побольше смертей. Они творят зло ради зла и зло — их сущность.

— А так с виду и не скажешь, — задумчиво произнёс Кронос.

— Дааа, вид они себе подобрали располагающий!

— Я бы даже сказал, что чисто внешне больше неприятен ты, фаги, хоть и совершенен. Но это не важно. Хорошо. Ты убедил меня, что я должен защищать людей, как добрый хозяин — свою собственность. Но ты так и не ответил мне, что с негодяем Прометеем? Вы будете сговариваться и с ним тоже, чтобы он защищал людей?

— Людям нужна дополнительная защита и от Прометея. Но собственность-то они твоя! Они твои. Ты их хозяин! Более того, я даже буду просить тебя, умолять, стать единым или верховным богом — это как тебе заблагорассудится, этой Земли, выбрать себе пророков, что пойдут по улицам городов и будут собирать для тебя адептов. Мы научим тебя, а ты научишь своих пророков, где, как и кого для начала привлечь, чтобы начали строить твои храмы. Забери под своё крыло это человечество! И Прометей искупит давнюю вину перед тобой. Он предал тебя тогда, а теперь его войско поможет тебе вернуть этот мир, твою корону! Прометей слушает нас во всём. Он всё сделает для тебя теперь!

— Верится с трудом, — проворчал Кронос.

— Послушай, бог золотого времени. Ты же сам понимаешь, что для обретения власти требуется сила. Иначе другие боги просто разрушат храмы, что построят для тебя, а может даже снова упекут в Тартар. Тебя освободили из Тартара Молящиеся, не так ли? Вряд ли они снова так поступят после того, как ты не раз отказывал им в общении, когда в их намерения входило предложить тебе сотрудничать, как этих воров.

— А ты говоришь дело, фаги…

— Я ещё скажу тебе. Послушай, мы древние, очень древние. Лично я, говорящий с тобой, а моё имя — Алтей, я намного старше самой Земли. Я знаю, чем кончается промедление в действиях против Молящихся. Их девиз: кто не с нами — тот против нас. Но тебе не нужно будет их опасаться, если ты напитаешься силой молитв адептов, которых у тебя будет миллиарды. Люди сделают сильным тебя, а ты оградишь их от глобальной войны. Это справделиво, верно?

— Можешь не уговаривать и не разжёвывать мне, как маленькому ребёнку! — прорычал Кронос. — Говори мне, что делать — прямо сейчас!

— Ты способен дать клятву, что станешь защитником человеческого рода?

— Клятва? Мне не верят на слово?

— Пойми меня правильно, великий бог. Нам придётся слишком много отдать, чтобы ты стал хозяином этого мира и мы слишком многим рискуем.

— Так-так. Я могу поклясться водами Стикса!

— Ммммм… Кронос… Не все боги ещё знают, что река Стикс иссякла и вместо неё осталась лишь влажная земля.

— В таком случае, мне больше нечем клясться.

====== Часть 72 ======

— Людям нужна дополнительная защита и от Прометея. Но собственность-то они твоя! Они твои. Ты их хозяин! Более того, я даже буду просить тебя стать единым или верховным богом — это как тебе заблагорассудится, этой Земли, выбрать себе пророков, что пойдут по улицам городов и будут собирать для тебя адептов. Мы научим тебя, а ты научишь своих пророков, где, как и кого для начала привлечь, чтобы начали строить твои храмы. Забери под своё крыло это человечество! И Прометей искупит давнюю вину перед тобой. Он предал тебя тогда, а теперь его войско поможет тебе вернуть этот мир, твою корону! Прометей слушает нас во всём. Он всё сделает для тебя теперь!

— Верится с трудом, — проворчал Кронос.

— Послушай, бог золотого времени. Ты же сам понимаешь, что для обретения власти требуется сила. Иначе другие боги просто разрушат храмы, что построят для тебя люди, а может даже снова упекут в Тартар. Тебя освободили из Тартара Молящиеся, не так ли? Вряд ли они снова так поступят после того, как ты не раз отказывал им в общении, когда в их намерения входило предложить тебе сотрудничать, как этим ворам.

— А ты говоришь дело, фаги…

— Я ещё скажу тебе. Послушай, мы древние, очень древние. Лично я, говорящий с тобой, а моё имя — Алтей, я намного старше самой Земли. Я знаю, чем кончается промедление в действиях против Молящихся. Их девиз: кто не с нами — тот против нас. Но тебе не нужно будет их опасаться, если ты напитаешься силой молитв адептов, которых у тебя будет миллиарды. Они сделают сильным тебя, а ты оградишь их от глобальной войны. Это справделиво, верно?

— Можешь не уговаривать и не разжёвывать мне, как маленькому ребёнку! — прорычал Кронос. — Говори мне, что делать — прямо сейчас!

— Ты способен дать клятву, что станешь защитником человеческого рода?

— Клятва? Мне не верят на слово?

— Пойми меня правильно, великий бог. Нам придётся слишком много отдать, чтобы ты стал хозяином этого мира и мы слишком многим рискуем.

— Так-так. Я могу поклясться водами Стикса!

— Ммммм… Кронос… Не все боги ещё знают, что река Стикс иссякла и вместо неё осталась лишь влажная земля.

— В таком случае, мне больше нечем клясться.

— Есть нечто более ценное, чем высохшая река Стикс. Это ты сам, бог золотого времени.

— Я должен клясться самим собой?

— Да. Клятвы богов сбываются. Поклянись тем в себе, что для тебя особенно ценно. Поклянись быть на нашей стороне, стороне фаги. Другого выхода нет. Ты сам понимаешь: кругом враги. Все-все до единого твои враги. Даже те титаны, что якобы снова на твоей стороне однажды предали тебя, потому что оказались прощены Зевсом, выпущены из Тартара, а ты — нет и они ничего не предприняли, чтобы освободить тебя! Все боги до единого ненавидят тебя. Мать, жена — они погубили тебя. Твой отец Уран готовится стать очень могущественным верховным божеством и возглавить огромное число сильных и влиятельных богов. То-то он захочет добраться до тебя, когда утвердит свой трон! И ничего нельзя будет поделать. Ты ведь тоже не веришь, что титаны будут воевать за тебя с этой ордой? Ты привлёк на свою сторону кое-кого из месопотамских богов. Ты им веришь? Ты их совсем не знаешь. Они тоже предатели! Вот только люди тебя никогда не предавали. И фаги не предадут. Мы тоже можем дать тебе любую клятву, какую потребуешь.

— Любую? — сощурил глаза Кронс.

— Какую скажешь.

— Откуда я знаю, что вам дороже всего!

— Каждому народу дороже всего их дети. Я уполномочен давать клятвы от имени моего народа и вот я клянусь тебе, бог золотого времени: пусть умрут наши дети от болезни, с которыми не справится наука, если мы предадим тебя, Кронос! Да не родятся они снова!

Взгляд Кроноса переполнился изумлением.

— Вот оно что, — пробормотал он. — Дети… Да… Дети… Я никогда не питал любви к своим детям, в этом я похож на своего отца Урана… Но меня всегда поражало, как другие не чают души в своих детях…

— Особенно сильна любовь к детям в людях, Кронос!

— Это да. Да… Вы словно помешаны на своём потомстве…

— А что тебе дороже всего, Кронос?

— После того, как я побывал в Тартаре, мне нет ничего дороже свободы и света!

— Готов ли ты произнести: да не увижу я света до конца бессмертия, если откажусь следовать советам фаги и защищать несчастных людей, сделать всё, чтобы предотвратить глобальную войну?

— Это серьёзная клятва…

— Но помни, что за неё мы обеспечим тебя защитой от твоих врагов! Силы и Власти, что подчиняются Прометею, будут охранять тебя — Прометей послушает нас и оградит тебя от нападения врагов! Прометей слушается нас беспрекословно, он чтит человеческий род.

Так произнёсла голограмма фаги.

И теперь, сидя на троне из золотых кирпичей, Кронос вспоминал, как произнёс клятву, что потребовало от него это не совсем понятное существо. И его одолевали сомнения: правильно ли он поступил? Не была ли дана столь серьёзная клятва опрометчиво?

Богу золотого времени было страшно.

И тут из воздуха соткался перед ним облик другого существа, одного из тех, что он ненавидел особенно: Гея-мать.

— Кто тебе позволил сюда являться, старуха? — прорычал он, опустив голову и глядя на богиню Земли исподлобья.

— Ты всё ещё сердишься, Кронос? А я было подумала, что ты меня простил в виду того, что мы все стоим на пороге такой неестественной для богов кончины…

— Я должен забыть, как ты сначала настроила меня против Урана, а потом перешла на сторону Зевса?

— Будем честны: против Урана ты выступил не только потому что тебя трогали мои страдания. Тебе не давал покоя его трон.

— Ну, допустим. Допустим, у нас было разное представление, как должен быть устроен этот мир. Но ты-то, ты была освобождена от него благодаря мне, как же ты решилась отступиться от меня?

— Ты знаешь причину. Это было слишком ужасно, поглощение собственных детей… Но я же отомстила Зевсу за то, что он запер в Тартаре тебя и других титанов. Не ради этого разве я решилась породить чудовище Тифона? Это была попытка освободить тебя и других.

— Да уж, это чудовище могло уничтожить всё живое на планете! Ничего остроумнее ты придумать не могла.

— А что ещё можно было поделать против власти Зевса? Кронос, зачем ворошить прошлое, если настоящее намного ужаснее! Послушай, только не гони меня сейчас… Я видела своими глазами смерть бога!

Кронос передёрнулся всем телом и между его мясистых надбровных дуг пролегла складка.

— Что, что? Смерть бога?.. Этого не может быть, ещё рано!.. Нам ещё рано умирать!..

— Он сам решил уйти в Хаос раньше времени. Я видела этот процесс. Мне так страшно, что невозможно вынести…

— Я не хочу верить тебе! Ты лжива, вероломна!..

Однако, внешний вид богини говорил о том, что она на самом деле в ужасе. Лицо её было бледным до белизны, узкие глаза невероятно расширены, разноцветные волосы приподнялись дыбом.

— Да что ещё ты там могла видеть? — проворчал Кронос.

— Он просто превратился в туман — и развеялся. Густой туман, такой какой бывает над рекой, белая пелена. Его тело испарилось — и развеялось. И вот, его больше нет.

— Что, так просто?

— Пугающе просто. Но теперь меня не покидают мысли: так будет и со мной! Что я буду ощущать, когда от моего тела отделится такой белёсый пар и я буду уменьшаться в размерах? И знать, что уже не вернусь сюда, на эту планету, что была мной? Вот так, я буду смотреть, что происходит с моим телом и вдруг я окажусь в неизвестности — навсегда. Страшно, как же страшно, Кронос!

Страх матери передался и богу золотого времени, ему стало холодно на душе и показалось, что мёрзнет и тело. Он коснулся пальцами щеки и показалось, что они превратились в сосульки.

— Но мне-то нечего бояться! — пробормотал он растеряно. — Ну, окажусь в Хаосе. Меня поддержат! Фаги мне должны, они обязаны помогать мне! Они поклялись своими детьми!.. Они не могут оставить меня!..

— Сын, ты бредишь? — спросила Гея. — Фаги? Какие ещё фаги?

Страх смирил в душе Кроноса обиду на давнее предательство матери. Ему вдруг стало невыносимо одиноко, как будто он оказался где-то за пределами вселенных, в кромешной тьме и изнуряющем холоде, в месте, ещё более безнадёжном, чем Тартар. В Тартаре его веками грела надежда: вот однажды он всех перехитрит и выберется отсюда и всем покажет, чего он стоит! Там он даже знал, что кое-где его даже чтили, как бога, дав ему имя Сатурн. Так что же может быть кошмарнее Тартара? Состояние души, когда уходит надежда.

Он понял, что теряет силы даже для враждебных чувств. У него нет мочи даже на ненависть. Ему бы наброситься сейчас на эту гадину Гею, разорвать её в клочки и разбросать их по Тартару. Но тогда он останется один — в липкой холодной паутине страха.

Гея его мать. Так может, сила матери сумеет как-то оградить его от этого холода и тьмы? Стоит ли месть того, чтобы утопить себя в пустоте?

— Фаги, — снова пробормотал он, — понимаешь, это такой народ… Я понял его силу… Они лучше и счастливее нас… У них лучший жребий… Я всегда чувствовал, как непроста сущность человека, хоть мы, боги, всегда возвышали себя над ним… Я был прав, прав, что был с ними за панибрата… Что-то внутри меня говорило: не надо гордиться перед ними… Уж лучше вот так запросто, потому что люди… лучше богов…

— Люди лучше богов?! — Гея пристально посмотрела на сына. — Ты обезумел от ужаса? Вдумайся, что ты говоришь!

— Нет, вдумайся лучше ты! — горячо зашептал Кронос. — Мы были бессмертны, но что представляло наше бессмертие? Подачка от Природы, о которой говорили Молящиеся, временная подачка. Пока оно было у нас, мы были счастливы, потому что не надо было бояться конца. Даже боги с плохим сценарием судьбы, с очень плохим, как у меня или даже у тебя, всё равно чувствовали себя счастливее людей, потому что нам не надо было проходить через смерть. И вот нас ставят перед фактом: мы умрём! Я не поверил было, не мог поверить… А теперь верю: да, издохнем! И ничего нельзя изменить. А люди вот взяли и изменили. Им надоело умирать — вот и не умирают. Всё выдержали, вынесли, победили, как муравьишки, выстроили свой мир! И вот, многие из них уже более древние, чем эта планета, чем ты, Гея. Они знают больше нас всех и способны нас учить. Вот, мы поменялись местами: они — на высоте, а мы в пыли. Но если они сумели что-то изменить, когда в пыли были они, то мы не сможем — никогда! Так кто, в таком случае, лучше: мы или они?

— Подожди, Кронос! — взмолилась Гея. — Да о ком ты говоришь? Что люди изменили? Как это люди — не умирают? Кто это более древний, чем я? Кто способен нас учить? И с кем мы поменялись местами?

— Слушай, слушай, я тебе расскажу! — Кронос указал матери дрожащим пальцем на скамеечку из красного дерева, отделанную золотой чеканкой, стоявшую напротив его трона. Когда Гея опустилась на неё, он поведал ей о мире фагов, всё, что только что услышал от Алтея.

Слушая рассказ сына, богиня Земли то и дело трясла головой и глаза её расширялись. Ей то и дело приходили в голову мысли о безумии сына. Она не могла поверить в услышанное. Легче было согласиться с тем, что бог был способен сойти с ума.

— И ты поверил этому Алтею? — спросила она, когда Кронос завершил свой рассказ.

— А ты полагаешь, я утратил божественную прозорливость, что не могу отличить правду от лжи? — прорычал Кронос.

— Это также страшно, как тот туман, в который превратился Свет, — Гея прижала вспотевшую ладонь к сильно бьющемуся сердцу.

— Конечно, тебе страшно, с твоей-то гордыней: оказаться ниже человека! — усмехнулся бог золотого времени. — А вот по мне, это не так страшно, как то, что я услышал от тебя про то, как бог в Хаос угодил. Вот это на самом деле ужас.

— А как же божественное достоинство? Как же ощущение, что ты был всем и стал никем?

— Я-то не стану никем, даже когда сойду в Хаос! Я буду опорой слабых людей в этом мире, а после Хаоса сильные люди будут моей опорой. Вот послушай!

И Кронос почти слово в слово пересказал матери разговор с Алтеем.

— Отлично, человечишко потребовал от тебя клятву и ты не замедлил её дать и этим поставить под удар себя, — насмешливо проговорила Гея. — ” Не увижу света до конца бессмертия, если не буду слушаться фаги и защищать тех, кто ими станет!», — передразнила она. — А ведь клятва сбудется, стоит тебе нарушить её. Клятвы богов никогда не бывают пустым звуком! В отличие от человеческих клятв…

— Ты хочешь сказать, что фаги могут клятву не сдержать и им за это ничего не будет?

— Во всяком случае, так было с земными людьми. Они клялись, нарушали клятвы и всё им сходило с рук, если, конечно, в это не вмешивалось какое-нибудь божество.

— Они больше не люди земли. Они — это что-то более серьёзное теперь.

— Они пообещали не предать тебя за то, что ты будешь защищать людей от богов, что собираются столкнуть лбами человеческий род с демонами. А какой смысл носит в себе это «не предать»?

— Значит, не разочаровать. Ты сама понимаешь, у меня нет друзей, одни враги. Мне нужна защита. Сила, Власти. Я не хочу снова в Тартар.

Гея задумалась. У неё не было столько врагов, как у Кроноса и она не считала, что нуждается в охране.

Но…

А что если это возможность исполнения давнишней мечты: власть над миром? Которым правит не бог, а богиня, мать? Кто знает, сколько веков может ещё протянуться бессмертие и как долго её тело ещё не превратится в туман. Мечты должны сбываться. Обязательно. Она уйдёт в Хаос с ощущением победы, напитанная силой от молитв адептов. Тогда она выйдет из Хаоса и снова обретёт власть. Над своей судьбой и над судьбами других! ” — Надо держаться Кроноса, — рассудила она, — кажется, он так перепугался, что ему не до сведения счётов со мной. И, вроде бы, он даже уже не против того, чтобы Прометей с его Силами и Властями защищал его. Так-так. Выходит, такое расположение сил: Кронос, на его стороне не только титаны и кое-кто из месопотамских богов, но и войско, Силы и Власти. А там, в пантеоне Шести Богов… Уран, который меня ненавидит, Тримурти, которые хоть и уважают меня, но мне слишком дорого обходится их уважение, ибо постоянно приходится притворяться идеальной, Гермес, щенок нимфы Майи, и эта сука Афродита-Инанна, которая хоть на трон как будто и не метит, но наверняка будет тявкать из-за спины папаши и муженька и эти два дурака будут это воспринимать всерьёз. Гера и Посейдон, метящие в цари богов после Зевса? Это и вовсе смешно. Нет, лучшая из ставок — на Кроноса и Прометея. Но не оставлять пока и крепость Шести Богов, быть в курсе их затей и планов. И иметь собственные планы. И не мешает побольше напустить страху на Кроноса. Когда он боится, кажется, он становится более покладистым и незлопамятным! ”

====== Часть 73 ======

— Фаги поклялись тебе кое в чём, а ты не подумал о демонах? — произнесла Гея, пристально посмотрев в глаза Кроноса острым взглядом.

— Почему я должен о них думать? — Кронос раздражённо повёл плечами. — Ты к чему клонишь, старуха?

— Фаги пообещали тебе своё покровительство, но вот для демонов ты — враг, потому что из богов. Что намерен ты сделать для демонов, чтобы они не преследовали тебя?

— Я никогда не имел дела с демонами и иметь не собираюсь!

— А если собираются они — когда ты уйдёшь в Хаос и потеряешь силы?

— Фаги обязаны будут меня защищать!

— Может, они и попытаются. Но демоны ведь это весьма огромная сила. Что если они разрушат любые преграды, что поставят фаги в твоию защиту? Фаги только пожмут плечами: ” Мы выполнили клятву и защищали тебя, мы тебя не предали, но кто ж виноват, что демоны так могущественны!»

— Да к чему ты клонишь, старуха? — Кронос злился всё сильнее. — Опять я прислушиваюсь к словам этой интриганки! От неё одни беды, она — причина всех моих поражений, как так получается, что я снова говорю с ней!

— А разве я не права? Послушай, что я сама услышала из уст демона перед тем, как Свет на моих глазах превратился в мёртвый туман! — и тут Гея поведала Кроносу то, что услышала от голограммы демона, говорившего со Светом, всё, что он рассказал о мире демонов Аше и то, что уговаривал Света совершить, ради чего пожертвовать жизнью.

— Вот оно что, — промолвил Кронос, внимательно выслушав рассказ Геи, — значит, демоны — наши враги и они будут преследовать меня, когда я окажусь в Хаосе и если вылезу в эту самую… Как там, говоришь, этот демон назвал пространство дэвов?.. Не Алес ли? Ну, да… Демоны — это тьфу, боги никогда не боялись их, боги сильнее. Но ведь я же ослабну, когда покину этот мир! Сколько же адептов требуется мне, сколько им нужно намолить мне сил, чтобы я мог защищаться от демонов в будущем?

— Можно и не защищаться. Почему бы не задобрить и тех и этих, двух заклятых вражин, которые не хотят одного и того же — воевать в тесном пространстве?

— Я должен задабривать демонов? — презрительно хмыкнул Кронос. — Я, бог золотого времени, буду вести переговоры с демонами и предлагать им: ” Что вам угодно, что бы сделать для вас, чтобы вы меня не тронули? ” Это ты предлагаешь, старуха?

— Можно предложить и другое. Так сказать, убить одним выстрелом двух зайцев. Ведь ты уже поклялся фагам сделать всё возможное, чтобы предотвратить войну между людьми и демонами. Значит, тебе придётся прикладывать старания, что-то делать, чтобы попытаться поставить палки в колёса тем, кто стремится эту войну развязать. А поскольку получится, что, предотвращая войну, ты волей-неволей выполняешь и желания демонов, то почему бы и не договориться с демонами: мол, так и так, я помогу вам, почему бы вам не пообещать безопасность мне.

Кронос задумался: ” А старушенция права. Какая бы она ни была сволочь… Но ценные советы давать умеет. Пожалуй, я так и сделаю. Но вот что делать с ней? Оставить при себе и прогнать прочь и подальше? ”

Гея как будто прочла его мысли и произнесла:

— И ещё. Было бы очень надёжно, если бы и другие титаны дали такую же клятву, как ты. Тогда они были бы уже обязаны помогать тебе и значительно облегчили бы твою задачу. Тебе вышло бы меньше хлопот выполнять свой долг.

— Так они и согласятся! — буркнул Кронос.

— Я могу взять это на себя.

— Так они тебя и послушают!

— А вот послушают. Они все мои сыновья и всегда слушались меня. И Энлиль тоже мой сын. Я берусь убедить их поклясться.

— Только вот тебе-то это зачем? — взгляд Кроноса, полный подозрения, покосился в сторону матери.

— Ты не поверишь, но всё ради тебя.

— Ты права: я не верю.

— Верь или не верь, но я твоя мать. Я никогда не забывала, что ты мой сын. И я страдала, когда ты прозябал в Тартаре, а я ничего не могла поделать. Тифон, не забывай, Тифон — моё порождение, это всё было ради тебя, ради попытки освободить тебя! А теперь я хочу, чтобы ты наверстал своё. Вернул себе всё, что было твоим по праву. Пусть не навсегда, на сколько уж останется, но это, по крайней мере, наполнит тебя силами.

В душе Кроноса что-то дрогнуло: а вдруг? Что-то потеплело на сердце, появились мысли о том, что всё-таки Гея — его мать, но тут же всё остыло, его природная недоверчивость вновь взяла верх над сентиментальностью.

— Хорошо, — ответил он, — попробую поверить тебе. На самом деле было бы лучше, если бы титаны и Энлиль дали бы клятвы помогать мне. Да и мудрого Энки бы не помешало бы связать клятвой. Фаги будут довольны, что подчинённые мне титаны и боги тоже будут препятствовать войне между демонами и людьми.

— А ты получил какие-то инструкции от этого Алтея, что ты обязан делать, чтобы предотвратить войну?

— Нет. Но думаю, что мы с ним ещё увидимся. Я-то дал клятву, что буду следовать их советам. Значит, надо просто ждать.

Гея, не глядя на Кроноса, произнесла, как бы в забытьи, как бы сама с собой:

— Мдддааа… Странно, что тот демон подбил Света пожертвовать остатками бессмертия ради того, чтобы он проклял Афродиту.

— Проклял? Как же?

— Не расслышала, какое именно проклятье, демон сказал Свету на ухо. Очевидно, проклятье серьёзное, если за него пришлось отдать остатки бессмертия, кто знает, может, они бы протянулись ещё на тысячу лет. Это большая жертва. Вопрос в другом: почему демоны взъелись так на Афродиту? Видимо, она в сговоре с Молящимися.

— Ну и что? Не она же одна. Может, с неё просто начали гонять тех, кто согласился послужить Молящимся!

— Ну, нет. Она нынче не та, что прежде, не вертихвостка, что раздвигала ноги перед всякими божками низших ступеней или даже смертными. Она сумела с помощью своего умения владеть энергией любви женить на себе одного из богов Тримурти…

— Это ещё кто? — нахмурился Кронос.

— Вишну, один из трёх верховных богов одного значимого и обширного пантеона, он могущественнее самого Зевса. Вот кого охмурила эта б@ядь. Стала законной женой, наконец, стала законной женой, ха-ха! — Гея от злости заломила руки. — А если она серьёзно проклята, что ж, проклятье её будет проблемой для её близких — отца и мужа. Отца — пускай, мне Урана не жалко, но Вишну…

” — Кто знает, — подумала она с разгорающейся надеждой, — может, это её проклятье — моя возможность занять её место возле Вишну?»

====== Часть 74 ======

Мохан прохаживался вдоль ажурной ограды летящего над планетой вимана.

Молящийся, которого звали Лейн, встречался с Моханом по окончанию эпохи сумерек и именно он объяснил Нараяне о том, что бессмертие того не вечно и поведал о Высшем Мире. Мохан, услышав такие ужасающие новости, тем не менее, в дальнейшем не отказывался ни от одной встречи с Лейном, внимательно выслушивал его и сам задавал кое-какие вопросы.

Божественная прозорливость говорила Мохану, что путь в Высший Мир — это то, что нужно для него.

И, конечно, для Наны.

Нана…

С ней произошло что-то из ряда вон выходящее в маленьком раю Метиды. Когда Альби и его две спутницы покинули мир богини мудрости, боги ощутили упадок сил, вероятно, сказался стресс от информации про демонов и фаги. Боги тоже способны утомляться, хоть и в меньшей мере, чем люди. Особенно от новостей, что становились всё страшнее и страшнее.

Боги испытали потребность в сне и материализовали себе шатры в раю Метиды — что-то говорило о том, что не стоит торопиться покинуть это место, да и богиня мудрости проявила гостеприимство, позволив гостям чувствовать в её мирке, как дома.

Нана и Мохан быстро забылись сном в своём шатре среди гор подушек и мягких одеял.

Но через несколько часов Нана пробудилась с криком ужаса, растревожив и сон Мохана.

Оказалось, что богиню напугал кошмар. Всё это было и вовсе непонятно. Богам редко снились по-настоящему страшные сны, обычно это происходило по воле богов сна и сновидений, но с ними Нана была в мире, да они бы и не решились побеспокоить этим богиню такого уровня, как она. Это исходило от эмоций, не иначе.

Задыхаясь и плача, Нана рассказала пробудившемуся Мохану свой сон. Это был туман, всего лишь туман, густой и мертвенно-белый, но он напугал богиню сильнее, чем её давнишнее падение в Тартар. Она пожаловалась также на неприятные ощущения в области живота, как будто там шевелились сотни миног. Правда, эти чувства рассеялись вместе со сном, но в сновидении они были.

Мохан обнял её, прижал её лицо к своей груди, принялся успокаивать, шептать ласковые слова. Это помогло. Нана перестала рыдать, но уснуть уже не могла. Просто полежала на груди мужа — и полегчало на какое-то время.

До появления Лейна.

Молящийся взялся инструктировать Мохана в его деле привлечения на свою сторону Крылатых Посланников. Ради собственной безопасности Мохан должен был избегать Крылатых, когда они собирались в количестве более пяти единиц. Их следовало отыскивать по одиночке и агитировать перейти на сторону его, Вишну. Ясно было, что работа эта будет кропотливая и долгая, но зато достигнутая цель оправдает всё. Лейн взялся указать те места, где находились Крылатые в числе от одного до четырёх.

Когда Мохан вызвал свой виман и собрался взойти на него, Нана бросилась к нему:

— Я отправляюсь с тобой!

— Любимая, ты останешься в мире Метиды. Ты не можешь быть со мной в этом деле, это слишком опасно, — ответил он, целуя её.

Он ожидал, что она поцелует его в ответ и отойдёт в сторону, поняв и приняв его решение, но вдруг пошло что-то не так. Между красивых шелковистых бровей Наны пролегла упрямая складка, глаза беспокойно загорелись, ноздри затрепетали и она прокричала:

— Значит, когда ты был женат на Лакшми, тебе было приятно, чтобы она была твоей спутницей повсюду, а без меня ты можешь обойтись?! Может, я уже надоела тебе? Может, тебе уже и вовсе не до меня?

Нана и сама удивилась этому своему выпаду. Она не ожидала такого от себя. Ей показалось, что это всё выкрикнул кто-то другой, какая-то капризная и не очень умная девчонка, вздумавшая выяснять отношения вовсе не ко времени.

Мохан ошарашено посмотрел в её лицо.

— Любимая, что всё это значит? Неужели тебя расстроил этот сон, что ты говоришь мне такие слова? — ласково проговорил он, наклоняясь к её лицу.

Нане стало стыдно за своё поведение, но в груди словно жгло серой, по нервам будто ползали насекомые, разум окутывала непонятная обида.

— Почему Лакшми ты всегда брал с собой в земные воплощения, а меня не хочешь взять сейчас? — упрямо повторила она претензию.

— Но это решала сама Лакшми…

— А я не имею право решить сама за себя?! — Нана поняла, что сейчас расплачется от страха, что не может контролировать своё поведение.

— Но ведь ты же обещала быть послушной…

— Но ты, кажется, слишком злоупотребляешь моим послушанием! — бешено проорала она, округлив глаза. — Может, ты считаешь, что так и надо? Ты думаешь, что из послушной жены дозволено лепить всё, что вздумается? И пользоваться ею так, как тебе удобно?

Лицо Мохана так сильно побледнело, что Нана, наконец, опомнилась. «Насекомые» перестали бередить нервы, «сера» уже не жгла. Хотелось плакать и плакать.

— Прости, прости, — пробормотала она, — это я расстроилась, беспокоясь о тебе. Любимый, умоляю, береги себя. Не попади в плен. Я не выдержу твоих страданий!

Мохан постарался успокоиться. Любимая жена просто сильно расстроена. Легко ли это: узнать сначала о смертных, что уже не бессмертны и сильнее богов, и демонов, что тоже сильны и то, что и те и другие — угроза для богов. А теперь ещё предстоит волноваться за мужа. Ей, безусловно, сейчас нелегко. Ему бы остаться с ней, согреть её, утешить, уговорить. Но вместо этого он отправиться делать то, что положено прежде всего. Ради неё же, любимой жены. Чтобы обрести крепость, собственное войско, чтобы она, Нана, была под надёжной защитой. Он всё сделает для Наны. Даже найдёт в себе силы расстаться с ней, когда он нужен ей рядом. И она успокоится и поймёт его.

Теперь он вспоминал её странное поведение и думал: а точно ли это всего лишь расстройство? Нана была не похожа сама на себя. Он не привык видеть её такую. Она всегда была мила и покладиста, что бы не происходило. Как же она могла так преобразиться?

Путь его лежал на север, чуть ли не на сам полюс, где находилось немало Крылатых, их, кажется, там было несколько сотен, но все они были рассыпаны, как горох. Лейн говорил, что это связано с экологической катастрофой, угрозой оттаивания полярных ледников, в значит, мирового потопа. Крылатым было поручения от Прометея, а точнее, от его хозяев-фагов: удержать от размораживания ледники, во что бы то ни стало. Вот там, на северном полюсе Мохан и займётся агитацией Посланников.

Конечно, Мохан мог бы переместиться на полюс в мгновение ока, но ему было необходимо какое-то время, чтобы отбросить все волнения и настроить себя на достижение цели. Поэтому ему было необходим этот полёт в вимане.

Голограмма фаги выросла перед ним, встав на его пути.

Он резко остановился.

Лейн предупреждал его об этом, что такое может произойти. И советовал не вести с фаги бесед, во всяком случае, длительных.

— Почему же? — спросил Мохан.

— Они отличные психологи и вполне могут отыскать в тебе струну и играть на ней до тех пор, пока ты не усомнишься в верности твоих решений поступать по нашим советам.

— Но я бог, я господь. Люди могут меня переубедить в том, что я поступаю неправильно?

— Эти люди бессмертны и намного старше тебя. За их плечами — долгий опыт сбивания с пути богов. Я понимаю, это задевает тебя, верховный бог Тримурти. Но ты достаточно умён и мудр, чтобы принять это как данность.

Ярость при виде голограммы фаги заклокотала в груди Мохана. Он плотно сжал губы.

— Господь Вишну, — проговорила голограмма, — не ты ли всегда был защитником людей от демонов, а теперь собираешься отдать их демонам на растерзание?

— Да, я действительно когда-то защищал людей от демонов, жаль, что меня самого однажды некому будет защитить ни от демонов, ни от людей.

— Всё зависит от тебя. Наш народ может стать твоим другом. Ведь я так понимаю, тебя уже поставили в известность о существовании фаги?

— Фаги — мои друзья? — насмешливо переспросил Мохан. — Моей жене тоже? И вы простите ей ей все её грешки перед вашим народом? Например, быка Гугаланну?

— Важно не прошлое, важно то, что происходит сейчас.

— Ой ли? Неужто забудете такое? Ведь вы, кажется, преследуете ослабевших дэвов только за то, что они были богами, а уж за провинность перед вами…

— Молящиеся слишком много лишнего наговорили о нас.

— То есть, они солгали?

— Они способны на это.

— Моя божественная прозорливость подсказывает мне, что лжецы — вы. И убирайся прочь, голограмма! Если бы я мог, я бы тысячу раз убил каждого из вас. Да так оно и будет. Я никого не могу достать в вашем мире, но те, кто может стать вами, ещё пока доступны для моей кары. И я всё сделаю, чтобы война между людьми и демонами наступила. И эта война не кончится, пока не иссякнет моё бессмертие!

— Ты понимаешь, что в таком случае мы отомстим не только тебе, но и той, кого ты любишь до безумия?

— Мы будем заодно с Высшим Миром и получим их защиту. Тебе не запугать меня ничем! И я не верю в то, что если бог станет вашим человеческим рабом, если решится так пасть, испугавшись вашей мести, вы всё равно не оставите его в покое, потому что ненавидите нас в любом случае, сделаем мы вам добро или нет. Зависть по отношению к богам изнуряет вас и вы не сможете этого нам простить никогда. Я ощущаю вашу ненависть к нам всем своим существом, поэтому вы не обманете меня, что вы можете быть дружелюбны. Убирайся, голограмма, убирайся по-хорошему. И не смей больше заговаривать со мной!

— Ты угрожаешь? Но что ты можешь сделать мне?

— Тебе — ничего, ты бесплотна. Но что если я впаду в такую ярость, что спущусь со своего вимана в ближайшую деревню и сверну всем её жителям шеи? Всем до одного, не пощажу никого, невзирая на пол и возраст? Ты хочешь стать причиной их смерти, гибели людей, таких же, как и вы? Ты веришь, что я это сделаю, если ты не исчезнешь прямо сейчас или хочешь испытать моё терпение за счёт жизни, может быть, несколько сотен человек?

Запугивание возымело действие. Голограмма начала медленно таять в воздухе. Мохан несколько глубоко вдохнул и выдохнул холодный воздух, пытаясь усмирить гнев, в считанные секунды выросший, как цунами. И приказал виману в один миг переместиться на северный полюс, где над айсбергами парило два Крылатых Посланника, работавших над тем, чтобы айсберги не стали водой…

====== Часть 75 ======

Уже несколько недель подряд Нана старательно работала над тем, что поручили ей Молящиеся: она усиливала инстинкт размножения у смертных женщин, стараясь сделать это с наибольшим числом их. И после таких трудов на её сердце ложился камень. Божественная прозорливость говорила ей, что следует прислушиваться к Молящимся, чтобы иметь возможность защитить себя в будущем, и этого желал Мохан, но тем не менее, горечь от этих действий не покидала её.

Смертные…

Этого ли она хотела им? Ведь когда-то она смотрела на людей совсем по-другому, примерно как владелец скота смотрит на своих коней, верблюдов, овец, видя в них своё богатство. Или как хозяин обширных земель созерцает поля, поросшие пшеницей, просом, ячменём. Она любила их по-своему, как источник силы и славы. И вот, пожалуйста: её достояние, её имущество станет чем-то опасным для неё.

Было грустно и от того, что придётся сделать адом жизнь существ, которые ещё ничем не провинились, только могут провиниться. Только что поделать, если лучшая защита — это нападение. Бывают случаи, когда надо бить первым. Уместно ли гадать, как на ромашке: а вдруг нынешние смертные не станут, как другие фаги? Или станут? Нет, опасность слишком высока, чтобы ход событий отпустить на произвол. Логика говорила, что надо проявлять максимальную жёсткость, напрочь убрать жалость. Но отягощение никуда не девалось.

Она иногда заговаривала об этом с другими богами, по совету Молящихся так и оставшимися в пристанище Метиды до возвращения Мохана ради безопасности. Она говорила о том, как страшится она грядущей глобальной войны между людьми и демонами, как не хочется ей ужаса и насилия ведь когда-то люди так почитали её, она грелась в лучах славы, что обеспечили для неё они, они приносили ей жертвы, молились и доверяли ей, как же это она обречёт их на вековые страдания, концом которых будет смерть, настоящая смерть, потому что все они станут лишь привидениями на опустевшей земле, без тела, без смысла существования?

Гефест, выслушав её, отвечал в своём стиле: незатейливо, но искренне и прагматично:

— Если честно, те лучи славы, которыми люди грели тебя, были весьма подгажены. Да и кому они точно молились: тебе или всё-таки Пандемос? Разве тебе хотелось, чтобы в твоих храмах творилось то, что установила она? Разве ты не запрещала людям проводить те обряды, что наворочала тогда эта Лжеафродита? А они слушались тебя? Нет, им больше нравилось то, что им навязала Пандемос — грязь и примитивность. Вот видишь, какие у людей низкие и развратные душонки!Хотя, признаться, мне тоже не по себе от того, что мы должны столкнуть их лбами с демонами. Я ведь беззлобен и миролюбив. Но что поделать, если нет другого выхода?

По-своему утешала её и Лакшми.

— Не нужно жалеть смертных, — увещала она Нану, — потому что они уже давно молятся не нам, а кому-то, кого они сами придумали. Как будто это не боги создали людей, а люди нас создали! Я-то не попадала в Тартар, я-то веками наблюдала эту грязь, что они тут творили. Вот, например, во что они превратили воды великой священной реки Ганги, а? Ведь это когда-то была небесная река, протекавшая в раю, так нет же, уговорили мы богиню этой реки сойти на землю, чтобы люди не погибли. Она не хотела, очень не хотела, как чувствовала, чем это всё кончится.

— Да, должно быть, эта богиня в большой обиде на вас…

— Я даже подходить с этим вопросом к ней не решаюсь! И ведь исправить ничего не возможно. Невозможно заставить людишек измениться, втолковать им, что они творят неугодное для нас, богов! Что толку с их молитв и курений, с их жертвоприношений, если они творят столько скверны и все их молитвы и обряды пропитаны грехом? Не очень-то они приносят нам этим пользу.

— И почему они так упрямы?

— Да потому, что многие из них имеют собственное представление о праведности. В последнее время многие из них считают, что забота о людях — это истинная праведность, нежели почитание богов! Вот послушай, я расскажу тебе о том, что однажды произошло во вселенной Тримурти. Один мужчина стал разбойником и занимался грабежом, но, как он считал, грабежом благородным: он грабил богатых и раздавал награбленное бедным. И вот однажды он решил ограбить храм… Мой. Мой храм. Он украл украшения с моей статуи, стоимостью… В общем, у смертных это дорого, очень дорого. Он продал их и построил на вырученные деньги благотворительную больницу. И купался в славе, как благодетель, как спаситель. Он считал, что поступил правильно, ведь в этой больнице спаслось столько человеческих жизней! Многие считали его святым. Похоже была на то, что он тоже возомнил себя таковым, так хорошо послужив людям. Вскоре он скончался от рака желудка, его резали, резали много раз, а опухоль снова и снова появлялась, как же многие дураки молились за его здоровье и продление ему жизни! Мне не было никакой пользы с этих молитв, потому что молились за грешника, оскорбившего меня. И грешник скончался. Как же этот «святой» удивился, попав в царство Ямараджа, да прямиком в пекло!

— Неужто рассчитывал на рай, осквернив храм богини и этим унизив её культ?

— Очевидно, он считал, что ради жизни людей все средства хороши, ибо они, люди, сами по себе лучше богов. Человеческая жизнь ценнее величия храма. Хоть человеческая жизнь, как жизнь цветов на фруктовом дереве, а храм — это то, что соединяет с вечностью. Но уже не соединяет. Я стараюсь не слушать их просьб, их слёз. Они давно меня не трогают. Вселенная Тримурти изобилует людьми, она перенаселена и я держу многих из них в бедности, ещё больших в нищете, а кое-кто вообще голодает. И Кубера тоже не помогает им. В их мире полно грязных трущоб, таких же грязных, как их души. Я не люблю их. Не люблю.

И Лакшми подтверждала искренность своих слов действиями, старательно выполняя поручение Молящихся по части организации радикального мирового экономического кризиса, который должен был перевернуть всё с ног на голову. Не отставал от неё и Гефест, перекрыв все возможности инженерам созидать что-то новое в технологиях.

Но у тех, кто стоял на стороне фаги, дела также шли не так уж скверно.

Уран-Ану раскрывал портал и наблюдал, что происходило в «логове» Прометея. Там появились ещё три пленника — Аполлон, Артемида и мать их Латона.

Больше всех это встревожило Нану. Её одолевала паника от бездействия, что боги не спасают богов, хотя умом понимала, что сейчас это невозможно. На стороне Прометея армия Сил и Властей и сбросить это со счетов никак нельзя.

Кроме того, что-то происходило с Деметрой. Она становилась другой — она начала ощущать свою вину перед смертными. Нет, это был не результат стараний Фемиды, как того желал Прометей. Фемида ни за что не хотела подчиниться и впала в странное состояние: она словно окаменела, она почти постоянно сидела неподвижно, не разговаривала, смотрела в одну точку, отказывалась пить и есть. И никто не мог вывести её из этого. Иначе было с Деметрой.

Уран-Ану наблюдал, как Деметру принуждали вести беседы с голограммами фаги. Поначалу богиня отказывалась, но ей намекнули, что её дочь Персефона может оказаться рядом с ней, здесь, в плену у Прометея. И, разумеется, не смогли не подчинить Деметру такой угрозой.

Уран-Ану слушал, что втолковывали фаги-психологи несчастной богине земледелия и с ужасом понимал, насколько мудр и умён, а значит, и силён этот народ людей, что был намного старше богов Земли. Бога неба поражали аргументы, что приводили для Деметры, тонкая игра на струнах души богини, то, как ловко находили психологи-фаги нужные «кнопки» в её натуре, чтобы добиться своего. И у них всё получилось: богиня вдруг начала каяться, что пыталась спасти свою дочь ценой голодомора смертных. Она начала рассуждать о своей жестокости, что можно было бы поискать другой способ спасти свою дочь Персефону, что она была неправа, она поступала эгоистично и безжалостно. А фаги, поняв её раскаяние, услили старания, как будто пытаясь задавить пленённое божество чувством вины. И добились этого как-то пугающе быстро.

— А ведь она была такой могущественной! — бог неба трясся от ужаса. — О, если бы тогда Зевс не спас её из утробы Кроноса, с её-то силой это сделала бы она сама! Чем она слабее самого Зевса? Да она бы основала собственный пантеон, пожелай она этого! Как же они сломали тебя, одна из величайших богинь мира? Неужели наши враги фаги настолько сильны, что это даже не укладывается в воображении у нас, богов?

Другие боги также наблюдали через развёрнутый портал, что творили фаги с Деметрой и ими овладевало ощущение кошмара не меньшее, чем у бога неба. И их ненависть к фаги стремительно росла вместе с беспощадностью к нынешним земным смертным, что могли бы также когда-нибудь стать фаги. И это стимулировало вовсю готовиться столкнуть людей и демонов в бесконечной войне.

Деметру заставляли работать на людей. Ей дали поручение оживить огромные пространства бесплодных почв и она безотказно старалась.

Трудились фаги и с новыми пленниками, то и дело тыча им под нос то расстрел детей Ниобы, то все моры и эпидемии, насланные Аполлоном, то Актеона, погубленного Артемидой, то подстрекательства Латоны, подбившей своих детей слишком жестоко наказать Ниобу. И также поражали Урана-Ану и других богов, созерцавших это, как ловко умели фаги убеждать божеств, находя к каждому нужный подход, как будто знали души богов лучше, чем те знали самих себя.

Уран-Ану тревожился, выразив мнение, что следовало бы предупредить всех богов, что были на стороне Шести Богов о том, насколько опасны фаги, но Молящиеся успокоили его, пообещав, что сделают это сами в нужное время.

Альби, Диля и Ясан теперь по-очереди являлись в рай Метиды и вели в её гостями разъяснительные работы.

— Не нужно недооценивать сил фаги, но и не следует воображать, что этот народ всесилен, — как-то сказал Альби, сидя с Метидой и её гостями в одном из шатров. — Дело в том, что фаги также находятся в ловушке, которую им давно поставил Высший Мир.

— Если эти звери уже в ловушке, почему они до сих пор не уничтожены?

— Не так-то просто уничтожить бессмертного зверя. Разве что замедлить его рост. Вот послушайте. Фаги обрели бессмертие, но в их мире одновременно с исчезновением смерти должно было закончится и рождение, ведь если у людей никто не умирает, значит, и нет потребности родиться снова. Однако, многим фаги хотелось иметь детей, хоть одного ребёнка. И они нашли кое-какой выход. Итак, вы уже знаете, что фаги обычно стремятся заполучить те миры, которые покинули боги, отправившись в Хаос. И начинают воспитывать смертных, делая их собой, совершенствуя, обучая ненавидеть богов, а после помогая им обрести бессмертие. Но они не возятся так со всеми смертными, а предпочитают многих из них родить, воспитать в качестве своих детей, ну и обессмертить их. Просто фаги заселяли планеты, оставленные богами, смертные там умирали, души их оставались без тел и рождались они снова уже у родителей-фаги. И все были довольны, всем было хорошо. Но ведь для нас, дэвов, это не хорошо, когда врагов всё устраивает. И мы придумали ловушку: мы внушили фаги, что ничего нет страшного в том, чтобы они клялись своим потомством…

— И они повелись на это?!

— Нам пришлось потратить огромное количество энергии, чтобы внушить им это, нам это дорого обошлось, но оно стоит того. Фаги всегда были уверены, что если они не боги, то их клятвы ничего не стоят и за них можно не нести никакой ответственности. На самом деле это иллюзия. Люди тоже отвечают за свои клятвы. Но не так, как боги. Если бог даст клятву и не сдержит её, то это вскоре обратится против него. Человеку же возмездие может задержаться и ему помнится это безнаказанностью. На самом деле это и есть ловушка, самая липкая паутина. Фаги обманывают дэвов, когда хотят использовать их и дают любые клятвы, лишь бы заставить им поверить. Но мы сумели внушить фаги, чтобы клясться детьми стало у них традицией. Вот они и клянутся своим потомством, а потом клятвы не выполняют. Ах, как же это помогает нам и вредит им!

— И что? Что может статься с их детьми, которые уже бессмертны? Неужели умирают?

— Нет, те дети, что уже обрели бессмертие пока не умерли, но это и вводит фаги в заблуждение, что нет наказания за их ложные клятвы. На самом деле Природа уже давно карает их. Чем больше они дают ложных клятв, тем легче нам удаётся сговориться с богами многих планет, с теми богами, что должны лишиться бессмертия, чтобы они напоследок прислушались к нашим советам и совершили что-то такое, чтобы люди превратились в привидения. Без возможности жить дальше, родиться и стать потомством для фаги. И вот, у фаги всё меньше и меньше нового поколения, многие не имеют возможности стать родителями. Таким образом, исполняются их клятвы: этот народ теряет своё потомство, своё продолжение, а значит, тропа их будущего становится всё уже.

— Остроумно! — с восхищением проговорила Лакшми.

====== Часть 76 ======

— Однако, почему вы доверяете нам такую тайну? — спросила Нана. — Вы так уверены, что среди нас нет предателей и каждый из нас даже случайно, не нарочно не проговорится о том, что вы постарались, чтобы у фаги стало традицией клясться детьми и это мешает им умножаться?

— Это не тайна. Фаги уже слышали об этом, но они ни в какую в это не верят, так же сильно не верят, как и в то, что они обязаны молиться нам, служить и время от времени умирать. Их неверие вредит им же самим.

— А что, они не видят очевидного? Что у них из-под носа ускользают люди, становясь привидениями, вместо того, чтобы пополнять их ряды?

— Они приписывают это другой причине. Они верят только в себя, в свои силы, в свой разум. Если они упустили планету и человечество, жившее на ней, значит, не достаточно хорошо вели агитацию, не нашли новых способов, мало старались, плохо искали подход, если не смогли обмануть богов и заставить их отказаться быть на стороне Молящихся. А наказание за нарушение клятвы они считают предрассудком.

— Если они верят только в себя, то они, должно быть, слишком строго с себя и спрашивают. Теряя планету и миллиарды человеческих единиц, проигрывая богам, наверно, они взваливают на себя и огромное чувство вины за то, что не справились.

— Да, они считают себя виноватыми и тем фаги, кому поручается отстоять ту или иную планету, но они не справляются, после долго восстанавливают своё психическое здоровье у лучших врачей.

— Значит, фаги способны заболеть психически?

— Да. Вот подумайте, какой удар можно нанести по супостату, стерев с лица земли его грядущее пополнение: не дать умножиться вражескому народу на сто миллиардов единиц. Ослабить врага — самому обрести силы. Лишить его радости обретения потомства, а значит, погрузить в уныние. Уныние у врага — радость у себя. Заставить врага испытать чувство вины — значит, самому не страдать от этого чувства. И всё это поможет вам сблизиться с нами, а значит, дать нам возможность защищать вас в низших мирах и помочь побыстрее прийти к нам. И ещё: возможность осложнить отношения между фаги и демонами из-за войны на земле между теми, кто мог бы стать ими.

— Стало быть, это серьёзный удар по фаги…

— Это вызовет скорбь у всего их народа! Каждый раз, когда они теряют большое количество тех, кто мог бы стать ими, они погружаются в массовую печаль.

— Массовая печаль? Значит, это всё-таки несчастливый народ?

— Нет, к сожалению, пока несчастливым его не назовёшь. Наука помогает им справиться с негативными чувствами — лекарства, антидепрессанты, работа с психологами, всё это помогает успокоиться с временем. Опять же, пока у нас не получается обращать их потенциальное пополнение в привидения в таком количестве, как бы хотелось. Дэвы — народ не дружный, не всегда и не со всеми сговоришься, чтобы приняли сотрудничество с нами. Опять же, у многих дэвов сомнения и колебания, жалость…

— Это про меня, — пробормотала Нана.

— Это пройдёт, — пообещал Альби. — Мы научим, как избавиться от ненужной жалости к ним. Главное, что вы соглашаетесь выслушать нас. Многих богов и на это не хватает.

— Почему?

— Они считают нас носителями плохих новостей, это же мы сообщаем им о грядущем конце бессмертия. Не многие могут это принять. Правда, которую говорим мы, болезненна и нестерпимо горька. Это мы можем понять, мы сами были когда-то на месте дэвов, что должны были пройти через конец бессмертия. Счастливы те боги, что найдут в себе силы понять, что от правды не надо прятаться, потому что за горькой правдой всегда стоит другая правда — правда спасения и радости. Конечно, поверить слащавой лжи врагов приятнее. Враги могут пообещать что угодно, всё, что иные дэвы вожделели, но так и не получили из-за плохого сценария судьбы. Но они никогда не исполняют своих обещаний. Даже для таких преданных слуг людей, как Прометей.

— Неужели у фаги нет даже благодарности за то, что такие Прометеи так много сделали для них и так сильно пострадали за них?

— У фаги слишком высокое самомнение, они убеждены, что все, кто не они, должны им безвозмездно.

— И, конечно, Прометей не поверит, если попытаться разъяснить ему, что за свои старания он получит шиш с маслом от своих любимых фаги, — прокомментировал Гефест.

— Если потребуется, они даже принесут его в жертву для блага своих.

— И в это он не поверит ни за что… Упрямый осёл. А жаль. Ведь были же мы с ним друзьями до того, как он похитил тот огонь…

— Ты водился с ним, несмотря на то, что до похищения огня он уже провинился перед богами с той делёжкой бычьей туши! — проворчала Нана. — Как будто ты не знал, с кем дружишь!

— Но у нас были общие интересы: нам хотелось, чтобы смертные хоть что-то смыслили в технике! Не так, конечно, чтобы возомнить себя богами из-за своих технических достижений. Вот разве плохо было бы, если бы за людей кое-где работали машины, а люди имели бы больше времени на молитвы и обряды в наших храмах?

— Или на грязные развлечения и войны! Взгляни на фаги: вот до чего довёл их избыток свободного времени, они тратят его на преследование своих богов!

— Ну кто ж знал, хотелось-то как лучше… Для богов… Я — всё для богов… Я люблю наш божественный народ… А всё-таки жаль мне Прометея, что он так глуп, вот хоть гневайтесь на меня, боги, жаль мне его, хоть я бы его и не пощадил за то, что он не на стороне богов, а всё за людишек… — с горечью проговорил Гефест.

— А между тем, с таких Прометеев и началась вражда между богами и человеческим родом, — со вздохом произнёс Альби. — Поначалу люди были другие. Надо ли напоминать вам боги? Вот золотой век. По-настоящему мирный народ, живший на лоне природы и в гармонии с ней. Когда закончился их земной срок, им нашли место в одном измерении, которое смертные называют островами блаженных. Там эти души находятся по сей день, они пребывают в состоянии благостного сна, когда нет ни сновидений, ни действий в нём, ни желаний — просто сплошное ощущение счастья…

— Нирвана, — подсказала Лакшми.

— Им нравится пребывать в этом сне и они ни за что не хотят покидать его. Ни ради нового воплощения на грязной грешной Земле, ни даже в благоустроенном мире фаги. Затем богиня Ночь породила богов, повлиявших на ухудшение духовных качеств человеческого рода. Души этих людей не попали на острова блаженных или в нирвану, в общем, в измерение благостного сна, они попали в цепь смертей и рождений…

— Колесо сансары, — снова подсказала богиня богатства.

— Вот эти люди и рождались из века в век, и умирали, а умирая, поначалу скитались привидениями, уж потом подземные боги стали подгребать их в свои миры, чтобы они не мешали живым. Появлялись новые человеческие души, старые души делились с ними духовным огнём Прометея, их теперь миллиарды этих испорченных душ. С тех пор, как исчезли загробные миры-пристанища, миллиарды неупокоенных душ носятся по миру, оскверняя его. Они мечтают о телах, о рождении. А самые древние из них помнят эту делёжку бычьей туши, когда Прометей впервые обманул богов, подсунув им кости, смазанные жиром, а людям сочный, но внешне неприглядный филей…

— Это было сразу после победы над Кроносом, — припомнила Нана, — это всё затеял Зевс — как считалось, символический ритуал, разграничивающий судьбы богов и смертных. Золотому веку пришёл конец и люди уже не могли вести себя за панибрата с богами, как это было при Кроносе. В жертву принесли быка и Прометей вызвался разделить его между богами и людьми… Неужели провидец знал, что делал, когда подсунул богам кости, а людям — мясо?!

