Им не стыдно...(СИ) [Valine] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Он возвратил ей дочь, сдержал обещание, которое Эвелин буквально клещами вырвала из него. Она знала, что Эмметт не хотел помогать ей, более того, боялся. Боялся того, что не сможет отыскать слишком уж принципиальную и непослушную девчонку, которой не сидится на месте, того, что не возвратится сам, погибнув от лап инопланетных тварей — ненасытных, безжалостных, до невозможности опасных.

И всё же Эмметт согласился помочь неожиданно свалившейся на его голову знакомой. Отправился на поиски, хотя мог с лёгкостью выставить женщину за порог, охладив тем самым её пыл. Пошёл на поводу у девчонки, хотя имел полное право повернуть назад, оставив ту наедине с её наивными фантазиями и мечтами… А позже бросился спасать Риган, буквально подложив себя в качестве главного блюда монстру.

Впрочем, тогда, именно в тот момент, Эмметт и не думал о том, чтобы поступить иначе. И позже, раздумывая над произошедшим, мужчина вновь и вновь задавал себе один-единственный вопрос: «Почему он готов был умереть ради девчонки?»

Жалость? Нет… По крайней мере, жалость никогда не принудила бы Эмметта пожертвовать собой. Страх за девчонку? Возможно, однако за время, что прошло с начала инопланетного вторжения, Эмметт боялся лишь за жизни своих родных и в особенности за свою. Привязанность? Очень может быть…

И не просто привязанность, а осознание того, что ты ответственен за другого человека — за ребёнка. Эмметт за многие недели привык полагаться только на себя, привык беспокоиться лишь о собственной жизни, а потому забота о свалившейся на голову девчонке вынудила его выйти из летаргического сна и задуматься о вещах куда более ценных, чем собственная сохранность.

Когда же Риган спасла их обоих от инопланетного монстра, Эмметт понял, что глубоко ошибался в ней… Несмотря на юный возраст, она была куда сильнее, смелее и умнее его. Однако осознание этого нисколько не расстраивало Эмметта и не вынуждало ощущать себя последним ничтожеством. Наоборот, приносило странное и несколько позабытое чувство гордости, какое испытывает родитель, наблюдая за достижениями своего чада…

Впрочем, это чувство Эмметт решил оставить при себе, и обратный путь они преодолели в непреходящем молчании и некоторой отстранённости. И хотя Риган часто напряжённо и обеспокоенно поглядывала на рану на его ноге, она изо всех сил старалась не докучать ему — только пару раз предложила поменять повязку. Он противиться не стал: умереть от заражения не хотелось, как не хотелось и смотреть на окровавленную ленту ткани, что туго оплетала его ногу.

Когда же им удалось воссоединиться с остальными, Эмметт почувствовал такое облегчение и, что странно, такую радость, что едва не бросился в объятия Эвелин. Впрочем, от подобного порыва, вызванного, как сам себя мужчина убеждал, усталостью, непреходящим страхом и, наконец, облегчением, он удержался — лишь сдержанно улыбнулся Эвелин, наблюдая, как та крепко обнимает дочь, осыпаю поцелуями её голову.

Многие дни после они провели в постоянных блужданиях с места на место, отыскивая надёжное прибежище, которое могло бы послужить им хотя бы временным приютом. Долго бродить у них не было возможности: младенец нуждался в кислороде, пище и, главное, в матери. А потому они искали дома с плотными стенами и подвалом, в котором, надёжно забаррикадировавшись, располагались на некоторое время. Эвелин обычно не выходила наружу, оставаясь с новорождённым сыном, Эмметт же занимался поиском продовольствия, беря либо Риган, либо Маркуса вместе с собой. Чаще, правда, шла Риган…

И вот спустя пару недель подобных скитаний они сумели отыскать относительно надёжный «уголок». Заброшенный огромный завод, обнесённый высоким бетонным забором, состоящий из немалого числа просторных цехов. Не неприступная крепость, конечно, однако спрятаться можно было, более того, запутать инопланетных тварей посторонними звуками в случае их внезапного нападения.