— Да. Этот ритуал был на самом деле важен, он определял грядущую судьбу богов и людей в низших мирах. Боги ещё и не знали о том, что когда-то перестанут быть бессмертными и их ждёт низший мир. Считалось, что делёжка туши быка — символика, не более того. А это была судьба. Доля людей в низшем мире — сочная, сытная, вкусная. Я говорю о мире фаги, а не о каком-то другом. Доля богов, как скудная кость и тошнотворный жир. Ничего хорошего, но внешне эта доля выглядит привлекательной, как те кости на блюде, что Прометей так ловко украсил жиром. И вызывает зависть у других народов, а значит, и вражду. Дэвам, живущим в Алес не на что завидовать, но они наживают врагов, имея так мало чего хорошего. Вот с этой делёжки Прометея и началась вражда богов и людей. Она уже тогда зародилась в душах и тех, и этих, но так глубоко, что до поры до времени о ней не знали, может, только догадывались.

— Но это всё было в олимпийской вселенной, — заметила Лакшми, — а что же в нашей вселенной, Тримурти? Как там зародилась вражда между богами и людьми?

— Люди проходили цепь смертей и рождений в разных вселенных — то в одной, то в другой, как вы знаете. И души их передавали семена вражды новым душам, появившимся намного позже это злосчастной делёжки мяса. Богам досталось костлявое, но внешне красивое блюдо и оно поселило в душах людей зависть по отношению к богам, иллюзию, что грядущее богов всё же лучше человеческого. Здесь, на Земле, вся эта вражда началась в олимпийской вселенной и как зараза отравила миллиарды других человеческих душ. Что-то подобное было и на других планетах, были те, кто сеял вражду между тамошними богами и людьми. Это происходило по замыслу Природы. Но мы не можем осуждать её за это. Она — Закон. Она выше богов. Она — Сущее. Она создала такой сценарий, чтобы побуждать богов совершенствоваться в своей божественности и держать путь в Высший Мир, где участь дэвов уже не голая кость, покрытая жиром, а намного счастливее.

— Прометея, в какой-то степени, можно понять, — произнёс Уран-Ану, — ведь первые люди были его творением. Жаль, при всей его прозорливости он всё-таки не смог предвидеть настоящей беды для всех. Он и сейчас не понимает весь её масштаб.

— В Природе всё гармонично. Если Природа создала Прометея, значит, он тоже обязан сыграть в ней свою роль.

— Трагичная роль…

— Но теперь спектакль окончен. Теперь мы сами вправе писать свою пьесу жизни, боги. И продумывать каждую строчку.

====== Часть 77 ======

— Уж и писать-то страшно! — Гефест выкатил глаза.

— Тогда пишите под нашу диктовку, — предложил Альби.

— Да всё так именно и идёт.

После этого разговора Нана потеряла здоровый божественный сон. Ей не хватало либо зелья Гекаты, дающее олимпийское спокойствие, либо помощи самого Гипноса.

Она переживала за Мохана, что он может попасть в плен к Прометею, если Крылатые его не послушают и он не успеет уйти. Иногда он слал ей короткие мыслеформы, оповещающие, что с ним всё в порядке, более длительное общение вызывало риск, что волны их общения услышат враги. Сигналы от него успокаивали, но не надолго.

И ещё богиня ощущала: она боится людей. И как это она могла прежде спокойно находиться среди них, как среди стада безобидных овец? Как могла жить в этом гнусном пансионе, не зная, что там обитает скопище врагов? Да ведь и раньше исходила опасность от людей, но ведь не поняла она тогда знаков судьбы! Ведь изнасиловал её, спящую богиню, какой-то мерзкий садовник, ведь уже тогда не было безопасно там, где люди, нельзя было вверять себя им спящую!

Беспокойно спалось и другим богам. Время от времени из шатра, где ночевали Гефест и Лакшми, посреди ночи раздавались невероятно громкие вопли последней. Это пробуждало богов, они мчались к к шатру, из которого доносились крики. Лакшми жаловалась, что её одолевает один и то же сон: она видит огромные голые кости.

— Это будет моей судьбой в низшем мире? — её трясло от ужаса. — Я, богиня богатства, стану не просто смертной, я буду бедной? А может, и того хуже: нищей и даже голодной? Я узнаю, что такое голод? Я буду, как собака и моим уделом будут голые кости? Меня ждёт собачья участь? Ведь голые кости — это доля дэвов в низшем мире!

— Дорогая, но ведь у нас есть и варианты даже кроме Высшего Мира! — пытался успокоить её Гефест. — Мы можем стать богами и в низшем мире.

— И доля дэвов не только кости, но и жир, — добавляла Метида. — А жир всегда являлся символом достатка. Недаром есть поговорка о тех, кто имеет материальные излишества: ” Жирно живёт! ”

— Вот-вот, жир… Но ведь от жира может быть и тошнота, если он без мяса! — проговорила Нана. — Значит… Если даже мы сумеем стать богами в низшем мире, даже если нашей долей станет жир, нам будет от неё тошно, тошно…

— Значит, придётся идти в Высший Мир, — твёрдо произнёс Уран-Ану. — Значит, уже сейчас следует морально готовить себя к тому, что после выхода из Хаоса мы будем держать путь туда!

Когда такое происходило с Лакшми, Нана в эти ночи уже не могла уснуть до утра. Ей так хотелось поговорить с мужем, чтобы он успокоил её, а вместо этого она сама безмерно тревожилась. Приходили мысли: а вдруг Мохан уже в плену у Крылатых, не пожелавших послушать его? Хотелось послать мужу мыслеформу, спросить, как дела, и только колоссальным усилием воли она запрещала себе делать это. Она может подвести того, кого любит без меры и это допустить невозможно.

Она скучала, сильно скучала. Без Мохана жизнь утратила смысл, вкус и цвет. Она старалась загрузить себя тем, что ждали от неё Молящиеся: она работала, стараясь пробудить в человеческих женщинах мощный инстинкт размножения, сделать это с наибольшим числом женщин. И тем лучше она старалась в этом преуспеть, чем сильнее нарастал её страх и перед фаги, и перед людьми, ненависть и неприязнь к ним.

Время от времени она пыталась через ясновиденье рассмотреть пространство, принадлежащее фаги, изучить его. Казалось, чем больше она познает этот народ, тем уменьшит свой страх перед ним. Ну в самом деле, возможно, не так страшен чёрт, каким его малюют!

Но даже её внутренний божественный взор с трудом проникал во вражеское пространство.

Первым её видением был кинозал на одной из планет фаги, стилизованный в виде пещеры, украшенной искусственными сталактитами, сталагмитами, кальцитовыми занавесями, каррами. Зал был полон зрителей, они сидели в мягчайших красных креслах с объёмными валиками, схожие друг на друга, как античные статуи, задрав прямые длинные носы и приподняв тонкие, почти не существующие брови. Правда, лица их выражали эмоции — это было злое удовлетворение, как у вампира, насытившегося кровью. Нана пыталась узреть, что они видят на экране, но это у неё никак не получалось. Зато внезапно её внутренне виденье наткнулась на странное лицо, резко отличавшееся от других правильных лиц-статуй. Это был мужчина, молодой, не старше двадцати пяти лет на вид, как все фаги. У него были смешные полные щёки, маленькие прижатые глазки, полные губы и совсем уморительные торчащие уши.

Позже Нана спросила у Молящихся, что это был за мужчина и почему он так резко отличался от других. Диля объяснила ей, что некоторые фаги, уставшие от своего чрезмерно благоденствующего существования, пожелали вернуть себе свой изначальный облик, в котором они появились в своём первом ещё смертном воплощении и в последующих воплощениях походили на этот облик. И учёные-генетики вновь восстановили им былые внешности. И поскольку естественные облики людей зачастую невзрачны и даже комичны, не многие просят вернуть эти облики.

— Не значит ли это, что однажды они все до одного устанут от своей искусственной красоты? — предположила Нана. — А может, утомятся и от вечной жизни и до такой степени, что не смогут жить? Может, пожрут себя, устав от всех благ, что добыли себе, измучатся от того, что попытались пользоваться тем, что предназначено только богам?

— Кто знает, — ответила Диля. — Может, будет так, как ты говоришь, а может, придумают что-то, чтобы избавить себя векового от утомления.

Когда Нана созерцала это кинозал, она стремилась увидеть то, что смотрели фаги глазами, полными злой радости. Но видение ускользало от неё. Ей приходилось провести несколько сеансов ясновиденья, чтобы достигнуть цели.

Однажды перед её мысленным взором предстало всё, что происходило на экране.

Это было помещение, наполненное таинственными машинами и людьми в стильных униформах, работающими среди этих машин.

И был виден результат их труда: от машин исходили волны, двигающиеся в направлении чего-то, по форме напоминающего голубую тарелку с высокими прямыми краями, даже скорее подставку для горшка с цветами. И на этом видение оборвалось.

Нана рассказала о нём Диле и спросила ту, что это была за голубая тарелка и Молящаяся ответила:

— Это пространство Алес.

— Оно велико?

— Очень. Хотя в космосе смотрится всего лишь как тарелка. Ты даже представить себе не можешь, богиня, сколько измерений она вмещает в себя, а измерения — множества планет.

Нана взволновало это открытие. Мир, в котором существовала она, великая богиня, одно из сильнейших божеств двух вселенных, оказался настолько огромен, что она, должно быть, была намного меньше, чем песчинка в нём.

И она с особым рвением продолжила сеансы ясновиденья. Её манило то, что происходило на экране в кинозале фаги.

Она снова увидела комнату, оснащённую техникой, несомненно сверх техникой этих опасных и враждебных существ. Волны, исходящие от приборов, устремлялись к голубой тарелке, носившей название Алес. И теперь Нана могла видеть действие этих волн. Они проникали в мозг дэвов, проживавших в низших мирах, ослабших, бессильных и оказывали влияние на мозг и нервную систему тех, заставляя их совершать роковые поступки, даже сводя с ума, доводя до душевной болезни.

— Бедные, несчастные дэвы! — воскликнула Нана, очнувшись от этого сеанса в холодном поту. — Ненавижу тебя, род человеческий! Ты жесток, мстителен, завистлив! Тебе тоже не будет пощады! Как же это низко — так поступать с ослабленными, потерявшими всё! И это после того, как мы защищали вас от произвола демонов, давали вам пищу, урожаи, обучали вас ремёслам, даже иногда разнимали вас, когда вы дрались между собой! Будьте вы прокляты! Я сделаю всё, чтобы вы получили возмездие! Только бы мне не смягчиться, только бы женская жалость не овладела мной не вовремя! Только бы идти до конца!

Она поведала о своих видениях другим богам, гостившим в раю Метиды. Оказалось, что другие боги, выполняя поручения Молящихся, также проводили сеансы ясновидения.

— Я тоже знаю о Алес, — говорил Уран-Ану, — и мне тоже довелось узреть кое-что из низшего мира. Саму Алес, то есть, её форму голубой тарелки я не видел. Меня больше интересовало, как устраиваются боги низшего мира, возможно ли это: снова собраться всем богам, ну или частично, тем, кто проживал на одной планете и был в хороших отношениях, и построить новый мир для себя. Оказалось, да, это возможно, боги, что занимали высокое положение и накопили достаточно сил, могут создать измерение и даже планеты, стать там богами, даже восстановить свой пантеон и иерархию в нём. Но… — Уран-Ану поднял вверх указательный палец, — у низшего мира свои законы. Там у богов нет уже ни такой свободы, ни возможностей, ни счастья. Богом быть уже не так интересно, как здесь. Слишком много ограничений, запретов, и много обязанностей. Бывает так, что даже те, кто рождается от богов у смертных, способен на большее, чем божественные родители. И демоны могут даже больше, чем боги.

— Ого! В Алес есть демоны?

— Не те, что вы думаете. Это искусственные демоны, которыми временно могут стать дэвы, чтобы обрести хоть какое-то могущество и быть на что-то способными. Одни демоны злы беспредела, другие так и сяк, бывают и добрые. Но по сути они дэвы, а не демоны.

— А чем же ограничены боги? У нас ведь тоже не было вседозволенности.

— Но мы имели право давать волю своему гневу, решать что-то за людей, руководить их событиями. А в низшем мире боги что-то вроде служащих: то защищают смертных, то от чего-то спасают, то заботятся о урожаях для них, то ещё о чём-то. И им трудно смертных карать, потому что у богов слабо развиты карательные функции. Разве что подговорят демонов.

— Уран, ты сказал, защищают и заботятся о смертных, — подала голос Лакшми, — но ведь смертные там не люди, это те же дэвы, ставшие в низшем мире смертными, потому что не нашли в себе сил и возможностей стать богами?

— Да, и это дэвы.

— Тогда уж лучше быть в низшем мире демоном, — заметила Нана, — чем таким ограниченным богом или смертным!

— В самом деле, — с дрожью в голосе согласилась Лакшми, — поневоле и к таким мыслям придёшь! А как в низших мирах живут дэвы, ставшие простыми смертными?

— О, я этого не знаю в подробностях. Меня как-то больше интересовала жизнь богов в Алес.

— Я видел дэвов в низших мирах, ставших смертными, — мрачно произнёс Гефест. — Мало чем отличается их жизнь от тех смертных, что были под нами. Дэвы в низших мирах… Смотришь на иного: от него исходит энергетика божества, которое когда-то было великим, а то и верховным, а стало… Простым землекопом, да ещё и рабом.

Лицо Лакшми сделалось бледным, как мел.

— Я к этому не готова, — пробормотала она, — совсем не готова… Не хочу! Не хочу!.. Уберите это, пусть меня не тащут в эти миры!

— Дорогая, не волнуйся, там есть ещё средние миры, — поспешил попытаться успокоить супругу Гефест.

— И что это за средние миры? Это какие-то привилегированные миры для тех богов, что были наверху, как сливки, и они их не могут сделать ни рабами, ни заставить заниматься грязными работами? Пусть великие дэвы с высших ступеней там в смертной ипостаси, но зато богаты и свободны?

— Не совсем так. Средние миры — это те же низшие миры, но они находятся под опекой и защитой Высших Сил. Средние миры защищены от враждебных братств озлобленных дэвов…

— Час от часу не легче, Гефест! Что ещё за озлобленные дэвы?

— Ну, Молящиеся же говорили, что мы, дэвы, народ не дружный. Дэв не стоит горой за дэва. А наоборот. Вот многие становятся ничем не лучше самых злющих демонов и такое творит над своими же дэвами…

Гефест тогда поделился настоящим кошмаром, поведав свои видения о том, какие зверства творят очень многие дэвы в Алес над такими же дэвами, как сами. Он рассказывал долго и боги слушали его, холодея душой от ужаса.

— Так кого нам теперь ненавидеть больше всего? — пробормотала Нана, когда Гефест, наконец, замолчал. — Людей, что пользуются ослаблением дэвов и мстят? Демонов, что ненавидят вообще всех, а нас особенно — из зависти? Или самих себя, потому что так, как поступаем мы друг с другом и врагов не надо, мы уничтожим сами себя!

— Значит, нам надо приложить все старания, чтобы никак не походить на тех дэвов, что восстали против собственного народа! — ответил Уран-Ану.

— Но что побудило такое количество дэвов стать жестокими негодяями и предателями, вот в чём вопрос, — задумчиво произнесла Метида. — Их слишком много, этого ли они хотели на самом деле?

— Много чего могло побудить, — ответил Уран-Ану, — ответственность всё равно на каждом за свои дела. Любому злу внутри себя можно противостоять.

— И формироваться в Хаосе в божество Высшего Мира, — добавил Гефест. — Это тяжело, очень тяжело. Но можно делать с перерывами, время от времени выходить из Хаоса и рождаться в среднем мире, чтобы прожить жизнь под покровительством Высших Сил.

— Отдыхать в низшем мире? — голос Лакшми дрогнул. — Отдыхать от тяжёлой работы в Хаосе в смертном теле, болея, старея, мочась и испражняясь?

— Мы привыкнем. Это не самое страшное.

С тех пор боги всё больше стремились увидеть хоть что-то, что происходило в мире Алес или в других пространствах — враждебных. Но и само пространство Алес, что принадлежало дэвам, уже виделось опасным, злым, чужим и холодным. Поймав какие-либо видения, боги делились ими. Поначалу всех трясло от страха, затем стали говорить об этом спокойнее, узнавая всё больше, появлялось понимание: знание — сила.

====== Часть 78 ======

И в один прекрасный день Нане пришло облегчение: в раю Метиды внезапно появился её Мохан.

Увидев его, Нана радостно закричала и бросилась к нему, а он побежал к ней навстречу. Он на ходу выпростал ещё две пары своих могучих рук и поймал жену в четырёхрукие объятия.

Они жадно целовались, затем Мохан поднял её на руки и понёс. Нана склонила голову на его широкое мощное плечо и душа её, замёрзшая от ледяного страха, длившего не один день, начала оттаивать. Ей стало тепло и спокойно. Она выдержит, что угодно, когда рядом с ней – он!

- Как же я скучала, – пробормотала Нана, – как я скучала, любимый мой…

- И я скучал, – признался Мохан. – Но теперь у нас всё очень хорошо.

- Я даже не знаю, что тебе сказать… Мы получили столько страшных знаний… Нас такое ждёт, Мохан…

- Не рассказывай ничего, любимая, не береди себе душу. Не забывай, что со мной рядом был Лейн и я тоже узнал от него то же, что узнали вы.

- Но мы получили информацию не только от Молящихся…

Тут появление Мохана было замечено и другими богами, поспешившим окружить его, держащего на четырёх руках жену.

- Что, Вишну, что? – наперебой спрашивали они. – Получилось ли то, ради чего ты покинул нас на такое время? Спасены ли мы все? Сколько Крылатых перешло на твою сторону?

- Все, – ответил Мохан.

- Как так? Крылатых очень много, а ты справился за короткий срок, убеждая их перейти на нашу сторону! Как у тебя это получилось?

- Если вы не верите мне, просто загляните за пределы рая Метиды – они все там, вся армия, – усмехнулся Мохан.

- О, нет, господь Вишну, мы не хотим оскорбить тебя недоверием, мы просто удивлены, что это произошло так быстро для такого великого дела! Ведь это было слишком опасно.

Мохан опустил Нану на ноги и обнял её за плечи.

- На самом деле было сложно только приручить их первый десяток, – объяснил он. – Лейн руководил всеми моими действиями, я не собираюсь приписывать успех этого дела себе. Надо было соблюдать максимальную осторожность, подкрасться к одному из них и уболтать, затем к другому или к паре их, а когда их стало почти десять и они дали мне клятвы верности, они уже сами стали звать новеньких и помогать мне уговаривать их. А уж когда их окружило меня достаточно много, тут я особо и не берёгся и не осторожничал, ведь они были готовы биться за меня до последнего, если бы на меня попытались напасть вражеские войска. Остальных я уже убеждал сразу по нескольку десятков и они легко поддались, они все признали одно и то же: я напоминаю им их Творца, Бога, хотя и не похож на него лицом.

- О да, – отозвалась Метида, – у моего сына было другое лицо. Но ты, Вишну, на самом деле чем-то напоминаешь его. Глаза! У вас похожи глаза: такие же глубокие. Ну и в чертах характера я улавливаю то одно, то другое сходство.

- Должно быть, ты страдаешь, Метида, что потеряла сына, – с сочувствием в голосе произнёс Мохан.

- Я уже отплакала своё, время залечило мои раны. И я знаю о Боге всё. Он оказался в Хаосе и там принял решение готовить себя в Высший Мир. А какой ещё у него был выбор? Он поссорился с богами, демонами, он был жесток и с людьми, и с другими существами, чтобы были ни боги, ни демоны, ни люди… Слишком много врагов, при том, что он было таким могущественным божеством на Земле, в низшем мире он стал бы самым преследуемым. Я сочла, что он поступил правильно и могу быть спокойна за него. Остаётся позаботиться теперь лишь о себе самой.

- Однако, как же они любили этого Бога! – удивлённо проговорил Мохан. – Даже готовы служить так преданно тому, кто хоть напоминает его…

- Некоторая часть их когда-то его предала.

- Но меня уже не предадут. Я взял с них серьёзные клятвы, нарушение которых может их погубить.

Боги желали услышать подробности и поэтому все собрались в одном из шатров, рассевшись в круг так, чтобы каждый мог видеть лицо Мохана. Нана опустилась рядом с ним, обняв его плечо и опустив на него голову. Ей значительно полегчало. Разум и рассудительность начали занимать место страха и внутренней панике. ” – Бояться нечего, – думала Нана, слушая бархатный голос своего мужа, вещавшего о том, что говорил он Крылатым, убеждая их перейти под его начало, – вот у нас уже есть армия: маруты, ратичи, Посланники. Уже можно не бояться настоящей опасности: Прометея и его войско. А то, что грозит нам в будущем, на деле может оказаться не таким уж страшным. Главное, не лениться получать как можно больше знаний. Узнавать что-то новое страшно только поначалу. А потом наоборот, понимаешь, что не так уж и надо бояться того, что напугало. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо!”

Она наслаждалась близостью Мохана, что вот, он снова рядом с ней, говорит, дышит, она прикасается к нему.

А до этого… За несколько часов до счастливого утра, когда появился Мохан…

Она проснулась ночью и долго не могла уснуть в холодной одинокой постели. И ею вдруг овладели мысли, которые показались ей особенно ужасными и… постыдными.

Она вдруг поймала себя на том, что завидует фаги, их доле. Фаги никто так не преследует, как сами фаги ослабевших дэвов. Фаги не надо этого бояться. Возможно, им вообще не нужно ничего бояться.

Она позавидовала супружеским парам в мире фаги. Вот, двое влюбляются, пусть даже за счёт искусственной любви, что даёт супер техника, передвигающая в их организмах химические элементы, отвечающие за взаимное влечение. Пусть даже так. Вот, мужчина и женщина вступают в брак и живут вместе из века в век, и никто их не растащит, никто и ничто не разделит их океанами разлук, не заставит тосковать друг о друге. Ну, разве эти люди не счастливее богов? ” – А что если бы мы с Моханом родились бы смертными и со временем стали бы фаги? – подумала она, понимая, насколько позорны эти её размышления. – Вот если бы мы встретились в мире фаги, сошлись бы и жили только своей любовью и больше уж ничто нас бы не касалось? Просто никогда не разлучаться, а засыпая перед сном знать, что утром увидишь лицо любимого и никогда не мучиться сомнениями, что готовит нам страшное будущее? Не заботиться о будущем, зная, что оно надёжно устроено – каково это? ”

Далее её совершенно закрутил водоворот преступных мыслей. Ей неудержимо захотелось пофантазировать, что было бы, если бы она и Мохан были фаги. Ведь никто из богов не сможет залезть в её извилины, порыться в них и узреть её позорные фантазии, не так ли?

Сила её ясновиденья снова унесла её во вражеский усовершенствованны мир людей. Нане захотелось увидеть подробно, как он устроен, чтобы представить себя и Мохана в нём.

Перед её мысленным взором закрутились плоские искусственные планеты, сотворённые супер техникой фаги. Правильнее даже было бы назвать их цилиндрообразными, потому что каждая планета напоминала… гигантскую башню.

Искусственные планеты были диаметром от десяти до пятнадцати тысяч километров, края их имели аккуратные округлые очертания. Все они в огромном количестве вращались вокруг солнц и многие из них находились слишком близко к испепеляющему светилу, другие на приличномудалении от него – в обоих случаях такие расстояния от Солнца исключали любое существование жизни на планете. Однако, Нана поняла, что башни, почти полностью покрывавшие планеты, не только удерживали над их поверхностью искусственно вырабатывавшийся кислород, но ещё и являлись терморегуляторами, защищавшими и от невыносимого жара, и от космического холода. ” – Они живут в огромных замкнутых пространствах! – ужаснулась Нана. – У них там потолки вместо неба! Ни деревьев, ни животных, ни водоёмов, ни травы, ни цветов! Мерзость! Какая же это мерзость! Но… Если бы я жила там… С Моханом? Если бы меня никогда не разлучили с ним? И никакой угрозы, что нас будут преследовать? Не надо умирать, болеть, стареть, испражняться, мочиться, страдать от ежемесячных болезненных истечений?” И внутренний взор понёс её внутрь одной из парящих башен.

Там было светло, очень светло. Очевидно, техника бессмертных людей позволяла солнечному свету в избытке освещать их миры, улавливая его.

Башни состояли из нескольких ярусов, каждый из которых был высотой не ниже Эвереста и каждый ярус диаметром в десять-пятнадцать тысяч километров был подобен огромному материку без водоёмов, лесных пространств, степей и полей, а значит, полностью был занят человеческими жилищами и инфраструктурой. Каждый такой ярус мог вместить в себя огромное число людей, нисколько не стесняя их.

Жилища людей оказались весьма причудливы. Очевидно, избалованное прогрессом и изобилием человечество уже не желало довольствоваться какими-то коробками, пусть даже с удобствами. Тут были дома в виде гигантских арок, спиралей, статуй, изображавших людей и давно не существовавших в человеческом мире животных, фруктов, даже предметов быта: чайников, чашек, кувшинов, кресел. Во всех этих домах находилось множество квартир, каждая из которых состояла не менее чем из пяти комнат на человека, во всех были бассейны и залы для спорта и игр. Стены этих домов были покрыты чем-то светлым, очевидно, проживавшие в замкнутом пространстве люди избегали тёмных цветов. Но, по-видимому, несмотря на внешнюю схожесть между собой, вкусы у фаги всё-таки были разные, поэтому на улицах ярусов внутри башни находились и такие дома, напоминавшие классические старинные дворцы и замки, похожие на те, что были на Земле или совсем не похожие на земные… И все эти роскошные жилища делились на многочисленные квартиры, всё-таки это было бы слишком жирно: владеть целым дворцом какому-то одному фаги или его семье.

Фаги оказались не лишены и склонности к гигантомании, потому что некоторые их дворцы и башни достигали неестественно огромных размеров, как будто принадлежали великанам, чей рост раз в сто превосходил человеческий. В таких дворцах квартиры находились даже внутри колонн, пилястр и элементов балюстрады.

Затем Нана неожиданно увидела водоёмы. Не природные, нет. Это были огромные аквариумы-многогранники, некоторые из них были размером в целую улицу. И внутри этих аквариумов находились воздушные пузыри и в пузырях были выстроены дома такие же причудливые, как на суше. Эти пузыри чем-то напоминали царство Океана. Суша под водой. В воде красовались синтетические растения самых разных цветов и оттенков и плавали искусственные рыбы и другие морские животные – яркие, расписные. Они делали запрограммированные движения по одному и тому же маршруту, создавая иллюзию жизни.

” – А если бы я жила с Моханом в таком аквариуме? – думала Нана. – Ведь это почти как в царстве Океана, но почему у Океана было так хорошо, а тут так гадко и страшно? Даааа… Это всё из-за этой мертвечины, из-за этих водорослей из пластика, из-за этих мёртвых рыбок… Нет, уж лучше на суше… Ну, допустим, во дворце… Мы бы заперлись с Моханом в своей квартире, подальше от этих страшных аквариумов… И никто бы нас никогда не разлучил…”

Затем она включила способность яснослышанья и поняла: в мире фаги отовсюду доносилась весёлая лёгкая музыка. Не особо выдающиеся мелодии, немного однообразные, сочинённые не очень талантливыми композиторами. Очевидно, несмотря на всё совершенство мира фаги, без такого божества, покровительствующего искусству, как Аполлон, людям было сложно выдать что-то потрясающее. Но мелодии были жизнерадостные и, видимо, помогали фаги выдерживать их непрекращающееся бессмертие.

В башне было в избытке увеселительных заведений, где находились материализаторы, в которых можно было заказать ресторанное блюдо и получить его, разумеется, без всякой платы. Там в обязательном порядке на сцене выступали только живые артисты увеселительного жанра – певцы с простыми приятными песенками, клоуны, юмористы, фокусники.

” – Вот если бы мы с Моханом провели бы там вечность, – снова закрутились мысли в голове богини, – ходили бы в такие заведения, развлекались бы эстрадой, не заботясь ни о чём, смеялись, не надо было бы умирать и с ужасом думать: кто первый из нас умрёт? Ну и что с того, что тут находятся эти ужасные аквариумы. Можно было бы просто не бывать на этих улицах. Что с того, что тут вместо небо – потолки? Зато на потолках находятся светящиеся пластины, от которых круглые сутки исходит нежный персиковый свет. Мы бы привыкли. Зато в безопасности. Зато нас никто бы не преследовал, кому мы были бы нужны, будь мы фаги!”

Теперь, сидя рядом с Моханом и относительно восстановив душевное равновесие, она вспомнила эти малодушные мысли и устыдилась их.

Она подумала о том, что ни за что бы не хотела, чтобы Мохан догадался, о чём она фантазировала этой ночью. Она, великая Инанна-Иштар-Афродита представляла себя человеком в мире врагов?!

Затем стало горько от того, что вот уже появилась причина скрывать что-то от своего возлюбленного, от ненаглядного мужа, закрывать от него какую-то часть души. А кто в этом виноват? Конечно, враги, что погрузили её в такие страхи, что она допустила такие нелепые фантазии! Но ничего. Она больше не будет.

====== Часть 79 ======

— Ты погостишь в моём раю, господь Вишну? — спросила Мохана Метида.

Нана ожидала услышать положительный ответ, ей так хотелось уединиться с Моханом в шатре, выделенном ей, но вдруг он произнёс:

— Нет, богиня мудрости. Благодарю тебя за гостеприимство и за то, что ты дала убежище моей жене, пока я делал то, что должен был. Но мне необходимо отправить войско посланников в крепость богов прямо сейчас. Богам нужна защита. Знай, Метида, что ты всегда можешь рассчитывать на мою дружбу и помощь.

Неожиданно Нану передёрнуло, словно от удара током. Что-то мерзко пробежало по её нервам и как будто ударило под ложечку. Ею овладело неожиданное раздражение. Мохан отказался гостить у Метиды? Это он один так решил? И, разумеется, Нана будет обязана покинуть гостеприимный рай богини мудрости и отправиться с мужем на землю? Это ведь само собой разумеется, по мнению Мохана, не так ли? Он не считается с ней, с Наной! Его не интересует её мнение! Она словно вещь при нём, она его собственность! Да как он смеет! Она — великая богиня, она не ниже его, хоть он и один из верховных богов в своём пантеоне, она равна ему!

Она едва не выкрикнула всё это в лицо мужу, но всё-таки сдержала себя, максимально напрягши волю. Приказала своему телу понизить болевой порог и вонзила ногти себе в кожу ладоней. Боль немного утихомирила внутреннюю ярость и помогла вернуть трезвость рассудка.

Конечно, Мохан прав. В его поведении нет никакого самодурства по отношению к ней, Нане. Он действует прагматично и рассудительно. Сейчас на самом деле важнее всего отвести крылатую армию в крепость богов. Защита и сила вышли на первое место. Мохан хочет защитить богов, чтобы этим сплотить их. Сплочённые боги в купе с крепкой армией — что может быть надёжнее? Он хочет выстроить безопасный мир для неё, для Наны, своей возлюбленной жены. И заложить всё нужное для их лучшего совместного будущего. Упрекать его за это было бы несправедливо и неблагодарно.

” — Но что со мной происходит? — подумала Нана. — Почему мне хочется бунтовать против решения Мохана, хотя я осознаю, что он прав? Что на меня нашло, ведь я совсем не такая? Неужели я становлюсь душевнобольной от всех этих страхов? ”

Гефест и Лакшми собрались отправиться на землю вместе с Наной и Моханом.

Но всё же пришлось задержаться в раю на несколько часов, чтобы отдать дань вежливости гостеприимной хозяйке маленького рая и устроить небольшой прощальный пир.

На этом пиру Нане вдруг неумолимо захотелось рассказать о своих ночных видениях и она сделала это, умолчав, однако, о том, что позавидовала при этом фаги.

Боги внимательно слушали её.

— Ты видела только часть их мира, — промолвила Метида, — на самом деле он гораздо больше. Мне довелось узреть его ещё раньше. Ведь ты рассмотрела только часть одной из башен?

— Так, — ответила Нана.

— Я видела устройство и других их так называемых планет. Надо сказать… Они заслуживают большого внимания. И, признаться, я испытала страх от того, что наши враги сумели обустроить свой мир намного лучше, чем мы предполагали.

— Что же там особенного?

— Много чего. Когда сумерки были окончены, те боги, что вышли из Тартара, были немало удивлены, как это смертные сумели так круто обустроить этот мир, не так ли? Так вот, этот мир со всеми достижениями смертных — это глухая дыра по сравнению с тем, чего достигли фаги. Мой сын предвидел это… Когда-то это уже было, в начале его дел. В Месопотамии. Люди задумали строить огромную башню, вот наподобие этих, из твоих видений, только гораздо меньше… Но планировали стройку до тех пор, пока башня не коснётся неба, которую они тогда считали чем-то вроде потолка. Бог тогда решил, что процесс строительства этой башни сделает людей одержимыми в своих целях и сделал так, что люди перестали понимать друг друга… Но, видимо, они уже были одержимыми.

— Но они бы всё равно не достроили бы эту башню! — пожал плечами Гефест. — Она бы рухнула и все их труды пошли бы на смарку. Вот было бы им уроком: строили, строили, а тут — руины. Стоило ли стараться наказывать за это людишек?

— У сына были свои понятия, он не объяснял мне всего, да я и не задавала слишком много вопросов. Но вот теперь я, кажется, понимаю его! Каждый уложенный кирпичик этой башни — это кирпич для роста человеческой гордыни. Рухни эта башня — они бы снова начали строить её. Только уже более продумано. Развались она хоть тысячу раз, они бы и тогда не остановились бы ни за что. Только вмешательство божества могло прекратить это.

— Однако, у них всё получилось…

— Ещё как! — грустно усмехнулась Метида. — У них огромное число этих башен-планет и внутреннее состояние каждой не совсем похоже одно на другое. Более того, люди не сидят в этих башнях, замкнувшись. Они летают в космических кораблях от башни к башне, они гостят у друзей и родни, у них развит туризм. Потому что каждая башня начинена массой оригинальных достопримечательностей, что нет в других башнях. Это задумка людей с целью поощрения туризма. Тут важна не коммерция, не прибыль от туризма, как вы знаете, коммерция и денежные обращения у фагов давно сошли на нет, они получают даром всё, что пожелают. Фаги считают, что туризм способствует новым знакомствам и живому общению, что делает сплочённее их общество. Опять же, удовольствия, что они получают от путешествий, помогает им не утомиться до невозможного от искусственного бессмертия. У них есть моря…

— Моря? — удивилась Нана. — Я видела огромные аквариумы, но неужели их материализаторы сумели сделать такое количество воды из космических частиц, что ею можно заполнить целое море?

— Да. Это дистиллированная вода. Моря тянутся на сотни километров радиусом, питают искусственными реками, закованными в каменные русла, подобные жёлобам, а реки пополняют искусственно выпаренной над водоёмами водой, чтобы вода не была застоялой. Мёртвые моря в каменных воронках… Но всё это красиво, красиво. Морское дно выложено красочными камнями. По особо большим морям ходят катера, яхты, пароходы. Есть моря неглубокие, их полностью застраивают аквапарками, каждый квадратный метр — это аттракцион на воде. Есть моря, где через каждых пять-десять километров выглядывают великолепные скалы, даже есть водопады. Есть моря, из которых бьют фонтаны. И всё это с подцветкой! Есть моря, на которых выстраивают целые страны, дома на воде. Но не во всех башнях есть своё море. Это сделано для того, чтобы стимулировать путешествовать тех, кто хотел бы поплескаться в большой воде. У фагов в этом вопросе всё продумано.

— Однако, они слишком расходуют ресурсы космоса, — заметила Лакшми, — ведь космические частицы, из которых они создают свой материальный мир, не безграничны. А они транжирят их на баловство — какое-то море!

— Они транжирят их ещё и на удовлетворение своей гордыни. Другими достопримечательностями и поводом для туризма является и то, что в каждой башне они возводят гигантские статуи своих героев — людей, отличившихся тем, что принесли какую-то значительную пользу для общества. Памятники при жизни. В несколько десятков метров в высоту, обшитые пластинами из червонного золота. Знаете, сколько космических частиц требуется на материализацию золота? Но ведь они строят даже комплексы памятников, памятников у них немерено! В такой-то башне — куча памятников таким-то героям, в другой — тысячи памятников другим… Ну, и толпы любителей побывать возле таких памятников, воздать им должное, помолиться на них, как на идолище, подменив ими нас, своих богов.

— Тоже мне удовольствие! — фыркнула Лакшми.

— А почему бы и нет: повосхищаться собой, себе подобными, помечтать тем, кто сделал для общества не так много и не заслужил такой памятник, что вот однажды, когда-нибудь… Мечтами-то они тоже живы до сих пор, мечты помогают им пока ещё терпеть своё бессмертие.

— А что может быть интересного в этих огромных аквариумах, что видела я? — раздражённо проговорила Нана. — Не пойму, чем могут быть интересны они! По-моему в них есть даже что-то ужасное: эти синтетические водоросли и неживые рыбки… Мне было бы неприятно даже приблизиться к этому.

— Такие аквариумы помогают фаги мечтать. Эти аквариумы — это достопримечательность той башни, что ты созерцала. По-видимому, ты видела новоотстроенные аквариумы, если вокруг них ещё не было амфитеатров из скамеек. Обычно фаги рассаживаются на этих скамейках и начинают мечтать о том, как однажды какой-нибудь учёный или кто-то из них самих всё-таки найдёт способ создать живые растения, а после — живых животных и в вот таких аквариумах будут плавать живые рыбы среди зарослей живых водорослей.

— Значит, методом клонирования они способны создавать себе новые тела или даже тела из синтезировать их из космических частиц, но живые растения и животные им недоступны для созидания?

— В те тела, что они создают для себя при повреждении предыдущего тела, вселяется матрица — душа и позволяет телу жить, разумеется, при поддержке его необходимыми препаратами. Как мы когда-то продляли своё бессмертие нектаром и амброзией, так и смертные поддерживают свои тела определёнными инъекциями или поддерживающими препаратами для внутреннего потребления. Они создают клоны животных, что когда-то жили на планетах вместе с людьми, люди добывают их кости и запёкшуюся кровь, волосы, куски кожи и пытаются из этого что-то мастерить. У них получается кое-что, но животные не живут долго, несмотря на то, что их усиленно обкалывают и обкармливают пилюлями так называемого бессмертия. То же с растениями. Но они уверены, что однажды решат и эту проблему. А пока они мечтают. У них есть зоопарки, огромные зоопарки с синтетическими чучелами этих животных в их естественных размерах. Любители помечтать, как люди сравняются с богами, всё-таки искусственно создав этих тварей, не вылазят из зоопарков, рассматривая то одну игрушку, то другую. Есть животные с механизмами внутри, что могут имитировать движения животных и издавать звуки, характерные тому или иному виду. Есть места, где на таких животных можно ездить верхом, даже на чучеле динозавра. А другие мечтатели любят бывать в лесопарках из искусственных деревьев…

— И такое бывает! — ахнула Нана.

— Ещё как. Представь себе: лес из пластиковых елок, в стволы которых вмонтированы приборы, издающие звуки, имитирующие пение птиц и распыляющие искусственный хвойный аромат. Голограммы белок, скачущих по веткам и порхающих птиц. Каменные тропинки, по которым ходят толпы идиотов, мечтающих, что однажды это станет живым и люди сравняются с богами. А потом в чём-то и превзойдут. Есть места, ещё более располагающие к мечтам: синтетические пальмы, лианы, джунгли, голограммы или механические чучела хищников.

— Если бы они не творили с нами ужасных жестоких вещей, я бы сказал, что они дети… — промолвил Мохан.

— Так дети и есть самый жестокий народ. Особенно дети, оставленные без присмотра взрослых.

— Или недостаточно получившие воспитания взрослых, — предположил Уран-Ану. — Вот и наши люди-воспитанники всё ещё с нами, но перевоспитывать их уже поздно. Их души прожили тысячелетия без должного воспитания и уже успели испортиться. И теперь нет другого выхода, как их всех убить.

— Да. Так будет лучше для них. Они не станут фаги. Беспощадными к дэвам, мучителями, негодяями. Для них лучше стать бестелесными привидениями, чем злодеями и предателями своих богов! — жёстко проговорила Лакшми. — Что там дальше было, Метида? Что ты ещё видела в их мире?

— Много чего. Но эта была только незначительная часть их мира, что довелось узреть мне через ясновиденье. У них бывают башни, где полностью имитирован осенний сезон. Они покрывают потолки светящимися пластинами, что имитируют то осеннее свинцовое небо, то яркое, как в бабье лето. Там стоят синтетические деревья, покрытые разноцветной листвой, как в осень. В таких башнях как будто постоянно — осень.

— И кому же охота проживать в таких башнях, где всегда — осень?

— Желающих немало, это, в основном, наиболее древние фаги, уставшие от бессмертия. Атмосфера осени помогает им поддерживать мечтательность, а значит, жить дальше. И опять же туризм: толпы фагов стремятся в осень, когда устают от жизни. Есть башни, где постоянно зима. Можно сказать, это башни-холодильники с романтическими снегопадами. Ведь есть же фаги, что не желают вылазить из зимы. Это также древние и усталые фаги. Бесконечная зима отвечает их внутреннему состоянию. Есть башни с завышенными потолками в ярусах, там находятся целые горные местности со снежными вершинами — но это больше для лыжного туризма и катания на снежном транспорте. Есть горные города и поселения. Что ещё вам рассказать? Есть башни, где всё устроено так, как жили люди в определённые исторические эпохи на Земле или на других планетах. Дома, быт, одежда — всё по стилю того или иного места или времени. В таких башнях кто-то предпочитает проживать постоянно, а кто-то побывать в качестве туриста, чтобы сменить обстановку. Есть места в иных башнях, где фаги разминают кости, сражаясь с голограммами или роботами в виде чудовищ или даже богов. Иногда разыгрываются целые исторические баталии прошлых войн на Земле или другой планете и фаги играют в войну друг с другом. Забав у них много.

— Значит, они обожают удовольствия, — проговорил Мохан. — Они обожают удовольствия. Я знаю, что такое нирвана. И в какой-то степени понимаю тех смертных золотого века, что попали в неё и не хотят её покидать ни за что. Никаких событий, никаких желаний, никаких воспоминаний, ничего не видя, ничего не слыша, ничего не осязая — просто превращаясь в кромешное необъяснимое наслаждение… Из этого чувства трудно выбраться. Но меня больше не тянет в это состояние, несмотря на то, что на нас в последнее время сыплется столько тяжких новостей. Я бог и я выше кромешного удовольствия. А вот люди — нет… Фаги не знают, что такое нирвана и ищут себе счастье в другом. Удовольствия — их слабость, не так ли?

— Похоже на то…

— Существуют ли в их мирах порочные удовольствия? Оргии, вино, наркотики?

— Нет, они понимают, что это может послужить разложению их общества и отдельной личности.

— Не такие уж они и дети… А ведь когда-то мне приходилось искушать народ демонов порочными удовольствиями, — задумчиво промолвил Мохан. — И у меня почти всё получилось.

====== Часть 80 ======

— Они не демоны! — выдохнула Нана. — Демоны не умеют жить хорошо… Я… Я смотрела на обустройство их мира и позавидовала им, — как во сне добавила она, — да-да, я позавидовала! Тому, что их никто не преследует так, как будут преследовать нас… Так распорядилась Природа, что над нами, богами! Видимо, она жестока… Позволить таким существам, как мы, с рождения быть на вершине, возвышаться над другими, не знать смерти, болезней, несовершенства тела, иметь такие возможности — и упасть с такой высоты! А им не надо падать… Им уже не надо падать! Они-то взобрались на вершину с самого низа!..

— Откуда такая уверенность, что им не надо падать? — услышали боги мягкий мужской голос.

Из воздуха соткался Альби.

— А в чём может заключаться их падение? — ответила вопросом на вопрос Нана. — То, что у них всё меньше возможности обзавестись потомством и приумножится? Печально, но ведь то, что они уже построили для себя, они не потеряют. Что может быть спокойнее, чем надёжные стены, которые защищают тебя и тех, кого ты любишь? Даже мы, боги, уже жаждем этих стен, строят же боги непроницаемый купол, крепость. Только крепости людей понадёжнее будут?

Альби усмехнулся.

— По долгу своих обязанностей я слушал ваш разговор, будучи невидимым, — промолвил он, — и могу отметить, как точно выразилась Лакшми: фаги слишком расходуют ресурсы космоса. Вернее, расходовали…

— У тебя есть для нас новости, Альби? — спросил Мохан.

— Есть. И слишком неожиданная. В мире фаги произошли перемены, которые мы ждали: они перерасходовали ресурсы космоса и их учёные только что поняли это.

— И что же из этого следует? — взгляд Лакшми сделался пытливым.

— Космос требует вернуть то, что взято у него взаймы. Вакуум может разорвать на куски всё материальное, чем владеют фаги, в том числе и их тела.

— Так значит… Нашим врагам пришёл конец? — в голосе Гефеста завибрировала радостная надежда.

— Ещё нет. Боги, послушайте, сейчас, в данное время происходит перелом эпохи ваших сильнейших и злейших врагов. Это выпало на ваше время. Фаги не сдаются. Но у них настали трудные времена. Их материализаторы распыляют всё лишнее в их мире и возращают в космос, чтобы отдалить непоправимый катаклизм…

— Распыляют пластиковые ёлки? — усмехнулась Нана.

— Пластиковые ёлки, декор, лишнюю воду — моря, снег, даже стены жилищ. Всё полетело обратно в космос, став снова микрочастицами. У фагов проблема с водой и пропитанием. Они несут к материализаторам одежду и другие личные вещи, распыляют их на микрочастицы и трансформируют их в воду и пищу. Они остались без домов и проживают теперь даже не в палатках — палатки тоже пошли на переделку на воду и продовольствие. Фаги просто сидят на улицах в своих башнях, которые, к слову, теперь очень, очень слабо освещены, и воют от ужаса и безысходности.

— Самое время просить прощения у богов! — злорадно заметил Гефест.

— Так мы их и простили! — возмущённо крикнула Лакшми. — Мы им припомним, сколько зла они успели сотворить беззащитным дэвам, потерявшим бессмертие!

— В таком случае то, что я позавидовала им, ещё более глупо и позорно! — нервно хохотнула Нана. — И как я могла подумать, что люди могут всё устроить так, чтобы никогда не быть доступными бедам и страданью!

— Однако, какая приятная новость! — Уран-Ану сладко улыбнулся. — Людишки будут умирать медленно и мучительно, надеюсь?

— Думаю, они ещё будут бороться. Ещё не конец. Они планируют распылить часть башен и переселиться на планеты, на которых жили когда-то. К слову, эти планеты не брошены, когда на них пропала жизнь, их просто утыкали такими же башнями и закрылись в них. Они набьются в эти башни, будут жить в тесноте и в нужде, а пустые башни распылят, чтобы не быть разорванными космосом. Потом их технические устройства будут притягивать метеориты и кометы и прочие камни, сколько смогут, но уже не для того, чтобы что-то строить из них, а чтобы распылить и насытить космос.

— Зачем так много распылять метеоритов? Не достаточно ли просто распылить башни, что не на старых планетах, и всю роскошь, что была в них?

— Фаги долгое время жили в долг у природы космоса, как потребленцы, а долги надо отдавать с процентами. Поскольку их изначально не интересовало, каковы будут проценты, поэтому для них сюрприз, что проценты — все сто.

— Значит, мы можем уже не думать о такой проблеме, как фаги? — промурлыкала Нана. — Опасность отошла? Ведь им теперь долго будет не до нас.

— Как раз именно сейчас нужно думать о них очень много. Они не сдались и не исключено, что они найдут выход из положения гораздо быстрее, чем мы думаем. Они по-прежнему опасны, хоть и в беде. Мы не имеем возможности уничтожить, умертвить их мир вместе с ними, а это значит, что если они не умрут, то станут сильнее. Когда они преодолеют выпавшую на их долю проблему, а мы уверены, что они, скорее всего, её преодолеют, они станут ещё опаснее. Поэтому наш план столкнуть живущих ныне людей на Земле с демонами ни коим образом не отменяется. Народ фагов не должен приумножиться.

— Да им при их нынешней нехватке ресурсов наверняка и не до размножения! — хмыкнул Гефест. — Думаю, эта война людей с демонами их не сильно огорчит.

— Да. Сейчас им не нужны лишние потребители ресурсов. Но через время, когда они всё наладят, они прилетят на эту планету и застанут здесь либо людей, выживших за счёт науки и техники и духовного огня Прометея, либо не выживших при катаклизме из-за ухода богов, это будут души, но полные сил и готовые родиться в мире фагов, либо это будут жалкие привидения, изнурённые нескончаемые войнами и неспособные жить в теле. Надо смотреть вперёд, ведь наша жизнь вечна, хоть и за пределами Земли.

— Значит, не надо даже радоваться, что им сейчас плохо, потому что это сделает их только сильнее? — угрюмо пробубнил Гефест.

— Радоваться надо тому, что им сейчас не до преследования дэвов и не до спасения потенциального потомства, а значит, мы выигрываем время. Вряд ли они будут заботиться о том, чтобы не допустить войны на этой планете между людьми и демонами. Не до этого. Значит, не станут в этом деле ставить палки в колёса вам. Получается, вам повезло в этом смысле и ваша задача упрощается. Меньше противостояния. Хотя тут не надо сбрасывать со счетов демонов Аши, они тоже не хотят войны людей и демонов.

— Значит, противостояние уменьшилось наполовину, — сказал Гефест.

Он помолчал несколько минут. Умолкли и другие боги. Затем бог-кузнец произнёс:

— А знаете… Иногда мне приходили на ум странные мысли… Ещё до сумерек… Ведь если бы сценарий судьбы сделал меня не богом, а простым смертным… Я бы не хотел оказаться под такими богами, как мы…

— Но ведь ты сам рассуждал, что мы не так уж плохи, — возразила Нана, — ещё когда сравнивали животных мира демонов и наших…

— Просто пытался утешить себя. Но если честно, а мне сейчас очень хочется быть честным… Что если бы мы поступали с ними по-другому? Если бы мы уделяли больше времени им, а не своим личным интересам? Что если бы мы не были так бездумны и бездушны? Ведь изначально они не были таким негодяями, какими видим мы их сейчас. В эпоху Кроноса у них были чистые души, они и по сей день спят на островах блаженных. Когда боги поступили так, что всё изменилось? Богиня Ночь, рассердившись на Кроноса, назло ему породила богов зла, которые и начали искушать людей и очернять их души. Можно, конечно, сказать, что люди сами виноваты, надо было быть устойчивее, не поддаваться давлению злых богов. А можно рассудить и так, что мы могли бы быть менее равнодушными и убедить злых богов не трогать человеческие души, оставить их в изначальной чистоте! Но ведь нам было всё равно, пусть люди лгут, воруют, убивают, обращают в рабство подобных себе, лишь бы молились нам, строили храмы и несли жертвы на наш алтарь! — Гефест вдруг раздражённо стукнул кулаком по ковру, на котором сидел. — Нам не было дело до их страданий!

— Но ведь люди не марионетки, чтобы мы жили за них! — также раздражённо выпалила Нана. — Для чего им был дан разум?! Мы дали им свободу выбора в построении их социума!

— Это отговорка! — нахмурился Гефест. — Они были как дети! Неразумные дети, нуждавшиеся в контроле тех, кто наделён большими знаниями и силой! И мы были за них в ответе, как за детей, мы не имели права только пользоваться ими для роста собственных сил и могущества!..

— Ты не совсем прав и не совсем неправ, Гефест, — остановил его Альби. — Боги не были так уж плохи и безответственны. Хотя и не обходилось и без перегибов. Причина злодейства фаги в другом, вы уже слышали о ней, и я напоминаю: зависть богам. Думаете, то, что они напичкивали свои миры пластиковыми ёлками и водорослями и дистиллированной мёртвой водой, это ностальгия по живой природе? Полагаете, они хотели всё это восстановить, чтобы жить среди живого? Нет, это всего лишь гордыня, желание доказать себе, что их наука способна сравнять их с богами, если бы они сумели созидать живые растения и животных.

Гефест замолчал, понуро опустив голову.

Вскоре Альби распрощался с богами, которым пора было возвращаться на землю.

За пределами рая Метиды, как и говорил Мохан, богов ожидало крылатое войско Посланников. Это было поистине прекрасное зрелище: тьмы и тьмы белоснежных раскинутых крыльев, парящие юноши дивной красоты, преданно взирающие на своего нового главнокомандующего. Мохан, приказав им принять невидимость, велел следовать за ним и сопровождавшими его богами.

====== Часть 81 ======

Боги взошли на виман, который парил в нескольких метрах от границ рая Метиды, а Посланники последовали за виманом на собственных крыльях.

Когда Нана осталась наедине с Моханом, она раздражённо произнесла:

— Гефест остался верен себе даже после сумерек богов! Вот так он вечно спорил со мной, когда мы были женаты. Был ли он прав или неправ — лишь бы спорить, лишь бы перечить. Причём, при посторонних! А ты ещё удивлялся, почему я так с ним поступила…

Лицо Мохана посерьёзнело, между бровей пролегла угрюмая складка.

— Неужели ты считаешь, Нана, что то, что он спорил с тобой, является оправданием этому?

— Не только. Я же говорила! Причин было много, он постоянно находил способ бесить меня! Надо же, вот и сейчас…

— Это, скорее, ты начала спорить после того, как он высказался.

— Он умудрялся бесить меня и глупыми высказываниями, неподобающими богу его ступени! Вот и доигрался тогда…

— Нана! — взволнованно проговорил Мохан. — Не заставляй меня думать, что если бы я высказался так, как тебе бы не понравилось, то ты могла бы отомстить мне так же, как и ему!

— Но ты же знаешь, любимый, что я всегда в восторге от твоего мнения, ты не он, ты всегда прав! Мне иногда кажется, что у нас с тобой один мозг на двоих.

— Только ведь может когда-нибудь оказаться, что мы в чём-то не согласны? Неужели ты отомстишь мне, как ему?

— Как ты можешь так думать! Я дорожу нашими взаимоотношениями. Не равняй себя с ним! Мы изначально не подходили друг другу с Гефестом. Но ты другое дело.

— Однако, то, как ты высказалась, огорчило меня, как будто ты способна изменить только за то, что мнение твоего мужа не совпадает с твоим!

— Да нет же. Думаешь, я так сразу изменила Гефесту? Нет, прошло время и он сильно для этого постарался! Впрочем… Зачем ворошить прошлое. Можешь быть спокоен, мой любимый: меня больше не прельщает ни один мужчина, кроме тебя, на каждого из них я теперь гляжу… Как на статую из гипса, так разве сравнить.

Мохан ничего не ответил, но лицо его продолжало оставаться мрачным и задумчивым.

Виман, невидимый для глаз смертных, летел над городами, деревнями, лесами и полями, преодолевая в минуты долгие километры, приближаясь к замку Урана-Ану, окружённого дубами и… Ново отстроенными дворцами богов.

Боги, летевшие на вимане, уже издалека поняли: непроницаемый купол готов.

Их встретил Гермес — весёлый, улыбчивый, как во времена до сумерек. ” — Значит, он ещё не общался с Молящимися и не получил ту же информацию, что и мы, — подумала Нана, — иначе не пребывал бы в таком отличном настроении.»

Гермес провёл богов через непроницаемый купол, объяснив, какой следует сделать ритуал, чтобы преодолеть его стену.

— Быстро же боги справились, — заметил Гефест.

— Трудилось больше богов! Я постарался, — похвастался Гермес. — Я убедил перейти на нашу сторону всех подземных богов олимпийского пантеона! Аид, Персефона, Геката и прочие божества теперь с нами, они и помогли достроить нашу крепость! — ямочки заиграли на щеках бога.

— Ну уж, ты один постарался! — услышали боги другой голос и разом повернули головы туда, откуда он доносился. К ним шагал бог солнца — в светлых золотистых одеждах, улыбающийся своей очаровательной сияющей улыбкой, красоту которой можно было сравнить лишь со светилом, которое он олицетворял. — Я приказал своему пантеону присоединиться к Шести Богам — и они послушали своего повелителя! — важно добавил он.

Нана тоже улыбнулась. Если на сторону Шести Богов перешли все боги, что составляли пантеон бога Амона, под именем которого правил этим пантеоном Гелиос, то она готова простить ему всё. Даже то, что когда-то он вмешался не в своё дело, что и послужило причиной для развода с Гефестом, а главное — того позорного случая с сеткой над ложем. Впрочем, уже за то, что Гелиос не оставил богов, когда на них напали Силы и Власти, делает ему честь. Да и время ли сейчас вспоминать недоразумения, случившиеся очень давно?

Нана, войдя вместе с другими богами в непроницаемый круг, увидела множество богов, ходивших между дворцов, в тени дубов.

И тут на глаза ей попался до боли знакомый образ: богиня Геката в образе красавицы средних лет стояла перед большим казаном с булькающей на огне жидкостью, черпала ковшом и разливала эту жидкость в пиалы и раздавала богам, то и дело подходившим к ней. ” — Геката приняла облик женщины, а не девушки или старухи, — подумала Нана, — что ж, это логично: всем нам сейчас необходима сила духа. Но, может, Геката уже что-то знает от Молящихся?»

Нана направилась к богине колдовства.

— Приветствую тебя, мудрая Геката! — произнесла она. — Если твоё присутствие в непроницаемом куполе говорит о том, что ты тоже примкнула к Шести Богам, то это весьма большое благо для нас всех!

— Приветствую тебя, богиня любви, — ответила Геката, протягивая ей пиалу с горячей жидкостью. Нана приняла пиалу и ноздри её приятно защекотал запах, который она не могла забыть: это был тот самый отвар, что веками пили боги, чтобы обретать олимпийское спокойствие.

— Благодарю, это то, что всем нам сейчас нужнее всего, — проговорила Нана, жадно припадая губами к краям пиалы и выпивая настой. Огненная жидкость приятно побежала по гортани, казалось, она струится по всему божественному и ещё пока бессмертному телу, наполняя его жизненной силой и бодростью. На душе стало очень хорошо, разум, растревоженный новостями, снова обретал равновесие.

— Я сочла разумным перейти на сторону Шести Богов, — заговорила Геката, — потому что больше невозможно терпеть тот абсурд, что происходил в голубом дворце.

— Только это является причиной того, что ты решила примкнуть к нам?

Альби просил её, Нану, Мохана, Гефеста и Лакшми не разглашать перед другими богами того, что довелось услышать в гостях у Метиды. Молящиеся сами поставят в известность о фаги и демонах других богов, когда сочтут это нужным и удобным. К тому же, не стоило и заикаться о том, что они провели столь долгое время в гостях у Метиды. Метида по-прежнему была врагом олимпийских и месопотамских богов. Общение с ней должно оставаться тайной, чтобы не вызвало интерес к поискам её пристанища. Да и не навело на мысль олимпийцев и месопотамцев, что Нана, Мохан, Гефест и Лакшми предали богов, мирно общаясь с ней.

— Есть ещё причина, — уклончиво ответила богиня колдовства. — Мне бы хотелось обсудить её с тобой, но… Не сейчас.

— Я понимаю. Отлично, что Аид и Персефона тоже на нашей стороне.

— Только они не вместе.

— Тоже развелись? Ах, да, я уже слышала об этом… Аид, кажется, сошёлся с Парвати, которая также развелась с Шивой… Надеюсь, Персефона чувствует себя комфортно здесь, среди богов Тримурти и Олимпа?

— Ммммм, да как сказать… Она, кажется, равнодушна к происходящему. Даже не пытается воздвигнуть себе дворец, хотя ей выделили её часть земли под непроницаемым куполом! Она сидит по целым дням в шатре, отрастила себе ногти на руках и на ногах, как у коршуна…

— Зачем?!

— Этим она выражает протест. Особенно, когда ходит и стучит ногтями на ногах о землю!

— Против того, чего мы все одинаково не хотим? Против того, что мы узнали, что однажды умрём?

— Кажется, против того, что ей вообще об этом сказали. Ты же знаешь её, она плохо умеет принимать, как данность то, что ей не по нраву.

— В этом надо разобраться, — пробормотала Нана.

Использовав внутреннее ясновиденье, она быстро отыскала шатёр Персефоны — из зелёного бархата, украшенный позолотой и, не подумав даже испросить разрешения, откинула полог и вошла в него.

Персефона полулежала на шёлковых одеялах, откинувшись на гору подушек, выставив вперёд босые ноги. Геката не преувеличила: ногти на них на самом деле оказались невероятно длинные, настолько, что загибались вниз.

— Ну, это уж возмутительно! — воскликнула Нана и в секунду материализовала кусачки для ногтей. — Может, ты забыла, что ты всё-таки божество первой ступени? — она присела у ног Персефоны, бесцеремонно положила одну из её ног себе не колени. — И тебе не стыдно перед богами других пантеонами? Что скажут они о тебе? — и состригла ноготь с большого пальца на ноге Персефоны.

— А почему они верят в то, что им наговорили эти странные Молящиеся? — Персефона не сопротивлялась действиям Нана, ей как будто было это безразлично. — Я не могу понять, что это за боги такие. С какой стати мы должны им верить, что умрём?

Нана срезала ещё несколько ногтей с пальцев её ног.

— Если не веришь, тогда добудь, пожалуйста, немножко амброзии, — с долей издёвки в голосе произнесла богиня любви. — Что-то давно не пила.

— Амброзия исчезла в тех местах, где она водилась. Но, может, если поискать…

— Может, именно ты этим и займёшься?

— Но почему именно я? Все должны этим заняться!

Нана состригла последний ноготь на мизинце ноги Персефоны и развеяла ногти на элементарные частицы.

— Персефона, — проговорила она, кладя теперь себе на колени её правую руку, — я понимаю, ты всегда любила быть ото всего отстранённой. Мне тоже сейчас хочется закрыть своё сознание от любых новостей, они в последнее время как-то совершенно никого не радуют. Но от этого будет только хуже. Вот как ты думаешь, где сейчас находится Деметра, твоя мать?

— Я не знаю… Она так внезапно исчезла… Мне так страшно… Это на неё совершенно не похоже…

— И что ты сделала для того, чтобы это узнать?

— Я пользовалась ясновиденьем, поверь мне, пользовалась и пыталась наладить телепатический контакт с мамой. Но почему-то ничего не получается!

Нана остригла ногти на правой руке Персефоны и взялась за левую.

— Ты привлекла к этому делу других богов?

— Они были заняты строительством непроницаемого купола. Да и мне пришлось в этом участвовать, они требовали! Афродита, ты что-то знаешь о маме? — лицо Персефоны напряглось.

” — Знаю, — подумала Нана, — но вот как ей сказать, что Деметра в плену у Прометея? Ведь возникнет столько вопросов и не у одной Персефоны.»

— Не волнуйся, мы все тебе поможем, — уклончиво ответила она. — Мы вернём Деметру. Мы вместе решим эту проблему.

— Ты думаешь, боги пантеонов Тримурти и Амона примут в этом участие?

— Не забывай, что Амон — это тот же Гелиос, один из наших. Почему бы ему не помочь тебе, дочери Зевса? А Тримурти… Это весьма ответственные и гуманные божества. Я уверена, они не откажутся разобраться в этом вопросе. Только не отращивай, пожалуйста, больше такие длинные ногти, иначе я не дам гарантии, что к тебе отнесутся всерьёз кто-либо из богов высших ступеней!

— Бог Хнум уже пытался мне в этом помочь. Он такой добрый, он постоянно меня утешает! — Персефона чуть улыбнулась. — У меня много надежд на него. А ты, Афродита, кажется, стала женой одного из Шести? Стало быть, ты теперь наша новая царица вместо Геры, если один из царей богов взял тебя в жёны?

— Ты, наверно, не поняла, Персефона. Шестеро не будут царями над богами. Они возглавят новый общий пантеон, это да, но, скорее, в качестве старост или, как сейчас говорят смертные, администраторов.

— Ох, до чего же мы дожили, Афродита! Мы пользуемся терминами, придуманными смертными, чтобы дать какое-то определение чему-то!Неужели мы стали настолько отсталыми из-за того, что пролежали в Тартаре столько долгое время?

” — Знала бы ты, как далеко могут зайти смертные в делах прогресса! — с горечью подумала Нана. — Ведь рано или поздно даже Персефона, которая любит быть ото всего далёкой, подобно моему брату Океану, узнает о том, как стали могущественны смертные, что даже позволяют себе быть врагами богов и наносить им существенный вред. Разве только новые слова и определения придумали они? Персефона, Персефона! Они бессмертны, умеют преобразовывать материю, передвигаться по космосу. Как тебе покажется такое, когда ты узнаешь?»

Вскоре она распрощалась в Персефоной и отправилась на поиски Мохана и вскоре обнаружила его в одном из материализованных им шатров.

— В шатре неплохо обитать, — прокомментировал он, когда Нана вошла к нему. — Однако, мне хотелось бы перенести сюда тот дворец, в котром мы праздновали нашу свадьбу. Всё-таки я провозился с ним всю ночь и материализовывал его с особым чувством — любви к тебе, — Мохан улыбнулся.

— Я не возражаю. Что-то будет с людьми, проживающими там по близости: сначала за одну ночь возник великолепный дворец и роскошный сад и однажды это всё также внезапно исчезнет. Забавно было бы узнать, как объяснят себе это смертные.

— Ну, допустим, предположат, что проходили съёмки фильма, на участке были установлены бутафорские деревья и дворец из пластика, картона и пенопласта. А потом всё это просто свернули и увезли в грузовых фургонах.

— А если кто-то побывал на нашем участке, допусти, чтобы наворовать фруктов и успел многое ощупать? Понять, что деревья живые, а дом — из камня?

— Любопытство наказуемо. Пусть получает психологическую травму за проникновение на чужую собственность, авось, усвоит урок урок. Надо ли нам задумываться о душевном здоровье потенциального фага, которого нам рекомендовали уничтожить попозже?

— Верно, Мохан.

Они отправились вдвоём в те места, где находился дворец, созданный Моханом.

Нана подумала, что в том же городе находится и обшарпанный пансион госпожи Елены, где она тоже была счастлива, потому что там прошли первые дни знакомства с Моханом. Комната в этом пансионе всё ещё оставалась за ней, потому что она проплатила её надолго вперёд. А вдруг пригодится кому-нибудь из богов, вдруг кому-то потребуется побывать среди бедности и запущенности, чтобы слить туда свою тоску.

Нана настроила ясновиденье и перед ней появилась картина: Дионис лежал, пьяный вдрабадан на её кровати и тут же, рядом на коврике, валялся не менее пьяный Арес. Без сомнения, некогда элитные боги олимпийского пантеона не могли справиться с тоской и страхом.

Нане захотелось прогуляться по городу, пока Мохан уменьшал в размерах деревья и аккуратно собирал их в коробочку с землёй.

Она просто переместила к летнему открытому кафе, где когда-то любила есть мороженое. Но вдруг поймала себя на том, что мороженого не хочет. Это изобрели смертные. Потенциальные фаги, люди, которых придётся много раз убивать, чтобы они не могли в дальнейшем причинить зло дэвам.

Она побродила немного по улицам, всматриваясь в лица людей, идущих навстречу. И начала ловить себя на том, что видит в этих лицах что-то очень зловещее. Ну, да, смертные далеко не такие, как прежде. В их лицах появилось слишком много гордого, независимого, самоуверенного. Попробуй согни таких, заставь снова молиться древним забытым богам, которых в своё время боялись до дрожи! Нет сомнения, фаги склонят их на свою сторону, если это не предотвратить.

Нана приблизилась к киоску, где шла торговля беляшами и купила несколько. Юная девушка мило улыбнулась ей, подавая беляши. ” — Она кажется такой приятной, — подумала Нана, — но ведь скажи ей, что она обязана питать молитвами целую толпу богов, ведь откажется же, посмеётся. Нельзя поддаваться жалости к смертным, как бы сладко не улыбались они, как бы ни были любезны. Став фагами, они сильно изменятся!»

====== Часть 82 ======

Держа беляши, Нана переместилась обратно в их с мужем дворец. Пища смертных приятно пахла, щекотала ноздри. Теперь было обидно, как никогда, что это было приготовлено смертными и богине хотелось съесть это.

Она вздохнула и, присев на пуфик посреди одной из комнат, надкусила беляш.

Фигура Мохана выросла перед ней через несколько минут.

— Любимая, ты где была? — спросил он.

— Просто прошлась немного по местам, где я была и несчастна, и счастлива, — улыбнулась Нана, дожёвывая беляш.

— А что это ты ешь?

— Беляши. Определённо, свежие!

— Но. Они с мясом, — напрягся Мохан.

— Да. Признаться, я соскучилась по мясу.

— Разве не было вкусно то, что я материализовывал для тебя во время нашего свадебного путешествия? Я готовил для тебя столько еды не из мяса, ты, вроде бы, была довольна!

— Любимый, всё было очень вкусно, но мне захотелось мясной пищи. Ты пойми, она всегда была у олимпийских богов. Мы брали её с жертвенников в храмах. Или Артемида приносила нам из лесов подстреленную дичь. А знаешь, сколько рыбы, устриц, мидий и омаров мы добывали в морях с подругами-океанидами и готовили из них превосходные блюда?

Между бровей Мохана пролегла складка досады.

— Значит, ты не намерена отказаться от мяса и рыбы, этой пищи демонов? — голос его повысился.

— Боги тоже это ели, я ведь только что об этом тебе сказала! — Нана заволновалась.

— Ваши олимпийские боги развращены не хуже демонов! — голос Мохана чуть ли не переходил в крик. — Я знаю, что до сумерек вы пили слишком много вина, а сейчас кое-кто пьёт и того больше, а с поеданием мяса вы можете даже посостязаться с демонами! У олимпийцев в норме разврат и прелюбодеяние, как будто у них нет ответственности быть чище и возвышеннее других существ, как будто они ничем не лучше демонов или смертных! Но ты, Нана, — в его голосе что-то дрогнуло и он пристально посмотрел на жену глубокими чёрными глазами и брови его огорчённо приподнялись над переносицей, — ведь ты не такая, как они, хоть прежде ты и вела себя, как они и всё-таки я уверен, что ты отличаешься от них. Ты более утончённая, мудрая, нежная. Разве тебе на самом деле хочется есть мясо?

Нервы Наны напряглись, как натянутые струны.

— А если демоны завтра станут есть только фрукты, то следует отказаться и от этого, потому что это едят демоны?

— Нет, конечно, — Мохан становился всё беспокойнее. — Зачем об этом говорить? Мы знаем, что животная пища нечистая, кроме яиц и молока, это трупы, трупы, Нана!

— Зато вкусные, — Нана ощутила, как нервозность её перерастает в злость от того, что хоть в чём-то они могут не понимать друг друга со своим возлюбленным.

Мохан, кажется, также начал злиться. Его трепетные ноздри заходили от горячего дыхания из-за нарастающего гнева. Очевидно, он не мог принять того, что жена, до сих пор такая послушная и покладистая, согласная во всём, может ему не подчиниться сразу и навсегда.

— Отлично, — проговорила он, — значит, я не могу найти аргументов, чтобы вызвать у тебя отвращение к мёртвой плоти. В таком случае, я скажу тебе: Нана, если ты меня любишь, то откажись от мяса — навсегда! Я хочу доказательств твоей любви!

Нану словно обжёг внутренний огонь, она не поверила ушам: её любимый пытался манипулировать ею? Он использует её любовь к нему, чтобы заставить сделать так, как нужно ему?

— Хорошо, я не буду есть мяса, — ответила Нана и взгляд её сделался колючим, — если и ты докажешь мне свою любовь!

— Я слушаю тебя, Нана.

Нана поднялась с пуфика и пристально посмотрела в глубокие, как космос глаза мужа.

— Докажи, что ты меня любишь. Начни есть мясо!

Мохан задышал ещё глубже и тяжелее:

— Ты издеваешься? Я, верховный бог Тримурти, должен есть пищу демонов по твоей прихоти?!

— Но ведь я должна по твоей прихоти перестать есть мясо. Чтобы доказать тебе свою любовь. Почему ты не можешь доказать мне свою любовь, начав есть мясо, как все мои олимпийские боги?

Смуглое лицо Мохано потемнело ещё сильнее. Он был разгневан всерьёз. Он резко развернулся спиной к жене и большими шагами покинул комнату, громко хлопнув дверью.

Нана снова плюхнулась на пуфик и швырнула на круглый столик, стоявший неподалёку, недоеденный беляш. На душу опустилась невыносимая тяжесть. Вот, она поссорилась с любимым мужем, а ведь прошло совсем мало времени после их свадьбы! Ведь казалось, что они так хорошо понимают друг друга, живут душа в душу. И ведь действительно, до сих пор она была согласна во всём с Моханом! Может быть, надо было уступить? Может, настала пора отвыкать от прошлого, когда она сама всё решала и делала то, что хотела? Да кому, как не ей, богине любви, не знать, каких жертв требует любовь! В конце концов, можно было бы съесть мясное, находясь где-нибудь подальше, чтобы Мохан не увидел. Надо ведь было уступить?

Нана пересела с пуфика на кресло и погрузилась в тягостные раздумья. У неё появились мучительные сомнения в любви Мохана. Можно было бы в таком случае всё поправить, применив своё умение владеть энергией любви, но… До сих пор он любил её просто так, она ничего для этого не делала. И что, у этой любви оказался такой короткий срок?! Мохан разведётся с ней?

Тревога нарастала в ней. Она уже начала рисовать себе мрачные картины, как Мохан объявляет ей о конце их взаимоотношений и завершении его любви к ней.

И когда внутренняя паника по поводу конца любви во внутреннем мире Наны достигла апогея, неожиданно открылась захлопнутая недавно Моханом дверь и Мохан бочком протиснулся в неё.

На его лице уже не было и следа от гнева, наоборот, его выражение было виноватым и кротким.

Он чуть улыбнулся и взгляд его вновь сделался ласковым и бархатным. Он приблизился к креслу Наны и присел перед ней на корточки.

— Любимая, я хочу попросить у тебя прощения, — проговорил он, — потому что я вёл себя, как настоящий семейный деспот!

Нане так внезапно полегчало на душе, свалилась непосильная тяжесть и она глубоко вдохнула и выдохнула. Улыбка чуть тронула её губы.

Мохан продолжал:

— Я переместился под непроницаемый купол и попросил у вашей богини Гекаты этого отвара, что даёт спокойствие. Надо сказать, он просто чудесен! У меня просто в считанные секунды все мысли собрались в правильном порядке! Вот на самом деле великая богиня! Я был ей весьма признателен за помощь, хоть меня и огорчило осознание того, как отвратительно я вёл себя с тобой. Я люблю тебя сильнее всех на свете, как я мог так разговаривать с тобой?

— Должно быть, тебя очень сильно раздражает мясоедство. Но ты не думай, я не стану ничего делать тебе назло. Я постараюсь не есть ни мяса, ни рыбы. Но если уж сильно захочу, так, что станет невмоготу, больше не стану приносить в наш дом эту пищу демонов, съем где-нибудь подальше.

Мохан замахал кистями рук:

— Нет, я больше не буду требовать от тебя, чтобы ты перестала есть мясо. Я не семейный тиран и не хочу потерять твою любовь, стать тебе отвратительным из-за деспотизма. Если у тебя есть желание есть мясо, то ешь его. В конце концов, ты так чиста и возвышенна, что даже мясоедство не сделает тебя равной демонам!

Они помирились и отправились в спальную, где занялись любовью в кровати, подобной огромному цветку лотоса.

Затем вместе уменьшили дворец и, поставив его в шкатулку, взошли на виман на глазах у изумлённых людей, проходивших в это время мимо ограды их приусадебного участка.

— Даже лучше, если они не сумеют себе это объяснить, — заметил Мохан. — Может быть хоть кто-то уверует, что этим миром снова правят боги!

— Совершенно согласна с тобой, любимый.

Через некоторое время Мохан сам впервые попробовал мясо.

Они вернулись в этот город, где впервые познакомились, решив побродить по его улицам и вспомнить счастливые дни.

И вдруг увидели Эрешкигаль возле одного из мангалов, уписывающей шашлык.

— Мясо просто отличное, свежанинка! — крикнула она Нане и Мохану. — Не всегда так бывает, иногда они пытаются подсунуть тухлятину, но меня-то не обманешь! Нана, иди есть шашлык!

— Не хочу, — буркнула Нана, отвернувшись. Вот ещё, будет она на глазах Мохана есть мясо, чтобы расстроить его!

Вот тут и произошло неожиданное. Мохан приблизился к одному из мангалов, купил два шашлыка, протянул один жене, а другой поднёс ко рту и откусил кусок мяса.

— А это на самом деле вкусно, — задумчиво произнёс он.

Большие глаза Наны округлились от удивления.

— Но ведь ты это терпеть не мог! Ведь это пища демонов!

— Это едят и боги, — напомнил он ей её же слова. — А чем я хуже?

Нана подумала, что их любовь с Моханом сильнее разных недопониманий. Вот ведь, поссорились, да не надолго, тут же и помирились, Мохан настолько принял её вкусы, что даже решил изменить свои. Милые бранятся — только тешатся.

Однако, через несколько дней они снова поссорились и это была более тяжёлая размолвка.

Однажды в непроницаемый круг явилась вестница богов Ирида и пригласила в голубой дворец всех богов, что имели отношение к олимпийскому пантеону, с их новыми или старыми супругами, на пир, что устроили новоявленные цари богов — Гера, Кронос и Посейдон.

Нана тут же озаботилась сборами, примеряя перед зеркалами наряды и украшения. Сердце её застучало от радости. Снова пир среди олимпийцев, как раньше! Снова она будет блистать красотой прекраснейшей из прекраснейших. Снова о ней заговорят, все взоры будут устремлены на неё! Правда, под непроницаемым куполом её красота тоже не оставалась без внимания. На неё с восторгом взирали мужчины-боги всех трёх пантеонов, собравшихся вместе. Она и здесь особенно блистала среди блеска. Но… Вот там, где остались ещё не перешедшие на сторону Шести боги, там было ещё прошлое, с его событиями, разговорами, победами и редкими поражениями, там было счастье, потому что не надо было думать о смерти и заботиться о том, что будет после неё.

И ещё она очень хочет войти в пиршественный зал, держа за руку Мохана. Все должны увидеть, что златая Афродита всё-таки нашла свою любовь. В гнусное для всех время. В пору страданий и горя богов. А вот она, как всегда, счастливее других!

Вот тут-то она снова испытала несогласие Мохана. Он не пожелал отправиться на бал олимпийских богов и заявил, что и она не должна идти туда без него.

— Милый, что опять не так? — с досадой проговорила она. — Ты не хочешь повеселиться на балу?

— Не в этом обществе. Там, кажется, вино должно литься рекой, не так ли?

— Почему бы тебе не попробовать немного вина? Ты же уже отведал мяса.

— Дело не в этом. Олимпийцы из голубого дворца не захотели перейти на нашу сторону, хотя Гермес мне рассказывал, что уговаривал для этого каждого из них. Они развращены, они не хотят понимать, что значит порядок, они хотят поступать только по-своему, вопреки здравому смыслу. Им мало знакомо понятие нравственности!

— Любимый, мы могли бы на пиру снова поговорить с ними и попытаться убедить их перейти на нашу сторону.

— Я не собираюсь уговаривать их!

— Тогда можно просто повеселиться! Может, получится весёлый пир. У нас в непроницаемом куполе мы до сих пор не отпраздновали ни одного пира!

— Нам было не до этого. Боги строили непроницаемый купол, до пиров ли было? Но можно об этом и подумать. Мы устроим пир здесь. Зачем нам идти к олимпийцам?

— Один пир — хорошо, а два — ещё лучше! — улыбнулась Нана.

— Я не хочу пировать в их компании! Олимпийские боги мне не понятны своей развращённостью и порочностью!

— Я тоже из олимпийских богов. Как же ты женился на мне, если мы кажемся тебе такими плохими?

— Мне не все боги этого пантеона кажутся такими. И я тебе уже говорил, что ты чище и возвышеннее их. Как же тебя тянет к ним?

— Я прожила с ними бок о бок эпоху.

Мохан досадливо сжал руки в замок.

— Нана! Неужели мы снова не понимаем друг друга? Я не хочу, чтобы ты ехала на бал и находилась среди порочных богов!

— Да чем они порочнее богов других пантеонов? — теряя терпение, прокричала Нана. — Если не в счёт вино и мясоедство? Надо ли напоминать о том, что это ваш Брахма решился привести вторую жену, в то время как у нас такого не было никогда, у каждого бога — одна жена! Да, Гера была одно время второй женой Зевса, но тайной! Тайной! Даже Зевс, который не осчастливил ещё ни одну женщину и приносил только беды тем, кого любил, и тот не решился привести в свой дом соперницу Метиде, когда ещё был на ней женат! Вот как гнусно поступил ваш Брахма. А ваш Шива, снёсший голову сыну своей жены, малышу?

— Знала бы ты, как дрался этот малыш! — фыркнул Мохан. — Ты ничего не понимаешь!

— А как вы поступили с вашей несчастной Гангой, отправив её к смертным на землю! Вы кинули её! А ваша Майя, разрезавшая на куски самого Брахму! И Индра ваш не менее распутный, чем наш Зевс! Неужели это свойственно всем громовержцам? Но самое мерзкое это всё-таки двоежёнство вашего Брахмы…

— Ну, довольно, Нана. Хорошо, я признаю, что и в нашем пантеоне боги допускали немало ошибок. Хорошо. Ты можешь отправляться на бал, если так хочешь. Но я не буду сопровождать тебя.

— Как так? Олимпийские боги наверняка слышали, что я вышла замуж и я приду на бал без мужа? Что я скажу им?

— Решай сама, Нана. Я не желаю идти на этот бал!

Нана снова ощутила, как закипает гневом. Тот, кого она любила до безумия, рушил её планы. Как же он может так поступать с ней? Она хотела показать олимпийским богам, как хорош и красив её новый муж. И что же теперь показывать?

Внутри что-то говорило, что надо успокоиться. Попросить у Гекаты зелья для душевного равновесия, умиротвориться обоим и тогда вполне можно найти мудрые и веские аргументы, чтобы уговорить мужа сделать так, как просит она.

Или послушать Мохана и проигнорировать этот бал, если даже после успокаивающего отвара Гекаты он не пожелает переместиться туда. Уж если в уравновешенном состоянии он не пожелает на бал, значит, это не нужно и ей, потому что это не принесёт добра.

Но внутри у неё вдруг словно взорвался вулкан. Никогда в жизни она ещё не испытывала такого приступа упрямства и бешенства. Она не могла узнать себя.

— Ну и отлично! — сквозь зубы проговорила она. — Отправлюсь одна!

Она понеслась по комнатам и с её пояса сорвалось прикреплённое к нему зеркальце — подарок отца. Нана остановилась, подняла зеркальце и с ужасом обнаружила, что оно треснуло. Трещина была странной: гладь зеркального стекла раскололась надвое, какой-то долгой линией, состоявшей из зигзагов, чем-то напоминавшей реку, нанесённую на карту.

Нана попыталась всё исправить и вернуть зеркалу целостность, устранив трещину, но ничего не получалось. ” — Знак судьбы? — с холодеющим сердцем подумала она. — Нет, нет, не может быть. Попрошу кого-нибудь из богов починить, может, получится у другого божества.»

Она бросила зеркальце на столик. В груди продолжало кипеть и бурлить что-то, оно било в мозг.

Когда она мчалась в воздушной колеснице, запряжённой лебедями, в сторону голубого дворца, слёзы вдруг хлынули из её глаз. Что-то пошло не так. Что-то очень пошло не так!

Но по мере приближения к голубому дворцу ею овладевали уже другие чувства. Сейчас она снова окажется как бы в прошлом! Сейчас она войдёт во дворец — и, как всегда, все взоры будут обращены на неё. Как раньше, когда она затмевала даже царицу богов Геру.

Колесница опустилась на землю перед широким белоснежным крыльцом. Нана сошла с колесницы и взошла на ступени.

Мохан, невидимый стоял за её спиной. Он не мог отпустить свою жену одну на бал к этим странным подозрительным богам, не внушавших ему доверия.

====== Часть 83 ======

Едва Нана взошла на самую верхнюю ступень обширного дворцового крыльца, как навстречу ей вышел сам владыка морей Посейдон. Он был величав и хорош собой, как никогда: в роскошных одеждах, созданных самой Афиной, в своей короне властелина вод. Увидев Нану, он широко и сладко улыбнулся, совсем как в те времена, когда был близок с ней, и после них, когда одни только воспоминания о их отношениях приятно грели.

— Приветствую тебя, златая Афродита! — произнес он. — Как я рад, что снова вижу тебя, девочка моя!

Нана чуть улыбнулась. Ее и прежде забавляла привычка Посейдона так ее называть: «девочка моя». Этим он ничем не отличался от других кронидов, почему-то частенько забывавших, что она была старше их всех, и обращавшихся с ней покровительственно, как будто она была из поколения более поздних богов. Гера, будучи ещё ее свекровью, пыталась наставлять ее, как молоденькую невестку, а не как видавшее виды божество, даже наблюдавшее, как ее, новорожденную Геру, глотал собственный отец. Деметра смотрела на нее, как на подругу Персефоны — юную и легкомысленную девчушку, а не ту, кто родился раньше нее, Деметры. Зевс, что было смешней всего, и вовсе иногда звал ее дочерью. И с этим ничего нельзя было поделать, поэтому Нана смирилась.

— Приветствую тебя, Посейдон, великий повелитель морей, колебатель земли! — ответила она. — Почему я не вижу рядом с тобой твоей достойнейший супруги, прекрасной владычицы вод Амфитриты?

— Она пожелала уйти в подводное царство! — с досадой поморщился Посейдон. — Там, вроде, не так сильно все изменилось, как на поверхности. Мою супругу тянет к прошлому, вернее, к тем незначительным остаткам от него!

” — Как я ее понимаю, — подумала Нана, — как много общего у меня с морскими божествами!»

— А что касается меня, — продолжал Посейдон, — то я способен принять настоящее, как данность и извлечь из него пользу. Однако, девочка моя, до меня доходили слухи, что ты, вроде бы, стала женой какого-то бога из Тримурти? Но теперь я вижу, что это сплетни, иначе ты явилась бы на пир в обществе супруга. Не могла же ты снова стать женой глупца, каким был Гефест, что недоглядел тебя и глупость его стала причиной того, что над ним смеялся весь Олимп за то, что у него выросли тогда рога! — Посейдон расхохотался, а Мохан, слушавший этот разговор, сжал кулаки от злости.

— Мне как-то не очень весело это вспоминать, — призналась Нана, — а насчёт моего замужества не сплетни: я на самом деле стала женой бога Вишну. Но он не составил мне компанию из-за неотложных дел.

— Каких же?

— Это связано с безопасностью нашего нового общего пантеона, — ответила Нана, ощущая, как закипает от гнева на Мохана за то, что он не отправился с ней на пир и вынудил ее лгать. Не могла же она ответить Посейдону, что ее новый муж презирает олимпийцев и не желает повеселиться с ними!

— Ох уж этот ваш новый пантеон! — снисходительно улыбнулся Посейдон. — Наслышан я о нем. И где это видано, чтобы на одном троне сидело сразу шесть царей!

Он вдруг бесцеремонно взял Нану за руку и они вдвоем двинулись внутрь дворца. Мохана передёрнуло от возмущения: Посейдон был бывшим любовником Наны и теперь имел дерзость к ней прикоснуться, как будто имел на это право?! Это следовало пресечь, но Мохан взял себя в руки и, по-прежнему невидимый, последовал за Посейдоном и своей женой.

— Я слышала, что олимпийцы тоже никак не поделят власть и на трон сразу три претендента: ты, Кронос и Гера.

— Кронос и Гера? — презрительно поморщился Посейдон. — Они ни на что не годятся! Это я всегда был равен Зевсу, хоть и был вторым после него. О, если бы не воля судьбы, не заставил бы он меня силой подчиниться! Я не намерен отдавать трон никому. И ещё вопрос, кто на троне воссядет рядом со мной, — взгляд его сделался совершенно масляным и, повернув голову, он заскользил этим взглядом по Нане. — Моя жена оставила меня, кто бы мог ее заменить? — он погладил тыльную сторону ладони Наны. — Дашь ли совет, богиня любви?

Нана улыбнулась и выпростала из руки Посейдона свою маленькую руку

— Обязательно помогу тебе в этом, колебатель земли, но это буду не я, ибо не хочу повторять прошлых ошибок.

Мохан не успел вздохнуть с облегчением, как рядом с его женой оказалась огромная фигура Ареса и двух его сыновей от Афродиты Деймоса и Фобоса.

— Маманя! — хором пробасили они.

— Рада вас видеть после столь долгой разлуки, мальчики! — ответила Нана, сдержанно поцеловав их по-очереди в узкие лбы.

Близнецы, очевидно, также не питавшие особой привязанности к матери, как и она к ним, поспешили отойти по своим делам. И тут загрохотал бас Ареса:

— Афродита! Как так получилось, что я и ты оказались так надолго врозь? Помню, что бы там ни происходило в нашей личной жизни, мы все равно снова сходились, так нам было скучно друг без друга! Зачем, зачем тебе потребовалось это замужество? — он, так же, как недавно Посейдон, завладел рукой Наны. Мохан задрожал от ярости.

Посейдон, которого никак не смутило появление Ареса, снова взял Нану за другую руку. И оба бога ввели богиню любви в пиршественный зал.

Произошло то, чего ждала и жаждала Нана: она тут же привлекла к себе всеобщее внимание. Как раньше. Как в былое время, казавшееся теперь невообразимо счастливым. Она услышала шёпот с разных сторон: “Златая Афродита! Пришла златая Афродита!”

Арес говорил без умолку, голос его гремел, как удары по железу:

— Ты уже слышала, Афродита, как изменился этот мир по части изобретения смертными оружия? Никогда не мог предположить, что они додумаются до такого! В моё время они били друг друга какими-то жалкими мечами, копьями, стрелами, самым грозным оружием служила катапульта. А сейчас? Я поинтересовался этим: танки, самолёты, автоматы… У меня, самого грозного и свирепого бога войны волосы поднялись дыбом, когда я узнал, что это жалкие смертные изобрели бомбу, которая может подняться при взрыве в виде гигантского гриба и уничтожить всё живое на планете! Вот до чего додумались людишки! Признаться, мне стало не по себе. Это перегиб. Перегиб даже для меня, с моими убеждениями, что война требуется человечеству для встряски, потому что постоянный мир заставляет людей забывать богов и молить их об отвращении несчастья! Эти смертные оказались гораздо умнее, чем мы думали!

” — Значит, Арес ещё не слышал о фагах, если, узнав о ядерной бомбе, он оказался так потрясён, — подумала Нана. — Значит, у него всё впереди. Арес, бог войны! Если учесть, как необходимо теперь столкнуть людей лбами с демонами, то можно сказать, что вскоре наступит твой звёздный час и ты выйдешь на первый план. Кровь польётся рекой, чего ты всегда так жаждал!»

— Всё у тебя разговоры о войне! — фыркнул на Ареса Посейдон. — Полагаешь, это интересно златой Афродите?

— А почему бы и нет? Не забывай, что в месопотамском пантеоне Афродита — Инанна-Иштар, не только богиня любви, но и богиня войны! Мы с Афродитой всегда хорошо понимали друг друга.

— В месопотамском пантеоне она ещё и богиня погоды, дождя. Полагаешь, она должна хорошо понимать Зевса?

Между Посейдоном и Аресом едва не завязался нешуточный спор, но тут они увидели приближающегося к ним Диониса.

— Дионис! — заулыбалась Нана, высвобождая свои руки из рук Посейдона и Ареса и протягивая их Дионису. — Как мне приятно снова увидеть тебя, бог вина и веселья!

Дионис улыбнулся в ответ:

— Мне приятно, что ты, златая Афродита, заметила мою скромную персону!

— Так уж и скромную? Может ли так думать душа любого пира богов?

— Душа пиров не я! Душа олимпийского пантеона и всех наших пиров вернулась, но не желает занять своё законное место.

— Дионис, ты опять за своё! — нахмурился Посейдон.

Бог вина с какой-то небывалой прежде дерзостью поднял глаза на владыку морей:

— Я не вижу ему альтернативы!

— И это после того, как он оставил всех на произвол судьбы, тех, за кого он всегда был в ответе?! — ноздри Посейдона округлились, глаза начали наливаться кровью.

— О чём вы спорите, я не пойму? — проговорила Нана. — Что произошло и о ком идёт речь?

— Ты не догадалась? — усмехнулся Дионис. — Разве Ирида, наша радужная вестница, не оповестила тебя, что на наш пир явится сам Зевс?

— Зевс? — глаза Наны блеснули. — Он решил снова вернуться к олимпийцам и возглавить их? Значит, Гаятри его вдохновила… — тихо, как бы про себя, добавила она.

— Как бы не так! — насмешливо прогремел Посейдон. — Он по-прежнему слаб духом и не желает брать на себя ответственность! Да если бы он и захотел, я больше ему бы не подчинился! Не то время!

— Так где же Зевс? — Нана пытливо посмотрела в глаза богу вина. — Что-то я его не вижу!

— В самом деле? — улыбнулся Дионис. — Но ведь он находится неподалёку! Посмотри внимательно!

Нана пробежала глазами по гостям пиршественного зала, но никак не могла понять, где находится сам Зевс. Зато мимо скачущей походкой пронёсся Велес, где-то в глубине зала она увидела Перуна, сидящего за одним из пиршественных столов в обществе Мокоши.

— Боги из пантеона моего отца Сварога? — удивилась она. — Откуда они здесь?

— Здесь много богов из других пантеонов, о которых мы прежде и слыхом не слыхивали, — ответил Дионис. — Их сюда привёл Гелиос, которого у них там звали Ярилой. Это ещё было до тех пор, пока бог солнца не перебежал на сторону Шестерых.

Нана слушала и вдруг взгляд её становился на высокой могучей фигуре бога, в облике которого было что-то до боли знакомое. Волосы его были кудрявы, густы и черны, как смоль, черты лица были крупные и резкие, но красивые. И он держал за руку Гаятри, которая приветливо улыбалась ей, как старой хорошей знакомой, а потом помахала рукой. Догадка озарила Нану.

— Зевс, — проговорила она и, широко улыбаясь, двинулась по направлению к Зевсу и Гаятри.

Она поняла, почему не сразу узнала его. Он находился в толпе богов не как их царь, а как равный, из большинства. И у него не было его окладистой кучерявой бороды. Он избавился от неё и это пошло в плюс к его внешности: он выглядел уже не как солидный отец богов, это был теперь молодой мужчина, начавший жизнь сначала. Нана поневоле залюбовалась им, а когда приблизилась к нему и обменялась приветствиями с ним и Гаятри, после произнесла:

— Зевс, ты всегда был прекрасен и очарователен, но если бы прежде я знала, что ты ещё прекраснее и очаровательнее без бороды, я бы, пожалуй, не позволила тебе называть меня дочкой и применила бы силу эроса, чтобы ты любил лишь меня!

Лицо Зевса зарделось, как у мальчишки, он кокетливо опустил глаза.

Нана даже не догадывалась, что шуточный комплимент, который она отвесила бывшему царю богов, вызовет ряд событий, который сделают её судьбу подобной извилистой долгой реке, подобной трещине, что образовалась на глади уроненного ею зеркале…

Нана двинулась в глубь пиршественного зала, чтобы поприветствовать других богов и поцеловать в лбы своих других сыновей Приапа и Энея, забыв о сказанном Зевсу. И даже не заметила, как смертельно побледнело лицо Гаятри.

Гаятри была потрясена тем, что Афродита нашла её Зевса более привлекательным, чем прежде и, как сложилось мнение в воспалённом ревностью мозгу Гаятри, пожелала его любви. Как?! Афродита поспособствовала, чтобы Зевс полюбил её, Гаятри, а теперь богиня любви может передумать и забрать его себе? Афродита может отнять у неё Зевса, потому что владеет эросом — энергией любви? Какое коварство!

В одну секунду Гаятри изменила своё отношение к Нане, ощутив враждебность, как к счастливой сопернице, способной разрушить счастливые взаимоотношения. Душа её заметалась, сердце бешено заколотилось. В висках застучало: война, война! Война за любимого! Нужно что-то предпринять, чтобы не позволить разлучить её с Зевсом, её мужем, единственным мужчиной, которого она любила и любит. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Но с кем? Здесь, в олимпийском пантеоне её не очень-то жалуют и понимают. Она чужая этим непонятным богиням, не похожим на богинь Тримурти. Ей нужен мудрый совет. Чей? Может, Сарасвати? Она поссорилась с ней, но, может, можно как-то помириться? Сарасвати тоже бывшая соперница, но Нана показалась Гаятри более опасной.

Не легче было на душе Мохана: его трясло от ревности. Нана устроилась на одной из золотых скамеек и тут же оказалась в окружении богов-мужчин. Слева от нее оказался Посейдон, справа — Арес и оба так и норовили снова коснуться ее рук. У ног ее присел на корточки Дионис, то и дело наполнявшие вином ее кубок, который ей сам и всучил. И ещё несколько незнакомых богов, вероятно, ступенями пониже, стояли за спиной Наны, но старались заглянуть ей в лицо или дотронуться до копны ее волос. Нельзя было, однако, утверждать, что сама Нана вела себя непристойно, флиртовала со своими собеседниками или слишком громко смеялась. Она была сдержана и улыбалась окружающим скромно, как братьям. Но вожделение окруживших Нану было так очевидно, что Мохан почувствовал, что сходит с ума.

И он не выдержал. Убрав энергию невидимости, он предстал перед изумлёнными богами и Наной. Он шагнул к своей жене, продолжавшей сидеть на золотой скамье, взял её за запястье и поднял:

— Пойдём домой!

====== Часть 84 ======

Оба взошли на колесницу Наны, запряженную лебедями. И всю дорогу тянулось угрюмое молчание. Нана догадывалась: Мохан ждёт от нее оправданий, а возможно, и извинений. Но она не собиралась делать ни то, ни другое.

Хотя и не исключала того, что сама она поступила неправильно. Да. Ей не следовало настаивать на своем и отправляться на этот пир. Надо было уступить, но уступить не так, как это делают безвольные рабыни своих мужей — покорно смиряясь, наступая на свои собственные желания ради самодурства своей половины. Вовсе нет. Принять — не значит смириться. Следовало просто успокоиться и постепенно дать понять Мохану, что он был неправ, запрещая ей отправить я на бал богов и отказываясь отправиться туда самому. У него сложилось ошибочное мнение, что олимпийский пантеон порочнее его собственного, но он понял бы свое заблуждение, поговори с ним об этом Нана в более умиротворённой обстановке. Неправильно всё, ох, неправильно. Вот теперь поди, уладь все по-хорошему, если Мохан вздумал ревновать!

Мохан также страдал. Его огорчил комплимент, который его жена отвесила Зевсу, а также повышенное внимание олимпийских богов-мужчин к ней.

Он на самом деле ждал извинений и оправданий от Наны, но она так и промолчала всю дорогу.

И когда они вошли в свой роскошный дворец под непроницаемым куполом, Нана также не собиралась заговаривать с мужем первая.

Ни Нана, ни Мохан не подозревали, какие тучи сгущались над ними.

Гаятри, богиня, происшедшая от смертных, но обретшая, по воле сценария судьбы, огромные могущество и силу, теперь чувствовала только враждебность по отношению к Нане. Да, недавно эта олимпо-месопотамская богиня была ей, Гаятри, другом, потому что удовлетворила ее любовный интерес. Но после того, как та вздумала похвалить внешность ее мужа, все изменилось. Гаятри не могла найти себе места от ревности, в тревоге, вдруг богиня любви, кроме нового мужа пожелает себе иметь ещё и любовника — ее Зевса. Разве сможет Зевс устоять перед чарами самого сильного божества любви?

Гаятри, скрытная по натуре, теперь ощущала потребность поделиться хоть с кем-то своим беспокойством и посоветоваться, что делать в таком случае.

И Майя, вездесущая Майя, как будто услышала ее без слов.

Она без труда отыскала дворец, где обособленно от других богов проживали Зевс и Гаятри и заявилась в гости. И не могла не заметить печаль и озабоченность на лице Гаятри. И тут же, вкрадчиво и, как бы играя, она вытянула из той причину этого.

— А чего же ты ждала от Инанны-Афродиты? — подала плечами Майя. — И олимпийский, и месопотамских пантеона порочны и развратны, а это божество славится в этих пантеона х, как самое развратное. Или ты верила, что у нее есть какая-то честь или достоинство?

— Мне хотелось в это верить… Ведь она помогла мне обрести любовь Зевса…

— О, она, кажется, не сочтёт за аморальный поступок если, подарив тебе любовь Зевса, захочет и сама с ним спать!

— Не говори, не говори так, Майя! — вскричала Гаятри и слезы выступили в ее больших глазах.

— Я могу промолчать, но я, богиня лжи и обмана, лучше всех знаю, насколько для каждого опасно лгать себе самому. Если бы ты была честна сама с собой, ты бы поняла, что следует либо смириться, что Зевса придется делить с другой, либо понять, что началась война за него.

— О, неужели моя судьба будет подобна ужасной судьбе Геры, которая постоянно ревновала и боролась за свой брак?

— Но если ты считаешь, что Зевс — твой мужчина, то не этого ли тебе всегда хотелось? Гаятри, ты кроткая и покладистая, но ты сильная, а у сильного рано или поздно появляется потребность проявить свою силу. Если тебя привлек Зевс, тебе ли бояться войны с другой женщиной за него? Разве вся твоя жизнь в эпоху сценария судьбы не была тихой тайной борьбой за то, чтобы стать единственной женой Брахмы?

— Но я проиграла…

— Просто таков был сценарий судьбы. А когда мы все стали свободны от сценария, Брахма просто оказался тебе не нужен.

— Богиня обмана, ты сейчас говоришь правду.

— Обман и есть обратная сторона правды.

— Знать бы ещё, какая именно из двух сторон — правда

— Правду знает каждый, другое дело, не каждому она выгодна. Иллюзия милее, не так ли?

— Не для меня. По мне лучше самая горькая правда лучше самой сладкой лжи!

— Но разве ты не понимаешь, что правда в том, что это ты должна нанести удар первой? И не притворялся, что не понимаешь, о чем я.

— Какой удар? Я что, должна напасть на Инанны-Афродиты и вцепиться ей в волосы с криками, чтобы она не смела соблазнять моего мужа? Я стану посмешищем после того, как была в пантеоне Тримурти символом чистоты, добродетели и мудрости!

— Ну, вот ещё, богине из Тримурти — драться? — брезгливо наморщила носик Майя. — Нет, не стоит опускаться до такого позора. Лучше уж довершить то, что пытались сделать с ней богини ее же пантеона ещё в эпоху сценария, да не смогли!

— Что же они пытались?

— Ты не знаешь разве?

— Майя, я ее знаю!

— Ты не читала книгу Шивы о том, как эта пройдоха обманом и грязными посулами выманила себе приз «прекраснейшей», после чего проигравшие в конкурсе красоты богини пытались ее преследовать, настроить против нее всех богов Олимпа?

— Нет, я знаю о том, что она получила приз прекраснейшей, но вот то, что ей пытались мстить это я слышу впервые.

— А задумка мести была хорошей! В самом деле, Гера и Афина неплохо придумали: возбудить к ней всеобщую ненависть, обложить ее врагами, да врагами серьезными.

— Но у них ничего не вышло.

— Не слишком старались!

— Ты думаешь, если бы я постаралась больше, то у меня бы что-то получилось?

— Я на твоей стороне. Я всегда за тебя. Сейчас и стараться-то особо не надо, просто сделать так, чтобы ее злейшим врагом стал сам Вишну. Уж его она не одолеет никак и никогда!

И Майя подсела рядом с Гаятри и, обняв рукой ее шею, заговорила вполголоса…

Майя знала наверняка, как надо действовать. Она слишком много уделяла внимания и времени наблюдению за Наной с тех пор, как та вместе с мужем вернулась из свадебного путешествия. И это было объяснимо: Майя люто ненавидела олимпийскую богиню любви. Не только за то, что та проявила к ней непочтение, посмела напоить ее вином истины и заставив высказать сокровенное против ее воли и усомниться в могуществе и высокопоставленности ее, Майи. Майю одолевала зависть, сильнейшая зависть, какой она не испытывала ещё никогда. Богиню обмана тревожило то, что Инанны-Афродиты достался лучший сценарий судьбы, что она всегда была свободнее, чем другие богини, что она, как казалось Майе, прожила эпоху сценария как-то играючи, не зная страха и легко переживая все невзгоды. Но это служило причиной только меньшей половины зависти. Майя не могла перенести и того, что Инанна-Афродита и сейчас была счастливее большинства богов. Вишну слишком любит ее. Слишком. Она была дочерью и женой правителей пантеона Шестерых, отец и муж ей потакали, а это означало, что кроме любви в ее руках окажется и власть. И этот ее статус «прекраснейшей»… Он-то и раздражал Майю больше всего. Что с того, что немало богинь не уступают в красоте этой Инанне-Афродите? Все равно в ней есть что-то, что выделяет ее среди других красавиц. Вот чего нельзя простить никак!

Майе было известно о том, что недавно Инанна-Афродита отправилась на пир олимпийских богов одна, без мужа, который и вовсе был против того, чтобы она там появлялась. Майе было это известно от тех, кто проживал во дворце Наны и Мохана.

Обширное пространство под непроницаемым куполом поделили между собой на участки боги высших ступеней, воздвигнув на них дворцы. Немало участков осталось пустовать — они были оставлены на тот случай, если на сторону Шести перейдут остальныебоги и захотят материализовать себе дворцы. Для богов средних и низших ступеней такая привилегия не предусматривалась, но боги высших ступеней были обязаны предоставить им возможность проживания в своих дворцах. Во дворце Наны и Мохана поселились несколько ор и харит. Они обожали Нану и были ей верными подругами, но богиня иллюзий, воспользовавшись силой своего умения, все же ловко выуживала из них всю информацию от том, что происходила между Наной и Моханом.

Майе было известно: Нана и Мохан дулись друг на друга после того, что произошло в голубом дворце. Даже в постели не могли помириться, засыпали, повернувшись спинами. А днём расходились по своим делам. И никто не желал первым просить прощения. Этим могла как нельзя лучше воспользоваться Майя. Вот только бы Гаятри согласилась

Гаятри долго колебалась — ее смущал и пугал замысел богини иллюзий. Но в конце концов, случилось то, что случалось всегда: Майя завладела умом Гаятри, как делала это со всеми, кто воспринимал ее всерьез и решался подолгу слушать ее.

Предчувствие чего-то недоброго не покидало Нану. Она то и дело брала в руки разбитое зеркальце, подаренное отцом, и с тоской смотрела на извилистую трещину, расколовшую его напополам. Она просила самого Гефеста всё исправить, восстановить зеркальную гладь, но это не получилось даже у бога, который умел починить, что угодно.

Не проходила обида и на мужа, не составившего ей компанию на пиру в голубом дворце, а теперь ещё и посмевшего ее ревновать. Кто бы мог подумать, что этот Вишну, такой интеллигентный, утонченный, галантный, с блаженной улыбочкой, вдруг обнаружит в себе такие непростые стороны характера? Вот подумать только: чуть что не по его и куда только девается вся его бы бархатная нежность и мягкость, да милая улыбочка!

Все чаще Нана уединялась на дальнем участке, который причитался ей, как богине первой ступени. Она собиралась материализовать там дворец, чтобы предоставить жилье для богов средних и низших ступеней, что однажды могут прийти под непроницаемый купол Шести, но «не доходили руки», не было вдохновения, а созидать что попало не хотелось. И все ограничилось только обширным шатром, в котором Нана работала, выполняя поручения Молящихся. За этих хоть и непонятных богов следовало держаться. Кто знает, может, со временем непонятное станет понятным и мир Молящихся станет наилучшей альтернативой в грядущем. Она, Нана, сделает все, что они говорят, не станет отказывать.

====== Часть 85 ======

Однажды Диля появилась в ее шатре. Нана рыдала, лёжа на ковре. Слезы прошибли ее в тот день после того, как она узнала, что давно, задолго до конца сумерек, оказывается, с лица земли исчезли кентавры, сатиры, шеду, ламассу и прочие сверхъестественные существа. Новость пронзила Нану, как острой сталью: она поняла, что не проживет даже остаток бессмертия, как прежде. Нити прошлого одна за другой рвались.

А потом добавилось и личное, то, что они с Моханом до сих пор не помирились. Прошло несколько дней, а Мохан все не идёт к ней с лаской и приветом. И она плакала долго и обильно, слезы лились ручьем из глаз.

И вот тут Диля предстала перед ней.

— Сделай что-нибудь, — неожиданно попросила ее Нана, — ведь вы, Молящиеся, могущественнее нас. Пусть Мохан придет ко мне мириться. Я ведь вам никогда не отказываю ни в чем, не откажи и ты мне!

— Полагаешь, я могу воздействовать на разум бога и навязать ему желание, если этого мы не можем сделать даже со смертными? — произнесла богиня, присаживаясь на ковер напротив нее.