На нём и расположились семья Эбботтов и Эмметт, решив, что постепенно «облагородят» своё пристанище, сделав его более комфортным, возможно, даже уютным.

Первые дни они потратили на то, чтобы перенести в своё убежище какие-либо покрывала, подушки, матрасы, даже несколько раскладушек, которые, несмотря на потрёпанность, были вполне удобными. Вода на заводе имелась, однако использовать её в качестве питья они не решались, пока не убедились, что та вполне пригодна в употребление. Что же касается пищи и других предметов первой необходимости, то их семейство Эбботтов вместе с Эмметтом находили постепенно. Всё, что могло принести хоть какую-нибудь пользу в «хозяйстве», они старались забирать с вылазок с собой.

И уже через неделю в их пристанище было почти всё необходимое для относительно спокойного существования. Конечно, еды было не так много, однако и эту проблему они надеялись разрешить в ближайшем будущем.

В целом же жизнь их — если так вообще можно было назвать полное неизвестности и опасностей существование — налаживалась. Конечно, первое время напряжённость, отголоски горя утраты и страха и непреходящая тоска витали среди выживших, вынуждая их всё чаще искать уединения. Однако вскоре необходимость в обществе стала ощущаться едва ли не физически.

Даже Эмметт, привыкший за многие недели к одиночеству, стал нуждаться в семье Эбботтов. Разговоры не имели значения — просто присутствие рядом семьи, что столь кардинально изменила его жизнь…

Привыкший к жизни одиночки, Эмметт, к удивлению Эвелин, быстро нашёл общий язык с её детьми. С Риган же он сблизился сильнее, чем с кем бы то ни было. И порой Эвелин казалось, что дочь видит в мужчине того, кто мог бы заменить ей отца. Объяснимое и вполне естественное желание ребёнка, лишившегося одного из самых дорогих людей в его жизни.

Риган сильно тосковала по отцу… В обществе же Эмметта она находила утешение, чувствуя себя в надёжных руках.

Эвелин не препятствовала их дружбе, наоборот, приветствовала её, с печальной и сдержанной улыбкой наблюдая за тем, как Эмметт пытается запомнить несколько новых жестов, то и дело получая лёгкий толчок от Риган за недовольные вздохи и красноречивое закатывание глаз.

Несколько раз Эвелин ловила на себе беглые взгляды мужчины. Выразительные голубые глаза, казалось, пытались впитать в себя каждую эмоцию на её лице. Особенно нравилось Эмметту смотреть на Эвелин в моменты, когда она улыбалась или в шутку кривила лицо, желая поднять настроение детям.

В такие моменты взгляд Эмметта наполнялся странным сочетанием эмоций — казалось, он любовался ею. Но было в его взгляде и нечто иное — то, что отражается во взгляде мужчины, когда тот смотрит не просто на красивую женщину, но на желанную… То было влечение. Щемящее, острое, естественное желание.

Эвелин понимала это, потому что сама испытывала подобное… За эти несколько недель Эмметт стал едва ли не членом семьи. Он не просто не бросил их на произвол судьбы, но и взял на себя обязанности добытчика и защитника. И Эвелин была ему за это благодарна.

Вот только выразить признательность Эмметту за всё, что он сделал для неё и для её детей, у Эвелин никак не представлялось возможности. Да и никакие слова не смогли бы передать то, что она чувствовала.

Впрочем, Эмметту и не нужны были слова благодарности — он их считал лишними, неуместными. Более того, его гложило чувство вины перед семьёй Эбботтов. Ведь тогда, несколько недель назад, он бы без особых угрызений совести бросил их, дабы сохранить собственную жизнь. Да что уж там, за время, что глава семейства Эбботтов разжигал огонь, Эмметт ни разу не попытался связаться с ними… Потому что не хотел, потому что боялся.

Теперь же, когда Эвелин хотела поблагодарить его и извиниться за то, что сильно ошибалась в нём, Эмметт, казалось, избегал её, предпочитая уворачиваться от любого разговора. Намеренно он так поступал, или же так складывались обстоятельства, Эвелин не знала. Однако в глубине души женщина догадывалась, что отнюдь не угрызения совести вынуждали Эмметта сторониться уединения с ней, а нечто иное… Желание стать как можно ближе, которое он старательно притуплял в себе, считая его неправильным и недопустимым.