— А как же ваше могущество?

— Наше могущество ограничено самой Природой-Сущим. Увы, она не уполномочила нас стать кукловодами для кого-либо. Такое проще сотворить колдунам. Но разве это то, что нужно тебе?

— Мохан… Я знаю, он всё ещё меня любит, я ощущаю флюиды его любви ко мне. Как же он может так: не разговаривать со мной уже несколько дней?

— А как можешь ты? Ведь ты тоже любишь его?

— Диля, если не можешь ничего поделать, дай совет, как прекратить все это? Мне самой попросить прощения у Мохана?

— Можно поступить проще: не отводи глаз от Мохана, так, как будто он пустое место. Брось на него красноречивый взгляд, дай ему понять, что ты готова с ним говорить. Выпей отвара Гекаты и дай его Мохану. Поговорите спокойно, обсудите. Ничто не улаживает проблемы так, как уравновешенная беседа.

— А в самом деле! — слезы прекратили струиться из глаз Наны. — В самом деле, это выход, Диля! О, благодарю тебя, это на самом деле хороший совет!

— Советом мы можем помочь, этого Природа-Сущее нам не возбраняет. Но что касается другого могущества… Пока у нас его недостаточно. Мы даже не можем влиять на людей и события на этой планете, поэтому мы просим об этом вас. Мы не можем, например, того, что пока доступно тебе: возбуждать инстинкт самки у смертных женщин, чтобы они стремились побольше рожать. Мы не можем даже вызвать в них агрессию, чтобы они воевали. А фаги? Мы не имеем доступа, чтобы причинить им вред, какой обычно делают боги взбунтовавшихся смертным: ни эпидемий, ни голодомора, ни междоусобиц. А все потому что огонь Прометея и еще-кое что данное им богами-изгоями с других планет слишком хорошо их защищает. Вот и получается, что мы не можем их так просто выбросить из живых.

— Если бы мы тогда хотя бы догадывались, что этот огонь Прометея намного опаснее для нас, чем мы думали!

— Но не надо также и преувеличивать его силу. Носитель этого огня утрачивает его мощь вместе с собственными силами по мере того, сколько раз он умирает насильственной смертью — через убийство или казнь. Вот поэтому мы и просим о войне между людьми и демонами. Ты же помнишь наши предыдущие разговоры, что это забота о вас же.

— Да, конечно, будет лучше, если люди и демоны останутся на этой планете в качестве безобидных для нас привидений.

— Демоны могут и не остаться. Их души сильнее человеческих. Демоны, конечно, ослабевают, сильно ослабевают после того, как умирают насильственной смертью много раз, но всё-таки могут найти в себе возможности снова родиться в других пространствах.

— И живут слабыми?

— Да, долгое время они остаются очень слабыми демонами и им весьма длительное время приходится восстанавливать свои силы. Но в этом тоже есть польза для дэвов: пока они слабы, они почти не способны приносить ощутимый вред. Но недавно мы обнаружили ещё один способ борьбы с демонами. Мы пытаемся их разделить.

— Наверно, это очень сложно. Как мне кажется, демоны довольно сплочённый народ.

— Да. Но у всякого монолита есть своя точка, ударь по ней — и она расколется.

— Какая же точка у демонов? Ты можешь мне поведать или это тайна, недоступная для меня?

— Нет, не тайна. Как тебе известно, демоны склонны к патриотизму и весьма преданы своему пространству Аше. Готовы что угодно вытерпеть, лишь бы сохранить свои первоначальные традиции. Но склонность демонов к патриотизму можно пустить в совершенно другое русло, если только убедить демонов выйти из Хаоса в первый раз куда угодно, только не в Ашу, а, допустим, на вашу Землю. И расселить их души по разным странам. И демоны почувствуют свою принадлежность к тому или иному народу, нации. И тут сработает их другая склонность — национализм. И когда одни демоны будут думать, что они — один народ, а други — другой, вот тут они и разделяться. Особенно если война столкнёт эти народы.

— А я думала, что это люди будут воевать с демонами.

— И это будет. То, что демоны националисты, не означает того, что они не будут агрессивны и по отношению к своему народу и не случатся междоусобицы из-за какого-то пустяка. Демоны, даже будучи в человеческом теле, чувствуют людей и обычно ненавидят их.

— То есть, тут польза в том, что войны будет ещё больше?

— Не только. Если демоны в своём первом воплощении после гибели и ухода в Хаос ощутят принадлежность к той или иной нации, это может надолго остаться в них. Мы уже проводили опыты на других планетах. Демоны с национальной закваской уже не могут поддерживать традиции Аши, у них уже другое понятие, они стремятся навязать, утвердить традиции того народа, к которому они принадлежали на Земле. Таких демонов не пускают в Ашу, чтобы они не сеяли смущение. Это хоть и ослабленные демоны, но раздражать умы способны. Они находят себе другие пристанища. Но не исключено, что когда они восстановят силы, то пойдут войной на демонов Аши, а не на дэвов. Мы уже сейчас делаем для этого все, чтоб было именно так.

— Наши враги начнут убивать наших врагов? Отлично. Приятно также осознавать, что мир фаги рушится. Вы ведь говорили, что природа космоса, у которой они брали элементарные частицы для своих материализаторов, вроде как потребовала с них должок с большими процентами? И их мир рушится, а сами они голые сидят на улицах своих городов и голодают?

Нана ожидала подтверждения этому от Дили, но та промолчала, грустно вздохнув.

— Что, Диля, почему ты опечалилась? Или мне это показалось?

— Нет, Инанна-Афродита, тебе не показалось. Все не так просто, как мы и предполагали, фаги постараются найти выход.

— То есть, они не сдохнут и космос не разорвет их на элементарные частицы?

— Видимо, нет. Мудрецы помогли им отыскать целый ряд планет, пригодных для жизни, что находятся за пределами пространства фаги, на территориях гуманоидов. Фаги планируют временно эвакуироваться туда.

— Мудрецы? Ты о чем, Диля?

— Я тебе объясню. Итак, ты знаешь о том, что происходит с демонами и людьми после того, как боги покидают планету и уходят в Хаос. Но тебе также известно, что кроме богов, демонов и людей есть ещё такие создания, как мудрецы. Многие из них весьма могущественны и обладают огромной силой — знаниями. От мудреца Кашьяпы произошли самые яркие боги пантеона Тримурти. Но сам Кашьяпа не бог, он — мудрец.

— Что же происходит с мудрецами, когда уходят боги?

— И они не вечны на Земле. Для них Природой предназначено измерение, которое они зовут Оппал, оно подобно огромному жёлтому кругу, внутри которого множество планет и светил. Мудрецы не боги, они не умеют творить планеты и Природа сама сотворила планеты для них, так же, как для демонов. Это прекрасные планеты! Там очень плодородная земля, везде и повсеместно теплый климат, за фруктовыми деревьями не надо ухаживать, чтобы они давали огромные сочные сладкие плоды. Есть там и обширные леса, много чистых рек, ручьев, озёр. Есть и океаны, моря. Природа этих планет весьма красива, сущий рай. Жаль, что мудрецы оказались не настолько мудры, чтобы этого им оказалось достаточно…

— Ты хочешь сказать, что мудрецы не ценят красоту природы?!

— Вроде бы ценили до сих пор, гордились своим изобилием и красотой, даже хвастались перед… Но об этом позже. Но этого оказалось недостаточно. Видишь ли, Природа-Сущее расщедрилась на красоту деревьев и цветов и плодородие земли для мудрецов, но не дала им ни драгоценных металлов, ни благородных камней. Мудрецам не положено обладать богатством. Оно затмило бы их разум, отвернуло бы от поиска знаний и истин. Мудрецы должны жить среди красоты природы, искать в ней успокоение и равновесие, в меру работать на земле, чтобы получать силу ее умиротворения. Но мудрецами овладела гордыня, они рассуждали: «Самое главное — это мудрость, знание — величайшая сила, но разве не должна эта сила повлечь за собой вознаграждение — материальное богатство? Разве не должны мудрецы быть очень, очень богаты, разве это не справедливо? Если тот, кто мудр, не богат, какой смысл в мудрости?» И они позавидовали фагам, изобретшим материализаторы, которые давали им все, что они хотят.

— А разве мудрецы с их умом и знаниями не могли сконструировать материализаторы себе?

— Законы физики в их измерении не допускают этого. Наверно, в этом и крылась причина, что мудрецы пошли на сделку с фаги: мудрецы при помощи медитации отыскали для фаги червоточины, ведущие на пригодные для жизни планеты в пространствах гуманоидов, которыми легко завладеть. А с фаги они взяли обязательства, что те насобирают в пространстве гуманоидов достаточно метеоритов, переделают их в своих матереализаторах в ценные камни и металлы и на планетах мудрецов появятся гряды гор, не менее Тянь-Шань, из таких камней и металлов.

— Недешево они запросили за свои услуги фаги.

— Это недорого, если учесть, что они спасли жизнь нашим врагам

— Получается, мудрецы навредили нам этим?

— Здорово навредили. Мы просили их этого не делать, но они ответили: «Мы не враги вам, но и не враги фаги. Мы никому не желаем зла, мы только соблюдаем свои интересы и делаем то, что нам выгодно, без личной неприязни».

— И как теперь относиться к этим мудрецам Оппал?

— Как к врагам, к сожалению. Наш принцип: кто не с нами, тот против нас. Теперь нам предстоит искать способы сделать слабыми и мудрецов.

— Сколько врагов, сколько врагов! Какие плохие новости! Мало того, что нашли спасение фаги, тут ещё и эти мудрецы стали врагами!

— У великих всегда много врагов. И ты же видишь: мы находим способ их одолевать. Даже стравливаем между собой.

— Демонов?

— Мы берём под контроль ослабевших демонов и пока у них восстанавливаются силы, мы обустраиваем все так, что, став сильными, они уже делаются врагами Аши

— Где находятся ослабевшие демоны, пока у них восстанавливаются силы, если их не пускают в Ашу?

— В основном, в пространстве чуди. Там легче всего влиять на них, чтобы настроить их против демонов Аши.

— Чуди?

— Я знаю, тебя недавно огорчило, что с поверхности Земли исчезли кентавры и многие другие необычные существа, не являющиеся ни богами, ни людьми. Мы зовём их чудовища или чуди. Исчезнув с Земли, они не пропали бесследно.

— Отрадно слышать…

— Природа-Сущее и для них предусмотрела пространство. Это хорошее место. Оно имеет форму фиолетового цилиндра, там много планет, на которых есть все, что имеется у мудрецов: плодородные почвы, повсеместно теплый климат, пышные леса, много воды. Есть у них и ископаемые, ценные камни, металлы, в отличие от планет мудрецов. Я бы сказала, что это измерение лучшее из всех имеющихся. Но большинство чудей не цепляются ни за его богатство, ни за красоту. Многие из них рвутся в наш Высший Мир, основанный богами, и, находясь в низшем мире, духовно трудятся, готовясь для Высшего Мира.

— Должно быть, это нелегко: получив такой подарок от Природы, как богатство и красоту природы, стремиться к непонятному Высшему Миру, в который если и уходят, то навсегда и безвозвратно, что особенно пугает. Какие-то эти чуди особенные.

— Пожалуй, да, особенные. Получив дары бОльшие, чем у других, можно возгордиться, привязаться из-за этого к этим дарам, держаться за них мертвой хваткой. Но природа чудей такова, что они менее других существ склонны к гордыне. Они стремятся к счастью, а не к возвышению над другим, удовлетворению своих амбиций и подлаживанию под чужое мнение.

— Неужели ваш Высший Мир такой уж счастливый? Ты много рассказывал на о нем, но меня до сих пор смущает ваше единомыслие… Никак не могу представить себе, что это может быть естественно, а не по принуждению!

— Однажды ты все поймёшь — всю радость взаимопонимания, когда мнения не расходятся и не требуются споры, рождающие враждебность.

====== Часть 86 ======

— Возможно… Возможно, когда смертельно устану от того, что меня не понимают. Однако, я сама не понимаю чудей, почему они не счастливы в таком богатом и красивом низшем мире. Вот я вспоминаю, например, кентавров, как они носились по лесам и долинам, охотились, ловили рыбу, собирали ягоды и казалось, они всем довольны. Почему бы им не вести точно такой же образ жизни в этом своем фиолетовом цилиндре? Чего им не хватает?

— Богов.

— Им нужны боги? Что-то раньше не замечала за ними такой любви к нам.

— О любви не всегда говорят вслух. Обитая на Земле, они знали, что этот мир держат боги и этот мир жив и жива природа. Они очень близки к Природе-Сущему и острее кого бы то ни было испытывают нужду, чтобы все было по ее законам. Им нужны боги во главе над всеми и всем. В их фиолетовом измерении боги не хозяева и их это не устраивает.

— Могли бы пустить к себе богов низшего мира, как пустили демонов. И не надо было бы трудиться духовно, чтобы идти в Высший Мир.

— В их мире дэвы не могут стать богами и хоть что-нибудь созидать. Так предусмотрела Природа-Сущее.

— Мммм, да? А у меня уже появилась было надежда после ухода в Хаос и выхода из него пробраться в фиолетовое пространство и стать там божеством низшего мира. Но, может, мне там найдется место не в качестве бога, я отсижусь там в смертной ипостаси, пока буду созревать для Высшего Мира?

— Хозяева фиолетового цилиндра, или как они сами называют свое пространство — Мера, не разрешат тебе этого.

— Почему? Разве они плохо относятся к дэвам?

— Они считают, что дэвы не должны валять дурака в низшем мире, а работать духовно, чтобы идти в Высший и выполнять свои обязанности, стремясь управлять всем в соответствии с Природой-Законом.

— Отлично. А демонам, значит, туда ход есть…

— Ослабевшим демонам. Для того, чтобы сделать их такими, как выгодно нам, стравить их между собой. В пространстве чудей это легче всего, чуди очень хорошо нам в этом помогают.

— Значит, народ чудей друзья народа дэвов?

— Только дэвов Высшего Мира и тех дэвов, что не готовят себя к Высшему Миру или те, кто не отказывается сотрудничать с Высшим Миром, вот как ты.

— Я поняла. Но врагов все- таки больше, чем друзей.

— Да.

— Как же теперь относиться к мудрецам, что поселились вместе с богами под непроницаемым куполом? Они живут во дворцах богов и не знают, что их народ, кем они станут в будущем, уже превратился во врага богов.

— Для начала относись к ним настороженно. Не открывай им свои мысли, избегай просить о чем-либо, ограничивался в общении, но если у тебя возникнет неприязнь к ним, скрой это чувство, постарайся быть вежливой и казаться дружелюбной.

Богини поговорили ещё немного и Диля развернула перед Наной портал, через который та могла бы увидеть планеты мудрецов. Нана не могла не согласиться, что природа их на самом деле была прекрасна. Особенно впечатлили Нану некоторые деревья, которые издалека как будто были усыпаны чем-то блестящим. Оказалось, что это были самые настоящие фрукты, плоды, имевшие металлический блеск.

Затем она увидела самих мудрецов, обитавших в (). Они удивили ее. Те мудрецы, что поселились с богами под непроницаемым куполом выглядели стариками, их жены выглядели как женщины в преклонном возрасте. Нане так казалось. Она не всматривались в их лица, мудрецы не вызывали у нее интереса, они казались ей скучными. Но теперь было все иначе. Мудрецы Оппала были не все стары, там были молодые мужчины и женщины, парни и девушки, дети. Но у них была одна общая особенность: они были… Стары.

Нет, их лица были гладки и подтянуты, на щеках играл румянец, в волосах не было седых волос, но тем не менее, в них было что-то стариковское, что-то слишком зрелое, даже у совсем маленьких детишек. И движения их были неспешным, размеренными, осторожными, как у пожилых, боящихся упасть и повредить кости. ” — Ну и что, — подумала Нана, — что с того, что они такие. Зато у них нет столько врагов, как у нас. Они могут позволить себе спокойно жить среди этой красивой природы, не заботясь ни о чем, не то, что мы».

В мире мудрецов были и свои животные, но они все были чрезвычайно мелкие. Диля объяснила: так было на всех планетах Оппал, самое большое животное было не больше крысы. По большей части это были насекомые — с крылышками и без, одни невзрачные и незаметные, другие яркие, крылатые. Были птицы — все не больше воробья. Из млекопитающих Нану впечатлило только одно странное животное, смахивающее на белку — рыжее, с пышным хвостом, но присмотревшись, можно было заметить, что мордочка у него напоминала лисью. Оно по-беличьи скакало с ветки на ветку. Диля пояснила, что это было хищное животное, разорявшее птичьи гнёзда.  — Если внешность животных отражает души хозяев этих пространств, то о мудрецах можно сказать, что у них мелкие душонки? — предположила Нана.  — Есть пространства, где обитают животные исключительно огромных размеров. Их хозяева с широкой душой: бросают своё пространство на произвол судьбы, не задумываясь о том, что кто-нибудь однажды присвоить планеты, оставшиеся бесхозными. Не слишком ли велика щедрость?  — А пространство стоит ли того, чтобы его караулить?  — Каково бы ни было, но это их пространство. В Высший Мир они не собираются, да и свой дом в низшем мире того и гляди потеряют.  — Ты о ком говоришь, Диля?  — О бесах.  — Что, есть и такой народ?  — Да.  — Кем они были на Земле?  — У большинства из них происхождение от людей, хотя есть и исключения. Их души — это души нерождённых детей, выкидышей или рождённых мёртвыми. Эти души постепенно становились кикиморами, чертями, лешими и другими существами, проживающими в лесах, на болотах, в водоёмах. Ещё проживая на планетах они ощущали свою отверженность и считали себя врагами людей. А когда срок их существования там истекал и они уходили в Хаос, они имели право поселиться в собственном пространстве, отведённом для них Природой, во плоти. Но они слишком безответственны для этого и предпочитают скитаться по чужим пространствам и им нигде не рады.  — Они тоже враги дэвов?  — Они, скорее, мелкие враги всем.

— Мелкие?

 — Пока да. Как блоха, которая кусает не смертельно, но нервы изматывает. Но они не так опасны, как демоны, фаги и мудрецы.

====== Часть 87 ======

Пообщавшись ещё немного с Дилей, Нана решила отправиться во дворец своего мужа, чтобы дать ему понять, что она готова к мирной беседе с ним.

Она переместилась к входу во дворец, дверь раскрылась перед ней и она увидела Мохана в передней: он лежал на ковре, разбросав руки и ноги, лицо его было бледным, глаза прикрыты и обведены тенями. Нана опешила от удивления.

Он открыл глаза и приподнял голову. Тут Нана поразилась ещё сильнее: Мохан смотрел на нее и в глазах его была ярость и сильный гнев.

— Какая же ты смелая, — проговорил он сдавленным низким голосом, в котором не осталось и следа от былой бархатности и мягкости, — решилась прити после того, что было. Или тебе уже кто-то поведал, что я лишился сил? Ты поняла, что я не смогу разорвать тебя на части, поэтому подошла ко мне так близко?

Нана не поверила своим ушам. Мохан обезумел? Боги могут обезуметь?

— Почему ты так разговариваешь со мной? — бледнея лицом, пробормотал она.

— Мне бы не разговаривать с тобой, оторвать тебе голову, руки, ноги, выбросить все в Тартар. Но ведь ты выберешься или найдется кому спасти тебя. Жаль, что ты пока бессмертна и тебя нельзя убить!

— Да за что же?!

За ее спиной послышались вибрации открывающейся двери и кто-то крепко схватил ее за руку. Она испуганно обернулась, чтобы увидеть, кто это сделал, и увидела лицо Шивы, не менее разъяренное, чем у Мохана. Махадев потянул ее и вытащил на крыльцо:

— Идём! Идём быстрее!

— Куда ты меня тащишь? — закричала Нана.

А Шива уже волок ее вниз по ступеням.

— Ты что, еще не поняла, что ему все известно? — грозно проговорил он. — Могла бы догадаться и не устраивать этот цирк! Ты не понимаешь, что он на самом деле может разорвать тебя на части? Конечно, в данном случае жертва он, а не ты, и поступок твой был безнравствен и аморален и желание Вишну можно понять! Но в нашем пантеоне не принято поднимать руку на женщину, тут можно навлечь на себя серьезные неприятности. Я не желаю этой проблемы для Вишну! Поэтому во избежание этой проблемы я дам тебе пристанище на Кайласе и тебе придется просидеть какое-то время под непроницаемым куполом до тех пор, опока его гнев не остынет и мы не уговорим его…

Они сошли вниз со ступеней и Шива продолжал куда-то силой вести Нану, но та неожиданно резко вырвала руку из его сильных пальцев:

— Что происходит? — прокричала она. — Почему я должна прятаться, как будто я совершила преступление?

— А ты считаешь, что предать такого мужа, как Вишну, не преступление? — с укоризной произнес Шива.

— Что ты называешь преступлением?

— Прекрати паясничать, Инанна-Афродита, я вместе с Вишну видел всё своими глазами, и Брахма тоже был там, и Гефест, и Гермес, и Лакшми, и Эрешкигаль, и Геката! Вот сколько свидетелей было этому! Разве вы не видели, что мы на вас смотрим?!

— Ты говоришь обо мне во множественном числе?

— Ты хочешь, чтобы я напрямую сказал о том, как мы с другими богами сидели в саду между дворцами, обсуждая общие дела, как к нам прибежала обливающаяся слезами Гаятри и сказала, что ты с ее мужем Зевсом занимаешься любовью в дубовой роще? Как мы помчались туда и своими глазами видели, как ты и Зевс валяетесь на траве, сжимая друг друга в объятиях и Зевс со страстью быка входил в тебя? Вишну обезумел, он хотел наброситься на вас, но мы все схватили его и едва удержали, а вы успели удрать? Об этом я должен был сказать тебе?

— Это бред сумасшедшего! Я все утро провела одна в шатре на дальнем участке, я несколько часов подряд работала над заданием Молящихся, а после беседовала с Дилей! Я никогда не была близка с Зевсом!

— Тебя видели, это была ты, все разглядели твое лицо, когда ты лежала под Зевсом! Но хватит разговоров. Вишну в любую минуту может подняться и натворить что-то, что навлечет неприятности на него же. Пошли на Кайлас! — Шива снова ухватил за руку Нану

— Это какое-то недоразумение, в этом надо разобраться!

— Ты что, не понимаешь, что на это нет времени? Тебе ещё повезло, что он ослаб. Он был в неистовстве после того, как увидел все это и вы сбежали! Он превратился в гигантского льва, что размерами больше слона и принялся крушить вековые дубы в роще, надо было видеть, сколько древних деревьев он погубил! Он рвался вперёд, сваливая деревья, он прошел так много километров, пока не оказался в ближайшем городе и там разворотил бетонную стену, ограждавшую какой-то завод, потом разломал здание склада, а после носился по городу, до безумия пугая смертных, ходивших по улицам. Ты бы видела, что он натворил в городе! Все ограды, все деревья — все полегло. В городе не осталось водонапорной башни. А потом он обессилел, ну, когда снёс водонапорную башню, он принял свой облик и лег без сознания на городской улице, рядом с развалинами водонапорной башни. Это мы уже перенесли его в его дворец. Это все из-за тебя! Сейчас по моей команде мы переместился на Кайлас…

Нана снова с силой вырвала руку из руки Шивы:

— Я никуда не пойду. Я ни в чем не виновата!

— Предпочитаешь быть разорванной на куски? Или толпа богов должна из-за тебя бросить все дела и ходить за Вишну, как няньки, чтобы удержать его?

— Как вам угодно. Я не предавала мужа и не собираюсь трусливо прятаться, как будто я на самом деле в чем-то виновата.

Густые черные брови Шивы сурово сошлись на переносице:

— Тогда как ты объяснишь свою невиновность, если есть много свидетелей твоего падения?

— Я не знаю. Возможно, в объятиях Зевса был кто-то похожий на меня.

— Кто-то превратился в тебя? Ты же знаешь, ни одна из богинь не может принять облик другой богини!

— Тогда я не знаю, как это объяснить.

 — И не объясняй. Пойдем на Кайлас!  — Нет. Глаза Шивы зловеще сузились:  — А ты знаешь, что прежде, чем превратиться в льва, он едва не развалил планету пополам? Он материализовал лук и уже собирался вонзить стрелу в почву у себя под ногами, потому что подумал, что это недра Земли спрятали вас с Зевсом! Ты бы слышала, как кричала Бхудеви от ужаса, ведь это отразилось бы на ней и она, возможно, раньше других сошла бы в Хаос! Мы еле отговорили его от этого! Теперь до тебя доходит сила его гнева? Пойдёшь на Кайлас?!  — Нет! Я ни в чём не виновата и не боюсь ничьего гнева!

====== Часть 88 ======

Они спорили и даже не заметили, как за их спинами Эрешкигаль вспорхнула вверх по ступеням, распахнула дверь во дворец и очутилась прямо перед распластанным на ковре Моханом, дыхание которого участилось, а яростный взгляд блуждал.

Эрешкигаль потянула дымок из своей неизменной курильной трубки и выпустила его вверх.

Мохан бросил на неё холодный ненавидящий взор:

— Уходи, Эрешкигаль. Оставь меня одного!

— Да погоди, не горячись. Я всего-то один вопрос хотела задать.

— Мне сейчас не до вопросов, неужели не понятно! Убирайся!

Эрешкигаль проигнорировала эти его слова и продолжала:

— Нана, конечно, сука, но почему тебе хочется именно её разорвать на части? Нет, это конечно, можно и нужно сделать, но почему бы тебе для начала не выяснить отношения с Зевсом, как мужчина с мужчиной? Не вызвать его на поединок, как подобает ревнивому мужу?

— Тебя я не спросил! Уйди и не дыми этим отвратительным табаком!

— Нет, ну в самом деле… Мне кажется, давно приструнить этого распутника, о котором я слышала немало гадостей. И ты сполна выпустил бы свой гнев. Это было бы покруче, чем валить вековые дубы и рушить водонапорные башни.

— Дойдёт и до этого. Я расправлюсь с Зевсом, но во мне больше гнева на неё, ведь это она предала меня, создав иллюзию, что любит до безумия!

— Иллюзию? — задумчиво произнесла Эрешкигаль, сузив жёлтые глаза, заискрившиеся, как алмазы. — Иллюзию, иллюзию… — задумчиво повторила она, снова потягивая трубку.

Развернувшись, она покинула дворец Мохана, усиленно о чём-то размышляя.

Ноги сами несли её ко дворцу Майи по каменным плитам, окаймлённым розовыми кустами.

Во дворец Майи Эрешкигаль вошла также бесцеремонно, как обычно входила во все остальные дворцы, хотя с Майей у неё и не сложились тёплые дружеские отношения. Майя не любила Нану и не жаловала и её сестру Эрешкигаль.

Во дворце Майи уже кое-кто гостил: Гаятри, которая уже не обливалась слезами и вполне спокойно о чём-то говорила с хозяйкой дворца, сидя с ней рядом на маленьком диванчике, там же находилась Бхудеви и ещё богиня средней ступени Нагешвари, постоянно проживавшая у Майи.

— Вот я думаю, — без предисловий начала Эрешкигаль, попыхивая дымком, — когда Вишну направил стрелу в Землю, ты ведь закричала, Ки, не так ли?

Богиня Земли холодно взглянула на неё серыми глазами:

— Что с того? Ты не знаешь возможностей стрел, выпущенных самим Нараяной? Моя плоть тоже могла разорваться надвое!

— Дааа, представляю, что бы тут началось, если бы по земной коре сначала побежала бы трещина, как по кожуре перезрелого арбуза, а потом всё разошлось бы на две огромные половины… Это логично, что ты испугалась больше других, Ки, и закричала: «Майя, сделай что-нибудь, Майя! Неужели я одна расплачусь?..»

— Что с того? — голос богини Земли задрожал от досады. — Я не имела права попросить помощи?

— Просто странно, что помощи ты ждала именно от Майи…

— Что же странного? Майя моя старая преданная подруга, я доверяю ей больше, чем кому бы то ни было.

— Мммм, да… Логика тут есть… Но если бы мне грозила опасность быть растерзанной напополам, как филе селёдки, я бы, пожалуй, воззвала бы к Шиве или Брахме…

— Ты считаешь Майю менее могущественной, чем эти два божества?

— Ни в коем случае. Майю явно недооценивали, насколько она опасна. Знала бы Нана, так не заедалась бы с ней.

Майя посмотрела на Эрешкигаль исподлобья:

— Но ты-то не собираешься повторять её ошибок?

Эрешкигаль криво улыбнулась и потянула из трубочки, выпустила дым и произнесла:

— Похоже на то? Да просто кое-что мне показалось странным… Я много слышала о Зевсе. Он распутник ещё тот. Но не трус, совершенно не трус. Как бы трус мог победить дракона Тифона? И выдержать множество других битв? А тут, увидев Вишну, он прямо соскочил с Афродиты и побежал в рощу с быстротой зайца, даже не помог бежать своей любовнице… Что-то не сходится тут. Опять же, вопль Ки: «Неужели я одна расплачусь?..» А за что, Ки?

— Ты допрашиваешь меня, Эрешкигаль? — в голосе богини Земли уже вместо раздражения слышался гнев.

— Я просто хочу помочь всем — Нане и вам выйти сухими из воды, а точнее, из этой поганой истории. Неужели вы сами не понимаете, какую опасную кашу заварили? Ки, Майя. Вы одни из самых древних богинь этого мира. Это даёт вам повод считать себя умнее других богов? Сейчас боги взволнованы из-за происшедшего, но когда все успокоятся, все начнёт становиться на свои места. Боги начнут рассуждать здраво, припомнят все мелкие детали этой сцены, которые упустили вначале. И все логические нити потянутся к богине обмана и иллюзий…

— И что же это за мелкие детали? — насмешливо произнесла Майя. — Что Зевс струсил? А так ли уж он храбр, как думали до сих пор, если после сумерек богов он не пожелал и дальше быть царём богов и побоялся ответственности?

Эрешкигаль бросила взгляд на Гаятри и от её внимания не ускользнуло, как гневно колыхнулись ноздри той: Гаятри явно не понравилось, что в храбрости её Зевса усомнились.

— Это может быть и не трусость, а просто усталость от власти. Возможно, его даже многие поймут. Гаятри, — заговорила Эрешкигаль, — ты-то понимаешь, каким позором сейчас покрывается имя Зевса, а значит, и твоё собственное? Все будут говорить: мы считали, что развратник Зевс так полюбил богиню Гаятри, что решил быть верен только ей, а оказалось всё не так, он изменил и Гаятри, она ничем не лучше всех других баб, что были у него!

Лицо Гаятри смертельно побледнело, она устремила на Майю красноречивый взгляд и глаза её наполнились слезами.

— А ещё над Зевсом будут смеяться, как над трусом, сбежавшим от любовницы, когда он увидел её грозного мужа. Может, даже будут шутить над этим тебе в лицо, Гаятри. Ты же знаешь, даже среди богов находятся весьма бестактные и грубые.

Гаятри приложила ладони к вискам и тихо проговорила:

— Я не выдержу всего этого! Правильно ли всё это?..

Эрешкигаль сощурила глаза:

— Угу… Значит, всё-таки это ваши проделки. Вы попали в серьёзную беду, Майя и Гаятри и ты, Ки.

Гаятри, Ки и почему-то Нагешвари сосредоточено уставились на Майю. Эрешкигаль сделала вывод: змеиная богиня тоже была в курсе событий.

— Нагешвари, — произнесла Эрешкигаль, — неужели ты не понимаешь, что когда всё раскроется, а раскроется всё раньше, чем наступит вечер, то больше всех достанется тебе только за то, что ты знала и промолчала? Ки, Майя, Гаятри тоже не избегут наказания, но они сильные божества и вывернутся, как змея из собственной шкуры, а ты — нет. Все шишки обычно сыплются на тех, кто слабее. Именно поэтому глупо участвовать в интригах более сильных. Тебе-то зачем это всё было нужно?

Лицо Нагешвари не просто побледнело, оно приобрело синеватый оттенок.

— Это твои предположения, Эрешкигаль, — пробормотала она сдавленным голосом, — у тебя нет доказательств.

— Ты ничего не поняла из того, что я тебе сказала? Ладно, разложу по полочкам:

сейчас боги напьются отвара Гекаты, чтобы успокоить разум и нервы. После этого все соберутся в кружок и будут вспоминать детали увиденного и постепенно найдут различия между оригиналом и подделкой. Или вы думаете, никто ничего не поймёт?

У Нагешвари задрожали губы:

— Я… Я не хотела зла Вишну… Я просто не желала, чтобы эта чужая олимпийская богиня была его женой! Мне вообще не нравится, что все мы под куполом с богами других пантеонов, эти боги чужие, они порочные и неправильные! И ты тоже из них, Эрешкигаль!

Жёлтые глаза бывшей подземной владычицы округлились и в них появился такой зловещий огонь, что Нагешвари задрожала и опустила глаза.

— Не забывайся, змеиная богиня, или познаешь мой гнев! Меня опасались боги, которым ты совсем не ровня по силе и могуществу!

Майя вдруг резко поднялась со своего седалища:

— Все, довольно! Я могу отправиться к самому Вишну и все объяснить!

Она решительно зашагал к выходу из дворца, за ней поспешили Гаятри и Нагешвари.

За ними последовала и Эрешкигаль.

Когда они приблизились к дворцу Мохана, они увидели, что Шива и Нана всё ещё находились неподалеку от этого дворца и до сих пор спорили и уже даже перешли на крик: Шива требовал, чтобы Нана покинула непроницаемый купол, а она отвечала, что не сделает этого ни за что, потому что она ни в чем не виновата. Эрешкигаль обратилась к ним:

— Пойдёмте во дворец Вишну. Кажется, богиня Майя хочет кое о чем поговорить с Нараяной!

Мохан уже не лежал, а сидел на ковре, когда в его жилище вошла толпа богинь и Шива.

Майя присела на корточки перед ним:

— Вишну, великий бог, прости меня. Все, что ты увидел сегодня в дубовой роще — все было иллюзией, созданной мной. Я знаю, это возмутит и разгневает тебя, но я могу объяснить, почему я создала такую иллюзию.

Мохан посмотрел на нее диким взглядом и казалось, что он жаждет вцепиться ей в горло, но его могучие руки настолько ослабли, что он был не в силах даже поднять их.

— Дело в том, что твоя жена на самом деле изменяла тебе с Зевсом в этой дубовой роще, — продолжала Майя, — но я была единственным свидетелем этому. Кто поверил бы мне, богине лжи и обмана? Поэтому мне пришлось применить иллюзорные образы Зевса и Афродиты-Инанны, чтобы многие увидели то, что было между ними…

Послышался отчаянный, полный боли вопль Гаятри. За ней последовал гневный крик Наны:

— Ты все лжешь! Только богиня обмана способна лгать, дерзко глядя в глаза!

— Я могу доказать, что сейчас в моих словах правда, — ответила Майя, — я поклянись молочным океаном! Всем известно, насколько это страшная клятва. Кто поклянется ею ложно, у того молочный океан заберёт его могущество. Хочет ли хоть один бог такой доли себе?

— Я тоже могу поклясться, — ответила Нана, — священной рекой Стикс! Эта река тоже способна сурово покарать того, кто поклянется ею ложно!

Мохан понял на нее усталый, измученный душевной болью взгляд:

— Я не знаю, чего стоит у олимпийцев эта клятва и какова цена ей. Но мне известно, что никто из наших богов не поклянется молочным океаном просто так!

— Спроси у любого из олимпийских богов, перешедших на нашу сторону, спроси хоть у моего отца, чего стоит клятва водами Стикс и какова ее сила!

— Спросить об этом у богов вашего прочного грязного пантеона, прославившегося блудом и нечестивыми поступками? — с горечью в голосе проговорил Мохан. — Или у твоего отца, с самого начала позволившего своей дочери стать шлюхой?

Бледное лицо Наны начало заливаться ярким румянцем гнева.

— Я не позволю никому критиковать ни моего отца, ни олимпийцев, — с достоинством произнесла она. — Значит, ты решил поверить Майе, а не мне? Что ж, теперь я вижу, что стоила вся твоя любовь ко мне, в которой не было доверия! И то, что ты во время ссоры назвал меня шлюхой, говорит о том, что так ты и думал обо мне все это время. Что ж, я не буду ничего опровергать! И прятаться я не буду ни на Кайласе, ни в другом месте. Я тоже сильное божество, я буду защищаться, если ты нападешь на меня, Вишну!

Развернувшись, богиня любви гордо зашагал прочь.

Мохан молча смотрел перед собой, как в пустоту. Глубокие черные глаза его казались мертвыми.

— Вишну, ты оставишь это так?.. — заговорила было Майя, продолжавшая сидеть перед ним на корточках, но его глаза вдруг ожили и в них запылал огонь такой ярости, что богиня иллюзий отпрянула.

— Убирайся прочь, — голос его сделался хриплым, — если ты поклялась молочным океаном, я должен верить тебе. Пусть это правда, но она настолько невыносима, что я не могу теперь смотреть на тебя, за то, что эта правда от тебя! Уйди, Майя, чтобы я не обезумел и не выместил всю свою боль и обиду на тебе! Уйдите все, мои глаза страдают, видя вас!

====== Часть 89 ======

Майя, решив не испытывать судьбу, поспешила покинуть дворец Нараяны.

— Не понимаю, — бормотала она сквозь сцепленные зубы, — не понимаю, что ж он так взъелся на меня и где его былая справедливость по отношению к богам!

Рядом в ней шагала обливающаяся слезами Гаятри:

— Так это правда, Майя, это правда, это было на самом деле и ты всё знала, иначе не стала бы клясться молочным океаном, ведь это серьёзная клятва!

— Конечно, не стала! — фыркнула раздражённая Майя.

Гаятри ещё сильнее зарыдала и запричитала.

— Не хнычь! — богиня иллюзий хлопнула её по спине. — У нас всё получилось. Вишну ненавидит её и станет её врагом и не остановится, пока не навредит так, что она сама пожелает сойти в Хаос раньше времени, нашпигованная его проклятиями!

— А вот этого не нужно! — насторожилась богиня Земли. — Сейчас не те времена, когда проклятиями можно сыпать, как зерном для птиц. Даже в прежние времена мы, посылая проклятия, становились слабее, а сейчас, прокляв кого-то всерьёз, можно и в Хаос уйти. Я самабыла свидетельницей такого ухода: проклявший просто превращается в туман и вот, его уже нет на Земле! Я не допущу, чтобы такое произошло с Вишну!

— Ого! — Майя резко остановилась, развернулась лицом к подруге и пристально посмотрела ей в глаза. — Это где же ты такое видела? Надеюсь, ты ничего не скроешь от нас, своих друзей, ведь и мы не скрыли от тебя свои замыслы? Кто кого проклял и из-за этого оказался в Хаосе?

— Позже скажу, Майя. Тебе одной. И то, если ты дашь клятву держать это в секрете! Сможешь ещё раз поклясться молочным океаном? Дело весьма серьёзное.

Между тем, Нана вернулась в свой шатёр и металась по нему, как тигрица в клетке. Она не могла поверить в происходящее.

Затем, чтобы как-то прийти в себя, она переместилась к жилищу Гекаты, попросила у той успокаивающего отвара. Богиня колдовства выполнила просьбу, но, подавая Нане пиалу с отваром, не смотрела на неё.

Нана всё поняла. Её осуждают. Даже свои, олимпийцы.

Нет, она не обретёт спокойствия в такой обстановке, даже благодаря зелью Гекаты. Она не выдержит того, что думают о ней.

А ей просто необходимо душевное равновесие, чтобы привести свои мысли в порядок. Чтобы разобраться во всём и вывести Майю на чистую воду.

Она не могла понять, как это Майя решилась оклеветать её и поклясться страшной клятвой. На миг Нана усомнилась сама в себе. А вдруг неведомые враги сыграли над ней злую шутку? Вдруг повторилась та история, как с садовником, что изнасиловал её? Может, её лишили сознания, вытащили в дубовую рощу и Зевс овладел ею? И Майя увидела всё это и решилась поклясться молочным океаном?

На сердце у Наны похолодело.

Ей хотелось куда-то убежать. Но, конечно, не потому, что она боялась гнева мужа. Просто она ощущала порами своей божественной кожи, как раскалилась обстановка под невидимым куполом крепости Шести.

И она поняла, где ей следует побывать.

В мгновение ока она переместилась на крыльцо дворца своего мужа и приоткрыла дверь. Мохан всё ещё сидел на ковре, повесив голову.

— Вишну! — крикнула она. — Я больше не могу переносить этот бред. Мне необходимо прийти в себя! Но если ты, восстановив свои силы, пожелаешь разорвать меня на части, ты можешь отыскать меня в голубом дворце!

Она не воспользовалась колесницей, запряжённой лебедями — просто переместилась в голубой дворец, в котором царило затишье.

Шагнув в портик, она прокричала:

— Кто-нибудь! Здесь есть пустующие покои? Они мне нужны, потому что мне плохо, как никогда!

Перед ней как из-под земли выросла фигура Геры.

— Афродита? Я не ожидала увидеть тебя сегодня здесь!

— Я сама этого не ожидала.

— На тебе лица нет! Ты поссорилась с богами из пантеона твоего нынешнего мужа?

— Это мягко сказано…

— Я так и знала, что этим странным богам Тримурти нельзя доверять! — фыркнула Гера. — Весь этот пантеон как будто окутан каким-то розовым туманом, каким-то призрачным дымком…

— Ещё бы! Ведь глава их пантеона — Майя, богиня обмана!

— Никогда не слышала про такую богиню! Но как могли боги поставить над собой богиню лжи? В нашем пантеоне всё было всегда чётко и ясно, что бы ни происходило! Всяко бывало, но никогда не случалось такого, чтобы кто-то казался не тем, кем являлся на самом деле!

— Угу… Так найдутся свободные покои? Знаешь, мне начинает казаться, что боги тоже способны сойти с ума!

— Конечно, у нас есть немало свободных покоев. Ведь столько богов покинуло нас, многие перешли к вам!

Через несколько минут Гера уже показывала Нане покои и интересовалась, подойдут ли они ей.

— Мне всё равно, — махнула рукой Нана, — безразлично, где сойти с ума!

— Ты расскажешь мне, что произошло?

Нана опустилась на золотую скамейку:

— А почему бы мне и не рассказать всё… Если я дожилась, наконец, что меня подложили под самого Зевса! — она нервно рассмеялась.

Глаза Геры округлились и она присела рядом на скамейку.

Нана, ощущая потребность выговориться, поняла, что Гера готова её внимательно слушать, рассказала обо всём происшедшем, начиная с того момента, как она вошла во дворец мужа и он обвинил её в супружеской измене и кончая настоящим моментом.

— Да, если бы ты и сейчас была женой Зевса, а не Гаятри, ты, пожалуй, стала бы моим злейшим врагом из-за ревности, — заключила свой рассказ Нана, горько усмехаясь.

— О, я теперь не обязана страдать от этого чувства, пусть теперь оно терзает, кого угодно! — махнула рукой Гера. — Но, подумать только, какая туманная история! Это заставило тебя покинуть крепость Шести и перейти на нашу сторону?

— Нет, я просто решила погостить у старых друзей. Так просто я это оставить не могу. Мне необходимо побывать среди своих. Всяко было между нами в прошлом, но как бы то ни было, вы — моя семья.

— Тоже верно, Афродита. Семью нельзя забывать. Особенно её глав. Ведь ты понимаешь, что глава этой семьи, как и прежде — я, а не Посейдон или Кронос?

— Пусть и ты. Во всяком случае, я благодарна тебе за твоё умение слушать.

— Да, слушать я умею. Женщине, держащей власть в руках, необходимо обладать этим качеством — всегда можно узнать что-то полезное.

Они побеседовали ещё немного с Герой, а после Нану начало клонить в сон — нервное напряжение вызвало сильнейшую усталость.

Гера, наконец, оставила её в покое и она улеглась на ложе и забылась крепким сном, проспав почти сутки.

====== Часть 90 ======

Мохан восстановил силы примерно за пару суток, но желание разорвать на части «неверную» жену пропало. Этим ничего нельзя поправить, заполнить образовавшуюся пустоту, избавиться от обречённости жить без радости. Надо было теперь бросить все усилия на то, чтобы возненавидеть предавшую его женщину, смириться с тем, что дальнейший жизненный путь пройдет без нее, но думать об этом было тягостно. И почему-то сердце наполнялось ненавистью по отношению к Майе и Гаятри, «раскрывшим» ему глаза.

На третьи сутки он не выдержал и отправился в голубой дворец, где находилась Нана и неожиданно предстал перед ней, когда она сидела у фонтана в саду в одиночестве и в задумчивой грусти не сводила глаз с водяных струй. Она подняла на него взгляд, в котором было удивление и ни капли испуга, что он может расправиться с ней, как собирался. — Что же ты сидишь тут, а не ушла во дворец к своему Зевсу? — с горькой насмешкой проговорил он. — Я не собираюсь оправдываться только потому, что ты поверил клятве Майи, а не моей, — холодно ответила Нана. — Клятва Майи слишком серьёзна. Я-то уж знаю, что такое клясться молочным океаном! А ты… Скажи, ты потому предала меня, что тебя тянуло уйти к этим богам, ты хотела вернуться к ним и поэтому решила разрушить наш брак? Ты так скучала по своему олимпийскому пантеону, что тебе вдруг стал мил Зевс, к которому раньше, вроде бы, не влекло? Зевс стал для тебя олицетворением прошлого, по которому ты так тосковала? — Эти слова оскорбляют меня. Я не буду отвечать на эти вопросы. Я не виновата, что ты поверил клятве Майи, а не моей. — Да чего может стоить клятва этой рекой — Стикс? — голос Мохана начал повышаться. — Это подземная река в царстве мертвых, ты хоть понимаешь разницу между нею и великим молочным океаном? — Но тем не менее, кто ложно поклянется этой рекой, тот утратит здоровье, даже если это бог, чье здоровье всегда совершенно. И могут настигнуть и другие беды. Но зачем я говорю это тебе? Ты же все равно предпочитаешь верить Майе, а не мне. Как же ты любил меня, если, когда дело коснулось того, чтобы поверить мне, доверия не оказалось? Что же это была за любовь? Или я после сумерек утратила способность различать любовь и флюиды любви, что, казалось, исходят от тебя? Они были иллюзией? Наверно, ты вовсе не способен на любовь, если не умеешь доверять. У тебя нет сердца! — У меня есть сердце и оно болит! Ты не утратила способность распознавать любовь, я на самом деле любил тебя. Но теперь я буду избавляться от этой любви и даже твое могущество не удержит это чувство во мне, Инанна-Афродита! Мне помогут аскезы! Если понадобится — самые жёсткие аскезы! Он на самом деле попробовал воспользоваться силой аскез. Удалившись в одну из пустынь земного шара, он изнурял себя неподвижностью, постами и чтением мантр долгими днями, но ничего не помогало. Нана, приняв невидимость, то и дело тайно навещала его в этой пустыне, чтобы уменьшить свою тревогу, что он занимается именно аскезами, а не ищет ей замену. Она сама плохо разбиралась в аскезах и не верила в их силу. И не без оснований: они никак не избавляли Мохана от его любви. Порою, когда он бормотал мантры с закрытыми глазами, из-под его пышных длинных черных ресниц начинали струиться потоки слез, он всхлипывал и Нане случалось быть этому свидетельницей. Сама она плакать не могла, хотя слезы часто прежде помогали ей облегчить душевные страдания. В груди у нее как будто сидел тяжёлый холодный ком — это была обида. Прошло некоторое время, аскезы никак не помогали Мохану избавиться от сильных чувств к Нане, но они всё-таки совершили благоприятное действие: Мохан усомнился в страшной клятве Майи. ” — Кто знает, может, у Майи были ложные видения, вдруг она запуталась в иллюзиях, которым всегда была хозяйкой, как паук в собственной паутине? — размышлял он. — Может, Майя обезумела и увидела то, чего не было на самом деле, приняла это за правду и поэтому так смело поклялась? А может, Зевс силой взял Нану и Нана поклялась, потому что не считает это прелюбодейством? Ах, как же мне хочется знать правду и как я ее боюсь!» Он забросил аскезы и по целым дням находился в голубом дворце, ходя за Наной по пятам. Олимпийские боги узнали о ее размолвке с мужем и были те, кто желали заменить его. Посейдон то и дело искал общества Наны, он убеждал ее окончательно разорвать отношения с богом Вишну и воссесть на царский трон рядом с ним, он даже обещал ей отобрать для нее трон у Геры. Близости с ней жаждал и Арес, он открыто критиковал при ней Мохана, обзывая его безумцем, не ценящим такую жену, напоминал богине любви, как им когда-то было весело вдвоем, но Нана отвечала ему то же, что и Посейдону: — Я всё ещё люблю Мохана. Разве я могу быть с другим мужчиной, пока мое сердце не освободилось? Эти ее слова вызывали душевные мучения у Мохана, он осознавал, что богиня любви могла бы выбрать себе любого из богов, могла бы уйти к Зевсу и заставить его вышвырнуть Гаятри из своей жизни, но она даже не вспоминала Зевса. Она вела себя так, как будто по-прежнему любила Мохана и не желала никого, кроме него и у Мохана сжималось сердце от страха: он напрасно ее обидел? Одновременно с этим страхом грела надежда: Майя точно ошиблась, решив, что Нана была близка с Зевсом. И однажды он понял, как ему следует действовать. Он явился к Зевсу в гости с бутылью, наполненной вином истины, той самой, что Нана отобрала у Диониса, а после отдала ему, Мохану Душа Мохана дрожала от волнения, но он всё-таки нашел в себе силы заговорить с Зевсом спокойно, даже с наигранным дружелюбием, сказать, что, якобы он, глава пантеона Тримурти жаждет познакомиться и побеседовать с бывшим царем олимпийского пантеона. Зевс приветливо принял у себя в гостях бога Вишну и ничто в поведении громовержца не говорило о каком-то смущении или вине перед гостем. Когда Мохан предложил ему выпить вина, он не отказался и залпом осушил кубок, даже не придав значения тому, что гость вино только пригубил. И тогда Мохан напрямую, без околичностей спросил Зевса о его близости с Наной — Спал ли я с Афродитой? — усмехнулся Зевс. — Я всегда благодарил судьбу за то, что она сводила меня со многими женщинами, но помиловала от любви Афродиты! Да, я прожил долгий жизненный путь с Герой, это тоже было не подарком судьбы, но если бы это была Афродита, то оказалось бы все намного хуже… Ведь все, кто связывались с ней, так и не смогли её забыть, хоть, вроде бы, устроили свои судьбы. Возьми хотя бы Гефеста: он женился на этой харите Аглае, но без конца дарил ей украшения точь-в-точь такие, какие носила Афродита. Скажешь, у Гефеста не хватало фантазии сотворить что-то новое и уникальное для новой жены? Я в это не поверю ни за что, это сказано не про Гефеста, мастера мастеров! Дионис полюбил Ариадну, когда расстался с Афродитой и даже просил Афродиту поспособствовать ему с новой любовью, но все ведь замечали, каким беспокойным становился он, когда Афродита появлялась на Олимпе. Не буду скрывать, иногда и у меня стучало в висках, я бредил: что была бы за пара — царь богов и богиня любви! Вот тогда я стал бы ее рабом во всех смыслах, она точно села бы мне на шею и свесила стройные ножки! Она ведь не из тех, кто навсегда прогибается под мужчину, она прогнется, чтобы потом прогнуть его под себя ещё сильнее! Я-то знаю о ее приключениях в Месопотамии. Какое же счастье, что она никогда не желала меня, как мужчину! Если сценарий судьбы помиловал меня, неужели после сценария я, теперь вольный сам решать свою судьбу, добровольно сунусь в эту ловушку? Нет, никогда я не был близок с Афродитой. После развода с Герой я всем сердцем полюбил Гаятри, только она одна мне нужна, ни с кем, кроме нее я не делил постель! Мохан медленно поднялся с кресла, в котором сидел, выслушивая исповедь Зевса. Он взял в руки бутыль с вином истины — она была ему еще нужна и он знал, для чего. Когда он покидал дворец Зевса на пути ему встретилась Гаятри — сияющая, счастливая, очевидно, услышавшая исповедь своего мужа, что он любит ее одну. Но Мохану было не до нее. Путь его устремился во дворец Майи. Он застал Майю отдыхающей на роскошной лоджии, лежащей на канапе с коробкой конфет на коленях. — Я вижу, ты наслаждаешься, — произнес он, — а вот я больше не в силах жить, так замучила меня боль из-за предательства моей жены. Я бы расстался с жизнью уже сейчас, но увы, мне ещё предстоят века бессмертия! — Вероятно, это из-за того, что она так и осталась безнаказанной. Если ты все равно не можешь жить, существование тебе в тягость, почему бы тебе не отомстить неверной жене ценой остатка своего бессмертия? — Ого! А это возможно? Как же это? Майя уже успела выслушать от богини Земли историю ухода в Хаос Света, проклявшего страшным проклятием свою мать и заплатившего за это остатком бессмертия. Не долго думая, она дала совет и Мохану придумать для «изменницы”-жены достаточно ужасное проклятье, которое сделало бы невыносимым ее грядущее и отдать за это жизнь, раз уж она все равно ему не дорога. — Вот спасибо за совет! — проговорил Мохан, глядя на богиню обмана черными пронзительными глазами. — А я и не знал, что так можно! Вот только какое же проклятье мне послать ей за измену? Тут надо все хорошенько обдумать, раз уж я заплачу за это такой ценой. — Ее красота была причиной ее блуда. Почему бы не обречь ее на вечное уродство в грядущих воплощениях? — И то верно! Пусть рождается уродиной каждый раз, когда ей вздумается появиться на свет! Незавидная же судьба ее ждёт, если ещё учесть, что она дала ложную клятву. Правда, Майя, это очень нехорошо давать ложные клятвы? Ведь опасно же, да? — Разумеется, — взгляд Майи сделался настороженным. — Но ведь тебе бояться нечего, богиня обмана, ты-то не солгала, когда клялась молочным океаном. А по сему, — Мохан материализовал небольшой бокал и наполнил его вином Диониса, — я очень прошу тебя выпить это! — Вино? Я не пью напиток демонов! — Не морочь мне голову, вино пьют все, а не только демоны! В этом нет ничего худого, если знать меру, а иногда вино может послужить лекарством. Сейчас ты очень нуждаешься в этом лекарстве! Пей, Майя, или я силой заставлю тебя это выпить! — между бровей Мохана появилась складка, глаза грозно сверкнули. Майя трясущейся рукой приняла бокал и покорно сделала глоток. — Для чего ты оклеветала Инанну-Афродиту? Не говори, что ты этого не делала! Зевс принял из моих рук вино истины и пил его, и сказал, что никогда не был он близок с Афродитой. Говори, Майя! — Для того, чтобы ты возненавидел её, — пробормотала богиня иллюзий. — Зачем ты хотела, чтобы я возненавидел её? — Чтобы проклял её вечными проклятиями и несчастья не покидали её! — За что ты желала ей этого? — За то, что она красивее и счастливее других! — Ты завидовала ей? — Можно сказать и так. — И, чтобы сделать её несчастной, решила погубить и себя, поклявшись молочным океаном? — Нет. Я бы не погубила себя. Просто молочный океан высох после того, как разрушился наш рай. Я знала это. У Мохана не нашлось больше слов. — Что ж, Майя, ты причинила нам зло с Наной, нелегко мне будет вымолить у неё прощение и восстановить наши взаимоотношения, но я буду этого добиваться. Ты не сумела сделать Нану моим врагом, зато ты сама отныне — мой злейший враг. Ты, наверно, понимаешь, что я так этого не оставлю. Ты за это дорого заплатишь. — Что, я одна? — У тебя были соучастники? — Да. Гаятри согласилась помочь мне сделать Нану твоим врагом, потому что она ревновала Зевса и ей казалось, что Нана хочет сделать Зевса своим любовником. — Но ведь Гаятри была её подругой… — Когда женщины не могут поделить мужчину, о дружбе не может идти и речи. — Но ведь Нане не нужен был Зевс и сам Зевс любил только Гаятри! — Она раздула из мухи слона, Нана сказала Зевсу какой-то там комплимент, тут Гаятри и показалось небо с овчинку. Я воспользовалась этим, уболтала её, я умею убеждать не только эту происхожденку от смертных пастухов, я владела умами Брахмы, Шивы и твоим, Вишну. — Это верно, ты держала весь пантеон в плену иллюзий целую эпоху сумерек! Но теперь не жди добра, богиня лжи! — Тогда пусть и Нагешвари не ждёт добра. Она была в курсе событий и ни о чём тебя не предупредила, её всё это забавляло, ведь она так же завистлива, как и я. — И Бхудеви знала всё? — Разумеется. Она моя лучшая подруга. — И ты бы желала, чтобы я проклял Нану, хоть цена этих проклятий была бы моя жизнь? Этого ты хотела? — Что делать, если нет другого выхода. Кого-то нужно было принести в жертву, чтобы замучить её! — Ты так сильно её ненавидишь? — Так сильно я не ненавидела никого раньше и не буду ненавидеть сильнее и впреть! Мохан не ответил ничего. Он получил ответы на все свои вопросы.

====== Часть 91 ======

Нана сидела на берегу небольшой речки, протекавшей между зарослей, на стволе поваленного дерева у кромки водоёма, зарыв ноги во влажный песок. Запахи дикой природы, журчание речки, пение птиц, ощущение влаги песка как-то успокаивало.

Он присел рядом на бревно, глядя перед собой на небольшие речные волны и рыбок, резвящихся под прозрачной гладью. Она повернула голову в его сторону. — А как же аскезы? — проговорила она. — Кажется, ты теряешь время… — Они мне всё равно не помогают, — он махнул рукой. — Какой смысл постить, торчать в пустыне и изнурять язык мантрами, если в голове две мысли, что я всё равно люблю эту предательницу и сожаление, что её нельзя убить за измену. Да ещё иногда лезут глупости о нежелании жить. — И правда глупость. Ты не можешь лишить себя жизни, во всяком случае, придётся потерпеть ещё несколько веков. — Можно это сделать и раньше: спасибо Майе, научила, посоветовала, как всё правильно сделать. — Как же это? — Я лучше не буду тебе рассказывать. — Воспользуешься сам советом Майи? — У меня появилась идея получше. Вспомнил вдруг, что у меня есть целая бутыль с вином истины — о, спасибо Дионису! Ну, и навестил с этой бутылью Зевса… Потом — Майю, очень хотелось узнать, как это она решилась ложно клясться молочным океаном. — Она решила выдержать всё наказание от молочного океана? — Просто молочный океан высох. Она знала. После того, как разрушился наш рай. — Может, и река Стикс высохла… Бессмысленно ею клясться. Впрочем… Если подземная река и не высохла, то ею тоже не поклянёшься, во всяком случае, перед тобой: всё равно ты не поверишь, что у нас, грязных и порочных олимпийских богов тоже существует понятие чести. — Нана, я был неправ, отзываясь так о богах твоего пантеона. Ни об одном божестве нельзя отзываться, что оно грязное и порочное. Бог — это высшее существо, созданное Природой-Сущим-Законом для определённой миссии, каждый бог — это составляющая часть мировой гармонии. Я больше никогда не скажу ничего плохого о олимпийских богах. Я буду выражать им своё уважение. — С чего это твоё мнение так изменилось? — Просто я понял, что до сих пор я жил умом Майи. Ведь это она всегда считала другие пантеоны хуже нашего. И я, как околдованный, прислушивался к ней. Почему я так поступал? — Потому что с самого начала вы не отвергли ложь. У нас, олимпийцев, тоже была богиня лжи, Ата. И какое-то время она жила на Олимпе и вела себя тише воды и ниже травы, потому что догадывалась, что ей не доверяют и её не жалуют. Но однажды она всё же решилась применить свою силу и против кого? Самого Зевса! Вот тогда Зевс схватил её за волосы, протащил между дворцов на глазах у всех богов и сбросил с Олимпа и с тех пор она жила среди людей и была изгоем у богов. А вы сделали свою богиню обмана своей повелительницей, она управляла мозгами Брахмы, Шивы и Вишну! Хотя можно было бы изгнать её уже после того, как она с самого начала сыграла с Брахмой в ту идиотскую игру, разрезав его на части и заставив проживать смертные ипостаси! — Брахма посчитал это уроком для себя, а Майю он ни в чём не винил, решив, что она показала ему истину… — Ну, да, наверно, ему было трудно признаться, что он опростоволосился и его поставили в глупое положение. — Раньше бы я поспорил с тобой, Нана, но теперь, кажется, я должен признать, что Майя обвела вокруг пальца весь пантеон. В пору теперь всё свалить на сценарий судьбы, чтобы не оказаться погребённым заживо под грузом ответственности за то, что были безрассудны. — Отлично. Но сейчас ведь вы свободные от сценария судьбы? Что, Майя останется под непроницаемым куполом в крепости Шести, чтобы дальше плести свои интриги? — Нет. Нам пора жить правдой, а не искать истину в паутине иллюзий. Но у меня личный счёт к Майе и я не знаю, что теперь сделать с ней, чтобы она поняла, как плохо быть моим врагом… — Тогда отдай её в мои руки. Я займусь ею. — Сила любви выступит против силы обмана? — Точно. — Тогда знай, что Гаятри и Нагешвари тоже участвовали в этом. — Зачем это было нужно Гаятри? Она же была моим другом. — Но ты же принялась расхваливать Зевса, как он отлично выглядит без бороды! Мне это тоже было неприятно. А Гаятри и вовсе решила, что ты положила глаз на её мужа и задумала сделать его своим любовником, захотела мстить. — А Нагешвари? — Кажется, этой маленькой интриганке просто захотелось поиграть в игры против богов высшей ступени. Видимо, стало скучно. — Отлично. Уважу и её. Они посидели молча какое-то время. Первой нарушила молчание Нана: — Вот и выяснилась истина — благодаря вину Диониса. Спасибо богу вина. А то я так и осталась бы в твоих глазах шлюхой. Ведь на слово ты бы не поверил мне. — Да. Пожалуй, мне из-за этого пришлось бы отправляться в Хаос раньше времени и уснуть там вечным сном. Предательство любимой женщины только так и можно перенести. — А нельзя было просто поверить на слово? — Я не знаю, Нана. — Разве можно любить — и не доверять? — Но ты же как богиня любви знала, что хоть я и не доверял, но любовь никуда не уходила, хоть она больше походила на ненависть. Что же теперь, Нана? Ты примешь мои извинения? — Я так сразу не могу… Меня отягощает боль и обида. — Тогда, может, хотя бы вернёшься в наш дворец в крепости Шести? Прошу тебя, вернись туда. Я уйду, если не хочешь быть со мной под одной крышей. Я поселюсь где угодно. Если бы ты только согласилась встречаться со мной хоть раз в день, может, я нашёл бы способ, как избавить тебя от муки обиды. Если нет и я потерял тебя, ну, что ж, — он горько усмехнулся, — я теперь знаю, как исчезнуть из этого мира… — Я не могу сейчас вернуться в крепость Шести. На меня стали смотреть косо даже олимпийцы! Меня считают развратницей и прелюбодейкой! — Я всем всё объясню. Если потребуется, буду говорить с каждым отдельно. — Мне хотелось бы побыть здесь, среди родимых грязи и порока… — Нана! — встрепенулся Мохан. — Прошу тебя, не повторяй моих глупых слов! Если ты хочешь остаться здесь, то останусь и я. Надеюсь, меня не прогонят! Я только хочу видеть тебя и придумать, как выпросить твоё прощение. Он поселился в покоях рядом с её покоями, не решившись попросить, чтобы она впустила его в свои.

====== Часть 92 ======

Гера, узнав о том, что в голубом дворце поселился сам бог Вишну, наседала на Нану с разговорами:

 — И ты ещё раздумываешь простить или нет такого мужа — одного из глав объединённых пантеонов?!  — Предлагаешь так сразу броситься ему на шею?  — Почему бы и нет? Ведь это не какой-то там божок Думузи, это великое божество, это царь над богами!  — В Тримурти царь богов — Индра.  — Тогда Вишну — бог богов! Его положение ещё выше. Разве ты не понимаешь, перед кем ты задираешь нос?  — Гера, разве ты плохо знаешь меня? Мы же были в одной вселенной целую эпоху. Разве ты забыла, что меня никогда не интересовал трон?  — А зря! Я не понимаю одного, — Гера нервно сжала пальцы, — почему именно тебе повезло с таким высокопоставленным мужем, если ты была согласна даже на простого смертного, даже не на царя над смертными, ты бы не побрезговала и рабом, была бы любовь? И как это тебе достался бог богов? Зачем тебе такой великий бог, если ты всё равно не ценишь его высокого положения? Почему мне так не повезло, ведь я-то знаю цену мужчине, который первый над могущественными!  — Ну, что ж поделать, если Вишну полюбил меня, — улыбнулась Нана.  — Но ведь в вашем пантеоне есть ещё Брахма и Шива? Их, кажется, бросили жёны?  — Шиву — да, а вот Брахму оставили только две жены из трёх. Майя всё ещё при нём.  — Не дура же эта Майя! Знает, что надо держаться за мужа, который не выпустил из рук власти!  — Ничего, скоро всё изменится.  — Отлично. Знаешь, Афродита, — голос Геры приобрёл вибрации небрежности, — что-то мне надоел этот голубой дворец. Я не вижу здесь перспектив для себя! Посейдон и Кронос стали соперниками для меня, мы никак не можем поделить власть, каждый день у нас свары, крики, ругань. А где результат? И над чем власть? Над смертными, которые никак не хотят снова стать нашими адептами? Никто из нас не знает, с какого конца начать, чтобы снова заставить их молиться и нести жертвы на наши алтари. А у вас, у Шести, кажется, есть какие-то серьёзные планы насчёт этого? — голос Геры сделался вкрадчивым. — Какие, если не секрет?  — А какой тут может быть секрет? Всё решает сила.  — Это так, но это когда боги действуют заодно, а не так, как у нас! Вот я и подумала, почему бы мне тоже не перейти на вашу сторону.  — Мы рады всем богам, особенно высших ступеней.  — Ну, да. Надеюсь, ты, богиня любви, поспособствуешь мне с удачным замужеством? Ты же понимаешь, после того, как я побывала женой царя богов, я не могу выйти замуж за кого-то ниже по положению!  — Может, стоит на этот раз выйти замуж по любви?  — Я не возражаю, если ты вызовешь во мне чувство лёгкой влюблённости в моего нового высокопоставленного мужа, влюблённость — это приятно, — усмехнулась Гера. — Но, разумеется, новый муж должен любить меня гораздо сильнее, чем я его!  — Думаешь, это решит все проблемы? Как бы муж сильно не любил, у него всё равно своя природа, свои мысли, убеждения. Ты собралась замуж за Брахму или Шиву? Но это боги другой вселенной, не похожие на олимпийцев. Взгляни на нас с Моханом: мы не так давно поженились, а уже всё не просто.  — Могло бы быть гораздо проще, если бы ты поторопилась помириться!  — Не раньше, чем он выбросит из головы, что я — шлюха…  — Нууу, Афродита, понимаешь, ведь весь сценарий судьбы ты вела такой образ жизни… Прости, я не могу подобрать других слов: аморальный. Ты всегда делала то, что хотела! Ты не знала меры! И в Месопотамии ты меняла любовников слишком часто! Ведь у тебя было очень много мужчин. Так что это логично, что новый муж ревнует тебя.  — Он знает, что прежде я не любила так сильно никого. У него не было повода для ревности!  — Прошлое женщины всё равно оставляет на ней отпечаток! Сколько я тогда говорила тебе: уймись!  — Никогда не понимала твоего неравнодушия к моему образу жизни. Почему тебя тревожило, что я ищу свой идеал? Неужто ты, как ныне Гаятри, тревожилась, что я однажды я возжелаю Зевса?  — А почему я должна была сбрасывать это со счетов? Ты была признана прекраснейшей, но скромность не являлась твоим сдерживающим фактором!  — Ты же знаешь, Гера, мою двойственность: порою, мне хотелось быть скромной, но моя вторая натура пробуждала во мне совсем иные желания.  — Тогда на что же ты обижаешься? Вполне можно понять твоего мужа, что он ревнует тебя!  — Все мои похождения остались в прошлом! Я собиралась быть верной!..  — А ты знаешь, сколько точных поговорок придумали смертные? Одна из них гласит: береги честь с молоду…  — Будем прислушиваться к «перлам» смертных?  — Но ведь точно сказано: репутация — вещь тонкая, попробуй создай её безупречной, зато подмочить — дело плёвое, а ты, дорогая Афродита, о ней не заботилась совершенно… Нана почувствовала, что начинает заводиться:  — Репутацию также может испортить и излишняя мстительность и жестокость с теми, кто слабее тебя…  — Ты хочешь сказать, что я была излишне строга со смертными любовницами Зевса?  — Строга — это мягко сказано…  — А что мне оставалось делать? Рисковать троном? — щёки Геры начали разгораться от гнева. — Ты же знаешь характер Зевса, любовь его недолга, но зато когда он влюблён, он теряет разум и готов на любые безумия ради предмета своей страсти! Что если бы он развёлся со мной, сделал бы богиней, допустим, Семелу, и посадил бы её на трон?! Вместо меня? Ты представляешь, как жалко бы выглядела я, случись это на самом деле?  — Не обязательно. Можно было бы совершить нечто, что доказало бы, что ты великая богиня и без Зевса!  — Но уже не царица! Царица богов — вот моя сущность! Без этого статуса меня нет! Нет! Понимаешь?!  — Что ж, Зевс сделал бы Семелу богиней и царицей богов, но и она бы недолго продержалась на троне. Ведь сердце Зевса непостоянно. Разве что я бы вмешалась, — Нана широко улыбнулась. — Я могла бы и удержать Семелу на троне царицы богов надолго, ты ведь понимаешь?  — Могла. Вот поэтому я должна была быть начеку! Прежде, чем ты могла бы вмешаться, эти смертные должны были успеть сдохнуть!  — Зевс влюблялся не только в смертных. Он мог бы навечно оказаться покорённым, например, Деметрой, а она в могуществе не уступает тебе и тут ты ничего не могла бы поделать.  — Да, но ты, почему-то этого не сделала! Ты же не хотела стать моим вечным врагом, верно? Нана громко рассмеялась:  — Ты думаешь, я не сделала этого потому, что боялась тебя?  — А почему бы тебе меня не бояться? — Гера зловеще сощурила глаза. — Или ты считаешь, что я не могу причинить тебе основательного вреда?  — Ты уже пыталась. Тогда, когда тебе не понравилось, что статус прекраснейшей получила я. Только у тебя ничего не вышло. Я не стала изгоем на Олимпе, как ты того жаждала!  — А может, я не особенно старалась? — Гера вдруг встряхнула головой, словно опомнившись. — Может, я никогда не хотела по-настоящему навредить тебе? — голос её начал смягчаться. — Неужели ты считаешь, Афродита, что я могла всерьёз ненавидеть тебя? Ну, да, мне было неприятно, что яблоко прекраснейшей досталось тебе. Я же женщина, а каждая женщина жаждет быть признанной красивее других! Думаю, ты меня понимаешь. Кто знает, Афродита, проиграй ты тогда, не захотелось ли тебе досадить счастливой сопернице? — она улыбнулась натянуто.  — А в этом есть смысл?  — Ну, может, ты и права Афродита, — Гера продолжала натянуто улыбаться, — знаешь, дорогая, нам лучше прекратить спор. Пойми, споры рождают не истину, а вражду. А время ли сейчас враждовать в это непонятное и трудное для богов время? Гораздо мудрее было бы держаться друг друга!  — Мы это и стараемся делать в нашем новом сообществе Шести, но, увы, находятся и там некоторые, впивающиеся в глотки своим же богам.  — Но я-то никогда не причиняла тебе такого зла, как эта Майя!  — Да, у тебя не получилось…  — Не понимаю, зачем ворошить прошлое! — развела руками Гера. — Надо ведь учитывать обстоятельства и время! Неужели ты до сих пор меня не простила, Афродита? Время ли сейчас сводить счёты?  — Не время. Я не собираюсь тебе мстить за твои неудачные попытки сделать меня изгоем на Олимпе в прошлом. Но и доверять тебе пока у меня нет оснований Нана догадывалась, чего пыталась добиться от нее Гера: помощь в удачном новом браке. Именно поэтому Гера вела себя относительно миролюбиво. Но не стоило доверять коварной экс-супруге Зевса и, тем более, укреплять ее положение в обществе. Кто знает, что на уме у этой мутной особы, эгоизм и амбициозность которой не знали предела? Без сомнения, Гера принесла бы в жертву на алтарь своих желаний и собственных детей. И наверняка Гера не забыла с свой проигрыш, свое посрамление, когда она не заполучила статуса прекраснейшей, и она этого никогда не простит счастливой сопернице. Не стоит помогать Гере стать сильнее. Не стоит.

====== Часть 93 ======

Жизнь Наны постепенно налаживалась. Мохан не отходил от Наны ни на шаг, всюду сопровождая ее. Посейдон и Арес ревновали, им очень хотелось если не вызвать на поединок великого Вишнудева, то хотя бы сказать ему что-то гадкое, но что-то останавливало их.

По ночам Мохан принимал невидимость, пробирался а покои Наны и ночевал где-нибудь неподалеку от ее ложа. Иногда невидимость сходила с него к утру и Нана видела его спящим на ковре или в кресле — и улыбалась.

Мохан больше не гнушался частыми пирами олимпийцев, он веселился вместе со всеми, пил вино и ел мясную пишу. С богами не своего пантеона он теперь разговаривал любезно, дружелюбно, с глубоким уважением.

Однажды на один из пиров заявился сам Зевс, но не в обществе своей новой горячо любимой жены Гаятри, а… Держа за руку змеиную богиню Нагешвари. Никто из богов не остался равнодушен у этому событию. Боги только и говорили об этом на пиру, кто-то удивлялся, что даже такая богиня, как Гаятри не сумела удержать любовь Зевса, другие с долей цинизма рассуждали, что именно этого от Зевса и следовало ожидать, ведь он не умеет быть верным. Кто-то, не удержавшись, спрашивал Зевса, забыл ли он Гаятри, на что он отвечал, что у него, Зевса, такое большое сердце, что в нем хватит любви и на двух женщин. Гаятри ничего не знала о том, что Зевс влюбился в Нагешвари, а Нагешвари считала, что Зевс бросил Гаятри и любил только ее. Зевс воздвиг дворец для своей новой возлюбленной, змеиной богини, на приличном расстоянии от дворца Гаятри и по-очереди гостил у своих жен.

Нана же, слушая эти новости, только улыбалась: она-то знала, что сердце у Зевса такое огромное, что способно вместить в себя любовь не только к двум женщинам.

И вскоре это подтвердилось, когда на следующий пир Зевс привел Майю.

Богиня лжи и обмана, пленявшая умы иллюзиями, теперь сама пребывала во власти дурмана — любовного. Глаза ее казались безумными, она не сводила страстного взгляда с Зевса, висла на его руке, не желая отпускать его ни на минуту. Но ее всё-таки что-то отвлекло и Зевс, улучшив момент, приблизился к Нане:

— Признайся, богиня любви, это твои проделки, что я сгораю от страсти сразу к троим женщинам?

Нана улыбнулась:

— Зевс, хоть ты и отрекся от власти, но для меня ты все равно останешься царем богов и я поступлю, как решишь ты. Скажи мне одно слово — и твои чувства к этим красавицам угаснут.

— Ну, нет! — покачал головой громовержец. — Я никогда не боялся любви, мне всегда приносило наслаждение это чувство. А сейчас, в это мрачное время, это то, что мне нужнее всего. Мне необходимо много любви! Я люблю троих и трое любят меня — это как-то отвлекает меня от горьких мыслей и даже возвращает силы!

Нана продолжала улыбаться.

Она окончательно помирилась с Моханом после ещё одного пира, когда Зевс в порядке очередности заявился на него с Гаятри. Но через несколько минут в пиршественный зал ворвались Майя и Нагешвари — с бешеными глазами, из которых потоком струились слезы, взлохмаченные, с искусанными губами. Поднялся страшный скандал, богини ругались между собой, как обычные смертные простолюдинки, не стесняясь в выражениях, а потом случилось нечто выходящее из ряда вон: Гаятри, Майя и Нагешвари вцепились друг другу в волосы и началась драка. Они бились всерьез, стараясь нанести друг другу как можно больше увечий, все трое упали на пол и катались по полу, стремясь чуть ли не разорвать друг друга.

Олимпийцев ничуть не смутило и не огорчило это происшествие. Дерущихся богинь окружила толпа возбужденных зрителей, громче всех кричал Дионис, призывая делать ставки. Никто и не думал разнимать дерущихся, даже сам Зевс, которого, казалось, даже доставляла удовольствие сумасшедшая ревность трёх влюбленных в него женщин.

Битва окончилась только с потерей сознания трёх избивших друг друга богинь. Первая потеряла чувства Нагешвари и ее оставили в покое, Майя и Гаятри сцепились вдвоем, затем, свалилась замертво Майя, а после Гаятри упала на нее и замерла.

Мохан смотрел на это все мрачно и грустно, а когда все было завершено, произнес негромко:

— Зря я считал женщин нашего пантеона скромнее и благороднее других!

Олимпийцы долго говорили об этом происшествии, оно развеяло всеобщую тоску, которую уже не могли отогнать даже бесконечные пиры.

— Признайся, златая Афродита, это твои проделки? — вопрошал Нану Дионис.

— А то чьи же? — усмехалась Нана.

Мохан понимал: Майя, Гаятри и Нагешвари несли серьезное наказание, став врагами богини любви.

Нана простила его и позвала в свои покои, но обида никуда не делась: она просто ушла в глубину духовной сущности. Но казалось, что все в порядке.

Горе миновало и теперь вновь предстояло заботиться о грядущем. Нана работала, выполняя поручения Молящихся и усиливая потребность размножаться у смертных женщин. И в мире что-то менялось, на Земле все больше прибавлялось беременных женщин, желавших родить во что бы то ни стало.

Мохан пытался поговорить с Зевсом, чтобы убедить того перейти в новой общий пантеон Шести, такое сильное божество, как Зевс могло бы принести пользу, но Зевс ответил:

— Я слышал, что одним из шести правителей общего пантеона будет Гермес, мой сын?

— Это так, Зевс.

— Значит, мой сын будет надо мной, своим отцом? И я должен буду вставать в его присутствии, как когда-то он — в моем?

— Вовсе нет. Никто не будет вставать ни перед кем. В нашем общем пантеоне так много богов высшей ступени, каждый из которых мог бы стать главой пантеона, мы не хотим унижать никого какими-то подобострастным церемониями. Мы, шестеро правителей не цари, мы — старосты и никакой особой власти у нас нет.

— И тем не менее, Гермес возвысится надо мной! Нет, Вишну, не уговаривай меня, я желаю быть свободен от чьего бы то ни было руководства!

Гера же сама вызвалась переселиться под купол крепости Шести и присягнуть новому общему пантеону. Ее живые глаза горели огнем, она видела что-то новое для себя, что, как ей казалось, способно удовлетворить ее желания, которые были для нее превыше всего.

====== Часть 94 ======

Как-то само собой получилось, что Нана и Мохан задержались в голубом дворце. Они оправдывали своё присутствие здесь тем, что надеялись убедить ещё хотя бы несколько богов высших ступеней перейти на сторону Шести. На самом же деле понимали, что, вернувшись в крепость под непроницаемый купол придётся слишком долго объяснять, что якобы супружеская измена Наны является недоразумением, проделками Майи и её подруг. Оба понимали, что Майю следовало разоблачить, но почему-то хотелось потянуть время, избежать неприятных разговоров.

Однажды в голубой дворец явились Шива и Эрешкигаль — и объясняться всё-таки пришлось.

Шива и Эрешкигаль тоже общались с Молящимися и уже имели сведения и о мире Аши, и о фагах и других врагах дэвов. Их поразило услышанное и они согласились с тем, что на Земле необходима война людей и демонов и собирались постараться ради того, чтобы это произошло. Они трудились, вселяя в биологические живые тела души демонов, которых Вишну выпускал из Хаоса миллионами.

Кроме того, Шива и Эрешкигаль сумели убедить мудрого Энки не только перейти на сторону Шести, но и стать одним из шести старост нового общего пантеона, как это планировалось в начале.

Кронос был взбешён. Он считал, что Энки останется частью его команды и решение того перейти в объединённый пантеон Шести вызвал у Кроноса ярость. Был сильный скандал, Кронос орал во всю глотку, к нему присоединился его не менее крикливый братец Энлиль, но обитателям голубого дворца не нужно было привыкать к громким воплям и брани. Кронос и Энлиль крыли на чём свет стоит самого Энки, сманившим его Шиву и Эрешкигаль, а также Нану и Мохана, из-за которых Шива и Эрешкигаль объявились.

Сквернословие обильным потоком лились из глоток Кроноса и Энлиля, но бранимые ими не особо обиделись: ну, что взять с этой парочки, этого бога времени и бога бурь и штормовых ветров, если они никогда не отличались деликатностью и прославились своей дикостью?

Глядя на бранящихся Кроноса и Энлиля, Нана подумала, что их дикость не идёт ни в какое сравнение с дикостью Нергала, который, к счастью, после сумерек богов исчез в неизвестном направлении, никто о нём ничего не знал и, похоже, знать не хотел.

И Нергал оказался лёгок на помине через несколько дней.

Это случилось на очередном пиру. Нана и Мохан пировали за столом Посейдона, потому что в прошлый пир они восседали за столом Геры, Шиву Гера затащила за свой стол, но, к её неудовольствию, там же оказалась и Эрешкигаль. Стол Кроноса оказался для Наны, Мохана, Шивы и Эрешкигаль заказан.

И вот, в пиршественном зале, неожиданно, как кирпич на голову, оказалась могучая фигура Нергала. Он был верен себе: как и прежде, явившись на пир богов, он былподобен тигру, забредшему случайно в человеческое жилище. Его длинные чёрные волосы были взлохмачены, как и борода.

Заметив его, Нана охнула от неожиданности и быстро перевела взгляд на Эрешкигаль, сидевшую за соседним столом. Лицо той, обычно пылавшее сочным румянцем, сделалось белым: она тоже увидела бывшего мужа, вошедшего в зал.

Нергал сделал несколько шагов по направлению к своей бывшей жене, которую, очевидно, не считал таковой:

— Значит, ты пируешь и развлекаешься, не зная, где я нахожусь и что со мной? — грозно проговорил он, не сводя с Эрешкигаль убийственного тигриного взгляда. — Ты ведь не пыталась даже искать меня? Тебе весело без твоего мужа, дорогая жёнушка?

Нана нащупала в кармане своей пышной тоги небольшой флакон от богини Гекаты с мощным зельем, способным обратить в камень на несколько часов даже божество. Видимо, нет другого выхода, как побыть Нергалу статуей пару-тройку часов, чтобы Эрешкигаль успела спастись бегством.

Но у Эрешкигаль нашёлся ещё один защитник. Шива спешно выбрался из-за стола и перегородил Нергалу дорогу:

— Остановись, бог войны и эпидемий! Каковы твои намерения?

— Я намерен потребовать ответа у своей жены за то, что она оставила меня без моего на то решения! — свирепо прорычал Нергал.

Мохан в считанные секунды оказался рядом с Шивой, плечом к плечу:

— Послушай, уважаемый, ведь у нас здесь весёлый пир! Зачем омрачать его твоим гневом? Почему бы тебе не развлечься с нами, как хорошему гостю?

К ним уже спешил Дионис с кубком вина:

— Выпей лучшее в мире вино, бог войны и эпидемий, вино помогает решать многие проблемы!

Вид кубка, наполненного вином, видимо, искусил Нергала, он скосил на него глаза, потом взял в руки и залпом осушил.

Нана оглянулась на Эрешкигаль: место той за столом пустовало, расторопная богиня подземного царства успела бежать.

Нергал, также заметив исчезновение своей жены, гневно прорычал, но Дионис уже подавал ему другой кубок и усиленно приглашал за стол Геры.

Неожиданно Нана услышала насмешливый голос Афины, обращавшейся к ней:

— Афродита, что это за дикарь с нечёсаными волосами, которого называют богом войны и эпидемий? Он, кажется, из пантеона твоего отца Урана-Ану?

Богиня-воительница произнесла это вызывающе громко, так, что её неосторожные слова не могли донестись до слуха Нергала.

— Да, это бог войны и эпидемий, причём, болезни он способен насылать даже на богов, — сквозь зубы процедила Нана, раздражаясь поведением Афины, которое сочла неразумным.

Но в Афину как будто вселился бес и она продолжала:

— Никакая болезнь у бога не может длиться вечно! А почему он так странно выглядит, почему у него такая лохматая борода? Вот мой отец Зевс вовсе от бороды избавился, ему пошло на пользу. А прежде у него была опрятная окладистая борода, как подобает великому и могущественному божеству!

— Ты слишком много болтаешь, женщина! — прорычал Нергал.

Афина гордо вскинула вверх волевой упрямый подбородок:

— Никто не может указывать мне, сколько мне говорить! Видимо, ты не знаешь, кто я, какова моя сила и моё положение!

Нергал навёл на неё взгляд тигриных глаз, в которых появилось любопытство:

— При мне не слишком много болтали боги отличавшиеся великой силой, — ответил он. — А про твою силу я ничего не слышал, женщина. Пожалуй, в тебе больше дерзости, чем силы!

— Не слышал про воительницу Афину? — надменно произнесла Афина. — Скажи, где же ты находился всю эпоху до сумерек, если ничего не слышал обо мне?

— Мне пришлось немало времени провести под землёй, в царстве мёртвых, но о богах, чего-то значащих в этом мире, я всё-таки слышал.

— В царстве мёртвых! — Афина засмеялась и в вибрациях её смеха послышались глумливые нотки. — Так вот почему у тебя такой вид, как будто ты только что выбрался из могилы и ты не знаешь о тех, о ком известно даже смертным всего мира!

Нана подумала, что Нергал разъярится и набросится на богиню-воительницу и между ними начнётся серьёзная битва, но бог войны и эпидемий только продолжал с интересом рассматривать Афину, как будто его только забавляло то, что она открыто насмехалась над ним. Нергала нельзя было узнать!

Нана быстро переместилась за стол Геры, заняв пустовавший пуфик Эрешкигаль и оказалась рядом с Афиной — локоть к локтю.

— Нергал, — обратилась Нана к богу войны и эпидемий, — после сумерек Молящиеся помогли всем богам выбраться из Тартара. Почему ты объявился только сейчас, где же ты был все это время?

— Молящиеся приходили ко мне и предлагали избавить меня от цепей, но я отказался от их помощи. У меня не было основания им доверять! Только недавно меня освободили Энки с Энлилем.

Афина не унимались:

— У него не было оснований доверять Молящимся! А может, это была жалкая трусость, а не осторожность?

— Прикус язык, неразумная! — лицо Нергал посуровело. — Я не потерпел бы таких слов от самого Ану, тем более не стерплю от женщины!

— А я не потерплю угроз ни от одного мужчины! — прямо глядя гневными голубыми глазами в зелёные горящие глаза Нергала, парировала Афина.

Неизвестно, что последовало бы за этим вызывающим поведением богини-воительницы, но в разговор вмешалась Гера:

— Афина, ведь Нергал наш гость. Неужели мы нарушим древние обычаи гостеприимства и обидим гостя словами, которые не справедливы по отношению к нему? После сумерек богов осторожность совсем не являлась чем-то лишним, не помешает она и сейчас.

Афина умолкла. Нана бросила на нее взгляд и оторопела. С Афиной творилось что-то неописуемое. Щеки ее раскраснелись, как никогда, глаза сверкали от возбуждения и можно было даже сказать, они сияли. Но главное, что поразило Нану, это то, что от суровой воительницы исходили небывалые флюиды — это был интерес к мужчине. Не как к воину или единомышленника или адепту, а к самцу. Афина источала начатки самой настоящей любовной страсти. Слабые, едва проклюнувшиеся, как первая весенняя травка, но это были чувства, влечение к противоположному полу. Нана не могла поверить в происходящее. Афина, которая никак и никогда не поддавалась могуществу Афродиты, Афина, которую богини низших ступеней, тихо шушукаясь между собой, прозывали холодной селёдкой, вдруг обратила внимание на Нергала, но, не умея флиртовать и завлекать мужчину, не придумала ничего лучше, как насмехаться над ним и унижать его! И Нергала, грозного неумолимого Нергала это сердило только понарошку. Кажется, у него зарождалась ответная страсть к Афине даже без всякого вмешательства богини любви. ” — А что, — подумала Нана, — кажется, это может послужить выходом из положения для Эрешкигаль. Можно будет только немного подогреть эту страсть — и Нергал забудет бывшую жену, оставит ее в покое. Надо мне помочь Эрешкигаль. Что ни говори, а она на моей стороне. Не то, что эта Афина, которая, кажется, до сих пор на меня дуется за свой проигрыш. Нергал и Афина — не пара, загляденье просто! Наверняка их счастье окажется вечным боем, о скуке они будут только мечтать. А мне-то что? Почему меня должно заботить, что Афине придется нелегко? Мне надо заботиться о Эрешкигаль, ведь это с ней мы стали подругами!»

====== Часть 95 ======

После пира она отыскала Эрешкигаль в дубовой роще, сидящей на одном из поваленных деревьев, прислонившегося спиной к другому дереву, не поваленному. Нана пристроилась рядом.

— Не бойся, — произнесла Нана, — не стоит усугублять проблему. Боги все удалят. Нергал воспылал страстью к Афине, и пылать будет чем дальше, тем сильнее. А если страсть не помешает его мстительности и он сочтёт, что одно другому не мешает, то боги встанут за тебя стеной и проучат его.

Эрешкигаль, не мигая, смотрела прямо перед собой.

— Нана, — проговорила она, — могу я попросить тебя кое о чем, как сестра сестру?

— Я тебя слушаю.

— Не допусти, чтобы я влюбилась в Шиву.

Нана свела брови на переносице. Она знала о чувствах Шивы к Эрешкигаль, более того, многие боги догадывались о них, несмотря на то, что Шива тщательно скрывал свою влюбленность в подземную богиню. И теперь, после того, как Шива встал горой за Эрешкигаль, преградой для того, кого она боялась больше всего на свете, в ней шевельнулось что-то в ответ, зародилась ответная влюбленность, которой она испугалась.

— Зачем же я буду препятствовать этому? — проговорила Нана. — Разве ты не понимаешь, что уже счастлива?

— Я боюсь. Боюсь. Я не так сильна и отважна, чтобы броситься в этот водоворот любви.

— Любовь — водоворот? А жизнь? Разве не водоворот? Ты не боишься жить?

— Тут у меня не было выбора. Я есть — и никуда от этого не деться.

— Ты хочешь сказать, что если бы у тебя выбор был, ты решила бы не быть?!

— В последнее время я так мучаюсь, что существование становится невыносимым…

— Может, любовь послана тебе, чтобы придать тебе сил и наполнить существование смыслом?

— Скорее, страхом! Да, пока мы с Шивой боги, то да, любовь это, может быть, сладко, но что то будет, когда бессмертие закончится? Тащить это высокое чувство в грязные низшие миры, в Алес, эту зловонную пепельницу?

— Тем быстрее ты устремишься в Высший Мир!

— Но сколько придется настрадаться!

— Страдания от любви очищают и облагораживают!

— А я их боюсь!

Нана почувствовала, что начинает закипать:

— Да как же ты можешь отказываться от такого дара — любви?! Ведь это же не я постаралась, это вышло само собой, как наша с Моханом любовь, это дар самой Природы-Сущего! Как ты можешь этого не понимать и не ценить это!

— Я не готова принять этот дар… Я не знаю, во что это выльется…

— Да во что бы ни вылилось! Посмотри на Афину: даже эта замороженная рыба не боится любви, а ты-то!..

— Я уже однажды любила — и проиграла… Сама настояла, чтобы тиран навсегда поселился рядом со мной, что бы я ни отдала после, чтобы избавиться от него и снова стать одинокой, так нет же, не тут-то было!

— Сейчас другие времена! Ты больше не пленница Иркаллы! За тебя есть кому заступиться!

— А кто за меня заступится в низшем мире?

— Значит, ты отказываешься? — сквозь сжатые зубы проговорила Нана

— Отказываюсь!

Нана резко поднялась с бревна и быстро понеслась вперёд, перелетая через поваленные деревья и едва не налетая на те, что стояли вертикально, не пав жертвой ревности Нараяны, превратившегося в льва. Она впервые была так рассержена на сестру. Ей пришли мысли: Шива должен разлюбить Эрешкигаль. Он вовсе не обязан страдать от безответной любви. В самом деле, почему бы ему не воспылать страстью, допустим, к Гере? Вот Гера не боится страсти, она не трусиха.

Нана мысленно развернула розовый пояс и обвила им талию Шивы, а после — талию Геры…

Через несколько дней после этих событий у нее случился разговор с мужем. Мохан был серьёзен и мрачен.

— Странные вещи происходят в этом голубом дворце, — заметил он. — Шива вдруг обнаружил влечение к Гере и это его сильно огорчает.

— Что же его огорчает? Гера прекрасна внешне, к тому же, не собирается отвергать его любовь, как некоторые.

— Гера никогда ему не нравилась.

— Ну, мало ли. Сколько случалось, что даже враги влюблялись, забыв ненависть.

— Шива догадывается, что это ты постаралась, вот, пожаловался мне на тебя. Он хочет, чтобы ты все исправила.

— А если не исправлю, то что тогда? — с вызовом проговорила Нана. — Что, испепелит меня своим третьим глазом, как Каму когда-то? Но я не Кама, я Инанна-Афродита, я — Иштар и могу потягаться в силе с вашим Махадевом!

— Ты недооцениваешь Каму, как мы все недооценили Майю. Но дело не в этом…

— Может, и недооцениваю Каму, но отпор Шиве дам, если придется!

— И как же?

— А вот устрою ему длительный стояк — пусть помается!

Мохан засмеялся:

— Этим ты вряд ли его огорчишь. У него по этой части был опыт: он провел сто лет в совокуплении с Парвати!

— Ого! Весёлый же это был век для обоих! Зачем же Парвати с ним развелась и чем была недовольна?

— У каждого разное понятие о счастье. Но неужели ты настолько не уважаешь Шиву, Нана, что решила навязать ему ту, что он не желает всем сердцем? Мне казалось, что ты относилась к Шиве лучше.

— Почему он так отвергает любовь Геры? Гера очень хороша собой, она даже была моей соперницей на статус прекраснейшей…

— Дело не только в красоте. Ему не нравятся такие качества в Гере, как меркантильность, склонность к плетению интриг, жестокость и несправедливость.

— Да, тут его можно понять, Гера — стерва… И ещё она эгоистична, просто омерзительно эгоистична… Пожалуй, Шива слишком благороден и порядочен для нее. Хорошо, ты меня убедил. Я погорячилась, но всё исправлю.

====== Часть 96 ======

После того, как Нана выполнила это обещание, они занимались любовью с Моханом ночь напролёт.

— Как жаль, что у нас осталось в запасе всего несколько веков, — заметила Нана, лёжа под могучим телом своего мужа, заключённая в его объятия, — если бы мы думали, что бессмертны, то вполне можно было бы пожертвовать одним столетием, чтобы слиться на это время воедино, как Шива и Парвати!

Мохан улыбнулся:

— Моя жёнушка так ненасытна?

— А разве ты не хочешь того же? — промурлыкала она, теребя волнистую прядь его чёрных смоляных волос.

— Конечно, хочу. А ещё мне очень хотелось бы иметь от тебя ребёнка… Ведь у меня никогда не было детей. Но я об этом никогда не задумывался и не сожалел. А теперь мне жаль, что это невозможно без сценария судьбы, ведь боги просто так не размножаются, как люди или животные.

— Ты знаешь, я родила несколько детей прежде и скажу с уверенностью, что доля родителя не так уж сладка.

— Да, ты из многодетных богинь…

— Вспомни богиню Тефиду, супругу Океана, и сразу поймёшь, что я не многодетна! — засмеялась Нана. — Ведь счёт её потомства идёт на тысячи!

Через несколько дней после этой ночи в голубом дворце случился очередной скандал.

Гера примчалась в покои Наны, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с горящими глазами.

— Что происходит? — высоким от гнева голосом прокричала она. — Шива охладел ко мне! Он было начал смотреть на меня с вожделением, я подавала ему знаки, что я не отвергаю его, он стеснялся и всё равно не подходил ко мне, но надежды я уже лелеяла, а теперь он снова равнодушен! Что это, Афродита? Я разочарована!

— Извини, Гера, — спокойно ответила Нана, — ничего не получится. Шива слишком не хочет быть в тебя влюблённым.

— Это почему?!

— Он убеждён, что вы слишком разные.

— Какая чушь! В таком случае, ты должна постараться, чтобы в меня влюбился кто-то другой из правителей Шести! Уран не подойдёт, он мой дедушка и евнух. Гермес мой пасынок и я терпеть его не могла, как и его мамашу, мерзкую нимфу Майю. Но вот толстячок Энки вполне сгодится или этот Брахма, который хоть и принимает время от времени вид седого старика, но я отучу его от этой дурной привычки…

— Гера! Я не буду принуждать ни Энки, ни Брахму любить тебя.

Лицо Геры исказилось от гнева и она заорала так, что у Наны зазвенело в ушах:

— Как — не будешь?!

— Это слишком высокопоставленные боги. Я не могу решать их судьбу за них. Они достойны уважения и они друзья Мохана. Я не могу создать конфликтную ситуацию, чтобы друзья моего мужа жаловались ему на меня, что я творю что-то с ними вопреки их воле. Это неудобно, понимаешь?

— А отказывать мне тебе удобно? — продолжала вопить Гера.

— Я не отказываюсь тебе помочь. В конце концов, если Брахма или Энки согласятся, чтобы я помогла кому-то из них тебя полюбить…

— Согласятся они, как же! Этот Брахма, я слышала, сухарь и ханжа, а Энки ещё тот мерзавец, он откровенно посмеивался надо мной!

— Зачем тогда кто-то из них тебе в мужья?

— Трон! — голос Геры начал хрипеть. — Я хочу замуж за трон! — у неё явно начиналась истерика. — Мне нужен трон или я сойду с ума, как обычная смертная!

— У них нет трона. Они не цари!

— Всё равно, пусть кресло, но кресло тех, кто стоит над другими богами! Я сумею превратить это кресло в трон!

— Нам этого не нужно. В объединённом пантеоне не те принципы!

— Мне всё равно! Афродита, скажи, ты поможешь мне или нет?

— Только в любви. В браке по расчёту — не по моей части.

Гера задрожала от ярости, лицо её из красного сделалось фиолетовым:

— Тогда убирайся из голубого дворца! Нечего больше развлекаться на наших пирах!

— Как? Ты нарушаешь древний обычай, гонишь гостей?

— Ты больше не гость, ты мой враг! Я так надеялась на тебя, а ты меня разочаровала! Ты так меня подвела!

— Но ты же не хозяйка голубого дворца, здесь живут и другие боги.

— А кому вы здесь нужны с твоим Вишну? Посейдон не в восторге, что ты здесь торчишь с другим мужчиной, а не с ним. Кронос и вовсе не пускает вас за пиршественный стол после того, как ваши друзья уболтали Энки. Только я вас привечала, только благодаря мне вас терпели здесь! А теперь и мне вы не нужны. Убирайтесь!

— Гера, ты пожалеешь об этом.

— Не угрожай мне! Я тебе ещё припомню твоё предательство, да, предательство, твой поступок по отношению ко мне иначе не назовёшь!

Раздосадованная Нана отправилась в покои, в которых она гостила с Моханом. Надо было сообщить мужу, что их прогоняют из гостей, но оказалось, что его не было в покоях, вероятно, он находился где-нибудь в лесу в уединении, выполняя задание Молящихся. Отвлекать его от этого дела было нельзя, это слишком серьёзно, надо было подождать.

Нана решила прилечь на ложе и немного вздремнуть, чтобы привести свои нервы в порядок после скандала.

Она пробудилась через несколько минут встревоженная странным шорохом. Это были звуки гудящего и потрескивающего костра. Она приоткрыла глаза и увидела: в комнате находился камин с пылавшим в нём огнём, хотя прежде в покоях камина не было. ” — Чьи это штучки? — подумала Нана. — Мохан вернулся и решил посидеть у камина?»

Перед камином стояло кресло и в нём явно кто-то сидел — спиной к Нане.

Нана поднялась со своего ложа, приблизилась к камину и бросила взгляд на сидевшего в кресле. И удивилась, это был незнакомец.

Это был мужчина среднего возраста, необычной внешности: правый глаз у него был чёрный, левый — зелёный, брови тёмные и очень густые — вразлёт, изогнутые и высоко вскинутые, как крылья орла, нос острый, с горбинкой, напоминавший клюв этой же хищной птицы. Губы тонкие, один уголок рта чуть скошен вниз. Длинные чёрные волосы ниспадали на плечи. Он был облачён в чёрный костюм.

Нана понимала, что простой смертный не мог просто так оказаться в голубом дворце, к тому же, материализовать камин с огнём. Но от незнакомца не исходили и флюиды и божества. Демон? Но демоны убиты Вишну, они если и существуют на земле, то только в смертных телах. Кто же это?

В последнее время Нана возненавидела сюрпризы, они были один неприятнее другого. Вот и этот неизвестный тип вызвал в ней тревогу и раздражение.

— Ты кто? — грубо и без предисловий спросила она. — В мои покои нельзя входить без дозволения тем, кого я не очень хорошо знаю. Или тебе неизвестно, кто я?

— Мне все известно, — глухим и низким голосом ответил он, пристально глядя на нее, — вот ты не могла знать, кто я.

— И кто же?

— У меня много имен. Можешь дать мне ещё одно, это меня позабавит. Кто я, по-твоему?

— Незваный гость, кто же ещё?

— И тем не менее, по древним законам гостеприимства даже незваному гостю следует оказать должное уважение, не так ли?

— Древние обычаи сходят на нет, как показало сегодня поведение кое-кого. Однако, и гость должен иметь уважение к хозяевам, — Нана почувствовала, как в животе сжимается неприятный комок от нервозности. Незнакомец ей был неприятен и она ощутила, что боится его, что было особенно обидно и горько. Кого она боялась прежде? Да никого! Весь вид незваного гостя говорил о том, что он считал себя выше и значительнее ее, великой Инанны-Афродиты-Иштар. Все в нем прямо кричало о превосходстве над ней: надменный холодный взгляд разноцветных глаз, спокойный властный голос, презрительно поджатые губы, его раскованная поза в кресле — он откинулся на спинку, руки разбросал по подлокотникам, нога была небрежна заброшена на ногу.

— Не ты здесь не хозяйка, — промолвил он.

— Ты хочешь сказать, что ты гость Геры, или Посейдона или Кроноса? Ты решил занять эти покои и я должна убраться отсюда немедленно?

— Нет. Пока мне не нужны эти покои. Я только намерен сказать тебе, что ты занялась не своим делом. Ничего хорошего не получается, когда кто-либо берется за занятие, в котором совершенно не разбирается.

— Очевидно, я должна задать тебе вопрос: ты о чем? Но я не намерена его задавать. Меня не волнует мнение того, чьего имени я даже не знаю, — Нана усилием воли заставляла себя говорить с незнакомцем дерзко, чтобы заглушить свой страх по отношению к нему. — Если бы я услышала это от кого-то из богов…

— Я превыше богов.

— Но ведь не Сущее же ты? Только Сущее превыше богов! Но Сущее безличностно.

— С чего ты решила, что над богами никто не стоит, кроме Сущего?

— Так сказали Молящиеся Сами Себе!

— Эти мертвецы? — незнакомец холодно рассмеялся и перевёл взгляд на огонь.

— Ты снова ждёшь от меня вопросов? — Нана почувствовала, как от волнения начинают холодеть и дрожать пальцы рук. Ей хотелось бежать от этого странного существа, позвать на помощь Мохана, спрятаться у него на груди. Но что-то внутри говорила: останется мучительная недосказанность, бегство и нерешённый вопрос только увеличит страх, сделает его постоянным.

— Но ты же хочешь их задать.

====== Часть 97 ======

— Я лучше расспрошу обо всём Молящихся! Они разъяснят мне, кто ты!

— Они и тебя тащат в ту же могилу, в которой сами засели теперь уж навечно.

Неожиданно Нана ощутила, как волна страха, накрывшая её, вдруг начинает спадать, уступая место привычной уверенности и внутренней силе, свойственным богам высшей ступени.

— Они не могут быть мертвецами, — спокойно произнесла она.

— Как же — не могут? Если кто-то, живший, однажды просыпается и у него ничего не болит, это означает, что он умер. А они в своём мирке не жалуются ни на физические, ни на душевные боли — их нет. Ведь даже у вас, когда вы были богами, были страдания — и телесные, и моральные. Значит, всё верно гласит поговорка.

— Говорят ещё, кто мыслит, тот живёт. А они не только мыслят, они ещё и любят. Меня, богиню любви, не обмануть. Общаясь с некоторыми из Молящихся, я ощущала исходящие от них флюиды сильной любви. Настолько могучей мощной и несокрушимой любви, какой, к сожалению, пока нет даже между мной и Моханом. В их мире царит любовь, она правит их миром, Высшим Миром, она — его основа. Я не верю в это с их слов — я знаю. Я разбираюсь в этом!

Незнакомец презрительно фыркнул:

— Ты даже не разбираешься в любви, ты не знаешь, что это такое и рассуждаешь о ней в так называемом Высшем Мире? Я повторяю тебе: ты занялась не своим делом. Ты пытаешься соединять сердца живущих в Алес по поручению Молящихся, но ты делаешь только хуже. Ты всё решаешь за них, ты безответственно подходишь к их судьбам, потому что тебя просят об этом Молящиеся, но они сами неправы. Поскольку ты отказываешься задавать вопросы, ты просто получишь разъяснение: они неправы, потому что пытаются сделать всех собой. Они не признают никаких альтернатив себе. Сила — их единственный аргумент для тех, кто с ними не согласен. И та любовь, что ты навязала уже нескольким парам, только затянет их в этот гремучий водоворот, который силой затащит их в мир Молящихся, заставив немало пострадать. И после этого ты будешь утверждать, что ты разбираешься в любви, если используешь её как орудие для чьей-то цели?

— Эта цель высокая. Почему бы и нет?

— Разве может любовь служить каким-либо целям? Она свободна и не служит никому и ничему. Любовь — это жизнь.

— Жизнь должна иметь смысл.

— А как же процесс? Жизнь — это процесс. И она должна быть как цветочный сад — наполнена разнообразием, альтернативами и чем их больше, тем жизнь удивительней. В жизни должны быть перемены, жизнь должна быть полноводной рекой со стремительным течением, а не затхлым болотом, коим является мир Молящихся. В их мире ничего не меняется — никогда. Тебя, кажется, отторгает от этого мира то, что там все одинаково мыслят? Это нормально и естественно: у каждого живого существа должны быть свои и только свои мысли, пусть даже совершенно несовпадающие с окружающими! Да, это сложнее: отстаивать своё мнение, спорить, бороться за него, даже пострадать, чем просто соглашаться со всеми. Но это — течение жизни. Это свежий ветер, а не удушье однообразия.

— Ты говоришь красиво, но отчего мне так муторно от твоих слов?

Глаза незнакомца подобно острым шипам впились в лицо Наны:

— Очевидно, оттого, что ты меня не слышишь. Тебе приятнее сказки этих мертвецов, которые уже не могут вырваться их своих могил, которые они льстиво называют Высшим Миром!

— Я тебе снова повторю: флюиды любви, которые исходят от них — не сказка. Мне хорошо известны вибрации этих флюидов. Там, где они, не может быть ни могил, ни мертвечины. Там может быть только счастье! Именно это и заставляет меня доверять Молящимся.

Лицо незваного гостя посуровело.

— Значит, ты меня не можешь услышать, — проговорил он, — в таком случае, мне придётся заговорить с тобой на языке, более понятном тебе. Ты — смертная. Такая же смертная, как эти люди, живущие с тобой на одной планете. Кому-то из них осталось жить несколько десятилетий, кто-то протянет пару-тройку лет, кто-то — несколько дней, часов, минут. Ты будешь жить ещё несколько веков, но всё равно покинешь этот мир. Значит, ты с ними на одной ступени. Я не познаю смерти никогда. Я — хозяин этого мира и многих других миров. Я правлю таким количеством живых существ, что нет этому числа. Ты сейчас не правишь ничем. Ты — бывшее божество, утратившее власть над горсткой адептов, узкий круг своей славы, имя твоё многими забыто. Ты решишься выступить против меня, продолжая выполнять поручения Молящихся, это после того, как я скажу тебе: прекрати этим заниматься?

— Ты угрожаешь мне?

— Считай это предупреждением. Я ведь тебе не Гера и Афина, у которых так и получилось обложить тебя врагами. И не Гея, что плетёт интриги, да ты никак не запутаешься в них. И не Майя, которая, вроде бы, пыталась уничтожить твой брак с Моханом, да только сама и пострадала. Какие-то несерьёзные враги у тебя были до сих пор. Но ты не знаешь, что такое поток бесконечных серьёзных врагов, которые способны загнать в такие закоулки, о ужасах которых тебя будет невыносимо даже слышать!