Вот только Эвелин так не считала. Особенно после всего того, что им пришлось пережить вместе…

***

Время приблизилось к полуночи, когда Эвелин, уложив детей и поцеловав их напоследок, решила подняться к небольшой каморке, предварительно проконтролировав состояние младшего сына, который, несмотря на происходящий ужас, продолжал мирно дремать, не обременённый заботами и тяжёлыми мыслями. Счастливое дитя, которое даже понятия не имело, в какое непростое время оно пришло в этот мир.

Медленно и аккуратно поднявшись по холодным ступеням, Эвелин с присущей ей осторожностью открыла дверь, ведущую в каморку. В ней расположился Эмметт, уступив семье Эбботтов более удобное и защищённое помещение. Дверь, петли которой были предварительно смазаны, бесшумно распахнулась, впустив в небольшое тёмное помещение женщину. На едва уловимый шорох Эмметт отреагировал почти молниеносно, чуть ли не подскочив на старом просевшем матрасе.

Взгляд мужчины в ту же секунду устремился в сторону Эвелин, и хотя он мало что мог разобрать в темноте, то, что это именно она пришла, понял сразу же. Возможно, потому, что в глубине души ждал этого…

Как бы то ни было, что-либо предпринимать Эмметт не спешил, ожидая дальнейших действий женщины, которая, словно в нерешительности, застыла возле двери, безрезультативно вглядываясь в темноту.

Наконец, будто бы прочитав её мысли, Эмметт на ощупь отыскал зажигалку, и в следующую секунду раздался едва слышный «щёлк», а после появился и маленький огонёк. Когда же мужчина, действуя предельно аккуратно и тихо, зажёг несколько свечей, стоявших недалеко от его «постели», Эвелин наконец смогла увидеть его лицо: чуть посеребрённые сединой волосы растрепались и торчали во все стороны, густая борода выглядела небрежной, однако во взгляде нельзя было уловить сонливости или усталости.

«Не спал», — догадалась Эвелин, пробежав спокойным взглядом по лицу мужчины, невольно остановившись на его выразительных глазах, что в этот момент поблёскивали от огня.

Неосознанно сглотнув, Эвелин медленно прошла вглубь каморки, остановившись совсем рядом с матрасом, опустив напряжённый и несколько неуверенный взгляд на лежащего на нём мужчину, который по-прежнему не произносил ни слова — даже не двигался, продолжая сверлить Эвелин нечитаемым взглядом.

Когда же она, глубоко вздохнув, потянулась к рукавам платья, принявшись осторожно снимать его с себя, Эмметт и вовсе, казалось, окаменел. Нечитаемый взгляд выразительных голубых глаз приковался к женской фигуре, а потрескавшиеся сухие губы непроизвольно приоткрылись, словно мужчина намеревался что-то сказать.

— Эвел… — попытался вразумить её Эмметт, однако та не дала ему и слова выговорить, приложив указательный палец к губам, призвав тем самым к молчанию.

И в тот момент, Эвелин могла поклясться, она уловила во взгляде мужчины отголоски облегчения: будто бы он был рад тому, что она не позволила ему договорить.

Эвелин и сама не понимала, почему так не хотела слышать возражений Эмметта. Наверное, просто боялась, что его слова пробудят в ней угрызения совести, вразумят, вынудив почувствовать себя подлой и недостойной женщиной.

Боль утраты, раной оставленная на сердце, была ещё сильна, а она искала утешение в человеке, которого никогда не любила. Теперь же Эвелин нуждалась в Эмметте — в его обществе, в его теплоте, в нём самом. Он был ей нужен…

Решив проигнорировать секундный порыв развернуться и пойти к детям, забыв раз и навсегда дорогу до этого места, Эвелин, избавившись от платья и нижнего белья, осталась стоять полностью обнажённой перед поражённым и опешившим мужчиной.