Нана усмехнулась:

— А почему я должна тебе верить? Ты уже солгал, назвав самых живых мёртвыми. Солгал, что я не разбираюсь в любви. Ты мне тут много говорил о том, что настоящая жизнь должна быть подобна цветнику или бурной реке. И это ложь: жизнь ничто без любви и никому она без любви не нужна. Правишь огромным количеством существ? Смотря что за существа. Небось, жалконькие и безвольные, как насекомые. Уж лучше горстка, да чтобы чего-то стоили. Пытаешься пугать меня врагами? А я с ними поборюсь, я не сдамся. Я никогда не сдаюсь! Меня страх перед смертью не смог подкосить — что же теперь меня подкосит? Ты решил, что со мной можно говорить на языке угроз? Не угрожай — действуй! — с вызовом бросила она.

И решила, что разговор с незнакомцем завершён, она развернулась к нему спиной и зашагала прочь из покоев, в которых гостила.

Она столкнулась с Моханом на крыльце и без околичностей сообщила ему, что Гера выгнала их из голубого дворца, обидевшись на то, что Нана не собирается помогать ей с новым замужеством по-расчёту. Мохан в мгновение разгневался: он терпеть не мог непочтения к себе, а теперь ещё и к Нане. Он порывался встретиться с Герой и высказать ей своё возмущение, но Нана отговорила его, предложив вернуться в крепость Шести на колеснице, запряжённой лебедями и дорОгой рассказать о встрече с неприятным незнакомцем.

Мохан внимательно выслушал её, когда они летели над землёй и произнёс:

— Совершенно согласен с тобой, что этот непонятный тип — лжец. Он неправ, что Молящиеся — мертвецы, значит, неправ и во всём остальном.

— Уверена, Молящиеся просветят нас, кто этот тип.

— Разумеется. Думаю, это враждебное существо. Ему не по нраву то, что мы выполняем поручения Молящихся.

— Но ведь поручения Молящиеся дают нам такие, которые помогут дэвам. Молящиеся заботятся о нас, о дэвах, значит, они друзья. Если это тип с разными глазами против них — он враг и опасен.

— Если мы будем поступать правильно, Нана, мы избежим опасностей.

Нана усмехнулась:

— Вот только не избежим неприятного разговора под непроницаемым куполом, придётся многим объяснять, что я не грязная шлюха. Это будет долго и тягостно…

— А мы и не будем ничего объяснять, — решительно проговорил Мохан.

— Как же?.. Ты же понимаешь, моя репутация будет запятнана, обо мне пойдут дурные разговоры и это повлияет и на чистоту твоей репутации! Ты представляешь, что будут говорить о тебе?

— Пусть говорят, что хотят! Довольно мне зависеть от мнения пусть даже богов высшей ступени!

— Говорят, когда-то тебя волновало даже мнение смертных и ты считал не достойными ни счастья, ни уважения тех женщин, на которых легло пусть и ложное бесчестье! Ты думал, что они способны опозорить мужа, даже если им просто не повезло и они стали жертвой злых языков и мужья обязаны выбрасывать их из своей жизни!

— Тогда я не был так счастлив, как сейчас, — Мохан с нежностью посмотрел на Нану, — и я сам был жертвой чужого мнения. Только благодаря тебе я понял цену ему: ноль, пустота! Если мужчина любит свою женщину, а женщина — его, он должен стать равнодушным к чужим разговорам. Любовь высшее счастье, нельзя его менять ни на какие ценности, тем более, на пустоту. Кто любит и кто полюбит однажды, отлично меня поймут!

====== Часть 98 ======

Они влетели под купол на колеснице, запряженной лебедями, затем, когда она спустилась на землю, сошли с нее и гордо зашагали к своему дворцу, держась за руки и с вызовом поглядывая по сторонам. Они ждали неприятных вопросов, осуждающих взглядов, даже скандала.

Но ничего такого не происходило.

Боги, проходившие мимо, просто обменивались с ними приветственными кивками, как будто и не было некоторое время назад серьезного скандала, едва не послужившего поводом для развода самому Вишну с новой женой. Но ведь не могли же все до единого боги быть не в курсе столь серьезного происшествия?!

Навстречу им шагала Геката и весь вид ее говорил о намерении побеседовать с ними. На ее вопросы следует ответить. С Гекатой нужно было считаться. Так уж получилось, что богиня магии и ведьмовства теперь вышла на первый план, потому что все боги без исключения нуждались в ее успокаивающем отваре и других зельях. Страх грядущей смерти и другие страхи не отпускали богов, покоя не было никому и стимуляторы, которые готовила Геката, теперь приравнивались по своей востребованности у богов как вода и продукты питания у смертных. Поэтому теперь Геката многое дозволялось и прощалось и с ней стремились дружить.

Нана и Мохан также понимали, что даже если Геката всего лишь из праздного любопытства задаст вопросы, то следует на них ответить, чтобы не обидеть богиню колдовства, столько раз выручавшую их своим успокаивающим отваром.

Но вместо ожидаемого вопроса Геката сообщила:

— Майя не стала дожидаться, когда ее вышвырнут. Сама распылила свой дворец и покинула купол Шести. Ну, и Нагешвари следом за ней.

— Дорогая Геката, с твоих этих слов «Майя не стала дожидаться, когда ее вышвырнут» у тебя были предположения, что это может произойти? — спросила Нана.

Геката улыбнулась:

— Конечно. Тут был такой скандал между Геей и Майей, что все боги поняли, что произошло на самом деле.

— Бхудеви и Майя, лучшие подруги от начала сотворения мира, поссорились? — удивился Мохан.

— Да и именно из-за этой истории. Мы слышали крики Геи, пришедшей во дворец Майи: ” Как ты посмела научить Вишну, как сократить срок жизни, прокляв кого-то? — вопила она, как безумная. — Я доверила тебе этот секрет, а ты подстрекал его покончить с собой! Ты не лучшая подруга мне отныне, ты — мой враг!»

— Как Бхудеви поняла, что Майя подбивала меня на это?

— Сама Майя и выболтала. Она ходила от дворца ко дворцу и учила богов самоубийству, поведала, что узнала это у Геи, она была вне себя от злости и орала, что больше всего хочет, чтобы Инанна-Афродита пострадала от проклятия Вишну, пусть даже ему придется не дожить ещё века бессмертия.

— Довольно прямолинейно для богини лжи, — заметила Нана.

— Возможно, она пребывала под воздействием вина Диониса, которое я заставил ее выпить, — предположил Мохан.

— Значит, все все поняли? — спросила Нана Гекату. — И мне не нужно будет объяснять каждому, что я не изменяла своему мужу с Зевсом?

— Богам известна правда. Гея так разозлилась на Майю, что выдала с головой всю эту ее грязную выходку с голограммой Зевса и твоей, Афродита. Поистине это мерзко!

— Что ж, я рада, что мне хотя бы не надо будет оправдываться, обелять себя.

— Да, но Майя, уходя, оставила нам серьезную проблему: боги теперь знают, как прервать срок жизни, не прожив ещё несколько веков

— Полагаешь, это проблема? Кто же захочет умереть, если есть возможность прожить ещё несколько столетий?

— Не все так сильно любят жизнь, как вы. После известия о том, что боги когда-нибудь умрут, у многих богов появилось чувство, что жизнь предала их и у них уже нет былого доверия и любви к жизни и даже к своей божественной участи. Кое-кого сильно пугает томительное ожидание смерти, хоть она, вроде бы, ещё случится не скоро. Время ведь так стремительно летит… Многих это выматывает. Я не успеваю готовить успокаивающее зелье, чтобы хоть на время унять страхи и тревоги богов!

— Но у меня-то совсем не желания свести счёты с жизнью раньше времени, — задумчиво произнесла Нана.

— Ты — другое дело. Ты влюблена. Тебе это помогает. А у других нет такого стимула к жизни.

— Что ж, тогда придется подумать и о других. Поскольку пантеоны перемешались, у каждого божества может появиться новая любовь, что сделает жизнь слаще!

— Да, Афродита, тебе бы не помешало потрудиться и помочь мне удерживать богов от самоубийства, а то я все хуже с этим справляюсь!

— И ещё следует разыскать Майю и наказать за подлость, что она сделала теперь уже всем богам! — сквозь сжатые зубы проговорил Мохан.

— Ничего, то наказание, что я определила ей, достаточно, — промолвила Нана, — и вряд ли можно придумать что-то более тяжкое.

Слова Наны оказались истиной.

Через несколько дней Майя посмела появиться под куполом Шести, как будто совершенно не боялась расправы за содеянное.

Это было торжество, пир после важного события: шестеро правителей нового объединённого пантеона должны были торжественно принять власть над другими богами.

До этого в объединенном пантеоне «прибыло в полку»: пройти через купол попросились Нергал и Афина.

Они поразили всех сообщением, что теперь они муж и жена. Олимпийцы не могли поверить глазам и ушам: Афина, грозная, холодная, равнодушная к противоположному полу стала чьей-то женой, да ещё и была влюблена?!

Более того, Афина, всегда своевольная, сильная, уверенная в себе, с трудом подчинявшаяся даже своему отцу громовержца Зевсу теперь оказалась в подчинении своего мужа — бога войны и эпидемий. Особенно странно было, что прежде она была ярой соперницей другого бога войны, своего брата Ареса, но он был слабее ее, а Нергал, очевидно, оказался либо сильнее, либо ее одолела любовь — не та любовь, которой властвовала Афродита, а другая, энергия любви, исходящая от самой природы.

Боги готовились к торжеству: материализовывали праздничные пиршественный столы, возвышение для кресел — именно кресел, а не тронов шести правителей объединённого пантеона, потому что правители собирались быть старостами, а не царями

Как и полагалось, к этому торжеству из небесных просторов на явился Уран-Ану, чтобы занять одно из кресел, причитавшиеся ему. Богу неба задавали вопросы, где он пребывал столь долгое время, но он лишь улыбался и уклончиво отвечал, что он находился в сферах неба и занимался тем, что пойдет во благо богам.

И когда все оказалось готово, боги, собравшиеся для торжества на площади, окружённой дворцами, увидели на возвышении не шесть, а семь кресел.

Боги-старосты заняли свои места: справа, крайнее — Гермес, по правую руку от него воссел Энки, за ним — Уран-Ану; слева — Шива, Брахма и Вишну; а между тремя и тремя богами посередине оказалось пустующее кресло. Боги удивлённо переглядывались и перекатывались друг с другом: что бы это могло значить?

И когда боги заняли свои места за пиршественный и столами, пришло пояснение.

Речь взял Гермес, лучший из ораторов:

— Великие и могущественные боги! Всем известна наша общая цель: объединить усилия, чтобы вновь подчинить себе смертных, которых стало гораздо больше, чем прежде. Каждых из них может приносить богам пользу. Не секрет, что цель каждого из нас — накопление силы, чтобы без страха встретить грядущее! Мы внедрим в этот мир нечто совершенно новое: не соперничающих между собой богов, а храмы, в которых в один ряд будут стоять изображения богов самых разных пантеонов и людям придется признать всех существующих богов, разумеется, тех, кто присоединится к нам! Да, люди будут молиться тем богам, которым в древности молились их предки и признать и богов других древних народов! Мировая религия — это все боги, какие есть! Никто не посмеет отрицать того или иного бога, потому что он был богом другого народа!

Боги одобрили речь Гермеса восторженными возгласами и аплодисментами. А бог ораторства вдохновенно продолжал:

— Мы, боги, со всеобщего согласия возглавившие объединенный пантеон, являемся символами того, что необходимо смертным. Великие боги! Каждый из вас, безусловно, могуществен, талантлив, достоин высочайшей славы и почитания. Поэтому каждый из нас, ваших старост, выражает то, на что способны многие боги, пусть даже того, что смертные считают нежеланным для себя. Вот господь Шива — он отождествляется со всеми богами войны, смерти и разрушения, присутствующими здесь. Брахма — богов рождения, созидания, начала. Вишну — богов защиты, власти, силы. Уран-Ану, бог неба. Без воздуха не проживет ни один смертный более нескольких минут. Без надземной атмосферы не может существовать ничто живое, ничто не удержится на земле, все учится в беспредельный космос. Бог неба станет олицетворением всех богов, относящихся к силам природы: дождя, деревьев, металла, воды, почвы и даже огня, ибо не было бы огня без воздуха и атмосфера защищает землю от палящего солнца, без воздуха солнце стало бы гибелью всему живому. Бог Энки. Каждому человеку нужны боги разума и мудрости, чтобы разум и мудрость шествовали в нужном и правильном направлении: служению богам. Человек должен быть рабом богов! В этом его предназначение, а не в чем-то ином. И боги мудрости во главе с мудрым Энки займутся этим! Что касается меня, — Гермес широко улыбнулся и ямочки заиграли на его щеках, — я воплощаю собой те блага, что вожделенны большинству смертных: богатство, карьера, слава, успех, приобретение друзей и помощников.

— А седьмое кресло? — послышался чей-то возглас из-за одного из пиршественный столов. — Может, это место для бога, воплощающего такое благо, как здоровье?

— Здоровье очень важно для смертных, — ответил Гермес, — но не секрет, что каждый из богов способен лечить то или иное у человека. Да и здоровье современного человека возможно поправить наукой медицины, а науки это по части мудрого Энки. Только я хочу напомнить кое о чем…

Он сделал небольшую паузу, обвел загадочным взглядом присутствующих богов и снова улыбнувшись, продолжил:

— И ещё есть одна сила, правящая миром. Это — сила любви. Она облегчит нам задачу с покорением этого мира. По счастью, в нашем новом пантеоне есть боги любви и всем известно, что сильнейшая из них — Афродита, — Гермес расторопно сошел с возвышения, приблизился к Нане, сидевшей за одним из пиршественный столов, взял ее за руку, поднял с седалища и повел на возвышение.

И когда они оба оказались там, указал рукой на пустующее кресло всамой середине между кресел трёх и трёх богов:

— Займи свое место, Афродита.

Нана посмотрела на него расширенными глазами:

— Как это все неожиданно! Почему не предупредили меня, что вы затеяли?!

— Чтобы ты не успела отказаться, — тихо проговорил Гермес. — Мы знаем, что ты никогда не жаждала этого, но так нужно…

— Полагаешь, я не могу отказаться здесь и сейчас?

— Дочь моя, — услышала она голос Урана-Ану, поднявшегося со своего кресла и приблизившегося к ней, — ты сильнее других богов по части любви и это не исправить. Займи это кресло, это требуется для всеобщего блага.

Нана колебалась, не решаясь опуститься в кресло. Если она сделает это, назад пути уже не будет.

— Нана, ты и меня не послушаешь? — ласково проговорил Мохан, но глубокие черные глаза его источали укор. — Воссядь, вот здесь, рядом со мной! — он поднялся со своего кресла и взял Нану за руку, Уран-Ану — за другую, оба они подвели ее к пустующему креслу и она покорно села в него.

Боги зааплодировали и заулыбались.

Неожиданно всеобщих одобрительный шум прервал громовержущий бас Нергала прямо подскочившего со своего седалища:

— Что?! Бабу?.. Бабу на царство? Я для того явился в ваш пантеон, чтобы оказаться под властью женщины?

Нана, кресло которой находилось посередине между ее мужем и отцом, да ещё другими двумя и двумя богами, в самом деле производила впечатление возглавляющей их.

— Нергал, здесь нет царей, — напомнил Гермес. — И почему под властью женщины? Мы, все семеро, здесь равны.

— К тому же, что ты имеешь против власти женщины, Нергал? — добавил Шива. — Вот, например, мой третий глаз видел другие планеты и на одной из них многие пантеоны возглавляют женщины-богини. И от этого нет ничего дурного. Боги этой планеты так же сильны, как и наши события их также ярки и насыщены, не уступают нашим.

— Я не знаю ничего и знать не хочу об этих мирах, — тяжело дыша, заговорил Нергал, — но если бы только я услышал намек, что здесь будет заправлять женщина, я бы не пришел под этот купол! Там, где женщина у власти, не может быть порядка. Какая бы умная и сильная она ни была. Там, где женщина распоряжается, нечего делать мужчинам, ибо женщина постарается превратить сильного волевого, полного достоинства мужчину в ничто. Потому что женщины боятся мужчин, причина этому то, что мужчина всегда и во всем сильнее женщины. Если женщина завладеет властью, она не избавится от страха, что мужчина может власть отнять, поэтому приложит все старания, всю свою хитрость, все свои возможности держащего власть существа, чтобы низвести в ничто как можно больше мужчин. Я был там, в голубом дворце, среди других богов, но не остался там только потому, что мужчины — Кронос и Посейдон допустили, чтобы женщина стала им соперницей в борьбе за трон — эта Гера!

Нана взглянула на Афину, сидевшую за столом рядом с Нергалом, пытаясь угадать, что думает та о словах своего мужа, но лицо той напоминало каменную маску. Удивляло только то, насколько боги оказались не теми, кем их считали до сумерек. Вот поди ж ты: свирепая воительница, покровительница наук, гордая, независимая — она ли терпит дерзкие речи этого зарвавшегося бога-мужлана? А может, она с ним ещё и согласна?!

— Но здесь дела обстоят ещё хуже, — продолжал Нергал, — потому что вы усадили на трон Инанну! Для чего вам это нужно? Она не умеет отвечать за свои поступки, не хочет принимать важные решения, ей лень думать. Я-то отлично знаю её. И она знала саму себя, поэтому прежде у нее хватало благоразумия не рваться к власти, хоть она и умела манипулировать своим отцом Ану. Она и сейчас осознает, что власть — это не для нее, но вы упорно затащили ее на трон, навязали ей его, хотя даже она понимает, что это ошибка!

От Нергала можно было ожидать что угодно, любой грубости и бесцеремонности, но эта его речь неожиданно взбесила Нану. Он отзывается о ней, как о слабоумной?! И это после того, как ее оценили такие боги, как Тримурти, ее отец, Энки, Гермес? Да кто он такой, чтобы считать себя более знающим, чем они?

— Послушайте меня! — Нергал уже обращался к богам в пиршественный зале. — Все вы согласились объединиться в пантеон Шести богов. А теперь этот пантеон будет носить название семи богов?

— Да, непременно, — отозвался Гермес, — но ведь семь — это более сакральное число, чем шесть.

— Пусть так, — ответил Нергал, — пусть пантеоном правят семь богов, а не шесть, возможно, это и к лучшему. Но возьмите седьмым правящим богом бога-мужчину! Вам нужен кто-то, кто олицетворял бы любовь? Почему бы не предложить это Каме, богу любви?

— Как бог любви я слабее Инанны-Афродиты и я вовсе не жажду кресла старосты, — отозвался Кама. — И что за речи, Нергал? Инанна-Афродита — великая богиня, с чего это ты решил, что она не справится с возложенной на нее ролью? А может, ты завидуешь, Нергал?

В тигриных зелёных глазах Нергала заискрилось бешенство.

— Я завидую бабе? — прорычал он. — Значит, вот как оценили здесь мои слова? Да мужчины ли вы, что соглашаетесь с этим — бабой на троне?

Среди пирующих загудели сразу несколько голосов и один из них вырвался и пронесся над столами:

— А что, Инанна-Афродита так красива, что неплохо, чтобы она нами правила!

Пирующие грохнули дружным весёлым хохотом. Мрачным оставалось лишь лицо Нергала. Он вышел из-за стола и направился прямо к возвышению и взошел на него. И заговорил с Наной, встав напротив ее кресла:

— Инанна, не сиди на этом месте, что предназначено для мужчины. Трон — это запретное седалище для женщины. Когда царь сидит на троне, его жена обязана находиться там, где ее даже не видно. Или стоять рядом с троном мужа. Или сидеть на ступени пониже его. Но не на троне. Образумься, Инанна.

====== Часть 99 ======

Нане показалось, что внутри её живота пробежала огненная лава, так разозлили её слова Нергала. Как он смеет ей указывать? Да, она не жаждала власти, но и подчиняться словам самодура-мужлана она тоже не собиралась.

Ей очень захотелось высказать своё возмущение, но она сумела воздержаться от этого невероятным усилием воли. Никакие чувства раздражения не отразились на её лице.

Она поднялась со своего кресла, обошла огромную фигуру Нергала, и приблизилась к самому краю возвышения. Подняла вверх ладонь, прося о внимании пирующих.

— Хорошо, — проговорила она. — Я не просила себе кресло старосты и не буду цепляться за него любой ценой. Если, по словам Нергала, мужчины не желают видеть в должности старосты женщину, считая, что это унизит их, пусть выскажутся. Если большинство мужчин окажется против моего восседания в кресле старосты, я оставлю его.

— Ты учтёшь только мнение мужчин? — возмутилась Лакшми. — А мнение женщин-богинь уже ничего не значит? Мало того, что из семи богов-правителей шестеро — мужчины, и всего одна женщина? Значит, даже единственная женщина среди старост это тоже много? — глаза ее гневно сверкнули. — Если Инанну-Афродиту выживут с кресла на возвышении, я уйду из объединённого пантеона и Гефест уйдет со мной! Или здесь собирается верховодить Нергал?

Нергал бросил на нее презрительный взгляд и обратился к пиршественному залу:

— Ваше слово, боги-мужчины, сейчас решит все! Выскажитесь хотя бы большинство!

— Да брось ты, — отозвался позади него Индра, державший кубок с вином. Вино это было доставлено на пир богов объединённого пантеона самим Дионисом, который хоть и не решался ещё перейти на сторону Семи полностью, но не отказался попировать с ними. Его вино решились отведать даже боги Тримурти, считавшие прежде вино напитком демонов. Уж если это пили сами Вишну и Шива, то такого напитка не следовало гнушаться!

Нергал развернулся лицом к царю богов Тримурти. Индра был непривычно добродушен, глаза его весело поблескивали.

— Что ты имеешь против того, чтобы такая красивая богиня сидела высоко и все видели ее? — тон его был наполнен шутливыми вибрациями. — Или ты слишком устойчив к женской красоте, Нергал, и она не радует твоего сердца?

Брови Нергала сурово сошлись на переносице:

— Это все намного серьезнее, чем вы думаете!

Он метнулся к длинному столу, за которым находился бог солнца и его пантеон:

— Уту-Шамаш! Ты видишь, что происходит. Мы все решили стать членами пантеона Шести, поверив его правителям. Но кто же мог подумать, что они вдруг навяжут бабу над нами! Полагаешь, это справедливо? Полагаешь, они считаются с другими богами? Скажи ты свое слово, уверен, боги-мужчины твоего пантеона поддержат тебя!

Бог солнца лучезарно улыбнулся:

— По-моему, ты сгущаешь краски, пытаясь представить происходящее в мрачных тонах. Что плохого может сделать одна женщина, если шестеро мужчин всегда могут ее поправить? Вот если бы нами управляли шестеро женщин и один мужчина, то, пожалуй, это бы меня напугало! — он засмеялся и весь пиршественный зал подхватил его смех, забавляясь этой шуткой.

Не было смешно лишь Нергалу. Он обвел суровым взглядом богов-мужчин пантеона Амона и что-то подсказало ему, что здесь он не найдет себе поддержки. Боги Амона смотрели на Нергала как-то снисходительно, с улыбкой, как на существо, которое на самом деле творит из мухи слона, впадая в панику по пустякам и пытаясь заразить ею других.

Нергал ощутил себя униженным, но уняться, отойти в сторону было не в его силах.

Он приблизился к длинному столу, который занимал Аид и вся его свита из подземных богов. Аид, прежде всего суровый, с осуждающим выражением глаз, теперь выглядел непривычно довольным. Наконец, он вырвался из подземелья и пировал с другими богами на поверхности земли! Разве не этого ему хотелось всегда? Правда, цена этому слишком высока: его освободили от вечного заточения эти страшные сумерки богов, после которых последовали ещё более ужасные новости, что не вечно богам жить и быть богами, но… Зато последние века он проведет на свободе, под солнцем, да ещё и с женщиной, которую он полюбил по-настоящему — этой прекрасной, нежной и грозной Парвати!

Ему совсем не улыбалось о чем-то спорить и в чем-то сомневаться, но Нергал явно не желал этого понимать:

— Аид! Ты скажи свое слово!

Бывший царь мертвых укоризненно покачал головой:

— Нергал, ведь ты правил подземным миром, как и я, у тебя было достаточно времени и тишины, чтобы научиться мыслить философски. Подумай сам: там, где власть принадлежит исключительно мужчинам, а женщинам предоставлено молчание и терпение, никогда не бывает ничего хорошего. Мы, мужчины, по своей природе более суровы, жестоки, беспощадны и грубы, нежели женщины. И женщины созданы той же природой для того, чтобы смягчать нас и спасать от самих же себя. Мы, пожалуй, задушили бы друг друга, не было бы нам спасения от самих себя, если бы женщины совсем не имели власти над нами! — Аид, наконец, улыбнулся. — К тому же, когда рядом с тобой на троне очаровательная женщина, твой собственный трон в два раза мягче делается! — пошутил он. Затем обратился к сидевшему рядом с ним Гипносу, слушавшего его и смотревшему на него сонными зеленоватыми глазами:

— А ты что думаешь по этому поводу?

— А я как ты! — зевнув, отозвался Гипнос.

Аид засмеялся и его смех поддержали другие боги, слышавшие разговор.

— Так меня никто не поддержит?! — проревел Нергал, как сотня разъяренны львов. — Тогда я покидаю этот поганый пир! И ваш объединенный пантеон я покидаю! Мне нечего делать здесь, где мужчины поставили над собой бабу! Афинааа!

Афина, сидевшая с краю за одним из пиршественных столов, подскочила, как ужаленная осой.

— Мы уходим! — приказал Нергал и Афина, покорно опустив голову, уже собралась выйти из-за стола.

Нана и другие олимпийские боги, знавшие Афину, как грозную несгибаемую воинственную особу, не могли поверить глазам: она подчинялась мужчине?

Нергал ждал, когда Афина приблизиться к нему. Он собирался взять ее за руку и отправиться прочь, куда глаза глядят, но рядом с ним оказался Дионис с чашей вина:

— Да погоди, бог войны и эпидемий, не пори горячку! Ну я, я тебя поддерживаю! — он сунул чашу с вином в руку Нергала.

— А что толку! — проворчал тот. — От того, что ты меня поддерживаешь, она, — Нергал ткнул пальцем в сторону сидевшей в кресле на возвышении Наны, — не слезет с трона! — он с горьким вздохом жадно осушил чашу.

Чаша в считанные секунды снова стала полной.

Нергал захмелел, опустошив несколько чаш и притих, только что-то бурчал под нос, обнявшись по-братски с Дионисом, сидя на одной из золотых скамеек.

Но пир явно не задался, потому что немедленно последовал другой скандал: если вино усмирило Нергала, то оно сильно разгорячило Лакшми. Богиня, не употреблявшая прежде этого «напитка демонов», теперь ощутила его силу и оно усугубило в ней негодование по поводу того, что в старосты была выбрана только одна женщина, а надо бы в старосты женщин столько, сколько и мужчин: шесть. Она говорила об этом все громче, твердила, что боги теперь свободны от сценария судьбы, когда сценарий отдавал власть мужчинам, что теперь следует внедрить равноправие. Кое-кто из богинь поддержал ее, но ей оказалось мало этого, она начала злиться, что с ней не соглашаются все до единого. Она начала громко кричать высоким визгливым голосом, потом выскочила из-за стола, переколотила часть посуды, попавшейся ей под руку, а затем на неверных покачивающихся ногах направилась к пьяному вдрабадан Нергалу, то и дело сползавшему со скамейки, на которую вновь и вновь заботливо усаживал его Дионис. Лакшми принялась кричать на Нергала, ругая его последними словами, обвиняя в дикарстве и лишении разума. Нергал же, услышав в свой адрес оскорбления от женщины, вызверился, вскочил на ноги, как будто вино не ослабило его, но на него тут же навалилось сразу семеро богов-мужчин и его затащили в клетку, прутья которой не мог раздвинуть ни один из богов, потому что их выковал сам Гефест, и заперли в ней на замок, также изготовленный богом-кузнецом.

Затем в другую клетку была заперта и Лакшми, ставшая не в меру буйной под воздействием горячительного напитка.

На этом можно было бы считать, что проблема решена и пир спасён, но через несколько минут на нем появилась Майя.

====== Часть 100 ======

Она соткалась из воздуха прямо на возвышении, где семеро старост пировали за отдельным круглым столом и в миг отвлекла на себя все внимание семерых. Но сама она смотрела только в лицо Нане страшными застывшими ненавидящими глазами.

— Что тебе здесь надо? — холодно спросила Нана. — Тебя никто не звал!

— Я побеспокою тебя в последний враз, — таким же ледяным голосом ответила богиня иллюзий, — тебе больше не суждено меня увидеть, но обещаю, ты не забудешь меня никогда!

— Ты угрожаешь? — нахмурился Мохан. — Как ты смеешь, после того злодеяния?

— Худшее из злодеяний то, что оскорбили богиню такого уровня, как я, — дрожащим голосом ответила Майя, — что принизили мой статус, перестали со мной считаться, превратили наш великий беспорочный идеальный пантеон в скопище грязи и греха, спутавшись с нечистыми богами других пантеонов! Я была против, но кто теперь считается со мной? Но самое мерзкое, — слезы выступили на ее глазах, — что эта тварь, — она указала на Нану, — вздумала распоряжаться мной, играть, как игрушкой, мной, кто является сущностью этого мира!

— Придержи язык! — Мохан начал приподниматься с кресла. — Убирайся прочь, пока я не сделал это силой!

Майя повернула к нему лицо и улыбнулась, но глаза ее по-прежнему оставались не смеющимися и ужасными:

— Сейчас уйду навсегда, — пообещала она, — потому что я больше не в силах сносить любовь к Зевсу и невыносимую ревность, на которую ты обрекла меня из мести, — она снова обратилась к Нане. — Ты же этого добивалась? Чтобы мне стала ненавистна жизнь? Надо же, богиня любви, как легко и просто это у тебя это получилось! — она нервно рассмеялась. — Мне ответный удар обойдется намного дороже, но что это будет за удар!

Она замолчала на несколько секунд и над круглым столом семи старост также повисла тягостная тишина.

Глаза Майи сделались подобными глазам мертвеца. И она произнесла утробным голосом:

— Инанна-Афродита, я проклинаю тебя.

Нане показалось, как будто что-то невидимое ударило ее в грудь и липкой холодной субстанцией растеклось по телу. А Майя продолжала:

— Вот мое проклятье, богини иллюзий: каждый раз, когда тобой овладеет тоска и скука, тебя охватят и сильнейшие иллюзии, которые уведут тебя на ложный путь, ведущий к неудачам и неуспеху. Сумеешь прожить без скуки и тоски? — она снова зловеще улыбнулась. — О, на это не способен никто в низшем мире! А теперь я испорчу вам пир страшным зрелищем!

Майя материализовала тут же на возвышении скамейку и улеглась на нее, глядя вверх, в небо над прозрачным невидимым куполом.

Пирующие разом умолкли, все до единого, даже Нергал и Лакшми, бранившиеся через прутья клетки, и уставились вверх на возвышение, где на золотой скамейке вытянулась незваная богиня Майя. И ужас разом овладел богами: от тела богини лжи и иллюзий отделялась слабая дымка тумана.

Все понимали, что происходит: сама Майя когда-то подробно описала им со слов своей бывшей подруги богини земли, как уходят в Хаос боги, умирают, а теперь демонстрировала это на себе. Никто не мог произнести ни слова, ни пошевелиться, ни даже полноценно дышать, настолько было страшно.

Между тем, туман, отходивший от тела Майи, сгущался и расползался по всей площади, на которой проходил праздник, окутывая всех и все, что находилось на ней: оцепеневший богов, столы с угощением, бочки с вином и вскоре непроглядна белая пелена уже превращала фигуры богов и предметы в смутные очертания…

Кто-то завопил, заметался, это всколыхнуло плененный туманом воздух, крик подхватили другие голоса, фигуры задвигались, сталкиваясь друг с другом, кто-то падал, кто-то наступал на падающих. Кто-то догадался включить способности перемещения, чтобы покинуть купол Семерых или хотя бы оказаться в собственном дворце.

Наконец, страшный туман начал постепенно разжижаться, окружающее прояснилось.

Семеро старост по-прежнему неподвижно восседали на своих местах, только Вишну стоял в полный рост и они не сводили остекленевших взглядов со скамьи, на которой некоторое время назад лежала Майя.

Богини лжи и иллюзий больше не существовало в земном мире. Она переместилась в Хаос. Все, что осталось от нее — проклятье, возложенное на богиню любви…

Площадь опустела. Остались только Нергал и Лакшми в клетках, да ещё Гефест, возившийся с замком, намереваясь освободить свою жену.

— Так вот как мы все будем умирать, — пробормотал Шива.

— Она меня прокляла, — пробормотал Нана, — ценой остатков бессмертия… Неужели меня можно было так сильно ненавидеть?

— Тебя в самом деле волнует именно это? — отец положил ей на плечо горячую ладонь. — Дочь, она прокляла тебя и мы не знаем, как снимать такие проклятья!

— Ерунда какая-то, — хмыкнула Нана, — вот если бы она придумала что-то посерьёзнее, тогда можно было бы напрячься. Когда мной овладеет скука, у меня будут неудачи! — паясничая и изображая слезливость, произнесла она. — Я никогда не скучала! Никогда! Я всегда находила себе развлечение!

— Не стоит недооценивать Майю…

— А зачем переоценивать?

— Послушай отца, — назидательно произнес Брахма, — Майю на самом деле нельзя недооценивать. Из-за нее я скитался в человеческих воплощениях в поисках себя. Это было невыносимо мучительно. Позже она снова затуманила мой разум, что мне казалось, что в этом был смысл. А на самом деле не я понял истину только недавно: я скучал и стал жертвой богини лжи и иллюзий. Боги способны скучать, Инанна-Афродита, и попадают в паутину иллюзий. Это не шутка, что она имела мощнейшее влияние на весь наш огромный и могучий пантеон. Ложь опасна! Опасна!

— Ну, допустим, — с некоторым раздражением проговорила Нана, — предположим. Но делать-то теперь что? Кто бы мне дал совет, как избавиться от проклятья?

— Сомневаюсь, что кто-то из богов это знает, — отозвался мудрый Энки, — если этого не знаю я.

— Это могут знать Молящиеся, — ответил Уран-Ану, — как только они явятся к кому-нибудь из нас, следует непременно спросить их об этом!

Нана кивнула в знак согласия. Ее не особенно напугало то, что ее прокляли, скорее, удивило. Более страшным ей показалось то, как тело Майи обратилось в туман и исчезло навсегда из земной жизни. Сразу появились печальные мысли о собственной кончине, которая, как выяснилось, тоже неизбежна.

Но об этом думать не хотелось и она решила отвлечься хоть чем-нибудь от грусти. Она подумала про Афину. Ее муж был всё ещё заперт в клетке, Гефест, освободив свою жену, не торопился так же поступать и с Нергалом. Следовало позаботиться об Афине, о комфортном ночлеге для той, ведь у нее с Нергалом ещё не было своего дворца под куполом Семи. Нана никогда не ладила с Афиной прежде, но теперь другое дело, сейчас они на одной стороне баррикад, им грозит общая проблема — Прометей и его войско. Значит, разумнее забыть все распри.

Нана попрощалась со старостами и отправилась на поиски Афины и вскоре обнаружила ту неподалеку от площади, среди зарослей жасмина возле дворца Брахмы.

====== Часть 101 ======

Нана предложила ей отправиться в ее с Моханом дворец. Та угрюмо посмотрела на богиню любви, но кивнула в знак согласия.

Богини двигались по мраморным дорожкам между цветочных кустов, на которые уже опускались первые сумерки.

— Что ты думаешь о происшедшем? — спросила Нана.

— Ведь это ты довела Майю, что она тебя прокляла. Узнаю твои штучки, Афродита.

— Она сама накликал это на себя. Ей не стоило развязывать войну с богиней любви!

— Хорошо, что со мной ты не можешь сотворить ничего подобного.

— И, тем не менее, ты не избежала силы любви. Ты ведь влюблена в Нергала, не так ли?

— Да! — Афина чуть улыбнулась и ее всегда румяные щеки запылали ещё жарче. — Признаться, я сама от себя не ожидала, что страсть может охватить меня! А ведь поначалу мы подрались с Нергалом, — она захихикала, как девчонка. — Сразу после того пира, помнишь, когда он появился? Я завелась с ним, слово за слово, я, как обычно, вспылила, как это было всегда, когда мне перечут. Я материализовала копьё, шлем, доспехи и ринулась на Нергала. Поначалу он отбивался от меня как бы играючи, но когда я постаралась, собрала всю свою силу и ловкость и прободала ему остриём копья мочку уха, вот тут он рассердился! Он схватил меня, отобрал у меня копьё, уселся на скамью, положил меня поперёк своих колен лицом вниз и — ты не представляешь! Начал бить меня по ягодицам!

— Отчего же не представляю? От Нергала стоило ожидать подобного.

— Нет, но он лупил меня так, что стояли звуки, как от выстрелов из ружья и мне было невыносимо больно! Не поверишь, я кричала, как сумасшедшая, я даже стала молить о прощении, так мне хотелось, чтобы он перестал, но он и не думал остановиться! А ведь я совершенно не переношу боли!

— Вот это неожиданность! Ты же всегда считалась на Олимпе образцом женской мужественности и выносливости! Ты же воительница!

— Я знаю, что ты всегда считала меня мужиком, — дрогнувшим от обиды голосом произнесла Афина, — и даже мне однажды это сказала! Помнишь, когда мы не могли поделить то яблоко, ты бросила мне в лицо: ” Зачем тебе яблоко прекраснейшей, ты же мужик!» Думаешь, я забыла? Да, я воительница. Но боли я не выношу! Да мне никогда никто её и не причинял, даже отец Зевс никогда не поднимал на меня руку, это я всегда ранила и била, потому что до сих пор мои противники были слабее меня и не могли дать мне сдачи! А у меня завышен болевой порог! Даже когда мне случалось порезать палец, мне было больнее, чем кому бы то ни было! А тут меня били так, что, когда это прекратилось, я не могла сесть на ягодицы несколько дней! А ещё я осматривала себя в зеркало пониже спины — там было всё чёрно от синяков! Мне так не хватало тогда нашего врачевателя Аполлона! И куда это он исчез бесследно? Мне пришлось лежать на животе дня три или четыре. Всё это время Нергал навещал меня и говорил мне о своей любви!

— Хм… Если ты так плохо переносишь боль, то вряд ли Нергал подойдёт тебе в спутники жизни. Я слышала, жить с Нергалом больно. Больше всего на свете он ненавидит непокорство женщин и наказывает за него именно физическими страданиями, не считая зазорным поднять руку на женщину.

— Нет… Знаешь, кажется именно это и возбуждает во мне страсть к Нергалу: чувство опасности, быть в шаге от того, чего боишься, когда мужчина опасен, как… тартар… но одновременно это нечто, что сильнее тебя и способно причинить тебе страдания, готово любить тебя и даже проявлять нежность! А главное, не боится такую женщину, как я, его не смущает ни моя сила, ни строптивость, потому что он сильнее! — Афина улыбнулась и глаза её засияли в свете первых звёзд, выступивших на темнеющем небосклоне.

Нана улыбнулась в ответ. Эта новая Афина — горячая, чувствительная к физической боли, желающая быть слабой, потому что ценила то, что её мужчина сильнее её, нравилась Нане сильнее той, прошлой Афины, которую Нана отчасти презирала за холодность и неженское поведение. Даже не верилось: вот она и Афина, с которой она соперничала веками, теперь идут рядом, как подруги и доверительно беседуют не о чём-нибудь, а о любви! Вот, эта суровая воительница влюбилась и стала ближе к ней, богине любви.

Но как же удивительно: насколько любовь богов отличалась от любви смертных! Да, Нана знала, что смертные влюбляются примерно одинаково, но вот у богов предпочтения разные. Например, любовь Мохана к ней отличается от любви Шивы к Эрешкигаль. Мохан нежен и ласков, он отдаётся чувствам целиком и сам готов их отдавать полностью, ничего не скрыв и не утаив — что Нане всегда и требовалось. А вот Шива скрытен, он сдержан в чувствах и не торопиться демонстрировать их. Ведь до сих пор так и не признался Эрешкигаль, что влюблён по уши в неё, но той как будто этого и нужно, она, кажется, не выдержала бы напора слишком откровенной страсти. Как дети, право, как дети, мальчишка и девчонка! И вот ещё один образец любви богов: Нергал и Афина… Любопытно будет понаблюдать за этой парочкой!

Они вошли вместе с Афиной в её с Моханом дворец.

Для Афины были отведены покои, в которых она могла бы пожить, пока не устроит собственный дворец на отведённом ей куске земли под куполом.

Оставив Афину устраиваться на ночлег, Нана отправилась в их с Моханом спальну, зевая. День был сложным и насыщенным, полным непростых событий. Богиня очень хотела спать.

И среди ночи Нана пробудилась в холодном поту. Мохан спал рядом в их кровати, напоминавшей огромный лотос. Видимо, он вошёл в спальную, когда его жена уже крепко спала и лег рядом, постаравшись не разбудить ее.

Ей приснился страшный сон. Она вновь узрела в сновидении страшный туман, в который превратилась Майя, но он приобретал разные формы и очертания человеческих фигур или незнакомых лиц с пустыми темными глазницами. Эти глазницы были обращены на нее и тут оказывалось, что они не такие уж пустые — в них были чувства и это была ненависть и злоба. Они надвигались на нее и касались ее бесплотными руками и ощущения были омерзительными: холодными и липкими. От этого Нана и пробудилась. ” — Что это? — подумала она. — Почему я увидела этот кошмар? Никто из богов сна не помел бы наслать мне такое, что это и откуда?»

Она так и не смогла уснуть до утра, томясь от недобрых предчувствий. Она пыталась успокоить себя, твердя, что эпоха сценария судьбы миновала, боги теперь могут выстраивать свою судьбу сами, а значит, страшный сон не вещает о чем-то неизбежном, а просто предупреждает, что следует быть начеку и постараться предотвратить грозящую опасность. Так думала она, сидя в кресле в комнате смежной со спальной, потому что тревога мешала ей находиться в постели

Под утро она задремала, скорчившись в кресле, но отдохнуть не пришлось: в их с Моханом дворец ворвался освобожденный из клетки и злой с похмелья Нергал. Он метался по комнатам и рычал, как раненный тигр, призывая свою жену. Нана вышла к нему, позевывая, Афина также выскочила к нему из покоев.

— Пошли, мы уходим отсюда! — приказал он жене.

— Не торопись, Нергал, — снова зевнув, ответила Нана. — Ты тоже можешь пожить в покоях в моем дворце. Правда, ты вчера себя не очень красиво вел, мягко говоря, но законы гостеприимства никто не отменял. Можете хорошенько обдумать, какой дворец вы материализует на вашем участке…

— Никакой! — снова прорычал Нергал. — Мы покидаем ваш пантеон, мы не останемся под этим куполом, где всем заправляет баба и эта баба — ты!

Нана посмотрела на него холодными глазами:

— Вернёшься назад в голубой дворец? Значит, то, что там имеет долю власти Гера всё-таки легче принять тебе?

— Мы не вернёмся в голубой дворец! Мы будем сами по себе!

— Рискованно.

— Ты о чем? — глаза Нергала яростно впились в нее.

— А тебе разве не известна причина, почему мы объединили пантеоны и создали непроницаемый купол?

— Вам так легче сообща подчинить себе миллиарды смертных и заставить поклоняться вам! — сухо отчеканил Нергал.

— Да. Но непроницаемый купол и наши объединенные силы — это ещё и защита от Прометея и его мощного войска.

— Какого ещё Прометея? — Нергал был явно раздражён, что изначально чего-то не знал.

— Если ты прежде ничего не слышал о Прометее, кто он, то пусть твоя жена расскажет тебе подробно о нем. Я же просто скажу: он ненавидит богов и хочет мстить. Ему подчиняется войско из Сил и Властей, которые до сумерек сбросили богов в Тартар. Некоторых богов он похитил и держит в плену, в том числе и Аполлона, которого, Афина, тебе не хватало, как лекаря. Вот для этого мы и создали свою крепость, чтобы не стать жертвами Прометея и со временем освободить и других богов.

Нергал нахмурился и ничего не ответил. Затем, не глядя на Афину, повелительно бросил ей:

— Пойдем.

Когда они исчезли из поля зрения Наны, она настроила способность слышимости на дальнем расстоянии и уловила голос Афины:

— Милый, а ты сурово разговаривал с богиней любви! — промурлыкала она. — Обычно мужчин смягчает ее красота. Ведь на Олимпе она считалась первой красавицей и, я слышала, у вас в Месопотамии тоже.

— Ну, может, Инанна и красива, — проворчал Нергал, — но меня всегда отвращало ее сходство с курицей!

Афина злорадно хихикнула и Нана поняла, что обольстилась, поторопившись подумать, что они становятся подругами с Афиной. Никогда Афина не простит ей первенства в красоте, не сумеет преодолеть зависть. И участь Майи, свидетелем которой Афине пришлось быть только вчерашним вечером, ничему ее не научит.

Нергал и Афина не решились покинуть непроницаемый купол Семи богов, опасаясь Прометея и его армии. Они узнали подробности от других богов, что в плену у Прометея находились Фемида, Деметра, Аполлон и Артемида и поняли, что не хотели бы пополнить собой число пленников. Они поставили шатры на одном из выделенных для них участке и принялись обдумывать строительство совместного дворца.

====== Часть 102 ======

Боги были потрясены происшедшим с Майей, но времени на то, чтобы оправиться от потрясения не дали никому. После конца сумерек не прошло и года, у богов ещё были впереди столетия, но кому как не богам знать о быстротечности времени? Уже на следующий день после того, как Майя превратилась в туман, многие боги, обладавшие деятельной и кипучей натурой, желали действия.

Начались жаркие деньки. Боги подолгу совещались, обсуждая, каким должен стать новый мир и с чего начать покорение его.

Уже давно было решено, что миром будут править старые боги с новыми именами, не окутанным древними легендами, создающие иллюзию взявшихся ниоткуда. Боги придумывали себе новые имена, под которыми они собирались принимать молитвы и поклонения своих поклонников.

Нана, отринув ложную и всякую другую скромность, взяла себе имя — Прекраснейшая. Она утвердилась в решении предстать перед человечеством с таким именем после того, как Эрида восстановила для нее яблоко с надписью «прекраснейшей», сделав его точной копией того самого, что присудил ей Парис — оно было исчезло во время сумерек.

Не уступала ей в отсутствии скромности и Лакшми. Богине богатства очень понравилось, что как-то Нана назвала ее создающей все из ничего и такое имя себе Лакшми и выбрала.

Глядя на этих двух богинь, придумывали себе громкие имена и другие боги.

Были у богов и другие более важные заботы. Обсуждая начало покорения мира, боги подумали, что человечество проще всего купить материальными благами. Просто соблазнить ими, втянув в секты, которые возглавят сами новоявленные боги, прикинувшиеся своими собственными пророками, да и научат людей поклоняться себе правильно, как требовалось, а не так, как надумывали люди. В самом деле, материальные блага могли решить эту проблему. Стать сыром в мышеловке для охоты за приверженцами новой религии. Позже из них можно будет сделать фанатиков, которых уже можно и не покупать — сами отдадут все своим богам. Но…

Когда боги принялись изучать вкусы и потребности современного человечества, развернув порталы и сидя перед ними, как в кинотеатре, и наблюдая за людьми в разных точках планеты, боги поняли, как выросли аппетиты у большинства представителей человеческого рода. Даже самая ничтожная человеческая единица, которая во времена до сумерек сгодилась бы разве только на то, чтобы быть рабом на поле или убирать дерьмо на скотном дворе, теперь жаждала, как минимум, иметь просторное жилище, не желала ходить пешком или пользоваться общественным транспортом, а ездить в личном авто, сытно есть и денег ей было бесконечно мало, сколько ни дай. Богам стало понятно: покупка приверженцев обойдется слишком дорого. Конечно, ничего не стоит пантеону подгрести под себя все сокровища мира, чтобы иметь, чем оплачивать верность своих адептов, но никаких богатств всей планеты не хватит купить все человечество, если оно стало таким дорогостоящим.

И приняли решение: люди должны подешеветь. Значительно. Цена каждому потенциальному адепту нового пантеона — грош, нет, меньше гроша, возможно, двести грамм хлеба из дуранды для особо упрямых, закостеневших в атеизме.

Чтобы подешевел человек, должна была взрасти цена жизни для него. Было решено, что боги богатства займутся развалом мировой экономики. И для усугубления ситуации следовало бы значительно уменьшить урожаи на всей планете. Нехватка еды — не просто дороговизна продуктов питания на полках магазинов, а время, когда эти полки пусты и то, что можно было бы съесть, не так-то просто купить даже за очень большие деньги, в следствии чего куда-то исчезают с городских улиц синантропные животные, все это должно сделать человеческий род куда сговорчивее.

Вот тут и вышла накладка. Боги, имевшие отношение к земледелию, уже были готовы заняться уменьшением урожаев на планете и даже взялись за это и среди них была и Нана. И было обнаружено, что на планете почти повсеместно почва даёт небывалые урожаи плодов — овощей, злаковых, фруктов на деревьях и всего, всего, всего… Все перло из земли каким-то сверхъестественным изобилием, даже вызывая недовольство у многих людей-фермеров, которым оно мешало держать цены на плоды земли. И оказалось, что даже богам это не под силу изменить. Потому что урожаи эти шли от самой Деметры, самой могущественной богини земледелия на Земле и ни одно другое божество не могло ей противостоять в этом.

Персефону все же пришлось поставить в известность о том, что ее мать находилась в плену у Прометея, как бы ни хотелось богам вытаскивать ее из сладкой дымки отстранённости ото всего. Персефона пришла в ужас и потеряла сознание и никак не желала покидать состояние отсутствие сознания, очевидно, пугаясь страшной реальности, но боги совместными усилиями вернули ее в него. Затем пояснили: ей придется решать эту задачу. Именно ей. Она обязана достучаться до разума своей матери и через телепатическое общение убедить ту поклясться, что она перейдет на сторону Семи. И тогда боги найдут способ вытащить ее из плена у Прометея.

Персефона послушала богов и, на удивление всем, сумела быстро наладить контакт с матерью, уже зная о местонахождении той, чего прежде у нее никак не получалось. Она была уверена, что легко убедит мать перейти на сторону Семи, но была поражена ответом той:

— Я не вернусь. Я должна искупить вину! Прости, моя девочка.

Других богов также шокировали слова Деметры. Было ясно одно: Прометей нашел способ что-то сотворить с ее мышлением. Но это не означало, что все это можно было забросить — планы спасти Деметру и Персефоне было дано задание: разобраться с тем, что происходило с ее матерью. Ради этого бывшая богиня-царица Аида была освобождена от других обязанностей.

А другие боги усиленно размышляли, что могло бы быть противопоставлено силе Деметры и как можно было бы помешать мировому изобилию.

Гея внесла свою идею: она предложила поднять из недр планеты соль и превратить большие площади ее поверхности в солончаки, тут уж даже Деметра не прорастит на такой почве и колоска. Но боги рассудили, что это будет крайность, если голодное человечество согласится признать новых богов, то придется вернуть людям плодородные земли, а восстановить испорченную солью почву будет сложно. Значит, начнется голодомор и массовая смерть тех, кто мог бы молиться богам, питая их.

Боги подумали, что силе Деметры можно было бы противопоставить возможности бога пустынь Сета из пантеона бога солнца, засуха могла послужить временным вариантом.

Сет, угрюмоватый бог со странными красно-карими глазами, согласился как-то неохотно, а через два дня он исчез куда-то, как и его шатер — он не успел создать себе дворец, пребывая под непроницаемым куполом Семи. Он так и не приступил к тому, что поручили ему боги.

Предполагалось сначала худшее, что, возможно, он по неосторожности попал в плен к Прометею. Но вскоре выяснилось, что он решил перейти на сторону Кроноса. Когда сам Гермес решил выяснить причину такого его решения, Сет ответил:

— Мне не предложили награды за мои услуги.

Гермес поинтересовался, на какую награду рассчитывал Сет, тот процедил сквозь зубы:

— Мне ничего не было нужно. Но боги других пантеонов схожи с богами Амона в одном: они не затрудняют себя считаться со мной!

Вскоре пришлось решать и другую проблему: Танатос, бог смерти, задумал свести счёты с жизнью. Боги спрашивали, что это на него нашло, он отвечал, чуть не плача:

— Меня никто не любит и не ценит! Смертные неблагодарны, они откажутся признавать меня и отдавать дань поклонения! Они не хотят понимать, что если бы не божества смерти, то они бы перенаселили планету и им было бы хуже!

Танатосу было известно, что, пока многие боги, отвечавшие за то, чтобы люди не коптили небо слишком долго, прозябали в Тартаре, их замещали Крылатые, которых так и называли — Посланники смерти. Тем более это стало для него причиной погрузиться в уныние.

— Обойдутся без меня, обойдутся! — нервно твердил он, глотая слезы. — Не нужен — и не надо! Насильно мил не будешь!

— Ну, знаешь, я тоже никогда любимчиком у смертных не был! — пытался утешать его Аид. — Только дело-то тут не в любви! Мы тут все решаем, как их заставить питать нас молитвами, а не соблазнить, как молодую девицу.

— Может и так. Но я не могу смириться с мыслью, как это я, бог смерти, который управлял этой энергией, однажды сам паду ее жертвой! Поистине, это предательство! Никогда я не доверял жизни! И правильно делал! И вот теперь я хочу свести с ней счёты и расстаться!

— Но, Танатос, ты же понимаешь, что для того, чтобы тебе уйти в Хаос, ты должен кого-то проклясть. Кому ты готов причинить такое зло? Разве ты кого-то так ненавидишь, чтобы принести его в жертву?

— Я могу проклясть Сета! — выпалил Танатос. — Уж о нем точно горевать не будет никто!

Брат-близнец Танатоса Гипнос потряс его за плечо:

— Зачем мелочиться, уж лучше сразу разделаться с Прометеем! Сет — незначительная сошка, а вот пока Прометей обитает в этом мире, боги не смогут спать спокойно!

— Да, но Сет предатель! — упрямо ответил Танатос. — Нечего было переходить на сторону Кроноса! Предательство прощать нельзя!

Братья заспорили и Нана, слышавшая этот разговор, взялась исправлять положение.

Танатос не успел натворить глупостей. Пока он доказывал брату-близнецу, что предатель более опасен, нежели тот, кто владеет могучей армией из Сил или Властей, он вдруг поймал себя на том, что перед его мысленным взором то и дело всплывает прекрасный образ богини Смрити. Прежде он был знаком с этой богиней из пантеона Тримурти, но было как-то не до нее и не казалась она ему интереснее других женских божеств… Но сила богини любви вступила в действие и бог смерти решил отложить на пару дней свое самоубийство, мотивировав это тем, что ещё неопределился точно, кто более достоин его проклятья — предатель Сет или агрессор Прометей, который, впрочем, тоже всегда предавал богов.

====== Часть 103 ======

А когда пара дней прошла, Танатос уже и не думал о своём уходе в Хаос. Теперь он, выполнив часть своих заданий, что поручали ему боги, в свободные часы гулял между дворцов и вековых дубов, держа за руку Смрити и мило беседуя с ней. Очевидно, у богов смерти нашлось немало общих тем для разговоров и воспоминаний.

И в другое время бог и богиня конца человеческой жизни старались вместе трудиться на благо общего пантеона. Советом старост было решено, что на планете слишком много людей, проживших жизнь долгую, в результате чего ими был утрачен разум, а значит, эти существа вряд ли пригодились как адепты новых богов, питающих их молитвами и религиозными ритуалами. При этом, бесполезные старики были потребителями ресурсов, которые пригодились бы для тех, кто мог бы стать нужным новым богам. И поэтому Танатос и Смрити носились по этому миру и мирно погружали в вечный сон тех, кто уже достаточно долго бодрствовал.

Боги смерти и не подозревали, что для планеты готовилось нечто, что заставит энергию смерти действовать и без их участия. Кое-кто из богов планировал для людей великую войну, где смертные гибнут уже и без усилий богов смерти.

Вишну усиленно трудился над тем, что поручили ему Молящиеся Сами Себе: он вытаскивал из Хаоса души демонов и Шива и Эрешкигаль вселяли их в живые тела без души. Работа эта была тайной, в неё, кроме вышеперечисленных богов, Урана-Ану, Наны, Гефеста и Лакшми были посвящены также Гермес и Геката, которые также обладали способностью вселять души в живые тела. Посвящённые лишь делали вид, что их волновало то, как вынудить людей признать новых богов, заставив их голодать. Когда мир переполнится демонами и между ними и людьми вспыхнут повсеместные войны, голод последует незамедлительно. Вот тут люди и станут сговорчивее… Но посвящённых больше заботила другая цель: война людей с демонами помешает им со временем стать фагами, могущественными врагами богов. Это вышло на первый план.

Действия посвящённых хранились в глубокой тайне от других богов, которые могли не понять этого: зачем в угоду Молящимся разжигать такую войну, где гибнут те, кто мог бы питать богов молитвами?

Нана теперь усиленно трудилась в качестве богини деторождения вместе с другими богинями, обладавшими могуществом в этом деле — Изидой, Мут и другими богинями плодородия. Люди должны были рождаться и размножаться, пусть даже для того, чтобы погибнуть на войне. Но только Нана знала, что тела нужны были и для демонов. Остальные богини, сотрудничавшие с ней, были убеждены, что они просто увеличивают количество потенциальных адептов для богов. И работали, не жалея сил, пробуждая у человеческих женщин могучий инстинкт самок, чтобы те не вздумали пользоваться противозачаточными средствами, стремясь рожать при любых условиях.

Не забывала Нана и о других поручениях Молящихся, соединяя по их заказу сердца влюблённых, что находились в Алес.

И это стало причиной очередного появления в её жизни того существа с разноцветными глазами…

Но прежде она успела встретиться с Дилей и расспросить её о нём.

Нана подробно поведала о его внезапном появлении в голубом дворце, как сидел у камина, о чем говорил.

— Кто он и что из себя представляет? — спросила она Молящуюся. — Ведь он не из богов, нет? Какого он рода? Почему он сказал, что выше и могущественнее богов?

— Смотря каких богов. Не могущественнее нас, Молящихся. Про других сложно сказать.

— Как его зовут?

— Называют по-разному, он любит, когда ему дают имена, пусть даже неблагозвучные. Но Высший Мир зовёт его только одним именем: Противник.

— Он — враг Высшего Мира?

— Да. Потому что считает себя хозяином низшего.

— И это на самом деле так?

— Нет, — Диля чуть улыбнулась, — есть низшие миры, население которых служат нам. Низшие миры тоже предназначены для того, чтобы их обитатели служили богам Высшего Мира. Но Противник противостоит этому.

— Так какого он рода? Он из богов? Ему молятся?

— Есть существа, что молятся ему, но богом это его не делает. Не бог. Какого рода он, ты спросила? Он — древнейшее существо, он даже старше Высшего Мира и Природа дозволяет ему существовать для того, чтобы он любой ценой удерживал других в низшем мире, который не хочет подчиняться Высшему. Для этого он наделён колоссальной силой. Законы Природы за то, чтобы те, кто предназначен для Высшего Мира, стремились туда. Но только преодолев сложнейшие препятствия — все для того, чтобы научиться ценить все те блага, что существуют в Высшем Мире. Вот этим главным препятствием и является Противник.

— Он оскорблял меня, говорил, что я занимаюсь не своим делом, даже угрожал. Вас он назвал мертвецами, а ваш мир — могилой, но я не поверила ему.

— И правильно сделала. Он — лжец и весьма искусный лжец. А умелые лжецы всегда говорят полуправду. Ты молодец, что не поверила ему. Но не забывай, что он намного старше и опытнее всех нас, а значит, может отыскать способ обмануть, а после заставить поступать так, как хочется ему. Он опасен и силен. Избегай общения с ним, если не желаешь попасть в водоворот пренеприятнейших событий. И ещё советую не давать ему имени, как он хочет того, иначе у него возрастёт интерес к тебе, а это просто беда для того, к кому у него возникает повышенное внимание.

— Ему не нравится, что я выполняю ваши поручения и он угрожал, что окружит меня врагами. Я не буду отказываться от ваших заданий из-за его угроз, но скажи, Диля, он на самом деле способен на это?

— Скажу тебе честно: да. Он сильное и опасное существо и многое может. Но если ты по-прежнему будешь держаться нашей стороны, мы защитим тебя. Пойми одно: отказавшись сотрудничать с нами и отдалившись от нас, нельзя себя оградить от вражды с Противником. Он — непредсказуемое и неуправляемое существо и делает только то, что пожелает. Те, кто считает, что его запросы и желания можно понять и поступать так, как он хочет, этим задобрить и успокоить его, пребывают в опаснейшей из иллюзий. Никто не знает, на кого и за что взъестся Противник, а кому начнет благоволить. Твердо известно лишь одно: он всегда враг тем, кто устремлён в Высший Мир. Но, повторяю: мы защищаем тех, кто на нашей стороне.

— Он — безгранично злое существо?

— С теми, кто не спешит в Высший Мир, он такой, какой ему хочется. Иногда он становится на сторону честных и порядочных людей, у него рождается симпатия к ним. Случается, у него появляется отвращение к аморальным безнравственным людям и он наказывает их. Но, порою, он сочувствует злодеям и преступникам и благоволит им. Он не признает законов. Он поступает только по своей прихоти.

— Он любит кого-нибудь?

— У него есть любимчики, некоторых он даже взял в свою свиту и поддерживает их бессмертие, многое позволяет им, делится с ними энергией, которая даёт им многие возможности, даже сверхъестественные, он защищает их и многое им прощает. Но настоящей подлинной любви он не испытывает ни к кому. Если он и содержит свиту из так называемых счастливчиков, то только из расчета, чтобы вызвать зависть и желание быть на их месте у тех, кого он намерен отвратить от Высшего Мира.

Нана также поинтересовалась, возможно ли снять проклятье, что наложила на нее Майя и Диля ответила:

— Проклятье такого рода обычно так и остаётся с тем, кто проклят. Слишком дорогой ценой заплачено, веками остатка бессмертия божества. Если бы Майя прожила оставшиеся века и оказалась бы на грани своего ухода в Хаос, когда в запасе есть всего несколько лет, то проклятье было бы слабым. Чем меньше лет пожертвовано, тем проклятье слабее и больше возможности от него избавиться. Но Майя заплатила сполна и проклятье останется. Только став частью Высшего Мира ты обретёшь возможность избавиться от всех проклятий.

— А до тех пор мне с этим жить?! Проклятье, конечно, не очень страшное, но мне неприятно, что я его носительница!

— Да, проклятья бывают и пострашнее. А это ты можешь и смягчить: если тебя доведётся скучать, а скука, как пожелала Майя, лишит тебя успеха, постарайся заняться поисками знаний — это будет нейтрализовывать действие проклятья.

— Благодарю тебя, Диля.

— Инанна-Афродита… Мы не всегда имеем право давать информацию, если нам не задают вопросы. Таков закон Сущего. Но я могу дать тебе совет: прислушайся к тому, что происходит с тобой и не упускай из виду ничего, что покажется тебе странным.

Нана пообещала, что поступит так, как советует ей Молящаяся.

После этого разговора Нана продолжила заниматься тем, чем занималась до встречи с Дилей: соединять влюбленных, находящихся в Алес и увеличивать инстинкт размножения у смертных женщин.

Кроме того, боги решили, что должны до мелочей изучить изменившийся мир, которым собирались править. Боги Тримурти, которым не довелось провести века в Тартаре в тягостном мне, отлично этот мир знали, а всем остальным богам предстояло его постичь. И начинать следовало со стран-гегемонов, покорив которые, не составило бы проблемы подчинить и страны третьего мира.

Наблюдать происходящее на Земле можно было через порталы, массово рассевшись перед ними, как в кинотеатре, обсудить, поспорить. Или все увидеть единолично — через собственное ясновидение. Но кое-кто из богов предпочитал лично бывать в больших городах и прилегающих к ним загородных местностях, перемещаясь из одной точки в другую. Для этого было необходимо покинуть непроницаемый купол, а это теперь было непросто: следовало сначала получить на это разрешение старост и охрану в несколько Крылатых или марутов или ратичей. Самовольный уход из крепости Семи грозил общественным судом в лучшем случае, в худшем — пленом у Прометея.

Нана несколько раз выходила в большие города в окружении невидимых Крылатых, пытаясь наблюдать происходящее. И, блуждая между небоскрёбами по укатанному асфальтом городу, между шумными автострадам, переполненными автомобилями, ощущала, как ее божественный мозг закипает гневом и раздражением. Она понимала, что все сильнее ненавидит людей, идущих ей навстречу или выскакивающих из-за ее спины. Была только одна мысль: фаги. Люди — потенциальные фаги. Они не смеют быть потребителями ресурсов, не отдавая богам взамен энергии молитв и поклонения! Но, став фагами, они начнут ещё и вовсю преследовать несчастных богов, утративших силы и бессмертие. И вот они, вот они, эти существа, хуже свиней, бесполезные, никчемные, пустые, неблагодарные…

Нана поняла: она жаждет войны между ними. Она больше не может смотреть на их сытое благополучие, на их мирную жизнь, на процветание их технического и научного прогресса, в котором, без сомнения, им способствовал мерзавец Прометей. Они губят эту планету, которую когда-то сделал такой прекрасной ее отец, бог неба, им не жалко ничего, ничего, этим алчным паразитирующим тварям, по сути, вшам или глистам на теле Земли!

Нана видела в снах эту войну между людьми и демонами в человеческой ипостаси. И, вроде бы, все к этому и шло, если бы не сработал закон противодействия. Мохан прилагал все силы, чтобы вытащить как можно больше душ демонов из Хаоса, Шива, Гермес и Эрешкигаль старались не менее, чтобы эти души стали обитателями живых тел, но нашёлся кто-то, кто этому мешал. Какая-то невидимая энергетическая стена препятствовала выходу душ демонов из Хаоса переходу их в живые тела. Богам пришлось сильно постараться, чтобы выяснить: нити этой разгадки тянулись к Кроносу.

====== Часть 104 ======

Гермес отправился на переговоры с Кроносом, разумеется, в сопровождении охраны. Он задал вопрос богу золотого времени, почему он препятствует выходу демонов из Хаоса, наверняка зная, что этим переходит дорогу таким богам, как Вишну и Шива. Кронос ответил просто:

— Я дал клятву всячески препятствовать этой войне.

— Кому?

— Понимаешь, Гермес, в неком измерении, но не на Земле, есть такой народ — фаги…

— Кронос, я знаю, кто это — фаги. Наслышан. И, признаться, в ужасе от той информации, что получил о них. Но не говори, что клятву ты дал им!

— А почему бы и нет? Или я должен был с кем-либо посоветоваться, делать мне это или нет? — с презрительной насмешкой проговорил Кронос.

— Не мешало бы и посоветоваться с Молящимися.

— Я не верю Молящимся! — прорычал Кронос. — Мне неизвестны эти существа, хоть они и освободили меня от цепей в Тартаре! Люди — единственные существа, которые меня не предавали! Даже когда я был в Тартаре, они не забыли меня, они поклонялись Сатурну и в мою честь назвали одну из планет!

— Не буду спорить. Но тебе ли, богу времени, не знать, как изменчив мир? Ты любишь людей сильнее, чем богов, но забыл ты, что фаги это совсем уже не те люди, которых ты знал…

— Фаги мне тоже не причинили такого зла, как боги и титаны! Более того, их посланец разговаривал со мной почтительно!

— И выудил у тебя клятву…

— Я ни о чем не сожалею, — сурово промолвил Кронос. — И я не позволю вам заполнить планету миллиардами демонов!

— Я понимаю, видимо, ты дал серьезную клятву…

— Ещё какую, — усмехнулся Кронос. — Я поклялся не увидеть света до конца бессмертия, если ее нарушу!

— Кронос, как бы ни была страшна данная клятва, всегда можно придумать хитрость, чтобы ее обойти…

— А зачем мне это делать? Что если я скажу тебе, что я действительно против глобальной войны? Что если я считаю этот мир своим и хочу вернуть его под свое начало?

Гермес насмешливо улыбнулся краешком губ:

— Вернуть его в первозданное состояние, каким он был при тебе? Мне не довелось видеть твое время, я тогда ещё не был рождён, но я наслышан, наслышан, да… Огромные фрукты, овощи, колосья хлеба, что сами перли из земли, наверно, это на самом деле было золотое время для человечества. Никакой суеты, никакого повода для тщеславия и сколько возможности для духовного роста! Недаром те, кто жил в твое время, до сих пор пребывают в блаженном сне, с чистыми душами. Вот только что ты станешь делать с нынешним человечеством, души которых подобны выгребной яме? Поди скажи им, что вместо автомобилей, интернета и продвинутых гаджетов у них будут хижины, арбузы в человеческий рост и лоно природы, которое, к их ужасу, ты ещё и наверняка не дозволишь заглаживать пластиковыми отходами! Как считаешь, придут они в восторг?

— У них не будет выбора! — прорычал Кронос. — Им придется вести такой образ жизни, какой выберу для них я!

— А как ты их заставишь?

— Я давал клятву предотвращать войны, но я не обещал, что на Земле не будет землетрясений, рушащих все, что не соответствует моим представлениям о том, как следует проживать свой век смертным! Я заставлю старуху Гею трясти планету и она не посмеет мне отказать, а если посмеет — пожалеет!

— Гея находится под защитой пантеона Семи.

— Но ведь вы выдадите мне ее, если мне понадобится?

— С чего ты решил, что мы поступим так?

— С того, что ведь вы, что вытаскивают демонов из Хаоса, не пожелаете, чтобы все боги пантеона узнали о ваших проделках? Я знаю, кто этим занимается. Но могу промолчать. А могу не промолчать.

Гермес снисходительно улыбнулся:

— Да, мы не афишируем то, что собираемся устроить глобальную войну между людьми и демонами, но если наши тайные дела станут всеобщим достоянием, то ведь лучший оратор на Земле — а это я, — ямочки заиграли на щеках Гермеса, — всегда найдёт весомые оправдания и объяснения чему бы то ни было и преподнесёт всё, как нечто изумительное, правильное и для всеобщей выгоды. Ты не запугаешь нас этим! Но, Кронос, то, что ты стал помехой на пути нашей цели, делает тебя нашим врагом. Ты понимаешь, что, ограждая человечество от войн, ты объявляешь войну нам, могущественным богам? Ты так уверен, что те боги, какими бы они могущественными ни были, согласятся пойти с тобой плечом к плечу против нас?

— На моей стороне будет войско Сил и Властей! Фаги прикажут Прометею, он прикажет воинам — и они встанут за меня стеной!

— Полагаешь, фаги понравится, если по твоему приказу Гея начнёт трясти планету и во время этого катаклизма погибнет людей не меньше, чем на войне?

— Они поймут меня, что это для блага людей!

” — А ведь и в самом деле поймут, — подумал Гермес, — а что, для земных людей это из двух зол меньшее. Ну, тряхнет планету там и сям, ну, испугаются Кроноса, ну, помолятся ему ещё несколько веков. Зато их души не растеряют сил и когда боги сгинут в Хаосе, их превратят в своих фаги. Это лучший вариант для фаги, чем война. Фаги неплохо все рассчитали. Но как же это невыгодно нам! Что же делать? Пожалуй, сейчас стоит уболтать его и предложить ему несколько версий, как обойти данную им фаги клятву, не нарушая ее и предложить ему, допустим, поделить этот мир пополам. Не стоит скупиться на обещания, главное, выгадать время, чтобы выпустить из Хаоса достаточно демонов и успеть выполнить задание Молящихся. Тогда Молящиеся уже будут обязаны выполнить свою часть сделки — защищать нас в низшем мире. Они, кажется, честные партнёры и с ними можно иметь дело. ”

— Кронос, — снова заговорил он, — послушай меня. Я хочу предложить тебе выгодную сделку…

— Сделку с тобой? Я тебе не доверяю!

— Какие у тебя мотивы не доверять мне?

— Я слышал, ты крал даже у богов! Ты бесчестен!

— Но это ведь не ради наживы, я шутил! Я сделал богам добра намного больше, чем зла!

— А со мной шутки плохи! Убирайся, Гермес, я не хочу иметь с тобой дел!

Гермес вернулся под купол Семи и передал посвященным слово в слово их беседу с Кроносом.

— Даже выслушать мое предложение не захотел! — с досадой заключил он. — О, если бы только он согласился меня выслушать, я бы уболтал его, я бы заморочил ему голову и у нас было бы хоть какое-то время для воплощения наших планов. Так ведь теперь нависла угроза, что он донесет до непосвящённых то, что мы высвобождаем из Хаоса демонов! Конечно, можно все это преподнести, как то, что мы собираемся внести смуту в этот мир, чтобы покорить его, но ведь найдутся такие, что все понимают по-своему и не слышат разумных аргументов!

— Если Кронос дал клятву фаги, то он уже не нарушит ее, — промолвил Шива, — и не остановится ни за что! Тут хитрость бесполезна, надо действовать силой! Мы внезапно нападем на Кроноса, так, что Силы и Власти не успеют прити к нему на помощь, закуем в цепи и сбросим в Тартар! Может, его и освободят его приспешники, но время мы выгадаем!

— А если Власти и Силы все же примчатся, когда мы нападем на него?

— Будем сражаться! — отрезал Шива.

— Если произойдет битва между нашими и вражескими воинами, это наверняка станет известно нашему пантеону. Опять же, может развязаться настоящая война между богами, — рассудил Гермес. — А разве мы хотим войну для себя, а не для тех, кто может стать фаги?

— Кроноса можно отвлечь и чем-то другим, — заметила Нана. — Он может влюбиться. Тогда уж точно какое-то время ему будет не до того, чтобы мешать нам!

— Можно и заколдовать, — добавила Геката. — Наводить порчу за порчей! Я могла бы создать зелье, что превратит его в камень не на пару часов, а на несколько месяцев!

— Можно попросить Гипноса лишить его сна, — выдал идею Гермес. — Даже боги утомляются от бессонницы! Пусть попробует мешать нам, не отдохнув во сне!

— Все это отличные идеи! — улыбнулся Мохан. — Но, думаю, начать нужно с того, чтобы заставить Кроноса полюбить женщину, которая заставила бы его отвлечься от того, чтобы он мешал нашим планам. Это должна быть богиня или смертная, но из тех особ, что не даёт мужчине ни покоя, ни умиротворения ни на миг, она выматывает его силы, разрывает душу, причиняет страдания и этим препятствует успеху во всех его делах. Есть и у богов, и у смертных такие женщины, которые губят сильных могучих мужчин, низводят их в ничто вместо того, чтобы вдохновлять их совершать великие дела! Вот такая жена должна быть теперь у Кроноса. Но кто бы это мог быть?

— Я одну знаю: это Гея, — горько усмехнулся Уран-Ану. — Но мне бы не хотелось, чтобы моя дочь сотворила скверну, сведя мать с сыном. По себе знаю, что не к добру это…

— Есть ещё вариант, — загадочно улыбнулась Нана.

— Гера? — с досадой наморщил нос Гермес. — Стерва ещё та, но она его дочь.

— И, к тому же, из тех стерв, что сами страдают от мужчин, а не делают страдальцам их! — ответила Нана. — Есть у меня в запасе один острый перчик.

— Не томи, Афродита, скажи, кто у тебя на примете для этого дела! — взмолился Гермес.

— Нуууу, насколько мне известно, в голубом дворце, кроме олимпийского пантеона, сейчас проживает и пантеон моего отца Сварога. Есть там у них одна богиня…

Уран-Ану понимающе улыбнулся:

— Кажется, я догадываюсь, кого ты имеешь в виду…

— Да, да и ещё раз да, я подразумевала тамошнюю звезду, богиню Ладу, так называемую богиню любви!

— Что-то не слышал я про такую богиню, — пожал плечами Гермес. — Ты уверена, что она подходит для нашего дела?

— Судите сами: она вела себя строптиво со своим грозным мужем Перуном, совершенно не боясь его гнева, очевидно, в силу своей неописуемой дерзости. Не стеснялась даже публично спорить с ним и перечить ему, хотя для этого не было весомой причины. Она не подчинялась даже царю богов своего пантеона, коим являлся в ту пору мой отец, взявший себе имя Сварог! Демонстративно не подчинялась! Мало того, она умудрилась настроить и других богов вести себя, как будто они бунтари! Все ее поведение создавало впечатление, как будто она безумна, невменяема. А упрямством ослиным она могла бы посостязаться с самим Прометеем!

— Мурашки бегут по коже, когда слышишь про такую ужасную женщину! — проговорил Шива. — И слушать-то страшно, а каково тому, кто станет ее мужем?

— Согласен с тобой, — ответил Гермес. — Но Кроноса мне не жаль!

— Ну, если возражений нет, то я немедленно займусь тем, чтобы Кронос воспылал страстью к Ладе! — заявила Нана.

И поступила именно так.

Уже вечером того же дня она осуществила свое решение и позже вместе с другими богами она через ясновидение наблюдала за развитием отношений Кроноса и Лады.

Душа Кроноса, долгие века не знавшая страсти, теперь, ощутив только зарождение этого чувства, вспыхнула, как порох. Он не испугался этого. У него не было опасений, что любовь может быть несчастной и безответной, очевидно, он был уверен в собственной неотразимости. Он отыскал Ладу в одной из комнат голубого дворца и без всяких околичностей предложил ей стать его женой. Лада сначала оторопела от неожиданности, затем ею овладел смех. Она начала хохотать, сотрясаясь всем телом и хлопая себя по бёдрам. Кронос удивлённо смотрел на нее несколько минут, не в силах понять причину этой ее странной повышенной весёлости, а затем решил, что такая головоломка, как разгадывание таинственной женской души — занятие неблагодарное и скучное. Он шагнул к ней, схватил за плечи, рывком притянул к себе и прижался своими мясистыми губами к ее рту. Лада трепыхалась, как утка, пойманная в ловушку, но не могла вырваться из могучих объятий бога золотого времени.

Когда он отпустил ее, она впала в другую крайность: слезы. Они ручьями хлынули из её бирюзовых глаз.

— Как ты посмел? — всхлипывала она. — Или ты не знаешь, что я жена царя нашего пантеона — самого Перуна?

— Я — царь всего этого мира! — прорычал Кронос и снова набросился на Ладу. Чтобы очаровать ее больше, он в считанные минуты разорвал на ней одежду и, повалив на пол, лег на нее сверху…

Но, вопреки расчетам Кроноса, это не вызвало у Лады ответных чувств к нему.

====== Часть 105 ======

Поначалу Лада кричала так, что у Кроноса закладывало уши и стены голубого дворца тряслись. Она кусала и царапала насильника до крови за лицо и плечи, но он только хрипел и продолжал входить в неё, всё сильнее наваливаясь грузным могучим телом.

И тут Лада издала душераздирающий вой, от которого застыла душа даже у Кроноса. В считанные секунды она обрела облик волчицы, которая размерами превосходила обычного волка раза в три и глаза её запылали адским красным огнём. Оскалив острия зубов, она впилась в глотку Кроносу и принялась с ним бороться, катаясь по голубому мраморному полу. Мощные толстые руки бога золотого времени сдавили шею гигантской волчицы, он также оскалился, он ревел и глаза его налились кровью. Но зубы волчицы начали стремительно удлиняться и вот их острия уже касались позвонков шеи Кроноса, с треском ломая их…

Когда голова бога золотого времени покатилась по голубому мрамору, заливая его кровью, волчица сбросила с себя тяжёлое тело мужчины и, подскочив на все четыре лапы, бросилась к его голове, продолжавшей громогласно реветь. Распахнув страшную пасть, волчица схватила голову, сжав острыми, как наконечники копий, зубами, и помчалась с нею прочь из дворца.

Умчалась она недалеко: к ближайшей реке с сильным течением, бравшей начало в горах, и швырнула туда вопящую голову. Затем приняла свой нежный женственный облик и, склонившись над водой, зачерпнула пригоршню и умыла залитое кровью лицо…

Посвящённые не могли поверить своей удаче.

В считанные секунды они переместились к горной реке, по которой отправилась в путешествие голова Кроноса. Медлить было нельзя. Бог золотого времени, очевидно, никак не ожидавший такого поворота от женского божества, которое он недооценил, посчитав слабым, ещё не пришёл в себя, ему было трудно мыслить головой, которая хоть и оставалась живой, но была лишена тела и её мотало из стороны в сторону волнами и било о подводные камни. Он никак не мог сконцентрироваться, чтобы включить силу левитации, подняться из воды и переместиться обратно к своему обезглавленному телу, чтобы со временем прирасти к нему.

И тут чьи-то крепкие руки ухватили эту голову за виски и подняли из воды. Кронос никак не мог разглядеть, кто это, перед глазами стоял туман, это разозлило его и он скверно выругался. В ту же секунду на его темя упало несколько капель из пузырька Гекаты и он почувствовал, как что-то стянуло его щёки и сделало неподвижным рот. Мозг заволокло и сознание его отключилось.

— Месяцев шесть эта каменная башка будет соображать очень слабо, — заверила Геката, — и я сомневаюсь, что в таком состоянии он сможет чинить нам препятствия. Лучше спрятать эту голову в надёжном месте. А то вдруг не уложимся в полгода, придётся продлить. Я, конечно, не ручаюсь, что моё зелье сможет держать голову Кроноса в каменном состоянии долгими годами, всё-таки он достаточно могущественное божество. Но годик потянуть можно.

— Ты права, богиня колдовства, — согласился Мохан, — но где бы понадёжнее спрятать эту глыбу, чтобы она не была обнаружена непосвещёнными?

— Можно в моих катакомбах, — предложила Геката, — там у меня есть такие места, куда нет доступа никому, кроме меня.

— Отличная идея. Доверяем голову Кроноса на хранение тебе, великая ведьма!

— У меня тоже есть идея, — проговорила Эрешкигаль, пыхнув неизменной трубкой. — Отчего бы нам не провернуть то же самое с Прометеем? Почему бы ему тоже не влюбиться в ту же Ладу и не пасть ее жертвой хоть на короткое время?

Нана досадливо покривила рот:

— Не получится. Думаешь, я не пробовала сделать это раньше, когда он был прикован к скале и никак не желал выдать того, кто станет сильнее Зевса? Мы тогда обсудили с Зевсом, что женщина могла бы выведать у Прометея его тайну. Но ведь у него стальная воля, когда я посылала к скале лучших красавиц, он даже не смотрел на них! Да он никогда и не доверял женщинам, особенно после того, как мы подсунули Пандору его брату Эпиметею. Не то, что он не поддается моему могуществу, как Афина, Гестия и Артемида, но он скорее сгорит от страсти внутри себя, чем позволит ей поработить себя. Всем известно, что у него сущность осла, а сломить упрямство осла никто не в силах.

Эрешкигаль, снова выпустив дымок, криво ухмыльнулась:

— Если его пытались очаровать красотками, когда он стоял прикованным к скале, жарясь под солнцем и в груди у него торчал металлический кол, то его можно понять, что ему было не до женской красоты!

Нана пожала плечами:

— Да я говорила об этом Зевсу! Я предлагала ослабить цепи, вытащить кол из груди, отменить орла с выклевыванием печени. Чтобы физические страдания не помогали ему противиться любви! Более того, у меня был замечательный сценарий, я собиралась подослать к нему хитроумную женщину, которая якобы спасла бы его из плена и бежала с ним, он бы влюбился в нее, начал бы ей доверять, тут бы он и выложил ей все тайны. Я даже нашла такую женщину, это была одна из харит! Но Зевсу все это не понравилось, он не согласился, решив, что Прометей может всех перехитрить и скрыться так, что ищи его, свищи. Ну, может, Зевс был и прав…

— Могла бы и сама соблазнить его, — заметила Эрешкигаль. — Что тебе стоило?

— Слишком велика для него честь: быть возлюбленным самой Афродиты! — надменно ответила Нана. — И что это за слова: что тебе стоило? Я не блудница Пандемос, я не раздвигала ноги перед кем попало, я была в поисках любви и со мной были только избранные!

— Но можно было бы постараться ради того, чтобы не наступили сумерки и мы все не оказались в Тартаре, в том числе и ты сама!

— Довольно, Эрешкигаль! Я была из тех, кому Прометей не доверял особенно и никаких тайн я бы от него не услышала. И я не настолько талантлива, как актриса, чтобы умело разыграть влюбленную в Прометея. Он раздражал меня всегда, так что раздражение спалось из меня искрами в его присутствии!

После того, как окаменевшая голова Кроноса была упрятана в тайных подземных местах Гекаты, посвященные вновь принялись за исполнение своего плана, с ещё большим рвением и усердием, стараясь успеть как можно больше наводнить душами демонов новый мир и отстроить энергетическое колесо цепи смертей и рождений для них, чтобы не скоро вернулись они в Хаос.

Нана теперь мало виделась с Моханом, он один обладал способностью выпускать души демонов из Хаоса и был занят этим круглые сутки. Нана понимала его задачу и не упрекала за то, что он не уделяет ей времени. Ведь это совсем не то, когда она была женой Гефеста и тот покидал ее надолго, чтобы трудиться в угождение другим богам. С Моханом все по-другому, они соратники, они творят общее дело, чтобы впоследствии заручиться помощью Молящихся, этой великой могучей силой.

Но это не означало, что она не скучала по Мохану, по его объятиям. Она сама была загружена божественными делами, как никогда. Поначалу она выполняла все терпеливо, но однажды она сорвалась. Ею овладела тоска по прошлому, когда она была свободна и делала, что хотела, когда в жизни было столько удовольствий и веселья и куда все это делось? Ею овладело уныние… И вот тогда проклятье Майи явило свое действие. Она сползла с седалища, на котором пристроилась, высвобождая энергию, которая должна была пробудить инстинкт самок у смертных женщин, упала на колени и горько разрыдалась. Слезы хлынули у нее ручьями, она тихонько подвывала, стонала, ударяла кулаками в пол, покрытый ковром. И никак не могла остановиться.

Он явился, очевидно, почуяв флюиды ее уныния, как падальщик — мертвечину. Она почувствовала чье-то постороннее присутствие в комнате, где она находилась и подняла заплаканное лицо.

Он сидел на золотом троне, вылепленном из множества золотых черепов, пересыпанных драгоценными украшениями, который, очевидно, материализовал сам. Он был одет не в строгий черный костюм, как в прошлый раз, а в халат из серебряной ткани, такого же цвета шальвары и остроносые туфли, пересыпанные бриллиантами. Лицо его на уже не имело холодного и презрительного выражения, на нем было какое-то подобие добродушия и весёлости. Черный и зелёный глаза смотрели на нее с тем интересом, каким ребенок рассматривает вожделенную игрушку, которая ему не принадлежит — именно ребенок, не мужчина.

— Как ты проник через непроницаемый купол? — раздражённо проговорила Нана.

— В мире, который принадлежит мне, для меня не может быть ничего непроницаемого, — голос его звучал намного мягче, чем в прошлый раз.

— Оставь меня в покое! — она поднялась с ковра. — Что тебе от меня нужно? Я не хочу разговаривать с тобой!

— Ох, уж эти божества любви, — как бы беседуя сам с собой, проговорил Противник, — вечно от них одни проблемы. Вот эта, — он бросил красноречивый взгляд на Нану, — туда же, повторяет их ошибки. Одна такая, наподобие тебя, и умудрилась создать это болото, что они зовут Высшим Миром… Как же после этого мне не пытаться отговорить тебя от глупостей, что ты творишь, хочешь ты того или нет?

— Я не буду тебя слушать! Пожалуйста, оставь мое жилище!

Он как будто не расслышал ее требование и как ни в чем не бывало продолжал:

— Может, ты считаешь, что кричащее название их болота — Высший Мир — это на самом деле нечто возвышенное, доброе, благородное? В таком случае, почему они подбивают тебя и твоих друзей на такое страшное дело — пролить море крови, заставить миллиарды живых разумных существ убивать другие миллиарды?

— А враги и должны лить кровь миллиардами! — процедил а сквозь зубы Нана. — Убирайся!

— Ты на слово поверила им, что люди на Земле — все до единого твои враги?

— Я не хочу разговаривать с тобой! Если ты никак не уберешься, то я уйду сама!

Она резко развернулась и быстрыми шагами направилась к двери.

И тут он бросил ей в спину:

— Дааа, тебе теперь никто не завидует, хоть ты и заняла кресло старосты!

====== Часть 106 ======

Она поняла, что уже не может так просто уйти — были задеты струны ее тщеславия. Она остановилась и повернула к Противнику искаженное от гнева лицо:

— Ты лжец! Воистину ты лжец! Я — великая и могущественная Инанна-Афродита-Иштар, я правлю самой вожделенной силой этого мира — любовью и кроме этого я способна давать и отбирать урожаи, вызывать дождь, холод и зной, развязать войну, сделать женщин и мужчин плодовитыми и бесплодными, я покровительница женской энергии! А теперь я возвысилась, как никогда, я — одна из правителей самого великого пантеона в мире! И ты хочешь сказать, что мне не завидуют даже боги, не говоря о жалких смертных? Но даже если бы я не обладала всеми этими качествами, — Нана начала задыхаться от негодования, — то все равно завидовали бы одной только моей внешней красоте, которая всем желанна!

— Как много достоинств! — насмешливо произнес Противник. — Жаль, что они никак не скрашивают тебе существование и ты льёшь горькие слезы! Тебе скучно, не правда ли?

— Это все пройдет, это временно, — Нана сама не могла понять, почему начала оправдываться, — мы выполним поручения Молящихся и наша жизнь снова наполнится удовольствиями!

— А вдруг это затянется до конца бессмертия? Думаете, если вы на коротенький срок нейтрализовали Кроноса, то вы в этот срок непременно уложитесь и не найдется больше никого, кто ставил бы вам палки в колеса?

— Мы так не думаем! Мы не сбрасываем со счетов неизбежные козни Прометея, и мы решим и эту проблему!

Противник неожиданно расхохотался.

— Что смешного я сказала? — ощетинились Нана.

— Решать проблемы? Счастливейшая из богинь теперь решает проблемы?

— Сейчас такие времена!.. — выкрикнула Нана и разозлилась на себя, что снова оправдывается.

— Ты слишком напряжена. Почему бы тебе немного не повеселиться? Ты разучилась расслабляться?

Противник повел рукой в воздухе и перед Наной раскрылся экран, на котором она увидела самого Противника, сидящего в роскошном красном авто, за рулём. На голове его была смешная кепка в цветочек, с двумя козырьками, он был одет в рубашку, так же из ткани в цветочек, разноцветные глаза его прикрывали очки с большими темными стеклами.

Неожиданно машина его была остановлена дорожным инспектором, который явно не догадывался, с какой опасной силой имеет дело. Инспектор явно желал получить взятку, потому что оказался не в меру придирчив и подозрителен, что водителя явно забавляло. Но, когда оказалось, что придраться не к чему, дотошный служака приказал открыть багажник. Вот тут-то с ним произошло самое страшное за всю его жизнь. Из открытого багажника высунулась огромная башка живого тигра, имеющая странную окраску из черных и синих полос, и свирепо зарычала. Вымогатель взятки свалился замертво в одну секунду, очевидно, не выдержав навалившегося на него ужаса.

Неожиданно для себя Нана расхохоталась. Ей вспомнилась Эрешкигаль и ее выходки с гробом подумалось, что глупые шутки, порою, на самом деле могут разогнать уныние. Может, она напрасно пренебрегала этим до сих пор?

Противник показал ей ещё несколько эпизодов своих умопомрачительных шуток над смертными, не в меру имеющим склонность к взяточничеству, стяжательству — выжигам и плутам. Нану насмешило это до слез, она громко хохотала, хлопала себя по бёдрам.

— Ну, ты и шутник! — бросила она Противнику, не отрывая взгляда от экрана, где демонстрировались забавные зрелища.

— Шутник? Ты дала мне имя? Благодарю.

— Это не имя, это определение твоего поведения!

— Настоящее имя и должно быть определением. Я на самом деле и шутник тоже!

Нана пропустила его слова мимо ушей, увлекшись очередным смешным эпизодом.

Когда все эпизоды были просмотрены, Нана поймала себя на мысли, что она давно так не смеялась и Противник, давший ей повод повеселиться, уже не раздражает ее, как совсем недавно.

— Кажется, тебе понравилось? — проговорил он. — Такой образ жизни веду не только я, но и моя свита.

— Диля говорила мне про твою свиту! Это, вроде бы, твои любимчики, которых ты наделяешь бессмертием и многое им позволяешь?

— Да. Это вечно молодые и всегда красивые существа, не стиснутые никакими рамками, им доступна неограниченная свобода. Они видели множество планет и измерений, они могут беспрепятственно заходить и выходить из одного мира в другой и поступать так, как заблагорассудится.

— Но они зависят от тебя?

— Уверяю тебя, от меня зависеть менее опасно, чем от милости Природы. Разве ты не убедилась в этом?

Нана подумала, что Противник прав. Природа на самом деле жестока. Она безличностна и ее не тронут слезы богов, теряющих свое бессмертие. Ей все равно, что богам страшно, просто невыносимо, ее нельзя переубедить, уговорить, разжалобить, чтобы она отменила свой суровый закон. Ну, зачем это ей, чтобы богам было больно и горько? А этот Противник… Он-то живой и иногда у него появляются даже светлые чувства, что-то вроде порядочности. Может, он на самом деле не так уж и опасен?..

— Почему Природа не наказывает тебя за то, что ты даёшь бессмертие? В низшем мире это запрещено.

— Потому что я так силен, что могу позволить себе потягаться с Природой.

Нана ощутила укол зависти: ей бы такую силу!

— Почему бы тогда тебе не попытаться Природу убить? — выпалила она. — А вдруг это получилось бы только у тебя? Почему бы тебе самому не взять все в свои руки, если ты способен быть добрее и справедливее Природы?

— Полагаешь, я имею на это право?

— Мы, боги, признаем только одно право: право сильного!

— Молящиеся бы с тобой не согласились. Они — самые преданные блюстители законов Природы.

— Нууу, у них нет другого выхода, служить ей, чтобы она не трогала. Но если бы у меня был выбор: служить ей или убить ее, я бы убила! — Нана почувствовала, что распаляется все сильнее. — Она решила, что я и те, кого я люблю, мы все должны умереть. Но я не хочу умирать! Я не хочу думать о том, что будет после смерти, я не хочу тащить на себе заботы об этом, я боюсь идти в Высший Мир и не хочу становиться смертной, меня вполне устраивало то, что было до сумерек! Почему она хочет это все у меня отнять? Как так можно поступать с богами? Почему мы должны стать настолько слабыми, что даже бывшие смертные, что стали сильнее богов, станут мстить нам, преследовать нас? О, если бы Природа была убита, то если бы и не стало все по-прежнему, то хотя бы и ее не стало!

Противник улыбнулся:

— Я смотрю, ты способна иметь собственное мнение и мыслить самостоятельно! Мне это нравится, таких существ много в моей свите…

— Неужели ты, утверждавший, что тебе все давно известно, только сейчас понял, что у меня есть собственное мнение?

— Я давно это знал. Не будь у тебя своей воли и мыслей, пожалуй, ты была бы марионеткой в руках своего мужа, запрещавшего тебе самое желанное теми, кто любит жизнь больше всего: вино и мясо.

— Неужели тяга к вину и мясу определяет любовь к жизни?

— Не только. Но мясо можно есть только в моём мире. Мясо и рыба доступны только там, где хозяин я. В так называемом Высшем Мире это не будет доступно. Там многое — нельзя. Потому что все, попавшие в эту ловушку, в эту точку невозврата, живут в строгих рамках закона, от которого отступить ни на шаг нельзя. Нельзя! Нельзя! Самое жесткое «нельзя» — в мире, который я звал, зову и буду звать болотом и могилой.

Нана напряглась. Она слишком не привыкла кэтому самому пресловутому «нельзя», оно всегда злило ее. Слишком много можно всего было до сих пор ей!

— И что же там ещё нельзя, кроме мяса?

— Думать не так, как все.

— Об этом-то я знала, что мыслят они одинаково, признаться, я этого не могу понять и меня это пугает…

— Это нормально, что ты боишься этого! Каждое живое существо имеет право на свободу мысли! А также вправе выбирать себе спутника жизни самостоятельно, а не того, кого навяжет тебе болото!

— Ты это о чём? — Нана почувствовала, как сердце ее начинает учащать удары.

— О том, что если вы с твоим мужем подадитесь в болотное общество и оно решит, что тебе не подходит твой Мохан, то никто не позволит вам пожениться там! Ты станешь женой того, на кого тебе укажут, а Мохан женится на той, кого навяжут ему! И вы не сможете даже тайно встречаться — там все на виду!

— А что если мы не послушаем общество и поступим по-своему, если будем мужем и женой вопреки всему?

— Тогда вы почувствуете на себе силу изнуряющей энергии, которую источает болото, ручаюсь, вы не выдержите ее давления!

— Тогда почему от всех Молящихся исходит энергия высокой любви и счастья? Они счастливы!

— Ну, кое-кто, может и счастлив, вот и подсылают именно счастливых вести агитационную работу, чтобы заморочить. Но будь с собою честна: такой, как ты, по душе ли все это?

” — Что если это все правда? — холодная душой, подумала Нана. — На что тогда надеяться, если не на мир Молящихся?»

Неожиданно за дверью послышались голоса: Мохан о чем-то беседовал с проживавшими в их дворце харитами и несколькими ратичами. Нана оглянулась на дверь, а когда повернула голову в ту сторону, где сидел Противник на своем троне, то увидела, что он исчез вместе со своим троном.

Дверь отворилась и Мохан появился на пороге. Нана попросила его присесть рядом на небольшой диванчик и когда он выполнил ее просьбу, она в подробностях, почти слово в слово пересказала ему ее беседу с Противником и то, что он показал ей на экране.

====== Часть 107 ======

Дверь отворилась и Мохан появился на пороге. Нана попросила его присесть рядом на небольшой диванчик и когда он выполнил ее просьбу, она в подробностях, почти слово в слово пересказала ему ее беседу с Противником и то, что он показал ей на экране.

Когда она окончила говорить, поведав обо всем до последнего слова, Мохан возмущённо произнес:

— Ты говорила с ним, Нана? Разве ты забыла, что Молящиеся советовали тебе не общаться с ним!

— Я не забыла! Но, видимо, сработало проклятье Майи! Стоило мне захандрить — и вот, пожалуйста, я уже поступила неправильно, мало того, что разболталась с Противником и дала ему имя, как он того хотел, да ещё усомнилась в Молящихся! И на душе у меня лежит тяжёлый камень! Зря я недооценила проклятье Майи!

— Да, очевидно, на самом деле проклятье оказало свое пагубное действие.

— Оно может внести в мой дальнейший жизненный путь что-то по-настоящему страшное?

— Мы не допустим, любовь моя! Просто теперь следует быть внимательнее к своему настроению и не допускать уныния.

— Думаешь, я хотела? Я и не заметила, как уныние овладело мной.

— Согласен, это трудно заметить. Я и сам то и дело ловлю себя на том, что тоскую по дням иллюзии, что бессмертен. Сейчас, когда у меня есть ты, мне как никогда хочется жить — именно в этом измерении, именно в состоянии бога Вишну! И как же сильно я хочу от тебя ребенка, Нана…

— Но ты же понимаешь, что сейчас уже это невозможно.

— Я все понимаю. Я подумал хорошенько и решил, что ведь я могу усыновить твоего Эрота. Ведь он — вечный ребенок, как наш Ганеша, почему я не могу стать отцом этому мальчику?

У Наны похолодело на сердце. Нет, нет, только не это! Она не хочет искать Эрота, она всегда боялась пробуждению теплых чувств к этому ребенку, чтобы не страдать, если страдания выпадут на его долю.

Конечно, Эрот мог бы стать сыном Мохана, он более других ее детей подходит для этого. Потому что другие ее сыновья знают своих отцов и любят их больше, чем ее и не захотят себе отцов других. Эрот… Нана подозревала, что зачался он от ее золотых волос, которыми она щекотала свое естество, это был период, когда она была без постоянного любовника, недолгое время короткой депрессии, когда ей казалось, что найти настоящую любовь ей не суждено. Так почему бы и не согласиться с тем, чтобы Мохан его усыновил?

Но тогда Мохан захочет, чтобы этот ребенок жил с ними, в их дворце. Она будет видеть его каждый день и… Привяжется?! О, она боялась этого, даже когда была бессмертна, а теперь, зная о том, что жизни придет конец и впереди — туман неизвестности, как же она это вынесет? Уж лучше держаться подальше от этого ребенка!

— Ты уверен, что Эрот согласиться стать твоим сыном?

— Постараюсь его уговорить.

— Это непослушный своевольный мальчишка…

— Значит, необходимо найти к нему подход, чтобы он слушался нас.

— Разве у нас есть на это время?

— Но ведь не всегда мы будем так заняты, как сейчас!

” — Когда мы не будем так заняты, — подумала Нана, — может, он ещё передумает. Возможно, это у него временная причуда, какая бывает у всех мужчин. Привязываться к собственному ребенку? Сейчас? В такое смутное время? О, нет!»

После этих разговоров сначала с Противником, затем с собственным мужем, у Наны лег на сердце камень. И облегчение не приходило, пока ее в очередной раз не навестила Диля. Она пересказала ей, так же, как и Мохану, весь разговор с Противником.

— Он считает, что я дала ему имя, но я всего лишь сказала, что он шутник, когда он открыл передо мной экран и продемонстрировал свои выходки. Но ведь это не так? Разве это считается что я назвала его?

— Главное, не то, что считается. Ты сказала, какой он по-твоему, и этим вызвала его повышенный интерес к своей персоне. Теперь наверняка он будет посещать тебя чаще.

— В этот раз он не вызвал у меня таких негативных чувств, как раньше, но я отягощена. Он сказал, что настолько силен, что способен потягаться с самой Природой.

— Ложь. Ни у кого нет сил тягаться с ней!

— Но у меня появилась такая ненависть к ней за то, что она жестока, за то, что сначала заставила нас жить по сценарию судьбы, а в дальнейшем лишит бессмертия! Ведь это безжалостно, и нельзя ничем не смягчить! Вот я и подумала, пусть бы ее кто-нибудь убил, кто может, пусть даже это был бы Противник…

— Он сам — часть Природы, как и все до единого. Если бы убить Природу было бы возможно, то убивший ее уничтожил бы и себя. Но ты так на нее обижена, что хотела бы, чтобы ее убил Противник? И стал бы править всем вместо нее? Полагаешь, это было бы лучше?

— Я в таком отчаянии, что готова полагать, что угодно! Он сказал, что его свита состоит из вечно молодых и красивых людей, имеющих неограниченную свободу. Разве он не более гуманен к ним, чем Природа — к нам?

— Да, верно, Противник потакает своим любимчикам, я ведь говорила тебе об этом ещё раньше. Но… Никто не знает, сколько то или иное существо продержится у него в фаворитах. Были и есть такие, что сохранили его милость на долгий срок, иные намного старше самой Земли. Но большинство недолго пользовались его расположением. Ибо никто не может предсказать, что оттолкнет его от того, кому он взялся потакать. Может даже какое-то брошенное вскользь слово или то, как оно прозвучало. И тогда лишившемуся его покровительства повезет, если Противник просто отшвырнет его от себя и забудет о его существовании, а не вздумает наказать. Но у всех, кто перешёл на его сторону, итог одинаков: рано или поздно они перестают существовать.

— В каком смысле?

— В прямом. Ничего не остаётся от них, так, как будто их никогда не было на самом деле.

— В уме не укладывается, что такое может быть…

— На его сторону переходили целые народы и некоторых из них уже нет нигде.

— Он уничтожает тех, кто стал за него?!

— Не он. Природа. Она долго терпит, но однажды безжалостно стирает отступников с книги существования. Это происходит не сразу, Природа ещё даёт много времени и возможностей опомниться и вернуться к соблюдению ее законов. Но отступники почти никогда не возвращаются к ней. И чем дольше живут, тем больше вредят тем, кто не в их рядах.

— Почему же Природа позволяет этим предателям вредить тем, кто не с ними?

— Потому что все, кто устремлены в Высший Мир и намерены соблюдать законы Природы и побудить это делать других, должны пройти испытания, узнать противостояние. Это имеет только одну цель: в Высшем Мире необходимо ценить все хорошее, что дала Природа. Не просто пользоваться, а ценить.

— Из-за тяжёлых испытаний можно не то, что ценить — можно все возненавидеть, в том числе и жизнь, и перейти на сторону Противника, чтобы хоть когда-нибудь избавиться от жизни, ставшей постылой из-за испытаний.

— Тут главное не добавлять себе испытаний неправильными действиями. Если мучения усугубляются, то это происходит от нежелания думать и отвечать за свою судьбу. Именно это и является причиной того, что многие попадают на территорию зла и терпят страдания, на которые страшно даже смотреть или говорить о них. Природа требует работы мысли и ответственности. Ты сказала, что из-за испытаний жизнь можно возненавидеть и ради того только, чтобы избавиться от нее, можно перейти на сторону Противника? О, те, кого уже не существует, совсем не этого желали! Они хотели существовать и их никак нельзя было убедить, что они ведут себя, как враги жизни, прожигая ее. Закон жизни требует, чтобы жизнь ценили, а не прожигали. Вот для этого в низших мирах и дана смерть — чтобы оценить жизнь.

— Да разве мы, боги, не ценили жизнь?! Почему мы должны умереть?..

— Разве вы не относились к жизни потребительски? Подумай сама. Вы были бессмертны за счёт амброзии и других напитков, дающих вечную жизнь. Не сами по себе. Вам приходилось подпитывать свое бессмертие чем-то извне, что всегда у вас было. Но ты задумывалась о том, что было бы, если источники бессмертия исчезнут, что и произошло?

— А что, если бы я об этом думала, они бы не исчезли? Все равно случилось бы то, что случилось, но я была бы печальна и подавлена от предположений, что источников бессмертия может не стать.

— Можно было бы проявить интерес, откуда они взялись. Просто проросли из земли цветами? Или от пахтания океана? Но ведь могло и не прорасти и не вспахтаться. Какая энергия заставила быть тому, что давало богам бессмертие?

— Ну, допустим, я бы много об этом думала. Я бы получила на это ответ? Я сумела бы обрести власть над энергией источников бессмертия, не позволить никогда им иссякнуть, не было бы сумерек, не было бы смерти богам?

— Нет, мир, в котором ты живёшь, низший и ему должен прийти конец. Но если бы ты думала о чем-то, что за пределами этого маленького смертного мирка, то после ухода из него быстрее добралась бы до Высшего, потому что была бы ментально ближе к нему, ведь в Высшем Мире ищут знаний, потому что умеют ценить жизнь. Ведь если ты по-настоящему ценишь ее, то не берешь от нее только то, что сладко: бесконечную череду пиров, забавы в море, поиск других удовольствий. Ценя жизнь, ты не отворачивается от ее недостатков, но принимаешь их и устраняешь.

— А что плохого в пирах и удовольствиях? — вспыхнула Нана. — Неужели в Высшем Мире это запрещено? Что же, Противник сказал правду, что у вас ничего нельзя?

— Он солгал. Можно. Можно пировать и получать удовольствия и поверь, мы получаем их никак не меньше, чем когда-то получала ты. Но по-настоящему ценить жизнь — это не брать от нее только то, что тебе нравится, а исправлять то, что тебе претит. Ценить и любить жизнь — это стремиться обретать власть над ней, совершенствовать ее, владеть обстоятельствами. Разве это не хорошо?

— Владеть жизнью и обстоятельствами? О, хорошо — это не то слово! Это было бы что-то неописуемо прекрасное!

— Вот к этому прекрасному мы и стремимся в нашем Мире. А ты говоришь — «нельзя»! — улыбнулась Диля.

Нана улыбнулась в ответ:

— Так, наверно, неправда и то, что в вашем мире общество выбирает каждому спутника жизни?

— Вот это правда.

Улыбка вмиг сползла с лица Наны.

— Как же это? — испугано пробормотал она. — Неужели вы способны разлучить любящие сердца и принудить пожениться тех, кто не питает друг к другу никаких чувств?

— Ни в коем случае! Чего нельзя у нас — так это вступать в брак без любви!

— Ничего не понимаю… Зачем же тогда общество навязывает супругов своим членам?

— Не навязывает, а помогает обрести партнёра, подходящего по вибрациям любви и идеального брака. И никто не заставит их заключить брак, пока между ними не возникнет настоящая любовь, а она обычно возникает вполне естественным путем, если в Высшем Мире пара друг другу подходит. И эта любовь остаётся верной, вечной и неизменной и приносит счастье, не то, что ложная, которая может произойти в низшем мире.

— Ложная? Это такая, какая у меня возникла к моим бывшим мужчинам? Мне казалось, что я влюбляюсь без памяти, но в скором времени случалось только охлаждение и разочарование.

— Ложная любовь может быть ещё опаснее. Тебе повезло и ты быстро остывала к тем, кто на самом деле не был предназначен тебе. Но бывает так, что партнёры не могут расстаться никак, даже ищут друг друга из воплощения в воплощение, отдают друг другу сердца. Им кажется, что они не могут друг без друга существовать, на самом же деле они воздействуют губительно один на другого и результаты этой любви печальны.

Нана тяжело задышала:

— Не о нас с Моханом ли ты говоришь?

— Нет, не бойся. Природа предназначила вас друг другу и любовь ваша не губительна, а спасительна. Ведь гибель не во временных страданиях, гибель — в близости к Противнику.

Нана облегчённо вздохнула:

— Камень с души свалился!