Жадный и напряжённый взгляд Эмметта бесстыдно скользил по фигуре женщины, вынуждая её ощущать разливающийся по венам жар. Несмотря на прошедшие несколько недель, тело Эвелин не до конца вернулось в форму: на животе виднелись линейные рубцы (растяжки, оставшиеся после родов), грудь увеличилась и слегка опустилась под тяжестью собственного веса, а бледные бёдра выглядели несколько грузными.

Осознание этого неприятно задевало Эвелин, вынуждая её стыдливо прятать глаза от слишком уж проницательного взгляда мужчины, которого, казалось, нисколько не беспокоили несовершенства её тела. Возможно, однако, он просто мало что мог рассмотреть в едва освещённой каморке — Эвелин не знала.

Чувствуя себя некомфортно под взглядом Эмметта, Эвелин медленно опустилась на матрас рядом, приблизившись к нему совсем близко, так, что его неровное тёплое дыхание обжигало её обнажённую кожу. Голубые же радужки почти полностью скрылись под чёрным диском зрачков. Эмметт смотрел на неё так, как раньше смотрел Ли… И это сводило с ума.

Не желая тратить драгоценного времени, Эвелин впилась жадным и настойчивым поцелуем в губы Эмметта, прижавшись к его груди обнажённым телом. Первые секунды женщине казалось, что она совершает самую ужасную ошибку в своей жизни… Однако, когда Эмметт ответил на поцелуй, проведя горячими ладонями от её бёдер до лопаток, Эвелин испытала настоящее облегчение.

Не отрываясь от губ мужчины, Эвелин легла на матрас, позволив Эмметту касаться и ласкать её так, как он только пожелает.

От Эмметта пахло терпким алкоголем, дымом, потом и, что удивительно, лесом. Не так, как пахло от Ли, но Эвелин это даже нравилось. Прикосновения же мужчины, настойчивые, горячие, несколько грубоватые, вызывали странное удовольствие в теле, вынуждая подаваться им навстречу.

Сухие мужские губы прослеживали путь горячими и долгими поцелуями от шеи Эвелин — по ключицам — к животу. А ладони, обветренные, грубые и тёплые, настойчиво массировали полную грудь женщины, которая после нескольких недель кормления стала чувствительнее к прикосновениям.

Настойчиво и жадно лаская тёмно-розовые бутоны, Эмметт доводил Эвелин до беспамятства, вынуждая её бесконтрольно ёрзать под ним, сильнее раздвигая ноги, сжимая мужские крепкие бёдра, сокрытые под тканью джинсов.

Ласки Эмметта вызывали в теле Эвелин горячее удовольствие, и она едва сдерживалась, чтобы не простонать. Нарушить молчание женщина не могла, а потому мысленно принуждала себя терпеть.

Её тонкие пальцы блуждали по сильной спине Эмметта, забираясь под тёмную рубашку и скользя по горячей, покрытой испариной коже. От подобных прикосновений, настойчивых и уверенных, он едва заметно вздрагивал, невольно подаваясь к разгорячённому обнажённому телу. Прерывистое тёплое дыхание Эмметта обжигало шею и грудь Эвелин, вызывая волны мурашек, что вынуждали её сильнее прижиматься к нему, оплетая руками крепкие плечи.

Понимая, что терпеть нарастающее возбуждение больше нет сил, Эмметт подрагивающими ладонями потянулся к джинсам, принявшись с нетерпением и даже каким-то остервенением избавляться от кожаного ремня. Эвелин же, вновь примкнув поцелуем к губам мужчины, стала расстёгивать одну за другой пуговицы на тёмной рубашке, желая почувствовать прикосновение его горячей кожи к своей.

Неохотно отстранившись от Эвелин, чтобы снять с себя рубашку, Эмметт резким движением стянул джинсы вместе с боксерами до колен, неосознанно прижавшись к бёдрам женщины своими. От подобного движения — откровенного и нетерпеливого — он едва сдержал глухой стон, с силой стиснув зубы и прижавшись лицом к шее Эвелин.