====== Часть 108 ======

Лицо Дили снова стало серьезным:

— И вот ещё для чего Природа сделает вас смертными на время. Вас, богов, много и все вы обитает на довольно небольшой планетке, поделив ее между пантеонами на то, что вы зовёте вселенными. Сейчас у вас единый пантеон и одно пространство, вы намерены умножить человеческий род до двухсот миллиардов, чтобы совместно править им. В Высшем Мире богов гораздо больше, чем на земле, но тех, кем мы правим, больше, чем богов, несопоставимо. Когда вы приедете в Высший Мир, а я уверена, так и будет, вы поразитесь, каким количеством преданных вам придется управлять. И чтобы делать это хорошо и правильно, вы должны почувствовать на себе, что значит — быть смертным, хорошо их понимать. Так не воспринимай грядущий уход в низший мир как трагедию — считай, что ты отправляешься учиться.

— Я попробую, Диля. И спасибо тебе. После каждой беседы с тобой я испытываю облегчение, в то время как после разговоров с Противником я ощущаю тревогу и мучительные сомнения.

— Для того он и создан Природой, чтобы повергать сомнениям ее законы и заставлять проходить испытания, чтобы сделать достойными Высшего Мира тех, кто для него предназначен.

— Диля… Я, кажется, его боюсь.

— Он опасен и силен, с ним следует вести себя осторожно, но осторожность — не трусость. Нельзя недооценивать уровень его силы и опасности, но и не стоит переоценивать. Будь осторожна, но не бойся. Не верь ему, постарайся даже не слушать его ложь. И не вздумай хоть о чем-то просить. Скорее всего, он не откажет, но взамен потребует гораздо больше, чем отдаст — он сочтет тебя своей собственностью.

— Меня пугает его древность. Он старше всех богов, старше Земли, старше тех планет, что возникли до Земли. И зачем я считала себя древней богиней, если рядом с ним я даже не младенец, а намного младше? Как же велик его жизненный опыт, его накопленная мудрость, его обширнейшие знания! Он легко обманет меня, я попаду в его ловушку неизбежно!

Диля засмеялась:

— Если бы опыт и знания были единственной силой то, да, от Противника не было бы спасения и Высший Мир не имел бы и малейшей возможности хотя бы зародиться! Он мудр, умён и хитёр не в меру. Но Природа позволяет ему противостоять, потому что и у него есть свои слабые места! При всем его уме и хитрости он чрезмерно эмоционален. И, порою, эмоции затмевают его разум — в этом спасение от него. Они берут над ним верх, когда он понимает, что что-то идёт не по его плану, его выводит из себя осознание, что его желание может не исполнится. И тогда, вместо того, чтобы поступать хладнокровно и прагматично, он действует так, что сам того не желая, рушит свои планы, открывает свои слабые места, поступает так, что исполнение его желания сходит на нет.

— Ого! — образованно проговорила Нана. — И как же довести его до всплеска таких эмоций?

— Самый лучший способ — избегать общения с ним, отказываться слушать его, не вести с ним диалога. Это просто сведёт его с ума, заставит волноваться, а он терпеть этого не может — нервничать из-за того, что что-то пошло не так. И вполне вероятно, он отстанет от тебя.

— Я и не хотела говорить с ним, но меня уязвило то, что он сказал, что теперь мне никто не завидует!

— Ты хотела бы, чтобы тебе завидовали?

— Но если мне никто не завидует, значит, я — никто…

— Тщеславие — его любимый порок.

— Я тщеславна?.. Разве?..

— А разве нет? Желать чьей-то зависти по отношению к себе — это стремление возвыситься над равными по сути, а значит, стремление их унизить. Это нелюбовь, это разобщение, это проявление холодного сердца, тут невозможно сплотиться, быть на одной волне, а значит, невозможно обретение силы, власти, счастья, комфорта. Если завидуют неравные, допустим, смертные — богу, за то, что он бог, это развращает души, разлагает их, побуждает враждовать с богами, ненавидеть их вместо того, чтобы предано служить им, питать их молитвами и ритуалами.

— А что плохого, если завидует враг?

— Смотря чему завидует. Если духовному росту, успехам в продвижении к Высшему Миру или тому, что ты уже там и тебе там хорошо, то это полезная зависть, вскоре такой враг перестанет быть врагом и превратится в единомышленника. Но вот если зависть завязана на приземленном, это другое дело. Ты жаждешь зависти врага? Она доставляет тебе наслаждение? Ты делаешь всё, чтобы вызвать зависть врага, ты ощущаешь готовность все отдать за то, чтобы враг завидовал тебе, даже попросить Противника, чтобы он пособил в этом? Вот тут ты и становишься его собственностью — он покупает тебя задешево. Почему задешево? Потому что Противник не свяжет себя обязательствами вечно заставлять твоих врагов завидовать тебе. А вдруг ему взбредёт в голову сделать твою участь совершенно незавидной, полной унижений и потерь и это ты станешь с завистью смотреть на чужие успехи, ощущая боль и страх? Так он поступал с огромным числом живых существ. Но были и есть те, с кем он так не поступал, кто с давних времён, ещё до того, как появилась Земля, и по сей день живут в лучах его милости и им завидуют, завидуют, завидуют. Но… Кто может утверждать, что, допустим, уже через минуту Противник не передумает и не швырнет кого-то из этих долгоиграющих баловней на дно пропасти? И уже не передумает, не поднимет оттуда? Ты можешь вообразить меру из страданий? Больше всего они будут мечтать вернуть его милость, но это уже будет не в их власти. Те, кто отдал себя ему, уже не распоряжаются своей судьбой. И никакие действия не будут иметь результата. Тупик — самый безнадёжный тупик и полное выматывающей бессилие.

— Я согласна, что это ужасно. Но если тебе никто не завидует, потому что завидовать нечему, не значит ли это также, что ты унижен донельзя, у тебя уже нет ничего ценного и прекрасного и ты уже ничто?

Диля улыбнулась:

— Понятие ценного и прекрасного относительно. На земле были народы, у которых главной ценностью считались скальпы, срезанные с голов людей. Они не посчитали бы счастливыми и успешными тех людей, которые добились более значительных благ цивилизации, но у них нет срезанных скальпов врагов. Не оценили бы наличие удобств, например, автомобилей, отсутствия голода, подачу холодной и горячей воды в жилище, достижений медицины и прочего. Все, что делает человеческую жизнь комфортнее и безопаснее — все сведено к нулю, а все из-за иной шкалы ценностей. Подумай сама: когда ты искала свою любовь, ты готова была даже любить смертного и сделать его богом, ведь было тебе все равно, что тебе не позавидует Гера, жаждущая быть замужем только за царем богов?

— Но Гера завидовала на мою красоту. Это, признаться, согревало мне сердце!

— Но из-за этого она была твоим врагом.

— И что? Она все равно не смогла мне отомстить!

— Майя тоже позавидовала твоей красоте. Тут ведь дело обстояло серьезнее, не так ли?

Лицо Наны вытянулось от огорчения.

— Да, я уже начинаю осознавать значимость ее проклятья.

— Лучше бы этого проклятья не было, не так ли?

— Разумеется! Я уж и предполагать боюсь, во что это может вылиться! Но зачем Майе было так уж мне завидовать? Я, конечно, красивее ее, но ведь она тоже была хороша собой. Но не уродина же она, чтобы так сойти с ума от зависти!

— Похоже, ты сожалеешь, что она тебе позавидовала?

— Да, такая зависть уже перегиб! Однако, меня задело, что Противник высказался, как будто мне уже совсем никто не завидует. Но вот хоть бы когда я иду по улицам городов, смертные женщины бросают на меня завистливые взгляды. Они-то уж точно не в силах причинить мне такой вред, какой причинила Майя!

— Проживая в земном мире, ты не стала слишком наблюдательной, Инанна-Афродита. Шкала красоты у многих поменялась и не каждый оценит именно классическую общепринятую красоту. Многие женщины сознательно уродуют свою природную красоту с помощью пластической хирургии, потому что эта красота в моде.

— Я замечала, что у многих женщин лица какие-то странные, но подумала, что это оттого, что я, богиня красоты, слишком долго проспала в Тартаре и им некому было молиться, чтобы избавиться от уродства. Но если они сами уродуют себя и уродство признано красотой, то этот мир на самом деле порочен настолько, что здесь необходима глобальная война!

После этого разговора с Дилей Нана решила вновь появиться среди смертных и повнимательнее присмотреться к ним. Она побывала на фотосъемках модных журналов, к которым прежде была равнодушна, проникла на некоторые светские вечеринки у городских элит и поняла — уродство на самом деле назначило себя красотой. Правда, ее, Наны, красота ещё не была полностью отвергнута порочным миром, многие смертные мужчины ещё с восторгом смотрели на нее, но… Это уже был не тот успех, какой был до сумерек, когда ее красота вызывала у смертных шок.

Нана была взбешена. Она терпеть не могла, когда силу ее красоты ставили под сомнение.

====== Часть 109 ======

Она переместилась на набережную одного города в одной из цивилизованных северных стран и решила пройтись пешком, чтобы уравновесить взвинченный нервы. Но это ей не удалось. Ее толкнули и этим довели до белого каленья.

Она двигалась по бетонным плиткам вдоль металлический сетки, отделявшей реку и пространства суши, как вдруг заметила, что навстречу ей по одной линии шагает существо. Это была рослая деваха, почти на голову выше Наны, но при этом обута в белые босоножки на тонких высоченных каблуках, тощая, как жердь, плечистая, узкозадая, в коротком без рукавов платье из серебристой ткани. Рыжие волосы были собраны в кокон на темени. Она шла прямо на Нану, явно не собираясь уступать дорогу. Нана сняла очки и уставилась на нее расширенными холодными голубыми глазами. Люди обычно пугались, когда она смотрела вот так и шарахались в сторону. Но незнакомка также прямо смотрела в ее страшные ледяные глаза, не отводила взгляда и не сворачивала с ее пути. Нана подумала, что, возможно, деваха — биологическое тело без души, в которое ещё не вселили демона, вероятно, поэтому ее не страшит взгляд богини. Но, присмотревшись, она поняла, что рыжая нахалка обладает душой: слишком живыми были большие карие глаза, окаймленные длинными, как у коровы, темными пышными ресницами, обильно покрытые тушью. И смотрели дерзко, с вызовом.

Нана растерялась, рыжая сошлась с ней вплотную, затем бесцеремонно отпихнула ее в сторону и зашагал дальше, постукивая каблуками белых босоножек о шестигранные плитки.

Нана вскипела. Она впилась в спину незнакомки долгим взглядом, мысленно положила ее сердце в свою ладонь и сжала его. Деваха должна была теперь замедлить шаг, тяжело задышать, прижать ладонь к груди и осесть на каменные плиты, по которым только что с таким куражом стучала своими босоножками. Затем ее увезут в больницу с современным оборудованием, которое, несмотря на свое совершенство, все равно ей не поможет. Деваха отправится в царство Аида, которое снова восстанавливали и которое опять возглавлял Аид на новых условиях, что сам он не будет постоянно торчать под землёй, а находиться на поверхности и пировать со всеми, имея дворец под куполом Семи и наслаждаясь светом солнца. Но негодяйка уже долго не увидит света.

Однако, негодяйка и не думала падать там, где стояла. Она повернулась к Нане, широко улыбнулась полными кроваво-красными губами и свернула к небольшому летнему кафе, заняв один из столиков.

” — Она кто-то из богов, о которых мне ничего не известно? — подумала Нана. — Иначе как объяснить то, что она меня не боится, да ещё и не подыхает от сердечного приступа? ”

Нана, не сводя с рыжей прямого сурового взгляда, двинулась к ее столику. Та, подозвав официанта, заказала себе барбекю из экзотических рыб и бокал вина.

Нана приблизилась к ней:

— Ты кто? Ты из какого пантеона?

Деваха подняла на нее спокойный насмешливый взгляд:

— Я не богиня.

Нана присела на стул напротив нее:

— Этого не может быть! Любая смертная сдохла бы в течении нескольких минут после того, как я сжала сердце! А ты, кажется, даже не поняла, что произошло?

— А что произошло? Ты хотела меня убить? — принимая бокал вина с подноса официанта, также спокойно спросила она.

— Ты разыгрываешь меня? — раздражённо проговорила Нана и тут поняла, что от незнакомки не исходят божественные флюиды. Но, может, Нана не может их ощутить, как когда-то не могла распознать флюиды Мохана, что он — бог, потому что не могла прийти в себя после сумерек. Сейчас она тоже взволнована и из-за этого не может понять, богиня эта рыжая или нет.

— Так ты хотела убить меня? — переспросила незнакомка.

— Хотела. Со мной и богини-то не смеют так поступать, чтобы толкнуть меня, даже Гера на это не решалась, как же ты посмела, если ты смертная?

— Я не смертная.

Тут Нану осенило:

— Любимица Противника, — усмехнулась она.

— Да, — самодовольно ответила деваха, отхлебывая вино из бокала и подцепляя вилкой кусок жареной рыбы. — Добрый Дядюшка меня на самом деле очень любит!

— Вот какое имя ты ему дала…

— Какое имя ему дашь, так он и будет к тебе относиться.

— Ну, если его отношение зависит от того, как ты его назовешь, то зачем же скромничать, определяя его дядей? Можно сразу уж хватить — Добренький Папочка. Отец ведь ближе дяди.

— Не всегда. Бывает, дядя ближе и родней отца. К тому же, я не склонна к перегибам, он ценит это, поэтому его милость ко мне неизменна.

— Ах, милость! — насмешливо протянула Нана. — Ну, милость сильного — ценность немалая. Хоть и зыбкая, как туман над водой.

— Есть ещё кое-что, кроме милости, — пережевывая рыбу и запивая ее вином, проговорила рыжая, — я ему нужна.

— Ты хочешь сказать, что он может в ком-то нуждаться?

Деваха гордо выпрямилась.

— Меня зовут Гавиота, — надменно произнесла она, — я так решила, что меня будут звать, потому, что я также свободна и независима, как эта морская птица. Я не живу подачками от Доброго Дядюшки!

— Насколько я знаю чаек, они от подачек не отказываются. Так и осаждают рыболовные суда, чтобы им что-то перепало. Да и помойками не гнушаются. В городе, где слишком много чаек, так и знай, что в избытке свалки с не утилизированным мусором. Чайки даже выклянчивают друг у друга. Но вид у них гордый и заносчивый, да. Тщеславие ведь его любимый порок, не так ли?

Глаза Гавиоты, огромные, на пол-лица, из насмешливых сделались раздражительными.

— Издеваясь надо мной, ты оскорбляешь его, — она стукнула вилкой по дну тарелки. — Ты, очевидно, не понимаешь, кто он, если позволяешь себе это!

— У него тоже есть свои слабости. А ты при нем и вовсе никто, хоть он и защищает твое сердце от остановки.

— Я оказывала ему ценные услуги, переманивая на его сторону богинь иных планет, глядя на меня и образ жизни, что я веду, они хотели быть, как я и становились друзьями Доброго Дядюшки!

Она щёлкнула пальцами, снова подзывая к себе официанта. Тот поспешил к ней и она принялась делать заказы: почти все блюда из мяса, рыбы и морепродуктов, а также бутылку дорогого вина. Пока она перечисляла то, что хотела бы увидеть у себя на столе, Нана пристально рассматривала ее. Трудно было поверить, что богини могли завидовать ей хотя бы на ее внешность, которая была хоть и недурна, но несовершенна. В лице Гавиоты по-настоящему красивыми были только крупные глаза с пышными длинными ресницами, явно не накладными, хоть и подкрашенными тушью. И, может, ещё гладкие, без единого прыщика и пятнышка щеки, покрытые золотистым загаром и сочным природным румянцем, на которых не было и грамма тонального крема. Остальные черты лица затруднительно было назвать идеальными. Острый маленький носик был как-то несуразно вздернут, губы были довольно полными и смешной формы — как будто слегка вытянуты для поцелуя, но это не умиляло. Брови — тонкие и прямые, капризно вскинуты домиком над чуть вдавленной переносицей, лоб узковат и покат. Да и тело оставляло желать лучшего. Широковатые острые худые плечи придавали ее долговязый фигуре какую-то угловатость, узкий таз добавлял что-то маскулинное. Кроме того, у нее были довольно крупные кисти рук и ступни ног, размер последних ещё увеличивала белизна босоножек. Тело ее покрывал ровный загар, но он не слишком приравнивал ее к писаным красавицам. Разве что кокон пышных темно-рыжих волос… Да, пожалуй, волосы и придавали женственности облику Гавиоты, но ведь это же не причина, чтобы ей завидовали богини, большинство которых выглядят намного лучше!

Нана сказала об этом Гавиоте, нисколько не стесняясь. И добавила:

— На что же могли завидовать тебе богини других планет? Наверно, они были, мягко говоря, не очень привлекательны?

— Дело не в привлекательности, — все тем же надменным тоном ответила Гавиота. — Они завидовали моей судьбе. Моей свободе, беспечности и непринуждённости, какой у тебя не будет никогда, если, конечно, у тебя не хватит ума сделать правильный выбор — стать другом ему. Ты поняла, о ком я говорю. Даже когда ты ещё была, так сказать, великой в своем маааленком тесном скудном мирке, ты не имела таких возможностей, как я, и сейчас не имеешь. Вот я сижу перед тобой, но появится у меня прихоть — и я в секунду перемещусь на любую из планет, на какую пожелаю, туда, где мне придет в голову позабавиться, развлечься приключениями, которые опасны для кого угодно, но не для меня. А ты не сможешь. Ты пленница этого мира. Ты, кажется, ностальгируешь по прошлому, когда, ты считаешь, могла делать то, что тебе заблагорассудится? Никогда ты этого не могла! Тебе всегда приходилось жить по правилам, по чужим правилам — Зевса, твоего отца Урана-Ану, других богов!

— Чем плохи правила? Без них был бы Хаос, а мы туда ещё успеем.

— Ты даже не понимаешь, что такое свобода! — развела руки в сторону Гавиота. — А как тебе понять, если ты ее не знала! Правила, говоришь? Что ж, пусть будут правила для всех, но не для тебя! Ты пробовала жить в мире законов, которые ты можешь себе позволить нарушать — безнаказанно? Посмеиваясь над их блюстителями, играя с ними, как с котятами?

— Я пока это ещё могу хотя бы в этом маааленком скудном мирке, но не вижу в этом смысла. Скажи-ка лучше ты: пробовала ты быть богом? Какого ты происхождения? Была ты богиней хоть когда-нибудь?

— Я происхожу не из этой точки Сущего.

====== Часть 110 ======

— Ясно. В той точке, откуда ты родом, был божественный народ?

— Какое это имеет значение? — в голосе Гавиоты снова завибрировало раздражение.

— А всё-таки?

— Ну, был. Что с того?

— Но ты ведь не из божественного народа, — в голосе Наны послышались нотки презрения. — От тебя не исходит ни единой божественной вибрации! Ты испускаешь флюиды существа, стоящего на самой низкой ступени иерархии существ, вроде наших смертных!

Гавиота постаралась натянуть на полные губы нагловатую улыбку:

— Что ж, не буду скрывать, я из низов, с самого начала я была никем. Но вот Добрый Дядюшка подобрал меня как мокрого котенка из грязной лужи и помог проявиться моему таланту — вызывать зависть у богинь. Знаешь, почему этот уникальный талант проявился у меня, у существа низкого происхождения? Да потому что слишком велика моя любовь к моему образу жизни, не поддается описанию, как я ценю это! И я умею заражать этим других. И поэтому я способна оказывать услуги ему. И поэтому я древнее тебя и счастливее во много раз и все, чего бы я ни пожелала — все доступно мне и ни в чем я не имею отказа!

— Да, если бы ты попросила своего Доброго Дядюшку сделать тебя богом, пожалуй, он смог бы… Ну, приказал бы каким-то народам, что перешли на его сторону, строить тебе храмы, молиться, выполнять культовые ритуалы, называть тебя богиней Гавиотой. И что бы от этого изменилось? Ты все равно не стала бы богом. Все это смотрелось бы фарсом — не более того. Потому что ты не бог. Ты не сможешь, не сумеешь ничего отдать своим адептам. Не сможешь вызвать любовь в сердцах — силой энергии. Не вызовешь грома и молнии без силы науки. А главное, — теперь глаза Наны приобрели насмешливость, — не сумеешь сотворить и песчинки, а вот Молящиеся созидают светила и огромные планеты!

— Я умею вызывать дождь и молнии, — Гавиота продолжала держать на лице дерзкую улыбку, — и обладаю сверхспособностями.

— Ну, не сама же? Дядюшка даёт такие возможности?

-Услуга за услугу. Я даю Дядюшке, что хочет он, а он — чего хочу я.

Официант с подносом приблизился к их столу и принялся расставлять на нем тарелки с блюдами.

— Угощайся, — предложила Гавиота. — В болоте у Молящихся ты уже не отвечаешь ни мяска, ни рыбки, ни устриц.

— Благодарю, что-то не хочется.

Гавиота пожала плечами и придвинула к себе одну из тарелок.

— А мне хочется. Всегда. Пища мира Дядюшки самая вкусная и уникальная в Сущем! Можно сказать, животная пища — это вкус самого этого мира, живого, где возможно всё. А ведь и тебе всегда нравилась эта пища, ты, кажется, из-за нее как-то поссорилась с любимым? Не правда ли, мясо — это пища самой жизни, она позволяет ощутить плоть, силу материального?

— Возможно, но не в этом же главное счастье, не в поглощении же мяса смысл жизни. Скажи, Гавиота, есть ли у тебя любовь? Не любовники, нет, не увлечение, а постоянный партнёр, с которым ты вместе уже целые эпохи, он верен тебе, а ты — ему и расстаться вам тяжелее смерти?

Гавиота дернула одновременно обоими плечами:

— Такая любовь вызывает только тревогу и лишает беспечности! Думаю, я не способна так любить.

— У тебя холодное сердце?

— Да. И это очень удобно! Мне кажется, ты меня поймёшь. Ты ведь тоже боишься любить собственных детей, потому что это — тревога.

— Но я позаботилась о них. Я дала им всем бессмертие! Они стали богами! Я никого не бросила на произвол судьбы!

Гавиота засмеялась:

— Зачем ты оправдываешься передо мной? Я тебя не осуждаю, даже очень понимаю.С холодным сердцем спокойнее, хочешь ты сказать? Я не верю. Жизнь не бывает без боли. Ведь ты не станешь утверждать, что холодное сердце абсолютно защищает тебя от всего?

— Холодное сердце — это анестезия. Поэтому я никогда не устаю от вечной жизни!

— Кому предназначено быть смертным, должны уставать от неё! Твоё бессмертие искусственное, значит, если ты не устаёшь от постоянной жизни, не иначе Дядюшка тебя питает.

Лицо Гавиоты приобрело самодовольное выражение:

— Да, питает. Дядюшка не жалеет вкладывать в меня силы, так я ему нужна! — она положила в рот устрицу.

” — Почему я так долго веду беседы с этим пустым существом? — подумала Нана. — Я, вроде бы, даже пытаюсь понять её или что-то ей доказать? И разве наша встреча случайна, что она шла ко мне навстречу и провокационно толкнула меня? Ведь это очевидно, что она послана Противником, очевидно, для того, чтобы она применила свой талант, вызвала у меня зависть на её образ жизни и я склонилась бы к дружбе с Противником. Противник снова заговорил со мной, теперь уже через свою пособницу, эту рыжую!»

Она резко поднялась из-за столика и в мгновение ока переместилась под непроницаемый купол, раздражённая и злая.

Она решила не ставить Мохана в известность о ее неожиданном знакомстве с Гавиотой и разговоре с ней. Наверняка Мохана это огорчит, а надо ли это ему сейчас, когда он озабочен более серьезными делами?

В тот же день богиня Жива или Джива, как ее звали в пантеоне Тримурти, примчалась с новостью, неприятно поразившей всех богов пантеона Семи. Джива, более неугомонная, чем кто бы то ни было, чаще других отпрашивалась покинуть непроницаемый купол и просто выматывала данную ей охрану, носясь из одной точки планеты в другую, жадная до событий. И вот, она нашла, что искала: оказалось, что в одной из стран-гегемонов был выстроен храм Прометею и у него было уже около миллиона адептов. Боги были поражены: как и когда могло произойти это событие — незамеченным? Джива объяснила, что храм этот не какой-нибудь молельный дом, он довольно велик в размерах и так и называется храм бога Прометея. Причем среди справляющих этот культ немало богатых и влиятельных людей.

Нану также взбаламутило это событие и она выбросила из головы встречу с Гавиотой, не до нее стало.

Все до единого боги пантеона Семи ринулись смотреть этот храм — помчались в место его нахождения невидимой толпой.

Храм находился на холме, возвышаясь над шумным городом, белостенный, величественный, выстроенный по образцу античных многоколонных храмов, отделанных белым мрамором.

Внутри находилась статуя Прометея — также в античном стиле, исполинская, высотой в десять метров. Прометей был изображён могучим, каким, впрочем, он и был в реальной жизни, как и полагалось быть титану. Он держал в огромной руке факел с вечным огнём, на другой было кольцо с несколькими звеньями цепи.

Перед его статуей находился алтарь, обложенный свежими цветами. Очевидно, это божество чтили всерьёз!

Время было вечернее, прихожан было немного, но, очевидно, в дневное время их было намного больше.

Двое служек драили швабрами истоптанный пол из серых плиток.

Боги пришли в неистовство, они подняли крик, но никто из смертных не мог услышать их плотскими ушами, как и увидеть. Ни служки, ни несколько прихожан не слышали, как высшие существа вопили:

— Разрушить, разрушить этот храм! Да как он посмел! Отщепенец! Когда же он успел?! Это не храм!.. Нет, нет, это не храм!.. Это не святилище! Это притон скверны и кощунства! Рушить, рушить! Бхудеви, тряси землю под этим зданием! Гефест, поднимай лаву из-под земли! Нет, мы сами разбросаем камни, развалим стены!

====== Часть 111 ======

Только семеро старост пытались отговорить от этого поступка огромные толпы разгневанных богов.

— Ещё не время! — уговаривали они. — Вы понимаете, что Прометей это так не оставит, если будет разрушен его храм! Вы хотите войны с Силами и Властями?

Но боги ничего не хотели слушать.

И старостам пришлось вызвать всё своё воинство — крылатых, марутов и ратичей, чтобы они воспрепятствовали разрушению храма.

Геката спешно рассовывала пиалы со своим успокаивающим отваром и это кое-как помогло уговорить толпы богов остановиться и не совершать неразумного поступка, который повлёк бы несвоевременную войну. И боги поспешили обратно под непроницаемый купол крепости Семи — совещаться, как быть дальше? Ведь терпеть на своей планете храм отщепенца Прометея они не собирались!

Посвященные собрались в тайное место, чтобы обсудить происшедшее и поступить так, чтобы не получилось ничего вразрез с планами войны между смертными. Среди посвященных уже были все старосты — Брахма и Энки тоже были просвещены Молящимися.

Теперь было решено заговорить о войне между смертными и с другими богами, но не ставить их в известность, что это поручение Молящихся. Требовалось преподнести все так, как будто война необходима лишь для того, чтобы довести смертных до ужаса, сломать их упрямство, сделать более податливыми, чтобы заставить покориться пантеону Семи. И не беда, что ради этой цели придется вытащить из Хаоса демонов. Демоны будут проживать в несовершенныхчеловеческих телах и уподобляется людям, уже не имея возможности восстать против богов.

— Я берусь с помощью своего красноречия убедить богов в том, что иначе нельзя! — заявил Гермес. — Мне необходимо подготовить речь.

— Я беру на себя самых упрямых, которым не поможет красноречие, а потребуется ещё и мудрость, — добавил Энки.

— Но мы не должны упускать из виду и то, что на всякое действие всегда найдется противодействие, — задумчиво произнесла Нана.

— О, да, — согласился Гермес, — Кроноса, который едва не испортил нам наш замысел, мы хоть на короткое время, но устранили. Прометей, безусловно, будет нам вредить…

— За Прометеем нужен глаз да глаз, — с досадой проговорил Уран-Ану, — а то вот ведь какой шустренький, уже и других обошел и сам богом стал, в то время как мы только ищем способ утвердиться, как боги! Очевидно, мне придется вернуться на некоторое время в маленький рай на небе, чтобы снова понаблюдать за Прометеем и понять, что ещё он задумал!

Не все посвященные в планы организации войны между смертными были поставлены в известность, что на самом деле бог неба наблюдал за Прометеем, находясь в гостях у Метиды. Гермес, Геката и Энки, пострадавшие от этой богини могли возгораться желанием отомстить ей и не услышать уговоров, что нынче не время сводить счёты и Метида нынче безобидна и даже может оказывать помощь.

— Я имела в виду не только Прометея, — ответила Нана. — Меня посещал некий тип, которого Молящиеся зовут Противником. Я хотела кое-что рассказать о нем…

— Нана, мы знаем о нем, — произнес Уран-Ану. — Он навещал нас всех.

— Он говорил со всеми?

— Я не стал с ним беседовать, как только он впервые заговорил со мной, взяв неправильный тон, — ответил бог неба. — С богами не разговаривают с манерами превосходства, кто бы это ни был.

— И я не стал с ним говорить, — добавил Шива. — Мой третий глаз узрел в нем нечто враждебное.

— И я не стал, — сказал Мохан, — ибо ко мне он пришел после того, как поговорил с моей женой и Молящиеся посоветовали избегать общения с ним!

— А я, признаться, с ним потолковал, — с досадой промолвил Гермес. — Со мной он вел себя более разумно, в нем не было и следа высокомерия и превосходства…

— То, что он является к богам без приглашения, уже высокомерие! — гневно произнес Уран-Ану.

— Нет, он не приходил незваным гостем в мой дом. Это было в одном очень дорогом и престижном ресторане, в одной из ведущих стран мира. Я решил прощупать там почву, чтобы познакомиться с некоторыми властьимущими и капиталоимущими смертными, чтобы впоследствии попробовать сделать их адептами пантеона Семи. Вот тут-то мы и познакомились, сев за общий столик и он дал мне понять, насколько он не простой смертный, материализовав на столе бутылку дорогого шампанского. Но объяснил, что он и не бог.

— И как же он преподнес себя? — поинтересовалась Нана. — Со мной, например, он говорил загадками и даже не пожелал представиться, предложив дать ему имя, да ещё и нагло заявил, что он выше богов. Хорошо еще, Диля мне все разложила по полочкам!

— Мне он представился господином Виктором, — сказал Гермес. — Он вел себя с видимым добродушием и веселостью, утверждал, что ему по душе деятельные кипучие натуры, что он — хозяин мира, где в почете сделки, деловая хватка, карьера, красивые речи, короче, всего, чему покровительствовал я до сумерек. Всё твердил, что я как никто подхожу для его мира, что я его единомышленник и он хочет видеть меня в кругу своих друзей и приближённых после того, как я уйду в Хаос и снова выберусь из него, уже перестав быть богом. Он восхвалял меня и выражал восхищение, вернее, пытался, но всё это, скорее, оскорбило меня. Он хочет видеть меня в кругу своих друзей? А кто эти друзья? Каково их происхождение? Он мне намекнул, что смерть уравнивает всех и это случиться и со мной, когда закончится моя божественная жизнь. Вроде бы, он сказал верно, и, кажется, не пытался меня унизить, очевидно, я ему на самом деле понравился. Но… Я ощутил отвращение к нему и к его миру, который по логике должен был пробудить во мне интерес. Да, я покровитель богатства, карьеры, бизнеса, достижения желаний, действия, что, в общем, является главным принципом его мира. Его! Мира! Не моего. Мне неинтересно быть в мире борьбы за исполнение желаний, если я в нём не бог. Я не хочу бежать наперегонки в огромной толпе, возможно даже, неравных мне по происхождению, чтобы получить приз. Мне неохота быть его любимцем. Его игрушкой! Его собакой! Я именно чем-то из этого я стану, если соглашусь стать его другом!

— Но он может отомстить потом, когда мы утратим бессмертие, — непривычно тихим голосом проговорила Лакшми.

— Он не всесилен, — ответила Нана. — Диля объясняла мне. Он склонен к повышенной эмоциональности и это ослабляет его. Он могуч, но не без слабого места. Если он вздумает мстить, Молящиеся защитят нас, надо только придерживаться их стороны.

Лакшми покачала головой:

— Не похоже, чтобы он вышел из себя. Он спокоен и холоден, как монолитная глыба…

— У каждой глыбы есть точка разрушения.

— Но я ее не вижу! Он появился в моей жизни слишком бесцеремонно, когда я принимала ванну, просто вошёл туда, где я находилась, материализовал себе трон из самоцветов, уселся и заговорил. Я так была поражена этой дерзостью, что перепугалась, мне кажется, никогда я не испытывала такого страха! Мне стало холодно, зубы застучали о зубы. А он все понял, что я его боюсь и начал меня запугивать, что когда я утрачу бессмертие, уйду и выйду из Хаоса, он может сделать меня нищей. Но ведь он на самом деле это может! Он хозяин низшего мира, полный хозяин! Он потребовал, чтобы я дала ему имя…

— И ты дала?

— Я назвала его ужасным, он, кажется, обрадовался, начал хохотать, как безумный, он долго смеялся, а затем поблагодарил за полученное имя и, наконец, исчез.

— Ах, это было зря! — с досадой поморщилась Нана. — Та рыжая… Гавиота говорила, какое имя ему дашь, так он и будет к тебе относиться.

— Ты уже тоже познакомилась с Гавиотой? — встрепенулись Лакшми.

— Да, но это знакомство мне вспоминать неприятно и никакого значения оно для меня не имеет.

— А для меня имеет! Эта назойливая особа уже несколько раз появлялась в моей жизни, она говорит без умолку, хвастается, как много пользы принесла этому… Ужасному… Описывает, какие он устраивает карнавалы для своих любимцев, тешится, как она может легко добыть денег, сколько пожелает и заполучает все, что привлечет ее, как может перемещаться с планеты на планету и одним своим присутствием среди людей искушает их и притягивает в мир своего покровителя. Я не могу ее слышать, но не решаюсь прогнать!

— Ну, вот ещё! — возмутилась Нана. — Никто не смеет докучать богине! Неизвестно, что ждёт нас после того, как мы утратим бессмертие, но пока мы всё ещё боги! Лакшми, не позволяй этой рыжей докучать тебе. Высмеивай ее, критикуй все, чем бы она ни похвасталась, даже если в глубине души позавидуешь ей, вырази ей свое презрение, какого она и заслуживает. Уверена, общение с тобой станет для нее, как болезненные уколы, она отстанет от тебя.

— Я боюсь ее. Она сказала, что может похлопотать перед Добрым Дядюшкой, как она его называет, и от ее ходатайства будет зависеть, стану ли я бедной или богатой, когда утрачу бессмертие. Она забрала у меня кучу драгоценностей, которые я материализовывала сама и что дарил мне Гефест.

— И ты отдала?!

— Она пообещала похлопотать за меня перед ним… А мне сказала, что любит коллекционировать вещи именно бывших богов владеть ими.

— Тебе не надо было потакать ей, лучше уж посоветоваться с Молящимися! — негодование Наны нарастало.

— Я ничего не могу поделать с собой, я её боюсь…

====== Часть 112 ======

— Да что ты ей так веришь на слово, что она и этот её покровитель так уж опасны? — щёки Наны запылали от гнева. — С какой это стати? Мало ли кто ещё может заявиться к нам и приняться пугать нас? Мы всё ещё боги и должны стремиться наказать тех, кто смеет пытаться нас стращать!

— Но что я могла сделать Гавиоте, как наказать её? Она неуязвима!

— Залепить ей пощёчину! Даже если она не чувствует физической боли, пусть пощёчина унизит её, даст понять, что её презирают и не боятся!

— Но ведь неизвестно, как она на это среагирует, — робко поёжилась Лакшми. — Кто знает, может, она способна дать сдачи? Вдруг она невероятно сильна? — великую богиню счастья и достатка невозможно было узнать. И куда только девались все её властные храбрые замашки генерала?

— Значит, драться до последнего! — ноздри Наны округлились от жаркого дыхания ярости. — Бить ногами, рвать волосы!..

— Нана! — строго произнёс Мохан. — Мне не хотелось бы, чтобы ты дралась врукопашную с кем бы то ни было. Это опасно и не дело женщины, пусть даже великой богини. Если бы Гавиота напала на тебя, можно было бы позвать на помощь охранников или других богов!

— Мне хочется самой напасть на неё, так она разозлила меня!

— А меня ужаснула, — продолжала Лакшми. — Она говорила мне: «Знаешь, какие миры мы устроили с Добрым Дядюшкой по нашему вкусу? Мы владеем огромным количеством планет, которым нет счета! Мы создали все условия, чтобы задешево скупать души. Эти планеты так бедны теми или иными ресурсами, что за материальное готовы отдать все! Душа — за бесценок! Самое смешное, что живые разумные существа сами уничтожают богатство ресурсов своих планет и остаются ни с чем. А причина? Гордыня и жадность! Неописуемая жадность! Я люблю бывать там, где нужда делает каждого особенно завистливыми. Мне нравится демонстрировать им мое изобилие, которым я владею, я люблю сытно и хорошо есть, когда на меня смотрят голодные.Счастье в том, чтобы тебе завидовали, чтобы у тебя было то, чего нет у других. Я так много и часто вызывала зависть, так маниакально стремилась к этому, что вытянула из самой Природы дар — заставлять завидовать себе не только полных ничтожеств. Боги, боги мне завидуют!»

— Ну, уж, — скептически покривилась Эрешкигаль, полыхнув трубкой.

— Она мне угрожала! — продолжала Лакшми дрожащим голосом. — Грозила, что они с Дядюшкой могут запихнуть меня в такие миры, где не хватает всего, что необходимо для существования, если я откажусь общаться с ними! Однажды она заставила меня составить ей компанию и пойти с ней в ресторан. О! Она заказала абсолютно все блюда, что были в меню, все вина, а когда пришло время расплачиваться, просто вырвала из блокнота лист, на котором были написаны непристойные слова и нарисованы грязные картинки, сунула официанту вместо денег. Очевидно, она загипнотизировала его, потому что он принял это и поклонился. Как же она хохотала с этой шутки, хлопала себя по бёдрам и приговаривала: ” Видишь, как мы весело живём?» Ещё она поведала, что ради забавы грабит банки и богатые дома, материализует драгоценные вещи и продает их, но через несколько часов эти вещи превращаются в пыль.

— По-моему, это отвратительно, — покривилась Нана. — Когда мне были нужны деньги в мире смертных, я материализовывала золотые украшения и продавала, но ничего не обращала в пыль, я оставляла золото золотом, а ценные камни — ценными камнями в обмен на деньги. Если смертные провинились, их надо наказывать, но обманывать их, как мошенники — это низко и недостойно божества! Почему бы этой Гавиоте не оставить вещь, что она продала, тому, кто это купил и отдал деньги?

— Она проговорилась, что ни она, ни даже сам Дядюшка не умеют ничего материализовывала надолго, как мы, боги. Очень скоро все, сотворенное ими обращается в пыль.

Нана захохотала:

— Что?! Они не могут создать ничего «долгоиграющего», но при этом берутся запугивать богов? Их ты боишься, дорогая Лакшми?

— Но когда мы перестанем быть богами, мы на самом деле будем намного слабее их.

— Мы, боги, не умеем материализовывать мясо, поэтому мы требовали, чтобы нам приносили его в жертву, только тогда мы могли ощущать вкус мяса. Или охотиться ради дичи. Короче, добыть мясо извне. Остальное мы могли создавать!

— Этот… Ужасный и Гавиота не могут материализовывать продукты питания, тем не менее, как существа низшего мира, нуждаются в них. Ужасный…

— Лучше зови его Противником, — посоветовала Нана. — Может, станешь меньше ужасаться из-за него!

— Ты права, дорогая! Так вот, Противник хоть и бессмертен и не может умереть от истощения, но чувство голода всё-таки может испытывать, он нуждается в насыщении. И он питается тем, что едят существа низшего мира. Обычно он посещает для этого лучшие рестораны на той или иной планете, расплачиваясь, чем заблагорассудится, или его свита доставляет ему все, что он закажет.

— Его свита ходит по магазинам? — фыркнул Гермес.

— Скорее всего, они просто берут все, что захочет их хозяин или они сами и уносят. Они обладают способностями проходить через стены — весьма удобно для воров.

— Так значит, кроме того, что эмоции ослабляют его, он ещё и подвержен такой слабости, как голод! — воскликнула Нана с торжеством в голосе.

— И что? Он всегда может этот голод утолить.

— Но… Но тогда получается… — произнес Шива и складка пролегла между его бровей, — что Противник зависим от существования низшего мира! Ему выгодно, чтобы существовал низший мир, в котором он как рыба в воде, где он сыт, и у этого мира он может забрать все, что пожелает, при этом, смеясь над ним! А это значит, что он пойдет на все, чтобы поддержать существование низшего мира, заставив обитать в нем как можно больше существ, которые этот мир будут составлять! Следовательно, ему совершенно не выгодно, чтобы кто бы то ни было покидал навсегда низший мир, уходя в Высший… Когда кто-то становится частью Высшего Мира, Противник как бы теряет часть своего достатка, источник благоденствия и комфорта. Представляю себе, в какую ярость это приводит его!

— В таком случае, его можно понять, — задумчиво произнес Гефест, — он борется за среду своего обитания, он не просто какой-то бессмысленный злодей. То же можно сказать и о его свите.

— Значит, Природа ещё более жестока, чем я думала, — промолвил а Нана. — Она имеет цель заставить нас стать частью Высшего Мира, но сама же создаёт нам для этого препятствие, и оно — живое существо, зависимое от низшего мира, не имеющее альтернатив, как играть в перетягивание каната с Высшими Силами.

Нана долго думала об этом. После этого разговора ее мучила бессонница, терзали тревога и страх перед жестокостью и непредсказуемостью всесильной Природы, что не имеет сознания и милосердия.

Изнурившись от горьких мыслей, она ощутила уныние, гнетущую тоску. Лежать на лотосном ложе рядом со спящим Моханом было невыносимо. Можно было бы, конечно, разбудить его и плакаться о своей печали, но как мог бы утешить ее муж? Чем бы он развеял ее обиду на саму Природу, эту давящую глыбу, которая падает, где ей вздумается, давя живых существ и ее не трогает их боль и страх? И как она могла подумать, что Противник мог бы убить эту Природу, если он и сам ее жертва, как все живое!

Нана покинула дворец, выбравшись в садик между ее с мужем дворцом и дворцом Шивы. Она прошла по мраморным плитам по темной аллее между дубами и добралась до небольшого фонтанчика из золота, усыпанного рубинами, алмазами и изумрудами — творение самого Гефеста. Им же были изготовлены и резные скамеечки из красного дерева, инкрустированные драгоценными каменьями, стоявшие вокруг фонтанчика между кустами роз.

Нана присела на одну из этих скамеечек. Журчание воды в фонтанчика немного успокаивало

Обычно ночь освещали звезды, но в эту ночь небо было светлое, с него обильно сыпался снег, он падал на невидимый непроницаемый купол и разбивался о него, обращаясь в пар. В новой резиденции богов, в земном раю царило вечное лето. Дубы стояли зелёными, благоухали деревья, пели птицы. Но Нане хотелось зимы, белого умиротворяющего безмолвия. Вот сейчас бы переместиться на один из полюсов и нырнуть в холодную воду, на самое дно ледяного океана, под лёд, под айсберги, ощутить бы пьянящую бодрость, оставить дурное настроение в темных водах. Но теперь она не может просто так переместиться в любую точку планеты без того, чтобы не получить на это согласие других старост и не окружив себя охраной. И уйти самовольно недопустимо — она одна из старост и обязана вести себя примерно, да и недопустимо таким поведением огорчить мужа и отца. Если она попадет в плен к Прометею, сколько же хлопот она создаст, сколько проблем, все планы могут рухнуть и страшно даже подумать, насколько все дела пойдут неправильно! Нет уж, она будет хорошей девочкой и ни в коем случае не поступит неправильно!

Ей стало скучно.

Внезапно тишину ночи нарушил какой-то шорох. Нана не придала этому значения, но через несколько минут из-за ствола дуба в три обхвата появилась высокая фигура в светлых одеждах и начала приближаться к фонтанчику. Нана подумала, что, вот, кому-то из богов также не спится, но ей неохота было применять видимость в темноте, чтобы разглядеть, кто это. Ей было все равно.

Между тем, фигура приблизилась и сладкий мужской голос произнес:

— Добрейшая, ты позволишь мне сесть на эту скамеечку?

Нане показалось странным это обращение к ней — «добрейшая». У богов было принято называть друг друга по имени или обращаться «бог» или «богиня» или «господи». Но ей не хотелось задумываться над этим. Ее мозг устал от неприятных мыслей, ей только хотелось успокоиться.

— Так можно мне сесть на одну из этих скамеечек? — повторила вопрос фигура в светлых одеждах.

— Зачем ты спрашиваешь? — удивилась Нана. — Гефест смастерил эти скамейки для всех богов, на них могут садиться все, кто пожелает, никто им не хозяин.

— Я хотел спросить, не испытаешь ли ты неприязни, если я отдохну здесь и нарушу твое уединение.

— Нет. Никто из богов никогда не вызывал во мне раздражения, кроме Прометея. Но, очевидно, ты — не он, ибо ему недоступно проникнуть через непроницаемый купол, что строили великие боги первой ступени — сообща!

Фигура в светлых одеждах издала что-то вроде лёгкого смешка и опустилась на скамейку рядом со скамейкой Наны.

— Позволишь ли ты отпить воды из этого фонтана, добрейшая? — вновь спросила фигура.

— Господи, ты, очевидно, пытаешься привлечь мое внимание такими непонятными мне вопросами? Почему ты спрашиваешь, можно ли тебе пить воду, как будто этот фонтан — мой? Пей, если тебе есть в этом нужда, этот фонтан и вода для всех богов.

Нана, наконец, решила воспользоваться способностью видеть в темноте, чтобы разглядеть лицо задававшего странные вопросы.

Он протянул руку к одной из струй, бивших из фонтана и, наполнив ладонь водой, поднес ко рту, но пить не стал.

Это был мужчина возрастом чуть моложе тридцати лет. У него были довольно светлые длинные прямые волосы, ложившиеся на широкие плечи, округлое небольшое лицо, которое не было красивым, скорее, его можно было назвать приятным. Ровный легкий аккуратный загар покрывал его. На Нану смотрели небольшие карие и ласковые, как у прикормленной собаки, глаза, над которыми ровными дугами прогибались темные брови. Нос чуть длинноват, под ним — в цвет волос густые усы.

Нане понравилось это лицо, она любила лица с мягким и добродушным выражением, но никак не могла припомнить, кто это мог быть из богов, кажется, она знала всех. А может, не всех? Не исключено, что он из богов низшей ступени, и из новеньких, вероятно, поэтому и просит на все разрешения. Нану даже устраивало появление этого незнакомого, как она подумала — божка. Может, она поговорит с ним и отвлечется от своей грусти.

— Как твое имя? — спросила она.

— Вил, добрейшая.

— Почему ты зовешь меня добрейшей? Разве ты не знаешь, что мои имена — Инанна и Афродита и Иштар?

— Все разумные существа — добрейшие, — ответил Вил, обнажив мелкие белоснежные зубы в улыбке. — Тебе неприятно, что я называю тебя так? Хорошо, я буду называть тебя… Иштар.

— Нет, мне не неприятно, что меня называют добрейшей, — Нану начала забавлять беседа с Вилом и она милостиво заулыбалась. — Просто я привыкла к иному обращению. Прости, прежде не слышала о тебе. Из какого ты пантеона и чему покровительствуешь?

— Я, Иштар, не принадлежу ни к одному из пантеонов, но покровительствую я всему, что поддерживает жизнь и делает ее благой.

— Хорошее занятие, бог Вил, жаль, неуместное в наше время для смертных.

— Добро всегда уместно, Иштар. Но я не бог.

Нана в одну секунду напряглась. Что? Опять приспешник Противника? И пробрался даже через непроницаемый купол?

====== Часть 113 ======

— И что вам, слугам Противника, нужно от меня? — устало проговорила она. — Вы и в самом деле верите, что общение с вами отвлечет меня от Высших Сил? Я поняла, что вы такие же жертвы произвола Природы, как и мы, что у вас нет выбора, как пытаться удержать каждую единицу в низшем мире, чтобы он был, потому, что у вас нет ничего, кроме низшего мира. Я не осуждаю вас, но уступить не могу. Я не могу отказать Высшим Силам в оказании им услуг, чтобы не потерять право на их поддержку.

Вил снова улыбнулся, широко обнажив маленькие зубы:

— Я не слуга, как ты его называешь, Противнику. Но меня тронуло, что ты пожалела и меня, и его.

Нана грустно усмехнулась:

— Не слуга? Ну, конечно, лучший друг! И когда он добивается чего-то, ты вправе сказать: «Мы достигли того-то и того-то!»

— Правильнее было бы сказать, что он не разделяет некоторых моих убеждений, а я не разделяю его.

— Вы — враги?

— Порою, мы соперники, но соперничество ещё не предусматривает враждебность. Однако, я никогда не мог понять этой его грубости и чрезмерной напористости в общении с кем бы то ни было. Это, пожалуй, первое, в чем мы расходимся с ним.

— А второе?

— Страсть, страсть! — вздохнул Вил. — Он слишком страстен и считает, что все вокруг должны проживать в какой-то суете, каком-то безостановочном галопе! Но, согласись, дорогая Иштар, даже лошадь может быть загнана и пасть от безостановочного бега, что же тут скажешь о других существах? — он негромко засмеялся.

— Иногда обстоятельства к этому вынуждают. Кроме того, судя по его служанке Гавиоте, его приспешники тяготеют, скорее, к удовольствиям, чем к галопу.

— Ох, эта Гавиота! — улыбнулся Вил. — Избалованная девчонка, поэтому позволяет себе дикие выходки ради забавы, а князь котла только потешается этим и сам становится, как мальчишка. Думаю, подобная клоунада помогает ему не состариться духом.

Князь котла? Какой ещё князь котла?

— Это я дал имя тому, кого ты стала с наущения других называть Противником. Я зову его Князь Котла из-за его кипучей натуры и мне трудно понять, почему ты зовешь его Противником, если он не совершил ничего враждебного по отношению к тебе.

— Он начал мне угрожать при первой же нашей встрече.

— Мммдааа, — задумчиво протянул Вил. — Но точно ли это может послужить поводом признать врагом кого бы то ни было?

— Я — богиня. Я всё ещё богиня. Да, я умру, я утрачу свою божественность и буду никем. Но сейчас я всё ещё божество. И никто не смеет мне приказывать или грозить. Он вел себя глупо, что непростительно существу, что намного старше всех богов и самой Земли! Вот скажи мне, кто ты?

— Я — тот, кто желает блага всему живому. Только блага! Я — сторонник поиска знаний, науки, цивилизованного образа жизни, всего, что делает жизнь так называемого низшего мира комфортнее и благороднее. И я не считаю, что миры, которым я покровительствую, заслуживают определения — низшие. Почему они — низшие? Низшим может быть этаж, потому что он находится под другими этажами, но мой мир как раз ни под кем не находится. Так что это определение совершенно неверное. Я зову его — мир Живых, и даже Князь Котла, с которым мы так часто спорим по тому или иному поводу, согласен с таким названием!

— А Высший Мир, конечно, могила, — язвительно добавила Нана.

Вил засмеялся:

— Нет, конечно, тут я не согласен с Князем Котла, ведь могила — это на самом деле место для умершего тела, что не дышит и не подаёт никаких признаков жизни. Я зову их — другие.

— Ты их ненавидишь и тоже хочешь, чтобы я не имела с ними дела? — набычилась Нана. — Ты надеешься отговорить меня от того, чтобы я участвовала в организации войны между людьми и демонами? Я буду делать то, что посоветовали Высшие Силы! От них исходят флюиды сильной любви, значит, они правы и я доверяю им! И я приложу все усилия, чтобы эта война была! Я не позволю, чтобы смертные превратились в фаги и стали преследователями несчастных дэвов!

— Позволь тебе сообщить, Иштар, что в этой точке бытия существуют места, где народ дэвов недосягаем для влияния фаги и демонов.

— Неужели?

— Поверь мне, это так, ведь ложь отвратительна для меня, а говорить правду мне сладко и приятно!

— И что же это за места?

— Одни из лучших мест в Сущем. Его обитатели ведут совершенный в нравственном отношении образ жизни, а цивилизация их достигла наивысшего развития, что не может не радовать моего сердца. Я лично люблю там бывать, когда испытываю потребность в моральном отдыхе.

— Может быть, у них там все идеально, как в мире фаги? — с долей насмешки в голосе проговорила Нана.

— Я вижу, ты скептически относишься к моим словам, дорогая Иштар. Но, тем не менее, я уточню кое-что: от мира фаги этот мир отличает, во-первых, тем, что он населен дэвами и ещё кое-какими разумными существами, а не фаги; во-вторых, в этом мире водятся живые растения и животные.

— Ого, это уже интересно! Признаться, в мире фаги меня ужасали эти искусственные ёлки и водоросли с рыбками-голограммами.

— Это все, что тебя отвращало от мира фаги?

— Разумеется, нет! Эта их жизнь в башнях, под потолком, не под небом… Хотя, если ты смертный, вероятно, тут есть свои плюсы: по крайней мере, с помощью механизмов возможно регулировать жару, холод, влажность воздуха. В принципе, это комфортно.

— Значит, тебя отвращало только искусственная растительность и животные- голограммы?

— Пожалуй, да. А в общем, все остальное неплохо, как временный вариант.

— То есть, ты была бы не против пожить в таком мире временно?

— Да. До тех пор, пока я не настроилась бы на готовность навсегда уйти в Высший Мир. А как называется тот мир, о котором ты мне рассказываешь?

Она не успела дождаться ответа.

Где-то в вышине непроницаемого купола вспыхнул яркий свет и она услышала голос Шивы, звавший ее.

Вил исчез, растворившись в воздухе, но Нане было не до него. Она подумала, что вот сейчас придется давать отчёт Шиве, с кем это она разговаривала, объясняться, но вышло все иначе.

Она переместилась во дворец Шивы, где уже находились все посвященные, отходившие ото сна, зевающие, протирающие заспанные глаза. Шива помог им взбодриться:

— Сегодня мне, Гермесу и Эрешкигаль удалось всего за несколько часов заселить все биологические тела, лишенные душ, душами демонов. Все до одного. Молящиеся, наконец, подсказали нам способ. Я скажу больше: война уже началась. Пока это лишь незначительные очаги, но теперь и стараний не надо прикладывать, чтобы вспыхнул мировой пожар, что не погаснет до тех пор, пока наши потенциальные враги не превратятся в привидения!

— Ну, вот и все, — проговорила Нана. — Значит, теперь нет сомнений, что Молящиеся станут нашим тылом, а значит, бояться нечего… Свершилось то, что должно было свершиться и кто бы что ни говорил — это справедливо!

КОНЕЦ