Эмметт ощущал, как ладони женщины исследуют его плечи и спину, массируя ноющие мышцы и оставляя следы ногтей на загоревшей коже, усыпанной бисеринками пота. Не в силах более контролировать себя, он сильнее раздвинул ноги Эвелин, вынудив её скрестить их у него на пояснице, и, сжав ладонью край матраса, совершил глубокий и резкий толчок, в ту же секунду стиснув зубы в попытке сдержать готовый вырваться низкий и протяжный стон.

В ту же секунду Эмметт уловил резкий вздох женщины и почувствовал, как она уткнулась в его шею, примкнув губами к солёной коже. Осознав, что долго продержаться не сможет, мужчина стал совершать уверенные и глубокие толчки, буквально вколачивая Эвелин в старый матрас, слушая, как она прерывисто и сдержанно вздыхает, царапая отросшими ногтями его спину.

Они старались молчать… Старались сдерживать любые звуки. Однако наслаждение туманило голову, возбуждение бредило разум, а сладкие спазмы вынуждали загнанно дышать, из последних сил сдерживая стоны.

Эвелин подавалась навстречу резким и глубоким фрикциям, с силой впиваясь лодыжками в поясницу мужчины. Её губы бездумно блуждали по его шее, плечам, лицу, а ладони сжимали отросшие волосы, вплетаясь пальцами в посеребрённые пряди, небрежно торчавшие в стороны.

Эмметт же, ни на секунду не прекращая ритмичных и глубоких толчков, сквозь полуприкрытые веки смотрел на распростёртую под ним женщину, наслаждаясь печатью удовольствия, что пролегала на её красивом лице, к которому прилипло несколько длинных прядей.

Осознав, что теряет над собой контроль, Эмметт впился в губы Эвелин жадным и грубым поцелуем, почти в то же мгновение почувствовав, что она отвечает, и, сделав несколько быстрых и резких толчков, вышел из неё, излившись на скомканную простынь… Эвелин же, достигнув оргазма, едва успела заглушить стон, с силой прикусив влажное от испарины мужское плечо, вынудив Эмметта невольно дёрнуться, поморщив лицо.

***

Эвелин ушла почти сразу, как только смогла привести в порядок рваное и загнанное дыхание…

Не произнося ни слова, она натянула на влажное тело бельё, поверх надев платье, даже не оборачиваясь в сторону лежащего на матрасе Эмметта, что неотрывно наблюдал за ней, скользя взглядом по стройным ногам, по бледной спине и по длинной косе, из которой небрежно вырвались пряди.

В каморке царило напряжённое молчание, подпитываемое взаимной недосказанностью, чувством вины и неловкости. Раскованность и бесстыдная уверенность, что ещё недавно переполняли собой пространство, приближая обоюдное наслаждение, испарились, оставив после себя неприятное и гаденькое ощущение.

Эмметт неотрывно наблюдал, как Эвелин нетерпеливо приглаживала складки на платье и переплетала косу, желая сокрыть следы произошедшего между ними… Если не перед детьми, то хотя бы перед самой собой. Эвелин даже не решалась вновь посмотреть на него, словно стыдилась. И только когда она хотела было уйти, оставив Эмметта наедине с его мыслями и догадками, он позволил себе заговорить.

— Мне не стыдно, Эвелин… — невольно сглотнув, прошептал Эмметт, вынудив женщину вперить в него напряжённый и несколько смятенный взгляд.

Казалось, она не понимала до конца, о стыде перед кем говорил Эмметт… Имел ли он в виду свою покойную жену, чьи кости остались гнить на старом заводе, или подразумевал под своими словами стыд перед его другом и по совместительству её мужем? Эвелин не знала ответа на этот вопрос. Впрочем, ответ был не столь важен, как сама суть произнесённых Эмметтом слов.

— Мне тоже, — после продолжительной тишины ответила Эвелин, растянув губы в слабой печальной улыбке, заметив, как в выразительных голубых глазах промелькнуло понимание.

«Мне тоже не стыдно…» — словно желая убедиться в истине произнесённых слов, повторила про себя Эвелин и, окинув Эмметта продолжительным взглядом, вышла из каморки, неслышно закрыв за собой дверь, оставив мужчину задумчиво и отрешённо смотреть в потолок.